«Зимняя гонка Фрэнки Машины»

Дон Уинслоу Зимняя гонка Фрэнки Машины

Посвящается Биллу Макэнини:

Учителю, другу, виртуозу в искусстве жизни

1

Трудновато мне живется.

Это первое, что приходит в голову Фрэнку Макьяно, когда в три сорок пять утра его будит трезвонящий будильник и он, скатившись с матраса, встает голыми ногами на холодный деревянный пол.

Так и есть. Трудновато ему живется.

Не надев тапочек, Фрэнк шлепает по деревянному полу, который собственными руками отдраил песком и отлакировал, в направлении душевой кабинки. В ней он задерживается всего на пару минут, а дольше и не нужно: затем-то Фрэнк и стрижет свои седые волосы «под ежик».

– Возни меньше, – говорит он Донне, когда она сетует на его прическу.

За тридцать секунд Фрэнк успевает высушить голову; потом затягивает полотенце на талии, ставшей шире, чем ему хотелось бы, бреется и чистит зубы. Его путь в кухню проходит через гостиную, где он берет пульт, нажимает на кнопку – и во всю мощь звучит: «Che gelida manina».[1] Одно из преимуществ одинокой жизни – возможно, единственное преимущество одинокой жизни, думает Фрэнк, – состоит в том, что можно слушать оперу в четыре часа утра, и никто тебе слова не скажет. К тому же дом построен на славу, с толстыми стенами, как было принято в старые добрые времена, поэтому даже на рассвете соседей не беспокоят любимые оперные арии Фрэнка.

Фрэнк покупал абонемент на двоих в оперный театр Сан-Диего, и Донна по доброте своей прикидывалась, будто получает большое удовольствие, сопровождая его туда. Она даже делала вид, что не замечает, как он плачет в конце «Богемы», когда умирает Мими.

Вот и теперь по пути в кухню он поет вместе с Викторией де Лос Анхелес:[2]

…ma quando vien lo sgelo, il primo sole mio, il primo bacio dell'aprile mio! il primo sole mio!..

Фрэнк любит свою кухню.

Он сам выложил пол классической черно-белой плиткой и с помощью приятеля-столяра сколотил стол и шкафы. В антикварном магазинчике Маленькой Италии ему посчастливилось найти колоду для рубки мяса. Когда он купил ее, она ни на что не годилась – высохла и начала трескаться, – и ему потребовалось несколько месяцев, чтобы привести ее в первоначальное состояние. Однако он любит ее за трещины, за старые щербинки и шрамы – «знаки отличия», как он их называет, оставшиеся после многих-многих лет верной службы.

– Послушай, люди пользовались ею, – отвечал он на вопрос Донны, почему бы не купить новую, которая ему вполне по карману. – Подойди поближе и понюхай, вот здесь крошили чеснок.

– Итальянские мужчины и их матери, – заметила Донна.

– Моя мать замечательно готовила, – отвечал Фрэнк, – но настоящим поваром был мой старик. Он-то меня и научил.

И еще как научил, подумала Донна. Что бы ни говорили о Фрэнке Макьяно – а он может быть настоящей занозой в заднице, – но готовить он умеет. И еще он знает, как надо обходиться с женщиной. Эти два достоинства, наверное, между собой связаны. Так или иначе, но эту мысль Донне внушил Фрэнк.

– Заниматься любовью все равно что готовить хороший соус, – сказал он как-то в постели, отдыхая от ласк.

– Фрэнк, умолкни, пока не поздно, – ответила она.

Но он не умолк.

– Надо выделить время, взять роено столько нужных компонентов, сколько требуется, посмаковать каждый, а потом медленно нагревать до кипения.

Особый шарм Фрэнка Макьяно, размышляла, лежа с ним рядом, Донна, заключается в том, что он сравнивает твое тело с соусом болоньезе и ты при этом не спихиваешь его с кровати. Вероятно, потому, что его очень волнует и то и другое. Она сидела в его автомобиле, когда он гонял туда-сюда по городу и в пяти разных магазинах покупал необходимые ингредиенты для одного-единственного блюда. («У „Кристафаро“, Донна, колбаса лучше».) Точно так же он внимателен к деталям и в спальне, отчего умеет, скажем так, довести соус до кипения.

Вот и этим утром он берет кофейные зерна «Кона» из банки с притертой крышкой и ложкой перекладывает их в маленькую сушилку, купленную по одному из специальных поварских каталогов, которые ему присылают по электронной почте.

Донна вечно несет какую-то чушь про кофе.

– Купи автоматическую сушилку с таймером, – говорит она. – Тогда кофе будет готов, пока ты принимаешь душ, и ты даже сможешь поспать несколько лишних минут.

– Вкус не тот.

– Трудновато тебе живется, – заметила Донна.

Что сказать на это? – задумывается Фрэнк. Так оно и есть.

– Ты слышала выражение – «качество жизни»? – спрашивает он.

– Слышала, – отвечает Донна. – Обычно его употребляют, когда речь идет о состоянии неизлечимо больных людей.

– Так вот для меня это вопрос качества жизни.

Правильно, думает он утром, с наслаждением вдыхая аромат свежеподжаренных кофейных зерен и ставя на огонь воду. Качество жизни состоит из мелочей – подбирать их надо хорошо и правильно. Фрэнк снимает маленькую сковородку с крючка над колодой мясника и ставит ее на плиту. Кладет на сковородку тонкий кусочек масла и, когда оно начинает шипеть, разбивает в сковородку яйцо, а пока оно поджаривается, режет пополам рогалик с луком. Потом аккуратно вынимает яичницу пластиковой лопаткой (исключительно пластиковой – металл может поцарапать дно, о чем Донна вечно забывает, и потому ей запрещено готовить в cucina Фрэнка), кладет ее на одну половинку рогалика, сверху кладет другую половинку и заворачивает сэндвич в льняную салфетку, чтобы он не остыл.

Донна, естественно, пилит его за то, что он каждый день потребляет яйца.

– Это яичница, – говорит Фрэнк, – а не ручная граната.

– Фрэнк, тебе уже шестьдесят два года, – отзывается Донна. – Пора подумать о холестерине.

– Да нет, уже известно, что с яйцами вышла ошибка. Обвинение было неправильным.

Его дочка Джилл тоже пристает к нему с холестерином. Она только что закончила подготовительные курсы при медицинском колледже университета Сан-Диего, так что, и говорить нечего, знает все на свете.

– Ты пока еще не врач. Вот станешь врачом, тогда и пугай меня яйцами.

Америка, думает Фрэнк, мы единственные в мире боимся еды.

Пока готовится смертоносный сэндвич, поспевают кофейные зерна. Прожаренные, они попадают в мельницу на десять секунд, ни секундой больше или меньше, после чего очередь доходит до французской кофеварки, туда же заливается кипящая вода, и остается подождать четыре минуты.

Однако и эти минуты Фрэнк не тратит понапрасну.

Обычно он в это время одевается.

– Не понимаю, как цивилизованный человек может одеться за четыре минуты, – размышляет вслух Донна.

Очень просто, мысленно отвечает ей Фрэнк, надо лишь аккуратно раскладывать веши накануне вечером, если утром собираешься в магазин. Итак, утром он надевает чистое белье, толстые шерстяные носки, фланелевую рубашку, старые джинсы, потом садится на кровать и натягивает рабочие ботинки.

Когда Фрэнк возвращается в кухню, кофе уже готов. Он наливает его в металлическую кружку – как раз на сваренную порцию – и делает первый глоток.

Фрэнку нравится вкус первого глотка. Особенно когда кофейные зерна свежеобжаренные, свежесмолотые и свежезаваренные.

Качество жизни.

Нет ничего, думает он, важнее мелочей.

Закрыв кружку крышкой, он ставит ее на стойку, снимает с вешалки на стене фуфайку с капюшоном, надевает ее, натягивает на голову черную вязаную шапочку и забирает ключи от машины и бумажник с закрепленного за ними места.

Потом приходит очередь вчерашней «Юнион трибьюн», из которой он уже вырезал кроссворд. Обычно он делает это ближе к полудню, когда торговля замирает.

Взяв в руки кружку и сэндвич с яичницей, Фрэнк выключает проигрыватель – он готов к выходу.

Зима в Сан-Диего выдалась холодная.

Скажем так: сравнительно холодная.

Это ведь не Висконсин и не Северная Дакота – здесь не бывает болезненного ощущения холода, когда автомобиль не заводится, а лицо словно трескается и отваливается, тем не менее в четыре часа утра, если на дворе январь, в северном полушарии везде холодно. А уж что говорить, размышляет Фрэнк, залезая в свою «тойоту»-пикап, когда тебе перевалило за шестьдесят и кровь не сразу разогревается по утрам.

И все-таки Фрэнк любит раннее утро. Это его любимое время.

Это самое спокойное время в его трудовом дне, когда природа и душа во власти мира и покоя, и ему нравится наблюдать, как над горами на востоке поднимается солнце, как над океаном розовеет небо и вода из черной становится серой.

Однако этого еще надо ждать.

Пока снаружи черным-черно.

Фрэнк решает послушать прогноз погоды.

Дождь и опять дождь.

С севера надвигается циклон.

Местные новости его не особенно интересуют. Всё как всегда – еще четыре дома соскользнули по размытому берегу в океан, городские аудиторы не могут решить, обанкротится город или не обанкротится, а цены на недвижимость опять подскочили.

В городском совете опять скандал – в результате Спецоперации ФБР разоблачены еще четверо взяточников, которым владельцы стриптиз-клубов заплатили, чтобы они обеспечили отмену закона, запрещающего «прикосновения». Паре бывших копов платили, чтобы они смотрели в другую сторону.

Это конечно же новости, но в то же время – разве это новости, думает Фрэнк. Сан-Диего – город портовый, и секс-индустрия здесь издавна значительная статья дохода. Подкармливать члена совета, чтобы моряк имел возможность поразвлечься, на самом деле гражданский долг владельцев клубов.

Но если ФБР не жалко времени на стриптизерш, что ж, Фрэнка это не касается.

В стриптиз-клубах он не был, кажется, лет двадцать!

Направляясь в сторону океана, Фрэнк снова включает станцию классической музыки, разворачивает на коленях льняную салфетку и ест свой сэндвич. Ему нравится привкус лука в сэндвиче с яичницей и горьковатый вкус кофе.

Герби Гольдштейн, пусть земля ему будет пухом, познакомил его с луковыми булочками в те стародавние времена, когда Вегас был Вегасом и еще не стал Диснейлендом с рулеткой. Герби со всеми своими тремястами семьюдесятью пятью фунтами живого веса был потрясающим игроком и еще более потрясающим бабником. Всю ночь они переходили из клуба в клуб с парочкой роскошных девиц, и вот тогда в их орбиту каким-то образом попал Герби. Когда же дело дошло до завтрака, Герби уговорил сопротивлявшегося Фрэнка попробовать луковую булочку.

– Давай, приятель, расширяй свои горизонты!

Доброе дело совершил Герби, потому что с тех пор Фрэнк не упускает случая полакомиться луковыми булочками, но только если может купить их с пылу с жару в маленьком кошерном магазинчике на Хиллкрест. Как бы там ни было, но луковая булочка с яичницей – главное в его утреннем распорядке.

– Нормальные люди съедают завтрак за столом, – говорит Донна.

– Я и сижу, – отвечает Фрэнк. – Сижу за рулем.

Как это Джилл говорит? Нынешние дети думают, будто они первые научились делать несколько дел сразу (да они представления не имеют, каково было растить детей, прежде чем в ход пошли одноразовые пеленки, сушилки и микроволновки), поэтому у них появилось какое-то странное выражение. Ну да, «многозадачный режим». Я тоже как молодые, думает Фрэнк. Действую в многозадачном режиме.

2

Здешний пирс самый большой в Калифорнии.

Большой буквой «Т» из бетона и металла он уходит в Тихий океан на шестнадцать сотен футов, и ответвления на север и юг примерно такой же длины. Если вдруг возникнет мысль прогуляться по всему пирсу, то придется отшагать не меньше полутора миль.

У Фрэнка там магазин с наживкой для рыбы – «Наживка и рыбацкое снаряжение». Он находится на северной стороне основной стрелы пирса, в трети пути от разветвления и достаточно далеко от ближайшего кафе, чтобы запахи из магазина не беспокоили обедающих туристов, а те не мешали рыбакам Фрэнка.

Кстати, многие из его посетителей обычно заходят в кафе ради подающихся там яиц machaca и омлета с омарами. Да и сам Фрэнк там бывает, потому что далеко не везде подают хороший омлет с омарами (ладно, хоть какой-нибудь омлет с омарами). Так что если его можно заказать по соседству, то почему бы этим не воспользоваться?

Но только не в четыре пятнадцать утра, хотя кафе и открыто круглые сутки все семь дней в неделю. Фрэнк доедает сэндвич, паркует пикап и идет пешком в магазин. Можно было бы и подъехать – у Фрэнка есть пропуск, – однако, если не надо нести ничего тяжелого, он предпочитает пройтись. Океан в это время прекрасен, особенно зимой. Вода синевато-серая и будто вздувшаяся из-за приближающегося шторма. В это время года океан похож на беременную женщину, думает Фрэнк – такой же самодостаточный, неукротимый и нетерпеливый. Волны уже лижут бетонные столбы-подпорки, взрываясь белой пеной, которая летит в воздух, но не достигает пирса.

Фрэнку нравится размышлять о долгом пути волн, которые, зарождаясь около Японии, преодолевают тысячи миль по северной части Тихого океана, чтобы разбиться у здешнего пирса.

Любителей поплавать на досках тут хватает. Ловцы губок и всякие чудаки – эти, их право, сидят на берегу и наблюдают. А настоящие ребята, охотники, ищут волны повыше. Большие волны, которые с громовыми раскатами разбиваются у не раз пройденных, хорошо известных мест, чьи названия звучат как литания во славу серфингистов: Бойл, Рокслайд, Лескумз, Аут-Та-Сайтс, Бёрд-Шит, Оспрей, Пескис. Они по обе стороны пирса на юг и на север, а Гейдж, Аваланш и Стабс – дальше вдоль берега.

Фрэнк волнуется, мысленно повторяя названия.

Он знает их все – для него они священны. Их много около пирса – но если пойти дальше по берегу, литания продолжится. С севера на юг – Биг-Рок, Рокпайл, Хоспитал-Пойнт, Бумер-Бич, Блэкс-Бич, Сисайд-Риф, Сакаутс, Свамиз, Ди-Стрит, Тамарак, Карлсбад.

Для местного серфингиста в этих названиях заключено колдовство. Они больше, чем просто названия – каждое место пробуждает воспоминания. Фрэнк вырос тут в благословенные шестидесятые, когда морской берег в Сан-Диего был словно рай, безлюдный, необжитой, без серфингистов и чужаков.

Бесконечное лето.

Казалось, день никогда не закончится, вспоминает Фрэнк, глядя, как подкатывает волна и разбивается о пирс. Встаешь на рассвете, как теперь, и, будто проклятый, рыбачишь на отцовской лодке – ловишь тунца. Днем возвращаешься, и наконец-то можно идти к друзьям на берег. Плаваешь на доске до темноты, смеешься и несешь всякую чепуху, дурачишься, стараешься показать себя девчонкам, наблюдающим за тобой с берега. Отличное было время – много свободы и много пространства. Время виндсерфинга и беззаботности, звучных гитарных переборов Дика Дейла и песен «Бич Бойз» – они пели о тебе, они пели о твоей жизни, о твоих славных летних денечках на берегу океана.

А потом молча провожаешь солнце. У них, дружков-приятелей, и их девушек это было ритуалом, привычным признанием – интересно, в чем? Несколько тихих почтительных мгновений, когда смотришь, как солнце прячется за горизонтом, а океан становится оранжевым, розовым, потом красным, и тогда думаешь, до чего же тебе повезло. Даже ребенком он знал, что быть тут в этот час – чертовское везение, и, слава богу, ему хватало ума этим наслаждаться.

Когда последний красный луч исчезал с глаз, они все вместе принимались собирать хворост, чтобы сложить костер и приготовить рыбу, или хот-доги, или гамбургеры, – короче говоря, все, что могли раздобыть, а потом усаживались вокруг костра, принимались за еду, и тогда кто-нибудь брал в руки гитару и запевал «Шлюп Джон Би», «Барбару Энн» или какую-нибудь старую народную песню, а еще позже, если везло, можно было, прихватив одеяло, убежать подальше от костра с девчонкой, и уж тогда… От нее пахло соленой водой и лосьоном для загара, и она позволяла просунуть руку под лифчик купального костюма, и не было ничего прекраснее этого. Ты мог пролежать с ней всю ночь, а потом, утром, проснувшись, бегом бежать в док, чтобы не опоздать на работу, ну, и все сначала.

В те времена он был способен на такое – пара часов на сон, весь день ловля тунца, потом серфинг, ночные забавы – и как ни в чем не бывало. Теперь уже не то – теперь стоит недоспать, и все утро не по себе.

Золотые были денечки, думает Фрэнк, и неожиданно на него снисходит печаль. Кажется, это называют ностальгией? – задает он себе вопрос, отмахиваясь от грез, и идет в закуток с наживкой, все еще вспоминая лето в это холодное сырое зимнее утро.

Мы думали, что лето будет длиться вечно.

И никогда не думали, что будем промерзать до костей.

Через две минуты после того, как Фрэнк открыл магазин, пришел первый рыбак.

Почти со всеми рыбаками – его постоянными покупателями – Фрэнк знаком, особенно с теми, кто приходит в будние дни, в отличие от воскресных рыбаков, вынужденных всю неделю работать в своих конторах. Итак, утром во вторник он обслуживает пенсионеров, которым за шестьдесят пять и которым нечего больше делать, как стоять на холоде, под дождем, пытаясь что-нибудь поймать. Давным-давно здесь стояли азиаты – в основном вьетнамцы, но еще китайцы и выходцы из Малайзии – пожилые ребята, для которых это была работа. Таким образом они добывали себе еду и очень удивлялись, что можно ловить так много и ничего за это не платить, всего лишь купить лицензию, малость наживки, и закидывай себе удочку в океан, а потом его дарами корми семью.

Черт побери, думает Фрэнк, разве не этим занимались здесь все иммигранты испокон веку? Он читал о том, что у китайцев здесь была целая флотилия джонок в 1850-х годах, пока иммиграционные законы не прикрыли их бизнес. А потом его собственный дед и другие итальянские иммигранты стали ловить тунцов и нырять за морскими ушками. Ну, а теперь азиаты вновь принялись за свое и кормят семьи тем, что дает им море.

Его клиенты – пенсионеры и азиаты, потом еще молодые белые «синие воротнички», главным образом подсобные рабочие с ночной смены, которые считают пирс своим родовым наделом и возмущаются азиатами, занимающими «их места». Половина этих ребят ловит рыбу не удочками, а арбалетами.

Они не рыбаки, размышляет Фрэнк; они – охотники, поджидающие добычу и стреляющие, едва заслышат плеск. Стрелы у них на длинных лесках, чтобы вытаскивать рыбу из воды. И частенько они стреляют слишком близко от серфингиста, так что тут уже бывали из-за этого стычки, и серфингисты с ребятами, у которых арбалеты, косо посматривают друг на друга.

Фрэнку это не нравится.

Рыбалка, серфинг, вода должны радовать людей, а не ополчать их друг против друга. Океан большой, ребята, места всем хватит.

Такова философия Фрэнка, и он делится ею со всеми, кто готов его слушать.

Все любят Фрэнка Наживщика.

Постоянные покупатели любят его потому, что он всегда знает, какая рыба у пирса и на что она клюет, и потому, что он никогда не продаст неподходящую наживку. Случайные рыбаки любят его по той же причине, а еще потому, что если такой рыбак привезет с собой в субботу сынишку, он точно знает, Фрэнк не обойдет его своим вниманием и обязательно подскажет место, где клев получше, даже может потеснить постоянного клиента. Туристы любят Фрэнка, потому что он всегда улыбается, шутит, делает комплименты женщинам, даже немного флиртует, но никогда не переходит границу.

Таков Фрэнк Наживщик, каждый раз на Рождество украшающий свой магазинчик, как Рокфеллеровский центр, наряжающийся на Хэллоуин и раздающий сладости всем, кто оказывается поблизости, устраивающий соревнования для детей и одаривающий призами всех малышей без исключения.

Местные жители любят его, потому что он спонсирует местную бейсбольную команду, оплачивает форму детской футбольной команды, хотя ненавидит футбол и никогда не посещает игры, за свой счет рекламирует каждое драматическое представление старших школьников и ставит баскетбольные корзины в парке.

Фрэнк продает наживку ранним покупателям, после чего обычно наступает затишье, так что он может расслабиться и понаблюдать за серфингистами, которые решили спозаранку покататься на волнах. Это молодые крепкие ребята, они тренируются до работы. Сбросить бы несколько годков, и я был бы не лишним среди них, думает он не без ревности. А потом смеется над собой. Несколько годков? Ничего себе! Эти ребята свое дело знают. Господи, да если бы я попробовал сделать хотя бы один из их трюков, то оказался бы в постели по крайней мере на неделю. Уже лет двадцать, не меньше, как они для тебя недосягаемы – попробуй и сам узнаешь.

Вот он сидит и решает кроссворд, еще один подарок Герби, который приучил его к кроссвордам. В последнее время Герби Гольдштейн не выходит у него из головы, а уж сегодня утром Фрэнк только о нем и думает.

Наверное, из-за шторма, решает Фрэнк. Штормы выбрасывают на берег мусор и приносят с собой воспоминания. То, что как будто навек утеряно, вдруг возвращается – поблекшим, истертым, но все же возвращается.

Итак, он сидит, решает кроссворд, вспоминает Герби и ждет, когда наступит Джентльменский час.

Джентльменский час известен в Калифорнии везде, где занимаются серфингом. Он начинается в половине девятого или в девять, когда молодые ребята отправляются по делам и их место занимают люди с менее жестким графиком работы. Это врачи, адвокаты, вышедшие на покой учителя – короче говоря, джентльмены.

Они постарше, естественно, доски у них подлиннее, и трюкачествуют они меньше, и у них нет желания соревноваться, отчего они намного вежливее и не гонятся за скоростью. Они не спешат, не отнимают друг у друга волну и не расстраиваются, если не получают желаемого. Они помнят, что волны будут и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. По правде говоря, они в основном сидят на своих досках и даже стоят на берегу, рассказывая байки о гигантских волнах и жестоких падениях, вспоминая добрые старые времена, которые становятся все лучше с каждым рассказом.

Юнцы называют это «Стариковским часом» – но что они понимают?

Жизнь что сочный апельсин, думает Фрэнк. В юности жмешь его сильно и быстро, торопливо беря от него сок. Когда становишься старше, то выжимаешь его медленно, стараясь не потерять ни капли сока. Во-первых, потому, что ценишь каждую каплю и не знаешь, сколько их еще осталось, а во-вторых, потому, что последние капли самые сладкие.

Он думает об этом, когда на пирсе возникает шумная ссора.

Вот уж неплохая история для Джентльменского часа, думает Фрэнк, когда идет туда и смотрит, что происходит. Просто нарочно не придумаешь – парень с арбалетом и вьетнамец поймали одну рыбу и уже готовы пустить в ход кулаки, выясняя, кому она принадлежит: попалась она на крючок вьетнамца прежде, чем в нее вонзилась стрела, или после.

Несчастная рыбина висит в воздухе, как вершина недружественного треугольника, пока соперники, так сказать, перетягивают канат, однако Фрэнку хватает одного взгляда, чтобы убедиться в первенстве вьетнамца, потому что его крючок во рту рыбы. Невероятно, чтобы проткнутая насквозь стрелой рыбина вздумала лакомиться мелкой рыбешкой.

Однако парень с арбалетом вдруг с силой тянет на себя леску и вытаскивает рыбу на пирс.

Вьетнамец кричит на него, собирается толпа, и парень с арбалетом, похоже, готов вколотить вьетнамца в пирс, потому что он больше него и даже больше Фрэнка.

Пробравшись сквозь толпу, Фрэнк встает между орущими рыбаками.

– Это его рыба, – говорит он парню с арбалетом.

– Кто ты, черт тебя подери, такой?

На удивление дурацкий вопрос. Он же Фрэнк Наживщик, и всякий, кто бывает на пирсе, его знает. А постоянному посетителю известно также, что Фрэнк Наживщик – один из здешних шерифов.

Дело в том, что любой участок – берег, пирс, волна – имеют по нескольку «шерифов», то есть старших и уважаемых граждан, которые поддерживают порядок и улаживают споры. На берегу это, как правило, спасатель – пожилой человек, ставший легендой. В океане – один или двое, которые всю жизнь провели на досках.

А на пирсе – Фрэнк.

С шерифом не спорят. Можно изложить суть дела, можно выразить недовольство, но его власть неоспорима. И уж точно у него не спрашивают, кто он такой, потому что это надо знать. Если не знаешь, кто шериф, сразу становишься чужаком.

Судя по всему, от рубашки до бейсболки «Перевозка грузовиками» с кефалью под надписью, парень с арбалетом приехал с востока. Фрэнк думает, что парень из Эль-Кахона. Его всегда забавляет, как это парни, которые живут в сорока милях от океана, с таким трепетом относятся к своим правам на него.

Фрэнк не утруждает себя ответом.

– С первого взгляда видно, что ты попал в нее, когда он уже тянул рыбу к пирсу, – говорит Фрэнк.

Вьетнамец быстро, громко, беспрерывно повторяет одно и то же на своем языке, и Фрэнк, повернувшись к нему, просит его помолчать. Парень вызывает у него уважение, потому что не отступает, хотя на фут ниже противника и раза в полтора легче. Не пойдет он на попятный, думает Фрэнк, потому что ему надо кормить семью.

Потом Фрэнк поворачивается к парню с арбалетом.

– Отдай ему рыбу. В океане ее много.

Парень с арбалетом не желает ничего понимать. Он во все глаза смотрит на Фрэнка, и по его взгляду Фрэнк понимает, что парень пьян. Отлично, думает Фрэнк, если у него проспиртованы мозги, с ним намного легче договориться.

– Проклятые чурки всю рыбу переловили, – говорит парень с арбалетом, перезаряжая его.

Вьетнамец плохо знает английский, однако по его взгляду Фрэнк понимает, что слово «чурки» ему знакомо. Наверное, часто приходилось слышать его, думает Фрэнк, и ему становится не по себе.

– Эй, с востока, – говорит Фрэнк, – мы тут не позволяем себе таких слов.

Парень с арбалетом начинает было возражать и вдруг умолкает.

Просто умолкает.

Идиот не идиот, но он не слепой и видит во взгляде Фрэнка что-то такое, отчего прикусывает язык.

А Фрэнк продолжает смотреть прямо в пьяные глаза парня с арбалетом и говорит ему:

– Не желаю видеть тебя на моем пирсе. Ищи себе другое место для рыбалки.

Парню с арбалетом больше не до споров. Он забирает свою рыбу и шагает прочь по длинному пирсу.

Фрэнк возвращается в свой магазин, чтобы переодеться в термогидрокостюм.

3

– Эй, поборник справедливости!

Дейв Хансен усмехается, сидя на доске.

Фрэнк подгребает к нему.

– Ты уже знаешь?

– Слухами земля полнится, – говорит Дейв. Он пристально смотрит на длинную доску Фрэнка, старую девятифутовую «Балтьерру». – Это доска для серфинга или океанский лайнер? У тебя тут нет стюардов? Пожалуйста, зарезервируй для меня местечко.

– Большие волны, большая доска, – отвечает Фрэнк.

– Завтра они будут еще больше.

– Волны что животы. Растут со временем.

Только не у Дейва. Лет двадцать Фрэнк и Дейв дружили, и живот у Дейва каким был плоским, таким и остался. Когда Дейв не катается на волнах, он бегает и, если не считать булочки с корицей во время Джентльменского часа, не ест ничего сладкого.

– Холодно? – спрашивает он.

– Да.

И вправду холодно, хотя Фрэнк надел зимний костюм «О'Нил» с капюшоном. Чертовски холодная вода, если честно. По этой причине Фрэнку хотелось пропустить в это утро Джентльменский час. Но без Джентльменского часа наступит начало конца, размышляет он, признание старости. Вести себя в такое утро как всегда, значит оставаться молодым. Так что едва пришел малыш Эйб, Фрэнк заставил себя натянуть костюм, чтобы не поддаться слабости.

Холодно.

Когда он уже был в воде и нырнул под волну, ему показалось, что он сунул лицо в наколотый лед.

– Меня удивило, что ты сегодня здесь, – сказал Фрэнк.

– С чего бы это?

– Операция «Подсадная грудка», – отвечает Фрэнк. – Забавное название, Дейв.

– А еще говорят, что у нас нет чувства юмора.

Только сама операция «Подсадная грудка» – дело нешуточное, думает Дейв. Речь идет о подкупе полицейских, членов муниципального совета Сан-Диего, даже конгрессменов последними из крестных отцов Сан-Диего. И стриптизерши тут ни при чем. Операция направлена против взяточничества, которое похоже на раковую опухоль. Начинается с малого, с танцев голяком, а потом разрастается. Контракты на строительство, сделки с недвижимостью, оборона, чем дальше, тем больше.

Стоит политику попасться на крючок, и он пропал.

Гангстеры это знают. Они знают, что политика подкупают один раз. Потом его шантажируют.

– Пошли! – кричит Фрэнк.

Приближается хорошая волна.

Дейв срывается с места. Он сильный парень, атлет, и плывет легко. Фрэнк следит, как он ловит волну, поднимается на ней, потом вместе с ней падает и отпускает ее, когда приближается к мелкому месту, где вода ему по щиколотку.

Фрэнк устремляется за следующей волной.

Он лежит, прижавшись к доске, и сильно гребет руками, пока не чувствует, как волна подхватывает его, и тогда он встает на четвереньки, потом поднимается во весь рост и, едва волна начинает опускаться, направляет доску к берегу. Это классика, старая школа, и Фрэнк проделывал это тысячи раз, и все-таки ничего лучше пока не придумали.

Не в обиду будь сказано Донне, или Пэтти, или любой другой женщине, которую он любил, но с этим ничто не сравнится. Никогда не могло сравниться и не сравнится в будущем. Как там в давней песне? «Поймай волну – и ты на вершине мира». Вот так, сидишь – ну, стоишь – на вершине мира. А мир движется со скоростью около тысячи миль в час – холодный, живой и прекрасный.

Фрэнк спрыгивает с волны.

Он и Дейв вместе плывут обратно.

– Для стариков мы неплохо сохранились, – говорит Фрэнк.

– Да уж, – отвечает Дейв. Они добираются до места. – Эй, я говорил тебе, что собираюсь на покой?

Фрэнк не уверен, что правильно его расслышал. Дейв Хансен – пенсионер? Да он же, черт побери, моих лет. Нет, не моих – на пару лет моложе.

– Бюро предлагает досрочную отставку, – говорит Дейв. Он словно извиняется, видя выражение лица Фрэнка. – Приходит много молодежи. Борются с терроризмом. Я уже посоветовался с Барбарой, и мы решили, что надо соглашаться.

– Ради всего святого, Дейв! Чем ты будешь заниматься.

– Этим, – отвечает Дейв, обводя рукой океан. – Еще буду путешествовать. И возиться с внуками.

Внуки. Фрэнк забыл о дочери Дейва. У Мелиссы уже есть двухгодовалый малыш, и она ждет второго. Где же она живет? В Сиэтле? В Портленде? Где-то, где идут дожди.

– Ага.

– Эй, я буду тут в Джентльменский час, – говорит Дейв. – Почти всегда. Но до этого еще есть время.

– Ну, конечно, мои поздравления, – отзывается Фрэнк. – Cent’anne. Будь счастлив. И когда?..

– Через девять месяцев. В сентябре.

В сентябре, мысленно повторяет Фрэнк. Лучший месяц на воде. Туристов уже нет, а погода прекрасная.

Идет новая волна.

Оба плывут к ней, чтобы назвать ее потом их общей волной. Двух больших волн за день достаточно. После серфинга кофе и булочка с корицей – что еще надо? Оба идут в душ за магазином, одеваются и отправляются в кафе.

Они сидят в кафе, пьют кофе, поглощают жиры и сахар и смотрят, как зимний на дальней кромке океана назревает шторм.

Темно-серое небо, сгущающиеся тучи, ветер с запада.

Идет шторм-потрошитель.

4

После Джентльменского часа у Фрэнка начинается настоящая работа.

У Фрэнка каждый день настоящая работа – у него четыре бизнеса, бывшая жена и подружка. Чтобы управляться, надо постоянно ими заниматься, по крайней мере стараться это делать.

И он старается – без особого успеха – втолковать эту простую истину Эйбу.

– Если каждый день заниматься делами, – учил Фрэнк мальчишку, – можно отвлечься от них, когда случается что-то неожиданное. Но если ими не заниматься, тогда постоянно что-то случается. Понятно?

– Понятно.

Непонятно, мысленно вздыхает Фрэнк, потому что поступает мальчишка иначе. А Фрэнк строго следует своему правилу. Может быть, даже слишком строго, как сказала Пэтти, когда он в последний раз был у нее дома, чтобы устранить протечку под кухонной раковиной.

– Ты не бываешь в церкви, – сказала она.

– А зачем мне там бывать? Чтобы слушать священника, который schtupps мне лекцию о морали, словно я ребенок?

Это словечко Фрэнк перенял у Герби Гольдштейна, предпочитая его всем остальным похожим словам. Фрэнк терпеть не может сквернословия, но на идиш это звучит не вульгарно.

– Ты ужасен, – отозвалась Пэтти.

Ага, ужасен, думает Фрэнк, однако, подводя баланс ее расходов и приходов, он заметил, что в последнее время она стала меньше тратить на церковь. Священникам должно быть известно то, что всегда было известно итальянским мужьям: итальянские женщины неизменно находят способ наказать тебя, чаще всего нанося удар по твоему кошельку. Можешь обойтись с ней по-свински, она все равно исполнит свой долг в спальне, а потом пойдет и купит новый стол с табуретками. И ни слова не скажет. И муж тоже промолчит, если у него есть голова на плечах.

Если бы у священников хватало мозгов, они перестали бы кричать с кафедры об уменьшении денежных пожертвований и тогда получили бы в свою тарелку вдоволь десятицентовиков и пятицентовиков.

Как бы там ни было, церковь не входит в число Фрэнковых забот.

А вот поставка в рестораны столового белья – входит.

В первые два часа после закрытия магазина Фрэнк объезжает на машине рестораны, которые обслуживает, делая, как он говорит, «удовлетворительные визиты», то есть беседует с владельцами и менеджерами, удостоверяясь, что они удовлетворены обслуживанием, что их заказы исполняются вовремя, что на скатертях, салфетках, фартуках и прочем, необходимом в кухне, не остается ни пятнышка. Если ресторан еще и покупает рыбу, то Фрэнк идет в кухню поздороваться с шеф-поваром и лично убедиться, что тот всем доволен. Они вместе отправляются в холодильное отделение, и Фрэнк сам осматривает рыбу, а если у шеф-повара возникают претензии, то он записывает их в маленький блокнот и следит, чтобы это не повторялось.

Слава богу, в наше время есть сотовые телефоны, думает Фрэнк, потому что теперь он может позвонить Луису из машины и сказать, чтобы он через двадцать минут привез свежего тунца в «Оушн гриль» и на сей раз действительно свежего.

– Зачем писать, если вы сразу же звоните? – спрашивает юный Эйб.

– Затем что клиент видит, как ты пишешь, – объясняет Фрэнк, – и понимает, что ты серьезно относишься к его бизнесу.

К часу дня Фрэнк успевает побывать в дюжине лучших ресторанов Сан-Диего. Сегодня он едет с юга на север, чтобы встретиться с Джилл в Энсиниасе.

Джилл – вегетарианка, поэтому они встречаются в ресторане «Лемонграсс», хотя его хозяин не принадлежит к числу клиентов Фрэнка и у него нет там скидок.

Когда Фрэнк приезжает в ресторан, Джилл уже там.

На мгновение он останавливается около входа, чтобы посмотреть на нее.

Очень долго они с Пэтти думали, что не могут иметь детей. Они успели свыкнуться с этой мыслью – и тут вот тебе.

Джилл.

Моя красивая дочь.

Взрослая дочь.

Высокая, красивая, с распущенными по плечам каштановыми волосами. У нее карие глаза и римский нос. Одета она небрежно, но стильно – в голубые джинсы и черный свитер. В ожидании читает «Нью-Йоркер» и отхлебывает из чашки, насколько ему известно, травяной чай. Вот она поднимает голову и улыбается, и эта улыбка для Фрэнка дороже всего на свете.

После развода с Пэтти он и дочь долго не могли найти общий язык, но Фрэнк не винит дочь в тех горьких временах. Тяжело было, думает Фрэнк. Из-за меня ей и ее матери пришлось много пережить. Почти все время, что Джилл училась в колледже, она едва разговаривала с отцом, хотя он оплачивал ее учебу, ее комнату и содержание. А потом в ней как будто что-то переключилось. Она позвонила и пригласила его на ланч, чувствовала себя неловко, была тихой и совершенно потрясающей. С тех пор они понемногу восстановили свои отношения.

Нет, пока еще до «папа лучше знает» не дошло. Она еще не изжила обиду полностью и время от времени выпускает коготки, однако теперь они по вторникам встречаются за ланчем, и Фрэнк ни за что это не пропустит, какой бы напряженный ни был день.

– Папа!

Она откладывает журнал и поднимается из-за стола, чтобы отец обнял ее и поцеловал в щеку.

– Малышка.

Он садится напротив дочери. Они в типичном южнокалифорнийском ресторане для хиппи, буддистов, вегетарианцев – со скатертями и украшениями на стенах из натуральных материалов. Официанты разговаривают шепотом, словно находятся в храме, а не в ресторане.

Фрэнк читает меню.

– Попробуй соевый бургер.

– Не обижайся, малышка, но мне бы что-нибудь покалорийнее.

Он замечает нечто, напоминающее сэндвич из семизлакового хлеба с баклажанами, и решает, что возьмет его.

Джилл заказывает суп с соей и лемонграссом.

– Как твой бизнес с наживкой?

– Стабильно.

– Видел маму?

– Конечно.

Каждый день вижу, думает Фрэнк. Если не чековая книжка, то его внимания требуют автомобиль или дом. К тому же он каждую неделю привозит ей алименты наличными.

– А ты?

– Вчера мы обедали вместе и ходили за покупками, – отвечает Джилл. – Я все время пытаюсь, но, увы, безуспешно, купить ей что-нибудь не черное.

Фрэнк улыбается, однако не напоминает дочери о ее собственном свитере.

– С тех пор, как ты ушел от нее, она одевается будто монашка.

Ну вот, мы и добрались до обязательного упоминания об этом, однако сегодня это произошло раньше обычного, думает Фрэнк. Кстати, малышка, для справки, я не уходил от нее – это она меня выставила. Правда, у нее были на то причины, и мне досталось по заслугам.

Просто для справки.

Однако он этого не говорит.

Джилл берет что-то с соседнего стула и подает отцу конверт. Он с любопытством смотрит на нее.

– Открой, – говорит она. А сама сияет.

Фрэнк вынимает очки для чтения и надевает их. Стареть неприятно. Приходится это признать. Письмо из Калифорнийского университета. Фрэнк достает его из конверта и принимается за чтение. Однако дочитать до конца не может, потому что его глаза заволакивает туман.

– Это?..

– Я принята. В Медицинскую школу Калифорнийского университета.

– Малышка! Потрясающе. Я так горжусь… так счастлив…

– Я тоже, – говорит Джилл, и Фрэнк вспоминает, какая она простосердечная в свои лучшие минуты.

– Ну вот, моя маленькая девочка будет врачом.

– Онкологом.

Ну конечно, думает он. Джилл ничего не делает наполовину. Если прыгает, то обязательно в глубокий черный омут. Итак, Джилл не собирается стать обыкновенным врачом, она хочет бороться с раком. Что ж, отлично, и я нисколько не удивлюсь, если она добьется своего.

Медицинская школа Калифорнийского университета.

– Занятия начнутся осенью, так что летом я поработаю в паре мест, а потом смогу работать неполный день. Мне кажется, я осилю.

Фрэнк качает головой.

– Поработай летом, – говорит он. – Но, малышка, одновременно учиться и работать нельзя.

– Папа, я…

Он поднимает руку, прося ее помолчать.

– Я позабочусь о деньгах.

– Ты и так слишком переутомляешься, и…

– Я позабочусь.

– Ты уверен?

На сей раз он, не произнося ни слова, отвечает ей взмахом руки.

Однако счета будут большие, думает Фрэнк. Значит, много наживки, много белья и рыбы. И съемное жилье – Фрэнк присматривает и за квартирным бизнесом.

Надо будет поднажать, думает Фрэнк. Ничего. Справлюсь. Я принес много дерьма в твою жизнь, так что придется найти способ и заработать еще денег. И тогда мою дочь будут называть доктором Макьяно. Интересно, что сказал бы отец?

– Это такое счастье.

Фрэнк встает, наклоняется к дочери и целует ее в голову.

– Поздравляю.

Она хватает его за руку.

– Спасибо, папа.

Приносят еду, и Фрэнк с притворным аппетитом жует сэндвич. Жаль, думает он, что они не позволят мне пойти в кухню и показать, как готовят баклажаны.

Все остальное время отец с дочерью болтают о пустяках. Он спрашивает ее о мальчиках.

– Да нет никого определенного, – ответила она. – К тому же у меня не будет времени одновременно на Медицинскую школу и на любовь.

В этом вся Джилл, думает Фрэнк. У девочки есть голова на плечах.

– Десерт? – спрашивает он, когда они доедают заказанные блюда.

– Ничего не хочу, – отвечает она, пристально глядя на его живот. – И тебе не советую.

– Это возраст, – говорит он.

– Это диета. Твои канноли.[3]

– У меня ресторанный бизнес.

– А какого бизнеса у тебя нет?

– Соевого, – отвечает он, подавая знак официанту, чтобы тот принес счет. – Тебе надо радоваться, что у меня столько всего. Только так я мог оплачивать твой колледж и смогу платить за твою Медицинскую школу.

Надо, правда, еще разобраться, как это сделать.

Фрэнк провожает дочь к ее маленькой «тойоте-кэмри». Он купил ей этот автомобиль, когда она поступила в колледж – надежный, с большим пробегом, разумной страховкой и все еще в отличном состоянии, потому что она ухаживает за ним. Будущий онколог умеет заправлять автомобиль бензином и менять свечи зажигания, а также механиков, которые, упаси господи, попробуют надуть Джилл Макьяно.

Джилл внимательно смотрит на отца. Проницательные карие глаза могут быть на редкость нежными. Нечасто, но когда это случается…

– Что?

Она медлит.

– Ты был отличным отцом и прости, если я…

– Ну-ну, все в прошлом, – говорит Фрэнк. – Господь дает нам лишь сегодня, малышка. Ты замечательная дочь, и я очень горжусь тобой.

Они крепко обнимаются.

Спустя минуту она уже в машине и едет прочь.

Вся жизнь впереди, девочка, думает Фрэнк. Что с тобой будет?..

Он уже в пикапе, когда звонит телефон. Бросает взгляд на экран.

– Привет, Пэтти.

– Раковина.

– Что с ней?

– Засорилась. И полно… мусора.

– Ты вызвала техника?

– Я зову тебя.

– Заеду сегодня.

– Когда?

– Не знаю, Пэтти. У меня много дел. Когда смогу, тогда приеду.

– Ключ у тебя есть.

Это мне известно, думает Фрэнк. Зачем каждый раз напоминать?

– У меня есть ключ. Я только что виделся с Джилл.

– Сегодня вторник.

– Она сказала тебе?

– О Медицинской школе? Показала письмо. Чудесно, правда?

– Еще как чудесно.

– Но, Фрэнк, разве это нам по карману?

– Я что-нибудь придумаю.

– Не знаю…

– Я придумаю, – повторяет Фрэнк. – Извини, Пэтти, у меня дела…

Он отключает телефон.

Потрясающе, думает он, теперь мне надо еще чинить раковину, мало у меня дел. Наверное, Пэтти чистила картошку в раковине, и хотя у меня есть четыре техника, которых я могу послать к ней, нет, я сам должен приехать, иначе Пэтти не поверит, что все сделано на совесть. Ей надо, чтобы я ползал на четвереньках и царапал пальцы, тогда она будет счастлива.

Фрэнк съезжает на узкую аллею на Солана-Бич, заходит в «Старбакс» и покупает каппуччино со снятым молоком и вишенкой, но без взбитых сливок, закрывает его крышкой, садится обратно в машину и едет в маленький бутик Донны.

Она стоит за прилавком.

– Со снятым молоком? – спрашивает она.

– Да, как всегда, – отвечает Фрэнк. – Только сегодня цельный стаканчик.

– Очень мило. – Донна улыбается Фрэнку и отпивает кофе. – Спасибо. Сегодня я без ланча.

Без ланча? Фрэнк задумывается, потому что ланч для Донны – это кусочек морковки, листик салата и, может быть, немного свеклы. Правда, благодаря этому она в свои пятьдесят лет выглядит на тридцать с небольшим, до сих пор сохранив фигуру танцовщицы из Вегаса. Длинные изящные ноги, осиная талия и пышный высокий бюст. Если прибавить к этому волосы цвета пламени, зеленые глаза и лицо, за которое можно умереть, да и подходящий характер, то неудивительно, почему он привозит ей каппуччино каждый раз, когда оказывается поблизости.

И раз в неделю цветы.

И что-нибудь блестящее на Рождество и дни рождения.

Донна дорого стоит, и она сама с готовностью это подтвердит.

Фрэнк тоже это понимает – высокое качество и высокая цена неотделимы друг от друга. Донна хорошо заботится о Донне и от Фрэнка ждет того же. Но Донна не содержанка. Совсем не содержанка. У нее припасено много денег со времен, когда она была танцовщицей, на них она приехала в Сан-Диего и открыла дорогой бутик Товара у нее немного, однако все высшего качества и самое модное, чтобы привлечь женское население Сан-Диего, называющееся Дамами, Которые Обедают В Середине Дня.

– Почему бы тебе не перевести магазин в Ла-Холлу? – спрашивает Фрэнк.

– Ты знаешь, какая там арендная плата?

– Но основные твои покупательницы оттуда.

– Им ничего не стоит проехать десять минут.

Она права, думает Фрэнк. Они и вправду приезжают к ней. Вот и теперь две дамы присматриваются к выставленным платьям, а еще одна в примерочной. К тому же Донна тоже носит то, что продает, и выглядит ослепительно.

Если бы в магазине было пусто, думает Фрэнк, я бы затащил ее в примерочную и…

Донна словно читает его мысли.

– У тебя дела, и у меня тоже, – говорит она.

– Знаю.

– А что потом?

Фрэнк чувствует, что хочет ее. Донна всегда вызывает у него желание, а они вместе уже восемь лет!

– Ты обедал с Джилл?

Он рассказывает о том, что узнал от дочери.

– Чудесно, – говорит Донна. – Я рада за нее.

Это правда, думает Фрэнк, хотя Донна и Джилл никогда не встречались. Фрэнк пытался заговорить с Джилл о Донне, но она каждый раз обрывала его и переводила разговор на другую тему. Она верна матери, думает Фрэнк, и он уважает ее верность. Донна тоже.

– Знаешь, – сказала она, когда об этом зашла речь, – будь она моей дочерью, я бы хотела, чтобы она вела себя именно так, если бы мой бывший муж захотел познакомить ее со своей подружкой.

Может быть, и так, думает Фрэнк, хотя Донна искушеннее Пэтти в любовных делах. Все равно, она молодец, что сказала это.

– У тебя хорошая девочка, и у нее все будет хорошо.

Да, так и будет, думает Фрэнк.

– Пора.

– Мне тоже, – отзывается Донна, глядя, как покупательница выходит из примерочной с платьем, в котором она будет смотреться чудовищем. Фрэнк кивает и направляется к двери. – Дорогая, у вас такие глаза… Позвольте мне кое-что вам показать… – слышит он напоследок.

5

Сданная в аренду недвижимость, думает Фрэнк, суть приличная перефразировка геморроя.

От нее такая же боль и такой же зуд в заднице. Единственная разница заключается в том, что недвижимость дает деньги, а геморрой – нет, если, конечно, не быть проктологом, который на нем как раз и зарабатывает.

Фрэнк думает об этом, пока едет по побережью мимо полудюжины кондоминиумов, домов, малоквартирных зданий, за которыми присматривает как теневой партнер «Оушн-Бич проперти менеджмент». Собственно, их всего два партнера – он и финансовый директор Оцци Рэнсом, чье имя мелькает в газетах. Правда, после того как Оцци пересчитывает деньги, Фрэнк пересчитывает их вновь, чтобы убедиться в честности Оцци. Дело не в том, что он не доверяет Оцци, просто у него нет желания искушать «партнера».

Точно так же Фрэнк заботится и о том, чтобы его «партнеры» по бельевому и рыбному бизнесу спали со спокойной совестью. Он регулярно проверяет конторские книги, но еще устраивает и внезапные проверки. Неизвестно, когда он нагрянет и попросит показать счета, квитанции, инвентарные ведомости, балансовые отчеты. Но это не мешает Фрэнку каждый квартал все пересчитывать заново с помощью Шерма Пять Центов Саймона («Пять центов туда, пять центов сюда…»), который внимательно просматривает все счета, чтобы знать, сколько платить налогов, и удостовериться в том, что партнеры не обманывают Фрэнка, в отличие от государства.

Насчет налогов у Фрэнка пунктик.

Он называет его «пунктиком Капоне».

– У Аль Капоне, – однажды сказал он Герби Гольдштейну, – был самый большой в истории нелегальный бизнес спиртного, он давал взятки копам, судьям и политикам, выкрадывал людей, мучил их, убивал неугодных среди ясного дня на улицах Чикаго, а за что пошел в тюрьму? За неуплату налогов.

С тех пор ничего не изменилось, думает Фрэнк – в этой стране можно делать что угодно, пока платишь налоги. Дядя Сэм хочет получать свою долю, и пока ты с ним делишься, пока не пытаешься его обмануть, можешь делать почти все, что тебе заблагорассудится.

И Фрэнк педантично проверяет счета.

Он платит налоги и не делает ничего такого, что могло бы привлечь к нему внимание. Если у Пяти Центов даже маленькое расхождение, Фрэнк отыщет причину. Меньше всего ему нужна аудиторская проверка. Он даже близко не подходит к бизнесу, который может привлечь федералов – мусор, строительство, бары, порно. Нет уж, у Фрэнка Наживщика все легально. У него белье, рыба и сдаваемая в аренду недвижимость.

Арендаторы – еще та головная боль, особенно на побережье, где люди не в силах усидеть на одном месте. Они приезжают сюда, думая, будто тут земной рай и отныне их ждут лишь солнце и вечеринки, совсем упуская из виду, что за «рай» приходится платить.

Им всегда кажется, что они сумеют заплатить за аренду, а потом обнаруживают: ан нет, не получается; поэтому приглашают к себе еще кого-нибудь, одного или пятерых, очень часто случайных знакомых, попавшихся им в баре, которые то ли могут, то ли не могут внести плату первого числа.

И не то чтобы Фрэнк не предостерегал их – он предостерегает. Когда они обращаются с заявками на жилье, он обязательно настаивает на оплате первого и последнего месяцев. Проверяет кредиты, банковский счет и в половине случаев сообщает предполагаемым клиентам, что им не по карману жить на побережье.

Однако молодежь приезжает в Калифорнию не для того, чтобы жить далеко от океана, поэтому они объединяются и берут на себя обязательства, которых не могут выполнить. В результате Фрэнку приходится стоять у них над душой, а это настоящий кошмар в управлении сдаваемой в аренду недвижимостью. Он заново проверяет стоимость квартир и домов, занимается ремонтом, рекламой, переговорами, проверкой счетов, кредитных карт, поручителей и работников. С другой стороны, Фрэнк всегда получает плату за последний месяц и залог за возможный убыток, потому что молодые люди, как правило, наносят урон помещениям, в основном во время вечеринок.

На сегодня у Фрэнка полный набор дел. Ему предстоит показать квартиру двум молодым леди – потенциальным стриптизершам либо официанткам, которые вскоре лишатся покоя из-за того, что стриптизершам платят больше. Потом на очереди усовершенствованная кухня, которую надо проверить. Нужно также посмотреть, как убрали квартиру, меняющую съемщика, и убедиться, что чистильщики убрали с ковра пятна рвоты, оставленные предыдущими свиньями жильцами.

Он показывает квартиру двум молодым леди. Они и вправду стриптизерши, почти легальная чета лесбиянок, так что волноваться об их платежеспособности Фрэнку не надо, да и случайных парней они не будут приводить из клубов. Им нужна квартира, и Фрэнк сразу все улаживает. Проверка кредита – пустая формальность, и он тотчас звонит в клуб, чтобы удостовериться в наличии работы.

Потом Фрэнк спешит в кондоминиум, чтобы проверить кухню, которая выглядит весьма симпатично с новым большим холодильником-морозилкой и новой плитой. После этого он прогуливается вокруг дома, чтобы посмотреть, как работают садовники, и записывает, что надо немного подрезать хрустальную траву.

Фрэнк отправляется на «разведку», расспрашивает жильцов об их домах, которые хорошо расположены, но выглядят не очень ухоженными или совсем запущенными. Может быть, их надо покрасить, может быть, привести в порядок газон, может быть, вставить стекло в окно? Он записывает адреса и обязательно свяжется с владельцами, которым, возможно, требуется найти или сменить менеджера. А может быть, им надоела их собственность и они с удовольствием продадут ее по сходной цене?

Таких домов у него в блокноте теперь три или четыре.

Приехав в «Аякс лайнен сапплай», он плюхается в кресло на колесиках и проверяет недельные счета. Заказ «Марин хауз» на кухонные полотенца снизился на двадцать процентов, и он помечает у себя в блокноте, что надо проверить, не взялся ли Оцци продавать собственные полотенца наряду с полотенцами компании. Остальные заказы на прежнем уровне, кое у кого их даже стало больше, так что с «Марин хауз» происходит нечто непонятное. Придется заехать туда и все выяснить. Наскоро проверив дневную выручку, Фрэнк отправляется в доки, в офис «Шорелли фиш компани», где сравнивает расценки на желтоперого тунца с расценками конкурентов и решает снизить цену на два цента за фунт для постоянных клиентов.

– Они покупают и за эту цену, – возражает Шорелли. – И довольны.

– Вот пусть и дальше будут довольны, – отзывается Фрэнк. – Не хочу, чтобы они посматривали по сторонам в поисках более выгодных поставщиков. Мы дадим им лучшую цену, и они всегда будут нашими.

Еще он говорит Шорелли, чтобы тот купил, сколько сможет, мексиканских креветок – из-за шторма рыбаки всю следующую неделю не выйдут в море, а они предложат постоянным клиентам хорошую цену.

Кое-что меняется, а кое-что не меняется, думает Фрэнк, усаживаясь в пикап, чтобы ехать обратно на пирс. Моя дочь хочет стать врачом, а мы все так же продаем тунца. Есть и другое, что не меняется, думает он, въезжая в Маленькую Италию, что находится на холме недалеко от аэропорта – я все так же занимаюсь мелкой починкой в старом доме.

6

Старый дом – это старый дом, какие все реже и реже встречаются в Сан-Диего, даже в Маленькой Италии, хотя прежде она состояла сплошь из старых добротных домов на одну семью. Но теперь они уступают место кондоминиумам, офисным зданиям, ультрамодным маленьким отелям и необходимым аэропорту парковкам.

Старый дом Фрэнка – красивый двухэтажный особняк в викторианском стиле, белый с желтой отделкой. Фрэнк останавливает автомобиль на узкой подъездной аллее и находит ключ на длинной цепочке. Едва он вставляет ключ в замок, как Пэтти распахивает дверь, словно она услышала шум подъехавшей машины – может быть, и услышала.

– Ты долго, – говорит она и пропускает его внутрь.

Она все еще пилит меня, думает Фрэнк, чувствуя раздражение. И еще он не может не признать, что Пэтти сохраняет свою привлекательность. Немного располнела внизу, но держит себя в хорошей форме, и ее карие миндалевидные глаза ему совсем не безразличны.

– Я же приехал, – говорит он и целует ее в щеку. Потом идет в кухню, где одна половина двойной раковины напоминает прилив где-нибудь в порту Третьего мира.

– Не работает, – говорит Пэтти, входя следом.

– Сам вижу. – Фрэнк нюхает воздух. – Ты готовила ньокки?

– Ну…

– Значит, смыла в измельчитель картофельные очистки? – спрашивает Фрэнк, засучивая рукав и опуская руку в грязную воду.

– Очистки – те же пищевые отходы. Я хотела их раздробить. Разве нельзя?

– Нельзя, потому что не всё поддается дроблению. Например, железные банки. Или ты их тоже смываешь?

– Хочешь кофе? Я сварю.

– Спасибо, свари.

Фрэнк направляется в холл за ящиком с инструментами. Каждый раз одно и то же. Она варит слабенький кофе в кофеварке, которую Фрэнк подарил ей и которой она так и не научилась пользоваться, а потом он из вежливости отпивает глоток во время работы, оставляя почти полную чашку. Однако теперь Фрэнк знает, что такие ритуалы очень важны для сохранения мирных отношений, когда находишься в разводе, – даже важнее, чем для супругов.

Вернувшись, он слышит жужжание кофемолки, а в кухне видит французскую кофеварку и чайник на огне.

– Ты теперь так варишь? Джилл говорила, ты теперь так варишь кофе.

– Да, так.

Фрэнк не говорит ни слова, пока Пэтти наливает кипяток и, не выждав положенные четыре минуты, сразу же включает кофеварку. После этого он так же молча лезет под раковину, укладывается на спину и берется за отвертку, чтобы вынуть застрявший мусор. Тем временем она ставит чашку на пол около его колена.

– Спасибо.

– Прервись на минутку и выпей кофе.

Вот уж чего не могу, того не могу, думает Фрэнк. Ему еще надо вернуться в магазин на пирсе, потому что вечером очередной наплыв покупателей, а потом быстро домой, в душ, бриться, одеваться – и за Донной. Однако об этом он не говорит. Если упомянуть Донну, Пэтти может как будто случайно вылить кофе ему на ногу или на верхнем этаже спустить в толчок целый рулон бумажных полотенец. Или ударить меня по яйцам, пока я тут лежу, думает Фрэнк.

– Мне надо вернуться в магазин, – говорит Фрэнк. Однако он вылезает из-под раковины, садится и отпивает из чашки. Не так плохо, и это удивляет его. Он женился на Пэтти не потому, что она умела готовить. Он женился на ней, потому что она была похожа на кинозвезду Иду Люпино,[4] и она все еще похожа на нее. Но, будучи хорошей итальянской девочкой, она бы не позволила ему перейти границу, не получив колечка на палец. Поэтому Фрэнк почти всегда готовил сам после того, как они поженились, и они уже развелись, когда выражение «все под контролем» вошло в моду. – Вкусно, – говорит Фрэнк.

– Удивительно, – отзывается Пэтти, сидя рядом с ним на полу. – Это я о Джилл.

– Я придумаю, где найти деньги.

– Да не о деньгах я, – обиженно произносит Пэтти. – Просто подумала, неплохо в какой-то момент разделить родительскую гордость.

– Пэтти, ты отлично справилась с ее воспитанием.

– Мы вместе справились.

Из ее глаз капают слезы, да и он чувствует, что его глаза увлажнились. Он знает, они оба вспоминают одно и то же – то утро в больнице, когда после долгих и мучительных схваток Джилл наконец-то появилась на свет. Тогда, как прорвало, младенцы появлялись один за другим, врачи и акушерки совсем замучились. Фрэнк был до того измотан, что залез на каталку и заснул рядом с женой и малышкой, и они долго спали рядом.

Пэтти встает.

– Заканчивай же. Тебе пора в магазин, а мне на йогу.

– На йогу? – переспрашивает Фрэнк, залезая обратно под раковину.

– В нашем возрасте «играй или проиграй».

– Нет-нет, это хорошо.

– Там в основном женщины, – торопливо говорит Пэтти, и Фрэнк сразу же соображает, что если в основном женщины, то есть хотя бы один мужчина.

Фрэнк чувствует укол ревности. Это неразумно и нечестно, говорит он себе. У тебя есть Донна, и у Пэтти тоже должен кто-то быть. И все же ему это не нравится. Он вытаскивает очистки, показывает их Пэтти.

– Видишь? Сырое нельзя сюда бросать, да еще по пять фунтов сразу, ты поняла?

– Поняла, – отвечает Пэтти, однако не удерживается от того, чтобы оставить последнее слово за собой: – И все же им надо было придумать что-нибудь получше.

Фрэнку ясно, что на этом Пэтти не остановится, и если не картошка, то в следующий раз будет что-то еще. И он думает: пусть в следующий раз этим занимается твой приятель. Он ведь йог и без труда сюда залезет.

Накрепко закрутив крышку, Фрэнк вылезает из-под раковины.

– Хочешь ньокки? – спрашивает Пэтти.

– Ты ведь спешила на йогу.

– Могу пропустить одно занятие.

Фрэнк пару секунд раздумывает над ее предложением, потом говорит:

– Нет, пропускать не стоит. Сама говоришь: или играй, или проигрывай.

А тебе это не по вкусу, думает он, когда ее взгляд делается холодным и злым. Глупо было это говорить. Пэтти есть Пэтти, и так просто она тебе это не спустит.

– Тебе бы тоже стоило позаниматься йогой, – говорит она, глядя на его живот.

– Ага, может быть, я и присоединюсь к тебе.

– Вот и отлично.

Фрэнк моет руки и вновь целует Пэтти в щеку, правда, на сей раз она вроде бы делает попытку увернуться.

– Увидимся в пятницу, – говорит он.

– Если меня не будет, оставь конверт в ящике комода.

– Спасибо за кофе. Он и вправду был вкусным.

В свой магазин Фрэнк возвращается как раз вовремя. Малыш Эйб справляется, когда посетителей немного, однако начинает паниковать, едва выстраивается очередь любителей вечерней рыбалки, которые требуют свою наживку, и Фрэнк хочет быть в магазине перед закрытием. Он помогает малышу Эйбу справиться с очередью, закрывает магазин и отправляется принимать душ и избавляться от запаха рыбы.

После душа он бреется, надевает костюм с белой рубашкой, но без галстука, и выводит из гаража «мерседес» вместо пикапа. У него еще остается время побывать в трех ресторанах, прежде чем ехать к Донне. В ресторанах он все делает как всегда: берет тоник в баре и просит о встрече с менеджером или владельцем. Вручая им свою карточку, он говорит:

– Если вас устраивает, как обращаются с вашим столовым бельем, тогда прошу извинить меня за вторжение. Но если не устраивает, тогда позвоните мне, и я расскажу, что могу вам предложить.

В девяти случаях из десяти ему звонят.

За Донной он едет в кондоминиум, большое здание почти на самом берегу. Оставляет «мерседес» на стоянке для посетителей и звонит в звонок, хотя у него есть ключ на случай, если она уезжает, а надо полить цветы, или если он приезжает поздно и не хочет вытаскивать ее из постели.

Выглядит она потрясающе.

Она всегда выглядит потрясающе, и не только для женщины под пятьдесят – для женщины любого возраста. На ней простое черное платье, но достаточно короткое, чтобы показать ноги, и с достаточно низким вырезом, чтобы показать ложбинку между грудей.

В молодости, думает Фрэнк, открывая для Донны дверцу автомобиля, мы называли таких «классными девчонками». Конечно, Фрэнк так больше не говорит, но именно это он имеет в виду. Донна всегда была такой. Танцовщица из Вегаса, которая никого не ловила и никому не навязывалась, которая устояла перед алкоголем и наркотиками, которая просто делала свою работу и копила деньги, зная, что придет ее время. Потом она забрала свои сбережения, приехала на Солана-Бич и открыла бутик.

И теперь неплохо живет.

Они едут вдоль океана к «Чарли».

Это старый ресторан в Кардиффе, который находится почти возле кромки воды, и в такие дни, как этот, брызги долетают до его окон. Хозяйка знает Фрэнка и сажает их за столик возле окна. Шторм надвигается, и волны уже совсем близко.

Донна смотрит в окно. Льет дождь.

– Пожалуй, у меня будет время провести инвентаризацию.

– Ты могла бы пару дней отдохнуть.

– А ты?

Они постоянно обмениваются такими шутками, словно уколами шпаги – два занятых человека, у которых нет возможности уехать даже на пару дней. Донна не любит передоверять кому-то свои дела, да и Фрэнк тоже. Три года назад они провели пять дней на Кауаи и с тех пор смогли вырваться лишь на ночь в Лагуна-Бич и на выходные – в Биг-Сюр.

– Надо остановиться и подышать ароматом роз, – говорит Фрэнк.

– Начни с того, что делай две работы вместо пяти, – отзывается Донна. Тем не менее она почти убеждена в том, что их отношения так хорошо складываются, потому что у обоих не очень много времени друг для друга.

Подходит официант, они заказывают бутылку красного вина и сразу же, чтобы не терять зря время, закуску и главное блюдо. Фрэнк выбирает суп из морепродуктов и креветок скампи, а Донна заказывает зеленый салат без заправки и запеченного палтуса с помидорами.

– Я тоже съела бы скампи, – говорит она, – но масло завтра же на мне скажется.

Она извиняется и уходит в дамскую комнату, а Фрэнк использует предоставленное ему время, чтобы побывать в кухне, поздороваться с шеф-поваром и задать ему несколько обычных вопросов: Как рыба? Есть жалобы? Хороший был желтохвостик на прошлой неделе? А на следующей неделе, чтобы вы знали, у меня будет много креветок, шторм не шторм.

Когда Фрэнк приходит в кухню, Джона Хини там нет.

Фрэнк знает его много лет. Они вместе занимались серфингом, когда у Джона был собственный ресторан в Оушн-Бич. Однако Джон потерял его, сделав неудачную ставку в «Манди найт футбол».

Во вторник, во время Джентльменского часа, Фрэнк стоял на пирсе, когда Джон вышел из воды страшный как смерть – явно с перепоя.

– Что с тобой? – спросил Фрэнк.

– Все поставил, – ответил Джон. – А они проиграли дополнительное время. Черт бы побрал это дополнительное время!

– У тебя есть деньги?

– Нет.

Прощай, ресторан.

Сначала Джон работал в казино, в котором продавали алкоголь, полученный на винокурне Джека Дэниэля. Каждые две недели он выплачивал часть долга, но в конце концов его вышвырнули вон. Джон переходил с места на место, пока Фрэнк не пристроил его к «Чарли».

Что тут поделаешь, думает Фрэнк. Друг есть друг.

Джон неплохо зарабатывает у «Чарли», однако заядлому игроку денег всегда мало. В последний раз Фрэнк слышал, что Джон подрабатывает ночным администратором в «Гепарде».

– Где Джонни? – спрашивает он у другого повара, который кивает на заднюю дверь.

Фрэнк понимает: шеф-повар курит около дампстера и, может быть, выпивает. Позади любого ресторана есть дампстер, в котором можно найти окурки и, не исключено, выброшенные бутылочки со спиртным для авиапассажиров.

Джон мусолит сигарету и всматривается в землю, словно в ней ищет ответ на свой вопрос, и его тощая фигура изогнута, как дешевая скульптура из проволоки.

– Как ты, Джонни?

Джон вздрагивает и выпрямляется. Он никак не ожидал увидеть Фрэнка.

– Господи помилуй, Фрэнк, ты напугал меня.

Сколько Джонни лет? Около шестидесяти вроде. Выглядит он старше.

– Что-то стряслось? – спрашивает Фрэнк.

Джон кивает.

– Дело дрянь, Фрэнк.

– Ты об операции «Подсадная грудка»? В «Гепарде» тоже нечисто?

Джон держит руку под подбородком, ладонью вниз.

– Не дай бог, закроют! Мне нужны деньги.

– Скоро все забудется. Так всегда бывает.

Джон качает головой.

– Не уверен.

– У тебя всегда будет работа, Джон. Хочешь, чтобы я замолвил за тебя словечко?..

Найти Джону вторую работу в приличном ресторане совсем не трудно. Он хороший повар, да и, кроме того, его все знают и любят.

– Спасибо, Фрэнк. Пока не надо.

– Дай знать, когда понадобится.

– Спасибо.

Фрэнк возвращается за столик за пару минут до Донны, радуясь тому, что в дамскую комнату всегда очередь, так как женщинам приходится много чего снимать и потом опять надевать.

– Как там шеф-повар? – спрашивает Донна, когда Фрэнк поднимается, чтобы подвинуть ей стул.

Минутой позже, усевшись, он пожимает плечами с видом оскорбленной невинности.

– Ты неисправим, – говорит Донна.

Дождь полил вовсю, когда они принялись за десерт. Нет, это Фрэнк принялся за десерт – творожный пудинг и кофе-эспрессо, – тогда как Донна заказала лишь чашку черного кофе. Сначала редкие крупные капли бились в оконное стекло, но не прошло и нескольких минут, как дождь полил как из ведра.

В ресторане стало тише, посетители присматривались и прислушивались к дождю. В Сан-Диего не так уж часто идет дождь – реже обычного в последние несколько лет, – а уж такой дождь и вовсе в диковинку. Итак, началась зима, короткий сезон дождей, и посетители, притихнув, неотрывно смотрели в окна.

Фрэнк тоже смотрит на белые пузыри.

