«Холодная сталь»

Юрий Николаевич Кузнецов Холодная сталь

КАССЕТА ПЕРВАЯ

«…Я – боюсь. Боюсь, что в скором времени буду убит. Те подонки, на которых я охочусь, опасны. Очень опасны и жестоки. Им доставит удовольствие не просто меня пристрелить, а заставить мучиться перед смертью. Я боюсь страданий, но еще больше боюсь смерти, небытия.

Я не хочу, чтобы в небытие ушло то, что я знаю. Совсем недавно я задумался над тем, как сохранить свои мысли и знания. По роду службы я не могу вести никаких записей – если их обнаружат враги, это будет стоить жизни не только мне, но и всем людям, прямо или косвенно связанным со мной.

Тогда я купил диктофон, шесть японских кассет и начал вслух диктовать. Так проще. Язык у меня, признаюсь без лишней скромности, неплохо подвешен. Говорю я лучше и убедительнее, чем пишу. В юности я однажды попытался записать на бумаге пару случаев из моей практики – получилось бледно и слабо. С тех пор беру в руки ручку только, когда пишу отчеты о проведенной операции или докладные на имя начальства.

Сейчас я нахожусь в Тюмени. Сижу в гостиничном номере и наблюдаю за тараканом, который неуверенно выглядывает из-за плинтуса, активно вращая усами. Этот усатый приятель ждет – не дождется ночного времени, когда сможет с полным основанием прогуляться по комнате, демонстрируя этим, кто в гостинице настоящий хозяин.

Хорошо все-таки, что я не страдаю арахнофобией. Помню, в восемьдесят первом году, в Кандагаре, где выполнял «интернациональный долг», попал вместе с другом, Мишкой Дякиным, в плен к душманам. Те не придумали ничего лучше, как бросить нас, связанных, в яму, полную ядовитых мохнатых пауков.

Мишка скоро сошел с ума от такого соседства. Пауки закусали его до смерти. А я пролежал, не шевелясь, целую ночь, хотя не раз, когда мохнатая гадость ползла у меня по лицу или под гимнастеркой по животу, хотелось просто выть от жуткой щекотки.

Ничего, не взвыл! А наутро меня вытащили из ямы и передали в руки других, более влиятельных моджахедов. Те переправили меня в Пакистан, где полтора года держали в вонючей тюрьме. И только в начале восемьдесят третьего меня обменяли на американского шпиона…

…Я остановился в этой второсортной гостинице именно для того, чтобы не привлечь внимания. Все, кто останавливается в номерах «люкс» первоклассных гостиниц, сразу же берутся под наблюдение не только правоохранительными органами, но и уголовниками. Криминальные группировки имеют своих осведомителей везде, в том числе, и в гостиницах.

На скромного приезжего, избравшего для жительства второразрядный номер, в котором лишь черно-белый телевизор, да и тот не работает, вряд ли сразу обратят внимание. Именно это мне и нужно – несколько «чистых» дней, когда буду уверен, что ни у кого не нахожусь «под колпаком».

Этих дней мне должно хватить для того, чтобы взять инициативу в свои руки. В игре, к которой меня подключили, победить может только тот, кто владеет инициативой.

Приехав в Тюмень, я в первом же киоске скупил все последние номера местных газет. Порой то, что пишут в газетах, помогает лучше сориентироваться в ситуации на местах. Главное – уметь выбрать нужную информацию, в то же время отсекая все второстепенное и ненужное.

Взяв в руки этот пухлый ворох газет, я удобно расположился в кресле. Удобство заключалось в том, что я видел входную дверь номера, а за мной не могли наблюдать через окно – кресло стояло в углу, за телевизором. Антипатия к окнам живет во мне с тех пор, когда в Душанбе, куда меня отправили пять лет назад, на моих глазах застрелили коллегу по работе. Этот оперуполномоченный неосторожно подошел к окну, чтобы задернуть занавеску. Что-то на улице привлекло его внимание и он задержался у окна на целых три секунды. В эти секунды в него и влепили автоматную очередь. Стреляли разрывными пулями – оперуполномоченному разнесло голову, а потолок комнаты, в которой мы с ним находились, забрызгало кровью…

Итак, что пишут в местных газетах? Сразу видно, что здешние представители «четвертой власти» пытаются верстать газеты по американскому образцу – первую полосу занимает какой-нибудь сенсационный материал с огромными фотографиями и сопроводительным текстом, который, по мысли авторов, должен «брать за душу» читателя.

Беда только в том, что все эти сенсации гроша ломанного не стоят, можно сказать, высосаны из пальца. В Америке, конечно, тоже сенсации часто придумывают из пустяка. Но там колоссальная информационная система заставляет волноваться над этими пустяками население всей страны. У нас, в России, такая система еще никем не сконструирована.

От Америки у меня осталось плохое воспоминание. В июле восемьдесят восьмого я приезжал в Нью-Йорк на одни сутки, чтобы «подстраховать» нашего агента. В городе царила удушающая жара. Никакие кондиционеры в гостиничном номере не спасали от нее. Мне, северянину по рождению, было особенно тяжело переносить такое.

Складывалось ощущение, будто меня живьем затолкали в доменную печь. А я еще должен был расхаживать в сквере – условленном месте контакта – в деловом костюме, двубортном черном пиджаке, и обязательно при галстуке. Еще, как назло, солнцезащитные очки оставил в гостиничном номере. Не думал, что придется так долго ждать агента! Пока он явился, с меня сошло семь потов. Едва не ослеп от этого убийственного солнца.

Вообще, зря Колумб открыл Америку! Когда вернулся в Москву, то попросил впредь меня в США не посылать. И верно, в Штаты меня больше не отправляли. Зато послали еще дальше на юг – в Таджикистан. За пять лет, проведенных там, малость пообвыкся. Теперь легко переношу жару. Да и нет времени думать о метеорологических условиях, когда каждую минуту рискуешь получить «перо» в живот или пулю в затылок…

Так что же все-таки пишут местные газетчики?

В минувшем году к уголовной ответственности привлечено 93 сотрудника милиции, а более 5 тысяч стражей порядка совершили дисциплинарные проступки… За пять месяцев нынешнего года за преступления осуждены 60 человек, а почти три тысячи наказаны за различные проступки…

Пожар в хозяйстве, которое специализируется на разведении глухарей… В аптеках города появился препарат, который укрепляет мужскую потенцию. Правда, для его приобретения необходим рецепт врача… На берегу Туры, в пятнадцати километрах от ближайшей деревни был найден неопознанный труп человека с изуродованным лицом и отрезанными ушами. По факту убийства заведено уголовное дело. Милиция просит помочь в опознании…

Да, это, пожалуй, именно то, что мне надо – отрезать уши у мертвых как раз в духе парней из группировки «Азия»…

Услышав шаги в коридоре, я отбросил газеты в сторону. Кто бы ни вошел, но руки у меня должны быть свободными. В любом случае, до пистолета я всегда успею дотянуться. По звуку шагов я определил, что движется один человек. Он остановился перед дверью моего номера, шумно вздохнул и, наконец, постучал.

– Войдите, – негромко сказал я.

Дверь открылась. На пороге стоял Василий Мохов.

– Ба! – только и вымолвил он, увидев меня.

– Не сочти за труд прикрыть двери, – попросил я его. – Когда шел через холл гостиницы, ничего подозрительного не заметил?

Но ему в эту минуту было явно не до мер предосторожности. Пораженно глядя на меня, он прошел в глубь комнаты и опустился в противоположное кресло.

– Будь добр, задерни занавеску, – сказал я. – Это кресло хорошо видно из окон соседнего дома.

Он встал, задернул занавеску, а затем резко шагнул ко мне. Я поднялся навстречу. Василий крепко обнял меня и похлопал по плечу. Я сам не ожидал, что увижусь сегодня с ним, и был немного растерян.

– Жив, жив, – повторял он. – Я так рад!

Мы давно были дружны с ним, еще с того времени, когда служили следователями в областной прокуратуре. Потом наши пути разошлись – он так и остался работать в прокуратуре, а я получил направление в Четырнадцатый Отдел. Тем не менее, наша дружба не прервалась – мы часто встречались, вместе проводили отпуск, ездили на рыбалку, охотились. Он был свидетелем на моей свадьбе, я – на его…

Успокоившись, наконец, Василий вновь расположился в кресле напротив и задал совершенно идиотский вопрос:

– А почему ты жив?

Такой идиотский вопрос мог вызвать такой же дурацкий ответ:

– Потому что меня не убили.

– Но я же сам видел твое тело, распоротое автоматными очередями. Очень неаппетитное зрелище.

– Это был не я, а мой напарник. Он тогда только-только прилетел из Смоленска, и здесь его мало кто знал в лицо. Когда мы попали в засаду, его сразу убили.

Мохов знал, что Четырнадцатый Отдел обладал большими полномочиями по борьбе с организованной преступностью. На последней стадии его деятельности Мохов даже координировал деятельность нашего отдела со стороны правоохранительных органов Коми АССР.

Наше подразделение возглавлял капитан Комин, который славился своей неустрашимостью и неподкупностью. Комин воистину обладал сыскным нюхом. Он чувствовал, кто из общественных деятелей или сотрудников милиции причастен к криминальному бизнесу. Его подозрения всегда оправдывались. Он первый высказал предположение, что наш северный район является перевалочной базой во всемирной структуре наркобизнеса. Он стремился «нащупать» ту цепочку, по звеньям которой гнали из Южной Америки героин и крэг в Восточно-Европейскую часть России.

Очень скоро это направление сделалось приоритетным в работе Четырнадцатого Отдела. За короткое время мы арестовали свыше двадцати «авторитетов». В сферу нашего внимания уже входили почти все криминальные группировки Восточной Сибири. Комин постепенно прибирал к рукам все нити их деятельности.

И вот когда я почувствовал, что над нашими головами сгущаются тучи. Комин обладал нюхом на преступников. Я – поразительным нюхом на опасность. Предчувствие близкой опасности, не раз спасало мне жизнь. У меня появилось подозрение, что кто-то в милиции продался уголовникам и, отрабатывая свои тридцать сребреников, начал «закладывать» сотрудников нашего Отдела.

Один за другим начали гибнуть от рук бандитов мои товарищи. Кто-то был застрелен из снайперской винтовки, кого-то переехала машина. Два раза были сорваны операции по задержанию крупных «авторитетов». Бандитов предупредили.

За день до гибели капитана Комина я поделился с ним своими сомнениями.

– Я тоже думаю, что кто-то в прокуратуре стучит на нас «ворам в законе», – сказал капитан. – Но «вычислить» эту продажную шкуру не так уж сложно. Четырнадцатый Отдел засекречен. Доступ к информации о нашей деятельности ограничен. Круг подозреваемых сузился до трех человек. Через пару дней я уже точно буду знать, кто нас предает.

– Предоставьте мне, пожалуйста, удовольствие защелкнуть на его запястьях наручники, – попросил я тогда капитана.

– Пожалуйста. Для меня главное не арестовать бандита, а преодолеть лимит времени.

Мне кажется, что именно лимит времени и погубил Четырнадцатый Отдел. В этой игре бандиты владели инициативой, а у нас не было времени для ответного удара.

На следующее утро после нашего разговора капитан Комин был расстрелян неизвестными на улице из автоматов системы «Узи», когда направлялся из подъезда своего дома к служебной «Волге». После этого бандиты поднялись в его квартиру, вышибли дверь и хладнокровно расстреляли семью Комина – жену и двоих детей. Соседка Коминых имела неосторожность выглянуть из двери на лестничную площадку, когда услышала выстрелы, звуки которых были ослаблены глушителями, и также была убита.

После смерти Комина начался тотальный отстрел всех сотрудников Четырнадцатого Отдела. Неизвестными были похищены все материалы следствия по делу коррупции в правоохранительных органах.

Затем началась охота на меня. Мне кажется, в том, что я уцелел, есть большой элемент чуда. В это время я был женат на Надежде. Нашему сыну исполнилось двенадцать лет. Я знал, какая участь их ждет, поэтому спешно забрал из города и отвез на дачу моего знакомого.

Однако этим подонкам удалось выследить меня, когда я приехал на дачу увидеться с семьей. Мы сидели втроем на веранде дома и ужинали, и по нам был открыт огонь из автоматов на поражение. Едва над головой просвистели первые пули, я инстинктивно рухнул на деревянный пол и потянул за собой жену. Сын замешкался, растерявшись. Пуля попала ему в горло.

Мне удалось избежать смерти в тот раз. Рана в горле, к счастью, оказалась для сына неопасной. Я отвез Надежду и Бориса в Салехард, а сам вернулся в Тюмень и жил в разных квартирах, находящихся под контролем прокуратуры. Каждую ночь мне приходилось ночевать в новом месте.

Но вскоре меня опять «подставили». Я и мой напарник, только недавно прибывший из Смоленска, попали в засаду, когда выехали за город для встречи в условленном месте с платным осведомителем. И тогда я понял, что оставаться здесь мне больше нельзя. Рано или поздно меня обязательно подстрелят, как куропатку.

Первым же самолетом я вылетел в Москву. На Лубянке я встретился с одним из заместителей министра внутренних дел и рассказал ему о реальном положении дел. На этой встрече было решено для моей же собственной безопасности и безопасности моей семьи «похоронить» меня.

Управление внутренних дел по легальным и нелегальным каналам распространило информацию о моей смерти. Вместо меня был похоронен мой напарник, изрешеченный автоматными очередями. Он оказался сиротой и холостяком, поэтому не возникло никаких проблем ни с его родными, ни с его семьей.

Меня же отправили в Таджикистан. Я провел там пять изнурительных лет. После того, как эта республика провозгласила независимость, я был переведен из правоохранительных органов Таджикистана в российское посольство. Позднее меня пригласили на работу в Федеральную службу безопасности.

Самое печальное во всей этой истории было то, что в мою смерть поверили Надежда и Борис. Я должен был «умереть», чтобы они остались жить. Предатель из прокуратуры, видимо, не знал, что они живут в Салехарде. Он не сумел «вычислить» ни их, ни меня. Поэтому я должен как можно скорее «вычислить» его…

После непродолжительной паузы Василий предложил:

– Неплохо бы отметить твое воскресение из мертвых, а? Тут, внизу есть неплохой ресторанчик…

– Вначале – дело, выпивка – потом, – отрезал я.

– Ты прав, – кивнул Мохов. – Не знаю, как ты, а я к водочке начал испытывать большую тягу. Посмотришь порой на то, какой беспредел вокруг творится, поймешь, что ничего изменить не в силах, махнешь на все рукой и хочется лишь одного – забыться. А забыться можно только с помощью сорокоградусной, родимой. А наутро так башка трещит, жена пилит без устали, и надо тащиться на работу…

– Я знаю.

– Что знаешь? Как у меня голова болит по утрам? – удивился Василий.

– Нет, То, что работа местных сыщиков пошла в полный раздрай. Руководство чуть ли не поголовно продалось уголовникам. Честным следователям мешают работать, и те либо потихоньку спиваются, как ты, либо увольняются, как твои товарищи.

– Не сказал бы, что я спиваюсь, – недовольно проворчал Мохов. – Одно дело – испытывать к водочке интерес, и совсем другое – быть законченным алкоголиком.

– Между этими двумя понятиями не такое уж большое расстояние, как может показаться на первый взгляд.

Однако мне не хотелось углубляться в тонкости алкогольной интоксикации. Пора было переходить к тому делу, ради которого я сюда приехал.

– Что тебе сказали обо мне в прокуратуре? – спросил я напрямик.

– Только то, что из Москвы к нам в гости прибыл представитель Федеральной службы безопасности, обличенный огромными полномочиями для борьбы с организованной преступностью, – отчеканил Мохов. – Мне дали понять, что ты располагаешь так называемым «правом ликвидации». Скажи мне, как другу – это правда?

– Говорю тебе, как другу – это правда. Я обладаю полномочиями на прямое уничтожение лиц, представляющих реальную угрозу для безопасности Российской Федерации, – ответил я ему официальной формулировкой.

У Василия с детства осталась привычка упорно прослеживать до конца всякую логическую цепочку.

– То есть, если тебе покажется, что я хочу послать в Кремль посылку с пластиковой взрывчаткой, ты можешь меня прямо сейчас пристрелить? – не отставал он от меня.

– Да, имею право прямо здесь и сейчас уничтожить тебя любым видом оружия, – мрачно кивнул я.

– Меня, твоего старого друга? – не унимался Василий.

– Если говорить конкретно, то лично тебя я не уничтожу.

– Почему? – с вызовом спросил он.

– Потому что ты не представляешь угрозы для безопасности Российской Федерации, – ответил я.

– Спасибо и на том, – усмехнулся Мохов. – Когда я шел на встречу с представителем ФСБ, то меньше всего мог предположить, что увижу старого друга Владимира Печегина.

– Кто, кроме тебя, знает о моем прибытии?

– О том, что наши края посетил гость из Москвы, в прокуратуре знают многие. Но о том, что этот гость – именно ты, только я.

– Хорошо, – удовлетворенно сказал я. – Это дает мне некоторую гарантию на безопасность. Но помни, тайна, которую знают больше двух человек, перестает быть тайной.

– Учту, – пообещал Василий, глядя мне прямо в глаза.

Мне нравилась эта его привычка смотреть в глаза собеседника. Это была типичная привычка профессионального следователя. По глазам человека было легче определить, лжет он или говорит правду.

У меня сложилось впечатление, что Мохов беседует со мной искренне. Тем не менее, я не мог исключить его из круга подозреваемых. В 1990 году он входил в круг лиц, владевших информацией о деятельности Четырнадцатого Отдела. Следовательно, и он мог «заложить» меня и моих товарищей уголовникам.

В природную честность людей я вообще не верю – работа милиционера не располагает к такой вере. И все-таки, когда в Москве у меня спросили, кого бы я хотел иметь в качестве координатора, я, не задумываясь, назвал Василия Мохова. В моем списке подозреваемых в коррупции он вызывал наименьшие подозрения.

Теперь он должен был стать тем связующим звеном, которое обеспечивало мне содействие правоохранительных органов. Только работая в паре с Моховым, я мог убедиться в ошибочности своих подозрений.

Я посмотрел в ту часть окна, которая не была прикрыта занавеской. Приближалась ночь, и она обещала быть прохладной, звездной и ясной. Березы, которые росли в скверике перед окнами гостиницы, заслоняли бледное небо тонкой черной сетью веточек. Сквозь приоткрытую форточку в комнату проникал пряный аромат осенних листьев.

– Что тебе известно о группировке «Азия»? – спросил я Василия.

– Только то, что она существует реально и что там работают очень крутые ребята, – поморщившись, ответил Мохов. – Не хотел бы я с ними связываться.

– А придется, – заверил я. – Меня послали сюда с целью ликвидировать «Азию».

Мохов испуганно присвистнул.

– Я всегда знал, что ты ничего не боишься, – сказал он. – Но сейчас говорю тебе, как старому другу – ты самоубийца, камикадзе.

– Я не могу быть самоубийцей, потому что по всем документам я уже мертв, – парировал я. – Мало того, я должен проникнуть внутрь этой самой «Азии».

Василий долго смотрел на меня молча и с таким видом, словно я только что пожелал достать луну с неба.

– И ты мне в этом поможешь, – уверенно заявил я.

– Каким таким образом? – раздраженно спросил он. – Мы не сумели внедрить в эту «Азию» ни одного информатора. У них первоклассный отдел контрразведки. Они быстро «вычисляют» стукачей. Управление внутренних дел попыталось было недавно заслать к ним очередных информаторов. Но «азиаты» их быстро «раскололи». Нашему человеку отрезали уши, затем его пристрелили и бросили на берегу реки.

– Я читал об этом в газете.

– Но в газете не написано, что наш источник информации пробыл в рядах «Азии» считанные дни. Вот как они его быстро «вычислили».

– Я думаю, это заслуга не азиатов.

– А кого же?

– Стукача в наших рядах. Того самого типа, который в свое время «заложил» Четырнадцатый Отдел. Того самого гада, из-за которого я потерял семью и был вынужден пять лет находиться вдали отсюда… Я должен его найти!

– Вот в этом я с огромным удовольствием помогу тебе, – тихо сказал Мохов.

– Когда мы его вычислим, я предоставлю тебе право защелкнуть наручники на его запястьях.

– Сочту за честь.

– Но пока о том, кто я такой и что именно здесь делаю – ни единой живой душе.

– Будь спокоен.

– Хотелось бы, но пока не могу.

– Будут еще указания?

– Завтра ты должен нанести визит в камеру предварительного заключения.

– А что я там забыл? – поинтересовался Василий.

– Надо завизировать почтение уголовному авторитету по кличке Соломенный. Три месяца назад он был арестован вашей прокуратурой.

– Верно. Я сам его и арестовал, голубчика, – похвастался Мохов.

– Жаль, что при аресте Соломенный не сказал тебе, что связан с «Азией».

– Неужели? А ты откуда об этом знаешь?

– У службы безопасности много каналов тайной информации.

– И что же я должен выпытать у Соломенного?

– Он слишком мало знает для того, чтобы рассказать новое об «Азии». Нам достаточно того, что он знаком с главарем «азиатов» – Александром Драковым. Пусть даст мне положительную рекомендацию…»

– Черта с два, легавый, ты от меня добьешься какой-нибудь помощи! – взвизгнул Соломенный.

Мохов и Соломенный находились в тюремной камере, воздух в которой был пропитан запахом мочи и карболки. «Авторитет» сидел на железном стуле, привинченном шурупами к полу, сложив руки на коленях, а Василий не спеша расхаживал вокруг него.

– Успокойся, придурок, ты ведь даже толком не знаешь, чего я у тебя прошу, – спокойно сказал Мохов. – Я не хочу, чтобы ты кого-то заложил. Мне нужно лишь прикрытие для одного человека.

– Чтобы я легаша прикрыл? – злорадно усмехнулся Соломенный. – Я уже прикрывал легавых. Простыней в морге.

Каждую секунду уголовник ожидал, что Мохов заедет ему в ухо или под печень. Это ожидание и нарочитое спокойствие милиционера бесили его. Василий же нарочно затягивал паузу в разговоре. Ему хотелось, чтобы подследственный подольше пребывал «в дыму» – в растерянности.

– Ты неплохой чувак, Соломенный, – ласково заявил Мохов. – У тебя есть свой стиль…

– Хватит мне лапшу на уши вешать. Зачем позвал, гражданин следователь?

– Посочувствовать тебе, Соломенный.

– Ах, какой жалостливый легаш встретился, – криво улыбнулся уголовник.

– Представь себе. Через пару недель после твоего ареста мы арестовали десять спекулянтов фальшивыми алмазами и бриллиантами. Организация, которая обеспечивала тебе прикрытие, забеспокоилась масштабами арестов. Твои друзья решили выяснить причину провала.

– Ну и как, выяснили? – поднял голову Соломенный.

– Нет, и вряд ли выяснят. Однако в процессе бандитского расследования среди других авторитетов возникла идея о том, что ты, Соломенный, раскололся и заложил нам этих ребят.

– Бык цветной, мусор, – выругался «авторитет». – Все знают, что я не закладываю.

– То было раньше, – подошел Мохов к зарешеченному окошку и легонько постучал ногтем по мутному стеклу. – Но времена меняются и люди тоже. В криминальный мир пришли новые ребята, которые не признают прежних авторитетов. Версия о твоем предательстве всех устраивает. Суди сам…

– Судят в другом месте, начальник, – огрызнулся Соломенный.

– …До сих пор продажей и перепродажей фальшивых камешков на этой территории занимались ты и твои люди, – безмятежно продолжал Василий. – Но с недавних пор твою монополию здорово потеснили другие «авторитеты». Тебе такое, разумеется, не поправилось…

– А кому это могло понравиться! – взорвался Соломенный.

– Не ори, зек, а то быстро у меня резиновой палкой по зубам схлопочешь, – резко осадил его Мохов.

Плечи Соломенного поникли. Он начал нервно разглаживать левой рукой свои волосы соломенного цвета, благодаря которым за ним навеки закрепилась его кличка.

– …И вот ты крупно погорел, кретин, – вернулся к прерванной мысли Василий. – Мы загребли тебя и, если верить Уголовному Кодексу, ближайшие несколько лет солнышко тебе будет светить по расписанию. Ты думаешь, что это плохо?

– Представь себе, гражданин начальник, я думаю именно так, – кивнул Соломенный.

– И ты крупно ошибаешься, бомбист, – с издевкой заявил Мохов.

– Это еще почему? – резко вскинул голову Соломенный.

– Потому что самые крупные неприятности еще ждут тебя впереди. И никто иной, как твой покорный слуга, обеспечит их тебе в самое ближайшее время. Я пущу слух среди твоих бывших корешей, что это именно ты раскололся на допросах после ареста и заложил остальных бомбистов. И что только благодаря тебе эти подонки через две недели после того, как мы тебя взяли, оказались тоже за решеткой.

– Не поверят тебе, мент поганый, – шевельнул губами Соломенный.

– Еще как поверят! И ты сам все прекрасно понимаешь. Поверят, потому что каждому будет выгодно поверить! После таких крупных провалов, как этот, «авторитетам» необходим козел отпущения. Ты идеально подходишь для роли «мешка». А теперь угадай – сколько дней ты еще проживешь после того? Кто защитит тебя от пера в бок, когда тебя переведут мотать срок в зоне? Мать твою…

– Ладно, мусор, взял меня на пушку, и хорош, – уставившись в пол, пробормотал Соломенный. – Чего хочешь?

– Маленькой помощи.

– Что гарантируешь взамен?

– Что не буду портить тебе жизнь и замкну рот на замок. Я не пускаю никаких слухов – и ты живешь еще несколько лет.

– Если я засвечусь на сотрудничестве с тобой, мне все равно крышка, – с сомнением проговорил Соломенный.

– Не засветишься, О твоей маленькой услуге – из ментов буду знать только я. А мне не выгодно, чтобы ты горел, как свеча…

– Что я должен делать?

Соломенного словно подменили. Из разъяренного тигра, каким его недавно ввели в камеру, превратился в ручного кролика. «Правильно Володька все рассчитал», – подумал Василий. Весь разговор с «авторитетом» он провел согласно данной Печегиным инструкции.

Подойдя поближе, Мохов остановился напротив Соломенного:

– Ты должен будешь рекомендовать одного человека.

– Кому?

– Александру Дракову.

– Каким образом я это сделаю? – спросил Соломенный.

– Черканешь рекомендательное письмецо.

– А-а, – разочарованно протянул уголовник.

– Ты напишешь ему, что одному очень хорошему человеку надо помочь. Он, мол, вот-вот выйдет из тюрьмы, а на воле его ждет сильный ураган. Так что пусть, мол, поможет человеку обсушиться на солнышке.

– Хочешь, используя мое имя, внедрить своего стукача в «Азию»? – прищурившись, изрек Соломенный.

– Ты поразительно догадлив.

– А ты помнишь, что я тебе говорил насчет простыней в морге? Мое письмецо может стать именно таким прикрытием. Только оно будет стоить жизни и мне тоже. «Азия» – не та организация… У Дракова потрясающий нюх на стукачей.

– Я прослежу за тем, чтобы все обошлось, – улыбнувшись, парировал Мохов.

– Ты уверен, что все обойдется?

– Да.

– А откуда у тебя эта уверенность? – въедливо спросил Соломенный.

– С твоим письмом в «Азию» отправится наш лучший человек. Одиночка, который стоит целого полка. Он ничего не боится. Это – твердый орешек.

– Нет таких орешков, которых нельзя было бы расколоть! – заявил Соломенный. – Ты слышал, как Сашка поступает с отступниками! Я сам Видел у него в шкафу коллекцию засушенных ушей предателей.

– Этот орешек пытались раскусить челюсти и покрепче драковских. Ни хрена у них не получилось. Парень вышел из таких передряг…

– Никогда не угадаешь, где поскользнешься, – глубокомысленно заметил Соломенный.

– Ты так разговариваешь, словно у тебя есть выбор, – нахмурился Мохов. – Мне надоело тебя уламывать. Итак?

– Как бы мне хотелось потанцевать на твоей могиле, мусор, – честно признался Соломенный.

– Ножки коротковаты, – осадил его Василий.

– Черт с тобой! Будьте вы все прокляты. Неси бумагу пошершавее да карандашик потупее. Так и быть, сочиню послание другу на воле. Но твоему приятелю-самоубийце не завидую…

«Я и сам Володьке Печегину не завидую, – подумал Мохов. – Рисковый он парень. Но как здорово, что именно такие, как он, еще пытаются защищать закон! Хорошо бы, чтоб таких было побольше…»

На следующий день Василий Мохов вместе с надежным помощником, лейтенантом Семеном Кодаковым с утра засели в тесном, насквозь прокуренном кабинете прокуратуры перед монитором служебного компьютера. Почти до полудня они изучали данные на частного предпринимателя Александра Дракова и на возглавляемую им фирму «Северэкономплюс».

Внешне придраться было не к чему. Вот уже пять лет «Северэкономплюс» успешно занималась строительством, делая капитальные вложения в экономику российского Севера. Фирма Дракова, по сути, претендовала на роль «моста» между традиционно отсталой экономикой Восточной Сибири и промышленно развитых районов Центральной России с их колоссальным экономическим потенциалом.

Мохова настораживало другое – то, с какой сказочной быстротой обогатился Драков. А ведь до «Северэкономплюс» не одна строительная фирма, обладавшая гораздо большим стартовым капиталом, разорялась с той же быстротой, с какой и возникала.

Откинувшись на спинку стула, который отчаянно заскрипел, Мохов обернулся в помощнику.

– Какие у тебя соображения по поводу этого «Северэкономплюс»? Мне кажется, все выглядит странно.

– А по-моему, предельно просто, – передернул плечами Кодаков. – Дело пахнет керосином.

Пристально посмотрев на него, Василий произнес только одно слово:

– «Азия»?

– Точно, – кивнул Кодаков. – Обрати внимание – фирма расцвела пять лет назад, как раз тогда, когда прекратил свою деятельность Четырнадцатый Отдел.

– А что ты знаешь о Четырнадцатом Отделе? – насторожился Мохов.

– Только то, что был такой, и там работали классные ребята. Их начальник, кажется, Комин, или Демин, вышел в своих разоблачениях на очень крупных «шишек». И его шлепнули наемные профессионалы. А Отдел после этого расформировали приказом из Москвы. Тупицы там в Кремле сидят. Да.

Мохов неопределенно мотнул головой. С Кодаковым он работал всего два года. Тот пришел в прокуратуру сразу после окончания высшей школы милиции. Семен принадлежал к тому поколению местных милиционеров, для которых сотрудники Четырнадцатого Отдела уже были легендарными личностями.

– Возможно, ты прав, – сказал Мохов.

– Относительно кремлевских деятелей?

– Относительно «Северэкономплюс». И «Азии».

Организованная преступность – это ведь не только похищение денег, но и их отмывание. Когда экономика развивается слишком вяло, как было десять лет назад, или катится в пропасть, как это происходит сейчас, для организованной преступности открываются широчайшие перспективы. Начавший кредитором постепенно становится партнером – этот закон сохраняет универсальность по сию пору. А кто может лучше кредитовать, нежели уголовники? Никто.

– Ты хочешь сказать, что деньги «Азии» отмывались через «Северэкономплюс»? – уловил его мысль Кодаков.

– Именно. Более того, отмывание денег и их похищение Драков соединил в единый процесс.

– А доказательства? – быстро спросил Кодаков.

– Никаких, – грустно развел руками Василий. – По проверенным банковским бумагам – полный порядок. Все равно, надо будет теперь вплотную заняться этими гусями.

– Сколько гоготу эти гуси поднимут – представить страшно! – вздохнул Кодаков. – Ну, ничего, это наш долг.

«Северэкономплюс» арендовал себе помещение под офис в большом здании из стекла и бетона в центре города. На вторник руководство «Северэкономплюс» назначило пресс-конференцию, на которую были приглашены журналисты всех местных изданий и телевидения.

За двадцать минут до начала пресс-конференции к главному входу здания подъехал черный «мерседес». На заднем сидении машины полулежал Михаил Бикулевич – лысоватый, полный мужчина в дорогом костюме.

– Через час жди меня на этом же месте, – приказал он шоферу, открыл дверцу и вышел.

Вместе с многочисленными гостями и журналистами Бикулевич прошел в конференц-зал, который сегодня арендовал «Северэкономплюс». Стены зала были обшиты панелями из дорогого дуба, что придавало помещению уютный вид. Однако этот уют резко контрастировал с высоким потолком, окрашенным в холодно-голубой цвет.

Бикулевич уселся в третьем ряду с краю – так, чтобы видеть боковую дверь зала. Он знал, что именно оттуда выйдет человек, с которым он должен сегодня поговорить.

Ведущий пресс-конференции, пресс-секретарь «Северэкономплюс», поднялся на небольшое возвышение перед залом и громко произнес:

– Дорогие друзья, мы глубоко благодарны всем тем, кто нашел сегодня время прийти на нашу конференцию. Приблизительный план его таков – вначале перед вами выступит генеральный директор концерна «Северэкономплюс» Александр Петрович Драков. После его выступления журналисты могут задать интересующие их вопросы.

Тихо, без скрипа открылась та самая боковая дверь, за которой напряженно следил Михаил Бикулевич, и в зал вошел высокий человек в черном костюме и черной шелковой рубашке. Это был охранник Дракова. Следом за ним показался сам директор – полный невысокий человек с седыми, тщательно приглаженными волосами. За боссом показались еще два телохранителя, в таких же черных костюмах и, шелковых рубашках, что и первый.

Три телохранителя остановились на почтительном отдалении с таким расчетом, чтобы не попасть в объективы фотоаппаратов и кинокамер журналистов. Пресс-секретарь уступил Дракову место на возвышении. Обведя присутствующих в зале жестким колючим взглядом, Драков заявил:

– Ни для кого не секрет, что экономика российского Севера в упадке. Многочисленные программы, которые принимались правительством в Москве, не дали никакого результата. Это и неудивительно! Центр находится слишком далеко от наших мест. Никто нам не поможет, если мы сами себе не поможем. Долговременная разработка концерна, которую я имею честь представлять вам, надеюсь, поможет нашему региону занять достойное экономическое положение среди остальных субъектов Российской Федерации.

После этих слов в конференц-зале раздались жидкие аплодисменты.

– Беда в том, что наше отставание от экономически развитых регионов Европейской России все более усугубляется, – воодушевленно продолжал Александр Драков. – Пока мы не можем претендовать на создание надлежащей инфраструктуры для серьезного производства. Жители этого региона вынуждены заботиться о себе сами. В этих условиях решающее слово остается за российским частным капиталом. Только мы, новые русские бизнесмены, способны улучшить благосостояние нашего края.

«Улучшишь ты, как же!» – саркастично усмехнулся Бикулевич. В этот момент его взгляд встретился со взглядом Дракова. Тот задержал свои глаза на несколько секунд. Выступавший явно не ожидал увидеть на пресс-конференции своего давнего недруга. Выражение лица Александра Дракова сразу стало еще более жестким.

– Независимые эксперты подсчитали, что для серьезного подъема уровня экономики нашего региона необходимо порядка пятидесяти миллиардов рублей, – волевым голосом продолжал генеральный директор. – Разумеется, сумма значительная. По естественным причинам, в первую очередь, из-за войны в Чечне, мы не можем рассчитывать на дотацию из государственного бюджета. Правда, премьер-министр с интересом отнесся к нашему проекту. Нам были обещаны и государственные инвестиции в размере пяти миллиардов в год. Все необходимые документы уже подписаны…

«Интересно, скольких чиновников подкупил этот паразит, чтобы добиться подписания контрактов? – размышлял Бикулевич. – Хитрым жуком оказался этот Драков. Государственное инвестирование послужит хорошим прикрытием для его шарашкиной конторы. Трудно будет нам взять за жабры этого карася, если он держит в кармане листок с автографом главного в правительстве…»

Словно почувствовав отрицательную энергию, распространявшуюся вокруг раздраженного Михаила Бикулевича, выступавший снова посмотрел в его сторону. Краем глаза Бикулевич заметил, что три охранника в черном проследили за тем, в чью сторону поглядывал их босс, и теперь с повышенным интересом тоже воззрились на Бикулевича. Под взглядами этих трех субъектов Бикулевич почувствовал себя неуютно.

– Но что такое пять миллиардов ежегодных дотаций для экономики нашего гигантского региона? – задал Драков риторический вопрос и, опасаясь, что кто-то из аудитории может опередить его, сам же и ответил: – Мизер. Поэтому «Северэкономплюс» решил создать акционерное общество. Предвижу снисходительные усмешки наших недоброжелателей…

Михаил Бикулевич, действительно, слишком демонстративно скептически ухмыльнулся.

– Идея создания акционерных обществ, и в самом деле, не пользуется популярностью в нашем обществе. Скандалы с АО «МММ» и «Властелин» еще долго будут волновать общественность. Однако над проектом «Северэкономплюс» трудились лучшие специалисты Западной Европы. Все, даже неожиданные повороты событий, которые так обожает наша Россия-матушка, предусмотрены ими. Вложения вкладчиков надежно защитим. Акции постоянно будут в свободной продаже на бирже. Их смогут приобретать без ограничений как частные фирмы, так и физические лица. Вот, пожалуй, и все, – закончил Драков и выразительно посмотрел на пресс-секретаря.

– Попрошу задавать вопросы, – поднялся тот со своего места, обращаясь к журналистам.

– Какова рентабельность проекта «Северэкономплюс»? – задал вопрос молодой репортер, сидевший в первом ряду.

– По оценкам специалистов, уже на первых порах она ожидается выше средней, – скромно потупившись, ответил Александр Драков. – Во всяком случае, мы планируем, что издержки покроются уже через полгода. Сам проект станет целиком рентабельным и начнет приносить стабильную прибыль спустя восемь месяцев, хотя, вполне возможно, что намного раньше…

«Интересно, на чем он на этот раз будет отмывать свои капиталы? – размышлял Бикулевич. – Жаль, что нельзя спросить его об этом напрямик. За подобный вопрос он может и язык отрезать…»

– Ваш проект требует капитальных вложений. Но куда именно уйдут эти деньги? – спросил другой репортер.

«Так он прямо тебе и ответит!» – кисло улыбнулся Михаил Бикулевич.

– Вполне понимаю ваше любопытство, – понимающе заулыбался Драков. – Деньги, которыми мы намерены располагать – это деньги российских налогоплательщиков. И каждый из нас должен быть озабочен тем, чтобы эти капиталы работали на повышение благосостояния наших граждан. Что же касается вашего вопроса, то наш проект предусматривает незамедлительное вложение финансовых средств в строительство. Строительство как жилого фонда, так и мелких промышленных объектов – мастерских, кустарных предприятий, мелких цехов. Все это воссоздаст необходимую инфраструктуру мелкого предпринимательства, и кроме того, в обозримой перспективе даст много новых рабочих мест.

«Ах, какая трогательная забота о простых гражданах! – смеялся про себя Бикулевич. – Этому „святому“ Дракову только нимба над головой не хватает!»

Он перестал слушать выступавшего, когда тот начал называть все цифровые выкладки по проекту. Размышлял исключительно о предстоящем трудном разговоре. И лишь спустя несколько минут очнулся от задумчивости: как раз тогда, когда генеральный директор призвал собравшихся вкладывать средства в «Северэкономплюс», заверив, что гарантом их успеха станет само государство.

«С таким же успехом можно передать на хранение медведю свой мед», – подумал Бикулевич.

Он поднялся со своего места, когда пресс-секретарь объявил об окончании конференции и поблагодарил присутствовавших за внимание. Бикулевич намеревался сразу подойти к Дракову, который спустился с возвышения, но ему преградил путь один из телохранителей.

– Мне нужно поговорить с твоим шефом, – тихо сказал Бикулевич. – Это очень важно.

Драков, обладавший поразительным слухом, обернулся в их сторону и коротко приказал:

– Пропусти. Охранник посторонился.

Михаил Бикулевич прошел следом за Драковым через боковую дверь в смежную комнату. Едва за ними закрылась дверь, как к Бикулевичу подошел второй охранник и привычным движением рук ощупал его карманы.

– Оружия нет, – сказал охранник Дракову.

– Стань у дверей и никого сюда не пускай, – приказал Драков.

Второй охранник неслышно вышел в конференц-зал.

– Какого черта явился сюда? – поморщившись, словно ему пришлось выпить стакан уксуса, тотчас спросил Драков.

– Дело есть, – мотнул головой Бикулевич.

Он размышлял, подслушивает ли кто-нибудь сейчас их беседу? Драков всегда испытывал страсть с подслушиванию и подглядыванию.

– Что тебе надо? – напрямик спросил Драков.

– Надо на этот раз не мне, а тебе, – зазмеилась улыбка на лице Бикулевича.

Прищурившись, словно целился в мишень из пистолета, Драков с любопытством посмотрел на обнаглевшего посетителя.

– Кто позволил тебе, тварь, обращаться ко мне на «ты»? – спросил он с вызовом.

В ответ на реплику Михаил Бикулевич снова гадко заулыбался.

– Это моя собственная инициатива. И не надо таращить на меня зенки – не напугаешь. Тебе предстоит проглотить еще и не такое…

– Но я, кажется, не давал для этого повода! – с угрозой заметил Драков.

– Времена меняются, – дерзко заявил Бикулевич.

– То есть? – насторожился генеральный директор «Северэкономплюс». Он был далеко не дурак.

– Еще пять минут назад ты наивно полагал, что все в этом мире зависит от тебя. Но я здесь для того, чтобы сказать – условия игры изменились. Те, кто раньше были твоими союзниками, готовы объявить тебе войну.

– Это еще почему? – прислонившись к подоконнику, спросил Драков.

– Потому что группа «Азия» слишком много возомнила о себе, – Бикулевич вразвалку подошел к столику, на котором высилось несколько бутылок с приятными напитками и вазочка с персиками, яблоками и апельсинами.

Он открыл бутылку «Пепси-колы» и прямо из горлышка начал ее пить. Драков молча следил за ним, испытывая при этом страстное желание придушить хама. Но вынужден был ждать, пока Бикулевич выскажется окончательно. А тот нарочно тянул паузу: чувствовал, что перехватил инициативу в разговоре и теперь владеет ситуацией.

– М-да, – крякнул Бикулевич и опустился в мягкое кресло возле столика, закинул ногу на ногу, – слишком быстро ты возгордился, Александр Петрович. Слишком скоро возомнил себя всемогущим и неуязвимым.

– Хватит меня брать на понт! – прикрикнул Драков. – Для любителей исполнять сольные партии и вешать лапшу на уши у меня найдутся хорошие вокалисты с мандолинами из заточенной стали. Если ты мне не скажешь, кто тебя послал, к вечеру твое паршивое тело найдут на окраине. С раскроенным черепом… Итак?

«Кажется, упырь начинает сердиться, – в душе испугался Бикулевич. Но виду не подал. – Жаль, валидола с собой не прихватил!»

– Я представляю здесь «Платформу» и «Север», – четко выговорил он.

Драков непроизвольно присвистнул. Да, у этого типа были все основания явиться в его логово без сопровождения автоматчиков и вести себя так, как на собственной даче! Еще совсем недавно возглавляемая Драковым «Азия» прокручивала с криминальными группировками «Платформа» и «Север» весьма крупные махинации. Но в последнее время финансовые успехи возглавляемого тем же Драковым «Северэкономплюса» вызвали у бывших союзников бешеную зависть.

Драков быстро прикинул в уме раскладку сил. Совместные силы групп «Платформа» и «Север» значительно превосходили силы «Азии». Как быстро его растопчут бывшие союзники – это уже вопрос времени! Они были настолько уверены в своем могуществе, что послали к нему эту шавку Бикулевича: предъявлять ультиматум. Интересно, что же им надо?

– Что надо тем, кто тебя послал? – посмотрев на собеседника так, словно видел его первый раз в жизни, спросил Драков.

Но Бикулевич, будто и не слышал прямого вопроса, предпочел вернуться к тому, с чего начал:

– Пятьдесят миллиардов, которые ты собираешься вбухать в свой паршивый проектик – конечно, несерьезная сумма. Эти деньги ты, разумеется, достанешь. Но ты ими не удовлетворишься. Все мы знаем, что ты рвешься к самым вершинам. Тебе нужен кусок пожирнее. Нетрудно вычислить, что в связи с нарушением инфляционной и политической стабильности, которое скоро грядет, эти пятьдесят миллиардов потянут за собой пятьсот миллиардов, а там, глядишь, сумма округлится и до триллиона. И все это ты намерен запахать в одиночку. Ну разве это не высшая степень эгоизма? И разве может высшая степень эгоизма долго оставаться безнаказанной?

– И что же мне, бедному, делать, чтобы избежать наказания? – мрачно глядя ему в переносицу, поинтересовался Драков.

– Распоряжаться такими суммами нелегко. Тебе эта задача явно не по зубам. Тут нужен человек, обладающий талантом финансового гения. Человек серьезный и опытный, хорошо знающий, кому сколько надо отстегнуть и кого как подмазать в эшелонах власти…

– Ты себя, что ли, имеешь в виду?

– Вот именно, – коротко кивнул Бикулевич.

– Да я тебя к себе даже простым бухгалтером не возьму! Ты же считать не умеешь! Таких, как ты, дураков еще поискать нужно! – расхохотался Драков. – Банк, который ты курировал, я нагрел в свое время на три миллиона, а ты узнал об этом только через пять месяцев.

Ай да финансиста мне прислали! Гения, ха-ха-ха! И на какой пост ты претендуешь?

– Исполнительного директора твоего проекта. С большой зарплатой, большими полномочиями и правом автономной деятельности, которое не предусматривает твоего вмешательства в мои дела.

Драков мгновенно нахмурился. «Платформа» и «Север» требовали слишком много. Капиталы, которые Драков намерен был выжимать из карманов налогоплательщиков и бюджета правительства, должны были теперь идти через руки этого дегенерата Бикулевича, то есть, фактически, в их карман, а не его.

Отвернувшись к окну, Драков так сильно стиснул кулак, что побелели костяшки пальцев. Теперь он, наконец, понял, что войны не избежать. Но в одиночку воевать с тандемом бывших союзников бесполезно. Он должен был либо расколоть этот тандем и перетянуть на свою сторону одну из этих групп, либо искать себе новых союзников. Но для этого ему нужно время. А выиграть время Драков мог только, усыпив бдительность своих новых врагов.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Александр Петрович, – допив бутылку «Пепси-колы» и неприлично рыгнув, Бикулевич бросил пустую бутылку на ковер. – Ты думаешь, пришла, мол, в гости ко мне, уважаемому всеми слону какая-то мелкая шавка и гавкает вот уже полчаса. И еще я знаю, о чем ты сейчас мечтаешь. Ты мечтаешь выкинуть меня через это самое окно. Я угадал?

– Почти, – медленно произнес Драков. – Относительно моего желания ты недалек от истины. Безопаснее для тебя было бы убраться отсюда да поживее.

– Привыкай, Александр Петрович, к тому, что будешь еще долго жить с подобными мыслями, – передернув плечами, сказал Бикулевич. – Нам придется теперь долго вместе работать. Разумеется, если только ты умный человек и не ищешь приключений на свою задницу. Кстати, мелкая шавка тоже может кусаться, и притом – очень больно.

– Кусать меня собрался? – снова прищурился Драков. – А знаешь, что бывает с шавкой, когда на нее опускает ногу слон? Долгое время она чувствует боль а потом уже ничего не чувствует. Тебя прельщает такая перспектива? Ты любишь боль?

– Я не люблю боль, – ответил Бикулевич. – Думаю, что и ты тоже. Итак, твой ответ, Александр Петрович – ты согласен на мое назначение исполнительным директором проекта «Северэкономплюс»?

«Черта с два», – мысленно ответил Драков, но вслух неопределенно произнес:

– Я подумаю.

Бикулевич растерялся. Он надеялся, что известие о создании против него могущественной коалиции сразу же надломит Дракова, и тот поспешит выкинуть белый флаг. Он недоумевающе пробормотал:

– Фактически, это отказ.

– Я вовсе не говорю, что отказываюсь от предложения, – живо возразил ему Драков. – Я прошу дать мне некоторое время на раздумья.

– Не о чем тут раздумывать, – безапелляционно заявил Бикулевич.

– О своих интересах никогда не мешает подумать. Я сам дам ответ.

– Когда? – вскинул голову Бикулевич.

– Скоро, – отмахнулся, как от назойливой мухи, Драков.

– Когда это – скоро? – Очень скоро.

– Ладно, – досадливо стукнув руками по подлокотникам кресла, поднялся Бикулевич. – Я передам твои слова…

«Ничего ты, сволочь, передавать не, будешь, – с холодной злостью подумал Драков. – У тебя, наверняка, в подкладке зашит японский мини-диктофон. Те, кто тебя послал, прослушают кассету, а не твой идиотский отчет».

– Но вряд ли твой ответ понравится ребятам из «Платформы» и «Севера», – продолжал Бикулевич. – Тебе ли не знать, что в нашем мире слова типа «подумаю» воспринимаются как «иди в жопу»… Ну, будь здоров. Думаю, мы еще встретимся.

У Михаила Бикулевича, однако, хватило ума, прощаясь, не протянуть Дракову для рукопожатия руку.

…Я проснулся в половине пятого утра спокойным и с ясной головой. Для полноценного отдыха мне достаточно поспать всего пять часов. Умывшись, я еще раз окинул внимательным взглядом свой номер.

Не особо комфортабельная комнатенка, но мне доводилось жить и в конуре похуже этой. Много места занимает тяжелый шкаф с четырьмя вешалками. Кровать скрипит ночью при каждом движении. Покрывало, которым его застилают, здорово протерто. Хорошо, что в душе есть горячая вода. Мне также посчастливилось быть обладателем телефона.

Я осмотрел те места в комнате, куда обычно помещают подслушивающих «жучков». К счастью, ни под шкафом, ни на лампе, ни под подоконником ничего подозрительного не обнаружил.

Меня раздражала картинка, висевшая напротив кровати – безвкусный пейзаж с церквушкой и высокой сосной на обрывистом берегу северной реки. Я снял эту антихудожественную мазню с гвоздика и прикрепил на ее место большую фотографию Владимира Высоцкого, которую достал из чемодана.

Эту фотографию я всегда возил с собой и вешал на стену всюду, где жил больше двух суток. Возраст Владимира Высоцкого на этой фотографии примерно тот же, что и у меня сейчас. Он стоит, опираясь на правую ногу и слегка выдвинув левую, одетый в простую рубашку, на которой расстегнута верхняя пуговица, и джинсы. Большие пальцы рук заложены за ремень.

И этот его необыкновенный взгляд, который словно проникает в душу! Я часто смотрю на этот фотопортрет и думаю – сумею ли прожить жизнь так же достойно, как прожил ее Владимир Высоцкий. До того, как «Азия» перечеркнула мою жизнь, у меня дома хранилось штук пятнадцать магнитофонных кассет и бобин с записями его песен. Высоцкий сочинил несколько сот песен – мне кажется, я слышал почти все. Я всегда старался прочитать о Высоцком что-нибудь новое и не брезговал перечитывать уже известное.

Для меня Владимир Высоцкий – это целый мир, целая планета, на которой живут люди, созданные его творческим воображением. Живут, любят, страдают, борются, умирают… Не случайно ведь астрономы назвали одну из вновь открытых планет его именем. Высоцкий был моим кумиром, которого я полюбил еще в юности. Эта любовь началась с коллекционирования кассет с его «блатными» песнями. Для меня он навсегда останется единственным кумиром.

…Сегодня у меня были дела в городе. Побрившись и переодевшись, я вышел из гостиницы в десятом часу утра.

Проходя мимо инженерно-строительного института, я вдруг почувствовал себя так, словно в двух шагах от меня в землю ударила молния. От неожиданности у меня даже перехватило дыхание. Такое чувствуешь, когда тебя внезапно бросают в ледяную воду.

А все потому, что навстречу мне, со стороны инженерно-строительного института, не спеша брел паренек лет семнадцати, одетый в клетчатую рубашку навыпуск, потертую кожаную куртку и светлые джинсы. У парня были такие же черные кудри, выпирающие скулы и прямой нос, как у меня в его возрасте. Я словно увидел себя самого в семнадцать лет. И тогда я безошибочно определил, что вижу родного сына.

Но как Борька мог оказаться в Тюмени, если я отвез их пять лет назад в Салехард, подальше от опасности? Неужели они вернулись? Значит, Надежда тоже в этом городе? Как они жили тут? Что им известно обо мне?

Рой мыслей вихрем пронесся у меня в голове, пока Борис медленно проходил мимо меня. Подождав, пока он отойдет на приличное расстояние, я повернулся и пошел следом. К черту служебные дела! Могут и подождать. Я все-таки отец, а этот парень – мой родной сын!

Очевидно, между занятиями в институте образовалась «форточка», и Борис теперь раздумывал, где бы скоротать время перерыва. Он выбрал маленькое кафе, заказал порцию клубничного мороженого и бутылку «Кока-колы».

Выждав, пока он устроится за столиком у окна, я вошел в кафе, стараясь казаться спокойным и невозмутимым.

Борис задумчиво смотрел на купола церкви, которая располагалась недалеко от здания института с зубчатой крышей на фасаде. Я уселся за столик прямо напротив сына. По его лицу промелькнула недовольная гримаса – соседство незнакомого типа ему было не по душе.

Скосив глаза, он заметил, что я не ем мороженого, а сижу, положив руки на стол и в упор разглядываю его. Тогда он отвернулся от окна и с вызовом посмотрел мне в глаза. Я не мог выдержать этого прямого взгляда голубых глаз и чуть поник головой.

– Вы мне что-то хотели сказать? – спокойно спросил меня сын.

– Да, – кивнул я, стараясь не поднимать глаз выше его подбородка.

– Ну, говорите, – позволил Борис. – Вы мне кого-то напоминаете. Только я никак не могу припомнить – кого же именно.

Мне захотелось вскочить с места и обнять сына, обнять крепко-крепко. Я вдруг понял, что мечтал об этой минуте долгие пять лет. Но раньше я упорно гнал от себя подобные мысли. Они просто надломили бы меня. Не каждому дано выдержать груз тяжелых воспоминаний. Если б я позволил себе это раньше, то из профессионала превратился бы в слезливую тряпку и обыкновенное дерьмо.

Но сейчас я был не в силах сопротивляться своему отцовскому чувству. Однако я даже не представлял, что можно сказать Борису. И тогда я не придумал ничего лучшего, как вытащить из внутреннего кармана нейлоновой куртки толстую пачку денег и протянуть ему.

– Что это? – недоумевающе посмотрел на меня сын.

– Деньги, – кажется, на моем лице появилась дурацкая улыбка.

– Я вижу, что не букет ландышей, – усмехнулся Борис. Должно быть, я выглядел очень комично в его глазах. – Меня интересует, почему я должен взять их у вас.

– Потому что эти деньги велел передать тебе твой отец.

Лицо Бориса мгновенно посуровело.

– Мой отец погиб в перестрелке пять лет назад. Он был честным милиционером. Не то, что нынешние продажные шкуры. А те бандиты, с которыми он всю жизнь боролся, теперь правят Россией.

– Честность, действительно, очень редкое качество по нынешним временам. Но не думай, что оно совсем исчезло в людях, – начал я оправдываться перед ним. – Я не мог выполнить волю твоего отца раньше. Поэтому выполняю ее теперь.

Борис принял пачку купюр из моих рук с таким видом, словно эти деньги были пропитаны свежей кровью.

– Никакие деньги не заменят отца, – задрожал у него подбородок.

Это служило верным признаком, что он вот-вот расплачется. Я поспешил его успокоить.

– Жизнь продолжается. И все не так плохо, как кажется.

– Что вы хотите этим сказать? – пристально посмотрел на меня сын. – Что моего отца вовсе не изрешетили из автоматов?

Казалось, нужно сделать только маленькое усилие – кивнуть головой. И тогда к пареньку вернулось бы счастье – счастье сына, который обрел отца после долгих лет разлуки. Но я не мог такого сделать. В этих краях по-прежнему правили бал криминальные группировки, и мой кивок головы мог стоить жизни нам обоим. И тогда я огромным напряжением воли заставил себя возразить:

– Ты не совсем правильно меня понял, дружище. Эти деньги пригодятся тебе и матери. Кстати, твоя мама тоже сейчас живет в этом городе?

– Да, мы переехали сюда в прошлом году, – кивнул сын.

«Час от часу не легче», – подумал я. У меня было такое чувство, словно я заживо похоронил себя во второй раз.

– Могу я с ней встретиться? – спросил я Бориса. – Мне нужно ей кое-что передать…

– Лучше не надо, – сын замотал головой. – Она очень болезненно воспринимает любое напоминание об отце. Его смерть сильно подкосила ее. Она долго болела и не так давно оправилась. Я не буду вам давать номер нашего телефона. Лучше объясните, как вас найти.

«Ишь, какой недоверчивый! Молодчина! – похвалил я про себя Бориса. – Никогда не следует первому встречному давать номер своего телефона».

– Я живу там, – показал я рукой на здание гостиницы. – Второй этаж, двенадцатый номер. Раньше служил в милиции. Одно время состоял в подразделении твоего отца.

– Мама говорила мне, что это было особое секретное подразделение, – кивнул Борис. – Поэтому она не знает никого из его сослуживцев того времени. А где вы теперь служите?

– Я ушел из милиции, – «отрабатывал» на наивном слушателе я текст очередной «легенды». – Жить на такую зарплату, какую там платят, я считаю ниже своего достоинства.

– И куда вы подались? – устроил сын форменный допрос.

– Хочу поработать частным телохранителем. Я неплохо стреляю и хорошо владею приемами рукопашного боя. Если получится и подвернется приличная работенка, то задержусь в этих краях еще на какое-то время.

– Если мама захочет с вами встретиться, я расскажу ей, как вас найти, – сказал сын. – Я, кстати, наконец-то вспомнил, кого вы мне напоминаете…

– Кого же? – развязно спросил я.

Но внутренне похолодел от страха. Не хватало, чтобы после получасового вранья сын опознал во мне родного отца!

