«Знаменитые расследования Эркюля Пуаро в одном томе»

Знаменитые расследования Эркюля Пуаро в одном томе (fb2) - Знаменитые расследования Эркюля Пуаро в одном томе [сборник, litres] (пер. Татьяна Владимировна Голубева,Сергей Михайлович Саксин,Андрей Сергеевич Петухов) (Эркюль Пуаро) 3382K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Агата Кристи

Агата Кристи Знаменитые расследования Эркюля Пуаро в одном томе

© А.С. Петухов, перевод на русский язык, 2016

© С.М. Саксин, перевод на русский язык, 2016

© Т.В. Голубева, перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Убийство в «Восточном экспрессе»

Посвящается М. Е.Л.М. Арпачия, 1933 г.

Часть первая Факты

Глава 1 Важный пассажир «Таврского экспресса»

I

Около пяти часов зимнего утра вдоль платформы станции Алеппо, что в Сирии, стоял поезд, который все железнодорожные справочники называли «Таврским [1] экспрессом». Он состоял из вагона-кухни, вагона-ресторана, международного спального и двух вагонов местного назначения.

Около ступенек, ведущих в спальный вагон, стоял молодой французский лейтенант, одетый в роскошную форму, и общался с невысоким сухощавым человечком, закутанным от холода так, что его совершенно невозможно было разглядеть, за исключением красного носа и торчащих усов, кончики которых были закручены вверх.

Холод пробирал до костей, и эти проводы важного иностранца были совсем не подарком, однако лейтенант Дюбоск стоически переносил все невзгоды. Он автоматически произносил подходящие моменту фразы на изысканном французском языке, но при этом совершенно не представлял себе, в чем, собственно, была причина приезда незнакомца, хотя, как всегда в подобных случаях, слухов по городу ходило множество. Лейтенант знал только, что в последнее время характер генерала, его генерала, портился с каждым днем. А потом появился этот бельгиец – похоже, что прямо из Англии. Неделя прошла в напряженном ожидании, а потом произошло сразу несколько событий: очень достойный офицер совершил самоубийство, а другой неожиданно подал в отставку, после чего напряжение с лиц командиров исчезло, а некоторые военные меры безопасности в гарнизоне были ослаблены. Генерал же, тот генерал, который был непосредственным командиром Дюбоска, стал выглядеть лет на десять моложе.

Лейтенант случайно услышал часть его разговора с незнакомцем.

– Вы буквально спасли нас, mon cher [2], – с чувством произнес генерал, и его седые усы при этом задрожали. – Вы спасли честь французской армии и предотвратили настоящую бойню! Как я могу отблагодарить вас за то, что вы не отказали мне в моей просьбе? Приехать в такую даль…

Незнакомец (чье имя было Эркюль Пуаро) с достоинством ответил что-то похожее на «вы что, могли подумать, что я забуду, как вы спасли мне жизнь?». На это последовал не менее достойный ответ генерала, который начал с того, что о прошлых заслугах не стоит упоминать, а затем заговорил о Франции, Бельгии, славе, чести… после чего они сердечно обнялись, и разговор прекратился.

О чем шла речь, лейтенант Дюбоск так и не понял, но ему досталась честь проводить месье Пуаро на «Таврский экспресс», что он теперь и делал с усердием и энтузиазмом молодого офицера, которого ждет в будущем блестящая карьера.

– Сегодня воскресенье, – поддерживал светскую беседу лейтенант, – завтра, в понедельник, к вечеру вы будете уже в Стамбуле.

Эту мысль он высказал уже несколько раз – беседы, которые ведутся на платформе перед отправлением поезда, как правило, крутятся вокруг одних и тех же тем.

– Да, именно так, – согласился месье Пуаро.

– Полагаю, что вы задержитесь там на несколько дней?

– Mais oui [3]. Я никогда еще не был в Стамбуле. Было бы огорчительно проехать через него просто так, – Пуаро красноречиво щелкнул пальцами, – не останавливаясь. Срочных дел у меня сейчас нет, так что я останусь там на несколько дней как турист.

– Святая София просто великолепна, – с важностью заметил лейтенант, который ее никогда в жизни не видел.

Порыв холодного ветра промчался по платформе – оба мужчины поежились от холода. Дюбоск постарался незаметно взглянуть на свои часы. Без пяти пять – осталось всего пять минут!

Испугавшись, что его собеседник мог заметить этот его жест, лейтенант возобновил беседу.

– В такое время года мало кто решается на подобные путешествия, – заметил он, поглядывая на окна спального вагона.

– Безусловно, – вновь согласился бельгиец.

– Будем надеяться, что в Таврских горах не будет снегопада.

– А такое случается?

– Бывает, но в этом году еще не было.

– Тогда будем надеяться, – сказал месье Пуаро. – Прогнозы погоды из Европы очень плохие.

– Очень плохие – масса снега на Балканах.

– Я слышал, что и в Германии тоже.

– Eh bien [4], — поспешно произнес лейтенант Дюбоск, испугавшись, что беседа опять прекратится, – завтра вечером, в семь сорок, вы будете уже в Константинополе.

– Именно так, – в отчаянии произнес месье Пуаро. – Я слышал, что Святая София очень красива.

– По мне, так она просто великолепна.

Занавеска одного из окон у них над головой отодвинулась в сторону, и в окне показалась молодая женщина.

После того как она выехала из Багдада в прошлый четверг, Мэри Дебенхэм никак не могла выспаться. Это не удалось ей ни в поезде до Киркука, ни в пансионате в Мосуле, ни в дороге прошлой ночью. Теперь же, измученная духотой купе, в котором нечем было дышать, она встала с полки и выглянула наружу.

Скорее всего, это Алеппо. Естественно, смотреть здесь не на что. Длинная, плохо освещенная платформа, доносящиеся откуда-то препирательства на арабском языке… Двое мужчин под ее окном говорят по-французски. Один из них – французский офицер, другой – мужчина невысокого роста с невероятными усами. Мэри слабо улыбнулась – она никогда не видела, чтобы люди так кутались. На улице, должно быть, очень холодно. Наверное, поэтому они так безбожно топят в вагоне. Девушка попыталась опустить окно, но ей это не удалось.

К мужчинам подошел проводник спального вагона и предупредил, что поезд готов к отправлению. Лучше, если месье поднимется в вагон. Маленький мужчина снял шляпу. Его голова по форме была похожа на яйцо. Несмотря на свое раздражение, Мэри Дебенхэм невольно улыбнулась. Как странно выглядит этот небольшой человечек – такого совершенно невозможно воспринимать всерьез.

Лейтенант Дюбоск произносил свою прощальную речь, которую продумал заранее и берег именно для этих последних минут. Это была прекрасно подготовленная речь.

Стараясь не остаться в долгу, маленький бельгиец ответил не менее цветисто.

– En voiture, monsieur  [5], — сказал проводник.

С почти нескрываемым облегчением месье Пуаро забрался в вагон. Проводник последовал за ним. Пуаро помахал рукой – лейтенант Дюбоск взял под козырек. С жутким толчком поезд медленно отошел от платформы.

– Enfin!   [6] – пробормотал маленький бельгиец.

– Бр-р-р, – вслух произнес лейтенант, только теперь поняв, как же он замерз…

II

– Voilà, monsieur  [7], – произнес проводник, театральным жестом демонстрируя Пуаро роскошь его купе и аккуратно разложенный багаж. – Маленький саквояж месье я поместил сюда.

Его протянутая рука явно на что-то намекала. Пуаро положил в нее сложенную банкноту.

– Merci, monsieur [8]. — Проводник заговорил коротко и по-деловому: – Билеты месье у меня. Мне понадобится ваш паспорт. Как я понимаю, месье сойдет в Стамбуле?

Пуаро согласно кивнул.

– Полагаю, что в вагоне не так много пассажиров? – спросил он.

– Немного, месье. Кроме вас, только двое, и оба англичане. Полковник из Индии и молодая леди из Багдада. Вам что-нибудь надо, месье?

Месье попросил принести ему маленькую бутылку «Перье».

Пять утра – не совсем подходящее время для посадки на поезд; до рассвета оставалось не меньше двух часов. Почти совсем не спавший накануне и полный мыслей об успешно завершенной деликатной миссии, Пуаро улегся на полку и мгновенно уснул.

Проснувшись в половине десятого, он направился в вагон-ресторан в поисках горячего кофе.

В это время в ресторане был только один посетитель – молодая девушка, о которой, по-видимому, говорил ему проводник. Высокая, худощавая, с темными волосами, на вид лет двадцати восьми. Девушка сноровисто поглощала свой завтрак, и то, как она обратилась к официанту с просьбой принести еще кофе, выдавало в ней знатока жизни и бывалого путешественника. Она была одета в темное дорожное платье, сделанное из тонкого материала, что как нельзя лучше подходило к жаре, стоявшей в поезде.

Делать Эркюлю Пуаро было нечего, поэтому он с удовольствием стал незаметно наблюдать за ней.

По его мнению, она была молодой женщиной, способной легко постоять за себя в любой ситуации – для этого у нее были необходимые самообладание и сноровистость. Пуаро понравились ее резкие черты лица и нежный оттенок кожи. Ему было приятно смотреть на ее блестящие, аккуратно уложенные волосы и холодные, безразличные серые глаза. Однако он решил, что у нее слишком деловой вид, чтобы ее можно было назвать «jolie femme» [9].

В этот момент в ресторане появился еще один персонаж. Им оказался высокий худощавый мужчина с загорелым лицом и со слегка седеющими висками. Ему было где-то между сорока и пятьюдесятью.

«Полковник из Индии», – определил про себя Пуаро.

Вошедший слегка поклонился девушке:

– Доброе утро, мисс Дебенхэм.

– Доброе утро, полковник Арбэтнот.

Полковник положил руку на спинку стула, стоявшего напротив молодой женщины.

– Вы не возражаете? – спросил он.

– Ну конечно нет. Присаживайтесь.

– Знаете, иногда за завтраком совсем не хочется ни с кем разговаривать.

– Можно и не разговаривать; но в любом случае я не кусаюсь.

Полковник сел.

– Бой [10], – позвал он безапелляционным тоном и заказал яйца и кофе.

На какую-то секунду его глаза задержались на Пуаро, а потом он равнодушно отвел взгляд. Эркюль Пуаро, хорошо зная психологию англичан, решил, что полковник подумал про себя: «Какой-то жалкий иностранец».

Будучи истинными представителями своей национальности, англичане ели молча. Они обменялись всего несколькими короткими замечаниями, а потом девушка встала и возвратилась к себе в купе.

Во время ланча англичане опять сидели вместе и опять полностью игнорировали третьего пассажира. Разговор был несколько оживленнее, чем за завтраком. Полковник Арбэтнот рассказывал о Пенджабе, время от времени задавая вопросы о Багдаде, где женщина, очевидно, служила в качестве гувернантки. В процессе беседы они нашли нескольких общих знакомых, немедленно стали обращаться друг к другу более раскованно и дружелюбно и занялись обсуждением старины Томми Такого-то и Джерри Как-его-там.

Полковник поинтересовался, проследует ли Мэри прямо в Европу или остановится в Стамбуле.

– Нет, я еду без остановок.

– Наверное, вам жаль, что вы не сможете осмотреть Стамбул?

– Я ехала этим же путем три года назад и тогда провела в городе три дня.

– Тогда понятно. Что ж, могу сказать: я рад, что вы едете без остановки, поскольку я тоже не собираюсь останавливаться.

И он неловко поклонился, слегка покраснев.

«А наш полковник человек трепетный, – подумал Эркюль Пуаро с некоторым удивлением. – Для него поездка на поезде может оказаться такой же опасной в известном смысле, как и круиз на пароходе».

Мисс Дебенхэм равнодушно согласилась, что это будет очень мило. Держалась она немного холодно.

Пуаро заметил, что полковник проводил ее до купе. Позже, когда поезд шел через роскошные Таврские горы, они любовались великолепными видами Киликийских ворот, стоя в коридоре бок о бок друг с другом. Стоявший недалеко от них Пуаро неожиданно услышал, как девушка вздохнула.

– Как это прекрасно! Я бы хотела… хотела бы… – чуть слышно пробормотала она.

– Я слушаю вас.

– Я бы хотела иметь возможность насладиться всем этим.

Арбэтнот ничего не ответил. Казалось, что его квадратный подбородок окаменел.

– Я был бы благодарен Богу, если бы все это вас не коснулось, – проговорил он.

– Умоляю вас, тише… Тише.

– Ах да, конечно! – Он бросил раздраженный взгляд в направлении Пуаро и продолжил: – Мне совсем не нравится, что вам приходится работать гувернанткой – прислуживать всем этим тиранам-матерям и их докучливым ублюдкам!

Она рассмеялась, и в звуках ее смеха послышалась неуверенность.

– Нет, нет! Вы не должны так думать. Истории об угнетаемых гувернантках – это просто миф. Более того, уверяю вас, что сейчас матери боятся нас гораздо больше, чем мы их.

Больше они ничего не сказали – возможно, Арбэтноту было стыдно за его эмоциональное высказывание.

«А ведь передо мной разыгрывается любопытная маленькая пьеса», – подумал про себя Пуаро.

Позже он еще неоднократно вернется к этой мысли.

В Конью поезд прибыл вечером, в половине двенадцатого. Англичане вышли из вагона, чтобы размять ноги. Они прогуливались вдоль поезда по заснеженной платформе. Пуаро же решил понаблюдать за тем, что происходит на станции, через стекло. Однако минут через десять он подумал, что глоток свежего воздуха ему тоже не помешает. Бельгиец тщательно подготовился к высадке, закутавшись в пальто и в несколько слоев различных шарфов, и засунул аккуратные ботинки в галоши. В таком одеянии Пуаро осторожно спустился на платформу и стал прогуливаться по ней. В какой-то момент он подошел к паровозу.

По голосам Пуаро смог определить, кем были две размытые фигуры, стоявшие в тени грузового вагона.

– Мэри… – начал Арбэтнот, но девушка его прервала:

– Не сейчас. Только не сейчас. Когда все закончится. Когда все будет позади, тогда…

Никем не замеченный, Пуаро повернулся и пошел обратно. Он был сильно озадачен. Тон голоса, который услышал маленький бельгиец, мало походил на холодный деловой тон мисс Дебенхэм, который он слышал утром.

– Очень странно, – пробормотал про себя Пуаро.

На следующий день он решил, что англичане поссорились. Говорили они очень мало, и ему показалось, что девушка выглядит расстроенной. Под глазами у нее залегли темные круги.

В половине третьего поезд неожиданно остановился. Пассажиры выглянули в окна. Сбоку от колеи стояла небольшая группа людей, которые рассматривали что-то под колесами вагона-ресторана.

Выглянув из окна, Пуаро задал вопрос проводнику спального вагона, который как раз проходил мимо. Услышав ответ, бельгиец втянул голову внутрь и чуть не столкнулся с Мэри Дебенхэм, которая стояла прямо за ним.

– Что случилось? – спросила она по-французски, слегка задыхаясь. – Почему мы остановились?

– Ничего страшного, мадемуазель. Что-то загорелось под вагоном-рестораном, но все обошлось. Пламя уже погасили, и теперь они должны исправить поломку. Уверяю вас, мы в полной безопасности.

Девушка сделала нетерпеливый жест рукой, как будто отбрасывала мысль об опасности, как не стоящую внимания.

– Это я понимаю, но время!

– Время?

– Ну да, ведь это нас задержит.

– Не исключено, – согласился Пуаро.

– Но мы не можем себе этого позволить! Поезд должен прибыть в шесть пятьдесят пять вечера, а потом нам надо будет пересечь Босфор и успеть на симплонский «Восточный экспресс», который отправляется с другого берега в девять часов вечера. Если мы задержимся на пару часов, то опоздаем на этот поезд.

– И такое возможно, – согласился Пуаро.

Он с любопытством посмотрел на девушку. Ее рука, сжимавшая ручку окна, слегка дрожала, так же как и ее губы.

– А это что, так важно для вас, мадемуазель? – поинтересовался он.

– Да. Очень важно. Я… я просто обязана успеть на этот поезд.

Мисс Дебенхэм отвернулась от Пуаро и направилась по коридору к полковнику Арбэтноту.

Однако волновалась она совершенно напрасно. Поезд тронулся через десять минут, и в порт Хайдарпаша они прибыли только с пятиминутным опозданием, нагнав потерянное время в пути.

На Босфоре штормило, и переправа не доставила Пуаро никакого удовольствия. На пароходе он ехал отдельно от своих случайных попутчиков и поэтому больше их не видел.

Прибыв к Галатскому мосту, Пуаро отправился прямиком в отель «Токатлиан».

Глава 2 Отель «Токатлиан»

В отеле Эркюль Пуаро попросил номер с ванной, а затем подошел к стойке консьержа и поинтересовался своей почтой.

На его имя пришло три письма и одна телеграмма. Его брови поползли вверх, когда он увидел телеграмму. Ее бельгиец никак не ожидал.

Как всегда не торопясь и очень аккуратно, Пуаро вскрыл ее. Напечатанные буквы легко сложились в следующую фразу:

«Предсказанные вами события в деле Касснера произошли раньше времени просим немедленно вернуться».

– Voilà ce qui est embêtant [11], — с горечью прошептал Пуаро и поднял глаза на настенные часы. – Мне придется уехать прямо сегодня, – сказал он консьержу. – Во сколько отправляется симплонский «Восточный»?

– В девять часов, месье.

– Вы можете заказать мне купе в спальном вагоне?

– Ну конечно, месье. В это время года никаких проблем не будет. Поезда почти пусты. Первый класс или второй?

– Первый.

– Très bien, monsieur  [12]. Куда вы следуете?

– В Лондон.

– Bien, monsieur  [13]. Я закажу вам билет до Лондона и зарезервирую спальное купе в вагоне Стамбул – Кале.

Пуаро еще раз взглянул на часы. Было без десяти восемь.

– У меня хватит времени поесть?

– Ну конечно, месье.

Маленький бельгиец кивнул. Отказавшись от своего номера, он прошел в ресторан и как раз делал заказ, когда ему на плечо опустилась чья-то рука.

– А, mon vieux [14], вот неожиданная радость, – произнес голос у него за спиной.

Говоривший был невысоким, коренастым пожилым мужчиной, с волосами, подстриженными en brosse [15]. Он весь светился от радости.

Пуаро вскочил на ноги:

– Месье Бук!

– Месье Пуаро!

Месье Бук был бельгийцем, директором Международной компании «Вэгонс-Лит» [16]. Он знал бывшую звезду бельгийской полиции уже много лет.

– А вы забрались далековато от дома, mon cher, – заметил месье Бук.

– Небольшое дельце в Сирии.

– Ах, вот как! И когда же вы возвращаетесь?

– Сегодня.

– Превосходно! Я тоже. То есть я хочу сказать, что еду в Лозанну, где у меня дела. Полагаю, вы едете на симплонском «Восточном»?

– Да. Я только что попросил отель заказать мне спальное купе. Собирался остаться в Стамбуле на несколько дней, но получил телеграмму, в которой требуется мое срочное присутствие в Англии.

– Ах, вот как! Les affaires – les affaires!  [17] В наши дни вы достигли степеней известных, mon vieux!

– Да, мне удалось кое-чего достичь. – Пуаро попытался напустить на себя вид скромника, но это ему не удалось.

Бук рассмеялся.

– Встретимся позже, – сказал он и отошел.

Пуаро занялся супом, который ему в этот момент подали, тщательно следя за тем, чтобы тот не попал на его роскошные усы.

Покончив с этим сложным делом, он огляделся вокруг, ожидая следующего блюда. В зале сидели не более полудюжины посетителей, и из этой полудюжины только двое заинтересовали сыщика.

Эти двое расположились за столиком, который стоял недалеко от Пуаро. Тот, что помоложе, был приятным молодым человеком лет тридцати, в котором все выдавало американца. Однако внимание маленького бельгийца привлек его спутник.

Ему было где-то лет шестьдесят-семьдесят. На его лице филантропа не было видно никаких эмоций. Слегка лысеющая голова, высокий лоб, улыбка, демонстрирующая набор белоснежных искусственных зубов, – все говорило о его благожелательности. И только глаза не позволяли поверить в это. Они были маленькими, глубоко посаженными и коварными. И не только это. Когда мужчина, отвечая на какой-то вопрос молодого человека, на секунду остановил свой взгляд на сыщике, Пуаро почувствовал странную недоброжелательность и непонятную напряженность этого взгляда.

Потом мужчина встал.

– Оплатите счет, Гектор, – распорядился он.

У него был слегка хрипловатый голос. В нем слышалась странная, мягкая угроза.

Когда Пуаро вновь подошел к своему другу в лобби, парочка как раз покидала отель. Их багаж уже снесли вниз. Младший, наблюдая за процессом погрузки и открыв стеклянную дверь, сообщил:

– Теперь все готово, мистер Рэтчетт.

Пожилой мужчина что-то проворчал и вышел из гостиницы.

– Eh bien, – сказал Пуаро, – что вы думаете об этой парочке?

– Американцы, – предположил месье Бук.

– Естественно, они американцы. Я имел в виду, что вы можете сказать о них как о людях?

– Молодой человек выглядит вполне прилично.

– А другой?

– Сказать по правде, он меня мало трогает. Он произвел на меня довольно неприятное впечатление. А на вас?

Пуаро на секунду задумался, прежде чем ответить; затем произнес:

– Когда он прошел мимо меня в ресторане, у меня было странное ощущение, как будто я разминулся с хищником, беспощадным хищником! Вы меня понимаете?

– А вид у него очень респектабельный…

– Précisément! [18] Его тело-клетка выглядит абсолютно респектабельно, но сквозь прутья на вас смотрит дикое животное.

– Вы преувеличиваете, mon vieux, – успокоил сыщика месье Бук.

– Может быть, но я никак не могу избавиться от ощущения, что мимо меня прошествовало само ЗЛО.

– И вы так говорите об этом приличном американском джентльмене?

– И я говорю так об этом приличном американском джентльмене.

– Ну что ж, – беспечно произнес месье Бук, – может быть, вы и правы. В мире так много зла.

В этот момент дверь открылась, и к ним направился консьерж. У него был озабоченный и в то же время извиняющийся вид.

– Это совершенно невероятно, месье, – обратился он к Пуаро, – но на поезде не осталось ни одного незанятого купе первого класса.

– Comment? [19] – воскликнул месье Бук. – В это время года? Наверняка какая-нибудь группа журналистов или политиков…

– Не знаю, сэр, – ответил консьерж, с уважением повернувшись к нему, – но это именно так.

– Ну-ну, – сказал месье Бук, поворачиваясь к Пуаро, – не волнуйтесь, мой друг. Мы что-нибудь придумаем. В вагоне всегда есть одно купе, номер шестнадцать, которое никогда не продают. Проводник обязан за этим следить! – Бельгиец улыбнулся и посмотрел на часы. – Пойдемте, – пригласил он Пуаро, – нам пора отправляться.

На вокзале месье Бука приветствовал представительный проводник спального вагона в коричневой униформе.

– Добрый вечер, месье. Ваше купе – номер один.

Он позвал носильщиков, и те довезли багаж до середины вагона, на котором висела табличка:

СТАМБУЛ – ТРИЕСТ – КАЛЕ

– Я слышал, что у вас сегодня полный аншлаг?

– Совершенно невероятно, месье. Как будто весь мир решил сегодня отправиться в путешествие.

– И тем не менее вы должны найти место для этого джентльмена. Он мой друг. Его можно разместить в номере шестнадцатом.

– Оно тоже занято, месье.

– Что? Номер шестнадцать?

Они обменялись понимающими взглядами, и проводник улыбнулся. Он был высоким мужчиной средних лет со слегка желтоватым лицом.

– Именно так, месье. Как я уже доложил вам, у нас абсолютный аншлаг.

– А в чем дело? – раздраженно спросил месье Бук. – Что, где-то проходит какая-то конференция или это некая организованная поездка?

– Нет, месье. Исключительно стечение обстоятельств. Просто такое количество людей решило ехать именно сегодня.

Месье Бук нервно поцокал языком.

– В Белграде, – сказал он, – к нам подцепят спальный вагон из Афин. Там же появится вагон Бухарест – Париж, но в Белграде мы окажемся не раньше вечера завтрашнего дня. Так что проблема в сегодняшнем вечере. Свободных полок второго класса тоже нет?

– Есть одна, второго класса…

– Ну, тогда…

– Но в этом купе уже едет женщина. Она немка – горничная мадам.

– Ла-ла, как неприятно, – сказал мистер Бук.

– Не расстраивайтесь так, друг мой, – произнес Пуаро. – Мне придется ехать в обыкновенном купированном вагоне.

– Нет, ни в коем случае. – Бук опять повернулся к кондуктору: – И все пассажиры уже на своих местах?

– Пока не хватает только одного пассажира, – очень медленно произнес проводник.

– Да говорите же вы, наконец.

– Полка номер семь – второй класс. Джентльмен еще не появился, а времени уже без четырех минут девять.

– А кто этот джентльмен?

– Англичанин, – проводник сверился со списком, – некто мистер А. М. Харрис.

– Это хороший знак, – заметил Пуаро. – Я читал Диккенса – этот мистер Харрис не появится никогда [20].

– Поставьте багаж месье Пуаро в купе с полкой номер семь, – распорядился месье Бук. – Если этот мистер Харрис все-таки появится, то мы скажем ему, что уже слишком поздно – мы не можем держать полки незанятыми так долго. В любом случае потом что-нибудь придумаем. Какое мне дело до какого-то мистера Харриса?

– Как месье будет угодно, – ответил проводник и показал носильщику Пуаро, куда отнести багаж.

Потом он отошел от ступенек, чтобы дать маленькому бельгийцу возможность войти в вагон.

– Tout à fait au bout, monsieur [21], – крикнул он ему вслед. – Предпоследнее купе.

Пуаро медленно двинулся по проходу, так как большинство пассажиров стояли у окон в коридоре.

Его вежливое «рardon» раздавалось с монотонностью метронома. Наконец он добрался до искомого купе. Внутри него молодой американец из «Токатлиана» как раз тянулся за своим чемоданом.

Когда Пуаро вошел, молодой человек нахмурился.

– Простите, – произнес он, – но мне кажется, что вы ошиблись. – А потом повторил на ломаном французском: – Je crois que vous avez un erreur [22].

Пуаро ответил по-английски:

– Вы мистер Харрис?

– Нет, мое имя Маккуин. Я…

В это время из-за плеча Пуаро донесся голос проводника спального вагона. Мужчина слегка запыхался, и в голосе его слышались извинения.

– В вагоне нет больше свободных полок, месье. Этот джентльмен поедет здесь.

Произнеся это, он опустил окно в коридоре вагона и стал втаскивать багаж Пуаро.

Бельгиец со злорадством услышал эти извиняющиеся нотки – вне всякого сомнения, пассажир пообещал проводнику щедрые чаевые, если тот сможет сделать так, чтобы в купе больше никого не подселили. Но даже самые невероятные чаевые бледнеют перед распоряжением директора Компании.

Уложив чемоданы на багажные полки, проводник вышел из купе.

– Voilà, monsieur, – сказал он. – Всё в порядке. Ваша полка номер семь – верхняя. Через минуту мы отправляемся.

И он заторопился по коридору. Пуаро вновь вошел в купе.

– Удивительное дело, – весело сказал он, – проводник спального вагона сам раскладывает багаж по полкам! Неслыханно!

Его попутчик улыбнулся. По-видимому, он уже смирился с ситуацией и решил смотреть на происходящее с философской точки зрения.

– Поезд заполнен под завязку, – заметил он.

Раздался свисток кондуктора, сопровождаемый длинным меланхоличным гудком паровоза. Мужчины вышли в коридор.

– En voiture, – донеслось с платформы.

– Тронулись наконец, – сказал Маккуин.

Но это было не совсем так. Свисток прозвучал еще раз.

– Знаете, сэр, – неожиданно предложил молодой человек, – если вы хотите занять нижнюю полку – удобнее и все такое, – то я не возражаю.

– Нет, нет, – запротестовал Пуаро. – Я не хочу утруждать вас…

– Да всё в порядке…

– Вы слишком великодушны…

Они обменивались любезностями еще какое-то время.

– Это всего на одну ночь, – объяснил Пуаро. – В Белграде…

– Ах, так вы сходите в Белграде?

– Не совсем так. Понимаете…

Неожиданно поезд дернулся. Оба мужчины повернулись к окну и посмотрели на длинную, залитую светом платформу, которая медленно проплывала мимо них.

«Восточный экспресс» отправился в свое трехдневное путешествие через всю Европу.

Глава 3 Пуаро отказывается от предложения

На следующий день месье Эркюль Пуаро слегка запоздал на ланч. Он рано встал, позавтракал почти в одиночестве и провел утро за изучением материалов дела, которое требовало его немедленного присутствия в Лондоне. Своего попутчика он почти не видел.

Месье Бук, который уже сидел в ресторане, помахал ему в знак приветствия и предложил место за столиком напротив себя. Пуаро уселся и смог сполна насладиться столиком, который обслуживали в первую очередь и совершенно безукоризненно. Еда тоже была великолепной.

Только приступив к роскошному сливочному сыру, месье Бук позволил себе оторваться от обсуждения гастрономической темы. Он был как раз на том этапе насыщения, когда человек становится философом.

– Ах, – вздохнул месье Бук, – если б я обладал талантом Бальзака! Уж я бы описал эту сцену. – И он обвел вагон-ресторан рукой.

– Да, неплохая идея, – произнес Пуаро.

– Так вы со мной согласны? Мне кажется, что никому еще не пришло в голову описать поезд дальнего следования. А меж тем подобная сцена так и просится на бумагу, мой друг. Все эти люди, разных возрастов, национальностей, из разных слоев общества… И на три дня все они, ранее незнакомые друг с другом, собираются в одном месте. Они едят и спят под одной крышей и не могут избежать общества друг друга. А в конце этих трех дней расстаются для того, чтобы никогда больше не встретиться.

– А с другой стороны, – заметил Пуаро, – какое-то происшествие…

– Нет-нет, только не это, друг мой…

– Я понимаю, что, с вашей точки зрения, это будет ужасно, но давайте все-таки представим себе на минуту, что все эти люди оказываются связанными между собою – например, смертью.

– Еще немного вина? – предложил месье Бук, поспешно наполняя бокал сыщика. – Вы слишком мрачны, mon cher. Скорее всего, это из-за проблем с пищеварением.

– Соглашусь, – сказал Пуаро, – что еда в Сирии не слишком подходила для моего желудка.

Он глотнул вина и, откинувшись на спинку стула, задумчиво оглядел вагон-ресторан.

В зале сидели тринадцать человек – как уже заметил месье Бук, из разных слоев общества и разных национальностей. Пуаро стал внимательно изучать сидевших.

За столом напротив него расположились трое мужчин. Как понял бельгиец, это были путешественники-одиночки, собранные за одним столом лишь непоколебимым решением местных официантов. Большой чернявый итальянец энергично орудовал зубочисткой. Напротив него находился сухощавый, аккуратно одетый англичанин с ничего не выражающим лицом хорошо вышколенного слуги. Рядом со слугой сидел крупный американец в кричащем костюме – скорее всего, коммивояжер.

– Здесь все дело в удаче, – громко произнес он в нос.

Итальянец вынул зубочистку изо рта и стал жестикулировать ею.

– Точно, – сказал он. – И я все время о том же.

Англичанин кашлянул и повернулся к окну.

Взгляд Пуаро двинулся дальше.

За маленьким столиком сидела, с абсолютно прямой спиной, одна из самых уродливых женщин, которых ему доводилось видеть в своей жизни. Это была выдающаяся уродливость – она скорее привлекала, чем отталкивала. Сидела женщина и в самом деле очень прямо. Ее шея была украшена широким «воротником» из очень крупных жемчужин, которые, несмотря на свои размеры, были настоящими. Пальцы унизаны кольцами, плечи прикрывало соболиное манто. Крошечная, но очень дорогая шляпка без полей удивительно не шла к ее желтоватому, похожему на жабью морду лицу.

Она говорила с официантом четким и вежливым, но совершенно не терпящим возражения голосом.

– Будьте так любезны, поставьте мне в купе бутылку минеральной воды и большой стакан апельсинового сока. Проследите, чтобы сегодня за обедом цыпленок был приготовлен без всяких соусов, и не забудьте подать немного вареной рыбы.

Официант уважительно заверил ее, что все ее просьбы будут выполнены.

Дама чуть заметно наклонила голову и поднялась. Ее взгляд встретился со взглядом Пуаро, и она посмотрела на бельгийца с безразличием равнодушной аристократки.

– Это княгиня Драгомирова, – негромко сказал месье Бук. – Из русских. Ее мужу удалось перевести все свое состояние за границу еще до революции. Сказочно богата. Настоящая космополитка.

Пуаро кивнул – ему уже доводилось слышать о княгине Драгомировой.

– Вот это личность! – продолжил Бук. – Страшна, как смертный грех, но какая леди! Согласны?

Пуаро был согласен.

За следующим большим столиком сидела Мэри Дебенхэм с двумя попутчицами. Одна из них была высокой женщиной средних лет, одетой в юбку из твида и блузку в клеточку. Под копной выцветших волос песочного цвета, уложенных в неаккуратный пучок, виднелись очки, а ее длинное, доброе, благожелательное лицо чем-то напоминало овечью морду. Она слушала то, что говорила третья женщина – пожилая, коренастая, с приятным лицом. Говорила она ясно, медленно и удивительно монотонно, не прерываясь даже на то, чтобы сделать вдох.

– …И тогда моя дочь сказала: «Вы не можете применять американские методы в этой стране. Народ здесь исключительно ленивый, – сказала она, – и в них начисто отсутствует какое-бы то ни было желание работать». И в то же время вы не поверите в то, что происходит в нашем тамошнем колледже. У них просто великолепный подбор учителей. На мой взгляд, самое главное – это образование. Мы должны научить Восток чтить и понимать наши западные ценности. Моя дочь говорит…

В этот момент поезд нырнул в тоннель, и спокойный, монотонный голос исчез.

За следующим столиком – маленьким – в одиночестве сидел полковник Арбэтнот. Он не отводил взгляда от затылка Мэри Дебенхэм. Сидели они по отдельности, хотя при желании легко могли бы сидеть вместе. Почему?

Может быть, подумал Пуаро, Мэри Дебенхэм была против этого. Гувернанткам приходится быть осторожными. Для них важно то, что о них говорят. Девушкам, которые сами зарабатывают себе на жизнь, приходится вести себя скромно.

Он посмотрел в другой конец вагона. В дальнем конце, у стены, сидела пожилая женщина в черном, с широким и ничего не выражающим лицом. Немка или скандинавка, подумал сыщик. Возможно, немецкая горничная мадам.

За ней сидела пара. Они наклонились друг к другу и говорили без остановки. На мужчине была английская одежда из твида, но было видно, что он не англичанин. Хотя Пуаро мог видеть только часть его затылка, форма головы и наклон плеч выдавали в нем европейца. Крупный, хорошо сложенный мужчина.

Неожиданно он повернулся, и Пуаро увидел его профиль. Очень красивый человек тридцати с небольшим, с большими светлыми усами.

Женщина, сидевшая напротив него, выглядела совершенным ребенком – не более двадцати на первый взгляд. Облегающие маленький жакет и юбка, белая блузка из сатина и маленькая изысканная шляпка без полей, непонятно каким образом державшаяся у нее на голове. Красивое иноземное лицо, белоснежная кожа, большие карие глаза и черные блестящие волосы; ногти на ухоженных руках ярко-красного цвета. На пальцах одно-единственное кольцо – крупный изумруд, оправленный в платину. Во взгляде и голосе женщины сквозило кокетство.

– Elle est jolie – et chic [23], — пробормотал Пуаро. – Скорее всего, муж и жена…

– Из венгерского посольства, – согласно кивнул месье Бук. – Красивая пара.

Остались последние два человека – попутчик Пуаро Маккуин и его хозяин, мистер Рэтчетт. Последний сидел лицом к Пуаро, и маленькому бельгийцу удалось еще раз рассмотреть его не располагающее к себе лицо и еще раз заметить несоответствие между доброжелательным изгибом бровей и злобой, сверкавшей в маленьких глазках.

Месье Бук сразу же заметил, как изменилось лицо его приятеля.

– Вы смотрите на ваше дикое животное? – спросил он. Пуаро согласно кивнул.

Когда сыщику принесли кофе, месье Бук встал. Он начал еду раньше Пуаро и закончил несколько минут назад.

– Я пойду к себе в купе, – сказал он. – Когда закончите – заходите, поболтаем.

– С удовольствием.

Пуаро заказал ликер и продолжил наслаждаться кофе. Официант с коробкой ходил от столика к столику, принимая плату за ланч. Шум зала перекрывал громкий и заунывный голос американки:

– Моя дочь сказала мне, чтобы я купила пачку столовых купонов, чтобы избежать проблемы с оплатой. Однако проблем стало только больше. Они все требуют десять процентов на чай, а в качестве минеральной воды предлагают что-то непонятное. У них никогда нет ни «Эвиан», ни «Виши» [24], что мне кажется по меньшей мере странным.

– Они… они должны… как это говорить? Они должны приносить вода страны, в которой вы находиться, – объяснила леди с овечьим лицом.

– Вот это-то и кажется мне странным. – Женщина с ненавистью взглянула на кучу мелочи, которую официант выложил перед ней на стол. – Вы только посмотрите, что он мне тут надавал… Динары, или что-то в этом роде. Выглядит как куча мусора. Моя дочь говорит…

Мэри Дебенхэм отодвинула стул и вышла из вагона, слегка кивнув двум другим женщинам. Полковник Арбэтнот вышел вслед за ней. Собрав так ненавидимую ею мелочь, американка вышла из вагона-ресторана в сопровождении дамы с овечьим лицом. Венгры вышли еще раньше. Теперь ресторан был пуст, за исключением Пуаро, Рэтчетта и Маккуина.

Рэтчетт что-то сказал молодому человеку, и тот тоже вышел из вагона. Сам же, встав, не последовал вслед за Маккуином, а неожиданно уселся напротив Пуаро.

– Нет ли у вас спичек? – спросил он. Его голос был мягким, и говорил он слегка в нос. – Меня зовут Рэтчетт.

Пуаро слегка поклонился, засунул руку в карман, вытащил коробок спичек и протянул Рэтчетту, который взял его, но спичку зажигать не стал.

– Мне кажется, – продолжил он, – что я имею честь говорить с месье Пуаро, не так ли?

Бельгиец кивнул еще раз:

– Вы хорошо информированы, месье.

Детектив почувствовал, как маленькие острые глазки оценивающе осмотрели его с ног до головы, прежде чем их владелец заговорил вновь.

– Там, где я живу, – сказал он, – мы не привыкли тратить время на пустую болтовню. Поэтому перейду прямо к делу. Месье Пуаро, я хочу вас нанять.

Брови Эркюля Пуаро слегка приподнялись.

– Моя clientèle [25], месье, в настоящее время очень ограничена. Я берусь далеко не за все дела.

– Это я прекрасно понимаю. Но, месье Пуаро, мы говорим о солидной сумме. – И он еще раз повторил своим мягким, убедительным голосом: – О достаточно солидной сумме.

– А что вы хотите, чтобы я для вас сделал, мистер Рэтчетт? – спросил сыщик, поразмыслив несколько минут.

– Месье Пуаро, я человек богатый, даже очень богатый. У таких людей, как я, бывают враги. Враг есть и у меня.

– Только один враг?

– Что вы хотите этим сказать? – резко спросил Рэтчетт.

– Месье, когда у человека, как вы говорите, есть враги, то одним, как правило, дело не ограничивается.

Казалось, что ответ Пуаро удовлетворил его собеседника.

– Ах, ну да, – быстро произнес он. – Я вас понял. Враг или враги – сейчас это не имеет значения. Сейчас самое главное – моя безопасность.

– Ваша безопасность?

– Да, моя жизнь под угрозой, месье Пуаро. Правда, я могу сам о себе позаботиться… – С этими словами он продемонстрировал Пуаро небольшой автоматический пистолет, который держал во внутреннем кармане пиджака; потом мрачно продолжил: – Не думаю, что я человек, которого можно застать врасплох. Однако мне хотелось бы быть вдвойне уверенным. Думаю, что вы – как раз тот человек, который мне нужен, месье Пуаро. И, повторяю, речь идет о больших деньгах.

Несколько минут маленький бельгиец задумчиво рассматривал говорившего. На его лице не отражалось буквально ничего – собеседник никак не мог узнать, о чем сыщик думает в данный момент.

– К сожалению, месье, – сказал бельгиец после длинной паузы, – я не смогу быть вам полезен.

– Тогда сами назовите вашу цену, – произнес американец, посмотрев на сыщика проницательным взглядом.

Пуаро отрицательно покачал головой:

– Вы меня не поняли, месье. Мне очень повезло в профессии, и у меня достаточно денег, чтобы удовлетворять все мои нужды и даже капризы. Теперь я занимаюсь только тем, что меня действительно интересует.

– Видно, что у вас крепкие нервы, – заметил Рэтчетт. – А как насчет двадцати тысяч долларов?

– Никак.

– Если вы хотите выжать из меня побольше денег, то не на того напали. Я знаю, что сколько стоит.

– Я тоже, месье Рэтчетт.

– А что не так с моим предложением?

Пуаро встал.

– Прошу прощения за эти слова, но мне не нравится ваше лицо, месье Рэтчетт, – ответил он и покинул вагон-ресторан.

Глава 4 Крик в ночи

Симплонский «Восточный экспресс» прибыл в Белград в тот же вечер, без четверти девять. Отойти поезд должен был в 9.15, поэтому Пуаро решил выйти на платформу. Однако долго он на ней не задержался. Холод пронизывал до костей, и хотя сама платформа была защищена со всех сторон, снаружи шел сильный снег. Бельгиец решил вернуться в купе. Проводник, который стоял возле вагона, притоптывая ногами и похлопывая руками, чтобы согреться, заговорил с ним:

– Я перенес ваши чемоданы в купе номер один, месье. В то, в котором ехал месье Бук.

– А где же тогда поедет месье Бук?

– Он перешел в афинский вагон, который только что прицепили.

Пуаро направился на поиски своего друга, но тот отмахнулся от его протестов.

– Не стоит даже обсуждать это. Вам будет так удобнее. Ведь вы едете в Англию, поэтому вам лучше остаться в вагоне, который идет прямо до Кале. А мне и здесь замечательно. Главное – тихо. Вагон совсем пуст, за исключением меня и одного греческого врача… Ну и ночка сегодня, друг мой! Говорят, что такого снегопада не было уже много лет. Будем надеяться, что он нас не задержит. Поверьте, мне все это совсем не нравится.

Точно в 9.15 поезд отошел от станции, а вскоре после этого Пуаро пожелал своему другу спокойной ночи и прошел по коридору в свой вагон, который располагался прямо перед вагоном-рестораном.

В этот, второй по счету, день путешествия барьеры стали потихоньку рушиться. Полковник Арбэтнот стоял в дверях своего купе, беседуя с Маккуином.

Увидев Пуаро, Маккуин остановился на полуслове. Он выглядел искренне удивленным.

– Вот это да! – воскликнул он. – А я был уверен, что вы сошли. Вы же говорили, что сойдете в Белграде.

– Вы меня не так поняли, – улыбнулся Пуаро. – Теперь я припоминаю, что во время нашей беседы поезд как раз отправлялся из Стамбула…

– Но послушайте, ваш багаж – он куда-то исчез.

– Его перенесли в другое купе, вот и всё.

– Тогда понятно.

И он возобновил свою беседу с полковником, а Пуаро проследовал дальше.

За две двери до его собственного купе пожилая американская леди, миссис Хаббард, разговаривала с дамой с овечьим лицом, которая оказалась шведкой. Миссис Хаббард пыталась всучить ей какой-то журнал.

– Прошу вас, возьмите его, милочка, – говорила она. – Я захватила с собой достаточно чтива. Боже, этот холод просто ужасен. – Тут она дружески кивнула проходившему Пуаро.

– Вы очень добры, – проговорила шведская дама.

– Вовсе нет. Надеюсь, что сегодня вы выспитесь и ваша голова перестанет болеть.

– Это всё от холода, – сказала шведка. – Я сейчас делать себе чашка чая.

– У вас есть аспирин? Вы в этом уверены? У меня его много… Ну, что же, тогда спокойной ночи, моя дорогая.

Когда шведка ушла, американка повернулась к Пуаро и сказала светским тоном:

– Бедняжка, она из Швеции. Насколько я смогла понять, миссионерка – из тех, что обучают туземцев. Милая женщина, но по-английски говорит с трудом. Она так заинтересовалась тем, что я рассказывала ей про свою дочь…

К этому моменту Пуаро уже знал о дочери американки все, до мельчайших подробностей, – как и все остальные пассажиры, которые говорили по-английски. О том, что дочь и ее муж работали в большом американском колледже в Смирне, и о том, что это было первое путешествие миссис Хаббард на Восток, и о том, что миссис Хаббард думает о безответственных турках и о состоянии их дорог.

Дверь рядом с ними открылась, и из нее вышел худой и бледный слуга-англичанин. Внутри купе Пуаро успел заметить мистера Рэтчетта, сидевшего на кровати. Когда тот увидел Пуаро, его лицо потемнело от гнева, а потом дверь захлопнулась.

Миссис Хаббард отвела Пуаро чуть в сторону.

– Знаете, я жутко боюсь этого человека. Нет, не слугу, а другого – его хозяина. Тоже мне хозяин! С этим человеком что-то не так. Моя дочь говорит, что у меня очень сильно развита интуиция. «Когда мамуся что-то чувствует, то она всегда права» – так она говорит. А этот человек вызывает у меня подозрение. Он живет в соседнем купе, и мне это совсем не нравится. Вчера я накрепко заперла внутреннюю дверь. Мне кажется, что я слышала, как ночью он пробовал ручку. Знаете, я ничуть не удивлюсь, если этот человек окажется убийцей – одним из тех поездных грабителей, о которых пишут в газетах. Может быть, я дура, но я в этом уверена. Я жутко его боюсь. Дочь говорила мне, что у меня будет безоблачное путешествие, но мне оно почему-то совсем не нравится. Возможно, это звучит глупо, но мне кажется, что что-то должно произойти. Что-то страшное. И как этот милый молодой человек может служить у него секретарем, я просто не представляю.

Полковник Арбэтнот и Маккуин шли по коридору в их направлении.

– Пойдемте ко мне в купе, – предложил последний. – Постель еще не застелили. Так вот что я хотел вам сказать по поводу британской политики в Индии…

Мужчины прошли мимо них в направлении купе Маккуина.

Миссис Хаббард пожелала Пуаро спокойной ночи.

– Думаю, что я сейчас лягу и немного почитаю, – сказала она. – Спокойной вам ночи.

– Спокойной ночи, мадам.

Пуаро прошел в свое купе, которое находилось по другую сторону от купе Рэтчетта, разделся, лег в постель, почитал около получаса, а потом погасил свет.

Через несколько часов сыщик проснулся как от толчка. Он знал, что его разбудило, – громкий стон, почти крик, который раздался совсем рядом. В тот же момент раздался резкий звонок.

Пуаро сел в кровати и зажег свет. Он заметил, что поезд стоит неподвижно – скорее всего, на станции.

Этот крик сильно встревожил сыщика. Он вспомнил, что Рэтчетт находится в соседнем с ним купе. Пуаро вылез из кровати и приоткрыл дверь своего купе как раз в тот момент, когда к купе Рэтчетта торопливо подошел проводник и постучал в нее. Пуаро наблюдал за ним в щелку. Проводник постучал во второй раз. Раздался еще один звонок, и одна из дверей дальше по коридору открылась, отбросив яркое пятно света в коридор. Проводник взглянул через плечо в направлении открывшейся двери.

Как раз в этот момент из-за двери купе Рэтчетта раздался мужской голос:

– Ce n’est rien. Je me suis trompé [26].

– Bien, monsieur, – сказал проводник и заторопился к двери, из которой падал свет.

Пуаро с облегчением вернулся в кровать и выключил свет. Он взглянул на часы – без двадцати трех минут час.

Глава 5 Преступление

Эркюль Пуаро долго не мог заснуть. С одной стороны, ему не хватало размеренного движения поезда. Если это станция, то почему на ней так тихо? В то же время звуки в самом вагоне казались необычно громкими. Он слышал, как в соседнем купе двигается Рэтчетт. Щелчок опущенного умывальника, звук текущей в раковину воды, плещущаяся вода, а потом еще один щелчок, когда умывальник опять подняли. По коридору прошел некто в ночных тапочках.

Эркюль Пуаро лежал, уставившись в потолок. Почему на станции царит такая тишина? В горле у него пересохло, а он совсем забыл заказать свою обычную бутылку минеральной воды. Сыщик еще раз взглянул на часы. Всего лишь четверть второго. Надо позвонить проводнику и попросить у него минеральную воду. Он уже было протянул руку к звонку, но внезапно в тишине раздался еще один звонок. Проводник не может одновременно ответить на все.

Дзинь… дзинь… дзинь…

Трели звонка не смолкали. Куда подевался этот проводник? Кто-то явно терял терпение.

Еще одна трель. Кто бы это ни был, он явно не снимал палец с кнопки.

Неожиданно появился проводник – он бежал, и эхо его шагов раздавалось в коридоре. Проводник постучал в дверь купе, расположенного недалеко от Пуаро. Затем раздались голоса: проводника – почтительный и извиняющийся, и женщины – громкий и настойчивый.

Миссис Хаббард.

Пуаро улыбнулся.

Препирательство – если это можно было так назвать – продолжалось какое-то время, при этом девяносто процентов времени говорила миссис Хаббард и только десять – проводник. Наконец они пришли к какому-то согласию, Пуаро четко услышал: «Bonne nuit, madame» [27], и дверь закрылась.

Тогда сыщик нажал кнопку своего звонка. Проводник появился почти мгновенно. Выглядел он взмыленным и взволнованным.

– De l’eau minerale, s’il vous plait [28].

– Bien, monsieur. – Что-то в глазах Пуаро сказало проводнику, что он может облегчить душу.

– La Dame Americaine… [29]

– И что она?

Проводник утер пот со лба.

– Вы только представьте себе, что мне пришлось пережить. Она настаивала, именно настаивала, что в ее купе прячется мужчина. Вы только представьте себе, месье. В таком крошечном пространстве… – Он обвел рукой купе. – Ну где он может здесь спрятаться? Я ее уговаривал и объяснял, что это просто невозможно. Но она продолжала настаивать – якобы она проснулась, и в купе был мужчина. Тогда я спросил ее, как же ему удалось уйти, оставив дверь запертой изнутри. Но она ничего не хотела слышать. Как будто у нас больше нет причин для беспокойства. Этот снегопад…

– Снегопад?

– Ну конечно, месье. Разве месье ничего не заметил? Поезд стоит – мы попали в снежный занос. И одному богу известно, сколько мы здесь простоим. Помню, один раз снег шел целых семь дней.

– И где же мы встали?

– Между Винковцами и Бродом.

– Ла-ла, – печально произнес Пуаро.

Проводник отошел и вернулся с бутылкой минеральной воды.

– Bon soir, monsieur [30].

Пуаро попил воды и приготовился ко сну.

Он уже засыпал, когда что-то опять разбудило его. На этот раз ему показалось, как что-то тяжелое упало, ударившись о дверь его купе.

Сыщик вскочил, открыл дверь и выглянул в коридор. Ничего. Но он увидел, как вдоль по коридору удаляется женщина, закутанная в красное кимоно. В другом конце коридора на откидном стуле сидел проводник, который заносил какие-то цифры в ведомости. Все выглядело тихо и мирно.

– Мне явно надо подлечить нервы, – сказал вслух Пуаро и опять улегся в постель. На это раз он проспал, не пробуждаясь, до самого утра.

Когда сыщик проснулся, поезд все еще продолжал стоять. Подняв штору, маленький бельгиец выглянул на улицу. Их окружали громадные сугробы снега.

Его часы показывали, что время уже больше девяти часов утра.

Без четверти десять Пуаро, как всегда отутюженный и принаряженный – настоящий щеголь, – вошел в вагон-ресторан, в котором не замолкал хор печальных голосов.

Все барьеры, которые еще оставались между пассажирами, теперь были сломаны. Все они оказались объединены одним общим несчастьем. Громче всех звучали жалобы миссис Хаббард.

– Моя дочь говорила мне, что это будет самым приятным путешествием в моей жизни. Надо, мол, просто сесть в поезд и ждать, пока не доедешь до Паррыжа. А теперь мы застряли здесь бог знает на сколько… А у меня послезавтра отплывает пароход, – не переставая ныла она. – Как я теперь на него попаду? Я даже не могу послать телеграмму, чтобы отменить резервацию. У меня просто голова лопается, когда я обо всем этом думаю.

Итальянец тут же сказал ей, что у него самого срочное дело в Милане, а американец согласился: «Скверное дело, мэм» – и выразил робкую надежду, что, может быть, поезд еще нагонит упущенное время.

– Мой сестра – ее дети ждать меня, – сказала шведка и расплакалась. – Как им сообщать? Что они думать? Они решить, со мной случаться совсем плохо.

– И сколько мы здесь проторчим? – требовательно спросила Мэри Дебенхэм. – Хоть кто-нибудь может ответить на этот вопрос?

В ее голосе слышалось нетерпение, но Пуаро заметил, что оно ни в какое сравнение не шло с тем лихорадочным нетерпением, которое она продемонстрировала во время пожара на «Таврском экспрессе».

И опять раздался голос миссис Хаббард:

– На этом поезде никто ничего не знает. И никто ничего не хочет делать. Просто какая-то банда совершенно бесполезных иностранцев. Если б это произошло дома, то кто-то наверняка попытался бы сделать хоть что-нибудь.

Арбэтнот повернулся к Пуаро и осторожно обратился к нему на языке, который все британцы почему-то считают французским:

– Vous êtes un directeur de la ligne, je crois, monsieur. Vous pouvez nous dire… [31]

Улыбнувшись, Пуаро поправил его.

– Нет, нет, – ответил он по-английски. – Это не я. Вы перепутали меня с моим другом, месье Буком.

– Ох, тогда прошу прощения!

– Ничего страшного. Это совершенно естественно. Просто я сейчас занял его купе.

В ресторане месье Бука не было. Пуаро осмотрелся, чтобы понять, кто еще отсутствует. Не было княгини Драгомировой и венгерской четы. Кроме того, отсутствовали Рэтчетт, его слуга и немецкая горничная мадам.

Шведская дама вытерла глаза.

– Я есть глупый, – сказала она. – Плакать как беби. Все к лучший, что ни происходить.

Однако мало кто из присутствовавших разделял этот христианский подход к случившемуся.

– Все это очень здорово, – беспокойно произнес Маккуин, – но мы можем застрять здесь надолго.

– А что это хотя бы за страна? – плаксивым голосом спросила миссис Хаббард.

Узнав, что это Югославия, она сказала:

– Так это одна из балканских стран? Тогда чего еще мы могли ожидать?

– Вы здесь единственный спокойный человек, мадемуазель, – произнес Пуаро, обращаясь к мисс Дебенхэм.

Девушка слегка пожала плечами.

– А что мы можем сделать?

– А вы, оказывается, философ, мадемуазель.

– Философия подразумевает отстраненное отношение к жизни, а у меня все гораздо проще – я научилась не тратить нервы и силы на бесполезные эмоции.

Разговаривая, мисс Дебенхэм даже не взглянула на сыщика. Она смотрела сквозь него, куда-то далеко, туда, где возвышались горы нанесенного снега.

– У вас сильный характер, мадемуазель, – мягко произнес Пуаро, – пожалуй, самый сильный среди всех присутствующих.

– Ну что вы, совсем нет. Я знаю человека, у которого характер гораздо сильнее.

– И это?..

Казалось, что она неожиданно пришла в себя и поняла, что говорит с незнакомцем, с которым до сегодняшнего утра обмолвилась едва ли полудюжиной фраз.

Девушка рассмеялась вежливым, но отчужденным смехом.

– Возьмите, например, эту старую леди. Вы наверняка обратили на нее внимание. Очень уродливая старая леди, и тем не менее она притягивает к себе взор. Ей достаточно пошевелить мизинцем и о чем-то вежливо попросить, как весь поезд бросается выполнять ее желания.

– Люди точно так же бросаются выполнять желания моего друга, месье Бука, – заметил Пуаро, – но это только потому, что он директор Компании, а не потому, что у него сильный характер.

Мэри Дебенхэм улыбнулась.

Утро заканчивалось. Несколько человек – и Пуаро среди них – остались в вагоне-ресторане. Они подсознательно чувствовали, что общество других пассажиров поможет им легче убить время. Сыщик узнал новые подробности о дочери миссис Хаббард и о дневных привычках рано покинувшего сей мир мистера Хаббарда, начиная с того момента, как тот просыпался утром и приступал к своему завтраку, который состоял из овсяной каши, и кончая его отходом ко сну в ночных носках, которые ему вязала обязательно сама миссис Хаббард.

Как раз когда сыщик выслушивал запутанный рассказ о целях миссионерской организации дамы из Швеции, в вагон вошел один из проводников и встал сбоку от него.

– Pardon, monsieur.

– Я слушаю.

– Месье Бук предает вам привет и говорит, что был бы рад, если б вы соблаговолили присоединиться к нему на несколько минут.

Пуаро встал, пробормотал свои извинения даме из Швеции и вслед за проводником вышел из вагона.

Этот проводник – крупный светловолосый мужчина – был не из их вагона.

Бельгиец проследовал за ним по коридору своего вагона и перешел в следующий. Мужчина постучал в дверь, а затем сделал шаг в сторону, давая Пуаро возможность войти.

Это было не личное купе месье Бука. Оно было второго класса, и, скорее всего, его выбрали из-за чуть большего размера. Создавалось впечатление, что оно набито людьми.

Сам месье Бук поместился на небольшом стуле в противоположном от двери углу. В углу рядом с окном сидел, повернувшись к нему лицом, небольшой темноволосый мужчина, который смотрел на снег за окном. Около двери стояли крупный мужчина в синей униформе (chef de train [32]) и проводник вагона, в котором ехал Пуаро. Оба они практически блокировали вход в купе.

– А, мой дорогой друг! – воскликнул месье Бук. – Прошу вас, заходите. Вы нам крайне нужны.

Мужчина около окна подвинулся на своем сиденье, Пуаро протиснулся между chef de train и проводником и уселся напротив своего друга. По его лицу он сразу понял, что произошло что-то, как он потом это описывал, «из ряда вон выходящее».

– Что случилось? – спросил сыщик.

– Хороший вопрос. Ну, во-первых, снег и эта неожиданная остановка. А теперь еще и…

Он замолчал. Было видно, как проводник с трудом хватает воздух ртом.

– И что же теперь?

– А теперь на полке в купе лежит мертвый пассажир, заколотый ножом, – месье Бук произнес это со спокойствием отчаяния.

– Пассажир? Какой пассажир?

– Американец. Его зовут… зовут… – месье Бук сверился со списком, который лежал перед ним, – Рэтчетт. Да, совершенно точно – Рэтчетт.

– Именно так, месье, – сглотнул проводник.

Пуаро взглянул на него и увидел, что он был белым как мел.

– Пусть этот человек сядет, – предложил бельгиец, – иначе он сейчас потеряет сознание.

Сhef de train слегка отодвинулся, и проводник сполз по стене и закрыл лицо руками.

– Бр-р-р, – произнес Пуаро, – дело действительно серьезное!

– Ну конечно, серьезное. Начнем с того, что любое убийство само по себе уже катастрофа чистой воды. А здесь еще и обстоятельства совершенно необычные. Мы попали в снежную западню и можем остаться в ней не на часы, а на дни! И вот еще какое несчастье – обычно на поезде присутствует полиция той страны, по территории которой мы проезжаем, но только не в Югославии. Вы меня понимаете?

– Невероятно сложная ситуация, – согласился Пуаро.

– Однако и это еще не всё. Доктор Константин… простите, я вас не представил – доктор Константин, месье Пуаро.

Небольшой человек встал и поклонился – сыщик поклонился в ответ.

– Доктор Константин считает, что смерть наступила около часа ночи.

– В таких случаях сложно что-либо утверждать совершенно определенно, – сказал врач, – но мне кажется, что я могу с уверенностью сказать, что смерть наступила между полуночью и двумя часами утра.

– А когда этого мистера Рэтчетта видели живым в последний раз? – спросил Пуаро.

– Известно только, что он был жив без двадцати час, когда общался с проводником, – ответил месье Бук.

– Это правильно, – заметил Пуаро. – Я сам слышал этот разговор. И с тех пор – ничего?

– Ничего.

Маленький бельгиец повернулся к врачу, который продолжил:

– Окно купе мистера Рэтчетта было широко открыто – видимо, преступник хотел, чтобы мы подумали, что он скрылся через окно. На мой взгляд, он просто заметает следы. Любой, кто ушел таким образом, оставил бы на снегу глубокие отпечатки, а их нет.

– А когда обнаружили преступление? – задал следующий вопрос сыщик.

– Мишель!

Проводник спального вагона выпрямился. Его лицо все еще было бледным, на нем был написан неприкрытый испуг.

– Подробно расскажите этому джентльмену, что же произошло, – велел месье Бук.

– Сегодня утром камердинер мистера Рэтчетта несколько раз стучал к нему в купе, – проводник запинался, – но никто не отвечал. Полчаса назад к купе подошел официант из ресторана – он хотел узнать, будет ли мистер Рэтчетт завтракать, ведь было уже почти одиннадцать, вы понимаете? Я попытался открыть ему дверь собственным ключом. Но она была закрыта изнутри на цепочку. В купе было очень тихо и холодно, по-настоящему холодно. Окно было открыто и в него задувал снег. Я подумал, что у джентльмена, скорее всего, случился удар, и позвал chef de train. Мы сломали цепочку и вошли. Пассажир был… Ah! C’était terrible! [33]

Он опять закрыл лицо руками.

– Дверь была заперта и закрыта на цепочку изнутри, – размышлял вслух Пуаро. – А это не самоубийство, как вы думаете?..

Греческий доктор язвительно рассмеялся.

– Как вы думаете, самоубийца способен ударить себя ножом раз этак десять-пятнадцать? – спросил он.

Глаза Пуаро широко раскрылись.

– Смахивает на жуткую жестокость.

– Это женщина, – впервые открыл рот chef de train. – Можете быть уверены – это все женщина. Только женщина может совершить подобное.

Доктор Константин задумчиво почесал подбородок.

– Тогда это должна быть очень сильная женщина, – заметил он. – Не буду ударяться в технические подробности, вас это только запутает, но скажу, что несколько ударов были нанесены с такой силой, что пробили мышцы и сухожилия насквозь.

– Как я понимаю, преступление было совершено не профессионалом, – предположил сыщик.

– Не профессионалом, – согласился врач. – Удары наносились беспорядочно и без всякой системы. Некоторые из них прошли вскользь, не причинив никакого вреда. Похоже на то, что кто-то в состоянии аффекта закрыл глаза и бил ножом снова и снова.

– C’est une femme [34], — вновь повторил chef de train. – Женщины – они все такие. Когда они выходят из себя – откуда только силы у них берутся… – И он кивнул так глубокомысленно, что все присутствовавшие заподозрили, что он основывается на своем собственном опыте.

– Я, наверное, могу кое-что добавить к этой информации, – сказал Пуаро. – Вчера месье Рэтчетт говорил со мной. Насколько я его понял, он волновался за свою жизнь.

– Боялся, что его «укокошат», так, кажется, говорят эти американцы? – вмешался месье Бук. – Тогда дело здесь не в женщине, а скорее в гангстере или наемном убийце.

Было видно, что chef de train сильно расстроился, увидев, что его теория не подтверждается.

– Но если это так, – сказал Пуаро, – то все выглядит как-то уж очень по-любительски.

В его тоне явно слышалось профессиональное осуждение.

– На поезде едет один здоровый янки, – стал развивать свою идею месье Бук. – Ничем не примечательный человек в кричащих костюмах. Он постоянно жует жвачку, что, как я понимаю, в приличном обществе не приветствуется. Вы понимаете, о ком я?

Проводник, к которому он обратился, согласно кивнул:

– Oui [35], месье. Номер шестнадцать. Но это не может быть он. Я не видел, чтобы он выходил из своего купе.

– Вполне возможно, вполне возможно… Позже мы к этому еще вернемся. Сейчас главный вопрос – что делать дальше? – И месье Бук посмотрел на Пуаро.

Сыщик возвратил ему взгляд.

– Послушайте, друг мой, – начал месье Бук. – Ведь вы же понимаете, о чем я хочу вас попросить. Возглавьте расследование! Нет, нет, только не отказывайтесь, прошу вас. Понимаете, для нас – а я сейчас говорю о компании «Вэгонс-Лит» – все это очень серьезно. Как будет здорово, если к моменту прибытия югославской полиции у нас уже будет готовое решение! А иначе последуют задержки, возмущение пассажиров, да и вообще вагон и маленькая тележка всяких проблем. И кто знает, может быть, под подозрение попадут совершенно невиновные люди. А вместо всего этого – вы раскрываете преступление! И мы сможем сказать – да, произошло убийство, и вот перед вами преступник!

– А если я его не раскрою?

– Ах, mon cher! – Голос месье Бука был полон лести. – Я ведь знаю вашу репутацию. И слышал кое-что о ваших методах. Для вас это просто идеальный случай. Изучение прошлой жизни людей и проверка их добропорядочности обычно занимает уйму времени, а иногда приводит к большим неприятностям. А вы сами не раз говорили мне, что для того, чтобы раскрыть преступление, вам надо просто поудобнее устроиться в кресле и хорошенько поразмыслить. Так сделайте же это. Опросите пассажиров, осмотрите тело, проанализируйте все улики, а потом… Я верю в вас! Я уверен, что ваши слова не были пустым хвастовством. Садитесь и думайте – используйте (я много раз слышал, как вы говорили об этом) маленькие серые клеточки в вашей голове – и у вас все получится! – Он подался вперед и посмотрел на своего друга умоляющими глазами.

– Я тронут вашей верой в мои скромные способности, друг мой, – голос Пуаро звучал очень эмоционально. – Как вы и сказали, дело, скорее всего, не очень сложное. Я и сам прошлой ночью… хотя об этом мы поговорим позже. По правде говоря, я заинтригован. Не прошло и получаса с того момента, как я раздумывал о том, сколько изматывающе скучных часов нам предстоит здесь провести, – и вот теперь мне есть чем заняться.

– Так вы согласны? – с надеждой спросил месье Бук.

– C’est entendu [36], оставьте это дело мне.

– Отлично. Мы все в вашем распоряжении.

– Начнем с того, что мне нужен план вагона Стамбул – Кале, с точным указанием, кто какое купе занимает, а также паспорта и билеты всех пассажиров.

– Мишель немедленно все это вам предоставит.

Проводник вышел из купе.

– Кто еще едет на поезде?

– В этом вагоне только доктор Константин и я. В вагоне из Бухареста – старый джентльмен с хромой ногой; проводники его хорошо знают. Кроме того, есть еще простые вагоны, но они вас волновать не должны – после обеда наша часть состава запирается на ночь. Перед вагоном Стамбул – Кале находится только вагон-ресторан.

– Тогда, – задумчиво сказал Пуаро, – мы должны искать убийцу среди пассажиров этого вагона. – Он повернулся к врачу: – По-моему, вы именно на это намекали, не так ли?

Грек утвердительно кивнул.

– В половине первого ночи мы попали в снежный занос. После этого никто не мог покинуть поезд. – Месье Бук был мрачен. – И убийца сейчас среди нас, на этом поезде…

Глава 6 Убийца – женщина?

– Прежде всего, – сказал Пуаро, – я хотел бы перекинуться парой слов с молодым мистером Маккуином. Он может сообщить нам важную информацию.

– Конечно, – сказал месье Бук и повернулся к chef de train: – Попросите месье Маккуина присоединиться к нам.

Сhef de train вышел из купе.

Проводник вернулся с кипой паспортов и билетов. Месье Бук взял их у него.

– Благодарю вас, Мишель. А теперь, полагаю, вам лучше вернуться на свой пост. Позже мы запишем ваши показания.

– Очень хорошо, месье. – И проводник вышел из купе.

– После того как мы поговорим с молодым Маккуином, – сказал Пуаро, – может быть, месье доктор проводит меня в купе убитого?

– Конечно.

– А после того как мы закончим там…

В этот момент вернулся chef de train в сопровождении Гектора Маккуина. Месье Бук встал.

– Здесь немного тесновато, – сказал он приятным голосом. – Присаживайтесь, месье Маккуин. А месье Пуаро сядет напротив – вот так. – Директор повернулся к chef de train: – Уберите всех людей из вагона-ресторана и освободите его для месье Пуаро. Вам будет удобно там беседовать, mon cher?

– Очень удобно, – согласился сыщик.

Маккуин стоял и переводил взгляд с одного на другого, не совсем понимая быстрый поток французских слов.

– Qu’est ce qu’il y a? – с трудом начал он. – Pourquoi?..[37]

Повелительным жестом Пуаро указал ему на место в углу. Молодой человек сел и начал опять:

– Pourquoi?.. – Потом запнулся и перешел на родной язык: – Что происходит в этом поезде? Что-то случилось?

Он внимательно смотрел на двух бельгийцев.

– Вот именно, – кивнул Пуаро. – Именно случилось. Приготовьтесь услышать неприятное известие. Ваш работодатель, месье Рэтчетт, мертв.

Маккуин присвистнул. О его шоке или возможном расстройстве говорили только слегка посветлевшие глаза.

– Значит, они все-таки до него добрались, – произнес он.

– Что вы хотите этим сказать, месье Маккуин?

Тот заколебался.

– Вы полагаете, – сказал Пуаро, – что месье Рэтчетта убили?

– А разве нет? – На этот раз было видно, что молодой человек удивлен. – Но вы правы. Именно об этом я подумал. А вы что, хотите сказать, что он умер во сне? – Американец говорил очень медленно. – Старик был крепок, как… крепок, как…

Он замолчал, так и не подобрав достойного сравнения.

– Нет, нет, – возразил Пуаро. – Ваше предположение совершенно верно. Мистера Рэтчетта убили. Точнее, закололи ножом. Мне бы хотелось знать, почему вы так уверены, что это было убийство, а не просто… смерть?

Маккуин заколебался.

– Мне бы хотелось понять, – произнес он, – кто вы такой и почему занимаетесь этим?

– В настоящий момент я представляю компанию «Вэгонс-Лит». – Пуаро помолчал и добавил: – А сам я частный детектив. Меня зовут Эркюль Пуаро.

Если он ожидал какой-то реакции, то ее не последовало.

– Ах вот как? – только и произнес Маккуин и стал ждать продолжения.

– Возможно, вы уже слышали это имя.

– Вы знаете, звучит очень знакомо, но я думал, что это имя дамского портного.

Взгляд Пуаро был полон неприязни.

– Совершенно невероятно! – воскликнул он.

– Что невероятно?

– Да так, ничего… Давайте продолжим. Я хотел бы, месье Маккуин, чтобы вы рассказали мне все, что знаете об убитом. Он вам не родственник?

– Нет. Я его… то есть был его секретарем.

– И как долго вы у него работали?

– Чуть больше года.

– Прошу вас сообщить мне всю информацию, которой вы располагаете.

– С мистером Рэтчеттом я встретился чуть больше года назад в Персии…

– А что вы там делали? – прервал его сыщик.

– Я приехал из Нью-Йорка по поводу одной нефтяной концессии. Думаю, что подробности вам не очень интересны. Нас с моим другом здорово кинули. Мистер Рэтчетт жил со мной в одной гостинице. Он только что разругался со своим секретарем и предложил мне занять его место. Я согласился. Я был на мели и обрадовался, когда мне предложили готовую и хорошо оплачиваемую работу.

– И с тех пор…

– Мы путешествовали. Мистер Рэтчетт хотел увидеть мир. Проблема была в том, что он не владел иностранными языками. Я был скорее его связным, чем секретарем, но жизнь была очень приятная.

– А теперь расскажите мне все, что знаете о вашем работодателе.

Молодой человек пожал плечами, и на его лице появилось растерянное выражение.

– Знаете, это не так просто…

– Его полное имя?

– Сэмюэль Эдвард Рэтчетт.

– Американский гражданин?

– Да.

– Где именно в Америке он родился?

– Не знаю.

– Тогда расскажите мне то, что знаете.

– Все дело в том, мистер Пуаро, что я вообще ничего не знаю! Мистер Рэтчетт никогда ничего не рассказывал ни о себе, ни о своей жизни в Америке.

– А как вы думаете, почему?

– Не знаю. Может быть, он стыдился того, с чего начинал… Некоторые стыдятся.

– И вам это кажется правдоподобным?

– Если честно, то нет.

– У него были родственники?

– Он никогда о них не упоминал.

– Но у вас же должна быть хоть какая-то теория, месье Маккуин, – продолжал настаивать сыщик.

– Да, вы правы. Прежде всего я не верю, что Рэтчетт – это его настоящее имя. Мне кажется, что он намеренно уехал из Америки, чтобы избежать чего-то или кого-то. И мне кажется, что до недавнего времени это ему удавалось.

– А потом?

– А потом он стал получать письма – угрожающие письма.

– Вы их видели?

– Да. В мои обязанности входило следить за его перепиской. Первое письмо пришло две недели назад.

– И все эти письма уничтожены?

– Нет, у меня в архиве должна сохраниться парочка. Одно, я точно помню, он разорвал в ярости… Хотите, принесу?

– Да, будьте так любезны.

Маккуин вышел из купе. Вернувшись через несколько минут, он выложил перед Пуаро два довольно грязных листка писчей бумаги.

Первое письмо было следующего содержания:

Думал, что всех обманул и скрылся, да?

Ни за что на свете. Мы ХОТИМ

до тебя добраться, Рэтчетт,

и мы до тебя ДОБЕРЕМСЯ!

Подписи не было.

Пуаро только приподнял брови и взял второе письмо.

Скоро мы с тобой отправимся на прогулку, Рэтчетт.

Очень скоро, ты понял?

И мы тебя ДОСТАНЕМ, не сомневайся.

Пуаро положил письма на стол.

– Содержание довольно однообразно, – заметил он. – Гораздо однообразнее, чем почерк.

Маккуин уставился на него.

– Вы просто этого не заметили, – пояснил Пуаро любезным голосом. – Для этого нужен глаз профессионала. Эти письма написаны не одним человеком, месье Маккуин. Их писали два или три человека – по одной букве зараз. Кроме того, письма написаны печатными буквами, а это значительно усложняет идентификацию почерка.

Он помолчал, потом спросил:

– Вы знаете о том, что месье Рэтчетт обращался ко мне за помощью?

– К вам?

В голосе Маккуина звучало такое искреннее удивление, что Пуаро сразу понял, что он ничего не знает. Сыщик кивнул:

– Да. И был при этом сильно обеспокоен. Скажите, как он среагировал на первое письмо?

– Сложно сказать, – поколебавшись, ответил Маккуин. – Он… он отбросил его со своим всегдашним тихим смешком. Но мне показалось, – молодой человек слегка поежился, – что за этим смешком скрывалась буря эмоций.

Пуаро снова кивнул. Его следующий вопрос оказался совершенно неожиданным для опрашиваемого.

– Мистер Маккуин, скажите – только честно, – как вы относились к вашему работодателю? Он вам нравился?

Гектор Маккуин задумался.

– Нет, – ответил он наконец. – Он мне не нравился.

– Почему?

– Сложно сказать. Манеры у него всегда были очень приятные… – Мужчина помолчал, затем продолжил: – Скажу вам как на духу, мистер Пуаро, – он мне не нравился, и я ему не верил. Я уверен, что он был жестоким и опасным человеком. Хотя должен признаться, что у меня нет никаких доказательств этого.

– Благодарю вас, месье Маккуин. Еще один вопрос – когда вы в последний раз видели месье Рэтчетта живым?

– Прошлым вечером… – Маккуин задумался, вспоминая, – около десяти часов. Я зашел к нему в купе, чтобы сделать кое-какие записи.

– Записи о чем?

– В Париже он купил какие-то древние черепки и античную посуду. Когда их доставили, то оказалось, что это не то, за что он заплатил. Переписка по этому поводу была очень долгой и достаточно ядовитой.

– И это был последний раз, когда вы видели его живым?

– Да, мне так кажется.

– А когда месье Рэтчетт получил последнее угрожающее письмо?

– Утром того дня, когда мы уезжали из Константинополя.

– И еще один вопрос, который мне хотелось бы задать вам, месье Маккуин, – в каких отношениях вы были с месье Рэтчеттом?

Неожиданно в глазах молодого человека промелькнул огонек.

– По-видимому, именно сейчас я должен покрыться мурашками и произнести сакраментальную фразу любого бестселлера: «У вас на меня ничего нет». У нас с Рэтчеттом действительно были абсолютно нормальные отношения.

– Будьте любезны, месье Маккуин, сообщите мне ваше полное имя и адрес в Америке.

Молодой человек продиктовал свое имя – Гектор Уиллард Маккуин и адрес в Нью-Йорке.

Пуаро откинулся на подушки.

– На сегодня это все, месье Маккуин, – сказал он. – Буду благодарен вам, если вы какое-то время не будете распространяться о смерти месье Рэтчетта.

– Я должен рассказать об этом его камердинеру – Мастермэну.

– Возможно, он уже знает об этом, – сухо заметил Пуаро. – Если так, то посоветуйте ему держать язык за зубами.

– Это будет совсем нетрудно. Он британец и, как он сам говорит, «не любит лезть в чужие дела». Он очень низкого мнения об американцах, а других национальностей для него просто не существует.

– Благодарю вас, месье Маккуин.

Американец вышел из купе.

– Ну и?.. – поинтересовался месье Бук. – Вы верите тому, что наговорил этот молодой человек?

– Он выглядит человеком честным и прямолинейным. Не стал притворяться в любви к убитому, что, скорее всего, сделал бы, если б был замешан в преступлении. То, что месье Рэтчетт не сказал ему, что обращался ко мне за помощью, тоже правда, и ничего подозрительного я в этом не нахожу. Мне кажется, что месье Рэтчетт не любил распахивать душу перед кем-либо.

– Что же, будем считать, что хоть один из пассажиров невиновен, – радостно заключил месье Бук.

Пуаро бросил на него осуждающий взгляд.

– Что касается меня, то я буду подозревать всех до самой последней минуты, – признался он. – И тем не менее должен сказать, что не могу представить себе, как этот уравновешенный Маккуин теряет голову и тыкает свою жертву ножом двенадцать или четырнадцать раз. На него это не похоже, совсем не похоже.

– Согласен, – задумчиво произнес месье Бук. – Это больше похоже на поступок мужчины, полностью потерявшего рассудок от ярости. Я бы сказал, что это мог сделать мужчина с южным темпераментом. Или, как настаивает наш друг chef de train, это дело рук женщины.

Глава 7 Труп

В сопровождении доктора Константина Пуаро прошел в соседний вагон, в купе, которое принадлежало убитому. Проводник открыл им дверь своим ключом.

Мужчины вошли, и сыщик вопросительно посмотрел на своего спутника:

– Что делали в этом купе?

– Здесь ни до чего не дотрагивались. Я старался не двигать тело во время осмотра.

Пуаро удовлетворенно кивнул и осмотрелся.

Первое, на что он обратил внимание, был жуткий холод. Окно было опущено до предела, а жалюзи полностью подняты.

– Бр-р-р, – невольно произнес сыщик.

Врач понимающе улыбнулся.

– Я решил не закрывать его, – пояснил он.

Пуаро внимательно осмотрел окно.

– Вы абсолютно правы, – объявил он. – Никто не покидал вагон этим путем. Вполне возможно, опущенное окно предназначалось для того, чтобы направить нас по ложному следу, но если это так, то снегопад нарушил планы преступника.

Теперь он внимательно осмотрел раму. Достав из кармана маленькую коробочку, нанес на нее немного пудры и заметил:

– Абсолютно никаких отпечатков пальцев. Это значит, что раму тщательно протерли. Хотя, если б отпечатки и были, нам от них было бы мало толку. Они принадлежали бы месье Рэтчетту, или его слуге, или проводнику. Сейчас преступники уже не оставляют свои отпечатки где попало. А поэтому, – весело добавил он, – мы вполне можем закрыть окно, а то купе стало похоже на холодный склеп!

Он немедленно претворил свою идею в жизнь и только после этого впервые посмотрел на неподвижную фигуру, лежавшую на полке.

Убитый лежал на спине. Полы его пижамы, покрытые ржавыми пятнами, были расстегнуты и откинуты в стороны.

– Понимаете, мне надо было определить характер повреждений, – объяснил врач.

Пуаро кивнул и наклонился над телом. Наконец он выпрямился с легкой гримасой, заметив:

– Видок не из самых приятных. Кто-то стоял над телом и втыкал в него нож снова и снова. Сколько ран, если точно?

– Я насчитал двенадцать. Некоторые настолько неглубоки, что больше похожи на царапины. С другой стороны, по крайней мере три из них вполне могли быть смертельными.

Что-то в голосе врача привлекло внимание Пуаро. Он внимательно посмотрел на медика. Маленький грек смотрел на труп с хмурым недоумением.

– Что-то кажется вам странным, не так ли? – мягко спросил Пуаро. – Говорите, мой друг. Ведь что-то здесь кажется вам странным?

– Вы правы, – признался врач.

– И что же именно?

– Видите эти две раны – здесь и здесь? – Врач указал на них пальцем. – Они довольно глубокие – было перерезано много сосудов; и тем не менее их края не разошлись. Из них вылилось не так много крови, как можно было бы ожидать.

– А это означает…

– Что мужчина был уже мертв, причем какое-то время, когда их нанесли. Хотя это абсурдно по своей сути.

– Это действительно абсурдно, – задумчиво сказал Пуаро, – если только наш убийца вдруг не решил, что не выполнил свою работу до конца и не вернулся, чтобы проверить себя еще раз, – но это еще более абсурдно. Что-нибудь еще?

– Еще одна вещь.

– Какая именно?

– Видите эту рану – под правой рукой, рядом с плечом? Возьмите мой карандаш и попытайтесь нанести подобный удар.

Пуаро поднял руку.

– Précisément, – сказал он. – Я вас понял. Правой рукой это сделать очень трудно, почти невозможно. Пришлось бы бить сзади. А вот если удар наносился левой рукой…

– Вот именно, месье Пуаро. Этот удар был, несомненно, нанесен левой рукой.

– Так что, наш убийца еще и левша? Нет, всё не так просто, правильно?

– Всё как вы говорите, месье Пуаро. Большинство ударов наносились правшой – это очевидно.

– Тогда их было двое. Мы опять возвращаемся к тому же самому, – пробормотал детектив. – А свет горел? – неожиданно спросил он.

– Сложно сказать. Дело в том, что по утрам, в районе десяти часов, проводник сам отключает электричество.

– Тогда давайте осмотрим выключатели, – предложил сыщик. Он внимательно осмотрел выключатель верхнего света и лампу для чтения у изголовья, которая закрывалась сферической крышкой. Верхний свет был выключен, а крышка на лампе для чтения была закрыта.

– Eh bien, – задумчиво сказал бельгиец. – Теперь у нас появилась гипотеза о Первом и Втором убийце, прямо как у великого Шекспира [38]. Первый убийца несколько раз ударил жертву ножом и покинул купе, погасив свет. Второй убийца появился в темноте, не понял, что его – или ее – работа уже выполнена, и воткнул нож, по крайней мере дважды, в мертвое тело. Que pensez vous de ça?  [39]

– Великолепно! – с энтузиазмом воскликнул маленький доктор.

Глаза сыщика блеснули.

– Вы так думаете? Что ж, я рад. Хотя мне все это кажется глупостью.

– А как еще можно все это объяснить?

– Именно этот вопрос я и задаю сам себе. Это что, простое совпадение или нечто другое? И существуют ли какие-нибудь другие несостыковки, которые указывали бы на участие двоих людей?

– Думаю, что могу ответить утвердительно. Как я уже говорил, некоторые из этих ударов указывают на слабость – или это отсутствие физической силы, или отсутствие моральной решительности. Слабые скользящие удары. Но вот этот удар или вот этот… – Врач опять указал на разрезы. – Для того чтобы их нанести, нужна недюжинная сила. Они пробили мышечный каркас.

– И вы считаете, что их нанес мужчина? – уточнил Пуаро.

– Почти наверняка – да.

– Женщина этого сделать никак не могла?

– Молодая, здоровая, атлетическая женщина, особенно находящаяся в состоянии аффекта, могла бы – но, на мой взгляд, это невероятно.

Несколько минут Пуаро молчал.

– Вы меня понимаете? – взволнованно переспросил врач.

– Абсолютно, – ответил детектив. – Дело на глазах становится все проще и проще! Убийца – очень сильный мужчина, и в то же время совсем чахлый, и вообще он женщина, да к тому же левша, которая почему-то пользовалась правой рукой… Ah! c’est rigolo, tout ça!  [40] А что же в это время делает убитый? – В голосе Пуаро неожиданно послышался гнев. – Он что, кричит? Сопротивляется? Пытается себя защитить?

Засунув руку под подушку, маленький бельгиец достал автоматический пистолет, который Рэтчетт показывал ему накануне.

– Видите, полностью заряжен, – обратился он к врачу.

Они еще раз осмотрелись. Одежда Рэтчетта была развешана по крючкам на стене. На небольшом столике, который был образован крышкой раковины, находилось несколько предметов: стакан со вставными челюстями, еще один стакан – на этот раз пустой, бутылка минеральной воды, большая фляжка, пепельница с окурком сигары, обуглившимися бумажками и двумя сгоревшими спичками.

Доктор понюхал пустой стакан.

– Вот в чем причина пассивности жертвы, – сказал он.

– Наркотик?

– Да.

Пуаро кивнул. Затем взял две обожженные спички и внимательно их изучил.

– Что-нибудь нашли? – с нетерпением спросил врач.

– Это две разные спички, – сказал Пуаро. – Одна из них более плоская, чем другая. Видите?

– Такие спички обычно раздают в поезде – в бумажной упаковке, – сказал врач.

Пуаро стал обыскивать карманы Рэтчетта. Наконец он нашел коробок со спичками. Внимательно изучив их, сказал:

– Ту, что потолще, зажег Рэтчетт. Давайте посмотрим, есть ли у него более плоские.

Но дальнейшие поиски ничего не дали. Глаза Пуаро шарили по купе. Сейчас они походили на глаза птицы – такие же светлые и острые. Было видно, что от них ничего не укроется.

Наконец, негромко вскрикнув, он наклонился и поднял что-то с пола. Это оказался очень изящный квадратный лоскут батиста.

– Наш друг chef de train, кажется, прав. – Доктор был в полном восторге. – В деле определенно замешана женщина.

– И она очень удачно оставила свой платок! – заметил Пуаро. – Прямо как в романах или в кино – а чтобы еще больше облегчить нам жизнь, на платке вышиты инициалы.

– Нам действительно здорово повезло! – воскликнул грек.

– Действительно, – произнес Пуаро, и что-то в его голосе удивило врача.

Но прежде чем он смог попросить сыщика объясниться, тот еще раз нырнул ему под ноги.

На этот раз у него на ладони лежал ершик для чистки трубок.

– Скорее всего, он принадлежал Рэтчетту, – предположил доктор.

– Но у него в карманах нет никаких следов ни трубки, ни табака, ни кисета.

– Тогда это улика.

– Ну конечно. И опять она появилась весьма кстати. И заметьте, на этот раз указывает на мужчину… Да, на отсутствие улик в этом деле трудно жаловаться. Их больше чем достаточно. Кстати, а что вы сделали с орудием убийства?

– Его нигде не нашли. Скорее всего, убийца забрал его с собой.

– Хотел бы я знать зачем? – промурлыкал бельгиец.

– Посмотрите. – Врач аккуратно осматривал карманы пижамы убитого. – В первый раз я это пропустил. Тогда я расстегнул пижаму и сразу же отбросил полы в сторону.

Из нагрудного кармана пижамы он извлек золотые часы. Их корпус был сильно поврежден, а стрелки остановились на четверти второго.

– Вот видите! – радостно воскликнул маленький грек. – Теперь мы знаем время убийства – и я был совершенно прав в своих расчетах. Я называл промежуток между полуночью и двумя часами утра, и, скорее всего, ближе к часу, хотя в таких делах очень трудно быть точным… И вот вам подтверждение. Четверть второго. Именно в это время он был убит.

– Возможно. Вполне возможно.

Врач с любопытством взглянул на детектива:

– Прошу прощения, месье Пуаро, но я не совсем вас понимаю.

– Я сам себя не понимаю, – ответил сыщик. – Я, понимаете ли, вообще перестал что-либо понимать, и это меня беспокоит.

Он вздохнул, нагнулся над столиком, изучая обгорелый обрывок бумаги в пепельнице, и пробормотал себе под нос:

– А вот сейчас мне нужна старомодная шляпная картонка…

Доктор Константин так и не понял, что Пуаро хотел сказать этой фразой. В любом случае сыщик не оставил ему времени на вопросы. Открыв дверь, он позвал проводника. Тот мгновенно появился.

– Сколько в вагоне едет женщин?

Проводник стал считать, загибая пальцы:

– Одна, две, три… шесть, месье. Старая американка, шведка, молодая англичанка, графиня Андрени и мадам княгиня Драгомирова с горничной.

Пуаро задумался.

– У всех них есть картонки для шляп?

– Да, месье.

– Тогда принесите мне… дайте подумать… картонки шведки и горничной. Только на них вся надежда. Скажите им, что это требование таможни… да все, что угодно; что придет в голову.

– Всё будет в порядке, месье. Ни одной из дам сейчас нет в купе.

– Тогда поторопитесь.

Проводник исчез и вернулся с двумя картонками. Пуаро открыл картонку горничной и отбросил ее в сторону. Настал черед картонки шведки. Он открыл ее и удовлетворенно хмыкнул. Затем, осторожно вытащив шляпки, обнажил основу, сделанную из металлических спиц.

– Вот то, что нам надо. Лет пятнадцать назад все шляпные картонки делались именно так. Шляпа крепилась шляпной булавкой прямо к проволочному каркасу.

Продолжая говорить, он аккуратно извлек две спицы. Потом, уложив шляпы на место, велел проводнику вернуть картонки по месту назначения.

Когда дверь в купе закрылась, Пуаро повернулся к своему спутнику:

– Видите ли, мой дорогой доктор, сам я не сторонник всяких технических экспертиз. Меня больше интересует психология преступника, а не отпечатки пальцев или сигаретный пепел. Но в данном случае мне придется обратиться к науке. Дело в том, что это купе полно улик, но где гарантия, что все они действительно указывают на то, на что указывают?

– Я не совсем понимаю вас, месье Пуаро.

– Вот, например, – мы нашли женский носовой платок. Его что, уронила женщина? Или же мужчина, совершивший преступление, сказал сам себе: «Я сделаю, чтобы все выглядело так, будто преступник – женщина. Я ударю жертву ножом несчетное количество раз, нанесу несколько слабых и неэффективных ударов, а потом уроню платок так, чтобы его не смогли не заметить». Это одна вероятность. Но есть и другая – может быть, убийца все-таки женщина, которая нарочно подбросила в купе ершик для чистки трубок, чтобы перевести стрелки на мужчину? Или мы должны предположить, что двое преступников – предположительно мужчина и женщина – принимали участие в этом преступлении и были при этом столь невнимательны, что каждый из них обронил улику? Правда, такое совпадение кажется мне совершенно невероятным.

– Но при чем здесь картонка для шляп? – спросил все еще озадаченный врач.

– Я как раз к этому и подхожу. Как я уже сказал, все эти улики – часы, остановившиеся в четверть второго, женский носовой платок и ершик для трубок – могут быть как настоящими, так и поддельными. В этом я пока не разобрался. Но здесь есть одна улика, в которую я верю – хотя и здесь я могу ошибаться, – и мне кажется, что она настоящая. Я имею в виду вот эту плоскую спичку, месье доктор. Я уверен, что этой спичкой пользовался убийца, а не месье Рэтчетт. И использовали ее для уничтожения какой-то компрометирующей бумаги. Возможно, записки. А если это так, то в этой записке было нечто – слово или фраза, – что могло бы привести нас к настоящему убийце. И сейчас я попытаюсь выяснить, что же это было.

Сыщик вышел из купе и через несколько минут вернулся с небольшой спиртовкой и парой щипцов для завивки волос.

– Я использую это для усов, – пояснил он, кивнув на щипцы.

Доктор следил за маленьким бельгийцем со все возрастающим интересом. Пуаро распрямил спицу и с величайшей осторожностью расправил на ней обуглившуюся бумагу. Второй спицей он прижал бумагу сверху, а затем, взяв все это щипцами, поднес конструкцию к пламени спиртовки.

– Все это требует значительных усилий, – сказал он через плечо, – так что будем надеяться, что оно нам действительно поможет.

Доктор внимательно следил за происходящим. Металл уже раскалился добела. Неожиданно он увидел, как на полусгоревшей бумаге медленно проступают бледные буквы – казалось, что их пишет само пламя.

Клочок бумаги был совсем крохотным, и на нем проступили только три полных слова и обрывок еще одного:

…мни маленькую Дейзи Армстронг.

– Не может быть! – резко воскликнул Пуаро.

– Вам это о чем-то говорит? – спросил доктор.

Глаза сыщика блестели. Он осторожно положил щипцы.

– Да, – ответил он. – Теперь я знаю настоящее имя убитого и знаю, почему ему пришлось покинуть Америку.

– И как же его звали?

– Кассетти.

– Кассетти… – Константин сдвинул брови. – Мне это о чем-то напоминает. Что-то, что произошло довольно давно. Не могу вспомнить… Какое-то преступление в Америке, правильно?

– Да, – сказал Пуаро. – Преступление в Америке.

Больше по этому поводу сыщик ничего не сказал. Еще раз оглядевшись вокруг, он произнес:

– Ко всему этому мы с вами еще вернемся, а сначала давайте убедимся, что ничего не упустили.

Быстро и тщательно Пуаро еще раз обыскал карманы убитого, но ничего интересного больше не обнаружил. Он попробовал смежную дверь, которая вела в соседнее купе, но она оказалась заперта с другой стороны.

– И все-таки я никак не могу понять одну вещь, – заметил доктор Константин. – Если убийца не сбежал через окно, и если эта смежная дверь заперта с другой стороны, и если дверь в коридор была не только заперта изнутри, но и закрыта на цепочку, то каким образом убийца покинул купе?

– Именно этот вопрос задает себе аудитория, когда связанного по рукам и ногам человека засовывают в шкаф, а он оттуда исчезает.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать вот что, – объяснил Пуаро, – если убийца хотел, чтобы мы поверили, что он ушел через окно, то он должен был запереть два других выхода. Но, как и с «человеком, исчезающим из шкафа», все это не более чем фокус. И наша задача понять, в чем суть этого фокуса.

И Пуаро запер смежную дверь со стороны купе убитого.

– Это на тот случай, – пояснил он, – если нашей великолепной миссис Хаббард захочется узнать о преступлении что-то новенькое, чтобы написать своей дочери.

Он еще раз осмотрел купе.

– Здесь нам больше нечего делать. Я, пожалуй, вернусь к месье Буку.

Глава 8 Дело о похищении ребенка Армстронгов

Когда они нашли месье Бука, тот как раз доедал свой омлет.

– Я решил, что лучше будет немедленно подать ланч в вагон-ресторан, – сказал он. – После этого мы его освободим, и месье Пуаро сможет беседовать в нем с пассажирами. Я также взял на себя смелость заказать ланч для нас троих.

– Отличная идея, – согласился сыщик.

Ни Пуаро, ни Константин не были голодны, поэтому ланч быстро закончился, но месье Бук заговорил о деле, которое занимало все их мысли, только когда подали кофе.

– Eh bien? – спросил он.

– Eh bien, я выяснил настоящее имя жертвы. Кроме того, я знаю, что заставило его покинуть Америку.

– И кто же он?

– Помните историю похищения ребенка Армстронгов? Этот человек – убийца маленькой Дейзи Армстронг. Кассетти.

– Теперь я что-то припоминаю. Помню, что это было жуткое дело, но вот детали успел забыть.

– Полковник Армстронг был англичанином, кавалером креста Виктории [41]. Он был наполовину американцем – его мать была дочерью У.К. ван дер Хальта – миллионера с Уолл-стрит. Женился он на дочери Линды Арден, самой известной драматической актрисы своего времени. Жили они в Америке, и у них был единственный ребенок – дочь, которую они обожали. Когда ей исполнилось три года, ее похитили и потребовали за нее несуразно большой выкуп. Не буду утомлять вас подробностями того, что произошло после похищения. Хочу только сказать, что после того, как выкуп в размере невероятных двухсот тысяч долларов был уплачен, девочку нашли мертвой. Причем мертва она была уже не менее двух недель. Общественное мнение раскалилось добела. Но самое ужасное было еще впереди. Дело в том, что миссис Армстронг ждала второго ребенка. Из-за шока она преждевременно родила мертвого ребенка и умерла сама. Ее безутешный муж застрелился.

– Боже мой, какая трагедия… Теперь я все вспомнил, – произнес месье Бук. – Если я правильно помню, это была не последняя смерть.

– Вы правы. Умерла еще и несчастная няня – то ли француженка, то ли швейцарка. Полиция была уверена, что она замешана в преступлении, и отказывалась верить ее истеричным попыткам оправдаться. Наконец в приступе полного отчаяния несчастная девочка выбросилась из окна и умерла. Позже было доказано, что она не имела никакого отношения к этому преступлению.

– Страшно даже подумать о таком, – заметил месье Бук.

– Спустя шесть месяцев этого человека, Кассетти, арестовали как главаря банды, похитившей ребенка. Это было не первое их преступление, и действовали они всегда по одной схеме – если возникала опасность, что полиция нападет на их след, они убивали жертву, прятали тело и продолжали шантажировать родственников, стараясь выжать из них как можно больше денег.

А теперь послушайте внимательно, мой друг. Кассетти был преступником! Но благодаря колоссальному богатству, которое ему удалось скопить, и поддержке некоторых личностей, на которых он имел влияние, он был освобожден из-за какой-то технической ошибки, допущенной во время следствия. Несмотря на это, публика готова была прилюдно линчевать его, однако ему хватило ума исчезнуть. Теперь мне совершенно ясно, что же произошло. Кассетти изменил имя и уехал из Америки. С тех пор он вел жизнь богатого джентльмена, разъезжающего по заграницам и живущего на ренту [42].

– Ah! quel animal!  [43] – Месье Бук был весь во власти благородного негодования. – Мне совсем не жалко, что он умер! Совсем не жалко!

– Согласен с вами.

– Tout de même  [44] убивать его в «Восточном экспрессе» было совершенно необязательно. Ведь существует масса других мест.

Пуаро улыбнулся – он понял, что в этом случае месье Бук был лицо заинтересованное.

– Теперь мы должны задать себе следующий вопрос, – продолжил сыщик. – Является ли это убийство результатом действий конкурирующей банды, дорожку которой в прошлом перешел Кассетти, или же это акт возмездия со стороны частного лица?

И Пуаро рассказал о нескольких словах, которые он смог прочитать на обгоревшем клочке бумаги.

– Если мои выводы правильны, то бумагу сжег убийца. Почему? Да потому, что в ней упоминалось имя «Армстронг», которое является ключом к этой загадке.

– А есть ли какие-нибудь живые родственники Армстронгов?

– К сожалению, это мне неведомо. Помнится, я что-то читал о младшей сестре миссис Армстронг…

Пуаро рассказал месье Буку о том, что им с доктором Константином удалось обнаружить в купе убитого. При упоминании часов директор оживился.

– Значит, теперь мы знаем точное время преступления.

– Да, – согласился Пуаро. – Удивительно удобно.

В его голосе прозвучало нечто, что заставило его собеседников с любопытством взглянуть на него.

– Вы говорили, что сами слышали, как Рэтчетт говорил с проводником без двадцати час?

Пуаро рассказал, что именно произошло в тот момент.

– Ну что же, – заметил месье Бук. – Это доказывает, что Кассетти, или Рэтчетт – я буду продолжать называть его именно так, – наверняка был жив без двадцати час.

– Без двадцати трех минут час, если быть точным.

– Тогда уж в двенадцать тридцать семь, если быть абсолютно точным, месье Рэтчетт был еще жив.

Пуаро, который сидел, задумчиво глядя прямо перед собой, ничего не сказал.

Раздался стук в дверь, и появился официант.

– Вагон-ресторан свободен, месье, – объявил он.

– Сейчас мы туда перейдем, – сказал месье Бук, вставая.

– Можно мне с вами? – поинтересовался доктор Константин.

– Ну конечно, мой дорогой доктор. Или у месье Пуаро есть какие-то возражения?

– Абсолютно никаких, – ответил сыщик.

В дверях они несколько задержались, соревнуясь в вежливости – «Après vous, monsieur», «Mais non, après vous» [45], – и наконец покинули купе.

Часть вторая Свидетельские показания

Глава 1 Показания проводника спального вагона

В вагоне-ресторане все было готово.

Для Пуаро и Бука были приготовлены места по одну сторону стола. Доктор разместился через проход от них.

На столе перед сыщиком лежал план вагона Стамбул – Кале, с именами пассажиров, отмеченными красными чернилами.

По одну сторону от плана лежала пачка паспортов и билетов, по другую – писчая бумага, ручка, чернила и карандаши.

– Прекрасно, – удовлетворенно заметил Пуаро. – Теперь мы можем без лишнего шума начать заседание нашей следственной комиссии. Думаю, что сначала мы должны записать показания проводника спального вагона. Месье Бук, вы, может быть, знаете что-то про этого человека? Как вы можете его охарактеризовать? Вы полностью доверяете его словам?

– Могу сказать вам следующее: Пьер Мишель работает в компании больше пятнадцати лет. Он француз и живет недалеко от Кале. Честный, всеми уважаемый работник. Правда, звезд с неба не хватает.

Пуаро понимающе кивнул.

– Отлично, – сказал он, – давайте с него и начнем.

К Пьеру Мишелю вернулась часть его уверенности в себе, но он все еще очень нервничал.

– Надеюсь, месье не думает, что я допустил какой-то промах со своей стороны, – сказал проводник взволнованным голосом, переводя глаза с Пуаро на Бука и обратно. – То, что случилось, – совершенно ужасно. Скажите, месье, это никак не повлияет на мою работу?

Успокоив его, Пуаро начал допрос. Сначала он выяснил полное имя Мишеля, его адрес, срок, который тот проработал в компании, а также сколько лет он ездит по этому самому маршруту. Все эти подробности маленький бельгиец уже знал, но рутинные вопросы успокаивали собеседника.

– А теперь, – продолжил сыщик, – давайте вернемся к событиям прошлой ночи. Мистер Рэтчетт лег спать – в котором часу?

– Почти сразу же после обеда, месье. Еще до того, как мы покинули Белград. Так же как и в предыдущую ночь. Он приказал мне приготовить постель, пока будет обедать, и я так и сделал.

– После этого кто-нибудь заходил к нему в купе?

– Его камердинер, месье, и молодой американец – его секретарь.

– Еще кто-нибудь?

– Нет, месье, больше я никого не видел.

– Хорошо. Именно тогда вы видели и слышали его в последний раз?

– Нет, месье. Вы изволили забыть, что он позвонил в звонок где-то без двадцати час – вскоре после того, как мы остановились.

– Расскажите подробно, что произошло.

– Я постучал в дверь, а он через дверь сказал мне, что ошибся.

– Он говорил по-английски или по-французски?

– По-французски.

– И что именно он сказал?

– Ce n’est rien. Je me suis trompé.

– Точно, – подтвердил сыщик. – Именно это я и слышал. И вы ушли?

– Да, месье.

– Вы вернулись на свое место?

– Нет, месье. Сначала я пошел ответить на только что зазвонивший звонок.

– А теперь, Мишель, я задам вам очень важный вопрос: где вы находились в четверть второго?

– Я, месье? Я сидел на своем месте в конце вагона, лицом к коридору.

– Вы в этом уверены?

– Mais oui – вот только…

– Что?

– Я выходил в соседний вагон, афинский, чтобы поболтать с коллегой. Мы говорили о снегопаде. Это было после часа, но точнее я сказать не смогу.

– И когда вы вернулись?

– Зазвонил звонок в одном из купе, месье, – помню, я уже докладывал месье. Это была американка. Звонила она несколько раз.

– Я это тоже помню, – подтвердил сыщик. – А что было потом?

– Потом, месье? Я ответил на ваш звонок и принес вам минеральную воду. А потом, где-то через полчаса, приготовил кровать в одном из купе – у молодого американского джентльмена, секретаря месье Рэтчетта.

– Месье Маккуин был один в купе, когда вы пришли расстелить ему постель?

– У него был английский полковник из номера пятнадцать. Они сидели и разговаривали.

– А что сделал полковник после того, как вышел от месье Маккуина?

– Он вернулся в свое купе.

– В пятнадцатый номер. Это же совсем недалеко от вашего места, правда?

– Месье совершенно прав. Это второе купе с того конца вагона.

– А его постель была уже готова?

– Да, месье. Я расстелил ее, пока полковник обедал.

– И во сколько все это произошло?

– Точно я сказать не могу, месье, но уверен, что не позже двух часов утра.

– А после этого?

– После этого, месье, я до утра просидел на своем месте.

– И вы больше не ходили в афинский вагон?

– Нет, месье.

– А вы не спали?

– Не думаю, месье. Поезд стоял, и тишина не давала мне задремать, как я обычно делаю это под стук колес.

– Вы не видели, не ходил ли кто-нибудь из пассажиров по коридору?

Мужчина задумался.

– Мне кажется, что одна из дам выходила в дальний туалет.

– Которая из них?

– Не могу знать, месье. Это было в дальнем конце коридора, и она шла спиной ко мне. На ней было алое кимоно, расшитое драконами.

Пуаро кивнул.

– А что было потом?

– Ничего, месье, до самого утра.

– Вы в этом уверены?

– Простите, месье, еще вы сами изволили приоткрыть дверь и выглянуть в коридор.

– Отлично, мой друг, – сказал Пуаро. – Мне было интересно, вспомните ли вы об этом. Кстати, меня разбудил звук чего-то тяжелого, ударившегося в мою дверь. Вы не знаете, что бы это могло быть?

Проводник уставился на бельгийца.

– Ничего такого не было. Я абсолютно уверен, месье.

– Значит, мне просто приснился cauchemar [46], – философски заметил Пуаро.

– Или, – вмешался месье Бук, – это могло произойти в соседнем купе за стеной.

Казалось, сыщик не обратил внимания на это предположение или, может быть, не захотел обсуждать его в присутствии проводника.

– Давайте поговорим вот о чем, – сказал он. – Предположим, что убийца проник в вагон прошлой ночью. Уверены ли вы, что он не мог исчезнуть после того, как совершил преступление?

Пьер Мишель покачал головой.

– И спрятаться он тоже нигде не мог?

– Мы всё обыскали, – заметил месье Бук, – так что от этой идеи можно отказаться.

– А кроме того, никто не может войти в спальный вагон так, чтобы я его не увидел, – подал голос проводник.

– Когда была последняя остановка?

– В Винковцах.

– В котором часу?

– Мы должны были тронуться в одиннадцать пятьдесят восемь, но из-за снега задержались на двадцать минут.

– А из обычных вагонов никто не мог войти?

– Нет, месье. После того как начинается обед, дверь между обычными и спальными вагонами закрывается.

– Вы сами выходили из поезда в Винковцах?

– Да, месье. Я, как всегда, спустился на платформу и стоял возле ступенек, ведущих в вагон. Остальные проводники сделали то же самое.

– А как насчет передней двери? Той, что у вагона-ресторана?

– Она всегда закрыта изнутри.

– Но сейчас она не закрыта.

На лице мужчины появилось удивление, но оно быстро исчезло.

– Вероятно, кто-то из пассажиров открывал дверь, чтобы взглянуть на снег.

– Вероятно, – согласился Пуаро.

В задумчивости он несколько минут барабанил пальцами по столу.

– Надеюсь, что месье ни в чем меня не обвиняет? – неуверенно спросил проводник.

Сыщик улыбнулся.

– Вам просто не повезло, друг мой, – сказал он. – Да, вот еще что, пока не забыл. Вы сказали, что в тот момент, когда вы стучали в дверь месье Рэтчетта, прозвучал еще один звонок… Я его тоже слышал. А кто это был?

– Это звонила мадам княгиня Драгомирова. Она хотела, чтобы я позвал ее горничную.

– И вы ее позвали?

– Конечно, месье.

Пуаро задумчиво посмотрел на лежавший перед ним план вагона.

– На сегодня, – сказал он, наклонив голову, – достаточно.

Мужчина встал и взглянул на месье Бука.

– Не мучайте себя, – мягко сказал последний, – я не вижу здесь никакой вашей вины.

И Пьер Мишель с благодарностью покинул вагон.

Глава 2 Показания секретаря

Несколько минут Пуаро сидел, глубоко задумавшись.

– Думаю, – сказал он наконец, – что нелишне будет пообщаться с месье Маккуином в свете новых данных, которые у нас появились.

Молодой американец не заставил себя ждать.

– Ну, – сказал он, – и как все складывается?

– Не так плохо. С момента нашей последней встречи я кое-что узнал – настоящее имя месье Рэтчетта.

Гектор Маккуин с интересом подался вперед.

– Правда?

– Как вы и подозревали, имя Рэтчетт было только псевдонимом. Настоящее его имя – Кассетти. Он был организатором нескольких похищений, включая известное дело маленькой Дейзи Армстронг.

На лице американца появилось выражение глубокого потрясения, а потом оно потемнело.

– Этот проклятый ублюдок! – воскликнул он.

– Вам что-нибудь было об этом известно, месье Маккуин?

– Нет, сэр, – твердо заявил молодой американец. – Если б я знал об этом, то отрезал бы себе правую руку, только б не идти к нему в секретари.

– Вы принимаете это дело слишком близко к сердцу, месье.

– У меня на то есть причины. Мой отец был окружным прокурором, который вел это дело, месье Пуаро. Несколько раз мне довелось видеть миссис Армстронг – она была очаровательной женщиной. Такой мягкой и такой несчастной. – Лицо американца стало совсем темным. – Если только на свете есть человек, про которого можно сказать, что он получил по заслугам, то это Рэтчетт… или Кассетти. Я счастлив, что он умер именно так. Такие люди не имеют права жить!

– Вы говорите так, как будто сами готовы были выполнить это благое дело?

– Да, готов. Я… – Он замолчал, а потом покраснел, как будто сделал какую-то ошибку. – Я, кажется, сам ставлю себя под подозрение.

– Я бы скорее стал подозревать вас, месье Маккуин, если б вы демонстрировали безутешное горе по поводу смерти вашего работодателя.

– Боюсь, что не смог бы сделать этого даже под угрозой электрического стула, – мрачно произнес Маккуин и добавил: – Не сочтите это наглостью с моей стороны, но как вы узнали? Я имею в виду про имя Кассетти?

– Из обрывка письма, которое мы нашли в его купе.

– Но как же так… то есть я хочу сказать, что держать при себе такое письмо – это было довольно неосторожно со стороны старика.

– Это как посмотреть, – заметил сыщик.

Последняя фраза показалась молодому человеку слегка загадочной. Он уставился на Пуаро, стараясь понять, что тот имеет в виду.

– Передо мной стоит задача, – пояснил маленький бельгиец, – точно установить, где находился и что делал каждый из пассажиров вагона во время убийства. И в этом нет ничего оскорбительного – простая рутина.

– Ну, конечно. Приступайте – и позвольте мне поскорее облегчить душу.

– Мне не нужно спрашивать у вас номер вашего купе, – улыбнувшись, сказал Пуаро, – так как я имел честь провести с вами одну ночь. Это купе второго класса с полками номер шесть и номер семь. Как я понимаю, после моего переезда вы ехали в нем один.

– Именно так.

– А теперь, месье Маккуин, я хочу, чтобы вы рассказали нам обо всех своих перемещениях после того, как вышли с обеда.

– Это несложно. Я вернулся в купе, немного почитал, вышел на платформу в Белграде, решил, что на улице слишком холодно, и быстренько убрался восвояси. Какое-то время я пообщался с молодой английской леди из соседнего купе, а потом разговорился с англичанином, полковником Арбэтнотом. Мне даже кажется, что вы в этот момент проходили мимо. Затем я зашел к мистеру Рэтчетту и, как уже вам говорил, сделал некоторые заметки для писем, которые он поручил мне написать. Потом я пожелал ему доброй ночи и ушел. Полковник Арбэтнот все еще стоял в коридоре. Его постель была уже расстелена, и я пригласил его к себе в купе, потом заказал выпивку, и мы погрузились в обсуждение мировой политики, действий индийского правительства и наших, американских, проблем, связанных с кризисом и ситуацией на Уолл-стрит. Обычно я не люблю общаться с британцами – слишком уж они снобы, – но этот парень мне понравился.

– Вы не помните, во сколько он от вас ушел?

– Довольно поздно. Было, наверное, около двух часов.

– А вы заметили, что поезд остановился?

– Ну конечно. Нас это слегка удивило. А потом мы выглянули в окно и увидели горы снега – правда, тогда нам не подумалось, что все это настолько серьезно.

– А что произошло после того, как полковник пожелал вам доброй ночи?

– Он прошел к себе в купе, а я позвал кондуктора и попросил расстелить мне постель.

– Что вы делали, пока постель готовили?

– Стоял в коридоре рядом с дверью и курил.

– А потом?

– А потом я лег в кровать и проспал до утра.

– А вечером вы выходили из вагона?

– Мы с Арбэтнотом решили выйти на остановке в… как там называется это местечко … в Винковцах, чтобы слегка размять ноги. Но было жутко холодно – настоящая пурга, – и мы почти сразу же вернулись.

– Через какую дверь вы выходили?

– Через ту, которая ближе к моему купе.

– То есть через ту, что рядом с вагоном-рестораном?

– Да.

– А вы не помните, она была заперта?

Маккуин задумался.

– Знаете, мне помнится, что да. По крайней мере, на ручку была надета какая-то скоба. Вы это имеете в виду?

– Да. А когда вернулись в вагон, вы вернули скобу в то же положение?

– Нет. Вы знаете, я не помню, как делал это. Я входил последним, но не помню, как запер дверь. А что, это так важно? – внезапно спросил американец.

– Вполне может быть. Полагаю, месье, что пока вы с полковником беседовали у вас в купе, дверь в коридор была открыта?

Гектор Маккуин кивнул в знак согласия.

– А вы не могли бы вспомнить, проходил ли кто-нибудь по коридору после того, как поезд отошел от Винковцев, и до того момента, как вы попрощались с полковником?

Маккуин сдвинул брови.

– По-моему, один раз прошел проводник, – сказал он. – Он шел от вагона-ресторана. А потом в обратном направлении прошла женщина.

– Какая женщина?

– Не могу вам сказать. Я ее едва заметил. Понимаете, я как раз в этот момент пытался доказать свою точку зрения Арбэтноту. Просто помню, что мимо двери промелькнуло что-то алое. Я не обратил на это внимания, да и в любом случае не мог увидеть ее лица. Как вы знаете, дверь моего купе смотрит в сторону вагона-ресторана, поэтому женщина, которая шла в том же направлении, оказалась ко мне спиной, как только прошла мимо двери.

Пуаро кивнул.

– Она, я полагаю, шла в туалет?

– Возможно.

– А вы видели, как она возвращалась?

– Вы знаете, нет… теперь, когда вы об этом заговорили, я понял, что не видел этого; но, думаю, она должна была вернуться.

– Еще один вопрос. Вы курите трубку, месье Маккуин?

– Нет, сэр, не курю.

Несколько мгновений Пуаро молчал.

– Думаю, что на сегодня достаточно. Теперь я хотел бы поговорить с камердинером месье Рэтчетта. Кстати, вы с ним всегда путешествуете вторым классом?

– Он – да. Я же обычно езжу в первом и, если это возможно, в соседнем купе с мистером Рэтчеттом. Тогда бо́льшая часть его багажа загружается ко мне, и мы, то есть я и багаж, всегда оказываемся у него под рукой. Но в этот раз мы смогли купить только один билет первого класса.

– Понятно. Благодарю вас, месье Маккуин.

Глава 3 Показания камердинера

После американца в вагоне появился бледный англичанин с малоподвижным лицом, которого Пуаро уже видел накануне. Он вежливо остановился возле стола. Сыщик предложил ему присесть.

– Насколько я понимаю, вы камердинер месье Рэтчетта?

– Да, сэр.

– И вас зовут?

– Эдвард Генри Мастермэн.

– Сколько вам лет?

– Тридцать девять.

– Ваш домашний адрес?

– Фрейр-стрит, дом двадцать один, Клеркенуэлл.

– Вы уже слышали, что вашего хозяина убили?

– Да, сэр. Шокирующее событие.

– Расскажите нам, пожалуйста, когда вы видели месье Рэтчетта живым в последний раз?

Камердинер задумался.

– Думаю, сэр, около девяти часов вчерашнего вечера. Или чуть позже.

– Расскажите своими словами, как это произошло.

– Я, как обычно, пришел в купе мистера Рэтчетта, сэр, и прислуживал ему.

– В чем конкретно заключались ваши обязанности?

– Сложить или развесить его одежду, сэр. Положить его зубные протезы в стакан с водой и убедиться, что у него есть все, что может понадобиться ему ночью.

– Он вел себя как обычно?

Камердинер на мгновение задумался.

– Знаете, сэр, мне показалось, что он был чем-то расстроен.

– Что вы понимаете под словом «расстроен»?

– Он был расстроен по поводу письма, которое читал. Он спросил, не я ли положил его в купе. Разумеется, я сказал ему, что ничего подобного не делал, но он стал ругаться, и после этого все, что я ни делал, его раздражало.

– В этом было что-то необычное?

– Совсем нет, сэр. Хозяин легко раздражался – вопрос состоял лишь в том, что именно ему не понравится в данный конкретный момент.

– Ваш хозяин когда-нибудь принимал лекарство от бессонницы?

Доктор Константин слегка подался вперед.

– Всегда, когда путешествовал поездом, сэр. Он говорил, что иначе не может уснуть.

– А вы знаете, что это был за препарат?

– Точно не знаю, сэр. На пузырьке было просто написано: Микстура от бессонницы. Принимать перед сном.

– Вчера вечером он ее тоже принял?

– Да, сэр. Я накапал ее в стакан и поставил на столик у его изголовья.

– Но вы сами не видели, как он ее выпил?

– Нет, сэр.

– А что произошло потом?

– А потом я спросил, нет ли каких-нибудь распоряжений и во сколько мистер Рэтчетт хочет, чтобы его разбудили. Он ответил, что не хочет, чтобы его беспокоили, и что сам позвонит проводнику.

– Он так часто делал?

– Да, сэр. Обычно он звонил проводнику и посылал его за мной, когда был готов встать.

– Он был ранней пташкой или любил поспать?

– Все зависело от его настроения, сэр. Иногда он поднимался к завтраку, а иногда не вставал до самого ланча.

– То есть вы не нервничали по поводу того, что утро заканчивалось, а вас никто не звал?

– Нет, сэр.

– А вы не знаете, у вашего хозяина были враги?

– Были, сэр, – произнес камердинер без всяких эмоций.

– А откуда вам это известно?

– Я слышал, как он обсуждал какие-то письма с мистером Маккуином, сэр.

– Вам нравился ваш хозяин, Мастермэн?

Хотя это и казалось невозможным, но лицо мужчины окаменело еще больше.

– Я бы этого не сказал, сэр, но он был щедрым работодателем.

– Однако вы его не любили?

– Давайте скажем так: я вообще не очень люблю американцев.

– А вы бывали когда-нибудь в Америке?

– Нет, сэр.

– Вы помните дело о похищении ребенка Армстронгов, о котором писали во всех газетах?

На щеках мужчины появился легкий румянец.

– Да, сэр, конечно. Речь шла о маленькой девочке, так ведь? Шокирующее происшествие.

– А вы знаете, что ваш хозяин, месье Рэтчетт, был главным закоперщиком всего этого преступления?

– Никак нет, сэр. – В тоне слуги впервые появилась какая-то теплота и слабые эмоции. – Я с трудом могу в это поверить, сэр.

– И тем не менее это так. А теперь займемся вашими собственными действиями прошлой ночью. Не забывайте, что это рутинный опрос всех пассажиров. Что вы делали после того, как вышли от хозяина?

– Я сказал мистеру Маккуину, сэр, что хозяин хочет его видеть. А потом прошел в свое купе и занялся чтением.

– Вы у нас в?..

– В последнем купе второго класса. Рядом с вагоном-рестораном.

– Понятно, – сказал Пуаро, сверившись с планом. – И какая у вас полка?

– Нижняя, сэр.

– Это значит номер четыре?

– Да, сэр.

– С вами едет еще кто-то?

– Да, сэр. Этот большой итальянец.

– Он говорит по-английски?

– Он хочет так думать, сэр. – В голосе камердинера звучало осуждение. – Он из Америки – как я понял, из Чикаго.

– Вы часто общаетесь с ним?

– Нет, сэр. Я предпочитаю книги.

Пуаро улыбнулся – он ясно представил себе эту картину: большой говорливый итальянец и джентльмен-сноб, прислуживающий другому джентльмену.

– А что, если не секрет, вы сейчас читаете?

– В настоящий момент, сэр, я читаю «Пленника любви» миссис Арабеллы Ричардсон.

– Хорошая книга?

– Я нахожу ее очень поучительной, сэр.

– Ну что ж, продолжим. Вы вернулись в свое купе и читали «Пленника любви» – до какого времени?

– Где-то в десять тридцать этот итальянец захотел спать. Пришел проводник и расстелил наши постели.

– И вы легли в постель и заснули?

– Я лег в постель, сэр, но не заснул.

– А почему так?

– У меня болели зубы, сэр.

– О-ля-ля, должно быть, было очень больно?

– Очень, сэр.

– А вы что-то принимали?

– Я намазал десны маслом гвоздики – это слегка уменьшило боль, но уснуть я так и не смог. Я зажег ночник и продолжил чтение, чтобы хоть как-то отвлечься от боли.

– И что же, вы так всю ночь и промучились?

– Да, сэр. Мне удалось забыться только в районе четырех утра.

– А ваш попутчик?

– Итальянец? Он прохрапел всю ночь.

– В течение ночи он не выходил из купе?

– Нет, сэр.

– А вы сами?

– Нет, сэр.

– И вы ничего не слышали ночью?

– Нет, сэр. То есть, я хочу сказать, ничего необычного. Поезд стоял, поэтому было очень тихо.

Помолчав немного, Пуаро произнес:

– Что ж, мне кажется, говорить больше не о чем. Вы не можете пролить какой-нибудь свет на эту трагедию?

– Боюсь, что нет, сэр. Мне очень жаль, сэр.

– Вы ничего не слышали ни о каких ссорах или неприязни между вашим хозяином и месье Маккуином?

– Нет, нет, сэр. Мистер Маккуин очень приятный джентльмен.

– У кого вы служили до месье Рэтчетта?

– У сэра Генри Томлинсона, сэр, с Гросвенор-сквер.

– Почему вы ушли от него?

– Он уезжал в Восточную Африку, сэр, и мои услуги ему стали больше не нужны. Я уверен, что он замолвит за меня словечко. Я проработал у него несколько лет.

– А как давно вы работаете у месье Рэтчетта?

– Немногим более девяти месяцев, сэр.

– Благодарю вас, Мастермэн. Кстати, вы не курите трубку?

– Нет, сэр. Только дешевые сигареты, сэр.

– Благодарю вас, этого достаточно.

Камердинер заколебался.

– Простите, сэр, но эта пожилая американская леди совсем, я бы сказал, вышла из себя, сэр. Она все время говорит, что знает, кто убийца. Она очень взволнована, сэр.

– В таком случае, – улыбнулся сыщик, – пусть она будет следующей.

– Мне позвать ее, сэр? Она уже давно требует разговора с официальным лицом. Проводник всячески старается ее успокоить.

– Пригласите ее к нам, друг мой, – велел Пуаро. – Мы выслушаем ее историю.

Глава 4 Показания американской леди

Миссис Хаббард появилась в вагоне в таком возбужденном состоянии, что едва могла говорить от недостатка воздуха в груди.

– Послушайте, кто здесь самый главный? У меня оч-ч-чень важная информация, действительно оч-ч-чень важная, и я хочу рассказать ее официальному лицу как можно скорее. Если вы, джентльмены…

Ее глаза шарили по трем сидящим перед ней мужчинам. Пуаро подался вперед.

– Расскажите ее мне, мадам, – предложил он. – Но сначала, умоляю вас, присядьте.

Миссис Хаббард тяжело опустилась на стул напротив него.

– Я хочу сказать вам следующее. Ночью в вагоне совершено убийство, и убийца был у меня в купе!

Она замолчала, чтобы все смогли проникнуться драматизмом ситуации.

– Вы в этом уверены, мадам?

– Конечно, уверена! Что это вы там себе придумали? Я знаю, о чем говорю. Я сейчас вам все расскажу. Я легла в постель и уснула, но неожиданно проснулась – в полной темноте – и поняла, что в моем купе находится мужчина. Я была так испугана, что не могла кричать, если вы меня понимаете. Я просто лежала и думала: «Боже, меня сейчас убьют». Я не могу описать вам, что пережила. Я подумала об этих ужасных поездах и обо всем, что о них пишут в газетах. И еще я подумала: в любом случае он не доберется до моих драгоценностей. Потому что, понимаете, я сложила их в чулок и спрятала под подушку – не очень комфортно и слегка жестковато, если вы меня понимаете. Но тут уж выбирать не приходится. Так на чем я остановилась?

– Вы поняли, мадам, что в вашем купе мужчина.

– Да, так вот я и лежала с зажмуренными глазами и думала, что же мне делать. И подумала: какое счастье, что моя дочь не знает, в какую историю я влипла. А потом я каким-то образом собралась с силами и стала шарить рукой по постели и наконец добралась до звонка. Я давила и давила на него, но ничего не происходило, и я точно могу сказать вам, что мое сердце чуть не остановилось. «Боже, – сказала я сама себе, – они, наверное, убили всех в этом поезде». Состав стоял на месте, и в воздухе висела зловещая тишина. Но я продолжала давить на звонок, и – какое счастье! – вдруг услышала шаги человека, бегущего по коридору. Потом раздался стук в дверь. «Входите же!» – закричала я и включила свет. И… вы мне не поверите, но в купе никого не оказалось.

По ее тону было ясно, что миссис Хаббард считает это кульминацией своего рассказа, а вовсе не его концом.

– И что же произошло потом, миссис Хаббард?

– Ну как же; я рассказала этому человеку, что произошло, но он мне не поверил. Он решил, что мне все это приснилось. Я заставила его посмотреть под сиденьями, но он, по-моему, сказал что-то насчет того, что мужчина туда не втиснется. Было ясно, что мужчина исчез, но он точно был, и когда проводник стал меня успокаивать, я чуть не сошла с ума! Я не тот человек, чтобы что-то выдумывать, мистер… боюсь, я не знаю, как вас зовут.

– Пуаро, мадам, а это месье Бук, директор компании «Вэгонс-Лит», и доктор Константин.

Миссис Хаббард рассеянно пробормотала что-то вроде «рада познакомиться» всем трем джентльменам и вернулась к своему рассказу:

– Конечно, не буду утверждать, что вела себя наилучшим образом. Я почему-то вбила себе в голову, что у меня был мужчина из соседнего купе – тот бедняга, которого убили. Я велела проводнику осмотреть смежную дверь – и, естественно, она оказалась незапертой. Я тут же это исправила и велела ему немедленно ее запереть, а после того как он это сделал, еще и прижала дверь одним из чемоданов.

– А во сколько все это произошло, миссис Хаббард?

– Простите, но точно я вам не скажу. На часы я не смотрела. Я была слишком испугана.

– И что вы обо всем этом думаете?

– Ну, я должна сказать, что все проще простого. Мужчина в моем купе был убийцей. А кто еще это мог быть?

– И вы считаете, что он скрылся в соседнем купе?

– Откуда мне знать, куда он скрылся! Я же лежала с зажмуренными глазами… – Миссис Хаббард прерывисто вздохнула. – Боже, как же я испугалась! Если б моя дочь только узнала…

– А вы не думаете, мадам, что шум, который вас разбудил, мог доноситься из соседнего купе, из купе убитого?

– Нет, не думаю, мистер… как это… Пуаро. Мужчина был совсем рядом, в моем собственном купе. Более того, у меня есть доказательства.

С видом триумфатора она вытащила на свет божий громадную сумку и стала рыться в ее содержимом. Оттуда по очереди было вытащено: два больших чистых носовых платка; очки в черепаховой оправе; пузырек с аспирином; пакетик с глауберовой солью; пластмассовая трубочка с мятными таблетками; связка ключей; ножницы; пачка чеков «Американ экспресс»; мгновенная фотография на удивление ничем не примечательного ребенка; письма; пять ниток поддельных восточных бус и, наконец, крохотный металлический предмет – пуговица.

– Вы видите эту пуговицу? Так вот, это не моя пуговица. У меня таких пуговиц нет. И я ее нашла сегодня утром, когда проснулась.

Женщина положила пуговицу на стол, месье Бук внимательно посмотрел на нее и негромко вскрикнул:

– Эта пуговица с кителя служащего компании «Вэгонс-Лит»!

– Что можно легко объяснить, – заметил Пуаро и мягко повернулся к даме: – Эта пуговица могла оторваться от униформы проводника или когда он обыскивал ваше купе, или когда вчера расстилал вашу постель.

– Не понимаю, что с вами со всеми происходит. Такое впечатление, что вы ничего не делаете, а только создаете препятствия. Так вот, послушайте меня внимательно: вчера перед сном я читала журнал. Прежде чем выключить свет, я положила журнал на маленький чемодан, который стоял возле окна. Хоть это вы поняли?

Мужчины дружно закивали.

– Очень хорошо, тогда дальше… Проводник заглянул под ближайшее к двери сиденье, потом закрыл смежную дверь. Он НИ РАЗУ не подошел к окну. А сегодня утром пуговица лежала НА журнале. И что вы можете сказать по этому поводу, хотела бы я знать?

– Я бы сказал, мадам, что вы нашли улику, – ответил Пуаро.

Казалось, что этот ответ слегка успокоил даму.

– Я просто из себя выхожу, когда мне не верят, – объяснила она.

– Ваши показания исключительно интересны и важны для нас, – попытался успокоить ее Пуаро. – А теперь могу я задать вам несколько вопросов?

– Ну конечно.

– Как так получилось, что хотя этот человек, Рэтчетт, пугал вас с самого начала, вы так и не заперли дверь между купе?

– Я заперла, – немедленно отреагировала миссис Хаббард.

– Ах, так вы заперли?

– Дело в том, что я попросила эту несчастную женщину из Швеции – она такая приятная – проверить, заперта ли дверь, и та сказала, что заперта.

– А почему вы не убедились в этом сами?

– Потому что я была уже в постели, а моя косметичка висела на ручке этой двери.

– А в какое время вы просили ее об этом?

– Дайте подумать… Было около половины одиннадцатого или без четверти одиннадцать. Она зашла узнать, нет ли у меня аспирина. Я показала, где он лежит, и она взяла его прямо из моих рук.

– Сами вы в это время были в постели?

– Да.

Неожиданно женщина рассмеялась:

– Бедняжка, она была так смущена… Дело в том, что сначала, по ошибке, она открыла дверь следующего купе.

– Купе месье Рэтчетта?

– Вот именно. Вы же знаете, как трудно бывает, когда идешь по коридору вагона, а все двери закрыты. Вот она и открыла по ошибке. Она была этим очень расстроена. Он рассмеялся и, подозреваю, сказал что-то не совсем приятное. Бедняжка была просто в шоке! «Я делать ошибка, – все время повторяла она, – мне стыдно делать ошибка. Плохой человек. Он говорить – ты слишком старый».

Доктор Константин фыркнул, но взгляд миссис Хаббард немедленно заставил его превратиться в ледяную статую.

– Он был не очень приятным человеком, – сказала женщина. – Такие вещи дамам не говорят. И нечего над этим смеяться.

Последовали неловкие извинения доктора Константина.

– А после этого вы не слышали никакого шума в купе месье Рэтчетта?

– Не совсем.

– Что вы хотите этим сказать, мадам?

– Понимаете, – тут женщина запнулась, – он храпел.

– Ах, вот как! Он храпел?

– И очень громко. Всю предыдущую ночь я почти не спала.

– Но вы не слышали, как он храпит после того, как вас испугал мужчина, проникший в ваше купе?

– Каким образом, мистер Пуаро? Ведь он был мертв.

– Ах, ну да, правильно. – Казалось, что маленький бельгиец смутился. – А вы помните дело о похищении ребенка Армстронгов, миссис Хаббард?

– Конечно, помню! И помню, как этому негодяю удалось избежать наказания. Боже, хотела бы я до него добраться!

– Так вот, он ничего не избежал. Он мертв. И умер он прошлой ночью.

– Вы хотите сказать… – От волнения миссис Хаббард приподнялась со стула.

– Именно это я и хочу сказать. Похитителем был месье Рэтчетт.

– Боже! Боже, вы только подумайте! Я должна немедленно написать дочери и все ей рассказать. Разве я вчера не говорила вам, что у этого человека порочное лицо? Как видите, я оказалась права. Моя дочь всегда говорит: если мамусе что-то кажется, то смело ставьте доллар на то, что она права.

– Вы были знакомы с кем-то из семьи Армстронгов, миссис Хаббард?

– Нет. Они вращались в высшем свете. Но я много раз слышала, что миссис Армстронг была совершенно очаровательной женщиной и что муж ее обожал.

– Ну что же, миссис Хаббард, вы нам очень помогли. Действительно очень помогли. Не могли бы вы сообщить нам ваше полное имя?

– Ну конечно: Кэролайн Марта Хаббард.

– И напишите вот здесь ваш домашний адрес.

Миссис Хаббард написала требуемое, ни на минуту не умолкая:

– Я все никак не могу прийти в себя. Кассетти – и на этом поезде!.. А ведь этот человек меня сразу насторожил, правда, мистер Пуаро?

– Истинная правда, мадам. Кстати, у вас есть алый шелковый халат?

– Боже, какой странный вопрос! Нет. У меня с собой два халата: розовый фланелевый – он очень удобен на борту парохода, его подарила мне моя дочь – и простой халатик из фиолетового шелка. Но, ради создателя, зачем вам понадобились мои халаты?

– Понимаете, мадам, кто-то в алом кимоно прошлой ночью вошел или в ваше купе, или в купе месье Рэтчетта. Как вы сами только что справедливо заметили, очень сложно определить, в какое именно, когда все двери закрыты.

– В мое купе не заходил никто в алом кимоно.

– Значит, она зашла в купе месье Рэтчетта.

Миссис Хаббард сжала губы и мрачно произнесла:

– Это меня совсем не удивляет.

Пуаро подался вперед:

– Так, значит, вы слышали женский голос в соседнем купе?

– Не понимаю, как вы об этом догадались, мистер Пуаро. Не совсем… Хотя скорее всего да.

– Но когда я только что спрашивал вас, не слышали ли вы каких-то звуков в соседнем купе, вы сказали, что слышали только храп месье.

– И это было почти правдой. Он действительно храпел какую-то часть времени. А вот другую… – Миссис Хаббард сильно покраснела. – Мне бы не хотелось говорить об этом.

– Во сколько вы услышали женский голос?

– Не знаю. Я проснулась на какое-то мгновение и услышала голос женщины. Было очевидно, где она говорит. И я еще подумала: «Да что же он за человек такой?.. Меня это ничуть не удивляет». А потом я опять заснула. Уверена, что ни за что не рассказала бы об этом трем незнакомым мужчинам, если б вы меня не заставили.

– Это было до шума из-за появления мужчины в вашем купе или после?

– Послушайте, ну я же вам уже говорила раньше – он не мог разговаривать с женщиной, будучи мертвым, правда?

– Pardon. Вы, наверное, считаете меня полным глупцом, мадам.

– Я считаю, что даже вы начинаете время от времени путаться. Я вот никак не могу привыкнуть, что убитый был этим монстром Кассетти. Моя дочь наверняка скажет…

Пуаро ловко помог даме собрать все вещи в сумку, а после этого проводил ее до двери.

– Вы обронили ваш платок, мадам, – сказал он в последний момент.

Миссис Хаббард взглянула на крохотный кусочек батиста, который он ей протягивал.

– Это не мой, мистер Пуаро. Мой лежит вот здесь.

– Pardon еще раз. Я подумал, что если на нем инициал Х…

– Да, странно, но это точно не мой. На моих вышито К.М.Х., и они – вещи практичные, а не какие-то там дорогие французские штучки. Ну какой прок носу от платка такого размера?

Ни один из трех джентльменов не смог ответить на этот вопрос, и миссис Хаббард с триумфом удалилась.

Глава 5 Показания дамы из Швеции

Месье Бук играл пуговицей, которую миссис Хаббард оставила на столе.

– Никак не могу понять, при чем здесь эта пуговица. Значит ли она, что Пьер Мишель все-таки замешан в этом преступлении? – размышлял он вслух. Помолчав, обернулся к Пуаро, а потом продолжил, видя, что тот не собирается отвечать: – Что вы можете сказать по этому поводу, друг мой?

– Эта пуговица, она наводит на размышления, – задумчиво произнес Пуаро. – Давайте побеседуем со шведской дамой, прежде чем будем обсуждать показания и улики, которые у нас уже есть… – Он порылся в стопке паспортов, которая лежала перед ним. – Ага, вот она! Грета Олссон, сорока девяти лет.

Мистер Бук отдал приказ официанту, и через несколько минут тот ввел в вагон даму с пучком желто-серых волос и длинным лицом, чем-то напоминавшим овечью морду. Она близоруко таращилась на Пуаро сквозь очки, но при этом была абсолютно спокойна.

Выяснилось, что шведка понимает и говорит на французском языке, поэтому дальнейшая беседа велась именно на нем. Сначала Пуаро задал ей вопросы, ответы на которые были ему уже известны – он поинтересовался ее именем, возрастом и адресом. После этого спросил, чем она занимается.

Грета Олссон рассказала, что является руководительницей миссионерской школы недалеко от Стамбула. По профессии же она медицинская сестра.

– Вы, конечно, уже слышали, что здесь произошло прошлой ночью, мадемуазель?

– Естественно. Это просто ужасно. И дама из Америки рассказала мне, что убийца побывал и у нее в купе.

– Как я слышал, вы были последним человеком, который видел убитого живым?

– Не знаю. Может быть, и так. Я случайно открыла дверь в его купе. Мне было очень стыдно. Такая нелепая ошибка…

– И вы действительно видели его?

– Да, он читал книгу. Я быстро извинилась и закрыла дверь.

– Он вам что-нибудь сказал?

На щеках достойной дамы появился румянец.

– Засмеялся и сказал несколько слов. Но я… я не разобрала их.

– А что вы сделали после этого, мадемуазель? – спросил Пуаро, тактично уходя от дальнейшего обсуждения этой темы.

– Я прошла к даме из Америки, к миссис Хаббард. Я попросила у нее аспирин, и она мне его дала.

– Она просила вас проверить, закрыта ли смежная дверь между ее купе и купе месье Рэтчетта?

– Да.

– И та была заперта?

– Да.

– А что потом?

– Потом я вернулась в свое купе, приняла лекарство и легла.

– Сколько было времени?

– Когда я ложилась, было без пяти одиннадцать. Я точно помню, потому что посмотрела на часы, прежде чем их завести.

– Вы быстро заснули?

– Не совсем. Голова у меня почти прошла, но некоторое время я лежала без сна.

– Поезд успел остановиться до того, как вы уснули?

– Не думаю. Мне кажется, что мы остановились на какой-то станции как раз тогда, когда я уже засыпала.

– Это были Винковцы. Скажите, мадемуазель, это ваше купе? – Сыщик показал на план вагона.

– Да, мое.

– У вас верхняя или нижняя полка?

– Нижняя – номер десять.

– У вас есть попутчица?

– Да, молодая английская леди. Очень милая и любезная. Она едет из Багдада.

– После того как поезд отошел от Винковцев, она выходила из купе?

– Уверена, что нет.

– А почему вы так уверены, если, как говорите, спали?

– У меня очень чуткий сон. Я привыкла просыпаться от малейшего звука. Я уверена – если б она спускалась с полки, я обязательно услышала бы.

– А вы сами выходили из купе?

– Не выходила до самого утра.

– У вас есть алое шелковое кимоно, мадемуазель?

– Конечно нет. У меня удобный халат из шерстяного трикотажа. Бледно-сиреневый, с капюшоном – такие часто продаются на Востоке.

Кивнув, Пуаро поинтересовался дружелюбным тоном:

– А куда вы сейчас едете? В отпуск?

– Да, я еду домой в отпуск. Но сначала заеду на недельку к сестре в Лозанну.

– Не будете ли вы так любезны написать адрес вашей сестры?

– С удовольствием.

Шведка взяла у него лист бумаги и карандаш и записала имя сестры и ее адрес, как и просил Пуаро.

– Вы были когда-нибудь в Америке, мадемуазель?

– Никогда. Но однажды чуть не поехала. Я должна была сопровождать одну даму-инвалида, однако поездку отменили в самый последний момент. Я очень расстроилась. Американцы – они очень хорошие. С удовольствием дают деньги на школы и больницы. Очень практичный народ.

– А вы не помните дело о похищении ребенка Армстронгов?

– Нет, а что это за дело?

Пуаро объяснил.

Грета Олссон была вне себя. Ее желтый пучок затрясся от возмущения.

– Вы только подумайте, и такие злодеи живут на свете! Это настоящее испытание для нашей веры в Бога. Бедная мать… Мне жаль ее от всего сердца.

Когда добродушная шведка покидала вагон-ресторан, ее лицо горело от возмущения, а глаза были полны слез.

Пуаро стал что-то сосредоточенно записывать на листе бумаги.

– Что вы там пишете, друг мой? – поинтересовался месье Бук.

– Mon cher, я люблю, чтобы все было четко и аккуратно. Я сделал здесь небольшую хронологическую табличку происходившего.

Он закончил писать и передал листок месье Буку.

– 9.15 – поезд отходит от платформы в Белграде.

– Около 9.40 – камердинер выходит от Рэтчетта, оставив снотворное рядом с ним.

– 10.00 – от Рэтчетта выходит Маккуин.

– Около 10.40 – Грета Олссон видит Рэтчетта живым в последний раз (N. B. Он читает книгу).

– 0.10 – поезд отходит от станции Винковцы (с опозданием).

– 0.30 – поезд попадает в снежный занос и останавливается.

– 0.37 – раздается звонок из купе Рэтчетта. К купе подходит проводник. Рэтчетт говорит ему: «Ce n’est rien. Je me suis trompé».

– Около 1.17 – миссис Хаббард обнаруживает мужчину у себя в купе и вызывает проводника.

– Все кристально ясно. – Месье Бук одобрительно кивнул.

– И вам ничего не кажется здесь странным?

– Нет, на мой взгляд, все абсолютно ясно. Совершенно очевидно, что преступление совершено в час пятнадцать. И часы говорят нам о том же, и рассказ миссис Хаббард это подтверждает. Хотите, я догадаюсь, кто убийца? Я бы сказал, мой друг, что это тот здоровый итальянец. Он из Америки – из Чикаго, – и не забывайте, что итальянец обычно убивает ножом и бьет свою жертву несколько раз.

– Здесь вы правы.

– В этом разгадка всего дела. Они с Рэтчеттом наверняка занимались похищениями вместе. Кассетти ведь тоже итальянское имя. А потом Рэтчетт, как говорят американцы, «кинул» своего партнера и испарился. Итальянец разыскал его и стал посылать ему письма с угрозами, а когда это не подействовало, жестоко отомстил ему. Так что все очень просто.

Пуаро с сомнением покачал головой.

– Боюсь, что все далеко не так просто, – негромко произнес он.

– А я вот уверен, что прав, – сказал месье Бук. Было видно, что его теория нравится ему все больше и больше.

– А как же тогда быть с камердинером, у которого болели зубы и который клянется, что итальянец никуда не выходил?

– Ну, здесь есть, конечно, некоторые несостыковки…

Глаза Пуаро блеснули.

– Согласен, это совсем некстати. Для вашей теории это большая беда, а вот для нашего итальянского друга зубная боль камердинера – настоящее счастье.

– Какое-то объяснение этому обязательно найдется, – произнес месье Бук с великолепной уверенностью.

Сыщик опять покачал головой.

– Нет, здесь все далеко не так просто, – повторил он еще раз.

Глава 6 Показания русской княгини

– Давайте послушаем, что Пьер Мишель скажет нам об этой пуговице, – предложил он.

Вновь пригласили проводника, который, придя, вопросительно посмотрел на них. Месье Бук прочистил горло.

– Мишель, – сказал он, – вот пуговица с вашей куртки. Ее нашли в купе американской дамы. Что вы сами можете сказать по этому поводу?

Проводник автоматически провел рукой по куртке.

– Месье, я не терял никаких пуговиц, – сказал он. – Это какая-то ошибка.

– Все это очень странно.

– Этого я объяснить не могу, месье. – Мужчина был удивлен, но не выглядел ни виноватым, ни сбитым с толку.

– Принимая во внимание обстоятельства, при которых нашли пуговицу, – со значением произнес месье Бук, – не вызывает сомнения, что ее потерял мужчина, который был в купе миссис Хаббард, когда она вам звонила.

– Но, месье, там никого не было. Все это ей приснилось.

– Ничего ей не приснилось, Мишель. Убийца месье Рэтчетта прошел именно этим путем и потерял по дороге пуговицу.

Постепенно значение слов директора дошло до Пьера Мишеля, и он страшно разволновался.

– Это неправда, месье! Все было не так! – закричал он. – Вы ведь обвиняете меня в преступлении. Меня? Я невиновен, абсолютно невиновен. С какой стати мне было убивать месье, которого я никогда в жизни не видел?

– Где вы были, когда зазвонил звонок в купе миссис Хаббард?

– Я же говорил, месье, – в соседнем вагоне, общался с коллегой.

– Мы сейчас пошлем за ним.

– Конечно, месье, я умоляю вас, пошлите!

Пригласили проводника соседнего вагона, который сразу же подтвердил показания Пьера Мишеля. Он добавил также, что вместе с ними был и проводник бухарестского вагона. Все трое обсуждали ситуацию со снегопадом. Они говорили уже минут десять, когда Мишелю показалось, что он слышит звонок. Когда проводник открыл дверь, соединявшую вагоны, то они тоже ясно услышали его. Звонок звонил не переставая. Мишель бросился отвечать.

– Вот видите, месье, я совсем не виноват, – взволнованно сказал он.

– Тогда как вы объясните эту фирменную пуговицу?

– Никак, месье. Для меня это загадка. Как видите, все мои пуговицы на месте.

Двое других проводников тоже заявили, что пуговиц не теряли и что вообще не заходили в купе миссис Хаббард.

– Успокойтесь, Мишель, – велел месье Бук, – и попытайтесь вспомнить, что происходило, когда вы бежали на звонок миссис Хаббард. Вы кого-нибудь встретили в коридоре?

– Нет, месье.

– Вы видели кого-нибудь, кто шел бы по коридору в противоположном от вас направлении?

– И снова нет, месье.

– Очень странно, – заключил месье Бук.

– Не так уж и странно, – заметил Пуаро. – Все дело во времени. Миссис Хаббард просыпается и чувствует, что в ее купе кто-то есть. Несколько мгновений она лежит неподвижно с зажмуренными глазами. Возможно, что именно в этот момент мужчина и выскользнул в коридор. Потом она начинает звонить в звонок. Но проводник задерживается – он слышит только третий или четвертый звонок. Я бы сказал, что времени вполне достаточно…

– На что? На что, mon cher? Не забывайте, что поезд окружен громадными снежными сугробами.

– У нашего таинственного убийцы есть два пути, – медленно произнес Пуаро. – Он может или спрятаться в одном из туалетов, или исчезнуть в одном из купе.

– Но все они заняты!

– Правильно.

– Вы хотите сказать, что он мог исчезнуть в своем собственном купе?

Пуаро согласно кивнул.

– Похоже на то, похоже, – бормотал месье Бук. – За те десять минут, что проводник отсутствовал, убийца вышел из своего купе, зашел в купе Рэтчетта, убил его, запер изнутри дверь и закрыл ее на цепочку, вышел через купе миссис Хаббард и благополучно вернулся к себе к тому моменту, когда появился проводник.

– Все не так просто, мой друг, – еще раз сказал сыщик. – И наш друг врач скажет вам то же самое.

Жестом месье Бук отпустил всех трех проводников.

– У нас осталось еще восемь пассажиров, – подвел итог сыщик. – Пять пассажиров первого класса: княгиня Драгомирова, граф и графиня Андрени, полковник Арбэтнот и мистер Хардман, и три – второго: мисс Дебенхэм, Антонио Фоскарелли и фройляйн Шмидт.

– С кого начнем – с итальянца?

– Дался же вам этот итальянец! Нет, мы начнем с самого верха. Возможно, мадам княгиня согласится уделить нам несколько минут своего времени? Передайте ей нашу просьбу, Мишель.

– Oui, monsieur, – сказал проводник, который как раз выходил из вагона.

– И не забудьте сказать, что мы готовы прийти к ней в купе, если ей не хочется приходить сюда! – крикнул ему вслед месье Бук.

Однако княгиня Драгомирова отвергла это предложение. Она предпочла появиться в вагоне и, слегка кивнув, села напротив Пуаро.

Ее маленькое жабье личико было еще желтее, чем накануне. Без сомнения, она была уродлива, но, как и у всякой жабы, ее глаза были похожи на драгоценные камни, темные и повелительные. В них сразу же чувствовались сила интеллекта и скрытая до поры до времени энергия. Голос княгини был глубоким, очень четким и с легкой хрипотцой.

Она сразу же прервала цветистые извинения со стороны месье Бука:

– Господа, вам нет нужды извиняться. Я понимаю, что произошло убийство и вы, естественно, должны опросить всех пассажиров. Буду рада оказать вам любое содействие, которое окажется в моих силах.

– Вы очень любезны, мадам, – заметил Пуаро.

– Вовсе нет, это мой долг. Что вы хотите знать?

– Начнем с вашего полного имени и адреса, мадам. Может быть, вы хотите сами записать их?

Пуаро протянул ей лист бумаги и карандаш, но княгиня от них отмахнулась.

– Вы сами можете записать их, – сказала она, – в них нет ничего сложного: Наталия Драгомирова, улица Клебер, семнадцать, Париж.

– Вы возвращаетесь домой из Константинополя, мадам?

– Да, я жила там в австрийском посольстве. Со мною путешествует моя горничная.

– Вы не могли бы коротко рассказать нам, что делали вчера вечером после обеда?

– С удовольствием. Я велела проводнику приготовить мне постель, пока я буду обедать. Сразу же после обеда я легла и читала где-то до одиннадцати, после чего погасила свет. Я никак не могла заснуть из-за ревматических болей, которыми я страдаю. Без четверти час, или около того, я позвала горничную. Та сделала мне массаж и читала вслух, пока я не стала засыпать. Не могу точно сказать, когда она ушла от меня, – может быть, через полчаса, а возможно, и позже.

– Но поезд уже остановился?

– Да, поезд стоял.

– И вы ничего не слышали, мадам, – ничего необычного?

– Нет, я не слышала ничего необычного.

– Как зовут вашу горничную?

– Хильдегарда Шмидт.

– Она давно работает у вас?

– Пятнадцать лет.

– Вы считаете, что ей можно доверять?

– Абсолютно. Ее семья жила на территории поместья моего последнего мужа в Германии.

– Полагаю, что вы бывали в Америке, мадам?

Неожиданная смена темы разговора заставила княгиню приподнять брови.

– Множество раз.

– А вы не были там знакомы с семьей Армстронгов – той самой, в которой произошла трагедия?

– Вы говорите о моих друзьях, месье, – сказала княгиня с волнением в голосе.

– В таком случае вы хорошо знали полковника Армстронга?

– Его самого я знала не так хорошо, а вот его жена, Соня Армстронг, была моей крестной дочерью. Я дружила с ее матерью, актрисой Линдой Арден. Она была настоящим гением, одной из величайших трагедийных актрис мира. В роли леди Макбет и Магдалины ей не было равных. Я не только восхищалась ее талантом, но и была ее другом.

– Она уже умерла?

– Нет, нет, она жива, но ведет весьма уединенную жизнь. У нее очень слабое здоровье, и ей практически все время приходится лежать.

– Мне кажется, что у нее была еще одна дочь?

– Да, значительно моложе, чем миссис Армстронг.

– А она жива?

– Конечно.

– И где она живет?

Старая леди внимательно посмотрела на сыщика.

– Я должна знать причины, по которым вы задаете эти вопросы. Какое отношение они имеют к тому, что произошло в поезде, к этому убийству?

– Причины следующие, мадам: убитый был организатором похищения и убийства дочери миссис Армстронг.

– Ах вот как! – Брови княгини сдвинулись, и она, казалось, еще больше выпрямилась. – В таком случае, по моему мнению, это убийство – просто перст Божий! Надеюсь, вы простите мне это несколько предвзятое мнение.

– Это вполне естественно, мадам. Так вот, возвращаясь к моему предыдущему вопросу: где сейчас находится младшая дочь Линды Арден и сестра миссис Армстронг?

– Честно сказать, я не могу на него ответить, месье. У меня нет никаких контактов с молодым поколением. Мне кажется, что несколько лет назад она вышла замуж за англичанина и перебралась в Англию, но я никак не могу вспомнить его имя.

Она помолчала, а потом спросила:

– У вас есть еще вопросы ко мне, джентльмены?

– Только один, и довольно личный. Какого цвета ваш халат, мадам?

Ее брови поползли вверх.

– Что ж, я полагаю, у вас есть на то свои причины, чтобы задать такой вопрос. Мой халат сшит из голубого сатина.

– У меня нет больше вопросов, мадам. Благодарю вас за ваши откровенные ответы.

Княгиня Драгомирова слегка пошевелила рукой, унизанной кольцами.

А потом, когда она встала и мужчины поднялись вслед за нею, княгиня вдруг остановилась и спросила:

– Прошу прощения, месье, но не могли бы вы назвать мне свое имя? Ваше лицо кажется мне знакомым.

– Меня зовут Эркюль Пуаро. К вашим услугам, мадам.

Помолчав какое-то мгновение, она произнесла:

– Эркюль Пуаро… Теперь я вспомнила. Да, это Судьба.

И, прямая, немного скованная в движениях, она удалилась из вагона.

– Voilà une grande dame [47], — сказал месье Бук. – Что вы о ней думаете, друг мой?

Но Пуаро только покачал головой.

– Меня гораздо больше волнует, – сказал он, – что она имела в виду, говоря про Судьбу.

Глава 7 Показания графа и графини Андрени

Cледующими пригласили графа и графиню Андрени. Однако граф появился в вагоне-ресторане один.

При ближайшем рассмотрении он оказался, без сомнения, красивым мужчиной, по меньшей мере шести футов [48] роста, с широкими плечами и узкими бедрами. Одет граф был в хорошо пошитый костюм из английского твида. Его легко можно было бы принять за англичанина, если б не длина усов и не изгиб скул.

– Итак, джентльмены, – начал он, – что я могу для вас сделать?

– Как вы понимаете, месье, в свете всего произошедшего я обязан задать всем пассажирам некоторые вопросы, – ответил Пуаро.

– Ну конечно, конечно, – легко согласился граф. – Я вполне вас понимаю, хотя, боюсь, ни я, ни моя жена не сможем вам чем-то помочь. Мы спали и абсолютно ничего не слышали.

– Вы знаете, кто этот убитый, месье?

– Как я понимаю, это американец – человек с очевидно неприятным лицом, который во время еды сидел…

И граф кивком указал на столик, за которым обычно сидели Рэтчетт и Маккуин.

– Да, да, месье, вы абсолютно правы. Я имел в виду имя убитого.

– Нет. – Казалось, вопрос Пуаро сильно удивил графа. – Если вам нужно его имя, – заметил он, – то я уверен, что вы найдете его в паспорте убитого.

– В паспорте стоит имя Рэтчетт, – сказал сыщик. – Но это имя, месье, не настоящее. Его звали Кассетти, и он был виновником громкого дела о похищении ребенка в Америке.

Произнося эти слова, Пуаро внимательно наблюдал за графом. Однако на мужчину эта новость не произвела никакого впечатления. Он только пошире раскрыл глаза и произнес:

– Что ж, это наверняка многое объясняет. Невероятная страна эта Америка.

– Полагаю, что вы там бывали, месье граф?

– Я провел в Вашингтоне около года.

– Возможно, вы знавали там семью Армстронгов?

– Армстронг, Армстронг… трудно вспомнить – столько встреч… – Граф улыбнулся и пожал плечами. – А если вернуться к нашему делу, джентльмены, – поменял он тему разговора, – чем еще я могу вам помочь?

– Во сколько вы отошли ко сну, месье граф?

Эркюль Пуаро бросил взгляд на план вагона. Граф и графиня Андрени занимали соседние купе, полки 12 и 13.

– Мы попросили приготовить постель в одном купе, пока мы будем обедать. Вернувшись, мы немного посидели в другом…

– В каком номере?

– В тринадцатом. Мы играли в пикет. Около одиннадцати моя жена решила лечь. Проводник расстелил постель в моем купе; я тоже лег и спал не пробуждаясь до самого утра.

– Вы заметили, как остановился поезд?

– Нет, я узнал об этом только утром.

– А ваша жена?

Граф улыбнулся:

– Когда мы едем на поезде, моя жена всегда принимает снотворное. Так что она приняла свою обычную дозу трионала. – Мужчина помолчал. – Как видите, к сожалению, я ничем не смогу вам помочь.

Пуаро протянул ему лист бумаги и ручку.

– Благодарю вас, месье. Это простая формальность, но не могли бы вы написать ваше имя и адрес?

Граф медленно и аккуратно выполнил его просьбу.

– Хорошо, что я сам написал это, – произнес он приятным голосом. – Для людей, не говорящих на моем языке, название моего поместья представляет некоторую сложность.

Граф протянул бумагу сыщику и встал.

– Полагаю, что моей жене приходить нет никакого смысла, – сказал он. – Она не сможет рассказать вам ничего нового.

В глазах Пуаро появилось какое-то свечение.

– Не сомневаюсь, нисколько не сомневаюсь, – сказал он, – но тем не менее я хотел бы перекинуться с мадам графиней несколькими словами.

– Я уверяю вас, что это совершенно не обязательно. – В голосе графа послышались повелительные нотки.

Пуаро мирно заморгал глазами.

– Это простая формальность, – сказал он. – Но мне она необходима для составления отчета.

– Как вам будет угодно, – нехотя согласился граф и, коротко кивнув на иностранный манер, вышел из вагона.

Пуаро протянул руку к его паспорту. В нем были указаны его имя и титулы. В особых отметках стояло: путешествует в сопровождении жены. Имя: Елена Мария, девичья фамилия – Гольденберг, двадцати лет от роду. Какой-то неаккуратный клерк посадил на страницу жирное пятно.

– Дипломатический паспорт, – заметил Бук. – Надо быть осторожнее, мой друг, чтобы никого не обидеть. Эти люди могут не иметь к убийству никакого отношения.

– Не волнуйтесь, mon vieux, я буду очень тактичен. Это просто формальность.

Сыщик понизил голос, так как в этот момент в вагон вошла графиня Андрени. Она выглядела смущенной и совершенно очаровательной.

– Вы хотели меня видеть, господа?

– Это простая формальность, мадам графиня. – Пуаро галантно поднялся и проводил ее к стулу, стоявшему напротив их стола. – Просто чтобы спросить вас, не видели или не слышали вы что-то прошлой ночью, что может пролить свет на это печальное происшествие.

– Совсем ничего, месье. Я спала.

– А вы не слышали, например, шум в купе, соседнем с вашим? Американка, которая в нем едет, была в истерике и вызывала проводника.

– Ничего не слышала, месье. Понимаете, я приняла снотворное…

– Ах вот в чем дело! Понятно. Тогда я не буду вас больше задерживать.

Когда она быстро поднялась, Пуаро опять заговорил:

– Еще минуточку. Вот эти данные – ваша девичья фамилия, возраст и так далее, – они соответствуют действительности?

– Абсолютно, месье.

– Тогда, может быть, вы подпишете вот этот меморандум?

Она быстро подписала: Елена Андрени. У нее был приятный почерк с легким наклоном.

– Вы были с вашим мужем в Америке, мадам?

– Нет, месье. – Она улыбнулась и слегка покраснела. – Тогда мы еще не были женаты. Мы в браке лишь год.

– Ах, ну да, благодарю вас, мадам. Кстати, ваш муж курит?

Она посмотрела на него, уже готовая уйти.

– Да.

– Трубку?

– Нет – сигареты и сигары.

– Еще раз благодарю вас.

Она слегка задержалась – ее глаза с любопытством разглядывали сыщика. Это были очаровательные глаза, темные, миндалевидной формы, с очень длинными черными ресницами, которые выгодно оттеняли изысканный цвет ее щек. Ее губы, накрашенные алой помадой, как это бывает у иностранок, слегка приоткрылись. Она была красива экзотической красотой.

– А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Мадам. – Пуаро легко взмахнул рукой. – Детективам приходится задавать разные вопросы. Вот, например, не скажете ли вы, какого цвета ваш халат?

Она недоуменно уставилась на него, затем рассмеялась.

– Шифон, цвета спелой кукурузы. А что, это так важно?

– Очень важно, мадам.

– Так, значит, вы настоящий детектив? – с любопытством спросила графиня.

– К вашим услугам, мадам.

– А я думала, что на поезде, пока тот идет через Югославию, нет детективов. Что они появляются только в Италии.

– Я детектив не из Югославии, мадам. Я международный детектив.

– Значит, вы работаете на Лигу Наций?

– Я работаю на весь мир, мадам. – В голосе Пуаро появились торжественные нотки. – В основном я работаю в Лондоне. Вы говорите на английском языке? – добавил он по-английски.

– Соовсем ниимного, да.

У нее был очаровательный акцент.

Пуаро еще раз поклонился.

– Мы больше не смеем вас задерживать, мадам. Как видите, это было совсем не страшно.

Женщина улыбнулась, склонила голову и вышла из вагона.

– Elle est jolie femme [49], — в восхищении произнес месье Бук. Потом он вздохнул. – И опять это мало что нам дало.

– Вы правы, – согласился Пуаро. – Эти двое спали и ничего не видели и не слышали.

– Что же, давайте приглашать итальянца?

Какое-то время Пуаро молчал. Он внимательно изучал жирное пятно на венгерском дипломатическом паспорте.

Глава 8 Показания полковника Арбэтнота

Пуаро встал и слегка потянулся. Когда он посмотрел в нетерпеливые глаза месье Бука, то в его глазах появился блеск.

– Мой дорогой старый друг, – произнес он. – Понимаете, я превратился в сноба! И полагаю, что с первым классом надо разобраться в первую очередь. Поэтому, думаю, теперь мы поговорим с красавчиком полковником Арбэтнотом.

Выяснив, что французский полковника сильно ограничен, Пуаро беседовал с ним на английском. Сначала были уточнены полное имя полковника, его возраст, домашний адрес и занимаемая им должность. После этого Пуаро продолжил:

– Так вы едете домой из Индии на побывку, или, как это у нас называется, en permission? [50]

Полковник Арбэтнот, которого совсем не интересовало, что и как называет эта кучка иностранцев, ответил ему с истинно британской краткостью:

– Да.

– Но вы не стали пользоваться кораблем пароходной компании «Пи энд О»?

– Нет.

– А почему нет?

– По причинам личного характера я предпочел возвращаться наземным путем.

«Ну что, получил, выскочка несчастный?» – казалось, говорил весь его внешний вид.

– И вы приехали прямо из Индии?

– На один день я остановился, чтобы осмотреть Ур Халдейский [51], и три дня провел в Багдаде, у своего старого друга, который служит там начальником артиллерийско-технической службы, – сухо ответил полковник.

– Три дня вы провели в Багдаде, а насколько я понимаю, молодая английская леди, мисс Дебенхэм, тоже едет из Багдада. Вы там с нею не встречались?

– Нет, не встречался. Впервые я увидел мисс Дебенхэм, когда мы следовали в охраняемом железнодорожном вагоне из Киркука в Ниссибин.

Пуаро подался вперед. Сейчас он предпочел напустить на себя вид упрямого, туповатого иностранца.

– Месье, я хочу обратиться к вам с большой просьбой. Вы с мисс Дебенхэм – единственные англичанине на этом поезде. И мне необходимо узнать ваше мнение друг о друге.

– Звучит довольно необычно, – холодно заявил полковник Арбэтнот.

– Не совсем так. Понимаете, это преступление, скорее всего, было совершено женщиной. Убитого ударили ножом не менее двенадцати раз. Даже chef de train немедленно сказал, что это была женщина. И как вы думаете, что я должен сделать в первую очередь? Я должен в первую очередь «оценить», как говорят американцы, всех присутствующих в вагоне Стамбул – Кале женщин. Но оценить англичанку очень сложно. Они все такие закрытые, эти англичанки… Поэтому я умоляю вас, месье, в интересах правосудия рассказать, что за человек мисс Дебенхэм? Что вы о ней знаете?

– Мисс Дебенхэм, – в голосе полковника послышалась теплота, – настоящая леди.

– Ах вот как, – заявил Пуаро с напускной благодарностью. – Значит, вы не думаете, что она может быть замешана в преступлении?

– Подобная идея абсурдна сама по себе, – сказал Арбэтнот. – Этот человек был ей абсолютно незнаком – она никогда его раньше не видела.

– Это она вам так сказала?

– Сказала. Она сразу же сделала замечание по поводу его вызывающе неприятной внешности. И если, как вы считаете, в этом замешана женщина – хотя мне кажется, что у вас нет никаких доказательств, лишь досужие домыслы, – то, смею вас заверить, мисс Дебенхэм совсем не та, кого вы ищете.

– А для вас это, по-видимому, весьма важно, – улыбнулся Пуаро.

Полковник Арбэтнот ответил на его слова ледяным взглядом.

– Я даже не представляю себе, что вы хотите этим сказать.

Казалось, что его взгляд смутил сыщика. Тот опустил глаза и стал бесцельно перебирать бумаги на столе.

– Но это все так, кстати… – заметил он. – Давайте вернемся к фактам. Мы имеем основания полагать, что преступление было совершено в четверть второго ночи. Долг заставляет меня поинтересоваться у каждого пассажира вагона, что он или она делали в это время.

– Очень хорошо. Насколько мне помнится, в четверть второго я беседовал с молодым американцем, секретарем убитого.

– Ах вот как! Это было в вашем купе или в его?

– Я был у него в купе.

– Вы говорите сейчас о молодом Маккуине?

– Да.

– Он ваш друг или просто знакомый?

– Я никогда не встречался с ним до этой поездки. Мы заговорили с ним вчера совершенно случайно, и беседа показалась нам интересной. Обычно я не очень уважаю американцев – пустые и никчемные людишки…

Пуаро улыбнулся, вспомнив мнение Маккуина о британцах.

– Но этот парень мне понравился. У него было несколько совершенно идиотских идей по поводу того, что сейчас происходит в Индии… На мой взгляд, самыми худшими чертами американцев являются их излишняя сентиментальность и идеализм. Так вот, он заинтересовался моим мнением – я ведь провел в этой стране почти тридцать лет. Меня, в свою очередь, интересовало то, что он мог рассказать мне об экономической ситуации в Америке. А потом мы разговорились о мировой политике. Когда я взглянул на часы, то с удивлением увидел, что времени было уже без четверти два.

– То есть в это время вы прервали вашу беседу?

– Да.

– А что вы делали после этого?

– Прошел в свое купе и завалился спать.

– Ваша кровать была уже расстелена?

– Да.

– Вы у нас располагаетесь в купе… дайте-ка я посмотрю… номер пятнадцать. Второе от того конца вагона, который ближе к вагону-ресторану.

– Да.

– А где был проводник, когда вы возвращались в ваше купе?

– Сидел в конце вагона за маленьким столиком. Более того, Маккуин позвал его еще до того, как я вошел в свое купе.

– А зачем он его звал?

– Наверное, чтобы тот расстелил ему постель. Его купе еще не было приготовлено к ночи.

– А теперь, полковник Арбэтнот, я хочу, чтобы вы хорошо подумали. Никто не проходил по коридору, пока вы общались с мистером Маккуином?

– Полагаю, довольно много людей. Я не обращал на это внимания.

– Ах вот как! Я сейчас говорю о последних полутора часах вашей беседы. Вы ведь выходили в Винковцах, правильно?

– Да, но только на одну минуту. Мела настоящая пурга, холод был просто ужасающий. В этой ситуации душный вагон показался нам настоящим спасением, хотя обычно я считаю, что то, как они топят в этих вагонах, совершенно недопустимо.

Месье Бук вздохнул.

– Очень трудно угодить всем и каждому, – заметил он. – Англичане – они вообще любители все открывать, а вот другие – те все плотно закрывают. Все это очень сложно.

Ни Пуаро, ни полковник не обратили на это замечание никакого внимания.

– А теперь, месье, попробуйте вспомнить, – голос сыщика звучал ободряюще. – На улице стужа. Вы возвращаетесь в вагон, садитесь и закуриваете – может быть, сигарету, а может, и трубку… – Он замолчал буквально на одно мгновение.

– Я любитель трубки. Маккуин курил сигареты.

– Поезд вновь трогается. Вы курите вашу трубку, обсуждаете европейскую и мировую политику. Уже поздно, и большинство пассажиров отошли ко сну. Кто-нибудь проходил мимо двери? Постарайтесь вспомнить…

Напряженный мыслительный процесс заставил полковника нахмуриться.

– Сложно сказать, – ответил он. – Понимаете, я совсем не обращал на это внимания.

– Но у вас должна быть военная привычка все замечать. Как говорится, все видеть, ничего не видя.

Арбэтнот опять задумался, но покачал головой:

– Не могу сказать. Никого, кроме проводника, я не помню. Хотя подождите-ка… мне кажется, что была еще женщина.

– Вы видели ее? Она была молодая или старая?

– Я ее не видел. Даже не смотрел в ее сторону. Помню просто шуршание материала и аромат.

– Аромат? Приятный?

– Такой… довольно насыщенный, если вы меня понимаете. То есть я хочу сказать, что вы почувствуете его и за сотню ярдов. Хотя, – тут полковник заторопился, – это могло произойти и раньше. Понимаете, как вы сами только что сказали, это была одна из тех вещей, которые замечаешь не замечая. В какой-то момент вчера вечером я сказал себе: «Женщина – запах – какой сильный». Но когда это случилось, я совсем не уверен; помню только, что… ну да, это должно было быть после Винковцев.

– А почему вы так думаете?

– Да потому, что почувствовал я этот запах именно в тот момент, когда говорил о том, что сталинский пятилетний план полностью провалился. Я еще помню, что этот запах напомнил мне о положении женщин в России. А до России мы добрались почти в самом конце разговора.

– Точнее вы не можете вспомнить?

– Н-нет. Это произошло где-то в последние полчаса.

– Это было уже после того, как поезд остановился?

– Да, я почти в этом уверен, – кивнул полковник.

– Ну что ж, на том и порешим. Вы когда-нибудь были в Америке, полковник Арбэтнот?

– Никогда. И не имею никакого желания туда ехать.

– А вы когда-нибудь знали полковника Армстронга?

– Армстронг, Армстронг… я знавал двух или трех Армстронгов. Например, Томми Армстронг из Шестидесятого полка – вы не о нем говорите? Был еще Селби Армстронг – его убили при Сомме.

– Я имею в виду полковника Армстронга, который женился на американке и чей единственный ребенок был похищен и убит.

– Ах вот вы о ком… помню, я об этом читал. Жуткая история. Не думаю, что я с ним когда-нибудь встречался, хотя, конечно, слышал. Тоби Армстронг. Отличный парень. Сделал блестящую карьеру – был кавалером ордена Виктории.

– Человек, которого убили ночью, был виновником убийства дочери полковника Армстронга.

– В таком случае эта свинья получила по заслугам. Хотя я бы предпочел, чтобы его по всем правилам повесили или посадили на электрический стул.

– То есть, полковник Арбэтнот, вы предпочитаете закон и порядок, а не личную месть?

– Ну, нельзя же жить в атмосфере кровной мести, тыкая друг друга ножами, как корсиканцы или какие-то там мафиози, – сказал полковник. – Говорите что хотите, но суд присяжных выглядит надежнее.

Несколько минут Пуаро задумчиво смотрел на своего собеседника.

– Да, – сказал он. – Я почему-то был уверен, что именно так вы и ответите. Ну что же, полковник, думаю, что у меня больше нет вопросов. Сами вы не можете вспомнить ничего, что показалось бы вам подозрительным прошлой ночью, или что кажется подозрительным сейчас, по прошествии некоторого времени?

Несколько мгновений Арбэтнот размышлял над этим вопросом.

– Нет, – ответил он. – Совсем ничего. Если только… – Он заколебался.

– Умоляю вас, продолжайте.

– Да, в общем-то, ничего такого, – медленно произнес полковник. – Хотя вы сами сказали, что вас интересуют даже мелочи…

– Да, да. Продолжайте.

– Да так, всякая ерунда. Просто деталь. Когда я возвращался к себе в купе, то заметил, что дверь самого последнего купе, того, что идет сразу же за моим…

– Да, номер шестнадцать.

– Так вот, дверь этого купе была приоткрыта. И парень из этого купе как-то странно пялился в коридор. А потом он быстро прикрыл дверь. Конечно, я понимаю, что в этом ничего такого нет, но тогда это показалось мне немного странным. В том, что дверь иногда открывают и смотрят в коридор, нет ничего необычного, но вот его вороватый взгляд привлек мое внимание.

– Та-а-ак, – с сомнением произнес Пуаро.

– Я же предупредил, что в этом нет ничего такого. – Арбэтнот говорил извиняющимся тоном. – Но вы знаете, как это иногда бывает: раннее утро, полная тишина и покой – в такой обстановке все кажется серьезнее, чем на самом деле, прямо как в настоящем детективе. Хотя все это, конечно, глупости. – Мужчина встал. – Если я вам больше не нужен…

– Благодарю вас, полковник Арбэтнот, это всё.

Военный на минуту заколебался. Было видно, что его недовольство тем, что его допрашивают «иностранцы», испарилось без следа.

– Я хочу сказать о мисс Дебенхэм, – заметил он довольно неуклюже. – Можете поверить мне, что с нею всё в порядке. Она настоящая pukka sahib [52].

И, слегка покраснев, он исчез.

– А что значит это pukka sahib? – заинтересованно спросил доктор Константин.

– Это значит, – ответил Пуаро, – что отец и братья мисс Дебенхэм ходили с полковником в одну и ту же школу.

– Вот в чем дело. – Доктор Константин расстроился. – Тогда к преступлению это не имеет никакого отношения.

– Вот именно, – согласился с ним сыщик.

Погруженный в свои мысли, Пуаро выбивал пальцами какой-то мотивчик на крышке стола. Наконец он поднял глаза.

– Полковник Арбэтнот курит трубку, – заметил он. – В купе мистера Рэтчетта я нашел ершик для чистки трубок. А Рэтчетт курил только сигары.

– Вы считаете…

– Пока что он единственный, кто признался в том, что курит трубку.

– И вы думаете, что возможно…

Пуаро яростно покачал головой:

– Это просто невозможно… совершенно невозможно, чтобы благородный, слегка глуповатый английский джентльмен двенадцать раз воткнул нож в своего врага. Разве вы не чувствуете, друзья, как это невозможно?

– Ну-у, это уже из области психологии, – сказал месье Бук.

– А психологию надо уважать. На преступлении стоит автограф, и этот автограф принадлежит не полковнику Арбэтноту. Пойдем дальше.

На это раз месье Бук не стал говорить об итальянце, хотя и подумал о нем.

Глава 9 Показания мистера Хардмана

Последним пассажиром первого класса был мистер Хардман – крупный шумный американец, который в вагоне-ресторане сидел вместе с камердинером и итальянцем.

Когда он вошел в вагон-ресторан, на нем были надеты яркий клетчатый костюм, розовая рубашка и кричащая булавка для галстука. Было видно, что во рту у него что-то постоянно перекатывается. Его грубое мясистое лицо с резкими чертами дышало добродушием.

– Доброе утро, джентльмены, – произнес он. – Чем я могу быть вам полезным?

– Вы уже слышали об убийстве, мистер… э-э-э… Хардман?

– Конечно. – Он перекатил во рту жвачку.

– Нам необходимо опросить всех пассажиров поезда.

– Нет проблем. Наверное, по-другому ничего не узнаешь.

Пуаро посмотрел в паспорт, лежавший перед ним.

– Вы Сайрус Бетман Хардман, гражданин Соединенных Штатов, сорока одного года, продавец валиков для пишущих машинок?

– Да, это я.

– Вы едете из Стамбула в Париж?

– Именно так.

– По причине…

– Де́ла.

– Вы всегда путешествуете первым классом, мистер Хардман?

– Да, сэр. Мои расходы оплачивает компания. – Тут мужчина подмигнул.

– А теперь, мистер Хардман, давайте поговорим о событиях вчерашнего вечера.

Американец согласно кивнул.

– Что вы нам можете рассказать по этому поводу?

– Абсолютно ничего.

– Очень жаль. А может быть, вы согласитесь, мистер Хардман, рассказать нам, что делали вчера после обеда?

Первый раз за всю беседу американец слегка запнулся.

– Простите, джентльмены, а кто вы такие? Вы не представились.

– Это месье Бук, директор компании «Вэгонс-Лит», а этот джентльмен – врач, который осматривал тело.

– А вы сами кто?

– Я – Эркюль Пуаро. Компания наняла меня для расследования этого убийства.

– О вас я раньше слыхал… – Некоторое время мистер Хардман размышлял. – Думаю, что мне лучше во всем признаться.

– Уверен, что если вы расскажете нам все, что знаете, это пойдет вам только на пользу, – сухо произнес Пуаро.

– Я бы с удовольствием рассказал вам все, если б действительно что-то знал. Но я не знаю. Абсолютно ничего, как уже вам и говорил. Хотя я просто обязан знать – и вот это-то меня и расстраивает. Знать я действительно обязан.

– Прошу вас, объяснитесь, мистер Хардман.

Мужчина вздохнул, вынул изо рта жвачку и спрятал ее в карман. И в этот момент в его облике произошли заметные изменения. Он превратился из дешевого комедианта в реального человека. Даже носовые звуки, с которыми он говорил, стали менее заметны.

– Этот паспорт слегка подделан. Вот мое настоящее имя, – сказал он и протянул Пуаро визитную карточку. Месье Бук посмотрел на нее через плечо сыщика.

Мистер Сайрус Б. Хардман

Детективное агентство Макнила

Нью-Йорк

Название агентства было хорошо известно Пуаро – одно из самых известных и уважаемых частных детективных агентств Нью-Йорка.

– Итак, мистер Хардман, – сказал он, – а теперь расскажите нам, что все это значит.

– Ну конечно. Все развивалось следующим образом: я приехал в Европу по следам двух мошенников – это не имеет никакого отношения к нынешним событиям. Моя погоня закончилась в Стамбуле. Я послал телеграмму с докладом шефу и получил распоряжение возвращаться. И уже совсем было навострил лыжи в старый добрый Нью-Йорк, когда получил вот это. – Детектив протянул Пуаро письмо. Оно было написано на бланке отеля «Токатлиан», а содержалось в нем следующее:

Уважаемый сэр,

Мне указали на вас как на оперативного сотрудника детективного агентства Макнила. Прошу вас прибыть ко мне в номер сегодня, в четыре часа пополудни.

С. Е. Рэтчетт

– Eh bien?

– В назначенное время я был в номере, и мистер Рэтчетт описал мне всю ситуацию. Он также показал мне парочку писем, которые недавно получил.

– Он был взволнован?

– Притворялся, что нет, но я сразу понял, что да. Он сделал мне предложение. Я должен был выехать в Паррыж одним с ним поездом и проследить, чтобы на поезде с ним ничего не случилось. Так вот, джентльмены, я таки поехал с ним одним поездом, но, несмотря на это, его все-таки достали. Все это не понравилось мне с самого начала.

– Он проинструктировал вас, как вы должны себя вести?

– Ну да, у него все это было продумано. По его плану, я должен был ехать с ним в соседних купе – это не сработало с самого начала. Я смог купить только купе номер шестнадцать, да и то это было не так просто – насколько я смог понять, проводник придерживал это купе для своих нужд. Хотя это меня мало волнует. Поразмыслив, я решил, что номер шестнадцатый был вполне приличной стратегической точкой. Перед стамбульским спальным вагоном располагался только вагон-ресторан. Дверь наружу, на площадке вагона, закрывалась на ночь. Бандит мог попасть в вагон одним из двух способов – или с задней площадки этого вагона, или из обыкновенных вагонов. И в том и в другом случае он должен был пройти мимо моего купе.

– Полагаю, вам не было известно, кто был этот возможный убийца?

– Не совсем. Я знал, как он выглядит. Мистер Рэтчетт мне его подробно описал.

– Что?

Все трое с нетерпением подались вперед.

Хардман продолжал:

– Маленький темноволосый мужчина с бабьим голосом – так его описал старик. Он также сказал, что, по его мнению, в первую ночь ничего не произойдет. Скорее всего, все случится во вторую или в третью.

– Значит, он что-то знал, – заметил месье Бук.

– Он точно знал гораздо больше, чем рассказал своему секретарю… – Голос Пуаро был задумчив. – А он вам что-то рассказывал об этом своем враге? Не говорил, например, почему он боится за свою жизнь?

– Нет. Было видно, что об этом ему говорить не хочется. Просто сказал, что тот парень вышел на тропу войны и собирается его достать.

– Маленький, темноволосый, с бабьим голосом… – задумчиво повторил Пуаро. – Естественно, вы знали, кто он на самом деле? – спросил он, бросив пристальный взгляд на американца.

– О ком вы говорите, мистер?

– О Рэтчетте. Вы его узнали?

– Я вас не понимаю.

– Настоящее имя Рэтчетта – Кассетти. Это он убил ребенка Армстронгов.

Мистер Хардман присвистнул.

– Вот сюрприз так сюрприз, – сказал он. – Я его не узнал, сэр! Когда раскручивали это дело, я был на Западе. Думаю, что я должен был видеть его фотографии в газетах, но на них я не узнал бы и собственную мать! Уверен, что на этом свете найдется немало людей, которые хотели бы посчитаться с Кассетти.

– А вы знаете кого-нибудь связанного с делом Армстронгов, кто отвечал бы этому вашему описанию – маленький, темноволосый, с бабьим голосом?

На несколько минут Хардман задумался.

– Трудно сказать. Ведь почти все, кто был связан с этим делом, сейчас мертвы.

– Помните, там фигурировала какая-то девушка, которая выбросилась из окна?

– Это, кстати, неплохая мысль. Девушка была иностранкой, и у нее вполне могли остаться какие-то родственники. И не забывайте, что похищение ребенка Армстронгов было не единственным в биографии Кассетти. Он ведь занимался этим довольно долго. Так что не стоит зацикливаться только на этом деле.

– Понимаете, у нас есть причина полагать, что все это связано с делом Армстронгов.

Мистер Хардман наклонил голову и с любопытством посмотрел на Пуаро. Тот хранил молчание. Американец покачал головой.

– Не могу вспомнить никого из фигурантов дела Армстронгов, кто отвечал бы такому описанию, – сказал он, – хотя я этим делом не занимался и не слишком много о нем знаю.

– Тогда продолжайте ваш рассказ, мистер Хардман.

– Да я уже практически закончил. Отсыпался я днем, а сторожил ночью. В первую ночь не произошло ничего подозрительного. Во вторую, насколько я мог судить, тоже. Дверь у меня была слегка приоткрыта, но никто незнакомый мимо не проходил.

– Вы в этом уверены, мистер Хардман?

– На все сто процентов. Никто не влезал на поезд с улицы и не приходил из обычных вагонов. В этом я готов поклясться.

– А с вашей позиции вы видели проводника?

– Конечно. Он сидит на маленьком стульчике практически вплотную к двери моего купе.

– После Винковцев он покидал свое место?

– Это была последняя станция? Ну да, он ответил на пару звонков – это было как раз перед тем, как поезд совсем остановился. А потом прошел мимо меня в предыдущий вагон и пробыл там минут пятнадцать. Потом звонок раззвонился как сумасшедший, и он бегом вернулся в вагон. Я даже вышел в коридор, чтобы посмотреть, что происходит. Разнервничался немного, понимаете? Потом оказалось, что звонила эта американка. Она из-за чего-то просто вышла из себя. Я, помню, еще ухмыльнулся. Потом проводник подошел еще к одному купе и принес кому-то бутылку минеральной воды. После этого он уселся на своем месте и сидел, пока не прошел в противоположный конец вагона, чтобы расстелить там кому-то постель. И после этого и часов до пяти утра больше не шевелился.

– Он что, заснул?

– Этого я не знаю, но вполне мог.

Пуаро кивнул и машинально разгладил бумаги, лежавшие перед ним на столе. Затем еще раз взглянул на карточку детектива.

– Было бы неплохо, если б вы ее подписали.

Американец подчинился.

– Как я понимаю, мистер Хардман, здесь нет никого, кто мог бы подтвердить вашу личность.

– На поезде? Думаю, что нет. Если только меня не вспомнит юный Маккуин. Я его немного знаю – несколько раз видел в офисе его отца в Нью-Йорке. Правда, не уверен, что он как-то выделял меня в толпе оперативников, которые там постоянно толкались… Нет, мистер Пуаро, вам придется подождать, когда вам представится случай послать телеграмму в Нью-Йорк. Но поверьте: все, что я рассказал вам, – чистая правда. Итак, джентльмены, честь имею. Был рад познакомиться с вами, мистер Пуаро.

Бельгиец протянул детективу свой портсигар.

– Или, может быть, вы предпочитаете трубку? – спросил он.

– Нет, нет, только не я.

Хардман прикурил и быстро вышел.

Трое оставшихся джентльменов посмотрели друг на друга.

– Вы думаете, что он сказал правду? – спросил доктор Константин.

– Без сомнения. Я знаю таких людей. И, кроме того, эту его историю очень легко проверить.

– Он сообщил нам очень интересную информацию, – заметил месье Бук.

– Вы правы.

– Маленький мужчина с темными волосами и высоким голосом, – задумчиво произнес месье Бук.

– Такое описание не подходит никому на этом поезде, – заключил Пуаро.

Глава 10 Показания итальянца

– А теперь, – в глазах Пуаро появились озорные огоньки, – мы доставим удовольствие месье Буку и пригласим итальянца.

Антонио Фоскарелли вошел в вагон-ресторан быстрой кошачьей походкой. Его лицо сияло. Типично итальянское лицо – сияющее и смуглое.

По-французски он говорил совершенно свободно, с чуть заметным акцентом.

– Вас зовут Антонио Фоскарелли?

– Да, месье.

– Как я вижу, вы натурализованный американец?