Завтра еще не то будет.

Из квартиры Донны не видно океана, окна выходят на другую сторону, поэтому она получит от зрелища лишь процентов сорок. Однако Фрэнку сейчас на это наплевать – когда он приезжает к Донне, то хочет смотреть только на Донну.

У них свой любовный ритуал. Донна не из тех женщин, которые по-быстрому раздеваются и бегут в постель, хотя бы они оба знали, что хотят оказаться в постели. Вот и сегодня, как всегда, они сначала отправляются в гостиную, и Донна ставит пластинку Синатры. Потом она наливает им обоим бренди, и они, сидя на софе, целуются.

Фрэнк думает, что мог бы вечность провести так. У Донны длинная, изящная шея, и от ее духов у него голова идет кругом. Он долго целует ее в шею и тыкается носом в ее рыжие волосы, потом переходит к ее плечу и вскоре обнажает его. Обычно Донна носит черный бюстгальтер, который сводит Фрэнка с ума. Целуя ее груди, Фрэнк медленно проводит ладонью по ее бедру, потом он целует ее в губы и слышит, как она довольно мурлычит. После чего Донна встает, берет Фрэнка за руку и ведет его в спальню со словами:

– Я хочу, чтобы было хорошо.

Донна исчезает в ванной комнате, а он остается одетым лежать на кровати, гадая, в чем она на сей раз выйдет.

У Донны чего только нет.

Донна покупает белье по оптовой цене. Она любит потакать своим причудам. Она потакает моим причудам, думает Фрэнк, снимая ботинки и распуская галстук. Один раз, всего один раз он снял с себя всё и лежал голый в постели, дожидаясь Донны, а она, выйдя из ванной, спросила: «Что это ты надумал?» – и попросила его уйти.

Ожидание длится бесконечно, и Фрэнк наслаждается каждым его мгновением. Он знает, она тщательно одевается, чтобы доставить ему удовольствие, поправляет макияж, душится, расчесывает волосы.

Дверь открывается; Донна выключает свет в ванной комнате и переступает порог спальни.

Не было случая, чтобы она не оправдала его ожидания.

Сегодня на ней изумрудный пеньюар поверх черного пояса с резинками, чулки и туфли на высоких, возбуждающих Фрэнка каблуках. Она медленно поворачивается кругом, давая Фрэнку возможность хорошенько разглядеть себя, а потом Фрэнк поднимается и обнимает ее. Он знает, что теперь настала его очередь повелевать.

Он знает, что с Донной он не «занимается сексом», Донну он любит – неторопливо, внимательно, отыскивая все возможные возбуждающие точки на ее потрясающем теле и медля расставаться с ними. Так как она танцовщица, то ей нужен танец, и она поднимается над ним грациозно и эротично, как настоящая танцовщица, неутомимо «работая» руками, грудями, ртом, волосами, пока раздевает и возбуждает его. Потом он укладывает ее на кровать и целует, поднимая пеньюар и обнажая надушенные бедра, хотя они неотразимы и без духов, думает Фрэнк.

Он не спешит. Это ни к чему, да и свое собственное желание он может сдержать, он хочет сдержать, потому что так будет лучше.

Это как океан, думает он, отдыхая. Как волна, которая сначала набегает, а потом убегает. Еще и еще, а потом океанская волна взметается ввысь, тяжелая, душная, набирающая скорость. Ему нравится смотреть на ее лицо, когда их соединяет страсть, на огонь в ее зеленых глазах, на приоткрытые в улыбке изящные губы, а сегодня еще и слушая шум дождя за окном.

Они долго лежат, внимая дождю.

– Это было прекрасно, – говорит Фрэнк.

– Как всегда.

– Тебе хорошо?

Фрэнк привык оценивать свою работу.

– О да, – отвечает Донна. – А тебе?

– Я кричал.

Фрэнк лежит, не двигаясь, словно готов лежать вечность, однако Донна знает, что ему уже не по себе. Ну и ладно; она же не малолетка, да и утро скоро, а ей лучше спится одной. Итак, она произносит привычную реплику:

– Мне надо в душ.

Это означает, что он может одеться, пока она в ванной комнате. Когда же она возвращается, они совершают еще один привычный и приятный ритуал.

– Ах! Ты уходишь?

– Да. Пора, пожалуй. Завтра тяжелый день.

– Можешь остаться, если хочешь.

Фрэнк делает вид, будто обдумывает ее предложение.

– Нет, пожалуй, я поеду.

Они обмениваются нежными поцелуями.

– Я люблю тебя, – говорит Фрэнк.

– Я тоже люблю тебя.

Потом он уходит. Он едет домой, чтобы немножко поспать и начать все сначала.

Таков распорядок его жизни.

Однако этот день заканчивается не так, как всегда.

7

Фрэнк возвращается домой и видит на подъездной аллее автомобиль.

Этот автомобиль ему незнаком.

Фрэнк знаком с соседями, знает их автомобили. Ни у кого нет «хаммера». Несмотря на дождь, он видит двух мужчин на передних сиденьях.

Они не профессионалы, это Фрэнку ясно с первого взгляда.

Профессионалы ни за что не приехали бы на таком бросающемся в глаза автомобиле, как «хаммер». И они не полицейские, потому что даже у федералов нет денег на такие автомобили. И, в-третьих, профессионалы знают, что я люблю жизнь, а так как я люблю жизнь, то ни разу за тридцать лет не подъехал к дому ночью, не сделав предварительно круг – на всякий случай. Особенно если у меня такой гараж, возле которого проще простого попасть под пулю.

Будь эти парни профессионалами, они бы не сидели тут, а были за квартал отсюда, ждали бы, когда я въеду на аллею, и отрезали бы мне путь назад.

Однако они все же заметили его.

Или им это показалось.

– Это он, – говорит Тревис.

– Трам-тарарам, – отзывается Младший. – Откуда ты знаешь?

– Это он, Младший, – повторяет Тревис. – Треклятый Фрэнки Машина. Чертова легенда.

Припарковаться в Оушн-Бич непросто. Чтобы поставить свой «мерседес» за три квартала от дома, Фрэнку потребовалось время. Достав из-под кресла «смит-вессон» тридцать восьмого калибра, он кладет его в карман плаща, натягивает на голову капюшон и вылезает из автомобиля. Приближаясь к своему дому, он держится так, чтобы выйти на подъездную аллею с востока, а не с запада, откуда его ждут. «Хаммер» никуда не делся. Несмотря на дождь, Фрэнк слышит вибрирующие басы и понимает, что внутри гремит рэп.

Что ж, тем лучше.

Фрэнк шагает прямо по лужам, отчего глянец на его ботинках меркнет, но он все равно старается держаться середины аллеи, чтобы не попасть в зеркала «хаммера». Приблизившись, он чует запах марихуаны и теперь точно знает, что имеет дело с лохами – ребятишки, видимо, продают наркотики – сидят в теплой тачке, курят и слушают радио.

Скорее всего, они даже не слышали, как он открыл заднюю дверцу, скользнул внутрь, после чего приставил пистолет к голове водителя и взвел курок.

– Говорил же, что это он, – шепчет Тревис.

– Фрэнки, – спрашивает Младший, – не узнаёшь меня?

Может быть, Фрэнк и узнаёт его, хотя прошло много лет. Парень – лет двадцати пяти – с короткими черными волосами, которые торчат в разные стороны, верхняя губа у него проткнута чем-то вроде запонки, в ушах – сверху – серьги. На нем то, что обычно носят серфингисты – рубашка с длинными рукавами, свитер из овечьей шерсти и вытертые штаны.

– Мышь Младший? – спрашивает Фрэнк.

Второй хмыкает, однако быстро затихает. Мышь Младший терпеть не может, когда его называют Мышом Младшим. Он предпочитает просто Младший, о чем и сообщает Фрэнку.

У второго вид тоже клоунский. Волосы торчат, бороденка клочковатая, на голове шапочка серфингиста, которая злит Фрэнка, потому что сам он надевает такую же, чтобы не замерзнуть, когда выходит из холодной воды после настоящего серфинга, и еще чтобы его не спутали с новичком. Оба парня в солнечных очках и, вероятно, поэтому не заметили, как он подобрался к ним. Однако этого он им не говорит и пистолет не опускает, хотя приставить пистолет к голове сына своего босса – чрезвычайное нарушение протокола.

Ничего, думает Фрэнк. Не хватало еще, чтобы на надгробном памятнике написали: «Он уважал протокол».

– Кто ты? – спрашивает он второго парня.

– Тревис, – отвечает тот. – Тревис Ренальди.

Вот, значит, как, думает Фрэнк. Итальянские родители дают своим сыновьям имена американских яппи.

– Для меня честь беседовать с вами, мистер Макьяно, – говорит Тревис. – Фрэнки Машина.

– Заткнись. Понятия не имею, о чем ты болтаешь.

– Да, заткнись, – вторит Мышь Младший. – Фрэнки, пожалуйста, опусти пистолет. Может быть, зайдем к тебе и ты угостишь нас пивом или кофе?

– Так вы собирались устроить вечеринку? – спрашивает Фрэнк. – Для этого ждали меня тут среди ночи?

– Мы решили подождать, когда ты оторвешься от своей картинки, Фрэнки, – говорит Мышь Младший.

По гнусному тону Мыша Младшего Фрэнки легко догадывается, что тот подразумевал под «картинкой». Младшего он не видел лет восемь, но и тогда уже мальчишка был испорченным панком. С тех пор он как будто не повзрослел. Фрэнку захотелось влепить ему пощечину за «картинку», однако есть пределы, в которых надо держаться, когда имеешь дело с сынком босса, даже если этот босс потерял вес, как Мышь Старший.

Мышь Старший – Питер Мартини – босс тех, кто еще остался от лос-анджелесской семьи, ну и тех, естественно, кто остался от входившей в нее банды Сан-Диего. Свою кличку «Мышь» он получил после того, как незабываемый шеф лос-анджелесской полиции Дэрил Гейтс обратился к мафии Западного побережья как к «мафии Микки Мауса», и кличка приклеилась. Питер Мартини стал Мышом Старшим после того, как у него родился сын и он назвал его Питером.

Однако закон есть закон: нельзя поднимать руку на сына босса.

И нельзя отказывать ему в гостеприимстве.

Фрэнку это не нравится, однако он ведет парней к себе. Во-первых, он вовсе не жаждет знакомить их со своим обиталищем, опасаясь, как бы они не решили вернуться. Во-вторых, они могут что-нибудь натворить и им потребуется свидетель. Тогда ему будет трудно отрицать факт их встречи, если они правильно опишут, как выглядит дом изнутри.

С другой стороны, его дом не прослушивается.

Едва они входят, как Фрэнк тщательно обыскивает обоих.

– Без обид, – говорит он.

– Эй, в наше время… – произносит Мышь Младший.

Никаких обманов в наше время, думает Фрэнк. Наверняка дела обстоят так – Мышь Старший послал Мыша Младшего убедиться, что Фрэнк все еще ему послушен.

Мышь Старший не был назван соучастником убийства Гольдштейна, хотя он был одним из тех, кто заказал это убийство, о чем Фрэнку давно известно.

Осторожничает Мышь Старший, думает Фрэнк. Три года, целых три года – это было в конце восьмидесятых – Бобби Зверь Дзителло носил на себе жучок, пока Мышь Старший распускал павлиний хвост. Альбом «Величайшие хиты» Бобби стал платиновым, а половина семьи села на пятнадцать лет за решетку. Теперь Мышь Старший на свободе и не желает возвращаться обратно.

Однако дело Гольдштейна может сыграть с ним плохую шутку. Бедняга Герби был убит в 1997 году, и парочка дурачков из тех, что на побегушках, сознались в преступлении. Однако срока давности за убийство нет, и расследование дела Гольдштейна вновь явилось из небытия, словно призрак. Федералы засуетились в последнее время, включив это расследование в операцию «Застежка» и намереваясь вбить последний гвоздь в гроб Мыша Старшего. Суть в том, что тем двум парням расхотелось сидеть в тюрьме и они решили поторговаться. Насколько Фрэнку известно, Мышу Старшему могут вновь предъявить обвинение, и он тоже делает попытку поторговаться.

Итак, Фрэнк очень тщательно обыскал Мыша Младшего.

Никаких жучков.

Никакого оружия.

Есть еще один вариант – Мышь Старший хочет убедиться, что я не скажу федералам, кто заказал убийство Гольдштейна. Но тогда Мышь прислал бы пару оставшихся у него бойцов. Даже Мышь не послал бы своего сына с заданием убить Фрэнки Машину.

Мышу хочется, чтобы сын его пережил.

– Кофе или пива? – спрашивает Фрэнк, снимая плащ. Пистолет у него в руке.

– Пива, если есть, – отвечает Мышь Младший.

– Есть, – говорит Фрэнк. Отлично, думает он, не надо кипятить воду. Он идет в кухню, берет две бутылки «Дос Эквис», но передумывает и меняет их на более дешевую «Корону». Потом возвращается в гостиную и вручает бутылки своим гостям.

– Не забывайте о подставках.

Парни притулились рядышком на диване, как студенты в кабинете директора колледжа.

Фрэнк садится в кресло, опускает руку с пистолетом на колени и скидывает промокшие ботинки. Только простуды мне не хватает, думает Фрэнк. Он обменивается с парнями ничего не значащими фразами: «Как отец? Как дядя? Передавай им от меня привет». И наконец спрашивает:

– Что привело вас, ребята, в Сан-Диего?

– Так папа решил, – отвечает Мышь Младший. – Он сказал, что я должен поговорить с тобой.

– О чем?

– У меня проблема.

У тебя не одна проблема, думает Фрэнк. Ты глуп, ты ленив, ты необразован, и ты беспечен. Чем ты занимался? Отучился полтора года в колледже, прежде чем бросил его, чтобы «помогать папочке в бизнесе»?

– Мы… – произносит Мышь Младший.

– Кто это «мы»? – перебивает его Фрэнк.

– Я и Тревис, – отвечает Мышь Младший. – У нас маленькая фирма «Голден продакшнс», мы снимаем и распространяем порно. Через нас проходит половина всего, что поступает из Долины.

У Фрэнка это вызывает сомнение. Стоит почитать газеты, и ясно, что Долина Сан-Фернандо наваривает на порнухе триллионы, а ребята не похожи на миллионеров. Не исключено тем не менее, что кое-что проходит через их руки.

Однако дело выгодное. Сколько раз Майк Риццо предлагал мне вложить деньги в порно? И сколько раз я отказывался? Во-первых, в этом бизнесе, когда он был нелегальным, и без меня народу хватало. Во-вторых, я всегда отвечал: «Майк, у меня дочь».

Но с тех пор порно вышло из тени, и деньги в нем крутятся законные. Открываешь магазин и торгуй. Так что же?..

– Пиратство, – поясняет Мышь Младший. – Мы инвестируем деньги в студию, чтобы иметь легальное прикрытие. Потом распространяем продукцию, но на каждый лицензионный диск у нас выходит три левых.

Итак, они продают один диск, который принадлежит компании, и три диска собственных, размышляет Фрэнк. Проще говоря, надувают партнеров.

– С DVD это совсем просто, – вступает в разговор Тревис. – Их можно печь как пирожки. Азиаты все сметают. Их хлебом не корми, дай только посмотреть на белокурых грудастых сучек с толстыми жопами.

– Поаккуратнее с выражениями, – говорит Фрэнк. – Ты в моем доме.

Тревис краснеет. Он совсем забыл, а ведь Младший предупреждал его, что Фрэнк не любит сквернословия.

– Прошу прощения.

Фрэнк обращается к Мышу Младшему:

– Так в чем дело?

– Детройт.

– Не можешь поподробнее?

– Парни из Детройта, наши друзья, крутились тут в порнобизнесе и, ну, познакомили нас кое с кем. Теперь они считают нас своими должниками.

– Так и есть, – отзывается Фрэнк. Ему известны правила.

К тому же детройтцы – или «Группа» – всегда имели свою долю в Сан-Диего, еще с сороковых годов, когда Папа Джон Прицьола и Тони Мирабиле вышли на свет и открыли здесь сеть баров, ресторанов и стриптиз-клубов. В шестидесятых годах Папа Джон и Тони стали распространять героин через свои заведения, однако после смерти Мирабиле дело свелось к ростовщичеству, азартным играм, стриптиз-клубам, порно и проституции.

Так или иначе, свой кусок они имели.

Авторитет Прицьолы позволил его зятю Джо Мильоре внедриться в Сан-Диего, и ни разу его интересы не пересеклись с интересами лос-анджелесской семьи. Детройтцы всегда жили своей маленькой колонией в Гэслэмп-дистрикт. Так это остается до сих пор – Тедди, сын Джо, держит там бар «У Каллахана», под крышей которого занимается и другими делишками.

– Если детройтцы помогли тебе, – говорит Фрэнк, – значит, ты у них в долгу.

– Но не на шестьдесят же процентов, – хнычет Мышь Младший. – Мы делаем всю работу – диски, склады, подпольные продажи, держим азиатский рынок. А парень хочет большую часть? Мне это не нравится.

– Какой парень?

– Винс Вена.

– Винс Вена? У тебя, малыш, и вправду проблема.

Винс Вена – это не шутки.

Прошел слух, будто он стал во главе Группы. Неудивительно, что Мышь Младший перепугался. Лос-анджелесская семья никогда не могла сравниться с детройтской – та подчинила себе Нью-Йорк, потом Чикаго, а теперь пытается заполнить вакуум на Восточном побережье, где семьи ослаблены старостью, артритом и властями. Итак, детройтцы намерены захватить все, что еще осталось от Западного побережья, тем более прибыльный бизнес, который еще работает. И начать решили с Мыша Младшего, чтобы одним махом убить двух зайцев: доказать, что Мышь Старший совсем скис от обвинений в убийстве Гольдштейна и у него нет сил защитить собственного сынка.

Если Вена заполучит шестьдесят процентов, оставив Мышу Младшему сорок процентов прибыли, лос-анджелесская семья совсем сойдет на нет. Мне все равно, думает Фрэнк. Нью-Йорк, Чикаго, Детройт – какая разница? Ничего не изменится. Не важно, кто выключает свет – все равно темно.

– Почему ты пришел ко мне? – спрашивает Фрэнк, хотя ответ ему известен.

– Потому что ты – Фрэнки Машина.

– Что это значит?

Это значит, говорит Мышь Младший, что они «намерены» встретиться с Веной и разобраться.

– Делайте, как он сказал, – произносит Фрэнк. – Если Вена говорит: шестьдесят, он возьмет сорок, может быть, даже тридцать пять. Вы даете ему кусок пирога, а потом выходите из дела и печете пирог побольше, вот и все. Места всем хватит.

Мышь Младший качает головой.

– Если мы не остановим его…

– Остановите, как же, – говорит Фрэнк. – Вы начнете войну с детройтцами.

И позволь сказать тебе то, малыш, что твоему отцу отлично известно. За тобой никого нет. Однако Мышь Младший слишком юн, чтобы это понимать. Слишком много тестостерона.

Мышь Младший говорит:

– Я не лягу под него.

– И не надо.

Это не моя проблема, думает Фрэнк. Я вышел из игры.

– Пятьдесят тысяч, – произносит Мышь Младший.

Много денег, думает Фрэнк. Значит, в порно крутится больше денег, чем я думал. Похоже, они не пусты, вот только силенок маловато. Обычно за такие дела не платят наличными – их дают одному из бойцов в обмен на будущие услуги или на немедленную услугу.

Однако у лос-анджелесской семьи вряд ли осталось много бойцов. А уж настоящих точно нет, иначе они бы уже разобрались.

Пятьдесят тысяч – большие деньги. Если их умело инвестировать, то можно заплатить за учебу.

– Пожалуй, я пас на сей раз.

– Папа сказал, ты мог бы это уладить.

– Твой папа умный человек.

На самом деле он осел, черт бы его побрал.

– Он просил передать тебе, – продолжает Мышь Младший, – что будет считать это личной услугой, подтверждением лояльности.

– Ты о чем?

Фрэнк хочет, чтобы парень сказал все.

– О том, что было в Вегасе, – говорит Мышь Младший, и от страха у него дрожит голос. – Дело Гольдштейна… папа хочет знать, что ты, ну знаешь, в команде.

Вот оно как, думает Фрэнк. Одним махом… Мышь Старший решает проблему с детройтцами и обеспечивает мое молчание – не могу же я пойти с доносом к федералам, имея свеженький труп на руках. Если же я не разберусь с Веной, то во мне заподозрят крысу. Итак, или я разбираюсь с Веной, или сам становлюсь мишенью. Но если у Мыша Старшего нет бойцов, чтобы разобраться с Винсом, почему он думает, что сумеет достать меня? В Клубе Микки Мауса никому не хватит ни умения, ни денег.

Кого он пошлет?

Кого-то не из семьи. Из Нью-Йорка, может быть, из Флориды, может быть, наймет мексиканцев.

У него получится.

Это проблема.

– Вот что я тебе скажу. Так или иначе, я найду способ избавить тебя от Вены. Назначай встречу. Я приду. Когда он увидит меня, станет благоразумнее. Если же нет…

Фрэнк умолкает. И без слов ясно.

Тревису его идея нравится.

– Это сработает, Младший, – говорит он. – Когда Вена увидит, что мы заполучили Фрэнки Машину, он наложит в штаны.

– Не наложит, – возражает Фрэнк. – Однако он предложит более разумные условия. – Фрэнк поворачивается к Мышу Младшему. – Я не хочу войны, малыш, если ее можно предотвратить. Я видел войну. Лучше мир.

С годами кое-чему учишься, думает Фрэнк, если, конечно, остаешься в живых. Молодым парням всегда надо доказать, какие они крутые. Тестостерон. А те, кто постарше, находят радость в компромиссе. Тестостерон им нужен для другого.

Мышь думает. Судя по выражению его лица, ему это дается с трудом. Потом он спрашивает:

– Как насчет пятидесяти тысяч?

– Пятьдесят тысяч за решение твоей проблемы, какой бы ни был результат.

– Половина сейчас, – говорит Мышь Младший. – Половина, когда все закончится.

Фрэнк качает головой.

– Все теперь.

– Такого никогда не было.

– Этого никогда не было.

Они сразу пришли к нему. На самом деле им следовало сначала обратиться к Майку Риццо, главе поредевшей банды Сан-Диего, который собирал плату за подобные услуги.

Хорошо бы переговорить с Майком о Вене, заручиться его поддержкой. Майк Риццо старой закваски. Они с Фрэнком знакомы уже давно. Майк – друг Фрэнка, которому он все может доверить, его партнер, его ведущий. Он все объяснит и предостережет насчет опасностей.

Однако Майк, с его кошачьим инстинктом, неожиданно куда-то убрался, когда возобновилось расследование по делу Гольдштейна.

Ну и ладно, Майк.

Может быть, оно и к лучшему.

– Две трети, одну треть, – произносит Мышь Младший.

– Я не буду с тобой торговаться, малыш. Это условия, на которых я работаю. Ты принимаешь их – отлично. Не принимаешь – тоже хорошо.

Деньги в «хаммере».

Мышь Младший посылает за ними Тревиса. Тот приносит портфель с пятьюдесятью тысячами долларов – уже бывших в употреблении, с разными сериями и номерами.

– Папа сказал, они все должны лежать одной стороной, – улыбнулся Мышь Младший.

– С чего это ты разболтался? – спрашивает Фрэнк. С того, что ты льстивое дерьмо, думает Фрэнк, но стараешься показать, будто ты умный и крутой. А ты не то и не другое. Будь ты умным, не загнал бы себя в угол. Будь ты крутым, сам позаботился бы о себе.

– Это бизнес, – говорит Мышь Младший. – Ничего личного.

Жаль, Фрэнку не платят по десятицентовику каждый раз, когда он слышит эти фразы. Умные ребята услышали их в первом «Крестном отце» и запомнили. Теперь все их произносят. То же самое, что с «крестным отцом» – пока не вышел фильм, Фрэнк не слышал это словосочетание в таком контексте. Босс был «боссом». Хорошие были фильмы – два из них были хорошие – однако они не имеют ничего общего с семьей, во всяком случае, с той семьей, которая известна Фрэнку.

Наверное, на Западном побережье иначе, думает он. У нас ничего «сицилианского» не было.

Или у нас слишком жарко для шляп и плащей.

– Мистер Машина, – окликает его Тревис.

Фрэнк недовольно смотрит на него.

– Я хотел сказать, мистер Макьяно, – поправляет себя Тревис. – Есть еще кое-что.

– Что?

– Встреча сегодня, – говорит Мышь Младший.

– Сегодня? – переспрашивает Фрэнк. Уже за полночь. Спать осталось три часа сорок пять минут.

– Сегодня.

Фрэнк вздыхает.

Трудновато мне живется.

8

Мышь Младший подает Фрэнку сотовый телефон.

– Номер уже набран, – говорит он, нажимая на кнопку.

Вена отвечает после пятого гудка.

– Алло!

Голос у него такой, словно его разбудили.

– Винс? Фрэнк Макьяно.

Как Фрэнк и ожидал, надолго воцарилось молчание. Наверное, Винс напрягает мозги, стараясь представить, с чего это Фрэнки Макьяно звонит ему, где взял номер его телефона и чего он может хотеть.

– Фрэнки! Давно тебя не было слышно!

– Очень давно, – равнодушно отзывается Фрэнк.

Век бы не слышать, не соскучился бы. С Винсом он знаком с восьмидесятых годов, познакомился в Вегасе, когда тот еще был открыт для всех. Винс был завсегдатаем в «Звезде», почти тамошней мебелью. Если его не было видно за столом, за которым играли в «очко», значит, он смотрел смешные шоу. В те времена он вечно досаждал всем, по сто раз напоминая людям об их обязанностях. Винсу нравилось думать, будто он очень страшный, но страшным он не был, хотя, к сожалению, он этого не понимал.

Бедняга Родни, думает Фрэнк. Забавный был человек.

– Эй, Винс, – говорит Фрэнк. – Речь о Мыше Младшем – сыне Пита.

– И что? Мышь Младший пожаловался тебе? – Голос у Винса обиженный.

– Он обратился ко мне.

Фрэнк тщательно подбирает слова, потому что у его слов особый смысл: Я с ним. Тебе придется с этим считаться.

Винс понял.

– Понятия не имел, Фрэнк, что ты тоже в деле. Если бы знал, сначала пришел бы к тебе. Ты не в обиде?

– Винс, я не в деле. Скажем, сын босса приехал ко мне, так что было делать?

– Босса? – со смехом произносит Винс. – Кто же теперь во главе клуба, созданного для тебя и меня? – выпевает он. – М-И-К-К-И-М-А-У-С.

– И все же, – говорит Фрэнк, – я приду на переговоры. Ты не возражаешь?

Приду, даже если ты будешь возражать.

– Эти ребятишки, – продолжает Фрэнк, – не знают порядков. – Он смотрит на двух дурачков, которые сидят напротив, уставившись в пол. – Но мы-то с тобой знаем и, уверен, обо всем договоримся.

Он действительно в этом уверен. Сделать надо вот что: отдать десять тысяч из своих пятидесяти ради заключения мировой, а потом уговорить Винса уменьшить свои претензии процентов на пятнадцать. Это будет честно, и Винс наверняка примет предложение. Если нет, Мышь Старший пожалуется на Вену детройтцам, и те его приструнят. Если и это не сработает…

Но Фрэнку даже думать об этом не хочется.

Сработает.

– Ладно, Фрэнки, – говорит Винс.

Это значит, что он собирается быть благоразумным, думает Фрэнк.

– Скоро увидимся, – бросает он.

– Дай мне полчаса, – говорит Винс. – Мы тут с цыпкой катаемся. Ты меня понимаешь?

– Не понимаю, – отвечает Фрэнк. Кто теперь говорит «цыпка»?

– Мышь Младший тебе не сказал? Я на яхте. Здесь, в Сан-Диего.

– На яхте?

– На морской яхте. Я арендовал ее.

– Винс, сейчас зима.

– Приятель сделал большую скидку.

Вот это по-нашему, думает Фрэнк. Дешевый шантажист на лодке, на которой не может покататься из-за дождя.

Это по-нашему.

Фрэнку известно, что будет дальше.

Винс не разочарует его.

– Если лодку качает, – говорит Винс, – в ней никто не скучает.

– Допивай пиво. Надо уладить дело.

Фрэнк идет в кухню, достает из ящика конверт. Потом он возвращается в гостиную, отсчитывает десять тысяч, кладет их в конверт и прячет в карман.

– Что ты делаешь? – спрашивает Мышь Младший.

– Твои родители не учили тебя хорошим манерам? – спрашивает Фрэнк. – В гости не ходят с пустыми руками.

Так же обстоятельно он проверил свой пистолет и засунул его за ремень под пиджаком. Потом поглядел на парней.

– Оружие есть?

– Конечно.

– Что за вопрос!

– Оставьте в машине, – говорит Фрэнк.

Они пытаются возражать.

– Если что-то пойдет не так – надеюсь, этого не случится, но всякое бывает, – меньше всего мне хотелось бы, чтобы один из вас случайно вышиб мне мозги. А начнется перестрелка, спрячетесь и будете сидеть тихо, пока я не скажу, что можно встать. Если не услышите меня, значит, вы умерли, и сладилось дело или нет, уже будет не важно. Но говорить буду я. Capisce?[5]

– Понятно.

– Что за вопрос!

– И перестань повторять: «Что за вопрос!» – говорит Фрэнк, обращаясь к Тревису. – Меня это раздражает, ясно?

– Что за?..

– Возьмем твою машину. – Фрэнк поворачивается к Мышу Младшему. Нечего жечь мой бензин, думает он, за ценами нынче не угонишься.

Даже в дождь Фрэнку нравится вид, открывающийся из порта на Сан-Диего.

Красные и зеленые огни с высоких городских зданий отражаются в воде вплоть до горизонта, а фонари на мосту Коронадо-бей сверкают в ночном небе, как бриллиантовое ожерелье на изящной женской шее.

Из-за дождя блеск становится лишь ослепительнее.

Фрэнк любит этот город.

И всегда любил.

Они без труда находят и место для парковки, и то место, где пришвартована яхта Вены. На ходу Фрэнк еще раз говорит:

– Помните, вы ни во что не вмешиваетесь.

– Но мы поможем, – возражает Мышь Младший.

– Если поймем, что дело сохнет на корню, – уточняет Тревис.

– Не надо мне помогать.

Где их научили так разговаривать? В кино, наверное, или по телевизору. Как бы там ни было, единственное, чему предстоит «усохнуть», – это доля Вены, которая автоматически должна снизиться на десять процентов из-за его вмешательства. Фрэнку известно, что попытается сделать Вена: он захочет остаться с Фрэнком наедине и предложит ему пять процентов, если тот уговорит Мыша согласиться на сорок.

А я отвергну его предложение, потому что парень – сын босса, и Винс должен это понимать, после чего мы перейдем к настоящему hondeling. Это еще одно слово, которому Фрэнка научил Герби, упокой господи его душу.

А вот и яхта Вены – «Бекки Линн». Имя напоминает Фрэнку историю, как два парня получили у своих жен разрешение купить одно судно на двоих и назвать его в честь обеих жен, чтобы ни одна не стала ревновать. Ни к друг дружке, ни к яхте.

Но такого не бывает, думает Фрэнк.

Женщины и яхты одинаково сбивают с толку…

Женщины и яхты.

Фрэнк ступает на кормовую палубу.

Каюта закрыта из-за дождя, однако внутри светло и звучит музыка.

– Эй! – кричит он.

Открывается дверь, и Фрэнк видит уродливое лицо Винса Вены. Этот Винс никогда не был хорош собой. Узкое лицо со следами угрей, с маленькими и близко посаженными глазками. Он держится за воротник рубашки и говорит а-ля Родни:

– Я и моя жена очень счастливы двадцать лет…

И тут появляешься ты, думает Фрэнк.

– И тут появляешься ты, – со смехом договаривает Винс. – Входи же, Фрэнк, не стой на дожде. Докажи, что все ошибаются на твой счет, что все говорят неправду.

Винс исчезает в каюте, оставляя дверь открытой.

Фрэнк делает шаг внутрь, дверь захлопывается, и у него на шее затягивается удавка, прежде чем он успевает хотя бы махнуть рукой. Но это к лучшему, потому что инстинкт требует просунуть руку между проволокой и шеей, а этого лучше не делать – так только ускоришь конец.

Парень огромный. Фрэнк спиной чувствует, что он намного выше его и мощнее, и понимает: силой его не взять. Тогда он растопыривает пальцы и тычет ими в глаза противника, который не отпускает его, однако затаивает дыхание, и Фрэнк пользуется этим мгновением, чтобы нагнуться, схватить парня за запястье, повернуться и перебросить его через бедро.

Предполагаемый убийца со стуком валится на небольшой обеденный стол, а Фрэнк ныряет под столешницу как раз в тот момент, когда Винс достает пушку и готовится выстрелить.

Фрэнк уже держит в руке «смит-вессон». В поле его зрения лишь ноги Винса, поэтому он прицеливается чуть выше и стреляет дважды, после чего видит, как у Винса подгибаются колени и он приваливается к переборке со стоном:

– О-о, черт!

Фрэнк закрывает глаза и два раза стреляет снизу в столешницу. Щепки осыпают его лицо, а потом становится очень тихо. Когда Фрэнк открывает глаза, то видит кровь.

Он остается под столом на случай, если есть в команде третий.

Ему слышно, как кто-то бежит по палубе, две пары ног стучат по доскам, и он понимает, что это Мышь Младший и Тревис.

Как не понять?

Однако Фрэнк заставляет себя выждать еще тридцать секунд, прежде чем вылезти из-под стола.

Несостоявшийся убийца мертв – две пули и щепки, торчащие из лица. А парень и впрямь громила, такой четверых стоит. Фрэнк осматривает то, что осталось от его лица. Где-то он видел его, но не может вспомнить, где именно.

Винс еще дышит. Он сидит, привалившись к переборке, и пытается запихнуть вывалившиеся кишки обратно в живот.

Фрэнк усаживается на корточки перед ним.

– Винс, кто послал тебя?

Винс смотрит в никуда. Фрэнку знаком такой взгляд по прежним временам – Винс ничего не скажет. Видит он свет или что-то еще, но он уже выписался из этого мотеля, и если он что-то слышит, то не голос Фрэнка.

Однако Фрэнк делает еще одну попытку.

– Винс, кто послал тебя?

Ответа нет.

Фрэнк приставляет пистолет к груди Винса и стреляет. Он еще сидит какое-то время на корточках, стараясь восстановить дыхание и удивляясь тому, как грохочет сердце. Тогда он заставляет себя пару раз глубоко вздохнуть, прежде чем сердце начинает биться медленнее.

Это занимает минуту.

Моложе ты не становишься, думает Фрэнк. Однако и не очень-то постарел. Зато поглупел, стал неосторожным.

Позволил юнцу Мышу Младшему обыграть себя.

А ведь он и впрямь тебя обыграл.

Как это ребятишки говорят нынче? «Обул» он тебя. Сыграл на самомнении и обыграл.

Удавка все еще у Фрэнка в руке. Старая школа, думает Фрэнк. Наверное, не хотели шуметь, иначе попросту бы застрелили. Надо было воспользоваться глушителем. Хотя не исключено, что ему готовили медленную и мучительную смерть, значит, хотели достать его.

Но кому это понадобилось? – недоумевает Фрэнк.

Вернись на землю, говорит себе Фрэнк, список длинный.

Фрэнк заводит мотор. После этого он выходит на причал и отвязывает судно. Ему повезло, потому что соседние яхты пусты, они поставлены на зимнюю стоянку. Вернувшись, он прогревает мотор, а потом выводит яхту туда, где есть свободное место.

Он идет по проливу, держа направление в открытое море.

9

Не самая лучшая ночь для выхода в океан.

Слишком большие волны, да и штормовой ветер отбрасывает яхту обратно к берегу.

Однако Фрэнку удается одолеть миль десять. Еще мальчишкой он каждый день ловил тут рыбу. Ему все тут известно, и он знает, где сбросить тела, чтобы они если и выплыли на берег, то в Мексике.

Федералы решат, что ребята не поделили наркотики, и не будут терять время на расследование.

Однако в море паршиво – ветер, дождь, волны, – к тому же Фрэнк очень боится налететь на охрану. Не дай бог, остановят и захотят посмотреть, что он везет в такую ночь.

Сыграю под дурачка, думает Фрэнк.

Это нетрудно, если учесть мою сегодняшнюю дурость.

Шея у него все еще болит от удавки. Но это хорошо, хуже было бы, если бы он ничего не чувствовал.

Наверное, Мышь Старший, думает он, хочет быть уверенным, что я не проговорюсь об убийстве Гольдштейна.

Не думай сейчас об этом, говорит себе Фрэнк.

Все в свою очередь.

Он находит нужное течение, бросает якорь и выключает огни.

Не самая простая работа вытащить трупы из каюты и сбросить их за борт. Вот откуда взялось выражение мертвый груз, думает он, беря Винса под мышки и таща его на кормовую палубу. К счастью, судно спортивно-рыболовное с откидным трапом на корме, так что не надо переваливать труп через борт, достаточно спихнуть его.

Со вторым оказалось потяжелее, в прямом смысле этого слова, и Фрэнку потребовалось целых десять минут, чтобы вытащить его наружу, потом отволочь на кормовую палубу и сбросить в воду.

Что теперь? – думает Фрэнк.

Надо не попасть под радар, пока не станет ясно, кому и зачем понадобилось его убивать. Нельзя привести яхту обратно и уйти как ни в чем не бывало, ведь, возможно, на берегу ждет засада. Самое лучшее, если его ждут копы, но это вряд ли. Никто не поверит, что Фрэнки Машина убил двух мафиози в целях самозащиты.

Итак…

Фрэнк идет в каюту и осматривается. Ему везет: он находит скубу, кислород, а внизу – чистое золото – термогидрокостюм более или менее по размеру. Он раздевается, натягивает на себя этот костюм, который оказывается тесноватым. Лучше тесный, чем свободный, думает Фрэнк. Потом он прячет свои вещи, полотенце, конверт с деньгами и пушку Винса в сумку. Свой пистолет Фрэнк вытирает и с сожалением выбрасывает за борт. Он будет скучать по своему «смит-вессону», однако им совершено убийство, или так это будет выглядеть в глазах закона.

Он ведет яхту к берегу, останавливается в пятистах ярдах и, выключив мотор, направляет ее обратно в открытое море, закрепляет руль, вновь заводит мотор, привязывает мешок к ноге и переваливается за борт.

Вода холодная, не спасает даже термогидрокостюм. К тому же голова открыта. Пятьсот ярдов – в таких условиях долгий путь, так что Фрэнк решает сначала плыть медленно, а потом быстрее. Ему известно, где он находится, поэтому он отдает себя на волю течения, которое должно вынести его около Рокслайда в Оушн-Бич. Хитрость заключается в том, чтобы пройти через пролом, но не разбиться о скалы, поэтому он плывет не спеша, предоставляя течению делать за него основную работу.

Фрэнк отличный пловец, и он не боится океана даже ночью, даже когда вода такая холодная. Главное, не потерять течение и плыть на свет, а выкладываться он начинает лишь тогда, когда слышит, как разбиваются волны.

Как бы ни было трудно, он не может позволить, чтобы его отнесло к югу от Рокслайда, потому что тогда он окажется в Мексике. Итак, Фрэнк выбирается из течения, опускает голову в воду и австралийским кролем плывет между скал. Волна поднимает его и бросает к берегу, что хорошо, но потом она набирает скорость и несет его прямо на камни, и тут уж ничего не поделаешь, придется рассчитывать на удачу.

И удача не подвела.

Волна разбивается в двадцати ярдах от опасного места, и Фрэнку удается встать на ноги, так что остальной путь он проделывает на своих ногах: идет, потом ползет на четвереньках по скользким камням и в конце концов выбирается на берег.

Из-за ветра и дождя здесь холоднее, чем в воде, и Фрэнк торопливо снимает с себя термокостюм, вытирается и надевает свою одежду. Спрятав все ненужное в сумку, он покидает берег.

Однако идет не домой.

Кто бы ни пытался его убить, он еще раз попытается это сделать, обязательно попытается, и лишь свидетельство убежавших Мыша Младшего и его дружка, мол, Фрэнки Машина спит среди рыб, дает Фрэнку кое-какое преимущество.

У него есть немного времени. Максимум несколько часов, потому что Вена не позвонит, кому надо, и не скажет: «Дело сделано». Если у его босса, или боссов, хватит ума – не следует их недооценивать, – они предположат худшее.

И все же есть немного времени, чтобы скрыться.

У любого осторожного профессионала имеется надежная нора, а Фрэнк более чем осторожен. Его ждет квартира на Наррагансет-стрит, небольшая удобная квартирка на втором этаже дома, который всего в десяти минутах от моря. С отдельным входом с задней лестницы. Фрэнк купил эту квартиру двадцать лет назад, когда цены были еще относительно невысокими, сделал вид, будто хочет сдать ее в аренду, но сдавать не стал. Однако раз в несколько месяцев, убедившись, что за ним никто не следит, наведывался в нее на пару минут.

Об этой квартире не знает никто – ни Пэтти, ни Донна, ни Джилл.

Даже Майк Риццо не знает.

Фрэнк идет туда, входит и закрывает за собой дверь.

Первым делом он принимает душ.

Он долго стоит под сильными струями воды, сначала его все еще трясет от холода, но в конце концов он согревается. На это потребовалось время, потому что он промерз до костей. Без особой охоты Фрэнк выходит из душа, насухо растирает себя полотенцем, накидывает тяжелый халат и идет в спальню/гостиную/кухню, открывает ящик комода и, достав теплый свитер и тренировочные штаны, надевает их. Потом отправляется в чулан и открывает маленький сейф, прикрученный к полу и не видный за всяким барахлом.

В сейфе «парашютный набор» – водительское удостоверение Аризоны, карточка «Америкен экспресс голд» и «Виза голд» на имя Джерри Сабеллико. Примерно раз в месяц Фрэнк оплачивал ими какие-нибудь телефонные заказы и пополнял их со счета Сабеллико. Здесь же десять тысяч старыми купюрами.

И новенький «смит-вессон» с запасной обоймой.

Фрэнк открывает дверь люка и попадает на чердак с невысоким потолком. Он оглядывается и быстро находит чемодан, в котором «беретта SL-2» двенадцатого калибра, со спиленным до четырнадцати дюймов стволом.

Надо хорошенько отоспаться, решает Фрэнк.

Измученное тело и затуманенная голова могут привести к смерти. Теперь предстоит ясно мыслить и точно действовать, значит, сначала надо лечь и выспаться. Включи волю и избавься от паранойи, будь рационален и не сомневайся: здесь безопасно. Любитель пролежал бы остаток ночи без сна, вздрагивал бы от малейшего шума и сам вздыхал бы и стонал, если бы шума не было.

Фрэнку пришлось поохотиться на многих парней, и он знал, что их главными врагами были они сами. Им начинало мерещиться то, чего не было на самом деле, но что гораздо хуже: они не замечали реальных вещей. Так они терзались и терзались, пока не съедали себя изнутри, а когда наконец их ловили, то чувствовали едва ли не благодарность. К этому времени они уже столько раз мысленно убивали себя, что с облегчением принимали неизбежное.

Итак, Фрэнк ложится в постель, закрывает глаза и через десять секунд засыпает.

Это нетрудно – он устал.

Фрэнк спит одиннадцать часов и просыпается отдохнувшим, правда, у него немного болят руки из-за долгого заплыва. Он варит себе кофе – из неважно размолотых автоматической кофемолкой зерен – и завтракает парой брикетов из сладкой овсянки, которые припас здесь на всякий случай, словно мормон.

Маленькое окошко выходит на запад, и дождь бьется в стекло. Фрэнк сидит за небольшим дешевым столом и обдумывает возникшую проблему.

Кто желает мне смерти?

Где ты, Майк? Ты бы мне рассказал, что тут происходит.

Однако Майка нет – может быть, он уже мертв, потому что он и Фрэнк много чего сделали вместе. Вместе они положили много ребят.

Фрэнк обращается мыслями к самому началу.

10

Его первой жертвой стал парень, который уже был мертв.

Это было непонятно. Все было непонятно, думает Фрэнк, глядя в окно на непрекращающийся дождь.

Жена Момо.

Мари Аеппо была горячей штучкой.

Так мы называли ее в 1962 году, вспоминает Фрэнк. Теперь ее называли бы просто «штучкой», однако разницы никакой.

Мари Аеппо была очень страстной и совсем крошечной. Petite – однако с пышной грудью, натягивавшей блузку, и парой стройных ножек, от которых взгляд девятнадцатилетнего Фрэнка поднимался к ягодицам, мгновенно заводившим парня. Впрочем, для этого не надо было быть особенной красоткой, вспоминает Фрэнк. Когда тебе девятнадцать лет, завестись нетрудно.

– По утрам я ездил в школу на тарахтелке, – однажды сказал он Донне, – которую с трудом можно было назвать автомобилем. Два года на «бьюике» пятьдесят седьмого года.

Да. Но Мари Аеппо была не «бьюиком». Она была настоящим «тандербердом» со своей точеной фигуркой, черными глазами и пухлыми губками. А голос – зовущий, хрипловатый, доводивший Фрэнка до экстаза, даже если она всего лишь говорила, где свернуть.

Собственно, больше ничего Мари и не говорила Фрэнку, в обязанности которого в то время входило возить Мари в автомобиле Момо. Сам Момо был слишком занят собиранием денег или букмекерством, чтобы сводить жену в лавку, или к парикмахеру, или к дантисту, или еще куда-нибудь.

Мари не нравилось сидеть дома.

– Я не похожа на других жен, я не гусыня, – сказала она Фрэнку после того, как он пару месяцев просидел за рулем, – которая сидит дома, нянчится с младенцами и варит макароны. Мне нравится выезжать.

Фрэнк промолчал.

Во-первых, он был так напряжен, что сделался словно каменным, и вся кровь у него собралась не в том месте, что отвечало за речь. А во-вторых, он боялся, как бы чего не случилось, что вполне могло произойти, начни он обсуждать домашние дела с женой мужчины, кое-чего достигшего в своей жизни.

К тому же такие беседы не были приняты даже среди довольно-таки вольных ребят Сан-Диего, где мафию трудно было назвать мафией.

Поэтому он ответил вопросом:

– Мы поедем к Ральфу, миссис Аеппо?

Он знал, что они поедут, хотя Мари была не в таком платье, в каких большинство женщин отправляется за покупками в супермаркет. В тот день Мари нарядилась в обтягивающее платье, на котором не застегнула верхние три пуговицы, на ногах у нее были черные чулки, а на шею она надела жемчужное ожерелье, так что трудно было оторвать взгляд от выемки между грудей. Словно одной этой выемки было недостаточно, чтобы завести его, Фрэнк опустил взгляд и стал размышлять о том, носит миссис Аеппо черный бюстгальтер или не носит. Когда он припарковался на стоянке и выключил мотор, миссис Аеппо вышла из автомобиля, и у нее задралась юбка, открывая белые бедра над черными чулками.

Она придержала юбку и улыбнулась ему.

– Подожди тут, – приказала она.

Туго сегодня придется с Пэтти на стоянке, подумал тогда Фрэнк. Он уже почти год как встречался с Пэтти, но если и мог прикоснуться к ее груди, то только через блузку и якобы случайно. Пэтти тоже носила бюстгальтер, но он служил ей оборонительным сооружением, и уж о том, чтобы попасть внутрь, нечего было и мечтать, такого просто не могло быть.

Пэтти была приличной итальянской девушкой, хорошей католичкой, и в машине окна запотевали от их поцелуев, потому что они регулярно встречались уже год, но это всё, больше ни-ни, хотя Пэтти и говорила, что с удовольствием позволила бы ему приласкать ее, чего ему хотелось больше всего на свете.

– Я взорвусь, – сказал он. – Больно ведь.

– После помолвки, – отозвалась Пэтти, – я тебе помогу.

Ночь будет сегодня длинная, подумал Фрэнк, глядя на удаляющиеся ягодицы миссис А. Как такому уроду, как Момо Адамо, удалось подцепить такую красотку? Вот вопрос так вопрос.

Момо был тощим, сутулым и с лицом что морда гончей. Наверняка Мари влюбилась в него не за красоту. Но и деньги были ни при чем. Момо имел неплохие деньги, но и не слишком хорошие. У него был миленький домик, это так, да еще необходимый «кадиллак», да достаточно монет, чтобы пускать пыль в глаза, но он не был ни Джонни Росселли, ни даже Джимми Форлиано. Момо кое-что значил в Сан-Диего, однако всем было известно, что Сан-Диего недалеко от Лос-Анджелеса, и Момо приходилось выкладывать Джеку Дранья много денег, хотя и прошел слух, будто лос-анджелесский босс умирает от рака.

Тем не менее Фрэнку нравился Момо, поэтому ему было не по себе оттого, что он вожделеет к его жене. Момо дал ему шанс, впустил в свой круг, хотя бы как мальчика на посылках, но так начинали многие. Фрэнк был не против бегать за кофе и пирожками или сигаретами, мыть «кадиллак» или возить жену Момо в супермаркет. По крайней мере, ему самому не надо было ходить в магазин и возить тележку – даже от мальчишки на посылках этого не требовалось, – вот он и сидел в автомобиле, слушая радио. Хоть Момо и ругался, что батарейки быстро садятся, ему необязательно было об этом знать.

Что толку надрываться на ловле тунца? А ведь Фрэнку ничего другого не оставалось бы, не дай ему Момо шанс. Рыбной ловлей занимался его старик, и старик его старика, и все остальные в его роду. Итальянцы приехали в Сан-Диего и унаследовали рыбный промысел от китайцев, и многие из них все еще этим занимаются, и Фрэнк этим занимался, когда подрос настолько, что смог насадить наживку на крючок.

За тунцом выходят в море затемно, в стужу и сырость, ноги в вонючей жиже, а еще хуже: надо чистить стоки. Когда Фрэнк повзрослел, он стал работать с сетью, а потом, когда его отец решил, что он может орудовать ножом, не поранив себя, стал чистить рыбу. В конце концов, не выдержав, он пожаловался старику на вонь, и тот сказал, мол, ничего не поделаешь, если не хочешь учиться.

И Фрэнк стал учиться. Он получил диплом, но что дальше? Выбирать опять приходилось между морской пехотой и рыболовецким флотом. Однако ему не хотелось ни ловить тунца, ни подставлять шевелюру под машинку в учебном лагере для новобранцев. Больше всего на свете ему хотелось валяться на берегу, заниматься серфингом, ездить на автомобиле по набережной, потерять невинность – и заниматься серфингом.

И почему бы, черт подери, этому не быть? Тогда этим жили все мальчишки в Сан-Диего. Катались на волнах с друзьями, грабили, бегали за девчонками.

Лишь один пытался обеспечить себе сладкую жизнь.

Не ловлей тунцов и не службой в морской пехоте.

Это был Момо.

Отец встал на дыбы.

А как же иначе? Он был старой закалки. Надо найти работу, много трудиться, потом жениться, содержать семью – конец истории. Хотя таких ребят, как Момо, было не так-то много в Сан-Диего, они пользовались особой нелюбовью отца Фрэнка – и в первую очередь конечно же сам Момо.

– Из-за них о нас идет плохая слава, – говорил он.

Это все, что он говорил, а что еще говорить? Фрэнку было отлично известно, почему его старик получает полную цену от скупщиков рыбы, почему его рыбу грузят, пока она еще свежая, и почему ее сразу везут на рынки. Если бы не такие, как Момо, благонамеренные, честные, трудолюбивые бизнесмены отделали бы итальянских рыбаков, как двухдолларовых тихуанских шлюх. Спросите, что сталось с рыбаками в этом городе, когда они решили побороться за приличные деньги и организовать свой профсоюз, но не позвали на помощь таких, как Момо? Копы били их и стреляли в них, пока кровь не потекла по Двенадцатой улице, словно река в море, вот так-то. Но ничего такого не случалось с итальянцами, и не потому, что они много работали (хотя работали они много) ради прокорма своих семей.

Поэтому, когда Фрэнк стал меньше времени проводить в море и не пошел в морские пехотинцы, а вместо этого нанялся на работу к Момо, отец немного поворчал, но, в общем-то, держал рот на замке. Фрэнк зарабатывал деньги, платил за комнату и за еду, и старик не стал лезть в подробности.

На самом деле подробности были скучными.

Пока не вышел казус с женой Момо.

А начиналось все отлично.

Фрэнк бездельничал, когда вдруг появился Момо и велел ему вымыть и отполировать «кадиллак», потому что надо ехать на вокзал и встречать важного господина.

– Кого? Папу? – спросил Фрэнк, потому что в то время считал себя очень остроумным.

– Повыше, – ответил Момо. – Босса.

– ДеСанто?

Старый Джек Дранья в конце концов умер, и в Лос-Анджелесе его место занял новый босс Аль ДеСанто.

– Для тебя мистер ДеСанто, если посмеешь открыть рот, но это весьма нежелательно, разве что он сам спросит тебя о чем-нибудь. Но ты прав, новый король осматривает свои владения.

Фрэнк не совсем понял, что Момо имел в виду, и по его тону тоже мало что понял.

– Господи, я буду возить босса?

– Ты начистишь автомобиль для меня, чтобы я возил босса, – сказал Момо. – Я собираюсь повезти его в ресторан, а ты возьмешь Мари и доставишь ее туда.

После этого Фрэнк все понял.

– И оденься поприличнее, – добавил Момо, – а то тебя не отличить от других лентяев с побережья.

Фрэнк повиновался. Сначала он отполировал автомобиль, так что тот заблестел, словно бриллиант, после чего отправился домой, принял душ, до боли растер себя мочалкой, еще раз побрился, причесался и надел свой единственный костюм.

– Вы только посмотрите на него! – воскликнула Мари, открыв дверь.

Смотреть на меня? Лучше уж на тебя посмотреть, подумал Фрэнк. На ней было черное вечернее платье с глубоким вырезом, чуть не до сосков, и пышная грудь едва не выскакивала из бюстгальтера без лямок. Фрэнк не мог отвести от нее глаз.

– Фрэнк, тебе нравится мое платье?

– Красивое платье.

Она засмеялась и пошла к туалетному столику, закурила сигарету, потом отпила мартини из запотевшего бокала. Что-то в ее движениях сказало Фрэнку, что это не первый мартини, который она выпила в тот вечер. Она не была пьяной, но и трезвой тоже не была. Мари повернулась к Фрэнку, чтобы продемонстрировать ему себя во всей красе, потом поправила прядь крашеных волос и взяла в руки черную сумочку.

– Так ты думаешь, что с делами они уже разделались?

– Не знаю, миссис А.

– Зови меня Мари.

– Не могу.

Она вновь засмеялась.

– Фрэнк, у тебя есть девушка?

– Да, миссис А.

– Это хорошо. Девчушка из семьи Гарафало. Она миленькая.

– Спасибо.

– Ты тут ни при чем. Она уже дала тебе?

Фрэнк не знал, что сказать. Если девушка дает, то об этом надо молчать, но если не дает, то об этом тоже обычно молчат. В любом случае, миссис А. нечего совать нос не в свое дело. Почему она спрашивает?

– Поедемте в клуб, миссис А.

– Не к спеху, Фрэнк.

К спеху, подумал Фрэнк.

– Неужели женщине нельзя допить бокал? – спросила она, прелестно надув пухлые губки. Она снова взяла бокал и стала смаковать содержимое, глядя парню прямо в глаза. У Фрэнка было полное ощущение, что она ласкает языком его. В общем, это было похоже на сцену из грязных книжек, которые он тогда почитывал, правда, книжки не могли привести его на край могилы, а эта сцена могла.

Мари допила мартини, недовольно посмотрела на Фрэнка, потом засмеялась.

– Ладно. Поехали.

У Фрэнка тряслись руки, когда он открывал дверь.

Миссис А. заметила это и, кажется, осталась довольна.

По дороге в клуб они молчали.

Это был самый дорогой вечерний клуб в городе.

Момо с самого начала собирался привезти лос-анджелесского босса именно сюда, тем более что клуб принадлежал его приятелю. Их приятелю. Итак, босса и Момо усадили за большой стол перед сценой, а вокруг расположились ребята из Сан-Диего со своими женами, тогда как подружки были оставлены скучать в своих квартирах со строгим наказом заняться прической или чем-нибудь еще, но ни в коем случае не появляться вблизи клуба. Визит был официальный, это Фрэнк знал, что-то вроде представления ДеСанто как нового босса Лос-Анджелеса и соответственно Сан-Диего тоже.

Однако ДеСанто не привез свою жену. Да и приехавшие с ним парни тоже были без жен. Босса сопровождал Ник Лочичеро, правая рука ДеСанто, а также Джеки Мицелли, Джимми Форлиано, крепкие ребята, которые собирались хорошо повеселиться. Фрэнк был рад, что у него другая работа, однако он понимал, что все уже улажено и несколько официанток согласились уйти с парнями из Лос-Анджелеса, выждав приличное время.

А что Фрэнк? Ему не надо было сидеть за столом. Он и сам знал, что не поднялся так высоко по иерархической лестнице, поэтому его дело ходить поблизости и посматривать кругом на случай, если Момо что-нибудь понадобится.

Момо сидел в центре стола, естественно, рядом с ДеСанто.

Однако ДеСанто не разговаривал с Момо.

Он разговаривал с Мари.

И рассказывал ей что-то смешное, потому что Мари громко смеялась и наклонялась к нему, показывая груди.

ДеСанто пялился на них и даже не пытался это скрыть. Мари же предоставляла ему много возможностей полюбоваться своими прелестями, тем более что ей то и дело требовалось прикурить, и она приближалась к нему, чтобы он вдохнул аромат ее духов, по-настоящему приближалась, делая вид, будто не слышит, что он говорит, из-за громкой музыки и гула голосов.

Фрэнк видел это и не верил своим глазам.

Насчет своих ребят и их женщин существовали твердые правила, которые были разными в отношении сестер, кузин, любовниц и жен. Даже с gumar[6] нельзя было обращаться так, как ДеСанто обращался с женой Момо. Если же женщина заигрывала с другим парнем, как это делала миссис А., то следовало вправить ей мозги.

Таковы правила, думал Фрэнк, даже для босса.

Конечно же у босса есть привилегии, но только не по отношению к чужим женам.

Фрэнк переживал за Момо, но не мог не признать и того, что немного ревнует. Черт, думал Фрэнк, она же два часа назад заигрывала со мной. И он устыдился своих мыслей о жене Момо.

Фрэнк заметил, что она опять смеется и от смеха у нее колышутся груди, потом увидел, как ДеСанто низко наклоняется и что-то шепчет ей на ухо. Глаза у нее стали круглыми, она улыбнулась и шутливо хлопнула его по щеке, отчего он засмеялся.

ДеСанто совсем не урод, думает Фрэнк. Не Тони Кертис, конечно, но и не Момо. На нем очки в массивной черной оправе, и у него седеющие волосы, гладко зачесанные назад и заходящие вдовьим треугольником на лоб;[7] но он не уродлив. И он обаятелен, думает Фрэнк, потому что, точно, очаровал миссис А.

Зато Момо не выглядел очарованным.

Он кипел.

Однако Момо не был настолько глуп, чтобы показывать это, хотя Фрэнк, который хорошо его знал, ясно видел, что он вне себя от ярости. Фрэнк чувствовал, как за столом нарастало напряжение – все парни много пили, нарочито громко смеялись, а их жены… жены словно застыли в неподвижности. Трудно было сказать, на кого злились больше, на ДеСанто или на миссис А., однако у всех болели шеи, до того тяжело было удерживать их в таком положении, чтобы даже уголком глаза не видеть неприличную сцену. Наклонившись над столом, парни тихо переговаривались, то же самое делали их жены, и не требовалось богатого воображения, чтобы понять, о чем идет речь.

Когда Момо поднялся из-за стола, чтобы пойти в мужскую комнату, Крис Панно, один из парней ДеСанто, отправился следом за ним. Фрэнк подождал, пока за ними закрылась дверь, сделал несколько шагов по коридору и встал снаружи.

– Он твой босс.

– Босс или не босс, законы для всех одни! – отозвался Момо.

– Говори тише.

Момо немного понизил голос, но Фрэнк все равно услышал, как он сказал:

– Лос-Анджелес уделывает нас. Они уже всех нас уделали.

– Если бы Бап был тут… – услышал Фрэнк.

– Бапа нет, – сказал Момо. – Бап сидит.

Фрэнк знал, что речь идет о Фрэнке Баптисте, который был боссом в Сан-Диего, пока не получил пять лет за попытку подкупить судью. Фрэнк никогда не видел его, но много о нем слышал. Бап был легендарным бандитом с тридцатых годов. Никто не знал, скольких людей он отправил на другой свет.

– Джек бы этого не допустил, – сказал Момо.

– Джек умер, а Бап в тюрьме, – отозвался Панно. – Теперь все по-другому.

– Бап скоро выйдет.

– Но не сегодня, – сказал Крис Панно.

– Это неправильно, – произнес Момо.

И тут Фрэнк увидел идущего по коридору Ника Лочичеро.

Черт, что делать?

Он решился и вошел в мужскую комнату. Момо и Панно посмотрели на него, мол, какого черта?

– Ну… – промямлил Фрэнк и дернул головой в сторону двери. – Лочичеро.

Те застыли на мгновение, после чего на их лицах появилось безмятежное выражение, словно обоих совсем ничего не беспокоило.

Вошел Лочичеро.

– Что это вы тут? – спросил Лочичеро. – Ждем девочек?

Все засмеялись.

Лочичеро посмотрел на Фрэнка.

– Или это комната мальчиков!

– Я ухожу, – сказал Фрэнк.

– Разве ты не хотел отлить? – спросил Момо. – Отливай!

Только этого не хватало. Фрэнк расстегнул молнию, встал над писсуаром – и ничего. Правда, он сделал вид, будто все получилось, потряс членом, привел себя в порядок. С облегчением он увидел, что остальные тщательно моют руки, не обращая на него внимания.

– Неплохая вечеринка, – сказал Лочичеро.

– Боссу как будто нравится, – заметил Момо.

Лочичеро посмотрел на него, стараясь понять, шутит он или говорит серьезно, потом произнес:

– Да, кажется, так и есть.

Фрэнку хотелось одного – уйти. И он направился к двери.

– Фрэнки, – позвал Момо.

– Да?

– Вымой руки! – сказал Момо. – Что это с тобой? Уж не волки ли за тобой гонятся?

Все засмеялись, и Фрэнк покраснел. Он подошел к раковине, вымыл руки и уже был рядом с дверью, когда Момо сказал:

– Малыш, больше никого сюда не впускай, договорились?

Господи Иисусе, молился Фрэнк, стоя на страже у двери. Что там будет? Он ждал выстрелов, но слышал лишь голоса.

Первым заговорил Ники Лочичеро:

– Момо, мы приехали сюда без задних мыслей.

– Что значит – без задних мыслей?

– Твои ребята слишком долго сами себе были хозяевами, – сказал Лочичеро, – слишком долго. Пора вернуться под нашу опеку.

– Когда Джек…

– Джека нет. Теперь новый босс, и он хочет, чтобы вы поняли – вы не отдельная семья, вы часть лос-анджелесской семьи, разве что живете за сто миль. Он хочет уважения.

Вмешался Крис Панно:

– Если он хочет уважения, то и сам должен проявить уважение. А он что делает?

– Не могу не согласиться, – сказал Лочичеро.

В коридоре появился парень, направлявшийся в мужскую комнату.

– Туда нельзя, – сказал Фрэнк, преграждая ему путь.

Парень был из чужаков и не понял его.

– Ты чего?

– Не работает.

– Все не работают?

– Ага. Я тебе скажу, когда починят, ладно?

На мгновение Фрэнку показалось, что парень так просто не отступится, однако Фрэнк был не из слабаков на вид, поэтому парень пошел прочь, и Фрэнк услышал голос Лочичеро:

– Послушай, Момо, я за уважение, но твоя миссис слишком много выпила. Твой малыш не может увезти ее домой? Тогда не будет проблем.

– Ник, проблема, – сказал Момо, – это когда парень, который хочет, чтобы его уважали, относится к нашим женам как к шлюхам!

– Чего ты хочешь от меня? Он босс.

– А наши законы? – не сдавался Момо.

Он вышел из мужской комнаты, схватил Фрэнка за локоть и сказал:

– Миссис А. едет домой. Отвези ее.

Святые угодники, подумал Фрэнк.

– Чтоб машина была тут немедленно.

Фрэнку пришлось идти через зал. Он поглядел на сидевших за столом и увидел, что ДеСанто опять что-то шепчет миссис А. на ухо, правда, теперь она не смеялась. Рук босса видно не было. Их не было на столе, их не скрывала салфетка, и Фрэнк быстро догадался, где они.

Они были под столом.

Пять минут спустя Момо вытащил миссис А. из клуба. Фрэнк открыл дверцу автомобиля.

– Ну и задница ты, – сказала она Момо.

– Дура! Лезь в автомобиль.

Он толкнул ее внутрь, и Фрэнк захлопнул дверцу.

– Отвези ее домой и не оставляй, пока я не приеду.

Фрэнку оставалось лишь надеяться, что это будет скоро. По дороге домой Мари не произнесла ни слова. Она закурила сигарету и стала пускать дым, а так как Фрэнк боялся перегнуться через нее, чтобы открыть окошко, то вскоре в салоне было не продохнуть. Едва остановив автомобиль у дома Момо, Фрэнк выскочил наружу и открыл дверцу для жены босса, которая довольно быстро одолела расстояние, отделявшее ее от дома, и с нарочитым нетерпением принялась поджидать, когда Фрэнк отыщет ключ.

Когда он наконец открыл дверь, она сказала:

– Тебе, Фрэнк, незачем входить.

– Момо приказал ждать его в доме.

Она странно посмотрела на него.

– Тогда тебе лучше послушаться его.

Мари сразу направилась к бару и начала смешивать «манхэттен».

– Тебе налить, Фрэнки?

– Мне еще нельзя.

Оставалось еще два года до того дня, когда он получит законное право пить что хочет.

Она улыбнулась.

– Держу пари, для кое-чего другого ты не так уж и молод.

– Не знаю, о чем вы, миссис А.

Конечно же он знал и до чертиков испугался. Он был как в ловушке – если встанет и уйдет, чего ему больше всего хотелось, то наживет большие неприятности. Если останется и миссис А. будет его донимать, то его ждут еще большие неприятности.

Фрэнк размышлял об этом, когда миссис А. произнесла:

– Понимаешь, Момо не трахает меня.

Фрэнк не знал, что сказать. Он никогда слышал, чтобы женщина говорила «трахает», тем более миссис А.

– Он трахает дешевых шлюх в Сан-Диего и Тихуане, – продолжала она, – но не может трахнуть свою жену. Как тебе это?

Его могут убить даже за то, что он слушает такое, – вот о чем думал Фрэнк. Если Момо заподозрит, что я знаю, он все сделает, чтобы я не смог никому об этом рассказать. Но Момо не надо беспокоиться, потому что я даже себе самому ничего не скажу. Впрочем, это не важно. Если Момо узнает, что я знаю о том, как обстоят у него дела с женой, он убьет меня, потому что не сможет посмотреть мне в глаза.

– У женщин тоже есть запросы, – говорит Мари. – Фрэнки, ты ведь понимаешь, о чем я?

– Вроде того.

У Пэтти как будто запросов не было.

– Вроде того? – пришла в ярость Мари.

Однако Фрэнк не очень поверил в ее ярость, потому что она начала спускать платье с левого плеча.

– Миссис А…

– Миссис А., – передразнила она Фрэнка. – Знаю я, что ты весь вечер глаз не сводил с моих грудей. Неплохие грудки, правда? Ну же, прикоснись.

– Миссис А., я ухожу.

– Момо велел тебе ждать.

– Все равно я ухожу, миссис А.

Теперь он видел ее черный бюстгальтер. Груди были круглые, белые, красивые, однако Фрэнк потянулся к дверной ручке, думая: «Если соблазнишь чужую жену, они отрежут тебе яйца и заставят съесть их. А потом убьют».

Таков закон.

– В чем дело, Фрэнки? – спросила она. – Уж не гомик ли ты?

– Нет.

– Наверняка да, – сказала миссис А. – Думаю, ты гомик.

– Нет.

– Значит, ты боишься, Фрэнки, ведь боишься? Его не будет еще несколько часов. Ты и сам знаешь. Наверное, он сейчас с какой-нибудь шлюшкой.

– Я не боюсь.

Она смягчилась.

– Уж не девственник ли ты, Фрэнки? Я угадала? Ах, малыш, тебе нечего бояться, все будет хорошо. Я все тебе покажу. Покажу, как доставить мне удовольствие, не тревожься.

– Не в этом дело. Я…

– Разве я некрасивая? – нетерпеливо спросила миссис А. – Думаешь, я старая?

– Вы очень красивая, миссис А. Но я лучше пойду.

Он повернул ручку двери, когда она сказала:

– Если ты уйдешь, я пожалуюсь Момо, что ты это сделал. Мне все равно достанется, так что я скажу ему, что ты трахал меня, пока я не закричала. Я скажу ему, что ты затрахал меня до потери сознания.

Фрэнк вспоминает, как сорок лет назад стоял, опустив голову, возле двери и думал: «Что это говорит пьяная дура? Я ведь к ней даже не прикоснулся, а она собирается сказать мужу, что я ее трахнул?»

А если в самом деле?..