– Владимира Высоцкого, – сказал Борис.

– Очень польщен, – улыбнулся я.

Борька, действительно, не мог представить, до какой степени я и вправду польщен этим сравнением!

Я вернулся вечером в гостиницу, чувствуя большую усталость. Опустившись на кровать, подумал о том, что неплохо было бы спуститься в ресторан, взять бутылку водки и оприходовать ее тут, в гордом одиночестве. Можно ж и немного расслабиться!

И в этот момент неожиданно зазвонил телефон.

Разозлившись, я поднял трубку и произнес:

– Какого хрена надо?

С другой стороны провода послышался знакомый голос Василия Мохова:

– Это ты, Володька?

– Да.

– Я приготовил тебе подарочек.

Терпеть я не мог «подарочков» по службе! Начальство ФСБ считало «подарком» для сотрудника, когда он получал пять часов на сборы и приказ быть через сутки где-нибудь в районе таджикско-афганской границы.

– Валяй, – вяло разрешил я. – Что ты там для меня припас?

– Рекомендательное письмецо от Соломенного к Александру Петровичу Дракову. В нем тебе даются наилучшие рекомендации.

– Ах, как я польщен, – усмехнулся я. – Но ты молодчина. Я не думал, что Соломенный столь быстро согласится подарить нам письмо со своим автографом.

– Не так уж и быстро! Мне пришлось «поколдовать» над ним часа четыре.

– Ладно, завтра утром передашь мне это письмо, а вечером я отправлюсь в гости к господину Дракову.

– А что потом будешь делать? – спросил Мохов.

– Пока только передам письмо и попробую определить его реакцию.

– И все?

– Для начала и этого достаточно.

– Ну, удачи тебе.

– Она нам всем понадобится, – ответил я и повесил трубку.

М-да, времяпрепровождение наедине с бутылкой водки явно откладывается на другой день! Сегодня мне надо хорошенько выспаться. Завтра у меня должна быть ясная голова. Один неосторожный ответ – и я уже не жилец. Если у Дракова возникнут подозрения, то потом придется его умолять, чтобы он меня просто убил…

Опять в душу, как холодная змея, вползает противный страх. Но страх – мое личное дело. Я сам должен его побороть. И раньше я с этим успешно справлялся. Ложь, будто герои не знают страха. Володя Высоцкий пел, что страха не знают только дураки, потому что им вообще никакие чувства не знакомы. Но победить свой страх – это и есть подлинный героизм.

Вечером следующего дня я отправился навестить Дракова. Его дом располагался за городом, на том месте, где в годы «застоя» были построены гигантские особняки для отдыха местного партийного начальства. Но после августовских событий 1991 года эти особняки были стремительно перекуплены и приватизированы бизнесменами «новой русской волны».

Дом Дракова, как и другие дома в этих местах, был огорожен каменным забором, таким высоким, что виднелись только трубы на черепичной крыше. За высоким каменным забором находился еще один – пониже, но поверх которого была натянута колючая проволока с электрическими «ловушками», реагирующими на малейшее прикосновение.

Между первым и вторым забором был выкопан глубокий ров, который делал это препятствие практически непреодолимым даже для профессионалов-спецназовцев из ОМОНа. У въезда в дом виднелась небольшая будка охранника с голубоватыми пуленепробиваемыми стеклами.

«Настоящая крепость, – подумал я, подходя к будке. – Видимо, есть много людей, которым не нравится Драков».

На каменных столбах по обе стороны массивных металлических ворот я заметил маленькие видеокамеры внешнего наблюдения. Навстречу мне из будки вышел высокий плотный человек с квадратным лицом мясника.

– К кому и зачем? – спросил он хрипловатым голосом.

«Где-то я уже видел этого типа, – молниеносно пронеслось в голове. – Но где именно, и когда? Нужно обязательно вспомнить…»

Вместо ответа я протянул охраннику рекомендательное письмо Соломенного. Тот вернулся с письмом в будку и по коммутатору с кем-то связался. Я знал, что в этот момент меня с повышенным любопытством рассматривают через объектив видеокамеры, поэтому постарался придать себе Напускной равнодушный вид.

Наконец, охранник выглянул из окна будки и крикнул:

– Проходи!

Затем он нажал кнопку на пульте управления и створки тяжелых ворот, вздрогнув, откатились в разные стороны. Тем временем я решил, что, видимо, встречался с этим типом очень давно, потому что, как ни силился, не мог припомнить его лица ни в одну из своих встреч последних пятнадцати лет.

По широкой асфальтовой дороге я направился прямо к дому Дракова. Дом был трехэтажный, не считая подземных гаражей. О том, сколько еще тут подземных уровней, оставалось только догадываться. На фасаде прорублено шесть окон, в боковых стенах – восемь. Дом окрашен в зеленый цвет. Здесь спокойно могли бы жить несколько многодетных семей.

Участок в несколько десятков соток оказался очищен от деревьев и кустарников. В этой планировке было два преимущества. Во-первых, участок хорошо проветривается и, значит, не донимают надоедливые комары. Во-вторых, участок хорошо простреливается из окон. Подкрасться к логову Дракова незаметно практически невозможно.

«Хорошо укрепил свою берлогу, – подумал я, поднимаясь на крыльцо и взявшись за ручку бронированной двери дома. – Настоящая крепость! Теперь посмотрим, что это за фрукт и с чем его едят».

На первом этаже дома меня встретил еще один охранник, лицо которого мне тоже показалось знакомым. И опять я не мог припомнить – где и когда мог столкнуться с этим типом? Второй охранник обыскал меня и, убедившись, что оружия нет, кивком головы указал на лестницу, которая вела на второй этаж.

Поднявшись по винтовой лестнице, я оказался в приемной кабинета Дракова – большой комнате, стены которой были оклеены дорогими итальянскими обоями, а на потолке висела люстра из венецианского стекла.

Открылась дверь кабинета и в сопровождении третьего охранника навстречу мне вышел сам босс.

Я протянул Дракову письмо, сознательно не поднимая взгляда выше его подбородка, чтобы не выдать враждебного блеска глаз. Вполне возможно, что именно этот тип в свое время отдал приказ поголовно перебить всех сотрудников Четырнадцатого Отдела.

Скосив глаза в сторону третьего охранника, очевидно, самого доверенного лица босса, я подумал, что и с этим подонком мне уже доводилось когда-то встречаться. Причем, встреча была явно не из тех, после которой расстаются друзьями… Но я все вспомню, обязательно вспомню!

Не исключено, что тем трем типам, с которыми я уже повстречался сегодня, мое лицо тоже могло показаться знакомым. Возможно, сейчас они тоже лихорадочно припоминают – где могли меня видеть? Если они вспомнят раньше, чем я, то мне придется туго. Во всяком случае, мои шансы на выживание сильно уменьшатся.

Третий охранник стоял на почтительном расстоянии от нас, скрестив руки на груди, но с таким расчетом, чтобы успеть броситься на меня, если я вдруг захочу придушить его шефа. Эта его стойка, с широко раздвинутыми для устойчивости ногами и сложенными на груди руками, помогала мне припомнить какой-то лес, какую-то реку и какую-то девушку… Дальше – полный провал в памяти! Видимо, очень давно все это было.

Драков несколько раз внимательно перечитал рекомендательное письмо Соломенного на имя Владимира Пегина по кличке «Чума», то есть, на мое, и по привычке посмотрел сквозь листок на свет, будто бы надеясь разглядеть водяные знаки. Затем поднял глаза на меня и улыбнулся. Такая улыбка должна была свидетельствовать о хорошем расположении духа, но глаза оставались холодными и жесткими – глаза садиста и палача. Такое выражение глаз мне доводилось видеть у некоторых душманов, когда я попал к ним в плен в Афганистане.

– Значит, из белокаменной к нам пожаловал? – наконец нарушил молчание хозяин дома.

Я кивнул.

– Не очень ты разговорчив, – поморщился Драков.

– Кто много болтает, может быстро языка лишиться, – ответил я.

– Это верно, – удовлетворенно кивнул главарь «Азии». – Но ты свой язык, вижу, сохранил. А самому у других языки не доводилось отрезать?

В этот момент Драков напоминал мне ядовитую змею, которая притаилась под камнем и только и ждет момента, чтобы ужалить.

«Я тебе ядовитые зубки-то повырываю», – мысленно пообещал я, а вслух сказал:

– Напрасная жестокость мне никогда не нравилась. Мой принцип – не играть с жертвой. Соломенный знал мой принцип и очень меня за это уважал.

– Однако теперь твой Соломенный целует парашу в тюремной камере, а ты, поджав хвост, прибежал просить защиты у меня, – нахмурился Драков.

– Рано или поздно Соломенный выйдет на свободу и может оказаться вам полезным, – возразил я. – Все, что он просит у вас – это дать мне переждать шторм. Мы будем вам за это очень обязаны и позже сумеем оказать любую услугу, даже весьма сложную.

– Свобода светит Соломенному не очень скоро, – бросил Драков. – Мой человек в прокуратуре сказал, что на этот раз Соломенный влип крепко. Им теперь занялся персонально следователь по особо важным делам. Однако «вышки» Соломенный, пожалуй, избежит. А там, глядишь, и очередная амнистия подвалит. Так что, возможно, мне еще придется воспользоваться вашими услугами. Прошу в мой кабинет, Чума.

Он повернулся и направился в смежную комнату. Охранник молча кивнул мне, чтобы я шагал впереди его. На мгновение наши глаза встретились. И я заметил в них холодный любопытный блеск. Так и есть! Мое лицо о чем-то ему напоминало, но он пока терялся в догадках.

Повезло же мне! Когда в управлении Федеральной службы безопасности мы анализировали возможные варианты моего провала, то никак не могли учесть, что в структурах «Азии» я повстречаю очень старых знакомых.

Кабинет Дракова был оборудован под современный офис. В этой комнате господствовал прагматически деловой дизайн. Посередине располагался длинный черный стол в форме буквы «Т». Вдоль стола – черные кожаные кресла с высокими спинками на шарнирах. В углу, на отдельном столике, находился рабочий компьютер. В другом углу кабинета – японский цветной телевизор.

На черном столе хозяина кабинета возвышался большой телефон, с помощью которого можно было в краткий срок связаться с любой точкой на планете. Светло-зеленый ковер на полу заглушал звуки наших шагов. У меня появилось ощущение, будто меня привели в вакуумную камеру… Стены кабинета были оклеены обоями цвета морской волны.

Единственное, что не гармонировало с деловой обстановкой кабинета – большая картина на стене. Полотно насыщено кричащими желто-оранжевыми и багрово-пурпурными красками.

Войдя в комнату, Драков, безо всякой связи с предыдущим разговором, кивнул на картину и спросил:

– Нравится?

– Мазня какая-то, – передернул я плечами.

– Не шибко у тебя с интеллектом, – усмехнулся Драков. – Впрочем, мне эта пачкотня тоже не нравится. А вот мой сын от таких авангардистов просто без ума. Окончил Московский университет, эрудит, знает три иностранных языка. Так вот он за это полотно заплатил миллион!

– Я бы вам за миллион десять таких картинок нарисовал бы левой рукой и за двадцать минут, – похвастался я.

– К сожалению, у тебя нет такого звучного имени, как у этого столичного художника, – пожалел Драков. – Мой сын говорил, что вкладывать деньги в произведения искусства очень выгодно. Мол, со временем подобные вещи вырастут в цене. Представляешь? Он, еще сопляк, можно сказать, учит меня, матерого волка, как делать капиталовложения…

На это я не нашелся что ответить. В конце концов, пусть сам разбирается со своими семейными проблемами! Я сюда явился не для того, чтобы хвалить или ругать его сынка!

Драков опустился на диван, который стоял у дверей, и сделал знак рукой: мол, я тоже могу присесть.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – заботливо спросил Драков.

– Благодарю, нет, – ответил я.

– Одного не могу понять, – озабоченно наморщил лоб хозяин дома. – Мы собирались встретиться с Соломенным. Для этого он прилетел сюда из Москвы. И вдруг я узнаю, что его арестовали прямо в аэропорту. Его дело изъяли из общего потока дел, а самого перевели в особую тюрьму. А потом вдруг ты сваливаешься на меня, как снег на голову в середине лета. Как это прикажешь понимать?

Ах, да он же маньяк подозрительный! Даже рекомендательному письму друга не поверил! Так и ищет, на чем бы меня подловить!

– Не знаю, о чем вы там с Соломенным договаривались, – невозмутимо ответил я. – Неделю назад я вообще не подозревал о вашем существовании. Но Соломенный, как вы знаете, всегда отличался «подозрительным нюхом» на фальшивые бриллианты и неприятности…

– Не спорю, водилось за ним такое качество, – задумчиво проговорил Драков, наблюдая за мной из-под полуопущенных ресниц.

– Вот и я о том же говорю, – с воодушевлением продолжал я, чувствуя, что босс «клюет» на мою уловку. – Перед самым вылетом из Москвы он почувствовал, что менты прочно сели ему на хвост. До последней минуты он надеялся избежать тюремного «воронка».

Однако, будучи человеком предусмотрительным, Соломенный не поленился обеспечить себе прикрытие на свободе. В его интересах было, чтобы я остался на свободе даже, если он сядет и прокурор потребует для него «вышки».

– Это еще почему? – широко раскрыл глаза хозяин кабинета.

– Потому что, когда Соломенный выйдет на свободу, то лишь с моей помощью он сумеет возродить свой бизнес и вернуть утерянный авторитет.

– Каким образом? – напрямик спросил главарь бандитов.

– А это уже не ваше дело. Наше «ноу хау» вас не касается, – постарался я осклабиться как можно омерзительней. – Интересы Соломенного никак не пересекаются с вашими. Он ведь никогда не лез в ваш бизнес. Не так ли? Так зачем вам лезть в его тайны?

– Ты прав, – откинулся Драков на спинку дивана. – Валяй дальше.

– Перед самым вылетом Соломенный передал мне рекомендательное письмо для вас. На всякий случай. Не знаю, почему он направил меня именно к вам.

– А ты как думаешь? – прищурился Драков.

– Наверное, потому что ваша лодка устойчивее остальных и прочно держится на плаву, – польстил я. – Ваша гавань производит впечатление наиболее безопасной. Впрочем, если б Соломенный порекомендовал мне другое убежище, я с удовольствием отправился бы и туда. Если вы, из уважения к вашему старому другу, посоветуете мне сменить местонахождение, я завтра же смотаюсь из этих краев.

– Не стоит, – небрежно махнул рукой Драков.

Было заметно, что мои объяснения вполне удовлетворили его. Итак, крупная рыба проглотила наживку! Чтоб эта акула криминального бизнеса подавилась моим крючком!

– Где ты остановился? – как бы невзначай спросил хозяин дома.

– В гостинице. Не знаю, правда, какой в этом городке милицейский режим…

– Режим под контролем, – успокоил меня Драков. – Я крепко держу руку на этом пульсе. Сводки о криминальной обстановке в области попадают ко мне на стол в одно время с тем, когда их получает начальник уголовного розыска. Так что ментов тебе бояться не стоит. Не дрожи, если случайно встретишь кого-нибудь из них по дороге.

– Вообще-то, я не из трусливых, – скромно похвастался я.

– Отлично. Мне нужны смелые и преданные люди. Ты испытываешь в чем-нибудь нужду? В «капусте», например?

– Деньги мне не помешают, – с видом бывалого человека, привыкшего сорить тысячами, произнес я. – Однако я предпочитаю не брать их взаймы, а зарабатывать.

– А что ты умеешь делать? – вновь поднял на меня Драков тяжелый взгляд.

– Многое, – твердо сказал я. – Но главное – быть верным.

– Кому? – удивленно вскинул ресницы хозяин кабинета.

– Тому, кто делает добро.

– Хорошо, – произнес Драков после непродолжительного молчания. – Я на время подыщу для тебя работенку.

Он встал с дивана, давая понять, что разговор окончен. Мне больше ничего не оставалось, как только, склонив голову в почтительном полупоклоне, выйти из кабинета. Охранник, находившийся в течение всей беседы здесь же, проводил меня подозрительным взглядом. Интересно, он, действительно, почуял подвох или смотрит на меня зверем исключительно по долгу службы?

Дорого бы я заплатил за то, чтобы знать, о чем эти типы будут болтать после моего ухода! К сожалению, я не мог оставить после себя «жучка». Дракову знакомы и не такие фокусы! Наверняка после моего ухода он проверит кабинет специальным прибором на предмет обнаружения подслушивающих устройств.

Когда я покидал территорию жилища главаря «Азии», охранник, сидящий в будке, тоже проводил меня подозрительным взглядом. Итак, первый этап препятствий преодолен! Начинается серьезная игра в «кошки-мышки», проигрыш в которой означает смерть…»

После ухода Печегина некоторое время в кабинете Дракова царила тишина. Затем хозяин дома обратился к охраннику:

– Что ты думаешь по этому поводу, Клин?

Тот воспринял вопрос как разрешение присесть и опустился в кожаное кресло у окна.

– Этот субчик старается казаться глупее, чем есть на самом деле, – проговорил Клин глухим хриплым голосом.

В группе «Азия» Клин занимался не только вопросами безопасности Дракова и членов его семьи, но также и выявлением «стукачей». Настоящая его фамилия была Клинов. Фамилию сократили до клички Клин, когда он «мотал срок» в «зоне» строгого режима. Клин работал на Дракова уже много лет и пользовался его безграничным доверием. Глава «Азии» всегда прислушивался к его советам и до сих пор еще ни разу в этом не раскаялся.

– Я" не могу отказать Соломенному в услуге, – сказал Драков.

– Не мешало бы проверить помещение, – вздохнул Клин. – Тот тип мог подбросить «жучка».

– Мне он тоже показался неглупым, – продолжал Драков. – В нем чувствуется стержень. Если это друг, то он будет настоящим другом. А если это враг, то он будет настоящим врагом. Правда, он не из тех, кто достигает вершин власти – слишком прямолинеен. Эту дурацкую картинку, которую мне сын прислал, он назвал мазней. Как будто неясно, что к подобной пачкотне надо привыкать, чтобы не чувствовать себя устаревшим…

– Возможно…

– В общем так, Клин! Наведи справки о нашем госте, – приказал Драков. – Проверь через своего человека в прокуратуре – не собирались ли к нам посылать очередную «подсадную утку»? И пусть твои люди выйдут на контакт с Соломенным в тюрьме. Пусть подтвердит свое рекомендательное письмо.

– Будет сделано, – заверил Клин.

КАССЕТА ВТОРАЯ

«…Проснувшись утром, я долго не вставал из постели, размышляя о происшедшем. Я вновь и вновь повторял про себя беседу с главарем „Азии“, припоминая выражение его глаз и малейшие изменения интонации.

Затем я поднялся, открыл форточку и отправился в ванную. Но и принимая душ, я продолжал анализировать. Несомненно, Драков заинтересован во мне. По сведениям, поступившим недавно в управление Федеральной службы безопасности, кое-кто в криминальном мире собирается развязать новую войну за передел сфер влияния в этом регионе.

Расстановка сил в борьбе оформилась таким образом, что «Азия» оказалась в полном одиночестве. Против нее собираются выступить очень могущественные враги. Следовательно, Драков сейчас заинтересован в преданных людях. И если, после проверки, опасения относительно меня рассеются, он непременно предложит мне место рядом со своей особой.

Нам известно, что в этом регионе затевается очень крупная афера. Если я сумею проникнуть внутрь «Азии», то, вероятно, получу доступ к ценной информации.

Конечно, хорошо было бы оставить чертову группировку на волю судьбы и ждать, пока ее членов перестреляют другие бандиты! Но, как показывает опыт, во время криминальных войн всегда простых невинных людей, случайных жертв террористических актов, гибнет куда больше, чем всех подонков. Кроме того, мало хорошего в том, что место одного отребья займет другое.

Нет, надо посадить на скамью подсудимых всю эту братию. Через «Азию» я получаю выход на другие, враждебные или союзные ей, группировки.

Наверняка, сейчас эти типы лихорадочно наводят справки обо мне. Где в моей «легенде» самое слабое место? На чем можно погореть? Пожалуй, только на Соломенном. Если к этому зеку в камеру-одиночку проникнет тот, кто не должен проникать ни при каких обстоятельствах, Соломенный может «расколоться». Тогда станет известно, что рекомендательное письмо на мое имя он дал под давлением Мохова, и мне – крышка!

Конечно, Соломенному невыгодно признаваться в том, что он помог «гаду легавому» проникнуть в организацию друга, потому что в этом случае ему тоже несдобровать. Таких вещей уголовники не прощают! Однако все зависит от того, кто и как «накатит» на Соломенного.

Об этом я как раз вчера разговаривал с Василием Моховым. Он пообещал как можно скорее отправить Соломенного в Москву – на тамошних тюремщиков больше надежды, нежели на здешних. Но этот вариант сработает только в том случае, если сам Вася Мохов не продался «Азии» с потрохами. Я не могу пока полностью ему доверять.

Если же Мохов – «их» человек, то я уже без пяти минут покойник. Эти подонки не убили меня при первой встрече только потому, чтобы не «подставлять» своего человека.

А если Василий все-таки честный человек? Тогда дела не так уж и плохи!

Он явно не подконтролен человеку «Азии», который сидит в прокуратуре. Вряд ли «азиатам» удастся подкупить Мохова. Уж коли за пять предыдущих лет не сумели этого сделать, то теперь и подавно!

Возникает правда, другая опасность – от Мохова захотят просто избавиться! Его смерть устроит многих – и «Азию», деятельностью которых он начал всерьез заниматься, и предателя в прокуратуре, которого Василий намерен разыскать. Вероятно, покушение на Мохова уже подготовлено.

Я решил встретиться с Василием сегодня же и подробно проинструктировать его относительно мер безопасности. У него еще нет такого опыта борьбы за выживание, какой есть у меня. Для меня обычное дело – спасаться от тотальной охоты. Для него это еще в новинку. Потому моя информация о том, как посадить «крутых» воров за решетку и остаться при этом в живых, может оказаться очень полезной…»

Ранним утром Василий Мохов ехал на своем «Москвиче» по дороге от аэропорта до города. Сегодня ночью он сопровождал тюремный «воронок», который перевез Соломенного прямо к самолету, летевшему на Москву. Следователь по особым делам полагал, что для его же собственной безопасности лучше убедиться – с Соломенным все в порядке.

До последней минуты его не покидало чувство, что Соломенному либо попытаются устроить побег, либо попробуют просто убить. И только когда бело-серебристый авиалайнер, на котором конвоиры сопровождали Соломенного до Москвы, взлетел в небо, Василий облегченно вздохнул.

Теперь Мохов спешил в город. Его ждало много работы – этот день был у него расписан чуть ли не по минутам.

В эту пору суток шоссе было пустынным. Но, посмотрев в зеркальце заднего вида, Мохов пожалел о том, что сгоряча отпустил охрану и отправился в дорогу без сопровождения. Вслед за ним ехала подержанная темно-бордовая «Тойота». «Иномарка» не предпринимала никаких попыток обогнать его, но, когда Мохов снижал скорость, «Тойота» снижала ее тоже. Если же Василий ускорял ход машины, «Тойота» мчалась следом, не увеличивая, но и не сокращая дистанцию.

Сомнений не оставалось – это «хвост». Мохов понял расчет бандитов – через несколько километров его встретит еще одна такая машина, бандиты возьмут его в «клещи» и подстрелят, как куропатку. Надо спасаться!

Мохов нажал на газ, и через несколько секунд его «Москвич» уже мчался по шоссе со скоростью сто десять километров в час. Однако и преследователи проявили завидную прыткость – спустя несколько минут они уже почти нагнали беглеца. Мохов поминутно смотрел в зеркальце заднего обзора – «Тойота» не отставала.

Он уже не мог мчаться быстрее – машина могла выйти из-под контроля. В это время «Тойота» начала обгонять «Москвич». Впереди показался крутой поворот дороги, за которым следовал пятиметровый песчаный обрыв. Мохов понял, что его хотят сбросить именно туда.

И он принял единственно правильное решение – опередить противника! В маневре, который он задумал, все решали доли секунды. Быстро оценив ситуацию, Василий Мохов резко затормозил и повернул руль влево – «Москвич» повело юзом по шоссе.

Преследователи явно не ожидали от него такой прыти. Они не успели затормозить, и «Тойота» на огромной скорости рухнула с обрыва. Спустя несколько секунд раздался глухой удар. Вытерев рукавом со лба пот, Мохов ухмыльнулся:

– Надеюсь, я отбил у вас охоту, придурки, гоняться за мной?

Он не рассчитывал услышать ответ на этот риторический вопрос. Однако через минуту Мохов понял, что радовался рано. С противоположной стороны, навстречу его автомобилю неслась «БМВ» цвета морской волны. Мохов расслышал сухие щелчки – по нему вели прицельный огонь.

«Дело пахнет керосином! Как ты думаешь, дружище Печегин?» – мысленно обратился он к старому другу. Печегин выкрутился бы из такой передряги без единой царапины! И рождаются же на свет люди, лишенные чувства страха!

Эти мысли роем пронеслись в голове Мохова, пока две машины мчались навстречу друг другу.

«Интересно, как поступил бы на моем месте Володька? – подумал Мохов. – Пожалуй, так же, как и я – не стал бы драпать от этой шантрапы, а пошел бы в лобовую атаку».

Когда «БМВ» и «Москвич» разделял» считанные метры, Василий резко крутанул руль вправо. На мгновение две машины оказались бок о бок.

Именно в эту секунду Мохов, вопреки инстинкту самосохранения, выкрутил руль резко влево. «БМВ» получила боковой удар такой колоссальной силы, что вылетела за обочину в кювет. «Москвич» Мохова вихрем мчался по шоссе. В зеркало заднего вида Василий заметил, что «БМВ» накренилась над крутым придорожным спуском. Задняя дверца машины открылась. Из нее выпрыгнул человек в черной вязаной шапочке с прорезями для глаз, опущенной на лицо, и выпустил длинную очередь из автомата Калашникова. Этот выпрыгнувший тип нарушил баланс равновесия, и «БМВ» покатилась под спуск.

«Упрямые, собаки!» – выругался Мохов. В ту же секунду от выпущенной из автомата очереди разлеталось вдребезги заднее стекло «Москвича». Мохов почувствовал острую боль в правом плече.

«Зацепило! – молнией пронеслась мысль. – Отслужил ты свое, Вася. Так не лучше ли направить сейчас машину в кювет, чтобы не мучиться перед смертью?.. Нет, надо жить! Я должен жить, чтобы очистить свой родной город от всякой мерзости! Главное, не потерять сознание до того, как доберусь до ближайшего поста ГАИ…»

Правое плечо так болело, что малейшее неосторожное движение отзывалось резкой болью в голове. У Мохова возникло ощущение, словно ему прямо в мозг втыкают раскаленные иглы. «Теперь я понимаю, что чувствовал шекспировский король Лир, когда произносил: „Я ранен в мозг“. Стоп! А при чем здесь Лир? Кажется, начинаю бредить… Только этого еще не хватало!» – мысленно воскликнул Мохов.

Правой рукой он уже совершенно не владел. Левой – он не столько управлял рулем, сколько держался за руль. От напряжения и пальцы побелели.

«Только бы не потерять управление, – повторял он про себя. – Если машину сейчас поведет юзом – меня расшибет в лепешку. Держись, Вася!»

И Мохов держался. Город, до которого, казалось, рукой подать, приближался очень медленно. В глазах у Василия темнело, но он не снимал ноги с педали акселератора. Наконец, он различил впереди очертания поста ГАИ – дежурный милиционер поднял жезл, приказывая остановиться. Мохов сбросил газ, но переключиться на нейтралку уже не успел. Когда до поста оставалось около двадцати метров, Мохов потерял сознание и упал головой на руль. Машина промчалась этот отрезок пути по инерции и остановилась, врезавшись в каменную стену поста.

Подбежавший милиционер открыл дверцу, отстегнул ремень безопасности и вытащил водителя наружу. Голова Мохова безжизненно моталась из стороны в сторону. Милиционер бросил взгляд на переднее сиденье и почувствовал, как к горлу подступает тошнота – обивка была насквозь пропитана алой кровью…

Александр Драков любил обедать в тишине. Правило: «Когда я ем, то глух и нем» – выполнялось домочадцами чуть ли не буквально. Не, стал исключением и сегодняшний семейный обед, несмотря на то, что из Москвы приехал сын Дракова – Сергей.

Лишь едва уловимое тиканье позолоченных старинных часов на камине и случайный хруст свеженакрахмаленных салфеток были, пожалуй, единственными звуками, нарушавшими тишину огромной столовой дома Драковых.

Тридцативосьмилетний Сергей Драков последние пятнадцать лет, после окончания Московского государственного университета, жил в столице. Он всегда производил впечатление скромного человека, которого больше всего на свете интересовали живопись – он работал искусствоведом, да еще своя семья: жена Людмила и сын Николай.

Многим Сергей Драков казался замкнутым, молчаливым человеком. Однако мало кто догадывался, что под этой внешней оболочкой таилась огромная сила воли. Сергей Драков всегда добивался того, чего хотел.

Этот человек, временами производивший впечатление застенчивого, унаследовал от своего отца главное качество Драковых – скрытность.

Это качество помогло в свое время Дракову-старшему добиться успеха. Сергей тоже никогда и нигде не стремился выказывать ни своих чувств, ни своих мыслей…

Семь лет назад, в самый разгар горбачевской «перестройки», Драков-младший по примеру отца решил заняться частным бизнесом. Он основал свое дело, нанял опытного бухгалтера и юриста. Поначалу дела шли неплохо. Но три года назад Сергей чуть не попал на скамью подсудимых. Против возглавляемой им фирмы было возбуждено уголовное дело по факту вывоза за пределы Российской Федерации произведений искусства.

Влияние Дракова-старшего в Москве никогда не было особенно сильным, однако бешеной ценой взяток он умудрился-таки вывести сына из-под удара. Сергей отделался крупным штрафом. Однако на процветании его фирмы был поставлен крест. Отец выделил сыну значительную денежную ренту, на которую тот безбедно прожил все эти годы, ожидая, когда Драков-старший вызовет его к себе.

И вот, наконец, момент настал. Александр Драков решил, что в той опасной ситуации, в которой он оказался, не мешало бы подумать о преемнике. В противном случае семейный бизнес быстро захиреет! Поэтому Александр Драков срочно вызвал сына из Москвы, и тот прилетел первым же самолетом.

Только, когда был подан десерт – торт из мороженого – Вера Игнатьевна Дракова, пожилая тихая женщина, лицо которой хранило следы былой красоты, осмелилась нарушить молчание.

– А почему с тобой, Сережа, нет жены и сына?

– Неделю назад я как раз отправил их отдыхать, на Канарские острова, – ответил Драков-младший.

– И долго они там пробудут? – спросил отец.

– Еще недели две. Как только вернутся в Москву, я сразу же перевезу их сюда. А пока не мешало бы мне тут поосмотреться…

– Ты приставил к ним личного телохранителя? – озабоченно поинтересовался Драков-старший.

– Нет. Да кто им может угрожать? – подернул плечами Сергей. – Я ведь ни для кого опасности не представляю.

– Не представлял, – поправил отец. – Но сейчас правила игры изменились. Впредь думай о подобных вещах.

– Хорошие телохранители не валяются на дороге, – оценивающе произнес Сергей. – А у тебя, отец, есть подходящая кандидатура на примете?

– Да. Обсудим этот вопрос немного позже. А сейчас давай поднимемся в мой кабинет. Нам есть о чем поговорить, – Александр Драков снял салфетку и бросил на скатерть.

– Ты прав, – поднялся из-за стола сын. – Спасибо, мама, за вкусный обед.

– Не за что, – улыбнулась уголками губ мать. – Я очень рада твоему приезду, сынок, ведь мы так редко видимся…

– Не волнуйся, мать, теперь вы будете видеться гораздо чаще! – бодро заверил Александр Драков, стоя на пороге столовой.

Когда Драковы, отец и сын, поднялись в рабочий кабинет, электронные часы, стоящие на черном столе, издали непродолжительный сигнал – было ровно четыре часа. Драков-старший закурил дорогую сигару и указал сыну на висящую на стене картину авангардистского художника.

– Вот полотно, которое напоминало мне о тебе каждый день. Должен признаться, что лично на меня картина действует тонизирующе.

– Это радует, папа, – изрек сын. – Только, по-моему, в рабочем кабинете ей не место. Лучше перевесить ее в комнату для гостей.

– Как скажешь, – согласился отец.

Александр Драков не решался вот так, сразу начать серьезный разговор с сыном о своих делах. Сергей понимал это, и выжидающе молчал. Слышно было, как за окном протяжно гудит ветер.

– Сережа, сядь, пожалуйста, в мое рабочее кресло, – тихо попросил отец.

Сын медленно подошел к черному креслу во главе длинного стола и опустился в него.

– Ты должен будешь унаследовать это место после меня, – так же тихо продолжал Драков-старший.

– Ты никогда не говорил со мной о своих делах, папа, – пристально посмотрел на отца сын.

– Наступают тяжелые времена, Сережа, – с расстановкой произнес Александр Драков. – Я ведь не пуленепробиваемый и вовсе не застрахован от того, что в ближайшее время могу сыграть в ящик…

– Прекрасная у нас перспектива, – горько усмехнулся сын.

– Разумеется, я надеюсь на лучшее, – поспешил поправиться отец. – Но все же кое-какие меры предосторожности следует принять. Наш семейный бизнес не должен прекратиться с моей смертью. Ты знаешь, почему опасно в наших краях жить с фамилией Драков?

– Догадываюсь…

– Почему же? – потребовал уточнений Александр Драков.

– Потому что в самое короткое время ты увеличил свое состояние сначала в пять, потом в десять, потом в двадцать, а потом и в сто раз. Ясно, что у всех остальных такое сказочное обогащение могло вызвать только черную зависть.

– Ты прав, – едва заметно улыбнулся Драков-старший.

– Но ясно также и то, что состояние Драковых нажито отнюдь не твоим финансовым гением, – продолжал сын. – Твои деловые качества и хорошие связи тоже мало в этом помогли.

– Что же, по-твоему, мне помогло? – поинтересовался отец.

– Твое умение обходить законы.

– А кто когда-нибудь в России наживался честным путем? – пожал плечами Александр Драков.

– Вряд ли прокурор захочет учесть твою логику.

– До прокуратуры дело не дойдет, – успокоил отец сына. – У меня там надежное прикрытие. Куда больше меня беспокоят прежние коллеги по совместной работе.

– У них есть против тебя козыри? – задумчиво посмотрел на отца Сергей Драков.

– Это у меня есть против них козыри. А у них есть только одно желание: убрать меня. Против меня выступили группировки «Север» и «Платформа». Слышал о них что-нибудь?

– Ровным счетом ничего.

– Там работают очень крутые ребята. В свое время они предложили отмывать через мою фирму их грязные деньги. Эти деньги были получены от торговли природными ресурсами с некоторыми европейскими странами, а также от транзита наркотиков через наши края. Насколько я понял, в этих делах участвовали и подставные американские фирмы.

– М-да, игра с большим размахом, – задумчиво оценил Сергей Драков. – И куш в ней, видимо был солидный?

– Ты угадал. Меня заверили в том, что это беспроигрышное дело. Все государственные чиновники, которые могли помешать нам, были подкуплены «Платформой» в Москве, а «Севером» здесь, в Тюмени. Так все и получилось. Я провернул несколько удачных финансовых операций. Мои коллеги остались довольны совместной работой.

– Большой ты тогда получил навар? – осведомился Сергей.

– Огромный. Суммы переводимых денег были чудовищно велики. А я зарабатывал на той сделке как посредник – пятнадцать процентов от каждого денежного перевода. Однако затем я твердо заявил ребятам из «Платформы» и «Севера», что впредь подобных услуг им оказывать не стану. Меня удовлетворил мой куш, и я не желал больше испытывать судьбу.

– Неужели они так легко тебя отпустили? – удивился сын.

– Разумеется, нет. Они начали наезжать на меня по-крупному. И тогда мне пришлось достать из кармана те козыри, которые я приберегал на черный день. Это мгновенно охладило их пыл, – не без гордости заявил Александр Драков. – Некоторое время они не тревожили меня. И вот недавно ко мне прибежала их шавка, которая пролаяла, будто им все известно насчет моей идеи по проекту «Северэкономплюс»…

– А что представляет собой этот проект?

– Я хочу повторить ту же операцию, что делал раньше с грязными деньгами. Но на сей раз придется раскошелиться государству. А мы на этом деле опять нагреемся как посредники. Если фокус сойдет нам с рук, то семья Драковых станет одной из самых могущественных в Восточной Сибири. А там уже можно будет думать и о том, чтобы расширять наше влияние на другие регионы богатой матушки-России.

– М-да, планы у тебя, папа, грандиозные, аж дух захватывает, – польстил отцу сын.

– Мыслить, Сережа, следует грандиозно, иначе никогда не добьешься серьезного успеха. Удручает меня в этом деле другое.

– Что именно?

– Что мы оба с тобой не бессмертны.

– Ничего не поделаешь. Все, что когда-то родилось, должно когда-нибудь и умереть, – попытался хоть как-то утешить отца Сергей Драков. – До сих пор ты говорил, папа, только о возможности твоей смерти. Но что помешает этим типам из «Платформы» и «Севера» после того, как они расправятся с тобой, разделаться и со мной?

– Те самые козыри, о которых я уже упоминал. Это – наше секретное оружие, которое может сделать нас неуязвимыми. А что касается личной безопасности, то на этот счет я твердо полагаюсь на Клина. У этого парня отличный нюх на опасность и на стукачей. Месяц назад он вычислил одного предателя, которого забросили ко мне менты.

– И что же он с ним сделал?

– Убил. А уши отрезал и заспиртовал, и теперь хранит у себя в шкафчике как сувенир. Чтобы обезопасить себя от других группировок, мне пришлось организовать собственную, – пояснил Александр Драков. – Мы назвали нашу группу «Азия». Поначалу «Азия» обеспечивала только прикрытие для моих операций. Но со временем мы набрали такую силу, что смогли перейти в контрнаступление.

– Что ты подразумеваешь под контрнаступлением? – спросил сын.

– Когда пять лет назад один из секретных отделов прокуратуры вплотную подобрался к нашей организации, мы перестреляли кучу ментов, и нас оставили в покое. Так что имей в виду, Сережа, в моих руках, а теперь и в твоих, сконцентрирована большая сила. Нужно только уметь ею правильно распорядиться.

Драков-старший потушил сигару и тут же затянулся новой.

– Но папа, ты даже не поинтересовался моим согласием, – мягко упрекнул отца Сергей Драков. – Ты не соблаговолил даже спросить меня – согласен ли я участвовать в этой игре?

В ответ Александр Драков снисходительно усмехнулся и выпустил изо рта струю сизого дыма:

– Я слишком хорошо знаю тебя, сынок, чтобы тратить время на такие глупые вопросы. Дело, которое я тебе предлагаю наследовать – именно то, о котором ты мечтал, пусть даже и неосознанно, всю жизнь. Ты по своей натуре – хищник, волк, натянувший на себя овечью шкуру на время. Как и все, ты мечтаешь иметь власть, почет и богатство. Я предлагаю тебе все это. Конечно, в этом деле, как и во всяком другом, есть свои издержки. Тебе придется привыкнуть к мысли, что время от времени твоей драгоценной жизни будет угрожать смертельная опасность. Но эта мысль еще больше будет возбуждать тебя, и ты по-новому оценишь все прелести жизни. Именно здесь в тебе вновь в полную силу заговорит голос твоей северной крови. Тебе предстоит вспомнить, что твой прадед был простым таежным охотником. Потому что главный закон охотника – опередить того, на кого он охотится, чтобы самому не стать жертвой. Так какой же ты мне дашь ответ, Сережа?

– Я согласен, – улыбнулся Сергей Драков.

– Вот и прекрасно. Надеюсь, все хлопоты, связанные с твоим переездом сюда, будут быстро улажены. Кстати, ты меня спрашивал о телохранителе. У меня есть на примете один человечек. Он уже приходил с рекомендательным письмом от моего старого приятеля. Я намерен пригласить его сюда еще раз.

– А этому твоему человеку можно доверять? – настороженно спросил Сергей Драков.

– Я очень скоро это выясню, – загадочно улыбнулся отец.

«Я был крайне обеспокоен тем, что Василий Мохов не связался со мной в тот день, когда мы договаривались. Что могло случиться? Я несколько часов мучился этим вопросом и не находил ответа.

Вечером я сидел в гостиничном номере и уже подумывал о том, чтобы принять душ перед сном, когда в дверь вдруг постучали. Я нащупал в кармане пистолет и отошел в угол комнаты с таким расчетом, чтобы меня нельзя было заметить с порога. Я не мог исключить того, что Мохов оказался предателем и заложил меня «азиатам». Если это пришли «мокрушники», чтобы отправить меня на тот свет, то первую автоматную очередь они выпустят прямо перед собой, и лишь через две секунды выстрелят в угол. Этих двух секунд мне вполне хватало, чтобы застрелить посетителей. Благо, пистолет с глушителем!

– Войдите, – разрешил я, держа палец в кармане брюк на предохранителе.

Дверь открылась – на пороге стоял… мой сын Борис.

– Ку-ку, – поздоровался он, и в воздухе сильно запахло водочным перегаром.

Я сразу определил, что мой сынок здорово «заложил за воротник». Интересно, с какой стати?

– Тебе, небось, интересно, чего это я такой поддатый к тебе явился? – дурацкая усмешка перекосила лицо Бориса.

Он захлопнул дверь и нетвердыми шагами прошел в глубь комнаты.

– Ты прав, мне это очень интересно, – искренне ответил я.

Ноги отказались держать Бориса, и он рухнул, как подкошенный, на кровать. Но через секунду сел и залился истерическим смехом:

– Ха-ха-ха!.. Вот, сижу, вот… Ха-ха-ха!

Мое мрачное молчание подействовало на Бориса отрезвляюще, и он раздельно проговорил:

– Я сразу понял – тут что-то нечисто… Сразу же, как только ты выследил меня и предложил мне деньги. И почему я в ту минуту не догадался?

Усевшись рядом с сыном на кровать, я опустил голову и спросил:

– И о чем ты догадался?

– О том, что ты и есть мой родной отец!

Его слова подействовали так, словно на меня вылили ушат ледяной воды. Я вскочил на ноги и начал быстро расхаживать по номеру.

– Прости, Боря, но ты несешь ахинею, – начал я неуверенно защищаться.

Я паниковал. Слова Бориса означали полный провал моей миссии. Это надо же – меня «вычислил» мальчишка, родной сын! Так что уж говорить о матерых волках из «Азии»!

Я не знал, что и предпринять. Связаться с Центром в Москве? А как заставить молчать Бориса?

– Ты, небось, думаешь, что я сейчас закричу: «Ах, дорогой папочка! Я ждал этой встречи столько лет!» – и упаду в твои объятия? Черта с два! Я пришел сказать тебе, что ты мразь и подонок!

– Да как ты смеешь так со мной разговаривать! – закричал я.

– Что, отцовские чувства в тебе вдруг пробудились? – издевательски засмеялся Борис. – А что ж ты, папочка, к этим своим чувствам пять лет назад не прислушивался?

– Я вовсе не твой отец! – вновь закричал я.

В другое время и при других обстоятельствах я бы за такие слова самому себе язык мог отрезать! Но сейчас я пытался воздействовать на сына криком, так как мы оба превосходно понимали, что я не прав.

– Я не твой отец, – повторил я тише ужасные слова. – Но я был его близким другом и не позволю обращаться со мной в такой манере!

– Ах, какая щепетильная натура! – засмеялся Борис. – Прямо-таки кисейная барышня…

– Не надо тебе этого говорить, – начал я убеждать его и положил руку ему на плечо.

– Не надо мне лапшу на уши вешать! – резко скинул он мою руку со своего плеча. – Мне еще в ту нашу встречу твоя физиономия показалась очень знакомой. А дома я пересмотрел все наши семейные фотоальбомы и понял, что ты – мой бывший отец…

От того, как подчеркнуто Борис произнес слово «бывший», меня едва не передернуло.

– Но окончательно мне помогло в этом убедиться другое, – продолжал сын. – Хочешь знать, что именно?

– Я хочу только, чтобы ты поскорее заткнулся…

– Вот этот портрет! – не слушая меня, закричал сын и показал пальцем на портрет Владимира Высоцкого, висевшего напротив кровати.

«Да, с портретом я, пожалуй, оплошал», – мысленно упрекнул я себя.

– Помнишь, на прощание я сказал тебе, что ты очень напоминаешь Владимира Высоцкого?..

– Ни черта я не помню. И вообще, этот портрет висел в гостиничном номере до моего приезда, – на ходу сочинил я.

– Мама рассказывала, что ты всегда был страстным поклонником Высоцкого, – продолжал Борис, совершенно не слушая моих оправданий. – И даже старался походить на него! Ты, дерьмо собачье, старался походить на этого великого человека! Ты, подонок, гадина, мразь, сволочь, тварь паршивая… бросил нас с матерью, когда нам было так тяжело! За эти пять лет ты нам даже открытки не прислал, не соизволил нас навестить! Как я хочу, чтобы ты сдох, ублюдок!

– А вот оскорблять меня тебе не стоило, парень, – спокойно сказал я и ударил сына по лицу.

Он рухнул плашмя на кровать, а потом медленно поднялся.

– Ну вот, а говоришь, что ты не мой родной отец, – снова ухмыльнулся он, и в следующую секунду заехал мне кулаком в челюсть.

Я успел привычно увернуться от удара и перехватил его руку, занесенную для нового удара, за запястье.

– Ты почему так напился? – спросил я его безо всякой связи с предыдущим разговором.

– Только не говори мне, что пить водку вредно, – чуть ли не прорычал Борис.

– Пить водку вредно, – стараясь казаться невозмутимым, сказал я. – Сорокоградусная мешает трезво оценивать ситуацию и принимать правильные решения. Кроме того, она нарушает координацию движений и замедляет реакцию. Из-за нее ты не сумеешь выложиться во всю мощь своих физических данных, когда это понадобится…

– А мне и не нужны сейчас никакие данные, – вырвал Борис руку и потер запястье. – Я хотел только увидеть твои паучьи глаза и плюнуть в твою поганую рожу. Тьфу!

От сыновьего плевка я молниеносно увернулся.

– Ну и реакция у тебя, – не удержался он от восхищения.

– Видишь ли, я одно время служил военным советником в Анголе, – опустился я на кровать и положил руки на колени. – Мне приходилось много перемещаться по тамошним джунглям. А должен сказать, что ядовитых змей в этих лесах была тьма-тьмущая. Я не боялся их укусов – на этот счет всегда имел при себе противоядие. Но страшны были те змеи, которые плевались ядом – своим плевком они попадали с расстояния в двадцать шагов прямо в глаз человека. Яд этих змей действовал мгновенно. Соответственно, мгновенно приходилось и реагировать. К счастью, одновременно с плевком эти змеи издавали особый протяжный звук. Так что, услыхав его, я успевал в нужный момент пригнуть голову. Только мгновенная реакция помогла мне дожить до сегодняшнего дня…

– Я тебе не верю, – сказал сын.

– Клянусь, говорю чистую правду. У меня после этой Анголы загар с кожи не сходил почти два года. Я здорово смахивал после на типичного пуэрториканца. Поэтому мое начальство не придумало ничего умнее, как отправить меня на некоторое время в Соединенные Штаты Америки…

Я сам не мог понять, что это вдруг на меня нашло, почему я начал чистосердечно исповедоваться перед сыном? Я рассказывал ему то, о чем не мог знать больше никто другой, кроме меня самого, и все не мог остановиться. Видимо, меня, что называется, «прорвало» после долгих лет вынужденного молчания, и теперь я изливал душу родному человеку, которого так любил и за которого готов был жизнь отдать! Как я мог объяснить ему, что не подавал весточки о себе эти долгие пять лет только потому, что боялся за их жизнь! Ведь если бы у бандитов зародилось хотя бы малейшее подозрение, что сотрудник знаменитого Четырнадцатого Отдела Владимир Печегин еще жив, они, рано или поздно, разыскали бы мою семью. И тогда Борис не сидел бы здесь, живой и здоровый, и не проклинал бы меня с максимализмом, свойственным его восхитительным семнадцати годам!

– Злостные неплательщики алиментов – мастера сочинять и не такие истории, – презрительно выпятил нижнюю губу Борис.

Это была моя привычка – так выпячивать нижнюю губу, когда кого-то сильно презираешь! Я словно видел свою молодую копию. Но упоминание о неплательщике алиментов здорово меня задело. Так вот за кого они меня принимали все эти годы! И неужели Надежда способна была поверить, что я мог разлюбить ее и бросить? Хотя, как иначе она могла объяснить мое внезапное исчезновение?..

– Боря, ты крупно ошибаешься, – старался я говорить как можно мягче, хотя внутри у меня все кипело. – Прежде всего, давай условимся, что я все-таки не твой отец…

– Черта с два!

– …И потом, ты уже сказал маме о своих подозрениях?

– Никогда! – взорвался Борис. – Никогда не скажу. Я для того и пожаловал к тебе, чтобы предупредить – не смей показываться на глаза моей матери! Она считает, что ты погиб в перестрелке с бандитами. Ходит на твою могилу и носит туда свежие цветы. Не пойму, как ты, будучи живым, умудрился организовать собственные похороны?

– Мне кажется, что именно могила Владимира Печегина и должна убедить тебя в том, что твой отец мертв, – осторожно заметил я.

– Мой бывший отец передо мной! – крикнул Борис. – И он сволочь, негодяй и подлец! Думаешь, отчего я такой смелый? Оттого, что прежде, чем отправиться к тебе, принял сто граммов для храбрости…

– Понятное дело, – прервал я Бориса. – Там, где сто граммов, неизбежно последуют и двести для большей храбрости, а затем – еще триста, чтобы почувствовать себя полным героем. Алкоголик ты несовершеннолетний…

– Не смей меня укорять! – топнул ногой Борис.

– А ты говорил еще кому-нибудь о своих подозрениях, герой?

– Никому, – твердо ответил сын. – Это должно остаться нашим личным делом.

Борис даже не мог представить, как у меня полегчало на сердце после его слов!

– Мой тебе совет – сматывайся отсюда да поживее, – угрожающе продолжал сын. – Городок наш очень мафиозный. И такому петуху, как ты, здесь быстро ощиплют перышки. И еще запомни – если посмеешь показаться моей матери на глаза, я тебе башку сверну…

«Ах, как мне страшно!» – едва не рассмеялся я. Если б сын мог знать, что свернуть мне голову пытались профессионалы высшего класса, он, пожалуй, не держал бы себя так самоуверенно!

– А ты по-прежнему носишь фамилию Печегин? – спросил я у Бориса.

– К сожалению, – дернул тот плечами. – Мама отказалась сменить ее на девичью. Она тебя, подлеца, любит непонятно за что. Я тоже, пока думал, что ты мертв, гордился тобой. Но после нашей встречи и после того, как я понял, кто ты есть на самом деле, я тебя ненавижу и презираю.

– Не хотел бы я, чтобы ты узнал, кто я есть на самом деле, – непроизвольно вырвалось у меня.

– И запомни, мама ничего не должна знать, – тупо повторил Борис, – не обратив внимания на эти мои слова. – Если бы не она, то я…

Сын не успел договорить фразу до конца. Неожиданно он сильно побледнел и осунулся. Его молодой не окрепший организм еще не был готов к такой дозе сильного алкоголя, которую он недавно принял.

Я сразу это понял. Схватив Бориса под мышки, я быстро поволок его обмякшее тело в ванную комнату. Включив холодную воду, раздел сына и осторожно положил его в ванну. Это должно было помочь ему. Когда ванна до половины наполнилась, я выключил кран и начал интенсивно массировать грудь Бориса. Сквозь пьяное забытье он простонал.

Мне так стало жаль его, что я поцеловал сына в лоб!

«Будь ты проклят, гад! – обратился я мысленно к тому предателю, из-за которого оказался разлученным с семьей на пять лет. – Если ты только попадешься мне в руки, то пожалеешь, что тебя не удавили еще в колыбели!..»

Борис вновь застонал. Его закрытые ресницы задергались. Я совершенно не представлял, что мне делать дальше, и, главное, что сказать, когда он очнется.

В эту минуту в дверь гостиничного номера требовательно забарабанили. Я стремительно вышел из ванной, прикрыв дверь, достал из кармана пистолет и сунул его под ковер. Я сразу узнал эту манеру стучать – так ломятся в дверь следователи, когда имеют в кармане ордер на обыск или арест.

– Войдите, – сказал я.

Дверь распахнулась и вошли три человека – два милиционера и один в штатском.

– Владимир Пегин? – обратился ко мне тот, который был в штатском.

– А вы рассчитывали застать тут кого-то другого? – пожал я плечами.

– Нет, именно вас. Следователь прокуратуры Кодаков, – представился штатский. – Вы должны проехать с нами.

– Могу я ознакомиться с ордером на мой арест? – начал я «качать права».

– Только с предписанием на задержание, – извлек из внутреннего кармана пиджака сложенную вчетверо бумагу Кодаков. – У нас нет доказательств относительно вашей принадлежности к организованной преступности. Есть лишь подозрения. Надеюсь, вы поможете нам их развеять.

– А что вы можете мне инкриминировать? – напряженно прищурившись, спросил я.

– Обо всем узнаете в прокуратуре.

Тяжело вздохнув, я достал из гардероба и натянул нейлоновую куртку. Мне понравилось лицо этого следователя Кодакова – он производил впечатление честного человека. Видимо, подозрения относительно моей персоны носили косвенный характер.

«Одно из двух – либо этот Кодаков лишь игрушка в чьих-то умелых руках, либо действует на свой страх и риск», – анализировал я новый поворот ситуации. Если верно второе, то я сумею использовать это обстоятельство в своих интересах, если же – первое, то мне придется очень туго!

Выходя из гостиничного номера, я выключил свет. Шедший за мной милиционер закрыл ключом дверь комнаты. Я порадовался, что они не заметили Бориса. Именно его в эту историю не следует впутывать! Иначе мы снова можем расстаться на очень длительный срок. Мне казалось, что я только-только начинаю вновь обретать свою семью.

Я догадывался, почему сын говорил мне такие гадкие слова. Он пытался убедить в ненависти не столько меня, сколько себя самого. Но в глубине души, я не сомневался, Борис очень любит меня.

Однако сейчас, шагая по гостиничному коридору вслед за следователем прокуратуры, я заставлял себя думать о другом – о том, как отразится этот визит ко мне «легавых» на моем внедрении в «Азию»…»

В тот момент, когда в дверь гостиничного номера постучали милиционеры, сознание вернулось к Борису. Сквозь щель в неплотно прикрытой двери он слышал весь разговор человека, которого считал своим отцом, со следователем Кодаковым. Он был настолько поражен услышанным, что на некоторое время впал в оцепенение.

И уже после того, как номер опустел и в нем выключили свет, Борис еще чуток посидел неподвижно в холодной воде. Он думал о том, что все оказалось гораздо хуже, нежели можно было предполагать…

Когда Борис направлялся сюда, то далеко не был уверен в том, что этот человек – его родной отец. У молодого человека были только сильные подозрения, которые основывались на внешнем сходстве. Однако никаких доказательств того, что Владимир Печегин и Владимир Пегин – одно и то же лицо, у Бориса не было.

Чтобы скрыть свою неуверенность, Борис и напился перед тем, как явиться сюда. Но он явно переоценил стойкость своего организма и недооценил мощь алкогольной дозы. Теперь он расплачивался за это невероятной головной болью и отвратительной тошнотой, которая то подступала к горлу, то на время исчезала…

Наконец, холод дал о себе знать. Борис поднялся из ванны и, чертыхаясь, включил свет. Затем насухо вытерся полотенцем и оделся.

Он надеялся, что во время разговора вынудит этого Пегина признаться в том, что тот – его родной отец. Тогда у Бориса были бы все основания презирать грязного подонка, бросившего жену и сына в то время, когда им было труднее всего. Но этот тип оказался очень хитрым и скользким – настоящий угорь!

Теперь Борис сильно сомневался в том, что беседовал с родным отцом. Но, с другой стороны, стал бы так нежно возиться с ним Пегин после всего, что Борис ему наговорил, если б это был совершенно чужой человек? Да он бы выкинул его за дверь уже через две минуты к чертовой матери!

А что, если этот Пегин не лжет? Что, если он, действительно, был когда-то близким другом отца и пытается позаботиться о них, исполняя предсмертную волю своего товарища? Но тогда почему он не заявил о себе раньше, а лишь спустя пять лет? Нет, что-то тут явно не то. Да, к тому же, портрет Высоцкого на стене…

Шлепая босыми ногами по паркетному полу комнаты, Борис подошел к висящему на стене фотопортрету и внимательно осмотрел. Бумага была потертой и шершавой – верный признак того, что его долгое время носили среди других вещей. Заглянув под шкаф, Борис обнаружил там другую картину – скверно намалеванный пейзаж с сосной и церквушкой на берегу реки.

Тогда юноше стало понятно, что Пегин снял картину со стены, чтобы взамен повесить портрет Владимира Высоцкого. Итак, в одной лжи он его уже уличил!

Но тут внимание Бориса привлек маленький бугорчик на ковре в углу комнаты. Он приподнял край ковра и увидел пистолет, на стволе которого сверкала блестящая полоса от электрического света. «Неужели этот тип скажет, что и пистолет находился в номере до его приезда?» – мысленно выругался Борис. Он не рискнул брать оружие в руки. Кто знает, может, из этого пистолета уже убили не одного человека! Может, оружие числится в розыске. Не хватало еще, чтобы на «стволе» обнаружили отпечатки пальчиков Бориса! Попробуй, докажи потом ментам, что он здесь ни при чем и в этот гостиничный номер попал, можно сказать, случайно!

И в этот самый момент Борис внезапно услышал, как по коридору, громко разговаривая, идут два человека. В два прыжка юноша достиг выключателя на стене и нажал на него. Свет погас. Борис затаил дыхание. Что, если это милиция идет обыскивать номер?