– Да, месье. – Мужчина улыбнулся. – Так лучше для моего бизнеса.

– Вы продаете машины Форда?

– Да. Понимаете…

За этим последовал длиннющий монолог, похожий на извержение вулкана. После того как он закончился, стало ясно, что то, чего трое джентльменов еще не знают о методах ведения бизнеса Фоскарелли, его поездках, доходах и о его мнении о Соединенных Штатах и большинстве европейских государств, просто недостойно их внимания.

Добродушное детское лицо итальянца сияло от удовлетворения, когда с последним завершающим жестом он замолчал и носовым платком промокнул пот со лба.

– Так что, как видите, бизнес у меня большой, я стараюсь идти в ногу со временем и хорошо разбираюсь в искусстве торговли.

– Получается, что за последние десять лет вы довольно часто посещали Соединенные Штаты?

– Да, месье. Хорошо помню, как я впервые взошел на борт корабля, чтобы ехать в Америку, в такую даль! Мои мать и сестренка…

Пуаро решительно прервал эти воспоминания:

– Во время ваших посещений Соединенных Штатов вам приходилось встречать там усопшего?

– Никогда. Но я хорошо знаю такой тип людей. Снаружи они выглядят очень респектабельно, прекрасно одеты, а внутри все у них прогнило. По своему опыту могу сказать, что убитый был большим мошенником – я в этом абсолютно уверен.

– Вы совершенно правы, – сухо согласился с ним Пуаро. – Настоящее имя Рэтчетта – Кассетти. Он занимался похищением людей.

– Ну, а я что вам говорил? Мне в жизни приходится быть очень проницательным, уметь читать по лицам. Это просто необходимо – только в Америке можно научиться, как надо правильно торговать.

– Вы помните дело Армстронгов?

– Не совсем. Но имя знакомое. Что-то связанное с маленькой девочкой, так?

– Да, большая трагедия.

Казалось, итальянец был первым из опрошенных пассажиров, кто не разделял подобного взгляда.

– Что ж, подобные вещи иногда случаются, – сказал он философски. – В такой великой цивилизации, как американская…

Пуаро резко прервал его:

– Вы когда-нибудь встречались с членами семьи Армстронгов?

– Нет, не думаю. Хотя наверняка сказать трудно. Вот вам всего лишь несколько цифр: только в прошлом году я продал…

– Месье, умоляю вас, не отвлекайтесь.

Итальянец всплеснул руками, как бы извиняясь.

– Тысяча извинений.

– Прошу вас, расскажите мне подробно, что вы делали вчера вечером после обеда.

– С удовольствием. В ресторане я оставался до последнего – здесь гораздо веселее, чем в купе. Я побеседовал с американским джентльменом, который сидит за моим столом; он продает валики для пишущих машинок. Затем я вернулся к себе в купе. Несчастный Джон Булль [53], который едет со мной в одном купе, прислуживал своему хозяину. Потом он наконец вернулся – и, как всегда, с вытянутой физиономией. Он со мной вообще не разговаривал, только «да» и «нет». Эти англичане – просто несчастная нация, никакой любви к ближнему своему. Сидит в своем углу, прямой, словно палку проглотил, и все время читает. Потом пришел проводник и расстелил наши постели.

– Номера четыре и пять, – пробормотал Пуаро.

– Вот именно, в последнем купе. Я еду на верхней полке, поэтому и забрался туда. Там я курил и читал. У этого англичанишки, как я понял, болели зубы. Он достал бутылочку с какой-то гадостью, которая очень сильно пахла, – а потом лег в постель и стал стонать. Потом я заснул, но каждый раз, когда просыпался, слышал его стоны.

– А вы не знаете, он никуда не выходил ночью?

– Не думаю. Я бы это услышал. Когда открывается дверь, из коридора падает свет, и ты просыпаешься совершенно автоматически, думая, что это таможенный досмотр.

– Он рассказывал вам что-нибудь о своем хозяине? Говорил про него что-то нехорошее?

– Я же сказал вам, что он не разговаривал со мной. Никакого дружелюбия – настоящая рыба.

– Вы сказали, что курили. А что именно – трубку, сигареты или сигары?

– Я курю только сигареты.

Пуаро предложил ему свой портсигар, и итальянец взял одну.

– А вы когда-нибудь были в Чикаго? – поинтересовался месье Бук.

– Ну конечно. Отличный город, хотя я лучше знаю Нью-Йорк, Вашингтон и Детройт. А вы когда-нибудь были в Штатах?.. Нет?.. Вам надо обязательно туда съездить, это…

Пуаро положил перед ним лист бумаги.

– Прошу вас, распишитесь и укажите ваш постоянный адрес, пожалуйста.

Итальянец с важностью написал требуемое и встал; улыбка так и не сходила с его лица.

– Это все? Я больше вам не нужен? Тогда всего хорошего, господа. Хорошо бы нам поскорее выбраться из этого снега. У меня встреча в Милане… – Он печально покачал головой. – Так я упущу свою выгоду.

И он вышел.

Пуаро взглянул на своего друга.

– Он долго жил в Америке, – сказал месье Бук. – Он итальянец, а итальянцы для убийства обычно используют нож. И потом, они известные вруны! Мне они совсем не нравятся.

– Ça se voit [54], – с улыбкой произнес Пуаро. – Может быть, вы и правы, но хочу обратить ваше внимание, мой друг, на то, что против этого человека у нас абсолютно ничего нет.

– А как же психология? Разве итальянцы не колют ножом?

– В этом нет никакого сомнения, – согласился Пуаро. – Особенно в пылу ссоры. Но наше дело – это совсем другое преступление. Мне кажется, мой друг, что это преступление очень тщательно продумано и претворено в жизнь. Оно дальновидное и хитрое. Это не преступление, как бы это лучше выразить, южного темперамента. Здесь за версту чувствуется холодный, изобретательный, зрелый ум – я бы сказал, ум англосакса.

Он взял в руки последние два паспорта.

– А теперь давайте пообщаемся с мисс Мэри Дебенхэм.

Глава 11 Показания мисс Дебенхэм

Когда Мэри Дебенхэм вошла в вагон, она еще раз подтвердила мнение Пуаро о ней.

Очень аккуратный маленький черный жакет с серой французской юбкой. Аккуратно причесанные волосы. Спокойные, невозмутимые манеры.

Она села напротив Пуаро и месье Бука и вопросительно посмотрела на них.

– Ваше полное имя Мэри Хермиона Дебенхэм и вам двадцать шесть лет? – начал Пуаро.

– Да.

– Вы англичанка?

– Да.

– Прошу вас, мадемуазель, напишите вот здесь, на бумаге, ваш постоянный адрес.

Женщина повиновалась. У нее был аккуратный и понятный почерк.

– А теперь, мадемуазель, что вы можете рассказать нам о событиях прошлого вечера?

– Боюсь, что ничего. Я легла в постель и заснула.

– А вас не сильно расстроило, мадемуазель, что преступление было совершено именно в этом поезде?

Было видно, что подобного вопроса она не ожидала. Ее серые глаза слегка расширились.

– Я не совсем вас понимаю.

– А между тем, мадемуазель, я задал вам очень простой вопрос. Я повторю его еще раз: вас не сильно расстроило, что именно в этом поезде было совершено преступление?

– Я как-то не задумывалась об этом. Нет, мне кажется, что я совсем не расстроилась.

– Вы, по-видимому, постоянно сталкиваетесь с преступлениями, а?

– Естественно, неприятно, что такая вещь вообще произошла, – спокойно сказала Мэри Дебенхэм.

– Вы настоящий англосакс, мадемуазель. Vous n’eprouve pas d’emotion [55].

Молодая женщина слегка улыбнулась:

– Боюсь, что я не смогу прямо сейчас забиться в истерике, чтобы доказать вам свою эмоциональность. В конце концов, люди умирают каждый день.

– Вы правы, они умирают. Правда, убийства происходят несколько реже.

– Ну конечно.

– Вы не были знакомы с убитым?

– Я впервые увидела его вчера за ланчем.

– И как он вам показался?

– Я почти не обратила на него внимания.

– А он не показался вам отрицательной личностью?

Мэри слегка пожала плечами.

– Не могу сказать, что нечто подобное пришло мне в голову.

Пуаро со знанием дела посмотрел на нее.

– Мне кажется, что вам не совсем нравится то, как я провожу свое расследование, – сказал он и подмигнул женщине. – Английское расследование велось бы совсем по-другому, говорите вы сами себе. Там все было бы разложено по полочкам – одни только факты и порядок во всем. Но у меня, мадемуазель, есть свои маленькие причуды. Сначала я изучаю свидетеля, потом определяю его характер и уже в зависимости от этого задаю вопросы. Всего несколько минут назад я беседовал с джентльменом, который был готов поделиться со мной своим мнением по любому предмету. Вот его я старался держать в рамках, чтобы он отвечал только «да» или «нет». А сейчас передо мной сидите вы. Я сразу понял, что человек вы методичный и организованный, что говорить будете только о том, о чем вас спросят, и ответы ваши будут краткими и четкими. Но поскольку, мадемуазель, человек – существо капризное, то я задаю вам совсем другие вопросы. Я спрашиваю вас, что вы чувствуете и о чем думаете. Этот мой метод – он что, вам не нравится?

– Если вы простите мне мои слова, то мне это кажется бесцельной тратой времени. Нравилось ли мне лицо мистера Рэтчетта или нет, это никоим образом не поможет вам найти убийцу.

– А вы знаете, кем на самом деле был мистер Рэтчетт, мадемуазель?

Женщина кивнула:

– Миссис Хаббард уже успела рассказать об этом всем и каждому.

– Что вы думаете по поводу дела Армстронгов?

– Совершенно омерзительное преступление. – Голос мисс Дебенхэм стал хриплым.

Пуаро задумчиво посмотрел на свою собеседницу.

– Я правильно понимаю, что вы едете из Багдада, мисс Дебенхэм?

– Да.

– В Лондон?

– Да.

– А что вы делали в Багдаде?

– Служила в качестве гувернантки двух детей.

– И вы вернетесь назад после этой поездки?

– Не уверена.

– Почему?

– Багдад – город довольно специфический. Если б появилась такая возможность, я бы с удовольствием нашла работу в Лондоне.

– Понятно. А мне почему-то показалось, что вы собираетесь выйти замуж…

Мисс Дебенхэм ничего не ответила. Вместо этого она подняла глаза и посмотрела Пуаро прямо в лицо. «А вы наглец», – ясно говорил ее взгляд.

– Что вы можете сказать о леди, которая едет с вами в одном купе, о мисс Олссон?

– Милое, бесхитростное существо.

– А какого цвета у нее халат?

Мэри Дебенхэм с удивлением уставилась на своего собеседника.

– Нечто в коричневых тонах – чистая шерсть.

– Понятно. Думаю, что не покажусь вам нескромным, если скажу, что цвет вашего халата я смог рассмотреть по дороге из Алеппо в Стамбул. Бледная лаванда, если мне не изменяет память.

– Вы правы.

– А у вас есть еще один халат, мадемуазель, например ярко-алый?

– Нет, это не мой.

Пуаро наклонился вперед. Сейчас он напоминал кошку, выслеживающую мышь.

– А чей же?

Пораженная девушка слегка откинулась назад.

– Не знаю. Что вы имеете в виду?

– Но вы же не сказали: нет, такого у меня нет. Вы же сказали: нет, это не мой. Что значит: халат принадлежит кому-то другому.

Мэри кивнула.

– Кому-то, кто тоже едет на этом поезде?

– Да.

– И кто же это?

– Я только что сказала, что не знаю. Сегодня утром, около пяти, я проснулась с ощущением, что мы давно стоим. Я открыла дверь и выглянула в коридор, думая, что это какая-то станция. И увидела, как кто-то в алом кимоно шел по коридору.

– И вы не знаете, кто это мог быть? У этой женщины были светлые, темные или седые волосы?

– Не могу сказать. На ней была облегающая шапочка, и я видела только ее затылок.

– А какая у нее была фигура?

– Высокая и стройная, по-моему, – но точно я не знаю. Кимоно было расшито драконами.

– Да, да, вы правы, именно драконами.

Пуаро помолчал, потом пробормотал себе под нос: «Не понимаю. Ничего не понимаю. В этом нет никакого смысла». И наконец сказал, подняв глаза:

– Не смею вас больше задерживать, мадемуазель.

– Правда? – Было видно, что мисс Дебенхэм удивилась, но быстро встала. Уже в дверях она заколебалась, а потом вернулась назад.

– Эта шведская дама – Олссон, кажется, – она очень нервничает. Говорит, что вы сказали ей, что она была последней, кто видел убитого живым. Мне кажется, она думает, что из-за этого вы ее подозреваете. Я могу сказать ей, что она ошибается? Понимаете, она такой человек, что мухи не обидит.

Мисс Дебенхэм произнесла все это с легкой улыбкой.

– А во сколько она пошла за аспирином к миссис Хаббард?

– Где-то в половине одиннадцатого.

– И сколько времени ее не было?

– Минут пять.

– А больше она не выходила из купе?

– Нет.

Пуаро повернулся к доктору:

– Рэтчетта могли убить так рано?

Доктор отрицательно покачал головой.

– Тогда, я думаю, мадемуазель, вы вполне можете успокоить вашу знакомую.

– Благодарю вас, – улыбнулась женщина улыбкой, полной сочувствия. – Знаете, она действительно как овца – когда разволнуется, то начинает блеять.

И с этими словами мисс Дебенхэм вышла из вагона-ресторана.

Глава 12 Показания немецкой горничной княгини

Mесье Бук с любопытством смотрел на своего друга.

– Я не совсем понимаю вас, mon vieux. Вы пытались что-то сделать, но что именно?

– Я искал уязвимое место.

– Уязвимое место?

– Да, в панцире самообладания этой молодой леди. Я пытался пробиться сквозь ее sangfroid [56]. Удалось ли мне это? Не знаю. Знаю только одно – она совсем не ожидала, что я подойду к решению проблемы с этой стороны.

– Вы ее подозреваете, – медленно проговорил месье Бук. – Но почему? Она кажется очаровательной молодой женщиной – последним человеком в мире, кто мог быть замешан в подобном преступлении.

– Совершенно с вами согласен, – вмешался доктор Константин. – Она женщина очень хладнокровная и начисто лишена эмоций. Она не будет тыкать человека ножом – скорее засудит его.

– Вы оба должны избавиться от уверенности, что это случайное и неподготовленное преступление, – вздохнул сыщик. – А что касается причин, по которым я подозреваю мисс Дебенхэм, то их по крайней мере две. Первая – это то, что я случайно услышал и о чем вы еще не знаете.

И он рассказал им об обмене странными фразами, которые случайно слышал по пути из Алеппо.

– Это действительно довольно любопытно, – заметил месье Бук после того, как Пуаро закончил. – Но этому разговору надо найти какое-то объяснение. Если он значит именно то, о чем вы подумали, то тогда они оба участвуют в деле – и она, и надутый англичанин.

Пуаро согласно кивнул.

– И это то, что не подтверждается существующими фактами, – добавил он. – Ведь если они оба в деле, то мы можем ожидать, что каждый из них подтвердит алиби другого. А разве это так? Нет – этого не происходит. Алиби мисс Дебенхэм подтверждает дама из Швеции, которую та никогда в жизни до этого не видела, а алиби полковника Арбэтнота подтверждает Маккуин, секретарь убитого. Нет, такое решение нашей задачи кажется мне слишком простым.

– Но вы сказали, что у вас есть еще одна причина для подозрений, – напомнил ему месье Бук.

Пуаро улыбнулся:

– Ах, это! Сие есть уже чистая психология. Я спросил себя, могла ли мисс Дебенхэм спланировать такое убийство? Уверен, что за всем этим стоит холодный, расчетливый и дальновидный ум. Мисс Дебенхэм полностью отвечает этим требованиям.

Месье Бук покачал головой:

– Думаю, что вы ошибаетесь, друг мой. Я совсем не вижу эту молодую англичанку в роли преступницы.

– Ну, хорошо. – Пуаро взял в руки последний паспорт. – Давайте перейдем к последнему человеку в нашем списке: Хильдегарда Шмидт, немецкая горничная мадам княгини.

Вызванная официантом, Хильдегарда Шмидт появилась в вагоне и в почтительном ожидании остановилась у стола. Пуаро жестом предложил ей сесть. Женщина так и сделала и, спокойно сложив руки на коленях, стала ждать, когда маленький бельгиец начнет задавать свои вопросы. Она казалась совершенно безмятежным существом – достойным всяческого уважения и не слишком блещущим умом.

Методы беседы Пуаро с Хильдегардой Шмидт были прямо противоположны тем, которые он использовал в беседе с мисс Дебенхэм. Он был сама доброта и предупредительность, и ему удалось полностью успокоить горничную. После этого он попросил ее написать свое полное имя и адрес и постепенно перешел к своим вопросам.

Беседа велась на немецком языке.

– Мы хотим узнать как можно больше о том, что произошло сегодня ночью, – сказал сыщик. – Мы знаем, что вы не можете рассказать нам многое из того, что касается самого преступления; однако вы могли увидеть или услышать что-то, что вам самой кажется не стоящим внимания, но что очень важно для нас. Вы меня понимаете?

Казалось, что она его не поняла. На лице ее было написано все то же выражение безмятежной глупости, когда она сказала:

– Я ничего не знаю, месье.

– Но вот, например, вы знаете, что ваша хозяйка послала за вами вчера вечером?

– Это да.

– А вы помните когда?

– Нет, месье. Я уже спала, когда за мной пришел проводник и позвал меня.

– Понятно, понятно… А в этом было что-то необычное?

– Нет, месье. Ее милость часто посылали за мной ночью. Она плохо спит.

– Eh bien, вас позвали, и вы встали. Вы надели халат?

– Нет, месье, я надела нормальную одежду. Я бы не решилась прийти к ее светлости в халате.

– Но тем не менее у вас есть очень красивый халат – алый, не правда ли?

Женщина уставилась на сыщика.

– У меня темно-синий фланелевый халат, месье.

– Хорошо, продолжайте. Это просто небольшая шутка с моей стороны, и не больше. Итак, вы прошли к мадам княгине. И что вы делали у нее в купе?

– Я сделала ей массаж, месье, а потом почитала вслух. Я не очень хорошо читаю вслух, но ее милость говорит, что это даже к лучшему – так она быстрее засыпает. Когда мадам стала засыпать, она отпустила меня, поэтому я закрыла книгу и вернулась в свое купе.

– Вы знаете, во сколько это произошло?

– Нет, месье.

– Хорошо, а сколько времени вы провели у мадам княгини?

– Около получаса, месье.

– Хорошо, продолжайте.

– Сначала я принесла ее светлости еще один плед из своего купе – у нее было очень холодно, несмотря на сильное отопление. Я накрыла ее пледом, и она пожелала мне спокойной ночи. Я налила ей немного минеральной воды, погасила свет и вышла.

– А что потом?

– А потом – ничего, месье. Я вернулась в свое купе и легла спать.

– И вы никого не встретили в коридоре?

– Нет, месье.

– А вы не видели, например, даму в алом кимоно, расшитом драконами?

Женщина вытаращила на него свои добрые глаза.

– Конечно нет, месье. В коридоре никого не было, кроме проводника. Все уже спали.

– Но проводника вы видели?

– Да, месье.

– И что же он делал?

– Он выходил из одного из купе, месье.

– Что? – подался вперед месье Бук. – Из какого?

Было видно, что Хильдегарда Шмидт испугалась, и Пуаро бросил на своего друга осуждающий взгляд.

– Это вполне естественно, – сказал он. – Проводнику приходится ночью отвечать на звонки. А вы не помните, из какого купе он выходил?

– Оно было где-то в середине вагона, месье. Через две-три двери от купе мадам княгини.

– Ах вот как! Расскажите нам подробно, где и как это случилось.

– Проводник чуть не врезался в меня, месье. Это было, когда я шла с пледом из своего купе в купе княгини.

– А он вышел из купе и почти врезался в вас? И в каком же направлении он шел?

– Навстречу мне, месье. Он извинился и прошел дальше по коридору в сторону вагона-ресторана. Зазвонил звонок, но мне кажется, проводник не обратил на него внимания. – Она замолчала, а потом продолжила: – Я ничего не понимаю. Как это он мог…

Голос сыщика звучал успокаивающе.

– Это просто вопрос времени, – объяснил он, – и того, что он делал в тот момент. У бедняги проводника была, по-видимому, нелегкая ночь. Сначала он поднял вас, а потом ему пришлось отвечать на вызовы.

– Но это был не тот проводник, который поднял меня, месье. Это был другой…

– Ах, другой! А вы его раньше видели?

– Нет, месье.

– Ах вот как! А как вам кажется, узнаете вы его, если увидите?

– Думаю, что да, месье.

Пуаро что-то прошептал на ухо месье Буку. Тот встал и, подойдя к двери, отдал какое-то распоряжение. Сыщик же продолжил свои вопросы в прежней ненавязчивой, дружеской манере.

– Вы когда-нибудь были в Америке, фрау Шмидт?

– Никогда, месье. Должно быть, это прекрасная страна.

– Может быть, вы слышали, кем в действительности был убитый мужчина и что он был виновен в смерти маленькой девочки?

– Да, я слышала, месье. Это просто извращенная мерзость. Бог не должен позволять такому случаться. Мы в Германии не так извращены.

Глаза женщины наполнились слезами – был затронут ее материнский инстинкт.

– Да, мерзопакостное преступление, – серьезно произнес Пуаро.

Он вытащил из кармана лоскуток батиста и протянул его женщине:

– Это не ваш платок, фрау Шмидт?

– Ну что вы! Конечно нет! Это не мой.

– Понимаете, здесь виден инициал Х. Вот я и подумал…

– Ну что вы, месье. Это платок настоящей дамы. Очень дорогой и расшит вручную. Почти наверняка из Парижа.

– Если это не ваш, то, может быть, вы знаете чей?

– Я? Нет, месье!

Из всех троих слушавших только Пуаро заметил в ее голосе некоторое колебание.

Месье Бук зашептал что-то ему в ухо. Сыщик кивнул и обратился к женщине:

– Сейчас сюда войдут три проводника. Будьте так добры, скажите нам, с которым из них вы столкнулись, когда несли плед вашей хозяйке.

Вошли трое мужчин – Пьер Мишель, крупный блондин, проводник вагона Афины – Париж, и коренастый, тучный проводник бухарестского вагона.

Хильдегарда Шмидт только взглянула на них и немедленно отрицательно покачала головой.

– Нет, месье, – сказала она. – Вчера ночью я не видела никого из этих мужчин.

– Но это единственные проводники в поезде. Вы, должно быть, ошибаетесь.

– Я совершенно уверена, месье. Они все высокие, крупные мужчины. А я видела маленького и темноволосого. У него еще были маленькие усики. И его голос, когда он сказал «pardon», был слабым и напоминал женский. Я его очень хорошо запомнила, месье.

Глава 13 Обобщенные показания пассажиров

– Маленький темноволосый мужчина с женским голосом, – произнес месье Бук.

И Хильдегарда Шмидт, и трое проводников были уже отпущены.

– Но я ничего не понимаю – абсолютно ничего! Получается, что враг, о котором говорил Рэтчетт, все-таки был в поезде? Тогда где он сейчас? Как ему удалось бесследно раствориться в воздухе? У меня от всего этого кружится голова. Друг мой, умоляю вас, скажите хоть слово! Объясните мне, как невозможное может стать возможным?!

– Это удачная фраза, – заметил Пуаро. – Невозможное случиться не может, поэтому оно должно стать возможным, несмотря ни на что.

– Тогда скорее объясните мне, что же произошло в поезде сегодня ночью.

– Я не волшебник, mon cher. Я, как и вы, просто совершенно запутавшийся человек. Ситуация развивается в очень странном направлении.

– Да она вообще не развивается. Мы топчемся на месте.

Пуаро покачал головой:

– Вы не правы. Мы продвинулись вперед и уже знаем некоторые вещи. Мы выслушали показания всех пассажиров…

– И что же они нам рассказали? Вообще ничего!

– Я бы так не сказал, друг мой.

– Возможно, я и преувеличиваю. Этот американец Хардман и немецкая горничная действительно кое-что нам рассказали. Я бы даже сказал, что они умудрились всё окончательно запутать.

– Нет, нет, – постарался успокоить Бука сыщик.

– Тогда говорите – и дайте же нам вкусить от мудрости Эркюля Пуаро.

– А разве я не говорил вам, что, как и вы, я совершенно запутавшийся человек? Но сейчас у нас уже кое-что есть. Мы просто должны расположить все известные нам факты методично и по порядку.

– Прошу вас, продолжайте, – подал голос доктор Константин.

Пуаро откашлялся и разгладил промокашку, лежавшую перед ним на столе.

– Давайте рассмотрим то, что нам уже известно. Ведь есть же какие-то неоспоримые факты. Этого человека, Рэтчетта или Кассетти, который умер ночью, ударили ножом двенадцать раз. Это первый факт.

– Что же, я дарю его вам, mon vieux. – Месье Бук сопроводил свои слова ироничным жестом.

Пуаро, не обратив на это никакого внимания, спокойно продолжил:

– Сейчас я не буду говорить о некоторых любопытных особенностях, которые мы обсуждали вместе с доктором Константином. Чуть позже я расскажу о них. Следующий, на мой взгляд, очень важный факт – время убийства.

– Это тоже один из немногих фактов, которые мы знаем точно, – заметил месье Бук. – Убийство было совершено в час пятнадцать утра. Все говорит за то, что это именно так.

– Не всё. Вы преувеличиваете. Хотя есть достаточно свидетельств, которые подтверждают это предположение.

– Рад, что вы согласились хотя бы с этим.

Пуаро, не обращая внимания на едкие комментарии собеседника, продолжил:

– Таким образом, у нас есть три варианта. Первый: убийство, как вы и сказали, было совершено в четверть второго, что подтверждается показаниями немки, Хильдегарды Шмидт. Это также совпадает с мнением доктора Константина

Второй вариант: преступление было совершено позже, а показания часов намеренно искажены.

Третий вариант: преступление совершено раньше, а показания часов изменены по той же причине, что и во втором варианте.

Если же мы примем первый вариант, как наиболее вероятный и поддержанный наибольшим количеством свидетельских показаний, то нам придется согласиться с несколькими выводами, которые из этого следуют. Начнем с того, что если преступление совершено в час пятнадцать утра, то убийца не мог незаметно покинуть вагон, и возникают справедливые вопросы: где он и кто он?

Давайте же внимательно изучим свидетельские показания. Впервые мы услышали о существовании этого человека – небольшого темноволосого мужчины с женским голосом – от Хардмана. Тот сказал, что об этом человеке говорил ему Рэтчетт, когда нанимал его, чтобы за ним следить. Нет никаких фактов, которые подтверждали бы это, – у нас есть только рассказ самого Хардмана.

Давайте рассмотрим следующий вопрос – тот ли человек Хардман, за которого себя выдает, – то есть является ли он оперативным сотрудником детективного агентства в Нью-Йорке?

На мой взгляд, самым интересным во всем этом деле является то, что у нас нет никаких возможностей, которые доступны полиции. Мы не можем проверить биографии пассажиров и поэтому вынуждены полагаться только на дедукцию. По-моему, это делает все произошедшее значительно интереснее. Здесь речь идет не о рутинных проверках, а об интеллектуальном расследовании. Я задаю себе вопрос: можем ли мы поверить тому, что Хардман о себе рассказывает? И я отвечаю себе: да. Я считаю, что мы вполне можем доверять рассказу Хардмана.

– Вы полагаетесь на вашу интуицию? На то, что американцы называют «нюхом»?

– Совсем нет. Просто я оцениваю вероятности. Хардман путешествует по фальшивому паспорту – это сразу же делает его подозрительным субъектом. Первое, что сделает полиция, появившись на месте преступления, это задержит Хардмана и телеграфом запросит о нем в Америке. В случае же остальных пассажиров установить их биографии будет не так просто, а в большинстве случаев этим никто не будет заниматься, просто потому, что в них нет ничего подозрительного. А случай Хардмана очень прост – или он тот, за кого себя выдает, или нет. Именно поэтому я уверен, что с ним все будет в порядке.

– То есть вы снимаете с него подозрения?

– Ни в коем случае. Вы меня не поняли. Насколько я понимаю, у любого американского детектива может быть сотня причин для того, чтобы лично прикончить Рэтчетта. Все, что я хочу сказать, это то, что мы можем поверить рассказу Хардмана о себе. Таким образом, все, что он рассказал о том, как Рэтчетт разыскал его и нанял, не так уж невозможно и скорее всего, хотя и не наверняка, чистая правда. Если мы с этим соглашаемся, то давайте посмотрим, есть ли у нас факты, которые это подтверждают? И такой факт есть, хотя и довольно неожиданный, – показания Хильдегарды Шмидт. Ее описание мужчины, которого она видела в униформе «Вэгонс-Лит», до мелочей совпадает с рассказом Хардмана. Есть ли какое-нибудь подтверждение этих двух рассказов? Да, есть. Это пуговица, найденная в купе миссис Хаббард. Есть и еще одно важное показание, на которое вы, возможно, не обратили внимания.

– Что же это за показание?

– То, что и полковник Арбэтнот, и Гектор Маккуин упомянули проводника, проходившего мимо купе, в котором они сидели. Они не придали этому никакого значения, но, господа, Пьер Мишель заявил, что не покидал своего места, кроме как по необходимости, а ни одна из них не могла завести его в дальний конец вагона за купе, в котором сидели Маккуин и Арбэтнот.

Именно поэтому история о небольшом темноволосом мужчине с женским голосом, одетом в форму проводника, прямо или косвенно подтверждается четырьмя свидетельскими показаниями.

– Есть только один маленький вопрос, – вмешался доктор Константин. – Если рассказ Хильдегарды Шмидт верен, то почему настоящий проводник ничего не сказал о том, что видел ее, когда отвечал на вызов миссис Хаббард?

– Думаю, что здесь все очень просто. Когда он пришел ответить на звонок американки, горничная была у своей хозяйки, а когда она возвращалась к себе, то проводник находился в купе миссис Хаббард.

Месье Бук с нетерпением ждал, когда они закончат.

– Да, да, друг мой, – нетерпеливо сказал он сыщику, – но хотя я и преклоняюсь перед вашей осторожностью и желанием продвигаться к разгадке шаг за шагом, я должен признать, что до сути вопроса вы все еще не добрались. Мы все согласны, что такой человек существует. Вопрос в том, куда же он делся.

Пуаро неодобрительно покачал головой:

– Вы ошибаетесь – и пытаетесь поставить телегу впереди лошади. Прежде чем спросить себя: «Куда исчез этот человек?» – я спрашиваю себя: «Существует ли этот человек на самом деле?» Потому что, как вы понимаете, заставить исчезнуть человека, который является фикцией и не существует в действительности, не составит большого труда. Поэтому я и стараюсь прежде всего понять, существует ли такой человек из плоти и крови на самом деле.

– Теперь, когда вы в этом убедились, – eh bien, где же он теперь?

– На этот вопрос существует только два ответа, mon cher. Или он все еще прячется в вагоне в таком необычном месте, что оно просто не приходит нам в голову, или он, можно сказать, существует один в двух лицах. То есть человек, которого боялся Рэтчетт, и один из пассажиров, которого Рэтчетт так и не смог узнать, – это один и тот же человек.

– Ну что же, в качестве идеи это может пригодиться, – сказал месье Бук, и лицо его просветлело, однако ненадолго. – Но есть одно сомнение…

– Рост этого человека, – опередил его Пуаро. – Ведь вы это хотели сказать, не так ли? За исключением камердинера убитого, все мужчины в вагоне достаточно крупные – итальянец, полковник Арбэтнот, Гектор Маккуин, граф Андрени… Нам остается только камердинер – но это очень маловероятно. Не забывайте о «женском» голосе. Это дает нам несколько вариантов выбора: или это мужчина, маскирующийся под женщину, или это действительно женщина. Высокая женщина в мужской одежде будет выглядеть невысокой.

– Но в этом случае Рэтчетт обязательно знал бы…

– А может быть, он и знал. Может быть, эта женщина, одетая в мужскую одежду, уже пыталась покончить с ним? Рэтчетт мог посчитать, что она воспользуется тем же маскарадом, и велел Хардману искать мужчину; при этом, однако, он не забыл упомянуть «женский» голос.

– Да, это возможно, – сказал месье Бук, – но…

– Знаете что, друг мой, – прервал его Пуаро, – думаю, настало время рассказать вам о некоторых странностях, на которые обратил мое внимание доктор Константин.

И он подробно рассказал о тех выводах, которые они с доктором сделали исходя из характера нанесенных ран. Месье Бук застонал и опять схватился за голову.

– Знаю, – произнес Пуаро с сочувствием. – Знаю, как вы себя сейчас чувствуете. Просто голова идет кругом, правда?

– Все это дело – одна сплошная невероятная фантазия! – воскликнул месье Бук.

– Вот именно. Оно абсурдно и невероятно – такого просто не может быть. Именно это я сказал сам себе. И тем не менее, друг мой, это произошло. От фактов никуда не денешься.

– Это какое-то сумасшествие!

– И вам так кажется? Все это настолько невероятно, что иногда я думаю, что решение должно быть удивительно простым… но это только одна из моих «маленьких идей»…

– Двое убийц, – застонал месье Бук, – в «Восточном экспрессе»!

Он почти расплакался от этой мысли.

– А теперь давайте сделаем это невероятное преступление еще более невероятным, – весело предложил Пуаро. – Ночью в поезде были два таинственных незнакомца. Первый – это проводник, который отвечает описанию, данному нам месье Хардманом, и которого видели Хильдегарда Шмидт, полковник Арбэтнот и месье Маккуин. А еще есть женщина в алом кимоно – высокая и стройная, – которую видели Пьер Мишель, мисс Дебенхэм, месье Маккуин, я сам, и которую унюхал, если так можно выразиться, полковник Арбэтнот. Кто эта женщина? Никто из женщин в вагоне не признается, что у нее есть алое кимоно. Сама женщина тоже исчезла. Была ли она одновременно и таинственным проводником? Или это два разных человека? И где тогда эти двое? И, кстати, где же форма проводника и алое кимоно?

– Ну, наконец-то хоть что-то конкретное, – встрепенулся месье Бук. – Мы должны немедленно обыскать весь багаж. Может быть, хоть это что-то даст.

Пуаро поднялся.

– Хотите предсказание?

– Вы что, знаете, где они?

– У меня есть маленькая идея.

– И где же?

– Алое кимоно окажется в багаже одного из мужчин, а форма проводника – в багаже Хильдегарды Шмидт.

– Хильдегарды Шмидт? Так вы полагаете…

– Не то, что вы подумали. Я бы сказал так: если Хильдегарда Шмидт виновна, то форма, вполне возможно, окажется в ее багаже; если же она невиновна, то форма обязательно окажется в ее багаже.

– Но каким образом… – начал было месье Бук и тут же воскликнул: – Что это там еще за шум? Такое впечатление, что идет локомотив.

Шум приближался. Теперь было ясно, что он состоит из возмущенных женских криков. Дверь в вагон-ресторан распахнулась, и в него влетела миссис Хаббард.

– Это просто ужасно! – кричала она. – Совершенно ужасно! В косметичке! В моей косметичке! Громадный нож, и весь в крови!

И, неожиданно споткнувшись, она без сознания упала на плечо месье Бука.

Глава 14 Орудие убийства

Позабыв о всяком рыцарстве, месье Бук решительно усадил потерявшую сознание даму и положил ее голову на стол. Доктор Константин подозвал одного из официантов, который немедленно подбежал к нему.

– Держите ее голову вот так, – показал врач. – Если она придет в себя, дайте ей немного коньяку. Вы меня поняли?

Сказав это, он заторопился за Пуаро и месье Буком. Сейчас доктор Константин думал только о преступлении – теряющие сознание пожилые дамы были ему совершенно неинтересны.

Вполне возможно, что предпринятые им меры позволили миссис Хаббард прийти в себя гораздо быстрее, чем это случилось бы без них. Через несколько минут она уже сидела за столом и прихлебывала коньяк из бокала, предложенного официантом, при этом ни на минуту не прекращая говорить.

– Просто не могу передать, как все это было ужасно. Думаю, что никто в поезде не сможет меня понять. С детства я была оч-чень, оч-чень трепетной. Простой вид крови… вот, даже сейчас, стоит подумать о ней, мне делается плохо.

Официант опять наполнил бокал.

– Encore un peu, madame [57].

– Вы думаете, стоит? Я ведь абсолютная трезвенница. Никогда в жизни не дотрагивалась до спиртного. И вся наша семья такая. Но хотя если это по совету врача…

И она глотнула еще раз.

А в это время Пуаро и месье Бук, с торопящимся за ними доктором Константином, выскочили из вагона-ресторана и бросились по коридору стамбульского вагона в сторону купе миссис Хаббард.

Все пассажиры вагона, казалось, собрались около его двери. Проводник, со зверским выражением лица, старался не пустить их внутрь.

– Mais il n’y a rien à voir  [58], – сказал он и повторил эту же фразу на нескольких европейских языках.

– Прошу вас, позвольте нам пройти, – попросил месье Бук. С трудом протиснув свой округлый животик сквозь строй мешавших ему пассажиров, он, в сопровождении Пуаро, вошел в купе.

– Как хорошо, что вы пришли, месье, – с облегчением произнес проводник. – Все обязательно хотят попасть внутрь. Эта американская леди, как она орала… ma foi! [59] Я было подумал, что ее тоже убили! Бросился сюда, а она продолжала орать, как сумасшедшая, – все кричала, что должна найти вас, да так и убежала, крича на пределе возможностей и рассказывая всем, мимо кого пробегала, о том, что произошло… Оно здесь, месье, – указал он широким жестом. – Я до него не дотрагивался.

На ручке двери, ведущей в соседнее купе, висела большая прорезиненная косметичка. Под нею, на полу, там, куда он выпал из рук миссис Хаббард, лежал прямой кинжал – дешевая подделка под Восток, с чеканной рукояткой и сужающимся к концу лезвием. На нем виднелись пятна, похожие на ржавчину.

Пуаро осторожно поднял кинжал.

– Да, – пробормотал он. – Ошибки быть не может. Вот наше пропавшее оружие, а, доктор?

Тот внимательно осмотрел лезвие.

– Не волнуйтесь, – сказал сыщик, – на нем не будет других отпечатков, кроме отпечатков миссис Хаббард.

Константин быстро закончил осмотр.

– Да, это именно то оружие, – сказал он. – Большинство ран могло быть нанесено именно им.

– Прошу вас, не говорите так, мой друг, – предупредил его Пуаро.

Врач удивленно посмотрел на него.

– Мы уже почти утонули под тяжестью разного рода случайных совпадений. Прошлой ночью два человека решили потыкать ножом месье Рэтчетта. Боюсь, что если окажется, что оба они случайно выбрали одинаковое оружие, то это будет уже слишком.

– Если вы этого боитесь, – сказал врач, – то такое совпадение будет не таким уж случайным. На базарах Константинополя продаются тысячи подобных подделок под восточную старину.

– Вы меня немного успокоили, но лишь немного, – согласился Пуаро.

Он задумчиво смотрел на дверь, перед которой стоял. Потом, приподняв косметичку, попробовал ее ручку. Дверь не шелохнулась. На фут выше ручки находился дверной засов; Пуаро отодвинул его и попробовал еще раз – с тем же результатом.

– Помните, мы закрыли дверь с той стороны, – напомнил ему доктор.

– Правильно, – отстраненно ответил Пуаро. Казалось, он о чем-то глубоко задумался, и поэтому от напряжения его брови встали дыбом.

– Все совпадает, так? – вмешался месье Бук. – Человек проходит через купе. Закрыв за собой смежную дверь, он чувствует висящую на ее ручке косметичку. Ему в голову приходит мысль, и он быстро засовывает в нее покрытый кровью нож. А потом, испугавшись, что случайно разбудил миссис Хаббард, убийца незаметно выскальзывает в коридор.

– То, что вы описали, – тихо сказал Пуаро, – вполне могло произойти.

Но озадаченное выражение все еще не сходило с его лица.

– Так в чем же дело? – потребовал месье Бук. – Я же вижу, что что-то вас смущает.

Сыщик бросил на него быстрый взгляд:

– А вы разве ничего не заметили? Судя по всему – ничего. Правда, это сущая мелочь…

– Американская дама возвращается, – предупредил проводник, выглянув в коридор.

Доктор Константин выглядел виноватым. Он чувствовал, что обошелся с миссис Хаббард совсем не по-джентльменски. Однако зла на него она не держала. Сейчас ее занимал совсем другой вопрос.

– Послушайте меня внимательно, – задыхаясь, сказала она, появившись в дверях. – Я больше ни минуты не проведу в этом купе. Я не соглашусь спать в нем и за миллион долларов.

– Но, мадам…

– Я знаю, что вы хотите мне сказать, но заранее предупреждаю, что я на это не согласна! Да я лучше весь день просижу в коридоре.

И женщина расплакалась:

– Боже! Если б только об этом знала моя дочь… если б она только увидела меня сейчас…

Пуаро твердо прервал ее:

– Вы меня не поняли, мадам. То, о чем вы просите, совершенно естественно. Ваш багаж немедленно перенесут в другое купе.

Миссис Хаббард опустила платок.

– Правда? Мне сразу стало лучше. Но ведь в вагоне все занято, если только один из джентльменов…

– Ваш багаж, мадам, – вмешался месье Бук, – перенесут в другой вагон. У вас будет купе в соседнем вагоне, который к нам подцепили в Белграде.

– Это просто прекрасно. Не думайте, что я какая-то фифа с растрепанными нервами, но спать в купе рядом с убитым… – Она непроизвольно вздрогнула. – От этого любая сойдет с ума.

– Мишель, – позвал месье Бук, – поставьте багаж мадам в купе вагона Афины – Париж.

– Да, месье. Тоже в номер третий?

– Нет, – ответил Пуаро чуть раньше своего друга. – Думаю, что будет лучше, если у мадам окажется совершенно другой номер. Например, номер двенадцать.

– Bien, monsieur.

Проводник собрал багаж, а благодарная миссис Хаббард обернулась к Пуаро:

– Как эт-т-то мило и предусмотрительно с вашей стороны. Уверяю вас, я вам очень благодарна.

– Не стоит, мадам. Мы пройдем вместе с вами и проследим, чтобы вас удобно устроили.

И три джентльмена проводили миссис Хаббард в ее новый дом. В купе она радостно оглянулась.

– Все прекрасно.

– Вам это подходит, мадам? Как видите, купе точно такое же, как и ваше предыдущее.

– Это так, только смотрит оно в другую сторону. Однако это не главное – поезда всегда едут то в одну, то в другую сторону. Я сказала дочери, что хочу купе, которое смотрит по ходу движения, а она ответила: «Мамуся, это не имеет никакого значения. Сейчас ты двигаешься в одном направлении, а когда проснешься – будешь двигаться совсем в другом». И она оказалась права. Прошлым вечером мы въехали в Белград одним путем, а выехали совсем другим.

– В любом случае, мадам, теперь, я надеюсь, вы довольны и счастливы.

– Да нет, не совсем. Вот сидим мы тут, посреди снежного поля, и никто ничего не делает, а мой корабль отплывает послезавтра.

– Но, мадам, – сказал месье Бук, – мы все с вами в одной лодке, каждый из нас.

– Это правильно, – согласилась миссис Хаббард, – но через купе остальных не проходили посреди ночи убийцы.

– А я все никак не могу понять, – обратился к ней Пуаро, – каким образом убийца смог попасть в ваше купе, если смежная дверь, как вы говорите, была заперта. Вы уверены, что она была заперта?

– Но ведь дама из Швеции пробовала ее на моих глазах.

– Давайте попытаемся восстановить эту маленькую сценку: вы лежите на вашей полке, вот так, и не можете, как вы говорите, увидеть сами…

– Не могу, из-за косметички… Боже, мне теперь придется покупать новую – меня начинает тошнить от одного вида старой.

Пуаро взял косметичку и повесил ее на дверь смежного купе.

– Précisément. Теперь я понимаю, – сказал он. – Засов находится под ручкой, и косметичка его полностью закрывает. Со своего места вы действительно не могли видеть, открыт засов или закрыт.

– Ну! Я же именно так вам и говорила.

– А эта шведская дама, мисс Олссон, стояла вот так, между вами и дверью? Она попробовала дверь и сказала вам, что та закрыта?

– Все так и было.

– И все равно она могла ошибиться, мадам. Видите, что я имею в виду? – Казалось, что Пуаро полностью поглощен своим объяснением. – Засов – это просто кусок металла – вот, посмотрите. Если его подвинуть вправо – дверь закрывается, а если оставить как есть, то дверь остается открытой. Вполне возможно, что она попробовала дверь, которая была закрыта со стороны соседнего купе, и решила, что она закрыта с вашей стороны.

– На мой взгляд, это довольно глупо с ее стороны.

– Мадам, самые добрые и любезные люди не всегда бывают самыми умными.

– Здесь я с вами соглашусь.

– Кстати, мадам, до Смирны вы добирались этим же путем?

– Нет, я приплыла в Стамбул, и друг моей дочери, мистер Джонсон – совершенно очаровательный мужчина; как бы я хотела, чтобы вы с ним познакомились! – встретил меня и показал мне Стамбул, который сильно меня разочаровал – он просто весь разваливается. А все эти мечети и казусы с надеванием в них таких огромных шаркающих штук на ноги… Так о чем это я?

– Вы рассказывали, что вас встретил мистер Джонсон.

– Да, именно так и было, а потом он посадил меня на французский пакетбот до Смирны, а муж моей дочери уже ждал меня на причале. Представляю себе, что он скажет, когда узнает обо всем этом! Моя дочь сказала мне, что это самый безопасный путь, который только можно себе представить. Она сказала: «Ты просто сидишь в своем купе, пока не приедешь в Паррыж, а там тебя встретит “Американ экспресс” [60]». Но, боже мой, что же мне делать с моим билетом на пароход? Я же должна сообщить им о том, что не еду. А сейчас я сделать этого не могу. Как это все ужасно…

Глаза миссис Хаббард опять наполнились слезами.

Пуаро, который нетерпеливо ерзал на стуле, ухватился за этот шанс.

– Вы просто в шоке, мадам. Официанту прикажут принести вам чай и бисквиты.

– Не думаю, что я такая уж любительница чая, – всхлипнула миссис Хаббард.

– Тогда вам принесут кофе, мадам. Вам надо выпить что-нибудь стимулирующее.

– Из-за этого коньяка я чувствую себя немного странно. Я бы выпила кофе…

– Отлично. Вам надо возродить ваши силы.

– Боже, какое смешное выражение.

– Но сначала, мадам, небольшая рутинная проверка. Вы не будете возражать, если мы осмотрим ваш багаж?

– А зачем это?

– Мы собираемся осмотреть багаж всех пассажиров. Не хочу напоминать вам о неприятном, но вспомните вашу косметичку…

– Боже! Ну конечно! Никаких новых сюрпризов я просто не выдержу.

Осмотр не занял много времени. Миссис Хаббард путешествовала с минимальным багажом: шляпная картонка, дешевый чемодан и сильно потрепанный рюкзак. Содержание ее багажа было простым и незамысловатым, и осмотр не занял бы больше двух минут, если б миссис Хаббард не тормозила дело, настаивая на том, чтобы все уделили должное внимание фотографиям ее дочери и двух довольно страшненьких детей – ее внуков, которых она считала прелестными.

Глава 15 Багаж пассажиров

Покончив с кучей лицемерных восторгов и клятвенно пообещав миссис Хаббард заказать для нее кофе, Пуаро наконец смог покинуть ее в сопровождении двух своих друзей.

– Ну что же, первая попытка обернулась пустышкой, – заметил месье Бук. – Кто следующий?

– Проще всего, я думаю, будет просто идти по вагону и осматривать по очереди купе за купе. А это значит, что мы начнем с номера шестнадцатого, с любезнейшего месье Хардмана.

Мистер Хардман, куривший сигару, тепло их поприветствовал:

– Заходите, джентльмены, если только это возможно с точки зрения пространства. Для вечеринки места явно маловато.

Месье Бук объяснил цель их визита, и детектив со знанием дела кивнул:

– Всё в порядке. Честно сказать, я все думал, почему вы не сделали этого раньше. Вот ключи, джентльмены, а если вы хотите посмотреть, что у меня в карманах, то, прошу вас, не стесняйтесь. Хотите, чтобы я снял свои причиндалы с полки?

– Это дело проводника. Мишель!

Содержимое двух сумок мистера Хардмана было быстро осмотрено. Бо́льшую часть места в них занимало спиртное. Мистер Хардман заговорщицки подмигнул своим посетителям.

– Обычно они не смотрят багаж на границе, особенно если «подмазать» проводника. Я раздал приличную пачку турецких банкнот, так что пока у меня не было никаких проблем.

– А как же в Париже?

Мистер Хардман подмигнул еще раз.

– К тому моменту, когда я доберусь до Парижа, – пояснил он, – все это окажется лишь приятным воспоминанием.

– Вижу, что вы не сторонник «сухого закона», – с улыбкой заметил месье Бук.

– Могу сказать, что «сухой закон» меня никогда сильно не волновал.

– Ох уж эти ваши «тихие бары» [61], – с наслаждением произнес бельгиец. – Американские термины всегда такие оригинальные и экспрессивные…

– Я бы, например, не отказался побывать в Америке, – заметил Пуаро.

– Вы наверняка узнаете там о парочке свеженьких методов расследования, – сказал Хардман. – Европу пора разбудить. Она давно уже в полусне.

– Америка действительно колыбель прогресса, – согласился Пуаро. – Мне очень многое нравится в американцах. Вот только – может быть, я слишком старомоден – мне кажется, что американские женщины не так хороши, как женщины моей страны. Француженка или бельгийка, кокетливая и полная очарования, – мне кажется, что никто не сможет с нею сравниться.

Хардман отвернулся и посмотрел на снег за окном.

– Как сильно блестит этот снег, нет? – заметил он. – Знаете, джентльмены, это все уже начинает меня доставать. Это убийство, этот снег и это абсолютное ничегонеделание. Сидишь и пытаешься просто убить время. Хотелось бы уже кем-нибудь или чем-нибудь заняться.

– Вы энергичны, как настоящий покоритель Запада, – с улыбкой сказал Пуаро.

Проводник поставил багаж на место, и они прошли в следующее купе. Полковник Арбэтнот сидел в углу купе с трубкой в зубах и журналом в руках.

Пуаро объяснил причину их прихода. Полковник не стал возражать. Его багаж состоял из двух больших кожаных чемоданов.

– Остальные мои вещи путешествуют морем, – пояснил он.

Как и большинство военных, Арбэтнот был аккуратным человеком. Осмотр его багажа занял всего несколько минут. Пуаро обратил внимание на пачку ершиков для чистки трубки.

– Вы всегда пользуетесь одной и той же фирмой? – поинтересовался он.

– Обычно. Если их можно купить.

– Ах вот как, – кивнул Пуаро.

Ершики были идентичны тому, который он нашел на полу в купе убитого.

Об этом доктор Константин не преминул упомянуть, когда они вышли в коридор.

– Tout de même, – пробормотал сыщик, – я с трудом могу в это поверить. Вот уж совсем dans son caractère [62], и этим все сказано.

Следующая дверь была закрыта. Это было купе княгини Драгомировой, и когда они постучали в него, то услышали глубокий голос хозяйки: «Entrez» [63].

Говорил за всех месье Бук. С большим уважением и очень вежливо он объяснил цель их визита.

Княгиня молча выслушала его, и на ее жабьем лице ничего не отразилось.

– Если это необходимо, господа, – спокойно сказала она, когда он закончил, – то это должно быть сделано. Ключи у моей горничной. Она вам все покажет.

– А ваши ключи всегда находятся у вашей горничной, мадам? – поинтересовался Пуаро.

– Конечно, месье.

– А если на какой-нибудь границе ночью таможенники попросят открыть какой-нибудь чемодан?

Старуха пожала плечами:

– Это маловероятно. Но в таком случае проводник позовет ее.

– Это значит, что вы ей полностью доверяете, мадам?

– Вы уже задавали мне этот вопрос, – спокойно сказала княгиня. – У меня не служат люди, которым я не доверяю.

– Конечно, – задумчиво произнес сыщик. – В наши дни доверие совершенно необходимо. Наверное, гораздо лучше иметь в качестве служанки хозяйственную женщину, которой полностью доверяешь, чем какую-нибудь ушлую парижанку.

Он заметил, как темные, умные глаза медленно уставились на него.

– Что вы имеете в виду конкретно, месье Пуаро?

– Ничего, мадам. Я? Совсем ничего.

– Нет, я же вижу. Вы, наверное, думаете, что за моим гардеробом должна смотреть «ушлая» парижанка?

– Вероятно, это было бы более привычно, мадам.

Княгиня покачала головой.

– Шмидт мне очень предана, – произнесла она, ничуть не торопясь. – Преданность – c’est impayable [64].

Появилась немка с ключами. Княгиня заговорила с нею на ее языке и велела открыть все вализы и помочь джентльменам с осмотром. Сама она встала в коридоре у окна, глядя на заснеженную землю. Пуаро остался с ней, предоставив месье Буку осматривать багаж.

Женщина посмотрела на сыщика с мрачной улыбкой:

– А вас, месье, не интересует содержимое моих чемоданов?

Сыщик покачал головой:

– Мадам, это простая формальность, и не более того.

– Вы в этом уверены?

– В вашем случае – да.

– А ведь я знала и любила Соню Армстронг. И что же, вы считаете, что я не стала бы пачкать свои руки убийством такой канальи, как Кассетти?.. Может быть, вы и правы.

Помолчав пару минут, она продолжила:

– А знаете, что мне хотелось бы сделать с подобным человеком? Мне хотелось бы позвать слуг и велеть им запороть его до смерти, а потом выбросить в мусорную яму. Так поступали во времена моего отца, месье.

Пуаро продолжал молчать, внимательно слушая ее.

Княгиня взглянула на него с неожиданным нетерпением:

– Вы ничего не говорите, месье Пуаро. Интересно, о чем вы сейчас думаете?

Он посмотрел ей прямо в лицо:

– Я думаю, мадам, что ваша сила – сила вашего духа, а не рук.

Княгиня взглянула на свои тонкие, закрытые черной материей руки, переходившие в напоминающие когти птицы желтоватые пальцы, унизанные кольцами.

– Вы совершенно правы – в моих руках нет никакой силы. Я даже не знаю, радоваться мне этому или горевать.

Затем она повернулась к своему купе, в котором ее горничная упаковывала багаж, и резко прервала все извинения месье Бука.

– Вы можете не извиняться, месье, – сказала она. – В поезде совершено убийство, и вы обязаны произвести положенные действия, вот и всё.

– Vous êtes bien amiable, madame [65].

Когда они уходили, Драгомирова попрощалась с ними легким кивком.

Двери следующих двух купе оказались закрытыми. Месье Бук остановился и почесал голову.

– Дьявол, с этими людьми все не так просто, – сказал он. – У них дипломатические паспорта, и их багаж освобождается от досмотра…

– Таможенного. Здесь вы совершенно правы. Но сейчас речь идет об убийстве.

– Я все это понимаю… и все-таки не хотелось бы лишних проблем…

– Не волнуйтесь так, друг мой. Граф и графиня люди вполне разумные. Вспомните, как любезна была княгиня Драгомирова.

– Она настоящая grande dame. Эти двое ничем не уступают ей по своему положению, но граф произвел на меня впечатление человека довольно вспыльчивого. Ему совсем не понравилось, когда вы стали настаивать на опросе его жены. А обыск может разозлить его еще больше. Давайте лучше пропустим их. В конце концов, они вполне могут не иметь к убийству никакого отношения. Почему я должен нарываться на неприятности на ровном месте?

– Я с вами не согласен, – возразил Пуаро. – Уверен, что граф Андрени поведет себя разумно. В любом случае давайте попытаемся.

И, прежде чем месье Бук смог ему ответить, он резко постучал в дверь купе № 13.

– Entrez, – раздалось из-за двери.

Граф сидел в углу, рядом с дверью, с газетой в руках. Его жена свернулась клубочком в противоположном углу, возле окна. Под головой у нее была подушка, и она казалась спящей.

– Прошу прощения, месье граф, – начал Пуаро. – Извините нас за это вторжение. Дело в том, что мы досматриваем багаж всех пассажиров в этом вагоне – для большинства это просто формальность. Месье Бук считает, что, поскольку у вас дипломатический паспорт, вы вполне можете отказаться от этой процедуры.

Граф на минуту задумался.

– Благодарю вас, – ответил он, – но я не думаю, что в моем случае следует делать какие-то исключения. Я предпочел бы, чтобы наш багаж досмотрели, как и багаж остальных пассажиров. – Он повернулся к жене: – Надеюсь, ты не возражаешь, Елена?

– Конечно нет, – ответила графиня без колебаний.

Багаж осмотрели – быстро и немного поверхностно. Казалось, что Пуаро старается скрыть свое смущение за всякими малозначащими замечаниями.

– На вашем чемодане намокла наклейка, мадам. – Он приподнял синий сафьяновый чемодан с инициалами и короной.

Графиня никак не среагировала на эту фразу. Создалось впечатление, что весь этот обыск наскучил ей. Она продолжала сидеть, свернувшись калачиком в углу, и смотреть сонными глазами на снег, тогда как мужчины досматривали ее багаж в соседнем купе.

Закончив обыск, Пуаро открыл шкафчик над умывальником и быстро осмотрел его содержимое – косметичка, крем для лица, пудра и маленькая бутылочка с надписью «Трионал».

После этого последовали обычные вежливые фразы с обеих сторон, и мужчины удалились.

Далее следовали купе миссис Хаббард, убитого и Пуаро.

Теперь они подошли к купе второго класса. Первое, с полками № 10 и 11, принадлежало Мэри Дебенхэм, которая читала книгу, и Грете Олссон, которая крепко спала, но мгновенно проснулась, когда они вошли.

Пуаро повторил свое заклинание. Шведская дама разволновалась, а Мэри Дебенхэм осталась безучастно-равнодушной.

Сначала Пуаро обратился к шведке:

– Если вы позволите, мадам, мы в первую очередь осмотрим ваш багаж, а потом я попрошу вас о любезности – не пройдете ли вы в купе миссис Хаббард и не посмотрите, как у нее дела? Мы перенесли ее вещи в одно из купе в соседнем вагоне, но она все еще никак не может прийти в себя после своей находки. Я попросил принести ей кофе в купе, но мне кажется, ей больше всего сейчас нужна живая душа, с которой она могла бы пообщаться.

«Живая душа» немедленно прониклась важностью момента. Конечно, она немедленно отправится к миссис Хаббард. Для нее это был колоссальный шок, а ведь она уже была расстроена всем этим путешествием и расставанием с дочерью. Ну конечно, она немедленно пойдет к ней – ее чемодан не закрыт – и захватит с собой нашатырь.

С этими словами мисс Олссон исчезла. Ее багаж осмотрели очень быстро – он был невероятно скромным. Очевидно, что шведка так и не заметила отсутствия двух спиц в своей шляпной коробке.

Мисс Дебенхэм отложила книгу, внимательно наблюдая за Пуаро. Когда тот попросил ее, она протянула ему ключи. А когда сыщик достал чемодан и открыл его, спросила:

– Зачем вы отослали ее, месье Пуаро?

– Я, мадемуазель? Вы же слышали – присмотреть за дамой из Америки.

– Прекрасный повод, но не более того.

– Я вас не понимаю, мадемуазель.

– А мне кажется, что понимаете, и очень хорошо, – сказала, улыбнувшись, девушка. – Вы хотели остаться со мною наедине, не так ли?

– Вы читаете мои мысли, мадемуазель.

– Ваши мысли? Не думаю. Ваши мысли принадлежат вам, и больше никому. Вы согласны со мной?

– Мадемуазель, у нас есть пословица…

– Que s’excuse s’accuse! [66] Вы ведь это хотели сказать, правильно? Вы же не можете отказать мне в некоторой доле наблюдательности и здравого смысла. По каким-то причинам вы вбили себе в голову, что я имею какое-то отношение к этому мрачному событию – к убийству человека, которого я никогда в жизни не видела.

– Вы фантазируете, мадемуазель.

– Нет, я отнюдь не фантазирую. Мне кажется, что в жизни люди теряют массу времени только из-за того, что не хотят сказать правду. Они предпочитают ходить вокруг да около, вместо того чтобы прямо перейти к делу.

– А вы не любите терять время. Вы как раз любите сразу переходить к делу. Вы за прямоту. Eh bien, вы ее получите, эту прямоту. Я попрошу вас объяснить значение нескольких слов, которые я услышал по пути из Сирии. Тогда я вышел из поезда, чтобы, как говорите вы, англичане, «размять ноги» на станции Конья. В ночи я услышал голоса – ваш и полковника Арбэтнота. Тогда вы сказали ему: Не сейчас, только не сейчас. Когда все закончится. Когда все будет позади. Что вы тогда имели в виду, мадемуазель?

– Вы что же, думаете, что я имела в виду… убийство? – Голос мисс Девенхэм был едва слышен.

– Сейчас я задаю вопросы, мадемуазель.

Она вздохнула и на минуту задумалась. Потом, как будто придя в себя, сказала:

– У этих слов есть значение, месье, но я не могу раскрыть его вам. Могу только торжественно дать вам слово чести, что я никогда не видела этого Рэтчетта до того момента, когда встретилась с ним на поезде.

– Но вы… отказываетесь объяснить эти слова?

– Да, если вы так ставите вопрос, то отказываюсь. Они связаны с… с заданием, которое я взялась выполнить.

– И теперь задание выполнено?

– Что вы хотите этим сказать?

– Что оно выполнено, разве не так?

– А почему вы так думаете?

– Послушайте, мадемуазель, я напомню вам еще об одном происшествии: в тот день, когда мы должны были прибыть в Стамбул, наш поезд задерживался. Вы были этим очень взволнованы – вы, обычно такая сдержанная и умеющая владеть собой. Тогда вы растеряли все ваше спокойствие.

– Я боялась пропустить стыковку.

– Это вы сейчас так говорите. Но, мадемуазель, «Восточный экспресс» отправляется из Стамбула каждый вечер, семь дней в неделю. Даже если б вы пропустили стыковку, то речь шла всего лишь о задержке на двадцать четыре часа.

Было видно, что впервые за всю беседу Мэри Дебенхэм стала терять терпение.

– Вы, видимо, не понимаете, что у человека могут быть друзья, которые ждут его в Лондоне, и в этом случае задержка на сутки может расстроить их планы и причинить всем массу неудобств.

– Ах вот как? Значит, вас ждали друзья? И вы не хотели причинить им неудобства?

– Естественно.

– И все-таки любопытно…

– Что именно?

– Этот поезд тоже задерживается. И сейчас все значительно серьезнее, потому что вы не можете послать вашим друзьям телеграмму или вызвать их на меж… меж…

– Международные переговоры? Вы имеете в виду телефон?

– Ну да, «долгий вызов», как это называют в Англии.

Помимо воли мисс Дебенхэм слегка улыбнулась.

– Это называется «разговор по магистральному кабелю», – поправила она. – Да, вы правы, это очень досадно, когда не можешь ни с кем связаться ни по телефону, ни по телеграфу.

– И тем не менее на этот раз, мадемуазель, вы ведете себя совершенно по-другому. Вы совершенно не нервничаете, спокойны и смотрите на все философски.

Мэри Дебенхэм покраснела и прикусила губу. Она больше не улыбалась.

– Вы молчите, мадемуазель?

– Простите, но я не думала, что вы ждете ответа.

– С чем связано изменение в вашем поведении, мадемуазель?

– А вам не кажется, что вы делаете слишком много шума из ничего, месье Пуаро?

С виноватым видом маленький бельгиец развел руками:

– Наверное, это общий недостаток всех сыщиков. Мы всегда ожидаем, что поведение людей будет следовать какой-то логике, и не любим внезапные перемены настроения.

На это Мэри Дебенхэм ничего не ответила.

– Вы хорошо знаете полковника Арбэтнота, мадемуазель?

Пуаро показалось, что женщина испытала облегчение, когда он поменял тему разговора.

– Я впервые встретилась с ним во время этой поездки.

– А у вас есть причины думать, что он раньше знал этого Рэтчетта?

– Я уверена, что нет. – Она решительно покачала головой.

– Почему вы так уверены?

– По тому, как он о нем говорил.

– Между тем, мадемуазель, на полу купе убитого мы нашли ершик для чистки трубок, а полковник Арбэтнот – единственный мужчина в вагоне, который курит трубку.

Пуаро пристально следил за ней, но девушка не удивилась и не разволновалась, а просто сказала:

– Глупости. Это абсурд. Полковник Арбэтнот – последний человек на свете, который может связаться с убийством, особенно с таким театральным.

Это настолько совпадало с мнением самого Пуаро, что он чуть не согласился с ней. Но вместо этого он произнес:

– Должен напомнить вам, мадемуазель, что вы недостаточно хорошо его знаете.

Женщина пожала плечами.

– Я слишком хорошо знаю этот тип людей.

– И все-таки вы отказываетесь объяснить мне смысл слов «когда все будет позади»? – Голос сыщика звучал очень мягко.

– Мне больше нечего вам сказать, – холодно ответила она.

– Неважно, – сказал Эркюль Пуаро. – Я все равно это узнаю.

Он поклонился и вышел из купе, прикрыв за собой дверь.

– Вы считаете, что поступили умно, мой друг? – спросил месье Бук. – Вы же заставили ее насторожиться, и не только ее, но и полковника.

– Mon ami, когда вы хотите поймать кролика, то засовываете к нему в нору хорька. Если кролик в норе, то он выбегает оттуда. Именно это я сейчас и сделал.

Они вошли в купе Хильдегарды Шмидт. Женщина уже ждала их – на лице у нее было написано уважение и полное отсутствие каких-либо эмоций.

Пуаро быстро осмотрел вещи в небольшом чемодане, который стоял на полке. Затем он велел проводнику снять большой чемодан, который лежал на багажной полке.

– Ключи, мадам? – спроси он.

– Он не заперт, месье.

Пуаро расстегнул ремни и поднял крышку.

– Ага! – сказал он, поворачиваясь к месье Буку. – Помните, что я вам говорил? Взгляните-ка сюда!

На самом верху лежала свернутая комком униформа проводника.

От флегматичности горничной не осталось и следа.

– Ой! – воскликнула она. – Это не мое! Я это сюда не клала. Я не заглядывала в этот чемодан с того момента, как мы уехали из Стамбула. Правда, правда!

Она переводила умоляющие глаза с одного мужчины на другого.

Пуаро мягко взял женщину за руку и постарался ее успокоить:

– Нет, нет, все хорошо. Мы вам верим. Не волнуйтесь так. Я так же уверен в том, что вы не прятали форму, как и в том, что вы хорошая повариха. Понимаете? Вы ведь хорошая повариха, правда?

Сбитая с толку женщина улыбнулась против своей воли:

– Да, действительно. Все мои хозяйки так говорили. Я…

Она остановилась, и на ее лице опять появился испуг.

– Нет, нет, – продолжил Пуаро. – Уверяю вас, всё в порядке. Вот послушайте, я расскажу вам, что здесь произошло. Этот мужчина в форме проводника выходит из купе убитого и чуть не сталкивается с вами. Для него это очевидная неудача – он надеялся, что коридор будет пуст. Что же делать? Ему надо как-то избавиться от формы. Теперь она для него самая большая угроза, а не защита.

Сыщик посмотрел на месье Бука и доктора Константина, которые внимательно его слушали.

– Понимаете, все дело в снегопаде. Он нарушил все планы убийцы. Куда теперь ему спрятать форму? Все купе заняты. Хотя нет – он проходит мимо одного, в котором дверь открыта, горит свет и никого нет. Скорее всего, это купе той женщины, с которой он только что столкнулся. Он заходит внутрь, снимает форму и поспешно запихивает ее в один из чемоданов. Наверняка пройдет какое-то время, прежде чем ее найдут.

– А что потом? – спросил месье Бук.

– А вот над этим надо подумать, – ответил Пуаро, бросив своему соотечественнику предостерегающий взгляд.

Он поднял куртку и увидел, что на ней оторвана третья пуговица снизу. Засунув руку в карман, сыщик извлек из него ключ-вездеход, которым проводники могут открыть дверь любого купе.

– А вот и объяснение того, как наш убийца мог проходить через любые двери, – сказал месье Бук. – Все вопросы, которые вы задавали миссис Хаббард, не имели смысла. Он мог легко пройти через смежную дверь, и ему было неважно, закрыта она или открыта. В конце концов, если он смог достать форму проводника, то почему не его ключ?

– Вот именно, – согласился Пуаро.

– Хотя нам самим надо было догадаться. Помните, Мишель сказал, что дверь из коридора в купе миссис Хаббард была закрыта, когда он пришел ответить на ее вызов.

– Так и было, месье, – вмешался проводник. – Именно поэтому я и подумал, что даме все приснилось.

– Но теперь все становится просто, – продолжил месье Бук. – Он, без сомнения, собирался запереть и смежную дверь, но, вероятно, услышав какой-то шум с постели, испугался.

– Теперь нам осталось только разыскать алое кимоно, – заметил Пуаро.

– Именно. Но эти два купе заняты мужчинами.

– Тем не менее мы их осмотрим.

– Ну, конечно! Я ведь еще не забыл, что вы говорили по поводу кимоно.

Гектор Маккуин с удовольствием согласился на обыск.

– Лучше уж вы это сделайте, – сказал он с мрачной улыбкой. – Я кожей чувствую, что вызываю на этом поезде самые большие подозрения. Вам осталось только найти завещание, в котором старик оставляет мне все свое состояние, и тогда все встанет на свои места.

Месье Бук подозрительно взглянул на американца.

– Это я так шучу, – поспешно объяснил Маккуин. – Он бы мне и цента не оставил. Я просто был нужен ему – языки и все такое. Вас почти наверняка надуют, если вы не говорите ни на каких языках, кроме старого доброго американского. Я совсем не лингвист, но, как я сам говорю, владею ресторанно-магазинной лексикой на французском, немецком и итальянском.

Говорил он чуть громче, чем обычно. Несмотря на его готовность помочь, казалось, что американец чувствует себя не совсем в своей тарелке.

Из купе вышел Пуаро.

– Ничего. Даже компрометирующего завещания и того нет.

Маккуин с облегчением выдохнул.

– Вы освободили меня от тяжкой ноши, – с юмором произнес он.

Они перешли к последнему купе. Осмотр багажа итальянца и камердинера ничего не дал.

Три джентльмена стояли в конце вагона и смотрели друг на друга.

– Что дальше? – спросил месье Бук.

– Давайте вернемся в вагон-ресторан. Теперь мы знаем все, что только могли узнать. У нас есть свидетельские показания пассажиров, результаты осмотра их багажа и то, что мы смогли увидеть собственными глазами. Больше ждать помощи не от кого. Теперь нам придется включить наши мозги.

Маленький бельгиец полез за портсигаром и обнаружил, что тот пуст.

– Через минуту я к вам присоединюсь, – сказал он. – Мне нужны сигареты. Это очень сложное и любопытное дело. Кто был одет в алое кимоно? Где оно теперь? Хотелось бы мне это знать. В этом деле есть какая-то особенность, которая постоянно от меня ускользает! Оно такое сложное потому, что его намеренно делают сложным. Мы все это обсудим – а сейчас прошу извинить меня.

Сыщик быстро направился по коридору к своему купе. Он знал, что в одном из его чемоданов лежит запас сигарет.

Сняв чемодан с полки, Пуаро открыл замок и уставился на содержимое чемодана, пораженный до глубины души.

На самом верху, поверх его одежды, лежало аккуратно сложенное алое кимоно, расшитое драконами.

– Итак, – пробормотал Пуаро себе под нос, – мне бросают вызов. Очень хорошо, я его принимаю.

Часть третья Эркюль Пуаро садится и размышляет

Глава 1 Который из них?

Когда Пуаро вошел в вагон, месье Бук и доктор Константин беседовали. Директор выглядел совсем подавленным.

– Le voilà [67], – сказал он, увидев сыщика. Когда же Пуаро уселся, добавил: – Если вам, mon cher, удастся найти разгадку этого дела, то я начну верить в чудеса.

– Так это дело вас беспокоит?

– Естественно, беспокоит. Я ничего не могу в нем понять.

– Согласен с вами, – подтвердил доктор и с интересом посмотрел на Пуаро. – Честно говоря, я не понимаю, что еще вы можете сделать.

– Не понимаете? – задумчиво повторил сыщик.

Он достал портсигар, прикурил одну из своих крошечных сигарет и сказал:

– Именно в этом я и вижу интерес всего этого дела. Мы отрезаны от возможности предпринять рутинные для таких случаев шаги. Говорят ли все наши свидетели правду или же лгут? У нас нет способов выяснить это, за исключением тех, которые мы можем придумать себе сами. Так что это упражнение исключительно для наших мозгов.

– Все это прекрасно, – сказал месье Бук, – но что вы собираетесь делать дальше?

– А я вам только что объяснил. У нас есть свидетельские показания пассажиров и то, что мы видели собственными глазами.

– Отлично – я имею в виду показания пассажиров! Они вообще не сообщили нам ничего нового.

Пуаро отрицательно покачал головой.

– Я не соглашусь с вами, друг мой. Они сообщили нам несколько интересных фактов.

– Ну, конечно, – скептически заметил месье Бук. – Я что-то этого не заметил.

– Наверное, потому, что невнимательно слушали.

– Ну, тогда расскажите мне, что же такое я пропустил.

– Хотя бы вот это. Вспомним нашего первого свидетеля – молодого Маккуина. Он произнес одну, очень важную с моей точки зрения, фразу.

– О письмах?

– Нет, не о письмах. Насколько я помню, он сказал следующее: «Мы путешествовали. Мистер Рэтчетт хотел посмотреть мир. Проблема была в том, что он не владел иностранными языками. Я был скорее его связным, чем секретарем».

Пуаро перевел взгляд с доктора Константина на месье Бука.

– Как? Вы все еще не поняли? Это непростительно; ведь вам только что был дан второй шанс, когда Маккуин сказал: «Вас обязательно надуют, если вы не говорите ни на одном языке, кроме старого доброго американского».

– Вы хотите сказать… – Месье Бук все еще выглядел озадаченным.

– Вижу, что вы хотите, чтобы я произнес это по буквам. Ну, хорошо же! Месье Рэтчетт не говорил по-французски. И в то же время, когда проводник пришел ответить на его звонок, голос за дверью на французском сказал ему, что произошла ошибка и что в его услугах не нуждаются. Более того, его отослали безукоризненной идиоматической фразой, до который никогда не додумается человек, знающий всего несколько французских слов: «Ce n’est rien. Je me suis trompé».

– Это точно! – взволнованно воскликнул доктор Константин. – Мы должны были это заметить. Я помню, как вы подчеркивали эти слова, когда повторяли их в нашем присутствии. Теперь я понимаю ваше нежелание положиться на сломанные часы. Получается, что Рэтчетт был мертв уже без двадцати трех минут час…

– А говорил вместо него убийца, – важно подвел итог месье Бук.

Пуаро поднял руку.

– Давайте не будем торопиться. И не будем предполагать больше того, что мы наверняка знаем. Думаю, мы можем сказать, что в тот момент – а именно без двадцати трех минут час – в купе Рэтчетта находился какой-то человек, который был или французом, или свободно владел французским языком.

– Вы очень осторожны, mon vieux.

– При расследовании преступлений торопиться не надо. У нас ведь нет доказательств того, что в это время Рэтчетт был уже мертв.

– Но есть крик, который вас же и разбудил.

– Да, это правильно.

– С одной стороны, – задумчиво сказал месье Бук, – этот факт не слишком меняет общую картину. Вы услышали, что кто-то движется в соседнем купе. Этот «кто-то» был не Рэтчетт, а другой человек. Без сомнения, он смывал кровь с рук, зачищал следы преступления и жег инкриминирующее письмо. Потом выждал, пока все не затихнет, и когда решил, что он в безопасности, закрыл на цепочку и запер дверь купе Рэтчетта изнутри, открыл смежную дверь, прошел в купе миссис Хаббард и выскользнул в коридор. То есть все произошло именно так, как мы и предполагали, – с той только разницей, что Рэтчетта убили на полчаса раньше. А стрелки часов перевели, чтобы обеспечить алиби.

– Алиби довольно бессмысленное, – заметил сыщик. – Стрелки указывают на час пятнадцать – именно на то время, когда убийца покинул место преступления.

– Это правда, – согласился слегка сконфуженный месье Бук. – Тогда о чем, по-вашему, говорят часы?

– Если стрелки переводили – заметьте, я сказал «если», – тогда время, которое они показывают, должно иметь какой-то смысл. В этом случае логично было бы заподозрить любого, у кого есть алиби на час пятнадцать.

– Да, да, – заметил доктор, – все это звучит очень логично.

– Мы также должны задуматься о том времени, когда незнакомец проник в купе. Когда у него появилась такая возможность? Если мы считаем, что настоящий проводник в этом не замешан, то у убийцы такая возможность была всего один раз – во время остановки в Винковцах. После того как поезд отошел от этой станции, проводник постоянно сидел в конце коридора, лицом к нему. Пассажиры в поезде редко обращают внимание на проводников, и единственным человеком, который обратил бы внимание на убийцу, был настоящий проводник. А во время остановки в Винковцах он находился на платформе, и путь был открыт.

– Или, возвращаясь к нашим предыдущим рассуждениям, убийцей должен быть один из пассажиров, – заключил месье Бук. – Так что мы опять вернулись к тому, с чего начали: который из них?

Пуаро улыбнулся.

– Я тут приготовил список, – сообщил он. – Возможно, он поможет вам освежить кое-что в памяти.

Доктор и месье Бук склонились над списком. Он был написан аккуратным почерком и методично перечислял пассажиров в том порядке, в котором их опрашивали:

Гектор Маккуин, гражданин США. Полка № 6, второй класс.

Мотив: возможно, личная неприязнь, возникшая в результате общения с убитым.

Алиби: с полуночи до 2 часов утра (с полуночи до 1.30 подтверждается полковником Арбэтнотом, а с 1.15 до 2.00 – проводником).

Свидетельства против него: никаких.

Подозрительные обстоятельства: не имеется.

Проводник Пьер Мишель. Гражданин Франции

Мотив: отсутствует

Алиби: с полуночи до 2 часов утра (Э.П. видел его в коридоре в тот момент, когда из купе Рэтчетта раздался мужской голос в 12.37 ночи. С 1.00 и до 1.16 утра подтверждается двумя другими проводниками).

Свидетельства против него: никаких.

Подозрительные обстоятельства: найденная форма проводника говорит за него, так как создается впечатление, что ее использовали специально, чтобы бросить на него подозрение.

Эдвард Мастермэн, гражданин Великобритании. Полка № 4, второй класс.

Мотив: возможно, личная неприязнь, возникшая в результате общения с убитым.

Алиби: с полуночи до 2 часов утра (подтверждается Антонио Фоскарелли).

Свидетельства против него: никаких.

Подозрительные обстоятельства: единственный человек, которому найденная форма могла оказаться впору. Однако маловероятно, что он свободно владеет французским.

Миссис Хаббард, гражданка США. Купе № 3, первый класс.

Мотив: не имеется.

Алиби: с полуночи до 2 часов утра – не имеется.

Свидетельства против нее: никаких.

Подозрительные обстоятельства: рассказ о мужчине, который якобы был у нее в купе, подтверждается показаниями Хардмана и горничной Шмидт.

Грета Олссон, гражданка Швеции. Полка № 10, второй класс.

Мотив: не имеется.

Алиби: с полуночи до 2 часов утра (подтверждается Мэри Дебенхэм).

Примечание: последняя, кто видел Рэтчетта живым.

Княгиня Драгомирова, натурализованная гражданка Франции. Купе № 14, первый класс.

Мотив: близко знала семью Армстронгов. Крестная Сони Армстронг.

Алиби: с полуночи до 2 часов утра (подтверждается проводником и горничной).

Свидетельства против нее: никаких.

Подозрительные обстоятельства: не имеется.

Граф Андрени, гражданин Венгрии. Купе № 13, первый класс.

Мотив: не имеется.

Алиби: с полуночи до 2 часов утра (подтверждено проводником, за исключением периода с 1.00 до 1.15).

Графиня Андрени, гражданка Венгрии. Купе № 12, первый класс.

Мотив: не имеется.

Алиби: с полуночи до 2 часов утра. Заснула, приняв трионал (подтверждается ее мужем и наличием трионала в туалетном шкафчике).

Свидетельства против нее: никаких.

Подозрительные обстоятельства: не имеется.

Полковник Арбэтнот, гражданин Великобритании. Купе № 15, первый класс.

Мотив: возможно, личная неприязнь, возникшая в результате общения с убитым.

Алиби: с полуночи до 2 часов утра. Общался с Маккуином до 1.30 утра. Потом прошел в свое купе и больше из него не выходил (подтверждается Маккуином и проводником)

Свидетельства против него: никаких.

Подозрительные обстоятельства: ершик для чистки трубок.

Сайрус Хардман, гражданин США. Купе № 16, первый класс.

Мотив: не известен.

Алиби: с полуночи до 2 часов утра не выходил из купе (подтверждается Маккуином и проводником).

Свидетельства против него: никаких.

Подозрительные обстоятельства: не имеется.

Антонио Фоскарелли, гражданин США (итальянец по происхождению). Полка № 5, второй класс.

Мотив: не известен.

Алиби: с полуночи до 2 часов утра (подтверждается Эдвардом Мастермэном).

Свидетельства против него: никаких.

Подозрительные обстоятельства: использованное орудие убийства соответствует его темпераменту. (Мнение месье Бука.)

Мэри Дебенхэм, гражданка Великобритании. Полка № 11, второй класс.

Мотив: не имеется.

Алиби: с полуночи до 2 часов утра (подтверждается Гретой Олссон).

Свидетельства против нее: никаких.

Подозрительные обстоятельства: случайно подслушанный Пуаро разговор и отказ что-либо объяснять.

Хильдегарда Шмидт, гражданка Германии. Полка № 8, второй класс.

Мотив: не имеется.

Алиби: с полуночи до 2 часов утра (подтверждается проводником и ее хозяйкой). Легла в постель, была разбужена проводником приблизительно в 12.38 и прошла к своей хозяйке.

Примечание: Все свидетельские показания пассажиров подтверждаются заявлением проводника, что никто не входил и не выходил из купе Рэтчетта между полуночью и часом ночи (когда он сам вышел в соседний вагон) и между 1.15 и 2.00 утра.

– Как вы понимаете, – пояснил сыщик, – это просто précis [68] всех показаний, которые мы слышали, изложенное в удобоваримом виде.

Месье Бук с гримасой на лице вернул ему документ.

– Не слишком воодушевляет, – заметил он.

– Тогда, может быть, вот это понравится вам больше? – с легкой улыбкой произнес Пуаро, вручая ему еще один листок.

Глава 2 Десять вопросов

На бумаге было написано:

Вещи, которые требуют объяснения:

1. Носовой платок с инициалом Х. Кому он принадлежит?

2. Ершик для чистки трубок. Его обронил полковник Арбэтнот или кто-то другой?

3. Кто был одет в алое кимоно?

4. Кем был мужчина (или женщина), выдававший себя за проводника?

5. Почему стрелки часов указывают на 1.15?

6. Произошло ли убийство именно в это время?

7. Произошло ли оно раньше?

8. Произошло ли оно позже?

9. Можем ли мы быть уверены, что Рэтчетта бил ножом только один человек?

10. Как еще можно объяснить характер нанесенных ему ран?

– Ну что же, давайте посмотрим, что мы можем здесь сказать, – предложил месье Бук, просветлевший при виде новой интеллектуальной задачи. – Начнем с носового платка. И давайте, ради всего святого, рассуждать методично и здраво.

– Обязательно, – кивнул Пуаро с удовлетворением.

Месье Бук продолжил слегка менторским тоном:

– Инициал Х связан с тремя лицами: миссис Хаббард, мисс Дебенхэм, чье второе имя Хермиона, и с горничной Хильдегардой Шмидт.

– Ах вот как! И кто же из этих троих?

– Сложно сказать. Но я думаю, что выберу мисс Дебенхэм. Дело в том, что ее свободно могут называть вторым именем, а не первым. Кроме того, она уже у нас на подозрении. Тот разговор, который вы случайно услышали, mon cher, вызывает некоторые вопросы, так же как и ее отказ объяснить его.

– Что касается меня, то я ставлю на американку, – сказал доктор Константин. – Платок очень дорогой, а всему миру известно, что американцы всегда платят не глядя.

– И вы оба исключаете горничную?

– Да. Она ведь сама сказала, что платок принадлежит представительнице высшего общества.

– А вторая улика – ершик для трубок? Его обронил полковник Арбэтнот или кто-то другой?

– Это будет потруднее. Англичане не будут тыкать ножом в своего противника, здесь вы абсолютно правы. Я склоняюсь к тому, что ершик подбросил кто-то другой, с целью подвести нашего длинноногого англичанина под подозрение.

– Как вы сами сказали, месье Пуаро, – вмешался доктор, – сразу две улики – это слишком большая небрежность. Я согласен с месье Буком. Платок – это реальная промашка, поэтому никто и не признаётся, что он принадлежит именно ему. А вот ершик – это поддельная улика. И в качестве подтверждения этой мысли мы видим, как полковник совсем не нервничает и открыто признается, что курит трубку и пользуется именно такими ершиками.

– Логично, – согласился Пуаро.

– Теперь вопрос – кто был одет в алое кимоно? – продолжил месье Бук. – Должен признаться, что у меня нет никаких идей по этому поводу. А что вы скажете, доктор Константин?

– То же самое.

– Здесь мы признаём наше поражение. А вот следующий вопрос более многообещающ. Кто был мужчиной (или женщиной), который маскировался под проводника? Во-первых, мы достаточно точно можем сказать, кто этого не делал: Хардман, полковник Арбэтнот, Фоскарелли и Гектор Маккуин. Все они слишком высоки. Можно также исключить миссис Хаббард, Хильдегарду Шмидт и Грету Олссон – все они слишком… широки в кости. И нам остаются камердинер, мисс Дебенхэм, княгиня Драгомирова и графиня Андрени – но все они не подходят! С одной стороны, Грета Олссон, а с другой стороны, Антонио Фоскарелли – оба они клянутся, что ни мисс Дебенхэм, ни камердинер не выходили из своих купе. Хильдегарда Шмидт клянется именем княгини, что была у нее, а граф Андрени сообщил, что его жена выпила снотворное. Создается впечатление, что никто не мог быть этим человеком – а это полный абсурд!

– Как, бывало, говорил наш друг Эвклид, – прошептал сыщик.

– Это должен быть кто-то из тех четверых, – сказал доктор Константин. – Если только кто-то со стороны не нашел себе здесь тайного логова, а это, как мы уже решили, просто невозможно.

Месье Бук перешел к следующему вопросу.

– Вопрос номер пять – кто поставил стрелки часов на час пятнадцать? Мне кажется, этому есть два объяснения. Это мог сделать убийца, чтобы обеспечить себе алиби. Однако он не смог покинуть купе в запланированное им время, испугавшись людей, ходивших по коридору, или… подождите минуту, у меня появилась идея…

Его собеседники уважительно ждали, пока месье Бук изо всех сил напрягал свои извилины.

– Есть! – сказал он наконец. – Стрелки перевел не убийца-проводник, а тот, кого мы называем Вторым Убийцей, – левша, или, говоря по-другому, женщина в алом кимоно. Она вошла в купе позже и перевела стрелки назад, чтобы обеспечить себе алиби.

– Браво! – воскликнул доктор Константин. – Здорово придумано.

– То есть, – произнес Пуаро, – она ударила Рэтчетт ножом в полной темноте, не заметив, что он уже мертв. Потом каким-то образом узнала, что в нагрудном кармане его пижамы лежат часы, достала их, вслепую перевела стрелки, а потом сломала часы…

Месье Бук холодно посмотрел на него.

– А у вас что, есть лучшее объяснение? – спросил он.

– В настоящий момент – нет, – признался Пуаро.

– Кроме того, – продолжил месье Бук, – уверен, что вы так и не обратили внимания на самую интересную вещь, связанную с этими часами.

– Это как-то связано с вопросом номер шесть – могло ли убийство произойти в час пятнадцать? На этот вопрос я категорически отвечаю – нет!

– Согласен, – подтвердил месье Бук. – А вот на следующий вопрос – могло ли оно произойти раньше – я отвечаю утвердительно. Вы согласны, доктор?

Врач утвердительно кивнул.

– Но и на вопрос, могло ли оно произойти позже, я тоже отвечаю утвердительно, – добавил он. – Я согласен с вашей теорией, месье Бук, так же как и месье Пуаро, только он пока не хочет в этом признаваться. Первый убийца вошел в купе раньше часа пятнадцати, а второй – позже. Что же касается вопроса леворукости, не кажется ли вам, что мы должны выяснить, кто из пассажиров – левша?

– Я не полностью позабыл об этом факте, – заметил Пуаро. – Вы, возможно, заметили, что я заставил каждого из пассажиров или расписаться, или написать свой адрес. Этот эксперимент нельзя считать на сто процентов показательным, так как некоторые люди что-то делают правой рукой, а что-то – левой. Например, кто-то может писать правой рукой, а играть в гольф левой. Но это хоть что-то. Все наши опрашиваемые брали ручку в правую руку, за исключением княгини Драгомировой, которая вообще отказалась писать.

– Княгиня Драгомирова? Это невероятно, – сказал месье Бук.

– Сомневаюсь, чтобы у нее хватило сил произвести тот удар, который был нанесен левой рукой. – В голосе доктора слышалось сомнение. – Именно та рана была нанесена с большой силой.

– С большей, чем может быть у женщины?

– Нет, так я не сказал бы. Но, я думаю, с большей, чем может продемонстрировать старая женщина. Не надо забывать, что физическое состояние княгини Драгомировой очень хрупкое.

– Ну, здесь может возникнуть вопрос о преобладании духовного над материальным. Без сомнения, княгиня Драгомирова – личность и обладает железной волей. Но давайте не будем сейчас об этом.

– Вопросы номер девять и десять. Можем ли мы быть уверены, что Рэтчетта убивал не один человек, и как еще можно объяснить характер нанесенных ему ранений? По моему мнению, с медицинской точки зрения другого объяснения этих ран нет. Предполагать, что один и тот же человек бил сначала совсем слабо, а потом вдруг с силой, сначала правой рукой, а потом левой, а потом, возможно, через тридцать минут нанес мертвецу новые удары… думаю, что в этом нет никакого смысла.

– Нет, – заметил Пуаро, – никакого смысла. А двое убийц, по-вашему, имеют смысл?

– Как вы сами только что сказали – как еще все это объяснить?

Пуаро смотрел прямо перед собой.

– Именно этот вопрос я и задаю себе, – сказал он, – именно об этом я не перестаю себя спрашивать.

Сыщик откинулся в своем кресле.

– Теперь все данные у меня вот здесь. – Он постучал себя по лбу. – Мы тщательно их обсудили. Все факты перед нами – аккуратно и методично подобранные. Все пассажиры сидели здесь перед нами и один за другим отвечали на наши вопросы. Теперь мы знаем все, что может знать человек со стороны…

Он задушевно улыбнулся месье Буку.

– Помните, у нас с вами была небольшая шутка о том, что надо сесть и задуматься об истине? Что ж, я готов попробовать претворить эту теорию в практику – прямо у вас на глазах. Вы двое должны сделать то же самое. Давайте все закроем глаза и задумаемся… Один или несколько пассажиров убили Рэтчетта. Кто же именно?

Глава 3 Несколько любопытных моментов

Прошла добрая четверть часа, прежде чем кто-то заговорил.

Месье Бук и доктор Константин начали с того, что попытались последовать указанию Пуаро.

Месье Бук думал приблизительно следующее:

«Разумеется, я должен думать. Но ведь я все это обдумал уже много раз. Пуаро явно считает, что эта англичанка замешана в деле. А я не могу избавиться от мысли, что она здесь ни при чем. Все англичанки – женщины очень хладнокровные. Может быть, из-за того, что у них начисто отсутствуют даже намеки на фигуру. Но дело не в этом. Кажется, что итальянец тоже не мог этого сделать – жаль. Полагаю, что английский камердинер не врет, когда говорит, что тот не выходил из купе. Да и зачем ему врать? Англичанина не так просто подкупить – они такие неприступные… Плохо, очень плохо. Не представляю, когда все это закончится. Должны же вестись какие-то спасательные работы… В этих странах они все такие медлительные – пройдут часы, прежде чем кому-нибудь придет в голову что-то сделать. Да и с полицией в этих странах невозможно иметь дела – все надуваются от сознания собственной значимости и жутко трепетны, когда дело касается чувства их собственного достоинства. Они устроят из всего этого грандиозное шоу. Конечно, не каждый же день они сталкиваются с подобными вещами. Информация появится во всех газетах…»

После этого мысли месье Бука покатились по накатанной дорожке, по которой они проходили уже сотни раз.

Мысли доктора Константина были следующими:

«Этот маленький человечек очень странный. Он гений или сумасшедший? Сможет ли он разгадать эту загадку? Это невозможно. Я не вижу решения. Все слишком запутано… Вполне возможно, что все они врут. Но даже это знание ничего не дает. Если они все лгут, то это так же сбивает с толку, как если бы все они говорили правду. Эти раны такие странные… Не могу ничего понять. Проще бы было разобраться, если б его застрелили – в конце концов, термин «гангстер», который придумали эти янки, подразумевает человека с пистолетом. Странная страна эта Америка. Хотелось бы мне туда съездить. Очень прогрессивная страна. Когда вернусь, надо будет встретиться с Деметриусом Загоне – он там бывал и знает все эти новомодные течения… Интересно, что сейчас делает Зия? Если жена когда-нибудь узнает…»

И его мысли перешли на совершенно частные, не имеющие отношения к делу предметы.

Эркюль Пуаро сидел совершенно неподвижно. Могло показаться, что он заснул.

А затем, неожиданно, после четверти часа абсолютной неподвижности, его брови медленно поползли вверх по лбу. Он негромко вздохнул и прошептал себе под нос:

– А почему бы и нет, в конце концов? А если так – если действительно так, – то это все объясняет.

Его глаза раскрылись – они были зеленого цвета, как у кошки.

– Eh bien. Я все обдумал. А вы? – сказал он негромко.

Погруженные в свои мысли, оба джентльмена вздрогнули.

– Я тоже все обдумал, – сказал месье Бук с легким чувством вины. – Но не смог прийти ни к каким выводам. Раскрытие преступлений – это ваше métier [69], а не мое, друг мой.

– Я тоже все тщательно обдумал, – сказал доктор, не моргнув и глазом, отрываясь от каких-то своих мыслей порнографического характера. – Я продумал множество разных вариантов, но ни один из них меня не удовлетворяет.

Пуаро любезно кивнул, как будто хотел сказать: «Вы совершенно правы. Так вы и должны были ответить. Вы дали мне именно ту подсказку, которую я и ожидал».

Он сел очень прямо, надулся, провел рукой по своим усам и заговорил как профессиональный докладчик, выступающий перед большой аудиторией:

– Друзья мои, мысленно я еще раз проанализировал все факты и свидетельства пассажиров – и вот вам результат. Я уже вижу, хотя еще не совсем четко, объяснение тем фактам, которые находятся в нашем распоряжении. Объяснение очень странное, поэтому я еще не уверен, что оно соответствует истине. Чтобы в этом окончательно убедиться, нам придется провести несколько экспериментов.

Прежде всего я хочу сказать о нескольких моментах, которые кажутся мне многообещающими. Давайте начнем с фразы, которую произнес во время нашего первого совместного ланча месье Бук. Он справедливо заметил, что в вагоне-ресторане находятся представители разный слоев общества, разных возрастов и разных национальностей. Такое столпотворение в это время года достаточно редко. Например, вагоны Афины – Париж и Бухарест – Париж почти пусты. Вспомните также пассажира, который просто не появился. Я думаю, что это важное обстоятельство. Кроме этого, имеется еще несколько мелочей, которые показались мне достойными внимания, – например, расположение косметички миссис Хаббард, имя матери миссис Армстронг, детективные методы месье Хардмана, предположение месье Маккуина, что Рэтчетт сам уничтожил обличительное письмо, которое мы нашли, имя княгини Драгомировой и жирное пятно на венгерском паспорте.

Мужчины уставились на него.

– Все эти факты не наводят вас на какие-нибудь мысли? – поинтересовался Пуаро.

– Ни в коем случае, – честно ответил месье Бук.

– А вас, месье доктор?

– Я совершенно не понимаю ничего из того, о чем вы говорите.

Между тем месье Бук, ухватившись за единственную материальную вещь, о которой сказал сыщик, стал копаться в пачке паспортов. С ворчанием он вынул паспорт графа и графини Андрени и раскрыл его.

– Вы говорите вот об этом? Об этом пятне?

– Да, это совсем свежее жирное пятно. И вы видите, где оно расположено?

– В самом начале записи о жене графа – если точно, то на начале ее имени. Но должен признаться, что все еще не понимаю вас.

– Я попробую подойти к этому с другой стороны. Давайте вернемся к платку, который мы обнаружили на месте преступления. Мы с вами уже давно решили, что к нему могут иметь отношение три женщины, чьи имена связаны с инициалом Х: миссис Хаббард, мисс Дебенхэм и горничная Хильдегарда Шмидт. Давайте посмотрим на платок с другой точки зрения. Друзья мои, это очень дорогой платок – objet de luxe [70] – ручная работа, расшитая в Париже. Кто из пассажирок, помимо тех, у кого подходит инициал, может себе такое позволить? Не миссис Хаббард, достойная женщина без всяких претензий на экстравагантность в одежде. И не мисс Дебенхэм – у англичанок одного с нею круга обычно бывают практичные льняные платки, а не лоскутки батиста стоимостью, наверное, в двести франков. И уж, конечно, не горничная. На поезде есть только две женщины, которые, вполне вероятно, могут пользоваться такими платками. Давайте подумаем, можем ли мы как-то связать их с инициалом Х. Эти две дамы, о которых я говорю, – княгиня Драгомирова…

– Которую зовут Наталия, – с иронией заметил месье Бук.

– Вот именно. Должен вам заметить, что ее имя чрезвычайно интересно. Вторая дама – это графиня Андрени. И вот тут нам приходит в голову…

– Вам!

– Хорошо, мне. Имя на ее паспорте скрыто под жирным пятном. Любой скажет – простая случайность. Но задумайтесь над этим именем – Елена. А вдруг вместо Елены ее зовут Хелена? Заглавную букву имени легко изменить на Е, а жирное пятно завершит превращение.

– Хелена! – воскликнул месье Бук. – Вот так идея!

– И я о том же!.. Я стал искать хоть какое-то подтверждение этой идеи – и нашел его. Одна из наклеек на багаже графини слегка намокла. Именно та, которая закрывает первую букву ее имени. Очевидно, что эту наклейку сначала намочили и отклеили, а затем приклеили в другом месте.

– Знаете, я уже почти верю вам, – сказал месье Бук. – Но графиня Андрени… Несомненно…

– Послушайте, mon vieux, посмотрите на все на это под другим углом. Каким должно было выглядеть это убийство для всех? Не забывайте, что снегопад полностью разрушил весь первоначальный план убийцы. Давайте на минутку представим себе, что снег не выпал. Что, по-вашему, произошло бы в этом случае?

Убийство, скорее всего, было бы обнаружено на итальянской границе рано утром. У итальянской полиции имелись бы те же свидетельские показания. Месье Маккуин показал бы те же угрожающие письма. Месье Хардман рассказал бы свою историю, миссис Хаббард с удовольствием рассказывала бы, как ночью обнаружила в своем купе мужчину. Пуговицу нашли бы на том же самом месте. Полагаю, что изменились бы только две вещи: мужчина прошел бы через купе миссис Хаббард до часа ночи, а форму проводника нашли бы брошенной в одном из туалетов.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что убийство с самого начала планировалось выдать за работу человека со стороны. И все посчитали бы, что убийца покинул вагон на станции Брод, куда мы должны были прибыть без двух минут двенадцать. Кто-то из пассажиров, возможно, столкнулся бы с незнакомым проводником в коридоре. Форму бросили бы в достаточно очевидном месте, просто для того, чтобы все поняли, как все произошло. Пассажиры были бы вне подозрения. Именно так, друзья мои, преступление должно было выглядеть для людей со стороны.

Но задержка поезда изменила все планы. Именно поэтому мужчина провел так много времени в купе жертвы. Он все ждал, когда же поезд тронется. А потом наконец понял, что поезд трогаться не собирается. Надо было срочно менять планы. Теперь все будут знать, что убийца находится в поезде.

– Понятно, понятно, – нетерпеливо произнес месье Буке. – Все это я понимаю. Но при чем здесь платок?

– Окольными путями я и подхожу к этому. Начнем с того, что вы должны понять, что письма с угрозами были пустышкой. Скорее всего, их списали с какого-нибудь скучного американского детектива. Они ненастоящие. И предназначались они именно для полиции. Мы должны задать себе вопрос: напугали ли они Рэтчетта? И на первый взгляд ответ будет «НЕТ». Его инструкции Хардману ясно указывают на определенного «частного» врага, личность которого была ему хорошо известна. Это если мы согласимся с историей Хардмана. Но не так давно Рэтчетт получил письмо совсем другого характера – в нем содержался намек на ребенка Армстронгов, и именно фрагмент этого письма мы обнаружили в его купе. Это письмо должно было, на случай если Рэтчетт еще об этом не догадался, объяснить ему, что стало причиной угрозы его жизни.

И это письмо, как я уже говорил, не предназначалось для чужих глаз. Поэтому в первую очередь убийца постарался его уничтожить. Так в его планах появилась еще одна брешь. Первая – снег, вторая – письмо, которое нам удалось восстановить. Такая попытка тщательно уничтожить письмо была связана только с одним фактом: в поезде находится кто-то настолько тесно связанный с семьей Армстронгов, что наличие этого письма немедленно поставит этого человека под подозрение.

Теперь давайте перейдем к еще двум найденным уликам. Не буду касаться ершика для чистки трубок – о нем сегодня уже достаточно было сказано. Давайте поговорим о платке. Проще всего решить, что эта улика напрямую указывает на человека, чье имя начинается с буквы Х, и что этот человек случайно уронил его в купе.

– Вот именно, – вмешался доктор Константин. – Графиня обнаруживает, что уронила платок на месте преступления, и немедленно пытается изменить свое имя.

– Как вы торопитесь с выводами… Я себе такого не могу позволить.

– А что, есть какие-то другие варианты?

– Конечно, есть. Давайте представим себе, что вы совершили преступление и хотите бросить подозрение на кого-то еще. В поезде находится человек, тесно связанный с семьей Армстронгов, и этот человек – женщина. Представим себе, что на месте преступления вы оставляете платок, принадлежащий этой женщине. Ее допросят, и ее связь с семьей Армстронгов будет доказана – et voilà. Вот вам и мотив, и материальное доказательство вины.

– Но ведь, – возразил доктор, – невинный человек не станет скрывать свою личность.

– Ах вот как? Вы полагаете? Именно так же будет думать и полиция. Друг мой, я хорошо знаю человеческую природу и могу сказать вам следующее: неожиданно оказавшись под угрозой ареста по обвинению в убийстве, даже самый невинный человек потеряет голову и станет совершать абсолютно непродуманные поступки. Нет, нет, жирное пятно и переклеенная наклейка не говорят о вине – они только доказывают, что графиня Андрени по каким-то причинам хочет скрыть свое имя.

– А как, по вашему мнению, она может быть связана с Армстронгами? Она говорит, что никогда не бывала в Америке.

– Именно. И говорит она на ломаном английском. И подчеркивает свой иностранный вид. Однако догадаться, кто она такая, совершенно несложно. Я только что вспомнил имя матери миссис Армстронг. Ее звали Линда Арден, и она была великой актрисой, исполнявшей шекспировский репертуар. Вспомните «Как вам это понравится» [71] – Розалинда в Арденском лесу. Именно здесь она нашла свой творческий псевдоним, под которым ее знал весь мир. Линда Арден было ее ненастоящее имя. Очень вероятно, что оно было Гольденберг – в ее жилах вполне могла течь центральноевропейская кровь, – а может быть, и с примесью еврейской. В Америку перебрались представители многих национальностей. Рискну предположить, джентльмены, что имя младшей сестры миссис Армстронг, которая в момент трагедии была почти ребенком, было Хелена Гольденберг и что она вышла замуж за графа Андрени, когда тот служил атташе в Вашингтоне.

– Но княгиня Драгомирова сказала, что та девушка вышла замуж за англичанина…

– Имени которого она не может вспомнить! Может ли такое случиться, спрашиваю я вас, друзья мои? Княгиня Драгомирова любила Линду Арден, как настоящие дамы любят великих актрис. Она была крестной одной из ее дочерей! Неужели вы думаете, что она могла так быстро забыть имя второй дочери? Очень маловероятно. Я думаю, мы можем уверенно сказать, что княгиня Драгомирова нам лгала. Она знала, что Хелена находится в поезде – она ее видела. А узнав настоящее имя Рэтчетта, мгновенно поняла, что подозрение падет именно на Хелену. Поэтому, когда мы спрашиваем ее про младшую сестру, она начинает лгать – туманно говорит о том, что точно не помнит, но «вроде бы она вышла замуж за англичанина», что очень далеко от действительности…

В дверях в конце вагона появился официант, который подошел к мужчинам и обратился к месье Буку:

– Месье, мы можем накрывать к обеду? Он будет скоро готов.

Месье Бук посмотрел на Пуаро, который согласно кивнул:

– Естественно. Без обеда никуда.

Официант исчез, и скоро они услышали звон колокольчика и его голос, выкрикивающий:

– Premier service. Le dîner est servi. Premier dîner [72] – первая смена!

Глава 4 Жирное пятно на венгерском паспорте

Пуаро сидел за столом вместе с месье Буком и доктором.

Компания, собравшаяся в вагоне-ресторане, выглядела подавленной. Разговоров почти не было слышно, и даже неугомонная миссис Хаббард молчала.

– Боюсь, что мне сегодня кусок в горло не полезет, – сказала она, усаживаясь, после чего, воодушевленная шведской дамой, которая, видимо, считала, что теперь миссис Хаббард должна питаться только за счет заведения, приложилась к каждой перемене блюд.

Прежде чем начать обед, Пуаро поймал за рукав старшего официанта и что-то прошептал ему на ухо. Константин сразу же догадался, о чем шел разговор, как только заметил, что чета Андрени обслуживалась в последнюю очередь и что в конце еды им задержали счет. Все кончилось тем, что граф с графиней оказались в ресторане последними.

Когда наконец они поднялись и двинулись в сторону выхода, Пуаро вскочил и направился вслед за ними.

– Пардон, мадам, вы уронили ваш платок.

Сыщик протянул женщине крохотный квадратик с монограммой.

Она взяла его, внимательно осмотрела и вернула Пуаро.

– Вы ошибаетесь, месье, этот платок – не мой.

– Не ваш? Вы в этом уверены?

– Абсолютно уверена, месье.

– И тем не менее, мадам, на нем вышит ваш инициал – буква Х.

Граф непроизвольно пошевелился, но Пуаро не обратил на него никакого внимания. Он не отрываясь смотрел на графиню.

– Я вас не понимаю, месье. Мои инициалы Е.А., – ответила женщина, твердо глядя ему в глаза.

– А мне кажется, что нет. Вас зовут Хелена, а не Елена. Хелена Гольдберг, младшая дочь Линды Арден. Хелена Гольдберг – сестра миссис Армстронг.

Минуту или две в вагоне стояла полная тишина. Графиня и граф смертельно побледнели.

– Запираться не имеет смысла. Ведь это правда? – Голос Пуаро зазвучал мягче.

– Я хочу знать, месье, по какому праву… – взорвался граф.

Женщина заставила его замолчать, прижав маленькую ладошку ему ко рту.

– Не надо, Рудольф. Позволь, я сама. Глупо отрицать то, что говорит этот джентльмен. Нам лучше сесть и поговорить.

Голос графини изменился. Он все еще был по-южному сочен, но стал четче и резче, впервые зазвучав как голос американки.

Подчинившись ее жесту, граф замолчал, и оба они уселись напротив Пуаро.

– То, что вы сказали, месье, абсолютная правда, – произнесла графиня. – Да, я Хелена Гольдберг, младшая сестра миссис Армстронг.

– Утром вы мне об этом не сказали, мадам графиня.

– Не сказала.

– Более того, все, что вы рассказали нам со своим мужем, было набором лжи.

– Месье! – В голосе графа послышался гнев.

– Не надо злиться, Рудольф. Месье Пуаро определил эту ситуацию довольно жестко, но то, что он говорит, нельзя отрицать.

– Я рад, что вы так охотно признали это, мадам. Может быть, теперь вы расскажете мне, почему лгали и в чем причина вашей попытки изменить ваше имя в паспорте?

– Паспорт – это полностью моя идея, – вставил граф.

– Я уверена, месье Пуаро, что вы хорошо понимаете мою цель, нашу цель, – негромко ответила Хелена. – Убитый мужчина был убийцей моей крошки-племянницы и моей сестры. Он же разбил сердце моего зятя. Из-за него умерли три человека, которых я любила больше всех на свете, которые были моей вселенной!

Ее голос звенел от страсти. Она была достойной дочерью своей матери, которая могла своей игрой вызвать слезы у сотен зрителей.

– Из всех пассажиров поезда я имела самые серьезные мотивы для его убийства, – сказала она уже спокойнее.

– Но вы его не убивали, мадам?

– Клянусь вам, месье Пуаро, – и мой муж клятвенно подтвердит это, – как бы мне этого ни хотелось, я и пальцем его не тронула.

– Я тоже, джентльмены, – торжественно произнес граф. – Даю вам слово чести, что прошлой ночью Хелена не покидала купе. Как я и говорил, она приняла снотворное и совершенно и полностью невиновна в произошедшем.

Пуаро внимательно смотрел на них.

– Слово чести, – повторил граф.

Сыщик чуть заметно покачал головой.

– И тем не менее вы решились изменить имя в паспорте?

– Месье Пуаро. – Голос графа звучал серьезно и искренне. – Поставьте себя на мое место. Вы что, полагаете, что я смог бы смириться с мыслью о том, что моя жена может стать фигуранткой в этом мрачном полицейском расследовании? Я знал, что она невиновна, но то, что она только что сказала, – абсолютная правда: из-за ее связи с семьей Армстронгов ее заподозрили бы в первую очередь. Ее допрашивали бы и, возможно, арестовали. Коль уж, по чистой случайности, мы попали в один вагон с этим Рэтчеттом, то мне оставалось только одно. Я признаюсь вам, месье, что наши показания были ложью от начала до конца, за исключением одной вещи – моя жена никуда не выходила из купе прошлой ночью.

Он говорил с искренностью, в которую трудно было не поверить.

– Я не хочу сказать, месье, что не верю вам, – медленно сказал сыщик. – Я знаю, что вы принадлежите к древнему и гордому роду, и, естественно, для вас было бы очень неприятно, если б вашу жену допрашивали в связи с этим полицейским расследованием. Это я вполне могу понять. Но как в таком случае вы можете объяснить наличие платка вашей супруги в купе убитого?

– Это не мой платок, месье, – повторила графиня.

– Даже несмотря на инициал Х?

– Даже несмотря на него. У меня похожие платки, но они не повторяют этот один в один. Я понимаю, что не могу заставить вас в это поверить, но повторяю еще раз – это не мой платок.

– А мог кто-нибудь положить его туда, чтобы вас опорочить?

Женщина улыбнулась.

– Вы все-таки пытаетесь заставить меня признаться, что этот платок – мой. Но правда, месье Пуаро, это не так. – Голос ее звучал совершенно искренне.

– Тогда почему, если это не ваш платок, вы решили изменить имя в паспорте?

– Потому что мы услышали, что в купе убитого нашли платок с инициалом Х, – ответил на это граф. – Прежде чем прийти на беседу к вам, мы все это обговорили. Я объяснил Хелене: если выяснится, что ее имя начинается на Х, то ее будут допрашивать с бо́льшим пристрастием. А ведь все было так просто – изменить Хелена на Елена не стоило никакого труда…

– У вас, граф, задатки настоящего преступника, – сухо заметил Пуаро. – Большая природная находчивость и бесстыдное желание ввести правосудие в заблуждение.

– Нет, нет. – Женщина подалась вперед. – Он просто объяснил вам, месье Пуаро, как все произошло.

Я была испугана, испугана почти до смерти, – продолжила она на английском языке. – Тогда все было так ужасно – и вот теперь все опять возвращается. Оказаться под подозрением и, может быть, даже в тюрьме… Я была ни жива ни мертва от страха. Как же вы не можете этого понять, месье Пуаро?

У нее был очаровательный голос – сочный, глубокий, умоляющий. Голос истинной дочери Линды Арден, великой актрисы.

Пуаро мрачно посмотрел на нее.

– Если я поверю вам, мадам, – а я не говорю, что не верю, – то вы должны мне помочь.

– Помочь вам?

– Да. Причина убийства лежит в далеком прошлом – в том прошлом, которое уничтожило ваш дом и наложило отпечаток на вашу юность. Возьмите меня с собой в это ваше прошлое, мадам, чтобы я смог найти там нечто, что сможет все объяснить.

– Но что я могу вам рассказать? Они все умерли, – печально повторила женщина. – Все, все умерли – Роберт, Соня и малышка Дейзи. Она была само очарование и такая жизнерадостная – и у нее были такие милые кудряшки… Мы все любили ее до умопомрачения.

– Но ведь была еще одна жертва, мадам. Можно сказать, опосредованная.

– Вы о бедняжке Сюзанне? Да, я о ней совсем забыла. Полиция ее допрашивала. Они были убеждены, что она имеет к этому какое-то отношение. Может быть, и так – но совершенно не преднамеренно. Мне кажется, она слишком много болтала и в разговорах выдала все о расписании Дейзи. – Женщина передернула плечами. – Она выбросилась из окна… это было совершенно ужасно.

И женщина закрыла лицо руками.

– Кто она была по национальности, мадам?

– Француженка.

– А ее фамилия?

– Смешно сказать, но я не могу вспомнить – мы звали ее Сюзанна. Симпатичная, смешливая девушка. Она была очень привязана к Дейзи.

– Она убиралась в детской, правильно?

– Да.

– А как звали няню?

– Это была специально обученная няня. Ее звали Штенгельберг. Она тоже была очень привязана к Дейзи и к моей сестре.

– Мадам, я хочу, чтобы вы очень хорошо подумали, прежде чем ответите на мой следующий вопрос. Видели ли вы на этом поезде кого-то, кто показался вам знакомым?

Графиня с удивлением посмотрела на него:

– Я? Нет, я никого не видела.

– А княгиню Драгомирову?

– Ах, ее?.. Я-то думала, что вы имеете в виду кого-то из прошлого, из того времени…

– Именно это я и имел в виду. А теперь подумайте очень внимательно – и не забывайте, что прошло много лет. Люди могли сильно измениться.

Хелена глубоко задумалась.

– Нет, уверена, что никого, – сказала она наконец.

– Вы в то время были еще подростком. Разве не было никого, кто следил бы за вашим образованием?

– Ну, конечно, у меня была бонна – настоящий дракон. Что-то вроде гувернантки для меня и секретарши для Сони в одном лице. Она была англичанкой, или, скорее, шотландкой. Такая крупная, рыжеволосая женщина…

– Как ее звали?

– Мисс Фрибоди.

– Молодая или старая?

– Мне она тогда казалась жуткой старухой. Но думаю, что ей было не больше сорока. А Сюзанна прислуживала мне и следила за моей одеждой.

– В доме больше не было никаких родственников?

– Только слуги.

– И вы уверены, мадам, – абсолютно уверены, – что на поезде нет знакомых вам людей?

– Ни одного. Совсем ни одного, месье, – искренне ответила графиня.

Глава 5 Имя княгини Драгомировой

Когда граф и графиня Андрени вышли из вагона, Пуаро посмотрел на двух своих коллег.

– Как видите, мы кое-чего достигли.

– Блестящая работа, – сердечно похвалил его месье Бук. – Мне и в голову не пришло бы заподозрить графа и графиню Андрени. Должен признаться, что я посчитал их обычными пассажирами. Полагаю, нет никаких сомнений, что преступление совершила она? Очень печально. Но к гильотине ее не приговорят – ведь есть смягчающие вину обстоятельства. Несколько лет тюрьмы – и всё.

– Как я вижу, вы абсолютно уверены в ее виновности.

– Мой дорогой друг, а разве в этом есть какие-то сомнения? Мне показалось, что эта ваша ободряющая манера говорить была лишь способом успокоить страсти до тех пор, пока нас не откопают и в дело не вмешается полиция.

– И вы не верите слову чести графа, когда он клянется, что его жена невиновна?

– Но, mon cher, а что еще ему остается говорить? Он обожает жену и, естественно, хочет спасти ее! И лжет он очень здорово, как раз в манере настоящего вельможи, – но мы же понимаем, что это только ложь.

– А у меня, знаете ли, появилась экстравагантная идея, что все это – правда.

– Нет, нет. Не забывайте о платке. Платок ставит точку в этой истории.

– Знаете, я в этом не совсем уверен. Помните, я несколько раз говорил вам, что платок может принадлежать двум женщинам на этом поезде.

– И тем не менее…

Месье Бук внезапно замолчал. Дверь вагона открылась, и в него вошла княгиня Драгомирова. Она направилась прямо к ним, и все трое встали ей навстречу.

Обратилась она прямо к Пуаро, проигнорировав остальных присутствовавших:

– Мне кажется, месье, что у вас мой платок.

Пуаро бросил триумфальный взгляд на остальных двух джентльменов.

– Вы имеете в виду этот, мадам? – Он достал квадратик тонкого батиста.

– Именно. Как видите, в углу мой инициал.

– Но мадам княгиня, здесь вышита буква Х, – заметил месье Бук, – а вас, пардон, зовут Наталия [73].

Женщина холодно взглянула на него.

– Вы правы, месье. Но мои платки всегда вышиваются русскими буквами. И буква «эйч» латинского алфавита пишется точно так же, как русская буква «н».

Месье Бук был раздавлен. В этой пожилой неукротимой леди было что-то, что заставляло его суетиться и чувствовать себя некомфортно.

– Но вы не сказали нам, что это ваш платок, во время нашей встречи утром.

– А вы меня об этом и не спрашивали, – сухо ответила княгиня.

– Прошу вас, присаживайтесь, мадам, – вмешался в разговор Пуаро.

Женщина вздохнула.

– Думаю, это будет нелишним, – сказала она и села. – Не стоит тратить на это слишком много времени, господа. Вашим следующим вопросом будет: как мой платок оказался возле трупа убитого мужчины? Я отвечу совсем кратко – не знаю.

– Вы действительно не знаете?

– Абсолютно.

– Прошу меня простить, мадам, но насколько мы можем доверять вашим ответам?

Этот вопрос Пуаро задал очень мягко.

– Это из-за того, что я не сказала вам, что Хелена Андрени – сестра покойной миссис Армстронг? – презрительно поинтересовалась княгиня.

– Получается, что вы нам намеренно солгали.

– Естественно. И сделала бы это еще раз. Ее мать была моей подругой, а я, господа, верю в преданность друзьям, семье и своей касте.

– И вы не верите в то, что должны сделать всё для торжества правосудия?

– Я полагаю, что в данном случае свершилось именно правосудие.

Пуаро подался вперед.

– Вы понимаете, мадам, в чем моя проблема? Должен ли я верить вам в том, что касается платка или нет? Или вы пытаетесь выгородить дочь вашей подруги?

– Ах вот в чем дело! – На ее лице появилась мрачная улыбка. – Это мое заявление, господа, очень легко проверить. Я дам вам парижский адрес людей, которые вышивают мои платки. Вам стоит только показать им этот, и они подтвердят, что сделали его по моему заказу больше года назад. Этот платок мой, господа. – Княгиня встала. – У вас есть еще вопросы ко мне?

– А ваша горничная, мадам, она узнала этот платок, когда мы показали ей его сегодня утром?

– Наверняка. А она что, посмотрела и ничего не сказала? Это только доказывает, что она тоже может быть преданной.

И, слегка наклонив голову, Драгомирова покинула вагон-ресторан.

– Вот что случилось в действительности, – негромко сказал сыщик. – Во время нашей беседы я заметил, что горничная слегка заколебалась, когда я прямо спросил ее, знает ли она, кому принадлежит платок. Она не была уверена, стоит ли признаваться в том, что платок принадлежит ее хозяйке. Но как это стыкуется с моей основной идеей? А что, может быть, не так уж и плохо…

– Боже, – воскликнул месье Бук с характерным жестом, – это совершенно ужасная старуха!

– Могла бы она убить Рэтчетта? – обратился Пуаро к врачу.

Тот отрицательно покачал головой.

– Некоторые удары – те, что пробили мускульный корсет – были нанесены с большой силой. Человек такой хрупкой конституции никогда бы не смог этого сделать.

– А если говорить о более слабых?

– Их – вполне могла.

– Я просто думаю о том, – сказал Пуаро, – как сегодня утром я сказал ей, что ее сила не в руках, а в ее духе. Это был вопрос-ловушка. Я хотел посмотреть, на какую свою руку она взглянет в первую очередь – на правую или на левую. Она посмотрела на обе сразу и при этом сказала нечто странное. Она сказала: «В них у меня нет силы, и я не знаю, радоваться этому или горевать». Очень любопытное замечание. Это еще раз убеждает меня в том, что я прав в своей идее относительно преступления.

– Но это не проливает никакого света на то, левша она или правша.

– Вы правы. Кстати, вы обратили внимание, что граф Андрени держит свой платок в правом нагрудном кармане?

Месье Бук покачал головой. Его мысли опять вернулись к невероятным открытиям, случившимся за последние тридцать минут.

– Ложь, кругом одна ложь, – пробормотал он. – Меня потрясает количество лжи, которую мы выслушали утром.

– Ну, у нас еще все впереди, – весело произнес Пуаро.

– Вы так думаете?

– Я очень расстроюсь, если это окажется не так.

– Эта двуличность просто убивает, – заметил месье Бук. – Но вам, как мне кажется, она доставляет удовольствие. – Он с осуждением посмотрел на сыщика.

– У нее есть некоторые преимущества, – пояснил тот. – Если ошарашить солгавшего правдой, то он обычно сразу же признается в своей лжи – подчас просто от неожиданности. Тут важно правильно вычислить эту правду, чтобы получить желаемый эффект.

Вообще это единственный способ вести расследование. Я по очереди выбираю пассажира, анализирую его показания и спрашиваю себя: «Если имярек лжет, то в чем и по какой причине?» И отвечаю: «Если он лжет (заметьте, я употребляю слово если), то это может быть только в этом случае и по следующей причине». Один раз мы очень успешно проделали это с графиней Андрени. А сейчас опробуем этот метод на других пассажирах.

– А что, если, друг мой, вы ошибетесь в своих вычислениях?

– Ну что же, тогда хотя бы один человек будет вне подозрений.

– Ах вот в чем дело! Метод исключения!

– Абсолютно точно.

– И кто же у нас на очереди?

– А на очереди у нас pukka sahib, полковник Арбэтнот.

Глава 6 Вторая беседа с полковником Арбэтнотом

По внешнему виду полковника Арбэтнота было хорошо заметно, что он раздражен тем, что его приглашают в вагон-ресторан во второй раз. На лице у него застыло совершенно неприступное выражение, когда он сел и произнес:

– Итак?

– Прошу прощения за то, что пришлось побеспокоить вас вторично, – сказал Пуаро. – Мне кажется, что вы можете сообщить нам кое-какую информацию.

– Неужели? Сильно в этом сомневаюсь.

– Начнем с этого ершика – видите?

– Да.

– Это ваш?

– Не знаю. Видите ли, я не ставлю личного клейма на свои ершики.

– А вам известно, полковник Арбэтнот, что вы единственный мужчина в вагоне Стамбул – Кале, который курит трубку?

– В таком случае он, скорее всего, мой.

– А вы знаете, где его нашли?

– Не имею ни малейшего понятия.

– Его нашли рядом с телом убитого.

Арбэтнот приподнял свои брови.

– Не могли бы вы объяснить нам, полковник, как он, по-вашему, туда попал?

– Если вы хотите узнать, не ронял ли я его там, то ответ отрицательный. Не ронял.

– Вы вообще заходили в купе мистера Рэтчетта?

– Я с ним никогда даже не разговаривал.

– Вы с ним никогда не разговаривали и не убивали его?

Брови полковника вновь иронически поползли вверх.

– Если даже и так, то я навряд ли с радостью вам в этом признаюсь. Хотя я действительно не убивал этого парня.

– Что ж, хорошо, – пробормотал Пуаро. – Хотя сейчас это ни на что не влияет.

– Простите?

– Я сказал, что ваши слова ни на что не влияют.

– Вот как! – Было видно, что полковник ошарашен. Он беспокойно посмотрел на Пуаро.

– Понимаете, в чем дело, – продолжил маленький бельгиец, – этот ершик, он никому не нужен. Я сам могу придумать по крайней мере одиннадцать отличных объяснений тому, как он там оказался.

Арбэтнот не отрываясь смотрел на него.

– Я хотел видеть вас по совсем другому поводу, – продолжил Пуаро. – Возможно, мисс Дебенхэм говорила вам о том, что я случайно услышал несколько фраз из вашего разговора в Конье.

Арбэтнот молчал.

– Она сказала: «Не сейчас. Когда все закончится. Когда все будет позади». Вы не знаете, о чем шла речь?

– Прошу прощения, месье Пуаро, но я отказываюсь отвечать на этот вопрос.

– Pourquoi? [74]

– Я предлагаю вам узнать значение этих слов у самой мисс Дебенхэм. – В голосе полковника слышалось напряжение.

– Я это уже сделал.

– И она отказалась ответить?

– Да.

– Тогда я думаю, что даже для вас должно быть совершенно очевидно, что я буду держать свой рот на замке.

– Вы не выдадите секретов дамы?

– Если хотите, можно сказать и так.

– Мисс Дебенхэм сказала мне, что эти слова относились к ее личной проблеме.

– Тогда почему вы не хотите поверить ей на слово?

– Потому, полковник Арбэтнот, что мисс Дебенхэм можно назвать очень подозрительной личностью.

– Ерунда, – произнес полковник с теплотой в голосе.

– Это далеко не ерунда.

– У вас против нее вообще ничего нет.

– И даже тот факт, что мисс Дебенхэм была гувернанткой в доме Армстронгов, когда была похищена Дейзи Армстронг, не играет, по-вашему, никакой роли?

На минуту в вагоне установилась мертвая тишина.

Пуаро мягко кивнул.

– Как видите, – сказал он, – нам известно больше, чем вы думаете. И если мисс Дебенхэм невиновна, то почему она предпочла скрыть этот факт? Почему сказала мне, что никогда не была в Америке?

Полковник откашлялся.

– А вы не можете ошибаться?

– Я не ошибаюсь. Почему мисс Дебенхэм мне солгала?

Полковник Арбэтнот пожал плечами.

– Вам лучше спросить у нее самой. Я же думаю, что вы ошибаетесь.

Громким голосом Пуаро позвал официанта. Тот появился из дальнего конца вагона.

– Идите и поинтересуйтесь, не согласится ли английская леди с полки номер одиннадцать присоединиться к нам.

– Bien, monsieur.

Официант исчез, а четверо джентльменов остались сидеть в полном молчании. Лицо полковника Арбэтнота казалось вырезанным из дерева – таким твердым и безучастным оно выглядело.

Официант возвратился.

– Благодарю вас.

Через пару минут в вагон-ресторан вошла Мэри Дебенхэм.

Глава 7 Личность Мэри Дебенхэм

Она была без шляпки: откинутые назад темные волосы и рисунок ноздрей напоминали фигуру на носу парусника, изящно выходящего в бурное море. В этот момент она была прекрасна.

Всего на какое-то мгновение ее глаза остановились на полковнике, но только на одно мгновение. Потом она спросила у Пуаро:

– Вы хотели меня видеть?

– Я хотел узнать у вас, мадемуазель, почему вы лгали нам сегодня утром.

– Лгала вам? Не понимаю, о чем вы?

– Вы скрыли тот факт, что в то время, когда в доме Армстронгов случилась трагедия, вы там жили. Вы сказали мне, что никогда не были в Америке.

– Да, – сказала девушка, – это правда.

– Нет, мадемуазель, это ложь.

– Вы не поняли меня. Я согласна с тем, что солгала вам.

– Ах вот как! Так вы в этом признаётесь?

Ее губы сложились в подобие улыбки.

– Ну конечно, коль уж вам все известно.

– По крайней мере, сейчас вы честны, мадемуазель.

– А мне ничего больше не остается.

– В этом вы правы. А теперь, мадемуазель, могу ли я спросить вас о причинах этой лжи?

– Мне кажется, что причина бросается в глаза, месье Пуаро.

– Мне она не бросилась.

– Мне приходится самой содержать себя, – говорила она тихо, но с металлом в голосе.

– Вы хотите сказать…

Девушка подняла глаза и посмотрела сыщику прямо в лицо.

– Насколько хорошо вам, месье Пуаро, известно, как это трудно – получить приличное место, а потом на нем удержаться? Вы что, думаете, что девушка, проходившая по делу, связанному с убийством, чье имя и, возможно, фотографии публиковались во всех английских газетах, может рассчитывать на то, что обычная англичанка, принадлежащая к среднему классу, захочет нанять ее в качестве гувернантки для своих детей?

– Не понимаю, почему бы и нет? Ведь вас полностью оправдали.

– Оправдали… А дело не в оправдании, а в психологии! До сих пор, месье Пуаро, мне удавалось преуспевать в этой жизни. У меня всегда была приятная, высокооплачиваемая работа, и я не собиралась рисковать своим положением в ситуации, которая не имеет положительного решения.

– Позволю себе заметить, мадемуазель, что я единственный человек, который может судить о данной ситуации, а вовсе не вы.

Девушка молча пожала плечами.

– Вы, например, могли бы помочь мне с опознанием пассажиров.

– Что вы имеете в виду?

– Как так получилось, что вы не узнали в графине Андрени младшую сестру миссис Армстронг, которую вы учили в Нью-Йорке?

– Графиня Андрени? Нет, – Дебенхэм покачала головой, – вы можете мне не поверить, но я действительно ее не узнала. Понимаете, когда я ее знала, она была еще подростком. С тех пор прошло больше трех лет. Действительно, графиня кого-то мне напоминала, и это меня мучило, но она выглядит так по-иностранному… мне и в голову не пришло связать ее с той американской школьницей. Я действительно разглядывала ее мимоходом, когда входила в ресторан, но больше внимания обращала на ее одежду, а не на лицо. – Девушка слабо улыбнулась. – С женщинами такое случается! И, кроме того, у меня были свои проблемы.

– И вы не поделитесь со мной своими секретами, мадемуазель?

Голос Пуаро звучал очень мягко, но очень настойчиво.

– Я… я не могу, – ответила мисс Дебенхэм низким голосом.

И совершенно неожиданно, без всякого предупреждения, она вдруг сломалась и, спрятав лицо в вытянутых руках, разрыдалась так, что казалось, ее сердце вот-вот разорвется.

Полковник вскочил и неловко занял позицию возле нее.

– Я… послушайте меня… – Он остановился и, повернувшись, с яростью уставился на Пуаро. – Я переломаю все ваши кости, жалкое мелкое ничтожество!

– Месье, – запротестовал месье Бук.

Полковник опять повернулся к девушке:

– Мэри… Ради всего святого…

Она вскочила на ноги.

– Ничего. Со мною всё в порядке. Я вам больше не нужна, месье Пуаро? Если же понадоблюсь, то вам придется самому прийти ко мне. Боже, какую идиотку… какую же идиотку я из себя делаю!

С этими словами она выбежала из вагона. Арбэтнот, прежде чем последовать за ней, еще раз повернулся к Пуаро:

– Мисс Дебенхэм не имеет никакого отношения к этому делу – вы меня слышите? И если ее еще раз побеспокоят и расстроят, то вам придется иметь дело со мной.

И широкими шагами он вышел из вагона.

– Обожаю наблюдать за разозленными англичанами, – сказал Пуаро. – Они очень забавны. Чем они эмоциональнее, тем меньше следят за своими выражениями.

Но месье Бука совсем не интересовали эмоции англичан. Он был переполнен восхищением.

– Mon cher, vous etes epatant! – воскликнул он. – Еще одна фантастическая догадка. C’est formidable!  [75]

– Невероятно, как вам в голову приходят подобные вещи. – Доктор Константин также был восхищен.

– Сейчас я почти ни при чем. И это была совсем не догадка – практически все это мне рассказала графиня Андрени.

– Comment? Вы не шутите?

– Помните, я спросил ее о гувернантке или компаньонке? К тому моменту я уже решил для себя, что если Мэри Дебенхэм замешана во всем этом, то она должна быть связана с этой семьей именно в качестве гувернантки.

– Да, но графиня Андрени описала совсем другую женщину…

– Вот именно. Крупная пожилая женщина с рыжими волосами – абсолютная противоположность мисс Дебенхэм. Причем настолько, что это просто бросается в глаза. А потом ей пришлось мгновенно придумать для нее имя – и вот здесь подсознательные ассоциации ее полностью выдали. Как вы помните, она назвала имя «мисс Фрибоди».

– И что?

– Еh bien, возможно, вы этого и не знаете, но в Лондоне есть магазин, который до недавнего времени назвался «Дебенхэм и Фрибоди». Думая о Дебенхэм, графиня автоматически произносит первое пришедшее ей на ум имя – «Фрибоди». Естественно, я это сразу же заметил.

– Значит, еще одна ложь. И зачем она это сделала, по вашему мнению?

– Возможно, речь опять идет о преданности. Надо признаться, что эта преданность слегка осложняет нашу работу.

– Ma foi, – произнес месье Бук с ожесточением, – неужели все в этом поезде лгут?

– Именно это, – ответил Пуаро, – мы с вами сейчас и выясним.

Глава 8 Новые удивительные открытия

– Теперь меня уже ничто не удивит, – сказал месье Бук. – Абсолютно ничто. Даже если все в этом поезде окажутся связанными с Армстронгами, то и тогда я не удивлюсь.

– Очень мудрое решение, – сказал Пуаро. – Хотите теперь поговорить с вашим любимым подозреваемым, итальянцем?

– И вы выскажете еще одну из ваших знаменитых догадок?

– Вот именно.

– Это действительно совершенно невероятное дело, – заметил доктор Константин.

– Да нет, совершенно обычное.

– Если вы это называете обычным делом, mon ami… – Месье Бук всплеснул руками в комическом отчаянии; слов ему явно не хватало.

К этому времени Пуаро уже попросил официанта пригласить Антонио Фоскарелли.

Большой итальянец вошел в вагон, подозрительно озираясь. Он рыскал глазами, как животное, попавшее в ловушку.

– Что вам от меня надо? – спросил он. – Мне больше нечего вам сказать – нечего, вы слышите? Per Dio! [76] – Он стукнул кулаком по столу.

– Да нет, – твердо сказал Пуаро, – вы еще должны рассказать нам правду!

– Правду? – Фоскарелли обеспокоенно взглянул на Пуаро. Вся его самоуверенность и добродушие куда-то исчезли.

– Mais oui, хотя, возможно, я ее уже и так знаю. Но если вы признаетесь добровольно, то это будет только плюсом для вас.

– Вы говорите как американские полицейские. Они тоже все время повторяли: признайся, признайся…

– Ах вот как! Значит, у вас есть опыт общения с нью-йоркской полицией?

– Нет, нет, что вы. Они так и не смогли ничего доказать – но не потому, что плохо старались.

– Это было по делу Армстронгов, так? Вы работали у них шофером? – негромко спросил сыщик.

Его взгляд встретился со взглядом итальянца, который сразу же сник. Сейчас он был похож на лопнувший воздушный шар, из которого вышел весь воздух.

– Если вы все знаете – зачем спрашиваете?

– Почему вы лгали мне сегодня утром?

– Это могло повредить моему бизнесу. Кроме того, я не доверяю югославской полиции. Они ненавидят итальянцев. Мне нечего было ожидать от них правосудия.

– А может быть, они действовали бы именно в интересах правосудия?

– Нет, нет, я не имею никакого отношения к произошедшему ночью. Я не выходил из купе. Англичанин с длинным лицом, он может подтвердить. Я не убивал эту свинью Рэтчетта. Вы не сможете повесить его на меня.

Пуаро что-то писал на листке бумаги.

– Очень хорошо. Вы можете идти, – негромко сказал он, подняв голову.

Фоскарелли все еще выглядел обеспокоенным.

– Теперь вы понимаете, что это не я – что я не имею к этому никакого отношения?

– Я же сказал, что вы можете идти.

– Это заговор. Вы что, хотите меня подставить? И все из-за этой свиньи, место которой на электрическом стуле? Позор, что он там не оказался! Если б это был я… если б меня тогда арестовали…

– Это были не вы. Вы не имеете никакого отношения к похищению ребенка.

– Да что вы такое говорите? Эта малышка – она была любимицей всего дома. Меня она звала Тонио. Она садилась в машину и притворялась, что управляет ею. Все в доме на нее молились. Даже полиция это в конце концов поняла. Эта малышка – она была настоящей красоткой…

Его голос смягчился, и в глазах показались слезы. Внезапно повернувшись на каблуках, он выскочил из вагона.

– Пьетро, – позвал Пуаро. Официант немедленно появился. – Пригласите номер десять – даму из Швеции.

– Bien, monsieur.

– Еще одна? – воскликнул месье Бук. – Невозможно. Говорю вам, это невозможно.

– Mon cher, мы должны быть во всем уверены. Даже если в конце концов у каждого на этом поезде будет своя причина убить Рэтчетта, мы должны это знать. И только узнав все, мы сможем определить виновных.

– У меня голова идет кругом, – застонал месье Бук.

Официант уважительно ввел в вагон горько плачущую Грету Олссон. Продолжая рыдать, она плюхнулась на стул напротив Пуаро и достала большой носовой платок.

– Ну, ну, не стоит так расстраиваться, мадемуазель. Не стоит. – Сыщик похлопал ее по плечу. – Немного правды, и вы свободны. Вы же были няней маленькой Дейзи Армстронг, не так ли?

– Так, именно так, – рыдала несчастная женщина. – Она была настоящим ангелом. Маленьким, очаровательным ангелочком. Она ничего не знала, кроме добра и любви… и ее похитил этот мерзавец… он мучил ее. А потом ее бедная мать, и другой ребеночек, который еще не родился… Вы не можете понять… вы просто не знаете… если б вы были там, как я… если б видели всю эту ужасную трагедию… я сама должна была сказать вам всю правду сегодня утром. Но я боялась – боялась! Я так обрадовалась, что этот негодяй умер – что он не будет больше мучить и убивать маленьких детей! Боже, я не могу говорить – у меня нет слов…

И она зарыдала еще сильнее.

Пуаро продолжал нежно похлопывать ее по плечу.

– Ну же… ну… я все понимаю… Я все понимаю, говорю вам. Я больше не буду вас ни о чем спрашивать. Достаточно того, что вы признались в том, что для меня уже давно не секрет. Еще раз, говорю вам, что все понимаю.

Не в силах говорить от рыданий, Грета Олссон встала и, как слепая, на ощупь направилась к двери.

Не успела она до нее добраться, как в вагон вошел мужчина. Это был камердинер Мастермэн. Он подошел прямо к Пуаро и заговорил своим обычным, негромким, ровным голосом:

– Надеюсь, что не помешал вам, сэр. Я решил, что лучше всего самому прийти к вам и рассказать всю правду. Я был ординарцем полковника Армстронга во время войны, а после нее стал его камердинером в Нью-Йорке. Боюсь, что сегодня утром я скрыл от вас данный факт. Это было моей большой ошибкой, и я решил прийти к вам и облегчить душу. Но я надеюсь, сэр, что вы не подозреваете Тонио. Старина Тонио и мухи не обидит. И я готов поклясться, что он не выходил ночью из купе. Так что, сэр, он просто не мог этого сделать. Хотя Тонио и иностранец, но он добрейшее существо – совсем не похож на этих ужасных итальянцев, о которых пишут в газетах.

Мастермэн замолчал.

– Это все, что вы хотите сказать? – спросил Пуаро, твердо глядя ему в глаза.

– Это все, сэр.

Камердинер помолчал и, увидев, что маленький бельгиец не собирается ничего говорить, поклонился с виноватым видом и вышел из вагона так же тихо и незаметно, как и вошел.

– Все это, – сказал доктор Константин, – еще более невероятно, чем любой roman policier [77], который мне доводилось читать.

– Полностью с вами согласен, – сказал месье Бук. – Из двенадцати пассажиров вагона девять оказались связаны с делом Армстронгов. И что же дальше? Или, лучше сказать, кто следующий?

– Наверное, я могу ответить на ваш вопрос, – ответил Пуаро. – Вот идет наша американская ищейка, месье Хардман.

– Он что, тоже собирается исповедоваться?

Прежде чем Пуаро успел ответить, Хардман уже стоял перед их столом. Бросив на них настороженный взгляд, он уселся и поинтересовался, сильно растягивая слова:

– И что же происходит на нашем поезде? Он напоминает мне растревоженный сумасшедший дом.

– А вы сами, месье Хардман, уверены, что не работали садовником в доме у Армстронгов? – подмигнул ему Пуаро.

– У них нет сада, – ответил американец, не поняв юмора.

– Тогда дворецким?

– У меня для этого недостаточно изысканные манеры. Нет, я никогда не был связан с домом Армстронгов – но мне начинает казаться, что на этом поезде я такой единственный. И я вас спрашиваю: вы себе можете такое представить, а?

– Согласен, что это слегка удивительно, – мягко ответил бельгиец.

– C’est rigolo [78], — вырвалось у месье Бука.

– А у вас есть какие-нибудь собственные мысли по поводу этого убийства, месье Хардман? – поинтересовался Пуаро.

– Никаких, сэр. Я в полной растерянности. Не знаю, что и предположить. Все они просто не могут быть в этом замешаны, а кто из них виноват – тут уж прошу меня уволить. Как только вы обо всем этом узнали, хотел бы я знать?

– Просто догадался.

– В этом случае хочу сказать, что вы хорошая гадалка. Да, именно так: «хорошая гадалка».

Мистер Хардман откинулся на спинку стула и с восхищением посмотрел на Пуаро.

– Прошу прощения, – сказал он, – но, глядя на вас, об этом ни за что не догадаешься. Я просто снимаю перед вами шляпу.

– Вы слишком добры, месье Хардман.

– Совсем нет. Я просто обязан вам это сказать.

– И тем не менее проблема все еще не решена до конца, – отметил Пуаро. – Мы же до сих пор не можем с уверенностью сказать, что знаем, кто убил месье Рэтчетта.

– На меня можете не рассчитывать, – заявил Хардман. – Я вообще ничего не говорю, а просто восхищаюсь. А как насчет тех двоих, о которых вы еще не говорили? Эта старая американка и горничная мадам? Наверное, мы можем согласиться, что они единственные невиновные на этом поезде?

– Если только, – улыбнулся Пуаро, – мы не сможем найти для них местечка в нашей маленькой коллекции – в качестве, например, домоправительницы и поварихи Армстронгов.

– Ну что ж, меня теперь в этом мире уже ничто не удивит, – со смирением произнес Хардман. – Сумасшедший дом – настоящий растревоженный сумасшедший дом!

– Знаете, mon cher, мне кажется, что мы зашли слишком далеко со всеми этими совпадениями, – сказал месье Бук. – Они не могут все быть в этом деле.

Пуаро взглянул на него.

– Вы не понимаете, – сказал он, – вы совсем ничего не понимаете. Скажите мне, вы знаете, кто убил Рэтчетта?

– А вы? – парировал месье Бук.

Пуаро утвердительно кивнул.

– Конечно, – сказал он. – И довольно давно. Все так ясно, что я не могу понять, как вы этого еще не поняли. – Взглянув на Хардмана, он спросил: – А вы?

Детектив отрицательно покачал головой и с любопытством посмотрел на бельгийца.

Какое-то время Пуаро молчал, а потом наконец произнес:

– Я буду вам весьма благодарен, месье Хардман, если вы пригласите всех прийти сюда. У этого дела есть два возможных решения. Я хочу представить на ваш суд оба.

Глава 9 Пуаро предлагает два решения

Пассажиры, собравшись в вагоне-ресторане, расселись по своим местам. На лицах у всех было более или менее сходное выражение: ожидание, смешанное с дурными предчувствиями. Шведская дама все еще всхлипывала, и миссис Хаббард ее успокаивала.

– Милочка моя, вы должны взять себя в руки. Все обязательно будет в порядке. Вы не должны распускаться. Если даже один из нас и есть этот противный убийца, то мы все хорошо знаем, что это не вы. Только сумасшедший может до такого додуматься. Сидите здесь, а я постою рядом; ни о чем не беспокойтесь.

Она замолчала, когда Пуаро встал.

Кондуктор суетился около двери.

– Вы позволите мне остаться, месье?

– Конечно, Мишель.

Пуаро прочистил горло.

– Дамы и господа, позвольте я буду говорить по-английски, так как полагаю, что все в той или иной степени понимают этот язык. Мы собрались здесь, чтобы разобраться в обстоятельствах смерти Сэмюэля Эдварда Рэтчетта, которого еще называли Кассетти. У этого преступления есть две возможные разгадки. Я представлю вам обе и попрошу месье Бука и доктора Константина решить, какая из них правильная.

Все вы знаете обстоятельства произошедшего. Сегодня утром мистер Рэтчетт был найден заколотым ножом в своем купе. Предполагается, что в тридцать семь минут первого ночи он был еще жив, так как говорил с проводником через дверь. Часы в кармане его пижамы были сильно повреждены, и их стрелки остановились на четверти второго ночи. Доктор Константин, который осмотрел найденное тело, считает, что смерть наступила где-то между полуночью и двумя часами утра. Как вы все знаете, в половине первого ночи наш поезд попал в снежный занос. После этого ни один человек не мог покинуть поезд.

Показания мистера Хардмана, который является сотрудником нью-йоркского детективного агентства (несколько голов повернулись в сторону Хардмана), свидетельствуют о том, что никто не мог пройти мимо его купе номер шестнадцать, расположенного в дальнем конце вагона так, чтобы он его не заметил. Поэтому мы вынуждены прийти к заключению, что убийца скрывается среди пассажиров одного-единственного вагона – вагона Стамбул – Кале. Такова была наша рабочая гипотеза.

– Comment? – вырвалось у потрясенного месье Бука.

– И вот к каким выводам я пришел. Все очень просто. У мистера Рэтчетта был враг, которого он боялся. Он описал этого врага мистеру Хардману и сказал ему, что попытка убийства, если таковая будет предпринята, произойдет, скорее всего, на вторую ночь после отъезда из Стамбула.

Я смею предположить, леди и джентльмены, что мистер Рэтчетт знал о своем враге гораздо больше, чем рассказал мистеру Хардману. Как и предполагал мистер Рэтчетт, враг попал на поезд в Белграде или, что тоже возможно, в Винковцах – через дверь, которую оставили открытой полковник Арбэтнот и мистер Маккуин, спускавшиеся в Винковцах на платформу. У убийцы была форма проводника спального вагона, которую он носил поверх своей обычной одежды, и ключ-вездеход, который позволил ему попасть в купе мистера Рэтчетта, несмотря на то что дверь была заперта изнутри. Мистер Рэтчетт находился под влиянием лекарства от бессонницы. Убийца с большой жестокостью несколько раз ударил его ножом и покинул купе через смежную дверь, которая вела в купе миссис Хаббард…

– Это именно так, – подтвердила американка, важно кивнув.

– Проходя через купе, он засунул орудие убийства в косметичку миссис Хаббард, а также, не заметив этого, потерял одну пуговицу со своей форменной куртки. После этого он выскользнул из купе в коридор. Поспешно запихнув форму в чемодан, который увидел в пустом купе, он спустя несколько минут в цивильном платье вышел из вагона, как раз перед тем, как поезд отправился со станции Винковцы. При этом он воспользовался тем же путем, каким вошел в вагон, – дверью рядом с вагоном-рестораном.

Все присутствующие затаили дыхание.

– А как же часы? – настойчиво спросил мистер Хардман.

– Как раз они-то и являются ключом ко всей этой истории. В Царьброде мистер Рэтчетт забыл перевести свои часы на час назад, как это надо было сделать. Его часы шли по восточноевропейскому времени, которое на один час опережает центральноевропейское. Таким образом, Рэтчетта убили в четверть первого, а не в четверть второго.

– Но это объяснение абсурдно! – воскликнул месье Бук. – А кто тогда говорил в купе без двадцати трех минут час? Это должен был быть голос или Рэтчетта, или убийцы.

– Совсем необязательно. Это мог быть… кто-то третий. Тот, кто пришел, чтобы поговорить с мистером Рэтчеттом, и нашел его мертвым. Он позвонил в звонок, чтобы позвать проводника, но потом испугался, что в убийстве обвинят именно его, и произнес эти слова как бы от имени Рэтчетта.

– C’est possible [79], — ворчливо согласился месье Бук.

– Вы что-то хотели сказать, мадам? – спросил Пуаро, посмотрев на миссис Хаббард.

– Честно сказать, я уже забыла, что хотела сказать. А вы что, думаете, что я тоже забыла перевести часы?

– Нет, мадам. Я думаю, что вы во сне почувствовали, как кто-то прошел через ваше купе. Позже вам приснился кошмар, что у вас в купе мужчина; вы неожиданно проснулись и вызвали проводника.

– Я думаю, что это вполне возможно, – согласилась миссис Хаббард.

Княгиня Драгомирова не спускала с Пуаро глаз.

– А как тогда вы объясните показания моей горничной, месье?

– Очень просто, мадам. Ваша горничная узнала в показанном ей платке ваш и попыталась – довольно неуклюже – прикрыть вас. Она действительно столкнулась в коридоре с мужчиной, но чуть раньше, когда поезд еще стоял в Винковцах. Она же сказала, что это произошло часом позже, надеясь, что таким образом обеспечивает вам стопроцентное алиби.

Княгиня склонила голову.

– Вы подумали обо всем, месье. Я… я преклоняюсь перед вами.

В вагоне повисла тишина. Поэтому все подпрыгнули, когда доктор Константин вдруг ударил рукой по столу.

– Нет! – воскликнул он. – Нет, нет и еще раз нет! Это объяснение не выдерживает никакой критики. В нем десяток слабых мест. Преступление было совершено по-другому, и месье Пуаро об этом знает!

Сыщик с любопытством посмотрел на врача.

– Вижу, – сказал он, – что мне придется изложить и вторую возможную разгадку. Но прошу вас, не торопитесь отказываться полностью от этой. Возможно, что позже вы с нею согласитесь.

И он опять повернулся лицом к аудитории.

– У этого преступления есть еще одно возможное объяснение, и вот как я к нему пришел.

Выслушав все ваши показания, я откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и задумался. Некоторые моменты в ваших показаниях показались мне достойными внимания. Я уже перечислял их своим коллегам. Некоторые из них я для себя уже прояснил – например, жирное пятно в одном из паспортов и так далее. Сейчас я хочу поговорить о тех, что оставались неясными. Первое и самое главное – фраза, сказанная месье Буком за ланчем в первый день, когда мы выехали из Стамбула. Он заметил, что собравшаяся компания очень интересна тем, что она такая разношерстная – состоит из представителей разных национальностей и сословий.

Я согласился с ним, а потом, вспомнив эти его слова, задал себе вопрос: где же еще могла собраться подобная группа, если исключить вагон поезда? И ответил себе – только в Америке. В этой стране вполне возможно домашнее хозяйство, в котором есть итальянский шофер, английская гувернантка, нянька-шведка, горничная-француженка и так далее. И тогда я занялся «гаданием», то есть попытался подобрать каждому из вас роль в драме семьи Армстронгов – так же, как это делает режиссер, распределяя роли при постановке пьесы. И получил исключительно интересные и вполне вероятные результаты.

Кроме этого, я еще раз внимательно проанализировал про себя ваши показания, и результаты этого анализа оказались довольно любопытными. Начнем с мистера Маккуина. Моя первая беседа с ним была абсолютно удовлетворительна. Но во время второй он сделал довольно любопытное замечание. Я рассказал ему о том, как мы нашли письмо, в котором упоминалось дело Армстронгов, и он сказал: «Но как же так… – Потом замолчал и закончил: – Я хочу сказать, что держать при себе такое письмо – это было довольно неосторожно со стороны старика».

Я сразу же почувствовал, что сказать он собирался совсем другое. Давайте на минуту представим себе, что он хотел сказать: «Но как же так, его же должны были сжечь!» Однако это значит, что Маккуин заранее знал о письме и о том, что его должны были уничтожить. Иными словами, он был или убийцей, или сообщником убийцы. Очень хорошо.

Теперь возьмем камердинера. Он сказал, что его хозяин имел привычку пить снотворное, когда путешествовал поездом. Вполне возможно, но весь вопрос в том, принимал ли его Рэтчетт в свою последнюю ночь? Наличие под подушкой автоматического пистолета опровергает слова слуги. Совершенно очевидно, что Рэтчетт собирался бодрствовать всю ночь! И если ему подмешали какой-то наркотик, то это было сделано без его ведома. Кто это мог сделать? Все те же Маккуин или камердинер.

Теперь перейдем к показаниям мистера Хардмана. Я поверил всему, что он рассказал мне о себе, но когда дело дошло до методов, которые он использовал для охраны мистера Рэтчетта, я понял, что это полный абсурд. Единственным способом эффективной защиты была ночь, проведенная непосредственно в купе или где-то рядом, откуда была видна дверь этого купе. А его показания говорили только лишь о том, что никто из пассажиров других вагонов не мог совершить убийство Рэтчетта. Таким образом, подозрение падало лишь на пассажиров вагона Стамбул – Кале. Этот факт показался мне довольно любопытным и труднообъяснимым, поэтому я решил вернуться к нему позже.

Думаю, что вы все уже слышали, что мне случайно удалось подслушать часть беседы между мисс Дебенхэм и полковником Арбэтнотом. Интересным мне показалось то, что полковник Арбэтнот называл ее Мэри и явно хорошо ее знал. Но подразумевалось, что они впервые встретились только за несколько дней до этого – а я знаю англичан, похожих на полковника. Даже если они влюбляются в девушку с первого взгляда, то идут к цели не торопясь и с достоинством. Пытаться ускорить процесс не в их стиле. Поэтому я решил, что на самом деле полковник с мисс Дебенхэм хорошо знают друг друга, но почему-то предпочитают притворяться незнакомыми. Еще одно маленькое обстоятельство: мисс Дебенхэм с легкостью употребляет термин «разговор по магистральному кабелю», применяемый к трансатлантическим телефонным разговорам. А ведь мисс Дебенхэм сказала мне, что никогда не бывала в Штатах.

Возьмем еще одну свидетельницу. Миссис Хаббард сказала нам, что, лежа в кровати, не могла видеть, закрыта или открыта смежная дверь, поэтому попросила проверить это мисс Олссон. И хотя ее заявление верно для купе под номерами два, четыре, двенадцать или любого другого под четным номером, в которых засов расположен под ручкой двери, – в купе с нечетными номерами, таком, как, например, номер три, засов располагается над ручкой двери, поэтому висящая на ручке косметичка не могла его закрывать. Это заставило меня прийти к выводу, что миссис Хаббард выдумывает то, чего никогда не происходило в действительности.

Теперь позвольте мне сказать пару слов о времени. С моей точки зрения, самым интересным было то, в каком месте нашли испорченные часы, – в кармане пижамы Рэтчетта. Более неудобное место трудно себе представить, особенно если над изголовьем есть специальный крючок для часов. Поэтому я был абсолютно уверен, что часы положили в этот карман специально, предварительно изменив на них время. Поэтому убийство никак не могло произойти в четверть второго утра.

Так что же, оно произошло раньше? Если быть абсолютно точным, в двенадцать тридцать семь? Аргумент, который мой друг месье Бук выдвигает в поддержку этого предположения, – громкий вскрик, который разбудил меня. Но если Рэтчетт находился под воздействием наркотика, то он не мог кричать. А если он мог кричать, то мог и попытаться каким-то образом защитить себя, начав борьбу с убийцей. Никаких следов этой борьбы в купе не обнаружено.

Тут я вспомнил, что Маккуин не один, а два раза (и второй раз очень прямолинейно) пытался привлечь наше внимание к тому, что Рэтчетт не говорит по-французски. И я понял, что вся эта история в двенадцать тридцать семь была комедией, разыгранной специально для меня. Этот трюк с часами не так уж сложен – он очень часто упоминается в разных детективных романах. Преступники решили, что я легко его раскушу, а потом, гордясь своей собственной догадливостью, решу, что в двенадцать тридцать семь слышал голос убийцы, так как Рэтчетт не говорит по-французски. Иными словами, я должен был решить, что в двенадцать тридцать семь Рэтчетт был уже мертв. А я, напротив, уверен, что в двенадцать тридцать семь Рэтчетт все еще находился в своем наркотическом забытьи.

Хотя нельзя сказать, что комедия совсем не удалась – я ведь открыл дверь, высунулся в коридор и услышал эту французскую фразу. А если б я оказался настолько тупым, что не обратил бы на нее внимания, то о ней можно было бы и напомнить. Маккуин вполне мог в нужный момент сказать мне напрямую: «Прошу прощения, месье Пуаро, но это не мог сказать Рэтчетт. Он не говорит по-французски».

Теперь попытаемся ответить на главный вопрос: когда произошло убийство и кто же настоящий убийца.

По моему мнению – но это только мое мнение, – убийство произошло около двух часов утра, то есть в самом конце того периода, который определил доктор.

А что касается убийцы…

Пуаро замолчал и осмотрел свою аудиторию. Он явно не мог пожаловаться на недостаток внимания – все глаза смотрели только на него. В тишине можно было бы услышать, как растет трава.

Сыщик медленно продолжил:

– На меня произвели впечатление две вещи: сложность в выдвижении обвинения против любого из пассажиров и то, что в каждом случае алиби вероятного преступника подтверждалось человеком, от которого это меньше всего можно было ожидать. Например, Маккуин и полковник Арбэтнот подтвердили алиби друг друга – а ведь трудно предположить, что они были знакомы раньше. То же самое произошло с английским камердинером и итальянцем, шведской дамой и английской девушкой. И тогда я сказал себе: «Этого не может быть. Они не могут все быть замешанными в этом деле!»

И вот тогда-то, господа, я увидел наконец свет в конце тоннеля. Они действительно были замешаны все. Столько людей, так или иначе связанных с делом Армстронгов, не могли случайно оказаться в одном вагоне – это просто невозможно. Так что это была не случайность, а заранее спланированная акция. И тут я вспомнил замечание полковника Арбэтнота о суде присяжных. А суд присяжных состоит из двенадцати членов. В вагоне находятся двенадцать пассажиров, и Рэтчетту нанесли двенадцать ножевых ран. И факт, который беспокоил меня с самого начала, – толпа пассажиров в вагоне Стамбул – Кале в разгар мертвого сезона – получил наконец логичное объяснение.

Рэтчетту удалось избежать наказания в Америке. В том, что он виновен, не было никаких сомнений. И вот я представил себе двенадцать добровольцев, которые сформировали суд присяжных, вынесли приговор – и которые, из-за неоднозначности дела, были вынуждены сами привести его в исполнение. И как только я это себе представил, дело превратилось в законченную и логичную конструкцию.

Теперь я понял, что стал зрителем идеально поставленной пьесы, в которой каждый играл отведенную ему роль. И если по ходу пьесы подозрение падало на кого-то одного, то другие давали показания, которые отводили от него эти подозрения и еще больше запутывали весь сюжет. Показания Хардмана нужны были лишь на тот случай, если б в убийстве заподозрили кого-то со стороны, а у него не было бы алиби. Пассажирам же стамбульского вагона ничего не угрожало. Мельчайшие детали их показаний были продуманы заранее. Все дело было придумано как идеальная мозаика, каждая новая деталь которой делала ее решение все более затруднительным. Как заметил мой друг месье Бук, все дело выглядело фантастически невероятным! И именно таким его и хотели представить.

Объясняет ли это решение абсолютно все? Считаю, что да. Оно объясняет характер ранений – каждое было нанесено другим человеком; объясняет наличие угрожающих писем – которые были надуманными и предназначались только для полиции (уверен, что были и настоящие письма, говорившие Рэтчетту о его будущей судьбе, которые Маккуин заменил на фальшивые и благополучно уничтожил). Оно объясняет историю Хардмана о том, что Рэтчетт его вызвал – которая была ложью от начала и до конца, – и описание мифического «маленького темноволосого мужчины с женским голосом», которое было очень удобно тем, что не бросало тень на реальных проводников и подходило как мужчине, так и женщине.

Идея использовать при убийстве нож сначала удивила меня, но при ближайшем рассмотрении я понял, что она идеально отвечала цели задуманного. Этот кинжал мог использовать любой – сильный и слабый, мужчина и женщина, – и от него не было никакого шума. Мне кажется, хотя я могу и ошибаться, что каждый по очереди заходил в затемненное купе Рэтчетта через купе миссис Хаббард и… бил! И теперь уже невозможно определить, чей удар поставил точку в жизни Рэтчетта.

Последнее письмо, которое Рэтчетт, скорее всего, нашел на своей подушке, было тщательно сожжено. А так как упоминание о деле Армстронгов исчезло, то не было никаких причин подозревать кого-то из пассажиров поезда. Полиция должна была решить, что это дело залетного убийцы, а «маленького темноволосого мужчину», сходящего на платформу в Броде, должны были увидеть один или несколько пассажиров вагона.

Не знаю, что случилось, когда заговорщики поняли, что до конца этот план выполнить не удастся из-за снежной бури. Полагаю, что за этим последовали поспешные консультации, после чего было решено завершить начатое. Было ясно, что теперь под подозрение попадут все пассажиры, но такое течение событий было предусмотрено заранее. Единственное, что оставалось сделать, – это запутать все еще больше. Две так называемые «улики» были подброшены в купе убитого – одна указывала на полковника Арбэтнота (у которого было самое твердое алиби и связь которого с Армстронгами было труднее всего проследить), а вторая – носовой платок – указывала на княгиню Драгомирову, которая благодаря своему социальному положению, хрупкому здоровью и алиби, которое ей предоставила ее горничная, была практически неуязвима. Чтобы еще больше запутать все дело, заговорщики вывели на сцену некую мифическую женщину в алом кимоно, а мне предоставили возможность убедиться в ее существовании своими собственными глазами. Громкий удар в мою дверь – я встаю и открываю ее – перед моими глазами алое кимоно удаляется в сторону дальнего конца вагона… Потом наличие этой женщины подтверждается тщательно подобранной группой людей – проводником, мисс Дебенхэм и Маккуином. Мне кажется, что человек, положивший кимоно в мой чемодан, пока я опрашивал свидетелей, несомненно, обладал своеобразным чувством юмора. А вот откуда вообще появилось это одеяние, я не представляю, хотя подозреваю, что оно принадлежит графине Андрени, так как в ее вещах мы обнаружили только неглиже из шифона, настолько изысканное, что оно скорее напоминает нарядное платье, а не халат.

Когда Маккуин узнал, что фрагмент письма, столь тщательно сожженного, все-таки избежал уничтожения и что в письме осталось именно слово «Армстронг», он, по-видимому, немедленно сообщил об этом остальным. С этого момента положение графини Андрени стало опасным, и ее муж немедленно предпринял шаги для того, чтобы изменить имя в паспорте. Можно считать, что это был их второй, после снежного заноса, провал!

Все они решили полностью отрицать какую-либо связь с семьей Армстронгов. Преступники знали, что у меня нет способа немедленно проверить их показания, да они и не верили, что я стану так глубоко копать, если только кто-то из них не привлечет мое особое внимание.

У меня оставался еще один нерешенный вопрос: если только мое понимание преступления было правильным – а я был в этом уверен, – то становилось очевидным, что проводник тоже должен был быть его участником. Но если это так, то тогда у нас получалось не двенадцать, а тринадцать преступников. И вместо традиционной формулировки «из всех этих людей один виновен» мне пришлось столкнуться с тем, что из тринадцати человек один был точно невиновен. Кто же это мог быть?

И я пришел к очень странному умозаключению – я пришел к мысли о том, что тот, кто не принимал участия в преступлении, должен был быть тем, кого в нем подозревали бы больше всего. Я имею в виду графиню Андрени. На меня произвела большое впечатление искренность ее мужа, когда он торжественно дал мне свое слово чести, что графиня ночью вообще не покидала купе. И я решил, что граф Андрени занял, так сказать, место своей жены.

Если это так, то Пьер Мишель, несомненно, является одним из убийц. Но чем объяснить его участие в этом деле? Достойный человек, много лет работающий в компании, он совсем не походил на человека, который согласился бы взять деньги за свое участие. Стало быть, Пьер Мишель должен иметь какое-то отношение к делу Армстронгов. Но это выглядело очень маловероятным, пока я не вспомнил, что умершая горничная была француженка. Давайте представим себе, что умершая девушка была дочерью Мишеля, и тогда все встает на свои места. Тогда становится понятным выбор места преступления. Оставались ли еще люди, чья роль в этой драме была не до конца ясна? Полковника Арбэтнота я отнес к друзьям Армстронгов. Вполне возможно, что они воевали вместе. Горничная Хильдегарда Шмидт должна была занимать какое-то место в домохозяйстве Армстронгов – я могу показаться вам обжорой, но способен за милю учуять хорошего повара. Я расставил для нее ловушку, и она в нее попалась. Я сказал ей, что знаю, что она хорошая повариха. И она ответила: «Да, все мои хозяйки так говорили». Но если вас нанимают как горничную для дамы, то ваша хозяйка редко получает шанс оценить ваше поварское искусство.

Оставался еще Хардман – вот он точно не мог принадлежать к окружению Армстронгов. Единственное, что мне пришло в голову, так это то, что он был влюблен во французскую горничную. Я заговорил с ним об очаровании иностранок – и получил как раз ту реакцию, на которую рассчитывал. На его глаза навернулись слезы, и он притворился, что его ослепил снег.

Последняя, кто осталась, была миссис Хаббард. Должен сказать, что она играла в этой драме важнейшую роль. Тот факт, что она занимала купе рядом с Рэтчеттом, автоматически ставил ее под подозрение. Ситуация складывалась таким образом, что у нее не было стопроцентного алиби, за которым она могла бы спрятаться. Для того чтобы сыграть ее роль – роль обычной, слегка помешанной на своей дочери американской мамаши, – нужна была настоящая профессионалка. Но ведь в семье Армстронгов уже была именно такая – мать миссис Армстронг – Линда Арден, великая актриса…

Пуаро замолчал.

И тогда раздался глубокий волшебный голос, которым миссис Хаббард еще ни разу не говорила за все время путешествия:

– Я всегда мечтала попробовать себя в комедии.

Затем она продолжила все таким же мечтательным голосом:

– Ошибка с косметичкой была просто глупейшая. Это доказывает, что все всегда надо тщательно репетировать. Мы всё попробовали на пути в Стамбул, но тогда, по-видимому, я была в купе под четным номером. Мне не пришло в голову, что засовы могут быть в разных местах.

Она слегка пошевелилась и посмотрела прямо на сыщика:

– Все просчитано абсолютно правильно, месье Пуаро. Вы совершенно потрясающий человек. Но даже вы не можете себе представить, что мы испытали в тот ужасный день в Нью-Йорке, когда Кассетти выпустили на свободу. Я была вне себя от горя – так же как и слуги; полковник Арбэтнот тоже был с нами. Он был лучшим другом Джона Армстронга.

– Он спас мне жизнь во время войны, – вставил Арбэтнот.

– И вот именно там и тогда мы все решили – хотя, возможно, мы все потеряли от горя рассудок, – что приговор, которого Кассетти удалось избежать, должен быть приведен в исполнение.

Нас было двенадцать или, точнее, одиннадцать – отец Сюзанны, естественно, был во Франции. Сначала мы хотели бросить жребий и выбрать исполнителя, но потом остановились на этом плане. Его предложил Антонио, наш шофер. Позже Мэри вместе с Маккуином разработали все детали. Маккуин был давним обожателем Сони – именно он объяснил нам, как деньги Кассетти помогли ему уйти от правосудия.

Много времени ушло на то, чтобы довести наш план до совершенства. Сначала нам надо было отыскать Кассетти. В этом нам помог Хардман. Затем мы постарались устроить Мастермэна и Гектора к нему на работу – или хотя бы одного из них. И нам это удалось. Потом мы долго уговаривали отца Сюзанны – полковник Арбэтнот настаивал на том, чтобы нас было двенадцать; ему казалось, что так все будет выглядеть более весомо. Полковнику не очень понравилась идея использовать нож, но пришлось согласиться, что это оружие решает все наши проблемы. Отец Сюзанны согласился – она была его единственной дочерью. От Гектора мы узнали, что рано или поздно Кассетти собирается вернуться в Европу на «Восточном экспрессе». А так как Пьер Мишель работал именно на нем, мы не могли упустить такой шанс. Кроме того, это позволяло нам не бросать тень на людей со стороны.

Естественно, мы должны были поставить в известность мужа моей дочери, и он настоял на том, чтобы быть с нами. Гектор организовал все так, что Кассетти выбрал поезд именно в тот день, когда была очередь Мишеля идти в рейс. Мы планировали скупить все купе в вагоне Стамбул – Кале, но, к сожалению, одно купе осталось для нас недоступным. Оно было заранее зарезервировано для директора Компании. Мистер Харрис, естественно, был лицом вымышленным – нам не хотелось, чтобы в купе с Гектором был еще кто-то. И тут появились вы…

Женщина на минуту замолчала.

– Итак, теперь вы все знаете, месье Пуаро, – продолжила она, собравшись с духом. – И что вы со всем этим собираетесь делать? Если это все должно выплыть наружу, то я настаиваю, чтобы вы обвинили только меня, и никого больше. Я с наслаждением ударила бы этого человека ножом и больше двенадцати раз. Ведь он не только ответственен за смерть моей дочери и ее ребенка, и за смерть ребенка, который мог бы родиться и был бы сейчас весел и счастлив. Все гораздо серьезнее: до Дейзи были другие дети – в будущем они бы тоже обязательно появились. Его приговорило общество – мы лишь исполнители этого приговора. Но мне кажется, что совсем необязательно замешивать в это дело всех присутствующих. Они все добрые и верные христиане – и бедняга Мишель, и Мэри с полковником Арбэтнотом, которые любят друг друга…

Ее слова резонировали в переполненном вагоне – она говорила глубоким, полным эмоций, перевертывающим сердца голосом, который бросал к ее ногам множество зрителей в Нью-Йорке.

Пуаро посмотрел на своего друга.

– Месье Бук, вы директор этой Компании, – сказал он. – Каково ваше мнение?

Месье Бук прочистил горло.

– По моему глубокому убеждению, месье Пуаро, – ответил он, – первое решение, которое вы предложили нашему вниманию, было абсолютно верным. И я думаю, что мы должны представить его югославской полиции, когда она появится. Вы согласны со мной, доктор?

– Конечно, согласен, – ответил доктор Константин. – Что же касается медицинского освидетельствования – думаю, что смогу предложить им парочку интересных мыслей…

– В таком случае, – сказал Пуаро, – решение принято, и я имею честь удалиться…

Убийство Роджера Экройда

Посвящается Пинки, любительнице традиционных детективов с убийствами, расследованиями и подозрениями, падающими на каждого!

Глава 1 Доктор шеппард завтракает

Миссис Феррарс скончалась в четверг, в ночь с 16 на 17 сентября. За мною прислали в пятницу, 17 сентября, в восемь часов утра. К тому моменту, как я появился, сделать ничего было нельзя – она была мертва уже несколько часов.

Домой я вернулся в начале десятого. Открыл входную дверь своим ключом и намеренно задержался в прихожей на несколько минут, вешая на вешалку шляпу и легкое пальто, которое предусмотрительно надел для защиты от прохлады раннего осеннего утра. Сказать по правде, я был здорово расстроен и обеспокоен. Не хочу притворяться, что в тот момент я предвидел все события, которые последовали в следующие несколько дней – подчеркну, что это было совсем не так, – но мои инстинкты подсказывали мне, что впереди нас ждут непростые времена.

Из столовой по левую руку от меня раздалось позвякивание чайных чашек и отрывистое, сухое покашливание моей сестры Кэролайн.

– Это ты, Джеймс? – спросила она.

Глупый вопрос – кто же это еще мог быть? Надо сказать, что именно моя сестрица Кэролайн была причиной моей задержки в прихожей. Мистер Киплинг рассказал нам, что девизом семейства мангустов было «Беги и разнюхай»[80]. Если у Кэролайн когда-нибудь появится свой герб, то я настаиваю, что на нем должен быть помещен именно этот зверек, стоящий на задних лапах. И при этом можно убрать первую часть девиза – Кэролайн может выяснить все, что угодно, вообще не покидая дома. Я не знаю, как ей это удается, но дело обстоит именно так. Подозреваю, что ее разведывательным корпусом являются слуги и торговцы. Когда она выходит, то только для того, чтобы распространять информацию, а не для того, чтобы ее собирать. В этом сестра тоже достигла необычайных высот.

И именно эта ее способность вызывает у меня приступы замешательства и нерешительности. Что бы я сейчас ни сказал Кэролайн относительно смерти миссис Феррарс, это станет общественным достоянием всех жителей нашей деревни уже через полтора часа. Как профессионал, я, естественно, выступаю за сохранение врачебной тайны. Именно поэтому у меня вошло в привычку скрывать от сестры, насколько это вообще возможно, имеющуюся в моем распоряжении информацию. Правда, она все равно ее узнает, но я чувствую моральное удовлетворение от того, что это произошло не по моей вине.

Муж миссис Феррарс умер около года назад, и Кэролайн абсолютно уверена – хотя у нее нет никаких доказательств, – что его отравила собственная жена.

Она не обращает никакого внимания на мое авторитетное мнение, что причиной его смерти был острый приступ гастрита, осложненный длительным и постоянным потреблением больших доз алкоголя. Я готов согласиться, что симптомы смерти от гастрита и отравления мышьяком в чем-то схожи, но обвинения Кэролайн основываются на совсем других фактах.

– Да ты просто взгляни на нее, – неоднократно говорила мне она.

Миссис Феррарс, женщина не первой молодости, была очень привлекательной дамой, а ее одежда, хотя и простая на вид, всегда прекрасно на ней сидела. Да и вообще многие женщины покупают свою одежду в Париже, но от этого необязательно становятся убийцами собственных мужей.

Так вот, пока я стоял в прихожей и все эти мысли мелькали у меня в голове, голос Кэролайн, на этот раз более резкий, прозвучал снова.

– Ради всего святого, Джеймс, что ты там делаешь? Почему не идешь есть свой завтрак?

– Уже иду, дорогая, – поспешно ответил я. – Я просто вешал пальто.

– За это время можно было повесить полдюжины пальто. – В этом она была права, я спокойно мог это сделать.

Войдя в столовую, я, как всегда, клюнул Кэролайн в щеку и уселся перед яичницей с беконом. Еда уже успела остыть.

– У тебя был ранний вызов, – заметила Кэролайн.

– Да, – ответил я, – в «Кингс-Паддок». К миссис Феррарс.

– Я знаю, – сказала моя сестра.

– Откуда ты это знаешь?

– От Энни.

Энни – это наша горничная. Милая девочка, но невероятно болтливая.

Последовала пауза. Я продолжал есть яичницу с беконом. Кончик носа моей сестрицы, длинного и тонкого, слегка подрагивал, что случалось всегда, когда она была чем-то взволнована или хотела что-то узнать.

– Итак, – поторопила меня Кэролайн.

– Все это очень грустно. Сделать ничего было нельзя. Скорее всего, она умерла во сне.

– Я знаю, – повторила моя сестрица, и это вывело меня из себя.

– Ты не можешь этого знать, – огрызнулся я. – Я сам этого не знал, пока не увидел ее, и еще не говорил об этом ни одной живой душе. Если твоя Энни это знает, то она ясновидящая.

– Об этом мне сказала вовсе не Энни, а молочник. А ему рассказал повар Феррарсов.

Как я уже сказал, Кэролайн вовсе не надо выходить на улицу, чтобы получить нужную информацию.

– А от чего она умерла? – продолжила моя сестра. – От сердца?

– А разве молочник не говорил? – спросил я голосом, полным сарказма.

Но сарказм на мою сестрицу не действует – она ко всему относится очень серьезно и отвечает соответствующим образом.

– Он этого не знает, – пояснила она.

В любом случае это рано или поздно станет известно, так пусть сестра услышит это от меня.

– Она умерла от передозировки веронала[81]. Принимала его в последнее время от бессонницы. И, наверное, перестаралась.

– Глупости, – немедленно среагировала Кэролайн. – Она сделала это нарочно. И не пытайся меня переубедить!

Странно, но когда ваши тайные мысли, в которых вы не хотите признаться даже самому себе, высказывает кто-то другой, то у вас это вызывает мгновенное неприятие. Я немедленно произнес возмущенный спич:

– Ну вот опять ты берешься что-то утверждать, ни в чем толком не разобравшись. С какой, скажи мне, стати миссис Феррарс совершать самоубийство? Вдова, все еще достаточно молодая и очень состоятельная, здоровая – только живи и радуйся! Это абсурд.

– Совсем нет. Даже ты мог бы заметить, что в последнее время она сама на себя была не похожа. И продолжалось это по крайней мере последние полгода. Согласись, что она выглядела сильно подавленной. А кроме того, ты же сам только что сказал, что она принимала снотворное.

– И каков же твой диагноз? – холодно поинтересовался я. – Наверное, несчастная любовь?

Но моя сестрица отрицательно покачала головой.

– Раскаяние, – со вкусом произнесла она.

– Раскаяние?

– Ну конечно. Ты же не хотел мне верить, когда я говорила, что она отравила мужа. А я теперь уверена в этом больше, чем когда бы то ни было.

– Мне кажется, что ты не очень логична, – возразил я. – Женщина, которая решается на такое преступление, как убийство, должна быть достаточно хладнокровна, чтобы потом иметь возможность наслаждаться его результатами. И ни о каких сантиментах, вроде угрызений совести, с ее стороны и речи быть не может.

Кэролайн покачала головой.

– Может быть, подобные женщины и существуют, но миссис Феррарс была не из таких. Вся словно комок обнаженных нервов. Минутный, но очень сильный порыв заставил ее избавиться от мужа, потому что она была женщиной, которая просто не могла переносить никакие страдания. А ты можешь быть уверен, что страданий у жены такого человека, как Эшли Феррарс, было больше чем достаточно…

Я согласно кивнул.

– А после этого угрызения совести за содеянное не оставляли ее. Мне ее очень жалко.

Не думаю, что Кэролайн хоть чуточку жалела миссис Феррарс, когда та была жива. А теперь, когда она отошла туда, где (скорее всего) не носят платьев из Парижа, Кэролайн была уже тут как тут, чтобы пожалеть и оправдать ее.

Я твердо сказал сестре, что ее идея – это абсолютная глупость.

Твердость моя объяснялась еще и тем, что сам я (тайно) был согласен с некоторыми вещами, которые она говорила. Но то, что Кэролайн дошла до всего этого путем простых умозаключений, казалось мне невозможным, и я решил не поощрять ее выводов. Она ведь сейчас отправится по деревне, высказывая свои взгляды, и люди могут подумать, что она основывается на точных данных, которые сообщил ей я…

Да, жизнь штука непростая.

– Глупости, – сказала Кэролайн в ответ на мою критику, – сам скоро увидишь. Десять против одного, что она оставила письмо, в котором во всем признается.

– Никаких писем она не оставляла, – резко ответил я, еще не понимая, к чему приведет меня это признание.

– Ах вот как! – воскликнула Кэролайн. – Значит, ты уже о нем спрашивал, правильно? Уверена, Джеймс, что в глубине души ты полностью со мною согласен. Просто ты старый обманщик.

– Никогда не надо сбрасывать со счетов возможность самоубийства, – произнес я с важностью.

– Будет досудебное расследование[82]?

– Возможно. Это от многого зависит. Если я заявлю, что абсолютно уверен в том, что передозировка произошла случайно, то расследование могут отменить.

– А ты в этом абсолютно уверен? – проницательно спросила моя сестрица.

Я не ответил и встал из-за стола.

Глава 2 Кто есть кто в Кингс-Эббот

Прежде чем я продолжу рассказ о том, что сказала мне Кэролайн и что я ей ответил, думаю, будет полезно сказать несколько слов о том, что я назвал бы «обстановкой», в которой разворачивались дальнейшие события. Наша деревня, Кингс-Эббот, на мой взгляд, мало чем отличается от других английских деревень. Кранчестер, ближайший к нам город, расположен в девяти милях от нее. В деревне есть большая железнодорожная станция, маленькое почтовое отделение и два конкурирующих между собою универмага. Трудоспособные мужчины рано покидают наше захолустье, поэтому основное население деревни составляют незамужние дамы и отставные военные. Все наши хобби и развлечения можно обозначить одним словом – СПЛЕТНИ.

В Кингс-Эббот есть только два дома, достойных внимания. «Кингс-Паддок», который достался миссис Феррарс от ее усопшего супруга, и «Фернли-парк», которым владеет Роджер Экройд. Последний всегда меня интересовал, потому что в моем представлении был абсолютным воплощением английского деревенского сквайра[83]. Он напоминает мне спортсмена с багровым лицом, который всегда раньше появлялся в первом акте старинной музыкальной комедии, когда на сцене стоят декорации деревенской лужайки. Обычно он исполнял песенку о поездке в Лондон. Сейчас времена изменились, и деревенские сквайры исчезли из музыкальных произведений.

Естественно, в действительности Экройд никакой не деревенский сквайр. Он очень успешный производитель (как мне кажется) колес для железнодорожных вагонов. Ему около пятидесяти, у него красное лицо и добродушные манеры. Экройд – лучший друг местного викария, щедро жертвует на церковный приход (хотя, по слухам, довольно прижимист в обычной жизни) и поддерживает соревнования по крикету, юношеский клуб и госпиталь для солдат-инвалидов. Его вполне можно назвать жизненным центром и душой нашей мирной деревушки Кингс-Эббот.

Когда Роджеру Экройду был двадцать один год, он влюбился, а потом и женился на красивой женщине, которая была лет на шесть-семь старше его. Звали ее Пейтон, она была вдовой, и у нее имелся один ребенок. Их совместная жизнь получилась короткой и несчастной. Проще говоря, женщина оказалась запойной пьяницей. И за четыре года, прошедшие после свадьбы, умудрилась упиться до смерти.

В последующие годы Экройд не проявлял никакого желания вступить в брак вторично. Когда женщина умерла, ее сыну от первого брака исполнилось всего семь лет. Теперь ему уже двадцать пять. Экройд всегда считал его своим собственным сыном и дал ему соответствующее образование и воспитание – не его вина, что мальчишка оказался без тормозов и представлял собой источник постоянного беспокойства и проблем для своего отчима. И тем не менее все мы в Кингс-Эббот очень его любим. Хотя бы за то, что он очень привлекательный молодой человек.

Как я уже сказал, в нашей деревне все мы много и с удовольствием сплетничаем. Поэтому все сразу же заметили, что между Экройдом и миссис Феррарс возникли тесные отношения. После смерти мужа миссис Феррарс они стали еще более близкими. Их почти всегда видели вместе, и все сходились на том, что после того, как закончится период траура, миссис Феррарс станет миссис Роджер Экройд. Казалось, что во всем этом был глубокий смысл. Жена Роджера Экройда умерла от пьянства. Эшли Феррарс в последние годы перед своей смертью был законченным алкоголиком. Так что совершенно естественным выглядело то, что две эти жертвы неумеренного потребления алкоголя сойдутся и дадут друг другу то, что недополучили в объятьях своих предыдущих супругов.

Феррарсы переехали к нам жить чуть больше года назад, а вот Экройд был предметом сплетен нашего общества уже многие годы. За все те годы, пока Ральф Пейтон рос и превращался в мужчину, в доме Экройда побывали несколько домоправительниц, и все они подвергались тщательному и пристальному обсуждению со стороны Кэролайн и ее подружек. Можно сказать, что в течение последних пятнадцати лет вся деревня ждала, когда же Экройд женится на одной из этих женщин. Последней из них была внушающая уважение леди по имени мисс Рассел, которая безраздельно царила в доме уже пять лет, то есть в два раза дольше, чем любая из ее предшественниц. Чувствуется, что, если б не появление миссис Феррарс, Экройду вряд ли удалось бы вырваться из ее лап. Кроме этого, важную роль сыграло и неожиданное появление вдовы младшего, никчемного брата Экройда. Она с дочерью прибыла из Канады и прочно расположилась в «Фернли-парк». Это, по словам Кэролайн, поставило мисс Рассел «на место».

Не знаю, что в данном случае подразумевается под словом «место» – мне оно кажется холодным и неуютным, – но я вижу, что мисс Рассел ходит теперь по деревне с поджатыми губами и с улыбкой, которую я могу описать словом «ядовитая». Ее любимая тема для разговоров – это выражение симпатии «несчастной миссис Экройд, которая полностью зависит от милости брата ее ушедшего мужа. А подачки всегда так горьки, не так ли? Я бы умерла, если б сама не зарабатывала себе на жизнь».

Не знаю, как восприняла миссис Сесил Экройд отношения между своим деверем и миссис Феррарс, когда о них узнала. Естественно, для нее выгоднее всего было, чтобы Экройд оставался холостяком. Она всегда была очень мила – если не сказать преувеличенно мила – с миссис Феррарс, когда они встречались. Правда, Кэролайн утверждает, что это абсолютно ни о чем не говорит.

Вот каковы были главные темы для сплетен в Кингс-Эббот в последние несколько лет. Сам Экройд, как и все с ним связанное, был неоднократно обсужден со всех возможных точек зрения. Миссис Феррарс тоже было найдено достойное место во всей этой конструкции.

А теперь все изменилось, и вместо неторопливых обсуждений возможных свадебных подарков мы оказались перед лицом самой настоящей трагедии.

Раздумывая над этим и другими незначительными вопросами, я отправился на свой обход. В тот период мне не попадалось никаких сложных случаев, что, наверное, было и к лучшему, так как мыслями я все время возвращался к загадке смерти миссис Феррарс. Убила ли она себя? Но, если это так, разве не оставила бы она письма, в котором объяснила бы свои намерения? По моему собственному опыту, женщины, решившиеся на самоубийство, обычно пытаются объяснить, что привело их к этому фатальному решению. Таким образом, они помещают себя под свет рампы.

Когда я видел ее последний раз? Больше недели назад. Вела она себя абсолютно нормально, принимая во внимание… принимая во внимание то, что случилось потом.

И вдруг я неожиданно вспомнил, что видел ее только вчера, хотя и не разговаривал с ней. Она шла вместе с Ральфом Пейтоном, и это-то меня и удивило, потому что я не знал, что он находится в Кингс-Эббот. Мне казалось, что он окончательно разругался со своим отчимом, и его не видели здесь уже больше шести месяцев. Они шли, близко склонившись друг к другу, и она что-то серьезно говорила ему.