Все равно тебе смерть, думал он тогда.

Фрэнк в ужасе смотрел на крошечную фигурку Мари Аеппо, почти освободившуюся от черного платья. Она подносила испачканный губной помадой бокал с «манхэттеном» к пухлым губам, и ее духи витали в воздухе, кружа Фрэнку голову.

Спасло его то, что дверь неожиданно распахнулась.

Мари отвернулась от Фрэнка и быстро поправила платье, когда Момо появился в дверях.

Выглядел он неважно.

Его крепко избили.

Ники Лочичеро втолкнул его в комнату и приказал сесть на кушетку. Момо повиновался, потому что тот держал в руке пистолет тридцать восьмого калибра. Взглянув на Фрэнка, Лочичеро сказал:

– Принеси боссу лед.

Фрэнк пошел к бару.

– Кубики, – сказал Лочичеро. – Из морозилки, черт бы тебя побрал. Иди в кухню.

Фрэнк бросился в кухню, достал форму со льдом из морозилки и выбил из нее пару кубиков. Потом нашел полотенце в ящике и завернул в него лед. Когда он вернулся в гостиную, там уже был ДеСанто. На его лице блуждала бессмысленная ухмылка.

Мари не улыбалась. Она была словно замороженная. Замороженная, окаменевшая и совершенно трезвая.

Фрэнк сел рядом с Момо на кушетку и приложил лед к его опухшему глазу.

– Он сам может это сделать, – сказал Лочичеро.

Фрэнк слушал его и не слышал. Он прижимал лед к глазу Момо. Капелька крови побежала по полотенцу, и Фрэнк свернул его, чтобы она не попала на кушетку.

– Мы кое-чего не закончили, – сказал ДеСанто, обращаясь к Мари.

– Закончили, – отозвалась Мари.

– Не согласен, – возразил ДеСанто. – Нельзя поиграть с мужчиной, а потом оставить его ни с чем. Это нехорошо.

Он схватил Мари за запястье.

– Где спальня?

Она не ответила. Тогда он ударил ее по лицу. Момо сделал движение, будто хотел встать, но Лочичеро направил ему в лицо пистолет, и Момо опустился на кушетку.

– Я задал тебе вопрос, – сказал ДеСанто и поднял руку.

Мари показала на дверь.

– Вот так-то лучше, – проговорил ДеСанто и повернулся к Момо. – Я собираюсь пойти и дать твоей жене то, что ей надо, приятель. Ты ведь не возражаешь?

Лочичеро со злостью ткнул пистолетом в висок Момо.

Тот покачал головой.

Фрэнк видел, что Момо дрожит.

– Идем, красотка, – сказал ДеСанто.

Он потащил Мари к двери и втолкнул в спальню. Потом вошел сам и хотел было закрыть за собой дверь, но раздумал и оставил ее распахнутой.

Фрэнк видел, как он бросил Мари лицом вниз на кровать. Видел, как одной рукой он схватил ее за шею, а другой сорвал с нее платье. Видел, как она стояла на коленях в своем черном белье, и ДеСанто стягивал с нее трусики, после чего он расстегнул молнию на брюках. Ему не надо было распалять себя, и он, не медля, вошел в нее.

Фрэнк услышал, как она что-то пробормотала, и ее тело дрогнуло под тяжестью ДеСанто.

– Это должно было случиться, Момо, – сказал Лочичеро. – Не надо было болтать.

Момо ничего не ответил, лишь обхватил голову руками. Из носа у него текли сопли и кровь. Лочичеро сунул пистолет ему под подбородок и поднял его голову, чтобы он смотрел на происходившее в другой комнате.

ДеСанто оставил дверь открытой, и Момо видел, как он за волосы тянет голову Мари назад, всаживая в нее свой член. И Фрэнк тоже видел. Он видел лицо Мари, размазанную помаду и рот, искривленный так, как он никогда еще не кривился при Фрэнке. Одной рукой ДеСанто тянул ее за волосы, а другой мял ей груди. Он крякал при каждом толчке, и очки косо сидели у него на мокром от пота носу.

– Ты этого хотела, сука? – спросил ДеСанто. – Говори.

Он дернул ее за волосы.

– Да, – прошептала Мари.

– Что?

– Да!

– Скажи: «Трахни меня, Аль».

– Трахни меня, Аль! – крикнула Мари.

– Скажи: пожалуйста. «Пожалуйста, трахни меня, Аль».

– Пожалуйста, трахни меня, Аль.

– Вот так-то лучше.

Фрэнк видел, как он низко нагнул ей голову и поднял зад, чтобы поглубже войти в нее. Он словно вколачивал сваю, и Фрэнк услышал, как Мари закричала. Тогда Фрэнк не знал, кричала она от наслаждения, или от боли, или от того и другого вместе, и вдруг Мари застонала, завопила еще громче и стала царапать ногтями матрас.

– Эй, Момо, – сказал Лочичеро, – а жена-то у тебя еще та штучка.

В конце концов ДеСанто отпустил Мари. Он вытерся о ее платье, застегнул молнию и встал с кровати. Потом посмотрел на Мари, которая все еще лежала лицом вниз и тяжело дышала.

– Когда захочешь еще, малышка, – сказал он, – позвони.

Он вернулся в гостиную и спросил:

– Слышали, как эта сука орала?

Лочичеро ответил:

– Слышали.

– А ты, Момо?

Лочичеро толкнул Момо пистолетом.

– Я слышал, – сказал Момо. – Почему ты просто не застрелишь меня?

Фрэнк чувствовал, что еще немного – и его вырвет.

ДеСанто поглядел на Момо.

– Я не убью тебя, Момо, потому что хочу, чтобы ты зарабатывал деньги. Но я не хочу больше расхлебывать дерьмо в Сан-Диего. Что мое – то мое, и что твое – то тоже мое. Capisce?

– Capisce.

– Отлично.

Фрэнк не сводил глаз с ДеСанто. Тот заметил это и спросил:

– У тебя проблемы, малыш?

Фрэнк покачал головой.

– Я тоже так думаю, – сказал ДеСанто и бросил взгляд в направлении спальни. – Полагаю, Момо, тебе нужно несколько минут, чтобы разобраться тут. Я не возражаю.

Он и Лочичеро со смехом закрыли за собой дверь.

Фрэнк не мог пошевелиться.

Момо встал, выдвинул ящик комода, достал из него устрашающего вида револьвер двадцать пятого калибра и направился к двери.

Фрэнк услышал свои слова:

– Момо, тебя убьют!

– Плевать!

В коридоре, опершись о косяк, стояла Мари в полуспущенном платье, с размазанной по лицу косметикой и взлохмаченными волосами, похожая на сумасшедшую клоунессу.

– Ты не мужчина, – сказала она, – если позволил ему сделать это со мной.

– Тебе же понравилось, шлюха.

– Как ты мог?..

– Он доставил тебе удовольствие.

Момо наставил на нее револьвер.

– Нет, Момо! – крикнул Фрэнк.

– Она сама его хотела.

Момо выстрелил.

– Господи Иисусе! – крикнул Фрэнк, когда Мари дернулась и, словно из нее выпустили воздух, опустилась на пол. Ему хотелось броситься к Момо и отобрать у него револьвер, но он был слишком напуган, да и Момо быстро отпрянул назад и приставил револьвер к своей голове.

– Фрэнки, я любил ее.

На мгновение Фрэнк заглянул в его по-собачьи печальные глаза, а потом Момо нажал на спусковой крючок.

Кровь залила улыбающееся лицо Кеннеди.

Забавно, думает теперь Фрэнк, что яснее всего мне запомнился окровавленный Джон Кеннеди. Пару лет спустя, когда убили Кеннеди, Фрэнк уже привык к таким вещам. Да и он словно уже видел это в прошлом.

Мари Аеппо выжила – получилось так, что Момо попал ей в бедро. Она с криками каталась по полу, пока Фрэнк, как обезумевший, дозванивался в полицейский участок. «Скорая помощь» увезла Мари, полицейские забрали с собой Фрэнка. Он рассказал им почти обо всем, чему стал свидетелем, – о том, как Момо выстрелил в жену, а потом в себя. Об Але ДеСанто и Ники Лочичеро он не упомянул ни словом и с облегчением узнал позднее, что Мари тоже промолчала о них. И если полицейским Сан-Диего пришлось не по душе самоубийство Момо, они неплохо это скрывали, разве что за показным смехом старались спрятать свою печаль.

Проведя несколько недель в больнице, Мари на всю жизнь осталась хромой, но она не умерла. Фрэнк из уважения к Момо привозил ей продукты, а когда она оправилась, стал, как прежде, сопровождать ее в супермаркет.

Однако Фрэнка постигло разочарование. Все то, чему Момо учил его – принципы, законы, честь, «семья», – оказалось дерьмом. Что такое их долбаная честь, он видел в тот вечер в доме Момо.

Фрэнк вернулся к ловле тунца.

Наверное, так и шла бы его жизнь, думает теперь Фрэнк, глядя в окно на серый океан и бегущих по нему белых барашков, если бы несколько месяцев спустя не объявился сам Фрэнк Баптиста.

11

Бап пришел в док вечером, когда Фрэнк уже отчистил палубу и собирался идти в душ, а потом до ночи сражаться с неприступной Пэтти. Парней в костюмах и галстуках нечасто встретишь в доке, поэтому Фрэнк сразу заметил чужака, хотя он не знал, что это Бап.

Зато тот как будто знал Фрэнка.

– Ты Фрэнки Макьяно? – спросил Бап.

– Да.

Фрэнк испугался, уж не коп ли пришел за ним, ведь Мари могла передумать и выдвинуть обвинение против ДеСанто.

Парень протянул ему руку.

– Меня зовут так же, как тебя. Я Фрэнк Баптиста.

Фрэнк обомлел.

Стоявший перед ним мужчина, как ему казалось, не имел ничего общего со знаменитым бандитом – он был пухлый, круглолицый, мягкотелый, с мясистыми щеками, совиными глазами за толстыми стеклами очков. К тому же лысеющий и с набриолиненными остатками волос. Рядом с Бапом и бедняга Момо смотрелся бы не хуже Троя Донахью.[8]

И этот парень, не верил своим глазам Фрэнк, убил Лью Брюнеманна, Стросса по прозванью Русский Луи и Красного Сагунду, когда кливлендская банда попыталась взять верх в Сан-Диего? Этот парень был здесь боссом с сороковых годов, пока не сел за взятку?

– Выпьешь со мной кофе? – спросил Бап. – Пойдем, я куплю тебе чашку кофе.

Мне надо было сказать «нет», думает Фрэнк. Надо было сказать: «Не обижайтесь, мистер Баптиста, но я стал другим. Слишком много пришлось повидать». Но я ничего не сказал и пошел пить пиво с Бапом.

Фрэнк привел его в одно местечко возле Кристал-пиер, где их сразу проводили в заднюю комнату, и Баптиста заказал себе кофе, а Фрэнку – пиво. Бап довольно долго лил молоко в кофе и размешивал ложечкой сахар, прежде чем спросить:

– Тебе нравился Момо?

– Нравился.

– Мне говорили, ты и теперь возишь Мари за покупками, – сказал Бап. – Это хорошо. Ты знаешь, что такое уважение.

– Момо был добр ко мне.

Бап принял его ответ и заговорил о том, о сем, однако Фрэнк понимал, что бывшего босса интересует совсем другое, поэтому Фрэнк допил пиво и сказал, что у него свидание. Бап поблагодарил Фрэнка, заметил, мол, приятно было повидать его. Фрэнк решил, что этим дело и кончилось, но месяцем позже Бап вновь приехал в док.

– Давай покатаемся.

Фрэнк последовал за ним к «кадиллаку», припаркованному на Оушн-авеню. Бап дал ему ключ, а сам сел на пассажирское место. Фрэнк включил зажигание и взялся за руль.

– Куда вас отвезти?

– Никуда. Просто едем вперед.

Фрэнк выехал на Сансет-драйв и взял направление на юг вдоль тех мест, где он обычно катался на волнах.

– Ты хорошо водишь, – сказал Бап. – Теперь будешь возить меня.

На том и порешили. Фрэнк стал работать на Бапа. Он возил своего нового босса повсюду – в магазин, к парикмахеру, в клубы, в старый дом Момо, где все еще жила Мари, на ипподром. Вместе с ним ездил к букмекерам, ростовщикам, проституткам Сан-Диего.

ДеСанто это не нравилось.

Лос-анджелесскому боссу было известно, что Бап на свободе и собирается вернуть себе прежние владения. Бап и впрямь собирался брать себе часть денег от азартных игр и вообще от всего, что было в Сан-Диего, но ДеСанто не желал делиться добровольно. Бап был хорошо известен, он был человеком с амбициями, а зачем Лос-Анджелесу сильный человек в Сан-Диего, который к тому же хочет вновь зажить наособицу?

– Мы только что загнали индейцев обратно в резервации, – заявил ДеСанто, обращаясь к Ники Лочичеро. – Меньше всего нам нужен тут парень, который считает, что он главный.

Итак, он попытался заткнуть Бапу рот крошками со своего стола, однако Бап не замедлил выразить недовольство.

Таков уж был Бап. Не умел глотать обиды. Вечно давал волю языку. В конце концов это его сгубило. Фрэнк до сих пор не мог забыть, как в шестьдесят четвертом Бап орал в Дель-Мар, и полудюжина парней в Южной Калифорнии могла его слышать:

– Я ему не собака! Нечего швырять мне кости.

Фрэнк делал для Бапа ставки и знал, что ему не очень-то везло. Неудивительно, что Бапу нужны деньги, думал Фрэнк, если у него такая любовь к невыигрышным лошадям. Бап выбросил очередную пачку ничего не принесших ему билетов.

– Три года я ничего не зарабатываю. Пора этому парню спустить меня с поводка.

Бап сказал это, когда рядом стояли трое парней из Лос-Анджелеса. Не мог же он не понимать, что ДеСанто узнает о его словах, как только хотя бы один из троих доберется до телефона. Естественно, эти слова не могли прийтись по душе лос-анджелесскому боссу.

Но особенно те, которые Бап произнес потом:

– Может быть, мне стоит прямо здесь и сейчас начать свое дело?

Бап сам нарывался на неприятности.

И ДеСанто не замешкался с ответом. Он назначил встречу, на которой Бапа должны были убить.

И его водителя тоже – как получится.

Они встретились на безлюдной стоянке в округе Орандж.

В те времена, насколько помнил Фрэнк, округ Орандж и в самом деле сплошь покрывали апельсиновые рощи, окружавшие Диснейленд. Воспоминания – странная вещь, ведь Фрэнк и теперь еще как будто вдыхал запах апельсинов из того вечера.

Как бы там ни было, он въехал на стоянку. Под колесами было красное месиво, а за оградой апельсиновая роща. ДеСанто и Лочичеро уже ждали их, Лочичеро – за рулем черного «кадиллака» ДеСанто, а ДеСанто – на заднем месте за его спиной.

– Не бойся, – сказал Бап, заметив ужас на лице Фрэнка. – Ник гарантировал мне безопасность.

Бап вышел и направился к «кадиллаку». Лочичеро тоже вылез из автомобиля, затоптал сигарету и направился к Бапу. Бап поднял руки, Лочичеро похлопал его по бокам, после чего кивнул, и Бап сел рядом с ДеСанто.

Опершись на автомобиль, Лочичеро не сводил глаз с Фрэнка. Он кивнул и улыбнулся.

В эту минуту еще один автомобиль въехал на стоянку, перегородив Фрэнку выезд, то есть загнав его в ловушку. Фрэнк покрылся липким потом. Черт, про пот он вспомнил, а ведь он еще и дрожал, как лист на ветру. В зеркало он увидел двух парней на передних сиденьях «линкольна». Одного он узнал, это был Джимми Форлиано, другой был ему неизвестен.

Тот парень был помоложе, примерно его возраста. Однако вид у него был уверенный, отчего он выглядел старше своих лет.

Потом Фрэнку показалось, будто сверкнула молния в «кадиллаке» ДеСанто, но уже мгновением позже он сообразил, что там стреляли.

Лочичеро улыбнулся и закурил другую сигарету.

Фрэнк помнил, до чего был напуган тогда. Он попытался было завести мотор, но пальцы дрожали, и у него ничего не получалось, тогда ему вдруг пришла мысль бежать, и он хотел открыть дверцу, но Форлиано уже стоял рядом.

– Полегче, малыш.

– Я ничего не видел.

Форлиано ухмыльнулся.

Потом открылась задняя дверца «кадиллака», и из автомобиля вылез…

Вылез Бап. Он помахал Фрэнку, чтобы тот подошел к нему.

Форлиано открыл дверцу, и Фрэнк на подгибающихся ногах поплелся к Бапу, который вручил ему пистолет.

– Момо был твоим другом, так?

– Да…

– Он был и моим другом тоже, – сказал Бап. – Этот прилипала должен был умереть.

Стрелять в босса? Фрэнк хотел бы отплатить ДеСанто за Момо, но стрелять в босса все равно что стрелять в себя. Даже если повезет добраться до него, все равно все семьи в стране ополчатся против тебя. Может быть, Бап и был боссом в Сан-Диего, но его низвели до простого члена банды, едва он попал в тюрьму.

– Всади в него пару пуль, – сказал Бап.

– Да…

– Ты должен это сделать. Нам не нужно свидетелей. В этой лодке нам всем надо быть вместе.

Он поставил Фрэнка по другую сторону автомобиля и открыл дверцу. ДеСанто с двумя дырками в голове едва не вывалился наружу. Очки соскользнули с его носа и упали в грязь.

– Стреляй два раза в грудь, – сказал Бап.

Фрэнк медлил.

– Ты мне нравишься, малыш, и мне не хотелось бы оставлять тебя тут с ним.

Бап отошел. Фрэнк понимал, что он прислушивается в ожидании выстрелов, и, подняв пистолет, попытался спустить курок, но не смог. Тут к нему кто-то приблизился.

– В первый раз?

Это спросил молодой парень из автомобиля, подъехавшего позднее. У него были блестящие черные волосы, средний рост, широкие плечи и довольно узкий торс.

– Да, – пролепетал Фрэнк.

– Я помогу, – сказал парень. – Это легче, чем кажется.

Он помог Фрэнку направить пистолет в тело ДеСанто.

– Теперь спускай крючок.

Фрэнк повиновался. Рука у него дрожала, однако промахнуться со столь малого расстояния он никак не мог.

Тело дергалось после каждого выстрела. В конце концов оно сползло с сиденья и упало на землю, взметнув облачко пыли. Парень, стоявший рядом с Фрэнком, поднял пистолет и сделал еще два выстрела.

– Ну вот, – сказал он. – Теперь мы повязаны. Ты и я.

Бап вернулся и помочился на труп.

Это было задолго до открытия ДНК, так что в те времена она никого не беспокоила. Бап расстегнул ширинку и пустил струю в открытый рот ДеСанто.

– Это за Мари, – сказал он. Закончив, он застегнул молнию и повернулся к Фрэнку. – Едем домой.

Покачиваясь, Фрэнк побрел к машине. Форлиано остановил его и отобрал пистолет.

– Мы обо всем позаботимся.

– Ладно.

– Ты молодец, малыш, – сказал Форлиано. – Ты все сделал правильно.

Парень помоложе стоял на месте и улыбался Фрэнку, словно они вместе над кем-то славно подшутили.

– Не думай об этом, – сказал он. – Ты отлично справился.

Судя по выговору, он был с Восточного побережья.

– Спасибо, – отозвался Фрэнк. – Ну, за помощь.

– Забудь. – И парень протянул ему руку. – Майк Риццо.

– Фрэнк Макьяно.

Они обменялись рукопожатием.

Лочичеро сел в машину, в которой приехали Форлиано и Риццо, и они скрылись с глаз. На сей раз Фрэнк управился с ключом. Из-под колес полетела земля, когда он нажал на газ.

– Поезжай медленно, не торопись, – учил его Бап. – Никогда не превышай скорость после того, как сделал работу. Последнее дело, если тебя остановят за превышение скорости и коп засечет тебя рядом с местом, где потом найдут труп. Надо ехать по большой дороге, где много машин.

Фрэнк слушал и делал, как ему говорили. Они проехали миль двадцать, прежде чем Бап сказал:

– Я был в Чикаго.

Ну и отлично, подумал Фрэнк.

– Ты не понял. Я поговорил там кое с кем.

Это ничего не прояснило для Фрэнка.

– Лос-Анджелес подмял под себя Сан-Диего. А ведь он не сам по себе, – объяснил Бап. – И никогда не был сам по себе. Лос-Анджелес никогда не был независим. Над ним был Нью-Йорк, евреи Зигель и Ланский. А теперь лос-анджелесцы даже пописать не могут, не поставив в известность Чикаго.

– Я не знал.

– Тебе и не полагалось знать. Лос-анджелесцам ни к чему, чтобы Сан-Диего жаловался на них Чикаго, зачем им проблемы?

А ты как раз это и сделал, подумал Фрэнк.

– Я вернулся к началу, – сказал Бап, словно прочитав его мысли. – Я работал на Чикаго, когда Аль ДеСанто подносил кофе Джеку Дранья. И теперь переговорил кое с кем. Им тоже не нравился этот прилипала.

– Они согласились? – растерянно спросил Фрэнк.

– Ну, не так все просто, Фрэнки. Они не сказали «да». Но и не сказали «нет». Это значило: если что-то случится с парнем, они не будут поднимать волну. Уже кое-что. В Детройте было то же самое.

До Фрэнка наконец-то дошло.

– Лочичеро стал боссом.

– У всех своя цена, Фрэнки. Никогда об этом не забывай.

Фрэнк не забывал.

Вот так все и было, вспоминает Фрэнк.

Лочичеро стал боссом, Бап получил Сан-Диего как представитель лос-анджелесской семьи.

Но кое-что изменилось.

Однажды днем Фрэнк привез Мари продукты, и она отозвалась на звонок, открыла дверь, но в дом не пустила, и он увидел в проеме натягивавшего штаны Бапа.

Бап стоял в коридоре и натягивал на себя брюки.

Через полгода он женился на Мари.

После этого никто не смел даже шепотом позлословить о той ночи в доме Момо, когда туда пришел ДеСанто.

Уж Фрэнк-то точно молчал.

Он решил действовать. Итак, в один прекрасный день он приехал на берег, увидел вербовщика[9] и пять минут спустя уже числился в морских пехотинцах.

Как в популярной тогда песенке:

Сегодня Джо волна несет вперед, А завтра дядя Сэм возьмет его во флот…

Забавно, думает Фрэнк.

Американское правительство научило меня всему.

12

Фрэнк отходит от окна, берется за телефон и звонит в свой магазин.

Малыш Эйб отвечает после первого же гудка.

– Фрэнк, с тобой ничего не случилось? Я пришел, а магазин закрыт.

– Знаешь что, Эйб? Закрой-ка его на несколько дней.

Эйб не поверил своим ушам.

– Закрыть?

– Да. В шторм мы все равно много не заработаем, – говорит Фрэнк. – Отдохнем несколько дней. Я позвоню, когда решу, что пора открываться. Поезжай-ка ты в Тихуану, повидайся с родителями, если не надумаешь чего-нибудь еще.

Эйба не надо просить дважды.

С Пэтти придется потруднее.

– Пэтти, это Фрэнк.

– Я узнала.

– Пэтти, я тут подумал, не навестить ли тебе сестру, а?

Селия, сестра Пэтти, лет десять назад переехала вместе с мужем в Сиэтл, где ему дали работу на заводе по производству самолетов. У них дом – где же? Кажется, в Беллингеме.

– Фрэнк, ты терпеть не можешь мою сестру.

– Пэтти, навести ее, – говорит Фрэнк. – Поезжай сегодня.

Она догадывается по его тону, что что-то произошло.

– Фрэнк, ты как?

– Прекрасно, – отвечает Фрэнк. – Мне просто нужно, чтобы ты уехала.

– Фрэнк…

– Все прекрасно, – повторяет Фрэнк.

– Сколько времени мне пробыть у нее?

– Пока не знаю. Недолго. Иди наверх и собирай вещи.

– Я наверху.

– Тогда собирайся.

– Фрэнк!

– Что? – резко отзывается он, не желая слишком долго разговаривать, чтобы его не засекли.

– Будь осторожен, ладно? Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Следующий звонок Донне.

– Нежирное молоко, два эспрессо, – говорит она, узнав его голос. – Пожалуйста.

– Послушай меня, – твердо произносит Фрэнк, – и хотя бы один раз сделай все в точности, как я скажу, без споров и возражений. Закрой магазин, поезжай домой, собери вещи и отправляйся на Гавайи. На Кауаи или на любой другой остров, по своему усмотрению. Сегодня же. Возьми сотовый телефон. Никому не говори, куда едешь, и не возвращайся, пока я не дам тебе знать. Я сам, лично, никому другому не доверяй. Сделаешь?

Донна молчит.

– Да, – отвечает она без лишних слов.

– Хорошо. Спасибо. Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю. Мы еще увидимся?

– Что за вопрос!

Ну вот, теперь ко мне это привязалось, думает он.

Фрэнк звонит Джилл и слышит автоответчик: «Привет! Я уехала кататься на лыжах в Биг-Беар. Вы ревнуете? Оставьте сообщение, и я перезвоню».

Он пытается позвонить ей на сотовый, но получает примерно такой же ответ. Ну ладно, думает он, в Биг-Беар она в безопасности; даже если «они», кем бы они ни были, захотят найти ее, там они ее не найдут.

Итак, мои любимые женщины в безопасности.

Это само по себе замечательно, но еще и дает мне свободу действий.

И немного времени.

Фрэнк кладет в сумку ружье, одежду, надевает кобуру с пистолетом, потом плащ и направляется к двери. Внизу он садится в такси, едет в Аламо, там, используя удостоверение на фамилию Сабеллико, арендует незасвеченный «форд-таурус».

Он выезжает на Пасифик-Коуст-хайвей.

Теперь прямой дорогой в Лос-Анджелес.

13

Дейв Хансен выходит на берег.

Мокрый песок кажется ему почти черным, словно сверкающий мрамор, дождь заливает ему лицо. Две тысячи миль прибрежной полосы, думает он, и надо же, чтобы труп выбросило именно здесь, да еще в такую погоду. Буквально на самом краю Америки. Пойнт-Лома – последний пункт США на континенте, конец береговой линии.

Но труп здесь.

Еще бы несколько футов – и он стал бы проблемой мексиканцев.

Вокруг трупа собрались моряки из береговой охраны и полицейские из Сан-Диего.

– Мы его не трогали, – говорит сержант. – Он ваш.

Тоже мне, приятная новость.

– Спасибо, – отзывается Дейв.

На самом деле полицейские Сан-Диего любят Хансена. Для федерала он совсем не плох.

– Никто не заявлял о пропаже человека, – продолжает сержант. – Обычно сюда прибивает утопленников. Я проверил. Nada.[10]

– Он не утонул, – говорит Дейв. – Нет синевы.

Утопленники, даже если пробыли в воде всего пару минут, отвратительно синеют. Стоит лишь один раз увидеть такого, вовек не забудешь. Дейв опускается на корточки около трупа. Он расстегивает на нем пиджак и видит дыру прямо напротив сердца. Другую рану он отыскивает на животе.

Кто бы ни убил неизвестного, он сначала попал ему в живот, а потом прижал пушку к груди и прикончил его. Неизвестно, сколько времени труп пробыл в воде, но с одежды порох еще не смыло.

– Наверно, наркодилеры что-то не поделили, – предполагает сержант.

– Наверно.

Дейв осматривает вещи, найденные при трупе. Документы убийца забрал. Ни бумажника, ни часов, ни кольца – ничего. Дейв всматривается в лицо – в то, что осталось от него после того, как над ним потрудились рыбы. Узнать его трудно, да Дейв и не рассчитывал на это, однако есть в нем что-то вызывающее неясные воспоминания.

Это было то ли во сне, то ли наяву.

Странно.

Да и день странный, думает Дейв. Наверняка погода и высокое давление сводят всех с ума. Люди делают такое, чего ни за что не стали бы делать в нормальном состоянии.

Взять, к примеру, Фрэнка Макьяно.

Сколько Дейв помнит, Фрэнк каждое утро, как часы, в своем магазинчике, а сегодня его нет. И в Джентльменский час он всегда на море, так было еще задолго до Дейва, к тому же волны сегодня на загляденье, а Фрэнка нет.

Дейв забеспокоился, не заболел ли Фрэнк, и позвонил ему домой, чтобы рассказать о волнах, которые тот пропустил, но никто не взял трубку. Тогда Дейв вернулся на пирс, а там малыш Эйб запирает магазин.

– Фрэнк так сказал. Сказал, что я могу отдохнуть несколько дней.

– Фрэнк сказал, что ты можешь несколько дней отдохнуть?

– Ну да. Сказал, чтобы я ненадолго съездил домой.

– А где твой дом?

Эйб махнул на юг.

– В Тихуане.

Ну конечно.

Дейв сам поехал к Фрэнку домой. Пикап на месте, «мерседес» в гараже, дом заперт – Фрэнка нет.

Странный день.

Труп, который по всем законам прилива-отлива и течения должно было выбросить на берег в Бахе, не доплыл до Мексики.

Когда Дейв услышал об утопленнике, он испугался, что это может быть Тони Паламбо. Главный участник операции «Подсадная грудка», который много лет собирал компромат, служа вышибалой в «Гепарде», должен был с утра пораньше встретиться с Дейвом.

Однако он не пришел.

Отыскать его не удалось, хотя четырехсотфунтовый парень не иголка в стоге сена.

В Тони Паламбо четыреста сорок один фунт.

Вот и Фрэнк тоже исчез.

14

Джеймс Джакамоне, Малыш Джимми, идет в бар в клубе Блумфилд-Хиллз-каунти, что в окрестностях Детройта, и ищет глазами отца. Вито Уильям Джакамоне, или Билли Джекс, сидит на банкетке возле окна и печально глядит на занесенную снегом площадку для гольфа.

Билли Джекс оглядывается и видит сына. Мальчишка пришел в клуб в поношенных штанах и старой фуфайке с поднятым капюшоном. Будто рэпер какой-нибудь.

С другой стороны, думает Билли, у парня были тяжелые времена – пять лет за вымогательство. И он еще кое-чем занимался, о чем федералы, спасибо святому Антонию, не пронюхали. Может быть, мальчик и выглядит как клоун, но работает он неплохо.

И он опять со мной, так что пусть одевается как хочет. С нашей жизнью никогда не знаешь, сколько времени проведешь со своими детьми, поэтому не стоит зря злиться.

Джимми садится рядом с отцом и делает знак бармену, чтобы тот налил ему как обычно.

– Месяцы пройдут, – говорит Билли, – прежде чем можно будет выйти туда.

Джимми плевать на это. Гольф для стариков.

Официант ставит водку с тоником перед Джимми и уходит.

– От Винса ничего не слышно? – спрашивает Билли.

Джимми качает головой.

– Они не вернулись.

Вот так-то, думает Джимми, посылать Винса против легендарного Фрэнки Машины.

Билли принимает неизбежное. Разве у него был выбор?

Если бы Винс был жив, он бы уже объявился. Но он не объявился, и это может означать лишь одно – Винс Вена предстал перед Всевышним.

Черт бы его побрал. Вся жизнь у него ушла на то, чтобы войти в главный совет мафии, а через несколько недель его уже нет. Опять надо кого-то выбирать.

Джимми словно прислушивается к скрипу жерновов в голове отца. Он понимает, что старику приходится одолевать неприятные мысли. Сначала надо признать: Винс умер. Потом одолеть злость: черт, неужели Винс умер? И наконец, честолюбивые помыслы: Винс умер, и кто-то должен занять освободившееся место за столом.

Они как гиены, наши старики, думает Джимми, видевший много передач «Планеты зверей», пока сидел в тюрьме. Бегают вместе, охотятся стаями, делят добычу, но если один погибает, остальные грызут его кости и высасывают мозг.

И сладкие косточки Винса они тоже обгложут.

Есть два босса, думает Джимми, мой старик и Тони Коррадо, и один из них должен подняться над другим.

Если отцу удастся подчинить себе Сан-Диего, тогда он станет главным.

– Им надо было послать меня, – говорит Джимми.

– Ты просил.

Джимми пожимает плечами. Это правда, он договорился с Джеком Томинелло, однако глава совета, истинный босс, выбрал Винса. В конце концов, Сан-Диего должен был стать территорией Винса, вот ему и надо было самому обо всем позаботиться.

Но он не смог.

– Что теперь? – спрашивает Билли.

Неужели он уже в том возрасте, когда спрашивают совета у собственных сыновей? Однако молодежи пора выходить наверх, вот и Джимми Малышу пора, ведь в свои двадцать семь лет он лучше всех в Группе умеет зарабатывать деньги, и в совете его ждет место.

В свою очередь, в свое время. Сначала я займу это место, думает Билли, а уж потом Джимми унаследует мою команду.

– Что теперь? – переспрашивает Джимми. – Я убью Фрэнки Машину, вот что.

Билли Джекс качает головой.

– Пап, – говорит Джимми, – мы не можем позволить этому наглому парню убить члена совета и остаться безнаказанным. Да и обещали мы кое-кому…

– Знаю, что мы обещали, – отзывается Билли. Он смотрит в окно, на снег, и его вновь охватывает злость на Винса.

– Шайка калифорнийских бездельников, – говорит Джимми.

– Позволь напомнить тебе, что один из этих «бездельников» убил Винса Вену.

– Думаешь, я с ним не справлюсь?

Фрэнк Макьяно, Фрэнки, черт бы его побрал, Машина, думает Джимми. Ему уже за шестьдесят. Может быть, он и легенда, однако никакие старые истории не делают человека пуленепробиваемым.

Джимми нравится то, что Фрэнки Машина – легендарная личность.

Стать настоящим мужчиной можно лишь после того, как уложишь настоящего мужчину.

Этому учил Джимми его дядя.

Тони Джекс был мужчиной. Дядя Тони добивался своего старым способом, вытеснил из Детройта «еврейскую флотилию», участвовал в войне между Востоком и Западом, которая привела к созданию Группы. Тони Джекс привел в семью Хоффу, и Тони Джекс в конце концов, хоть и неохотно, дал согласие на его убийство.

А теперь дядя Тони вернулся, но больной, доживающий последние дни в приемной Господа в Вест-Палм.

В наши дни это стало проблемой, не хватает таких мужчин, как дядя Тони. Джимми любит отца, но он ничем не отличается от других стариков – такой же изношенный, усталый, не желающий спускать курок. Потребовалась жизнь целого поколения, чтобы создать нас, а теперь старики собираются уступить все баклажанам, выходцам с Ямайки и русским.

Или бездельникам с Западного побережья.

Очень мы стали нежные в наше время.

Но Джимми Малыш не такой. Он старой закваски и не боится спустить курок. Ему кажется, что настало время новому поколению взять бразды правления в свои руки и восстановить власть семьи.

Самое лучшее – это действовать, думает Джимми.

Надо сразиться с легендарным Фрэнки Машиной.

Пусть все знают, что в городе появился новый парень.

15

Дейв Хансен идет в бар «У Каллахана».

В этом баре, который находится в центре Гэслэмп-дистрикт в Сан-Диего, всегда толпится народ. Здесь всегда было много отелей, стриптиз-клубов и порномагазинов, а теперь, привлеченные клубничкой, приезжают толпы туристов.

На этой перемене хозяева бара здорово нажились.

И Дейву Хансену тут рады не больше, чем лихорадке на губе.

Едва он открывает дверь, как к нему подскакивают два дюжих парня и быстро проводят его в заднюю комнату, где находится офис Тедди Мильоре. Генеалогия семейства Тедди производит впечатление, так как он сын старого Джо Мильоре и внук Папы Джона Прицьолы. Тедди делал деньги на ростовщичестве, однако до недавнего времени не удавалось уличить его в том, что и у него нос в пушку.

До начала операции «Подсадная грудка» он не знал волнений. В результате операции выяснилось, что Тедди теневой владелец «Гепарда» и некоторых других стриптиз-клубов. А Джон Хини ночной администратор в «Гепарде».

Тедди выходит из офиса.

– Мой адвокат будет через пять минут, – говорит он.

– К тому времени меня здесь не будет, – отзывается Дейв.

– Тогда через четыре.

– Поверь, я не проведу в твоей крысиной норе ни на одну секунду дольше, чем это необходимо.

– Ладно, – говорит Тедди. – Что вам нужно? Мне до смерти надоели придирки федералов только из-за того, что у меня итальянская фамилия и я Мильоре.

– Тони Паламбо пропал.

Дейв следит за реакцией Тедди.

Тедди улыбается.

– Пойдите на запах «Твинки» и найдете его.

– Ты его убил?

– Одни догадки. Первая – что он будто бы мертв. Вторая – что я будто бы хотел его смерти. Третья – что, желая его смерти, я будто бы организовал убийство.

Дейв подходит к нему поближе.

Два телохранителя Тедди делают шаг ему навстречу.

– А почему бы и нет? – спрашивает Дейв. – Я сегодня в плохом настроении и еще не делал зарядку.

Агент ФБР – шести футов четырех дюймов и разъяренный.

Телохранители отступают.

Дейв дышит прямо в лицо Тедди.

– Если узнаю, что это твоих рук дело, я вернусь. И ты у меня поплачешь.

– Угрожаете?

– Правильно.

– Я подам жалобу.

– Давай-давай, – говорит Дейв и отворачивается от Тедди.

– Вы не там ищете, – окликает его Тедди. – Найдите-ка лучше Фрэнка Макьяно.

Дейв оборачивается.

– Своего дружка по серфингу, – добавляет Тедди.

Фрэнки Машину.

16

Джимми Малыш арендует автомобиль в аэропорту и едет к своему дяде в Вест-Палм.

Хорошо во Флориде. Хорошо ехать в автомобиле с открытым верхом, подставляя лицо солнцу. Джимми проводит рукой по крашеным светлым волосам. Ему нравится, как он теперь выглядит – яркий блондин с короткой стрижкой. К тому же в такую погоду можно показать татуировку.

А у него она не одна. Несколько китайских символов – «Сила», «Храбрость», «Верность». На правом предплечье огромное ядро летит в голову чувака в старом «кадиллаке».

«Убойная команда».

Хорошо.

От бунгало Тони пышет жаром. Солнце палит вовсю, но Джимми готов поклясться, что старик на всю мощь включил отопление. На термометре восемьдесят пять градусов.

Дядя Тони встречает его в свитере.

Ничего не поделаешь, думает Джимми, кровь плохо бежит по жилам.

Джимми обнимает дядю, целует его в обе щеки. Кожа у старика холодная.

Тони Джекс рад племяннику.

– Проходи, располагайся.

Они идут в гостиную. Джимми садится на диван, под ногами у него подогреваемый пол.

– Хочешь что-нибудь выпить? – спрашивает дядя Тони. – Я позову девушку.

– Да нет.

Несколько минут они обмениваются ничего не значащими фразами, потом Тони Джекс переходит к делу.

– Так что привело тебя ко мне?

– Непорядок в Сан-Диего.

Тони Джекс качает головой.

– Меня спрашивали. Я сказал, что Винс не справится.

– И я говорил то же самое.

– Фрэнки я знаю с тех пор, когда он был еще мальчишкой, – говорит Тони Джекс. – Он кое-что делал для меня давным-давно. Твердый орешек.

– Я хочу сам, дядя Тони.

Тони Джекс несколько мгновений внимательно вглядывается в Джимми.

– Это решать Джеку Томинелло, мальчик, он босс.

– Ты должен быть боссом, – говорит Джимми. – Или отец. Боссом должен быть Джакамоне, а не Томинелло. Я это сделаю. Я займу место Винса в Сан-Диего.

– Что тебе известно о его делах?

– Он контролировал стриптиз-клубы?

– Не только.

– Зачем вдруг понадобился Фрэнки Машина? Зачем нам убивать его?

Тони Джекс подается вперед. Видно, что он делает над собой усилие. Потом он произносит шепотом:

– Я скажу тебе кое-что, Джимми. Этого и твой отец не знает. И Джек тоже не знает. Тебе я скажу, но ты должен молчать об этом до гроба.

– Я буду нем как могила.

– Клянись.

– Клянусь Богом.

Тони Джекс рассказывает ему старую историю. Она очень старая и отнимает у него много времени.

Когда Джимми Малыш покидает дом дяди, из него словно выпустили воздух.

Весь воздух.

17

Найти Мыша Младшего плевое дело.

Фрэнк набирает 411, получает номер телефона «Голден продакшнс» и звонит туда.

– Здравствуйте, – говорит он оператору. – Я поставщик для сегодняшней съемки, но никак не могу ни с кем связаться. Не подскажете?..

В Долине, конечно же.

Долина Сан-Фернандо – порностолица мира. Тут невозможно ударить по теннисному мячу, чтобы не попасть в голую задницу. Здесь все давно подчинено Лос-Анджелесу, однако какое-то время назад Долина попыталась было освободиться, чтобы возродиться как порнореспублика, вспоминает Фрэнк, поворачивая на 101-е шоссе и направляясь прямиком к месту назначения.

Итак, есть Голливуд, а к северу от него вот этот Головуд. Чахлые гомики, накачавшись виагрой, трахают одурманенных наркотой девиц на раскиданных повсюду голых матрасах.

Эротикой и не пахнет, думает Фрэнк.

Однако «индустрия развлечений для взрослых» – помимо шуток – обгоняет Голливуд, бейсбол, НФЛ, НБА, вместе взятых. Здесь больше всего делается денег, а где деньги – там мафия.

Съемочную площадку Фрэнк отыскивает без проблем. Это большой дом в Чэтсворте с большим двором и обязательным бассейном. Он знает, что не ошибся, потому что на улице припаркован «хаммер» Мыша Младшего, который не побоялся явиться на съемки, словно нарочно демонстрируя Фрэнку, насколько нынешняя молодежь беззаботна. Если собираешься совершить убийство, мисс, возьми свой автомобиль, словно тебе не о чем беспокоиться.

Если только это не засада, думает Фрэнк.

Он едет вокруг дома, высматривая другой автомобиль, однако его нет. На углу пусто. Если у Мыша Младшего и есть телохранители, они все внутри – наблюдают за действом. Ни в какие ворота не лезет, думает Фрэнк, направляя автомобиль на горку, чтобы хорошенько осмотреть двор. Он тормозит и достает бинокль.

Если бы я хотел убрать Мыша Младшего, то мог бы сделать это прямо отсюда одним выстрелом, и никакие телохранители ему бы не помогли, разве что унесли бы труп с мокрой травы.

Маленький дурашливый панк и его еще более дурашливый приспешник Тревис были на площадке вместе с режиссером и командой и, видимо, решали, где снимать во время дождя. Труппа и охранники жалко теснились в крытом патио, а режиссер придумывал, что и как будет происходить, пока вытаскивали в патио шезлонг и ассистент искал полотенце, чтобы стереть с него капли дождя.

Понятное дело, думает Фрэнк, актеры хотя бы получат сухой шезлонг для работы.

Фрэнк всматривается в Мыша Младшего. Легче легкого убрать его, но Фрэнк не жаждет его крови, ему нужна информация. Значит, надо посидеть и подождать.

Есть пять причин, по которым человек становится мишенью.

Беспечность.

Усталость.

Привычка.

Деньги.

Секс.

Вот и все. Весь список.

Мышь Младший уже допустил беспечность, и этого достаточно, чтобы его убить, однако Фрэнку ни к чему его смерть. Значит, теперь надо подождать, пока Мышь Младший не совершит еще какой-нибудь из смертных грехов.

Если бы Фрэнк держал пари, то поставил бы на секс.

Для этого не надо быть умником, достаточно видеть, как Мышь Младший смотрит на юную актрису, занимающуюся сексом с самой собой. Он не сводит глаз с маленькой блондиночки с потрясающе большой грудью, такой большой, что она выглядит неправдоподобной. На ягодице у блондинки, естественно, татуировка, «печать проститутки», как говаривал Майк Риццо.

Дельфин.

Фрэнку обидно за дельфинов.

Он плавал с ними. Иногда они ради забавы катаются на волнах рядом с людьми. Одно из лучших воспоминаний Фрэнка – как дельфины играли в море на закате. А теперь ему приходится смотреть на дельфина, украшающего ягодицу порноактрисы.

Татуировка вообще не доставляет Фрэнку удовольствия, не нравится ему. Он не понимает, зачем она на молодом теле, а тем более потом, когда годы возьмут свое.

Неаппетитно.

Мышь Младший следит за девицей с дельфином.

Она смотрит на него.

Порнографическая щенячья любовь.

Было бы ничего, не будь так отвратительно.

Девушка ласкает себя, стонет и смотрит не в камеру, а на Мыша Младшего, который переминается с ноги на ногу и по-идиотски ухмыляется, впрочем, он и есть идиот от рождения.

Тем временем порноактер, куривший с другим молодым парнем, приближается к девице с дельфином, и она делает все, что нужно, ртом. Потом актер платит ей той же монетой. После чего они долго и нудно меняют позы – подобно сексгимнастам, выполняющим обязательные упражнения, – и заканчивается все «пшиканьем» девице в лицо бутафорской спермой, что она воспринимает радостно, даже как будто с благодарностью.

Время ланча.

Фрэнк не знает, есть ли у работников «индустрии развлечений для взрослых» свой профсоюз, однако ланч всех вдохновил, и актеры выстроились в очередь к длинному столу.

Мышь Младший ждет, пока девушка с дельфином, взяв у ассистента влажную салфетку, протирает лицо, а потом приближается и накидывает на нее махровое полотенце, подтверждая этим, думает Фрэнк, что рыцари еще не перевелись. Парочка отделяется от остальных, предпочитая уединение рядом с неработающим грилем.

Интересно, о чем они говорят?

О снятой сцене? Или о той, которую предстоит снимать? Об ее игре, о технике секса? «Продюсер» делает замечания? О карьере? О чем?

Не важно.

Фрэнк ждет до конца перерыва, потом подъезжает поближе к дому и ставит автомобиль на уличную стоянку.

Девушка с дельфином появляется примерно через два часа и садится в «форд-таурус». Фрэнк едет за ней, пропустив вперед несколько машин. Она направляется на юг и останавливается в Эн-Грико рядом с одним из двухэтажных домов, каких тысячи в Лос-Анджелесе. Фрэнк паркуется так, чтобы видеть, как она поднимается на второй этаж и исчезает за дверью.

После этого Фрэнк уезжает, находит вход в подземку, покупает сэндвич с индейкой и холодный чай, там же отыскивает уборную, покупает «Серфингист», потом едет обратно, паркуется напротив дома и принимается ждать.

Сэндвич неплохой – не такой, как он готовит для себя дома, но неплохой. Обычно он берет для сэндвича настоящий хлеб, хотя и Донна и Джилл постоянно напоминают ему об углеводах, которых полно в хлебе и макаронах.

Диетический пунктик, думает Фрэнк – раньше никто не болтал об «избытке углеводов» и в ресторанах вовсю ели спагетти, а теперь углеводы – враг человечества и надо есть протеины.

Мышь Младший появился лишь около восьми часов.

Наверное, у него неприятности, думает Фрэнк. Сценарий, освещение, физиология актеров, недостаток звезд…

Так или иначе, Мышь Младший приезжает в своем «хаммере», и приезжает один. Беспечность и секс, думает Фрэнк, смертельный дуэт. Остается один вопрос: взять его теперь или после того, как он напрыгается?

Лучше действовать в квартире, а не на улице, думает Фрэнк, однако девушка с дельфином ни при чем, и Фрэнк решает не впутывать ее в их дела. Хорошо бы Мышь Младший пришел к ней не на всю ночь.

Короче говоря, думает Фрэнк, тебе хочется надеяться, что он – это ты.

Заведя будильник, Фрэнк засыпает на полчаса, точно зная, что раньше этого срока Мышь не выйдет. Откинувшись в кресле, он спит, но едва раздается звонок, тотчас просыпается, вылезает из машины, открывает багажник, достает отмычку и идет к «хаммеру».

В прежние времена, если сын босса отправлялся на свидание, на улице его ждали свои ребята, прикрывали тылы.

Теперь не так.

Фрэнк подходит к «хаммеру» и открывает заднюю дверцу. Срабатывает сигнализация, но кто теперь обращает на нее внимание? Разве что Фрэнк тратит лишние несколько секунд на то, чтобы ее выключить.

Забравшись в машину, Фрэнк ложится на пол в надежде, что Мышь Младший плохой любовник.

Не плохой, но и не хороший, как выясняется со временем.

Мышь Младший выходит из дома в половине одиннадцатого.

Он свистит.

Невероятно, думает Фрэнк, слыша, как заливается Мышь Младший. Парень – ходячее клише. Фрэнк ждет. Дверца открывается, и Мышь Младший усаживается за руль. Тогда Фрэнк прижимает дуло пистолета к спинке кресла так, чтобы Мышь Младший его почувствовал.

– Руки на потолок, – приказывает Фрэнк. – Жми сильнее.

Мышь послушно исполняет приказ.

Фрэнк подается вперед, вынимает револьвер из кобуры под мышкой у Мыша, потом обезвреживает револьвер и засовывает его себе за ремень.

– Руки на руль, – говорит Фрэнк. Мышь

Младший не спорит.

– Пожалуйста, не убивайте меня, мистер Макьяно.

– Если бы я хотел тебя убить, ты был бы уже мертв. Однако представь, если ты заставишь меня выстрелить, то в твое нутро войдут и пуля, и обивка, и черт знает что еще. Capisce?

– Я понимаю, – дрожащим голосом отвечает Мышь Младший.

– Отлично. А теперь повидаемся с папочкой.

До Вестлейк-виллидж путь неблизкий, и главным образом потому, что у Мыша Младшего начался словесный понос и он не может его остановить. Мол, он счастлив, что Фрэнк жив, а тогда, на яхте, был в ужасе от случившегося, и они с Тревисом прибежали и звали его, чтобы помочь, и вся лос-анджелесская семья…

– Младший! Заткнись. У меня голова из-за тебя разболелась.

– Прошу прощения.

– Веди машину и молчи.

Фрэнк приказал Мышу Младшему ехать туда, где его никто не ждет, – туда, где Мышь Старший вершит свои дела. Кафе уже закрыто, но Фрэнку известно, что Мышь Старший и половина лос-анджелесской семьи должны быть там.

Это ему и надо.

Ему надо все уладить, чтобы жить спокойно.

Когда они приезжают на место, Фрэнк приказывает Мышу припарковать автомобиль на задней стоянке, оставить мотор работающим и по сотовому телефону позвонить отцу. У Мыша Младшего руки дрожат, как у запойного пьяницы, когда он набирает нужный номер.

Фрэнк слышит голос Мыша Старшего и отбирает телефон у его сына.

– Выходи, – говорит он.

Мышь Старший узнает его голос.

– Фрэнк? Какого черта?

– Мой пистолет приставлен к спине твоего сына, и я нажму на курок, если тебя не будет через десять секунд.

– Ты что, напился? – спрашивает Мышь Старший. – Ты шутишь?

– Одна…

– Фрэнк, что с тобой?

– Две…

– Фрэнк, я смотрю в окно. Младший один в автомобиле.

– Скажи ему, – говорит Фрэнк.

– Папа! – произносит Мышь Младший. – Он здесь. Сзади. У него пушка.

– Итак, три, четыре, пять.

– Ты взял заложника? – кричит Мышь Старший. – Ты сумасшедший, Макьяно? Совсем ума лишился, черт тебя подери?

Возможно ли, пытается сообразить Фрэнк, чтобы Мышь Старший ни о чем не знал?

– Шесть, – говорит он.

– Я иду! Иду!

Фрэнк не убирает пистолет, лишь немного поднимает его, чтобы выглянуть в окно. Мышь Старший показывается в дверях. С ним его брат Кармен, а еще Рокко Мели и Джои Фьелла. Братья Мартини наверняка не вооружены, в отличие от Рокко и Джои.

Не важно. Никто не будет стрелять, пока сын босса рядом с Фрэнком. А я бы мог, думает Фрэнк, и ни капли крови не попало бы на мальчишку, но это я, а не они.

Они знают.

Еще они знают, что я мог бы уже застрелить малыша, если бы этого хотел. И у меня было на это право, ведь меня пытались убить. То, что я привез его сюда, а это равноценно самоубийству, предполагает мое желание решить дело миром.

Он говорит:

– Пит, ты ведь знаешь, что твой сын мог бы уже умереть.

– Знаю, Фрэнк.

Много лет Фрэнк не видел Мыша Старшего. У босса широкое, плоское, как сковородка, лицо, однако морщины стали намного глубже и волосы совсем поседели.

– Я хочу кое-что сказать, – говорит Фрэнк. – А ты успокойся и выслушай меня. Между нами, Пит, возникло недопонимание, отчего ты решил, что должен меня убить. Если ты думаешь, будто я решил донести на тебя из-за Герби Гольдштейна, ты ошибаешься. Меня не арестовывали, не обвиняли и не допрашивали по этому делу. И даже если бы допрашивали, я не крыса.

– Такое мне и в голову не приходило, – отвечает Мышь Старший. – О чем ты, черт тебя подери, говоришь?

– О миленькой беседе с Винсом Веной на яхте. – Уголком глаза Фрэнк отмечает некое движение. – Скажи Джои, чтобы стоял смирно и не пытался обойти автомобиль.

– Джои, стой смирно, – приказывает Мышь Старший. – Фрэнк, о чем ты говоришь?

– Он не знает? – спрашивает Фрэнк у Мыша Младшего.

Тот качает головой.

– Тогда расскажи ему.

– Что рассказать? – Мышь Старший смотрит на сына. – Что ты должен рассказать, Младший? Во что ты вляпался на этот раз?

– Папа…

– Рассказывай!

– Мы с Тревисом занялись порно в Сан-Диего, – говорит Мышь Младший. – В интернете… в сети… видео…

– Чертов дурак, – говорит Мышь Старший. – Тебе известно, что?..

– Папа, я хотел заработать немного денег! Я хотел заработать!

– Замолчи.

– И я заработал много денег, папа. А потом парни из Детройта узнали. Они поймали меня и пригрозили, что все расскажут тебе, если я не…

– Что ты сделал, Младший?

– Они хотели, чтобы я организовал встречу! – крикнул Мышь Младший. – Чтобы я выманил Фрэнка на встречу с Веной. Это всё. Я не знал, что они собираются его убить. Клянусь, я не знал. Они сказали, что если я приведу его, то сохраню там свой бизнес.

– Извини, Фрэнк, – говорит Мышь Старший. – Я не знал.

– Ерунда, – отзывается Фрэнк. – Детройтцы ни за что не вторглись бы на твою территорию и не стали бы прижимать твоих парней, если бы ты не дал согласие. Ты же босс.

– Босс? – переспрашивает Мышь Старший, кривя рот в горькой усмешке. – Босс чего? Я босс дерьма.

Это правда.

Большинство парней Мыша в тюрьме, у него остались не лучшие, да и ему самому грозит еще одно обвинение. Он босс дерьма, просто до последней минуты Фрэнк не хотел это признать.

– Ну, Фрэнки, что дальше? – спрашивает Мышь Старший и поворачивается к сыну. – Тебе известно, что этот человек имеет право тебя убить?

– Папа…

– Заткнись, идиот, – говорит Мышь Старший. Потом опять поворачивается к Фрэнку. – У тебя самого есть дочь. Ты знаешь, каково это. Хочешь, чтобы я задал ему взбучку? Я задам. Но, пожалуйста, отпусти его. Я прошу тебя, как отец отца, умоляю тебя.

– Кто? – спрашивает Фрэнк парня. – Даю тебе шанс… Кто наехал на тебя?

– Джон Хини.

Джон Хини, размышляет Фрэнк. Неудивительно, что ему было не по себе – неужели они виделись накануне? – тогда во дворе. Джон, мой старый приятель по серфингу, мой друг, которому я много раз помогал найти работу…

Что же это за мир, в котором мы живем?

– Вылезай, – говорит Фрэнк.

Мышь Младший буквально вываливается из «хаммера», а Фрэнк перебирается на место водителя, захлопывает дверцу и с ревом выезжает со стоянки. В зеркало он видит, как Джои палит в него, Рокко бежит к машине, а Мышь Старший дает Мышу Младшему оплеуху.

Однако ему хватает времени крикнуть:

– Убейте эту тварь!

18

К счастью, желание убить и убийство – разные вещи, размышляет Фрэнк.

К счастью.

Гораздо важнее, кто послал Джона Хини и почему?

Однако сначала надо разобраться с непосредственной опасностью.

Все-таки Джои Фьелла и Рокко Мели пытаются его достать.

Или нет?

Джои и Рокко преследуют его, но меньше всего на свете им хочется его догнать. Ведь если они его догонят, им придется что-то предпринять, а это может закончиться для них обоих смертью, им ли не знать?

Но, так или иначе, не могу же я позволить им вечно меня преследовать. Ярко-желтый «хаммер» – это ярко-желтый «хаммер», и если у ребят есть мозги – а уж на это им мозгов хватит, – они сообразят, что он оставил свою машину где-то рядом с домом подружки Мыша Младшего.

Значит, надо оторваться.

Фрэнк жмет на педаль, держа курс на 101-е шоссе. Ему не нравится ездить так быстро, особенно когда он за рулем чужого автомобиля.

И все-таки ему нужно оторваться.

Он жмет на газ.

19

Джои Фьелла резко поворачивает на 101-е шоссе, мысленно молясь, чтобы «мустанг» не подвел.

Он не подводит.

Зато «хаммер» Младшего не вписался в поворот.

Он врезался в столб, и из него идет дым.

– Вот Младший обрадуется! – говорит Рокко.

– Да черт с ним, – отзывается Джои.

Он притормаживает у «хаммера».

– Удачно получилось, – говорит Рокко.

Удачно? Джои достает пушку и открывает дверцу. Рокко делает то же самое, и они идут к «хаммеру».

Черт бы побрал Мыша Младшего с его тонированными стеклами, думает Джои, берясь за дверцу со стороны водительского места. Остается лишь надеяться, что Фрэнки Машина ударился о руль и его голова раскололась надвое, как арбуз.

Он решает не оставлять Фрэнку ни одного шанса, ведь тот мог затаиться внутри или, не дай бог, покажется другая машина. И Джои Фьелла стреляет. Рокко охватывает паника, и он тоже стреляет. Оба опустошают свои револьверы, целясь в лобовое стекло.

Оно разлетается вдребезги.

Джои моргает.

Фрэнки в машине нет.

Но тут на шоссе выезжает «мустанг», за рулем которого сидит Фрэнки.

Только этого не хватало, думает Джои.

Нелегко будет объяснить Питу, зачем он разнес «хаммер» Младшего и как позволил украсть свой автомобиль.

И еще дал сбежать Фрэнки Машине.

20

Дураки, думает Фрэнк.

Такие нынче бойцы.

Мышь Старший прав. Он босс дерьма, если эти шуты – лучшие в его команде. В прежние времена были Бап, Джимми Форлиано, Крис Панно, Майк Риццо, ну и, что уж там, я.

А теперь Рокко и Джои.

Фрэнк мог бы застрелить их около машины, это было бы нетрудно, но зачем? Будь он помоложе, наверняка застрелил бы, потому что кровь играла и оружие не давало покоя, но теперь – чем меньше убийств, тем лучше.

Кроме того, Фрэнку не хотелось увеличивать список вендетт.

Очевидно, есть одна, думает Фрэнк, о которой мне неизвестно.

Значит, Джон Хини? Фрэнк думает о нем по дороге к дому девушки с дельфином, где остался автомобиль. Чем я досадил Джону?

21

Джон Хини выходит покурить на задний двор «Гепарда», где стоит дампстер.

Ночь выдалась суматошная. Вдобавок к местным привалили еще туристы из отеля «Омаха». Что ж, девочки заработают побольше денег, да и кассовый аппарат в баре звенит в двадцать раз громче пожарной сирены.

Из кармана рубашки Джон достает пачку «Мальборо», из кармана брюк – зажигалку и закуривает, привалившись к дампстеру. Неожиданно у него перехватывает дыхание, когда чья-то рука обхватывает его шею и его ноги отрываются от земли.

Всего на дюйм, но и этого достаточно. Он не может дышать, не может пошевелиться.

– Я думал, Джон, что мы друзья, – слышит он голос Фрэнка Макьяно.

Фрэнки Машина стоит в дампстере, по икры в мусоре, и левой рукой зажимает шею Джона Хини.

– О, черт!

– Мышь Младший сдал тебя, – говорит Фрэнк. – В чем дело, Джон? Я поставил тебе протухшего тунца или что-то еще?

– О, черт, – повторяет Джон.

– Тебе придется ответить.

Задняя дверь клуба открывается, и из нее вырывается наружу луч желтого света. Джон чувствует, как его втаскивают в дампстер, словно рыбу в лодку, после чего он лежит на мусоре, а Фрэнк тяжело давит на него своим телом.

Дуло пистолета приставлено к левому виску Джона.

– Давай, кричи громче, – шепчет Фрэнк.

Джон качает головой.

– Мудрое решение, – говорит Фрэнк. – Теперь прими второе мудрое решение и скажи, кто послал тебя к Мышу Младшему?

– Никто, – шепчет в ответ Джон.

– Ну, Джон, ты же средненький повар и ночной администратор в крошечном притоне, – говорит Фрэнк. – У тебя не тот уровень, чтобы заказывать убийство. Еще одна ложь – и, клянусь, я пристукну тебя и оставлю тут, в мусоре, где тебе самое место.

– Фрэнк, я не хотел, – хнычет Джон. – Они сказали, что помогут мне.

– Кто «они», Джонни? Кто приходил к тебе?

– Тедди Мильоре.

Тедди Мильоре, размышляет Фрэнк, владелец «У Каллахана» и член Группы. Плохая новость.

– Помогут в чем?

– Меня обвиняют.

– Обвиняют?

– По делу о коррупции. Я носил деньги копу. А он, оказывается, участвовал в операции «Подсадная грудка».

Джон на одном дыхании выпаливает остальное. На него наезжали с обеих сторон. Федералы предлагали деньги, а ребята из мафии угрожали убить, чтобы не болтал.

– Меня совсем затрахали.

И Тедди Мильоре вроде бы придумал выход: если Джон сходит к Мышу Младшему и провернет некое дело, то его отпускают на все четыре стороны. Мафия его не трогает, обвинение с него снимается, во всяком случае он получает прощение.

– И ты поверил этому вранью? – спрашивает Фрэнк, понимая, насколько бессмыслен его вопрос. Человек, загнанный в угол, верит всему, что дает ему хотя бы луч надежды.

Он взводит курок и чувствует, как Джон весь напрягается под ним.

– Не надо, Фрэнк, пожалуйста, – говорит Джон. – Прости меня.

Фрэнк убирает руку, и тело Джона сотрясают рыдания.

– Я ухожу, Джон, – шепчет Фрэнк. – Ты побудешь здесь пять минут, а потом убирайся. Если тебе хоть немного стыдно за то, что ты сделал, то выжди час, прежде чем звонить Тедди. Если нет, что ж, ничего не поделаешь.

Фрэнк вылезает из дампстера и отряхивается. Хорошо бы оказаться в таком месте, где можно принять душ и сменить одежду, однако пока не до этого.

Он идет к машине и открывает багажник.

22

Фрэнк паркуется по другую сторону от «У Каллахана» и ждет, когда клуб закроется.

В два часа ночи на улице холодно.

Наконец золотая молодежь покидает злачное местечко, и через несколько минут вышибала собирается запереть дверь.

И тут появляется Фрэнк.

Вышибала поднимает руку, чтобы ударить его.

Фрэнк нагибается, вытаскивает бейсбольную биту и шарахает не хуже Тони Гвинна[11] по колену вышибалы. Раздается треск, вышибала валится на пол, привлекая внимание задержавшихся в баре посетителей.

Один из парней бежит к Фрэнку.

Фрэнк тупым концом биты бьет его в солнечное сплетение, после чего другим концом вламывает ему под подбородок. Делает шаг назад, чтобы позволить ему рухнуть на пол. В этот момент он краем глаза видит, как еще один парень лезет под пиджак, и быстрым взмахом биты разносит ему вдребезги запястье.

Бармен с дубинкой в два прыжка оказывается рядом с Фрэнком и замахивается, чтобы стукнуть его по затылку, однако Фрэнк успевает повернуться и подставить биту, потом перехватывает руку нападающего и ломает ему битой нос, из которого фонтаном брызжет кровь. Но это еще не все. Фрэнк переносит тяжесть с правой ноги на левую, разворачивается и наносит удар бармену под ребра.

Три парня на полу.

У Тедди Мильоре ноги словно приросли к полу.

Потом он срывается с места и бежит прочь.

Фрэнк бросает биту. Она попадает Тедди под коленки, и он падает. Прежде чем Тедди успевает подняться, Фрэнк ставит ему на поясницу правую ногу, хватает его за воротник и бьет лицом о дорогую плитку, пока она не окрашивается кровью.

– Что, – кричит Фрэнк, – я сделал тебе? Ну же? Что я сделал тебе?

Фрэнк наклоняется, поддевает ладонью подбородок Тедди и поднимает его голову, тогда как другой рукой давит ему на затылок. Он может сломать ему позвоночник, или задушить его, или сделать то и другое вместе.

– Ничего, – хрипит Тедди. – Мне приказали.

– Приказали? – переспрашивает Фрэнк.

Фрэнк слышит полицейские сирены. Наверное, кто-то обратил внимание на вышибалу, скорчившегося на тротуаре, и вызвал копов. Фрэнк сильнее давит на шею Тедди.

– Винс, – говорит Тедди.

– Зачем? Зачем Винсу понадобилось убивать меня?

– Не знаю, – стонет Тедди. – Клянусь, Фрэнки, я не знаю. Он сказал, чтобы я доставил тебя к нему.

Доставил меня, мысленно повторяет Фрэнк. Как пиццу. Тедди врет. Ему известно, почему Винс вздумал меня убить, или он просто хочет все свалить на мертвеца.

– Полиция! Выходите и держите руки на виду!

Фрэнк отпускает Тедди, перешагивает через него и мчится к задней двери. На ходу он слышит из автоответчика голос Джона:

– Тедди! Это я, Джон…

Фрэнк выбегает в переулок и, не останавливаясь, мчится прочь.

Тедди Мильоре сидит на полу в своем офисе и трет шею. Потом смотрит на полицейских в форме и говорит:

– Могли бы и побыстрее… платим-то мы немало…

Полицейские даже не делают вид, будто сочувствуют ему. Тем более что и денег они больше не берут. Надо быть совсем дураком, чтобы теперь, когда все опять закрутилось, брать деньги у Тедди Мильоре.

Операция «Подсадная грудка».

– Знаете, кто это был? – спрашивает один из полицейских.

– Хотите написать заявление? – спрашивает другой.

– Убирайтесь к черту, – отвечает Тедди.

Он собирается сделать «заявление», но только не этим кретинам. Полицейские уходят, и он берется за телефон.

Фрэнк из переулка выбегает на улицу.

Вот и приехали, говорит он себе. Это не Лос-Анджелес использовал Винса, чтобы убить тебя, это Винс использовал Лос-Анджелес, во всяком случае Мыша Младшего, чтобы тебя убить.

Но зачем?

Фрэнк как будто ни разу не перешел дорогу Винсу Вене или Тедди Мильоре. Ему вспоминается лишь то, как он работал на них.

23

Лето 1968 года.

В то лето Фрэнк вернулся из Вьетнама.

Собственно, размышляет Фрэнк, глядя, как дождь бьется в окно его тайной квартиры, собственно, для властей я убил больше людей, чем для мафии.

Власти наградили меня медалью и почетным увольнением со службы.

Фрэнк убил много вьетнамцев. Такая у него была работа – он был снайпером, и чертовски хорошим снайпером. Иногда ему становилось муторно из-за этого, но он никогда не чувствовал себя виноватым. Вьетнамцы были солдатами, и он был солдатом, шла война, а во время войны солдаты убивают солдат.

Его не купить на «Апокалипсис». Он не стрелял в женщин и детей, не жег деревни и даже не встречался с теми, кто это делал.

Тетское наступление придумали для таких ребят, как Фрэнк, потому что враги вышли из укрытий, напрашиваясь на пули. До этого беспомощные патрули возвращались из джунглей ни с чем, разве что теряли своих ребят, но они никогда не видели противника.

А во время той операции вьетнамцев вылезло много, и многие полегли. Фрэнк стал машиной уничтожения в городе Хюэ. Бой в городских условиях стал отличной проверкой его мастерства, и бывали случаи, когда Фрэнк не по одному дню вел дуэли mano-a-mano[12] с вьетнамскими снайперами.

Это были поединки ума и мастерства.

Фрэнк всегда выходил из них победителем.

Когда же он вернулся из Вьетнама, то обнаружил, что от прежней жизни ничего не осталось. Расовые беспорядки, антивоенные выступления, хиппи, ЛСД. На море пусто, никаких серфингистов, почти все парни во Вьетнаме, или в тюрьме из-за того же Вьетнама, или подались в хиппи и жили в коммунах в Орегоне.

Фрэнк снял форму и пошел к морю. Много недель он выходил в море один, катался на малых и больших волнах, стараясь возродить прошлое.

Не получалось.

А жаль.

Пэтти писала ему каждый день, пока он был во Вьетнаме. Писала длинные подробные письма обо всем, что происходило дома, кто с кем встречался, кто разводился, о своей секретарской работе, о своих родителях, о его родителях. Ну и конечно же о своей любви – это были наполненные страстью страницы о том, что она чувствует, как ждет не дождется его возвращения.