К счастью, страх его оказался напрасным. Один из говоривших открыл ключом соседний номер и пригласил второго зайти. Через секунду за ними захлопнулась дверь. Борис облегченно вздохнул.

«Сматываться отсюда пора!» – подумал он и начал обуваться. Затем накрыл пистолет краем ковра, решив оставить все так, как было, открыл дверь номера и вышел в коридор.

«Что делать? – думал он, спускаясь по лестнице, застланной занюханным и засиженным мухами красным ковром. – Заявить в милицию? А что я им скажу? Вы, мол, задержали человека, которого я подозреваю в том, что он мой отец. Узнайте-ка, так ли это на самом деле… Самому смешно! Просто абсурд! Нелепая ситуация…»

Правда, в одном Борис был твердо убежден: этот человек, кто бы он ни был на самом деле, появился в его жизни не случайно. Он знал, что в жизни вообще случайностей не бывает. И потому решил самостоятельно разобраться во всем. Интуиция или черт знает что еще подсказывали юноше, что этот самый Пегин еще неоднократно попытается встретиться с ним.

«Тогда я узнаю, что это за птица и какого она полета», – подумал Борис. Матери он поклялся ничего не говорить. Для нее это могло стать сильным потрясением…

«…Городская тюрьма, находившаяся на окраине, была построена в последние годы правления Сталина. Она представляла собой гигантское сооружение из красного кирпича, занимавшее целый квартал. В правление Андропова тюрьма была модернизирована. Были убраны заборы и будки с караульными по периметру, чтобы не портить внешний вид города.

В караульных на стенах просто отпала нужда. Решетчатые окна, которые были прорублены со стороны улицы на уровне третьего этажа, служили надежной преградой для любого, кто осмелился бы бежать – по тройному ряду металлических решеток был пропущен сильнейший разряд электротока. Замкнутое по периметру здание тюрьмы образовывало внутри маленький дворик, который использовался для прогулок заключенных…

Я провел в тюремной камере без сна целую ночь. Следовало быть настороже. Мой арест мог быть уловкой бандитов. Я не сомкнул глаз, потому что опасался покушения. В камеру в любой момент могли войти двое милиционеров или уголовников – один сел бы мне на ноги, а второй начал бы душить…

Такие сюрпризы были не по мне. Лучше уж провести одну ночь без сна, но остаться живым, чем спать потом вечным сном! У меня бывали случаи, когда я не спал по трое суток подряд и еще при этом соображал, мог принимать решения…

Восход солнца я встретил, сидя на тюремном табурете, опершись локтями о колени и поддерживая голову руками. Хуже всего было то, что я чувствовал себя словно в подвешенном состоянии. Я никак не мог определить – провалился я или нет? Если это провал, то где именно я допустил ошибку? А если это не провал, то почему милиция «загребла» меня так поразительно быстро?

Спустя шесть часов во внутренний дворик тюрьмы вывели на прогулку заключенных. Я подошел к окну и посмотрел вниз. Зрелище, конечно, не особенно приятное – под присмотром охранников заключенные, облаченные в застиранные арестантские робы, без дела слонялись по замкнутому пространству, курили и тихо переругивались между собой.

Я хотел уже было отойти от решетки, но внезапно мое внимание привлек арестант, который, поминутно озираясь, доставал из металлического бачка для пищевых отбросов продолговатые свертки. Свертки напоминали мне внешние части от разобранной винтовки.

Эта картина пробудила во мне сильные подозрения. В Таджикистане подобным образом моджахеды транспортировали оружие. Я подумал о том, что неплохо было бы поделиться своими подозрениями с тюремной охраной. Но как сделать это, не «засветившись»? Ведь тюремный «телеграф» – один из самых универсальных в мире. И если в «Азии» станет известно, что я заложил кого-то из зеков, меня моментально «расколют»…

В этот момент с лязгом открылась дверь камеры, взвизгнули несмазанные дверные петли – на пороге появился милиционер внутренней охраны – с массивной челюстью и серыми глазами, буравящими, казалось, любой предмет насквозь.

– На допрос, – коротко оповестил он. – Руки за спину. Когда будешь идти по дворику, не оглядывайся и не озирайся.

– Я заявляю протест в связи с моим незаконным задержанием, – начал я агрессивно «наезжать» на него.

– Следователю заявишь! – оборвал меня конвоир. – Давай топай, телятина…

Милиционер повел меня через тюремный дворик в служебное помещение, которое было расположено в другом конце здания. Когда я проходил по двору, многие заключенные внимательно следили за мной. Я не сомневался, что уже сегодня к вечеру либо завтра к утру «азиаты» будут знать о моем задержании.

Проходя мимо мусорного бачка, где только что какой-то странный человек, озираясь, доставал подозрительные свертки, я выразительно чертыхнулся:

– Черт, шнурок на ботинке развязался! – и быстро нагнулся, чтобы его завязать.

– Не нагибайся, мать твою! – тут же прикрикнул охранник. – Запрещено!

В те доли секунды, пока он орал на меня, я успел поднять с земли клочок газеты. Он был густо выпачкан чем-то очень густым, со специфическим запахом, вроде оружейного масла. Итак, теперь можно было не сомневаться, что местные зеки разжились собственным оружием. Значит, в ближайшее время надо ждать большой шухер или беспредел. Интересно, какую взятку получил один из тюремных чиновников за то, что согласился посмотреть сквозь пальцы на нарушение правил при транспортировке пищевых отходов?

Спустя несколько минут меня ввели в небольшой, насквозь прокуренный кабинет с затекшими обоями. За столом посреди кабинета сидел мой вчерашний знакомый – следователь Семен Кодаков. Перед ним лежала раскрытая папка, бумаги которой он внимательно изучал.

– Садитесь, Пегин, – разрешил он, не поднимая головы.

Окинув взглядом комнату, я сразу понял, что следователь выбрал плохое место для разговора. Напротив окна кабинета, на уровне четвертого этажа виднелось зарешеченное окно – это была тюремная камера.

– Могу я знать причину, по которой здесь нахожусь? – спросил я, опускаясь на стул.

Стул, на котором я сидел, не был привинчен гайками к металлическому полу. Значит, если мои ответы не удовлетворят Кодакова, он может начать бить меня этим стулом…

– Да, это ваше право, – поднял, наконец, голову следователь и пристально посмотрел на меня.

– Так удовлетворите же мое право, – вырвалось у меня.

– Вы знакомы с сотрудником правоохранительных органов Василием Моховым? – начал допрос Кодаков.

– Первый раз в жизни слышу.

– Ну, а как вы тогда можете объяснить тот факт, что в его блокноте записано: «Владимир Пегин, гостиница, 12 номер».

– Я в ментовские блокноты не заглядываю, – начал я осторожно «прощупывать» следователя. – Может, этого самого Мохова я и встречал когда-нибудь, да только он мне не представился как легавый. Если вы мне устроите с ним очную ставку, я, возможно, и опознаю его в лицо. Очная ставка – это лучше, нежели чтение чужой записной книжки или блокнота…

– К сожалению, очная ставка пока исключается. Василий Мохов находится в больнице. Его ранили в перестрелке.

«Плохо дело, – лихорадочно соображал я. – Вася был для меня единственным связующим звеном с органами. Сколько он еще проваляется на больничной койке? Как серьезно ранен? Видимо, пока мне придется действовать автономно. Но, по крайней мере, теперь я знаю точно, что Мохов не предатель. В своего человека бандиты не стали бы стрелять…»

– Так чего же вы хотите от меня, гражданин следователь? – прикинулся я наивным простачком.

– Чтобы вы доказали свою непричастность к покушению на Василия Мохова.

– А позвольте узнать, когда в него стреляли?

– Вчера утром.

– Вчера утром я был в гостинице.

– И что же вы делали в гостинице?

– Спал. Я обычно первую половину ночи страдаю от бессонницы, зато вторую половину ночи и все утро сплю, как убитый. Наверняка, дежурная по этажу и швейцар у дверей подтвердят, что я в это время никуда не выходил.

В кабинете воцарилась напряженная тишина. Следователь крутил в руках дешевую шариковую ручку, постукивая по гладкой поверхности стола то стержнем, то колпачком, и угрюмо смотрел на меня. Это молчание свидетельствовало о том, что он мне не верит и ждет от меня дополнительных пояснений.

Но я хорошо знал привычку следователей – «давить на характер», пока у подозреваемого не сдадут окончательно нервы и он не начнет «раскалываться». И потому не нарушал молчания, тупо глядя в переносицу Кодакова. Наконец, тот устал молчать и сказал:

– Два часа тому назад я навестил Василия Мохова в больнице. Он чувствовал себя достаточно хорошо для того, чтобы принять меня. Я рассказал ему о том, что задержал вас, потому что меня насторожила запись в его записной книжке. И тогда он без каких-либо объяснений приказал мне освободить вас. Как вы объясните этот факт?

«Ну, порадовал ты меня, приятель! – возликовал я. – Значит, дела обстоят не так уж плохо. Видимо, Вася Мохов быстро оклемается, и мы с ним еще наделаем делов!»

– Этот факт вам должен объяснять ваш начальник, – независимо пожал я плечами. – Но я, кажется, догадываюсь, почему ваш шеф меня пометил…

– Почему же?

– Некоторое время я был связан с криминальным бизнесом в Москве, – начал я «гнать волну», – и ваш начальник, видимо, подумал, что я смогу быть полезен ему. Но он ошибается. Ко мне и раньше обращались из милиции с предложениями поставлять кое-какую информацию о своих прежних знакомствах. Но я отказал тогда и намерен отказать и теперь, вашему шефу. Я завязал с этим делом. Я хочу жить честно. Я не намерен вновь проникать в преступную среду, чтобы помогать вам. Справляйтесь со своими обязанностями сами, без моей помощи. Так и передайте это своему Мохову, когда он выздоровеет.

Вновь в комнате повисла тягостная пауза. Через минуту тишину нарушил Кодаков:

– То, что вы мне сказали, звучит неубедительно… В этот момент, скосив глаза направо, в сторону раскрытого окна, я увидел ствол винтовки, высунутый из тюремной камеры и направленный прямо на следователя. Так вот в чем дело! Значит, оружие доставили в тюрьму в расчете не на арестантский «шухер», а для ликвидации конкретного мента! Сообразив это, я крикнул:

– Мне не нравится здешний режим!

– Что? – оторопело воззрился на меня следователь. Но времени на объяснения уже не было. Вскочив со своего места, я бросился на Кодакова и повалил его на пол, прикрывая своим телом. Это было сделано вовремя. Буквально через секунду в письменный стол, где только что сидел следователь, впилась пуля. От стола откололась щепка.

Следующая пуля прошла буквально в нескольких сантиметрах от моей головы. Ударившись о металлическую ручку стула, она отлетела рикошетом и попала в потолок, отколов большой кусок штукатурки, который с неприятным хрустом упал на пол. Спустя несколько секунд послышались две автоматные очереди.

Кодаков спихнул меня с себя, вскочил на ноги и опрометью выскочил из кабинета.

– Оставайся здесь! – крикнул он с порога. – Я узнаю, что там произошло!

«Мог бы и не спешить, – подумал я, поднимаясь и усаживаясь в кресло, с которого минуту назад прыгнул тигром. – Ясно ведь, что обитатель той камеры, из которой сейчас велся прицельный огонь, уже покойник. Можно сказать, классическое покушение! Чисто сработано – и объект чуть не прикончили, и от исполнителя сразу освободились. Только мое присутствие никак не вписывалось в этот варварский план».

Спустя несколько минут вернулся Кодаков. Он сел за стол и грязно выругался.

– Придурки! Охранники сразу же изрешетили зека из автоматов, едва только увидели у него в руках винтовку! Еще на инструкцию ссылаются, дебилы! Он был мне нужен живым! А что я возьму с трупа!

«Он бы тебе все равно ничего не сказал, – подумал я. – Вероятно, это был агент-смертник, которому безразлично, из чьих рук принять смерть».

Немного помолчав и захлопнув папку с бумагами, Кодаков внятно проговорил:

– Спасибо тебе!

– Не за что, – так же внятно ответил я. – Есть только одна просьба.

– Валяй, – разрешил он. – Я теперь твой должник.

– О том, что это я тебя закрыл от выстрела – никому не слова. Ни единой живой душе. Даже Мохов не должен этого знать.

– Почему? – удивился Кодаков.

– Тайна, которую знают больше двух человек, рано или поздно перестает быть тайной. Я отнюдь не тщеславен.

– Кажется, я понимаю причину твоей щепетильности, – улыбнулся следователь. – Ты боишься, что твои прежние дружки, узнав, что ты закрыл от пули мента, открутят тебе за это голову.

– Открутят голову – это еще полбеды. Беда, если мне придется умолять моих прежних дружков об этом одолжении.

– Да, связаться с мафией легко. Выйти из этой организации почти невозможно, – согласился Кодаков, подписывая пропуск для меня на свободный выход из тюрьмы.

– Мне это удалось, но лишь ценой колоссальных уступок, – солгал я.

– Я буду рад оказать тебе эту маленькую услугу, – следователь протянул мне пропуск. – Всего наилучшего.

– Спасибо.

Я взял пропуск и направился к дверям. При этом чувствовал спиной пристальный взгляд Кодакова. Очевидно, он мне не поверил, но мой поступок его сильно обескуражил. Я же испытывал большую радость. Радость от того, что имею в своем распоряжении двух честных милиционеров – Мохова и Кодакова. Эти ребята явно не промах. Их так просто не запугать. Опыта в подобных делах у них, правда, маловато. Но это, как говорится, дело наживное. Я и они – уже немало для того, чтобы свалить даже такого монстра, каким является группировка «Азия»…»

После ухода Владимира Пегина Кодаков подошел к окну кабинета и рассеянно посмотрел в тюремный дворик. Его не покидала мысль о том, что этот Пегин вовсе не тот, за кого себя выдает. Но, с другой стороны, Пегин гораздо лучше, чем он, Кодаков, думал о нем вначале!

«Несомненно, между ним и Моховым существует какая-то связь, – думал Семен. – И связь эта основывается отнюдь не на прежних знакомствах Пегина с уголовным миром Москвы. Нет, тут дело гораздо серьезнее! Скорей бы Василий вышел из больницы! Может, он внесет ясность…»

Сегодня утром, когда Кодаков навестил Мохова в больнице, тот был полон решимости сразу же отправиться на работу в прокуратуру. Однако он был еще настолько слаб после большой потери крови, что вскоре потерял сознание. Врачи заверили Семена, что его начальник сможет приступить к выполнению своих обязанностей недели через две-три. Но Кодаков не сомневался – едва только Мохов почувствует себя лучше, как сразу же удерет из больницы.

Пока же Кодаков приставил к Мохову милицейскую охрану. Те, кто покушался на Василия, могли повторить свою попытку!

Кодаков скользнул взглядом по разбитому окну, по отломавшейся от стола щепке, по упавшему на пол куску штукатурки. Вот и за ним теперь охотятся! Совсем, как пять лет назад за сотрудниками Четырнадцатого Отдела. Значит, он, Семен Кодаков, уже представляет прямую и явную угрозу для организованной преступности!

Что ж, кто-то ведь должен вставать под пули, чтобы простые люди могли спокойно спать по ночам, отдыхать, заниматься любовью… Пускай уголовники не считают, что находятся в полной безопасности! Смерть сотрудников Четырнадцатого Отдела не была напрасной – их дело продолжили они с Моховом. А если смерть настигнет и его, Семена, то рано или поздно, он уверен в этом, найдется и у него достойный преемник. Этот мир давно б уже рухнул, если бы в правоохранительных органах не оставались честные люди…

Размышления Семена Кодакова были прерваны неожиданным скрипом дверных петель. В кабинет вошел Валентин Бутаков – невысокий пожилой мужчина с морщинистым, похожим на печеное яблоко лицом и благородной проседью в жидкой бородке. Бутаков занимал крупный пост в прокуратуре, однако не являлся прямым начальником Кодакова. Кодаков подчинялся напрямую лишь Мохову, который в последнее время сумел добиться для себя больших полномочий и право быть неподконтрольным руководству прокуратуры. Таким образом, у Бутакова осталось лишь право совещательного голоса, чем тот был крайне недоволен.

– Мне совсем недавно доложили о покушении на вас, – начал прямо с порога Бутаков, – и я сразу поспешил на место происшествия. Рад, что все обошлось благополучно.

– Необходимо провести расследование, чтобы выяснить, каким образом оружие попало в руки заключенного, осужденного за преднамеренное убийство, – возмущенно сказал Кодаков. – Дожили! Внутри тюрьмы зеки охотятся на следователей, как на куропаток!

– Не стоит бесноваться, – попытался урезонить Бутаков распалившегося следователя. – Не сомневайтесь, я все расследую тщательнейшим образом. Это в моей компетенции. А в вашей – бороться с организованной преступностью.

– Вы правы, – буркнул Семен.

Он взял под мышку папку с бумагами и собрался уходить, но Бутаков задержал его:

– У меня к вам дело.

Кодаков нетерпеливо глянул на часы.

– Слушаю вас, – официально сказал он.

Бутаков молча пошел вдоль стены кабинета, формулируя «сначала про себя» то, что хотел сказать. В эту минуту он напоминал Семену акулу, которая кружится вокруг добычи прежде, чем ринуться на нее.

– Так как ваш шеф Мохов временно оказался не у дел, – начал Бутаков, – то вы некоторым образом остались без начальства. Это не дело. Человек вашего склада характера, лишенный надлежащего контроля, может натворить много непоправимых ошибок. Поэтому, мне кажется, что на время болезни Василия Ивановича Мохова вам следует отчитываться о проделанной работе лично передо мной. В конце концов, не забывайте, что я старше вас по званию. И опыта в таких делах у меня побольше. Многие сотрудники бывшего Четырнадцатого Отдела были моими хорошими друзьями. Так что я плохого не посоветую.

«Уж больно мягко он стелет», – думал Кодаков.

Бутаков принадлежал к той породе людей, которые лебезят перед вышестоящими и топчут нижестоящих. Умение льстить начальству помогло Бутакову сделать головокружительную карьеру, отправной точкой которой послужили события пятилетней давности, когда он был придан в помощь Четырнадцатому Отделу.

Тем более, подозрительно было, что сейчас он разливался соловьем перед следователем, который был ниже его чином. Это сладкоречие очень не нравилось Кодакову.

«Уж лучше бы он вел себя, как обычно! – думал Семен. – Неприятное все-таки зрелище – змея, прячущая до времени жало. Да что б я подчинялся этой птице-Баюну со змеиным жалом?..»

Кодаков заставил себя улыбнуться как можно более дружественно, прежде, чем сказал:

– Благодарю за доверие. Для меня была бы большая честь служить под вашим руководством…

– Ну, так в чем же дело? – хищно оскалился Бутаков.

– В том, что я не могу подчиняться двум начальникам одновременно, – съязвил Семен.

Брови Бутакова удивленно поползли вверх:

– То есть как? Ведь Мохов в больнице…

– Но чувствует себя сравнительно хорошо, – перебил следователь. – Сегодня утром я отчитывался перед ним. Дела Василия Ивановича идут на поправку.

– Но мне докладывали, что вся машина была забрызгана его кровью, – пробормотал Бутаков.

– Ему сделали переливание крови, – улыбнулся Семен. – Василий – настоящий северянин. Его организм способен выдержать и не такие потрясения.

– Вот уж, действительно, живуч, как кот, – проворчал Бутаков.

– Смелого, как говорится, пуля не берет, – сказал Семен.

– Ну, не очень-то ободряйтесь. Все зависит от того, сколько этих пуль выпустят в смелого человека, – заметил Бутаков.

Он перестал кружить вокруг Семена, подошел к столу и потрогал пальцем то место, откуда откололась щепка.

– Надеюсь, по факту покушения на Василия Мохова возбуждено уголовное дело? – вновь официальным тоном обратился Семен к Бутакову.

– Разумеется, – резко ответил тот. – Но очень трудно вести расследование. Нет абсолютно никаких улик, если не считать двух поврежденных «иномарок» без номерных знаков. Да и вы с вашим Моховым усугубляете положение…

– Чем же это?

– Своей чрезвычайной скрытностью! – все больше входил в раж Бутаков. Теперь, когда у него не получилось задуманное, он уже не считал нужным притворяться и постепенно становился самим собой – беспринципным самодуром-начальником. – Вы не считаете нужным информировать меня о своих планах.

– Это делается с одной только целью: избежать утечки информации…

– Но я мог бы вам помочь! За вами уже охотятся, как за зайцами. Жизнь висит на волоске! А я мог бы организовать вам надежное прикрытие, если вы только ставили меня в известность…

– Я сомневаюсь в эффективности вашего прикрытия, – горько усмехнулся Семен. – Если уж даже в тюрьме следователь прокуратуры не может чувствовать себя в безопасности…

– Именно потому вы и не можете чувствовать себя в безопасности, что не доверяете мне, – убежденно сказал Бутаков. – Должен вам заметить, что до тех пор, пока я отвечал за безопасность сотрудников Четырнадцатого Отдела, ни один из них не пострадал. И лишь только, когда меня перевели на другую должность, начался их отстрел…

– История гибели Четырнадцатого Отдела до сих пор остается темным делом, – медленно проговорил Семен. – Но я не сомневаюсь, что виновные рано или поздно будут наказаны.

– Разумеется…

– Что же касается нас с Моховым, то мы не просим помощи, – твердо заявил Семен. – Мы просим только, чтобы нам не мешали.

– Но сами-то вы очень мешаете, – сказал Бутаков.

– Что вы имеете в виду?

– Этот Владимир Пегин, – пояснил Бутаков. – Я собирался задержать его, чтобы допросить на предмет его прежних связей с московскими криминальными группировками. А вы опередили меня и даже не соблаговолили поставить в известность о своем намерении. Именно такие действия и создают путаницу в деятельности прокуратуры. Получается, что я вынужден выступать в качестве вашего дублера. Из-за такого бардака мы никогда не сумеем справиться с бандитами.

– Я как раз допрашивал Пегина относительно его старых знакомств, – улыбнулся следователь.

– И что же вам удалось из него вытянуть? – живо заинтересовался Бутаков. – Полагаю, мое любопытство оправданно.

– Разумеется, – кивнул Семен. – Это такой скользкий тип, что мне из него ничего не удалось вытянуть. Одно ясно – совершенно темная личность. И я не верю в то, что он порвал со своими прежними дружками. Он такой же честный гражданин, как я папа римский.

– Почему же вы его отпустили? – спросил Бутаков.

– Ему совершенно нечего инкриминировать. Относительно этого Пегина есть только подозрения, но нет доказательств. Нет такого «крючка», на который можно «подцепить» эту рыбку. Я как раз хотел ходатайствовать перед вами об установлении за Пегиным внешнего наблюдения.

– Я и сам собирался это сделать, – улыбнулся Бутаков. – Тем более, что по инструкции я обязан оказывать вам всемерное содействие.

О том, что Владимир спас ему жизнь, Кодаков умолчал, верный данному слову.

«…Я сидел в гостиничном номере и в очередной раз перечитывал мемуары Марины Влади „Владимир, или Прерванный полет“, когда в дверь вежливо постучали. По дыханию и шарканью ног, доносившихся из-за дверей, я определил, что ко мне в гости заявились два человека.

Стук повторился. Милиционеры так вежливо не стучат. Мохов тоже не мог ко мне пожаловать, чтобы не «засвечивать». Значит, это могли быть только «азиаты»! Я швырнул тонкую книжку на кровать, отогнул угол ковра, поднял с пола пистолет и положил себе в карман.

– Войдите! – выкрикнул я.

На пороге показались Клин и один из охранников. Моя правая рука оставалась в кармане. Большим пальцем руки я снял пистолет с предохранителя. Ничего, что у меня пистолет в кармане! В Таджикистане я хорошо овладел умением открывать огонь на поражение, не вынимая рук из карманов.

Высокий охранник с квадратной челюстью мясника стал у дверей, а Клин начальственным тоном произнес:

– Мы навещали тебя сегодня утром. Но тебя не было…

– Я провел чудесную ночь и изумительное утро в городской тюрьме, – опережая его вопрос, сказал я. – Меня там, правда, не кормили, но зато дали возможность выспаться.

– Ты у нас, оказывается, соня… – неопределенно ухмыльнулся Клин.

– Я дорожу спокойным сном, потому что мне редко выпадает такая возможность. Все время приходится быть начеку. Кроме того, я был свидетелем любопытного зрелища – в следователя Кодакова, который меня допрашивал, на моих глазах стрелял зек из соседней камеры. К сожалению, промахнулся.

– И что ты думаешь по поводу этого покушения? – рассеянно глядя в окно, спросил Клин.

– Одно из двух – либо этот Кодаков сильно насолил твоим хозяевам, либо твои хозяева решили продемонстрировать передо мной свою силу…

– Мои хозяева здесь не при чем! – резко оборвал меня Клин. – На Мохова и на Кодакова охотится группа «Север». Нам эти менты не могут причинить никакого беспокойства – ручки у них коротки. Меня интересует, о чем вы беседовали с Кодаковым до того, как в него начали разряжать винтовку?

Это был самый настоящий допрос – вроде того, какой пришлось выдержать утром в тюрьме. Только сейчас в случае неправильного ответа эти типы, не колеблясь, разрядили б в меня пистолеты.

– Не сказал бы, чтобы это была беседа, – скромно заметил я. – Этот мент проверял меня на вшивость и даже пробовал брать на дым, запугать. Он все вынюхивал о моих московских знакомствах. Видимо, надеялся сделать из меня «шестерку». Но я посоветовал ему поцеловать меня в зад.

– Ладно, – жестко улыбнувшись, сказал Клин. – Твое желание относительно работы у Дракова не переменилось?

– Я ни на кого не работаю, – заявил я. – Я только оказываю кое-какие услуги людям, нуждающимся в моей помощи. Однако сейчас я на мели и был бы не прочь подзаработать.

– Ты куришь? – последовал быстрый вопрос.

– Нет, – последовал такой же быстрый ответ.

– Пьешь?

– Смотря что, когда и с кем.

Клин вынул из внутреннего кармана несколько пачек крупных купюр в банковской упаковке и бросил их мне – я тотчас поймал их в воздухе.

– Реакция тебя, вижу, не подводит, – хмыкнул Клин.

– У меня после армии остались эти навыки, – сказал я чистую правду. – Я служил в частях особого назначения. Тяжеловато там было, но зато та выучка мне потом не раз жизнь спасала.

– Эти деньги – задаток, – хмуро сказал Клин. – Купишь себе подержанную машину. Не беда, если будет мотор барахлить – в наших автомастерских все исправят. Завтра после обеда приезжай в дом Драковых. Будешь охранять сына хозяина, Сергея. А когда приедет семья Сергея Александровича, то и их тоже. Согласен?

– Почему бы и нет, – пожал я плечами. – Работа не пыльная. Если будете исправно платить, то между нами не возникнет недоразумений.

Подойдя к двери номера, Клин кивнул охраннику с квадратной челюстью:

– Теперь будете работать вместе, Филин.

Я испытующе посмотрел в глаза Филина – они были пусты. Такой родную маму зарежет – глазом не моргнет. Его взгляд мне тоже показался знакомым. Когда же раньше я видел этих типов?

Жизнь приучила меня к пунктуальности. И хотя Клин сказал, чтобы я был в доме Драковых после обеда, назавтра я подъехал на подержанных «Жигулях» к воротам Драковских владений ровно в три часа дня.

На этот раз меня пропустили без проволочек. Уже через десять минут Драков-старший принял меня в своем кабинете. Когда я переступил порог комнаты, Александр Драков поднялся из-за стола, за которым изучал деловые бумаги, и направился ко мне навстречу. Он пожал мне руку – это было хорошим признаком. Значит, пока что я сумел внушить этому матерому волку хоть какое-то доверие!

Драков пристально взглянул мне в глаза. Я не отводил глаз в сторону, старательно придав своему лицу маску почтительного внимания. Согласно уголовному этикету, при подобных аудиенциях первым мог начать разговор только хозяин кабинета. После минутной паузы тот произнес:

– Я помню, что во время нашей последней беседы на мой вопрос о талантах ты ответил, Чума, что умеешь быть верным. Так?..

– Именно так, – кивнул я.

– Ты сказал, что можешь быть верным именно тем людям, которые делают тебе добро…

– Да, – вновь подтвердил я неоспоримую истину.

– Я хочу предложить тебе работу…

– Деньги мне нужны! – в моих глазах мелькнул алчный блеск.

– Вот и прекрасно. Будешь охранять моего сына Сергея, его жену Людмилу и моего внука Колю.

– Слушаюсь, – почтительно склонившись, изрек я.

– Что же касается платы… – на миг Драков задумался, после чего произнес: – Я думаю, ты в обиде не останешься. Будешь иметь куда больше любого государственного чиновника.

– Люблю щедрых людей! Скупость не красит человека…

– Но я, в свою очередь, требую от тебя двух вещей – во-первых, верности и, во-вторых, молчания.

– Кто касается верности, то не в моих правилах кусать руку, которая протягивает мне вкусную кость, – выразился я иносказательно. – Что касается молчания, то раньше мне угрожали смертью за многие мои качества. Но никто и никогда не грозился отрезать у Чумы язык за излишнюю болтливость.

– Я рад, что мы отлично понимаем друг друга, – улыбнулся Александр Драков. – Клин ознакомит тебя с обязанностями. Будешь служить мне под его началом… Вместе с Филином… Третьего охранника, Бульбаша, я на время отправил в Москву. Он должен будет обеспечить безопасный перелет семьи моего сына сюда… Надеюсь, мы останемся друг другом довольны…

– Благодарю за доверие, – чуть склонился я перед Драковым и поцеловал его тщательно ухоженную руку.

Я понимал, что этот «авторитет» никогда не проникнется ко мне полным доверием. Возможно, он временами не доверяет даже самому себе. И дополнительных проверок «на вшивость» мне не избежать. Сейчас я сам себе напоминал рыбака, который закинул удочку в океан. На наживку этого рыбака клюнула такая рыбина, которая способна запросто утянуть его за собой в воду. Что должен в этом случае сделать умный рыбак? Бросить удочку? Ни в коем случае, потому что рыбина сможет слопать и его, когда он решит искупнуться! Умный рыбак должен бегать по берегу, изматывая рыбу до тех пор, пока она вконец не потеряет силы…

Но одна мысль мне все не давала покоя: «Где же я все-таки видел Клина и двух его подручных?»

За две недели я освоился на новом месте. Сперва мне поручалась исключительно черновая работа, вроде сидения в пуленепробиваемой будке у въезда в дом. Спустя неделю я уже начал водить машину, на которой старший Драков совершал деловые поездки в город. Молодой Драков тем временем улаживал свои дела в Москве. Его приезд из столицы вместе с семьей ожидался со дня на день.

И вот однажды была получена телеграмма, в которой сообщалось о том, что Сергей Драков, его жена и сын прилетают завтра, утренним рейсом из Москвы, и просят встретить их в аэропорту.

В тот момент, когда Клин объявил мне, что завтра в четыре часа выезжаем в аэропорт, у меня появилось нехорошее предчувствие. Мне не понравилось, как лихорадочно забегали глаза у Филина, когда он услышал это известие, и как потом он настойчиво отпрашивался в город по каким-то внезапно возникшим срочным делам.

Уже темнело, когда закончив свою службу в доме Дракова, я сел в автомобиль и направился в город. Однако на этот раз я поехал не в гостиницу, которая успела мне порядком поднадоесть, а на берег Туры. Ничто так успокаивающе не действовало на меня, как спокойное течение северных рек…

Была та пора суток, когда ночь сменяла вечер, когда речная вода и земля как бы обменивались воздухом. На минуту мне показалось, что сейчас похолодает. Но я ошибся. Подул слабый береговой ветер, точно легкий вздох, и упал. Я остановил «Жигули» на пустынном песчаном берегу, который резко обрывался и, хлопнув дверцей, вышел. Усевшись на большом прибрежном камне, я рассеянно следил за течением реки.

Было о чем подумать…

Когда встанет на ноги и сможет связаться со мной Вася Мохов?..

То, что в следователя Кодакова стреляли люди из другой криминальной группировки, усложняло игру. Во-первых, мне предстояло разрешить задачу уже с несколькими неизвестными. Во-вторых, такая же участь могла постигнуть и меня. Что в моем положении может быть глупее, чем быть подстреленным снайпером из противоборствующей банды! Стоило ради этого пять лет ускользать от «Азии»!

Что представляет из себя Сергей Драков? Какую роль он будет играть в этой организации? Возглавит респектабельный «Северэкономплюс» или будет вершить «мокрые» дела с головорезами из «Азии»? А может, попытается соединить и то, и другое?

Неожиданно мои мысли вернулись к Борису, моему сыну… Как быть с ним? Открыться? Но сумеет ли он сохранить тайну? И надо ли вообще встречаться с сыном?

Ах, как бы мне хотелось увидеть Надежду! Но «азиаты» могут это заметить, и тогда дело примет плохой оборот…

Надо мной начали летать птицы, описывая круги между рекой и берегом. Вначале я подумал, что это ласточки, но потом обратил внимание, что хвост у них не раздвоен. Вероятно, это были не птицы, а летучие мыши…

Подобно дорогому изумруду, зажглась и затрепетала Полярная звезда. За ней чинно засветились на небе другие, «младшие» разноцветные звезды. Яркая полоса заката на горизонте начала золотиться – восходила луна, которая вскоре засияла полным диском. Ближайшие от луны звезды терялись и бледнели в ее кроваво-рыжем свете. Звезды на горизонте можно было разглядеть лишь с большим трудом, как острия тончайших серебряных гвоздиков, словно вбитых в купол Вселенной.

Вид звездного неба вселял в мою душу глубокую печаль. Где-то раньше я читал о том, что многие из тех звезд, свет которых мы наблюдаем, уже давно не существуют. Но свет, который излучали они до сих пор, спустя миллиарды лет после их исчезновения, пронизывает космическое пространство. И мы, получается, наслаждаемся видом того, чего на самом деле уже не существует. По сути, мы наслаждаемся светом мертвых звезд.

Звездный свет напомнил мне о моих товарищах из Четырнадцатого Отдела. Они все погибли, чтобы не дать обществу захлебнуться в разгуле преступности, но они живы, потому что о них помнят. Помнят честные милиционеры, помню я. Память о ребятах из Четырнадцатого Отдела для меня и есть тот самый свет несуществующих в эти минуты звезд…

Со стороны реки подул прохладный ветерок. Я подумал, что не мешало бы выспаться перед завтрашним сложным днем. Перед тем, как сесть в машину, еще раз бросил взгляд в сторону полной луны. Именно ее кровавый блеск будил во мне дурные предчувствия. Кровь на небе могла вскоре обернуться кровью на земле. В алом цвете луны мне почудилась дурная примета. Но, разумеется, я даже предполагать не мог, насколько тяжелым окажется наступающий день…

…Ровно в половину четвертого утра я подъехал к дому Дракова. Я так торопился, что даже не успел побриться.

Зайдя в небольшое служебное помещение, расположенное в цокольном этаже дома, которое специально предназначалось для телохранителей семьи Драковых, я издали, еще через голубоватую пуленепробиваемую перегородку заметил широкую спину Филина. Тот, держа в левой руке телефонную трубку переносного аппарата, отрывисто отчитывался:

– Совершенно верно… Только что подтвердилось… Самолет из Москвы прилетает в пять утра… Поедут хозяин и двое телохранителей… На двух машинах… Хозяин и сын будут ехать во второй машине… Да, Клин тоже будет… Значит, как договорились вчера…

Филин быстро отключил телефон и испуганно огляделся.

Я сделал вид, что не слышал его разговора, и войдя в комнату, поздоровался:

– Привет от старых штиблет.

– С добрым утром, – натянуто улыбнулся Филин.

– Есть ли какие-нибудь изменения в наших планах на сегодня?

– Никаких. Только что пришло подтверждение – самолет, на котором летит семья молодого Дракова, через час приземлится в аэропорту.

Я отметил, что глаза у Филина были какие-то взволнованные, бегающие. Да и в каждом его жесте сквозила напряженность. Я решил, что следует внимательнее приглядывать за этим типом. Неприятно будет получить от такого пулю в затылок!

Вскоре к нам спустился Клин.

– Хозяин уже проснулся, – сказал он вместо приветствия. – Через полчаса выезжаем, чтобы быть в аэропорту за пять минут до приземления самолета. Я поеду вместе с вами. Ты, Филин, поведешь первую машину. Ты, Чума, вторую. Я отвечаю за личную безопасность хозяина.

– А в какой машине поедете вы с хозяином? – лениво поинтересовался Филин.

– Во второй, – быстро ответил Клин. – На обратном пути двигаемся в том же порядке. Жена молодого Дракова с сыном поедут в первой машине. Я, молодой и старый хозяева, поедем во второй. Что бы ни случилось в дороге – ни в коем случае не останавливаться. Кто желает, может взять бронежилет…

– Я возьму, – сразу же изъявил желание Филин, а затем, немного смутившись, пояснил: – Мало ли чего в дороге может приключиться…

– А ты? – изучающе посмотрел на меня Клин.

– Не привык я этим дерьмом пользоваться, – как можно более беспечно ответил я. – От пистолетного выстрела эти «броники» еще как-то спасают, но автоматная очередь прошивает их, словно бумагу. Это во-первых. А во-вторых, если по нам пальнут из гранатомета, то уж никакой жилет не поможет. Впору будет примерять «деревянный костюм».

– Гробовая психология, – заметил Филин. – С такой философией недолго и в «ящик» сыграть.

– Жизнь вообще дерьмовая штука, – заметил я. – Самая дешевая вещь на свете. Думаю, в «ящике» хуже не будет, чем здесь…

Клин в ответ на мои рассуждения ничего не сказал, только загадочно хмыкнул…

В то утро погода выдалась замечательная. Несмотря на легкую утреннюю дымку, подернувшую горизонт, солнце начинало припекать уже в такую рань. День обещал быть жарким.

Мы припарковались на автостоянке у аэропорта. Александр Драков и Клин ушли встречать приезжающих, а я и Филин остались сидеть в машинах. Спустя десять минут я заметил, что метрах в пятнадцати от нас остановился красный «Фиат». Однако из машины никто не выходил, а тонированные стекла лишали возможности увидеть, сколько человек находится в салоне.

В этот момент я заметил, что Филин вдруг вытащил из нагрудного кармана пиджака пластмассовую расческу и, глядя в зеркальце заднего вида, с преувеличенным старанием начал расчесывать свои серые волосы. У меня мелькнуло подозрение, что он подает условный знак. И действительно как только Филин спрятал в нагрудный карман расческу, красный «Фиат» сорвался с места и помчался по направлению к городу. На секунду я пожалел о том, что не захватил в дорогу бронежилет. Иногда такая вещица может оказаться полезной!

Спустя несколько минут к машинам подошли молодой и старый Драков, жена и сын Сергея, Бульбаш, который обеспечивал им безопасность во время перелета из Москвы, и Клин. Я выскочил из машины и открыл дверцу перед Драковыми. Старший быстро юркнул на заднее сиденье, а младший задержался на мгновение и пристально посмотрел на меня:

– Мы с вами раньше нигде не могли встречаться? Я равнодушно пожал плечами:

– Не знаю. Мир тесен. Вполне возможно. Хотя лично я не припоминаю ваш портрет…

– Садись в машину, потом разберемся! – крикнул отец сыну из салона.

Тот пожал плечами и сел рядом с отцом. Я мягко захлопнул за ним дверцу и поспешил на место водителя. Клин уселся рядом со мной. Сын и жена Дракова-младшего тоже быстро устроились на заднем сиденье первой машины, а Бульбаш сел рядом с Филином.

Кличка Бульбаша объяснялась тем, что он был родом из Белоруссии. Он родился и впервые загремел в тюрьму в Могилевской области, примерно в тех самых местах, откуда был родом нынешний президент Республики Беларусь Александр Лукашенко.

Сказав Дракову-младшему, что я не припоминаю нашего знакомства, я, разумеется, солгал. Где-то я его точно раньше встречал, но это было очень давно. Кажется, та встреча была каким-то образом связана с тремя урками – Клином, Филином и Бульбашом. Цвет волос жены Сергея Дракова мне тоже показался знакомым. Вероятно, она тоже там мелькала. Ах, как бы мне это все поскорее вспомнить! Попытка припомнить давно позабытое уже начала вызывать у меня головную боль…

Мы неслись по пустынному утреннему шоссе со скоростью сто километров в час. Неожиданно на встречной полосе показались коричневая «Волга» и красный «Фиат». Я буквально кожей ощутил, что от этих двух машин исходит смертельная опасность. Так оно и оказалось…

Неожиданно «Волга» и «Фиат» выехали на встречную полосу. До того, как они повернули поперек проезжей полосы, первая машина, в которой ехали Филин, Бульбаш и семья молодого Дракова, успели проскочить между ними. Наша же машина оказалась отрезанной от первой.

Окна боковых дверей машин, преграждавших нам путь, быстро опустились, и я увидел, как оттуда высунулись дула автоматов.

– Пригнитесь! – заорал я.

В ту же секунду по нашей машине был открыт шквальный огонь. Я максимально выжал педаль газа и направил машину в узкий промежуток между «Волгой» и «Фиатом». Удар, нанесенный нашей машиной капоту «Волги» и кузову «Фиата», оказался таким сильным, что обе машины повернулись на девяносто градусов.

Мы успели оторваться от «Волги» и «Фиата» на каких-то сто метров. Но наемные убийцы быстро оправились от неожиданного маневра и бросились за нами в погоню. Несколько минут расстояние между нашей машиной и машинами преследователей не уменьшалось и не увеличивалось. Но затем «Фиат» начал догонять нас. Когда расстояние между нами сократилось до каких-то пятнадцати метров, из «Фиата» по нашей машине открыли огонь.

Старший Драков вскрикнул – выпущенная пуля попала ему в плечо. Он упал, заливая кровью сиденье. От следующей автоматной очереди разлетелось вдребезги заднее стекло. Молодой Драков еще ниже опустил голову, прикрывая ее руками.

Я понял расчет преследователей – они хотели выехать на параллельную полосу, что дало бы им возможность спокойно расстрелять нас в упор. «Фиат» слева и «Волга» справа поочередно пытались взять нас в «клещи». Опустив боковое стекло, Клин высунулся в проем и открыл ураганный огонь из автомата «Узи».

Преследователи отстали на некоторое время, но затем вновь начали наращивать скорость. Резкими поворотами руля то вправо, то влево я пытался помешать им выйти на параллельные полосы. Автоматные очереди, которые выпускали по нам, гремели, не смолкая. Я буквально ощущал, как надо мной свистят пули. Пули прошивали багажник. Автоматная очередь раскрошила задние фонари.

Наши шансы остаться в живых были минимальными. И тогда я решил рискнуть.

– Держитесь покрепче! – заорал я. – Сейчас нас малость тряханет!

И я сделал то, чего преследователи не могли ожидать – нажал на тормоз.

– Сумасшедший! – испуганно закричал Клин. – Предатель!

Его глаза побелели от бешенства. Ствол его автомата уперся мне в бок. У меня не было времени объяснять свой замысел. Я мечтал только об одном – чтобы у этого дегенерата хватило терпения не нажимать на спусковой крючок в ближайшие десять секунд!

После того, как я нажал на тормоз, наша машина и красный «Фиат» выровнялись и целую секунду двигались параллельно. Преследователи явно опешили. И тогда я бросил машину резко влево. Удар получился такой силы, что на мгновение показалось, будто нас сомнет в лепешку. У Клина выпал из рук автомат, а молодой Драков закричал от страха. От такого удара красный «Фиат» вылетел с проезжей полосы и скатился под откос.

– Ничего себе, – изумленно пробормотал Клин.

В ту же секунду салон прошила новая автоматная очередь. Пуля расколола зеркальце заднего вида над моей головой. Клин втянул голову в плечи и начал нашаривать уроненный автомат под ногами.

Слева параллельно нам двигалась «Волга», откуда велся прицельный огонь. И тогда я повторил свой таран. Слегка нажав на газ, я резким поворотом руля бросил машину резко влево. От таких маневров нашу машину повело юзом. Наш кузов ударил в нос «Волги». Машина преследователей совершила резкий поворот вокруг своей оси – видимо, водитель не сумел справиться с управлением. Затем «Волга» опрокинулась на бок да так и осталась поперек шоссе.

– Можно расслабиться, – победоносно объявил я. – На этот раз пронесло.

Клин взял в руки автомат и передернул затвор. Драков-младший тяжело вздохнул, а старший застонал.

– Все в порядке, папа, – склонился над отцом Сергей. – Чума нас спас. Можно считать, что сегодня мы во второй раз родились.

– Нет, Сережа, мне, кажется, кранты, – одними губами проговорил Драков-старший. – Вот и кончилась жизнь…

– Не говори так! – закричал сын.

– Береги себя, – прошептал отец. – Отомсти за меня…

На губах старого хозяина выступила кровавая пена, глаза закатывались…

– Не умирай, пожалуйста! – тормошил отца за плечи сын. – Мы уничтожим всех наших врагов! Мы станем самой могущественной семьей… Только не умирай!

Старый Драков уже ничего не отвечал. Его смертный час пробил. Я гнал машину со всей скоростью, на которую она была способна, но, когда мы подъехали к воротам дома, Драков-старший уже был мертв. И едва Сергей Драков это понял, он закричал так ужасно, что у меня заложило уши.

Мне захотелось сказать: «Король умер. Да здравствует король!» Но это было бы слишком неуместно. Я понял, что место старого хищника занял молодой – не менее жестокий и коварный. Итак, мне предстояло теперь вступить в борьбу с новым противником. Выбора у меня не было. Только победить или умереть!»

КАССЕТА ТРЕТЬЯ

«…Мог ли я еще совсем недавно предполагать, что буду рисковать жизнью, подставлять себя под пули ради безопасности тех подонков, которые лишили меня всего – работы, семьи, товарищей! Но теперь все обстояло именно так, и я пока не представлял, как сумею выбраться из этого порочного круга.

После прибытия во владения Дракова нашу машину встретили другие охранники и обеспокоенные домочадцы. Когда я и Клин вытащили с заднего сидения мертвого Александра Дракова, его жена, мать Сергея, потеряла сознание. Молодой хозяин сразу же увел жену и сына в дом. Мертвым телом прежнего хозяина занялась прислуга, а я, Клин, Бульбаш и Филин спустились в помещение для охраны.

Клин сразу же открыл холодильник, достал оттуда бутылку водки и налил по пятьдесят граммов в четыре маленьких стаканчика.

– Выпьем, – предложил он в приказном тоне. – Надо успокоить нервы.

Мы выпили.

– Я, значит, когда начался шухер, сразу нажал на газ, – начал торопливо отчитываться Филин. – Ты ведь сам велел, Клин, не останавливаться, что бы ни случилось. Так мы и домчались. Собрались, как только жену и сына Сергея высадили, к вам на помощь возвращаться, да тут вы и сами пожаловали.

– Ты поступил правильно, – поднял Клин свой тяжелый взгляд.

– Женка молодого хозяина, как пальба началась, забилась в истерике, – добавил Бульбаш. – Сынишка тоже заревел. Только вот недавно успокоились…

– Ясно, – оборвал его Клин. – Имейте в виду, голуби, скоро сюда легавые пожалуют. Будут задавать вам всякие вопросы по поводу покушения. Так вот, чтобы все, как один отвечали: кто стрелял – не видели, почему – понятия не имеете, и вообще, ничего не знаете. Задача понятна?

– Это нетрудно, – заметил я.

– На сегодня для вас троих больше работы не будет, – сказал Клин. – Можете отправляться по домам и отдыхать. Но чтобы завтра в семь утра все были на месте!

– Понятное дело, – заметил Бульбаш, направляясь к дверям.

– Разумеется, ваше усердие будет щедро вознаграждено, – напутствовал нас Клин перед расставанием, а затем добавил с невнятной угрозой: – Каждый получит по заслугам…

Оттого, каким тоном Клин это произнес, у меня мурашки пробежали по коже…»

После ухода охранников Клин поднялся в кабинет Дракова. Новый хозяин, Сергей, мерял его шагами, нетерпеливо расхаживая из угла в угол. После того, как Клин плотно прикрыл за собой дверь, Драков твердо сказал:

– Я хочу, чтобы ты узнал: кто нас заложил?

И для Сергея, и для Клина было ясно, что бандиты действовали не одни – у них явно был сообщник. Иначе как наемные убийцы могли узнать, что семейство Драковых будет ехать по шоссе именно в пять часов утра? Итоги «встречи» были трагичны – погиб Александр Драков, жена и сын Сергея находились в состоянии глубочайшего шока. Кроме того, было очевидно, что вскоре последуют новые покушения. Сергею Дракову пришлось возглавить «Азию» именно в момент разгара криминальной войны…

Подняв тяжелый взгляд красных от слез глаз на Клина, молодой хозяин повторил:

– Я хочу знать: кто предатель…

Подойдя к раскрытому окну кабинета, Клин произнес:

– Скорее всего, кто-нибудь из телохранителей…

С первого этажа донеслись звуки истошного плача вдовы Дракова. Клин закрыл окно.

– Почему ты так решил? – допытывался Сергей, глядя исподлобья на доверенное лицо своего отца.

– Прислуга не была извещена о времени вашего прибытия, – ответил Клин. – Об этом сообщили только моим телохранителям, которые должны были обеспечить вашу безопасность. Бульбаш сразу отпадает – он все время был с вами в Москве и не мог знать о том, какой эскорт сопровождения прибудет в аэропорт…

– Может быть, этот новенький, Чума? – высказал предположение Драков.

Клин покачал головой.

– Если б не он, мы бы все уже были покойники. Я полностью не доверяю ему, но чутье мне подсказывает, что он здесь ни при чем. Стукач не стал бы подставлять себя под пули. Это глупо. А Чума каждую секунду рисковал сыграть с нами в ящик. Поэтому, думаю, можно снять подозрение с меня и Чумы…

– Ты, Клин, в любом случае вне подозрения, – предупредительно поднял Драков руку. – Твоя преданность нашей семье не вызывает сомнений.

– Благодарю за доверие, – почтительно склонил тот голову. – Но чем вам не понравился Чума? Ведь вы видели его впервые в жизни…

– В том-то все и дело, что у меня возникло такое чувство, будто мы с этим Чумой уже когда-то встречались, – признался Сергей Драков. – Только я не могу припомнить – когда и где? Кажется, в годы учебы в университете…

– Ну, Москва город большой, там кого угодно можно встретить, – сказал Клин. – Мне тоже поначалу казалось, что я уже встречал этого Чуму. Но не мог припомнить, где. А потом вдруг вспомнил – Чума напоминал мне родного деда.

– Ты прав, – согласился хозяин. – Возможно, никогда раньше я с этим Чумой не встречался, а просто он напоминает мне какого-нибудь старого знакомого… Бывают такие лица у людей… Так кто же остался в нашем списке подозреваемых?

– Филин, – мрачно сказал Клин. – Он единственный, кто знал точно наш маршрут и время движения, и он все рассчитал таким образом, чтобы выйти сухим из воды. Единственное, что не вписалось в планы ваших врагов – это поведение Чумы. Он оказался гораздо опытнее, чем можно было предположить.

– Да, наружность его не назовешь впечатляющей, – кивнул Драков. – Но не хотел бы я иметь этого типа в числе своих врагов.

– Он будет только на нашей стороне, или он умрет, – заверил Клин. – Но чтобы он был целиком наш, следует щедро платить ему. Нет таких людей, которых нельзя было бы купить. Только цена у всех разная…

– Хорошо, – усмехнулся Драков. – А с этим Филином ты разберись персонально. Только чтобы все было тихо. Не хочу давать никаких объяснений в милиции. Это может повредить престижу нашего проекта.

– Будут ли еще приказания? – вытянувшись в струнку, спросил Клин. – Вы намерены вносить какие-нибудь изменения в структуру группы?

– Никаких изменений, – твердо заявил Драков. – Все остается так, как было. Наша главная задача – отстоять проект и разделаться с врагами.

– Я понял, – склонил голову Клин.

– А это правда, что ты хранишь заспиртованными уши обезвреженных стукачей? – спросил вдруг Сергей.

– Правда, – поднял голову Клин. – Иногда любуюсь на них. Меня это очень возбуждает. Может, тоже хотите взглянуть?

– Как-нибудь в другой раз. Сейчас у меня много дел. Ну, ступай, – махнул рукой Драков. – Будешь нужен – позову.

«У этого молодого волка такая же крепкая хватка, как и у его папаши, – подумал Клин, выходя из кабинета хозяина. – Этот спуску никому не даст».

Он жалел, что сгоряча отпустил Филина в город.

Это было сделано с целью не возбуждать подозрений среди прислуги и домочадцев. Ну, ничего, со стукачами расправиться никогда не поздно!

«…Я и Филин вышли вместе из служебного помещения.

– Куда сейчас пойдешь? – спросил я его. Тот пожал плечами.

– Домой…

– Ты женат?..

Филин отрицательно покачал головой.

– Я тоже не женат, – в тот момент, когда я это произносил, у меня выработался уже четкий план дальнейших действий. – Тогда я думаю, что после перенесенных потрясений нам не помешало бы расслабиться…

– Ты имеешь в виду что-нибудь конкретное? – поинтересовался охранник.

Коротко кивнув, я подошел к своему автомобилю и принялся открывать дверцу.

– Да, конечно… Может, подкинуть тебя в город? По всему было заметно, что Филин колеблется – ему действительно хотелось провести вечер приятно, но в то же время не хотелось делать это в моем присутствии.

«Он клюнет на мою приманку, обязательно клюнет, – мелькнуло у меня в голове. – Он считает себя без пяти минут суперменом. Идиот! Я ему просто неприятен, но отнюдь не внушаю опасений…»

Я сел в автомобиль, открыл вторую дверцу и, сделав пригласительный жест, произнес:

– Ну, чего телишься?.. Давай, проедемся… Не пожалеешь…

Филин сел в машину. Я завел двигатель и тронул «Жигули» с места. Когда мы проехали двадцать метров, охранник спросил:

– Так куда путь держим?

– Есть у меня в городе одна классная квартира, – на ходу сочинял я. – Клевый флэт с потрясными телками. Видел бы ты – какие у них сиськи, какие попки!.. Обалдеть!

Филину явно понравилось мое краткое описание достоинств «телок». Плотоядно улыбнувшись, он спросил:

– Значит, мы направляемся прямо туда?..

– Нет.

– Куда же? – забеспокоился Филин.

– Сперва заедем ко мне в гостиницу. Надо кое-что прихватить – презервативы, пойло, закусь. Будем гудеть всю ночь…

Такая перспектива Филина вполне устраивала, и он умолк. Путь до города мы проделали в полном молчании. Все это время я обдумывал, как бы мне без лишних хлопот вытрясти из этого подонка максимум полезной информации и без шума сдать на руки Васе Мохову.

Не доезжая до гостиницы примерно двух кварталов, я притормозил у ближайшего телефона-автомата.

– Надо брякнуть девочкам, чтобы готовились к встрече гостей, – объяснил я Филину, отстегивая ремень безопасности и открывая дверцу. – Ты каких больше любишь – блондинок или брюнеток?

– Брюнеток, – ответил Филин. – Они более чувственные и скорее возбуждаются.

– Учтем, – пообещал я.

Знал бы этот придурок, что в ближайшие десять лет никакого женского общества ему вообще не светит! Про себя я уже считал Филина арестованным. Важно было только, чтобы он не слишком шумел, когда я сообщу ему эту новость.

В телефонной будке я набрал номер, по которому связывался непосредственно с Василием Моховым. Тот, как я понял, уже выздоровел, потому что сразу поднял трубку.

– У меня для тебя сюрприз, – сказал я ему. – По имени Филин. Он может оказаться нам очень полезен. Поэтому не сочти за труд подъехать поскорее ко мне в гостиницу с ордером на арест.

Филин все это время лениво следил, откинувшись на спинку сиденья, за мимикой моего лица.

– Все в полном порядке, – объявил я, возвращаясь в машину. – Нам там будут рады… Уже ждут…

Спустя пятнадцать минут мы подъехали к гостинице. Выйдя из салона, я кивнул своему спутнику.

– Мне обождать тут? – поинтересовался Филин.

– Как хочешь, – равнодушно пожал я плечами. – Можешь подняться ко мне, глотнуть апельсинового сока, а то совсем раскис на такой жаре…

– Соком я разбавляю водку, – пояснил Филин, выходя вслед за мной из машины.

«Какой оригинал!» – подумал я. Привычным движением открыв дверь своего номера, я пропустил вперед Филина и вошел за ним.

– Надо переодеться, – сказал я и направился к гардеробу. – А то рубашка промокла от пота. Хорошо, что не от крови…

– Это верно, – согласился Филин.

Я снял рубашку, начал переодеваться и сделал вид, что у меня упала запонка. Наклонившись, я попытался ее разыскать, однако у меня это не получилось. Поднявшись с пола, я сделал огорченное лицо и попросил:

– Не поможешь ли найти запонку? Ни хрена не вижу…

Филин опустился на корточки, чтобы заглянуть под кровать, но спустя секунду почувствовал, что в затылок ему уперся холодный ствол моего пистолета.

– А теперь, гнусный предатель, запомни, – мрачно произнес я, растягивая слова, – одно идиотское движение – и ты навсегда покойник…

Лоб Филина покрылся холодной испариной.

– Чего ты хочешь, Чума?

– Хочу сдать тебя Клину. Клин отрежет тебе уши и убьет, а мне хозяин щедро заплатит…

– Не делай этого, Чума! – чуть не завопил Филин. – Я не виноват…

– Хватит ломаться, Филин. Мы ведь с тобой оба знаем, что это именно ты настучал нашим врагам о сегодняшней встрече в аэропорту. Именно по твоей вине погиб старый хозяин. Как, ты думаешь, поступит с тобой новый хозяин? Он ведь не производит впечатление дурачка. Они с Клином быстро вычислят, что из всех нас только ты мог заложить…

Я осторожно просунул руку и вытащил из кобуры под пиджаком пистолет Филина.