Думаю, что я смело могу сказать, что именно в этот момент мне почудились сложности, которые ожидали нас всех в будущем. Тогда в этом не было ничего конкретного – просто смутное дурное предчувствие от того, как развивалась ситуация. И этот серьезный tête-à-tête[84] между Ральфом Пейтоном и миссис Феррарс в тот день вызвал у меня муторные ощущения.

Все еще размышляя об этом, я нос к носу столкнулся с Роджером Экройдом.

– Шеппард! – воскликнул он. – Как раз вы-то мне и нужны. Жуткая ситуация.

– Так, значит, вы уже все знаете?

Экройд кивнул. Было видно, что он тяжело воспринял эти новости. Казалось, что его круглые красные щеки впали, и он едва походил на самого себя – всегда такого здорового и жизнерадостного.

– Все еще хуже, чем вам кажется, – негромко сказал он. – Послушайте, Шеппард, мне надо с вами поговорить. Вы можете сейчас пройти со мною?

– Думаю, что нет. Мне надо осмотреть еще троих пациентов, а к двенадцати я должен вернуться и принять тех, кому предстоят операции.

– Тогда, может быть, во второй половине дня?.. Или нет, давайте лучше пообедаем вместе. В полвосьмого вечера. Это вам подойдет?

– Думаю, да. А что случилось? Опять Ральф?

Не знаю, почему я это сказал, – скорее всего, потому, что чаще всего это был именно Ральф.

Экройд посмотрел на меня пустыми глазами, как будто не понял, что я ему сказал. Мне пришло в голову, что где-то произошло нечто действительно ужасное. Раньше я никогда не видел Экройда таким расстроенным.

– Ральф? – непонимающе переспросил он. – Ах это!.. Нет, нет, не Ральф. Он в Лондоне… Черт побери, вот идет старая мисс Ганнет. Я не хочу говорить при ней обо всех этих ужасных делах. До вечера, Шеппард, – в семь тридцать, не забудьте!

Я кивнул, и он торопливо ушел, оставив меня в полном недоумении. Ральф в Лондоне? Но ведь накануне он был в Кингс-Эббот. Должно быть, вернулся в город вчера вечером или сегодня рано утром… И тем не менее то, как Экройд о нем говорил, произвело на меня совсем другое впечатление. Он говорил так, как будто Ральф не показывался здесь уже много месяцев.

Но времени обдумать эту ситуацию у меня не было. Мисс Ганнет набросилась на меня, желая немедленно получить информацию. Она ничем не отличается от моей сестрицы – разве что ей не хватает способностей последней делать немедленные выводы из услышанного, что возносит Кэролайн на поистине значительную высоту в своей области. Не успев перевести дыхание, женщина немедленно засыпала меня вопросами.

Разве не печально, что с бедняжкой миссис Феррарс произошло такое? Многие говорят, что она была наркоманкой со стажем. Ужасно, насколько несдержанными бывают некоторые люди. Но самое ужасное, что в подобных диких предположениях всегда есть крупица правды – ведь дыма без огня не бывает! Говорят также, что мистер Экройд узнал об этом и разорвал помолвку – потому что они уже были помолвлены! Сама она, мисс Ганнет, уверена в этом на все сто процентов. Естественно, что вы, доктор, должны об этом знать – врачи всегда все знают, но почему-то никогда ничего не рассказывают…

Говоря все это, она не отрывала от меня взгляда своих острых, похожих на бусинки глазок, чтобы не пропустить мою реакцию на сказанное.

Именно в этот момент я, неожиданно для нее, поздравил мисс Ганнет с тем, что она не присоединилась к этим ужасным сплетням о миссис Феррарс. Мне показалось, что это прекрасный способ контратаки. Она оказалась в замешательстве и пока пыталась собраться с мыслями, я быстро удалился.

В задумчивости я вернулся домой и увидел, что возле операционной меня ждут несколько пациентов.

Освободившись, как я надеялся, от последнего из них, я на несколько минут вышел в сад, проветриться перед ланчем, и понял, что меня ожидает еще одна пациентка. Она поднялась и направилась в мою сторону. Я поджидал ее с некоторым удивлением. Не знаю, чем оно было вызвано, – разве тем, что мисс Рассел всегда казалась мне железной женщиной, которая находится выше всяких телесных страданий.

Домоправительница Экройда – высокая, приятная на вид женщина, хотя в ней есть что-то недружелюбное. У нее непреклонный взгляд и крепко сжатые губы; мне всегда казалось, что, будь я горничной или посудомойкой, немедленно бежал бы без оглядки, увидев ее даже мельком.

– Доброе утро, доктор Шеппард, – сказала мисс Рассел. – Я буду вам очень благодарна, если вы посмотрите мое колено.

Я взглянул на него, но, честно сказать, ничего не увидел. Рассуждения мисс Рассел о каких-то смутных болях были настолько неубедительны, что, если б речь шла о женщине с менее твердым характером, я заподозрил бы попытку симуляции. На какое-то мгновение мне пришло в голову, что мисс Рассел намеренно все это выдумала – для того, чтобы иметь возможность обсудить со мною смерть миссис Феррарс, – но вскоре я понял, что ошибаюсь. Она лишь мельком упомянула о трагедии, и не более того. И тем не менее было видно, что она не прочь задержаться и поговорить.

– Спасибо вам большое за эту мазь, доктор, – сказала мисс Рассел, – хоть я и не верю, что она мне поможет.

Я тоже в это не верил, но запротестовал, чтобы поддержать престиж профессии. Я был уверен, что хуже от этой мази уж точно не будет, и решил не изменять раз и навсегда усвоенным правилам.

– Я вообще не верю во все эти препараты, – сказала мисс Рассел, пренебрежительно оглядывая целую батарею пузырьков на полках. – А наркотики, так те просто опасны. Вспомните, например, о кокаине.

– Если уж вы об этом вспомнили…

– А ведь он очень популярен в высшем обществе.

Я уверен, что мисс Рассел знает о высшем обществе гораздо больше меня, и поэтому не стал с нею спорить.

– Скажите, доктор, – продолжила женщина, – если вы уже стали наркоманом, можно ли это вылечить?

На такой вопрос невозможно ответить просто «да» или «нет». Мне пришлось прочитать ей небольшую лекцию, которую мисс Рассел выслушала с большим вниманием. Я все еще продолжал подозревать, что она хочет получить какую-то информацию о миссис Феррарс.

– Возьмем, например, веронал… – продолжил я.

Но, хотя это и показалось мне странным, веронал ее не заинтересовал. Вместо этого мисс Рассел заговорила о другом и спросила меня, существуют ли яды настолько редкие, что обнаружить их просто невозможно.

– Ах вот как! – сказал я. – Вижу, что вы начитались детективных романов.

Она не стала этого отрицать.

– В основе почти каждого детективного романа, – пояснил я, – лежит какой-нибудь редкий яд, желательно из Южной Америки, о котором никто никогда не слышал. Что-то, чем забытое богом племя дикарей натирает свои стрелы. Смерть от такого яда наступает мгновенно, а западная наука не может его обнаружить. Вы это имеете в виду?

– Да. Действительно ли существуют подобные вещи?

Я с сожалением покачал головой.

– Боюсь, что все это выдумки. Хотя не надо забывать о кураре[85].

Я довольно долго рассказывал ей о кураре, но мисс Рассел опять потеряла всякий интерес к предмету разговора. Она спросила, есть ли в моей аптечке какой-нибудь яд, и когда я ответил отрицательно, мне показалось, что я сильно упал в ее глазах.

Я никогда не думал, что мисс Рассел увлекается детективами. Мне доставило большое удовольствие, когда я представил себе, как она отчитывает нерадивую горничную, а потом возвращается к внимательному изучению «Тайны седьмой смерти» или чего-нибудь подобного.

Глава 3 Человек, который выращивал кабачки

За ланчем я сказал Кэролайн, что обедать буду в «Фернли-парк». Сестрица не стала возражать – совсем наоборот.

– Отлично, – сказала она. – Там-то ты все и услышишь. Кстати, а что там произошло с Ральфом?

– С Ральфом? – с удивлением переспросил я. – Да вроде ничего.

– Тогда почему он живет в «Трех кабанах», а не в «Фернли-парк»?

После того как это сказала Кэролайн, я уже больше ни минуты не сомневался, что Ральф остановился в местной гостинице.

– Экройд сообщил мне, что он в Лондоне, – поведал я. Будучи донельзя удивленным, я даже забыл о своем золотом правиле никогда не выдавать то, что мне известно.

– Ах вот как! – сказала Кэролайн. Я заметил, как ее нос шевелился, пока она все это обдумывала.

– Он появился в «Трех кабанах» вчера утром, – сообщила моя сестрица. – И он все еще там. Вчера вечером его видели с девушкой.

Это меня совсем не удивило. Можно сказать, что Ральф проводит с девушками почти все свои вечера. Меня удивило только, что он решил повеселиться в Кингс-Эббот вместо развеселого Лондона.

– С одной из официанток?

– В том-то и дело, что нет. Он сам вышел, чтобы ее встретить. Я не знаю, кто она такая (представляю, как трудно было Кэролайн сделать такое признание), но могу предположить, – продолжила моя сестрица.

Я замер в ожидании.

– Это его кузина.

– Флора Экройд? – воскликнул я в изумлении.

Естественно, что в реальности Флора Экройд не имеет к Ральфу Пейтону никакого отношения, но Экройд так долго воспринимал его как собственного сына, что их мнимое родство не вызывало никаких вопросов.

– Флора Экройд, – подтвердила моя сестра.

– Но почему, если хотел ее увидеть, он не пошел в «Фернли»?

– Они тайно помолвлены, – сообщила Кэролайн, чуть не лопаясь от удовольствия. – Старик Экройд и слышать об этом не хочет, вот им и приходится встречаться таким образом.

В теории Кэролайн было достаточно много слабых мест, но я не стал ей на них указывать. Вместо этого я сделал невинное замечание по поводу нашего соседа, и разговор пошел в другом направлении.

Соседний с нами дом, который назывался «Ларчиз», был недавно приобретен незнакомцем. К невероятному огорчению Кэролайн, она ничего не смогла узнать о нем, кроме того, что он иностранец. Разведка сестрицы потерпела полное фиаско. Этот человек, как и все остальные, пил молоко, ел овощи, изредка мясо и иногда мерлузу[86], но ни один из поставщиков ничего не смог о нем сообщить.

По всей видимости, звали его мистер Пэррот[87], и в этом имени было что-то нереальное. Единственное, что о нем было известно достоверно, – это то, что он выращивает кабачки.

Однако этой информации Кэролайн было явно недостаточно. Она хотела знать, откуда он приехал, чем занимается, женат он или нет и кто его жена, есть ли у него дети, как девичья фамилия его матери и так далее.

Мне кажется, что вопросы в анкетах придумывают люди, очень похожие на мою сестру.

– Моя дорогая Кэролайн, у меня нет никаких сомнений в профессии нашего соседа. Он парикмахер на покое. Взгляни на его усы.

Кэролайн со мной не согласилась. Она заявила, что если человек был когда-то парикмахером, то у него должны быть вьющиеся волосы, а не прямые. Потому что так носят все парикмахеры.

Я перечислил ей несколько парикмахеров, которых знал лично и у кого были прямые волосы, но это показалось моей сестрице малоубедительным.

– Я его совершенно не могу понять, – сказала она возбужденным голосом. – Несколько дней назад я одолжила у него садовый инвентарь, и он был сама любезность, но я ничего не смогла из него вытянуть. В конце концов я в лоб спросила его, француз ли он, и он ответил, что нет. После этого мне почему-то расхотелось задавать ему еще какие-нибудь вопросы.

Меня все больше интересовал наш таинственный сосед. Человек, способный на то, чтобы заставить замолчать мою сестрицу и отправить ее, как царицу Савскую, восвояси, так ничего и не сказав ей, должен быть личностью выдающейся.

– Мне кажется, – заметила Кэролайн, – что у него есть один из этих новомодных пылесосов…

По глазам сестры я понял, что она глубоко задумалась о том, что его тоже можно одолжить (и при этом задать еще несколько вопросов), и поэтому, воспользовавшись своим шансом, рискнул поспешно выйти в сад. Мне нравится возиться в саду. Я как раз был занят уничтожением корней одуванчиков, когда рядом раздался предостерегающий крик, и что-то тяжелое, пролетев мимо моего уха, упало к моим ногам с противным хлюпаньем. Это был кабачок!

В гневе я поднял глаза. Над краем стены, слева от меня, виднелось мужское лицо. Голова, по форме напоминающая яйцо, частично покрытая подозрительно черными волосами, два невероятных уса и пара внимательных глаз. Это был наш таинственный сосед, мистер Пэррот.

Он немедленно рассыпался в извинениях.

– Позвольте принести вам тысячи извинений, месье. Мне нет прощения. Я уже несколько месяцев выращиваю кабачки. Сегодня утром я неожиданно на них разозлился и отправил их на прогулку – увы, не только мысленно, но и физически! Я схватил самый большой из них и бросил его через стену. Месье, мне очень стыдно. Перед вами я падаю ниц.

Услышав такие исчерпывающие извинения, я стал отходить. В конце концов, несчастный кабачок меня не задел. Однако я подумал, что хорошо бы бросание больших овощей через стену не было хобби нашего соседа – ведь такая привычка вряд ли сможет внушить нам любовь к нему.

Странный маленький человечек, казалось, прочитал мои мысли.

– О нет! – воскликнул он. – Не позволяйте себе беспокоиться. Не моя это привычка. Вы ведь можете представить себе, месье, что человек трудится ради какой-то цели, работает, чтобы получить удовольствие и чем-то себя занять, а потом вдруг понимает, что не может жить без своих прошлых занятых дней и без своих старых дел, которые, как считал, он с радостью оставил позади?

– Да, – медленно согласился я. – Мне кажется, что это не такая уж большая редкость. Да я и сам пережил подобное. С год назад я получил наследство, достаточное для того, чтобы претворить в жизнь свою мечту. Мне всегда хотелось попутешествовать и посмотреть мир. Так вот, это случилось уже год назад, а я все еще здесь.

Мой маленький сосед согласно кивнул.

– Цепи привычки. Мы работаем, чтобы чего-то достичь, а достигнув, понимаем, что самым важным для нас была именно эта работа. Заметить хочу вам, месье, что у меня была интересная работа. Самая интересная в мире.

– Правда? – участливо переспросил я, на минуту почувствовав себя Кэролайн.

– Изучение человеческой природы, месье!

– Не больше и не меньше, – мягко заметил я.

Несомненно, он парикмахер на покое. Кто, кроме парикмахера, может лучше знать человеческую природу?

– А еще у меня был друг, который вместе со мною провел очень много лет. И, несмотря на идиотизм его, который меня иногда пугал, был он мне очень близок. Можете себе представить, как сейчас я скучаю даже по его глупости. Его наивность, его честный взгляд на мир, возможность удивлять и восхищать его своими сверхспособностями – всего этого мне не хватает больше, чем описать я это могу.

– Ваш друг умер? – поинтересовался я с сочувствием.

– Не так. Он живет и процветает – но на другой стороне земного шара. Он сейчас в Аргентине.

– В Аргентине, – с завистью повторил я.

Мне всегда хотелось побывать в Южной Америке. Я вздохнул, а подняв глаза, увидел, что мистер Пэррот с симпатией смотрит на меня. Казалось, что этот маленький человечек все очень хорошо понимает.

– Вы туда поедете, да? – спросил он.

– Я мог бы, – ответил я, – год назад. Но я оказался дураком и даже хуже – жадиной. И я решил выбрать синицу в руках, а не журавля в небе.

– Вас я понимаю, – произнес мистер Пэррот. – Вы купили акции?

Я с грустью кивнул, но в душе я испытывал удовольствие от беседы. Этот странный маленький человечек был зловеще серьезен.

– Случайно, не нефтяного прииска на Поркьюпайн[88]? – неожиданно спросил он.

Я удивленно посмотрел на него.

– Странно, но я действительно о них думал. Правда, потом я остановился на золотой жиле в Западной Австралии.

Мой сосед рассматривал меня со странным выражением лица, которое я никак не мог определить.

– Это Судьба, – произнес он наконец.

– Что за Судьба? – с раздражением спросил я.

– Что я живу по соседству с человеком, который серьезно рассматривал покупку акций нефтяного прииска на Поркьюпайн и Западно-Австралийской золотой компании. Скажите мне, вы тоже испытываете влечение к золотисто-каштановым волосам?

Я уставился на него, широко раскрыв рот, и он рассмеялся.

– Нет, нет, я не страдаю от душевного расстройства. Расслабьтесь. Я задал вам глупый вопрос, потому что тот мой друг, о котором я вам рассказывал, был молодым человеком, который считал всех женщин как минимум хорошенькими, а в основном красивыми. Но вы человек средних лет, врач, который постиг все секреты и сложности нашей жизни… Ну что же, мы оказались соседями. Вас умоляю принять в подарок для вашей изумительной сестры мой лучший кабачок.

Он с глубоким поклоном вручил мне громадный образчик вышеупомянутого представителя флоры, который я в той же манере принял.

– Вот уж действительно, – радостно сказал маленький человечек, – утро не прошло зря. Я познакомился с человеком, который напоминает мне моего далекого друга… Хотелось бы, кстати, спросить вас вот о чем – вы, без сомнения, знаете всех в этой деревеньке? Кто этот молодой человек с красивым лицом, очень темными глазами и вьющимися волосами? Он ходит с откинутой назад головой и беззаботной улыбкой на устах.

Я сразу же понял, кого он имеет в виду.

– Это, скорее всего, капитан Ральф Пейтон, – медленно произнес я.

– Я ведь раньше здесь его не видел?

– Конечно. Его не было здесь какое-то время. Но он сын – приемный сын – мистера Экройда из «Фернли-парк».

Мой сосед сделал короткий, нетерпеливый жест.

– Ну конечно. Догадаться должен был я сам. Мистер Экройд часто о нем рассказывал.

– А вы знаете мистера Экройда? – спросил я, слегка удивленный.

– Мистер Экройд знал меня в Лондоне, когда я там работал. Я попросил его ничего не рассказывать здесь о моей профессии.

– Понятно, – сказал я, сильно удивленный снобизмом моего собеседника, как я подумал в тот момент.

Но маленький человечек продолжил с высокопарной и самодовольной улыбкой:

– Предпочитаю сохранять инкогнито. Известность мне совсем ни к чему. Я даже не стал исправлять местный вариант произношения своего имени.

– Ну конечно, – сказал я, не зная, что положено говорить в таких случаях.

– Капитан Ральф Пейтон, – промурлыкал мой сосед. – И он помолвлен с племянницей мистера Экройда, очаровательной мисс Флорой…

– Кто вам это сказал? – спросил я, сильно удивившись.

– Мистер Экройд. С неделю назад. Он очень доволен – уже очень давно мечтал об этом, как я понял из его рассказа. Мне даже кажется, что он слегка надавил на молодого человека. Думаю, что это не очень умно. Молодые люди должны жениться в свое удовольствие, а не для того, чтобы доставить удовольствие своему отчиму, с которым у них связаны определенные ожидания.

Я не знал, что и подумать. Не мог себе представить Экройда, ведущего доверительные беседы с парикмахером и обсуждающего с ним женитьбу своего приемного сына и племянницы. Экройд всегда очень благородно относился к людям ниже его по общественному положению, но никогда не забывал о чувстве собственного достоинства. Я начал задумываться о том, что мистер Пэррот может и не быть парикмахером.

Чтобы как-то скрыть свое смущение, я задал первый вопрос, который пришел мне в голову:

– А почему вы обратили внимание на Ральфа Пейтона? Потому что он красив?

– Нет, не только поэтому, хотя по английским стандартам он очень красив – таких ваши писательницы обычно называют Греческим Богом… Нет, в этом молодом человеке есть что-то, чего я не понимаю.

Последнюю фразу мой сосед произнес мурлыкающим тоном, который произвел на меня незабываемое впечатление. Казалось, он дает оценку этому молодому человеку в соответствии со стандартами, которые мне в отличие от него неизвестны. Именно это я и запомнил, потому что в следующий момент раздался голос моей сестрицы, которая звала меня в дом.

Когда я вошел, Кэролайн была еще в шляпке – по-видимому, она только что вернулась из деревни.

– Я встретила мистера Экройда, – произнесла сестра без всякой преамбулы.

– Правда? – спросил я.

– Естественно, я его остановила, но мне показалось, что он торопился и хотел как можно быстрее от меня избавиться.

В этом я ничуть не сомневался. К Кэролайн он испытывал те же чувства, что я к мисс Ганнет утром, а может быть, даже более сильные. Но от Кэролайн не так легко избавиться.

– Я сразу же спросила его о Ральфе. Он был совершенно потрясен. У него не было никакой информации, что мальчик здесь. Более того, он сказал, что я, скорее всего, ошиблась. Я! ОШИБЛАСЬ!

– Какая глупость! Пора бы ему знать тебя получше.

– А потом он рассказал мне, что Ральф и Флора помолвлены.

– Я об этом тоже знаю, – прервал я ее со скромной гордостью.

– А кто тебе сказал?

– Наш новый сосед.

Было видно, что Кэролайн пошатнулась, словно увидела, как шарик рулетки застрял между двумя номерами.

– Я сказала мистеру Экройду, что Ральф живет в «Трех кабанах».

– Кэролайн, – поинтересовался я, – а тебе никогда не приходило в голову, что ты можешь многое напортить этой своей привычкой повторять все без всякого разбора?

– Глупости, – отмахнулась от меня моя сестрица. – Люди должны знать факты. И я считаю своим долгом доносить их до людей. Мистер Экройд был мне очень благодарен.

– Ну что ж… – сказал я, потому что видел, что это еще не конец.

– Мне показалось, что он прямиком направился в «Три кабана», но если это так, то Ральфа он там не застал.

– Не застал?

– Не застал, потому что, когда я возвращалась через лес…

– Возвращалась через лес? – переспросил я.

Моей сестрице хватило ума слегка покраснеть.

– День сегодня просто великолепный, – воскликнула она. – И я решила сделать небольшой кружок. Лес в своем желтом наряде выглядит просто потрясающе в это время года.

Лес в любое время года совершенно не интересует мою сестрицу. Обычно она смотрит на него как на место, где можно промочить ноги и где масса разных не очень приятных предметов может свалиться на голову. Нет, на этот раз ее завел туда именно тот самый инстинкт мангуста. Ведь этот лес рядом с деревней – единственное место, где можно никем не замеченным переговорить с молодой девушкой. Кроме того, он примыкает к парку усадьбы «Фернли».

– Ну что же ты, – сказал я, – продолжай.

– Так вот, как я уже сказала, я как раз возвращалась по лесу, когда услышала голоса…

Кэролайн замолчала.

– И что же дальше?

– Один голос принадлежал Ральфу Пейтону – его я сразу же узнала. Второй голос был женский. Ты же понимаешь, что я не собиралась подслушивать…

– Ну конечно, – прервал я ее голосом, исполненным сарказма, на который она опять не обратила никакого внимания.

– Но я просто не могла не услышать. Девушка что-то сказала – что именно, я не расслышала, – и Ральф ей ответил. Было слышно, что он очень зол. «Милочка моя, – сказал он, – разве ты не видишь, что старик оставит меня без гроша? За последние несколько лет я его здорово достал. Еще чуть-чуть, и конец. А денежки нам очень нужны. Когда старик откинется, я стану очень богатым человеком. Он редкостный скупердяй, но денег у него куры не клюют. И я не хочу, чтобы он изменил свое завещание. Оставь все это мне и ни о чем не беспокойся». Это его точные слова. Я их очень хорошо запомнила. К сожалению, в этот момент я наступила на сухую ветку или что-то в этом роде – они стали говорить тише и отошли в сторону. Бежать за ними я не могла, поэтому так и не узнала, кто была эта девушка.

– Думаю, что ты здорово разозлилась, – предположил я, – и сразу же бросилась в «Три кабана», где тебе внезапно стало плохо и ты зашла в бар выпить бренди. Так ты смогла убедиться, что обе официантки на месте.

– Это была не официантка, – без колебаний сказала сестра. – Я почти уверена, что это была Флора Экройд, вот только…

– Вот только в этом нет никакого смысла, – согласился я.

– Но если это была не Флора, то кто же тогда?

И моя сестрица стала быстренько перебирать девушек, живущих в округе, взвешивая все «за» и «против». Когда она остановилась, чтобы перевести дух, я пробормотал что-то невразумительно насчет пациента и исчез.

Я решил прогуляться до «Трех кабанов». Ральф Пейтон к этому времени должен был уже вернуться.

Ральфа я знал очень хорошо, лучше всех в Кингс-Эббот. Раньше я знавал и его мать, поэтому хорошо понимал в нем то, что приводило других в замешательство. В какой-то степени Ральф был жертвой наследственности. К счастью, он не унаследовал пристрастия своей матери к алкоголю, но все равно была в нем какая-то слабость. Как сказал мой утренний знакомый, Ральф был очень красив. Шести футов ростом, идеально сложенный, с грацией атлета, он унаследовал от матери темные волосы и приятное загорелое лицо, которое в любой момент было готово расплыться в улыбке. Ральф Пейтон принадлежал к категории людей, которые легко и без усилий очаровывают других. Он был себялюбив и экстравагантен и ни перед кем и ни перед чем на земле не преклонялся, однако все его любили, и его друзья были ему очень верны.

«Смогу ли я что-нибудь с ним сделать?» – размышлял я на ходу.

Когда я пришел в гостиницу, мне сказали, что капитан Пейтон только что появился. Я поднялся к нему в комнату и без предупреждения вошел.

На какой-то момент, после всего того, что видел и слышал, я заволновался о том, как он меня примет, но мои волнения оказались напрасными.

– Да это же Шеппард! Рад вас видеть. – Он пошел мне навстречу с протянутой рукой и солнечной улыбкой на лице. – Вот единственный человек, которого я с удовольствием вижу в этом богом забытом месте.

– А место-то здесь при чем? – приподнял я брови.

– Долго рассказывать, – ответил он с раздраженным смешком. – У меня есть некоторые проблемы, доктор. Но прошу вас, выпейте что-нибудь.

– Благодарю, – сказал я. – С удовольствием.

Ральф позвонил, а потом бросился в ближайшее кресло.

– Чтобы все было ясно с самого начала, – мрачно произнес он, – я влип по самую макушку. Честно говоря, я не представляю, что мне теперь делать.

– А в чем дело? – с симпатией спросил я у него.

– В моем сбитом с толку отчиме.

– И что же он натворил?

– Дело не в этом, а в том, что он собирается натворить.

Появился официант, и Ральф сделал заказ. Когда халдей исчез, он опять уселся в кресло, нахмурившись.

– И что, это действительно серьезно? – поинтересовался я.

Юноша кивнул.

– На этот раз я здорово попал, – мрачно признался он.

Не свойственная ему серьезность в голосе подсказала мне, что он говорит правду.

– Честно говоря, – продолжил Ральф, – я не понимаю, куда двигаться дальше… Будь я проклят, если мне это известно.

– Если я могу чем-то помочь… – с готовностью предложил я.

Но он очень решительно покачал головой.

– Спасибо, доктор, но я не могу вам ничего рассказать. В эту игру я должен сыграть в одиночку. – Помолчал, а потом повторил уже другим тоном: – Да, я должен сыграть в одиночку…

Глава 4 Обед в «Фернли-парк»

I

Было чуть меньше половины восьмого, когда я позвонил в парадную дверь «Фернли-парк». Дверь была открыта дворецким Паркером с похвальной быстротой.

Вечер был настолько хорош, что я решил прогуляться пешком. Когда я вошел в большой квадратный холл дома, Паркер освободил меня от легкого пальто. Именно в этот момент секретарь Экройда, приятный молодой человек, которого звали Реймонд, прошел через холл с кучей бумаг, направляясь в кабинет хозяина.

– Добрый вечер, доктор. Пришли на обед? Или по делам?

Последнее было намеком на мой черный саквояж, который я поставил на дубовый сундук.

Я объяснил, что меня в любое время могут вызвать на роды, поэтому я пришел, готовый к срочному вызову. Реймонд кивнул и пошел своей дорогой, бросив мне через плечо:

– Вы знаете, где находится гостиная. Дамы спустятся через минуту. Я должен отнести эти бумаги мистеру Экройду и предупрежу его, что вы пришли.

При появлении Реймонда Паркер исчез, поэтому я остался в холле в одиночестве. Посмотревшись в большое зеркало, висевшее на стене, поправил галстук и прошел к двери прямо перед собой, которая, как я знал, вела в гостиную.

В тот момент, когда я поворачивал дверную ручку, из комнаты послышался какой-то шум – мне показалось, что кто-то захлопнул окно. Должен сказать, что отметил я его чисто механически, не думая в то время, что это может оказаться важным.

Я открыл дверь и вошел. В дверях я почти столкнулся с мисс Рассел, которая как раз выходила из комнаты. Мы оба извинились друг перед другом.

Первый раз в жизни мне пришло в голову, что в молодости домоправительница была, должно быть, красивой женщиной – она и сейчас, без всяких сомнений, была таковой. В ее темных волосах еще не было видно седины, и когда на ее щеках играл румянец, то взгляд терял свою обычную строгость.

Совершенно подсознательно я задумался, выходила ли она на улицу – дыхание женщины было учащенным, как будто она только что бежала.

– Боюсь, что я пришел на несколько минут раньше, – сказал я.

– Да нет, я так не думаю! Сейчас уже больше половины восьмого, доктор Шеппард… – И после паузы она добавила: – Я… я не знала, доктор, что вы сегодня обедаете у нас. Мистер Экройд ничего мне не сказал.

У меня появилось смутное впечатление, что мое присутствие на обеде чем-то ее расстроило, но я не мог понять, чем именно.

– Как ваше колено? – поинтересовался я.

– Благодарю вас, доктор, без изменений. А теперь мне надо идти. Через минуту спустится миссис Экройд. Я… я просто пришла проверить, правильно ли расставлены цветы.

Она быстро вышла из комнаты. Я направился к окну, размышляя над ее очевидным желанием каким-то образом оправдать свое присутствие в комнате. Подойдя к окну, я увидел то, что должен был бы знать уже давно, если б дал себе труд обратить на это внимание, а именно – окна в гостиной были высокими, французскими, и выходили они на террасу. Поэтому тот звук, который я услышал, не мог быть звуком захлопываемого окна.

Совершенно бесцельно, больше стараясь отвлечь себя от грустных мыслей, я стал размышлять над тем, что же могло вызвать услышанный мною звук. Треск горящего угля? Нет, звук был на него совсем не похож. Задвигаемый ящик бюро? Опять не то…

Потом мой взгляд упал на то, что, по-моему, называют музейной витриной, – столик с поднимающейся стеклянной крышкой, через которую можно было видеть, что в нем находится. Я подошел к нему и стал изучать содержимое. В нем находились один или два предмета из старинного серебра, детский ботиночек, по преданию принадлежавший королю Карлу I, несколько китайских фигурок из нефрита и довольно большое количество африканских безделушек. Я захотел рассмотреть одну из нефритовых фигурок повнимательнее и поднял крышку. Она выскользнула у меня из рук и упала назад.

Я немедленно узнал тот звук, который слышал ранее. Это был звук крышки музейной витрины, которую осторожно и аккуратно закрыли. Пару раз я открыл и закрыл ее, чтобы убедиться в этом окончательно. После этого я оставил крышку открытой и стал внимательно изучать содержимое витрины.

Когда Флора Экройд вошла в комнату, я все еще стоял, наклонившись над экспонатами.

Многие люди не любят Флору Экройд, но даже они не могут ею не восхищаться. А со своими друзьями она может быть совершенно очаровательной. Если вы видели ее впервые, то в глаза вам сразу же бросалась ее необычная красота. У нее бледно-золотистые волосы, которые чаще встречаешь у жительниц Скандинавии, а глаза голубые, как норвежские фьорды. Кремовая кожа с легким румянцем, угловатые мальчишеские плечи и изящные бедра. Измученному своей работой врачу всегда приятно столкнуться с таким идеальным образчиком здоровья.

В общем, я могу быть немного старомоден, но назвать ее «простой и бесхитростной английской девушкой» мне бы и в голову не пришло.

Флора тоже подошла к витрине и высказала еретическую по своей сути мысль о том, что король Карл I никогда не носил этого ботиночка.

– И вообще, – продолжила мисс Флора, – мне кажется глупостью поднимать шум вокруг той или иной вещи только потому, что кто-то ее носил или пользовался ею. Ведь сейчас они этим уже не пользуются… Взять хотя бы перо, которым Джордж Эллиот написал свою «Мельницу на Флоссе»[89] – ведь в конечном счете это просто перо, и ничего больше. Если вы так уж без ума от Джорджа Эллиота, то почему не купить дешевое издание «Мельницы на Флоссе» и просто не прочитать его?

– Думаю, мисс Флора, что вы никогда не читаете такое старье?

– Вы ошибаетесь, доктор Шеппард, – это одно из моих любимых произведений.

Я был приятно удивлен, услышав это. То, что в наши дни читают молодые женщины и чем они восторгаются, положительно приводит меня в ужас.

– А вы еще не поздравили меня, доктор Шеппард, – сказала Флора. – Разве вы ничего не слышали?

Она протянула мне свою левую руку. На безымянном пальце сверкала одинокая жемчужина в изумительной оправе.

– Знаете, я выхожу замуж за Ральфа, – продолжила девушка. – Дядя очень доволен. Сами понимаете, таким образом я не покину семью.

Я взял ее за руки и произнес:

– Дорогая моя, надеюсь, что вы будете очень счастливы.

– Мы помолвлены уже месяц, – от голоса Флоры веяло прохладой, – но огласили помолвку только вчера. Дядя собирается привести в порядок «Кросс-Стоунз», и мы будем там жить. Будем притворяться, что занимаемся фермерским хозяйством, а в действительности будем охотиться зимы напролет, переезжать в город на время сезона, а потом плавать на яхте. Я обожаю море. И, естественно, буду заниматься благотворительностью и не пропущу ни одного собрания матушек[90].

Именно в этот момент появилась миссис Экройд и рассыпалась в извинениях за свое опоздание.

С сожалением должен признать, что я не люблю миссис Экройд. Кажется, что она состоит из сплошных цепочек, зубов и костей. Невероятно неприятная женщина. У нее маленькие выцветшие жесткие голубые глазки, и как бы она ни фонтанировала словами, эти ее глазки всегда остаются холодными и подозрительными.

Оставив Флору у окна, я подошел к ней. Она протянула мне для пожатия горсть своих костей и колец и немедленно заговорила.

Слышал ли я уже о помолвке Флоры? Все так удачно складывается. Эти двое влюбились друг в друга с первого взгляда. Идеальная пара – он черноволосый, а она такая белокурая…

– Не могу передать вам, доктор Шеппард, какое облегчение я испытываю как мать.

Миссис Экройд глубоко вздохнула, наглядно продемонстрировав это облегчение, в то время как ее глаза продолжали проницательно рассматривать меня.

– Мне вот что пришло в голову: вы ведь такой старый друг милого Роджера… Все мы знаем, как он прислушивается к вашим словам. А для меня, вдовы бедняжки Сесила, все это так сложно… Все эти ужасные вещи – вопросы наследования, брачный контракт и все такое… Я уверена, что Роджер собирается выделить Флоре ежегодное содержание, но вы же согласитесь со мной, что он чу-уть-чуть странно ведет себя во всем, что касается денег. Я слышала, что подобное встречается среди этих капитанов индустрии. Так вот, я и подумала – может быть, вы сможете наставить его на путь истинный? Флора так вас любит. Мы тоже считаем вас нашим старым другом, хотя и знаем вас немногим более двух лет…

Монолог миссис Экройд прервался, когда дверь распахнулась еще раз. Честно сказать, я был этому рад. Я ненавижу вмешиваться в дела других людей и поэтому не имел ни малейшего желания обсуждать с Экройдом ежегодное содержание Флоры. И если б дверь не открылась, мне пришлось бы прямо сказать об этом миссис Экройд.

– Вы ведь знакомы с майором Блантом, не так ли, доктор?

– Конечно, – ответил я.

Майора Бланта знают многие – по крайней мере, слышало о нем множество людей. Он убил больше диких животных в самых экзотических уголках земли, чем любой другой из живущих. Когда вы упоминаете его имя, то люди обычно говорят: «Блант – вы же не об этом специалисте по крупным диким животным?»

Его дружба с Экройдом всегда несколько смущала меня. Они были абсолютно разными. Гектор Блант, по-видимому, лет на пять моложе Экройда. Они подружились много лет назад, и хотя и пошли разными дорогами в жизни, дружба эта продолжается и по сей день. Каждые два года Блант проводит пару недель в «Фернли», и громадный череп какого-то экзотического животного в окружении множества различных рогов, который вы видите, входя в дом, является доказательством этой дружбы.

Блант вошел в комнату своей особой, целеустремленной, но почти неслышной походкой. Он человек среднего роста, довольно коренастый и крепко сбитый. Лицо у него цвета красного дерева и абсолютно лишено каких-либо эмоций. Глядя на его серые глаза, можно подумать, что он все время внимательно следит за чем-то, что происходит где-то далеко-далеко. Говорит он мало, а когда говорит, то делает это прерывисто, как будто произнесение слов требует от него дополнительных усилий.

– Добрый вечер, Шеппард, – произнес он в своей привычной манере да так и остался стоять перед камином, глядя поверх наших голов, как будто увидел, что где-то в Тимбукту[91] происходит что-то страшно интересное.

– Майор Блант, – сказала Флора, – я бы хотела, чтобы вы рассказали мне об этих африканских безделушках. Уверена, что вы все о них знаете.

Я слышал, что о Гекторе Бланте говорили как о женоненавистнике, но он подошел к Флоре с тем, что я бы назвал готовностью. Они вместе склонились над витриной.

Я боялся, что миссис Экройд вновь начнет говорить о денежных вопросах, поэтому, в свою очередь, заговорил о новом сорте душистого горошка. Я узнал о нем из «Дейли мейл» только сегодня утром. Миссис Экройд ничего не понимает в садоводстве, но любит казаться хорошо информированной женщиной и тоже читает по утрам «Дейли мейл». Так что мы вели с ней вполне светскую беседу, пока не появился Экройд в сопровождении своего секретаря. Сразу же после этого Паркер объявил, что обед подан.

За столом я сидел между миссис Экройд и Флорой. Блант сидел по другую руку от миссис Экройд, а Джоффри Реймонд расположился рядом с ним.

Обед был не слишком веселым – было очевидно, что Экройд думает о чем-то своем. Он выглядел измученным и почти ничего не ел. Миссис Экройд, Реймонд и я поддерживали беседу. Флора, казалось, находилась под влиянием настроения своего дяди, а Блант привычно молчал.

II

Сразу же после обеда Экройд взял меня под руку и повел к себе в кабинет.

– После того как нам подадут кофе, нас никто больше не побеспокоит. Я попросил Реймонда проследить за этим.

Я тайком внимательно посмотрел на него. Было ясно, что он находится под влиянием сильного эмоционального возбуждения. Пару минут хозяин дома мерил шагами комнату, а потом, когда появился Паркер с кофе, опустился в кресло перед камином.

Комната, в которой находился кабинет, была очень удобной. Одну из ее стен от пола до потолка заставили книжными полками. Обитые синей кожей кресла были большими и комфортными. На крышке большого рабочего стола, стоявшего около окна, лежали бумаги, аккуратно разложенные по пачкам. На круглом журнальном столике разместились журналы и спортивные газеты.

– У меня опять начались боли после еды, – спокойно заметил Экройд, наливая себе кофе. – Вы должны дать мне эти ваши таблетки.

Меня удивило, что он пытался представить наш разговор как беседу на медицинские темы, но я подыграл ему.

– Я так и подозревал и захватил лекарства с собой.

– Вот и отлично. Дайте мне их, пожалуйста.

– Они в моем саквояже в холле. Сейчас я их принесу.

Но Экройд остановил меня:

– Не беспокойтесь, Паркер все сделает… Прошу вас, Паркер, принесите саквояж доктора.

– Сию минуту, сэр.

Дворецкий покинул комнату, и я уже хотел было заговорить, но Экройд жестом остановил меня:

– Подождите минутку. Разве вы не видите, что я настолько взвинчен, что с трудом сдерживаюсь?

Это было видно невооруженным глазом, и я тоже стал нервничать. Меня одолевали дурные предчувствия.

Почти сразу же Экройд вновь заговорил.

– Прошу вас, проверьте, закрыто ли окно, – попросил он меня.

Удивленный, я встал и подошел к окну. Оно было не французским, а обыкновенной фрамугой, задернутой тяжелыми синими вельветовыми шторами; ее верхняя часть была открыта.

Я все еще стоял у окна, когда вернулся Паркер с моим саквояжем.

– Спасибо, – сказал я, отходя внутрь комнаты.

– Вы заперли окно на щеколду?

– Да, да. Что с вами происходит, Экройд?

Дверь за Паркером только что закрылась, иначе бы я не посмел задать такой вопрос.

Экройд помолчал минуту, прежде чем ответить.

– Я чувствую себя так, будто я в аду, – медленно произнес он. – Нет, нет, мне не нужны ваши дурацкие таблетки. Я заговорил о них только из-за Паркера. Слуги так любопытны… Подойдите и сядьте. Дверь тоже закрыта, правда?

– Да. Не волнуйтесь, нас никто не сможет подслушать.

– Шеппард, никто не знает, что мне пришлось пережить за последние двадцать четыре часа. Если когда-нибудь дом человека рушился прямо над его головой – так это обо мне. То, что произошло с Ральфом, – это последняя капля. Но мы сейчас не будем об этом. Я о другом… о другом! Я не знаю, что мне с этим делать, а решение надо принять безотлагательно.

– А в чем дело?

Экройд молчал несколько минут. Казалось, что он никак не может решиться начать. Когда же Роджер начал, то вопрос, который он мне задал, застал меня врасплох. Такое я ожидал услышать в самую последнюю очередь.

– Шеппард, ведь это вы лечили Эшли Феррарса перед его смертью?

– Совершенно верно.

Следующий вопрос дался ему с еще большим трудом.

– А вы никогда не подозревали… то есть вам никогда не приходило в голову, что его отравили?

На несколько минут я потерял дар речи. Потом все же решился – Роджер Экройд не был моей сестрой.

– Скажу вам всю правду, – ответил я. – В тот момент у меня не возникло никаких подозрений, но потом… Пустая болтовня моей сестрицы заставила меня об этом задуматься. И с тех пор я не перестаю об этом думать. Но, хочу заметить, никаких фактов подозревать отравление у меня нет.

– Так вот, он был отравлен, – сказал Экройд.

У него был тяжелый и бесцветный голос.

– И кем же? – резко спросил я.

– Своей женой.

– Откуда вы это знаете?

– Она сама мне об этом сказала.

– Когда?

– Вчера… Боже мой, вчера! А кажется, что прошло уже лет десять!

Я ничего не сказал, и он продолжил:

– Вы понимаете, Шеппард, что все это должно остаться между нами, не должно выйти за стены моего кабинета. Мне нужен ваш совет – я не могу один тащить все это на себе. Как уже сказал, я не представляю, что делать.

– А вы можете рассказать мне всю историю? – попросил я. – Пока я мало что понимаю. Как миссис Феррарс вам в этом призналась?

– Вот как все произошло. Три месяца назад я сделал миссис Феррарс предложение. Она мне отказала. Я предложил во второй раз, и она согласилась – правда, запретила мне объявлять о помолвке, пока не закончится год ее траура. Вчера я нанес ей визит и сообщил, что со времени смерти ее мужа прошел уже год без трех недель и что не имеет смысла скрывать далее нашу помолвку. Я уже несколько дней видел, что она довольно странно себя ведет. И вот вчера, совершенно неожиданно, без всякой на то причины, она полностью раскололась. И… и все мне рассказала. О своей ненависти к этому животному – своему мужу, о своей растущей любви ко мне и том, какие жуткие шаги она предприняла. Яд! Бог мой! Это было абсолютно хладнокровное убийство.

На лице Экройда я видел ужас и отвращение. Наверное, миссис Феррарс тоже их увидела. Экройд не относится к типу тех мужчин, которые из-за любви готовы простить все, что угодно. В основе его характера лежит гражданская добропорядочность. Все, что в нем было законопослушного и надежного, должно быть, восстало против этой женщины в момент ее откровений.

– Да, – продолжил он негромким, монотонным голосом, – она призналась во всем. У меня создалось впечатление, что об этом знал еще один человек, который стал ее шантажировать, требуя громадные деньги. Вот это и сводило ее с ума.

– И кто же это был?

Перед глазами у меня вдруг появилась картинка Ральфа Пейтона и миссис Феррарс, идущих совсем рядом. Их головы тесно сдвинуты. На мгновение я почувствовал тревогу. Если только представить себе… нет, это совершенно невозможно. Я вспомнил, с какой открытостью говорил со мной Ральф. Полный абсурд!

– Она не назвала его имени, – медленно произнес Экройд. – Более того, даже не сказала, что это был мужчина. Но, конечно…

– Конечно, – согласился я, – это должен быть мужчина. Вы кого-нибудь подозреваете?

Вместо ответа Экройд застонал и обхватил голову руками.

– Не могу, – сказал он. – Я теряю разум, просто думая об этом… Нет, я даже не буду высказывать вам эту дикую мысль, которая пришла мне в голову. Хотя вот что я вам скажу: нечто в ее словах заставило меня подумать, что этот человек относится к моему домашнему кругу… но ведь это невероятно! Должно быть, я ее неправильно понял.

– И что вы ей сказали?

– А что я мог сказать? Естественно, она увидела, какой это был для меня шок. Ведь сразу же возникал вопрос: что я должен делать в этом случае? Понимаете, она сделала меня соучастником уже свершившегося факта. И поняла все это быстрее, чем я, – так мне кажется. Я был совершенно ошарашен, понимаете? Она попросила дать ей двадцать четыре часа – взяла с меня слово, что до конца этого времени я не предприму никаких шагов. И она абсолютно твердо отказалась назвать имя негодяя, который ее шантажировал. Думаю, попросту боялась, что я немедленно с ним разберусь и тогда, по ее мнению, попаду в сложную ситуацию. Она сказала, что я получу весточку еще до того, как истекут двадцать четыре часа… Боже мой, Шеппард, клянусь, что я и не подозревал, что она собирается сделать. Самоубийство! И я довел ее до этого…

– Нет, нет, – ответил я. – Не надо так все преувеличивать. Вы совершенно не виновны в ее смерти.

– Вопрос в том, что мне делать теперь. Бедняжка умерла. К чему ворошить прошлое?

– Соглашусь с вами, – кивнул я.

– Но есть и еще один момент. Как мне добраться до этого мерзавца, который довел ее до смерти? Он знал о первом преступлении – и вцепился в него, как какой-то мерзкий стервятник. Она заплатила за все. Так что же, он так и останется ненаказанным?

– Понимаю. – Я говорил очень медленно. – Вы хотите ему отомстить? Но ведь это приведет к ненужной огласке, вы меня понимаете?

– Да, я подумал об этом. Я уже давно прокручиваю это у себя в голове.

– Я согласен с вами в той части, что мерзавец должен быть наказан, но не надо забывать о цене этого наказания.

Экройд встал и прошелся по комнате, потом опять опустился в кресло.

– Послушайте, Шеппард, а что, если мы оставим все как есть? И если от нее не будет никаких известий, то пусть все будет как будет.

– А что вы имеете в виду, говоря об известиях от нее? – полюбопытствовал я.

– У меня очень сильное подозрение, что где-то… как-то… она оставила для меня послание, прежде чем умерла. Это только предположение, но я ничего не могу с собой поделать.

Покачав головой, я уточнил:

– Но она ведь не оставила ни письма, ни какой-нибудь записки?

– Шеппард, я уверен, что она это сделала. Более того, я чувствую, что, совершив самоубийство, она хотела, чтобы все это стало известно широкой публике – хотя бы для того, чтобы отомстить человеку, который довел ее до такого отчаяния. Я верю, что если б я в тот момент был рядом, то она назвала бы его и умоляла бы меня во что бы то ни стало отомстить ему… – Экройд посмотрел на меня. – Вы верите в предчувствия?

– В какой-то степени. Особенно если, как вы говорите, от нее должна быть весточка…

Я замолчал. Дверь бесшумно открылась, и в кабинет вошел Паркер с подносом, на котором лежало несколько писем.

– Вечерняя почта, сэр, – объявил он, протягивая поднос Экройду, затем собрал пустые чашки и удалился.

Мое внимание, на мгновение отвлеченное появлением дворецкого, опять вернулось к Экройду. Окаменев, он смотрел на длинный голубой конверт. Остальные письма упали на пол.

– Это ее почерк, – прошептал Экройд. – Она, должно быть, отправила его как раз перед тем… перед тем, как…

Он разорвал конверт и вынул пачку исписанных листов. Неожиданно резко поднял глаза и спросил:

– Вы уверены, что окно закрыто?

– Абсолютно уверен, – удивленно ответил я. – А в чем дело?

– Весь вечер у меня странное ощущение, что за мной наблюдают, шпионят… А это что?..

Он резко повернулся, и я последовал его примеру. Мы оба почувствовали, что щеколда двери слегка подвинулась. Я подошел к двери и распахнул ее. За нею никого не было.

– Нервы, – пробормотал Экройд про себя.

Он расправил пачку листов и стал читать низким голосом:

Мой дорогой, мой самый дорогой Роджер.

Жизнь есть жизнь – сегодня я прочитала это в твоих глазах. И поэтому мне остается только одно – оставить тебя один на один с человеком, который превратил последний год моей жизни в настоящий ад. Сегодня я не сказала тебе его имени, но назову его в этом письме. У меня нет ни детей, ни близких родственников, о которых стоит волноваться, поэтому не бойся огласки. Если можешь, Роджер, мой самый дорогой Роджер, прости мне то зло, которое я могла тебе причинить, но так и не смогла…

Экройд остановился, перед тем как перевернуть страницу.

– Шеппард, простите меня, но это я должен прочитать один, – сказал он дрогнувшим голосом. – Это было написано для меня, и только для меня. – Он убрал письмо в конверт, который положил на стол. – Позже – когда я останусь один.

– Нет, – воскликнул я, повинуясь импульсу, – прочитайте его сейчас же!

Экройд с удивлением уставился на меня.

– Прошу прощения, – сказал я, покраснев. – Я не имел в виду прочитать его вслух. Но прочитайте его до конца, пока я здесь.

Экройд покачал головой.

– Нет, лучше я подожду.

Однако по какой-то причине, которую до сих пор не могу понять, я продолжал настаивать.

– На худой конец прочитайте хотя бы имя этого человека, – попросил я.

По сути своей Экройд личность довольно упрямая, поэтому чем больше вы просите его что-то сделать, тем больше он упирается. Все мои аргументы на него не подействовали.

Письмо было доставлено без двадцати девять. А без десяти девять, когда я уже покидал «Фернли», оно все еще оставалось непрочитанным. Положив руку на ручку двери, я остановился и оглянулся, чтобы проверить, не оставил ли что-нибудь недоделанным. Но ничего вспомнить так и не смог и, покачав головой, вышел и закрыл за собою дверь.

Увидев Паркера совсем рядом с нею, я невольно вздрогнул. Он выглядел смущенным, и я подумал, что дворецкий мог подслушивать под дверью.

У этого человека было на удивление жирное, самодовольное и лоснящееся лицо, а в его глазах было нечто хитрое и изворотливое.

– Мистер Экройд еще раз подчеркнул, что не хочет, чтобы его беспокоили, – холодно произнес я. – Он просил меня передать это вам.

– Ну конечно, сэр. Просто мне показалось… что я услышал звонок.

Это была настолько неприкрытая ложь, что я даже не удосужился на нее ответить. Проводив меня в холл, Паркер помог мне надеть пальто, и я вышел на улицу. На небе была сплошная облачность, и все вокруг выглядело мрачно и неподвижно.

Когда я проходил через ворота, деревенские часы пробили девять. Я повернул налево, в сторону деревни, и почти врезался в мужчину, шедшего в противоположном направлении.

– Эта дорога ведет в «Фернли-парк»? – спросил незнакомец хриплым голосом.

Я взглянул на него. Его шляпа была натянута на самые глаза, а воротник пальто поднят. Я почти не видел его лица, но мне показалось, что он довольно молод. Голос его был груб и явно принадлежал малообразованному человеку.

– Вот это въездные ворота, – ответил я.

– Благодарю вас, мистер. – Он помолчал, а потом совершенно бессмысленно добавил: – Понимаете, я чужак в здешних краях.

Он прошел через ворота, а я обернулся, чтобы посмотреть ему вслед.

Самым странным было то, что его голос показался мне знакомым, но я никак не мог вспомнить, кому он принадлежит.

Через десять минут я был уже дома. Кэролайн разрывалась от любопытства узнать, почему я вернулся так рано. Мне пришлось рассказать ей придуманную историю про сегодняшний вечер, чтобы удовлетворить ее любопытство, и у меня создалось впечатление, что она поняла, что это была выдумка.

В десять часов я встал, зевнул и предложил идти спать. Кэролайн молча согласилась.

Это был вечер пятницы, а по вечерам в пятницу я завожу часы во всем доме. Так я сделал и в тот вечер, пока Кэролайн проверяла, насколько тщательно слуги заперли двери.

В четверть одиннадцатого мы поднялись на второй этаж. Только я успел ступить на верхнюю лестничную площадку, как внизу зазвонил телефон.

– Это миссис Бэйтс, – немедленно предположила Кэролайн.

– Боюсь, что ты права, – уныло согласился я и, спустившись вниз, снял трубку.

– Что? – переспросил я. – Что вы говорите? Конечно, сейчас буду.

Я взбежал по лестнице, схватил свой саквояж, положил в него несколько лишних бинтов и крикнул Кэролайн:

– Это Паркер, из «Фернли»! Они только что обнаружили убитого Роджера Экройда!

Глава 5 Убийство

Я бросился в машину и через несколько секунд уже мчался в сторону «Фернли». Приехав, я нетерпеливо нажал кнопку звонка входной двери. Никто не открывал, и я позвонил еще раз.

Наконец я услышал, как загремели цепочки, и на пороге появился абсолютно невозмутимый Паркер.

Оттолкнув его, я влетел в холл.

– Где он? – спросил я, задыхаясь.

– Прошу прощения, сэр?

– Ваш хозяин. Мистер Экройд… Послушайте, не стойте здесь и не таращитесь на меня. Вы уже позвонили в полицию?

– В полицию, сэр? Вы сказали, в полицию? – Паркер уставился на меня как на привидение.

– Что с вами происходит, Паркер? Если, как вы говорите, ваш хозяин был убит…

Паркер чуть не задохнулся.

– Хозяин? Убит? Но это невозможно, сэр!

Теперь уже наступила моя очередь таращиться.

– А разве вы не звонили мне пять минут назад и не сказали, что мистера Экройда нашли убитым?

– Я, сэр? Нет, конечно, нет, сэр. Мне бы такое даже в голову не пришло.

– Вы что, хотите сказать, что все это был глупый розыгрыш? И что с мистером Экройдом всё в порядке?

– Простите меня, сэр, а что, человек, который вам позвонил, назвался моим именем?

– Вот дословно то, что он сказал: «Это доктор Шеппард? Говорит Паркер, дворецкий из «Фернли». Не могли бы вы немедленно приехать, сэр? Мистера Экройда убили».

Мы с Паркером тупо смотрели друг на друга.

– Жутковатая шуточка, скажу я вам, сэр, – произнес наконец дворецкий шокированным тоном. – Только представить себе, что можно сказать что-то подобное…

– А где сам мистер Экройд? – неожиданно спросил я.

– Полагаю, что все еще в кабинете, сэр. Леди уже отошли ко сну, а майор Блант и мистер Реймонд в бильярдной.

– Думаю, что я загляну к нему на секунду, – сказал я. – Я знаю, что он не хотел, чтобы его беспокоили, но после этой идиотской шутки мне как-то не по себе. Просто хочу убедиться, что с ним всё в порядке.

– Конечно, сэр. Я тоже волнуюсь. Если вы не возражаете, сэр, то я пройду с вами – только до двери кабинета, сэр…

– Отнюдь не возражаю. Пойдемте.

Я прошел в правую от себя дверь. Паркер следовал за мной по пятам. Мы пересекли небольшой холл, в котором находилась небольшая лестница, ступеньки которой вели наверх, в спальню Экройда, и постучались в дверь его кабинета.

Нам никто не ответил, а когда я попытался открыть дверь, то оказалось, что она заперта изнутри.

– Разрешите мне, сэр, – предложил Паркер.

Очень изящно для человека его пропорций он опустился на колено и прижался глазом к замочной скважине; затем произнес, поднимаясь на ноги:

– Ключ торчит в скважине, сэр. Изнутри. Скорее всего, мистер Экройд заперся, а потом просто крепко заснул.

Я тоже наклонился и убедился в том, что слова дворецкого – правда.

– Наверное, вы правы, – сказал я, – но все равно, Паркер, мне придется разбудить вашего хозяина. Я не смогу со спокойной душой уехать домой, пока он сам не скажет мне, что с ним всё в порядке.

Сказав это, я потряс ручку двери и крикнул:

– Экройд, Экройд, откройте!

Мне никто не ответил.

– Мне бы не хотелось будить весь дом, – с сомнением бросил я через плечо.

Паркер отошел и закрыл дверь в большой холл, через которую мы прошли.

– Думаю, сэр, что теперь всё нормально. Бильярдная на противоположной стороне дома, так же как и кухня и спальни леди.

Я согласно кивнул, еще сильнее потряс дверь и, наклонившись, крикнул практически в самую скважину:

– Экройд, Экройд, это Шеппард. Впустите меня!

И опять полная тишина. Из закрытой комнаты не доносилось никаких звуков. Мы с дворецким посмотрели друг на друга.

– Послушайте, Паркер, – сказал я, – я сейчас сломаю эту дверь, то есть мы сделаем это вместе с вами. Всю ответственность я беру на себя.

– Как скажете, сэр, – ответил Паркер с сомнением.

– Я именно так и говорю. Я сильно волнуюсь по поводу мистера Экройда.

Я осмотрел маленький холл и увидел тяжелый дубовый стул. Взяв его с двух сторон, мы с Паркером бросились в атаку на дверь. Нам пришлось трижды ударить стулом в область замка, и только на третьем ударе дверь поддалась, и мы вломились в комнату.

Экройд сидел перед камином там же, где я его и оставил. Его голова упала набок, и прямо под воротничком был ясно виден блеск какого-то металлического предмета.

Мы с Паркером прошли вперед и остановились над неподвижной фигурой. Я услышал, как дворецкий с шипением втянул в себя воздух.

– Ударили сзади, – пробормотал он. – Ужас!

Паркер вытер платком пот со лба и протянул дрожащую руку к рукоятке кинжала.

– Не трогайте, – резко остановил его я. – Немедленно идите и позвоните в полицейский участок. Сообщите им о случившемся. А потом скажите обо всем мистеру Реймонду и майору Бланту.

– Слушаюсь, сэр.

Паркер заторопился прочь, все еще вытирая покрытый потом лоб.

Я сделал то немногое, что мне оставалось: постарался не менять положение тела и вообще не дотронулся до кинжала. Тут требовалась большая осторожность, ни до чего нельзя было дотрагиваться. Но, поверхностно осмотрев Экройда, я понял, что он мертв уже какое-то время.

Снаружи раздался голос молодого Реймонда, полный ужаса и сомнений:

– Что вы говорите? Боже! Это невозможно! Где доктор?

Он стремительно возник в дверях и замер как вкопанный, с лицом белым, как бумага. Гектор Блант рукой отодвинул его в сторону и прошел в комнату.

– Боже мой! – воскликнул Реймонд у него из-за спины. – Так, значит, это правда!

Блант прошел прямо к креслу и нагнулся над телом. Мне показалось, что он, как и Паркер, сейчас дотронется до рукоятки кинжала. Одной рукой попридержав его, я пояснил:

– Здесь ничего нельзя трогать. Полиция должна увидеть все как есть.

Блант кивнул в знак согласия. Его лицо, как и всегда, было абсолютно неподвижно, но мне показалось, что под этой непроницаемой маской что-то промелькнуло. Теперь к нам подошел и Джоффри Реймонд, который смотрел на тело из-за плеча Бланта.

– Это ужасно, – негромко произнес он.

Реймонд уже взял себя в руки, но когда снял пенсне, которое обычно носил, и стал его полировать, то руки его заметно дрожали.

– Скорее всего, ограбление, – предположил он. – Однако как грабитель попал сюда? Через окно? Что-нибудь пропало?

Реймонд подошел к столу.

– Вы считаете, что это ограбление? – медленно спросил я.

– А что еще? Ведь, я полагаю, речь о самоубийстве не идет?

– Ни один человек не сможет так воткнуть в себя нож, – уверенно произнес я. – Без всяких сомнений, это убийство. Но где мотив?

– У Роджера не было никаких врагов, – спокойно заметил майор Блант. – Так что, скорее всего, это действительно грабители. Но что им было надо? Кажется, что всё в абсолютном порядке.

Он оглянулся вокруг. Реймонд продолжал просматривать бумаги на столе.

– На первый взгляд ничего не пропало, и не видно, чтобы кто-то пытался вскрыть ящики стола.

Блант сделал короткий жест головой.

– На полу лежат какие-то письма, – заметил он.

Я посмотрел на пол. Там все еще лежали те письма, которые Экройд уронил вечером.

А вот голубого конверта, в котором было письмо миссис Феррарс, нигде не было видно. Я уже раскрыл было рот, чтобы сказать об этом, но дом заполнили трели звонка. В холле раздался шум голосов, и в кабинете появился Паркер в сопровождении нашего местного инспектора и констебля.

– Добрый вечер, джентльмены, – поздоровался инспектор. – Мне чрезвычайно жаль! Такой достойный джентльмен, как мистер Экройд… Дворецкий говорит, что это убийство. А самоубийство полностью исключается, доктор?

– Полностью, – ответил я.

– Да, плохи наши дела…

Он подошел, остановился над телом и резко спросил:

– Здесь ничего не двигали?

– Я не двигал тело – только убедился, что Экройд мертв. Это было совсем несложно, – пояснил я.

– Ах вот как! И все указывает на то, что убийце удалось скрыться – по крайней мере, на данный момент… Теперь я хотел бы услышать подробности. Кто обнаружил тело?

Я подробно рассказал все обстоятельства происшедшего.

– Вы говорите, что вам позвонили по телефону? И представились дворецким?

– Я ничего подобного не делал, – заявил Паркер серьезным голосом. – Я за весь вечер и близко не подходил к телефону. Это любой может подтвердить.

– Очень странно… А голос был похож на голос Паркера, доктор?

– Не могу точно сказать. Понимаете, я воспринял это как должное.

– Естественно. Итак, вы примчались сюда, взломали дверь и нашли беднягу Экройда именно в таком положении… Как вы считаете, доктор, сколько уже времени он мертв?

– По меньшей мере полчаса, может быть, чуть дольше.

– Вы говорите, что дверь была заперта изнутри. А как насчет окна?

– Я сам закрыл его и задвинул шпингалет сегодня вечером. Меня попросил об этом мистер Экройд.

Инспектор прошел к окну и отодвинул шторы.

– В любом случае сейчас оно открыто, – сообщил он.

И действительно, окно было открыто. Его нижняя рама была поднята на всю возможную высоту.

Достав карманный фонарик, инспектор внимательно осмотрел подоконник со стороны улицы.

– Убийца вошел и вышел именно через окно, – заметил он. – Посмотрите сами.

В свете мощного луча фонаря были ясно видны несколько следов обуви. Они были похожи на отпечатки подошв с резиновыми шипами. Один из них, особенно хорошо заметный, указывал на то, что владелец этой обуви проник внутрь, а второй, слегка перекрывающий первый, – на то, что вылез он тем же путем.

– Ясно как божий день, – сказал инспектор. – Уже определили, что пропало?

Джоффри Реймонд покачал головой.

– Пока нет. Мистер Экройд никогда не держал в кабинете ничего ценного.

– Гм-м, – произнес инспектор. – Человек видит открытое окно. Забирается внутрь и обнаруживает в комнате мистера Экройда – вполне возможно, что тот спит в кресле. Человек бьет его ножом в спину, а потом пугается того, что совершил, и смывается. При этом он оставляет очень заметные следы. Думаю, что мы легко его возьмем. За последнее время вокруг дома не крутились подозрительные личности?

– Боже! – неожиданно воскликнул я.

– В чем дело, доктор?

– Сегодня вечером я встретил незнакомца, как раз когда выходил из ворот. Он спросил меня, как пройти в «Фернли-парк».

– Во сколько это произошло?

– Сразу же после девяти вечера. Открывая ворота, я слышал, как прозвонили часы на церкви.

– Вы можете его описать?

Я постарался сделать это в меру своих способностей.

Инспектор повернулся к дворецкому:

– Кто-нибудь подходящий под это описание подходил к центральному входу?

– Нет, сэр. Вечером в доме не было никого из посторонних.

– А как насчет черного хода?

– Не думаю, сэр, но я спрошу слуг.

Паркер направился к двери, но инспектор остановил его жестом руки.

– Спасибо, не надо. Я сам задам необходимые вопросы. Но прежде я хотел бы поточнее разобраться со временем. Когда мистера Экройда в последний раз видели живым?

– Думаю, что это был я, – признался я, – когда уходил – по-моему, было где-то без десяти девять. Он еще сказал мне, что не хочет, чтобы его беспокоили, и я передал это распоряжение Паркеру.

– Именно так, сэр, – почтительно произнес дворецкий.

– В половине десятого мистер Экройд был точно жив, – вставил Реймонд. – Я слышал, как он с кем-то здесь разговаривал.

– И с кем же?

– Этого я не знаю. Естественно, что в тот момент я подумал, что с доктором Шеппардом, с котором он раньше прошел в кабинет. Я хотел задать ему пару вопросов по поводу документов, над которыми работал, но, услышав голоса, вспомнил, как Роджер сказал, что не хочет, чтобы его беседу с доктором прерывали, и не стал заходить. Но теперь я понимаю, что доктор к тому времени уже ушел?

Я утвердительно кивнул.

– В четверть десятого я уже был дома, – подтвердил я. – И никуда не выходил, пока не раздался телефонный звонок.

– Кто же мог быть с убитым в половине десятого? – задал вопрос инспектор. – Вас там случайно не было, мистер э-э-э…

– Майор Блант, – подсказал я.

– Майор Гектор Блант? – переспросил инспектор, и в его голосе послышалось уважение.

Тот молча кивнул.

– Кажется, вы уже бывали у нас раньше, сэр, – заметил инспектор. – Я вас сразу не узнал, но вы гостили у мистера Экройда год назад, в мае.

– В июне, – поправил его Блант.

– Точно, именно в июне. Так я спросил, это не вы были с мистером Экройдом в половине десятого?

Майор отрицательно покачал головой.

– Я не видел его после обеда, – добавил он.

Инспектор снова повернулся к Реймонду:

– Вы ничего не услышали из того, что говорилось за дверью, а?

– Нет, я разобрал коротенький отрывок, – сказал секретарь. – И так как я полагал, что в кабинете находится доктор Шеппард, то он показался мне очень странным. Если я правильно помню, то вот что было сказано: «…посягательства на мой кошелек в последнее время носили регулярный характер, – это сказал мистер Экройд, – поэтому боюсь, что не смогу удовлетворить ваше требование». Естественно, что я сразу же ушел, поэтому больше ничего не слышал. Но я был в замешательстве, потому что доктор Шеппард…

– Никогда не просил о кредитах для себя и не выступал в качестве просителя за других, – закончил я за него.

– Требование денег, – произнес инспектор с задумчивым видом. – Вполне возможно, что это очень важная улика. – Он повернулся к дворецкому: – Вы сказали, Паркер, что никого не впускали вечером через главный вход?

– Именно так я и сказал, сэр.

– Тогда у меня нет сомнений, что мистер Экройд сам впустил незнакомца. Но я не совсем понимаю…

На несколько минут инспектор погрузился в какие-то размышления.

– Одно совершенно ясно, – сказал он наконец, возвращаясь к действительности. – В девять тридцать мистер Экройд был жив и здоров. И это последний момент, в который, как мы уверены, он был жив.

Паркер виновато покашлял, и инспектор мгновенно перенес все свое внимание на дворецкого.

– Ну что еще? – резко спросил он.

– Если позволите, сэр… Прошу прощения, но мисс Флора виделась с ним после этого.

– Мисс Флора?

– Да, сэр. Думаю, что это было где-то без четверти десять. И уже после этого она еще раз сказала мне, что мистер Экройд не хочет, чтобы его ночью беспокоили.

– Он что, послал ее к вам с этим сообщением?

– Не совсем так, сэр. Я шел с подносом, на котором стояли виски и содовая, когда из кабинета вышла мисс Флора. Она остановила меня и передала, что ее дядя не хочет, чтобы его беспокоили.

Теперь инспектор смотрел на дворецкого с гораздо большим вниманием, чем раньше.

– Но ведь вам же уже говорили, что мистер Экройд не хочет, чтобы его беспокоили, не так ли?

– Да, сэр. Правильно, сэр. Именно так, сэр. – Дворецкий стал заикаться, и руки у него задрожали.

– И тем не менее вы собирались его побеспокоить?

– Я забыл об этом, сэр. То есть я хочу сказать, что всегда приношу ему виски об эту пору, сэр, и спрашиваю, не нужно ли ему еще что-нибудь. Так что я делал все это автоматически, даже не думая.

Именно в этот момент мне пришло в голову, что Паркер что-то слишком сильно нервничает. Этот человек трясся и корчился с ног до головы.

– Гм-м, – промычал инспектор. – Мне необходимо немедленно увидеть мисс Экройд. Давайте пока оставим в этой комнате все как есть. Я вернусь сюда после того, как услышу то, что расскажет мне мисс Экройд. Просто на всякий случай закрою и запру окно.

Закончив эти предосторожности, он вышел в холл, и мы последовали за ним. Посмотрев на небольшую лестницу, инспектор через плечо бросил констеблю:

– Джонс, останьтесь здесь и последите, чтобы в эту комнату никто не входил.

– Прошу прощения, сэр, – уважительно заметил Паркер, – но если вы запрете дверь в большой холл, то эта часть дома будет полностью изолирована. Эта лестница ведет в спальню и ванную комнату мистера Экройда. С остальным домом сия часть никак не соединяется. Когда-то туда вела дверь, но мистер Экройд приказал ее заложить. Он хотел, чтобы его апартаменты были совершенно изолированы.

Для того чтобы все было ясно, я сделал небольшой набросок правого крыла дома. Маленькая лестница, как уже сказал Паркер, ведет в большую спальню, состоявшую из двух комнат, которые позже были переделаны в одну. Рядом с нею расположены ванная и туалет.

Инспектор мгновенно разобрался в архитектуре здания. Мы прошли в большой холл, и он запер дверь, положив ключ себе в карман. Потом негромко отдал несколько распоряжений констеблю, и тот приготовился уехать.

– Нам надо заняться этими следами, – пояснил инспектор. – Но прежде всего я должен переговорить с мисс Экройд. Она была последней, кто видел ее дядю живым. Ее уже поставили в известность?

Реймонд отрицательно покачал головой.

– Тогда и не стоит ей этого говорить. Она лучше ответит на мои вопросы, если не будет расстроена информацией о смерти дяди. Скажите ей, что произошло ограбление и что я прошу ее одеться и спуститься вниз, чтобы ответить на несколько вопросов.

Реймонд отправился наверх, чтобы передать просьбу инспектора.

– Мисс Экройд сойдет через минуту, – сказал он, возвратившись. – Я сказал ей именно то, что вы предложили.

Меньше чем через пять минут Флора спустилась по лестнице. Она была закутана в розовое шелковое кимоно и выглядела испуганной и взволнованной.

Инспектор встал ей навстречу.

– Добрый вечер, мисс Экройд, – произнес он светским тоном. – Боюсь, что в доме была совершена попытка ограбления, и я хотел бы, чтобы вы нам немного помогли. Что у нас здесь – бильярдная? Давайте зайдем и присядем.

Флора настороженно села на низкий диван, шедший вдоль всей стены комнаты, и снизу вверх посмотрела на инспектора.

– Я не совсем понимаю. А что было украдено? Что вы хотите от меня услышать?

– А вот что: Паркер сказал, что вы вышли из кабинета вашего дяди без четверти десять. Это правильно?

– Совершенно правильно. Я заходила пожелать ему спокойной ночи.

– И время названо правильно?

– Наверное, что-то около того. Точно сказать не могу. Может быть, даже чуть позже.

– Ваш дядя был один или в комнате еще кто-то был?

– Он был один. Доктор Шеппард к тому времени уже ушел.

– А вы не заметили, окно было закрыто или нет?

Флора покачала головой.

– Не могу сказать. Шторы были задернуты.

– Вот именно… Ваш дядя вел себя как обычно?

– По-моему, да.

– А вы не можете рассказать поточнее, что произошло в кабинете?

Флора замолчала на минуту, как будто собиралась с мыслями.

– Я вошла и сказала: «Спокойной ночи, дядя. Я иду спать. Что-то я сегодня устала». Он вроде бы как что-то проворчал, а я наклонилась и поцеловала его, а он еще что-то сказал о том, что мне идет платье, которое было на мне надето. А потом сказал, чтобы я ему не мешала и что он занят. Ну вот я и пошла.

– Он подчеркивал, что не хочет, чтобы ему мешали?

– Ах да, конечно! Совсем забыла. Он произнес: «Скажи Паркеру, что сегодня мне больше ничего не нужно и пусть он меня больше не беспокоит». С Паркером я столкнулась прямо перед дверью и передала ему распоряжение дяди.

– Вот как, – сказал инспектор.

– А вы не скажете мне, что же все-таки было украдено?

– Мы в этом пока не уверены, – ответил инспектор, поколебавшись.

Неожиданно в глазах девушки появился страх – она посмотрела на полицейского.

– Что случилось? Вы что-то скрываете от меня?

Двигаясь в своей обычной незаметной манере, майор Блант встал между нею и инспектором. Девушка вытянула руку, он взял ее в две свои и стал поглаживать, как будто Флора была маленьким ребенком. Та повернулась к нему – казалось, что его флегматичные, непоколебимые, как скала, манеры обещали ей покой и безопасность.

– У меня плохие новости, Флора, – негромко проговорил майор. – Плохие для всех нас. Ваш дядя Роджер…

– Я слушаю вас…

– Это наверняка окажется для вас шоком. Бедный Роджер мертв.

Флора, с глазами полными ужаса, отпрянула от него.

– Когда? – прошептала она. – Когда?

– Боюсь, что вскоре после того, как вы от него вышли, – мрачно ответил Блант.

Флора поднесла руку к горлу, вскрикнула, и я с трудом успел подхватить ее падающее тело. Она потеряла сознание, и мы с Блантом отнесли ее наверх и уложили в постель. После этого я заставил его разбудить миссис Экройд и рассказать ей все новости. Флора вскоре пришла в себя, и я привел к ней ее мать, предварительно рассказав миссис Экройд, что она должна делать. После этого я поспешил вниз.

Глава 6 Тунисский кинжал

С инспектором я столкнулся как раз в тот момент, когда он выходил с той половины дома, где находилась кухня.

– Как наша молодая леди, доктор?

– Она уже пришла в себя. С нею ее мать.

– Вот и хорошо. Я опрашивал слуг. Все они утверждают, что сегодня никто не входил в дом через черный вход. Ваше описание того незнакомца довольно туманное – может быть, вспомните что-то более определенное, чтобы было от чего отталкиваться?

– Боюсь, что не смогу, – с сожалением ответил я. – Понимаете, ночь была темная, а у этого парня воротник был поднят, а шляпа натянута до самых бровей.

– Гм-м, – сказал инспектор. – Создается впечатление, что он хотел скрыть свое лицо. Вы уверены, что не знаете его?

Ответил я отрицательно, но не так уверенно, как мне хотелось бы. Я помнил, что в тот момент голос того типа показался мне знакомым. Именно это я и попытался объяснить инспектору – правда, вышло у меня это довольно сумбурно.

– Вы говорите, что это был грубый голос необразованного человека?

Я согласно кивнул, но тут мне пришло в голову, что грубость его была преувеличенна, как будто наигранна. Если мужчина, как думает инспектор, старался скрыть свое лицо, то он вполне мог попытаться изменить голос.

– Не пройдете ли вы еще раз в кабинет, доктор? Я хочу задать вам пару вопросов.

Я согласился, инспектор Дэвис отпер дверь холла, мы прошли внутрь, и он запер дверь за собой.

– Мы же не хотим, чтобы нам мешали, – мрачно заметил он. – И не хотим, чтобы нас подслушивали. Что это за история с шантажом?

– С шантажом? – воскликнул я, совершенно потрясенный.

– Это что, плод фантазии Паркера или за этим действительно что-то стоит?

– Если Паркер что-то слышал о шантаже, то он должен был подслушивать под дверью, буквально прилипнув ухом к дверной скважине.

Дэвис согласно кивнул.

– Скорее всего, вы правы. Понимаете, я задал несколько вопросов о том, что Паркер делал в течение вечера. Сказать по правде, мне его манеры не очень нравятся. Этот человек что-то знает. Когда я стал задавать ему вопросы с пристрастием, он заволновался и выдал какую-то маловразумительную историю про какой-то шантаж.

Я мгновенно принял решение.

– Рад, что вы об этом сами заговорили, – сказал я. – Я никак не мог решить, рассказывать ли все как на духу или нет. Я почти уже решил все вам рассказать, но ждал подходящего случая. Так что слушайте…

И я рассказал ему обо всем, что случилось вечером, так же как я записал все это здесь. Инспектор с интересом слушал, время от времени задавая вопросы.

– Самая невероятная история из тех, которые мне доводилось слышать, – сказал он, когда я закончил. – И вы говорите, что это письмо бесследно исчезло? Дела действительно плохи – очень плохи. Это дает то, чего нам не хватало с самого начала, – мотив.

– Понимаю, – кивнул я.

– Вы говорите, что мистер Экройд намекнул на то, что подозревает кого-то из своих домашних? Это, знаете ли, довольно широкое определение…

– А вы не думаете, что сам Паркер может быть тем человеком, который нам нужен? – предположил я.

– Здорово похоже на то. Очевидно, что, когда вы вышли, он подслушивал под дверью. А когда мисс Экройд позже столкнулась с ним, он как раз собирался войти в кабинет. А что, если предположить, что он таки вошел в него, когда она скрылась из вида? Ударил Экройда кинжалом, запер дверь изнутри, открыл окно, выбрался через него из кабинета и вошел в дом через черный ход, который заранее оставил открытым… Как вам такой вариант?

– В нем есть только один недостаток, – медленно заметил я. – Если Экройд продолжил чтение письма сразу после того, как я ушел – а именно это он и собирался сделать, – то ему не было смысла сидеть и размышлять целый час. Он бы сразу же вызвал Паркера, предъявил бы ему обвинения, и тогда разразился бы полноценный скандал. Не забывайте, что Экройд был человеком холерического темперамента.

– А может быть, он не сразу взялся за письмо? – предположил инспектор. – Мы же знаем, что у него кто-то был в половине десятого. Если этот посетитель появился так быстро после вашего ухода, а после того, как он ушел, появилась мисс Экройд со своим «спокойным ночи», то он не мог бы заняться письмом раньше десяти часов.

– А как же телефонный звонок?

– Звонил Паркер – тут никакого сомнения. Он сделал это, вероятно, еще до того, как запер дверь и открыл окно. А потом психанул или запаниковал и решил полностью отрицать, что ему что-то известно. Так все и произошло, можете мне поверить.

– Ну-у-у, могло быть и так, – сказал я с сомнением.

– В любом случае правду о телефонном звонке мы сможем узнать на коммутаторе. Если звонили отсюда, то вряд ли это мог сделать кто-то кроме Паркера. И если это так, то он наш человек. Но никому ни слова – мы не должны пугать его до того, как у нас на руках будут все улики. Я позабочусь о том, чтобы он ничего не заподозрил. Для всех же – мы разрабатываем вашего таинственного незнакомца.

Инспектор встал со стула возле письменного стола, на котором сидел верхом, и подошел к неподвижному телу в кресле у камина.

– Оружие тоже должно нам что-то дать, – сказал он, подняв глаза, – оно какое-то совсем неизвестное, настоящий раритет – сразу видно.

Полицейский наклонился, внимательно рассматривая ручку кинжала, и я услышал, как он что-то удовлетворенно промычал. Потом очень осторожно взялся за лезвие чуть ниже самой рукоятки, аккуратно вынул его из раны и, все еще стараясь не дотрагиваться до рукоятки, положил кинжал в широкую китайскую вазу, украшавшую камин.

– Да, – сказал он, кивнув на кинжал. – Настоящее произведение искусства. Таких, должно быть, не так-то уж и много на свете.

Это был действительно изумительный по красоте кинжал. Узкое изогнутое лезвие; ручка, сделанная из перевитых кусков разных металлов, на создание которой ушла масса времени и терпения… Инспектор осторожно попробовал лезвие пальцем, проверил его остроту и состроил уважительную гримасу.

– Боже, как бритва, – воскликнул он. – Даже ребенок вполне мог воткнуть его во взрослого мужчину – и он вошел бы, как нож в масло… Опасная игрушка для того, чтобы держать ее в доме.

– Могу я теперь осмотреть тело? – спросил я.

Инспектор кивнул.

– Приступайте.

Я тщательно осмотрел труп.

– Ну и?.. – спросил полицейский, когда я закончил.

– Не буду мучить вас терминологией, – сказал я, – это мы оставим для досудебного расследования. Удар был нанесен правшой, который стоял у него за спиной, и смерть наступила практически мгновенно. Судя по выражению на лице убитого, можно предположить, что удар был нанесен совершенно неожиданно. Возможно, он умер, так и не поняв, кто на него напал.

– Дворецкие умеют ходить неслышно, как кошки, – заметил инспектор Дэвис. – Думаю, что в этом преступлении не так уж много загадок. Взгляните на ручку этого кинжала.

Я взглянул.

– Может быть, вы их и не замечаете, но я-то их хорошо вижу, – он понизил голос. – Отпечатки пальцев рук!

Он отошел на шаг, чтобы полюбоваться эффектом, который произвели его слова.

– Да, – мягко согласился я. – Мне это тоже пришло в голову.

Не понимаю, почему некоторые люди принимают меня за полного идиота. В конце концов, я читаю детективы, газеты и считаю себя человеком вполне обычных способностей. Вот если б на рукоятке остались отпечатки ног, тогда это было бы необычно, и я с удовольствием выразил бы свои удивление и восхищение.

Мне показалось, что инспектор обиделся на меня из-за того, что я не продемонстрировал должного восторга. Он взял китайскую вазу и предложил мне пройти вместе с ним в биллиардную.

– Хочу узнать, может быть, мистер Реймонд сможет нам что-то рассказать об этом кинжале, – пояснил он.

Опять заперев за собой дверь в холл, мы прошли в биллиардную, где и нашли Джоффри Реймонда. Инспектор показал ему свой трофей.

– Вы видели его раньше, мистер Реймонд?

– Знаете, мне кажется – я почти в этом уверен, – что эту безделушку подарил мистеру Экройду майор Блант. Она из Марокко… хотя нет, из Туниса. Так убийство было совершено этим кинжалом? Просто невероятно, и в то же время трудно предположить, что существуют два одинаковых кинжала… Может быть, стоит позвать майора Бланта?

И не дожидаясь ответа, он быстро вышел.

– Очень приятный молодой человек, – заметил инспектор. – Видно, что честный и искренний.

Я согласился с ним. За те два года, что Джоффри Реймонд служил секретарем у Экройда, я ни разу не видел его раздраженным или потерявшим терпение. Кроме того, я знал, что он очень хороший секретарь.

Через пару минут Реймонд вернулся в сопровождении Бланта и взволнованно произнес:

– Я был прав. Это действительно тунисский кинжал.

– Но ведь майор Блант его еще не видел, – возразил инспектор.

– Я увидел его в тот момент, когда вошел в кабинет, – совершенно спокойно сказал майор.

– Значит, вы его узнали?

Блант кивнул.

– И вы ничего о нем не сказали, – в голосе инспектора появились нотки подозрительности.

– Момент был неподходящим, – пояснил майор. – Масса неприятностей в жизни происходит из-за того, что кто-то говорит что-то в самый неподходящий момент.

Он равнодушно встретился взглядом с инспектором. Последний наконец крякнул и опустил глаза.

– Вы в этом абсолютно уверены, сэр? – спросил он, поднося кинжал поближе к Бланту. – Вы можете это утверждать?

– Абсолютно. Никаких сомнений.

– А где обычно находилось это… эта безделушка? Вы можете сообщить мне это, сэр?

На сей раз ответил секретарь:

– Он лежал в витрине, в гостиной.

– Что? – воскликнул я.

Все посмотрели на меня.

– В чем дело, доктор? – спросил инспектор подбадривающим тоном. – Так в чем же? – повторил он, все еще ожидая, что я ему скажу.

– Да так, просто ерунда какая-то, – ответил я извиняющимся тоном. – Когда я вечером приехал на обед, то услышал, как кто-то закрыл верхнюю крышку витрины в гостиной.

На лице у инспектора появились скепсис и подозрение.

– А почему вы решили, что это была крышка витрины?

Тогда мне пришлось все объяснить с подробностями. Это было долгое и нудное объяснение, которого я бы с удовольствием избежал, если б смог.

Инспектор выслушал его до конца.

– А кинжал лежал в витрине, когда вы рассматривали ее содержимое? – спросил он.

– Не знаю, – ответил я. – Не помню, чтобы я обратил на него внимание, но вполне возможно, что он там был.

– Нам лучше пригласить сюда домоправительницу, – сказал инспектор и нажал на кнопку звонка.

Через несколько минут в комнату вошла мисс Рассел, приглашенная Паркером.

– Не думаю, что я вообще подходила к этой витрине, – ответила она на вопрос инспектора. – Меня интересовало, нет ли в вазах увядших цветов… Ах нет, теперь я вспомнила: крышка витрины была открыта, а это непорядок, поэтому я закрыла ее, проходя мимо.

И она с вызовом посмотрела на полицейского.

– Понятно, – сказал инспектор. – Так вы можете сказать мне, был ли в витрине кинжал?

Рассел спокойно посмотрела на оружие.

– Не могу сказать, что я в этом уверена, – ответила она. – Я не останавливалась. Я знала, что в любую минуту могут появиться члены семьи, и поэтому хотела побыстрей уйти.

– Благодарю вас, – поблагодарил ее инспектор.

Казалось, что он колеблется, стоит ли допрашивать ее дальше, но мисс Рассел восприняла эти его слова как разрешение уйти и выскользнула из комнаты.

– Настоящая ведьма, – заметил Дэвис, провожая ее взглядом. – Итак, дайте подумать… Доктор, мне кажется, это вы говорили, что витрина стоит возле одного из окон?

Вместо меня ответил Реймонд:

– Да, у левого окна.

– А окно было открыто?

– Они оба были распахнуты.

– Что ж, думаю, что нам больше не стоит терять время на этот вопрос. Кто-то – я просто называю его «кто-то» – мог достать кинжал в любое удобное для него время, и нам совершенно неважно, когда точно он это сделал. Мистер Реймонд, завтра утром я вернусь с главным констеблем[92]. До этого времени ключ от двери останется у меня. Я хочу, чтобы полковник Мелроуз увидел все так, как оно есть сейчас. Я случайно слышал, что сегодня он обедает в другой части графства и, скорее всего, останется там ночевать…

Мы все увидели, как инспектор тщательно упаковывает китайскую вазу с лежащим в ней кинжалом.

– Здесь необходима большая аккуратность, – пояснил он. – Полагаю, что это будет наша важнейшая улика.

Несколько минут спустя, когда я выходил из биллиардной вместе с Реймондом, молодой человек весело хихикнул. Я почувствовал его руку у себя на предплечье и посмотрел, куда он смотрит.

Инспектор Дэвис выяснял мнение Паркера по поводу какого-то карманного ежедневника, который постоянно совал ему в руки.

– Это слишком очевидно, – пробормотал мой спутник. – Значит, Паркер у нас главный подозреваемый, правильно? Может быть, нам тоже стоит обеспечить инспектора нашими отпечатками пальцев?

Из подноса с визитными карточками он взял две, протер их шелковым платком и протянул одну мне, а вторую оставил себе. Потом с улыбкой вручил их офицеру полиции.

– Сувениры, – пояснил он. – Номер один – от доктора Шеппарда, номер два – от вашего покорного слуги. Еще один, от майора Бланта, будет передан вам утром.

Молодость всегда жизнерадостна по своей сути. Даже жестокое убийство его друга и хозяина не смогло надолго расстроить Джоффри Реймонда. Может быть, так и должно быть – не знаю… Сам я уже давно потерял способность быстро восстанавливать душевные силы.

Так как было уже очень поздно, я надеялся, что Кэролайн давно в постели. Плохо же я знаю свою сестрицу…

Меня ждала чашка горячего шоколада, и, пока я ее пил, она вытянула из меня все подробности происшедшего. Я ничего не сказал о шантаже, а сосредоточился на подробностях убийства.

– Полиция подозревает Паркера, – сказал я, вставая и собираясь отправиться в спальню. – Все улики указывают на него.

– Паркер! – фыркнула моя сестра. – Полная чепуха. Этот инспектор, должно быть, полный идиот. Как же, Паркер!.. Только не надо делать из меня дуру.

И после этого невразумительного высказывания мы направились спать.

Глава 7 Я узнаю профессию своего нового соседа

На следующее утро я постарался побыстрее закончить со своим утренним обходом. Извиняло меня только то, что в то время у меня не было никаких сложных случаев. Когда я вернулся, Кэролайн ждала меня в холле.

– К тебе пришла мисс Экройд, – объявила она взволнованным шепотом.

– Что? – Я постарался как можно лучше скрыть свое удивление.

– Ей не терпится тебя увидеть. Она ждет уже полчаса.

Кэролайн направилась в нашу маленькую гостиную, и я пошел за нею.

Флора сидела на софе, стоявшей возле окна. Одетая в черное, она нервно сплетала и расплетала пальцы рук. Я был шокирован тем, как она выглядела. Но, хотя в ее лице не было ни кровинки, Флора вела себя решительно и твердо, насколько это было возможно.

– Доктор Шеппард, могу я попросить вас о помощи?

– Ну конечно, он вам поможет, милочка, – ответила Кэролайн.

Мне показалось, что Флора была не очень рада, что при нашей беседе присутствует моя сестра. Я был уверен, что она с большим удовольствием побеседовала бы со мной наедине.

Но Флора не хотела даром терять время и поэтому смирилась с этим.

– Я хочу, чтобы вы сходили со мной в «Ларчиз».

– В «Ларчиз»? – переспросил я, сильно удивленный.

– Чтобы взглянуть на этого смешного маленького мужчинку? – воскликнула Кэролайн.

– Да. Вы же знаете, кто он такой, правда?

– Мы полагали, – ответил я, – что он парикмахер на заслуженном отдыхе.

Голубые глаза Флоры стали похожи на блюдца.

– Да ведь это сам Эркюль Пуаро! Вы же знаете, о ком я говорю, – это тот самый частный детектив. Говорят, что он успешно раскрывал самые сложные преступления, прямо как в детективных романах. Год назад месье Пуаро ушел на покой и переехал жить сюда. Дядя знал, кто он такой, но обещал никому не говорить, потому что месье Пуаро жаждал покоя и не хотел, чтобы его беспокоили.

– Так вот кто это, – медленно произнес я.

– Вы о нем, конечно, слышали?

– Хоть Кэролайн и называет меня отсталым человеком, – заметил я, – но даже я о нем слышал.

– Невероятно, – влезла в разговор Кэролайн.

Не знаю, что она имела в виду – вероятно, свою собственную неспособность узнать истину.

– И вы хотите с ним увидеться? – спросил я все так же медленно. – Но зачем?

– Конечно, для того, чтобы уговорить его взяться за это дело, – резко заметила Кэролайн. – Не будь таким глупцом, Джеймс.

Глупцом я не был никогда, просто сестрица иногда не понимает цели моих действий.

– Вы что, не уверены в инспекторе Дэвисе? – продолжил я свои вопросы.

– Конечно, она не уверена, – ответила Кэролайн. – Я, кстати, тоже.

Любой услышавший этот разговор решил бы, что убили дядю Кэролайн.

– А почему вы думаете, что он возьмется за это дело? – поинтересовался я. – Вы же сами сказали, что он ушел на покой.

– Вот об этом и речь, – просто сказала Флора. – Мне необходимо его уговорить.

– И вы уверены, что поступаете правильно? – серьезно спросил я.

– Ну конечно, она уверена, – опять влезла в разговор Кэролайн. – Если хотите, я и сама могу с вами сходить, милочка.

– Если вы не возражаете, то я бы предпочла, чтобы со мною сходил доктор, мисс Шеппард, – ответила Флора.

Девушка понимала, что в некоторых случаях полезно объясниться без всяких обиняков. Кэролайн все равно не поняла бы никаких намеков.

– Понимаете, – продолжила она, смягчая свою прямоту врожденным тактом, – доктор Шеппард – врач, и он нашел тело, поэтому сможет посвятить месье Пуаро во все детали.

– Да, – ворчливо согласилась моя сестрица, – это я понимаю.

Я пару раз прошелся из конца в конец комнаты и сказал серьезным тоном:

– Флора, послушайте меня – не вмешивайте этого детектива в ваше дело.

Флора вскочила на ноги, ее щеки порозовели.

– Я знаю, почему вы это говорите! – воскликнула она. – Но тем не менее я хочу, чтобы он принял в нем участие. Вы просто боитесь! А я – нет. Я знаю Ральфа лучше вас.

– Ральфа? – повторила за ней Кэролайн. – А при чем здесь Ральф?

Ни один из нас не обратил на нее внимания.

– Ральф может быть слабым человеком, – продолжила Флора. – В прошлом он мог совершать глупые поступки – возможно, даже дурные поступки, – но он не способен на убийство.

– Нет, нет, – воскликнул я в ответ, – мне такое даже в голову не приходило!

– А тогда почему вчера вечером вы появились в «Трех кабанах»? – потребовала ответа Флора. – По пути домой, уже после того, как было обнаружено тело дяди?

Я мгновенно замолчал, так как надеялся, что мой визит прошел незамеченным.

– Откуда вы об этом знаете? – спросил я ее в свою очередь.

– Я сама была там сегодня утром, – ответила девушка. – От слуг я узнала, что Ральф остановился именно там…

Я прервал ее:

– А вы что, вообще не знали, что он в Кингс-Эббот?

– Нет. Я была ошеломлена и никак не могла в это поверить. Поэтому пошла туда и попросила пригласить его. Но мне ответили то же, что, по-видимому, ответили вам вчера вечером: что он вышел вчера около девяти вечера и… и больше не возвращался.

Она дерзко взглянула на меня и, как будто отвечая на мой немой вопрос, вдруг разразилась тирадой:

– Ну почему, почему это должен быть он?! Он мог просто уехать – куда угодно… Даже мог вернуться назад в Лондон.

– Оставив свои вещи в гостинице? – как можно мягче спросил я.

Девушка топнула ногой.

– А мне все равно! Я знаю, что этому есть какое-то простое объяснение.

– И поэтому вы хотите встретиться с Эркюлем Пуаро? А может быть, лучше оставить все как есть? Полиция ведь ни в чем не подозревает Ральфа, правильно? Они работают над совсем другой версией.

– В этом-то все и дело! – воскликнула Флора. – Именно его они и подозревают. Сегодня утром из Кранчестера приехал инспектор Рэглан, ужасный, скользкий коротышка… И я узнала, что он тоже был в «Трех кабанах», еще до меня. Мне рассказали о том, что он там был, и о том, какие вопросы задавал. Он думает, что убил Ральф.

– Если это так, то со вчерашнего вечера многое изменилось, – задумчиво сказал я. – Так, значит, он не верит в теорию Дэвиса, что убийца – Паркер?

– Как же, Паркер, – подала голос моя сестрица и фыркнула.

Флора подошла ко мне и взяла меня за руку.

– Прошу вас, доктор Шеппард, давайте немедленно отправимся к месье Пуаро. Он выяснит правду.

– Моя дорогая Флора, – мягко сказал я, кладя свою руку поверх ее, – а вы уверены, что мы хотим узнать именно правду?

Она взглянула на меня и с серьезным видом кивнула.

– Вы не уверены, – сказала она, – а я уверена. Я знаю Ральфа лучше, чем вы.

– Конечно, он никого не убивал, – опять подала голос Кэролайн, которой очень нелегко давалось молчание. – Ральф может быть экстравагантным, но он милый мальчик, и у него прекрасные манеры.

Я хотел было сказать Кэролайн, что многие убийцы обладали прекрасными манерами, но присутствие Флоры остановило меня. Поскольку девушка уже приняла твердое решение, то мне оставалось только согласиться с нею, и мы немедленно отправились, успев выйти из дома до того, как моя сестрица затянула свой очередной монолог, начинающийся с ее любимого «ну конечно…».

Дверь нам открыла старая женщина в громадной бретонской шляпе[93]. Оказалось, что месье Пуаро был дома.

Нас проводили в небольшую гостиную, обставленную с математической симметричностью, и через пару минут к нам вышел мой вчерашний знакомый.

– Месье доктор, – улыбнулся он, – мадемуазель, – поклонился Флоре.

– Возможно, – начал я, – вы уже слышали о трагедии, произошедшей вчера вечером.

Лицо Пуаро помрачнело.

– Я, конечно, уже слышал. Это ужасно. Мадемуазель, приношу вам свои соболезнования. Что я могу для вас сделать?

– Мисс Экройд, – продолжил я, – хочет, чтобы вы… чтобы вы…

– Нашли убийцу, – четко закончила Флора.

– Понятно, – сказал маленький детектив. – Но ведь это может сделать и полиция, не правда ли?

– Они могут совершить ошибку, – заметила девушка. – Они ее уже почти совершили, как мне кажется. Месье Пуаро, помогите нам. Если… если вопрос упирается в деньги…

Детектив поднял руку.

– Только не это, умоляю вас, мадемуазель. Это не значит, что деньги меня не интересуют. – В глазах у него промелькнул огонек. – Деньги значат для меня много, и так было всегда. Нет, если я займусь этим делом, то вы должны четко понимать одну вещь – я доведу это дело до конца. Запомните, что хороший пес никогда не бросает след на полдороге! Потом вы можете пожалеть, что не оставили все местной полиции.

– Мне нужна правда, – сказала Флора, глядя ему прямо в глаза.

– Вся правда?

– Вся.

– Тогда я согласен, – негромко произнес маленький человечек. – Надеюсь, что вам не придется жалеть об этих своих словах. А теперь сообщите мне обстоятельства дела.

– Наверное, это лучше сделает доктор Шеппард, – предложила Флора. – Он знает гораздо больше меня.

Представленный таким образом, я начал свой подробный рассказ, который включал в себя все факты, ставшие мне известными накануне. Пуаро внимательно слушал, изредка задавая вопросы, но большую часть времени он молчал, уставившись в потолок.

Я закончил свой рассказ на том месте, когда мы с инспектором покинули «Фернли-парк».

– А теперь, – сказала Флора, когда я закончил, – расскажите ему о Ральфе.

Я заколебался, но ее повелительный взгляд заставил меня продолжить.

– Так вы зашли в эту гостиницу – в «Три кабана» – вчера вечером по пути домой? – спросил Пуаро, когда я окончил свою историю. – И во сколько именно вы там были?

Я сделал паузу, тщательно подбирая слова.

– Я сразу подумал, что кто-то должен сообщить молодому человеку о смерти его отчима. А когда я вышел из «Фернли», то мне пришло в голову, что никто, кроме меня и мистера Экройда, не знает о том, что он в деревне.

Пуаро кивнул.

– Да, понятно. И это была единственная причина, по которой вы к нему зашли?

– Это была единственная причина, – мой ответ прозвучал натянуто.

– А не хотели вы – скажем так – убедиться в невиновности ce jeune homme[94]?

– Убедиться?..

– Думаю, месье доктор, вы меня очень хорошо понимаете, хоть и притворяетесь в обратном. Для вас было бы большим облегчением найти капитана Пейтона в гостинице и узнать, что он весь вечер никуда не выходил.

– Вы не правы, – резко возразил я.

Маленький детектив мрачно покачал головой.

– Вы не верите мне так, как верит мне мисс Флора, – заметил он. – Но не в этом дело. Мы должны понять следующее – капитан Пейтон исчез, и в создавшихся обстоятельствах этому надо найти объяснение. Не буду скрывать, что дело очень серьезное. Хотя объяснение всему этому может быть самое простое.

– И я не перестаю это повторять, – с надеждой произнесла Флора.

Больше этой темы Пуаро не касался.

Вместо этого он решил немедленно отправиться в местный полицейский участок. Детектив также предложил Флоре вернуться домой, а мне – сопроводить его и представить офицеру, ведущему расследование.

Так мы и поступили. Инспектора Дэвиса мы встретили возле участка – вид у него был очень хмурый. Рядом с ним стояли полковник Мелроуз – главный констебль – и еще один мужчина, в котором я, вспомнив слово Флоры «скользкий», узнал инспектора Рэглана из Кранчестера.

Я достаточно хорошо знаю полковника Мелроуза, поэтому представил ему Пуаро и объяснил сложившуюся ситуацию. Было видно, что главный констебль очень раздражен, а инспектор Рэглан стал чернее тучи. Дэвис, напротив, слегка воспрянул духом, увидев раздражение своих старших офицеров.

– В деле нет ничего сложного, – сказал Рэглан, – и нет никакой необходимости подключать к нему любителей. Можно сказать, что уже вчера вечером любой дурак мог бы понять, что к чему, и нам бы не пришлось потерять двенадцать часов.

Тут он бросил мстительный взгляд на беднягу Дэвиса, который принял его с абсолютной бесстрастностью.

– Думаю, что семья мистера Экройда вольна делать то, что считает нужным, – вмешался в разговор полковник Мелроуз. – Но официальное расследование ни в коем случае не должно от этого страдать. Естественно, что я наслышан о безукоризненной репутации месье Пуаро, – добавил он светским тоном.

– К сожалению, у полиции нет возможности себя рекламировать, – вставил Рэглан.

Ситуацию спас Пуаро.

– Дело в том, что я ушел на покой, – сказал он. – И не думал, что мне придется заняться новым преступлением. Кроме того, я панически боюсь публичности. И даже буду вынужден просить, чтобы в случае, если мне удастся внести свою скромную лепту в раскрытие этого преступления, мое имя нигде не упоминалось.

Физиономия Рэглана слегка посветлела.

– Я наслышан о ваших выдающихся успехах, – заметил полковник, оттаивая.

– У меня большой опыт, – негромко согласился Пуаро, – но большинством своих успехов я обязан полиции. Я очень высокого мнения об английской полиции. И если инспектор Рэглан позволит мне быть его помощником, для меня это будет большая честь, и я буду этим польщен.

Физиономия инспектора стала еще приветливее.

Полковник Мелроуз отвел меня в сторону.

– Насколько я слышал, этот парень действительно достиг выдающихся высот, – негромко произнес он. – Мы, естественно, хотели бы обойтись без Скотленд-Ярда. Рэглан ведет себя очень уверенно, но я не уверен, что полностью с ним согласен. Дело в том, что я… э-э-э… знаю всех заинтересованных лиц несколько лучше, чем он. Мне кажется, что лавры этого парня не интересуют, правильно? Как вы думаете, мы можем рассчитывать на его скромность?

– К вящей славе инспектора Рэглана, – торжественно провозгласил я.

– Ну что же, – сказал полковник громким голосом, – мы должны посвятить вас в суть последних событий, месье Пуаро.

– Я благодарю вас, – ответил сыщик. – Мой друг, доктор Шеппард, говорил что-то о том, что вы подозреваете дворецкого?

– Полная ерунда, – немедленно вмешался в разговор Рэглан. – Эти привилегированные слуги всегда так паникуют, что любое их движение становится подозрительным.

– А отпечатки пальцев? – напомнил я.

– Никакого отношения к Паркеру не имеют, – инспектор слегка улыбнулся и добавил: – Так же, как и к вам, и к мистеру Реймонду.

– А к капитану Пейтону? – негромко поинтересовался Пуаро.

Я был восхищен, с каким искусством он взял быка за рога. В глазах инспектора появилось уважение.

– Вижу, что вы не любите рассусоливать, мистер Пуаро… Уверен, что мы с удовольствием поработаем вместе. Мы снимем отпечатки пальцев у этого молодого человека, как только задержим его.

– И все-таки я не могу избавиться от мысли, что здесь вы ошибаетесь, инспектор, – произнес полковник Мелроуз. – Мы знаем Ральфа Пейтона с детства. Он никогда не опустится до убийства.

– Может быть, и нет, – произнес инспектор бесцветным голосом.

– А что у вас есть против него? – поинтересовался я.

– Вчера вечером он вышел из гостиницы ровно в девять часов. Около девяти тридцати его видели в окрестностях «Фернли-парк». А это уже настораживает. Говорят, что он испытывает серьезные денежные затруднения. Здесь у меня пара его туфель с резиновыми шипами на подошвах. У него были две почти одинаковые пары. Сейчас я собираюсь сравнить их со следами на подоконнике. Мы поставили там констебля, чтобы никто не попытался их нарушить.

– Мы как раз направляемся туда, – сказал полковник. – Не согласитесь ли вы с месье Пуаро проехать вместе с нами?

Мы согласились и отправились на место преступления в машине полковника. Инспектору не терпелось заняться следами, и он попросил высадить его возле сторожки привратника. Где-то посередине от подъездной аллеи отходила тропинка, которая вела к террасе и окну кабинета Экройда.

– Может быть, вы хотите пройти с инспектором, месье Пуаро? – спросил старший констебль. – Или предпочитаете обследовать кабинет?

Детектив решил в пользу кабинета. Дверь нам открыл Паркер. К нему вернулась его характерная чопорная манера поведения – было видно, что он уже смог оправиться от потрясений прошедшего вечера.

Полковник Мелроуз достал ключ, открыл дверь в холл и пригласил нас пройти внутрь кабинета.

– В этой комнате ничего не изменилось со вчерашнего вечера, месье Пуаро. Мы только убрали тело.

– А где нашли тело?

Как можно точнее я описал положение тела мистера Экройда. Кресло все еще стояло перед камином.

Пуаро подошел и уселся в него.

– То голубое письмо, о котором вы мне рассказывали… покажите точно, где оно лежало, когда вы выходили из кабинета.

– Мистер Экройд положил его на маленький столик, справа от себя.

Детектив кивнул.

– Кроме него, все остальное на своих местах?

– Да… мне кажется, что да.

– Полковник Мелроуз, не будете ли вы так любезны присесть на минутку в это кресло? Благодарю вас. А теперь, месье доктор, не могли бы вы показать мне, как точно располагался кинжал?

Я показал, а маленький детектив в это время оставался у двери.

– Значит, рукоятка кинжала была хорошо видна прямо от двери и вы с Паркером смогли ее сразу заметить?

– Да.

Затем Пуаро подошел к окну.

– Когда вы обнаружили тело, в комнате, естественно, горел электрический свет? – спросил он через плечо.

Я подтвердил это и подошел туда, где он изучал следы на подоконнике.

– Резиновые шипы расположены так же, как и на туфлях капитана Пейтона, – негромко произнес детектив.

Затем он вернулся на середину кабинета, еще раз внимательно осмотрел все своим острым, тренированным взглядом и спросил после паузы:

– А вы человек внимательный, доктор Шеппард?

– Думаю, что да, – с удивлением ответил я.

– Как я вижу, в камине горел огонь. Когда вы взломали дверь и обнаружили мертвого мистера Экройда, каким был огонь? Почти погасшим?

В моем смехе прозвучала досада.

– Знаете, я… я не могу ответить на этот вопрос. Я не заметил. Может быть, мистер Реймонд или майор Блант…

Маленький человек, стоявший против меня с бледной улыбкой на губах, покачал головой.

– В любом деле очень важна система. Я был не прав, задав вам этот вопрос. Каждый человек должен отвечать за что-то свое. Вы можете рассказать мне о том, в каком состоянии находится тот или иной пациент, – здесь вы вряд ли пропустите малейшую деталь. Если мне нужна информация о бумагах на рабочем столе, то наверняка мистер Реймонд уже заметил все достойное внимания. А вот по поводу огня я должен обратиться к человеку, в чьи обязанности входит следить за ним. Вы позволите мне…

Он быстро подошел к камину и нажал на кнопку звонка.

Через пару минут в дверях появился Паркер.

– Я слышал звонок, сэр, – произнес он в замешательстве.

– Входите, Паркер, – сказал полковник Мелроуз. – Этот джентльмен хочет вас кое о чем спросить.

Дворецкий почтительно посмотрел на Пуаро.

– Паркер, – сказал маленький сыщик, – когда вы вчера сломали вместе с доктором Шеппардом дверь и нашли тело вашего хозяина, в каком состоянии был огонь в камине?

Ответ Паркера последовал мгновенно:

– Он почти погас, сэр.

– Ах вот как! – сказал Пуаро, и в его голосе послышался триумф. – Осмотритесь вокруг, мой добрый Паркер, – продолжил он. – Все в этой комнате так же, как и было вчера?

Глаза дворецкого медленно двигались по комнате. Наконец они остановились на окне.

– Шторы были опущены, сэр, и горел электрический свет.

Пуаро одобрительно кивнул.

– Что-нибудь еще?

– Да, сэр. Вот это кресло было выдвинуто чуть дальше. – И Паркер указал на большое древнее кресло, которое стояло слева от двери, между дверью и окном. Для удобства я прилагаю план комнаты, где это кресло обозначено как «старое кресло».

– Покажите, как? – попросил Пуаро.

Дворецкий отодвинул кресло на добрых два фута от стены и повернул его так, что оно смотрело в сторону двери.

– Voilà ce qui est curieux[95], – пробормотал Пуаро. – Думаю, что в таком положении желающих сидеть в этом кресле не найдется. Интересно, а кто задвинул его назад? Не вы ли, мой друг?

– Нет, сэр, – ответил Паркер. – Я был слишком расстроен, когда увидел хозяина и все такое.

Детектив посмотрел на меня.

– Значит, вы, доктор?

Я покачал головой.

– Кресло стояло на месте, когда я привел полицию, – добавил Паркер. – В этом я уверен.

– Странно, – повторил Пуаро.

– Значит, его задвинули или Реймонд, или Блант, – предположил я. – А это так важно?

– Это абсолютно неважно, – ответил Пуаро, – и именно поэтому так интересно, – негромко добавил он.

– Прошу простить, джентльмены, – сказал полковник и вышел вместе с дворецким.

– Вы думаете, что Паркер говорит правду? – поинтересовался я у сыщика.

– Что касается кресла – то да. А во всем остальном – я не знаю. Если б вы имели такой же, как у меня, опыт в этих делах, то знали бы, что у всех у них есть один общий момент.

– Какой же? – спросил я с любопытством.

– Все заинтересованные лица имеют свою тайну, которую они хотят во что бы то ни стало скрыть.

– И я тоже? – спросил я с улыбкой.

Пуаро внимательно посмотрел на меня.

– Думаю, что и вы тоже, – спокойно ответил он.

– Но…

– А вы рассказали мне все, что знаете об этом молодом человеке, Пейтоне? – Детектив улыбнулся, увидев, как я покраснел. – Не надо бояться! Я вас ни к чему не принуждаю. В свое время все выяснится.

– Мне бы хотелось побольше узнать о ваших методах, – поспешно заговорил я, стараясь скрыть свое смущение. – Например, при чем здесь пламя в камине?

– Ну, это совсем просто. Вы вышли от Экройда без десяти девять, не так ли?

– Абсолютно точно.

– В тот момент окно было закрыто и заперто, а дверь открыта. В четверть одиннадцатого, когда было обнаружено тело, дверь была заперта, а окно раскрыто. Кто его открыл? Очевидно, что это мог сделать только сам мистер Экройд, и сделать это он мог по одной из двух причин. Или потому, что в комнате стало слишком жарко – но эта причина отпадает, поскольку огонь в камине едва теплился, а вечером здорово похолодало. Вторая причина – таким образом он впустил кого-то в комнату. А если кто-то пришел к нему подобным путем, это значит, что мистер Экройд хорошо знал этого человека, потому что в разговоре с вами он уже высказывал свое беспокойство по поводу окна.

– Как все просто, – заметил я.

– Все просто, если только расположить известные вам факты в соответствии с определенной системой… Теперь нам надо узнать личность того человека, который был здесь вчера в девять тридцать вечера. Все говорит за то, что это человек, которого мистер Экройд впустил через окно, и, хотя мисс Флора видела Экройда живым после этого, мы не сможем решить эту загадку, пока не узнаем, кто это был. Возможно, что после него окно осталось открытым, и через него в дом мог проникнуть убийца; а возможно, этот человек вернулся во второй раз… А-а-а, вот и полковник возвращается!

Мелроуз взволнованно вошел в кабинет.

– Наконец-то отследили телефонный звонок, – сообщил он. – Звонили не отсюда. Звонок раздался в доме доктора Шеппарда в десять пятнадцать вечера, и звонили из будки на станции Кингс-Эббот. А в десять двадцать три ночной почтовый отправляется оттуда в сторону Ливерпуля.

Глава 8 Инспектор Рэглан демонстрирует уверенность

Мы посмотрели друг на друга.

– Но вы же опросите присутствовавших на станции? – спросил я.

– Естественно, хотя я и не рассчитываю на положительный результат. Вы же знаете, какая у нас станция.

Я это знаю. Хоть сама Кингс-Эббот – небольшая деревушка, сложилось так, что станция Кингс-Эббот – большой железнодорожный узел. Здесь останавливаются все экспрессы; вагоны расцепляют и перемешивают и составы формируют заново. На станции две или три телефонные будки. В вечернее время сюда, практически один за другим, прибывают три поезда местного назначения, с тем чтобы люди могли пересесть на северный экспресс, который прибывает на станцию в десять девятнадцать вечера, а отправляется в десять двадцать три. В это время на станции царит полный хаос, и шанс, что кто-то обратит внимание на одинокого человека, звонящего по телефону или садящегося в экспресс, практически равен нулю.

– А зачем вообще надо было звонить? – задал вопрос Мелроуз. – Вот что для меня полнейшая загадка. В этом нет никакого смысла.

Пуаро аккуратно поправил китайскую фигурку на одной из книжных полок.

– Будьте уверены, такой смысл был.

– И в чем же он заключается?

– Когда мы узнаем это, узнаем и все остальное. Очень интересное и любопытное дело…

В этих его последних словах промелькнуло что-то совершенно неуловимое. Я почувствовал, что он смотрит на этот случай под каким-то своим углом, и не мог понять, что именно он видит.

Сыщик остановился у окна, глядя на улицу.

– Вы говорите, доктор Шеппард, что незнакомца около ворот вы встретили в девять часов?

Вопрос он задал, не повернувшись ко мне.

– Да, – ответил я. – Как раз пробили часы на церкви.

– И сколько времени ему понадобилось бы, чтобы добраться до дома – например, до этого окна?

– Максимум пять минут. Две или три, если б он свернул на правую от подъездной аллеи дорожку и прошел прямо сюда.

– Но чтобы это сделать, он должен был знать дорогу. Как бы вам это сказать… это должно означать, что он бывал здесь раньше и знает окружающую местность.

– Это верно, – ответил полковник Мелроуз.

– А мы можем как-то выяснить, посещали ли какие-нибудь незнакомцы мистера Экройда за последнюю неделю?

– Это может знать молодой Реймонд, – предположил я.

– Или Паркер, – напомнил полковник Мелроуз.

– Ou tous les deux[96], – подвел итог Пуаро, улыбнувшись.

Полковник Мелроуз отправился на поиски Реймонда, а я нажал звонок, чтобы вновь вызвать Паркера.

Полковник в сопровождении молодого секретаря появился практически сразу. Он представил молодого человека маленькому детективу. Джоффри Реймонд, как всегда, был свеж и жизнерадостен. Было видно, что он удивлен и восхищен тем, что познакомился с самим Пуаро.

– А я и не знал, что вы живете среди нас инкогнито, месье Пуаро, – заметил он. – Для меня будет большая честь понаблюдать за тем, как вы работаете… А это что еще такое?

Пуаро стоял налево, рядом с дверью. Сейчас он неожиданно отошел в сторону, и я увидел, что, пока находился спиной к нему, он быстро выдвинул кресло, и теперь оно стояло на том месте, которое указал Паркер.

– Вы что, хотите, чтобы я сидел в этом кресле, пока будете брать у меня кровь на анализ? – с добродушным юмором поинтересовался Реймонд. – В чем, собственно, дело?

– Месье Реймонд, вчера вечером, когда мистера Экройда нашли убитым, это кресло стояло именно так. Потом кто-то задвинул его на место. Это были, случайно, не вы?

– Нет, не я, – ответил секретарь без малейшего колебания. – Я даже не помню, чтобы оно здесь стояло, но если вы так говорите… В любом случае на место его отодвинул кто-то другой. А что, таким образом была уничтожена важная улика? Это плохо!

– К убийству это не имеет отношения, – сказал детектив. – Абсолютно никакого отношения. В действительности я хотел спросить вас, месье Реймонд, о другом: за последнюю неделю какие-нибудь незнакомцы посещали мистера Экройда?

Секретарь нахмурил брови и задумался – как раз в этот момент в дверях появился Паркер.

– Нет, – ответил наконец молодой человек. – Не могу вспомнить. А вы, Паркер?

– Простите, сэр?

– Кто-нибудь незнакомый посещал мистера Экройда за последние семь дней?

Дворецкий тоже задумался.

– В среду был один молодой человек, сэр, – вспомнил он наконец. – Как я понимаю, он представлял «Кёртис и Траут».

Нетерпеливым жестом Реймонд отбросил это предположение в сторону.

– Ну да, я помню, но джентльменов интересуют совсем другие незнакомцы… – Секретарь повернулся к Пуаро и пояснил: – Мистер Экройд решил купить диктофон. Это позволило бы нам делать больше работы за меньшее время. Так вот, фирма прислала нам своего представителя, но из этого ничего не получилось. Мистер Экройд так и не решился на покупку.

Пуаро повернулся к дворецкому:

– А вы можете описать мне этого человека, мой добрый Паркер?

– Светловолосый, сэр, невысокого роста. Одет очень аккуратно, в синий костюм из шерсти. Для своего положения – очень респектабельный молодой человек.

Пуаро обратился ко мне:

– Человек, которого вы встретили около ворот, был высокого роста, не так ли?

– Да, – ответил я. – Где-то около шести футов[97].

– Тогда это ничего нам не даст, – объявил маленький бельгиец. – Благодарю вас, Паркер.

Дворецкий обратился к Реймонду:

– Только что прибыл мистер Хэммонд, сэр. Он спрашивает, чем может помочь, и еще хотел бы переговорить с вами.

– Я сейчас, – сказал молодой человек и быстро вышел из комнаты.

Пуаро вопросительно посмотрел на главного констебля.

– Это семейный адвокат, месье Пуаро, – пояснил Мелроуз.

– Для молодого Реймонда наступили тяжелые времена, – пробормотал детектив. – Но этот молодой человек кажется мне очень деловым.

– Насколько я помню, мистер Экройд считал его отличным секретарем.

– И сколько он здесь уже работает?

– Кажется, что-то около двух лет.

– Свои обязанности он выполняет очень пунктуально, в этом я ничуть не сомневаюсь. А вот как он проводит свое свободное время? Занимается le sport[98]?

– У частных секретарей обычно не так уж много времени на развлечения, – улыбнувшись, ответил полковник. – Мне кажется, Реймонд играет в гольф. А летом – еще и в теннис.

– А он не посещает круг? То есть, я хочу сказать, лошадиные бега?

– Вы имеете в виду скачки? Нет, мне кажется, что ими он не увлекается.

Пуаро кивнул и, казалось, потерял к беседе всякий интерес. Он медленно обвел взглядом кабинет.

– Думаю, что я увидел все, что должен был увидеть.

Я тоже огляделся.

– Если бы только эти стены могли говорить, – вырвалось у меня.

Пуаро покачал головой.

– Просто языка недостаточно. Должны быть еще глаза и уши, – заметил он. – Но не думайте, что эти старые вещи, – тут детектив дотронулся до книжного шкафа, – абсолютно немы. Со мною они иногда разговаривают – стулья, столы, – и у каждого своя история.

Он повернулся к двери.

– Какая история? – воскликнул я. – И что же они рассказали вам сегодня?

Пуаро оглянулся через плечо и загадочно приподнял одну бровь.

– Открытое окно, – сказал он, – запертая дверь. Кресло, которое, похоже, само себя двигает. Ко всем трем у меня только один вопрос – почему? И пока я не услышал на него ответа.

Сыщик покачал головой, надулся и уставился на нас глазами, в которых было что-то дьявольское. Выглядел он смехотворно важно. Мне даже пришла в голову мысль: так ли он хорош как детектив? Может быть, его репутация – это просто комбинация обстоятельств и простого везения?

Думаю, что такая же мысль пришла в голову полковнику Мелроузу, потому что он, нахмурившись, отрывисто спросил:

– Вы хотите еще что-нибудь увидеть, месье Пуаро?

– Может быть, вы будете так добры и покажете мне витрину, из которой взяли орудие убийства? После этого я больше не буду злоупотреблять вашей добротой.

Мы прошли в гостиную, но по дороге полковника остановил констебль. После чуть слышного разговора Мелроуз извинился и оставил нас одних. Я показал Пуаро витрину. Он пару раз поднял ее крышку и позволил ей с шумом закрыться. После этого открыл окно и вышел на террасу. Я последовал за ним.

Инспектор Рэглан как раз показался из-за угла дома и направился к нам. Он выглядел мрачным, но удовлетворенным.

– Ах вот вы где, месье Пуаро, – сказал он. – В этом деле не будет ничего сложного. Мне очень жаль, но этот достаточно молодой человек выбрал не тот путь в жизни.

Лицо Пуаро вытянулось, и он мягко сказал:

– Тогда, боюсь, я ничем не смогу вам помочь.

– Может быть, в следующий раз, – успокоил его инспектор. – Правда, в этом богом забытом уголке убийства случаются не каждый день.

Во взгляде Пуаро появилось восхищение.

– Вы фантастически быстры, – заметил он. – Как же вы подошли к этой задаче, если мне позволено будет задать такой вопрос?

– Прежде всего во всем должна быть система. Я не устаю это повторять – СИСТЕМА!

– Ах вот как! – воскликнул маленький детектив. – Я тоже не устаю это повторять. Система, порядок и маленькие серые клеточки.

– Клеточки? – повторил инспектор, удивленно воззрившись на него.

– Ну да, те маленькие клеточки, из которых состоит ваш мозг, – пояснил бельгиец.

– Ах да, конечно… Ну мы все их используем, я полагаю.

– В большей или меньшей степени, – пробормотал Пуаро. – Кроме того, есть некоторое различие в их качестве. А еще существует психология преступника. Ее тоже не грех изучить.

– Так, значит, и вы, – сказал инспектор, – не смогли пройти мимо этого психоанализа? Знаете, я человек простой…

– Я уверен, что миссис Рэглан не согласится с этим утверждением, – сказал Пуаро, слегка поклонившись.

Немного ошарашенный инспектор поклонился в ответ.

– Вы не понимаете, – сказал он, широко улыбаясь. – Боже, как многое зависит от того, какими словами ты пользуешься! Я рассказываю вам, как взялся за это дело. Прежде всего – система. В последний раз мистера Экройда видела живым его племянница, мисс Флора Экройд, без четверти десять. Это факт номер один, правильно?

– Как скажете.

– Вот я так и говорю. Наш доктор говорит, что в половине одиннадцатого убитый был мертв уже полчаса. Вы это подтверждаете, доктор?

– Конечно, – ответил я. – Полчаса или чуть дольше.

– Отлично. Это указывает нам на те пятнадцать минут, за которые было совершено преступление. Так вот, я составил список всех, кто в это время находился в доме, и серьезно проработал его, записав против каждого имени, где они были и что делали в период с без четверти десять до десяти часов вечера.

Он протянул Пуаро листок бумаги, покрытый аккуратными буквами. Я стал читать через плечо сыщика. Вот что там было написано:

Майор Блант. В бильярдной с мистером Реймондом (подтверждено позже).

Мистер Реймонд. Бильярдная (см. выше).

Миссис Экройд. 9.45 – наблюдает за игрой в бильярд. Отправилась спать в 9.55 (Реймонд и Блант видели, как она поднимается по лестнице).

Мисс Экройд. Прямо из кабинета дяди прошла наверх (подтверждено Паркером и горничной Элси Дейл).

Слуги:

Паркер. Прошел прямо в буфетную (подтверждено домоправительницей мисс Рассел, которая спустилась к нему поговорить и разговаривала не менее десяти минут).

Мисс Рассел. См. выше. В 9.45 беседовала с горничной Элси Дейл на втором этаже.

Урсула Борн (буфетчица[99]). В своей комнате до 9.55. Потом в помещении для слуг.

Миссис Купер (кухарка). В помещении для слуг.

Глэдис Джоунс (вторая горничная). В помещении для слуг.

Элси Дейл. Наверху в спальне. Там ее видели мисс Экройд и мисс Рассел.

Мэри Трипп (кухонная прислуга). В помещении для слуг.

– Кухарка работает здесь семь лет, буфетчица – полтора года, Паркер – чуть больше года. Все остальные – новички. Все кажутся вполне достойными людьми, кроме Паркера, в котором есть что-то скользкое.

– Весьма исчерпывающий список, – сказал Пуаро, возвращая бумагу владельцу. – Уверен, что Паркер убийства не совершал, – добавил он мрачным тоном.

– Вы говорите так же, как и моя сестра, – вмешался я. – А она обычно в таких делах не ошибается.

Но на мое выступление никто не обратил внимания.

– Это достаточно точно показывает, чем занимались домашние. А теперь мы подходим к грустной теме: женщина в сторожке, Мэри Блэк, как раз задергивала вечером шторы и видела, как через ворота прошел Ральф Пейтон и направился к дому.

– А она в этом уверена? – резко спросил я.

– Абсолютно уверена. Она хорошо знает, как он выглядит. Пейтон быстро прошел мимо сторожки и направился по правой тропинке, а это самый короткий путь к террасе.

– И во сколько это было? – спросил Пуаро, который сидел с абсолютно неподвижным лицом.

– Точно в двадцать пять минут десятого, – инспектор был мрачен.

В комнате повисла тишина. Потом Рэглан заговорил опять:

– Так что все достаточно понятно. Все совпадает до минуты. В двадцать пять минут десятого капитана Пейтона видят возле сторожки; в девять тридцать или около того мистер Джоффри Реймонд слышит, как в кабинете кто-то просит деньги, а мистер Экройд ему отказывает. Что произошло потом? Капитан Пейтон уходит тем же путем, каким и пришел, – через окно. Злой и сбитый с толку, он идет по террасе. По пути у него открытое окно в гостиную. Времени примерно без четверти десять. Мисс Флора желает своему дяде спокойной ночи. Майор Блант, мистер Реймонд и миссис Экройд в бильярдной. Гостиная пуста. Пейтон проникает в нее, берет из витрины кинжал и возвращается к окну в кабинет. Снимает ботинки, залезает в окно и… думаю, что мне не стоит углубляться в детали. Затем он опять выбирается через окно и исчезает. Ему не хватает храбрости вернуться в гостиницу. Он идет на станцию, делает оттуда звонок…

– Зачем? – мягко поинтересовался Пуаро.

Я подпрыгнул от неожиданности. Маленький сыщик всем телом подался вперед, его глаза светились странным зеленым светом.

На секунду инспектор растерялся.

– Сложно точно сказать, зачем он это сделал, – проговорил он в конце концов. – Но иногда убийцы ведут себя очень странно. Вы бы это хорошо знали, если б служили в полиции. Самые умные из них иногда совершают глупейшие ошибки. Лучше пойдемте, я покажу вам следы.

Вслед за ним мы обошли террасу и подошли к окну. Рэглан отдал приказ, и констебль принес туфли, которые были взяты в местной гостинице. Инспектор наложил их на отпечатки.

– Абсолютно идентичны, – уверенно заявил он. – То есть следы оставлены другой парой, в которой он сбежал. А это еще одна пара, такая же, но постарше – посмотрите, как сношены резиновые шипы.

– Но ведь многие люди носят туфли с резиновыми шипами в подошве, – заметил Пуаро.

– Это, конечно, так, – ответил инспектор, – и я бы не стал обращать на эти отпечатки такого внимания, если б не все остальное.

– Исключительно глупый молодой человек этот капитан Пейтон, – задумчиво произнес Пуаро. – Оставить так много следов своего присутствия в доме…

– Ничего не поделаешь, – сказал инспектор. – Была прекрасная сухая ночь. Он не оставил никаких следов ни на террасе, ни на галечной тропинке. Но, на его беду, практически накануне в конце тропинки, идущей от подъездной аллеи, забил ключ. Вот, посмотрите сюда. – В нескольких футах от нас узенькая галечная тропинка подходила к террасе. В одном месте, за несколько ярдов от ее конца, почва была влажной и рыхлой. В этом мокром месте опять появлялось много следов, и среди них – следы туфель с резиновыми шипами.

Пуаро немного прошел по тропинке. Инспектор шел рядом.

– А вы заметили женские следы? – неожиданно спросил сыщик.

Инспектор рассмеялся.

– Естественно. Здесь проходили несколько разных женщин, как, впрочем, и мужчин. Понимаете, это самая короткая дорога к дому. Отсортировать все отпечатки просто невозможно. Но нас ведь и интересуют только те, которые совпадают с отпечатками на подоконнике.

Пуаро кивнул.

– Дальше можно не идти, – сказал инспектор, когда перед нами замаячила подъездная аллея. – Там все засыпано гравием и сильно утрамбовано.

И опять Пуаро кивнул, но его глаза не отрываясь смотрели на небольшой сарай, некоторое подобие летней раздевалки-переростка. Он стоял впереди и немного левее, и к нему вела гравийная дорожка.

Пуаро подождал, пока инспектор не вернулся в дом, а потом повернулся ко мне.

– Вас, наверное, послал мне сам Господь Бог, чтобы заменить моего друга Гастингса, – сказал он, подмигнув мне. – Я вижу, что вы от меня никуда не отходите. Как вы думаете, доктор Шеппард, не исследовать ли нам этот домик? Он меня очень заинтересовал.

Детектив подошел к двери и открыл ее. Внутри царила почти полная темнота. Там находились несколько плетеных кресел, набор для игры в крикет и несколько складных стульев.

Я был потрясен переменой, которая произошла в моем соседе. Он опустился на четвереньки и стал ползать по полу, время от времени качая головой, будто от разочарования. Наконец Пуаро, встав, пробормотал:

– Ничего… Но, может быть, не стоило чего-то ожидать? Однако это многое значило бы…

Он замолчал и, казалось, на минуту окаменел. Затем протянул руку к одному из плетеных стульев и что-то вытащил из его боковины.

– Что это? – воскликнул я. – Что вы там отыскали?

Пуаро улыбнулся и раскрыл руку, чтобы я мог увидеть то, что лежало у него на ладони.

Это был клочок белого накрахмаленного батиста.

Я взял его, с любопытством осмотрел, а потом вернул назад.

– И что вы думаете по этому поводу, друг мой? – спросил сыщик, проницательно глядя на меня.

– Клочок носового платка, – предположил я, пожав плечами.

Детектив сделал еще одно движение и извлек небольшое перо – судя по виду, гусиное.

– А это? – воскликнул он с триумфом. – Что вы думаете по этому поводу?

Я только таращился на него.

Пуаро засунул перо в карман и опять стал рассматривать клочок батиста.

– Клочок носового платка? – задумчиво произнес он. – Может быть, вы и правы. Но запомните – хорошая прачка никогда не будет крахмалить носовые платки.

Он с триумфом взглянул на меня, а потом аккуратно убрал клочок в свою записную книжку.

Глава 9 Пруд с золотыми рыбками

Когда мы вместе вернулись к дому, инспектора уже и след простыл. Пуаро остановился на террасе спиной к дому и стоял так какое-то время, медленно поворачивая голову из стороны в сторону.

– Une belle propriété[100], – с восхищением произнес он наконец. – И кому это все достанется?

Его слова почти повергли меня в шок. Странно, но до этого момента вопрос наследства совсем не приходил мне в голову. Пуаро следил за мною проницательным взглядом.

– Вижу, что вы над этим не задумывались, – сказал он. – Это совсем новая для вас тема.

– Не задумывался, – честно ответил я. – А ведь надо было бы.

Детектив еще раз с любопытством посмотрел на меня.

– Интересно, что вы хотите этим сказать, – задумчиво произнес он. – Нет, нет, – остановил он меня, когда я приготовился ответить. – Inutile![101] Правды вы все равно мне не скажете.

– У каждого есть своя маленькая тайна, – процитировал я, улыбнувшись.

– Вот именно.

– Вы все еще в это верите?

– Больше, чем когда-либо, друг мой. Но от Эркюля Пуаро не так-то просто что-то скрыть. Он мастер все узнавать.

Говоря это, сыщик спустился по ступенькам в голландский сад[102].

– Давайте немного прогуляемся, – предложил он, не поворачиваясь. – Воздух сегодня просто превосходный.

Я пошел вслед за ним. Пуаро повел меня по левой тропинке, проходившей между тисовых деревьев. Дорожка проходила прямо посередине, по бокам от нее располагались регулярные цветочные клумбы. Конец дорожки упирался в круглую заасфальтированную площадку, посреди которой располагался пруд с золотыми рыбками, а рядом стояла скамья. Вместо того чтобы дойти до самого конца этой дорожки, Пуаро свернул еще на одну, которая извивалась по склону холма, покрытого деревьями. В одном месте деревья были вырублены, и на их месте установлена скамья. Сидя на этой скамье, можно было наслаждаться восхитительной панорамой сельской местности. Пруд с золотыми рыбками располагался прямо под сидящими.

– Англия очень красива, – заметил Пуаро, наслаждаясь перспективой, открывшейся его взору. – Так же как и английские девушки. – Эти слова он произнес гораздо тише. – Помолчите, друг мой, и полюбуйтесь на эту картину внизу.

Только тогда я заметил Флору. Девушка шла по дорожке, которую мы только что оставили, и что-то негромко напевала. Шла она танцующей походкой и, несмотря на ее траурное платье, вся светилась от радости. Неожиданно она сделала пируэт на кончиках пальцев, как будто участвовала в модном показе, закинула голову назад и громко рассмеялась.

В этот момент из-за деревьев появился мужчина. Это был Гектор Блант.

Девушка вздрогнула, и выражение ее лица слегка изменилось.

– Как вы меня испугали… Я вас и не заметила.

Вместо ответа Блант несколько минут смотрел на нее в полном отчаянии.

– Что мне в вас нравится, – продолжила Флора с некоторой издевкой, – так это ваше умение поддержать беседу.

Мне показалось, что от этих слов Блант покраснел под своим загаром. Когда он заговорил, в голосе его звучала странная покорность:

– Никогда не умел болтать. Даже в молодости.

– Полагаю, что это было очень давно, – мрачно произнесла Флора.

Я услышал в ее тоне сдерживаемый сарказм, но мне кажется, что Блант его не заметил.

– Да, – просто ответил он. – Вы правы.

– И как вы ощущаете себя в роли Мафусаила[103]? – поинтересовалась Флора.

Сейчас она уже с трудом сдерживала смех, но Блант продолжал думать о своем.

– Помните того парня, который продал душу дьяволу, чтобы тот вернул ему молодость? Есть еще такая опера…

– Вы имеете в виду Фауста?

– Именно его. Чудная история. А ведь многие из нас сделали бы это, появись у них такая возможность.

– Вас послушать, так из вас уже песок сыплется! – воскликнула Флора, то ли раздражаясь, то ли развлекаясь.

Пару минут Блант ничего не говорил. Затем он отвел взгляд и сообщил ближайшему дереву, что ему пора возвращаться в Африку.

– Вы что, собираетесь в новую экспедицию? Пострелять?

– Можно и так сказать. Обычно я этим и занимаюсь – то есть стреляю.

– А того зверя, чья голова висит в холле, тоже вы застрелили?

Блант кивнул. А потом выдавил из себя, сильно покраснев при этом:

– Вас шкуры интересуют? Если да, то я вам их добуду.

– Пожалуйста! Ну пожалуйста! – воскликнула Флора. – Вы правда добудете? А не забудете?

– Я не забуду, – сказал Гектор Блант. А затем, как будто его прорвало, добавил: – Пора ехать. Эта жизнь мне не подходит. Манеры у меня не те. Я грубый парень и не подхожу для общества. Никогда не помню, что и когда надо говорить… Да, пора ехать.

– Но вы же не сейчас уезжаете, – сказала Флора. – Не… не тогда, когда мы все в беде! Прошу вас, пожалуйста! Если вы уедете…

Она слегка отвернулась от майора.

– А вы хотите, чтобы я остался? – спросил Блант. Он произнес это просто, но со значением.

– Мы все…

– Я сейчас говорю лично о вас, – произнес майор с прямотой римлянина.

Флора медленно повернулась и прямо посмотрела ему в глаза.

– Я хочу, чтобы вы остались, – сказала она, – если… если это имеет для вас какое-то значение.

– Имеет, – ответил Блант.

В воздухе повисло молчание. Они опустились на скамью рядом с прудом с золотыми рыбками. Казалось, что ни один из них не знает, что еще сказать.

– Сегодня… сегодня такое чудесное утро, – произнесла наконец Флора. – Знаете, я не могу не чувствовать себя счастливой, несмотря… несмотря ни на что. Наверное, это ужасно, да?

– Абсолютно нормально, – возразил Блант. – Вы же узнали своего дядю только два года назад, правильно? Поэтому и не должны быть в глубоком трауре. И лучше не пытаться никого обмануть.

– В вас есть что-то невероятно успокаивающее, – заметила Флора. – Вас послушать, так все очень просто…

– Как правило, так оно и есть, – подтвердил охотник на крупного зверя.

– Не всегда, – вздохнула Флора.

Ее голос стал тише, и я увидел, как Блант повернулся к ней, оторвавшись (по-видимому) от мысленного созерцания далекого побережья Африки. Скорее всего, он по-своему объяснил изменение в ее голосе, потому-то через пару минут довольно отрывисто произнес:

– Я говорю: знаете, не стоит волноваться. Я имею в виду молодого парня. Инспектор – полный идиот. Все знают: думать, что капитан это совершил, – полный абсурд. Всему этому есть только одно объяснение.

Флора повернулась и посмотрела на него.

– Вы действительно так думаете?

– А вы – нет? – быстро спросил Блант.

– Я… да, ну конечно.

Несколько минут молчания, а потом Флора заговорила:

– Я… я расскажу вам, почему так счастлива сегодня утром. Вы можете посчитать меня бессердечной, но я все равно расскажу. Это все из-за адвоката, мистера Хэммонда. Он рассказал нам о завещании. Дядя Роджер оставил мне двадцать тысяч фунтов. Вы только подумайте – двадцать тысяч полновесных фунтов!

На лице Бланта появилось удивление.

– Это так много для вас значит?

– Много значит? Да для меня это все! Свобода, жизнь, отсутствие необходимости что-то планировать, как-то сводить концы с концами, лгать…

– Лгать? – резко прервал ее Блант.

Флора на секунду растерялась.

– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, – неуверенно произнесла она. – Притворяться, что ты благодарна за все то старье, которое тебе отдают богатые родственники. За все эти прошлогодние пальто, платья и шляпки…

– Я мало знаю о женской одежде, но, на мой взгляд, вы всегда прекрасно упакованы.

– Однако вы не знаете, чего мне это стоит, – негромко сказала девушка. – Давайте не будем говорить обо всех этих ужасах. Я так счастлива. Я свободна. Свободна делать все, что захочу. Свободна не…

Она внезапно остановилась.

– Что «не»? – быстро спросил Блант.

– Уже забыла. Ничего важного.

В руках у майора была палка, и он, прицелившись во что-то, бросил ее в пруд.

– Что вы делаете, майор?

– Там лежало что-то блестящее. Было интересно, что это такое, – было похоже на золотую брошку. А теперь я взбаламутил всю тину, и ничего не видно.

– А вдруг это была корона? – предположила Флора. – Такая же, как та, которую Мелисанда[104] увидела в воде.

– Мелисанда, – задумчиво повторил Блант. – Это тоже из оперы, верно?

– Да. А вы, оказывается, большой знаток оперы…

– Меня иногда туда приглашают, – печально заметил Блант. – Странный способ получать удовольствие – шум такой, что тамтамы дикарей в джунглях перед ним ничто.

Флора рассмеялась.

– Я помню Мелисанду, – продолжал майор. – Она вышла замуж за старика, который годился ей в отцы.

Он бросил кусочек гальки в пруд. Потом его манеры изменились, и он опять повернулся к Флоре:

– Я могу вам чем-то помочь, мисс Экройд? Я имею в виду это дело с Пейтоном. Я знаю, вы, должно быть, вся извелись…

– Благодарю вас, – голос Флоры звучал холодно. – Здесь уже ничего не поделаешь. С Ральфом все будет в порядке. Я смогла заполучить лучшего детектива в мире, и он все выяснит.

Уже какое-то время я чувствовал себя неловко, сидя на нашей скамейке. Хотя мы не подслушивали в точном понимании этого слова. Тем двоим внизу надо было только поднять головы, и они бы нас сразу увидели. И тем не менее я бы уже давно обнаружил себя, если б мой спутник не сжал мне руку предостерегающим жестом. Было ясно, что он хочет, чтобы я сидел тихо. А вот теперь он неожиданно начал действовать.

Пуаро быстро поднялся на ноги и прочистил горло.

– Я прошу у вас прощения! – воскликнул он. – Я не могу позволить себе слушать, как мадемуазель так сильно меня хвалит, и при этом молчать. Говорят, что тот, кто подслушивает, никогда не услышит о себе ничего хорошего, но сейчас совсем другой случай. Чтобы не краснеть дальше, я должен извиниться и присоединиться к вам.

И он заторопился вниз по тропинке, а я последовал прямо за ним. Так мы присоединились к тем, кто сидел у пруда.

– Это месье Эркюль Пуаро, – представила его Флора. – Полагаю, что вы о нем слышали.

Пуаро поклонился.

– Я много слышал о майоре Бланте, – вежливо сказал он. – Рад с вами встретиться, месье. Мне нужна некоторая информация, которую мне можете сообщить только вы.

Блант вопросительно взглянул на него.

– Когда вы в последний раз видели месье Экройда живым?

– На обеде.

– После этого вы его не видели и не слышали?

– Я его не видел, но голос его слышал.

– Как так?

– Я прогуливался по террасе…

– Простите, во сколько это было?

– Где-то в половине десятого. Я прогуливался возле окна в гостиную и курил. И я слышал Экройда, говорившего что-то в своем кабинете…

Пуаро остановил его, сняв с пиджака микроскопическую травинку.

– Но мне кажется, что с того места на террасе невозможно услышать голоса в кабинете, – пробормотал он.

Детектив не смотрел на Бланта в отличие от меня. А я, к своему большому удивлению, увидел, как майор залился краской.

– Я дошел до самого угла, – неохотно объяснил он.

– Ах вот как! – сказал бельгиец и очень аккуратно показал майору, что ждет продолжения.

– Мне показалось, что в кустах скрылась женщина. Знаете, такое белое пятно… Скорее всего, ошибся. И когда я стоял на углу террасы, я услышал, как Экройд говорит с этим своим секретарем.

– С мистером Джоффри Реймондом?

– Да – так я подумал в тот момент. Опять-таки ошибся.

– Мистер Экройд не обращался к нему по имени?

– Нет, нет.

– Тогда, если позволите, почему вы решили…

Блант старательно объяснил:

– Просто был уверен, что это Реймонд, потому что встретил его перед тем, как вышел на террасу, и он сказал, что несет Экройду кое-какие бумаги. Мне и в голову тогда не пришло, что это может быть еще кто-то.

– Не вспомните, что же вы услышали?

– Боюсь, что не смогу. Что-то совсем обычное и неважное. Да и то лишь отрывок. Я в тот момент думал совсем о другом.

– Ну да это и неважно, – негромко проговорил Пуаро. – А вы не придвигали кресло назад к стенке, когда вошли в кабинет после того, как было обнаружено тело?

– Кресло? Нет, зачем мне это?

Пуаро пожал плечами, но ничего не ответил. Он повернулся к Флоре:

– Я бы хотел задать вам один вопрос, мадемуазель. Когда вы рассматривали с доктором Шеппардом экспонаты в витрине, кинжал был на месте или нет?

Флора резко подняла подбородок.

– Меня уже спрашивал об этом инспектор Рэглан, – раздраженно ответила она. – Я сказала ему и теперь говорю вам – я абсолютно уверена, что кинжала там не было. Он же уверен, что кинжал там был и что Ральф позже украл его именно оттуда. И… и он не хочет мне верить. Он считает, что я так говорю, чтобы прикрыть Ральфа.

– А это не так? – мрачно спросил я.

Девушка топнула ногой.

– И вы туда же, доктор Шеппард… Боже, как все запутано!

Пуаро тактично перевел разговор на другую тему.

– Вы были правы, майор, когда говорили, что в пруду что-то блестит. Сейчас посмотрим, смогу ли я это достать.

Маленький человечек встал возле пруда на колени, закатал рукава до локтя и медленно опустил руку в пруд, стараясь не побеспокоить тину на дне. Но, несмотря на все его предосторожности, грязь со дна поднялась и замутила весь пруд. Пуаро был вынужден вытащить руку, которая так и осталась пустой.

Он с сожалением посмотрел на грязь, покрывавшую его руку. Я предложил ему свой носовой платок, который он принял с массой благодарностей. Блант посмотрел на часы.

– А время-то уже к ланчу, – заметил он. – Надо двигаться в сторону дома.

– Вы присоединитесь к нам, месье Пуаро? – спросила Флора. – Я бы хотела познакомить вас с матерью. Она… она очень любит Ральфа.

Маленький детектив поклонился в знак согласия.

– Для меня это большая честь, мадемуазель.

– Вы тоже останетесь, доктор Шеппард, не так ли?

Я заколебался.

– Я прошу вас!

Мне самому этого хотелось, поэтому я принял приглашение без лишних церемоний.

Мы все двинулись в сторону дома. Флора и Блант шли первыми.

– Какие волосы, – негромко сказал мне Пуаро, кивая в сторону Флоры. – Настоящее золото! Они составят прекрасную пару. Она и темноволосый красавец капитан Пейтон… Вы согласны со мной?

Я вопросительно взглянул на него, но он вдруг занялся микроскопическими каплями воды на рукаве своего пальто. Этот человек чем-то напоминал мне кота. Эти его зеленые глаза и жеманное поведение…

– И все впустую, – заметил я с симпатией. – Интересно, что же там все-таки было, в пруду?

– Хотите взглянуть? – спросил Пуаро. Я уставился на него. Сыщик кивнул. – Мой дорогой друг, – произнес он с мягкой укоризной. – Эркюль Пуаро никогда не рискнет своим костюмом, не будучи уверенным, что сможет достичь своей цели. Такой поступок был бы смешным и абсурдным, а я никогда не бываю смешон.

– Но у вас в руке ничего не было, – запротестовал я.

– Иногда необходимо сохранять тайну. Вы всегда говорите своим пациентам абсолютную правду, доктор? Думаю, что нет. Да и своей великолепной сестре вы не рассказываете всего до конца, не так ли? Прежде чем продемонстрировать пустую руку, я переложил то, что в ней было, в другую. А сейчас вы увидите, что это было.

И он протянул мне свою левую руку ладонью вверх. На ней лежал небольшой золотой ободок. Женское обручальное кольцо.

Я взял его в руки.

– Посмотрите внутрь, – скомандовал Пуаро.

Я так и поступил. По внутренней стороне кольца было выгравировано изящными буквами:

От Р., 13 марта

Я взглянул на Пуаро, но тот был занят тем, что изучал свое изображение в крохотном карманном зеркальце. Особое внимание сыщик уделил своим усам, на меня же не обратил никакого внимания. Я понял, что он не собирается продолжать наш разговор.

Глава 10 Буфетчица

Когда мы пришли, миссис Экройд была в холле. Рядом с ней стоял маленький высохший человечек с агрессивным подбородком, острыми серыми глазками и большой печатью ЮРИСТ на лбу.

– Мистер Хэммонд решил остаться на ланч, – сообщила миссис Экройд. – Вы уже знаете майора Бланта, мистер Хэммонд? А это наш дорогой доктор Шеппард, тоже старый друг бедного Роджера. И, дайте-ка взглянуть…

Она замолчала, в замешательстве рассматривая Эркюля Пуаро.

– Это месье Пуаро, мама, – объяснила Флора. – Я говорила тебе о нем сегодня утром.

– Ах да, ну конечно, – неуверенно сказала миссис Экройд. – Конечно, конечно, милая. Он должен найти Ральфа, правильно?

– Он должен найти убийцу дяди, – уточнила Флора.

– Дорогая моя, – воскликнула ее мать, – я тебя умоляю! Мои нервы на пределе. Сегодня утром я совершенно разбита. Какое ужасное событие… Я не могу избавиться от ощущения, что это был какой-то несчастный случай. Роджер всегда так увлекался всякими странными штучками… Думаю, что у него соскользнула рука или что-то в этом роде.

Эта теория была выслушана в гробовом молчании. Я заметил, как Пуаро подошел к юристу и заговорил с ним конфиденциальным тоном. Они отошли в амбразуру окна. Я подошел было к ним, но потом заколебался.

– Я вам не помешаю? – поинтересовался я.

– Совсем нет! – любезно воскликнул сыщик. – Мы с вами, месье доктор, – вы и я – расследуем это преступление бок о бок. Без вашей помощи я бы совершенно растерялся. Мне нужна кое-какая информация от доброго мистера Хэммонда.

– Как я понимаю, вы действуете в интересах капитана Ральфа Пейтона? – осторожно уточнил адвокат.

Пуаро отрицательно покачал головой.

– Не так. Я действую в интересах правосудия. Мисс Экройд попросила меня расследовать смерть ее дяди.

Было видно, что мистер Хэммонд немного растерялся.

– Я не могу поверить, что капитан Пейтон может быть замешан в этом преступлении, – сказал он, – какими бы ни были косвенные улики. И тот факт, что он испытывал серьезные финансовые трудности, не может…

– А он их действительно испытывал? – быстро вставил Пуаро.

Адвокат пожал плечами.

– Это обычное состояние Ральфа Пейтона, – сухо заметил он. – Деньги утекали у него меж пальцев, как вода. Он постоянно обращался к своему отчиму.

– А он делал это в течение, предположим, последнего года?

– Не могу вам сказать. Мистер Экройд не обсуждал со мною подобные вещи.

– Я понимаю вас, мистер Хэммонд. Полагаю, что вы знакомы с подробностями завещания мистера Экройда?

– Ну конечно. Именно из-за этого я и приехал сюда сегодня.

– Ну тогда, так как вы видите, что я действую по поручению мисс Экройд, не могли бы вы познакомить меня с подробностями этого завещания?

– Оно очень простое. Если отбросить всякую юридическую шелуху, то после уплаты некоторых обязательных сумм…

– Как то? – прервал его Пуаро.

Было видно, что мистер Хэммонд слегка удивлен.

– Как то: тысяча фунтов его домоправительнице мисс Рассел, пятьдесят фунтов кухарке, Эмме Купер, пятьсот фунтов секретарю, мистеру Джоффри Реймонду, а также взносы в различные клиники…

Пуаро поднял руку.

– Знаете, благотворительные взносы меня не интересуют.

– Очень хорошо. Миссис Экройд получает пожизненный доход от десяти тысяч фунтов, вложенных в акции различных предприятий. Мисс Флора Экройд немедленно вступает во владение двадцатью тысячами фунтов. Все остальное – включая недвижимость и акции в компании «Экройд и Сын» – переходит к его приемному сыну, Ральфу Пейтону.

– У мистера Экройда было значительное состояние?

– Очень значительное. Капитан Пейтон станет весьма состоятельным молодым человеком.

Повисла тишина. Пуаро и адвокат посмотрели друг на друга.

– Мистер Хэммонд, – раздался от камина голос миссис Экройд.

Адвокат направился на зов. Пуаро взял меня за руку и потянул ближе к окну.

– Вы только взгляните на эти ирисы, – произнес он громким голосом. – Великолепны, не правда ли? Очень приятное впечатление. – В то же время я почувствовал его руку на своей и услышал его тихий голос: – Вы действительно хотите мне помочь? Хотите принять участие в расследовании?

– Ну конечно, – с готовностью откликнулся я. – Это моя самая большая мечта. Вы не представляете, какую скучную жизнь я веду. В ней нет ничего выходящего за рамки обычного.

– Отлично, тогда считайте, что мы с вами коллеги. Думаю, что через пару минут к нам присоединится майор Блант. Он уже устал от этой доброй мамочки. Я хочу узнать некоторые вещи, но не хочу, чтобы он знал, что это нужно именно мне. Вы меня понимаете? Поэтому вопросы придется задавать вам.

– И о чем я должен спрашивать? – спросил я, предчувствуя недоброе.

– Я хочу, чтобы вы упомянули при нем имя миссис Феррарс.

– Да?

– И говорите о ней совершенно обыденно. Спросите его, был ли он здесь, когда умер муж миссис Феррарс. Вы меня понимаете? А когда он будет отвечать, незаметно наблюдайте за его лицом. C’est compris?[105]

Ответить я не успел, так как через минуту, как и предсказывал маленький бельгиец, Блант покинул остальных и своей обычной целеустремленной походкой подошел к нам. Я предложил выйти на террасу, но Пуаро предпочел остаться.

Около поздней розы я остановился и заметил:

– Как все может измениться всего за каких-то два дня… Я был здесь в среду и, помню, гулял по этой террасе. Со мною был Экройд, полный жизни и планов… А теперь, три дня спустя, бедняга мертв. Миссис Феррарс тоже мертва – вы ведь знали ее, не так ли?.. Ну конечно, знали!

Блант утвердительно кивнул.

– А в этот свой приезд вы с нею встречались?

– Нанес ей визит вместе с Экройдом. Кажется, во вторник. Потрясающая женщина, но в ней было что-то странное. Где-то глубоко внутри – никогда нельзя было определить, что она собирается делать в следующий момент.

Я посмотрел в его твердые серые глаза. Естественно, они ничего не выражали. Тогда я продолжил:

– А раньше вы ее тоже встречали?

– Последний раз, когда я здесь был, они только переехали сюда с мужем. – Майор недолго помолчал, а потом добавил: – Странное дело, но за это время она очень здорово изменилась.

– Что значит – изменилась? – уточнил я.

– Стала выглядеть лет на десять старше.

– А вы были здесь, когда умер ее муж? – спросил я, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно естественнее.

– Нет. Но по всему, что я слышал, для нее это было большим счастьем. Может быть, звучит жестоко, но зато истинная правда.

Я не мог не согласиться.

– Да уж, Эшли Феррарса никак нельзя было назвать образцовым мужем, – осторожно заметил я.

– Мерзавец чистой воды, на мой взгляд, – заметил Блант.

– Да нет, – возразил я. – Просто человек, у которого денег было больше, чем ему было нужно.

– Ох уж эти деньги… На их избыток можно списать все, что угодно. Или на их недостаток.

– А к вам что из этого больше подходит? – спросил я.

– У меня их хватает на то, чтобы жить как я хочу. Мне просто повезло.

– Да, это точно.

– Сейчас-то у меня их не очень много. Год назад получил небольшое наследство и, как идиот, позволил уговорить себя вложиться в одно рискованное дельце…

Я проникся к нему симпатией и рассказал о своей собственной проблеме.

Раздался звук гонга, и мы все отправились на ланч.

– Eh bien?[106] – спросил Пуаро, слегка придержав меня.

– С ним всё в порядке, – ответил я. – Я в этом уверен.

– И вас ничего не… насторожило?

– С год назад он получил наследство, – рассказал я. – Но что в этом такого? Почему он не может его получить? Могу поклясться, что он абсолютно честен и ни в чем не замешан.

– Без сомнения, без сомнения, – успокоил меня сыщик. – Не надо так расстраиваться.

Он говорил со мною как с капризным ребенком.

Мы все вошли в столовую. Казалось невероятным, что я сидел за этим столом менее чем двадцать четыре часа назад.

После еды миссис Экройд отвела меня в сторону и усадила на софу.

– Я чувствую себя немного обиженной, – произнесла она, поднося к глазам платок, вид которого говорил о том, что он отнюдь не предназначен для того, чтобы вытирать им слезы. – Обиженной тем, что Роджер, оказывается, так мало мне доверял. Эти двадцать тысяч он должен был оставить мне, а не Флоре. Матери вполне можно доверить блюсти интересы ее дочери. На мой взгляд, это называется отсутствием доверия.

– Вы забываете, миссис Экройд, – напомнил ей я, – что Флора – родная племянница Экройда, а значит, его кровная родственница. Если б вы были его родной сестрой, а не женой его брата, то все было бы по-другому.

– Думаю, что он мог бы подумать о моих чувствах как вдовы несчастного Сесила, – сказала дама, осторожно дотрагиваясь платком до своих ресниц. – Но Роджер всегда странно, если не сказать скаредно, вел себя во всем, что было связано с деньгами. Для меня и Флоры это всегда было очень сложно. Он даже не выделил несчастной крошке ежегодного содержания. Конечно, он оплачивал ее счета, но и это делал с большим скрипом. И, как любой мужчина, всегда допрашивал меня, зачем ей нужны все эти бантики и блестящие безделушки… Ну вот, я забыла, что хотела вам сказать! Ах да, у нас не было ни пенни, которое мы могли бы назвать своим. Флора очень переживала из-за этого – уж я-то хорошо знаю. Хотя и была привязана к своему дяде. Но любой девушке это не понравилось бы… Да, я должна сказать, что у Роджера было странное отношение к деньгам. Он даже не хотел покупать новые полотенца, хотя я много раз говорила ему, что в старых уже протерлись дыры. И вообще, – продолжила миссис Экройд, внезапно поменяв тему, что было характерно для ее манеры разговаривать, – оставить все эти деньги этой женщине – вы только подумайте, целую тысячу фунтов!

– Какой женщине?

– Этой Рассел. Я всегда говорила, что в ней есть что-то странное. Но Роджер не хотел слышать о ней ничего плохого. Говорил, что она женщина с сильным характером и что он ее уважает и восхищается ею. Все время говорил о ее честности, независимости и душевной теплоте… Она действительно делала все, чтобы женить на себе Роджера. Но я быстренько положила этому конец. Она всегда меня ненавидела. Естественно, ведь я вижу ее насквозь.

Я начал подумывать, как бы остановить это выступление миссис Экройд и сбежать. Спас меня мистер Хэммонд, который подошел попрощаться. Я ухватился за эту возможность и тоже встал.

– Насчет досудебного расследования, – спросил я. – Где его лучше провести: здесь или в «Трех кабанах»?

У миссис Экройд буквально отвалилась челюсть.

– Досудебное расследование? – спросила она, выглядя как живое воплощение ужаса. – Но ведь никакого досудебного расследования не будет?

– Это неизбежно, – произнес мистер Хэммонд, гнусно покашляв. – В создавшихся обстоятельствах, – добавил он, как пролаял.

– Но ведь доктор Шеппард может организовать…

– Боюсь, что здесь мои организаторские способности сильно ограничены, – сухо заметил я.

– Но если его смерть – результат несчастного случая…

– Он был убит, миссис Экройд, – жестко заметил я.

Женщина негромко вскрикнула.

– И никакие рассуждения о несчастных случаях не выдержат никакой критики.

В отчаянии миссис Экройд взглянула на меня. Мне уже надоело это поведение, которое в тот момент я посчитал ее глупым желанием избежать дополнительных неприятностей.

– Если будет досудебное расследование, то мне… мне ведь необязательно будет отвечать на вопросы, правильно? – уточнила она.

– Не знаю, что вы должны будете делать, – ответил я. – Вполне возможно, мистер Реймонд сможет освободить вас от этой необходимости. Он в курсе всех обстоятельств и вполне может официально подтвердить личность убитого.

Легким наклоном головы адвокат подтвердил мои слова.

– Думаю, что вам действительно не о чем беспокоиться, миссис Экройд, – заметил он. – Вас освободят от всех этих ненужных волнений. Теперь насчет денег – у вас их достаточно на сегодняшний момент? Я имею в виду, – добавил он, поймав ее вопросительный взгляд, – наличные деньги. Если нет, то я могу их организовать для вас, если вы назовете мне требуемую сумму.

– Мне кажется, что здесь все должно быть в порядке, – раздался голос стоявшего рядом Реймонда. – Как раз вчера мистер Экройд получил по чеку сто фунтов наличными.

– Сто фунтов?

– Да. На зарплату и на те выплаты, которые должны были быть сделаны сегодня. Думаю, что эти деньги до сих пор не тронуты.

– Тогда где же они? У него в столе?

– Нет. Наличные он всегда держал в спальне, точнее – в старом футляре для воротничков. Смешно, правда?

– Думаю, – предложил адвокат, – что до моего отъезда мы должны убедиться, что все деньги на месте.

– Ну конечно, – согласился секретарь. – Я вас провожу. Черт… я забыл, что дверь заперта.

Вызванный Паркер сообщил, что инспектор Рэглан находится в комнате домоправительницы, где выясняет какие-то дополнительные моменты. Через несколько минут инспектор вместе с ключом присоединился к нам в холле. Он отпер дверь, и через холл мы прошли к лестнице. Дверь в спальню Экройда на верхней площадке была все еще открыта. Опущенные шторы делали саму комнату темной, а кровать так и оставалась нетронутой с прошлого вечера. Раскрыв шторы, инспектор впустил в комнату солнечный свет, и Джоффри Реймонд прошел к верхнему ящику бюро из палисандрового дерева.

– Держать деньги просто так, в незапертом ящике? Вы можете себе такое представить? – заметил инспектор.

Секретарь слегка покраснел.

– Мистер Экройд абсолютно доверял честности своих слуг, – возбужденно произнес он.

– Ну да, конечно, – поспешно согласился с ним Рэглан.

Открыв ящик, Реймонд извлек из него старый круглый кожаный футляр для воротничков и, открыв его, вытащил толстый бумажник.

– А вот и деньги, – сказал он, показывая толстую пачку банкнот. – Здесь должно быть сто фунтов – мистер Экройд положил их в футляр в моем присутствии, когда переодевался к обеду. С того момента к ним никто не притрагивался.

Мистер Хэммонд взял у него из рук пачку и пересчитал деньги. Потом он резко взглянул на всех нас.

– Вы говорили про сто фунтов, но здесь только шестьдесят.

Реймонд с удивлением посмотрел на него.

– Это невозможно! – воскликнул он, делая шаг вперед, взял у него деньги и громко, вслух, пересчитал их еще раз.

Мистер Хэммонд не ошибся. Денег было ровно шестьдесят фунтов.

– Но я ничего не понимаю! – воскликнул озадаченный секретарь.

В этот момент Пуаро задал вопрос:

– Вы видели, как мистер Экройд убрал деньги вчера вечером, когда переодевался к обеду? А вы уверены, что после этого он никому ничего не платил?

– Уверен. Он тогда еще сказал: «Не хочу тащить эти сто фунтов с собою – слишком толстая пачка».

– Тогда все очень просто, – решил Пуаро. – Или он все-таки заплатил кому-то сорок фунтов вчера вечером, или деньги украли.

– Да, вот что остается в сухом остатке, – согласился инспектор и повернулся к миссис Экройд: – Кто из слуг мог прийти сюда вчера вечером?

– Думаю, что горничная. Она расстилает постель.

– И кто эта женщина? Вы о ней что-то знаете?

– Она не так давно у нас работает, – ответила миссис Экройд. – Но производит впечатление милой деревенской девушки.

– Мне кажется, с этим надо разобраться, – вмешался в разговор инспектор. – Если мистер Экройд сам заплатил кому-то деньги, то это может иметь значение для раскрытия всего преступления. Остальным слугам, по вашему мнению, тоже можно верить?

– Да, я так думаю.

– Раньше у вас никогда ничего не пропадало?

– Нет.

– И никто из них не увольняется или что-то в этом роде?

– Буфетчица собирается уйти.

– Когда?

– Мне кажется, она сообщила об этом вчера.

– Вам?

– Нет, конечно. Я не имею никакого отношения к слугам. Домашние дела – это ответственность мисс Рассел.

Пару минут инспектор размышлял над услышанным, а потом кивнул и произнес:

– Думаю, что надо переговорить с мисс Рассел и еще раз повидать эту девушку, Дейл.

Мы с Пуаро отправились к мисс Рассел вместе с ним. Она приняла нас со своей обычной невозмутимостью. Да, Элси Дейл работает в «Фернли» пять месяцев. Хорошая девушка, быстро выполняет свои обязанности и достойна всяческого уважения. Хорошие рекомендации. Последний человек на свете, кто мог бы взять что-то, не принадлежащее ей.

– А как насчет буфетчицы?

– Тоже отличная девушка. Очень спокойная и воспитанная. Прекрасная работница.

– Тогда почему же она увольняется? – просил инспектор.

– Я здесь ни при чем, – надула губы мисс Рассел. – Как я поняла, вчера днем мистеру Экройду что-то не понравилось. В ее обязанности входила уборка кабинета, и она перепутала какие-то бумаги на столе. Это его сильно разозлило, и она объявила о своем уходе. Так я поняла из ее рассказа. Но, может быть, вы сами с нею поговорите?

Инспектор согласился. Я уже заметил эту девушку, когда она прислуживала за ланчем. Высокая, с густыми каштановыми волосами, собранными в тугой узел на затылке, и очень твердым взглядом серых глаз. Она явилась на вызов домоправительницы и, войдя в комнату, стояла очень прямо, внимательно глядя на нас этим своим твердым взглядом.

– Вас зовут Урсула Борн? – уточнил инспектор.

– Да, сэр.

– Как я понимаю, вы увольняетесь?

– Да, сэр.

– А почему?

– Я перепутала бумаги на столе мистера Экройда. Он здорово разозлился, и тогда я сказала, что мне, наверное, лучше уйти. Он сказал мне, что чем быстрее, тем лучше.

– Вы вчера вечером были в спальне мистера Экройда? Убирались или еще что-то?

– Нет, сэр. Это все работа Элси. Я никогда не захожу в ту часть дома.

– Должен вам сообщить, милочка, что из комнаты мистера Экройда исчезла крупная сумма денег.

Наконец-то я увидел хоть какое-то проявление чувств с ее стороны. Она залилась краской.

– Я ничего не знаю ни о каких деньгах. Если вы считаете, что мистер Экройд выгнал меня потому, что я их взяла, то вы ошибаетесь.

– Я вас ни в чем не обвиняю, милочка, – заметил инспектор. – Не стоит так волноваться.

Девушка холодно посмотрела на него.

– Если хотите, можете обыскать мои вещи, – презрительно заявила она. – Вы там ничего не найдете.

Неожиданно в разговор вмешался Пуаро.

– Мистер Экройд уволил вас вчера, во второй половине дня, или скорее вы сами уволились, правильно? – спросил он.

Девушка согласно кивнула.

– И сколько же времени вы беседовали?

– Беседовала?

– Ну да, с мистером Экройдом в его кабинете?

– Я… я не знаю.

– Ну, двадцать минут или, может быть, полчаса?

– Что-то вроде этого.

– Но не дольше?

– Нет, конечно, не дольше, чем полчаса.

– Благодарю вас, мадемуазель.

Я с любопытством посмотрел на сыщика. Он был занят тем, что аккуратно перекладывал что-то на столе. Глаза его блестели.

– Достаточно, – сказал инспектор.

Урсула Борн исчезла. Инспектор повернулся к мисс Рассел.

– Сколько времени она здесь работает? У вас есть копия рекомендаций, которые она представила?

Не ответив на первый вопрос, мисс Рассел подошла к стоявшему рядом бюро, открыла один из ящиков и вытащила из него пачку писем, скрепленных большим зажимом. Среди них она выбрала одно и протянула его инспектору.

– Хм-м-м… Кажется, все в порядке. Подписано миссис Ричард Фоллиот, «Марби Гранж», Марби. Что это за женщина?

– Достойная семья, проживающая в провинции.

– Ну что же, – сказал инспектор, возвращая ей письмо. – Теперь давайте поговорим с другой, с Элси Дейл.

Элси Дейл оказалась крупной светловолосой девушкой с приятным, хотя и несколько глуповатым лицом. Она с готовностью ответила на наши вопросы и сильно разволновалась и расстроилась, узнав о пропаже денег.

– С нею, на мой взгляд, всё в порядке, – заключил инспектор, отпустив ее. – А как насчет Паркера?

Мисс Рассел крепко сжала губы и ничего не ответила.

– У меня ощущение, что с этим человеком что-то не так, – задумчиво продолжил инспектор. – Но проблема в том, что я не понимаю, когда у него был подходящий для убийства момент. Сразу после обеда он занялся своими прямыми обязанностями, и на весь вечер у него имеется хорошее алиби. Я знаю наверняка, потому что специально обратил на это внимание… Ну что ж, мисс Рассел, я благодарю вас. Давайте сегодня на этом остановимся. Вполне возможно, что мистер Экройд сам заплатил кому-то.

Домоправительница сухо попрощалась с нами, и мы покинули ее.

Вместе с Пуаро мы вышли из дома.

– Интересно, – первым заговорил я, прервав молчание, – что за бумаги перепутала девушка, если Экройд так разозлился? Не здесь ли ключ к решению всей загадки?

– Секретарь сказал, что на столе не лежало никаких важных бумаг, – негромко напомнил Пуаро.

– Да, но… – Я замолчал.

– Вам кажется странным, что Экройд впал в ярость из-за такой безделицы?

– Да, кажется…

– Но была ли это «просто безделица»?

– Конечно, – согласился я, – мы не знаем наверняка, что это были за бумаги, а меж тем Реймонд твердо сказал…

– Давайте на минуту забудем о Реймонде. Что вы сами думаете об этой девушке?

– О какой именно? О буфетчице?

– Вот именно. Об Урсуле Борн?

– Мне она показалось вполне приятной, – сказал я, поколебавшись.

Пуаро повторил мои слова:

– Она показалась приятной… вот именно.

Помолчав какое-то время, он вынул что-то из кармана и протянул мне:

– Друг мой, я хочу вам кое-что показать. Вот, взгляните.

Бумагу, которую показывал мне детектив, составил инспектор и утром передал Пуаро. Взглянув туда, куда указывал палец сыщика, я заметил небольшой карандашный крестик напротив имени Урсула Борн.

– Может быть, раньше вы не замечали, мой добрый друг, что во всем списке есть только один человек, чье алиби никем и ничем не подтверждено. И этот человек – Урсула Борн.

– Так вы думаете…

– Доктор Шеппард, я не хочу ничего думать. Может быть, Урсула Борн и могла убить мистера Экройда, но, доложен признаться, я не вижу для этого никаких мотивов. А вы?

Пуаро очень пристально посмотрел на меня, так пристально, что мне стало не по себе.

– А вы? – еще раз повторил он.

– Я не вижу никаких мотивов, – твердо ответил я.

Его взгляд стал мягче. Он нахмурился.

– Так как шантажистом был мужчина, то она, соответственно, шантажисткой быть не может, – пробормотал он себе под нос.

Я закашлялся, затем задумчиво произнес:

– Что касается этого…

Пуаро резко повернулся ко мне:

– Что? Что вы хотели сказать?

– Ничего, ничего. Только то, что, строго говоря, в письме миссис Феррарс упоминается человек – она нигде не говорит, что это мужчина. Это мы с Экройдом приняли на веру то, что это был мужчина.

Казалось, Пуаро меня не слушает. Он опять бормотал что-то себе под нос:

– Но тогда это возможно… Да, вполне возможно… Но в этом случае – не-ет! Я должен все обдумать еще раз. Система и порядок – вот что мне сейчас совершенно необходимо. Все должно четко совпадать – идеально подходить к общей картине, – иначе я на неправильном пути. – Он замолчал и вновь повернулся ко мне: – А где это – Марби?

– По другую сторону от Кранчестера.

– Далеко?

– Миль четырнадцать, полагаю.

– А вы сможете туда съездить? Например, завтра?

– Завтра? Дайте подумать… завтра воскресенье… Да. Думаю, что смогу. И что я должен буду там сделать?

– Увидеть эту миссис Фоллиот и выяснить у нее все, что удастся, об Урсуле Борн.

– Очень хорошо, хотя эта работа мне не очень-то по душе.

– Сейчас для ваших сомнений нет времени. От этого может зависеть жизнь человека.

– Бедный Ральф, – сказал я со вздохом. – Вы все-таки верите, что он невиновен?

Пуаро очень мрачно посмотрел на меня.

– Вы хотите знать правду?

– Ну конечно.

– Тогда вы ее услышите. Друг мой, все указывает именно на то, что он виновен.

– Что?! – невольно воскликнул я.

Сыщик кивнул.

– Да. Этот дурак инспектор – а ведь он полный дурак – нашел все улики, которые на это указывают. Я ищу правду, и правда каждый раз тоже приводит меня к Ральфу Пейтону. Но я не собираюсь опускать руки. Я обещал мадемуазель Флоре, а эта малышка уверена в невиновности капитана. Абсолютно уверена.

Глава 11 Пуаро наносит визит

Я немного нервничал, когда на следующий день позвонил в звонок «Марби Гранж». Меня очень интересовало, что Пуаро ожидает от моего визита. Он поручил мне это дело – почему? Потому ли, что, как и при беседе с майором Блантом, хотел остаться в стороне? Такое желание, вполне понятное тогда, сейчас теряло всякий смысл.

Мои размышления были прерваны появлением хорошенькой горничной.

Да, миссис Фоллиот дома. Меня проводили в гостиную, и я с любопытством огляделся. В большой полупустой комнате стояли неплохие старинные фарфоровые фигурки и лежали красивые вышивки. При этом шторы и чехлы на мебели выглядели поношенными. Как ни взгляни, но эта комната, без сомнения, принадлежала леди.

Когда миссис Фоллиот вошла в комнату, я оторвался от изучения Бартолоцци[107], висевшего на стене.

– Доктор Шеппард, – неуверенно произнесла она.

– Именно так меня зовут, – ответил я. – Прошу прощения, что побеспокоил вас без приглашения, но мне нужна информация об одной горничной, которая раньше работала у вас. Ее имя Урсула Борн.

– Урсула Борн? – с сомнением повторила она.

– Да. Может быть, вы не помните этого имени?

– Нет, нет, конечно, я… я очень хорошо помню.

– Как я понимаю, она ушла от вас около года назад?

– Да, именно так. Вы абсолютно правы.

– И пока она работала у вас, у вас не было к ней претензий? Кстати, а сколько всего она у вас проработала?

– Год или два – сейчас точно не помню. Она… она очень способная девушка. Думаю, что вам она вполне понравится. Я и не знала, что она собирается уходить из «Фернли».

– А вы можете что-нибудь о ней рассказать? – попросил я.

– Что-нибудь о ней?

– Да. Откуда она родом, кто ее близкие – такие вещи…

Лицо миссис Фоллиот окаменело еще больше.

– Я ничего этого не знаю.

– А у кого она работала до вас?

– Боюсь, что не припомню.

Сейчас ее волнение подчеркивалось неожиданно появившимся гневом. Она откинула голову назад жестом, который показался мне смутно знакомым.

– А так ли уж необходимы все эти вопросы?

– Совсем нет. – Я притворился удивленным и слегка виноватым. – Не думал, что для вас это будет неприятно. Приношу вам свои извинения.

Гнев исчез, и она опять превратилась в смущенную женщину.

– Нет, я совсем не против! Уверяю вас. Почему это должно быть мне неприятно? Просто… просто, понимаете, все это выглядит несколько странно. Вот и всё. Просто несколько странно.

Практикующий врач почти всегда может точно определить, когда ему лгут. По манере миссис Фоллиот вести беседу было очевидно, что она не хочет отвечать на мои вопросы, и не хочет очень активно. Было понятно, что она сильно расстроена и чувствует себя не в своей тарелке. За всем этим пряталась какая-то загадка. Мне миссис Фоллиот показалась женщиной, совершенно не приспособленной ко лжи – и именно поэтому так неловко себя чувствовавшей, когда лгать все-таки приходилось. Заметить это был способен даже ребенок.

Но мне также было очевидно, что больше она ничего не скажет. Какая бы тайна ни окружала Урсулу Борн, от миссис Фоллиот я о ней ничего не узнаю.

Признав поражение, я еще раз извинился за вторжение, взял шляпу и удалился.

Заехав по дороге к паре пациентов, я появился дома около шести часов вечера. Кэролайн сидела рядом с кучей использованных чайных принадлежностей. На лице у нее было написано с трудом подавляемое волнение, которое мне было так хорошо известно. Так она выглядела только тогда, когда ей не терпелось что-то сообщить или задать какой-нибудь вопрос. Я только не мог понять, что она хотела именно сейчас.

– У меня была очень интересная вторая половина дня, – начала Кэролайн, когда я погрузился в свое любимое кресло и вытянул ноги навстречу согревающему пламени камина.

– Правда? – спросил я. – Что, заходила мисс Ганнет?

Мисс Ганнет – одна из наших основных сплетниц.

– Можешь попробовать еще раз, – сказала Кэролайн с очевидной самоуверенностью.

Я попробовал еще несколько раз, постепенно перебрав всех членов ее разведывательной бригады. Каждую фамилию моя сестрица отвергала триумфальным покачиванием головы. В конце концов она сама выдала мне эту информацию.

– Месье Пуаро! – сказала она. – Что ты об этом думаешь?

Думал я много чего, но делиться этим с Кэролайн не стал.

– А зачем он приходил? – спросил я вместо этого.

– Конечно, для того, чтобы увидеть меня. Он сказал, что так как хорошо знает моего брата, то есть тебя, то надеется, что ему будет позволено познакомиться с его очаровательной сестрой… то есть с твоей очаровательной сестрой… ну вот, я окончательно запуталась… но ты меня понял.

– И о чем же он говорил?

– Он мне много чего рассказал о себе и о своих расследованиях. Ты знаешь, что князь Павел Моранский женился на танцовщице?

– Да неужели?

– Я читала об этом очень интересную заметку в «Светских слухах» несколько дней назад. Там намекалось на то, что в действительности она русская великая княжна, которой удалось сбежать от большевиков. Так вот, оказывается, месье Пуаро удалось раскрыть ужасную тайну одного убийства, которая угрожала им обоим. Князь Павел не знал, как его отблагодарить[108].

– Он вручил ему булавку для галстука с изумрудом размером с яйцо зуйка[109]?

– Он об этом ничего не сказал. А почему ты спрашиваешь?

– Да так, – ответил я. – Я думал, так всегда делается. По крайней мере, в детективных романах. У супердетективов комнаты всегда забиты рубинами, жемчугом и изумрудами, которые им дарят клиенты из королевских семей.

– Было очень интересно услышать обо всем этом от непосредственного участника, – благодушно заметила моя сестра.

Для Кэролайн – несомненно. Я не мог не восхищаться прозорливостью месье Эркюля Пуаро, который из великого множества своих дел смог выбрать именно то, которое будет особенно интересно для пожилой леди, живущей в небольшой деревне.

– Так он подтвердил, что танцовщица – это настоящая великая княжна?

– Он не имел права этого говорить, – с важным видом ответила Кэролайн.

Я задумался, сколько Пуаро пришлось присочинить, когда он общался с моей сестрицей, – может быть, и совсем ничего. Ведь все свои намеки он наверняка сопровождал движениями бровей и пожиманием плеч.

– После такого рассказа, – заметил я, – ты была готова есть у него с руки.

– Не будь злым, Джеймс. Не понимаю, где ты нахватался этих ужасных выражений.

– Наверное, там, где пролегает моя единственная связь с внешним миром, – у своих пациентов. К сожалению, я не практикую среди королевских семей и высокородных русских émigrés[110]…

Кэролайн подняла очки на лоб и внимательно посмотрела на меня.

– Ты сегодня какой-то слишком брюзгливый, Джеймс. Это печень. Прими на ночь одну голубую таблетку.

Если б вы увидели меня в моем доме, то никогда бы не подумали, что я доктор медицины. Кэролайн сама решает, какие лекарства принимать – как мне, так и ей.

– К черту печень, – произнес я с раздражением. – А об убийстве вы говорили?

– Ну конечно, Джеймс. О чем еще здесь говорить? Я смогла раскрыть месье Пуаро глаза на некоторые вещи. Он был мне очень благодарен. Сказал, что я прирожденный детектив и прекрасно разбираюсь в психологии людей.

Кэролайн была в точности как кошка, которая под завязку наелась жирной сметаны. Казалось, еще немного, и она замурлычет от удовольствия.

– Он очень много говорил о маленьких серых клеточках и об их функциях. Сказал, что у него они высшего качества.

– Не сомневаюсь в этом, – заметил я с горечью. – Скромность отнюдь не относится к числу его достоинств.

– Как было бы хорошо, Джеймс, если бы в тебе было поменьше этого американского. Месье Пуаро считает, что Ральфа необходимо найти как можно скорее. Или он должен появиться сам и ответить на все вопросы. Еще он сказал, что отсутствие Ральфа отрицательно скажется на результатах досудебного расследования.

– И что ты на это сказала?

– Я с ним согласилась, – произнесла Кэролайн важным голосом. – И еще я рассказала ему, что люди говорят об этом уже сейчас.

– Кэролайн, – резко спросил я свою сестрицу, – а ты рассказала месье Пуаро, что подслушала в лесу?

– Конечно, – значительно сказала она.

Я вскочил и стал ходить по комнате. Наконец резко бросил:

– Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь. Ты просто затягиваешь петлю на шее Ральфа Пейтона, и это так же верно, как и то, что сейчас ты сидишь напротив меня.

– И совсем нет, – сказала Кэролайн, совсем не разволновавшись. – Я была удивлена, что ты сам не рассказал ему этого.

– Я специально постарался этого не делать, – ответил я, – потому что этот парень мне нравится.

– Мне тоже. Именно поэтому я считаю, что ты говоришь глупости. Я не верю, что Ральф совершил убийство, поэтому правда никак не может ему повредить; и кроме того, мы должны всячески помогать месье Пуаро. Только подумай: скорее всего, Ральф был с той девушкой всю ночь, а если это так, то у него прекрасное алиби.

– Если у него такое прекрасное алиби, – огрызнулся я, – то почему он не появится и не расскажет о нем?

– Потому что это может бросить тень на девушку, – с видом превосходства объяснила мне Кэролайн. – А вот если месье Пуаро разыщет ее и разъяснит ее обязанности, то она придет сама и снимет с Ральфа все обвинения.

– Мне кажется, Кэролайн, что ты себе выдумала какую-то романтическую волшебную сказку, – заметил я. – Я всегда говорил тебе, что ты читаешь слишком много макулатуры. – Снова опустился в кресло. – Пуаро задавал тебе еще какие-нибудь вопросы?

– Только о пациентах, которые были у тебя в то утро.

– О пациентах? – Я не поверил своим ушам.

– Ну да. О пациентах, которые приходили на операцию. Кто это был и сколько их было.

– И ты хочешь сказать, что смогла ответить на этот вопрос? – Мой голос звучал требовательно.

Кэролайн была неподражаема.

– А почему нет? – с гордостью спросила она в ответ. – Из этого окна я вижу всю дорожку к хирургическому кабинету. А память, Джеймс, у меня отличная. Гораздо лучше, чем у тебя, позволь заметить.

– Я в этом не сомневаюсь, – механически пробормотал я себе под нос.

А моя сестрица продолжала, загибая пальцы:

– Старая миссис Беннет; мальчик с фермы с повреждением пальца; Долли Грайс, которой надо было вынуть иголку из пальца; этот американский стюард с корабля… Дай подумать – я насчитала четырех… Ах да, еще старый Джордж Эванс со своей язвой. И, наконец…

Она важно замолчала.

– Ну же, говори!

Для Кэролайн настал момент высшего триумфа. Из-за бесчисленного количества звуков «с» в середине имени оно прозвучало как шипение змеи.

– Мис-с-с-с Рас-с-с-сел!

Кэролайн откинулась на спинку кресла и со значением посмотрела на меня, а если моя сестрица смотрит на кого-то со значением, то не заметить этого нельзя.

– Не знаю, что ты хочешь этим сказать. – Мои слова прозвучали совсем лживо. – А почему мисс Рассел не может проконсультироваться по поводу своего больного колена?

– Больное колено, – передразнила меня Кэролайн. – Полная ерунда! Колено у нее болит не больше, чем у тебя или у меня. Ей нужно было совсем другое.

– И что же, по-твоему? – поинтересовался я.

Кэролайн пришлось признаться, что этого она не знает.

– Но можешь быть уверен, именно это-то и интересовало его больше всего – я имею в виду месье Пуаро. В этой женщине есть что-то скользкое, и он это прекрасно понимает!

– Именно это мне и сказала вчера миссис Экройд, – подтвердил я. – Что в мисс Рассел есть что-то скользкое.

– А-а-а! – многозначительно произнесла моя сестра. – Как же. Еще одна!

– Еще одна – кто?

Однако Кэролайн не стала ничего объяснять. Она просто несколько раз кивнула, свернула свое вязание и отправилась наверх, чтобы надеть шелковую блузку с высоким воротом и золотой кулон – это называлось у нее переодеться к обеду.

Я остался сидеть, глядя на пламя камина и обдумывая слова Кэролайн. Действительно ли Пуаро нужна была информация о мисс Рассел или это была интерпретация моей сестрицы, которую она просто подогнала под свое собственное суждение?

В то утро в манерах мисс Рассел не было ничего, что могло бы вызвать подозрение. И тем не менее…

Я вспомнил разговор о наркотиках, с которого она перевела беседу на яды и отравления. Но в этом не было ничего такого – ведь Экройда не отравили. И все-таки это было странно…

Я услышал язвительный голос Кэролайн, прозвучавший с верхней площадки:

– Джеймс, ты опоздаешь к обеду.

Подбросив угля в камин, я послушно поднялся наверх.

При любых обстоятельствах в доме важно сохранять мир.

Глава 12 Все собираются за столом

В понедельник состоялось досудебное расследование.

Я не собираюсь в деталях описывать данную процедуру – это будет означать еще одно повторение того, что и так хорошо всем известно. По договоренности с полицией до публики был донесен минимум информации. Я дал показания относительно причин и возможного времени смерти. Отсутствие Ральфа Пейтона было отмечено коронером[111], но никак не подчеркивалось.

После этого мы с Пуаро перекинулись несколькими фразами с Рэгланом. Инспектор был очень мрачен.

– Все очень плохо, месье Пуаро, – сказал он. – Поверьте, я пытаюсь подойти к этому делу без всякого предубеждения. Ведь я сам местный житель и много раз видел капитана Пейтона в Кранчестере. Я не хочу сделать из него виновного – но, с какой стороны ни посмотри, ситуация очень серьезная. Если он невиновен, то почему не появляется на людях? У нас есть свидетельства против него, но любые свидетельства и улики могут иметь свое объяснение. Так почему он не хочет ничего объяснить?