И это была правда. Прежняя «добрая католичка» втолкнула его в свою комнату, едва за родителями закрылась дверь, а потом потащила в кровать. Правда, особенно тащить его не пришлось, вспоминает Фрэнк.

Да, это было в первый раз…

Они дошли до черты, на которой много раз останавливались в прежние времена, на заднем сиденье машины, однако на сей раз она не сжала колени и не оттолкнула его, чтобы потом виновато приласкать пальчиками. Только он подумал, что ее рука опускается именно за этим, как Пэтти сама открыла ему путь и сама направила его в себя, а он, ясное дело, не возражал. Когда же пришло время осадить назад – слишком быстро, с печалью вспоминает Фрэнк, – она прошептала:

– Не беспокойся. Я на таблетках.

Вот этого он никак не ожидал.

Она пошла к врачу и стала принимать таблетки в преддверии его приезда, как она сказала, когда они лежали рядом на кровати и ее голова покоилась у него на плече.

– Я хотела порадовать тебя, – застенчиво проговорила Пэтти. – Ты не разочарован?

– Это было чудесно.

Потом его опять охватило желание – хорошо быть молодым, думает Фрэнк, – и они опять любили друг друга. На этот раз Пэтти тоже дошла до конца и сказала, что, знай она, чего лишается, давно перестала бы сопротивляться.

Пэтти была хороша в постели – горячая, страстная, заводная. С сексом у них никогда не было проблем.

Итак, Фрэнк снова стал встречаться с Пэтти, и они начали долгий путь к неизбежной свадьбе.

Однако будущее Фрэнка было как в тумане.

Служба в морской пехоте осталась позади, и надо было все начинать заново. Фрэнк подумывал о том, чтобы остаться на дополнительный срок в армии, однако Пэтти не желала отпускать его обратно во Вьетнам, да и ему самому не особенно хотелось покидать Сан-Диего. Отец звал его ловить рыбу, однако и это тоже не устраивало Фрэнка. Он мог бы поступить в колледж, если бы знал, чему хочет учиться.

Так или иначе, он опять примкнул к мафии.

В этом не было ничего неожиданного и ничего страшного.

В один прекрасный день Фрэнк наткнулся на Майка Риццо, они выпили пива и разговорились. Майк рассказал о себе, о своей юности в Нью-Йорке, о семье Профачи, о своих тамошних неприятностях и о том, что его послали в Сан-Диего поработать на Бапа, пока все не уляжется.

Но ему понравилось в Калифорнии, ему понравился Бап, и он решил остаться.

– Кому нужен чертов снег, правильно? – спросил Майк.

Только не мне, подумал Фрэнк.

Он стал ходить вместе с Майком по клубам, в которых парни из мафии проводили время – это не изменилось. Это было как прежде, словно такие места были неподвластны времени. Там Фрэнк чувствовал себя спокойно, словно вернулся домой. По-семейному, думает Фрэнк.

Ребята были те же – Бап, Крис Панно и конечно же Майк. Джимми Форлиано владел грузовыми перевозками на востоке, но и он иногда заглядывал, как правило по делу.

Складывалась маленькая сплоченная группа в, как тогда казалось, маленьком городишке. Таким был тогда Сан-Диего, думает Фрэнк. Да и они не были бандой, тем более семьей, как в больших городах на Восточном побережье.

Да, не были.

В свободном спокойном Сан-Диего появился новый прокурор, который лез вон из кожи. Он предъявил Джимми и Бапу обвинение из двадцати восьми пунктов за какой-то наезд на профсоюз грузовых перевозчиков и очень осложнял жизнь более или менее организованной преступной группировке в городе.

У Бапа была доля в местном такси, и он взял Фрэнка к себе.

Стиральными машинами на колесах – вот кем они были в те времена, когда отмывали кучу денег с помощью такси. Это были деньги, полученные от азартных игр, ростовщичества, проституции – и все они шли через такси.

Еще деньги политиков.

Они шли членам городского совета, конгрессменам, судьям, копам… Начальник полиции каждый год менял машину благодаря такси.

Потом пришел Ричард Никсон.

Он метил в президенты, и ему были нужны деньги, однако он не мог просто так их взять. Как бы это смотрелось – мафия в Сан-Диего выписывает чеки на предвыборную кампанию Никсона? Поэтому деньги проходили через такси и передавались «в дар» от владельцев компании и водителей. Фрэнк никогда не узнал бы об этом, не попадись ему на глаза чеки, когда он как-то раз заглянул в контору.

– Я даю деньги Никсону? – спросил он Майка.

– Мы все даем.

– Но я демократ.

– Только не в этом году. Ты хочешь, чтобы чертов Бобби Кеннеди поселился в Белом доме? С этим парнем шутки плохи. К тому же это не твои деньги, так что отдыхай.

Фрэнк и Майк сидели в конторе, пили кофе и разговаривали, когда раздался звонок.

– Ну, ребята, готовы повоевать? – спросил Бап.

Он звонил из телефонной будки.

Бап никогда не звонил из дома, он же не дурак. Обычно он насыпал в карман монетки и вечером шел за четыре квартала на Мишн-бульвар к телефонной будке, чтобы вести из нее дела, словно из конторы.

Встречались они с Бапом на набережной в двух кварталах от его дома.

Не зная Бапа, трудно было представить, до чего он любил океан.

Кое-что все же было общего у Бапа и Фрэнка, хотя Бап никогда не вставал на доску и даже не плавал, насколько знал Фрэнк. Бапу нравилось смотреть на океан; и они с Мари часто гуляли на закате по набережной или шли на Кристал-пиер. Из их дома открывался великолепный вид, и Бап имел обыкновение, стоя у окна, рисовать акварели.

Плохие акварели.

У него были дюжины, сотни акварелей, и он все время дарил их, иначе Мари начинала жаловаться на то, что он весь дом заполонил своими картинками.

Бап дарил их на Рождество, на дни рождения, юбилеи, День сурка… У всех ребят имелись его акварели – разве скажешь «нет»? У Фрэнка в его маленькой квартирке на Индия-стрит тоже висела одна на стене в гостиной – лодка с рыбаками выходит в море на закате. Бап знал, что Фрэнк любит лодки.

Это правда, Фрэнк любил лодки, и от этого картинка казалась ему еще более жалкой, потому что нельзя писать такие карикатуры на лодки, какая получилась у Бапа. Однако Фрэнк не снимал акварель со стены – никогда не знаешь, нагрянет Бап или нет, а у Фрэнка не было желания ранить его чувства.

И все шло как по маслу – пока Фрэнк не был женат. Женатым ребятам приходилось тяжелее, так как их жены прятали подаренные картинки подальше. Однако женатые ребята, как правило, уже не были простыми членами банды, и по закону босс, даже в Сан-Диего, не имел права ни с того ни с сего ввалиться в их дом, не предупредив о визите заранее. Ну, и после звонка начинались срочные поиски акварели, которую немедленно вешали в гостиной.

Итак, если не случалось ничего особенного, то их встречи происходили на набережной. Однако в тот день Бап приказал ждать его в зоопарке, около павильона с рептилиями.

Речь зашла о парне по имени Джеффри Рот.

– Как? – переспросил Майк.

– Слышал о Тони Старе? – ответил Бап вопросом на вопрос, прижимаясь лицом к стеклу, чтобы получше разглядеть плюющуюся кобру.

– Еще бы.

Кто не слышал о Тони Старе? О крысе из Детройта, чьи показания засадили за решетку половину тамошней семьи. Рокко Дзерилли, Джеки Томинелло, Энджи Вена – все они отбывали срок по милости Тони Стара. Газеты упивались неотразимыми заголовками: ТОНИ СТАР СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ.

– Теперь он Джеффри Рот, он в Программе защиты свидетелей, – сказал Бап и принялся барабанить пальцами по стеклу, стараясь спровоцировать кобру. – Думаете, можно раздразнить ее так, чтобы она плюнула?

– Думаю, ей не хочется, чтобы ты это делал, – сказал Фрэнк из сочувствия к змеям, у которых были свои заботы.

Бап посмотрел на него так, словно он спятил, и Фрэнк понял. «Ей» наверняка не хотелось, чтобы Бап убивал людей, угонял машины, давал деньги в рост и занимался игорным бизнесом. Стук по стеклу не прекратился. Так продолжалось еще какое-то время.

– Знаете, где он теперь живет? – наконец спросил Бап. – На Мишн-Бич.

– Дерьмо! – отозвался Майк.

Это было личное оскорбление – крыса поселилась буквально у них под боком.

Разговоры о крысах у Фрэнка с Майком заходили не раз. Хуже такого падения ничего не могло быть.

– Никогда нельзя сдаваться, – говорил Майк. – Мы же взрослые люди и знаем, на что идем. Если нас возьмут, надо держать рот на замке и отбывать срок.

Фрэнк был с ним полностью согласен.

– Лучше умереть, чем попасть под Программу, – сказал он.

И вот теперь парень, засадивший половину детройтской семьи за решетку, поселился рядом и радовался жизни на Мишн-Бич.

– Как его нашли? – спросил Майк.

Кобра свернулась кольцами и, похоже, заснула. Бап оставил ее и перешел к соседнему террариуму со свиномордой змеей, которая обвилась вокруг ветки и выглядела угрожающе.

– Сообщил какой-то секретарь в департаменте юстиции, которого прикормил Тони Джек, – ответил Бап, стуча костяшками пальцев по стеклу, за которым находилась змея. Из кармана он достал листок бумаги и дал его Фрэнку. На листке был написан адрес. – Детройт хотел послать своих ребят, но я сказал «нет», это вопрос чести.

– И правильно, – согласился Майк. – Наша территория, наш подопечный.

– Заплатят двадцать тысяч.

Змея сделала рывок и ударилась мордой в стекло, отчего Бап, обронив очки, отскочил футов на пять. Фрэнк очень старался не рассмеяться, поднимая их, протирая о рукав и подавая Бапу.

– Чертовы змеюки!

– Они хитрые, – сказал Майк.

Фрэнк и Майк отправились в магазин, купили кое-что, чтобы выглядеть туристами, и зарегистрировались в мотеле на Кеннебек-корт, что на Мишн-Бич. Большую часть времени они простаивали у окна, глядя через жалюзи на кондоминиум Тони Стара, находившийся по другую сторону Мишн-бульвара.

– Мы похожи на копов, – сказал Майк в первый вечер.

– Ты о чем?

– О том, что они обычно занимаются этим. Ведут наблюдение.

– Понятно.

Тогда Фрэнк в первый раз пожалел полицейских, потому что вести наблюдение оказалось делом скучным и весьма утомительным. Он совершенно по-другому осмыслил слово «скука». Они с Майком пили плохой кофе, по очереди ходили за жареными цыплятами, или за бургерами, или за горячей маисовой лепешкой с острой мясной начинкой, а потом съедали это буквально на коленях, подложив грязную бумагу. Что эта еда делала с его внутренностями, он мог только догадываться. Зато он знал, что она делала с кишками Майка, потому что комната была маленькая, и когда Майк открывал дверь уборной… Так или иначе, но Фрэнк пожалел полицейских.

Они с Майком дежурили по очереди. Пока один наблюдал в окно, второй спал или смотрел очередное дурацкое шоу по телевизору. И перерыв они позволяли себе, лишь когда Тони Стар выходил в семь тридцать утра из дома, чтобы пробежаться трусцой.

О его любви к бегу они узнали в первое же утро, когда Тони Стар появился на крыльце в лиловом спортивном костюме и кроссовках и начал разминаться, опираясь на перила.

– Какого черта? – не выдержал Майк.

– Он собирается бегать, – сказал Фрэнк.

– Ну, и пусть тогда бегает.

– А он в неплохой форме, – заметил Фрэнк.

Стар и вправду неплохо выглядел. Он загорел, черные, аккуратно подстриженные волосы были гладко зачесаны назад, да и лишнего жира на нем как будто не было заметно. Вернулся он через час, потный, распаренный.

– Чертов парень, – буркнул Майк, – бегает себе по бережку, словно ему совсем не о чем волноваться. Посматривает на девочек, любуется яхтами, греется на солнышке, загорает. Неплохо ему живется, пока его друзья томятся в тюремных камерах. Говорю тебе, он должен помучиться, прежде чем умереть.

Фрэнк согласился – Стар должен помучиться за то, что совершил, – однако такого приказа они не получали. Бап ясно выразился – требование было действовать «быстро и чисто». Войти, сделать дело и уйти.

Чем быстрее, тем лучше – во всяком случае, так казалось Фрэнку. Пэтти не особенно обрадовало то, что он должен был надолго исчезнуть.

– Ты куда? – спросила она.

– Хватит, Пэтти.

– Почему? Зачем?

– Дела.

– Какие такие дела? – наседала на него Пэтти. – Почему ты не можешь мне сказать? Ты же не едешь веселиться со своими дружками, ведь нет?

Веселья хоть отбавляй, думает Фрэнк. Дешевый мотель, комната пополам с Майком, его хождения в туалет, его бесконечные сигареты, его газы – ну и конечно же многочасовые скучные наблюдения, чтобы понять распорядок крысы.

В этом было главное.

Бап особенно настаивал на этом.

– У всех есть свои привычки, – сказал он Фрэнку. – У всех. Люди предсказуемы. Надо лишь узнать их привычки, а когда они действуют по привычке, тут их слабое место. Быстро и чисто, туда и сюда.

Итак, Тони Стар каждое утро бегал по набережной. Майк хотел использовать это время.

– Наденем теплые тренировочные костюмы, побежим следом за ним и выстрелим ему в голову. Дело сделано.

Однако Фрэнк был против. Слишком много случайных факторов, от которых мог зависеть исход операции. Во-первых, они с Майком будут похожи на медведей в сауне. Во-вторых, они запыхаются, а со сбитым дыханием стрелять трудно, даже с близкого расстояния. В-третьих, может объявиться слишком много свидетелей.

Пришлось придумывать другой план.

Трудность заключалась в том, что у Стара было не много привычек. Жил он весьма однообразно, предсказуемо, повторяя одно и то же изо дня в день. Утром он бегал, потом возвращался домой, принимал душ (наверное), менял одежду и шел в страховую компанию, где трудился до шести часов. Потом опять шел домой и оставался дома до утра, пока не выходил на пробежку.

– До чего же скучный сукин сын, – сказал Майк. – Не ходит в клубы, не приводит к себе девок. Чем же он занимается вечерами? Похоже, оттягивается он только с вечерней пиццей.

Каждый четверг, в восемь тридцать, Стару приносили пиццу.

– Майк, я тебя люблю.

– Только этого не хватало.

– Вечерняя пицца, – повторил Фрэнк. – Стар впускает посыльного.

Этот разговор случился во вторник, так что два дня они в основном отдыхали, валялись и ждали четверговую пиццу. В среду они заказали пиццу там же, где ее заказывал Тони Стар, съели ее, а коробку сохранили.

Ровно в двадцать пять минут девятого Фрэнк стоял у дома Стара с коробкой от пиццы в руках. Майк сидел в машине, готовый в любой момент тронуться с места и, если потребуется, перехватить посыльного из пиццерии.

Фрэнк нажал на звонок и крикнул:

– Пицца, мистер Рот.

Мгновением позже послышалось гудение, потом металлический щелчок. Дверь открылась. Фрэнк вошел внутрь и, пройдя коридор, остановился у двери Стара. Позвонил.

Стар открыл дверь, однако цепочку не снял. Фрэнк услышал, что в комнате работает телевизор. Оттуда доносились голоса героев «Отдела 5-О».[13] Так вот как развлекается эта крыса, подумал тогда Фрэнк. Смотрит телевизор и ест пиццу.

– Пицца, – повторил Фрэнк.

– А где прежний курьер?

– Заболел, – ответил Фрэнк, надеясь, что ему ничто не помешает. Он уже был готов выломать дверь, но тут Стар снял цепочку. В руке он держал деньги – одну бумажку в пять долларов и две по одному доллару.

– Шесть пятьдесят, правильно?

Фрэнк потянулся к карману, словно за сдачей.

– Оставь себе, – сказал Стар.

Спасибо.

Пятьдесят центов, подумал Фрэнк. Ни один уважающий себя бандит в мире не даст пятьдесят центов чаевых. Неудивительно, что он стал крысой. Фрэнк протянул Стару коробку и, когда она оказалась у него в руках, толкнул его, захлопнул дверь и вытащил револьвер двадцать второго калибра с глушителем.

Стар сделал попытку убежать, но Фрэнк навел револьвер ему на макушку и выстрелил. Стар упал, стукнувшись о стену. Фрэнк переступил через его тело и вновь прицелился ему в голову.

– Крыса, – сказал Фрэнк.

Еще несколько раз он нажал на спусковой крючок, после чего покинул квартиру и дом Стара.

Все это заняло, может быть, минуту. Фрэнк сел в машину, и Майк, нажав на газ, умчал их обоих прочь.

– Как прошло? – спросил Майк.

– Отлично, – ответил Фрэнк.

Майк усмехнулся.

– Да ты настоящая машина. Фрэнки Макине-Машина.

– Это что, парень, которого играл Синатра? – спросил Фрэнк.

– Ага, в «Человеке с золотой рукой», – подсказал Майк. – Он там наркоман.

– Очень приятно.

– Ты тоже человек с золотой рукой, – сказал тогда Майк. – Фрэнки Машина.

Прозвище прилипло к Фрэнку.

Они проехали по Ингрэм-стрит до канала для спуска воды. Там Фрэнк вышел, разбил револьвер о камни и выбросил куски в воду. После этого они отправились на стоянку в Пойнт-Лома, где их ждали два автомобиля. В предназначенном ему автомобиле Фрэнк проехал сколько-то времени по городу, потом бросил его и взял такси до аэропорта, а оттуда на другом такси вернулся домой.

Никто ничего не узнал.

Полицейские из Сан-Диего довольно долго занимались этим делом и по собственной инициативе отправили федералам такое заключение: мол, если вы без спроса захаживаете в наш огород, то какого черта хотите от нас?

В общем-то, никто не любит доносчиков, даже копы, которые на них зарабатывают свой кусок хлеба с маслом.

Наутро Фрэнк проснулся, сварил себе кофе и включил телевизор. Показывали кухню в отеле Лос-Анджелеса.

– Удивляешься? – спросил его тем же утром Майк.

– В общем-то, да.

– А я удивляюсь только тому, что это не случилось раньше.

Вот так, подумал тогда Фрэнк. У парня в голове две пули. У Никсона – чеки.

Когда выбрали Никсона, в конторе таксистов устроили праздник на славу. Первое, что сделал президент, так это удалил из Сан-Диего прокурора, мешавшего мафии.

Обвинения против Бапа были сняты, хотя Форлиано все-таки отправился в тюрьму.

А в остальном все осталось по-прежнему.

Фрэнк и Майк получили оговоренные деньги за проделанную работу.

На свою часть Фрэнк купил кольцо для Пэтти.

24

Фрэнк был уже женатым человеком, когда произошла его встреча с президентом Никсоном.

Шел 1972 год.

В качестве награды за устранение Тони Стара вскоре и Фрэнка и Майка перевели с обычных такси на лимузины.

Когда они не сидели за рулем, то были на подхвате. Наверное, Фрэнк больше времени проводил вне дома, чем обычный работяга, однако это было по-другому. Он не отсчитывал часы, отдавая Дяде Сэму его долю. И, хотя работал много, его работа казалось ему не работой, а захватывающей игрой.

Поэтому, наверное, они и называли ее «набиранием очков», думает Фрэнк.

Так они и жили в те дни: набирали очки, боролись за очки. На очки сгружали товары с грузовиков, брали долю у букмекеров, у ростовщиков, жалование подставных рабочих на строительстве.

Они надзирали за карточными играми и игрой в кости, спортивным букмекерством и лотереями. Совершали набеги на мексиканскую границу – за алкоголем и сигаретами. И практически получили лицензию от полицейских на взимание процентов с торговцев наркотиками.

Они набирали очки, делали деньги, хотя из этих денег не так-то много оставалось у них самих. Большую часть они отдавали Крису, а тот делился с Бапом, который делился с Ники Лочичеро. Несмотря ни на что, они не богатели, и Фрэнку это не нравилось, однако Майк, приехавший с Восточного побережья, принадлежал к старой школе.

– Так уж повелось, Фрэнки, – сказал он, когда Фрэнк пожаловался на жизнь. – Таковы правила. Мы ведь пока еще в самом низу. Нам нужно доказать, что мы умеем зарабатывать.

Фрэнк не стремился стать «настоящим» бандитом. Ему было плевать на устаревшие сицилийские штучки. Он просто старался заработать достаточно денег, чтобы купить свой дом.

Еще три года он горбатился и жил с Пэтти в съемной квартире в своем старом районе. А ведь он все время только и делал, что работал – когда не «набирал очки», водил лимузин, в основном в аэропорт и из аэропорта в Ла-Сюр-Мер-Спа в Карлсбаде.

Майк верил и не верил, когда Фрэнк рассказывал, что вез Мо Далица из аэропорта в Ла-Сюр-Мер, или просто «Сюр», как говорили местные жители и ценители здешних удовольствий. Далиц вернулся – он был адмиралом детройтской «Малой еврейской флотилии» до того, как Вена изгнал его в Кливленд. Со временем он стал ушами и глазами чикагских ребят в Вегасе, где его называли «еврейским крестным отцом».

– Далиц построил Сюр, – сказал Майк. – Он заставил «Транспортников» вложить деньги.

«Пенсионный фонд работников транспорта» совместными усилиями контролировали семьи Чикаго и Детройта, объяснил Майк. Посредником был некий Аллен Дорнер, сын «Красного» Дорнера, друга чикагского босса Тони Аккардо.

– Дорнер? – переспросил Фрэнк. – Он тоже был у меня в лимузине.

– Далиц и Дорнер?

– Ну да. Они приехали поиграть в гольф.

«Транспортники» часто играли в гольф в Сюре, и Фрэнк с Майком постоянно колесили туда-сюда, возя их в аэропорт и из аэропорта, по городу и, вечерами, за город. Фрэнку было ясно, почему его пересадили на лимузин – боссам нужен был свой человек, при котором «Транспортники» и мафиози могли спокойно поговорить.

– Твое дело – сидеть за рулем, – сказал ему Бап. – Держи уши на макушке, а рот на замке.

В его лимузине побывали не только Далиц с Дорнером. Возил Фрэнк и Фрэнка Фицсиммонса, распоряжавшегося фондом, пока Хоффа отсиживал срок. Фицсиммонс до того любил Сюр, что купил там кондоминиум и там же в отеле устраивал ежегодное собрание членов правления.

Фрэнк возил самых крутых парней, главным образом, с Восточного побережья, которым хотелось погреться и отдохнуть от снега. Среди них были Тони Провенцано, или «Тони Про», сидевший на филиале фонда в Нью-Джерси, и Джои Клоун Ломбардо, державший связь между Чикаго и Алленом Дорнером.

И парней из Детройта он тоже возил – Папу Джона Прицьолу и Тони Джекса Джакамоне, который работал с Хоффой.

Однажды Бап призвал к себе Фрэнка и Майка и сказал, чтобы они «начистили» лимузины, привели себя в порядок и ровно в девять утра отправились в аэропорт.

– В чем дело? – спросил Фрэнк.

Он понял, что надвигается нечто грандиозное, так как накануне вечером дважды ездил в аэропорт за Джои Клоуном и Тони Про, которых привез в Сюр.

А дело было в том, что Фрэнк Фицсиммонс, президент фонда, собирался устроить в Сюре пресс-конференцию и объявить о том, что профсоюз транспортников намерен поддержать кандидатуру Никсона на следующих выборах.

Ничего себе, думал Фрэнк. Уже ходили слухи, что «Транспортники» передали миллионы нелегальных долларов в фонд кампании Никсона. Курорт Сюр был их штабом на Западном побережье с тех пор, как Дорнер купил здесь кондоминиум с окнами на площадку для гольфа.

Фрэнк ухмыльнулся.

– За это Никсон простил Хоффу?

Бап улыбнулся в ответ.

– Хоффа всего лишь обыкновенный дешевый головорез, выбывший из лиги больших денег. За последние годы Фицсиммонс и Дорнер заработали столько миллионов, что большинство – против возвращения Хоффы. Хоффа хочет их смерти, однако не может не учитывать того, что они всех обогатили. Пока делаешь деньги для других, до тех пор живешь. Никогда об этом не забывайте.

Фрэнк не забывал.

– Так или иначе, – сказал Бап, – но после пресс-конференции повезете профсоюзников в Западный Белый дом. Возможно, Фрэнки, ты увидишь президента.

– А вас там не будет?

Бап улыбнулся, но Фрэнк заметил, что ему неприятно отвечать на этот вопрос.

– Меня нет в списке приглашенных. Из наших никого нет.

– Но, Бап, это же несправедливо.

– Ерунда. Не стоит обращать внимание.

Однако Фрэнк понял, что он обратил на это внимание.

Утром в сверкающем лимузине Фрэнк, одетый в свежевыглаженный черный костюм, подъехал к частной взлетно-посадочной полосе в Карлсбаде, чтобы встретить Аллена Дорнера, прилетевшего на частном самолете. Прошел слух, что Дорнер выложил Синатре три миллиона долларов за самолет «Гольфстрим», взяв деньги из кассы фонда.

– Доброе утро, Фрэнк, – сказал Дорнер, ступив на бетонированную площадку.

– Доброе утро, мистер Дорнер.

– Вроде будет хороший денек.

– Как всегда в Сан-Диего, – ответил Фрэнк, придерживая заднюю дверцу лимузина.

До Сюра они доехали быстро.

Фрэнк вместе с остальными водителями ждал на парковке, пока Фицсиммонс произносил речь, и еще шестнадцать членов правления стояли рядом с сияющими лицами. Кого тут только нет, подумал Фрэнк, а наших не видно.

– Нет, ты подумай, – проговорил щегольски одетый и немного нервничавший Майк, стоя рядом с безукоризненно чистым лимузином. – Мы поедем к президенту!

Когда Фицсиммонс закончил говорить, он и еще три члена правления сели в лимузин Фрэнка, который поехал первым, и все остальные лимузины последовали за ним по 5-му шоссе в Сан-Клементе, где находился Западный Белый дом.

Фрэнк уже бывал там.

Не в доме конечно же, а под красным обрывом – в море. Вместе с другими серфингистами они как-то оказались неподалеку и обнаружили этот обрыв рядом с Западным Белым домом. Почему-то это место называли Джинсой.

Может быть, стоит рассказать о нем Ричарду Никсону, подумал Фрэнк, подъезжая к воротам, у которых торчали тайные агенты в черных костюмах и черных очках. Его остановили, машину проверили. Да нет, подумал он, трудновато представить президента на доске.

Фрэнк показывал пальцами «V», когда, цепляясь пальцами обеих ног за доску, всеми силами старался удержаться на ней.

Ковабунга, пижон.

Тайные агенты пропустили шеренгу лимузинов. А почему бы и нет, подумал Фрэнк. Даже в материнских объятиях Никсону не было бы безопаснее, чем в присутствии такой делегации, хотя никто из этих людей не был связан обещанием оставить дома оружие. В конце концов, мы – его люди. Мы вместе делаем деньги.

Еще один тайный агент указал Фрэнку место на парковке. Открыв дверцу для Фицсиммонса и его людей, Фрэнк увидел, что к ним направляется президент Соединенных Штатов Америки.

Несмотря на весь цинизм двадцатилетнего парня 1970-х годов, Фрэнк не мог не признать, что ощутил нечто вроде трепета, даже страха. Увидев президента Соединенных Штатов Америки, главнокомандующего, бывший морской пехотинец выпрямился и едва удержался, чтобы не отдать честь.

Однако он испытал и кое-что еще – легкий приступ гордости оттого, что был причастен к происходящему хотя бы в качестве шофера. Он был частью могущественного сообщества… члены которого вхожи в дом самого президента Соединенных Штатов Америки… на его глазах президент сам выходит из дома, чтобы встретить их и поздороваться с ними.

Никсон широко раскинул руки, подходя к Фицсиммонсу.

– Слышал, у тебя хорошие новости, Фрэнк! – сказал он.

– Очень хорошие, господин президент!

Скорее всего, так и было, потому что Никсон, похоже, находился в отличном расположении духа. Он обнял Фицсиммонса, а потом пожал руки всем приехавшим, отлично работая на толпу, как и следует политику высокого класса. Пожав руки членам правления, он пошел дальше и пожал руки всем водителям.

– Рад вас видеть, – произнес президент, пожимая руку Фрэнку. – Спасибо, что приехали.

Фрэнк не знал, что ответить. Он боялся ляпнуть какую-нибудь глупость, вроде той, что крутилась у него в голове, мол, у вас тут, господин президент, можно отлично покататься на волнах. К счастью, Никсон отошел от него прежде, чем Фрэнк придумал нечто пристойное.

В тот день он больше не видел Никсона.

Члены правления вошли в дом, а водители остались при лимузинах. Правда, официанты принесли им жареных цыплят и ребрышек – то же самое, чем угощались гости на лужайке. Позднее пришел посланец президента и вручил каждому по мячу для игры в гольф с собственноручной подписью Никсона.

– Буду хранить до самой смерти, – сказал Майк.

Фрэнк мог бы поклясться, что видел слезы в его глазах. Он пошел к обрыву, ведь времени у водителей было предостаточно, так как президент и его гости собирались играть в гольф на поле с тремя лунками.

Итак, Фрэнк сидел и смотрел на разбивавшиеся внизу волны. Серфингистов не было. Их никогда не было во время визитов президента. Наверное, секретная служба боялась наемного убийцы на доске, думал Фрэнк, хотя и с берега любой стрелок достал бы до лужайки.

Фрэнк поглядел на юг и, увидев сверкавшие на солнце белые дома Сюра, подумал: интересно, чем занимаются Джои Клоун и Тони Про, пока все остальные в гостях у президента, и не обидно ли им такое пренебрежение?

Было лето 1972 года, лето Ричарда Никсона.

А к зиме 1975 года все полетело к чертям.

25

Ники Лочичеро умер в конце 1974 года. Похороны были жалкие, присутствовали только самые близкие родственники – не было никого из семьи, потому что никому не хотелось светиться перед федералами.

ФБР наступало на лос-анджелесскую семью. Похоже было, что оно проникало в мысли ребят, так как ему было все известно; и копировальные машины федералов не выдерживали и ломались, столько обвинительных заключений они печатали.

Кстати, все обвинения были тщательно аргументированы. Шерм Саймон даже посоветовал обвиняемым просить суд о снисхождении, что они и сделали. Питер Мартини получил четыре года, Легаче, лишь недавно ставший боссом, – два. И он передал бразды правления Тому Дранья.

Бап думал, что он станет боссом. И был очень уязвлен, когда не стал им.

– Том юрист, ни разу не запачкавший руки в крови, – сказал он Фрэнку. – Какие такие у него заслуги, кроме того, что он брат Джека? И его ставят выше меня? После всего, что я для них сделал?

Во второй половине семидесятых Бап только и делал, что повторял, как молитву: «После всего, что я для них сделал». И хотя он говорил правду, от этого его причитания не становились менее скучными и бесполезными. Так или иначе, Фрэнку это надоело.

В жизни мужчины рано или поздно наступает кризис среднего возраста, думал Фрэнк, когда мужчина понимает, что достиг всего, чего мог достичь, и ему надо найти в себе силы, чтобы этим удовольствоваться. Большинству это удается, но только не Бапу – он вечно сокрушался, что его обманули, что тот или другой напакостил ему, что он тащит за собой «мертвые души», что Лос-Анджелес обходит его с честной дележкой.

С какой такой дележкой? – подумал Фрэнк, в тысячный раз выслушав надоевшие ему жалобы. Что делить-то, когда половина ребят за решеткой, а Нью-Йорк и Чикаго, как стервятники, обгладывают кости.

Вот так и случилось, что Фрэнк собрал свои тощие пожитки и вновь занялся рыбной ловлей. Майк сколько угодно мог смеяться над ним, мол, Фрэнк воняет макрелью (хотя это было неправдой – (а) потому что Фрэнк тщательно скоблил себя под душем после работы и (б) потому что макрели нет в Тихом океане), однако деньги он зарабатывал чистые и надежные. Правда, он не греб их лопатой, как мог бы грести, занимайся он рэкетом в хорошие времена, но ведь тогда уже не было ничего хорошего.

И нельзя было рассчитывать на помощь сверху, потому что у парня в Белом доме своих проблем хватало и он не мог протянуть руку бандитской шайке.

Наступили плохие времена, и в Сюре можно было от этого свихнуться.

Но…

В июне 1975 года Бап позвонил Фрэнку из телефонной будки.

– Ты и Майк немедленно дуйте сюда.

Фрэнк услышал требовательные ноты в его голосе и сказал, что они через полчаса будут на набережной.

– Не на набережной, а в Сюре. И приезжайте не пустые.

Форт Сюр-Мер.

Подъехав к главному зданию, Фрэнк обнаружил с дюжину небрежно одетых парней, как будто гостей, однако явно охранявших подъездные пути. Нетрудно было сообразить, что под спортивными рубашками и габардиновыми брюками, в спортивных сумках и теннисных чехлах спрятано нешуточное оружие.

Фрэнк припарковался напротив кондоминиума Дорнера. Наверное, Бап видел, как они подъехали, потому что вышел им навстречу прежде, чем Фрэнк выключил мотор.

– Давай, давай, – проговорил он, открывая дверцу.

– Что такое?

– Хоффа решил действовать. Сейчас он сражается с Дорнером.

Никогда еще Фрэнк не видел Бапа таким взвинченным. Когда они вошли в кондоминиум Дорнера, Фрэнк понял, что с ним.

Тяжелые портьеры закрывали окна, не пропуская солнечный свет. Джимми Форлиано стоял у окна и выглядывал наружу, и на плече у него была кобура с пушкой сорок пятого калибра. В кухне Джои Ломбардо доставал пиво из холодильника.

Кармине Антонуччи сидел на диване и потягивал кофе. Рядом с ним сидел Дорнер, и перед ним на стеклянном журнальном столике стоял виски с тоником. В большом кресле напротив устроился Тони Джекс, который казался невозмутимым в своем белом костюме и ярко-синем галстуке.

Дорнер посмотрел на Майка и Фрэнка так, словно видел их в первый раз, хотя они не одну дюжину раз встречали и провожали его, когда он летал на своем самолете. Выглядел он неважно. Был очень бледен и как будто измучен.

– Привет, парни, – сказал он.

Его голос звучал слабо.

– Следите за ним внимательнее, чем за собой, – приказал Тони Джекс. – С ним в туалет, в ванную, под душ. Чтобы, оглянувшись, он всегда видел вас за спиной. Если с ним что случится, пощады не будет.

Это продолжалось три недели.

– Эй, – сказал Майк через неделю, – если собираешься понадувать матрасы, то Сюр – самое лучшее место.

Опять этот «Крестный отец», подумал Фрэнк. Если до него в Сан-Диего и надували матрасы, то только для того, чтобы на них поплавать и позагорать.

У Дорнера произошел нервный срыв из-за сидения в четырех стенах.

– Мне надо выйти на воздух, – сказал он. – Поиграть в гольф, пройтись. Побыть на солнце.

Фрэнк покачал головой.

– Нельзя, мистер Дорнер.

У него были строгие указания на сей счет.

– В своем доме я как в тюрьме, – пожаловался Дорнер.

Похоже на то, подумал Фрэнк, так как у него появились сомнения, для Хоффы или от Хоффы они охраняют Дорнера. Когда Бап один раз вышел с ним вместе на улицу, Фрэнк поделился с боссом своими мыслями.

Бап долго смотрел на него.

– А ты умный парень, Фрэнки, – сказал он. – Пожалуй, ты кое-чего добьешься.

Обернуться может по-всякому, объяснил он. Зависит от Чикаго и Детройта, как они решат. А пока остается лишь ждать.

Собственно, Тони Джекс воевал за своего ставленника Хоффу, а чикагцы стояли за Фицсиммонса и Дорнера. Бап ставил на Фицсиммонса и Дорнера, потому что они приносили мафии больше денег, но, с другой стороны, у Детройта были давние и крепкие связи с Хоффой.

Да и Тони Джекс что было мочи сражался против Дорнера и Фицсиммонса.

– Не слишком сходись с ним, – сказал Бап, имея в виду Дорнера. – Еще неизвестно, чем все закончится, понял?

Вот так.

Они были телохранителями Дорнера, и они же были охранниками. Никого не пускали в дом, а Дорнера не выпускали из дома. Чудно было просиживать ночи напролет, играя с ним в рамми и зная, что может прийти приказ его убить.

Напряжение нарастало.

Оно стало еще нестерпимее, когда Майк, вернувшись с короткой прогулки, отвел Фрэнка в сторону и прошептал:

– Надо поговорить.

Было видно, что он не в себе.

Майк Риццо, который никогда не терял самообладания, был не в себе.

– Бап, – сказал Майк.

– Что Бап? – переспросил Фрэнк дрогнувшим голосом, так как уже все понял. Его вдруг замутило.

– Бап снюхался с федералами. У него жучок.

– Нет, – покачал головой Фрэнк. Но он знал, что это правда. Смысл был в том – Бап наконец-то нашел способ получить главенство в Лос-Анджелесе, чтобы скооперироваться с федералами и отправить семью за решетку. Когда вместо него боссом сделали Тони Дранья, он решил пойти в разнос.

– Как ты узнал? – шепотом спросил Фрэнк. Дорнер спал в своей спальне, однако осторожность не мешала.

– Ребята его вычислили. Они подкинули ему какую-то дезуху, ну и федералы попались.

И теперь, сказал Майк, Лос-Анджелес выясняет, кто из ребят Бапа пошел по его стопам.

– Фрэнк, ты думаешь, они всех нас поубивают?

Майк был не в себе, паранойя качала адреналин.

– А что, если Бап и нас сдал?

– Нет, – ответил Фрэнк, не желая расставаться с надеждой.

– Откуда нам знать? Что будет, если он нас сдал? Вспомни ДеСанто, Стара…

– Тогда нас бы уже арестовали. Федералы не медлят с предъявлением обвинения, если это касается убийства.

Это логично, если Бап в самом деле стремился избавиться от Лос-Анджелеса, сдав тамошних федералам, и поставить вместо них семью Сан-Диего. Наверняка именно поэтому ни одному парню из наших не было предъявлено обвинение. Бап всегда мечтал управлять Калифорнией из Сан-Диего.

– Мы станем во главе команд, – сказал Фрэнк.

– О чем ты?

Фрэнк еще раз проанализировал план Бапа и повторил:

– Бап поставит нас во главе команд в своей новой семье. Он охранял нас от обвинений, охранял от своих жучков.

– Значит, хочешь сказать, нам еще надо его благодарить?

– Да.

– Мы обязаны ему жизнью? Ведь мы об этом говорим.

Майк был прав. Фрэнку никак не хотелось это признавать, но Майк был совершенно прав. Или – или. Или они откажутся от Бапа, или поплывут с ним в одной лодке.

Но пока лодка шла ко дну.

Вот такие дела. Вечера в роскошном узилище Дорнера становились все тягостнее. Теперь еще двое мужчин напряженно гадали, убьют их или нет, и старались не думать об этом, с тревогой наблюдая, как другие парни отказываются от их босса.

В конце июля пришло сообщение.

Джимми Хоффа исчез.

Итак, подумал Фрэнк, Чикаго и Детройт оказались ловчее. И он навсегда запомнил: если конфликтуют старые связи и деньги, ставить надо на деньги.

Дорнер вздохнул с облегчением и выгнал обоих ребят из своего дома.

Зато теперь им не очень-то хотелось уходить. В доме Дорнера никто не посмел бы их убрать. А вот снаружи – другое дело. Фрэнк отправился к себе, но ночью спал плохо.

В десять часов утра из своей телефонной будки позвонил Бап и приказал немедленно явиться, мол, у него есть новости. Фрэнк встретился с ним на набережной. Бап стоял около мольберта. Он рисовал. Он сиял.

– Меня сделали consigliore,[14] – сказал Бап.

Он не скрывал своей гордости.

– Cent' anne, – проговорил Фрэнк. – Поздновато спохватились.

– Это не босс. Не то, чего мне хотелось, но все-таки почетно. Это признание, ты меня понимаешь?

Фрэнк едва не заплакал. Наверное, Бап всю жизнь мечтал, чтобы кто-то сказал «молодец» и похлопал его по спине. Не так уж и много. Однако Фрэнк понимал, что это значило. Все равно что яд в леденце, снотворная таблетка, убаюкивавшая Бапа и внушавшая ему чувство безопасности.

Смертный приговор.

Фрэнк едва не выпалил это.

Однако он удержал рвавшиеся с языка слова.

– Я позабочусь о тебе, – сказал Бап, продолжая водить кисточкой. – Тебе и Майку не следует волноваться. Я присмотрю, чтобы у вас все было в порядке.

– Спасибо, Бап.

– Не надо меня благодарить. Вы это заслужили.

Мари вышла из дома, неся два высоких стакана с холодным чаем. Она уже ничем не напоминала горячую штучку прежних времен, но все еще была хороша собой, и по тому, как она смотрела на мужа, было ясно, что она его обожает.

– Ты уже закончил свою картину? – спросила она, глядя на его творение из-за плеча Бапа. – Хорошо.

Ничего хорошего, подумал Фрэнк. Понравиться такое могло только любящей жене.

Следующий звонок был от Майка.

Они встретились на Дог-Бич и долго смотрели, как ретриверы гоняются за фрисби.

– Все уже решено, – сказал Майк. – Лос-Анджелес, Чикаго и Детройт обо всем договорились. Крис Панно получает Сан-Диего, и мы подчинены Чикаго, пока Лос-Анджелес не приведет в порядок дела.

– Да? И когда же он приведет их в порядок? – спросил Фрэнк, избегая главного вопроса.

– Нам надо это сделать, – сказал Майк.

– Но, Майк, он же наш босс!

– Проклятая крыса! – воскликнул Майк. – Ему придется умереть. Хочешь умереть с ним, твое дело, но я говорю тебе прямо сейчас: меня такой исход не устраивает.

Фрэнк вглядывался в океан, мечтая хотя бы полежать на доске недалеко от берега. А может быть, дождаться большой волны, и пусть его… смоет.

– Послушай, я сделаю это, если тебе так легче, – сказал Майк. – На сей раз ты будешь за рулем.

– Нет. Я сам.

Он вернулся домой, включил телевизор и стал смотреть, как Никсон идет к вертолету, останавливается, машет рукой.

Джимми Форлиано потребовал, чтобы Бап позвонил ему вечером. По всему побережью лил дождь. На Бапе были плащ и мягкая шляпа с продольной вмятиной, какие гангстеры носили в кино. Войдя в телефонную будку, он снял шляпу.

Фрэнк сидел в машине и смотрел, как Бап достает монетки в бумажной обертке, рвет обертку и кладет монеты на узкую металлическую полочку. Потом одну за другой бросает их в щель на телефонном аппарате.

Форлиано был в «Мюриэтте».

Неблизкий звонок.

Фрэнк не слышал, как Бап сказал: «Это я», – потому что дождь хлестал по стеклу, но он видел, как двигаются губы Бапа. Он немного подождал, пока Бап втянется в долгую беседу. Форлиано был мастером болтовни, и если ему что-то удавалось блестяще, так это говорить по делу и без дела, сколько душе угодно.

В тот день Фрэнк взял револьвер двадцать пятого калибра, а не свой привычный – двадцать второго. («Всегда меняй почерк», – учил его Бап.) Надвинув капюшон на лицо, Фрэнк вылез из машины. На улице никого – в Сан-Диего народ не выходит на улицу под дождь. Лишь Бап нарушил это правило, когда отправился в телефонную будку.

Увидев Фрэнка, Бап уронил монеты. Они запрыгали и покатились по полу будки, словно хотели убежать подальше. Бап схватился за ручку на двери.

Он знал, подумал Фрэнк.

Он знает.

В глазах Бапа была обида, когда он попытался защитить себя, однако не ему было тягаться с Фрэнком, когда тот рванул на себя дверь.

– Простите, – сказал Фрэнк.

Потом он четыре раза выстрелил Бапу в лицо.

Кровь текла за ним по пятам, когда он шагал прочь от будки.

Фрэнк присутствовал на похоронах. Мари была безутешна. Потом она обвинила ФБР в недосмотре. Это ничего не изменило.

Расследование убийства ничего не дало.

Федералы обвинили в нем Джимми, и это обвинение присоединили ко всем остальным против Лос-Анджелеса, однако доказать ничего не смогли.

В тот вечер Фрэнк был официально принят в семью. И Майк тоже.

«Церемония» посвящения имела место на заднем сиденье машины, съехавшей с шоссе L-15 около Риверсайда – в ней находились Крис Панно и Джимми Форлиано. Было это так: Крис вырулил на обочину, после чего Джимми развернулся и, уколов большой палец Фрэнка булавкой, поцеловал его в обе щеки со словами:

– Поздравляю. Теперь ты наш.

Ни горящей бумаги, ни стилетов, ни револьверов – ничего такого, что вроде бы было в прошлые времена, и точно ничего такого, что показывают в кино.

Майк был разочарован.

Фрэнк зажил как прежде.

Майк уехал в Сан-Квентин.

Федералы поймали его на доении местных игроков – у них оказалась запись того, как он и Джимми Регаче это обсуждали, и их крепко прижали. Еще его пытались обвинить в том, что он сидел за рулем, когда случилось убийство Баптисты, а Форлиано якобы спускал курок – на этом его хотели купить, однако их блеф не прошел, да и торговаться с Майком Риццо было делом бесполезным.

Что бы ни говорили о Майке, но крысой он не был.

Он ни разу не назвал Фрэнка.

Никто не назвал, и Фрэнк вышел сухим из воды. Той же весной Калифорнийская комиссия по организованной преступности назвала девяносто три фамилии, и фамилии Фрэнка в этом списке не было. Он понял, что ему выпала счастливая карта и надо залечь на дно.

Фрэнку еще раз довелось увидеть Ричарда Никсона.

Это было осенью 1975 года, и президент жил в Сан-Клементе и уже не был президентом, а был бывшим президентом, отправленным в отставку и обесчещенным.

В октябре он приехал в Сюр, чтобы сыграть в гольф с Фицсиммонсом, и это стало его первым публичным появлением после отъезда из Белого дома. Фрэнк как раз находился на стоянке, когда приехал лимузин Никсона и из него вышел бывший президент. Он уже не казался веселым; выглядел побитым и постаревшим, однако отыграл все восемнадцать лунок и на сей раз не беспокоился насчет того, что его могут увидеть вместе с Алленом Дорнером, Джои Клоуном и Тони Джексом, которые играли вместе с ним.

Они тоже не заботились о том, увидят их или не увидят с Ричардом Никсоном.

26

Возможно ли такое? – недоумевал Фрэнк.

Неужели Мари Баптиста, вдова Бапа, прознала о чем-то, пока имела дело с ФБР? Потом выждала и поднакопила денег? И заключила договор с Винсом?

Непохоже, но выяснить надо.

Фрэнк садится в арендованный автомобиль и едет на Пасифик-Бич.

Мари Баптиста живет в том же доме, что и тридцать лет назад.

Фрэнк не был у нее после похорон Бапа, но дорогу помнит отлично. Он идет по узкой дорожке между ухоженными клумбами, нажимает на звонок, как делал это в прежние времена, когда приходил выказать уважение хозяевам дома.

Мари и теперь хороша собой.

Маленькая, уменьшившаяся в росте, как все старушки, однако все еще хоть куда. У нее привлекательное лицо, сверкающие глаза, и, едва заглянув в них, Фрэнк понимает, что старая дама вполне способна на месть.

– Миссис Баптиста, вы помните меня? Я Фрэнк Макьяно.

Мари явно удивлена. Она старается это скрыть, но у нее ничего не получается. Или она величайшая в мире актриса.

– Я работал с вашим мужем.

Собственно, я работал на обоих мужей, думает Фрэнк.

– Я возил вас в магазин.

У нее светлеет лицо.

– Фрэнки… Входи.

Он переступает через порог. Внутри стоит сильный запах цветочных духов, как всегда у старых дам, но везде чистенько, аккуратно. Наверное, ей помогают. Бап, скорее всего, позаботился, чтобы она не осталась ни с чем.

Молодец Бап.

– Хочешь чаю? – спрашивает Мари. – Я больше не пью кофе. Кишки не прежние.

– Хорошо бы, – отвечает Фрэнк. – Вам помочь?

– Я поставлю воду, а ты садись. Я на минутку.

Фрэнк садится на диван.

Все стены увешаны дерьмовыми акварелями Бапа. Океан, океан, океан – и плохой портрет Мари, хуже не придумать, но ей, наверное, нравится. Наверное, ей кажется, что она на нем красавица.

Фотографий Бапа столько, что нет ни одного пустого места. Плохая стрижка, большие выпученные глаза, очки в массивной оправе, неловкая улыбка. У Фрэнка в голове совсем другой портрет. Бап в телефонной будке, кровь…

Мари возвращается, неся две чашки на двух блюдцах. Встав с дивана, Фрэнк берет у нее одну чашку и поддерживает старую даму, пока она усаживается в кресло.

– Я рада видеть тебя, Фрэнки.

– Я тоже рад. Извините, что не заглядывал к вам чаще.

Она улыбается и кивает. Если это она, думает Фрэнк, то я бы уже догадался. У нее был бы испуганный или виноватый вид, да и взгляд выдал бы ее.

– Ты привез продукты?

– Нет, мэм. Я больше этим не занимаюсь.

– А… – Она смутилась. – Я подумала…

– Вам нужно привезти продукты, миссис Баптиста?

– Ну да. – Она огляделась. – Я записала… Думала… Где же список?

– Может быть, в кухне? Я погляжу?

Хмурясь, она не перестает оглядываться. Фрэнк поднимается, ставит чашку на салфетку и идет в кухню.

Около телефона лежит листок бумаги. То ли она забыла позвонить, то ли забыла, что звонила. В любом случае…

– Миссис Баптиста, – спрашивает Фрэнк, возвращаясь в гостиную, – вы позволите мне привезти вам продукты?

– Разве это не твоя работа? – резко отвечает она.

– Да, мэм.

В трех кварталах на той же узкой улице он находит «Альбертсанс».

Список короткий – несколько банок тунца, хлеб, молоко, апельсиновый сок, – и покупка много времени не отнимает. Потом Фрэнк идет в секцию замороженных продуктов и, тщательно отобрав несколько обеденных наборов получше, укладывает их в корзинку.

Вернувшись, он опять нажимает на звонок. Она впускает его в дом, и он относит сумки в кухню, где раскладывает их по полкам. Прежде чем убрать обеденные наборы в морозилку, Фрэнк показывает, как приготовить их в микроволновке.

– Положите и оставьте на пять-шесть минут.

– Я знаю, – нетерпеливо отзывается Мари.

Когда он заглядывает в глаза старухи, на него обрушивается поток воспоминаний. Она в черном платье, «горячая штучка», Аль ДеСанто, Момо. Крепкая женщина, все пережила и вышла замуж за Бапа.

Мари протягивает руку, касается плеча Фрэнка и улыбается ему самой очаровательной из своих улыбок. Странно, но она и в самом деле очаровательная. Мари все еще красавица.

– Я скажу Момо, – говорит она, – что ты хорошо поработал.

– Спасибо, мэм.

– Зови меня Мари.

– Не могу, миссис Баптиста.

Он кладет обеды в морозилку, прощается и уходит.

Ничего себе! Ты убиваешь ее мужа и покупаешь ей замороженные обеды.

Ладно, все в порядке.

Однако убийство заказала не Мари.

Итак, я ничуть не продвинулся в своем расследовании, думает Фрэнк. Зачем Винсу Вене меня убивать? А если это не его идея, зачем Детройту меня убивать?

Не важно, решает Фрэнк. Если до смерти Винса у Детройта не было на меня зуба, то теперь все иначе. Они не могут позволить мне безнаказанно убить члена совета Группы, даже если это была самозащита.

Значит, так просто выпутаться не удастся, предстоят долгие разборки. Они придут, их будет много, они применят другую тактику и не успокоятся, пока не покончат с ним.

Предстоит война, значит, надо подготовиться.

И Фрэнк отправляется в Ла-Холлу, чтобы повидаться с Никелем.

27

– У нас есть досье на вашего утопленника, – говорит молодой агент, обращаясь к Дейву.

Дейв вернулся в свой городской офис. Молодой агент вошел к нему с видом церковного служки, принесшего потир епископу.

– Как вы догадались, мистер Хансен?

– Лучше просто Дейв. Сегодня я и без того чувствую себя стариком.

Никак не запомню имя этого мальчишки, думает Дейв. Молодые все одинаковые и все похожи на этого. Худые, мускулистые, с короткой стрижкой, в строгих черных или синих костюмах, белых рубашках и неброских одноцветных галстуках.

Этот особенно педантичен в своей одежде. На его обычной белой рубашке, замечает Дейв, отложные манжеты с дорогими запонками.

Запонки, мысленно повторяет Дейв. Ну и что? Трой – его зовут Трой. Трой… Воган.

– Но как вы догадались, Дейв? – повторяет свой вопрос Трой.

Он имеет в виду, как Дейв догадался сверить отпечатки. Странно другое. При том, какое количество у них всяких документов, ребята довольно быстро справились с заданием. Без компьютеров бы не справились, думает Дейв. В прежние времена попыхтели бы – ладно, сейчас не прежние времена.

– Не знаю. Просто пришло в голову.

– Достойно восхищения.

– Ты мне дашь досье? – спрашивает Дейв.

Трой краснеет и подает ему документы.

Винсент Поль Вена на фотографии выглядит намного лучше, чем выглядел в Пойнт-Лома. В объектив он смотрит с обычной для мафиози наплевательской ухмылкой, которой их всех, верно, обучают по программе «Как стать боссом».

За Веной много чего числится – нападение, вооруженное нападение, ростовщичество, рэкет, поджог… Был осужден на пять лет за поджог и сидел в «Ливенворте». В девяностых годах мичиганские полицейские подозревали его в совершении нескольких убийств, однако не смогли это доказать. А недавно прошел слух, что он вошел в правящий совет Группы.

Какое это имеет отношение к Фрэнку? А вот что важно – что действительно важно: Вена был членом детройтской семьи, которого приветил Тедди Мильоре. И это Вена осуществлял для Группы контроль за стриптиз-клубами и проститутками в Сан-Диего.

– Что парень из Детройта делал в Калифорнии? – спрашивает Трой.

– Отдыхал? – отвечает вопросом на вопрос Дейв. Может быть, размышляет Дейв, но скорее всего нет. Больше похоже на то, что он подсчитывал ущерб, нанесенный операцией «Подсадная грудка».

Не исключено, что стукнул кого-то.

И кто-то стукнул в ответ.

Закончив читать досье Вены, Дейв вновь садится в машину и едет в так называемую Маленькую Италию. Фрэнк Макьяно так и не показался ни в своем магазине, который стоял закрытым, ни на берегу в Джентльменский час. Однако никто не сообщил о его исчезновении, хотя он, черт его побери, исчез.

Дейв заглядывает в филиал городской библиотеки, где работает Пэтти Макьяно. Он хочет поговорить с ней не как агент ФБР, а как встревоженный друг.

Однако ее на месте не оказывается.

Дейв обходит все здание, но ее нигде нет, поэтому он спрашивает у женщины за ближайшей конторкой:

– Пэтти сегодня приходила?

Женщина смотрит на его лицо, потом на его обручальное кольцо.

– Я друг Фрэнка, – говорит Дейв. Все любят Фрэнка Наживщика. – Я был в библиотеке, хотел поздороваться.

– Пэтти вчера сказалась больной. Не знаю, сколько ее не будет.

– Спасибо.

Дейв возвращается в офис, потом едет к Пэтти домой. Сначала звонит раз десять, после чего обходит дом кругом, заглядывает в окна. Они заперты. Дейв проверяет почтовый ящик. Он пуст. Ни писем, ни газеты. Ему известно, что Пэтти выписывает «Юнион трибьюн», так как Фрэнк постоянно ворчит по этому поводу.

– Могла бы читать в библиотеке, – говорил Фрэнк.

– Может быть, ей нравится читать газету за завтраком.

Пэтти – давняя фанатка «Падрес»[15] и каждое утро читает спортивную страницу. Еще она любит колонку Ника Канепы.

Дейв звонит в отдел доставки.

– Здравствуйте. Я Фрэнк Макьяно. Сегодня утром я не получил вашу газету.

Дейв называет девушке на другом конце провода адрес Пэтти. Через несколько секунд она отвечает:

– Сэр, вы на две недели отказались от доставки.

Дейв отключается, потом набирает номер офиса и зовет к телефону Троя.

– Трой, узнай-ка номер машины Макьяно Патриции и постарайся ее найти.

Он повторяет имя и фамилию по буквам.

– Проверь стоянки в аэропорту. Не главную, а те, что поменьше.

Женщина, столько лет пробывшая замужем за Фрэнком Макьяно, не будет платить втридорога. Она поставит машину на стоянку подешевле и в бесплатном автобусе доедет до аэропорта.

– В каком досье?.. – спрашивает Трой.

– Нет. Не надо досье. Просто сделай то, о чем я сказал.

– Да, сэр.

– И не называй меня «сэром».

– Да.

Дейву неприятно, что он грубо оборвал мальчишку.

– Трой, ты отлично работаешь, ясно? – говорит он.

Покинув дом Пэтти, Дейв едет на Солана-Бич. Ему немного совестно, ведь Фрэнк не догадывается, что Дейв знает о Донне. Фрэнк тщательно оберегает свою личную жизнь от вторжений, на то она и личная, и ему не понравилось бы то, что Дейв нарушает ее неприкосновенность. Однако в Бюро есть досье на Фрэнка, и Дейв изучил в нем каждое слово.

Я беспокоюсь за тебя, Фрэнк, думает Дейв по дороге.

Магазин Донны Брайант закрыт.

Дейв вылезает из машины, подходит к двери и читает от руки написанное объявление.

В ОТПУСКЕ.

У Донны Брайант не бывает отпусков.

Дейв время от времени наведывался сюда, и магазин всегда был открыт – семь дней в неделю. Если бы Донна Брайант действительно собиралась в отпуск, она бы загодя все организовала и сейчас тут работал бы кто-нибудь вместо нее. Во всяком случае, объявление было бы другим – она бы обязательно указала, когда вновь откроет магазин.

Значит, она не знает, когда вернется, думает Дейв.

Она не знала, что ей придется уехать.

Итак, Фрэнк исчез, его бывшая жена куда-то уехала, его подруга, не уступающая ему в трудоголизме, неожиданно взяла отпуск.

И все это после того, как детройтского босса прибило к скалам.

Ну и дела.

Фрэнк Макьяно в беде.

Однако Фрэнк никогда не подался бы в бега, не удостоверившись, что его близкие в безопасности. То, что Пэтти и Донны нет, хороший знак, значит, Фрэнк живой и он попросил их исчезнуть, после чего исчез сам.

А где же Джилл?

Звонить ей или не звонить? С одной стороны, Дейву надо знать, что она в безопасности, с другой – ему не хочется ее пугать. К тому же Джилл Макьяно понятия не имеет, что ее отец…

Фрэнк только-только наладил с ней отношения, а это много для него значит, и Дейву совсем не хотелось ничего портить.

Он решает отыскать ее, приглядывать за ней, но этим и ограничиться. Тем временем неплохо бы поднажать на Шерма Саймона.

Что скажет Никель?

28

– Беги.

Так говорит Никель, услышав в трубке голос Фрэнка. Произносит одно-единственное слово и дает отбой. «Не проходи поле „Старт“, не получай 200 долларов».[16] Не приближайся к моей конторе. Просто беги.

– Беги? – переспрашивает Дейв Хансен.

Он сидит за столом напротив Шерма Саймона.

– Роман такой, – отвечает Саймон. – Апдайка. Если не читали, то почитайте.

– Он называется «Беги, Кролик, беги».

– «Беги, Кролик», просто «Беги». Какая разница?

– Большая разница, – отвечает Дейв. – Если на проводе был Фрэнк Макьяно.

– Какой Фрэнк?

– Не делайте из меня дурака.

– Я и не делаю, – говорит Шерм. – Агент Хансен, у вас есть ордер? Потому что, если нет…

Он показывает на дверь.

– У Фрэнка, возможно, неприятности.

«Какого черта? У Фрэнка неприятности! – мысленно восклицает Шерм. – Это у меня могут быть неприятности. У всех нас могут быть неприятности. Эти неприятности были, есть и будут – так устроен мир».

– У вас Фрэнк хранит часть своих денег, – говорит Дейв. Он не спрашивает, он утверждает.

– Понятия не имею, о чем вы говорите.

– Я стараюсь ему помочь.

– Очень в этом сомневаюсь.

Дейв поднимается и наклоняется над столом.

– Не сомневайтесь. ПАТРИОТИЧЕСКИЙ акт[17] дает мне карт-бланш, когда речь идет об отмывании денег. Мистер Саймон, я могу вскрыть вас, как банку с детским питанием, и вытряхнуть из вас все до последней капли.

– Вам отлично известно, что Фрэнк Макьяно – с которым, заметьте, у меня нет никаких отношений – не имеет ничего общего с терроризмом. Это смешно.

– Я постараюсь устроить так, что судье будет не смешно.

– Не сомневаюсь.

– Если увидите его, – говорит Дейв, – если он свяжется с вами, дайте мне знать.

Шерм ничего не обещает.

29

Во время перерыва на ланч Трой Воган покидает контору. Конечно, можно воспользоваться имеющимся внутри, и неплохим, кафетерием, однако Трою требуется глотнуть свежего воздуха. Сунув «Юнион трибьюн» под мышку, он идет к выходу.

– Там дождь, – говорит секретарь.

У Троя с собой зонт.

В Сан-Диего, наверное, и трех человек не наберется, у которых есть зонтики.

Дождь не особенно сильный, но зонт защищает от ветра.

Трой проходит три квартала – перед ним небольшое кафе на краю Гэслэмп-дистрикт. Найдя свободное место за стойкой, он садится.

– Какой сегодня суп?

– Бобовый.

Трой заказывает суп, сэндвич и разворачивает газету. Он отыскивает спортивный раздел, кладет его на стул рядом и читает основную колонку.

Несколько минут спустя мужчина, сидевший по другую сторону от разложенной газеты, встает, забирает чек, забирает спортивные страницы и идет к кассе.

Оплатив чек, он выходит из кафе.

Трой заставляет себя не смотреть на него. Как будто ничего не замечая, он жует сэндвич и запивает его супом из чашки.

Не самая изысканная кухня, но самая лучшая в холодный, дождливый день.

30

Рыбаки изо всех сил тянули четырехсотфунтового марлиня, а вытащили четырехсотфунтового утопленника.

Скверный улов.

Дейв Хансен получает сообщение и отправляется в док встречать судно. Его не очень интересует, что покажет вскрытие трупа, пробывшего в воде два дня.

Как бы там ни было, но идентифицировать Тони Паламбо не составляет труда.

Несколько часов спустя Дейв получает подтверждение, что Паламбо застрелили из того же оружия, что и Винса Вену.

Гипотеза: Вена явился из Детройта, чтобы избавиться от Тони Паламбо, и кто-то убил их обоих. Этот кто-то пытается убрать высшее руководство мафии. Для этого был заключен договор с самым эффективным стрелком в Калифорнии.

Дейв получает ордер на арест Фрэнка Макьяно.

31

Фрэнк сворачивает налево, на Наутилус-стрит, и останавливается в Уинденси.

Сказав «Беги», Никель предупредил Фрэнка об опасности.

Если бы дела обстояли нормально, Фрэнк насладился бы пребыванием в Уинденси, легендарном для серфингистов месте. Особенно оно хорошо после шторма, когда лучшие серфингисты обязательно выходят в море.

Однако дела обстоят ненормально. Кто-то пытается его убить.

Пусть подождут, думает Фрэнк.

Правда, некоторое время он размышляет, не поехать ли ему в Ла-Холлу и не решить ли все незамедлительно.

Им неизвестно, какая у него машина, но лучше другое, они не подозревают о том, что он знает – они рядом. Кстати, ему неизвестно, кто эти они, сколько их и где именно они находятся. Известно лишь, что они – кем бы «они» ни были – близко подобрались к Шерму. Кроме того, ничего не выиграешь стрельбой в заполненном людьми торговом центре на Ла-Холла-бульваре.

За такую жизнь гроша ломаного не дашь.

Не глупи, говорит он себе.

Выехав с парковки, Фрэнк едет на восток по Наутилус-стрит, потом на юг по Ла-Холла-Сеник-драйв и на восток по Соулдэд-Маунтин-роуд до 5-го шоссе. Опять на север до 78-го шоссе и на восток.

32

Джимми Малыш Джакамоне сидит в автомобиле и думает о яйцах.

С Фрэнком Макьяно трудно совладать. У него яйца на месте.

Сначала он хватает Мыша Младшего и везет его к отцу, потом запихивает Джона Хини в мусорный бак, после чего отправляется в бар Мильоре, раскидывает тамошних парней и нападает на самого Тедди.

Крепкие яйца у Фрэнка Макьяно.

Отлично, думает Джимми, потому что именно этот трофей ты хочешь повесить на свою стенку. Нет, конечно же не яйца, не надо принимать это буквально – однако любому охотнику было бы лестно завалить такого мастодонта, который, черт бы его побрал, сам жаждет крови.

А иначе какой смысл?

Джимми со всей своей командой в Калифорнии.

Их называют «Убойной командой», потому что они вышли из свалки разбитых машин в Дирборне. Джимми нравится, как их называют – «Убойная команда». Этим все сказано.

Естественно, они не приехали всей ватагой одновременно. Это было бы глупо. Собирались поодиночке, летели разными рейсами, в разное время и в разные города. Джимми прилетел в округ Орандж, откуда добирался до Сан-Диего, Поли и Джои – в Лос-Анджелес, Карло – в Бербанк, Тони – в Палм-Спрингс, Джеки – в Лонг-Бич.

Встретили их и снабдили оружием бойцы Мыша.

Кроме оружия, Джимми ничего не просил у ребят с Западного побережья.

– Достаньте нам чистое оружие, которое еще нигде не засветилось. Можете?

Может быть, да. Может быть, нет. Фрэнки М. был почти у них в руках, и они его проморгали. Насколько Джимми знал, Фрэнки увел «хаммер» Мыша и «мустанг» Джои Фьеллы.

Чертовски забавно.

Однако ребята Мыша принесли все, что он просил, и его команда приготовилась действовать в стиле Мотор-сити.

В стиле «Восьмой мили».[18]

Джимми поет:

Стреляй, свой шанс не упускай,

Другого такого не будет, ай-яй…

[19]

Ну уж нет, такого шанса он не упустит. Надо позаботиться о делах тут, потом вернуться и припереть к стенке старика. Например, сделай меня боссом, папа. Это будет первым шагом. Пора отобрать бразды правления у Томинелло и вернуть их законным владельцам – Джакамоне.

У отца на это не хватило пороху.

А у меня хватит, думает Джимми.

Мы с Фрэнком М. на равных.

И мне надо убить Фрэнки.

Джимми сидит в автомобиле и ждет.

Рано или поздно Фрэнки Машина объявится.

33

Через два часа Фрэнк в пустыне.

Идет дождь.

Дождь в чертовой пустыне, думает Фрэнк. Ничего себе. Все шиворот-навыворот.

Боррего-Спрингс – оазис в государственном парке дикой природы Анца-Боррего, занимающем 770 тысяч акров. Основатели города думали, что тут будет второй Палм-Спрингс, но ничего не вышло, в основном потому, что в город ведут всего две дороги, и обе плохие, растянувшиеся на многие мили в негостеприимной пустыне. Примерно дюжина mujados[20] умирает тут каждый год, пробираясь из Мексики, и пограничный патруль устраивает хранилища воды под тридцатифутовыми шестами с красными флажками, чтобы спасти людям жизнь.

Город так и остался забытым богом местечком, куда приезжают зимой любители уединения и где пара тысяч закаленных людей живет круглый год, даже летом, когда температура воздуха поднимается до ста тридцати градусов.

Фрэнк едет по 22-му шоссе, которое почти бесконечно вьется по склону горы, спускаясь на пустынную равнину, и в конце концов становится главной улицей Боррего, где стоят пара мотелей, несколько ресторанов и магазинов да еще банк.

Собственно, банк и привел сюда Фрэнка.

Это «свой» банк, один из многих, в которых Шерм отмывает деньги. Он же и устроил так, чтобы Фрэнк мог взять тут наличные в случае необходимости. Однако Фрэнк проезжает мимо банка, оглядываясь по сторонам, нет ли где машин или людей, которые привлекали бы внимание своим необычным для здешних мест видом.

Ничего такого Фрэнк не заметил.

Он ставит машину перед небольшим мексиканским ресторанчиком «У Альберто», где ему уже приходилось бывать прежде. Здесь кормят вкусно, сытно и недорого, потому что «У Альберто» обслуживают мексиканцев, которые чертовски много работают и за свои деньги хотят получать хорошую еду.

Фрэнк останавливается у входа, покупает в газетном автомате «Боррего сан», идет к стойке и заказывает две энчилады[21] с курицей, черные бобы, рис и холодный чай, потом садится в кабинке и ждет, когда его позовут.

В Боррего-Спрингс событий не много. В газете статья о новых археологических раскопках, еще одна о новациях в старшей школе, но главная – о скандале в муниципальном совете Сан-Диего.