– Теперь можешь присесть, дружище! – разрешил я Филину, держа его все же под прицелом своего пистолета.

– Не сдавай меня Клину, Чума, – взмолился Филин. – У меня есть сбережения…

– Деньги меня не интересуют, – отрезал я.

– Что же тебя интересует? – удивленно спросил Филин.

– Сколько лет ты состоишь в «Азии»?

– Лет шесть, – подумав, ответил Филин.

– Тогда ты должен помнить Четырнадцатый Отдел, который боролся с организованной преступностью…

– Как не помнить! Я собственноручно шлепнул их начальника – капитана Комина.

– Кто отдавал приказы об уничтожении сотрудников Четырнадцатого Отдела?

– На кой черт тебе все это надо? – не выдержал Филин.

– Если ты мне не ответишь хотя бы на один вопрос, я сдам тебя Клину со всеми потрохами, – мрачно пообещал я.

– Приказы отдавал старый хозяин, Драков, – моментально присмирев, признался Филин.

– Кто из прокуратуры наводил вас на сотрудников, которых вы уничтожали?

– Я этого ублюдка в глаза не видел.

– Побожись! – потребовал я.

– Век воли не видать! Только…

– Что только? – настаивал я.

– Этот стукач ментовский иногда звонил нам и давал инструкции – где и во сколько нам ждать «объект»…

– Кто с этим ментом беседовал?

– Я пару раз с ним говорил по телефону.

Филин старался отвечать односложно, так как полагал, что за неправильный ответ может поплатиться жизнью.

– Ты сумел бы опознать голос этого типа? – спросил я.

– Мне кажется, да.

«Это хорошо!» – возликовал я.

– Да не нервничай ты так, – постарался успокоить я Филина, у которого от невыносимого ожидания смерти началась дрожь в коленках. – Расслабься…

– Посмотрел бы я, как ты расслабился б под стволом, – пробормотал Филин.

– Кому ты звонил накануне нашей поездки в аэропорт?

Глаза Филина испуганно забегали, брови настолько округлились, что он и впрямь стал напоминать эту лесную птицу.

– Не помню.

– Даю три секунды на то, чтобы вспомнил, а затем прострелю коленную чашечку, – пригрозил я и присоединил к стволу пистолета глушитель. – Тебе будет мучительно больно вспоминать о неправильно прожитой жизни…

– Михаилу Бикулевичу, – не захотел Филин испытывать мучительную боль.

– Что это за птица и какого она полета?

– Крутой тип. За его спиной стоят влиятельные группировки, которые делят с «Азией» жизненное пространство. Бикулевич завербовал меня.

– Что входило в твои обязанности?..

Филин, который уже несколько овладел собой, тихо ответил:

– Передавать всю полноту "информации из дома Дракова.

– В том числе – и о проекте «Северэкономплюс»?

– Да.

– Ты регулярно делал это?

– Регулярно.

– Тебе платили? Филин молча кивнул.

– Сколько?..

– В зависимости от ценности получаемой ими информации.

Я посмотрел на часы на руке: что-то запаздывал со своим ордером на арест Вася Мохов!

– Что тебе удалось узнать относительно проекта «Северэкономплюс»?

– Через эту контору под благовидным предлогом будут отмываться колоссальные суммы, полученные от транзита наркотиков через нашу территорию. Старый хозяин рассчитывал хорошо разжиться на этом дельце…

«А его бывшим партнером стало завидно, и они его пристукнули, – понял я. – У сыночка Дракова, видимо, аппетиты не меньше, так что и его ждет такая же участь…»

– А почему враги «Азии» не расправились с Драковым-старшим раньше?

– Он владеет, вернее, владел секретной информацией, которая для них была страшнее бомбы. Если эта информация попадет в те руки, в которые не должна попасть, начнется такая рубка леса, и щепки полетят по всем странам СНГ. Старик долго держал своих конкурентов на этом информационном крючке. Но все, в конце концов, приедается. Моим покровителям надоел этот шантаж. Они устали бояться Дракова. И тогда решили убрать старика…

– А ты должен был завладеть этой секретной информацией? – спросил я.

– Именно, – горько усмехнулся Филин. – За это мне гарантировали безбедную жизнь на Канарских островах. Одни слова…

«Нынче тебе придется в Заполярье уголь государству добывать!» – добавил я «про себя».

– И ты завладел?

– Нет, – покачал головой Филин. – Это оказалось не так-то просто. Клин все время начеку.

– Но ты хоть узнал, где находится эта информация?

– Да, – гордо кивнул Филин.

– В компьютере Дракова?

– Черта с два! Он технике никогда не доверял. В группировке «Север» есть такие специалисты, что к любому компьютеру подключатся. Старик знал это, поэтому решил действовать по старинке – перефотографировал все данные на микропленку, а ее спрятал в гипсовой сувенирной маске…

Воцарилось молчание. Я недоумевал – почему Мохов опаздывает? А Филин, видимо, спрашивал себя, на кой черт мне все это надо? Он решил узнать мое настроение и задал наводящий вопрос:

– Ты согласен, Чума, что сведения, которые я тебе сообщил, стоят больше, чем моя жизнь?

– Совершенно согласен, – подбодрил я его.

– Я, кажется, догадываюсь, что ты за фрукт, – сделал Филин умное лицо. – Ты представляешь какую-то фирму, которая тоже решила принять участие в этой игре за «Северэкономплюс»…

– Ты недалек от истины. Я, действительно, представляю в этой войне третью сторону, которая предпочитает действовать скрыто…

– Вот, вот, – обрадовался Филин подтверждению своей догадки. – Значит, не в ваших интересах отправлять меня на тот свет?

– Как знать, – задумчиво произнес я. – Ты мне еще не сказал, где спрятана та гипсовая маска, в которой заложен компромат на врагов «Азии»…

– Да там компромат не только на врагов, но и на самих «азиатов», – горячо заверил меня Филин. – Старик делал это с тем расчетом, чтобы без него никто не мог обойтись, чтобы, если б он пошел ко дну, то и все остальные последовали за ним…

«Забавный был тип, – подумал я, – в оригинальности мышления такому не откажешь!»

– …А маску Драков никуда не прятал, – продолжал Филин. – Наоборот, повесил на самое видное место – в комнате для гостей. Ты, Чума, еще не находишься под подозрением. Ты мог бы забрать эту маску из дома Дракова. Благодаря этому куску глины мы могли бы стать миллионерами…

– Покойниками мы могли бы стать, – грубо оборвал я его. – Люди, которые знают столько, сколько знаешь ты, долго не задерживаются на этом свете. Неужели ты думаешь, что «северяне» оставили б тебя в живых после того, как ты передал бы им микропленку из маски?

Филин испуганно молчал. Он явно не принадлежал к тому типу игроков, которые рассчитывают свою партию на несколько ходов вперед.

– Может, ты хочешь прикрыть меня? – вымолвил он, наконец, со скрытой надеждой.

– Именно это я и хочу сделать, хотя с большим удовольствием пустил бы тебе пулю в лоб.

Если при первых словах моей фразы глаза Филина заискрились радостью, то при последних в них загорелся ужас.

– За что? – спросил он, втянув голову в плечи.

– За то, что ты, паскуда, убивал моих товарищей пять лет назад, – сказал я и ударил его рукояткой пистолета по голове.

– Так ты – легавый? – с ужасом проговорил он, прикрывая голову руками от новых ударов.

– Я из того самого Четырнадцатого Отдела, который был уничтожен пять лет назад, – представился я огорошенному бандиту. – Я поклялся отомстить за ребят. Думаю, ты понимаешь, что у меня есть все основания пристрелить тебя сейчас же?

– Не убивай, – сделал попытку опуститься на колени Филин. – Я тебе еще пригожусь.

– Вот именно поэтому я тебя сейчас и не убью, – пообещал я. – Ты должен будешь помочь мне найти того человека в прокуратуре, который предал нас тогда. Ты должен будешь дать показания на суде против него и других членов «Азии». Если ты сделаешь то, что я сказал, ты будешь не только выведен из-под «вышки», но даже получишь скидку в сроке заключения.

– А когда выйду на свободу, мне… – и не договорив, Филин провел ладонью по горлу.

– Если забьешься в какую-нибудь укромную щель и не будешь тусоваться по блатным «малинам», у тебя есть все шансы умереть естественной смертью. В противном случае, тебя однозначно угробят. Итак, что ты решил?

– А не пошел бы ты… – начал было Филин.

В считанные секунды я нанес ему восемь молниеносных ударов по голове, в области груди и печени.

– Если ты и дальше будешь наезжать на меня, Филя, ты узнаешь, что такое боль, – предупредил я скорчившегося от боли бандита.

– Я думаю, мы можем договориться, – прохрипел Филин.

– Браво! – воскликнул я. – Наконец-то я слышу слова не мальчика, но мужа. Сейчас сюда пожалует мой лучший друг и ты повторишь ему все, что сказал до этого мне…

В этот момент от сильного удара ногой распахнулась дверь, и в комнату вбежали два человека в штатском, но с военной выправкой. В руках у них были пистолеты с глушителями.

– Не двигаться! – рявкнул один из них, русоволосый и с голубыми глазами – типичный ариец. – Лечь на пол и вытянуть перед собой руки!

Второй – коренастый и черноволосый – плотно прикрыл дверь. Этот его жест мне очень не понравился. «Дрянь дело, – подумал я. – Эти типы хотят сделать как можно меньше шума. Значит, на уме у них что-то очень нехорошее… И куда же Мохов подевался?»

Если б я был человеком неопытным, то, возможно, еще подумал бы о том, стоит ли бросать пистолет? Но глазами этих двух парней на меня смотрела сама Смерть. Им нельзя было сопротивляться в открытую. Меня могли спасти только хитрость или быстрота реакции.

Я послушно отбросил пистолет, опустился на пол и лег рядом с Филином, которого била мелкая дрожь.

– Это и есть твои друзья? – процедил он сквозь зубы.

– Я в этом не уверен, – честно признался я.

– Помалкивайте! – рявкнул русоволосый и ударил Филина рукояткой пистолета по голове.

Он сел мне на спину, заломил правую руку и предупредил:

– А сейчас, голубок, я начну выщипывать тебе перышки, пока ты мне не расскажешь, кто ты такой и что тут делаешь…

«Дело пахнет керосином, – понял я и отдал себе приказ. – Выкручивайся, Володя, как умеешь!»

И я сделал то, что умел и что уже однажды спасло мне жизнь в Таджикистане – вскинул ногу и ударил каблуком туфли русоволосого по затылку. Этот сложный прием вполне удался мне – русоволосый рухнул на ковер рядом со мной. Мне понадобилась еще секунда на то, чтобы перехватить из его рук оружие, обнять обмякшее тело и прикрыться им от коренастого, как живым щитом.

– Бросай оружие, мать твою! – заорал я на коренастого, приставив дуло пистолета к виску русоволосого. – Не то я вышибу мозги твоему напарнику! Считаю до десяти! Один! Пять! Девять!

У коренастого задрожали руки, и на счет «девять» он бросил пистолет на пол. Я понял, что имею дело отнюдь не с профессиональными бандитами. Уголовник никогда не выпустил бы из рук оружия ради товарища!

Филин, словно очнувшись, пополз было к пистолету, брошенному на пол коренастым, но я прикрикнул:

– Лежи, где лежал! – и он сразу затих.

Итак, с помощью одного «ствола» мне предстояло контролировать поведение трех опаснейших типов!

– Стань на колени и заложи руки за спину, – тихо приказал я коренастому.

– Зря ты это делаешь, – сказал он, опускаясь на колени. – У тебя будут большие неприятности.

– Спасибо за предупреждение, но у меня уже большие неприятности. А сейчас неприятности начнутся и у тебя, если не будешь давать мне четкие и обстоятельные ответы. Кто вы такие?

– Мы из прокуратуры, – быстро ответил коренастый. – Из группы по задержанию.

Вот тебе раз! Оказывается, разоружил коллег по работе!

– Боже мой! – Филин обхватил голову руками. – Да за то, что ты, Чума, ударил мента при исполнении служебных обязанностей, нам с тобой светит как минимум пять лет строгача…

– Заткнись, падла! – рявкнул я и продолжил допрос. – Кто и зачем послал вас ко мне?

– Наш непосредственный начальник – Бутаков. Он приказал произвести превентивное задержание и, пока ты будешь в шоке, сделать предварительное дознание…

При упоминании фамилии Бутакова в моей памяти сразу всплыли события пятилетней давности. Я не знал его лично. Но точно знал, что он сотрудничал с Четырнадцатым Отделом и был в курсе всех планируемых операций. Неплохо было б устроить очную ставку этому Бутакову с Филином!

Раздался условный стук. Так мог стучать только Вася Мохов.

– Заходи! – крикнул я. – Сколько тебя можно ждать, засранец грёбаный?

Вошедшему Мохову открылась живописная картина. Один из его коллег по работе стоял у самых дверей на коленях, заложив руки за голову. Второй, у виска которого я держал пистолет, закрывал меня, подобно живому щиту, от первого. У кровати, скорчившись, лежал Филин. Посередине комнаты валялся брошенный коренастым пистолет.

Мохов поспешно подобрал его.

– Узнаю твой почерк, Володя, – похвалил он. – У тебя всегда наблюдалось стремление ввязываться в переделку с противником, который превосходит тебя по численности.

– Так он из наших? – изумился русоволосый, забывший от удивления о револьвере у виска.

– Из наших, – подтвердил Мохов. – Только работает, как и я, в режиме автономности. А теперь предлагаю мировую. Все расходятся по своим углам и получают назад свое оружие.

С этими словами он передал пистолет коренастому и подошел ко мне. Я сунул оружие русоволосому и слегка подтолкнул его к напарнику. Филин тоже осмелился подняться на ноги.

– Володя, позволь тебе представить моих хороших знакомых, – взял инициативу в свои руки Мохов. – Они работают, правда, в другом отделе, но отличные парни и знатоки своего дела.

– Владимир, – протянул я руку.

– Вялин Максим, – пожал мне руку русоволосый.

– Максудов Клим, – представился коренастый.

– Филин, – протянул было и свою руку уголовник.

Но, встретив испепеляющие взгляды, стушевался.

– Здорово ты меня шандарахнул, – похвалил Вялин. – Мне даже показалось, что у меня череп треснул. Не мог бы ты и меня научить этому приемчику?

– Мог бы, конечно, но чтоб его освоить, необходимы долгие тренировки по растяжению мышц.

– Что же мне делать? – спросил Вялин.

– Поезжай в Таджикистан. Зашейся в какой-нибудь отдаленный горный аул. Там тебя и не таким вещам научат.

– Ну, вот и помирились, – обрадовался Мохов. – Полагаю, недоразумение исчерпано…

– А почему тебя так долго не было? – накинулся я на него.

– Ни с того, ни с сего пожаловал ко мне Бутаков и начал настаивать на твоем аресте, – сказал Мохов. – Я ему втолковывал, что это не в его компетенции, а он опять за свое. Минут сорок с ним перепирались, пока он не махнул рукой и не ушел, хлопнув дверью.

– Когда вы получили приказ о моем задержании? – обратился я к Вялину и Максудову.

– Два часа назад, – ответил Максим.

– Значит, его разговор с тобой был простым отвлекающим маневром, – сказал я Василию. – Видимо, Бутаков что-то пронюхал о нашей связи и послал своих соколов задержать меня, а тебе забалтывал зубы, чтобы выиграть время.

– Здорово он все рассчитал, – пробормотал Мохов.

– Он только одного не учел – меня.

– Мне все меньше и меньше нравятся действия Бутакова, – признался Василий.

– Мне тоже. А теперь познакомься с Филином.

Я хлопнул по плечу бандита, который исподлобья рассматривал слуг закона.

– Филин – грязная тварь. Но он любит жизнь во всех ее проявлениях, поэтому и поможет нам разобраться с «Азией».

– Это хорошо, – обрадовался Василий, защелкивая наручники на запястьях бандита. – Нынче свидетель в суде на вес золота. А вы, ребята, – обратился он к Вялину и Максудову, – поможете довести этого типа в тюрьму.

– Не дрожи так, Филя, – счел нужным я приободрить охранника, когда его повели к дверям. – Отныне тебя будут беречь, как зеницу ока.

– Да пошел ты, мусор поганый! – бросил на ходу Филин.

Теперь, когда он уже не находился всецело в моей власти, к нему вернулись привычная наглость и развязность.

– Вася, можно тебя на минутку? – окликнул я уходящего Мохова.

Тот приказал Максудову и Вялину ждать его с арестованным внизу в машине, закрыл дверь и выжидающе посмотрел на меня.

– Я хочу, чтобы ты записал голос Бутакова на пленку и дал послушать Филину, – сказал я. – Тот человек, который предал Четырнадцатый Отдел пять лет назад, разговаривал с Филином по телефону. Филин помнит его голос.

– Думаешь, Бутаков предал?

– Не исключаю этой возможности. Дай послушать Филину и голоса всех сотрудников прокуратуры.

– А если этот бандюга возведет напраслину на честного сотрудника? – усомнился Мохов.

– Это не в его интересах. Филину как раз выгодно, чтобы «Азия» была ликвидирована целиком. Он надеется, что в этом случае никто не сможет ему отомстить.

– Ясно, – кивнул Мохов. – Будь спокоен. Коли я взялся за это дело, то уж доведу его до конца.

Я ничего не ответил, только кивнул. Когда Мохов вышел из номера, я сдержанно застонал. Мне столько раз хотелось проломить голову Филину, а получилось так, что теперь я вынужден спасать ему жизнь! Смутное подозрение говорило мне о том, что предатель – именно Бутаков. Если б этот гад оказался сию же секунду в этой комнате, я бы размазал его по стене. Точно!..

– Хватит, – тихо прошептал я себе. Бессмысленная ненависть, когда не видишь перед собой явного противника, только изнуряет! Всю свою энергию я должен обратить к достижению конкретной цели. Завтра мне предстояло добыть маску, в которой была спрятана микропленка. Если это кино прокрутить на большом экране, то множество подонков в скором времени окажется за решеткой!

«Не маши кулаками после драки, – мысленно приказал я себе. – Лучше подготовься как следует к завтрашнему визиту на дачу Дракова…

Странная все-таки штука жизнь!

В то утро мне казалось, что этой детективной истории приходит конец. Но все оказалось лишь продолжением. Мне думалось, что, украв маску с микропленкой, я навсегда распрощаюсь с Драковым. Но вместо этого я привязался к нему еще сильнее.

Я отправился в резиденцию Дракова в шесть утра. Механически следя за дорогой, я чувствовал, как меня непроизвольно тянет в сон. Вначале одолевала зевота, которую вскоре сменило утомительное икание. В отвратительном состоянии духа я подрулил к воротам дома и просигналил охраннику по кличке Лузга, сидевшему в будке. Тот приветственно помахал мне рукой.

Шагая по дороге, ведущей к дому, я еще раз придирчиво оценивал план действий. Сегодня обеспечивать внутреннюю охрану дома должен был Бульбаш. Мужик он не шибко башковитый, но отличался быстрой реакцией и умением владеть многими видами оружия. Кроме того, Бульбаш неплохо освоил навыки рукопашного боя.

Он-то и встретил меня у дверей.

– Не знаешь, куда Филин подевался? – поприветствовал он меня вопросом.

– Я подбросил его вчера до города, как он просил, а затем он вышел в центре и попрощался, – сказал я.

– До сих пор не появился, – с досадой пробормотал Бульбаш. – И Клин уже интересовался, почему его так долго нет. Надерут задницу Филину за опоздание!

– Это его проблемы, – с философским спокойствием заметил я.

Мы прошли в комнату для охранников, где быстро позавтракали. Вскоре к нам спустился Клин и распределил обязанности на день.

– Ожидается много гостей, – коротко пояснил он. – Будут выражать соболезнования по поводу смерти старого хозяина. Так что глядите в оба и не расслабляйтесь. Чтоб не было никаких эксцессов.

– А чего ты весь такой нервный, Клин? – спросил Бульбаш.

– Нашу боевую группу перекупила на корню «Платформа». Мы остались без боевого подразделения. Вся тяжесть работы отныне кладется на нас.

Бульбаш испуганно присвистнул, а я едва скрыл свою радость. Чем меньше в доме будет «стволов», тем легче будет мне работать. А до этих боевиков-«азиатов» мы еще доберемся!..

С самого утра к дому начали подъезжать автомобили тех, кто хотел проститься с телом покойного. Прохаживаясь у ворот и наблюдая за гостями, я обратил внимание на огромную черную «Волгу», которая стремительно подъехала к воротам и развернулась. Дверца открылась, из машины вышел полный лысоватый мужчина в черном костюме. Я узнал его по фотографии, которую в свое время показывал мне Вася Мохов. Это был Михаил Бикулевич, один из крупных «авторитетов» местных преступников. В настоящее время он представлял интересы группировок «Платформа» и «Азия».

Вполне возможно, что именно этот подонок отдал приказ об уничтожении старого Дракова. Тем не менее, согласно «блатным» традициям Драков-младший не мог не пригласить Бикулевича на похороны. Проигнорировав такую крупную фигуру, Сергей Драков подписал бы себе смертный приговор.

Из окон дома также заметили прибытие «дорогого гостя», потому что по рации, которая находилась у меня во внутреннем кармане, вдруг послышался хрипловатый голос Клина:

– Чума, проследи за человеком, который только что вышел из черной «Волги». Проследи, как он будет идти к дому. Не попытается ли что-нибудь уронить на землю или, может, с кем-нибудь попробует заговорить… Словом, гляди в оба!

– Понял, – коротко ответил я, склонившись подбородком к левому плечу.

Метрах в пятистах от дома Дракова уже начинался новый микрорайон. Его начали строить пять лет назад, когда город начал стремительно разрастаться вширь. Окна одного из высотных домов как раз выходили в сторону резиденции Дракова. Разумеется, высокий забор скрывал все, что происходило внутри. Но из окон того дома хорошо просматривались подъезды к дому. Я был уверен, что кто-то из сотрудников Мохова, возможно, даже Кодаков, в данный момент фотографирует с помощью мощного объектива номера машин и лица гостей Дракова.

Я подумал, что меня уже тоже сфотографировали. По крайней мере, если мне суждено погибнуть сегодня, так останется хоть фотография на память. Мои бывшие коллеги будут показывать ее друг другу со словами: «Вот так выглядел Володя Печегин за несколько часов до смерти. Обрати внимание, какое у него доброе мужественное лицо»…

Усмехнувшись этим дурацким мыслям, я медленно направился вслед за Бикулевичем. Вопреки опасениям Клина, тот не пытался заговаривать ни с кем из прислуги и ничего не ронял на землю.

И тут меня осенило. Клин полагал, что Бикулевич попытается связаться с «кукушкой» внутри дома. А что, если попытаться «связать» Бикулевича с тем же Бульбашом? В этом случае я выведу на время из-под удара Филина и «подставлю» Бульбаша.

«Замысел неплохой, – похвалил я сам себя. – Остается сущий пустяк – осуществить его»…

На пороге дома навстречу Бикулевичу вышел Сергей Драков – одетый во все черное, похудевший до неузнаваемости, с запавшими глазами. Но в этих запавших глазах светилось дьявольское упорство. Мне сразу стало ясно, что Драков-младший не столько был надломлен потерей отца, сколько хотел казаться этим надломленным.

– Примите мои самые искренние соболезнования, – произнес Бикулевич торжественным тоном.

Сергей Драков скорбно покачал головой.

– Я думаю, если б мы все отличались благоразумием, – произнес он в ответ, – то все могло быть по-другому…

Произнеся эти слова, Драков ненавидяще посмотрел на Бикулевича. Тот, впрочем, не придал его взгляду ровным счетом никакого значения.

– Да, – отвечал Бикулевич. – Если бы мы все могли предполагать, чем обернутся наши поступки… Я так сожалею о случившемся… Так соболезную вам… На какое время назначены похороны?

– На два часа.

– Я очень сожалею, но у меня к вам дело, которое не терпит отлагательства. Разумеется, я понимаю, как вам сейчас тяжело, но просил бы уделить буквально полчаса на разговор. Само собой, беседа будет носить сугубо конфиденциальный характер.

– Понимаю, – кивнул Драков. – Нам действительно есть о чем поговорить. Накопилось слишком много неразрешенных вопросов.

– Я тоже считаю такое положение дел ненормальным, – сдержанно улыбнулся Бикулевич. – И рад, что мы понимаем друг друга…

Автомобилей съезжалось все больше и больше – один роскошнее другого. Семья Драковых по-прежнему пользовалась авторитетом среди местных «теневиков».

Я получил по рации команду Клина приглядывать за Бикулевичем. За время, предшествовавшее отпеванию тела старого Дракова, Бикулевич не сделал ничего подозрительного – беседовал с секретарем, который по совместительству был и его личным телохранителем, связался с кем-то по радиотелефону…

Когда пришло время отправляться на кладбище, Сергей Драков, поддерживая под руку совершенно ослабевшую мать, в сопровождении облаченных в траур жены и сына направились к воротам, куда уже подогнали его личный «мерседес». Защелкал объектив фотографа, который был нанят для того, чтобы запечатлеть всю печальную церемонию расставания с телом главы некогда могущественной «Азии».

Мимо меня прошагал Клин, сдержанно матерясь на ходу.

– Ты чего? – окликнул я его.

– Людей не хватает, охренеть в задницу, чтобы следить за порядком, а этот Филин, член поганый, куда-то запропастился… Ублюдок…

К огромному удовольствию Клина, церемония похорон прошла, как говорится, без накладок. Никто не учинил неприятностей. После похорон, когда дом Дракова заполонила толпа приглашенных на поминки, хозяин и Бикулевич тихо удалилась в кабинет на втором этаже. Дорого бы я заплатил за то, чтобы узнать, о чем у них шел разговор…»

У Сергея Дракова невыносимо болела голова. Ему бы сейчас лечь отдохнуть, а вместо этого он должен беседовать с подонком, который отдал приказ об убийстве его отца. С каким удовольствием он разорвал бы сейчас Бикулевичу рот!

Нащупав в боковом кармане пиджака упаковку анальгина, Драков выдавил из-под фольги таблетку и, достав ее, бросил в рот. Впрочем, лекарство не помогло. Невыносимая головная боль, от которой хотелось лезть на стену, по-прежнему не утихала, и даже наоборот – усиливалась…

– Прошу, – гостеприимно открыл он дверь кабинета перед Бикулевичем.

Не спеша, Бикулевич вошел внутрь и осмотрелся. По тому, какой завистью засветились глаза Бикулевича, Драков понял, что дела у этого гада идут отнюдь не так хорошо, как тот старается показать.

– Присаживайтесь, – указал Драков на кресло в углу. – Хотите выпить?

– Не сейчас, – протестующе поднял руку Бикулевич. – Но от сока или напитка я не отказался бы. Такая жара на улице…

Драков налил из хрустального кувшина апельсинового сока и подал высокий узкий стакан.

– Благодарю, – сделал глоток Бикулевич, вытер потный лоб, расстегнул пиджак и поставил стакан на журнальный столик рядом с собой. – Итак, Сергей Александрович, перейдем к делу. Для вас, видимо, было большой неожиданностью то, что группа ваших боевиков без лишних разговоров перешла в наше подчинение?

– А для вас это не было бы неожиданным? – жестко спросил Драков.

– Безусловно, – склонил голову Бикулевич. – И я хорошо понимаю то, что вы сейчас чувствуете… Но войдите и в наше положение. За последние годы ваш батюшка всякий стыд потерял. «Азия» прибрала к рубкам все ключевые «точки» в регионе. Александр Петрович перестал считаться с «Платформой» и «Севером». Кому могло понравиться такое положение дел? Одним словом, ваш батюшка…

Бикулевич хотел добавить «получил по заслугам», но, вовремя спохватившись, прикусил язык. Не надо быть пророком, чтобы понять – за такие слова Драков раскроит ему череп тем самым хрустальным кувшином, из которого только что налил апельсинового сока. Поэтому он тут же придумал другое окончание фразы.

– …слишком понадеялся на своих громил. Эти мокрушники, которых он навербовал со всего бывшего Союза, исправно делали свое дело, пока старый хозяин был жив. Они были той самой дубинкой, которой Александр Петрович превосходно умел пользоваться. Но как только старый хозяин умер, боевики-«азиаты» растерялись. Они далеко не были уверены, что новый хозяин «Азии» сохранит прежние порядки. По их меркам, вы, Сергей Александрович, слишком большой либерал. Кроме того, вы только-только приехали из Москвы, следовательно, не знакомы с местными условиями. Короче, боевая бригада «Азии» решила, что пора им менять хозяина. А тут я подоспел со своими деньгами и новыми предложениями. Конечно, будь жив старик, он бы не допустил того, что его организация в одночасье оказалась разоруженной…

– Но отнюдь не беззащитной, – скривил губы в усмешке Драков. – Я совершенно не огорчен тем, что вы перекупили наших головорезов. Напротив, я даже благодарен вам.

– Да ну! – удивился Бикулевич.

В эту минуту он напоминал жабу, которую переехало колесо телеги и которая еще не осознала этого обстоятельства.

– Вы избавили меня от лишних хлопот, – пояснил свою мысль Драков. – Я, действительно, не намерен был придерживаться старых порядков. Я собирался распустить боевую группу «Азии», потому что она поглощала много средств. А средства мне нужны, чтобы довести до завершения проект, начатый отцом…

– Ну, я же говорил, что вы совершенно не знакомы с местными условиями, – насмешливо заявил Бикулевич. – Вы остались без своей дубинки.

– Мне не нужна дубинка, – спокойно парировал Драков. – Наступают новые времена, а вы не можете этого понять. Из людей уже не надо будет выколачивать деньги дубинкой. Люди сами будут приносить мне свои деньги. В этом и заключается суть проекта «Северэкономплюс».

– Точно, – на этот раз кивнул Бикулевич.

– Но если мой отец собирался все дивиденды получать один, то я намерен делиться.

– Чего требуете взамен? – хрипло спросил Бикулевич.

– Гарантии безопасности. Отныне «Азия» больше не занимается «мокрыми» делами. Охранять меня и уничтожать моих врагов будут ребята из «Платформы» и «Севера».

В кабинете воцарилась томительная пауза. Бикулевич был растерян. Он явился сюда, чтобы потребовать у Дракова своего назначения на пост коммерческого директора проекта «Северэкономплюс». Но теперь, когда Драков недвусмысленно заявил о намерении делиться, в этом назначении отпала необходимость.

Расстановка, сил, которую предлагал молодой Драков, вполне могла удовлетворить хозяев Бикулевича. «Платформа» и «Север» отнюдь не собирались глубоко влезать в дела «Азии», поэтому они не станут настаивать на кандидатуре Бикулевича. Их устроит законная доля в дележе добычи. А уж своевременную выплату дивидендов они как-нибудь проконтролируют и без его помощи!

С горечью осознавая это, Бикулевич чувствовал, как внутри у него закипает бессильная злоба. Он так мечтал об этой должности! Этот проект давал ему возможность в полной мере проявить талант финансиста. Но молодой Драков оказался гораздо хитрее, чем можно было предположить, и не таким жадным, как его отец. И теперь он, Михаил Бикулевич, будет вынужден вновь прозябать на должности авторитетной «шестерки» солидных покровителей!

Вместе с тем, Бикулевич понимал, что в этой ситуации ему не остается ничего другого, как лишь согласиться с предложением Дракова. Нахмурившись, Бикулевич произнес:

– Умен ты, Сергей Александрович. Этого не отнимешь. Жизнь в Москве многому научила тебя, но не научила одному… – он сделал небольшую, но выразительную паузу, после чего добавил: – Она не научила тебя быть смирным. Те, чьи интересы я представляю, поддержат тебя. Тебя и твою семью будут охранять, как зеницу ока. Но не потому, что ты им нравишься, а лишь потому, что ты пока им нужен.

– Еще бы! – лицо Дракова осветила загадочная, как у Сфинкса, улыбка.

– Но если… – предупреждающе поднял палец Бикулевич, – если у тебя ничего не получится, если твой проект провалится, тебе обязательно припомнят все – и твой высокомерный тон, и твои взгляды, и твои жесты… Тебе не откажешь в способностях редкого аналитика. Ты неплохо разбираешься в людях. Ты знаешь все неписаные правила блатного мира. То, что ты предложил, весьма заманчиво. Но дело в том, что в прошлом году в Москве ты уже пытался провернуть подобную операцию. И тебе поверили крупные авторитеты. Ты тоже обещал многое, очень многое… А что в итоге? Ты проиграл и вынужден был бежать из Москвы сюда, под папино крылышко.

Драков мрачно улыбнулся. Он думал о том, что придет время – и этот подонок Бикулевич уже никому не будет нужен. Прежние хозяева отвернутся от Бикулевича, никто не станет его защищать. И тогда он прикажет Клину или Чуме доставить ему голову Бикулевича в заспиртованном виде.

– В Москве проиграл не я. Проиграло вот это, – он указал в область сердца, – проиграло это глупое и никому не нужное сплетение клапанов, нервных окончаний и каких-то каналов. Чтобы операция в Москве увенчалась успехом, нужно было перестрелять массу ни в чем не повинных людей. Мне стало их жаль. Кроме того, я не мог гарантировать безопасность своей семье. Пришлось даже отсылать жену и ребенка на Канарские острова. По московским улицам я ходил, как по минному полю. Но здесь условия игры изменились. На моих глазах убили отца – и теперь мне уже никого не жаль. А «Платформа» и «Север» обеспечат мне за мои деньги такую безопасность, что я буду безбоязненно разгуливать по улицам Тюмени. Теперь я знаю, чего хочу, и знаю, как можно этого добиться. Я не проиграю. И пока будет процветать мой проект, будут процветать «Платформа» и «Север».

– И все-таки в нашем деле никто не застрахован от провала, – мрачно процедил Бикулевич. – И в случае провала проекта твоей участи не позавидуешь. Тебя оставят подыхать одного, как собаку. Нет, тебя не будут убивать. Но убьют твоего ребенка, а жену уведут на панель. И ты получишь то, что заслужишь – смерть под забором. Ты подохнешь сам, без нашей помощи… Ты согласен на такие условия?..

Прищурившись, Драков изрек:

– Да. Я уже не могу дать задний ход. Я уже слишком далеко зашел.

И вдруг Бикулевича осенило: а почему, собственно, он так «круто наезжает» на Дракова? Зачем ему иметь Дракова своим врагом? Не лучше ли попытаться стать его союзником?

– Сергей Александрович, мне кажется, что я для вас – причина всех бед и несчастий, – внезапно примиряюще сказал Бикулевич. – Но вы делаете ошибку, преображая мою особу в персонифицированное зло. Поверьте, мне искренне жаль вашего отца. В прошлом, когда мы вместе прокручивали рискованные операции, мы были хорошими друзьями…

«Ишь, как завилял хвостом, хитрый лис», – озлобленно подумал Драков. Он понял, что Бикулевич его боится, и оттого почувствовал себя увереннее.

– Хватит мне дерьмо на уши вешать, – грубо оборвал он собеседника. – В нашем деле не бывает друзей. Мы с вами представляем, прежде всего, деловые организации. А когда речь заходит о деньгах – да не просто о деньгах, а об очень больших деньгах – сантименты приходится отбрасывать. Вы с моим отцом были не друзьями, а соратниками. А это в местных условиях имеет большое значение…

Михаил Бикулевич предпочел не углубляться в дальнейшее выяснение дружественных отношений. Разговор и без того приобрел опасный для него оборот. Едва Драков почувствовал по реакции посетителя, что его предложение будет безоговорочно принято, как начал вести себя все более бесцеремонно.

В представлении Бикулевича, скромный молодой человек, надломленный преждевременной потерей отца, на глазах превращался в кровожадное чудовище, думающее исключительно о собственной выгоде. И ему уже приходилось задабривать это чудовище, чтобы оно не сожрало его прямо сейчас!

Чтобы сбить накал разговора, Бикулевич налил в стакан еще немного апельсинового сока. Сделав несколько глотков, он поставил стакан на столик и облизал губы языком.

«Может, приказать Клину, чтобы не рубил ему голову, а лучше отрезал язык?» – размышлял Драков, наблюдая за собеседником из-под полуопущенных ресниц.

Если бы Бикулевич увидел, какими глазами смотрит на него Драков, он содрогнулся бы от ужаса. Но еще со времен работы в аппарате райкома партии Михаил Бикулевич придерживался принципа – не поднимать взгляда выше подбородка собеседника. Поэтому он продолжал воркующим тоном:

– Мне кажется, Сергей Александрович, что вы переоцениваете свои возможности… Явно переоцениваете…

Конечно, выстраивать в голове планы – увлекательное занятие. Однако возможны тысячи непредвиденных случайностей… Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Особенно – в таком бизнесе, как наш…

– А вам не приходило в голову, что случайности могут быть как во вред, так и на пользу? – с вызовом спросил Драков.

– Что вы имеете в виду?

Драков неторопливо прошелся по кабинету, глядя в пол и заложив руки за спину.

– Я долго размышлял над тем, что такое случайность, – медленно проговорил он. – И пришел к выводу, что случайностей, по сути, не бывает.

– Вот как? – насмешливо склонил голову Бикулевич.

– Все в мире закономерно. Все компенсирует друг друга. Правильно говорили древние – везет сильнейшим…

– Кстати, кто появился раньше – древние греки или древние римляне? – попытался завязать интеллектуальный разговор Бикулевич.

Но Драков совершенно проигнорировал его попытку.

– Когда отец умирал у меня на руках, мне казалось это нелепой случайностью, – продолжал Драков, словно обращаясь к самому себе. – Мне казалось, что он остался бы в живых, просвисти автоматная очередь немного левее. Но теперь я понял, что в этой игре отец был обречен на смерть. Он не создан для длительной борьбы, и поэтому проиграл бы…

«А ведь он очень любил отца! – понял Бикулевич. – Смерть отца убила в нем что-то очень хорошее, что-то человечное. И теперь он будет сеять вокруг себя смерть».

Бикулевич решил, что пришло время продемонстрировать хозяину дома свой главный козырь.

– Вы, конечно, умны, Сергей Александрович. Вы честолюбивы. А честолюбие – это двигатель прогресса. Вам не откажешь в умении все рассчитывать. До сих пор вы редко ошибались. Однако при всех ваших положительных качествах, у нас с вами разная удельная масса…

Драков остановился и пристально посмотрел на Бикулевича. Он уже собирался выпроводить его из кабинета, но теперь лихорадочно соображал, к чему этот подонок клонит.

– Вы – прирожденный полководец, – продолжал рассыпаться в панегириках Бикулевич, зная, что грубая лесть любому придется по вкусу, – но у вас нет армии. Вы находитесь вне структуры. В отличие от меня…

Драков не стал возражать.

– И потому, мне кажется, нам лучше быть друзьями, чем врагами, – все более увлекаясь собственной идеей, продолжал Бикулевич. – Нам стоит объединить наши усилия. Тогда мы сможем достичь многого…

«Я подружусь с тобой только, когда увижу тебя лежащим в гробу!» – едва не вырвалось у Дракова. Но затем он подумал, что в его нынешнем положении не помешает даже такой союзник, как убийца собственного отца. Расправиться с ним он всегда успеет!

Поэтому Драков дружелюбно кивнул.

– Понимаю.

– Так вы согласны на партнерство? – затаив дыхание, спросил Бикулевич.

В случае положительного ответа, он надеялся в скором времени выпросить для себя вожделенный пост исполнительного директора проекта «Северэкономплюс».

Драков задумался. Зрачки его сузились, будто бы от яркого света, длинный нос заострился. По всему было заметно, что он напряженно размышляет над предложением собеседника. Ради дивидендов, которые можно было извлечь из этой сделки, он готов был пожать руку, которую с большим удовольствием отрубил бы! Наконец, через несколько минут он произнес:

– Да… Да, я согласен… Но… Обрадованный Бикулевич быстро перебил его:

– Какие еще могут быть «но»?

– Но я хочу выдвинуть и свои условия.

– Какие? – насторожился Бикулевич.

«Если потребует выдать ему убийц его папаши – мне крышка», – внутренне похолодел он от страха.

Однако Драков мгновенно рассеял его подозрения. Сделав шаг вперед, он сказал:

– Я знаю, что в последнее время группировка «Платформа», которую вы также имеете честь представлять, занимается транзитом через территорию нашего региона наркотиков из Латинской Америки. Героин, который перевозится – это настоящее золотое дно…

– Откуда об этом известно? – спросил Бикулевич.

– Отец оставил на этот счет кое-какие сведения в своем личном архиве, – не счел нужным скрывать Драков. – Покойный капитан Комин, который пять лет назад возглавлял знаменитый Четырнадцатый Отдел, едва не разрушил всю эту цепочку. За что и поплатился вместе со своими ордами. А в нашем архиве сохранилось досье нашего человека из прокуратуры по этому поводу… Так вот, я хочу, чтобы меня не просто подключили к этой цепочке, но и позволили ее расширить.

Лицо Бикулевича стало очень серьезным. Он действительно уважал Дракова за острый природный ум и необыкновенные аналитические способности, и понимал, что тот не станет болтать попусту.

– Что вы имеете в виду, Сергей Александрович? – с подчеркнутой вежливостью спросил он.

– «Платформа» даже не подозревает, какое здесь замечательное поле деятельности! – воодушевляясь, воскликнул Драков. – Мы превратим наш регион, а со временем и всю Сибирь, в настоящее кладбище ядерных отходов. Мы будем продавать здесь морально устаревшее, но дешевое оборудование, допотопные технологии и никому не нужный ширпотреб. Короче говоря – мы передислоцируем сюда все отбросы мира. Мы будем зарабатывать деньги не только на транзите, но и на ввозе. С такими мозгами, как у меня, и связями, как у вас, на этой операции мы могли бы заработать денег куда больше, чем на десяти проектах типа «Северэкомплюс»!

От такой перспективы у Бикулевича едва не перехватило дыхание. Однако восхищение гением Дракова отнюдь не отбило у него способности сомневаться.

– Ну, ладнок, напичкаем мы Сибирь ядерными отходами и заколотим на этом большие башли, – предположил он. – Но как, в таком случае, вы намерены здесь дальше жить и работать?

– А я вовсе не намерен здесь дальше жить, – спокойно ответил Драков. – Когда мы реализуем свой замысел, я заберу отсюда семью и перееду жить куда-нибудь в Европу. Я ненавижу Россию и презираю русский народ, рабов по натуре. Я всегда внутренне ощущал себя гражданином мира.

– Слишком отчаянный замысел, – изрек Бикулевич. – Не думаю, чтобы он увенчался успехом.

– Почему? – вскинул голову Драков.

– Потому что для такого дела необходим качественно иной уровень…

Пренебрежительно махнув рукой, Драков сказал:

– Уровень, как и все остальное, нарабатывается. Я создам его. Я никогда не испытывал преклонения перед авторитетами и считаю, что все люди рождаются с равными способностями.

– Способности – равны, возможности – отнюдь нет, – с кислой улыбкой парировал Бикулевич. – Вы должны понимать, что своей игрой вы сорвете игру других людей, которые обладают значительно большими возможностями, чем вы…

– Эти люди также будут заинтересованы в нашем успехе, – сказал Драков. – Я всегда помню пословицу о том, что скупой платит дважды. Поэтому всегда делюсь с теми, кто этого заслуживает.

– Замечательные слова, – хлопнул себя ладонями по коленям Бикулевич и поднялся. – Мне пора, дорогой Сергей Александрович. Я подумаю над тем, что говорили вы, а вы поразмыслите над тем, о чем я вас предупредил в начале нашего разговора.

Они обменялись рукопожатиями, и Драков даже проводил Бикулевича до дверей дома.

По дороге от дома до ворот, где его ждала машина с секретарем-телохранителем, Бикулевич по привычке еще раз припомнил про себя весь разговор и то, с какой интонацией произносил Драков те или иные слова.

«В середине разговора был критический момент, когда мы перешли на „ты“, – анализировал он. – Когда партнеры „тыкаются“ – это дурной признак. Но закончили мы беседу, обращаясь друг к другу на „вы“ – это хороший признак. Если ничто не помешает, то мы с Драковым провернем тут большие дела…»

«К десяти часам вечера Бульбаша сменил на дежурстве Клин. Мы с Бульбашом собирались ехать домой и сдали ему наши портативные рации.

– Тебе задание – узнать, куда запропастился Филин, – приказал мне перед расставанием Клин.

– Ясно, – коротко ответил я.

Бульбаш как раз вышел из комнаты охранников, и я решил, что наступил подходящий момент для того, чтобы «завалить» его.

– Мне кажется, что я видел вчера Бульбаша с Филином в городе, – неуверенно пробормотал я. – Только это между нами. Кроме того, я неуверен. Мне могло и показаться.

В глазах Клина мгновенно вспыхнул холодный огонек недоверия.

– А больше ничего за ним странного не замечал? – спросил он.

Это был опасный вопрос, о который я мог легко «порезаться». Если бы Клин почувствовал хотя бы признак фальши в моих словах, он начал бы подозревать меня.

– Да, в общем, ничего, – пожал я плечами. – Правда…

– Что? Ну, говори, не стесняйся. Мы с Бульбашом старые друзья…

– Когда ты велел «пасти» Бикулевича, так я внимательно приглядывался ко всем, кто крутился возле него. Мне показалось, что на кладбище Бульбаш пару раз намеревался подойти к Бикулевичу, но в последний момент что-то его удерживало…

Клин недовольно почмокал губами. Была у него такая дурацкая привычка – слегка причмокивать, когда переваривал «скользкую» информацию. То, что я болтал, с одной стороны, вполне походило на правду, а с другой, могла быть лишь плодом моей фантазии.

– Вот что, – решил, наконец, Клин. – Где-то еще полчасика Бульбаш побудет в доме, поможет прислуге убрать со стола после поминок. Так ты приглядывай за ним. И проследи, что он будет делать в городе. Может, захочет встретиться с этим Бикулевичем. Завтра обо всем доложишь.

Как раз этого указания я и добивался!..

Я застал Бульбаша в гостиной. Он стоял у окна и задумчиво глядел сквозь стекло во тьму ночи. Девушка Нюра (из прислуги) сняла грязную скатерть с длинного стола и, не взглянув в мою сторону, вышла в соседнюю комнату.

Я быстро оглядел стены гостиной. Они были увешаны восточными побрякушками, гипсовыми масками и картинами, выполненными на папирусе – короче, всем тем барахлом, которое обычно скупают русские туристы, впервые в жизни попавшие в Индонезию или Китай. Все эти безделушки Драков-старший привозил из тех стран, в которых побывал.

Но маски – той самой маски, о которой говорил Филин – не было. На том месте, где она должна была висеть, зияло пустое пространство.

– Бульбаш, – тихо позвал я напарника. – Кто-то из гостей стащил на память одну вещицу из этого дома. Я точно помню, что еще недавно вот на этом месте висела гипсовая маска – черно-красный демон с изогнутыми рогами. А сейчас ее нет. Надо будет сказать Клину или хозяину.

– Да не гони ты волну, Чума, – обернулся Бульбаш. – Никто этой гребаной маски не крал. Хозяин позавчера приказал мне снять ее со стены и отвезти в его охотничий домик.

– Это тот, что на Туре? – невзначай поинтересовался я.

– Ну, да… Так что не паникуй. Все путем… Именно в том месте на берегу Туры был найден труп с отрезанными ушами одного из работников прокуратуры, которого безуспешно пытались внедрить в «Азию».

«Ну, Бульбаш, теперь ты мой! – твердо решил я. – Человек, обладающий таким обилием информации, не может долго разгуливать на свободе!»

– Не подкинешь меня до города на своей машине? – взмолился я. – А то мои «Жигули» опять барахлят.

– Потому и барахлят, что купил говно, – снисходительно изрек Бульбаш. – Я поддержанных машин не признаю. Купил вот новый «Москвич», и катаюсь на нем без проблем уже два года.

Мы вышли из дома и, перед тем, как сесть в «Москвич», Бульбаш помахал на прощание Лузге, который читал газету в будке, закинув ноги на американский манер на стол.

– Рассчитывает его хозяин на этой неделе, – сообщил мне Бульбаш, усаживаясь на место водителя и пристегиваясь ремнем безопасности. – И прислугу рассчитывает. Оставит только Нюру, чтобы присматривала за хозяйкой, да нас, чтобы присматривали за ним.

– Вот это новость! – я сделал вид, будто удивлен. – И не одиноко ему будет в таком огромном доме?

– Я его уже лет двадцать знаю, – признался Бульбаш, заводя мотор и трогая машину с места. – Уж чего он точно не боится, так это одиночества. Хозяин сказал нам с Клином, что нет нужды содержать такую уйму народа. «Азия», мол, переходит на режим жесткой экономии. Все деньги пойдут на реализацию какого-то проекта.

– А кто же за его сынком присматривать будет? – спросил я. – У него ведь тут нет ровесников, совсем захиреет один.

– Сына он собирается отправить на учебу в Германию, – ответил Бульбаш. – Будут у него там и сверстники, и сверстницы. За те деньги, что ему отвалит папаша, сынок может позволить себе чудно провести время в этой Германии… Эх, если б у меня было такое детство, как у того выродка! – завистливо вздохнул Бульбаш.

– Смотри, что это там на дороге? – резко подался я вперед, одновременно отстегивая левой рукой замок ремня безопасности.

– Где? – вперил взгляд Бульбаш на пустынную дорогу, освещенную рассеянным светом фар «Москвича».

В ту секунду, когда Бульбаш перестал следить за мной, я нанес ему сокрушительный удар кулаком в грудь. У него вырвался судорожный хрип, он повалился головой на руль. Если б я не перехватил в тот же момент руль, машину повело бы юзом.

В следующую секунду я нанес Бульбашу второй удар – чуть выше шеи, переключил рычаг коробки передач в нейтральное положение и нажал на тормоз. Машина остановилась.

Я вытащил у Бульбаша из внутреннего кармана пиджака пистолет и переложил в свой карман. Я был уверен, что этот подручный Дракова принимал пять лет назад активное участие в расправе над сотрудниками Четырнадцатого Отдела, и поэтому подавлял в себе искушение немедля разрядить в этого гада обойму.

«Терпение, Печегин, – уговаривал я сам себя, перетаскивая потерявшего сознание Бульбаша с водительского места на соседнее сиденье, – эта мразь может оказаться очень полезной. Не нужно пачкать руки в крови. Пусть его убьют свои же…»

Я надел на Бульбаша наручники, которые были спрятаны у меня во внутреннем кармане, и тронул машину с места.

На окраине города я забежал в первую же будку телефона-автомата и позвонил Мохову.

– Какого черта надо? – послышался в трубке его сонный голос.

– Ты даже не представляешь, как мне приятно услышать голос честного мента, – поздоровался я с другом. – К сожалению, не могу пожелать тебе доброй ночи, Вася. У меня для тебя сюрприз.

– Обожаю сюрпризы, – в голосе Мохова пропали последние нотки сонливости. – И что же это за подарок?

– Бульбаш.

– Здорово! – воскликнул Василий. – Он будет давать показания против своих?

– Вряд ли, – честно признался я. – Он нам нужен совсем для другого. Приезжай на пустырь за городом, тот самый, где мы с тобой однажды уже встречались. Все узнаешь на месте.

Я повесил трубку и поспешил в машину. Когда я сел за руль, Бульбаш тихо застонал – к нему начало возвращаться сознание. Тогда я снова ударил его по голове и завел машину.

Через полчаса я остановил «Москвич» на пустыре за городом. С одной стороны тянулся лес, с другой – текла Тура. Я вытащил тело Бульбаша из машины. Голова его при этом беспомощно болталась из стороны в сторону.

Спустя еще минут двадцать подъехали на милицейском «Газике» Мохов и Кодаков.

– Нужен катер, Вася, – сказал я. – Нам предстоит совершить увеселительную прогулку в охотничий домик Дракова. Бульбаш отвез туда вчера индонезийскую маску, в которую старый Драков запрятал пленку с компроматом на «Азию», «Платформу» и «Север». Старый хрыч жил по принципу: «После меня хоть потоп». И мы этот потоп обеспечим для его преемника. Только нужно торопиться – поутру я должен вернуться в дом Дракова.

– А я думал, ты уже оттуда навсегда свалил, – признался Мохов. – Вон, даже Семена с собой прихватил, потому что решил, что больше нет нужды держать в тайне, кто ты такой.

– Вы не беспокойтесь, я не проболтаюсь, – поспешил заверить Семен, с восхищением глядя на меня. – Я ведь вам, Владимир жизнью обязан.

– Сегодня утром я тоже полагал, что покидаю Дракова, – ответил я Василию. – Но в этой игре слишком быстро меняются правила.

– Ладно, Сеня, – хлопнул Мохов по плечу Кодакова. – Гони за катером, да поживей.

– А если этот Бульбаш не «расколется»? – засомневался в успехе Кодаков.

– Пусть это тебя не волнует, – успокоил я коллегу Мохова.

– В Афгане я раскалывал и не такие орешки. Едва Кодаков укатил на «Газике» обратно в город, я склонился над Бульбашом и начал бить его по щекам. Когда тот, наконец, пришел в себя, я сразу честно предупредил его:

– Я – мент, Бульбаш. Но я очень плохой и гадкий мент. У меня лицензия на отстрел ублюдков по своему усмотрению…

В ответ Бульбаш грязно выругался. Я ударил его кулаком по зубам и продолжал:

– По моему мнению, ты представляешь прямую и явную угрозу безопасности Российской Федерации. Тем не менее, мы живем в демократической стране, где каждый имеет право выбора. Я предоставляю это право и тебе. Ты можешь умереть на этом пустыре через несколько часов адских мучений, либо уйти отсюда целым и невредимым. В случае, если ты изберешь второй путь, я попрошу у тебя на память о нашей совместной работе ту маску, которую ты по приказу Дракова спрятал в охотничьем домике…

– Сволочь, гадина! – не унимался Бульбаш, сплевывая кровь. – Легко тебе бить, когда у меня руки в наручниках!

– Ты прав, – согласился я и нанес ему серию зубодробительных ударов. – Думаю, тебе тоже было не трудно пять лет назад убивать жен и детей сотрудников Четырнадцатого Отдела…

– Так ты?..

– Ты поразительно догадлив! Я – тот самый тип из Четырнадцатого Отдела, которого вы не добили в свое время. И теперь я пришел, чтобы добить всех вас. У меня это хорошо получится, вот увидишь! – пообещал я.

– Хрен гребаный, задница поганая, доберется до тебя еще хозяин! – начал угрожать мне Бульбаш.

– Ошибаешься, это я до него доберусь, – мрачно пообещал я. – И очень скоро, причем с твоей помощью.

– Да чтобы я своих закладывал? Никогда! – поклялся Бульбаш.

Я поднял пистолет и прицелился ему в локоть.

– Я не буду убивать тебя сразу, Бульбаш. Я обещал тебе мучения, и потому сдержу свое слово. Я начну отстреливать тебе конечности, пока ты все равно не признаешься. Говорю тебе по личному опыту, в пытках рано или поздно наступает момент истины, когда начинаешь выкладывать даже то, что скрывал от себя самого. Я очень сильно ненавижу всех вас. А когда ненавидишь, способен на многое. Иначе с вами, подонками, не совладаешь.

Вздохнув, Василий Мохов отошел от нас подальше. Как работник правоохранительных органов, он обязан был воспрепятствовать творящемуся беспределу. Но как человек и мой соратник – всецело поддерживал мои действия.

Бульбаш упрямо молчал.

– В моей обойме достаточно патронов для всех твоих конечностей, – еще раз уточнил я. – Но пальба начнется только через минуту. Мой пистолет с глушителем, так что выстрелов никто не услышит. Криков твоих тоже никто не услышит, потому что я затолкаю на время в твой рот – кляп.

Наступила томительная пауза. Полный решимости претворить свою угрозу в жизнь, я сосредоточенно наблюдал за секундной стрелкой на наручных часах. По лицу Бульбаша стекали струйки пота. Наконец, я приставил дуло пистолета с глушителем к локтю бандита.

– Первый выстрел в тебя, падла, я сделаю в честь начальника нашего Отдела, капитана Комина, – сказал я.

– Погоди, мусор, – прохрипел Бульбаш. – А если я сдам тебе всех наших, ты меня точно отпустишь?

– Я же обещал!

– Побожись! – едва не взмолился Бульбаш.

– Век воли не видать!

Послышалось тарахтенье мотора, которое с каждой минутой становилось все громче.

– Вот и Кодаков на катере, – обрадовался Мохов. – Очень кстати. Оперативный парень Семен!

– Твоя взяла, мент поганый, – чуть слышно проговорил Бульбаш.

– Я тебя понимаю, – сказал я, помогая Бульбашу подняться на ноги. – Как ни трудно порой приходится, но все-таки жизнь – замечательная штука… Много в ней хорошего…

Спустя час наш катер причалил к берегу в километре от охотничьего домика Дракова. Освещая тропу фонариками, мы довольно быстро добрались до приземистого бревенчатого строения. Взломав дверь, потому что ключ от замка находился на хранении у Клина, мы вчетвером прошли в дом.

– Где маска? – обернулся я к Бульбашу. Тот замялся с ответом, и я пригрозил:

– Считаю до трех. Затем мое терпение кончается, и я вышибу тебе челюсть.

– В погребе, – быстро ответил Бульбаш. – Тут деревянный погреб. Седьмая сверху доска в правом углу погреба легко снимается. За этой доской устроен тайничок. Я завернул маску в целлофан и сунул туда.

Я взял в руки фонарь и направился к погребу.

– Володька, там может быть взрывчатка или мина-ловушка, – предупредил осторожный Мохов.

– Отведи этого зека на пятьдесят метров от дома, – распорядился я. – И если раздастся взрыв, сделай с ним то, что я собирался сделать. Ради меня.

– Ради тебя – с удовольствием, – пообещал Мохов и грубо подтолкнул Бульбаша к выходу.