Тогда слова инспектора значили гораздо больше, чем я из них понял. Описание Ральфа было послано на каждую железнодорожную станцию и в каждый порт Англии. Вся полиция была настороже. За его городской квартирой, так же как и за домами, в которых он бывал, постоянно наблюдали. При таком положении дел у Ральфа не было никаких шансов скрыться. У него не было ни багажа, ни, насколько это было известно, денег.

– Я не смог найти никого, кто видел бы его на станции в ту ночь, – продолжил инспектор. – А ведь Пейтона здесь хорошо знают, так что его наверняка кто-нибудь узнал бы. Из Ливерпуля тоже нет никаких новостей.

– А вы думаете, что он уехал в Ливерпуль? – спросил Пуаро.

– Это мне кажется очевидным. Телефонный звонок со станции за три минуты до отправления ливерпульского экспресса говорит сам за себя.

– Если только это не было сделано специально, чтобы сбить вас со следа. Вполне возможно, что именно это и было главной целью звонка.

– Неплохая идея, – радостно согласился инспектор. – Так вы думаете, что телефонный звонок объясняется именно этим?

– Друг мой, – заметил Пуаро серьезным голосом, – я не знаю. Могу сказать только следующее: когда мы сможем объяснить этот телефонный звонок, тогда и раскроем убийство.

– Насколько я помню, вы уже говорили нечто подобное, – вспомнил я, с любопытством глядя на маленького бельгийца.

Пуаро согласно кивнул.

– Я постоянно возвращаюсь к этой мысли, – с серьезным видом произнес он.

– А мне так кажется, что это не имеет вообще никакого значения, – заявил я.

– Я бы так не сказал, – примирительно заметил инспектор. – Но считаю, что мистер Пуаро придает этому звонку слишком много значения. У нас есть улики посильнее звонка. Например, отпечатки пальцев на рукоятке кинжала.

Неожиданно Пуаро заговорил с иностранным акцентом, что случалось с ним только тогда, когда он бывал чем-то очень взволнован.

– Monsieur l’inspecteur[112], – сказал он, – осторожнее с выходом… с выходом – comment dire[113] – такая маленькая улочка без выхода.

Инспектор Рэглан тупо смотрел на него. Я соображал несколько быстрее.

– Вы хотите сказать «тупик»? – предположил я.

– Вот именно – тупик, который ведет в никуда. Так же и с отпечатками этих пальцев – они могут завести вас в никуда.

– Не понимаю, как такое может произойти, – засомневался офицер полиции. – Вы, наверное, намекаете, что они могут быть фальшивкой? Я читал о чем-то подобном, но в моей биографии таких случаев не было. В любом случае настоящие или фальшивые, но они нас обязательно куда-нибудь да приведут.

Пуаро только пожал плечами и широко развел руки.

После этого инспектор показал нам несколько увеличенных фотоотпечатков и углубился в вопрос бороздок и завитков.

– Согласитесь же, – сказал он наконец, расстроенный тем, что детектив его совсем не слушает, – что эти отпечатки оставлены кем-то, кто был в доме в тот вечер.

– Bien entendu[114], – сказал Пуаро, кивая.

– Мы сняли отпечатки пальцев у всех, кто находился в доме, – абсолютно у всех, начиная со старухи и кончая кухонной служанкой.

Не думаю, что миссис Экройд понравилось, если бы она услышала, что ее называют старухой. Было ясно, что на косметику она тратит немалые деньги.

– У всех, – поспешно повторил инспектор еще раз.

– Включая и меня, – сухо напомнил я.

– Очень хорошо. Ни одни из них не совпали с отпечатками на рукоятке. Значит, у нас только два варианта: или Ральф Пейтон, или таинственный незнакомец, о котором нам тут рассказывает доктор. Когда мы возьмем обоих…

– Вы могли потерять много драгоценного времени, – прервал его Пуаро.

– Я не совсем вас понимаю, мистер Пуаро.

– Вы сказали, что взяли отпечатки у всех, кто находился в тот вечер в доме, – голос Пуаро звучал негромко. – И вы в этом абсолютно уверены, monsieur l’inspecteur?

– Ну конечно.

– И никого не пропустили?

– И никого не пропустили.

– Ни живых, ни мертвых?

На минуту инспектор выглядел сбитым с толку тем, что он посчитал замечанием уже религиозного характера. Потом очень медленно произнес:

– Вы хотите сказать…

– Я говорю о мертвых, monsieur l’inspecteur.

Инспектору потребовалась еще пара минут, чтобы все окончательно понять.

– Я предполагаю, – произнес Пуаро безмятежным голосом, – что отпечатки на рукоятке кинжала принадлежат самому мистеру Экройду. И это очень легко проверить – ведь его еще не похоронили.

– Но почему? В чем смысл? Вы ведь не предполагаете, что это было самоубийство?

– О нет. Я считаю, что на убийце были перчатки или он замотал чем-то руки. После того как удар был нанесен, он взял руку мистера Экройда и сжал ее на ручке кинжала.

– Но с какой целью?

Пуаро опять пожал плечами.

– Чтобы сделать это запутанное преступление еще более запутанным.

– Ну что же, – сказал инспектор, – я обязательно проверю. А когда вы вообще об этом задумались?

– Когда вы показали мне кинжал и любезно позволили изучить отпечатки. Я небольшой специалист по бороздкам и завиткам – как видите, я этого и не скрываю, – но мне пришло в голову, что отпечатки расположены несколько… неуклюже. Я бы не держал так рукоятку, если б хотел нанести удар. Понимаете, если вы бьете сверху и из-за спины, то при таком захвате вам будет сложно попасть в цель.

Инспектор Рэглан молча уставился на бельгийца. Пуаро с равнодушным видом смахнул соринку с рукава своего пальто.

– Да, – сказал полицейский. – А ведь это идея. Я тут же этим займусь, но не сильно расстраивайтесь, если из этого ничего не получится.

Он постарался, чтобы его слова прозвучали мягко и покровительственно. Пуаро проводил его глазами, а потом повернулся ко мне.

– В следующий раз мне надо быть поосторожнее с его amour propre[115]. Ну а теперь, когда нас оставили в покое, как вы думаете, мой добрый друг, не пора ли нам устроить небольшое воссоединение всего семейства?

Это «небольшое воссоединение», как назвал его Пуаро, состоялось через полчаса или через час. Мы сидели вокруг стола в столовой «Фернли». Пуаро, сидевший во главе стола, был похож на председателя совета директоров какой-то вымышленной компании. Слуг приглашать не стали, поэтому всего нас было шестеро: миссис Экройд, Флора, майор Блант, молодой Реймонд, Пуаро и ваш покорный слуга.

Когда все уселись по местам, детектив встал и поклонился.

– Дамы и господа, я собрал вас всех с определенной целью… – Он помолчал. – Но начать я хотел бы с нижайшей просьбы к мадемуазель.

– Ко мне? – переспросила Флора.

– Мадемуазель, вы помолвлены с капитаном Ральфом Пейтоном. Если он кому-то и верит, то это вам. Я совершенно серьезно умоляю вас, если только вам известно его местонахождение, убедить его выйти из своего укрытия. Одну минуточку, – сказал он, когда Флора подняла голову, чтобы заговорить, – ничего не надо говорить, пока вы всё хорошенько не обдумаете. Мадемуазель, его ситуация становится с каждым днем все опаснее и опаснее. Если б он не стал прятаться, то, независимо от того, сколь серьезны улики против него, он мог бы объясниться. А вот это молчание, это бегство – как вы думаете, что полиция думает по данному поводу? Естественно, только одно – то, что он виновен. Мадемуазель, если вы действительно верите в его невиновность, уговорите его сдаться, пока еще не слишком поздно.

Флора побелела, как бумага.

– Слишком поздно, – повторила она глухим голосом.

Сыщик наклонился в ее сторону и не отрывал от нее глаз.

– Понимаете, мадемуазель, – сказал он очень мягко, – сейчас вас об этом просит папа Пуаро. Старый папаша Пуаро, очень опытный и мудрый. Я не собираюсь заманивать вас в ловушку, мадемуазель. Разве вы не поверите мне и не скажете, где прячется Ральф Пейтон?

Девушка встала и теперь стояла, глядя ему прямо в глаза.

– Месье Пуаро, – произнесла она ясным голосом, – я вам клянусь, торжественно клянусь, что не знаю, где прячется Ральф Пейтон, и что я не видела его и ничего от него не слышала ни в день убийства, ни после него.

Она опять села на свое место. Несколько минут сыщик молча смотрел на нее, а потом резко хлопнул рукой по крышке стола и произнес:

– Bien![116] Да будет так. – На его лице появилось жесткое выражение. – Тогда я обращаюсь ко всем здесь присутствующим: миссис Экройд, майор Блант, доктор Шеппард, мистер Реймонд – все вы или друзья капитана, или близко знали пропавшего. Если кто-то из вас знает, где он прячется, – скажите об этом.

Повисла длинная пауза. Пуаро по очереди посмотрел на каждого из нас.

– Умоляю вас, – сказал он глухим голосом, – не молчите.

Все молчали, пока наконец не заговорила миссис Экройд.

– Я должна сказать, – сказала она похоронным голосом, – что отсутствие Ральфа в такой момент совершенно необъяснимо. Скрываться в такой ситуации… Все выглядит так, как будто за всем этим что-то скрывается. Я теперь все время думаю, Флора, дорогая, что это большое счастье, что мы формально не огласили твою помолвку.

– Мама! – в сердцах воскликнула девушка.

– Это Провидение, – объявила миссис Экройд. – Я глубоко верю в Провидение – «Божество, устраивающее наши судьбы»[117], как прекрасно написал Шекспир.

– Не будете же вы напрямую обвинять Всемогущего в том, что у кого-то толстые коленки, правда? – спросил Джоффри Реймонд, и комната наполнилась его безответственным смехом.

Мне кажется, что он сказал это для того, чтобы ослабить напряжение момента, но миссис Экройд с осуждением посмотрела на него и достала платочек.

– Флоре удалось избежать массы юридических и всяких других неприятностей. Я ни секунды не думаю, что наш дорогой Ральф имеет какое-то отношение к смерти бедняжки Роджера. Я так не думаю. Но у меня очень доброе сердце – оно с детства было таким добрым. Я ненавижу думать о людях плохо. И тем не менее мы не должны забывать, что Ральф, еще будучи ребенком, несколько раз попадал под бомбежки. Говорят, что результаты таких стрессов могут быть весьма отдаленными. И в этом случае люди совершенно не отвечают за свои поступки. Они, знаете ли, теряют над собой контроль и ничего не могут с этим поделать.

– Мама, – воскликнула Флора, – но ведь ты же не веришь, что это мог совершить Ральф!

– Действительно, миссис Экройд, – подал голос майор Блант.

– Я не знаю, что и думать, – в голосе миссис Экройд послышались слезы. – Все это просто убивает… Интересно, а что будет с этим домом, если Ральфа признают виновным?

Реймонд резко отодвинул свой стул от стола. Майор Блант молча сверлил ее глазами.

– У него же вполне мог быть какой-нибудь шок от контузии, – упорно продолжала миссис Экройд. – А я должна сказать, что Роджер всегда давал ему очень мало денег. Конечно, из лучших побуждений. Вижу, что вы все сейчас против меня, и тем не менее я не забываю, что Ральф так и не показался, – а это очень странно. И еще раз повторюсь: я рада, что мы не объявили о помолвке Флоры официально.

– Это произойдет завтра же, – сказала девушка своим ясным голосом.

– Флора! – в ужасе воскликнула ее мать.

Мисс Экройд повернулась к секретарю.

– Не могли бы вы послать соответствующие объявления в «Морнинг пост» и в «Таймс», мистер Реймонд?

– Если вы считаете, что так будет лучше, мисс Экройд, – серьезно заметил секретарь.

Девушка импульсивно повернулась к Бланту.

– Вы меня понимаете? – спросила она. – Что еще я могу сделать? В такой ситуации я должна держаться за Ральфа. Вы же это видите, правда?

Она смотрела на него в немом ожидании, и через какое-то время майор утвердительно кивнул.

Миссис Экройд чуть не захлебнулась криками протеста. Флора не обратила на нее никакого внимания. Потом заговорил Реймонд:

– Я полностью понимаю ваши мотивы, мисс Экройд. Но не кажется ли вам, что вы слишком торопитесь? Давайте подождем пару дней.

– Завтра, – повторила Флора все тем же чистым голосом. – И не надо причитать, мама. Кем бы я ни была, но своих друзей я не предаю.

– Месье Пуаро, – сквозь слезы обратилась миссис Экройд к сыщику. – Вы так ничего и не скажете?

– Здесь и говорить не о чем, – подал голос майор. – Она все правильно делает. Я буду рядом с нею до конца.

Флора протянула ему руку.

– Благодарю вас, майор Блант, – сказала она.

– Мадемуазель, – заговорил Пуаро, – вы позволите старику восхититься вашей смелостью и верностью? И постарайтесь понять меня, если я попрошу вас – попрошу вас со всей торжественностью – отложить объявление о помолвке по крайней мере на два дня.

Флора заколебалась.

– Я прошу об этом как в интересах Ральфа Пейтона, так и в ваших собственных, мадемуазель. Вижу, что вы хмуритесь. Вы не понимаете, как такое может быть. Но уверяю вас, что это именно так. Pas de blagues[118]. Вы доверили мне это дело – так не препятствуйте же мне сейчас.

Прежде чем ответить, Флора помолчала несколько минут.

– Мне все это не нравится, – ответила она наконец, – но я сделаю так, как вы просите.

И она опять уселась за стол.

– А теперь, дамы и господа, – быстро проговорил Пуаро, – я продолжу. Поймите меня правильно, я должен найти правду. Правда, какой бы уродливой она ни была, для человека, который ее ищет, всегда удивительна и прекрасна. Я уже старик, и мои силы уже не те, что были раньше. – Было видно, что сыщик ждет возражений. – Вполне возможно, что это мое последнее дело. Но Эркюль Пуаро не закончит свою карьеру неудачей. Дамы и господа, я еще раз повторяю – я обязательно узнаю правду. И узнаю ее, несмотря на вас всех.

Последние слова он произнес с вызовом, как бы бросив их нам в лицо. Мне показалось, что мы все как бы отшатнулись – все, за исключением Джоффри Реймонда, которому чувство юмора не изменило и на этот раз.

– Что вы имеете в виду – несмотря на нас всех? – переспросил он, слегка приподняв брови.

– Только то, что сказал, месье. Каждый из вас, сидящих в этой комнате, что-то от меня скрывает… – Подняв руку, он прекратил поднявшийся было шум протестов. – Да, да, я знаю, о чем говорю. Это может быть чем-то совсем неважным и совершенно тривиальным, что, на ваш взгляд, не имеет никакого отношения к делу, но оно существует. У каждого из вас есть что-то, что он скрывает. Ну скажите честно, я прав?

Он обвел всех одновременно вызывающим и обвиняющим взглядом. И все под этим взглядом опустили глаза. Включая и меня.

– Я получил свой ответ, – сказал Пуаро со странным смешком и встал. – Я еще раз обращаюсь ко всем вам – расскажите мне правду, всю правду. – И опять мертвая тишина. – Так никто и не заговорит?

И детектив опять рассмеялся тем же странным смехом.

– C’est dommage[119], – сказал он и вышел из комнаты.

Глава 13 Гусиное перышко

В тот вечер, по приглашению Пуаро, я обедал у него дома.

Я заметил, что Кэролайн следит за моими сборами с видимым неодобрением. Думаю, что она всем сердцем хотела отправиться со мною.

Пуаро оказался гостеприимным хозяином. Он выставил на стол бутылку ирландского виски (которое я ненавижу) вместе с сифоном с содовой и стаканом.

Сам он был занят приготовлением горячего шоколада. Как я позже выяснил, это был его любимый напиток.

Он вежливо осведомился о моей сестре, которую объявил очень интересным человеком.

– Боюсь, что после разговора с вами она просто потеряла голову, – сухо заметил я. – Что там у вас произошло в воскресенье днем?

Сыщик рассмеялся и подмигнул мне.

– Я люблю обращаться к мнению экспертов, – таинственно произнес он, но наотрез отказался пояснить свои слова.

– В любом случае теперь вы в курсе всех местных слухов, как правдивых, так и не очень, – заметил я.

– А кроме того, получил массу очень ценной информации, – негромко добавил детектив.

– Как, например?..

Бельгиец покачал головой.

– Почему вы не сказали мне правды? – задал он встречный вопрос. – Ведь в месте, подобном этому, все, что бы ни сделал Ральф Пейтон, мгновенно стало бы известно окружающим. И если бы в тот день по лесу не прошла ваша сестра, то это сделал бы кто-нибудь другой.

– Думаю, что вы правы, – ворчливо ответил я. – А почему вас так заинтересовали мои пациенты?

Пуаро опять подмигнул.

– Один пациент, доктор. Только один.

– Последний, – предположил я.

– Мисс Рассел представляется мне фигурой, достойной самого пристального изучения, – ушел он от прямого ответа.

– И вы согласны с моей сестрой и миссис Экройд, когда они говорят, что в ней есть что-то скользкое? – задал я еще один вопрос.

– Простите? Как вы сказали – скользкое?

Я постарался в меру своих сил и способностей объяснить ему это выражение.

– Это эти дамы так говорят, я правильно вас понял?

– А разве моя сестра не рассказала вам все это вчера днем?

– C’est possible[120].

– Безо всяких на то оснований, – объявил я.

– Les femmes[121], – глубокомысленно заметил Пуаро. – Они просто восхитительны! Это они придумали Его Величество Случай – и, как ни странно, оказались правы. Хотя речь идет совсем не о случайностях. Женщины подсознательно замечают тысячи мелких деталей, даже не задумываясь об этом. И вот их подсознание обрабатывает эти детали – а результат этого они называют интуицией. Сам я большой специалист в психологии. Я все это хорошо знаю.

С важностью надув грудь, Пуаро принял настолько нелепый вид, что я с трудом удержался от смеха. Потом он сделал небольшой глоток шоколада и аккуратно промокнул усы салфеткой.

– Мне бы очень хотелось, – неожиданно вырвалось у меня, – чтобы вы рассказали мне, что вы действительно обо всем этом думаете.

– Вам этого хочется? – переспросил он, поставив чашку.

– Очень.

– Вы видели то же, что и я. Неужели мы оцениваем произошедшее по-разному?

– Мне кажется, что вы надо мной смеетесь, – произнес я напряженным голосом. – Вы же знаете, что в таких делах у меня нет никакого опыта.

Пуаро снисходительно улыбнулся.

– Вы как маленький ребенок, которому очень хочется понять, как работает двигатель. Вы хотите видеть произошедшее не глазами семейного врача, а глазами детектива, который не признает никаких авторитетов и ни за кого не волнуется. Для этого детектива все окружающие одинаковы – и достойны подозрения.

– Вы хорошо сказали, – согласился я.

– Тогда я прочитаю вам небольшую лекцию. Прежде всего мы должны понять, что произошло в тот вечер, – и при этом не забывать, что любой человек, с которым мы говорим, может лгать.

Я с удивлением поднял брови.

– Подозревать абсолютно всех – странный подход.

– Но необходимый. Уверяю вас, совершенно необходимый. Вот, например, доктор Шеппард вышел из дома без десяти девять – а откуда это известно?

– Потому что я вам это сказал.

– Но вы можете говорить неправду или ваши часы могут показывать неправильное время. Но Паркер тоже говорит, что вы вышли из дома без десяти девять. И мы принимаем это заявление на веру и двигаемся дальше. В девять часов вы встречаете человека – и здесь мы сталкиваемся с тем, что я бы назвал «загадкой таинственного незнакомца», – прямо перед воротами поместья. Откуда я знаю, что все было именно так?

– Я вам так рассказал, – начал я снова, но Пуаро прервал меня нетерпеливым жестом.

– Ах вот как! Мне кажется, что сегодня вечером, мой друг, вы слегка поглупели. Вы знаете, что это так, но я-то откуда это знаю? Eh bien, сейчас я уже могу сказать вам, что этот таинственный незнакомец не был вашей галлюцинацией, потому что горничная мисс Ганнет встретила его за несколько минут до вас, и ее он тоже спрашивал о том, как пройти в «Фернли-парк». Значит, мы соглашаемся, что он действительно существовал, и можем быть уверены в двух вещах: он был человеком, неизвестным в округе, и он не делал секрета из того, что ему надо пройти в «Фернли», потому что спрашивал дорогу у двух разных людей.

– Понимаю, – сказал я.

– Тогда я задался целью узнать об этом человеке побольше. Я узнал, что он выпил рюмку в баре «Трех кабанов», и официантка заметила, что он говорил с американским акцентом. И рассказывал о том, что только-только приехал из Штатов. Вы не обратили внимания на то, что у него был американский акцент?

– Наверное, да, – мне потребовалось несколько минут, чтобы восстановить подробности того вечера. – Но очень легкий.

– Précisément[122]. Кроме того, как вы помните, в летнем сарае я нашел вот это.

И сыщик протянул мне перышко. Я с любопытством осмотрел его. Неожиданно на ум мне пришло что-то, что я когда-то читал.

Пуаро, внимательно наблюдавший за мной, кивнул.

– Вот именно, героин. Наркоманы носят его в стволах таких перьев, а потом подносят их к ноздрям и вдыхают порошок.

– Диаморфина гидрохлорид[123], – механически пробормотал я.

– Подобный способ приема наркотика очень популярен по ту сторону океана. Это еще одно доказательство, если оно вообще нам нужно, что человек прибыл или из Канады, или из Штатов.

– А что привлекло вас к этому сараю? – с любопытством спросил я.

– Мой друг инспектор сразу же решил, что любой, кто пользуется той тропинкой, делает это для того, чтобы срезать угол по пути к дому. Но как только я увидел сарай, то понял, что по этой же тропинке будут идти люди, которые используют это строение как место тайных свиданий. Было очевидно, что незнакомец не входил в дом ни через парадный, ни через задний вход. А не мог ли кто-то из дома выйти и встретиться с ним? А если это так, то где это было сделать удобнее всего, как не в сарае? И я обыскал его в надежде, что смогу найти какую-нибудь улику. Я нашел их целых две – клочок батиста и перо.

– А этот клочок батиста? – не унимался я. – Что это такое?

Пуаро поднял брови.

– Вы совсем не пользуетесь своими серыми клеточками, – сухо заметил он. – Ведь этот клочок накрахмаленного батиста говорит сам за себя.

– Для меня это не очевидно, – сказал я и решил поменять тему разговора: – Итак, вы считаете, что этот человек пришел в сарай, чтобы с кем-то встретиться. Так с кем же?

– Отличный вопрос! – воскликнул сыщик. – А вы не забыли, что миссис Экройд и ее дочь приехали сюда из Канады?

– И это вы имели в виду, когда сегодня обвинили их в том, что они скрывают правду?

– Возможно. Теперь пойдем дальше. Что вы думаете об этой истории с буфетчицей?

– Какой истории?

– О ее увольнении. Неужели для того, чтобы уволить служанку, нужно целых полчаса? А разве история об этих важных бумагах кажется вам правдоподобной? И не забывайте: хотя она и говорит, что была у себя в комнате с девяти тридцати до десяти вечера, никто в доме этого не может подтвердить!

– Вы меня совсем запутали, – заметил я.

– А для меня все становится понятнее. Но я бы хотел услышать ваши собственные теории и предположения.

Я достал из кармана листок бумаги и пояснил извиняющимся тоном:

– Я как раз записал некоторые мои предположения.

– Это прекрасно – вы работаете по системе. Давайте послушаем.

Я начал читать несколько смущенным голосом:

– Начнем с того, что на вещи надо смотреть с точки зрения логики…

– Точно так же говорил мой несчастный Гастингс, – прервал меня Пуаро. – Но, увы, сам он этого никогда не делал.

Пункт № 1 – мистер Экройд разговаривал с кем-то в половине десятого.

Пункт № 2 – в какой-то момент тем вечером Ральф Пейтон забрался в дом через окно, о чем свидетельствуют отпечатки его ботинок.

Пункт № 3 – в тот вечер мистер Экройд сильно нервничал и не впустил бы к себе незнакомого человека.

Пункт № 4 – человек, бывший у мистера Экройда в половине десятого вечера, требовал у него деньги, а мы знаем, что у Ральфа Пейтона были финансовые трудности.

Все эти четыре пункта указывают на то, что в половине десятого у мистера Экройда находился Ральф Пейтон. Но мы знаем, что мистер Экройд был все еще жив без четверти десять, поэтому убил его не Ральф Пейтон. Он просто оставил окно открытым, и убийца проник в дом через него.

– И кто же был этим убийцей? – поинтересовался Пуаро.

– Незнакомец из Америки. Вполне возможно, что он действовал на пару с Паркером и именно дворецкий был тем человеком, который шантажировал миссис Феррарс. Если это так, то Паркер мог услышать достаточно, чтобы понять, что игра проиграна, и рассказать об этом своему сообщнику. А тот совершил убийство кинжалом, который передал ему все тот же Паркер.

– Ну что ж, теория неплоха, – признал Пуаро. – Какое-то серое вещество у вас имеется. Но она не охватывает массу вещей.

– Например?

– Телефонный звонок. Выдвинутое кресло…

– Вы что, действительно считаете кресло важным фактом? – прервал я сыщика.

– Может быть, и нет, – согласился мой друг. – Его могли выдвинуть совершенно случайно, а Блант или Реймонд задвинули его бессознательно, находясь в шоке по поводу всего происшедшего. И не забывайте о пропавших сорока фунтах…

– Которые Экройд передал Ральфу, – предположил я. – Он мог изменить свое мнение.

– И все равно одна вещь остается необъясненной.

– Какая же?

– Почему Блант так уверен, что в половине десятого в кабинете мистера Экройда находился именно Реймонд?

– Но он же это объяснил.

– Вы так думаете? Хорошо, оставим это. Лучше скажите мне, в чем причины исчезновения Пейтона?

– Вот это будет посложнее, – медленно произнес я. – Здесь я буду говорить как врач. Думаю, что у Ральфа сдали нервы. Если он узнал, что его дядю убили через несколько минут после того, как он его покинул, и, вполне возможно, после довольно напряженного разговора, он вполне мог запаниковать и исчезнуть. Бывает, что невиновные люди ведут себя как виновные, – такое иногда случается.

– Да, здесь вы правы, – согласился со мной Пуаро. – Но мы не должны забывать об одном…

– Я знаю, о чем вы сейчас скажете, – заметил я. – О мотиве. Ральф Пейтон после смерти дяди становится наследником громадного состояния.

– Это один из возможных мотивов.

– Один из?..

– Mais oui[124]. Вы что, не видите, что на поверхности лежат целых три мотива? Ведь кто-то же стащил голубой конверт со всем его содержимым. Вот вам один мотив – шантаж! Ральф Пейтон мог быть тем человеком, который шантажировал миссис Феррарс. Помните, Хэммонд говорил о том, что не слышал, чтобы Ральф обращался за помощью к своему дяде в последнее время? Выглядит так, как будто у него появился новый источник денег. Кроме того, мы знаем о том, что он – как вы тогда сказали? – влип и не хотел, чтобы об этом узнал его дядя. Ну и третий мотив вы сами только что назвали.

– Боже мой, – сказал я ошарашенно. – Кажется, что все указывает только на него.

– Неужели? – спросил Пуаро. – Вот в этом-то мы с вами и расходимся. Три мотива, на мой взгляд, – это чересчур. Я склонен верить в то, что, несмотря ни на что, Ральф Пейтон невиновен.

Глава 14 Миссис Экройд

После вечернего разговора, о котором я только что рассказал, дело перешло в другую фазу. Вообще все расследование этого преступления можно разделить на две части, которые резко отличались друг от друга. Первая часть – это то, что происходило с момента смерти Экройда в пятницу вечером и до вечера понедельника. Я вполне мог бы рассказать об этом от имени самого Эркюля Пуаро. Все время расследования я был рядом с бельгийцем и видел все то, что видел и он. Я старательно пытался прочитать его мысли – и, как теперь понимаю, потерпел фиаско. Хотя Пуаро и показывал мне все найденные им улики – например, золотое кольцо, – он скрывал от меня важные логические выводы, которые формировались у него в голове. Как я позже узнал, такая таинственность была чертой его характера. Он обычно высказывал намеки и предположения, но никогда не шел дальше этого.

Как я уже сказал, мое повествование до вечера понедельника вполне могло бы быть рассказом самого Пуаро. Я выступал при нем в роли доктора Ватсона при Шерлоке Холмсе. А вот после понедельника наши пути разошлись. Пуаро в одиночку занимался своими делами. Я слышал обо всем, что он делал, потому что в Кингс-Эббот вы слышите все, – но сам он ничем со мною не делился. Да и у меня тоже были свои дела.

Сейчас, когда я оглядываюсь назад, больше всего меня поражает мирное течение второго периода. Все приложили усилия к решению тайны. Она походила на большую головоломку, в которую каждый добавлял кусочек своих знаний или свое маленькое открытие. Но на этом роль публики и заканчивалась. Пуаро был единственный, кто отвечал за то, чтобы все эти кусочки были расставлены в правильном порядке.

Некоторые из произошедших вещей в тот момент казались мне пустыми и бесполезными. Например, в какой-то момент появился вопрос черных ботинок. Но это произошло несколько позже… Чтобы все шло в хронологическом порядке, я должен начать с приглашения миссис Экройд.

Она послала за мною ранним утром во вторник, и так как мне показалось, что вызов срочный, я заторопился в «Фернли», полагая, что застану ее при смерти.

Дама приняла меня лежа в кровати. Этим она воздавала должное создавшейся ситуации. Миссис Экройд протянула мне свою костлявую руку и указала на кресло, заранее поставленное возле кровати.

– Ну-с, миссис Экройд, – спросил я, присаживаясь, – так что же с нами произошло?

Я говорил с тем фальшивым добродушием, которое люди обычно ожидают услышать от семейного врача.

– Я истощена, – сказал миссис Экройд чуть слышным голосом. – Абсолютно истощена. Это все шок от смерти бедного Роджера. Говорят, что подобные вещи сразу можно и не почувствовать, вы меня понимаете. Реакция наступает позже.

Жаль, что профессия врача запрещает иногда говорить то, что действительно думаешь.

Я бы многое отдал за то, чтобы иметь возможность сказать: «Вздор!»

Вместо этого я предложил миссис Экройд тонизирующую микстуру. Она ее приняла. Первый шаг в игре был сделан. Я ни минуты не сомневался, что пригласили меня вовсе не из-за шока, вызванного смертью Экройда. Но миссис Экройд по своей природе просто не может прямо перейти к интересующему ее вопросу. Она всегда подходит к нему весьма извилистыми путями. Я никак не мог понять, почему она послала именно за мною.

– А потом эта вчерашняя сцена, – продолжила моя пациентка.

Она замолчала, как будто ожидала, что я подхвачу разговор.

– Какая сцена?

– Доктор, ну как вы можете? Неужели вы уже забыли? Этот ужасный маленький француз – или он бельгиец? – впрочем, это неважно… Он так над нами измывался! Меня это очень расстроило. И это все в дополнение к смерти Роджера…

– Мне очень жаль, миссис Экройд, – произнес я.

– Я не знаю, о чем он думал, когда кричал на нас таким образом. Надеюсь, я достаточно хорошо знаю свои обязанности, чтобы даже помыслить скрыть хоть что-то. Я оказала полиции всю помощь, которую только могла.

Миссис Экройд замолчала.

– Ну конечно, – заметил я. До меня начало доходить, в чем была причина этого вызова.

– Никто не может обвинить меня в том, что я плохо исполнила свой долг, – продолжила миссис Экройд, – и я уверена, что инспектор Рэглан был абсолютно удовлетворен. И почему же тогда этот несчастный иностранишка устраивает все это шоу? Да и выглядит он совершенно непотребно – как французский комик в третьеразрядном ревю… Не могу понять, почему Флора настояла, чтобы он занялся этим делом. Со мною она этим не поделилась. Флора слишком независима. Я женщина светская и, в конце концов, ее мать! Она должна была прежде всего посоветоваться со мной.

Я не произносил ни слова.

– Что он о себе думает? Я хочу это знать. Он что, полагает, что я что-то скрываю? Он ведь… он просто обвинил меня в этом вчера на глазах у всех.

Пожав плечами, я сказал:

– Уверен, миссис Экройд, что это совершенно неважно. Так как вы ничего не скрываете, то все его вчерашние высказывания вас совершенно не касаются.

Верная своим привычкам, миссис Экройд внезапно поменяла тему разговора.

– Слуги такие утомительные, – пожаловалась она. – Они постоянно сплетничают между собою. А потом это все выходит наружу… а ведь в этих сплетнях нет вообще никакого смысла.

– А что, слуги сплетничали? – поинтересовался я. – И о чем же?

Миссис Экройд очень подозрительно посмотрела на меня. Это здорово сбило меня с толку.

– Я уверена, доктор, что если это кому-нибудь известно, так это вам. Вы же все время проводили с месье Пуаро, не так ли?

– Правильно.

– Ну тогда вы наверняка это знаете. Помните эту девушку, Урсулу Борн, а? Ну и она, естественно, увольняется. И наверняка хотела бы устроить нам веселенькую жизнь. Все они очень мстительны. Все одинаковы. Вы же там были, доктор, поэтому должны знать, что она говорила… Меня волнует, как бы о нас не создалось превратное мнение. В конце концов, полиции совсем необязательно сообщать все мельчайшие детали, правда ведь? Иногда здесь могут быть замешаны семейные дела, не имеющие никакого отношения к убийству. Но если эта девица хотела отомстить, то она могла наговорить черт знает что.

Мне хватило проницательности, чтобы заметить непритворное волнение, скрывавшееся за этим словоизвержением. Пуаро был совершенно прав. По крайней мере, одному из шести человек, сидевших вчера за столом, – миссис Экройд – было что скрывать. Теперь мне предстояло выяснить, что же это было такое.

– Если б я был на вашем месте, миссис Экройд, – бесцеремонно заметил я, – то сразу расставил бы все точки над i.

Дама слегка вскрикнула.

– Ну как же можно быть таким резким, доктор?.. Это выглядело бы… выглядело бы… Да и потом, все это так просто объяснить.

– Ну так и почему не сделать этого? – предложил я.

Миссис Экройд достала крохотный платочек, и на глазах у нее появились слезы.

– Я думала, что вы сможете рассказать об этом месье Пуаро, доктор. Как-то объяснить ему все… вы меня понимаете, иногда иностранцам так трудно бывает нас понять. А ведь вы не знаете – никто этого не знает, – с чем мне пришлось столкнуться. Это настоящие муки, бесконечные муки. Моя жизнь была именно такой. Не люблю плохо говорить о мертвых, но именно так все и было. Каждая малейшая трата рассматривалась под лупой, как будто у Роджера было всего каких-то несколько жалких сотен в год. А между тем Хэммонд рассказал мне вчера, что он был одним из богатейших людей в этой части Англии…

Миссис Экройд замолчала, чтобы промокнуть глаза платочком с оборочками.

– Да, – сказал я понимающим голосом, – так вы говорили о счетах…

– Ах, эти ужасные счета… Некоторые я совсем не хотела показывать Роджеру. Там были некоторые вещи, которые мужчина никогда не поймет. Он бы обязательно сказал, что все это бессмысленные траты. Ну вот, и вы сами понимаете, что их становилось все больше – они приходили с каждой почтой…

Она умоляюще посмотрела на меня, как будто ожидала от меня утешения в этой страшной ситуации.

– Да, со счетами всегда так происходит, – согласился я.

Тут же ее тон изменился и стал сварливым.

– Уверяю вас, доктор, я буквально превратилась в психическую развалину. Я потеряла сон по ночам. И это ужасное дрожание в районе сердца… А потом я получила письмо от одного шотландского джентльмена – если точнее, то писем было два – от двух шотландских джентльменов. Один из них был мистер Брюс Макферсон, а второй – Колин Макдоналд. Вот такое совпадение.

– Не думаю, – сухо ответил я. – Фамилии у них действительно шотландские. Но что-то говорит мне о том, что у них есть и семитские корни.

– От десяти до десяти тысяч фунтов против простого долгового обязательства, – пробормотала миссис Экройд, погружаясь в воспоминания. – Я написала одному из них, но потом возникли проблемы…

Она замолчала.

Я понял, что мы подошли к деликатной части повествования. Я не знал в своей жизни никого, кого бы так трудно было заставить высказать суть проблемы, как миссис Экройд.

– Вы же понимаете, – забормотала она, – что сумма зависит от ваших ожиданий, правильно? Я имею в виду ожидания от завещания. Я ждала, что Роджер что-то мне оставит, но не знала наверняка. И я подумала, что если хоть одним глазком смогла бы взглянуть на его завещание – не ради какого-то вульгарного любопытства, а так, чтобы можно было принять свое собственное решение…

Она искоса взглянула на меня. Действительно, ситуация складывалась очень деликатная. К счастью, слова, если их правильно употребить, могут скрыть уродливость голых фактов.

– Это я могу рассказать только вам, доктор Шеппард, – быстро заговорила миссис Экройд. – Я верю, что вы не сможете неверно понять меня и все правильно изложите месье Пуаро. Это произошло в пятницу во второй половине дня…

Она остановилась и неуверенно сглотнула.

– Да, – мне опять пришлось подбодрить ее, – в пятницу, во второй половине дня. И что же?

Миссис Экройд издала резкий звук, и я понял, что был недостаточно дипломатичен.

– В доме никого не было – по крайней мере, я так думала. Я прошла в кабинет Роджера… у меня действительно была причина туда зайти, так что здесь все было чисто. И вот когда я увидела кипу бумаг, лежавших на его письменном столе, у меня мелькнула мысль: «А что, если Роджер хранит завещание в одном из ящиков письменного стола?» Я человек импульсивный – всегда такой была, даже в детстве – и действую под влиянием момента. Ключи торчали – очень неосторожно с его стороны – в верхнем ящике стола…

– Понятно, – с пониманием произнес я. – И вы обыскали стол. И что, нашли завещание?

Опять тот же самый звук, и опять я понял, что мне не хватает такта.

– Как ужасно это звучит… Все было совсем не так.

– Ну конечно, не так, – поспешно согласился я. – Вы должны извинить меня за мои манеры.

– Мужчины все такие странные… На месте дорогого Роджера я бы сама открыла мне положения этого завещания. Но мужчины так любят секреты… Поэтому самозащита допускает использование некоторых уловок.

– И каков же был результат этой вашей уловки?

– Я же вам и говорю: когда я наклонилась к нижнему ящику, в кабинет вошла Борн. Это было так неловко… Естественно, что я закрыла ящик, выпрямилась и указала ей на пыль на поверхности стола. Но мне не понравилось, как она на меня посмотрела – с виду все было вполне респектабельно, но в глазах у нее было очень мерзкое выражение. Как будто она меня презирает, если вы понимаете. Мне никогда не нравилась эта девица. Нет, она хороший работник, не забывает говорить «мадам» и не возражает против ношения передников и наколок – поверьте мне, многие из них категорически отказываются от этого в наши дни, – и если ей приходится открывать дверь вместо Паркера, то она совершенно правильно произносит «нет дома». Да и когда она прислуживает за столом, то не издает булькающих звуков, как делают в наше время большинство буфетчиц… подождите, так о чем я говорила?

– Вы говорили о том, что, несмотря на ряд достойных качеств, вы никогда не любили Борн.

– Вот именно. Она… какая-то странная. Чем-то отличается от всех остальных. На мой взгляд – слишком образованна. В наше время стало трудно отличать леди от служанки…

– И что же произошло потом?

– А ничего. Наконец появился Роджер. Мне показалось, что он вернулся с прогулки. Он спросил: «В чем дело?» А я ответила: «Ни в чем. Я ищу последний номер «Панча»[125]». И вот я взяла «Панч» и вышла, а Борн осталась. Я слышала, как она попросила у Роджера разрешения переговорить с ним. Я прошла прямо к себе и легла. Я была очень расстроена. – Последовала пауза. – Вы ведь объясните все это месье Пуаро, правда? Вы же сами видите, что все это дело не стоит и выеденного яйца. Но когда он принял такую жесткую позицию в отношении тех, кто что-то скрывает, я об этом немедленно вспомнила. Борн могла напридумывать себе черт-те что, но ведь вы же сможете все объяснить, правда же?

– И это все? – уточнил я. – Вы мне все рассказали?

– Да-а-а, – сказала миссис Экройд. – Да, конечно, – утвердительно добавила она.

Но я заметил ее мгновенное колебание и понял, что она продолжает от меня что-то скрывать. Думаю, что это был мой звездный час, когда я задал свой следующий вопрос.

– Миссис Экройд, – спросил я, – это вы оставили открытой витрину?

Я понял, что угадал, увидев, как она на секунду стала пунцовой, чего не смогли скрыть ни пудра, ни румяна.

– Откуда вы знаете? – прошептала она.

– Так это были вы?

– Да… Я… Понимаете, там лежала пара изделий из старинного серебра – очень интересных. Я кое-что читала по этому поводу и видела изображение крохотного предмета, за который на «Кристиз»[126] заплатили колоссальные деньги. Он был очень похож на один из лежавших в витрине. Я подумала, что надо будет взять его с собой в Лондон, когда я туда поеду, и попросить оценить. И если это действительно оказалось бы чем-то ценным, то только подумайте, какой бы очаровательный сюрприз я сделала бы для Роджера…

Я воздержался от комментариев, приняв рассказ миссис Экройд таким, каким она его рассказала; даже не стал интересоваться, зачем ей понадобилось доставать нужную ей вещь украдкой.

– А почему вы оставили крышку открытой? – поинтересовался я. – Забыли?

– Я просто испугалась, – ответила миссис Экройд. – Я услышала шаги на террасе, быстро вышла из гостиной и прошла наверх, как раз за минуту до того, как Паркер открыл вам дверь.

– Должно быть, это была мисс Рассел, – задумчиво произнес я.

Миссис Экройд только что сообщила мне один очень важный факт. Меня совершенно не интересовало, насколько невинным был ее интерес к серебру Экройда, но мое внимание привлек тот факт, что мисс Рассел вошла в гостиную через французское окно, выходящее на террасу, и что в тот вечер она действительно задыхалась, как будто бежала. Где же она была? Я подумал о сарае и обрывке батиста.

– Интересно было бы узнать, крахмалит ли мисс Рассел свои носовые платки! – воскликнул я под влиянием момента.

Миссис Экройд вздрогнула, и это вернуло меня к действительности. Я встал.

– Так вы думаете, что сможете объяснить это месье Пуаро? – Голос женщины был очень взволнованным.

– Ну конечно. Не сомневайтесь в этом.

Наконец, после того как она закончила мучить меня оправданиями своих действий, мне удалось уйти.

Буфетчица как раз находилась в холле, и именно она помогла мне надеть пальто. На этот раз я пригляделся к ней более внимательно, чем обычно. Было видно, что девушка плакала.

– А как так получилось, – спросил я у нее, – что вы сказали нам, что это мистер Экройд послал за вами в пятницу? А теперь я узнаю, что это вы попросили у него разрешения поговорить?

На секунду девушка опустила глаза под моим взглядом. Потом неуверенно произнесла:

– Я в любом случае собиралась увольняться.

Я ничего не стал говорить. Она открыла передо мной дверь и, когда я проходил мимо нее, неожиданно сказала глухим голосом:

– Простите, сэр, а нет ли каких вестей о капитане Пейтоне?

Я покачал головой и вопросительно взглянул на нее.

– Он должен вернуться, – сказала девушка. – Он должен… он обязательно вернется… И что, неужели никто не знает, где он сейчас находится? – спросила она, подняв на меня глаза, полные мольбы.

– А вы знаете? – ответил я вопросом на вопрос.

Буфетчица отрицательно покачала головой:

– И я ничего не знаю. Знаю только, что те, кто называет его своим другом, должны сказать ему, что ему обязательно надо вернуться.

Я задержался, думая, что девушка скажет еще что-то. Ее следующий вопрос поразил меня.

– А когда, считает полиция, произошло убийство? Незадолго до десяти вечера?

– Да, все так считают, – ответил я. – Между без четверти десять и десятью часами.

– А не раньше, чем без четверти десять?

Я внимательно посмотрел на Борн. Было видно, что она жаждет услышать положительный ответ.

– Это исключено, – ответил я. – Без четверти десять мисс Экройд видела своего дядю живым и здоровым.

Служанка отвернулась от меня, и мне показалось, что из нее выпустили весь воздух.

– Симпатичная девушка, – сказал я себе, садясь в машину. – Очень симпатичная.

Кэролайн находилась дома. У нее опять был Пуаро, и моя сестрица этим очень гордилась.

– Я помогаю ему раскрыть преступление, – пояснила она.

Я почувствовал волнение. С Кэролайн и так очень непросто, а что будет, когда в ней проснется инстинкт частного сыщика?

– Ты что, ходишь по округе и пытаешься найти таинственную собеседницу Ральфа Пейтона? – поинтересовался я.

– Этим я могла бы заняться и по собственной воле, – ответила моя сестрица. – Нет, месье Пуаро хочет, чтобы я выяснила для него одну секретную вещь.

– И что же это такое? – спросил я.

– Он хочет, чтобы я узнала, какого цвета были ботинки у Ральфа Пейтона – черные или коричневые, – сказала Кэролайн с невероятно важным видом.

Я уставился на нее. Теперь-то я понимаю, что оказался полным идиотом во всем, что касалось этих ботинок. Мне так и не удалось понять, что за всем этим стоит.

– На нем были коричневые туфли, – ответил я. – Я сам их видел.

– Джеймс, речь идет не о туфлях, а о ботинках. Месье Пуаро хочет знать, какого цвета были ботинки, которые были у Ральфа в гостинице, – черные или коричневые. От этого зависит очень многое.

Можете, если хотите, назвать меня тупым, но тогда я ничего не понял.

– И как же ты собираешься это выяснить? – задал я вопрос.

Кэролайн сказала, что большой проблемы с этим не будет. Лучшей подругой нашей Энни была горничная мисс Ганнет, Клара. А Клара гуляет с чистильщиком обуви из «Трех кабанов». Так что все оказалось до смешного просто. С помощью мисс Ганнет, которая была очень мила и разрешила Кларе не приходить на работу, вопрос был решен практически мгновенно.

Мы как раз садились за ланч, когда Кэролайн сказала с притворным безразличием:

– Эти ботинки Ральфа Пейтона…

– Ну и что с ними?

– Месье Пуаро думал, что они коричневые, но он ошибся – они черные.

И Кэролайн несколько раз кивнула. По-видимому, она решила, что выиграла у детектива пару очков.

Я ничего не ответил – никак не мог понять, какое отношение цвет ботинок Ральфа Пейтона имеет к раскрытию преступления.

Глава 15 Джоффри Реймонд

В тот день мне удалось получить еще одно подтверждение правильности выбранной Пуаро тактики. Ведь его вчерашнее выступление было тонким ходом, основанным на глубоком знании человеческой натуры. Комбинация страха и вины заставила миссис Экройд сказать правду. Она среагировала первая.

Во второй половине дня, когда я вернулся со своих визитов, Кэролайн сообщила мне, что от нас только что ушел Джоффри Реймонд.

– Он что, хотел увидеться со мною? – спросил я, вешая свое пальто в холле.

Кэролайн крутилась где-то под моим локтем.

– Он хотел увидеть месье Пуаро, – объяснила она. – Он зашел к нам сразу же после «Ларчиз». Месье Пуаро на месте не оказалось, и он решил, что тот может быть у нас или что ты знаешь, где он может быть.

– Не имею ни малейшего представления.

– Я попыталась его задержать, – объяснила Кэролайн – но он сказал, что вернется в «Ларчиз» где-то через полчаса, и пошел в деревню. Очень жаль, потому что месье Пуаро появился буквально через минуту после того, как он ушел.

– Появился здесь? У нас?

– Нет, у себя дома.

– А ты откуда знаешь?

– Увидела через боковое окно, – коротко ответила Кэролайн.

На мой взгляд, тема была исчерпана, но сестра думала иначе.

– А ты что, не зайдешь?

– Не зайду куда?

– Ну конечно, в «Ларчиз».

– Моя дорогая Кэролайн, – произнес я, – а зачем?

– Мистер Реймонд несколько раз подчеркнул, что хочет встретиться именно с ним, – заметила Кэролайн. – Ты бы тоже мог узнать, в чем там дело.

Подняв брови, я холодно заметил:

– Никогда не страдал от любопытства. Я совершенно спокойно могу существовать без того, чтобы знать, что думают или делают мои соседи.

– Прекрати нести ерунду, Джеймс, – сказала моя сестрица. – Ты хочешь знать это так же, как и я. Просто не хочешь признаться. Всегда был притворой.

– Это уж слишком, Кэролайн, – сказал я и скрылся в операционной.

Через десять минут раздался стук в дверь, и на пороге появилась моя сестрица. В руках она держала нечто, напоминавшее горшочек с маслом.

– Послушай, Джеймс, ты не мог бы отнести этот горшочек с конфитюром из мушмулы месье Пуаро? Я ему обещала. Представляешь, он никогда не ел домашнего конфитюра из мушмулы.

– А почему нельзя послать Энни? – холодно поинтересовался я.

– Она занята штопкой, и я не могу ее отпустить.

Мы с сестрой посмотрели друг на друга.

– Очень хорошо, – произнес я, вставая. – Только давай так – я отнесу этот чертов горшок и оставлю его на крыльце, договорились?

Моя сестрица воздела свои брови кверху.

– Ну естественно, – сказала она. – А разве я прошу о чем-то большем?

Кэролайн опять победила.

– Если же ты случайно увидишь месье Пуаро, – заметила она, когда я уже открывал входную дверь, – то можешь сказать ему про ботинки.

Это прозвучало для меня как контрольный выстрел. Я отчаянно пытался понять, в чем заключается тайна ботинок. Когда дверь мне открыла старая леди в бретонской шляпе, то я совершенно автоматически спросил о месье Пуаро.

Детектив вскочил мне навстречу, весь лучась от удовольствия.

– Присаживайтесь, мой добрый друг, – предложил он. – Большое кресло? Маленький стул? В комнате не слишком жарко? Нет?

Атмосфера в комнате показалась мне удушающей, но я ничего по этому поводу не сказал. Окна были плотно закрыты, а в камине горел большой огонь.

– Англичане маниакально любят свежий воздух, – заявил Пуаро. – Но воздух хорош на улице, там, откуда он родом. Зачем впускать его в дом? Однако не будем ударяться в банальности. У вас что-то есть для меня, не так ли?

– Две вещи, – подтвердил я. – Первая – вот. Это от моей сестры. – И я протянул ему горшочек с конфитюром из мушмулы.

– Как это мило со стороны мадемуазель Кэролайн! Она не забыла своего обещания. А что второе?

– Кое-какая информация.

И тут я рассказал ему о своей беседе с миссис Экройд. Пуаро слушал меня внимательно, но не слишком взволнованно.

– Ну что же, это расчищает нам площадку и в некоторой степени подтверждает показания домоправительницы. Вы же помните, как она сказала, что крышка витрины была открыта и, проходя, она ее прикрыла.

– А как же ее заявление, что она зашла в гостиную, чтобы проверить цветы?

– Но ведь мы никогда не относились к нему всерьез, не так ли, мой друг? Это была всего лишь отговорка, на скорую руку придуманная женщиной, которая как-то должна была объяснить свое присутствие в комнате. Кстати, почти уверен, что вам бы в голову не пришло ее об этом спрашивать. Раньше мне казалось, что ее волнение было как-то связано с витриной, но сейчас я понимаю, что нам надо поискать ему другое объяснение.

– Да, – согласился я. – С кем же она встречалась и зачем?

– А вы думаете, что она выходила, чтобы с кем-то встретиться?

– Да.

Пуаро кивнул.

– Я тоже так думаю, – задумчиво добавил он.

В комнате повисла тишина.

– Кстати, – произнес я, – моя сестра просила вам передать, что ботинки Ральфа Пейтона были черного, а не коричневого цвета.

Произнося эти слова, я очень внимательно наблюдал за ним, и мне показалось, что он на мгновение расстроился, однако это почти мгновенно исчезло.

– Она уверена в том, что они не коричневые?

– Абсолютно.

– Ах вот как! – с сожалением заметил Пуаро. – Какая жалость.

Мне показалось, что детектив совершенно раздавлен этой новостью, однако он не стал ничего объяснять и перешел к другой теме:

– В пятницу утром к вам на консультацию приходила домоправительница, мисс Рассел. Будет ли очень нескромно с моей стороны, если я спрошу вас, в чем причина ее прихода? Естественно, что меня не очень интересуют медицинские подробности.

– Совсем нет, – ответил я. – Когда мы закончили обсуждать ее болезнь, то несколько минут говорили о ядах и о том, насколько легко или сложно их обнаружить. А еще о наркотиках и наркоманах.

– Кокаин вы упоминали отдельно? – спросил Пуаро.

– А откуда вы знаете? – сказал я, удивившись.

Вместо ответа маленький человечек прошел туда, где были разложены сегодняшние газеты. Он принес мне номер «Ежедневного бюджета», датированный пятницей, шестнадцатым сентября, и показал статью, связанную с контрабандой кокаина. Статья, с претензией на сенсационность, была написана человеком, падким на внешние эффекты.

– Именно из-за этого она и заговорила о кокаине, мой друг, – пояснил Пуаро.

Я был готов задать ему еще несколько вопросов, так как не совсем его понял, но в этот момент дверь открылась, и объявили о приходе Джоффри Реймонда.

Как всегда, он вошел свежий и жизнерадостный.

– Как ваши дела, доктор? Месье Пуаро, я у вас уже второй раз сегодня – заходил утром. Мне очень надо с вами переговорить.

– Тогда, думаю, мне лучше уйти, – неловко предложил я.

– Что касается меня, то сидите, доктор. Все дело в том… – Повинуясь жесту Пуаро, Реймонд опустился в кресло. – Все дело в том, что мне надо сделать признание.

– En verité?[127] – спросил Пуаро с вежливым интересом.

– В действительности это не имеет к делу никакого отношения, но моя совесть мучает меня с прошлого дня. Вы обвинили нас в том, что мы все что-то скрываем, месье Пуаро. Так вот, я признаю свою вину. Мне действительно есть что скрывать.

– И что же это, месье Реймонд?

– Как я сказал, это не имеет никакой связи с преступлением. У меня был очень серьезный долг, и это завещание оказалось как нельзя более кстати. Пять сотен фунтов позволят мне опять крепко стать на ноги, а кое-что еще и останется.

Он улыбнулся нам двоим со своей заразительной откровенностью, которая делала его таким приятным молодым человеком.

– Вы же сами знаете, как это бывает. Эти всех и вся подозревающие полицейские – не хотел, чтобы они знали – подумал, что для них это будет очень подозрительно. Но я вел себя как дурак, ведь мы с Блантом с без четверти десять неотрывно находились в бильярдной, так что у меня железное алиби и мне нечего бояться. Поэтому, когда вы выступили по поводу сокрытия информации, меня стала мучить совесть, и я решил снять этот груз с души.

Не переставая улыбаться, Реймонд встал.

– Вы очень мудрый молодой человек, – произнес Пуаро, с одобрением кивнув ему. – Понимаете, когда я знаю, что от меня что-то скрывают, я начинаю подозревать очень нехорошие вещи, очень нехорошие… Вы поступили правильно.

– Рад, что с меня сняты все подозрения, – рассмеялся Реймонд. – А теперь я пойду.

– Вот так так, – заметил я, когда дверь за ним закрылась.

– Да, – согласился Пуаро. – Конечно, это полная ерунда, но если б он в тот вечер не был в бильярдной, то… кто знает? В конце концов, многие преступления совершались из-за сумм гораздо меньших, чем пятьсот фунтов. Все зависит от того, на какой сумме тот или иной человек может сломаться. Все это вопрос относительности, не так ли? Вы не заметили, друг мой, что смерть мистера Экройда была выгодна многим жителям этого дома? Миссис Экройд, мисс Флора, молодой мистер Реймонд, домоправительница мисс Рассел… Только майор Блант ничего не получил.

Он произнес фамилию майора таким странным тоном, что я удивленно посмотрел на него.

– Я вас не понимаю, – признался я.

– Двое из тех, кого я вчера обвинял, рассказали мне правду.

– Вы думаете, что майору Бланту тоже есть что скрывать?

– Знаете, мне кажется, есть такая поговорка, – голос Пуаро звучал совершенно безмятежно, – что англичанин в жизни скрывает только одну вещь – свою любовь… И должен заметить, что майор Блант совсем не умеет что-либо скрывать.

– Иногда, – заметил я, – мне кажется, что мы слишком рано сделали выводы.

– Что вы имеете в виду?

– Мы решили, что шантажист миссис Феррарс должен обязательно быть убийцей мистера Экройда. Может быть, мы ошиблись?

Пуаро энергично закивал.

– Очень хорошо. Просто отлично. Я все ждал, придет ли вам в голову эта мысль. Такое вполне возможно. Но мы не должны забывать об одном – письмо же исчезло. Хотя, как вы справедливо заметили, это совсем не означает того, что его забрал именно убийца. Когда вы обнаружили тело, его вполне мог незаметно забрать Паркер.

– Паркер?

– Да, он. Я все время возвращаюсь к Паркеру, не как к убийце – убийства-то он как раз и не совершал, – но кто больше него подходит на роль таинственного негодяя, который терроризировал миссис Феррарс? Он вполне мог услышать подробности смерти мистера Феррарс от одного из слуг в «Кингс-Паддок». В любом случае получить такую информацию ему было легче, чем случайному гостю – например, майору Бланту.

– Паркер вполне мог взять письмо, – согласился я, – я заметил пропажу гораздо позже.

– А насколько позже? После того, как Блант с Реймондом вышли из кабинета, или до того?

– Не могу вспомнить, – медленно произнес я. – Кажется, до того… хотя нет – после. Да, я почти уверен, что это было после.

– Что ж, это увеличивает количество подозреваемых до трех человек, – задумчиво сказал Пуаро. – Но Паркер – это подозреваемый номер один. Я думаю провести с ним один маленький эксперимент. Как вы насчет того, чтобы прогуляться со мной до «Фернли»?

Я согласился, и мы немедленно отправились в поместье. Пуаро пожелал видеть мисс Флору, и скоро она к нам спустилась.

– Мадемуазель Флора, – начал сыщик, – должен поведать вам один маленький секрет. Я все еще не убежден в невиновности Паркера, поэтому с вашей помощью хотел бы провести маленький эксперимент. Я хочу восстановить некоторые его действия в тот вечер. Но нам надо придумать, что мы скажем ему… Ах да! Есть. Я хочу убедиться, можно ли было услышать разговор, происходивший в маленьком холле, стоя на улице, на террасе. Прошу вас, вызовите Паркера.

Я нажал звонок, и вскоре появился дворецкий, как всегда вежливый и обходительный.

– Вызывали, сэр?

– Да, мой добрый Паркер. Я придумал небольшой эксперимент. Я подумал о майоре Бланте, который стоял на террасе перед окном кабинета, и хочу понять, мог ли он услышать оттуда, что вы с мисс Флорой говорили в тот вечер в холле. Я хотел бы еще раз проиграть эту небольшую сценку. Может быть, вы сходите за подносом, или что вы там несли?

Паркер исчез, а мы тем временем перешли в маленький холл перед кабинетом. Наконец мы услышали позвякивание в большом холле, и появился Паркер с подносом в руках, на котором стояли сифон, графин с виски и два стакана.

– Минуточку! – воскликнул Пуаро, в большом волнении поднимая руку. – Все должно происходить так, как это происходило в тот вечер. Точно так. Это у меня такой маленький метод.

– Иностранный способ, сэр, – заметил Паркер. – Называется «реконструкция преступления», правильно?

Дворецкий невозмутимо стоял в холле, вежливо ожидая дальнейших указаний Пуаро.

– Ах вот как! Он у нас все знает, этот добрый Паркер! – опять воскликнул Пуаро. – Он об этом читал… А теперь, умоляю вас, давайте сделаем все как можно точнее. Вы вошли из большого холла – так? Мадемуазель была… где?

– Вот здесь. – Флора заняла свое место прямо перед дверью в кабинет.

– Совершенно точно, сэр, – подтвердил Паркер.

– Я только что закрыла дверь, – продолжила Флора.

– Именно, мисс, – согласился Паркер. – И ваша рука все еще была на дверной ручке, как и сейчас.

– Тогда начнем, – произнес Пуаро. – Разыграйте для меня эту маленькую комедию.

Флора осталась стоять с рукой на дверной ручке, а Паркер появился из большого холла, держа в руках поднос. На пороге он остановился. Флора заговорила:

– А! Паркер… Мистер Экройд больше не хочет, чтобы его сегодня ночью беспокоили… Правильно? – спросила девушка негромким голосом.

– Насколько я помню, да, мисс Флора, – подтвердил Паркер. – Но мне кажется, что вместо слова «ночь» вы сказали «вечер». – После этого он заговорил громким, театральным голосом: – Очень хорошо, мисс. Запирать в обычное время?

– Да, пожалуйста.

Паркер вышел через дверь. Флора прошла вслед за ним и стала подниматься по главной лестнице.

– Достаточно? – спросила она через плечо.

– Великолепно, – объявил маленький человечек, потирая руки. – А кстати, Паркер, вы уверены, что в тот вечер на подносе было два стакана? Для кого был второй?

– Я всегда приношу два стакана, сэр, – пояснил дворецкий. – Что-нибудь еще?

– Ничего, спасибо.

Паркер величественно удалился.

Пуаро, нахмурившись, остался стоять посреди холла. Флора спустилась и присоединилась к нам.

– Ну как прошел ваш эксперимент – успешно? – спросила она. – Честно сказать, я не все поняла…

Пуаро в восхищении улыбнулся ей.

– А вам и необязательно понимать, – сказал он. – Но скажите, на подносе Паркера в ту ночь действительно стояли два стакана?

Флора на минуту нахмурила брови.

– Точно не помню, – ответила она. – Кажется, да… Именно это вы и хотели узнать?

Сыщик погладил ее по руке.

– Я бы сказал так, – заметил он, – мне всегда интересно знать, скажут ли люди правду.

– А Паркер сказал правду?

– Склонен думать, что да, – задумчиво сказал Пуаро.

Через несколько минут мы уже направлялись в сторону деревни.

– А в чем был смысл этого вопроса про стаканы? – спросил я с любопытством.

Детектив пожал плечами.

– Надо было чем-то закончить беседу. На мой взгляд, этот вопрос был не хуже других, – заметил он.

Я уставился на него.

– В любом случае, мой друг, – серьезно произнес Пуаро, – я теперь знаю кое-что из того, что хотел узнать. И давайте на этом закончим.

Глава 16 Вечер за маджонгом

В тот вечер у нас собралась небольшая компания для партии в маджонг [128]. Подобные бесхитростные развлечения очень популярны в Кингс-Эббот. Гости обычно появляются в галошах и плащах сразу после обеда. Им предлагается кофе, а позже – пирожные, сэндвичи и чай.

В тот самый вечер нашими гостями были мисс Ганнет и полковник Картер, который живет рядом с церковью. В такие вечера обычно обсуждается множество сплетен, что очень часто мешает самой игре. Раньше мы играли в бридж – это был худший из возможных вариантов бриджа, во время которого все говорили без умолку. Маджонг показался нам игрой гораздо более мирной, при которой совершенно отпадает необходимость выяснять, какого черта твой партнер пошел не с той карты, и хотя мы продолжаем открыто критиковать друг друга, из нашей игры полностью исчезли сарказм и враждебность.

– Холодный сегодня вечерок, а, Шеппард? – произнес полковник Картер, стоя спиной к камину. Кэролайн отвела мисс Ганнет в свою комнату, где помогала ей освободиться от всех ее одежек. – Напоминает мне горные перевалы в Афганистане.

– Неужели? – вежливо сказал я.

– Как все загадочно с беднягой Экройдом, – продолжил полковник, беря чашку кофе. – Уверен, за этим много чего скрывается. Между нами говоря, Шеппард, я даже слышал про какой-то шантаж!

И полковник посмотрел на меня с видом светского человека, беседующего с другим светским человеком.

– Без женщины тут точно не обошлось, – продолжил он. – Можете быть уверены, в этом точно замешана женщина.

Через минуту к нам присоединились Кэролайн и мисс Ганнет. Последняя угощалась кофе, пока Кэролайн доставала коробку с костяшками домино и вываливала их на стол.

– Перемоем косточки, – шутливо произнес полковник. – Да, именно так мы обычно говорили в «Шанхайском клубе» – перемоем косточки.

Лично мы с Кэролайн уверены, что полковник Картер никогда в жизни не был в «Шанхайском клубе»; более того, он никогда не был дальше Восточной Индии, где занимался банками с консервированной говядиной, сливами и яблочным джемом во время Великой войны[129].

Но полковник хочет казаться бравым воякой, а мы в Кингс-Эббот никогда не запрещаем людям получать удовольствие, претворяя в жизнь свои болезненные фантазии.

– Может быть, начнем? – предложила Кэролайн.

Мы уселись за стол. В течение первых пяти минут в комнате стояла полная тишина; дело в том, что между всеми игроками у нас в деревне существует тайное соревнование – кто первым выстроит стену[130].

– Начинай, Джеймс, – сказала наконец Кэролайн. – У тебя Восточный ветер[131].

Я сбросил костяшку. Первая пара раундов прошла в молчании, прерываемая только монотонными замечаниями игроков: «три бамбука», «две точки»[132], «панг»[133]… Последний термин часто сопровождался корректировкой со стороны мисс Ганнет – «не «панг», что объяснялось только женской привычкой поспешно хватать не принадлежащие ей кости.

– Сегодня я видела Флору Экройд, – сказала мисс Ганнет. – «Панг»… нет, не «панг». Я ошиблась.

– «Четыре точки», – объявила Кэролайн. – А где вы с нею виделись?

– Она меня не видела, – пояснила мисс Ганнет с той невероятной значимостью, которую можно встретить только в маленьких деревушках.

– А, – заинтересованно произнесла моя сестра. – «Чоу»[134].

– Мне кажется, – сказала мисс Ганнет, на минуту отрываясь от основной темы, – что в наше время правильно говорить «чи», а не «чоу».

– Глупости, – возразила Кэролайн. – Я всегда говорю «чоу».

– В «Шанхайском клубе», – вмешался полковник Картер, – все говорят «чоу».

Посрамленная мисс Ганнет замолчала.

– Так что вы там говорили о Флоре Экройд? – спросила Кэролайн после пары минут безмолвной игры. – Она была не одна?

– Вот именно, – ответила мисс Ганнет.

Взгляды двух леди встретились, и между ними, казалось, произошел беззвучный обмен информацией.

– Вот тебе и раз, – в голосе Кэролайн прозвучал неподдельный интерес. – Неужели? Впрочем, меня это ничуть не удивляет.

– Мы ждем, когда вы сбросите кость, мисс Кэролайн, – заметил полковник. Иногда он принимает позу неприступного мужчины, которого интересует только игра, а вовсе не сплетни. Правда, это никого не обманывает.

– Как по мне, – сказала мисс Ганнет (дорогая, вы сбросили «бамбук»? Ах нет, теперь я вижу – это была «точка»). – Так вот, как по мне, так Флоре в последнее время невероятно везет. Просто невероятно.

– Это почему же, мисс Ганнет? – спросил полковник. – Я беру этого Зеленого дракона[135] и объявляю «панг». Почему вы считаете, что мисс Флоре везет? Я знаю ее как очаровательную девушку и все такое…

– Может быть, я мало знаю о преступлениях, – сказала мисс Ганнет с видом человека, который знает все и даже чуть больше, – но могу сказать вам только одно: первым всегда задается вопрос: «Кто последний видел убитого живым?» Это и есть главный подозреваемый. Флора Экройд последней видела своего дядю живым… И для нее это могло обернуться неприятностями – большими неприятностями. По моему мнению – и я его не собираюсь скрывать, – Ральф Пейтон прячется только из-за нее, чтобы отвести от нее подозрение.

– Но послушайте, – слабо запротестовал я, – неужели вы считаете, что такая молодая девушка, как Флора, способна хладнокровно заколоть своего дядю?

– Я не знаю, – ответила мисс Ганнет. – Но я только что читала библиотечную книжку о «дне» Парижа, и там говорилось, что самые страшные женщины-преступницы – это молодые девушки с лицами ангелов.

– Так ведь то во Франции, – немедленно возразила Кэролайн.

– Вот именно, – поддержал ее полковник. – А теперь я расскажу вам любопытнейшую историю, которую в свое время рассказывали на всех базарах Индии…

История полковника оказалась невероятно длинной и на удивление скучной. То, что случилось в Индии много лет назад, никак не может сравниться с тем, что произошло в Кингс-Эббот всего пару дней назад.

Конец этой истории полковника положила Кэролайн, очень вовремя объявив «маджонг»[136]. После нескольких неприятных моментов, связанных с тем, что мне постоянно приходится поправлять несколько небрежные арифметические подсчеты Кэролайн, мы начали новый раунд[137].

– Восточный закончен, – сказала Кэролайн. – У меня есть свое мнение по поводу Ральфа Пейтона. «Три символа». Но пока что я попридержу его при себе.

– Неужели, милочка? – откликнулась мисс Ганнет. – «Чоу», то есть я хотела сказать, «панг».

– Да, – твердо ответила Кэролайн.

– А что там с этими ботинками? – поинтересовалась мисс Ганнет. – То есть с тем, что они оказались черными?

– Да всё в порядке, – сказала моя сестрица.

– А в чем там вообще был смысл, как вы думаете? – спросила ее собеседница.

Кэролайн сжала губы и покачала головой, всем своим видом показывая, что полностью в курсе происходящего.

– «Панг», – объявила наша гостья. – Ой нет – не «панг». Я думаю, что коли доктор так тесно общается с Пуаро, то он знает все секреты?

– Совсем нет, – сказал я.

– Джеймс у нас скромник, – заметила Кэролайн. – А-а-а, скрытый «конг»[138].

Полковник присвистнул. Сплетни были на минуту забыты.

– И на вашем собственном ветре, – сказал Картер. – А еще у вас два «панга» на драконах. Нам надо быть осторожнее – мисс Кэролайн нацелилась сорвать куш.

Какое-то время мы играли без существенных комментариев.

– А вот этот месье Пуаро, – вновь начал полковник Картер, – он что, действительно великий детектив?

– Величайший из когда-либо живших на Земле, – торжественно произнесла Кэролайн. – Здесь ему пришлось поселиться инкогнито, чтобы избежать ненужной огласки.

– «Чоу», – объявила мисс Ганнет. – Для нашей деревушки это просто благо. Кстати, Клара, моя горничная, – давняя подружка Элси, горничной из «Фернли». Так что, как вы думаете, та ей рассказала? В доме пропала крупная сумма денег, и, по ее мнению – так говорит Элси, – это как-то связано с буфетчицей. Она увольняется в конце месяца и по ночам много плачет. По мне, так эта девица почти наверняка связана с бандой. Она всегда была странной – ни с кем в округе не дружит. Гуляет всегда сама по себе в свои выходные дни, а это очень неестественно, доложу я вам, и очень подозрительно. Однажды я пригласила ее на вечер наших «Подружек», а она отказалась. Потом я стала задавать ей всякие вопросы о ее доме и семье – знаете, обычные вещи, – так должна вам сказать, что ее манеры были просто возмутительны. Внешне все было очень уважительно, но она заставила меня замолчать совершенно возмутительным образом.

Наша гостья остановилась, чтобы перевести дыхание, и в этот момент полковник, которого совершенно не волновали вопросы каких-то там служанок, заметил, что в «Шанхайском клубе» обязательно практиковались укороченные игры.

Мы сыграли раунд укороченных игр.

– Эта мисс Рассел, – заметила Кэролайн. – Она появилась здесь в пятницу, притворившись, что ей нужна консультация Джеймса. Я считаю, что она хотела выяснить, где у нас хранятся яды. «Пять символов».

– «Чоу», – сказала мисс Ганнет. – Что за странная идея! Хотела бы я знать, правы вы или нет…

– Кстати, о ядах, – вступил в разговор полковник. – Э-э-э, что вы сказали? Я не сбросил? Вот! «Восемь бамбуков».

– «Маджонг»! – объявила мисс Ганнет.

Это сильно расстроило Кэролайн.

– Всего один Красный дракон, – сказала она с сожалением, – и у меня была бы комбинация из трех двойных.

– У меня все время было два Красных Дракона, – заметил я.

– Как это на тебя похоже, Джеймс, – возмущенно заявила моя сестрица. – Ты ничего не понимаешь в самой концепции этой игры.

На мой взгляд, я-то как раз сыграл довольно тонко. Если б у Кэролайн оказался «маджонг»[139], мне пришлось бы заплатить ей колоссальные деньги. «Маджонг» же мисс Ганнет был самым слабым из возможных, о чем Кэролайн не преминула ей сообщить.

Восточный раунд опять закончился, и мы начали новую игру в полном молчании.

– Я хотела сказать вам вот что, – заговорила Кэролайн.

– Что именно? – ободряюще подхватила наша гостья. – «Чоу»!

– Я имею в виду свои мысли о Ральфе Пейтоне. Объявлять «чоу» в самом начале игры – это признак слабости, – резко заметила Кэролайн. – Надо ждать сильной комбинации.

– Я знаю, – ответила мисс Ганнет. – Так вы говорили о Ральфе Пейтоне, не так ли?

– Да. Так вот, я почти уверена, что знаю, где он скрывается.

Мы все замерли и посмотрели на нее.

– Это очень интересно, мисс Кэролайн, – сказал полковник Картер. – И вы сами до этого додумались, а?

– Ну не совсем так… Я вам все расскажу. Вы помните большую карту графства, которая висит у нас в холле?

Мы все ответили утвердительно.

– Когда вчера месье Пуаро уходил от нас, он остановился около нее и сказал что-то – точно даже не помню, что именно. Что-то насчет того, что Кранчестер – единственный большой город в нашей округе… что соответствует действительности. И вот, когда он ушел, меня как по голове ударило.

– Что ударило?

– То, что он хотел сказать. Конечно, Ральф в Кранчестере.

Именно в этот момент я повалил планку, на которой стояли мои кости. Сестра мгновенно обвинила меня в неуклюжести, но не стала на этом настаивать. Она была слишком занята своей догадкой.

– В Кранчестере, мисс Кэролайн? – переспросил полковник. – Этого просто не может быть. Слишком близко.

– И тем не менее это так, – в голосе моей сестрицы слышались триумфальные ноты. – Ведь сейчас уже совершенно точно известно, что Ральф не уехал на поезде. Он просто ушел в Кранчестер пешком. И я уверена, что он все еще там, потому что никому в голову не придет, что он может быть так близко.

Я сразу же отметил несколько недостатков этой теории, но если Кэролайн берет себе что-то в голову, то вышибить это из нее уже невозможно.

– И вы думаете, что месье Пуаро думает так же? – задумалась мисс Ганнет. – Странное совпадение, но сегодня, когда я прогуливалась по дороге на Кранчестер, детектив проехал в машине мимо меня, и ехал он как раз из Кранчестера.

Мы посмотрели друг на друга.

– Боже мой! – неожиданно воскликнула мисс Ганнет. – Все это время у меня был «маджонг», а я и не видела…

Внимание Кэролайн опять отвлеклось от ее творческих упражнений. Она заметила нашей гостье, что объявлять «маджонг» на комбинации из смешанных мастей и слишком многих «чоу» вообще не имеет смысла. Мисс Ганнет спокойно выслушала ее и забрала свой выигрыш.

– Да, дорогая, я вас понимаю, – согласилась она. – Но все это зависит от того, какая комбинация была у вас в самом начале, не так ли?

– Вы никогда не получите сильных комбинаций, если не будете к ним стремиться, – настаивала Кэролайн.

– Что ж, все мы играем как умеем, правильно? – заметила мисс Ганнет. Она посмотрела на свои фишки. – И пока что я в выигрыше.

Кэролайн, которая была в сильном проигрыше, ничего не сказала.

Восточный раунд опять закончился, и мы начали новую игру. Энни принесла чайные принадлежности. И Кэролайн, и мисс Ганнет были слегка на взводе, как это часто случается во время подобных радостных вечеров.

– Милочка, если бы вы могли играть чу-уть побыстрее, – заметила моя сестрица, видя, что мисс Ганнет задумалась над тем, какую кость ей сбросить. – Китайцы кладут кости так быстро, что кажется, что это птички клюют зернышки.

Какое-то время мы играли как китайцы.

– А вы не очень-то много нам рассказали, Шеппард, – добродушно заметил полковник Картер. – Вы настоящий хитрец. Ходите под руку с великим детективом и ни словом не намекнули нам о том, что происходит в действительности…

– Джеймс совершенно невероятный человек, – заметила Кэролайн. – Он просто не может заставить себя поделиться с людьми информацией.

И она неодобрительно взглянула на меня.

– Уверяю вас, – сказал я, – что ничего не знаю. Пуаро ничего и ни с кем не обсуждает.

– Умный человек, – заметил полковник, кашлянув. – Не выдает себя. Но все равно эти иностранные детективы – отличные ребята. Уверен, что они знают массу полезных уловок.

– «Панг», – объявила мисс Ганнет с тихим триумфом в голосе, – и «маджонг».

Ситуация накалилась. Именно недовольство мисс Ганнет, которая выиграла третий раз подряд, заставило мою сестру обратиться ко мне, пока мы строили новую стену.

– Ты слишком скучен, Джеймс. Сидишь тут как посторонний человек и ничего не говоришь!

– Но, моя дорогая, – запротестовал я. – Мне действительно нечего сказать – то есть, я хочу сказать, из того, что могло бы вас заинтересовать.

– Глупости, – заявила мисс Ганнет, разбирая кости. – Вы просто обязаны знать что-то интересное.

Какое-то время я не отвечал – поскольку был слишком потрясен и ошарашен. Конечно, я читал о таких вещах, как Идеальный Выигрыш[140] – когда «маджонг» выпадает прямо при раздаче, – но и мечтать не мог, что подобное может случиться со мною.

Стараясь ничем себя не выдать, я выложил кости на стол картинками вверх.

– Как говорится в «Шанхайском клубе», – произнес я, – «тин-хо» – Идеальный Выигрыш!

Глаза полковника чуть не вылезли у него из орбит.

– Черт меня побери! – воскликнул он. – Совершенно невероятно. Никогда раньше такого не видел!

И вот тогда, находясь под влиянием придирок Кэролайн и в восторге от своего триумфа, я заговорил:

– Ну а если говорить о чем-то интересном, то как насчет обручального кольца с датой и словами «от Р.», выгравированными на его внутренней поверхности?

Я не буду описывать последовавшую за этим сцену. Меня заставили точно рассказать, где было найдено это сокровище, и назвать дату, которая стояла на кольце.

– Тринадцатое марта, – повторила за мной Кэролайн. – Полгода назад. Понятно.

Постепенно, среди массы предположений и предложений, выкристаллизовались три теории:

1. Предложенная полковником Паркером. Ральф втайне от всех женился на Флоре. Очевидное и самое простое решение.

2. Предложенная мисс Ганнет. Роджер Экройд был тайно женат на миссис Феррарс.

3. Предложенная моей сестрой. Роджер Экройд женился на домоправительнице, мисс Рассел.

Последняя, уже супертеория, была предложена моей сестрицей, когда мы уже собирались спать.

– Попомни мое слово, – сказала она неожиданно. – Я не сильно удивлюсь, если услышу, что Флора и Джоффри Реймонд женаты.

– Но тогда на кольце было бы написано «от Д.», а не «от Р.».

– Тут ни в чем нельзя быть уверенным. Некоторые девушки называют своих молодых людей по фамилии. А ты сам слышал, что сегодня мисс Ганнет рассказывала о легкомысленном поведении Флоры.

Честно говоря, я не помнил, чтобы мисс Ганнет говорила что-нибудь подобное, но я всегда уважительно отношусь к способности моей сестры понимать скрытый смысл сказанного.

– А как насчет Гектора Бланта? – намекнул я. – Если уж…

– Глупости, – отрезала Кэролайн. – Я согласна, он ею восхищается, может быть, даже любит. Но будь уверен, девушка никогда не влюбится в мужчину, который годится ей в отцы, когда рядом бродит молодой симпатичный секретарь. Она может даже поощрять майора, просто для того, чтобы скрыть свои истинные отношения. Девушки очень искусны в такого рода играх. Но одну вещь я могу сказать тебе совершенно точно, Джеймс Шеппард: Флору Экройд ни на йоту не интересует Ральф Пейтон и никогда не интересовал. Можешь мне в этом поверить.

Я кротко посмотрел на нее.

Глава 17 Паркер

На следующее утро мне пришло в голову, что под влиянием эйфории, вызванной «тин-хо», или Идеальным Выигрышем, я был не совсем скромен. Можно, конечно, сказать, что Пуаро никогда не просил меня сохранить находку кольца в тайне. С другой стороны, в «Фернли» он об этом никому не говорил, и, насколько мне было известно, я был единственным человеком, который знал об этой находке. Я ясно чувствовал свою вину. Ведь сейчас эта информация распространялась по Кингс-Эббот со скоростью лесного пожара. В любой момент я ожидал услышать справедливую отповедь Пуаро.

Совместные похороны миссис Феррарс и Роджера Экройда были назначены на одиннадцать часов утра. Это была грустная и впечатляющая церемония. Все жившие в «Фернли» на ней присутствовали.

Когда церемония закончилась, Пуаро, который тоже на ней присутствовал, взял меня под руку и попросил проводить его до «Ларчиз». Детектив выглядел очень грустным, и я испугался, что мои нескромные выступления вчерашним вечером уже достигли его ушей. Но скоро стало ясно, что он размышляет о совсем других делах.

– Вы понимаете, – сказал он, – нам надо действовать. Я предлагаю проверить с вашей помощью одного из свидетелей. Мы допросим его и так напугаем, что он неизбежно расскажет правду.

– И о каком свидетеле вы сейчас говорите? – спросил я, очень удивившись.

– О Паркере! – ответил Пуаро. – Я попросил его прийти ко мне в двенадцать часов. В эти самые минуты он уже должен ждать нас.

– И что же вы думаете? – задал я вопрос, посмотрев на него сбоку.

– Я знаю одно – я не удовлетворен.

– Вы думаете, что он – тот человек, который шантажировал миссис Феррарс?

– Или так, или…

– Что «или»? – спросил я после пары минут ожидания.

– Мой друг, я скажу это вам: надеюсь, что это был он.

Серьезность, с которой он это произнес, и что-то трудноопределимое, что появилось в его манерах, заставили меня замолчать.

Когда мы появились в «Ларчиз», нам сообщили, что Паркер уже ждет нас. Увидев нас, дворецкий почтительно встал.

– Доброе утро, Паркер, – произнес Пуаро приятным голосом. – Умоляю вас, подождите еще мгновение.

Он снял свое пальто и перчатки.

– Позвольте мне, сэр, – сказал Паркер и бросился вперед, чтобы ему помочь. Он аккуратно сложил одежду на стуле, стоявшем прямо у двери. Пуаро с одобрением наблюдал за ним.

– Благодарю вас, мой добрый Паркер, – произнес он. – Прошу вас, присаживайтесь. То, о чем я буду говорить, может занять некоторое время.

Дворецкий уселся с виновато опущенной головой.

– Как вы думаете, для чего я попросил вас прийти сюда этим утром, а?

Паркер закашлялся.

– Как я понимаю, сэр, вы хотите задать мне несколько вопросов о моем ушедшем хозяине, вроде как тайно.

– Précisément. – Пуаро расплылся в улыбке. – Вы когда-нибудь пробовали заниматься шантажом?

– Сэр! – Дворецкий вскочил на ноги.

– Не надо волноваться, – благодушно сказал Пуаро, – и не пытайтесь прикидываться честным и незаслуженно обиженным человеком. Ведь вы же всё знаете о шантаже, не так ли?

– Сэр… я никогда… меня так…

– Никогда не оскорбляли, – закончил за него Пуаро. – Тогда почему, мой великолепный Паркер, вы так разволновались в тот вечер, когда случайно услышали слово «шантаж», которое донеслось из кабинета мистера Экройда?

– Я… я никогда…

– У кого вы служили до мистера Экройда? – неожиданно огорошил его бельгиец.

– До мистера Экройда?

– Вот именно. Прежде чем вы попали к мистеру Экройду?

– Некто майор Эллерби, сэр…

– Ах, майор Эллерби, – повторил за ним сыщик. – Он был наркоманом, не так ли? Вы путешествовали с ним по миру. Когда вы были на Бермудах, там произошла неприятная история – убили человека. Майор Эллерби был в этом замешан. Дело замяли, но вы об этом знали… Сколько майор Эллерби заплатил вам, чтобы вы держали рот на замке?

Паркер смотрел на него с открытым ртом. Он был совершенно уничтожен, его щеки мелко дрожали.

– Как видите, я навел кое-какие справки, – голос Пуаро совсем не изменился. – Все было как я сказал. Тогда вы получили приличную сумму, а потом майор Эллерби платил вам до самой своей смерти. А теперь я хочу услышать о ваших последних похождениях.

Паркер продолжал молча таращиться на него.

– Глупо что-либо отрицать. Эркюль Пуаро все знает. Все, что я рассказал о майоре Эллерби, – правда, правильно?

Как будто против своей воли, дворецкий кивнул. Его лицо было пепельного цвета.

– Но я и волоса на голове мистера Экройда не тронул, – простонал он. – Богом клянусь, сэр. Я все время боялся, что это выйдет наружу. Уверяю вас, я не… я не убивал его.

Теперь он почти кричал.

– Приходится вам поверить, мой друг, – сказал Пуаро. – У вас для этого нет ни выдержки, ни смелости. Но я должен услышать правду.

– Я все расскажу, сэр. Все, что вы захотите узнать. Той ночью я действительно пытался подслушивать. Пара слов из того, что я услышал, разбудила мое любопытство. И то, как мистер Экройд запретил беспокоить себя в ту ночь, и то, как он заперся вместе с доктором у себя в кабинете… Клянусь, все, что я рассказал полиции, – абсолютная правда. Я услышал слово «шантаж», сэр, и…

Наступила пауза.

– Вы подумали, что сможете чем-то здесь поживиться, – мягко предположил Пуаро.

– Ну… да, сэр, подумал… Я решил, что если мистера Экройда шантажируют, то почему бы и мне не отщипнуть кусочек?

На лице Пуаро появилось очень странное выражение. Он наклонился к дворецкому.

– А вам когда-нибудь до того дня приходила в голову мысль, что мистера Экройда могут шантажировать?

– Никогда, сэр. Для меня это было большим сюрпризом. У него были такие правильные привычки…

– И что же вы услышали в тот вечер?

– Не так много, сэр. Можно сказать, что в тот вечер мне отчаянно не везло. Прежде всего мне приходилось выполнять свои обязанности в буфетной, а когда пару раз удалось выбраться к кабинету, то ничего не получилось. В первый раз из кабинета вышел доктор Шеппард – и чуть не поймал меня на месте преступления. А второй раз мимо меня в холле прошел мистер Реймонд и направился в сторону кабинета – и я понял, что не стоит и пытаться. А когда я понес поднос, то меня отправила назад мисс Флора.

Пуаро долго смотрел на говорившего, как будто пытался проверить его искренность. Паркер не отвел глаз.

– Надеюсь, что вы мне верите, сэр. Я все время боялся, что полиция раскопает ту старую историю с майором Эллерби и поэтому станет меня подозревать.

– Eh bien, – прервал наконец молчание Пуаро. – Я склонен вам поверить. Но я должен потребовать от вас одну вещь – покажите мне вашу банковскую книжку; ведь она у вас есть, не так ли?

– Да, сэр, и по чистой случайности она у меня с собой.

Не колеблясь, дворецкий достал из кармана требуемое. Пуаро взял у него из рук длинную книжку зеленого цвета и стал изучать ее содержимое.

– Как я вижу, в этом году вы приобрели сертификатов Национального сберегательного банка почти на пятьсот фунтов?

– Да, сэр. У меня уже было отложено около тысячи фунтов – это то, что осталось… после расставания с моим прежним хозяином, с майором Эллерби. Кроме того, я немного играл на скачках, и очень успешно. Вы, может быть, помните, как «полный пыльник»[141] выиграл Юбилейную скачку? Тогда мне повезло – я поставил на него двадцать фунтов.

Пуаро вернул сберкнижку.

– Я пожелаю вам всего хорошего. Уверен, что вы рассказали мне всю правду. Если нет, то… вам же будет хуже, мой друг.

Когда Паркер ушел, детектив опять схватился за пальто.

– Мы опять идем куда-то? – поинтересовался я.

– Да. Давайте нанесем маленький визит доброму мистеру Хэммонду.

– Вы поверили в рассказ Паркера?

– На первый взгляд он выглядит вполне правдоподобно. Очевидно, что Паркер – если только он не блестящий актер – искренне верит, что шантажировали самого мистера Экройда. А если это так, то он ничего не знает о делах, связанных с миссис Феррарс.

– Но в таком случае кто же…

– Précisément! Кто? Наш визит к мистеру Хэммонду преследует только одну цель – после него мы или полностью исключим Паркера из списка подозреваемых, или…

– Или что?

– Сегодня утром у меня появилась привычка не заканчивать предложения, – произнес Пуаро извиняющимся тоном. – Вы должны меня извинить.

– Кстати, – довольно не к месту вспомнил я, – должен вам кое в чем признаться. Боюсь, что я ненамеренно рассказал кое-что о том кольце.

– О каком кольце?

– О том, которое вы нашли в пруду с золотыми рыбками.

– Ах вот вы о чем, – сказал Пуаро, широко улыбаясь.

– Надеюсь, вы не очень сердитесь? С моей стороны это было очень неосторожно.

– Совсем не сержусь, мой добрый друг, совсем нет. Я ведь вам этого не запрещал. Вы были вольны говорить о нем, если у вас появится такое желание. Ваша сестра заинтересовалась этим?

– Невероятно! Мой рассказ оказался настоящей сенсацией. Теперь вокруг этого строится масса теорий.

– Ах вот как!.. А ведь все очень просто. Объяснение сразу же бросается в глаза, правда?

– Вы так думаете? – сухо уточнил я.

Пуаро рассмеялся.

– Вы как тот мудрец, который не желает связывать себя никакими выводами, – предположил он. – Разве не так?.. Но вот мы и пришли к мистеру Хэммонду.

Адвокат находился у себя, и нас немедленно провели к нему. Он встал и поприветствовал нас в своей суховатой, выдержанной манере.

Пуаро немедленно перешел к делу:

– Месье, мне необходимо получить от вас информацию, то есть я хочу сказать, что буду благодарен, если вы мне ее любезно сообщите. Как я понимаю, вы были адвокатом скончавшейся миссис Феррарс из «Кингс-Паддок»?

Я заметил удивление, блеснувшее в глазах адвоката, прежде чем тот надел на себя маску профессиональной сдержанности.

– Конечно. Все ее дела вел лично я.

– Отлично. Тогда, прежде чем я задам свой вопрос, прошу вас выслушать то, что вам расскажет доктор Шеппард. Вы не будете против того, друг мой, чтобы повторить ваш разговор с мистером Экройдом вечером в пятницу?

– Ничуть, – ответил я и немедленно начал рассказ о том странном вечере.

Хэммонд слушал меня очень внимательно.

– Вот и всё, – сказал я, закончив свою историю.

– Шантаж, – задумчиво произнес адвокат.

– Вы удивлены? – спросил Пуаро.

Хэммонд снял пенсне и стал полировать его носовым платком.

– Нет, – ответил он. – Я не могу сказать, что удивлен. Я уже некоторое время подозревал что-то подобное.

– Тогда перейдем к моему вопросу, – предложил сыщик, – к той информации, о которой я прошу. Если на свете есть человек, который может назвать нам суммы выплат, то это вы, месье.

– Я не вижу смысла скрывать от вас эту информацию, – сказал Хэммонд, подумав несколько мгновений. – За последний год миссис Феррарс продала некоторые из своих ценных бумаг, деньги от сделки были переведены на ее личный счет и не реинвестированы. Так как доходы у нее были очень большие, а после смерти мужа она вела очень спокойную жизнь, очевидно, что эти суммы были потрачены на какие-то специальные нужды. Однажды я попытался это выяснить, и она сказала, что у нее есть обязательства перед несколькими бедными родственниками ее мужа. Естественно, что я не стал копать дальше. Со своей стороны, до сего дня я был уверен, что деньги были выплачены какой-то женщине, которая предъявила права на Эшли Феррарса. Мне и в голову не могло прийти, что в этом замешана сама миссис Феррарс.

– И о какой сумме мы говорим? – поинтересовался Пуаро.

– В общей сложности все выплаты составили сумму около двадцати тысяч фунтов.

– Двадцать тысяч фунтов! – воскликнул я. – За один год!

– Миссис Феррарс была очень состоятельная женщина, – сухо заметил сыщик. – А наказание за убийство приятным никак не назовешь.

– Могу ли я еще чем-то вам помочь? – поинтересовался мистер Хэммонд.

– Благодарю вас, нет, – Пуаро встал. – Приношу извинения за то, что выбил вас из колеи[142].

– Ничего, ничего.

– Те слова, которые вы только что употребили в значении «отвлечь от дела», применяются только по отношению к душевнобольным людям, – заметил я, когда мы с Пуаро снова оказались на улице.

– Боже! – воскликнул Пуаро. – Никогда не смогу я говорить на вашем языке без ошибок… Английский язык очень странный. Наверное, мне надо было сказать «расстроил ваши планы», n’est-ce pas?[143]

– Проще всего в таких случаях говорить «побеспокоил вас».

– Благодарю вас, друг мой. А вы, оказывается, ревностный сторонник точности выражений… Eh bien, так что же мы теперь можем сказать о нашем друге Паркере? Продолжил бы он работать в качестве дворецкого, имея в кармане двадцать тысяч фунтов? Je ne pense pas[144]. Конечно, он мог положить их в банк на чужое имя, но я склонен считать, что он сказал нам правду. Если он негодяй, то негодяй жалкий. На крупное дело у него мозгов не хватит. Значит, нам придется выбирать из Реймонда и – так уж получается – майора Бланта.

– Это не может быть Реймонд, – возразил я. – Мы же знаем, что он отчаянно нуждался в пятистах фунтах.

– Да. Это он так говорит.

– А что касается Гектора Бланта…

– Я расскажу вам кое-что, касающееся доброго майора Бланта, – прервал меня Пуаро. – Ведь это моя работа – задавать вопросы. Вот я их и задаю. Eh bien, то наследство, о котором он говорил, составило сумму около двадцати тысяч фунтов. Что вы скажете по этому поводу?

Я был настолько потрясен, что на какое-то время потерял дар речи.

– Это невозможно, – произнес я наконец. – Такой известный человек, как Гектор Блант…

Сыщик пожал плечами.

– Кто знает… По крайней мере, в уме ему не откажешь. Признаюсь, я с трудом вижу его в роли шантажиста, но есть еще одна вероятность, которую вы даже не рассматривали.

– Какая же?

– Огонь, мой друг. Экройд сам мог уничтожить то письмо и голубой конверт, после того как вы от него ушли.

– Мне с трудом в это верится, – медленно произнес я. – Хотя… конечно, такое тоже возможно. Он мог просто передумать.

Мы только подъехали к моему дому, и я, под влиянием момента, предложил Пуаро зайти и слегка подкрепиться.

Честно сказать, я думал, что Кэролайн будет мною довольна, но еще раз убедился, как сложно бывает удовлетворить женщину. Оказалось, что на ланч у нас отбивные котлеты, в качестве гарнира к которым подавались щедрые порции требухи и лука. Две же отбивные, стоящие перед тремя взрослыми людьми, вполне могут вызвать у них раздражение.

Однако Кэролайн редко бывает надолго выбита из седла. С великолепным апломбом она объяснила Пуаро, что, хотя Джеймс (то есть я) постоянно смеется над ней, она строго придерживается вегетарианской диеты. В экстазе сестра распространялась о вкусовых качествах котлет из орехов (кстати, я абсолютно уверен, что она в жизни их не пробовала) и мужественно проглотила гренки с сыром, сделав попутно несколько острых замечаний по поводу еды из «плоти».

После еды, когда мы сидели у камина и курили, Кэролайн учинила допрос непосредственно маленькому бельгийцу.

– Так и не нашли Ральфа Пейтона? – начала она.

– А где я могу его найти, мадемуазель?

– Я думала, что, может быть, вы наши его в Кранчестере, – сказала Кэролайн таинственным тоном.

Пуаро был явно озадачен.

– В Кранчестере? А почему именно там?

Я с некоторым ехидством ввел его в курс дела.

– Один из членов нашей великолепной детективной команды случайно видел вас вчера на Кранчестерском шоссе, – пояснил я.

Озадаченность Пуаро мгновенно исчезла, и он от души рассмеялся.

– Ах вот в чем дело! Это был простой визит к дантисту, c’est tout[145]. Мой зуб – он сильно болел. Я поехал к врачу – моему зубу сразу стало лучше. Я хотел быстро вернуться. А дантист, он сказал: НЕТ. Лучше выдрать зуб. Я стал спорить, но он настаивал. И настоял! Этот зуб – он уже больше никогда не заболит.

Кэролайн сдулась, как проколотый воздушный шар.

Мы стали обсуждать Ральфа Пейтона.

– Слабый человек, – настаивал я, – но не злобный.

– Ах вот как! – сказал Пуаро. – А где и когда в человеке начинается его слабость?

– Вот именно, – вмешалась в разговор Кэролайн. – Возьмите, например, Джеймса – совсем слабохарактерный, и если б меня не было рядом…

– Моя дорогая Кэролайн, – раздраженно заметил я, – может быть, мы не будем обсуждать присутствующих?

– Ты действительно слаб, Джеймс, – продолжила моя сестрица, не обращая внимания на эти мои слова. – Я на восемь лет старше тебя… ой! Хотя я совсем не против, чтобы месье Пуаро знал…

– Я бы никогда не подумал, мадемуазель, – произнес Пуаро с галантным поклоном.

– На восемь лет старше. И я всегда считала своим долгом оберегать тебя. Бог знает, где б ты оказался сейчас, если не получил бы достойного воспитания.

– Я мог бы жениться на какой-нибудь искательнице приключений, – пробормотал я, глядя в потолок и выпуская кольца дыма.

– На искательнице приключений! – фыркнула Кэролайн. – Уж коль мы заговорили об искательницах приключений…

Она не закончила фразу.

– И что же? – спросил я с любопытством.

– Да так, ничего. У меня есть на примете одна, и совсем близко отсюда. – Потом моя сестрица неожиданно повернулась к Пуаро: – Джеймс утверждает, дескать, вы считаете, что убийца – это один из тех, кто находился в доме. Могу только сказать, что вы совершенно не правы.

– Мне не нравится ошибаться, – заметил Пуаро. – Это не мое – как это называется – métier[146]?

– Я достаточно хорошо знакома с фактами, – продолжала Кэролайн, не обращая внимания на слова Пуаро, – благодаря Джеймсу и другим людям. О людях, находившихся в тот момент в доме, я могу сказать следующее: только у двоих из них была возможность это совершить. У Ральфа Пейтона и Флоры Экройд.

– Моя дорогая Кэролайн…

– Послушай, Джеймс, не перебивай меня. Я знаю, о чем говорю. Паркер встретил ее перед дверью, не так ли? Он не слышал, как ее дядя желал ей спокойной ночи. Значит, она легко могла убить его.

– Кэролайн!..

– Я не говорю о том, что она это сделала, Джеймс. Я говорю: могла сделать. Хотя должна сказать, что Флора похожа на всех современных девушек, которые не испытывают никакого почтения к старшим и считают, что знают обо всем лучше других. При этом я уверена, что Флора и мухи не обидит. Но дела обстоят именно так. У мистера Реймонда и майора Бланта есть алиби. У миссис Экройд оно тоже есть. Даже у этой Рассел оно есть – в данном случае ей здорово повезло. Кто же остается? Только Ральф и Флора. И говорите что хотите, но я не верю, что Ральф Пейтон – убийца. Мы этого мальчика знаем всю свою жизнь.

Какое-то время Пуаро сидел молча, наблюдая за струйкой дыма, поднимавшейся от его сигареты. Когда он наконец заговорил, то у него был мягкий, отстраненный голос, который производил странное впечатление. Детектив был совсем не похож на того Пуаро, к которому мы все успели привыкнуть.

– Давайте возьмем человека. Совсем простого человека. Человека, который даже и не думает об убийстве. Но где-то глубоко в душе у него есть слабость. Пока она себя никак не проявляла – и, может быть, никогда не проявит; в таком случае этот человек сойдет в могилу достойным и всеми уважаемым членом общества. Но давайте предположим, что что-то случилось. Он попал в сложную ситуацию… или даже не так – он случайно узнает секрет… секрет, который означает жизнь или смерть для другого человека. Его первое намерение – пойти и обо всем рассказать, то есть выполнить свой гражданский долг. Но вот здесь проявляется его слабость. У него появляется шанс получить деньги – очень большие. А он хочет денег, он жаждет их, и все кажется таким простым. Ему ничего не надо делать – надо просто молчать. И это только начало. Жажда денег растет – ему надо все больше, больше и больше! Он уже отравлен этой золотой жилой, появившейся прямо у него под ногами. Он становится жадным. И в своей жадности теряет контроль над собою. На мужчину можно давить столько, сколько хочется, – но с женщиной нельзя перегибать палку. Потому что женщины по сути своей всегда правдолюбки. Сколько мужей, обманывавших своих жен, спокойно сошли в могилу, унеся с собой свои секреты?! А сколько женщин, которые обманывали своих мужей, разрушили свою жизнь только потому, что не смогли удержать язык за зубами и высказали всю правду своим же мужьям?! И все только потому, что на них слишком надавили. В момент полного отчаяния – о чем они потом горько жалели, bien entendu – они отбросили свою безопасность в сторону и очертя голову высказали всю правду, получив в тот момент полное удовлетворение. Я думаю, что в этом случае могло произойти что-то похожее. Напряжение было слишком сильным. И вот все произошло по вашей пословице про гуся, несущего золотые яйца. Но на этом все не закончилось. Теперь перед человеком, о котором мы говорили, замаячила возможность разоблачения. А он уже не тот, кем был раньше – скажем, год назад. Он забыл об общечеловеческой морали. Он в отчаянии. Он пытается выиграть заранее проигранную битву, и для него все средства хороши, потому что разоблачение для него – это конец. И… кинжал попадает точно в цель!

Наступила пауза. Казалось, что Пуаро навел морок на нашу комнату. Я не буду даже пытаться описать то впечатление, которое произвел на нас его рассказ. В этом беспощадном анализе, в этом суровом предвидении скрывалось нечто такое, что вселило страх в наши сердца.

– Позже, – продолжил сыщик мягким голосом, – когда преступление будет совершено, он опять станет самим собой. Но если понадобится, кинжал вновь увидит свет, и он опять нанесет удар.

Кэролайн с трудом пришла в себя.

– Вы сейчас говорите о Ральфе Пейтоне. Может быть, вы правы, а может быть, и нет, но вы не имеете права приговаривать человека, даже не выслушав его.

Раздался резкий звонок телефона. Я вышел в холл и снял трубку.

– Да? – сказал я. – Да, это говорит доктор Шеппард.

Послушав несколько мгновений, я коротко ответил. Повесив трубку, вернулся в гостиную и сообщил:

– Пуаро, в Ливерпуле задержан человек по имени Чарльз Кент. Полиция считает, что он именно тот незнакомец, который был в «Фернли» в ту ночь. Они хотят, чтобы я приехал в Ливерпуль на опознание.

Глава 18 Чарльз Кент

Через полчаса мы с Пуаро и Рэгланом сидели в купе поезда, идущего в Ливерпуль. Инспектор был явно сильно возбужден.

– Если ничего больше и не нароем, то хотя бы сможем узнать что-то о шантаже, – ликующе сообщил он. – Этот парень – судя по тому, что мне рассказали по телефону, – непростая штучка. Да еще и наркоман к тому же. Думаю, что нам не составит труда получить от него то, что нам надо. Если у него окажется хоть малейший мотив, то, уверен, именно он и убил мистера Экройда. Но в таком случае почему продолжает прятаться молодой Пейтон? Все это дело – просто болото какое-то… Кстати, месье Пуаро, вы оказались правы в отношении отпечатков пальцев. Они принадлежат самому мистеру Экройду. Мне это тоже приходило на ум, но я отказался от данной идеи как от маловероятной.

Я улыбнулся про себя. Инспектор Рэглан явно спасал свое лицо.

– Что касается этого человека, – спросил Пуаро, – он ведь еще не арестован?

– Нет, задержан по подозрению.

– И что он говорит о себе самом?

– Очень мало, – ответил инспектор с гримасой. – Мне кажется, что он очень подозрительная личность. Сплошные злоупотребления, и ничего больше.

Я был удивлен, что, когда мы прибыли в Ливерпуль, к Пуаро отнеслись как к почетному гостю. Суперинтендант Хейз, который встречал нас, когда-то работал с бельгийцем по одному делу и навсегда сохранил уверенность в сверхспособностях последнего.

– Теперь, когда с нами месье Пуаро, дело не займет много времени, – весело сказал он. – А я думал, что вы ушли на покой, мусью.

– Все так, все так, мой добрый Хейз… Но на покое оказалось невероятно скучно. Вы себе не представляете, с какой монотонностью один день сменяет другой.

– Поверю вам на слово… Так вы приехали ознакомиться с нашей находкой? А это доктор Шеппард? Думаете, что сможете узнать его, сэр?

– Я не очень уверен, – с сомнением ответил я.

– Как вам удалось его схватить? – поинтересовался Пуаро.

– Как вы знаете, мы распространили его словесный портрет как через прессу, так и по своим каналам. И больше, пожалуй, ничего. У этого парня действительно американский акцент, и он не отрицает, что в тот вечер был недалеко от Кингс-Эббот. Постоянно спрашивает, какое это имеет отношение к нам, и грозится разобраться с нами прежде, чем начнет отвечать на вопросы.

– А мне будет разрешено тоже взглянуть на него? – поинтересовался Пуаро.

Суперинтендант многозначительно прикрыл один глаз.

– Я счастлив, что вы с нами, сэр. И вам разрешено абсолютно все. Кстати, третьего дня о вас спрашивал инспектор Джепп из Скотленд-Ярда. Сказал, что вы неофициально занимаетесь этим делом. А где же прячется капитан Пейтон, вы уже знаете, сэр?

– Думаю, что в настоящий момент об этом не стоит говорить, – важно произнес Пуаро, и я прикусил губу, чтобы скрыть улыбку.

Маленький человечек был просто неподражаем.

После дальнейшего обмена любезностями мы наконец прошли на допрос.

Преступник оказался молодым человеком – на мой взгляд, ему было не больше двадцати двух – двадцати трех лет. Высокий и тонкий, он производил впечатление человека, который когда-то обладал недюжинной силой. Волосы у него были темными, а глаза – голубыми и постоянно бегающими; он редко смотрел прямо в глаза собеседнику. Я все надеялся на то, что смогу узнать какие-то особенности фигуры незнакомца, которого встретил той ночью, но если это был именно он, то я сильно ошибался. Этот человек абсолютно никого мне не напомнил.

– Итак, Кент, – обратился к нему суперинтендант, – встаньте. К вам пришли. Вы узнаёте кого-нибудь из этих людей?

Кент равнодушно осмотрел нас и ничего не ответил. Я заметил, что, осмотрев каждого из нас, он остановил свой взгляд на мне.

– А вы, сэр, – обратился суперинтендант ко мне, – что скажете?

– Рост тот же, – сказал я. – Что касается общего впечатления, то это вполне может быть он. Больше ничего сказать не могу.

– Какого черта? Что все это значит? – спросил Кент. – Что у вас есть против меня? Давайте выкладывайте! Что, по-вашему, я такого сделал?

Я кивнул.

– Это он. Я узнал его голос.

– Вы узнали мой голос? И где же, по-вашему, вы слышали его раньше?

– Перед воротами в «Фернли-парк», вечером в пятницу на прошлой неделе. Вы спросили у меня дорогу.

– Да неужели?

– Вы это признаете? – спросил инспектор.

– Я ничего не признаю! До тех пор, пока не узнаю, что у вас на меня есть.

– Вы читали газеты за последние несколько дней? – спросил Пуаро, впервые приняв участие в беседе.

Мужчина прищурил глаза.

– Ах вот в чем дело… Я читал, что в «Фернли» пришили какого-то старика… А теперь вы решили повесить все это на меня, так?

– В ту ночь вы там были, – негромко произнес Пуаро.

– А откуда вы это знаете, мистер?

– Вот откуда. – Пуаро достал что-то из кармана и протянул ему.

Это было гусиное перышко, которое мы нашли в сарае.

При виде пера выражение лица мужчины сразу же изменилось. Он чуть поднял руку в его направлении.

– «Снежок», – задумчиво произнес сыщик. – Но на нем ничего нет, друг мой. Оно лежало в сарае, там, где вы его бросили в ту ночь.

Чарльз Кент неуверенно посмотрел на него.

– Вы, кажется, знаете все обо всем, селезень вы иностранный… Но, может быть, вам стоит вспомнить вот о чем: в газетах написано, что старикашку грохнули между без четверти десять и десятью часами вечера?

– Правильно, – согласился Пуаро.

– Правильно-то правильно, но меня интересует, действительно ли это так?

– На это вам ответит вот этот джентльмен, – сказал Пуаро, указывая на инспектора Рэглана.

Тот немного поколебался, посмотрел на суперинтенданта Хейза, на Пуаро и, как бы получив их согласие, сказал:

– Совершенно верно. Между без четверти десять и десятью часами.

– Тогда меня не за что задерживать, – объявил Кент. – Я ушел из «Фернли-парк» в двадцать пять минут десятого. Можете проверить в «Собаке и свистке» – это такой салун приблизительно в миле от «Фернли-парк» по дороге в Кранчестер. Помню, я там прилично набрался. И было это точно без четверти десять. Ну, что вы на это скажете?

Инспектор Рэглан что-то записал в своей записной книжке.

– Ну так?.. – не отставал от него Кент.

– Мы это проверим, – ответил инспектор. – Если вы говорите правду, то беспокоиться вам не о чем. А что вы делали в «Фернли» в такое время?

– Я встречался там кое с кем.

– С кем именно?

– Не ваше дело.

– Полегче на поворотах, молодой человек, – предупредил его суперинтендант.

– А мне наплевать! Я был там по своим делам, вот и всё. Если меня там не было во время совершения преступления, то больше копов ничего не должно интересовать.

– Вас зовут Чарльз Кент, – вмешался Пуаро. – Откуда вы родом?

Мужчина посмотрел на него, и у него на губах появилась кривая усмешка.

– Не волнуйтесь, я стопроцентный британец!

– Да, – мечтательно согласился с ним сыщик. – Я так и думал. Мне кажется, что вы родились в Кенте.

Мужчина уставился на Пуаро.

– Это еще почему? Из-за моего имени, что ли? Какая здесь связь? Или каждый человек по фамилии Кент приговорен быть рожденным именно в этом графстве?

– При определенных обстоятельствах я могу предположить, что это именно так и есть, – с нажимом произнес Пуаро. – При определенных обстоятельствах, вы меня понимаете?

Это было сказано с таким значением, что оба полицейских удивились. Что же касается Чарльза Кента, то он весь побагровел, и я на секунду подумал, что парень сейчас бросится на Пуаро. Однако он, видимо, передумал и отвернулся с подобием какого-то смеха.

Сыщик кивнул, как будто был полностью удовлетворен происшедшим, и направился к двери. Оба офицера пошли за ним.

– Мы проверим его показания, – заметил Рэглан. – Хотя я не думаю, что он лжет. И тем не менее ему придется объяснить, что он делал в «Фернли». Мне кажется, что этот тип и есть разыскиваемый нами шантажист. С другой стороны, если он рассказал правду, то никак не может быть связан с самим убийством. Когда его арестовали, у него при себе было десять фунтов – довольно приличная сумма. Думаю, что украденные сорок фунтов пошли ему… конечно, номера купюр не совпадают – он, скорее всего, первым делом их обменял. Наверное, мистер Экройд передал ему деньги, и он постарался как можно скорее исчезнуть. А при чем здесь Кент и его место рождения? Какое это отношение имеет к нашему делу?

– Абсолютно никакого, – мягко ответил Пуаро. – Это просто моя маленькая идея, и ничего больше. Я широко известен этими своими маленькими идеями.

– Правда? – спросил Рэглан со странным выражением на лице.

Суперинтендант громко расхохотался.

– Я много раз слыхал, как это говорил сам инспектор Джепп: «Ох уж этот месье Пуаро и его маленькие идеи! Слишком мудрено для меня, но в них всегда что-то есть».

– Вы надо мной смеетесь, – улыбнулся Пуаро. – Но ничего страшного. Иногда последними смеются старики, в то время как молодым и умным уже совсем не смешно.

И глубокомысленно кивнув полицейским, он вышел на улицу.

Ланч в гостинице мы ели вместе. Теперь я знаю, что в тот момент вся картина преступления была ему уже абсолютно ясна. Он получил ту последнюю ниточку, которая привела его к правде.

Но, сидя за столом напротив него, я об этом и не подозревал. Я переоценил обычную самоуверенность Пуаро и был совершенно уверен: то, что является загадкой для меня, является такой же загадкой и для него.

А для меня самой большой загадкой на тот момент было, что такой человек, как Чарльз Кент, мог делать в «Фернли». Снова и снова я задавал себе этот вопрос – и никак не мог найти на него удовлетворительный ответ. В конце концов я решился спросить об этом у Пуаро. Ответил он практически мгновенно.

– Mon ami, боюсь, что я этого не знаю.

– Неужели? – недоверчиво спросил я.

– Именно так. Думаю, что для вас это покажется невероятным, если я отвечу, что в ту ночь он был в «Фернли», потому что родился в Кенте?

Какое-то время я удивленно смотрел на него, затем сухо сказал:

– Вы правы, в этом нет никакого смысла.

– Ах вот как! – с сожалением протянул Пуаро. – Но это и неважно. У меня все еще остается моя маленькая идея.

Глава 19 Флора Экройд

Когда на следующее утро я возвращался домой после утреннего обхода, мне помахал инспектор Рэглан. Я остановил машину, и он встал на ее подножку.

– Доброе утро, доктор Шеппард. Так вот, с его алиби все в порядке.

– С алиби Чарльза Кента?

– Да. Официантка в «Собаке и свистке», Салли Джонс, прекрасно его запомнила. Выбрала его фото из пяти предъявленных. Он появился в баре ровно без четверти десять, а «Собака и свисток» расположен больше чем в миле от «Фернли». Девушка упомянула, что с собою у него была куча денег – она видела, как он доставал из карманов смятые бумажки. Это здорово ее удивило – то, что это делал такой человек, как он, в ботинках, которые велики ему на несколько размеров. Так что вот куда ушли наши сорок фунтов.

– А он все еще отказывается говорить, что делал в «Фернли»?

– Упрям, как мул. Я сегодня говорил с Хейзом в Ливерпуле по телефону.

– Эркюль Пуаро говорит, что знает, почему он там оказался, – заметил я.

– Правда? – с нетерпением воскликнул полицейский.

– Да, – мстительно ответил я. – Он сказал, что Кент пошел туда, потому что родился в Кенте. – Я почувствовал истинное удовольствие от того, что смог озадачить этой загадкой еще кого-то.

Пару минут Рэглан смотрел на меня непонимающим взглядом. Потом на его скользкой физиономии расцвела кривая улыбка, и он со значением постучал себя пальцем по лбу.

– Плохи дела, – сказал он. – Я подозреваю это уже некоторое время. Бедняга, так вот почему ему пришлось уйти на покой и приехать сюда… Скорее всего, это наследственное. Тем более что у него есть племянник, у которого крыша съехала полностью.

– У Пуаро? – удивленно переспросил я.

– Ну да. А он что, ничего вам не говорил? Совсем не буйный и все такое, но с головой не дружит напрочь.

– Кто вам об этом сказал?

На лице инспектора появилась все та же кривая ухмылка.

– Ваша сестра, мисс Шеппард. Это она мне все рассказала.

Я не устаю удивляться своей сестрице. Она не успокаивается до тех пор, пока не выясняет все до последнего семейные секреты. К сожалению, мне так и не удалось вбить ей в голову необходимость держать их про себя.

– Залезайте, инспектор, – пригласил я, открывая дверцу. – Давайте вместе проедем в «Ларчиз» и расскажем нашему бельгийскому другу последние новости.

– Неплохая мысль. В конце концов, даже если он не в себе, ведь это же он дал мне наводку на отпечатки пальцев. У него явно что-то есть к этому парню, Кенту, и кто знает, а вдруг за этим что-то стоит?

Пуаро принял нас со своей обычной улыбчивой учтивостью. Он выслушал то, что мы хотели ему рассказать, изредка кивая.

– Кажется, всё в порядке, не так ли? – спросил инспектор с довольно унылым видом. – Человек не может совершить убийство в одном месте, в то время как пьет в другом, которое находится в миле от первого.

– Вы собираетесь его отпустить?

– Не вижу, что тут еще можно сделать. Мы не можем держать его за то, что он завладел деньгами путем мошенничества. Такое никогда не докажешь.

Расстроенным жестом инспектор бросил спичку в камин. Пуаро поднял ее и аккуратно положил в небольшой ящичек, специально предназначенный для этих целей. Сделал он это абсолютно механически. Я видел, что его мысли заняты чем-то совершенно другим.

– На вашем месте, – сказал наконец сыщик, – я бы не стал пока торопиться с освобождением Чарльза Кента.

– Что вы хотите этим сказать? – уставился на него Рэглан.

– Только то, что сказал. Я пока не стал бы его отпускать.

– Но вы же не думаете, что он имеет какое-то отношение к убийству?

– Наверное, нет, но я пока в этом не уверен.

– Но разве я вам только что не рассказал…

Пуаро остановил полицейского протестующим жестом.

– Mais oui, mais oui. Я все слышал. Я не глухой и не дурак, слава тебе господи! Но мне кажется, что вы подходите к делу… не с той стороны, я правильно говорю?

Инспектор смотрел на него тяжелым взглядом.

– Не знаю, с чего вы это взяли. Послушайте, мы же знаем, что Экройд был еще жив без четверти десять. Вы же не будете этого отрицать?

Пуаро какое-то время смотрел на Рэглана, а потом сказал с быстрой улыбкой:

– Я ничего не отрицаю – мне нужны доказательства!

– Но у нас достаточно доказательств. У нас есть показания мисс Экройд…

– О том, что она пожелала своему дяде спокойной ночи? Но я… я не всегда верю тому, что говорит мне молодая леди, даже если она очаровательна и красива.

– Черт меня побери совсем – но ведь Паркер видел ее выходящей из кабинета!

– Нет, – в голосе Пуаро неожиданно послышались железные нотки. – Именно этого-то он как раз и не видел. Я понял это из моего маленького эксперимента – вы помните, доктор? Паркер видел ее перед дверью, с рукой на дверной ручке. Он не видел, как она выходила из комнаты.

– Но… но где еще она могла быть?

– Может быть, на лестнице?

– На лестнице?

– Да. Это и есть моя маленькая идея, да.

– Но та лестница ведет только в спальню мистера Экройда.

– Вот именно.

Инспектор все еще ничего не понимал.

– Вы думаете, что она была в спальне своего дяди? Почему нет? Но зачем тогда лгать?

– Вот вопрос вопросов! Наверное, это связано с тем, что она там делала.

– Вы хотите сказать… деньги? Черт побери, не думаете же вы, что это мисс Экройд взяла сорок фунтов?

– Я ничего не хочу сказать, – ответил Пуаро. – Зато хочу напомнить вам вот о чем: жизнь для этих женщин, матери и дочери, не была праздником. Счета и постоянные проблемы с получением незначительных сумм денег. Роджер Экройд был очень специфическим человеком в денежных вопросах. Иногда девушка доходила до полного нервного истощения по поводу сравнительно небольших сумм. Так вот, представьте себе следующее…

Она взяла деньги и спускается по маленькой лестнице. Уже спустившись до половины, она слышит позвякивание бокалов в холле. Она совершенно точно знает, что это Паркер направляется в кабинет. Ни за какие деньги она не может позволить ему увидеть себя на лестнице – дворецкий это наверняка запомнит, ее присутствие здесь покажется ему странным. Если пропажа денег обнаружится, Паркер обязательно вспомнит, как она спускалась по этим ступенькам. У нее есть время только на то, чтобы добежать до двери кабинета и, положив руку на ручку двери, притвориться, что она только что вышла оттуда, как раз в тот момент, когда Паркер появляется в дверях. Она говорит ему первое, что приходит ей в голову, – почти точно повторяет указания Роджера Экройда, которые он дал чуть раньше, а потом поднимается в свою комнату.

– Да, но позже, – продолжал настаивать инспектор, – она должна была понять необходимость говорить правду. Ведь все держится на ее показаниях!

– Позже… – сухо произнес Пуаро. – Позже мисс Флора попадает в немного затруднительную ситуацию. Ей просто сообщают, что в доме полиция, так как было совершено ограбление. Естественно, что она решает, что открылась кража денег. Единственная мысль, которая приходит ей в голову, – это держаться своего рассказа. Когда Флора узнает, что ее дядя мертв, она впадает в панику. В наши дни, месье, девушки не теряют сознания без серьезных на то причин. Eh bien! Вот как все это произошло. Теперь ей надо было или настаивать на своей предыдущей истории, или во всем признаваться. Думаю, что молодой и красивой девушке не очень приятно сознаваться в том, что она воровка, – особенно в присутствии тех, чье уважение она хочет сохранить любым способом.

Рэглан ударил кулаком по столу.

– Я в это никогда не поверю, – сказал он. – В этом… в этом нет никакого смысла. И вы все это время знали об этом?

– Такая возможность пришла мне в голову с самого начала, – признался Пуаро. – Я всегда был уверен, что мадемуазель Флора что-то от нас скрывает. Чтобы убедиться в этом, я проделал небольшой эксперимент и попросил доктора Шеппарда составить мне компанию.

– Но сказали мне, что это была проверка Паркера, – с горечью заметил я.

– Mon ami, – сказал Пуаро извиняющимся голосом, – я же тогда сказал вам, что всегда надо чем-то заканчивать беседу.

Инспектор встал.

– У нас только один выход, – произнес он. – Мы немедленно должны переговорить с молодой леди. Вы поедете со мною в «Фернли», месье Пуаро?

– Обязательно. Доктор Шеппард отвезет нас на своей машине.

Я с удовольствием согласился.

Когда мы попросили мисс Флору, нас провели в бильярдную. Флора и майор Блант сидели на длинной банкетке у окна.

– Доброе утро, мисс Экройд, – поздоровался инспектор. – Не могли бы вы уделить нам несколько минут?

Блант тут же встал и направился к двери.

– А в чем, собственно, дело? – нервно спросила Флора. – Не уходите, майор Блант. Он же может остаться? – уточнила она, поворачиваясь к инспектору.

– Это вам решать, – сухо ответил инспектор. – Я обязан задать вам несколько вопросов и предпочел бы сделать это с глазу на глаз. Мне кажется, что это было бы и в ваших интересах.

Флора проницательно посмотрела на него. Я увидел, как сильно она побледнела. Но девушка повернулась и обратилась к майору Бланту:

– Я хочу, чтобы вы остались. Прошу вас… я действительно этого хочу. Неважно, что инспектор собирается мне сказать, я хочу, чтобы вы это слышали.

Рэглан пожал плечами.

– Что ж, если вы так хотите, то так тому и быть. Итак, мисс Экройд, месье Пуаро в разговоре со мною высказал одно предположение. Он полагает, что вечером прошедшей пятницы вы вообще не заходили в кабинет, не видели мистера Экройда и не желали ему спокойной ночи. Вместо того чтобы быть в кабинете, вы находились на маленькой лестнице, ведущей в спальню вашего дяди, когда услышали, как Паркер идет через большой холл.

Флора перевела глаза на Пуаро, и тот кивнул ей, подтверждая слова полицейского.

– Мадемуазель, вчера, когда все мы сидели за столом, я умолял вас сказать мне правду. То, что папаше Пуаро не говорят, он узнает сам. Все ведь было именно так, правильно? Давайте я попробую облегчить вам признание. Вы ведь взяли деньги, правильно?

– Деньги? – резко спросил Блант.

Наступила пауза, которая длилась не меньше минуты.

Затем Флора выпрямилась и заговорила:

– Месье Пуаро прав – это я взяла деньги. Я их украла. Да, я воровка, простая, вульгарная воровка. Теперь вы это знаете! Я рада, что все наконец выяснилось. Последние несколько дней были настоящим кошмаром! – Она неожиданно села и спрятала лицо в руках; ее хриплый голос доносился сквозь пальцы. – Вы не представляете, во что превратилась моя жизнь, когда мы приехали сюда. Хотеть какие-то вещи, строить планы, как их заполучить, лгать, изворачиваться, получать счета и обещать заплатить по ним… Боже! Как я себя ненавижу, когда думаю обо всем этом! Именно это и сблизило нас с Ральфом. Мы оба слабые люди! Я хорошо понимала и сочувствовала ему, потому что сама была такой же. Ни один из нас не мог бороться в одиночку. Мы были слабыми, несчастными, презренными существами…

Она взглянула на Бланта и неожиданно топнула ногой.

– Почему вы так смотрите на меня – как будто не можете в это поверить? Возможно, я и воровка, но сейчас я настоящая. Я больше не лгу. Я не притворяюсь той девушкой, которая вам нравится, – молодой, невинной и бесхитростной. И мне все равно, если вы больше не захотите меня видеть. Я ненавижу и презираю себя, но вы должны понять одну вещь – если бы правда могла помочь Ральфу, я сказала бы всю правду. Но я все время видела, что положение Ральфа от этого не улучшится, а, наоборот, может стать еще тяжелее. А тем, что я продолжала повторять свою ложь, я никак ему не вредила.

– Ральф, – произнес Блант. – Везде и всюду один Ральф.

– Вы ничего не поняли, – сказала Флора с безнадежностью в голосе. – И никогда не поймете. – Она повернулась к инспектору: – Я признаюсь во всем. Я с ума сходила – так мне нужны были эти деньги. Я больше не видела своего дядю после того, как он встал из-за обеденного стола. Что же касается денег, то вы вольны предпринять любые шаги на ваше усмотрение – хуже все равно уже не будет!

Неожиданно в ней опять что-то сломалось, она закрыла лицо руками и выбежала из комнаты.

– Что ж, – сказал инспектор ровным голосом. – Такие вот дела.

Было видно, что он не знает, что делать дальше.

Блант сделал шаг вперед.

– Инспектор Рэглан, – негромко произнес он, – эти деньги мистер Экройд передал мне для одного дела. Мисс Экройд до них никогда не дотрагивалась. И если она говорит обратное, то лжет, пытаясь прикрыть капитана Пейтона. Я сказал вам чистую правду, и я готов повторить это под присягой.

Он неловко поклонился, резко повернулся и вышел из комнаты.

Пуаро быстрее молнии бросился вслед за ним. Он нагнал его в холле.

– Месье, умоляю вас, будьте так добры, подождите секундочку.

– Что вы хотите, сэр? – Было видно, что терпение Бланта на пределе.

– Дело вот в чем, – быстро заговорил Пуаро. – Ваша маленькая фантазия меня ничуть не обманула. Абсолютно. Деньги взяла именно мисс Флора. Но то, что вы выдумали, вполне могло произойти, – так что я доволен. Вы совершили настоящий поступок – вы быстро принимаете решения и претворяете их в жизнь.

– Меня совершенно не волнует ваше мнение, сэр, увольте меня от него, – холодно ответил майор Блант.

Он еще раз попытался пройти, но Пуаро, совсем не обидевшись, положил ему руку на плечо.

– И тем не менее вы должны меня выслушать. У меня есть еще что сказать. Вчера я говорил о том, что все что-то скрывают. Так вот, я уже давно вижу, что скрываете лично вы. Мадемуазель Флора – вы любите ее всем сердцем. С того самого момента, как увидели ее впервые, правильно? Послушайте, давайте не будем стесняться этих слов – почему все в Англии думают, что о любви надо говорить как о какой-то постыдной тайне? Вы любите мадемуазель Флору, но хотите скрыть этот факт от всего света. Очень хорошо, так и должно быть. Однако послушайтесь совета Эркюля Пуаро – не скрывайте этого от самой мадемуазель.

Блант уже давно открыто демонстрировал свое нетерпение, но последние слова Пуаро его явно заинтересовали.

– Что вы имеете в виду? – резко спросил он.

– Вы считаете, что она любит капитана Ральфа Пейтона, но я, Эркюль Пуаро, говорю вам, что это не так. Мадемуазель Флора приняла капитана Пейтона, чтобы доставить удовольствие своему дяде и потому что в этой свадьбе она видела свой шанс убежать от здешней жизни, которая, говоря по правде, стала для нее совершенно невыносимой. Он ей нравится, и между ними была взаимная симпатия и взаимопонимание. Но не любовь! Мадемуазель Флора любит совсем не капитана Пейтона.

– Что, черт возьми, вы несете?

Я видел, что под загаром майор побагровел.

– Вы слепец, месье. Слепец! Эта малышка – очень верный человек. Ральф Пейтон попал в беду, и честь заставляет ее быть сейчас на его стороне.

Я почувствовал, что настало время вмешаться и вставить пару фраз в поддержку того, что говорил Пуаро.

– Прошлым вечером моя сестра сказала, – произнес я бодрым тоном, – что Флору Ральф Пейтон никогда ни на йоту не интересовал и не заинтересует. А в таких делах моя сестра знает толк.

Блант полностью проигнорировал мои добрые намерения. Он говорил только с Пуаро.

– Вы действительно думаете, что… – сказал майор и замолчал.

Он был одним из тех неразговорчивых людей, которым трудно выражать свои мысли словами.

Пуаро же таких проблем никогда не испытывал.

– Если вы не верите мне, то спросите об этом ее саму, месье. Но, может быть, вас это больше не волнует – все эти денежные недоразумения…

Блант издал звук, который мне показался злобным смехом.

– Вы думаете, что на меня это произведет какое-то впечатление? Роджер всегда был не совсем нормален в том, что касалось денег. Она попала в передрягу и побоялась сказать об этом ему. Бедняжка. Бедная, одинокая девочка…

Пуаро задумчиво посмотрел на боковую дверь.

– Мне кажется, мадемуазель Флора вышла в сад, – чуть слышно пробормотал он.

– Я был совершеннейшим идиотом во всех отношениях, – резко заявил Блант. – Странная у нас тут с вами беседа получается. Похожа на эти датские[147] пьесы. Вы отличный парень, месье Пуаро, благодарю вас.

Он взял детектива за руку и так сжал ее, что маленький сыщик заморгал от боли; после этого широкими шагами вышел через боковую дверь в сад.

– И совсем не во всех отношениях, – прошептал Пуаро, нежно поглаживая пострадавшую конечность, – а только в любви.

Глава 20 Мисс рассел

Теории инспектора Рэглана был нанесен серьезный удар. Героическая ложь майора Бланта обманула его не больше, чем нас. Всю обратную дорогу он жаловался на свою судьбу.

– Ведь это переворачивает все с ног на голову. Я не знаю, понимаете ли вы это, месье Пуаро?

– Думаю, что да. Мне так кажется, – отвечал детектив. – Понимаете, я живу с этой мыслью уже некоторое время.

Инспектор Рэглан, которому эта мысль была преподнесена всего полчаса назад, взглянул на бельгийца несчастными глазами и продолжил развивать свою мысль:

– Взять хотя бы эти алиби… Бесполезны. Абсолютно бесполезны! Надо все начинать сначала. Теперь придется выяснять, что каждый делал после половины десятого. Половина десятого – вот теперь то время, на которое мы должны ориентироваться. Вы были совершенно правы в отношении этого Кента – теперь мы его никуда не отпустим… Дайте подумать – в девять сорок пять его видели в «Собаке и свистке». Бегом он смог бы добраться туда за четверть часа. Так что вполне возможно, что мистер Реймонд слышал, как именно он разговаривал с мистером Экройдом – просил деньги, в которых тот ему отказал. Только одного не могу понять – звонил точно не он. Станция находится на расстоянии полумили в противоположном направлении – это значит, в полутора милях от «Собаки и свистка». А он находился в этом баре до десяти минут одиннадцатого… Проклятый телефонный звонок. Никуда от него не деться!

– Действительно, – согласился Пуаро. – Это очень любопытно.

– Есть, правда, вариант, что когда капитан Пейтон забрался в дом и нашел своего дядюшку мертвым, то позвонил он сам. А потом испугался, что его могут обвинить в убийстве, и исчез. Такое ведь возможно, правильно?

– А зачем ему надо было звонить?

– Ну-у, может быть, засомневался, действительно ли старик умер. Решил срочно вызвать врача, но не захотел выдавать себя. Как вам нравится такая теория? Мне кажется, в ней что-то есть.

Инспектор важно выпятил грудь. Он был настолько откровенно восхищен самим собой, что мы с Пуаро поняли: любые наши слова будут абсолютно лишними.

В эту минуту мы подъехали к моему дому, и я заторопился к своим пациентам, которые уже заждались меня. Пуаро же с инспектором направились в полицейский участок.

Отпустив последнего пациента, я отправился в небольшую комнатку в задней части дома, которую называю своей мастерской – я очень горжусь собранным мной радиоприемником на аккумуляторах. Кэролайн эту комнату ненавидит. Здесь я держу свои инструменты, и Энни категорически запрещается прикасаться к этому хаосу щеткой и тряпкой. Я как раз заканчивал установку механизма в часы, признанные всеми не подлежащими восстановлению, когда открылась дверь и Кэролайн просунула свою голову внутрь.

– Ах вот ты где, Джеймс, – сказала она с осуждением. – Тебя хочет видеть месье Пуаро.

– Ну что же, – сказал я раздраженно, так как ее внезапное появление испугало меня и я уронил одну из деталей сложного механизма. – Если хочет, то пусть приходит сюда.

– Сюда? – переспросила моя сестрица.

– Именно так я и сказал – сюда.

Кэролайн неодобрительно фыркнула и удалилась. Вернулась она через пару минут, в сопровождении Пуаро, а потом снова удалилась, громко захлопнув дверь.

– Ага, друг мой, – сказал детектив, проходя в комнату и потирая руки. – Теперь вы видите, что от меня не так-то легко избавиться!

– Вы уже закончили с инспектором? – поинтересовался я.

– На сегодня – да. А вы тоже уже приняли всех своих пациентов?

– Да.

Пуаро сел и посмотрел на меня, склонив свою похожую по форме на яйцо голову набок. У него был вид человека, в голове у которого вертится хорошая шутка.

– А вот и ошибаетесь, – наконец произнес он. – У вас будет еще один пациент.

– Надеюсь, не вы? – удивленно воскликнул я.

– Нет, не я, bien entendu. У меня прекрасное здоровье. Нет, я признаюсь вам, что это мой небольшой complot[148]. Понимаете ли, мне надо встретиться с одним человеком – и в то же время сделать это так, чтобы вся деревня не обсуждала эту встречу, что непременно произойдет, если кто-то увидит, как леди входит ко мне в дом. Как вы поняли, я говорю о даме, которая, кстати, недавно была у вас в качестве пациентки.

– Мисс Рассел! – воскликнул я.

– Précisément. Я очень хочу с нею переговорить, поэтому послал ей записочку и назначил встречу в вашей операционной. Надеюсь, что вы на меня не сердитесь?

– Наоборот, – сказал я, – но только в том случае, если мне будет позволено присутствовать при беседе.

– Ну естественно, ведь это ваша операционная.

– Знаете ли, – сказал я, кладя пинцет, который держал в руках, – я совершенно заинтригован этим делом. Каждый раз, когда происходит что-то новое, вы как будто поворачиваете детский калейдоскоп – и вся картина изменяется радикально. Скажите, почему вы так хотите переговорить с мисс Рассел?

Пуаро поднял брови.

– Но ведь это же очевидно, – пробормотал он.

– Ну вот, опять вы, – проворчал я. – Послушать вас, так очевидно абсолютно все; а вот я брожу, как в густом тумане.

Пуаро добродушно покачал головой.

– Вы надо мною смеетесь… Возьмите, например, ситуацию с мадемуазель Флорой. Инспектор действительно был удивлен, а вы… совсем нет.

– Мне в голову не могло прийти, что она воровка, – запротестовал я.

– Такое вполне возможно. Но я наблюдал за вами, и вы не были – как инспектор Рэглан – ни в ужасе, ни поражены.

Пару минут я обдумывал его слова.

– Может быть, вы и правы, – согласился я наконец. – Все это время я чувствовал, что Флора что-то скрывает от нас, поэтому правда, когда она вышла наружу, была подсознательно ожидаема. А вот инспектора Рэглана, беднягу, она очень сильно расстроила.

– Aх! Pour ça oui[149]. Теперь бедняге придется все осмысливать заново. Я воспользовался состоянием душевного хаоса, в котором он сейчас пребывает, и заставил его оказать мне небольшую услугу.

– Какую же?

Сыщик достал из кармана листок бумаги. На нем было написано несколько слов, которые он прочитал вслух:

В течение нескольких дней полиция разыскивала капитана Ральфа Пейтона, племянника мистера Экройда из «Фернли-парк», который умер при трагических обстоятельствах в прошлую пятницу. Капитана Пейтона удалось наконец задержать в Ливерпуле, при попытке сесть на корабль, следующий в Америку.

Маленький бельгиец убрал бумажку.

– И это, друг мой, будет напечатано в завтрашних газетах.

Я уставился на него, напрочь лишившись дара речи.

– Но… но это же неправда! Он не в Ливерпуле!

Пуаро лучезарно улыбался.

– Вы невероятно быстро соображаете! Действительно, его не задерживали в Ливерпуле. Инспектор Рэглан был очень против того, чтобы я посылал этот текст в газеты, в особенности потому, что я не мог рассказать ему все. Но я торжественно пообещал, что после публикации мы увидим очень интересные результаты, и он сдался, подчеркнув, что ни в коем случае не собирается за это отвечать.

Я уставился на Пуаро, а он улыбнулся мне в ответ.

– Никак не могу понять, – заявил я наконец, – чего вы от всего этого ожидаете.

– Надо лучше использовать свои серые клеточки, – посоветовал мне Пуаро на полном серьезе, встал и подошел к верстаку. – Так вы действительно любите всякую технику, – заметил он, исследовав результаты моих трудов.

У каждого человека есть хобби. Я немедленно продемонстрировал бельгийцу свой приемник на аккумуляторах. Увидев, что он им заинтересовался, показал ему парочку собственных изобретений – мелочей, который были полезны в хозяйстве.

– Определенно, – сказал Пуаро, – вам надо было становиться изобретателем, а не врачом… Но я слышу звонок – это ваша пациентка. Давайте пройдем в операционную.

И опять я был поражен остатками былой красоты на лице домоправительницы. Одетая в совсем простое черное платье, высокая, прямая, с независимой осанкой, с большими темными глазами и легким румянцем на обычно бледных щеках, эта женщина в молодости должна была быть настоящей красавицей.

– Доброе утро, мадемуазель, – поприветствовал ее Пуаро. – Не хотите ли присесть? Доктор Шеппард настолько добр, что позволил мне воспользоваться своей операционной для небольшой беседы с вами, которую я с нетерпением жду.

Собранная, как и всегда, мисс Рассел села на предложенное место. Если она и была взволнована, то ничем этого не показала.

– Если позволите, то хотела бы заметить, что вы довольно странно ведете свои дела, – заметила домоправительница.

– Мисс Рассел, у меня есть для вас новость.

– Неужели?

– В Ливерпуле арестовали Чарльза Кента.

На ее лице не дрогнул ни один мускул. Она только чуть шире открыла глаза и спросила с некоторым вызовом:

– Ну и что из этого?

И в этот момент я все понял – это сходство, которое мучило меня все эти дни, этот вызов в манерах Чарльза Кента… Два голоса – один грубый, и другой, который вполне мог бы принадлежать настоящей леди, – они были странно похожи по тембру. Незнакомец перед воротами «Фернли-парк» напомнил мне в ту ночь мисс Рассел.

Потрясенный своим открытием, я взглянул на Пуаро, и тот чуть заметно кивнул мне.

В ответ на вопрос мисс Рассел сыщик истинно французским жестом развел руки в стороны.

– Я просто подумал, что это может показаться вам интересным, – мягко произнес он.

– Боюсь, что не очень, – сказала мисс Рассел. – А кто он такой, этот Чарльз Кент?

– Мужчина, мадемуазель, который был в «Фернли» в ночь преступления.

– Правда?

– К счастью для Кента, у него есть алиби. Без четверти десять он был в баре, в миле от «Фернли».

– Ему повезло, – прокомментировала мисс Рассел.

– Но мы так до сих пор и не знаем, что он делал в поместье, – например, с кем там встречался.

– Боюсь, что ничем не смогу вам помочь, – вежливо сказала домоправительница. – Лично я ничего не слышала. Если это все…

Она сделала легкое движение, как будто хотела встать. Пуаро остановил ее.

– Не совсем все, – произнес он ровным голосом. – Дело в том, что сегодня утром в деле появились новые данные. Сейчас выходит так, что мистера Экройда убили не без четверти десять, а раньше. Где-то между без десяти восемь, когда от него ушел доктор Шеппард, и без четверти девять.

Я увидел, как домоправительница смертельно побледнела. Слегка качнувшись, она наклонилась вперед.

– Но ведь мисс Экройд говорила… мисс Экройд говорила…

– Мисс Экройд призналась, что лгала все это время. В тот вечер она вообще не заходила в кабинет.

– Но тогда…

– Тогда все говорит за то, что Чарльз Кент – именно тот человек, которого мы ищем. Он был в «Фернли», но ничего не говорит о том, что там делал…

– Я могу сказать вам, что он там делал. Он и пальцем не дотронулся до мистера Экройда – и даже близко не подходил к кабинету. Уверяю вас, это сделал не он.

Она сидела, подавшись вперед. Ее железное самообладание было наконец пробито. На ее лице были написаны ужас и отчаяние.

– Месье Пуаро! Месье Пуаро! Умоляю вас верить мне…

Сыщик встал, подошел к женщине и ободряюще погладил ее по плечу.

– Конечно, ну конечно, я вам поверю. Но мне надо, чтобы вы рассказали…

На мгновение ее охватило подозрение.

– Скажите, все, что вы сейчас сказали, – правда?

– Что Чарльза Кента подозревают в совершении преступления? Да, это правда. И вы одна можете спасти его, рассказав, зачем он приходил в «Фернли».

– Он пришел, чтобы встретиться со мною. – Она говорила быстро, низким голосом. – Я вышла, чтобы встретиться с ним…

– Да, я знаю, в сарае.

– А откуда вы это знаете?

– Мадемуазель, это работа Пуаро – все знать. Я знаю, что вы выходили в тот вечер еще раз – чуть раньше, – и что оставили в сарае записку, в которой написали, во сколько вы появитесь.

– Да, все так. Он сам сообщил мне, что собирается приехать. Я не посмела позволить ему прийти в дом. Я написала на тот адрес, который он мне сообщил, и предложила встретиться в сарае, подробно описав, как его найти. А потом испугалась, что он может потерять терпение, ожидая меня, вот и выбежала и оставила в сарае клочок бумаги, на котором написала, что буду около десяти минут десятого. Я не хотела, чтобы меня увидели слуги, поэтому вернулась в дом через окно в гостиной. Когда я входила, то встретила доктора Шеппарда и подумала, что ему это может показаться странным – я сильно запыхалась, потому что бежала. Я не знала, что в тот вечер он был приглашен на обед.

Женщина сделала паузу.

– Продолжайте, – подбодрил ее Пуаро. – Итак, вы вышли, чтобы встретиться с ним в десять минут десятого. И что же вы сказали друг другу?

– Это непростой вопрос. Дело в том…

– Мадемуазель, – прервал ее Пуаро. – В этом деле мне нужна полная и абсолютная правда. То, что вы нам сейчас расскажете, никогда не покинет пределов этой комнаты. И я, и доктор Шеппард постараемся сохранить ваш секрет. Давайте я вам немного помогу. Этот Чарльз Кент – он ведь ваш сын, не так ли?

Женщина кивнула, и к ее щекам опять прилила кровь.

– Об этом не знает ни одна живая душа. Это было очень-очень давно, в Кенте. Я была не замужем…

– И вы решили дать вашему сыну фамилию по названию графства – понятно.

– Я пошла работать, и мне удавалось платить за его проживание и обучение. Я никогда не говорила ему, что я его мать. А потом он пошел по кривой дорожке – стал пить, потом принимать наркотики… Мне удалось заработать на его билет до Канады – и после этого я ничего о нем не слышала года два. Но каким-то образом он узнал, что я его мать, и написал мне письмо, требуя денег. И вот наконец я узнала, что он вернулся в Англию. Он сказал, что хочет увидеться со мною в «Фернли». Я не посмела пригласить его в дом. Ведь меня всегда считали такой… такой уважаемой дамой… Если бы кто-нибудь об этом узнал – моей карьере домоправительницы пришел бы конец. Поэтому я и написала ему то, о чем уже рассказала.

– А утром пришли на прием к доктору Шеппарду?

– Да. Я хотела узнать, нельзя ли ему чем-то помочь. Он был неплохим мальчиком, пока не пристрастился к наркотикам.

– Понятно, – сказал Пуаро. – Но давайте вернемся к вашему рассказу. В ту ночь он пришел в сарай?

– Да, он уже ждал меня там. Он был очень груб и требователен. Я принесла все свои деньги и отдала их ему. Мы немного поговорили, а потом он ушел.

– Во сколько?

– Где-то между двадцатью и двадцатью пятью минутами десятого. Когда я дошла до дома, еще не было половины десятого.

– По какой дороге он направился?

– По той же, по которой пришел, – по тропинке, которая отходит от подъездной дороги сразу за сторожкой.

Пуаро кивнул.

– А вы сами, что сделали вы?

– Вернулась в дом. Увидела, что майор Блант ходит по террасе и курит, поэтому обошла дом и вошла через боковую дверь. Как я и сказала, как раз в это время пробило половину десятого.

Пуаро опять кивнул и сделал пару записей в своей микроскопической записной книжке.

– Думаю, что этого достаточно, – задумчиво произнес он.

– А мне надо… – женщина заколебалась. – А мне надо рассказать все это инспектору Рэглану?

– Возможно, это и понадобится, но давайте не будем торопить события. Давайте продвигаться вперед не торопясь, не забывая о порядке и системе. Пока еще Чарльзу Кенту не предъявлено официальное обвинение в убийстве. Не исключаю, что при некоторых обстоятельствах ваша история никому не будет нужна.

Мисс Рассел встала.

– Благодарю вас, месье Пуаро, – произнесла она. – Вы были очень добры – действительно, очень. Вы… вы же мне поверили, ведь правда? Что Чарльз не имеет никакого отношения к этому отвратительному убийству?

– У меня нет никаких сомнений, что человек, который в половине десятого разговаривал с мистером Экройдом у него в кабинете, не может быть вашим сыном. Крепитесь, мадемуазель. Все еще будет хорошо.

Мисс Рассел ушла, и мы остались с Пуаро вдвоем.

– Вот такие дела, – сказал я. – Каждый раз мы упорно возвращаемся к Ральфу Пейтону… Как вам удалось определить, что Чарльз Кент приходил на встречу именно к мисс Рассел? Вы заметили их внешнее сходство?

– Я соединил ее с незнакомцем задолго до того, как мы встретились с ним лицом к лицу, – в тот самый момент, когда нашли перышко. Оно означало наркотики, и я вспомнил ваш рассказ о визите мисс Рассел. Потом, в утренней газете, я наткнулся на статью о кокаине – и все стало ясно. Утром она имеет контакт с кем-то, кто сидит на наркотиках, потом читает о них статью в утренней газете, а затем появляется у вас со своими вопросами. Кокаин она упоминает потому, что статья была о кокаине. Однако, увидев, что вы сильно этим заинтересовались, быстро переводит разговор на детективные романы и неопределяемые яды… Однако мне пора идти. Время ланча.

– Оставайтесь у нас, – предложил я.

Пуаро покачал головой, а в его глазах мелькнул огонек.

– Только не сегодня. Я не хочу, чтобы из-за меня мадемуазель Кэролайн второй день подряд сидела на вегетарианской диете.

Тогда я понял, что мало что избегает внимания Пуаро.

Глава 21 Заметка в газете

Естественно, что Кэролайн заметила, как мисс Рассел подходила к двери операционной. Я это предвидел – и подготовил подробное описание состояния колена моей пациентки. Однако Кэролайн была не в настроении проводить перекрестный допрос. Моя сестрица придерживалась мнения, что именно она, а не я, знает истинную причину появления мисс Рассел.

– Она выкачивает из тебя информацию, Джеймс, – сказала мне Кэролайн, – и делает это совершенно бесстыдным образом. Я в этом уверена, и не пытайся мне возражать. Уверена, что ты даже не подозреваешь, что она это делает. Вы, мужчины, такие простаки… Она знает, что ты – доверенное лицо месье Пуаро, и хочет узнать подробности. Знаешь, что мне пришло в голову, Джеймс?

– Боюсь даже предположить. Тебе в голову приходят совершенно невероятные вещи.

– Не понимаю, при чем здесь этот твой сарказм. Мне пришло в голову, что мисс Рассел знает о смерти мистера Экройда гораздо больше, чем говорит.

С видом триумфатора Кэролайн откинулась на спинку кресла.

– Ты действительно так думаешь? – рассеянно спросил я.

– Ты сегодня какой-то вареный, Джеймс. Как будто из тебя выпустили весь воздух. Это все твоя печень.

После этого наш разговор перешел на обсуждение семейных проблем.

Как это и ожидалось, заметка, инспирированная Пуаро, появилась в газетах на следующее утро. Цель ее размещения мне была неведома, но на мою сестру она произвела колоссальное впечатление.

Она начала с ложного заявления о том, что все время об этом говорила. Я поднял брови, но спорить не стал. Однако Кэролайн, по-видимому, почувствовала легкие угрызения совести, потому что продолжила свою мысль:

– Может быть, я и не называла конкретно Ливерпуль, но я всегда знала, что он попытается сбежать в Америку. Как Криппен[150].

– Без большого успеха, – напомнил я ей.

– Бедный мальчик, они все-таки его поймали… Думаю, Джеймс, что ты обязан сделать все, чтобы его не повесили.

– И что же, по твоему мнению, я должен сделать?

– Но ведь ты же врач, правда? И знаешь его с самого детства. «Не отвечает за свои действия» – вот какой линии надо придерживаться. Я только недавно читала, как они счастливы в Брэдморе[151] – заведение больше напоминает высококлассный клуб.

Слова Кэролайн напомнили мне кое о чем.

– А я не знал, что у Пуаро племянник – имбецил, – с любопытством заметил я.

– Правда не знал? Он мне все об этом рассказал. Бедный мальчик… Ужасное горе для всей семьи. Пока они держат его дома, но болезнь принимает такой оборот, что они боятся, что его придется переводить в какую-то клинику.

– Думаю, что теперь ты знаешь уже все, что можно, о семье Пуаро, – сказал я в изнеможении.

– Думаю, что да, – самодовольно согласилась Кэролайн. – Это такое счастье, когда у людей есть с кем поделиться своими проблемами…

– Возможно, – согласился я, – но только если такая возможность появляется у них спонтанно. А вот нравится ли им или нет, когда эту информацию у них вырывают клещами, – другой вопрос.

Кэролайн взглянула на меня с видом христианской мученицы, наслаждающейся посланными ей мучениями.

– Ты всегда себе на уме, Джеймс, – сказала она. – Никогда никому ничего не говоришь и не рассказываешь того, что знаешь, и почему-то считаешь, что все окружающее должны быть такими же. Хочу надеяться, что я никогда не вырываю признания клещами. Например, сегодня месье Пуаро пришел во второй половине дня, как и обещал, и мне даже в голову не пришло спросить его о том, кто появился в его доме сегодня рано утром.

– Рано утром? – заинтересовался я.

– Очень рано, – повторила Кэролайн. – Еще до молочника. Я случайно выглянула в окно – штору подняло порывом ветра. Это был мужчина. Он приехал в закрытой машине и был закутан с ног до головы. Так что я не смогла его рассмотреть. Но скажу тебе, кто он, по моему мнению, а потом ты убедишься, что я была права.

– И кто же?

Кэролайн таинственно понизила голос.

– Эксперт из Хоум-офис[152], – выдохнула она.

– Эксперт из Хоум-офис, – потрясенно повторил я. – Боже мой, Кэролайн!

– Попомни мои слова, Джеймс. Ты еще увидишь, как я права. Утром эта девица Рассел приходила к тебе по поводу ядов. Роджеру Экройду в тот вечер вполне могли подсыпать яд во время обеда.

Я громко рассмеялся.

– Полная ерунда! – воскликнул я. – Его убили ударом кинжала в шею. И ты знаешь это так же хорошо, как и я.

– После смерти, Джеймс, – заметила Кэролайн. – Чтобы направить расследование по ложному следу.

– Послушай, женщина, – возмутился я, – я сам осматривал тело и знаю, о чем говорю. Эту рану нанесли не после смерти, эта рана была причиной смерти, и ты можешь быть в этом совершенно уверена.

Кэролайн продолжала смотреть на меня с видом всезнайки, и это так меня разозлило, что я продолжил:

– Может быть, ты вспомнишь, Кэролайн, есть ли у меня медицинский диплом или нет?

– Наверное, есть, Джеймс. То есть я хотела сказать, что знаю, что он у тебя есть. А вот воображения у тебя нет никакого.

– Тебе Создатель выделил тройную порцию, так что мне ничего не осталось, – сухо ответил я.

Во второй половине дня, когда у нас появился Пуаро, я с удовольствием наблюдал за маневрами моей сестрицы. Не задавая прямых вопросов, она всеми возможными способами возвращалась к вопросу таинственного гостя. По блеску в глазах бельгийца я понял, что он тоже об этом догадался. Пуаро оставался совершенно непроницаем и с таким успехом блокировал все ее попытки, что в конце концов даже она растерялась.

Насладившись, как я полагаю, этой невинной игрой, детектив встал и предложил мне прогуляться.

– Надо следить за фигурой, – пояснил он. – Вы не составите мне компанию, доктор? А потом, может быть, мадемуазель Кэролайн соблаговолит напоить нас чаем…

– С удовольствием, – ответила моя сестрица. – А ваш э-э-э гость не появится?

– Вы слишком добры, – ответил Пуаро. – Но, нет, он сейчас отдыхает. Очень скоро вы с ним познакомитесь.

– Кто-то сказал мне, что это ваш очень старый друг, – сказала Кэролайн в последней отчаянной попытке.

– Правда? – пробормотал сыщик. – Ну что ж, пойдем, пожалуй.

Наша прогулка привела нас к «Фернли». Я уже заранее догадывался, что именно здесь она и должна закончиться. Методы Пуаро становились все яснее. Кажущаяся на первый взгляд абсолютно неважной, любая мелочь могла повлиять на результат расследования.

– У меня есть для вас приглашение, друг мой, – сказал Пуаро наконец. – На сегодня, ко мне домой. Я хочу провести небольшую встречу. Вы, конечно, придете?

– Обязательно, – ответил я.

– Отлично, но мне еще понадобятся те, кто живет в этом поместье, а именно: миссис Экройд, мадемуазель Флора, майор Блант, мистер Реймонд. Я хочу, чтобы вы были моим послом. Этот небольшой сбор назначен на девять часов вечера. Вы же не откажетесь их пригласить?

– С удовольствием. А почему вы не хотите сделать этого сами?

– Потому что они сразу же начнут задавать вопросы: «А зачем? А почему?» Они потребуют рассказать им, что за идея у меня возникла. А я, как вы, друг мой, знаете, очень не люблю раскрывать свои маленькие идеи до срока.

Я улыбнулся.

– Гастингс, мой друг, о котором я много вам рассказывал, иногда называл меня устрицей в человеческом обличье. Но он был несправедлив. Я никогда не скрываю факты, а вот интерпретировать их каждый волен по-своему.

– Когда я должен это сделать?

– Прямо сейчас, если не возражаете. Мы как раз рядом с домом.

– А вы не зайдете?

– Нет, я лучше прогуляюсь по окрестностям и присоединюсь к вам у ворот через пятнадцать минут.

Я кивнул и отправился выполнять свое задание. Единственным членом семьи, который был дома, оказалась миссис Экройд, наслаждавшаяся ранним чаем. Она приняла меня очень благосклонно.

– Я так благодарна вам, доктор, – негромко проговорила женщина, – за то, что вы решили с месье Пуаро эту небольшую проблему. Но в жизни одна проблема сменяет другую… Вы, конечно, уже слышали о Флоре?

– Что именно вы имеете в виду? – осторожно поинтересовался я.

– Об этом новом обручении. Флора и Гектор Блант. Он, конечно, не так подходит ей, как подходил Ральф, но, в конце концов, самое главное – это счастье. Милой Флоре нужен мужчина постарше ее – крепкий и надежный; а потом, Гектор тоже широко известен в определенных кругах. Вы читали об аресте Ральфа в утренних газетах?

– Да, – ответил я, – читал.

– Как это все ужасно. – Вздрогнув, миссис Экройд прикрыла глаза. – Джоффри Реймонд никак не мог с этим смириться. Даже звонил в Ливерпуль. Но в тамошнем полицейском участке ему ничего не ответили. Более того, ему сказали, что никто не арестовывал Ральфа Пейтона. Мистер Реймонд настаивает, что это все ошибка – газетная canard[153]. Я запретила обсуждать это в присутствии слуг. Такой позор… Представьте себе, что было бы, если бы Флора вышла за него?

В ужасе миссис Экройд зажмурила глаза. Я начал задумываться, как скоро мне удастся передать приглашение Пуаро.

Прежде чем я успел произнести слово, миссис Экройд опять заговорила:

– Вы же были вчера здесь, не так ли, с этим жутким инспектором Рэгланом? Зверь, а не человек – запугал Флору до такой степени, что бедняжка призналась в том, что взяла деньги в комнате бедного Роджера… А все ведь было гораздо проще. Бедный ребенок, она хотела одолжить несколько фунтов, но не желала беспокоить дядю, потому что он строго-настрого приказал не делать этого. Но, зная, где он держит наличность, она пошла туда и взяла сколько ей было нужно.

– Это рассказала сама Флора? – спросил я.

– Мой дорогой доктор, вы же знаете нынешних девушек. Они так легко внушаемы… Вы, конечно, сами все знаете про гипноз и все такое. Инспектор кричит на нее, несколько раз повторят слово «кража», и вот уже у девушки появляется навязчивая идея – или это называется комплекс? – я всегда путаю эти два слова, – и она начинает думать, что именно украла сама эти деньги. Я сразу все поняла. Но тем не менее я могу быть благодарна этой путанице: именно она соединила этих двоих – я имею в виду Гектора и Флору. А ведь раньше я так часто беспокоилась за дочь… Знаете, однажды я даже испугалась, что между нею и Реймондом могут возникнуть какие-то чувства. Вы только представьте себе! – Миссис Экройд уже почти кричала от всего этого ужаса. – Личный секретарь и почти без средств к существованию!

– Для вас это был бы жестокий удар, – согласился я. – А теперь, миссис Экройд, у меня есть для вас послание от месье Пуаро.

– Для меня? – Миссис Экройд выглядела сильно взволнованной.

Я поторопился успокоить ее и объяснить, чего хочет бельгиец.

– Ну конечно, – с сомнением в голосе сказала миссис Экройд. – Думаю, мы все должны быть, если нас приглашает месье Пуаро. Но в чем там дело? Хотелось бы знать заранее.

Я заверил леди, что знаю об этом не больше, чем она сама.

– Очень хорошо, – наконец неохотно согласилась миссис Экройд. – Я всё всем передам, и мы будем в девять часов.

После этого я удалился и встретился с Пуаро в условленном месте.

– Боюсь, что пробыл там дольше пятнадцати минут, – заметил я. – Но когда эта дама открывает рот, то вставить слово практически невозможно.

– Это неважно, – сказал Пуаро. – Я отлично провел время. Парк просто великолепен.

Мы направились в сторону дома. Когда мы подошли к нему, Кэролайн, которая, видимо, ждала нас, сама распахнула перед нами дверь.

Она поднесла палец к губам. Лицо ее сияло от возбуждения и осознания важности происходившего.

– Урсула Борн. Буфетчица из «Фернли», – сообщила она. – Она здесь! Я посадила ее в столовой. Бедняжка, она в жутком состоянии. Говорит, что должна немедленно увидеть месье Пуаро. Я сделала все, что могла. Напоила ее горячим чаем. Сердце разрывается, когда видишь человека в таком состоянии…

– В гостиной? – переспросил Пуаро.

– Вот сюда, – сказал я, распахивая перед ним дверь.

Урсула Борн сидела за столом. Руки ее лежали перед ней на столе, и было ясно, что она только что оторвала от них голову. Глаза ее были красными от слез.

– Урсула Борн, – пробормотал я.

Пуаро прошел мимо меня с протянутой рукой.

– Нет, – сказал он. – Полагаю, что это не совсем точно. Это не Урсула Борн. Вы, дитя мое, – Урсула Пейтон? Миссис Ральф Пейтон…

Глава 22 История Урсулы

Несколько мгновений девушка молча смотрела на Пуаро. А потом душевные силы окончательно покинули ее, она кивнула и разразилась рыданиями. Кэролайн прошмыгнула мимо меня, обняла девушку и погладила ее по плечу.

– Ну же, ну, моя дорогая, – ее голос звучал успокаивающе. – Все будет хорошо. Вот увидите – все будет хорошо.

Кэролайн по сути своей добрая женщина, только доброта ее скрыта под слоем любопытства и любви к сплетням. А сейчас на какое-то мгновение страдания девушки отвлекли ее даже от ожидания объяснений Пуаро.

Наконец Урсула выпрямилась и вытерла глаза.

– Как это глупо и бесхарактерно с моей стороны, – сказала она.

– Нет, нет, дитя мое, – возразил Пуаро. – Мы все понимаем, что вам пришлось пережить за последнюю неделю.

– Это, должно быть, были кошмарные испытания для вас, – добавил я.

– А потом еще и выяснить, что вы все знаете… – продолжила Урсула. – Откуда? Это Ральф вам сказал?

Пуаро покачал головой.

– Думаю, вы догадываетесь, почему я сегодня здесь, – продолжила девушка. – Эта…

В руке у нее был измятый лист газеты, на котором я увидел заметку Пуаро.

– Здесь говорится, что Ральфа арестовали. А это значит, что все оказалось бесполезно. Мне больше ни к чему притворяться.

– Газетные заметки не всегда соответствуют истине, – проворчал Пуаро, догадавшись принять пристыженный вид. – Но тем не менее я предлагаю вам облегчить душу. Сейчас нам больше всего нужна правда.

Видно было, как девушка колеблется, с сомнением глядя на него.

– Вы мне не верите, – сказал Пуаро добрым голосом. – И тем не менее сегодня вы сами пришли ко мне, не так ли? Так почему же?

– Да потому, что я не верю, что это сделал Ральф, – очень тихо произнесла девушка. – И я подумала: вы очень умный и выясните всю правду. И еще…

– Слушаю вас.

– Я подумала, что вы добрый.

Пуаро несколько раз согласно кивнул.

– Очень хорошо, что… да, это очень хорошо. Я тоже искренне верю, что ваш муж невиновен, – но ситуация развивается по очень плохому сценарию. Если вы хотите, чтобы я его спас, то я должен знать абсолютно все – даже если на первый взгляд это будет свидетельством против него.

– Как вы все хорошо понимаете, – сказала Урсула.

– Поэтому сейчас вы расскажете мне всю историю, правильно? Всё, с самого начала.

– Надеюсь, что вы не собираетесь отослать меня, – заявила Кэролайн, удобно устраиваясь в кресле. – Больше всего мне интересно, – продолжила она, – почему это дитя притворяется буфетчицей.

– Притворяется? – не понял я.

– Именно это я и сказала. Зачем вы это делаете, дитя мое? На спор?

– Для того, чтобы заработать на жизнь, – сухо ответила Урсула.

И, воодушевленная, она начала свой рассказ, который я передаю своими словами.

Как оказалось, Урсула была из семьи обедневшего ирландского дворянина, в которой, помимо нее, было еще четыре дочери. После смерти отца девушки оказались вынуждены сами зарабатывать себе на жизнь. Старшая сестра Урсулы вышла замуж за капитана Фоллиота. Именно ее я и посетил в воскресенье, и теперь мне стала понятна причина ее смущения. Настроенная на самостоятельную жизнь и не желающая служить уборщицей в яслях – а ни на что другое необученная девушка не могла претендовать, – Урсула решила стать буфетчицей. Но она не хотела, чтобы к ней приклеился ярлык «леди-буфетчица». Она будет настоящей буфетчицей, а рекомендации даст ей ее собственная сестра. В «Фернли», несмотря на ее замкнутость, которая, как мы видели, вызвала некоторые комментарии, Урсула была хорошим работником – быстрым, компетентным и аккуратным.

– Мне нравилась эта работа, – объяснила она. – А еще у меня оставалась масса времени на себя.

А потом состоялась ее встреча с Ральфом Пейтоном, которая после страстного романа закончилась тайной свадьбой. На это ее подбил Ральф, где-то даже против ее воли. Он заявил, что его отчим и слышать не захочет о его женитьбе на девушке без приданого. Поэтому лучше пожениться тайно, а потом, в подходящий момент, рассказать ему об этом.

И вот Урсула Борн превратилась в Урсулу Пейтон. Ральф объявил о том, что собирается расплатиться с долгами, найти работу и встать на ноги. А когда он сможет сам обеспечивать ее и станет независимым от отчима, то вот тогда он все ему и расскажет.

Но для таких людей, как Ральф, начать жизнь с чистого листа гораздо легче на словах, чем на деле. Он надеялся, что его отчим, пока он ничего не знает о свадьбе, согласится заплатить его долги и помочь ему встать на ноги. Но когда Роджер Экройд узнал о сумме этих долгов, то пришел в совершенную ярость и отказался выплатить даже пенни. Однако прошло несколько месяцев, и Ральфа неожиданно пригласили в «Фернли». Роджер Экройд не стал ходить вокруг да около. Он мечтал, чтобы Ральф женился на Флоре, и прямо заявил ему об этом.

И вот здесь-то внутренняя слабость Ральфа дала о себе знать. Как всегда, он ухватился за самое простое и быстрое решение. Насколько я понял, ни Флора, ни Ральф не притворялись, что безумно любят друг друга. С обеих сторон это было деловое соглашение. Роджер Экройд высказал свои предложения, и они с ними согласились. Флора согласилась на это ради свободы, денег и расширения горизонтов, а Ральфу, естественно, было нужно нечто другое. Правда состояла в том, что в тот момент он был в глубокой финансовой яме. И молодой человек ухватился за свой шанс. Его долги будут оплачены, и он сможет начать с чистого листа. Ральф не умел просчитывать жизнь на много ходов вперед, но, думаю, где-то вдали перед ним смутно маячил разрыв помолвки с Флорой, который должен был произойти после приличествующего промежутка времени. Они с Флорой оба решили, что пока такое развитие событий надо держать в секрете. Ральф был готов скрыть это даже от Урсулы. Инстинктивно он чувствовал, что девушка, с ее сильным и твердым характером и с ее врожденным отвращением ко всякого рода обману, не сможет согласиться с подобным планом.

А потом настал критический момент, когда напористый (как всегда) Роджер Экройд решил объявить о помолвке. Он не предупредил об этом Ральфа – только Флору, которой было все равно, и поэтому она не стала возражать. На Урсулу новости произвели эффект разорвавшейся бомбы. По ее вызову Ральф немедленно приехал из города. Они встретились в лесу, где часть их разговора случайно подслушала моя сестрица. Ральф умолял Урсулу ничего никому не говорить еще какое-то время, но та была настроена положить конец всем этим недомолвкам. Она собиралась незамедлительно рассказать все Роджеру Экройду. Расстались муж и жена совсем не как любящие люди.

Урсула, твердо уверенная в своей правоте, постаралась встретиться с Роджером Экройдом в тот же самый день. Их разговор нельзя было назвать безоблачным, но он мог бы быть еще жестче, если б к тому времени Роджер Экройд не был бы погружен в свои собственные проблемы. Однако закончилось все хуже некуда. Экройд был не тем человеком, который был готов простить мошенничество в отношении себя самого. Гнев его был направлен в основном на Ральфа, но Урсуле тоже досталось, потому что он решил, что она относится к категории охотниц за богатыми наследниками. С обеих сторон было произнесено множество вещей, которые трудно бывает потом простить.

В тот же вечер Урсула встретилась с Ральфом в сарае, как это было договорено заранее. Для этого ей пришлось выскользнуть из боковой двери. Их разговор был полон взаимных обвинений. Ральф поставил Урсуле в вину то, что своей поспешностью она разрушила все его надежды на будущее. Урсула обвинила Ральфа в двуличности. Наконец они расстались. А меньше чем через полчаса пришло известие о том, что обнаружено тело убитого Роджера Экройда. С тех пор Урсула не видела Ральфа и ничего о нем не слышала.

Слушая эту историю, я все больше и больше понимал, что это было за жуткое стечение обстоятельств. Живой, Роджер Экройд немедленно изменил бы свое завещание. Хорошо зная его, я был уверен, что это было бы первое, что пришло бы ему в голову. Смерть Экройда случилась именно тогда, когда она была больше всего необходима Ральфу и Урсуле Пейтон. Неудивительно, что девушка держала язык за зубами и последовательно играла свою роль.

Здесь мои размышления были прерваны голосом Пуаро. По серьезности его интонации я понял, что он тоже полностью осознает всю сложность ситуации.

– Мадемуазель, я хочу задать вам один вопрос и ожидаю от вас правдивого ответа на него, потому что от этого может зависеть абсолютно все. Сколько было времени, когда вы расстались с Ральфом Пейтоном в сарае? Не торопитесь, мне нужен точный ответ.

Девушка издала звук, похожий на горький смех.

– Вы что, думаете, что я мысленно не возвращалась к этому вопросу множество раз? В девять тридцать я вышла, чтобы с ним встретиться. На террасе как раз прогуливался майор Блант, поэтому мне пришлось спрятаться от него за кустами. Думаю, что было около тридцати трех минут десятого, когда я появилась в сарае, где меня уже ждал Ральф. Говорили мы минут десять, не больше, так что в дом я вернулась без четверти десять, не позже.

Теперь я понял настойчивость, с которой она позавчера задавала свой вопрос. Если бы только было доказано, что Экройд был убит до этого времени, а не позже!

По следующему вопросу Пуаро я понял, что он подумал о том же.

– Кто первым вышел из сарая?

– Я.

– А Ральф Пейтон остался в сарае?

– Да… Но вы же не думаете, что…

– Мадемуазель, сейчас неважно, что я думаю. Что вы делали после того, как вернулись в дом?

– Поднялась к себе в комнату.

– И оставались в ней – до какого времени?

– Где-то до десяти.

– Это может кто-нибудь подтвердить?

– Что подтвердить? Что я была в своей комнате? Нет! Но ведь… ах вот в чем дело! Я понимаю! Они… они могут подумать, что это я…

Я увидел, как ее глаза стали заполняться ужасом.

– Что это вы залезли в окно и закололи мистера Экройда, когда он сидел в кресле? – закончил за нее бельгиец. – Да, именно так они и могут подумать.

– Только идиоту может прийти в голову подобная мысль, – подала голос моя сестра и похлопала Урсулу по плечу.

Девушка спрятала лицо в руках.

– Ужасно, – прошептала она. – Просто ужасно…

Кэролайн дружески встряхнула ее.

– Не волнуйтесь, моя дорогая. Месье Пуаро так не думает. А что касается вашего мужа, то мне он совсем не нравится, и я вам прямо об этом заявляю. Сбежать и оставить вас все это расхлебывать!..

Но Урсула энергично замотала головой.

– Нет! – воскликнула она. – Все было совсем не так. Если б дело касалось только его, то Ральф не сбежал бы. Теперь я все понимаю – услышав об убийстве своего отчима, он мог решить, что это сделала я.

– Он не мог так подумать, – сказала Кэролайн.

– Я была так жестока с ним в ту ночь – так безжалостна и озлоблена… Я даже не слушала, что он пытался мне сказать, – не верила, что действительно дорога ему. Я просто стояла там и говорила ему, что я о нем думаю, – говорила самые страшные и жестокие вещи, которые приходили мне на ум, говорила только для того, чтобы побольнее ранить его.

– Это ему не повредило, – заметила моя сестрица. – Никогда не волнуйтесь о том, что говорите мужчине. Они настолько любят себя, что никогда не поверят в то, что не будет им льстить.

Урсула продолжала нервно сжимать и разжимать пальцы.

– Когда обнаружили это убийство, а он не появился, я жутко расстроилась. На какое-то мгновение я даже подумала… но нет, он не может… просто не может. Но я бы так хотела, чтобы он появился и открыто заявил, что не имеет к убийству никакого отношения… Я знаю, как он любил доктора Шеппарда, и все надеялась, что доктор знает, где он прячется. – Девушка повернулась ко мне: – Вот почему я так разговаривала с вами последний раз. Я думала, что если вы знаете, где он прячется, то сможете передать ему весточку.

– Я?! – вырвалось у меня.

– Откуда Джеймсу знать, где он прячется? – подозрительно спросила Кэролайн.

– Я знала, что это маловероятно, – ответила Урсула, – но Ральф часто говорил мне о докторе, и я знаю, что он хотел бы считать его своим лучшим другом в Кингс-Эббот.

– Дитя мое, – сказал я, – у меня нет ни малейшего представления о том, где в настоящий момент может прятаться ваш муж.

– И это правда, – сказал Пуаро.

– Но… – Урсула с непонимающим видом протянула газету с заметкой.

– Ах вот вы о чем! – сказал слегка смущенный Пуаро. – Фикция, мадемуазель. À rien du tout[154]. Я ни на секунду даже подумать не мог, что Ральфа Пейтона арестовали.

– Но тогда… – медленно начала девушка.

Детектив быстро прервал ее:

– У меня остался только один вопрос: в ту ночь на капитане Пейтоне были туфли или ботинки?

– Не могу вспомнить, – покачала головой Урсула.

– Очень жаль! Хотя откуда?.. А теперь, мадам, – он улыбнулся ей, склонив голову набок и грозя указательным пальцем, – больше никаких вопросов. И не мучайте себя понапрасну. Держитесь и верьте в Эркюля Пуаро.

Глава 23 Небольшая встреча у Пуаро

– А теперь, – сказала Кэролайн, вставая, – это дитя поднимется наверх и приляжет. Не волнуйтесь, милочка, месье Пуаро сделает для вас все, что в его силах. Будьте уверены.

– Мне надо возвращаться в «Фернли», – неуверенно проговорила Урсула.

Но Кэролайн твердой рукой остановила ее протесты.

– Глупости. Пока вы остаетесь в моих руках. И уж точно никуда не пойдете, не так ли, месье Пуаро?

– Это будет наилучшим решением, – согласился маленький бельгиец. – Мадемуазель – прошу прощения, мадам – будет нужна мне сегодня вечером, чтобы поучаствовать в нашей общей встрече. В девять часов в моем доме, мадам. Мне совершенно необходимо, чтобы вы там были.

Кэролайн кивнула и вместе с Урсулой вышла из комнаты. Дверь за ними закрылась. Пуаро опять опустился в кресло.

– Ну вот и хорошо, – сказал он. – Что-то, кажется, начинает вырисовываться.

– И становится все хуже и хуже для Ральфа Пейтона.

Детектив согласно кивнул.

– Да, вы правы. Но этого и следовало ожидать, не так ли?

Я взглянул на него, слегка озадаченный его замечанием. Пуаро сидел, откинувшись на спинку кресла, полуприкрыв глаза и соединив перед собой кончики пальцев. Неожиданно он вздохнул и покачал головой.

– В чем дело? – спросил я.

– Именно в такие мгновения мне больше всего не хватает моего друга Гастингса. Это тот мой друг, о котором я вам рассказывал; сейчас он живет в Аргентине. Он всегда был рядом со мною, когда у меня на руках было сложное дело. И помогал мне, о да, очень часто он мне помогал. Потому что у него, у этого человека, была способность неожиданно натыкаться на правду, при этом сам он этого не понимал, bien entendu. Иногда Гастингс произносил что-то особенно глупое, и благодаря этой глупости мне открывалась истина! А потом, еще у него была привычка вести запись наиболее интересных расследований.

– Что касается записей… – начал я, смущенно кашлянул и остановился.

Пуаро выпрямился в кресле, и его глаза засверкали.

– Говорите же. Что вы хотели сказать?

– Понимаете, дело в том, что мне приходилось читать некоторые из историй капитана Гастингса… Вот я и подумал: а почему бы мне тоже не попробовать? Жаль было пропустить такую возможность, уникальную возможность – ведь это, вероятно, первый и последний раз, когда я сталкиваюсь с чем-то подобным.

Пока произносил этот спич, я весь взмок, и конец его получился совершенно бессвязным.

Пуаро вскочил – на секунду я был в ужасе от того, что он сейчас обнимет меня в своей французской манере, но, к счастью, он сдержался.

– Но это просто великолепно – вы что, действительно записывали ваши впечатления по ходу дела?

Я утвердительно кивнул.

– Épatant![155] – воскликнул Пуаро. – Дайте мне прочитать их – прямо сейчас.

Я не был готов к такому неожиданному требованию. Когда я писал, мне приходилось сильно напрягаться, чтобы вспомнить некоторые подробности.

– Я думаю, что вы не будете возражать, – запинаясь, произнес я. – Дело в том, что в некоторых местах в тексте довольно много… личного.

– Боже! Я все прекрасно понимаю – вы описываете меня как комического персонажа, а иногда как просто странную личность. Сейчас это совершенно неважно. Гастингс, он тоже не всегда был вежлив. Сам же я выше подобных банальностей.

Не переставая сомневаться, я порылся в ящиках моего стола и вытащил оттуда неаккуратную пачку исписанных листов бумаги, которую и вручил сыщику. Имея в виду возможную публикацию в будущем, я разделил рукопись на главы и как раз накануне вечером дописал главу, в которой рассказал о повторном визите мисс Рассел. Так что у Пуаро в руках было двадцать глав книги.

Я оставил его за чтением.

Мне надо было посетить одного дальнего пациента, поэтому вернулся я уже после восьми. На подносе меня ждали горячий обед и сообщение о том, что Пуаро с моей сестрой поели в семь тридцать и что сыщик удалился в мою мастерскую, чтобы закончить чтение.

– Надеюсь, Джеймс, – сказала моя сестрица, – что ты хорошо думал, прежде чем писать что-то обо мне…

Челюсть у меня отвалилась – ничего подобного не было и в помине.

– Хотя это и не так важно, – продолжила Кэролайн, правильно поняв выражение моего лица. – Месье Пуаро сам во всем разберется. Он понимает меня гораздо лучше, чем ты.

Я прошел в мастерскую. Пуаро сидел возле окна, а аккуратно сложенный манускрипт лежал рядом с ним на стуле. Когда он заговорил, то положил на него руку.

– Eh bien, – сказал он. – Поздравляю вас с вашей скромностью.

– Ах вот как! – сказал я, сбитый с толку.

– И с вашей сдержанностью.

– Ах вот как! – повторил я еще раз.

– Не так писал Гастингс, – продолжил мой друг. – У него на каждой странице слово «я» повторялось бессчетное количество раз. Что он подумал, что он сделал… А вы – вы стараетесь держаться на втором плане. И только дважды нарушили этот принцип – в, я бы сказал, домашних сценах.

Я зарделся под взглядом его поблескивающих глаз и нервно поинтересовался:

– А как вам понравилось само содержание?

– Вы хотите услышать честный ответ?

– Да.

Пуаро перестал балагурить.

– Очень подробное и аккуратное изложение, – одобрительно сказал он. – Вы старательно и точно изложили все факты – хотя были действительно очень сдержанны в том, что касалось вашего собственного участия в деле.

– Ну и помогло вам это?

– Да, можно сказать, что это мне значительно помогло. А теперь нам надо идти ко мне и расставить декорации для нашего небольшого представления.

Кэролайн была в холле. Мне показалось, что она ожидала, когда Пуаро пригласит ее вместе с нами. Но сыщик очень тактично вышел из этой ситуации.

– Я бы очень хотел, мадемуазель, чтобы вы тоже присутствовали, – произнес он с сожалением. – Но в настоящий момент это будет не очень мудрый поступок. Понимаете, все эти люди подозреваемые, и среди них я найду убийцу мистера Экройда.

– И вы действительно в это верите? – недоверчиво спросил я.

– Вижу, что вы – нет, – сухо произнес сыщик. – Вы все еще не можете по достоинству оценить Эркюля Пуаро.

В этот момент сверху спустилась Урсула.

– Вы готовы, дитя мое? – спросил детектив. – Очень хорошо. Теперь мы вместе пройдем в мой дом. Мадемуазель Кэролайн, поверьте мне, я сделаю все, что в моих силах, чтобы не разочаровать вас. Всего доброго.

И мы ушли, оставив Кэролайн в положении собаки, которой отказали в прогулке и которая стоит на пороге и смотрит вслед хозяевам.

Гостиная в «Ларчиз» была уже подготовлена. На столе стояли различные напитки и стаканы. Здесь же была тарелка с бисквитами. Несколько стульев принесли из соседней комнаты.

Пуаро стал передвигать вещи. Он придвинул один стул поближе, изменил положение одной из ламп, поправил лежавший на полу ковер. Особенно много внимания детектив уделил освещению. Лампы были расположены таким образом, что ярко освещали ту часть комнаты, в которой располагались стулья, в то же время противоположная часть комнаты скрывалась в легком полумраке. Я решил, что Пуаро расположится именно в этой части.

Мы с Урсулой наблюдали за его действиями. Наконец послышался звонок.

– Пришли, – сказал Пуаро. – Очень хорошо. Все готово.

Дверь открылась, и в комнату вошли жители «Фернли». Пуаро подошел и поприветствовал миссис Экройд и Флору.

– Как мило с вашей стороны, что вы пришли, – сказал он. – И майор Блант, и мистер Реймонд…

Секретарь, как всегда, лучился от жизнерадостности.

– И в чем же великая тайна? – спросил он со смехом. – Какой-то научный прибор? Вы что, собираетесь связать нам руки проводами и по стуку сердца определить виновного? Ведь такой прибор уже существует, не так ли?

– Да, я читал о таком, – признался детектив. – Но Пуаро – человек старой закалки и использует старые методы. Я пользуюсь только своими серыми клеточками. А теперь давайте начинать. Но прежде я хочу сделать объявление для всех.

Он взял Урсулу за руку и вывел ее на середину комнаты.

– Эта леди – миссис Ральф Пейтон. Она вышла замуж за капитана Пейтона в марте прошлого года.

Миссис Экройд взвизгнула.

– Ральф! Женился… Но это же абсурд! Как такое могло случиться?

Она уставилась на Урсулу, как будто никогда прежде ее не видела.

– Женился на Борн? – продолжила она. – Право, месье Пуаро, я вам не верю!

Урсула покраснела и начала было что-то говорить, но Флора опередила ее.

Быстро подойдя к девушке, она взяла ее под руку.

– Вы не должны сердиться на нас за то, что мы так удивлены, – пояснила она девушке. – Понимаете, нам такая мысль и в голову не приходила. Вы с Ральфом очень хорошо хранили ваш секрет. И я… я очень этому рада.

– Вы очень добры, мисс Экройд, – сказала Урсула тихим голосом, – а ведь вы имеете полное право злиться на меня. Ральф очень плохо себя вел, особенно по отношению к вам.

– Не стоит об этом беспокоиться, – ответила Флора, успокаивающе погладив девушку по руке. – Его загнали в угол, и он выбрал единственный возможный путь. На его месте я бы, наверное, поступила точно так же. Хотя я думаю, что он вполне мог доверить мне этот секрет. Я бы его не подвела.

Пуаро негромко постучал пальцем по столу и со значением прочистил горло.

– Но сейчас начнется заседание совета, – сказала Флора, – и месье Пуаро намекает на то, что нам пора замолчать. Скажите мне только одну вещь: где Ральф? Уж вы-то это должны знать.

– А я не знаю, – почти завыла Урсула. – Именно так. Не знаю…

– А разве его не задержали в Ливерпуле? – спросил Реймонд. – Ведь так написано в газете.

– Он не в Ливерпуле, – коротко ответил Пуаро.

– Дело в том, – заметил я, – что никто так и не знает, где он.

– Кроме Эркюля Пуаро, да? – не отступал Реймонд.

На эту добродушную шутку сыщик ответил неожиданно серьезно:

– Я, Пуаро, знаю всё. Не забывайте об этом.

Джоффри Реймонд поднял брови.

– Всё?! – он присвистнул. – Не слишком ли сильно сказано?

– Вы что, хотите сказать, что действительно догадываетесь, где может прятаться Ральф Пейтон? – недоверчиво переспросил я.

– Вы называете это догадкой, я же называю это знанием.

– В Кранчестере? – предположил я.

– Нет, – мрачно ответил сыщик, – не в Кранчестере.

Больше он ничего не сказал, и, повинуясь его жесту, все присутствовавшие заняли свои места. После этого дверь открылась еще раз, и в комнату вошли еще два человека, которые сели у двери. Это были дворецкий и домоправительница.

– Сборы закончены, – произнес Пуаро. – Теперь все на месте.

В его голосе слышалось удовлетворение. И я увидел, что, как только все услышали его, по лицам сидевших в освещенной части комнаты пробежала волна беспокойства. Все это выглядело как ловушка – ловушка, которая уже захлопнулась.

С важным видом Пуаро зачитал список:

– Миссис Экройд, мисс Флора Экройд, майор Блант, мистер Джоффри Реймонд, миссис Ральф Пейтон, Джон Паркер, Элизабет Рассел.

Он положил список на стол.

– И что все это значит? – начал Реймонд.

– Список, который я только что прочитал, – объяснил сыщик, – это список подозреваемых. Все, кто присутствует здесь, имели возможность убить мистера Экройда…

Вскрикнув, миссис Экройд вскочила на ноги. Было видно, как двигается ее кадык.

– Мне все это не нравится, – запричитала она. – Совсем не нравится. Я бы хотела возвратиться домой.

– Вы не можете возвратиться домой, мадам, – упрямо сказал Пуаро, – до того момента, как полностью не выслушаете меня.

Он сделал паузу и прочистил горло.