Фрэнк проглядывает статью, потом находит колонку Тома Гортона, главного редактора газеты, журналиста с большим стажем и отличным пером. Когда бы Фрэнку ни попадалась «Сан», он всегда читает его колонку. На сей раз Гортон пишет о выпавших за зиму дождях, результатом которых станет пышное весеннее цветение.

Хотелось бы мне на это посмотреть, думает Фрэнк.

Много лет прошло с тех пор, как долину покрывал буйный (ну и словечко!) ковер из полевых цветов. Фрэнка всегда до слез трогало это чудо, когда безжизненная пустыня оживала и радовала взгляд разнообразием красок. Утверждение жизни, думает Фрэнк. Доказательство того, что спасение возможно – если уж зацветает пустыня…

Надеюсь, что увижу это.

Надо будет привезти сюда Донну и, может быть, Джилл. Хорошо бы нам втроем совершить это путешествие.

Так было бы правильно, думает он. Так и будет, они обе в одном автомобиле.

– Боб.

Фрэнк поднимает руку, потом идет к стойке и берет поднос. Пахнет чудесно. Он идет к другой стойке, берет два разных соуса – verde и fresca – и немного сдобренной специями моркови.

Вкус не хуже аромата. Энчилады политы густым соусом, и рис с бобами сварены как надо. Фрэнк обращает внимание, что в меню есть горячие маисовые лепешки с рыбой, и задается вопросом, У кого тут покупают рыбу. Несколько минут он раздумывает, не поговорить ли с хозяином, потом мысленно делает расчеты и решает, что дорога съест всю прибыль.

Закончив с едой, Фрэнк оставляет пластиковые тарелки в специальном баке и выходит на улицу. Дождь почти перестал и теперь больше похож на густой туман, однако на улице пусто, словно жители прячутся в своих домах и ждут, когда проглянет солнце.

Фрэнк идет в банк и просит симпатичную кассиршу позвать управляющего, мистера Осборна.

– Могу я узнать, кто его спрашивает?

– Скотт Дэвис, – улыбается Фрэнк.

– Одну минуту, мистер Дэвис.

На лице Осборна, когда он выходит из своего кабинета, написана тревога. Адамово яблоко прыгает на тощей шее чаще, чем этого хотелось бы Фрэнку.

Ничего страшного, говорит себе Фрэнк. Потенциально законопослушный гражданин немного нервничает из-за незаконной сделки.

Осборн протягивает Фрэнку руку. У него мокрая от пота ладонь.

– Мистер Дэвис, – произносит он довольно громко, чтобы его слышала кассирша. – Пойдемте в кабинет. Посмотрим, можем ли мы выдать вам ссуду.

Фрэнк следует за ним. Осборн открывает шкаф, в котором находится сейф, потом сам сейф, достает из него специальный банковский мешочек из парусины с деньгами и подает его Фрэнку.

– Двадцать тысяч, – говорит он.

– Минус ваши три процента.

Фрэнк прячет деньги в карман.

– Не хотите пересчитать?

– А надо?

– Там всё.

– Так я и думал.

Осборн смотрит мимо Фрэнка в окно, которое выходит на улицу, и Фрэнк, немедленно вытащив пистолет, подносит его к лицу банкира.

– Говорите.

– Сегодня утром пришли ко мне домой, – дрожащим голосом говорит Осборн. – Они сказали, чтобы я дал вам денег. Пожалуйста, не убивайте меня. У меня жена и двое детей. Беки восемь, а Морин…

– Заткнись. Никто никого не убьет.

Может быть.

Осборн хнычет:

– Моя карьера… моя семья… тюрьма…

– Ты не пойдешь в тюрьму. Все, что от тебя требуется, это молчать, capisce?

– Молчать, – повторяет Осборн, словно запоминает указание, которое ему дают по телефону: повернуть налево на Джексон-стрит, потом направо на Ла-Плайя, молчать.

– Есть другой выход? – спрашивает Фрэнк.

Осборн тупо смотрит на него, и Фрэнк повторяет вопрос.

– Надо отпереть.

– Чего же ты ждешь?

На двери три замка, да еще на ней железная перекладина. Не меньше минуты Осборн возится с ними.

– Не открывай.

О чем ты думаешь? – мысленно спрашивает он себя. Надо быть совсем дураком, чтобы не поставить никого у этой двери. Наверняка они слышали, как щелкнул замок. Шагнешь наружу, и тебя изрешетят на месте.

Выйдешь через парадную дверь – то же самое.

Ловушка захлопнулась.

34

В точности так думает Джимми Малыш.

Фрэнки М. попался.

Джимми в машине на другой стороне улицы. Он на пассажирском месте, винтовка на коленях, ждет…

– Уверен, что он там? – спрашивает Джимми.

– Я видел, как он вошел, – отвечает Карло.

Карло в кафе-мороженом через дорогу. Он видел, как подъехал Фрэнки Машина, как поел в ресторанчике, а потом вошел в банк. Он мог бы и сам застрелить Фрэнки, однако получил от Джимми приказ:

– Увидишь его, звони.

Карло позвонил и потом заказал еще одну порцию мороженого – на сей раз сливочного.

Итак, Джимми сидит в машине и топает ногой, словно бас-ударник в группе хеви-метал.

– Поли и Джои сзади?

– Да.

– Уверен?

– Позвони им, если хочешь.

Джимми раздумывает несколько минут, потом решает не звонить. Еще не хватало, чтобы Поли принялся кричать в трубку и спугнул Фрэнки М. Нет, надо действовать осторожно. Мы возьмем Фрэнки, когда он выйдет с деньгами в руках и счастливыми мыслями в голове.

И тут – БАМ.

Стреляй, свой шанс не упускай…

– Что он так долго? – спрашивает Джимми.

Карло не успевает ответить, потому что слышится вой сирен.

Полицейских сирен.

Полицейские приближаются к банку.

Карло не ждет, когда Джимми прикажет ему сматываться.

Полицейские едут на вызов.

35

Фрэнк выходит из задней двери, едва раздается вой сирен.

Это Осборн нажал на «тревожную» кнопку по приказу Фрэнка, которому ничего не оставалось, как надеяться, что банкир в точности последует и другим инструкциям.

– Скажете, что пришел некто и попытался вас ограбить, а потом испугался и убежал. Дайте полицейским описание одного из тех, кто приходил утром.

– Почему бы не сказать, что грабитель унес двадцать тысяч?

– У вас есть обыкновение держать двадцать тысяч долларов в сейфе?

– Нет.

– Ну?

– Да, правильно.

Однако Фрэнк не бежит по улице. Он находит лестницу, которая ведет на крышу, и поднимается по ней. Сердце у него стучит, как молот; дыхание срывается.

Джилл права насчет мяса и десертов, думает он. Надо их исключить. Он ползет по крыше, потом спускается вниз с другой стороны, как раз когда полицейские машины визжат у парадной двери банка. Фрэнк идет к своему автомобилю, неторопливо дает задний ход и едет к ближайшей заправке, чтобы наполнить бак.

– Что там? – спрашивает он у заправщика, который из любопытства вышел на улицу.

– Не знаю. Что-то с банком.

– Шутишь! Здорово!

Он видит, как Осборн с одним из полицейских покидает банк, а из кафе выскакивает какой-то парень и, отчаянно жестикулируя, кричит:

– Они уехали туда!

Полицейский быстро лезет в машину и мчится на запад.

Фрэнк занимается бензином.

– Надеюсь, этих парней поймают, – говорит он и едет на восток, строго соблюдая разрешенную скорость.

Дурак, говорит он себе. Или ты до того устал, что уже ничего не соображаешь.

Ты же видел парня в кафе-мороженом. Ты знаешь его. Только не помнишь, откуда знаешь.

Проклятая старость.

Ну же, вспоминай, вспоминай, вспоминай.

Фрэнк роется в своей памяти.

Карло Моретти.

Парень из Детройта, подручный Винса Вены.

36

Тысяча девятьсот восемьдесят первый год.

Фрэнк и Пэтти переживали тяжелые времена. Они изо всех сил старались завести ребенка, но у них ничего не получалось. Консультировались у одного врача за другим, однако все ответы были неутешительными: у Фрэнка недостаточное количество сперматозоидов, помочь ничем нельзя. Они обсуждали идею усыновления, однако Пэтти хотела своего малыша.

Она говорила, что не винит его – это было бы неразумно и нечестно, говорила она, – однако он знал, что в глубине души у нее зреет недовольство. Она винила его загруженность, винила его в том, что он взваливал на себя кучу дел помимо основного рыбного бизнеса, но на это он отвечал, что, если у них все же когда-нибудь родится малыш, он хочет обеспечить его всем необходимым для счастливого будущего.

Времена были тяжелые, любовь стала работой с привкусом страха, а тут еще, как назло, в один из благоприятных для зачатия дней Чикаго приказал Фрэнку отправиться в Вегас и решить там небольшую проблему.

На самом деле Фрэнк обрадовался возможности исчезнуть на несколько дней.

Тебе нужны деньги, сказал он себе, и это была правда, но правдой было и то, что дома он маялся и искал любого предлога, чтобы уехать. Поэтому же он сверх меры загружал себя работой. Поэтому поехал в Лас-Вегас.

И они с Пэтти поссорились.

– Ты едешь с дружками в Вегас? Сейчас?

Сейчас, мысленно подтвердил Фрэнк, когда мне надо без радости и удовольствия исполнять супружеский долг.

– Это работа.

– Работа, – усмехнулась Пэтти. – Проматывать наши деньги, цеплять проституток – это называется работой?

– Я не играю в казино и не сплю с проститутками.

– Так что ты делаешь в Вегасе? Смотришь шоу?

Фрэнк взорвался.

– Это работа! Как, ты думаешь, я зарабатываю деньги? Откуда берется еда на столе? Откуда деньги на врачей? Откуда?..

– Что это за работа? Чем ты занимаешься?

– Тебе ни к чему знать! – выкрикнул Фрэнк. – Просто бери деньги, держи рот на замке и не задавай вопросов о том, что тебя не касается!

– Как это меня не касается? Я твоя жена!

– Не стоит напоминать!

Пэтти обиделась. Да он и сам знал, еще прежде, чем эти слова сорвались у него с языка, что они обидят ее. Если бы взять их обратно! Пэтти разрыдалась.

– Я хочу ребенка.

– Я тоже.

Это было последнее, что он сказал, когда подходил к двери. И все же, надо признаться, долгая дорога в Вегас внесла покой в его душу – несколько часов одиночества и тишины. Никаких ссор, никаких взаимных упреков, никакого обескураживающего ощущения несостоятельности. К тому же ему надо было хорошенько обдумать предстоящее дело, так как оно было не из простых.

Донни Гарт – золотой мальчик, вундеркинд, наследник чикагского воротилы. Правда, никто не знал, насколько Донни богат, пока он не явился в Вегас и не купил отель «Паладин». Никому и в голову не приходило, что у него столько денег.

Какое-то время все шло как шло, а потом Гарта одолела мания величия, и он отказался платить чикагской мафии.

Фрэнк привез Кармине Антонуччи к Гарту в Ла-Холлу, чтобы тот «вправил ему мозги». Дом Гарта произвел большое впечатление на Фрэнка – особняк в нормандском стиле с круглой, покрытой гравием, подъездной аллеей и гаражом на шесть машин, среди которых были «феррари» и «остин-хили».

Ничего не скажешь, со вкусом у Гарта все было в порядке.

Он вышел тогда на крыльцо – тщедушный человечек в накинутом на плечи и завязанном на груди желтом кашемировом свитере, в синей шелковой рубашке с расстегнутым воротом, в белых брюках и мокасинах.

Фрэнк вспоминает, что Гарт казался еще меньше, чем был на самом деле, на фоне огромных деревянных дверей. Он улыбался и пожимал руки, однако было заметно, что ему не по себе от вида заявившихся к нему громил и его очень беспокоит, как бы визитеры не попались на глаза соседям.

Такие визитеры, как Кармине Антонуччи и Фрэнки Машина.

Кармине был представителем чикагской семьи в Лас-Вегасе, надзиравшим за самым доходным бизнесом, от которого Гарт хотел иметь свой кусок. Итак, Кармине не отказался от предложенного Гартом холодного чая, подождал, пока уйдет слуга, сделал несколько вежливых глотков и, показав на Фрэнка, сказал:

– С этим парнем надо дружить. Знаете, почему его прозвали Машиной?

– Нет.

– Потому что он как автомат, – пояснил Кармине. – Никогда не промахивается. Я хочу получать прибыль от моего отеля, и если вы будете мне мешать, то придется послать к вам Фрэнки Машину. Мы поняли друг друга?

– Поняли.

У Гарта дрожали руки, словно произошло землетрясение. Слышно было, как длинная серебряная ложка бьется о стакан.

– Благодарю за чай, – сказал, поднимаясь, Кармине. – Очень вкусный и освежающий. Благодарю за любезное приглашение пообедать с вами, но, увы, пора на самолет.

Так это было.

Фрэнк не произнес ни слова.

Он доставил Кармине в аэропорт, и на собственном самолете тот отбыл в Вегас.

Донни Гарт внял голосу разума.

Но вскоре случилось нечто непредвиденное.

У Донни Гарта заболела шея, и он решил попариться в сауне при отеле, когда туда пришел чикагский качок Марти Бьянкофьоре.

Марти неплохо поработал для Гарта, устранив других претендентов на покупку «Паладина», после чего вбил себе в голову, что Гарт ему что-то задолжал. Ну, и пока оба сидели, завернувшись в полотенца, он заявил: или Донни отдает ему «кусок» бизнеса, или он отрывает кусок от самого Донни, причем существенный.

У Донни Гарта шея разболелась с еще большей силой.

У него еще не просохли волосы, а он уже позвонил Кармине.

Донни Гарт был первостатейной занозой в заднице, однако «Паладин» приносил кучу денег, гораздо больше, чем выколачивал своими кулаками Марти.

Напуганный Гарт прятался в отеле, боялся нос показать из конторы, требовал дополнительной охраны, так что в конце концов Кармине позвонил Фрэнку.

Донни Гарт просил послать на дело именно его, Машину.

Много людей видели или слышали, что произошло между Гартом и Бьянкофьоре, поэтому чикагцы намеревались оставить послание: наших людей не трогать. Они хотели, чтобы Бьянкофьоре был убит на главной улице Вегаса, чтобы его труп был найден и выглядел ужасно.

Но и Марти Бьянкофьоре не был человеком со стороны. Он работал на чикагскую семью. Был вооружен и настороже. Марти Бьянкофьоре ни за что не открыл бы дверь разносчику пиццы.

Это был первый человек, за которым пришлось всерьез поохотиться, вспоминает Фрэнк. Пять дней Фрэнк выслеживал его, изучал его привычки, примеривался к той или иной возможности, продумывал план действий.

Он решил, что ночь ему подходит больше. Даже Фрэнки Машина поостерегся убивать человека на Стрипе – центральной улице Лас-Вегаса – среди бела дня. Нет, такое пришло позже, думает Фрэнк, когда Джо Боннано начал перестрелки на улицах. К счастью, Марти Бьянкофьоре работал с восьми до двух в «Цезаре».

Обычно Марти отрабатывал свою смену, заходил в бар выпить два стаканчика водки и шел к парковке, на которой оставляли свои машины служащие казино «Цезарь». Он всегда внимательно осматривался и отпирал машину на расстоянии, опасаясь бомбы, насколько понимал Фрэнк. И всегда заглядывал в салон, прежде чем сесть за руль, а потом быстро захлопывал дверцу и ехал домой. Один раз он вызвал проститутку, три раза – принимал душ, смотрел телевизор и отправлялся спать.

Убить его дома не составило бы труда, размышлял Фрэнк. Взломать дверь, когда он в душе, и застрелить его. Однако не это нужно Чикаго. Или, скорее, дерьмовому Гарту, которому вынь да положь «преподать урок».

Значит, на парковке.

Но как?

Нельзя стрелять в него, когда он выходит из казино – слишком много свидетелей, да и слишком велик риск потерпеть неудачу. Не хватало еще, чтобы случайный человек попал под пулю на главной улице Вегаса.

Одно правило было свято для Фрэнка: никакого риска для случайных людей. Свои люди – они знают, на что идут, чем рискуют, но при чем тут какой-нибудь Джо Ланчбакер, который накопил денег для поездки в Вегас, – он не должен умирать из-за того, что кто-то зарвался.

Значит, остается автомобиль.

Но стоит коснуться двери, и сработает сигнализация. Украсть ключи и сделать дубликат, а потом ждать, когда придет Марти? Но он тщательно проверяет машину, прежде чем сесть в нее, поэтому или убежит, или застрелит того, кто будет лежать на заднем сиденье.

Как залезть в машину?

Есть только один способ.

Марти должен сам пригласить тебя внутрь, решил Фрэнк.

Но как этого добиться?

У любого человека есть слабое место. Этому Фрэнка учил Бап. Не такими словами, конечно. Мол, у всех есть брешь в броне, и все дело в том, чтобы ее найти.

У Бапа был даже свой список.

– Похоть, жадность, – говорил он, – самомнение, гордыня, сознательные заблуждения.

– Это что?

– Некоторые верят в то, во что хотят верить, – ответил тогда Бап. – Очень хотят.

Марти всем, кто его слушал, похвалялся, что припугнул слабака Донни Гарта так, что тот дрожмя дрожит в своих шмотках от Гуччи; мол, лучше Гарту не стоять у него на пути, а иначе ему несдобровать. Парень нес эту чушь в баре после работы, сидя недалеко от Фрэнка.

И Марти отчаянно нуждался в деньгах. Он был азартным игроком, и чем больше ставил, тем больше проигрывал. К тому же он много задолжал мерзкому ростовщику Герби Гольдштейну, и проценты росли как на дрожжах.

Итак, когда позвонил Донни Гарт, Марти очень захотелось поверить в свою удачу. Да и Гарт был чертовски хорошим актером, прирожденным жуликом, который, как надо, разыграл увертюру. К этому времени его уже научили, что значит следовать указаниям, и он следовал им до последней буквы.

Во время телефонного разговора Фрэнк сидел рядом с Гартом.

– Марти? Это Донни.

– Надеюсь, у тебя хорошие новости?

– Марти, мы же друзья, – ответил Гарт. – Мне нужно было подумать. Я хочу поступить правильно. Как насчет ста штук и обо всем забыть?

– Сто штук? Да иди ты…

Фрэнк слышал, как они торговались и сошлись на двухстах пятидесяти тысячах долларов. Прав был Бап, подумал тогда Фрэнк. Бьянкофьоре поверил, потому что хотел поверить. Эта сделка тешила его самомнение и решала финансовые проблемы. Как это говорил Бап? «Если хочешь поймать рыбку, дай ей наживку, о которой она мечтает».

– Наличными, Донни, – сказал Марти.

Фрэнк кивнул, и Донни сказал:

– Послушай, Марти, это должно остаться между нами. Если пойдет слух, что на меня можно… нажать, мне не жить в Вегасе.

– Никого это не касается.

– Отлично, Марти, спасибо. Тогда я заброшу Деньги тебе домой?

Момент был опасный, и Фрэнк на мгновение затаил дыхание.

– Пожалуй, я бы предпочел более людное место.

– Марти, ты не доверяешь мне?

Бьянкофьоре рассмеялся в ответ.

– Не могу же я, Марти, отдать тебе чемодан с наличными деньгами в «Цезаре».

Марти подумал пару секунд.

– На парковке, – сказал он. – В моей машине.

– После смены?

– Нет. Днем.

Марти знал то, что знали все. Никто – никто – не посмеет напасть на него среди бела дня на главной улице Лас-Вегаса.

Марти поглядел на Фрэнка.

Фрэнк тоже подумал пару секунд, потом кивнул.

– Ладно, – согласился Донни. – Днем так днем. На чем ты сейчас ездишь? Какой у тебя номер на парковке?

– На пару дней уезжайте из города, – сказал ему Фрэнк. – Побудьте в своем нормандском замке, устройте званый ужин, создайте себе алиби.

Пей марочное вино с приятными людьми, пока я буду приводить в порядок твои дела, мысленно произнес Фрэнк.

Итак, Фрэнк, а не Донни ждал Марти на парковке.

И Марти это не понравилось.

Он опустил окошко и спросил:

– Какого черта тебе надо? Где Гарт?

– Он не придет.

– Это что за чертовщина?

Однако Фрэнк видел, как он ест глазами чемоданчик.

– Деньги у меня. Хочешь их получить?

«Никто никогда не отказывается от денег, – говорил Бап. – Бывают такие случаи, когда и надо бы, но они не в состоянии это сделать».

Марти тоже не устоял. Он подумал о том, чтобы отказаться – Фрэнк видел, – но не устоял. Выйдя из машины, он прощупал Фрэнка от подмышек до лодыжек.

– Жучка нет, – сказал Фрэнк.

– Плевать мне на жучки. Я ищу оружие.

Оружия он не нашел и, вернувшись на водительское место, открыл вторую дверцу.

– Залезай.

Фрэнк сел на пассажирское место.

У Марти в руках был револьвер сорок пятого калибра.

– Эй.

– Я бы давно умер, если бы не принимал все меры предосторожности, – буркнул Марти. – Значит, деньги у тебя?

– В чемодане.

Страшно было, вспоминает Фрэнк. Если бы Марти схватил чемодан, выкинул Фрэнка из машины и уехал, так бы его и видели. Если бы он сразу открыл чемодан, Фрэнка уже давно не было бы в живых.

Приходилось полагаться на знание его характера, на его сверхосторожность. Этот человек каждый вечер проверял свою машину, нет ли в ней бомбы. Он не собирался забирать с собой чемодан.

Так или иначе, но Фрэнк делал на это ставку.

– Покажи, – сказал Марти.

– Хочешь, чтобы я открыл его?

– А я что сказал?

Фрэнк положил чемодан себе на колени, щелкнул замками, открыл крышку, взял в руку револьвер двадцать пятого калибра с глушителем и несколько раз выстрелил в Марти через крышку чемодана. Потом он положил револьвер обратно, закрыл крышку чемодана, вылез из машины и пошел прочь.

По Стрипу.

Фрэнк вернулся в отель, взял виски, тщательно протер им револьвер и чемодан. Чикагцы предложили свою команду чистильщиков, однако Фрэнк никому не доверил уничтожение улик. Недаром он выбрал и двадцать пятый калибр. Ему ли было не знать, что пули, пройдя через крышку дешевого чемоданчика, потеряют скорость и застрянут в голове Марти? Смотритель обнаружил Марти примерно через час. Сначала он подумал, что у Марти не выдержало сердце и он упал лицом на руль, но потом увидел пять пулевых отверстий в голове.

Фрэнк же сел в свою машину и поехал через Мохаве, там отыскал подходящее место, разбил револьвер вдребезги и бросил его вместе с чемоданчиком в шахту.

Вот так, избавиться от оружия легче, чем от воспоминаний.

Их не похоронишь в шахте.

Однако после смерти Бьянкофьоре произошло непредвиденное. Толстяк Герби Гольдштейн стал на всех углах орать, что покойник не отдал ему семьдесят пять тысяч его кровных долларов, которые вряд ли теперь отдаст, но кто-то ведь должен возместить ему потери!

– Скажи Гарту, пусть заплатит, – сказал тогда Фрэнк, встретившись с Майком Риццо.

– Шутишь?

– Пусть продаст одну из своих машин и заплатит, – сказал Фрэнк. – Передай, мол, так сказал Фрэнки Машина.

И Донни Гарт отдал Герби Гольдштейну семьдесят пять штук.

Так Фрэнк подружился с Герби Гольдштейном. Толстяк Герби сам отыскал Фрэнка после того, как Гарт отдал ему деньги. Он сел в самолет, прилетел в Сан-Диего и потребовал встречи с Фрэнки Машиной. Они встретились за ланчем – если уж встречаешься с Герби, то обязательно за едой.

Теперь немало мафиози отзываются на кличку «Толстяк». Пятерых Фрэнк знает лично. Однако ни одного из них не сравнить с Герби Гольдштейном – они как пушинки рядом с четырехсотфунтовым Герби, который как будто только и ел что сливочное масло.

Так или иначе, Гольдштейн пригласил Фрэнка на ланч.

– Ты поступил так, как следует поступать приличным людям, – произнес тогда Герби. – Я хотел сам сказать тебе, что очень это ценю.

– Так было правильно.

– Не все поступают правильно. Тем более в наши времена.

Герби заплатил по счету, который оказался немаленьким, а потом пригласил Фрэнка к себе.

– Будешь в Лас-Вегасе, я покажу тебе, как отлично провести время.

У Фрэнка не было намерения ехать в Лас-Вегас, поначалу он и не думал об этом. Однако о приглашении не забыл. Чем тяжелее и больше он работал, чем дольше, но безрезультатно исполнял супружеский долг, тем чаще среди драк и убийств песней сирен звучало приглашение трехсотсемидесятипятифунтового гангстера.

Итак, однажды, когда шеф-повар ни с того ни с сего устроил ему разнос за отличного желтохвостика, Фрэнк бросил кое-что из вещей в машину и укатил в Лас-Вегас.

Едва оказавшись в Вегасе, Фрэнк позвонил Герби. Через десять минут он уже устраивался в двойном номере в «Паладине». Для начала он доставил себе удовольствие, прямо в номере полежав в джакузи, потом поспал, а когда проснулся, то оделся на выход и встретил Герби в холле.

С Герби были две красотки, сошедшие со страниц «Плейбоя» – Сьюзан и Мэнди.

Маленькая блондиночка с большой грудью, Сьюзан, была девушкой Герби, а Мэнди, с блестящими, каштановыми волосами до плеч, пухлыми губками, ласковыми карими глазами, предназначалась Фрэнку. На ней было платье, которое ничего не скрывало, но с ее фигурой и не надо было ничего скрывать. Фрэнк говорил себе, что не будет с ней спать, что она просто-напросто составит ему компанию в барах, во время обеда, может быть, на шоу, чтобы он не чувствовал себя третьим лишним.

Они тогда погуляли.

Погуляли на славу.

Еда, вино, шоу – и Фрэнку ни разу не было позволено достать бумажник. Да и счетов он не видел, их не было. Герби давал большие чаевые, и все решалось само собой. Лучшие столики, лучшее вино – с наилучшими пожеланиями от управляющего. А после шоу их приглашали в артистическую на вечеринку.

И женщины.

Герби Гольдштейна никак нельзя было назвать привлекательным, хотя у него и было отдаленное сходство с Паваротти, которое, возможно, стало бы более явным, если бы тенор пару месяцев посидел на пудинговой диете.

И в нем не было шарма – скорее, был антишарм, то есть Герби был отталкивающим на вид, как тогда казалось Фрэнку. Он отталкивал многих – своей прожорливостью, наплевательским отношением к общепринятому поведению за столом, реками пота, которые текли с его пухлых щек и из-под мышек. Вещи на нем всегда были мятые и в пятнах, рот напоминал сточную канаву, и многие люди в Вегасе переходили на другую сторону улицы, лишь бы не здороваться с Герби.

Однако женщины тянулись к Герби.

Никаких сомнений. Едва начинался вечер, на Герби обязательно висла какая-нибудь сногсшибательная красотка, и, надо заметить, не проститутка – танцовщица, модель. Естественно, они принимали от Герби подарки, и иногда довольно дорогие, кондоминиумы или машины, но влекли их к нему не только деньги.

Им в самом деле нравилось проводить время с Герби, да и Фрэнку его новый приятель с каждым днем нравился все больше и больше.

Но первый вечер…

Они ввалились в «Паладин» в три часа ночи, и когда Фрэнк уже было собрался пожелать Мэнди спокойной ночи, она как-то странно посмотрела на него.

– Я тебе не нравлюсь?

– Очень нравишься.

– Тогда в чем дело? Ты не хочешь меня?

А у него весь вечер была эрекция.

– Еще как хочу.

– Тогда почему бы нам не доставить друг другу удовольствие?

– Мэнди, я женат.

Она улыбнулась.

– Это всего-навсего секс.

Да нет, не всего-навсего.

После девяти лет брака, из которых последние несколько лет никак нельзя было назвать счастливыми, ничего «просто-напросто» не могло быть. Мэнди проделывала такое, о чем Пэтти и помыслить не могла, да и делать ни за что не стала бы. Фрэнк начал было как всегда, однако Мэнди остановила его и ласково произнесла:

– Фрэнк, позволь, я покажу тебе, как мне нравится.

И она показала.

В первый раз в жизни Фрэнк ощутил себя по-настоящему свободным, потому что не надо было ничего добиваться, не надо было бояться отказа, не надо было брать на себя обязательства. Существовало одно лишь наслаждение. Утром, когда Фрэнк проснулся, ему хотелось почувствовать себя виноватым, но ничего не вышло. Ему было хорошо.

Его ничуть не расстроило то, что Мэнди уже ушла, оставив короткую записку, мол, «мы отлично позабавились», со смеющейся рожицей над подписью.

Пришел Герби, чтобы позавтракать вместе с Фрэнком.

– Надо тебе попробовать еврейскую кухню, – сказал он, когда Фрэнк заказал себе яичницу с беконом.

Благодаря ему Фрэнк попробовал луковый багель с копченой лососиной, сливочным сыром и кружком красного лука.

Это был восторг – контраст острого и пресного, воздушного и хрустящего – открытие для Фрэнка! Герби знал, о чем говорил. Стоило с ним разговориться, и становилось ясно, что он много и о многом знает. Он отлично разбирался в еде, в вине, в драгоценностях и искусстве. Он пригласил Фрэнка к себе домой и показал ему свою коллекцию Эрте[22] и винный погреб. Герби никак нельзя было назвать культурным человеком, однако удивлять он умел.

Взять, например, кроссворды.

Это он приучил Фрэнка к кроссвордам, и это он мог решить весь кроссворд в воскресной «Нью-Йорк таймс». Иногда Фрэнку приходило в голову, что Герби мог бы ничего не записывать, ведь он все держал в голове. Он был ходячим словарем, хотя, как ни странно, его разговорный лексикон не отличался разнообразием.

– Я думаю, что я так называемый idiot savant,[23] – сказал он однажды Фрэнку, поинтересовавшемуся, в чем тут секрет. Когда же Фрэнк отыскал в справочнике словосочетание «idiot savant», он понял, что ни один «idiot savant» этого выражения не знает.

– Вы с Мэнди подружились? – спросил Герби, выходя из винного погреба, когда Фрэнк расшатал здание своего брака многочисленными творческими актами прелюбодеяния.

– Можно и так сказать.

– Сегодня у нас другие девочки. Очень симпатичные. Очень, – повторил Герби.

Пять дней спустя Фрэнк покинул Вегас, испытывая острый недостаток в витамине E, однако чувствуя себя отдохнувшим и довольным. После этого он много раз возвращался в Лас-Вегас, останавливался в «Паладине», иногда где-нибудь еще, но сам платил за себя, не желая злоупотреблять гостеприимством Герби Гольдштейна.

37

Ребята из мафии выбивали из Вегаса все, что он мог дать.

А почему бы и нет?

Деньги текли рекой.

Проблема же заключалась в том, что боссы требовали всё больше и больше, да и другие семьи тоже хотели получить свое, так что зачерпывать приходилось все глубже и глубже.

Но в пустыне не так уж много воды.

Рано или поздно она заканчивается, однако никому и в голову не приходило, что конец близок. Тогда было одно нескончаемое веселье, и Фрэнк, уже много лет работавший как вол, веселился вместе со всеми. Было так. Отрабатывая день за днем по шестнадцать часов в Сан-Диего, в пятницу после ланча он уезжал в Лас-Вегас и проводил там выходные. Иногда он возвращался в понедельник, но бывало, что не возвращался и в понедельник.

Пэтти как будто не возражала.

Слишком много они потратили сил, чтобы заиметь ребенка, слишком много потратили сил, чтобы вступить в брак, так что она вроде бы почти с облегчением воспринимала его отлучки. Пару раз Фрэнк звал ее с собой, но без особой охоты, и Пэтти, понимая это, отвергала его приглашения.

– В Вегасе мы останемся такими же, какие мы здесь, – как-то сказала она.

– Не знаю. Может быть, и нет.

Один раз он был настойчивее.

– Мы там выпьем, пообедаем, посмотрим хорошее шоу, – сказал он. – Потом отправимся в постель – возможно, не только для того, чтобы спать.

– Этим ты занимаешься там со своими подружками?

Тогда еще никаких «своих» подружек у него не было, однако возражать Фрэнк не стал. Если ей хочется так думать, ее дело. В конце концов, какая разница?

И он опять поехал в Вегас один.

Однако один он оставался недолго.

Насладившись одиночеством во время довольно долгого пути, послушав оперные записи, которые, пока он ехал, никому не мешали, Фрэнк к тому моменту, как он оказался в Вегасе, был готов к новым встречам.

В те времена если кто-то не находил в Вегасе компанию, то лишь потому, что хотел побыть в одиночестве.

Итак, Фрэнк пошел в свой номер, принял душ, переоделся и отправился к Герби.

На деньги от ростовщичества Герби купил маленький невзрачный клуб на узкой улочке среди автомастерских. Он находился далеко от Стрипа, от казино и от всех прочих мест, за которыми присматривали федералы, и в этом был весь смысл. О клубе никто, кроме посвященных, не знал, и если турист или местный житель в ожидании такси заглядывал сюда, то поспешно ретировался, услышав:

– Здесь тебе, приятель, нечего делать.

В то время клуб Герби был открыт только для своих.

По тем или иным соображениям в клубе Герби собирались ребята из Калифорнии. Все они вернулись из заключения, все жили в Вегасе и зарабатывали на жизнь вымогательством.

Вернулся и Майк – он приехал в Вегас, решив, что настало его время, и обычно он сидел за столом с Питером Мартини, то есть с Мышом Старшим, который буквально накануне стал боссом. И Кармен, брат Питера, тоже был с ними, и их племянник Бобби, певец в ночном клубе, тоже.

Ну и конечно же Герби, сидевший с кроссвордом и в компании Шерма Саймона в углу, который скоро прозвали «Маленьким Израилем».

Ребят было много, и иногда Фрэнк усаживался за стол, чтобы послушать очередные байки, но чаще отправлялся в кухню и готовил разные блюда.

Хорошие были времена. Он стоял у плиты и, одним ухом прислушиваясь к трепу ребят, стряпал linguine con vongole, spaghetti all'amatriciana, bac-cala alia bolognese, pelpo con limone e aglio. Ему казалось, будто он вернулся в детство, когда Маленькая Италия в Сан-Диего еще оставалась итальянской и там готовили настоящую еду.

Фрэнк искренне тосковал по кухне, ведь все его время забирала работа и он почти не бывал дома, отчего – мало-помалу – он и Пэтти отвыкли от совместных трапез. А Герби к тому же отлично оснастил свою кухню.

Стряпая, Фрэнк прислушивался к беседам ребят, к их шуткам и хвастовству.

В обществе себе подобных, думал он, словно забываешь о возрасте, словно опять попадаешь в компанию старшеклассников. Разговоры были исключительно о сексе, еде, запахах, женщинах, маленьких членах и гомиках.

Ну и о преступлениях, конечно же.

В заведении Герби это блюдо варили чаще, чем макароны. Большинство ребят так никогда и не решалось ни на что серьезное – они попросту бахвалились – однако некоторые знали, о чем говорят. Они обдумывали планы нападения на легальные бордели в северной части города, планы продажи оружия бандам байкеров, серьезно обсуждали, как обзавестись фальшивыми кредитками и – что Фрэнку больше всего понравилось – как украсть три тысячи спортивных рубашек и двести телевизоров с двадцатидюймовыми экранами, о чем мечтал Майк.

– И что ты будешь делать с двумя сотнями телевизоров? – спросил Фрэнк, когда Майк действительно совершил эту кражу.

– А что мне делать с тремя тысячами рубашек? – ответил Майк вопросом на вопрос.

На самом деле Фрэнк хотел в первую очередь спросить о рубашках, но потом сообразил, что это прозвучит глупо, как, например, вопрос: «Зачем всходить на Эверест?» – на который если и можно что ответить, то лишь: «Потому что он есть». Суть в том, что ребята тащили все, даже то, что им не было нужно, чем они не могли воспользоваться, просто потому, что была возможность украсть.

Это ставило Фрэнка в тупик и одновременно забавляло.

Кстати, занимались такими кражами не только парни, но и женщины.

В первый раз Фрэнку было нелегко обмануть Пэтти, однако со временем ему понравилось менять женщин, и если поначалу они были из тех, что крутились вокруг Герби Гольдштейна, то со временем у него завелись собственные подружки.

Это были модели, танцовщицы, крупье, дилеры, а также туристки, приехавшие весело провести время, и Фрэнк помогал им в этом. Он кормил их вкусными обедами, водил на шоу, всегда обращался с ними как с дамами и был щедрым, внимательным любовником. Фрэнк понял, что любит женщин, и они платили ему той же монетой.

Так было со всеми, кроме Пэтти.

С Пэтти он обращался ужасно, и она отвечала ему тем же.

Однажды вечером, засидевшись у Герби, он разговорился об этом с Шермом.

– Почему нельзя иметь такие же отношения с женой, как с подружками?

– Другая порода, мой друг, – ответил Шерм. – Совершенно другая.

– Может быть, стоит жениться на подружках?

– Я пробовал, – сказал Шерм. – Дважды.

– И?

– Они становятся женами. Это начинается, едва назначаешь день свадьбы – сексуальный котенок превращается в домашнюю кошку. Вот так. Не веришь, спроси моего адвоката.

– Ты сам адвокат.

– Спроси моего адвоката, который занимался разводами. Скажи, что я послал тебя – у него яхта названа в мою честь.

– Думаю, дело не в них, – проговорил Фрэнк. – Думаю, дело в нас. Мы перестаем тащить их в постель – потому что теперь они всегда к нашим услугам, – мы больше не делаем никаких усилий. Мы сами превращаем их в жен.

– Так уж устроен мир, мой друг. Так устроен мир.

Не думаю, мысленно возразил Фрэнк.

Он решил поехать домой и попытаться вновь наладить отношения с Пэтти. Он решил вести себя с ней как с любовницей, а не как с женой, и посмотреть, что из этого выйдет. Ничего не получилось – легче было бы переспать со снежной бабой.

И Фрэнк продолжал устраивать вылазки к Герби.

С Герби всегда было весело, разгадывал ли он кроссворды в воскресном выпуске «Нью-Йорк таймс», поедая багели или копченую лососину под звуки оперных арий, угощал ли раздобытым где-то вином или подшучивал над планами и заговорами Майка Риццо, братьев Мышей, чьими бы то ни было еще.

Хорошие были времена.

Они закончились, когда Фрэнку приказали убить Джея Вурхиса.

38

Джей Вурхис возглавлял службу безопасности в казино «Паладин». Он отвечал за сохранность доходов, а вместе с тем, в интересах наибольшей эффективности, и за взимание податей. В этом ему не было равных – он был Гудини[24] счетной комнаты, благодаря которому поразительным образом исчезали из денежных ящиков монеты и чеки.

А потом за него взялось ФБР, и он скрылся.

Убежал в Мексику, где федералы не могли его достать. Учитывая это обстоятельство, чикагцы не захотели ждать его экстрадиции, они решили раз и навсегда избавиться от «Гудини». Вурхис много чего знал и мог выдать Кармине, Донни Гарта, всех. Чтобы бизнес не рухнул, как карточный домик, Вурхиса надо было найти и отправить к праотцам.

Некоторые думают, будто очень просто исчезнуть из поля зрения.

Ничего подобного.

Это трудно, утомительно и чертовски дорого. Деньги утекают сквозь пальцы, когда переезжаешь с места на место, а уж если переезжаешь постоянно да еще заметаешь следы, то они буквально улетучиваются. К тому же предпочтительнее пользоваться наличными деньгами, но рано или поздно в кармане ничего не остается и приходится прибегнуть к пластиковой карточке.

Если к исчезновению с радара не подготовиться с максимальной тщательностью, то сделать это довольно трудно, а Джей Вурхис не подготовился. Он просто сбежал в приступе паники. Делом времени было его решение поторговаться с федералами, а там и заключить сделку, ведь рано или поздно он должен был выдохнуться и заскучать по солнцу.

Фрэнку предстояло отыскать его, пока этого не случилось.

– Мы можем дать тебе в помощь команду, – сказал Кармине Антонуччи. – Только скажи, что тебе нужно.

– Команды мне не надо.

Не хватало еще, чтобы ребята наступали друг другу на пятки, да и лишние свидетели ни к чему – и это было правильно, так как федералы прижали всех пятью годами позже. Нет, помощники ему были не нужны, а вот деньги на расходы нужны, и наличные, потому что он тоже не хотел оставлять следов.

Следов и без того хватало. Фрэнк последовал за Вурхисом из Мехико в Гвадалахару, оттуда в Масатлан, потом на Косумель, затем в Пуэрто-Валларта, после чего через весь полуостров Баха – в Кабо.

Между охотником и его добычей всегда возникает связь. Ребята обычно отрицают это как дурацкую выдумку, размышлял Фрэнк, но всем известно, что это не выдумка. Когда долго преследуешь человека, то хорошо узнаешь его, ведь живешь его жизнью, отставая всего лишь на один шаг, и этот человек обретает реальность. Всегда стараешься влезть в шкуру будущей жертвы, думать как думает он, и, если это удается, в каком-то смысле превращаешься в него, становишься им.

А будущая жертва по той же причине старается влезть в шкуру преследователя. Если у этого человека есть природное чутье, то он не может не почувствовать слежку. Он бежит и старается перехитрить охотника, предвидеть его ходы и как-то им противостоять, таким образом все лучше и лучше узнавая его.

Вы на одной дороге – волею судьбы посещаете одни и те же места, едите одинаковую еду, видите одно и то же, обретаете одинаковый опыт. Вы становитесь похожими. Между вами возникает связь.

Фрэнк на три дня опоздал в Мехико. Он поговорил с таксистом, который отвез Вурхиса в аэропорт, дал несколько долларов служащему, который занимался багажом и посадил Вурхиса в самолет, следовавший в Гвадалахару. Он не был уверен, но как будто видел там Вурхиса перед кафедральным собором. Собрался молиться? – удивился Фрэнк. Наверное, купил глиняную статуэтку – milagra – у уличного торговца и оставил ее на алтаре с пожертвованием и мольбой о чуде. В отель он опоздал на одну ночь и там узнал, что Вурхис поехал на железнодорожный вокзал. Вот тут-то Вурхис мог бы и затеряться, однако он воспользовался карточкой «Америкен экспресс», чтобы расплатиться за отель в Масатлане. Фрэнк приехал в курортный город и пошел на пляж, там расспрашивал всех и каждого, не видел ли кто нужного ему человека, и вовсю сорил деньгами. Он не рассчитывал на успех, но и не скрывал своего присутствия в городе – он хотел, чтобы Вурхис узнал о нем.

Бап называл это «путать птичку». Как бы хорошо птица ни пряталась в кустах, стоит ей увидеть охотника, и она торопится улететь – вот тут ей и приходит конец.

Вурхис сбежал на Косумель. Фрэнк помчался за ним, Вурхис без конца менял заштатные отели. Однажды Фрэнк опоздал всего на час. И он собственными глазами видел его в Кабо, в дешевом отеле на берегу океана – Вурхис пил пиво, и перед ним стояла тарелка с креветками камарон. Он выглядел исхудавшим и изможденным, брюки висели на нем складками, стянутые ремнем.

Вурхис тоже видел его, наверняка видел. Теперь Фрэнк думает, что тогда они с Вурхисом все сказали друг другу. У бедняги был испуганный взгляд загнанного в угол человека, он все понял. Расплатился и ушел. Фрэнк последовал за ним, однако, не найдя удобного места, чтобы исполнить приказ, позволил Вурхису сесть в автобус и уехать.

Он знал, что у Вурхиса сдали нервы.

В каждом следующем городе, где он появлялся, отели становились немного дешевле, а еда немного скуднее. Начинал он с самолета, потом арендовал автомобили и ездил в поездах, а теперь довольствовался плохоньким сельским автобусом. Фрэнк проверил маршрут – автобус следовал по единственно возможной дороге вдоль восточного побережья Бахи.

Теперь Вурхис не метался, он мчался по прямой. Он загнал себя в ловушку – с одной стороны океан, с другой стороны пустыня. И ему ничего не оставалось, как бежать из одной рыбацкой деревушки в другую.

Фрэнк наслаждался путешествием, если только слово «наслаждение» подходит, когда охотишься на человека, которого в конце концов придется убить. Тем не менее он с удовольствием предавался ничего-неделанью в автобусе, любовался пустыней за окном, читал и с трудом отрывал взгляд от поразительно синей воды в Калифорнийском заливе. Ему нравилось играть с ехавшими в автобусе детишками, и один раз уставшая мамаша даже доверила ему подержать на руках малыша. Он упивался безжалостным солнцем и умиротворявшим его пеклом.

Это были счастливые деньки – гонка за Джеем Вурхисом по Бахе, и Фрэнк даже пожалел, когда понял, что его путешествие подходит к концу.

Вурхис «залег на дно» в деревушке Санта-Розалия, где отыскал для себя рыбачью хижину на скалистом берегу. Первым делом, подумал тогда Фрэнк, Вурхису надо было бы поехать в ближайший городишко, чтобы купить защиту местного commandante. Конечно же мы бы его перекупили, однако мне потребовалось бы больше времени, и, возможно, я бы его не нашел.

Но все вышло не так.

Фрэнк провел день в деревенском баре, где опустошил пару кружек пива за разгадыванием кроссвордов в английском журнале, вероятно забытом кем-то из туристов. Закат был долгий, сумерки не спешили опускаться на восточное побережье. Когда же море в конце концов почернело, Фрэнк отправился на берег, к крытой пальмовыми листьями лачуге, на которую у Вурхиса только и хватило денег.

Он сидел снаружи в грубо сколоченном кресле, курил сигарету и смотрел на море.

– Я ждал тебя, – сказал он, увидев Фрэнка.

Фрэнк кивнул.

– Ты ведь тот самый парень, правильно? – спросил Вурхис, и у него едва заметно дрогнул голос. – Это тебя послали ко мне?

– Да.

Вурхис кивнул.

Он выглядел скорее уставшим, чем испуганным. На его лице было отстраненное выражение, он даже как будто чувствовал облегчение и совсем не испытывал естественного страха, как ожидал Фрэнк. Да, вспоминает Фрэнк, так оно и было – или все же нежное розовое мерцание воды в сумерках смягчило черты его лица? Не исключено, что этот предсмертный покой почудился Фрэнку в тающем вечернем свете.

Вурхис докурил сигарету, достал начатую пачку из кармана выгоревшей рубашки и стал закуривать новую.

У него дрожали руки.

Фрэнк наклонился и помог ему.

Вурхис поблагодарил его кивком головы. Сделав пару затяжек, он сказал:

– Я боюсь пули. Мне жутко представлять, как она размозжит мне голову.

– Ты ничего не почувствуешь.

– Просто ужасно – голова взрывается.

– Этого не случится, – солгал Фрэнк. Пора, сказал он себе. Сделай это, пока он не ждет.

Вурхис заплакал. Фрэнк смотрел, как слезы текут у него по щекам, как он кусает губы и старается остановить слезы, а они все равно текут и текут. А потом Вурхис перестал бороться с собой, голова у него поникла, плечи поднялись, и он разрыдался.

Фрэнк стоял и смотрел, понимая, что нарушил одну из главных заповедей Бапа.

– Не позволяй им произносить последнее слово, не позволяй молиться, – учил его Бап. – Ты не надзиратель и не священник. Делай свое дело и уходи.

Да, Бап не одобрил бы его.

Вурхис перестал плакать, поглядел на Фрэнка и сказал:

– Извини.

Фрэнк покачал головой.

– Врач в Гвадалахаре выписал мне рецепт. На транквилизатор.

Об этом Фрэнк знал. Пара сотен долларов развязала врачу язык. Недорого за клятву Гиппократа.

– У меня еще много таблеток. То есть я хотел сказать, что мне хватит.

Фрэнк задумался на несколько секунд.

– Я останусь с тобой.

– Отлично.

Вурхис встал, и Фрэнк последовал за ним в хижину. Там Фрэнк сразу же пошел к саквояжу, который прежде был ручной кладью Вурхиса, а теперь вместилищем всех его земных богатств. Он вытащил пузырек с таблетками – валиумом – и на треть опорожненную бутылку водки.

После этого оба вышли наружу.

Фрэнк сел на песок.

Вурхис опять устроился в кресле, вытряхнул половину таблеток, проглотил их, запил водкой. Подождал пару минут, потом вытряхнул оставшиеся таблетки, проглотил их и стал пить мелкими глотками водку, безотрывно глядя на океан.

– Правда, красиво? – еле ворочая языком, спросил он.

– Красиво.

Мгновением позже он откинулся назад, потом подался вперед и сполз на камни.

Фрэнк поднял его и усадил в кресло.

Он пошел в деревню, отыскал работающий телефон и позвонил Донни Гарту, чтобы сообщить ему новость.

Приехав домой, Фрэнк обнаружил, что Пэтти сменила замки. Усталый, злой, расстроенный, он вышиб ногой входную дверь. В два часа ночи позвал слесаря и попросил врезать новые замки. Потом поднялся наверх и принял душ. Он сидел под горячей струей и плакал.

На другой вечер он поехал к Гарту – сам не зная зачем. Фрэнк припарковался на другой стороне улицы и очень долго сидел в машине. У Гарта была вечеринка. Фрэнк смотрел, как дорогие автомобили и лимузины с шоферами сворачивают на подъездную аллею, как из автомобилей выходят люди в красивых нарядах и идут к дверям. Это было похоже на благотворительный прием, на котором собирают пожертвования – мужчины в смокингах, женщины в вечерних платьях, с высокими прическами, с выставленными напоказ, длинными шеями в сверкающих ожерельях из драгоценных камней.

Сколько нужно смертей, спрашивал себя Фрэнк, чтобы красивые люди могли оставаться красивыми?

Вечный вопрос.

Венецианское окно было открыто, и из него струился мягкий золотистый свет. Фрэнк видел, как Гарт порхает по зале, изображая приветливую бабочку, отпуская шутки, блистая остроумием, и Фрэнку казалось, что это ему чудится, но он действительно слышал смех элегантных женщин и позвякивание бесценного хрусталя.

Застрелить его не составило бы труда, думал Фрэнк, даже если бы окно было закрыто. Надо было бы всего-навсего взять что-нибудь потяжелее, например, снайперскую винтовку, укрепить ее на окошке автомобиля, нажать на крючок и вдребезги разнести голову вундеркинда Донни, чтобы его мозги брызгами разлетелись на всех его очаровательных гостей.

Итак, это мероприятие благотворительное. Много собралось народу, думал Фрэнк.

Если бы он знал тогда… но он не знал.

Тогда он думал, что было бы забавно пойти туда. Встать рядом с Донни посреди сверкающей бриллиантами толпы и сказать: «Донни, опять ты выкрутился. Для тебя я убил Джея Вурхиса, а еще прежде убил Марти Бьянкофьоре». Интересно было бы послушать, что сказали бы высокопоставленные гости.

Фрэнк задумался. Наверное, ничего не сказали бы. Наверное, пропустили бы его слова мимо ушей.

Итак, он сидел в машине и смотрел, как входят и выходят из дома лучшие люди Сан-Диего. Наутро из великосветской хроники в «Юнион трибьюн» Фрэнк узнал, что Донни Гарт собрал почти миллион долларов для нового музея изящных искусств.

В эту страницу он завернул рыбу.

Когда стало известно, что бывший шеф службы безопасности «Паладина» умер в Мексике от передозировки, все решили, что Фрэнки Машина заставил его принять таблетки. Фрэнк не стал возражать.

Суть, как ни крути, одна, подумал он.

Ничего не меняется оттого, что не держишь в руке револьвер, что даешь парню выбор и он сам решает, как ему положить конец бегству. Не знаю – может быть, за это мне на пару веков меньше гореть в аду. Или местечко предоставят получше.

Уж там-то нам с Донни Гартом веселиться вместе.

Конечно же позднее Гарт протрепался. Федералы допросили его, и он многих сдал.

Фрэнк ждал вызова на дело, но напрасно.

Лишь через несколько лет он понял, почему Донни Гарта оставили в живых.

39

Катя по пустыне, Фрэнк вспоминает, как убирал помехи с пути Донни Гарта. Неужели в этом дело? – задает он себе вопрос. Неужели теперь и он стал для Донни помехой, которую нужно устранить?

Непохоже – быть не может, чтобы федералы прищучили Донни за дела двадцатипятилетней давности? Хотя почему бы и нет?

Хуже, если Шерм Саймон меня сдал, с беспокойством думает Фрэнк, дал им наводку из своего уютного офиса в Ла-Холле.

40

– Ничего себе сукин сын, – говорит Карло.

Они сидят на парковке у «Бургер Кинга» в Эль-Сентро, в шестидесяти милях к востоку от Боррего и очень близко к мексиканской границе. Остальных ребят из своей команды Джимми разослал по разным местам. Сам поехал к «Бургер Кингу», Джеки и Тони отправил в «Мака», а Джои и Поли – в «Джека».

– Почему это мы в «Джека»? – проныл Поли.

– Хочешь в «Бургер Кинга»? – спросил Джимми.

– Ну да.

– Черт тебя побери, «Бургер Кинг» для меня, – сказал Джимми.

В «Бургер Кинге» картошку жарили лучше и содовую продавали не очень газированную. Когда по многу часов сидишь в машине не один, газировки как-то не хочется. Джимми смотрит на Карло и говорит:

– Не дурак этот Фрэнки, иначе не был бы Фрэнки Машиной.

– Он удрал. Теперь у него есть деньги – путь открыт. Мы не знаем, куда он, черт его дери, подевался. Он может быть где угодно.

– Тихо, – отзывается Джимми. – Один чертов телефонный звонок, и я буду все знать.

Карло смотрит на него одновременно удивленно и скептически.

– Кому звонок?

– Гостбастерам.

41

Дейв смотрит на красную поблескивающую точку на электронной карте. Крошечное устройство, подложенное в банковский мешок с деньгами, работало отлично.

– Я думал, он отправится в Мексику, – говорит Трой.

– Это тупик, – отзывается Дейв. – Уж Макьяно-то знает.

Черт подери, он знает, думает Дейв, кто, как не он, загнал там Вурхиса. Бюро единодушно ахнуло, узнав, как сработал Фрэнк, однако найти хоть какие-то доказательства его причастности к убийству им не удалось.

Классика Фрэнки Машины.

Трой не сводит взгляда с карты.

– Похоже, он едет в Броли.

До вечера они следят за красной точкой.

Она приближается к Броли и застывает неподвижно. Тогда они принимаются определять ее местонахождение.

Фрэнк устроился в недорогом мотеле в двух кварталах от 78-го шоссе.

42

– Он в мотеле, – говорит Джимми, убирая телефон. – Заря-яжай, на предохранитель ста-авъ, рок-н-ролл врубай и правь.

Карло поворачивает ключ зажигания.

Заря-яжай, на предохранитель ста-авь, рок-н-ролл врубай и правь.

Он любит Джимми, хотя тот и задница.

– Где этот мотель? – спрашивает Карло.

– Броли, Калифорния.

Они ищут Броли на карте. До него всего около часа езды.

– Леди и джентльмены, – произносит Джимми, подражая Майклу Бафферу,[25] – тысячи присутствующих и миллионы телезрителей всего мира… давайте приготовимся к драке! Нам предстоит Буря в Броли!

Буря в Броли, смеется Карло.

Ну и задница!

43

Городок Броли – оазис в пустыне.

Во время Великой депрессии известное Управление общественных работ призвало тысячи парней на рытье отводного канала из реки Колорадо на запад, в пустыню. В результате вокруг Броли стала расти лучшая в мире люцерна. Если смотреть сверху, зрелище поразительное – на многие мили голая неживая коричневая пустыня, и вдруг изумрудно-зеленые прямоугольники.

Когда едешь на автомобиле, смена пейзажа тоже впечатляет, но не так сильно, однако в город въезжаешь, чувствуя облегчение после пустыни. Тут есть все, что только может предложить небольшой городок, живущий земледелием, – несколько заведений сети «фаст-фуд», пара банков, большой элеватор и два-три мотеля.

Фрэнк довольно быстро отыскивает нужный мотель и поселяется в нем.

Укладывается на кровать, вытягивается и закрывает глаза.

44

В мотеле Джимми поднимается по лестнице на второй этаж.

Теперь он не шутит, он весь во власти адреналина, и все тело у него адски напряжено.

В конце концов, в номере его ждет встреча с самим Фрэнки Машиной. Может быть, он и старый боец, однако до старости он дожил неслучайно. Джимми известны все истории о Фрэнки Машине, из которых как минимум половина – чистая правда… Джимми рассказывали, как Машина вошел в бар в Сан-Диего и положил всех англичан, прежде чем они успели оторваться от своего чая. Тем не менее, если хочешь стать настоящим мужчиной, надо взять верх над настоящим мужчиной, поэтому Джимми настроен не упустить свой шанс.

У Джимми есть план.

Наверняка Машина держит дверь на цепочке, поэтому у Карло с собой кувалда, какими судебные исполнители выбивают двери. Потом Джимми войдет внутрь и всадит несколько пуль в голову Фрэнки М.

Хорошо бы, старый хрыч спал.

Джимми Малыш кивает, и Карло прибегает к помощи кувалды.

Дверь здесь уж точно не такая, как в Форт-Ноксе, и валится, как «Янкесс» под напором «Ред Соке».

Джимми входит.

Фрэнки М. нет в кровати.

Его вообще нет в комнате.

Джимми Малыш подавляет выброс адреналина, вскидывает руку с револьвером и обводит им все пространство комнаты – слева направо.

Машины нет.

Потом до его слуха доносится плеск воды.

Старый ублюдок под душем и даже не слышал, как выбили дверь.

Джимми видит, как пар поднимается из-под двери ванной.

Он усмехается.

Ничего сложного.

И чисто.

Джимми ногой открывает дверь.

Он держит револьвер тридцать восьмого калибра обеими руками, как это делают опытные федералы.

Вот только в душе никого нет. За прозрачной занавеской никого не видно.

Левой рукой он дергает занавеску.

И видит записку – вместе с датчиком – на стене душевой кабины.

Джимми хватает записку и читает: «Думаешь, что имеешь дело с ребенком?»

Он кидается на пол.

Потом по-пластунски выползает из ванной.

Карло уже сидит, привалившись к стене, и прижимает одну руку к ране на плече, но кровь просачивается между пальцами, а другой рукой он едва удерживает револьвер.

Поли лежит на балконе, стонет, держится за правую ногу и смотрит на Джимми, как раненый солдат на плохого офицера. Мол, во что ты втравил нас и как собираешься вытаскивать отсюда?

Отличный, черт подери, вопрос, думает Джимми, стараясь не высовываться и все же разглядеть что-нибудь между железными прутьями балкона. Ему не видно, откуда стреляют. Он ждет хоть какого-то движения, может быть, отражения, хоть чего-нибудь, однако нет ничего такого, что могло бы ему помочь. Он знает лишь, что следующая пуля может размозжить ему голову. С другой стороны, если бы Фрэнки М. хотел кого-нибудь убить, и Карло и Поли уже не было бы в живых.

А что с Джеки и Тони? Джимми смотрит вниз, пытаясь отыскать взглядом их машину, и видит, что они с поднятыми вверх головами сидят на передних сиденьях и держат в руках оружие. Он делает жест рукой, мол, оставайтесь на месте, не двигайтесь.

– Мне нужен врач, – хнычет Поли.

– Заткнись, – шипит в ответ Джимми.

– Я истеку кровью! – кричит Поли.

Не истечешь, думает Джимми, взглянув на его ногу. Пуля не задела артерию – она остановила его, но не убила.

Забавляешься, Фрэнки Машина!

45

Фрэнк лежит на крыше стоящего через дорогу зернохранилища. Винтовку он закрепил на нижнем изгибе «з» на большой вывеске.

Он держит юнца на мушке и целится ему в лоб. Кто этот парнишка, который как будто старается стать меньше ростом?

Ничего у него не получается, думает Фрэнк.

Раненного в ногу парнишку он тоже не знает, и это понятно. Слишком тот молод, чтобы ему приходилось с ним вместе работать, думает Фрэнк. Или сказываются годы – все выглядят юными.

Тот, что скорчился, настроен серьезно. Он совершил ошибку, но он не дурак. Дурак бросился бы бежать. А этому парню хватило ума лечь на пол и ползти. Да и теперь он неплохо держится – осматривается, не паникует, не суетится из-за раненых ребят, контролирует их, в парнишке что-то есть.

Фрэнк видит это по его глазам.

Парнишка думает.

Думающие люди опасны.

Так сними его, думает Фрэнк.

Нельзя, чтобы он сидел у тебя на хвосте.

Фрэнк вновь прицеливается и нажимает на спусковой крючок.

46

Пуля попадает в деревянную раму в полу дюйме от головы Джимми Малыша.

Он вздрагивает, но старается держать себя в руках, и это у него получается.

Какой-нибудь глупец, наверное, решил бы, что Фрэнки Машина промахнулся, но только не Джимми.

Фрэнки Машина не промахивается.

Пуля – мирное послание: я мог бы тебя убить, если бы захотел, но не убил.

Джимми Малыш выжидает пять минут, потом приходит на помощь своей «Убойной команде». Карло одолел шок и теперь в состоянии идти. Он и Джимми помогают Поли спуститься по лестнице и сесть в машину. Кружным путем они выезжают на шоссе, потому что стрельба наверняка разбудила полицейских – такое нечасто случается в сонном городишке, и они должны были сообразить, что в мотеле неладно.

Потом Джимми звонит тому, кому ему очень не хочется звонить.

Он будит Мыша Старшего, спавшего глубоким сном.

– У меня двое раненых, – говорит он.

– И?

– И ничего, – отвечает Джимми. – Он ускользнул от нас.

– Похоже, не просто ускользнул, – говорит Мышь Старший, и Джимми слышит довольную ноту в его голосе.

– Послушайте, – не выдерживает он. – Что мне делать с ребятами?

– Очень припекло?

– Да, черт подери.

– Ладно, – произносит Мышь Старший по-отечески, и Джимми вскипает, чувствуя себя Джимом, мать его, Бакусом из «Бунтаря без идеала». – Ты в двадцати восьми минутах езды от Мексики. Дуй через границу в Мехикали. Держись.

Тремя минутами позже Мышь Старший перезванивает и называет адрес.

– Поезжай. Врач ждет твоих парней. У тебя есть медицинская страховка?

– Что?

– Я шучу, малыш.

Ну да, опен-майк в «Комеди Стор», думает Джимми и жмет на газ. Надеюсь, ты еще не успеешь отгоготать, когда я суну «глок» тебе в зад и нажму на спуск.

Потом Джимми выходит на связь с тем, с кем ему уж совсем неохота общаться.

Этот парень не спит.

Этот парень отвечает после первого же гудка. Очевидно, он сидел около телефона и ждал звонка.

Но не такого звонка.

Этот парень ждал вестей о воссоединении Фрэнки Машины с праотцами. Ему не хочется слышать о том, что Фрэнки Машина все еще на этом свете.

– Скажи своим ребятам, – говорит он, – что пока статус-кво не изменится, их денежный статус тоже не изменится.

О чем это он? – задает себе вопрос Джимми. Мало того, что он ничего не понимает, так он еще и не знает, с кем говорит. У него всего лишь телефонный номер, и он должен докладывать тому, кто берет трубку.

Этому самому придурку с его статусами.

– Все будет сделано, – говорит Джимми. У него нет желания продолжать разговор, тем более что рана Поли опять начала кровоточить. Поли весь пол залил кровью.

У Джимми разболелась голова, и ему почти жаль, что Фрэнки М. не выбил ему мозги.

Надо было тебе это сделать, думает Джимми.

Будь ты проклят, Фрэнки М.

Будем надеяться, это не последняя наша встреча.

Потому что я не считаю себя твоим должником. Никто не просил тебя о пощаде, и никто не собирается щадить тебя.

Старик-всезнайка.

47

Дейв Хансен входит в номер на втором этаже известного мотеля.

Все местные полицейские собрались тут, и у них глаза на лоб лезут, потому что они никогда такого не видели. Если в этих местах и стреляют, то это делают пьяные mujados в субботу вечером или белые голодранцы в любой день недели, так что такая перестрелка в мотеле была здесь делом необычным.

Дейв осматривает место в дверной раме, куда попала пуля.

Непохоже, чтобы Фрэнк промазал.

Он оборачивается и смотрит на вывеску напротив. Отличное место. Хороший обзор сверху, а снизу ничего не видно.

Дейв идет в ванную комнату и видит на стене душевой кабины послание: «Думаешь, что имеешь дело с ребенком?»

Нет, Фрэнк, я так не думаю. Мне надо было предвидеть, что ты найдешь датчик. Даже усталый, измученный, ты не теряешь головы.

Юный Трой спрашивает:

– Что случилось?

– Случилось то, – сердито отвечает Дейв, – что это Фрэнки Машина.

Хотя, если честно, ничего не ясно.

Что тут произошло на самом деле?

Кто явился убрать Фрэнка?

Откуда им стало известно, что он в этом мотеле?

48

Фрэнк едет по пустыне.

Ему всегда нравилась ночная пустыня. Даже зимой в ней есть что-то милое.

Милое-то милое, думает Фрэнк, всегда со мной так. Надо было убить их всех, устроить кровавую баню, чтобы никому не повадно было брать контракт на мою голову.

Особенно вожаку команды мальчишек, который – вылитый старик Тони Джекс в молодости.

Нет, не Тони Джекс, его младший брат.

Как его звали?

Билли.

Значит, сын Билли?

Фрэнк смутно помнил что-то о сыне Билли, который за что-то отмотал срок. За что? За вымогательство, кажется. Паренек из ранних, со своей командой… у нее еще дурацкое название…

«Убойная команда». Вроде бы они начинали с разбитых машин?.. У малыша уже есть репутация.

Теперь кое-что понятно.

Группа послала Винса убрать меня. Винс состорожничал и заставил Тедди Мильоре послать Джона Хини к Мышу Младшему, чтобы тот привел меня к нему.

Понятно, понятно.

Мильоре зависят от Группы.

У них секс-индустрия.

Порно, проституция, стриптиз-клубы.

Ладно, хорошо, но какое я имею к этому отношение?

Не лукавь.

Как насчет ночи в Солана-Бич?

Еще война стриптиз-клубов.

49

Черт побери, стриптиз-бизнес вырос из лимузинного.

Это было в 1985 году.

Вегас накрылся, и Майк с Фрэнком остались в Сан-Диего одни, если не принимать в расчет детройтцев, которых Фрэнк в расчет и не принимал. У семьи Мильоре всегда был собственный бизнес, и они занимались им, не подвергаясь особым гонениям со стороны полиции.

Фрэнку было все равно. К тому времени он был сам по себе.

Еще три года относительного покоя, и жизнь стала налаживаться. У него были свой дом, жена, небольшой рыбный бизнес, да и лимузинный бизнес процветал в восьмидесятых с их легкими деньгами.

А потом Пэтти забеременела.

Это было самое замечательное. В семидесятых они чего только не делали, и ничего не получалось. Их отношения испортились, они перестали стараться, собственно, совсем перестали заниматься сексом.

А тут однажды решили поужинать в ресторане. Поужинали, выпили вина, немного поболтали, вернулись домой, легли в постель – и на тебе.

Когда Пэтти сказала ему, он был на седьмом небе от счастья.

Итак, к лету 1985 года у них должен был родиться малыш.

– Хочешь заработать немного денег и без особого труда? – как-то спросил Майк.

Фрэнк хотел – ребенок должен был появиться на свет через пару недель, и немного лишних денег ему не помешало бы.

– Что делать?

Некий банкир хочет пригласить деловых знакомых на все выходные. Им же с Майком предстоит кое-кого привезти, а потом, судя по словам Майка, приглядеть за вечеринкой.

– Звучит неплохо.

– Есть одна загвоздка, – сказал Майк.

Вот вечно так, подумал Фрэнк, всегда есть загвоздка.

– Какая?

– Вечеринку устраивает…

– Кто?

– Донни Гарт.

– Без меня.

– Да ладно тебе.

– И это ты говоришь? – возмутился Фрэнк. – Мистер Риццо Крысоненавистник! Самая отвратительная крыса – это сам Гарт. Удивительно, как это он еще не утонул в дерьме!

– У него связи. У него такие связи, какие ни я, ни ты даже вообразить не можем.

– Я достаточно поработал на Донни Гарта, – сказал Фрэнк. – На сей раз без меня.

– Фрэнк, они просят тебя.

– Кто просит?

– Старик Мильоре, – ответил Майк. – И еще один парень из Нового Орлеана.

– Марчелло? Не хочу иметь ничего общего с Марчелло.

– А Гарт хочет. Он президент «Ассоциации, принимающей вклады и выдающей кредиты на покупку жилья», а парень из Нового Орлеана имеет в ней свою долю. И клан Мильоре тоже.

Вот как выживает Донни Гарт, подумал Фрэнк. Он покупает свою жизнь. Он платит за нее.

– Что надо делать? – со вздохом спросил Фрэнк.

– Тереться среди гостей и смотреть, чтобы все было в порядке. Говорю тебе, непыльная работенка.

Да, подумал Фрэнк, непыльная.

«Непыльная работенка» началась с того, что Фрэнк отвез одного из служащих «Ассоциации» в банк в Ранчо-Санта-Фе, где тот взял пятьдесят тысяч наличными, после чего приказал Фрэнку везти себя в «Прайс-клаб».