Однако уголовник, к счастью для всех, не солгал. Действительно, в погребе за седьмой доской сверху в правом углу был оборудован маленький тайник. Засунул руку по локоть, я не без труда извлек оттуда завернутую в целлофан маску.

Я вышел из дома. Кодаков, Мохов и Бульбаш дожидались меня, как я и приказал, в пятидесяти метрах от порога. Кодаков курил уже третью сигарету подряд. Я подбросил индонезийскую маску высоко в воздух и выстрелил в нее из пистолета. От прицельного попадания она рассыпалась на куски.

Я нагнулся и увидел среди осколков пожелтевшего от времени гипса что-то черное. Это был запаянный в целлофан сверток с обыкновенной фотографической пленкой.

– Надо срочно отдать ее на экспертизу, – протянул я фотопленку Мохову. – Как только напечатают с нее фотографии, можно будет выписывать ордер на арест типов, запечатленных там.

– Я могу идти? – с надеждой подал голос Бульбаш.

– Можешь. До камеры предварительного заключения.

– Но ведь ты же обещал, Чума! – взвизгнул бандит.

– Я солгал…

К утру Бульбаш был водворен Моховым в тюрьму, а его машину Кодаков отогнал на милицейскую стоянку. С попутной машиной я добрался до дома Дракова и сразу же направился к Клину.

– Ну, как дела? – поинтересовался он.

– Не могу сказать, чтобы все было в норме, – огорошил я его с ходу.

– Что-то с Бульбашом? – сразу почуял неладное Клин.

– Точно, – угрюмо кивнул я головой. – Как ты и велел, я «пас» его до самого дома. Даже напросился сесть к нему в машину. Сбрехнул, что моя, мол, барахлит. Возле гостиницы он меня высадил, но я взял другой «мотор» и продолжал следить за ним…

Выражение лица Клина оставалось неизменным, словно речь шла не о его старом приятеле и ближайшем подручном. По опыту я знал, что чем беззастенчивее будет ложь, тем более достоверной она кажется. Поэтому продолжал с наглой уверенностью «топить» Бульбаша:

– …И он Поехал на пристань. Там его поджидал милицейский «Газик». Из «Газика» вышли два мента, пожали Бульбашу руку, сели в катер и укатили куда-то вверх по течению Туры.

Воцарилась напряженная пауза, во время которой Клин сосредоточенно разглядывал носки своих лакированных туфель. Затем он сказал:

– Прогуляйся, Чума, по периметру вдоль забора. Посмотри – все ли в порядке? А я пока доложу хозяину…

Спустя час, выйдя из кабинета Дракова, Клин сел в черную «Волгу» и стремительно умчался в город. Я не сомневался – босс послал его в охотничий домик.

Весь день была солнечная погода. Лишь изредка по голубому небу проплывало пушистое облачко. Дувший с реки ветер колыхал верхушки высоких деревьев, которые росли за забором. Особенно мне был приятен скрип старой сосны с гладким стволом и пышной кроной.

Слушая, как сладко поскрипывало, накренясь, мудрое дерево, я думал о том, что никогда не смог бы прожить без очарования этой северной природы. Это могло показаться парадоксальным. Ведь куда только не забрасывала меня судьба – и в Америку, и в Анголу, и в Таджикистан, и в Европу! И нигде я не испытывал того острого чувства ностальгии по родным местам, как это чувствовали рафинированные интеллигенты.

Но ничего в этом парадоксального-то и не было. Мне не нужно было страдать из-за отсутствия вокруг меня северной природы, потому что она постоянно присутствовала в моей душе. Я угадывал ее присутствие везде. Дыхание русского Севера долетало до меня и в знойных горах Таджикистана, и во влажных африканских джунглях, и среди загазованных небоскребов Нью-Йорка. Если бы я не был северянином, вряд ли сумел бы перенести, то что выпало на мою голову. Чувство постоянной родственной связи с родным Севером постоянно меня поддерживало и помогало выпутываться из невообразимых передряг…

Задумавшись, я и не заметил, как небо затянуло беловатой мглой. Укрывшись за прозрачными облаками, солнце приобрело лиловато-зеленый оттенок.

Из дома вышел Драков и направился ко мне по узкой цементной дорожке.

– Какие будут указания? – слегка вытянулся я перед ним, когда тот приблизился.

– Плохо дело, Чума, – хмуро ответил он. – Только что вернулся Клин. Я посылал его в наш домик на Туре. Опасения насчет измены Бульбаша оправдались. Он переметнулся к легавым. Мало того, он сдал не только нашу группу, но и наших компаньонов. Теперь в нашем лесу начнется большая рубка деревьев. Филина, очевидно, тоже сдал он. Как ты думаешь, чего не хватало этому Бульбашу? Ведь он был рядом со мной двадцать лет…

– Наверное, дрожал за свою шкуру, – подернул я плечами. – Жить захочешь – родную маму сдашь легавым…

– М-да, свою мать и сына я завтра же отправляю отсюда, – задумчиво проговорил Драков. – А жена пока останется со мной. Твое усердие и преданность, Чума, будут хорошо вознаграждены.

Эх, если бы знать мне тогда, как отблагодарит меня Драков за усердие и преданность! Я убил бы его прямо на месте!..

Драков повернулся, чтобы уходить, но, вспомнив что-то важное, круто повернулся ко мне.

– Вот еще что, Чума, – пристально поглядел он в мои глаза. – Ты случайно не запомнил кого-нибудь из тех ментов, с которыми Бульбаш братался на причале?

– Темно было, – пожал я плечами, – но одного из них я хорошо разглядел. При встрече узнал бы. А что, надо будет этого легавого пристукнуть?

– Наоборот, – нахмурился Драков. – Постарайся встретиться с этим ментом и завязать дружбу. Прощупай, насколько продажная это птица…

– А если он – не берет? – выдвинул я совершенно нереальную в глазах Дракова гипотезу.

– Чушь, – махнул рукой хозяин. – Все продаются. У каждого есть своя цена. Нужно только узнать ее. Купить ведь можно не только за деньги…

«Никогда тебе не понять, сволочь, что нет правил без исключений, – думал я, преданно глядя в глаза Дракову. – И как не стараются твари, вроде тебя, а все же в милиции еще осталось немало честных людей».

– Ясно, – кивнул я. – На этого мента я скоро выйду. Вот только времени мне свободного надо больше.

– Разумеется, – согласился Драков. – Время трать по своему усмотрению. О деньгах тоже не беспокойся. Когда надо, Драков умеет быть щедрым. Клин пока и без тебя справится с охраной дома. Тем более, что после отъезда мамы и сына, тут останемся только я, жена и горничная Нюра. Так что действуй спокойно.

Меня поразило то, что Драков, узнав о пропаже опасного компромата на «Азию», «Платформу» и «Север» особенно не запаниковал и не начал лихорадочно готовиться к бегству. Видимо, это объяснялось тем, что старик Драков сфотографировал на старой пленке материалы, которые компрометировали не столько членов его организации, сколько конкурентов. А так как молодой Драков, по сути, самораспустил «Азию» с целью максимально сгруппировать силы и средства отца, то в ближайшее время ему нечего было бояться правоохранительных органов.

Наоборот, теперь, когда прокуратура начнет устранять одного за другим конкурентов Дракова, он, пусть и на короткое время, может оказаться абсолютным гегемоном местного криминального мира. Этого короткого периода времени ему вполне хватит на то, чтобы сколотить целое состояние, а затем он элементарно пустится в бега. И никто ему не сможет помешать.

Кроме меня…»

Трудно передать то чувство, с которым Василий Мохов сунул в свою деловую папку ворох ордеров на арест, подписанных прокурором. Трудно описать то ликование, с каким он выезжал задерживать «авторитетов» Тюмени, в сопровождении усиленной охраны ОМОНа. Трудно определить ту степень радости, которую он испытывал, когда защелкивал наручники на запястьях тех преступников, о задержании которых еще неделю назад его родная прокуратура не смела даже мечтать.

Когда Мохов прокрутил Перед Филином, сидевшим в камере предварительного заключения, магнитофонную пленку с записью голоса Валентина Бутакова, тот заорал:

– Так это же он и есть! Это он пять лет назад передавал мне по телефону информацию о сотрудниках Четырнадцатого Отдела. У нас даже расписание такое установилось: утром он нам кого-то закладывает – вечером мы этого мента вместе со всей семьей пускаем в расход. Он это, родимый! Тащи его, легаш, сюда поскорее, а то скучно одному в этой камере сидеть…

– Тебе осталось недолго скучать, – заверил его Мохов, усмехаясь. – Очень скоро я предоставлю тебе возможность побеседовать на очной ставке с твоими прежними знакомыми…

«Родимого» Бутакова Василий арестовал прямо у подъезда дома, когда тот направлялся на работу.

– Вы достаточно потрудились, Валентин Сергеевич, – любезно сказал Мохов, защелкивая наручники на руках своего бывшего начальника. – Теперь я буду трудиться, а вы хорошенько отдохнете за время предварительного заключения. Я для вас уже присмотрел отличную «одиночку».

– Вы совершаете большую ошибку, Мохов, – пробормотал побледневший от неожиданности Бутаков. – Что вы мне, собственно, можете инкриминировать?

– Так, пустячки, – засмеялся от переполнявшей его радости Мохов, – парочку документиков, подтверждающих вашу связь с организованной преступностью, да одного из бывших «азиатов», которого вы пять лет назад натравливали на сотрудников Четырнадцатого Отдела. В случае чистосердечного раскаяния вам заменят «вышку» пятнадцатью годами работы без выходных в зоне Полярного Круга.

– С такими людьми, как я, не стоит ссориться, Мохов, – продолжал увещевать Бутаков, когда сотрудники милиции уже заталкивали его в «воронок».

– Это верно, – согласился Мохов. – Таких, как вы, нужно просто садить. И то, что такие, как вы и Драков, еще разгуливают на свободе – лишь временное упущение. Такие, как я и мои друзья, исправят это упущение. Можете не сомневаться.

Металлическая дверь без ручек захлопнулась за Бутаковым. Сквозь решетку мелькнуло его искаженное страхом лицо, а затем милицейский «воронок» тронулся с места.

Михаил Бикулевич также в момент ареста пытался перетянуть Мохова на свою сторону. Василий арестовал его прямо в офисе, в середине рабочего дня. Однако не стал сразу надевать на Бикулевича наручники, а, поставив охрану у дверей, сел в кресло для посетителей и внимательно выслушал его красноречивые обещания.

Бикулевич готов был поделиться своей прибылью от реализации проекта «Северэкономплюс», если только, мол, Василий оставит его на свободе.

– Я что-то не понимаю, Михаил Сергеевич, каким именно образом я получу эти деньги, – прикинулся Мохов наивным простачком, готовым продаться тому, кто больше заплатит.

– Как только население начнет вкладывать в этот проект свои сбережения, мы закупим на эти деньги и перепродадим крупную партию наркотиков, – пояснил в двух словах сущность проекта Бикулевич. – Доход только с оборота составит пятьсот процентов, а дальше…

Дальше Мохов слушать не стал, у нею кончилось терпение.

– Более подробно вы разъясните мне все на допросе, – поднялся он и достал из кармана наручники…

Лавина арестов, которыми руководил Мохов, нарастала. В помощь ему из Москвы была прислана специальная следственная бригада. Спустя два дня счет арестованным по обвинению в сотрудничестве с организованной преступностью уже пошел на сотни.

Спустя еще некоторое время на стол Мохова уже легли свидетельские показания против Дракова. Этого было вполне достаточно для того, чтобы выписывать ордер на его арест. Мохов торопился с этим арестом, так как его друг Володя Печегин по-прежнему находился «под ударом», и каждый миг промедления мог оказаться смертельным.

Сразу же после подписания прокурором ордера на арест Сергея Дракова, Мохов отправил в его дом бригаду для задержания. Спустя час милиционеры позвонили ему по телефону и сообщили невероятную новость – дом Дракова оказался пуст. Сергей Драков, его жена Людмила, горничная Нюра, охранники Дракова Клин и Чума бесследно исчезли. Это казалось тем более невероятным, что все выезды из города тщательно контролировались милицией.

Василий Мохов поспешил в дом Дракова. Он был уверен, что Володя Печегин не мог бесследно исчезнуть. Какой-то след он должен был оставить в доме. По этому следу Мохов мог выйти и на главаря «Азии».

«Если бы найти Володины кассеты! – мечтал Мохов по дороге из города. – Они многое объяснили бы. Несомненно, за то время, пока шли аресты, в доме произошли большие изменения…»

КАССЕТА ЧЕТВЕРТАЯ

«В последнее время я усвоил еще одну истину. Заключается она в том, что мы ошибаемся, думая, что любая история имеет конец. Это не совсем так. И более того – это совершенно не так. Конец любой истории, особенно в криминальном мире, порождает новое начало. Так, говорят, погибает кета, выметав икру, из которой после народится чуть ли не косяк новых рыб.

Уж не знаю, насколько удачно мое сравнение с кетой, но то, что происшедшие аресты не положили конец этой истории, которой я занимался в последнее время, остается на сегодняшний день фактом. Только бы не вылупилось – или как там точнее сказать – не возникло из икринок… В общем, дело скверное – мы ухватили ящерицу за хвост да с этим хвостом и остались, а туловище и главное – голова! – ускользнули.

Что-то меня потянуло на сравнения – кета, ящерица… Сплошной животный мир. А Драков на свободе. Вот в чем парадокс – Драков выскользнул, обложенный вроде бы со всех сторон.

Мне припомнился один разговор, как раз сейчас, когда я сказал насчет того, что Драков был обложен.

Очень редко, но Сергей Драков выезжал на рыбалку. Он брал с собой меня – и больше никого. Я думаю, ему иногда нужно было побыть в одиночестве. Я мог сутками молчать и никогда первым не заговаривал, если видел, что хозяин этого не хочет. Ему, видимо, со мной было спокойно; он чувствовал себя в безопасности.

Обычно мы садились в зачуханный «Москвич», внешний вид которого не привлек бы внимания даже самого распоследнего угонщика. Но двигатель машины был новеньким, как, естественно, и остальные узлы. Мы изображали из себя людей малого достатка, какого-нибудь инженера с приятелем, школьным учителем, соответственным образом были одеты и не вызывали никаких подозрений, устроившись на берегу Туры в ее низовьях и закинув удочки, тоже не импортные.

Улов был обычно жалким, но Дракова это не огорчало. Ему просто хотелось сидеть часами и смотреть на поплавок, на одну маленькую яркую точку на воде, отрешившись от всего мира. О чем он в это время думал, и думал ли вообще, или находился в некоем трансе, я не знаю.

Я сидел в отдалении и, наоборот, совершенно не был занят поплавком, а старался замечать все вокруг, любое движение.

Так проводили мы целый день. Сергей Драков даже частенько забывал пообедать, а я не предлагал, сам перекусив всухомятку.

Клевало редко, и Драков сидел неподвижно, словно изваяние. Я многое отдал бы, если б имел возможность читать его мысли.

К вечеру он обычно поднимался на ноги, собирал снасти, не спеша и буднично, затем окликал меня.

Я тут же подходил к нему.

– Домой? – почему-то всегда спрашивал он.

– Я готов, – обычно отвечал я.

– Тогда по коням?

– Да.

Из города машину вел он, а назад – я садился за баранку. Он тогда устраивался на заднем сиденье, и сразу в нем появлялось то хозяйское, властное и важное, которое полностью исчезало во время рыбалки…

Так вот, на этот раз снова выдался прекрасный солнечный день, на небе ни облачка, воздух был неподвижен и река лежала ровно, как стекло. Мне еще подумалось, что даже природа старается не мешать Сергею Дракову побыть наедине с собой.

Прошло, наверное, часа два. А потом – я сразу заметил, когда Драков повернул лицо в мою сторону.

Я выжидательно глядел на него.

Он, немного помедлив, поднял руку и поманил меня указательным пальцем.

Я положил удилище на рогатину и бесшумной рысцой приблизился к нему. Он показал рукой, мол, садись рядом. Я опустился на землю примерно в метре от Дракова, по привычке окинув взглядом окрестности.

Драков уставился на поплавок, и у меня возникло ощущение, что про меня он забыл. Я оказался в дурацком положении. Встать и уйти я не мог – зачем-то он же меня позвал! Может, страшно стало от какой-нибудь мысли, и он поманил, как верную собаку. Может, что-то хотел спросить, но передумал. Но как бы там ни было, а пришлось мне сидеть около него чуть ли не полчаса.

– Вот скажи, – наконец, подал он голос, не отрывая взгляда от поплавка.

И снова надолго замолчал.

– А? – уставился он на меня вопросительно.

– Что я должен сказать? – спросил я. – Вы не задали вопрос.

– Да? – удивился он. – А мне казалось… Я хотел спросить тебя… Вот мы сидим на берегу. Перед нами – река. Представь себе, что на том берегу появились люди. С оружием. И не с добрыми намерениями. Представил?

С воображением у меня было не худо, и я сказал:

– Да.

Драков улыбнулся.

– Ты представил, как уложил их, – сказал он.

– Почему вы так решили?

– Рука у тебя потянулась к кобуре.

– Великовато расстояние, – сказал я. – Хотя…

– Их больше, чем пуль в обойме, – показал рукой на берег Драков. – И они с автоматами.

Я повел головой налево. Как раз в десяти метрах от нас начинались кусты, которые тянулись вдоль воды до самого мыса.

– И там – они, – сказал Драков, проследив за моим взглядом.

Наш выцветший «Москвич» стоял позади.

– Там остановился «рафик», – продолжал Драков, – из него торчат дула, словно иголки на еже.

Справа лежал песчаный пляж, пустой в будничный день. По этому голому пространству пришлось бы бежать до леса минут пять, не меньше. За это время нас можно было подстрелить сто раз и для этого даже не потребовалось бы особенно прицеливаться.

– Обложили? – посмотрел я на Дракова, не понимая, чего это ему взбрело в голову.

– Плотно, – ответил он. – Выход?

Я лихорадочно думал, что стал бы делать в такой ситуации. Но в голову ничего не приходило, и я с пустой бравадой сказал:

– Умирать, так с музыкой.

– Я и с музыкой не хочу, – посуровел взгляд Дракова.

Он хотел узнать у меня, как бы я его спас в такой ситуации. Ничего себе задачка!

– Не допустил бы, – сказал я еще не совсем уверенно, но уже чувствуя, что нашел ответ.

– Чего не допустил бы? – спросил он.

– Такой ситуации.

– Но как?

– Что я за телохранитель, если б каким-то людям позволил приблизиться к воде на том берегу? Да я бы их учуял издалека. И что, машину бы не услышал? Обижаете, хозяин. Посмотрите назад – кто-то идет по дороге. Очень легкие шаги. Это мальчик. Он несет удочку на плече.

Драков посмотрел назад и с удивлением уставился на меня.

– Что мальчик – ладно, – сказал он. – Можно догадаться. Но как ты узнал, что он с удачкой?

– Удилище бамбуковое?

Драков еще раз посмотрел назад и ответил:

– Да. У тебя третий глаз на затылке?

– Если вам угодно, – расслабился я. – И четвертый, и пятый тоже…

– Но как же ты узнал, что у него удочка? И бамбуковое удилище?

– У него болтается поплавок и бьет по удилищу.

А нынче тихо, все слышно. Теперь вы верите, что не допустил бы я никакой идиотской ситуации…

– Да, Чума.

Он снова уставился на поплавок. Я поглядывал на Дракова и думал, зачем ему понадобилась эта фантазия.

– Клин такое допустил бы? – спросил через несколько минут Драков.

Я пожал плечами, совершенно уверенный, что Клин проморгал бы…

– Все может быть, – сказал я неопределенно.

– Значит, может быть?

– Допускаю. Хотя с трудом… Клин – прочный мужик.

– Вот обложили – и все, – продолжал Драков. Заклинило его на этом, что ли!..

– Выхода нет, – он в упор уставился на меня. – Согласен?

– Пожалуй, да.

– Мне такой сон приснился, – отвернулся он и снова вперился в поплавок. – Сижу тут, а меня обложили. И что я сделал?

– Не знаю.

– Я ушел в воду.

– Пришлось бы вынырнуть.

– А я не вынырнул.

– Самоубийство?

– Нет.

– Я превратился в человека-амфибию.

– Видел кино.

– Я ушел от них, – странно-торжествующе улыбнулся Драков. – Я их оставил с носом.

– Но это сон, – сказал я равнодушно.

– А ты знаешь… Признаюсь тебе. Я уверен, что случись такое, сон сбылся бы. Не веришь? А жаль. У меня такое чувство, что я всегда выскользну. Вот нырну в воду – и превращусь хоть в рыбу, хоть в змею. Они меня не возьмут никогда.

– Кто они?

– А все, кто хотел бы меня скрутить. Не выйдет!..

Я вспомнил этот разговор сейчас, когда Драков бесследно исчез. Конечно, ни в какую рыбину он не превратился, но сумел же ускользнуть! Ему помогла уверенность, которая прозвучала еще в том разговоре. И был у него какой-то продуманный ход. Он обдумывал его в тот день на рыбалке. Почему бы и нет? Вполне может быть. И этот ход связан с рекой. Но как? Каким образом?

Все дороги, ведущие из Тюмени, были под надзором. Драков мог закопаться в городе, как говорится, залечь на дно. Выбраться из города он не мог.

И еще один вопрос меня занимал. Драков до последнего времени не мог меня ни в чем заподозрить. Почему же, считая меня лучшим своим охранником, он предпочел Клина и Филина? Их ведь тоже не нашли, они испарились вместе со своим хозяином.

Почему Драков бросил меня? Почему не доверился мне?

И тут мои мысли постепенно начали нащупывать тропу, которая могла вывести из дебрей.

Я стал восстанавливать в памяти, как и где увидел жену Дракова. В первый раз это было в аэропорту, когда Драков-старший повез нас встречать семью сына. В тот самый день, когда он погиб. Я увидел жену Дракова-младшего со стороны, она села в первую машину. Что мне запомнилось? Светлые волосы. Очень стройная фигурка. И все. В мою сторону она ни разу не поглядела и я не разглядел ее лица. Она была занята сыном.

Потом уже, когда привезли мертвого Дракова-старшего в его загородный дом, я снова увидел эту женщину. Драков-младший торопливо повел ее и сына в дом. И тогда я не разглядел ее лица, она повернулась ко мне спиной. Но мне удалось чуть ли не тридцать секунд наблюдать, как она шла к дому, ведя за руку сына. И в ее походке было что-то такое знакомое мне, и я «про себя» даже невольно воскликнул: «Она!». Но это был только миг – и тут же я успокоился. Мне столько раз в жизни, не припомнить все случаи, приходилось вот так же восклицать: «Она!»

В молодости, то есть более пятнадцати лет назад мне встретилась одна женщина, которую я потом потерял из виду, но потом все эти годы ее образ преследовал меня. Она чудилась мне то на людных улицах, то на вокзалах, то в окне бегущего мимо трамвая или автобуса. Я уже привык к этой своей странности. Перед тем, как жениться, я все рассказал Надежде. А, впрочем, что особенного было рассказывать? Как в девятнадцать влюбился по уши? С кем не бывает? Она была на год моложе, та женщина, и уже замужем. То есть любовь была совершенно безнадежной. Но вот, поди ты, оставила след, который не исчезает, если мне опять показалось, что увидел давнюю знакомую…

Прошло немало времени в обычных хлопотах и суете сует, и я уже позабыл о жене Дракова. Достаточно было того, что навел справки о ее непричастности к делам мужа. Она даже представления не имела о том, чем занимается ее муж, и жила странной затворнической жизнью, воспитывая своего сына, в котором души не чаяла.

Когда чем-то очень занят и нацелен на что-то одно, то все, что не имеет непосредственного отношения к делу, становится неинтересным и исчезает в сторону, чтобы не мешало.

Так и с женой Дракова. Не замешана – и ладно. Пусть дышит кислородом. Пусть растит сына. Все лучше, что не папаня этим занимается. И вся моя задача – не дать ему времени на воспитание сына. По нем, по папане, очень тоскует правосудие.

Короче говоря, я настолько был увлечен своим делом, что только через какое-то время случайно подумал об имени этой женщины.

Сведения мне поставлял Василий Мохов. Я его напрямик и спросил:

– Как звали эту мадам?

– Которую?

– Дракову.

– Всех женщин не запомнишь, – проворчал Василий и полез в записную книжку. – Так… Так… Дракова. Вот – Людмила.

Я даже подскочил. Мы обедали в кафе. В этом теперь уже ничего странного не было, что я с Моховым так открыто встречался. Драков сам попросил меня «наводить мосты» с ментами. Я сделал вид, что наладил знакомство с одним. Крепкий орешек, не поддается, но надежды, мол, не теряю. Зачем нужны были эти мосты Дракову, дело его – и со мной он мыслями не делился. Но хозяин велел, я исполняю.

– Что такое? – удивился моей реакции Мохов.

– И ее тоже так звали! – опустился я на стул.

– Кого?

– Это неважно.

– Ты что-то скрываешь от меня?

– Ну, не буду же я рассказывать о своих женщинах, – отшутился я тогда. – А отчество?

– Айн момент, – Мохов заглянул в блокнот. – Васильевна.

Совпадение это или что?

– Слушай, – обратился я тотчас же к Мохову. – Она была замужем?

– Пока еще – да.

– Нет, я имею в виду – до Дракова она была замужем?

– Нет.

– Точно?

– Неточных сведений не даю.

– Мне это очень важно.

– Володя, – прижал руку к сердцу Мохов, – как на духу – не была.

Значит, совпадение – имя и отчество. У мужа ее была другая фамилия, и Драков ничем не напоминает его. А странно? Такое совпадение… Но чего не бывает!

– Все? – спросил Мохов.

– Все. Спасибо.

– Ты бабник, Печегин, – твердо заявил Мохов.

– Угадал.

На том разговор и завершился. Потом мы стали прикидывать, что я скажу Дракову, если он спросит, как продвигается мое знакомство с Моховым.

– Пока на уровне баб, – сказал Мохов.

– То есть…

– Слабость такая у нас.

– Где мы бываем, он узнает, если захочет. Уши и глаза у него везде. Врать нельзя.

– Да, я кое-какие сведения подкину…

– Подготовь на всякий случай. Но еще рано. Я должен дольше тебя уламывать.

– Отлично. Мы расстались.

И вот однажды, помню, вызвал меня Драков. По обыкновению я всегда стоял в дверях, когда он вызывал к себе в кабинет. Тут у стены – стулья. Если надо было подождать, Драков жестом просил меня присесть. Я ему понадобился за тем, чтобы сопровождал его сына до Москвы и сдал его там по названному адресу в надежные руки. Я еще тогда подумал, что Драков обладает природным чутьем. Он почувствовал надвигающуюся опасность и, прежде всего, решил обезопасить сына, своего единственного наследника.

Конечно, хотелось узнать, почему он отправляет мальчика одного, без матери. Но разве я мог спросить? И стал бы он отвечать! Не твое собачье дело – и привет. Однако очень меня интересовало, прямо-таки раздирало любопытство – почему без матери?

Я и прежде замечал на большом столе Дракова небольшую фотографию в рамке, но мне никогда не приходилось смотреть с той стороны, мое место только с этой стороны, со стороны двери. И на этот раз, слушая Дракова, который говорил, на каком самолете мы полетим с мальчиком и по каким признакам я узнаю людей, которым его надо передать в Москве, я смотрел на обратную сторону фотографии и гадал – кто бы это мог быть.

Я совершенно не удивился бы, если б Драков держал перед собой портрет своего отца. Все-таки наследник. И потом – отца он явно любил. Он вспоминал покойного не раз, и в голосе его всегда при этом звучало живое чувство.

Если не отец, то кто? Тогда – женщина! И тут мне стало невтерпеж, так захотелось хоть краешком глаза глянуть.

– Позвольте, – сказал я и жестом показал на шторы окна, которое находилось за его спиной.

– Что такое? – озабоченно посмотрел он назад.

– Ничего особенного, – ответил я спокойно. – Я хотел поправить…

Он жестом позволил мне, и я приблизился к окну и поправил штору, которая в этом не очень-то нуждалась, а потом я сделал вид, что окинул взглядом, что там, за окном.

– Все в порядке, – сказал я, и направился назад. Он смотрел на меня.

– Что тебе показалось? – спросил он. Я посмотрел ему в глаза.

– Береженого бог бережет, – ответил я.

– А все-таки?

– Мне не нравятся окна напротив, – соврал я. Скользнув взглядом по столу, я, конечно, не забыл о фотографии. Это была она! Не могло оставаться никаких сомнений – на фотографии улыбалась именно Людмила Петровна Важенина!

– Что ты предлагаешь? – спросил сверхподозрительный Драков, кивнув на окно.

– Передвинуть стол, – сказал я и указал место. Драков неопределенно хмыкнул и углубился в бумаги.

У него была такая привычка – вдруг посреди разговора уткнуться в бумагу. Это он, видимо, обдумывал ход…

И все-таки я удивился, когда в следующий свой приход обнаружил стол как раз на том месте, которое указал. А Клин меня даже похлопал по плечу.

– Молодец!

– Чем угодил? – расплылся я в улыбке.

– Я походил по квартирам дома напротив.

– И что?

_ Из одного окна как раз просматривается кабинет.

Живет там алкаш. Его за бутылку купить можно.

Вот ведь как! Может, я спас шефа. А что? Подкупили бы алкаша, выставили в окно дуло – и нет моего шефа, а есть только траурный марш.

Но я отвлекся. С этого момента мои мысли стала занимать жена Дракова. В те времена, когда я был знаком с ней, она была замужем за учителем рисования Иваном Важениным. Я не помню отчества его, да и едва ли его знал. А если и знал, то не старался запомнить. Меня тогда волновала только моя сумасшедшая любовь к Людмиле!

Мог, конечно, тот Важенин стать Драковым. Сотворить нужные документы таким людям, как Драков, ничего не стоило и не стоит. Но не мог он так внешне измениться.

Конечно, ему тогда было чуть более двадцати. Я имею в виду мужа Людмилы. Он был какой-то нескладный, сутулый, книжный юноша с большими голубыми глазами. Все, конечно, может быть в этом мире. Хрупкий юноша мог превратиться в крепкого матерого волка с налитыми мышцами. Изменилась, естественно, походка, исчезла сутулость, голубые глаза выцвели и стали стальными, пронизывающими насквозь. Все это допустимо, но лицо – лицо-то! – должно было хоть как-то сохранить прежние черты. Нос, губы, щеки, волосы, подбородок…

Но ведь ничто в лице не напоминало того учителя рисования. А на фотографии была она! Точно! Мохов не мог ошибиться, Людмила была замужем только раз.

А если она ему не жена? Если любовница? Такое может быть? Или нет?

Не будет держать на письменном столе портрет любовницы. А если Драков таков, что позволит себе и такую вольность? Но нет! Я-то знаю точно: любовницы у Дракова нет. Тогда что получается?

А тогда получается то, что надо тебе, дорогой мой Печегин, выяснить одну маленькую деталь – жена Дракова и та женщина, что на фото, одно и то же лицо или нет. Пока необходимо выяснить хотя бы это.

Я почему-то с первой минуты решил никого не посвящать в свои исследования, даже Василия Мохова. Это касалось только меня – и никого более.

Людмила и Драков… Вот уж ребус подкинула мне жизнь!

Я веду великую охоту за Драковым. Уже настигаю зверя, загоняю, можно сказать, в угол. И тут выясняется, что он женат на той самой женщине, которую я так и не смог забыть, которая живет в моей душе, словно и не прошло столько лет.

Вот и говори теперь, что каждая история имеет свой конец. Нет, она порождает новую историю…»

Людмила Петровна вышла в сад. Садом муж называл участок, огороженный решетчатым забором, на котором росли березы. Когда еще строили дом, строителям было приказано оставить эти деревья, которые вытянулись цепочкой, куда-то шли друг за другом – и внезапно остановились.

Расчет мужа был здравым. Березы защищали от северного ветра плодовые деревья, которые выросли со временем на остальных сотках. Вдоль ограды кустилась смородина. На той стороне большого двухэтажного дома располагалась зеленая полянка. Но Людмила Петровна не любила то место; ей нравилось сидеть на скамейке под березами.

С тех пор, как муж разлучил ее с сыном, она не находила места. Она не понимала, почему нужно было отправлять мальчика учиться в Германию. Но если это так уж нужно было, так почему и ей не поехать с ним? Все равно же кого-то наймут ухаживать за мальчиком. Этим могла бы заниматься она!

С печалью вспоминались долгие уговоры и мольбы Людмилы Петровны, на которые муж отвечал только одно:

– Ты нужна мне здесь.

Что ей было делать? Она всегда зависела от мужа. Он когда-то заставил бросить любимую работу учительницы. Как она любила детей, их любопытные глазенки! И они тянулись к ней. Это было подлинное счастье – общаться с этим интересным юным племенем. Но она подчинилась мужу. И с тех пор уступала ему во всем.

Она жила по его указаниям – поезжай туда-то, живи там-то, жди меня тогда-то, делай то-то и не делай того-то. Когда родился сын, Людмила Петровна обрела новое счастье. Она всю свою нерастраченную нежность отдала ему, а когда он подрос, научила читать и сама много ему читала вслух. Они стали друзьями, одинаково смотрели на мир и понимали друг друга с полуслова, чего никогда не было с мужем.

И вот ее лишили сына.

Людмила Петровна опустилась на дощатую скамейку, на которой много раз сиживала со своим золотым мальчиком, и открыла книгу. Это был Кнут Гамсун.

Она попыталась читать, но буквы расплывались, потому что слезы опять выступили на глазах.

Она достала платок и вытерла глаза, вздохнула и посмотрела на дорогу через решетчатый забор.

И снова он! Тот человек…

По ту сторону дороги, которая вела в город, начинался лес. Он стоял плотной стеной, метрах в десяти от обочины. Из этого леса, как и в прошлый раз, вышел человек в сапогах, серой куртке и шляпе с большими полями. В руке он нес корзину с грибами. Он точно так же выбрался на дорогу и пошел по асфальту, потом сбежал по насыпи и зашагал вдоль забора.

Когда он оказался на очень близком расстоянии от Людмилы Петровны, то обратил на нее взгляд и чуть приподнял шляпу.

Сердце Людмилы Петровны забилось тревожно. Но нет, это был не страх. Ее второй раз удивило то, что этот человек ей очень кого-то напоминал. Но кого?

Ей достаточно было подать голос, и тут же выскочил бы Клин, то есть Николай Николаевич. Клином его почему-то называл муж. Людмила Петровна в мыслях называла его Ник-Ником.

Ник-Ник в это время сидел на кухне возле открытого окна и варил себе кофе. Свою роль на дежурстве он определял так – «я охраняю дом, а хозяйка никому не нужна». Когда тут находился отпрыск Дракова, можно было опасаться, что его постараются выкрасть и шантажировать отца. Но едва ли кто-то станет покушаться на жизнь этой женщины, которую Драков почему-то мало ценит. Так казалось. Клину.

Да и сама хозяйка была, по мнению Клина, несколько странной, слегка сдвинутой; она постоянно молчала и только читала книги. Клин не знал, что там происходило во внутренних покоях дома, но видел, как мать провожала сына. Хоть бы слезинку уронила. Все-таки ведь расстаются! Нет, лицо сонное, будто таблеток наглоталась.

Честно признаться, Клин таких женщин не любил. Смотрит на тебя темными глазищами и не знаешь, что у нее на уме. И говорить с ней не о чем.

Так и молчали целыми днями.

Клин не так давно, да и сегодня заприметил тут одного грибника. Явно переодетый. Под мужичка нарядился, а в плечах военная выправка. Но одно Клин сразу определил: то не наемный убийца, и по этой части можно быть спокойным.

Если бы человек в шляпе, низко надвинутой на лоб, замышлял пристрелить хозяйку, то сделал бы это при первом своем появлении, проходя в семи шагах от женщины, мимо ограды.

А сегодня он даже поднял шляпу, поздоровался с ней. Появился ухажер – в этом не было сомнений!

Клин никогда не увлекся бы такого типа женщиной. Он любит простых откровенных баб, которым на уши лапшу вешать не надо, которые понимают, что к чему и что почем. С ними просто, и никаких тебе умственных напряжений. Извилины отдыхают.

У этого ряженого одна цель – познакомиться и поговорить с хозяйкой. Вот он и придумал себе маршрут.

Но вот ведь что интересно! Хозяйка не испугалась чужака, а вроде бы даже проявляет к нему интерес. Ничего себе, если завяжется роман. Приключеньице!

Клин прикинул, стоит ли сразу сообщить о своих наблюдениях Дракову. Он никогда ничего не скрывал от хозяина. Если хозяин сам об этом узнает и, к тому же, не от Клина, то дело может принять неприятный оборот. Куда, мол, смотрел? За что тебе, козлу, деньги плачу? И пошло, и поехало.

Надо будет, видимо, информировать.

Возможность такая выпала вечером того же дня. Сергей Драков ведь не всегда ночевал дома. У него была оборудована комната в офисе, где он всегда мог отдохнуть. Была еще квартира в городе. Но Клин знал, что Драков держит и еще одну квартиру, в которой фактически никогда не бывает; понятно, зачем она ему вообще нужна. Хозяин перед ним не отчитывается, Клин с вопросами не лезет. Не суй нос, куда не надо, и сохранишь его в целости.

Уже перед тем, как пора было ложиться спать, хозяин спустился на первый этаж, где находилась комната Клина.

– Не спишь? – спросил равнодушно Драков и опустился на стул.

– Успею, высплюсь, – ответил Клин.

– Моя жена, – начал Драков, – завтра поедет в город.

– Понял, – кивнул Клин. – Машину приготовлю.

– Ты не понял.

– Чего не понял, шеф? – удивился Клин.

– Она поедет без машины.

– Тогда не понял, – опешил Клин.

– На рейсовом автобусе.

– На рейсовом?

– Да, Клин. Тут далеко остановка?

– Не так, чтобы очень, но и…

– Проводишь. Но только до остановки!

– Поедет одна?

– Нет. С ней будет Нюра…

В доме жила молодая женщина по имени Нюра. Приехала из деревни. Тихая, безропотная, работящая. Она все делала по дому и даже с какой-то непонятной охотой. Не говорила только. Повариха была приходящей.

Клин как-то постучался к ней. Дело шло к ночи. Она ему доверилась. С той поры они тайком встречались. Она была уступчивой, покорной и молчаливой. Клин любил прижиматься к ее мягкому податливому телу.

– Расскажи о себе, – попросил как-то Клин.

– А что рассказывать?

– Ну, как жила…

– Родилась и живу… Только-то.

– Родители есть?

– Нет.

И не стала пускаться в подробности.

– Откуда родом-то?

– Издалека, – неопределенно махнула она рукой. /Ей было все равно, что осталось в прошлом, должно быть, не о чем было сожалеть. И она ничего не хотела от жизни больше того, что имела. Ласки Клина она принимала благодарно, однако если б он перестал приходить к ней, то опять же не стала бы возмущаться и роптать.

Это было тихое создание, полностью покорное судьбе. Клин никогда не встречал людей, которые так, полностью и целиком, отдавались бы течению жизни. Как будет, мол, так и будет…

Клин отогнал от себя мысли о Нюре.

– С Нюрой, значит, – кивнул он и тут позволил себе улыбнуться: – Не боитесь, шеф?

– Чего? – уставился на него Драков.

– Женщины – они ведь такие, – покрутил пальцами перед собой Клин.

– На что ты намекаешь? – в голосе Дракова появились стальные нотки.

– Я не намекаю… Я на всякий случай…

– Какой такой случай? – Драков сверлил глазами Клина.

– Ну, это… понятное дело – женщина. Не мужчина.

– Вот что, Клин, – медленно отчеканил Драков, будто гвозди в мозги вбивал. – Никогда… Слышишь? Никогда не смей думать дурно о моей жене. Если еще хоть раз что-нибудь подобное услышу, сверну голову. Понял?

– Чего тут не понять? – пожал плечами Клин, однако затаил обиду.

Он же добра хотел хозяину! Предупредил о возможной шашне. А тот ишь как взъярился! Подумаешь. Ах, она вне подозрений! Пусть будет так, хозяин. Посмотрим, поживем – увидим. Как бы у тебя на голове рожки не выросли. Как у троллейбуса. Вот тогда что ты тут зачирикаешь!..

Клин тут же решил не говорить о своих подозрениях, об этом грибнике в шляпе, потому что аргументов не хватало, только злобу вызовешь. Подозрения – это не факты.

Не надо суетиться. Нюрка – вот свой человек, своя баба, вернее сказать.

Когда хозяин ушел и в доме стало тихо, Клин, как обычно, прокрался к Нюре, которая была уже в постели, и пристроился рядом. Кровать жалобно заскрипела.

Возвратившись в спальню, Драков сказал жене:

– Я исполнил твою просьбу.

– Спасибо, – ответила она, сидя перед зеркалом и нанося кончиками пальцев крем на лицо.

– И все? – Драков полез под одеяло и взбил подушку, чтобы устроиться полусидя.

– А что еще? – спросила жена.

– Ты могла бы посвятить меня…

– Во что?

– Зачем тебе надо в город, что ты там потеряла?.. Людмила Петровна поднялась со стула, подошла и села на краю постели.

– А тебе не понятно? – спросила она, глядя мужу прямо в глаза.

– Не очень.

– Воли глотнуть.

– Чего, чего?

– Сергей, я живу в клетке. Да, именно в клетке, пусть и золотой. Ты когда-нибудь думал об этом?

– И в мыслях не было! Какая же клетка? Ездила на Канарские острова недавно… Ничего себе клетка! Я вот не помню, когда отдыхал.

– Не хочу я никаких островов! Никаких курортов!

– Они надоели тебе?

– Не в этом дело!

– А в чем? Тебе только захотеть – и желание твое исполнится. Этого мало?

– Не хочу…

– Позволь узнать, чего же ты хочешь?

– Хочу быть обыкновенной российской бабой.

– Со всеми ее проблемами?

– А у меня их, по-твоему нет? – горько усмехнулась жена.

– Какие – скажи только, и их не будет.

– Ты не можешь их решить!

– Я все могу!

– Не все, Сергей.

– Но в чем твои проблемы? Объясни.

– Женщины в гареме Восточного султана были счастливее меня. Они хоть могли общаться друг с другом. Но я даже этого не имею. А теперь, когда ты отобрал сына…

– Я не отбирал. Он наш сын. Был и есть. Я его люблю не меньше тебя. И мы с тобой должны думать о его будущем. Ему надо учиться. Что он в России получит? Чему он научится в этой стране? Мне тоже очень больно расставаться с ним. Но так надо ради него.

– Да я верю, что ты любишь его, – согласилась Людмила Петровна.

– Может, ты сомневаешься, что я тебя люблю?

– Нет, не сомневаюсь.

– Это уже много. Чего же тебе еще нужно?

– Хоть немного воли.

– В чем она выражается, эта воля?

– Я хочу пройтись по городу. Но не под дулом охранника. С твоими охранниками у меня всегда такое ощущение, что они конвоируют меня. Это страшное чувство. Кто меня тронет? Кому я нужна? Не понимаю…

– Ну, хорошо, хорошо. Я же распорядился.

– Я похожу по городу, по магазинам… Как все. Может, мне легче будет.

– Договорились. Хотя что за нужда – самой ходить по магазинам? Вели и купят.

– Ты снова о вещах, а я – о воле. Я задыхаюсь в этом доме, все еще слышу шаги нашего сыночка.

– Поживи в городской квартире.

Такая перспектива понравилась Людмиле Петровне, поэтому она не стала продолжать разговор. Еще подумает, что тяготится этим домом, которым Драков гордился. Дом этот был самым солидным среди других коттеджей.

Людмила Петровна была уже тем довольна, что выбила себе «увольнение в город». А ей это очень нужно было. Тот человек в шляпе и с грибами в корзине все не давал ей покоя. Он постоянно появлялся перед ее мысленным взором. Вот он приподнимает шляпу, обнажая волнистые волосы и одна прядь опускается на лоб. До чего же знакома эта прядь! А глаза? Они уже смотрели на нее вот точно так же, но только когда-то давным-давно.

А там, в том времени, которое «давно-давно», жил-был один человек. Смешной такой человек, хозяин необузданных страстей и робкий раб одновременно. Такой чистой души человек, как родниковая вода. Она о нем всегда помнит. Но она сама видела, как его убили. А уж с того света назад не приходят. И все-таки, все-таки…

Ей надо было увидеться с этим человеком, если даже он, можно сказать, призрак.

Людмила Петровна жила в том мире, где ей не надо было делать усилий, чтобы чего-то добиться. В бытовом отношении любое ее желание исполнялось тут же. Когда же она сталкивалась с характером мужа, то была бессильна. Так вот и не уговорила оставить в России сына. Не хотела ехать в этот город из Москвы, а поехала… Всегда и во всем уступала…

Как и почему она оказалась под такой властью мужа?

Ведь от природа Людмила Петровна была волевой и сильной женщиной. Но ее сила и решительность атрофировались, как слабеют и вовсе исчезают мышцы, если не работают.

Однако на сей раз Людмила Петровна будто восстала из пепла, она решила увидеться с этим незнакомцем – и добьется этого, чего бы не стоило.

Сегодня вечером, прогуливаясь в саду, она бросила за ограду клочок бумаги, накрутив его на камешек и прижав резинкой. Если завтра тот человек снова пойдет своей дорогой, а это наверняка случится, то почему-то Людмила Петровна нисколько не сомневалась в том, что он обнаружит записку.

В ней же написано: «14 ч. Мост»

Если грибник догадлив, то он прекрасно поймет, что ему надо быть на мосту через Туру в четырнадцать часов.

Если ее сегодня не будет, надо прийти завтра. А то и еще через день. Она очень надеялась, что грибник окажется сообразительным…

Когда супруги Драковы уже засыпали, Клин давал Нюре инструкции.

– Ты завтра едешь с хозяйкой в город?

– Мне никто не говорил.

– Я говорю – едешь.

– Раз надо…

– Обещай мне одно – все запоминай.

– Что – все?

– Где были, куда заходили и главное – с кем встречались. Будет ли хозяйка с кем-то разговаривать? Хорошо?

– Хорошо.

Клин не сомневался в том, что недалекая умом и послушная Нюра исполнит его поручение должным образом.

– И вот что…

– Что еще?

– Если она встретится с мужчиной, то постарайся послушать, о чем они будут говорить.

– Подслушивать не буду.

– Что такое?

– Не буду – и все.

– Не глупи, лапушка! Мне это очень надо. Ну, пожалуйста, прошу тебя…

– Ну, разве ради тебя, – согласилась нехотя Нюра. Спокойный и довольный собой Клин перебрался в свою комнату и тут же уснул. Во дворе бегали спущенные с привязи собаки и Клин полагался на них больше, чем на кого-нибудь из людей. И он был прав.

«Актер я никудышный, прямо скажем – бездарный. Нарядился в этакого грибника. Ну, это еще ладно. Мало ли какие бывают грибники. Но я выбрал очень опасный маршрут. Я предварительно выяснил посредством наблюдения, что Людмила Петровна каждый день выходит во двор и часами сидит на скамейке под березами. Чтоб она меня заметила, я стал ходить мимо забора.

Вчера даже поклонился. Я увидел на ее лице не страх. Это очень важно. Я увидел на ее лице любопытство, даже жгучий интерес. Думаю, что ей я показался знакомым. Сколько лет прошло, а что-то же осталось от того молодого Печегина! Я уверен, что она сейчас только и думает об этом грибнике. То есть обо мне. Если б это было не так, то она позвала бы охранника.

Теперь по поводу этого самого охранника. Клин свое дело знает. Он меня приметил еще в первый раз. Возле этих коттеджей новые люди, видимо, сразу заметны. Ну, мог быть гостем кого-то… Допустим. Но почему я выхожу из леса, иду мимо дома Дракова?.. И куда? В той стороне, куда я направляюсь, нет жилых домов. Там пустырь, на котором закладываются три фундамента. Куда же я иду? А может, я бомж?..

Сегодня, когда я приподнял шляпу, кланяясь Людмиле Петровне, то увидел в открытом окне дома Клина. Я-то его сразу узнал. Там в этот день больше некому быть. Но признал ли он меня?

Надеюсь, что нет. Великовато расстояние. И я походку изменил. Я чуть прихрамываю. Здорово получается. Тем более учить не надо, я похромал вдоволь в госпитале.

Другое дело – осанка. Когда-то в армии невзлюбил меня старшина Горыщенко и самолично гонял целыми днями, бездельник, по плацу. С тех пор – плечи шире, грудь вперед – и хоть бы тресни, не могу сутулиться. Так что Клин мой маскарад мог тут же разгадать. Хотя опять же… Почему бы офицеру, не надеть гражданскую робу и не пойти по грибы?

Лица моего он не мог разглядеть на таком расстоянии.

Как бы там ни было, а повторять этот маршрут очень рискованно. С другой стороны – Людмила Петровна завтра непременно окажется на той скамейке под березами. Откуда у меня такая уверенность? Я сам не знаю…

Как же быть?

Думай, Вова, думай…

…Вот и наступило то завтра, которое так меня вчера беспокоило; и, должен сказать, что день выдался не самый плохой, а может быть, даже один из самых удачных в жизни. Только бы не сглазить, потому что он еще не кончился и потому может ударить, как рыба хвостом.

Но то что случилось, уже случилось.

Клин, конечно, мужик шустрый, в рот палец не клади, да ведь и я Чума, а не хрен какой-нибудь…

Утром я был в кабинете Дракова. У него оказалась назначена с кем-то встреча.

– Поедешь со мной, – сказал он и показал на охранника. – А ты…

Он ткнул пальцем в мою сторону и задумался. Я ждал.

– Пообщайся со своим ментом.

– Если бы я знал… – начал я.

– Что от него нужно? – подхватил Драков. – У меня есть сведения: интересуются «Азией». Но сведения односторонние. Если бы узнать подробней, что предпринимается. Сведения эти дорого стоят.

– Я понял.

– Действуй, – махнул он рукой.

Но я не мог так просто уйти. Клин обязательно скажет хозяину, что я был в его загородном доме. Зачем приезжал, если мне было дано конкретное задание?

– Можно сказать? – подал я голос, еще не придумав, какую причину можно подкинуть.

– Да? – с досадой уставился на меня Драков.

– Мне надо повидать Клина.

– Зачем?

– Есть одно соображение.

– Какое?

– Это касается охраны дома. Профессиональное, так сказать.

– Повидай. Он в загородном доме. И Драков тут же забыл обо мне.

Я сел в машину и через сорок минут был на месте. Клина я застал на кухне. В присутствии хозяина я не посмел бы зайти в дом. Он никогда меня не приглашал. А тут я нагло позвонил, и мне сразу открыла служанка. Это была симпатичная молодая женщина и явно северяночка. Уж в этом я никогда не ошибусь. Говорок нижнеобский и мордашка скуластенькая. Ах ты, моя родная!

Я с удовольствием тут же стал бы расспрашивать ее, из какой она деревни, из какого рода, но пришлось прикинуться равнодушным; к тому же, выглянул из кухни Клин.

– А-а, ты! – протянул он разочарованно и спросил: – Кофе будешь?

Он-то кофе пьет целыми днями, если есть возможность. То есть сосет и сосет. Наркот, одним словом. И как только его сердце выдерживает?

– Можно, – согласился я и прошел в кухню.

Он меня угощал кофе и все подумывал, С какой стати это я пожаловал.

– Все тут в порядке? – спросил я.

– Тебе что за дело?

– Хочешь тут век дежурить? Меня могут поставить!

– Могут.

– Поделился бы опытом.

– Сам освоишь.

– Ага. Все понятно.

– Что тебе понятно? И что это за многозначительное «ага»?

– Чего-то скрываешь… Да?

– А если нет?

– Ну, кого ты хочешь провести!

– Хотя…

– Что ж ты замолчал?

– Да понимаешь… Посоветоваться надо.

– Валяй.

– Я сразу хотел доложить хозяину, но он не захотел слушать. Если потом возникнет что, будешь свидетелем.

– Свидетелем – чего?

– Что я ничего не скрывал.

– Если возникнет – что?

– В том-то и вся закавыка. Я молчунам не доверяю. Опасный народ. Вот и хозяйка такая – все молчит.

– А тебе хочется с ней поболтать? Ха!

– Да ну, перестань! Тут тип один появился.

– Ну-ну? – заинтересовался я.

– Вырядился в грибника. Шут гороховый. Меня, думает, проведет!.. Кружит вокруг дома.

– Почему ты молчал об этом?

– Да нет! – махнул рукой Клин. – Не молчал вроде… Но тут не то, что ты подумал. Я так думаю, что к хозяйке этот типус подбирается.

– Любовь?

– Похоже на то. Я поймал бы его – и ноги повыдергал. Как лягушке.

– Чего же тянешь?

– Охота посмотреть – чем все кончится. Знаешь, как в кино… Интересно… Я хозяйку, честно говоря, недолюбливаю. А если она позволит себе, то все…

– Что – все?

– Меня хозяин нанимал…

– Защищать жизнь его и близких.

– Но и честь.

– Не много берешь на себя?

– Думаю, что нет.

– Если это ухажер, дело твое. Поступай, как считаешь нужным. А если готовится что-то… Ты давно обходил забор снаружи?

– Ни разу…

– Что ж так, Клин? Нехорошо. А если этот грибник подкинул штучку с часовым механизмом?

– Не похож на такого.

– Ты лирик, как я погляжу. Где сейчас хозяйка?

– В саду. Вон сидит…

– Пойдем! Ты – справа, а я – слева. Да осмотри внимательно все вдоль забора… Я прав? В этом я прав?

– Прав, Чума. Бред какой-то… Но береженого бог бережет. Правильно.

Мы допили кофе и вышли на улицу. Я пошел в ту сторону, где находилась Людмила Петровна.

Она сидела на скамейке и задумчиво смотрела перед собой, опустив книгу на колени. Она обернулась на звуки моих шагов, но, не увидев знакомой шляпы, отвернулась. Мне пришлось кашлянуть, чтобы она опять обратила на меня внимание, и тогда я сделал жест, словно приподнимаю шляпу.

Как она встрепенулась вся! Но… осталась сидеть. Только с опаской посмотрела на окно кухни. Она не знала, что Клин в это время брел мимо забора и присматривался к любому камешку.

Мне показалось, что она меня узнала – и не могла поверить, что это я. Бедная женщина!

И тут я увидел под ногами записку. Я быстро ее поднял и спрятал в карман. Снова посмотрел на Людмилу Петровну. Она кивнула и тут же поднялась, торопливо пошла домой. Умница!

Через минуту мы столкнулись с Клином.

– А хозяйка наша пугливая, – сказал я небрежно. Он посмотрел под березы, ее там не было.

– Увидела меня и побежала домой, – сказал я.

– Она тебя в лицо не знает? – подозрительно спросил Клин.

– Откуда? Первый раз видела. И едва ли запомнила. Заметила, что идет мужчина, ну и пошла себе…

– А тот, со шляпой, не пугал ее. Нет, я прав – тут что-то любовное.

– Может быть.

– Чума! – вскричал Клин.

– Что такое?

– А я ведь понял!

– Что ж ты понял, Клин?

– Думаю, чего ты приперся? Кто тебя послал? Хозяин, да?

– Предположим.

– И не мину мы искать шли. Ты хотел увидеть и запомнить лицо хозяйки. Так?

– И что дальше?

– А дальше то, что ты будешь следить за ней в городе. Меня она обнаружит, а тебя в толпе и не заметит.

– Ну, что ж? – ответил я неопределенно. – Все может быть, Клин. Но особенно не страдай любопытством. Это обычно к добру не приводит.

– Я знаю. Просто подумал – как же так? Отпустить в город с одной Нюрой? Но хозяин не такой промах!

– Ему передать это?

– Что?

– Что ты о нем хорошего мнения?

– Шутишь, Чума…

– Все в порядке. Будь здоров, Клин, и не чихай. Когда уже в машине я прочитал записку Людмилы Петровны, мне стала окончательно ясна картина. Мне нужно быть на мосту через Туру к четырнадцати часам. До этого я должен повидаться с Моховым. Кто его знает, может, Драков поставил соглядатая? И потом…»

Одевшись в серый брючный костюм и аккуратно собрав свои пышные волосы в узелок на затылке, Людмила Петровна выглядела весьма привлекательно, и Клин еще раз подумал, что едет она со своим умыслом, то есть, на свидание. Как они уговорились с этим грибником? Можно допустить только одно предположение, что грибник назвал место свидания, когда проходил мимо забора и приподнял шляпу. Клин находился слишком далеко, чтобы услышать негромкий голос. Но как ловко придумано!

Однако самое удивительное в том, что очень уж легко согласилась хозяйка встретиться с незнакомым человеком. И ведь не боится хозяина! А раз не боится, то, значит, слишком разбаловалась. Чего ей не хватает? Попросит птичьего молока – достанут. Видать, со скуки бесится. Целыми днями ничего не делать – эдак запросто можно свихнуться. Сам Клин вроде тоже ломом не ворочал, но ему приходилось постоянно быть начеку. У него нервная работа: чуть зевни – и Драков шею свернет. На расправу молодой хозяин скор. У старого не было жалости к своим противникам, а у этого и вовсе нет. Еще более «глубокий минус»… Клин разбирался в такого рода людях. И уважал их за это, потому что этим оправдывал свое положение – служить не стыдно сильным.

Ему казалось, что Драков не очень-то привязан к жене. Иной раз неделями не приезжает в этот дом. Держит ее постоянно взаперти. Сейчас первый случай, когда отпустил в город со служанкой. Совсем непонятно, зачем она ему нужна. Любые ее капризы выполняет. Но надо признать, что хозяйка не очень привередлива, платья носит каждый день одни и те же, украшений на ней всегда мало да и ест обычную еду, Новозеландских мидий не требует.

Зачем-то ведь нужен Дракову этот порядок – чтобы жена всегда дома… Он ее никогда не берет на приемы, на разные презентации или даже просто товарищеские сходки. Чудно! Словно прячет от публики.