– Я начну с самого начала. Когда мисс Экройд попросила меня заняться этим делом, я, вместе с добрым доктором Шеппардом, направился в «Фернли». Вместе с ним мы прошлись по террасе, где мне показали следы на подоконнике. Оттуда инспектор Рэглан провел меня по тропинке, которая ведет к подъездной аллее. Я обратил внимание на небольшой сарай и позже тщательно его осмотрел. Там я нашел две вещи: лоскут накрахмаленного батиста и гусиное перышко. Батист сразу же напомнил мне о фартуке горничной, и когда инспектор Рэглан показал мне свой список живущих в доме, я немедленно заметил, что одна из горничных – буфетчица Урсула Борн – не имеет никакого алиби. По ее собственному рассказу, с половины десятого и до десяти она находилась у себя в комнате. А что, если вместо этого она была в сарае? Если так, то Урсула Борн должна была там с кем-то встречаться. А к тому времени я уже знал от доктора Шеппарда, что какой-то незнакомец, которого он встретил у ворот, приходил в тот вечер к дому. На первый взгляд проблема была решена – этот незнакомец приходил к сараю, чтобы встретиться с Урсулой Борн. То, что он был в сарае, доказывало наличие гусиного перышка. Я тут же подумал о наркомане, причем таком, который приобрел эту пагубную привычку по другую сторону океана – там нюхание «снежка» гораздо более распространено, чем в этой стране. У мужчины, которого встретил доктор, был американский акцент, и это только подтвердило мое предположение.

Но одно меня смущало. Время ни за что не хотело совпадать. Урсула Борн никак не могла оказаться в сарае до половины десятого, а мужчина должен был появиться там вскоре после девяти. Конечно, можно было предположить, что он ждал ее полчаса. Альтернативой этому было то, что в тот вечер в сарае произошли две встречи. Eh bien, как только я об этом подумал, я обнаружил несколько важных фактов. Я обнаружил, что мисс Рассел, домоправительница, утром того дня была у доктора Шеппарда и очень интересовалась вопросами лечения наркоманов. Связав это с гусиным перышком, я решил, что незнакомец приходил в «Фернли» на встречу с мисс Рассел, а не с Урсулой Борн. Тогда с кем же встречалась Урсула Борн? Я недолго мучился. Сначала я нашел кольцо – обручальное, с гравировкой «от Р.» и датой. Потом я узнал, что Ральфа Пейтона видели идущим по тропинке в сторону сарая в двадцать пять минут десятого, и о некоем разговоре, который произошел в лесу рядом с деревней как раз в тот день. В разговоре принимали участие Ральф Пейтон и неизвестная девушка. И вот теперь все мои факты аккуратно следовали друг за другом, подчиняясь определенной логике. Тайная свадьба, оглашение помолвки в день трагедии, напряженный разговор в лесу и встреча, состоявшаяся в сарае тем же вечером.

Все это указывало только на одно: и у Ральфа Пейтона, и у Урсулы Борн – или Пейтон – были самые серьезные мотивы желать скорейшей смерти мистера Экройда. Кроме того, из всего этого абсолютно ясно следовало, что Ральф Пейтон не мог быть в кабинете мистера Экройда в половине десятого.

Таким образом, мы подошли к следующему и наиболее интересному аспекту этого преступления: кто же был в кабинете мистера Экройда в девять тридцать? Не Ральф Пейтон, который был в сарае со своей женой. Не Чарльз Кент, который к тому времени уже ушел. Кто же тогда? И вот тогда я задал себе свой самый умный и самый дерзкий вопрос: а был ли там кто-то вообще?

Пуаро подался вперед и с триумфом бросил нам эту последнюю фразу, после чего опять откинулся на спинку кресла с видом человека, который только что нанес решающий удар.

Однако на Реймонда это не произвело никакого впечатления, и он даже позволил себе запротестовать:

– Не знаю, пытаетесь ли вы, месье Пуаро, выставить меня лжецом, но ведь это не только мои показания – за исключением, может быть, точных слов, которые были произнесены. Если вы помните, майор Блант тоже слышал, как кто-то в это время разговаривал с мистером Экройдом. На террасе он не мог четко расслышать слова, но голоса-то слышал совершенно ясно!

Пуаро согласно кивнул.

– Я это не забыл, – негромко сказал он. – Но у майора Бланта создалось впечатление, что мистер Экройд разговаривал лично с вами.

На минуту Реймонд потерял дар речи, но потом взял себя в руки.

– Теперь Блант признает, что ошибался, – сказал он.

– Именно так, – согласился майор.

– Однако у него ведь должна была быть какая-то причина так думать, – задумчиво размышлял Пуаро. – Нет, нет! – сделал он протестующий жест рукой. – Я знаю, что вы мне скажете, – но этого недостаточно! Должно быть еще что-то. Я так скажу: с самого начала расследования меня поразила одна вещь – особенность тех слов, которые услышал мистер Реймонд. Я очень удивился, что никто не обратил на это внимания, не заметил никакой странности.

Он немного помолчал, а потом процитировал мягким голосом:

– …посягательства на мой кошелек в последнее время носили регулярный характер, поэтому боюсь, что я не смогу удовлетворить ваше требование… Вас ничего в этом не удивляет?

– Да вроде нет, – ответил Реймонд. – Он часто диктовал мне письма, используя эти же слова.

– Вот именно! – воскликнул Пуаро. – Именно к этому я и хочу вас подвести. Разве нормальный человек произнесет такую фразу в беседе с кем-то? Ведь это же не может быть частью простого разговора. А вот если бы он диктовал письмо…

– Вы хотите сказать, что он вслух читал письмо? – медленно произнес Реймонд. – Но даже в этом случае у него должен был быть какой-то слушатель.

– Почему? У нас нет никаких доказательств, что в комнате был еще кто-то. Не забудьте, слышен был только голос мистера Экройда.

– Но ведь не будет же человек вслух читать себе подобные письма? Если, конечно, он… не тронулся.

– Вы все забыли об одной вещи, – мягко произнес сыщик, – о незнакомце, который был в доме в среду, на той неделе.

Все уставились на него.

– Ну конечно, – ободряюще покивал Пуаро. – В среду. Сам молодой человек для нас совсем неважен. А вот фирма, которую он представлял, сильно меня заинтересовала.

– Компания по выпуску диктофонов, – чуть не задохнулся секретарь. – Теперь я понял. Диктофон – вы именно об этом подумали?

Пуаро кивнул.

– Как вы помните, мистер Экройд собирался приобрести диктофон. И я, Пуаро, решил задать этой компании вопрос. И они ответили, что мистер Экройд действительно приобрел диктофон у их представителя. Почему он решил скрыть это от вас – не знаю.

– Он, скорее всего, хотел сделать мне сюрприз, – прошептал Реймонд. – Он был похож на ребенка в своем желании удивлять других людей. Хотел попридержать его у себя пару дней. Возможно, даже играл с ним, как ребенок с новой игрушкой… Да, похоже на то. Вы абсолютно правы, никто не будет употреблять такие слова в обычном разговоре.

– Это также объясняет, – заметил Пуаро, – почему майор Блант решил, что в кабинете были именно вы. То, что он услышал, напомнило ему диктовку письма, и подсознательно он решил, что это были вы. А его сознание было занято совсем другим – фигурой в белом, которую он случайно заметил. Ему показалось, что это была мисс Экройд, хотя в действительности он заметил белый фартук Урсулы Борн, которая в тот момент пробиралась к сараю.

К этому моменту Реймонд успел прийти в себя от первого шока.

– И все равно, – не сдавался он, – это ваше открытие, каким бы гениальным оно ни было само по себе – уверяю вас, я бы до такого никогда не додумался! – мало что меняет в глобальном смысле. В половине десятого мистер Экройд был жив, потому что в это время он надиктовывал текст на диктофон. Ясно также, что к этому времени Чарльза Кента уже не было на территории поместья. А вот Ральф Пейтон…

Заколебавшись, он повернулся к Урсуле.

Она сильно покраснела, но твердо выдержала его взгляд.

– Мы с Ральфом расстались около без четверти десять. Он даже близко не подходил к дому, я в этом абсолютно уверена. Ральф и не собирался этого делать – больше всего на свете он не хотел встречи с отчимом. Он его здорово боялся.

– Поверьте, я ни секунды не сомневаюсь в правдивости ваших слов, – пояснил Реймонд. – Я всегда верил в невиновность капитана Пейтона. Но нам приходится думать о суде присяжных и о тех вопросах, которые они могут задать. Он, конечно, в очень сложной ситуации, но если б он вышел из своего укрытия…

Пуаро прервал молодого человека:

– Как я понимаю, вы это советуете? Что он должен покинуть укрытие?

– Ну конечно. Если вы знаете, где он прячется…

– Мне кажется, вы не верите в то, что я это знаю. А ведь только что я сказал вам, что знаю все. Все – и о телефонном звонке, и о следах на подоконнике, и о том, где прячется Ральф Пейтон…

– И где же он? – резко спросил майор Блант.

– Не так далеко, – улыбнулся бельгиец.

– В Кранчестере? – уточнил я.

Сыщик повернулся ко мне.

– Вы постоянно спрашиваете меня об этом. Кранчестер стал вашей idee fixe[156]. Нет, он не в Кранчестере – он… здесь!

И бельгиец сделал драматический жест рукой. Все головы повернулись.

В дверях стоял Ральф Пейтон.

Глава 24 Рассказ Ральфа Пейтона

Для меня это был очень неприятный момент. Я с трудом смог понять, что произошло дальше, – но комната наполнилась криками и возгласами удивления. Когда я пришел в себя настолько, чтобы понимать, что же происходит вокруг, то увидел Ральфа Пейтона, держащего свою жену за руку и широко улыбающегося мне через комнату.

Пуаро тоже улыбался и в то же время красноречиво грозил мне пальцем.

– Разве я не говорил вам по крайней мере раз тридцать шесть – бесполезно пытаться что-то скрыть от Эркюля Пуаро? – требовательно спросил он. – Что в любом случае он докопается до истины? – И повернулся к остальным: – Вы помните, что однажды у нас с вами был небольшой сеанс за столом? Там нас было шесть человек. И я обвинил пятерых в том, что все они что-то скрывают от меня. Четверо из них выдали свои секреты. А вот доктор Шеппард – нет. Но у меня все равно сохранялись подозрения. В ту ночь доктор Шеппард ходил в «Три кабана» в надежде найти Ральфа Пейтона. Там он его не нашел, но ведь он мог встретить его по дороге домой? Доктор Шеппард был другом капитана Пейтона, который, по его мнению, возвращался прямо с места преступления. Он понимал, насколько серьезно все складывается для Пейтона. Может быть, он знал даже больше, чем остальная публика…

– Именно так, – сказал я уныло. – Думаю, что мне тоже пора облегчить душу. Во второй половине того дня я встретился с Ральфом Пейтоном. Сначала он отказался говорить со мной, но потом рассказал мне о своей женитьбе и о том, в какую финансовую яму попал. Как только убийство было обнаружено, я сразу понял, что, как только эти факты станут известны, подозрение непременно падет на Ральфа, а если и не на него, то на женщину, которую он любит. В ту ночь я выложил ему все это на блюдечке. Мысль о том, что он может дать показания, которые могут опорочить его жену, заставила его решиться любой ценой…

Я замолчал, а Ральф заполнил паузу.

– Исчезнуть, – очень живо произнес он. – Понимаете, Урсула рассталась со мной и вернулась в дом. Я подумал, что она могла попытаться еще раз переговорить с моим отчимом. Он уже был очень груб с нею днем. Мне пришло в голову, что он мог настолько обидеть ее – и в такой непростительной форме, – что, сама не понимая, что она делает…

Он остановился. Урсула вырвала свою руку из его и отступила на шаг.

– Ты это подумал, Ральф! Ты действительно подумал, что я могла совершить такое?!

– Давайте вернемся к заслуживающему всяческого порицания поведению доктора Шеппарда, – сухо предложил Пуаро. – Он согласился сделать все, чтобы помочь молодому человеку. Ему удалось надежно спрятать его от полиции.

– Где? – спросил Реймонд. – У себя в доме?

– Конечно, нет, – сказал сыщик. – А вы задайте себе тот же самый вопрос, который я задал себе. Если хорошему доктору надо надежно спрятать молодого человека, куда он пойдет? Место должно быть где-то неподалеку. Я подумал о Кранчестере. Гостиница? Нет. Пансионат? Тысячу раз нет. Тогда где же? А! Понял. Клиника для душевнобольных. Я проверил свою теорию. Для этого мне пришлось придумать племянника с душевным заболеванием. Я проконсультировался с мадемуазель Шеппард относительно подобных заведений, расположенных в округе. Она дала мне адреса двух недалеко от Кранчестера, куда ее брат обычно направлял своих пациентов. Я навел справки. Действительно, в одно из них сам доктор привез пациента рано утром в субботу. И в этом пациенте, который находился там под вымышленным именем, я без труда узнал капитана Ральфа Пейтона. После нескольких необходимых формальностей мне позволили забрать его. И вот вчера рано утром он появился в моем доме.

Я уныло взглянул на бельгийца и пробормотал себе под нос:

– Эксперт Кэролайн из Хоум-офис… А я и не догадывался!

– Теперь вы понимаете, почему я заговорил о сдержанности вашей рукописи, – негромко сказал Пуаро, обращаясь ко мне. – Все выглядело очень правдоподобно, пока продолжалось, но продолжалось это не слишком долго, а?

Я был слишком сконфужен, чтобы спорить.

– Доктор Шеппард вел себя как настоящий друг, – заметил Ральф. – Он не оставил меня в тяжелой ситуации и делал то, что, по его мнению, было наилучшим для меня. Теперь месье Пуаро объяснил мне, что на самом деле это не было лучшим. Мне надо было выйти вперед и ответить за все. Но в клинике нам не давали газет, и поэтому я ничего не знал о том, что происходит.

– Доктор Шеппард – образец скрытности, – сухо заметил детектив. – Но я, Пуаро, раскрыл все эти маленькие секреты. Это моя профессия.

– А теперь расскажите же нам, что произошло с вами в ту ночь, – попросил Реймонд с нетерпением.

– Да вы практически все уже знаете, – ответил Ральф. – Мне мало что осталось рассказать. Я вышел из сарая где-то в девять сорок пять и долго бродил по тропинкам, пытаясь решить, что мне делать дальше и какой выбрать путь. Должен признать, что у меня нет и намека на алиби, но я торжественно клянусь вам, что не заходил в кабинет и вообще не видел в тот день своего отчима – ни живым, ни мертвым. И что бы ни думали остальные, я хотел бы, чтобы вы мне поверили.

– Нет алиби, – повторил Реймонд. – Плохо. Я-то вам, конечно, верю, но вообще ваши дела плохи.

– Хотя все становится проще, – произнес Пуаро веселым голосом. – Гораздо проще.

Мы все уставились на него.

– Вы что, не понимаете о чем я? Правда? А ведь все очень просто – чтобы спасти капитана Пейтона, настоящий убийца должен признаться.

И он одарил нас всех радостной улыбкой.

– Да, вы не ослышались. Вы же видите, я не стал приглашать сюда инспектора Рэглана. На то есть особая причина. Я не хотел рассказывать ему все, что знаю, – по крайней мере, не сегодня.

Бельгиец подался вперед, и внезапно его тон и внешний вид полностью изменились. Неожиданно он стал опасен.

– Я, который с вами сейчас говорит, – я знаю, что убийца Роджера Экройда находится в этой комнате. И я обращаюсь прямо к нему: Завтра я сообщу всю правду инспектору Рэглану. Вы меня понимаете?

Наступила напряженная пауза. Ее прервала старая бретонка, которая вошла с телеграммой на серебряном подносе. Пуаро вскрыл ее.

Резкий голос майора Бланта заполнил комнату:

– Вы говорите, что убийца среди нас? И что, вы знаете, кто это?

Пуаро прочитал телеграмму и смял ее в руке.

– Теперь – знаю.

И он погладил смятый комок бумаги.

– А это что? – резко спросил Реймонд.

– Телеграмма. С борта теплохода, который плывет в сторону Соединенных Штатов.

В мертвой тишине, которая повисла в комнате, Пуаро встал и поклонился.

– Messieurs et Mesdames[157], эта моя встреча с вами закончена. Запомните – завтра утром инспектор Рэглан узнает всю правду.

Глава 25 Вся правда…

Незаметным жестом Пуаро предложил мне задержаться. Я повиновался и, подойдя к камину, стал задумчиво переворачивать крупные поленья носком ботинка.

Я был озадачен. Впервые я совершенно не мог понять, чего добивается Пуаро. В какой-то момент мне показалось, что сцена, которую я только что наблюдал, была просто напыщенным действом, во время которого детектив, как он это сам называл, «ломал комедию», стараясь придать себе побольше значимости. Однако, вопреки своим ощущениям, я был вынужден поверить в реальность происходящего, за которой что-то скрывалось.

В его словах действительно звучали угроза и определенная неоспоримая уверенность.

Когда дверь закрылась за последним из гостей, сыщик тоже подошел к огню.

– Ну что ж, друг мой, – негромко проговорил он, – что вы обо всем этом думаете?

– Не знаю, что и думать, – честно ответил я. – В чем был смысл всего этого? Почему нельзя было отправиться прямо к инспектору Рэглану и не рассказать ему всю правду, вместо того чтобы предупреждать преступника таким изысканным способом?

Пуаро сел, вытащил портсигар со своими крохотными русскими папиросками и какое-то время курил в полном молчании.

– А вы попробуйте пошевелить вашими серыми клеточками, – произнес он наконец. – Ведь я ничего не делаю без причины.

Несколько мгновений я колебался, а потом медленно произнес:

– Первое, что мне пришло в голову, – это то, что вы сами не знаете имени убийцы, но уверены в том, что он один из тех людей, которые были здесь сегодня вечером. Поэтому вы решили просто вырвать у преступника его признание.

Пуаро одобрительно кивнул.

– Неплохая идея, но не соответствует действительности.

– Потом я подумал, что, заставив его поверить в то, что вы все знаете, вы хотите вывести его на чистую воду и, может быть, заставить как-то проявить себя, причем необязательно сделав признание. Он ведь может попытаться заставить вас замолчать, как заставил замолчать мистера Экройда, – прежде чем вы выполните свою угрозу завтра утром.

– Ловушка, в которой я сам выступаю в качестве приманки! Merci, mon ami[158], но для этого я недостаточно храбр.

– Тогда я отказываюсь вас понимать. Ведь, предупредив таким образом преступника, вы рискуете, что он просто исчезнет.

Пуаро покачал головой и мрачно произнес:

– Он не может исчезнуть. У него есть только один путь, и этот путь не ведет к свободе.

– И вы действительно верите, что один из людей, которые были здесь сегодня вечером, совершил убийство? – спросил я с недоверием.

– Да, мой друг.

– И кто же это?

На несколько минут в комнате повисла тишина. Потом Пуаро бросил окурок в камин и заговорил негромким, задумчивым голосом:

– Я проведу вас той же дорогой, по которой прошел сам. Вы будете следовать за мною шаг за шагом и увидите, что все факты однозначно указывают только на одного человека. Так вот, начнем с того, что мое внимание привлекли два факта и некоторое временное несоответствие. Первый факт – это телефонный звонок. Если Ральф Пейтон действительно убийца, телефонный звонок становится бессмысленным и абсурдным. Поэтому я сказал сам себе – Ральф не убийца.

Для себя я решил, что звонок не мог быть сделан никем из живущих в доме, и в то же время был твердо уверен, что убийство совершил кто-то из присутствовавших тем вечером в «Фернли» и что только среди них я должен искать убийцу. Поэтому я решил, что звонить должен был сообщник преступника. Подобный вывод мне не очень понравился, но я оставил его до поры до времени.

Потом я попытался проанализировать мотивы для этого звонка. Это было сложно, потому что догадаться о них я мог только по результату. А результат был следующий – убийство было обнаружено в ту же ночь вместо следующего утра, что, вероятно, и случилось бы, не будь этого звонка. С этим вы согласны?

– Да-а-а, – согласился я. – Конечно. Все так. После того как мистер Экройд дал указание его не беспокоить, маловероятно, чтобы в кабинет кто-нибудь вошел.

– Très bien[159]. Кое-что начинает проясняться, не так ли? Но ответ все еще покрыт мраком неизвестности. Какой смысл в том, чтобы убийство было обнаружено в тот же вечер, а не на следующее утро? Единственное, что пришло мне в голову, – это то, что убийца, зная, когда будет обнаружено убийство, мог оказаться на месте преступления как раз в тот момент, когда будут взламывать дверь. Или на худой момент сразу же после этого. Теперь мы переходим ко второму факту – к отодвинутому от стены креслу. Инспектор Рэглан не обратил на это никакого внимания. Я, напротив, считал, что это очень важный момент.

В вашем манускрипте вы нарисовали очень аккуратный план кабинета. Если он есть у вас с собою, то вы увидите, что, если поставить его на то место, которое указал Паркер, кресло оказывается на прямой линии между окном и дверью.

– Окном! – быстро повторил я.

– Вижу, что вы подумали о том же, о чем и я. Я решил, что кресло было выдвинуто на это место, чтобы скрыть что-то связанное с окном. Но вскоре отказался от этой идеи, потому что кресло, хотя и большое, дедовское, с высокой спинкой, почти не закрывало окна. Только ту часть, что находилась между полом и оконной рамой. А теперь вспомните, mon ami, что прямо перед окном стоял столик с книгами и журналами. Отодвинутое же кресло полностью его скрывало. Вот тогда-то я и почувствовал, что стою на верном пути.

Давайте представим, что на столике лежало что-то, что не предназначалось для посторонних глаз. Что-то, что поставил туда убийца. И тем не менее у меня не было никаких идей по поводу того, что же это могло быть. Но кое-что я об этом предмете уже знал. Например, то, что убийца не смог захватить его с собой сразу после того, как совершил убийство. В то же время для него было жизненно важно убрать этот предмет как можно скорее после того, как труп обнаружат. Итак: телефонный звонок и возможность для убийцы оказаться на месте преступления в тот момент, когда тело будет обнаружено.

До прибытия полиции на месте преступления побывали четыре человека: вы, Паркер, майор Блант и мистер Реймонд. Паркера я сразу же исключил – при любом раскладе он вошел бы в кабинет одним из первых. Кроме того, именно Паркер рассказал мне о выдвинутом кресле. Таким образом, к убийству дворецкий отношения не имел (но я все еще считал, что он мог шантажировать миссис Феррарс). Реймонд и Блант оставались под подозрением, потому что если б тело было найдено ранним утром, то они вполне могли бы появиться слишком поздно для того, чтобы убрать объект с маленького столика.

Так что же это могло быть? Вы слышали, что я говорил сегодня по поводу обрывка разговора, который услышал Реймонд? Как только я услышал о посещении «Фернли» представителем диктофонной компании, мысль об этой машине уже не покидала меня. Вы слышали, что я сказал здесь менее чем полчаса назад? Они все согласились с моей теорией, но ни один из них не обратил внимания на один очень важный момент: если в тот вечер мистер Экройд пользовался диктофоном, то почему его не обнаружили в кабинете?

– Мне это в голову не пришло, – признался я.

– Мы знаем, что мистер Экройд приобрел диктофон, но аппарат не нашли среди его вещей. Так что если что-то было убрано со стола, то почему это не мог быть диктофон? Для того чтобы это сделать, надо было преодолеть некоторые трудности. Конечно, всеобщее внимание было приковано к мертвому телу. Думаю, что любой мог незаметно подойти к столику. Но диктофон – вещь не маленькая, его нельзя просто опустить в карман[160]. Должна быть какая-то емкость, в которую его можно было бы поместить.

Вы видите, к чему я веду? Фигура убийцы приобретает очертания. Человек, который немедленно оказался на месте преступления, но которого там могло и не быть, если бы преступление было обнаружено на следующее утро. Человек, у которого в руках была определенная емкость, в которую мог бы поместиться диктофон…

Тут я прервал бельгийца:

– А зачем надо было убирать диктофон? Какой в этом смысл?

– Вы прямо как мистер Реймонд. Вы свято верите в то, что слова, которые были услышаны в полдесятого, были словами, которые мистер Экройд наговаривал на диктофон. Но задумайтесь на минуту над этим удобным прибором. Вы ведь можете на него что-то надиктовать? А позже секретарь или машинистка включает его – и опять слышит ваш голос…

– Вы хотите сказать… – У меня перехватило дыхание.

Пуаро утвердительно кивнул.

– Именно это я и хочу сказать. В полдесятого мистер Экройд был уже мертв. Говорил диктофон – а не человек.

– Но включил его убийца. Значит, он в эту минуту должен был быть в кабинете.

– Возможно. Но не стоит исключать возможность того, что было использовано какое-то механическое приспособление, что-то вроде таймера или простого будильника. Правда, в этом случае мы должны добавить еще два штриха к портрету нашего воображаемого убийцы: это должен быть кто-то, кто знал о том, что убитый купил диктофон, и это должен быть человек, имеющий определенные технические навыки.

До всего этого я дошел своим умом, но потом мне надо было решить вопрос со следами, которые виднелись на подоконнике. У меня было три возможных варианта. Первый: это действительно были следы Ральфа Пейтона. Он мог быть в «Фернли», залезть через окно в кабинет и обнаружить своего отчима мертвым. Это первая гипотеза. Второй вариант: существовала вероятность, что следы оставлены кем-то, у кого туфли были с такими же подошвами, как у Пейтона. Но у жителей дома туфли с подошвами, сделанными из натурального каучука, и я не верю в то, что по чистой случайности у кого-то со стороны могли оказаться такие же туфли, как у капитана. Как мы помним из рассказа официантки в «Собаке и свистке», ботинки Чарльза Кента «буквально сваливались у него с ног». Третий вариант: эти следы были оставлены намеренно, чтобы бросить тень на Ральфа Пейтона. Чтобы проверить последнюю теорию, мне надо было проверить некоторые факты. Одну пару туфель Пейтона забрала из «Дикого кабана» полиция. Они были абсолютно чистыми, потому что в тот вечер их не носил ни Ральф, ни кто-нибудь еще. По мнению полиции, Ральф в тот вечер носил вторую пару точно таких же туфель. Действительно, как я выяснил, у него их было две пары. Если моя теория правильна, то в тот вечер убийце надо было носить вторую пару Ральфа, а самому Ральфу – третью похожую пару! Я с трудом мог поверить, что он привез с собой три пары абсолютно одинаковых туфель – скорее всего, его третья пара была ботинками. Я попросил вашу сестру провести небольшое расследование по этому поводу, сделав упор на цвет обуви, для того – и я это открыто признаю, – чтобы скрыть истинную причину моей заинтересованности.

Вы знаете результат ее изысканий. С собою у Ральфа Пейтона была пара ботинок. Первый вопрос, который я ему задал вчера утром, когда он появился у меня в доме, был вопрос, какая обувь была на нем в ту трагическую ночь. Он немедленно ответил, что ботинки – он все еще был в них, потому что сменить их ему было не на что.

Так мы сделали еще один шаг в направлении нашего убийцы – человека, который имел возможность взять в тот день туфли из комнаты капитана в «Трех кабанах».

Пуаро помолчал, а потом сказал, слегка повысив голос:

– И еще одно – убийцей должен быть человек, у которого была возможность похитить из витрины кинжал. Мне могут возразить, что это легко мог сделать любой из живущих в доме, но я напомню вам, что Флора Экройд была абсолютно уверена, что кинжала уже не было в тот момент, когда она рассматривала витрину.

Опять наступила пауза.

– А теперь давайте подведем итог, когда нам все стало ясно. Человек, который в тот день был в «Трех кабанах». Человек, который знал Экройда настолько хорошо, что тот рассказал ему о покупке диктофона. Человек с жилкой изобретателя, у которого была возможность вытащить кинжал из витрины до того, как в комнате появилась Флора. Человек у которого была с собой емкость достаточная, чтобы спрятать в ней диктофон – например, черный саквояж, – и который находился в кабинете один, пока Паркер звонил по телефону в полицию. То есть – доктор Шеппард!

Глава 26 …И ничего, кроме правды

На пару минут в комнате повисла мертвая тишина, а потом я расхохотался и сказал:

– Вы сошли с ума.

– Нет, – безмятежно ответил Пуаро. – Я не сумасшедший. Мое внимание к вам – еще в самом начале – привлекло некоторое временно́е несоответствие.

– Временно́е несоответствие? – переспросил я, слегка озадаченный.

– Ну конечно. Вы же помните, что все – и вы в том числе – согласились, что от сторожки до дома можно дойти за пять минут или даже быстрее, если вы срежете путь к террасе. Вы вышли из дома без десяти девять – и это подтвердили и вы сами, и Паркер, – однако незнакомца у въездных ворот встретили только в девять часов. Ночь была довольно прохладная – в такую ночь не будешь наслаждаться неторопливой прогулкой; тогда почему вам понадобилось десять минут на пятиминутную прогулку? Все время я помнил, что у нас были только ваши показания относительно того, что окно в кабинет было заперто. Экройд попросил закрыть его, но он не стал это проверять. А что, если окно в кабинет осталось открытым? Хватило бы вам времени за эти десять минут обежать дом кругом, поменять обувь, забраться в окно, убить Экройда и быть около ворот в девять часов? Я решил, что нет, потому что, скорее всего, очень нервничавший в ту ночь Экройд услышал бы, как вы забираетесь в окно, и оказал бы вам сопротивление. А если предположить, что вы убили Экройда до своего ухода, тогда, когда стояли рядом с его креслом? В этом случае вы вышли через переднюю дверь, добежали до сарая, взяли туфли Ральфа Пейтона из сумки, которую принесли с собою, забрались в кабинет, закрыли дверь изнутри, вернулись в сарай, надели свою обувь и бросились к воротам. (Я проделал все это вчера, когда вы общались с миссис Экройд, на что у меня ушло ровно десять минут.) А потом домой – и вот вам железное алиби: ведь диктофон вы поставили на 9.30.

– Мой дорогой Пуаро, – мой голос показался мне странным и слишком напряженным, – вы слишком долго занимаетесь этим случаем. Что, ради всего святого, давала мне смерть Экройда?

– Гарантию безопасности. Ведь это вы шантажировали миссис Феррарс. Кто лучше лечащего врача мог знать причину смерти мистера Феррарса? Когда вы говорили со мною в саду в тот первый день, вы упомянули наследство, которое якобы получили около года назад. Я не смог найти никаких следов этого завещания. Вам просто надо было каким-то образом объяснить появление двадцати тысяч, заплаченных вам миссис Феррарс. Бо́льшую часть из них вы истратили на различные спекуляции – а потом перегнули палку, и миссис Феррарс избавилась от вас совершенно неожиданным образом. Если б мистер Экройд узнал правду, он был бы совершенно беспощаден – и уничтожил бы вас раз и навсегда.

– А как же телефонный звонок? – спросил я, стараясь взять себя в руки. – Наверняка у вас и для него есть правдоподобное объяснение.

– Признаюсь вам, что это было самым сложным для меня барьером, когда я узнал, что звонили вам именно со станции Кингс-Эббот. Сначала я подумал, что вы просто выдумали эту историю. Сама по себе идея была почти гениальна. Вам ведь надо было придумать объяснение своему появлению в «Фернли» перед тем, как было обнаружено тело, для того чтобы получить возможность убрать диктофон, от которого зависело ваше алиби. Я с трудом понимал, как это можно было сделать, когда пришел к вашей сестре в тот первый день, и спросил ее о пациентах, которые были у вас в пятницу. В тот момент я даже и не думал о мисс Рассел. То, что она тоже посетила вас, было удачным совпадением, так как это отвлекло вас от истинного смысла моих вопросов. И я нашел то, что искал. Среди ваших пациентов в то утро был стюард с американского лайнера. Кто, кроме него, мог уезжать на поезде в Ливерпуль в тот вечер? А потом он уже будет в море и далеко от всего происходящего. Я заметил, что «Орион» отплыл в субботу, и, выяснив имя стюарда, послал ему телеграмму с всего одним вопросом. Вы видели, как я только что получил его ответ. – Он протянул мне телеграмму следующего содержания:

Совершенно верно. Доктор Шеппард попросил меня оставить записку в доме одного пациента и позвонить ему по поводу ответа с железнодорожной станции. Содержание звонка было следующим: «Ответа не будет».

– Здорово придумано, – заметил Пуаро. – И звонок был абсолютно реальный. Ваша сестра видела, как вы на него ответили. Но то, о чем вы говорили, подтверждалось словами только одного человека – вашими собственными!

Зевнув, я произнес:

– Все это чрезвычайно интересно, но вряд ли может быть отнесено к реальным событиям.

– Вы думаете, нет? Не забывайте, что я сказал сегодня вечером, – завтра утром инспектор Рэглан узнает всю правду. Но, ради вашей доброй сестры, я готов дать вам шанс на другой выход. Вы меня понимаете? С капитана Пейтона должны быть сняты все подозрения – ça va sans dire[161]. Я предлагаю вам закончить вашу чрезвычайно интересную рукопись – но, прошу вас, не будьте в ней так сдержанны относительно вашего собственного участия в этом деле.

– Да вы просто фонтанируете разными предложениями, – заметил я. – Вы уверены, что закончили?

– Сейчас, когда вы об этом заговорили, я вспомнил, что есть еще кое-что. С вашей стороны будет крайне неумно попытаться заставить меня замолчать так, как вы это уже проделали с месье Экройдом. Такие вещи с Эркюлем Пуаро не проходят, вы меня понимаете?

– Мой дорогой Пуаро, – сказал я, слегка улыбнувшись. – Я могу быть кем угодно, но я далеко не дурак. – Я встал и сказал, подавив зевок: – Ну что же, мне пора домой. Благодарю вас за этот очень познавательный и интересный вечер.

Пуаро тоже встал и поклонился мне с его обычной вежливостью, когда я выходил из комнаты.

Глава 27 Апология [162]

Пять утра, и я очень устал, но задачу свою выполнил. Рука ноет от писанины.

Странное завершение рукописи. Я думал когда-нибудь опубликовать ее как историю об одном из провалов Пуаро! Удивительно, как иногда поворачивается к нам судьба…

С того момента, когда я увидел Ральфа Пейтона и миссис Феррарс, идущих вместе, меня не покидало ощущение приближающейся катастрофы. Тогда я подумал, что она сознается ему во всем – как оказалось, я жестоко ошибался, но эта мысль не покидала меня даже тогда, когда я вошел в кабинет Экройда и он рассказал мне всю правду.

Бедный старина Экройд… Я очень рад, что дал ему шанс. Я ведь умолял его прочитать письмо. Хотя, если честно, разве я подсознательно не рассчитывал на то, что, заставляя его, получу обратный результат и эта тупая башка никогда его не прочитает? То, как он нервничал в ту ночь, очень интересно с точки зрения психологии. Он чувствовал, что опасность где-то рядом. Но ему не пришло в голову заподозрить меня.

Кинжал появился позднее. Сначала я захватил с собой одно очень удобное оружие, но, увидев в витрине кинжал, подумал, что гораздо лучше будет использовать предмет, который со мной никак не связан.

Мне кажется, что я все время хотел убить его. Как только я услышал о смерти миссис Феррарс, мне в голову запала мысль, что перед смертью она все ему рассказала. Когда я встретил его на улице и увидел, как он возбужден, то решил, что ему все известно, а он просто не может в это поверить и хочет дать мне шанс объясниться.

Поэтому, вернувшись домой, я принял меры предосторожности. Если проблема была каким-то образом связана с Ральфом, то это все равно не помешало бы. Два дня назад он дал мне диктофон, чтобы я посмотрел его. Там была какая-то незначительная поломка, и я уговорил его доверить прибор мне, вместо того чтобы посылать его на фирму. Я сделал то, что мне было надо, и в тот вечер взял его с собой.

Я доволен собою как писателем. Что может быть изящнее такого, например, абзаца:

Письмо было доставлено без двадцати девять. А без десяти девять, когда я уже покидал «Фернли», оно все еще оставалось непрочитанным. Положив руку на ручку двери, я остановился и оглянулся, чтобы проверить, не оставил ли что-нибудь недоделанным. Но ничего вспомнить так и не смог и, покачав головой, вышел и закрыл за собою дверь.

Как видите, все написанное – чистая правда. Но представьте себе, если б я поставил многоточие после первой фразы! Не возник ли бы тогда у читателя вопрос, а что мы делали в эти десять минут?

Когда я от двери осмотрел кабинет, я был совершенно удовлетворен. Все было учтено. Диктофон лежал на столике возле окна, настроенный так, чтобы заработать в 9.30 (сделанный мною маленький приборчик был довольно изящен – основанный на принципе будильника), а кресло было подвинуто таким образом, чтобы диктофон нельзя было увидеть от двери.

Должен признаться, что встреча с Паркером прямо у двери потрясла меня. И я тщательно зафиксировал этот факт.

А потом, когда тело было обнаружено, я послал дворецкого звонить в полицию – как идеально я подобрал слова: я сделал то немногое, что мне оставалось! А ведь практически ничего делать и не надо было – просто запихнуть диктофон в саквояж и поставить кресло на его всегдашнее место. Я не мог себе представить, что Паркер обратит на кресло внимание. По логике вещей, он должен был быть настолько занят телом, что не мог заметить ничего вокруг. Не учел комплекс вышколенного слуги…

Я хотел бы заранее знать, что Флора скажет, что видела своего дядю живым и здоровым в 9.45. Ее заявление озадачило меня больше, чем я могу об этом сказать. И вообще на протяжении всего расследования появлялись факты, которые ставили меня в тупик. Казалось, что к этому преступлению приложили руку абсолютно все.

Но больше всего меня беспокоила Кэролайн. Я все время боялся, что она догадается. Любопытно, как в тот день она говорила о моей «слабости»…

Что ж, правды она так никогда и не узнает. Как сказал Пуаро, у меня еще есть выход…

Я могу ему верить. Они с инспектором Рэгланом как-нибудь разберутся с этим вопросом. Я бы не хотел, чтобы Кэролайн знала. Она любит меня, и потом, она гордая женщина… Моя смерть будет для нее большим горем, но горе со временем проходит…

Когда я закончу писать, то положу рукопись в конверт и адресую его Пуаро.

А потом – что будет потом? Веронал? В этом есть даже что-то символическое. Хотя я не считаю себя виноватым в смерти миссис Феррарс. Она была прямым результатом ее собственных действий. Мне ее совсем не жалко.

Так же, как мне не жалко себя.

Пусть будет веронал.

Я бы только хотел, чтобы Пуаро никогда не уходил на покой и не приезжал сюда, к нам, выращивать кабачки.

Зло под солнцем

Джону, в память о нашем последнем сезоне в Сирии

План пансионата «Веселый Роджер»

Глава 1

I

Когда в 1782 году капитан Роджер Энгмеринг построил себе дом на островке в Лезеркомбском заливе, его решение явилось верхом эксцентричности. Человеку из добропорядочного семейства полагалось иметь красивый особняк, окруженный просторной лужайкой, возможно, недалеко от живописного ручья и пастбища.

Однако у капитана Роджера Энгмеринга была в жизни только одна любовь: море. Поэтому он построил свой дом – прочный, добротный, как и подобало, – на крохотной, продуваемой всеми ветрами косе, населенной одними чайками, во время прилива превращавшейся в островок.

Старый морской волк так и не женился – море осталось его первой и последней избранницей, – и после его смерти дом и островок отошли к какому-то дальнему родственнику. Этому родственнику и его потомкам до нежданного наследства не было никакого дела. Их собственные владения непрерывно сокращались, и они с каждым поколением становились все беднее.

Но вот в 1922 году наконец появилась мода на отдых на взморье, и климат побережья Девона и Корнуолла перестал считаться слишком жарким. Артур Энгмеринг обнаружил, что его огромный неудобный особняк георгианской эпохи никому не нужен, зато совершенно неожиданно он смог получить кругленькую сумму за недвижимость, давным-давно приобретенную его далеким предком капитаном Роджером.

Добротный дом был заново отделан, к нему добавились пристройки. От большой земли к острову протянулась бетонная дамба. По всему острову были проложены «дорожки» и устроены «живописные уголки». Появились два теннисных корта, солярии, спускающиеся террасами к маленькой бухте, облагороженной мостками для купания. В результате возник прекрасный пансионат «Веселый Роджер», расположенный на острове Контрабандистов в Лезеркомбском заливе. С июня по сентябрь (плюс короткий промежуток времени на Пасху) «Веселый Роджер» был, как правило, заполнен отдыхающими до самого чердака. В 1934 году пансионат был расширен и переделан, появились коктейль-бар, более просторный обеденный зал и дополнительные номера. Цены взлетели.

Люди говорили:

– Вам доводилось бывать в Лезеркомбском заливе? Там просто чудный пансионат на острове. Очень уютно, и никаких туристов, автобусных экскурсий… Отличные кухня и обслуживание. Вам непременно нужно побывать там.

И люди отправлялись в «Веселый Роджер».

II

В пансионате отдыхал один очень важный – по крайней мере в своих собственных глазах – гость: Эркюль Пуаро. В элегантном парусиновом костюме и соломенной шляпе, надвинутой на глаза, с безукоризненно ухоженными усиками, он полулежал в удобном шезлонге и обозревал пляж. К морю от пансионата спускался террасами солярий. Берег был усеян надувными матрасами, кругами, лодками, байдарками, мячами и резиновыми игрушками. От плавательных мостиков в воду отходил длинный трамплин. В заливе покачивались три плота.

Одни отдыхающие плескались в море, другие жарились на солнце, третьи старательно натирались маслом для загара.

На самой верхней террасе солярия находились те, кто не купался. Они обсуждали погоду, открывающееся перед ними зрелище, новости из утренних газет и прочие темы, вызывающие у них интерес.

Слева от Пуаро журчал нескончаемый поток слов, изливающийся из уст миссис Гарднер под аккомпанемент постукивания спиц для вязания. У нее за спиной лежал в шезлонге ее муж Оделл К. Гарднер с надвинутой на нос шляпой, время от времени изрекающий краткое замечание, но только когда к нему обращались.

Сидящая справа от Пуаро мисс Брюстер, крепкая женщина атлетического телосложения с седеющими волосами и приятным загорелым лицом, временами недовольно ворчала. В результате создавалось впечатление, будто здоровенная овчарка своим отрывистым зычным лаем прерывала бесконечное тявканье шпица.

– Вот я и сказала мистеру Гарднеру, – говорила миссис Гарднер, – ну да, сказала я ему, осматривать достопримечательности, конечно, здорово. Но, в конце концов, сказала я, Англию мы изъездили вдоль и поперек, и теперь я хочу отправиться в какое-нибудь тихое местечко у моря и просто отдохнуть. Вот что я ему сказала, ведь так, Оделл? Просто отдохнуть. Я чувствую, мне нужно отдохнуть, сказала я. Правда, Оделл?

– Да, дорогая, – пробормотал из-под шляпы мистер Гарднер.

– И вот, – продолжала развивать свою тему миссис Гарднер, – когда я сказала об этом мистеру Келсоу из агентства путешествий Кука – это он для нас все устроил; он был ну очень любезен, я даже не знаю, что бы мы делали без него! – так вот, когда я сказала об этом мистеру Келсоу, он ответил, что лучше места, чем здесь, мы нигде не найдем. Очень живописное место, сказал он, отрезанное от всего мира, и в то же время комфорт на высшем уровне. И тут, разумеется, мистер Гарднер, – он вмешался и спросил: а как обстоит дело с санитарными условиями? Видите ли, месье Пуаро, вы не поверите, но сестра мистера Гарднера однажды остановилась в одной небольшой гостинице, ее также рекомендовали как уединенную, посреди болот, но можете ли вы поверить, туалет там был на улице! Поэтому, естественно, мистер Гарднер подозрительно относится ко всем подобным «уединенным» местам, ведь так, Оделл?

– Ну да, конечно, дорогая, – подтвердил мистер Гарднер.

– Но мистер Келсоу сразу же нас успокоил. Вся сантехника, сказал он, по самому последнему слову, и кухня восхитительная. И я полностью с ним согласна. И что мне еще нравится, так это интимность, если вы понимаете, что я имею в виду. Место очень маленькое, мы общаемся только друг с другом, и все знают всех. Если в англичанах и есть недостаток, так это то, что они склонны вести себя чересчур чопорно с теми, с кем не знакомы по крайней мере пару лет. Потом-то милее людей не найдешь! Мистер Келсоу сказал, что сюда приезжают интересные люди, и я вижу, что он прав. Взять, к примеру, вас, месье Пуаро, или мисс Дарнли. О! Я просто безумно обрадовалась, когда узнала, кто вы такой, правда, Оделл?

– Именно так, дорогая.

– Ха! – резко вмешалась мисс Брюстер. – Как это замечательно, вы не находите, месье Пуаро?

Тот протестующе вскинул руки, но это был не более чем вежливый жест. Миссис Гарднер продолжала как ни в чем не бывало:

– Видите ли, месье Пуаро, я много слышала о вас от Корнелии Робсон, отдыхавшей в Баденхофе. Мы с мистером Гарднером были в Баденхофе в мае. И, разумеется, Корнелия подробно рассказала нам о тех событиях в Египте, когда была убита Линнет Риджуэй[163]. По ее мнению, вы были просто великолепны, и я прямо-таки смерть как хотела с вами познакомиться, не так ли, Оделл?

– Да, дорогая.

– А тут еще и мисс Дарнли… У меня много вещей от «Роз монд», а она, оказывается, и есть «Роз монд»[164], ведь так? По-моему, вся ее одежда так продумана. Такая чудесная линия! То платье, которое было на мне вчера вечером, – это ее работа. По-моему, она просто очаровательная женщина во всех отношениях.

Позади мисс Брюстер послышалось ворчание майора Барри, не отрывавшего своих выпученных глаз от купающихся.

– Весьма впечатляющая девочка!

Миссис Гарднер застучала спицами.

– Месье Пуаро, я должна кое в чем вам сознаться. Встретив вас здесь, я испытала самый настоящий шок – только не подумайте, будто я не была в восторге от знакомства с вами, потому что я на седьмом небе от счастья. Мистер Гарднер это подтвердит. Но просто я подумала, что вас сюда привел… ну, профессиональный интерес. Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать? На самом деле я ужасно впечатлительная, как вам подтвердит мистер Гарднер, и просто не пережила бы, если б оказалась причастна к какому-либо преступлению. Видите ли…

– Видите ли, месье Пуаро, – кашлянув, сказал мистер Гарднер, – миссис Гарднер очень впечатлительная.

Руки Эркюля Пуаро взметнулись в воздух.

– Но позвольте заверить вас в том, мадам, что я здесь с той же целью, что и вы, – я провожу отпуск, наслаждаюсь жизнью. Я даже не думаю о преступлениях!

– Никаких тел на острове Контрабандистов! – снова отрывисто пролаяла мисс Брюстер.

– О, но это не совсем так, – возразил Пуаро, указывая вниз. – Взгляните вон туда, на ряды загорающих. Что они собой представляют? Это не мужчины и женщины. Это просто тела.

– Среди них есть весьма привлекательные лапочки, – тоном знатока произнес майор Барри. – Вот только, пожалуй, чересчур худые.

– Да, но какое в них притяжение? – воскликнул Пуаро. – Какая тайна? Я человек пожилой, старой закалки. Когда я был молодым, можно было с трудом увидеть щиколотку. Мельком взглянуть на кружевную нижнюю юбку – какой соблазн! Плавный изгиб икры… колено… подвязки с лентами…

– Распущенность! – довольно резко промолвил майор Барри. – Распущенность!

– Гораздо практичнее то, что мы носим сейчас, – заметила мисс Брюстер.

– Ну да, месье Пуаро, – сказала миссис Гарднер. – Знаете, я действительно считаю, что в настоящее время наши девушки и юноши ведут более естественный здоровый образ жизни. Они просто веселятся вместе и… ну, они… – Она слегка покраснела, поскольку у нее была чистая душа. – Они совсем не думают об этом, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Я вас понимаю, – сказал Эркюль Пуаро. – Это прискорбно!

– Прискорбно? – пискнула миссис Гарднер.

– Исключить всю романтику – всю тайну! Сегодня все стандартизовано! – Маленький бельгиец указал на распростертые ниже фигуры. – Это очень напоминает мне парижский морг.

– Месье Пуаро! – негодующе воскликнула миссис Гарднер.

– Тела – разложенные на досках – совсем как туши в мясной лавке!

– Месье Пуаро, вам это сравнение не кажется слишком натянутым?

– Да, возможно, – согласился тот.

– И все же, – снова заговорила миссис Гарднер, усиленно работая спицами, – я склонна согласиться с вами в одном. У этих девушек, лежащих вот так на солнце, вырастут волосы на ногах и руках. Я так и сказала Ирен – это моя дочь, месье Пуаро. «Ирен, – сказала я ей, – если ты будешь вот так лежать на солнце, у тебя повсюду вырастут волосы – волосы на руках, волосы на ногах, волосы на животе, и как ты тогда будешь выглядеть?» Я так ей и сказала, правда, Оделл?

– Да, дорогая, – подтвердил мистер Гарднер.

Все молчали, вероятно мысленно представляя себе бедную Ирен, с которой может случиться такое несчастье.

Миссис Гарднер свернула свое вязанье.

– Как насчет того…

– Да, дорогая? – сказал мистер Гарднер и, с трудом поднявшись с шезлонга, забрал у миссис Гарднер вязанье и книгу. – Мисс Брюстер, не желаете что-нибудь выпить вместе с нами?

– Нет, не сейчас, благодарю вас.

Чета Гарднеров направилась в пансионат.

– Американские мужья просто восхитительны! – сказала мисс Брюстер.

III

Место миссис Гарднер занял преподобный Стивен Лейн.

Высокому энергичному священнику было лет пятьдесят с небольшим. Его загорелое лицо и темно-серые свободные фланелевые брюки нисколько не соответствовали его сану.

– Замечательное место! – воодушевленно произнес он. – Я сходил из Лезеркомб-Бэй в Харфорд и обратно по скалам.

– Сегодня для пеших прогулок чересчур жарко, – заметил майор Барри, никогда не ходивший гулять.

– Отличное упражнение, – сказала мисс Брюстер. – Я сегодня еще не занималась греблей. Ничто не сравнится с греблей для мышц живота.

Эркюль Пуаро печально посмотрел на заметную выпуклость у себя на талии. Перехватив его взгляд, мисс Брюстер благожелательно сказала:

– Вы быстро от этого избавитесь, месье Пуаро, если начнете каждый день грести веслами.

– Merci, Mademoiselle[165]. Я ненавижу лодки!

– Вы имеете в виду маленькие лодки?

– Лодки, суда, корабли всех размеров! – Закрыв глаза, Пуаро поежился. – Движение моря, оно неприятное.

– Помилуй бог, сегодня море спокойное, словно заводь.

– Такой вещи, как абсолютно спокойное море, не бывает, – убежденно заявил маленький бельгиец. – Всегда, всегда есть какое-то движение!

– Если хотите знать мое мнение, – вмешался майор Барри, – морская болезнь – это на девять десятых нервы.

– Вот слова настоящего моряка, – усмехнулся священник. – Да, майор?

– Морская болезнь мучила меня всего один раз – и это было во время переправы через Ла-Манш. Не надо об этом думать – вот мой девиз.

– На самом деле морская болезнь – это очень странная штука, – задумчиво промолвила мисс Брюстер. – Почему одни люди ей подвержены, а другие – нет? По-моему, это так несправедливо… Причем морская болезнь никак не связана с состоянием здоровья. Весьма болезненные люди хорошо переносят качку. Кто-то мне говорил, что это как-то связано со спиной. Опять же, некоторые боятся высоты. Я сама не могу этим похвастаться, но у миссис Редферн дело обстоит гораздо хуже. На днях на тропе, ведущей по скалам в Харфорд, у нее вдруг закружилась голова, и она прямо-таки вцепилась в меня. Она рассказала мне, что однажды застряла на полдороге, спускаясь по наружной лестнице с миланского кафедрального собора. Наверх она поднялась, ни о чем не думая, а вот спуск ее доконал.

– В таком случае ей лучше не спускаться по ступеням в бухту Эльфов, – заметил Лейн.

Мисс Брюстер скорчила гримасу.

– Мне самой там жутко страшно. А вот молодежи хоть бы хны. Мальчишки Коуэны и молодые Мастерманы, так те с восторгом носятся сломя голову вверх и вниз.

– Сюда идет миссис Редферн, – сказал Лейн. – Возвращается после купания.

– Месье Пуаро, вам следует ею восхищаться, – заметила мисс Брюстер. – Она не любит загорать.

Сняв резиновую шапочку, молодая миссис Редферн тряхнула волосами. Пепельная блондинка, она обладала удивительно белой кожей.

– На фоне остальных она выглядит какой-то недожаренной, вы не находите? – усмехнулся майор Барри.

Закутавшись в длинный халат, Кристина Редферн поднялась по ступеням вверх. У нее было открытое серьезное лицо, по-своему привлекательное, и маленькие изящные руки и ноги.

Улыбнувшись, она подсела к отдыхающим, кутаясь в халат.

– Вы заслужили одобрение месье Пуаро, – сказала мисс Брюстер. – Он не любит тех, кто жарится на солнце. Говорит, что они похожи на мясные туши – или что-то в таком духе.

Кристина Редферн печально улыбнулась.

– Мне очень хотелось бы загорать! – сказала она. – Но моя кожа не темнеет. Она только начинает шелушиться, а руки покрываются ужасными веснушками.

– Уж лучше так, чем если б они покрылись волосами, как у Ирен, дочери миссис Гарднер, – заметила мисс Брюстер. Отвечая на вопросительный взгляд Кристины, она продолжала: – Сегодня утром миссис Гарднер была в великолепной форме. Не умолкала ни на минуту. «Не так ли, Оделл?» «Да, дорогая»… – Помолчав, она сказала: – И все же я жалею, месье Пуаро, что вы ее не разыграли. А надо было бы. Ну почему вы не сказали ей, что ведете здесь расследование одного страшного убийства и убийца, кровожадный маньяк, находится среди отдыхающих?

– Я очень боюсь, что она поверила бы мне, – вздохнул детектив.

Майор Барри хрипло усмехнулся.

– Непременно поверила бы.

– Нет, не думаю, что даже миссис Гарднер поверила бы в то, что здесь готовится преступление, – сказала мисс Брюстер. – Это не то место, где может произойти убийство!

Пуаро заерзал в кресле.

– Но почему же, мадемуазель? – возразил он. – Почему здесь, на острове Контрабандистов, не может произойти убийство?

– Не знаю, – ответила Эмили Брюстер. – Наверное, одни места подходят для этого меньше других. Здесь не та обстановка…

Она умолкла, не в силах подобрать подходящие слова.

– Да, здесь романтично, – согласился Пуаро. – Полная умиротворенность. Светит солнце. Море голубое. Но вы забываете, мисс Брюстер, что повсюду под солнцем обитает зло.

Встрепенувшись, священник подался вперед. Его ярко-голубые глаза вспыхнули.

Мисс Брюстер пожала плечами:

– О, разумеется, я это понимаю, но все же…

– Но все же это место по-прежнему кажется вам не подходящим для преступления? Вы забываете одну вещь, мадемуазель.

– Я так понимаю, человеческую природу?

– И это тоже. Она присутствует всегда. Но я хотел сказать другое. Я собирался напомнить вам, что здесь все на отдыхе.

– Не понимаю, – недоуменно посмотрела на него Эмили Брюстер.

Вежливо улыбнувшись, Пуаро выразительно поднял указательный палец.

– Предположим, у вас есть враг. Если вы станете искать его у него в квартире, у него на работе, на улице – eh bien[166], вам будет нужна причина, вы должны будете объяснить свое присутствие. Но здесь, на взморье, никому не нужно объяснять свое присутствие. Зачем вы приехали в Лезеркомбский залив? Parbleu![167] На дворе август – а в августе все отправляются на море, все отдыхают. Понимаете, для вас, и для мистера Лейна, и для майора Барри, и для миссис Редферн, и ее супруга совершенно естественно находиться здесь. Потому что в Англии в августе принято отправляться на море.

– Ну хорошо, – согласилась мисс Брюстер, – определенно, это очень оригинальная мысль. Но что насчет Гарднеров? Они ведь американцы.

– Даже миссис Гарднер, как она сама нам сказала, чувствует потребность отдохнуть, – улыбнулся Пуаро. – К тому же, поскольку она сейчас «обрабатывает» Англию, ей ну просто необходимо провести пару недель на взморье – по крайней мере в качестве туриста. Она любит наблюдать за людьми.

– Думаю, и вам тоже нравится наблюдать за людьми, да? – пробормотала миссис Редферн.

– Мадам, признаюсь, нравится.

– Вы замечаете все – абсолютно все, – задумчиво произнесла она.

IV

Какое-то время все молчали. Наконец Стивен Лейн откашлялся и смущенно произнес:

– Месье Пуаро, меня заинтересовала одна ваша фраза. Вы сказали, что повсюду под солнцем обитает зло. Это почти дословная цитата из Екклесиаста. – Помолчав, он процитировал Священное Писание: – «И сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их»[168]. – Его лицо озарилось фанатичным светом. – Я рад, что вы это сказали. В наши дни никто не верит в зло. В крайнем случае оно считается лишь противоположностью добра. Зло, говорят люди, творится теми, кто не знает ничего другого, – недоразвитыми, и их нужно не винить, а жалеть. Однако на самом деле, месье Пуаро, зло существует в действительности! Оно реальное! Я верю в Зло так же, как верю в Бога. Оно существует! Оно ходит по земле!

Священник остановился, учащенно дыша. Отерев лоб платком, он виновато огляделся вокруг.

– Извините, я несколько увлекся.

– Я понимаю, что вы хотите сказать, – спокойно промолвил Пуаро. – В какой-то степени я с вами согласен. Зло действительно ходит по земле, и это следует признать.

– Раз уж об этом зашла речь, – откашлявшись, начал майор Барри. – В Индии эти мошенники факиры…

Майор Барри пробыл в «Веселом Роджере» достаточно долго, и всем уже была известна его убийственная склонность пускаться в пространные воспоминания об Индии. Мисс Брюстер и миссис Редферн быстро заговорили разом.

– Миссис Редферн, это ведь ваш муж плывет вон там, не так ли? Как мастерски он владеет кролем! Он великолепный пловец.

В то же самое время миссис Редферн сказала:

– О, посмотрите! Какая вон там очаровательная яхта под красными парусами! Она ведь принадлежит мистеру Блатту, не правда ли?

Яхта под красными парусами как раз пересекала вход в бухту.

– Странная это причуда – красные паруса, – проворчал майор Барри. Однако угроза рассказа о факирах была устранена.

Эркюль Пуаро одобрительно наблюдал за молодым мужчиной, который только что подплыл к берегу. Патрик Редферн был всеобщим любимцем. Стройный, бронзовый от загара, с широкими плечами и узкими бедрами, он обладал заразительным весельем, а природная простота вызывала любовь всех без исключения женщин и большинства мужчин.

Выйдя на берег, Патрик Редферн стряхнул с себя воду и весело помахал рукой жене. Та помахала ему в ответ.

– Пэт, поднимайся к нам!

– Уже иду!

И он направился за своим полотенцем.

В этот момент мимо прошла женщина, спускающаяся от пансионата к пляжу.

Ее появление было сравнимо с выходом на сцену ведущей актрисы.

Больше того, женщина держалась так, будто сознавала это. В ее поведении не было ни капли застенчивости. Казалось, она уже давно привыкла к тому, какой эффект неизменно производило ее присутствие.

Высокая и стройная, она была в простом белом платье для купания с открытой спиной, и каждый квадратный дюйм ее тела был покрыт ровным бронзовым загаром. Она была совершенна, как статуя. Ее пышные золотисто-каштановые волосы ниспадали роскошными волнами на плечи. Лицо обладало некоторой излишней очерченностью, которая появляется после тридцати лет, однако в целом она производила впечатление молодости – бесконечного торжества жизненных сил. В ее лице была какая-то восточная неподвижность, свойственная китайцам; уголки темно-голубых глаз слегка задирались вверх. Голову венчала причудливая китайская шляпа из нефритово-зеленого картона.

Было в ней нечто такое, отчего все остальные женщины на пляже словно потускнели и поблекли. И также неизбежно взгляды всех присутствующих мужчин обратились на нее.

Глаза Эркюля Пуаро широко раскрылись, усики одобрительно изогнулись. Майор Барри выпрямился в шезлонге, и его глаза от возбуждения выпучились еще больше. Сидящий слева от Пуаро преподобный Стивен Лейн напрягся, со свистом втянув воздух.

– Арлена Стюарт… вот как ее звали до того, как она вышла замуж за Маршалла, – хрипло прошептал майор Барри. – Я видел ее в «Прийти и уйти» до того, как она ушла со сцены. Есть на что посмотреть, а?

– Она привлекательна – это у нее не отнять, – медленно произнесла холодным тоном Кристина Редферн. – Я считаю, что она похожа… на хищного зверя!

– Месье Пуаро, вы только что говорили про зло, – быстро сказала Эмили Брюстер. – Так вот, на мой взгляд, эта женщина является олицетворением зла! Она насквозь порочна. Так получилось, что мне многое о ней известно.

– Помню, в Симле[169] была одна девчонка, – мечтательно произнес майор Барри. – У нее тоже были рыжие волосы. Жена младшего офицера. Можно ли сказать, что она перессорила всех и вся? А то как же! Мужчины сходили по ней с ума! А все женщины, естественно, жаждали выцарапать ей глаза! Много семей она разбила… – Он усмехнулся. – Ее муж был такой приятный, спокойный тип. Боготворил землю, по которой она ступала. Никогда ничего не замечал – или делал вид, что не замечал.

– Такие женщины представляют угрозу… представляют угрозу… – тихим голосом, проникнутым глубоким чувством, начал Стивен Лейн и умолк.

Арлена Стюарт подошла к кромке воды. Двое молодых парней, еще совсем мальчишек, вскочили и поспешили к ней. Она остановилась, улыбаясь.

Ее взгляд скользнул мимо парней к идущему вдоль берега Патрику Редферну.

Пуаро мысленно отметил, что это было все равно что наблюдать за стрелкой компаса. Патрик Редферн отклонился от курса, ноги сами собой повели его в другую сторону. Стрелка, невзирая ни на что, должна подчиняться законам магнетизма и всегда указывать на север. Ноги привели Патрика Редферна к Арлене Стюарт.

Та стояла на месте, с улыбкой поджидая его. Затем она медленно двинулась по берегу вдоль самой кромки воды. Патрик Редферн последовал за ней. Арлена Стюарт вытянулась на камне. Патрик Редферн сел рядом с нею на гальке.

Кристина Редферн гневно вскочила с места и направилась в пансионат.

V

После ее ухода наступило неловкое молчание.

– Плохо все это, – наконец сказала Эмили Брюстер. – Она просто прелесть. Они женаты всего год или два.

– Та девчонка, о которой я рассказывал, – заметил майор Барри, – из Симлы… Она разбила пару счастливых семей. Больно было на это смотреть.

– Есть такой тип женщин, – сказала мисс Брюстер, – которым нравится разрушать семьи. – Помолчав минуту-другую, она добавила: – Патрик Редферн дурак!

Эркюль Пуаро ничего не сказал. Его взор был устремлен на пляж, но он смотрел не на Патрика Редферна и Арлену Стюарт.

– Пожалуй, я пойду за своей лодкой, – сказала мисс Брюстер.

С этими словами она ушла.

Майор Барри с мягким любопытством обратил на детектива свои глаза, похожие на вареные ягоды крыжовника.

– Ну, Пуаро, – сказал он, – о чем вы думаете? Вы рта не открыли. Что вы думаете об этой сирене? Горячая штучка!

– C’est possible[170], – согласился Пуаро.

– Ну же, старина! Знаю я вас, французов!

– Я не француз, – холодно возразил Пуаро.

– Все равно, не говорите мне, будто вам не нравятся хорошенькие девочки! Ну, что вы о ней думаете?

– Она не так уж и молода, – подумав, сказал детектив.

– Ну и что? Женщине столько лет, на сколько она выглядит. А она выглядит как надо.

Эркюль Пуаро кивнул.

– Да, она действительно красивая, – сказал он. – Но в конечном счете главное – не красота. Не красота заставляет головы всех мужчин – за исключением одного – поворачиваться вслед Арлене Стюарт.

– Это ТО САМОЕ, старина! – воскликнул майор. – Вот что это – ТО САМОЕ! – Помолчав, он вдруг спросил с любопытством: – А вы куда так пристально смотрите?

– Я смотрю на исключение, – ответил Пуаро. – На того единственного мужчину, который не поднял взгляд на проходившую мимо Арлену Стюарт.

Проследив за его взглядом, майор Барри увидел мужчину лет сорока, светловолосого и загорелого.

У него было спокойное приятное лицо. Он сидел, попыхивая трубкой, и читал «Таймс».

– А, этот! – воскликнул майор Барри. – Так это ж ее муж, старина! Это же Маршалл!

– Да, знаю, – спокойно произнес Пуаро.

Майор Барри хмыкнул. Сам он был холостяком и привык разделять мужей на три вида: «Препятствие», «Неудобство» и «Ширма».

– По-моему, отличный парень, – сказал он. – Спокойный. Интересно, а мне уже принесли «Таймс»?

И, встав, майор направился в пансионат.

Пуаро медленно перевел взгляд на Стивена Лейна.

Священник пристально смотрел на Арлену Маршалл и Патрика Редферна. Внезапно он повернулся к Пуаро. Его глаза вспыхнули суровым фанатичным огнем.

– Эта женщина – воплощенное Зло, – сказал он. – Вы в этом сомневаетесь?

– Трудно сказать, – медленно произнес детектив.

– Но, боже мой, разве вы не чувствуете это в воздухе? Повсюду? Присутствие Зла.

Пуаро медленно кивнул.

Глава 2

I

Когда Розамунд Дарнли подсела к Эркюлю Пуаро, тот даже не попытался скрыть свою радость.

Как он уже признался, он восхищался Розамунд, как никакой другой женщиной на свете. Ему нравились изящные линии ее фигуры, гордо вскинутая головка, манера держаться. Нравились аккуратные гладкие волны ее темных волос и ироничная улыбка.

На Розамунд Дарнли было платье из темно-синей ткани с белой отделкой. Оно выглядело очень просто, но за этой простотой стояли большие деньги. Мисс Дарнли, владелица «Роз монд», являлась одним из самых известных лондонских модельеров.

– Мне здесь не нравится, – сказала она. – Я недоумеваю, зачем сюда приехала!

– Но вы ведь уже бывали здесь, разве не так?

– Да, два года назад, на Пасху. Но тогда здесь было гораздо меньше народу.

Пуаро внимательно посмотрел на нее.

– Что-то стряслось, и вас это беспокоит, – мягко сказал он. – Правда?

Розамунд кивнула, покачала ногой и опустила глаза.

– Я встретила призрака, – сказала она. – Вот в чем дело.

– Призрака, мадемуазель?

– Да.

– Призрака чего? Или кого?

– О, призрака себя самой.

– И этот призрак причинил вам боль? – мягко спросил Пуаро.

– Причем совершенно неожиданно. Понимаете, он увел меня в прошлое… – Умолкнув, она задумалась. – Представьте себе мое детство… Нет, у вас не получится! Вы не англичанин.

– У вас было настоящее английское детство? – спросил Пуаро.

– О, до невозможности английское! Сельская местность… большой запущенный дом… лошади, собаки… прогулки под дождем… костры в лесу… яблоки в саду… вечная нехватка денег… старые твидовые костюмы… одни и те же платья… заброшенный сад, с огромными астрами, распускающимися осенью подобно знаменам…

– И вы хотите вернуться туда? – мягко спросил Пуаро.

Мисс Дарнли покачала головой.

– Возвратиться в прошлое нельзя, ведь так? – сказала она. – Нет, этого я не хочу. Но мне хотелось бы идти дальше… другим путем.

– Даже не знаю… – пробормотал Пуаро.

– На самом деле и я не знаю! – рассмеялась Розамунд.

– Когда я был молодым – а с тех пор, мадемуазель, на самом деле минуло много времени, – все увлекались одной игрой под названием «Если б ты не стал самим собой, то кем бы ты стал?». Ответы записывали в альбомы молодым девушкам. Ответ, мадемуазель, на самом деле найти очень непросто.

– Да, пожалуй. Это был бы большой риск. Мало кому захочется быть Муссолини или принцессой Елизаветой. Что касается друзей, то мы о них почти ничего не знаем. Помню, я как-то познакомилась с очаровательной супружеской парой. После многих лет брака они были так любезны и предупредительны по отношению друг к другу, что я позавидовала этой женщине. Я готова была с радостью поменяться с нею местами. А потом кто-то поведал мне с глазу на глаз, что на самом деле они вот уже одиннадцать лет не разговаривают друг с другом! – Она рассмеялась. – Это показывает, что на самом деле ни в чем нельзя быть уверенным, так?

Помолчав, Пуаро сказал:

– Наверное, многие вам завидуют, мадемуазель.

– О да, – спокойно подтвердила Розамунд Дарнли. – Естественно.

Она задумалась, и уголки ее губ изогнулись вверх в ироничной усмешке.

– Да, я действительно представляю собой образец женщины, добившейся успеха в жизни. Я получаю наслаждение от своего творчества – мне действительно нравится создавать одежду, – и при этом я успешная деловая женщина. Я не стеснена в средствах, у меня хорошая фигура, я не уродлива и знаю, что сказать. – Мисс Дарнли помолчала, ее улыбка стала еще шире. – Ну конечно – у меня нет мужа! Тут у меня провал, не так ли, месье Пуаро?

– Мадемуазель, – галантно произнес детектив, – если вы не замужем, это лишь потому, что среди представителей моего пола не нашлось никого, владеющего в достаточной степени даром красноречия. Вы остаетесь одна по своей воле, а не в силу обстоятельств.

– И тем не менее, – сказала мисс Дарнли, – я не сомневаюсь в том, что вы, подобно всем мужчинам, в глубине души уверены в том, что ни одна женщина не может быть довольна жизнью, если она не замужем и у нее нет детей.

Пуаро пожал плечами.

– Выйти замуж и завести детей – общий удел всех женщин. И только одной женщине из ста – нет, из тысячи! – удается сделать себе имя и добиться положения в обществе, как это сделали вы.

– И тем не менее я всего-навсего несчастная старая дева, – усмехнулась Розамунд. – По крайней мере, вот кем я чувствую себя сегодня. Я была бы гораздо счастливее, если б зарабатывала гроши, имела бы здоровенного неразговорчивого грубияна-мужа и целый выводок надоедливых детей. Как вы считаете?

– Раз вы так говорите, мадемуазель, – пожал плечами Пуаро, – значит, так оно и есть.

Розамунд рассмеялась. К ней тотчас же вернулось хорошее настроение. Она закурила сигарету.

– Определенно, месье Пуаро, вы умеете разговаривать с женщинами. Теперь мне уже хочется принять противоположную точку зрения и отстаивать необходимость карьеры для женщин. Конечно, у меня все прекрасно – и я это знаю!

– В таком случае в саду – или лучше сказать на взморье? – все отлично, мадемуазель.

– Совершенно верно.

Пуаро также достал портсигар и закурил свою любимую тонкую сигаретку. Провожая взглядом поднимающееся облачко дыма, он пробормотал:

– Значит, мистер… нет, капитан Маршалл – ваш старый друг, мадемуазель?

Розамунд выпрямилась в кресле.

– Откуда вы это узнали?.. А, должно быть, вам сказал Кен.

– Никто мне ничего не говорил, – покачал головой Пуаро. – Как-никак я детектив, мадемуазель. Это заключение было очевидным.

– Не понимаю, – сказала мисс Дарнли.

– Но подумайте сами! – Маленький бельгиец возбужденно всплеснул руками. – Вы здесь уже неделю. Вы были жизнерадостной, веселой, беззаботной. Но сегодня неожиданно заговорили о призраках, о былых временах… Что произошло? Вот уже несколько дней новые гости сюда не приезжали, и только вчера вечером приехал капитан Маршалл с женой и дочерью. А сегодня – такая перемена! Это же очевидно.

– Что ж, вы правы, – согласилась Розамунд Дарнли. – Мы с Кеннетом Маршаллом выросли вместе. Маршаллы жили по соседству с нами. Кен всегда относился ко мне хорошо – но с некоторой снисходительностью, разумеется, поскольку был на четыре года старше. Я его очень долго не видела – пожалуй, лет пятнадцать, не меньше.

– Очень долго, – задумчиво произнес Пуаро.

Розамунд кивнула.

Какое-то время они молчали, затем детектив спросил:

– Он приятный человек, да?

– Кен просто прелесть! – с теплотой в голосе сказала Розамунд. – Один из лучших! Ужасно спокойный и сдержанный. Я бы сказала, единственный его недостаток – это склонность к неудачным бракам.

– А… – тоном полного понимания протянул Пуаро.

– Кеннет глупец – полный глупец во всем, что связано с женщинами! – продолжала Розамунд Дарнли. – Вы помните дело Мартингдейлов?

– Дело Мартингдейлов? – наморщил лоб Пуаро. – Дело Мартингдейлов… мышьяк, кажется?

– Да. Семнадцать или восемнадцать лет назад. Жену судили за убийство своего мужа.

– Но выяснилось, что он сам принял мышьяк, и ее оправдали, так?

– Совершенно верно. Так вот, после того как эту женщину оправдали, Кен на ней женился. Вот какие глупости он совершает.

– Но что, если она была невиновна? – пробормотал Пуаро.

– О, думаю, она действительно была невиновна, – нетерпеливо сказала мисс Дарнли. – На самом деле никто ничего не знает! Но в мире полно женщин, и вовсе не обязательно брать в жены ту, которую судили по обвинению в убийстве.

Пуаро ничего не сказал. Возможно, он понимал, что, если будет молчать, Розамунд Дарнли станет говорить дальше. Так та и поступила.

– Конечно, Кен тогда был очень молод, всего двадцать один год. Он был без ума от этой женщины. Она умерла при родах Линды – через год после свадьбы. Я так понимаю, Кен был буквально разбит ее смертью. Потом он надолго пустился во все тяжкие – полагаю, чтобы забыть. – Розамунд помолчала. – А затем случилась эта история с Арленой Стюарт. Та тогда выступала в варьете. И как раз в это время был шумный развод Кодрингтонов. Леди Кодрингтон развелась с мужем, обвинив его в связи с Арленой Стюарт. Говорят, Лорд Кодрингтон был просто без ума от нее. Считалось, что они поженятся, как только решение о разводе вступит в силу. Однако в действительности, когда до этого дошло, он на ней не женился. Оставил ее с носом. Кажется, она даже подала на него в суд, обвинив в том, что он нарушил свое обещание. Так или иначе, это дело наделало много шума. И тут появляется Кен и женится на Арлене… Дурак, полный дурак!

– Мужчине простительно подобное безумство, – пробормотал Пуаро. – Она прекрасна, мадемуазель.

– Да, в этом нет никаких сомнений… А года три тому назад разразился еще один скандал. Старый сэр Роджер Эрскин оставил Арлене все свои деньги до последнего пенни. Можно было бы предположить, что уж это-то должно было наконец открыть Кену глаза.

– Но не открыло?

Мисс Дарнли пожала плечами.

– Я же сказала вам, что много лет не виделась с ним. Однако говорят, что он отнесся ко всему с полным безразличием. Почему, хотелось бы знать? Неужели в нем живет абсолютно слепая вера в свою жену?

– Могут быть и другие причины.

– Да. Гордость с презрительно вздернутой верхней губой!.. Не знаю, какие чувства Кен в действительности к ней испытывает. Этого никто не знает.

– Ну, а она? Какие у нее к нему чувства?

Розамунд смерила Пуаро взглядом.

– У нее? Она первая во всем мире охотница за сокровищами. Да к тому же еще и людоедка! Как только в радиусе ста ярдов от Арлены появляется хоть что-нибудь стоящее, одетое в брюки, для нее это новая добыча! Вот она какая.

Пуаро медленно кивнул, выражая свое полное согласие.

– Да, – сказал он. – Все, что вы говорите, правда… Ее глаза видят только одно – мужчин.

– И вот теперь Арлена положила глаз на Патрика Редферна, – сказала Розамунд. – Он весьма привлекательный мужчина – и весьма простой, понимаете, не ловелас, любит свою жену… Именно такие для Арлены самый лакомый кусочек. Мне нравится малышка миссис Редферн – она весьма недурна в этом своем утомленном образе, – но, по-моему, у нее нет никаких шансов против этой тигрицы-людоедки, Арлены.

– Да, все обстоит именно так, как вы говорите, – согласился Пуаро.

Вид у него был удрученный.

– Насколько мне известно, Кристина Редферн работала в школе учительницей, – продолжала мисс Дарнли. – Она из тех, кто верит в то, что разум имеет силу над материей. Ее ждет горькое разочарование.

Пуаро печально покачал головой.

Розамунд поднялась.

– А жаль. – Помолчав, она туманно намекнула: – Кто-то должен что-либо предпринять.

II

Линда Маршалл стояла в ванной комнате и изучала свое лицо в зеркале. Она ненавидела его. В настоящий момент ей казалось, что оно состоит в основном из костей и веснушек. Линда с отвращением смотрела на густую копну своих темно-русых волос (сама она мысленно называла их «мышиными»), на широкие скулы и агрессивно выступающий подбородок. Губы и рот, пожалуй, были не так уж и плохи, – но, в конце концов, что такое зубы? И что это за пятно появилось у нее сбоку на носу?

Линда с облегчением увидела, что это не прыщ.

«Шестнадцать лет – это ужасно, – подумала она. – Просто ужасно!»

В этом возрасте человек не знает, кто он такой. Линда была нескладной, словно новорожденный жеребец, и колючей, словно еж. Она постоянно со всей остротой чувствовала свою неуклюжесть, а также то, что она представляла собой ни то ни се. Пока Линда училась в школе, было еще не так плохо. Но вот школа осталась позади. И теперь, похоже, никто не знал, что ей делать дальше. Отец туманно намекнул, что собирается осенью отправить ее в Париж. Линда не хотела уезжать в Париж – но, с другой стороны, она не хотела оставаться дома. Почему-то только сейчас она в полной мере осознала, как же сильно не любит Арлену.

Юное лицо Линды напряглось, зеленые глаза стали твердыми.

Арлена…

«Она зверь! – подумала девушка. – Самый настоящий зверь!»

Мачехи! Все говорят, что жить с мачехой просто отвратительно. И это правда! И не то чтобы Арлена была злой по отношению к падчерице. По большей части она вообще не обращала на нее внимания. А когда все-таки общалась с девушкой, в ее взгляде, в ее словах сквозила презрительная насмешливость. Отточенное изящество и грация движений Арлены подчеркивали подростковую неловкость Линды. В обществе мачехи девушка острее сознавала свою незрелость.

Но дело было не только в этом. Нет, не только в этом.

Линда лихорадочно порылась в задворках памяти. Она плохо разбиралась в своих чувствах и не умела давать им определение. Все было в том, как Арлена поступала с людьми…

«Она плохая, – решительно подумала Линда. – Она очень-очень плохая!»

С этим надо что-то делать. Нельзя просто презрительно задрать нос с чувством морального превосходства и выбросить Арлену из головы.

Все дело в том, как она поступает с людьми. Отец – теперь и отец стал совсем другим…

Линда задумалась, вспоминая. Вот отец, приехавший, чтобы забрать ее из школы. Вот отец, как-то взявший ее с собой на морскую экскурсию. И вот он дома – вместе с Арленой. Весь какой-то закупоренный и… и отсутствующий, как будто его здесь нет.

«И все будет продолжаться так и дальше, – подумала Линда. – День за днем, месяц за месяцем… Я этого не вынесу!»

Впереди простиралась жизнь – бесконечная череда дней, омраченных и отравленных присутствием Арлены. Линда еще не вышла из детства и плохо представляла себе пропорции времени. Для нее год казался вечностью.

В груди у девушки поднялась волна черной жгучей ненависти к Арлене.

«Я готова ее убить! – подумала она. – О, как мне хочется ее смерти…»

Оторвавшись от зеркала, Линда посмотрела на раскинувшееся внизу море.

Здесь действительно было чудесно. Точнее, могло бы быть чудесно. Столько всего интересного – пляж, бухты, петляющие тропинки… Есть где побыть в одиночестве, подурачиться. И потом, еще эти пещеры, о которых рассказывали мальчишки Коуэны…

«Как было бы здесь здорово без Арлены!» – подумала Линда.

Она вернулась в мыслях к тому вечеру, когда они приехали сюда. Переправа с большой земли получилась такой захватывающей! Высокий прилив затопил дамбу, и пришлось плыть в лодке. Пансионат выглядел необычным, волнующим. И тут сидевшая на террасе высокая темноволосая женщина вскочила и воскликнула:

– О, Кеннет!

А отец Линды, страшно удивившись, сказал:

– Розамунд!

Как это свойственно юности, Линда строго и критически оценила Розамунд Дарнли. И заключила, что та пришлась ей по душе. Розамунд показалась Линде рассудительной. И прическа у нее была хорошая – она ей шла, а большинству людей их прически не идут. И одета она была замечательно. И у нее было озорное веселое лицо – словно она смеялась над собой, а не над окружающими. К тому же с Линдой Розамунд говорила не как с маленькой. Она не говорила всякое там. (Под выражением «говорить всякое там» Линда объединяла множество самых различных неприятных тем.) И, судя по всему, не считала ее, Линду, несмышленышем. Напротив, она обращалась с ней как с настоящим человеческим существом. Девушка так редко чувствовала себя настоящим человеческим существом, что испытывала глубокую признательность к тому, кто так считал.

И отец, похоже, был рад встрече с мисс Дарнли.

Забавно – совершенно внезапно он стал каким-то совершенно другим. Он стал… он стал… Линда задумалась, стараясь подобрать подходящее слово, – ну конечно же, молодым! Он рассмеялся – непривычным мальчишеским смехом. Линда вдруг поймала себя на том, что в последнее время крайне редко слышала отцовский смех.

Девушка пребывала в недоумении. Казалось, она мельком взглянула на совершенно другого человека.

«Интересно, каким был папа в моем возрасте?» – подумала она.

Но все это было слишком сложно. Линда сдалась.

У нее мелькнула новая мысль.

Как было бы здорово, если бы они приехали сюда и встретили здесь мисс Дарнли – только они с отцом…

На какое-то мгновение перед ней открылась чарующая перспектива. Отец, заливающийся мальчишеским смехом, мисс Дарнли, она сама – все прелести, которые можно найти на острове, купание, пещеры…

И тотчас же снова сомкнулся мрак.

Арлена. Нельзя быть счастливым, если рядом Арлена. Но почему?.. Ну, по крайней мере, у нее, Линды, это не получается. Нельзя быть счастливым, если рядом человек, которого ты… ненавидишь. Да, ненавидишь. Она ненавидела Арлену.

Очень медленно у нее в груди снова поднялась черная обжигающая волна ненависти.

Лицо Линды стало мертвенно-бледным. Рот приоткрылся. Зрачки сузились. Пальцы напряглись, сплетаясь…

III

Кеннет Маршалл осторожно постучал в дверь комнаты своей жены. Услышав ее голос, он открыл дверь и вошел.

Арлена только что закончила последние штрихи к своему туалету. Одетая в блестящее зеленое платье, она немного напоминала русалку. Стоя перед зеркалом, женщина накладывала тушь на ресницы.

– А, это ты, Кен…

– Да. Я хотел узнать, ты уже готова?

– Еще минуточку…

Маршалл подошел к окну и посмотрел на море. Его лицо, как обычно, не показывало никаких чувств, оставаясь спокойным и приятным.

– Арлена… – обернувшись, начал он.

– Да?

– Насколько я понимаю, ты уже давно знакома с Редферном?

– Ну да, дорогой, – небрежно произнесла Арлена. – Мы познакомились на какой-то коктейль-вечеринке. Он показался мне совсем лапочкой.

– Я так и понял. Ты знала, что они с женой будут здесь?

– Нет, дорогой! – широко раскрыла глаза Арлена. – Это явилось таким сюрпризом!

– А мне показалось, – тихо произнес Кеннет, – что именно их присутствие тут навело тебя на мысль приехать сюда. Ты была очень настойчива.

Положив коробочку с тушью и обернувшись, Арлена улыбнулась – легкой соблазнительной улыбкой.

– Мне кто-то рассказал об этом месте… Кажется, супруги Райланды. Они сказали, что здесь все просто бесподобно – чистое и нетронутое! А разве тебе здесь не нравится?

– Не знаю, – пробормотал Маршалл.

– О, дорогой, но ведь ты обожаешь купаться и бродить по окрестностям. Не сомневаюсь, здесь ты будешь просто без ума от счастья.

– Вижу, ты настроена развлечься.

Широко раскрыв глаза, Арлена неуверенно посмотрела на мужа.

– Полагаю, – продолжал Кеннет, – на самом деле ты предупредила молодого Редферна о том, что приедешь сюда, ведь так?

– Дорогой, не становись таким ужасным! – возмутилась женщина.

– Послушай, Арлена, – сказал Маршалл. – Я знаю, что ты собой представляешь. – Редферны – приятная молодая пара. На самом деле этот мальчишка любит свою жену. Неужели нужно все испортить, черт возьми?

– Ты несправедлив, обвиняя меня, – возразила Арлена. – Я ничего не сделала – абсолютно ничего. Я ничего не могу поделать, если…

– Если что? – подтолкнул ее муж.

У нее задрожали ресницы.

– Ну конечно! Я знаю, что многие сходят по мне с ума. Но я тут ни при чем. Просто люди так устроены.

– То есть ты признаёшь, что молодой Редферн без ума от тебя?

– На самом деле с его стороны это большая глупость, – пробормотала Арлена и шагнула к мужу. – Но ты ведь знаешь, правда, Кен, что, кроме тебя, мне больше никто не нужен?

Она посмотрела на него сквозь опущенные ресницы. Это был великолепный взгляд – перед ним могли устоять лишь считаные мужчины.

Маршалл мрачно смотрел на жену. Его лицо оставалось сосредоточенным. Голос его прозвучал негромко:

– Думаю, Арлена, я достаточно хорошо тебя знаю…

IV

Если выйти из пансионата на южную сторону, террасы и пляж окажутся прямо внизу. Также здесь начинается тропинка, ведущая вокруг скалы на юго-западный берег острова.

Чуть дальше от нее отходят ступени, спускающиеся к площадке, высеченной в скале, которая на плане пансионата обозначена как «Солнечная терраса». Здесь, в скале, вырезаны ниши со скамьями.

В одну из таких ниш сразу же после ужина пришли Патрик Редферн и его жена. Ночь была чудесная, ярко светила луна.

Редферны сели. Какое-то время они молчали.

– Восхитительный вечер, – наконец сказал Патрик. – Ты не находишь, Кристина?

– Да.

Что-то в голосе жены вызвало его беспокойство. Он сидел, не глядя в ее сторону.

– Ты знал, что эта женщина будет здесь? – тихо спросила миссис Редферн.

Патрик резко повернулся к ней:

– Не понимаю, о чем ты!

– А я думаю, ты меня прекрасно понимаешь.

– Послушай, Кристина, не знаю, что на тебя нашло…

Она не дала ему договорить. Ее голос дрогнул:

– На меня? Что на тебя нашло?!

– Ничто на меня не нашло.

– О, Патрик, нашло! Ты так настаивал на том, чтобы приехать сюда! Ты был просто непреклонен. Я хотела снова отправиться в Тинтаджел, где… где мы провели медовый месяц. Но ты был решительно настроен ехать только сюда.

– И что тут такого? Здесь очаровательное место.

– Возможно. Но ты хотел приехать именно сюда, потому что здесь должна была быть она.

– Она? Кто?

– Миссис Маршалл. Ты… ты потерял голову из-за нее.

– Ради бога, Кристина, будь разумной! Не в твоей натуре ревновать.

Однако его гнев получился неискренним. Патрик явно был смущен.

– Мы были так счастливы, – пробормотала миссис Редферн.

– Счастливы? Разумеется, мы были счастливы. Мы и сейчас счастливы. Но долго так не продлится, если ты станешь устраивать сцену всякий раз, когда я заговорю с какой-нибудь женщиной!

– Дело не в этом.

– Нет, в этом! В браке у человека должны быть… ну… друзья. Твоя подозрительность не имеет под собой никаких оснований. Я… я не могу поговорить с симпатичной женщиной без того, чтобы ты не возомнила, будто я в нее влюбился…

Умолкнув, Патрик пожал плечами.

– Ты действительно в нее влюбился… – печально произнесла миссис Редферн.

– О, Кристина, не говори глупостей! Я… да я с ней только парой слов обменялся!

– Неправда.

– Ради всего святого, не бери в привычку ревновать меня к каждой привлекательной женщине, которая нам встретилась!

– Миссис Маршалл не просто какая-то привлекательная женщина, – с жаром возразила Кристина. – Она… она другая! Она порочная. Да, порочная! Она сделает тебе больно. Патрик, пожалуйста, остановись! Давай уедем отсюда.

Редферн упрямо вскинул голову. Вид у него сразу же стал какой-то мальчишеский.

– Кристина, не говори вздор! – с вызовом произнес он. – И… и давай не будем из-за этого ссориться.

– У меня нет желания ссориться.

– В таком случае веди себя, как подобает рассудительному человеку. Возвращаемся обратно в пансионат.

Он встал. Кристина посидела немного, затем тоже встала.

– Ну хорошо… – сказала она.

Сидящий в соседней нише Эркюль Пуаро печально покачал головой.

Некоторые люди, случайно став свидетелями разговора, не предназначенного для чужих ушей, тактично удаляются. Но только не Пуаро. У него не было никаких угрызений совести на этот счет.

– К тому же, – как он объяснил впоследствии своему другу Гастингсу, – речь шла об убийстве.

– Но ведь к тому моменту убийство еще не произошло, – удивленно посмотрел на него тот.

Эркюль Пуаро вздохнул:

– Однако, mon cher[171], все уже говорило о том, что оно произойдет.

– В таком случае почему вы его не предотвратили?

И Эркюль Пуаро со вздохом повторил то же самое, что уже однажды говорил в Египте: если какой-то человек решительно настроен совершить убийство, помешать ему нелегко. Он не винил себя в том, что произошло. По его мнению, это было неизбежно.

Глава 3

I

Розамунд Дарнли и Кеннет Маршалл сидели на траве на вершине скалы, нависающей над бухтой Чаек, расположенной на восточной стороне острова. Отдыхающие иногда приходили сюда утром, чтобы искупнуться в одиночестве.

– Хорошо быть подальше от людей, – произнесла Розамунд.

– Мм… да, – едва слышно пробормотал Маршалл.

Перекатившись на живот, он понюхал траву.

– Пахнет хорошо. Помнишь дюны в Шипли?

– А то как же.

– А хорошее тогда было время.

– Да.

– Ты почти не изменилась, Розамунд.

– Нет, изменилась. Бесконечно изменилась.

– Ты добилась успеха в жизни, ты богата, известна, но ты по-прежнему все та же Розамунд.

– Мне бы очень этого хотелось, – пробормотала мисс Дарнли.

– Что такое?

– Так, ничего… Кеннет, а ты не жалеешь о том, что человек не может сохранить добрый характер и высокие идеалы, которыми обладал в молодости?

– Не могу сказать, что твой характер хоть когда-либо был милым. И тогда у тебя случались просто ужасные вспышки гнева. Однажды ты набросилась на меня и чуть не придушила.

Розамунд рассмеялась.

– Ты помнишь тот день, когда мы взяли Тоби и отправились охотиться на выдр?

Еще несколько минут они вспоминали былые похождения. Затем наступило молчание. Розамунд рассеянно теребила защелку сумочки.

– Кеннет! – наконец сказала она.

– Ммм… – Его ответ прозвучал невнятно. Он по-прежнему лежал, уткнувшись носом в траву.

– Если я скажу что-то такое, что, возможно, покажется тебе оскорбительно наглым, ты перестанешь со мной говорить?

Перевернувшись на спину, Маршалл сел.

– Не думаю, – серьезным тоном произнес он, – что какие-либо твои слова покажутся мне оскорбительными и наглыми. Понимаешь, ты своя.

Розамунд кивнула, услышав последнюю фразу. Она постаралась скрыть, какое ей это доставило удовольствие.

– Кеннет, почему ты не разведешься со своей женой?

Его лицо изменилось. Оно стало жестким – выражение счастья бесследно его покинуло. Достав из кармана трубку, Маршалл начал ее набивать.

– Извини, если я обидела тебя, – сказала Розамунд.

– Ты меня не обидела, – тихо произнес он.

– В таком случае почему ты с ней не разведешься?

– Ты ничего не понимаешь, дорогая моя девочка.

– Ты… ты так сильно ее любишь?

– Дело не только в этом. Понимаешь, я женился на ней.

– Знаю. Но о ней… о ней ходит дурная слава.

Кеннет задумался, старательно набивая трубку.

– Вот как?.. Пожалуй, ты права.

– Ты мог бы с ней развестись, Кен.

– Дорогая моя девочка, ты не вправе говорить подобные вещи. Только потому, что мужчины теряют из-за Арлены головы, нельзя утверждать, что она сама также потеряла голову.

Розамунд едва сдержала резкий ответ.

– Ты мог бы устроить так, чтобы она развелась с тобой, – помолчав, сказала она. – Если тебе так больше нравится.

– Ну да, смог бы.

– Ты должен с ней развестись, Кен. Честное слово. Нельзя забывать о дочери.

– О Линде?

– Да, о Линде.

– При чем тут Линда?

– От Арлены она не может ждать ничего хорошего. Тут нет никаких сомнений. А Линда, по-моему, очень тонко все чувствует.

Маршалл поднес к трубке спичку.

– Да… в твоих словах кое-что есть, – попыхивая, сказал он. – Пожалуй, Арлена и Линда не ладят между собой. Возможно, для девочки это плохо. Меня это тревожит.

– Мне нравится Линда – очень нравится, – сказала Розамунд. – В ней есть что-то… хорошее.

– Она похожа на свою мать, – сказал Кеннет. – Принимает все близко к сердцу, как и Рут.

– В таком случае тебе не кажется, что ты действительно должен избавиться от Арлены? – спросила Розамунд.

– Договориться о разводе?

– Да. Такое происходит сплошь и рядом.

– Да, и именно это внушает мне отвращение! – с внезапным жаром воскликнул Маршалл.

– Отвращение? – удивилась мисс Дарнли.

– Да. Подобное отношение к жизни теперь стало повсеместным. Если возьмутся за какое-то дело и оно не нравится, то стремятся как можно быстрее бросить им заниматься! Черт возьми, должна же быть такая вещь, как честность. Если ты женился на женщине и взял на себя обязательство заботиться о ней, что ж, ты должен это делать. Это твой крест. Я терпеть не могу скороспелые браки и быстрые разводы. Арлена – моя жена, и этим все сказано.

Розамунд подалась вперед.

– Значит, вот как ты настроен? – тихо произнесла она. – «До тех пор, пока нас не разлучит смерть»?

Кеннет кивнул:

– Совершенно верно.

– Понятно, – протянула она.

II

Мистер Хорас Блатт, возвращаясь в Лезеркомбский залив по узкой петляющей дороге, на повороте едва не сбил миссис Редферн. Молодая женщина прижалась к живой изгороди, а мистер Блатт резко затормозил, останавливая свой «Санбим».

– При-и-иве-е-ет! – радостно воскликнул он.

Это был крупный мужчина с красным лицом и бахромой рыжеватых волос, окружающих сияющую лысину.

Он стремился быть душой и жизнью всего происходящего вокруг. По его мнению, высказанному чересчур громко, «Веселому Роджеру» следовало немного оживиться. Мистер Блатт был озадачен тем, как при его появлении люди словно растворялись и исчезали.

– Чуть было не превратил вас в клубничное повидло, да? – весело сказал мистер Блатт.

– Да, это точно, – подтвердила Кристина.

– Запрыгивайте в машину, – предложил Хорас.

– Нет, благодарю вас, я лучше прогуляюсь пешком.

– Вздор! – не унимался мистер Блатт. – Для чего еще нужна машина?

Уступив его настойчивости, миссис Редферн села в машину. Мистер Блатт завел двигатель, заглохший из-за слишком резкой остановки.

– И что вы здесь делаете, гуляя в полном одиночестве? – поинтересовался он. – Такой красивой девушке это совсем не к лицу.

– О, мне нравится гулять одной! – поспешно заявила Кристина.

Мистер Блатт от души ткнул ее в плечо локтем, при этом едва не врезавшись в живую изгородь.

– Все девушки так говорят, – сказал он. – Знаете, это место, этот «Веселый Роджер», нужно немного встряхнуть. Веселого нет и в помине. Нет жизни. Полно совсем никчемных людей. Куча детей и стариков. Взять хотя бы этого зануду из Британской Индии, этого священника-спортсмена, этих болтающих без умолку американцев и этого усатого иностранца… его усы – один смех! Я так думаю, он парикмахер.

Кристина покачала головой.

– О нет, он детектив.

Мистер Блатт едва снова не направил машину в живую изгородь.

– Детектив? Вы хотите сказать, он здесь инкогнито?

– Нет, нет, – слабо улыбнулась Кристина. – Он всегда так выглядит. Это Эркюль Пуаро. Вы наверняка слышали о нем.

– Я не расслышал его имя, – сказал мистер Блатт. – О да, разумеется, я о нем слышал. Но я полагал, он уже умер. Черт возьми, он должен был давно умереть. И что он здесь вынюхивает?

– Ничего – он просто на отдыхе.

– Ну да, так я и думал, – с сомнением произнес мистер Блатт. – Какой-то он неестественный, вы не находите?

– Ну… – запнулась Кристина. – Возможно, чуточку странноват.

– А я скажу вот что, – решительно заявил мистер Блатт. – Чем вам плох Скотленд-Ярд? По мне, всегда и везде нужно брать только английское.

Спустившись вниз, он под торжественные фанфары клаксона загнал машину в гараж пансионата, который из-за приливов располагался на большой земле.

III

Линда Маршалл зашла в магазинчик, торговавший всем тем, что могло понадобиться постояльцам пансионата. Вдоль одной из стен тянулись полки, заставленные книгами, которые можно было взять почитать за пару пенсов. Самым новым было лет десять; были и двадцатилетние, и еще более старые.

Линда неуверенно взяла с полки сначала одну книгу, затем другую. Мельком пролистав их, она пришла к выводу, что ни за что на свете не станет читать «Четыре пера» или «Шиворот-навыворот». Затем взяла еще один маленький толстый томик в кожаном переплете.

Время шло…

– Линда, что ты читаешь?

Услышав голос Кристины Редферн, Линда вздрогнула и поставила книгу на полку.

– Ничего! – поспешно сказала она. – Я просто выбираю книгу.

Достав наугад книгу, оказавшуюся «Женитьбой Уильяма Эша», девушка направилась к кассе, ища двухпенсовую монетку.

– Мистер Блатт подвез меня до дома – после того как сначала едва не задавил, – сказала Кристина. – Я поняла, что не смогу идти по дамбе вместе с ним, поэтому сослалась на то, что мне нужно кое-что купить.

– Он просто невыносим, правда? – сказала Линда. – Вечно хвалится, какой он богатый, и шутки у него все ужасные.

– Бедняга! – заметила Кристина. – Его можно только пожалеть.

Девушка была с этим категорически не согласна. Молодая и беспощадная, она не видела в мистере Блатте ничего, за что его следовало бы жалеть.

Они с Кристиной вышли из магазина и направились по дамбе.

Линда была поглощена собственными мыслями. Миссис Редферн ей нравилась. На ее взгляд, из всех, кто находился на острове, сносными были только Кристина и Розамунд Дарнли. Начнем с того, что ни та, ни другая почти не разговаривали с Линдой. Вот и сейчас миссис Редферн шла молча, что, по мнению Линды, было разумно. Если не можешь сказать ничего стоящего, к чему болтать без умолку?

Девушка полностью погрузилась в размышления.

– Миссис Редферн! – внезапно сказала она. – У вас когда-нибудь возникало такое ощущение, будто все вокруг так ужасно, так отвратительно, что вы готовы… о… взорваться?..

Эти слова могли показаться комичными, но лицо Линды, осунувшееся и возбужденное, было серьезным. Кристина Редферн взглянула на девушку внимательно и определенно не увидела ничего смешного.

У нее перехватило дыхание.

– Да… да, – прошептала она. – У меня возникало… именно такое ощущение…

IV

– Значит, вы знаменитый сыщик? – спросил мистер Блатт.

Они сидели в коктейль-баре, его излюбленном месте.

Эркюль Пуаро подтвердил справедливость этого замечания с присущим отсутствием скромности.

– И чем вы здесь занимаетесь, – продолжал расспрашивать Блатт, – работаете?

– Нет, нет. Я отдыхаю. У меня каникулы.

– Вы ответили бы так в любом случае, не так ли? – подмигнул Хорас.

– Необязательно, – ответил Пуаро.

– А, выкладывайте все начистоту! – сказал Блатт. – Скажу прямо: у меня ваша тайна будет в полной безопасности. Я не растрезвониваю все услышанное! Много лет назад научился держать язык за зубами. Я не добился бы того, чего добился, если б не умел это делать. Но вы ведь знаете, какие бывают люди: тра-та-та, тотчас же выкладывают все, что услышали! А с вашим ремеслом так нельзя… Поэтому вы стоите на своем: вы здесь отдыхаете – и точка.

– А с чего вы предположили, что это не так? – спросил Пуаро.

Мистер Блатт закрыл один глаз.

– Я повидал мир, – сказал он, – и разбираюсь в людях. Такой человек, как вы, должен был бы отправиться в Довиль, Ле-Туке или Жуан-ле-Пэн[172]. Вот где ваш – как это правильно сказать? – духовный дом.

Вздохнув, Пуаро отвернулся к окну. Моросил дождь, остров был окутан туманом.

– Возможно, вы правы! – сказал детектив. – Там, по крайней мере, в плохую погоду можно найти развлечения.

– А, доброе старое казино! – воскликнул мистер Блатт. – Знаете, бо́льшую часть жизни мне пришлось вкалывать. Не было времени на отдых и всякие развлечения. Я решил стать успешным, и я им стал. И теперь могу делать все, что пожелаю. Мои деньги ничуть не хуже любых других денег. Смею вас заверить, за последние несколько лет я кое-что повидал.

– Вот как? – пробормотал Пуаро.

– Не знаю, зачем я приехал сюда, – продолжал мистер Блатт.

– И я тоже ломаю голову, – заметил бельгиец.

– Что?

– Я тоже не лишен умения наблюдать, – красноречиво махнул рукой Пуаро. – На мой взгляд, вы должны были бы выбрать Довиль или Биарриц.

– А вместо этого мы с вами торчим здесь, так? – издал резкий смешок мистер Блатт. – Ума не приложу, почему я здесь, – задумчиво произнес он затем. – Понимаете, наверное, все дело в том, что это звучало так романтично! Остров Контрабандистов, пансионат «Веселый Роджер»… Понимаете, такой адрес щекочет нервы. Воскрешает в памяти детство. Пираты, контрабандисты, приключения… – Мистер Блатт смущенно усмехнулся. – Мальчишкой мне довелось немало поплавать. Не в здешних краях. На Востоке. Странно, но тяга к подобным вещам никогда не проходит. Если б я пожелал, у меня была бы самая навороченная яхта, но у меня почему-то не лежит к этому душа. Мне нравится бороздить волны в своем маленьком ялике. Редферн также заядлый яхтсмен, пару раз ходил со мною… Но теперь я его больше не вижу – он постоянно ошивается рядом с этой рыжей женой Маршалла.

Помолчав, он продолжал, понизив голос:

– В этом пансионате по большей части одни высушенные палки! Пожалуй, миссис Маршалл – единственное живое пятно. Можно было ожидать, что ее муженек будет занят только тем, чтобы присматривать за нею. Ходят самые разные слухи о том, какой она была, когда играла на сцене, – и после! Мужчины по ней с ума сходили… Вот увидите, здесь обязательно случится какая-нибудь беда.

– Какая беда? – спросил Пуаро.

– Всякое может быть, – ответил Хорас. – Глядя на Маршалла, я бы сказал, что у него странный темперамент. Вообще-то я слышал кое-что о нем. Мне уже приходилось видеть подобных тихонь. Имея с ними дело, никогда не знаешь, что от них ожидать. Так что Редферну лучше поостеречься…

Он умолк, поскольку в бар вошел предмет его слов. Опомнившись, мистер Блатт заговорил снова, громко, стараясь привлечь внимание:

– И, как я уже говорил, ходить под парусом вдоль этого побережья одно удовольствие… Привет, Редферн, выпьете со мной? Что будете? Сухое мартини? Отлично. Ну, а вы, месье Пуаро?

Детектив молча покачал головой.

Подсев за столик, Патрик Редферн сказал:

– Ходить под парусом? Это самое большое удовольствие в мире. Жаль, что мне редко удается этим заняться. В детстве я постоянно плавал в шлюпке вдоль этого побережья.

– Значит, вам хорошо известны эти края? – сказал Пуаро.

– А то как же! Я знал это место еще до того, как здесь открылся пансионат. Весь поселок Лезеркомб-Бэй состоял лишь из нескольких рыбацких лачуг, а на острове стоял только старый запущенный дом, весь заколоченный.

– Здесь был дом?

– О да, но в нем уже много лет никто не жил. Он буквально разваливался. Ходили легенды о том, что из него в пещеру Эльфов ведет потайной ход. Помню, мы постоянно искали этот потайной ход.

Блатт пролил коктейль. Выругавшись, он промокнул жидкость салфеткой и спросил:

– И что за пещера?

– О, разве вы не знаете? – сказал Патрик. – Она в бухте Эльфов. Вход в нее найти непросто. Он сбоку, за грудой валунов. Лишь длинная узкая расселина. В нее с трудом можно протиснуться. Затем расселина расширяется и становится просторной пещерой. Можете представить себе, с каким удовольствием мы лазили туда в детстве! Пещеру мне показал один старый рыбак. Сейчас даже местные жители о ней не знают. Я тут на днях спросил у одного, почему это место называется пещерой Эльфов, так он не смог мне ответить.

– Но я все равно ничего не понимаю, – сказал Эркюль Пуаро. – Что такое эльф?

– О, это чисто девонширские легенды. В Шипсторе-на-Болоте есть пещера эльфов. Понимаете, нужно оставить там булавку, в качестве подарка для эльфа. Эльф – это такой дух, обитающий на болоте.

– О, это крайне любопытно! – сказал Эркюль Пуаро.

– В Дартмуре по-прежнему бытует множество преданий, связанных с эльфами, – продолжал Патрик Редферн. – Здесь много скал, в которых якобы обитают эльфы, и, полагаю, многие фермеры, возвращаясь домой после бурной ночи, до сих пор жалуются на то, что эльфы сбивают их с пути.

– Вы хотите сказать, когда они перебрали? – спросил Хорас Блатт.

– Несомненно, это самое распространенное объяснение, – улыбнулся Патрик Редферн.

Блатт взглянул на часы.

– Я иду ужинать, – сказал он. – А в целом, Редферн, мне больше нравятся пираты, а не эльфы.

– Право, мне бы очень хотелось посмотреть, как эльфы будут сбивать с пути старину Блатта, – со смехом признался Патрик, когда Хорас ушел.

– Для прожженного дельца у мистера Блатта, по-моему, чересчур романтическое воображение, – задумчиво заметил Пуаро.

– Это все следствие недостатка образования, – сказал Редферн. – По крайней мере, так говорит моя жена. Вы только посмотрите, что он читает! Одни детективы и книги про Дикий Запад.

– Вы хотите сказать, что у него по-прежнему образ мышления подростка? – спросил Пуаро.

– Ну, а разве вам так не кажется, сэр?

– Что касается меня, я с ним почти незнаком.

– Да и я тоже мало его знаю. Раза два мы с Блаттом ходили на яхте, однако на самом деле ему не нравится, когда рядом кто-нибудь есть. Он предпочитает выходить в море в одиночестве.

– А вот это действительно странно, – заметил Пуаро. – И кардинально отличается от его поведения на суше.

Редферн рассмеялся.

– Знаю, – сказал он. – Всем нам приходится прилагать изрядные усилия, чтобы держаться от него подальше. Блатт готов превратить это место в нечто среднее между Маргитом и Ле-Туке.

Пуаро задумчиво молчал минуты две, внимательно изучая смеющееся лицо своего собеседника.

– По-моему, месье Редферн, вы получаете огромное наслаждение от жизни, – вдруг совершенно неожиданно сказал он.

Патрик удивленно уставился на него.

– Ну да, получаю. А почему бы и нет?

– Действительно, почему бы и нет? – согласился детектив. – Позвольте поздравить вас с этим.

– Благодарю вас, сэр, – усмехнувшись, сказал Редферн.

– Вот почему как человек, который старше вас, намного старше, я осмелюсь дать вам один совет.

– Да, сэр?

– Один мой очень мудрый друг, работавший в полиции, сказал мне много лет назад: «Эркюль, друг мой, если хотите познать спокойствие, избегайте женщин».

– Боюсь, сэр, этот совет несколько запоздал, – сказал Патрик. – Как вам известно, я уже женат.

– Да, знаю. Ваша жена – очаровательная, культурная женщина. Она вас очень любит.

– И я ее очень люблю, – резко произнес Редферн.

– А, – сказал Пуаро, – я рад это слышать.

Внезапно лицо Патрика затянулось грозовыми тучами.

– Послушайте, месье Пуаро, к чему вы клоните?

– Les femmes[173]. – Откинувшись назад, Пуаро закрыл глаза. – Я кое-что о них знаю. Они способны невыносимо усложнить жизнь. А англичане – они ведут себя как дети… Мистер Редферн, уж если вам обязательно нужно было приехать сюда, зачем, во имя всего святого, вы привезли свою жену?

– Я не понимаю, о чем это вы! – гневно промолвил Патрик.

– Вы меня прекрасно понимаете, – спокойно возразил маленький бельгиец. – Я не настолько глуп, чтобы спорить с человеком, ослепленным любовью. Я лишь предостерегаю вас.

– Вы наслушались этих проклятых сплетниц! Миссис Гарднер, Брюстер – они только и делают, что весь день напролет треплют языками. Только потому, что женщина привлекательна… они готовы обрушиться на нее, подобно мешку с углем!

Эркюль Пуаро встал.

– Не может быть, чтобы вы были настолько неискушены, – пробормотал он.

Покачав головой, он направился к выходу. Разъяренный Редферн смотрел ему вслед.

V

По пути из обеденного зала детектив задержался в фойе. Двери были распахнуты – с улицы проникало дыхание теплого вечернего воздуха. Дождь прекратился, туман рассеялся. На чистом небе высыпали звезды.

Эркюль Пуаро застал миссис Редферн на ее излюбленном месте на краю скалы. Остановившись рядом с нею, он сказал:

– Скамья мокрая. Напрасно вы здесь сидите. Вы можете простудиться.

– Нет, я не простужусь. К тому же это не имеет значения.

– Та-та-та, вы не ребенок! Вы образованная женщина. Вы должны смотреть на все разумно.

– Уверяю вас, у меня никогда не бывает простуды, – холодно сказала Кристина.

– Весь день сегодня было сыро, – настаивал Пуаро. – Дул ветер, шел дождь. Туман был такой густой, что ничего нельзя было разглядеть. Eh bien[174], что мы видим сейчас? Туман рассеялся, небо ясное, над головой сияют звезды. Так устроена жизнь, мадам.

– Знаете, от чего меня здесь просто тошнит? – со злостью прошептала Кристина.

– От чего, мадам?

– От жалости!

Это слово прозвучало словно щелчок бича.

– Думаете, я ничего не знаю? – продолжала женщина. – Думаете, я ничего не вижу? Все вокруг говорят: «Бедная миссис Редферн, маленькая бедняжка!» Во всяком случае, я не маленькая – у меня достаточно большой рост. Про меня говорят «маленькая», потому что жалеют. Мне невыносимо это слышать!

Пуаро тщательно расстелил на скамье носовой платок и осторожно сел.

– В этом что-то есть, – задумчиво произнес он.

– Эта женщина… – начала было Кристина и умолкла.

– Вы позволите кое-что вам сказать, мадам? – мрачно произнес детектив. – Это такая же истина, как и звезды над нами. В этом мире арлены стюарт – или арлены маршалл – ничего не стоят.

– Вздор! – пробормотала миссис Редферн.

– Уверяю вас, это правда. Их притязания тщетны. По-настоящему женщина чего-нибудь стоит только тогда, когда она добродетельна или умна.

– Вы полагаете, мужчинам есть какое-либо дело до добродетели или мозгов? – презрительно бросила Кристина.

– В конечном счете да, – серьезно ответил Пуаро.

Она усмехнулась.

– Я с вами не согласна.

– Ваш муж вас любит, мадам, – сказал Пуаро. – Я это знаю.

– Вы не можете это знать.

– Да, да, я это знаю. Я видел, как он на вас смотрит.

Внезапно миссис Редферн не выдержала. Упав Пуаро на плечо, она залилась горькими слезами.

– Я больше не могу… я больше не могу…

Потрепав ее по руке, бельгиец ласково сказал:

– Терпение, только терпение.

Выпрямившись, Кристина прижала к глазам платок.

– Все в порядке, – сдавленно промолвила она. – Мне уже лучше. Я… мне бы хотелось побыть одной.

Послушно встав, Пуаро направился по извилистой тропинке назад в пансионат.

Он уже почти вернулся обратно, когда услышал приглушенные голоса.

Детектив свернул с тропинки. В кустах был проход.

Он увидел Арлену Маршалл, а рядом с нею – Патрика Редферна; услышал его голос, дрожащий от полноты чувств.

– Я от тебя без ума… без ума… ты лишила меня рассудка… Я тебе не безразличен? Ты меня хоть немного любишь?

Пуаро увидел лицо Арлены Маршалл – она показалась ему холеной довольной кошкой, в ней не было ничего человеческого.

– Ну конечно, милый Патрик! – сказала она. – Я тебя обожаю. Ты это знаешь…

В кои-то веки Пуаро не стал подслушивать дальше. Вернувшись на тропинку, он спустился к пансионату.

Ему навстречу шагнула фигура. Это был капитан Маршалл.

– Чудесный вечер, вы не находите? – сказал он. – И это после столь отвратительного дня… – Кеннет посмотрел на небо. – Похоже, завтра нас ждет погожий день.

Глава 4

I

Утро 25 августа выдалось ясным и безоблачным. В такой день даже неисправимый лежебока не может долго валяться в постели.

В это утро в «Веселом Роджере» несколько человек встали рано.

Было восемь часов, когда Линда, сидевшая за туалетным столиком, перевернула толстый томик кожаным переплетом вверх, провела по нему рукой и посмотрела на свое лицо в зеркале: губы поджаты, зрачки сужены.

– Я сделаю это… – выдохнула она.

Сняв пижаму, Линда переоделась в купальник, поверх него накинула халат, а на ноги надела сандалии.

Выйдя из номера, девушка направилась по коридору. В дальнем конце находилась дверь, ведущая на балкон, откуда к скалам внизу спускалась наружная лестница. К скале была прикручена железная лесенка, ведущая к самой воде, которой многие постояльцы пансионата пользовались для того, чтобы быстро окунуться до завтрака, поскольку это отнимало меньше времени, чем спуск к основному пляжу.

Спускаясь по лестнице вниз, Линда встретила своего отца, который поднимался навстречу.

– Рановато ты сегодня, – сказал тот. – Хочешь искупаться?

Линда молча кивнула.

Они разошлись.

Однако вместо того, чтобы спуститься к скалам, девушка повернула налево в обход пансионата. Она вышла на дорожку, которая вела к дамбе, соединяющей остров с большой землей. Был прилив, и дамба скрылась под водой, однако у маленькой пристани качалась лодка, на которой переправлялись постояльцы пансионата. Лодочник куда-то отлучился.

Линда спрыгнула в лодку, отвязала ее и взялась за весла.

Хозяйка магазина только что сняла ставни и подметала пол. Увидев Линду, она удивилась.

– Вот так дела, мисс, вы сегодня рано!

Сунув руку в карман халата, девушка достала деньги и приступила к покупкам.

II

Когда Линда вернулась в пансионат, перед дверью ее номера стояла Кристина Редферн.

– А, вот ты где! – воскликнула Кристина. – А я-то думала, что ты еще не вставала!

– Нет, я уже сходила искупалась, – ответила Линда.

Заметив у нее в руках сверток, Кристина удивленно сказала:

– Как рано сегодня доставили почту…

Линда залилась краской и, смутившись, неловко выронила сверток. Тонкая бечевка лопнула, и содержимое раскатилось по полу.

– Зачем ты накупила свечей? – воскликнула Кристина.

Но, к счастью для Линды, она не стала дожидаться ответа, а продолжила, помогая собрать покупки:

– Я пришла, чтобы спросить, не пойдешь ли ты сегодня утром со мной в бухту Чаек. Я хочу сделать там несколько набросков.

Линда с готовностью согласилась.

За последние несколько дней она уже не раз сопровождала Кристину. К живописи та была равнодушна, но, возможно, нашла в ней предлог успокоить свое самолюбие, поскольку ее муж теперь уже почти все свое время проводил с Арленой Маршалл.

Сама Линда становилась все более угрюмой и раздражительной. Ей нравилось проводить время вместе с Кристиной, которая, поглощенная работой, почти не говорила. Для девушки это было все равно что находиться в полном одиночестве и в то же время иметь хоть какое-нибудь общество. Между ней и Кристиной установилась симпатия, вероятно основанная на обоюдной неприязни по отношению к одному и тому же человеку.

– В двенадцать у меня теннис, так что нам лучше выйти пораньше, – сказала Кристина. – Как насчет половины одиннадцатого?

– Хорошо. Буду готова. Встречаемся в фойе.

III

Сбегая вниз по лестнице, Линда налетела на Розамунд Дарнли, выходящую из обеденного зала после позднего завтрака.

– Ой! Простите, мисс Дарнли!

– Чудесное утро, не правда ли? – приветливо сказала та. – После вчерашнего трудно в это поверить.

– Согласна. Мы с миссис Редферн идем в бухту Чаек. Я обещала встретиться с ней в половине одиннадцатого. Кажется, я опаздываю…

– Нет, еще только двадцать пять минут одиннадцатого.

– О! Отлично!

Девушка запыхалась, и Розамунд с любопытством посмотрела на нее.

– Линда, ты, часом, не заболела?

У той светились глаза, щеки горели румянцем.

– Нет, нет! Всё в порядке!

– Сегодня такой чудесный день, что я решила сходить на завтрак. Обыкновенно я завтракаю в постели. Но сегодня спустилась вниз и встретилась лицом к лицу с яичницей с ветчиной, как поступают лишь настоящие мужчины.

– Да – после того, что было вчера, погода просто райская. По утрам в бухте Чаек очень хорошо. Я намажусь маслом для загара и стану совсем черной.

– Да, по утрам в бухте Чаек восхитительно, – согласилась Розамунд. – И там гораздо спокойнее, чем здесь, на пляже.

– Идемте с нами, – застенчиво предложила Линда.

Мисс Дарнли покачала головой.

– Только не сегодня. У меня есть другие дела.

На лестнице появилась Кристина Редферн. На ней были свободное кимоно с длинными рукавами и широкие брюки из зеленой ткани с желтым рисунком. У Розамунд зачесался язык сказать, что для светлых волос и анемичной белой кожи зеленый с желтым – самые неподходящие цвета. Ее неизменно раздражало, когда люди не чувствовали цвет.

«Если б я одевала эту девочку, ее муж быстренько бы обратил на нее внимание, – подумала она. – Какой бы ни была Арлена, одеваться она определенно умеет. А эта бедная девочка похожа на увядший салат-латук…»

– Желаю вам приятно провести время, – сказала Розамунд вслух. – А я отправляюсь на Солнечную террасу с книгой.

IV

Эркюль Пуаро позавтракал у себя в номере – как обычно, кофе и булочки. Однако красота утра заставила его покинуть пансионат раньше обыкновенного. Было всего десять часов, когда он спускался на пляж, по крайней мере, на полчаса раньше обыкновенного. Да и на самом пляже в это время был всего один человек.

Арлена Маршалл.

Облаченная в белый купальник, с зеленой китайской шляпой на голове, она пыталась спустить на воду белый деревянный плот. Пуаро галантно поспешил на помощь, при этом промочив насквозь свои белые замшевые штиблеты.

Арлена Маршалл поблагодарила его.

Она уже была готова отчалить, но затем окликнула маленького бельгийца:

– Месье Пуаро!

Тот поспешил к кромке воды.

– Мадам?

– Сделайте для меня одно одолжение, хорошо? – сказала Арлена Маршалл.

– Все, что пожелаете.

Она улыбнулась.

– Никому не говорите, где я. – Ее взгляд наполнился мольбой. – Все непременно последуют за мной. А мне очень хочется побыть одной.

Она налегла на весла.

Пуаро вернулся на пляж.

– Ah, ça, jamais![175] – пробормотал он. – В это, par exemple[176], я не верю.

Он сомневался в том, что Арлене Стюарт, если называть ее тем именем, под которым она играла на сцене, когда-либо в жизни хотелось одиночества. У Эркюля Пуаро, повидавшего мир, были другие соображения на этот счет. Вне всякого сомнения, миссис Маршалл условилась о встрече с кем-то, и Пуаро прекрасно знал, с кем именно.

Точнее, думал, что знает, но, как выяснилось, он ошибался.

Ибо как только плот вышел из бухты и скрылся из виду, из пансионата на пляж спустился Патрик Редферн, за которым следовал Кеннет Маршалл.

– Доброе утро, Пуаро, – кивнул детективу Маршалл. – Нигде не видели мою жену?

– Разве миссис Маршалл уже встала? – дипломатично ответил бельгиец.

– В номере ее нет, – сказал Кеннет и посмотрел на небо. – Чудесная погода. Я искупаюсь прямо сейчас. Сегодня утром мне предстоит много печатать на машинке.

Патрик осмотрел берег не так открыто. Подсев к Пуаро, он приготовился ждать свою даму сердца.

– Ну, а мадам Редферн? – спросил Пуаро. – Она также встала рано?

– Кристина? О, она отправилась делать зарисовки, – сказал Патрик. – В последнее время она очень увлеклась живописью.

В его голосе сквозило нетерпение. Было очевидно, что мыслями он в другом месте. Время шло, и Редферн все более откровенно демонстрировал свое недовольство тем, что Арлена задерживается. Всякий раз, заслышав шаги, он тотчас же оборачивался, чтобы узнать, кто спускается из пансионата.

Одно разочарование следовало за другим.

Сначала появились мистер и миссис Гарднеры, с непременными вязаньем и книгой. Затем на пляж спустилась мисс Брюстер. Миссис Гарднер, как всегда деятельная, уселась и принялась за вязание, одновременно работая языком.

– Ну, месье Пуаро, сегодня утром пляж что-то пустой. Где все?

Пуаро объяснил, что Мастерманы и Коуэны, две семьи с детьми, отправились на весь день на экскурсию на яхте.

– Да, определенно, это сразу чувствуется. Никто не смеется и не кричит. И купается только один человек – капитан Маршалл.

Последний только что вышел на берег. Размахивая полотенцем, он подошел к солярию и сказал:

– Море сегодня просто великолепное. К сожалению, у меня полно работы. Уже должен идти.

– О, как жаль, капитан Маршалл! Работать в такой чудный день… Господи, вчера погода была просто ужасная, правда? Я сказала мистеру Гарднеру, что, если она и дальше будет плохой, нам придется отсюда уехать. Понимаете, когда весь остров окутан туманом, это навевает меланхолию. Возникает какое-то неприятное чувство… впрочем, я с детства очень реагирую на погоду. Понимаете, порой мне ни с того ни с сего просто хочется плакать и кричать. И, разумеется, моим родителям приходилось со мною нелегко. Но моя мать была прекрасная женщина, и она сказала моему отцу: «Синклер, если ребенку это хочется, мы не должны ему мешать. Крик для нее является самовыражением». И, конечно, отец согласился. Он был очень привязан к моей матери и делал все так, как она скажет. Они были замечательной парой, и, уверена, мистер Гарднер это подтвердит. Они ведь были выдающейся парой, не так ли, Оделл?

– Да, дорогая, – сказал мистер Гарднер.

– Капитан Маршалл, а где сегодня ваша девочка?

– Линда? Не знаю. Полагаю, бродит по острову.

– Знаете, капитан Маршалл, девочка кажется мне какой-то осунувшейся. Ей нужно усиленное питание и очень-очень сочувственное обращение.

– С Линдой всё в порядке, – отрезал Кеннет.

Он встал и направился в пансионат.

Патрик Редферн не стал заходить в воду. Он сидел на берегу, открыто уставившись на пансионат. Настроение у него постепенно ухудшалось.

Появилась мисс Брюстер, веселая и жизнерадостная.

Разговор пошел такой же, как и накануне: мягкое тявканье миссис Гарднер и резкий отрывистый лай мисс Брюстер.

– Пляж какой-то пустой, – наконец отметила последняя. – Где все, на экскурсии?

– Я не далее как сегодня утром говорила мистеру Гарднеру, что мы просто обязательно должны совершить экскурсию в Дартмур, – сказала миссис Гарднер. – Это совсем недалеко, и обстановка такая романтичная… И еще мне хотелось бы посмотреть на тюрьму – Принстаун, не так ли? Оделл, полагаю, нам нужно прямо сейчас обо всем договориться и завтра отправиться туда.

– Да, дорогая, – согласился мистер Гарднер.

– Вы пойдете купаться, мадемуазель? – спросил Пуаро у мисс Брюстер.

– О, я уже окунулась перед завтраком. И кто-то едва не размозжил мне голову бутылкой… Выбросил ее в окно.

– Это же очень опасно! – всполошилась миссис Гарднер. – Один мой очень хороший знакомый получил сотрясение мозга, когда ему на голову упала банка из-под зубного порошка – как оказалось, ее выбросили в окно с тридцать пятого этажа. Это страшно опасно. Он получил серьезную травму. – Она перебрала клубки шерсти. – Ой, Оделл, кажется, у меня нет нужного оттенка бордовой шерсти. Она в комоде у нас в спальне, во втором ящике сверху, а может быть, в третьем.

– Да, дорогая.

Мистер Гарднер послушно встал и отправился на поиски.

– Знаете, иногда мне действительно кажется, что мы зашли слишком далеко, – продолжала миссис Гарднер. – Все эти великие открытия и электрические волны в атмосфере – я думаю, это ведет к умственному расстройству, и я считаю, что, возможно, пришло время для нового обращения к человечеству. Не знаю, месье Пуаро, вы когда-нибудь интересовались пророчествами пирамид?

– Не интересовался, – признался детектив.

– Так вот, уверяю вас, это очень-очень интересно. Возьмем, к примеру, то, что Москва расположена ровно в тысяче миль севернее… так, чего?.. наверное, Ниневии?.. в общем, если провести воображаемую окружность вокруг пирамиды, можно получить самые поразительные вещи… и сразу станет очевидно, что были какие-то особые знания, что древние египтяне не смогли бы сами додуматься до того, что они делали. А если обратиться к теории чисел и их повторов, все будет совсем очевидно, и я просто ума не приложу, как кто-то может в этом сомневаться.

Миссис Гарднер торжествующе остановилась, однако ни у Пуаро, ни у мисс Брюстер не было желания с ней спорить.

Детектив сокрушенно изучал свои белые замшевые штиблеты.

– Месье Пуаро, вы гуляли по воде в обуви? – спросила Эмили Брюстер.

– Увы! – пробормотал Пуаро. – Я был неосмотрителен.

– А где наша вампирша? – понизив голос, спросила Эмили Брюстер. – Что-то она запаздывает.

Оторвавшись от вязанья, миссис Гарднер посмотрела на Патрика Редферна.

– Он выглядит совсем как грозовая туча, – пробормотала она. – О боже, все это так грустно! Интересно, а что думает капитан Маршалл? Он такой милый – спокойный и вежливый, истинный англичанин, и притом скромный… Невозможно понять, какие у него в голове мысли.

Встав, Патрик принялся расхаживать по берегу.

– Прямо как тигр в клетке, – пробормотала миссис Гарднер.

Три пары глаз наблюдали за расхаживающим Редферном. От такого пристального внимания тому стало неуютно. Теперь он выглядел уже не просто угрюмым – в нем разгорался гнев.

В полной тишине со стороны большой земли донесся слабый звон.

– Ветер опять восточный, – пробормотала Эмили Брюстер. – Это хороший знак, когда слышен звон колоколов церкви.

Никто не сказал больше ни слова до тех пор, пока не вернулся мистер Гарднер с клубком ярко-пурпурной шерсти.

– Оделл, ну почему так долго?

– Извини, дорогая, но, видишь ли, шерсть лежала вовсе не в комоде. Я нашел ее на полке в гардеробе.

– Подумать только! А я готова была поклясться, что убрала ее в ящик комода… Полагаю, просто замечательно, что мне никогда не приходилось давать показания в суде. Я бы волновалась до смерти, гадая, правильно ли все помню.

– Миссис Гарднер очень дотошная, – изрек мистер Гарднер.

V

Минут через пять Патрик Редферн сказал:

– Мисс Брюстер, вы сегодня собираетесь грести? Ничего не имеете против, если я пойду с вами?

– Я буду только рада, – охотно согласилась та.

– Тогда давайте обойдем на веслах вокруг острова, – предложил Редферн.

Мисс Брюстер взглянула на часы:

– А мы успеем?.. О да, еще нет и половины двенадцатого. В таком случае идем.

Они вместе двинулись вдоль берега.

Патрик первый сел за весла. Он греб мощно. Лодка понеслась вперед.

– Отлично! – одобрительно заметила Эмили. – Посмотрим, надолго ли вас хватит.

Редферн рассмеялся. Его настроение заметно улучшилось.

– Пожалуй, когда мы вернемся, у меня все ладони будут в мозолях. – Он тряхнул головой, закидывая назад черные волосы. – Господи, какой же сегодня чудесный день! С погожим летним днем в Англии ничто не сравнится.

– На мой взгляд, с Англией вообще ничто не сравнится, – довольно резко заметила мисс Брюстер. – Это единственное место в мире, где можно жить.

– Тут я полностью с вами согласен.

Выйдя из бухты, они повернули на запад и направились вдоль скал. Патрик поднял взгляд вверх.

– Сегодня на Солнечной террасе кто-нибудь есть?.. Да, я вижу зонтик. Интересно, кто это?

– Полагаю, мисс Дарнли, – сказала Эмили. – Это у нее такие японские зонтики.

Они поплыли вдоль берега. Слева простиралось открытое море.

– Нам нужно было повернуть в другую сторону, – заметила мисс Брюстер. – Так нам придется бороться с течением.

– Течение здесь слабое. Я тут плавал и едва его чувствовал. В любом случае в противоположную сторону плыть нельзя, дамба не закрыта водой.

– Конечно, все зависит от приливов и отливов. Но, говорят, купаться в бухте Эльфов опасно, если заплыть слишком далеко.

Патрик по-прежнему усиленно греб, и в то же время он пристально всматривался в скалы.

«Он ведь ищет эту Маршалл, – вдруг сообразила Эмили. – Вот почему он отправился со мной! Она так и не показалась сегодня, и он гадает, в чем дело. Возможно, она сделала это умышленно. Лишь ход в игре – чтобы раздразнить беднягу Редферна».

Они обогнули выступающий скалистый мыс, обрамляющий с юга маленькую бухточку под названием бухта Эльфов. Здесь вдоль берега были разбросаны живописные камни. Бухта смотрела на северо-запад, и над ней нависала высокая скала. Здесь было излюбленное место для пикников, однако по утрам, когда солнце сюда еще не заглядывало, здесь мало кто появлялся.

Однако сейчас на берегу виднелась фигура.

Редферн сбился с размеренного ритма, но тотчас же восстановился.

– Ого, а это кто там? – как можно небрежнее сказал он.

– Похоже, это миссис Маршалл, – сухо ответила мисс Брюстер.

– Точно, она самая, – подтвердил Патрик, словно осененный какой-то мыслью, и повернул к берегу.

– Мы же не собираемся высаживаться на берег, ведь так? – запротестовала Эмили.

– О, времени у нас предостаточно, – быстро сказал Редферн.

Он посмотрел мисс Брюстер прямо в глаза, и что-то в его взгляде – скорее наивное, умоляющее выражение маленького щенка, а не докучливое упрямство взрослой собаки – заставило ее промолчать.

«Бедный мальчик, его это серьезно задело, – мысленно отметила она. – Ну да ладно, тут ничего не поделаешь. Со временем он сам излечится».

Лодка быстро приближалась к берегу.

Арлена Маршалл лежала на гальке ничком, раскинув руки. Рядом покоился вытащенный на берег плот.

Эмили Брюстер была чем-то озадачена. Она видела перед собой нечто хорошо знакомое, однако что-то было не так.

Ей потребовалась минута-другая, чтобы сообразить, в чем дело.

Поза миссис Маршалл говорила о том, что она загорает. Уже много раз Арлена лежала так на пляже перед пансионатом, вытянув бронзовое от загара тело и прикрыв голову и шею зеленой картонной шляпой. Однако сейчас на берегу бухты Эльфов солнца не было, и оно не появится здесь еще несколько часов. Утром нависающая скала отбрасывает на бухту тень. Эмили почувствовала смутную тревогу.

Лодка проскребла днищем по гальке.

– Привет, Арлена! – окликнул Редферн.

И тут тревога мисс Брюстер приняла четкие очертания. Ибо распростертая фигура не пошевелилась и ничего не ответила.

На глазах у Эмили Патрик переменился в лице. Он выпрыгнул из лодки, женщина последовала за ним. Вытащив лодку на берег, они поспешили к фигуре, лежащей совершенно неподвижно у подножия скалы.

Редферн добежал туда первым, но мисс Брюстер не отставала от него.

Словно во сне, она увидела бронзовые от загара конечности, белый купальник с открытой спиной, рыжие локоны, выбившиеся из-под зеленой шляпы. Увидела и кое-что другое – неестественное положение раскинутых рук. И поняла, что эта женщина не улеглась здесь сама – ее сюда бросили…

Эмили услышала голос Патрика – едва различимый, испуганный шепот. Опустившись на корточки перед неподвижным телом, он прикоснулся к руке Арлены и прошелестел дрогнувшим голосом:

– Господи, она мертва…

А затем, после того как чуть сдвинул шляпу, открывая шею:

– Господи, она убита… задушена!

VI

В такие мгновения время словно замирает на месте.

Мисс Брюстер будто со стороны услышала свой голос:

– Нельзя ничего трогать… до прибытия полиции.

– Да, да, конечно, – последовал механический ответ Редферна. И затем проникнутый болью шепот: – Кто? Кто? Кто поступил так с Арленой? Почему ее убили? Этого не может быть!

Эмили покачала головой, не зная, что ответить.

Она услышала, как Патрик Редферн шумно вздохнул, затем его голос наполнился плохо сдерживаемой яростью:

– Господи, если б этот гнусный изверг попался ко мне в руки!..

Мисс Брюстер поежилась. Воображение нарисовало убийцу, притаившегося за скалой. Затем она, опять словно со стороны, услышала собственный голос:

– Тот, кто это сделал, вряд ли стал здесь задерживаться. Мы должны вызвать полицию. Наверное… – она заколебалась, – наверное, одному из нас следует остаться с… с телом.

– Я останусь, – вызвался Патрик.

Эмили облегченно вздохнула. Она была не из тех, кто признается в собственном страхе, и все же втайне порадовалась тому, что ей не придется остаться здесь одной, где поблизости, возможно, разгуливает кровожадный маньяк.

– Хорошо, – сказала она. – Я обернусь как можно быстрее. Возьму лодку, от лестницы у меня голова кружится. В Лезеркомб-Бэй есть констебль.

– Да, да, как вы считаете нужным, – механически пробормотал Редферн.

Усиленно гребя от берега, Эмили увидела, как Патрик упал на колени перед мертвой женщиной и закрыл лицо руками. В его поведении было что-то такое жалкое, что она помимо воли прониклась сочувствием к нему. Он был похож на преданную собаку, стерегущую своего мертвого хозяина. И все же здравый смысл подсказывал ей: «Для него самого и его жены это лучшее, что только могло произойти, – как и для Маршалла и девочки. Но он вряд ли способен увидеть все в таком свете, бедняга!»

Эмили Брюстер была из тех, кто не теряет голову в любой ситуации.

Глава 5

I

Инспектор Колгейт стоял спиной к скале, дожидаясь, когда полицейский врач закончит осмотр тела Арлены. Патрик Редферн и Эмили Брюстер находились несколько поодаль.

Наконец доктор Нисден одним быстрым движением поднялся на ноги.

– Задушена – и весьма сильными руками, – сказал он. – Похоже, сопротивления она не оказала. Ее застигли врасплох. Гм… да… отвратительная история.

Быстро взглянув на мертвую женщину, Эмили Брюстер тотчас же отвернулась. Жуткое багровое лицо, искаженное гримасой.

– Когда наступила смерть? – спросил инспектор Колгейт.

– Не могу сказать ничего определенного, пока не узнаю больше, – раздраженно ответил Нисден. – Необходимо учитывать множество разных факторов. Так, сейчас без четверти час… Когда вы ее обнаружили?

Редферн, к которому был обращен этот вопрос, ответил неопределенно:

– Где-то около двенадцати. Точно не знаю.

– Было ровно без четверти двенадцать, когда мы установили, что она мертва, – уверенно заявила мисс Брюстер.

– А, и вы приплыли сюда на лодке… Когда вы увидели ее лежащей на берегу?

Эмили задумалась.

– Полагаю, мы обогнули мыс минут за пять или шесть до того. – Она повернулась к Редферну: – Вы согласны?

– Да… да… приблизительно, – неопределенно ответил тот.

– Это муж? – вполголоса спросил у инспектора Нисден. – О, понимаю… Ошибся. Просто я подумал, что это муж. Похоже, случившееся сразило его наповал… – Его голос стал официальным. – То есть это было без двадцати двенадцать. Убийство произошло незадолго до того. А именно между одиннадцатью часами и без двадцати двенадцать. Без четверти одиннадцать – самое раннее.

Инспектор захлопнул блокнот.

– Благодарю, – сказал он. – Это должно нам существенно помочь. Промежуток получается очень небольшой – меньше часа.

Он повернулся к мисс Брюстер:

– Так, кажется, пока все ясно. Вы мисс Эмили Брюстер, а это мистер Патрик Редферн, вы оба остановились в пансионате «Веселый Роджер». Эту женщину вы опознали как еще одну отдыхающую пансионата – жену капитана Маршалла?

Эмили кивнула.

– В таком случае, полагаю, – сказал инспектор Колгейт, – мы можем вернуться в пансионат. – Он подозвал констебля: – Хоукс, вы остаетесь здесь и не пускаете никого в бухту. Я пришлю вам на смену сержанта Филлипса.

II

– Глазам своим не верю! – воскликнул полковник Уэстон. – Какой сюрприз, и вы здесь!

Эркюль Пуаро ответил на приветствие главного констебля[177] подобающим образом:

– О да, много лет прошло с того памятного происшествия в Сент-Лу.

– Да, я ничего не забыл, – сказал Уэстон. – Это стало для меня величайшей неожиданностью. Вот только я никак не могу смириться с тем, что вы обвели меня вокруг пальца с этими похоронами… Совершенно нетрадиционный подход. Фантастика!

– Tout de même, mon colonel[178], – сказал Пуаро, – это дало результат, разве не так?

– Э… ну, возможно. Смею заметить, что мы пришли бы к тому же результату более традиционными методами.

– Возможно, – дипломатично согласился детектив.

– И сейчас вы здесь, в самой гуще нового убийства, – сказал главный констебль. – Есть какие-нибудь мысли?

– Ничего определенного, – медленно произнес Пуаро. – Но это весьма интересно.

– Вы нам поможете?

– А вы позволите?

– Дорогой мой друг, я счастлив, что вы с нами. Пока что у меня недостаточно информации, чтобы определить, передавать ли дело в Скотленд-Ярд. На первый взгляд кажется, что наш убийца должен находиться где-то совсем рядом. С другой стороны, все эти люди здесь чужие. Для того чтобы узнать их и разобраться в их мотивах, нужно отправиться в Лондон.

– Да, совершенно верно, – подтвердил Пуаро.

– Первым делом, – продолжал Уэстон, – нам необходимо установить, кто последним видел эту женщину в живых. Горничная принесла ей завтрак в девять часов. Девушка внизу за стойкой видела, как она спустилась в фойе и вышла на улицу около десяти.

– Друг мой, – сказал Пуаро, – подозреваю, я тот, кто вам нужен.

– Вы видели ее сегодня утром? В котором часу?

– В пять минут одиннадцатого. Я помог ей спустить плот с причала.

– И она отплыла на нем?

– Да.

– Одна?

– Да.

– Вы видели, куда она направилась?

– Она погребла к выходу из бухты и дальше направо.

– То есть в сторону бухты Эльфов?

– Да.

– И это было…

– Я бы сказал, что от берега она отошла в четверть одиннадцатого.

Уэстон задумался.

– Все сходится. Как вы думаете, сколько времени ей потребовалось, чтобы доплыть до бухты Эльфов?

– Увольте, я в этом не знаток. Я не сажусь в лодки и не плаваю на плотах. Возможно, полчаса?

– Я и сам так подумал, – согласился полковник. – Смею предположить, миссис Маршалл не очень торопилась. Что ж, если она добралась до бухты Эльфов без четверти одиннадцать, все сходится.

– Когда, по мнению вашего доктора, наступила смерть?

– О, Нисден выразился очень расплывчато. Как всегда, осторожничает. По его предположениям, самое раннее – без четверти одиннадцать.

Пуаро кивнул.

– Есть еще один момент, о котором я должен упомянуть, – сказал он. – Отплывая, миссис Маршалл попросила меня никому не говорить, что я ее видел.

Уэстон удивленно уставился на него.

– Гм, это наводит на мысли, вы не согласны?

– Да, – пробормотал детектив. – Я сам подумал то же самое.

Уэстон подергал себя за кончик уса.

– Послушайте, Пуаро, – сказал он. – Вы человек искушенный. Что за женщина была миссис Маршалл?

Легкая усмешка тронула губы Пуаро.

– А вы еще ничего не слышали? – спросил он.

– Я знаю, что о ней говорят женщины. Тут все понятно. Но сколько в этом правды? У нее действительно был роман с этим Редферном?

– Я без колебаний говорю: был.

– Он приехал сюда ради нее, правильно?

– Есть основания так думать.

– Ну, а муж? Он знал обо всем? Что он чувствовал?

– Весьма непросто понять, что чувствует и думает капитан Маршалл, – медленно произнес Пуаро. – Этот человек не выставляет напоказ свои эмоции.

– И все-таки они у него, наверное, есть, – резко заметил Уэстон.

Пуаро кивнул:

– О да, несомненно, есть.

III

В разговоре с миссис Касл главный констебль, как всегда, был предельно тактичен.

Миссис Касл являлась владелицей и хозяйкой пансионата «Веселый Роджер». Эта женщина сорока с лишним лет обладала внушительным бюстом, огненно-рыжими волосами, выкрашенными хной, и чуть ли не оскорбительно утонченной манерой речи.

– Подумать только, и такое произошло в моем пансионате! – сказала она. – А ведь это было самое тихое место на свете. Сюда приезжают такие милые люди… Никакой вульгарности – надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Не так, как в больших отелях в Сент-Лу.

– Совершенно верно, миссис Касл, – подтвердил полковник Уэстон. – Но происшествия случаются и в самых порядочных… э… заведениях.

– Не сомневаюсь, инспектор Колгейт меня поддержит, – сказала миссис Касл, бросая умоляющий взгляд на сидящего с официальным видом полицейского. – Что касается лицензий, у меня всё в полном порядке. Ни разу не было никаких нарушений!

– Успокойтесь, успокойтесь, – сказал Уэстон. – Мы вас ни в чем не виним, миссис Касл.

– Но ведь это отразится на заведении, – сказала хозяйка, и ее внушительный бюст заколыхался от волнения. – Как только я представлю себе шумные толпы зевак… Разумеется, на остров имеют право прибывать только постояльцы пансионата, – но ведь они могут стоять на том берегу и показывать пальцем!

Она поежилась.

Инспектор Колгейт не упустил возможности перевести разговор в нужное русло.

– Кстати, вы только что упомянули об одном важном моменте, – сказал он. – Доступ на остров. Каким образом вы не пускаете сюда посторонних?

– В этом отношении у меня очень строгие правила.

– Да, но какие меры вы предпринимаете? Что сдерживает посторонних? Летом туристы роятся повсюду, словно мухи.

Миссис Касл передернуло.

– Это все из-за экскурсионных автобусов, – сказала она. – Однажды я видела их на стоянке у пристани в Лезеркомб-Бэй сразу восемнадцать. Восемнадцать!

– Вы правы. Так как же вы не пускаете сюда посторонних?

– Везде висят таблички с предупреждениями. И потом, разумеется, в прилив мы отрезаны от большой земли.

– Да, но в отлив?

Миссис Касл все подробно объяснила. В конце дамбы у входа на остров есть ворота. На них написано: «Пансионат “Веселый Роджер”. Частная собственность. Проход воспрещен. Только для отдыхающих пансионата». По обеим сторонам от ворот из моря поднимаются отвесные скалы, перелезть через которые нельзя.

– Но ведь любой может взять лодку, обогнуть остров и высадиться в одной из бухт, не так ли? Этому вы не можете помешать. На береговую полосу доступ свободен. Вы не имеете права никому помешать находиться в полосе, затопляемой приливом.

Однако, похоже, подобное случалось крайне редко. Лодку можно взять на пристани в Лезеркомб-Бэй, но оттуда идти на веслах до острова далеко, к тому же у самой пристани сильное течение.

Кроме того, предупреждающие таблички есть на лестницах, ведущих наверх от бухты Чаек и бухты Эльфов. Миссис Касл добавила, что Джордж и Уильям постоянно наблюдают за пляжем, расположенным рядом с пансионатом.

– Кто такие Джордж и Уильям?

– Джордж обслуживает пляж. Он следит за раздевалками и плотами. Уильям – садовник; он содержит в порядке дорожки, теннисный корт и тому подобное.

– Ну, по-моему, тут все достаточно ясно, – нетерпеливо сказал полковник Уэстон. – Конечно, нельзя утверждать, что сюда не проник посторонний с большой земли, но этот человек сильно рисковал бы, что его заметят. Как только мы закончим здесь, мы обязательно поговорим с Джорджем и Уильямом.

– Я не переношу туристов, – заявила миссис Касл. – Очень шумные и нередко бросают апельсиновую кожуру и пачки из-под сигарет на дамбе и в скалах… И все же я не думаю, что кто-то из них оказался убийцей. О боже! Это слишком ужасно, я не нахожу слов. Такая дама, как миссис Маршалл, убита, и, что самое страшное… э… задушена…

Миссис Касл с трудом заставила себя произнести это слово. Она выдавила его с огромной неохотой.

– Да, отвратительное дело, – сочувственно произнес инспектор Колгейт.

– И газеты… Ужасно! Мой пансионат в газетах!

– Ну, в определенном смысле это можно считать рекламой, – усмехнулся Колгейт.

Миссис Касл негодующе выпрямилась. Ее бюст взметнулся вверх, корсет заскрипел.

– Это не та реклама, мистер Колгейт, которая мне нужна, – ледяным тоном промолвила она.

Полковник Уэстон поспешил вмешаться:

– Итак, миссис Касл, вы приготовили список гостей, отдыхающих здесь, как я просил?

– Разумеется, сэр.

Пробежав взглядом список, главный констебль взглянул на Пуаро, четвертого человека из тех, кто находился в кабинете управляющей.

– Полагаю, тут вы сможете нам помочь. – Уэстон зачитал вслух фамилии. – А перечень ваших слуг?

Мисс Касл предоставила второй список.

– У нас четыре горничных, метрдотель и три официанта, а также бармен Генри. Уильям чистит обувь. Еще есть кухарка и две ее помощницы.

– Вы их давно знаете?

– Ну, Альберт, метрдотель, работал несколько лет в «Винсенте», в Плимуте. Пришел сюда вместе со мной. Двое его помощников работают здесь уже три года, один – четыре. Очень милые ребята, очень воспитанные. Что касается Генри, то он здесь с открытия пансионата. Уже стал неотъемлемой частью заведения.

Уэстон кивнул.

– Похоже, тут всё в порядке, – обратился он к Колгейту. – Разумеется, мы их проверим. Благодарю вас, миссис Касл.

– Это все, что вам требовалось?

– Пока что все.

Миссис Касл проскрипела из комнаты.

– Первым делом нужно поговорить с капитаном Маршаллом, – сказал Уэстон.

IV

Кеннет Маршалл ровным голосом отвечал на задаваемые ему вопросы. Если не считать слегка осунувшегося лица, он оставался совершенно спокоен. Падающие из окна лучи солнца освещали его лицо, и можно было увидеть, какой же он красивый мужчина: правильные черты лица, внимательные голубые глаза, твердая линия рта, негромкий и приятный голос…

– Я прекрасно понимаю, капитан Маршалл, каким ужасным потрясением это для вас явилось, – говорил полковник Уэстон. – Но, я думаю, вы также понимаете, что мне необходимо как можно быстрее получить самую полную информацию.

Маршалл кивнул:

– Я вас понимаю. Спрашивайте.

– Миссис Маршалл была вашей второй женой?

– Да.

– Как долго вы с нею были женаты?

– Чуть больше четырех лет.

– Какое у нее было имя до брака?

– Хелен Стюарт. А сценическое ее имя было Арлена Стюарт.

– Она была актрисой?

– Она выступала в варьете и музыкальных представлениях.

– После замужества ваша жена оставила сцену?

– Нет. Арлена продолжала время от времени выступать. Окончательно она оставила сцену около полутора лет назад.

– У нее была на то какая-то особенная причина?

Похоже, Кеннет задумался.

– Нет, – наконец сказал он. – Она просто сказала, что устала от всего этого.

– Это не было сделано… э… в соответствии с вашим пожеланием?

Маршалл удивленно поднял брови:

– Нет, что вы!

– Вас нисколько не смущало то, что ваша жена и в замужестве продолжала выходить на сцену?

Кеннет слабо улыбнулся.

– Да, я бы предпочел, чтобы она оставила сцену, – это верно. Но я не настаивал на этом.

– Вы не ссорились по этому поводу?

– Конечно же, нет! Моя жена была вольна поступать так, как пожелает.

– И… и ваш брак был счастливым?

– Разумеется, – холодно подтвердил Кеннет.

Полковник Уэстон помолчал.

– Капитан Маршалл, – сказал он, – у вас есть какие-нибудь мысли на тот счет, кто мог убить вашу жену?

Ответ последовал без каких-либо колебаний:

– Абсолютно никаких.

– У нее были враги?

– Возможно.

– Так…

– Не поймите меня превратно, сэр, – тотчас же развил свою мысль Маршалл. – Моя жена была актрисой. Кроме того, она была очень привлекательной женщиной. Она вызывала определенную долю ревности и зависти. Были столкновения по поводу ролей – было соперничество с другими женщинами – было много, скажем так, общей зависти, ненависти, злобы и жестокости. Однако из этого не следует, что нашелся человек, способный ее убить.

Впервые нарушил молчание Эркюль Пуаро:

– На самом деле вы хотите сказать, месье, что ее врагами были исключительно одни женщины?

Кеннет посмотрел на него.

– Да, – подтвердил он. – Именно так.

– Вы не знаете, чтобы кто-либо из мужчин затаил на нее злобу? – спросил главный констебль.

– Нет.

– Ваша жена встречалась раньше с кем-либо из отдыхающих пансионата?

– Кажется, она уже была знакома с мистером Редферном – они встретились на какой-то коктейль-вечеринке. Насколько мне известно, больше ни с кем.

Уэстон помолчал. Похоже, он задумался над тем, стоит ли развивать эту тему. В конце концов главный констебль решил воздержаться.

– Теперь перейдем к сегодняшнему утру, – сказал он. – Когда вы в последний раз видели свою жену?

Задумавшись на мгновение, Маршалл сказал:

– Я заглянул к ней, когда спускался на завтрак…

– Прошу прощения, вы занимали отдельные комнаты?

– Да.

– И когда это случилось?

– Где-то около девяти.

– Чем она была занята?

– Вскрывала почту.

– Она ничего не сказала?

– Ничего заслуживающего внимания. «Доброе утро… какая сегодня хорошая погода…» – нечто в таком духе.

– Как она себя вела? Вы не заметили ничего необычного?

– Нет, все было совершенно нормально.

– Ваша жена не была возбуждена, встревожена, взволнована?

– Я определенно ничего не заметил.

– Она ничего не сказала про содержание почты? – спросил Пуаро.

И снова губы Маршалла изогнулись в легкой усмешке.

– Насколько я помню, она сказала, что это одни счета.

– Ваша жена позавтракала в постели?

– Да.

– Она всегда так поступала?

– Абсолютно всегда.

– Когда она обыкновенно спускалась вниз? – спросил Эркюль Пуаро.

– О, от десяти до одиннадцати – как правило, ближе к одиннадцати.

– Если б она спустилась ровно в десять, вас бы это удивило? – продолжал Пуаро.

– Конечно. Обыкновенно так рано она не спускалась.

– Однако сегодня утром она сделала именно так. Как вы думаете, капитан Маршалл, почему?

– Не имею ни малейшего понятия, – равнодушно произнес Кеннет. – Возможно, все дело в погоде – был замечательный день.

– Вы ждали, когда она придет?

Маршалл сел поудобнее.

– Я еще раз заглянул к ней после завтрака. В комнате никого не было. Я был несколько удивлен.

– После чего вы спустились на пляж и спросили у меня, не видел ли я ее.

– Э… да. – Помолчав, он с легким укором добавил: – И вы ответили, что не видели…

Невинные глаза Эркюля Пуаро не дрогнули. Он нежно погладил свои пышные усы.

– У вас сегодня утром были какие-либо определенные основания искать свою жену? – спросил Уэстон.

Маршалл вежливо перевел взгляд на главного констебля.

– Нет, – сказал он, – я просто хотел узнать, где она, только и всего.

Уэстон умолк и чуть передвинул свой стул. Когда же он заговорил снова, его голос приобрел новые интонации.

– Только что, капитан Маршалл, – сказал полковник, – вы сказали, что ваша жена уже была знакома с мистером Патриком Редферном. Насколько хорошо они знали друг друга?

Кеннет произнес:

– Не возражаете, если я закурю? – Он похлопал себя по карманам. – Черт! Я где-то оставил свою трубку.

Пуаро предложил ему сигарету. Закурив, Маршалл сказал:

– Вы спрашивали меня насчет Редферна. Жена говорила, что познакомилась с ним на какой-то коктейль-вечеринке.

– Следовательно, это было просто случайное знакомство?

– Я так думаю.

– Но с тех пор… – Главный констебль сделал паузу. – Насколько я понимаю, это знакомство переросло в гораздо более тесные отношения.

– Вы так считаете, да? – резко произнес Маршалл. – Кто вам это сказал?

– В пансионате все говорят об этом.

Маршалл бросил на Пуаро взгляд, полный холодной ярости.

– Курортные пересуды – это, как правило, неприкрытая ложь!

– Возможно. Но, насколько я понимаю, мистер Редферн и ваша жена дали определенные основания для подобных разговоров.

– Какие основания?

– Они постоянно находились вместе.

– И это всё?

– Вы не отрицаете, что дело обстояло именно так?

– Возможно. На самом деле я не обращал на это внимания.

– Вы не… прошу прощения, капитан Маршалл, – вы не возражали против дружбы вашей жены с мистером Редферном?

– Не в моих обычаях обсуждать поведение своей жены.

– Вы не возражали, не возмущались?

– Разумеется, нет.

– Даже несмотря на то, что это стало причиной скандала и растущего напряжения между мистером Редферном и его женой?

– Я не лезу в чужие дела и жду от других, что и они не будут лезть в мои дела, – холодно сказал Кеннет. – Я не слушаю сплетни и досужую болтовню.

– Вы не отрицаете, что мистер Редферн восхищался вашей женой?

– Вероятно, восхищался. Арленой восхищались многие мужчины. Она была очень красивой женщиной.

– Но лично вы были убеждены в том, что между ними нет ничего серьезного?

– Я уже говорил вам, что никогда не задумывался над этим.

– Предположим, что у нас есть свидетель, готовый показать, что отношения вашей жены и мистера Редферна были очень близкими…

И снова взгляд голубых глаз метнулся на Эркюля Пуаро. И снова на обыкновенно бесстрастном лице мелькнуло выражение неприязни.

– Если у вас есть желание слушать эти сказки, слушайте их, – сказал Маршалл. – Моей жены больше нет в живых, и она не сможет себя защитить.

– Вы хотите сказать, что лично вы в это не верите?

Впервые на лбу у Маршалла выступили крошечные бисеринки пота.

– Я не собираюсь верить в подобные измышления. – Помолчав, он продолжал: – Вам не кажется, что вы изрядно отклоняетесь в сторону? Определенно, то, во что я верю и во что не верю, не имеет отношения к чистому факту убийства, разве не так?

Прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, ему ответил Пуаро:

– Капитан Маршалл, вы не понимаете: нет такой вещи, как чистый факт убийства. В девяти случаях из десяти убийство порождается характером и образом жизни жертвы. Поскольку убитый был именно таким, каким был, он и был убит! До тех пор пока мы не сможем полностью и досконально понять, каким именно человеком была Арлена Маршалл, мы не сможем определить, какой именно человек ее убил. Из чего вытекает необходимость наших вопросов.

Маршалл повернулся к главному констеблю.

– Такова и ваша точка зрения? – спросил он.

– Ну, в какой-то степени… то есть… – неуверенно произнес Уэстон.

Кеннет издал короткий смешок.

– Так и думал, что вы не согласитесь. Насколько я понимаю, все рассуждения о личностях – это удел месье Пуаро.

– По крайней мере, вы можете поздравить себя с тем, что ничем не помогли мне, – усмехнулся детектив.

– Что вы хотите сказать?

– Что вы нам рассказали о своей жене? Ровным счетом ничего. Вы рассказали нам только то, что все и так сами видели. То, что она была красивая и ею восхищались. И больше ничего.

Маршалл пожал плечами.

– Вы с ума сошли. – Повернувшись к главному констеблю, он подчеркнуто спросил: – Сэр, у вас ко мне больше нет никаких вопросов?

– Есть, капитан Маршалл. Будьте любезны, расскажите о том, что вы делали сегодня утром.

Кеннет кивнул. Очевидно, он ожидал это.

– Я позавтракал внизу около девяти часов, после чего читал газету. Как уже говорилось, затем я поднялся к жене и обнаружил, что она уже ушла. Я спустился на пляж, увидел месье Пуаро и спросил у него, не видел ли он ее. После чего я быстро искупнулся и снова поднялся в пансионат. Это было… дайте-ка сообразить… где-то без двадцати одиннадцать – да, совершенно точно. Я взглянул на часы в фойе. Было ровно без двадцати. Я поднялся к себе в номер, но горничная еще не закончила уборку. Я попросил ее поторопиться – мне нужно было напечатать несколько писем, которые я хотел отправить почтой. Затем снова спустился вниз и обменялся парой слов с Генри, барменом. Без десяти одиннадцать опять поднялся к себе. Там я сел печатать письма и печатал до без десяти двенадцать. После чего переоделся в костюм для тенниса, поскольку в двенадцать я договорился играть в теннис. Мы еще вчера попросили не занимать корт.

– Кого вы имеете в виду?

– Миссис Редферн, мисс Дарнли, мистера Гарднера и себя. Я спустился вниз ровно в двенадцать часов и прошел на корт. Мисс Дарнли и мистер Гарднер уже были там. Миссис Редферн подошла через несколько минут. Мы играли в теннис около часа. Как раз после этого мне… мне… сообщили эту новость.

– Благодарю вас, капитан Маршалл. Чистая формальность: кто-нибудь может подтвердить, что вы находились у себя в номере и печатали письма в промежуток времени… скажем, от без десяти одиннадцать до без десяти двенадцать?

– Неужели вы думаете, что я убил свою жену? – слабо усмехнулся Кеннет Маршалл. – Так, дайте-ка подумать… Горничная убирала в номерах и должна была слышать стук пишущей машинки. И есть еще сами письма – из-за всех этих событий я так и не отправил их. Смею предположить, они станут достаточно весомым доказательством.

Он достал из кармана три письма. Конверты были подписаны, но без марок.

– Кстати, содержимое этих писем является строго конфиденциальным, – продолжал Маршалл. – Однако, когда речь идет об убийстве, приходится полагаться на то, что полиция умеет хранить тайны. В письмах содержатся различные цифры, а также финансовые отчеты. Полагаю, если вы посадите перепечатывать их одного из своих людей, у него уйдет на это никак не меньше часа. – Он помолчал. – Надеюсь, вы удовлетворены?

– Ни о каких подозрениях нет и речи, – спокойно произнес Уэстон. – Всем, кто находился на острове, придется дать отчет о своих действиях сегодня утром в промежуток времени между с десяти сорока пяти до одиннадцати сорока.

– Я понимаю, – сказал Кеннет.

– И еще, капитан Маршалл, – продолжал Уэстон. – Вам ничего не известно о том, как ваша жена собиралась распорядиться своим имуществом?

– Вы имеете в виду завещание? Не думаю, что она когда-либо составляла его.

– Но полной уверенности у вас нет?

– Ее интересы представляет контора «Баркетт, Маркетт и Эпплгуд», Бедфорд-сквер. Она занималась всеми контрактами Арлены. Но я почти абсолютно уверен, что завещания моя жена не составляла. Как-то раз она сказала, что при мысли о подобном у нее по коже мурашки бегают.

– В таком случае, если она умерла, не выразив свою последнюю волю, все ее имущество переходит к вам как к ее супругу.

– Да, наверное, так.

– У нее были близкие родственники?

– Не думаю. Если и были, она о них никогда не упоминала. Насколько мне известно, родители ее умерли, когда она была еще маленькой, а братьев и сестер у нее не имелось.

– Полагаю, в любом случае завещать ей было особенно нечего.

– Напротив, – холодно возразил Кеннет Маршалл. – Не далее как два года назад сэр Роджер Эрскин, давний друг Арлены, умер и оставил ей почти все свое состояние. Всего, кажется, порядка пятидесяти тысяч фунтов.

Инспектор Колгейт встрепенулся, его взгляд оживился. До сих пор он молчал, теперь же спросил:

– То есть, капитан Маршалл, ваша жена была богатой женщиной?

– Наверное, можно сказать и так, – пожал плечами Кеннет.

– И вы по-прежнему утверждаете, что завещания она не составляла?

– Вы можете спросить у ее поверенных. Но я убежден в том, что не оставляла. Как я уже говорил вам, Арлена считала, что это принесет несчастье.

Последовало молчание, после чего Маршалл добавил:

– Что-нибудь еще?

Уэстон покачал головой:

– Не думаю. Колгейт, у вас есть вопросы? Нет?.. Капитан Маршалл, позвольте еще раз выразить вам соболезнование в связи с постигшей вас утратой.

Кеннет часто заморгал.

– О… спасибо, – дрогнувшим голосом произнес он и вышел.

V

Трое оставшихся в кабинете переглянулись.

– Непробиваемый человек, – заметил Уэстон. – Ничего нам не сказал. Колгейт, вы что о нем думаете?

Инспектор покачал головой.

– Трудно сказать. Он не из тех, кто раскрывает душу. Люди такого типа производят плохое впечатление, когда дают показания в суде, и все же это несправедливо. Бывает, они сильно переживают случившееся, но только не показывают этого. Именно такое поведение подтолкнуло присяжных в деле Уоллеса вынести вердикт «виновен». Улики тут были ни при чем. Просто присяжные не смогли поверить в то, что человек, потерявший жену, способен так спокойно и невозмутимо говорить об этом.

Уэстон повернулся к маленькому бельгийцу:

– А вы что думаете, Пуаро?

Тот поднял руки вверх.

– Что тут можно сказать? Этот человек – запертый ящик, закрытая устрица. Он выбрал для себя такое поведение: ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знает!

– Мотивы могут быть самые разные, – сказал Колгейт. – Это может быть ревность, это может быть вопрос денег. Разумеется, в определенном смысле очевидным подозреваемым является муж. Естественно, в первую очередь думаешь о нем. Если он знал, что его благоверная гуляет с другим типом…

Пуаро не дал ему закончить свою мысль:

– Полагаю, Маршалл все знал.

– Почему вы так думаете?

– А вот почему. Вчера вечером я беседовал с миссис Редферн на Солнечной террасе. Затем, возвращаясь в пансионат, я по пути увидел этих двоих вместе – миссис Маршалл и Патрика Редферна. После чего я практически сразу же наткнулся на капитана Маршалла. У него было очень натянутое лицо. Оно ничего не выражало – ну абсолютно ничего! Можно сказать, оно было чересчур бесстрастное, если вы меня понимаете. О, Маршалл все знал, это точно!

Колгейт с сомнением проворчал что-то себе под нос.

– Ну хорошо, если вы считаете…

– Я в этом уверен! Но даже если это действительно так, о чем это нам говорит? Какие чувства испытывал капитан Маршалл к своей жене?

– К ее смерти он отнесся весьма прохладно, – заметил полковник Уэстон.

Пуаро расстроенно покачал головой.

– Порой вот такие тихони на поверку и оказываются самыми горячими натурами, – сказал инспектор Колгейт. – Все его чувства наглухо закупорены. Вполне возможно, Маршалл безумно любил свою жену – и безумно ее ревновал. Но он не из тех, кто это показывает.

– Да, вполне возможно, – медленно произнес Пуаро. – Он очень любопытная личность, этот капитан Маршалл. Меня он весьма интересует. Как и его алиби.

– Алиби, подтвержденное пишущей машинкой, – усмехнулся Уэстон. – Что вы можете на это сказать, Колгейт?

Инспектор потер глаза.

– Ну, знаете, сэр, мне это алиби нравится. Оно не слишком уж хорошее, если вы понимаете, что я хочу сказать. Оно… ну, оно естественное. И если выяснится, что горничная находилась поблизости, что она слышала стук машинки, тогда, по-моему, всё в порядке и нужно искать где-нибудь в другом месте.

– Гм, – произнес полковник Уэстон, – и где же вы собираетесь искать?

VI

Минуту-другую собравшиеся в кабинете обдумывали этот вопрос.

Первым нарушил молчание инспектор Колгейт:

– Все сводится к следующему: кто это сделал – кто-то посторонний или один из отдыхающих в пансионате? Поймите меня правильно, я не сбрасываю со счетов прислугу и все же не могу поверить в то, что кто-либо из них причастен к убийству. Нет, это дело рук отдыхающих или кого-то совершенно постороннего. Нужно рассматривать все именно в таком ключе. Первый вопрос – мотив. Есть финансовая выгода. Похоже, единственный, кто выигрывает от смерти Арлены Маршалл, это ее супруг. Какие еще есть мотивы? Первый и главный – ревность. Лично мне кажется, что налицо самое что ни на есть типичное crime passionel[179]. – Он поклонился в сторону Пуаро.

– Страсть бывает самой разной, – уставившись в потолок, пробормотал тот.

– Муж категорически заявил, что врагов у нее не было, – продолжал Колгейт. – Имеется в виду, настоящих врагов, но я ни капельки в это не верю! На мой взгляд, у такой женщины непременно должны были быть враги – заклятые враги. Что вы хотите сказать, сэр?

– Mais oui[180], – вмешался Пуаро. – Арлена Маршалл наверняка нажила себе немало врагов. И все же, на мой взгляд, теория о врагах не выдерживает никакой критики, поскольку, инспектор, на мой взгляд, все враги Арлены Маршалл, как я уже говорил, – женщины.

– В этом что-то есть, – согласился полковник Уэстон. – У здешних женщин имелись причины вонзить в нее нож.

– С другой стороны, – продолжал Пуаро, – едва ли возможно, что преступление осуществила женщина. Что говорит медицинский осмотр?

– Нисден практически стопроцентно убежден в том, что Арлену Маршалл задушил мужчина, – проворчал Уэстон. – Большие руки, мощная хватка. Конечно, не исключено, что это сделала необычайно сильная женщина, но все-таки это крайне маловероятно, черт побери.

Пуаро кивнул.

– Вот именно. Мышьяк в чашке чая, коробка отравленного шоколада, нож, даже пистолет; но задушить – нет! Мы должны искать мужчину. И тут сразу же, – продолжал он, – все становится гораздо сложнее. В этом пансионате у двух людей имелся сильный мотив устранить Арлену Маршалл – но в обоих случаях речь идет о женщинах.

– Насколько я понимаю, одна из них жена Редферна, так? – спросил полковник Уэстон.

– Да. У миссис Редферн могло возникнуть желание убить Арлену Стюарт. Скажем прямо, на то у нее были достаточные основания. И еще я думаю, что миссис Редферн способна совершить убийство. Но не такое убийство. Несмотря на страдания и ревность, она, я бы сказал, не подвержена сильной страсти. В любви она преданная и верная – но не страстная. Как я только что говорил, возможно, подсыпать мышьяк в чай, но только не задушить. К тому же я убежден в том, что миссис Редферн физически неспособна совершить это преступление, у нее слишком маленькие и слабые руки и ноги.

Уэстон кивнул.

– Это преступление совершила не женщина, – согласился он. – Нет, это дело рук мужчины.

Инспектор Колгейт кашлянул.

– Позвольте предложить возможное решение, сэр. Скажем, до знакомства с этим мистером Редферном наша дама крутила роман с другим мужчиной – назовем его Икс. Она дает Иксу от ворот поворот ради мистера Редферна. Икс без ума от ревности и ярости. Он следует за ней сюда, держится где-то поблизости, пробирается на остров и расправляется с ней. Такое возможно!

– Да, такое возможно, – сказал Уэстон. – И если все произошло именно так, доказать это будет нетрудно. Этот Икс пришел на остров пешком или приплыл на лодке? По-моему, второе более вероятно. Если так, он должен был где-то достать лодку. Можно навести справки… – Он посмотрел на Пуаро: – А вы что думаете насчет предположения Колгейта?

– Слишком уж много тут зависит от случая, – задумчиво произнес тот. – К тому же что-то в этой картинке не так. Понимаете, я не могу представить себе мужчину… обезумевшего от ярости и ревности.

– Сэр, но ведь мужчины действительно теряли голову из-за этой женщины, – сказал Колгейт. – Взгляните на Редферна.

– Да, да… Но все-таки…

Колгейт вопросительно посмотрел на него.

Пуаро покачал головой.

– Есть в этом деле что-то, что мы упускаем… – нахмурившись, произнес он.

Глава 6

I

Полковник Уэстон изучал список отдыхающих.

Он зачитал вслух:

Майор и миссис Коуэны,

Мисс Памела Коуэн,

Мастер[181] Роберт Коуэн,

Мастер Ивен Коуэн.

Место жительства: Райделс-Маунт, Лезерхэд.

Мистер и миссис Мастерманы,

Мистер Эдвард Мастерман,

Мисс Дженнифер Мастерман,

Мастер Фредерик Мастерман.

Место жительства: Лондон, С-З, Мальборо-авеню, 5.

Мистер и миссис Гарднеры.

Место жительства: Нью-Йорк.

Мистер и миссис Редферны.

Место жительства: Кроссгейтс, Селдон, Принсес-Рисборо.

Майор Барри.

Место жительства: Лондон, Ю-З-1, Сент-Джеймс, Кардон-стрит, 18.

Мистер Хорас Блатт.

Место жительства: Лондон, В-Ц-2, Пикерсгилл-стрит, 5.

Месье Эркюль Пуаро.

Место жительства: Лондон, З-1. Уайтхэвен-Меншнс.

Мисс Розамунд Дарнли.

Место жительства: Лондон, З-1, Кардиган-корт, 8.

Мисс Эмили Брюстер.

Место жительства: Сайтгейтс, Санбери-он-Темз.

Преподобный Стивен Лейн.

Место жительства: Лондон.

Капитан и миссис Маршаллы.

Мисс Линда Маршалл.

Место жительства: Лондон, Ю-З-7, Апкот-Меншнс, 73.

Он умолк.

Инспектор Колгейт сказал:

– Сэр, полагаю, мы можем исключить первые два семейства. Миссис Касл объяснила, что Мастерманы и Коуэны уже несколько лет подряд отдыхают у нее вместе с детьми. Сегодня утром они отправились на целый день на морскую экскурсию, захватив с собой обед. Они отплыли вскоре после девяти часов. Их забрал человек по имени Эндрю Бастон. Можно будет проверить у него, но, думаю, этих людей нужно вычеркнуть.

Уэстон кивнул:

– Согласен. Давайте исключим всех, кого можно. Пуаро, вы можете вкратце рассказать нам про остальных?

– На первый взгляд это вроде бы очень легко, – сказал Пуаро. – Гарднеры – супружеская пара средних лет, вежливые, любят путешествовать. Говорит одна только миссис Гарднер, муж лишь поддакивает. Он играет в теннис и гольф и обладает тонким юмором, почувствовать который можно, если завоевать расположение мистера Гарднера.

– Похоже, тут всё в порядке.

– Далее – Редферны. Мистер Редферн – молодой, нравится женщинам, великолепный пловец, хорошо играет в теннис, неплохо танцует. О его жене я вам уже говорил. Она тихая, миловидная, из тех, что не бросаются в глаза. На мой взгляд, она очень привязана к своему мужу. И у нее есть то, чего не было у Арлены Маршалл.

– Что именно?

– Ум.

Инспектор Колгейт вздохнул.

– Когда речь идет о безрассудной страсти, – сказал он, – ум особого значения не имеет.

– Возможно, так оно и есть. И все же я искренне убежден в том, что, несмотря на свое увлечение миссис Маршалл, Патрик Редферн любит свою жену.

– Быть может, сэр, так оно и есть. Не он первый, не он последний.

– Вот что достойно сожаления! – пробормотал Пуаро. – Женщины почему-то верят в это с большим трудом.

Он продолжил:

– Майор Барри. Служил в Индии, теперь в отставке. Поклонник женщин. Любитель рассказывать длинные нудные истории.

Инспектор Колгейт вздохнул.

– Можете не продолжать, сэр. Мне довелось встречать таких.

– Мистер Хорас Блатт. Он, судя по всему, человек богатый. Говорит много – о мистере Блатте. Хочет быть другом всем и каждому. Это печально, ибо никто его особо не жалует. И есть кое-что еще. Вчера вечером мистер Блатт задал мне множество вопросов. Он был чем-то встревожен. Да, определенно, мистера Блатта что-то беспокоило.

Помолчав, Пуаро продолжал уже другим тоном:

– Далее идет мисс Розамунд Дарнли. В деловом мире она известна как фирма «Роз монд». Мисс Дарнли – знаменитый модельер. Что я могу о ней сказать? У нее есть ум, есть обаяние, есть шик. Она очень привлекательна. – Он помолчал, затем добавил: – И еще она очень давняя знакомая капитана Маршалла.

Уэстон выпрямился.

– О, вот как?

– Да. Они не встречались много лет.

– Мисс Дарнли знала, что Маршалл будет здесь? – спросил Уэстон.

– Она говорит, что нет.

Сделав паузу, Пуаро продолжал:

– Кто у нас следующий? Мисс Брюстер. Этой женщины я несколько побаиваюсь. – Он покачал головой. – У нее мужской голос. Она грубоватая. Таких называют «мужчина в юбке». Мисс Брюстер занимается греблей, а своим партнерам по гольфу дает фору в четыре лунки. – Он помолчал. – И все же мне кажется, что у нее доброе сердце.

– Остается преподобный Стивен Лейн, – сказал Уэстон. – Кто такой этот преподобный Стивен Лейн?

– Я могу сказать только одно. Это очень нервный человек. И еще он, по-моему, фанатик.

– Еще один известный тип людей, – заметил инспектор Колгейт.

– И это всё, – подытожил Уэстон. Он вопросительно посмотрел на Пуаро: – Друг мой, похоже, вы чем-то озабочены?

– Да, – подтвердил детектив. – Видите ли, когда сегодня утром миссис Маршалл куда-то отправилась и попросила меня никому не говорить о том, что я ее видел, я поторопился сделать определенное заключение. Я решил, что дружба с Патриком Редферном вызвала напряженность в ее отношениях с мужем. Я предположил, что она собирается встретиться с мистером Редферном в каком-то укромном месте и не хочет, чтобы муж знал, где она.

Он помолчал.

– Но, как вы сами понимаете, тут я ошибся. Потому что, хотя муж практически сразу же появился на пляже и спросил, не видел ли я ее, Патрик Редферн также спустился на пляж – и сидел там, терпеливо поджидая ее! Следовательно, друзья мои, я спрашиваю себя: «Кто тот человек, с кем собиралась встретиться Арлена Маршалл?»

– Это подтверждает мою теорию, – сказал инспектор Колгейт. – Мужчина из Лондона или откуда-то еще.

Пуаро покачал головой.

– Но, друг мой, – сказал он, – согласно вашей теории, Арлена Маршалл порвала с этим мифическим мужчиной. В таком случае почему она приложила столько усилий, чтобы с ним встретиться?

Инспектор Колгейт покачал головой.

– Ну, а вы как думаете, кто это был? – спросил он.

– Вот как раз у меня нет никаких мыслей на этот счет. Мы только что изучили список отдыхающих. Все уже в годах – скучные. Кого из них Арлена Маршалл предпочла бы Патрику Редферну? Нет, это невозможно. Но в то же время она действительно отправилась на встречу с кем-то – и этим «кем-то» был не Патрик Редферн.

– Вы не думаете, что она просто хотела побыть одна? – пробормотал Уэстон.

Пуаро покачал головой.

– Mon cher, – сказал он, – не вызывает сомнений, что вы ни разу не встречались с убитой женщиной. Какой-то ученый написал работу о том, насколько различно сказалось бы одиночное заключение на Красавчике Браммеле[182] и на таком человеке, как Ньютон. Арлена Маршалл, дорогой мой друг, практически не могла существовать в одиночестве. Она могла жить только в окружении восхищенных мужчин… Нет, сегодня утром Арлена Маршалл отправилась на встречу с кем-то. Но кто это был?

II

Вздохнув, полковник Уэстон покачал головой.

– Что ж, к теориям мы сможем вернуться потом. А сейчас нужно закончить опрос свидетелей. Четко и ясно установить, где кто находился. Думаю, нам надо встретиться с дочерью Маршалла. Возможно, она сообщит что-то полезное.

Линда Маршалл неуклюже прошла в кабинет, наткнувшись на дверной косяк. Она учащенно дышала, зрачки у нее были расширены. Девушка была похожа на перепуганного жеребенка. Полковник Уэстон тотчас же проникся к ней сочувствием.

«Бедный ребенок – а она всего лишь ребенок! – подумал он. – Должно быть, ужасное происшествие явилось для нее сильным потрясением».

Пододвинув стул, он ласково произнес:

– Сожалею о том, что приходится подвергать вас всему этому, мисс… Линда, не так ли?

– Да, Линда.

Голос у нее был глухой, с придыханием, как это нередко бывает у школьниц. Девушка беспомощно положила на стол руки – некрасивые, большие и красные, с длинными пальцами.

«Ребенка нельзя втягивать в такие вещи», – подумал Уэстон.

– Ничего страшного не будет, – постарался он успокоить Линду. – Мы просто хотим, чтобы вы рассказали нам все, что вам известно, только и всего.

– Вы имеете в виду… про Арлену? – спросила Линда.

– Да. Вы видели ее сегодня утром?

Девушка покачала головой:

– Нет. Арлена всегда встает поздно. Она завтракает в постели.

– Ну, а вы, мадемуазель? – спросил Пуаро.

– О, я всегда спускаюсь вниз. Завтракать в постели так скучно!

– Вы не расскажете, чем занимались сегодня утром? – попросил Уэстон.

– Ну, сначала я искупалась, затем позавтракала, а после отправилась вместе с миссис Редферн в бухту Чаек.

– В котором часу вы с миссис Редферн вышли из пансионата?

– Она сказала, что будет ждать меня в фойе в половине одиннадцатого. Я боялась опоздать и поэтому пришла немного раньше. Мы вышли за две или три минуты до назначенного срока.

– И чем вы занимались в бухте Чаек? – спросил Пуаро.

– О, я намазалась маслом и загорала, а миссис Редферн рисовала. Затем я залезла в море, а Кристина вернулась в пансионат и переоделась для тенниса.

– Вы помните, сколько было времени? – как можно более непринужденно произнес Уэстон.

– Когда миссис Редферн отправилась обратно в пансионат? Без четверти двенадцать.

– Вы в этом уверены – точно без четверти двенадцать?

Линда широко раскрыла глаза.

– О да! Я посмотрела на часы.

– На те часы, которые сейчас на вас?

Линда бросила взгляд на запястье.

– Да.

– Ничего не имеете против, если я на них взгляну? – спросил Уэстон.

Линда протянула ему свою руку. Главный констебль сверил ее часы со своими и с часами на стене.

– Точны до секунды, – улыбнулся он. – Ну, а после этого вы отправились купаться?

– Да.

– И когда вы вернулись в пансионат?

– Около часа. И тогда… тогда я услышала… услышала про Арлену… – Ее голос изменился.

– Вы с мачехой… у вас были хорошие отношения? – задал новый вопрос полковник Уэстон.

Девушка с минуту молча смотрела на него. Наконец она сказала:

– Да. Да.

– Вы ее любили, мадемуазель? – спросил Пуаро.

– Да. – Помолчав, Линда добавила: – Арлена была добра ко мне.

– Она не была жестокой мачехой из сказок? – с напускным весельем сказал Уэстон.

Линда без улыбки покачала головой.

– Очень хорошо, – сказал Уэстон. – Очень хорошо. Знаете, иногда в семьях появляется напряженность – трения, ревность… Отец был лучшим другом дочери, а потом появляется другая женщина, и он все свое внимание начинает уделять ей. У вас ничего подобного не было?

Глядя ему прямо в лицо, девушка совершенно искренне сказала:

– Нет, что вы!

– Полагаю, ваш отец был… э… очень увлечен своей женой? – продолжал Уэстон.

– Не знаю, – коротко ответила Линда.

– Как я уже говорил, в семьях возникают самые разные проблемы. Ссоры, непонимание… И если муж и жена начинают скандалить, дочери также приходится несладко. А как было в вашей семье?

– Вы хотите знать, ссорились ли отец и Арлена?

– Ну… да.

«Грязное это дело – расспрашивать ребенка про собственного отца, – подумал Уэстон. – Ну почему я полицейский? Черт побери, придется продолжать, это мой долг – продолжать задавать вопросы».

– Нет, что вы, – решительно заявила Линда. – Отец никогда ни с кем не ссорится, – добавила она. – Он не такой человек.

– Ну, а теперь, мисс Линда, я хочу, чтобы вы очень хорошо подумали, – сказал Уэстон. – У вас есть какие-нибудь мысли насчет того, кто мог убить вашу мачеху? Вы не слышали, не знаете ничего такого, что могло бы нам помочь?

Линда помолчала, судя по всему, серьезно, не спеша обдумывая этот вопрос. Наконец она сказала:

– Нет, я не знаю, кто мог бы хотеть убить Арлену. – Помолчав, она добавила: – Конечно, кроме миссис Редферн.

– Вы полагаете, миссис Редферн хотела ее убить? – спросил Уэстон. – Почему?

– Потому что ее муж влюбился в Арлену. И все же я не думаю, что она действительно хотела ее убить. Я хочу сказать, ей просто хотелось ее смерти – а это ведь не одно и то же, правда?

– Да, это не одно и то же, – мягко подтвердил Пуаро.

Линда кивнула, напрягшись, и произнесла:

– И в любом случае миссис Редферн никогда не сделает ничего подобного – никого не убьет. Она… она не жестокая, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Уэстон и Пуаро кивнули.

– Я прекрасно понимаю, что вы хотите сказать, дитя мое, – сказал бельгиец, – и я с вами согласен. Миссис Редферн не из тех, кто, как у вас говорится, «впадает в ярость». Ее… – Откинувшись назад, он полуприкрыл глаза, старательно подбирая слова: – Ее не захлестнет буря эмоций… когда весь мир перевернется… перед глазами встанет ненавистное лицо… ненавистная белая шея… и так захочется ее стиснуть… ощутить под пальцами живую плоть…

Он умолк.

Линда отпрянула от стола.

– Я могу идти? – дрожащим голосом спросила она. – Это всё?

– Да, да, это все, – поспешно произнес полковник Уэстон. – Благодарю вас, мисс Линда.

Он встал и открыл перед ней дверь. Затем вернулся за стол и, закурив, пробормотал:

– Фу! Незавидная у нас работа. Признаюсь, я чувствовал себя подонком, расспрашивая этого ребенка об отношениях ее отца и мачехи. По сути дела я предлагал девочке затянуть веревку у отца на шее. И тем не менее сделать это было нужно. Речь идет об убийстве. И Линда – тот человек, кто, скорее всего, знает, как все обстояло. Если честно, я отчасти рад, что ей нечего нам рассказать.

– Да, я так и подумал, – сказал Пуаро.

Уэстон смущенно кашлянул.

– Кстати, Пуаро, мне показалось, что под конец вы зашли чересчур далеко. Весь этот разговор про руки, стискивающие шею… По-моему, незачем внушать ребенку подобные мысли.

Детектив задумчиво посмотрел на него.

– Значит, вы полагаете, я внушал подобные мысли?

– А разве не так? Признайтесь.

Пуаро молча покачал головой.

– В целом мы не узнали от нее почти ничего ценного, – переменил тему Уэстон. – Если не считать более или менее полного алиби для миссис Редферн. Если они были вместе от половины одиннадцатого до без четверти двенадцать, Кристина Редферн исключается. Ревнивая жена выходит из-под подозрений.

– Есть гораздо более веские основания исключить миссис Редферн, – сказал Пуаро. – Я убежден, что для нее физически и психически невозможно задушить человека. Кровь у нее скорее холодная, чем горячая; она способна на глубокую привязанность и безответное постоянство, но никак не на вспышку ярости. К тому же у нее слишком маленькие и нежные руки.

– Я согласен с месье Пуаро, – сказал Колгейт. – Миссис Редферн тут ни при чем. Как установил доктор Нисден, эту дамочку придушили порядочные ручищи.

– Что ж, полагаю, теперь нам следует поговорить с Редфернами. Надеюсь, мистер Редферн уже оправился от потрясения.

III

Патрик уже полностью пришел в себя. Бледный и осунувшийся, он неожиданно стал выглядеть очень молодо.

– Вы мистер Патрик Редферн, проживающий по адресу: Кросс-гейтс, Селдон, Принсес-Ризборо?

– Да.

– Как давно вы были знакомы с миссис Маршалл?

Поколебавшись, Редферн сказал:

– Три месяца.

– Капитан Маршалл сообщил нам, что вы познакомились на коктейль-вечеринке, – продолжал Уэстон. – Это так?

– Да, все так и произошло.

– Капитан Маршалл дал понять, что, до тех пор пока вы не встретились здесь, вы не были близко знакомы, – сказал Уэстон. – Мистер Редферн, это действительно так?

И снова Патрик заколебался. Наконец он сказал:

– Ну… не совсем. Если честно, мы встречались довольно часто, тут и там.

– Без ведома капитана Маршалла?

Редферн залился краской.

– Не могу сказать, знал ли он об этом.

Заговорил Эркюль Пуаро:

– И все ваши встречи происходили также без ведома вашей жены, мистер Редферн?

– Кажется, я как-то упомянул жене, что познакомился со знаменитой Арленой Стюарт.

– Однако она не знала, как часто вы с ней встречаетесь? – настаивал Пуаро.

– Ну, наверное, не знала.