В «Прайс-клаб»? – не поверил своим ушам Фрэнк. Что же ты собираешься купить там на пятьдесят тысяч?

Женщин.

На парковке они встретились с мадам. Как ее звали? Кажется, Карен. Она подъехала на пятисотом «мерседесе», и клиент Фрэнка, открыв окошко, передал ей наличные деньги. Когда они отъехали, он сказал:

– Я получил степень магистра экономики управления в бизнес-школе Уортон, а стал сутенером.

Его фамилия вылетела у Фрэнка из головы. Но он делает над собой усилие и старается вспомнить.

Сандерс – нет, Сондерс – Джон Сондерс, еще один ТРУТЕНЬ, с ужасом обнаруживший, что запачкал руки. Фрэнк даже не стал ему говорить, что настоящие сутенеры берут, а не отдают деньги. Как бы то ни было, Фрэнк отвез его в порт, где Гарт держал свою стодвадцатифутовую яхту, и там его высадил.

– Привези девочек в восемь, – сказал Сондерс, вылезая из машины. Он дал Фрэнку адрес в Дель-Мар.

Пэтти хватил бы удар, думает Фрэнк, если бы она увидела вторую часть «непыльной работенки» мужа, который приехал в бордель и посадил в машину самых роскошных девиц, каких когда-либо видел свет.

Самой красивой была Саммер Лоренсен.

Она совсем не походила на проститутку, наоборот, казалась девчонкой со Среднего Запада, выросшей на кукурузе – со светлыми волосами, голубыми глазами, белой кожей и персиковым румянцем – обыкновенная девчонка из соседнего дома, каких «Плейбой» любит помещать на центральном развороте. И говорила она, как говорят такие девчонки, и называла его «мистером Макьяно». Она в первый раз ехала в лимузине, и ее все восхищало. Она в первый раз оказалась на яхте, и была вне себя от восторга.

Разодеты девочки были в пух и прах и подобраны на все вкусы, хотя никакой мужчина не отказался бы заполучить любую из них.

Саммер Лоренсен, однако, была особенной.

Итак, Фрэнк привез девиц, и Майк тоже привез девиц в порт. Сондерс встречал их. Он, Фрэнк и Майк помогли девочкам на высоченных каблуках взойти на яхту, после чего Сондерс сказал:

– Имейте в виду, что бы вы ни увидели на яхте, кого бы вы ни увидели на яхте, это не ваше дело. Я полагаюсь на ваше благоразумие.

– Мы благоразумны, – уверил его Майк и ухмыльнулся, глядя на Фрэнка. Мол, мы много такого видали, отчего этот яппи надул бы в штаны, и все осталось при нас. Мол, чем же таким он хочет нас удивить?

Многим.

Поначалу было почти смешно, когда девочки ступили на палубу и банкиры смолкли с разинутыми ртами, онемели от восторга, как толстяки при виде шведского стола.

Там в основном были банкиры. Но еще была парочка судей, три или четыре конгрессмена, один сенатор и несколько политиков, судя по их виду. Фрэнк не знал их, а Майк знал и назвал их всех по именам.

– Откуда ты их знаешь? – поинтересовался Фрэнк.

– Такая у меня работа, – сказал Майк. – Мало ли что может понадобиться в жизни. Удобно иметь карманного конгрессмена.

– Ты же не собираешься никого шантажировать?

Фрэнк не мудрствовал лукаво. Если государство тебя не трогает, то и ты его не трогай. Не надо будить спящих собак.

Майк не ответил, потому что Гарт встал и самолично произнес приветственную речь в честь своих гостей. На нем была настоящая капитанская форма: синий китель, белые брюки и соответствующая фуражка. Выглядел он дурак дураком, но дураком с собственным банком.

Вклады и кредиты…

Итак, Гарт приветствовал гостей, приветствовал дам, даже произнес:

– Увиденное вами на корабле останется на корабле.

Все засмеялись, когда он сказал это, ведь в качестве капитана судна он мог даже поженить желающих, и этот союз был бы законным все время, проведенное в море.

Всю ночь.

Итак, отдали швартовы, и яхта покинула порт.

Фрэнк стоял на носу, возле перил, и смотрел на мужчин, выбиравших себе партнерш. Как ни странно, даже зная, что девочки – проститутки, они испытывали необходимость поболтать с ними, угостить шампанским и пофлиртовать. Девочки же вели себя как настоящие профессионалки – они смеялись шуткам, мило подыгрывали мужчинам, кокетничали. Вскоре все разделились на пары и потянулись вниз, в каюты.

Благоразумие, мысленно произнес Фрэнк.

Но все запреты были забыты с появлением кокаина.

Его разносил Сондерс, изображая официанта. Сутенер и официант, размышляет Фрэнк, вот тебе и карьера магистра, которому захотелось легких денег. Восьмидесятые. Бизнесмены, политики, проститутки вдыхали кокаин из свернутых стодолларовых купюр, часть которых уносилась ночным ветром.

Вечеринка превратилась в оргию, в морскую вакханалию.

Калигула и Отважные капитаны!

Зрелище было чудовищное. Реальная порнографическая фантасмагория разыгрывалась на яхте Гарта на фоне огней Сан-Диего. Казалось, в ней участвуют все.

Все, кроме Майка Риццо.

И Фрэнка.

И Саммер Лоренсен.

Потому что обязанностью Фрэнка было присматривать за Саммер Лоренсен. К нему подошел Сондерс и сказал:

– Она в этом не участвует. Она для ВИП в доме Дональда на побережье. Держи ее подальше от порошка.

– Что это значит?

– Она наживка и предназначена для определенного человека, но не сейчас.

Большую часть вечера Саммер просидела с Фрэнком и Майком – болтала, смеялась и делала вид, будто не замечает, что творится кругом. Она рассказывала о своих школьных годах, о том, как два семестра проучилась в колледже, как ей там не понравилось и она бросила учебу. Рассказала она и о том, что забеременела и родила дочку, а ее дружок, который, как она думала, любит ее, сбежал.

Время от времени на нее предъявляли права то один, то другой из гостей Гарта, однако или Фрэнк, или Майк бросали:

– Она не для вас, – и так как немногие парни на этой земле пошли бы против Фрэнка или Майка, не говоря уж о том, чтобы пойти против них обоих, то никаких проблем не возникало.

Но на яхте был один парень, который глаз не спускал с Саммер, хотя и держался на расстоянии – молодой, лет тридцати, может быть, немного моложе или немного старше, с мальчишеским лицом вечного богатого сынка. Приближаться он не приближался, но Фрэнк видел, как он смотрел на Саммер с расстояния то десяти, то пятнадцати футов. И с лица у него не сходила странная ухмылка – недостаточно открытая, чтобы выдавать вожделение, однако самонадеянная, словно у него была тайна, причем важная тайна.

Майк заметил, что Фрэнк наблюдает за ним.

– Ты его знаешь? – спросил он.

– Нет, – ответил Фрэнк.

Тогда Майк улыбнулся и прошептал его имя.

– Шутишь, – отозвался Фрэнк и повнимательнее вгляделся в сенаторского сынка.

На яхте был один сенатор, однако как боссы боссам рознь, так и сенаторы сенаторам. Скажем, в Канзас-сити, Джерси или, например, Лос-Анджелесе есть боссы, хотя они и не того ранга, что боссы Чикаго, Филадельфии или Нью-Йорка.

А этот парень был сыном сенатора, который возглавлял ключевой банковский комитет. Папочка мог бы в один прекрасный день стать президентом, и не только банка, но Соединенных Штатов Америки, поэтому и присутствовавший на яхте сенатор, и конгрессмены относились к юнцу почтительно, позволяя ему наряду с остальными нюхать кокаин.

Фрэнк и Майк наблюдали за ними, и Майк запел:

Есть те, что с флагом в руках рождены, С красно-бело-синим знаменем, у-у-у, И под звуки марша «Привет вождю» Они лихо тебя убью-ют, боже мой…[26]

Фрэнк присоединился к нему, когда дело дошло до припева:

Но я не из них, но я не из них, Я не сенатора сын, сын.

Вот так они и прозвали парня – «Везучий сынок», и этот Везучий сынок явно смотрел на Саммер Лоренсен как на нечто, что должно принадлежать ему.

Она наживка и предназначена для определенного человека, но не сейчас.

Она была потрясающая, вспоминает Фрэнк. Ее товарки вдыхали кокаин и ублажали двоих, троих всего в футе от нее, а она продолжала болтать о девичьей баскетбольной команде в своей школе, о красивой яхте и отражении городских огней в воде.

Калигула и Поллианна.[27]

Потом она, ровно дыша приоткрытым ртом, заснула в том же кресле, на палубе, и капельки пота блестели у нее над верхней губой.

Утром, когда яхта вернулась на стоянку, пассажиры были в таком виде, словно их всех поразила чума. Они лежали на палубе в разных позах, в разной степени дезабилье, стонали, и над ними витали запахи засохшего пота и прочих секретов, портившие свежий соленый воздух.

Сорок минут Фрэнк с Майком помогали Сондерсу будить гостей, одевать их, вливать им в рот кофе и апельсиновый сок и рассаживать их, счастливых и обессилевших, по машинам.

Несколько избранных получили приглашение Гарта – но не в тот дом, в котором он жил в Ла-Холле, а в другой, который находился на Солана-Бич и в котором он проводил «выходные». Туда Фрэнк привез Саммер. Почти всю дорогу она проспала и открыла глаза лишь когда они въехали на подъездную аллею.

– Ого! – воскликнула она.

Это истинная правда, вспоминает Фрэнк, она в самом деле сказала: «Ого!»

Не то чтобы дом Гарта не заслуживал этого «ого». В 1985 году он стоил полтора миллиона долларов и должен был производить впечатление, которое производил. Большой, ухоженный, белый, современный, с окнами во всю стену, будто приглашавшими в гости океан.

Фрэнк понятия не имел, насколько он подорожал со временем.

Наверное, теперь его можно продать миллионов за шесть-семь.

К дому подъехал Майк и открыл дверцу для второй девушки, потрясающей рыжей красотки с зелеными глазами, казавшейся рядом с простушкой Саммер обольстительницей, агрессивной и искушенной.

Фрэнк делает над собой усилие, чтобы вспомнить ее имя.

Алисой. Алисой… кажется, так. Она была откуда-то с Юга, во всяком случае, у нее был южный выговор.

Гарт вышел из дома вместе с улыбавшимся Везучим сынком, на котором не было ничего, кроме полотенца, обернутого вокруг бедер.

Очень важная персона.

Ты сервировал ее, думает Фрэнк. Сервировал, как особое блюдо.

Возьми себя в руки, мысленно говорит себе Фрэнк. Она была наживкой – играла чистую, наивную девственницу. В этом была ее притягательность, и этим она поднимала себе цену. Красотка из соседнего дома, которую хочешь, но не можешь иметь.

Если, конечно, не быть Везучим сынком.

Тогда нет ничего такого, чего хочешь и не можешь иметь.

Везучий сынок, похоже, хотел обеих девушек.

Ну конечно, думает Фрэнк. А кто не хотел бы? Говоря начистоту – будь у тебя возможность иметь все, что хочешь, разве ты отказался бы? И знай ты, что можешь иметь все, ты бы тоже не спешил. Если никто не отнимет то, чего ты хочешь, почему бы не подождать? Если человек привык иметь все, то ожидание, возможно, даже приятнее всего остального.

Девушки сказали, что им необходимо принять душ. Некоторое время они отсутствовали, потом появились в бикини, после чего все четверо отправились погулять к морю, а Фрэнк и Майк шли на небольшом расстоянии позади, не слыша, о чем беседуют их подопечные, но отлично их видя.

Купаться никто не стал, вспоминает Фрэнк.

Разве что Саммер забежала по колено в воду и тут же выбежала обратно, крича, что вода холодная. Везучий сынок обнял ее и стал растирать, чтобы она согрелась. Потом они вернулись в дом, и там, на первом этаже, их уже ждал ланч.

Фрэнк и Майк отправились в кухню и там поели вместе с поваром. Дверь оставалась открытой, чтобы они могли видеть происходившее за пределами кухни. Странные вещи вспоминаются – мужчины пили пиво, а девушки – коктейль «мимоза».

После ланча девушки сказали, что их клонит в сон, мужчинам идея сиесты тоже понравилась, и они разошлись по спальням. Фрэнк и Майк решили охранять Гарта и его гостя по очереди, и Фрэнку выпало отдыхать первым. Едва Майк отпустил его, Фрэнк пошел к машине, вытянулся на переднем сиденье и заснул.

Когда он проснулся, то пошел к дому посмотреть, все ли в порядке. Сквозь окрашенное в синий цвет окно заглянул в гостиную.

Саммер в открытом белом балахоне, накинутом на бикини, стояла на коленях на роскошном белом ковре. Рядом и тоже на коленях стояла Алисой и нежно целовала Саммер в шею, а Донни Гарт и Везучий сынок сидели в больших черных кожаных креслах и смотрели на девушек. На стеклянном журнальном столике стояло блюдо с кокаином, и остатки кокаина на столике смотрелись как пыльный налет.

Алисой тыкалась носом в шею Саммер, и та сказала:

– Если ты сейчас не остановишься, я ничего не смогу поделать с тобой.

– Знаю, – отозвалась Алисой и расстегнула купальный костюм на Саммер, после чего наклонила голову и поцеловала ее сначала в одну грудь, потом в другую, а потом нежно подтолкнула Саммер, и когда та упала на спину, стала целовать ее в живот над трусиками. При этом Саммер стонала и говорила:

– Я никогда не делала этого прежде.

Алисой села и стянула с Саммер трусики, раздвинула ей колени и улеглась между ее ног. Вскоре Саммер начала содрогаться, выгнула спину и вцепилась пальцами в роскошный белый ковер.

Сцена из порнофильма, подумал Фрэнк. Пародия на «Совращение девственницы» – неплохая пародия, одновременно глупая, непристойная и убедительная. Саммер была хорошей актрисой – она то сопротивлялась, то подчинялась, а под конец положила голову на колени Алисон, и Везучий сынок ввел в ее влагалище член, обсыпанный кокаином.

В эту минуту заработало радио в машине Майка. Так как Майк не обратил на это внимание, то Фрэнк ответил вместо него. Вызывала диспетчерша.

– Господи, слава богу, – сказала она. – У Пэтти начались роды. Она в больнице.

Фрэнк вылез из машины.

– Мне надо ехать, – сказал он Майку.

Майк словно прирос к земле, созерцая происходящее в доме.

– Сейчас?

– Пэтти рожает.

Майк не сводил глаз с окна.

– Езжай. Езжай.

Фрэнк быстро сел в машину Майка и рванул прочь. Он успел вовремя и увидел, как его дочь появилась на свет. Потом он взял Джилл на руки, и его жизнь раз и навсегда изменилась.

Вот так.

Позднее Фрэнк узнал – когда узнали все остальные простофили, – что проект «вклады и кредиты» был самой большой аферой в истории мафии, затмившей все остальные аферы.

Мошенники работали следующим образом.

Гарт и другие члены правления «Ассоциации» сами набрали множество беззалоговых кредитов через подставные корпорации, а потом объявили дефолт и выкачали из «Ассоциации» все активы.

Один Гарт заработал на этом полтора миллиарда.

Ничего необычного, думает Фрэнк, классическая мафиозная схема, разве что мы проделывали это с ресторанами и барами, иногда с отелями. А эти ребята надули всю страну на тридцать семь миллиардов, и конгресс заставил расплачиваться за это трудовой народ.

Карточный домик «Ассоциации» рухнул, и Гарт со товарищи помаялись немножко в исправительных учреждениях с нестрогим режимом, а сенаторы и конгрессмены, принимавшие участие в вакханалии (реально или фигурально), объясняли по CNN, как это все позорно.

Карен Уилкинсон отсидела пару лет за сводничество. Джон Сондерс – год за нецелевое использование банковских фондов.

Саммер Лоренсен плохо кончила, насколько известно Фрэнку. Через несколько дней ее тело нашли в яме недалеко от шоссе на Маунт-Лагуна. Она стала жертвой серийного убийцы с Грин-Ривер, который снимал проституток, насиловал их и убивал, после чего забивал им рты камнями.

Полиция так его и не поймала.

Ничего удивительного. В те времена, если убивали проститутку или наркомана, полицейские обычно говорили: «Человеческих жертв нет».

Однако Фрэнку становилось не по себе, стоило ему представить эту милую девушку в придорожной канаве с камнями во рту.

Постепенно он забыл о ней.

Дела.

Тем более что вскоре разразилась война стриптиз-клубов.

50

Эдди Монако был похож на Геккльбери Финна.

Конечно же при условии, что Геку Финну было бы пятьдесят лет и судьба распорядилась бы с ним так же, как с Эдди. Светловолосый, голубоглазый Эдди выглядел невинным мальчишкой, к тому же ему ничего не стоило рассмешить кого угодно.

Казалось, он не знал огорчений. Жизнь была нескончаемой вечеринкой, вино текло рекой, девиц и приятелей всегда хватало. Эдди не Донни Гарт. У него был крепкий законный бизнес, хотя и для вымогательства, и для мошенничества тоже оставалось место. Так как с его репутацией получить лицензию на продажу алкогольных напитков он не мог, то существовал некто, якобы владевший клубом «Мустанг». Тем не менее все знали, что клуб не принадлежит Патрику Уолшу. Все знали, что клуб принадлежит Эдди Монако.

Стриптиз-клуб находился на Кеттнер-бульваре, то есть в Маленькой Италии, и всего в паре кварталов от Линдберг-Филд. Фрэнк и Майк возили клиентов на лимузинах из аэропорта, и Майк никогда не забывал удостовериться, что всем без исключения бизнесменам, приезжающим в Сан-Диего, известно о клубе «Мустанг».

– Мы доставим вас в отель, – следовала реклама, – потом доставим в клуб, а потом в сохранности доставим домой. Можете пить, что и сколько заблагорассудится, и не беспокоиться о последствиях. А если вам захочется после клуба компании – только скажите, и мы без дополнительной платы предоставим вам девушку на ваш вкус. Если угодно, мы можем оформить для вас счет в ресторане, подтверждающий, что у вас был деловой обед.

Итак, понаблюдав, как Фрэнк привозит клиентов и как увозит их, Эдди Монако перестал стоять у него над душой.

Да и девушки у него были хорошенькие, этого не отнимешь.

Эдди Монако умел находить таланты.

И он не скопидомничал.

– Если тебе что-то нужно, – говорил он Фрэнку, – бери и не спрашивай. Сэндвич, выпивка, кокаин – все твое.

Эдди нравилось, когда вокруг него было много крутых ребят. Это придавало ему самому уверенность в том, что все идет как надо, а его клубу – шарм элитности и опасности, который приводил сюда клиентов. Эдди называл это «гангстерским шиком». Ну а почему бы нет? Фрэнк и Майк привозили ему много клиентов, за что дармовая выпивка и еда в задней комнате им были обеспечены.

Мелочь для Эдди Монако.

Фрэнк не возражал против бесплатной еды и выпивки, но с девушками, работавшими на Эдди, почти никогда не связывался. От них веяло тоской, а уж от их наигранных экстатических стонов и подавно, поэтому Фрэнк старался быть верным своей жене, тем более что к дому его привязывала кроха-дочурка.

Впрочем, удерживаться от связей с проститутками было нетрудно. Это только поначалу стриптизерши кажутся очень сексуальными – потому что много света, играет музыка, атмосфера насыщена эротикой, – но реакция скоро притупляется. Особенно если постоянно торчишь в баре и со всеми знаком, со всеми болтаешь в перерывах. Короче говоря, рано или поздно – обычно рано – они рассказывают все те же известные печальные истории. Сексуальное насилие в детстве, безразличные отцы, матери-алкоголички, подростковые аборты, наркотики.

В первую очередь наркотики.

Эти девушки ни на что больше, кроме стриптиза, не годились. Если им не удавалось подцепить богатого поклонника, они сгорали на глазах, и тогда их попросту выставляли за дверь.

На свободные места тотчас находились другие девушки.

Недостатка в них никогда не ощущалось, во всяком случае – в клубе Эдди Монако.

У Эдди было пять винтажных машин, включая «роллс-ройс», в котором он обычно ездил сам. У него были женщины – много женщин, и не только танцовщиц, – и всех Эдди одаривал драгоценностями. У Эдди был большой дом в Ранчо-Санта-Фе и кондоминиум в Ла-Холле.

Эдди носил дорогие костюмы, часы «Ролекс», и при нем всегда имелась куча наличных денег.

И еще у Эдди было много долгов.

Амбиции не давали ему покоя. Ему все было мало. А уж для клуба он и вовсе ничего не жалел. Миллионы – миллионы, которых у него не было, – тратились на всякие усовершенствования, потому что он хотел, чтобы его «Мустанг» считался лучшим в Калифорнии, первым в сети клубов с «топлес»-танцовщицами. Эдди мечтал стать королем в мире стриптиз-клубов и не жалел денег для достижения своей мечты.

Но дело было в том, что сорил он чужими деньгами.

Эдди был королем освоения НДС – не своих денег. Он тратил сотни тысяч чужих долларов, но это ничуть его не беспокоило. Он оплачивал старые долги новыми заимствованиями, таким образом все больше запутываясь в чужих деньгах. Почему-то ему никто не отказывал.

И торговец земельными участками Билли Брукс тоже не отказывал.

Билли был завсегдатаем в «Мустанге», пожирал глазами почти обнаженных танцовщиц и искал клиентов. Обычно его сопровождали два головореза – Джорджи Ознеженский, известный, по понятным причинам, как «Джорджи О», и Энджи Бассо, который был любимым чистильщиком Эдди Монако, когда не ломал ноги врагам Билли.

Энджи мог бы испугать кого угодно, но Джорджи О был еще краше. Он был особый случай. Высоченного роста, бандитского вида иммигрант из Киева с мощными запястьями и мощной головой, он был до того глуп и агрессивен, что даже русская мафия из Фэрфэкса не желала видеть его в своих рядах. Каким-то образом он прибился к Билли, и тот время от времени давал ему поручения, а потом даже порекомендовал Эдди взять его вышибалой в «Мустанг».

Эдди не возражал, делая одолжение Билли, да и почему бы нет? Билли дал Эдди в долг сто тысяч долларов.

Потом Билли захотел получить обратно свои деньги.

Эдди его отшил.

Но Билли все равно приходил в клуб и требовал деньги. Поначалу Эдди говорил ему: «Завтра. Обещаю», – или: «На следующей неделе, Билли, не сомневайся». Он посылал к Билли свободных девушек, которые удалялись с Билли в заднюю комнату, чтобы сделать ему минет, или в ближайший мотель, чтобы по-быстрому с ним перепихнуться.

Однако Билли этого было мало. Он хотел вернуть долг.

И не мог это сделать.

Но сидеть и смотреть, как Эдди арендует клубы для своих вечеринок, как на «роллс-ройсе» разъезжает по городу с прижимающимися к нему моделями, как стодолларовыми купюрами расплачивается со швейцарами и официантками, как щедро швыряет деньги, словно бумажные самолетики, и ни цента не возвращает из долга, Билли тоже не мог.

Не важно, что Эдди был красавчиком, что Эдди был что надо, а Билли не был ни тем, ни другим. Лицо у него было идиотское, отталкивающее. Волосы редкие, кожа отвратительная. Наверное, размышляет Фрэнк через много лет, так Ричард Никсон смотрел на Билла Клинтона, к которому липли цыпочки.

Будь Эдди пообходительнее с Билли, все могло бы кончиться иначе. Но Эдди надоело постоянно видеть околачивающегося рядом Билли, и он стал прогонять его, игнорировать, не отвечать на звонки, проходить мимо, словно тот был пустым местом.

– Как это называется? – не выдержал один раз Билли, когда рядом был Майк Риццо. – За кого он меня принимает?

Это случилось накануне Нового года. Они сидели в баре «Мустанга», где Билли назначил Эдди встречу, чтобы обсудить сложившееся положение.

Кстати, отсутствие Фрэнка в канун Нового года разозлило Пэтти.

– Это же Новый год, – ворчала она. – Я думала, мы куда-нибудь съездим.

– Мне надо работать.

– Работать? Хороша работа – разгуливать в окружении шлюх.

– Они не шлюхи, – огрызнулся Фрэнк. Во всяком случае, не все. – Они танцовщицы.

– То, что они делают, не называется танцами.

– Это самая напряженная ночь в году. Ты представляешь, какие я получу чаевые? – спросил Фрэнк. К тому же обойдусь без ресторана и, возможно, отеля под Новый год, когда за все надо платить вдвойне, когда обслуживание из рук вон плохое, но чаевые – восемнадцать процентов. Вместо этого сам заработаю. – Послушай, мы погуляем завтра. Я поведу тебя, куда захочешь.

– Никто не ходит по ресторанам после того, как наступил Новый год.

– Значит, сможем заказать столик.

– Тоже мне удовольствие, – отозвалась Пэтти. – Два скупердяя в пустом ресторане.

– Я позвоню тебе в полночь. Мы поцелуемся по телефону.

Ее это не утешило, и она ни слова ему не сказала, когда он уходил.

Добравшись до клуба, Фрэнк засел в баре и стал слушать, как Билли жалуется Майку на жизнь. Майк и Билли познакомились еще в Чино и, можно сказать, были старыми приятелями. Сидя в баре и прислушиваясь к сетованиям Билли, Фрэнк знал, что скажет Майк, и Майк сказал:

– Без обид, Билли, но ты должен знать, что говорят люди о том, как ты позволяешь Эдди смеяться над собой. Для тебя это плохо.

Еще как плохо, подумал Фрэнк.

У ростовщика должны быть две вещи – наличные деньги и уважение. Если позволишь хоть одному должнику уйти от расплаты, да еще посмеяться над тобой при людях, жди беды – и очень скоро. Все остальные должники быстро уразумеют, что им тоже необязательно возвращать деньги. Пройдет слух, что ты простофиля, баба, слизняк, – и можешь распрощаться со своими денежками. Они никогда не вернутся, не жди ни процентов, ни основной суммы.

Тогда лучше оставить Шейлоков бизнес и заняться чем-то более подходящим – пойти в няньки или в библиотекари.

Как раз это грозило Билли Бруксу, и в этом состояла главная проблема, потому что Эдди Монако был твердым орешком и имел связи в мафии. Однако, если бы Билли отпустил Эдди, ничего с него не получив – как предполагалось, – у него самого начались бы серьезные неприятности с Мильоре. Дилемма еще та.

И все с интересом ждали, как Билли Брукс будет выпутываться.

– Майк, это никуда не годится, – сказал Билли.

Это было все, что требовалось сказать – все, что требовалось сказать, – и Фрэнку стало ясно: Эдди Монако недолго жить.

Майк Риццо принадлежал к тем людям, которые зря время не теряют.

– Титьки и задницы – это деньги, – сказал Майк Фрэнку много лет назад. – Большие.

Фрэнк не знал, имел тот в виду большие титьки, большие задницы или большие деньги, однако Майку до смерти хотелось попасть в клубный бизнес, и он не собирался упускать свой шанс. На другой день, то есть в первый день нового, 1987 года, Майк отправился к Эдди в Ла-Холлу. Ему пришлось ждать до полудня, потому что Эдди, вероятно, лег спать не раньше восьми-девяти часов утра.

С трудом раздирая веки, Эдди открыл дверь.

Он улыбнулся, разглядев Майка.

– Эй, приятель, зачем?..

Майк трижды выстрелил ему в лицо.

Билли Брукс восстановил свою репутацию и получил часть клуба «Мустанг».

Майк решил, что если Билли стал совладельцем клуба, значит, он – Майк – тоже совладелец. Теперь он не только, высаживая клиентов у дверей, заглядывал в «Мустанг» выпить, а вышагивал по клубу как хозяин, каковым себя считал.

Там же стала ошиваться и вся команда Майка – Бобби Бэтс, Джонни Брицци, Роки Кораццо, – и Майк обеспечивал им бесплатную выпивку, бесплатную еду и бесплатный минет в задних комнатах клуба. В «Мустанге» записи долгов Майка являли собой свиток длиною в его руку, однако Пэту Уолшу не хватало смелости требовать плату, и Билли тоже не хватало, а самому Майку даже в голову не приходило платить.

Майк считал, что Билли ему обязан.

И не ошибался.

Но Майк не был бы Майком, если бы удовлетворился дармовщиной, ушел в сторону и стал спокойно смотреть, как крутятся деньги. Только не Майк. Ему надо было выжать из клуба все, что только возможно. И он принялся продавать девочкам кокаин.

Дело оказалось прибыльным – продавать кокаин, подсаживать девочек на дорогое удовольствие, потом заставлять их торговать собой, чтобы было чем платить за наркотики. Затем отбирать у них пятьдесят процентов выручки.

Майк даже купил дом недалеко от клуба и скостил девочкам аренду за первый и последний месяцы, отлично зная, что кокаиновая зависимость выжмет из них всё. Энджи Бассо и Джорджи О аккуратно собирали с девочек подати, и те быстро оказывались в рабстве.

Их доходы не поспевали за тратами – на этом все и строилось.

Очень скоро Майк стал отбирать у них все деньги – их чаевые, деньги за проституцию, за порно. Таков был антрепренерский маневр Майка: дать девочке увязнуть в долгах, а потом посулить возможность заработать на участии в порнофильме.

Так продолжалось год, а потом Билли это надоело.

– Из-за него все полетит к черту, – сказал Билли. – Копы с нас не слезают. Пять девочек – точно, пять – задержаны за наркотики и проституцию. У него шестизначный счет в баре…

– Чего ты хочешь от меня? – спросил Фрэнк. – Я всего лишь сижу за рулем лимузина. Ты сам, Билли, впутал его в это. Если Майк не был тебе нужен, решал бы без него свои проблемы.

– Ты прав, Фрэнк, но это же свинство!

– Кругом свинство, Билли.

У меня свои проблемы, думал Фрэнк.

Например, развод.

Пэтти угрожала разводом.

И винить ее не в чем, думал Фрэнк. Я все время работаю. Дома только сплю. И она вечно подозревает меня. Где я? Что делаю? С кем? Хотя я пятьдесят тысяч раз говорил, что не сплю с танцовщицами.

Тем не менее ссоры продолжались, и последняя была хуже остальных.

– Ты все знала, – сказал Фрэнк. – Ты знала, кто я, когда выходила за меня замуж.

– Я думала, ты рыбак.

– Ну конечно. Фрэнк Баптиста, Крис Панно, Майк Риццо, Джимми Форлиано были гостями на нашей свадьбе и принесли толстые конверты с деньгами. Пэтти, ты же выросла тут. И ты умная женщина. Так не изображай из себя Диану Китон.[28]

– Ты трахался с другими женщинами!

– Следи за выражениями!

Пэтти рассмеялась.

– Заниматься этим тебе позволено, а мне даже говорить не позволено?

– Лучше бы занималась, чем говорила, – сорвалось у Фрэнка с языка. – Тогда было бы легче устоять на стороне!

– Это когда же я должна этим заниматься? – возмутилась Пэтти. – Ты ведь не бываешь дома!

– Я добываю для тебя хлеб с маслом!

– Другие мужья тоже добывают, но по ночам они дома!

– Тогда, значит, они умнее меня!

Пэтти сказала, что, если ничего не изменится, она подаст документы на развод.

Фрэнк не мог отвязаться от этих мыслей, пока Билли жаловался на то, что Майк разоряет «Мустанг».

– Это не мое дело, – сказал он Билли. – У тебя проблемы с Майком, так и решай их с Майком.

Отличный совет.

Три дня спустя Майк поймал Фрэнка в баре и сказал, что они должны поговорить с Билли.

– Этот парень на меня наезжает. Представляешь? Во беспринципиальный тип!

– Беспринципный.

Майк мигнул.

– Уверен?

– Уверен.

– Ведь принципиальный, а не принципный, – сказал Майк.

– Я встретил это слово в кроссворде, – сказал Фрэнк. В ожидании клиентов он много времени проводил разгадывая кроссворды. – И проверил по словарю.

– Все равно. Нам надо поучить этого чертова Билли.

– Майк, мне никого не надо учить, – сказал Фрэнк. У него было свое мнение на этот счет – Майк слишком вспыльчив. Никто не знает, чем это может кончиться, мысленно предостерег себя Фрэнк. Он решил, что лучше спустить все на тормозах.

Майк сел в лимузин Фрэнка, и они поехали в восточную часть города, где были склады. На всякий случай Билли привез с собой Джорджи О. Фрэнк остался за рулем, Джорджи О сел впереди, а Билли с Майком выясняли отношения сзади.

У Майка в голосе звучала обида.

Он обижен, подумал Фрэнк. Забавно – Майк искренне любил клуб, считал, что у него есть доля в «Мустанге», а тут Билли уведомляет (слово из кроссворда) его, что сам обижен.

– Билли, за что ты оскорбляешь меня? – спросил Майк. – Я лишь пытаюсь заработать на хлеб.

– И я тоже!

– Ну так зарабатывай! Кто тебе мешает?

– Ты мешаешь! Ты половину моих девочек посадил на кокаин. Ты обманом заставил их работать на тебя, сниматься в порно…

– Билли, тебе нужен кусок от этого пирога? Так? Почему же ты не сказал? Я возьму тебя в долю. Пришел бы ко мне, как человек, и сказал…

Однако Билли уже завелся, подумал тогда Фрэнк, совсем как Пэтти. Стоит только начать, и ей уже не до примирения, ей нужно выпустить пар. Вот и Билли как будто не слышит предложения Майка, а оно совсем неплохое. Да, ему бы лишь…

– Всюду копы, – продолжал Билли. – Мы можем потерять лицензию на продажу спиртного, а уж если мы заговорили о спиртном, Майк…

– Что?

– Счет за твою выпивку и выпивку твоей команды уже зашел за…

– Ты считаешь, сколько мы пьем, ты, чертово дерьмо?

– Потише, – вмешался Фрэнк. – Вы же друзья.

– Ты считаешь, сколько мы пьем? Дешевка, грош тебе цена, дерьмо…

– Эй, – не выдержал Билли.

– Ничего не «эй». Ты беспринципный тип. Если бы не я, у тебя не было бы этого чертова клуба.

– Вот так да, – отозвался Билли. – Я не просил тебя убивать Эдди.

Это ошибка, подумал Фрэнк. Не надо было это говорить. Майк совсем сошел с тормозов.

– Ты не просил? Ты не просил! – воскликнул Майк. – Тебе и не надо было просить, потому что я считал тебя своим другом, Билли, и если у тебя возникла проблема, то это была и моя проблема тоже. Он не просил.

– Майк, я думал, ты поговоришь с ним! Я не думал, что ты застрелишь его…

– Господи, кажется, я застрелил не того.

Фрэнк оглянулся и увидел револьвер в руке Майка.

– Стой, Майк!

– Это так, – сказал Майк, – я застрелил не того! Может быть, мне поступить с тобой так же, как я поступил с ним?

Джорджи О полез в карман.

Фрэнк одной рукой крутанул руль, выводя лимузин на обочину, а другой прижал руку Джорджи. Это было нелегко – Джорджи был крепким парнем.

Билли пытался открыть дверцу. Он все еще возился с ней, когда Майк открыл стрельбу. У Фрэнка зазвенело в ушах от трех выстрелов, потом он как будто оглох и лишь читал по губам Джорджи: «Господи!» Обернувшись, он увидел, что Билли привалился к дверце, его правое плечо все в крови, и на лице зияет дыра от пули.

Однако он дышал.

Фрэнк вырвал у Джорджи револьвер, положил его в свой карман и сказал:

– Давай, у меня есть полотенца в багажнике.

Он огляделся.

Машин не было.

Полицейских машин с сиренами, к счастью, тоже не было.

Фрэнк вылез из лимузина, открыл багажник, достал полотенца и подошел к задней дверце.

– Убирайся к черту, Майк.

Майк вылез, и Фрэнк занял его место. Он обернул полотенцем плечо Билли и еще одно полотенце прижал к ране на голове.

– Джорджи, иди сюда. – Великан хлопнулся на сиденье рядом. – Прижимай крепче. Не отпускай.

Джорджи О плакал.

– Джорджи, на это нет времени, – сказал Фрэнк. – Делай, как я говорю.

Фрэнк вылез, запихнул Майка на переднее пассажирское место, обежал машину и сел за руль, после чего нажал на газ.

– Куда ты, черт бы тебя побрал, едешь? – спросил Майк.

– В больницу.

– Он не выживет, Фрэнк.

– Это между ним и Богом. Ты уже сделал, что мог.

– Он расскажет.

– Не расскажет.

Билли не рассказал.

Билли знал правила. Он знал, что если ему повезло один раз и он выжил с дыркой в голове, то не стоит испытывать судьбу во второй раз. Поэтому он выдумал свою историю. Мол, выходил из клуба, и какой-то наркоман попытался его ограбить. Парня он не видел.

С тех пор он ничего и никого не видел. Пуля задела какой-то нерв, и Билли навсегда ослеп.

– Ты должен ему заплатить, – Фрэнк сказал Майку. – Билли сохраняет свою долю в клубе, и ты отчисляешь ему от своих доходов, как говорил.

Майк не стал спорить.

Он понимал, что Фрэнк прав, к тому же Фрэнку всегда казалось, что Майк сожалеет о содеянном, хотя он никогда в этом не признавался. Итак, Билли сохранил за собой клуб «Мустанг», однако, выйдя из больницы, стал редко показываться на людях. Какая радость слепому от стриптиза?

Билли Брукс держал рот на замке.

Тревожиться стоило из-за Джорджи О.

Во всяком случае, Майк тревожился.

– Проклятые копы так и шныряют, – однажды вечером пожаловался Майк. – Им известно, что Билли все выдумал, и они хотят нас прижать. Мыто с тобой, Фрэнк, выстоим, а вот Джорджи – не знаю. Ты как, можешь представить, как он поведет себя на допросе?

Нет, подумал Фрэнк, не могу.

– Кстати, спасибо, – сказал он, – что сделал меня соучастником в покушении на убийство.

– Все мой характер. Что будем делать с Джорджи?

– Копы еще не беседовали с ним?

Майк покачал головой.

– Меня как раз и тревожит это «еще».

– Мы не можем убить его из-за «еще», – отозвался Фрэнк.

– Не можем?

– Майк, ты кончаешь его, и тогда между нами тоже все будет кончено. Клянусь Богом, я не с тобой.

Жизнь Джорджи О была спасена, и он продолжал служить вышибалой в клубе. Разница заключалась лишь в том, что теперь он работал на Майка, как прежде работал на Билли. Он даже стал встречаться с одной из танцовщиц, тощей малышкой по имени Мирна, и они как будто неплохо ладили.

Вроде бы на этом все должно было закончиться.

Ан нет.

Началась война стриптиз-клубов.

Фрэнку никогда не забыть, как он в первый раз увидел Биг Мака Макмануса.

Черт подери, такое никому не забыть. Когда в первый раз видишь входящего танцующей походкой, бритоголового, чернокожего гиганта ростом в шесть футов шесть дюймов, весом в двести пятьдесят фунтов, одетого в дашики из леопарда и помахивающего украшенной бриллиантами тросточкой, это зрелище вряд ли может выветриться из памяти.

Фрэнк вместе с Майком и Пэтом Уолшем сидел у стойки, когда в бар вошел Биг Мак. Он постоял у входа, примериваясь к новому окружению. Скорее, он позволил новому окружению примериться к нему, так будет точнее. Все в баре повернули к нему головы и застыли, не сводя с него глаз.

Даже Джорджи О смотрел на него снизу вверх. Биг Мак Макманус был на пару дюймов выше Джорджи, который, казалось, хотел что-то сделать, но не знал, что именно ему делать. Тогда он поглядел на Фрэнка, и Фрэнк качнул головой.

Мол, не лезь, Джорджи. Этот парень тебе не по зубам.

Джорджи отошел от Биг Мака.

Биг Мак спустился по лестнице.

С ним были еще три парня. Три белых парня.

Фрэнк сразу понял, в чем фишка: у черного парня белая свита.

Мак подошел к стойке и произнес:

– Билли Брукс.

– Ну я, – отозвался Уолш.

– Мак Макманус, – представился Мак, однако руки не протянул. – Хочу купить ваш клуб.

– Он не продается.

– У меня контрольный пакет акций в «Гепарде», «Хитром лисе», «Обнаженной грации» и так далее, – сказал Мак. – И мне хотелось бы добавить к этому списку «Мустанг». Плачу честно, не пожалеете.

– Ты слышал? – вмешался Майк. – Сказали же тебе, не продается.

– Прошу прощения, но я не с вами разговариваю.

– А тебе известно, кто я?

– Мне известно. Вы Майк Риццо, – с улыбкой проговорил Мак. – Вы бандит, и за вами числятся вооруженные нападения, вымогательство, мошенничество со страхованием. Ходят слухи, что вы связаны с семьей Мартини, однако они не имеют под собой оснований. Вы с мистером Макьяно скорее независимые дельцы. Приятно познакомиться с вами, Фрэнк. Я слышал о вас много хорошего.

Фрэнк кивнул.

– Позволю себе представить вам моих партнеров, – продолжал Мак. – Мистер Стоун, мистер Шеррелл и последний, но не худший, мистер Портер.

Стоун был высоким, мускулистым блондином из Калифорнии. Шеррелл – пониже, но поплотнее, с черными завитыми по вчерашней моде волосами. Оба парня были одеты в джинсы и спортивные рубашки.

Портер был среднего роста, среднего телосложения, с коротко стриженными волосами. Одетый в черный костюм и белую рубашку с галстуком, он не вынимал изо рта сигарету, наверное чтобы не ухмыляться без причины. Волосы он гладко зачесал назад, и Фрэнк почти сразу догадался, что парень хочет быть похожим на Богарта.[29] И ему это почти удавалось, разве что в Богарте была мягкость, которой совсем не было в этом парне.

Все кивнули и улыбнулись.

Мак достал из кармана карточку и положил ее на стол.

– У меня небольшой прием в воскресенье, – сказал он. – Надеюсь увидеть вас, джентльмены, в своем доме. Ничего особенного, но будет весело. Приводите с собой девушек, если хотите, но в девушках недостатка не будет. Скажем, в два часа или около того.

Он улыбнулся, развернулся и ушел в сопровождении Стоуна и Шеррелла.

Портер помедлил, нарочито поймал взгляд Фрэнка и сказал:

– Приятно было познакомиться, молодцы.

– Молодцы? – переспросил Майк, когда Портер ушел.

– Так говорят в Англии, – пояснил Фрэнк.

– Надо их проверить, – сказал Майк.

Это не составило труда.

Биг Мак, или Гораций Макманус, прежде служил патрульным офицером на Калифорнийском шоссе и отсидел четыре года за подделку документов. Теперь ему уже исполнилось сорок шесть лет, и он создал себе имя в калифорнийской секс-индустрии. Мак сказал правду, ибо в самом деле был теневым партнером в нескольких клубах, в том числе названных им. Он также продюссировал и распространял порнофильмы, а также, вероятно, опекал проституток из клубов и студий.

– Он живет в собственном доме в Ранчо-Санта-Фе, который назвал «Тара».

– Что это значит, черт бы его побрал?

– Это из «Унесенных ветром», – сказал Фрэнк.

Джон Стоун был полицейским.

– Проклятье, – сказал Майк.

– Он спелся с Макманусом еще до того, как Мака арестовали, и он до сих пор в полиции. У него доля во всех клубах Мака, и большую часть своего времени он помогает Маку вести дела.

– Свой человек? – спросил Майк.

– Партнер.

Дэнни Шеррелл был менеджером в «Гепарде». Его называли Душителем.

– Он был борцом? – поинтересовался Майк.

Фрэнк отрицательно покачал головой.

– Актером в порно.

– А… – отозвался Майк. – Да-а-а-а… А англичанин?

– Его зовут Пэт Портер, – ответил Фрэнк. – Вот и все, что о нем известно. Приехал примерно два года назад. Шеррелл взял его вышибалой в «Гепард». Похоже, он сам пробивался.

– Господи… полицейские, – произнес Майк. – Фрэнк, что будем делать?

– Пойдем веселиться, полагаю.

Тара была великолепна.

Этот дом мог бы поспорить с домом из фильма, построенным до Гражданской войны. Единственная разница заключалась в том, что слуги тут были белые, а не черные. Белый подросток в красном подбежал к лимузину Фрэнка, открыл дверцу со стороны пассажирского места и удивился, никого не обнаружив внутри, кроме водителя.

– Я один, – сказал Фрэнк, бросая ему ключи. – Поосторожней с машиной.

Фрэнк ступил на огромное пространство, засеянное мягкой травкой, на котором были расставлены столы. Хотя на нем был хороший костюм, Фрэнк все равно чувствовал себя потрепанным в сравнении с остальными гостями, одетыми дорого, но в соответствии с калифорнийской погодой. Хлопок и лен, цвета – белый, хаки, кремовый.

Майк был в черном.

Он выглядел настоящим мафиозо, и Фрэнку стало стыдно за него и из-за этого не по себе.

– Ты видел? – спросил Майк. – У них тут креветки, икра, мясо трайтип, шампанское. Тоже мне «небольшой прием»!

– Он устраивает такие приемы через воскресенье, – ответил Фрэнк.

– Шутишь.

Отличное место, отличная лужайка, отличная еда, отличное вино, отличные люди. Да-да – они все там были великолепны. Представительные мужчины, прекрасные женщины. Мы здесь не к месту, подумал Фрэнк.

В этом все дело.

Мак вышел на лужайку.

В белом полотняном костюме и сандалиях от Гуччи на босу ногу, он поддерживал висевшую на его руке женщину в облегающем летнем платье, которое больше открывало, чем скрывало.

– Я ее знаю, – сказал Майк.

– Ну да.

– Я правда знаю эту цыпочку, – стоял на своем Майк. Потом помолчал немного. – Это мисс Май. Мисс, черт бы ее побрал, Май. Красотка Макмануса – с разворота «Пентхауса».

Мак и мисс Май шли между гостями, то и дело останавливаясь, улыбаясь, обнимаясь. Однако было очевидно, что Мак направляется к Фрэнку и Майку. Остановившись рядом с ними, он сказал:

– Джентльмены, я рад, что вы нашли для меня время. Майк, Фрэнк, представляю вам мисс Эмбер Коллинз.

Фрэнк молился в душе, чтобы Майк не сболтнул лишнее.

Он не сболтнул. Не сводя с девушки круглых глаз, он произнес:

– Рад познакомиться.

– Приятно познакомиться, – сказал Фрэнк.

– У вас все есть? – поинтересовался Мак. – Еда, вино?

– Все в порядке, – ответил Фрэнк.

– Как насчет того, чтобы осмотреть дом?

– Звучит неплохо.

– Эмбер, я, конечно, буду по тебе скучать, но не сыграешь ли ты в мое отсутствие роль хозяйки для остальных гостей?

Дом был сказочный.

Фрэнк, для которого важнее всего было качество, понял, что и для Мака это тоже было важнее всего. Мак выбирал лучшее, и у него были деньги платить за свой выбор. Трубы, крепления, кухонное оборудование – всё высшего качества. Фрэнк и Майк побывали в огромной гостиной, в кухне, в шести спальнях, в кинозале и в зале, где хозяин занимался самбо.

– Я неплохо владею кун-фу, – сказал Мак.

Шесть футов шесть дюймов, думал Фрэнк, двести пятьдесят фунтов, тело как камень, да еще черный пояс в придачу. Помоги нам Господь, если придется идти против Биг Мака Макмануса.

Позади дома у Мака был собственный зоопарк – в нем жили экзотические птицы, рептилии и кошки. Фрэнк не был силен в зоологии, но узнал оцелота, пуму и конечно же черную пантеру.

– Люблю животных, – сказал Мак. – К тому же все движения в кун-фу повторяют их движения – тигра, змеи, леопарда, журавля, дракона. Наблюдая за ними, я многому научился.

– Тут и дракон есть?

– Дракон Коммодо[30] есть. Ну а вообще-то дракон – мифическое существо. Но его дух может вселиться в сердце человека.

Они вернулись в дом.

– Похоже на жилище самого Плейбоя, – сказал Майк, когда они пришли в гостиную.

– Хефнер[31] жил тут, – отозвался Мак.

– Сам Хефнер? – переспросил Майк.

Мак улыбнулся.

– Хотите встретиться с ним? Могу организовать. А пока пойдемте в кабинет, посидим, поговорим.

Кабинет располагался в глубине дома, и до него не доходил шум извне. Вся мебель была из темного тикового дерева, африканские маски украшали стены, на полу и диване лежали шкуры зебр. Удобные кресла были обиты кожей экзотического животного, неизвестного Фрэнку. В высоких шкафах стояли альбомы по африканскому искусству, книги по истории и культуре Африки, а один из стеллажей, поднимавшийся до потолка, был буквально забит уникальной коллекцией джаза на CD-дисках.

– Любишь джаз? – спросил Мак, заметив, что Фрэнк пожирает глазами стеллаж.

– Больше оперу.

– Пуччини?

– Попал в точку.

– Это ты попал в точку.

Мак нажал на какую-то кнопку на столе, и кабинет заполнили звуки увертюры из «Тоски». Такой чистоты звуков Фрэнку не приходилось слышать, и он не удержался, чтобы не сказать об этом.

– Акустическая система «Боуз». Я познакомлю тебя с моим человеком.

Мак нажал на другую кнопку. Вошел слуга с подносом, на котором стояли два стакана с медового цвета напитком, и поставил его на столик рядом с креслами.

– Чистый шотландский виски, – сказал Мак. – Надеюсь, вам понравится.

– А ты? – спросил Фрэнк.

– Я не пью. Кстати, не курю и не принимаю наркотики. – Он уселся в кресло напротив Фрэнка и Майка. – Может быть, поговорим о деле?

– Мы не продаем клуб, – проговорил Майк.

– Но вы еще не слышали, что я предлагаю.

Фрэнк отпил виски. Тот был пахучим и мягким и буквально мгновение спустя уже грел его желудок.

– Не могу не поздравить вас с отличным клубом, – сказал Мак. – Прекрасная работа. Но мне кажется, я мог бы вывести «Мустанг» на другой уровень, а вам это не по силам.

– Это как? – спросил Майк.

– Горизонтальная интеграция. Беру моих актрис с видео и переправляю их в клубы, а моих звездных танцовщиц переправляю на студию сниматься.

– Мы это делаем.

– В дешевом варианте, – возразил Мак. – Я же говорю о сенсациях. Броские имена, люди, которых вы не можете себе позволить. Кроме того, вы продаете ваших девочек заезжим торговцам за пару сотен долларов. А наши девочки имеют дело с миллионерами.

– Ты говоришь, почему хочешь купить клуб, но не говоришь, зачем нам его продавать, – стоял на своем Майк.

– Сейчас вы можете продать его с выгодой для себя. Или ждите, когда я выдавлю вас из бизнеса. В этом случае вы потеряете деньги. Я контролирую шесть клубов в Калифорнии, еще три – в Вегасе. Очень скоро доберусь до Нью-Йорка. Сенсации, знаменитые имена – и мои клубы будут впереди всех остальных. Еще полгода, и вы не сможете со мной конкурировать. В лучшем случае будете продавать плохое пиво всяким неудачникам.

– Я могу подумать о том, чтобы продать тебе сорок девять процентов, – сказал Майк.

– Об этом я даже говорить не буду. Мне нужны восемьдесят процентов. Поверь, со своими двадцатью ты получишь больше денег, чем имея все сто.

Мак взмахнул рукой, словно обводя ею свое поместье, и Фрэнк понял, что он хотел сказать: «Ребята, посмотрите на мой дом и вспомните ваши дома». Он прав, подумал Фрэнк. Его жест говорил – берите доход от двадцати процентов и позвольте Биг Маку делать для вас деньги.

– Чем мы будем заниматься в клубе, если согласимся? – спросил Майк.

– Ничем, – ответил Мак. – Будете проверять свои почтовые ящики и получать чеки.

В этом-то вся проблема, подумал Фрэнк. Майк любил клуб. Ему нравилось играть в хозяина, чувствовать себя большим человеком. Это было слабое место в плане Мака. Он неправильно оценил настоящие интересы Майка Риццо.

– Я хочу сохранить за собой право голоса в управлении, – заявил Майк.

– Это ты о том, чтобы продавать девушкам наркотики и ссужать их деньгами? – улыбаясь, переспросил Мак. – Нет, с этим придется завязать. Бизнес переходит на другую высоту, Майк Риццо, и тебе надо подумать об этом.

– Или что?

– Или я выкину тебя из бизнеса.

– Не выкинешь, если хочешь жить.

– Значит, мы не договоримся? – спросил Мак.

– Ты скажи.

Мак кивнул. Он набрал полную грудь воздуха и закрыл глаза, словно о чем-то размышляя. Потом выдохнул воздух, открыл глаза и улыбнулся.

– Майк Риццо, я сделал тебе деловое предложение. Советую хорошенько подумать и дать ответ в разумный срок. Тем не менее искренне желаю вам обоим хорошо провести сегодня время. Если хотите, Эмбер представит вас своим подругам.

Майку это понравилось.

Подцепив одну из подруг Эмбер, он отправился вместе с ней в дом для гостей.

Фрэнк вернулся на лужайку и стал получать удовольствие от вкусной еды, вина и общества красивых людей. Естественно, там были и «партнеры» Мака. Джон Стоун вовсю наслаждался отдыхом, плавая в бассейне с двумя дамами, пока Дэнни Душитель Шеррелл разыгрывал верного «ведомого», как говорят летчики.

Портера не было в бассейне.

Он был в том же черном костюме и все так же сосал сигарету. Каждый раз, когда Фрэнк смотрел в его сторону, он ловил его взгляд сквозь дымовую завесу. То ли этот парень присох ко мне, мысленно рассуждал Фрэнк, что весьма сомнительно, то ли он выполняет свою работу. В любом случае Фрэнк не собирался портить себе удовольствие и отказываться от вкусной еды.

Когда Фрэнк жевал креветки в арахисовом соусе, к нему подошел Мак.

– Фрэнк, ты слишком умен для этих людей. Зря растрачиваешь себя. Переходи работать ко мне – будешь зарабатывать настоящие деньги и получать все от жизни.

– Я польщен, – ответил Фрэнк. – Но мы с Майком уже давно вместе.

– И каждый день тебе в убыток.

– Спасибо за предложение, – сказал Фрэнк. – Но нет, спасибо. Я с Майком. Мы уж вместе.

– Я уважаю твое решение. Никаких обид.

– Никаких.

– Но все же постарайся, чтобы он принял верное решение, ладно? Так будет лучше для всех.

Однако Майк думал иначе.

Позже, уже получив удовольствие от секса с будущей моделью «Пентхауса», он сказал Фрэнку:

– Знаешь, нам надо убить этого наглеца.

– Нет, не думаю, – не согласился Фрэнк. – Наоборот, я уверен, надо отдать ему восемьдесят процентов.

– Черт побери, ты шутишь?

– Я серьезен, как инфаркт.

– Нет, черт побери, Фрэнки, ни за что.

– Майк, он полицейский.

– Бывший полицейский и бывший заключенный.

– Коп всегда коп, – сказал Фрэнк. – Они повязаны еще крепче нас. И партнер у него коп, так что всё одно к одному.

– Я не продам «Мустанг».

Майк позвонил Маку и сказал это.

На следующей неделе в клубе стали появляться инспекторы – пожарные, эпидемиологи, гигиенисты. Все они находили нарушения, и ни один не брал свои обычные сто долларов. Вместо этого они писали рапорты.

Через две недели патрульные полицейские машины стали парковаться напротив клуба. Выходивших из клуба завсегдатаев задерживали полицейские. Их вытаскивали из машин, заставляли пройтись, потом подышать в трубку, короче говоря, клиентов вынуждали проходить все девять ярдов. Даже если их не признавали пьяными, все равно омерзительный осадок у людей оставался.

Тайные агенты стали наведываться в клуб – высматривать и вынюхивать наркотики, к тому же под видом клиентов, которым нужны проститутки, покупать кокаин у барменов.

Клуб стал опасным местом для посетителей.

Это мешало бизнесу.

– Что-то надо делать, – однажды сказал Майк, и Фрэнк сразу понял, что это значит.

– Хочешь объявить войну полицейским? – спросил он Майка.

Позвонил Мак и предложил на десять тысяч больше в качестве миролюбивого жеста.

Майк послал его подальше.

Прошла еще одна неделя, и двум девушкам предъявили обвинение в проституции, а еще одной – в хранении наркотиков. На другое утро Пэту позвонил чиновник, ведающий продажей алкоголя, и пригрозил отобрать у клуба лицензию.

Мак еще раз поднял цену.

Майк еще раз послал его.

Однако Майк не был абсолютно уверен в правильности своего решения.

– Что нам, черт побери, делать? – спросил он Фрэнка. – Что, черт побери, делать?

– Продай ему клуб.

У Майка был другой ответ на свой вопрос – более традиционный для мафиози.

Он бросил зажигательную бомбу в холл клуба «Гепард».

Он постарался обойтись без жертв, для чего дождался закрытия клуба, даже убедился, что привратник тоже ушел. И только после этого он и Энджи Бассо бросили в окно две отлично сделанные бомбы с коктейлем Молотова.

Клуб не сгорел дотла, однако ему потребовался долговременный ремонт, прежде чем его снова открыли. Чтобы Мак не ошибся с выводами, Майк позвонил ему с выражением соболезнования.

– Вот так так! – сказал он. – Жаль, пожарные инспекторы не проявили достаточно внимания.

Мак сделал правильный вывод.

Вывод был до того точный, что уже поздно вечером поймали Энджи Бассо, когда тот выходил из своей химчистки. Пэт Портер и Душитель Шеррелл бросили его на край тротуара, руками на бортик, и раздробили ему запястья каблуками.

– Не надо было играть с огнем, – сказал ему Портер.

– Что мне делать? – спросил он Майка на другой день. – Я даже поссать не могу без чужой помощи.

– Не смотри на меня, – буркнул Майк.

Однако он сделал ответный шаг. Он должен был его сделать – или пойти на попятный.

Итак, через три дня Фрэнк ждал на заднем сиденье машины, припаркованной напротив клуба «Обнаженная грация», когда выйдет Душитель. Майк сидел за рулем, потому что Фрэнк не доверил ему сделать выстрел.

– Я всего лишь хочу прострелить ему ногу, – сказал Майк.

– Ты промажешь и пробьешь ему бедренную артерию. Шеррелл изойдет кровью, и тогда начнется настоящая война.

– Тогда я прострелю ему член. Уж тут-то я не промажу.

Майк раскопал пару старых порнушек Шер-релла и прокрутил их в конторе клуба. Фрэнк был почти убежден, что Майк выбрал именно Душителя из обычной мужской ревности.

Сидя на заднем сиденье, Фрэнк видел, как Шеррелл показался в дверях, попрощался со швейцаром, потом опустил металлическую сетку и начал вешать замок.

Подняв винтовку на уровень открытого окна, Фрэнк прицелился в мякоть правой ноги Шеррелла и выстрелил. Шеррелл упал. Майк нажал на газ. Вот и всё. Фрэнк знал, что швейцар вернется и отвезет раненого в больницу. Пару недель придется Душителю походить на костылях.

Тем не менее это был довольно мягкий ответ на то, что сделали с Энджи Бассо, которому потребовалось несколько месяцев, чтобы его руки стали прежними. Это был шаг, призывавший к сведению войны на нет, тем не менее противник предпринял следующий ход.

Фрэнк сам стал свидетелем приготовлений к нему.

Он был в аэропорту и поджидал клиента, когда увидел, что в терминал входит Пэт Портер. Фрэнк дал ему пару секунд и последовал за ним. Портер встретил самолет, прилетевший прямым рейсом из Хитроу, и радостно поздоровался с двумя сошедшими с него пассажирами.

Это были крутые ребята. По их походке, по тому, как они держали себя, догадаться было нетрудно. Накачанные, но не слишком – настоящие атлеты. Один выглядел настоящим крепышом, он был в джинсах, теннисных туфлях и майке регбиста. Другой показался Фрэнку повыше ростом и постройнее, и на нем была трикотажная фуфайка футбольного клуба «Арсенал».

Портер пригласил команду.

Два дня спустя они пришли в клуб «Мустанг».

Это был вторник, вечер только начинался, и в клубе были лишь первые гости, пришедшие после рабочего дня. Было еще довольно тихо, но уже не совсем тихо. Фрэнк сидел на своем обычном месте, ел чизбургер и запивал его кока-колой в ожидании обычного вечернего наплыва, когда его рабочим местом станет лимузин.

Команду англичан он увидел, едва они вошли в дверь. Увидел их и Джорджи О, который тотчас покинул бар, где сидел с Мирной, и двинулся им навстречу.

Фрэнк помахал ему.

– Мне, Фрэнк, не нравится, – сказал Джорджи, – что они пришли сюда.

– Разве я спрашивал, что тебе нравится или не нравится? Мирна сейчас будет танцевать. Пойди и посмотри на нее, а заодно придумай, что вы будете делать потом.

– Фрэнк…

– Я сказал, Джорджи. Не заставляй меня повторять.

Джорджи недобро посмотрел на Портера, сел недалеко от арены, на которой выступали танцовщицы, и стал смотреть, как Мирна вихляет своим узеньким тазом в безуспешных попытках изобразить нечто эротически притягательное.

Портер со своими двумя сопровождающими, все еще одетыми по-спортивному, направился к Фрэнку.

Фрэнк не пригласил их сесть.

На Портере была его обычная униформа – черный костюм, белый воротничок, узкий черный галстук. Он пристально поглядел на Фрэнка и сказал:

– Тебе ведь известно, что все кончится поединком между мной и тобой.

– Ты о чем, Шейн?[32] – смеясь, спросил Фрэнк. По лицу Портера он уже догадался, что Пэт Портер терпеть не может, когда над ним смеются.

– Между мной и тобой, – повторил Портер.

Фрэнк поглядел поверх его плеча.

– Тогда что они тут делают?

– Они для того, чтобы никто другой не встрял, – ответил Портер. – Знаю я вас.

Фрэнк вернулся к своему чизбургеру.

– У меня заказ, Сэм Спейд,[33] – жуя, проговорил он. – Если у тебя что-то конкретное, говори. Иначе…

Фрэнк махнул головой в сторону двери.

– Я собираюсь убить тебя, Фрэнк Макьяно, – произнес Портер. – Или ты убьешь меня.

– Предпочитаю второе, – отозвался Фрэнк.

Портер не принял шутку. Он словно чего-то ждал. Чего он ждет, думал Фрэнк, неужели я должен вскочить и крикнуть «стреляю»? Не хватало еще нам вестернов на Кеттнер-бульваре!

Фрэнк дожевал бургер, запил его колой, встал и ударил Портера стаканом по лицу. Регбист хотел было вмешаться, но в руке Фрэнка уже был револьвер. Он снял его с предохранителя и навел на приятелей Портера.

– Ну?

Нет.

Оба словно приросли к полу.

Не сводя с них револьвера, Фрэнк наклонился над окровавленным Портером, взялся за его галстук и, обмотав его вокруг шеи поверженного врага, потащил того по лестнице к выходу, ни на секунду не выпуская из вида его телохранителей.

Выкинув Портера за дверь, Фрэнк помахал револьвером.

– Вы, двое, вон.

– Считай, что ты уже мертвец, – сказал «Арсенал».

– Ну да. Вон.

Они ушли. Фрэнк вернулся в зал, аккуратно переступил через осколки и кровь и сел на свое место.

Вскоре он сделал знак официантке, чтобы она принесла ему счет.

Все смотрели на него во все глаза – официантка, швейцар, три посетителя за столиком, Мирна и Джорджи О. У всех были круглые глаза.

– Что? – спросил Фрэнк. – Что?

У меня плохое настроение, подумал он тогда. Уже три недели я вижу свою дочурку лишь спящей. Жена грозит разводом. Мне хочется съесть бургер перед тяжелой ночной сменой, а тут вваливается какой-то англичанин и ведет себя как в кино. Мне нечего сказать вам, люди.

– Принеси мне содовой и полотенец.

– Фрэнк, я уберу, – сказала официантка.

– Спасибо, Анджела. Но это я напачкал, мне и убирать.

– У нас сегодня сладкие булочки.

– Да ладно тебе, милашка, мне следует поберечь фигуру.

Фрэнк сам убрал осколки и смыл кровь, а когда вышел на улицу и зашагал на стоянку, был в состоянии такой боевой готовности, какой давно не бывало. Когда он привез своего первого клиента, его ждал смеющийся Майк.

– Кажется, это ты, черт тебя подери, вечно читаешь мне нотации о моей вспыльчивости?

– Ковер я отмыл.

Майк посмотрел на Фрэнка, обхватил ладонями его лицо и проговорил:

– Я люблю тебя, черт подери, я правда тебя люблю.

Он повернулся к сидевшим в баре.

– Я люблю этого чертова парня!

Через две недели случилось несчастье.

Его не случилось бы, никак не случилось бы, если бы Майку не пришлось неожиданно принимать японских бизнесменов, захотевших повеселиться, для чего ему понадобились оба лимузина. Итак, Фрэнк сел за руль лимузина вместо того, что собирался делать. Ему надо было забрать один должок. Задача несложная – приятель одной из танцовщиц, наркоман, занял деньги и готов был частично расплатиться.

– Пусть Джорджи займется этим, – сказал Майк. – Заедет к парню, а потом прямо сюда.

Фрэнк вызвал Джорджи, который с радостью согласился поработать. Фрэнк и Майк отправились за японцами, а когда вернулись, уже был час ночи, Мирна истерически рыдала в баре, и две стриптизерши утешали ее.

Фрэнку понадобилось полчаса, чтобы вытянуть из нее что-то связное.

Оказывается, она сопровождала Джорджи в Лэмп, где жил наркоман. Это было по пути в клуб, поэтому они поехали вместе. Они поставили машину на стоянку, и Джорджи приказал Мирне ждать его. Она не возражала, так как ей надо было еще накраситься.

Когда Джорджи вылез из машины, из другой машины вылезли три парня.

– Ты запомнила их? – спросил Фрэнк.

Мирна кивнула и опять разрыдалась. Немного успокоившись, она сказала:

– Фрэнки, один из них – тот парень, которого ты побил тут. У него лицо забинтовано, но я узнала его. Другие двое – те, что приходили с ним.

Фрэнку стало не по себе, когда Мирна рассказала все до конца. Джорджи сопротивлялся, но их было трое против одного. Один из них ударил Джорджи по голове так, что у того подогнулись колени. Мирна выскочила из машины и попыталась помочь ему, но другой парень схватил ее и не отпускал.

Потом парень с повязкой вытащил что-то из кармана и ударил этим Джорджи по лицу. Один держал Джорджи, а этот бил и бил его, в основном в живот, но и по голове тоже, пока Джорджи не повалился на землю. А парень с повязками все равно бил и бил его по груди, по ногам, по голове.

– В последний раз его ударили по голове, – сказала Мирна, – и у него что-то сделалось с шеей. Тогда тот парень с повязками наклонился над ним и сказал…

Она опять залилась слезами.

– Мирна, что он сказал? – спросил Фрэнк.

– Он сказал… чтобы я сказала тебе… – Она тяжело вздохнула и поглядела прямо в глаза Фрэнку. – Это должен был быть ты, Фрэнк.

Должен был быть я, подумал Фрэнк. Портер приехал к наркоману, чтобы поймать меня, а ему попался бедняга Джорджи. Если бы там был я, три мертвых англичанина лежали бы сейчас на парковке вместо Джорджи…

– Где сейчас Джорджи? – спросил Фрэнк.

– В больнице, – сквозь рыдания проговорила Мирна. – Он без сознания. Сказали, он не очнется. У него есть сестра… Я пыталась найти ее телефон.

Через пятнадцать минут Фрэнк и Майк были у Джорджи О, которого подключили к аппарату искусственного дыхания. Они просидели у него три часа, пока не приехала из Лос-Анджелеса его сестра.

Она дала согласие на отключение Джорджи от аппарата.

Фрэнк и Майк отправились к наркоману, но его конечно же дома не оказалось. Однако его подружка-танцовщица была дома.

– Где твой чертов приятель? – спросил Майк, открыв дверь ногой.

– Не знаю. Я не…

Майк ударил ее, потом сунул ей в рот, ломая зубы, дуло револьвера.

– Где твой чертов наркоман, сука? Еще раз соврешь…

Мерзавец прятался в шкафу в спальне.

У наркоманов мозги плохо работают.

Майк сорвал дверь, вытащил его и ударил. Фрэнк взял из ящика комода чулки и заткнул ему рот. После этого он вырвал телефонный шнур и связал ему руки за спиной.

Они втолкнули его в машину. Фрэнк сел за руль, а Майк всю дорогу держал перепуганного парня сзади на полу. Они приехали на берег пустого осушительного канала и сбросили его вниз. Когда он оказался на дне, то был уже изрядно побит. Майк и Фрэнк спустились к нему и поставили его на колени, но он уже задыхался, не в силах справиться с рвотой.

Фрэнк вытащил у него изо рта чулок, и он стал блевать.

– Клянусь, я не…

– Не ври, – сказал Фрэнк. Он сел на корточки и говорил спокойно прямо в ухо наркоману. – Мне известно, что ты сделал. Но у тебя есть шанс спастись. Говори, где они.

– В Карлсбаде. Какой-то английский бар.

– «Белый олень», – сказал Майк.