Вообще непонятны Клину отношения хозяйки и хозяина. У него появилось такое чувство, что хозяйке даже лучше без Дракова. Она становится сухой и более хмурой, что ли, когда он приезжает. А без него выглядит веселей!

Когда был сын при ней, так вообще тут чирикала! Такую возню да беготню затеют, словно и она ребенком становится. Еще и Нюрка с ними. Детский сад!

А приехал хозяин – все чинно, важно, строго. Совсем другие люди!

При Клине хозяин с женой ни разу не разговаривал. Ну, бросит какое слово – принеси, подойди – и все. Очень чопорно вели себя при нем. Да при любом другом тоже. Обычно хозяин поднимался на второй этаж, и жена следовала за ним.

Клин не смел подслушать, как они там ведут себя, о чем говорят, и спрашивал иногда Нюру, которая имела право подниматься на второй этаж, но она ничего любопытного не сообщала.

Что-то в этой семейке не ладно было. Конечно, это не забота Клина. Тут другое. То, что так легко завязалась ниточка с грибником, говорит о том, что хозяйка мужа не любит и им не дорожит. И очень может быть, что грибник-то этот не сегодня появился на ее глазах. Почему не допустить мысли, что они были связаны уже в Москве, и он за ней приехал сюда, чтобы продолжить связь? Это вполне может быть.

В общем, надо быть начеку. Клин уже представлял примерную картину развития событий. Он постарается найти момент, когда Драков убедится в измене жены. Но именно – убедится. Если Драков не поверит, то Клину не сдобровать. Это он чувствовал. А Драков должен увидеть своими глазами, что жена неверна. А все идет к этому. Тем более, если тут старая любовная связь.

Что в таком случае выиграет Клин?

Он докажет свою преданность Дракову.

Но…

Вот это «но» немножко смущает. Драков не захочет иметь при себе свидетеля своего позора. Он может убрать Клина, и глазом не моргнет. Пусть, мол, ничто не напоминает о предательстве моей жены, о моих рогах развесистых.

Сложная ситуация! Клин чувствовал себя так, словно шел по минному полю. Один неверный шаг – и ангелы вознесут. Или черти, то есть падшие ангелы. Но они-то не вознесут, а потащат в преисподнюю. Перспектива, надо сказать, малопривлекательная и очень даже не приходится по нутру Клину.

Сегодняшнее появление Чумы несколько изменило направление мыслей Клина. Все-таки хозяин и впрямь не такой лопух. За хозяйкой будет глаз да глаз. Чума птичку не упустит. Мужик он явно тертый. Клин не доверял ему в глубине души, но и не мог не признать, что человек он прочный, хваткий и опасный. Клин уважал сильных людей и не хотел открыто портить отношения с Чумой. С таким столкнись – и головы не сносить. Поэтому Клин старался гасить в себе подозрительность, тем более, что Чума служил Дракову безукоризненно.

Может быть, и хорошо, что хозяйку шеф доверил Чуме. Не надо впутываться между мужем и женой. Можно оказаться меж двух огней, между молотом и наковальней.

Клин рассудил так, что в данном случае ему выгодней держаться в стороне, но быть в курсе дела. Надо, чтобы в руках были одни козыри, а уж когда ты их покажешь – дело твое.

Он еще раз проинструктировал Нюру и проводил женщин до автобусной остановки. Молча шел, лишь на несколько шагов отстав. Когда они сели и автобус укатил, Клин поспешил домой и принялся, конечно же, готовить кофе, пребывая в хорошем состоянии духа.

Людмила Петровна придумала местом свидания мост, потому что отсюда было хорошо видно далеко вокруг. А потом, никто не мог заподозрить ничего странного, если два человека будут идти по мосту. Тут много людей ходит, и много бегает машин.

Без пяти два женщины подошли к мосту, который начинался в лощине между двумя холмами.

– Нюра, – обратилась к спутнице Людмила Петровна. – Мне надо встретиться с одним человеком.

Нюра распахнула свои наивные глазки и даже открыла рот.

– Об этом никто не должен знать.

Нюра кивнула.

– Я надеюсь на тебя.

Нюра снова кивнула, потому что ничего не могла выговорить от удивления.

– Ты со мной не ходи, – добавила Людмила Петровна. – Погуляй по улице.

Нюра кивнула и пошла, как кукла, расставив руки в стороны и выпрямив спину.

Куда ей было идти? Конечно же, она подошла к автобусной остановке и смешалась с ожидавшими общественный транспорт людьми.

Она случайно оказалась рядом с Моховым, который видел, как две женщины шли рядом, а потом одна направилась на мост, а другая – к остановке.

Печегин уже был на мосту. Теперь мужчина и женщина шли навстречу друг к другу. Вот встретились. О чем-то говорят. Пошли по мосту.

«Первые слова, которые произнесла Людмила Петровна, прозвучали чуть слышно, так сдал ее голос:

– Это ты?

Я очень обрадовался, что она заговорила на «ты», как и прежде, в те далекие дни. Но сам я пока не решался заговорить так.

Передо мной стояла настоящая красавица. Я опять был буквально ослеплен, как когда-то. И словно не было этих долгих лет, словно я снова удивительно молод и стою перед женщиной, которая поразила меня, как молния в ночи.

Людмила Петровна за эти годы расцвела, обрела ту чудесную и неповторимую женскую красоту, которая кружит голову мужчинам и вызывает у них робость перед непостижимой природой…

– Это я, – проговорил я, чувствуя огромное волнение, какое давно уже не испытывал.

– Как? Неужели? – прошептала она и глаза ее наполнились слезами.

– Не волнуйтесь, прошу вас, – с мольбой сказал я. – Иначе я не смогу говорить.

– Но каким образом ты остался жив?

– Вы не рады этому? – по-дурацки спросил я с кривой улыбкой.

– Что ты! – махнула она рукой. – Я просто не думала, что ты жив.

– Вы вспоминали меня?

Она посмотрела на меня с непонятным укором.

– Ты говоришь со мной на «вы»? – спросила она.

– Не получается пока иначе…

– Да, я не понимаю. Ты не говорил со мной так много, как я с тобой.

– Вы… вы разговаривали со мной?

– Тыщу раз… Тысячу тысяч раз.

Она горько улыбнулась и посмотрела на меня так, словно была в чем-то виновата передо мной и вот теперь винилась…

– И я.

– Что ты? – встрепенулась она и дотронулась до моего локтя.

– То же самое, – слабо улыбнулся я. – Сколько раз ты мне привиделась… Бывало, схвачу кого-то за руку, а оборачивается совсем другая женщина…

– Правда? Ты меня не забывал?

– Нет. Никогда.

– Да что же это такое? Что же с нами случилось, в конце концов? И почему?

– Не надо так волноваться, прошу…

– Да, ты прав. Давай по порядку. Нам надо все понять. Во всем разобраться. Господи, ты жив! Ты жил, ходил, просыпался, засыпал, а я…

– Что ты?

– А я утешала себя, что твоя душа рядом со мной. Всегда со мной. Это мне помогало жить. Прости, я опять… Эти слезы… Давай по порядку. Я сейчас успокоюсь, и мы все выясним. Рассказывай же, рассказывай… Как ты жил все эти годы?

– Долгий разговор. Я расскажу. Подробно. Но потом.

Она вдруг остановилась и со страхом уставилась на меня.

– Ты теперь кто?

– Нет, я не Клин, – улыбнулся я. – Не думай…

– Но ты же охранник у моего мужа? Так или нет? Я все знаю! Может, и теперь приставлен ко мне?

– Он не знает о нашей встрече. И прошу тебя… Я все объясню потом. Это не так просто. Я не могу пока… Ну, бывает такое, бывает…

Должно быть, в моем голосе прозвучало отчаяние, глаза ее снова потеплели. Отчего она так боится охранников своего мужа? Доконал ее Клин своим педантизмом! Или она огорчилась, что я ничего так и не добился в жизни, хожу в холуях; Но едва ли такие мысли могли родиться в ее голове. Она растерянна, как и я. Мысли скачут, путаются… Надо ухватиться за любую ниточку и повести разговор. Весь клубок распутается, только надо ухватить ниточку.

– Твой муж… – начал я.

– Что мой муж? – вздрогнула она. – При чем он тут?

– Да нет, ни при чем… Я только хотел спросить… Что? Что спросить?

– Он ведь тот? Тот самый?

– А кто же, по-твоему?

– Учитель рисования. Я ж тогда так толком и не узнал, как его звали. А теперь встретил, да не узнал.

– Сколько времени прошло!

– Все равно. Ты вот не изменилась.

– Да изменилась…

– Краше стала только… Я не ради комплимента. Это правда. Но он так изменился, что трудно признать. Я думал – другой человек.

– А он другой и есть, – печально сказала Людмила Петровна, глядя вниз, где по реке проплывал катер.

– Почему другой? – насторожился я.

– Как-то изменился с тех пор.

– С каких пор?

– Знаешь? Я вышла замуж глупо как-то, смешно… Мы с Сергеем студентами встречались в одной компании. И однажды вдруг заспорили – выйду я за него замуж или нет. При людях. Мальчики были, девчонки…

И я проиграла. Все стали говорить, что я испугаюсь, не буду расписываться. А меня какая-то дурость захватила. В общем, мы расписались. И тоже из баловства вроде, он взял мою фамилию. Ты помнишь ее?

– Конечно. Важенина.

– Вот-вот. И мы стали Важенины. У меня потом только, спустя годы, появилось ощущение, что он от кого-то прятался. Поэтому и взял мою фамилию. Поэтому захотел поехать на Север и стать простым сельским учителем. Он много говорил о народе, о просвещении, о сеятелях разумного и доброго… Народник…

– О том, что он прячется, подумала после, а тогда?

– Понимаешь? Мне трудно сейчас понять ту девчонку, какой я была в свои восемнадцать лет. Перешла на заочное обучение. Это на втором-то курсе! Поехала с мужем в родное село. Бросить Москву! Какие-то идеи он мне внушил! Чего-то ради я ведь пошла на это! И знаешь? Он мне все больше и больше нравился. Он тогда со мной много разговаривал, уж что-что, а говорить он умел. Был начитан, хорошо рисовал. Другими словами, вскружил голову девчонке.

– Ты об этом говоришь с таким сожалением!

– Потому что вскоре… Да, сразу после нашей с тобой встречи все изменилось. Все так переменилось, что я ничего не понимала. Я тебе скажу правду – он всегда меня любил. Даже, мне кажется, с годами он все более привязывается ко мне. И он даже не понимает, как мучает меня его любовь. Он оказался величайшим эгоистом. С каких-то пор он стал держать меня буквально взаперти. В Москве была прекрасная квартира. Вскоре мы поменяли паспорта, он вернул себе свою фамилию и тогда я стала Драковой. Он сумел сломать мою волю. Поначалу я еще трепыхалась, как рыба в сети, а потом бессильно опустила руки. Большое влияние на меня оказала его мать, которая в нем души не чаяла. Я, видимо, тоже ей пришлась ко двору. И она делала все для того, чтобы я смирилась со своей золотой клеткой.

– Ты можешь не вспоминать, если тебе тяжело, – посочувствовал я Людмиле Петровне, глядя в ее грустное лицо.

Милое, милое лицо – и такая грусть!

– Ты что! – воскликнула она и посмотрела на меня благодарно. – Я впервые говорю об этом. Все носила в себе, такую тяжесть. Ты уж выслушай меня.

– Конечно.

– Единственный человек, с кем я могла бы поделиться своими переживаниями, это Нюра, но она и без того видит, как я живу. Да и многого она не поняла бы. А ты, мне кажется, все поймешь.

– Это на самом деле так.

– На чем я остановилась?

– Ты говорила о золотой клетке!

– Да, так вот… По его настоянию я бросила институт. У меня было все! Я могла отдыхать на лучших курортах, еще тогда… при советской власти.

– Он занимал какие-нибудь, как говорят, посты?

– Не столько он, сколько его отец. Денег у него было всегда много. Мне Сергей говорил, что занимается… Ну, как это? Что является экспертом у коллекционеров живописи и графики, и ему за это хорошо платят.

– Какой же эксперт нужен нормальному коллекционеру? Для чего?

– Не знаю. Я не вникала… Да и особенно в объяснения муж не пускался. Отец его работал какой-то шишкой в министерстве. Он постоянно говорил о нефти. Потом он руководил какой-то фирмой, потом – корпорацией… Я в этом мало разбираюсь. Но постепенно Сергей бросил занятия живописью. Перестал рисовать…

Я подумал, что Сергею Дракову, который явно приторговывал ворованными полотнами и, возможно, по-крупному, выпала более выгодная работа.

– Ведь вот что главное! – спохватилась Людмила Петровна. – Как же я не сказала тебе об этом! Знаешь, я по природе своей очень даже непокорная. А тут просто рабыней стала. И почему? Да потому, что я много лет верила: муж как-то там подрабатывает, чтоб я не знала нужды, но главное для него – это картины, которые он сам рисует. Я считала себя женщиной, которая посвятила свою жизнь непризнанному, но талантливому художнику. Мало ли таких женщин на Руси! Эта мысль, это убеждение давало мне какую-то осмысленность своего существования. А потом он забросил свои работы… И едва ли он был художником на самом-то деле. Мне уже и так теперь кажется. Но отрезвление мое пришло несколько раньше. И причиной был ты…

– Каким же образом?

– Да уж, без сомнения, ты.

– Уверена?

Людмила Петровна поглядела на меня ласково и чуть улыбнулась.

– Я ведь тебя не забывала после никогда. Все получилось, как у Татьяны Лариной – «но я другому отдана и буду век ему верна». Да, я так примерно и думала. Только не уверена, надолго ли хватило б меня, если бы я знала, что ты жив. А ведь я была совершенно уверена, что тебя нет, что тебя тогда убили.

– Тем более, как я мог быть причиной?

– Я всегда думала, как бы ты оценил тот или иной мой поступок. И пока я была уверена, что жертвую собой ради таланта, ради искусства, которое так нужно людям, я спала спокойно. Но когда я стала замечать, что муж мой слишком увлекается деньгами и материальным благополучием, в душу закралось сомнение – уж стоит ли этот мужчина такой жертвы? Ты понимаешь?

– Пока не все.

– Да это же просто! Я, до этих сомнений, всегда могла оправдаться перед тобой. Да, я живу с нелюбимым человеком, но я ему нужна для того, чтобы он сделал что-то большое в искусстве.

– Ты уже тогда не любила его?

– Мне казалось, что я его любила, только казалось. И только до встречи с тобой.

– То есть, ты…

– Да. Я жила с человеком, которого не любила. И когда я поняла, что он не стоит моей жертвы, жизнь стала невыносимой. И тут появился сын, родился Боренька. Я не знаю… Бог меня пожалел. Я дальше не выдержала бы, покончила б с собой, если б не Боренька.

– Что ты говоришь?! Руки на себя наложить…

– А что было делать?

– Развестись.

– Он не отпустил бы. Мне иногда кажется, что он способен убить меня, только б не потерять. Потому что – собственник. Не знаю, почему, но во мне с каких-то пор появилось чувство, что он может убить меня. Не сам, конечно, а прикажет…

– Да всегда ведь можно найти выход, убежать…

– Куда?

– Куда-нибудь. К кому-нибудь.

– Мне никто не нужен был. Это уж я тебе совершенно точно говорю, замуж бы я не вышла более. Я ни с кем не могла бы ужиться. А одна пропала бы. Я же ничего не умела! А сейчас ты видишь, какое время. Телевизор стало страшно смотреть.

– Я даже представить не могу…

– Чего ты не можешь представить?

– Как можно быть рядом с человеком, который может тебя убить?

– Возможно, это мне кажется. В голове иногда странные мысли появляются.

– Зря не появятся. Но ты же говорила, что он любит тебя.

– В этом-то и все дело. Потому он и не отдаст меня никому. Он лучше убьет. Тот, кто любит, это всегда собственник…

– Веселая картина!

– Да уж куда веселей.

– Тебя спас сын.

– Да. А теперь его нет, увезли в Германию. И я совсем отчаялась. Но Бог снова вспомнил обо мне. Я встретила тебя.

– Я сына не заменю.

– Я не об этом… Я о том, что теперь не одна на свете.

– Боюсь, что счастья тебе не принесу.

– Причем тут счастье? Другая и на моем месте была бы безмерно счастлива. И в чем оно заключается – это счастье? Вот ты жив – я и без ума от счастья. Я страшно хочу узнать, что приключилось с тобой, как ты жил все эти годы… Но закончу сначала свой рассказ.

– Конечно. Обо мне еще успеем поговорить.

– Полное отчуждение к мужу я почувствовала после одного странного случая. Я уже говорила, что мало вникала в занятия отца и сына. Меня интересовало только искусство мужа. Он мне показывал свои эскизы, говорил о большом полотне… И я ждала. Но вот однажды я почувствовала, что в доме возникла непонятная тревога. Особенно это чувствовалось по свекрови. Мне так внушили, что отца Сергея чуть ли не снимают с работы, что с этой перестройкой началось черт знает что… Почему-то Сергей не находил себе места. Куда-то уехал, долго пропадал. Потом вдруг, уже вернувшись, попал в больницу. Мне сказали, что угодил в дорожную аварию, что у него сильно разбито лицо…

Я догадывался, что тут могло быть. Попасть в аварию и сохранить целыми все кости, но испортить только лицо – это ж надо умудриться! Уж не разыскивали ли Сергея за какие-то сомнительные дела? Возможно, срочно надо было менять наружность. Я слышал об одном нашумевшем в то время московском деле.

Их, этих дел было достаточно, и в последние годы особенно, однако я держал в руках – честное слово! – фоторобот и мучительно вспоминал, кого он напоминает. Не могу с уверенностью сказать, но именно тогда могли искать Сергея Дракова. История была связана с убийством крупного «теневика». Но не буду рассуждать больше, потому что сам этим делом не занимался, просто оно скользнуло в моем поле внимания.

– Нет ничего странного, – продолжала Людмила Петровна, – что ты его не узнал. Когда он пришел домой, я его тоже не узнала. Это был чужой человек. Но над лицом поработали великие косметологи или как их там… Никаких следов от операции не осталось на лице. Но это был, повторяю, другой человек. Я смотрела на него и почему-то совершенно равнодушно думала, что он всегда был чужим и вот теперь даже внешне стал таковым.

– Странная история, – только и сказал я.

– Господи, я, наверное, так надоела тебе! – воскликнула Людмила Петровна, словно очнувшись от неприятных воспоминаний. – Прости меня…

– Ну, как ты смеешь просить прощения, – сказал с укором я. – Да ты представить не можешь, как для меня важно все, что касается тебя! Я мог бы бесконечно разговаривать с тобой…

Нельзя было затягивать свидание. Это я чувствовал. Я совершенно не был уверен, что служанка Нюра, с которой шла Людмила Петровна и которая теперь смотрела на нас со стороны, такая уж преданная своей хозяйке. Очень может быть, что она заодно с Клином, и все ему доложит. Скорее всего. Уже есть, о чем рапортовать. Надо придумать легенду, объясняющую нашу встречу.

– Мне нужно идти, – сказал я. – У меня служба.

– Ты служишь моему мужу? – нахмурилась она.

– Нет, я не служу ему. Но больше ни о чем не спрашивай. Я тебе все расскажу, но не сегодня. За нами могут следить.

– Ты думаешь?

– Очень доверяешь служанке?

– Как самой себе.

– Но и кроме нее кто-то на нас теперь смотрит. Я чувствую это нутром. По какой причине мы встречались?

– Как это по какой? – бедная Людмила Петровна аж задохнулась от удивления.

– Да нет. Я не о том… Если тебя спросят. Тот же Клин, например.

– Ой! – растерялась она. – А спросит? Ты уверен?

– Предположим.

– А что я скажу?

– Ничего не можешь придумать?

– А что я могу? С парикмахером встретилась.

– На мосту?

– Да, это глупо…

– С каким-нибудь полезным человеком…

– С каким? Чем мне полезным?

– Скажем, ты земляка встретила. Во-первых, это правда. Соврать у тебя не получится. Это я сразу понял. А я тебе – земляк. Единственное добавь: встретила на улице случайно. Тоже недалеко от правды. В городе много приезжих северян. Областной центр все-таки. Так что не чудо встретить земляка.

– А кого? Кого именно?

– Ты в ту пору работала в библиотеке. Начальника помнишь? Из отдела культуры?

– Погоди… Как его звали? Семен Иванович вроде.

– Пусть будет Семен Иванович.

– Ну, хорошо, я скажу. Если спросят…

– Когда мы встретимся? – деловито спросил я.

– Может я перееду в городскую квартиру? Будет проще…

Ну, конечно, будет проще! Ха! Оставит муж тебя без надзора, как же! Я зря даже спросил. Она в хитростях была беспомощна. Эх, Люда, Люда… Хотя вот вырвалась же! Но это она сделала неумело, рискованно. И мост-то назвала, потому что ничего больше не знала в городе.

– Я подумаю сам, – сказал я, – не ломай голову.

– Правда?

– Ну, разумеется.

– Ты придумаешь – и не забудешь меня?

Как в эту минуту мне хотелось обнять ее! Что это со мной? Я вдруг представил – я обнимаю ее, а неподалеку стоит мой сын и смотрит… Да-а! Запутывается история, завязывается узел… Черт знает что!..

– Мы встретимся? – тревожилась Людмила Петровна.

– Обязательно. Положись на меня. А теперь – возвращайся.

Я напустил на себя серьезный вид, чтобы не расслабиться и продлить свидание. Люда оробела даже, увидев такую мину. Должно быть, эти деловые серьезные лица сидели у нее в печенке. Да что я несу? Что-то с моей головой случилось. Такая путаница в мыслях и чувствах! Вот к чему любовь приводит!

Люда уходит. Оглянулась. Снова пошла. А я готов кричать: оглянись еще! И тут же поворачиваюсь спиной и чуть ли не бегу в обратную сторону, на другой берег, где мне делать совершенно нечего. Я даже не могу вспомнить, где оставил машину. Ну и дела!

Я в разные ситуации попадал. Но такой еще не было. Моя дорога сошлась с дорогами моего сына, моей жены и Людмилы Петровны. И я оказался на перекрестке, словно в капкане.

Никто за Печегиным и женщиной, с которой он встретился на мосту, не следил. В этом Мохов убедился. Неотрывно на эту парочку смотрела только одна девушка, стоявшая рядом с ним на автобусной остановке.

Мохову очень хотелось узнать, что у нее на уме, чей она человек. О том, что она служанка, Мохову не надо было догадываться, напрягая мозги. Это он вычислил сразу. Но как узнать, поставлена она следить за своей хозяйкой или нет?

Подошел автобус.

– Простите, – обратился Мохов к Нюре, – этот автобус идет на вокзал?

Она посмотрела на него удивленно и ткнула пальцем на надпись с маршрутом, где черным по белому значилась конечная остановка – «Вокзал».

Промах. И надо признать, позорный. Но Мохов продолжал смотреть на Нюру, стараясь улыбаться как можно добродушней:

– А мне на вокзал как раз и не надо, – и тут же спросил: – Вы местная?

– Нет, – ответила Нюра, подумав, что мужик ее клеит.

– Откуда будете? Может, мы земляки? Нюра пренебрежительно оглядела его.

– Не земляки, – презрительное скривила она губки.

– А вдруг? Не из Москвы же вы?

– А вот и москвичка!

– Вон как!

«Ах ты, деревня моя милая! – подумал весело Мохов. – Никакими французскими кремами не замазать эту русскую простоту».

Было ясно, что Москва – Мохов знал, что она с хозяйкой действительно приехала оттуда – мало коснулась этой милой девушки. А что, если поговорить с ней открыто? Хитрить бесполезно, она слишком простодушна. Не поймет.

– Я знаю, кто вы, – сказал Мохов.

– Как это – знаете? – подозрительно глянула она собеседнику в глаза и даже отступила на шаг.

– А так вот, знаю – и все тут. Потому что вы…

– Ну и кто? – сощурила она черные монголовидные глаза. – Кто я такая? Откуда?

– Из сыска.

– Из чего-о? – теперь девушка округлила глаза.

– Следите, значит. Коли из сыска…

– За кем это я слежу?

– Вон за той парочкой, что на мосту. Бедная девушка даже побледнела.

– И ничего я не слежу… Еще какие глупости говорить будете?

– Меня не обманешь, голубушка. Как вас зовут, кстати?

– Зачем вам?

– Если я спрашиваю, нужно отвечать, – внушительным тоном произнес Мохов.

– Нюрой зовут.

– И почему следишь за ними, Нюра?

– С чего вы это взяли?

– Я полчаса тут с тобой… Ты смотрела туда, ни на секунду не отрывая взгляда. И я догадался, что тебя интересует та парочка.

– Да это моя подруга там, – прижала ладошку к сердцу Нюра.

– Честно?

– Вот те крест!

– Точно подруга?

– Ну… если честно… я служанка. Но все равно она мне подруга.

– Замужняя?

– Кто? Я?

– Да не ты! А подруга твоя!

– Конечно.

– Так тебя муж ее попросил за ней следить?

– Вы что? Издеваетесь?

– А знаешь, с кем она встречается?

– Если и знаю, так и сказала вам? Да? Сами-то вы кто? Сами-то, наверное, стукачом работаете.

– Я и не скрываю, – засмеялся Мохов. – Да ладно, я пошутил. Я просто хотел с тобой познакомиться, Нюра. Поэтому и заговорил.

– Несете какую-то чушь!

– Мы еще встретимся?

– Разбежалась прямо! Дуру нашел, ишь ты! Грубовато, но молодец. Мохову Нюра понравилась.

Такая не может быть двуличной. Нормальная баба. Но, надо признаться, Мохов плохо разбирался в женщинах. Они его обводили вокруг пальца без труда.

Нюра не стала продолжать разговор, а устремилась к мосту, потому что заметила, что хозяйка рассталась с тем человеком и теперь возвращается.

Мохов проследил, как женщины встретились, и сел в автобус.

Людмила Петровна схватила Нюру за руку, словно срочно искала опору.

– Тебе плохо? – заботливо спросила Нюра.

– Нет, мне очень хорошо, – слабо улыбнулась Людмила Петровна. – Поедем домой.

Она сначала шла молча, а потом испытующе посмотрела на Нюру.

– Ты хочешь знать, с кем я встречалась? – спросила она.

– Ну… Я не знаю… Наверное, хочу. Интересно, все-таки…

– Это мой земляк.

– Из наших краев? Я его знаю?

– Нет. Ты тогда была еще девчушкой…

– Почему ты мне говоришь неправду?

– Я говорю правду.

– Не всю.

– С чего это ты решила?

– Потому что это тот самый человек, о котором ты однажды мне рассказала.

Людмила Петровна внезапно с паническим беспокойством вспомнила, что в страшные минуты одиночества она действительно рассказала Нюре о двух сутках из своей жизни, которые провела с одним человеком, которого никак не может забыть.

Что же это такое? Откуда взялся страх? Почему она так испугалась? Ведь она верит Нюре!

Не страшно было, когда нечего терять. А теперь – есть что, и поэтому холодный ужас охватил душу, как она только подумала, что может снова потерять этого так ей нужного в жизни человека.

– Это он? – спросила Нюра.

– Да, – глупо призналась Людмила Петровна с таким чувством, словно падала в пропасть. – Но зачем это тебе?

– Что зачем?

– Зачем тебе знать, кто это?

– Просто так. Я сама обо всем догадалась… Но ты ведь говорила, что он погиб.

– Если тебя кто-то спросит… Ты понимаешь?.. Ну, Клин… Или еще кто-то… Ты не скажешь?

– Кто меня спросит? – нарочито небрежно пожала плечами Нюра.

Не говорить же хозяйке о том, что вечером Клин будет подробно расспрашивать, что они делали в городе и почему вернулись без покупок!

Клин появился поздно. Нюра еще не ложилась спать. Она сидела на диванчике и вязала.

– Я думал, уже спишь.

– Тебя жду.

– Приятно слышать.

– Доложить должна.

– Ага, вот почему ждешь.

Клин сел на стул, поставив его напротив Нюры.

– Ну что ж! Приступим к делу. Раз так хочешь.

– Может, и не хочу, но ты же все равно приставать будешь.

– Буду.

– Так уж сразу лучше… С плеч долой, заботы нет…

– Молодец! Ты у меня умница. Толковая девочка. Рассказывай. Что-нибудь есть интересное?

– Все интересное, – многообещающе посмотрела на него Нюра.

– Да? – глаза у Клина округлились. – Говори.

– Ну вот. Вышли мы из дому…

– Это я знаю. Дошли до автобуса. Вы сели. Я остался. О ком она говорила?

– О тебе.

– Обо мне? Да что можно обо мне говорить?

– Как ты с носом остался.

– То есть – как с носом?

– Как кот упустил мышку.

– Это она сравнила… меня с котом…

– Да, она.

– Значит, она мышка. Очень интересно! Значит, чем-то я ей мешаю. Хорошо! Не буду рано делать выводы. Продолжай.

– Вот мы едем, едем… На задней площадке стоим. А впереди мужик сидел. Ну, такой видный мужчина. Молодой. Лет на семь моложе тебя.

– И что этот мужик? – Клину сразу не понравилось, что тот был моложе. Он еще не считал себя старым. И, в принципе, был прав.

– Все кивает мне.

– Чего это он распивался? Голова на шее крепко сидит?

– Не знаю… Приглашал. Хотел место уступить. Потому что культурный. Видит, девушка стоит – и пригласил. Что тут такого?

– Девушка стоит… Других разве не было?

– Были.

– Чего ж он тебе уступил?

– Ну, это у него спроси. Я-то откуда знаю. Может, я не такая, как все…

– И ты села?

– Как же я могу? Хозяйка стоять будет, а я – сидеть. Нельзя!

– Ну, и что дальше? Что с этим мужиком?

– А ничего. Вышел на остановке.

– Так чего ты мне о нем талдычишь?

– Не талдычу, а говорю. Будешь грубить…

– Нет, не буду. Продолжай, пожалуйста.

– Ну, вот едем дальше. Потом приезжаем.

– О чем-то ж говорили?

– Ну, о разном.

– К примеру…

– Она про книжку какую-то рассказывала.

– Это похоже. Зачем столько читать? Мне б за это платили, и то б не стал. Пускай интеллигенты книжки читают.

– Ты хоть одну книжку прочитал?

– Да не одну! Семь классов за спиной. Может, даже восемь.

– Не помнишь?

– Давно было. Но разговор-то не обо мне. Валяй дальше.

– Пошли по улице. Заходим в магазин. А там продавец такой.

– Какой?

– Ну, симпатичный. Высокий. Очень даже видный из себя.

– И что же этот симпатичный? Поздоровался с хозяйкой?

– Нет.

– Так зачем ты мне о нем говоришь? Он смотрел на нее? Может, знаки какие…

– Подавал знаки.

– Ну!

– И смотрел.

– Не тяни, Нюрка!

– Только не на хозяйку, – вздохнула Нюра, – а на меня.

– Чего он от тебя хотел?

– А что мужчины хотят от женщин? Разве не знаешь?

– С ума сошла? Значит, он прямо так… знаками… при людях?

– Нет, конечно. Он очень даже приличный человек.

Просто дал понять, что хочет познакомиться. Значит, я ему понравилась. Чего мужчины хотят в таких случаях? Конечно, для начала, знакомства.

– И что ты?

– Я же не какая-нибудь, прости, господи… Повернулась и ушла. Потом мы опять шли по улице. Останавливались у киосков.

– Что искала-то?

– Кто?

– Не ты, конечно. Хозяйка.

– А я тебя не интересую?

– Ты-то при чем в данном случае?

– Видишь ты какой!

– Я ж тебе какое задание дал?

– Какое?

– Чтобы ты запомнила все, что будет делать в городе хозяйка. Правильно?

– А я что делаю?

– Ты говоришь о себе. Весь город на тебя смотрит и знаки подает!

– Не весь город.

– Только мужская половина?

– Ну, если тебе не интересно, я вообще не буду говорить.

– Нет, ты рассказывай. Только больше о хозяйке.

– Хорошо. Вот мы идем по улице. Потом остановились. Ну, вот, стоим. А потом ко мне мужчина подошел. Очень такой видный из себя, симпатичный. Глаза синие-синие. Или серые? Нет, синие были у другого. А у этого серые. И вот он смотрит на меня. А я будто не замечаю. Потом говорит… В общем, тоже хотел познакомиться.

– А хозяйка что?

– А что хозяйка?

– Стоит и слушает, как тебя клеит этот поганый симпатяга?

– Ну, почему? Ее рядом не было…

Нюра прикусила язычок, а Клин оживился, почувствовав, что сейчас получит нужную информацию от болтуньи.

– А где она была? – схватил Нюру за локоть Клин.

– Она-то? Ну, она… Примеряла шляпу.

– Вы ж по улице шли. Потом остановились.

– Да, на автобусной остановке.

– И она шляпу примеряла? На остановке?

– Так рядом же было это… Ну, в общем, торговали тряпками. Ты не перебивай меня… Так знаешь, что он сказал?

Еще целых полчаса Нюра увлеченно рассказывала, как они с хозяйкой шатались по городу и как мужчины приставали к ней, неповторимой Нюре.

Клин подумал, что или она дуреху валяет, или чистосердечная простушка. Никакой информации он не получил.

А вот Нюра осталась собой очень довольна.

КАССЕТА ПЯТАЯ

«Наша негласная война с „Азией“ подходит к завершению. Меня терзают сомнения и недобрые предчувствия. Я был уверен, что Люда, то бишь Людмила Петровна не знает, кто ее муж на самом деле. Она считает, что он крупный начальник, босс, бизнесмен, управляет крупной фирмой и живет по всем требованиям закона.

Уже недалек тот день, когда Драков будет разоблачен. Очень может случиться, что живым в руки органов он не захочет пойти. Тогда гибель его неизбежна.

Что будет с Людмилой Петровной? Как она переживет эти события? Как вообще устроится ее дальнейшая жизнь?

Я теперь постоянно думал о ней. Она не случайно говорила, что муж способен ее убить. Если Дракова мы загоним в угол, если он окажется в безвыходном положении, то он не оставит ее в живых. Драков – слишком большой эгоист и никогда не даст жене свободу. Он считает, что эта женщина принадлежит ему, и ей без него нечего делать на этом свете.

Я более или менее был спокоен за свою семью – жену и сына. Мне удалось через Мохова устроить все так, что они получали ежемесячную материальную помощь. Сын, я так думал, матери ничего обо мне не говорил. После завершения операции я намеревался встретиться с женой и подробно рассказать ей о том, почему я так долго числился в погибших.

Так что за свою семью я в данную минуту был спокоен. Ни жену, ни сына никто не мог заподозрить в том, что они приходятся мне близкими, и в голову какого-нибудь Клина не придет мысль шантажировать ими, если Драков заподозрит меня в двойной игре.

Поэтому эти тылы меня не беспокоили.

Другое дело – Людмила Петровна. Ситуация складывалась так, что жизнь ее начинала все больше и больше зависеть от меня. Вот уж чего еще недавно я даже предположить не мог!

У меня еще не было точного плана, как можно безболезненно вывести Людмилу Петровну из скверной истории с арестом мужа, конфискацией имущества, общественным скандалом. Одно ясно: мне надо ее подготовить, ввести в курс дела, как сказал бы Мохов. Для этого я должен иметь возможность встречаться с ней, потому что придется ее постепенно готовить. Но как устроить сейчас хотя бы одно свидание? Если Клин заподозрит что-то, беды не миновать.

Единственный выход – сделать так, чтобы Драков поручил мне охранять дом, а Клина приставил к себе.

Но как вывести Дракова на такое решение?

Задачка, скажем, не из простых.

Помог случай. Так очень часто бывает – ломаешь голову, строишь планы, а жизнь подбросит простейший вариант.

Я вез Дракова в загородный дом. Уже стало темнеть, Я ехал по шоссе с включенными фарами.

Драков сидел позади меня и непривычно молчал. Обычно в таких ситуациях он в машине любил поговорить. Мы же не после рыбалки возвращались!.. И я думаю, что это было единственное время, когда он имел возможность прощупать меня снова и снова. Какое-то внутреннее недоверие всегда сидело в нем. Он, видимо, и сам себе не мог объяснить – почему, но все ему хотелось нечто еще узнать обо мне сверх того, что он уже знал.

Едем, к примеру, о погоде говорим, а он вдруг спросит:

– Ты где был в восемьдесят третьем году?

И надо было хорошенько помнить свою легенду, чтобы не ляпнуть правду. У него возникали совершенно неожиданные и каверзные вопросы. Он все копался и копался в моей биографии. Надоел! Но я ему отвечал четко, как школьник, который однажды вызубрил уроки. Причем Драков мог один и тот же вопрос задать через неделю. И мне всегда надо было помнить, как я прежде отвечал. Нет, легенду я не спутал бы. Привычка профессионала. Но и заученно отвечать нельзя было. Это вызвало б сомнения.

А на этот раз Драков почему-то молчал.

Когда подъехали к дому, Клин отворил ворота. Я въехал во двор и остановился перед гаражом.

Драков не торопился выходить из машины и сидел все так же задумчиво. Я тоже оставался на месте. Я никогда не выскакивал и не распахивал шефу дверцу. Он это однажды понял, и от меня такого не требовал. Он ценил меня за то, что со мной ему было спокойно за собственную жизнь. А уж дверцу-то он как-нибудь и сам откроет.

Клин запер ворота и неуверенно приблизился к автомобилю, полусогнувшись глянул сквозь боковое стекло в лицо хозяина. Как верный пес.

Драков жестом попросил его сесть, показав пальцем на сиденье рядом со мной. Клин обежал машину и уселся, уставясь на шефа с каким-то торжественно-подобострастным выражением лица. Он чувствовал, что предстоит серьезный и секретный разговор.

– Появился тип один, – сказал будто бы с ленцой Драков.

Мол, дело пустяшное, но он вынужден на это тратить свое драгоценное время.

– Лишний тип, – добавил он после хорошо поставленной паузы.

Мы сидели, догадываясь, куда он клонит.

– Знал меня по Москве, – дал еще информацию Драков.

– Из органов? – поинтересовался Клин.

– Да нет! Просто проныра-журналист, – будто плюнул Драков. – Развелось их! Говнюков!

– Это уж точно, – кивнул Клин, – развелось.

– Надо ему помочь, – сказал Драков.

– Чем? – решил и я подать голос.

– Точку поставить в его статье, – усмехнулся Драков. – А то расписался больно! От него вони будет – задохнешься.

– Понятное дело, – согласился Клин. – Данные?

– Займется им Чума, – коротко сказал Драков. Час от часу не легче! Это чтобы я пошел убивать журналиста? Ну уж нет!

Спасибо тебе, дорогой шеф, за такую ласку и доверие… Надо как-то выкрутиться…

– Значит, я? – посмотрел я на Клина. – Дело житейское. Могем.

Я бросил фразу так небрежно, словно мне предлагали зубы почистить.

– Остановился, конечно, в гостинице?

– Это надо выяснить. Я его увидел случайно. На презентации. Чуть не столкнулись носом к носу.

– Фамилия? – поинтересовался я с деловым видом.

– Саватеев или Савитеев там… Я присвистнул.

– Что такое? – насторожился шеф.

– Зовут – Евгением? – уточнил я.

– Вроде, да, – ответил Драков. – Ты его знаешь?

– Я-то не очень, да вот он меня помнит.

– Это как понять?

Я придумывал на ходу. Теперь надо было срочно подыскать случай, о котором Драков знал бы.

– Помните, я рассказывал…

Что же я рассказывал? Какой случай? Давай, думай… Ага, есть, годится.

– Ну, как судили меня. Он все торчал в зале. Репортажики строчил. Читал я их. Бойко царапает. Даже с юмором. Меня назвал – «бестия с лицом праведника».

– Думаешь, тот самый? Зовут его вроде иначе… Шеф стал вспоминать. Я, естественно, не знал, кто такой этот журналист и как его зовут. Евгений – первое имя, что пришло мне в голову.

– Может, и иначе, – кивнул я. – Но подписывался – Евг. Саватеев. У меня даже одно время эти газеты хранились. Можно их сейчас в библиотеке поднять.

Главное, с уверенностью напустить тумана. В библиотеку Драков не полезет. Дураков нет.

– Думаешь, узнает? – обалдело спросил Клин.

– Как пить дать, – ответил я твердо. – По его подсчетам, я должен быть за колючей проволокой. Отматываю только начало срока. Увидит, завопит, как сирена, на весь город. Придется не выходить на прямую. Подстеречь где-нибудь.

– Если он тебя знает, рискованно вообще крутиться возле, – рассудил мудрый шеф, которого я за эти слова готов был даже обнять. – Малейший промах с твоей стороны – и ты засветился. Не надо подбрасывать приманку.

– Да я сработаю чисто, – уверенно произнес я. – Лучше было бы выйти на него. Сказать, что есть интересный материал. Посидеть за бутылкой. Какой русский не любит выпить! А потом… Найдут на улице холодненького. И водочный аромат витает над ним. Чисто!..

– Прямо поэт ты, Чума! «Витает». «Аромат»… А план все же толковый. Как считаешь, Клин?

Направление мыслей у моего умного шефа было правильным. Я этим обстоятельством очень даже был тронут. Поэтому живо запротестовал:

– При чем тут Клин? Уж позвольте лучше мне! Очень мне охота этого писаку угомонить. Я как вспомню его опусы, так мне сразу до того тошно становится! «Чудовище без ума и сердца». Это он обо мне. Будет он судить о моем разуме своими куриными мозгами! В моей жизни без ума не выкрутишься из сложной ситуации. Очень мне обидно было… И эти еще разные паскудные слова… Так что у меня личные счеты. А Клин может лишь испортить дело.

– Как это я испорчу? – задело Клина, и он заерепенился.

– Тут дело тонкое!

– Хочешь сказать…

– Да ничего я не хочу сказать.

– Я не глупей тебя, – как индюк, надулся Клин.

– Глупей не глупей, а чувствую – не справишься.

– Да пошел ты…

– Тихо! – прикрикнул Драков. – Охота мне вас, мудаков, слушать! Вот что, Клин. – Драков принял окончательное решение, голос его сразу стал властным и уверенным. – Будешь действовать по плану Чумы. Скажешь по телефону, что дело приватное.

– Какое? Приветное?

– Не дури! Скажешь, мол, надо встретиться без свидетелей. Как управишься, смывайся на время из города.

Драков, не попрощавшись, вышел из машины. Я остался наедине с Клином.

– Ну, вот, – недовольно проворчал Клин. – Всегда так. До конца не договорит – сиди и гадай.

– Чего ты не понял?

– Дежурство оставить, что ли? – он кивнул на дом.

– Хозяин не любит тянуть.

– Прямо сейчас отправляться в город?

– Я думаю, что он именно этого и хотел. Но ты можешь отказаться. Я говорю – с этим делом запросто управлюсь.

– Ты сказал – отказаться?

– Ну да!

Клина разобрал смех.

– Плохо ты знаешь хозяина! Попробуй откажись!

– Тогда мотай в город. Ищи, вынюхивай, интересуйся.

– Ты заменишь меня тут?

Я пожал плечами и бросил небрежно:

– Не очень это кстати. Дела у меня на сегодняшний вечер намечены. Но другого пути нет. Не оставлять-то дом без охраны!

– Ладно. Тогда я погнал. Линяю.

Вскоре он укатил на своей машине. Тачку шефа я поставил в гараж и направился в дом.

Хозяин поднялся на второй этаж. Там была и Людмила Петровна. Подошла служанка Нюра и вопросительно уставилась на меня.

– Что, не узнаешь меня? – улыбнулся я. – Я сегодня вместо Клина.

Она продолжала на меня все так же молча смотреть.

И тут я вспомнил, что Нюра видела меня на мосту и теперь, вероятно, узнала! Вот что я совсем упустил из виду! Я ведь совершенно забыл об этой самой Нюре. Вот те на! А если она работает на Клина?

В прежние мои приезды она меня видела, но не обращала внимания. Да и не встречались мы вот так, нос к носу. Но, вообще-то, на мосту я находился достаточно далеко, чтоб меня хорошо разглядеть. Может, только мне показалось, что она меня узнала?

– Чего уставилась? – теперь уже грубовато спросил я.

– А куда поделся Николай? – спросила она.

– Не знаю, – я не сразу догадался, что она спрашивает о Клине.

– Насовсем, что ли? – она была расстроена.

– Спроси руководство, – ткнул я пальцем в потолок. – Наше дело – маленькое, приказано – выполняй. Расспрашивать не будешь.

Нет, она не думала о том, что я – тот человек на мосту – одно и то же лицо. Расстояние было изрядное. Так что я зря всполошился. Все нормально. Она просто-напросто очень огорчилась из-за того, что уехал Клин, даже ничего не сказав ей. Неужели между ними что-то было? Ну, орел Клин! Такую женщину окрутил! Очень даже мила, уютная, трогательная, без комплексов…

Ладно, это можно обсудить с самим собой на досуге, а пока я оказался в доме Дракова, и рядом находится Людмила Петровна. Вот о чем надо думать.

– Где меня устроишь? – спросил я Нюру.

– В комнате охранника.

– Белье-то сменишь или так и будешь стоять?

– Ой, извини, – она тотчас заторопилась.

– Стоп! – удержал я ее. – Просвети новичка.

– Чего ты хочешь?

– Хозяева уже бай-бай?

– Еще рано.

– Они спустятся ужинать?

– Так поздно кто же ест?

– У тебя так: то рано, то поздно.

– Тут так принято – на ночь не наедаться. Если голодный, иди на кухню. Там в холодильнике все найдешь.

– Я не о себе.

– Хозяйка после шести вообще не ест. А хозяин – когда как.

– Значит, может спуститься?

– Может. Попьет молока.

– А хозяйка уже не появится?

– Ну, почему? Она вечерами выходит погулять.

– Вот это я и хотел узнать. Значит, мне нужно быть начеку.

– Она возле дома. За ворота не выходит. Походит по саду – и спать.

– Каждый вечер так?

– Да.

Я мог надеяться, что сегодня еще увижу Людмилу Петровну. Мое присутствие тут будет для нее полной неожиданностью. Как бы она не выдала нас! У этой Нюры очень даже острые глазки – все видит, все примечает. Надо постоянно соблюдать осторожность.

Нюра побежала за свежим постельным бельем, а я прошел в комнату охранника. Тут Клин установил свой порядок. Я первым делом смел со стола все, что напоминало о нем; оставил только графин с водой.

Тут появилась Нюра и явно была недовольна тем, что я тут хозяйничаю. У меня возникло такое ощущение, что я ей не понравился с первого взгляда. А может быть, я тут со своей персоной был совершенно ни при чем, и все ее недовольство появилось оттого, что уехал Клин. Вполне возможно.

Она стелила кровать и чтоб не смущать Нюру, я вышел из комнаты, прошелся по нижнему этажу, заглянул на кухню, в ванную комнату и просторную гостиную, стены которой были обвешаны картинами в дорогих рамах. Это была абстрактная живопись, я ее никогда не понимал и понять не пытался, потому что она чужда моей натуре. Я люблю ясность во всем.

Потом я вышел на улицу и прошелся по саду, постоял над скамейкой под березами, на которой любила сидеть Людмила Петровна и провела там, должно быть, многие часы одиночества.

В общем, я изучил обстановку и теперь имел о ней представление.

Я уже направился было к дому и ступил на нижнюю ступеньку крыльца, как вдруг дверь распахнулась, и в светлом проеме появилась Людмила Петровна. Я видел темный контур ее фигуры, но не мог различить лица, а меня она рассмотрела, потому что свет из прихожей падал прямо на меня.

Она совершенно не ожидала этой встречи. В первый миг, видимо, подумала, что ей это привиделось, и она отшатнулась назад, словно собираясь вернуться в дом, но удержалась на месте. Потом она почему-то позвала:

– Нюра!

Служанка тут же появилась.

– Идем со мной, – сказала ей Людмила Петровна и спустилась с крыльца, прошла мимо меня, но даже не посмотрела в мою сторону.

Я услышал, как служанка говорила ей:

– Чего так испугались? Это же охранник, он пока что Клина заменил!..

Я вошел в дом. Но мне не хотелось выпускать из виду женщин. Я уселся на стул – в кухне у окна. Не включая света, стал смотреть на улицу. Яркая луна освещала двух женщин, сидевших на скамейке под березами.

Этажом выше стоял у окна в длинном халате Сергей Драков и смотрел вниз, где на скамье устроились его жена и служанка. В спальне было темно, и с улицы его не могли заметить. Вот так стоял он и смотрел каждый раз, как жена выходила подышать воздухом перед сном. Была у нее такая привычка. Людмила Петровна даже не догадывалась, что за ней наблюдают; она думала, что муж спит, как и положено, до этого исполнив свои супружеские обязанности.

Обычно Драков смотрел на жену и думал, как безумно любит свою женщину. Никто не знал об этой безумной любви, он старательно скрывал свое чувство от чужих глаз, словно стыдясь его. А может, и впрямь он стыдился этой безудержной страсти, потому что она была проявлением определенной слабости.

Драков считал себя сильным и волевым человеком. Он никогда и никому не подчинялся, но всегда повелевал другими. И, конечно, не хотел, чтобы кто-то догадался, что он пятнадцать лет подряд влюблен в одну и ту же женщину, и как мальчишка счастлив даже держать ее за руку.

Скрывал он свое чувство еще и потому, что глубоко переживал спокойную холодность жены. Она была покорной и безропотной. Но ни разу не пробудил он в ней ответную страсть. Нет, однажды было… Давно… Самое начало знакомства. Поездка на Север. Он почувствовал тогда, что она идет навстречу, что в ней просыпается ответное чувство. Но тут появился один человек. Даже и сейчас, по прошествии стольких лет, Драков ненавидел его. Хоть тот давно мертв, ненависть в душе так и осталась. Он снова и снова убивал бы его. Если о чем-то Драков и жалел в жизни, так только о том, что этого человека убили по его приказу позже. Его надо было уничтожить еще тогда, когда они с Людмилой не встретились.

Его нет на свете, а все эти годы Драков чувствовал его незримое присутствие. Дракову приходилось заниматься грандиозными делами, требующими крепких нервов, но где-то в глубине его «я» затаилась в нем душа художника, тонко чувствующего человека. И эта скрытная душа подсказывала ему, что Людмила никогда не забывала о том человеке, он и мертвый стоял между нею и Драковым.

Вот и на этот раз после супружеской близости она не осталась в его спальне, а пошла к себе. Потом, по обыкновению, вышла под березы…

Но странным показалось то, что на этот раз Людмила вышла со служанкой. О чем они могут там говорить?

Обычно молчаливая, Людмила так оживленно и с таким взволнованным видом беседует со своей служанкой. О чем?

И вообще, с того дня, как она ходила в город, Драков почувствовал в ней новые непонятные ему перемены. Она явно что-то скрывала от него.

В какую-то минуту он увидел ее лицо – когда она не думала, что он смотрит на нее. Ее лицо светилось радостью. Когда он обнял ее, она так испугалась! Значит, была мысленно далеко от Дракова. И радость на ее лице появилась от тайных мыслей.

Сегодня она была с мужем еще более холодна: словно красивая бездушная кукла. И ушла даже вызывающе-поспешно.

А теперь вот никуда не торопится, сидит со служанкой и о чем-то оживленно говорит, и, должно быть, тема разговора чрезвычайно интересует и ту и другую.

Тоже мне, подружку нашла!

О чем они могут толковать?

И знал бы хоть кто-нибудь, как сильно любит Драков эту женщину!

Женщины беседовали, даже не подозревая, что за ними следят два человека: – охранник Чума и Сергей Драков.

Людмила Петровна не сумела скрыть свое волнение, которое охватило ее на крыльце. Он здесь! Он рядом! Он сумел так устроить, что заменил Клина. Значит, какое-то время будет тут. Завтра, когда уйдет муж, они могут поговорить.

Когда она увидела его, то страшно испугалась. Ей показалось, она так много думала о нем, что у нее начались галлюцинации. Потом поняла, что это действительно он. И тут ее охватил дикий ужас – муж догадается! Почему она так подумала – сама не знает. Тогда она позвала Нюру.

И хорошо сделала! Нюра постоянно дома и не может не заметить отношений между охранником и хозяйкой. Людмила Петровна доверяла Нюре, и будет лучше, если раскроет ей все карты и все расскажет, как на духу.

Когда женщины устроились на скамейке, Нюра спросила, не скрывая недоумения:

– Что тебя так испугало? Прямо лица нет…

– Это он!

– Кто? – не поняла Нюра.

– Это Володя. Который был на мосту.

– Вот те на! – распахнула глаза Нюра, еще толком не поняв, кто же есть этот охранник на самом деле.

– Я о нем рассказывала прежде, – напомнила Людмила Петровна.

– Вот оно что! – наконец-то дошло до Нюры. – Значит, тот человек, который встретился тебе пятнадцать лет назад, а потом тот человек, который был с тобой на мосту, и этот, который служит охранником, все один и тот же?

– Да!

– Выходит, он живой? Не помер?

– Как же может быть иначе, если ты его только что видела?

– Ну да. Конечно. А как он спасся тогда?

– Я еще не знаю. Он обещал рассказать. Нюра, я ничего от тебя не хочу скрывать. Я могу тебе доверять?

– Еще бы! Как никому…

– Нет, я серьезно…

– У меня, кроме тебя, никого нет, – сказала Нюра, и в ее спокойном голосе Людмила Петровна услышала твердое убеждение.

Она сразу успокоилась.

– А что же будет? – спросила Нюра, вспыхнув волнением.

– Не знаю, – сказала Людмила Петровна. – Я не способна что-то решать. У меня в голове такая путаница… А сердце так бьется, словно готово выскочить из груди. Я боюсь, что Сергей заметит мое состояние.

– Конечно, заметит, – подтвердила Нюра. – Это не так трудно. Все на лице написано.

– Я должна держать себя в руках. Ты права.

– И сколько?

– Что сколько?

– Сколько будешь в руках себя держать?

– Не знаю. Я очень слабый человек. Понимаешь, Нюра? Я вот так подумала…

– Как?

– Пусть будет так, как будет.

– Ну, прямо умница-разумница! – всплеснула руками Нюра.

– Но что, что я могу?

– Надо выяснить, женат он или нет, – решительно заявила Нюра. – Я этим займусь.

– Как ты можешь так говорить?

– Как говорить?

– При чем тут – женат или не женат?

– Как это при чем?

– Ну, допустим, не женат. Тогда что?

– Тогда? – Нюра задумалась. – Твой муж тебя не отпустит. Бежать надо. Но от него не убежишь. Клина по следу пустит, тот из-под земли достанет. Худо дело, со всех сторон худо.

Нюра искренне огорчилась, не найдя выхода. Она была наблюдательной женщиной и не могла не заметить, что Людмила Петровна мужа не любит. А если не любит, то все остальное – роскошь, деньги, – для Нюры не имело значения. Да и видела она, что красивые вещи Людмиле Петровне радости не приносят. Она живет в грусти, потому что нет с ней рядом человека, которого любила бы.

А Нюра знает, как плохо, когда рядом нет такого человека. Только потому, что у нее самой никого не было и никто не предвиделся, она сошлась с Клином. Этот человек ей не противен – и только. Она никаких планов насчет совместной жизни с ним не строит. Как встретились, так и расстанутся. Как в море корабли. Но тут другое. Клин ей нужен пока, потому что у нее своя цель… Но это касается только Нюры, об этом даже Людмиле Петровне знать не полагается. Зачем? И хорошо, что она ни о чем не догадывается.

У нее, у бедной, свои печали…

Когда Нюра сказала, что у нее кроме Людмилы Петровны никого нет, то она ничего не придумала. Нюра решила посвятить свою жизнь этой женщине, дала себе такое слово и никогда от него не отступит.

Людмила Петровна, по мнению Нюры, вернула ее к жизни. Нюры давно не было бы, если б не Людмила Петровна. И Нюра, конечно же, ей будет обязана до конца своих дней.

Когда-то девчонкой Нюра впервые увидела Людмилу Петровну, еще молоденькую, смешливую и красивую. Нюра тогда жила в северном поселке, который являлся районным центром. Может быть, поэтому библиотека тут была большой, богатой книгами.

Нюра пристрастилась бегать в читальный зал, когда появилась новая библиотекарша. Людмила Петровна приметила девочку, давала ей книги по своему усмотрению, а когда никого в читальном зале не было, подолгу беседовала, рассказывая интересные истории об умных и хороших людях.

Нюра знала, что Людмила Петровна тоже родилась здесь. Ее отец был военным человеком и служил при локаторах, которые стояли за поселком на возвышении. Потом его перевели куда-то – и он забрал за собой семью.

Когда Нюре было больше двенадцати, приехала Людмила Петровна с мужем и стала работать в библиотеке. Нюра полюбила ее всем своим детским сердцем.

Супруги прожили в райцентре только зиму и лето, а потом уехали в Москву. Людмила Петровна очень много рассказывала Нюре о столице и с такой любовью, что поселила это чувство и в душе девочки. Нюра с тех пор только и мечтала попасть в Москву, поступить там в институт и стать такой же умной и образованной, как Людмила Петровна. Но годы шли медленно, и она долго взрослела.

Время от времени Нюра получала открытки от Людмилы Петровны с поздравлениями, которые сохранила до сих пор. Сама она тоже посылала ей открытки. Потом те стали приходить к ней все реже, реже и постепенно совсем перестали. Нюра решила, что Людмиле Петровне теперь не до нее. Но она все продолжала мечтать о Москве и о будущей интересной и содержательной жизни.

Эта мечтательность ее и подвела. Нюре было семнадцать лет, когда летом она встретилась с одним туристом. Он был москвичом, учился в университете и страстно стал убеждать, чтобы по окончанию школы она поехала с ним.

Нюра поверила ему и полностью доверилась.

Поначалу все было вроде хорошо. Она подала заявление и сдала документы в библиотечный институт. Стала готовиться к экзаменам. Жила она у своего друга. У него была однокомнатная квартира. Он обещал жениться на ней, но все тянул. То одно обстоятельство мешало, то другое.