– Вы с миссис Маршалл договорились встретиться здесь? – спросил Уэстон.

Помолчав немного, Редферн пожал плечами.

– Ну хорошо, – сказал он, – наверное, теперь это уже нельзя скрывать. И мне нет смысла вас обманывать. Я был без ума от этой женщины – одержим, страстно влюблен, как вам угодно. Это она хотела, чтобы я приехал сюда. Я сначала отказывался, но затем согласился. Я… я… ну, наверное, ради нее я пошел бы на самое тяжкое преступление. Вот такое действие она производила на мужчин.

– Вы нарисовали очень точный портрет этой женщины, – пробормотал Пуаро. – Она была Цирцеей. Это верно!

– Вот именно, она превращала мужчин в рабов! – с горечью пробормотал Патрик Редферн. – Господа, буду с вами откровенен. Я не собираюсь ничего скрывать. Какой смысл? Как я уже говорил, я был страстно влюблен в нее. Как она относилась ко мне, я не знаю. Притворялась, будто любит меня, но, думаю, она была из тех женщин, кто теряет интерес к мужчине, как только завоюет его. Она знала, что я принадлежу ей душой и телом. Когда я сегодня обнаружил ее на пляже, мертвую, меня словно… – Он помолчал. – Меня словно ударило меж глаз. Я был оглушен… сражен наповал!

– Ну, а сейчас? – подался вперед Пуаро.

Патрик спокойно выдержал его взгляд.

– Я сказал вам правду. Я хочу знать только одно: как много из нашего разговора будет предано огласке? По-моему, к ее смерти это не имеет никакого отношения. А если все всплывет, моей жене придется несладко. О, понимаю, – продолжал он. – Вы полагаете, что я до сих пор совсем не думал о ней? Пожалуй, действительно так. Но хотя это может показаться верхом лицемерия, я люблю свою жену – горячо люблю. Та, другая… – Он передернул плечами. – Это было безумие, бессмысленная глупость, какую порой совершают мужчины. Но Кристина – это совершенно другое дело. Тут все настоящее. Как бы плохо я с ней ни поступал, где-то в глубине души я сознавал, что в конечном счете важна только она одна. – Помолчав, Редферн вздохнул и произнес искренним тоном: – Я хочу, чтобы вы мне поверили.

– Но я вам верю, – произнес Пуаро. – Да, да, я вам верю!

Патрик с признательностью посмотрел на него.

– Спасибо.

Полковник Уэстон кашлянул.

– Мистер Редферн, вы можете рассчитывать на то, что мы не станем говорить ничего лишнего. Но вы, похоже, не отдаете себе отчета в том, что эта… э… близкая связь может иметь самое непосредственное отношение к убийству. Поймите, возможно, именно она породила мотив преступления.

– Мотив? – удивился Патрик.

– Да, мистер Редферн, мотив! Возможно, капитан Маршалл не догадывался о ваших отношениях. Предположим, внезапно он все узнал…

– О господи! – воскликнул Редферн. – Вы хотите сказать, он все узнал – и убил свою жену?

– Такая мысль вам в голову не приходила? – довольно сухо произнес главный констебль.

Патрик покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Странно, но я об этом не думал. Понимаете, Маршалл такой спокойный тип… Я… о, это маловероятно.

– Каково было отношение миссис Маршалл к своему мужу? – спросил Уэстон. – Она – ну, боялась, как бы все не дошло до него? Или же ей это было безразлично?

– Она… она немного нервничала, – медленно произнес Редферн. – Ей не хотелось, чтобы муж что-либо заподозрил.

– Как вы думаете, она его боялась?

– Боялась? Нет, я бы не сказал.

– Прошу прощения, мистер Редферн, – вмешался Пуаро. – У вас никогда не возникал вопрос о разводе?

Патрик решительно покачал головой.

– Нет, нет, об этом не было и речи! Понимаете, у меня была Кристина. А Арлена, уверен, даже не думала об этом. Ее полностью устраивал брак с Маршаллом. Он – ну, в каком-то смысле он влиятельный человек… – Неожиданно он улыбнулся. – Граф, и к тому же материально обеспеченный. Арлена никогда не смотрела на меня как на потенциального мужа. Нет, я был лишь одним из великого множества несчастных щенков, которые нужны только для того, чтобы занять время. Я прекрасно все понимал, но, как ни странно, это никак не влияло на мои чувства к ней…

Умолкнув, он задумался. Уэстон вернул его к насущным делам:

– Итак, мистер Редферн, у вас с миссис Маршалл была какая-либо конкретная договоренность на сегодняшнее утро?

Похоже, Патрик был слегка озадачен.

– Нет, ничего конкретного, – сказал он. – Обыкновенно мы каждый день встречались утром на пляже. Плавали вместе на плоту.

– Вы были удивлены, когда сегодня утром не застали миссис Маршалл на пляже?

– Да, я был удивлен. Очень удивлен. Я не мог взять в толк, что произошло.

– И что вы подумали?

– Ну, я даже не знал, что думать. Я хочу сказать, я все время ждал, что она вот-вот появится.

– То есть, если у нее была назначена встреча с кем-то, вы понятия не имеете, кто бы это мог быть?

Патрик Редферн молча покачал головой.

– А когда у вас бывало rendezvous[183] с миссис Маршалл, где вы встречались?

– Ну, иногда я дожидался ее после обеда в бухте Чаек. Понимаете, во второй половине дня солнце туда не заглядывает, и там обычно никого не бывает. Мы встречались там раза два-три.

– А в другой бухте? В бухте Эльфов?

– Нет. Понимаете, бухта Эльфов обращена на запад, и во второй половине дня отдыхающие направляются туда на лодках и плотах. По утрам мы даже не пытались встречаться. Это было бы слишком заметно. А вот после обеда одни отправляются спать, другие куда-то уходят, и никто не обращает внимания на то, кто где находится.

Уэстон кивнул.

– Разумеется, – продолжал Редферн, – после ужина погожими вечерами мы отправлялись гулять в отдаленные уголки острова.

– О да! – пробормотал Пуаро, и Патрик удивленно покосился на него.

– Значит, – вздохнул Уэстон, – вы ничего не знаете, какая причина привела миссис Маршалл в бухту Эльфов сегодня утром?

Редферн покачал головой.

– Я ума не могу приложить! – сказал он, и в его голосе прозвучало искреннее смятение. – Это совсем не похоже на Арлену!

– Никто из ее друзей или знакомых не остановился где-нибудь поблизости? – спросил Уэстон.

– Я о таких не знаю. Уверен, никто.

– А теперь, мистер Редферн, я хочу, чтобы вы подумали очень внимательно. Вы встречались с миссис Маршалл в Лондоне. Наверняка вы знакомы с кем-то из ее окружения. Как по-вашему, нет ли кого-либо, кто затаил бы на нее обиду? Например, тот, чье место в ее симпатиях заняли вы?

Патрик задумался. Наконец он покачал головой:

– Честное слово, мне в голову никто не приходит.

Полковник Уэстон забарабанил пальцами по столу.

– Что ж, пусть будет так, – наконец сказал он. – Похоже, у нас осталось всего три возможных объяснения. В окрестностях случайно оказался какой-то неизвестный убийца, маньяк, но это уж слишком притянуто…

– Однако, – перебил его Редферн, – это, несомненно, наиболее вероятное объяснение.

Уэстон покачал головой.

– Это убийство не в духе «Загадки пустынной рощи», – сказал он. – Постороннему попасть в бухту Эльфов весьма непросто. Нужно или пройти по дамбе, далее мимо пансионата, через весь остров, а потом спуститься по лестнице, – или приплыть в лодке. В любом случае это убийство едва ли было случайным.

– Вы сказали, возможных объяснений три, – напомнил Патрик.

– Мм… да, – согласился главный констебль. – В том смысле, что на острове есть два человека, у которых был мотив убить миссис Маршалл. Во-первых, мистер Маршалл; во-вторых, ваша жена.

Ошеломленный Редферн молча уставился на него.

– Моя жена? – наконец сказал он. – Кристина? Вы хотите сказать, Кристина имеет к этому какое-то отношение? – Патрик вскочил на ноги; говорил он торопливо, слегка заикаясь. – Да вы сошли с ума… спятили… Кристина? Но это же невозможно! Это смешно!

– И тем не менее, мистер Редферн, – возразил Уэстон, – ревность является очень мощной побудительной силой. Охваченная ревностью женщина полностью теряет контроль над собой.

– Но только не Кристина! – с жаром воскликнул Патрик. – Она… о, она совсем не такая! Да, она страдала. Но она не из тех, кто… О, в ней совершенно нет жестокости!

Эркюль Пуаро задумчиво кивнул. Жестокость. То же самое слово, которое употребила Линда Маршалл. Как и тогда, он был полностью согласен с этим мнением.

– К тому же, – уверенно продолжал Редферн, – это же полный вздор! Арлена физически была вдвое сильнее Кристины. Сомневаюсь, что та сможет задушить котенка – и уж определенно не такого сильного человека, как Арлена! И еще – Кристина ни за что не спустилась бы на берег по той лестнице. Она боится высоты. И… о, все это чистая фантастика!

Полковник Уэстон задумчиво почесал ухо.

– Что ж, – сказал он, – получается, что это действительно маловероятно. Вы меня убедили. И все же в первую очередь мы должны искать мотив. – Помолчав, он добавил: – Мотив и возможность.

IV

После того как Редферн покинул кабинет, главный констебль заметил с легкой усмешкой:

– Я не посчитал необходимым говорить ему о том, что у его жены есть алиби. Хотел услышать, что он сам скажет на этот счет. Похоже, его хорошенько встряхнуло, вы не согласны?

– Приведенные им аргументы не хуже любого алиби, – пробормотал Пуаро.

– Да. О, она этого не делала! Просто не могла сделать – как вы верно заметили, для нее это физически невозможно. Вот Маршалл мог бы это сделать – но, судя по всему, он также ни при чем.

– Прошу прощения, сэр, – кашлянув, сказал инспектор Колгейт. – Я тут думал по поводу его алиби. Понимаете, если он продумал все наперед, вполне возможно, что письма были напечатаны заранее.

– Хорошая мысль, – согласился Уэстон. – Нам нужно проверить…

Он осекся, поскольку в кабинет вошла Кристина Редферн.

Как всегда, она была спокойной и педантичной. На ней были белый костюм для тенниса, а поверх него – бледно-голубой свитер. Этот цвет подчеркивал ее светлую, буквально прозрачную кожу. Однако, мысленно отметил Эркюль Пуаро, лицо ее не было ни глупым, ни слабым. Напротив, оно было решительным и умным. Детектив одобрительно кивнул.

«Маленькая бедняжка, – подумал полковник Уэстон. – Очень милая. Пожалуй, несколько невыразительная. И она слишком хороша для своего безмозглого гуляки-мужа… Ну да ладно, мальчишка еще совсем молод. Все мы совершаем из-за женщин глупости».

Вслух он сказал:

– Садитесь, миссис Редферн. Сами понимаете, мы должны выполнить заведенный порядок. Попросить всех описать свои действия сегодня утром. Исключительно для протокола.

Кристина кивнула.

– Да, да, я вас прекрасно понимаю, – ровным тоном тихо произнесла она. – С чего мне начать?

– Постарайтесь начать с начала, – сказал Пуаро. – Что вы сделали после того, как проснулись?

– Дайте-ка вспомнить, – сказала Кристина. – Спускаясь на завтрак, я заглянула в номер к Линде Маршалл и договорилась пойти в бухту Эльфов. Мы условились встретиться в фойе в половине одиннадцатого.

– Вы не купались перед завтраком, мадам? – спросил Пуаро.

– Нет. Я крайне редко так поступаю. – Она улыбнулась. – Мне нравится, чтобы море успело прогреться. Я довольно часто мерзну.

– Но ваш муж купается рано утром?

– О да. Практически ежедневно.

– Ну, а миссис Маршалл, она тоже купалась по утрам?

Голос Кристины изменился. Он стал холодным и резким.

– О нет, – сказала она. – Миссис Маршалл была из тех, кто никогда не появляется раньше середины утра.

– Прошу прощения, мадам, – смущенно промолвил Пуаро. – Я вас прервал. Вы говорили, что зашли к мисс Линде Маршалл. В котором часу это было?

– Дайте-ка вспомнить… в половине девятого… нет, чуть позже.

– И мисс Маршалл уже встала?

– Да, ее не было в номере.

– Не было?

– Да, она сказала, что купалась.

В голосе Кристины прозвучало слабое, очень слабое смущение. Это озадачило Пуаро.

– Ну, а потом? – спросил Уэстон.

– Затем я отправилась на завтрак.

– А после завтрака?

– Поднялась к себе, собрала альбом и краски, и мы тронулись в путь.

– Вы и мисс Линда Маршалл?

– Да.

– В котором часу это было?

– Кажется, ровно в половине одиннадцатого.

– И что вы делали дальше?

– Мы пришли в бухту Эльфов. Знаете, это бухта на восточной оконечности острова. Там мы и устроились. Я рисовала, а Линда загорала.

– Когда вы покинули бухту?

– Без четверти двенадцать. В двенадцать у меня был теннис, и я должна была переодеться.

– Часы у вас были с собой?

– Вообще-то нет. Я спросила время у Линды.

– Ясно. А затем?

– Я собрала принадлежности для рисования и вернулась в пансионат.

– Ну, а мадемуазель Линда? – спросил Пуаро.

– Линда? О, она пошла купаться.

– Вы сидели далеко от моря?

– Мы расположились значительно выше верхней точки прилива. Под самой скалой – чтобы я могла оставаться в тени, а Линда жарилась на солнце.

– Линда Маршалл успела войти в воду до того, как вы покинули пляж? – уточнил Пуаро.

Кристина наморщила лоб, стараясь вспомнить.

– Так, дайте-ка сообразить. Она сбежала к воде… я закрыла ящик… Да, поднимаясь по тропе на скалу, я слышала, как Линда плещется в волнах.

– Мадам, вы в этом уверены? В том, что мадемуазель Линда действительно вошла в воду?

– Да, уверена. – Кристина удивленно уставилась на бельгийца.

Полковник Уэстон также посмотрел на него. Затем он сказал:

– Продолжайте, миссис Редферн.

– Я вернулась в пансионат, переоделась и отправилась на теннисный корт, где встретилась с остальными.

– С кем именно?

– Это были капитан Маршалл, мистер Гарднер и мисс Дарнли. Мы сыграли два сета. Мы уже собирались начать еще один, когда пришло известие… о миссис Маршалл.

Пуаро подался вперед.

– И что вы подумали, мадам, узнав об этом?

– Что я подумала?

На лице у Кристины отобразилось легкое недовольство этим вопросом.

– Да.

– Это… это было ужасно, – медленно произнесла миссис Редферн.

– О да, у вас внутри все перевернулось. Я понимаю. Но что это означало лично для вас?

Кристина бросила на него быстрый взгляд – наполненный мольбой. Пуаро на него откликнулся.

– Я взываю к вам, мадам, – сухо промолвил он, – как к женщине мудрой, благоразумной и рассудительной. Несомненно, за время пребывания здесь у вас уже сложилось мнение о миссис Маршалл. Какой женщиной она была?

– Полагаю, – осторожно сказала Кристина, – на отдыхе всем свойственно оценивать своих знакомых.

– Разумеется, это совершенно естественно. Поэтому я спрашиваю у вас, мадам, были ли вы очень удивлены обстоятельствами ее смерти?

– Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, – медленно произнесла миссис Редферн. – Нет, пожалуй, я не была удивлена. Потрясена – да. Но миссис Маршалл была такой женщиной…

– Она была такой женщиной, – закончил за нее Пуаро, – с кем могло произойти именно это. Да, мадам, это самая правильная и самая существенная вещь, которая была высказана сегодня в этом кабинете. Отбросив в сторону все… э… личные, – он тщательно подчеркнул это слово, – чувства, что вы на самом деле думаете о покойной миссис Маршалл?

– Имеет ли смысл сейчас углубляться во все это? – спокойно спросила Кристина.

– Думаю, да, имеет.

– Ну, что я могу сказать? – Ее бледное лицо внезапно залилось краской. Тщательная сдержанность поведения исчезла, и на какой-то краткий миг проступила естественная, обнаженная натура. – На мой взгляд, подобные люди абсолютно бесполезны! Она не сделала ничего, чтобы оправдать свое существование. У нее не было ума – не было мозгов. Она думала только о мужчинах, о тряпках и о том, чтобы ею восторгались. Паразит, от которого нет никакого толку! Наверное, мужчинам она нравилась… о, ну конечно, она нравилась мужчинам. И она жила ради этого. Вот почему, думаю, я не очень-то удивилась, что ее постиг такой конец. Она была из тех, кто оказывается замаран самой разной грязью – шантаж, ревность, жестокость, все самые низменные чувства. Она… она пробуждала в людях самое плохое.

Миссис Редферн остановилась, учащенно дыша. Ее несколько коротковатая верхняя губа чуть приподнялась в брезгливом отвращении. Полковнику Уэстону вдруг подумалось, что трудно найти более полные противоположности, чем Арлена Стюарт и Кристина Редферн. И еще он подумал, что для мужчины, женатого на Кристине Редферн, атмосфера вокруг становится настолько разреженной, что арлены стюарт этого мира приобретают для него особую притягательность.

А затем, сразу же после этих мыслей, все его внимание полностью сосредоточилось на одном-единственном слове, сказанном Кристиной.

– Миссис Редферн, – подавшись вперед, спросил главный констебль, – почему, говоря об Арлене Маршалл, вы употребили слово «шантаж»?

Глава 7

I

Кристина недоуменно уставилась на него, не сразу сообразив, что он имел в виду.

– Наверное… наверное, потому, что ее шантажировали, – чисто механически ответила она. – Она была из тех, кого постоянно шантажируют.

– Вам известно, что ее шантажировали? – возбужденно спросил полковник Уэстон.

Щеки молодой женщины залились легким румянцем.

– Раз уж об этом зашла речь – да, так получилось, что мне это известно, – смущенно произнесла она. – Я… я случайно подслушала один разговор.

– Миссис Редферн, вы не объяснитесь?

Покраснев еще больше, Кристина сказала:

– Я… я не собиралась подслушивать. Все произошло совершенно случайно. Это было два – нет, три дня назад. Вечером мы играли в бридж. – Она повернулась к Пуаро: – Помните? Мы с мужем, месье Пуаро и мисс Дарнли. Я была «болваном». В комнате было очень душно, и я выскользнула на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Спускаясь к пляжу, я внезапно услышала голоса. Один – я сразу же узнала Арлену Маршалл – произнес: «Не надо на меня давить. Сейчас я не смогу достать деньги. Муж обязательно что-то заподозрит». Затем мужской голос ответил: «Я не желаю слышать никаких отговорок. Вам придется раскошелиться!» После чего Арлена сказала: «Гнусный шантажист!» А мужчина ей: «Гнусный или нет, но вам придется заплатить, моя дорогая!» – Кристина помолчала. – Я развернулась и направилась назад, и через минуту меня обогнала Арлена Маршалл. Она была ужасно расстроена.

– Ну, а мужчина? – спросил Уэстон. – Вы его узнали?

Миссис Редферн покачала головой.

– Он говорил очень тихо, – сказала она. – Я с трудом разбирала слова.

– Вам не показалось, что он похож на голос кого-либо из тех, кого вы знаете?

Подумав, она снова покачала головой.

– Нет, не могу сказать. Голос был тихий и грубый. Это… о, это мог быть кто угодно.

– Благодарю вас, миссис Редферн, – сказал полковник Уэстон.

II

Как только за Кристиной Редферн закрылась дверь, инспектор Колгейт произнес:

– Наконец-то у нас что-то появилось!

– Вы так думаете, а? – спросил Уэстон.

– Ну, сэр, это дает пищу для размышлений, тут никуда не деться. Кто-то из отдыхающих в пансионате шантажировал эту дамочку.

– Однако убит не подлый шантажист, – пробормотал Пуаро. – А его жертва.

– Да, тут небольшая неувязочка, согласен, – согласился инспектор. – Шантажистам несвойственно устранять свои жертвы. Но, по крайней мере, эта информация дает нам вот что: причину странного поведения миссис Маршалл сегодня утром. У нее была назначена встреча с шантажистом, и она не хотела, чтобы ее муж или Редферн узнали об этом.

– Определенно, это многое объясняет, – кивнул Пуаро.

– И учтите, какое место было выбрано, – продолжал инспектор Колгейт. – Самое подходящее для подобной цели. Дамочка отправляется плавать на плоту. Это совершенно естественно. Она поступает так каждый день. Завернув за скалу, она оказывается в бухте Эльфов, где по утрам никого не бывает. Это тихое укромное место как нельзя лучше подходит для разговора без посторонних.

– Ну да, – подхватил Пуаро, – меня также поразил этот момент. Как вы совершенно верно заметили, это идеальное место для rendezvous. Оно уединенное, с суши туда можно попасть, лишь спустившись по вертикальной стальной лестнице, а на это хватит духу далеко не у каждого, bien entendu[184]. Больше того, нависающая скала скрывает почти весь берег. Есть и еще одно преимущество, на днях мне рассказал о нем мистер Редферн. В скале имеется пещера, вход в которую найти очень непросто, но там можно укрыться.

– Ну конечно – пещера Эльфов, – сказал Уэстон. – Помнится, я о ней слышал.

– Однако о ней не вспоминали уже много лет, – заметил инспектор Колгейт. – Надо будет туда заглянуть. Как знать, может быть, мы обнаружим какие-нибудь следы…

– Да, вы правы, Колгейт, – сказал Уэстон. – Мы нашли решение первой части загадки: зачем миссис Маршалл отправилась в бухту Эльфов? Но теперь нам нужна и вторая половина решения: с кем она собиралась там встретиться? Предположительно с одним из живущих в пансионате. В любовники никто из них не подходит, однако шантажист – это уже совершенно другое дело. – Он пододвинул к себе список гостей. – Если отбросить официантов и коридорных, которые, на мой взгляд, вряд ли имеют к этому отношение, у нас останутся следующие лица: американец – мистер Гарднер, майор Барри, мистер Хорас Блатт и преподобный Стивен Лейн.

– Можно еще больше сократить этот список, сэр, – добавил инспектор Колгейт. – Полагаю, практически точно можно исключить американца. Он все утро провел на пляже. Ведь так, месье Пуаро?

– Он отлучался ненадолго, когда ходил за клубком шерсти для жены.

– Ладно, это можно не учитывать, – сказал Колгейт.

– А трое остальных? – спросил Уэстон.

– Майор Барри покинул пансионат около десяти часов утра и возвратился в час тридцать. Мистер Лейн ушел еще раньше. Позавтракал в восемь, сказал, что пойдет бродить по окрестностям. Мистер Блатт отплыл на яхте в девять тридцать, как поступает практически каждый день. Ни тот, ни другой до сих пор еще не вернулись.

– На яхте, значит? – задумчиво произнес полковник Уэстон.

– Подходит как нельзя лучше, сэр, – подхватил инспектор Колгейт.

– Что ж, мы обязательно поговорим с майором. Так, посмотрим, кто у нас еще остался… Розамунд Дарнли. И еще Брюстер, которая обнаружила тело вместе с Редферном. Что она собой представляет, Колгейт?

– О, весьма рассудительная женщина, сэр. С такой шутки плохи.

– Она не высказывала никаких мыслей по поводу убийства?

Инспектор покачал головой:

– Не думаю, сэр, что она сможет что-либо добавить, но нужно убедиться наверняка. И еще остаются американцы.

Полковник Уэстон кивнул:

– Давайте поговорим со всеми и поскорее покончим с этим. Как знать, быть может, мы что-нибудь узнаем. Хотя бы насчет шантажа.

III

Мистер и миссис Гарднеры явились к представителям власти вдвоем. Миссис Гарднер тотчас же поспешила все объяснить:

– Надеюсь, вы все поймете, полковник… Уэстон, кажется, вас так зовут? – Успокоенная на этот счет, она продолжала: – Эта история явилась для меня ужасным потрясением, а мистер Гарднер печется о моем здоровье…

– Миссис Гарднер, – вмешался ее муж, – очень впечатлительная.

– …и он сказал мне: «Конечно же, Кэрри, я пойду с тобой». Не поймите превратно, у нас самое высокое мнение о работе британской полиции, это сущая правда. Мне говорили, что британская полиция действует очень тонко и деликатно, и я никогда в этом не сомневалась, и, разумеется, когда я однажды потеряла в отеле «Савой» браслет, молодой человек, который встретился со мною по этому поводу, был крайне любезен и обходителен, и, конечно же, на самом деле браслет я вовсе не теряла, а просто забыла, куда положила, – вот что бывает в спешке, забываешь, куда что кладешь… – Остановившись, миссис Гарднер набрала побольше воздуха и начала снова: – Как я уже сказала, и я уверена, мистер Гарднер со мной согласен, мы с радостью сделаем все возможное, чтобы помочь британской полиции. Так что не стесняйтесь, спрашивайте у меня все, что хотите узнать…

Полковник Уэстон открыл было рот, собираясь воспользоваться этим приглашением, однако ему пришлось на какое-то время отложить свой вопрос, поскольку миссис Гарднер продолжала:

– Я ведь так и сказала, правда, Оделл? И это действительно так, правда?

– Да, дорогая, – подтвердил мистер Гарднер.

– Насколько я понимаю, миссис Гарднер, – поспешил вставить полковник Уэстон, – вы с мужем все утро провели на пляже?

Как исключение, мистер Гарднер в этот раз оказался первым.

– Так оно и было, – подтвердил он.

– Ну да, разумеется, – перехватила инициативу миссис Гарднер. – И какое это было чудесное спокойное утро, совсем как обычно, если вы меня понимаете, возможно, даже более того, и у нас и мысли не было о том, что прямо по соседству с нашим очаровательным пляжем произошло такое злодеяние!

– Вы сегодня видели миссис Маршалл?

– Мы ее не видели. И я сказала Оделлу: «Ну куда могла сегодня отправиться миссис Маршалл?» Так я ему и сказала. Сначала ее искал муж, а затем этот симпатичный молодой человек, мистер Редферн, и он был в таком нетерпении, просто сидел на пляже и хмуро смотрел на всех и вся. И я сказала себе: зачем, когда у него есть такая милая приятная жена, ему понадобилось бегать за этой ужасной женщиной? Потому что я чувствовала, что она именно такая. Я всегда это чувствовала, правда, Оделл?

– Да, дорогая.

– Ума не приложу, как этот приятный капитан Маршалл женился на такой женщине, и ведь у него подрастает дочь – такая приятная девушка, – а для девушек очень важно, чтобы на них оказывали правильное влияние. Миссис Маршалл была совершенно неподходящим человеком – никакого воспитания, и, я бы сказала, звериная натура. Если б у капитана Маршалла была хоть крупица здравого смысла, он женился бы на мисс Дарнли, очаровательной женщине, и очень известной. Я должна сказать, что восхищаюсь тем, как она решительно шла к цели, создавая свой первоклассный бизнес. Для этого нужна голова – а достаточно только посмотреть на Розамунд Дарнли, и сразу будет видно, что у нее потрясающая голова. Она способна продумать и воплотить в жизнь любое благопристойное дело. Я просто не могу выразить, насколько восторгаюсь этой женщиной! И я тут на днях сказала мистеру Гарднеру, что каждый может видеть, как сильно она влюблена в капитана Маршалла – без ума от него, я ведь прямо так и сказала, правда, Оделл?

– Да, дорогая.

– Кажется, они были знакомы в детстве, и как знать, может быть, теперь, когда этой женщины больше нет на их пути, все наконец образуется… Я свободна от предрассудков, полковник Уэстон, и дело не в том, что я неодобрительно отношусь к сцене как к таковой – помилуй бог, у меня в числе лучших подруг есть актрисы, – но я постоянно повторяла мистеру Гарднеру, что в этой женщине есть какое-то зло. И, как видите, я оказалась права.

Она торжествующе умолкла.

Губы Эркюля Пуаро изогнулись в легкую усмешку. На мгновение он встретился взглядом с проницательными серыми глазами мистера Гарднера.

– Что ж, благодарю вас, – в отчаянии промолвил полковник Уэстон. – Полагаю, вы не заметили ничего такого, что могло бы иметь отношение к делу?

– Нет, нет, не думаю, – медленно протянул мистер Гарднер. – Миссис Маршалл почти все время проводила с молодым Редферном – но это вам каждый скажет.

– А что ее муж? Как вы думаете, ему это не нравилось?

– Капитан Маршалл человек очень выдержанный, – осторожно произнес мистер Гарднер.

– Да, да! – подтвердила миссис Гарднер. – Он настоящий англичанин!

IV

На апоплексическом лице майора Барри боролись противоречивые чувства. Он пытался изобразить подобающий ужас, но не мог полностью подавить стыдливое злорадство.

– Буду рад помочь вам, чем смогу, – резким, слегка гнусавым голосом произнес он. – Конечно, я ничего не знаю – ровным счетом ничего. Не был знаком с действующими лицами. Но в свое время я посмотрел мир. Знаете, долго прожил на Востоке… И могу сказать вот что: все, что не узнаешь о человеческой натуре, пожив в горах на севере Индии, не заслуживает того, чтобы это знать! – Помолчав, он набрал побольше воздуха и продолжал: – Кстати, это дело напоминает мне похожий случай в Симле. Один тип по фамилии Робинсон… или его фамилия была Фолконер? Не важно. Одним словом, он был из Восточного Уилтшира… или из Северного Суррея? Сейчас уже не могу вспомнить; впрочем, это не имеет значения. Такой тихий парень, понимаете, книгочей, кроткий, как овечка, как говорится. Как-то раз вечером зашел в бунгало к своей жене. Схватил ее за горло. Она якшалась с каким-то типом, а он об этом прознал. Помилуй бог, он едва ее не придушил! А был близок к тому. Изумил нас всех! Мы подумать не могли, что он способен на такое.

– И вы прослеживаете здесь аналогию со смертью миссис Маршалл? – негромко произнес Пуаро.

– Ну, я хотел сказать… понимаете, она была задушена. То же самое. Мужик внезапно спятил!

– Вы полагаете, это же самое произошло с капитаном Маршаллом? – спросил Пуаро.

– О, послушайте, ничего такого я не говорил! – Лицо майора Барри побагровело еще сильнее. – Я ничего не говорил про Маршалла. Отличный парень. Ни в жизнь не скажу про него ни одного плохого слова!

– О, пардон, – пробормотал Пуаро, – но вы говорили о естественной реакции мужа.

– Ну, я хотел сказать, что миссис Маршалл была той еще шлюхой, – сказал майор Барри. – Заарканила молодого Редферна, это точно. И, вероятно, до него были и другие. Но что самое смешное, знаете, мужья – тупой народ. Поразительно! Я снова и снова диву даюсь! Муж видит, что какой-то тип влюблен в его жену, но не замечает, что она влюблена в него! Помню один похожий случай в Пуне. Очень красивая женщина, черт побери, водила мужа за нос…

Полковник Уэстон беспокойно заерзал.

– Да, да, майор Барри, – сказал он. – В настоящий момент мы пока что устанавливаем факты. Лично вы ничего не знаете – не видели, не слышали ничего, что могло бы нам помочь?

– Ну, если честно, Уэстон, я не могу сказать, что ничего не знаю. Как-то раз вечером я видел ее и молодого Редферна в бухте Чаек, – многозначительно подмигнув, он издал хриплый смешок. – Та еще была картина! Но это ведь не то, что вам нужно. Ха, ха!

– Сегодня утром вы не видели миссис Маршалл?

– Сегодня утром я никого не видел. Отправился в Сент-Лу. Вот невезение! Здесь такое место, что месяцами ничего не происходит, а когда произошло, раз! – и я все пропустил!

В голосе майора прозвучало омерзительное сожаление.

– Вы сказали, что отправились в Сент-Лу? – подтолкнул его полковник Уэстон.

– Да, хотел кое-кому позвонить. Здесь телефона нет, а на почте в Лезеркомб-Бэй невозможно уединиться.

– Разговоры по телефону носили личный характер?

Майор снова весело подмигнул.

– Ну, носили и в то же время не носили. Хотел связаться с одним своим приятелем и попросить его поставить кое-что на лошадь. Не смог до него дозвониться, опять не повезло.

– Откуда вы звонили?

– Из телефонной кабинки в главном почтовом отделении Сент-Лу. А потом на обратном пути я заблудился – очень запутанные улицы! – плутал и кружил по всему городу. Потерял по меньшей мере лишний час. Черт возьми, самое бестолковое место на земле! Я вернулся всего полчаса назад.

– Вы с кем-нибудь разговаривали, кого-нибудь встречали в Сент-Лу? – спросил полковник Уэстон.

– Хотите, чтобы я доказал свое алиби? – фыркнул майор Барри. – Не могу придумать ничего дельного. Видел в Сент-Лу тысяч пятьдесят человек – но из этого вовсе не следует, что они меня запомнили.

– Сами понимаете, мы должны задавать подобные вопросы, – сказал главный констебль.

– А то как же. Готов отвечать на любые вопросы днем и ночью. Буду рад помочь вам схватить того типа, который это сделал. «Убийство на пустынном берегу» – готов поспорить, именно так назовут его в газетах. Это напомнило мне один случай…

Однако на этот раз инспектор Колгейт решительно задавил в зародыше очередное воспоминание и выпроводил словоохотливого майора за дверь.

Вернувшись, он сказал:

– Трудно будет проверить что-либо в Сент-Лу. Сейчас самый разгар курортного сезона.

– Да, мы не можем исключить майора Барри из нашего списка, – согласился главный констебль. – Впрочем, я не верю, что он тут как-то замешан. По курортам слоняются десятки подобных старых зануд. Помню двух-трех таких по службе в армии. И все же – нельзя сбрасывать его со счетов. Оставляю все вам, Колгейт. Проверьте, когда он забрал машину из гаража… горючее… и все остальное. В принципе, возможно, что Барри оставил машину где-нибудь в укромном месте, вернулся сюда пешком и отправился в бухту. И все же мне это кажется маловероятным. Он бы слишком рисковал попасться кому-либо на глаза.

Колгейт кивнул.

– Конечно, сегодня здесь много экскурсионных автобусов, – сказал он. – День выдался замечательный. Они начали подъезжать сюда около половины двенадцатого. Прилив был в семь утра, стало быть, отлив где-то около часа дня. Весь берег и дамба были заполнены туристами.

– Да, – сказал Уэстон. – Но от дамбы Барри должен был пройти мимо пансионата.

– Необязательно. Он мог свернуть на тропинку, ведущую в центр острова.

– Я вовсе не хочу сказать, что Барри не смог бы вернуться незамеченным, – с сомнением произнес Уэстон. – Практически все гости пансионата находились в солярии на пляже, за исключением миссис Редферн и дочери Маршалла, ушедших в бухту Чаек, а начало этой тропы просматривается лишь из нескольких номеров пансионата, поэтому с большой долей вероятности никто не смотрел в окно как раз в этот момент. Я согласен, что кто-то мог пройти к пансионату, пересечь фойе и выйти на улицу так, чтобы никто его не увидел. Но я хочу сказать другое: Барри не мог рассчитывать на то, что никто его не увидит.

– Он мог подплыть к бухте на лодке, обогнув остров, – предположил Колгейт.

Уэстон кивнул.

– Это гораздо разумнее. Если у него была наготове лодка в одной из окрестных бухт, он мог бы оставить машину, дойти на веслах или под парусом до бухты Эльфов, совершить убийство, вернуться назад, сесть в машину и приехать сюда с рассказом о том, что он ездил в Сент-Лу и заблудился там, – уверенный в том, что проверить его рассказ будет непросто.

– Вы совершенно правы, сэр.

– Что ж, оставляю и это вам, Колгейт, – сказал главный констебль. – Тщательно прочешите окрестности. Вы сами знаете, что делать. А сейчас побеседуем с мисс Брюстер.

V

Эмили Брюстер не смогла добавить ничего существенного к тому, что уже было известно.

После того как она повторила свой рассказ, Уэстон спросил:

– И вы не знаете ничего такого, что хоть как-нибудь могло нам помочь?

– Боюсь, нет, – коротко ответила Эмили. – Очень прискорбный случай. Однако надеюсь, вы быстро доберетесь до правды.

– И я также на это надеюсь, – сказал Уэстон.

– Сделать это будет нетрудно, – сухо заметила женщина.

– Что вы имеете в виду, мисс Брюстер?

– Извините. Я вовсе не собиралась учить вас делать свою работу. Я только хотела сказать, что, имея дело с такой женщиной, установить истину будет достаточно просто.

– Вы так считаете? – пробормотал Эркюль Пуаро.

– Разумеется, – отрезала Эмили Брюстер. – De mortis nil nisi bonum[185], конечно, но от фактов никуда не уйти. Эта женщина была насквозь порочна. Достаточно лишь немного покопаться в ее сомнительном прошлом.

– Она вам не нравилась? – мягко произнес Пуаро.

– Мне кое-что было о ней известно. – В ответ на вопросительные взгляды присутствующих она продолжила: – Моя двоюродная сестра замужем за одним из Эрскинов. Вы, вероятно, слышали о том, что эта женщина убедила старого сэра Роджера, уже выжившего из ума, оставить ей бо́льшую часть своего состояния, обделив законных наследников.

– И наследники… мм… были этим недовольны? – спросил полковник Уэстон.

– Естественно. Связь сэра Роджера с этой женщиной сама по себе уже была скандалом, а вдобавок он оставляет ей примерно пятьдесят тысяч фунтов! Вот она, Арлена Стюарт! Понимаю, мои слова могут показаться жестокими, но, по-моему, арлены стюарт этого мира не заслуживают сочувствия. И мне известно еще кое-что: один юноша – неплохой мальчик – совсем потерял из-за нее голову. Он всегда был чересчур безрассудным, и, разумеется, связь с этой женщиной заставила его переступить черту. Для того чтобы достать деньги на подарки ей, он занялся махинациями с какими-то акциями, и ему с огромным трудом удалось избежать судебного преследования. Эта женщина оскверняла все, с чем имела дело. Взгляните на то, как она губила молодого Редферна! Нет, боюсь, я не могу выразить ни малейшего сожаления по поводу ее смерти – хотя, конечно, было бы гораздо лучше, если б она утонула или сорвалась со скалы. То, что ее задушили, ужасно!

– И вы полагаете, что корни этого преступления надо искать в ее прошлом?

– Да, я в этом уверена.

– И как этот человек остался незамеченным?

– А почему он должен был попасться кому-то на глаза? Мы все находились на пляже. Насколько я понимаю, дочь Маршалла и Кристина Редферн отправились в бухту Чаек. Капитан Маршалл был у себя в комнате. Так кто же, во имя всего святого, мог увидеть этого человека, кроме разве что мисс Дарнли?

– А где была мисс Дарнли?

– Сидела на площадке на вершине скалы. Это место называется Солнечной террасой. Мы видели ее там, я и мистер Редферн, когда плыли вокруг острова.

– Возможно, вы правы, мисс Брюстер, – согласился полковник Уэстон.

– Я убеждена в этом! – решительно заявила Эмили. – Когда на женщине клейма ставить негде, она сама виновна в своей смерти! Вы не согласны со мною, месье Пуаро?

Подняв взгляд, детектив посмотрел в уверенные серые глаза Эмили Брюстер.

– О да, – сказал он, – я согласен с тем, что вы только что сказали. Арлена Маршалл сама является лучшим и единственным объяснением собственной смерти.

– Что ж, о чем еще говорить! – отрезала мисс Брюстер.

Она стояла, расправив плечи, и спокойно, уверенно смотрела на присутствующих.

– Можете быть уверены, мисс Брюстер, – сказал полковник Уэстон, – что ни одна ниточка, ведущая в прошлое миссис Маршалл, не останется без внимания.

Эмили вышла из кабинета.

VI

Инспектор Колгейт придвинулся ближе к столу.

– Очень решительная женщина, ничего не скажешь, – задумчиво произнес он. – И она сейчас выдала убитой дамочке по полной, это точно. – Помолчав, инспектор продолжал, как бы рассуждая вслух сам с собой: – В каком-то смысле жаль, что у нее на все утро железное алиби. Вы не обратили внимания на ее руки, сэр? Большие, мужские. И она женщина крепкая – я бы сказал, посильнее многих мужчин… – Он снова умолк; его взгляд, брошенный на Пуаро, был чуть ли не умоляющим. – И вы говорите, месье Пуаро, сегодня утром она не отлучалась с пляжа?

Детектив медленно покачал головой:

– Дорогой мой инспектор, она спустилась на пляж задолго до того, как миссис Маршалл успела добраться до бухты Эльфов, и оставалась в поле моего зрения до тех пор, пока не отплыла на лодке вместе с мистером Редферном.

– В таком случае она чиста, – угрюмо промолвил инспектор Колгейт.

Похоже, он был этим огорчен.

VII

Как всегда, при виде Розамунд Дарнли Эркюль Пуаро ощутил настоящую радость. Даже в обычное полицейское расследование обстоятельств зловещего убийства ей удалось привнести свое очарование.

Усевшись напротив полковника Уэстона, мисс Дарнли устремила на него серьезный, проницательный взгляд.

– Вам нужны мое имя и адрес? Розамунд Анна Дарнли. Я модельер, работаю под торговой маркой «Роз монд». Адрес: Брук-стрит, шестьсот двадцать два.

– Благодарю вас, мисс Дарнли. Итак, вы можете сообщить нам что-либо существенное?

– Думаю, вряд ли.

– Позвольте узнать, чем занимались вы сами?

– Я позавтракала около половины десятого. Затем поднялась к себе в номер, взяла несколько книг, зонтик и отправилась на Солнечную террасу; наверное, было минут двадцать пять одиннадцатого. В пансионат я вернулась где-то без десяти двенадцать, поднялась к себе, взяла ракетку и пошла на корт, где играла в теннис до обеда.

– На выступе скалы, который называется Солнечной террасой, вы находились где-то с половины одиннадцатого до без десяти двенадцать?

– Да.

– Сегодня утром вы видели миссис Маршалл?

– Нет.

– Вы не видели со скалы, как она плыла на плоту вокруг острова к бухте Эльфов?

– Нет; должно быть, она проплыла еще до того, как я туда пришла.

– Вы даже не заметили мистера Редферна и мисс Брюстер, когда те плыли в лодке?

– Нет.

– Насколько мне известно, вы были знакомы с мистером Маршаллом?

– Капитан Маршалл – мой давнишний друг. Наши семьи жили по соседству. Однако мы с ним уже очень давно не встречались – должно быть, лет двенадцать.

– Ну, а миссис Маршалл?

– До своего приезда сюда я не обменялась с ней и десятком слов.

– Как вы считаете, у капитана Маршалла и его жены были хорошие отношения?

– Я бы сказала, вполне хорошие.

– Капитан Маршалл очень любил свою жену?

– Возможно, – произнесла Розамунд. – На самом деле, тут я ничего не могу вам сказать. Капитан Маршалл – человек старых порядков; он не привык кричать с колокольни во всеуслышание о своих супружеских невзгодах, как это принято сейчас.

– Мисс Дарнли, вам нравилась миссис Маршалл?

– Нет.

Это односложное слово прозвучало спокойно и ровно. Это было просто подтверждение очевидного факта.

– Почему?

На лице Розамунд появилась легкая улыбка.

– Несомненно, вы уже обнаружили, что Арлена Маршалл не пользовалась любовью представительниц своего собственного пола? – спросила она. – В обществе женщин она смертельно скучала и не стеснялась это показывать. Тем не менее мне хотелось бы одевать ее. У нее был настоящий дар наряжаться. Одевалась она всегда безупречно. Я бы с радостью имела ее в числе своих клиентов.

– Она много тратила на наряды?

– Должно быть. Но у нее имелись свои деньги, да и капитан Маршалл, разумеется, человек состоятельный.

– Мисс Дарнли, вам никогда не приходила мысль, что миссис Маршалл шантажируют?

На живом лице Розамунд появилось выражение откровенного изумления.

– Шантажируют? Арлену?

– Похоже, это предположение вас удивило.

– Ну да, и немало. Это что-то немыслимое.

– Но все-таки такое возможно?

– На самом деле нет ничего невозможного, ведь так? Жизнь быстро этому учит. Но я в недоумении: чем могли шантажировать Арлену?

– Полагаю, есть определенные вещи, которые миссис Маршалл хотела бы скрыть от своего супруга.

– Ну… да, пожалуй. – Прозвучавшее в ее голосе сомнение она объяснила, добавив с легкой усмешкой: – Наверное, я настроена скептически, но, видите ли, Арлена была печально известна своим поведением. Она никогда даже не пыталась изобразить пристойность.

– Следовательно, вы считаете, что ее муж был в курсе ее… близких отношений с другими мужчинами?

Последовала пауза. Розамунд нахмурилась. Наконец она заговорила, медленно, неохотно:

– Знаете, я даже не представляю себе, что думать. Я всегда считала, что Кеннет Маршалл совершенно искренне принимает свою жену такой, какова она есть. Что он не питает никаких иллюзий на ее счет. Но, возможно, это не так.

– Возможно, он верил ей абсолютно?

– Мужчины такие глупцы! – с некоторым раздражением произнесла Розамунд. – А Кеннет Маршалл при своей внешности человека, умудренного опытом, совершенно не знает жизни. Возможно, он действительно слепо верил своей жене. Возможно, считал, что она лишь… вызывает восхищение.

– И вы не знаете – то есть вы не слышали, чтобы кто-то затаил обиду на миссис Маршалл?

Мисс Дарнли улыбнулась.

– Только недовольные жены, – сказала она. – Но, полагаю, поскольку она была задушена, ее убил мужчина.

– Все указывает на это.

– Нет, мне ничего не приходит в голову, – задумчиво промолвила Розамунд. – Я ничего об этом не знаю. Вам лучше спросить кого-нибудь из тех, кто был близко с ней знаком.

– Благодарю вас, мисс Дарнли.

Розамунд повернулась к маленькому бельгийцу:

– А у месье Пуаро нет никаких вопросов?

На ее лице мелькнула легкая ироничная усмешка.

Улыбнувшись, Эркюль Пуаро покачал головой:

– Никаких.

Розамунд Дарнли встала и вышла.

Глава 8

I

Они стояли в спальне Арлены Маршалл.

Два больших эркера вели на балкон, выходящий на пляж и раскинувшееся дальше за ним море. Заливающий комнату солнечный свет отражался яркими бликами от бесчисленных бутылочек и баночек на туалетном столике Арлены.

Здесь можно было найти любые кремы, бальзамы и мази, применяющиеся в косметических салонах. Трое мужчин деловито изучали этот многообразный мир женщины. Инспектор Колгейт выдвигал и задвигал ящики.

Вдруг он издал неопределенное восклицание. В руках у него была пачка сложенных писем. Вдвоем с Уэстоном они бегло изучили их.

Эркюль Пуаро тем временем прошел к гардеробу. Открыв дверцу, он взглянул на великое множество висящих там платьев и спортивных костюмов. На полках стопками лежало пенистое кружево нижнего белья. Одна из широких полок была полностью отдана шляпам. Две пляжные картонные шляпы – красная лакированная и бледно-желтая… большая гавайская соломенная шляпа… еще одна, темно-синяя, льняная… три или четыре абсурдные мелочи, стоящие, вне всякого сомнения, по несколько гиней каждая… что-то вроде берета – на самом деле лишь маленький кружок черного бархата… бледно-серый тюрбан…

Пуаро стоял, рассматривая все это, и лицо у него расплывалось в легкой снисходительной усмешке.

– Les femmes! – пробормотал он.

Полковник Уэстон закрывал письма.

– Три от молодого Редферна, – сказал он. – Черт бы побрал этого молодого осла! Пройдет еще много лет, прежде чем он научится писать письма женщинам. Те всегда сохраняют письма, хоть и клянутся, что сожгли их… Есть тут и еще одно письмо, в таком же духе.

Он протянул письмо Пуаро. Тот его взял.

Дорогая Арлена! Господи, как же мне тоскливо! Уехать в Китай – и, возможно, не видеться с тобой долгие-долгие годы! Я не представлял себе, что мужчина способен так потерять голову из-за женщины, как из-за тебя потерял голову я. Спасибо за чек. Теперь судебного преследования не будет. И все же я едва выпутался, и все из-за того, что хотел заработать для тебя большие деньги… Сможешь ли ты меня простить? Я хотел украсить бриллиантами твои ушки – твои очаровательные ушки – и обвить твою шею крупными молочно-белыми жемчужинами… вот только все говорят, что жемчуг нынче уже не в моде. Тогда, значит, потрясающий изумруд? Да, именно то, что нужно. Огромный изумруд, холодный, зеленый, полный скрытого огня. Не забывай меня – но ты меня не забудешь, я это знаю. Ты моя – навсегда.

Прощай – прощай – прощай!

Дж. Н.

– Пожалуй, имеет смысл выяснить, действительно ли этот Дж. Н. уехал в Китай. В противном случае – что ж, он может быть именно тем, кого мы ищем. Без ума от этой женщины, идеализирует ее и вдруг узнаёт, что его оставили с носом… Сдается мне, это тот самый мальчишка, о ком упоминала мисс Брюстер. Да, думаю, это может оказаться полезным.

Пуаро кивнул.

– Да, письмо очень важное, – сказал он. – Я нахожу, что оно очень важное.

Развернувшись, детектив обвел взглядом комнату – бутылочки на туалетном столике, раскрытый шкаф, большую куклу Пьеро, вальяжно развалившуюся на кровати.

Затем они перешли в комнату Кеннета Маршалла.

Она располагалась по соседству с комнатой его жены, однако не была смежной и не имела балкона. Комната также выходила на пляж и имела два окна, но была значительно меньше. В простенке между окнами висело зеркало в позолоченной раме. В правом углу стоял туалетный столик. На нем лежали две расчески из слоновой кости, одежная щетка и флакон с лосьоном для волос. В левом углу стоял письменный стол. На столе стояла открытая пишущая машинка, а рядом были аккуратно сложены бумаги.

Колгейт быстро их просмотрел.

– Похоже, все честно, – сказал он. – Так, вот письмо, о котором упомянул Маршалл. Датировано двадцать четвертым числом – то есть вчерашним днем. И вот конверт со штемпелем почтового отделения Лезеркомб-Бэй, поставленным сегодня утром. Вроде бы всё в порядке. Правда, у нас было предположение, что Маршалл мог подготовить ответ заранее.

Он сел.

– Проверьте это, – сказал полковник Уэстон. – Давайте заглянем в остальные комнаты. А то всех держат в коридоре, и люди уже начинают нервничать.

Они прошли в комнату Линды Маршалл. Она выходила окнами на восток, на скалы, нависшие над морем.

Уэстон оглянулся вокруг.

– Не думаю, что здесь что-то есть. Впрочем, возможно, Маршалл спрятал в комнате дочери что-то такое, что не хотел показывать нам. Хотя это маловероятно. Тут ведь нет оружия, от которого нужно было избавиться.

Он вышел из комнаты.

Эркюль Пуаро задержался. Он обнаружил кое-что интересное в камине. Там что-то недавно сожгли. Опустившись на корточки, детектив терпеливо принялся за работу. Все свои находки он разложил на листе бумаги. Большой комок воска неправильной формы… клочки зеленой бумаги или картона, возможно, листок отрывного календаря, ибо на уцелевшем обгоревшем уголке сохранились большая цифра «5» и обрывок напечатанного текста «…благородные поступки…». Также здесь были обыкновенная булавка и обугленное органическое вещество, возможно, волосы.

Аккуратно разложив все в ровный ряд, Пуаро долго смотрел на все.

– «Твори благородные поступки, а не мечтай о них весь день напролет». C’est possible. Но что можно сказать об этой коллекции? C’est fantastique![186]

Затем он взял булавку, и его зеленые глаза сверкнули огнем.

– Pour l’amour de Dieu![187] Возможно ли это?

Пуаро медленно поднялся на ноги и снова обвел взглядом комнату, и теперь на его лице было совершенно другое выражение: строгое, суровое.

Слева от камина висели полки, заставленные книгами. Эркюль Пуаро внимательно ознакомился с заглавиями. Библия, потрепанный экземпляр пьес Шекспира, «Женитьба Уильяма Эша» миссис Хамфри Уорд, «Молодая мачеха» Шарлотты Йонг. «Шропширский парень». «Убийство в кафедральном соборе» Элиота. «Святая Иоанна» Бернарда Шоу. «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл. «Пылающий суд» Диксона Карра.

Взяв две книги, «Молодую мачеху» и «Уильяма Эша», Пуаро взглянул на размытую печать на титульном листе. Когда он уже собирался поставить книги на место, его взгляд упал на книгу, спрятанную во втором ряду. Это был небольшой толстый томик в переплете из коричневой кожи.

Взяв томик, детектив раскрыл его и медленно кивнул.

– Итак, я был прав… Да, я был прав. Но мое первое предположение – возможно ли также и оно? Нет, это невозможно, если только…

Он стоял совершенно неподвижно, поглаживая усы, а его ум тем временем был полностью поглощен решением задачи.

– Если только… – наконец тихо повторил Пуаро.

II

В дверях стоял полковник Уэстон.

– Эй, Пуаро, что вы там застряли?

– Иду, уже иду! – откликнулся маленький бельгиец и поспешил в коридор.

Следующим за комнатой Линды был номер Редфернов.

Заглянув в него, Пуаро машинально отметил следы двух разных личностей – опрятность и порядок, на его взгляд характеризующие Кристину, и живописный беспорядок, присущий Патрику. Помимо этой любопытной, но не имеющей никакой ценности информации, в комнате для него не было ничего интересного.

Далее шел номер Розамунд Дарнли, и здесь Пуаро задержался, получая чистое наслаждение от личности хозяйки.

Он отметил книги, лежащие на прикроватном столике, дорогую простоту туалетного прибора на ночном столике. В нос мягко пахнуло неуловимым ароматом дорогих духов, которыми пользовалась мисс Дарнли.

За номером Розамунд в северном конце коридора находилась стеклянная дверь, выходящая на балкон, откуда наружная лестница вела вниз к скалам.

– Этим путем отдыхающие пользуются, когда ходят купаться перед завтраком, – объяснил Уэстон. – Разумеется, в том случае, если заходят в воду со скал.

Глаза Пуаро зажглись интересом. Выйдя на балкон, он заглянул вниз.

От лестницы к морю вела петляющая тропа, прорезанная в скалах. Другая тропа уходила влево вокруг пансионата.

– Можно спуститься по этой лестнице, обогнуть пансионат и выйти на главную дорожку, идущую от дамбы, – сказал детектив.

Уэстон кивнул.

– Можно пересечь весь остров, не приближаясь к пансионату, – развил он дальше мысль Пуаро. – Но все равно этого человека будет видно в окно.

– В какое окно?

– Сюда, на север, выходят две общие ванные комнаты, туалет для прислуги и гардероб на первом этаже. А также бильярдная.

Пуаро кивнул.

– Однако у всех ванных в окна вставлены матовые стекла, и в погожее утро в бильярд не играют.

– Совершенно верно. – Помолчав, Уэстон сказал: – Если это сделал он, он воспользовался именно этим путем.

– Вы имеете в виду капитана Маршалла?

– Да. Шантаж или нет, на мой взгляд, все по-прежнему указывает на него. А его поведение просто до крайности неуместно.

– Возможно – но это еще не делает его убийцей, – сухо возразил Пуаро.

– То есть вы считаете, что он тут ни при чем? – сказал Уэстон.

Детектив покачал головой:

– Нет, я бы не стал это утверждать.

– Посмотрим, что сможет выяснить Колгейт насчет алиби с печатной машинкой, – сказал Уэстон. – А я тем временем собираюсь поговорить с горничной, которая обслуживает этот этаж. От ее показаний многое будет зависеть.

Горничная оказалась женщиной лет тридцати, бойкой, толковой и смышленой. На все вопросы она отвечала с готовностью.

Капитан Маршалл поднялся к себе в номер вскоре после половины одиннадцатого – она как раз заканчивала у него уборку. Он попросил ее поторопиться. Она не видела, когда он вернулся, но вскоре послышался стук пишущей машинки. Горничная сказала, вроде было без пяти одиннадцать. В это время она находилась в номере мистера и миссис Редфернов. Закончив там, перешла в номер мисс Дарнли в конце коридора. Оттуда стук пишущей машинки слышен не был. В номер мисс Дарнли уборщица вошла, по ее предположениям, ровно в одиннадцать. Она запомнила, как в церкви Лезеркомб-Бэй звонил колокол. В четверть двенадцатого она спустилась вниз, чтобы выпить чаю и что-нибудь «перехватить», затем убирала в номерах в другом крыле. В ответ на вопрос главного констебля горничная объяснила, что убирала номера в следующем порядке: комната мисс Линды Маршалл, две общие ванные комнаты, комната миссис Маршалл и отдельная ванная, комната капитана Маршалла, комната мистера и миссис Редфернов и отдельная ванная, комната мисс Дарнли и отдельная ванная. В комнатах капитана Маршалла и Линды Маршалл отдельных ванных нет.

За то время, пока находилась в номере мисс Дарнли, она не слышала, чтобы кто-либо прошел мимо двери и спустился по лестнице к морю, однако если человек двигался бесшумно, она бы вряд ли его услышала.

Затем Уэстон задал прямые вопросы касательно миссис Маршалл.

Нет, как правило, миссис Маршалл вставала поздно. Она, Глэдис Нарракот, была удивлена, обнаружив в десять с небольшим, что номер открыт и ее уже нет. Определенно, это было нечто необычное.

– Миссис Маршалл всегда завтракала в постели?

– О да, сэр, всегда. Впрочем, это и завтраком считать нельзя. Так, чай, апельсиновый сок и один тост. Худела, как и многие леди.

Нет, сегодня утром она не заметила в поведении миссис Маршалл ничего необычного. Все было так же, как и всегда.

– Мадемуазель, что вы думаете о миссис Маршалл? – негромко спросил Эркюль Пуаро.

Глэдис Нарракот изумленно уставилась на него.

– Ну, сэр, об этом не мне судить, правда?

– Нет, нет, судить об этом именно вам. Нам не терпится – очень не терпится услышать ваше впечатление.

Глэдис беспокойно оглянулась на главного констебля, и тот постарался изобразить сочувствие и одобрение, хотя на самом деле его также несколько смутил подход его зарубежного коллеги.

– Э… да, разумеется. Говорите.

Впервые бойкая деловитость покинула Глэдис. Она смущенно затеребила ситцевое платье.

– Ну, миссис Маршалл… если так выразиться, она не была настоящей леди. Я хочу сказать, она была скорее актрисой.

– Она и была актрисой, – напомнил полковник Уэстон.

– Да, сэр, именно это я и имела в виду. Она просто продолжала вести себя так, как ей было угодно. Она… ну, она не старалась быть вежливой, когда у нее не было настроения. Вот только что улыбалась, а через минуту, если не может что-то найти, или на звонок отвечают не сразу, или белье не вернули из стирки, она уже ругается и откровенно грубит. Пожалуй, никому из нас она не нравилась. Но одевалась она красиво и, конечно, сама была очень привлекательна, поэтому, естественно, ею восхищались.

– Я сожалею о том, что вынужден спросить вас об этом, однако это крайне важно. Вы можете сказать, какие отношения у нее были с ее супругом?

Глэдис колебалась мгновение.

– Вы не думаете… это ведь не так… вы не думаете, что это совершил он?

– А вы? – быстро спросил Эркюль Пуаро.

– О! Я бы такое ни за что не подумала. Он очень приятный джентльмен, капитан Маршалл. Он не смог бы совершить ничего подобного – я уверена в этом.

– И все же полной уверенности у вас нет – я чувствую это по вашему голосу.

– О таких вещах пишут в газетах! – неохотно произнесла Глэдис Нарракот. – Это все ревность. Конечно, все говорили об этом – я имею в виду, о ней и мистере Редферне. А миссис Редферн такая приятная вежливая леди! По-моему, это так плохо! И мистер Редферн такой приятный джентльмен, но, похоже, мужчины ничего не могут с собой поделать, когда сталкиваются с такой женщиной, как миссис Маршалл, которая привыкла всегда поступать по-своему. Женам приходится многое терпеть, не сомневаюсь в этом. – Помолчав, она вздохнула. – Но если б капитан Маршалл обо всем узнал…

– Ну? – резко спросил полковник Уэстон.

– Я порой задумывалась о том, – медленно произнесла Глэдис, – что миссис Маршалл боялась, как бы ее муж не узнал.

– Почему вы так говорите?

– Ничего определенного, сэр. Просто я чувствовала… что временами… она его боялась. Мистер Маршалл очень спокойный джентльмен, но с ним… с ним непросто.

– Но ничем определенным вы это подкрепить не можете? – спросил Уэстон. – Они не говорили друг другу ничего такого?

Глэдис Нарракот медленно покачала головой.

Главный констебль вздохнул.

– Итак, перейдем к тем письмам, которые миссис Маршалл получила сегодня утром, – продолжал он. – Вы можете что-нибудь рассказать о них?

– Их было шесть или семь, сэр. Точно не могу сказать.

– Вы отнесли их миссис Маршалл?

– Да, сэр. Как обычно, я забрала их в конторе и положила на поднос с завтраком.

– Вы не помните, как они выглядели?

Горничная покачала головой.

– Письма как письма. Думаю, среди них были счета и рекламные проспекты, потому что они остались вскрытые на подносе.

– Что вы с ними сделали?

– Выбросила в мусорный бак, сэр. Сейчас с ними разбирается один из полицейских.

Уэстон кивнул.

– Ну, а содержимое мусорных корзин, где оно?

– Тоже должно быть в баке.

– Гм… ну, думаю, пока что это все, – сказал Уэстон и вопросительно посмотрел на Пуаро.

Тот подался вперед.

– Когда вы сегодня утром убирали в комнате мисс Линды Маршалл, вы не трогали камин?

– Там все было в порядке. Огонь в нем не разводили.

– И в самом камине ничего не было?

– Нет, сэр, все было в полном порядке.

– В котором часу вы убирали в ее комнате?

– Примерно в четверть десятого, сэр, когда мисс Линда спустилась завтракать.

– После завтрака она возвращалась к себе, вы не знаете?

– Да, сэр, возвращалась. Примерно без четверти десять.

– Она долго пробыла у себя?

– Думаю, да, сэр. Мисс Линда вышла в половине одиннадцатого, и она очень спешила.

– Больше вы в ее комнату не заходили?

– Нет, сэр. Я уже закончила там уборку.

Пуаро кивнул.

– У меня есть к вам еще кое-что, – сказал он. – Кто из отдыхающих купался сегодня утром перед завтраком?

– Я не могу ничего сказать про другое крыло и первый этаж. Только про это крыло.

– Именно это я и хочу узнать.

– Ну, сэр, думаю, сегодня утром купались только капитан Маршалл и мистер Редферн. Они всегда ходят окунуться перед завтраком.

– Вы их видели?

– Нет, сэр, но их мокрые вещи, как обычно, висели на перилах на балконе.

– Мисс Линда Маршалл сегодня утром купаться не ходила?

– Нет, сэр. Все ее купальники были совершенно сухие.

– Так, – сказал Пуаро. – Это все, что я хотел узнать.

– Как правило, сэр, мисс Линда ходит по утрам купаться, – добавила Глэдис Нарракот.

– А остальные три дамы – мисс Дарнли, миссис Редферн и миссис Маршалл?

– Миссис Маршалл никогда не купалась, сэр. Мисс Дарнли купалась раз или два, наверное. Миссис Редферн редко купается перед завтраком – только если очень жарко, но сегодня она не купалась.

Пуаро снова кивнул и спросил:

– Мне хочется узнать, вы не заметили, не пропала ли из комнат в этом крыле какая-нибудь бутылочка?

– Бутылочка, сэр? Какая бутылочка?

– К сожалению, я не знаю. Но вы не обратили внимания – полагаю, если бы бутылочка пропала, вы бы это заметили?

– Если в комнате миссис Маршалл, сэр, то не заметила бы, это точно, – честно призналась Глэдис. – У нее их так много…

– Ну, а в других комнатах?

– Что ж, про комнату мисс Дарнли ничего не могу сказать. У нее порядочно всяких кремов и лосьонов. Но что касается остальных комнат, сэр, – да, заметила бы. Я хочу сказать, если б присмотрелась внимательно.

– Но так вы ничего не заметили?

– Нет, потому что не присматривалась внимательно, как я уже сказала.

– Быть может, вы сейчас сходите и посмотрите?

– Конечно, сэр.

Она вышла, шурша ситцевым платьем. Уэстон посмотрел на Пуаро:

– Что все это значит?

– Моей голове, привыкшей к порядку, не дают покоя всяческие мелочи, – пробормотал Пуаро. – Сегодня утром мисс Брюстер купалась на скалах, и она говорит, что сверху была брошена бутылка, которая едва в нее не попала. Eh bien, я хочу выяснить, кто выбросил эту бутылку и почему.

– Дорогой мой Пуаро, мало ли кто мог выбросить бутылку!

– Вовсе нет. Начнем с того, что ее можно было выбросить только из окна на восточной стороне – то есть из окна одной из комнат, которые мы только что осмотрели. Теперь я спрашиваю: если у вас на туалетном столике или в ванной комнате есть пустая бутылочка, как вы с ней поступаете? И я вам скажу: вы выбрасываете ее в мусорную корзину. Вы не пойдете на балкон, чтобы швырнуть ее в море! Во-первых, так можно попасть в кого-нибудь; во-вторых, это слишком хлопотно. Нет, человек поступит так только в том случае, если не хочет, чтобы кто-либо увидел эту бутылочку.

Уэстон смерил его долгим взглядом.

– Старший инспектор Джепп, с которым я не так давно расследовал одно дело, не перестает повторять, что ваши мысли движутся по чертовски извилистому пути. Не собираетесь ли вы сказать, что Арлена Маршалл вовсе не была задушена, а что ее отравили таинственным ядом из таинственной бутылочки?

– Нет, я не думаю, что в этой бутылочке был яд.

– Тогда что же в ней было?

– Не знаю. У меня нет никаких предположений. Вот почему меня это интересует.

Вернулась запыхавшаяся Глэдис Нарракот.

– Сожалею, сэр, но я ничего не нашла, – сказала она. – Я уверена, что из комнаты капитана Маршалла ничего не пропало, как и из комнаты мисс Линды Маршалл, и из комнаты мистера и миссис Редфернов, и, по-моему, из комнаты мисс Дарнли также ничего не пропало. Но про комнату миссис Маршалл я ничего не могу сказать. Как я уже говорила, у нее так много всего!

Пуаро пожал плечами.

– Не важно, – сказал он. – Оставим это.

– Что-нибудь еще, сэр? – спросила Глэдис, переводя взгляд с одного сыщика на другого.

– Не думаю, – ответил Уэстон. – Благодарю вас.

– Спасибо, у меня тоже больше нет вопросов, – произнес Пуаро. – Вы уверены, что не было ничего – абсолютно ничего такого, о чем вы забыли нам рассказать?

– Вы имеете в виду миссис Маршалл, сэр?

– Все что угодно. Все странное, необычное, необъяснимое, любопытное, не такое, как всегда, – enfin[188], что-то такое, о чем вы сказали самой себе или своим подругам: «Ну и ну!»

– Ну, не совсем то, сэр, что вы имеете в виду, – неуверенно произнесла Глэдис.

– Не важно, что я имел в виду, – успокоил ее детектив. – Вы ведь этого не знаете. Значит, вы действительно сегодня сказали самой себе или своим подругам: «Ну и ну!»?

Последние три слова он произнес с легкой иронией.

– На самом деле ничего такого не было, – сказала Глэдис. – Просто я услышала, как кто-то спускает из ванны воду. И я действительно заметила Элси, горничной с первого этажа: «Ну и ну! Кто-то принимал ванну в двенадцать часов дня!»

– Чья это была ванна, кто принимал ванну?

– Не могу сказать, сэр. Мы услышали, как вода течет по трубе в этом крыле, только и всего; тогда-то я и сказала это Элси.

– Вы уверены, что воду слили именно из ванны? А не из раковины?

– О! Абсолютно уверена, сэр. Это ни с чем нельзя спутать.

Поскольку Пуаро не изъявил желания задерживать ее дальше, Глэдис Нарракот разрешили удалиться.

– Пуаро, неужели вы полагаете, что вопрос с ванной имеет какое-то значение? – спросил Уэстон. – Я хочу сказать, это же никак не связано с нашим делом. Не было ни пятен крови, ни чего-нибудь другого, что требовалось смыть. Вот в чем… – Он умолк.

– Вот в чем преимущество удушения! – закончил за него Пуаро. – Ни пятен крови, ни оружия – ничего такого, от чего нужно избавиться. Требуется только физическая сила – и душа убийцы!

Он говорил с таким пылом, с таким чувством, что Уэстон слегка опешил.

Детектив виновато улыбнулся.

– Не знаю, – сказал он. – Возможно, ванна тут ни при чем. Мало ли кто мог принимать ванну. Миссис Редферн, перед тем как пойти играть в теннис, капитан Маршалл, мисс Дарнли… Как я уже сказал, кто угодно.

В дверь постучали, и в комнату просунул голову констебль.

– Это мисс Дарнли, сэр. Она говорит, что хочет отнять у вас еще минутку. Говорит, что забыла кое-что вам сказать.

– Мы идем вниз – прямо сейчас, – сказал Уэстон.

III

Первым, кого они увидели, был Колгейт. Лицо инспектора было мрачным.

– Всего одну минутку, сэр.

Уэстон и Пуаро прошли следом за ним в кабинет миссис Касл.

– Мы с Хильдой проверили версию с печатной машинкой, – сказал Колгейт. – Никаких сомнений быть не может: чтобы все это напечатать, нужно не меньше часа. Даже больше, если останавливаться, чтобы обдумать фразу. На мой взгляд, это все окончательно решает. И взгляните-ка на письмо.

Он протянул листок бумаги.

Дорогой Маршалл! Сожалею, что вынужден побеспокоить вас на отдыхе, однако с контрактами «Берли и Тендер» возникла совершенно непредвиденная ситуация…

– И так далее, и так далее, – продолжал Колгейт. – Датировано двадцать четвертым – то есть вчерашним днем. На конверте штемпели, Лондон вчера вечером и Лезеркомб-Бэй сегодня утром. Конверт и само письмо отпечатаны на одной и той же машинке. И из содержания следует, что Маршалл никак не мог подготовить ответ заранее. Цифры, которые он приводит, следуют из тех, что содержатся в письме, – все тесно взаимосвязано.

– Гм, – мрачно пробормотал Уэстон. – Похоже, это окончательно доказывает, что Маршалл тут ни при чем. Придется искать в другом месте. – Помолчав, он добавил: – Я собираюсь снова встретиться с мисс Дарнли. Она уже ждет.

Решительной походкой вошла Розамунд. Однако теперь ее улыбка была виноватой.

– Мне ужасно совестно, – сказала она. – Возможно, не стоило вас из-за этого беспокоить. Но подобные вещи забываются так быстро.

– Да, мисс Дарнли? – Главный констебль указал ей на стул.

Розамунд тряхнула своей элегантной прической.

– О, мне нет смысла садиться. Дело вот в чем. Я сказала вам, что провела все утро, лежа на Солнечной террасе. Так вот, это не совсем верно. Я забыла упомянуть о том, что один раз сходила в пансионат и вернулась обратно.

– В котором часу это было, мисс Дарнли?

– Должно быть, где-то в четверть двенадцатого.

– Вы сказали, что возвратились в пансионат?

– Да, я забыла солнцезащитные очки. Сначала я думала, что обойдусь без них, но затем у меня разболелись глаза, и я решила все же сходить за ними.

– Вы прошли прямо в свой номер и вернулись назад?

– Да. Хотя, если точнее, я заглянула к Кену… капитану Маршаллу. Услышав стук пишущей машинки, я подумала, как это глупо – торчать в четырех стенах в такой замечательный день. И решила предложить ему выйти на улицу.

– И что вам ответил капитан Маршалл?

Розамунд смущенно улыбнулась.

– Ну, когда я заглянула к нему, он так усердно стучал на машинке, так сосредоточенно хмурился, что я просто тихо прикрыла дверь и ушла. Не думаю, что он даже заметил мое появление.

– И это произошло – когда, мисс Дарнли?

– Где-то в двадцать минут двенадцатого. Выходя из пансионата, я взглянула на часы на стене.

IV

– Это окончательно снимает все вопросы, – сказал инспектор Колгейт. – Горничная слышала, как Маршалл печатал до без пяти минут одиннадцать. Мисс Дарнли видела его в двадцать минут двенадцатого, а его жена была убита без четверти двенадцать. Маршалл утверждает, что целый час сидел в номере и печатал, и, похоже, совершенно очевидно, что он действительно сидел в номере и печатал. То есть капитан Маршалл абсолютно чист. – Остановившись, он с любопытством посмотрел на Пуаро и спросил: – Похоже, месье Пуаро, вы над чем-то глубоко задумались.

– Я размышлял, почему мисс Дарнли внезапно вспомнила такое важное обстоятельство, – задумчиво ответил маленький бельгиец.

Инспектор Колгейт встревоженно склонил голову набок.

– Вы полагаете, тут что-то нечисто? И дело вовсе не в том, что она просто «забыла»? – Подумав минуту-другую, он медленно произнес: – Хорошо, сэр, давайте взглянем на это вот с какой стороны. Допустим, сегодня утром мисс Дарнли не сидела на Солнечной террасе, как она утверждает. Ее рассказ – ложь. Теперь предположим, что, уже рассказав нам свою версию, она выяснила, что кто-то видел ее в другом месте или, наоборот, кто-то пришел на Солнечную террасу и не обнаружил ее там. И вот мисс Дарнли быстро придумывает эту историю и выкладывает ее нам, объясняя свое отсутствие. Обратите внимание, она подчеркнула, что капитан Маршалл не заметил ее, когда она заглядывала к нему в номер.

– Да, я это отметил, – согласился Пуаро.

– Вы хотите сказать, что мисс Дарнли замешана в этом? – недоверчиво произнес Уэстон. – По-моему, это полная чепуха, абсурд. С какой стати?

Инспектор Колгейт кашлянул.

– Вспомните, что говорила миссис Гарднер, американка. Она достаточно прямо намекнула на то, что мисс Дарнли неравнодушна к капитану Маршаллу. Вот вам и мотив, сэр.

– Арлену Маршалл убила не женщина! – нетерпеливо воскликнул Уэстон. – Мы должны искать мужчину. В этом деле нас интересуют одни только мужчины.

Инспектор Колгейт вздохнул.

– Да, сэр, вы правы, – сказал он. – Мы неизменно возвращаемся к этому.

– Лучше попросите одного из констеблей засечь время, – продолжал Уэстон. – Сколько идти от пансионата через остров к лестнице. Бегом и обычным шагом. То же самое с самой лестницей. И еще пусть кто-нибудь засечет, за сколько можно доплыть на плоту от пляжа до бухты.

Инспектор Колгейт кивнул.

– Я этим займусь, – уверенно заявил он.

– А я, пожалуй, сейчас отправлюсь в бухту, – сказал главный констебль. – Посмотрю, удалось ли Филлипсу что-нибудь найти. Потом еще эта пещера Эльфов, о которой нам рассказали… Нужно проверить, есть ли там какие-либо следы пребывания человека. Пуаро, что вы на этот счет думаете?

– Вне всякого сомнения, это нужно проверить.

– Если кто-то посторонний незаметно проскользнул на остров, – произнес Уэстон, – пещера – лучшее место, чтобы спрятаться, – если, конечно, этот человек о ней знал. Полагаю, местные о ней знают?

– Не думаю, что молодое поколение о ней слышало, – возразил Колгейт. – Видите ли, с тех пор как пансионат стал частной собственностью, доступ в бухты был закрыт. Туда не заходят ни рыбаки, ни гуляющие. А хозяева пансионата не из местных. Мисс Касл – уроженка Лондона.

– Наверное, нам имеет смысл захватить с собой Редферна, – сказал Уэстон. – Это ведь он рассказал нам о пещере. Вы с нами, Пуаро?

Детектив замялся.

– Что касается меня, я совсем как мисс Брюстер и миссис Редферн, – сказал он, и иностранный акцент в его голосе прозвучал особенно заметно. – Я не люблю спускаться по отвесным лестницам.

– Можно обогнуть остров на лодке, – предложил Уэстон.

И снова Эркюль Пуаро вздохнул.

– Мой желудок, он плохо чувствует себя в море.

– Чепуха, друг мой, сегодня чудесный день. Море спокойное, как заводь. Вы не можете нас подвести.

Судя по всему, Пуаро не собирался откликнуться на этот типично британский призыв. Однако в этот самый момент миссис Касл просунула в дверь свое утонченное лицо и затейливую прическу.

– Хочется верить, что я вам не помешала, – сказала она. – Но мистер Лейн, священник, он только что вернулся. Я подумала, что нужно вам об этом сообщить.

– О, благодарю вас, миссис Касл. Мы тотчас же встретимся с ним.

Хозяйка прошла дальше в кабинет.

– Не знаю, имеет ли смысл об этом говорить, – сказала она, – но я слышала, что нельзя оставлять без внимания даже самые незначительные мелочи…

– Да, да? – нетерпеливо спросил Уэстон.

– Дело в том, что около часа дня здесь были леди и джентльмен. Пришли с большой земли. Пообедать. Им сообщили, что здесь произошел несчастный случай и в данных обстоятельствах подать обед им не могут.

– Вы не знаете, кто это был?

– Я не имею ни малейшего понятия. Естественно, своих имен они не назвали. Они выразили разочарование, а также определенное любопытство относительно природы несчастного случая. Разумеется, я ничего не могла им сказать. На мой взгляд, это были люди порядочные.

– Ну, хорошо, спасибо за то, что сообщили об этом, – резко произнес Уэстон. – Вероятно, это не имеет никакого отношения, но вы были совершенно правы, что… э… ничего не упустили.

– Естественно, – сказала миссис Касл. – Я стремлюсь выполнить свой долг!

– Конечно, конечно. Пригласите сюда мистера Лейна.

V

Стивен Лейн вошел в кабинет бодро и энергично.

– Я главный констебль графства, мистер Лейн, – представился Уэстон. – Полагаю, вам уже рассказали о том, что здесь произошло?

– Да – о да, я услышал, как только вернулся сюда. Ужасно… просто ужасно… – Его хрупкая фигура задрожала. Он тихо промолвил: – С самого начала… как только я сюда приехал… я чувствовал… остро чувствовал… что силы зла совсем близко!

Его истовый пылающий взгляд обратился на Эркюля Пуаро.

– Вы помните, месье Пуаро? Наш разговор несколько дней назад? О реальности зла?

Уэстон озадаченно рассматривал долговязого худого священника. Он никак не мог понять, что представляет собой этот человек. Снова повернувшись к нему, священник слабо усмехнулся и сказал:

– Смею предположить, сэр, вам это кажется чем-то фантастическим. В наши дни мы перестали верить в зло. Отменили адский огонь! Мы больше не верим в Дьявола! Однако Сатана и его приспешники никогда еще не были такими могущественными, как сегодня!

– Э… ну… да, наверное, – сказал Уэстон. – Это, мистер Лейн, по вашей части. Меня же интересуют более прозаические вопросы – я хочу раскрыть убийство.

– Какое жуткое слово: убийство! Один из самых первых грехов, известных на земле, – безжалостно пролитая кровь невинного брата… – Остановившись, Лейн закрыл глаза; затем уже более обыденным голосом продолжал: – Чем я могу вам помочь?

– Первым делом, мистер Лейн, не могли бы вы рассказать о том, чем сегодня занимались?

– С готовностью. Я вышел рано и, как всегда, отправился на прогулку. Я люблю ходить пешком. Здесь я исходил вдоль и поперек все окрестности. Сегодня я отправился в Сент-Петрок-ин-зе-Кум. Это приблизительно в семи милях отсюда – очаровательная прогулка по тропинкам, петляющим по холмам и долинам Девоншира. Я захватил с собой поесть и перекусил в одной из рощиц. Моей целью была церковь, в которой сохранились фрагменты – увы, только фрагменты старинных витражей, – а также одна очень интересная фреска.

– Благодарю вас, мистер Лейн. По дороге вы никого не встретили?

– Никого, о ком стоило бы упомянуть. Один раз мимо проехала телега, потом двое мальчишек на велосипедах и несколько коров. Однако, – священник усмехнулся, – если вам требуется доказательство моих слов, я записал свою фамилию в книге в церкви. Ее можно там увидеть.

– А в самой церкви вы никого не видели – викария или, быть может, служку?

Стивен Лейн покачал головой.

– Нет, там никого не было, и я был единственным посетителем. Сент-Петрок – очень уединенное место. Сама деревня находится в полумиле дальше.

– Вы не должны думать, будто мы… э… сомневаемся в ваших словах, – любезным тоном произнес полковник Уэстон. – Просто мы должны проверить всех. Формальность, понимаете ли, чистая формальность. В подобных делах необходимо действовать досконально.

– О да, – мягко согласился Стивен Лейн. – Я все понимаю.

– Теперь переходим к следующему вопросу, – продолжал Уэстон. – Известно ли вам что-либо такое, что может нам помочь? Что-нибудь об убитой женщине? Что-нибудь такое, что укажет на то, кто ее убил? Быть может, вы что-нибудь видели или слышали.

– Я ничего не слышал, – уверенно заявил Лейн. – Могу сказать вам только вот что: как только я впервые увидел Арлену Маршалл, я сразу же интуитивно почувствовал, что она является средоточием зла. Она и была само Зло! Олицетворение Зла! Женщина в жизни может быть помощником и вдохновителем мужчины – но также она может быть причиной его падения. Она способна низвести мужчину до животного уровня! И убитая была именно такой женщиной. Она взывала к низменным сторонам человеческой природы. Она была одновременно Иезавелью и Оголивой![189] И ее покарали – она была сражена!

Эркюль Пуаро встрепенулся.

– Не сражена – задушена, – поправил он. – Задушена, мистер Лейн, парой человеческих рук.

При этих словах у священника задрожали руки, пальцы стали судорожно сжиматься и дергаться.

– Это ужасно… ужасно… – сдавленным голосом едва слышно произнес он. – Неужели нужно было выразить все именно так?

– Но это чистая правда, – сказал Пуаро. – Мистер Лейн, у вас есть какие-нибудь мысли относительно того, чьи это были руки?

Лейн затряс головой.

– Я ничего не знаю… ничего…

Уэстон встал. Он бросил взгляд на Колгейта, и тот ответил едва заметным кивком.

– Что ж, нам нужно отправиться в бухту Эльфов.

– Это случилось… там? – спросил Лейн.

Полковник кивнул.

– Можно… можно мне с вами? – спросил священник.

Уэстон уже готов было ответить кратким отказом, однако Пуаро его опередил.

– Ну разумеется, – сказал он. – Составьте мне компанию, мистер Лейн. Мы трогаемся в путь немедленно.

Глава 9

I

Второй раз за этот день Патрик Редферн сидел на веслах, направляя лодку в бухту Эльфов. Помимо него в лодке находились Эркюль Пуаро, бледный как полотно, держащийся за живот, и Стивен Лейн. Полковник Уэстон отправился сухопутным путем. Задержавшись, он спустился к морю как раз тогда, когда подплыла лодка. Там уже ждали полицейский констебль и сержант в штатском. Пока трое подплывших вытаскивали лодку на берег, Уэстон расспросил сержанта.

– Полагаю, сэр, я осмотрел каждый дюйм берега, – доложил сержант Филлипс.

– Хорошо, и что вы нашли?

– Все собрано здесь, сэр. Можете сами посмотреть.

На плоском камне была аккуратно разложена скудная добыча: ножницы, пустая пачка из-под сигарет «Голд флейк», пять крышек от флаконов, несколько обгорелых спичек, три куска веревки, один или два газетных обрывка, часть сломанной трубки, четыре пуговицы, кость от куриной ножки и пустой флакон из-под масла для загара.

Уэстон одобрительно взглянул на находки.

– Гм, в наши дни это довольно скромный улов для пляжа, – сказал он. – Сейчас многие, похоже, путают пляж с общественной урной! Судя по выцветшей этикетке, флакон пролежал здесь долго, как, по-моему, и большинство остальных предметов. А вот ножницы свежие, блестят и сверкают… Они не мокли под вчерашним дождем! Где они были?

– Рядом с лестницей, сэр. Как и обломок трубки.

– Гм, вероятно, кто-то выронил их, спускаясь или поднимаясь по лестнице. Ничто не указывает на то, чьи они?

– Нет, сэр. Самые обыкновенные маникюрные ножницы. Трубка качественная, из вереска, – дорогая.

– Кажется, капитан Маршалл говорил, что куда-то подевал свою трубку, – задумчиво пробормотал Пуаро.

– Маршалла мы не рассматриваем, – заметил Уэстон. – К тому же он не единственный, кто курит трубку.

Эркюль Пуаро с интересом проследил за тем, как Стивен Лейн потянулся было к карману, но затем отдернул руку.

– Вы ведь тоже курите трубку, мистер Лейн, не так ли? – любезно спросил он.

Тот долго молча смотрел на него.

– Да, – наконец сказал он. – О да. Трубка – мой давний друг и товарищ. – Снова сунув руку в карман, он достал трубку, уже набитую, и раскурил ее.

Эркюль Пуаро подошел к Редферну. Тот стоял бледный, неподвижный.

– Я рад… что ее забрали… – едва слышно произнес он.

– Где ее обнаружили? – спросил Стивен Лейн.

– Примерно там, где вы стоите, сэр, – жизнерадостно промолвил сержант.

Священник поспешно отступил в сторону и уставился на место, которое только что освободил.

– То место, куда был вытащен плот, подтверждает, что миссис Маршалл приплыла сюда в десять сорок пять. Тогда был прилив. Сейчас начинается отлив.

– Фотографии все сделаны? – спросил Уэстон.

– Да, сэр.

Главный констебль повернулся к Редферну:

– Ну, а теперь, друг мой, где вход в эту вашу пещеру?

Патрик все еще смотрел на то место, где до этого стоял Лейн. Казалось, он видит распростертое тело, которого там уже не было.

Слова Уэстона заставили его очнуться.

– Он вон там, – сказал Редферн.

Он проводил остальных к живописному скоплению камней под скалой. Пройдя прямиком к двум большим камням, лежащим рядом, указал на узкую прямую расселину между ними.

– Вход здесь.

– Здесь? – удивился Уэстон. – Похоже, человек здесь никак не протиснется.

– Вы убедитесь в том, сэр, что это впечатление обманчиво. Протиснуться можно.

Уэстон осторожно пролез в расселину. Она действительно оказалась не такой узкой, какой казалась со стороны. Внутри проход расширился в довольно просторную пещеру, где можно было свободно выпрямиться в полный рост.

К главному констеблю присоединились Эркюль Пуаро и Стивен Лейн. Сержант Филлипс остался снаружи. В расселину проникал свет, но Уэстон захватил с собой мощный фонарь, которым осветил пещеру.

– Удобное местечко, – заметил он. – Снаружи ни за что не догадаешься.

Он тщательно осветил пол.

Тем временем Пуаро обнюхивал воздух. Увидев это, Уэстон заметил:

– Воздух здесь свежий, без запаха рыбы и водорослей, но, разумеется, пещера находится выше верхнего уровня прилива.

Однако для чуткого обоняния Пуаро воздух был не только свежим. В нем присутствовал тонкий, едва уловимый аромат. Детектив знал двух женщин, которые пользовались такими духами…

Уэстон закончил осмотр.

– Не вижу здесь ничего необычного, – сказал он.

Пуаро поднял взгляд на выступ в стене чуть выше уровня головы.

– Наверное, имеет смысл посмотреть, нет ли там чего-либо? – пробормотал он.

– Если там что-то есть, это положили туда специально, – заметил Уэстон. – И все же лучше проверить.

– Месье, полагаю, среди нас вы самый высокий, – сказал Пуаро, обращаясь к Лейну. – Можно попросить вас убедиться в том, что на этом выступе ничего нет?

Встав на цыпочки, Лейн все равно не смог дотянуться до задней стенки. Затем, увидев углубление в стене, он поставил туда ногу и подтянулся на одной руке.

– Ого, а здесь какая-то коробка!

Через минуту они уже вернулись на солнечный свет и изучали находку священника.

– Осторожнее! – предупредил Уэстон. – Не хватайте ее без необходимости. Возможно, на ней есть отпечатки пальцев.

На темно-зеленой жестяной коробке было написано: «Сандвичи».

– Похоже, осталась с какого-нибудь пикника, – предположил сержант Филлипс.

При помощи носового платка он открыл крышку.

Внутри были маленькие жестяные баночки, подписанные «соль», «перец», «горчица», и две большие квадратные коробочки, судя по всему, для сандвичей. Сержант Филлипс открыл баночку с солью. Она была наполнена до краев. Сняв крышку с другой баночки, он удивленно пробормотал:

– А вместо перца тоже соль.

В баночке для горчицы также лежала соль.

Лицо полицейского сержанта стало настороженным. Он открыл одну из больших квадратных коробочек. И в ней также лежал тот же самый белый кристаллический порошок.

Сержант Филлипс осторожно обмакнул в него палец и поднес его к языку.

У него изменилось лицо.

– Это не соль, сэр, – сказал он, и в голосе его прозвучало возбуждение. – Совсем не соль. Вкус горький… По-моему, это какой-то наркотик!

II

– Вот вам и третий ракурс, – простонал полковник Уэстон.

Они снова вернулись в пансионат.

– Если в этом деле каким-то боком замешана шайка торговцев наркотиками, это открывает сразу несколько новых возможностей, – продолжал главный констебль. – Во-первых, убитая сама могла быть членом шайки. Как вы на это смотрите?

– Такое возможно, – осторожно произнес Пуаро.

– А что, если она была наркоманкой?

– Сомневаюсь, – покачал головой детектив. – У миссис Маршалл была отличная нервная система, великолепное здоровье, никаких следов инъекций… хотя последнее ничего не доказывает, некоторые эту гадость нюхают… Нет, я не думаю, что она принимала наркотики.

– В таком случае, – сказал Уэстон, – она могла наткнуться на тайник случайно, и те, кто всем заправляет, заставили ее замолчать… Вскоре мы узнаем, что это за вещество. Я отправил его Нисдену. Если мы действительно имеем дело с торговцами наркотиками, эти люди шутить не любят…

Он умолк, поскольку дверь распахнулась и в комнату бодро вошел мистер Хорас Блатт.

Судя по виду, ему было очень жарко. Он отирал вспотевший лоб. Его громкий раскатистый голос заполнил все небольшое помещение.

– Только что вернулся и услышал эту новость! Вы главный констебль? Мне сказали, что вы здесь. Моя фамилия Блатт – Хорас Блатт. Я могу вам чем-нибудь помочь? Хотя вряд ли. Сегодня с раннего утра я ходил под парусом. Пропустил весь спектакль, черт возьми… Единственный день, когда в этом забытом богом уголке что-то произошло, – и меня здесь нет! Такова жизнь, правда? Привет, Пуаро, я вас сразу не заметил. Значит, вы занимаетесь этим делом? Ну да, конечно, а как же иначе? Шерлок Холмс против местной полиции, так? Ха-ха! Лестрейд и его команда… С радостью понаблюдаю за тем, как вы ведете сыск.

Бросив якорь на стуле, мистер Блатт достал портсигар и предложил полковнику Уэстону, но тот покачал головой.

– Я закоренелый курильщик трубки, – улыбнулся главный констебль.

– То же самое. Сигареты я тоже курю – но с трубкой ничто не сравнится.

– Так доставайте же свою трубку! – с неожиданной сердечностью предложил полковник Уэстон.

Блатт покачал головой.

– Сейчас трубки при себе нет. Но просветите меня обо всем случившемся. Пока что я слышал только то, что миссис Маршалл была найдена убитой в одной из бухт.

– В бухте Эльфов, – уточнил полковник Уэстон, пристально наблюдая за ним.

Однако мистер Блатт лишь возбужденно спросил:

– И она была задушена?

– Да, мистер Блатт.

– Отвратительно – просто отвратительно. Впрочем, она сама на это напросилась! Горячая штучка – très moustard[190], а, месье Пуаро? Какие мысли по поводу того, кто это сделал, или я не должен спрашивать?

– Ну, знаете, – с легкой усмешкой сказал полковник Уэстон, – вообще-то задавать вопросы полагается нам.

Мистер Блатт махнул сигаретой.

– Виноват, виноват, ошибочка вышла! Спрашивайте!

– Сегодня утром вы отправились в море на яхте. В котором часу?

– Отчалил без четверти десять.

– С вами был кто-нибудь еще?

– Ни души. Только я, один-одинешенек.

– И куда вы направились?

– Вдоль побережья в сторону Плимута. Захватил с собой обед. Ветер был не ахти, поэтому особенно далеко я не уплыл.

Задав еще два-три вопроса, Уэстон спросил:

– А теперь перейдем к Маршаллам. Вам известно что-либо такое, что может оказаться полезным?

– Ну, я свое мнение высказал. Crime passionel! Могу сказать вам только то, что это был не я! Прекрасная Арлена на меня даже не смотрела. Мне тут ловить было нечего. У нее был свой голубоглазый мальчик… И если хотите знать мое мнение, Маршалл начинал открывать глаза!

– У вас есть какие-либо свидетельства этого?

– Видел, как он пару раз бросил на молодого Редферна угрюмый взгляд. Темная лошадка, этот Маршалл. Вроде бы такой кроткий и тихий, словно полусонный, – но в Сити у него совершенно другая репутация. Я кое-что о нем слышал. Его чуть не привлекли к суду за оскорбление. Причем тот тип провернул весьма грязное дельце. Маршалл ему доверял, а тот надул его по полной. Насколько я знаю, очень грязное дело. Маршалл отправился разбираться с этим типом и чуть его не убил. Тот не стал подавать иск – испугался того, что может всплыть. Я выложил вам все как есть.

– Значит, вы не исключаете, – сказал Пуаро, – что капитан Маршалл мог задушить свою жену?

– Вовсе нет. Никогда не говорил ничего подобного. Просто дал вам понять, что с ним порой случаются вспышки ярости.

– Мистер Блатт, – сказал Пуаро, – есть основание считать, что миссис Маршалл сегодня утром отправилась в бухту Эльфов, чтобы встретиться там с кем-то. У вас есть какие-нибудь мысли относительно того, кто это мог быть?

– Это не догадка. – Мистер Блатт подмигнул. – Это твердая уверенность. Редферн!

– Это был не мистер Редферн.

Мистер Блатт слегка опешил.

– Тогда не знаю… – растерянно произнес он. – Нет, даже никаких мыслей нет…

Частично придя в себя, он продолжал:

– Как я уже говорил, это был не я! Даже не надейтесь… Так, дайте-ка сообразить… это был не Гарднер – жена не спускает с него глаз. Старый козел Барри? Ерунда! И вряд ли это был священник. Хотя, скажу вам, я видел, как этот преподобный пялится на миссис Маршалл. Сплошное святое негодование, но в то же время взгляд замечает все изгибы фигуры! Как вам это нравится? Эти священники по большей части лицемеры. Вы читали о случае, который произошел в прошлом месяце? Священник и дочь церковного старосты! Это многим открыло глаза. – Мистер Блатт фыркнул.

– У вас нет ничего интересного, что вы могли бы сообщить нам? – холодно спросил полковник Уэстон.

Мистер Блатт покачал головой:

– Нет. Ничего стоящего. – Помолчав, он добавил: – Полагаю, это вызовет большой шум. Пресса набросится на дело, как на горячие пирожки. И в будущем у «Веселого Роджера» уже не будет той высокомерной избранности. Вот уж воистину, «Веселый Роджер»!.. Только веселья тут кот наплакал.

– Разве вам не понравилось отдыхать здесь? – негромко спросил Пуаро.

Красное лицо мистера Блатта покраснело еще больше.

– Скажу вам прямо: нет, не понравилось. Ходить под парусом здесь хорошо, места живописные, обслуживание и кухня приличные. Но здесь совсем нет matiness[191], если вы понимаете, что я имею в виду! Я хочу сказать, мои деньги ничуть не хуже, чем деньги других людей. Мы здесь, чтобы получать удовольствие. Так почему бы не собраться всем вместе и не получать удовольствие? Какие-то обособленные кружки, все сидят каждый сам по себе – и только ледяным тоном: «Доброе утро!», «Добрый вечер!», да еще «Какая сегодня чудесная погода!». Никакого joy de viver![192] Одни самодовольные куклы!

Мистер Блатт остановился – теперь он был уже багровым – и, снова отерев пот со лба, виновато произнес:

– Не обращайте на меня внимания. Я сам не свой.

III

– И что мы думаем о мистере Блатте? – спросил Эркюль Пуаро.

– Что вы о нем думаете? – усмехнулся полковник Уэстон. – Вы знаете его лучше, чем я.

– У вас в английском языке есть много выражений, как нельзя лучше описывающих его, – тихо произнес Пуаро. – Неотесанный чурбан… Выскочка… Человек, сделавший себя сам… Мистер Блатт, как вам больше нравится, – трогательный, нелепый, вульгарный; все определяется точкой зрения. Но мне кажется, что тут есть кое-что еще.

– И что же?

Подняв взгляд к потолку, детектив пробормотал:

– Мне показалось, что он… нервничает!

IV

– Я засек время, – доложил инспектор Колгейт. – От пансионата до лестницы, спускающейся в бухту Эльфов, три минуты. Это если идти спокойным шагом до тех пор, пока виден пансионат, после чего нестись со всех ног.

Уэстон удивленно поднял брови.

– Это быстрее, чем я полагал.

– Спуск по лестнице на берег занимает минуту и три четверти. Подъем – те же самые две минуты. Проверял констебль Флинт. Он спортивный парень. Если же идти обычным шагом и спускаться не спеша, на все потребуется около четверти часа.

Полковник кивнул.

– Мы должны разобраться еще кое с чем, – сказал он. – Речь идет о трубке.

– Блатт курит трубку, как и Маршалл, как и священник. Редферн курит сигареты, американец предпочитает сигары. Майор Барри вообще не курит. У Маршалла в номере одна трубка, у Блатта две, у священника одна. По словам горничной, у Маршалла две трубки. Другая горничная не слишком толковая и не знает, сколько трубок у других. Неопределенно говорит, что видела у них в номерах две, а может быть, три.

Уэстон снова кивнул.

– Что-нибудь еще?

– Я проверил прислугу. Похоже, все чисты. Генри, бармен, подтверждает заявление Маршалла насчет того, что тот видел его без десяти одиннадцать. Уильям, работник на пляже, почти все утро чинил лестницу, ведущую от пансионата к скалам. Похоже, он также ни при чем. Джордж размечал теннисный корт, а затем сажал растения рядом с обеденным залом. Никто из них не смог бы увидеть того, кто шел на остров по дамбе.

– Когда с дамбы ушла вода?

– Приблизительно в девять тридцать, сэр.

Уэстон подергал ус.

– Возможно, кто-то все-таки попал на остров этим путем… В деле появился совершенно новый ракурс, Колгейт.

Он рассказал про коробку для сандвичей, обнаруженную в пещере.

V

Раздался стук в дверь.

– Войдите, – пригласил Уэстон.

Это был капитан Маршалл.

– Я могу узнать, как мне быть с похоронами? – спросил он.

– Думаю, предварительное расследование мы проведем послезавтра, капитан Маршалл.

– Благодарю вас.

– Прошу прощения, сэр, – сказал инспектор Колгейт. – Позвольте вернуть вам вот это.

Он протянул три письма.

Кеннет язвительно усмехнулся.

– Полиция проверяла, с какой скоростью я печатаю на машинке? – сказал он. – Надеюсь, теперь я чист перед вами.

– Да, капитан Маршалл, полагаю, теперь мы с чистой совестью можем выдать вам полное алиби, – вежливо подтвердил полковник Уэстон. – На то, чтобы напечатать эти листы, требуется никак не меньше часа. Больше того, горничная слышала, как вы стучали на машинке до без пяти одиннадцать, а другой свидетель видел вас в двадцать минут двенадцатого.

– Вот как? – пробормотал капитан Маршалл. – Все это как нельзя кстати!

– Да. Мисс Дарнли заглянула к вам в номер в двадцать минут двенадцатого. Вы были настолько поглощены работой, что не заметили ее появления.

Лицо Кеннета стало бесстрастным.

– Мисс Дарнли так утверждает? – Он помолчал. – На самом деле она ошибается. Я все-таки видел ее, хотя она, вероятно, об этом и не догадывается. Я видел ее в зеркале.

– Но вы не прервались? – пробормотал Пуаро.

– Нет, – кратко ответил Маршалл. – Я хотел побыстрее закончить.

Помолчав, он резко спросил:

– Я больше ничем не могу вам помочь?

– Нет, спасибо, капитан Маршалл.

Кивнув, тот вышел.

– Итак, нам приходится окончательно списать со счетов нашего самого вероятного подозреваемого, – вздохнул Уэстон. – О, а вот и Нисден!

Вошедший врач не скрывал своего возбуждения.

– Вы прислали мне на анализ самую настоящую смерть!

– Что это такое?

– Что это такое? Это гидрохлорид диаморфина. Вещество, которое обычно называют просто героин.

Инспектор Колгейт присвистнул.

– Так, кажется, дело тронулось! Положитесь на мое слово, в основе всего лежит этот наркотик.

Глава 10

I

Небольшая толпа покидала таверну «Красный бык». Краткое предварительное расследование закончилось – оно было отложено на две недели.

Розамунд Дарнли догнала капитана Маршалла.

– Все было не так уж и плохо, правда, Кен? – негромко произнесла она.

Кеннет ответил не сразу. Возможно, он остро чувствовал на себе пристальные взгляды жителей деревни, только что не тыкающих в него пальцами. «Это он, дорогая!» «Смотри, это ее муж». «Это, должно быть, муж». «Смотрите, вот он идет…»

Маршалл не разбирал слов, но все-таки остро чувствовал приглушенные голоса. Это был самый настоящий позорный столб нашего времени. Кеннет уже успел столкнуться с прессой – самоуверенными, напористыми молодыми журналистами, умело разрушающими стену молчания («мне нечего вам сказать»), которой он попытался отгородиться. Даже короткие односложные слова, которые он произнес, уверенный в том, что их, по крайней мере, нельзя истолковать превратно, в утренних газетах были представлены в совершенно другом ракурсе. «На вопрос, согласен ли он с тем, что загадочная смерть его жены может быть объяснена только исходя из того предположения, что какой-то кровожадный маньяк проник на остров, капитан Маршалл заявил следующее…» – и тому подобное.

Непрерывно щелкали фотоаппараты. Вот и сейчас знакомый звук привлек внимание Кеннета. Он обернулся – улыбающийся парень радостно кивнул, свое дело он уже сделал.

– «Капитан Маршалл и его знакомая покидают “Красный бык” после предварительного расследования», – пробормотала Розамунд.

Маршалл поморщился.

– Бесполезно, Кен! – сказала Розамунд. – Нужно перетерпеть. И я имею в виду не только саму смерть Арлены, но и все связанное с нею свинство. Пялящиеся взоры и сплетничающие языки, вздорные газетные статьи; и лучший способ справиться с этим – обратить все в смех. Скриви презрительно губы!

– Ты считаешь, надо вести себя так? – спросил он.

– Да, считаю. – Розамунд помолчала. – Понимаю, это не в твоем характере. Тебе больше по нраву защитная окраска. Застыть неподвижно и слиться с окружающим фоном! Но сейчас это не получится – здесь нет окружающего фона, с которым можно было бы слиться. Ты стоишь у всех на виду – словно полосатый тигр перед белым экраном. Муж убитой женщины!

– Ради всего святого, Розамунд…

– Дорогой, – мягко произнесла она, – я стараюсь сделать так, чтобы тебе стало лучше.

Какое-то время они шли молча. Затем Маршалл произнес уже другим тоном:

– Знаю. На самом деле я не такой уж неблагодарный, Розамунд.

Они покинули пределы деревни. Их провожали взгляды, но поблизости уже никого не было. Понизив голос, мисс Дарнли повторила с небольшими изменениями свою первую фразу:

– На самом деле все прошло не так уж плохо, правда?

Помолчав, Маршалл сказал:

– Не знаю.

– Что думает полиция?

– Ничего определенного мне не говорят.

Через минуту Розамунд сказала:

– Этот коротышка Пуаро действительно проявляет живой интерес!

– Ну да, – согласился Кеннет. – В день убийства он буквально ни на шаг не отходил от главного констебля.

– Знаю – но есть от него хоть какой-нибудь толк?

– Черт возьми, Розамунд, а я откуда могу знать?

– Он уже старик, – задумчиво промолвила мисс Дарнли. – Вероятно, уже не в своем уме.

– Возможно.

Они подошли к дамбе. Напротив раскинулся остров, умиротворенный в лучах солнца.

– Порой… все кажется каким-то нереальным, – вдруг произнесла Розамунд. – Вот сейчас я не могу поверить, что это действительно произошло…

– Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду, – медленно произнес Маршалл. – Природа такая безучастная! Одним муравьем меньше – вот что это такое для нее.

– Да, – согласилась мисс Дарнли, – и на самом деле это самая лучшая точка зрения на все произошедшее.

Кеннет быстро взглянул на нее, затем тихо промолвил:

– Не беспокойся, дорогая. Всё в порядке. Всё в полном порядке!

II

Линда шла по дамбе им навстречу. Она двигалась с неуклюжей резкостью возбужденного жеребца. Ее юное лицо было бледно, пересохшие губы плотно сжаты.

– Что произошло? – запыхавшись, спросила девушка. – Что… что там сказали?

– Предварительное расследование было отложено на две недели, – ответил ей отец.

– Это означает, что… что решение пока еще не принято?

– Да. Требуются дополнительные доказательства.

– Но… но что они думают?

Маршалл не сдержал улыбку.

– О, дитя мое, кто же знает? И кого ты имеешь в виду под этим «они»? Коронера, присяжных, полицию, журналистов, рыбаков из Лезеркомб-Бэй?

– Наверное, я имела в виду… полицию, – медленно произнесла Линда.

– Что бы ни думала полиция, в настоящий момент она ничего не говорит, – сухо сказал Кеннет.

Произнеся эти слова, он крепко сжал губы и направился в пансионат.

Мисс Дарнли собиралась последовать за ним, но Линда ее окликнула:

– Розамунд!

Та обернулась. Безмолвный призыв на лице у девушки тронул ее. Она взяла Линду под руку, и они направились прочь от пансионата, по тропе, ведущей в противоположный конец острова.

– Линда, постарайся не думать об этом, – мягко произнесла Розамунд. – Понимаю, каким потрясением это явилось, но нужно оставить все в прошлом. И ведь тебя мучит только… только ужас случившегося. Ты же нисколько не любила Арлену.

По всему телу девушки пробежала дрожь.

– Да, я ее не любила…

– Горечь утраты – это совершенно другое, ее нельзя отодвинуть в сторону, – продолжала Розамунд. – Но можно уйти от потрясения и ужаса, просто не думая об этом постоянно.

– Вы ничего не понимаете! – резко произнесла Линда.

– А мне кажется, я знаю, о чем говорю, дорогая.

Линда покачала головой:

– Нет, вы ничего не знаете. Вы ничегошеньки не понимаете – и Кристина также не понимает! Вы обе были ко мне добры, но вы не можете понять мои чувства. Вы считаете, что мне просто не нужно забивать голову этим кошмаром… – Она помолчала. – Но это далеко не всё. Если б вам было известно то, что я знаю…

Розамунд застыла на месте. Она не дрожала – наоборот, ее тело словно окоченело. Постояв так минуту-другую, она высвободила свою руку.

– И что ты знаешь, Линда? – спросила она.

Выдержав ее взгляд, девушка покачала головой:

– Ничего.

Розамунд схватила ее за руку, больно стиснув пальцы. Девушка поморщилась.

– Линда, будь осторожна, – сказала мисс Дарнли. – Черт возьми, будь осторожна!

Лицо Линды стало мертвенно-бледным.

– Я и так очень осторожна, – сказала она. – Постоянно настороже.

– Послушай, Линда! – с жаром заговорила Розамунд. – То, о чем я говорила пару минут назад, по-прежнему верно, но только стократ сильнее. Выбрось все из головы! Не думай об этом. Забудь – забудь!.. Ты сможешь, если постараешься! Арлены нет в живых, и ничто ее не воскресит… Забудь все и живи будущим. И, самое главное, держи язык за зубами.

Линда отпрянула от нее.

– Вы… похоже, вы всё знаете?

– Я ничего не знаю! – выразительно произнесла Розамунд. – Мое мнение таково: на остров пробрался какой-то маньяк, который и убил Арлену. Это наиболее правдоподобное объяснение. Не сомневаюсь, что в конце концов к нему придет и полиция. Только так это и могло произойти! Только так это и произошло!

– Если папа… – начала было Линда.

– Не говори об этом! – перебила ее Розамунд.

– Я должна кое-что сказать. Моя мать…

– Ну при чем тут твоя мать?

– Ее… ее судили по обвинению в убийстве, ведь так?

– Да.

– После чего папа на ней женился, – медленно промолвила Линда. – То есть похоже, на самом деле папа не считал убийство чем-то плохим – ну, по крайней мере, не всякое убийство.

– Не смей говорить такие вещи – даже мне! – резко произнесла Розамунд. – У полиции против твоего отца ничего нет. У него алиби – железное алиби. Он в полной безопасности.

– Значит, сначала полиция думала, что это папа?..

– Я понятия не имею, что думала полиция! – воскликнула Розамунд. – Но теперь твердо известно, что он не мог это сделать. Понятно? Он не мог это сделать!

Она говорила повелительным тоном, ее взгляд требовал от Линды уступить. Девушка прерывисто вздохнула.

– Скоро вы сможете уехать отсюда, – продолжала Розамунд. – И ты все забудешь – абсолютно все!

– Я никогда ничего не забуду! – с неожиданной злостью произнесла Линда.

Резко развернувшись, она побежала обратно к пансионату. Мисс Дарнли молча проводила ее взглядом.

III

– Мадам, есть что-то такое, что мне будет интересно знать?

Кристина Редферн рассеянно взглянула на Пуаро.

– Да?

Детектив не обратил внимания на ее рассеянность. От него не укрылось, как миссис Редферн следила взглядом за своим мужем, расхаживающим взад и вперед по террасе за баром, однако в настоящий момент чисто супружеские проблемы его не интересовали. Ему была нужна информация.

– Да, мадам, – сказал он. – Мое внимание привлекла одна фраза – одна случайная фраза, сказанная вами на днях.

Продолжая наблюдать за Патриком, Кристина спросила:

– Да? И что же я сказала?

– Это был ответ на один из вопросов главного констебля. Вы описали, как утром в день преступления вошли в комнату мисс Линды Маршалл и обнаружили, что ее там нет, и как затем она вернулась. Главный констебль спросил у вас, где она была.

– И я ответила, что она купалась? – нетерпеливо сказала Кристина. – Вас это заинтересовало?

– О, вы выразились не совсем так. Вы не сказали: «Она купалась». Ваши слова были другими: «Она сказала, что купалась».

– Но это ведь одно и то же, – сказала миссис Редферн.

– Нет, это не одно и то же! Ваш ответ позволяет предположить, что у вас имелись какие-то соображения на этот счет. Линда Маршалл вошла в комнату – на ней был купальник, – и тем не менее вы по какой-то причине не сразу решили, что она купалась. Это следует из ваших слов: «она сказала, что купалась». Что во внешнем виде Линды, в ее одежде, в ее поведении, в словах вызвало у вас удивление, когда она сказала, что купалась?

Оторвав взгляд от Патрика, Кристина полностью сосредоточила свое внимание на Пуаро. Ее интерес был разбужен.

– Вы тонко все подметили. Теперь я вспоминаю, что дело действительно было так… Да, я удивилась, когда Линда сказала, что купалась.

– Но почему, мадам, почему?

– Да, почему? Я как раз пытаюсь это вспомнить… Ах да, наверное, все дело было в том, что в руках у Линды был сверток.

– У нее в руках был сверток?

– Да.

– Вы не знаете, что в нем было?

– Так получилось, что знаю. Бечевка развязалась. Сверток был завязан небрежно, как это делают в деревенском магазине. В нем были свечи – они рассыпались по полу. Я помогла Линде их собрать.

– А, – сказал Пуаро, – свечи.

Кристина удивленно посмотрела на него.

– Похоже, вы чем-то возбуждены, месье Пуаро.

– Линда не объяснила, зачем купила свечи? – спросил детектив.

Кристина задумалась.

– Нет, кажется, не объяснила. Я решила, наверное, чтобы читать ночью, – возможно, электрическое освещение не работало.

– Напротив, мадам, лампочка у изголовья ее кровати в полном порядке.

– Тогда я не знаю, зачем ей понадобились свечи, – сказала Кристина.

– Как Линда себя вела, когда бечевка развязалась и свечи рассыпались? – спросил бельгиец.

– Она расстроилась… смутилась.

Пуаро кивнул.

– Вы не заметили у нее в комнате календарь?

– Календарь? Какой календарь?

– Возможно, зеленый календарь, – сказал Пуаро. – Отрывной.

Кристина наморщила лоб, вспоминая.

– Зеленый календарь… светло-зеленый… Да, я видела такой календарь, но не могу вспомнить, где именно. Возможно, и в комнате Линды, но точно не могу сказать.

– Но вы определенно видели нечто похожее.

– Да.

И снова детектив кивнул.

– На что вы намекаете, месье Пуаро? – довольно резко спросила Кристина. – Что все это значит?

Вместо ответа он показал маленький томик в переплете из выцветшей кожи.

– Вам приходилось видеть вот это?

– Ну… кажется… точно не могу сказать… да, на днях Линда рассматривала эту книгу в деревенской библиотеке. Но когда я к ней подошла, она поспешно захлопнула ее и поставила на место. Я тогда задумалась, что это могло быть.

Пуаро молча показал обложку.

«История колдовства, магии и приготовления ядов, не оставляющих следов».

– Ничего не понимаю, – пробормотала Кристина. – Что все это означает?

– Это означает очень многое, мадам, – строгим тоном произнес Пуаро.

Миссис Редферн вопросительно посмотрела на него, но детектив не стал развивать свою мысль.

– Еще один вопрос, мадам, – спросил он. – Вы в тот день принимали ванну перед тем, как отправиться играть в теннис?

Кристина снова удивленно посмотрела на него.

– Ванну? Нет. У меня не было времени, да к тому же зачем принимать ванну перед теннисом? Возможно, я принимала ванну после.

– А вы вообще заходили в ванную, когда вернулись в номер?

– Я сполоснула лицо и руки, только и всего.

– И ванну вы не наполняли?

– Нет, абсолютно точно.

Пуаро кивнул.

– Это не имеет значения.

IV

Эркюль Пуаро стоял у столика, за которым миссис Гарднер боролась с мозаикой-пазлом. Подняв взгляд, американка вздрогнула от неожиданности.

– О, месье Пуаро, как бесшумно вы подошли! Я ничего не слышала. Вы только что вернулись с предварительного расследования? Знаете, при одной только мысли об этом расследовании я начинаю так волноваться, что даже не знаю, как мне быть. Вот почему я занялась мозаикой. Я просто поняла, что не смогу, как обычно, сидеть на пляже. Как вам скажет мистер Гарднер, когда нервы у меня на взводе, ничто так меня не успокаивает, как мозаика… Так, куда нужно положить вот этот белый кусок? Несомненно, это деталь ковра, но я никак не могу понять…

Протянув руку, Пуаро мягко забрал у нее элемент мозаики.

– Его нужно положить сюда, мадам. Это деталь кошки.

– Не может быть! Кошка ведь черная.

– Да, кошка черная, но, как видите, кончик хвоста у черной кошки оказался белым.

– Ой, и правда! Какой вы наблюдательный… Но мне кажется, что те, кто делает эти пазлы, – жестокие люди. Они из кожи лезут вон, чтобы всех обмануть.

Положив на место еще один элемент, миссис Гарднер продолжала:

– Знаете, месье Пуаро, я наблюдала за вами последние два дня. Я просто хотела посмотреть, как вы расследуете дело, если вы понимаете, что я хочу сказать, – хотя это и может показаться таким бессердечным, ведь бедная женщина была убита… О боже, всякий раз, когда я об этом думаю, меня в дрожь бросает! Сегодня утром я сказала мистеру Гарднеру, что хочу поскорее уехать отсюда, и теперь, когда расследование завершено, наверное, мы сможем уехать завтра, и это будет просто благословение, точно вам говорю. Но вернемся к вашим методам – я бы очень хотела познакомиться с ними; понимаете, я сочту за честь, если вы мне все объясните.

– Это очень похоже на вашу мозаику, мадам, – сказал Эркюль Пуаро. – Нужно собирать отдельные элементы. Все то же самое: разные цвета, узоры, и каждую деталь причудливой формы необходимо вставить в соответствующее место.

– Как это интересно! Вы предложили очень красивое объяснение.

– И порой все обстоит в точности так же, как вот с этим элементом вашей мозаики. Собираешь методично детали мозаики, сортируешь их по цветам, и тут вдруг какой-нибудь элемент, подходящий по цвету, скажем, к шкуре на полу, оказывается вместо этого белым кончиком хвоста черной кошки.

– Ох, но это же просто очаровательно! И вам приходится иметь дело с большим количеством элементов, месье Пуаро?

– Да, мадам. Практически все из находящихся здесь, в этом пансионате, дали мне по элементу для общей мозаики. И вы в том числе.

– Я? – удивленно воскликнула миссис Гарднер.

– Да, мадам. Одно ваше замечание оказало неоценимую помощь. Смею даже сказать, раскрыло мне глаза.

– Да это же просто замечательно! Месье Пуаро, вы не могли бы рассказать подробнее?

– Объяснения, мадам, я приберегу для последней главы.

– Но это же очень плохо! – недовольно сказала миссис Гарднер.

V

Эркюль Пуаро негромко постучал в дверь капитана Маршалла. Из комнаты доносился стук пишущей машинки.

Послышалось краткое: «Войдите!» – и Пуаро вошел.

Капитан Маршалл сидел к нему спиной. Он печатал на столике в простенке между окнами. Кеннет не обернулся, но встретился взглядом с Пуаро в зеркале, висящем на стене прямо перед ним.

– Ну, месье Пуаро, в чем дело? – раздраженно спросил он.

– Тысяча извинений за то, что помешал вам, – поспешно произнес детектив. – Вы заняты?

– Да, занят, – отрезал Маршалл.

– Мне хотелось бы задать вам всего один маленький вопрос, – сказал Пуаро.

– О господи, как я устал отвечать на вопросы! – сказал Кеннет. – Я ответил на вопросы полиции и не чувствую себя обязанным отвечать на ваши.

– У меня очень простой вопрос, – заверил его Пуаро. – Я только хочу знать: утром, в день смерти вашей жены, принимали ли вы ванну после того, как закончили печатать, и перед тем, как отправились играть в теннис?

– Ванну? Нет, конечно, не принимал! Я уже принял ванну за час до этого!

– Благодарю вас, – сказал детектив. – Это все, что я хотел знать.

– Но послушайте! О… – И Кеннет в растерянности умолк.

Пуаро вышел и аккуратно закрыл за собой дверь.

– Этот тип спятил! – пробормотал Маршалл.

VI

У входа в бар Пуаро встретил мистера Гарднера. Тот с двумя коктейлями в руках направлялся, несомненно, туда, где ломала голову над мозаикой миссис Гарднер.

Увидев маленького бельгийца, он радушно улыбнулся.

– Не желаете присоединиться к нам, месье Пуаро?

Детектив покачал головой.

– Мистер Гарднер, что вы думаете о предварительном расследовании?

– Мне оно показалось каким-то неопределенным, – понизив голос, сказал мистер Гарднер. – Я так понимаю, ваша полиция раскрыла не все карты.

– Возможно, – согласился Пуаро.

Американец еще больше понизил голос:

– Я с радостью увезу миссис Гарднер отсюда. Она очень, ну очень впечатлительная женщина, и это происшествие сказывается на ее нервах. Она возбуждена до предела.

– Мистер Гарднер, – сказал Пуаро, – вы позволите задать вам один вопрос?

– Ну конечно, месье Пуаро. Буду счастлив помочь вам в меру своих сил.

– Вы повидали мир и, полагаю, человек проницательный. Скажите, положа руку на сердце, что вы думаете о покойной миссис Маршалл?

Брови мистера Гарднера удивленно взметнулись вверх. Оглядевшись по сторонам, он понизил голос:

– Ну, месье Пуаро, я слышал кое-что из того, что говорили о ней, если вы меня понимаете… особенно женщины. – Детектив кивнул. – Но если вы хотите знать мое скромное мнение, я скажу вам то, что эта женщина была полной дурой, черт побери!

– А вот это очень любопытно, – задумчиво пробормотал Эркюль Пуаро.

VII

– Итак, теперь мой черед? – спросила Розамунд Дарнли.

– Простите?

Она рассмеялась.

– В прошлый раз допрос вел главный констебль, а вы сидели рядом. Сегодня, полагаю, вы проводите собственное неофициальное расследование. Я наблюдала за вами. Сначала была миссис Редферн, а затем я мельком увидела в окно фойе, как вы направлялись к миссис Гарднер, занятой ненавистным пазлом. И вот теперь мой черед.

Эркюль Пуаро подсел к ней. Они находились на Солнечной террасе. Прямо под ними море имело зеленоватый оттенок. Дальше от берега оно сияло ослепительной голубизной.

– Вы очень проницательны, мадемуазель, – сказал детектив. – Я пришел к такому выводу, как только приехал сюда. Было бы большим удовольствием обсудить с вами это дело.

Розамунд тихо промолвила:

– Вы хотите знать, что я обо всем этом думаю?

– Это было бы весьма интересно.

– На мой взгляд, на самом деле все очень просто, – сказала мисс Дарнли. – Ключ кроется в прошлом этой женщины.

– В прошлом? Не в настоящем?

– О! Необязательно в далеком прошлом. Я вижу все так. Арлена Маршалл была привлекательной для мужчин – смертельно привлекательной. Полагаю, вероятно, они также довольно быстро надоедали ей. Среди ее, скажем так, поклонников нашелся такой, которого это задело. О, не поймите меня превратно, этот человек не из тех, кто сразу же бросается в глаза. Скорее всего, какой-нибудь невзрачный мужчина, тщеславный и ранимый – способный затаить обиду. Думаю, он проследовал за ней сюда, дождался подходящей возможности и убил ее.

– Вы хотите сказать, это был кто-то посторонний, пришедший с большой земли?

– Да. Вероятно, он прятался в пещере до тех пор, пока ему не представился случай.

Пуаро покачал головой:

– Неужели Арлена отправилась бы на встречу с мужчиной, которого вы только что описали? Нет, она рассмеялась бы и никуда не пошла.

– Быть может, она не знала, что идет на встречу именно с ним, – возразила Розамунд. – Быть может, он пригласил ее, назвавшись кем-нибудь другим?

– Такое возможно, – пробормотал Пуаро.

Помолчав, он добавил:

– Но вы забываете одну вещь, мадемуазель. Человек, задумавший убийство, не станет рисковать, идя средь бела дня по дамбе и мимо пансионата. Его могли увидеть.

– Могли – но, по-моему, неизбежным это не было. Думаю, он запросто мог пройти на остров незамеченным.

– Да, мог, тут я полностью с вами согласен. Но главное, что ему нельзя было рассчитывать на такое благоприятное стечение обстоятельств.

– Вы ничего не забываете? – спросила Розамунд. – Погода!

– Погода?

– Ну да. В день убийства погода стояла великолепная, но накануне, вспомните, весь день лил дождь и все было окутано густым туманом. Кто угодно мог незаметно пробраться на остров. Достаточно было только спуститься на берег и переночевать в пещере. Туман, месье Пуаро, это очень существенный момент.

Детектив задумчиво посмотрел на свою собеседницу.

– Знаете, а в ваших словах есть здравый смысл, – сказал он.

Розамунд смущенно покраснела.

– Это моя теория, какая есть. А теперь скажите свою.

– А! – сказал Эркюль Пуаро, устремив взгляд на море. – Eh bien, мадемуазель, я человек очень простой. Я всегда придерживаюсь того мнения, что преступление совершил наиболее вероятный человек. В самом начале мне казалось, что все очень явно указывает на одного конкретного человека.

Голос Розамунд стал чуточку тверже:

– Продолжайте.

– Но, понимаете, тут есть одна, как вы говорите, загвоздка! – продолжал Пуаро. – Судя по всему, этот человек не мог совершить преступление.

Розамунд шумно вздохнула.

– И? – с трудом выдавила она.

Детектив пожал плечами.

– И что нам с этим делать? Вот в чем проблема. – Помолчав, он продолжил: – Можно задать вам один вопрос?

– Разумеется.

Мисс Дарнли посмотрела ему в лицо, настороженная, бдительная. Однако вопрос оказался совершенно неожиданным.

– Когда вы в тот день вернулись переодеться для тенниса, вы принимали ванну?

Розамунд изумленно уставилась на него.

– Ванну? Что вы имеете в виду?

– Вот что я имею в виду. Ванну! Фарфоровую емкость, открываешь краны и наполняешь ее водой, садишься, вылезаешь, и – буль-буль-буль – вода вытекает в сливную трубу.

– Месье Пуаро, вы с ума сошли?

– Нет, я полностью в здравом рассудке.

– Ну, в любом случае ванну я не принимала.

– Ха! – воскликнул Пуаро. – Значит, никто не принимал ванну. Это крайне любопытно.

– Но почему кто-то должен был принимать ванну?

– Действительно, почему?

– Полагаю, это и есть метод Шерлока Холмса! – с некоторым раздражением произнесла Розамунд.

Пуаро улыбнулся.

– Мадемуазель, вы позволите мне одну дерзость?

– Месье Пуаро, уверена, вы неспособны на дерзость.

– Вы очень любезны. В таком случае я осмелюсь заметить, что вы пользуетесь восхитительными духами – у них есть нюанс, тонкое неуловимое очарование. – Выразительно взмахнув руками, он добавил уже деловым тоном: – Если не ошибаюсь, «Габриэль № 8»?

– Вы совершенно правы. Да, я всегда ими пользуюсь.

– Как и покойная миссис Маршалл. Роскошные духи, не правда ли? И очень дорогие.

Розамунд с легкой усмешкой пожала плечами.

– В день убийства, мадемуазель, вы сидели вот здесь, где мы сидим сейчас, – продолжал Пуаро. – Мисс Брюстер и мистер Редферн, проплывавшие мимо на лодке, видели вас здесь – точнее, видели ваш зонтик. Мадемуазель, вы точно не спускались в тот день в бухту Эльфов и не заходили в расположенную там пещеру – в знаменитую пещеру Эльфов?

Повернувшись к нему, Розамунд смерила его долгим взглядом.

– Вы спрашиваете у меня, я ли убила Арлену Маршалл? – тихим ровным голосом произнесла она.

– Нет, я спрашиваю у вас, заходили ли вы в пещеру Эльфов?

– Я даже не знаю, где она находится. Зачем мне туда заходить? С какой целью?

– В день преступления, мадемуазель, в пещере побывал тот, кто пользуется «Габриэль № 8».

– Вы же сами только что сказали, месье Пуаро, – резко заметила Розамунд, – что Арлена Маршалл также пользовалась «Габриэль № 8». В тот день она была в бухте. Предположительно она и зашла в пещеру.

– Зачем ей заходить в пещеру? Вход туда тесный, там темно и неуютно.

– Не спрашивайте меня, какие причины ею двигали! – раздраженно сказала Розамунд. – Поскольку Арлена действительно находилась в бухте, она самый вероятный кандидат. Я уже говорила вам, что провела здесь все утро и никуда не уходила.

– Если не считать того, что вы вернулись в пансионат и заглянули в номер капитана Маршалла, – напомнил Пуаро.

– Да, конечно. Я об этом забыла.

– И вы ошиблись, мадемуазель, – добавил Пуаро, – предположив, что капитан Маршалл вас не видел.

Розамунд изумленно уставилась на него.

– Кеннет меня видел? Он… он так сказал?

Пуаро кивнул.

– Он видел вас, мадемуазель, в зеркале, висящем над столом.

У Розамунд перехватило дыхание.

– А! Понятно.

Пуаро уже не смотрел на море, он смотрел на руки Розамунд Дарнли, скрещенные на коленях. Это были красивые руки, правильной формы, с очень длинными пальцами.

Быстро взглянув на него, Розамунд проследила за его взглядом.

– Почему вы разглядываете мои руки? – резко спросила она. – Неужели вы думаете… неужели вы думаете…

– Что я думаю? – спросил Пуаро. – Что, мадемуазель?

– Ничего, – сказала мисс Дарнли.

VIII

Примерно через час Эркюль Пуаро подошел к началу тропинки, спускающейся в бухту Чаек. На берегу кто-то сидел. Тонкая фигура в красной рубашке и синих шортах.

Пуаро медленно спустился вниз, внимательно следя за тем, куда поставить ноги в узких модных штиблетах.

При его появлении Линда Маршалл резко обернулась. Ему показалось, она вздрогнула.

Ее взгляд, когда Пуаро приблизился к ней и осторожно опустился на гальку, следил за ним с подозрительностью и настороженностью загнанного животного. Со щемящим сердцем детектив почувствовал, какая же она молодая и ранимая.

– В чем дело? – сказала Линда. – Что вам нужно?

Эркюль Пуаро ответил не сразу.

– В разговоре с главным констеблем вы сказали, что любили свою мачеху и что она была к вам добра, – наконец сказал он.

– Ну и?..

– Это ведь неправда, так, мадемуазель?

– Да, это неправда.

– Возможно, миссис Маршалл не проявляла свою неприязнь – такое я допускаю, – продолжал Пуаро. – Но вы ее не любили – нет-нет, полагаю, она вам очень не нравилась. Это очевидно.

– Наверное, она мне не очень-то нравилась, – согласилась Линда. – Но такие вещи нельзя говорить об умершем. Это неприлично.

Пуаро вздохнул.

– Вас этому научили в школе?

– Ну да, более или менее.

– Когда совершено убийство, гораздо важнее говорить правду, чем соблюдать правила приличия, – заметил Эркюль Пуаро.

– Наверное, вы должны были сказать что-нибудь в таком духе.

– Я должен был это сказать, и я это говорю. Понимаете, моя задача заключается в том, чтобы найти убийцу Арлены Маршалл.

– Я хочу все забыть, – прошептала Линда. – Это так ужасно!

– Но вы не можете забыть, так? – мягко произнес Пуаро.

– Полагаю, Арлену убил какой-то жестокий маньяк, – сказала Линда.

– Нет, – пробормотал детектив, – не думаю, что все произошло именно так.

У Линды перехватило дыхание.

– Вы говорите так… словно знаете правду.

– Возможно, я действительно знаю правду. – Помолчав, Пуаро продолжил: – Дитя мое, верьте, я постараюсь сделать все возможное, чтобы помочь вам решить эту страшную проблему.

Вскочив на ноги, Линда воскликнула:

– Никаких проблем у меня нет! Вы ничем не сможете мне помочь! Я не понимаю, о чем вы говорите!

– Я говорю о свечах… – сказал Пуаро, внимательно наблюдая за девушкой.

Он увидел, как ее взгляд наполнился ужасом.

– Я не буду вас слушать! – воскликнула Линда. – Не буду слушать!

Она пронеслась подобно испуганной газели по пляжу и побежала вверх по петляющей тропе.

Пуаро покачал головой. Лицо у него было мрачное и встревоженное.

Глава 11

I

Инспектор Колгейт докладывал главному констеблю:

– Я кое-что раскопал, сэр, и это самая настоящая сенсация. Речь идет о деньгах миссис Маршалл. Я встретился с ее поверенными. Могу сказать, для них это явилось полной неожиданностью. У меня есть доказательства версии о шантаже. Помните, что старик Эрскин завещал ей пятьдесят тысяч фунтов? Так вот, сейчас от них осталось всего около пятнадцати.

Главный констебль присвистнул.

– Ого! А куда подевалось остальное?

– Это самое интересное, сэр. Время от времени миссис Маршалл продавала по частям свое наследство и всякий раз выручку брала наличными или ценными бумагами на предъявителя. Это говорит о том, что она с кем-то расплачивалась и не хотела, чтобы это можно было проследить. Шантаж, тут не может быть никаких сомнений.

Полковник Уэстон кивнул.

– Определенно, похоже на то. И шантажист здесь, в пансионате. То есть это один из троих мужчин. Есть что-нибудь свеженькое на них?

– Не могу сказать, сэр, что мне удалось найти что-либо определенное. Майор Барри – отставной военный, как он и говорит. Живет в маленькой квартире, получает пенсию и имеет небольшой доход от акций. Но в прошлом году он несколько раз клал на свой счет крупные суммы.

– Звучит многообещающе. Как он сам это объясняет?

– Говорит, что это выигрыши в тотализатор. Действительно, Барри посещает все крупные скачки. Ставки делает прямо на месте, учет не ведет.

Главный констебль кивнул.

– Опровергнуть это нелегко, – сказал он. – Но тут есть пища для размышлений.

– Далее, преподобный Стивен Лейн, – продолжал Колгейт. – Он самый настоящий священник – у него был приход в церкви Святой Елены, Уайтридж, Суррей. Оставил службу чуть больше года назад вследствие плохого здоровья. А плохое здоровье заключалось в том, что он попал в клинику для душевнобольных. Провел там больше года.

– Весьма любопытно, – сказал Уэстон.

– Да, сэр. Я попытался вытянуть что-либо из лечащего врача, но вы же знаете этих медиков – крайне трудно получить от них что-нибудь существенное. Однако, насколько я понял, наш преподобный был одержим дьяволом – особенно дьяволом в женском обличье: женщина на багряном звере, вавилонская блудница.

– Гм, – задумчиво пробормотал Уэстон, – в прошлом подобное уже становилось причиной убийства.

– Да, сэр. На мой взгляд, к Стивену Лейну нужно по крайней мере присмотреться повнимательнее. Покойная миссис Маршалл являла собой хороший пример того, что священник назвал бы «вавилонской блудницей» – волосы, поведение и все остальное. Мне кажется вполне возможным, что преподобный Лейн возомнил, будто ему предначертано очистить от нее мир. Это, конечно, если он совсем спятил.

– Никаких связей с шантажом?

– Никаких, сэр. Полагаю, здесь он чист. У него есть кое-какие деньги, но небольшие, и никаких крупных поступлений в последнее время.

– А как насчет его рассказа о своих действиях в день преступления?

– Найти этому подтверждение я не смог. Никто не вспомнил, что видел на дороге священника. А в церковной книге предыдущая запись была сделана за три дня до того, и никто недели две в нее не заглядывал. Так что Лейн запросто мог зайти в церковь, скажем, накануне, а то и двумя днями раньше и датировать свою запись двадцать пятым числом.

Уэстон кивнул.

– Ну, а третий?

– Хорас Блатт? На мой взгляд, сэр, тут что-то определенно нечисто. Платит подоходный налог с суммы, значительно превосходящей то, что он зарабатывает своим скобяным бизнесом. И вообще он скользкий тип. Мог без труда состряпать какую-нибудь вполне убедительную сделку – немного играет на фондовой бирже, был замешан в двух-трех сомнительных махинациях… О да, вполне может быть какое-нибудь благовидное объяснение, но никуда не деться от того, что Блатт вот уже несколько лет получает весьма приличные суммы из неизвестных источников.

– На самом деле, – сказал Уэстон, – есть веские основания считать, что мистер Хорас Блатт успешно занимается шантажом?

– Или это, сэр, или наркотики. Я встретился со старшим инспектором Риджуэем, который ведет дела о наркотиках, и он проявил самый живой интерес. Похоже, в последнее время к нам поступает героин в больших количествах. Риджуэй вышел на сеть розничных продавцов и приблизительно представляет себе, кто заправляет всем на том конце, но его ставит в тупик то, как товар попадает в страну.

– Если смерть миссис Маршалл явилась следствием того, что она оказалась замешана, случайно или нет, в торговлю наркотиками, нам лучше передать дело в Скотленд-Ярд. Это их вотчина. А? Что скажете?

– Боюсь, сэр, вы правы, – с некоторым сожалением произнес инспектор Колгейт. – Если речь идет о наркотиках, этим должен заниматься Ярд.

Подумав минуту-другую, Уэстон сказал:

– По-моему, это самое вероятное объяснение.

Колгейт угрюмо кивнул.

– Да, вы правы. Маршалл тут абсолютно чист – хотя я раздобыл кое-какую информацию, которая могла бы оказаться полезной, если б его алиби не было таким железным. Похоже, фирма Маршалла вот-вот наскочит на рифы. В этом не виноваты ни он сам, ни его партнер – просто общие последствия прошлогоднего кризиса и состояния торговли и финансов в целом. Маршалл мог рассчитывать на то, что в случае смерти своей жены ему достанутся пятьдесят тысяч фунтов. А его фирме эти пятьдесят тысяч очень пригодились бы… – Он вздохнул. – Такая жалость, что тот, у кого есть две веские причины совершить убийство, доказал, что он не имеет к этому никакого отношения!

– Выше нос, Колгейт! – усмехнулся главный констебль. – У нас по-прежнему есть шанс отличиться. Остается еще шантаж. Не надо забывать и про чокнутого священника, но лично мне кажется, что наиболее вероятной причиной являются наркотики. – Помолчав, он добавил: – А если с миссис Маршалл расправилась банда наркоторговцев, то мы окажем Скотленд-Ярду действенную помощь в решении этой загадки. На самом деле, как ни крути, по-моему, мы очень неплохо поработали.

Лицо Колгейта помимо его воли растянулось в улыбке.

– Что ж, сэр, пусть будет так, – сказал он. – Кстати, я проверил автора того письма, которое мы обнаружили в комнате убитой. Подписанного «Дж. Н.». Тупик. Этот парень благополучно отбыл в Китай. Он – тот самый, о ком нам говорила мисс Брюстер. Молодой шалопай. Я проверил остальных знакомых миссис Маршалл. Никаких зацепок. Все, что можно найти, мы уже нашли, сэр.

– Так что теперь все зависит только от нас. – Помолчав, Уэстон добавил: – Как дела у нашего коллеги-бельгийца? Ему уже известно то, что вы мне сейчас доложили?

– Странный он тип, правда? – усмехнулся Колгейт. – Знаете, о чем спросил меня позавчера? Ему понадобились подробности всех случаев удушения за последние три года.

Полковник Уэстон встрепенулся.

– Вот как? Любопытно… – Он помолчал. – Как вы сказали, когда преподобный Стивен Лейн попал в психиатрическую клинику?

– Год назад, на Пасху, сэр.

Полковник Уэстон глубоко задумался.

– Был один случай – труп молодой женщины, обнаруженный недалеко от Бэгшота. Направлялась на встречу со своим мужем, да так и не появилась на ней. А потом была еще «Загадка пустынной рощи», как ее окрестили в газетах. Если я правильно помню, оба случая в Суррее.

Он встретился взглядом с инспектором.

– В Суррее? – встрепенулся тот. – Помилуй бог, все сходится, сэр, не так ли? Очень интересно…

II

Эркюль Пуаро сидел на траве на вершине холма.

Слева от него начиналась стальная лестница, ведущая вниз в бухту Эльфов. Он обратил внимание на то, что у основания лестницы были рассыпаны крупные валуны, за которыми преспокойно мог спрятаться тот, кто собирался спуститься на берег. Сам берег сверху практически не был виден из-за нависающей скалы.

Детектив мрачно кивнул.

Элементы мозаики складывались в цельный рисунок.

Пуаро мысленно перебрал детали, разбирая каждую по отдельности.

Утро на пляже за несколько дней до смерти Арлены Маршалл.

В то утро там были сделаны одно, два, три, четыре, пять отдельных замечаний.

Игра в бридж вечером. Он сам, Патрик Редферн и Розамунд Дарнли сидели за столом. Кристина была «болваном» и отправилась подышать свежим воздухом. При этом она случайно услышала обрывок разговора. Кто в тот момент находился в фойе? Кого там не было?

Вечер накануне убийства. Разговор, состоявшийся у него с Кристиной на скале, а затем сцена, свидетелем которой он стал по дороге обратно в пансионат.

«Габриэль № 8».

Ножницы.

Сломанный чубук трубки.

Бутылочка, выброшенная из окна.

Зеленый календарь.

Упаковка свечей.

Зеркало и пишущая машинка.

Моток бордовой шерсти.

Наручные часы.

Вода, слитая из ванны.

Каждый из этих разрозненных фактов должен был занять свое, строго определенное место. Не должно остаться никаких свободных концов.

И затем, с каждым отдельным фактом, вставшим на свое место, к следующей остановке: к его собственному ощущению того, что на острове присутствует зло.

Зло…

Пуаро посмотрел на отпечатанный на машинке листок.

Нелли Парсонс – обнаружена задушенной в уединенной роще неподалеку от Чобхэма. До сих пор нет никаких указаний на то, кто совершил убийство.

Нелли Парсонс?

Алиса Корриган.

Пуаро очень внимательно прочитал обстоятельства смерти Алисы Корриган.

III

К Пуаро, сидящему на скале над обрывом, подошел инспектор Колгейт.

Он нравился Пуаро. Бельгийцу нравились его грубоватое лицо, проницательные глаза, медленные, неспешные манеры.

Подсев к Пуаро, инспектор Колгейт взглянул на отпечатанные страницы в его руках.

– Вам пригодились эти старые дела, сэр?

– Да, я их изучил.

Встав, Колгейт сходил к соседней нише и заглянул в нее.

– Лишняя осторожность не помешает, – вернувшись, сказал он. – Не хотелось бы, чтобы нас подслушали.

– Вы поступили мудро, – согласился Пуаро.

– Признаюсь вам, месье Пуаро, что я сам заинтересовался этими делами – хотя, вероятно, и не подумал бы о них, если б вы не спросили. – Он помолчал. – Особенно меня заинтересовало одно дело.

– Алиса Корриган?

– Алиса Корриган. – Колгейт помолчал. – Я связался с полицией Суррея, хотел узнать все нюансы этого дела.

– Говорите, друг мой. Мне интересно – очень интересно.

– Я так и думал. Алиса Корриган была обнаружена задушенной в роще Сизар-Гроув в Блэкридж-Хит – меньше чем в десяти милях от рощи Марли-Копс, где была обнаружена Нелли Парсонс; и оба этих места в двенадцати милях от Уайтриджа, где викарием был мистер Лейн.

– Расскажите мне подробнее о смерти Алисы Корриган, – сказал Пуаро.

– Вначале полиция Суррея не связала ее смерть со смертью Нелли Парсонс, – начал Колгейт. – Это потому, что виновным посчитали мужа. Почему – не могу сказать. Разве что все дело в том, что он, как это называют в прессе, был «человеком таинственным» – о нем мало что было известно, кто он такой и откуда. Алиса вышла за него замуж вопреки воле своих родителей, у нее были кое-какие свои деньги – и она застраховала свою жизнь в пользу мужа; всего этого оказалось достаточно, чтобы возникли подозрения; полагаю, вы согласны, сэр?

Пуаро кивнул.

– Но когда присмотрелись внимательнее, оказалось, что муж тут ни при чем. Труп был обнаружен туристкой, крепкой женщиной в шортах. Абсолютно компетентный и надежный свидетель – школьная учительница физкультуры из Ланкашира. Она отметила время, когда обнаружила труп – было ровно четыре пятнадцать, – и высказала предположение, что смерть наступила незадолго до этого, не больше чем за десять минут. Это полностью совпало с мнением полицейского врача, осмотревшего тело в пять сорок пять. Свидетельница ничего не трогала и поспешила напрямик в отделение полиции Бэгшота, где доложила о случившемся. Так вот, от трех часов до десяти минут пятого Эдвард Корриган находился в поезде, следующем из Лондона, куда он ездил по делам. Вместе с ним в вагоне ехали еще четверо. От станции он поехал на автобусе, в который сели также двое из его попутчиков. Корриган сошел с автобуса у кафе «Пайн-Ридж», где договорился встретиться со своей женой. Это было в четыре двадцать пять. Он заказал чай для двоих, но попросил не приносить его до тех пор, пока не придет жена. Потом вышел на улицу и прохаживался туда и сюда, дожидаясь ее. Когда жена не появилась к пяти часам, Корриган встревожился – предположил, что она подвернула ногу. Они условились, что жена пойдет пешком через болото из деревни, где они жили, а из «Пайн-Ридж» они вернутся вместе на автобусе. Сизар-Гроув недалеко от кафе, и полиция предположила, что Алиса Корриган, видя, что у нее в запасе много времени, решила полюбоваться красотами природы; тут на нее набросился какой-то бродяга или сумасшедший, застигнувший ее врасплох. Как только было доказано, что муж «чист», естественно, полиция связала смерть Алисы Корриган со смертью Нелли Парсонс – довольно взбалмошной служанки, которая была обнаружена задушенной в Марли-Копс. Предположительно оба преступления совершил один и тот же человек, но он так и не был найден – больше того, его поиски не дали никаких результатов! Все ниточки заводили в тупик.

Помолчав, Колгейт медленно произнес:

– И вот теперь задушена третья женщина, и один господин, которого мы не будем называть, находился в этом месте.

Он умолк.

Его маленькие проницательные глаза смотрели на Пуаро. Он с надеждой ждал.

У маленького бельгийца зашевелились губы. Колгейт подался вперед.

– …так трудно определить, какая деталь – часть ковра, а какая – хвост кошки, – пробормотал Пуаро.

– Прошу прощения, сэр? – недоуменно спросил инспектор.

– Приношу свои извинения! – поспешно произнес детектив. – Я следил за ходом своих рассуждений.

– При чем тут ковер и кошка?

– Ни при чем – совершенно ни при чем. – Пуаро помолчал. – Скажите, инспектор Колгейт, если вы подозреваете, что кто-то лжет – постоянно говорит ложь, – но доказательств у вас нет, как вы поступите?

Инспектор Колгейт задумался.

– Трудный вопрос, сэр. Но, полагаю, если кто-то непрерывно лжет, он рано или поздно обязательно попадется.

Пуаро кивнул.

– Да, вы совершенно правы. Понимаете, только на мой взгляд определенные заявления являются ложью. Я думаю, что это ложь, но не могу убедиться в этом наверняка. Однако если провести тест – проверить одну маленькую, не слишком заметную неправду… И если окажется, что это действительно ложь, что ж, в таком случае станет понятно, что и остальное тоже ложь!

Инспектор Колгейт с любопытством посмотрел на него.

– Странным образом работает ваш рассудок, сэр, правда? Однако, смею сказать, в конце концов вы добиваетесь результата. Простите мое любопытство, но что навело вас на другие дела об удушении?

Пуаро медленно произнес:

– У вас в языке есть одно слово – «гладкий». Это преступление кажется мне очень гладким! Вот я и задумался: а что, если это не первая попытка?

– Понятно, – протянул инспектор Колгейт.

– И я сказал себе, – продолжал Пуаро, – давайте изучим подобные преступления, совершенные в прошлом; и если какое-либо из них сильно напоминает это – eh bien, у нас появится очень важная зацепка.

– Вы имеете в виду один и тот же способ убийства, сэр?

– Нет, нет, я имею в виду гораздо больше. Например, смерть Нелли Парсонс не говорит мне ничего. Но вот смерть Алисы Корриган… Скажите, инспектор Колгейт, вы не обратили внимания на одно поразительное сходство этих двух преступлений?

Полицейский мысленно прокрутил в голове эту проблему.

– Нет, сэр, не могу это сказать, – наконец признался он. – Разве что в обоих случаях у мужей железное алиби.

– А, значит, вы это заметили? – тихо произнес Пуаро.

IV

– А, Пуаро! Рад вас видеть. Заходите. Вы – как раз тот, кто мне нужен.

Эркюль Пуаро откликнулся на приглашение.

Главный констебль пододвинул ему пачку сигарет, взял одну себе и закурил. Затянувшись, он сказал:

– Я более или менее определился с дальнейшими действиями. Но прежде чем действовать решительно, я бы хотел выслушать ваше мнение.

– Говорите, друг мой, – попросил детектив.

– Я решил связаться со Скотленд-Ярдом и передать дело туда, – сказал полковник Уэстон. – На мой взгляд, хотя есть основания подозревать одного-двух человек, все дело упирается в контрабанду наркотиков. Для меня совершенно очевидно, что это место, пещера Эльфов, использовалось в качестве перевалочного пункта этого дурмана.

Пуаро кивнул.

– Согласен.

– Вот и отлично. И я очень склонен думать, что наш наркоторговец – не кто иной, как Хорас Блатт.

И снова Пуаро выразил свое согласие.

– Все указывает на то, – подтвердил он.

– Вижу, что наши мысли работают в одинаковом направлении. Блатт постоянно выходил в море на своей яхте. Изредка он приглашал кого-нибудь с собой, но в основном плавал один. У него на яхте весьма подозрительные красные паруса, но мы выяснили, что у него также хранится наготове полный комплект белых парусов. Считаю, что в погожий день он приплывал в назначенное место, где встречался с другим судном – яхтой или моторной лодкой, что-нибудь в таком духе, – и происходила передача товара. После чего Блатт высаживался в бухте Эльфов в подходящее время…

– Да, да, в половине второго, – улыбнулся Пуаро. – В этот строгий час британского ланча все в полном составе собирались в обеденном зале. Остров является частной собственностью. Посторонние сюда на пикник не приходят. Иногда отдыхающие спускаются в бухту Эльфов выпить чай во второй половине дня, когда там солнце, а если они хотят устроить пикник, то отправляются куда-нибудь подальше, за много миль.

Главный констебль кивнул.

– Совершенно верно, – подтвердил он. – Итак, Блатт высаживался на берег и прятал отраву на каменной полке в пещере. А затем кто-то другой ее забирал.

– Помните, – пробормотал Пуаро, – одна супружеская пара пришла на остров пообедать в день убийства? Вот вам прекрасный способ забрать наркотик. Отдыхающие из Мора или Сент-Лу заглядывают на остров Контрабандистов. Они заявляют, что хотят отобедать в пансионате, но сначала отправляются на прогулку по острову. Им проще простого спуститься на берег, забрать коробку из-под сандвичей, положить ее, вне всякого сомнения, во вместительную пляжную сумку мадам и вернуться в пансионат на ланч, возможно, с небольшим опозданием – скажем, без десяти два, – насладившись прогулкой, в то время как все остальные находятся в обеденном зале.

– Да, такое вполне осуществимо, – согласился Уэстон. – Дальше. Эти наркоторговцы привыкли действовать беспощадно. Если кто-нибудь случайно наткнулся б на них и проведал об их делишках, они бы без колебаний заставили его умолкнуть навсегда. Мне кажется, это и есть правильное объяснение смерти Арлены Маршалл. Возможно, в то утро Блатт находился в пещере и прятал героин. Его сообщники должны были прийти за товаром в этот же день. Арлена приплывает на плоту и видит, как Блатт забирается в пещеру с коробкой. Она спрашивает у него, что он здесь делает, Блатт убивает ее и как можно быстрее снова уходит в море на своей яхте.

– Вы считаете, что Блатт определенно является убийцей? – спросил Пуаро.

– По-моему, это наиболее вероятное объяснение. Конечно, возможно, Арлена додумалась до всего раньше, что-то сказала Блатту, и какой-то другой член шайки назначил ей встречу, прикрываясь чужим именем, и расправился с ней. Как я уже сказал, на мой взгляд, лучше всего передать это дело в Скотленд-Ярд. У лондонской полиции гораздо больше возможностей доказать связь Блатта с наркоторговцами.

Маленький бельгиец задумчиво кивнул.

– Вам тоже кажется, что это самый разумный путь? – спросил Уэстон.

Пуаро был погружен в раздумья.

– Возможно, – наконец сказал он.

– Черт возьми, Пуаро, вы что-то припрятали в рукаве, ведь так?

– Если и припрятал, – мрачно произнес детектив, – у меня нет полной уверенности, что я смогу это доказать.

– Ну конечно, я знаю, что у вас с Колгейтом другие мысли, – сказал Уэстон. – Лично мне это кажется маловероятным, и все же я должен признать, что в этом может что-то быть. Но даже если вы и правы, я все равно считаю, что этим делом должен заниматься Скотленд-Ярд. Мы передадим им все факты, и они будут работать вместе с полицией Суррея. Я и вправду чувствую, что это дело не для нас. Оно выходит за пределы нашего графства. – Главный констебль помолчал. – А вы что думаете, Пуаро? Что, по-вашему, нам надлежит делать?

Казалось, погруженный в раздумья Пуаро его не слышит.

– Я знаю, что мне хотелось бы сделать, – наконец сказал он.

– И что же?

– Мне бы хотелось отправиться на пикник, – пробормотал детектив.

Ошеломленный полковник Уэстон молча уставился на него.

Глава 12

I

– Пикник, месье Пуаро?

Эмили Брюстер посмотрела на него так, словно он лишился рассудка.

– Вы находите мое предложение возмутительным, не так ли? – увещевательным тоном произнес Пуаро. – А мне эта затея кажется просто превосходной. Нам нужно что-нибудь обыкновенное, обыденное, чтобы вернуться к нормальной жизни. Я очень хочу полюбоваться красотами Дартмура, погода стоит хорошая. Это… как бы точнее выразиться? Это поднимет всем настроение! Так что помогите мне. Уговорите всех.

Предложение Пуаро имело неожиданный успех. Все встречали его сначала с сомнением, но затем неохотно признавали, что, возможно, это не такая уж и плохая мысль.

Капитана Маршалла не предполагалось приглашать изначально. Он сам объявил, что в этот день отправляется в Плимут. Напротив, мистер Блатт отнесся к затее с воодушевлением. Он вознамерился стать душой пикника. Помимо него согласились Эмили Брюстер, Редферны, Стивен Лейн, Гарднеры, которых убедили отложить отъезд на один день, Розамунд Дарнли и Линда.

Пуаро был само красноречие, расписывая Розамунд положительные стороны того, что у Линды появится возможность отвлечься от гнетущих мыслей. Мисс Дарнли согласилась с ним.

– Вы совершенно правы, – сказала она. – Для подростка такого возраста потрясение оказалось слишком сильным. Линда стала ужасно дерганой.

– Это вполне естественно, мадемуазель. Но в любом возрасте человек рано или поздно все забывает. Уговорите ее присоединиться к нам. Уверен, вы сможете.

Майор Барри отказался наотрез. Он заявил, что терпеть не может пикники на природе.

– Приходится таскать все эти корзины, – сказал он. – И это чертовски неудобно. По мне, лучше поглощать пищу, сидя за столом.

Все были готовы тронуться в путь в десять часов. Были заказаны три машины. Мистер Блатт вел себя шумно и энергично, изображая экскурсовода.

– Леди и джентльмены, сюда – мы отправляемся в Дартмур! Вереск и черника, девонширские сливки и заключенные… Джентльмены, берите с собой своих жен – или кого-нибудь еще! Приглашаются все! Живописные места гарантированы. Подходите! Подходите!

В самую последнюю минуту пришла Розамунд Дарнли.

– Линда не едет, – озабоченно сказала она. – Говорит, что у нее ужасно разболелась голова.

– Но ей же будет полезно отправиться с нами! – воскликнул Пуаро. – Мадемуазель, убедите ее.

– Ничего не получится, – твердо сказала Розамунд. – Линда настроена абсолютно решительно. Я дала ей аспирин, и она легла в постель. – Поколебавшись, она добавила: – Пожалуй, и я тоже не поеду.

– Этого я не допущу, дорогая моя, этого я не допущу! – воскликнул мистер Блатт, шаловливо хватая ее под руку. – La Haut Mode[193] непременно должна почтить это событие своим вниманием. Никаких отговорок! Я вас арестовал, ха-ха. Вы приговариваетесь к поездке в Дартмур.

Он решительно повел ее к головной машине. Оглянувшись, Розамунд мрачно посмотрела на Эркюля Пуаро.

– Я останусь с Линдой, – вызвалась Кристина Редферн. – Я ничего не имею против.

– О, Кристина, поехали! – сказал Патрик.

– Нет, нет, мадам, вы должны ехать, – поддержал его Пуаро. – При головной боли лучше побыть одному. Садитесь в машину, мы уже трогаемся!

Три машины отправились в путь. Первым делом отдыхающие завернули к настоящей пещере Эльфов в Шипсторе. Они здорово повеселились, ища вход в пещеру, и наконец нашли его при помощи изображения на почтовой открытке.

Ступать по здоровенным валунам было опасно, и Пуаро даже не стал пробовать. Он снисходительно наблюдал за тем, как Кристина Редферн легко прыгает с камня на камень, отметив, что муж постоянно рядом. Розамунд Дарнли и Эмили Брюстер присоединились к поискам, хотя последняя оступилась и подвернула ногу. Стивен Лейн был неутомим; его долговязая фигура металась и кружила среди валунов. Мистер Блатт довольствовался тем, что подбадривал следопытов криками, а также снимал их на фотоаппарат.

Чета Гарднеров и Пуаро благоразумно сидели у дорожки. Голос миссис Гарднер звучал ровным приятным монологом, изредка прерываемым послушными «да, дорогая» ее супруга.

– …и я всегда считала, месье Пуаро, и мистер Гарднер со мной согласен, что фотографирование может сильно раздражать. Если, конечно, речь не идет о друзьях, снимающих друг друга. У этого мистера Блатта нет на этот счет никакого такта. Он просто подходит ко всем, заговаривает и делает фотографии, и это, как я сказала мистеру Гарднеру, крайне невоспитанно. Я ведь так и сказала, Оделл, правда?

– Да, дорогая.

– Взять хотя бы тот случай, когда он сфотографировал нас всех вместе на пляже. Ну, конечно, это очень хорошо, но он должен был бы сначала спросить разрешения. А тут получилось, что мисс Брюстер как раз вставала со скамейки, и это, несомненно, придало ей очень странный вид.

– Вот уж точно, – с усмешкой подтвердил мистер Гарднер.

– И еще мистер Блатт раздает всем фотокарточки, предварительно ни у кого не спрашивая. Я обратила внимание, месье Пуаро, что он и вам дал.

Детектив кивнул.

– Этот групповой снимок мне очень дорог, – сказал он.

– И взгляните на его поведение сегодня, – продолжала миссис Гарднер. – Он такой шумный, громкий и вульгарный! Меня просто в дрожь бросает! Месье Пуаро, вам следовало бы как-нибудь устроить так, чтобы этот человек не ехал с нами.

– Увы, мадам, это было бы весьма непросто, – пробормотал бельгиец.

– Да уж точно… Этот человек куда угодно протолкнется. У него просто совершенно отсутствует такт!

В этот момент громкие крики, донесшиеся снизу, возвестили об обнаружении пещеры Эльфов.

Далее маленькая группа, руководствуясь указаниями Эркюля Пуаро, доехала до нужной точки, откуда короткий спуск пешком по заросшему вереском склону привел к очаровательному месту на берегу небольшой речушки.

Через речушку был перекинут узкий дощатый мостик, и Пуаро вместе с мистером Гарднером уговорили миссис Гарднер перебраться по нему на противоположный берег, где живописная поляна в вересковых зарослях, свободная от колючего дрока, предлагала идеальное место для пикника.

Пространно рассказывая о своих ощущениях во время переправы по шаткому мостику, миссис Гарднер опустилась на траву. Внезапно послышался сдавленный крик.

Все остальные без особого труда перешли через речку по мостику, но Эмили Брюстер застыла посредине, зажмурившись, и покачивалась из стороны в сторону.

Пуаро и Патрик Редферн поспешили ей на помощь.

Эмили была очень расстроена и смущена.

– Спасибо, спасибо! Извините! Переправы через воду всегда давались мне нелегко. Голова кружится. Все это очень глупо…

На траве расстелили скатерти, и пикник начался.

Все присутствующие втайне были удивлены тем, какое удовольствие доставила им эта интерлюдия – вероятно, потому, что она позволила вырваться из атмосферы подозрительности и страха. Здесь, под мягкое журчание воды, среди теплой зелени папоротника и вереска, на свежем воздухе, наполненном легким ароматом торфа, мир убийства, полицейского расследования и подозрений исчез, словно его никогда не существовало. Даже мистер Блатт забыл о том, чтобы быть душой общества. После обеда он задремал, отойдя в сторонку, и негромкий храп возвестил о его безмятежном блаженстве.

Когда пришло время собираться, все от души благодарили Эркюля Пуаро за такое замечательное предложение.

Солнце уже клонилось к закату, когда машины по извилистой дороге подъехали к Лезеркомбскому заливу. С вершины холма ненадолго открылся вид на остров и белое здание пансионата.

В лучах заходящего солнца картина выглядела спокойной и умиротворенной.

Миссис Гарднер, в кои-то веки немногословная, вздохнула и сказала:

– Я от всего сердца благодарю вас, месье Пуаро. Мне так спокойно! Все было просто прекрасно!

II

Майор Барри вышел им навстречу.

– Привет! – сказал он. – Ну, как отдохнули?

– Очень хорошо, – ответила миссис Гарднер. – Болота были просто очаровательны. Такие английские, в духе Старого Света… Воздух свежий, бодрящий. Вы должны стыдиться того, что поленились поехать с нами!

– Я слишком стар для всего этого, – фыркнул майор. – Сидеть в трясине и уплетать сандвичи!

Из пансионата выбежала запыхавшаяся горничная. Помедлив мгновение, она поспешила к Кристине Редферн. Эркюль Пуаро сразу же узнал Глэдис Нарракот.

– Прошу прощения, мадам, – сбивчиво произнесла она, – но я тревожусь за молодую леди. Мисс Маршалл. Я только что отнесла ей чай, но не смогла ее разбудить, и она… она такая странная…

Кристина беспомощно огляделась по сторонам. Пуаро тотчас же подошел к ней и взял ее под руку.

– Мы сходим к ней и посмотрим, – тихо промолвил он.

Они быстро поднялись наверх и прошли по коридору к комнате Линды.

Одного взгляда на девушку оказалось достаточно, чтобы понять, что дело очень плохо. Лицо ее приняло какой-то неестественный оттенок, дыхание было едва различимо.

Протянув руку, Пуаро пощупал пульс. В это же время он заметил конверт, засунутый под настольную лампу на ночном столике. Конверт был адресован ему.

В комнату быстро вошел капитан Маршалл.

– В чем дело? – спросил он. – Что с Линдой?

Кристина Редферн испуганно всхлипнула.

Пуаро отвернулся от кровати.

– Вызовите врача – и как можно быстрее! – обратился он к Маршаллу. – Но я боюсь – очень боюсь, – что уже слишком поздно.

Взяв адресованное себе письмо, детектив вскрыл конверт. Внутри был листок с несколькими строчками, выведенными аккуратным ученическим почерком Линды.

Думаю, это лучший выход. Пусть отец постарается меня простить. Я убила Арлену. Я думала, что буду счастлива, – но это не так. Я обо всем сожалею.

III

Все собрались в фойе: Маршалл, Редферны, Розамунд Дарнли и Эркюль Пуаро. Они сидели молча – в ожидании…

Дверь открылась, и вошел доктор Нисден.

– Я сделал все, что в моих силах, – кратко сказал он. – Возможно, она выкарабкается, – но я должен вас предупредить, что надежда на это слабая.

Врач умолк. Лицо Маршалла окаменело, глаза сверкнули холодным голубым льдом.

– Где она достала эту гадость? – спросил он.

Открыв дверь, Нисден кивком пригласил горничную. Та вошла вся в слезах.

– Повторите нам еще раз все, что видели, – попросил Нисден.

Шмыгнув носом, горничная сказала:

– Я даже не думала… даже не думала ни минуты, что случилась беда, хотя молодая леди вела себя весьма странно… – Она осеклась, но нетерпеливый жест врача заставил ее продолжать: – Мисс Линда была в комнате другой леди. В комнате миссис Редферн. В вашей, мадам. Она взяла с полочки в ванной флакон. При моем появлении мисс Линда вздрогнула, и мне показалось странным, что она зашла к вам, но, возможно, она вам что-то одолжила. Она сказала только: «Ой, вот то, что я искала…» – и вышла.

– Мое снотворное… – едва слышно прошептала Кристина.

– Откуда девушка узнала о нем? – резко спросил врач.

– Я дала ей одну таблетку, – сказала Кристина. – Вечером в тот день, когда это произошло. Линда пожаловалась, что не может заснуть. Она сказала… помню, она спросила: «Одной хватит?» – и я ответила, что да, снотворное очень сильное, и предупредила ее ни в коем случае не принимать больше двух таблеток.

Нисден кивнул.

– Она решила действовать наверняка, – сказал он. – И приняла сразу шесть.

Кристина всхлипнула.

– О господи, это я во всем виновата! Мне нужно было их запереть!

Врач пожал плечами.

– Возможно, миссис Редферн, так действительно было бы благоразумнее.

– Линда умирает… и это моя вина… – в отчаянии пробормотала Кристина.

Кеннет Маршалл повернулся к ней:

– Нет, вы не должны ни в чем себя винить. Линда понимала, что делает. Она сознательно приняла таблетки. Возможно… возможно, это действительно наилучший выход.

Он опустил взгляд на зажатый в руке смятый листок – записку, которую ему молча передал Пуаро.

– Не верю! – воскликнула Розамунд Дарнли. – Я не верю в то, что Линда убила Арлену! Это просто невозможно – об этом говорят все улики!

– Да, она не могла это сделать! – с жаром подхватила Кристина. – Вне всякого сомнения, она просто перевозбудилась и все это выдумала.

Открылась дверь, и вошел полковник Уэстон.

– Что тут у вас стряслось?

Забрав у Маршалла записку, доктор Нисден протянул ее главному констеблю.

– Что? – прочитав записку, изумленно воскликнул тот. – Но это же чепуха – полная чушь! Это невозможно. Это ведь невозможно, правда, Пуаро? – убежденно повторил он.

Детектив впервые нарушил молчание.

– Увы, боюсь, это возможно, – печально произнес он.

– Месье Пуаро, но я ведь была рядом с нею! – напомнила Кристина Редферн. – Мы были вместе до без четверти двенадцать. Я уже говорила это полиции.

– Да, ваши показания обеспечивают мадемуазель Линде алиби, – согласился Пуаро. – Однако на чем они основаны? Они основаны на часах Линды Маршалл. Вы не можете утверждать, что расстались с нею без четверти двенадцать, – вам известно только то, что она сама вам сказала. Вы ведь уже говорили, что удивились, как быстро пробежало время.

Потрясенная Кристина уставилась на него.

– А теперь, мадам, постарайтесь вспомнить, – продолжал Пуаро. – Покинув бухту, вы возвращались в пансионат быстрым шагом?

– Я… ну, пожалуй, я шла довольно медленно.

– Вы помните, как шли?

– Боюсь, не очень. Я… я думала.

– Сожалею о том, что вынужден спросить вас об этом, – сказал Пуаро, – но вы не можете нам сказать, о чем вы думали, возвращаясь в пансионат?

Кристина вспыхнула.

– Наверное… если это необходимо… Я думала о том, чтобы… чтобы уехать отсюда. Просто уехать, не предупредив мужа. Я… понимаете, в тот момент я была очень несчастлива.

– О, Кристина! – воскликнул Патрик Редферн. – Понимаю… понимаю…

Его остановил ровный голос Пуаро:

– Вот именно. Вы размышляли о том, чтобы предпринять важный шаг. Смею заметить, вы были слепы и глухи к тому, что вас окружало. Вероятно, вы шли очень медленно, время от времени останавливаясь, чтобы хорошенько обдумать тот или иной момент.

Кристина кивнула.

– Какой же вы проницательный! Все было именно так. Я очнулась перед самым пансионатом и поспешила к себе в номер, полагая, что здорово опаздываю, но, увидев часы в фойе, поняла, что у меня еще достаточно времени.

– Вот именно, – повторил Пуаро.

Он повернулся к Маршаллу:

– А теперь я должен рассказать вам про определенные вещи, которые обнаружил в комнате вашей дочери после убийства. В камине лежали большой комок расплавленного воска, обгоревшие волосы, обрывки картона и бумаги и обычная булавка. Наверное, бумага и картон тут ни при чем, но остальные предметы наводили на определенные мысли – особенно после того, как я обнаружил на полке взятую в местной библиотеке книгу, посвященную магии и колдовству. Книга раскрылась на странице, на которой были описаны различные способы вызвать смерть человека, воздействуя на восковую фигурку, изображающую жертву. Например, можно было медленно нагревать ее, чтобы она расплавилась, или же пронзить ее сердце булавкой. И за этим должна была последовать смерть жертвы. Позднее от миссис Редферн я узнал, что Линда Маршалл в тот день встала рано и купила упаковку свечей, а когда об этой покупке стало известно, она очень смутилась. Я догадался, что произошло потом. Линда смастерила из воска грубую фигурку, возможно, украсила ее прядью волос Арлены, чтобы придать магическую силу, после чего пронзила сердце булавкой, а затем растопила фигурку, разложив под нею куски картона. Во всем этом чувствовались предрассудки и детская глупость, но также и еще кое-что: желание убить.

Возможно ли, что имело место что-либо большее, чем просто желание убить? Могла ли Линда Маршалл действительно убить свою мачеху?

На первый взгляд кажется, что у нее идеальное алиби, – однако на самом деле, как я уже только что показал, она создала его себе сама. Она могла сказать, что уже на четверть часа позже, чем на самом деле.

Вполне возможно, что, после того как миссис Редферн покинула бухту, Линда последовала за ней, быстро добежала до лестницы – а это совсем рядом, – спустилась вниз, встретилась со своей мачехой, задушила ее и поднялась наверх до того, как появилась лодка с мисс Брюстер и Патриком Редферном. После чего вернулась в бухту Чаек, искупалась и, не торопясь, вернулась в пансионат.

Но это влечет за собой два момента. Линда должна была со всей определенностью знать, что Арлена Маршалл находится в бухте Эльфов, и она должна была обладать физической силой совершить это.

Ну, с первым никаких проблем – Линда Маршалл могла написать Арлене письмо под чужим именем. Что касается второго, у Линды очень большие и очень сильные руки. Мужские руки. А насчет силы… в этом возрасте подростки психически неуравновешенны, и нередко психическое расстройство сопровождается необычайной физической силой. Не надо упускать из виду и еще один небольшой момент: мать Линды была обвинена в убийстве и предстала перед судом.

Кеннет Маршалл вскинул голову.

– Но она была оправдана! – с вызовом возразил он.

– Она была оправдана, – согласился детектив.

– И я вам вот что скажу, месье Пуаро, – продолжал Маршалл. – Рут – моя жена – была невиновна. Я в этом абсолютно убежден. Я знал ее очень близко, и она не смогла бы меня обмануть. Она стала невинной жертвой обстоятельств. – Он помолчал. – И я не верю в то, что Линда убила Арлену. Это нелепо… абсурдно!

– Следовательно, вы считаете записку подделкой? – спросил Пуаро.

Маршалл протянул руку, и Уэстон вернул ему записку. Изучив ее внимательно, Маршалл покачал головой.

– Нет, – неохотно признался он, – я считаю, что записку написала Линда.

– В таком случае, если она действительно написала эту записку, возможны только два объяснения. Или она искренне считала себя убийцей, или – или она сознательно выгораживает кого-то другого, на кого, как она опасается, могло пасть подозрение.

– Вы имеете в виду меня? – спросил Кеннет.

– Такое возможно, не правда ли?

Подумав немного, Маршалл тихо произнес:

– Нет, я считаю это предположение абсурдным. Быть может, Линда чувствовала, что вначале на меня смотрели с подозрением. Но затем она поняла, что со всем этим покончено – полиция поверила моему алиби и переключилась на других подозреваемых.

– Но предположим, – стоял на своем Пуаро, – что ваша дочь не просто считала, что вы под подозрением; она знала, что вы виновны.

Маршалл уставился на него, не в силах поверить собственным ушам. Хмыкнув, он сказал:

– Это полнейший абсурд!

– А я так не думаю, – сказал детектив. – Видите ли, существуют разные объяснения смерти миссис Маршалл. Есть версия о том, что ее шантажировали, в то утро она отправилась на встречу с шантажистом, и тот ее убил. Есть версия о том, что бухта Эльфов и пещера использовались для контрабанды наркотиков и миссис Маршалл была убита, потому что случайно проведала об этом. Есть третье предположение – что ее убил религиозный маньяк. Но есть и четвертое объяснение: в случае смерти своей жены, капитан Маршалл, вы получали в наследство большие деньги.

– Я же только что сказал вам…

– Да, да, я полностью согласен, что вы не могли убить свою жену – если действовали в одиночку. Но предположим, вам кто-то помогал…

– Черт побери, что вы хотите сказать?

Наконец этот тихий, спокойный человек возбудился. Он привстал со стула. Его голос приобрел угрожающие интонации, глаза вспыхнули яростью.

– Я хочу сказать, – ответил Пуаро, – что это преступление было совершено не одним человеком. В нем были задействованы двое. Совершенно справедливо, что вы не смогли бы напечатать эти письма и в то же время отправиться в бухту, – но у вас было достаточно времени, чтобы быстро набросать текст от руки, после чего кто-то другой печатал его на машинке у вас в комнате, в то время как вы сами, отлучившись, совершали убийство.

Эркюль Пуаро выразительно посмотрел на Розамунд.

– Мисс Дарнли утверждает, что покинула Солнечную террасу в десять минут двенадцатого и застала вас у себя в комнате печатающим на машинке. Однако примерно в это же самое время мистер Гарднер вернулся в пансионат за мотком шерсти для своей жены. Он не встретил мисс Дарнли, не видел ее. Это весьма примечательно. Похоже, что мисс Дарнли или вообще не покидала Солнечную террасу, или же что она ушла оттуда значительно раньше и к тому времени уже сидела у вас в комнате, усердно печатая. Еще один момент: вы заявили, что, когда мисс Дарнли в четверть двенадцатого заглянула к вам в номер, вы увидели ее в зеркало. Но в день убийства пишущая машинка и все бумаги были на письменном столе в углу, в то время как зеркало висит в простенке между окнами. Так что это утверждение является сознательной ложью. Позднее вы переставили машинку на стол под зеркалом, чтобы подкрепить свой рассказ, вот только было уже слишком поздно. Я понял, что и вы, и мисс Дарнли солгали.

Заговорила Розамунд Дарнли. Ее негромкий голос прозвучал отчетливо:

– Какое же у вас дьявольское воображение!

– Но далеко не такое дьявольское, как у того, кто убил Арлену Маршалл! – повысив голос, сказал Пуаро. – Только задумайтесь на мгновение. Что я подумал – что подумали все о том, с кем собиралась встретиться в то утро Арлена Маршалл? Все мы пришли к одному и тому же заключению. С Патриком Редферном. Она отправилась на встречу не с шантажистом. Об этом красноречиво сказало мне одно только ее лицо. О нет, она собиралась встретиться с возлюбленным – или, по крайней мере, так считала.

Да, я был совершенно уверен в этом. Арлена Маршалл собиралась встретиться с Патриком Редферном. Но минуту спустя на пляже появился сам Патрик Редферн, явно высматривавший ее. И что дальше?

– Какой-то мерзавец воспользовался моим именем, – с едва сдерживаемой яростью произнес Патрик Редферн.

– Вы были заметно удивлены и расстроены отсутствием Арлены. Возможно, слишком заметно. Согласно моей версии, мистер Редферн, она отправилась в бухту Эльфов на свидание с вами, она встретилась с вами, и вы убили ее, как и собирались сделать.

Патрик Редферн изумленно уставился на него. Наконец он произнес насмешливым тоном:

– Вы что, с ума сошли? Я находился на пляже рядом с вами до тех самых пор, пока не отправился на лодке вместе с мисс Брюстер в бухну Эльфов и не обнаружил там Арлену уже мертвой!

– Вы убили Арлену после того, как мисс Брюстер вернулась на лодке за полицией. Когда вы подошли к берегу, Арлена Маршалл была еще жива. Она пряталась в пещере, дожидаясь, когда в бухте никого не останется.

– Но тело! Мы с мисс Брюстер видели тело!

– Какое-то тело – да. Но не мертвое тело. Живое тело женщины, которая вам помогала; руки и ноги ее были окрашены кремом, лицо закрывала зеленая картонная шляпа. Кристина, ваша жена (а может быть, не жена – но все равно ваша напарница), помогла вам совершить это преступление, точно так же как в прошлом она помогла вам совершить другое преступление, когда «обнаружила» тело Алисы Корриган по меньшей мере за двадцать минут до того, как Алиса Корриган умерла – убитая своим мужем Эдвардом Корриганом, вами!

Заговорила Кристина. Ее голос был резким – холодным:

– Патрик, будь осторожен, держи себя в руках!

– Вам будет интересно услышать, что полиция Суррея без труда опознала вас и вашу жену Кристину на групповом снимке отдыхающих пансионата. В вас сразу же узнали Эдварда Корригана и Кристину Деверилл, женщину, обнаружившую тело.

Патрик Редферн вскочил с места. Его красивое лицо преобразилось, налилось кровью, исказилось от ярости. Оно превратилось в лицо убийцы – в тигриную морду.

– Ах ты проклятый, мерзкий, подлый маленький червяк!

Бросившись вперед, он протянул руки и, извергая проклятия, сомкнул пальцы на шее Эркюля Пуаро…

Глава 13

I

– Как-то утром мы сидели на пляже и обсуждали загорающих, лежащих на солнце, словно мясные туши, – задумчиво произнес Пуаро, – и я вдруг подумал, как одно тело похоже на другое. Если присмотреться пытливо и внимательно – да, они все разные; но на беглый взгляд… Одна женщина с достаточно приличной фигурой неотличима от другой. Две бронзовые ноги, две бронзовые руки, между ними маленький кусок ткани купальника – просто тело, лежащее на солнце. Когда женщина идет, когда она говорит, смеется, повертывает голову, поднимает руку – о да, тогда у каждой свои неповторимые качества, индивидуальность. Но при загорании на солнце – нет.

И в тот же день мы говорили о зле – «зле под солнцем», как выразился мистер Лейн. Мистер Лейн очень впечатлительный человек, зло воздействует на него, он чувствует его присутствие – но хотя он и зарегистрировал его присутствие, подобно чувствительному прибору, на самом деле он не смог определить, где именно таится зло. Для него зло было сосредоточено в Арлене Маршалл, и практически все присутствующие здесь согласились с ним.

Однако в моем сознании присутствовавшее здесь зло вовсе не олицетворялось Арленой Маршалл. Да, оно было связано с нею – но совершенно иначе. Я видел ее в первую и в последнюю очередь как жертву. Поскольку она была красива, поскольку она была привлекательна, поскольку на нее оборачивались мужчины, считалось, что она из тех женщин, кто разбивает жизни и губит души. Но я видел ее совсем иначе. Не она была роковой соблазнительницей мужчин – это ее роковым образом тянуло к ним. Арлена Маршалл была из тех женщин, в которых мужчины легко влюбляются, но которые затем им быстро надоедают. И все, что я узнавал о ней, что мне говорили, только укрепляло мою уверенность в этом. Первым делом о ней рассказали, что мужчина, в чьем бракоразводном процессе она была замешана, отказался на ней жениться. Именно тогда капитан Маршалл, неисправимый благородный рыцарь, пришел на помощь и предложил ей выйти за него замуж. Для такого скромного, застенчивого человека публичный скандал был наихудшим истязанием – отсюда его жалость и любовь к первой жене, представшей перед судом по обвинению в убийстве, которое она не совершала. Он женился на ней и был сполна вознагражден тем, что не ошибся в ее характере. После ее смерти другая красивая женщина, возможно, того же самого типа (поскольку у Линды также рыжие волосы, вероятно унаследованные от матери), подверглась публичному позору. И снова Маршалл спешит на выручку. Однако на этот раз он не находит практически ничего, что поддержало бы его страстную увлеченность. Арлена глупа, примитивна, недостойна его сочувствия и защиты. Но все-таки мне кажется, что он с самого начала сознавал, какова она на самом деле. И даже после того, как Маршалл перестал любить Арлену и ее присутствие начало его раздражать, она продолжала вызывать у него жалость. Для него она была ребенком, который в книге жизни не может идти дальше определенной страницы.

В Арлене Маршалл, с ее страстью к мужчинам, я видел потенциальную жертву для беспринципного мужчины определенного типа. И в Патрике Редферне, красивом внешне, самоуверенном, бесспорно привлекательном для женщин, я сразу же узнал этот тип. Авантюрист, живущий тем или иным образом за счет женщин. Наблюдая за Арленой и Патриком, я видел, что это она его жертва, а не наоборот. И средоточием зла в моем сознании был именно Патрик Редферн, а не Арлена Маршалл.

Не так давно Арлена получила большие деньги, оставленные ей одним престарелым почитателем, которому она не успела надоесть. Она была из тех женщин, у кого какой-нибудь мужчина рано или поздно вытянет все деньги. Мисс Брюстер упомянула про одного молодого мужчину, «уничтоженного» Арленой, однако в письме, обнаруженном у нее в комнате, хотя в нем и выражается желание (не имеющее никакой цены) расплатиться какими-то драгоценностями, мы узнаем о том, что именно ее чек помог повесе избежать судебного преследования. Не сомневаюсь, что Патрик Редферн без труда убедил Арлену время от времени передавать ему крупные суммы денег «для инвестиций». Вероятно, он соблазнил ее рассказами о невероятных возможностях – о том, как он сделает состояние себе и ей. Беззащитные одинокие женщины становятся легкой добычей таких мужчин, которым обыкновенно удается благополучно улизнуть с добычей. Однако, если есть муж, брат или отец, для мошенника дело может принять неприятный оборот. Как только капитан Маршалл узнал бы о том, что случилось с состоянием его жены, Патрик Редферн не мог бы рассчитывать ни на какое снисхождение.

Однако это нисколько его не беспокоило, поскольку он совершенно хладнокровно рассчитывал расправиться с Арленой, как только посчитает это необходимым. Ему уже сошло с рук одно убийство – убийство молодой женщины, на которой он женился под именем Корригана и которую убедил застраховать на крупную сумму в его пользу свою жизнь.

В этих планах ему помогала и содействовала женщина, которая здесь играла роль его жены и к которой он был искренне привязан. Молодая женщина, совершенно не похожая на жертвы, – выдержанная, спокойная, уравновешенная, но преданная и верная и при этом весьма неплохая актриса. С самого своего появления здесь Кристина Редферн играла роль. Роль «бедной женушки», хрупкой, беззащитной, обладающей скорее интеллектом, чем физической силой. Обратите внимание, что она постоянно подчеркивала, как быстро обгорает на солнце и поэтому у нее белая кожа, как у нее кружится голова на большой высоте – стоит только вспомнить ее рассказ про то, как она застряла на куполе миланского собора… Упор на хрупкость и слабость – практически все здесь называли ее не иначе как «маленькой бедняжкой». На самом деле Кристина Редферн была одного роста с Арленой Маршалл, только ноги и руки у нее очень маленькие. О себе она говорила как о бывшей школьной учительнице, тем самым укрепляя образ человека, который постоянно сидит в классе и не занимается физическими упражнениями. На самом деле она действительно работала в школе, но только учительницей физкультуры; эта необычайно сильная и ловкая женщина лазала по лестницам как кошка и бегала как настоящая спортсменка.

Само преступление было четко спланировано и просчитано по времени. Как я уже говорил, это было очень гладкое преступление. Время было рассчитано гениально.

Первым делом были разыграны определенные предварительные сценки – например, на террасе на скале, когда Патрик и Кристина знали, что я нахожусь в соседней нише: традиционный диалог ревнующей жены с гулящим мужем. Затем Кристина повторила то же самое в сцене со мною. Мне запомнилось, что тогда у меня возникло смутное ощущение, будто все это я уже читал в какой-то книге. Что это ненастоящее. Потому что, естественно, это и было ненастоящим. Затем наступил день преступления. Погода стояла замечательная – необходимое условие. Первым шагом Редферна было ускользнуть из пансионата очень рано – через дверь на балкон, которую он отпер изнутри (если б ее обнаружили открытой, все решили бы, что кто-то просто отправился искупаться перед завтраком). Под халатом он спрятал зеленую китайскую шляпу, копию той, которую обычно носила Арлена. Редферн незаметно пересек остров, спустился по лестнице и спрятал шляпу в условном месте среди камней. Действие первое.

Накануне вечером он договорился с Арленой о свидании. Возлюбленные подходили к этому весьма осторожно, поскольку Арлена побаивалась своего мужа. Она согласилась отправиться в бухту Эльфов рано утром. По утрам там никого не бывает. Редферн должен был присоединиться к ней, незаметно ускользнув при первой же возможности. Если же Арлена услышала бы, как кто-то спускается по лестнице, или увидела бы в море лодку, она должна была спрятаться в пещере Эльфов и дождаться, чтобы берег был пуст. Действие второе.

Между тем Кристина зашла в комнату к Линде тогда, когда та по своей привычке должна была купаться. Ей предстояло перевести часы девушки на двадцать минут вперед. Разумеется, Линда могла заметить, что часы у нее показывают неправильное время, однако ничего страшного в этом случае не произошло бы. У Кристины было неоспоримое алиби – из-за размера своих рук она физически не могла совершить подобное преступление. И тем не менее дополнительное алиби было бы желательно. В комнате Линды Кристина заметила книгу о колдовстве и магии, раскрытую на определенной странице. Она прочитала ее, а когда вернувшаяся Линда выронила сверток со свечами, Кристина догадалась, что та задумала. Это открыло перед ней новые возможности. Первоначально двое преступников намеревались навести дополнительную тень подозрений на Кеннета Маршалла, отсюда похищенная трубка, обломок которой был подброшен в бухте Эльфов под лестницу.

По возвращении Линды Кристина без труда договорилась отправиться вместе в бухту Чаек. Затем она зашла к себе в номер, достала из запертого на ключ чемодана бутылочку с искусственным загаром, тщательно намазалась и выбросила пустую бутылочку в окно, едва не попав в Эмили Брюстер, купавшуюся в море. Действие второе успешно завершено.

После этого Кристина переоделась в белый купальник, а поверх надела пляжные брюки и блузку с длинными свободными рукавами, надежно скрыв свои покрывшиеся искусственным загаром руки и ноги.

В десять пятнадцать Арлена отправилась на свидание, и через минуту-другую спустившийся на пляж Патрик Редферн изобразил удивление, недовольство и тому подобное. Перед Кристиной стояла достаточно простая задача. Следя за временем по своим собственным часам, которые она держала припрятанными, миссис Редферн в двадцать пять минут двенадцатого спросила у Линды, который час. Та, взглянув на свои часы, ответила – без четверти двенадцать. После чего Линда спускается к морю, а Кристина собирает свои вещи. Как только Линда поворачивается к ней спиной, Кристина берет ее часы, которые та обязательно должна была снять перед тем, как залезть в воду, и снова устанавливает на них правильное время. Затем она быстро поднимается наверх, бежит по тропе к лестнице, скидывает пляжный костюм и прячет его вместе с альбомом для рисования за камнем и проворно спускается вниз, демонстрируя присущую ей гимнастическую ловкость.

Арлена внизу на пляже недоумевает, почему Патрика нет так долго. Она видит или слышит, как кто-то спускается по лестнице, украдкой выглядывает и с ужасом убеждается в том, что это самый нежеланный человек – жена! Она спешно прячется в пещере Эльфов.