Фрэнк вытащил револьвер и расстрелял всю обойму в лицо торговцу.

Майк сделал то же самое.

Они вернулись к машине и поехали к «Белому оленю».

И Майк и Фрэнк знали это место.

В баре подавали теплое пиво и сосиски с картошкой, но телевизор со спутниковой антенной показывал футбол, поэтому так называемые англичане часто бывали тут. Клуб был оформлен под старинный паб, над дверью висело изображение белого оленя, и одно окно закрывал флаг Великобритании.

– Жди здесь, – сказал Фрэнк, когда они въехали на стоянку, и перезарядил револьвер.

– Черта с два, – ответил Майк. – Я с тобой.

– Это мое дело, – возразил Фрэнк. – Держи машину наготове, не выключай мотор. Понял?

Майк кивнул и отдал Фрэнку свой револьвер.

Фрэнк проверил магазин.

– В багажнике есть еще?

– Конечно.

Майк открыл багажник.

– Чистое? – спросил Фрэнк.

– А какое, черт побери, еще? Не украденное же!

Фрэнк вылез из машины и, подойдя к багажнику, обнаружил там именно то, что и ожидал обнаружить, – двенадцатикалиберный двуствольный обрез, пуленепробиваемый жилет, пару перчаток и черный чулок. Он снял пиджак, натянул перчатки, застегнул жилет и вновь надел пиджак. Потом он засунул за ремень оба револьвера, взял в руки обрез и спрятал лицо под черным чулком.

– До скорого, Фрэнки Машина, – сказал Майк.

Фрэнк вошел в клуб.

Там было пусто, если не считать пары гостей в баре. Сам бармен, Регбист и «Арсенал» сидели за столиком, пили пиво и смотрели по телевизору, укрепленному высоко на стене, почти под потолком, футбольный матч.

«Арсенал» обернулся, когда открылась дверь.

Выстрел из двустволки сбил его со стула.

Регбист сделал движение, чтобы вытащить из-за пояса револьвер, но Фрэнк выпустил ему в живот второй заряд, и он повалился на стол.

Где Портер? – спрашивал себя Фрэнк.

Мужской туалет располагался за баром. Фрэнк бросил обрез, достал револьверы и ногой открыл дверь.

Прислонившись к раковине, Портер стоял с поднятым револьвером. Как всегда, он был в черном костюме, однако ширинку на брюках застегнуть не успел, и с рук стекала вода. Он выстрелил, и Фрэнк почувствовал, как три пули вмялись в жилет против сердца, отчего у него захватило дух, и тотчас он увидел изумление в глазах Портера оттого, что его жертва все еще на ногах.

Фрэнк выстрелил дважды из револьвера, который держал в правой руке.

Портер ударился головой о зеркало, разбил его, потом сполз в раковину и на пол.

Желтые плитки залила кровь.

Им никогда не вымыть ее из цемента, думал Фрэнк, опуская револьвер, разворачиваясь и выходя в бар.

Майк ждал его.

Фрэнк сел в машину, и Майк медленно вывел ее со стоянки, после чего поехал по направлению к 5-му шоссе.

Бап гордился бы ими.

– Куда? – спросил Майк.

– В Тару, – сказал Фрэнк.

Иногда надо идти напролом.

Обычно стараешься быть осторожным. Все просчитываешь. Запасаешься терпением и ждешь подходящего момента.

Сначала они заехали к Майку в Дель-Мар. У него было еще кое-какое оружие в шкафу в гостевой спальне. Фрэнк взял два револьвера тридцать восьмого калибра, двустволку «Веллингтон», винтовку AR-15 и две ручные гранаты.

Когда они подъехали к Таре, то не обнаружили у ворот охрану, да и сами ворота оказались нараспашку.

– Что думаешь? – спросил Майк.

– Думаю, они хотят, чтобы мы вошли, – ответил Фрэнк. – Думаю, если мы въедем на машине, они расстреляют и ее, и нас в ней.

– Санни.

– Что Санни?

– Санни Корлеоне, – сказал Майк.

– Вы что, только «Крестного отца» и смотрите?

– Кто это мы?

Они объехали усадьбу, вышли из машины, перелезли через стену. Фрэнк знал, что их могут засечь сенсоры, настроенные на движение, однако все было тихо – ни огней, ни сирен. И все же он не исключал того, что у Мака имеются камеры ночного видения, соединенные с сенсорами, и он сам следит за ними. Что ж, ладно, Фрэнк понимал, что, явившись во владения Мака, он должен будет принять бой на его условиях.

Все равно как во Вьетнаме.

Фрэнк держал в руках AR-15, двустволка висела у него за спиной. На открытом пространстве он предпочитал автоматы – винтовка ему понадобится, когда они войдут внутрь. Если они войдут внутрь.

Для того чтобы попасть в дом, надо было пройти через зоопарк. Это было проблематично, так как звери ночью бодрствовали. Птицы тотчас заклекотали, закричали, кошки с горящими красным огнем глазами заходили по своим клеткам.

Как во Вьетнаме, Фрэнк ждал других огней, которые разорвут темноту – всплеск выстрелов из засады, – но быстро сообразил, что он и Майк между домом и животными, а Мак ни за что не рискнет случайным убийством своих любимцев.

Бассейн мерцал прохладной голубизной. Он был освещен, но ни в нем, ни рядом никого не было – во всяком случае, ни Фрэнк, ни Майк никого не заметили. Все в доме, думал Фрэнк, или на крыше, поджидают, когда мы приблизимся настолько, что они не смогут промахнуться.

В любое мгновение ночное небо могло взорваться огнями, как Четвертого июля.

Фрэнк обошел бассейн, после чего скользнул в патио, растянулся на земле и помахал Майку, чтобы тот последовал его примеру. Потом через оптический прицел он осмотрел крышу, но никого не увидел, однако это вовсе не значило, что стрелков там не было. Возможно, они лежали плашмя за мансардными окнами или прятались за трубами.

Позади дома было примерно пятьдесят футов открытого пространства.

– Прикрой меня, – шепнул Фрэнк, когда Майк встал рядом.

Пригнувшись пониже, Фрэнк бросился к дому и, добежав, прижался к стене. Вытащив из кармана одну гранату, он подцепил пальцем чеку, приготовился закинуть гранату на крышу и опять помахал Майку.

Майк поднялся и побежал к дому, и они пару секунд постояли у стены, приводя в порядок дыхание.

Стеклянная дверь оказалась запертой. Прикладом винтовки Фрэнк разбил стекло, нашел замок – и вход открыт. Майк шел следом, держа ружье у щеки и оглядывая комнату.

Никого и ничего.

Фрэнк перебежками приблизился к другой комнате, и таким образом они обошли дом.

Мака нашли в тренажерном зале.

Без рубашки и без носков, в одних черных штанах, он медленно и ритмично наносил удары по тяжелому мешку. Каждый раз тот взлетал под потолок, и эхо громко повторяло звук удара в пустой комнате.

Негромко играл джаз.

На полу, на особой подставке, горела благовонная палочка.

Фрэнк остановился в двадцати футах от Мака, держа его на прицеле. Человек такого роста и таких атлетических возможностей, как Мак, мог в полтора прыжка одолеть разделявшее их расстояние и нанести смертельный удар.

Мак повернул голову, чтобы посмотреть, кто пришел, но наносить удары по мешку не перестал.

– Специально для вас я оставил парадную дверь открытой, – сказал он. – А вы почему-то предпочли другой путь, растревожили моих зверей, разбили стекло.

– Они забили парнишку до смерти, – отозвался Фрэнк.

Мак кивнул и нанес еще один удар. Он двигался плавно и как будто не прилагал усилий, однако мешок подлетел до потолка и со стуком вернулся на место.

– Я слышал, – сказал он. – Не моя вина. Я этого не одобрил.

– Фрэнк, давай, черт побери, просто застрелим его!

– Я не выставил защиту в знак моего искреннего раскаяния. Если хотите убить меня, убивайте. Я в мире с собой.

Он перестал бить по мешку.

Фрэнк отступил на два шага, но винтовку не опустил. Тем временем Мак встал на колени, потом сел на пятки, глубоко вдохнул благовоние, закрыл глаза и положил руки на колени ладонями вверх.

– Какого черта? – не выдержал Майк.

Фрэнк покачал головой.

Ни тот, ни другой не выстрелили.

Время тянулось долго. Наконец Мак открыл глаза, огляделся как будто удивленно и сказал:

– Давайте всё обсудим. Вы должны знать, что у вас неверная информация. Мистер Портер решил действовать сам по себе. Он сказал, если быть точным: «Мне надоело работать на зазнавшуюся обезьяну». Обезьяна – это я. Что касается нашего дела, то я хочу получить пятьдесят процентов акций клуба «Мустанг». И если вы хотите, чтобы я убил Пэта Портера, я убью его.

– Об этом мы уже позаботились, – проговорил Фрэнк.

Мак встал и улыбнулся.

– Так я и думал.

Некоторое время все было хорошо.

Несколько недель они провели в Мексике, пока полицейские и газетчики, как стервятники, терзали стриптиз-клубы. Было все, чего только могли желать зрители от одиннадцатичасовых новостей, и даже больше – секс, жестокость, гангстеры и опять секс. Стриптизерши с нескрываемым удовольствием давали интервью, а одна даже устроила пресс-конференцию.

Потом случился какой-то другой кошмар, и пресса занялась им.

Полицейские же проявили больше терпения.

Четыре убийства за одну ночь, явно связанные между собой, наделали много шума в убойных отделах, понаехали федералы, и началась возня. Подозрение в убийстве Джорджи Ознеженского пало на Майка Риццо, но поскольку Майк, в кои-то веки, на сей раз был чист как стеклышко, его оставили в покое.

Мирна держала рот на замке, и Майк подыскал ей работу в клубе «Тампа». Стриптизерша, у которой был дружок-наркоман, исчезла из города, и через несколько лет до Фрэнка дошел слух, что она умерла от передозировки в Ист-Сент-Луисе.

Что касается убийства трех англичан в клубе «Белый олень», занявшего полторы минуты, то посетители не смогли описать стрелявшего, да и проследить историю оружия оказалось невозможно. Посему полицейские Сан-Диего и федералы пришли к выводу, что это лондонские разборки, и дело спустили на тормозах.

Итак, Фрэнк и Майк отлично отдохнули в Энсенеде, после чего вернулись к сладкой жизни, так как стали партнерами Биг Мака Макмануса.

Все, к чему прикасался Мак, обращалось в золото.

Он был как тот царь, великий император волшебной страны, где молоку, меду, женщинам и деньгам не знали счета.

Однако Фрэнк остался в стороне. Он не вошел в долю в клубе «Мустанг», хотя Майк ему это предлагал, потому что всюду шныряли федералы. Он продолжал работать в лимузинном бизнесе, потихоньку вкладывал деньги в рыбный бизнес и откладывал кое-что на общеизвестный черный день. Иногда он приходил на воскресные приемы, чтобы поесть вкусненького.

– Ты едешь к шлюхам, – говорила Пэтти.

– Нет.

Это был надоевший спор.

– Воскресенья ты должен проводить со своей семьей.

– Ты права. Поедем со мной.

– Вот еще. Ты хочешь вместе с женой и дочерью отправиться на оргию.

Отчасти она была права, и Фрэнк не мог это не признать. Хотя сам он никогда не принимал участия в сексуальных эскападах. Как правило, они с Маком уходили в спортивный зал и там тренировались. Мак учил его искусству боя, учил его двигаться, и это спасло ему жизнь на яхте почти двадцатью годами позже.

Они много работали – пинали и били мешок, боролись друг с другом, пытаясь отыскать слабое место у противника. Потом пили фруктовый сок и разговаривали о жизни, бизнесе, музыке, философии. Мак научил Фрэнка слушать джаз, а Фрэнк приучил Мака к опере.

Хорошее было время.

Но и оно закончилось.

Из-за кокаина.

Фрэнк понятия не имел, что Мак подсел на него, и это стало для него такой же неожиданностью, как все, что касалось Мака. Горы кокаина проходили через его нос, когда он исчезал на несколько дней или недель в своей спальне, которую превращал в гарем. Потом он отказался от гарема и просто исчезал, чтобы появиться к вечеру и потребовать еще кокаина.

Мак изменился.

Он все время злился. Неожиданно впадал в ярость или одолевал Фрэнка жалобами на то, как проделал всю работу, как все от начала до конца продумал, а его никто не ценит.

Потом началась паранойя. Вокруг одни враги, все злоумышляют против него. Он удвоил число телохранителей, купил доберманов, которых отпускал по ночам, поставил дополнительную охранную систему и все больше и больше времени проводил наедине с самим собой.

Даже в тренажерный зал он почти перестал заходить. Тяжелый мешок одиноко висел там как символ падения Мака.

– Все эти люди, – сказал он однажды вечером Фрэнку, когда они сидели около бассейна, – все эти люди – дармоеды. Они все паразиты. Не ты, Фрэнк Макьяно, ты мужчина. Ты любишь меня, потому что мы с тобой мужчины.

Это была правда.

Фрэнк любил его.

Любил память о могучем, щедром джинне, каким был Мак и каким мог стать снова. Но в то время он был параноиком, мелочным и неадекватным параноиком. Да и выглядел он ужасно – когда-то налитое тело обвисло, он похудел. Ел он редко, зрачки у него были постоянно расширены, кожа стала похожа на темно-коричневый пергамент.

– Эти люди, – продолжал Мак, – убьют меня.

– Нет, Мак.

Но они убили его.

Однажды осенью на воскресном приеме Джон Стоун подошел к Фрэнку.

– Он надувает нас.

– Кто?

– Наш партнер, – сказал Стоун и махнул рукой в сторону спальни Мака, где тот проводил время в одиночестве, что было уже обычным делом в то время. И воскресные приемы перестали быть тем, чем они были прежде. Собиралось все меньше народу, а те, что приезжали, были в основном помешаны на сексе или на кокаине.

– Этого не может быть, – отозвался Фрэнк.

– Ну конечно. Половина денег уплывает в нос ниггера.

Фрэнк не хотел этому верить. Но дальше – хуже. Стоун и Шеррелл пришли к Майку с цифрами. Фрэнк отказался в этом участвовать. К воскресенью он придумал шесть причин, почему этого не может быть. Кроме того: а) Мак их не надувает; б) даже если надувает, он делает так много денег, что лучше пусть надувает, чем его не будет; в) Мак их не надувает.

Но Мак надувал их.

И Фрэнк это знал.

Стоун вызвал Мака на разговор и представил доказательства, после чего Мак пригрозил ему. Он пригрозил убить его, убить его семью, убить их всех.

– Он должен уйти, – сказал Фрэнку Майк.

Фрэнк отрицательно покачал головой.

– Никто не спрашивает твоего согласия, Фрэнки. Решение принято. То, что я говорю с тобой, всего лишь вежливость, потому что он твой друг и мне об этом известно.

Ты пришел, подумал Фрэнк, чтобы убедиться, что Фрэнки Машина не воспримет убийство Мака как личную обиду. Вот как Майк среагировал на мою расправу с убийцами Джорджи О. Что ж, у него есть законные основания для тревоги.

– Парни из Лэмп взялись за это дело, – сказал Майк.

Это он предупреждал Фрэнка: захочешь что-то предпринять – схлестнешься с детройтцами.

– А при чем тут семейство Мильоре?

– У них стриптиз-клубы. Его пристрастие и на них бросает тень. Им это не нравится. Заголовки в газетах вредят бизнесу. Фрэнк, он должен уйти.

– Я сам.

– Что?

– Я сам, – повторил Фрэнк.

Все боятся Мака. Еще не хватало, чтобы, запаниковав, его изуродовали до неузнаваемости. Если это неизбежно, то Фрэнк сам все сделает – быстро и чисто.

Так будет по-мужски.

Он мой друг, думал Фрэнк.

Мак был в тренажерном зале. Во всю мощь звучала труба Майлса Дэвиса, игравшего «Пришла беда». Когда Фрэнк вошел, Мак, покачиваясь, стоял на подгибавшейся ноге, а другой ногой ударял по тяжелому мешку.

Мешок едва покачивался.

Мак не заметил Фрэнка.

Фрэнк подошел сзади и из револьвера сорок пятого калибра сделал два выстрела ему в затылок.

Сразу после этого он поехал домой, вытащил из гаража старую доску и отлично навощил ее. Потом отправился на море и позволил волнам крепко побить себя.

С тех пор он не имел никакого отношения ни к лимузинному бизнесу, ни к клубу «Мустанг».

В том же году Пэтти подала на развод.

Фрэнк не возражал.

Он оставил ей дом и Джилл.

51

Еще четыре трупа, думает Фрэнк, пока едет через пустыню.

Англичанин Пэт Портер и его два парня.

И Мак.

Еще четыре кандидата, но вряд ли. Черт, все это было двадцать лет назад. Даже тогда люди говорили, что в Лондоне вздохнули с облегчением, когда Портер и его команда перестали донимать тамошних бизнесменов.

А как с Маком?

У него не было семьи, не было команды. Полицейские Сан-Диего не очень старались расследовать убийство нечестного полицейского, притом еще и бывшего.

Конечно же Майк потерял клуб «Мустанг». Без Мака, который умело управлял клубом, Майк загнал его, а под конец сжег, прежде чем его отобрали Департамент государственных сборов, банки и прочие кредиторы.

Ему предъявили обвинение в поджоге, и он сел в тюрьму на десять лет.

Тотчас Мильоре, как представители Группы, наложили лапу на весь стриптиз-бизнес и неотъемлемые от него проституцию и порно.

Но какое это имеет отношение ко мне? – недоумевает Фрэнк.

Не исключено, что федералы вновь открыли одно из дел и хотят заполучить Мильоре. Поэтому семейка Мильоре решила убрать возможных свидетелей? И Фрэнка тоже?

Если это так, то Майк, возможно, не сам убрался, а его убрали.

Фрэнк съезжает с дороги.

Он устал.

Его словно накрыло тяжелой холодной волной.

Он измучен… в отчаянии. Реальность такова – он должен бежать и драться, бежать и драться и каждый раз побеждать, но в конце концов – и это неизбежно – он проиграет.

Проклятье, думает Фрэнк, я уже проиграл.

И потерял свою жизнь.

Во всяком случае, ту жизнь, которую я люблю. Фрэнк Наживщик умер, даже если выживет Фрэнки Машина. Та жизнь в прошлом – мой дом, раннее утро у моря, магазин, мои клиенты, дети, которым я помогал.

Джентльменский час.

Ничего этого больше нет, даже если я еще жив.

И Пэтти осталась в прошлом.

И Донна тоже.

И Джилл.

Что теперь будет? В лучшем случае короткие свидания в каком-нибудь отеле? Торопливые объятия, отравленные страхом? Может быть, мимолетный поцелуй, «как ты?», «что нового?». Может быть, когда-нибудь у него будут внуки. Джилл пришлет ему свои семейные фотографии. Или он увидит их на мониторе компьютера.

Если больше не будет жизни, так чего беспокоиться?

Почему бы не сунуть дуло в рот прямо сейчас?

Господи, думает Фрэнк, да ты стал как Джей Вурхис.

Это убьет тебя точнее пули.

Фрэнк набирает телефонный номер.

52

Никель ждал этого звонка.

Звонка от Фрэнка. В четыре часа утра он уже не спал, но еще и не проснулся, когда зазвонил телефон.

– Слава богу, слава богу.

– Шерм.

– Послушай, есть чистый паспорт и билеты на самолет. Они ждут тебя в Тихуане, – говорит Шерм. – Завтра утром будешь во Франции. Европейский союз не экстрадирует тех, кто совершил преступление, караемое смертной казнью. С Пэтти и Джилл все будет в порядке. Желаю удачи, друг.

– Я попаду в еще одну засаду, друг?

– О чем ты, черт возьми, говоришь?

Шерм слушает рассказ Фрэнка о засаде в банке и о датчике, с которым он ехал в мотель в Броли.

– Фрэнк, ты же не думаешь…

– А что мне думать, Шерм? – спрашивает Фрэнк. – Кто знал о банке? Только ты и я.

– Ко мне приходили, Фрэнки, но я ничего не сказал, клянусь.

– Кто приходил?

– Ребята. И федералы.

– Федералы?

– Твой приятель, – отвечает Шерм. – Хансен. У них ордер, Фрэнк. За убийство Винса Вены и Тони Паламбо.

Кто такой Тони Паламбо? Наверное, парень с удавкой, который был на яхте.

– Шерм, ты что-нибудь знаешь об этом Тони Паламбо?

– Говорят, он был информатором ФБР в рамках операции «Подсадная грудка».

«Подсадная грудка».

Стриптиз-клубы.

Тедди Мильоре.

Детройт.

– А что за ребята? – спрашивает Фрэнк.

– Я их не знаю. Знаю только, что я им ничего не сказал. Ты где, Фрэнк?

– Да, правильно.

Шерм явно обижен.

– Мы с тобой столько лет…

– Да, Шерм.

– Фрэнк, надо же кому-то доверять.

Надо? Фрэнк думает. Кому? Три человека знали о банке – я, Шерм и Майк Риццо. Единственный, кто не стал бы подставлять меня, это я сам.

Надо найти Майка. Но где его искать? Кое-кто мог бы мне помочь.

Довериться Дейву?

Только потому, что мы дружим двадцать лет?

И еще потому, что он – мой должник?

53

Это было в 2002 году.

Дейв две недели не показывался на пирсе в Джентльменский час.

Фрэнк знал, почему.

Все в Сан-Диего знали, чем заняты агенты ФБР: исчезновением семилетней девочки из своей спальни в загородном доме. Родители Карли Мэк уложили ее вечером спать, а когда пришли утром, чтобы разбудить дочь, ее не было в кроватке.

Она исчезла.

Ужас, подумал Фрэнк, когда прочитал об этом в газете. Самый страшный кошмар для родителей. Он даже представить не мог, что чувствовали Мэки. Однако он помнил, как запаниковал, когда на пару секунд потерял Джилл из виду в сквере. Проснуться и обнаружить, что ее нет! Что ее похитили прямо из дома, прямо из спальни?

Невероятно.

Фрэнк не рассчитывал в ближайшее время увидеть Дейва. Дела о похищении всегда вели федералы, и он слышал, как Дейв говорил по радио, что они делают все возможное для Карли Мэк, а еще просил всех, у кого есть хоть какая-то информация, не скрывать ее. Пресса раскричалась, словно чайки над рыболовным траулером, требуя от полицейских найти малышку. Словно Дейва надо было тормошить – Фрэнк отлично знал, что Дейв работает двадцать четыре часа все семь дней в неделю.

Поэтому он немного удивился, когда утром увидел Дейва на доске. Долговязый агент, заметив Фрэнка, мотнул головой: мол, поговорим. Фрэнк поплыл к нему, и они встретились там, где пожилые серфингисты ждали волну, отдыхали, болтали.

Вид у Дейва был хуже некуда.

Обычно невозмутимый, что бы ни происходило и как бы на него ни давили, в это утро Дейв поразил Фрэнка черными кругами вокруг глаз и таким выражением лица, какого Фрэнк никогда у него не видел.

Ярость – вот что это было, решил тогда Фрэнк.

На лице Дейва отражалась ярость.

– Поговорим? – спросил Дейв.

– Конечно.

И Дейв рассказал такое, что Фрэнк едва поверил своим ушам.

Родители Карли, Тим и Дженна Мэк, были любителями повеселиться. Вечером Дженна со своей подругой Аннетой отправилась в местный бар подыскать партнеров для домашней вечеринки. На нее положил глаз немолодой парень по имени Гарольд Хенкель, однако она его отшила.

Около десяти часов Дженна и Аннета отчаялись найти кого-нибудь подходящего для компании. Тогда Аннета позвонила своему мужу, и он пришел в дом Мэков, где им предстояло развлечься привычной четверкой. Не то, чего они ожидали, но все же лучше, чем ничего.

Дженна отправилась наверх поглядеть на детей – пятилетнего Мэтью и маленькую Карли – и нашла обоих спящими. Она поцеловала их, закрыла двери и вернулась в «комнату отдыха», которая была устроена в гараже, чтобы предаться там радостям жизни.

Все четверо выпили вина, покурили травку. Аннета с мужем вернулись домой около половины второго ночи.

Ни Аннета, ни ее муж не покидали «комнату отдыха», пока не собрались идти домой. Тим и Дженна улеглись спать, не заглянув к детям.

Около девяти часов утра Мэтью, брат Карли, зашел к сестренке, чтобы поиграть с ней. Однако ее не было в постели. Не подумав ничего плохого, Мэтью отправился вниз есть овсянку. Тим спросил его, проснулась ли Карли, и Мэтью ответил, что подумал: она где-то внизу.

Дженна еще спала.

Тим прошелся по дому, но Карли нигде не было. Испугавшись, он выбежал на улицу, заглянул к соседям. К этому времени Дженна встала и, узнав об отсутствии дочери, сразу же запаниковала. Мэтью плакал.

Не прошло и пятнадцати минут, как они вызвали полицейских.

– Знаешь, кто живет в полутора кварталах от них? – спросил Дейв.

– Гарольд Хенкель, – ответил Фрэнк.

Дейв кивнул.

– Мы привезли его в отделение. У него есть автофургон, и он держит его на улице. Хенкель сказал, что все выходные его не было дома, он ездил в пустыню и останавливался около Глэмиса. Автомобиль был тщательно вымыт. Там еще пахло скипидаром.

– Господи боже.

– В понедельник он отнес в чистку пиджак и несколько одеял. Я получил ордер, обыскал его дом, залез в его компьютер. На жестком диске полно детского порно. Фрэнк, этот сукин сын виноват. Он убил девочку. Но он заперся, и, кажется, адвокат его вытащит. Если я предъявлю ему обвинение, он ни за что не скажет, где Карли. Фрэнк, а если она еще жива? Если он бросил ее в пустыне и мы теряем время?

В глазах Дейва блестели слезы. Он едва держался. Фрэнку еще не приходилось видеть приятеля в таком состоянии.

– Чем я могу тебе помочь? – спросил он.

– Фрэнк, надо узнать, где она. И побыстрее. Если она еще жива, хорошо бы найти ее, пока не поздно. А если мертва… тогда мы получим улики, пока они не исчезли. Если мы спросим его, то точно потеряем девочку. Но если бы кто-то со стороны заставил Хенкеля говорить…

– Дейв, почему ты просишь меня? – спросил Фрэнк, заранее зная ответ.

– Потому что, – ответил Дейв, – ты Фрэнки Машина.

В тот же вечер Дейв пригласил Хенкеля к себе якобы для того, чтобы взять с него подписку о невыезде. Потом в затемненной машине сам провез его мимо журналистов и высадил неподалеку, давая ему возможность на такси добраться, куда ему заблагорассудится.

– Наверное, вам лучше не показываться дома, – предостерег его Дейв. – Там теперь журналисты будут дневать и ночевать.

Хенкель сел в первое же оказавшееся рядом такси.

Проехав квартал, Фрэнк затормозил. Тотчас, откуда ни возьмись, появился Майк Риццо, сел сзади и воткнул Хенкелю в руку иголку, прежде чем тот успел что-либо понять.

Очнулся Хенкель в пустыне, голый и привязанный к стулу. Мужчина примерно его возраста, разве что чуть пониже ростом, сидел напротив него и, насвистывая оперную арию, методично натачивал нож для чистки рыбы на двух брусках, прикрепленных к доске под углом в сорок пять градусов.

Сначала с правой стороны, потом с левой.

Справа, слева.

Это было дорогое приспособление, которое Фрэнк купил, чтобы содержать в порядке свои еще более дорогие кухонные ножи фирмы «Глобал». Фрэнк мало что ненавидел больше, чем тупые ножи.

К примеру, людей, способных обидеть ребенка.

Они стояли первыми в списке.

Фрэнк заметил, что Хенкель пришел в себя.

Неудивительно, что Дженна Мэк не захотела заниматься с ним сексом. Хенкель был грузным, пузатым, с лысиной, с седеющими усами и с козлиной бородкой. Его бледно-голубые глаза стали круглыми от страха.

Примерно в двадцати футах он увидел свой автофургон.

В ущелье, в пустыне.

– Где я? – спросил Хенкель. – Кто ты?

Фрэнк ничего не ответил. Он продолжал методично натачивать нож, с удовольствием внимая пению металла, соприкасавшегося с камнем.

– Что, черт возьми, происходит? – крикнул Хенкель и стал рваться из пут, впивавшихся ему в руки. Он посмотрел вниз на свои ноги и увидел, что лодыжки у него привязаны к ножкам стула.

Фрэнк же продолжал насвистывать арию из «Джанни Скики».[34]

– Ты коп? – верещал Хенкель в панике. – Черт тебя побери, отвечай!

Фрэнк провел лезвием ножа по одному бруску, потом по другому.

По одному, потом по другому.

Медленно, аккуратно.

– Мой адвокат мокрого места от тебя не оставит! – вопил Хенкель, не помня себя от страха.

Фрэнк поглядел на него, большим пальцем проверил, насколько хорошо наточено лезвие. Потом положил нож на колени, снял каменные бруски, спрятал их обратно в ящик, откуда достал два титановых бруска, и вновь взялся за дело.

Показалось солнце, пока еще неясным, розовым цветом крася небо.

Было холодно, и Хенкель дрожал всем телом – но не только от холода, а еще и от страха. Он закричал:

– На помощь! Помогите!

Наверное, он и сам понимал, что это бесполезно. Уж этот пустынный червь наверняка знал, что находится посреди государственного парка Анца-Боррего, где, сколько ни кричи, никто не услышит.

Он знает, подумал Фрэнк, и знал, что крики Карли Мэк тоже никто не услышит.

Фрэнк продолжал точить нож.

Сначала одна сторона, потом другая.

Хенкель заплакал. У него не выдержал мочевой пузырь, и моча побежала по ногам к привязанным лодыжкам. Голова упала на грудь. Она то поднималась, когда он кричал и плакал, то опять падала.

Фрэнк досвистел до конца арию Джанни Скики и переключился на «Nessun dorma»,[35] не прекращая водить лезвием ножа то по одному бруску, то по другому. Потом он опять проверил, насколько оно острое, удовлетворенно кивнул и аккуратно убрал бруски в ящик. Встав со стула, он приставил нож к груди Хенкеля и сказал:

– Гарольд, тебе нужно решить – пожизненное заключение, может быть, смертельная инъекция или я тебя освежую.

Хенкель застонал.

– Спрашиваю один раз, – проговорил Фрэнк. – Гарольд, где девочка?

Хенкель сдался.

Он бросил Карли в старой шахте всего в восьми милях от того места, где они находились.

– Она жива? – спросил Фрэнк, изо всех сил стараясь, чтобы у него не дрогнул голос.

– Была жива.

Мерзавцу не хватило духа убить девочку после того, как он ее изнасиловал, и он бросил ее умирать. Фрэнк опустил нож, вытащил из кармана телефон, набрал номер Дейва и дал ему координаты девочки. Потом он сказал Хенкелю:

– Мы посидим здесь, пока ее не найдут. И если ты соврал мне, дерьмо, я буду пять часов убивать тебя, и сам Господь от тебя отвернется.

Хенкель забормотал покаянную молитву.

– Помолись заодно и о том, – сказал ему Фрэнк, – чтобы девочку нашли живой.

Карли была жива.

Она была близка к гиподермии, жутко обезвожена, но она была жива. Плакавший Дейв Хансен позвонил Фрэнку, когда ее вносили в вертолет.

– Спасибо, Фрэнк.

– Не говори журналистам, – попросил Фрэнк.

Дейв конечно же не сказал. Хенкель тоже никому ничего не сказал. Фрэнк развязал его и оставил в пустыне, бросив на прощание:

– Считай, что ночь в пустыне тебе приснилась, ты сам во всем сознался агентам ФБР, а если тебя это не устраивает, то ты и дня не проживешь в тюрьме, если какая-то другая версия будет озвучена.

Появился Майк. Он увез Фрэнка, и десять минут спустя приехали федералы. В тот же вечер Фрэнк по телевизору смотрел на Карли, возвращенную маме с папой.

Он плакал, как ребенок.

Хенкель ничего не сказал.

Его судили, приговорили к 299 годам тюремного заключения, из которых он прожил два года как тюремный козел отпущения, пока некий байкер в порыве злобы не положил конец его мукам.

Хенкель умер, прежде чем подоспела медицинская помощь.

Обвинение с байкера было снято за отсутствием доказательств, в основном потому, что двадцать других заключенных выступили вперед и заявили, что ничего не видели, пообещав подтвердить это в суде, да и у прокурора были другие заботы.

Мэки покинули Сан-Диего и изменили образ жизни.

Фрэнк и Дейв никогда не говорили об этом, разве что один раз во время первого Джентльменского часа после того, как нашли Карли Мэк живой.

– Я твой должник.

Вот и все, что сказал тогда Дейв.

Ни слова о Фрэнки Машине или о том, что он знал о другой жизни Фрэнка, ни слова о том, как Фрэнк добился признания Хенкеля.

– Я твой должник.

И всё.

54

Дейв укладывает доску в свою машину, как вдруг, откуда ни возьмись, за его спиной появляется Фрэнк.

– Очень неосторожно выходить в море в ливень, – говорит Фрэнк. – Один Бог знает, сколько дерьма выливается на землю с дождем. Ты напрашиваешься на гепатит.

– У вас есть право…

– Дейв, ты же не арестуешь меня.

– Почему нет?

– Потому что ты – мой должник.

Это так, и Дейв сам это знает.

– Давай докажем, что все заблуждаются, – произносит он. – Поговорим не под дождем.

Фрэнк садится впереди на пассажирское место. Мужчины смотрят на океан сквозь дождь, заливающий ветровое стекло.

– Поймал что-нибудь приличное? – спрашивает Фрэнк.

– Одну ерунду. Где ты, черт тебя дери, пропадал?

– Бегал.

– Случайно не натолкнулся на парня по имени Винс Вена?

Фрэнк пристально смотрит на него.

– Он выплыл на моей территории, – говорит Дейв. – Спасибо тебе большое.

– В такую погоду течения непредсказуемы, – отзывается Фрэнк.

– Не до такой же степени!

– Если бы я признал, что убил его, то я бы сказал, что действовал в целях самозащиты.

– А Тони Паламбо? Тоже в целях самозащиты?

– Конечно.

– Бред собачий, – сердится Дейв. – Ты убираешь свидетелей.

– О чем это ты?

– Паламбо был моим парнем, – говорит Дейв. – Работал под прикрытием. Много лет. Кто заплатил тебе? Тедди Мильоре? Детройтцы?

– Мне вот чем заплатили, Дейв.

Фрэнк оттягивает ворот фуфайки и показывает все еще красный след.

– Твой парень, Дейв, попытался меня убить. Он накинул мне на шею удавку.

– Ничего не понимаю.

– Паламбо не первый, кто работал на обе стороны, – произносит Фрэнк. – И Вена тоже твой свидетель?

– Я рассчитывал, что он станет им, когда я предъявлю ему обвинение. Но ты позаботился, чтобы этого не случилось.

– Опять ты за свое, Дейв. Они хотели убить меня. Но им не удалось.

Фрэнк рассказывает Дейву о Мыше Младшем, о Хини и о своем столкновении с Тедди Мильоре. Рассказывает о команде из Детройта.

Дейв, не отрываясь, смотрит на старого приятеля. Два десятка лет – пора бы хорошенько узнать человека. А еще дело Карли Мэк…

– Какое отношение имеет ко мне операция «Подсадная грудка»? – спрашивает Фрэнк.

– Никакого, насколько мне известно.

– Скажи правду! – кричит Фрэнк. – Я хочу спасти свою жизнь!

– Я помогу тебе.

– Ага! Как ты помог мне в Боррего? – спрашивает Фрэнк. – Как ты помог мне в Броли? Дейв, ты прослушивал Шерма Саймона. Ты сунул датчик в деньги. Ты выследил меня и выдал детройтцам.

– Я выследил тебя, – согласился Дейв. – Но я никому тебя не выдавал.

– Ты грязный коп, – говорит Фрэнк, глядя Дейву прямо в глаза, чтобы убедиться в своей правоте.

Но не убеждается.

Убеждается лишь в том, что его приятель Дейв в ярости. Таким он видел его лишь однажды, когда тот искал малышку Карли Мэк.

– Включайся, – говорит Дейв.

– В твою Программу защиты свидетелей? Ни за что! Считай меня кем угодно, но я не крыса.

– Тогда ты, похоже, один такой.

– За других я не отвечаю, – стоит на своем Фрэнк. – Только за себя.

– Эти другие хотят тебя убить! – вопит Дейв. – А ты защищаешь их? Что Пит Мартини сделал для тебя хорошего? Или кто-нибудь из них сделал? Когда-нибудь? Твоя дочь, Фрэнк, хочет учиться в медицинской школе. Что с ней будет, когда тебя закопают?

– О Джилл я позаботился, – отвечает Фрэнк. – И о Пэтти тоже.

– Упрямый ублюдок.

– Ты вернешь мне мою жизнь?

– Твою – нет. Но ты останешься в живых.

Если так, думает Фрэнк, плохи мои дела.

– Дейв, у меня к тебе просьба.

Плати за Карли Мэк.

– Все что угодно.

Я твой должник.

– Не иначе как мы с Майком Риццо что-то когда-то сделали такое, за что мне теперь решили отплатить, – говорит Фрэнк. – Я уже очень давно отошел от дел. Понятия не имею, что там к чему. Мне надо знать, Майк умер или не умер. Если он живой, то где его искать? Я подумал, что ты можешь узнать.

– Фрэнк, не могу.

Фрэнк смотрит на Дейва несколько мгновений, потом открывает дверцу и начинает вылезать из машины.

– Фрэнк, закрой дверь.

Фрэнк закрывает дверь.

– Дай слово, – говорит Дейв, – что не убьешь его.

Итак, Майк жив, и ФБР держит его под наблюдением. Вроде все сходится.

– Я хочу перекинуться с ним парой слов.

Небо перламутрово-серое и, как перламутр, поблескивает сквозь дождь, далее как будто проясняется. Красиво, думает Фрэнк. Он смотрит на нарождающуюся вдалеке волну, она растет, поднимается мощной стеной, а наверху словно приплясывает пена, напоминая танцора на канате.

– Риццо не имеет отношения к «Подсадной грудке», – говорит Дейв.

Итак…

– Мы подозреваем его в убийстве Гольдштейна.

Ка-бум. Волна обрушивается с глухим ревом.

В голове Фрэнка.

Ему кажется, что он тонет. Он не может выбраться из-под накрывшей его волны.

– Это невозможно, – говорит он.

Дейв пожимает плечами.

– Он в Палм-Дезерт. Теперь его зовут Пол Отто.

– Вы следите за ним?

Дейв качает головой.

– Фрэнк, он в Программе.

Майк – крыса.

55

Фрэнк совсем отошел от прежних дел в 1997 году.

Отошел от прежней жизни. Никаких лимузинов, никаких стриптиз-клубов, никаких страховок. У него магазин, рыбный бизнес, управление фондом съемного жилья. И тут приходит Майк Риццо, чтобы договориться о возвращении Вегаса.

– Что значит – возвращение? – не понимает Фрэнк. – Вегас никогда нам не принадлежал.

Они вышли на пирс после обильного ланча в кафе. Майк постарел за прошедшие годы. В черных волосах блестело много серебра, и он немного сутулил широкие плечи, хотя они по-прежнему были широкими.

– Лас-Вегас должен стать нашим, – заявил Майк. – Он не должен принадлежать ни Нью-Йорку, ни Чикаго – только Лос-Анджелесу.

Борьба за шезлонги на «Титанике», подумал Фрэнк. Драка стаи гиен из-за объеденного скелета. В Вегасе нечего делить, во всяком случае, с тех пор, как Донни Гарт дал показания и все накрылось. Так или иначе, Лас-Вегас теперь – место семейного отдыха, Соединенные Штаты, диснеевский мир с блэкджеком.[36] Сплошные корпорации.

Адвокаты и магистры экономики управления.

– Питер готов действовать, – сказал Майк. – Вернуть наше. По-настоящему возродить семью.

– Сколько раз мы слышали это «по-настоящему»? – спросил Фрэнк. – Сначала Бап, потом Лочичеро, потом Регаче, потом Мышь – до первой отсидки, потом опять Мышь – до второй отсидки…

– Теперь иначе.

– Почему иначе?

Тогда Майк рассказал о Герби Гольдштейне.

Толстяк Герби? – не поверил Фрэнк. Двойник Лучано Паваротти, Уилл Роджерс[37] из кондитерской лавки? Человек, который никогда ни за что не дрался? И Мышь хочет, чтобы он стал его счастливым билетом?

Герби пережил тяжелые времена. Он получил восемь лет за махинации с пластиковыми карточками и воровство марок. Воровство марок – вот до чего дошло. В тюрьме Герби перенес два шунтирования и ампутацию двух пальцев из-за своего диабета. Теперь его отпустили, и он держал автомастерскую, благодаря которой мог отмывать наживаемые на ростовщичестве деньги и надувать страховые компании, завышая цену на ремонт автомобилей.

– У Герби пороху не хватит.

– Теперь хватит, – сказал Майк.

Оказалось, что Герби втерся в доверие к хозяину казино с миллиардными оборотами Тедди Биньону, и тот дал Герби сто тысяч долларов в рост. Однако Герби поступил по-умному. Он отдал все эти деньги Индейцу.

– Индейцу? – переспросил Фрэнк.

– На индейскую игру, – объяснил Майк. – Парень едет в резервацию, подбивает индейцев построить казино, заключает с ними контракт на управление и дает ссуды под проценты хронически проигрывающим клиентам. Он получает доход из двух источников: снимает пенку с казино и наваривает на ростовщичестве. Вождь Бегущий Олень, не важно, как его зовут, отстегивает Герби, Герби отстегивает Биньону, а у того злосчастное пристрастие к кокаину и танцовщицам, которыми его снабжает Герби.

– Ну?

– Ну, – продолжал Майк, – на Биньона насела Комиссия по азартным играм штата Невады из-за наркотиков и дружбы с известным гангстером Герби Гольдштейном. Ему уже мерещится, что его имя заносят в черный список, значит, придется продать казино. Он зовет Герби, чтобы тот выжал из казино все до капли. Представляешь, Биньон до того доверяет Герби, что отдал ему все свои драгоценности – стоимостью в сотни тысяч – на «хранение». И Герби держит их в сейфе у себя дома.

Майк вытянул руку и показал Фрэнку свои новые часы фирмы «Патек Филипп».

– Герби продал их мне за тысячу долларов.

Вот так «хранение», подумал Фрэнк.

– Герби, – говорит Майк, – собирается взять под опеку казино Биньона. Ему понравилось доить индейцев. К тому же он использует мастерскую, чтобы грабить страховые компании и обналичивать половину украденных денег в Неваде.

– Отлично устроился.

– Отлично устроились, потому что мы собираемся стать его партнерами.

– И Герби согласился?

– Пока нет, – признался Майк. – Поэтому ты нужен нам.

Фрэнк перегнулся через перила и стал смотреть на синюю воду.

– Нет, на меня не рассчитывайте. Мне нравится Герби. Мы старые друзья. Он привил мне вкус к луковым булочкам. А это, Майк, немало.

– Мне тоже нравится Герби, – сказал Майк. – Мы не собираемся его убивать, просто хотим ему объяснить, что нечестно есть в одиночку, когда его друзья голодают. Мы просто немного поговорим, и я думаю, если он увидит тебя… В общем, почему бы и тебе не поучаствовать? Это твой шанс стать игроком. Ты же не хочешь всю жизнь продавать наживку в своем магазине?

Но Фрэнк-то как раз именно этого и хотел.

Лучше этого ничего не придумать.

– Мышь Старший попросил меня, чтобы я попросил тебя. Он будет считать это любезностью с твоей стороны.

В переводе на нормальный язык это означало приказ.

Они встретились «У Денни».

«У Денни», подумал тогда Фрэнк. Вот до чего докатились – ланч «У Денни». Засаленные меню и жирные подбородки. Братья Мартини изучали меню, словно таблицу лотерейных выигрышей, и обсуждали пункт: свежая рыба.

– Ты видишь тут море? – спросил Кармен, показывая на пустыню за окном.

– Нет, – ответил Мышь Старший.

– Так какого черта «свежая»?

– Думаю, это значит, что она была свежей, когда ее заморозили, – ответил Мышь. – Здесь Фрэнк. Спроси его. Он продает рыбу.

– Что скажешь, Фрэнки?

– Рыбу ловят, быстро замораживают и оставляют на ночь, – пояснил Фрэнк, усаживаясь рядом с Майком.

– Это твоя рыба? – спросил Мышь Старший.

– Я не продаю в такие заведения.

– Так заказывать рыбу? – спросил Кармен.

– Нет.

Фрэнк чувствовал, что еще немного – и он сорвется. Такая чепуха…

Мышь Старший отложил меню.

– Спасибо, что пришел, Фрэнк.

– Питер, все в порядке.

Кармен кивнул в знак благодарности, и Фрэнк кивнул в ответ.

Еще полтора часа ушло на заказ, причем каждый собирался платить за себя.

Фрэнк попросил холодного чая.

– И все? – встрял Мышь Старший. – Это весь твой ланч? Холодный чай?

– Больше я ничего не хочу, – сказал Фрэнк.

– Это как-то не по-компанейски, – произнес Майк.

– Я не хотел никого обидеть.

Фрэнк слишком любил вкусно поесть, чтобы обрекать себя на ланч в такой забегаловке, да и, что было важнее, он назначил свидание сразу после этой встречи. Как раз накануне он познакомился с потрясающей танцовщицей по имени Донна, и она не согласилась разделить с ним ужин, но приняла приглашение на обед, так что он собирался повести ее в по-настоящему приличное место.

– Давайте поговорим о деле, – сказал Кармен, когда принесли еду. – О Герби Гольдштейне.

– Он жадный, себялюбивый скряга, – сказал Мышь Старший. К уголку рта у него прилип кусочек салата из тунца. – Этот жирный еврей делает кучу денег и ни с кем не делится.

– Жирный еврей? – переспросил Фрэнк. – Что это значит?

– Что? Что? Ты случаем не его дружок?

– Я много лет был его другом, как и вы все.

– А тебе известно, сколько денег он заколачивает? – спросил Майк. – Каждый месяц через его руки проходит целое состояние, а у него наверняка есть запасы.

– Фрэнк, – сказал Кармен, – он должен поделиться с нами.

– Знаю.

– Ну и? – спросил Мышь.

– Я поговорю с ним, – сказал Фрэнк. – У него должен быть шанс.

– Не с глазу на глаз.

– Я и Майк.

– Майк, как тебе это? – спросил Мышь.

Майк кивнул.

– Сегодня, – настоятельно произнес Кармен.

– Вечером, – согласился Фрэнк.

Все трое внимательно поглядели на него.

– У меня свидание.

Было решено – Фрэнк и Майк вечером встретятся с Герби и придут к соглашению.

– Но, Фрэнк, – вмешался Мышь, – если Герби не примет правильного решения, тогда…

– Тогда посмотрим.

Тогда будет видно, решил Фрэнк.

Вот так. Мышь и Кармен покончили с едой, довольные тем, что скоро заполучат Герби Гольдштейна и с его помощью подчинят себе Лас-Вегас, а потом принялись подсчитывать, сколько кому платить за ланч. Фрэнк попрощался, зашел в туалет и там подождал, пока они не ушли. Потом он вновь подошел к столику и увидел то, что ожидал увидеть.

Три доллара и мелочь «на чай».

Скупые ублюдки. Просидели в кафе два часа, а оставили всего три доллара с мелочью. Фрэнк вынул из бумажника две двадцатки и положил их на стол.

Обед с Донной был чудесным.

Фрэнк привез ее во французский ресторанчик в стороне от главной улицы, и дама отлично справилась с меню. Они просидели за столиком два с половиной часа, болтали, пили вино, ели вкусную еду и радовались обществу друг друга.

Донна приехала из Детройта, ее отец всю жизнь проработал у Форда, и она быстро поняла, что такая жизнь ее не устраивает. Еще когда она была девочкой, у нее проявились способности к танцам, рост и ноги тоже были подходящими, и Донна занималась балетом, пока не стала слишком высокой для классического танца, потом она отбивала чечетку и танцевала джаз. В Вегас она приехала с парнем, в которого, как ей казалось, была влюблена. Она вышла за него замуж, однако из замужества ничего не вышло.

– Ему еще больше нравилось бегать за официантками, чем изводить меня нытьем, – сказала Донна.

Парень уехал домой, а она осталась в Вегасе.

У буфетной стойки в «Мираже» Донна познакомилась с распорядителем развлечений, и он устроил ей просмотр в «Тропикане». Из благодарности Донна стала спать с ним, да и человек он был неплохой, но из этого тоже ничего не вышло, разве что она получила работу.

– Я видела, как девушки спят с кем попало, подсаживаются на наркотики, пытаясь на вечеринках вырулить к лучшей жизни, и поняла, что ничего лучшего нет, а вечеринки – это тупик, поэтому я отрабатывала как положено, а потом шла домой и мыла голову.

Донна еще раз вышла замуж за начальника охраны в казино «Цирк Цирк», и этот брак продержался три года – «слава богу, не было детей», – а потом она узнала, что муж спит с тамошними девочками да еще вымогает у них деньги.

– Почему я вам все это рассказываю? – задала она вопрос Фрэнку. – Обычно я очень скрытная.

– Все дело в моих глазах, – ответил Фрэнк. – У меня добрые глаза, и люди, как правило, откровенничают со мной.

– У вас и вправду добрые глаза.

– А у вас красивые глаза.

Она рассказала ему о своем «бизнес-плане».

– Я собираюсь танцевать еще два года, а потом открою магазинчик.

– Какой магазинчик?

– Женской одежды. Бутик. Буду торговать модной, но доступной одеждой.

– Где? – спросил Фрэнк. – В Вегасе?

– Наверное.

Он наклонился над столом.

– А вы никогда не думали о Сан-Диего?

В тот день она не пошла с ним в его номер, но согласилась, когда у нее освободятся два-три дня подряд, приехать в Сан-Диего. Фрэнк предложил заплатить за билет на самолет и номер в отеле, но Донна сказала, что предпочитает платить сама.

– Давным-давно я поняла, что в этом мире женщина должна уметь сама заботиться о себе. Мне так нравится. Я хочу, чтобы так было.

– У меня не было желания вас обидеть, – сказал Фрэнк.

– Я не обиделась. Я читаю в вашем сердце.

В тот же вечер Фрэнк встретился с Майком, и они отправились к Герби. Позвонили в дверной звонок, но никто не отозвался. Внутри вовсю орал телевизор, в окнах горел огонь. Дверь оказалась незапертой, и они вошли внутрь.

– Герби! – позвал Фрэнк.

Он сидел в кресле перед телевизором.

В затылке зияли три пулевых отверстия.

Рот был широко открыт.

– Господи, – пробормотал Майк.

– Такого не должно было случиться, – сказал Фрэнк, чувствуя, как заполыхало лицо от охватившей его ярости.

– Лучше нам убраться.

– Подожди, – сказал Фрэнк. Вытянув рукав Рубашки, он прихватил им телефонную трубку и набрал 911. Сообщил адрес Герби, а также то, что у хозяина, по-видимому, сердечный приступ.

– Фрэнк, какого черта?

– Я хочу, чтобы он упокоился в мире, – сказал Фрэнк. – Он такого не заслужил. Он этого не заслужил.

– Послушай, – произнес Майк, когда они отъехали от дома Герби Гольдштейна. – Половина здешних шлюх знает, каким вором был Герби.

– О чем ты? – спросил Фрэнк. – Это совпадение?

– Кто угодно мог это сделать.

– Тебе лучше знать.

Фрэнк расплатился в «Мираже», сел в машину и поехал в Лос-Анджелес. Утром он был в Вестлейк-виллидж и отыскал Мыша Старшего в его кафе, где он пил эспрессо, грыз шоколадный батончик и читал «Лос-Анджелес таймс». Кажется, он удивился, увидев Фрэнка, который заказал каппуччино, булочку с абрикосовым джемом и сел рядом с Мышом Старшим.

– Наверное, было бы лучше, если бы ты сюда не приходил, – сказал Мышь. – Здесь я работаю.

– Хочешь пойти еще куда-нибудь?..

– Ладно, ладно. Уговорил Герби?

– Нет. – Фрэнк заглянул ему в лицо. – Ты это сделал.

Он сразу понял, что не ошибся. Всего одно мгновение прошло, прежде, чем Мышь взял себя в руки и изобразил недовольство, но оно сказало Фрэнку правду.

– О чем ты болтаешь?

– Ты отдал приказ. Половины тебе было мало. Ты хотел больше, вот и отдал приказ.

Мышь проговорил тоном босса:

– Приказал, черт побери, что?

– Убрать Герби.

Мышь отложил газету.

– Герби мертв?

– Да.

– Как ты мог?..

– Я видел его.

– В Вегасе миллион наркоманов, – сказал Мышь. – И все знают, каким вором был Герби. Любой из них…

Интересно, подумал Фрэнк, говорит в точности как Майк – «каким вором был Герби». Он покачал головой.

– Три пули двадцать второго калибра в затылок Работа профессионала.

– Герби нажил много врагов среди своих…

– Хватит.

– Ты что, напился? Не забыл, что говоришь с боссом?

Фрэнк подался к нему.

– И что ты сделаешь, Мышь? Что сделаешь?

Мышь ничего не ответил.

– Вот это правильно, – сказал Фрэнк.

Он шел к двери, когда появился официант с кофе и булочкой.

– Вы не хотите?..

– Ничего личного, – отозвался Фрэнк, – но твой кофе – пойло, а булочка – дерьмо. Ты обслуживаешь ничтожеств, которые не знают вкуса настоящей еды. А я знаю.

Он ушел и стал ждать ответного удара.

Ждать пришлось недолго.

Через два дня в его магазине появился Майк.

– Это было глупо. Тебе не надо было ездить в Вестлейк.

– Хочешь меня наказать?

Майк как будто обиделся.

– Какого черта ты спрашиваешь такое? Сначала я бы расправился с ними. Нам нужно свое дело. Нельзя ходить на поводу у этих ублюдков. Они обязательно заберут себе бизнес Биньона.

– Майк, что случилось? Когда мы вставали из-за стола, подразумевалось, что мы поговорим с Герби.

– Не знаю. Я ушел.

– Мышь должен ответить за это.

– Меня не впутывай. Одно дело – ты идешь к боссу и оскорбляешь его. Это сойдет тебе с рук, потому что ты Фрэнки, черт тебя подери, Машина. И другое дело – обвинять чертова босса. Отступись.

– И ему это сойдет с рук?

– Да ну, Фрэнк. Герби не был святым Франциском, как его там, Ассизским. На нем много чего числится, уж поверь мне. Придется нам проглотить это говно, улыбнуться, словно это шоколадный кекс, и вернуться к своим делам.

Так они и сделали.

Как всегда, Майк оказался прав.

Надо содержать бывшую жену, сказал себе Фрэнк, и малышку, которой предстоит исправлять зубки. У тебя есть обязанности, и нельзя позволить, чтобы тебя отправили на тот свет, потому что тебе хочется отомстить за Герби Гольдштейна.

И все-таки Лос-Анджелесу не удалось заполучить Лас-Вегас – ни единого кусочка от лакомого пирога. Предметы из коллекции драгоценностей Тедди Биньона какое-то время всплывали то тут, то там, однако Мартини не смогли заполучить его казино. Биньон владел им до своей смерти от передозировки, в которой оказались виновны его молодая жена с молодым любовником.

Единственный человек, кто нажился на всем этом, был Майк Риццо. Он наложил лапу на индейские казино и здорово развернулся. Как раз этого Майк всегда хотел – долгоиграющее дело, с которого он будет получать по полной…

И он стал бы очень богатым человеком, если бы сам все не испортил.

Так всегда бывает, думает Фрэнк. Таков лейбл мафии Микки Мауса – мы всегда находим повод все испортить. Обычно самый пустяковый. Так было и с Майком, у которого все отлично складывалось, пока он однажды не вышел из себя и не покалечил парня на автомобильной стоянке.

Прежде чем Майк поскользнулся на банановой шкурке, он получал горы денег от индейского бизнеса, но ни разу не поделился с Фрэнком ни центом. Правда, Фрэнк не ждал этого от Майка, да и не хотел ничего такого. Он получил то, чего ждал, – Майк сказал: «Ведь у тебя никогда не было никаких дел с Герби, правильно?»

Нет, Майк, не было, думает Фрэнк – не то, что у тебя.

Суд над Мартини снова отложен и якобы из-за того, что федералы рассчитывают найти новые доказательства участия братьев Мартини в убийстве Герби Гольдштейна.

В живых всего два человека, которые могут связать Мартини с этим убийством, думает Фрэнк.

Один – Майк Риццо.

Другой – сам Фрэнк.

Майк в Программе защиты свидетелей, а Фрэнку даже не предъявлено обвинение.

Тем не менее Майк думает, что я сотрудничаю с федералами, и потому пытается меня убрать.

Потому что это Майк убил Герби.

Как я сразу не догадался? Фрэнк размышляет об этом, когда едет по 5-му шоссе. Майк всегда хотел убить Герби. Ему было известно о драгоценностях, известно о деньгах, и он собирался воспользоваться наследством Гольдштейна, чтоб основать собственную семью. Когда они вместе ехали к Герби, Майк знал, – как не знать? – что толстяк уже мертв.

Все было спланировано заранее.

А теперь, когда федералы вновь взялись за это дело, Майк думает, что я обо всем знаю и могу его сдать. Он заметает следы, поэтому меня не должно быть, делает вывод Фрэнк.

56

Майк Риццо возвращается из бара, включает свет в комнате и видит, что Фрэнк Макьяно сидит в кресле с нацеленным в грудь Майка пистолетом двадцать второго калибра с глушителем.

– Привет, Майк.

Майк даже и не думает о том, чтобы убежать. Это же Фрэнки Машина, а не кто-нибудь еще.

– Фрэнки, хочешь пива? – спрашивает Майк.

– Нет. Спасибо.

– Не возражаешь, если я выпью?

– Только не «Будвайзер», – говорит Фрэнк. – А то пристрелю, не раздумывая.

– Я возьму «Курс», если позволишь, – отзывается Майк и идет к холодильнику. – «Курс Лайт». Мужчине в моем возрасте приходится думать о пузыре. Да и ты, Фрэнки, уже не мальчишка.

Майк берет бутылку с пивом, большим пальцем сковыривает крышку и усаживается на диван напротив Фрэнка.

– А ты, Фрэнки, неплохо выглядишь. Наверное, благодаря своей рыбе.

– Майк, почему?

– Что почему?

– Почему ты стучишь? Почему ты?

Майк усмехается и отпивает пива.

– Я уважал тебя, – говорит Фрэнк. – Смотрел на тебя снизу вверх. Ты учил меня, что это последнее дело.

– Сейчас все иначе. Люди изменились, они уже не такие, какими были прежде. Больше никто никому не хранит верность. Все стало другим. И ты прав – я тоже не такой, каким был. Мне уже шестьдесят пять лет, и, Господь свидетель, я устал.

Фрэнк вглядывается в него и понимает, что Майк и вправду стал другим. Забавно, думает Фрэнк, ведь я вижу в нем прежнего, а не сегодняшнего Майка. У него поседели и даже немного поредели волосы. Шее стало свободно в воротничке, и кожа сморщилась. Рука на банке тоже рука старика. На его лице морщины, которых я никогда прежде не видел. Неужели и я выгляжу так же? – размышляет Фрэнк. Неужели я обманываю себя, когда гляжусь в зеркало?

А что в комнате? Кресло протертое, диван дерьмовый. Дешевый журнальный столик, телевизор. Кофеварка, микроволновка, холодильник. И все. Не чувствуется ни любви, ни заботы, словно нежилая квартира, да и фотографий нет.

Пустое место, пустая жизнь.

Господи, неужели это и мое будущее? – думает Фрэнк.

– Я хочу дожить жизнь сам по себе, без этой нашей семьи, ясно? – говорит Майк. – Я хочу пить пиво и засыпать в собственном кресле, смотря бейсбол и листая «Плейбой». Мне до чертиков надоело мафиозное дерьмо, а это дерьмо, и больше ничего. Нет ни чести, ни верности. И никогда ничего такого не было. Мы сами себя дурачили. А теперь нам за шестьдесят, лучшая часть жизни осталась позади, так что пора взрослеть, Фрэнк. Я просто-напросто устал от всего того дерьма и больше не хочу иметь с ним ничего общего. Если ты собираешься меня застрелить, что ж, давай, стреляй. Если нет, дай бог тебе здоровья.

– Ты убил Герби, – говорит Фрэнк.

– Ты понял.

– И ты испугался, что я выдам тебя федералам – и конец твоему прикрытию. Поэтому ты меня заказал. Майк, я не собирался на тебя доносить. Я не крыса, я не ты. Если ты боишься, что я скажу федералам…

Майк смеется. Но в его смехе нет радости. Нет веселья. Его смех горький, злой, циничный.

– Фрэнки, как ты думаешь, на кого я теперь работаю?

57

Дейв Хансен сидит за столом в своем кабинете и смотрит в окно на дома Сан-Диего.

Дождь бьется в стекло, словно сыплет мелкими камешками. Время от времени начинает лить как из ведра, и кажется, будто стая птиц испуганно хлопает крыльями, вздымаясь в небо.

Из окна почти всегда виден океан.

И вершины Тихуаны тоже видны.

А сейчас за окном лишь дождь и туман.

Небеса плачут по Фрэнки Машине.

58

– Зачем? – спрашивает Фрэнк.

– Что зачем?

– Зачем федералам убивать меня?

В голове у Фрэнка звучит вопль. Бред какой-то, думает он. Федералы заказали Майку меня? Смысл-то какой? Они обращаются к Майку, Майк обращается к детройтцам. А детройтцам что от этого? Что Майк мог предложить Винсу Вене?

– Зачем, зачем? – отзывается Майк. – Мне не сказали. Сказано было сделать, и это все. Ты прав. Меня прижали из-за Герби. Сказали: если я окажу им услугу, меня оставят в Программе. Эта услуга – ты.

– Кто?

– Что значит – кто?

– Кто говорил с тобой? – спрашивает Фрэнк. – Кто поручил тебе это дело?

– Фрэнк, меня убьют, если я скажу.

Фрэнк взмахивает пистолетом, словно говоря: мол, я убью тебя, если не скажешь. Но Майк усмехается и качает головой.

– Нет, Фрэнки. Ты не такой. Это всегда тебе мешало.

Майк допивает пиво и встает.

– Мы сами загнали себя в угол. Выхода нет. Я не знаю. Ты уверен, что не хочешь пива? А я до смерти хочу еще.

Он идет в кухню.

– Эй, Фрэнки, помнишь лето семьдесят второго?

– Да.

– Хорошее было времечко, – говорит Майк, открывая холодильник. Он ухмыляется и запевает:

Есть те, что с флагом в руках рождены, С красно-бело-синим знаменем, у-у-у, И под звуки марша «Привет вождю» Они лихо тебя убью-ют, боже мой…

Неожиданно он оборачивается и наставляет на Фрэнка револьвер тридцать восьмого калибра.

Фрэнк дважды стреляет ему в сердце.

59

Это было самоубийство.

Майку не хватило духу пустить себе пулю в лоб, поэтому он заставил меня убить его, так думает Фрэнк, выходя из дома и садясь в машину.

Майк больше не хотел жить.

Фрэнк понимает его.

Так бывает при такой жизни.

Когда мало-помалу у тебя отнимают всё.

Твой дом.

Твою работу.

Твою семью.

Твоих друзей.

Твою веру.

Твою надежду.

Твою любовь.

Твою жизнь.

Но к этому времени тебе уже не хочется жить.

Его ждут на 78-м шоссе, на повороте.

60

Джимми Малыш со своей «Убойной командой», вернее с ее остатками, поджидает Фрэнка.

Поли отсутствует из-за ранения в ногу, а вот Карло – Карло настоящий боец. Карло знает разницу между болью и болью и никогда не подведет, всегда будет там, где он нужен. Кроме того, ему нужно отдать должок.

А долг, как говорится, не отдать нельзя.

Это он, Джимми, сообразил, что рано или поздно, желая выяснить все до конца, Фрэнки М. отправится к Майку Риццо. Риццо был его напарником, его другом, его ведущим. Проще простого было выяснить, где федералы держат Майка Риццо, а потом оставалось лишь забросить сеть и ждать.

Ждать, когда объявится Фрэнки М.

И он объявился.

Он ехал прямехонько к каньону.

Из Рамоны можно было ехать четырьмя дорогами, и три из них сходились в одной точке. Поэтому, когда Фрэнки М. повернул на север на 78-е шоссе, стало ясно, что они поймали его. Дорогу Фрэнк выбрал самую плохую, потому что она вилась по краю крутого обрыва.

С одного бока каменная скала, с противоположного – пропасть.

Итак, как только Фрэнки М. въедет в каньон, они сядут ему на хвост. Джимми ждет за поворотом на другой стороне дороги двумя милями дальше.

И он вторит Нелли,[38] поющему «По той стороне»:

Я вижу, ты не хочешь уходить, Тебя не отпущу – и нечего спешить, Садись поближе ты ко мне, Прокатимся по той мы стороне…

61

Фрэнк ничего не замечает.

Все дело в том, что усталость, боль в сердце, бесконечное однообразие долгой дороги сделали его невнимательным.

Естественно, было бы глупо убивать его в доме охраняемого свидетеля. И поблизости тоже не стоило. А вот подальше от свидетеля, подождать где-нибудь и…

Изобразить несчастный случай.

Итак, Фрэнк ни о чем не подозревает, пока не становится слишком поздно.

Серебристый «лексус» быстро приближается сзади, а потом…

Черный «энвой» – большой тяжеленный внедорожник – с грохотом обгоняет «лексус», и вот он уже едет рядом с Фрэнком.

В «энвое» сидит Джимми Малыш и то вытягивает шею, то убирает голову в плечи, словно слушая хип-хоповое дерьмо. Потом он улыбается Фрэнку и поворачивает руль вправо.

«Энвой» ударяет машину Фрэнка, толкает ее к краю дороги.

Фрэнк справляется с первой атакой. Но Джимми вновь ударяет его.

Законы физики против Фрэнка. Он ведь бизнесмен и знает, что цифры не врут. Арифметика – абсолютная данность. Более тяжелая машина на большой скорости не может не победить. Фрэнк пытается схитрить, сбрасывает скорость, чтобы оказаться в хвосте «энвоя», но ему мешает «лексус», который подталкивает его сзади. Остается одна надежда на встречную машину. Тогда «энвою» придется съехать с чужой полосы. Правда, это вряд ли получится, потому что для «энвоя» нет места, и случайный автомобилист наверняка будет убит.

Единственное, что могу сказать в свою защиту, думает Фрэнк: я никогда не убивал посторонних.

Только тех, кто знал, на что идет.

Фрэнку удается пройти половину широкого поворота, однако физика есть физика – числа не врут, – и маленькую арендованную машинку начинает заносить. Тут «энвой» наносит новый удар.

Фрэнк видит, как Джимми машет ему рукой на прощание.

И переваливается через край.

62

Говорят, в последние минуты вспоминается вся жизнь.

Примерно так происходит с Фрэнком. Он слышит песню.

«Серфэрис»[39] поют «Падение».

«Ха – ха – ха – ха – ха – ха – ха – ха – ха – ха – ха – ха-а… у-ух!»

Сумасшедший, издевательский хохот, а потом знаменитое соло барабанов, потом небольшая ритмическая фигура гитары, и снова звучат барабаны.

Фрэнк слышит это, пока летит вниз.

Падение.

На самом деле у серфингистов куда больше слов для описания того, что происходит, когда срываешься с большой волны:

Падение конечно же главное.

Обработка.

Дробильня.

Стиральная машина.

Фрэнку приходилось в ней побывать.

Кувыркаешься и кувыркаешься, не зная, сколько это может продолжаться и удастся ли задерживать дыхание достаточно долго, чтобы вновь увидеть синее небо.

Только тогда была вода – а здесь земля. Деревья, камни, кусты и ужасные звуки разбивающегося о них металла – потом выстрел, который поначалу Фрэнк принимает за coup de grace,[40] но, оказывается, это выстрелила подушка безопасности. Она облепливает его лицо, бока, весь мир становится этой подушкой, пока автомобиль низвергается на дно каньона, задевая за все, что оказывается на его пути.

И это спасает Фрэнку жизнь.

Автомобиль цепляется за дерево, отчего скорость падения замедляется, потом за выступающий камень, перелетает в неширокую расщелину, скользит и останавливается, натолкнувшись на старый дуб.

Гитара затихает.

Ха – ха – ха – ха – ха – ха – ха – ха – ха – ха – ха – ха-а…

Падение.

63

– Надо спуститься и посмотреть, – говорит Карло.

«Энвой» стоит на краю. Машины Фрэнка не видно, однако видно пламя, вырывающееся из расщелины.

– На что посмотреть? – переспрашивает Джимми Малыш. – На этом огне можно хот-доги готовить.

До их слуха доносится вой полицейских и пожарных сирен.

– Что нам надо, – говорит Джимми, – так это поскорей убраться отсюда.

И они убираются.

64

Под последний перебор гитары Фрэнку удается вылезти из машины.

Сумасшедшая боль пронизывает его тело, когда он отстегивает ремень безопасности, после чего открывает дверцу и выкатывается наружу, и боль становится нечеловеческой, едва он падает на землю. У него наверняка трещины в ребрах, если только они не напрочь переломаны, да и левое плечо неестественно опущено. А уж что произошло с его правым коленом, ему и вовсе не хочется думать.

Сейчас это не важно.

Сейчас надо подальше отойти от машины.

Фрэнк знает, что двигаться опасно, так как ребро может проткнуть легкое или усилится внутреннее кровотечение, а тогда уж ему ничто не поможет, но если машина вспыхнет, словно салют на Четвертое июля, то он точно поджарится.

Я живой, думает он.

А ведь этого не должно было быть.

Пару минут он лежит неподвижно, вытянувшись на земле. Во-первых, ему надо восстановить дыхание. Во-вторых, Джимми может подойти к краю обрыва и выстрелить. Еще он знает, что с минуты на минуту должны прибыть полицейские и пожарные, если их еще нет наверху.

Наконец дыхание восстановлено, и Фрэнк, взявшись за левую руку, ставит плечо на место, кусая пальцы, чтобы заглушить крик. Потом он валится на спину, хватая ртом воздух.

Хорошо, что идет дождь, иначе пожар мог бы разгореться быстрее, чем Фрэнк успел бы уползти. Да и теперь огонь вырывается из бака, поднимается в воздух, однако не трогает мокрую траву и отсыревшие деревья.

Фрэнк ползет прочь по дну каньона. Он прикидывает, что ему надо одолеть не меньше четверти мили и найти нору, в которой он мог бы отлежаться до темноты.

Примерно полчаса уходит на поиски укрытия – щели в каменной стене каньона. Развесистое мескитовое дерево закрывает ее от взглядов, а нависающая скала защищает от ветра и дождя. Фрэнк вползает внутрь. Места там достаточно, чтобы он мог, несмотря на боль, свернуться калачиком.

Выглянув, Фрэнк видит, как пожарные поливают из шланга горящую машину. Они будут осматривать ее в поисках водителя, размышляет Фрэнк, и никого не найдут. Однако полицейские без труда определят имя и фамилию человека, взявшего машину в аренду, – Джерри Сабеллико. Это прикрытие больше не сработает.

Да и все, что ему необходимо для выживания, осталось в машине – одежда, оружие, деньги.

Все.

Вот к чему я пришел, думает Фрэнк, стараясь, не обращая внимания на боль, занять более удобное положение – я дрожу от холода, мне больно, у меня ничего нет, и я жду темноты.

65

Джимми Малыш ждет, когда по местному радио начнут передавать новости.

Репортерша скороговоркой сообщает, что движение по 78-му шоссе перекрыто сразу за Сан-Паскаль-роуд из-за дорожно-транспортного происшествия, в котором пострадала одна машина.

– Автомобиль пробил ограждение и упал в каньон, – говорит она. – Однако человеческих жертв нет.

– Сукин сын! – отзывается Джимми.

66

– От вашего Макьяно нет никакого спасу.

– Да, сэр.

Дейв сидит напротив начальника местного отделения ФБР. Его вызвали на ковер.

– Сначала Вена и Паламбо, – говорит тот. – Теперь Риццо. Черт побери, Дейв, нашего свидетеля, который находится под нашей защитой, убивают в его собственном доме! Как прикажете это понимать?

– Да, неважно звучит.

– У вас дар приуменьшать значение событий.

Дейв не отвечает, своим молчанием подтверждая наличие у себя этого дара.

– Во всяком случае, – говорит начальник, – это очень похоже на Макьяно. Найдите его, Хансен. Найдите и остановите.

– Да, сэр.

Дейв встает.

– Послушайте, Хансен. Макьяно убил нашего агента, работавшего под прикрытием. Не снабжать же нам его адвокатом, вы понимаете?

Это значит, думает Дейв, закрывая за собой дверь, что ему приказано не найти и задержать Фрэнка Макьяно.

Ему приказано найти его и убить.

67

На то, чтобы вылезти из каньона, Фрэнку потребовалось два часа.

Измученный болью, промокший до костей, Фрэнк в неверном лунном свете ползет между кустов, по отсыревшим в тумане камням. Он выбирается наверх и идет по краю шоссе, бросаясь плашмя на землю, едва завидит свет фар. С каждым разом его все сильнее одолевает боль и ему все труднее подниматься.

Однако он продолжает путь, потому что знает: его будут искать.

68

Джимми сидит впереди на пассажирском месте, держа в руках большой галогеновый фонарь. Они купили его в «Костко»[41] сразу же после того, как прослушали по радио новости.

– Давай сейчас же поедем туда, – сказал Карло.

– Нет, он будет сидеть тихо до темноты. Если жив, конечно. В любом случае у нас полно времени.

И они поехали в магазин.

– Хорошо, что карточку захватил, – говорит Джимми.

Они медленно едут вверх-вниз вдоль каньона, и он светит на край дороги. Тони и Джеки в другой машине и делают то же самое, но едут в противоположном направлении.

Похоже на «Идти тихо, идти глубоко»,[42] думает Джимми, где японские миноносцы бороздят море в ожидании, когда всплывет американская подлодка. Она должна всплыть – у нее кончается кислород.

Вот и Фрэнки Машина…

– Кого-нибудь видишь? – спрашивает Карло.

– Снежного человека, – отвечает Джимми.

– Где?

– Я шучу, дурак.

– Снежный человек – это не шутки, – недовольно отзывается Карло. – Я видел фильм по географическому каналу. Там все без обмана.

Джимми Малыш не слушает Карло. Он думает.

И думает он о том, что Фрэнки Машина неистребим, как таракан.

Живуч, сукин сын.

И все же его надо убить, так что придется напрячь мозги.

Хороший охотник думает, как его добыча.

Значит, надо думать как Фрэнки Машина.

Итак, тебе больно, может быть, даже очень больно. Идешь ты медленно. Днем тебе идти нельзя, и ты идешь в темноте. Выбрался наверх, однако не на другую сторону, потому что там слишком круто и слишком высоко.

Приходится возвращаться туда же, откуда упал. Хочешь не хочешь, а дороги не миновать. Машины больше нет, и надо искать какой-нибудь транспорт.

Отлично. Но как?

До ближайшего города, где можно арендовать машину, пятнадцать миль. Но в конторе, стоит показать удостоверение, в тебе сразу же узнают человека, который разбил и сжег арендованный автомобиль. Ты Фрэнки Машина и ничего подобного делать не станешь.

Значит, остаются два выхода: или ехать на попутке, или украсть машину.

Ни один человек в здравом рассудке не посадит Фрэнка в свою машину, да и он не будет стоять в ожидании на обочине, зная, что и мы и копы охотимся на него.

Итак, он взял чужую машину.

Спокойно.

Здесь нет светофоров, нет знаков, требующих остановки, нет бензоколонок.

Что остается?

Где же тут могут останавливаться водители?

И Джимми осеняет.

– Проклятье, – говорит он. – Поворачивай. Быстро.

– Зачем?

– Будем искать парковку.

69

Дэнни Карвер вот-вот коснется обнаженной груди.

Наконец-то.

Тяжело с дочерьми мормонов. Другим девушкам все нипочем, а Шелли никак не поддавалась. Три месяца Дэнни ухаживал за ней – водил в кино, гулял с ней в парке, играл в дурацкий мини-гольф – и за это получал лишь легкий быстрый поцелуй, она даже рот не открывала.

Он бы бросил ее после второго свидания, не будь она так хороша. Светлые волосы, большие голубые глаза, а уж походка…

Два месяца прошло, прежде чем она поехала с ним на парковку, на эту самую парковку, где и днем-то бывает не больше трех машин, водителям которых нравятся прогулки по каньону.

А вечером тут что тренировочный зал. Ватаги подростков получают на этом месте сексуальное образование, словно им предстоит сдавать экзамен. И Шелли не отказалась ехать сюда. Она даже не поднимает руку, чтобы, как всегда, остановить его, когда он принялся расстегивать на ней блузку.

Наконец-то, думает Дэнни.

Слава тебе господи.

Наконец-то.

– О, боже, – произносит Шелли.

Это значит – о да. Это значит – будь мужчиной.

– О… боже.

Шелли замирает, глядя поверх плеча Дэнни.

Ее отец, думает Дэнни.

Мормон шести футов шести дюймов ростом, который подковывает лошадей.

Дэнни тоже замирает.

Он оглядывается.

В окне снежный человек.

Такие истории обычно рассказывают вечером у костра – о парне с крюком. Но у этого парня нет крюка, у него револьвер. И он делает Дэнни знак, чтобы тот открыл окошко.

Дэнни повинуется.

– Я ничего тебе не сделаю, – говорит тот, вытаскивая Дэнни наружу. – Мне нужна твоя машина.

Помимо своей воли Дэнни кивает, когда мужчина забирается на водительское место.

Фрэнк смотрит на девушку.

– Можешь выйти, – говорит он. – И застегни блузку.

Шелли делает и то и другое.

Фрэнк разворачивается и уезжает.

70

Джимми Малыш замечает двух подростков на парковке. У мальчишки в руках мобильник.

– Мы опоздали, – говорит Джимми. – Черт его побери, мы опоздали.

Он опускает окошко.

– Какая машина?

– Вы из страховой компании? – спрашивает Дэнни.

– Какая машина?

– «Целика» девяносто шестого года, – говорит Дэнни. – Серебристая.

Джимми Малыш с ревом мчится прочь.

– Позвони папе, – просит Шелли.

71

Фрэнк бросает «целику» в Пойнт-Лома и дальше идет пешком.

Если это можно назвать словом «идет». Скорее он хромает, ковыляет, тащится из последних сил.

Он похож на киношное чудище, думает Фрэнк, выбираясь из лужи. Хорошо, что льет как из ведра и ненавидящие дождь жители Сан-Диего не высовывают носа из дома, оттого не видят пошатывающееся, оборванное, окровавленное видение, бредущее по улицам города.

Иначе они вызвали бы полицейских.

Так и было бы.

Фрэнк не хочет возвращаться в свой тайный дом. Ему вообще рискованно куда бы то ни было возвращаться, но больше он ничего не может придумать. Надо же где-то избавиться от лохмотьев, обработать раны, немного отдохнуть, продумать следующий шаг.

Он отпирает свою квартиру на Наррагансет-стрит, не имея ни малейшего представления, что ждет его внутри. Может быть, там полицейская засада? Может быть, там федералы? Или «Убойная команда»?

Как ни странно, никого.

Сбросив промокшую, окровавленную одежду, Фрэнк отправляется в душ, чтобы согреться и промыть раны. Сильные струи воды жалят его тело словно иголками. Выключив воду, Фрэнк осторожно растирается полотенцем, на котором остаются кровавые разводы. Отыскав в аптечке перекись водорода, он садится на край ванны и смотрит на глубокие порезы на ногах. Тяжело вздыхает и льет на них перекись. Поет «Che gelida manina», чтобы отвлечься от боли. Это не помогает. Еще раз осмотрев порезы, Фрэнк опять льет на них перекись, пока она не начинает пузыриться.

Потом он проделывает то же самое с порезами на руках и груди.

Медленно поднявшись, Фрэнк отыскивает марлевые тампоны и медицинский пластырь и накладывает их на порезы. Это занимает много времени. При малейшем движении правая рука отзывается болью. Да и усталость берет свое – он устал как черт. Ему хочется лечь и обо всем забыть. Пусть приходят, пусть стреляют в затылок.

Нельзя расслабляться, говорит он себе, убирая тампоны и пластырь.

У тебя есть дочь, о которой надо заботиться.

Тебе нужна ясная голова.

Фрэнк варит крепкий черный кофе и садится за стол, чтобы подумать, что к чему.

О чем говорил Майк?

Он работал на федералов.

Федералы заставили его пойти на это убийство.

Но зачем?

Зачем им моя смерть? – не понимает Фрэнк.

Чепуха какая-то.

Может быть, Майк Риццо соврал? В его духе пойти к холодильнику за револьвером, зная, что это конец, да еще напевая старую песню, которую оба когда-то любили.

Это было летом 1972 года.

Есть те, что с флагом в руках рождены, С красно-бело-синим знаменем, у-у-у, И под звуки марша «Привет вождю» Они лихо тебя убью-ют, боже мой…

Они лихо тебя убьют, боже мой. Фрэнк напряженно думает. Там есть еще слова.

Но я не из них, но я не из них, Я не сенатора сын, сын. Но я не из них, но я не из них, Я не везучий, нет…

Нет, мысленно говорит Фрэнк.

Не везучий.

Везучий сынок.

И это было не летом 1972 года.

Это было летом 1985 года.

72

Дейв Хансен не на шутку встревожен.

Во-первых, Фрэнк обещал не убивать Майка Риццо, а сам убил его. О Фрэнке Макьяно можно много чего сказать, но, как ни крути, он человек слова. Непонятно.

Во-вторых, всего в двадцати милях от дома Майка Риццо машина падает в каньон, разбивается, сгорает, однако водителя не находят. Его имя было нетрудно определить, однако никто не знает Джерри Сабеллико из Аризоны. Правда, был там один Джерри Сабеллико, но он умер в 1987 году.

Профессионально сработано.

Профессионал разбивает машину в двадцати милях от места совершения убийства, в котором главным подозреваемым является Фрэнк Макьяно. Не надо быть Шерлоком Холмсом, Ларри Холмсом, даже Джоном Холмсом,[43] чтобы сложить два и два.

В-третьих, дорожно-транспортное происшествие не было случайным. Ни один профессионал не будет превышать скорость, совершив убийство. Тем более Фрэнк, который предпочитает делать сорок пять миль в час, чтобы не расходовать зря бензин, а уж в дождь даже в обычных обстоятельствах делает и того меньше.

В-четвертых, Фрэнк поехал за припрятанными деньгами в Боррего. Кому было известно о тамошнем банке? Шерму Саймону и через него мне. Потом Фрэнк едет к Майку Риццо. Кто знал о Майке Риццо?

Я.

Ну, не только я.

Мы.

Дейв испытывает неоднозначные чувства, когда звонит и вызывает к себе в кабинет юного Троя. Они по двадцать четыре часа семь дней в неделю вместе работали по делу Фрэнка Макьяно, и Трой прилежно трудился, помогая Дейву разыскивать скрываемую собственность Фрэнка.

– Что-нибудь новое? – спрашивает Трой, поправляя запонки.

– У меня есть наводка, – отвечает Дейв, – на место, где может прятаться Фрэнк Макьяно.

– Правда? И где это?

Дейв называет адрес.

73

Саммер Лоренсен, вспоминает Фрэнк.

Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год – вечеринка на яхте Донни Гарта, потом кое-что в его доме. Майк пытался сказать мне об этом.

Все дело в Везучем сынке.

Фрэнк смотрит на часы. Половина четвертого – и еще по крайней мере пару часов ничего нельзя сделать.

Самое лучшее – немного поспать.

Однако Фрэнку мучительно даже представить, как он будет вставать, до того у него болит все тело, и тогда он, откинувшись на спинку кресла, закрывает глаза.

74

Трой аккуратно ведет машину под проливным дождем, хотя в этот час больше ни одного автомобиля не видно на улицах города. Но ему трудно что-нибудь разглядеть в обрушившемся на землю ливне – дворники отважно трудятся, тем не менее проигрывают битву.

Проехав Лэмп, Трой выходит из машины около Айленд-стрит, открывает зонтик и бежит к телефонной будке.

Открывает зонт, чтобы сделать три шага, отмечает про себя Дейв, наблюдающий за Троем из своей машины, которая находится на расстоянии одного квартала. А ведь у него есть мобильник.

Кому же ты звонишь, мысленно задает вопрос Дейв, если боишься, что тебя засекут?

Однако он не задерживается на этой мысли. Утром у него будет время прослушать запись. А сейчас надо побыстрее приехать на место – раньше тех, кто на другом конце провода, кем бы они ни были.

75

Джимми Малыш Джакамоне выключает телефон.

– Покатили.

Карло думает, что Джимми – настоящий боец.

76

Джимми знает, что войти и выйти надо по-быстрому.

Кто смел, тот успел.

Там-бам, спасибо, М.

Он мчится наперегонки с федералами.

Кто первый? Утешительного приза за второе место не будет – никаких подарочных корзин или бесплатных выходных во второразрядном отеле: мол, спасибо за игру, надеемся, вы получили удовольствие.

Победитель берет всё.

Так должно быть.

Итак, Джимми со своей «Убойной командой» мчится в названное ему место как можно быстрее и с плохими намерениями. Для хитростей нет времени – надо высадить дверь и стрелять по всему движущемуся, чтобы, даст бог, уложить Машину прежде, чем Машина уложит незваных гостей.

Отлично, думает Джимми, когда автомобиль заносит перед остановкой. Я иду в дом и выбиваю – «Уложи Машину Прежде, Чем Машина Уложит Тебя». Очередной хип-хоповый хит из Мотор-сити.

«Восьмая миля», черт подери.

Он вылезает из машины.

Записка с адресом жжет ему карман.

Дейв паркуется на другой стороне улицы и сразу понимает, что к чему, когда, несмотря на проливной дождь, узнает Джимми.

77

Дейв возвращается домой и сразу же идет в кабинет.

Это не занимает много времени. ПАТРИОТИЧЕСКИЙ акт разрешает ему внеочередной доступ к записям телефонных переговоров – и через пять минут у него уже есть номер, который набирал Трой. Увы, он звонил на мобильник. Это немного затрудняет дело.

Дейв все еще возится с компьютером, когда приходит Барбара с кружкой кофе и овсяным печеньем.

– Опять работаешь ночью?

Дейв кивает.

Они уже тридцать пять лет женаты, и Барбаре не в диковинку такие ночи.

– Ты как будто расстроен, – говорит она.

– Так и есть.

– Ты принимаешь это близко к сердцу?

– В общем, да.

Барбаре нравится такое отношение мужа к делу – ему никогда не бывает наплевать на то, чем он занимается. Расследуемые им преступления никогда не становятся всего лишь папками с номерами – такого не было в молодые годы, нет и теперь, хотя он уже давно на службе.

– Скоро все изменится, – произносит Барбара. – Еще несколько месяцев, и такие ночи останутся в прошлом. – Она целует его в лоб. – Подождать тебя?

– Понятия не имею, пойду ли я сегодня спать.

– Ничего. Я немножко подожду. На всякий случай.

Еще три часа Дейв просматривает записи, прежде чем ему удается выяснить, кому звонил Трой.

Трой звонил Донни Гарту.

78

Рассвет застает Фрэнка в Сан-Диего.

Он рассчитывает, что туман и ранний час защитят его от любопытных взглядов.

А револьвер за поясом защитит его от врагов.

Прихрамывая, Фрэнк приходит на пересечение Одиннадцатой улицы и Айленд, где старики спят на тротуаре, подложив под себя картонки. Идя мимо них, он слышит, как они что-то бормочут, как стонут во сне, вдыхает отвратительный запах пота и мочи, вонь гниющей плоти.

Он останавливается возле входа в таверну «Айленд». Таверна еще закрыта, но он знает, что найдет там пьянчуг, жаждущих опохмелиться. Не проходит и минуты, как щелкает замок, и на него устремляется подозрительный взгляд.

– Корки здесь? – спрашивает Фрэнк.

– Кому он понадобился?

– Фрэнку Макьяно.

Слышны приглушенные голоса, после чего дверь распахивается и на пороге появляется старик – Фрэнк старается вспомнить, как его зовут… вроде бы Бенни. Старик впускает Фрэнка и машет рукой в сторону бара.

Детектив (бывший) Корки Коркоран, сгорбившись, сидит на табурете за стойкой со стаканом виски в одной руке и сигаретой – в другой.

Фрэнк садится рядом с ним.

– Давно не виделись, Корки.

– Давно.

Когда-то – прежде чем бутылка и накопившиеся обиды одолели его – Корки был чертовски хорошим полицейским. Ему платили, не без этого, чтобы он смотрел сквозь пальцы на игроков и проституток, но если речь заходила о чем-то серьезном, его было не свернуть, как вьшущенную из лука стрелу, и все знали об этом.

Избил женщину или прохожего, застрелил человека, не имеющего отношения к банде, – жди неприятностей, Корки ни за что не отступится.

Однако это было давно.

– Корки, заказать тебе выпивку?

– Я уж было подумал, что ты не спросишь.

Корки никогда не отличался могучим телосложением, а теперь совсем усох, думает Фрэнк, подавая знак Бенни, чтобы тот принес виски. И волосы у него поредели, а кожа будто прилипла к костям и пожелтела.

– Корки, мне нужна твоя помощь.

Корки допивает свой стакан, потом берет тот, что заказал Фрэнк, и быстро опрокидывает его.

– Что я могу сделать?

– Саммер Лоренсен.

Корки смотрит на него непонимающим взглядом и качает головой.

– Восемьдесят пятый год, – напоминает ему Фрэнк. – Ты занимался тогда убийствами. Убийствами проституток.

– «Человеческих жертв нет».

– «Человеческих жертв нет», – повторяет Фрэнк. – Правильно. Ее тело было найдено в придорожной канаве в Маунт-Лагуна.

Корки долго сидит молча. Когда же Фрэнк решает, что старый коп опять убрался в свой Зачарованный лес, тот вдруг говорит:

– У нее во рту были камни.

– Правильно, – отзывается Фрэнк. – Преступление осталось нераскрытым, однако позднее его повесили на убийцу с Грин-Ривер.

Из одного кармана на рубашке Корки достает пачку сигарет, из другого – зажигалку. Руки у него дрожат.

– Никакой это не убийца с Грин-Ривер. Просто все провисшие дела на него списали.

– Откуда тебе известно? – спрашивает Фрэнк. – Откуда тебе известно, что это не он?

Мозги у Корки становятся яснее ясного, как это все же иногда бывает с пьяницами, правда нечасто и ненадолго. Но теперь он соображает, и Фрэнк рассчитывает, что будет соображать, пока не ответит на его вопросы.

– Во-первых, ее забили до смерти, а не задушили. Жертвы же убийцы с Грин-Ривер были задушены. У нее были следы на шее, но их оставили после ее смерти. Во-вторых, ее не насиловали. А убийца с Грин-Ривер насиловал девушек. В-третьих, она была убита не там, где ее нашли.

– Это почему?

– Фрэнки, там не было крови. Кровь перестала идти задолго до того, как она оказалась в яме.

– А как же камни во рту?

– Ну и что камни, черт подери? Почему бы ее убийце не читать газеты?

– Если ты знал…

– Мне заткнули рот, – говорит Корки. – Кто-то надавил сверху… «Оставь дело Лоренсен. Займись другими делами. Человеческих жертв нет».

Корки делает большой глоток из бутылки.

– Вот так все началось, Фрэнк. После этого я покатился под гору.

Фрэнк достает бумажник, вытаскивает две стодолларовые купюры и кладет их на ладонь Корки. Как в старые времена.

– Держись подальше ото всех. Никто не должен знать, что ты разговаривал со мной.

Корки внимательно смотрит на него.

– Фрэнк, ты собираешься с ними разделаться? Послушайся моего совета. Не надо. Ты ведь не хочешь кончить как я.

– Да ты молодцом, Корки.

– До следующего лета мне не дожить, Фрэнки.

И его как будто не стало рядом. Глаза у него совсем провалились, словно он смотрел на Фрэнка с расстояния не меньше тысячи ярдов, и Фрэнк понял, что Корки Коркоран отправился туда, где он совсем один – куда-то в прошлое или в будущее, и для него больше нет ни настоящего времени, ни этого бара, ни Фрэнка.

Он прав, думает Фрэнк – ему не дожить до лета.

Может быть, и я тоже не доживу.

Фрэнк хлопает Корки по плечу.

– Еще повидаемся.

– Вряд ли.

Фрэнк отворачивается и идет к двери. Уже на пороге он слышит, как Корки окликает его:

– Эй, Фрэнк!

Фрэнк оборачивается.

– Хорошие были денечки, правда? – улыбаясь, спрашивает Корки.

– Да, хорошие.

Корки кивает.

– Да уж. Чертовски хорошие.

Фрэнк выходит в туман.

Теперь думай, думай. Кто еще был там? Донни Гарт был – но это ничего не дает. Была еще одна девушка – рыжая. Как ее звали?..

Алисой.

Прошло двадцать лет.

Кто знает, где она теперь?

79

Карен Уилкинсон он находит на поле для игры в поло.

Это в долине, где Ранчо-Санта-Фе граничит с Дель-Мар и где трава необычно зеленая и свежая для сырой зимы и очень красивая, когда утренний туман начинает рассеиваться.

Карен в конюшнях – осматривает лошадей.

Это пони, соображает Фрэнк, не настоящие лошади.

В последний раз он видел Карен на парковке двадцать один год назад, когда вице-президент банка передавал ей конверт с деньгами за девушек, которых она должна была поставить на вечеринку. Потом Карен отбыла двухгодичный срок, но приземлилась, как кошка, на четыре лапы, когда вышла замуж за риэлтора из Ранчо-Санта-Фе с капиталом, давно нажитым в Сан-Диего.

Шлюхи обычно падают на спину, а их хозяйки приземляются на четыре лапы.

Ей уже к шестидесяти, но она все еще очень привлекательна. Отличная пластическая операция – кожа выглядит молодой и упругой, – глаза по-юному блестят.

– Мисс Уилкинсон, – окликает ее Фрэнк.

Она стоит у стойла, гладит морду пони, при этом что-то ласково приговаривая, и отвечает, не оборачиваясь:

– Теперь миссис Фостер. Интервью не даю. Прощайте.

– Я не за интервью, – говорит Фрэнк.

– Тогда что вам надо? Впрочем, чего бы вы ни хотели, вы не по адресу. Прощайте.

– Я ищу женщину, которую двадцать лет назад знал под именем Алисон.

– Тоска по прошлому или навязчивая идея? – спрашивает Карен Фостер, на сей раз оборачиваясь, чтобы посмотреть на Фрэнка.

– Ни то, ни другое. Я хочу спросить у нее о Саммер Лоренсен.

– На полицейского вы не похожи, – произносит Карен.

– Я не полицейский.

– Тогда я не обязана с вами разговаривать. Прощайте.

– Вам все равно, кто ее убил?

– Я любила эту девушку, как дочь, – отвечает Карен. – И долго оплакивала ее. И Алисон тоже.

– То есть?

– Если хотите встретиться с Алисон Димерс, вам надо побывать на кладбище в Вирджинии. Алисон уехала на Восток после смерти Саммер. Она умерла, упав с лошади.

– Когда?

– Месяц назад, – говорит Карен. – А вы кто? Что вам надо?

– Мне надо выяснить, кто убил Саммер Лоренсен.

– Полицейские сказали, что нашли убийцу.

– Но мы оба знаем, что это не так, правильно, миссис Фостер?

Она внимательно смотрит на Фрэнка.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Нет?

– Нет, – стоит она на своем. – Если вы сейчас же не уйдете, я позову конюхов, и они вышвырнут вас отсюда.

– Не стоит беспокоиться, – отзывается Фрэнк. – Я ухожу. И еще, миссис Фостер.

– Что?

– Когда будете звонить Донни, не забудьте сказать, что Фрэнки Машина передает ему привет.

80

– Он в Сан-Диего.

– Не может быть.

– Скажи это Карен Фостер. Он только что побывал у нее.

– Где?

– В Ранчо-Санта-Фе.

– Дерьмо!

– Еще какое дерьмо. Он спрашивал о Саммер Лоренсен.

На несколько минут воцаряется тишина.

– Надо его остановить, – говорит Гарт. – Если ты не положишь этому конец, мы аннулируем сделку.

– Ты говорил, что можешь угробить операцию «Подсадная грудка»…

Дейв сидит в своей машине рядом с домом Гарта и слушает разговор, который он ведет по телефону.

Насчет того, кому принадлежит другой голос, ошибиться невозможно.

Тедди Мильоре.

Дейв возвращается в контору. Его мутит от омерзения. Трой разговаривает с Гартом. Гарт разговаривает с Тедди. Тедди посылает детройтских убийц убрать Фрэнка. Потому что Фрэнку что-то известно о Саммер Лоренсен.

Саммер Лоренсен, Саммер Лоренсен…

Дейв никак не может вспомнить, что это имя должно сказать ему.

Никак не может.

Он садится к компьютеру. Несколько минут, и он вспоминает. Саммер Лоренсен – проститутка, убитая летом 1985 года. Но при чем тут Донни Гарт? И тем более Фрэнк Макьяно?

Дейв принимается за поиски связи между Гартом и Лоренсен.

Ничего.

Потом он ищет связь между Гартом и днем, когда была убита девушка…

Вот оно.

«Ассоциация, принимающая вклады и выдающая кредиты на покупку жилья». Прием на яхте с проститутками, который закончился обвинением Джона Сондерса в нецелевом использовании банковских фондов. Мадам Карен Уилкинсон получила два года за сводничество. Это было частью кредитно-вкладового скандала, а прием на яхте состоялся накануне убийства Лоренсен.

Дейв набирает на клавиатуре имя Карен Уилкинсон и через несколько секунд узнает, что она вышла замуж и теперь ее зовут Карен Фостер.

Скажи это Карен Фостер. Он только что побывал у нее.

Где?

В Ранчо-Санта-Фе.

Дерьмо.

Еще какое дерьмо. Он спрашивал о Саммер Лоренсен.

Что же происходит? – задается вопросом Дейв. Донни Гарт убил девушку, Фрэнк каким-то образом узнал об этом, и Гарт использует свои старые мафиозные связи, чтобы убить Фрэнка? А в обмен предлагает угробить операцию «Подсадная грудка»?

С чего это Донни Гарт взял, что может повлиять на операцию, проводимую ФБР?

Неужели из-за молодого агента ФБР, который снабжает его информацией?

Дейв оглядывается – Троя нет. Тогда он идет в мужской туалет и под дверью кабинки видит спущенные штаны новичка. Он ждет, слышит шум спускаемой воды – штаны полезли вверх.

Едва Трой открывает дверь, как наталкивается на кулак Дейва Хансена. Кровь хлещет из разбитого носа парня на белую рубашку и отложные манжеты. Дейв хватает Троя за шею, поворачивает его и заставляет нагнуться, пока его голова не оказывается в толчке.

– Донни Гарт, – произносит Дейв, вытаскивая из толчка голову Троя.

– Какого?..

Дейв опять заставляет его глотать воду из толчка, приговаривая:

– Донни Гарт, дерьмо. Он платит тебе? Сколько?

Потом опять вытаскивает его голову.

Новичок судорожно вдыхает воздух.

– Я работаю не на Гарта! – говорит он. – Я докладываю ему!

– На кого ты работаешь?

Трой медлит.

Дейв хочет в третий раз сунуть Троя головой в толчок.

И тот сдается.

81

Донни Гарт стоит под душем и смотрит в окно на океан, как вдруг появляется Фрэнки Машина с револьвером в руке.

Гарт поворачивает кран.

Фрэнк подает ему полотенце.

– Помнишь меня?

Гарт кивает.

– Прикройся, – говорит ему Фрэнк.

Гарт заворачивается в полотенце. Фрэнк жестом приказывает ему выйти из душа и сесть. Гарт садится у окна, Фрэнк садится напротив него.

– Я убил двоих для тебя, – говорит Фрэнк.

Гарт опять кивает.

Фрэнк усмехается.

– На мне нет жучка. Это ты крыса, а не я. И, знаешь, меня всегда удивляло, как это ты выходишь сухим из воды. Что бы ни случилось, тебе хоть бы хны, так, Донни?

Гарт не отвечает.

– Ладно, – произносит Фрэнк, – на сей раз тебе несдобровать.

– В чем ты меня обвиняешь? – спрашивает Гарт. Он кажется усохшим старичком, когда сидит на стуле в полотенце, обернутом вокруг бедер, и вода стекает у него по тощим ногам на пушистый ковер.

– Саммер Лоренсен, – говорит Фрэнк.

Он поднимает револьвер и целится в грудь Гарту.

– Я не виноват!

– А кто виноват?

Гарт молчит, как будто соображая, кого он боится сильнее.

– Кто бы это ни был, – говорит Фрэнк, – их тут нет, Донни, и стрелять они не будут, а я есть и буду стрелять. Кстати, я тогда подсматривал в окошко и видел небольшое представление, устроенное Алисой и Саммер. Но мне пришлось уехать, и я не знаю, чем все закончилось. Что я пропустил?

– Сенатор, – выдавливает из себя Гарт, – он не мог… кончить. Что только для него не делали, и Саммер умоляла – так было задумано, – а у него не получалось. Она все сделала, поверь, а он ничего не смог.

– И что?

– Она засмеялась.

– Что?

– Засмеялась, – повторяет Гарт. – Не думаю, что она сделала это нарочно, просто так вышло, понимаешь, а он взбесился. Сошел с катушек.

– И?

– Ты же был там! Сам знаешь!

Ты не отличишь одного охранника от другого, так, Донни? Я ли, Майк ли подчищает за тобой – какая разница? Главное, чтобы убрали твое дерьмо. Чтобы тебе не надо было делать это самому.

Теперь Фрэнку стало ясно, что произошло тогда. Они запихнули тело в машину, и Майк увез Саммер на пустую дорогу, а потом выкинул на обочину. Это ему пришло в голову «задушить» ее и положить в рот камни.

А Везучий сынок стал жить дальше, как ни в чем не бывало.

Это было непредумышленное убийство. Наверное, его посадили бы года на два-три. Или вообще ничего не дали бы.

Однако тогда ему пришлось бы распрощаться с политической карьерой.

Но это ведь не для него. Как можно?

Во всяком случае, не из-за шлюхи.

Человеческих жертв нет.

Все было спокойно, пока Майка не прижали за убийство Гольдштейна и он не начал искать чего-нибудь покруче для торговли. Вот и вспомнил – только ему не хотелось стать мишенью, и он подставил меня.

Спасибо, Майк.

Итак, Везучий сынок начинает подчищать прошлое, поэтому обращается к Донни, а тот обращается к детройтцам, чтобы они поработали вместо него.

Ведь эти парни не любят грязную работу.

У них есть люди вроде меня для ее выполнения.

Что же Везучий сынок предложил Группе?

Проклятье, он же собирается стать президентом – мог предложить все на свете!

– Он использовал тебя как посредника? – спрашивает Фрэнк. – Донни, говори правду.

Гарт кивает.

У него круглые от страха глаза, он весь в поту и дрожит, да еще Фрэнк с отвращением замечает расплывающееся желтое пятно на полотенце.

Фрэнк отводит курок.

Слышит, как Гарт скулит.

Тогда он ставит револьвер на предохранитель и опускает его.

– Послушай, – говорит он Гарту, – они уже пытались убить меня, они убили Алисой Димерс. Они убьют всех, кто хоть что-нибудь знает о том дне, и тебя они тоже убьют. Или ты все еще воображаешь, что тебе удастся спастись?

«А почему бы и нет? – думает Фрэнк. – Прежде тебе всегда это удавалось».

– Будь я на твоем месте, – говорит он, – я бы сбежал.

Однако он знает, что Донни не сбежит. Такие, как Донни Гарт, не верят, что их тоже могут убить, они думают, что если убивают, то исключительно ради них.

82

Фрэнк запрашивает информацию и получает телефон сенаторского офиса.

– Я бы хотел поговорить с сенатором.

– Назовитесь, пожалуйста.

– Это его друг со времен Солана-Бич.

– Боюсь, он занят, сэр.

– Послушайте, я думаю иначе, – возражает Фрэнк. – Скажите ему, что это насчет Саммер, а там посмотрим, кто окажется прав.

Через минуту Фрэнк слышит голос Везучего сынка.

– Если вы записываете телефонные разговоры, то советую вам выключить запись, – говорит Фрэнк.

– Кто это?

– Вы знаете, кто, – отвечает Фрэнк. – Я жду.

Через несколько секунд Везучий сынок возвращается к телефону.

– Слушаю. Говорите.

– Вам известно, кто я.

– Кажется, догадываюсь.

– Вы охотитесь не на того парня. Не на того шофера. Понимаю, маленьких людей трудно различать, но лимузин тогда вел Майк Риццо. Будь там я, ничего не случилось бы. Я бы не позволил вам забить девушку до смерти и выйти из этого чистеньким.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

Фрэнк подносит маленький диктофон к трубке и включает запись со словами Донни Гарта.

– Он врет, – говорит Везучий сынок.

– Да будет, – говорит Фрэнк. – Послушайте, мне все равно. Мне не должно быть все равно, ведь тогда вы убили одну девушку, а сейчас убили другую, но у меня нет желания расставаться с жизнью, и у меня есть семья, о которой я должен заботиться. Так вот, сенатор. Мне нужен миллион долларов наличкой, или я это обнародую. Мне известно, что обращаться к полицейским или в ФБР бессмысленно, так как они у вас в кармане, поэтому я обращусь к прессе. Ну а тогда по меньшей мере прощай карьера. Может быть, не удастся привлечь вас за убийство девушки, но вы будете выставлены на позорище, а большего и не надо.

– Почему бы нам не?..

– Миллион долларов, сенатор, наличкой, – повторяет Фрэнк, – и вы сами отдадите их мне.

– Ну нет.

– Что «нет»? Не будет денег или вас?

– Меня, – отвечает Везучий сынок.

– Тогда присылайте вашего сутенера Гарта, – говорит Фрэнк и называет место и время передачи денег.

После долгого молчания он слышит:

– Откуда мне знать, что вам можно верить?

– Я человек слова, – говорит Фрэнк. – А вы?

– Я тоже.

– Значит, договорились?

– Договорились.

Везучий сынок кладет трубку.

Фрэнк выключает магнитофон.

Он не ребенок и отлично знает, что не видать ему миллиона долларов.

Его постараются убить.

Я мог бы сбежать, думает Фрэнк. Пожалуй, мне бы это удалось. Продержался бы как минимум несколько лет. Ну, и что это была бы за жизнь? Понемногу я превратился бы в беднягу Джея Вурхиса и с облегчением принял бы свой конец.

Это не для меня, твердо говорит себе Фрэнк.

Пусть приходят.

Посмотрим, что из этого выйдет.

83

– Так нечестно! – кричит Джимми Малыш. – Я пойду. Я смогу его убрать.

– И он это утверждает, несмотря на множество доказательств обратного, – говорит Гарт. – Ладно, дело решенное.

– Кем решенное?

Гарт не отвечает.

Тогда Джимми выходит из себя.

– Послушайте, я знаю, на кого мы работаем. Мне все известно о вашем дерьме. О вашем сенаторе с недоваренной макарониной, об убитой девушке, о том, как Фрэнки М. бросил ее в…

– Это не Макьяно, – говорит Гарт. – Там был другой…

– Риццо?

– Риццо.

– Тогда какого черта нам было приказано убрать Фрэнка? – спрашивает Джимми. – Он же ничего не знал.

– Теперь знает, – отвечает Гарт.

Да, думает Джимми, потому что ты еще хуже своего политика и сам все рассказал Фрэнку.

– Я поеду.

– Решение принято, – возражает Гарт.

– Никакого решения, пока мы не поговорим с дядей Тони, – стоит на своем Джимми.

– Говорили мы с твоим дядей Тони. Он дал согласие. И ребята уже работают.

Джимми кажется, что у него вот-вот голова разлетится на мелкие кусочки. Ему трудно поверить… Неужели Гарт говорит правду? Вот тебе и дядя Тони. Тони, черт бы его побрал, Джекс пошел на такую подлость?

Дядя Тони – мужчина. Он старой закваски.

Из кармана брюк Джимми достает мобильник и набирает номер дяди Тони, после чего ждет, когда старик возьмет трубку.

– Дядя Тони, мне сказали, что…

– Спокойно, малыш, – говорит дядя Тони.

– Дядя Тони, я сам могу его убрать!

– Не можешь, Джимми! – Старик говорит твердо, четко, ясно. – Здесь нельзя ошибиться. Фрэнки М. умрет, и «Подсадную грудку» прикроют.

– К черту «Подсадную грудку»! – кричит Джимми. – К черту Мильоре с их клубами! Мы проживем и без них.

– Не глупи, мальчик. Думаешь, речь идет о стриптизершах с голыми задницами? Подумай сам. Это же плата, племянник. Пусть сенаторская сука сделает это, и тогда он наш даже в Белом доме. Почище Кеннеди, почище Никсона, потому что мы будем держать этого сукина сына за яйца. За яйца. А теперь выключай телефон и делай, что должен делать.

Джимми убирает мобильник.

Дядя Тони, как всегда, прав.

И все же ему противно заниматься тем, чем его команде предстоит заниматься.

84

Джилл Макьяно едва удерживает лыжи, когда отпирает дверь своей квартиры. Наконец дверь открыта, можно внести вещи, и тут рядом с ней оказывается рыжеволосая женщина.

– Джилл Макьяно?

– Да.

– Я Донна, подруга вашего отца.

Джилл буквально замораживает ее взглядом.

– Мне известно, кто вы.

– Не хочу вас пугать, – говорит Донна, – но ваш отец попал в автомобильную аварию.

– О, господи! Он?..

– Он поправится. Но сейчас он в больнице.

– Мама с ним?

– Она куда-то уехала. Ваш отец попросил меня найти вас и привезти к нему. Моя машина около вашего дома.

Джилл забрасывает в квартиру лыжи и сумку, запирает дверь и идет следом за Донной к ее машине.

85

Дейв Хансен тормозит на набережной.

Что ж, думает он, вылезая из машины напротив спортивной площадки, по крайней мере, здесь хватает мест для парковки.

Донни Гарт уже тут, стоит возле пустой вышки спасателей и смотрит на серое море. В своем белом дождевике с капюшоном он похож на привидение. Или, думает Дейв, на безнадежно не вписывающегося в пейзаж куклуксклановца.

Выйдя из машины, Дейв перелезает через невысокое ограждение и ступает на песок.

– На вас жучок? – спрашивает Гарт.

– Нет. А на вас?

– И все-таки придется вас обыскать.

Дейв поднимает руки и позволяет Гарту обыскать его.

– Прогуляемся, – предлагает довольный результатом Гарт.

Они идут в северном направлении к Скриппспиер.

– Все, что касается Саммер Лоренсен, – чепуха, – говорит он. – Не знаю уж, что вам, по-вашему, известно, но вам точно неизвестно, во что вы влипли.

– Известно, – отзывается Дейв. – В этом-то и беда.

– Вы чертовски правы в том, что это беда. – Гарт поворачивается, чтобы посмотреть на Дейва. Дождь струйками стекает с капюшона ему на нос. – До пенсии вам осталось всего несколько месяцев. Так получите свою пенсию и ловите рыбку. Навестите внуков. И забудьте об этом деле.

– А если нет?

– Тогда кое-кто хочет вас предупредить. Если будете стоять на своем, то не получите ничего. Будете ночным сторожем, если, конечно, не окажетесь в тюрьме, вот так.

– В тюрьме? За что?

– Скажем, за содействие известному представителю организованной преступности Фрэнку Макьяно, – говорит Гарт. – Вы же его прикрывали. А как насчет одобрения пыток, примененных к Гарольду Хенкелю? Или насчет нападения на агента ФБР? Хансен, можно много чего накопать. Поверьте мне, поводов более чем достаточно. И без друзей, которые могут вам помочь…

– Значит, вы хотите стать моим другом.

– Вам надо решить, Дейв, кто ваши друзья. Если сделаете неправильный выбор, то кончите опозоренным копом без цента за душой. А сделаете правильный выбор – и будете жить счастливо. Ради Христа, зачем вам подвергать себя опасности, защищая второсортного киллера?

– Киллер он первосортный, Донни, – говорит Дейв Хансен. – И уж вам-то это известно, как никому другому.

Гарт останавливается, потом разворачивается.

– Обратно я пойду один. Если Фрэнки Машина выйдет на вас, мы рассчитываем, что вы сделаете правильный выбор. Вам понятно?

Дейв смотрит поверх его плеча на волны.

Хорошо бы быть сейчас там, думает он, внутри волны, под волной. Все было бы лучше.

– Вам понятно? – переспрашивает Гарт.

– Да.

Понятно.

86

Фрэнк сидит в горной хижине недалеко от Эскондидо. Об этом месте над апельсиновыми рощами ему известно много лет – из ущелья сюда ведет грунтовая дорога. Здесь скрываются mujados – они живут тут, подальше от migra, и лишь перед рассветом спускаются вниз, чтобы набрать апельсинов, а потом, в сумерках, возвращаются обратно.

Но теперь mujados нет.

Зимой, в дождь, апельсины не собирают.

Тем не менее острый запах апельсиновых деревьев долетает снизу, навевая на Фрэнка тоску оттого, что ему вряд ли придется весной насладиться вкусом плодов.

У него есть револьвер и четыре патрона.

Этого мало.

Их будет целая армия – поэтому нет никакой разницы, четыре у него патрона, или сорок, или четыре сотни, или даже четыре тысячи.

Одному эту битву не выиграть.

Жизнь банальна – и это правда, против которой не попрешь. Если бы можно было приготовить еще один ужин, еще раз прокатиться на волне, еще раз поговорить с покупателем, еще раз улыбнуться другу, еще раз обнять любовницу, еще раз посмотреть на свое дитя. Будь у тебя еще время, ты бы правильно его потратил.

Будь у тебя еще время.

Хватит жалеть себя, мысленно произносит Фрэнк. В конце концов, ты сам напросился. И в своей жизни натворил много чего непростительного. Ты отбирал у людей жизнь, а что может быть хуже? Сколько угодно старайся оправдать себя, но стоит тебе оглянуться назад, и ты сам все понимаешь, ты знаешь, что делал и каким был.

Сейчас ты можешь – если получится, если получится – расплатиться хотя бы за одну убитую девушку.

Вынуть камни из ее рта.

Может быть, дать ее дочери шанс на достойную жизнь.

Пусть кто-нибудь так же отнесется к твоей дочери.

Джилл.

Что она будет делать?

Ты должен позаботиться о своей дочери.

Фрэнк звонит Шерму.

– Фрэнк, слава богу, а я уже думал…

– Рано петь ему хвалу, – говорит Фрэнк. – Послушай, мне надо знать…

– Фрэнк, это были федералы. Они прижали меня. Твой дружок Дейв Хансен установил прослушку. Потом слил информацию.

– Сейчас это не важно. Сейчас важно, чтобы Джилл и Пэтти были в безопасности. Если ты проболтался, значит, проболтался. Уверен, у тебя были на то веские причины. Много крови утекло…

– Фрэнк…

– У меня кое-что есть, – говорит Фрэнк. – Ты знаешь, где искать. Если со мной что-нибудь случится, все продай, чтобы Джилл могла учиться в Медицинской школе.

– Можешь на меня положиться.

– Они должны позволить мне позаботиться о моей семье. Со мной пусть делают что хотят, но они должны позволить мне позаботиться о моей семье. Так было в прежние времена.

– С Пэтти и Джилл все будет в порядке, – говорит Шерм. – Даю слово.

Трудно понять по телефону, тем более по мобильнику, каким тоном это произнесено, однако Фрэнк доволен услышанным. В любом случае это все, что он может сделать – поверить, что Никель правильно распорядится его деньгами, даже если Шерм его предал.

Если у них осталось хоть немного чести, они позволят человеку позаботиться перед смертью о своей семье.

– Эй, Шерм, – говорит Фрэнк, – помнишь Росарито? Ты носил тогда большое сомбреро.

– Помню, Фрэнк.

– Хорошее было времечко.

– Да уж, чертовски хорошее.

– Прощай, Шерм.

– С богом, друг.

Фрэнк так все предусмотрел, что, когда они сюда придут, им придется подниматься вверх и солнце будет слепить их. Фрэнк хочет иметь перед ними преимущество, хотя конец все равно один. Но все-таки было бы недурно, если бы удалось утащить с собой Джимми Малыша.

Может, это ему зачтется, когда он перед кем-то там предстанет.

С богом.

Фрэнк слышит шум мотора.

Машина останавливается.

Умно, думает Фрэнк. Они придут пешком. Места тут много, можно напасть сразу со всех сторон. Он устраивается поудобнее, кладет револьвер на подоконник – он готов выстрелить в первую же голову, которая покажется ему на глаза.

Голова показывается, но он не стреляет.

Потому что это голова Донны.

87

– Джилл у них, – говорит Донна.

– Что?

– Фрэнк, извини. Джилл у них.

Кажется, Фрэнк не слушает ее, пока она рассказывает, что произошло. Но он слышит слова, понимает их, хотя в голове у него стучит и стучит: Джилл у них. Джилл у них. Джилл у них. Джилл у них.

Твоя вера.

Твоя надежда.

Твоя любовь.

Твоя жизнь.

Твое дитя.

– Завтра утром, – говорит Донна. – В четыре часа. У пирса в Оушн-Бич. У тебя не должно быть оружия. Принеси пакет. Ты знаешь, о каком пакете речь?

– Да.

– Ты отдаешь им пакет, а они отдадут мне Джилл. Тебя они заберут с собой, Фрэнк.

Он кивает.

– Давно ты с ними?

– Всю жизнь, – отвечает Донна. – Мне было пятнадцать. Отец – пьяница. Он постоянно бил меня. Но это не самое худшее из того, что он делал. Тони Джекс положил этому конец. Вытащил меня. Фрэнк, он спас меня.

Когда она ему надоела, он нашел ей работу и мужа, рассказывает она Фрэнку.

– Потом Джей умер. Мне было грустно, но это не разбило мне сердце. На самом деле я не любила его. К Тони я не вернулась, но всегда чувствовала себя его должницей. Фрэнк, ты меня поймешь. По его поручению я приглядывала за тем, что происходит в Сан-Диего, и это всё.

– Ты отдала им мою дочь.

– Я не знала, – рыдая, говорит Донна. – Я думала, они просто хотят поговорить с ней. Я не знала, что они собираются пойти… на такое.

– Передай им, что я буду. И принесу пакет. И пойду с ними. Если увижу Джилл, если увижу ее живой и здоровой.

Фрэнк знает, что они не отпустят Джилл. Знает, что они убьют ее. Пожалуйста, Господи, пожалуйста, пусть она будет еще жива.

Пожалуйста, дай мне хотя бы маленькую надежду на ее спасение.

88

Теперь он точно знает, что за всем этим стоит Везучий сынок.

Ни один мафиозо в мире не пал бы так низко и не выкрал чужую дочь.

На такое способен только политик.

Кому довериться?

В таких случаях, если похищают члена семьи, родственники обращаются в ФБР, однако в его случае ФБР не поможет, потому что оно и есть похититель.

Или бандиты обращаются к другим бандитам, чтобы восстановить справедливость? Именно так все вначале и было, разве нет? Ma fia, та fia – моя дочь, моя дочь. Ну, и к кому пойти, если все хотят твоей смерти?

Ладно, убивайте, только отпустите мою дочь.

Не отпустят, потому что мафиози связались с политиками и перестали соблюдать законы.

Поселил дома собаку – не жалуйся на блох.

А ведь я, думает Фрэнк, мог убить парнишек Мыша Старшего и Билли Джекса, так нет же, держал их на мушке и дал им уйти. Я не убил их, потому что я тоже отец, и на тебе. На тебе.

К кому идти? Кому довериться?

Ты всегда полагался только на себя, но сейчас этого мало, потому что против тебя целая армия, а тебе надо позаботиться, чтобы не убили Джилл. Может быть, в молодости ты бы и справился один, но твои лучшие времена прошли лет двадцать назад. Ты старик, усталый старик, притом как следует побитый.

Ты не можешь полагаться только на себя.

Что же с тобой будет?

Гораздо важнее, что будет с Джилл?

Ответ слишком страшен, чтобы даже думать об этом.

Смотри на вещи прямо, говорит себе Фрэнк, есть только один выход, да и тот под вопросом.

Но другого все равно нет.

С неохотой Фрэнк убирает револьвер и достает телефон.

89

Дейв Хансен помнит, как несколько лет назад завтракал вместе с Фрэнком Макьяно в кафе на пирсе. Это было через несколько месяцев после того, как закрыли дело Карли Мэк.

В Джентльменский час собралось на редкость мало серфингистов, и у Фрэнка, что бывало крайне редко, началась хандра. К тому же в газетах напечатали что-то о борьбе с организованной преступностью, и Фрэнк разразился гневной речью:

– «Nike» платит ребенку двадцать пять центов за шитье баскетбольной футболки, а продает ее за сто сорок долларов. Так кто же преступник? «Уол-Март» вот-вот пустит по миру половину семейных лавчонок в стране, а ребятишкам, которые делают их дешевое дерьмо, платит семь центов в час. Так кто же преступник? Два миллиона рабочих мест ликвидировано за последние два года, рабочему человеку нечем заплатить за дом, а Департамент государственных сборов обирает нас, отдает наши деньги военному подрядчику, который закрывает завод, вышвыривает рабочих на улицу и берет себе семизначное вознаграждение. Так кто же преступник? Разве это я должен сидеть в тюрьме без надежды на условно-досрочное освобождение? Возьми «Крипс» и «Бладз»,[44] возьми банды выходцев с Ямайки, итальянскую и русскую мафию, мексиканские картели, и все вместе они не имеют столько зелени в удачный год, сколько конгресс имеет в плохой день. Возьми торговцев наркотиками на всех углах Америки, и они не получают столько грязных денег, сколько их получает сенатор, работающий в тени президента. Отец говорил мне, что бессмысленно биться в закрытую дверь, и он был прав. Бейся сколько хочешь в двери Белого дома или палаты представителей, хоть лоб проломи. У них своя игра, и это их игра, к нам она не имеет отношения. Правильно, раз в год по обещанию они убирают кого-нибудь из своих. Надо же когда-то принести человеческую жертву некоему Федеральному клубу, бросить кость толпе и показать, что случается с белым дураком, у которого на глазах у всех из рукава выпал пятый туз. Но стоит мне поскользнуться на космической банановой кожуре, и я, вместе с остальными неудачниками, попаду в самую жуткую дыру до конца своей жизни. Знаешь, почему правительство вдруг захотело прижать организованную преступность?

– Конкуренция.

– Правильно. Вот для чего нужны Оперативная группа Главного командования и твое ФБР. Правительство и большой бизнес? Это – рабочее определение «негласного рэкета». Фелония[45] случается каждый раз, когда два деловых костюма встречаются в мужском туалете сената. И поэтому правительство хочет задавить организованную преступность. Истерика. Правительство суть организованная преступность. Единственное отличие между ними и нами в том, что они лучше организованы.

Так Фрэнк завершил свою гневную речь об организованной преступности.

Тогда Дейв ему не поверил, однако теперь поверил всем своим существом.

Плевать, думает он. Я должен сделать то, что должен сделать.

Мне еще жить.

На берегу собираются люди, но Дейв приближается к берегу со стороны моря. У него лодка.

Ничего другого он не придумал.

90

В четыре часа утра, да еще зимой, в Сан-Диего холодно и темно.

Знаменитого на весь мир солнца не будет еще несколько часов, а по-настоящему ясные жаркие дни наступят лишь через пару месяцев.

Однако шторм остался позади.

Море утихло, и волны легко набегают на песок.

Фрэнк идет вдоль берега к основанию пирса. У него болит все тело, грудь сжимается от страха, так что он едва может дышать.

Сначала он видит огни, которые обычно освещают пирс, потом луч от фонарика, а потом кого-то, идущего к нему в тумане.

Почти мальчик.

– Фрэнки Машина? – спрашивает он.

Фрэнк кивает.

– Джимми Джакамоне, – представляется молодой человек и словно ждет, что Фрэнк узнает его. Фрэнк окидывает его безразличным взглядом. – Джимми Малыш Джакамоне.

Фрэнк никак не реагирует.

Тогда Джимми Малыш говорит:

– Я мог бы убрать тебя сам, Фрэнки Машина, если бы мне позволили.

– Где моя дочь?

– Не сомневайся, она будет, – отвечает Джимми Малыш. – Сначала, Фрэнки, мне надо тебя обыскать.

Фрэнк поднимает руки.

Джимми быстро и умело обыскивает его, достает из кармана пиджака кассету.

– Это она?

Фрэнк кивает.

– Где моя дочь?

– Я хочу, чтобы ты знал, – говорит Джимми. – Мне это не по душе. Ну, с твоей дочерью. Я принадлежу к старой школе.

– Где моя дочь?

– Пошли.

Джимми Малыш берет его за правый локоть и ведет по берегу. Когда они оказываются под пирсом, он говорит:

– Фрэнк со мной, я привел его. Он тут.

Из тумана, словно призраки, показываются люди с фонариками и револьверами. Их пятеро. Вся «Убойная команда» налицо.

Донни Гарт тоже с ними, хотя и без револьвера. Он протягивает руку, и Джимми Малыш подает ему кассету. Гарт проверяет ее и удовлетворенно кивает.

– Приведи мою дочь, – говорит Фрэнк.

Гарт поднимает и опускает фонарик. Минуты тянутся бесконечно, и наконец Фрэнк видит, как Джилл идет к нему в тумане. Рядом с ней Донна.

– Папа!

Похоже, она плакала, но держится твердо.

– Все будет хорошо, малышка.

– Папа…

Фрэнк крепко обнимает ее и шепчет ей на ухо:

– Иди. Стань врачом. Чтобы я гордился тобой.

Она рыдает, уткнувшись ему в плечо.

– Папа…

– Ш-ш-ш… Все хорошо. – Он смотрит на Гарта. – Я сделал копии. Они в депозитных ячейках по всему миру. Если что-нибудь случится с моей дочерью – нападет на нее грабитель, наедет на нее машина, упадет она с лошади, – надежные люди отдадут их в самые известные новостные каналы.

Джимми Малыш вопросительно смотрит на Гарта.

– Отпусти ее, – говорит Гарт.

– Послушайте…

– Заткнись. Я сказал, отпусти ее.

Джимми медлит, потом кивает Донне.

– Уведи ее отсюда к чертям собачьим.

Донна протягивает руку к Джилл, но та обхватывает отца за шею так, что ее не оторвать.

– Папа, они убьют тебя.

– Они не убьют меня, малышка, – шепчет Фрэнк. – Я же Фрэнки Машина.

Донна быстрым движением вкладывает револьвер ему в руку, после чего толкает Джилл на землю и сама падает на нее. Фрэнк стреляет Джимми Малышу между глаз, потом раздается второй выстрел, третий.

Карло успевает выстрелить прежде, чем пуля попадает ему в голову. Фрэнк валится, сбитый с ног ударом, и тотчас прицеливается в четвертого члена «Убойной команды», однако понимает, что упустил время.

Дейв все видит, но как бы в ореоле – на пирсе горят огни. Стрелять из лодки, даже когда в руках винтовка, не очень-то удобно, однако он стреляет и попадает между лопатками четвертого бойца «Убойной команды».

Фрэнк перекатывается по песку, направляет револьвер в грудь пятого парня и стреляет ему прямо в сердце.

Гарт бежит.

Фрэнк поднимается и бежит за ним.

Они оба немолоды, но Донни Гарт не прошел через то, через что в последние дни прошел Фрэнк, поэтому Гарт отрывается от Фрэнка.

Фрэнк понимает, что ему не настичь Гарта – но это ему, а не пуле. Он поднимает руку с револьвером, и вдруг острая боль пронизывает ему грудь, немеет левая рука. Поначалу он решает, что пуля все-таки достала его, но потом понимает, что это сердце разбивается, как волна. Он не может дышать, боль почти непереносима, но Фрэнк все же делает над собой усилие и стреляет, после чего с удовольствием смотрит, как Донни Гарт падает.

Фрэнк прижимает руку к груди и оседает на песок.

– Папа! – кричит Джилл.

Это последнее, что он слышит.

91

Дейв Хансен дожидается конца пресс-конференции сенатора.

Сенатор стоит на возвышении, сияя улыбкой, которая давно стала его торговой маркой, и спрашивает журналистов:

– Есть еще вопросы?

Дейв поднимает руку.

Сенатор улыбается ему и кивает.

– Вам известны ваши права? – спрашивает Дейв.

Сенатор в недоумении смотрит на него.

– У вас есть право хранить молчание, – говорит Дейв, приближаясь к возвышению.

Ребята из секретной службы преграждают ему путь, но Дейв показывает удостоверение агента ФБР, и они пропускают его.

– Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде, – говорит Дейв, заламывая руку сенатора и надевая на него наручники.

Камеры отъезжают, и ослепительный свет жжет Дейву лицо, но он не обращает на это внимание.

– У вас есть право на адвоката…

– Это нелепо, – возражает сенатор. – Это политическая…

– …если вы не можете позволить себе адвоката, – продолжает, ухмыляясь, Дейв, – он будет предоставлен вам бесплатно.

– За что я арестован?

– За убийство Саммер Лоренсен.

Он ведет сенатора сквозь толпу, потом к поджидающей его машине. Журналисты наседают на них, и это похоже на встречное течение. Дейв открывает дверцу, наклоняет сенатору голову, подталкивает его внутрь и захлопывает дверцу.

Сам Дейв садится впереди и приказывает молодому агенту жать на газ.

Дейв торопится.

Он уже пропустил Джентльменский час.

И ему не хочется опоздать на похороны Фрэнка Макьяно.

92

Людей собралось видимо-невидимо.

Фрэнка Наживщика любили.

Пришли рыбаки, серфингисты, юные бейсболисты со своими родителями, члены драматических кружков, юные футболисты и мамы футболистов, подростки, бросающие мячи в баскетбольные корзины, за которые заплачено Фрэнком, и много местных вьетнамцев.

Мужчины рассказывают своим сыновьям, как поймали первую рыбу на пирсе во время ежегодных соревнований, которые устраивал Фрэнк. Старые серфингисты делятся со своими женами воспоминаниями о том, каким Фрэнк был в далекие нескончаемые летние дни. А один из вьетнамцев, собрав вокруг себя детей, с упоением повествует, как Фрэнк встал на его защиту всего несколько дней назад.

Кого тут нет, обращает внимание Дейв, занимая место в первом ряду рядом с Пэтти и Джилл, так это членов Клуба Микки Мауса. Те, которых еще не успели арестовать, теперь в бегах, однако Дейв рассчитывает в ближайшее время схватить и их, так как им не хватит ни ума, ни ловкости скрываться долго.

Донны тоже нет. Она в предварительном заключении, но в любом случае ей хватило бы такта не прийти – зачем причинять лишнюю боль оплакивающим свою потерю дочери и вдове?

На гробу американский флаг. Фрэнк сам завещал, чтобы его похоронили в закрытом гробу – пусть друзья вспоминают его живым, а не восковым чучелом, вышедшим из-под рук владельцев похоронного бюро.

Дейв стоит, когда морские пехотинцы стреляют в воздух и горнист подает принятый при погребении сигнал.

Похороны долгие, неспешные, прекрасные и печальные. Ярко светит солнце – слишком ярко для ранней весны.

Отлично, думает Дейв.

Фрэнк всегда любил весну.

Морские пехотинцы складывают флаг и подают его Пэтти, однако она качает головой.

Тогда они подают его Джилл.

Та берет флаг и через силу, но улыбается.

Браво, мысленно произносит Дейк. Вся в отца.

Осталось последнее.

Это тоже из завещания Фрэнка.

Мгновением позже звучит магнитофонная запись:

…ma quando vien lo sgelo il primo sole mio, il primo bacio dell' aprile mio! il primo sole mio!..

Эпилог

Если пирс в Ханалей и не самый длинный на Гавайях, то уж точно самый красивый. Он отходит от песчаного, окаймленного пальмами пляжа, откуда открывается вид на Бали-Хай и зеленые горы На-Пали.

Здесь на редкость красивые рассветы.

Здесь тихо и тепло круглый год – и даже перед восходом солнца.

Даже в тот час, когда торговец наживкой добирается до своего магазинчика, чтобы все приготовить к появлению первого, самого раннего покупателя, желающего попытать счастья.

Об открытии магазина можно догадаться, еще не видя его – по запаху. По запаху свежесваренного кофе, который стелется по пирсу и щекочет ноздри покупателей. Если они постоянные покупатели или сумели приглянуться Питу Наживщику, он наливает и им маленькую чашечку, предлагает послушать какую-нибудь оперную арию и рассказывает забавную историю о том, как ему приходится постоянно вскрывать и чистить измельчитель в кухонной раковине, потому что его wahini[46] никак не хочет понять, что туда нельзя спускать кожуру манго.

– Трудновато мне живется, bruddah, – говорит он.

Однако он не будет рассказывать о том, как на другом берегу с ним случился сердечный приступ, о том, как он очнулся в отделении интенсивной терапии, и о том, как его включили в Программу защиты свидетелей. Он ни за что не упомянет об этом, как не упомянет об этом и его друг, каждый год приезжающий к нему с Большой земли, чтобы покататься на волнах во время Джентльменского часа, как они называют этот час и на Кауаи тоже.

Никогда Пит ни о чем таком не рассказывает, лишь улыбается шутке или забавному словечку из кроссворда, и покупатели, обеспечив себя всем необходимым, улыбаются ему в ответ – день начинается по-доброму.

Все любят Пита Наживщика.

Примечания

1

«Какая холодная ручонка» (ит.). Ария Рудольфе из оперы «Богема» Джакомо Пуччини. (Здесь и далее прим. перев.)

(обратно)

2

Виктория де Лос Анхелес (1923–2004) – великая оперная певица, которая прославилась, в частности, исполнением главной партии в опере «Богема» Пуччини

(обратно)

3

Канноли – пирожные с начинкой из взбитого творога

(обратно)

4

Ида Люпино (1914–1995) —английская актриса, впоследствии переехавшая в Голливуд. Ее называли «девушкой, которую вы любите ненавидеть»

(обратно)

5

Понятно? (исп.)

(обратно)

6

Подружка, любовница (глоссарий мафии)

(обратно)

7

Существует поверие, что такой треугольный выступ как будто предвещает раннее вдовство

(обратно)

8

Трой Донахью – американский актер, прославившийся исполнением роли юного героя в фильме «Летний домик» (1959)

(обратно)

9

В Сан-Диего находится Центр приема новобранцев морской пехоты

(обратно)

10

Ничего (исп.)

(обратно)

11

Тони Гвинн – знаменитый бейсболист из «Сан-Диего».

(обратно)

12

Один на один (исп.)

(обратно)

13

«Отдел 5-О» – американский криминальный телесериал, продержавшийся двенадцать сезонов, начиная с 1968 г.

(обратно)

14

Советник, правая рука главы клана (глоссарий мафии)

(обратно)

15

«Падрес» – бейсбольная команда Сан-Диего

(обратно)

16

Выражения из популярной игры в «Монополию».

(обратно)

17

Патриотический акт – антитеррористический закон, подписанный Джорджем Бушем 26 октября 2001 г.

(обратно)

18

«Восьмая миля» – фильм о рэпере Джимми из Мотор-сити (то есть Детройта), которого играет знаменитый рэпер Эминем

(обратно)

19

Известный сингл Эминема

(обратно)

20

Контрабандисты (исп.)

(обратно)

21

Блинчики с острой начинкой

(обратно)

22

Эрте Роман (настоящая фамилия Тыртов) – художник, представитель модерна, корифей графического дизайна и знаменитый модельер

(обратно)

23

Умственно неполноценный человек, проявляющий незаурядные способности в какой-либо ограниченной области (фр.).

(обратно)

24

Гудини Гарри (1874–1926) – американский иллюзионист

(обратно)

25

Майкл Баффер – популярный ринг-анонсер американского телеканала НВО

(обратно)

26

Хит американской звезды фолк-рока Джона Фогерти «Везучий сынок».

«Привет вождю» – официальный марш, исполняемый при появлении президента США на официальных встречах и приемах

(обратно)

27

Поллианна – героиня-сирота из одноименной сказки Элинор Портер

(обратно)

28

Диана Китон – американская киноактриса, сыгравшая в фильме «Крестный отец» роль Кей, жены Майкла Корлеоне

(обратно)

29

Богарт Хамфри (1889–1957) – американский киноактер, выросший до культовой фигуры благодаря ролям «крутых» парней – детективов, гангстеров и отщепенцев

(обратно)

30

Дракон Коммодо – гигантская ящерица-варан с острова Коммодо

(обратно)

31

Хефнер Хъю – основатель журнала «Плейбой».

(обратно)

32

Шейн – герой знаменитого фильма-вестерна «Шейн» (1953).

(обратно)

33

Сэм Спейд – детектив, созданный Дэшиелом Хэмметом

(обратно)

34

«Джанни Скики» – опера Джакомо Пуччини

(обратно)

35

Ария из оперы «Турандот» Джакомо Пуччини

(обратно)

36

Блэкджек – карточная игра

(обратно)

37

Уилл Роджерс (1879–1935) – американский сатирик и актер, прославившийся своими афоризмами

(обратно)

38

Нелли – известный рэпер. Настоящее имя – Корнелл Хейнс Младший

(обратно)

39

«Серфэрис»– знаменитая в 1960-х годах серф-рок-группа

(обратно)

40

Последний удар, которым добивают, чтобы прекратить страдания (фр.).

(обратно)

41

«Костко» – известная сеть магазинов в США

(обратно)

42

«Идти тихо, идти глубоко» – американский фильм 1958 г. (с участием Кларка Гейбла и Берта Ланкастера) о событиях времен Второй мировой войны

(обратно)

43

Ларри Холмс – знаменитый боксер, Джон Холмс – знаменитая порнозвезда, обладатель «Порнооскара».

(обратно)

44

«Крипс» и «Бладз» – знаменитые лос-анджелесские банды чернокожих подростков

(обратно)

45

Фелония – в уголовном праве США и Великобритании – тяжкое уголовное преступление, близкое к предательству интересов страны

(обратно)

46

Жена (гавайский яз.).

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79

80

81

82

83

84

85

86

87

88

89

90

91

92

Эпилог

Реклама на сайте