Потом начались и вовсе странные дела. Однажды он оставил ее со своим другом, и тот насильно взял ее. Это потрясло Нюру, она была в отчаянии и – от природы честная! – обо всем рассказала другу. Она не хотела скрывать, потому что любила своего туриста и готова была к тому, чтобы он презирал ее после такого и даже выгнал из квартиры.

Но он не стал страдать от ревности. Успокоил ее – и не придал большого значения тому, что случилось.

Нюра была в таком состоянии, что первый же экзамен провалила и забрала свои документы. Что оставалось ей делать?

Тут повторился аналогичный случай. Ее друг оставил ее снова с каким-то новым другом – и не приходил всю ночь. Потом говорил, что попал в больницу…

Нюра поняла свое ужасное положение после того, как ее милый турист, которого она приняла за близкого человека, стал убеждать ее, чтобы она была уступчивой с теми людьми, кого он приводит. Оказалось, что он брал у них за такую услугу деньги, то есть, торговал Нюрой.

Она хотела убежать от него, но он страшно избил ее, пообещал даже убить и держал взаперти. Жизнь стала невыносимой, и Нюра решила покончить с собой. Она уже собралась перерезать себе вены в теплой ванне, когда вдруг раздался телефонный звонок. Она не хотела поднимать трубку, но телефон все звонил и звонил. И она подошла к аппарату.

В трубке раздался ласковый голос Людмилы Петровны:

– Нюра, ты? Милая, дорогая моя! Ты в Москве? Почему же не зашла ко мне? И не позвонила?.. Я узнала твой номер телефона случайно, от своей знакомой из института…

Не могла же Нюра сказать, что хотела прийти, как только поступит в институт, счастливой первокурсницей! Нюра разрыдалась.

– Что с тобой? – настойчиво стала допытываться Людмила Петровна. – Что случилось? Дай мне адрес. А то я записала только номер телефона… Дай адрес!

Она сто раз, наверное, повторила это свое «дай адрес!», и только тогда до Нюры дошло, чего от нее хотят. Она назвала адрес.

За ней приехали Клин и Филин. С ними была сама Людмила Петровна. Нюрин друг оказался дома и струхнул так, что его даже стало жаль. Нюра сама себя винила, что сразу не разглядела, какой он подонок.

Людмила Петровна забрала к себе Нюру, уговорила мужа, чтобы она пожила у них. Но Нюра не хотела быть приживалкой.

– Я все умею, – сказала она. – Возьмите меня служанкой.

Она согласилась остаться только с этим условием. Потом, уже придя в себя при ласковой и внимательной Людмиле Петровне, Нюра спросила:

– Как ты нашла мой телефон?

– О, это целая история! – воскликнула Людмила Петровна. – Как-то я вдруг вспомнила, что моя умненькая и единственная ученица должна закончить в этом году школу. В последнее время я слишком была занята сыном и про тебя почти забыла. Нет, не то, чтобы совсем забыла, я всегда тебя помнила, но каждый раз праздник проходил, а уж потом спохватывалась – не поздравила! Да и потом… Какие теперь праздники!

– Ну, вспомнила, и что?

– Я была уверена, что ты приедешь в Москву. Тысячу раз ты об этом говорила! Вот это меня и встряхнуло. Она же наверняка в Москве, подумала я, почему же не заявляет о себе? Даже обидно стало. Я стала искать…

– Найти в Москве человека…

– Очень просто. Если ищешь тебя. Ну, куда ты могла сдать документы? Конечно, в библиотечный. По моим стопам. Это я сразу вычислила.

– В общем-то, конечно… Куда еще?

– Там мне сказали, что документы ты забрала. Адреса они не знали. Но у секретарши декана оказался твой телефон. Ты ей оставляла. Помнишь?

– Да.

– Вот так я тебя нашла, – обняла Людмила Петровна Нюру. – А теперь расскажи, что с тобой приключилось. Если, конечно, хочешь. Не носи в себе такую тяжесть.

И Нюра поведала своей спасительнице горестную историю. Людмила Петровна будто окаменела. Она только произнесла:

– Бывают же такие выродки!

Через какое-то время Людмила Петровна сказала, что надо подать в суд на этого человека. Но у Нюры не хватило бы душевных сил говорить на суде о том, что она пережила. Прошлое ее навсегда осталось в другой жизни. И о нем она окончательно забыла.

Тогда Нюра сама дала себе слово, что всегда будет при Людмиле Петровне, станет помогать ей – и ничего ей больше не надо. Мужчин она ненавидела. Так прошли годы. Потом появился Клин. Но это произошло по ее воле, она сама пошла на близость, поставив перед собой конкретную цель.

И Клин не был ей противен. Остальное не имело значения, потому что имелась благая цель.

Почему и по какой причине возникли у него подозрения, Сергей Драков пока не сумел бы объяснить, но тревога поселилась в нем, и он уже не мог успокоиться. Возможно, сработала природная интуиция, которая не раз выручала его и которой обладают-таки люди, живущие с постоянным риском.

Простояв у окна до той самой минуты, когда женщины поднялись со скамьи и направились в дом, продолжая о чем-то еще говорить тихими голосами, Драков подошел к лестнице, ведущей вниз, и остановился на верхней ступени. Он был в тени, и снизу его не могли сразу обнаружить, а прихожая была ярко освещена, и он мог хорошо рассмотреть лица.

Должно быть, Чума ждал возвращения женщин. В этом не было ничего удивительного, охраннику положено быть начеку. Насторожило другое.

Войдя в освещенную прихожую и увидев Чуму, стоявшего у дверей своей комнаты, женщины как-то странно посмотрели на него, обе одинаково что ли, словно заговорщики. Драков догадался, что между ними произошел разговор и заключался он в том, что все трое дали понять друг другу: все они в курсе какого-то дела, между ними более нет тайны. И в том, что все это именно так и было, Драков не сомневался. Чума чутко уловил шорох и посмотрел на самый верх лестницы, где притаился Драков. Этот короткий взгляд охранника насторожил женщин, и выражение на их лицах сменилось тут же. Людмила Петровна пошла к лестнице, а служанка устремилась на кухню, словно у нее там было по горло дел, и она о них внезапно вспомнила.

Стараясь шагать бесшумно, Драков поспешил в свою спальню и присел на край кровати. Он слышал, как поднялась жена по лестнице, как прошла к себе. Охранник вышел на улицу и подошел к той скамейке, на которой только что сидели женщины.

Драков увидел это, шагнув к окну, где недавно стоял. Охранник опустился на скамейку и не завалился на спинку, как сделал бы сам Драков, а положив локти на колени, уставился вниз, будто перед ним горел костер. Это была поза таежника. Драков вспомнил те времена, когда он был на Севере. Еще тогда он обратил внимание на эту позу и на то, как бесконечно долго могут сидеть северяне в такой задумчивости.

Если Дракову постоянно казалось, что он уже где-то видел Чуму, то теперь он уверился и в том, где это могло произойти. Только на Севере.

Он начал покручивать воспоминания, как кинопленку, то забегая вперед, то возвращаясь назад.

Помог ему и этих поисках в прошлом и сам Чума. Но это уже случилось утром…

Драков просыпался рано и обычно до завтрака, приняв душ, просматривал бумаги в кабинете, который находился рядом со спальней. А тут вдруг решил выйти на улицу.

Женщины еще, естественно, спали. Но Чума уже был на ногах и смазывал из масленки петли калитки, которые противно скрипели и раздражали Дракова. До Клина никогда бы не дошло смазать, а этот догадался. В другой раз Драков обязательно похвалил бы. Инициативу подчиненных он ценил. Но теперь он смотрел на Чуму встревоженным взглядом.

Уж очень смутила его та поза, в какой он сидел вчера на скамейке. Правда, мертвые не приходят к живым. Но почему-то вспомнился тот парень, который доставил ему когда-то много неприятных минут. За других как-то и не цеплялась память, лица их слились в смутные пятна. Да и не было у него ни с кем в том краю такого события или истории, что запомнилось бы. А парень и теперь стоял перед глазами.

Но не мог он так измениться! Хотя прошло пятнадцать лет. И все-таки… Тот был худой, угловатый, с длинными руками и ногами да, к тому же, сутулый, отчего напоминал цаплю. Он показался бы тогдашнему Дракову просто смешным, если бы не его упрямство. Таких упрямых он, Драков, более не встречал в жизни.

Драков знал своего охранника как Пегина, и фамилия ему ничего не подсказывала. Тем более прозвище – Чума.

Да не мог тот парень превратиться в такого крепыша с налитыми мышцами, крепкой фигурой и лицом бойца! Глаза же у него другие – стальные. А у того были, как у красной девицы, ангельские.

И главное – Филин, Бульбаш и Клин знали свое дело. Они не могли ошибиться. Если сказали – хана, значит, так оно и было. С того света не приходят.

И Драков уже отогнал от себя мысль о том парне, как вдруг услышал, что Чума запел.

Это была песня Владимира Высоцкого.

Чума не слышал, как открылась дверь дома за его спиной, так как только что смазал петли. Это его и подвело. Он ни за что не запел бы, если б знал, что Драков услышит. Он пропел только две строки и вполголоса, а затем что-то просвистал. Но и этого было достаточно Дракову, который онемел от удивления, торопливо отступил назад и осторожно прикрыл за собой дверь.

Ни у кого другого не было такой манеры свистеть! Никогда после он не слышал такого свиста, такую странную трель!

Предельно взволнованный, Драков вернулся в кабинет, сел за стол и стал успокаивать себя. Может, показалось? Может, ошибся? Но перед глазами сидел сутуловатый парень, упираясь руками в колени, смотрел на воду и напевал Высоцкого. Потом засвистел, выпустив такую руладу, что Драков не поверил собственным ушам. Неужто человек способен так искусно!..

А если это он?

Тот сутулый, наверное, не мог забыть и за пятнадцать лет, кто его собирался убить. Может быть, долго искал и, наконец, вышел на Дракова. Втерся в доверие. Зачем? А чтобы осуществить задуманную месть.

Мог он быть и подсадной уткой. Работает на органы. В таком случае, Драков уже на крючке. Надо же, испугался какого-то журналиста. Мол, узнает, разоблачит. Да это ерунда! А тут под боком сам пригрел лютого врага и стоит, можно сказать, на мине, еще одно движение – и кранты.

Волосы на голове шевельнулись, и по спине пробежал противный холодок.

Нельзя распускать нервы. Спокойней. Если даже есть времени всего полчаса, то можно найти выход.

И тут подумалось, что Чума выдает себя не за того, кто он есть на самом деле, Но делает это не потому, что служит в органах, а по причине своего прежнего упорства. Очень может быть, что он больше думает о любви, чем о мести. Тогда его интересует, прежде всего, Людмила Петровна.

Если это так, то они затевают какой-то ход, чтобы смыться вдвоем. Но у Чумы голова неплохо варит, он прекрасно понимает, что от Дракова улизнуть не так-то просто. А если улизнешь, так рука у Дракова длинная и хваткая. Тут нужно поработать головой, как все сделать.

Вспомнив недавний разговор в машине, Драков даже стукнул себя по лбу. Вот лопух! Как ловко Чума отказался от задания убить журналиста! Подсунул Клина и дважды выиграл: на Дело не пошел – на хрена оно ему нужно! – и остался в доме, поближе к Людмиле Петровне.

Теперь и ее поведение в последние дни становится понятным. А как она смотрела в прихожей на охранника! Ясно, что между ними – уговор.

Чума решил похитить жену Дракова! Вот дела! Он же обещал однажды.

Много лет назад Драков увидел на берегу сидящего на валуне парня. Еще подумал – экий ушастик! Он сидел, локтями упершись в колени, и смотрел на воду. Услышав шаги Дракова, ушастик поднялся и сказал, глядя прямо в глаза как-то иступленно:

– Я тебя жду.

– Почему «тебя»? – улыбнулся снисходительно Драков. – Мы разве переходили на «ты»? Я не помню. И мне кажется, что такого факта не могло быть, потому что мы прежде никогда не виделись.

– Какая разница – ты, вы? Главное – суть.

– Чем же обязан?..

– Разговор есть. Драков пожал плечами.

– О чем? Может, перепутали с кем?

– Ни с кем я тебя не спутал.

– Снова «тебя». Упрям, вижу.

– Мне так легче. Мы же ровесники.

– Ну, как вам угодно. Но о чем разговор?

– О Люде.

– О какой такой Люде?

– О твоей жене.

– Слушай! – невольно перешел на «ты» Сергей Драков. – Какая она тебе Люда? Не смей! Слышишь, придурок!

– Чего не сметь?

– Говорить о ней в таком тоне.

– Я говорю нормально. А ты слушай.

– И что ты хочешь сказать?

– Откажись!

– Что? – Драков пока еще не все понимал. – От чего это я должен отказаться по твоей милости? От кого?

– От нее, говорю, откажись. Дай развод!

Сергей Драков уставился на ушастика. Шутит или… Вроде не пьяный. Неужто придурочный?

– У тебя нет температуры? – спросил Драков с издевкой.

– По-доброму пока прошу!

– Это что – угроза?

– Нет. Бить тебя не буду.

Сергей не удержался от смеха. Физически он явно был крепче и, случись драка, здорово досталось бы ушастику.

– Спасибо, – сказал Драков, издеваясь. – Очень тронут. А если я тебе врежу?

И тогда этот странный парень с иступленными глазами сказал с уверенностью:

– Не откажешься – украду ее.

– Ты хоть понимаешь, что мелешь? – зло сузились глаза Дракова.

– Понимаю, – отвечал ушастик. – Украду.

– Погоди. А как же она? – возникло подозрение у Дракова.

– Что она?

– Ее-то спросил хотя бы?

– О чем?

– Она-то согласна, чтоб ты ее умыкнул?

– Я не говорил с ней об этом.

– А вдруг сопротивляться будет? Крик поднимет?

– Может быть. Но пусть кричит.

– А если люди прибегут?

– Пусть прибегут. Все равно украду.

– А потом? Что потом-то?

– Потом женюсь на ней.

– А если она не согласится?

– Согласится.

– Да откуда у тебя такая уверенность? Какой она тебе дала повод, что ты так говоришь – согласится!

– Я не спрашивал, но я знаю – женюсь.

– Против ее воли что ли?

– Нет. Я против воли не пойду.

– Ты опомнись, парень. Я не знаю, как такое могло в твою башку взбрести. Играешь с огнем. Я никому не собираюсь уступать свою жену. С чего это вдруг? Я не собираюсь с ней разводиться. И она не хочет со мной разводиться. Если ты сейчас же не уберешься, я выкину тебя в реку!

– Без нее не уеду.

– Откуда ты такой заявился?

– Это неважно. Заявился – и все.

– Послушай мой совет – убирайся. И не появляйся на мои глаза. Если будешь преследовать мою жену, тебе будет очень плохо.

– Это несправедливо, – сказал спокойно ушастик.

– Что несправедливо?

– Не так должно быть, иначе…

– Как иначе? Почему? О чем мы говорим? Я ее встретил, женился. У тебя не отбирал. И вдруг – несправедливо!

– Вот умри, коли так…

– Как это – умри? – опешил Драков.

– Утопись в реке.

– Зачем? Чтоб вдовой осталась? Тебя вдова устраивает?

Драков засмеялся.

– И я умру, – серьезно заявил парень.

– То есть как? Тоже утопишься?

– С тобой вместе. Тогда будет справедливо. Драков испытующе смотрел на парня. Такого идиота он еще никогда не встречал.

– Может быть, у тебя не все дома? – спросил он осторожно.

Но нет, перед ним стоял не обычный сумасшедший! Это был просто безумец-влюбленный. О таких он читал в книгах и всегда их считал вымыслом. Но вот подобный тип стоял тут и смотрел на него, Дракова, своими правдивыми глазами, живой и реальный.

«Сегодня утром я смазал петли на всех дверях, потому что они скрипели на все лады. Когда я вернулся в дом и открыл бесшумную теперь дверь, то увидел поднимающегося по лестнице Дракова. Было такое ощущение, что он чем-то вспугнутый бежал к себе.

Странно.

Вчера вечером, когда в дом вошли женщины, мне показалось, что он стоял наверху и смотрел из темноты.

Выходит, он за кем-то следит. За женой?

А утром, что могло его вспугнуть?

В доме, кроме нас, с ним никто не бодрствует. Он мог увидеть только меня. Ну, вот открыл дверь, увидел меня у ворот… И что? Я смазывал петли. Ну, а еще? Мурлыкал что-то. Что я мог напевать? Конечно, Володю Высоцкого! Так, так, так… И насвистывал. Или нет? Вроде, нет.

Мохов говорит, что я как-то странно насвистываю, не похоже на других. Я об этом всегда помню и стараюсь заливаться трелями лишь тогда, когда меня никто не слышит.

Ну, хорошо. Он увидел меня, услышал, как я напеваю и насвистываю. Что же из этого вытекает? Что его могло так испугать?

Я уверен, что он никогда прежде не слышал этого моего приметного посвиста. Не мог же он по нему разгадать, кто я на самом деле? Чушь! Я уже мякины боюсь, как пуганый воробей.

Я не стал более гадать, что могло случиться. Вскоре Драков должен будет ехать в город. По какому-нибудь признаку я все равно почувствую, подозревает он меня в чем-то или мне волноваться рано.

Он мог услышать мои шаги на крыльце и поспешил наверх, просто не желая с кем-то видеться в такую рань.

Меня он видел один раз пятнадцать лет назад. Думаю, что запомнил. Трудно забыть парня, который вполне серьезно говорит тебе, что любит твою жену и хочет на ней жениться.

Я тогда предложил ему вместе умереть, чтобы доказать свою любовь к Людмиле Петровне. И я умер бы, не дрогнув. Честное слово!

Это было какое-то ослепление. Любовь навалилась на меня внезапно и с такой силой, что я вмиг переменился. Откуда-то появилась отчаянная смелость.

Я окончил школу. И в то самое лето приехали в райцентр молодой учитель рисования и новая библиотекарша. Я-то сам жил не в райцентре. Там я только школу закончил, находясь в интернате. А на лето уезжал в маленький поселок в тридцати километрах, где проживали мои родители.

В тот раз какая-то нужда заставила меня бросить рыбалку и оказаться в райцентре. Помнится, что-то было связано с военкоматом. Думал, что за день обернусь, к вечеру уеду.

Между делом хотел вернуть книги в библиотеку. Я их увез недочитанными, а теперь собрался сдать.

Связав бечевой книжки, принес я их и положил на стойку, за которой никого не было. Стал развязывать веревку, слышу шаги. Поднял глаза, а между книжными шкафами стоит она!

Я о девчонках тогда особенно и не думал. Родители мои были старой веры и воспитали меня так, что никакого легкомыслия у меня не было на этот счет. Придет время, надо жениться, а там уж воспитывать детей. Мне же предстояло уходить в армию, и поэтому о женитьбе не думал. Вернусь, найду себе хорошую работящую девушку, и все устроится хорошо. Учиться дальше я не хотел.

Я, видимо, не совсем точно говорю, что не хотел. Читать книги я любил, и к знаниям меня всегда тянуло. Но я у родителей был один и поздний. Я же видел, что они без меня, может, и выживут, но тяжело им придется.

Вот почему я решил после армии вернуться и устроить старость своих родителей.

Такого теперь, как я, уже нет, пожалуй. Хотя много смелости беру на себя, ставя себя в судьи молодого поколения. Сам-то воспитывал сына? А если нет, то какие претензии я могу ему предъявить и что требовать? Все зависит от родителей.

Но как бы там ни было, а надо признать, что девушки меня не занимали в силу моих серьезных намерений, и я готовился к воинской службе.

И тут – она!

Стоит между книжными шкафами и, будто явление какое-то, небесное! Не знаю, как там объяснить, но у нас было такое чувство, что мы сразу узнали друг друга. Вот никогда не виделись, друг о друге слыхом не слыхивали, а смотрим и узнаем.

Я уж потом разные книги читал и думал, что, может быть, мы встречались в какой-то прежней жизни. Она первая сказала:

– Здравствуй! И я ей отвечаю:

– Здравствуй!

– Ты книги сдавать пришел? – спрашивает она и стоит на месте, не приближается к стойке, словно боится нарушить вот это узнавание.

– Пришел, – я говорю. – А ты новенькая?

– Да, – отвечает.

– То-то гляжу…

– Тебя зовут как?

– Владимиром.

– Я почему-то так и подумала. А меня Людой.

– Конечно.

– Почему ты сказал – «конечно»?

– Потому что я знал.

– Что меня так зовут? А как ты узнал?

– А как увидел, так и узнал.

– Совсем даже странно. Ты не обманываешь?

– Я всегда говорю правду.

– Всегда-всегда?

– Меня отец хорошо высек. Один раз, а запомнил я навсегда, что врать, что воровать.

– За что же он тебя высек?

– А было за что. Соврал, что бабушку навестил. А сам на реке пропадал. Жарко было, купаться хотелось.

– И что же?

– А бабушка в тот день умерла. Отец мог бы еще живую застать. Она жила за деревней, на отшибе. Странная была. Люди говорили, что колдовством занималась.

– Какие страсти!

Мы стояли друг против друга, нас разделяли всего три метра, мы говорили слова, не очень вникая в их смысл, а самое важное творилось в наших душах. Там возникло и с каждой минутой разрасталось чувство родства.

Поднявшись к себе в спальню после разговора с Ню-рой в саду, Людмила Петровна забралась в постель и старательно укуталась в одеяло, словно хотела спрятаться, как это делала в детстве.

Текли минуты, а сон все не приходил. Уже старинные часы на нижнем этаже пробили полночь, но спать совсем не хотелось.

Она вспомнила, как впервые увидела Владимира. Он развязывал бечевку, которая стягивала стопку книг. Услышав шаги, он поднял глаза. Он был еще нескладный юноша в том странном переходном возрасте, когда мальчишеское еще осталось во всем теле, а уже появилось в душе и понимании мужское, серьезное и властное.

«Какой родной!» – подумала тогда Людмила Петровна.

Годы спустя она вспоминала это первое чувство и никак не могла объяснить, отчего оно возникло. Но именно это чувство родства тогда овладело ею и стало причиной последующих событий.

Сегодня Людмила Петровна была склонна думать, что люди рождаются друг для друга. Они единственные, незаменимые. И если судьба их сводит, то они счастливы. А большинство живет, даже не догадываясь о таком. Ей же он встретился, рожденный только для нее, единственный поэтому она знала, что его никто и никогда заменить не сможет. Потому-то она жила в печали и без надежды.

И странно ведь то, что Владимир за пятнадцать лет изменился неузнаваемо, из того нескладного мальчишки вырос сильный и очень волевой мужчина, а чувство родства снова вспыхнуло в душе Людмилы Петровны.

«Это он, – шептала она в ночи. – Мой!»

Людмила Петровна под твердой властью Сергея отвыкла от самостоятельных решений и считала себя безвольной. Она даже не предполагала, сколько в ней скопилось протестующей силы. В эту ночь она спокойно решила, что жить по-прежнему она не будет. Она пойдет на все, только бы не чувствовать себя более райской птицей в золотой клетке. Она вырвется на волю и будет с Владимиром. Пойдет на это в любом случае, даже если ей грозит смерть. Уж лучше быть мертвой, чем в этой золотой клетке, которая опостылела за эти годы хуже каторги!

Насчет будущего Людмила Петровна решила окончательно – и тут же успокоилась. Она уже ничего не боялась, потому что рядом находился Владимир.

Ей уже не хотелось думать, как и что будет завтра. Она хотела побродить мысленно в прошлом…

Тогда в библиотеку пришли какие-то люди и прервали бессвязный разговор между Людмилой Петровной и Володей Печегиным, которые никогда не виделись прежде, но сразу узнали друг друга и поняли, что это не случайно.

Сдав книги, Володя не знал, как ему быть дальше, и явно растерялся, потому что совсем не хотел уходить, а надо было; не торчать же посреди комнаты памятником неизвестному читателю! Но вдруг он резко повернулся и ушел, не попрощавшись. Людмиле Петровне показалось, что он обиделся. Но на что? На людей, что ли?

Она даже слегка огорчилась.

«…Наш разговор прервали какие-то школяры, ввалились гурьбой и начали базарить, подыскивая себе книги. Мне хотелось взять каждого за шкирку и выбросить за порог. Но хорош бы я был, начни бузить! А зло на этих ребят накипало – будто бы не могли, черти полосатые, прийти позже или вообще завтра. Приспичило им! Чтобы не показывать своего недовольства, я повернулся и вышел на улицу.

Уже переступая порог, я знал, что мне делать дальше.

Надо выяснить, кто она такая и откуда, эта прелестная незнакомка. У меня был закадычный дружок Гриша, великий проныра. Он все знал, потому что везде совал свой кривой, побитый в драке нос. По сути, он был добрым и отзывчивым парнем, но любопытным донельзя. Может, это любопытство его происходило из его же доброты – до людей был интерес! Он не проходил мимо, если человеку надо было помочь.

Я помчался к нему и, к величайшему своему счастью, застал давнего приятеля дома. Он сидел на крыльце и чинил табуретку. Я стал помогать. Слово за слово – и я хитро навел разговор на библиотекаршу.

– Влюбился? – ощерился в улыбке догадливый и ушлый Гриша. – И я чуть было не влюбился однажды… – Но подумал: «Зачем мне это надо?» И успокоился. Тебе то же самое советую: подумать и плюнуть.

– Откуда она? – спросил я.

– Из Москвы. Но родилась здесь. Я даже помню ее… Такую рыжую и визгливую плаксу. А потом – с родителями уехала.

– И где она жила?

– Сразу за почтой.

– Так и я помню.

– Лягушкой была, – кивнул Гриша. – А стала… Но совет мой прими!

– Почему я должен принять твой дурацкий совет?

– Дурацких советов не даю.

– А любой – не приму.

– Вижу, дело худо. Тогда сообщаю.

Он выдержал значительную паузу, даже пришлось поторопить:

– Что ты сообщаешь?

– Она замужем!

Гриша посмотрел на меня, явно жалея.

– И кто ее муж?

– Учитель рисования. Опасный тип.

– Почему ты решил – опасный?

– Кое-какие наблюдения…

– Поделись ими, чего ты тянешь…

– Окончательные выводы я не сделал, но… Зачем учителю рисования иметь дело с тремя бичами?

– Что за бичи?

– Этим летом появились. Почему им надо встречаться тайком?

– И почему?

– А чтоб никто не знал, что знакомы.

– Где они встречались?

– Эти трое живут на Пороховушке. Вот так.

Я, кстати, знал это место, оно находилось в пяти километрах от райцентра на берегу реки. Когда-то там стоял домик сторожа и подземный склад, в котором держали охотничий порох. Потом место хранения переменили, бревенчатый свод склада прогнил, а сторожка осталась стоять, срубленная из добротного лиственного леса, и в ней иногда появлялись жильцы.

В то время по реке много плавало туристов и разного другого народа в поисках длинного рубля. Поселятся такие гости, милиция проверит документы – в лучшем случае, а так – живи себе сколько хочешь, если не нарушаешь закон.

– Куда-то исчезают, – продолжал рассказывать Гриша. – Моторка у них завелась. Тоже непонятно – откуда? Сегодня утром видел – приехали. Значит, учитель пойдет прогуливаться по берегу. Днем народу мало, все на покосах. Вот он и подастся к Пороховушке. Побудет там сколько-то – и назад. Букетик принесет. Мол, цветочки в лесу собирал. Любитель, тоже…

– Не жалуешь ты его, – заметил я.

– Не нравится мне этот учитель. Глаза у него недобрые. Я заговорил как-то с ним. Вижу, лапшу на уши вешает. Скрытный человек. А это же – всегда опасный…

Я поднялся и молча пожал руку Грише.

– Теперь ты куда? – спросил он.

– На берег.

– Поедешь домой?

– Нет. Дело одно есть.

– Какое еще дело? – насторожился Гриша. – Тебе мало, что я сказал?

– Пока достаточно. Вот я и иду на берег. Посижу, подожду.

– Кого? Она, что ли, прибежит?

– Почему она? Ты же говоришь – учитель на Пороховушку пойдет. Вот я его и подожду.

– Ты брось шутить, Володька! – очень даже встревожился Гриша. – Эти парни, эти трое… народ серьезный. А если учитель с ними, опасную игру затеваешь.

– Я уже понял. Спасибо, что предупредил.

– И все равно пойдешь.

– А что мне остается? – вздохнул я и вышел.

Сергей Драков, носивший тогда фамилию жены, и на самом деле направился в сторону Пороховушки, потому что утром должны были приехать с верховьев Югана его посыльные, и надо было узнать, провернули они дело, которое он им поручил, или вышла осечка.

На полдороге столкнулся с ушастиком, и произошел тот необычный разговор, который затеял этот парень.

– Не появляйся больше на моих глазах, – сказал в конце «беседы» Сергей и пошел в гору, направляясь прямиком к Людмиле, а свидание с тройкой решив отложить на час.

Надо было тут же поговорить с женой. Что за фокусы такие? Уж не сговорилась ли она с этим типом?

Людмила была занята, но Сергей буквально взял ее за руку и вывел на улицу. Там, на крыльце, он ее спросил:

– Кто это такой?

– Ты о ком? – мягко улыбнулась Людмила. Сергей по ее взгляду сразу понял, что она прекрасно догадалась, о ком он спрашивает.

– Как его зовут? – тверже спросил Сергей.

– Ты об этом парне?

– Да, об этом ушастом.

– Но почему ты психуешь?

– А что прикажешь делать?

– Что за тон, Сергей? Что случилось?

– Он со мной завел разговор. Этот придурок…

– Какой же он придурок? Успокойся, Сергей.

– Я спокоен. Я железно спокоен. Таких спокойных не бывает. А ты.

– Что я?

– Чего-то не договариваешь.

– Не говори ерунды. Ну, зашел в библиотеку. Мало ли заходит людей. Книги привез.

– И все?

– Конечно.

– Вы не виделись прежде? Не знаете друг друга?

– Да нет же, говорю!

– Такого не может быть! Ты хочешь, Людмила сказать, что вы встретились только сегодня?

– Я не хочу сказать, а это так и есть.

– И он после этой встречи вашей предлагает мне уступить тебя ему!

– Сумасшедший! – радостно засмеялась Людмила. Этот смех взбесил Сергея, но он сдержался и сказал тихим глухим голосом:

– Чтоб его духу тут не было!

Все еще смеясь, Людмила посмотрела в глаза мужа – и тут же притихла. Сергей видел, как она побледнела. Должно быть, кое-что выражали в эти минуты глаза взбешенного Дракова.

– Хорошо, – пролепетала Людмила.

– Что хорошо? – повысил голос Сергей.

– Я скажу ему.

– Что ты ему скажешь?

– Чтобы он больше не искал встречи со мной.

– Я же сказал – чтоб духу не было! Идем на берег, он еще там. И ты скажешь при мне.

– Нет.

– Что нет? – аж передернулось лицо Сергея.

– При тебе не буду.

– Будешь.

– Не буду. Это унизительно для него. А он не заслужил обиды. Он ничего плохого не сделал. Я сама поговорю.

– Где и когда?

– Он придет в библиотеку. Я чувствую – придет. Только ты уйди. Не надо тебе вмешиваться, Сергей. Это даже смешно, что ты так завелся. Я замужняя женщина. Что, я не понимаю этого? А он еще мальчик.

– Он вчера был мальчиком.

– Ты же видел, он безвредный, потому что честный. Сергей подумал, что зря он так много значения придал разговору с каким-то местным аборигеном. Кто он против него? И зачем он нужен Людмиле? Глупо ревновать к какому-то сопляку.

– Ладно, – сказал Сергей. – Я не хочу продолжения этой дурацкой истории. Чего доброго, еще люди на смех поднимут.

– Не бойся.

– Да я не боюсь.

И чуть было не добавил: «Я шума вокруг себя не хочу. Мне надо быть пока неприметным».

– В общем, так, – сказал примирительно Сергей. – Если придет, вразуми толком мальчишку. А мне надо по делам.

И он направился на Пороховушку, потому что там его ждали и на самом деле важные дела.

«После разговора с мужем Людмилы Петровны, я пошел, помню, к своей лодке, что стояла недалеко от пристани. А там уже сидел Гриша.

– Куда пропал? – озабоченно поднялся он.

– Имел разговор.

– Чем кончилось мирное собеседование?

– Полным согласием, – сказал я.

– Это как?

– А это так, Гриша, что я согласен бороться, а он согласен не уступать.

– Ты его не пересилишь.

– Это еще посмотрим!

– Не духарись, Володька. Он кликнет своих бичей, и те устроят так, что найдут тебя ниже по течению…

Как в воду смотрел этот Гриша!

– Все от нее зависит, – сказал я.

– Ой, ошибаешься! Ты куда намеревался ехать?

– Теперь уж не поеду.

– Но собирался же прежде?

– На остров. Ты же был у меня. Я там шалаш заново покрыл. Живу, рыбачу. До плашкоутов близко, удобно рыбу сдавать.

– Вот и поезжай на свой остров. Прошу тебя. В это время я увидел Дракова, который шел по яру и стал спускаться по лестнице, что вела к пристани. К нам он не подошел, но посмотрел очень пристально.

Меня в дальнейшем это и подвело, что Драков видел нас с Гришей. Но сложно все предвидеть, да и был я тогда зеленым птенцом, никакого житейского опыта, ничего не опасался.

Я видел, как Драков пошел берегом, нарочито показывая, что он плевал на меня. Я решил пойти снова в библиотеку. Но невозможно было отвязаться от Григория.

Он отчего-то так испугался за меня, ни за что не хотел уходить, пока я не сяду на лодку и не поеду.

Время, видимо, затянулось, и Людмила сама решила прийти. Может, видела из окна, что я на берегу. Чтобы никто не догадался, что идет ко мне, взяла таз с бельем и несла полоскать.

– Вот что, Гриша, – обратился я к приятелю. – Чеши отсюда. Очень прошу!

Гриша тоже увидел идущую Людмилу.

– Я только поговорю с ней! – взмолился я.

– Дай слово, что потом уедешь на свой остров.

– Уеду, – уверил я его и он пошел по берегу.

Когда муж ушел, Людмила вернулась в библиотеку, но работа не ладилась, она была рассеянна и потому сказала посетителям, что закрывается на время. Тем более, что скоро начинался обед.

Она почему-то боялась, что Сергей пойдет на берег и там устроит драку. Характер мужа она знала.

Она видела лодку на пустом берегу и сидевших на ней двух людей. Может быть, Сергей разговаривает с Володей. Чем этот разговор может кончиться, Людмила могла предположить.

Но просто прибежать ей было не с руки. Чего всполошилась? Какая муха укусила?

В квартире, в сенях стоял таз с бельем, которое она собиралась в обед выполоскать. И она очень ко времени вспомнила про этот таз.

Закрыв библиотеку, побежала домой, благо это было недалеко, прихватила белье и пошла неторопливо на реку.

Спустившись с горки, она увидела, что вторым был не Сергей. Посмотрел на нее, поднялся и ушел в сторону, а Володя остался в лодке.

Рядом были мостки. Людмила взошла на них, отобрала из белья наволочку и стала полоскать.

– Собрался уезжать? – спросила она Володю.

– Нет. Думаю.

– О чем же, интересно узнать. Он не ответил, а сказал только:

– Что ты полощешь в грязи?

Прошло какое-то судно, длинное, похожее на баржу, и волны от него взбаламутили воду, потому что тут было мелко.

Володя легко поднял таз и поставил на кормовое сиденье своей лодки.

– Переходи, – попросил он.

Людмила шагнула в лодку и устроилась спереди. Володя оттолкнул лодку, чтобы оказаться на глубоководье. Сидел на корме и смотрел на нее.

– Ты хоть меня не увези, – улыбнулась Людмила, поглядев на него.

И притихла, встретив его сосредоточенный взгляд. Она поняла, что подсказала ему, что надо делать, да сама же испугалась.

До этого Володя держался за конец мостка, а тут отпустил руку, и лодка поплыла, удаляясь от берега.

– Перестань, – строго сказала Людмила.

– Пусть, – сказал Володя. – Поговорить надо.

– Ну, говори, – Людмила посмотрела на удаляющийся берег. Там было пусто. – Только быстрей. Мы же уплываем.

– Пусть, – опять повторил Володя.

Он дернул заводной шнур, мотор заревел.

– Ты что?! – вскричала Людмила и приготовилась шагнуть за борт.

Можно было еще достать ногами до дна, по пояс бы стало.

Но лодка резко развернулась, и Люда села по инерции. Лодка помчалась на середину реки и понеслась по стрежню.

Людмила старалась убедить Володю, чтобы он повернул назад, но из-за шума мотора он ничего не слышал или делал вид, что не слышит. Он уставился вдаль поверх ее головы.

Людмила махнула рукой и тоже стала смотреть вперед.

Володя перевалил реку, развернул нос лодки против течения и буквально нырнул в протоку, которая узкой лентой вилась между низких берегов, заросших плакучими ивами, ветви которых свисали до воды.

Людмиле то и дело приходилось отводить руками ветки, которые цепляли ее.

Володя ехал, не сбавляя скорости, на поворотах так накреняя лодку, что казалось – вот-вот зачерпнет бортом.

От кормы разбегались две большие волны, которые выбрасывали не берег мелкую рыбу.

Потом лодка выскочила в сор – это пойменное озеро, которое в пору половодья так велико, что не видно берегов.

По этому водному простору и покатила моторка в синюю даль.

Впереди между небом и водой играло марево да виднелся далекий островок. Когда лодка поравнялась с островом, мотор заглох.

– Все, – сказал Володя. – Бензин кончился.

– Врешь ведь, – не поверила Людмила.

– Попробуй, заведи.

– Я ж не умею.

– Бачок потрогай. Видишь, пустой?

– Чего вижу? То, что украл меня, бесстыдник? Ты же украл?

– Украл.

– И что теперь? Зачем ты это сделал?

– Я же сказал – поговорить надо.

– А там нельзя было?

– Помешали бы. А тут не найдут.

Володя взял весло и стал подгребать к берегу. Лодка двигалась еле-еле и, наконец, уткнулась в глинистую кромку, обкатанную волнами, которая тянулась метровой полосой, а дальше начинался коренной берег, заросший травой.

Остров был длиной с километр, но узким. Росли на нем и кедры, и березы, потому что это был пугор, малый осколок материка.

Начинался остров безлесым мысом, на этот лужок и высадился Володя. Он укрепил лодку, чтоб не снесло, открыл в носовой части багажник, вытащил оттуда брезентовый узел и сбросил посреди поляны.

Тут было большое кострище с рогулями по краям, обгорелая перекладина валялась рядом, а ближе к лесу стоял шалаш.

Володя развернул узел; в нем оказались чайник, закоптелый котелок, алюминиевая кружка и тонкое одеяло.

Людмила вышла из лодки и следила за действиями Володи.

– Одеяло-то зачем? – спросила она. – Ночевать, что ли, будем?

– Видать, придется, – ответил рассудительно Володя. – Мой напарник завтра приедет.

– А без него нельзя уехать?

– Так ведь бензин кончился.

– И запаса нет? Хорош рыбак!

Володя отнес одеяло в шалаш и сунул под марлевый полог. Затем он вернулся и сказал:

– Выполоскай белье, – он показал на таз в лодке. – И развесь.

Показал на вешала из жердей, на которых сушил обычно сети.

– В общем, устраиваться я тут должна?

– А почему бы и нет!

– Я вовсе не хочу играть роль Пятницы, – сказала Людмила. – И ты не похож на Робинзона.

– Белье прокиснет, – напомнил Володя. Подошел к лодке, оттолкнул ее и запрыгнул. Лодка пошла от берега. Он уселся за весла и стал грести, удаляясь.

– Веселая жизнь! – воскликнула Людмила и почему-то засмеялась.

Она все-таки последовала совету Володи, стала полоскать белье, войдя в воду по колено.

Она видела, как Володя доплыл до первой ставной сети и стал выбирать рыбу.

Пока он был там занят, она успела развесить белье. Пусть сохнет. А сама села на берегу и смотрела на лодку Володи и думала.

Странно теперь вспоминать тот день. Ведь произошло невероятное, ее просто-напросто умыкнули, а ей было почему-то весело. Она нисколько не обижалась на Володю, словно сама этого хотела.

А что же будет?

О муже не хотелось думать, потому что становилось мрачно на душе и страх подкрадывался. Но почему-то верилось, что все обойдется, она с Володей, а он надежный человек и не даст ее в обиду.

Вернулся Володя, стал разделывать рыбину. Он делал это ловко и споро.

– Проголодалась? – спросил он и посмотрел на нее.

– Немножко есть. Я же не пообедала.

– Ну, чуть потерпи. А то колбаса есть, нынче купил.

– Нет, я хочу рыбу.

– Тогда жди.

И так было хорошо, так ясно на душе, словно никого больше, кроме них, нет на свете и ни от кого не может быть угрозы. Они – первые люди на земле, пока еще единственные, а уж потом пойдет человечество и заселит всю землю, принеся зло, раздоры и недовольство.

– Ты подумал о завтрашнем дне? – спросила все-таки Людмила.

– А что о нем думать! – ответил спокойно Володя. – Будет день. За ним второй. И так сто лет.

– Сергей нас отыщет. Что ему скажешь?

– Не отыщет.

– Почему так решил?

– Где я, мало кто знает. Напарник да Гриша. А это мои дружки, не наведут.

– Понятно.

– Ты лучше воды набери, уху варить будем. Что тебе понятно?

– Мы тут проживем до зимы.

– Если ты согласна… – посмотрел на нее Володя.

– А потом?

– Что ты все – о потом? – удивился Володя. – Я еще не осмыслил того, что случилось.

– А что же случилось, если не секрет?

– Я тебя встретил. Вот! Это главное, а там как-нибудь разберемся.

– Спасибо хоть меня не исключаешь – разберемся! Потом он ловко развел костер, и они стали варить уху, помогая друг другу. Вокруг было так тихо и спокойно, словно все на свете примирились и решили не мешать друг другу.

Сергей Драков встал из-за стола, прошел в спальню и стал одеваться в привычный деловой костюм. Он делал это медленно, как всегда. Он прежде любил эти минуты. Он обычно смотрел на себя в зеркало и прикидывал, как воспринимают его люди, как выглядит он хмурым, как меняется, когда улыбнется, какое выражение лица лучше при деловом разговоре.

Это была своеобразная репетиция перед деловым днем.

Сегодня он смотрел на свое зеркальное отражение без всякого выражения на лице. Такое случалось с ним, когда он обнаруживал, что появился враг, и тогда готовился к бою. Не лицо – маска, железные скулы, холодные глаза.

В тот далекий день, когда местный рыбак похитил его жену и увез неизвестно куда посреди белого дня, Драков был еще другим. Тогда в нем не было этой холодной целенаправленности. Он забегал в панике, догадавшись, что жену увезли.

Какой-то чумазый мальчишка сказал:

– А тетя уехала с дядей.

– С дядей? С каким?

– Он в лодке был. Потом она пришла. И они уехали за реку.

Драков вернулся в Пороховушку.

– Что случилось? – обеспокоились те трое, с которыми он недавно беседовал.

Теперь они уже сидели за бутылкой, трапезничали.

Это были молодые еще Бульбаш, Филин и Клин. Они в северном краю оказались не по своей воле. Старший Драков приставил их к сыну, которому надо было на время исчезнуть из Москвы и замести следы.

Отец не мог отпустить своего единственного отпрыска только с женой. Поблизости должны были находиться надежные люди. Тройке был обещан хороший куш. И командировочные они получили знатные. Так что жить можно было, пока тепло. Пугала немножко будущая зима. Но к этому времени может прийти из Москвы отбой тревоги.

Поначалу Клин, Бульбаш и Филин бездельничали. Младший Драков обеспечил их моторной лодкой, которую они получили с борта проходившего самоходного сухогруза, и они катали по окрестным деревням, ели рыбу и запивали водкой.

Но младший Драков не мог сидеть без дела. И недавно он послал их вверх по реке к оленеводам. Надо было наладить связи для добычи пантов с оленьих рогов. Тогда местные власти этим ценным продуктом совсем не занимались, а Сергей Драков сразу смекнул, что они дадут изрядную прибыль и хорошо оплатят его пребывание на Севере.

Поездка тройке удалась, кого надо было, подкупили, товар предвиделся в большом количестве.

Как раз об этом они и говорили в первый приход Дракова на Пороховушку.

А тут прибежал сам не свой.

– Менты на хвосте? – была первая мысль Клина.

– Жену украли, – сказал Драков. Приятели так и осели, разинув рты.

– Какой-то придурок… Чокнутый тип.

– Увез что ли? – спросил Клин.

– На моторной лодке.

– Куда?

– Если бы я знал!

– Даже направления не знаешь? Вниз или вверх по реке?

– Вроде за реку.

Филин присвистнул, а Бульбаш сказал:

– Там лабиринт… Столько проток, за десять лет не объедешь все. Не найти, даже и пытаться нечего.

– Как это нечего пытаться? – обозлился Драков. Бульбаш струхнул.

– Я говорю, вслепую нечего. А почему бы не разузнать?

– Что ты узнаешь? – усомнился Филин.

– Бульбаш прав, можно поспрашивать.

– По домам будем ходить? – зло усмехнулся Драков.

– В милицию, может, заявить? – предположил Филин.

Драков на него так посмотрел, что Филин чуть язык не проглотил.

– Может, ты ходок в милицию, – сказал Драков. – А я такой дурной привычки не имею. И за что я вам плачу деньги, если надо бежать за помощью в милицию!

– Ты, Филин, болтай, – упрекнул Клин, – да хоть думай, что говоришь. Не после думай, а перед тем, как брякнуть. Сколько учить?

Филин покраснел, как рак, и молчал. Он знал, в какой компании находится. А он на днях с милиционером водку пил! Просто так случилось, но приятели не знали. Если про это пронюхают, и впрямь заподозрят. А суд у них недолгий, Филин уже участвовал дважды в расправе. Своих же прикончили – и хоть бы хны! Водку пошли пить, за вечер даже не вспомнили, будто ничего и не было.

– Стоп! – воскликнул Драков.

Все остальные притихли, дышать перестали.

– Я в лодке видел одного, – вспомнил Драков. – Знаю, Гришей зовут. Такой местный сплетник, по-моему.

– Где живет?

– Примерно знаю.

– Давай примерно, – попросил Клин, – а так я его из-под земли вытащу.

– Может знать, куда уехал? – сам себя спросил Драков. – Может. Похоже на то. Сидели уж больно мирно.

– Что знает, то и выложит, – решительно заявил Клин. – Я сам пойду, шеф. Он меня не видел, думаю. А если и видел, то что? Тут народ доверчивый. Поведу к реке, где людей меньше, выберу местечко и раза два окуну с небольшой задержкой. Все выложит, как на духу.

Клин уточнил, где может жить Гриша, и тут же пошел на задание. Ему труда не стоило найти этот дом. Спросил раза два:

– Где живет Григорий?

Специально солидно называл его по имени.

– Какой Григорий? – не понимали соседи.

– Гриша, короче говоря?

– А Гришка! Так бы и спрашивали.

Клин не ошибался, народ действительно был доверчивый, хотя и очень любопытный.

У одного спросил, у второго, а уже все соседи вокруг знают, что Гришку какой-то незнакомец ищет. Чего понадобился? По какой такой нужде?

Уже торчат головы из-за изгородей, уже смотрят с крылец и ждут, что будет дальше. А время к вечеру, весь народ вернулся после работы, тут людно стало.

Гриша сразу признал Клина – это был один из тех трех бичей, что его насторожили.

Клин поздоровался, приветливо улыбаясь, даже руку подал и сказал:

– Поговорить надо.

– Говорите.

– Может, пойдем, пройдемся, – Клин посмотрел по сторонам. – Уж больно много любопытных.

– Ничего. Не стесняйтесь.

– А то пошли бы к нам в гости. Ты ж в гостях не был у меня. И выпить есть, и закусить.

– Я не пью. Не имею такой дурной привычки.

– Немножко можно, для настроения.

– Настроение у меня всегда хорошее. Проснулся и веселюсь, пока не усну.

Клин понял, что этот лопух не такой уж лопух. Принял этакую насмешливую позицию и будет обороняться. Еще бы не выпендриваться, если вокруг столько глаз! Были б один на один, Клин быстро бы успокоил.

– Ладно, – сказал Клин. – Мой вопрос, твой ответ. Лады?

– Спрашивайте.

– Как твоего приятеля зовут?

– Это которого? У меня их много. Все в друзьях.

– Ну, с которым сегодня в лодке сидел?

Гриша прекрасно понимал, с чем пришел этот бич, но он никогда от него не узнает, куда укатил Володя.

– А так и зовут, как родители назвали, – ответил дерзко Гриша.

Клин и эту пилюлю проглотил, только глаза стали темнее.

– Вот что, приятель, – пошел он напрямую, – ты мне говоришь, куда он мог уехать, а я тебя оставляю в покое, или ты валяешь дурака, но до поры до времени.

– Ничего я не скажу.

– Ну, тогда извини, – улыбнулся Клин и ушел. Гриша не знал этой улыбки, за ней крылась угроза.

Клин возненавидел Гришу, потому что не любил преград. Он от рождения был в этом смысле психованный, и, если что-то мешало его желаниям, приходил в тихую ярость.

Когда Клин ушел, сосед спросил:

– Чего приходил?

– Да спрашивал, куда уехала жена нового учителя.

Гриша не хотел зла Володе, но невольно помог бичам. Надо было бы людям рассказать всю правду, и пошел бы по селу шум, все бы стали интересоваться, как и что пойдет дальше. А Гриша решил прикрыть друга и от любопытных сельчан, поэтому сказал соседу, что жена нового учителя поехала с Володей сети проверить, рыбу решила купить. Сосед сказал другому, и любопытство на том потухло. Что уж тут такого интересного! Володю знали, как очень тихого и даже робкого парня. А жена учителя была из местных, ей охота, конечно же, самой рыбу снять из сети.

Но желание помочь Володе обернулось ужасом для Гриши. Он прежде в дурном сне не видел, что произошло с ним ночью.

Гриша летом спал на сеновале. На этот раз он против обыкновения даже запер двери, заложив здоровенный дрын. Но через щель кончиком ножа Клин сдвинул жердь и она вышла концом из скобы.

Гриша проснулся оттого, что нечем было дышать. Он не сразу понял, что чья-то огромная ладонь закрыла ему рот.

Уже знакомый голос Клина шептал в ухо:

– Тихо, придурок. Зарежу, если пикнешь.

Он держал нож у горла. В такой передряге Гриша никогда не был и от страха чуть не потерял сознание. Клин ударил кулаком в бок, боль пронзила все тело. Короткие злые удары посыпались градом. Гриша не мог кричать и задыхался. Он уже терял сознание, когда Клин перестал его бить и убрал ладонь.

Гриша жадно, всей грудью, хватил воздух. Когда чуть отдышался, то открыл глаза. Над ним глыбой нависал Клин. Огромный нож, пугающе сверкающий в лунном луче, пробившемся через щель, упирался острием в грудь в том месте, где трепыхалось сердце напуганного до смерти Гриши.

– Хорошо учишься? – спросил почти ласково Клин.

– Хорошо, – машинально ответил Гриша.

– Молодец. Люблю отличников. Они все знают и отвечают подробно. Вот и расскажи, как урок, куда делся твой приятель.

Гриша заплакал беспомощно, и тут же почувствовал, как нож больно уперся между ребрами, вот-вот пройдет через кожу.

– Мне ничего не стоит прирезать тебя, щенок, – все тем же ласковым голосом говорил Клин. – А зачем это тебе надо? Ты такой еще молодой. Зачем тебе спешить в могилу? А приятелю твоему мы не сделаем ничего плохого. Только вернем женщину, которая с ним. Понимаешь меня?

Гриша ухватился за спасительную ниточку.

– Поклянитесь, – сказал он, – что не побьете Володю.

– Клянусь! Сдался он мне…

И Гриша поверил. Он рассказал подробно, где находится остров, на котором теперь могут быть Володя и жена учителя. Клин места уже знал довольно хорошо и потому понял, куда ехать.

– А теперь ты поклянись, – попросил он, продолжая держать нож у сердца Гриши. – Никому ни слова, что я приходил ночью и случайно тебя разбудил. Хорошо?

– Я не скажу, – пролепетал Гриша.

– А то я завтра опять тебя разбужу. Или случайно в лесу встречу. В болоте тонуть тоже радости мало. Так что лучше помолчать в тряпочку.

Клин был уверен, что парень не разболтает о его визите. Он теперь неделю в себя будет приходить.

– Ну, спи, приятель, – убрал Клин страшный нож. – Приятных тебе сновидений.

И бесшумно исчез. Даже не было слышно, как он спрыгнул на землю. Почему-то не лаял Барбос. По селу тявкали другие собаки. Но так бывает каждую ночь. Мало ли кто вернулся поздно с рыбалки! А Барбос молчал.

Клин прирезал его, но не стал оставлять вещественное доказательство, а уволок с собой. Потом собачью шкуру выгодно продали. Из нее можно было отличную шапку сшить.

Людмила Петровна включила ночник, потому что надоело лежать в темноте. Сон все не приходил. Близость Владимира и воспоминания так волновали ее, что сердце никак не могло успокоиться.

– Ну, и пусть! – с тихой радостью подумала Людмила Петровна. – Я и днем высплюсь. Да и какой сон!

В жизни должны были произойти перемены. Ей казалось, что все годы, прожитые во власти Сергея, были сном. У нее получилось так, что летним днем началась настоящая жизнь, а потом она прервалась очень долгим и тяжелым сном. Теперь она очнулась и готова продолжить жизнь, если даже та продлится так же коротко, как тогда.

Людмила Петровна лежала в постели, смотрела на белый потолок и с удовольствием мысленно уходила в прошлое.

Какая это была уха!

В жизни она не раз ела уху и вроде нечему было удивляться. Но Володина уха была особенной. Прямо каким-то нектаром, от которого разве только крылья не выросли на спине, а летать хотелось.

Когда поели и стали пить чай, пахнущий дымом костра, Людмила Петровна спросила:

– О чем же хотел поговорить?

Она немножко дразнила его, потому что заранее знала, что он скажет, но ей было интересно – как он будет говорить. Начнет издалека, намеками, будет краснеть, сбиваться.

– Хотел поговорить, верно, – сказал Володя.

– Тогда я слушаю.

– Будь со мной.

Он посмотрел на нее чистыми своими, праведными глазами.

– Но я в некотором смысле замужем, – как-то глупо прыснула Людмила Петровна.

– Это неважно.

– То есть, как неважно?

– Это была твоя ошибка, – стал серьезно и уверенно объяснять Володя. – И я виноват, что поздно пришел. Ошибку надо исправить.

– Ты не знаешь Сергея. Он очень серьезный человек.

– Он же умный, должен понять.

– Этого не поймет, даже и не надейся.

– Я с ним поговорю.

– Мне жалко, – начала Людмила Петровна. – Я даже не знаю, чего мне жалко. Себя, может быть. И тебя тоже. Нам что-то показалось, но это мечта. А есть еще жизнь. Я ее уже немножко знаю, а ты еще нет. Поэтому ты такой уверенный. А я уже понимаю, что все кончится печально. Лучше посидим еще немного и поедем назад.

– Мы не можем поехать, бензина нет.

– О чем же ты думал раньше?

– Мне не нравится этот разговор, – задумчиво признался Володя. – Ты еще не свободна. Давай пить чай. Утро вечера мудренее.

– Ночевать? Да что он подумает!

– Опять о нем? Дурак, если плохо подумает. А зачем тебе жить с дураком? Я знаю, ты будешь несчастна, если вернешься к нему.

Эти пророческие слова Людмила Петровна вспоминала не раз потом. А в тот раз она задумалась и сказала:

– Ты прав, разговор не получается.

Они попили чаю, говорили о пустяках, думая об одном – как быть?

– Иди спать в шалаш, там постелено, – сказал Володя.

Она покорно пошла и закуталась в одеяло. Она была уверена, что он тоже придет, но не будет нахальничать. Этой мысли она не допускала, слишком большое доверие он вызывал. Но так и не дождалась, уснула. Проснулась одна в шалаше. Выбралась на воздух.

Володя возился у костра, который уже горел.

– Доброе утро! – сказала она.

Володя обернулся и уставился на нее. Он забылся даже, смотрел, будто бы какое чудо увидел.

– Что с тобой? – смутилась она. Поспешила к воде, ополоснула лицо.

Когда вернулась к костру, чай уже был готов, дымился в кружке.

– Пусть немножко остынет, – сказала она, опускаясь на траву. – Ты хоть спал или меня сторожил?

– Спал.

– Где?

– У костра. Не впервой. В тайге часто приходится.

– А тайга большая, – почему-то вздохнула Людмила Петровна.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Ты вернешься к нему?

Она промолчала, глядя на огонь. Тогда он спросил иначе:

– Ты хочешь вернуться к нему?

Она посмотрела на него и отрицательно покачала головой. Почему она так ответила? Ведь вроде стала привыкать к Сергею. А Володю знала всего второй день. Но с ним было так спокойно и светло. На душе светло – вот что!

– Если бы уйти в тайгу и чтоб никто не нашел, – вздохнула Людмила Петровна. – Только бы не видеть… Ты можешь меня спрятать?

– Это нечестно. Я же не вор. Надо все по-честному.

– По-честному не получится, – горестно вздохнула Людмила Петровна.

– Это посмотрим. Мне важно, что не хочешь вернуться. Теперь я тебе – защита и опора.

– Ты еще мальчишка!

– Я сегодня стал самым сильным.

– Ой-ой-ой! Ты еще и хвастун!

Молодость все-таки беспечна! Уже через минуту они болтали обо всем, как будто уже были вместе и ничего им не грозило.

Потом Володя поехал на веслах проверять сети, а Людмила Петровна осталась на берегу. Она хотела побыть одна, чтобы подумать, прийти в себя. Она сидела у воды, смотрела на далекую лодку с Володей и робко мечтала, что все будет хорошо.

В это время появились они.

Моторная лодка летела к острову, как пчела, и стремительно увеличивалась в размерах. Володя тоже обратил внимание на треск мотора. Он сразу понял – чужие. Налег на весла и устремился к острову, но лодка шла очень тяжело, не для весел была предназначена.

Трое уже были на острове.

– Мадам, – обратился Клин к Людмиле Петровне, – надо ехать к мужу. Нехорошо убегать от мужа с другим.

Людмила Петровна никогда не видела их прежде, но было ясно, что это не местные.

– Вам какое дело до меня? – спросила она хмуро.

– Сергей Александрович приказал, – ляпнул глуповатый Филин.

– Кто вы такие, чтобы он вам приказывал? Клин зло посмотрел на Филина.

– Нам он никто, – нарочито грубо ответил Клин. – Но видим, забегался человек, жену потерял. Мы и предложили помочь.

– Много заплатил?

– Сколько заплатил, все наше, – надоело Клину вести беседу. – Идемте, мадам.

Он взял за руку Людмилу Петровну и потащил к лодке.

Уже у воды, когда Филин и Бульбаш отталкивали лодку, а Клин отвлекся, глядя на приближающуюся «Казанку» Володи, Людмила Петровна вырвала руку и побежала к лесу.

– Стоять! – крикнул Клин и кинулся следом. Филин и Бульбаш застыли оторопело, еще не понимая, что случилось.

Спрыгнув с лодки, по воде бежал Володя. Он бросился наперерез Клину и повалился ему под ноги. Клин покатился кубарем. Людмила Петровна скрылась в лесу.

С берега бежали Бульбаш и Филин. Вскочив на ноги и выхватив палку из костра, перед ними встал Володя.

Клин тоже поднялся на ноги и посмотрел на Володю, который стоял к нему спиной. Клин решил, что двое управятся с одним, а надо догонять бабу. Поэтому кинулся в лес.

Он носился между деревьями и никак не мог найти Людмилу Петровну. Она спряталась в кустах и затихла. Ей была видна поляна, на которой стояли трое – Володя и два бандита.

Бульбаш и Филин набросились на Володю. Но тот оказался увертливым и очень жилистым. Получив по увесистому удару, Филин и Бульбаш отбежали.

Воспользовавшись этим, Володя бросился к лодке. План его был прост: отогнать чужую лодку от берега, завести мотор и поехать вдоль острова. Где-то из леса покажется Людмила Петровна. Он приблизится к берегу, она добежит, завалится в лодку и поминай как звали!

Пусть дружки кукуют на острове, пока о них не спохватятся. Без бензина они далеко не уедут!

Бульбаш первый разгадал план Володи и с воплем бросился вперед. За ним побежал Филин.

Володя уже отталкивал лодку, оставалось только запрыгнуть, но тут его схватили Бульбаш и Филин. Володя локтем ударил в бок полного Филина и тот, охнув, осел. А второй схватил ружье, что лежало у борта. Володя хотел отобрать, но сзади его ударил палкой Бульбаш. В это же время прогремел выстрел, и Володя рухнул на мелководье.

– Не-ет! – с диким криком бросилась из кустов Людмила Петровна.

Клин оказался тут же. Он подхватил ее на руки и понес к лодке. А там Филин вопил:

– Он сам! Сам! Я не виноват! Я хотел попугать, а он как дернет за ствол!

– Заткнись! – рявкнул Клин. – Оттащи на берег и побудь с ним.

– Володя! – кричала Людмила Петровна. – Они убили тебя!?

– Успокойтесь, мадам, – говорил Клин, усаживая в лодку Людмилу Петровну. – Несчастный случай, вы понимаете. Сами же и виноваты, что убежали. Я оставил с ним человека. Мы едем за врачом. Пожалуйста, успокойтесь, если хотите его спасти.

Конечно, нужно сюда врача! Людмила Петровна осмыслила это и покорилась.

– Я останусь, – попыталась просить она.

– Нет, – отверг сразу Клин и завел двигатель. Клин и Бульбаш привезли Людмилу Петровну в домик в Пороховушке. Там ее ждал Сергей.

Бульбаш остался с ней, а Клин вывел Сергея на улицу и стал что-то объяснять.

– Да скорей же, скорей врача! – кричала Людмила Петровна.

– Уже Клин поехал, – сказал вошедший Сергей. К вечеру началась горячка, Людмила Петровна с большой температурой валялась в беспамятстве. Так прошло три дня.

Она очнулась у себя дома, при ней была медсестра.

– Что с Володей? – спросила первое Людмила Петровна.

Сестра ничего не ответила, видимо, ей было запрещено разговаривать.

Тут же появился Сергей.

– Нам надо ехать в Москву, – сказал он. – Срочно вызывает отец. Что-то с матерью…

– С Володей что? – опять спросила она.

– Его нет в живых… Но как ты смеешь? Там умирает моя мать, а ты спрашиваешь о своем паршивом любовнике?!

Людмила Петровна замолчала. В молчании прошли все сборы. Ей было все равно. Если нет в живых Володи, какой еще может быть интерес!

Только на пристани проснулось ее сознание, когда она увидела гневное лицо Гриши.

– Он мертв? – спросила она Гришу. Муж держал ее под руку.

– Из-за вас, – прошептал Гриша. – Ненавижу! Людмила Петровна молча прошла по сходням на теплоход.

КАССЕТА ШЕСТАЯ

«Сегодня с утра у меня большие хлопоты. Я все-таки убедился, что Драков очень обеспокоен чем-то. Я выгнал из гаража машину, а он не спускался. Потом приехал Клин.

– Ты чего вдруг? – деланно удивился я.

– Хозяин вызвал, – сказал Клин. – Почему он не в духе?

– Отчего ты решил – не в духе? Утром видел – нормальный.

– Я его сто лет знаю. По голосу определю настроение.

Я знал, что Клин не мог успеть выполнить задание, однако спросил:

– Как журналист?

– Живет, сволочь! Но я уже подбирался…

Я в своих расчетах не ошибся. Вечером я не мог этого сделать, но с отъездом Дракова собирался предупредить Мохова, чтобы тот гнал журналиста в Москву как можно быстрее.

Однако ситуация изменилась. Я не мог отлучиться из дому. Должен был приехать не Клин, кто-то другой из охранников. С ним шеф поехал бы в город. Я остался бы в доме, придумав какое-нибудь объяснение Нюре.

Стоп! Нюра…

Клин поднялся в кабинет Дракова и они о чем-то там говорили уже четверть часа. Врасплох они меня уже не возьмут. Я с ними справлюсь.

В коридоре столкнулся с Нюрой.

– Ты все знаешь? – спросил я ее. – Про меня?

– Да, – ответила она.

– Ты друг Людмилы Петровны. Это я вижу. Выполни просьбу. Я дам тебе телефон, позвони и скажи… Вот фамилия одного журналиста. Скажи, Чума велел уезжать этому журналисту.

Я дал телефон Мохова. Василий сообразит, не маленький. Нюра стала было расспрашивать, что к чему, но я сказал:

– Тебе срочно нужно в магазин. Там есть телефон-автомат. Ну, вот. Спеши, родная.

Я вышел на улицу и стал мыть машину, хоть она и без того была чистой. Лучше находиться здесь, чем в помещении.

Разговор у них затянулся. Они прекрасно понимали, что я не олух, и мог заподозрить что-то неладное. Сидят вдвоем и шепчутся. Меня не позвали. Что я должен подумать?

Если они даже не побоялись того, что я могу подумать, то, похоже, Драков уже решил мою судьбу – он постарается не выпустить меня из этого дома. Я на его месте поступил бы точно так же.

Кажется, не напрасны были мои предчувствия, которые я высказал в начале моего повествования. По крайней мере, приговор зреет в эти минуты. По мнению моих судей, мне не стоит доживать до утра. Они постараются прикончить поскорее. Поэтому уже решили не считаться со мной.

Зря они считают меня таким простачком!

То, что они так расправиться способны, мне было хорошо известно.

Я мыл машину и вспоминал, как однажды они уже пытались меня отправить на тот свет…

Когда Филин выстрелил в меня, я упал и потерял сознание. Очнулся уже на берегу. Осторожно приоткрыл глаза и постарался незаметно оглядеться. Шагах в пяти от меня сидел на траве Филин и строгал палочку кинжалом, что-то напевая. Хороший человек! Отличное настроение, и полное спокойствие духа.

Я прислушался к звукам. Вроде бы никого больше поблизости не было. Лодки ихней тоже не было. Значит, Людмилу Петровну увезли, пока я был без сознания.

Только теперь я прислушался к своей ране. И не потому что так страшно было за себя. Страха я никакого не чувствовал. Я хотел узнать, могу ли я еще подняться на ноги, чтобы увидеть ее. Она оказалась права, с этим учителем по-честному не получится. Но если буду жив, я спасу от него Людмилу!

Сердце дробью не задело, стучит себе как молоток кузнеца. Видимо, покрошило ребра, а может, обожгло и пробило мышцы у лопатки. Левая рука была тряпичной. Не истечь бы кровью! Свертываемость у меня хорошая.

Случай не смертельный, подумал я, но малоприятный. Теперь надо понять, зачем остался этот тип? Если б хотел помочь, то перебинтовал бы.

Я осторожно двинулся так, чтоб зажать рану, прижать ее к земле. Хорошо, что ружье было заряжено мелкой дробью, а не каким-нибудь разрывным жиганом. Наши охотники отливали из свинца такую пулю, шли на медведя.

Раз он меня не перевязал, то дано ему задание караулить. Отдам я концы или нет, его не интересовало. Двое остальных торопились доставить хозяину Людмилу Петровну, а уж потом вернутся и постараются меня убрать, чтоб и следов не осталось.

Я угадал тактику. Через какое-то время лодка с Клином и Бульбашом вернулась.

– Ну, как он? – спросил деловым тоном Клин.

– Еще дышит, – ответил Филин, – но полная хана.

– Давай его в лодку, – приказал Клин.

Меня отнесли и положили на днище моей лодки. Теперь для меня было главным не дать понять им, что я все слышу. Я нахожусь в беспамятстве, делайте, что хотите. Если я попытаюсь сопротивляться или просить их, они меня прикончат.

– Куда мы его повезем? – удивился Филин. – В больницу что ли?

– В больницу, – язвительно ответил Клин. – Пусть вылечат. Выздоровеет, расскажет, какой ты хороший.

– Оставили бы здесь, – говорил Филин. – Ружье рядом. Сам застрелился.

– От несчастной любви, – хохотнул Бульбаш.

– А что? – не понимал Филин. – Очень даже похоже.

– Заткнись, – коротко бросил Клин.

Как я понял, они подцепили мою лодку. Завели свой мотор. Чего-то еще медлили. Потом поехали. Остановились, о чем-то переговорили. Подтянули мою лодку к борту своей и рядом со мной положили ружье.

– Зацепи ее за что-нибудь, – приказал Клин, – чтоб в лодке осталась.

Картина становилась ясной. Ружье, конечно же, разряженное. Оно будет в лодке. Я пульнул в себя и вывалился в воду. Я им пока нужен дышащий. Потом следствие определит, что умер уже в воде, захлебнулся.

Благо я догадался и заранее уцепился так за сиденье, чтобы остаться в лодке, то есть под лодкой.

Отъехав изрядно, они и впрямь перевернули мою «Казанку» – лодка узкая, чего там? – и покатили себе, должно быть, насвистывая.

Хорошо, что придурки перевернули лодку круто, под днищем остался воздух. Здоровой рукой я держался за сиденье, которое к бортам было привинчено намертво.

Главной задачей моей было не терять сознания. Когда прошло довольно много времени, а дышать стало совсем трудно, я вынырнул из-под лодки и с большим трудом, но взобрался на днище. Лодка была железной, но не тонула, потому что были приделаны воздушные баки на носу и на корме.

Теперь оставалось ждать и, конечно, не терять сознания. Меня подобрал старый хант. Его звали Прохором.

Он привез меня в свою юрту. Там была его старуха, никого больше не было вокруг.

Я им объяснил, кто я. Прохор, как оказалось знал моего отца. Но до моего поселка он не мог доехать, слишком был стар. Сын уехал в райцентр и, должно быть, загулял с друзьями. Приедет, навестит моих родителей и все расскажет.

– Обо мне никому говорить не надо, – попросил я стариков.

– Зачем болтать? – послушно закивали они и ничего более не стали спрашивать.

А после этого я снова потерял сознание.

Старики выходили меня. Через неделю я чувствовал себя уже более или менее сносно.

Вернулся сын стариков, Николай. Мы с ним были знакомы, учились в школе.

– О-о! – удивился он. – Тебя искали, искали…

Как выяснилось потом, милиция не сразу спохватилась. Сергей с ними завязал дружбу. Сам больше других искал меня. К Людмиле Петровне никого не допускали. Никому не хотелось скандального случая. И местная милиция отчиталась перед вышестоящей честь по чести: несчастный случай, утоп по небрежности.

А когда я предстал пред их очами, струсили до ужаса. Тут же начали закручивать дело. Но Драков был уже в Москве. Искали Важенина Сергея Александровича. А такового не числилось там.

Через год я все-таки попал в армию. Потом пошел в органы. Большую науку преподали мне прислужники Дракова. В большом я перед ними долгу.

Разговор в кабинете Дракова продолжался. Клин долго не верил, что Чума и тот парень, которого Филин подстрелил, был один и тот же человек.

– Его давно раки съели, – не соглашался он. – Показалось тебе, шеф. Чего-то нервы у пас подводят.

– Это он.

– Чудеса да и только! А если он, то почему так долго ошивается между нами? Давно бы расправился. По одному перебил бы.

– Он мстить не намерен. Или не только мстить. И не забывай – Филин и Бульбаш за решеткой. Без него не обошлось. Он подбирается к нам. Но больше всего не мы ему нужны.

По тому, как это сказал Драков и как он посмотрел на стену, за которой находилась спальня жены, Клин понял, о ком идет речь.

Тогда тот парень тоже умыкнул жену Дракова.

– Мы с тобой раззявы, – продолжил Драков. – Нюх потеряли. Стареем. Поверили, что он мента обрабатывает. А он с ним держит связь. И ведь как-то сделал так, что я ему приказал выходить на мента. А вчера?

– Что вчера?

– Ловко вместо себя тебя подсунул и в доме устроился, чтобы ближе быть…

– Если он работает на органы…

– У меня уже нет сомнений.

– Тогда он заподозрит, что мы без него тут говорим. Ушлый, скотина! Надо как-то…

– Боишься, что смоется?

– Я на его месте так и поступил бы…

– Он не сбежит, – почему-то усмехнулся Драков. За стеной слышны были шаги хозяйки. Клин догадался, на что намекает Драков.

– Он ее не оставит, если почувствовал, что я вычислил, кто он.

– Что будем делать? – спросил Клин, готовый тут же спустить курок пистолета.

– Ты его немножко знаешь. Если он на стремени, так просто его не уберешь.

– Это верно. Надо его бдительность усыпить.

– Продумал, как. Вопрос в том, что ни Люда, ни служанка не должны заметить. Подымется такой переполох, не выбраться. А надо нам уйти из дому тихо. Мы уезжаем.

– Понял.

– Сгущаются тучи, Клин. Мы уже под колпаком. Считай, в ловушке. Осталось дернуть ниточку. Тут надо действовать, как минерам. Одна ошибка – и все.

– Может, ночью? Женщины будут спать.

– И он подставит лоб? До ночи он уже что-то предпримет. Нельзя терять времени.

– Не знаю, шеф. Голова трещит, ничего не могу придумать.

– Не делай таких умственных усилий, пока я есть, – снова усмехнулся Драков. – Про тайник помнишь?

– О! – восхитился находчивости шефа Клин. – Туда и с концом.

– Только без шума. Теперь о поездке. Как эта служанка?

– В смысле?

– Не снюхалась с ним?

– Да не-е, – махнул беспечно Клин. – Это моя баба.

– То есть как? Спишь, что ли?

– А что тут такого?

– Больно ты ловкий, как я погляжу. Значит, надежно?

– Сто процентов.

– В любом случае не будем оставлять ее. Заберем с собой. Идем вниз, Клин. Надо позавтракать. Чуме пока ничего не говори. Потрепись о чем-нибудь. Скажи, докладывал мне про одно секретное задание, личного характера, мол.

Клин вышел из кабинета. Чуть помедлив, сам Драков вышел и подошел к двери спальни жены.

Он предупредительно постучал и вошел туда, как часто делал. Дверь была не заперта.

Уже одетая, Людмила Петровна обернулась. Она сидела у зеркала. Лицо ее было спокойным и слишком будничным.

«Приняла решение», – подумал Драков.

Он подошел и поцеловал ей руку.

– Я сейчас приду, – сказала Людмила Петровна.

– Отлично, – Драков усиленно показывал, что у него прекрасное настроение. Людмила Петровна слышала, как он спускался по лестнице и громко позвал:

– Нюра! Где ты, голубушка! Накрывай на стол!

«Клин намекнул, что выполнял личное поручение шефа и болтать об этом не может.

– Да хватит тебе ее тереть, – легко пнул он по скату.

– Кто едет с шефом? – спросил я.

Мне важно было как-то умудриться сегодня побыть наедине с Людмилой Петровной хоть несколько минут, чтобы предупредить. Я хотел сказать ей, чтоб она была готова ко всему и не удивлялась, что бы ни случилось; я ее не оставлю.

– Я так понял, – раздумчиво ответил Клин, важничая, что знает больше других о намерениях хозяина, – все поедем.

– Что такое? – нашел нужным удивиться я.

– Скажут, Чума. Все скажут, все объяснят. Надо иметь терпение.

Тут появилась на крыльце Нюра.

– Завтракать! – позвала она.

Я несколько удивился демократичности и хлебосольству Дракова. В просторной кухне за большим столом стояло пять стульев.

– Проходите, садитесь, – широким жестом пригласил Драков.

Клин, видимо, тоже редко сиживал с хозяином по утрам за кофе, и вел себя несколько скованно. Я мог не знать об обычаях этого дома, меня никто не посвятил, и потому вальяжно сел и придвинул себе дымящийся кофе.

На столе стояли тарелки с мясными и рыбными бутербродами.

Драков налил в тонкий фужер белого вина.

– Себе я позволю, – пошутил он. – Будешь, Люда? Людмила Петровна отказалась, Нюре он не стал предлагать, а нам сказал:

– Вы за рулем.

Подержав на весу фужер с вином, Драков сказал:

– Я получил сведения очень приятные. Государство выделило новые субсидии. Можно широко развернуться. Масштабы работ захватывают дух. Выпью за то, что нам предстоят большие дела!

Он отпил два глотка и поставил фужер на стол.

– По случаю завершения важного этапа работ, – сказал он, – я решил чуть отдохнуть. Устал, надо признаться… Придумал очень милую и необычную поездку. Я думаю, вы будете рады сменить обстановку. Путешествие предстоит действительно приятное.

– И куда мы поедем? – спросила с небрежным видом Людмила Петровна. – И кто это «мы»?

Я знал как она волновалась, как ей важно было узнать, разлучит Драков нас или нет.

– Мы, – широко улыбнулся Драков, – это все, кто за столом. А куда поедем, пока секрет. Сюрприз.

Людмила Петровна не посмела более расспрашивать, ей было достаточно знать, что я тоже еду.

«Решили разделаться со мной в дороге, – подумал я. – А что? Очень даже толково. Не надо думать, куда девать труп. Валяется на дороге кто-то с обезображенным лицом. И все дела!»

– Попьем кофе, – продолжал благодушно Драков. – И собираемся в дорогу. Брать с собой много не надо. Только самое необходимое. Вернемся через неделю или чуть позже.

Мне собираться особенно было нечего. Все необходимое я всегда возил в маленьком чемоданчике. Не забыть томик Володи Высоцкого. Я его сунул под подушку утром. Я его ношу неизменно с собой. Когда надо успокоиться – достаю, читаю. Помогает. Иногда гадаю по этой книге. Назову про себя страницу и строку, открываю томик и – точно!.. Как в воду смотрел!..

Честное слово! – очень часто помогало.

Да нет, что-что, а уж Володю я не забуду.

Но мне не пришлось даже идти в комнату. Покончив с завтраком, Драков посмотрел на меня, нагнав на себя серьезность, и попросил подняться с ним в кабинет.

И вот мы сидим в креслах друг против друга.

– Ты все понял? – спросил Драков.

Я многозначительно пожал плечами, мол, такова жизнь.

– Нет, ты не все понял, – сказал он. – Я рву когти. Я молчал.

– Чую, подобрались к «Азии». Но меня они не поймают.

– Откуда опасения?

– О чем, по-твоему, я говорил так долго с Клином? Я снова пожал плечами, а сам подумал, что крутит Драков. Догадываюсь я, о чем они говорили. Опасность он чует, это верно, однако конкретно ничего не знает. Проверяет меня на вшивость? Так чего проверять приговоренного к смерти? Абсурд.

Тут другое – усыпляет мою бдительность. Показывает, что полностью доверяет мне. И будто ведь услышал мои мысли.

– Я никому до конца не доверяю, – сказал Драков. – Ни Клину, ни тебе, Чума…

– Это ваше дело, – сделал я вид что обиделся.

– Поэтому я нашел отличный выход, – улыбнулся Драков. – Голова у меня иногда варит. Я подумал, что если я не доверяю ни тому, ни другому полностью, то почему нельзя – хоть частично. То есть часть доверить одному, а часть – другому. Разумно?

– Вполне, – оценил я, а сам подумал, что Драков убедителен.

Неужели так велики глаза у страха, что я уже сам себя уверил, что Драков решил со мной покончить? А если и впрямь он какую-то часть своих секретов доверил Клину, поэтому так долго его держал в кабинете? Сейчас вызвал меня. Чего бы ему откровенничать со мной? Может, на самом деле он каким-то образом узнал, что камень навис над «Азией», и раньше всех догадался улепетнуть, таким образом избежать вроде бы неизбежного ареста и оставить с носом доблестных работников правопорядка?

В таком случае, он искренен со мной и ни в чем меня не подозревает.

Но опыт жизни подсказывал мне, что нельзя быть таким благодушным и ухо надо держать востро. И как я об этом ни помнил, а Драков сумел все-таки меня обдурить. Молодец!

Я хоть и не полностью, а поверил ему и оттого несколько расслабился.

Уж очень правдоподобен был замысел Дракова.

– Наша задача, – сказал он, – оказаться за бугром. Другого выхода я пока не вижу. В пределах бывшего Союза места для меня нет. Да и хватит мне того, что я добыл в трудах своих, что мне отец оставил в наследство. Хватит мне, моему сыну и внукам.

– Это верно – с арены надо уходить вовремя, – поддержал я, пристально вглядываясь в лицо Дракова и желая уловить по выражению, врет он все или говорит правду.

То, что у него в заграничных банках лежат миллиарды, у меня сомнений не было. Помельче дельцы покупают в центре Парижа дома. И какой дурак стал бы держать деньги в родном Отечестве! Я, конечно, не имею в виду законопослушного гражданина. Впрочем, откуда «башли» у этого законопослушного?

– Кое-какие жизненно важные документы я доверяю Клину. Ну, такой скромный портфельчик с бумажками. Это одно состояние.

Я понял, что он говорит о документах, по которым он может получить вклады за границей. Наверное, не только в банке лежат его доллары. Пустил в акции, в дела…

– Второе состояние, думаю, тоже достаточное, держу в золоте. Вот его поручаю тебе. План отхода очень простой. Мы едем разными путями в Москву. Перед тем, как наши пути разойдутся, я сообщу тебе, где встретимся.

– А как же вы без охраны?

– Какая охрана нужна сельскому учителю, – засмеялся Драков, – который едет к родственникам со своей женой и с племянницей? Нет-нет, никакой охраны!

Это заявление несколько насторожило меня. Драков так привык к тому, что его кто-то прикрывает, что едва ли осмелился бы пуститься в дорогу без охраны.

Но с другой стороны… Нужда заставит – петухом запоешь.

– Пока все. Собирайся в дорогу. Тебе на сборы семь минут.

– Где взять груз? – спросил я.

– В доме, – Драков показал пальцем вниз. – Я уже попросил Клина забрать портфель. По моему знаку ты заберешь ящик. Поедете на разных машинах. В твоей будет Нюра.

Почему он рассказал мне, что берет Клин, если доверяет по частям? Если он и Клину сказал, что я буду везти, то что за секреты тогда?

Возможно, он пока не боится. Клин не будет знать, как я поеду в Москву. Я же не буду знать, полетит Клин на самолете или поедет поездом. И зачем нам нужно будет искать друг друга? Что я стал бы делать с бумагами в портфеле? Но у меня-то будет золото, а на нем никто не расписывался.

Есть" над чем подумать.

Но размышлять было некогда.

Я спустился на первый этаж. Нюра с пустым чемоданом побежала наверх, должно быть, складывать вещи Людмилы Петровны.

Стоять в прихожей и ждать, когда женщины спустятся? А если с ними будет Драков?

Я раздумывал, как мне поговорить с Людмилой Петровной. В любом случае, мы скоро должны расстаться. Я не должен допустить, чтобы она ехала с Драковым. А если ему удастся переправить ее за бугор?

В голове путались мысли. И почему это происходило, я понял. Как зверь, который еще не видит охотника, но уже чувствует тревогу в воздухе, так и я кожей ощущал близкую опасность.

Но откуда она грозит?

Я зашел в свою комнату и почему-то не стал собираться в путь, а торопливо начал записывать все, что произошло этим утром. Кассеты я спрячу под матрац. На днях начнутся аресты и сюда нагрянут тоже. С милицией будет и Мохов. Я заверну кассеты в бумагу и напишу, чтоб передали Мохову.

Слушай, Мохов. Меня, видимо, уберут позже. Но чувствую, уберут. За границу Драков меня не повезет и пенсион не назначит. Я не до конца понял, что это за золото, которое я должен отвезти в Москву. Может быть, на это дело он меня и в самом деле использует. Если это так, я найду возможность связаться с тобой. Я должен быть с Драковым до конца.

И вот что…»

Драков несколько задержался из-за жены. Он не хотел ее торопить, чтоб не беспокоить. Наконец, она собралась. И они стали спускаться по лестнице.

Вот почему прервалась запись Чумы. Он услышал шаги, и тут же вышел со своим чемоданчиком.

Драков жестом попросил поставить чемоданчик на пол. В прихожую прошел с улицы Клин.

Драков показал ему на чемоданчик Чумы и приказал:

– Неси в машину. И проводи женщин.

Драков видел, как переглянулись между собой Чума и Людмила Петровна.

– Ну, идите, идите, – поторопил он.

Клин прихватил чемоданчик и открыл дверь, пропуская женщин. Какое-то чувство заставило Чуму посмотреть вслед Людмиле Петровне. Она тоже оглянулась, и в ее взгляде читалась тревога.

– Вы поезжайте, Клин, – сказал спокойно Драков. – Мы догоним.

Значит, Драков передумал. Он же сказал, что в машине Чумы будет Нюра.

Было похоже, что он решил расправиться с Чумой, и для этого отправил всех. Но это большой риск. Нет, на такой риск Драков не пошел бы. Для этого есть Клин. Чума не допустил бы, чтоб ему выстрелили в спину.

И потом, как объяснить женщинам, куда девался охранник?

Можно было все сделать проще.

Когда все вышли, Драков еще немного подождал.

– Спустись в подвал, – сказал он доверительно Чуме. – В левом углу за дверью на полке металлический ящик. Забери.

Сам он, насвистывая, пошел на кухню. Чума мог не опасаться, что ему выстрелят в спину. А уж, когда будет идти обратно, то врасплох его не застать.

Драков, стоя за дверями кухни, прикидывал, о чем думает Чума. Ему были слышны его шаги.

Вот он прошел в тайник, дверь которого была открыта Клином. Вот он взялся за тяжелый металлический ящик, набитый кирпичами. Даже крякнул. Пора.

Драков нажал на потайную кнопку, которая была ниже обычного выключателя.

Потом он спустился в подвал. Просторное пустое помещение, квадратное, ровно по контурам дома, бетонные стены. Тихо, чисто. Комар носа не подточит. Он подошел к левому углу и коснулся ладонью стены. Холодная.

Там, за полуметровой бетонной стеной, в крохотном помещении с низким потолком, до которого высокому ростом достать головой, находится теперь Чума. С этой стороны никто не обнаружит тайник. Сам Чума не выберется. Да и кому в голову придет искать его в доме, если сразу видно, что все уехали?

Менты, конечно, разнюхают, что Драков скрылся. Тем более, если Драков давно у них на мушке. Уже вечером они спохватятся.

Конечно, они будут уверены, что Чума сопровождает Дракова. Они будут ждать от него сообщения, какой-нибудь вести. Пусть себе ждут! За это время Чума умрет.

Драков направился к лестнице. Он поднялся наверх и остановился у выключателей. Подумал – и выключил свет в подвале. Для тайника была своя кнопка. Драков проявил снисходительность, не стал нажимать на нее.

Затем он запер дверь дома. Сел в машину. Выехал за ворота. Затем ворота закрыл. Не должно быть следов бегства. Все чинно и спокойно.

Драков сел в машину и укатил.

Что было, о том думать не стоит. Он стал неторопливо размышлять о том, что будет. Еще раз мысленно повторил весь план путешествия. Все вроде бы должно получиться.

С досадой вспомнил, что жена будет спрашивать о Чуме. Надо что-то придумать. Но это не так сложно. Изменились, мол, обстоятельства, надо было Чуме остаться в городе.

Драков чувствовал себя спокойно.

Слишком хорошо обдуман план, чтобы мог случиться какой-то сбой.

Послушная машина летела вперед, несла хозяина в светлое обеспеченное будущее, в котором не будет постоянного чувства опасности. Как иногда хочется жить в покое!

Когда женщина позвонила от имени Печегина, Мохов узнал от нее, что его друг в доме Дракова. Естественно, сообщили, что Драков целый день не был на работе, что встревожило все службы, Мохов кинулся в загородный дом. Какой-то придурок уже послал туда милиционеров. Он остановил их у самых ворот.

– Ничего не трогать, – сказал Мохов и оглядел дом. – Похоже, уехали.

– Соседка тут, старуха, видела, – сообщил один из милиционеров. – Еще утром.

– Почему она обратила внимание?

– Решила, отдыхать поехали.

– Почему так решила?

– Хозяйка была в машине. И служанка. Обычно они остаются дома.

– Почему она увидела хозяйку?

– Она к ней пошла. Дело было какое-то. Ну, по соседству… А тут выезжает машина. Хозяйка увидела ее. Но шофер не остановил.

– Кто еще был в машине?

– Я уже говорил – служанка.

– Кроме служанки?

– Водитель.

– И все?

– Я уточнял – все.

– Вторую машину видела?

– Нет. Она вернулась домой.

Мохов решил, что Драков и Печегин поехали на второй машине. Похоже на бегство. Если это так, Печегин не мог не оставить какой-нибудь знак.

– Ребятки, – обратился Мохов к милиционерам, – постойте тут и чтоб ушки на макушке. А ты со мной.

Он показал на лейтенанта, с которым разговаривал и который показался ему толковым.

Дверь они не стали выламывать, прошли в дом через окно, выдавив стекло.

– Где тут может быть комната охраны? – вслух раздумывал Мохов.

– Ближе к двери, должно быть, – предположил лейтенант.

– Идем.

Прошли в комнату. Стоя у порога, оглядели детально. Ничего примечательного.

Мохов подошел к кровати.

– Ну-ка, посмотри, – попросил он лейтенанта.

Тот приподнял матрац и увидел сверток. Он не стал дотрагиваться, подумал, что мина.

Мохов усмехнулся и взял сверток, увидел свою фамилию.

– Володька есть Володька, – удовлетворенно сказал Мохов. – Другого такого нет.

Он быстро поспешил в машину и прослушал запись. Она заканчивалась словами «И вот что…»

Мохов сидел, задумчиво глядя перед собой. «Какую же опасность чувствовал Володя? – думал Мохов. – Недаром же он побежал в свою комнату и сделал запись. Что за этими словами – „И вот что…“

Мохов все более убеждался, что успев сказать о варианте совместного с Драковым отъезда, Печегин хотел что-то сообщить на тот случай, если все-таки его постараются убрать в доме.

Видимо, Драков позвал его. Печегин, должно быть, сунул кассеты под матрац и тут же выскочил из комнаты. Может, он даже только шаги услышал.

Чемоданчика нет. Того самого, видавшего виды чемоданчика.

Какой он мог оставить знак?

– Идем! – аж подскочил Мохов, обращаясь к лейтенанту. – Олухи мы царя небесного!

Они вернулись в комнату охраны.

Услышав шаги Дракова, Печегин имел несколько секунд в своем распоряжении, чтобы сделать что-то такое, что прояснило бы Мохову недосказанное в кассете.

– Но что? – произнес вслух Мохов.

– Не понял, – вскинулся лейтенант.

– Не мешай, друг, – попросил Мохов.

Печегин мог вести запись за столом. Вот он услышал шаги. Вынул кассету из магнитофона. Кассету завернул в бумагу, которая лежала на столе. Запись на мое имя он мог сделать, наговаривая в микрофон. Он пошел к дверям мимо кровати. Под кроватью лежал чемоданчик. Ему надо было сунуть кассету под матрац, открыть чемоданчик, положить магнитофон, закрыть чемоданчик…

– Лейтенант! – вскричал Мохов.

– Что такое?..

Лейтенант не успел договорить, как Мохов одним прыжком оказался у кровати и отбросил подушку. Под ней лежал томик стихов Высоцкого.

Мохов обессиленно опустился на кровать.

– Плохо дело, – сказал Мохов.

Лейтенант смотрел на книжку и ничего не понимал.

– Печегин здесь, – сказал Мохов.

– Как здесь? Обыщем дом!

– Не торопись.

– Почему решили, что здесь?

– Долго объяснять. Но без этой книжки он не уехал бы. В последнюю минуту, а заскочил бы за ней. Он ее оставил, чтобы я знал, что он здесь.

Мохов схватился за голову. Редко его подводили нервы, а тут чуть не закричал, такая боль пронзила сердце.

Но нет! Не может этого быть! Не могли они его убить. Это Володьку-то!

– Разрешите обратиться? – подал голос лейтенант. Мохов был в гражданском и лейтенант не знал его звания. Мохов при встрече показал документ, но лейтенант хорошенько не разглядел его. Он только увидел, что человек – из особого отдела.

– Обращайся, лейтенант. Я для тебя просто Мохов.

– Что прикажете делать?

– Вот что, браток, – хрипло сказал Мохов. – Попроси своих ребят, чтобы обошли весь участок, прощупали каждый сантиметр земли.

– Предмет поисков?

– Возможно, труп.

Сам же Мохов трижды сплюнул. Он не мог поверить, чтобы кто-то мог справиться с Володей. Его можно взять только на неожиданность. А судя по записи, он чувствовал опасность.

Лейтенант принял самое серьезное выражение лица при слове «труп» и тут же удалился.

Пока милиционеры обходили сад, сам Мохов решил пройтись по дому. Ни одна дверь не была заперта. Даже кабинет был открыт.

Странно!

Зачем же так демонстративно хозяин показывал, что ему нечего прятать? Вернулся лейтенант.

– Как там?

– Пока ничего не обнаружили. Я приказал повторно обследовать участок.

– Молодец, – похвалил Мохов, но на душе стало чуть спокойней.

Все-таки эти скоты закопали бы труп. Это было б для них самое простое решение.

Мохов заглядывал в каждую комнату и подолгу стоял, оглядывая стены.

– Что ищем? – поинтересовался лейтенант, следовавший за ним.

– Большой дом, а? – спросил Мохов.

– Порядочный.

– Все есть.

– Даже банька с бассейном в подвале.

– Даже банька, – задумчиво произнес Мохов. – Гараж под домом. И еще пустое помещение. Зачем оно?

Он снова спустился в подвал. Лейтенант – за ним. Мохов тщательно обследовал пол.

– Видимо, служит складом, – предположил он. – Видишь, стружка? Такая стружка идет под упаковку. Но пользовались этим помещением мало. Однако чего-то не хватает…

– Не могу знать. Все есть.

– А не кажется тебе, лейтенант, что в таком большом доме должен был быть тайник?

– Тайник?

– Позови ребят, и пусть стены подвала обследуют сантиметр за сантиметром.

Подвал, сложилось впечатление у Мохова, не мог быть без какой-то хитрости. Фундамент был сложен из бетонных плит, швы между которыми замазали цементом.

Мохов прошелся вдоль стены. Ерунда собачья! Швы во многих местах имели трещины. Нет, не обнаружить потайного хода. Тут хоть все стены разбирай.

Мохов обессиленно прислонился к стене. И вдруг ему показалось, что он слышит еле уловимый стук.

Милиционеры загрохотали сапогами по лестнице.

– Тихо! – закричал Мохов что было сил. Лейтенант так испугался выражения лица Мохова, что тоже исступленно завопил:

– Стоять!

Милиционеры застыли в полном недоумении. Мохов поманил к себе лейтенанта.

– Послушай, – прошептал он.

Оба приникли к стене. Звук был очень слабым, но был.

– Сюда! – позвал Мохов милиционеров.

Он загорелся нетерпением. Теперь для него было ясно, что Печегин за бетонной стеной. И главное – жив. Его туда каким-то образом заманили и закрыли.

– Ребята, – обратился к милиционерам Печегин. – Родные мои! Там за стеной – человек. Мой друг. Обследуйте каждую щель, расковыряйте швы, найдите дверь в тайник.

Мохов отдышался, сердце билось бешено. В этом каменном мешке могло не быть доступа воздуха. Нужно хоть щель пробить!

– Лейтенант, – схватил Мохов за локоть лейтенанта, – я видел по дороге – дом строится. Беги, позови рабочих. Может, у них есть отбойный молоток. Если нет, найди.

– Я понял, – козырнул лейтенант и побежал.

Сам Мохов поспешил выложить по радиотелефону всю обстановку начальству и вызвать специалистов. В голову еще пришло – отыскать архитектора, который планировал дом. Есть же у него чертежи!

«Приятно возвращаться в жизнь. Очень это большое удовольствие. Когда хлопцы пробились в мою гробницу, я первое сказал:

– Водки!

Мохов так заорал, что я чуть не оглох:

– Водки!!!

Нашли в доме, налили стакан, я выпил, как воду.

Хоть бы поморщился! Но сивухой в нос ударило. Думаю, нет, я на земле, еще не в раю. На том свете такого запаха нет. Это точно! Говорю со знанием дела, там побывал…

Посидел я минуту. Вокруг меня тишина. Все стоят, как над покойником. Мохов, чувствую, все дотрагивается до меня. Не верит, что меня видит, живого.

– Все, – сказал я и встал. – Праздник прошел. И я отодвинул второй стакан.

– Василий, – говорю, – разговор есть.

– Свободны, – сказал Мохов ребятам. – Великое вам спасибо! Лейтенант, дай обниму тебя. До свидания!

Мы пошли в кабинет Дракова и уселись в креслах, будто нам это приходилось делать каждый день и будто не вытащили меня только что с того света.

– Драков исчез? – спросил я.

– Как сквозь землю провалился.

– Какие у тебя соображения?

– В аэропорту наши люди. На железнодорожном вокзале тоже. ГАИ предупредили. На машине из города не выскочил.

– На пристани?

– Да что пристань! Суда не ходят, мелководье.

– А катера?

– Пассажирских катеров вроде не бывает. Да и куда ехать с пристани?

– По Туре в Тобол. А Тобол впадает в Иртыш. Иртыш в Обь. Географию помнишь?

– Немножко. Обь впадает не в Каспий, а в Карское море.

– Молодец. Вижу, учился хорошо.

– На полюс подался Драков-то?

– Не-е, Вася, в Европу. А то – в Америку.

– Больно дорога кривая.

Я помахал рукой. Ноет. Три кирпича искрошил, пока бил. В ящике вместо слитков золота оказались кирпичи. Обвел меня вокруг пальца Драков. Но по этому поводу посмеемся чуть позже, а теперь надо уточнить ситуацию.

– Дорога-то кривая, да надежная.

– Что у тебя с рукой? – спросил Мохов.

– Интересный вопрос, – усмехнулся я. – Но ближе к делу.

– Через полюс что ли они пойдут? В Америку-то?

– Полюс Дракову не нужен.

– К чему клонишь?

– Ты же запись слушал?

– Само собой.

– Там в одном месте я говорю, что Драков назвал себя учителем. Мол, кто заинтересуется сельским учителем, который едет с женой и племянницей.

– Помню. И что?

– Смутил меня этот учитель.

– Чем, Володя?

– У Дракова, несомненно, были разработаны варианты, как в случае опасности смыться. В руки правосудия такого рода деятели почему-то не спешат. Не знаешь, почему?

– Откуда мне знать! А если серьезно?

– Но недавно у него возник еще один вариант. О прежних я даже не гадаю, а об этом есть кое-какие соображения.

– И какие?

– Слушай, – вдруг я спохватился, – я же выпил стакан водки!

– Ну, так что? Боишься, что на службе?

– Нет. Стакан – и ни в одном глазу!

– Нервы расслабились?

– Есть немного.

– Чего еще тебе надо?

– Продукт жалко.

– Алкаш ты, Володька! Мысли дальше.

– Шевелю мозгами. Хотя не советую тебе сидеть в тесной комнате, очень похожей на склеп, и стучать несколько часов по стене, совершенно не надеясь, что кто-то услышит. Слушай, а как же у дятлов не болят головы?

– На досуге подумаем.

– Утешил, Вася. Я к чему? Голова-то моя не шибко. Дает сбои. Я сказал, что не догадываюсь о прежних вариантах.

– А это не так?

– Именно. У Дракова кроме законной городской квартиры была еще, оформленная на кого-то. Он ее держал для того, чтобы в случае опасности залечь в ней на дно. Когда все успокоится – спокойно уехать.

– Возможный вариант.

– А когда он догадался, кто я, и вспомнил, где мы встречались… а мы встречались на Севере… у него и возникла новая идея. Тогда он мог купить катер, оформить на того же, что и квартиру… Надежный человек, о котором мы даже не догадываемся. Он его ни разу не засветил. Может быть, какой-нибудь пенсионер. Но не в этом дело.

– Не в этом. Согласен. Давай дальше.

– А дальше вот что. Он спустился на катере в низовья Оби. Там есть такая речка – Сыня. Она бежит с Урала. Понял?

– Пока ни фига.

– Он поднимется по этой речке. А через Урал есть старинная Тильтимская дорога, которая выведет на реку Печора. И вот Драков на территории республики Коми. Там его никто не ищет. Документы у него новые. И поедет он туристом, милый мой, в северную страну Финляндию. А там – круиз по Европе.

– Володя, прости меня, – начал Мохов, – не слишком?

– Что не слишком?

– Хитроумно?

– Вот так подумал бы и твой начальник. Драков на это тоже рассчитывал.

– Все равно как-то не очень верится. Столько по реке… по тайге… Да ты что?

– Ты не забывай – он шкуру спасает.

– Почему ты решил, что он знает о какой-то Тильтимской дороге?

– Клин помнит. Они там в свое время налаживали бизнес с оленеводами. Вот почему ему и нужен Клин. И думаю – только пока.

– Да плевать мне на Клина! Но что ты решил?

– У начальства мы добиваемся разрешения на поездку в низовья Оби. Для этого нужна моторка. Ну, еще предупредить отделения милиции по пути, чтоб топливом помогли. И я поехал.

– Ты? Без меня?

– Я и без тебя. Это моя повесть, я ее и закончу. И есть тут некий личный интерес. Но это между нами.

– Задал ты задачу! – почесал голову Мохов.

Должен сказать, что легче убедить слона, чем начальство. Мы столько времени потеряли, пока не пришли хоть к какому-то согласию.

Начальство твердило, что, мол, запросто возьмут Дракова и Клина по пути.

– Они вооружены, – твердили мы.

– Пошлем опытных людей.

– Живыми не дадутся, – убеждали мы. – Не забывайте, там две невинные женщины. Хотите их смерти?

Спорили долго. Я все доказывал, что мне легко будет взять Клина и Дракова в тайге. Там они беспомощны. Не могу точно гарантировать Клина, но Дракова доставлю живым. Дайте, мол, пару наручников.

– А женщин спасете? – вдруг начало начальство проявлять гуманность.

– Чего ради я тут долдоню одно и то же?

Решено было так – раз я хочу их перехватить уже на Сыне, то нечего кататься на моторке по трем рекам, а то и четырем. Надо лететь на самолете в Салехард. Оттуда подняться до устья Сыни. Там мне предоставят моторку. И ждать гостей.

Как ни бился, ничего не получилось. Начальство решило!

Я рассчитывал по дороге найти возможность переговорить с женщинами. Где-то же они остановятся ночевать. Нашел бы возможность. И у меня были бы две помощницы.

А с другой стороны… Ведь еще как поведут себя женщины? Это же народ нервный. Вдруг Драков и Клин разнюхали бы чего раньше времени. Нет худа без добра…

– Пока, Василий! – махнул я рукой с трапа самолета.

– Жду живым! – ответил он.

В Салехарде меня встретили нормально. Ситуацию поняли. В помощники вызывались, но не очень настойчиво. Я отбился. На речном трамвайчике я добрался до поселка, что стоял чуть ли не напротив устья Сыни. Там мне дали моторку, обычную «Казанку» с мотором «Вихрь». Меня этот транспорт очень даже устраивал. Лодка легкая, мотор мощный.

За день я поднялся по Сыне, даже не останавливаясь в поселках. Чем меньше обо мне будут знать, тем лучше.

Я остановился, когда река стала узкой и порожистой. Тут они дальше на катере не пройдут. Скорее всего, катер постараются сбыть и купить такую же моторку, как у меня. Или обменяют на время.

Свое судно я затащил в ручей, в маленький сойм, и прикрыл ветками. Сам выбрал стоянку, с которой была видна река вниз до мыса.

Начались часы безделья.

Вот когда пришли сомнения. А что, если я все придумал и Дракову не приходило даже в голову ехать в эту глушь. Вот смеху будет!

Не проще ли доехать до Лабытнанги и перевалить Урал на поезде? Кстати, об этом варианте я вспомнил в Салехарде и тамошних работников предупредил. Но мало ли…

Сидел на берегу, ныл от ничегонеделания, кормил комаров, которые очень возлюбили меня, и ждал.

По моим расчетам, они должны были появиться в четверг.

Появились они в среду. Гнали вовсю, торопился Драков. Когда я увидел, что в лодке их трое, схватился за голову – дурак, дурак, дурак!»

Как и предполагал Печегин, Драков в последнем поселке поменял катер на моторку. Он сказал, что они туристы, хотят перевалить Урал и лодку оставят в верховьях Сыни. А в будущем пойдут с той стороны и заберут катер, если хозяин моторки не хочет полного обмена.

Обмен с питьем прошел успешно.

Проехав несколько верст против течения, Драков и Клин почувствовали, что лодка перегружена. Они остановились.

Отошли в сторону для совета.

– Выше течение сильней, – сказал Драков.

– Понял, нас много, – кивнул Клин.

– Дорожишь ею? – спросил Драков. – Я о Нюре…

– Не первая, не последняя.

– Надо ее оставить. До поселка еще недалеко. Пусть возвращается. Но как это сказать, чтоб Люда не знала?

– Нюра не уйдет от вашей супруги.

– Что предлагаешь?

– Поговорю.

– Но я ничего не приказывал тебе. Не хочу брать на совесть.

– Ладно, шеф. Так и запишем.

Драков вернулся к лодке и о чем-то заговорил с женой.

– Нюра! – крикнул Клин и поманил рукой. Женщина с неохотой выбралась из лодки и направилась к Клину.

– Чего тебе? – недовольно спросила она, увидев, что он двинулся по берегу в сторону от лодки.

– Подойди на два слова.

– Ну, куда ты идешь?

– Вот глупая! – засмеялся Клин. – Может, я тебя обнять хочу. Может, соскучился.

– Кончились объятья, – равнодушно сказала Нюра.

– Это что значит? – прикинулся встревоженным Клин. – Меня побоку, что ли?

А сам все дальше от лодки отходил и повернул за деревья.

– Я не пойду дальше, – остановилась Нюра.

– Не будем же при людях выяснять отношения!

– А нечего выяснять.

– Что-то я тебя, женщина, не пойму. Как это нечего? Вроде, недавно были мужем и женой.

– Не были мы мужем и женой, не ври.

– Ну, подойди. Объясни толком – что случилось? Какой комар тебя укусил? Не нужен я тебе больше?

– Не нужен, Николай.

– А прежде нужен был?

– Другого не было.

– А то бы с другим?

– Ну, если не противный…

– Вот ты какая!

– Да не обзывай ты меня. Какая! Такая вот. Я от тебя, Николай, ничего не хочу более. Я дитя хотела родить. А без мужчины они не рождаются – дети-то. Вот почему спала с тобой. А теперь зачала – и все между нами, кончено! Цель-то у меня была одна.

– Беременная, что ли? – опешил Клин.

– Да уж так, – улыбнулась Нюра.

– И ребенка решила сохранить?

– А зачем же мне надо было зачинать? Отцовские чувства не вспыхнули в душе Клина.

Хорошо хоть глупая баба все выложила. Клину еще только ребенка не хватало!

– Да ты не пугайся, – сказала с презрением Нюра. – Ты нам не нужен будешь.

Это она так теперь говорит, а потом хомутом повисла бы на шее! Потом от нее не отбиться было бы.

– Чего расстроился? – спросила весело Нюра.

– Как это я расстроился? Я рад.

– Так вот и поверила.

– Честное слово! Золотце ты мое!

Он шагнул к ней. Она была так удивлена его реакции, что стояла вкопанной. Он обнял ее и поцеловал, то есть закрыл ей рот, а нож воткнул снизу вверх под сердце.

Клин тут же оттолкнул ее, чтобы не испачкаться кровью. Даже не вскрикнула. Рухнула на землю и лежала тихая.

Клин вытер мхом нож и спрятал на место. Чуть погодя, он вернулся к лодке.

– А где Нюра? – спросила Людмила Петровна. Клин раскашлялся, потому что не подумал, что сказать. Да и не его дело думать, на это есть шеф.

– Пошла? – спросил спокойно Драков. Клин кивнул, продолжая кашлять.

– Куда пошла? – спросила Людмила Петровна.

– Да в деревню, – ответил небрежно Драков.

– Зачем это?

– Мы же забыли расспросить, где Тильтимская дорога. Я думал, Клин знает.

– Чего же Клин не пошел?

– Она местная, лучше поймет. Из этих же мест вроде. Да что ты беспокоишься? Сколько мы проехали. Всего ничего. Тут ходьбы-то полчаса. Есть о чем говорить.

Людмила Петровна успокоилась. Да и не могла она ни о чем плохом подумать.

– Тут место такое-то не то, – недовольно сказал Драков. – Сушняка даже нет. Поднимемся чуть и разложим костер. Надо перекусить.

– Ей же дальше идти будет? – возмутилась Людмила Петровна.

– Да мы немного только проедем.

Драков и в самом деле хотел сделать остановку. Подождать чуток. Потом сказать, что она, Нюра, может ждать выше по реке, где ее пересекает Тильтимская дорога. Тут, мол, никак не разминемся. А там видно будет…

«Я был уверен, что они проедут мимо, но они поднялись по реке еще на метров пятьсот и пристали к берегу.

Смотрю, разложили костер.

Людмила Петровна вышла из лодки. Драков усадил ее на камень, подкатив ближе к костру. Камней тут хватало. Начинались предгорья Урала.

Клин двинулся в лес собирать сучья.

Я тоже поднялся. Ну, вот и пришел час расплаты. Я проверил, на поясе ли наручники.

Пошел. Двигался бесшумно.

Клин никого не опасался, и поэтому ходил по лесу так шумно, словно слон. Он и впрямь собирал сушняк. Я подождал, пока он наберет охапку, чтобы руки были заняты.

Только тогда я достал пистолет и сказал тихо:

– Здорово, Клин!

Надо было видеть его лицо!

– Стой и не шевелись, – молвил я.

– Чума, я не виноват, – залепетал Клин, чуть придя в себя. – Я тут сторона, подневольный человек. Сам же знаешь.

– Знаю, Клин, знаю, успокойся.

– Я для тебя все сделаю, Чума. Только скажи.

– И шефа пришьешь?

– А кто он нам, Чума? Он нам чужой. Мы с тобой одного поля…

– Ягодки?

– Как братаны.

– Может, ты и ягодка, да волчья.

– Ты на меня, Чума, не вали. Шеф сказал, что ты нас встретишь на конечном пункте. Спроси хозяйку.

– Что за конечный пункт?

– Он не объяснил. Но это правда.

– О конечном пункте он толковал Людмиле Петровне.

– И мне тоже.

– И ты считал, что я жив?

– А как же, Чума!

– Чего ж так перепугался, как увидел?

– Не признал сразу.

– Чего ж хозяина пришить решил?

– Я такого не говорил.

– Говорил, Клин.

– Со страху, может.

И тут, откуда ни возьмись, выскочил на полянку, на которой мы стояли и мирно беседовали, заяц. Ну, косой! Чуть ты меня не подвел! Я глянул на него. И этого мига было достаточно, чтобы Клин сбросил сушняк и выхватил пистолет.

Я его немножко опередил.

Я не хотел видеть, как падает он, хватаясь руками за воздух. Не нашел он опоры.

Я смотрел, как улепетывает заяц. Будет о чем рассказывать, как двое охотников напали на него, но он их перехитрил.

Ладно, беги, заяц. А ты, Клин, лежи. Я человек православный, но хоронить тебя не буду. Не буду предавать тебя земле. Сообщу местной милиции. Это сделаю, обещаю. Если тебя раньше волки не слопают. Так ведь отравятся!

Лежи, Клин, я пошел к твоему шефу!

Я вышел к костру так, чтобы Людмила Петровна не сразу увидела меня. Драков раздувал костер, который стал угасать.

Услышав мои шаги, он спросил:

– Чего стрелял? Может, зайца принес? Займись костром.

– Зачем тебе костер, Драков? – сказал я. – Ни к чему он тебе.

Он стоял на коленях и лицо его стало белым, когда он увидел меня. Может, показалось, что мерещится.

Карабин лежал в двух метрах от него возле рюкзака.

– Это я, Драков, – сказал я. – Скажи мне – здравствуй!

Людмила Петровна обернулась и лицо ее вспыхнуло радостью.

– Это конечный пункт! – воскликнула она. – А я ждала, ждала… Все едем, едем…

Она увидела в руке у меня пистолет, потом перевела взгляд на искореженного страхом Дракова и радость ее потухла.

– Что происходит? – произнесла она тихо и позвала меня: – Володя!

– Я не мог сказать тебе раньше, – проговорил я, не спуская взгляда с Дракова. – Не получалось никак. Но этот человек, что был твоим мужем, настоящий преступник. Это самое нежное, что о нем можно сказать. Он многих убил.

Людмила Петровна немо смотрела на Дракова. Потом перевела взгляд на меня.

– Это правда?

– Мент проклятый! – прошипел Драков.

– Не усложняй свою жизнь, – сказал я. – Ты прекрасно знаешь, что государство тебя осудит за твои дела. Но у меня к тебе личный счет. Не забывай об этом.

– Боже мой, – шептала Людмила Петровна. – Я чувствовала, чувствовала…

– Это он приказал убить меня много лет назад, – сказал я спокойно.

– Я догадывалась, – шептала бедная Людмила Петровна.

– Сегодня слово за мной, Драков. Ты снова хотел убить меня. Я чувствую, на земле нам тесно.

Вспышка бессильной злобы, охватившая Дракова, прошла. Голова, видимо, начала соображать.

– Он говорит правду, Людмила, – сказал Драков. – Я его ни о чем не прошу. Но я тебя умоляю, я стою перед тобой на коленях… ради сына… ради моей любви к тебе… упроси его… чтоб отпустил… Ты будешь с ним. Значит, такая судьба. Я дам развод. Я вас озолочу. Вы не будете знать никаких забот. Только упроси его, чтобы он отпустил меня сейчас. Тут в портфеле все. Я дам доверенность.

– Перестань, Драков, – поморщился я. – Что ты плетешь?..

Но он оказался хитрей меня и на этот раз. Он говорил не мне, а ей, зная ее доверчивый характер.

– Людмила, прошу… умоляю… Зачем тебе моя жизнь?

– Володя, – стала подниматься с камня Людмила Петровна, – зачем тебе его жизнь? Он дает мне свободу.

– Сиди на месте, Люда! – крикнул я. Но она уже поднялась и пошла ко мне.

– Я буду свободна.

– Люда, не ходи! Назад! Что ж она сделала, милая!?

Я не мог метнуться влево, тогда бы она сразу закрыла на какой-то миг Дракова. А справа было дерево, и я уперся в него плечом.

– Не ходи! – крикнул я в отчаянии.

Она сделала еще шаг и закрыла собой Дракова от меня. Он воспользовался этим мигом, метнулся к лежавшему в двух метрах карабину и стал стрелять.

Я видел миг, когда Люда распахнула глаза, не понимая, что же случилось, почему она больше не может идти ко мне, почему падает.

Я прижался к земле и стремительно перекатился за дерево.

Драков выпустил все пули, самообладание оставило его.

И когда карабин смолк, я поднялся.

Драков повалился на землю и стал биться в истерике. У меня было одно желание – пустить все пули из обоймы в его лысеющую голову.

Но у меня был долг.

Я достал наручники, наклонился над ним и щелкнул дважды. Потом, почувствовав огромную слабость, опустился на камень, на котором только что сидела Люда. Камень еще хранил тепло ее тела.

Слезы брызнули из глаз. Я разрыдался, как мальчишка.

В глухой тайге плакали два мужика: один – за свою поганую шкуру, второй – о женщине, которая приходила на свет, чтобы осчастливить его.

Оглавление

КАССЕТА ПЕРВАЯ

КАССЕТА ВТОРАЯ

КАССЕТА ТРЕТЬЯ

КАССЕТА ЧЕТВЕРТАЯ

КАССЕТА ПЯТАЯ

КАССЕТА ШЕСТАЯ

Реклама на сайте