Кристина забирает из тайника шляпу с приколотыми к полям фальшивыми рыжими волосами и ложится на берегу, прикрывая лицо и шею шляпой. Время рассчитано точно. Минуту-другую спустя скалу огибает лодка с Патриком и Эмили Брюстер. Вспомните, именно Патрик склонился над телом и осмотрел его, именно Патрик поражен – потрясен – сломлен смертью своей возлюбленной! Он тщательно подобрал себе свидетеля. У мисс Брюстер от высоты кружится голова, она не станет подниматься по лестнице. Она покинет бухту на лодке, а Патрик, естественно, останется вместе с телом – «на тот случай, если убийца по-прежнему где-то поблизости». Мисс Брюстер уплывает за полицией. Как только лодка скрывается из виду, Кристина вскакивает, разрезает шляпу на куски ножницами, предусмотрительно принесенными Патриком, засовывает обрезки себе под купальник, стремительно поднимается вверх по лестнице, надевает пляжный костюм и бежит в пансионат. У нее как раз есть время, чтобы быстро залезть в ванну и смыть искусственный загар, после чего переодеться в костюм для тенниса. Она успевает сделать еще одно дело: сжечь куски зеленого картона и парик в камине у Линды, добавив листок календаря, чтобы именно он ассоциировался с картоном. Сгорела не шляпа, а календарь. Как и подозревала Кристина, Линда экспериментировала с магией – на это указывают расплавленный воск и булавка.

И, наконец, вниз и на теннисный корт – Кристина появляется последней, но не выказывая никаких признаков того, что она торопилась.

А тем временем Патрик подходит к пещере. Арлена ничего не видела и почти ничего не слышала – подплывшая лодка, чьи-то голоса, – поскольку благоразумно оставалась в укрытии. Но вот Патрик зовет ее: «Все чисто, дорогая», она выходит, его руки смыкаются у нее на шее – и это конец бедной, глупой, красивой Арлены Маршалл…

Пуаро остановился.

Какое-то мгновение все молчали. Затем Розамунд Дарнли произнесла с дрожью в голосе:

– Да, вы всё наглядно нам показали. Но это взгляд с одной стороны. Вы не объяснили, как вы дошли до истины?

– Я уже говорил вам, что привык рассуждать просто, – сказал Эркюль Пуаро. – Мне всегда, с самого начала казалось, что Арлену Маршалл убил наиболее подходящий для этого человек. А таким человеком был Патрик Редферн. Он принадлежит именно к такому типу мужчин, par excellence[194], – мужчин, которые эксплуатируют таких женщин, как Арлена, безжалостных убийц, которые отнимут у женщины все ее сбережения и вдобавок еще перережут ей горло. С кем должна была встретиться в то утро Арлена? Судя по ее лицу, улыбке, поведению, словам, обращенным ко мне, – с Патриком Редферном. Следовательно, совершенно естественно было предположить, что именно Патрик ее убил.

Но здесь, как я вам уже говорил, я тотчас же зашел в тупик. Патрик Редферн не мог убить Арлену, поскольку находился сначала на пляже, а затем в обществе мисс Брюстер, до самого момента обнаружения тела. Поэтому я стал перебирать другие решения – каковых было несколько. Арлену мог убить ее муж – при содействии мисс Дарнли. (Они оба также солгали относительно одного момента, и это было подозрительно.) Ее смерть могла стать следствием того, что она случайно наткнулась на тайну торговцев наркотиками. Арлену мог убить, как я уже говорил, религиозный маньяк, и ее могла убить ее падчерица. Какое-то время именно последнее объяснение казалось мне истинным. Поведение Линды во время первого допроса полиции было очень примечательным. Разговор, который состоялся у меня с ней позже, убедил меня в одном: Линда считала себя виновной.

– Вы хотите сказать, она вообразила, будто действительно убила Арлену? – В голосе Розамунд прозвучало откровенное сомнение.

Эркюль Пуаро кивнул.

– Да. Вспомните, она всего лишь ребенок. Прочитав эту книгу о колдовстве, Линда наполовину поверила в нее. Она ненавидела Арлену. Она специально смастерила восковую куклу, наложила заклятие, пронзила булавкой ей сердце, растопила ее – и в этот же самый день Арлена умерла. Естественно, Линда решила, что это все правда – что с помощью черной магии она убила свою мачеху.

– О, бедное дитя, бедное дитя! – воскликнула Розамунд. – А я-то решила… вообразила… что дело совсем в другом, что ей известно что-то такое… – Она осеклась.

– Я знаю, что вы подумали, – сказал Пуаро. – В действительности своим поведением вы напугали Линду еще больше. Она вообразила, что ее действия на самом деле вызвали смерть Арлены и вам это известно. Кристина Редферн также поработала в этом направлении, заронив в сознание Линды мысль о таблетках снотворного, показав способ быстро и безболезненно искупить свою вину. Понимаете, как только капитан Маршалл доказал свое алиби, возникла необходимость найти нового подозреваемого. Ни Кристина, ни ее муж не подозревали о торговле наркотиками. Они выбрали в качестве козла отпущения Линду.

– Какой дьявольский замысел! – сказала Розамунд.

Пуаро кивнул.

– Да, вы совершенно правы. Кристина Редферн очень хладнокровная и жестокая женщина. Я столкнулся с крайне сложной проблемой. Линда виновна только в детской попытке колдовства, или же ненависть завела ее гораздо дальше – и она действительно совершила убийство? Я попробовал вызвать ее на откровенность. Но из этого ничего не вышло. В тот момент я пребывал в полной неопределенности. Главный констебль был склонен принять версию с наркоторговлей. Но я не мог с этим согласиться. Я снова тщательно перебрал все факты. Понимаете, у меня был набор элементов мозаики, изолированных событий – голых фактов. И все они должны были сложиться в цельный и гармоничный рисунок. У меня были ножницы, найденные на берегу… бутылочка, выброшенная в окно… ванна, которую никто не принимал, – все это само по себе совершенно безобидные события, однако им придавало значимость то обстоятельство, что никто в них не признавался. Следовательно, они обязаны были иметь значение. Все эти события никак не стыковались с версией вины капитана Маршалла или его дочери, а также с версией о банде торговцев наркотиками. И тем не менее они должны были иметь какой-то смысл. И я вернулся к своему первому предположению – убийство совершил Патрик Редферн. Было ли что-либо в пользу этого предположения? Да, то обстоятельство, что со счета Арлены Маршалл пропала очень крупная сумма денег. Кто получил эти деньги? Патрик Редферн, разумеется. Арлена была из тех женщин, которых очень просто обводят вокруг пальца красивые молодые мужчины, – но она была не из тех, кого шантажируют. Слишком прозрачная, Арлена не смогла бы скрывать какую-то тайну. В своих рассуждениях я никогда не рассматривал теорию шантажа. Однако ведь был случайно услышанный разговор – о, но кто его подслушал? Жена Патрика Редферна! Это были ее слова – не подкрепленные никакими другими свидетельствами. Зачем она это придумала? Ответ пришел молниеносно. Чтобы объяснить исчезновение денег Арлены!

Патрик и Кристина Редферны. Они действовали заодно. Кристина не обладала физической силой задушить Арлену и необходимым психологическим складом. Нет, это сделал Патрик – но это же невозможно! Каждая минута его времени четко расписана до того самого момента, как было обнаружено тело.

Тело – это слово расшевелило что-то у меня в сознании… тела, лежащие на пляже… такие похожие друг на друга. Патрик Редферн и Эмили Брюстер приплыли в бухту Эльфов и увидели лежащее на берегу тело. Какое-то тело – предположим, что это была не Арлена, а кто-то другой? Лицо было скрыто большой китайской шляпой.

Однако мертвое тело было только одно – тело Арлены. Следовательно, могло ли это быть живое тело – и кто-то лишь притворялся мертвым? Могла ли это быть сама Арлена, по наущению Патрика разыгрывавшая какую-то шутку? Я мысленно покачал головой – нет, чересчур рискованно. Живое тело – чье? Какая женщина могла бы помочь Редферну? Ну конечно – его жена! Но ведь Кристина – хрупкое создание с белой кожей… Ах да, можно нанести искусственный загар из бутылочки – из бутылочки, и я положил на место один элемент мозаики. Да, а затем, разумеется, ванна – чтобы смыть предательскую краску перед тем, как отправиться играть в теннис. Ну, а ножницы? Ну как же, чтобы разрезать вторую картонную шляпу, громоздкую штуковину, которую нужно было унести, и в спешке ножницы оказались забыты – единственная оплошность, допущенная двумя убийцами.

Но где все это время находилась Арлена? И это также было совершенно очевидно. В пещере Эльфов побывали или Розамунд Дарнли, или Арлена Маршалл – об этом мне сообщил аромат духов, которыми пользовались только они двое. Это определенно была не мисс Дарнли. Значит, это была Арлена, прятавшаяся в пещере до тех пор, пока берег не станет пуст.

После того как Эмили Брюстер уплыла обратно, бухта оказалась в полном распоряжении Патрика Редферна. Теперь уже ничто не мешало ему совершить убийство. Арлена Маршалл была убита позднее, чем без четверти двенадцать, однако медицинского эксперта волновал только вопрос относительно самого раннего времени, когда могло быть совершено преступление. О том, что смерть Арлены наступила без четверти двенадцать, врачу сказала полиция, а не наоборот.

Оставалось решить еще два вопроса. Показания Линды Маршалл обеспечивали алиби Кристины Редферн. Да, но эти показания зависели от часов Линды Маршалл. Требовалось только доказать, что у Кристины дважды была возможность перевести часы. Я установил это без особого труда. Утром в тот день Кристина заходила в комнату к Линде. Было еще и косвенное доказательство: Линда говорила, что «боялась опоздать», но когда она спустилась в фойе, часы на стене показывали только двадцать пять минут одиннадцатого. Со вторым случаем было еще проще – Кристина могла перевести часы, как только Линда повернулась к ней спиной, направляясь купаться.

Но был еще вопрос с лестницей. Кристина постоянно твердила, что боится высоты. Как выяснилось, и это была старательно подготовленная ложь.

Вся мозаика была собрана – каждая деталь великолепно встала на свое место. Но, к сожалению, у меня не было никаких доказательств. Все существовало только в моей голове.

И тогда меня осенила одна мысль. В этом преступлении налицо была уверенность – гладкость. Я не сомневался, что в будущем Патрик Редферн повторит это преступление. А как насчет прошлого? Мне пришла в голову мысль, что для него это убийство не было первым. Использованный метод – удушение – полностью соответствовал его натуре: убийство не только ради корысти, но и ради удовольствия. И если Патрик уже совершил убийство, я был уверен в том, что он воспользовался тем же самым способом. Я попросил инспектора Колгейта подготовить список женщин, ставших жертвой удушения. Результат превзошел ожидания. Смерть Нелли Парсонс, задушенной в уединенной роще, могла быть делом рук Патрика Редферна, а могла и не быть; возможно, она лишь навела его на мысль о выборе места. Однако в смерти Алисы Корриган я нашел именно то, что искал. По сути, один и тот же метод. Махинации со временем: убийство совершено не до того, как все полагают – обыкновенно бывает именно так, – а после. Тело предположительно обнаружено в четыре с четвертью. У мужа алиби до двадцати пяти минут пятого.

Что же произошло на самом деле? Известно, что Эдвард Корриган зашел в «Пайн-Ридж», не застал там свою жену, вышел на улицу и принялся расхаживать взад и вперед. В действительности же он, разумеется, со всех ног побежал на место свидания, в рощу Сизар-Гроув (которая, как вы помните, находилась неподалеку), убил свою жену и вернулся в кафе. О преступлении сообщила уважаемая молодая дама, учительница из престижной школы. По-видимому, она была никак не связана с Эдвардом Корриганом. Ей требовалось пройти какое-то расстояние до полицейского участка, чтобы доложить об убийстве. Полицейский врач осмотрел тело только без четверти шесть. Как и в нашем случае, время смерти не вызывало сомнений.

Я устроил последнее испытание. Мне нужно было убедиться наверняка в том, что миссис Редферн лжет. Я устроил нашу поездку в Дартмур. Если б кто-то страдал боязнью высоты, ему было бы крайне неуютно переходить по шаткому мостику над быстрым ручьем. У мисс Брюстер действительно закружилась голова. А вот Кристина Редферн, забыв о необходимости притворяться, спокойно пробежала по мостику. Это была мелочь – но все-таки она позволила мне сделать один определенный вывод. Если Кристина без особой нужды солгала в одном, значит, возможно, она солгала и в другом. Тем временем Колгейт отвез фотографию на опознание в полицию Суррея. Я разыграл свои карты единственным способом, который, по моему мнению, должен был принести успех. Усыпив бдительность Патрика Редферна, я внезапно обвинил его в преступлении и сделал все, что в моих силах, чтобы вывести его из себя. Известие о том, что в нем опознали Корригана, заставило его полностью потерять голову.

Эркюль Пуаро выразительно погладил шею.

– Я предпринял чрезвычайно опасный шаг, – с сознанием собственной важности произнес он, – но нисколько об этом не жалею. Я добился успеха! Моя жертва не была напрасной!

Наступило молчание. Затем миссис Гарднер глубоко вздохнула.

– Ох, месье Пуаро, – сказала она. – Это было просто бесподобно – услышать, каким именно образом вы пришли к разгадке. Все это замечательно, ну прямо как лекция по криминалистике – на самом деле это и есть лекция по криминалистике! И подумать только, что моя бордовая шерсть и разговор на пляже имели к этому самое непосредственное отношение! Я просто не могу выразить словами свой восторг, и я уверена в том, что мистер Гарднер разделяет мои чувства, ведь так, Оделл?

– Да, дорогая, – подтвердил мистер Гарднер.

– Ваш муж также оказал мне содействие, – сказал Эркюль Пуаро. – Я хотел услышать мнение рассудительного мужчины о миссис Маршалл. Я спросил у мистера Гарднера, что он о ней думает.

– Вот как? – сказала миссис Гарднер. – И что же ты ответил, Оделл?

Мистер Гарднер кашлянул.

– Ну, дорогая, я был о ней не очень высокого мнения, – сказал он.

– Это то, что мужья неизменно отвечают своим женам, – сказала миссис Гарднер. – А если хотите узнать мое мнение, даже вот месье Пуаро относится к этой женщине снисходительно, называет ее «естественной жертвой». Конечно, это правда, что она была женщиной некультурной, и поскольку капитана Маршалла здесь нет, я не побоюсь сказать, что мне она всегда казалась глуповатой. Я так и говорила мистеру Гарднеру, правда, Оделл?

– Да, дорогая, – подтвердил мистер Гарднер.

II

Линда Маршалл сидела вместе с Эркюлем Пуаро в бухте Чаек.

– Конечно, я рада, что осталась в живых, – сказала она. – Но понимаете, месье Пуаро, я ведь все равно что убила ее, разве не так? Я очень этого хотела!

– Это совсем не одно и то же! – энергично возразил Пуаро. – Желание убить и непосредственно убийство – это совершенно разные вещи. Если б у вас в комнате вместо восковой фигурки находилась ваша мачеха, связанная и беспомощная, а вы в руке вместо булавки сжимали кинжал, вы не вонзили бы его ей в сердце! Что-то у вас внутри сказало бы: «Нет!» То же самое и со мною. Дураки приводят меня в бешенство. И я говорю себе: «Мне хочется пнуть его ногой». Вместо этого я пинаю ногой стол. Я говорю себе: «Этот стол и есть дурак, и я пнул его ногой». И тогда, если я не очень сильно ушиб ногу, мне становится гораздо лучше, а со столом, как правило, ничего не случается. Изготовить восковую фигурку и вонзить в нее булавку – да, это глупо, да, это детство, и все же в этом есть какая-то польза. Вы выплеснули из себя ненависть и перенесли ее на маленькую восковую фигурку. Огнем и булавкой вы уничтожили не свою мачеху, а ненависть, которую к ней питали. И потом, еще до того, как вы услышали о ее смерти, вы почувствовали очищение, разве не так? Вам стало легче на душе, радостнее.

Линда кивнула.

– Откуда вам это известно? Все действительно было именно так.

– В таком случае выбросите из головы все эти глупости, – сказал Пуаро. – Просто настройтесь мысленно не питать ненависть к своей следующей мачехе.

– Вы полагаете, у меня будет еще одна? – произнесла потрясенная Линда. – О, понимаю, вы имеете в виду Розамунд. Против нее я ничего не имею. – Девушка помолчала. – Она толковая.

Эркюль Пуаро употребил бы в отношении Розамунд Дарнли другой эпитет, но рассудил, что в устах Линды это слово было наивысшей похвалой.

III

– Розамунд, – сказал Кеннет Маршалл, – неужели ты вообразила, что я убил Арлену?

Розамунд заметно смутилась.

– Наверное, я полная дура!

– Ну да, разумеется.

– Да, но ты, Кен, самый настоящий моллюск! Я так и не могла понять, какие у тебя были чувства к Арлене. Я не знала, то ли ты принимаешь ее такой, какова она есть, и просто ведешь себя по отношению к ней ужасно прилично, то ли… то ли слепо ей веришь. И я решила, что, если все действительно было так и ты вдруг обнаружил, что она тебе изменяет, ты обезумел от ярости. Я о тебе многое слышала. Ты всегда такой тихий, но иногда становишься страшным.

– Значит, ты подумала, что я просто схватил Арлену за горло и придушил ее?

– Ну… да, я подумала именно это. И твое алиби показалось мне слишком неубедительным. И тут я вдруг решила тебе помочь и сочинила эту глупую историю про то, будто видела тебя печатающим у себя в комнате. А когда я узнала, что ты сказал, будто видел, как я заглянула к тебе, – ну, тут я уже окончательно поверила в то, что это сделал ты. И к этому еще добавилось странное поведение Линды.

– Неужели ты не понимаешь, что я сказал, будто видел тебя в зеркале, чтобы подтвердить твой рассказ, – вздохнув, сказал Кеннет Маршалл. – Я… я посчитал нужным подкрепить твое алиби.

Розамунд изумленно уставилась на него.

– Не хочешь ли ты сказать, что вообразил, будто я убила твою жену?

Кеннет Маршалл неуютно заерзал.

– Черт побери, Розамунд, – пробормотал он, – неужели ты забыла, как однажды чуть не убила из-за собаки того мальчишку? Ты вцепилась ему в глотку и не отпускала его.

– Но это же было много лет назад!

– Да, знаю…

– Помилуй бог, но какой, по-твоему, был у меня мотив убить Арлену? – резко спросила Розамунд.

Маршалл отвел взгляд и пробормотал что-то невнятное.

– Кен, твое самомнение не имеет границ! – воскликнула Розамунд. – Ты думал, что я убила твою жену, желая сделать для тебя доброе дело, ведь так? Или… или ты решил, что я убила ее, поскольку хотела получить тебя сама?

– Вовсе нет! – негодующе возразил Маршалл. – Но, понимаешь, ты тогда заговорила… о Линде и так далее… и я… и мне показалось, что тебе небезразлично, как у меня дела.

– Ты никогда не был мне безразличен, – сказала Розамунд.

– Я тебе верю. Знаешь, Розамунд… я не умею говорить о таких вещах… я вообще не умею говорить… но мне хотелось бы прояснить один момент. Я не любил Арлену – быть может, только самую малость вначале, – и каждодневная жизнь с нею вытягивала из меня всю душу. На самом деле это был настоящий ад, но мне было очень ее жалко. Она была полной дурой – помешана на мужчинах, просто ничего не могла с собой поделать, а они постоянно ее бросали и вообще обращались с нею по-свински. И я не хотел становиться тем, кто окончательно столкнет ее в пропасть. Полагаю, Арлена это понимала и была искренне мне признательна. Она… на самом деле она была очень трогательным созданием.

– Всё в порядке, Кен, – мягко произнесла Розамунд. – Я всё понимаю.

Не глядя на нее, Маршалл тщательно набил трубку.

– Ты… ты прекрасно все понимаешь, Розамунд, – тихо промолвил он.

Губы мисс Дарнли изогнулись в легкой усмешке.

– Кен, ты предложишь мне выйти замуж за тебя прямо сейчас или же будешь ждать полгода?

Трубка выпала изо рта Кеннета Маршалла и разбилась о скалы внизу.

– Проклятие, это уже вторая трубка, которую я потерял здесь, – пробормотал он. – И еще одной у меня с собой нет… Черт возьми, как ты догадалась, что намеревался выждать именно шесть месяцев?

– Наверное, правила приличия действительно этого требуют. Но я бы предпочла что-либо определенное прямо сейчас – пожалуйста. Потому что вдруг за эти шесть месяцев ты наткнешься еще на какую-нибудь женщину, подвергающуюся гонениям, и снова, как истинный рыцарь, поспешишь ей на выручку?

– На этот раз такой женщиной станешь ты, Розамунд, – рассмеялся Кеннет. – Ты бросишь свою модную одежду, и мы поселимся в деревне.

– А ты разве не знаешь, что я получаю от своей модной одежды весьма неплохой доход? Ты не понимаешь, что это мое дело – я создала его с нуля и горжусь им! И у тебя хватило наглости, черт возьми, заявить: «Бросай все, дорогая»?

– Да, у меня хватило наглости так заявить.

– И ты думаешь, что я настолько сильно тебя люблю?

– В противном случае, – сказал Кеннет Маршалл, – ты мне не подойдешь.

– О, дорогой, – тихо промолвила Розамунд, – всю свою жизнь я мечтала жить в деревне вместе с тобой. И вот теперь… это наконец сбудется…

Большая четверка

Глава 1 Нежданный гость

Мне приходилось встречать людей, наслаждающихся переездом через пролив; людей, которые могли преспокойно сидеть в шезлонгах на палубе, а по прибытии ждать, пока судно не встанет на якорь, и затем без суеты собирать свои вещи и сходить на берег. Мне лично никогда такое не удавалось. С того самого момента, как я вступаю на борт, я чувствую, что у меня слишком мало времени для того, чтобы чем-то заняться. Я то и дело переставляю свои чемоданы с места на место, а если спускаюсь в салон, чтобы перекусить, то глотаю пищу непрожеванной, потому что меня не оставляет странное чувство, что судно вдруг прибудет на место именно тогда, когда я нахожусь внизу. Возможно, это всего лишь наследство, оставленное мне войной, когда было чрезвычайно важно занять местечко поближе к трапу, чтобы оказаться в числе первых сошедших на берег и не потерять ни одной драгоценной минуты короткого, не больше трех-пяти дней, отпуска.

Вот и в это утро, когда я стоял у поручней и смотрел, как приближаются утесы Дувра, я восхищался пассажирами, сидевшими развалясь в шезлонгах и даже не поднимавшими глаз, чтобы бросить взгляд на свою родную землю. Но, возможно, дело было в том, что обстоятельства их прибытия отличались от моих. Без сомнения, многие из них всего лишь ездили в Париж на выходные, в то время как я провел последние полтора года на ранчо в Аргентине. Я там вполне преуспел, и мы с женой наслаждались свободной и легкой жизнью в Южной Америке, – но тем не менее в моем горле стоял комок, когда я смотрел на знакомый берег, видимый все отчетливее и отчетливее.

Я высадился во Франции два дня назад, заключил несколько необходимых мне сделок и теперь находился на пути в Лондон. Мне предстояло провести там несколько месяцев – то есть у меня было достаточно времени, чтобы повидать старых друзей, и в особенности одного старого друга. Маленький человек с похожей на яйцо головой и зелеными глазами – Эркюль Пуаро! Я намеревался преподнести ему сюрприз. В моем последнем письме из Аргентины не было и намека на предстоящую поездку – хотя на самом-то деле все решилось второпях, из-за некоторой путаницы в делах, – и я провел немало времени, весело представляя восторг и изумление Пуаро при моем появлении.

Он, как мне было известно, вряд ли мог оказаться далеко от своей квартиры. Прошли те времена, когда расследование какого-нибудь дела бросало его с одного конца Англии в другой. Слава его была велика, и он больше не позволял одному-единственному делу полностью поглощать все свое время. С течением времени он все более и более склонялся к тому, чтобы стать «детективом-консультантом», на манер врачей-специалистов с Харлей-стрит. Он всегда насмехался над восторгом публики, обращенным на людей-ищеек, великолепно маскировавшихся ради выслеживания преступников и останавливавшихся возле каждого следа ноги, чтобы измерить его.

– Нет, друг мой Гастингс, – говаривал он обычно, – мы оставим это сыскным агентствам. Методы Эркюля Пуаро доступны лишь ему одному. Порядок и метод и «маленькие серые клеточки». Сидя спокойно в своих креслах, мы видим вещи, незаметные другим, и не спешим с выводами, как знаменитый Джепп.

Нет, мне ни к чему было опасаться, что Эркюль Пуаро отправился куда-то на охоту.

Добравшись до Лондона, я оставил багаж в отеле и поехал прямиком по старому знакомому адресу. Сколько живых воспоминаний нахлынуло на меня! Я едва поздоровался со своей старой домовладелицей и тут же помчался вверх по лестнице, перепрыгивая ступеньки, и заколотил в дверь Пуаро.

– Входите, входите, – послышался изнутри знакомый голос.

Я шагнул через порог. Пуаро стоял лицом ко мне. В его руках был небольшой саквояж, и Пуаро уронил его, восторженно воскликнув:

– Mon ami[195] Гастингс! Mon ami Гастингс!

И, бросившись вперед, заключил меня в жаркие объятия. Наш разговор был несвязен и непоследователен. Восклицания, торопливые вопросы, незаконченные ответы, приветы от моей жены, объяснение причин моего путешествия – все перемешалось.

– Полагаю, мои прежние комнаты уже давно заняты? – сказал я наконец, когда мы немного успокоились. – Мне бы хотелось снова жить в этом доме, рядом с вами.

Лицо Пуаро внезапно изменилось.

– Бог мой! Но это же chance épouvantable![196] Осмотритесь вокруг, друг мой.

Я впервые обратил внимание на окружающую обстановку. Вдоль стены стояло множество сундуков доисторического вида. Рядом с ними расположились чемоданы, аккуратно выстроенные по росту – от большого к маленькому. Вывод мог быть только один.

– Вы уезжаете куда-то?

– Да.

– Куда же?

– В Южную Америку.

– Что?!

– Да, чудно вышло, не правда ли? Я еду в Рио и каждый день говорю себе, что не упомяну об этом в своих письмах, – и как же удивится мой добрый Гастингс, когда увидит меня!

Пуаро посмотрел на часы:

– Через час мне пора.

– Мне казалось, вы всегда говорили, что вас ничто не заставит совершить длительное морское путешествие?

Пуаро прикрыл глаза и вздрогнул.

– Ох, не упоминайте об этом, друг мой. Мой врач… он заверил меня, что от этого никто еще не умирал… и в конце концов, это не повторится; видите ли, я никогда… никогда не вернусь.

Он подтолкнул меня к креслу.

– Садитесь, я вам расскажу, как все это случилось. Вы знаете, кто самый богатый человек в мире? Даже богаче Рокфеллера? Эйб Райланд.

– Американский мыльный король?

– Именно. Один из его секретарей предложил мне кое-что. Это связано с крупной компанией в Рио, там явно происходит большое надувательство. Он хотел, чтобы я расследовал это дело там, на месте. Я отказался. Я объяснил ему, что, если мне предоставят все факты, я могу дать ему заключение эксперта. Но он прикинулся, что не в состоянии этого сделать. Сказал, что факты мне предоставят лишь тогда, когда я прибуду на место. Ну, в другом случае на этом разговор бы и закончился. Диктовать условия Эркюлю Пуаро – это крайняя дерзость. Но предложенная мне сумма оказалась столь удивительной, что впервые в жизни я соблазнился простыми деньгами. Но меня привлекло в этом и другое – это вы, мой друг! В последние полтора года я был ужасно одиноким стариком. И я сказал себе – а почему бы и нет? Я начал уставать от бесконечного разгадывания всех этих глупых загадок. Славы мне уже достаточно. Почему бы не взять эти деньги и не устроиться где-нибудь поблизости от моего старого друга?

Я был взволнован и тронут этими словами Пуаро.

– Поэтому я принял предложение, – продолжил он, – и через час должен выехать, чтобы успеть на поезд к пароходу. Это одна из шуток судьбы, не так ли? Но поскольку предложенные деньги были уж слишком велики, у меня возникли кое-какие сомнения, и немного погодя я начал собственное расследование. Скажите мне, что обычно подразумевается под выражением «Большая Четверка»?

– Полагаю, это выражение пошло от Версальской конференции, потом есть знаменитая голливудская «Большая Четверка», ну а теперь так называет себя начальство любой мало-мальски заметной фирмы…

– Понимаю, – задумчиво произнес Пуаро. – Видите ли, я услышал это выражение при обстоятельствах, когда ни одно из ваших объяснений не годится. Похоже, это было сказано о некой банде международных преступников или о чем-то в этом роде… вот только…

– Только – что? – спросил я, поскольку он замолчал.

– Только мне представляется, что тут кроется нечто большего масштаба. Но это всего лишь моя догадка, не более того. Ах, но я же не закончил укладывать вещи! А время идет!

– Не уезжайте, – попросил я. – Отмените свое путешествие, отправитесь позже, на одном пароходе со мной!

Пуаро выпрямился и укоризненно посмотрел на меня.

– Ах, вы не понимаете! Я дал слово, неужели не ясно… слово Эркюля Пуаро! И разве что вопрос жизни и смерти может остановить меня теперь!

– Ну а это едва ли может случиться, – печально пробормотал я. – Вот если только в одиннадцать «откроется дверь и войдет нежданный гость»…

Я процитировал это с легким смешком, и мы замолчали, а в следующую секунду оба вздрогнули, поскольку из соседней комнаты донесся какой-то звук.

– Что это? – воскликнул я.

– Ma foi![197] – откликнулся Пуаро. – Это очень похоже на вашего «нежданного гостя» в моей спальне!

– Но как мог кто-то попасть туда? Там нет двери, кроме как через эту комнату!

– Окно! Но тогда это грабитель? Однако ему было бы нелегко туда забраться… я бы сказал, это почти невозможно.

Я уже встал и направился к двери спальни, когда меня остановил шорох дверной ручки, поворачиваемой изнутри.

Дверь медленно отворилась. В дверном проеме показался человек. С головы до ног он был покрыт пылью и грязью; его лицо выглядело худым и изможденным. Мгновение-другое он смотрел на нас, а потом покачнулся и упал. Пуаро поспешил к нему, потом обернулся ко мне и сказал:

– Бренди… скорее!

Я быстро налил в стакан немного бренди и подал ему. Пуаро ухитрился влить немного в рот незнакомцу, а затем мы вдвоем подняли «гостя» и перенесли на кушетку. Через несколько минут он открыл глаза и непонимающе огляделся вокруг.

– Что вам нужно, мсье? – спросил Пуаро.

Губы человека разжались, и он произнес ровным, неживым голосом:

– Мсье Эркюль Пуаро, Фаррауэй-стрит, четырнадцать.

– Да-да, это я.

Человек, похоже, не понял и просто повторил так же механически:

– Мсье Эркюль Пуаро, Фаррауэй-стрит, четырнадцать…

Пуаро попытался задать ему несколько вопросов. Иногда этот человек вообще не отвечал, иногда повторял слова Пуаро. Пуаро сделал мне знак, чтобы я подошел к телефону.

– Пригласите доктора Риджвэя.

К счастью, врач оказался дома; а поскольку жил он неподалеку, за углом, то уже через несколько минут ворвался в гостиную.

Пуаро вкратце объяснил ему, что произошло, и врач начал осматривать нашего странного визитера, который, похоже, вовсе не осознавал чьего-либо присутствия.

– Хм… – произнес доктор Риджвэй, закончив осмотр. – Любопытный случай.

– Мозговая горячка? – предположил я.

Доктор тут же негодующе фыркнул:

– Мозговая горячка! Ха, мозговая горячка! Такой болезни не существует! Это выдумка романистов! Нет, этот человек перенес какое-то сильное потрясение. Он пришел сюда под воздействием навязчивой идеи – отыскать мсье Эркюля Пуаро, Фаррауэй-стрит, четырнадцать… И он механически повторял эти слова, не имея ни малейшего представления о том, что они значат.

– Афазия? – энергично воскликнул я.

Это предположение не вызвало у доктора негодующего фырканья, как предыдущее мое высказывание. Он не ответил, но протянул человеку лист бумаги и карандаш.

– Посмотрим, что он будет с ними делать, – произнес врач.

Несколько мгновений человек не делал ничего, потом вдруг принялся лихорадочно писать. Затем так же неожиданно остановился, и бумага с карандашом упали на пол. Доктор поднял их и покачал головой.

– Ничего толкового. Одна лишь цифра 4, нацарапанная с десяток раз, и с каждым разом все крупнее. Полагаю, он хотел написать адрес – Фаррауэй-стрит, 14. Интересный случай… очень интересный. Вы не могли бы подержать его здесь до полудня? Я должен сейчас идти в больницу, но потом вернусь и займусь им. Это слишком интересный случай, чтобы упустить его.

Я объяснил, что Пуаро уезжает, а я намеревался проводить его до Саутхэмптона.

– Ну и ладно. Оставьте этого человека здесь. Он ничего не натворит. Он страдает от крайнего истощения. Он проспит, пожалуй, не меньше восьми часов. Я поговорю с вашей великолепной миссис Очаровашкой и попрошу ее присмотреть за ним.

И доктор Риджвэй умчался со своей обычной стремительностью. Пуаро торопливо уложил остатки вещей, то и дело поглядывая на часы.

– Ох уж это время, оно летит с невообразимой скоростью! Итак, Гастингс, вы не можете сказать, что я оставил вас бездельничать тут. Человек ниоткуда. Самая потрясающая из загадок! Кто он? Чем занимается? Ах, я отдал бы два года жизни за то, чтобы мой пароход отплывал завтра, а не сегодня! Ведь здесь остается нечто весьма любопытное… весьма интересное. Но для этого нужно время… время! Могут пройти дни… а то и месяцы, прежде чем он сможет сказать нам то, что собирался.

– Я сделаю все, что в моих силах, Пуаро, – пообещал я. – Я постараюсь достойно заменить вас.

– Да-а…

Его реплика поразила меня, поскольку в его тоне прозвучало сомнение. Я взял тот лист бумаги, на котором рисовал больной.

– Если бы я сочинял роман, – сказал я беспечно, – я бы начал с рассказа о нашем «госте» и назвал бы книгу «Тайна Большой Четверки». – Говоря так, я постучал пальцем по начерченным карандашом цифрам.

И тут же я замер в изумлении, поскольку наш умирающий вдруг очнулся, сел и произнес очень отчетливо:

– Ли Чанг Йен.

Он выглядел как человек, внезапно пробудившийся от сна. Пуаро сделал предостерегающий жест, призывая меня к молчанию. Человек продолжал говорить. Он выговаривал слова медленно, высоким голосом, и что-то в его манере речи заставило меня подумать, что он цитирует на память некий письменный отчет или доклад.

– Ли Чанг Йен. Его можно считать мозгом Большой Четверки. Он направляющая и организующая сила. Поэтому я обозначил его как Номер Первый. Номер Второй редко упоминается по имени. Он обозначается символом – латинская S, перечеркнутая вертикально двумя линиями, то есть знаком доллара, или же двумя полосками и звездой. Следовательно, предполагаем, что он американец и что он представляет собой силу денег. Похоже, можно не сомневаться в том, что Номер Третий – женщина и что она француженка. Вполне возможно, что она одна из сирен полусвета, но о ней ничего определенного не известно. Номер Четвертый…

Голос говорившего затих, больной замолчал. Пуаро наклонился вперед.

– Да-да, – энергично произнес он, – Номер Четвертый… что?

Его глаза впились в лицо незнакомца. А того словно вдруг охватил неописуемый ужас; его черты исказились.

– Истребитель, – выдохнул «гость». А потом, конвульсивно дернувшись, упал на спину в глубоком обмороке.

– Mon Dieu![198] – прошептал Пуаро. – Так я был прав! Я был прав!

– Вы думаете…

Он перебил меня:

– Давайте отнесем его на кровать в мою спальню. У меня не осталось ни одной лишней минуты, если я хочу успеть на поезд. Хотя и нельзя сказать, что я хочу на него успеть. Ох, если бы я мог опоздать на него, не мучаясь угрызениями совести! Но я дал слово. Идемте, Гастингс!

Оставив нашего загадочного посетителя на попечение миссис Пирсон, мы помчались на вокзал и едва успели вскочить в поезд. Пуаро то надолго замолкал, то становился уж слишком разговорчив. То он сидел, уставясь в окно, как погруженный в мечтания человек, и не слыша ни слова из того, что я ему говорил, – то вдруг оживлялся и начинал сыпать инструкциями и постоянно твердил, что я должен ежедневно посылать ему радиограммы.

Проехав Уокинг, мы погрузились в долгое молчание. Поезд вообще-то шел без остановок до самого Саутхэмптона; но вдруг он остановился перед светофором.

– Ах! Sacre mille tonnerres![199] – неожиданно воскликнул Пуаро. – Я просто имбецил! Теперь я это вижу. Без сомнения, это святой охранитель остановил поезд! Прыгаем, Гастингс, прыгаем скорее, ну же!

И в то же мгновение он распахнул дверь купе и выпрыгнул на пути.

– Бросайте чемоданы и выскакивайте!

Я повиновался. И как раз вовремя. Как только я очутился рядом с Пуаро, поезд тронулся.

– Ну а теперь, Пуаро, – сказал я с изрядной долей раздражения, – может быть, вы объясните, что все это значит?

– Это значит, друг мой, что я увидел свет.

– Мне это ни о чем не говорит, – заметил я.

– А должно бы, – ответил Пуаро. – Но я боюсь… я очень боюсь, что это не так. Если вы сумеете унести вот эти два чемодана, думаю, я как-нибудь справлюсь с остальным.

Глава 2 Человек из сумасшедшего дома

К счастью, поезд притормозил неподалеку от станции. В результате небольшой прогулки мы очутились у гаража, где смогли нанять автомобиль, и получасом позже уже неслись обратно в Лондон. Тогда, и только тогда, Пуаро соизволил удовлетворить мое любопытство.

– Вы все еще не понимаете? Я тоже не понимал. Но теперь понял. Гастингс, меня пытались убрать с дороги!

– Что?!

– Да! Это очевидно. Способ и время были выбраны с большим умом и проницательностью. Они боятся меня.

– Кто «они»?

– Те четыре гения, которые объединились, чтобы действовать вопреки закону. Китаец, американец, француженка и… и еще кто-то. Молите бога о том, чтобы мы вернулись вовремя, Гастингс!

– Вы думаете, наш посетитель в опасности?

– Я уверен в этом.

По прибытии нас встретила миссис Пирсон. Отмахнувшись от ее изумленных вопросов, которыми она разразилась при виде Пуаро, мы сами принялись ее расспрашивать. Ответы прозвучали утешительно. Никто не приходил, и наш гость не давал о себе знать.

Со вздохом облегчения мы поднялись наверх. Пуаро пересек гостиную и вошел в спальню. И тут же он позвал меня, причем в его голосе послышалось странное возбуждение:

– Гастингс! Гастингс… он мертв!

Я поспешил к Пуаро. Незнакомец лежал в той же позе, в какой мы оставили его, но он умер! Я помчался к доктору. Я знал, что Риджвэй еще не вернулся. Но я почти сразу нашел другого врача и привел его к Пуаро.

– Он умер совсем недавно, бедняга. Вы что, подобрали бродягу?

– Что-то в этом роде, – уклончиво ответил Пуаро. – Но от чего он умер, доктор?

– Трудно сказать. Возможно, какая-то лихорадка. Тут есть признаки асфиксии… У вас тут не газовое освещение?

– Нет, только электричество, больше ничего.

– И оба окна широко открыты, н-да… Пожалуй, он мертв уже часа два, я так сказал бы. Вы сами известите кого положено?

Доктор удалился. Пуаро сделал несколько звонков. В конце, к моему удивлению, он позвонил нашему старому другу инспектору Джеппу и попросил его прийти поскорее, если можно.

Пуаро еще не закончил все разговоры, когда появилась миссис Пирсон с округлившимися глазами.

– Там пришел человек из Ханвелла… из сумасшедшего дома! Можете себе представить? Можно ему войти?

Мы изъявили согласие, и в гостиную вошел крупный, плотный человек в униформе.

– Доброе утро, джентльмены, – бодро произнес он. – У меня есть причины быть уверенным, что к вам залетела одна из моих пташек. Сбежал прошлой ночью, вот что он сделал.

– Он был здесь, – вежливо ответил Пуаро.

– Но не удрал же он снова, а? – спросил санитар с некоторым опасением.

– Он умер.

Санитар явно испытал облегчение и ничуть не расстроился.

– Ну, наверное, так даже лучше для всех.

– Он был… э-э… опасен?

– Вы имеете в виду, не был ли он одержим мыслью об убийстве? О нет. Он был вполне безвреден. У него была острая мания преследования. Все тайные общества Китая стремились заставить его молчать! Да они все у нас такие.

Я вздрогнул.

– Как долго он находился в больнице взаперти? – спросил Пуаро.

– Да уже два года.

– Понятно, – тихо произнес Пуаро. – И никому не приходило в голову, что он может… может быть вполне разумен?

Санитар позволил себе рассмеяться.

– Если бы он был в своем уме, что бы он делал в доме для чокнутых лунатиков? Они все там утверждают, что они разумны, знаете ли.

Пуаро промолчал. Он провел санитара во вторую комнату, чтобы тот взглянул на тело. Опознание не заняло много времени.

– Да, это он… совершенно верно, – бездушно произнес санитар. – Чудной был парень, а? Ну, джентльмены, мне теперь лучше пойти и заняться необходимыми формальностями. Мы же не хотим оставлять вас надолго с трупом на руках. Если будет дознание, я надеюсь, вы на него придете. Всего доброго, сэр.

И, неуклюже поклонившись, он ушел.

Несколько минут спустя прибыл Джепп. Инспектор Скотленд-Ярда был бодр и энергичен, как всегда.

– А вот и я, мсье Пуаро. Чем могу быть вам полезен? Вообще-то я думал, что вы сегодня отправляетесь на коралловые острова или еще куда-то в этом роде!

– Дорогой Джепп, я хочу знать, приходилось ли вам когда-нибудь видеть этого человека.

И Пуаро провел Джеппа в спальню. Инспектор в полном изумлении уставился на тело, лежащее на кровати.

– Дайте-ка подумать… что-то в нем есть знакомое… а я горжусь своей памятью, вы знаете. Ох, господь милосердный, да это же Майерлинг!

– И кто он таков… или кем он был – этот Майерлинг?

– Парень из Секретной службы… не наш, не из Скотленд-Ярда. Пять лет назад отправился в Россию. Больше о нем ничего не слышали. Я вообще-то думал, что большевики его прихлопнули.

– Все сходится, – сказал Пуаро, когда инспектор Джепп отбыл восвояси, – кроме того, что его смерть выглядит естественной.

Он стоял, глядя на бездвижное тело, и недовольно хмурился. Порыв ветра взметнул оконные занавески, и Пуаро с внезапным вниманием посмотрел на них.

– Полагаю, это вы открыли окна, Гастингс, когда уложили нашего гостя на постель?

– Нет, я не открывал, – ответил я. – Насколько я помню, они были закрыты.

Пуаро резко вскинул голову.

– Закрыты… а теперь они распахнуты. Что это может означать?

– Кто-то влез в окно, – предположил я.

– Возможно, – согласился Пуаро, но он говорил с отсутствующим видом и без убеждения. Через минуту или две он сказал: – Вообще-то я думал не совсем об этом, Гастингс. Если бы открыли только одно окно, это не заинтриговало бы меня так сильно. Именно то, что открыты оба окна, поразило меня как нечто удивительное.

Он поспешил в другую комнату.

– Окна гостиной тоже открыты! А мы оставили их закрытыми. Ах!

Он вернулся к мертвецу и наклонился над ним, чтобы изучить как следует уголки его губ. Потом вдруг посмотрел на меня.

– Ему заткнули рот кляпом, Гастингс! Заткнули рот и отравили!

– Боже милостивый! – воскликнул я, потрясенный. – Ну, я полагаю, при вскрытии это обнаружится.

– Ничего там не обнаружится. Его убили, заставив вдохнуть пары синильной кислоты. Ее прижали к его носу… Затем убийца ушел, но сначала открыл все окна. Синильная кислота очень быстро испаряется, но ее нетрудно обнаружить, поскольку она пахнет горьким миндалем. Однако если тщательно устранить запах, который может пробудить подозрения относительно причин гибели, то смерть может выглядеть вполне естественной в глазах врачей. А ведь этот человек был тайным агентом, Гастингс. И пять лет назад пропал в России.

– Последние два года он провел в сумасшедшем доме, – напомнил я. – Но где он был еще три года до этого?

Пуаро покачал головой и схватил меня за руку.

– Часы, Гастингс, посмотрите на часы!

Я проследил за его взглядом, устремленным к каминной полке. Часы остановились ровно в четыре.

– Mon ami, кто-то остановил их. Их завода должно было хватить еще на три дня. Это часы с восьмидневным заводом, улавливаете?

– Но зачем бы кто-то стал это делать? Неужели надеялись таким образом запутать врача, чтобы он установил неправильное время смерти?

– Нет-нет, подумайте хорошенько, друг мой. Тренируйте свои маленькие серые клеточки! Вы – Майерлинг. Возможно, вы что-то слышите… и вы отлично знаете, что ваше время подходит к концу. Вы успеваете только оставить какой-то знак. Четыре часа, Гастингс! Номер Четвертый, Истребитель… Ах! Идея!

Он бросился в другую комнату и схватил телефон. И потребовал соединить его с Ханвеллом.

– Психиатрическая больница? Я слышал, от вас сегодня сбежал один из больных? Что вы говорите? Погодите чуть-чуть, если вам нетрудно… Вы можете повторить? Ах! Parfaitement.

Он повесил трубку и повернулся ко мне:

– Вы слышали, Гастингс? У них никто не убегал!

– Но тот человек, который приходил… санитар? – сказал я.

– Сомневаюсь… очень в этом сомневаюсь.

– Вы имеете в виду…

– Это был Номер Четвертый – Истребитель.

Я недоверчиво и ошеломленно уставился на Пуаро. Через минуту-другую, когда ко мне вернулся голос, я сказал:

– Ну, во-первых, теперь вы узнаете его, где бы ни встретили. Это человек с запоминающейся внешностью.

– Так ли это, mon ami? Думаю, нет. Мы видели человека неуклюжего, неотесанного, с красным лицом, густыми усами и грубым голосом. К этому моменту у него может не остаться ни одного из этих признаков… а что касается остального – глаза у него неуловимые, уши рассмотреть было невозможно, и к тому же у него фальшивые зубы. Опознание – совсем не такое легкое дело, как может показаться. В следующий раз…

– Вы думаете, будет и следующий раз? – перебил я его.

Лицо Пуаро помрачнело.

– Это смертельная схватка, друг мой. Вы и я – с одной стороны, Большая Четверка – с другой. Они выиграли первый раунд; но их план – отправить меня подальше, чтобы убрать с дороги, – потерпел крах, и в будущем им придется считаться с Эркюлем Пуаро!

Глава 3 Мы узнаем кое-что о Ли Чанг Йене

Еще день или два после появления у нас фальшивого служителя психиатрической больницы я надеялся, что он может вернуться, и отказывался хотя бы на минуту выйти из квартиры. Насколько я понимал, у него не было причин заподозрить, что мы раскрыли его маскировку. Он мог, думал я, вернуться, чтобы попытаться похитить тело, но Пуаро лишь смеялся над моими доводами.

– Друг мой, – говорил он, – если вам хочется, вы можете ожидать – в надежде насыпать соли на хвост нашей маленькой птичке, но что до меня, я не стал бы тратить на это время.

– Но почему же, Пуаро, – возражал я, – почему бы ему не рискнуть и не вернуться? Если он вернулся один раз – то, в общем, понятно зачем. Он намеревался уничтожить какие-то улики против себя – но ему не удалось ничего сделать, мы уже вернулись!

Пуаро чисто по-галльски пожал плечами.

– Вы не хотите взглянуть на дело глазами Номера Четвертого, Гастингс, – сказал он. – Вы говорите об уликах, но разве у нас есть какие-то свидетельства против него? Да, конечно, у нас есть труп, но мы не имеем даже доказательств того, что этот человек убит… Синильная кислота, попавшая в дыхательные пути, не оставляет следов. Далее, мы не найдем никого, кто видел бы человека, входившего в квартиру во время нашего отсутствия, и мы ничего не узнаем о том, где бывал наш покойный друг Майерлинг… Нет, Гастингс, Номер Четвертый не оставил следов, и он это знает. Его визит мы можем назвать разведывательной вылазкой. Возможно, он хотел сам убедиться в том, что Майерлинг мертв, но я думаю, куда более вероятно то, что он пришел взглянуть на Эркюля Пуаро и перекинуться словечком с тем единственным из своих врагов, кого он действительно должен бояться.

Рассуждения Пуаро звучали, по обыкновению, самодовольно, однако я воздержался от возражений.

– А что насчет дознания? – спросил я. – Полагаю, вы там объясните все и дадите полиции полное описание Номера Четвертого?

– И к чему это приведет? Можем ли мы представить дознанию что-то такое, что произвело бы впечатление на коронера и жюри, состоящего из этих ваших твердолобых британцев? Разве есть хоть что-то стоящее в нашем описании Номера Четвертого? Нет, пусть сочтут, что данный случай – «случайная смерть», и, может быть, хотя и не слишком надеюсь на это, наш умный убийца похвалит себя за то, что выиграл у Эркюля Пуаро первый раунд.

Пуаро был прав, как всегда. Мы больше не видели служителя сумасшедшего дома, а дознание, где показания давал я и куда Пуаро даже не явился, не вызвало интереса у публики.

Поскольку Пуаро, предполагая отправиться в Южную Америку, завершил все дела до моего приезда, сейчас он ничего не расследовал; но, хотя он и проводил большую часть времени дома, я мало чего мог от него добиться. Он сидел, погрузившись в кресло, и весьма холодно встречал все мои попытки завести беседу.

Но однажды утром, примерно через неделю после убийства, он спросил меня, не сочту ли я за труд сопровождать его во время одного необходимого для него визита. Я был только рад, потому что чувствовал: Пуаро совершает ошибку, пытаясь размышлять над происшедшим в одиночку, – и надеялся кое-что обсудить с ним. Но обнаружил, что он не склонен к разговору. Даже когда я спросил, куда мы отправляемся, он не ответил.

Эркюлю Пуаро очень нравилось выглядеть загадочным. Он никогда не делился ни каплей сведений до самого последнего из возможных моментов. В данном случае, лишь когда мы благополучно проехали на автобусе и на двух поездах поочередно и прибыли в один из самых унылых южных лондонских пригородов, он снизошел наконец до объяснений.

– Мы, Гастингс, намерены повидать того единственного в Англии человека, который действительно много знает о тайной жизни Китая.

– В самом деле? И кто же это?

– Человек, о котором вы никогда не слышали, – некий мистер Джон Инглз. Фактически он отставной государственный чиновник с весьма заурядным интеллектом, и его дом битком набит китайскими диковинами, которыми он утомляет своих друзей и родственников. Тем не менее меня заверили знающие люди, что предоставить те сведения, которые мне необходимы, способен лишь этот самый Джон Инглз.

Несколько минут спустя мы уже поднимались по ступеням «Лавров», как назвал свою резиденцию мистер Инглз. Лично я не заметил ни одного лаврового куста поблизости и потому решил, что название виллы было придумано в соответствии с обычаем пригородов – называть дома как можно бессмысленнее.

Нас встретил слуга-китаец с неподвижным лицом; он проводил нас к своему хозяину. Мистер Инглз оказался человеком плотного сложения, с желтоватой кожей и глубоко сидящими глазами, странно выглядевшими на его лице. Он встал поприветствовать нас, отложив при этом в сторону только что вскрытое письмо, которое держал в руке. На письмо он указал чуть позже, когда мы уже поздоровались.

– Садитесь, прошу вас. Хэлси сообщает мне, что вам нужны кое-какие сведения и что я могу оказаться полезным в этом деле.

– Это именно так, мсье. Я хочу спросить, знаете ли вы что-нибудь о человеке по имени Ли Чанг Йен?

– Это странно… в самом деле очень странно. Как вы умудрились услыхать о нем?

– Так вы его знаете?

– Я с ним встречался однажды. И я кое-что о нем знаю – хотя не так много, как хотелось бы. Но меня удивляет, что вообще хоть кто-то в Англии мог слышать о нем. Это в своем роде великий человек – крупный чиновник вроде мандарина, знаете ли, – но дело-то совсем не в этом. Есть серьезные основания предполагать, что именно он тот человек, кто стоит за всем этим.

– За чем – «всем»?

– Да за всем. Беспорядки по всему миру, волнения рабочих, которые не дают покоя государствам, революции. Нормальные люди, совсем не паникеры, отвечающие за свои слова, говорят, что за всеми этими случаями стоит некая сила и что цель ее – ни больше ни меньше, как разрушение мировой цивилизации. В России, как вы знаете, многие видят явные признаки того, что Ленин и Троцкий – всего лишь марионетки и их поступки (все до единого) диктуются чьим-то мозгом. У меня нет надежных доказательств, которые могли бы вас удовлетворить, но я совершенно уверен в том, что этот мозг принадлежит Ли Чанг Йену.

– Ох, оставьте, – возмутился я. – Не слишком ли далеко вы заходите? Как может китаец дотянуться до России?

Пуаро раздраженно глянул на меня и нахмурился.

– Для вас, Гастингс, – сказал он, – все кажется избыточным, если превышает возможности вашего собственного воображения; что касается меня, я согласен с этим джентльменом. Но прошу вас, мсье, продолжайте!

– Чего именно он надеется достичь посредством всех этих событий, я не могу сказать с уверенностью, – снова заговорил мистер Инглз. – Но я предполагаю, что его одолела та же болезнь, которой страдали величайшие умы от Акбара и Александра до Наполеона, – жажда власти и личного верховенства. Вплоть до недавних времен для завоевания были необходимы армии, однако в этом веке беспокойные люди вроде Ли Чанг Йена могут использовать другие средства. У меня есть доказательства, что в его распоряжении имеются неограниченные суммы для подкупа и пропаганды, и есть признаки того, что он завладел некоей научной силой, куда более мощной, чем мог бы вообразить мир.

Пуаро слушал мистера Инглза с самым пристальным вниманием.

– А в Китае? – спросил он. – На Китай тоже распространяются его интересы?

Его собеседник энергично кивнул.

– Да, – сказал он. – Хотя у меня нет доказательств, которые признал бы суд, я могу говорить на основании собственных знаний. Я лично знаком с каждым, кто хоть что-то представляет собой в сегодняшнем Китае, и поэтому заявляю вам: те люди, которые постоянно появляются на глазах у публики, значат очень мало или не значат вовсе ничего. Они марионетки, танцующие на веревочках, а руководит ими рука искусного мастера, и это рука Ли Чанг Йена. Он сегодня – главный направляющий мозг Востока. Мы не понимаем Восток… мы никогда его не поймем; но Ли Чанг Йен – его животворящий дух. Это не значит, что он стоит в свете рампы, – о нет, ничего подобного; он вообще никогда не покидает свой дворец в Пекине. Но он дергает за ниточки – да, именно так, дергает за ниточки, и что-то происходит вдали от него.

– Но неужели никто не пытается сразиться с ним? – спросил Пуаро.

Мистер Инглз наклонился вперед, крепко сжав подлокотники кресла.

– Четверо пытались за последние четыре года, – медленно проговорил он. – Люди сильные, честные, чрезвычайно умные. У каждого из них была возможность так или иначе нарушить планы китайца. – Он замолчал.

– Ну, и?.. – спросил я.

– Ну, они все умерли. Один из них написал статью, в которой упомянул имя Ли Чанг Йена в связи с беспорядками в Пекине, и через два дня его зарезали прямо на улице. Его убийцу так и не нашли. С двумя другими произошло нечто подобное. В речах, или статьях, или просто в личной беседе каждый из них связал имя Ли Чанг Йена с бунтом или революцией, и в течение недели после столь неблагоразумных поступков они умерли. Одного отравили; второй умер от холеры, причем это был единственный случай, отнюдь не эпидемия. Еще одного якобы просто нашли мертвым в собственной постели. В последнем случае причины смерти вроде бы не были определены, однако врач, осматривавший тело, рассказал мне, что труп был обожжен и сморщен, как если бы сквозь него пропустили электрический заряд огромной силы.

– А Ли Чанг Йен? – спросил Пуаро. – Само собой, к нему не вело никаких следов, но ведь должны быть какие-то признаки его связи с этими делами?

Мистер Инглз передернул плечами:

– Ох, признаки… Ну да, конечно. Мне в конце концов удалось отыскать человека, который согласился кое-что рассказать, – это был блестящий молодой химик, китаец, и он был из людей Ли Чанг Йена. Он пришел однажды ко мне, этот химик, и я увидел, что он находится на грани нервного срыва. Он намекнул мне на некие эксперименты, в которых он участвует и которые проводятся во дворце Ли Чанг Йена под руководством самого мандарина, – эксперименты на китайских кули, и в ходе этих экспериментов проявляется потрясающее равнодушие к жизни и страданиям людей. Нервы химика были до предела натянуты, он пребывал в состоянии хронического ужаса. Я уложил его в постель в комнате на верхнем этаже собственного дома, намереваясь расспросить как следует на другой день… и это, конечно, было глупостью с моей стороны.

– Но как они его достали? – резко спросил Пуаро.

– Этого я никогда не узнаю. Я проснулся в ту ночь и обнаружил, что дом охвачен огнем, и мне просто повезло, что я не погиб. Следствие установило, что огонь невиданной силы внезапно вспыхнул на верхнем этаже, и останки моего молодого химика превратились в пепел.

По той горячности, с которой говорил мистер Инглз, я без труда догадался, что он оседлал любимого конька, и он тоже это осознал, потому что виновато рассмеялся.

– Но, конечно же, – сказал он, – у меня нет никаких доказательств, и вы, как и все прочие, можете просто сказать, что я слегка свихнулся.

– Напротив, – тихо возразил Пуаро, – мы имеем все причины верить вашей истории. Мы немало заинтересованы в сведениях о Ли Чанг Йене.

– Очень странно, что вы знаете о нем. Я и вообразить не мог, что хотя бы одна душа в Англии о нем слышала. Мне бы очень хотелось узнать, как вы столкнулись с этим именем… если это не слишком нескромно с моей стороны.

– Ничуть, мсье. Некий человек пришел ко мне домой. Он пребывал в состоянии шока, но сумел сказать достаточно, чтобы заинтересовать нас Ли Чанг Йеном. Он описал четверых людей – Большую Четверку – как организацию, о какой до сих пор никто не мог бы и помыслить. Номер Первый – это Ли Чанг Йен, Номер Второй – некий неведомый американец, Номер Третий – в равной мере неведомая француженка, Номер Четвертый может быть назван палачом организации – это Истребитель. Мой осведомитель умер. Скажите, мсье, вам вообще знакомо это выражение – Большая Четверка?

– Не в связи с Ли Чанг Йеном. Нет, не могу сказать так. Но я слышал это или читал… и совсем недавно… в каком-то неожиданном контексте. А, вот что…

Он встал и подошел к лаковому инкрустированному шкафчику для бумаг – то был самый изумительный экземпляр, какой мне когда-либо приходилось видеть. Вернулся он с письмом в руке.

– Вот оно. Его прислал один старый моряк, с которым я однажды столкнулся в Шанхае. Старый нечестивец, закосневший в грехе… но, должен сказать, во хмелю он очень сентиментален. Я вообще-то принял это за пьяный бред…

Он прочел вслух:

– «Уважаемый сэр,

Вы, возможно, и не помните меня, но Вы однажды помогли мне в Шанхае. Помогите мне еще раз! Мне необходимы деньги, чтобы покинуть эту страну. Я надеюсь, что хорошо спрятался здесь, но однажды они могут найти меня. Большая Четверка, я хочу сказать. Это вопрос жизни и смерти. У меня денег много, но я не осмеливаюсь взять их, поскольку боюсь навести их на свой след. Пришлите мне пару сотен в письме. Я верну их, не сомневайтесь, клянусь в этом. Ваш слуга, сэр,

Джонатан Уэлли».

Отправлено из бунгало Грантл, Хоппатон, Дартмур, – сказал мистер Инглз. – Боюсь, я воспринял это как примитивную попытку облегчить мой кошелек на пару сотен, только и всего. Если вам это может пригодиться… – Он протянул письмо Пуаро.

– Je vous remercie, мсье, – ответил Пуаро. – Я немедленно отправляюсь в Хоппатон.

– Бог мой, как это интересно! А если я поеду с вами? Вы ничего не имеете против?

– Я буду очень рад вашему обществу, но мы должны выехать сейчас же. Иначе мы просто не доберемся в Дартмур до сумерек.

Джон Инглз задержал нас не больше чем на две минуты, и вскоре мы уже сидели в поезде, отправлявшемся с вокзала в Паддингтоне на запад Англии.

Хоппатон оказался маленькой деревушкой, приютившейся на самом краю вересковых пустошей. До него пришлось ехать на автомобиле – девять миль от Мортонхэмстеда. Было уже около восьми вечера, когда мы добрались туда; однако на дворе стоял июль, и света еще вполне хватало.

Мы въехали на узкую улочку деревни и остановились, чтобы расспросить о дороге какого-то старого крестьянина.

– «Гранитное бунгало», – задумчиво произнес старик, – то есть это вы ищете «Гранитное бунгало», так я понял?

Мы заверили его, что он все понял правильно и нам нужен именно этот дом.

Старый абориген показал на маленький серый коттедж в конце улицы.

– Вон оно, это бунгало. Вы хотите повидать инспектора?

– Какого инспектора? – резко спросил Пуаро. – Что вы имеете в виду?

– Вы что же, и не слыхали об убийстве, что ли? Жуткое дело, говорят. Лужи крови, так мне рассказывали.

– Mon Dieu! – пробормотал Пуаро. – Этот ваш инспектор… я должен немедленно его увидеть!

Пять минут спустя мы уже представлялись инспектору Мидоузу. Инспектор поначалу держался напряженно, однако волшебное имя инспектора Джеппа из Скотленд-Ярда произвело свое впечатление, и Мидоуз оттаял.

– Да, сэр, его убили сегодня утром. Ужасное дело! Они позвонили в Мортон, и я тут же приехал. Начать с того, что все выглядит уж очень загадочно. Старый человек – ему уже было около семидесяти, знаете ли… и любитель приложиться к бутылке, как я слышал… Он лежал на полу в гостиной. На голове у него была шишка, а горло перерезано от уха до уха. На полу море крови, как вы понимаете. Бетси Андрес, это женщина, которая ему готовила, сказала, что у ее хозяина было несколько маленьких китайских фигурок из нефрита, он ей объяснял, что они очень дорогие, – так вот, они исчезли. Так что все это выглядит как ограбление; но тут есть множество несоответствий и трудностей. У этого старика в доме жили два человека: эта самая Бетси Андрес, она из Хоппатона, и кто-то вроде лакея, Роберт Грант. Грант как раз ушел на ферму за молоком, он это делает каждый день, а Бетси вышла немножко поболтать с соседкой. Она отсутствовала всего около двадцати минут – между десятью и половиной одиннадцатого, – и преступление должно быть совершено именно в это время. Грант вернулся домой первым. Он вошел через заднюю дверь, та была открыта – в этих краях вообще никто не запирает двери… ну, во всяком случае днем, – и прошел в свою комнату, чтобы почитать газету и покурить. Ему и в голову не пришло, что могло случиться нечто необычное – так он утверждает. Потом пришла Бетси, заглянула в гостиную, увидела хозяина и завопила так, что могла бы и мертвого разбудить. Вот и все. Кто-то вошел в дом, пока эти двое отсутствовали, и прикончил старого беднягу. Но что меня сразу поразило, так это то, что убийца должен быть невероятно хладнокровен и знать местность. Ему ведь нужно было пройти по деревенской улице или как-то подобраться к дому через сады. Вокруг «Гранитного бунгало» сплошь стоят дома, вы же видите. Как же получилось, что никто не заметил постороннего?

Инспектор демонстративно умолк.

– Ага, я улавливаю вашу мысль, – сказал Пуаро. – И что дальше?

– Ну, сэр, я сказал себе: подозрительно, это очень подозрительно. И начал рассуждать. Возьмем хоть эти нефритовые фигурки. Мог ли обычный грабитель вообще догадаться, что они дорого стоят? Да и в целом это же чистое безумие – совершать такое среди бела дня. Ну а представьте, старик позвал бы на помощь?

– Я думаю, инспектор, – сказал мистер Инглз, – удар по голове был нанесен погибшему до того, как он умер?

– Совершенно верно, сэр. Сначала его оглушили, то есть убийца оглушил, а уж потом перерезал ему горло. Это совершенно очевидно. Но как, черт побери, этот тип пришел и ушел? В таких маленьких деревушках чужаков замечают мгновенно. Это первым делом пришло мне в голову – никого постороннего тут не было! Уж это я проверил как следует. Накануне ночью шел дождь, и следы ног, ведущие в кухню и из нее, видны совершенно отчетливо. В гостиной нашлось только два типа следов (Бетси Андрес остановилась на пороге) – мистера Уэлли, который ходил в ковровых тапочках, и еще одного человека. Этот другой человек наступил на кровавое пятно, и я проследил за его кровавыми отпечатками… О, простите, сэр!

– Ничего, ничего, – откликнулся заметно побледневший мистер Инглз с кривой улыбкой. – Повторение прилагательных вполне допустимо в таком случае.

– Эти следы вели в кухню – но не выходили из нее. Это пункт первый. Далее. На дверном косяке комнаты Роберта Гранта было едва заметное пятно – пятно крови. Это пункт второй. Третий пункт появился, когда я взял ботинки Гранта – он их снял – и приложил к следам. Полное совпадение. Так что это – дело домашнее. Я сообщил Гранту о его правах и взял его под арест. И как вы думаете, что я нашел в его бумажнике? Крошечные нефритовые фигурки и справку о досрочном освобождении. Роберт Грант оказался Абрахамом Биггзом, пять лет назад осужденным за ограбление дома.

Инспектор с торжествующим видом оглядел всех.

– Ну, что вы на это скажете, джентльмены?

– Думаю, – сказал Пуаро, – что все это выглядит довольно простым случаем… вообще-то просто удивительно простым. Этот Биггс, или Грант… он, должно быть, ужасно глуп и необразован, а?

– Да, он именно таков – грубый, примитивный парень. Никакого представления о том, что могут значить следы ног и отпечатки пальцев.

– Он явно не читает детективные романы! Ну что ж, инспектор, поздравляю вас. Мы можем взглянуть на место преступления, а?

– Я вас туда сам провожу, сейчас же. Мне бы хотелось, чтобы вы увидели те следы ног.

– Да, мне бы тоже хотелось на них посмотреть. Да-да, это очень интересно, очень остроумно…

Мы все вместе направились к дому. Мистер Инглз с инспектором возглавляли шествие, а я чуть придержал Пуаро, чтобы поговорить с ним вне досягаемости ушей инспектора.

– Что вы думаете на самом деле, Пуаро? Здесь есть что-то, чего не видно с первого взгляда?

– Это отличный вопрос, друг мой. Уэлли в своем письме совершенно недвусмысленно сообщил, что Большая Четверка идет по его следу, а мы, вы и я, знаем, что Большая Четверка – это не бука, которой пугают детишек. Вроде бы все обстоятельства говорят за то, что этот человек, Грант, действительно совершил преступление. Но зачем он это сделал? Неужели ради маленьких нефритовых фигурок? Или же он – агент Большой Четверки? На мой взгляд, последнее предположение выглядит более обоснованно. Как бы ни были дороги статуэтки, человек такого типа едва ли может это понимать по-настоящему – и в любом случае он не станет из-за них совершать убийство (хотя эта мысль ошеломила бы инспектора). Нет, такой человек просто украл бы фигурки, вместо того чтобы так жестоко и бессмысленно убивать хозяина. Да-да… Боюсь, наш девонширский друг не использует свои маленькие серые клеточки. Он измерил отпечатки ботинок, но не потрудился привести все свои идеи в надлежащий порядок, используя правильный метод.

Глава 4 Значение бараньей ноги

Инспектор достал из кармана ключ и отпер дверь «Гранитного бунгало». День стоял сухой и теплый, так что наши ноги едва ли могли оставить какие-то следы; тем не менее мы тщательно вытерли их, прежде чем войти в дом.

Из полутьмы выступила женщина и заговорила с инспектором, он повернулся к ней, а нам бросил через плечо:

– Вы пока осмотритесь тут, мсье Пуаро, вдруг увидите что-то интересное. Я приду минут через десять. Кстати, вот это – ботинок Гранта. Я принес его специально для вас, чтобы можно было все проверить на месте.

Мы прошли в гостиную, а звук шагов инспектора затих в другой стороне. Вниманием Инглза мгновенно завладели китайские безделушки, стоявшие в углу на столе, и он направился к ним, чтобы рассмотреть как следует. Он, похоже, ничуть не интересовался действиями Пуаро. Я же, напротив, следил за своим другом затаив дыхание. Пол гостиной был покрыт темно-зеленым линолеумом, идеальным для любых отпечатков. Дверь в дальнем конце гостиной вела в маленькую кухню, а уже из кухни можно было пройти в буфетную (и к черному ходу), а также к маленькой спальне, которую занимал Роберт Грант. Пуаро, исследуя пол, непрерывно бормотал себе под нос нечто вроде комментариев:

– Так, вот здесь лежало тело; это большое темное пятно и брызги вокруг хорошо отмечают место… Следы ковровых тапочек и ботинок девятого размера, как видите, но все перепутано. Затем две линии следов, ведущих к кухне и от нее; кем бы ни был убийца, он вошел с той стороны. Башмак у вас, Гастингс? Дайте-ка его мне… – Он тщательно сравнил ботинок со следами. – Да, это оставлено именно Робертом Грантом. Он вошел с кухни, убил старика и снова вышел в кухню. Он наступил на кровавое пятно: видите пятна, которые он оставил, когда выходил? В кухне, конечно, ничего не видно – туда уже успела заглянуть вся деревня. Он пошел в свою комнату… нет, сначала он еще раз вернулся на место преступления… Неужели затем, чтобы взять те маленькие нефритовые фигурки? Или он забыл что-то такое, что могло его выдать?

– Возможно, он убил старика, когда вошел во второй раз? – предположил я.

– Mais non[200], вы не желаете наблюдать! Один из следов, помеченных кровью и ведущих наружу, перекрыт следом, ведущим внутрь, в гостиную. Хотел бы я знать, зачем он вернулся… только после подумал о нефритовых статуэтках? Это все ужасно глупо… по-дурацки.

– Ну, он мог просто растеряться.

– N’est-ce pas?[201] Говорю же вам, Гастингс, все это противоречит рассудку. Это бросает вызов моим маленьким серым клеточкам. Давайте-ка заглянем в его спальню… ах, точно; здесь пятно крови на дверном косяке и тоже следы ног… кровавые следы. Следы Роберта Гранта, и только его – возле тела… Роберт Грант – единственный человек, который проходил мимо дома…. Да, должно быть, так.

– А как насчет той пожилой женщины? – вдруг сказал я. – Она была одна в доме после того, как Грант отправился за молоком. Она могла убить хозяина, а потом уйти. Ее ноги не оставили следов, если она до того не выходила на улицу.

– Отлично, Гастингс. Я рад, что эта идея посетила вас. Я как раз думал над этим и рассматривал такую возможность. Бетси Андрес – местная женщина, ее хорошо знают в округе. Она не может быть связана с Большой Четверкой; и, кроме того, старик Уэлли был крепким парнем, как ни посмотри. Это дело рук мужчины… да, мужчины, а не женщины.

– Ну, я полагаю, вряд ли у Большой Четверки оказалось под рукой какое-то дьявольское приспособление, встроенное в потолок этой гостиной… ну, что-то такое, что автоматически спустилось и перерезало старику горло, а потом снова исчезло.

– Вроде лестницы Иакова? Я знаю, Гастингс, что у вас чрезвычайно богатое воображение… но я умоляю вас держать его в рамках.

Я стушевался, немало смущенный. Пуаро продолжал бродить туда-сюда, заглядывая в разные комнаты и шкафы, его лицо по-прежнему хранило выражение недовольства и разочарования. Внезапно он как-то странно по-собачьи взвизгнул на манер шпица. Я бросился к нему. Он стоял в кладовой в драматической позе. И держал в поднятой руке баранью ногу!

– Дорогой Пуаро! – воскликнул я. – Что случилось? Уж не сошли ли вы вдруг с ума?

– Посмотрите на эту баранину, умоляю вас! Но посмотрите на нее внимательно!

Я рассмотрел ее так внимательно, как только мог, но ничего необычного в ней не заметил. Она выглядела вполне ординарной бараньей ногой. Именно это я и сказал. Пуаро бросил на меня уничижительный взгляд.

– Но разве вы не видите вот это… и это… и это…

Каждое «это» он иллюстрировал, тыча пальцем в совершенно безобидные крохотные льдинки на мясе.

Пуаро только что обвинил меня в избытке воображения, но теперь я почувствовал, что он в своих фантазиях зашел куда дальше, чем я. Неужели он и в самом деле решил, что эти крохотные серебряные льдинки – кристаллы смертельного яда? Ничем другим я не мог объяснить себе его непонятное возбуждение.

– Это мороженое мясо, – мягко объяснил я. – Импортное, вы же знаете. Из Новой Зеландии.

Он мгновение-другое таращился на меня, а потом вдруг разразился странным хохотом.

– Мой друг Гастингс просто великолепен! Он все знает… ну абсолютно все! Как это говорят… «ничего не пропустит и не упустит»! Это и есть мой друг Гастингс.

Он бросил баранью ногу на большое блюдо, где она и лежала прежде, и вышел из кладовки. Потом выглянул в окно.

– А, вон идет наш дорогой инспектор. Это кстати. Я уже увидел здесь все, что мне было нужно. – И он принялся с отсутствующим видом барабанить пальцами по столу, словно погрузившись в некие расчеты, а потом внезапно спросил: – Друг мой, какой сегодня день недели?

– Понедельник, – с немалым изумлением ответил я. – А что…

– Ах! Понедельник, вот как? Тяжелый день, верно? Совершать убийство в понедельник было большой ошибкой.

Вернувшись в гостиную, он стукнул пальцем по стеклу барометра и взглянул на термометр.

– Ясно, тихо, семьдесят градусов по Фаренгейту. Вполне обычный английский летний день.

Инглз все еще изучал различные китайские вещицы.

– Вас, похоже, не слишком интересует наше расследование, мсье? – сказал Пуаро.

Инглз спокойно улыбнулся.

– Видите ли, это не мое дело. Я во многом разбираюсь, но не в этом. А значит, я должен держаться в сторонке и не мешать. На Востоке я научился терпению.

В гостиную стремительно ворвался инспектор, извиняясь за свое долгое отсутствие. Он настаивал на том, чтобы самому заново показать нам все следы, но нам удалось от этого отвертеться.

– Я благодарен вам за вашу бесконечную любезность, инспектор, – сказал Пуаро, когда мы снова шли по деревенской улице. – Но у меня будет к вам еще одна просьба.

– Вы, наверное, хотите взглянуть на труп, сэр?

– О, бог мой, нет! Меня совершенно не интересует труп. Я хочу повидать Роберта Гранта.

– Вы можете вернуться в Мортон со мной, сэр, и там поговорить с ним.

– Отлично, я так и сделаю. Но я должен встретиться и поговорить с ним наедине.

Инспектор задумчиво прикусил верхнюю губу.

– Ну, насчет этого я не знаю, сэр…

– Уверяю вас, если вы свяжетесь со Скотленд-Ярдом, вы получите полное одобрение.

– Я, конечно, слышал о вас, сэр, и я знаю, что вы время от времени помогаете полиции. Но это лишь отдельные случаи…

– И тем не менее это необходимо, – спокойно заявил Пуаро. – Это необходимо по той причине, что… что Грант – не убийца.

– Что?! Но тогда кто же?

– Убийца, как я представляю, был довольно молодым человеком. Он подъехал к «Гранитному бунгало» на двуколке, которую оставил прямо у двери. Он вошел в дом, совершил убийство, вышел и снова уехал. Он был без головного убора, а его одежда была сильно запачкана кровью.

– Но… но тогда его заметила бы вся деревня!

– Не при данных обстоятельствах.

– Ну, возможно, если бы стояла ночь… но ведь преступление было совершено при дневном свете!

Пуаро лишь улыбнулся в ответ.

– Да еще и лошадь, и двуколка, сэр… Как вы можете утверждать подобное? Здесь проезжает не так уж много экипажей. И никто не заметил чего-то такого…

– Обычными глазами, возможно, и не заметили; только внутренним взором.

Инспектор многозначительно коснулся пальцем своего лба и усмехнулся, посмотрев на меня. Я был совершенно сбит с толку, но я верил в Пуаро. Дальнейшего обсуждения не последовало, и мы отправились в Мортон вместе с инспектором. Пуаро и меня допустили к Гранту, но во время беседы присутствовал констебль. Пуаро сразу приступил к делу:

– Грант, я знаю, что вы не совершали этого преступления. Расскажите мне точно обо всем, что произошло, своими словами, как сумеете.

Арестованный был человеком среднего роста с довольно неприятным выражением лица. С виду настоящий уголовник.

– Богом клянусь, сэр, не делал я этого! – начал жаловаться Грант. – Кто-то подсунул эти стеклянные фигурки ко мне в бумажник! Это подтасовка, вот что это такое! Я, когда вернулся, сразу прошел в свою комнату, как я и говорил. Я и не знал ни о чем, пока Бетси не завизжала. Бог свидетель, я тут ни при чем!

Пуаро встал.

– Если вы не в состоянии сказать правду, закончим на этом.

– Но послушайте…

– Вы заходили в ту комнату… и вы знали, что хозяин мертв; и для вас не было неожиданностью, что добрая Бетси подняла ужасный шум.

Грант смотрел на Пуаро, разинув рот.

– Ну что, разве все было не так? Я не шутя вам говорю – и говорю совершенно честно, – что искренность – ваш единственный шанс.

– Ну, тогда я рискну, пожалуй, – неожиданно сказал Грант. – Все так и было, как вы говорите. Я вошел в дом и направился прямиком к хозяину – а он там лежал мертвый на полу, и кругом кровища… Ну, я и решил смотать оттуда. Они бы сразу разнюхали, кто я таков, и уж точно сказали бы, что это я сделал. Я только и думал о том, чтобы сбежать… поскорее, пока его не нашли.

– А нефритовые фигурки?

Грант заколебался.

– Ну, понимаете…

– Вы их схватили вроде бы машинально, так ведь? Вы слышали, как ваш хозяин говорил об их ценности, и вы подумали, что вполне можете прибрать их к рукам. Ну, это я понимаю. А теперь скажите мне вот что. Вы взяли фигурки тогда, когда вошли в комнату во второй раз?

– Не входил я туда второй раз! Мне и одного раза хватило!

– Вы в этом уверены?

– Уж конечно, уверен!

– Хорошо. Теперь вот что. Когда вы освободились из тюрьмы?

– Два месяца назад.

– Как вы получили эту работу?

– Да через одно из этих обществ помощи заключенным, знаете ведь про такие. Их парень встретил меня, когда я вышел.

– Как он выглядел?

– Ну, он не то чтобы был священником, но похож. Мягкая черная шляпа, и говорил так слащаво… У него еще один передний зуб сломан. Очкарик. Сандерсом его звали. Сказал, что надеется на мое исправление и что нашел мне хорошее место. Я и пошел по его рекомендации к старику Уэлли.

Пуаро снова встал.

– Благодарю вас. Теперь я все знаю. Наберитесь терпения. – Он задержался у выхода и добавил: – Сандерс подарил вам пару башмаков, верно?

На лице Гранта отразилось изумление.

– Ну да, подарил… А откуда вы-то об этом знаете?

– Это моя работа – все знать, – серьезно ответил Пуаро.

Обменявшись словом-другим с инспектором, мы втроем отправились в кабачок «Нежное сердце» и заказали яичницу с беконом и девонширский сидр.

– Что-нибудь объясните нам? – с улыбкой спросил Инглз.

– Да, теперь все вполне разъяснилось. Но, видите ли, мне было бы трудно доказать свою точку зрения. Уэлли был убит по приказу Большой Четверки – и не Грантом. Некий очень умный человек устроил Гранта на это место, заранее планируя сделать из него козла отпущения, – и это было бы совсем нетрудно, учитывая прошлое Гранта. Этот человек подарил Гранту пару башмаков – одну из двух совершенно одинаковых пар. А другую пару оставил себе. Совершить задуманное было чрезвычайно просто. Когда Гранта не было в доме, а Бетси болтала с кем-то в деревне (а она, видимо, каждый день этим занималась), убийца подъехал к дому, предварительно надев копию ботинок Гранта, вошел в кухню, сразу прошел в гостиную, оглушил старого Уэлли и перерезал ему горло. Потом он вернулся в кухню, снял ботинки, надел другую пару, которая была у него с собой, и, забрав те башмаки, в которых было совершено преступление, спокойно вышел из дома и уехал.

Инглз внимательно посмотрел на Пуаро.

– В этом что-то есть, безусловно. Вот только почему его никто не заметил?

– А! Вот тут-то и проявился большой ум Номера Четвертого, я убежден. Все его видели – и никто не заметил. Видите ли, он явился в тележке мясника!

Я невольно вскрикнул:

– Баранья нога?!

– Совершенно верно, Гастингс, баранья нога. Все клянутся, что в это утро к «Гранитному бунгало» никто не подходил, и тем не менее я обнаружил в кладовке баранью ногу, еще не растаявшую. Был понедельник, следовательно, мясо должно было быть доставлено в то утро; ведь если бы его привезли в субботу, при нынешней теплой погоде льдинки не пережили бы воскресенье. А значит, кто-то подходил к бунгало, и это был такой человек, на чьей одежде пятна крови выглядели совершенно естественно и не привлекли внимания.

– Черт побери, да он гений! – одобрительно воскликнул Инглз.

– Да, он умен, этот Номер Четвертый.

– Так же умен, как Эркюль Пуаро? – пробормотал я.

Мой друг удостоил меня негодующего взгляда.

– Есть вещи, которые вы не должны были бы себе позволять, Гастингс, – наставительно произнес он. – Разве я не спас уже невиновного человека от виселицы? Для одного дня этого вполне достаточно.

Глава 5 Исчезнувший ученый

Я вообще-то не думаю, что инспектор Мидоуз полностью поверил в невиновность Гранта, или Биггза, несмотря на то что суд признал его непричастным к убийству Джонатана Уэлли. Обвинение, которое он выстроил против Гранта: справка из тюрьмы, украденные нефритовые фигурки, ботинки, которые совершенно точно совпадали со следами в гостиной убитого, – было, на его прямолинейный взгляд, слишком хорошо, чтобы его можно было опровергнуть; однако Пуаро, преодолев свою неприязнь к даче показаний, сумел убедить присяжных. Были вызваны двое свидетелей, видевших в тот понедельник возле бунгало Уэлли тележку мясника, а местный мясник показал, что сам он бывает в этой деревне лишь по вторникам и пятницам.

Нашли также женщину, которая при расспросах вспомнила, что видела выходившего из бунгало мясника, но не смогла дать описания его внешности. У нее лишь сохранилось смутное впечатление, что тот был среднего роста, чисто выбрит и выглядел точь-в-точь как положено выглядеть мяснику. Услышав это рассуждение, Пуаро лишь с философским видом пожал плечами.

– Именно это я и говорил вам, Гастингс, – сказал он мне после суда. – Он артист, этот человек. Он маскируется вовсе не при помощи фальшивой бороды и темных очков. Он изменяет свое лицо, да; но это лишь малая часть дела. Он на время становится другим человеком. Он живет в своей роли.

Да, действительно, я вынужден был признать, что тот человек, который приходил к нам домой, выглядел в точности так, как я представлял себе служителя психиатрической больницы. Мне и в голову не пришло бы усомниться в его, так сказать, подлинности.

Все это несколько обескураживало, и наши открытия в Дартмуре, похоже, ничем нам не помогли. Я сказал об этом Пуаро, однако он не соглашался признать, что мы ничуть не продвинулись вперед.

– Мы продвинулись, – сказал он, – мы продвинулись. При каждом столкновении с этим человеком мы чуть-чуть больше узнаем об особенностях его ума и его методах. А он ничего не знает о нас и о наших планах.

– Но тогда, Пуаро, – возразил я, – мы с ним в одинаковом положении! Я тоже не знаю, есть ли у вас какие-то планы, мне кажется, вы просто сидите на месте и ждете, чтобы он предпринял что-нибудь!

Пуаро улыбнулся.

– Mon ami, вы не меняетесь. Вы всегда остаетесь все тем же Гастингсом, настроенным по-боевому. Возможно, – добавил он, так как в эту минуту послышался стук в дверь, – у вас сейчас будет шанс. – И он рассмеялся, увидев мое разочарование: в гостиную вошел инспектор Джепп с каким-то человеком.

– Добрый вечер, мсье, – сказал инспектор. – Позвольте представить вам капитана Кента из американской Секретной службы.

Капитан Кент оказался высоким худым американцем со странно неподвижным лицом, выглядевшим так, словно его вырезали из дерева.

– Рад познакомиться с вами, джентльмены, – пробормотал он, коротко пожимая нам руки.

Пуаро подбросил в камин еще одно полено и придвинул ближе кресла для гостей. Я принес стаканы, виски и содовую. Капитан сделал большой глоток и одобрительно хмыкнул.

– Законодательство вашей страны мне по душе, – заметил он.

– Ну, перейдем к делу, – сказал Джепп. – Мсье Пуаро просил меня разузнать кое-что. Он по каким-то причинам интересовался, что кроется под названием «Большая Четверка», и просил в любое время дать ему знать, если я в своих служебных делах встречусь с этими словами. Я не обратил на это особенного внимания, но запомнил его слова, и когда присутствующий здесь капитан явился ко мне и изложил любопытную историю, я тут же сказал: «Нам нужно зайти к мсье Пуаро».

Пуаро перевел взгляд на капитана Кента, и американец заговорил:

– Возможно, мсье Пуаро, вам приходилось читать о том, что несколько торпедных лодок и миноносцев затонули, налетев на скалы у берегов Америки. Это случилось вскоре после японского землетрясения, и их гибель приписали шторму и сильной приливной волне. Ну, а совсем недавно в наши руки попались кое-какие люди… и с ними – кое-какие документы, проливающие совершенно новый свет на этот случай. В бумагах упоминается некая организация, именуемая «Большая Четверка», и дается весьма неполное описание некоего аппарата… Этот прибор, или аппарат, якобы способен накапливать огромное количество энергии и в виде узкого луча невероятной разрушительной силы посылать ее в любую заданную точку. Все это на первый взгляд казалось полным абсурдом, однако я переслал бумаги в штаб, чтобы там сами решили, чего они стоят, и один из наших высоколобых профессоров вроде бы ими заинтересовался. А потом до нас дошло известие, что один из ваших британских ученых выступил в научном обществе с докладом на сходную тему. Его коллеги по многим причинам не приняли доклад всерьез, тем более что звучало все слишком самоуверенно и фантастично, однако ваш ученый стоял на своем и заявил, что он накануне успеха в своих экспериментах.

– Вот как? – воскликнул Пуаро, проявляя явный интерес.

– Было решено, что мне следует приехать сюда и поговорить с этим джентльменом. Он весьма молод, этот Холлидей. Он один из ведущих ученых в данной области, и я должен был узнать у него, возможно ли вообще то, о чем он говорил.

– Ну и как, это возможно? – не удержавшись, спросил я.

– Вот как раз этого я и не знаю. Я не видел мистера Холлидея… и вряд ли мне удастся его увидеть, если учесть все обстоятельства.

– По правде говоря, – коротко сказал инспектор Джепп, – Холлидей исчез.

– Когда? – спросил Пуаро.

– Два месяца назад.

– О его исчезновении было заявлено?

– Да, разумеется. Его жена, чрезвычайно взволнованная, пришла к нам. Мы сделали что могли, но я заранее знал, что толку не будет.

– Почему же?

– Да потому, что в таких случаях всегда так… когда мужчина исчезает подобным образом, – и Джепп подмигнул.

– Каким образом?

– В Париже.

– Так Холлидей исчез в Париже?

– Да. Отправился туда по каким-то научным делам… ну, так он сказал. Конечно, он и должен был сказать что-то в этом роде. Но вы же знаете, что значит, когда мужчина пропадает в этом городе. То ли это дело рук местных головорезов, и тогда ему конец, то ли добровольное исчезновение… Ну, могу сказать, что искать его бесполезно. Веселый Париж и все такое, сами понимаете. Надоела ему семейная жизнь, к тому же повздорил с женой перед отъездом, – в общем, дело ясное.

– Сомневаюсь, – задумчиво произнес Пуаро.

Американец удивленно посмотрел на него.

– Скажите, мистер, – протяжно произнес он, – что это за Большая Четверка?

– Большая Четверка, – ответил Пуаро, – это международная организация, возглавляемая неким китайцем. Он известен как Номер Первый. Номер Второй – американец, Номер Третий – француженка. Номер Четвертый, Истребитель, – англичанин.

– Француженка, вот как? – Американец присвистнул. – А Холлидей исчез в Париже. Возможно, тут и вправду что-то кроется. Как ее зовут?

– Я не знаю. Я вообще ничего не знаю о ней.

– Но у вас есть кое-какие предположения? – спросил его собеседник.

Пуаро кивнул, выстраивая стаканы в аккуратный ряд на подносе. Он был большим любителем порядка.

– А что насчет гибели тех кораблей? Может быть, Большая Четверка – это фокусы немцев?

– Большая Четверка существует и действует сама по себе… и только для себя, мсье капитан. Их цель – мировое господство.

Американец расхохотался во все горло, но вдруг умолк, глянув на мрачное и серьезное лицо Пуаро.

– Вы смеетесь, мсье, – сказал Пуаро, грозя капитану пальцем. – Вы не понимаете… вы совсем не пользуетесь своими маленькими серыми клеточками, не заставляете свой мозг работать. Кто те люди, которые уничтожили часть вашего военно-морского флота, просто испытывая свою силу? Ведь это, мсье, было лишь испытанием нового энергетического оружия, которым они владеют.

– Продолжайте, мсье, – весело и добродушно сказал Джепп. – Я прочел немало боевиков, но ни разу не встречал в них ничего подобного. Итак, вы слышали историю капитана Кента. Я могу быть еще чем-то вам полезен?

– Да, дорогой друг. Вы можете дать мне адрес миссис Холлидей… а также помочь мне встретиться с ней.

И следующий день застал нас в Четвинд-Лодж, неподалеку от деревеньки Чопхэм в Суррее.

Миссис Холлидей приняла нас сразу. Это была высокая светловолосая женщина, нервная и подвижная. Рядом с ней в гостиной находилась очаровательная девочка лет пяти.

Пуаро объяснил причину нашего визита.

– О! Мсье Пуаро, я так рада, так признательна! Конечно же, я слышала о вас. Вы совсем не такой, как эти люди из Скотленд-Ярда, которые и не слушают, и не пытаются понять. И французская полиция такая же… даже хуже, я думаю. Они все совершенно уверены, что мой муж просто сбежал с какой-то женщиной. Но он не мог сделать ничего подобного! Его только одно интересует в жизни – работа! Половина наших ссор из-за этого и случалась. Он думает о работе гораздо больше, чем обо мне.

– Ну, англичане все такие, – умиротворяющим тоном произнес Пуаро. – А если они не работают, они занимаются спортом. И ко всему этому относятся чрезвычайно серьезно. Но я прошу вас, мадам, припомнить настолько точно, насколько вы сумеете, и по порядку все обстоятельства исчезновения вашего супруга.

– Мой муж отправился в Париж во вторник, двадцатого июля. Он должен был встретиться и навестить нескольких человек в связи со своей работой, и среди них – мадам Оливер.

Пуаро кивнул при упоминании знаменитой француженки, прославившейся в области химии, – своими блестящими достижениями она затмила славу мадам Кюри. Французское правительство удостоило ее немалого количества наград, и она была одной из наиболее известных личностей современности.

– Он прибыл туда вечером и сразу же отправился в отель «Кастильон», на рю де Кастильон. На следующее утро у него была назначена встреча с профессором Буржоне, и на эту встречу он явился. Он был таким же, как обычно. Они поговорили о своих делах и условились, что муж на следующий день приедет в лабораторию профессора, чтобы присутствовать при каком-то эксперименте. Муж пообедал в одиночестве в кафе «Роял», прогулялся, затем отправился с визитом к мадам Оливер в ее дом в Пасси. Там он тоже выглядел и держался как обычно. Он ушел оттуда около шести часов. Неизвестно, где и когда он ужинал – возможно, зашел в какой-нибудь ресторан. В гостиницу он вернулся около одиннадцати и сразу же прошел в свой номер, забрав пришедшие на его имя письма. На следующее утро он вышел из отеля – и больше его не видели.

– Во сколько он ушел в тот день? У него ведь была назначена встреча в лаборатории профессора Буржоне, так? Он вышел вовремя?

– Не знаю. Дело в том, что никто не видел, когда он покинул гостиницу. Но горничная, обслуживавшая номер, полагает, что он должен был уйти довольно рано.

– Или же он мог выйти накануне вечером, сразу после того, как вернулся?

– Не думаю. Его постель была разобрана, в ней явно спали, и ночной портье заметил бы, если бы кто-то вышел так поздно.

– Очень верное замечание, мадам. Итак, мы можем принять, что он вышел из гостиницы ранним утром на следующий день – и это уже утешительно в определенном отношении. В такой час он едва ли мог стать жертвой нападения. А его багаж? Остался в гостинице?

Миссис Холлидей, похоже, не хотелось отвечать на этот вопрос, но в конце концов она сказала:

– Ну… он, должно быть, взял с собой только один маленький чемоданчик…

– Хм, – задумчиво произнес Пуаро. – Хотел бы я знать, где он был тем вечером. Если мы узнаем это, мы можем узнать очень много. С кем он встречался – вот в чем загадка. Мадам, у меня нет необходимости вставать на точку зрения полиции; они всегда твердят только одно: «Cherchez la femme»[202]. Однако совершенно очевидно: тем вечером произошло нечто, изменившее планы вашего супруга. Вы говорите, он спросил о письмах, когда вернулся в отель. Он получил что-то?

– Только одно, и, должно быть, то самое, которое я написала в день его отъезда из Англии.

Пуаро еще с минуту пребывал в глубоких размышлениях, затем живо вскочил на ноги.

– Хорошо, мадам, разгадка этой тайны лежит в Париже, и чтобы отыскать ее, я сам немедленно отправляюсь в этот город.

– Но это произошло уже так давно, мсье!

– Да-да. И тем не менее мы должны искать именно там.

Он повернулся, чтобы выйти из комнаты, но замер, положив ладонь на дверную ручку.

– Скажите мне, мадам, ваш муж никогда не произносил слов «Большая Четверка»?

– Большая Четверка? – задумчиво повторила женщина. – Нет, я такого не слышала.

Глава 6 Женщина на ступенях

Итак, это было все, что могла сказать миссис Холлидей. Мы поспешили обратно в Лондон и на следующее утро уже плыли на континент. Пуаро сказал с унылой улыбкой:

– Друг мой, эта Большая Четверка заставила меня сняться с места! Я бегаю туда и сюда, совершенно так же, как наш старый друг, «человек-ищейка»!

– Ну, возможно, вы встретитесь с ним в Париже, – заметил я, зная, что Пуаро имеет в виду некоего Жиро, одного из наиболее опытных парижских детективов, с которым он встречался в ходе предыдущих расследований.

Пуаро скривил губы:

– Искренне надеюсь, что нет. Он меня не любит, этот тип.

– Похоже, нам предстоит довольно сложная задача? – спросил я. – Выяснить, что делал неизвестный англичанин в один из вечеров два месяца назад?

– Очень сложная, mon ami. Но, как вы хорошо знаете, трудности лишь радуют сердце Эркюля Пуаро.

– Вы думаете, его похитила Большая Четверка?

Пуаро кивнул.

Наше расследование поневоле вело нас по остывшим следам, и мы мало что узнали, кроме того, что уже рассказала нам миссис Холлидей. Пуаро долго беседовал с профессором Буржоне и в течение этой беседы всячески пытался выяснить, упоминал ли Холлидей о своих планах на тот вечер, – но так ничего и не узнал.

Следующей в нашем списке стояла прославленная мадам Оливер. Я ощущал сильное волнение, когда мы поднимались по ступеням ее виллы в Пасси. Мне всегда казалось весьма необычным и потрясающим, что женщина способна продвинуться так далеко в научном мире. Я привык думать, что для такой работы непременно необходим мужской мозг.

Нам открыл дверь молодой парнишка, лет семнадцати или около того, смутно напомнивший мне псаломщика, столь чопорными и церемонными были его манеры. Пуаро заранее условился о встрече, поскольку мы знали, что мадам Оливер никого не принимает без предварительной договоренности – ведь практически все ее дни были заняты научными трудами.

Нас провели в небольшой салон, и вскоре туда вошла хозяйка дома. Мадам Оливер оказалась очень высокой женщиной, и ее рост еще более подчеркивался длинным белым платьем и похожей на монашескую шапочкой, красовавшейся на голове. Лицо мадам было длинным и бледным, а прекрасные темные глаза сверкали почти фанатическим огнем. Вообще она куда больше напоминала древнюю жрицу, нежели современную француженку. На одной щеке у нее виднелся шрам, и я вспомнил, что ее муж и соратник погиб при взрыве в лаборатории три года назад и что сама она была ужасно обожжена. С тех пор она удалилась от света и с яростной энергией погрузилась в научные исследования. Нас она встретила с холодной вежливостью.

– Меня уже неоднократно расспрашивала полиция, мсье. Я думаю, что едва ли могу чем-то вам помочь, поскольку полиции я помочь не смогла.

– Мадам, я по возможности постараюсь не задавать вам лишних вопросов. Начнем с того, о чем вы беседовали с Холлидеем.

Она посмотрела на Пуаро с веселым недоумением.

– Ну разумеется, о работе! О его работе… а также о моей.

– Он упоминал при вас о теории, которую недавно изложил в докладе, прочитанном в Британском научном обществе?

– Конечно, упоминал. Он только о ней и говорил.

– Его идеи были несколько фантастичны, не так ли? – небрежно спросил Пуаро.

– Кое-кто так и подумал. Но я с этим не согласна.

– Вы рассматривали их с практической стороны?

– Только с практической. Направление моих собственных исследований в чем-то сходно с этими идеями, хотя и подразумевает другие результаты. Я занимаюсь гамма-лучами, излучаемыми веществом, известным под названием радий-С, – и при этом я натолкнулась на некоторые весьма интересные магнетические феномены. На деле у меня есть теория о подлинной природе сил, которые мы называем магнетизмом, но пока еще не пришло время познакомить мир с моими открытиями. Эксперименты и идеи мистера Холлидея чрезвычайно заинтересовали меня.

Пуаро кивнул. Потом он задал вопрос, который меня удивил:

– Мадам, где вы обсуждали все эти вопросы? Здесь, в гостиной?

– Нет, мсье. В лаборатории.

– Могу я взглянуть на нее?

– Разумеется.

Мадам Оливер направилась к двери, через которую вошла в салон. За дверью оказался небольшой коридор. Мы миновали еще две двери и очутились в большой лаборатории, сплошь заставленной лабораторной посудой и тиглями, а также сотнями приборов, о названии которых я не имел ни малейшего представления. Двое сотрудников были заняты какими-то опытами. Мадам Оливер представила их:

– Мадемуазель Клауд, одна из моих ассистентов. – Высокая серьезная девушка поклонилась нам. – Мсье Генри, старый испытанный друг.

Молодой человек, низкорослый и смуглый, коротко кивнул.

Пуаро осмотрелся по сторонам. В лаборатории оказалось еще две двери, кроме той, через которую мы вошли. Одна из них, как объяснила мадам, вела в сад, другая – в меньшее помещение, также предназначенное для исследований. Пуаро выслушал все это, а затем изъявил готовность покинуть лабораторию.

– Мадам, во время вашей беседы с мистером Холлидеем кто-нибудь присутствовал здесь?

– Да, мсье. Оба мои ассистента находились в той комнате, за дверью.

– Мог ли кто-нибудь подслушать ваш разговор… кто-нибудь посторонний?

– Не думаю. Я почти уверена, что не мог. Все эти двери были заперты.

– А мог кто-нибудь спрятаться в этом помещении?

– Там в углу есть большой шкаф… Да нет, ваше предположение абсурдно!

– Pas tout à fait[203], мадам. Еще одно: Холлидей упоминал о своих планах на вечер?

– Он ничего такого не говорил, мсье.

– Благодарю вас, мадам, и извините за то, что потревожили вас. Умоляю, не беспокойтесь – мы сами найдем дорогу к выходу.

Мы добрались до холла. Через парадную дверь только что вошла с улицы какая-то леди. Она быстро взбежала по ступеням наверх, и я успел заметить лишь плотную вуаль, какую носили обычно французские вдовы.

– Весьма необычный тип женщины, – заметил Пуаро, когда мы вышли.

– Мадам Оливер? Да, она…

– Mais non, не мадам Оливер! Cela va sans dire![204] Это совсем другое дело. Подобных гениев немного в мире. Нет, я имел в виду другую леди – ту, что так красиво пробежала по ступеням наверх.

– Я не видел ее лица, – удивленно сказал я. – И не понимаю, как вы могли его рассмотреть. Да и она на нас не взглянула.

– Потому я и говорю, что это весьма необычный тип женщины, – благодушно ответил Пуаро. – Женщина, которая входит в свой дом… а я уверен, что это ее дом, поскольку она отперла дверь своим ключом, – и бежит вверх по лестнице, даже не бросив взгляда на двух незнакомцев в холле и не пожелав выяснить, кто они такие, это весьма необычная женщина… это даже неестественное поведение! Черт побери! Что это?

Он резко толкнул меня назад – и как раз вовремя. Прямо на дорожку грохнулось дерево, едва не задев нас. Пуаро уставился на него, бледный и ошеломленный.

– Да ведь мы едва не погибли! Но это грубо, безусловно, слишком грубо… ведь у меня не было подозрений… до этого момента – ни малейших подозрений! Да, если бы не мой острый взгляд, если бы не моя кошачья реакция – мир мог лишиться Эркюля Пуаро! И вас тоже, друг мой… хотя это и не стало бы национальной катастрофой.

– Спасибо, – холодно произнес я. – И что мы будем теперь делать?

– Что делать? – воскликнул Пуаро. – Думать! Да, прямо сейчас и здесь мы начнем упражнять свои маленькие серые клеточки. Начнем с этого мистера Холлидея – а был ли он вообще в Париже? Да, был, профессор Буржоне, который знаком с ним лично, видел его и говорил с ним…

– К чему, черт побери, вы ведете?! – воскликнул я.

– Было утро пятницы. В последний раз его видели в пятницу вечером… но видели ли его?

– Но портье…

– Ночной портье – до того он не видел Холлидея. Вошел какой-то человек, скорее всего даже похожий на Холлидея – уж в этом мы можем довериться нашему Номеру Четвертому, – спросил письма, поднялся наверх, уложил маленький чемоданчик и наутро ускользнул. В течение всего вечера никто не видел Холлидея – да, никто, потому что он уже попал в руки своих врагов. Кто приходил к мадам Оливер, был ли он Холлидеем? Да, был, потому что, хотя она и не знала его в лицо, вряд ли кто-нибудь смог бы обмануть ее с профессиональной точки зрения. Он вошел сюда, поговорил с мадам, вышел. И что случилось потом?

Схватив меня за руку, Пуаро буквально поволок меня назад.

– Теперь, друг мой, вообразите, что сейчас день его исчезновения и мы ищем следы. Вы ведь любите всякие следы, правда? Смотрите: вот они, следы мужчины, следы Холлидея… он идет быстро, и вдруг – ах! Мы видим другие следы позади, и этот человек тоже спешит… но это маленькие следы, женские… Смотрите, они перекрывают следы Холлидея – следы гибкой молодой женщины под вдовьей вуалью. Простите, мсье, говорит она, мадам Оливер послала меня… Он останавливается, поворачивается. И что дальше делает молодая женщина? Она не хочет, чтобы кто-нибудь заметил их вместе. Конечно, это просто случайность – что она догнала его как раз возле вон того прохода между домами, разделяющего два сада. Она ведет его по этой аллее. Справа – сад виллы мадам Оливер, слева – сад другой виллы… и именно из этого сада, отметьте для себя, упало дерево, чуть-чуть не на нас. Обе калитки – того и другого сада – ведут на аллею. И здесь – засада. Выскакивают люди, хватают Холлидея и тащат в тот странный дом.

– Боже милостивый, Пуаро! – воскликнул я. – Вы воображаете, что видите все это?

– Я вижу это в уме, друг мой. Так, и только так все могло произойти. Идемте, вернемся в дом.

– Вы хотите снова увидеть мадам Оливер?

Пуаро загадочно улыбнулся:

– Нет, Гастингс, я хочу увидеть лицо той леди, что поднялась по ступеням наверх.

– И что вы думаете, кто она? Родственница мадам Оливер?

– Куда более вероятно, что она секретарь… и к тому же нанятый не слишком давно.

Дверь открыл все тот же вежливый псаломщик.

– Вы не могли бы сказать мне имя той леди, – спросил Пуаро, – леди в вуали вдовы, она вошла совсем недавно?

– Мадам Вероне? Секретарь хозяйки?

– Именно. Вы не могли бы оказать нам любезность и спросить ее, не уделит ли она нам минутку?

Молодой человек исчез, но очень скоро вернулся.

– Мне очень жаль. Мадам Вероне уже снова ушла.

– Думаю, это не так, – негромко сказал Пуаро. – Назовите ей мое имя, а я мсье Эркюль Пуаро, и скажите, что для меня очень важно увидеть ее сию минуту, – или я прямиком отправлюсь в префектуру.

Наш посланник снова исчез. На этот раз леди спустилась вниз. Она направилась в салон. Мы последовали за ней. Она повернулась и подняла вуаль. К немалому моему изумлению, я узнал в ней нашу старую противницу, графиню Русакову – русскую графиню, организовавшую одно из самых остроумных похищений драгоценностей в Лондоне.

– Как только я заметила вас в холле, я сразу стала ожидать самого худшего, – горестным тоном произнесла графиня.

– Дорогая графиня Русакова…

Она покачала головой.

– Инесса Вероне, так меня зовут теперь, – пробормотала она. – Испанка, вышедшая замуж за француза. Что вам от меня нужно, мсье Пуаро? Вы ужасный человек. Выжили меня из Лондона. Полагаю, вы расскажете великой мадам Оливер все обо мне и изгоните меня из Парижа? Мы, бедные русские, тоже должны как-то жить, знаете ли!

– Нет, мадам, дело куда серьезнее, – сказал Пуаро, рассматривая ее. – Я предлагаю пойти на соседнюю виллу и освободить мистера Холлидея, если он еще жив. Я знаю все, как видите.

Я увидел, как она внезапно побледнела. И закусила губу. А потом заговорила со своей обычной решительностью:

– Он еще жив… но он не на той вилле. Идемте, мсье. Я заключаю с вами сделку. Свобода для меня – и жизнь для мистера Холлидея, а заодно для вас.

– Принимаю, – кивнул Пуаро. – Я и сам хотел предложить то же самое. Кстати, вы работаете на Большую Четверку, мадам?

И снова смертельная бледность залила ее лицо, но она не ответила на вопрос моего друга.

Вместо этого она спросила:

– Вы позволите мне позвонить? – и, подойдя к телефону, назвала номер. – Это номер той виллы, – пояснила она, – где находится в плену ваш друг. Вы можете сообщить его полиции – но гнездышко опустеет к тому моменту, как они туда явятся. Это вы, Андре? Да, это я, Инесса. Маленький бельгиец все знает. Отправьте Холлидея в отель и сматывайтесь.

Она повесила трубку и с улыбкой повернулась к нам.

– Вы поедете с нами в гостиницу, мадам.

– Разумеется, именно этого я и ожидала.

Я поймал такси, и мы все вместе поехали в отель. По лицу Пуаро я видел, что он сбит с толку. Все выглядело уж слишком просто. Наконец мы добрались до отеля. Нам навстречу вышел портье.

– Там приехал какой-то джентльмен… он в вашем номере. Он выглядит очень больным. С ним приехала сиделка, но она уже ушла.

– Все в порядке, – сказал Пуаро. – Этот человек – мой друг.

Мы вместе поднялись по лестнице. В кресле у окна сидел изможденный молодой человек, выглядевший просто ужасно. Пуаро подошел к нему.

– Вы – Джон Холлидей? – Человек кивнул. – Покажите мне вашу левую руку. У Джона Холлидея есть родинка под левым локтем.

Человек засучил рукав. Родинка была на месте. Пуаро поклонился графине. Она повернулась и вышла из комнаты.

Стакан бренди отчасти оживил Холлидея.

– Бог мой… – прошептал молодой человек. – Я прошел через ад… через ад… Это просто демоны и дьяволы в человеческом облике… Моя жена… где она? Что она думает? Они твердили мне, что она поверит… поверит…

– Она не поверила, – твердо сказал Пуаро. – Ее вера в вас ничуть не поколебалась. Она ждет вас… она и ваше дитя.

– Слава богу… Я с трудом верю, что снова свободен.

– Теперь, когда вы немного пришли в себя, мсье, я хотел бы выслушать вашу историю с самого начала.

Холлидей посмотрел на него с каким-то странным выражением.

– Я… ничего не помню, – сказал он.

– Что?!

– Вы когда-нибудь слышали о Большой Четверке?

– Кое-что слышал, – сухо ответил Пуаро.

– Вы не знаете того, что известно мне. Они обладают безграничной силой. Если я буду хранить молчание, я буду в безопасности… а если я скажу хоть слово – не только я сам, но и все, кто мне дорог, подвергнутся невыразимым страданиям. И это не предположения. Я знаю. И я… я ничего не помню.

И, с трудом поднявшись, он вышел из комнаты.

На лице Пуаро отразилась озадаченность.

– Так, значит, вот оно как? – пробормотал он. – Большая Четверка снова выиграла. Что это у вас в руке, Гастингс?

Я протянул ему.

– Графиня написала перед уходом, – пояснил я.

Пуаро развернул записку. Там было написано: «Au revoir[205]. – I.V.».

– Она подписалась своими инициалами… I.V. Возможно, это и случайность, но ее инициалы как раз и обозначают римскую четверку… Хотел бы я знать, Гастингс, хотел бы я знать…

Глава 7 Похитители радия

В ночь своего освобождения Холлидей ночевал в отеле, в номере рядом с нашим, и всю ночь напролет я слышал, как он стонет и вскрикивает во сне. Без сомнения, то, что Холлидею пришлось испытать в плену, сильно повлияло на его нервы, и утром мы снова не смогли ничего от него добиться. Он лишь повторял свое заявление о безграничной силе, находящейся в распоряжении Большой Четверки, и говорил, что они обязательно страшно отомстят ему, если он скажет хоть слово.

После ленча он отправился к своей жене в Англию, но мы с Пуаро остались в Париже. Я рвался действовать так или иначе, и благодушная неподвижность Пуаро раздражала меня.

– Ради всего святого, Пуаро, – требовал я, – давайте же чем-нибудь займемся!

– Блестяще, mon ami, блестяще! «Займемся чем-нибудь»! Чем именно? Умоляю, выражайтесь точнее!

– Ну, разумеется, Большой Четверкой!

– Cela va sans dire[206]. Но как вы намерены расправиться с ней?

– Ну, с помощью полиции, – рискнул предположить я.

Пуаро улыбнулся.

– Полиция примет нас за фантазеров. Мы ничего не можем ей представить… ничего существенного. Мы должны ждать.

– Ждать чего?

– Ждать, пока они что-нибудь предпримут. Ну, например, вы, англичане, поголовно увлекаетесь и восхищаетесь боксом. Там как? Если один человек не двигается, это должен делать другой… и, позволяя противнику атаковать себя, боксер узнает кое-что о нем. Такова и наша игра – позволить другой стороне действовать и предпринимать атаки. А я не сомневаюсь в том, что атака последует. Начать с того, что они попытались удалить меня из Англии. Но потерпели неудачу. Затем в Дартмуре мы вмешались и спасли их жертву от виселицы. А вчера мы снова нарушили их планы. Можете быть уверены, они этого так не оставят.

Пока я размышлял над его словами, раздался стук в дверь. Не ожидая ответа, в комнату вошел какой-то человек и закрыл дверь за собой. Человек был высоким, со слегка искривленным носом и желтоватым цветом лица. На нем было застегнутое до подбородка пальто и мягкая шляпа, надвинутая до самых глаз.

– Извините меня, джентльмены, за несколько бесцеремонное вторжение, – произнес он мягким голосом, – но мое дело носит совершенно необычный характер.

Улыбаясь, он подошел к столу и сел. Я готов был вскочить и вышвырнуть нахала, но Пуаро жестом остановил меня.

– Как вы и сами сказали, мсье, ваше вторжение несколько бесцеремонно. Не будете ли вы любезны объяснить причину?

– Мой дорогой мсье Пуаро, причина весьма проста. Вы раздражаете моих друзей.

– Чем именно?

– Да полно, полно, мсье Пуаро! Вы же это не всерьез спрашиваете? Вы это знаете так же хорошо, как и я.

– Это, мсье, зависит от того, кто именно ваши друзья.

Не говоря ни слова, посетитель достал из кармана пачку сигарет, открыл ее, вытряхнул четыре сигареты и бросил их на стол. Потом собрал их и снова сложил в пачку, а пачку спрятал в карман.

– Ага! – сказал Пуаро. – Так вот оно как? И что ваши друзья предлагают?

– Они предлагают, мсье, что вам следует применить ваши способности – весьма выдающиеся способности – к привычным для вас расследованиям и что вам следует вернуться в Лондон, чтобы решать проблемы дам высшего света.

– Вполне мирная программа, – сказал Пуаро. – Но предположим, что я не соглашусь?

Мужчина сделал красноречивый жест.

– Нам будет чрезвычайно жаль, – сказал он. – Так же, как всем друзьям и поклонникам великого мсье Эркюля Пуаро. Но сожаления, даже самые искренние, не могут вернуть человека к жизни.

– Весьма деликатно изложено, – сказал Пуаро, кивая. – А предположим, что я… соглашаюсь?

– В таком случае я уполномочен предложить вам… некую компенсацию.

Он вынул из кармана бумажник, достал десять банкнот и выложил их на стол. Каждая банкнота достоинством в десять тысяч франков.

– Это всего лишь подтверждение наших добрых намерений, – произнес визитер. – Вы получите в десять раз больше.

– Боже мой! – воскликнул я, вскакивая. – Вы осмеливаетесь думать…

– Сядьте, Гастингс, – резко произнес Пуаро. – Совладайте со своей прекрасной и честной натурой и сядьте. Вам же, мсье, я скажу следующее. Что может помешать мне позвонить в полицию и передать вас в руки закона, пока мой друг придержит вас, чтобы вы не сбежали?

– Ну, если вы считаете это разумным поступком – попробуйте, – холодно откликнулся наш визитер.

– О! Вы только послушайте, Пуаро! – закричал я. – Нет, я этого не выдержу! Звоните в полицию, и покончим со всем этим!

Вскочив, я бросился к двери и встал спиной к ней.

– Это выглядит слишком очевидным, – пробормотал Пуаро, словно обсуждая что-то сам с собой.

– Но вам не нравится очевидность, а? – сказал наш посетитель, улыбаясь.

– Ну же, Пуаро! – настойчиво произнес я.

– На вашу ответственность, друг мой.

Как только он снял с телефона трубку, мужчина неожиданно совершенно по-кошачьи прыгнул на меня. Я был готов к схватке. В следующую секунду мы сцепились и начали топтаться по комнате. Вдруг я почувствовал, как он ослабел и покачнулся. Я поднажал. Он отступил. А потом случилось нечто совершенно неожиданное. Я вдруг почувствовал, что лечу вперед. Я врезался головой в стену и мешком свалился на пол. В следующую минуту я уже был на ногах, однако дверь успела захлопнуться за моим противником. Я бросился к ней – дверь была заперта снаружи на ключ. Я выхватил у Пуаро телефон.

– Контора? Остановите человека, который сейчас выйдет! Высокий мужчина, в темном пальто, застегнутом наглухо, в мягкой шляпе. Его необходимо передать полиции!

Через считаные минуты после бегства нашего визитера мы услышали шум в коридоре снаружи. Ключ повернулся, и дверь распахнулась настежь. Мы увидели управляющего гостиницы.

– Тот человек… вы его схватили? – закричал я.

– Нет, мсье. Никто не спускался вниз.

– Вы упустили его!

– Мы никого не упускали, мсье. Он просто не мог ускользнуть.

– Ну, я думаю, кого-то вы все-таки видели, – сказал Пуаро обычным своим мягким тоном. – Возможно, мимо вас проходил кто-то из персонала гостиницы?

– Только официант с подносом, мсье.

– А! – сказал Пуаро, и в его голосе прозвучало удовлетворение. – Так вот почему он застегнул пальто до самого верха, – продолжил он задумчиво, когда взволнованные работники отеля наконец ушли.

– Мне ужасно неловко, Пуаро, – пробормотал я, все еще переживая свою неудачу. – Я думал, я с ним справлюсь.

– Ну, он применил трюк, который используется в японской борьбе, я так думаю. Не стоит огорчаться, mon ami. Все прошло по плану – по его плану. А я именно этого и хотел.

– Что это? – вскрикнул я, заметив на полу что-то коричневое.

Это оказался мягкий бумажник из коричневой кожи, и он явно вывалился из кармана нашего посетителя в тот момент, когда мы дрались. В бумажнике оказались два счета на имя мсье Феликса Лаона и сложенный листок бумаги, который заставил мое сердце забиться быстрее. Это была половина обычного листа для заметок, на котором кто-то нацарапал карандашом несколько слов, но слова эти показались мне необычайно важными!

Я прочитал:

– «Следующее совещание – в пятницу, в 11 утра, на рю де Эшеле, 34».

Внизу же стояла большая цифра 4.

А ведь сегодня была пятница, и часы на каминной полке показывали 10.30.

– Бог мой, какой шанс! – воскликнул я. – Судьба играет нам на руку! Мы должны отправиться сейчас же, немедленно! Надо же, какая удача!

– Так вот зачем он приходил, – проворчал Пуаро. – Теперь понятно.

– Что понятно? Идемте, Пуаро, нечего грезить наяву!

Пуаро посмотрел на меня и медленно покачал головой, улыбаясь так, как это умел только он.

– «Не зайдешь ли на чаек, молвил мухе паучок…» Это ведь ваша английская песенка, не так ли? Нет-нет… они, конечно, хитры, но не так, как Эркюль Пуаро.

– Черт побери, к чему вы ведете, Пуаро?

– Друг мой, я спрашивал себя о причинах этого утреннего визита. Неужели наш странный гость действительно рассчитывал подкупить меня? Или же, наоборот, он хотел напугать меня, чтобы я забыл о своем долге? Вряд ли. Но тогда зачем он явился? Теперь же мне ясен весь их план – очень хорошо рассчитанный, очень умный… Человек пришел якобы для того, чтобы предложить взятку или испугать… Затем следует неизбежная драка, которой он даже не пытается избежать, и это дает ему возможность совершенно естественным образом уронить на пол бумажник… И наконец – вот она, ловушка! Рю де Эшеле, в одиннадцать? Думаю, нет, друг мой. Никто не сможет с такой легкостью заманить в западню Эркюля Пуаро!

– Бог ты мой… – выдохнул я.

Пуаро нахмурился:

– Но есть тут кое-что, чего я не понимаю.

– И что же это такое?

– Время, Гастингс… время. Если они хотели поймать меня, не лучше ли было сделать это попозже вечером? Почему такой ранний час? Не должно ли этим утром что-нибудь случиться? Нечто такое, о чем, по их мнению, Эркюлю Пуаро лучше не знать?

Он покачал головой:

– Посмотрим, посмотрим. Я буду сидеть вот здесь, друг мой. Мы не двинемся с места этим утром. Мы будем ждать событий.

Ровно в половине двенадцатого нам принесли «голубой листок» местной почты. Пуаро вскрыл его, а затем протянул мне. Это была записка от мадам Оливер, всемирно прославленного ученого, у которой мы побывали вчера в связи с делом Холлидея. Она просила нас сейчас же прибыть в Пасси.

Мы отправились, не задерживаясь ни минуты. Мадам Оливер пригласила нас все в тот же маленький салон. Я снова был поражен красотой и внутренней силой этой женщины с длинным монашеским лицом и горящими глазами – она была блестящей наследницей Кюри. Мадам сразу приступила к делу.

– Мсье, вы вчера расспрашивали меня об исчезновении мистера Холлидея. Потом я узнала, что вы возвращались в мой дом и говорили с моим секретарем, Инессой Вероне. Она вышла из дома вместе с вами и до сих пор не вернулась.

– И это все, мадам?

– Нет, мсье, не все. Прошлой ночью в лабораторию проникли воры, они похитили некоторые очень важные бумаги. Возможно, грабители искали нечто куда более ценное, но, к счастью, им не удалось открыть большой сейф.

– Мадам, позвольте изложить вам некоторые факты. Ваш исчезнувший секретарь, мадам Вероне, на самом деле графиня Русакова, опытная воровка, и именно она виновата в исчезновении мистера Холлидея. Как давно она у вас?

– Пять месяцев, мсье. Ваши слова меня удивляют.

– И тем не менее это правда. Те бумаги… их легко было отыскать? Или же вы предполагаете, что их местонахождение было указано похитителям кем-то домашним?

– Как раз то и удивительно, что воры знали, где искать. Вы думаете, Инесса…

– Да, я не сомневаюсь, они действовали по ее указаниям. Но что это за дорогая вещь, которую ворам не удалось добыть? Драгоценности?

Мадам Оливер со слабой улыбкой покачала головой:

– Нет, мсье, это нечто куда более ценное. – Она оглянулась, потом наклонилась вперед и, понизив голос, сказала: – Это радий, мсье.

– Радий?

– Да, мсье. Я сейчас зашла в некий тупик в своих экспериментах. У меня есть небольшое количество радия, моего собственного, – мне ссужали и куда большие количества для работы. Но хотя его количество и невелико, он стоит очень дорого, около миллиона франков.

– И где он?

– В свинцовом ящике в большом сейфе – этот сейф намеренно изготовлен так, что выглядит старым и ненадежным, однако это вершина искусства изготовления подобных хранилищ. Возможно, именно поэтому ворам не удалось вскрыть его.

– Как давно вы владеете этим радием?

– Всего несколько дней, мсье. И вскоре мои эксперименты будут завершены. Еще два дня – и все. Радий будет увезен отсюда.

Глаза Пуаро вспыхнули.

– И Инесса Вероне знает об этом? Бог мой… Тогда наши друзья-грабители вернутся! Ни слова обо мне никому, мадам! Но могу вас заверить, я сохраню для вас ваш радий. У вас есть ключ от той двери, что ведет из лаборатории в сад?

– Да, мсье. Вот он. У меня есть дубликат. А вот этот ключ – от калитки в садовой стене, через нее можно выйти в проход между этой виллой и соседней.

– Благодарю вас, мадам. Сегодня вечером отправляйтесь спать как обычно, ничего не бойтесь и положитесь на меня. Но ни слова никому – даже вашим ассистентам – мадемуазель Клауд и мсье Генри, так? Да, им в особенности – ни слова!

Выходя из дома, Пуаро потирал руки, явно очень довольный.

– Что мы теперь будем делать? – спросил я.

– Теперь, Гастингс, мы покинем Париж… и отправимся в Англию!

– Что?!

– Мы уложим наши вещи, пообедаем и поедем на вокзал.

– Но как же радий?

– Я сказал, мы собираемся отправиться в Англию – но я не говорил, что мы туда прибудем. Подумайте немножко, Гастингс. Почти наверняка за нами следят, не отставая ни на шаг. Наши враги должны быть уверены, что мы возвращаемся в Англию, но они не поверят в это, пока не увидят собственными глазами, как мы вошли в поезд и как поезд тронулся с места.

– Вы хотите сказать, мы спрыгнем с поезда в последнюю минуту?

– Нет, Гастингс. Наши враги удовлетворятся лишь тогда, когда поезд уйдет.

– Но он не остановится до самого Кале!

– Он остановится, если за остановку заплатить.

– Ох, будет вам, Пуаро… вы не можете оплатить остановку экспресса! Они просто откажутся!

– Мой дорогой друг, вы никогда не замечали в поездах такие маленькие рукоятки… для экстренной остановки поезда? И над ними написано: «За ложное использование – штраф сто франков»?

– О! Так вы собираетесь сорвать стоп-кран?

– Или это сделает мой друг, Пьер Комб, а? А потом, пока он будет спорить с проводником и шумно скандалить, пока весь поезд будет с интересом за этим наблюдать, – мы с вами тихонечко исчезнем.

Мы в точности выполнили план Пуаро. Пьер Комб, закадычный приятель Пуаро, прекрасно знавший методы моего маленького друга, все сделал как надо. Он сорвал стоп-кран сразу после того, как поезд миновал пригороды Парижа. Комб устроил спектакль в наилучшем французском стиле, а мы с Пуаро смогли покинуть поезд, и никто ничуть не заинтересовался этим. Затем нам нужно было основательно изменить нашу внешность. Пуаро имел все необходимое для этого в маленьком чемоданчике. В результате на свет появились два бродяги в грязных синих блузах. Мы пообедали в какой-то мрачной столовой и после того отправились обратно в Париж.

Было уже почти одиннадцать вечера, когда мы снова очутились неподалеку от виллы мадам Оливер. Прежде чем скользнуть в проход между виллами, мы хорошенько осмотрелись по сторонам. Вокруг не было ни души. И мы могли быть совершенно уверены в том, что за нами никто не следил.

– Я не думаю, что они уже там, – прошептал Пуаро, придвинувшись ко мне. – Возможно, они появятся только следующей ночью, – но они отлично знают, что радий будет здесь еще двое суток, не более того.

С предельной осторожностью мы повернули ключ в замке садовой калитки. Она распахнулась совершенно бесшумно, и мы шагнули внутрь.

А затем последовал абсолютно неожиданный удар. В одну минуту мы были окружены и связаны, а наши рты оказались заткнуты кляпами. Должно быть, нас ожидали по меньшей мере десять человек. Сопротивление было совершенно бесполезно. Нас, словно два узла с тряпьем, потащили куда-то. К моему огромному изумлению, тащили нас к дому, а не от него. Похитители своим ключом отперли дверь лаборатории и внесли нас туда. Один из мужчин остановился возле большого сейфа. Тот был распахнут настежь. Я почувствовал, как у меня по спине пробежали мурашки. Неужели они собираются затолкать нас в сейф и оставить медленно умирать от удушья?

Однако, к моему удивлению, я увидел, что внутри сейфа находятся ступени, ведущие вниз, под пол. Нас протащили по узкой лестнице, и в конце концов мы очутились в большом подземном помещении. Там стояла женщина, высокая и импозантная. Ее лицо закрывала черная бархатная маска. Она отдавала приказы молча, жестами. Мужчины бросили нас на пол и ушли, оставив меня и Пуаро наедине с загадочной особой в маске. Но я не сомневался в том, кто она такова. Это была та самая неизвестная француженка – Номер Третий из Большой Четверки.

Она опустилась рядом с нами на колени и вынула кляпы из наших ртов, но оставила нас связанными; потом выпрямилась и, глядя на нас в упор, внезапным быстрым жестом сняла маску.

Это была мадам Оливер!

– Мсье Пуаро, – сказала она низким насмешливым голосом. – Великий, удивительный, уникальный мсье Пуаро. Я вчера утром послала вам предостережение. Вы решили проигнорировать его… вы решили, что можете противостоять нам. И вот вы здесь!

Ледяная злоба, прозвучавшая в ее словах, пробрала меня до мозга костей. Что-то было такое в ее пылающих огнем глазах… Она была сумасшедшей, да, сумасшедшей! Такое случается с гениями…

Пуаро промолчал. Он просто смотрел на нее разинув рот.

– Ну что ж, – мягко продолжила она, – это конец. МЫ не можем допустить, чтобы в наши планы вмешивались. Возможно, у вас есть последнее желание?

Ни разу в жизни, ни до того, ни после, я не ощущал себя так близко к смерти. Пуаро был великолепен. Он даже не моргнул и не побледнел, он просто смотрел на мадам Оливер с неослабевающим интересом.

– Меня невероятно интересует ваша психология, мадам, – тихо произнес он. – Как жаль, что у меня мало времени на ее изучение! Да, у меня есть некое желание. Осужденные, насколько я знаю, всегда просят дать им возможность выкурить последнюю сигарету. Портсигар у меня с собой. Если вы позволите… – Он указал взглядом на веревки, стягивающие его руки.

– О, конечно! – расхохоталась мадам Оливер. – Вы надеетесь, что я развяжу вам руки, не так ли? Вы умны, мсье Пуаро, я это знаю. Я не стану развязывать вас, нет… я сама найду ваши сигареты.

Она встала на колени рядом с Пуаро, вытащила из его внутреннего кармана портсигар, взяла одну сигарету и вставила в рот моему другу.

– А теперь – спичку, – произнесла она, вставая.

– В этом нет необходимости, мадам.

Что-то в его голосе заставило меня вздрогнуть. Мадам остановилась.

– Не двигайтесь, мадам, умоляю вас. Вы пожалеете, если ослушаетесь. Вы хорошо знакомы со свойствами яда кураре? Южноамериканские индейцы постоянно пользуются им, они отравляют кураре свои стрелы. Одна маленькая царапинка означает смерть. Некоторые племена используют крохотные воздушные трубки – и я тоже обзавелся такими, их изготовили специально для меня, и с виду они ничуть не отличаются от обычных сигарет. Мне стоит только дунуть… Ах! Вы пытаетесь шагнуть! Не двигайтесь, мадам. Механизм этой сигареты чрезвычайно искусен. Один выдох – и крошечная стрелка, похожая на рыбью косточку, взлетает в воздух – чтобы найти свою цель. Вы ведь не хотите умереть, мадам. А потому я умоляю вас освободить моего друга Гастингса от пут. Я не могу пользоваться руками, но я могу повернуть голову… вот так… и вы в зоне обстрела. Не ошибитесь, прошу вас!

Очень медленно, с трясущимися руками и с бешеной яростью в глазах, мадам Оливер наклонилась и выполнила приказ Пуаро. Я был свободен. Голос Пуаро отдавал приказания:

– Теперь, Гастингс, вы свяжете эту леди. Вот так, хорошо. Надежно скрутили? Так, теперь освободите меня, пожалуйста. Очень удачно, что она отослала своих прихвостней. Если нам немножко повезет, мы сможем удрать отсюда незаметно.

В следующую минуту Пуаро стоял рядом со мной. Он наклонился к леди:

– Эркюль Пуаро не убивает просто так, мадам. Желаю вам доброй ночи.

Поскольку рот мадам Оливер был заткнут кляпом, ответить она не смогла. Но бешеная, убийственная ненависть, исказившая ее лицо, испугала меня. Я искренне понадеялся, что нам никогда больше не придется встретиться с этой особой.

Три минуты спустя мы уже вышли из виллы и торопливо пересекли сад. Снаружи за стеной никого не оказалось, и вскоре мы были уже далеко.

И тут Пуаро взорвался:

– Я заслужил все то, что эта женщина сделала со мной! Я просто тупой имбецил, жалкое животное, тридцать раз идиот! Я решил, что не попаду в их ловушку! А это была не просто ловушка… это была именно такая ловушка, в какую я только и мог угодить! Они знали, что я увижу подвох… и именно на это и рассчитывали! Этим все объясняется… та легкость, с какой они отпустили Холлидея… вообще все. Мадам Оливер – направляющий дух, а Вера Русакова всего лишь исполнитель, простой лейтенант. Мадам нуждалась в идеях Холлидея – а для того, чтобы заполнить смущавшие Холлидея бреши в его расчетах, у нее своего ума хватает. Да, Гастингс, теперь мы знаем, кто таков Номер Третий, – это женщина, являющаяся, возможно, величайшим ученым современного мира! Подумайте об этом. Великий ум на Востоке, наука на Западе… и еще некто, до сих пор нами не опознанный. Но мы должны это выяснить! Завтра мы вернемся в Лондон и займемся этим как следует.

– Вы разве не собираетесь передать мадам Оливер в руки полиции?

– Мне просто не поверят, Гастингс. Эта женщина – идол всей Франции. А мы не можем ничего доказать. Нам крупно повезет, если она не вздумает сдать в полицию нас.

– Что?!

– Подумайте хорошенько. Нас обнаружили ночью во владениях мадам, с ключом, который, как она поклянется, она нам не давала. Она застала нас возле сейфа, а мы связали ее и заткнули ей рот кляпом, после чего сбежали. Не обольщайтесь, Гастингс. Как это говорите вы, англичане… «не на ту ногу ботинок», да?

Глава 8 В доме врага

После нашего приключения на вилле в Пасси мы поспешно вернулись в Лондон. Пуаро ожидали несколько писем. Он прочел одно из них с удивленной улыбкой, а затем протянул мне.

– Прочтите это, mon ami!

Я прежде всего посмотрел на подпись «Эйб Райланд» и вспомнил слова Пуаро: «самый богатый человек в мире». Письмо мистера Райланда было коротким и язвительным. Он выражал глубокое разочарование причинами, по которым Пуаро в последний момент отказался ехать в Южную Америку.

– Это заставляет здорово подумать, а? – сказал Пуаро.

– Ну, полагаю, вполне естественно, что он несколько раздражен.

– Нет-нет, вы не понимаете. Вспомните слова Майерлинга, того человека, который пытался укрыться здесь у нас… но все же пал от руки врага: «Номер Второй изображается латинской буквой S с двумя вертикальными чертами – знаком доллара, а также двумя полосками со звездой. Это может означать, что он американец, а также что он представляет собой силу денег». Добавьте к этим словам то, что Райланд предложил гигантскую сумму, искушая меня покинуть Англию, и… И что тогда, Гастингс?

– Вы хотите сказать, – изумленно произнес я, – что подозреваете Эйба Райланда, мультимиллионера, в том, что он – Номер Второй в Большой Четверке?

– Ваш блестящий ум ухватил идею, Гастингс. Да, я подозреваю его. Вы весьма выразительно произнесли слово «мультимиллионер»… Но позвольте сказать вам вот что. Все это дело затеял человек, стоящий на вершине социальной пирамиды. А мистер Райланд обладает репутацией человека, не всегда чистоплотного в делах. То есть мы имеем в его лице человека даровитого и не слишком обремененного совестью, человека, у которого есть столько денег, сколько ему нужно, и есть вся та власть, которую они дают.

В словах Пуаро, безусловно, что-то было… Я спросил, когда он проникся уверенностью относительно мистера Райланда.

– Это не уверенность. Я не уверен. Я не могу быть уверенным. Друг мой, я бы отдал все за то, чтобы действительно знать. Если я докажу, что Эйб Райланд – действительно Номер Второй, мы сразу же намного приблизимся к цели.

– Как я понял из этого, – сказал я, постучав пальцем по письму, – он как раз приезжает в Лондон. Вы не собираетесь явиться к нему с визитом и лично принести извинения?

– Я просто обязан это сделать.

Два дня спустя Пуаро вернулся домой невероятно возбужденным. Он схватил меня за руки, как делал только в минуты чрезвычайно сильного волнения.

– Друг мой, изумительная возможность, беспрецедентно, такое никогда не повторится, само идет в руки! Но опасно, смертельно опасно. Я не вправе даже просить вас об этой попытке…

Если Пуаро пытался напугать меня, он выбрал неверный путь, именно это я ему и сказал. Немного успокоившись, он изложил мне свой план.

Похоже, этот самый Райланд вознамерился нанять секретаря-англичанина, человека с хорошими манерами, прилично выглядящего и знающего свет. Пуаро подумал, что я вполне могу занять этот пост.

– Я бы предпочел сделать это сам, друг мой, – виновато объяснил он, – однако, видите ли, практически невозможно загримировать меня так, как это необходимо. Конечно, я очень хорошо говорю по-английски, кроме тех случаев, когда очень взволнован, – но едва ли настолько хорошо, чтобы обмануть тренированное ухо; и даже если я пожертвую своими усами, сомневаюсь, что во мне перестанут видеть Эркюля Пуаро.

Я тоже в этом сомневался и заявил, что готов и весьма желаю принять участие в деле и проникнуть в дом Райланда.

– Впрочем, могу поставить десять к одному, что он просто не наймет меня, – заметил я.

– О, непременно наймет! Я устрою вам такие рекомендации, что он просто пальчики оближет! Вас порекомендует сам министр внутренних дел!

Мне показалось, что это уж чересчур, однако Пуаро отмел все мои возражения.

– Он это сделает, вот и все. Я расследовал для него одно небольшое дельце, которое вообще-то могло стать причиной очень большого скандала. Все было решено, к удовлетворению обеих сторон, и теперь, как у вас говорят, он просто клюет у меня с ладошки!

Нашим первым шагом в этой авантюре стало приглашение гримера. Это был невысокий человечек с причудливой, несколько птичьей манерой держать голову склоненной набок – почти так же, как делал это сам Пуаро. Мастер некоторое время молча изучал меня, а затем приступил к работе. Когда через полчаса я посмотрел на себя в зеркало, то был ошеломлен. Ботинки особого фасона сделали меня по меньшей мере на два дюйма выше ростом, а пиджак, сшитый без моего ведома, заставлял меня выглядеть тощим, нескладным и худосочным. Мои брови каким-то волшебным образом изменились, придав лицу совершенно новое выражение, и еще мне за щеки были засунуты особые подушечки, изменившие очертания лица, а загар стал намного гуще. Мои усы исчезли, зато во рту сбоку появился золотой зуб.

– Вас зовут Артур Невилл, – сообщил мне Пуаро. – Да храни вас господь, друг мой… потому что, боюсь, я посылаю вас в слишком опасное место.

С сильно бьющимся сердцем я вошел в отель «Савой» в час, назначенный мистером Райландом, и спросил, как мне увидеть этого великого человека.

Я подождал минуту-другую, после чего меня проводили наверх в его апартаменты.

Райланд сидел за столом. Перед ним лежало развернутое письмо, которое, как я заметил краем глаза, пришло из канцелярии министра внутренних дел и было подписано лично министром. Я впервые в жизни видел американского миллионера, и, надо сказать, он произвел на меня впечатление. Райланд был высок и худощав, с выступающим вперед подбородком и слегка искривленным носом. Серые глаза под нависшими бровями сверкали холодом. У него были густые встрепанные волосы, в углу рта небрежно торчала длинная черная сигара (без которой, как я узнал позже, его вообще никогда не видели).

– Садитесь! – рыкнул он.

Я сел. Он постучал пальцами по лежавшему перед ним письму.

– Если верить вот этому письмецу, вы в полном порядке, так что мне незачем искать кого-то еще. Скажите, вы хорошо разбираетесь в светских обычаях?

Я ответил, что вполне.

– Я хочу сказать, если я созову герцогов, графов и виконтов, ну, например, в загородном доме, который я тут недавно купил, вы сумеете рассадить их как полагается за обеденным столом?

– О! Это совсем легко, – с улыбкой ответил я.

Мы обменялись еще несколькими фразами, а затем я узнал, что принят на службу. Все, что было нужно мистеру Райланду, – так это секретарь, хорошо знакомый с английским обществом и его обычаями, а для других дел с ним приехали американский секретарь и стенографистка.

Два дня спустя я отправился в Хэттон-Чейз, имение герцога Ломширского, – американский миллионер арендовал поместье на полгода.

Мои обязанности оказались совсем несложными. В моей жизни был период, когда я работал личным секретарем весьма занятого делами члена парламента, так что я не мог сказать, будто роль мне незнакома. Мистер Райланд обычно приглашал на выходные множество гостей, но остальная часть недели проходила сравнительно спокойно. Я редко видел мистера Эпплбая, секретаря-американца, но он показался мне симпатичным человеком и вполне обыкновенным американцем, очень квалифицированным работником. Зато мисс Мартин, стенографистку, я видел гораздо чаще. Это была хорошенькая девушка лет двадцати трех – двадцати четырех, с золотисто-каштановыми волосами и карими глазами, которые при каждом подходящем случае вспыхивали озорством, но обычно она опускала их с притворной скромностью. Мне показалось, что она не слишком-то любит своего нанимателя, хотя, конечно, она никогда не позволяла себе даже намека на что-то в этом роде; однако пришло время, когда я неожиданно завоевал ее доверие.

Я, само собой, осторожно изучал всех, кто жил в доме. Пара человек из прислуги были наняты недавно, как я понял, еще один лакей и несколько горничных. Дворецкий, экономка и повар принадлежали к штату самого герцога, который позволил им остаться в имении на время аренды. Горничных я сразу выбросил из поля зрения как фигуры незначительные; зато я очень внимательно наблюдал за Джеймсом, вторым лакеем. Однако было совершенно очевидно, что он всего лишь лакей, и ничего кроме лакея. Его вообще-то нанял дворецкий. Вот кто показался мне куда более подозрительным, так это Дейвс, личный слуга Райланда, которого он привез с собой из Нью-Йорка. Дейвс был по рождению англичанином и обладал безукоризненными манерами, но я все равно подозревал его.

Я провел в Хэттон-Чейз уже три недели, но за это время не случилось ничего такого, что я мог бы счесть подтверждением своей теории. Я не видел никаких следов деятельности Большой Четверки. Мистер Райланд был человеком бьющей через край силы и энергии, яркой личностью, но я все более склонялся к мысли, что Пуаро ошибся, когда в своих предположениях связал этого миллионера с чудовищной организацией. Как-то вечером за обедом я даже услышал, как мистер Райланд упомянул Пуаро.

– Великолепный маленький человечек, так о нем говорят. Но он лодырь. Откуда я это знаю? Я предложил ему выгодное дельце, а он отказался в последнюю минуту. Я больше не желаю слышать об этом мсье Эркюле Пуаро.

В такие моменты я особенно ощущал надоевшие прокладки за щеками.

А потом мисс Мартин рассказала мне весьма удивительную историю. Райланд в тот день уехал в Лондон, забрав с собой мистера Эпплбая. Мы с мисс Мартин после чая отправились погулять по саду. Мне очень нравилась эта девушка, она была так безыскусна, так естественна! Но я видел, что-то гнетет ее, и в конце концов ее прорвало.

– Знаете что, майор Невилл, – сказала она, – я всерьез подумываю уволиться отсюда.

Я, наверное, выглядел немало удивленным, потому что она торопливо продолжила:

– О! Я знаю, это прекрасное место во всех отношениях. Большинство людей сочли бы меня дурой, раз я так поступаю. Но я не желаю выносить оскорбления, майор Невилл. Если кто-то обрушивается на меня с руганью, как извозчик, – это нестерпимо. Ни один джентльмен не должен так поступать.

– Неужели Райланд ругается при вас?

Она кивнула:

– Конечно. Он всегда довольно раздражителен и легко выходит из себя. Ну, это естественно. Он работает дни напролет. Но впадать в такую ярость… и, собственно, совершенно без причины! Он выглядел так, словно готов был убить меня! И, как я уже сказала, без какой-либо причины!

– Расскажете мне об этом? – спросил я, искренне заинтересованный.

– Ну, как вы знаете, я вскрываю все письма мистера Райланда. Некоторые из них я передаю мистеру Эпплбаю, с другими разбираюсь самостоятельно, но все-таки предварительная сортировка лежит на мне. И еще время от времени приходят письма на голубой бумаге, помеченные в углу крошечной цифрой 4… Прошу прощения, вы что-то сказали?

Я не сумел удержаться от приглушенного восклицания, но тут же поспешил покачать головой и попросил ее продолжить.

– Ну, как я и говорю, время от времени приходят эти письма, и у меня строгий приказ: ни в коем случае не вскрывать их, а просто передавать мистеру Райланду. Конечно, я всегда именно так и делала. Но вчера утром пришло необычно большое количество разной почты, и я вскрывала письма в ужасной спешке. И по ошибке вскрыла одно из таких писем. Как только я обнаружила это, я тут же с извинениями передала его мистеру Райланду. К моему крайнему изумлению, он вдруг разъярился и разразился руганью. Я ужасно испугалась, я уже говорила вам об этом.

– Любопытно, что же такого было в том письме? Из-за чего он взбесился?

– Абсолютно ничего особенного… это и есть самое странное во всей истории. Я же прочла его, прежде чем поняла свою ошибку. Письмо было совсем коротким. Я запомнила его от слова до слова, и там не было совершенно ничего такого, что могло бы расстроить кого бы то ни было!

– Неужели можете повторить целиком? – поддел я.

– Да. – Девушка на мгновение замолчала, потом медленно заговорила, а я потихоньку записывал в это время: – «Дорогой сэр… Мне необходимо сказать, что недвижимость – самое важное сейчас. Если вы настаиваете на каменоломне, тогда семнадцать тысяч – разумная цена. Но все равно одиннадцать процентов комиссионных – лишнее, четырех будет вполне достаточно… Искренне ваш – Артур Левершем».

Мисс Мартин продолжила:

– Понятно, что речь идет о некоей недвижимости, которую мистер Райланд подумывает купить. Но, видите ли, я чувствую, что человек, способный впасть в такую ярость из-за пустяка, просто-напросто опасен. Мне бы хотелось знать, что вы об этом думаете, майор Невилл. Вы куда лучше меня знаете жизнь.

Я постарался успокоить девушку, сказав ей, что мистер Райланд, возможно, страдает сильным расстройством желудка и оттого так вспыльчив. В конце концов она ушла, в общем, уже не такая огорченная. Но сам я вовсе не удовлетворился собственными объяснениями. Когда девушка скрылась из виду и я остался один, я раскрыл свою записную книжку и просмотрел записанное письмо. Что оно могло значить, это совершенно невинное с виду послание? Касалось ли оно финансовых дел Райланда и миллионер попросту встревожился из-за того, что предполагаемая сделка могла сорваться? Такое объяснение было вполне возможно. Но я помнил о маленькой цифре 4, которой помечались конверты, и чувствовал, что наконец-то напал на нужный след.

Весь тот вечер я ломал голову над письмом и большую часть следующего дня тоже – а потом вдруг пришла разгадка. Она оказалась совсем простой. Цифра 4 была ключом. Если прочитать в письме каждое четвертое слово, получается совершенно другое послание. «Чрезвычайно важно видеть вас каменоломня семнадцать одиннадцать четыре». Семнадцать должно было означать семнадцатое октября – то есть завтра; одиннадцать – это время; а четверка, видимо, служила подписью или же напоминала о загадочном Номере Четвертом, а может быть, служила, так сказать, фирменным знаком Большой Четверки вообще. Слово «каменоломня» также поддавалось разгадке. На территории поместья как раз имелась большая заброшенная каменоломня – примерно в полумиле от дома; это было весьма уединенное местечко, идеальное для тайных встреч.

Несколько мгновений я боролся с искушением самому устроить там представление. То была бы особая честь для меня, как говорится, перо на шляпу, к тому же чего стоило удовольствие обыграть самого Пуаро!

Но в конце концов я взял себя в руки. Дело было слишком серьезным, и я не имел права играть в одиночку, чтобы тем самым, возможно, снизить шансы на успех. Мы ведь впервые в этой гонке обошли врага. Мы должны сделать все наилучшим образом… И, как ни прискорбно было это признавать, я все же понимал, что у Пуаро голова соображает за двоих, даже лучше.

Я написал Пуаро письмо, подробно изложив все факты и объяснив, насколько это важно для нас – подслушать то, что будет говориться на предполагаемой встрече. Если он желает предоставить все мне, я буду только рад, но все же я включил в письмо подробнейшие инструкции – как добраться со станции до каменоломни, на случай, если он сочтет необходимым присутствовать там лично.

Я отнес письмо в деревню и лично отправил его. Живя в поместье, я мог связаться с Пуаро, написав ему, но мы решили, что ему не следует писать мне – на тот случай, если здесь кто-нибудь сует нос в письма.

Весь вечер я пребывал в возбуждении. В доме в этот день не было ни единого гостя, и я работал с мистером Райландом в его кабинете. Я предвидел такую ситуацию и именно поэтому не мог надеяться на то, что сумею встретить Пуаро на станции. Но я был совершенно уверен в том, что меня отпустят до одиннадцати часов.

И в самом деле, в десять тридцать мистер Райланд посмотрел на часы и заявил, что «на сегодня довольно». Я понял намек и неторопливо удалился. Я поднялся наверх, словно направляясь в свою спальню, но тут же тихо спустился по другой лестнице, боковой, и выбрался в сад, не забыв накинуть темное пальто, чтобы скрыть свою белую рубашку.

Я прошел по саду уже довольно далеко, когда случайно оглянулся через плечо. Мистер Райланд как раз в этот момент тоже выходил в сад – через окно своего кабинета. Он явно направлялся на свидание, назначенное ему в письме. Я тут же помчался во всю прыть. К каменоломне я прибежал, едва дыша. Вокруг вроде бы никого не было, и я спрятался в густых зарослях кустов, дожидаясь развития событий.

Через десять минут, ровно в одиннадцать, появился Райланд – в надвинутой на глаза шляпе и с вечной сигарой, торчавшей изо рта. Он быстро огляделся по сторонам и спустился в каменоломню. Потом до меня донеслись голоса. Очевидно, другой человек или люди, кто бы там ни был, пришли на встречу заранее. Я выполз из кустов и осторожно, дюйм за дюймом, изо всех сил стараясь не шуметь, начал спускаться вниз по крутой тропинке. Наконец между мной и говорившими остался только один большой валун. Скрываясь в темноте, я крадучись обогнул его – и обнаружил, что прямо мне в лоб смотрит черное дуло пистолета!

– Руки вверх! – сдержанно произнес мистер Райланд. – Я вас жду.

Он сидел в тени скалы, так что я не мог видеть его лица, но угроза, прозвучавшая в его голосе, не предвещала ничего хорошего. Потом я ощутил, как холодная сталь коснулась сзади моей шеи, и Райланд опустил свой пистолет.

– Все в порядке, Джордж, – лениво протянул он. – Веди его сюда.

Внутренне пылая гневом, я тем не менее вынужден был проследовать в тень, где невидимый Джордж (который, как я подозревал, был не кем иным, как безупречным Дейвсом), тщательно связал меня и заткнул мне рот кляпом.

Райланд снова заговорил, и я едва узнал его голос, настолько холодно и злобно он прозвучал:

– Похоже, вам двоим пришел конец. Вы слишком уж часто стали попадаться на пути Большой Четверки. Слышали когда-нибудь об оползнях? Тут был один около двух лет назад. А сегодня ночью случится второй. Я уже все подготовил. Что-то этот ваш друг не слишком пунктуален сегодня, а?

Меня окатила волна ужаса. Пуаро! Через минуту он попадет в ловушку! А я бессилен предупредить его! Я могу лишь молиться о том, чтобы он решил предоставить это дело мне, а сам остался в Лондоне. Впрочем, если бы он решил приехать, он уже был бы здесь…

С каждой минутой надежда возрастала.

А потом разбилась вдребезги. Я услышал шаги – осторожные шаги, но можно было не сомневаться в том, что сюда кто-то идет. Я скорчился в невыразимой муке. Кто-то прошел по тропинке, остановился – и вот уже появился Пуаро собственной персоной; он чуть склонил голову набок и всматривался в темноту.

Я услышал удовлетворенный рык, который испустил Райланд, поднимая свой пистолет. Он крикнул: «Руки вверх!» Дейвс прыгнул из тени и напал на Пуаро сзади. Западня захлопнулась.

– Рады видеть вас, мистер Эркюль Пуаро, – злобно бросил американец.

Самообладание Пуаро было выше всяких похвал. Он даже не вздрогнул. Но я видел, что он продолжает всматриваться в темноту.

– Где мой друг? Он здесь?

– Да, вы оба здесь, в ловушке… в руках Большой Четверки! – И Райланд расхохотался.

– Ловушка? – переспросил Пуаро.

– А что, до вас еще не дошло?

– Я согласен с тем, что это ловушка… да, согласен, – мягко произнес Пуаро. – Но вы ошибаетесь, мсье. Это вы попали в нее, а не мы с моим другом.

– Что? – Райланд поднял свой огромный пистолет, но я заметил его замешательство.

– Если вы выстрелите, то совершите убийство при добром десятке свидетелей и будете за это повешены. Это местечко окружено, причем уже несколько часов назад, людьми из Скотленд-Ярда. Вам шах и мат, мистер Эйб Райланд.

Он как-то странно свистнул, и вдруг, словно по волшебству, все вокруг ожило и наполнилось людьми. Они схватили Райланда и его лакея и разоружили их. Пуаро, обменявшись со старшим офицером несколькими словами, схватил меня за руки и увел прочь.

Когда мы выбрались из каменоломни, он вдруг пылко обнял меня.

– Вы живы!.. Вы не пострадали! Это чудесно. Как часто я проклинал себя за то, что позволил вам приехать сюда!

– Я в полном порядке, – сообщил я, высвобождаясь из его рук. – Но я в некотором недоумении. Вы проникли в их планы, так?

– Но я ждал чего-то подобного! Иначе зачем же я разрешил вам жить здесь? Ваше новое имя, ваша маскировка ни на минуту их не обманули, да у меня и цели такой не было.

– Что?! – воскликнул я. – Вы мне этого не говорили!

– Ах, Гастингс, я не раз повторял вам: ваша природа так прекрасна и так честна, что вас обмануть нетрудно, но вы никогда не сумеете обмануть других. Ну конечно же, они сразу вас разгадали и стали поступать именно так, как я и рассчитывал, – с математической точностью! А рассчитать это было бы нетрудно любому, кто должным образом использует свои маленькие серые клеточки… то есть вы были просто приманкой. Они подсунули вам девушку… Кстати, mon ami, это интересный психологический вопрос… волосы у нее рыжие?

– Если вы имеете в виду мисс Мартин, – холодно произнес я, – то ее волосы изумительного золотисто-каштанового цвета, но…

– Да, они épatants[207], эти люди! Они хорошо изучили вас. О! Да, друг мой, как ни жаль, но мисс Мартин – участница заговора… активная участница. Она повторила для вас письмо вместе со сказочкой о вспышке гнева мистера Райланда, вы записали текст, вы хорошенько подумали – а шифр был просто отличным, трудным, но не слишком, и у вас не возникло никаких подозрений, вы решили задачку и написали обо всем мне. Но чего они не знали – так это того, что я как раз и ждал подобного поворота событий. Я поспешил к Джеппу и все организовал. И теперь, как видите, победа за нами!

Я был не слишком доволен поведением Пуаро и прямо так ему и сказал. Мы вернулись в Лондон на «молочном» поезде в самый ранний час утра, и то была самая неудобная поездка в моей жизни.

Я только что вышел из ванны и предавался приятным мечтам о завтраке, когда услышал в гостиной голос инспектора Джеппа. Я поспешно накинул халат и направился туда.

– Ну и подсунули вы нам на этот раз штучку! – говорил Джепп, когда я вошел. – Это уж слишком, мсье Пуаро, даже для вас. В первый раз за все время, что я вас знаю, вы так промахнулись.

На лицо Пуаро стоило посмотреть. Джепп продолжал:

– Мы устроили засаду, чтобы схватить эту вашу Черную Руку, – а это оказался всего лишь лакей!

– Лакей? – изумленно выдохнул я.

– Да, Джеймс, или как там его зовут. Он, похоже, поспорил у себя в лакейской… заявил, что проучит его милость – то есть вас, капитан Гастингс, – чтобы не шпионил в доме и не искал разных бандитов из Большой Четверки.

– Это невозможно! – воскликнул я.

– Вы не верите? Я притащил этого типа прямиком в Хэттон-Чейз и нашел настоящего Райланда в постели, мирно спящим, а дворецкий, и повар, и черт их знает кто там еще у них есть – все клянутся, что был такой спор. Довольно глупая шутка, должен сказать… ну да, и еще один лакей с ним был.

– Так вот почему он держался в тени, – пробормотал Пуаро.

Когда Джепп ушел, мы уставились друг на друга.

– Мы знаем, Гастингс, – сказал наконец Пуаро. – Номер Второй из Большой Четверки – Эйб Райланд. Весь этот маскарад с лакеем был предпринят на случай возможного отступления. А сам этот лакей…

– Ну? – шепнул я.

– Номер Четвертый, – мрачно произнес Пуаро.

Глава 9 Тайна желтого жасмина

В этом весь Пуаро – он заявил, что мы за это время раздобыли достаточно информации, чтобы проникнуть в умы наших противников, – но я-то предпочел, чтобы мы добились несколько более ощутимых результатов.

С того момента, как мы впервые столкнулись с Большой Четверкой, она совершила уже два убийства, похитила Холлидея и чуть было не прикончила Пуаро и меня самого; поэтому едва ли можно было сказать, что мы ведем счет в этой игре.

Пуаро весьма беспечно отнесся к моим жалобам.

– Пока что, Гастингс, – сказал он, – смеются они. Это верно, но ведь это ваша пословица, не так ли: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним»? Так что мы еще посмотрим, друг мой, мы посмотрим. Вы должны также помнить, – добавил он, – что мы имеем дело не с обычными преступниками, но со вторым по счету величайшим умом в мире.

Я не стал доставлять ему удовольствие и спрашивать, кто же является первым. Я знал ответ, по крайней мере, я знал, что ответит Пуаро, а вместо этого я – вполне безуспешно – попытался вытянуть из него, какие шаги он намерен предпринять, чтобы выследить врага. Как обычно, он держал меня в полном неведении относительно своих планов, но я догадался, что он связался с кое-какими секретными агентами в Индии, Китае и России, и по некоторым его обмолвкам и похвальбам я понял, что он по крайней мере продвинулся в исследовании хода мысли противника.

Пуаро почти полностью оставил свою практику, и я знаю, что в этот период он отказался от нескольких совершенно исключительных предложений. Вообще-то он время от времени начинал расследовать случаи, которые вызывали в нем интерес, но обычно бросал расследование в тот момент, когда выяснял, что данное дело никак не связано с Большой Четверкой.

Занятая Эркюлем Пуаро позиция принесла немалую выгоду нашему другу инспектору Джеппу. Несомненно, он завоевал славу, раскрыв несколько случаев, которые он едва ли смог бы распутать самостоятельно, не получив от Пуаро доведенные до половины расследования.

В ответ на это Джепп представлял нам во всех подробностях любое дело, которое, как он думал, могло бы заинтересовать маленького бельгийца, и когда ему в руки попал случай, который газеты назвали «Тайной Желтого Жасмина», он позвонил Пуаро и спросил, не хочет ли тот вникнуть в новую загадку.

Именно в результате этого звонка через месяц после моих приключений в доме Эйба Райланда мы с Пуаро сидели вдвоем в купе поезда, уносящего нас от дымного и пыльного Лондона в маленький городок Маркет-Хэндфорд в Вустершире – именно там произошла трагедия.

Пуаро сидел, забившись в угол купе.

– И что же вы думаете об этом деле, Гастингс?

Я не сразу ответил на его вопрос; я чувствовал, что тут следует проявить осторожность.

– Ну, оно выглядит довольно запутанным, – я не спешил с выводами.

– Да, верно, – довольным тоном бросил Пуаро.

– Мне кажется, что наша поездка совершенно явственно обозначает то, что вы считаете смерть мистера Пэйнтера убийством… а не самоубийством и не результатом несчастного случая.

– Нет-нет, вы неверно меня поняли, Гастингс. Даже если принять, что смерть мистера Пэйнтера наступила в результате несчастного случая, все равно остается слишком много непонятных обстоятельств, требующих объяснения.

– Ну, я именно это и имел в виду, когда сказал, что дело запутанное.

– Давайте рассмотрим все основные факты, методически и не спеша. Напомните их мне, Гастингс, в хронологическом порядке.

Я сосредоточился, стараясь быть как можно более методичным и хронологичным.

– Начнем с самого мистера Пэйнтера, – сказал я. – Человек пятидесяти пяти лет, богатый, можно сказать, любитель попутешествовать. За последние двенадцать лет он мало бывал в Англии, но вдруг устал от постоянных путешествий, купил небольшое имение в Вустершире, неподалеку от Маркет-Хэндфорда, и приготовился осесть там надолго. И первым делом он написал своему единственному родственнику, племяннику Джеральду Пэйнтеру, сыну его младшего брата, – и предложил тому приехать и поселиться в его доме в Крофтланде (именно так называлось то местечко), чтобы пожить рядом с дядей. Джеральд Пэйнтер, нищий молодой художник, с удовольствием принял приглашение и к тому моменту, когда произошла трагедия, жил с дядей уже около семи месяцев.

– Ваш стиль изложения великолепен, – пробормотал Пуаро. – Мне все время казалось, что это говорит ожившая книга, а не мой друг Гастингс.

Не обратив внимания на выпад Пуаро, я продолжил, стараясь оживить историю:

– Мистер Пэйнтер держал в Крофтланде немалый штат – шесть слуг, да еще его личный слуга-китаец А Линг.

– Слуга-китаец А Линг… – прошептал Пуаро.

– В последний вторник мистер Пэйнтер после обеда пожаловался, что чувствует себя плохо, и одного из слуг отправили за врачом. Мистер Пэйнтер принял доктора в своем кабинете, отказавшись лечь в постель. Что произошло между ними, никто не знает, однако доктор Квентин, прежде чем уйти, повидал экономку, сказал, что сделал мистеру Пэйнтеру подкожный укол, поскольку сердце его пациента работало слишком плохо, и посоветовал не беспокоить хозяина, а потом задал несколько довольно странных вопросов о слугах – как давно они здесь, откуда прибыли и так далее.

Экономка ответила на вопросы доктора, как сумела, хотя и была весьма ими озадачена. Ужасное открытие было сделано на следующее утро. Одна из горничных, спустившись вниз, почувствовала тошнотворный запах горящей плоти, и этот запах, похоже, исходил из кабинета хозяина. Горничная попыталась открыть дверь, но та оказалась заперта изнутри. С помощью Джеральда Пэйнтера и китайца дверь быстро взломали – и вошедших ожидало жуткое зрелище. Мистер Пэйнтер упал в газовый камин, и его лицо и голова обгорели до полной неузнаваемости.

Конечно, в тот момент не возникло никаких подозрений, поскольку случившееся восприняли как несчастный случай. Если кого-то и следовало винить, то лишь доктора Квентина, давшего своему пациенту наркотическое средство и оставившего его в таком состоянии одного. Но потом последовало удивительное открытие.

На полу нашли газету – она явно соскользнула с колен старого джентльмена. Когда ее рассмотрели как следует, увидели, что на ней что-то начерчено, это был слабый чернильный след. Письменный стол располагался рядом с креслом, в котором обычно сидел мистер Пэйнтер, а указательный палец погибшего оказался испачкан чернилами вплоть до второго сустава. Стало совершенно ясно, что мистер Пэйнтер, не в состоянии уже удержать перо, обмакнул в чернильницу палец и умудрился нацарапать два слова на газете, которая лежала у него на коленях, – но сами по себе эти слова выглядели совершенно бессмысленно и фантастично: «Желтый Жасмин» – вот и все.

В Крофтланде растет множество кустов желтого жасмина вдоль стен дома, и потому все подумали, что умирающий, уже плохо соображая, почему-то вспомнил об этих цветах. Конечно же, газеты, вопреки здравому смыслу, раздули эту историю, окрестив ее «Тайной Желтого Жасмина», – несмотря на то что эти слова явно не имели никакого смысла и значения.

– Не имели значения, говорите? – сказал Пуаро. – Ну, без сомнения, если вы так считаете, так оно и должно быть.

Я с сомнением посмотрел на него, но не увидел насмешки в его глазах.

– А потом, – продолжил я, – произошло взволновавшее всех дознание.

– Чувствую, как вы мысленно облизываетесь, – заметил Пуаро.

– Нашлось кое-что, свидетельствующее против доктора Квентина. Начать с того, что он не был здешним постоянным врачом, он лишь временно замещал доктора Болито, который уехал на месяц в более чем заслуженный отпуск. Возникло предположение, что небрежность врача стала прямой причиной несчастного случая. Но показания врача вызвали нечто вроде сенсации. Оказалось, что мистер Пэйнтер жаловался на здоровье с самого момента своего приезда в Крофтланд. Доктор Болито навещал его время от времени, но когда доктор Квентин впервые увидел его пациента, он был озадачен некоторыми симптомами. Квентин лишь однажды видел мистера Пэйнтера до того самого вечера, когда за ним прислали сразу после обеда. Как только врач остался наедине с больным, тот рассказал ему удивительную историю. Прежде всего, объяснил он, он вовсе не чувствует себя плохо, но вкус поданного к обеду мяса с соусом карри показался ему странным и необычным. Отослав А Линга за какой-то мелочью, мистер Пэйнтер быстро сложил содержимое своей тарелки в чашку и теперь просит врача забрать эту еду и выяснить, все ли с ней в порядке.

Вопреки заявлению мистера Пэйнтера, что он чувствует себя нормально, доктор отметил, что потрясение, вызванное мыслью о возможном присутствии яда, сильно повлияло на него и что сердце пациента работает с трудом. Поэтому врач предложил сделать укол – но не наркотического средства, а всего лишь сердечного.

На этом, похоже, история и закончилась – если, конечно, не считать того странного факта, что в карри с тарелки мистера Пэйнтера, подвергнутом анализу, нашлось такое количество опиума в порошке, что его хватило бы на убийство двоих здоровых мужчин!

Я замолчал.

– И каковы ваши выводы, Гастингс? – негромко спросил Пуаро.

– Ну, трудно сказать… Это может быть несчастным случаем… а то, что именно тем вечером кто-то пытался отравить Пэйнтера, вполне может оказаться простым совпадением.

– Но вы так не думаете? Вы предпочитаете верить, что это – убийство?

– А вы разве нет?

– Друг мой, я вообще не рассуждаю подобным образом. Я не пытаюсь примирить свой ум с двумя противоположными ответами – убийство или несчастный случай; ответ найдется тогда, когда мы разрешим другую проблему… да, тайну «Желтого Жасмина». Кстати, вы тут кое-что пропустили.

– Вы имеете в виду две линии, начерченные под прямым углом друг к другу, – едва заметные линии сразу под словами на газете? Я не думал, что они могут иметь какое-то значение.

– Ваши мысли всегда уходят в сторону, Гастингс. Но давайте оставим загадку «Желтого Жасмина» и займемся загадкой карри.

– Да, понимаю. Кто отравил соус? Почему? Тут возникает сразу сотня вопросов. Само собой, готовил карри А Линг. Но зачем ему убивать своего хозяина? Может быть, он член какого-то влиятельного китайского клана? О таких вещах пишут иногда. Клан Желтый Жасмин, возможно. Потом, еще есть Джеральд Пэйнтер.

И тут я замолчал.

– Да, – произнес Пуаро, кивая. – Еще есть Джеральд Пэйнтер, как вы справедливо заметили. Он наследник своего дяди. Но в тот вечер он не обедал дома.

– Он мог подложить яд в какие-то ингредиенты карри, – предположил я. – А потом позаботился о том, чтобы отсутствовать в нужный момент, ведь иначе и ему пришлось бы попробовать этот соус.

Думаю, мои доводы произвели немалое впечатление на Пуаро. Он посмотрел на меня с куда большим вниманием, чем во время рассказа.

– Он вернулся поздно, – продолжил я, развивая гипотетическую линию событий. – Увидел свет в кабинете своего дяди, вошел и, обнаружив, что план отравления не сработал, сунул старика в огонь.

– Но мистер Пэйнтер, вовсе не дряхлый мужчина пятидесяти пяти лет, едва ли позволил бы сжечь себя, он стал бы сопротивляться, Гастингс. Ваша реконструкция неправдоподобна.

– Ну хорошо, Пуаро! – воскликнул я. – У нас есть еще время, так что скажите, как вы все это себе представляете!

Пуаро одарил меня улыбкой, выпятил грудь и торжественно начал:

– Если мы рассматриваем данный случай как убийство, то сразу возникает вопрос: почему избран именно такой способ? Я лично вижу только одну причину: спутать опознание, сделать лицо жертвы совершенно неузнаваемым.

– Что? – вскрикнул я. – Вы полагаете…

– Минутку терпения, Гастингс. Я хотел лишь сказать, что я исследовал это предположение. Есть ли какие-нибудь основания думать, что тело принадлежит не мистеру Пэйнтеру? Может ли оно принадлежать кому-нибудь другому? Я исследовал два эти вопроса и в результате на оба ответил отрицательно.

– Ох! – разочарованно произнес я. – А потом?

Пуаро чуть прикрыл глаза.

– А потом я сказал себе: поскольку тут есть что-то такое, чего я не понимаю, будет лучше, если я рассмотрю все подробности. Я не должен позволять себе слишком концентрировать мысли на Большой Четверке. А! Мы подъезжаем. Моя маленькая одежная щетка, куда же она задевалась? А, вот она… умоляю, друг мой, помогите мне почистить костюм, а потом я окажу вам такую же услугу.

Да, – задумчиво произнес Пуаро, когда наконец оставил в покое одежную щетку. – Нельзя допускать, чтобы умом овладевала одна идея. А мне грозит именно эта опасность. Вообразите себе, друг мой, что даже сейчас, рассматривая данное дело, я подвергаюсь этой опасности! Те две линии, о которых вы упомянули, две линии под прямым углом друг к другу, – чем они могут быть, кроме незаконченной цифры 4?

– О боже! Пуаро! – воскликнул я и расхохотался.

– Да, разве это не абсурдно? Я везде вижу руку Большой Четверки. А! Вон и Джепп идет нас встречать!

Глава 10 Расследование в Крофтланде

Инспектор Скотленд-Ярда и в самом деле ожидал нас на платформе и тепло приветствовал.

– Ну, мсье Пуаро, хорошо, что вы приехали. Думаю, вам это дельце понравится. Вот уж загадка так загадка, верно?

Я сразу понял, что Джепп полностью и окончательно запутался в деле и надеется на помощь Пуаро.

Джепп ожидал нас с автомобилем, и мы поехали в Крофтланд. Там мы увидели приземистый белый дом, совершенно не претенциозный, весь опутанный вьющимися растениями, среди которых был и желтый жасмин, усыпанный похожими на яркие звездочки цветами. Джепп посмотрел на жасмин, и мы тоже.

– Должно быть, чувствовал запах цветов, когда писал те слова, бедный малый, – сказал инспектор. – Галлюцинации, возможно… подумал, что он в саду.

Пуаро улыбнулся Джеппу.

– Так что же это было, дорогой Джепп? – спросил он. – Несчастный случай или убийство?

Похоже было, что вопрос немного смутил инспектора.

– Ну, если бы не этот фокус с карри, я бы голосовал за несчастный случай, без сомнения. Тут нет никакого смысла… совать живого человека головой в огонь… да он заорал бы на всю округу!

– Ах! – вдруг вполголоса воскликнул Пуаро. – Какой же я дурак! Полный имбецил! Вы куда умнее меня, Джепп.

Инспектор был явно ошарашен комплиментом – ведь обычно Пуаро хвалил только самого себя. Джепп покраснел и пробормотал что-то в том смысле, что лично он в этом очень сомневается.

Он проводил нас через дом к той комнате, в которой произошла трагедия, – к кабинету мистера Пэйнтера. Кабинет оказался просторным, с низким потолком, с книжными стеллажами вдоль стен и большими кожаными креслами.

Пуаро сразу же посмотрел на окно.

– А что окно, оно было открыто? – спросил мой друг.

– Вот тут тоже загвоздка, честно говоря, – ответил Джепп. – Когда доктор вышел из этой комнаты, он просто притворил дверь за собой. Но на следующее утро она оказалась запертой на ключ. Кто ее запер? Мистер Пэйнтер? А Линг утверждает, что окно было закрыто и заперто на задвижку. Доктор Квентин, наоборот, считает, что окно было лишь прикрыто, но поклясться в этом не может. Если бы мог – это было бы совсем другое дело. Если хозяин дома действительно был убит, то кто-то должен был войти в кабинет через дверь или через окно. Если через дверь – это дело рук кого-то из домашних; если через окно – это мог быть кто угодно. Когда слуги ворвались в кабинет, они первым делом открыли окно, и горничная, сделавшая это, считает, что оно не было заперто, но она очень плохой свидетель – вспомнит все, что угодно, только намекни!

– А что с ключом?

– И тут тоже никакой ясности. Ключ нашли на полу среди обломков двери. Он мог вылететь из замочной скважины, мог быть подброшен любым из вошедших в кабинет людей, мог быть подсунут под дверь снаружи.

– То есть, по существу, могло быть все, что угодно.

– Попали в точку, мсье Пуаро. Так оно и есть.

Пуаро с несчастным видом оглядывался по сторонам и хмурился.

– Я не вижу никакого проблеска, – пробормотал он. – Вот только что… да, я уловил лучик, но тут же снова наступила тьма. Я не вижу главного… я не вижу мотива.

– У молодого Джеральда Пэйнтера есть отличный мотивчик, – мрачно заметил Джепп. – Он был довольно диким существом в юности, могу вам сказать. И экстравагантным. Ну, вы знаете, каковы эти художники… никаких моральных устоев.

– Мой дорогой Джепп, возможно ли, чтобы вы нарочно пускали мне пыль в глаза? Я отлично знаю, что вы подозреваете китайца. Но вы слишком хитры. Вы хотите, чтобы я помог вам, – и все равно ставите палки в колеса.

Джепп взорвался хохотом.

– В этом весь вы, мсье Пуаро. Да, я ставлю на китайца. Признаюсь. Похоже на то, что именно он нахимичил с карри, а уж если он раз попытался избавиться от своего хозяина, то почему бы ему не взяться за дело и во второй раз, сразу, в ту же ночь?

– Я бы удивился, если бы он это сделал, – мягко сказал Пуаро.

– Но меня все равно смущает мотив. Может быть, хотел отомстить за какую-то обиду?

– Я бы удивился, – повторил Пуаро. – Ограбления не было? Ничего не пропало? Драгоценности, деньги, документы?

– Нет… ну, то есть в буквальном смысле – нет.

Я насторожился, Пуаро тоже.

– Это, я полагаю, вряд ли было пропажей, – пояснил Джепп. – Но погибший старина вроде бы писал книгу. Мы узнали об этом только сегодня утром, когда пришло письмо от издателя с просьбой прислать рукопись. Похоже, она должна быть закончена к этому времени. Молодой Пэйнтер и я обыскали тут все, но ни следа рукописи не обнаружили, – наверное, он спрятал ее где-то в другом месте.

Глаза Пуаро загорелись зеленым огнем, который я так хорошо знал…

– Как она называлась, эта книга? – спросил он.

– «Тайная Рука Китая», так было написано в письме издателя.

– Ага! – воскликнул Пуаро, судорожно вздохнув. Потом быстро сказал: – Мне нужно увидеть этого китайца, А Линга.

За китайцем послали, и через несколько минут он шаркающей походкой вошел в кабинет и уставился в пол, только покачивалась косичка на затылке. На бесстрастном лице не отражалось никаких чувств.

– А Линг, – спросил Пуаро, – тебе жаль, что твой хозяин умер?

– Моя очень жалей. Он хороший хозяин.

– Ты знаешь, кто его убил?

– Мой не знай. Моя говорил бы полиси, если знай.

Последовали новые вопросы и ответы. А Линг, все с тем же бесстрастным выражением лица, описал, как он готовил карри. Повар не прикасался к этому соусу, заявил китаец, ни одна рука не притрагивалась к нему, только его собственная. Я не знал, понимает ли китаец, что его слова служат ему не на пользу. Но он настаивал также на том, что окно в сад было в тот вечер заперто на задвижку. Если оно оказалось открыто утром, тогда, должно быть, хозяин сам его открыл. Наконец Пуаро отпустил А Линга.

– Да, вот еще что, А Линг, – окликнул Пуаро китайца, когда тот уже шагнул за порог. – Ты сказал, ты ничего не знаешь о желтом жасмине?

– Нет, что моя может знать?

– И ты ничего не знаешь о том, что было начерчено под этими словами?

Пуаро, уже подошедший к двери, быстро наклонился и что-то начертил на пыльной поверхности маленького столика. Я оказался достаточно близко, чтобы рассмотреть, прежде чем Пуаро все стер. Вертикальная черта, потом линия под прямым углом к ней и, наконец, еще одна вертикальная, завершившая изображение большой четверки. Китайца словно током ударило. На одно краткое мгновение его лицо исказилось ужасом. А потом столь же внезапно снова обрело бесстрастность, и, повторив, что он ничего не знает, А Линг ушел.

Джепп отправился на поиски молодого Пэйнтера, и мы с Пуаро остались одни.

– Большая Четверка, Гастингс! – воскликнул Пуаро. – Снова Большая Четверка! Пэйнтер был вечным путешественником. В своей книге он, без сомнения, излагал чрезвычайно важные сведения, касающиеся Номера Первого, Ли Чанг Йена, руководителя и направляющего ума Большой Четверки!

– Но кто… как…

– Тише, сюда идут.

Джеральд Пэйнтер оказался вежливым молодым человеком несколько субтильной внешности. Он носил мягкую каштановую бороду и оригинальный шелковый галстук. На вопросы Пуаро он отвечал с полной готовностью.

– Я обедал у одних наших знакомых, по соседству, это семья Уичерли, – пояснил он. – Когда я вернулся домой? О, около одиннадцати. У меня свой ключ, видите ли. Все слуги уже отправились спать, и я, естественно, подумал, что дядя тоже лег. Вообще-то мне показалось, что я заметил этого бесшумного китайского плута А Линга – вроде он как раз выскользнул из холла, но думаю, что я, скорее всего, ошибся.

– Когда вы в последний раз видели своего дядю, мистер Пэйнтер? Я имею в виду, до того, как переехали к нему жить.

– О! Мне было тогда лет десять, не больше. Видите ли, он постоянно ссорился со своим братом, моим отцом.

– Однако он без особого труда отыскал вас, так? Несмотря на то, что прошло довольно много лет?

– Да, тут мне просто повезло, я увидел в газете объявление адвоката.

Больше у Пуаро вопросов к племяннику не было.

Следующим нашим действием стал визит к доктору Квентину. Рассказанная им история в основном была той же самой, что он излагал на дознании, и ему почти нечего было к ней добавить. Он принял нас в своем хирургическом кабинете, поскольку как раз закончил прием пациентов. Доктор выглядел интеллигентным человеком. Некоторая чопорность манер вполне сочеталась с его пенсне, но мне показалось, что он должен использовать только современные методы лечения.

– Мне бы очень хотелось вспомнить, что там было с окном, – искренне сказал он. – Но это очень опасно – пытаться вникнуть в прошедшее, может появиться уверенность в том, чего никогда не бывало. Это вопрос психологии, не так ли, мсье Пуаро? Видите ли, я много читал о ваших методах и могу сказать, что бесконечно восхищаюсь вами. Да, полагаю, что почти наверняка именно китаец подсыпал опиум в карри, но ведь он никогда в этом не признается, и мы никогда не узнаем, зачем он это сделал. Но сунуть человека в огонь – нет, это не в характере нашего китайского приятеля, мне так кажется.

Я вернулся к этому последнему пункту, когда мы с Пуаро, возвращаясь обратно, шли по главной улице Маркет-Хэндфорда.

– Вы думаете, он в этом замешан? – спросил я. – Кстати, надеюсь, Джепп не забыл установить наблюдение за ним? (Инспектор как раз проследовал в полицейский участок по какому-то своему делу.) Эмиссары Большой Четверки обычно чрезвычайно увертливы.

– Джепп не спускает глаз с них обоих, – мрачно ответил Пуаро. – Причем с того самого момента, как был обнаружен труп.

– Ну, в любом случае мы знаем, что Джеральд Пэйнтер к этому не имеет никакого отношения.

– Вы всегда знаете гораздо больше, чем я, Гастингс, и это становится утомительным.

– Ах вы, старая лиса! – рассмеялся я. – Уж вы-то никогда лишнего слова не скажете!

– Если быть честным, Гастингс, это дело в целом мне уже ясно во всех деталях, кроме слов «Желтый Жасмин», – и я начинаю думать, что вы, пожалуй, правы, утверждая, будто они вообще не имеют отношения к преступлению. Но если это так, вам следует подумать, кто в этой истории лжет. Я уже подумал. И еще…

Внезапно он бросился в сторону и исчез в книжной лавке. Несколько минут спустя он вышел, прижимая к себе какой-то сверток. Потом к нам присоединился Джепп, и мы отправились в гостиницу.

На следующее утро я проснулся поздно. Когда я спустился в предоставленную нам гостиную, то обнаружил, что Пуаро уже там, – он шагал взад-вперед, и его лицо искажала боль.

– Не пытайтесь заговорить со мной! – возбужденно воскликнул он, взмахивая рукой. – Нет, до тех пор, пока я не буду знать, что все в порядке… что арест произведен. Ах! Дурной я психолог! Гастингс, если человек пишет предсмертную записку, то лишь потому, что это очень важно! Но все, что он сказал, – это «Желтый Жасмин». Да, возле дома растет желтый жасмин… но это ровным счетом ничего не значит! Однако что же могут означать эти слова? Именно то, что означают. Слушайте! – Он раскрыл небольшую книгу, которую держал в руке. – Друг мой, мне вдруг пришло в голову, что надо бы получше вникнуть в предмет. Что такое в точности желтый жасмин? И эта маленькая книжица объяснила мне все! Слушайте!

Он прочел:

– «Gelsemini Radix, желтый жасмин. Составные части: алкалоиды gelseminine СV22НV26N2O3, сильный яд, действующий на манер кониина; gelsemine C12H14NO2, действующий как стрихнин; gelsemic acid и так далее. Сильный депрессант, действующий на центральную нервную систему. В итоге парализует двигательные нервные окончания, в больших дозах вызывает головокружение и мышечную слабость. Может наступить смерть в результате паралича дыхательных центров».

Вы понимаете, Гастингс? Я подозревал это с самого начала, когда Джепп заметил что-то насчет живого человека, которого сунули бы в огонь. Потом я осознал, что сожгли уже мертвого человека.

– Но зачем? Какой в этом смысл?

– Друг мой, если вы выстрелите в человека или ударите его ножом, когда он уже умер, или даже просто стукнете его по голове, следствие быстро установит, что повреждения нанесены после смерти. Но если голова человека превратилась в уголь, никто просто не станет искать других причин смерти, и решат, что человек, чудом избежавший отравления за обедом, едва ли будет отравлен позже. Так кто же лжет, спрашиваем мы снова. Я решил, что А Лингу следует верить…

– Что?! – вскрикнул я.

– Вы удивлены, Гастингс? А Линг знает о существовании Большой Четверки, это слишком очевидно, и также очевидно, что до того момента он никак не связывал эту банду с убийством своего хозяина. Если бы китаец был убийцей, его лицо не утратило бы привычного выражения, ведь он был бы готов к вопросу. Поэтому я решил, что А Линг говорит правду, и сосредоточил свое внимание на Джеральде Пэйнтере. Мне казалось, что Номер Четвертый мог бы с легкостью играть роль племянника.

– Что?! – снова воскликнул я. – Номер Четвертый?

– Нет, Гастингс, он не Номер Четвертый. Как только я прочитал в этой книге о желтом жасмине, я увидел правду. На самом-то деле она сама бросается в глаза.

– Как обычно, – холодно заметил я, – в мои глаза она почему-то не бросается.

– Потому что вы не пользуетесь своими маленькими серыми клеточками. У кого была возможность отравить карри?

– У А Линга, конечно. Больше ни у кого.

– Ни у кого? А как насчет врача?

– Но это было бы после того.

– Разумеется, после. В том карри, который был приготовлен для мистера Пэйнтера, не содержалось ни крошки опиума, но, поскольку врач пробудил в старом джентльмене подозрения, Пэйнтер не дотронулся до соуса и передал его доктору для исследования – что и входило в план Квентина. Доктор Квентин явился, забрал карри и сделал мистеру Пэйнтеру инъекцию – сердечного средства, как он утверждает, однако на самом деле это был желтый жасмин в смертельной дозе. Когда яд начал действовать, он ушел, предварительно открыв окно. Затем ночью он вернулся – через окно – и сунул мистера Пэйнтера в огонь. Он не обратил внимания на газету, упавшую на пол и прикрытую телом старого джентльмена. Пэйнтер знал, каким ядом его отравили, и приложил все усилия к тому, чтобы обвинить в своей смерти Большую Четверку. Для Квентина не составило труда насыпать порошок опиума в переданный ему карри, а уж потом передать его в лабораторию на исследование. Он изложил нам собственную версию его беседы со старым джентльменом и как бы случайно упомянул об инъекции сердечного средства – на случай, если кто-то заметит на коже убитого след укола. Так что поначалу возникли две версии: несчастный случай и возможное отравление карри А Лингом.

– Но доктор Квентин не может ведь быть Номером Четвертым?

– Полагаю, может. Можно не сомневаться в том, что настоящий доктор Квентин сейчас находится где-нибудь за границей. Номер Четвертый просто стал им на небольшое время. С доктором Болито он договорился в письмах, так что проблем не возникло.

В эту минуту в нашу гостиную ворвался инспектор Джепп, красный как рак.

– Вы его схватили? – тревожно спросил Пуаро.

Джепп покачал головой, переводя дыхание.

– Доктор Болито сегодня утром вернулся из отпуска – его вызвали телеграммой. Никто, правда, не знает, кто эту телеграмму отправил. А тот человек удрал еще ночью. Но мы его поймаем.

Пуаро печально покачал головой.

– Думаю, не поймаете, – сказал он и рассеянно начертил вилкой на столе большую четверку.

Глава 11 Шахматная задача

Мы с Пуаро частенько обедали в одном маленьком ресторанчике в Сохо. И однажды вечером мы заметили за соседним столом одного нашего друга. Это был не кто иной, как инспектор Джепп, и, поскольку за нашим столом имелось свободное место, он присоединился к нам. Мы уже довольно давно его не видели.

– Вы совсем не заходили к нам в последнее время, – сказал Пуаро с легкой укоризной в голосе. – Ни разу с тех пор, как мы занимались делом Желтого Жасмина, а это было почти месяц назад.

– Я был на севере… потому и не заходил. Как ваши дела? Большая Четверка все еще сильна, а?

Пуаро погрозил ему пальцем:

– А! Вы насмехаетесь надо мной… но Большая Четверка существует, да.

– О, я и не сомневаюсь в этом, только они не представляют собой пуп Вселенной, как вы это видите.

– Друг мой, вы сильно заблуждаетесь. Эта самая Большая Четверка – это величайшая сила зла в мире на сегодняшний день. К чему они стремятся, никто не знает, но подобной преступной организации никогда не существовало. Сильнейший мозг Китая стоит во главе ее, и в ее составе – некий американский миллионер и некая французская ученая дама, а что касается четвертого…

Джепп перебил его:

– Я знаю… знаю. Вы на этом совсем свихнулись. Это становится вашей небольшой манией, мсье Пуаро. Давайте для разнообразия поговорим о чем-нибудь еще. Вы интересуетесь шахматами?

– Я играю, да.

– Вы знаете о вчерашнем происшествии? Матч между двумя игроками с мировым именем, и один из них умирает во время игры!

– Да, мне попадалось упоминание об этом в газетах. Одним участником встречи был доктор Саваронов, русский чемпион; вторым – тем, что скончался от сердечной недостаточности, – блестящий молодой американец Гилмор Уилсон.

– Совершенно верно. Саваронов несколько лет назад обыграл Рубинштейна и стал русским чемпионом. Об Уилсоне говорили, что он станет вторым Капабланкой.

– Весьма любопытное происшествие, – пробормотал Пуаро. – Если я не ошибаюсь, вы как-то заинтересованы в этом случае?

Джепп смущенно засмеялся.

– Вы угадали, мсье Пуаро. Я озадачен. Уилсон был здоров как бык – никаких признаков сердечной болезни. Его смерть совершенно необъяснима.

– Вы подозреваете, что доктор Саваронов просто устранил его? – воскликнул я.

– Едва ли, – сухо ответил Джепп. – Я не думаю, что даже русский стал бы убивать другого человека лишь для того, чтобы не оказаться побежденным в шахматной игре… Да и вообще, насколько я сумел разобраться, тут вовсе не может быть речи о чем-то в этом роде. О докторе говорят, что он очень сильный игрок, его даже называют вторым Ласкером.

Пуаро задумчиво кивнул.

– Так какие у вас идеи? – спросил он. – Почему Уилсон был отравлен? Ведь вы, конечно, предполагаете отравление?

– Само собой. Сердечная недостаточность означает, что ваше сердце вдруг перестает биться, – и так оно и было. Именно это заявил врач в тот момент, но затем в разговоре намекнул нам, что не слишком удовлетворен таким объяснением.

– Когда состоится вскрытие?

– Сегодня вечером. Смерть Уилсона была слишком внезапной. Он выглядел совершенно нормально и как раз собрался сделать ход – и вдруг упал замертво!

– Существует слишком мало ядов, действующих подобным образом, – возразил Пуаро.

– Я знаю. Надеюсь, вскрытие поможет нам разобраться. Но почему кому-то захотелось убрать Гилмора Уилсона, вот что мне хотелось бы знать! Он был совершенно безобидным и скромным молодым парнем. Он только что прибыл из Штатов и явно не мог иметь врагов в этой части мира.

– Это выглядит просто невероятным, – проворчал я.

– Ничуть, – с улыбкой сказал Пуаро. – Я вижу, Джепп уже выстроил свою теорию.

– Да, мсье Пуаро. Я не верю, что яд предназначался для Уилсона… он предназначался для другого человека.

– Для Саваронова?

– Да. Саваронов сильно пострадал от большевиков во время этой их революции. Сообщали даже, что он убит. На самом же деле он бежал и в течение трех лет испытывал невообразимые страдания в самых диких районах Сибири. От пережитого он стал совершенно другим человеком, к тому же он очень болен. Его друзья и знакомые заявили, что с трудом узнали его. Волосы у него совершенно белые, он редко выходит из дома, живет один, с племянницей Соней Давиловой и русским слугой. Он снимает квартиру неподалеку от Вестминстера. Возможно, он до сих пор считает, что за ним следят. И он очень неохотно согласился на участие в матче. Несколько раз отказывался и, лишь когда газеты подняли шум вокруг его «неспортивного поведения», решился играть. Гилмор Уилсон несколько раз бросал ему вызов с упрямством истинного янки и в итоге добился своего. И теперь я спрашиваю вас, мсье Пуаро: почему Саваронов не хотел играть? Да потому, что не хотел привлекать к себе внимание. Не хотел, чтобы кто-то вышел на его след. Таково мое предположение – Гилмор Уилсон пострадал по ошибке.

– А есть ли кто-нибудь такой, кто лично выигрывает от смерти Саваронова?

– Ну, его племянница, наверное. Он недавно получил огромное состояние. Наследство от мадам Господжевой, чей муж был сахарным воротилой при старом режиме. Полагаю, они были когда-то близки, она упорно отказывалась верить слухам о его смерти и завещания не изменила.

– Где проходил матч?

– В квартире Саваронова. Он инвалид, как я вам уже говорил.

– Много людей присутствовало?

– По меньшей мере дюжина… или даже больше.

Пуаро выразительно поморщился:

– Мой бедный Джепп, ваша задача нелегка.

– Если я буду точно знать, что Уилсон отравлен, я смогу ее решить.

– А не приходило ли вам в голову, что если подлинной жертвой является Саваронов, то убийца может повторить попытку?

– Конечно, приходило. Двое моих людей находятся в квартире Саваронова.

– Они пригодятся, если кто-нибудь явится с бомбой под мышкой, – сухо заметил Пуаро.

– А вы заинтересовались, мсье Пуаро, – сказал Джепп, подмигивая. – Хотите поехать в морг и взглянуть на тело Уилсона, пока врачи не занялись им? Кто знает, может быть, его галстучная булавка окажется сидящей косо и это даст вам ключ к разгадке тайны?

– Мой дорогой Джепп, в течение всего обеда у меня просто пальцы чешутся, так хочется мне поправить булавку в вашем собственном галстуке. Вы позволите, да? О! Вот так гораздо приятнее для глаз. Да, пожалуй, съездим в морг.

Я видел, что внимание Пуаро полностью поглощено этой новой проблемой. А поскольку он уже давным-давно не проявлял интереса к каким-либо происшествиям, я порадовался тому, что он снова вернулся в обычное состояние.

Что касается меня самого, я испытывал глубокое сожаление, глядя на неподвижное тело и искаженное лицо незадачливого молодого американца, нашедшего смерть столь странным образом. Пуаро внимательно исследовал труп. Но на нем не было никаких отметин, кроме крошечного шрама на левой руке.

– Врач сказал, это ожог, а не порез, – пояснил Джепп.

Внимание Пуаро обратилось к содержимому карманов погибшего – констебль разложил все на столе специально для нас. Но там было совсем немного вещей: носовой платок, ключи, записная книжка, заполненная заметками, несколько незначительных писем. Но один предмет, стоявший особняком, вызвал у Пуаро горячий интерес.

– Шахматная фигурка! – воскликнул он. – Белый слон! Он тоже был в кармане?

– Нет, фигура была зажата в ладони. Нам пришлось потрудиться, чтобы высвободить слона из пальцев умершего. Нужно будет после вернуть фигурку доктору Саваронову. Она из его прекрасного набора – резная кость!

– Позвольте мне возвратить фигуру. Это объяснит мой визит к нему.

– Ага! – воскликнул Джепп. – Так вы хотите заняться этим случаем?

– Не скрою, хочу. Вы весьма ловко возбудили мое любопытство.

– Это замечательно. Выведет вас из задумчивости. Я вижу, капитан Гастингс тоже доволен.

– Вполне, – рассмеялся я.

Пуаро повернулся к трупу спиной.

– Вы ничего не можете сказать мне еще о… о нем? – спросил он.

– Вряд ли, – ответил Джепп.

– И даже не скажете, что он был левшой?

– Да вы чародей, мсье Пуаро! Как вы узнали? Он действительно был левшой. Но это не имеет никакого отношения к делу!

– Безусловно, не имеет, – поспешил согласиться Пуаро, видя, что Джепп слегка раздражен. – Это просто маленькая шутка, ничего более. Видите ли, мне нравится подшучивать над вами.

Мы ушли, достигнув полного взаимопонимания с инспектором.

На следующее утро мы отправились к доктору Саваронову в Вестминстер.

– Соня Давилова, – размышлял я вслух. – Симпатичное имя.

Пуаро остановился и с отчаянием в глазах уставился на меня.

– Вечно вы ищете романтику! Вы неисправимы. По заслугам вам будет, если Соня Давилова окажется нашим старым другом-врагом графиней Верой Русаковой!

При упоминании о графине я нахмурился.

– Да будет вам, Пуаро, вы же не подозреваете…

– Нет, нет! Я пошутил! Большая Четверка совсем не так сильно заполонила мой мозг, как это кажется инспектору Джеппу.

Дверь квартиры открыл для нас слуга со странным, совершенно неподвижным лицом. При взгляде на него невозможно было представить, что такая физиономия способна выразить хоть какое-нибудь чувство.

Пуаро подал ему свою визитную карточку, на которой Джепп написал несколько слов, и нас провели в низкую длинную комнату, богато обставленную и полную всяческих диковин. На стенах висело несколько прекрасных икон, на полу лежал редкостный персидский ковер. На столе стоял самовар.

Я как раз рассматривал одну из икон, которая, насколько я мог судить, представляла собой немалую ценность, когда краем глаза случайно заметил: Пуаро стоит на полу на четвереньках. Как ни великолепен был ковер в комнате, вряд ли он мог привлечь к себе такое пристальное внимание.

– Не правда ли, исключительно прекрасный экземпляр? – спросил я.

– А? О! Ковер? Нет, я смотрю не на ковер. Но ковер и в самом деле прекрасен, слишком хорош для того, чтобы глупейшим образом вбивать гвоздь в пол прямо сквозь него. Нет, Гастингс, – сказал он, поскольку я шагнул вперед, – сейчас гвоздя уже нет. Но дырка осталась.

Неожиданно сзади послышался шум, заставивший меня обернуться, а Пуаро – резво вскочить на ноги. В дверях стояла девушка. Ее глаза, устремленные на нас, потемнели от подозрения. Девушка была среднего роста, с красивым, несколько угрюмым лицом, синими глазами и совершенно черными, коротко подстриженными волосами. Когда она заговорила, оказалось, что она обладает богатым, звучным голосом, совершенно не английским.

– Боюсь, мой дядя не сможет увидеться с вами. Он очень болен.

– Очень жаль, но, возможно, вы будете так добры и замените его. Вы ведь мадемуазель Давилова, не так ли?

– Да, я Соня Давилова. Что вы хотите узнать?

– Я провожу небольшое расследование того печального происшествия, что случилось прошлым вечером, – я имею в виду смерть мистера Гилмора Уилсона. Вы можете что-нибудь рассказать об этом?

Глаза девушки широко раскрылись.

– Он умер от сердечной недостаточности… во время игры в шахматы.

– Полиция не слишком в этом уверена… в сердечной недостаточности, мадемуазель.

Девушка испуганно вздрогнула.

– Так, значит, это правда! – воскликнула она. – Иван был прав!

– Кто такой Иван и почему вы говорите, что он был прав?

– Иван – это тот человек, который встретил вас… и он уже говорил мне, что, по его мнению, Гилмор Уилсон умер не своей смертью… что его отравили по ошибке.

– По ошибке?

– Да, что яд был предназначен для моего дяди.

Она уже забыла о вспыхнувшем было недоверии к нам и говорила горячо и пылко.

– Но почему вы так считаете, мадемуазель? Кому могло понадобиться отравить доктора Саваронова?

Она покачала головой:

– Я не знаю. Я в совершенном недоумении. А мой дядя не доверяет мне. Возможно, это и естественно… Видите ли, он меня едва знает. Он видел меня, когда я была совсем ребенком, и больше мы не встречались до того момента, как я приехала к нему сюда, в Лондон. Но, насколько я знаю, он чего-то боится. У нас в России множество разных тайных организаций, и я однажды подслушала кое-что такое, что заставило меня думать – он боится одной из них. Скажите мне, мсье… – Она подошла поближе, ее голос упал до шепота: – Вы когда-нибудь слышали об организации, которая называется «Большая Четверка»?

Пуаро едва не выскочил из собственного костюма. Его глаза от изумления округлились и выпучились.

– Почему вы… что вы знаете о Большой Четверке, мадемуазель?

– Это какая-то организация. Я слышала упоминание о ней и позже спросила дядю. Я никогда не видела, чтобы человек был так испуган. Он побелел и задрожал. Он боится их, мсье, чрезвычайно боится, я уверена! А они по ошибке убили этого американца Уилсона.

– Большая Четверка, – пробормотал Пуаро. – Вечно эта Большая Четверка! Удивительное совпадение… Да, мадемуазель, ваш дядя в опасности. Я должен спасти его. А сейчас расскажите мне все в подробностях о трагическом вечере. Покажите мне шахматную доску, стол, как сидели игроки, – в общем, все покажите.

Она отошла в глубь комнаты и выдвинула маленький столик. Его столешница представляла собой шахматную доску, составленную из серебряных и черных квадратов.

– Этот столик был прислан моему дяде несколько недель назад в качестве подарка, с просьбой, чтобы он использовал его в ближайшем матче, в котором будет участвовать. Столик стоял в центре комнаты… вот так.

Пуаро осмотрел столик со вниманием, которое показалось мне совершенно излишним. Он вообще, на мой взгляд, не вел никакого расследования. Многие из его вопросов были, по-моему, совершенно бесцельными, а о том, что действительно имело значение, он, похоже, и не собирался спрашивать. Я пришел к выводу, что внезапное упоминание о Большой Четверке полностью вывело его из равновесия.

После минутного изучения самого столика и места, которое он занимал во время матча, Пуаро попросил показать ему шахматные фигуры. Соня Давилова принесла их в коробке. Пуаро небрежно глянул на них.

– Красивый комплект, – пробормотал он с отсутствующим видом.

И снова он не задал вопроса о том, какие во время матча подавались закуски или кто здесь присутствовал в тот момент!

Я многозначительно кашлянул:

– Вам не кажется, Пуаро, что…

Он безапелляционно перебил меня:

– Не кажется, друг мой. Предоставьте дело мне. Мадемуазель, в самом ли деле невозможно повидаться с вашим дядей?

Слабая улыбка проскользнула по ее губам.

– Он поговорит с вами, конечно же. Понимаете, это моя работа – первой разговаривать с незнакомыми.

Она ушла. Я услышал тихие голоса в соседней комнате, а через минуту девушка вернулась и пригласила нас войти.

Человек, лежавший в той комнате на кушетке, являл собой впечатляющую фигуру. Высокий, изможденный, с кустистыми бровями и белой бородой, с лицом, осунувшимся в результате перенесенных страданий, доктор Саваронов был, безусловно, яркой личностью. Я отметил особую форму его головы, ее необычайные размеры. Я, впрочем, знал, что великий шахматист и должен иметь большой по объему мозг. Я с легкостью понял, почему доктор Саваронов является вторым из величайших мастеров шахмат в мире.

Пуаро поклонился.

– Мсье доктор, могу я поговорить с вами наедине?

Саваронов повернулся к племяннице:

– Оставь нас, Соня.

Девушка послушно исчезла.

– Итак, сэр, в чем дело?

– Доктор Саваронов, совсем недавно вам невероятно повезло. Но если бы вы… если бы вы внезапно умерли, кто наследует вам?

– Я написал завещание в пользу моей племянницы, Сони Давиловой. Но вы же не предполагаете…

– Я ничего не предполагаю, однако вы не видались со своей племянницей со времен ее раннего детства. Кто угодно мог бы сыграть ее роль.

Похоже, предположение Пуаро поразило Саваронова. А Пуаро безмятежно продолжал:

– Довольно об этом. Я просто предостерег вас, и все. А сейчас я хочу попросить вас описать мне игру, что состоялась в тот трагический вечер.

– Что вы имеете в виду… как это – описать?

– Ну, я сам не играю в шахматы, но понимаю, что есть различные варианты начала игры… Гамбит, так это называется?

Доктор Саваронов едва заметно улыбнулся.

– А! Теперь я вас понял. Уилсон начал дебютом Лопеца – это один из известнейших дебютов, он часто используется во время подобных соревнований.

– И как долго вы играли до того, как произошла трагедия?

– Должно быть, это был третий или четвертый ход, когда Уилсон вдруг упал на стол, абсолютно мертвый!

Пуаро встал, собираясь уходить. Последний свой вопрос он задал небрежно, как будто это не имело никакого значения, – но я-то знал, что это не так:

– Он что-нибудь ел или пил?

– Виски с содовой, полагаю.

– Благодарю вас, доктор Саваронов. Больше я не стану вас беспокоить.

Иван ждал нас в холле, чтобы проводить. Пуаро задержался на пороге:

– Квартира под вами… вы знаете, кто в ней живет?

– Сэр Чарльз Кингуэлл, член парламента, сэр. Там недавно делали ремонт.

– Спасибо.

Мы вышли на улицу, залитую ярким зимним солнцем.

– Ну, знаете ли, Пуаро, – взорвался я, – не думаю, что в этот раз вы были на высоте. Ваши вопросы были уж слишком не по делу.

– Вы так думаете, Гастингс? – жалобно глянул на меня Пуаро. – Я был boulversé[208], верно. А о чем бы вы спросили?

Я тщательно обдумал вопрос, а потом изложил Пуаро свои соображения. Он выслушал меня вроде бы с большим интересом. Мой монолог длился, пока мы не добрались до дома.

– Блестяще, весьма рассудительно, Гастингс, – сказал Пуаро, отпирая дверь и поднимаясь по лестнице впереди меня. – Но все это совершенно не нужно.

– Не нужно! – ошеломленно закричал я. – Если этот человек был отравлен…

– Ага! – воскликнул Пуаро, бросаясь к записке, которую он увидел на столе. – Это от Джеппа. Как я и думал. – Он бросил листок мне. Записка была короткой и деловой. Никаких следов яда не обнаружено, ничто не указывает на причину смерти.

– Вот видите, – сказал Пуаро, – ваши вопросы не имели бы смысла.

– Вы догадались об этом прежде?

– «Предугадать задачу – значит почти решить ее», – озвучил Пуаро одну из актуальных проблем бриджа, которой я уделял немало времени. – Mon ami, если вы поступаете так, вам нет необходимости гадать.

– Не отвлекайтесь на пустяки, – нетерпеливо сказал я. – Вы это предвидели?

– Да.

– Почему?

Пуаро сунул руку в карман и выудил оттуда… белого слона!

– Как! – воскликнул я. – Вы забыли вернуть фигуру доктору Саваронову?

– Вы ошибаетесь, друг мой. Тот слон по-прежнему лежит у меня в левом кармане. Я прихватил его двойника из ящика с шахматным набором, который мадемуазель Давилова столь любезно позволила мне осмотреть. Множественное число от слова «слон» – «слоны-ы».

Он протянул конечное «-ы» с каким-то подвыванием. Я ничего не понимал.

– Но зачем вы его взяли?

– Я хотел выяснить, являются ли они абсолютно одинаковыми.

Он поставил две фигурки на стол рядом.

– Ну конечно же, они одинаковые, – сказал я. – Совершенно одинаковые.

Пуаро, склонив голову набок, посмотрел на фигуры.

– Выглядят они именно так, признаю. Но нельзя признавать за факт то, что не проверено. Прошу вас, принесите мои маленькие весы.

С невероятной осторожностью он взвесил две шахматные фигурки, а потом повернулся ко мне, и его лицо торжествующе сияло.

– Я был прав! Видите, я был прав! Невозможно обмануть Эркюля Пуаро!

Он бросился к телефону и с нетерпением ждал, когда его соединят.

– Джепп? А! Джепп, это вы… Говорит Эркюль Пуаро. Присмотрите за слугой, Иваном. Ни в коем случае не дайте ему ускользнуть. Да, да, именно это я и говорю.

Он бросил трубку и повернулся ко мне.

– Вы еще не понимаете, Гастингс? Я объясню. Уилсон не был отравлен, он был убит электрическим разрядом. Сквозь одну из этих шахматных фигур пропустили тонкую металлическую проволоку. Стол был подготовлен заранее и установлен на строго определенном месте. Когда слон очутился на одной из серебряных клеток, сквозь тело Уилсона прошел разряд, мгновенно убивший его. Единственным следом оказался электрический ожог на его руке… на левой руке, поскольку он был левшой. Стол был частью хитроумного устройства. Тот стол, который показали мне, был его копией, совершенно безобидным предметом. Им заменили оригинал сразу после убийства. Управлялся смертельный механизм из нижней квартиры, в которой, если вы помните, только что сделали ремонт. Но по крайней мере один из преступников должен был находиться в квартире Саваронова. Девушка – агент Большой Четверки, она хочет получить деньги Саваронова.

– А Иван?

– Я сильно подозреваю, что Иван – не кто иной, как прославленный Номер Четвертый.

– Что?!

– Да. Этот человек – непревзойденный актер. Он может принять любой облик, какой ему вздумается.

Я обдумал происшествия последнего времени, вспоминая санитара из сумасшедшего дома, молодого мясника, фальшивого доктора, – все они были одним и тем же человеком и ничуть не походили друг на друга.

– Это изумительно, – сказал я наконец. – Все сходится. Саваронов подозревал заговор, именно поэтому он так не хотел участвовать в матче…

Пуаро молча посмотрел на меня. Потом вдруг резко отвернулся и принялся шагать по комнате.

– У вас случайно нет какой-нибудь книги по шахматам, друг мой? – внезапно спросил он.

– Полагаю, найдется.

Мне понадобилось некоторое время на поиски нужного томика, но в конце концов я его нашел и принес Пуаро, и тот сразу же уселся в кресло и принялся читать с неподдельным интересом.

Примерно через четверть часа зазвонил телефон. Я снял трубку. Это был Джепп. Иван вышел из квартиры, неся большой узел. Он прыгнул в ожидавшее его такси – и началась охота. Иван явно старался оторваться от своих преследователей. Наконец ему показалось, что это удалось, и он поехал к большому пустующему дому в Хэмпстеде. Дом тут же окружили.

Я пересказал все это Пуаро. Он лишь посмотрел на меня, как будто едва слыша, что я говорю. Он держал перед собой открытую книгу.

– Послушайте-ка, друг мой… Вот это – дебют Лопеса. 1. е4 – е5; 2. Кf3 – Kc6; 3. Cb5… Далее возникает вопрос, какой ход лучше для черных. Здесь уже несколько вариантов. И именно третий ход белых убил Гилмора Уилсона, Cb5. Именно третий ход… Вам это о чем-нибудь говорит?

Я не имел ни малейшего представления, о чем это он рассуждает, и так ему и сказал.

– Представьте, Гастингс, вы сидите вот тут в кресле и слышите, что дверь внизу открылась и захлопнулась. Что вы подумаете?

– Наверное, что кто-то вошел или вышел.

– Да… но у вас всегда будут два возможных ответа: кто-то вышел – или кто-то вошел… А ведь это полностью противоположные вещи, Гастингс! Но если вы избираете неправильный ответ, вскоре появится небольшое логическое несоответствие и покажет вам, что вы взяли неверный след.

– Что все это значит, Пуаро?

Пуаро, преисполнившись энергии, вскочил на ноги.

– Это значит, что я был полным идиотом. Быстрее, быстрее, в Вестминстер! Мы еще можем успеть!

Мы поймали такси. Пуаро ничего не отвечал на мои взволнованные вопросы. Затем мы бегом взбежали по ступеням… На звонки и стук никто не отвечал, но, прижавшись ухом к двери, я услышал звучавшие в квартире доктора Саваронова приглушенные стоны.

Портье в холле имел запасной ключ и после небольшой заминки согласился дать его нам.

Пуаро сразу бросился в дальнюю комнату. Пахнуло хлороформом. На полу лежала Соня Давилова, связанная, с кляпом во рту и куском ваты, накрывшим часть лица. Пуаро отшвырнул его и попытался привести девушку в чувство. Вскоре прибыл врач, и Пуаро передал пострадавшую под его опеку, а сам отошел в сторону вместе со мной. Никаких следов доктора Саваронова в квартире не обнаружилось.

– Что здесь произошло? – в полном недоумении спросил я.

– Произошло как раз то, о чем мы с вами говорили: из двух возможных выводов я сделал неверный. Вы ведь слышали: я говорил, что любой девушке нетрудно было бы изобразить Соню Давилову, потому что они с дядей не виделись много лет?

– Ну, и?..

– Ну, и противоположное точно так же верно. Кому угодно нетрудно было бы притвориться ее дядей.

– Что?!

– Саваронов действительно погиб во время революции. Человек, делавший вид, что он сбежал из горнила революционных страстей, человек, изменившийся настолько, что «старые друзья с трудом его узнавали», человек, так удачно получивший в наследство огромное состояние…

– Ну, ну… кто же он?

– Номер Четвертый. Можно не сомневаться в том, что он испугался, когда Соня рассказала ему, как она подслушала его слова о Большой Четверке. Снова он проскользнул у меня сквозь пальцы! Он догадался, что в конце концов я выйду на правильный путь, так что отправил честного Ивана с узлом, чтобы отвлечь наше внимание, усыпил девушку – и сбежал, и теперь, без сомнения, уже успел превратить в наличные основную часть наследства русской благодетельницы.

– Но… но тогда кто пытался его убить?

– Никто не пытался убить его. Уилсон и был назначенной жертвой.

– Но почему?

– Друг мой, Саваронов был вторым по силе шахматистом мира. А Номер Четвертый, скорее всего, едва смог выучить несколько дебютов. Конечно, он не мог допустить, чтобы его разоблачили. Он сделал все для того, чтобы избежать встречи. Когда его попытки потерпели неудачу, судьба Уилсона была решена. Любой ценой нужно было скрыть то, что великий Саваронов вообще не умеет играть в шахматы. Уилсон обычно начинал дебютом Лопеса, и можно было почти с полной уверенностью сказать, что и в этот раз он использует именно его. Номер Четвертый подготовил смерть противника на третьем ходу, в тот момент, когда лишь начинается настоящая игра.

– Но, мой дорогой Пуаро, – настойчиво продолжил я расспросы, – разве мы имеем дело с сумасшедшим? Я внимательно следил за вашими рассуждениями и признаю, что вы должны быть правы, однако убить человека лишь ради того, чтобы не выйти из роли? Уж, наверное, были куда более простые пути, зачем такие сложности? Он мог просто сказать, что врач запретил ему напрягаться!

Пуаро наморщил лоб.

– Certainement[209], Гастингс, – сказал он, – другие пути были, но не такие убедительные. Кроме того, вы исходите из предположения, что убийства всегда следует избегать, не так ли? Ну, а мысль Номера Четвертого работает иначе. Я поставил себя на его место, вы на это не способны. Я ощутил его мысли. Он наслаждался ролью гроссмейстера, начиная этот матч. Не сомневаюсь, он даже посещал шахматные турниры, чтобы изучить свою роль. Он сидел и хмурился, изображая работу мысли; он создавал впечатление, что строит великие планы, и все это время внутренне умирал со смеху. Он-то знал, что ему известны только два хода… и что ему просто нет надобности знать больше. И ему нравилось предвидеть ход событий и заставить человека стать своим собственным палачом в тот самый момент, когда того хотелось Номеру Четвертому… О да, Гастингс, я начинаю понимать нашего друга и его психологические особенности.

Я вздрогнул.

– Ну, предположим, вы правы, но я не понимаю, почему кто-то рискует, когда этого можно с легкостью избежать.

– Риск! – фыркнул Пуаро. – Да где же тут риск? Разве Джепп разобрался в загадке? Нет, и если бы Номер Четвертый не совершил одну маленькую ошибку, он мог бы совершенно избежать риска.

– Какую ошибку? – спросил я, хотя и подозревал уже, каким будет ответ.

– Mon ami, он не учел серые клеточки Эркюля Пуаро.

Пуаро обладает множеством достоинств, но скромность в их число не входит.

Глава 12 Западня с наживкой

Была середина января, над Лондоном повис типичный английский день, сырой и грязный. Мы с Пуаро сидели в креслах, придвинутых к камину. Я заметил, что мой друг поглядывает на меня с лукавой улыбкой, в значении которой я ничуть не усомнился.

– Пенни за ваши мысли, – весело сказал я.

– Я думаю, друг мой, о том, что в середине лета, когда вы приехали, вы сказали, что намерены задержаться в этой стране на пару месяцев, не больше.

– Разве я так говорил? – немножко фальшиво удивился я. – Не помню.

Улыбка Пуаро стала шире.

– Говорили, mon ami. С тех пор ваши планы изменились, не правда ли?

– Э… ну, да.

– И почему же?

– Да будет вам, Пуаро, вы же не думаете, что я уеду и оставлю вас наедине с такой штукой, как Большая Четверка, а?

Пуаро чуть заметно кивнул:

– Я так и предполагал. Вы преданный друг, Гастингс. Мне на пользу ваше пребывание здесь. Но ваша жена… маленькая Синдерелла, как вы ее называете, что она говорит по этому поводу?

– Не стану вникать в детали, конечно, однако она понимает. Уж она-то последняя, кто пожелал бы мне отвернуться от друга.

– Да-да, она тоже преданный товарищ. Но дело, возможно, затянется.

Я кивнул, несколько обескураженный.

– Да, уже шесть месяцев, – пробормотал я, – и к чему мы пришли? Знаете, Пуаро, я не могу удержаться от мысли, что мы должны… ну, предпринять что-то.

– Вы, как всегда, полны жажды действия, Гастингс! Но чего именно вы ждете от меня?

Вопрос был нелегким, но я не собирался отступать.

– Мы должны атаковать, – предположил я. – Что мы вообще сделали за все это время?

– Больше, чем вам кажется, друг мой. Мы ведь установили личности Номера Второго и Номера Третьего, и мы не так уж мало узнали о способах и методах действия Номера Четвертого.

Мне стало немного легче. Когда Пуаро сказал это, все показалось не таким уж безнадежным.

– О да, Гастингс, мы сделали немало. Верно, конечно, то, что я не готов предъявить обвинение Райланду или мадам Оливер – кто бы мне поверил? Вы помните, я однажды подумал, что ловко загнал Райланда в угол? Тем не менее я изложил свои подозрения кое-где… на высоком уровне… да, я говорил с лордом Элдингтоном, которому помог в деле с украденными чертежами подводных лодок, я предоставил ему полную информацию о Большой Четверке… и хотя другие, возможно, усомнились бы в моих словах, он мне верит. Райланд, и мадам Оливер, и даже сам Ли Чанг Йен могут заниматься чем угодно, на них теперь направлено пристальное внимание.

– А Номер Четвертый? – спросил я.

– Как я только что говорил – я начинаю познавать и понимать его методы. Вы можете улыбаться, Гастингс, но проникнуть в суть человеческой личности, точно знать, как он поступит при тех или иных обстоятельствах, – это и есть начало успеха. Мы с ним вступили в схватку, и в то время как он постепенно раскрывается передо мной, я не даю ему возможности постичь меня. Уверяю вас, Гастингс, они с каждым днем все сильнее боятся меня – именно потому, что я бездействую.

– Но они вообще не замечают нас, – возразил я. – Они больше не покушаются на вашу жизнь, не устраивают засад.

– Да, – задумчиво сказал Пуаро, – и в целом меня это удивляет. Тем более что у них есть один-два способа добраться до нас, совершенно очевидных. Вы, надеюсь, понимаете, о чем я?

– О какой-нибудь адской машине? – рискнул предположить я.

Пуаро нетерпеливо и раздраженно прищелкнул языком.

– Да нет же! Я взываю к вашему воображению, а вы не можете представить ничего более тонкого, нежели бомба в камине! Ох, мне нужно купить спичек, я прогуляюсь, пожалуй, несмотря на погоду. Простите, друг мой, но я никогда не поверю, чтобы вы одновременно читали «Будущее Аргентины», «Зеркало общества», «Разведение крупного рогатого скота», «Красную улику» и «Горный спорт»!

Я расхохотался и признал, что мое внимание занято прежде всего «Красной уликой». Пуаро печально покачал головой:

– Так поставьте остальные на полку! Никогда, никогда я не научу вас порядку и методу. Mon Dieu, для чего же существуют книжные полки?!

Я извинился за беспорядок, и Пуаро, расставив по местам томики, ушел, оставив меня наслаждаться выбранной книгой.

Тем не менее должен признать, что я почти заснул над ней, когда миссис Пирсон постучала в дверь, разбудив меня.

– Вам телеграмма, капитан.

Я вскрыл оранжевый конверт без особого интереса.

И тут же окаменел.

Телеграмма была от Бронсена, моего управляющего на южноамериканском ранчо, и гласила она следующее:

«Миссис Гастингс исчезла вчера боюсь похищена какой-то бандой называющей себя Большой Четверкой предупредили о том что не следует заявлять в полицию но больше никаких известий Бронсен».

Я выставил миссис Пирсон из комнаты и сел, ошеломленный, снова и снова перечитывая короткий текст. Синдерелла похищена! Она в руках проклятой Большой Четверки! Боже, что же мне делать?

Пуаро! Я должен найти Пуаро. Он что-нибудь придумает. Он с ними как-нибудь справится. Он вернется через несколько минут. Я должен набраться терпения. Но Синдерелла, Синдерелла… в руках Большой Четверки!

Снова раздался стук в дверь. Заглянула миссис Пирсон:

– Вам записка, капитан… принес какой-то диковатый китаец. Он ждет внизу.

Я выхватил записку из рук миссис Пирсон. Текст был коротким и деловым:

«Если вы хотите еще когда-нибудь увидеть свою жену, немедленно отправляйтесь с человеком, доставившим вам это письмо. Не оставляйте никаких сообщений вашему другу, иначе ваша жена пострадает».

Вместо подписи стояла большая цифра 4.

Что я мог сделать? Что бы вы сделали на моем месте?

У меня не оставалось времени на размышления. Я знал лишь одно: Синдерелла во власти этих дьяволов. Я должен повиноваться… Я не могу рискнуть даже волоском на голове любимой. Я должен пойти с этим китайцем, куда бы он меня ни повел. Да, это ловушка, она означает плен и даже, возможно, смерть, но речь идет о существе, дороже которого нет для меня в мире, и я не вправе колебаться…

Больше всего меня злила невозможность оставить сообщение для Пуаро. Ведь если он пойдет по моему следу, все может еще и обойтись… Но рисковать? Безусловно, я находился под наблюдением, и все же я медлил. Конечно, китаец мог без труда подняться наверх и лично убедиться, что я выполнил приказ. Почему бы и нет? То, что он ждал внизу, лишь усиливало мои подозрения. Я уже видел столько проявлений могущества Большой Четверки, что едва ли не поверил в ее сверхъестественную природу. Насколько я понимал, даже маленькая служанка-судомойка запросто могла оказаться одним из их агентов.

Нет, я не мог осмелиться на риск. Но кое-что я мог сделать – оставить телеграмму. Пуаро узнает, что Синдерелла исчезла и кто именно виновен в этом.

Все это пронеслось в моей голове гораздо быстрее, чем можно пересказать, и меньше чем через минуту я уже надел шляпу и сбежал по лестнице вниз, где ждал меня провожатый.

Посыльным, доставившим записку, оказался высокий китаец с бесстрастным лицом, одетый аккуратно, но очень бедно. Он поклонился мне и заговорил. Его английский был безупречен, однако в интонациях проскальзывала китайская напевность.

– Вы – капитан Гастингс?

– Да, – ответил я.

– Верните мне записку, пожалуйста.

Я предвидел такую просьбу и сразу же протянул ему листок. Но это было еще не все.

– Вы сегодня получили телеграмму, не так ли? Совсем недавно. Из Южной Америки, верно?

Я вновь изумился совершенству их шпионской сети… или же это было частью их плана. Бронсен мог отправить телеграмму под их нажимом. Они подождали, пока телеграмма дошла до меня, – и тут же нанесли следующий удар.

Отрицать факт было бессмысленно.

– Да, – сказал я. – Я действительно получил телеграмму.

– Вы ее принесете, не так ли? Пожалуйста, принесите.

Я стиснул зубы, но что я мог изменить? Я снова взбежал вверх по ступеням. По пути я подумал о том, чтобы довериться миссис Пирсон, ну, по крайней мере, просто сказать ей, что Синдерелла исчезла. Миссис Пирсон стояла на лестничной площадке, однако неподалеку от нее болталась маленькая девчонка-служанка, и я заколебался. Если она действительно шпионка… слова записки запрыгали перед моими глазами… «ваша жена пострадает…». Я, не произнеся ни слова, прошел в гостиную.

Я взял телеграмму и уже собирался выйти, когда меня озарила идея. Разве я не могу оставить сообщение, которое будет непонятным для моих врагов, но многое скажет моему другу Пуаро? Я бросился к книжной полке и сбросил на пол четыре книги. Можно было не опасаться, что Пуаро оставит их без внимания. Они мгновенно привлекут его взгляд – и в особенности после его маленькой лекции о порядке на полках ему это покажется подозрительным. Потом я взял совок и бросил на каминную решетку четыре куска угля. Я сделал все, что мог, – и молил бога о том, чтобы Пуаро правильно прочитал оставленные знаки.

Я снова быстро спустился вниз. Китаец взял телеграмму, прочитал ее, спрятал в карман и кивком предложил мне следовать за ним.

Он повел меня длинным, утомительным путем. Часть маршрута мы проехали на автобусе, потом довольно долго катили на трамвае, но постоянно двигались на восток. Мы оказывались в странных районах, о существовании которых я и не подозревал. И вот, как я понял, мы очутились неподалеку от доков, и я осознал, что меня завели в самое сердце Чайнатауна.

Я невольно содрогнулся. А мой провожатый упорно шагал вперед, поворачивая в узкие улочки и проходные дворики, наконец остановился перед ветхим домом и постучал в дверь.

Дверь мгновенно открыл другой китаец; он отступил в сторону, давая нам войти. Звук захлопнувшейся за моей спиной двери прозвучал для меня как удар молотка, вогнавшего последний гвоздь в крышку гроба. Я воистину очутился в руках врага.

Теперь моим провожатым стал второй китаец. Следом за ним я спустился по нескольким расшатанным ступенькам в подвал, сплошь заставленный тюками и бочонками и пропитанный острым запахом восточных пряностей. Меня окружала атмосфера Востока – лживого, коварного, зловещего…

Неожиданно мой проводник отодвинул в сторону два бочонка, и я увидел в стене вход в невысокий туннель. Китаец знаком показал, чтобы я шел первым. Туннель оказался довольно длинным, а заодно слишком низким, чтобы я мог выпрямиться во весь рост. Но потом он стал выше и шире, превратившись в нормальный коридор, и через несколько минут мы уже оказались в другом подвале.

Мой китаец двинулся вперед и четырежды стукнул по стене. Большая секция стены тут же сдвинулась, открыв узкую дверь. Я вошел в нее – и, к немалому своему изумлению, очутился в некоем подобии дворца из арабских сказок. Низкая и длинная подземная палата была сплошь увешана роскошными восточными шелками, ярко освещена и наполнена ароматами духов и специй. Здесь стояло пять или шесть крытых шелком диванов, пол устилал роскошный китайский ковер ручной работы. В дальнем конце комнаты находился занавешенный альков. И вот из-за занавесей раздался голос:

– Вы привели нашего уважаемого гостя?

– Да, это так, он здесь, – ответил мой провожатый.

– Пусть наш гость подойдет, – произнес голос.

В то же самое мгновение занавеси раздвинулись в стороны, увлекаемые невидимыми руками, и я очутился перед роскошным, покрытым коврами диваном, на котором сидел высокий тощий восточный человек, одетый в расшитый халат; он до самых кончиков ногтей выглядел большим вельможей.

– Прошу вас, капитан Гастингс, садитесь, – сказал он, делая рукой приглашающий жест. – Вы откликнулись на мое приглашение, как я вижу, и я этому рад.

– Кто вы? – спросил я. – Ли Чанг Йен?

– Разумеется, нет, я всего лишь скромнейший из его слуг. Я лишь выполняю его повеления, только и всего… так же, как делают это его слуги в других странах, например в Южной Америке.

Я шагнул вперед.

– Где она? Что вы с ней сделали?

– Она в надежном месте… там, где ее никто не отыщет. И ей пока что не причинили никакого вреда. Обратите внимание – я говорю «пока что».

Я посмотрел в глаза этому дьяволу, и по спине пробежал мороз.

– Чего вы хотите? – воскликнул я. – Денег?

– Мой дорогой капитан Гастингс, нам совершенно ни к чему ваши скромные сбережения, уверяю вас. Нет, у нас к вам весьма интересное предложение. Думаю, ваш коллега не сказал вам о нем.

– Видимо, – мрачно произнес я, – вы хотите вовлечь меня в ваши делишки. И вы начали с того, что заманили меня сюда. Ну, я шел с открытыми глазами. Делайте со мной все, что вам вздумается, только оставьте ее в покое. Она ничего не знает, и от нее вам не будет никакой пользы. Вы похитили ее, чтобы поймать меня, – ну, вот я здесь, все в порядке.

Китаец с улыбкой смотрел на меня узкими раскосыми глазами.

– Вы слишком спешите, – произнес он мурлыкающим тоном. – Пока что не все в порядке. На самом деле «поймать вас», как вы изволили выразиться, совсем не было нашей подлинной целью. Но с вашей помощью мы надеемся изловить вашего друга, мсье Эркюля Пуаро.

– Боюсь, вам не удастся это сделать, – ответил я с коротким смешком.

– Я предлагаю следующее, – продолжил китаец, как будто я ничего и не говорил. – Вы напишете мсье Эркюлю Пуаро письмо, такое письмо, которое заставит его поспешить сюда, чтобы присоединиться к вам.

– Я не стану делать ничего подобного, – гневно бросил я.

– Отказ может иметь нежелательные последствия.

– К черту ваши последствия! – Противная дрожь проскользнула по моему позвоночнику, но я собрал все силы духа, чтобы встретить угрозу бестрепетно. – Нечего угрожать мне и запугивать меня! Оставьте эти штучки для своих трусов-китайцев.

– Мои угрозы весьма реальны, капитан Гастингс. Я снова спрашиваю: вы напишете письмо?

– Нет, не напишу, а вы не посмеете убить меня. За вами тут же начнет гоняться полиция.

Мой собеседник быстро хлопнул в ладоши. Откуда ни возьмись появились два китайца и схватили меня за руки. Их хозяин что-то коротко сказал по-китайски, и они тут же потащили меня в угол комнаты. Один из китайцев резко остановился и отпустил меня, тут же я ощутил под ногами деревянный настил, который внезапно провалился. Но рука второго китайца удержала меня от падения в разверзшуюся пропасть. Там было темно, как в чернильнице, и я услышал шум бегущей воды.

– Река, – сказал сидевший на диване бандит. – Подумайте хорошенько, капитан Гастингс. Если вы снова откажетесь, вы вниз головой полетите в вечность и встретите свою смерть в темных водах. В последний раз: вы напишете письмо?

Я ничуть не храбрее большинства людей. Я честно признаюсь, что перепугался до смерти и впал в панику. Этот китайский дьявол не шутил, я был в этом уверен. А значит – прощай, старый добрый мир. Мой голос вопреки моему желанию слегка дрогнул, когда я ответил:

– В последний раз нет! К чертям ваше письмо!

И тут же я невольно закрыл глаза и прошептал короткую молитву.

Глава 13 Мышка попалась

Вообще людям в жизни нечасто приходится оказываться стоящими на краю вечности… Но когда я, находясь в подвале на окраине города, произнес те слова, я был полностью уверен, что это мои последние слова на бренной земле. Я собрался с силами, готовясь встретиться с черными стремительными водами, я уже чувствовал оглушающий ужас падения…

Но, к моему удивлению, до моих ушей донесся низкий смех. Я открыл глаза. Повинуясь жесту человека на диване, мои стражи поволокли меня обратно и поставили перед своим хозяином.

– Вы храбрый человек, капитан Гастингс, – сказал тот. – Мы на Востоке ценим храбрость. Но могу сказать, что я именно этого от вас и ожидал. И это приводит нас ко второму акту нашей маленькой драмы. Собственной смерти вы не боитесь… А как насчет смерти другого человека?

– Что вы имеете в виду? – хрипло спросил я, и меня вновь охватил ужас.

– Уверен, вы не забыли ту леди, что попалась к нам в руки… вашу Цветущую Розу.

Я тупо смотрел на него, внутренне корчась от боли.

– Думаю, капитан Гастингс, вы все же напишете это письмо. Посмотрите, у меня тут бланк телеграммы. Что я на нем напишу – зависит от вас, и мои слова будут означать жизнь или смерть для вашей жены.

Я облился потом, по лбу побежали горячие струи, стекая прямо в глаза. А мой мучитель продолжил, любезно улыбаясь и говоря с абсолютной невозмутимостью:

– Итак, капитан, перо ждет прикосновения вашей руки. Вам только и нужно, что написать несколько слов. Если же нет…

– Если нет?.. – эхом повторил я.

– Если нет, та леди, которую вы любите, умрет… и умрет медленно. Мой учитель, Ли Чанг Йен, в свободные часы развлекается тем, что изобретает новые и оригинальные методы пыток…

– Боже! – воскликнул я. – Вы дьявол! Только не это… Вы не можете этого сделать!..

– Может быть, рассказать вам о некоторых его изобретениях?

И, не обращая внимания на мой протест, он заговорил – ровно, спокойно, его речь текла до тех пор, пока я с криком ужаса не зажал уши ладонями.

– Я вижу, этого достаточно. Берите перо и пишите.

– Вы не посмеете…

– Ваши слова глупы, и вы сами это знаете. Берите перо и пишите.

– И если я напишу?..

– Вашу жену освободят. Телеграмма будет отправлена немедленно.

– Откуда мне знать, что вы сдержите слово?

– Я клянусь вам священными могилами моих предков. Более того, подумайте сами – зачем мне желать ее смерти? Она уже сыграла свою роль.

– А… а Пуаро?

– Мы будем держать его в надежном месте, пока не завершим свои операции. А после отпустим.

– В этом вы тоже готовы поклясться могилами ваших предков?

– Я уже дал вам клятву. Этого достаточно.

Сердце мое куда-то упало. Я предавал своего друга… ради чего? На мгновение я заколебался… а потом ужасная альтернатива встала перед моими глазами подобно ночному кошмару. Синдерелла… моя любимая в руках желтых китайских дьяволов, умирающая от мучительной медленной пытки…

Стон сорвался с моих губ. Я схватил перо. Возможно, тщательно подбирая слова, я смогу как-то предостеречь друга и Пуаро сможет избежать ловушки… Это оставалось единственной надеждой…

Но и ее у меня не осталось. Голос китайца возвысился, хотя и звучал по-прежнему вежливо и обходительно:

– Позвольте мне продиктовать вам…

Он помолчал, сверяясь с заметками на листке бумаги, лежавшем рядом, и затем продиктовал мне следующее:

– «Дорогой Пуаро, я думаю, что вышел на след Номера Четвертого. Днем пришел китаец и привел меня сюда благодаря фальшивой записке. К счастью, я вовремя разгадал его игру и ускользнул. Мы с ним поменялись ролями, и я проследил за ним – очень осторожно, и, смею думать, он ничего не заметил. Я нашел тут сообразительного парнишку, он доставит вам мое письмо. Дайте ему полукрону, хорошо? Я обещал именно такую сумму за доставку сообщения. Я сейчас слежу за домом, где скрылся китаец, и боюсь отойти. Я буду ждать вас до шести часов, а если вы не придете – попытаюсь сам проникнуть в дом. Конечно, шансов не слишком много, да и парнишка может не найти вас. Но если все-таки найдет – пусть проводит вас прямиком ко мне. И прикройте вы свои замечательные усы, ведь если из окон дома кто-то выглянет, вас могут узнать.

Искренне ваш А. Г.».

Каждое из слов, которые я писал, все глубже погружало меня в пучину отчаяния. Письмо было составлено чертовски умно. Именно такое я и написал бы сам. Все мои усилия, приложенные к тому, чтобы оставить знак в виде четырех книг, обесценивались – ведь в письме прямо говорилось, что явившийся днем китаец обманом увел меня из дома. Вот теперь и возникла настоящая ловушка, и я прекрасно понимал, как воспримет все это Пуаро. И время было рассчитано безупречно. Когда Пуаро получит мою записку, ему придется сразу же идти с «моим посыльным», выглядящим абсолютно невинно, и я знал, что мой друг так и поступит. Моя решимость и твердое намерение проникнуть в дом заставят его спешить. Он всегда самым нелепым образом недооценивал мои способности. И он сразу проникнется уверенностью, что я нарываюсь на неприятности, не понимая ситуации в целом, – и поторопится взять дело в свои руки.

Но ничего нельзя было изменить. Я написал то, что было приказано. Хозяин подвала забрал у меня листок, прочел письмо, одобрительно кивнул головой и передал листок одному из молчаливых стражей – и страж тут же исчез за одной из шелковых занавесок, которая скрывала за собой дверь.

Сидевший на диване китаец с улыбкой взял бланк телеграммы и что-то начертал на нем. Потом протянул бланк мне.

Я прочитал: «Отправьте белую птицу в полет, скорее».

Я вздохнул с облегчением.

– Вы отправите это сейчас же? – спросил я.

Он снова улыбнулся и покачал головой:

– Когда мсье Эркюль Пуаро окажется в моих руках, не раньше.

– Но вы обещали…

– Если наш план почему-то не сработает, мне может понадобиться наша белая птица – чтобы убедить вас приложить новые усилия.

Я побелел от гнева.

– Боже мой! Если вы…

Он взмахнул тонкой желтой рукой с длинными пальцами.

– Успокойтесь, я вовсе не думаю, что нас ждет неудача. В то же мгновение, когда мсье Пуаро попадется, я сдержу свою клятву.

– Если ваша клятва чего-то стоит.

– Я поклялся вам священными могилами моих предков. Не бойтесь. Отдохните пока. Мои слуги в мое отсутствие сделают для вас все.

Я остался один в этом странном подземном гнезде роскоши. Вернулся второй страж. Один из китайцев принес еду и питье и предложил мне, но я взмахом руки отказался от всего. Я был словно болен, на душе было тяжело…

Потом вернулся хозяин, высокий и величественный в своем шелковом халате. Он принялся руководить операцией. По его приказу меня быстро отвели через подвал и туннель в тот самый дом, куда мы изначально зашли. Я очутился в комнате первого этажа. Окна здесь были закрыты ставнями, но сквозь щели нетрудно было увидеть улицу. Старый бродяга тащился по противоположной стороне, но когда я увидел, как он стрельнул глазами на окна дома, я понял, что это один из членов банды, стоящий на посту.

– Все отлично, – сказал мой китайский друг, – Эркюль Пуаро попался на удочку. Он уже недалеко… и он один, если не считать мальчишки-провожатого. Итак, капитан Гастингс, вам осталось сыграть последний эпизод пьесы. Пока он не увидит вас, он не войдет в дом. Поэтому, когда он приблизится, вам придется выйти на крыльцо и пригласить его внутрь.

– Что?! – вскрикнул я с отвращением.

– И вы закончите свою роль в одиночку. Не забывайте, какова цена ошибки. Если Эркюль Пуаро заподозрит что-то неладное и не войдет в дом, ваша жена умрет семьюдесятью мучительными смертями! О, вот и он!

Мое сердце отчаянно заколотилось, к горлу подступила тошнота, когда я посмотрел сквозь одну из щелей в ставне. В человеке, идущем по противоположной стороне улицы, я сразу узнал моего друга, хотя воротник его пальто был поднят, а нижнюю часть лица скрывал ядовито-желтый шарф. Но он не мог изменить свою походку, и никто в мире больше не держал яйцевидную голову так, как он, – склоненной чуть вперед и вбок.

Да, это был Пуаро, идущий по моему зову навстречу судьбе, не подозревающий ничего дурного. Рядом с ним бежал типичный лондонский беспризорник, грязный и оборванный.

Пуаро остановился, осмотрев через улицу дом, а мальчишка что-то горячо объяснял ему, показывая на дверь. Настало время для моего выхода. Я прошел в холл. По знаку высокого китайца один из слуг отпер дверь.

– Помните о цене ошибки, – низким тихим голосом произнес мой враг.

Я уже стоял на крыльце. Я кивнул Пуаро. Он поспешно зашагал через мостовую.

– Ага! Так с вами все в порядке, друг мой! Я уже начал тревожиться. Вы ухитрились проникнуть внутрь? Так, значит, дом пуст?

– Да, – произнес я, пытаясь придать своему голосу естественность. – Должно быть, из него есть другой выход, тайный. Давайте поищем его вместе.

Я шагнул назад через порог. Безмятежный Пуаро собрался уже последовать за мной.

И тут словно что-то щелкнуло в моей голове. Я отчетливо увидел, кем я стал – Иудой!

– Назад, Пуаро! – закричал я. – Назад, если хотите спастись! Это ловушка! Не обращайте на меня внимания! Бегите!

Я еще выкрикивал слова предостережения, когда руки моих стражей сжали меня, будто тиски. Один из китайцев прыгнул мимо меня, чтобы поймать Пуаро.

Я успел увидеть, как этот бандит отпрянул назад, вскинув руки, а потом вдруг вокруг меня возник густой дым, лишивший меня дыхания, убивший меня…

Я упал, задыхаясь… это была смерть…

Медленно и мучительно возвращалось ко мне сознание, все мои чувства были ошеломлены. Первым, что я рассмотрел, оказалось лицо Пуаро. Мой друг сидел рядом и с тревогой смотрел на меня. Когда он увидел, что я открыл глаза, с его губ сорвалось радостное восклицание:

– А, вы ожили!.. Вы пришли в себя! Все прекрасно! Мой друг… мой бедный друг!

– Где это я? – с трудом выговорил я.

– Где? Оглядитесь!

Я повернул голову. Да ведь это же наша квартира! И на решетке камина – четыре кусочка угля, тщательно уложенные мной.

Пуаро проследил за моим взглядом.

– Да-да, это была великолепная идея… и книги тоже. Знаете, если мне еще когда-нибудь скажут: «Этот ваш друг, этот Гастингс, он ведь не блестящего ума, так?» – я отвечу: «Вы ошибаетесь!» Да, ваша идея была блестящей, просто гениальной.

– Вы поняли, что это значит?

– Разве я идиот? Конечно, понял. Я получил необходимое предостережение и время для разработки плана. Каким-то образом Большая Четверка выманила вас из дома. С какой целью? Понятно, что не ради ваших прекрасных глаз… и не потому, что они боятся вас и хотят устранить с дороги. Нет, их цель была совершенно очевидна. Вы должны были послужить приманкой, чтобы завлечь в их когти великого Эркюля Пуаро. Но я давно готов к чему-то в этом роде. Я кое-что сделал в плане подготовки к дальнейшему, и вскоре, как я и ожидал, прибыл посыльный – такой невинный с виду уличный мальчишка. Что ж, я поверил его сказочке, поспешил следом за ним, и, к счастью, они позволили вам выйти на крыльцо дома. Я только того и боялся, что мне придется схватиться с ними прежде, чем я найду то местечко, где они спрятали вас, и что мне придется искать вас, возможно, тщетно… после того.

– Схватиться с ними, вы сказали? – слабым голосом переспросил я. – В одиночку?

– О, тут нет ничего особенного. Если человек готов к встрече – все остальное просто. Всегда готов, так, кажется, говорят скауты? А я был готов. Не так давно я оказал услугу одному известному химику, который во время войны работал с отравляющими газами. Он изготовил для меня маленькую бомбочку – простую в обращении и совсем легкую… Бросаешь ее, она делает «пуф!» – и все вокруг затягивает дым, а люди теряют сознание. Я ее и бросил, тут же свистнул в маленький свисток – и в ту же минуту за дело принялись люди Джеппа, которые следили за мной и посыльным до самого этого дома, оставаясь незамеченными.

– Но как вы сами умудрились не потерять сознание?

– Еще одна маленькая удача. Наш друг Номер Четвертый (наверняка это он сочинил гениальное письмо от вашего имени) позволил себе маленькую колкость в адрес моих усов, а в результате я с легкостью спрятал под желтым шарфом респиратор.

– Да, я помню! – воскликнул я, и вместе со словом «помню» на меня свалился невыносимый ужас, в одно мгновение вернувшийся из забытья. Синдерелла…

Я со стоном откинулся назад.

Должно быть, я снова на минуту-другую потерял сознание. А когда очнулся, почувствовал на губах вкус бренди – Пуаро старался влить его мне в рот.

– Что еще, mon ami? Что? Скажите мне!

Я медленно, с трудом, содрогаясь при каждом слове, рассказал ему все. Пуаро всплеснул руками.

– Друг мой! Друг мой! Но как вы должны были страдать! А я ничего об этом не знал! Но успокойтесь, успокойтесь! Все в порядке!

– Вы хотите сказать, что найдете ее? Но она в Южной Америке! И к тому времени, когда мы доберемся туда… нет, задолго до того она уже будет мертва… и бог знает, как, каким ужасным способом придется ей умереть.

– Нет, нет, вы не понимаете. Она в безопасности и чувствует себя прекрасно. Она ни одного мгновения не находилась в их руках.

– Но я получил телеграмму от Бронсена…

– Нет, нет, и это не так. Вы получили некую телеграмму из Южной Америки, и там стояло имя Бронсена – но это совсем другое дело. Скажите, разве вам не приходило в голову, что организация вроде Большой Четверки, имеющая «филиалы» по всему свету, без труда может нанести нам удар, похитив эту маленькую девочку, Синдереллу, которую вы так любите?

– Нет, никогда, – ответил я.

– Ну, зато мне пришло. Я ничего не сказал вам, поскольку не хотел вас расстраивать без надобности… но я принял необходимые меры. Письма вашей жены, которые приходили как бы с вашего ранчо, на самом деле написаны в некоем безопасном местечке, куда вашу супругу поместили около трех месяцев назад по моей просьбе.

Я долго молча смотрел на него.

– Вы в этом уверены?

– Parbleu![210] Я знаю это. Они терзали вас ложью!

Я отвернулся. Пуаро положил руку мне на плечо. И когда он заговорил, в его голосе прозвучало нечто такое, чего я прежде никогда не слышал:

– Я знаю, вам не понравится, если я обниму вас или как-то иначе выражу свои чувства. Ну, я буду настоящим британцем. Я ничего не скажу… почти ничего. Только одно: в нашем последнем приключении вы доказали свою доблесть и честь, и счастлив человек, у которого есть такой друг, как у меня!

Глава 14 Крашеная блондинка

Я был крайне разочарован результатами бомбовой атаки, предпринятой Пуаро в Чайнатауне. Начать с того, что глава банды сбежал. Когда Джепп, заслыша свисток Пуаро, ворвался в дом, он нашел в холле четверых лежащих без сознания китайцев, но человека, грозившего мне смертью, среди них не оказалось. Я вспомнил позже, что, когда меня вытолкнули за дверь, чтобы я заманил Пуаро в дом, этот человек держался где-то позади своих слуг. Видимо, при взрыве газовой бомбы он очутился вне опасной зоны и смог ускользнуть через один из многочисленных коридоров, ведших наружу.

От тех четверых, что попались нам в руки, мы ничего не узнали. Проведенное полицией тщательное расследование не установило связи между ними и Большой Четверкой. Это были обычные жители китайского квартала, из самых бедных, и они совершенно не понимали, о каком таком Ли Чанг Йене их спрашивают. Китайский джентльмен нанял их на работу в доме возле реки, и они совершенно ничего не знали о его делах.

К следующему дню я полностью оправился от воздействия газовой бомбы Пуаро, если не считать легкой головной боли. Мы вместе отправились в Чайнатаун и тщательно осмотрели дом, из которого меня сумел вызволить мой друг. Владение состояло из двух зданий, соединенных между собой подземным переходом. И первый, и верхние этажи обоих строений были заброшены и пусты, даже мебель там отсутствовала, разбитые окна закрывали прогнившие ставни. Джепп уже сунул нос в подвалы и нашел потайной ход в подземную палату, где я провел такие неприятные полчаса. Более тщательный осмотр подтвердил мои ночные впечатления. Шелка на стенах и диване, ковры на полу оказались редкостной ручной работы. И хотя я слишком мало знаю о китайском искусстве, я все же могу утверждать, что каждый предмет в том помещении был в своем роде совершенством.

С помощью Джеппа и его людей мы как следует обыскали подземные апартаменты. Я лелеял серьезную надежду на то, что мы найдем какие-нибудь важные документы. Например, список особо важных агентов Большой Четверки или шифрованную записку о планах банды – но ничего подобного мы не нашли. Единственной бумагой, отыскавшейся под землей, был тот самый листок, с которым сверялся китаец, диктуя мне письмо к Пуаро. Там были записаны все подробности нашей жизни, даны определения характеров и слабостей, благодаря которым на нас можно воздействовать.

Пуаро совершенно по-детски обрадовался находке. Лично я вообще не видел в ней смысла, тем более что составлявший записку человек грубо ошибся в некоторых из своих оценок. Я указал на это моему другу, когда мы вернулись домой.

– Мой дорогой Пуаро, – сказал я, – теперь вы знаете, что враг думает о нас. В целом он явно преувеличивает силу вашего ума и до нелепости недооценивает мои мыслительные способности, но я совершенно не понимаю, какую мы можем извлечь пользу из этого.

Пуаро противно хихикнул.

– Вы не понимаете, Гастингс, да? Но ведь мы теперь можем подготовиться к новым атакам – мы можем вычислить их методы, зная их ошибки! Например, друг мой, мы будем помнить, что вам следует всегда хорошенько подумать, прежде чем начинать действовать. И если вы снова встретите рыжеволосую молодую леди, находящуюся в беде, вы должны посмотреть на нее… как это по-английски… с подозрением, так?

Ну да, в записке высказывалось некое совершенно абсурдное упоминание о моей предполагаемой импульсивности, а также говорилось, что я в особенности чувствителен к чарам молодых леди с названным цветом волос. Я воспринял высказывание Пуаро на эту тему как дурной тон, однако, к счастью, мне было чем отразить удар.

– А как насчет вас самого? – возразил я. – Вы не собираетесь излечиться от вашего «чрезмерного тщеславия»? От вашей «мелочной аккуратности»?

Я цитировал записку и увидел, что мой друг не находит ничего приятного в этих определениях.

– Но, Гастингс, можно не сомневаться – кое в чем они сами себя обманули! Со временем они убедятся в этом. Мы же кое-чему научились, а знать – это значит быть готовым.

Эта фраза стала в последнее время чем-то вроде девиза Пуаро; он повторял ее так часто, что меня уже тошнило от этих слов.

– Мы кое-что знаем, Гастингс, – продолжал он. – Да, мы кое-что знаем… и это к лучшему… но мы знаем недостаточно. Мы должны узнать больше.

– Каким образом?

Пуаро поудобнее устроился в кресле, поправил коробок спичек, который я небрежно бросил на стол, и замер в позе, которая была мне слишком хорошо знакома. Я понял, что он намерен высказаться.

– Видите ли, Гастингс, мы выступили против четверых врагов; таким образом, мы вступили в схватку с четырьмя совершенно разными личностями. С Номером Первым мы ни разу не вступали в непосредственный контакт – до настоящего момента мы видели только его идеи… И, между прочим, Гастингс, скажу вам, что я начинаю отлично понимать ход его мысли… да, это мысль тонкая и типично восточная, и каждый заговор, каждая авантюра, виденная нами, задумана именно Ли Чанг Йеном. Номер Второй и Номер Третий настолько сильны, занимают настолько высокое положение, что в настоящее время недоступны для нас. Тем не менее то, что ставит их вне возможности для нашего нападения, с другой стороны, ставит и нас в безопасную позицию. Они слишком на виду, им приходится обдумывать каждый свой шаг. И таким образом, мы приходим к последнему члену банды – то есть возвращаемся к человеку, известному нам под именем Номера Четвертого.

Голос Пуаро слегка изменился, как всегда, когда он говорил об этой специфической фигуре.

– Номер Второй и Номер Третий могут преуспеть, не сворачивая с собственного пути, пользуясь своей славой и твердым положением. Номер Четвертый преуспевает по прямо противоположным причинам – он преуспевает, шествуя путем тьмы. Кто он таков? Никто не знает. Как он выглядит? Тоже никому не известно. Сколько раз мы его видели, вы и я? Пять раз, не так ли? Но разве кто-то из нас может с уверенностью заявить, что узнает его при новой встрече?

Я был вынужден отрицательно покачать головой, подумав о пяти совершенно разных людях, которые, невероятно представить, были одним и тем же человеком. Крепкий санитар из сумасшедшего дома, человек в плотно застегнутом пальто в Париже, лакей Джеймс, тихий молодой врач в деле о Желтом Жасмине и, наконец, русский профессор. Все эти люди ничуть не походили один на другого.

– Нет, – безнадежно сказал я, – нам не от чего оттолкнуться.

Пуаро улыбнулся.

– Прошу вас, не стоит предаваться такому отчаянию. Кое-что о нем нам все-таки известно.

– И что же? – скептически поинтересовался я.

– Мы знаем, что это человек среднего роста и с волосами и кожей не слишком темными и не слишком светлыми. Если бы он был высоким или слишком смуглым, он никогда не смог бы преобразиться в бледного коренастого врача. Конечно, это детская задачка – прибавить к росту дюйм-другой, как в случае с Джеймсом или профессором. И точно так же он должен иметь короткий прямой нос. Увеличить нос посредством искусного грима с накладкой нетрудно, но большой нос не скроешь при моментальном преображении. И по той же причине он должен быть довольно молодым человеком, наверняка не старше тридцати пяти. Видите, мы уже имеем немало. Мужчина в возрасте от тридцати до тридцати пяти, среднего роста и сложения, владеющий техникой изменения внешности и с недостающими зубами или вовсе без собственных зубов.

– Что?!

– Это очевидно, Гастингс. Когда он был санитаром, его зубы были сломанными и потемневшими, в Париже они стали ровными и белыми, зубы доктора слегка выступали вперед, а у Саваронова были необычайно длинные клыки. А ведь ничто не меняет внешность так сильно, как зубы. Вы понимаете, к чему это нас приводит?

– Не совсем, – осторожно ответил я.

– О таких говорят, что их профессию легко определить по лицу.

– Он преступник! – воскликнул я.

– Он знаток искусства перемены внешности.

– Это одно и то же.

– Довольно опрометчивое заключение, Гастингс, и вас едва ли одобрили бы в театральных кругах. Разве вы до сих пор не поняли, что этот человек – актер или когда-то был актером?

– Актер?

– Ну разумеется! И его искусство всегда при нем. Теперь рассмотрим тот факт, что существует два типа актеров. Одни полностью погружаются в роль, а другие подстраивают роль под свою индивидуальность. Именно из второго типа актеров обычно получаются директора. Они лепят роль под себя. А актеры первого типа скорее согласятся играть мистера Ллойд Джорджа в разных мюзик-холлах или бородачей на заднем плане в театрах с постоянной труппой. И именно среди таких актеров мы должны искать наш Номер Четвертый. Он величайший артист, и он полностью преображается в каждой из ролей.

Я почувствовал, что во мне пробуждается искренний интерес.

– Так вы полагаете, мы сможем выследить его по старым театральным связям?

– Ваши выводы всегда безупречны, Гастингс!

– Было бы куда лучше, – холодно сказал я, – если бы эта идея осенила вас пораньше. Мы потеряли уйму времени.

– Вы ошибаетесь, mon ami. Потеряно не больше времени, чем было необходимо. Мои агенты уже несколько месяцев заняты этим делом. Один из них – Иосиф Аарон. Вы его помните? Агенты составили для меня список людей, обладающих необходимой квалификацией, – молодых мужчин в возрасте около тридцати, с более или менее невыразительной внешностью, особым даром играть характерные роли… более того, мужчин, покинувших сцену в течение последних трех лет.

– Ну, и?.. – спросил я, заинтригованный.

– Список, само собой, получился довольно длинным. Пришлось потратить некоторое время на его сокращение. И наконец мы выделили из него четыре имени. Вот они, друг мой.

Он протянул мне лист бумаги. Я прочитал вслух:

– «Эрнест Лутрелл. Сын приходского священника с севера. Постоянно имел неприятности из-за своего аморального поведения. Был исключен из средней школы. На сцену поступил в возрасте двадцати трех лет. (Далее следовал список ролей, которые он сыграл, с указанием даты и театра.) Увлекается наркотиками. Предполагается, что четыре года назад он уехал в Австралию. После отъезда из Англии – никаких следов. Сейчас ему 32 года. Рост – пять футов и десять с половиной дюймов, чисто бреется, волосы каштановые, нос прямой, сложение среднее, глаза серые. Далее. Джон Сент-Мур. Псевдоним. Подлинное имя неизвестно. Предполагается, что он – выходец из лондонской бедноты. На сцене – с детства. Играл в мюзик-холлах. О нем ничего не слышно уже три года. Возраст – около тридцати трех, рост – пять футов десять дюймов, строен, глаза голубые, волосы светлые. Далее. Остин Ли, псевдоним. Подлинное имя – Остин Фоли. Из хорошей семьи. Всегда стремился к актерству и во время учебы в Оксфорде играл постоянно. Отличился во время войны. Затем играл… (далее – список, включающий множество ролей в театрах с постоянной труппой). Энтузиаст криминологии. Около трех с половиной лет назад попал в автомобильную катастрофу, получил тяжелое нервное потрясение, больше на сцене не появлялся. О настоящем местопребывании ничего не известно. Возраст – тридцать пять, рост – пять футов девять с половиной дюймов, сложение среднее, глаза голубые, волосы светло-каштановые. Далее. Клод Даррел. Предполагается, что это подлинное имя. С происхождением неясности. Играл в мюзик-холлах, а также в театрах с постоянным составом. Судя по всему, не имел близких друзей. В 1919 году побывал в Китае. Вернулся через Америку. Сыграл несколько ролей в Нью-Йорке. Однажды вечером не явился на спектакль, и с тех пор о нем никто ничего не слышал. Нью-йоркская полиция считает это одним из наиболее загадочных исчезновений. Возраст – около тридцати трех, волосы темно-русые, глаза серые, среднего сложения. Рост – пять футов десять с половиной дюймов».

– Очень интересно, – сказал я, кладя лист на стол. – И это результат работы в течение нескольких месяцев? Здесь четыре имени. Кого же вы склонны подозревать?

Пуаро красноречиво взмахнул рукой.

– Друг мой, в настоящий момент вопрос остается открытым. Сейчас я бы подчеркнул только тот факт, что из всех этих людей только Клод Даррел побывал в Китае и в Америке – факт, возможно, имеющий какое-то значение, но мы не должны позволять себе упираться в него. Это может оказаться всего лишь совпадением.

– И каков наш следующий шаг? – с нетерпением спросил я.

– Дело уже в ходу. Каждый день будет публиковаться некое тщательно составленное объявление. Друзей и родственников любого из четверых просят связаться с моим адвокатом, в объявлении дан телефон его конторы. В любой момент мы можем… А, телефон! Возможно, кто-то ошибся номером, как обычно, и мы просто выслушаем извинения, но возможно… да, это может быть… Вдруг уже что-то появилось?

Я прошел через комнату и снял телефонную трубку.

– Да-да. Квартира мсье Пуаро. Да, это капитан Гастингс. О, это вы, мистер Макнейл! (Макнейл и Ходгсон были адвокатами Пуаро.) Я скажу ему. Да, мы сейчас же приедем.

Я повесил трубку и повернулся к Пуаро, горя от возбуждения:

– Вот так, Пуаро, к ним пришла женщина. Подруга Клода Даррела. Мисс Флосси Монро. Макнейл хочет, чтобы вы приехали.

– Едем немедленно! – воскликнул Пуаро, исчезая в своей спальне и снова появляясь со шляпой в руках.

Такси быстро доставило нас к цели, и мы поспешно вошли в кабинет мистера Макнейла. В кресле перед столом адвоката сидела некая яркая леди, далеко не первой молодости. У нее были волосы неестественно желтого цвета, над ушами пышно вились кудряшки, глаза густо подведены, к тому же она не поскупилась на румяна и губную помаду.

– А, вот и мсье Пуаро, – сказал мистер Макнейл. – Мсье Пуаро, это мисс… э-э… Монро, она оказалась настолько любезна, что готова поделиться с нами кое-какими сведениями.

– Ах, как это замечательно! – воскликнул Пуаро.

Он стремительно шагнул вперед и пылко схватил леди за руку.

– Мадемуазель похожа на цветок, внезапно расцветший в этой пыльной и унылой старой конторе, – добавил он, не слишком заботясь о чувствах мистера Макнейла.

Его слова возымели нужный эффект. Мисс Монро порозовела и смущенно улыбнулась.

– О, будет вам, мистер Пуаро! – воскликнула она. – Я знаю, все французы такие любезники!

– Мадемуазель, мы не молчим при виде красоты, как это делают англичане! Впрочем, я, видите ли, не француз – я бельгиец.

– Я как-то бывала в Остенде, – сообщила мисс Монро.

Пуаро мог бы сказать, что дело продвигается просто блестяще.

– И вы можете нам рассказать что-то о мистере Клоде Дарреле? – продолжил Пуаро.

– Да, в свое время я неплохо знала мистера Даррела, – пояснила леди. – Я увидела ваше объявление, а поскольку я сейчас ничем особым не занята и все мое время в моем распоряжении, я и подумала: эй, они зачем-то ищут старину Клодди… Адвокаты, это не шутка… Может, ему повезло, может, он стал чьим-то наследником? Лучше сходить туда!

Мистер Макнейл встал.

– Ну что ж, мсье Пуаро, я, пожалуй, оставлю вас, чтобы вы могли поговорить наедине?

– Вы очень любезны. Но… нет, погодите, у меня есть идея получше. Сейчас самое подходящее время для того, чтобы перекусить. Окажет ли мадемуазель нам такую честь, позволит ли пригласить ее на ленч?

Глаза мисс Монро блеснули. Мне вдруг пришло в голову, что она совсем на мели и что перспектива плотно покушать ее обрадовала.

Через несколько минут мы уже сидели в такси, направляясь в один из наиболее дорогих лондонских ресторанов. Там Пуаро заказал самый изысканный ленч, а потом повернулся к своей гостье:

– А как насчет вина, мадемуазель? Что вы скажете о шампанском?

Мисс Монро не сказала ничего… или сказала все своим взглядом.

Ленч начался приятнейшим образом. Пуаро усердно наполнял бокал мадемуазель и постепенно перешел к теме, больше всего интересовавшей его:

– Бедный мистер Даррел! Как жаль, что его нет сейчас с нами!

– Да, в самом деле, – вздохнула мисс Монро. – Бедняга, хотела бы я знать, что с ним стало!

– Вы, похоже, давненько его не видели?

– Ох, сто лет уже… с самой войны. Он был забавным парнем, этот Клодди, очень таинственный, никогда ни словечка о себе не скажет! Но, конечно, это и естественно, раз он – потерявшийся наследник. Он наследует титул, мсье Пуаро?

– Увы, нет, просто деньги, – бесстыдно заявил Пуаро. – Но, видите ли, может встать вопрос об идентификации. Поэтому и необходимо было найти кого-то, кто по-настоящему хорошо его знал. Вы ведь хорошо его знали, мадемуазель, не так ли?

– Я все вам расскажу, мсье Пуаро, вы ведь настоящий джентльмен. Вы знаете, как правильно заказать ленч для леди… не то что все эти нынешние молодые ничтожества. Отъявленные негодяи, иначе я их и не называю. Ну, а вы француз, вы не будете шокированы. Ах, эти французы! Проказники, проказники! – Она погрозила Пуаро пальчиком. – Ну, в общем, мы с Клодди были тогда молоды… Чего тут было ожидать? И я до сих пор сохранила к нему добрые чувства. Хотя, должна сказать, он не слишком хорошо со мной обращался… нет, не слишком… он совсем нехорошо обращался со мной. Не так, как следует обращаться с леди. Ну, все они таковы, как только речь заходит о деньгах.

– Нет-нет, мадемуазель, не нужно так говорить! – запротестовал Пуаро, снова наполняя ее бокал. – А вы могли бы описать мистера Даррела?

– Да там и посмотреть-то было не на что, – задумчиво произнесла мисс Монро. – Невысокий, но и не коротышка, весьма хорошо сложен. Щеголеватый. Глаза голубовато-серые. Ну, наверное, довольно светлые волосы, мне кажется. Но какой он артист! Я ни разу в жизни не встречала кого-то, кто превзошел бы его в этом деле! Он бы прославился, если бы не зависть. Ах, мсье Пуаро, зависть… Вы не поверите, вы просто не сможете поверить, как актеры страдают от завистников! Вот я помню, однажды в Манчестере…

Нам пришлось набраться терпения, чтобы выслушать долгую запутанную историю о некоей пантомиме и о бесчестном поведении ведущего актера. Затем Пуаро мягко вернул даму к прежней теме – к Клоду Даррелу.

– Это очень интересно, мадемуазель, как и все, что вы можете вспомнить о мистере Дарреле. Женщины обладают особой наблюдательностью… они все видят, от них не ускользнет ни малейшая деталь в поведении примитивных мужчин. Я видел однажды, как женщина опознала мужчину среди дюжины других – и как ей это удалось? Она заметила, что он в моменты волнения особым образом почесывает нос. Разве мужчина способен вообще подумать о такой ерунде?

– О, только не вы! – воскликнула мисс Монро. – Мне кажется, вы все замечаете. Вот теперь, когда я задумалась об этом, я вспомнила, что Клодди всегда за столом играл с хлебом… Он зажимал маленький кусочек между пальцами и постукивал им по столу, чтобы к нему прилипали крошки. Я видела это сотни раз. Да я его когда угодно узнаю по этому фокусу!

– Ну вот, разве не об этом я говорил? Блестящая наблюдательность женщины! А вы когда-нибудь говорили с ним об этой его привычке, мадемуазель?

– Нет, мсье Пуаро. Вы же знаете, каковы мужчины! Они не любят, когда вы замечаете подобные вещи, – а уж в особенности не терпят, когда вы об этом заговариваете. Я ни разу не произнесла ни слова… но много раз улыбалась про себя, наблюдая за ним. Да бог с вами, он сам никогда и не подозревал за собой ничего подобного!

Пуаро вежливо кивнул. Я заметил, что его собственная рука слегка вздрогнула, когда он протянул ее к бокалу.

– И еще при идентификации часто встает вопрос о почерке, – небрежно заметил он. – Без сомнения, вы сохранили какое-нибудь письмо, написанное мистером Даррелом?

Мисс Монро грустно покачала головой:

– Он ни разу мне не писал. Никогда ни строчки, за всю жизнь.

– Как жаль! – посочувствовал Пуаро.

– Но я вот что вам скажу, – внезапно сказала мисс Монро, – у меня есть фотография, это может вам пригодиться?

– У вас есть его фотография?!

Пуаро чуть не подпрыгнул от волнения.

– Ну, она довольно старая… ей лет восемь, не меньше.

– Это ничего! Совершенно неважно, если даже она совсем старая и поблекшая! Ах, дорогая, но как же нам повезло! Вы позволите мне взглянуть на этот снимок, мадемуазель?

– Конечно, почему же нет?

– Возможно, вы даже позволите сделать копию? Это не займет много времени.

– Пожалуйста, если хотите.

Мисс Монро встала.

– Ну, мне пора, – лукаво сообщила она. – Была очень рада познакомиться с вами и вашим другом, мсье Пуаро.

– А фотография? Когда я могу взять ее у вас?

– Я поищу ее сегодня вечером. Думаю, я знаю, где она лежит. И сразу пришлю ее вам.

– Тысяча благодарностей, мадемуазель! Ваша любезность не имеет границ! Надеюсь, вскоре мы сможем еще раз пообедать вместе.

– Как только вам того захочется, – ответила мисс Монро. – Я ничего не имею против.

– О, погодите, я не уверен, что у меня есть ваш адрес…

С величественным видом мисс Монро извлекла из своей сумочки визитную карточку и протянула ее Пуаро. Карточка была довольно замусоленной, а напечатанный на ней адрес зачеркнут, и поверх него карандашом написан новый.

Потом, отвесив не один поклон в сторону Пуаро, леди наконец распрощалась с нами, и мы отправились домой.

– Вы действительно думаете, что эта фотография так уж важна? – спросил я Пуаро.

– Да, mon ami. Фотокамера не лжет. Фотоснимок можно увеличить и рассмотреть разные детали, которые в другом случае остались бы незамеченными. А деталей на снимках – тысячи! Например, мы можем рассмотреть форму ушей, а ведь на словах никто и никогда не опишет их вам достаточно определенно. О да, это настоящий шанс, он может направить нас на верный путь! И именно поэтому я намерен предпринять ряд предосторожностей…

С этими словами он подошел к телефону и набрал хорошо известный мне номер – номер частного детективного агентства, с которым иной раз имел дело. Его инструкции были четкими и точными. Два детектива должны отправиться по адресу, который он продиктовал, и позаботиться о безопасности мисс Монро. Они должны следовать за ней постоянно, не спуская с леди глаз.

Пуаро повесил трубку и вернулся ко мне.

– Вы действительно думаете, что это необходимо, Пуаро? – спросил я.

– Пожалуй. Можно не сомневаться, что за нами следили, а раз это так – они скоро узнают, с кем мы сегодня обедали. И вполне возможно, что Номер Четвертый почует опасность.

Минут через двадцать телефон зазвонил. Я снял трубку и услышал резкий голос:

– Это мистер Пуаро? Вам звонят из больницы Святого Иакова. К нам десять минут назад доставили молодую женщину. Дорожное происшествие. Мисс Флосси Монро. Она требует встречи с мистером Пуаро. Но вам следует поспешить. Она вряд ли протянет долго.

Я повторил это моему другу. Он побледнел.

– Скорее, Гастингс! Мы должны нестись как ветер!

Такси доставило нас к больнице менее чем за десять минут. Мы сказали, что нам нужна мисс Монро, и нас немедленно проводили к нужной палате. Но в дверях нас встретила сестра в белом чепчике.

Пуаро прочел все по ее лицу.

– Умерла, да?

– Да, шесть минут назад.

Пуаро застыл на месте.

Сестра, неверно истолковав его чувства, мягко заговорила:

– Она не страдала, а под конец просто потеряла сознание. Ее сбила машина, знаете… и водитель даже не притормозил. Чудовищно, не правда ли? Надеюсь, кто-нибудь заметил номер.

– Звезды играют против нас, – тихо сказал Пуаро.

– Хотите взглянуть на нее?

Медсестра отступила в сторону, мы вошли в палату.

Бедняжка Флосси Монро, со всеми ее румянами и крашеными волосами… Она лежала так мирно, с улыбкой на губах…

– Да, – пробормотал Пуаро, – звезды играют против нас… Но звезды ли это? – Он вскинул голову, словно пораженный внезапной идеей. – Звезды ли это, Гастингс? А если нет… если нет… О, друг мой, я клянусь вам, клянусь вот здесь, над телом несчастной женщины, – когда наступит час, я забуду о жалости!

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

Но Пуаро повернулся к сиделке и начал ее расспрашивать. В итоге ему представили список вещей, найденных в сумочке погибшей. Пуаро, прочитав его, негромко вскрикнул.

– Вы видите, Гастингс, вы видите?!

– Что я вижу?

– Здесь не упомянут ключ! Но у нее должен был быть ключ от квартиры! Да, ее просто хладнокровно убили, и тот человек, который первым склонился над телом на улице, украл из сумочки ключ. Но мы можем еще успеть. Вряд ли он сразу найдет то, что ему нужно.

Другое такси привезло нас к дому Флосси Монро – запущенному многоквартирному зданию, окруженному такими же непривлекательными домами. Нам понадобилось некоторое время, чтобы попасть в квартиру мисс Монро, но по крайней мере мы могли быть уверены, что из дома за это время никто не выходил.

Но вот наконец мы очутились внутри. И сразу стало ясно, что кто-то уже успел побывать здесь до нас. Содержимое комода и ящиков стола было вывалено на пол. Замки взломаны, маленькие столики перевернуты – тот, кто обшаривал квартиру погибшей, очень спешил.

Пуаро принялся рыться в свалке. Внезапно он выпрямился и вскрикнул, держа что-то в руке. Это была фотографическая рамка – пустая.

Пуаро медленно перевернул ее. На задней стороне красовалась маленькая круглая наклейка с ценой.

– Она стоит четыре шиллинга, – заметил я.

– Mon Dieu! Гастингс, раскройте глаза! Это новая, чистая этикетка! Ее наклеил тот человек, который вытащил из рамки фотографию, человек, опередивший нас, но знавший, что мы придем следом, и нарочно оставивший этот знак! Это был, увы, Клод Даррел, или Номер Четвертый!

Глава 15 Чудовищная катастрофа

Именно после трагической смерти мисс Флосси Монро я начал замечать в Пуаро некоторые перемены. До этого времени его самоуверенность оставалась неколебимой. Однако в конце концов, похоже, начало сказываться длительное напряжение. Пуаро стал мрачным и задумчивым, его нервы были на пределе. В эти дни он стал настороженным, как кошка. Он всеми силами избегал разговоров о Большой Четверке и вроде бы даже взялся за обычную работу почти с прежним рвением. Тем не менее я знал, что он по-прежнему втайне занят этим большим делом. К нему то и дело приходили какие-то странного, отталкивающего вида славяне, и хотя он не удостаивал меня разъяснений по поводу своих таинственных действий, я понимал, что он готовит новую атаку или создает новое оружие с помощью этих отвратительных типов. Однажды, совершенно случайно, мне удалось заглянуть в его чековую книжку (он попросил меня проверить один маленький счет), и я заметил, что он выплатил огромную сумму – огромную даже для Пуаро, в последнее время сорившего деньгами, – некоему русскому, фамилия которого, похоже, включала в себя все до единой буквы алфавита.

Но Пуаро не находил нужных ему зацепок. И лишь чаще и чаще повторял одну и ту же фразу:

– Самая большая ошибка – недооценивать своего противника. Помните об этом, друг мой!

Я понял, что он боится новых ловушек и стремится избежать их любой ценой.

Так шли наши дела до конца марта, а затем однажды утром Пуаро сказал нечто весьма поразившее меня.

– Сегодня, друг мой, я бы посоветовал вам надеть ваш лучший костюм. Мы отправляемся с визитом к министру внутренних дел.

– В самом деле? Это замечательно! Он вам звонил, просит что-то расследовать?

– Не совсем так. Встреча состоится по моей инициативе. Вы, может быть, помните, я говорил однажды, что как-то мне довелось оказать ему небольшую услугу. Он был в восторге и чрезвычайно высоко оценил мои способности, а теперь я хочу этим воспользоваться. Как вам известно, французский премьер мсье Дежардо сейчас в Лондоне, и по моей просьбе министр устроил так, что он будет присутствовать сегодня на нашем маленьком совещании.

Достопочтенный Сидней Кроутер, министр внутренних дел Его Величества, был фигурой известной и популярной. Это был человек лет пятидесяти, с насмешливым выражением лица и проницательными серыми глазами; он встретил нас с добродушным дружелюбием, являвшимся одной из главных черт его характера.

В кабинете, спиной к камину, стоял высокий худощавый человек с остроконечной черной бородкой и выразительным лицом.

– Мсье Дежардо, – сказал Кроутер, – позвольте мне представить вам мсье Эркюля Пуаро, о котором вы, возможно, уже слышали.

Француз поклонился и взмахнул рукой.

– Разумеется, я слышал о мсье Пуаро, – вежливо произнес он. – А кто о нем не слышал?

– Вы очень любезны, мсье, – сказал Пуаро, кланяясь, но его лицо порозовело от удовольствия.

– Найдется ли у вас словечко и для старого друга? – послышался тихий голос из угла кабинета, и из-за высокого книжного шкафа вышел еще один человек.

Это был наш давний знакомый, мистер Инглз.

Пуаро с жаром пожал его руку.

– А теперь, мсье Пуаро, – сказал Кроутер, – мы все к вашим услугам. Насколько я понял из нашего разговора по телефону, у вас есть некое чрезвычайно важное сообщение?

– Да, мсье, это так. В мире в наши дни существует некая обширная организация – преступная организация. Ею руководят четыре человека, которых называют обычно Большой Четверкой. Номер Первый – это некий китаец по имени Ли Чанг Йен. Номер Второй – американский мультимиллионер Эйб Райланд. Номер Третий – некая француженка. Номер Четвертый… ну, у меня есть все основания полагать, что это английский актер Клод Даррел. Эти четверо объединились с целью разрушить существующий социальный порядок и заменить его анархией, чтобы стать диктаторами при новом строе.

– Невероятно! – пробормотал француз. – Райланд ввязался в подобное дело? По-моему, идея слишком фантастична.

– Потрудитесь выслушать, мсье. Я перечислю вам некоторые из деяний этой самой Большой Четверки.

Излагаемые Пуаро факты захватили всеобщее внимание. Мне они были знакомы в деталях, и я заново вспомнил все наши пугающие приключения, слушая сухо звучащий голос Пуаро.

Когда Пуаро умолк, мсье Дежардо молча посмотрел на мистера Кроутера. Тот ответил на его взгляд словами:

– Да, мсье Дежардо, я думаю, мы должны признать существование Большой Четверки. Скотленд-Ярд поначалу склонен был отнестись к идее с насмешкой, но им пришлось убедиться, что мсье Пуаро прав в большинстве своих утверждений. Вот только вопрос об их целях остается открытым. Я не могу отделаться от ощущения, что мсье Пуаро… э-э… несколько преувеличивает.

В качестве ответа Пуаро привел десяток ярких примеров. Меня просили не публиковать их даже теперь, и потому я промолчу, скажу лишь, что речь шла о невероятных катастрофах на подводных лодках, случившихся в определенное время, и о серии авиационных катастроф и вынужденных посадок. Пуаро утверждал, что это дело рук Большой Четверки, и в доказательство привел письменные показания нескольких ученых, из которых следовало, что для организации подобных диверсий Большая Четверка должна владеть научными секретами, неизвестными остальному миру.

Это привело нас к тому самому вопросу, которого я и ждал от французского премьера.

– Вы сказали, что третий член преступной организации – француженка. Вам известно ее имя?

– Это имя всем хорошо известно, мсье. Номер Третий – не кто иной, как прославленная мадам Оливер.

При упоминании знаменитой ученой дамы, преемницы мадам Кюри, мсье Дежардо чуть не вывалился из кресла, а его лицо побагровело от охватившего француза негодования.

– Мадам Оливер! Это невозможно! Абсурд! Чушь! Это оскорбление нации!

Пуаро слегка покачал головой и ничего не сказал.

Дежардо несколько секунд пребывал в остолбенении. Затем его лицо прояснилось, он перевел взгляд на министра внутренних дел и многозначительно постучал себя пальцем по лбу.

– Мсье Пуаро – великий человек, – сказал он. – Но даже великие люди иногда… ну, имеют свой маленький пунктик, не так ли? И начинают искать воображаемые заговоры в высоких сферах. Это общеизвестно. Вы со мной согласны, мистер Кроутер?

Министр внутренних дел несколько минут молчал, ничего не отвечая. Затем заговорил медленно и серьезно.

– Честно говоря, я не знаю, – сказал он. – Я всегда полностью доверял мсье Пуаро, но… Ну, тут нужно больше, чем вера.

– И еще этот Ли Чанг Йен, – продолжил мсье Дежардо. – Кто вообще о нем когда-нибудь слыхал?

– Я, – неожиданно для всех раздался голос мистера Инглза.

Француз уставился на него, а мистер Инглз ответил ему безмятежным взглядом, в этот момент он еще сильнее, чем прежде, напоминал китайского идола.

– Мистер Инглз, – пояснил министр внутренних дел, – величайший эксперт по внутренним делам Китая.

– И вы слышали о Ли Чанг Йене?

– Пока присутствующий здесь мсье Пуаро не явился ко мне с визитом, я воображал, что я – единственный англичанин, знающий об этом китайце. Не ошибитесь, мсье Дежардо, в Китае сейчас есть лишь один-единственный человек, на которого стоит обратить внимание, – Ли Чанг Йен. Он, возможно – я подчеркиваю: возможно, – обладает в настоящий момент самым блестящим умом в мире.

Мсье Дежардо выглядел совершенно ошеломленным. Но вскоре он оживился.

– Не исключаю, что в ваших словах что-то есть, мсье Пуаро, – холодно сказал он. – Но в том, что касается мадам Оливер, вы полностью ошибаетесь. Она подлинная дочь Франции и предана только науке и ничему, кроме науки.

Пуаро пожал плечами и промолчал.

Последовала пауза, длившаяся минуту или две, а затем мой невысокий друг встал, и, несмотря на всю эксцентричность его внешности, он выглядел преисполненным достоинства.

– Я сказал все, господа… я предостерег вас. Я так и думал, что мне, скорее всего, не поверят. Но по крайней мере вы предупреждены. Мои слова осядут в ваших умах, и каждый новый факт будет подтверждать мои слова и укреплять вашу пошатнувшуюся веру в меня. Мне необходимо было высказаться сегодня… позже, может быть, я уже не смогу этого сделать.

– Вы хотите сказать… – проговорил Кроутер, вопреки собственной воле поддавшись серьезности тона Пуаро.

– Я хочу сказать, мсье, что с того момента, как я установил личность Номера Четвертого, моя жизнь не стоит и цента. Он постарается уничтожить меня любой ценой – не напрасно ведь его зовут Истребителем. Мсье, я прощаюсь с вами. Вам, мсье Кроутер, я вручаю этот ключ и этот запечатанный конверт. Я изложил все свои соображения по данному делу и все идеи по поводу того, как наилучшим образом встретить угрозу, которая в один прекрасный день может нависнуть над миром, и спрятал все это в некоем сейфе. В случае моей смерти, мсье Кроутер, я завещаю вам забрать эти бумаги и постараться извлечь из них пользу. А теперь, господа, всего доброго!

Дежардо лишь холодно кивнул, но Кроутер вскочил и протянул руку моему другу:

– Вы обратили меня в свою веру, мсье Пуаро. Да, все это выглядит фантастично, однако я верю, что вы говорили правду.

Мистер Инглз вышел вместе с нами.

– Что ж, встреча прошла неплохо, – заявил Пуаро, когда мы вышли наружу. – Я и не рассчитывал убедить Дежардо, но я, по крайней мере, уверен теперь, что, если умру, мои знания не умрут вместе со мной. И у меня появилась парочка новых последователей. Вот так!

– Я всегда с вами, вы это знаете, – сказал Инглз. – Кстати, я еду в Китай, как только разберусь тут с делами.

– Умно ли это?

– Нет, – сухо ответил мистер Инглз. – Но это необходимо. Каждый должен делать то, что в его силах.

– Ах, вы храбрый человек! – выразительно воскликнул Пуаро. – Если бы мы были не на улице, я бы обнял вас!

Мне показалось, Инглз втайне порадовался тому, что мы именно на улице.

– Не думаю, что в Китае я окажусь в большей опасности, чем вы, оставаясь в Лондоне, – проворчал он.

– Да, похоже, что так, – согласился Пуаро. – Я лишь надеюсь, что их страсть к издевательствам не обратится заодно и на Гастингса, вот и все. Это бы меня сильно рассердило.

Я прервал эту бодрую беседу замечанием, что я вообще-то не намерен позволять издеваться надо мной, и вскоре после этого Инглз покинул нас.

Некоторое время мы шагали молча, а потом Пуаро вдруг нарушил тишину неожиданным замечанием:

– Я думаю… я действительно думаю, что следует вовлечь в дело моего брата!

– Вашего брата? – в изумлении воскликнул я. – Я и понятия не имел, что у вас есть брат!

– Вы меня удивляете, Гастингс. Разве вы не знаете, что все прославленные детективы имели братьев, которые могли бы стать еще более прославленными, если бы не их врожденная леность?

Пуаро имел привычку иной раз говорить совершенно специфическим тоном, благодаря чему невозможно было понять, шутит он или серьезен. Вот и теперь он применил этот свой фокус.

– Как зовут вашего брата? – осторожно спросил я, пытаясь освоиться с новой идеей.

– Ахилл Пуаро, – серьезно ответил мой друг. – Он живет в Бельгии, неподалеку от Спа.

– И чем он занимается? – полюбопытствовал я, стараясь не проявить удивления по поводу склонности покойной мадам Пуаро к необычным именам.

– Он не занимается ничем. Он, как я уже сказал, предается исключительно лени. Но его способности едва ли ниже моих собственных… а о них говорят, что они необычайны.

– Он похож на вас внешне?

– В общем да. Но он не так хорош собой. И он не носит усов.

– Он старше вас или моложе?

– Ему довелось появиться на свет в один день со мной.

– Близнецы! – воскликнул я.

– Совершенно верно, Гастингс. Вы с безупречной легкостью пришли к правильному выводу. Но вот и наш дом. Давайте-ка сегодня займемся тем маленьким дельцем… я имею в виду ожерелье герцогини.

Однако вопрос с ожерельем герцогини пришлось отложить – нас ожидало еще одно новое дело.

Домовладелица миссис Пирсон немедленно доложила нам, что пришла какая-то медсестра и ждет мсье Пуаро.

Медсестра сидела в кресле у окна – приятная женщина средних лет в темно-голубой униформе. Ей, похоже, трудно было приступить к рассказу, но Пуаро сумел быстро завоевать ее доверие, и она заговорила:

– Видите ли, мсье Пуаро, я прежде никогда не сталкивалась с чем-либо подобным. Меня от Ларкской сестринской общины направили в некий дом в Хертфордшире. К старому джентльмену, мистеру Темплтону. Это очень приятный дом, и люди там приятные. Жена, миссис Темплтон, намного моложе супруга, и еще с ними живет его сын от первого брака. Я не знаю, хорошо ли ладят между собой молодой человек и его мачеха. Он, видите ли… его не назовешь полностью нормальным. Не то чтобы совсем уж придурковатый, но определенно слишком тупой. Ну, болезнь пожилого мистера Темплтона с самого начала показалась мне очень загадочной. Временами он вроде как бывал совершенно здоров, а потом вдруг у него начинался желудочный приступ с болями и тошнотой. А врач, похоже, считал, что все в порядке, он ничего мне не говорил. Но я поневоле об этом раздумывала. А потом…

Она замолчала и сильно покраснела.

– Произошло нечто, пробудившее в вас подозрения? – спросил Пуаро.

– Да.

Но, похоже, ей было трудно продолжить рассказ.

– Я обнаружила, что и слуги об этом сплетничают…

– О болезни мистера Темплтона?

– О нет! О… о другом…

– О миссис Темплтон?

– Да.

– Миссис Темплтон и доктор, возможно?..

На такие вещи у Пуаро был сверхъестественный нюх. Сиделка бросила на него благодарный взгляд и продолжила:

– Они действительно сплетничали. А однажды я сама увидела их вместе… в саду…

Больше она ничего не добавила. Но наша клиентка была настолько взволнована, незачем было расспрашивать, что именно она заметила. Несомненно, увиденного ей было достаточно, чтобы сделать собственные выводы о ситуации в доме.

– Приступы становились все сильнее и сильнее. Доктор Тревес сказал, что это вполне естественно, и что этого следовало ожидать, и что мистер Темплтон едва ли проживет долго. Но я никогда прежде не видела ничего подобного – а я уже много лет работаю сиделкой. На мой взгляд, это было слишком уж похоже на… на…

Она помолчала, колеблясь.

– На отравление мышьяком? – подсказал Пуаро.

Она кивнула.

– И еще он, я имею в виду пациента, сказал как-то раз нечто непонятное, странное. Он сказал: «Они меня достанут, эти четверо. Они меня достанут».

– А? – вскрикнул Пуаро.

– Да, он именно это произнес, мсье Пуаро. У него в тот момент был сильный приступ боли, конечно, и он едва ли осознавал, что вообще говорит что-то.

– «Они меня достанут, эти четверо», – задумчиво повторил Пуаро. – Как вы думаете, кого он подразумевал под «четырьмя»?

– Вот уж этого я не могу сказать, мсье Пуаро. Я подумала, он, возможно, имел в виду жену, сына, и доктора, и, возможно, мисс Кларк, компаньонку миссис Темплтон. Как раз четверо получается, правда? Он мог решить, что они сговорились против него.

– Вполне вероятно, вполне вероятно, – озабоченным тоном пробормотал Пуаро. – А как насчет пищи? Вы принимаете необходимые меры предосторожности?

– Я делаю все, что могу. Но, конечно, иной раз миссис Темплтон сама подает ему обед, и еще у меня же есть выходные дни.

– Да, верно. И ваши подозрения недостаточно тверды, чтобы вы могли обратиться в полицию?

На лице сиделки отразился ужас, едва она услышала слова Пуаро.

– О! Нет… Но я вот что сделала, мсье Пуаро. У мистера Темплтона был недавно особо сильный приступ после того, как он съел суп. Я собрала со дна тарелки остатки в пузырек и, когда сегодня мне дали выходной, чтобы я могла навестить больную матушку, забрала его с собой. Мистер Темплтон с утра неплохо себя чувствовал.

Она достала из сумки маленький флакон с темной жидкостью и подала его Пуаро.

– Блестяще, мадемуазель. Мы немедленно отправим это на анализ. Если вы вернетесь сюда, ну скажем, через час, я смогу сообщить вам, обоснованны ли ваши подозрения.

Узнав у посетительницы, как ее зовут и в каком медицинском учреждении она училась, Пуаро отпустил сиделку. Затем написал записку и, приложив ее к бутылочке, вызвал прислугу, чтобы отправить все в лабораторию. Пока мы ожидали результатов, Пуаро развлекался тем, что, к немалому моему удивлению, взялся за проверку личности медицинской сестры.

– Да-да, друг мой, – пояснил он, обращаясь ко мне. – Я должен быть осторожен. Не забывайте, что Большая Четверка идет по нашему следу.

Однако вскоре он убедился в том, что сиделка по имени Мейбл Палмер действительно направлена в дом Темплтона Ларкской общиной по запросу супруги больного.

– Пока что все в порядке, – сказал Пуаро, подмигнув мне. – А вот и сиделка Палмер возвращается, а заодно и результаты из лаборатории несут.

Действительно, они прибыли одновременно.

И медсестра, и я с нетерпением ждали, пока Пуаро прочитает отчет лаборатории.

– Там есть мышьяк? – едва слышно спросила сиделка.

Пуаро покачал головой, складывая лист бумаги.

– Нет.

Мы оба были невероятно удивлены.

– Мышьяка там нет, – продолжил Пуаро. – Но там есть сурьма. И по этому поводу мы немедленно отправляемся в Хертфордшир. Молите бога, чтобы мы успели.

Было решено, что проще всего будет, если Пуаро представится как детектив, кем он в действительности и являлся, а поводом для его посещения и расспросов миссис Темплтон станет некая служанка, недавно работавшая в доме и уволенная; имя девушки сообщила нам сиделка Палмер. Якобы ту девицу подозревают в краже драгоценностей по прежнему месту службы.

Было уже довольно поздно, когда мы прибыли в Элмстед (так называлось поместье). Мы подождали минут двадцать после того, как сиделка вошла, чтобы не возникло лишних вопросов по поводу нашего одновременного появления.

Миссис Темплтон, высокая смуглая женщина, с беспокойным взглядом и манерными движениями, согласилась принять нас. Я заметил, что, когда Пуаро сообщил о роде своих занятий, она как-то резко, с шипением, вдохнула, как будто ее это поразило, но с готовностью ответила на все его вопросы об уволенной горничной. А затем, чтобы испытать леди, Пуаро принялся рассказывать длинную историю о случае с отравлением, который ему якобы довелось недавно расследовать. В истории фигурировала неверная жена. Глаза Пуаро во время рассказа не отрывались от лица миссис Темплтон, и ей, как она ни старалась, не удалось скрыть все нарастающее волнение. Внезапно она что-то пробормотала и поспешила вон из комнаты.

Но мы недолго оставались одни. Почти сразу в гостиную вошел коренастый человек с короткими рыжими усами и в пенсне.

– Доктор Тревес, – представился он. – Миссис Темплтон попросила меня принести за нее извинения. Она, знаете ли, не слишком хорошо себя чувствует. Волнение за мужа и прочее в этом роде. Я предписал ей бром и постель. Но она надеется, что вы останетесь разделить с нами скромную трапезу, а я постараюсь уговорить вас. Мы здесь слыхали о вас, мсье Пуаро, и мы надеемся воспользоваться случаем и получить удовольствие от вашего визита. А, вот и Микки!

В гостиную, волоча ноги, вошел молодой человек. У него были необычайно круглое лицо и высоко поднятые брови, придающие ему глупый вид – как будто он постоянно пребывал в удивлении. Он неловко ухмылялся, когда мы пожимали друг другу руки. Это, понятно, был приемный сын хозяйки.

Вскоре мы направились в столовую. Доктор Тревес вышел ненадолго – чтобы откупорить какое-то вино, я думаю, – и неожиданно физиономия юноши поразительным образом изменилась. Он наклонился вперед, таращась на Пуаро.

– Вы приехали из-за отца, – заявил он, кивая головой, – уж я-то знаю. Я знаю многое, но никто об этом не догадывается. Матушка будет счастлива, когда отец умрет и она сможет выйти замуж за доктора Тревеса. Вы знаете, она мне не родная мать. Я ее не люблю. Она хочет, чтобы отец умер.

Сцена вышла чудовищная. К счастью, прежде чем Пуаро успел хоть что-то произнести, доктор вернулся, и мы принялись беседовать о разных вещах.

А потом вдруг Пуаро с глухим стоном откинулся на спинку стула. Его лицо исказилось от боли.

– Боже мой, сэр, что с вами? – воскликнул доктор.

– Спазм. Я к ним привык. Нет-нет, мне не требуется ваша помощь, доктор. Если можно, я бы прилег на минутку-другую где-нибудь наверху.

Его просьба была немедленно удовлетворена, и я проводил своего друга наверх, где он, испуская громкие стоны, повалился на кровать.

В первые минуты я и вправду решил, что ему плохо, но быстро сообразил, что Пуаро – как это уже случалось – разыгрывает комедию и что ему просто нужно остаться одному наверху, поблизости от спальни больного хозяина дома.

Поэтому я оказался вполне готов к тому, что, как только мы с Пуаро остались наедине, он вскочил на ноги.

– Быстрее, Гастингс, в окно! Там снаружи плющ. Мы можем выбраться, пока нас не заподозрили.

– Выбраться?

– Да, мы должны немедленно бежать из этого дома! Вы обратили на него внимание за обедом?

– На доктора?

– Нет, на молодого Темплтона! Он играл с кусочком хлеба. Помните, что рассказала нам Флосси Монро незадолго до смерти? Этот ее Клод Даррел имел привычку постукивать кусочком хлеба по столу, собирая на него крошки. Гастингс, это заговор, и этот юноша, который выглядит полным глупцом, – наш заклятый враг Номер Четвертый! Скорее!

Я не стал тратить время на споры. Пусть все это выглядело слишком невероятным, все равно лучше было не медлить. Мы как можно более тихо и осторожно спустились вниз, цепляясь за стебли плюща, и прямиком помчались к городку и железнодорожной станции. Мы как раз успели на последний поезд в 8.34, который прибывал в Лондон около одиннадцати вечера.

– Заговор, – задумчиво сказал Пуаро. – Кто в него вовлечен, хотел бы я знать? Я подозреваю, что все семейство Темплтон состоит на службе у Большой Четверки. Неужели они намеревались просто заманить нас в ловушку и прихлопнуть? Или тут что-то посложнее? Может быть, они собирались играть комедию, чтобы поддерживать мой интерес какое-то время, а сами пока… что? Что им нужно было сделать? Хотел бы я знать…

Всю дорогу он пребывал в глубокой задумчивости.

Когда мы добрались до нашей квартиры, он остановил меня у двери гостиной.

– Внимание, Гастингс! Что-то мне это подозрительно… Позвольте, я войду первым.

Он так и сделал и, к моему недоумению, не стал нажимать на электрический выключатель пальцем, а использовал для этого старую галошу. Затем он обошел гостиную, как настороженный кот, внимательно всматриваясь, ни к чему не прикасаясь, явно ожидая подвоха. Я некоторое время наблюдал за ним, послушно стоя на пороге.

– Но все же в порядке, Пуаро, – сказал я наконец, потеряв терпение.

– Похоже на то, друг мой, похоже. Но следует убедиться.

– Вздор, – буркнул я. – Я разожгу камин в любом случае и закурю трубку. А, наконец-то я вас поймал! Спички последним брали вы и не вернули их в держатель, как обычно! А меня за это постоянно ругаете!

Я протянул руку к спичкам. Я еще слышал предостерегающий крик Пуаро… увидел, как он метнулся ко мне… моя рука коснулась спичечного коробка…

Затем – вспышка голубого огня… рвущий уши грохот… и темнота.

Я очнулся и увидел знакомое лицо нашего старого друга, доктора Риджвэя, склонившегося надо мной. Выражение кратковременной радости скользнуло в его глазах.

– Лежите, не двигайтесь, – мягко сказал он. – С вами все в порядке. Это был взрыв.

– А Пуаро? – пробормотал я с трудом.

– Вы у меня дома. Все в порядке.

– Пуаро? – повторил я. – Что с Пуаро?

Он понял, что мне необходимо все знать и дальнейшее увиливание от ответа пользы не принесет.

– Вы каким-то чудом уцелели, но Пуаро… нет.

С моих губ сорвался яростный крик:

– Но он не умер? Не умер?!

Риджвэй склонил голову, его лицо исказилось страданием.

С энергией отчаяния я оттолкнулся от постели и сел.

– Пуаро может умереть, – прошептал я. – Но его дух жив. Я закончу его работу! Смерть Большой Четверке!

А потом я упал на спину и потерял сознание.

Глава 16 Умирающий китаец

Даже теперь мне трудно писать о тех мартовских днях.

Пуаро – уникальный, неподражаемый Эркюль Пуаро – мертв! Это была воистину дьявольская идея – соединить заряд взрывчатки со спичечным коробком, который, без сомнения, привлек бы его взгляд, и Пуаро поспешил бы положить вещицу на место… и таким образом вызвал бы взрыв. Но так уж случилось, что катастрофу вызвал я и мучился теперь бесплодным раскаянием. Как и сказал доктор Риджвэй, я лишь чудом не погиб, получив только легкую контузию.

Хотя мне и казалось, что я очнулся почти сразу же после взрыва, на самом деле прошло больше двадцати четырех часов, прежде чем я вернулся к жизни. И только к вечеру следующего дня я смог с трудом дойти на подгибающихся ногах до соседней комнаты и горестно взглянуть на простой сосновый гроб, содержавший в себе останки одного из самых замечательных людей, каких когда-либо знал этот мир.

С того самого момента, как ко мне вернулось сознание, я думал об одном: отомстить за смерть Пуаро, начать безжалостную охоту на Большую Четверку.

Я был уверен, что доктор Риджвэй придерживается той же идеи, однако, к моему удивлению, добрый целитель оказался куда как равнодушен к ней.

– Возвращайтесь в Южную Америку, – таков был его совет, повторяемый при каждом удобном случае. Я спросил, почему он считает попытку мести бессмысленной. И со всей присущей ему вежливостью и мягкостью доктор пояснил: если уж Пуаро, неподражаемый, великий Пуаро потерпел неудачу, что может сделать обычный человек вроде меня?

Но я стоял на своем. Если оставить в стороне вопрос о том, обладал ли я достаточной квалификацией для подобного дела (и между прочим, замечу, что я далеко не полностью был согласен с его точкой зрения по этому поводу), я, в конце-то концов, так долго работал с Пуаро, что полностью постиг его методы и чувствовал себя способным продолжить расследование с того места, на котором остановился Пуаро; и вообще для меня это стало вопросом чести. Моего друга подло убили. Мог ли я спокойно вернуться в Южную Америку, не сделав хотя бы попытки поставить убийц перед судом?

Я объяснил все это и многое другое доктору Риджвэю, который выслушал меня с полным вниманием.

– И тем не менее, – сказал он, когда я умолк, – мой совет остается прежним. Я искренне убежден, что и сам мсье Пуаро, будь он здесь, настаивал бы на вашем возвращении. И я умоляю вас, Гастингс, – умоляю его именем – оставить эти безумные идеи и вернуться на ваше ранчо.

На это можно было ответить лишь одним-единственным образом, и он, печально покачав головой, не добавил больше ни слова.

Прошел месяц, прежде чем я окончательно встал на ноги. К концу апреля я добился встречи с министром внутренних дел.

Поведение мистера Кроутера весьма напоминало поведение доктора Риджвэя. Министр отнесся к моим замыслам отрицательно и в то же время старался меня утешить. Вместо того чтобы поблагодарить меня за предложенную помощь в расследовании, он твердо отказался от моих услуг. Бумаги, переданные ему на хранение моим другом, оставались у него, и министр заверил меня, что он предпринимает все необходимые меры, чтобы справиться с надвигающейся угрозой.

И этим мне поневоле пришлось удовлетвориться. Мистер Кроутер закончил встречу настоятельным требованием: он хотел, чтобы я вернулся в Южную Америку. В целом я счел наш разговор совершенно непродуктивным.

Думаю, мне следовало бы описать похороны Пуаро. Это была торжественная и трогательная церемония, а количество присланных венков оказалось просто невообразимым. Цветы прислали и люди высшего общества, и бедняки, и вся страна, приютившая моего друга-бельгийца, скорбела вместе со мной. Я же, стоя на краю могилы, искренне страдал, вспоминая различные приключения и все те счастливые дни, которые мы провели вместе с Пуаро.

К началу мая у меня был готов план кампании. Я понял, что не могу сделать ничего лучше, кроме как следовать схеме Пуаро и продолжать сбор информации о Клоде Дарреле. Поэтому я дал объявление в несколько утренних газет. И вот как-то раз, сидя в маленьком ресторанчике в Сохо, я просматривал газеты, ища отклик на свой призыв, и вдруг увидел небольшую заметку, повергшую меня в ужас.

В ней очень коротко сообщалось о таинственном исчезновении мистера Джона Инглза с борта парохода «Шанхай» вскоре после его выхода из марсельского порта. Хотя погода была отличной, высказывалось предположение, что данный джентльмен каким-то образом упал за борт. В конце заметки упоминалось, что мистер Инглз долгое время служил в Китае и имел немалые заслуги.

Новость была весьма неприятной. Я увидел в смерти мистера Инглза зловещий знак. Ни на одно мгновение я не поверил в предположение о несчастном случае. Инглз был убит, и его смерть лишь доказывала могущество проклятой Большой Четверки.

Пока я сидел там, ошеломленный новым ударом, и так и эдак обдумывая происшедшее, я вдруг обратил внимание на поразительное поведение человека, сидевшего напротив меня. До этого мгновения я не обращал на него внимания. Это был худощавый темноволосый мужчина средних лет, с болезненным цветом лица, с небольшой остроконечной бородкой. Он сел за мой стол так тихо, что я почти не заметил его появления.

Но то, что он сделал теперь, было странно, чтобы не сказать больше. Наклонившись вперед, он намеренно насыпал соль на мою тарелку – четырьмя маленькими кучками по краю.

– Извините меня, – произнес он унылым голосом, – но предложить незнакомцу соль означает развеять его печали, так говорят в некоторых странах. Конечно, может оказаться, что это бессмысленно. Но я надеюсь, что это не так. Я надеюсь, вы будете рассудительны.

Потом он с многозначительным видом повторил операцию с солью, на этот раз насыпав ее на свою тарелку. Символ 4 был настолько ясен, что об ошибке и речи не шло. Я внимательно всмотрелся в незнакомца. Он ничем не напоминал ни молодого Темплтона, ни лакея Джеймса, ни других сыгранных им персонажей – и все же я ничуть не сомневался, что передо мной сам устрашающий Номер Четвертый. Лишь в его голосе мне послышалось нечто напоминающее незнакомца в плотно застегнутом пальто, посетившего нас с Пуаро в Париже.

Я огляделся по сторонам, не зная, что делать. Прочитав мои мысли, Номер Четвертый улыбнулся и мягко покачал головой.

– Я бы вам этого не советовал, – заметил он. – Помните, что случилось из-за ваших необдуманных действий в Париже? Позвольте заверить вас, что у меня всегда наготове путь к отступлению. Ваши идеи всегда несколько простоваты, капитан Гастингс, если можно так сказать.

– Вы дьявол! – воскликнул я, задыхаясь от гнева. – Вы чертово отродье!

– Пылко… как всегда, пылко. Ваш уже оплаканный друг сказал бы сейчас, что человек, сохраняющий спокойствие, всегда имеет большое преимущество.

– И вы еще осмеливаетесь упоминать его! – закричал я. – Вы, убивший его так подло! И вы явились сюда…

Он перебил меня:

– Я пришел сюда с целями абсолютно мирными. Чтобы посоветовать вам вернуться в Южную Америку. Если вы уедете, дело на том и кончится – в том, что касается Большой Четверки. Вас и ваших близких больше никогда не потревожат. Даю вам слово.

Я презрительно расхохотался.

– А если я откажусь повиноваться вашему наглому приказу?

– Едва ли это можно назвать приказом. Это скорее… ну скажем, предостережение. – В его тоне прозвучала холодная угроза. – Первое предупреждение, – пояснил он уже мягко. – Вы проявите настоящую мудрость, если не пренебрежете им.

И тут же, прежде чем я успел заметить его намерение, он встал и быстро скользнул к выходу. В следующую секунду я уже вскочил и бросился за ним, но, к несчастью, не сумел разминуться с необычайно толстым человеком, загородившим проход между моим столом и соседним. К тому времени, когда я наконец проскочил мимо, преследуемый уже проходил сквозь двери, и тут, как назло, передо мной возникло новое препятствие в виде официанта с огромным подносом, полным тарелок, – он налетел на меня совершенно неожиданно. В общем, когда я добрался до выхода, я не обнаружил и следа человека с темной бородкой.

Официант рассыпался в извинениях, толстяк безмятежно уселся за стол и принялся заказывать ленч – ничто не указывало на то, что кто-то из них действовал целенаправленно. Все выглядело как случайность. И тем не менее у меня сложилось другое мнение. Я слишком хорошо знал, что агенты Большой Четверки вездесущи.

Нечего и говорить, что я не обратил ни малейшего внимания на их предупреждение. Я должен был или победить, или погибнуть. На свои объявления я получил всего два ответа. И ни один из них не содержал в себе хоть сколько-нибудь ценной информации. Оба сообщения пришли от актеров, в то или иное время игравших на сцене вместе с Клодом Даррелом. Но эти люди не были знакомы с Даррелом достаточно близко и не могли пролить света на его происхождение или нынешнее местопребывание.

И от Большой Четверки не было никаких известий, пока не прошло десять дней. А на одиннадцатый я шел через Гайд-парк, погруженный в мысли, когда меня окликнули глубоким голосом с иностранным акцентом:

– Капитан Гастингс, не так ли?

Большой лимузин притормозил у тротуара. Из него выглянула женщина, одетая в изысканное черное платье, с изумительными жемчугами на шее. Я сразу узнал леди, знакомую мне сначала под именем графини Веры Русаковой, а затем под различными псевдонимами в роли агента Большой Четверки. Пуаро по тем или иным причинам всегда испытывал к графине тайную нежность. Что-то в ее пышной и яркой внешности привлекало маленького мужчину. Графиня была, как он не раз восклицал в приступах восторга, редчайшей женщиной. То, что она выступала против нас, на стороне наших злейших врагов, ничуть не меняло его суждения.

– Ах, да не смотрите вы на меня так! – сказала графиня. – Я должна сказать вам кое-что важное. И не пытайтесь меня арестовать, это было бы слишком глупо. Вы всегда были глуповаты… да-да, именно так! Вы и теперь глупец, потому что не приняли во внимание наше предостережение. Я принесла вам второе. Немедленно уезжайте из Англии. Вы все равно ничего не сможете здесь сделать… это я вам честно говорю. Вам не довести дела до конца.

– В таком случае, – упрямо сказал я, – мне кажется весьма странным, что вы так тревожитесь из-за меня и упорно хотите выгнать из этой страны.

Графиня пожала плечами – великолепные плечи, великолепный жест!

– Если говорить обо мне, я и это считаю глупостью. Но главари, видите ли, боятся, что какие-то ваши слова или поступки могут помочь тем, кто сообразительнее вас. А потому – вас следует выслать.

Графиня, похоже, была весьма нелестного мнения о моих способностях. Я подавил раздражение. Без сомнения, она появилась на моем пути лишь затем, чтобы рассердить меня и дать мне понять, что я ровно ничего не значу.

– Конечно, было бы совсем нетрудно… э-э… устранить вас, – продолжила она, – но я бываю иной раз ужасно сентиментальна. Я просила за вас. У вас ведь где-то есть милая маленькая женушка, так? И вашему бедному маленькому другу, который погиб, было бы приятно знать, что вас не убили. Он мне всегда нравился, вы это знаете. Он был умен… весьма умен! Если бы он не выступил один против тех четверых, он мог бы многого достичь, я уверена. Я открыто это признаю – он был моим учителем! Я послала венок на его похороны в знак моего восхищения – огромный венок из алых роз. Алые розы хорошо отражают мой характер.

Я выслушал все это молча со все нарастающим отвращением.

– Вы похожи на мула, когда он прижимает уши и начинает брыкаться. Ну, я вам передала предупреждение. Помните, что третье предупреждение вы получите из рук Истребителя…

Она кивнула шоферу, и автомобиль двинулся с места и быстро покатил вперед. Я машинально запомнил номер, но вовсе не надеялся, что он приведет меня к чему-то. Большая Четверка никогда не бывала небрежной в деталях.

Я, словно протрезвев, пошел домой. Из потока слов, пролитого графиней, следовало одно. Моей жизни угрожала серьезная опасность. И хотя я вовсе не намеревался прекращать борьбу, я понял, что теперь мне придется каждый шаг делать с большой осторожностью.

Пока я обдумывал все эти события и искал наилучшую линию поведения, зазвонил телефон. Я пересек комнату и снял трубку:

– Да, алло… Кто это говорит?

Я услышал резкий голос:

– Вам звонят из госпиталя Святого Юлиана. У нас тут китаец, его ударили ножом на улице, и он попал к нам. Он при смерти. Мы позвонили именно вам потому, что нашли у него в кармане обрывок бумаги с вашим именем и адресом.

Я был в крайнем изумлении. Однако после мгновенного раздумья сказал, что, пожалуй, приеду прямо сейчас. Госпиталь Святого Юлиана находился, насколько я знал, неподалеку от доков, и мне пришло в голову, что китаец, возможно, сошел с какого-то корабля.

И только когда я уже ехал в госпиталь, меня пронзило внезапное подозрение. А что, если это ловушка? Кто бы ни был этот китаец, здесь мог приложить руку Ли Чанг Йен. Я припомнил западню с мнимым отравлением. И если звонок – еще одна уловка моих врагов?

По некотором размышлении я решил, что в любом случае от визита в госпиталь вреда быть не может. Возможно, это и не имеет отношения к заговору. Конечно, умирающий китаец мог сообщить мне нечто такое, что завело бы меня прямо в руки Большой Четверки, но, если я буду осторожен и внимателен и притворюсь доверчивым остолопом, я могу узнать кое-что полезное.

Как только я прибыл в госпиталь Святого Юлиана и назвал себя, меня тут же провели в травматическое отделение к постели пострадавшего. Он лежал абсолютно неподвижно, глаза были закрыты, и лишь едва заметное дыхание давало понять, что он еще жив. Возле постели стоял врач, держа руку на пульсе китайца.

– Он едва жив, – прошептал доктор. – Вы его знаете?

Я покачал головой:

– Никогда его не видел.

– Тогда почему у него в кармане были ваше имя и адрес? Вы ведь капитан Гастингс, так?

– Да, но я понимаю в этом деле не больше вашего.

– Удивительно. Из его документов ясно, что он служил в доме некоего Инглза, отставного государственного служащего. А, так вы с ним знакомы? – быстро произнес врач, поскольку я остолбенел, услышав произнесенное имя.

Слуга Инглза! Тогда я наверняка видел его прежде. Вот только я так и не научился отличать одного китайца от другого. Должно быть, он вместе с Инглзом отправился в Китай, а после гибели хозяина вернулся в Англию с каким-то сообщением – может быть, даже и для меня. Я понял, что узнать это сообщение не просто необходимо, а жизненно важно.

– Он в сознании? – спросил я. – Он может говорить? Мистер Инглз был моим старым другом, и я думаю, этот бедняга принес мне какое-то известие от него. Видите ли, мистер Инглз пропал дней десять назад, и предполагают, что он упал за борт.

– Он в сознании, но я сомневаюсь, что он сможет что-то сказать. Знаете, он потерял чертовски много крови. Конечно, я могу ввести ему дополнительную дозу стимулятора, но вообще-то мы уже сделали все, что было в наших силах.

Тем не менее он сделал китайцу подкожное вливание, а я стоял возле постели, надеясь, несмотря ни на что, услышать нечто важное… увидеть некий знак… что-то, что может оказаться для меня весьма ценным в погоне за врагами. Но минуты шли, а знака не было.

Внезапно меня осенила зловещая идея. А что, если я уже в ловушке? Предположим, что этот китаец лишь притворился слугой Инглза, а на самом деле он один из агентов Большой Четверки? Разве я не читал столько раз о китайских жрецах, способных симулировать смерть? Или, предположим, у Ли Чанг Йена есть группа фанатиков, готовых умереть по его приказу, лишь бы добиться нужного результата? Мне следовало быть настороже…

И как раз в то самое мгновение, когда все эти мысли мелькали в моей голове, умирающий пошевелился. Он что-то неразборчиво пробормотал. Потом я заметил, как его глаза приоткрылись и он бросил на меня взгляд. Он ничем не показал, что узнал меня, но я почувствовал, что он хочет говорить со мной. Будь он врагом или другом, я должен был его выслушать.

Я наклонился над кроватью, но отрывистые звуки, издаваемые умирающим, не имели для меня никакого смысла. Мне показалось, что я уловил что-то вроде «хенд», но к чему это относилось, было непонятно. Потом я разобрал еще одно слово – и это было слово «ларго». Я изумленно уставился на китайца, потом услышанное как-то само собой связалось в моем уме.

– Ларго Генделя? – спросил я.

Веки китайца слабо дрогнули, словно подтверждая мою догадку, и умирающий произнес еще одно итальянское слово – «карроза». Еще два или три слова по-итальянски донеслись до моих ушей, а потом китаец вздрогнул и вытянулся.

Врач оттолкнул меня в сторону. Все было кончено. Пострадавший умер.

Я вышел на улицу, недоумевая.

Ларго Генделя и «карроза». Если я не ошибался, слово «карроза» означало «экипаж». Что могли значить эти простые слова? Умерший был китайцем, а не итальянцем, так почему же он говорил по-итальянски? Ведь если он служил у Инглза, он должен был неплохо знать английский? Все это выглядело совершенно загадочно. Я размышлял над происшедшим всю дорогу до дома. Ох, если бы Пуаро был здесь, он бы с блеском разрешил проблему.

Я отпер дверь своим ключом и не спеша прошел в квартиру. На столе я увидел конверт и весьма осторожно распечатал его. Но, едва начав читать, я просто остолбенел.

Это было сообщение от адвокатской фирмы.

«Дорогой сэр (так оно начиналось).

По требованию нашего покойного клиента, мистера Эркюля Пуаро, мы пересылаем Вам прилагаемое письмо. Письмо было передано нам за неделю до гибели мистера Пуаро с инструкцией, что в случае его преждевременной кончины мы должны послать его Вам через определенное время.

Искренне Ваши, и так далее».

Я повертел запечатанный конверт. Определенно его надписывал Пуаро. Я слишком хорошо знал его почерк. С тяжелым сердцем я надорвал конверт и прочитал:

«Мon cher ami![211]

Когда Вы получите эту записку, меня уже не будет в живых. Не стоит лить обо мне слезы, лучше выполните мои распоряжения. Немедленно по получении письма возвращайтесь в Южную Америку. И не упрямьтесь. Я требую, чтобы Вы пустились в это путешествие, совсем не из сентиментальности. Это необходимо. Это часть плана Эркюля Пуаро! Говорить больше нет необходимости – в особенности такому сообразительному человеку, как мой друг Гастингс.

Смерть Большой Четверке! Приветствую Вас, друг мой, с того света!

Всегда Ваш – Эркюль Пуаро».

Я читал и перечитывал это удивительное послание. Одно было мне совершенно ясно. Этот потрясающий человек был настолько предусмотрителен, что даже собственная смерть не могла нарушить его планы! Я всегда был исполнителем – он был созидающим гением. Можно не сомневаться: за морем меня ждут подробные инструкции к действию. А тем временем мои враги, убежденные в том, что я послушался их приказа, и думать обо мне забудут. Я смогу вернуться, не вызвав ни малейших подозрений, и произвести опустошение в их рядах.

Ничто не препятствовало моему немедленному отъезду. Я отправил несколько телеграмм, собрал вещи и через неделю уже плыл в Буэнос-Айрес на «Ансонии».

Как только судно вышло из залива, стюард принес мне записку. Он пояснил, что конверт передал ему высокий джентльмен в меховом пальто, сошедший на берег как раз перед тем, как подняли трап.

Я вскрыл конверт. В нем лежала краткая записка:

«Вы поступили мудро».

Вместо подписи стояла большая цифра 4.

Теперь я мог позволить себе язвительную улыбку!

Море было почти спокойным. Я вполне удовлетворительно поужинал, отбросив все заботы, как и большинство пассажиров, и сыграл пару партий в бридж. Потом я отправился в свою каюту и уснул мертвым сном, как всегда сплю во время морских путешествий.

Я проснулся оттого, что кто-то настойчиво тряс меня. Удивленный и недоумевающий, я сел на постели и увидел перед собой одного из штурманов. Когда я проснулся, он вздохнул с облегчением.

– Слава богу, наконец-то я вас разбудил! Надо признать, нелегкая это работенка! Вы всегда так спите?

– В чем дело? – спросил я, все еще ничего не понимая и даже не до конца проснувшись. – Что-то случилось?

– Я думаю, вы должны это знать лучше меня, – сухо ответил офицер. – Мы получили секретный приказ Адмиралтейства. Вы должны перейти на эсминец, он ждет вас.

– Что?! – воскликнул я. – Посреди океана?!

– Да, это выглядит загадочно, но меня это не касается. Они специально прислали какого-то молодого человека, он займет ваше место, а мы все поклялись соблюдать тайну. Может, все-таки встанете и оденетесь?

Не в силах скрыть изумление, я выполнил его просьбу. Шлюпка уже ждала, и меня доставили на эсминец. Там меня встретили весьма обходительно, однако никаких объяснений я не услышал. У командира был приказ: доставить меня в определенную точку на побережье Бельгии. Больше он ничего не знал.

Все это выглядело как странный сон. Лишь одна мысль твердо угнездилась в моей голове: то, что происходит, является частью плана Пуаро. Я решил довериться судьбе, положившись на его волю. На берегу меня ждал автомобиль, и вскоре я уже мчался по широким фламандским долинам. Ночь я провел в маленькой гостинице в Брюсселе. На следующий день путешествие продолжилось. Теперь окрестности стали лесистыми, вокруг поднялись холмы. Я понял, что мы направляемся к Арденнам, и вдруг вспомнил, что Пуаро говорил как-то: в Спа живет его брат.

Но мы ехали не в Спа. Мы свернули с шоссе, углубились в горные леса и наконец добрались до маленькой деревушки, неподалеку от которой, высоко на склоне, покрытом лесом, стояла уединенная белая вилла. Автомобиль остановился перед зеленой дверью виллы.

Дверь распахнулась, едва я вышел из машины. Пожилой слуга поклонился мне.

– Мсье капитан Гастингс? – спросил он по-французски. – Мсье ожидают. Не соизволите ли последовать за мной?

Он провел меня через холл и распахнул дальнюю дверь, отступая в сторону, чтобы пропустить меня.

Я слегка зажмурился, поскольку окна комнаты выходили на запад и ее заливало послеполуденное солнце. Наконец мои глаза освоились с ярким светом, и я увидел человека, распахнувшего объятия мне навстречу.

Это был… нет, это невозможно… но… да!

– Пуаро! – закричал я и на этот раз не стал уклоняться от его рук. Мы обнялись.

– Ну да, это я, это действительно я! Не так-то просто убить великого Эркюля Пуаро!

– Но, Пуаро…

– À ruse de guerre[212], друг мой, à ruse de guerre. Все готово для решительного шага!

– Но вы могли бы сказать мне!

– Нет, Гастингс, не мог. Никогда, ни за что вы не смогли бы хорошо сыграть роль на моих похоронах. А так – все было великолепно. У Большой Четверки не осталось ни малейших сомнений.

– Но что мне пришлось пережить…

– Не думайте, что я такой уж бесчувственный. Я предпринял все это лишь ради вашей же безопасности. Я был готов рискнуть собственной жизнью, но я не мог позволить себе постоянно рисковать вашей. И после взрыва меня осенила блестящая идея. Добрый Риджвэй помог мне осуществить ее. Я мертв, вы возвращаетесь в Южную Америку… Но, друг мой, вы могли не захотеть вернуться домой! И потому я оставил письмо у своих адвокатов… Ну, это все пустая болтовня. Вы здесь, несмотря ни на что, и это великолепно. И мы с вами затаимся до тех пор, пока не настанет момент – момент победы над Большой Четверкой!

Глава 17 Номер четвертый проделывает фокус

Из нашего тихого убежища в Арденнах мы наблюдали за событиями в мире. Мы получали множество газет, и еще для Пуаро каждый день доставляли пухлый конверт, явно содержащий в себе нечто вроде отчета по делу. Пуаро никогда не показывал мне этих бумаг, но по его настроению и поведению нетрудно было догадаться, содержались в них хорошие новости или наоборот. Впрочем, он ни на секунду не усомнился в том, что наш план должен увенчаться только успехом и никак иначе.

– В недавнем прошлом меня постоянно пугала возможность вашей гибели прямо на пороге моего дома, Гастингс, – сказал он как-то. – И это заставляло меня нервничать – как кошку перед прыжком, так ведь у вас говорят? Но теперь я всем доволен. Даже если они обнаружат, что прибывший в Южную Америку капитан Гастингс – самозванец (а я не думаю, что это обнаружат – ведь едва ли они станут посылать агента, знающего вас лично), они всего лишь подумают, что вы пытаетесь обмануть их с присущей вам изобретательностью, и не станут предпринимать серьезных усилий для ваших поисков. В самом главном – в моей смерти – они полностью убеждены. И они двинутся вперед и начнут реализовывать свои планы.

– А потом? – пылко спросил я.

– А потом, mon ami, произойдет великое воскрешение Эркюля Пуаро! В одиннадцатом часу я воскресну, повергну их в смятение и одержу победу в моей неподражаемой манере!

Я понял, что тщеславие Пуаро – нечто такое, что выдержит без ущерба для себя любые испытания. Я напомнил, что раз-другой победа доставалась нашему противнику. Но мне бы следовало знать, что невозможно притушить восхищение Эркюля Пуаро его собственным методом.

– Видите ли, Гастингс, это вроде маленького карточного фокуса. У вас четыре валета, вы их разделяете – один наверху колоды, второй внизу и так далее. Потом вы снимаете карты, тасуете, и – оп! – валеты снова лежат все вместе. Это и есть моя цель. Так я и действую – то против одного члена Большой Четверки, то против другого. Но дайте только мне собрать их всех вместе, как валетов в колоде карт, и я прихлопну их одним удачным ходом!

– А как вы предполагаете собрать их вместе? – спросил я.

– Я просто выжду подходящий момент. Я буду лежать, затаившись, пока они не сочтут себя готовыми нанести удар.

– Может понадобиться много времени, – пробормотал я.

– Он, как всегда, нетерпелив, мой добрый Гастингс! Но – нет, это будет недолго. Тот единственный человек, которого они боялись, то есть я, убрался с их пути. Я даю им самое большее два месяца.

Его слова «убрался с их пути» вдруг заставили меня вспомнить об Инглзе и его трагической гибели, и я сообразил, что до сих пор не рассказал Пуаро о китайце, умершем в госпитале Святого Юлиана.

Пуаро выслушал мою историю с предельным вниманием.

– Значит, слуга Инглза? И те несколько слов, что он произнес, были итальянскими? Интересно…

– Именно поэтому я заподозрил, что китаец мог быть подослан Большой Четверкой.

– Ваше рассуждение ошибочно, Гастингс. Заставьте работать свои маленькие серые клеточки! Если бы ваши враги хотели обмануть вас, они обязательно учли бы то, что китаец должен говорить по-английски, хотя и плохо. Нет, послание было настоящим. Повторите-ка еще раз, что вы слышали?

– Сначала он упомянул о Ларго Генделя, а потом сказал что-то вроде «карроза» – это ведь экипаж, карета, правильно?

– И больше ничего?

– Ну, в самом конце он пробормотал нечто похожее на «кара», но на кого он ее призывал, я не понял… и какое-то женское имя. Зия, думаю. Но вряд ли это может иметь значение.

– Ошибаетесь, Гастингс. Кара Зия – это очень важно, действительно очень важно!

– Я не понимаю…

– Мой дорогой друг, вы никогда не поймете… просто потому, что англичане не знают географии.

– Географии? – воскликнул я. – При чем тут география?!

– Думаю, точнее бы объяснил мсье Томас Кук[213].

Как обычно, Пуаро отказался дать дальнейшие пояснения – это одна из его самых неприятных привычек. Но я обратил внимание, что он заметно повеселел после нашего разговора, как будто что-то выиграл.

Дни текли, приятные, хотя и слегка однообразные. На вилле нашлось множество книг, окрестности были просто изумительны и манили погулять, но я иной раз немного нервничал из-за нашей бездеятельности и из-за непоколебимой безмятежности Пуаро. Ничто не тревожило нашего покоя, и так все и шло до конца июня, и вот наконец пришли новости о Большой Четверке.

Однажды утром к вилле подкатил автомобиль, и это было настолько необычным для нас событием, что я поспешил вниз, чтобы удовлетворить свое любопытство. Я увидел, как Пуаро разговаривает с симпатичным человеком примерно моих лет, с виду похожим на крестьянина.

Пуаро представил его мне:

– Это капитан Харви, Гастингс, один из наиболее известных сотрудников вашей разведки.

– Ну, боюсь, не так уж я и известен, – со смехом произнес молодой человек.

– Лучше сказать – неизвестен тем, кому не следует о вас знать, – уточнил Пуаро. – Большинство знакомых капитана Харви считают его очень милым, но довольно безмозглым молодым человеком, который интересуется только травлей лисиц да танцами.

Тут уж и я рассмеялся.

– Ну ладно, перейдем к делу, – сказал Пуаро. – Значит, вы считаете, что время настало?

– Мы уверены в этом, сэр. Китай сейчас оказался в политической изоляции. Что там происходит, никому не известно. Никаких новостей оттуда нет, ни по телеграфу, ни иными путями… После социального взрыва – полное молчание!

– Ли Чанг Йен проявил себя. А остальные?

– Эйб Райланд неделю назад прибыл в Англию, а вчера отправился на континент.

– А мадам Оливер?

– Мадам Оливер прошлой ночью выехала из Парижа.

– В Италию?

– Да, сэр, в Италию. Насколько мы понимаем, они оба направляются именно в то место, которое вы назвали… хотя откуда вам стало известно…

– Ах, мне тут как раз и нечем особо похвастать! Это работа Гастингса. Он, видите ли, скрывает свой ум, но его ум глубок!

Харви посмотрел на меня с уважением, и я ощутил некоторую неловкость.

– Итак, все на ходу, – сказал Пуаро. Он теперь был абсолютно серьезен и даже слегка побледнел. – Время пришло. Вы все подготовили?

– Все ваши приказы в точности выполнены. Правительства Италии, Франции и Англии поддерживают вас, и мы работаем синхронно со всеми разведслужбами.

– Это, по сути, что-то вроде новой Антанты, – сухо заметил Пуаро. – Я рад, что наконец сумели убедить Дежардо. Что ж, начнем… точнее, я начну. Вы, Гастингс, останетесь здесь – да, прошу вас! Поверьте, друг мой, так будет лучше… я не шучу.

Я верил, но вовсе не собирался оставаться в тылу. Короткий спор с Пуаро завершился в мою пользу.

Лишь когда мы очутились в поезде, мчащем нас к Парижу, мой друг признал, что вообще-то доволен моей настойчивостью.

– Потому что вы – часть игры, Гастингс. Важная часть! Без вас я могу и проиграть. Тем не менее я чувствовал, что моя обязанность – попытаться избавить вас от опасности.

– Так, значит, нас ждет опасность?

– Mon ami, там, где Большая Четверка, всегда опасно!

Прибыв в Париж, мы тут же отправились на другой вокзал, и только тогда Пуаро сообщил о конечной цели нашего путешествия. Мы ехали в Больцано, итальянский Тироль.

Когда Харви зачем-то вышел из экипажа, я, воспользовавшись случаем, спросил Пуаро, почему он сказал, будто это я разведал место встречи Большой Четверки.

– Потому что так оно и было, друг мой. Я не знаю, как Инглзу удалось раздобыть такие сведения, но он это сделал, и он послал к нам своего слугу. Мы направляемся, mon ami, в Карерси, хотя теперь итальянцы называют это место Лаго ди Карецца. Теперь вы понимаете, чем обернулась ваша «Кара Зия», а также «карроза» и «ларго»… Генделя приплело сюда ваше неуемное воображение.

– Карерси? – переспросил я. – Никогда о нем не слышал!

– Я всегда говорил вам, что англичане не знают географии. А ведь это хорошо известный, прекрасный курорт, в четырех тысячах футов над уровнем моря, в самом сердце Доломитовых Альп.

– И это и есть тихий уголок, который Большая Четверка избрала для сбора?

– Скорее там их штаб-квартира. Знак сбора подан, и они намерены теперь исчезнуть с глаз всего мира и отдавать приказы из своей горной цитадели. Там уже провели разведку. Вокруг городка – множество каменных карьеров и разработок минералов, и практически все компании (а в основном там представлены небольшие итальянские фирмы) на самом деле принадлежат Эйбу Райланду. Готов поклясться, что там есть огромные подземные пещеры, вход в которые найти практически невозможно. И оттуда руководители организации могут по радио отдавать приказы своим последователям, которых уже тысячи в каждой стране. А потом из-под скал в Доломитах восстанут над миром новые диктаторы. То есть я хочу сказать, восстали бы, если бы не Эркюль Пуаро.

– Вы в это действительно верите, Пуаро? А как насчет армий и всего государственного аппарата цивилизованных стран?

– А как насчет России, Гастингс? Это будет новая Россия, только в необозримо бóльших масштабах… К тому же у нас возникает дополнительная угроза: в своих экспериментах мадам Оливер зашла даже дальше, чем рассчитывала. Я уверен, что она довольно преуспела в освобождении энергии атома и может использовать ее в своих целях. Успешными были и ее опыты с атмосферным азотом, а еще она работала над передачей энергии без проводов – и в результате получен луч огромной разрушающей силы, который можно направить на любой желаемый объект. Вообще-то никому в точности не известно, что еще может эта леди, но можно не сомневаться: может она куда больше, чем предполагает ученый мир. Она гений, эта женщина, – мадам Кюри ничто рядом с ней. Добавьте к ее гениальности практически неограниченные средства Эйба Райланда и мозги Ли Чанг Йена, величайшего из всех известных в истории преступного ума, создающего планы, – и пожалуйста, цивилизации конец!

Слова Пуаро заставили меня глубоко задуматься. Хотя мой друг любил использовать в своей речи преувеличения, он при этом вовсе не был паникером. И я впервые осознал, в какую отчаянную и безнадежную борьбу мы ввязались.

Харви вскоре вернулся, и мы поехали дальше.

В середине дня мы добрались до Больцано. Оттуда мы должны были ехать на машинах. Несколько больших синих автомобилей стояли на центральной площади города, и мы втроем сели в один из них. Пуаро, несмотря на дневную жару, поднял воротник пальто и закутался в шарф. Только и видно было, что глаза да кончики ушей.

Я не знал, было ли это попыткой маскировки, или же просто Пуаро боялся схватить простуду. Мы ехали около двух часов. Это было воистину прекрасное путешествие. Первую половину пути мы мчались вверх и вниз по горному серпантину с искрящимися водопадами по одну сторону дороги. Потом мы выбрались в плодородную долину, протянувшуюся на несколько миль, а затем, поднимаясь, стремясь теперь уже только вверх и вверх, дорога завела нас в густые сосновые леса, и мы уже видели над собой заснеженные каменистые вершины. В целом местность была дикой и чарующей. Потом последовало несколько крутых поворотов дороги, по-прежнему шедшей среди сосен, и внезапно перед нами возник большой отель – конечный пункт нашей поездки.

Для нас был заказан номер, и Харви проводил меня и Пуаро прямиком туда. Окна наших комнат выходили на каменистые вершины поодаль и ведущие к ним длинные склоны, поросшие соснами.

Пуаро всмотрелся в ближайший склон.

– Так это здесь? – негромко спросил он.

– Да, – ответил Харви. – Это место называют лабиринтом Фельсена – видите, там самым беспорядочным образом нагромождены валуны и между ними вьется тропинка? Справа от них – карьер. Но мы думаем, что вход в подземное убежище – в лабиринте Фельсена.

Пуаро кивнул.

– Идемте, друг мой, – обратился он ко мне. – Спустимся вниз и посидим на террасе, полюбуемся на солнце.

– Вы думаете, это будет мудрым поступком? – спросил я.

Он лишь пожал плечами.

Солнце здесь было великолепным – вообще-то говоря, оно было для меня даже слишком ярким. Мы вместо чая выпили кофе со сливками, потом поднялись к себе и распаковали свой скудный багаж. Пуаро пребывал в особом настроении, впав в своего рода мечтательность. Раз-другой он покачал головой в ответ на собственные мысли и глубоко вздохнул.

Меня весьма заинтересовал некий мужчина, вышедший вместе с нами из поезда в Больцано; его ожидал частный автомобиль с шофером. Он был маленького роста, и мое внимание привлекло то, что он был почти так же закутан, как Пуаро. И более того, вдобавок к пальто и шарфу он нацепил огромные синие очки. Я был убежден, что это – представитель Большой Четверки. Но Пуаро, похоже, не проникся моей идеей; однако позже, когда я выглянул из окна своей спальни и увидел этого же самого человека гуляющим вокруг отеля, Пуаро признал, что, возможно, в моем предположении что-то есть.

Я настаивал, чтобы мой друг не спускался к ужину, однако он решил по-своему. Мы вошли в ресторанный зал довольно поздно, и нас проводили к столику возле окна. Как только мы сели, наше внимание привлек чей-то вскрик и грохот бьющегося фарфора. Большое блюдо зеленой фасоли опрокинулось на человека, сидевшего за столиком по соседству с нами.

Прибежал старший официант и рассыпался в извинениях.

Вскоре, когда нам подавали суп, Пуаро заговорил с официантом:

– Какое неприятное происшествие, в самом деле. Но вашей вины тут нет.

– Мсье все видел? Да, я тут ни при чем. Тот джентльмен вдруг как подпрыгнет на стуле – я даже подумал, что у него что-то вроде приступа. Я ничего не мог поделать!

Я увидел, как глаза Пуаро засияли так хорошо знакомым мне зеленым светом; когда официант удалился, мой друг сказал негромко:

– Вы видите, Гастингс, эффект появления Пуаро – живого и невредимого!

– Вы полагаете…

Я не успел продолжить, потому что ощутил на колене руку Пуаро, и он взволнованно прошептал:

– Смотрите, Гастингс, смотрите! Что он делает с хлебом! Номер Четвертый!

В этом и вправду можно было не сомневаться. Человек, сидевший за соседним столом, был чрезвычайно бледен, а его пальцы машинально постукивали по столу кусочком хлеба.

Я внимательно рассмотрел его. Его лицо, гладко выбритое и довольно полное, выглядело нездорово, под глазами залегли тени, от носа к углам рта бежали глубокие складки. Ему могло быть от тридцати пяти до сорока пяти. Он ничем не напоминал ни один из тех персонажей, в роли которых мы уже видели Номер Четвертый. Да, если бы не его странная привычка играть с кусочком хлеба, о которой он явно и не подозревал, я с готовностью поклялся бы, что человека, сидящего неподалеку, я вижу впервые в жизни.

– Он узнал вас, – пробормотал я. – Вам не следовало спускаться.

– Мой великолепный Гастингс, я три месяца назад сыграл свою собственную смерть именно ради этой цели!

– Чтобы поразить Номера Четвертого?

– Чтобы поразить его в тот момент, когда ему придется или действовать мгновенно, или вообще отказаться от действия. К тому же, заметьте, у нас немалое преимущество – он не догадывается, что мы его опознали. Он думает, что он в безопасности в своем новом гриме. Как я благодарен Флосси Монро, рассказавшей нам о его интересной привычке!

– И что теперь будет? – спросил я.

– А что может быть? Он увидел того единственного человека, которого по-настоящему боится, чудесным образом восставшего из гроба, и увидел именно сейчас, когда планы Большой Четверки готовы осуществиться. Мадам Оливер и Эйб Райланд сегодня обедали здесь, и предполагается, что они уехали в Кортину. Только мы знаем, что они скрылись в своем тайном убежище. Что мне известно? – вот вопрос, который сейчас задает себе Номер Четвертый. Он не смеет рисковать. Меня необходимо остановить любой ценой. Следовательно, позволим ему попытаться остановить Эркюля Пуаро! Я буду готов к этому.

Как только Пуаро умолк, человек за соседним столиком встал и ушел из ресторана.

– Он отправился подготовиться к операции, – безмятежно произнес Пуаро. – Не выпить ли нам кофе на террасе, друг мой? Думаю, это было бы приятно. Я только поднимусь наверх и накину пальто.

Я вышел на террасу, слегка встревоженный. Пуаро не до конца убедил меня. Однако, пока я рядом и настороже, ничего не может с нами случиться. Я решил сохранять ежесекундную бдительность.

Прошло минут пять, прежде чем Пуаро присоединился ко мне. Испытывая привычный страх перед холодом, он закутался по самые уши. Он сел рядом со мной и с удовольствием отхлебнул кофе.

– Только в Англии кофе такой отвратительный, – заметил он. – На континенте понимают, как важен для пищеварения хорошо приготовленный кофе.

Едва он договорил, как на террасе показался тот человек с соседнего столика. Без малейших колебаний он подошел к нам и сел рядом.

– Надеюсь, вы не будете возражать, если я к вам присоединюсь, – сказал он по-английски.

– Ничуть, мсье, – ответил Пуаро.

Я почувствовал себя неуверенно. Конечно, мы находились на террасе отеля, вокруг нас было множество людей, и тем не менее мне все это не нравилось. Я чувствовал близость опасности.

Номер Четвертый тем временем совершенно естественно болтал о чем попало. Просто невозможно было поверить, что он – вовсе не беззаботный турист. Он спокойно рассказывал об экскурсии на автомобилях по окрестностям курорта.

Потом он достал из кармана трубку и начал ее раскуривать. Пуаро достал свой портсигар. Как только он поднес сигарету к губам, наш навязчивый собеседник наклонился вперед, протягивая горящую спичку.

– Позвольте предложить вам огня…

И в то самое мгновение в отеле вдруг погас свет. Послышался звон разбившегося стекла, и тут же что-то едкое брызнуло мне в нос, я задохнулся…

Глава 18 В лабиринте Фельсена

Вряд ли я потерял сознание больше чем на минуту. Придя в себя, я обнаружил, что меня тащат двое мужчин. Они крепко держали меня под руки, быстро волоча мое тело куда-то, а во рту у меня был кляп. Вокруг царила кромешная тьма, но я понял, что мы еще пробираемся через гостиницу и не вышли наружу. Вокруг слышались голоса людей, на всех языках требовавших объяснить, что, черт побери, произошло с электричеством. Те, кто захватил меня в плен, заставили меня спуститься по нескольким ступенькам. Затем мы промчались по подвальному коридору, затем – сквозь какую-то дверь – похоже, мы выскочили наружу через черный ход отеля. А в следующее мгновение уже очутились среди сосен.

Я мельком заметил другую фигуру – человека, находившегося точно в таком же положении, как и я, и понял, что Пуаро тоже стал жертвой наглого налета.

Благодаря своей беспредельной дерзости Номер Четвертый на этот раз выиграл. Он, насколько я понял, использовал анестетик мгновенного действия, возможно хлорэтан, – разбил пузырек перед нашим носом, а потом, воспользовавшись суматохой из-за погасшего света, его сообщники, сидевшие, наверное, за соседним столиком, запихнули нам в рот по кляпу и стремительно утащили из гостиницы, пока никто не опомнился.

Я не в силах описать последовавший за этим час. Мы неслись через лес, как лошади на бегах, и при этом все время в гору. Наконец мы добрались до большой прогалины на склоне, и тут я увидел прямо перед нами фантастическое нагромождение валунов и обломков скал.

Это наверняка был тот самый лабиринт Фельсена, о котором говорил капитан Харви. И вправду, через минуту-другую мы уже пробирались через его изгибы. Это местечко походило на изобретение самого дьявола.

Потом мы вдруг остановились. Гигантская скала преградила нам путь. Один из бандитов наклонился и вроде бы что-то толкнул – и тут же огромная масса камня повернулась без единого звука, открыв небольшое отверстие в горе.

В него мы и углубились. Поначалу туннель был узким, но вскоре расширился, и мы, прошагав совсем немного, очутились в обширной каменной пещере, освещенной электричеством. Тут нас избавили от кляпов. По знаку Номера Четвертого, смотревшего на нас с выражением насмешливого торжества, нас обыскали и вытащили все до последней мелочи из карманов, включая и маленький автоматический пистолет Пуаро.

Я ощутил укол в самое сердце, когда пистолет со стуком упал на стол. Мы были разбиты – безнадежно разбиты противником, превосходящим нас численно. Это был конец.

– Добро пожаловать в штаб-квартиру Большой Четверки, мистер Пуаро, – издевательским тоном сказал Номер Четвертый. – Для меня невыразимое удовольствие снова увидеть вас. Но стоило ли возвращаться с того света ради этой встречи?

Пуаро промолчал. А я не смел поднять на него глаза.

– Пойдемте, – продолжил Номер Четвертый. – Ваше появление будет, пожалуй, сюрпризом для моих коллег.

Он показал на узкую дверь в стене. Мы прошли через нее и оказались в другой пещере. В дальнем конце стоял стол, а вокруг него четыре стула. Самый дальний стул был пуст, но на его спинке красовалась шапка китайского мандарина. На втором сидел куривший сигару мистер Эйб Райланд. На третьем, откинувшись на высокую спинку, сидела женщина с монашеским лицом и горящими глазами – мадам Оливер. Номер Четвертый занял свое место.

Мы стояли перед Большой Четверкой.

Ни разу до этого момента я не ощущал с такой полнотой присутствия Ли Чанг Йена, как в тот момент, глядя на пустой стул, увенчанный шапкой. Находясь далеко-далеко в Китае, этот человек руководил каждым шагом чудовищной организации.

Мадам Оливер негромко вскрикнула, увидев нас. Райланд, более владеющий собой, лишь пыхнул сигарой и приподнял густые брови.

– Мсье Эркюль Пуаро, – медленно проговорил Райланд. – Это приятный сюрприз. Вы нас здорово провели. Мы-то были уверены, что вы упокоились с миром. Ну, неважно, игра подходит к концу.

В его последних словах прозвенела сталь. Мадам Оливер промолчала, но ее глаза вспыхнули еще ярче, и мне очень не понравилась змеиная улыбка, тронувшая ее губы.

– Добрый вечер, мадам и мсье, – тихо произнес Пуаро.

Что-то незнакомое, совершенно неожиданное послышалось мне в его голосе, я не был к этому готов и невольно посмотрел на своего друга. Он выглядел совершенно спокойным. Но его внешность неуловимо изменилась…

А потом позади нас зашуршали занавески, скрывавшие дверь, и вошла графиня Вера Русакова.

– А! – воскликнул Номер Четвертый. – Наш бесценный преданный лейтенант! Тут некий ваш старый друг, дорогая леди.

Графиня повернулась со своей обычной стремительностью.

– Боже милостивый! – закричала она азартно. – Маленький человечек! Ох, да у него, пожалуй, девять жизней, как у кошки! Ох, маленький человек, зачем вы во все это впутались?

– Мадам, – сказал Пуаро с поклоном, – я, как великий Наполеон, подошел к краю поля битвы во главе больших отрядов.

Пока он говорил, я увидел, как в глазах графини вспыхнуло подозрение, и в тот же самый момент я осознал то, что до того лишь подсознательно ощущал.

Человек, стоявший рядом со мной, не был Эркюлем Пуаро.

Он был очень похож на моего друга, невероятно похож. У него была точно такая же яйцевидная голова, такая же важная осанка, слегка располневшая фигура. Но голос был другим, а глаза – не зеленые, а темные, и, конечно же, усы… Что такое произошло с его знаменитыми усами?

Мои размышления были прерваны графиней. Мадам Русакова шагнула вперед, ее голос зазвенел от возбуждения.

– Вас обманули! Этот человек – не Эркюль Пуаро!

Номер Четвертый пробормотал что-то недоверчивым тоном, но графиня наклонилась вперед и дернула Пуаро за усы. Они остались у нее в руке, и тогда истина предстала со всей очевидностью. Потому что верхнюю губу стоявшего перед ней человека уродовал шрам, совершенно менявший его лицо.

– Не Эркюль Пуаро? – переспросил Номер Четвертый. – Но тогда кто это?

– Я знаю! – неожиданно для себя самого воскликнул я и тут же умолк, проклиная себя за несдержанность.

Но человек, которого все принимали за моего друга, повернулся ко мне и одобрительно кивнул:

– Скажите им, если хотите. Теперь это уже неважно. Обман удался.

– Это Ахилл Пуаро, – медленно сказал я. – Брат-близнец Эркюля Пуаро.

– Невероятно, – резко бросил Райланд. Он явно был потрясен не менее остальных.

– План Эркюля Пуаро блестяще осуществился, – безмятежно сказал Ахилл Пуаро.

Номер Четвертый шагнул вперед и заговорил зловеще, угрожающе:

– Осуществился, вот как? – Он почти рычал. – Вы хотя бы понимаете, что не пройдет и нескольких минут, как вы умрете? Умрете!

– Да, – серьезно ответил Ахилл Пуаро. – Я это понимаю. А вот вы не понимаете, что человек может с охотой отдать жизнь за успех своего дела. Множество таких людей погибли во время войны. И я готов умереть ради спокойствия в мире.

Я вдруг подумал, что он мог бы спросить меня – хочу ли я того же самого… Но потом вспомнил, как Пуаро настаивал, чтобы я не вмешивался во всю эту историю, и сразу смирился.

– И какую же пользу ваша смерть может принести миру? – язвительно поинтересовался Райланд.

– Я вижу, вы не понимаете истинного смысла плана Пуаро. Начать с того, что ваше убежище раскрыто уже несколько месяцев назад и практически все постояльцы гостиницы, гостиничная прислуга и прочие являются детективами или агентами разведслужбы. Этот район плотно окружен. Даже если из пещер есть несколько выходов на поверхность, вам не сбежать. Пуаро лично руководит операцией на поверхности. Мои ботинки сегодня вечером были смазаны маслом аниса, как раз перед тем, как я спустился на террасу, чтобы занять место своего брата. Ищейки сразу пошли по моему следу. Они безошибочно приведут людей к нужной скале в лабиринте Фельсена, к той, за которой скрыт вход в пещеры. Так что вы можете делать с нами, что вам вздумается, сеть все равно наброшена. Вам не уйти.

Мадам Оливер внезапно расхохоталась.

– Вы ошибаетесь! Путь бегства существует, и мы, как Самсон в древности, одновременно уничтожим и своих врагов. Что вы сказали, друг мой?

Райланд внимательно всматривался в Ахилла Пуаро.

– А если он лжет? – хрипло проговорил американский миллионер.

Пуаро пожал плечами:

– Через час рассветет. Тогда вы сможете убедиться в правдивости моих слов. Те, кто гонится за вами, наверняка уже добрались до входа в лабиринт Фельсена.

Он еще не договорил, когда послышался отдаленный грохот, и в то же мгновение в помещение вбежал человек, что-то бессвязно выкрикивая. Райланд вскочил и выбежал из подземной комнаты. Мадам Оливер прошла в другой конец помещения и открыла дверь, которой я до сих пор не замечал. За дверью находилась лаборатория – надо полагать, оборудованная ничуть не хуже той, что я видел в Париже. Номер Четвертый тоже куда-то умчался, но тут же вернулся, держа в руке пистолет Пуаро. Он вручил оружие графине.

– Конечно, бежать им некуда, – мрачно сказал бандит. – Но лучше вам иметь при себе вот это.

И снова исчез.

Графиня подошла к нам и некоторое время молча рассматривала моего сотоварища. Вдруг она рассмеялась.

– А вы очень умны, мсье Ахилл Пуаро, – насмешливо сказала графиня.

– Мадам, давайте поговорим по-деловому. К счастью, они оставили нас наедине. Назовите вашу цену.

– Я вас не понимаю. Какую цену?

– Мадам, вы можете помочь нам сбежать отсюда. Вы знаете тайные выходы из этих пещер. Я спрашиваю, какова цена?

Она снова рассмеялась.

– Больше, чем вы в состоянии предложить, маленький человек. Пожалуй, всех денег мира не хватит на это!

– Мадам, я вовсе не имел в виду деньги. Я человек умственного труда. И тем не менее остается верным то, что все на свете имеет свою цену. В обмен на нашу жизнь и свободу я готов исполнить ваше заветное желание.

– Значит, вы чародей?

– Можете называть меня так, если вам нравится.

Графиня внезапно перестала дурачиться и заговорила с болью в голосе:

– Глупец! Мое заветное желание! Разве вы можете отомстить за меня моим врагам? Разве вы можете вернуть мне молодость, и красоту, и радость в душе? Разве вы можете оживить умерших?

Ахилл Пуаро смотрел на нее внимательно и как-то странно.

– Выберите одно из трех, мадам.

Она злобно расхохоталась.

– Возможно, вы предложите мне эликсир жизни? Ну, тогда мы можем поторговаться. Когда-то у меня было дитя. Верните мне его – и вы получите свободу!

– Мадам, я согласен. Это честная сделка. Ваш ребенок возвратится к вам. Клянусь честью… клянусь честью самого Эркюля Пуаро.

И снова эта непонятная женщина рассмеялась – и смеялась на этот раз долго и безудержно.

– Дорогой мсье Пуаро, боюсь, я заманила вас в ловушку. Весьма любезно с вашей стороны пообещать отыскать моего малыша, но, видите ли, я случайно знаю, что вас ждет неудача, так что сделка принесет выгоду только одной из сторон.

– Мадам, я клянусь вам Святыми Небесами, я верну вам ваше дитя.

– Я уже спросила вас прежде, мсье Пуаро, можете ли вы оживить умерших?

– Так, значит, ваш ребенок…

– Умер? Да.

Он шагнул вперед и взял ее за руку:

– Мадам, я… я, говорящий с вами, уже поклялся вам. Я возвращу к жизни умершего.

Она ошеломленно уставилась на него.

– Вы мне не верите. Я докажу истинность своих слов. Принесите мне мою записную книжку, она там, на столе.

Графиня вышла из комнаты и вернулась с книжкой в левой руке. Но все это время она продолжала крепко держать пистолет, не ослабляя бдительности. Я чувствовал, что блеф Ахилла Пуаро имеет очень мало шансов на успех. Графиня Вера Русакова отнюдь не была дурочкой.

– Откройте книжку, мадам. Там есть кармашек на обложке. Да, там… в нем фотография. Посмотрите на нее.

Графиня с растерянным видом извлекла из кармашка маленький моментальный снимок. Едва взглянув на него, женщина вскрикнула и пошатнулась, словно мгновенно потеряла силы.

– Где? Где? Скажите мне! Где?..

– Вспомните о нашей сделке, мадам.

– Да-да, конечно же, я вас выведу! Скорее, пока они не вернулись!

Схватив Ахилла Пуаро за руку, графиня молча потащила его вон из подземной комнаты. Я последовал за ними. Из второй комнаты графиня увлекла нас в туннель, которым мы пришли сюда, но он буквально через несколько шагов раздвоился, и она повернула направо. Снова и снова она сворачивала в боковые ходы, но ни разу не замедлила шаг, явно не сомневаясь, что идет верной дорогой, лишь спешила все сильнее.

– Только бы нам успеть, – задыхаясь, бросила она. – Нам надо выбраться наружу до взрыва.

Мы неслись со всех ног. Я понял, что туннель шел сквозь всю гору и мы должны были выйти из него с противоположной стороны, в другую долину. Пот заливал лицо, но я не отставал.

А потом я заметил вдали отблеск дневного света. Он все приближался и приближался. Я увидел зелень листвы. Мы раздвинули ветки густого кустарника, пробивая себе дорогу. Мы снова были на воле, и нежный свет восходящего солнца окрашивал все вокруг в розоватые тона.

Пуаро говорил о том, что все выходы из пещер перекрыты, – и это оказалось правдой. Едва мы ступили на склон горы, рядом с нами возникли три человека, но, узнав Пуаро, удивленно вскрикнули.

– Скорее, – крикнул мой товарищ. – Скорее… нельзя терять время…

Но время уже истекло. Земля дрогнула и завибрировала у нас под ногами, раздался ужасающий грохот, и, похоже, целая гора взлетела в воздух. Мы полетели вверх тормашками.

Я наконец очнулся. Я лежал в незнакомой комнате, на незнакомой постели. У окна сидел какой-то человек. Он встал и подошел ко мне.

Это был Ахилл Пуаро… Да нет же, это был…

Слишком хорошо знакомый мне ироничный голос рассеял последние мои сомнения.

– Ну конечно же, друг мой, это я. Брат Ахилл отправился домой – в страну мифов. Это все время был я. Не только Номер Четвертый умеет играть. Белладонна в глаза, принесение в жертву усов и самый настоящий шрам, который появился два месяца назад во время взрыва… я не смог бы его подделать, ведь Номер Четвертый слишком хорошо разбирается в таких вещах. И последний мазок – ваша уверенность в том, что у меня есть брат-близнец Ахилл Пуаро! Ваша помощь в данном случае оказалась просто бесценной, и половина успеха по заслугам принадлежит вам! Ведь это и было главным: заставить их поверить, что Эркюль Пуаро остался снаружи и командует войсками. А все остальное было чистой правдой – насчет оцепления и прочего.

– Но почему вы и в самом деле не послали вместо себя кого-нибудь другого?

– И позволил бы вам в одиночку встретиться с опасностью? Хорошенького же вы обо мне мнения! Кроме того, я сразу рассчитывал на помощь графини.

– Но как, черт побери, вам удалось ее убедить? История об умершем ребенке выглядела не слишком убедительно… хотя и растрогала даму.

– Графиня оказалась куда проницательнее вас, друг мой. Сначала и она поверила в мою маскировку, но почти сразу же угадала правду. Когда она сказала: «Вы очень умны, мсье Ахилл Пуаро», я понял, что она уже все знает. Именно в тот момент, и никак иначе, я и должен был разыграть свою козырную карту.

– Но что значила чушь о возвращении жизни мертвым?

– Буквально то самое и значила… понимаете, ее ребенок давно уже был в наших руках.

– Что?!

– Но само собой! Вы же знаете мой девиз – «Будь готов!». Как только я узнал, что графиня Русакова связалась с Большой Четверкой, я провел самое тщательное исследование всей ее жизни. Я узнал, что у нее был ребенок, которого якобы убили, но я обнаружил также, что в этой истории концы с концами не сходятся, и захотел выяснить, в чем тут дело. В результате мне удалось отыскать мальчика, и я, заплатив приличную сумму, заполучил его. Бедный парнишка к тому времени просто умирал от голода. Я поместил его в надежное местечко под присмотр к добрым людям и сфотографировал его в новом окружении. И потому, когда настал подходящий момент, я имел наготове маленький козырь!

– Вы великолепны, Пуаро, просто великолепны!

– Я сделал это с удовольствием, потому что восхищаюсь графиней. Мне было бы жаль, если бы она погибла при взрыве.

– Я почти боюсь спрашивать… что случилось с Большой Четверкой?

– Все тела к настоящему моменту опознаны. Вот только Номер Четвертый узнать нельзя, ему оторвало голову. Мне бы хотелось… да, мне бы действительно хотелось, чтобы его голова осталась на месте. Я предпочел бы полную уверенность… Но тут уж ничего не поделаешь. Гляньте-ка сюда.

Он протянул мне газету с подчеркнутым заголовком одной из статей. В статье говорилось о самоубийстве Ли Чанг Йена, одного из руководителей недавней революции.

– Мой великий противник, – серьезно сказал Пуаро. – Нам не суждено было встретиться лицом к лицу. Когда он получил сообщение о разгроме его соратников, то нашел самый простой выход для себя. Великий ум, друг мой, великий ум! Но мне все-таки хотелось бы увидеть лицо человека, бывшего Номером Четвертым… Ведь если предположить, что… Но я просто поддаюсь порыву воображения. Он мертв. Да, mon ami, мы с вами восстали против Большой Четверки и победили ее. Теперь вы вернетесь домой к вашей очаровательной жене, а я… я буду отдыхать. Величайшее дело моей жизни завершено. Все остальное покажется теперь пустяком. Нет, лучше на отдых. Возможно, я начну выращивать овощи и постигать сущность кабачков. Я даже могу жениться и осесть возле кухонной плиты!

Он искренне рассмеялся при этой мысли, но я вроде бы уловил в его смехе легкое смущение… и проникся надеждой… маленькие мужчины всегда восхищаются пышными, яркими женщинами…

– Женюсь и остепенюсь, – повторил Пуаро. – Кто знает?

Примечания

1

Таврские горы – гряда на юге Турции в провинции Анталия.

(обратно)

2

Мой дорогой (фр.).

(обратно)

3

Ну конечно (фр.).

(обратно)

4

Итак (фр.).

(обратно)

5

Отправляемся, месье (фр.).

(обратно)

6

Наконец-то! (фр.)

(обратно)

7

Прошу, месье (фр.).

(обратно)

8

Благодарю, месье (фр.).

(обратно)

9

Хорошенькая женщина (фр.)

(обратно)

10

Так в Индии обращаются к слугам.

(обратно)

11

Как это иногда раздражает (фр.).

(обратно)

12

Очень хорошо, месье (фр.).

(обратно)

13

Хорошо, месье (фр.).

(обратно)

14

Старый приятель (фр.).

(обратно)

15

Ежиком (фр.).

(обратно)

16

Международная компания, занимающаяся пассажирскими железнодорожными перевозками. В конце XIX – начале XX в. была оператором «Восточного экспресса».

(обратно)

17

Всё дела, дела! (фр.)

(обратно)

18

Точно! (фр.)

(обратно)

19

Как? (фр.)

(обратно)

20

В романе Ч. Диккенса «Мартин Чезлвит» (1844) одна из героинь, Сара Гэмп, для подтверждения своей правоты ссылается на выдуманную ею подругу – некую миссис Харрис.

(обратно)

21

В самый конец, месье (фр.).

(обратно)

22

Я думаю, что у вас есть заблуждение (лом. фр.).

(обратно)

23

Она мила – и шикарна (фр.).

(обратно)

24

Сорта минеральной воды (фр.).

(обратно)

25

Клиентура (фр.).

(обратно)

26

Ничего. Я ошибся (фр.).

(обратно)

27

Спокойной ночи, мадам (фр.).

(обратно)

28

Минеральную воду, пожалуйста (фр.).

(обратно)

29

Американская дама (фр.).

(обратно)

30

Хорошего вечера, месье (фр.).

(обратно)

31

Вы директор линии, я думаю, месье. Вы можете рассказать нам… (фр.)

(обратно)

32

Начальник поезда (фр.).

(обратно)

33

Ах, это ужасно (фр.).

(обратно)

34

Это женщина (фр.).

(обратно)

35

Да (фр.).

(обратно)

36

Договорились (фр.).

(обратно)

37

В чем дело? Почему?.. (фр.)

(обратно)

38

Имеется в виду Первый и Второй могильщики в трагедии У. Шекспира «Гамлет».

(обратно)

39

Как вам такой вариант? (фр.)

(обратно)

40

Все это просто смешно! (фр.)

(обратно)

41

Высший военный орден в Великобритании.

(обратно)

42

Доходы от ценных бумаг и банковских вкладов.

(обратно)

43

Ах, какое животное! (фр.)

(обратно)

44

Тем не менее (фр.).

(обратно)

45

«После вас, месье». – «Нет, только после вас» (фр.).

(обратно)

46

Кошмар (фр.).

(обратно)

47

Вот настоящая гранд-дама (фр.).

(обратно)

48

180 см.

(обратно)

49

Она красивая женщина (фр.).

(обратно)

50

В отпуск (фр.).

(обратно)

51

Исторически один из древнейших и важнейших городов Южной Месопотамии.

(обратно)

52

Истинная госпожа (инд. жарг.).

(обратно)

53

Собирательный образ типичного англичанина, прозвище англичан.

(обратно)

54

Это заметно (фр.).

(обратно)

55

Вы не испытываете эмоций (фр.).

(обратно)

56

Хладнокровие (фр.).

(обратно)

57

Еще немного, мадам (фр.).

(обратно)

58

Но этого нельзя делать (фр.).

(обратно)

59

Зд.: Боже мой! (фр.)

(обратно)

60

Имеется в виду американская туристическая компания – первый в мире эмитент дорожных чеков.

(обратно)

61

«Тихий бар» (англ. амер. speakeasy) – обозначение подпольного питейного заведения во времена «сухого закона» в США.

(обратно)

62

Не в его характере (фр.).

(обратно)

63

Войдите (фр.).

(обратно)

64

Бесценна (фр.).

(обратно)

65

Вы очень добры, мадам (фр.).

(обратно)

66

Извиняться должен тот, кто обвиняет! (фр.)

(обратно)

67

Зд.: А вот и он (фр.).

(обратно)

68

Краткое изложение (фр.).

(обратно)

69

Ремесло (фр.).

(обратно)

70

Предмет роскоши (фр.).

(обратно)

71

Одна из пьес У. Шекспира.

(обратно)

72

Первая смена. Обед накрыт. Обед начинается (фр.).

(обратно)

73

Звук Х в начале слова обозначается в английском языке буквой Н (эйч).

(обратно)

74

Почему? (фр.)

(обратно)

75

Мой дорогой, вы невероятны! Это потрясающе! (фр.)

(обратно)

76

Ради Бога (итал.).

(обратно)

77

Детективный роман (фр.).

(обратно)

78

Это смешно (фр.).

(обратно)

79

Возможно (фр.).

(обратно)

80

Речь идет об известной сказке Р. Киплинга «Рикки-Тикки-Тави».

(обратно)

81

Веронал – сильнодействующее снотворное средство.

(обратно)

82

Процедура, которая производится в случае внезапной или насильственной смерти.

(обратно)

83

Сквайр (эсквайр) – почетный титул в Великобритании; в данном случае употребляется как равнозначный термину «джентльмен».

(обратно)

84

Разговор с глазу на глаз (фр.).

(обратно)

85

Южноамериканский стрельный яд, приготовляемый из коры растения Strychnos toxifera (Стрихнос ядоносный). При попадании яда в кровь жертва умирает от паралича дыхательных путей. При попадании в организм через желудочно-кишечный тракт яд безвреден.

(обратно)

86

Сорт рыбы.

(обратно)

87

Parrot (англ.) – попугай. Созвучно фамилии Пуаро (Poirot).

(обратно)

88

Поркьюпайн – река на севере Канады и США (Аляска).

(обратно)

89

Роман Дж. Элиотта, впервые опубликованный в 1860 г.

(обратно)

90

Так в Англии иногда называют регулярные собрания в церкви по церковным и конфессиональным вопросам.

(обратно)

91

Город на севере центральной части Мали, в 13 км к северу от реки Нигер.

(обратно)

92

Должность начальника полиции города (за исключением Лондона) или графства.

(обратно)

93

Невысокая шляпа со слегка загнутыми полями.

(обратно)

94

Этого молодого человека (фр.).

(обратно)

95

Это уже интересно (фр.).

(обратно)

96

Или оба (фр.).

(обратно)

97

Около 180 см.

(обратно)

98

Спортом (фр.).

(обратно)

99

В данном случае имеется в виду горничная, которая прислуживает за столом и убирает в комнатах.

(обратно)

100

Прекрасные владения (фр.).

(обратно)

101

Бессмысленно! (фр.)

(обратно)

102

Отличается яркой окраской цветов и вечнозеленых кустарников.

(обратно)

103

Согласно Библии, Мафусаил умер в возрасте 969 лет, за семь дней до начала Великого потопа. Здесь – очень старый человек.

(обратно)

104

Главная героиня оперы К. Дебюсси по пьесе М. Метерлинка «Пелеас и Мелисанда».

(обратно)

105

Это понятно? (фр.)

(обратно)

106

Зд.: Итак? (фр.)

(обратно)

107

Бартолоцци Франческо (1727–1815) – итальянский гравер, живший в Англии.

(обратно)

108

Об этих событиях повествует рассказ «Король треф» в сборнике А. Кристи «Ранние дела Пуаро».

(обратно)

109

Перелетная птица размером чуть больше воробья. Вес ее яйца составляет от 5,4 до 7,2 г.

(обратно)

110

Эмигрантов (фр.).

(обратно)

111

Официальный чиновник, ответственный за проведение досудебного расследования.

(обратно)

112

Господин инспектор (фр.).

(обратно)

113

Как это говорится (фр.).

(обратно)

114

Конечно (фр.).

(обратно)

115

Самолюбием (фр.).

(обратно)

116

Хорошо! (фр.)

(обратно)

117

Шекспир У. «Гамлет», пер. Б. Пастернака.

(обратно)

118

Кроме шуток (фр.).

(обратно)

119

Жаль (фр.).

(обратно)

120

Возможно (фр.).

(обратно)

121

Женщины (фр.).

(обратно)

122

Абсолютно точно (фр.)

(обратно)

123

Химическая формула героина.

(обратно)

124

Ну да (фр.).

(обратно)

125

Популярный юмористический журнал.

(обратно)

126

Всемирно известный английский аукцион.

(обратно)

127

Действительно? (фр.)

(обратно)

128

Китайское домино, в которое играют вчетвером, при этом каждый играет за себя.

(обратно)

129

Имеется в виду Первая мировая война.

(обратно)

130

Перед началом игры в маджонг каждый из игроков строит перед собой стену высотой в две кости.

(обратно)

131

Термин, означающий, что у игрока на руках одна из «благородных» костей. Всего их четыре: Восточный, Западный, Южный и Северный ветры.

(обратно)

132

«Точки», «бамбуки», «символы» – термины, означающие различные масти в маджонге.

(обратно)

133

Термин, означающий комбинацию из трех одинаковых костей.

(обратно)

134

Термин, означающий комбинацию из трех последовательных по номиналу костей.

(обратно)

135

Одна из старших костей – всего их в маджонге три: Красный, Зеленый и Белый драконы.

(обратно)

136

Термин, означающий, что у игрока на руках выигрышная комбинация костей.

(обратно)

137

В игре играется два раунда – восточный и южный.

(обратно)

138

Комбинация из четырех одинаковых костей.

(обратно)

139

Подсчет очков в игре ведется в зависимости от той выигрышной комбинации, которая оказалась на руках игрока, объявившего «маджонг».

(обратно)

140

В этом случае игрок срывает банк и игра прекращается.

(обратно)

141

Так на скачках называют лошадь, не имеющую никаких шансов на выигрыш.

(обратно)

142

Английское слово derange, которое употребил Пуаро, по отношению к человеку употребляется в основном в значении «вывести из состояния равновесия», «свести с ума».

(обратно)

143

Не так ли? (фр.)

(обратно)

144

Я так не думаю (фр.).

(обратно)

145

И только (фр.).

(обратно)

146

Призвание (фр.).

(обратно)

147

Блант имеет в виду пьесу У. Шекспира «Гамлет, принц датский».

(обратно)

148

Заговор (фр.).

(обратно)

149

Это да (фр.).

(обратно)

150

Более известен как Доктор Криппен – американский гомеопат и дантист, ставший фигурантом одного из самых громких дел об убийстве в криминалистике ХХ в.; первый преступник, задержанный с помощью радиосвязи.

(обратно)

151

Тюрьма строгого режима в Англии, в которой содержатся душевнобольные преступники.

(обратно)

152

Так в Англии часто называют Министерство внутренних дел.

(обратно)

153

Утка (фр.).

(обратно)

154

Зд.: пустышка (фр.).

(обратно)

155

Отлично! (фр.)

(обратно)

156

Навязчивая идея (фр.).

(обратно)

157

Дамы и господа (фр.).

(обратно)

158

Спасибо, друг мой (фр.).

(обратно)

159

Очень хорошо (фр.).

(обратно)

160

В те времена диктофоны имели значительные размеры и вес.

(обратно)

161

Само собой разумеется (фр.).

(обратно)

162

От греческого «оправдание». Речь или текст, направленный на защиту чего– или кого-либо. Предполагается, что объект апологии подвергается внешним нападкам.

(обратно)

163

Об этом рассказывается в романе А. Кристи «Смерть на Ниле».

(обратно)

164

«Роз монд» (фр. Rose mond) – «Розовый мир»; созвучно с именем Розамунд.

(обратно)

165

Благодарю вас, мадемуазель (фр.).

(обратно)

166

Да, так (фр.).

(обратно)

167

Черт возьми! (фр.)

(обратно)

168

Еккл. 9:3.

(обратно)

169

Симла – город в Северной Индии, расположен в предгорьях Гималаев.

(обратно)

170

Возможно (фр.).

(обратно)

171

Мой дорогой (фр.).

(обратно)

172

Знаменитые французские курорты.

(обратно)

173

Женщины (фр.).

(обратно)

174

Хорошо (фр.).

(обратно)

175

О, никогда! (Фр.)

(обратно)

176

К примеру (фр.).

(обратно)

177

Должность начальника полиции города (за исключением Лондона) или графства.

(обратно)

178

Тем не менее, полковник (фр.).

(обратно)

179

Преступление, совершенное в порыве страсти (фр.).

(обратно)

180

Ну да (фр.).

(обратно)

181

Мастер – традиционное обращение в респектабельных английских семьях к подросткам.

(обратно)

182

Браммел, Дж. Б. (1778–1840) – знаменитый щеголь своего времени, чье имя стало нарицательным.

(обратно)

183

Свидание (фр.).

(обратно)

184

Разумеется (фр.).

(обратно)

185

О мертвых или хорошо, или ничего (лат.).

(обратно)

186

Невероятно! (фр.)

(обратно)

187

Во имя всего святого! (фр.)

(обратно)

188

Наконец (фр.).

(обратно)

189

Иезавель – жена израильского царя Ахава, ее имя стало символом жестокости (Книга Царств); Оголива – одна из двух блудниц, упоминаемых в Книге пророка Иезекииля.

(обратно)

190

Очень жгучая (искаж. фр.).

(обратно)

191

Дневных развлечений (искаж. фр.).

(обратно)

192

Наслаждения жизнью (искаж. фр.).

(обратно)

193

Высокая мода (фр.).

(обратно)

194

Преимущественно (фр.).

(обратно)

195

 Мой друг (фр.).

(обратно)

196

 Жуткое совпадение (фр.).

(обратно)

197

 Клянусь честью! (фр.)

(обратно)

198

 Бог мой! (фр.)

(обратно)

199

 Проклятие! Гром и молния! (фр.)

(обратно)

200

 Да нет же (фр.).

(обратно)

201

 Да ну, неужели? (фр.)

(обратно)

202

 Ищите женщину (фр.).

(обратно)

203

 Не совсем (фр.).

(обратно)

204

 Что тут говорить! (фр.)

(обратно)

205

 До свидания (фр.).

(обратно)

206

 Само собой (фр.).

(обратно)

207

 Великолепны (фр.).

(обратно)

208

 Взволнован (фр.).

(обратно)

209

 Конечно (фр.).

(обратно)

210

 Ей-богу! (фр.)

(обратно)

211

 Мой дорогой друг! (фр.)

(обратно)

212

 Военная хитрость (фр.).

(обратно)

213

 Имеется в виду Томас Кук, основатель туризма и издательства «Томас Кук», выпускавшего красочные путеводители.

(обратно)

Оглавление

Убийство в «Восточном экспрессе»

  Часть первая Факты

    Глава 1 Важный пассажир «Таврского экспресса»

    Глава 2 Отель «Токатлиан»

    Глава 3 Пуаро отказывается от предложения

    Глава 4 Крик в ночи

    Глава 5 Преступление

    Глава 6 Убийца – женщина?

    Глава 7 Труп

    Глава 8 Дело о похищении ребенка Армстронгов

  Часть вторая Свидетельские показания

    Глава 1 Показания проводника спального вагона

    Глава 2 Показания секретаря

    Глава 3 Показания камердинера

    Глава 4 Показания американской леди

    Глава 5 Показания дамы из Швеции

    Глава 6 Показания русской княгини

    Глава 7 Показания графа и графини Андрени

    Глава 8 Показания полковника Арбэтнота

    Глава 9 Показания мистера Хардмана

    Глава 10 Показания итальянца

    Глава 11 Показания мисс Дебенхэм

    Глава 12 Показания немецкой горничной княгини

    Глава 13 Обобщенные показания пассажиров

    Глава 14 Орудие убийства

    Глава 15 Багаж пассажиров

  Часть третья Эркюль Пуаро садится и размышляет

    Глава 1 Который из них?

    Глава 2 Десять вопросов

    Глава 3 Несколько любопытных моментов

    Глава 4 Жирное пятно на венгерском паспорте

    Глава 5 Имя княгини Драгомировой

    Глава 6 Вторая беседа с полковником Арбэтнотом

    Глава 7 Личность Мэри Дебенхэм

    Глава 8 Новые удивительные открытия

    Глава 9 Пуаро предлагает два решения

Убийство Роджера Экройда

  Глава 1 Доктор шеппард завтракает

  Глава 2 Кто есть кто в Кингс-Эббот

  Глава 3 Человек, который выращивал кабачки

  Глава 4 Обед в «Фернли-парк»

  Глава 5 Убийство

  Глава 6 Тунисский кинжал

  Глава 7 Я узнаю профессию своего нового соседа

  Глава 8 Инспектор Рэглан демонстрирует уверенность

  Глава 9 Пруд с золотыми рыбками

  Глава 10 Буфетчица

  Глава 11 Пуаро наносит визит

  Глава 12 Все собираются за столом

  Глава 13 Гусиное перышко

  Глава 14 Миссис Экройд

  Глава 15 Джоффри Реймонд

  Глава 16 Вечер за маджонгом

  Глава 17 Паркер

  Глава 18 Чарльз Кент

  Глава 19 Флора Экройд

  Глава 20 Мисс рассел

  Глава 21 Заметка в газете

  Глава 22 История Урсулы

  Глава 23 Небольшая встреча у Пуаро

  Глава 24 Рассказ Ральфа Пейтона

  Глава 25 Вся правда…

  Глава 26 …И ничего, кроме правды

  Глава 27 Апология [162]

Зло под солнцем

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

Большая четверка

  Глава 1 Нежданный гость

  Глава 2 Человек из сумасшедшего дома

  Глава 3 Мы узнаем кое-что о Ли Чанг Йене

  Глава 4 Значение бараньей ноги

  Глава 5 Исчезнувший ученый

  Глава 6 Женщина на ступенях

  Глава 7 Похитители радия

  Глава 8 В доме врага

  Глава 9 Тайна желтого жасмина

  Глава 10 Расследование в Крофтланде

  Глава 11 Шахматная задача

  Глава 12 Западня с наживкой

  Глава 13 Мышка попалась

  Глава 14 Крашеная блондинка

  Глава 15 Чудовищная катастрофа

  Глава 16 Умирающий китаец

  Глава 17 Номер четвертый проделывает фокус

  Глава 18 В лабиринте Фельсена Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg