«Том 4»

Том 4 (fb2) - Том 4 (пер. Владимир Витальевич Тирдатов,Валентин Семенович Коткин,В. И. Габриэлян) (Кристи, Агата. Сборники) 1539K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Агата Кристи

ПОСЛЕ ПОХОРОН

Посвящается Джеймсу в память о счастливых днях в Эбни

Глава 1

Старый Лэнском ковылял из комнаты в комнату, поднимая шторы и то и дело вглядываясь в окна подслеповатыми глазами.

Скоро они вернутся с похорон. Лэнском зашаркал ногами чуть быстрее. Окон было так много…

«Эндерби-Холл» был большим викторианским домом, построенным в готическом стиле. В каждой комнате имелись занавеси из выцветшей парчи или бархата. Некоторые стены все еще были обтянуты полинявшим шелком. В Зеленой гостиной старый дворецкий поднял взгляд на висевший над камином портрет Корнелиуса Эбернети, для которого и был построен «Эндерби-Холл». Каштановая борода Корнелиуса агрессивно торчала вперед, а рука покоилась на глобусе, не то по его желанию, не то воплощая символическую концепцию художника.

Старому Лэнскому Корнелиус всегда казался весьма решительным джентльменом, и он радовался, что не знал его лично. Его хозяином был мистер Ричард, который внезапно скончался, хотя, конечно, перед этим его какое-то время посещал доктор. Впрочем, мистер Ричард так и не оправился после смерти молодого мистера Мортимера. Старик покачал головой, переходя из Зеленой гостиной в Белый будуар. Это была настоящая катастрофа. Такой здоровый и сильный молодой джентльмен! Трудно поверить, что с ним могло случиться подобное несчастье. А тут еще мистер Гордон погиб на войне. Одна беда за другой. Для хозяина все это было чересчур. Тем не менее неделю назад он выглядел почти как всегда…

Третья штора в Белом будуаре отказывалась подниматься, постоянно застревая. Пружины ослабели – шторы были очень старыми, как и все в этом доме. А в наши дни такие вещи невозможно починить. Глядя на них, все снисходительно качают головой и говорят, что они устарели, – как будто старые вещи чем-то хуже современного барахла! Уж кому-кому, а ему это отлично известно. Все новые изделия ломаются прямо в руках. Либо материал скверный, либо работа никудышная…

С этой шторой не справиться без стремянки. Лэнском не любил на нее взбираться – в последние дни у него стала кружиться голова. Ладно, бог с ней, со шторой. Все равно окна Белого будуара находятся не в передней стене дома и не будут видны из машин, возвращающихся с похорон. Комнатой сейчас никто не пользовался – она предназначалась для леди, а леди уже давно не было в «Эндерби-Холле». Жаль, что мистер Мортимер так и не женился. Ездил рыбачить в Норвегию, охотиться в Шотландию, кататься на лыжах в Швейцарию, вместо того чтобы жениться на приятной молодой леди и жить дома с ней и с детишками. Детей в «Эндерби-Холле» тоже не было давным-давно…

Мысли Лэнскома перенеслись к далеким временам, которые он помнил четко и ясно – куда более ясно, чем последние двадцать лет, путавшиеся и расплывавшиеся у него в памяти…

Мистер Ричард был для своих младших братьев и сестер скорее отцом, чем старшим братом. Ему было двадцать четыре года, когда умер его отец, и он с головой погрузился в дела, точно, как часы, уходя каждый день в офис и при этом содержа дом в безупречном порядке. У молодых леди и джентльменов было счастливое детство. Конечно, они ссорились и дрались друг с другом, так что гувернанткам приходилось с ними нелегко. Впрочем, Лэнском презирал гувернанток, считая их жалкими личностями. А молодые леди были очень бойкими! Особенно мисс Джералдина, да и мисс Кора, хотя она была намного младше ее. А теперь мистер Лео и мисс Лора умерли, мистер Тимоти – несчастный инвалид, мисс Джералдина умерла где-то за границей, а мистер Гордон погиб на войне. Мистер Ричард оказался крепче всех, хотя и был самым старшим. Пережил почти всех братьев и сестер, – почти, так как еще живы мистер Тимоти и маленькая мисс Кора, которая вышла замуж за этого противного художника. Лэнском не видел ее двадцать пять лет – она была хорошенькой молодой девушкой, когда уехала с этим парнем, – а теперь он едва узнал ее, располневшую, да еще в этом чудном платье! Ее муж был французом или наполовину французом – из браков с этими людьми никогда не выходило ничего хорошего. Но мисс Кора всегда была немного… как бы это сказать… в деревнях их называют дурочками. В каждой семье такие попадаются.

Мисс Кора сразу его вспомнила. «Да ведь это Лэнском!» – воскликнула она, словно была очень рада его видеть. В детстве они все его любили – прибегали к нему в буфетную за желе и шарлоткой. Тогда все знали старого Лэнскома, а теперь его почти никто не помнит. Младшее поколение смотрит на него как на обычного дворецкого, который торчит в доме с незапамятных времен. Впрочем, и он не слишком их различает – для него они всего лишь компания незнакомцев, прибывших на похороны, притом весьма потрепанная.

За исключением миссис Лео – она совсем другое дело. Мистер и миссис Лео часто бывали здесь после того, как поженились. Она настоящая леди, всегда одевалась и причесывалась как следует. Хозяину она очень нравилась. Жаль, что у нее и мистера Лео не было детей…

Лэнском встряхнулся – чего ради он стоит и вспоминает былые дни, когда у него столько работы? Теперь нужно заняться шторами на первом этаже и сказать Дженет, чтобы она поднялась наверх и приготовила спальни. Он, Дженет и кухарка ходили в церковь на заупокойную службу, но не поехали в крематорий, а вернулись домой поднимать шторы и готовить ленч. Разумеется, холодный ленч. Окорок, цыпленок, язык и салат, а потом лимонное суфле и яблочный торт. Но сначала горячий суп – лучше убедиться, что Марджори его уже приготовила, так как они могут вернуться с минуты на минуту.

Лэнском двинулся по комнате шаркающей походкой. Его рассеянный взгляд скользнул по картине над камином – парному портрету к тому, что висел в Зеленой гостиной. На нем были превосходно изображены белый атлас и жемчуга. Женщина, облаченная в них, выглядела не столь впечатляюще. Мягкие черты лица, рот, похожий на розовый бутон, расчесанные на прямой пробор волосы… Миссис Корнелиус Эбернети была женщиной скромной и непритязательной. Примечательным в ней было только ее имя – Корали.

Спустя шестьдесят лет после их появления мозольный пластырь и крем для ног «Коралл» все еще пользовались спросом. Никто не мог определить, что в них было такого выдающегося, но они всегда привлекали внимание. Благодаря им был воздвигнут этот неоготический особняк с обширным садом, а годовой доход, выплачиваемый семи сыновьям и дочерям Корнелиуса Эбернети, позволил Ричарду Эбернети отойти три дня назад в мир иной очень богатым человеком.

Заглянув в кухню, Лэнском напомнил Марджори о супе, но та в ответ только огрызнулась. Марджори было всего двадцать семь лет, и она служила для Лэнскома постоянным источником раздражения, так как была весьма далека от его представления о том, какой должна быть настоящая кухарка. У нее отсутствовало как чувство собственного достоинства, так и должное почтение к его, Лэнскома, положению в доме. Марджори именовала «Эндерби-Холл» «старым мавзолеем» и жаловалась на огромные размеры кухни, буфетной и кладовой, утверждая, что «нужен целый день, только чтобы их обойти». Она пробыла в «Эндерби» два года и оставалась здесь, во-первых, из-за солидного жалованья, а во-вторых, потому, что мистеру Эбернети нравилась ее стряпня. Марджори в самом деле недурно готовила. Дженет – пожилая горничная, в данный момент пьющая чай за кухонным столом и обычно наслаждавшаяся ядовитыми диспутами с Лэнскомом, тем не менее вступила с ним в союз против младшего поколения, представляемого Марджори. Четвертой в кухне была миссис Джекс, выполняющая обязанности приходящей прислуги там, где это требовалось, и получившая немалое удовольствие от похоронного церемониала.

– Все было очень красиво, – говорила она, шмыгая носом и наполняя свою чашку. – Девятнадцать машин, церковь полна народу, и каноник отлично провел службу. Да и день для этого подходящий. Бедный мистер Эбернети – таких, как он, в мире осталось мало. Все его уважали. – Услышав звук клаксона и шум автомобиля на подъездной дорожке, миссис Джекс поставила чашку и воскликнула: – А вот и они!

Марджори включила газ под большой кастрюлей с куриным супом. Большой очаг времен викторианского величия стоял холодный и бесполезный, словно памятник минувшей эпохе.

Машины подъезжали одна за другой – выходящие из них люди в черном неуверенно шли через холл в Зеленую гостиную. За стальной каминной решеткой горел огонь – дань первым осенним холодам, призванный также согреть тела и души побывавших на похоронах.

Лэнском вошел в комнату, неся на серебряном подносе бокалы с хересом.

Мистер Энтуисл, старший партнер старой и уважаемой фирмы «Боллард, Энтуисл, Энтуисл и Боллард», грелся, стоя спиной к камину. Взяв бокал, он окинул компанию проницательным взглядом юриста. Не все присутствующие были ему лично знакомы, и он ощущал необходимость «рассортировать» их. Представления перед отбытием на похороны были спешными и поверхностными.

Обратив внимание прежде всего на старого Лэнскома, мистер Энтуисл подумал: «Бедняга очень постарел – не удивлюсь, если ему под девяносто. Ну, он получит хорошую ежегодную ренту – за него нечего беспокоиться. Преданная душа – такие старомодные слуги в наши дни редкость. Теперь в моде приходящие уборщицы и няни. Помоги нам, боже! Все это печально. Пожалуй, хорошо, что бедняга Ричард умер преждевременно. Ему было бы практически незачем жить».

Для мистера Энтуисла, которому было семьдесят два, смерть Ричарда Эбернети в шестьдесят восемь лет, безусловно, выглядела преждевременной. Мистер Энтуисл удалился от активной деятельности два года назад, но в качестве душеприказчика Ричарда Эбернети и в знак уважения к одному из старейших клиентов, являвшемуся также личным другом, совершил поездку на север страны.

Вспоминая условия завещания, адвокат разглядывал членов семьи.

Миссис Лео – Элен – он, разумеется, хорошо знал, относясь к ней с симпатией и уважением. Его одобрительный взгляд задержался на Элен Эбернети, стоящей у окна. Черное было ей к лицу. Ему нравились ее правильные черты лица, хорошо сохранившаяся фигура, волнистые пряди зачесанных назад седеющих волос и глаза – они когда-то были василькового цвета и все еще оставались ярко-голубыми.

Сколько лет сейчас Элен? Очевидно, сорок один или сорок два. Странно, что она не вышла замуж снова после смерти Лео. Привлекательная женщина. Правда, они с мужем так любили друг друга…

Его взгляд устремился на миссис Тимоти. Он плохо ее знал. Черное ей не шло – в ее стиле были сельские твидовые костюмы. Крупная женщина, на вид неглупая и дельная. Она всегда была хорошей женой Тимоти. Следила за его здоровьем, хлопотала над ним – возможно, даже чересчур. Действительно ли Тимоти так уж болен? Мистер Энтуисл подозревал, что он просто ипохондрик. Ричард Эбернети придерживался того же мнения. «Конечно, в детстве у Тимоти были слабые легкие, – говорил он, – но будь я проклят, если сейчас у него что-то серьезное». В конце концов, какое-то хобби должно быть у каждого. Хобби Тимоти было помешательство на собственном здоровье. Верила ли миссис Тим в его хвори? Возможно, нет – но женщины никогда не признаются в таких вещах. Должно быть, Тимоти человек состоятельный – он никогда не был мотом. Но при теперешних налогах лишние деньги не помешают. Возможно, после войны ему пришлось сильно урезать расходы.

Мистер Энтуисл перенес внимание на Джорджа Кроссфилда, сына Лоры. Лора вышла замуж за весьма сомнительного типа. Никто о нем почти ничего не знал. Он называл себя биржевым маклером. Молодой Джордж работал в адвокатской фирме, не пользовавшейся солидной репутацией. Смазливый парень, но в нем тоже есть что-то сомнительное. Наверняка денег у него не густо. Лора в отношении вкладов проявила себя круглой дурой и умерла пять лет назад, не оставив ни гроша. Она была красивой и романтичной женщиной, но совсем непрактичной.

С Джорджа Кроссфилда мистер Энтуисл переключился на двух девушек. Интересно, кто из них кто? Ах да, это Розамунд, дочь Джералдины, рассматривает восковые цветы на малахитовом столике. Хорошенькая девушка, даже красивая – только лицо у нее глуповатое. Играет на сцене. Муж у нее тоже актер – красивый парень. «И знает об этом, – подумал мистер Энтуисл, с предубеждением относившийся к актерскому ремеслу. – Интересно, кто его родители и какое у него прошлое?» Он с неодобрением посмотрел на Майкла Шейна – худощавого блондина, казавшегося утомленным.

Сьюзен, дочь Гордона, выглядела бы на сцене куда лучше Розамунд. В ней больше индивидуальности – возможно, даже слишком много для повседневной жизни. Сьюзен стояла рядом с ним, и мистер Энтуисл украдкой изучал ее. Темные волосы, карие, почти золотистые глаза, мрачноватая, хотя по-своему привлекательная складка рта… Возле нее стоял мужчина, за которого она совсем недавно вышла замуж, – кажется, он помощник аптекаря. По мнению мистера Энтуисла, девушкам не следовало выбирать себе в мужья мужчин, работавших за прилавком. Но сейчас они готовы выйти за кого угодно. Молодой человек с бледным невыразительным лицом и волосами песочного оттенка выглядел так, словно ему не по себе. Мистер Энтуисл заинтересовался, в чем причина, но в конце концов великодушно приписал это напряжению, вызванному встречей с многочисленными родственниками жены.

Последним объектом внимания адвоката оказалась Кора Ланскене. В этом была определенная справедливость, так как Кора в семействе являлась «последышем». Самая младшая сестра Ричарда родилась, когда ее матери было уже под пятьдесят, и кроткая женщина не пережила десятой беременности (трое ее детей умерли во младенчестве). Бедная маленькая Кора! Всю свою жизнь она причиняла неудобства – была нескладной, неуклюжей и делала замечания, которые лучше держать при себе. Старшие братья и сестры были очень добры к ней, прощая ее недостатки и сглаживая последствия ее бестактности. Никому и в голову не приходило, что Кора может выйти замуж. Она была не слишком привлекательной девушкой, и ее чересчур явные авансы посещавшим дом молодым людям обычно заставляли последних в панике отступать. Но потом на горизонте возник Пьер Ланскене – наполовину француз, с которым Кора познакомилась в художественной школе, где она училась рисовать цветы акварелью. Однако ее каким-то образом занесло в класс живой натуры – там Кора повстречала Пьера Ланскене и, придя домой, заявила о намерении стать его женой. Ричарду Эбернети не понравился жених – он заподозрил, что Пьер Ланскене охотится за богатой невестой. Но покуда Ричард выяснял прошлое Ланскене, Кора сбежала с ним и без лишних промедлений вышла за него замуж. Большую часть совместной жизни они провели в Бретани, Корнуолле и других местах, облюбованных живописцами. Ланскене был скверным художником и, по отзывам, не слишком приятным человеком, но Кора очень его любила и так и не простила своим родственникам их отношение к нему. Ричард обеспечил младшей сестре щедрое содержание, на которое, по мнению мистера Энтуисла, жили и она, и ее супруг. Он сомневался, что Ланскене когда-либо зарабатывал деньги. Должно быть, Пьер умер по меньшей мере лет двенадцать тому назад, и теперь его вдова, сильно располневшая и облаченная в причудливое черное одеяние с гагатовыми фестонами, вернулась в родной дом, ходила по комнате, трогала вещи и радостно восклицала, предаваясь воспоминаниям детства. Она не давала себе труда притворяться убитой горем по случаю смерти брата. Но мистер Энтуисл помнил, что Кора вообще никогда не притворялась.

Вернувшись в комнату, Лэнском объявил приличествующим обстоятельствам приглушенным голосом:

– Ленч подан.

Глава 2

После великолепного куриного супа и многочисленных холодных кушаний, сопровождаемых превосходным шабли, похоронная атмосфера несколько прояснилась. Никто из присутствующих не испытывал особого горя по поводу кончины Ричарда Эбернети, так как никто не был с ним близок. Их поведение было подобающе сдержанным (за исключением Коры, явно наслаждавшейся пребыванием в отчем доме), но все чувствовали, что приличия соблюдены и можно приступить к обычной беседе. Мистер Энтуисл поощрял это намерение. Он обладал большим опытом в похоронных мероприятиях и твердо знал, что и когда следует делать.

По окончании трапезы Лэнском сообщил, что кофе будет подан в библиотеке. Он чувствовал, что наступило время обсудить дела – иными словами, завещание, – и атмосфера библиотеки с ее книжными полками и красными бархатными занавесями идеально этому соответствовала. Дворецкий подал кофе и удалился, закрыв за собой дверь.

После нескольких отрывочных замечаний все начали выжидающе поглядывать на мистера Энтуисла. Он быстро отозвался, взглянув на часы.

– Я должен поспеть на поезд в пятнадцать тридцать, – начал адвокат.

Другие, казалось, собираются поспеть на тот же поезд.

– Как вам известно, – продолжал мистер Энтуисл, – я являюсь душеприказчиком мистера Ричарда Эбернети…

– Я этого не знала, – прервала его Кора Ланскене. – Ричард оставил мне что-нибудь?

Бестактность Коры не впервые покоробила мистера Энтуисла. Он бросил на нее укоризненный взгляд и снова заговорил:

– Еще год назад завещание Ричарда Эбернети было очень простым. За исключением небольших сумм, он все оставлял своему сыну Мортимеру.

– Бедный Мортимер, – вздохнула Кора. – Этот детский паралич просто ужасен.

– Внезапная и трагическая смерть Мортимера явилась для Ричарда страшным ударом. Ему понадобилось несколько месяцев, чтобы прийти в себя. Я указал ему, что было бы разумно составить новое завещание.

– А что бы произошло, если бы он не составил новое завещание? – глубоким голосом осведомилась Мод Эбернети. – Я имею в виду, все бы отошло к Тимоти как к ближайшему родственнику?

Мистер Энтуисл открыл рот, чтобы дать разъяснения относительно проблемы ближайшего родственника, но передумал и быстро продолжил:

– По моему совету, Ричард решил составить новое завещание. Но прежде всего он хотел поближе познакомиться с младшим поколением.

– Он «опробовал» всех нас, – со смехом сказала Сьюзен. – Сначала Джорджа, потом Грега и меня, а затем Розамунд и Майкла.

Худое лицо Грегори Бэнкса покраснело.

– Не думаю, что тебе следует использовать подобные выражения, Сьюзен, – резко заметил он. – «Опробовал» – вот еще!

– Но ведь так оно и было, верно, мистер Энтуисл?

– Он оставил мне что-нибудь? – повторила Кора.

Мистер Энтуисл кашлянул и холодно произнес:

– Я намерен выслать всем вам копии завещания. Если хотите, я могу прочитать его целиком теперь же, но боюсь, что юридическая терминология покажется вам не вполне ясной. Вкратце все сводится к следующему. Помимо ряда маленьких сумм и одной весьма значительной, на выплату ежегодного дохода Лэнскому, все состояние – весьма и весьма солидное – должно быть разделено на шесть равных частей. Четыре из них после уплаты всех налогов переходят к брату Ричарда, Тимоти, его племяннику Джорджу Кроссфилду, племяннице Сьюзен Бэнкс и другой племяннице, Розамунд Шейн. Оставшиеся две части должны быть доверены банковской опеке, и пожизненный доход с них будет выплачиваться миссис Элен Эбернети, вдове его брата Лео, и его сестре миссис Коре Ланскене. После их смерти капитал должен быть поделен между четырьмя другими наследниками или их потомками.

– Прекрасно! – одобрила Кора Ланскене. – А каков размер дохода?

– Я… э-э… в настоящее время не могу сообщить точные цифры. Налоги на наследство, разумеется, будут очень большими, и…

– Но хоть намекнуть вы можете?

Мистер Энтуисл понял, что любопытство Коры придется удовлетворить.

– Возможно, от трех до четырех тысяч в год.

– Отлично! – воскликнула Кора. – Поеду на Капри!

– Как щедро со стороны Ричарда, – мягко заметила Элен Эбернети. – Я очень ценила его привязанность ко мне.

– Он очень любил вас, – сказал мистер Энтуисл. – Лео был его любимым братом, и после его смерти Ричард всегда радовался вашим визитам.

– К сожалению, я не понимала, насколько тяжело он болен, – промолвила Элен. – Я виделась с ним незадолго до смерти, но думала, что у него нет ничего серьезного.

– Ричард не любил говорить о своей болезни, – объяснил мистер Энтуисл. – Едва ли кто-нибудь ожидал, что конец наступит так скоро. Я знаю, что врач был удивлен.

– «Скоропостижно, у себя дома» – так было сказано в газете, – кивнула Кора. – Я тоже удивилась.

– Для всех нас это было потрясением, – добавила Мод Эбернети. – Бедный Тимоти страшно расстроился. Все это так неожиданно.

– Но ведь все удалось замять, не так ли? – осведомилась Кора.

Все уставились на нее – она казалась слегка возбужденной.

– Думаю, вы все понимаете, – быстро продолжала Кора. – Огласка была бы неприятной для всех. Это не должно выходить за пределы семьи.

На лицах остальных отразилось недоумение. Мистер Энтуисл склонился вперед:

– Боюсь, Кора, я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.

Кора Ланскене окинула родственников удивленным взглядом и, словно птица, склонила голову набок.

– Но ведь его убили, не так ли? – сказала она.

Глава 3

Возвращаясь в Лондон в вагоне первого класса, мистер Энтуисл с беспокойством размышлял о странном замечании Коры Ланскене. Конечно, Кора была глупой и весьма неуравновешенной особой и даже в детстве отличалась склонностью не к месту резать правду-матку. Впрочем, в данном случае «правда» было неподходящим словом. Лучше сказать «неуместные замечания».

Энтуисл припомнил то, что последовало за вышеупомянутым замечанием. Изумленные и неодобрительные взгляды заставили Кору осознать чудовищный смысл своих слов.

– Право, Кора! – воскликнула Мод.

– Моя дорогая тетя Кора… – начал Джордж.

– Что вы имеете в виду? – осведомился кто-то еще.

Кора Ланскене разразилась потоком отрывочных фраз:

– О, я очень сожалею… Я не имела в виду… Конечно, с моей стороны это глупо, но я поняла по его словам… Я знаю, что все в порядке, но его смерть была такой внезапной… Пожалуйста, забудьте все, что я сказала… Я знаю, что всегда говорю глупости…

Недолгое смущение сменилось практичной дискуссией о том, что делать с личным имуществом покойного Ричарда Эбернети. Мистер Энтуисл указал, что дом вместе со всем содержимым должен быть выставлен на продажу.

Злополучная выходка Коры была забыта. В конце концов, Кора всегда отличалась сверхнаивностью. Она понятия не имела, что следует говорить, а что нет. В девятнадцать лет это не представлялось таким уж важным. В этом возрасте еще могут сохраняться манеры enfant terrible,[1] но к пятидесяти годам они становятся абсолютно неуместными. Вот так резать правду-матку…

Течение мыслей мистера Энтуисла резко остановилось. Уже второй раз ему в голову пришло тревожное слово «правда». А почему, собственно говоря, тревожное? Да потому, что наивные замечания Коры если и не оказывались правдивыми, то всегда содержали крупицу правды, что и делало их такими неудобоваримыми!

Хотя в полной сорокадевятилетней женщине мистер Энтуисл не мог различить особого сходства с неуклюжей девочкой давно прошедших лет, в поведении Коры многое оставалось прежним – например, привычка по-птичьи склонять голову набок, произнося самые неуместные замечания с видом радостного предвкушения бурного протеста. Именно таким образом Кора однажды охарактеризовала фигуру судомойки: «Молли едва удается пролезть за кухонный стол, настолько у нее вырос живот. И это всего за последние два месяца! Интересно, с чего она так толстеет?»

Кору быстро заставили умолкнуть. В доме Эбернети царили викторианские традиции. Судомойка исчезла на следующий день, а после тщательного расследования второму садовнику приказали сделать из нее порядочную женщину и преподнесли ему для этой цели коттедж.

Далекие воспоминания – но в них есть свой смысл…

Мистер Энтуисл задумался о причине своего беспокойства. Что именно в нелепых замечаниях Коры вызвало у него подсознательную тревогу? Возможно, он выделил две фразы: «Я поняла по его словам…» и «Его смерть была такой внезапной…».

Сначала мистер Энтуисл задумался над второй фразой. Да, в некотором смысле смерть Ричарда можно считать внезапной. Мистер Энтуисл обсуждал здоровье Ричарда и с ним самим, и с его врачом. Доктор ясно дал понять, что его пациенту нечего рассчитывать на долгую жизнь. Если мистер Эбернети будет следить за собой, то сможет прожить два или, может быть, три года. Возможно, еще больше, но это маловероятно. Однако доктор не предвидел никаких катастроф в ближайшем будущем.

Ну, доктор ошибся, но ведь врачи сами признают, что не могут полностью предвидеть индивидуальную реакцию пациента на болезнь. Иногда безнадежные больные неожиданно поправляются, а пациенты, находящиеся на пути к выздоровлению, напротив, внезапно умирают. Многое зависит от воли к жизни самого больного.

А Ричард Эбернети, хотя и был сильным и энергичным человеком, не имел особых стимулов к жизни.

Полгода назад его единственный сын Мортимер заболел детским параличом и умер в течение недели. Шок, вызванный его смертью, усиливало то, что он был крепким и здоровым молодым человеком. Отличный спортсмен, Мортимер принадлежал к людям, о которых говорят, что они ни разу в жизни не болели. Он собирался обручиться с очаровательной девушкой, и все надежды Ричарда были сосредоточены на горячо любимом и никогда не разочаровывавшем его сыне.

Но вместо этого произошла трагедия. Остро переживая личную утрату, Ричард Эбернети перестал интересоваться будущим. Один его сын умер во младенчестве, другой скончался, не оставив потомства. У него не было внуков. Фактически после него уже некому было носить фамилию Эбернети, а ведь он располагал крупным состоянием и имел обширные деловые интересы, в определенной степени контролируя крупный бизнес. Кто же мог унаследовать это состояние, бизнес и деловые интересы?

Энтуисл знал, что это постоянно беспокоило Ричарда. Его единственный оставшийся в живых брат был практически инвалидом. Оставалось младшее поколение. Его друг никогда не говорил об этом, но адвокат полагал, что Ричард намерен выбрать главного наследника, хотя оставил бы определенные суммы и другим родственникам. Энтуисл знал, что в последние полгода Ричард по очереди приглашал погостить своего племянника Джорджа, племянницу Розамунд с мужем, а также свояченицу, миссис Лео Эбернети. Адвокат полагал, что Эбернети подыскивал наследника среди первых троих. Элен он пригласил просто из чувства привязанности и, может быть, намереваясь с ней посоветоваться, так как Ричард всегда был высокого мнения о ее уме и суждениях. Мистер Энтуисл также припомнил, что в течение этих шести месяцев Ричард нанес краткий визит своему брату Тимоти.

Результатом явилось завещание, находящееся сейчас в портфеле Энтуисла и предписывавшее равное распределение состояния. Напрашивался единственный вывод – Ричард был разочарован и в племяннике, и в племянницах, а может, и в их мужьях.

Насколько было известно мистеру Энтуислу, Ричард Эбернети не приглашал к себе свою сестру, Кору Ланскене, и это вновь привело адвоката к первой из тревожащих его бессвязных фраз Коры: «Но я поняла по его словам…»

Что же сказал Ричард Эбернети? И когда он это сказал? Если Кора не приезжала в «Эндерби», значит, Ричард посетил ее в поселке художников в Беркшире, где у Коры был коттедж. Или Ричард что-то сообщил ей в письме?

Мистер Энтуисл нахмурился. Конечно, Кора очень глупа. Она могла неправильно понять какую-то фразу и исказить ее смысл. Но его интересовало, что это была за фраза…

Адвокат был настолько обеспокоен, что обдумывал возможность разговора с Корой на эту тему. Разумеется, не в ближайшее время. Не нужно, чтобы это казалось таким важным делом. Но ему хотелось знать, что именно сказал Ричард Эбернети своей сестре, заставившее ее выпалить столь экстраординарный вопрос: «Но ведь его убили, не так ли?»

В том же поезде, в вагоне третьего класса, Грегори Бэнкс сказал жене:

– По-видимому, твоя тетя совершенно чокнутая.

– Тетя Кора? – рассеянно переспросила Сьюзен. – Да, пожалуй. Кажется, она всегда была глуповата.

Сидевший напротив Джордж Кроссфилд резко заметил:

– Ей не следовало бы говорить подобные вещи. У людей могут возникнуть нежелательные идеи.

Розамунд Шейн, обводя помадой сложенные бантиком губы, промолвила:

– Не думаю, чтобы кто-то обратил внимание на слова такого чучела. Посмотрите, как она одета. Эти гагатовые фестоны…

– Я считаю, это нужно прекратить, – заявил Джордж.

– Отлично, дорогой, – рассмеялась Розамунд, откладывая помаду и удовлетворенно глядя в зеркальце. – Вот ты и прекращай.

– По-моему, Джордж прав, – неожиданно вмешался ее муж. – Люди запросто могут начать распространять слухи…

– Ну и что? – осведомилась Розамунд, приподняв в улыбке уголки рта. – Это может оказаться даже забавным.

– Забавным?! – воскликнули четыре голоса.

– Когда в твоей семье происходит убийство, – пояснила Розамунд, – это здорово возбуждает!

Нервозному и угрюмому Грегори Бэнксу пришло в голову, что у кузины Сьюзен, если не обращать внимания на ее привлекательную внешность, может оказаться немало общего с ее тетушкой Корой. Следующие слова Розамунд подтвердили его впечатление.

– Если его убили, – спросила она, – то кто, по-вашему, это сделал? – Розамунд окинула соседей задумчивым взглядом. – Смерть Ричарда была выгодна всем нам. Мы с мужем сидели на мели. Майклу предложили хорошую роль в постановке Сэндборна, но ведь ее нужно было дожидаться. А теперь мы будем жить припеваючи. Если захотим, можем осуществить собственную постановку. В одной пьесе есть чудесная роль…

Никто не слушал восторженных откровений Розамунд. Внимание каждого было сосредоточено на своем ближайшем будущем.

«Вот повезло! – думал Джордж. – Теперь я смогу положить деньги назад, и никто ни о чем не узнает… Но я был на волосок от беды».

Грегори закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Деньги означали для него избавление от рабства.

– Конечно, очень жаль дядю Ричарда, – четким и ясным голосом заговорила Сьюзен. – Но он был уже стар, а после смерти Мортимера ему незачем было жить, и для него было бы тяжело год за годом влачить существование инвалида. Гораздо лучше умереть сразу и без мучений.

Ее твердый, уверенный взгляд смягчился, устремившись на задумчивое лицо мужа. Сьюзен обожала Грега. Она догадывалась, что он любит ее куда меньше, чем она его, но это только усиливало ее страсть. Грег принадлежал ей, и она сделала бы для него все, что угодно, – без всяких исключений…

Мод Эбернети, переодеваясь к обеду в «Эндерби» (она осталась здесь на ночь), размышляла, следует ли ей предложить задержаться еще на некоторое время, чтобы помочь Элен привести в порядок дом и во всем разобраться. В «Эндерби» находятся личные вещи Ричарда, его письма… Впрочем, все важные документы, очевидно, уже забрал мистер Энтуисл. А ей нужно как можно скорее вернуться к Тимоти. Он так сердится, когда ее нет рядом и некому позаботиться о нем. Мод надеялась, что Тима обрадует завещание и он не будет дуться. Конечно, Тимоти ожидал, что большая часть состояния Ричарда отойдет ему. В конце концов, он остался единственным Эбернети. Ричард мог бы доверить ему заботу о младшем поколении. Мод опасалась, что Тимоти расстроится и это скверно отразится на его пищеварении. Когда Тимоти сердился, то начинал вести себя совершенно неразумно – временами он терял чувство меры… Мод раздумывала, должна ли она поговорить об этом с доктором Бартоном… В последнее время Тимоти принимал слишком много снотворных таблеток и сердился, когда она пыталась отобрать у него пузырек. Но ведь это опасно, как предупреждал доктор Бартон. Человек способен забыть, что уже принимал таблетки, и принять их снова, а тогда может произойти все, что угодно! В пузырьке осталось куда меньше таблеток, чем должно было оставаться… Все-таки Тимоти очень неосторожен с лекарствами. Конечно, он опять не станет ее слушать – временами с ним бывает очень трудно.

Мод вздохнула, потом ее лицо прояснилось. Теперь все станет гораздо легче. Например, уход за садом…

Элен Эбернети сидела у камина в Зеленой гостиной, ожидая, когда Мод спустится обедать.

Она оглядывалась по сторонам, вспоминая былые дни в «Эндерби» с Лео и остальными. Это был счастливый дом. Но такой дом нуждается в людях. В детях и слугах, в шумных застольях и треске огня в камине зимой. Дом стал печальным, когда в нем остался лишь старик, потерявший сына…

Интересно, кто купит «Эндерби»? Превратят ли его в отель, институт или молодежную базу отдыха? В наши дни такое случается с большими домами. Никто не покупает их, чтобы жить здесь. Возможно, дом снесут, а весь участок заново перепланируют. Эти мысли навевали грусть, и Элен решительно их отогнала. Нет смысла тосковать о прошлом. Этот дом, счастливые дни, проведенные здесь, Ричард, Лео – все это было прекрасно, но кануло в вечность. У нее есть собственные дела, друзья и интересы. А теперь, благодаря доходу, который завещал ей Ричард, она сможет оставить себе виллу на Кипре и осуществить все свои планы…

В последнее время ей постоянно приходилось беспокоиться из-за денег – налоги, неудачные вклады… Теперь, благодаря Ричарду, с этим покончено.

Бедный Ричард. Хотя смерть во сне можно воспринимать и как благо. «Скоропостижно скончался…» – очевидно, эти слова и вбили в голову Коре нелепую идею. Право же, Кора вела себя просто возмутительно! Впрочем, она всегда была такой. Элен припомнила свою встречу с ней за границей вскоре после того, как та вышла замуж за Пьера Ланскене. В тот день Кора казалась особенно глупой – все время вертела головой и делала безапелляционные замечания о живописи – в частности, о картинах своего мужа, который наверняка чувствовал себя неловко. Ни одному мужчине не нравится, когда его жена выглядит дурой. А Кора, несомненно, была дурой! Конечно, она в этом не виновата, да и муж обращался с ней не слишком хорошо.

Рассеянный взгляд Элен задержался на букете восковых цветов, стоящем на круглом малахитовом столике. Кора сидела за ним, когда они ожидали отъезда в церковь. Она предавалась воспоминаниям, радостно узнавала разные вещи и так восторгалась пребыванием в родном доме, что полностью забыла о причине, по которой они здесь собрались.

«Возможно, – подумала Элен, – она просто менее лицемерна, чем все мы…»

Кора никогда не заботилась об условностях. Достаточно вспомнить ее вопрос: «Но ведь его убили, не так ли?»

Все удивленно уставились на нее. Впрочем, каждый, вероятно, был хотя и шокирован, но по-своему…

Внезапно представив себе эту картину, Элен нахмурилась… Что-то тут было не так…

Что-то или кто-то?

Может, дело в выражении чьего-то лица? Или там было… как бы это лучше выразить… нечто, чего не должно быть?..

Элен не могла определить, в чем дело, но что-то явно было не так…

Тем временем в буфете на станции Суиндон леди в траурном платье с фестонами пила чай, закусывая сдобными булочками, и размышляла о будущем. Ее не тревожило предчувствие беды. Она была счастлива.

Эти поездки с пересадками довольно утомительны. Было бы удобнее и ненамного дороже вернуться в Литчетт-Сент-Мэри через Лондон. Правда, теперь расходы не имеют значения. Хотя тогда ей пришлось бы ехать вместе с родственниками и всю дорогу разговаривать. Это не менее утомительно.

Пожалуй, лучше возвратиться домой с пересадками. Эти булочки просто превосходны. Удивительно, какой голод чувствуешь после похорон! Суп в «Эндерби» был великолепным, да и холодное суфле тоже.

Какими все-таки чопорными и лицемерными бывают люди! Достаточно вспомнить эти лица, когда она сказала про убийство! Как они все на нее уставились!

Леди в черном удовлетворенно кивнула. Она правильно сделала, что сказала это. Именно так и следовало поступить.

Женщина посмотрела на часы. До отхода поезда оставалось пять минут. Она допила чай и скорчила гримасу. Чай был так себе.

Несколько секунд женщина сидела, мечтая об открывающейся перед ней перспективе и счастливо улыбаясь.

Теперь она наконец сможет наслаждаться жизнью… Женщина направилась к маленькому пригородному поезду, продолжая строить планы…

Глава 4

Мистер Энтуисл провел беспокойную ночь. Утром он чувствовал себя таким усталым и больным, что даже не мог подняться с постели.

Сестра мистера Энтуисла, которая вела хозяйство, принесла ему на подносе завтрак и заявила, что он был неблагоразумен, отправившись на север Англии в таком возрасте и при таком состоянии здоровья.

Мистер Энтуисл ограничился объяснением, что Ричард Эбернети был его старым другом.

– Похороны! – неодобрительно фыркнула его сестра. – Похороны могут стать роковыми для человека твоих лет! Ты умрешь так же скоропостижно, как твой драгоценный мистер Эбернети, если не будешь соблюдать осторожность.

Слово «скоропостижно» заставило мистера Энтуисла вздрогнуть. Он не стал возражать, прекрасно понимая, что именно заставило его содрогнуться.

Кора Ланскене! Ее предположение было совершенно невероятным, но ему хотелось выяснить, что она имела в виду. Пожалуй, придется съездить в Литчетт-Сент-Мэри и повидать ее. Можно притвориться, будто ему нужна подпись Коры для утверждения завещания. Незачем давать ей понять, что он придает значение ее нелепой фразе. Тем не менее он должен повидать ее, и как можно скорее.

Окончив завтрак, адвокат откинулся на подушки и стал читать «Таймс». Этот ритуал действовал на него успокаивающе.

Вечером, без четверти шесть, зазвонил телефон.

Мистер Энтуисл снял трубку. Голос на другом конце провода принадлежал мистеру Джеймсу Пэрротту, теперешнему второму партнеру фирмы «Боллард, Энтуисл, Энтуисл и Боллард».

– Слушайте, Энтуисл, – сказал мистер Пэрротт. – Мне только что звонили из полиции местечка под названием Литчетт-Сент-Мэри.

– Литчетт-Сент-Мэри?

– Да. Кажется… – Мистер Пэрротт сделал паузу. Он казался смущенным. – Это касается миссис Коры Ланскене. Она не была одной из наследниц состояния Эбернети?

– Да, разумеется. Вчера я видел ее на похоронах.

– Вот как? Она была на похоронах?

– Да. А что с ней такое?

– Ну… – Голос мистера Пэрротта звучал виновато. – Дело в том, что ее… убили.

Последнее слово мистер Пэрротт произнес с величайшим неодобрением. По его мнению, это слово не должно было иметь никакого касательства к фирме «Боллард, Энтуисл, Энтуисл и Боллард».

– Убили?

– Боюсь, что да. Я хотел сказать, в этом нет сомнения.

– А каким образом полиция вышла на нас?

– Через ее компаньонку или экономку – мисс Гилкрист. Полиция спросила у нее имена ближайших родственников или адвокатов убитой. Насчет родственников и их адресов мисс Гилкрист не была уверена, но сообщила о нас. Полиция сразу же с нами связалась.

– А почему они считают, что ее убили? – осведомился мистер Энтуисл.

Мистер Пэрротт вновь заговорил виноватым голосом:

– Ну, в этом как будто нет никаких сомнений – ее ударили топором или чем-то вроде того…

– Убийство с целью ограбления?

– Похоже на то. Окно было разбито, несколько побрякушек исчезло, все ящики выдвинуты и так далее, но полиция вроде думает, что это сделано… ну, с целью сбить со следа.

– Когда это произошло?

– Сегодня во второй половине дня – между двумя и половиной пятого.

– А где была экономка?

– Обменивала библиотечные книги в Ридинге. Она вернулась около пяти и обнаружила миссис Ланскене мертвой. Полиция хочет знать, нет ли у нас предположений насчет того, кто мог на нее напасть. Я ответил… – в голосе мистера Пэрротта послышалось возмущение, – что такое кажется мне маловероятным.

– Да, конечно.

– Должно быть, это какой-то местный полоумный громила – думал, что в доме есть чем поживиться, а потом потерял голову и напал на хозяйку. Как по-вашему, Энтуисл?

– Да-да… – рассеянно произнес Энтуисл.

Пэрротт прав, подумал он. Наверняка так оно и было.

Но тут у него в ушах четко прозвучал голос Коры: «Но ведь его убили, не так ли?»

Кора всегда была дурой! Ни с кем не считалась, резала правду-матку…

Правду!

Опять это проклятое слово…

Мистер Энтуисл и инспектор Мортон внимательно смотрели друг на друга.

С присущей ему аккуратностью мистер Энтуисл предоставил в распоряжение инспектора все существенные факты, касающиеся Коры Ланскене – ее воспитания, брака, вдовства, финансового положения, родственников.

– Мистер Тимоти Эбернети – ее единственный оставшийся в живых брат и ближайший родственник, но он инвалид, живет затворником и не выходит из дому. Он уполномочил меня представлять его интересы и принимать меры, которые окажутся необходимыми.

Инспектор кивнул. Для него было облегчением иметь дело с этим пожилым проницательным адвокатом. Более того, он надеялся, что юрист сможет оказать ему помощь в решении проблемы, начинавшей выглядеть все более сложной.

– Насколько я понял со слов мисс Гилкрист, – сказал он, – миссис Ланскене за день до смерти ездила на север, на похороны брата?

– Да, инспектор. Я тоже был там.

– В ее поведении не было ничего странного или тревожного?

Мистер Энтуисл поднял брови в притворном удивлении.

– А что, незадолго до убийства жертва, как правило, ведет себя странно? – осведомился он.

Инспектор улыбнулся, словно извиняясь.

– Я не имею в виду, что она казалась обреченной или предчувствующей свою гибель. Просто я пытаюсь обнаружить что-то… ну, не вполне обычное.

– Не уверен, что понимаю вас, инспектор, – промолвил мистер Энтуисл.

– В этом деле не так легко разобраться, мистер Энтуисл. Предположим, кто-то видел, как эта мисс Гилкрист около двух часов вышла из дома и направилась к автобусной остановке. Тогда этот человек подбирает топорик, лежащий у дровяного сарая, разбивает им кухонное окно, влезает в дом, поднимается наверх и набрасывается с топором на миссис Ланскене. Ей нанесли шесть-восемь ударов… – При этих словах мистер Энтуисл вздрогнул. – Да, жестокое преступление. Потом убийца выдвигает несколько ящиков, прихватывает безделушки стоимостью не более десяти фунтов и исчезает.

– Она была в постели?

– Да. Кажется, миссис Ланскене вчера поздно вечером вернулась после поездки на север усталая и возбужденная. Насколько я понял, она получила какое-то наследство?

– Да.

– Миссис Ланскене спала очень плохо и проснулась с сильной головной болью. Она выпила несколько чашек чаю, приняла таблетку от мигрени и велела мисс Гилкрист не беспокоить ее до ленча. Но ей не стало лучше, поэтому она решила принять две таблетки снотворного. После этого миссис Ланскене послала мисс Гилкрист на автобусе в Ридинг поменять библиотечные книги. Должно быть, она дремала или уже крепко спала, когда в дом проник убийца. Но он легко мог забрать, что хотел, пригрозив женщине или заткнув ей рот кляпом. Топор, специально взятый с собой, кажется излишеством.

– Он мог намереваться только пригрозить ей топором, – предположил мистер Энтуисл. – И если она стала сопротивляться…

– Медицинское освидетельствование этого не подтверждает. Судя по всему, она лежала на боку и мирно спала, когда на нее напали.

Мистер Энтуисл с беспокойством заерзал на стуле.

– То и дело сообщают о жестоких и бессмысленных убийствах, – напомнил он.

– Возможно, это окажется одним из подобных случаев. Разумеется, полиция внимательно следит, нет ли поблизости подозрительных личностей. Но мы уверены, что никто из местных в этом не замешан. Все удовлетворительно отчитались о своем местопребывании – большинство людей в это время были на работе. Конечно, коттедж миссис Ланскене расположен на некотором расстоянии от деревни. Любой мог незаметно к нему подобраться. Вокруг деревни – целый лабиринт аллей. Утро было солнечное, дожди не шли уже несколько дней, так что никаких следов машины не осталось – если кто-то приезжал туда на машине.

– Думаете, преступник мог приехать на автомобиле? – резко осведомился мистер Энтуисл.

Инспектор пожал плечами:

– Не знаю. Я только хочу сказать, что в этом деле имеются странные моменты. Например… – Он придвинул к собеседнику несколько предметов – брошь в форме трилистника с маленькими жемчужинами, брошь с аметистами, нитку мелкого жемчуга и гранатовый браслет. – Эти вещи были взяты из ее шкатулки с драгоценностями. Их нашли возле дома спрятанными под кустом.

– Действительно странно. Возможно, убийца испугался содеянного…

– Разумеется. Но тогда он, очевидно, оставил бы безделушки наверху, в спальне. Конечно, его могла охватить паника по пути к воротам…

– Или же, – спокойно произнес мистер Энтуисл, – драгоценности, как вы предполагаете, могли взять для отвода глаз.

– Да, это не исключено… Конечно, преступление могла совершить мисс Гилкрист. Женщины живут только вдвоем – кто знает, какие ссоры, страсти и ненависть могут возникнуть между ними? И все же это выглядит маловероятным. Согласно отзывам, они жили дружно. – Помедлив, инспектор осведомился: – Судя по вашим словам, никто не выигрывает от смерти миссис Ланскене?

– Я говорил не совсем так, – возразил адвокат. Инспектор Мортон внимательно на него посмотрел:

– Мне казалось, вы говорили, что источником дохода миссис Ланскене было содержание, выделенное ей братом, и что она не имела личного состояния и средств к существованию.

– Это верно. Ее муж умер банкротом, и, зная Кору еще девушкой, я был бы очень удивлен, если бы у нее сохранились какие-то сбережения.

– Коттедж ей не принадлежал – он был взят в аренду, а мебель ничего не стоит даже в наши дни. Какие-то сомнительные изделия под дуб и несколько картин. Кому бы они ни достались, он ничего от этого не выгадает. Кстати, она оставила завещание?

Мистер Энтуисл покачал головой:

– Я ничего не знаю о ее завещании. Понимаете, я не видел ее много лет.

– Тогда что вы имели в виду?

– Я просто хотел быть скрупулезно точным.

– Вы говорили о наследстве, оставленном ей братом? Она имела право распоряжаться им по своему усмотрению?

– Нет, не в том смысле, который вы подразумеваете. Она не могла распоряжаться капиталом. Теперь, после ее смерти, он будет разделен между пятью другими наследниками Ричарда Эбернети. Вот что я имел в виду. Все пятеро автоматически получают прибыль благодаря ее гибели.

Инспектор выглядел разочарованным.

– А я подумал, мы на что-то набрели. Получается, что ни у кого не было никаких мотивов, чтобы зарубить бедную женщину. Похоже, это дело рук какого-то психа – возможно, несовершеннолетнего преступника, которых теперь развелось видимо-невидимо… Да, возможно, так оно и есть. Если только это не в высшей степени респектабельная мисс Гилкрист, что мне кажется невероятным.

– Когда она обнаружила труп?

– Около пяти часов. Мисс Гилкрист вернулась из Ридинга автобусом в 16.50. Она вошла в коттедж через парадный вход, потом направилась в кухню и поставила чайник на плиту. Из комнаты миссис Ланскене не доносилось ни звука, но мисс Гилкрист думала, что она еще спит. Потом мисс Гилкрист заметила разбитое кухонное окно и осколки на полу. Но даже тогда она решила, что стекло разбил какой-то мальчишка мячом или камнем из рогатки. Мисс Гилкрист поднялась наверх и потихоньку заглянула в комнату миссис Ланскене проверить, спит она или собирается пить чай. Увидев труп, мисс Гилкрист закричала и побежала к ближайшим соседям. Ее показания выглядят вполне убедительно, а у нее в комнате, в ванной и на одежде не было никаких следов крови. Думаю, мисс Гилкрист тут ни при чем. Врач прибыл в половине шестого. Он определяет время смерти не позднее половины пятого, скорее всего где-то в районе двух, поэтому похоже, что убийца торчал поблизости, ожидая, пока мисс Гилкрист уйдет из коттеджа.

Лицо адвоката слегка дрогнуло.

– Полагаю, вы собираетесь повидать мисс Гилкрист? – спросил инспектор Мортон.

– Подумываю об этом.

– Я был бы рад, если бы вы так поступили. Думаю, она сообщила нам все, что могла, но кто знает… Иногда в разговоре неожиданно выясняется что-то важное. Конечно, она типичная старая дева, но вполне разумная и практичная, а ее показания были очень полезны. – Сделав паузу, он добавил: – Тело сейчас в морге. Если вы хотите на него взглянуть…

Мистер Энтуисл согласился, хотя и без особого энтузиазма.

Спустя несколько минут он стоял, глядя на бренные останки Коры Ланскене. Она была жестоко изувечена – крашенная хной челка затвердела от запекшейся крови. Мистер Энтуисл плотно сжал губы и отвернулся, почувствовав тошноту.

Бедная маленькая Кора. Как она стремилась узнать позавчера, оставил ли ей что-нибудь брат! В каком розовом свете она, должно быть, видела будущее! Какие глупости она бы наделала – и притом с удовольствием, – располагая деньгами! Но эти мечты длились недолго…

Никто ничего не выиграл от ее смерти – даже жестокий убийца, выбросивший украденные безделушки во время бегства. Пять человек получат еще несколько тысяч – но им, по-видимому, было более чем достаточно уже унаследованного капитала. Нет, там незачем искать мотив…

Странно, что Кора думала об убийстве за день до того, как была убита сама.

«Но ведь его убили, не так ли?»

Сказать подобную чушь! Эта фраза слишком нелепа, чтобы повторять ее инспектору Мортону.

Конечно, следует повидать мисс Гилкрист. Вдруг ей удастся – хотя это крайне маловероятно – пролить свет на то, что Ричард сказал Коре?

«Но я поняла по его словам…» Что же это были за слова?

«Я должен сразу же повидать мисс Гилкрист», – сказал себе мистер Энтуисл.

Мисс Гилкрист была сухощавой поблекшей женщиной с короткими волосами серо-стального цвета.

Она тепло приветствовала адвоката:

– Очень рада вашему приходу, мистер Энтуисл. Я ведь так мало знаю о семье миссис Ланскене и, конечно, никогда до сих пор не сталкивалась с убийством. Это слишком ужасно!

Мистер Энтуисл чувствовал уверенность, что мисс Гилкрист в самом деле не сталкивалась с убийством. Она реагировала на него примерно так же, как его партнер.

– Конечно, все читают об убийствах, – продолжала мисс Гилкрист, отправляя упомянутые преступления в ту сферу, которой им бы следовало ограничиваться, – но я и книги такого рода не слишком-то люблю. Уж очень это страшно.

Пройдя следом за ней в гостиную, мистер Энтуисл внимательно огляделся. В комнате ощущался сильный запах масляной краски. Коттедж был набит не столько мебелью, которая в общем соответствовала описанию инспектора Мортона, сколько картинами. Стены были увешаны в основном потемневшими и грязными полотнами, написанными маслом. Впрочем, попадались и акварельные наброски, а также пара натюрмортов. Картины меньшего размера были сложены на подоконнике.

– Миссис Ланскене покупала их на распродажах, – объяснила мисс Гилкрист. – Бедняжка так интересовалась живописью. Посещала все распродажи поблизости. В наши дни картины так дешевы. Она платила за каждую не больше фунта, иногда всего несколько шиллингов и всегда говорила, что есть шанс заполучить что-нибудь хорошее. По ее словам, вот эта картина итальянского примитивиста могла стоить кучу денег.

Мистер Энтуисл с сомнением посмотрел на упомянутое творение итальянского примитивиста. Он подумал, что Кора никогда ничего не смыслила в живописи, и был готов съесть свою шляпу, если хоть что-нибудь из этой мазни стоило больше пяти фунтов.

– Конечно, – промолвила мисс Гилкрист, обратив внимание на выражение лица адвоката и догадавшись о его реакции, – я в этом мало разбираюсь, хотя мой отец был художником – правда, боюсь, не слишком удачливым. Но в молодости я рисовала акварели и слышала много разговоров о живописи. Миссис Ланскене было приятно иметь рядом с собой человека, с которым она могла об этом поговорить и который понимал ее интересы.

– Вы любили ее?

«Глупый вопрос, – подумал он. – Разве она может ответить „нет“? Хотя жить с Корой наверняка было крайне утомительно».

– Конечно, – отозвалась мисс Гилкрист. – Мы отлично ладили. В некоторых отношениях миссис Ланскене была совсем как ребенок. Говорила все, что придет в голову. Не скажу, что ее суждения всегда были верными…

Так как о мертвых не говорят: «Она была очень глупа», мистер Энтуисл промолвил:

– Ее никак нельзя было назвать интеллектуальной женщиной.

– Возможно, вы правы. Но она была очень проницательной. Меня иногда удивляло, как ей удается попадать в самую точку.

Мистер Энтуисл посмотрел на мисс Гилкрист с большим интересом. Он подумал, что она, в отличие от Коры, отнюдь не глупа.

– Вы прожили с миссис Ланскене несколько лет?

– Три с половиной года.

– Вы были ее… э-э… компаньонкой и также… э-э… присматривали за домом?

Было очевидно, что он затронул деликатную тему. Мисс Гилкрист слегка покраснела.

– В общем, да. Я готовила пищу – мне всегда это нравилось, – подметала и делала кое-какую домашнюю работу. Разумеется, ничего тяжелого.

Тон мисс Гилкрист свидетельствовал о незыблемости ее принципов. Мистер Энтуисл, не вполне понимавший, что имеется в виду под словом «тяжелое», издал успокаивающее бормотание.

– Для тяжелой работы из деревни дважды в неделю приходила миссис Пэнтер. Понимаете, мистер Энтуисл, я не собиралась позволять относиться к себе как к служанке. Когда моя маленькая чайная потерпела крах… такое несчастье – это случилось во время войны. Очаровательное было местечко – я назвала его «Ива», и на фарфоровой посуде тоже были нарисованы голубые ивы… Пирожные там были такие вкусные – я хорошо готовила пирожные и лепешки. Но началась война, поставки урезали, и заведение обанкротилось – я всегда считала это одной из военных потерь. Те немногие деньги, которые оставил мне отец, я вложила в чайную, и мне пришлось искать какую-нибудь работу. Но ведь меня никогда ничему специально не учили. Сначала я нанялась к одной старой леди, но она оказалась грубой и придирчивой. Я поступила на службу в контору, но там мне тоже не понравилось. Наконец я познакомилась с миссис Ланскене, и мы сразу пришлись друг другу по душе – ведь ее муж был художником… – Мисс Гилкрист сделала паузу, чтобы перевести дух, и печально добавила: – Но как же мне не хватало моей милой маленькой чайной! Туда приходили такие приятные люди!..

Глядя на мисс Гилкрист, мистер Энтуисл внезапно почувствовал, что видит перед собой нечто хорошо знакомое. Его мысленному взору представились многочисленные женские фигурки в разных «Лавровых деревьях», «Рыжих котах», «Голубых попугаях» и «Уютных уголках», облаченные в голубые, оранжевые или розовые платья и принимающие заказы на чай с пирожными. У мисс Гилкрист было свое духовное убежище – старомодная чайная с респектабельной клиентурой. Должно быть, в стране множество таких «мисс Гилкрист» с мягкими, терпеливыми лицами, упрямой складкой рта и жидкими седеющими волосами.

– Но я не должна говорить о себе, – продолжала мисс Гилкрист. – Полиция была очень любезна и предупредительна. Инспектор Мортон оказался таким чутким человеком. Он даже договорился с мисс Лейк, чтобы я переночевала у нее, но я отказалась. Я считала своим долгом остаться здесь, с вещами, которые так любила миссис Ланскене. Они забрали… – мисс Гилкрист судорожно глотнула, – забрали тело и заперли комнату, а инспектор сказал мне, что в кухне всю ночь будет дежурить констебль – из-за разбитого окна, стекло вставили утром… Так на чем я остановилась? Ах да, я сказала, что могу спокойно переночевать в своей комнате, хотя должна признаться, что придвинула к двери комод и поставила на подоконник большой кувшин с водой. Кто знает – а вдруг это был какой-то маньяк? О них сейчас только и слышишь…

Воспользовавшись паузой, мистер Энтуисл быстро сказал:

– Я располагаю всеми основными фактами. Инспектор Мортон сообщил их мне. Но если вам не составит труда дать собственный отчет о происшедшем…

– Ну конечно, мистер Энтуисл. Я понимаю, что вы чувствуете. Полиция относится ко всему так официально. Хотя это правильно…

– Миссис Ланскене вернулась с похорон позавчера вечером, – поторопил ее адвокат.

– Да, ее поезд задержали допоздна. Я заказала для нее такси, как она мне велела. Бедняжка так устала – это вполне естественно, – но в общем была в приподнятом настроении.

– Да-да. Она говорила что-нибудь о похоронах?

– Совсем немного. Я дала ей чашку горячего молока – больше ей ничего не хотелось, – и она рассказала, что в церкви было много людей и полно цветов… Да, она жалела, что не повидалась со своим другим братом. Кажется, его зовут Тимоти?

– Да, Тимоти.

– Миссис Ланскене сказала, что не видела его больше двадцати лет и надеялась, что он приедет на похороны, но поняла, что при сложившихся обстоятельствах он предпочел этого не делать. Там была его жена Мод, которую она терпеть не могла… О, мистер Энтуисл, прошу прощения! Просто сорвалось с языка – я не имела в виду…

– Ничего страшного, – успокоил ее адвокат. – Вы ведь знаете – я не родственник. И мне известно, что Кора и ее невестка всегда не слишком ладили.

– Ну, она примерно так и сказала. «Я всегда знала, что Мод превратится в одну из этих властных женщин, всюду сующих свой нос». Миссис Ланскене очень устала и решила сразу лечь. Я дала ей грелку, и она поднялась к себе.

– Кора больше ничего не говорила? Что вам особенно запомнилось?

– У нее не было предчувствий, мистер Энтуисл, если вы это имеете в виду. Она была в прекрасном настроении, если не считать усталости и… ну, печального события. Миссис Ланскене спросила у меня, не хотелось бы мне поехать на Капри. Конечно, я ответила, что это было бы чудесно – я и мечтать о таком не могла. А она и говорит: «Ну так мы туда поедем». Я подумала – хотя она об этом не упоминала, – что брат оставил ей годовой доход или что-то в этом роде.

Мистер Энтуисл кивнул.

– Бедняжка. Ну, я рада, что она хотя бы получила удовольствие, строя планы… – Мисс Гилкрист вздохнула и с тоской пробормотала: – Теперь я вряд ли когда-нибудь попаду на Капри…

– А на следующее утро? – осведомился мистер Энтуисл, игнорируя разочарование мисс Гилкрист.

– На следующее утро миссис Ланскене было не по себе. Выглядела она просто ужасно. Она сказала мне, что плохо спала, так как ее мучили кошмары. «Это потому, что вчера вы слишком устали», – заметила я, и она со мной согласилась. Миссис Ланскене позавтракала в постели и не вставала все утро, но к ленчу сказала мне, что так и не смогла заснуть: «Я все время думаю о разных вещах и беспокоюсь». Потом она добавила, что примет снотворные таблетки и попытается поспать после полудня. Миссис Ланскене попросила меня съездить на автобусе в Ридинг и поменять в библиотеке две книги, так как она прочитала их в поезде и больше ей было нечего читать. Обычно двух книг ей хватало на неделю. Я ушла в начале третьего, и это был последний раз, когда… – Мисс Гилкрист начала всхлипывать. – Должно быть, миссис Ланскене спала и ничего не слышала. Инспектор уверял меня, что она не страдала. Он считает, что ее убил первый же удар… О боже, меня бросает в дрожь при одной мысли об этом!

– Ну-ну, не стоит вспоминать о случившемся. Я только хотел услышать от вас о поведении миссис Ланскене перед трагедией.

– Можете передать ее родственникам, что, за исключением дурно проведенной ночи, она была очень счастлива и с радостью думала о будущем.

Мистер Энтуисл помедлил перед очередным вопросом. Ему не хотелось подсказывать свидетельнице ответы.

– Она не упоминала конкретно кого-либо из родственников?

– Нет-нет, вряд ли. – Мисс Гилкрист задумалась. – Миссис Ланскене только сожалела, что не повидалась со своим братом Тимоти.

– А она не говорила о болезни покойного брата Ричарда? О ее… э-э… причине?

– Нет.

На лице мисс Гилкрист не было заметно никаких признаков тревоги. Мистер Энтуисл не сомневался, что они бы присутствовали, если бы Кора упомянула об убийстве.

– Кажется, он некоторое время болел, – рассеянно произнесла мисс Гилкрист, – хотя должна признаться, я удивилась, услышав о его смерти. Он выглядел таким энергичным.

– Значит, вы его видели? – быстро осведомился адвокат. – Когда?

– Когда он приезжал сюда повидать миссис Ланскене. Дайте подумать… Это было недели три тому назад.

– Он оставался здесь на ночь?

– Нет, только на ленч. Миссис Ланскене не ожидала его приезда. По-моему, у них были какие-то семейные неурядицы. Она говорила мне, что не виделась с ним много лет.

– Да, это верно.

– Встреча с братом ее расстроила. Возможно, она поняла, как серьезно он болен…

– Выходит, миссис Ланскене знала о его болезни?

– Да, я хорошо это помню. Однажды я даже поинтересовалась – разумеется, только мысленно, – не страдает ли он размягчением мозга. Моя тетя…

Мистер Энтуисл ловко уклонился от разговора о тете:

– Какие-то слова миссис Ланскене заставили вас подумать о размягчении мозга?

– Да. Миссис Ланскене как-то сказала что-то вроде: «Бедный Ричард! Смерть Мортимера, должно быть, сразу состарила его на несколько лет. Он производит впечатление слабоумного. Все эти фантазии насчет того, что его преследуют и хотят отравить… Типичный старческий маразм». Она была права. Тетя, которую я только что упомянула, не сомневалась, что слуги пытаются подсыпать ей яд в пищу, и в конце концов стала есть только яйца вкрутую, так как, по ее мнению, туда невозможно добавить отраву. Мы смеялись над ней, но не знаю, было бы нам так смешно сейчас, когда яйца если достанешь, так только заграничные, которые рискованно варить.

Мистер Энтуисл пропустил мимо ушей сагу о тете мисс Гилкрист. Он был очень встревожен.

– Полагаю, – воспользовавшись паузой, осведомился адвокат, – миссис Ланскене не воспринимала это всерьез?

– Что вы, мистер Энтуисл, она все прекрасно понимала.

Это замечание тоже показалось адвокату тревожным, так как в слово «понимала» он вкладывал несколько иной смысл, нежели мисс Гилкрист.

Быть может, Кора Ланскене в самом деле поняла что-то слишком хорошо – если не тогда, то позже?

Мистер Энтуисл твердо знал, что Ричард Эбернети отнюдь не отличался старческим слабоумием. Он пребывал в абсолютно здравом уме и не страдал никакой формой мании преследования. Ричард всегда был трезвомыслящим бизнесменом, и его болезнь ничего не изменила в этом отношении.

Казалось странным, что он мог говорить с сестрой на подобные темы. Хотя не исключено, что Кора с ее удивительной детской проницательностью сама расставила точки над «i», пообщавшись с Ричардом Эбернети.

Во многих отношениях, думал мистер Энтуисл, Кора была законченной дурой. У нее полностью отсутствовали здравый смысл и элементарная уравновешенность; она обладала примитивным детским взглядом на вещи, но в то же время – чисто детской способностью попадать в самую точку; многим это казалось поистине сверхъестественным.

Адвокат пришел к выводу, что мисс Гилкрист сообщила ему все известные ей факты. Он спросил, не знает ли она, оставила ли Кора Ланскене завещание. Мисс Гилкрист быстро ответила, что завещание миссис Ланскене находится в банке.

Мистер Энтуисл настоял, чтобы мисс Гилкрист приняла небольшую сумму наличными в качестве оплаты теперешних расходов, сказал, что свяжется с ней снова, и попросил оставаться в коттедже, покуда она не подыщет себе новое место. Мисс Гилкрист ответила, что здесь ей очень удобно и что она нисколько не нервничает из-за пребывания в доме, где произошло убийство.

Адвокату не удалось избежать экскурсии по коттеджу в сопровождении мисс Гилкрист и знакомства с картинами покойного Пьера Ланскене, которыми была набита столовая и которые весьма шокировали мистера Энтуисла. В основном они представляли собой ню, не блещущие мастерством, но отличающиеся скрупулезным вниманием к анатомическим подробностям. Ему также пришлось выразить восхищение написанными маслом этюдами Коры, изображающими довольно колоритные рыболовецкие порты.

– Это Полперроу, – с гордостью сообщила мисс Гилкрист. – Мы были там в прошлом году, и живописное место привело в восторг миссис Ланскене.

Мистер Энтуисл, разглядывая виды Полперроу с юго-запада, северо-запада и других направлений, согласился, что у миссис Ланскене были основания для энтузиазма.

– Миссис Ланскене обещала оставить мне свои наброски, – печально промолвила мисс Гилкрист. – Мне они так нравятся. Вот здесь прибой совсем как настоящий, не так ли? Даже если она забыла упомянуть об этом в завещании, может быть, я могла бы взять этот этюд в качестве сувенира – как вы думаете?

– Уверен, что это можно устроить, – любезно ответил мистер Энтуисл.

Задав еще несколько вопросов, адвокат простился с мисс Гилкрист и отправился побеседовать с управляющим банком и еще раз проконсультироваться с инспектором Мортоном.

Глава 5

– Ты истощен до предела, – заявила мисс Энтуисл не терпящим возражений тоном, которым любящие сестры разговаривают с братьями, чье хозяйство они ведут. – В твоем возрасте так не поступают. Да и вообще, какое тебе до всего этого дело? Ты ведь на пенсии, не так ли?

Мистер Энтуисл робко заметил, что Ричард Эбернети был одним из его самых старых друзей.

– Допустим. Но Ричард Эбернети умер, верно? Поэтому я не вижу причин вмешиваться в дела, которые тебя не касаются, и простужаться в этих поездах, где сплошные сквозняки. А тут еще убийство! Не понимаю, почему они вообще послали за тобой.

– Со мной связались, потому что в коттедже было мое письмо, в котором я извещал Кору о похоронах Ричарда.

– Одни похороны за другими! Кстати, тебе звонил еще один из этих драгоценных Эбернети – кажется, Тимоти. Откуда-то из Йоркшира – и тоже насчет похорон. Сказал, что позвонит позже.

Мистера Энтуисла позвали к телефону тем же вечером. Взяв трубку, он услышал голос Мод Эбернети:

– Слава богу, я вас наконец застала! Тимоти в ужасном состоянии. Известия о Коре так его расстроили!

– Это вполне понятно, – промолвил мистер Энтуисл.

– Что вы сказали?

– Я сказал, что это вполне понятно.

– Очевидно. – В голосе Мод звучало сомнение. – Вы имеете в виду, что ее в самом деле убили?

(«Но ведь его убили, не так ли?» – спросила Кора. На сей раз ответ можно было дать без колебаний.)

– Да, ее убили, – отозвался мистер Энтуисл.

– Топором, как написано в газетах?

– Да.

– Мне кажется невероятным, – сказала Мод, – что родную сестру Тимоти могли убить топором!

Мистеру Энтуислу это казалось столь же невероятным. Жизнь Тимоти была так далека от насилия, что даже его родственники выглядели полностью огражденными от него.

– Боюсь, что придется смотреть в лицо фактам, – мягко заметил адвокат.

– Я очень беспокоюсь за Тимоти. Для него все это так тяжело! Сейчас я уложила его в постель, но он настаивает, чтобы я уговорила вас приехать и повидать его. Тимоти хочет знать множество вещей – будет ли дознание, кто должен на нем присутствовать, когда и где состоятся похороны, выражала ли Кора пожелание быть кремированной, оставила ли она завещание…

Мистер Энтуисл прервал затянувшийся перечень:

– Да, она оставила завещание и назначила Тимоти своим душеприказчиком.

– О боже, боюсь, что Тимоти не сможет ничего предпринять…

– Фирма займется всем необходимым. Завещание очень простое. Кора оставила свои этюды и аметистовую брошь своей компаньонке, мисс Гилкрист, а все остальное – Сьюзен.

– Сьюзен? Почему Сьюзен? Не думаю, что Кора даже видела ее с тех пор, как та была ребенком.

– Полагаю, потому что брак Сьюзен не вполне удовлетворял ее родственников.

Мод презрительно фыркнула:

– Даже Грегори куда лучше, чем Пьер Ланскене! Конечно, в мое время было неслыханно выходить замуж за человека, работающего за прилавком, но аптека все-таки лучше, чем галантерейная лавка, а Грегори хотя бы выглядит респектабельно. – Помолчав, она добавила: – Это означает, что Сьюзен получит доход, который Ричард оставил Коре?

– Нет-нет. Капитал будет поделен согласно условиям завещания Ричарда. Бедняжка Кора оставила только несколько сотен фунтов и мебель из коттеджа. После выплаты долгов и продажи мебели я сомневаюсь, что общая сумма превысит пятьсот фунтов. – Адвокат сделал небольшую паузу. – Дознание, разумеется, будет. Оно назначено на ближайший четверг. Если Тимоти согласен, мы отправим молодого Ллойда наблюдать за процедурой от имени семьи. – Он виновато добавил: – Боюсь, все это может привлечь внимание, учитывая… э-э… обстоятельства.

– Как неприятно! Уже поймали негодяя, который это сделал?

– Пока что нет.

– Наверняка это один из ужасных полоумных юнцов, которые шляются по стране, убивая кого попало. Полиция так некомпетентна!

– Вовсе нет, – возразил мистер Энтуисл. – Полицию никак не назовешь некомпетентной – можете в этом не сомневаться.

– Ну, все это выглядит так странно. И очень скверно отражается на Тимоти. Я была бы вам очень признательна, мистер Энтуисл, если бы вы смогли приехать к нам. По-моему, вы в состоянии успокоить Тимоти.

Адвокат задумался. В общем, приглашение явилось кстати.

– В ваших словах кое-что есть, – признал он. – К тому же мне нужна подпись Тимоти как душеприказчика на некоторых документах. Да, думаю, это недурная идея.

– Превосходно! У меня прямо камень с души свалился! Завтра? И останетесь на ночь? Самый удобный поезд отправляется в 11.20 с вокзала Сент-Пэнкрас.

– Боюсь, мне придется выехать во второй половине дня, – сказал мистер Энтуисл. – Утром у меня другие дела…

Джордж Кроссфилд тепло приветствовал мистера Энтуисла, хотя и чувствовалось некоторое удивление.

– Я только что из Литчетт-Сент-Мэри, – тоном объяснения произнес адвокат, хотя его слова в общем-то ничего не объясняли.

– Значит, это в самом деле была тетя Кора? Я прочел газеты и просто не мог поверить. Подумал, что речь идет об однофамилице.

– Фамилия Ланскене встречается не так уж часто.

– Да, конечно. Полагаю, это естественное нежелание верить, что кого-то из твоей семьи могли убить. Похоже на ту историю, которая произошла в прошлом месяце в Дартмуре.

– Вот как?

– Те же обстоятельства. Одинокий коттедж, в котором жили две пожилые женщины. Похищена ничтожная сумма денег.

– Ценность денег всегда относительна, – заметил мистер Энтуисл. – Имеет значение нужда в них.

– Да, очевидно, вы правы.

– Если вы отчаянно нуждаетесь в десяти фунтах, то пятнадцати будет для вас более чем достаточно. И наоборот, если вы нуждаетесь в сотне, сорок пять для вас бесполезны. А если вам нужны тысячи, то и нескольких сотен окажется мало.

– По-моему, – промолвил Джордж, блеснув глазами, – в наши дни любые деньги не помешают. Сейчас все в них нуждаются.

– Но не отчаянно, – указал адвокат. – Важно именно отчаяние.

– Вы имеете в виду нечто конкретное?

– Нет-нет. – Он продолжил после паузы: – Пройдет какое-то время, прежде чем завещание будет утверждено. Может быть, вы хотите получить какую-то сумму авансом?

– Вообще-то я собирался затронуть эту тему. Я побывал этим утром в банке и сослался на вас, когда они упомянули о превышении кредита. Они сразу же стали более любезными.

Снова заметив блеск в глазах Джорджа, многоопытный мистер Энтуисл понял его значение. Он не сомневался, что Джордж испытывает если не отчаянную, то достаточно болезненную нужду в деньгах. Адвокат понял – хотя он и раньше об этом догадывался, – что в финансовых делах Джорджу не следует доверять. Его интересовало, чувствовал ли это Ричард Эбернети, также хорошо разбиравшийся в людях. Мистер Энтуисл был уверен, что после смерти Мортимера Ричард подумывал сделать Джорджа своим наследником. Джордж не был Эбернети, но являлся единственным мужчиной среди младшего поколения семейства. Он казался естественным преемником Мортимера. Ричард Эбернети пригласил к себе Джорджа, и тот гостил в «Эндерби» несколько дней. Возможно, к концу визита Джорджа старик счел его неподходящей кандидатурой. Почувствовал ли он инстинктивно, подобно мистеру Энтуислу, что Джордж ненадежен? Семья ведь считала его отца неподходящей партией для Лоры. Биржевой маклер, занимавшийся какими-то темными делишками… Джордж скорее пошел в отца, нежели в Эбернети.

Очевидно, неправильно поняв молчание старого адвоката, Джордж промолвил, невесело усмехнувшись:

– Откровенно говоря, в последнее время мне не слишком везло с вкладами. Я пошел на риск и потерпел неудачу. Но теперь я смогу возместить убытки. Мне нужен только небольшой капитал. Как вы думаете, акции «Арденс консолидейтид» достаточно надежны?

Мистер Энтуисл не ответил ни да, ни нет. Он думал о том, не спекулировал ли Джордж деньгами своих клиентов? Если Джорджу грозило судебное преследование…

– Я пытался связаться с вами на следующий день после похорон, – снова заговорил адвокат, – но, очевидно, вас не было в офисе.

– В самом деле? Мне ничего не передавали. Вообще-то я решил, что имею право на выходной после хороших новостей.

– Хороших новостей?

Джордж покраснел:

– Я не имел в виду смерть дяди Ричарда. Но когда узнаешь, что унаследовал немалые деньги, то чувствуешь, что должен это отпраздновать. Вот я и направился прямиком в Херст-парк и поставил на двух фаворитов. Если уж повезет один раз, так везет и дальше. Я выиграл всего полсотни фунтов, но они тоже не помешают.

– Безусловно, – согласился мистер Энтуисл. – А теперь вам полагается очередная сумма в результате гибели вашей тети Коры.

Джордж, казалось, насторожился:

– Бедная старушка – вот уж кому не повезло, верно? И как раз в тот момент, когда она получила возможность наслаждаться жизнью.

– Будем надеяться, что полиция разыщет убийцу, – сказал адвокат.

– Не сомневаюсь в этом. Наша полиция знает свое дело. Соберут всех подозрительных личностей, которые торчали поблизости, и прочешут их частым гребешком – заставят отчитаться в своих действиях во время убийства.

– Это не так легко по прошествии некоторого времени, – заметил мистер Энтуисл и улыбнулся, давая понять, что собирается пошутить. – Например, я в тот день в половине четвертого был в книжном магазине Хэтчарда. Вспомнил бы я об этом, если бы полиция стала меня расспрашивать через десять дней? Очень сомневаюсь. А вы, Джордж, находились в Херст-парке. Вспомните вы, в какой именно день это было, скажем, через месяц?

– Да, так как это произошло на следующий день после похорон.

– Верно. К тому же вы два раза выиграли – это тоже освежает память. Редко забываешь имя лошади, на которой заработал деньги. Кстати, как звали ваших фаворитов?

– Дайте подумать… Геймарк и Фрогг Второй. Да, я не скоро их позабуду.

Мистер Энтуисл откланялся с сухим, похожим на кашель, смехом.

– Очень рада вас видеть, – сказала Розамунд без особого энтузиазма. – Но сейчас еще так рано…

Она сладко зевнула.

– Уже одиннадцать, – заметил мистер Энтуисл.

Розамунд снова зевнула и виновато отозвалась:

– У нас была вечеринка, она затянулась до поздней ночи. Мы слишком много выпили. У Майкла до сих пор жуткое похмелье.

В этот момент появился также зевающий Майкл в ярком халате и с чашкой черного кофе в руке. Майкл выглядел утомленным, но, как всегда, привлекательным и очаровательно улыбался. На Розамунд были довольно грязный желтый пуловер, черная юбка и, насколько мог судить мистер Энтуисл, ничего более.

Педантичный и аккуратный адвокат не одобрял образ жизни Шейнов. Захламленная квартира на первом этаже дома в Челси, валяющиеся повсюду бутылки, стаканы и окурки, спертый воздух, общее впечатление пыли и беспорядка…

Посреди этой не располагающей обстановки Розамунд и Майкл цвели пышным цветом. Они были на редкость красивой парой и, как казалось мистеру Энтуислу, очень любили друг друга. Во всяком случае, Розамунд обожала Майкла.

– Как насчет глоточка шампанского, дорогой? – осведомилась она. – Просто чтобы встряхнуться и выпить за наше будущее. О, мистер Энтуисл, какая удача, что дядя Ричард оставил нам деньги именно теперь…

Адвокат заметил, что Майкл недовольно нахмурился, но Розамунд продолжала как ни в чем не бывало:

– Потому что нам представился чудесный шанс поставить эту пьесу. В ней есть великолепная роль для Майкла и даже маленькая роль для меня. Там рассказывается о молодом преступнике, который в душе настоящий святой. Пьеса полна самых современных идей.

– Похоже на то, – чопорно произнес мистер Энтуисл.

– Он грабит, убивает, его преследуют полиция и общество, и под конец он совершает чудо!

Шокированный адвокат хранил молчание. Нынешняя молодежь говорит и пишет вредную чушь!

Впрочем, нельзя было сказать, что Майкл Шейн много говорил. На его лице все еще было написано недовольство.

– Мистеру Энтуислу неинтересно слушать твои восторженные излияния, Розамунд, – сказал он. – Помолчи хотя бы минуту и дай ему сообщить, зачем он к нам пожаловал.

– Нужно выяснить один-два вопроса, – объяснил адвокат. – Я только что вернулся из Литчетт-Сент-Мэри.

– Значит, убили все-таки тетю Кору? Мы читали об этом в газете. Я сразу решила, что это она, так как фамилия уж больно необычная. Бедная тетя Кора! Я смотрела на нее во время похорон и думала: лучше умереть, чем выглядеть так нелепо. А теперь она в самом деле умерла! Наши гости не поверили, когда я рассказала им, что женщина, убитая топором, про которую написано в газете, моя тетя! Они только смеялись – верно, Майкл?

Майкл Шейн не ответил, и Розамунд продолжала с явным удовольствием:

– Два убийства одно за другим! Немного чересчур, не так ли?

– Не говори глупости, Розамунд, – твоего дядю Ричарда никто не убивал.

– Ну а Кора думала, что его убили.

Мистер Энтуисл прервал их спор:

– После похорон вы вернулись в Лондон?

– Тем же поездом, что и вы.

– Да, конечно. Я задал этот вопрос, так как пытался с вами связаться… – он бросил быстрый взгляд на телефон, – на следующий день, но никто не отвечал.

– О боже, мне так жаль… Что мы делали позавчера, Майкл? До двенадцати мы были дома, а потом ты отправился встретиться с Розенхаймом и на ленч с Оскаром, а я пошла по магазинам искать нейлоновые чулки. Я должна была встретиться с Дженет, но мы разминулись. Потом мы с тобой обедали в «Кастиль» и вернулись, кажется, около десяти вечера.

– Что-то вроде этого. – Майкл задумчиво посмотрел на мистера Энтуисла. – Что вы хотели у нас выяснить, сэр?

– Всего лишь два вопроса, возникшие в связи с состоянием Ричарда Эбернети; и еще я собирался попросить вас подписать кое-какие документы.

– Мы получим деньги сразу или неизвестно когда? – спросила Розамунд.

– Боюсь, что закон склонен к проволочкам, – ответил мистер Энтуисл.

– Но мы ведь можем получить аванс, верно? – Розамунд выглядела встревоженной. – Майкл говорил, что можем. Для нас это очень важно из-за пьесы.

– Нет никакой спешки, – любезно промолвил Майкл. – Нам только нужно решить, браться за постановку или нет.

– Думаю, не составит труда выдать авансом необходимую вам сумму, – сказал адвокат.

– Тогда все в порядке. – Розамунд облегченно вздохнула и, подумав, добавила: – А тетя Кора оставила какие-нибудь деньги?

– Очень мало. Она завещала их вашей кузине Сьюзен.

– Почему именно Сьюзен? И сколько там денег?

– Несколько сотен фунтов и кое-какая мебель.

– Хорошая?

– Нет, – ответил адвокат. Интерес Розамунд сразу же пропал.

– Все это очень странно, – промолвила она. – Сначала Кора после похорон неожиданно заявляет, что дядю Ричарда убили, а на следующий день убивают ее саму. Странно, не так ли?

Последовало неловкое молчание, прежде чем мистер Энтуисл спокойно отозвался:

– Да, это в самом деле очень странно…

Мистер Энтуисл внимательно рассматривал Сьюзен Бэнкс, склонившуюся над столом и что-то оживленно говорившую.

В ней отсутствовала красота Розамунд. Но ее лицо было по-своему привлекательным, и эта привлекательность, по мнению адвоката, заключалась в его живости. Складка полных алых губ и очертания фигуры были в высшей степени женственными. Тем не менее Сьюзен напоминала адвокату своего дядю, Ричарда Эбернети, формой головы, линиями подбородка, глубоко сидящими задумчивыми глазами. В ней ощущались свойственные Ричарду энергия, практичность и проницательность. Из трех представителей младшего поколения семьи только она казалась сделанной из того же металла, на котором были воздвигнуты все достижения Эбернети. Чувствовал ли Ричард в своей племяннице родственную душу? Мистер Энтуисл в этом не сомневался. Ричард всегда умел разбираться в людях. Сьюзен обладала именно теми качествами, которые ему требовались. И все же Ричард Эбернети никак не выделил ее в своем завещании. Не доверяя, как полагал адвокат, Джорджу, обойдя вниманием красивую, но недалекую Розамунд, мог ли он не найти в Сьюзен то, что искал, – свое подобие?

Если нет, значит, причина заключалась в ее муже…

Взгляд мистера Энтуисла скользнул над плечом Сьюзен туда, где стоял Грегори Бэнкс, рассеянно затачивая карандаш.

Худой, бледный и невзрачный молодой человек с волосами рыжевато-песочного оттенка находился в такой густой тени яркой личности Сьюзен, что охарактеризовать его было крайне сложно. Ничто в нем не привлекало особого внимания – очевидно, симпатичный, услужливый парень; мистер «да», как теперь говорят. Но это описание не казалось удовлетворительным. В подчеркнутой ненавязчивости Грегори Бэнкса ощущалось нечто смутно тревожное. Он казался совсем неподходящей парой для Сьюзен – и тем не менее она настояла на браке с ним, преодолев все возражения. Почему? Что она в нем нашла?

«Даже сейчас, после шести месяцев брака, она по-прежнему без ума от этого парня», – подумал мистер Энтуисл. Он отлично знал все признаки. Через фирму «Боллард, Энтуисл, Энтуисл и Боллард» проходило великое множество жен с матримониальными проблемами. Жен, безумно влюбленных в равнодушных к ним и ничем не привлекательных мужей. Жен, которым наскучили их обаятельные и безупречные супруги. Что именно каждая женщина находит в том или ином мужчине? Ответ на этот вопрос лежал за пределами среднего человеческого интеллекта. Но очень часто умные во всех прочих отношениях женщины оказывались законченными идиотками в том, что касалось мужчин. Сьюзен, думал адвокат, была одной из них. Для нее весь мир вращался вокруг Грега. А это было чревато многими опасностями.

– Это просто позор! – с возмущением говорила Сьюзен. – Помните женщину, которую убили в Йоркшире в прошлом году? Полиция так никого и не арестовала. А старуха, которую прикончили ломом в кондитерской лавке? Они задержали одного человека, а потом отпустили его!

– Нужны доказательства, дорогая моя, – заметил мистер Энтуисл.

Сьюзен не обратила на него внимания.

– А та медсестра, которую убили топором, как тетю Кору!

– Вы прямо ходячая энциклопедия подобных преступлений, Сьюзен, – мягко произнес адвокат.

– Естественно, такие вещи запоминаешь, а когда кого-то из твоей семьи убивают таким же способом, то кажется, будто по сельской местности бродит полно людей, вламывающихся в дома и нападающих на одиноких женщин, – а полиция и ухом не ведет!

Мистер Энтуисл покачал головой:

– Вы недооцениваете полицию, Сьюзен. Там работают очень терпеливые, толковые и упорные люди. Если о деле не упоминают в газетах, это еще не означает, что оно закрыто.

– И все же каждый год сотни преступлений остаются нераскрытыми.

– Сотни? – с сомнением переспросил мистер Энтуисл. – Определенное количество – да. Но во многих случаях полиция знает, кто совершил преступление, хотя и не располагает достаточными доказательствами для обвинения.

– Я этому не верю, – заявила Сьюзен. – Если известно, кто преступник, всегда можно раздобыть доказательства.

– Любопытно… – задумчиво промолвил мистер Энтуисл.

– А у них есть хоть какие-нибудь предположения, кто мог убить тетю Кору?

– Трудно сказать. Насколько я знаю, нет. Но они едва ли стали бы сообщать мне об этом. К тому же прошло слишком мало времени – не забывайте, что убийство произошло только позавчера.

– Это должен быть преступник определенного типа, – размышляла вслух Сьюзен. – Жестокий, возможно, немного сумасшедший – отставной солдат или бывший заключенный. Чтобы вот так убить топором…

Мистер Энтуисл насмешливо поднял брови и продекламировал:

Лиззи Борден топором Папу зарубила. Тот же трюк она потом С мамой повторила.

Сьюзен рассердилась:

– Кора не жила со своими родственниками – если только вы не имеете в виду компаньонку. К тому же Лиззи Борден оправдали. Никому точно не известно, убила ли она отца и мачеху.

– Стишок, безусловно, клеветнический, – согласился мистер Энтуисл.

– Вы хотите сказать, что это сделала компаньонка? Кора оставила ей что-нибудь?

– Недорогую аметистовую брошь и несколько набросков рыбацких деревень, представляющих сугубо сентиментальную ценность.

– Но убийца должен иметь мотив – если он не полоумный.

Адвокат усмехнулся:

– Пока что, насколько можно судить, мотив был только у вас, моя дорогая Сьюзен.

– Что? – Грег шагнул вперед, словно внезапно проснулся. Его глаза недобро блеснули. Он уже не был незаметной деталью фона. – Какое Сью имеет к этому отношение? Что вы хотите сказать?

– Замолчи, Грег, – резко прервала Сьюзен. – Мистер Энтуисл не подразумевал ничего плохого…

– Всего лишь шутка, – виновато произнес адвокат. – Боюсь, не самого лучшего вкуса. Все свое так называемое состояние Кора завещала вам, Сьюзен. Но для молодой леди, только что унаследовавшей несколько сотен тысяч фунтов, «состояние», составляющее самое большее пятьсот фунтов, вряд ли может служить мотивом для убийства.

– Кора оставила мне свои деньги? – удивленно переспросила Сьюзен. – Как странно! Она ведь даже не знала меня. Как вы думаете, почему она это сделала?

– Я думаю, Кора слышала о том, что были небольшие затруднения… э-э… в связи с вашим браком.

Грег, снова занявшийся карандашом, нахмурился.

– Ее замужество тоже не обошлось без неприятностей, поэтому она, очевидно, вам сочувствовала.

– Кажется, Кора вышла замуж за художника, который семье пришелся не по вкусу? – с любопытством осведомилась Сьюзен. – Он был хорошим художником?

Мистер Энтуисл решительно покачал головой.

– Какие-нибудь его картины остались в коттедже?

– Да.

– Тогда я сама смогу об этом судить, – заявила Сьюзен.

Мистер Энтуисл улыбнулся, глядя на ее упрямо вздернутый подбородок:

– Желаю успеха. Конечно, в искусстве я безнадежно старомоден, но сомневаюсь, что вы станете оспаривать мой вердикт.

– Полагаю, мне так или иначе придется поехать туда? Там сейчас есть кто-нибудь?

– Я договорился с мисс Гилкрист, что она останется в коттедже, пока не подыщет новое место.

– Должно быть, у нее железные нервы, – заметил Грег. – Оставаться в доме, где только что произошло убийство…

– Мисс Гилкрист вполне разумная женщина. Кроме того, – сухо добавил адвокат, – не думаю, что ей есть где жить, пока она не устроилась куда-нибудь еще.

– Выходит, после смерти тети Коры она осталась ни с чем? Они с тетей Корой были достаточно близки?

Мистер Энтуисл с любопытством посмотрел на Сьюзен, интересуясь, что у нее на уме.

– Полагаю, в какой-то мере да, – ответил он. – Кора никогда не относилась к мисс Гилкрист как к служанке.

– Значит, она относилась к ней гораздо хуже, – сказала Сьюзен. – В наши дни этим так называемым леди приходится туго. Постараюсь найти для бедняжки приличное место. Это не составит труда. Сейчас каждая женщина, которая умеет убирать и готовить, на вес золота. Эта мисс Гилкрист умеет готовить, не так ли?

– Да, конечно. По-моему, мисс Гилкрист возражает только против «тяжелого» труда. Боюсь, я не вполне понял, что она подразумевает под словом «тяжелый».

Казалось, его слова позабавили Сьюзен.

– Ваша тетя назначила Тимоти своим душеприказчиком, – сообщил мистер Энтуисл.

– Тимоти, – с презрением повторила Сьюзен. – Дядя Тимоти – практически миф. Никто никогда его не видит.

Адвокат посмотрел на часы:

– Сегодня я собираюсь съездить к нему. Сообщу о вашем решении побывать в коттедже.

– Я потрачу на это не более двух дней. Не хочу надолго покидать Лондон. У меня столько планов – собираюсь заняться бизнесом.

Мистер Энтуисл окинул взглядом тесную гостиную. Грег и Сьюзен, по-видимому, сильно нуждались. Он знал, что отец Сьюзен спустил все свои деньги, оставив дочь без гроша.

– Могу я узнать, каковы ваши планы на будущее?

– Я присмотрела дом на Кардиган-стрит. Полагаю, вы можете выдать мне определенную сумму авансом в случае необходимости? Возможно, мне придется внести залог.

– Это можно устроить, – ответил адвокат. – Я несколько раз звонил вам на следующий день после похорон, но к телефону никто не подходил. Я подумал, что вам может понадобиться аванс, но решил, что вас нет в городе.

– Нет-нет, – быстро сказала Сьюзен. – Мы оба весь день были дома.

– Знаешь, Сьюзен, – вмешался Грег, – думаю, что в тот день наш телефон не работал. Помнишь, как я не мог после полудня дозвониться в «Хард и K°»? Я хотел сообщить о неполадках, но на следующее утро все уже было в порядке.

– Телефоны иногда бывают весьма ненадежны, – заметил мистер Энтуисл.

– А откуда тетя Кора узнала про наш брак? – внезапно спросила Сьюзен. – Мы расписались в регистрационной конторе и долго никому ничего не сообщали.

– Думаю, Ричард мог рассказать ей об этом. Она переделала завещание недели три назад (сначала оно было составлено в пользу теософского общества) – как раз когда он приезжал повидать ее.

Сьюзен выглядела удивленной.

– Дядя Ричард ездил повидать тетю Кору? Я понятия об этом не имела.

– Я тоже, – сказал мистер Энтуисл.

– Значит, именно тогда…

– Что тогда?

– Ничего, – ответила Сьюзен.

Глава 6

– Очень хорошо, что вы приехали, – хрипловатым голосом сказала Мод, встретив мистера Энтуисла на платформе станции Бейхем-Комптон. – Мы с Тимоти очень вам благодарны. По правде говоря, трудно представить себе что-то худшее для Тимоти, чем смерть Ричарда.

Мистер Энтуисл еще не рассматривал смерть своего друга с подобной точки зрения, но понимал, что миссис Тимоти Эбернети могла рассматривать упомянутое событие исключительно в таком аспекте.

– Прежде всего, – продолжала Мод, когда они направились к выходу, – для Тимоти это явилось страшным потрясением – он был очень привязан к Ричарду. И потом, к сожалению, это внушило Тимоти мысли о смерти. Инвалидность заставляет его беспокоиться о себе. Он все время повторяет, что остался последним из братьев и тоже скоро умрет, – одним словом, несет какой-то мрачный бред.

Они вышли со станции, и Мод направилась к невероятно древнему и ветхому автомобилю.

– Простите, что придется везти вас на этой старой колымаге, – извинилась она. – Мы уже много лет собираемся купить новую машину, но никак не могли себе этого позволить. В этом автомобиле уже дважды меняли двигатель, к тому же старые модели очень выносливы. Надеюсь, – добавила она, – он быстро заведется. Иногда приходится заводить его вручную.

Мод несколько раз нажимала на стартер, но результатом было лишь слабое урчание. У мистера Энтуисла, которому ни разу в жизни не приходилось заводить машину вручную, появились дурные предчувствия, но Мод сама вылезла из кабины, вставила ручку, и после пары поворотов мотор ожил. Большая удача, подумал мистер Энтуисл, что Мод такая сильная женщина.

– В последнее время эта старая развалина играет со мной скверные шутки, – сказала Мод. – В том числе когда я возвращалась после похорон. Пришлось идти пешком пару миль до ближайшей деревенской мастерской и ждать в местной гостинице, пока они возились с машиной. Конечно, это тоже расстроило Тимоти. Я позвонила ему и сообщила, что вернусь только завтра, и он страшно разволновался. Обычно я стараюсь скрывать от него неприятные вещи, но ведь не все можно скрыть – например, убийство Коры. Пришлось послать за доктором Бартоном, чтобы он дал Тимоти успокоительное. Убийство – это уже чересчур для человека в таком состоянии. Впрочем, Кора всегда была безнадежно глупа.

Мистер Энтуисл молча проглотил это замечание. Логика Мод была ему не вполне ясна.

– После нашей свадьбы я вообще не видела Кору, – продолжала Мод. – Конечно, я не хотела говорить Тимоти, что его младшая сестра – чокнутая, но думала я именно так. Каких только нелепостей она не говорила – я просто не знала, возмущаться мне или смеяться! Думаю, дело в том, что Кора жила в своем воображаемом мире, полном фантастических и мелодраматических идей о других людях. Ну вот бедняжка за это и поплатилась. У нее не было никаких протеже?

– Протеже? Что вы имеете в виду?

– Какого-нибудь нахлебника – художника или музыканта. Кого-то, кого Кора могла впустить в тот день и кто убил ее из-за жалких побрякушек. Возможно, это совсем молодой парень – в наши дни они такие странные, особенно эта нервозная артистическая молодежь. Мне кажется диким, что к ней в дом вломились средь бела дня – если уж замышляешь такое, то можно проделать это ночью.

– Ночью в доме были бы две женщины.

– Ах да, компаньонка. Но я поверить не могу, будто кто-то специально поджидал, пока она уйдет, чтобы залезть в дом и напасть на Кору. Зачем? Он не мог надеяться, что в доме окажется что-нибудь ценное; к тому же иногда обе женщины уходили, и коттедж оставался пустым. В такой момент грабить дом было бы куда безопаснее. Мне кажется таким глупым совершать убийство без всякой необходимости.

– Вы считаете, что в убийстве Коры не было необходимости?

– Оно выглядит не имеющим никакого смысла.

«Должно ли убийство иметь смысл?» – подумал мистер Энтуисл. С теоретической точки зрения следовало ответить утвердительно. Но ведь известно столько абсолютно бессмысленных преступлений. Очевидно, это зависит от умственных способностей преступника.

Что он в действительности знал об убийцах и их мыслительном процессе? Очень мало. Его фирма никогда не занималась уголовными делами. Сам он тоже не изучал криминологию. Насколько он мог судить, существуют убийцы самых разных типов. Одни отличались болезненным тщеславием, другие – жаждой власти, третьи, как Седдон, – не знающей границ алчностью, четвертые, как Смит и Роуз, – фантастической привлекательностью для женщин, пятые, как Армстронг, вообще были славными парнями, с которыми приятно общаться. Эдит Томпсон жила в полном насилия нереальном мире, а медсестра Уоддингтон отправляла на тот свет пожилых пациентов с жизнерадостной деловитостью.

Голос Мод ворвался в его размышления:

– Если бы я могла спрятать газеты от Тимоти! Но он всегда хочет их читать, а потом сам расстраивается. Надеюсь, вы понимаете, мистер Энтуисл, что не может быть и речи о присутствии Тимоти на дознании? Если необходимо, доктор Бартон выпишет нужную справку.

– На этот счет можете не беспокоиться.

– Слава богу!

Они свернули в ворота «Стэнсфилд-Грейндж» и двинулись по подъездной аллее. Когда-то это была симпатичная маленькая усадьба, но теперь она имела запущенный и непривлекательный вид.

– Во время войны нам пришлось все забросить, – со вздохом сказала Мод. – Обоих садовников призвали в армию. А теперь у нас работает только один старик, да и тот никуда не годится. Жалованье прислуге невероятно выросло. Должна признаться, я очень рада, что теперь мы сможем тратить немного денег на усадьбу. Мы с мужем так ее любим. Я очень боялась, что нам придется ее продать… Конечно, я не говорила об этом с Тимоти. Это бы его ужасно расстроило.

Они затормозили у портика красивого старого дома в георгианском стиле, который отчаянно нуждался в покраске.

– У нас нет слуг, – с горечью продолжала Мод, входя внутрь. – Только пара приходящих женщин. Еще недавно у нас была постоянная служанка – слегка горбатая, с аденоидами и не блещущая умом, зато она так хорошо готовила, правда, совсем простую пищу. Но месяц назад она уволилась и поступила в большой дом (там и работы больше) к старухе, у которой шесть пекинесов, – а все потому, что ей, видите ли, «нравятся маленькие собачки». Наверняка эти знаменитые собачки все портят и везде гадят! Должно быть, у девушки не все дома. В результате, когда мне приходится выходить во второй половине дня, Тимоти остается один, а если что случится, кто ему поможет? Хотя я ставлю телефон рядом с его креслом, и если он почувствует себя плохо, то сможет сразу позвонить доктору Бартону.

Мод направилась в гостиную, где столик возле камина был накрыт к чаю. Усадив мистера Энтуисла, она вышла и вскоре вернулась с чайниками, домашним пирогом и свежими булочками.

– А Тимоти? – спросил адвокат.

Мод быстро объяснила, что она подала Тимоти чай перед отъездом на станцию.

– А сейчас, – добавила Мод, – он немного по-дремлет и потом повидается с вами. Только не позволяйте ему слишком возбуждаться.

Мистер Энтуисл заверил ее, что будет соблюдать осторожность.

Глядя на Мод при дрожащем свете огня в камине, он испытывал чувство сострадания. Эта высокая, крепкая и вполне практичная женщина была уязвима и беспомощна лишь в одном отношении. Адвокату казалось, что ее любовь к мужу была материнской любовью. Мод Эбернети не имела детей, а между тем она была рождена для материнства. В итоге ребенка заменил ей муж-инвалид, нуждавшийся в заботе и уходе. Возможно, обладая более сильным характером, чем ее супруг, она делала из него более беспомощного, чем тот был на самом деле.

«Бедная миссис Тим», – подумал мистер Энтуисл.

– Хорошо, что вы приехали, Энтуисл.

Тимоти приподнялся в кресле, протянув руку. Это был крупный мужчина, весьма похожий на своего брата. Но те черты, которые у Ричарда свидетельствовали о силе, у Тимоти, напротив, говорили о слабости. Рот был нерешительным, подбородок – покатым, глаза – не так глубоко посаженными. Морщины на лбу появились вследствие привычки раздраженно хмуриться.

Статус инвалида подчеркивали плед, прикрывавший колени, и батарея коробочек и пузырьков с лекарствами на столике справа.

– Я не должен напрягаться, – предупредил Тимоти. – Мне запретил доктор. Он все время твердит, чтобы я не волновался. Посмотрел бы я на него, если бы в его семье произошло убийство! Для одного человека это слишком много – сначала смерть Ричарда, потом рассказы о его похоронах и завещании – и каком завещании! – наконец, несчастную Кору убивают топором! Можете себе представить – топором! После войны вся страна кишит гангстерами и громилами, которые убивают беззащитных женщин, и никто не в состоянии с этим справиться. Куда катится эта страна, хотел бы я знать?

Мистер Энтуисл не впервые слышал этот вопрос. В течение последних двадцати лет клиенты рано или поздно задавали его, и у него имелся наготове ответ, состоящий из уклончивых, успокаивающих фраз.

– Все началось с этого чертова лейбористского правительства, – продолжал ворчать Тимоти. – Оно развалило всю страну. Да и теперешнее правительство не лучше. Шайка сладкоречивых социалистов! Посмотрите, до чего мы дошли! Не можем найти ни приличного садовника, ни слуг – бедной Мод приходится самой возиться в кухне до изнеможения (кстати, дорогая, к ужину было бы неплохо приготовить камбалу и пудинг с кремом, а может быть, и суп). Доктор Бартон говорит, что мне нужно беречь силы… Совсем забыл, на чем я остановился… Ах да, Кора. Вы ведь понимаете, какое потрясение услышать, что твою родную сестру убили! У меня двадцать минут было сильное сердцебиение! Вам придется все сделать за меня, Энтуисл. Я не могу ни присутствовать на дознании, ни заниматься делами, связанными с наследством Коры. Я хочу просто обо всем забыть. Кстати, что будет с долей Коры в капитале Ричарда? Полагаю, она отойдет ко мне?

Что-то пробормотав о мытье посуды, Мод вышла из комнаты.

Тимоти откинулся в кресле и снова заговорил:

– Когда обсуждаешь дела, от женщин лучше избавиться. Теперь нас не будут прерывать всякими глупостями.

– Сумма, оставленная Коре в качестве годового дохода, – объяснил адвокат, – будет разделена поровну между вами, племянницами и племянником.

– Но послушайте! – Щеки Тимоти возмущенно порозовели. – Ведь я ближайший родственник – единственный брат!

Мистер Энтуисл подробно изложил условия завещания Ричарда Эбернети, осторожно напомнив Тимоти, что он располагает его копией.

– Вы ведь не думаете, что я разбираюсь в юридическом жаргоне? – сердито сказал Тимоти. – Когда Мод вернулась с похорон и рассказала мне о завещании, я не мог в это поверить – думал, что она ошиблась. Женщины вечно все путают. Даже лучшая из них, Мод, ничего не смыслит в финансах. По-моему, Мод не понимает, что, если бы Ричард не умер, нам бы пришлось отсюда убираться!

– Я уверен, что если бы вы обратились к Ричарду…

Тимоти разразился похожим на лай, неприятным смехом.

– Это не в моем стиле. Отец оставил каждому из нас вполне приличную долю своих денег – на случай, если мы не захотим участвовать в семейном бизнесе. Я не захотел. По мне, душа выше мозольного пластыря, Энтуисл! Ричард был недоволен моей позицией. Ну, со всеми налогами, снижением дохода и прочими вещами сводить концы с концами было нелегко. Мне пришлось реализовать значительную часть капитала. Однажды я намекнул Ричарду, что содержать это место трудновато. Он посоветовал нам найти жилье поскромнее, добавив, что для Мод это явится экономией труда, ничего себе термин – «экономия труда»! Нет, я не мог обратиться к Ричарду за помощью. Но должен вам сказать, Энтуисл, что все эти хлопоты скверно отразились на моем здоровье. Человека в таком состоянии следует ограждать от беспокойства. Потом Ричард умер, и я, естественно, очень расстроился – как-никак он мой брат, – но при этом я не мог не испытывать облегчения относительно перспектив на будущее. Теперь горизонт чист. Можно покрасить дом, нанять пару хороших садовников – за приличное жалованье их нетрудно подыскать, – заново посадить розовый сад и… О чем это я?

– О ваших планах на будущее.

– Да-да, но мне не следует докучать вам этими разговорами. Что меня по-настоящему обидело, так это условия завещания Ричарда.

– В самом деле? – Мистер Энтуисл выглядел удивленным. – Они оказались не такими, как вы ожидали?

– Разумеется! После смерти Мортимера я, естественно, рассчитывал, что Ричард все оставит мне.

– А он когда-нибудь… э-э… намекал вам на это?

– Прямо он никогда этого не говорил. Ричард был скрытным человеком. Но он приезжал сюда, вскоре после смерти Мортимера, поговорить о семейных делах. Мы обсуждали молодого Джорджа, девушек и их мужей. Ричард хотел знать мое мнение, но я не так уж много мог ему сказать. Я ведь инвалид, прикован к дому, так что мы с Мод как бы отрезаны от мира. Хотя, по-моему, обе девушки вышли замуж на редкость неудачно. Ричард советовался со мной, как с будущим главой семьи, и у меня были все основания предполагать, что контроль над деньгами перейдет ко мне. Ричард, безусловно, мог доверить мне заботу о младшем поколении и бедняжке Коре. Черт возьми, Энтуисл, я ведь последний Эбернети, и контроль над состоянием должен был перейти в мои руки!

Разбушевавшись, Тимоти отшвырнул плед и выпрямился в кресле. В нем не ощущалось никаких признаков болезни и слабости. Мистеру Энтуислу Тимоти казался абсолютно здоровым, хотя, возможно, чрезмерно возбудимым человеком. Более того, старый адвокат отлично понимал, что Тимоти всегда тайно завидовал Ричарду, его силе характера и твердой деловой хватке. Когда Ричард умер, Тимоти возрадовался, что наконец-то получит возможность контролировать судьбы других.

Но Ричард Эбернети не дал ему этой возможности, очевидно придя к такому решению после долгих размышлений.

Внезапно в саду послышалось мяуканье. Тимоти вскочил с кресла, подбежал к окну, поднял раму, схватил большую книгу и с воплем «Заткнитесь, вы, там!» запустил ею в кошек.

– Мерзкие твари, – проворчал он, вернувшись к своему гостю. – Портят клумбы, и к тому же я не выношу их мяуканья. – Тимоти снова сел и осведомился: – Хотите выпить, Энтуисл?

– Не сейчас. Мод только что угостила меня великолепным чаем.

– Мод свое дело знает, – проворчал Тимоти. – Только дел у нее чересчур много. Ей приходится даже копаться в нашей допотопной машине – она уже разбирается в ней не хуже механика.

– Я слышал, у нее произошла поломка по дороге с похорон?

– Да. У Мод хватило ума позвонить домой, чтобы я не беспокоился, но наша приходящая уборщица так записала сообщение, что в нем ничего нельзя было понять. Я как раз выходил подышать воздухом – доктор посоветовал мне это, когда я в силах, – а вернувшись, обнаружил вот такие каракули: «Мадам сожалеет машина сломалась должна остаться на ночь». Естественно, я решил, что она осталась в «Эндерби», позвонил туда и узнал, что Мод утром выехала. Значит, поломка произошла где-то в дороге! Ничего себе положение! Дура служанка оставила мне на ужин только макароны с сыром. Мне пришлось спускаться в кухню, самому их разогревать и готовить себе чай. У меня мог быть сердечный приступ, а этой идиотке наплевать! Ей следовало бы вернуться вечером и обеспечить меня всем необходимым, но у низших классов не осталось чувства долга. – Он тяжко вздохнул.

– Не знаю, что именно рассказывала вам Мод о похоронах и родственниках, – сказал мистер Энтуисл. – Кора создала весьма неловкую ситуацию. Она внезапно заявила, что Ричард был убит. Возможно, Мод говорила вам…

– Да, я слышал об этом, – усмехнулся Тимоти. – Все повесили нос и притворились шокированными. Именно такого и можно было ожидать от Коры! Она всегда умудрялась проделывать нечто подобное. Помню, на нашей свадьбе Кора что-то ляпнула и расстроила Мод. С тех пор Мод всегда ее недолюбливала. Вечером после похорон Мод позвонила мне узнать, все ли со мной в порядке и приготовила ли миссис Джоунс мне ужин, потом сказала, что все прошло как надо. Я спросил о завещании, она пыталась увиливать, но в конце концов я вытянул из нее правду. Сначала я не мог этому поверить и сказал, что она, должно быть, ошиблась, но Мод настаивала, что все так и есть. Я был очень обижен, Энтуисл, это глубоко меня ранило. По-моему, Ричард поступил так из чистой злобы. Я знаю, что не следует дурно говорить о мертвых, но помяните мое слово…

Тимоти еще некоторое время распространялся на эту тему.

Потом вернулась Мод и твердо заявила:

– Думаю, дорогой, мистер Энтуисл пробыл с тобой достаточно долго. Тебе пора отдохнуть. Если вы все уладили…

– Да-да, уладили. Предоставляю все вам, Энтуисл. Дайте мне знать, когда убийцу поймают – если это вообще произойдет. В теперешнюю полицию я не верю: наши главные констебли никуда не годятся. Надеюсь, вы позаботитесь о… э-э… погребении? Боюсь, мы не сможем приехать. Но закажите венок подороже, и пускай поставят хорошее надгробие. Полагаю, Кору похоронят на местном кладбище? Нет смысла везти ее на север, а где похоронен Ланскене, я понятия не имею. Не знаю, что пишут на памятниках жертвам убийства… Нужно выбрать подходящий текст. R.I.P.?[2] Нет, это только для католиков.

– «Ты видишь, Господи, обиду мою; рассуди дело мое!»[3] – пробормотал мистер Энтуисл.

Удивленный взгляд Тимоти заставил его улыбнуться.

– Это из «Плача Иеремии», – объяснил он. – Кажется, подойдет, хотя звучит немного мелодраматично. Как бы то ни было, о надгробном памятнике говорить рановато. Ведь нужно… э-э… подготовить почву. Мы обо всем позаботимся и будем держать вас в курсе.

Следующим утром мистер Энтуисл вернулся в Лондон. Дома, после недолгого колебания, он позвонил своему другу.

Глава 7

– Не могу выразить, как я благодарен вам за приглашение.

Мистер Энтуисл горячо пожал руку хозяину дома. Эркюль Пуаро гостеприимным жестом указал на кресло у камина.

Адвокат со вздохом сел.

У стены стоял стол, накрытый на двоих.

– Этим утром я вернулся из деревни, – начал мистер Энтуисл.

– И у вас есть дело, по которому вы хотите со мной посоветоваться?

– Да. Боюсь, это длинная и бессвязная история.

– Тогда нам лучше приступить к ней после обеда. Жорж!

Верный Джордж возник с paté de foie gras[4] и горячим тостом на салфетке.

– Мы насладимся паштетом у камина, – сказал Пуаро, – а потом перейдем за стол.

Через полтора часа мистер Энтуисл откинулся на спинку стула и удовлетворенно вздохнул.

– Вы явно умеете получать от жизни удовольствие, Пуаро. В этом отношении всегда можно положиться на француза.

– Я бельгиец, но с остальной частью вашего замечания полностью согласен. В моем возрасте главное и почти единственное удовольствие получаешь за столом. К счастью, у меня превосходный желудок.

– Это заметно, – согласился адвокат.

Они пообедали sole véroniaue[5] и escalope de veau milanaise,[6] за которым последовало мороженое. Из напитков были поданы «Пуйи Фюис», «Кортон» и очень хороший портвейн, стоящий перед мистером Энтуислом. Пуаро, не жаловавший портвейн, потягивал créme de cacao.[7]

– Не знаю, – пробормотал адвокат, – как вам удается доставать такой эскалоп. Он просто тает во рту!

– У меня есть друг – мясник с континента. Я решил для него маленькую семейную проблему. Он очень мне признателен и помогает улаживать проблемы гастрономического порядка.

– Семейные проблемы, – вздохнул мистер Энтуисл. – Лучше бы вы мне не напоминали о них в такой прекрасный момент…

– Так продлим его, друг мой. Скоро мы с вами выпьем demi tasse[8] с прекрасным бренди, а потом, покуда процесс пищеварения будет мирно идти своим ходом, вы расскажете, почему вам понадобился мой совет.

Часы пробили половину десятого, когда мистер Энтуисл зашевелился на стуле. Наступил подходящий психологический момент. Теперь ему самому не терпелось поделиться своими сомнениями.

– Не уверен, что я не выгляжу круглым дураком, – начал адвокат. – В любом случае я не вижу, что тут можно предпринять. Но мне бы хотелось изложить вам факты и услышать, что вы об этом думаете.

Помолчав несколько секунд, мистер Энтуисл с присущей ему суховатой педантичностью поведал свою историю. Тренированный юридический ум помог ему точно обрисовать все факты, ничего не опуская и не добавляя лишних деталей. Это был ясный, исчерпывающий отчет, который по заслугам оценил слушавший его маленький пожилой человечек с яйцевидной головой.

Когда адвокат умолк, наступила пауза. Мистер Энтуисл приготовился отвечать на вопросы, но некоторое время никаких вопросов не было. Эркюль Пуаро обдумывал услышанное.

– Все выглядит предельно ясным, – заговорил он наконец. – В глубине души вы подозреваете, что вашего друга Ричарда Эбернети убили. Это подозрение или предположение имеет под собой единственное основание – слова, сказанные Корой Ланскене после похорон Ричарда Эбернети. Уберите их – и ничего не останется. Тот факт, что она сама была убита на следующий день, может оказаться простым совпадением. Хотя Ричард Эбернети умер внезапно, его наблюдал надежный и хорошо знакомый с ним врач, у которого не возникло никаких подозрений и который выдал свидетельство о смерти. Ричард был похоронен или кремирован?

– Кремирован – согласно его же пожеланию.

– Закон требует, чтобы в таком случае свидетельство подписывал второй врач, но и с этим, очевидно, не возникло затруднений. Итак, мы возвращаемся к исходному пункту – словам Коры Ланскене. Вы были там и слышали ее. Она сказала: «Но ведь его убили, не так ли?»

– Да.

– И все дело в том, что вам кажется, будто она сказала правду?

Немного помедлив, адвокат ответил:

– Да.

– Почему?

– Почему? – озадаченно повторил Энтуисл.

– Да, почему? Потому что где-то глубоко в вашем подсознании кроются сомнения в причине смерти Ричарда?

Адвокат покачал головой:

– Нет-нет, ни в малейшей степени.

– Значит, из-за самой Коры. Вы хорошо ее знали?

– Я не видел ее… да, более двадцати лет.

– Вы бы узнали ее, встретив на улице?

Мистер Энтуисл задумался.

– Я бы мог пройти мимо, не узнав ее. Кора была худенькой девушкой, которая превратилась в толстую, не слишком опрятную пожилую женщину. Но думаю, что, заговорив с ней, я бы сразу же ее узнал. Кора носила такую же челку, из-под которой смотрела на собеседника, точно испуганное животное; у нее осталась привычка склонять голову набок перед тем, как выпалить что-нибудь шокирующее. Понимаете, она сохранила индивидуальность.

– Фактически она была той же Корой, которую вы знали много лет назад. И по-прежнему «выпаливала нечто шокирующее». А те шокирующие вещи, которые она говорила в прошлом, обычно… соответствовали действительности?

– В том-то и была вся беда с Корой. Она говорила правду, о которой лучше было бы умолчать.

– И эта черта осталась неизменной. Ричарда Эбернети убили – и Кора тут же об этом упомянула.

Мистер Энтуисл вздрогнул:

– Вы думаете, что его убили?

– Нет-нет, друг мой, мы не можем так быстро делать выводы. Пока нам известно, что так думала Кора. Для нее это было скорее фактом, нежели предположением. Следовательно, у нее должна была иметься причина для подобного мнения. Судя по тому, что вы о ней знаете, это не было всего лишь озорной выходкой. Теперь скажите, когда Кора произнесла эту фразу, тотчас же последовал хор протестов?

– Совершенно верно.

– После чего она смутилась и сдала позиции, сказав, насколько вы помните, нечто вроде: «Но я поняла по его словам…»

Адвокат кивнул:

– Не могу ручаться за точность, но она сказала нечто подобное.

– Тогда все успокоились и заговорили о чем-то еще. А вы не припоминаете какое-нибудь необычное выражение на чьем-либо лице?

– Нет.

– На следующий день Кору убили, и вы задаете себе вопрос, не является ли это причиной и следствием?

– Полагаю, все это кажется вам фантастичным?

– Вовсе нет, – ответил Пуаро. – Если первоначальное предположение верно, все выглядит вполне логичным. Убийство Ричарда Эбернети прошло абсолютно гладко – и вдруг выясняется, что кто-то знает правду! Ясно, что эту персону следует как можно скорее заставить замолчать.

– Значит, вы все-таки думаете, что это было убийство?

– Я думаю точно так же, как и вы, mon cher,[9] – серьезно отозвался Пуаро, – что тут есть повод для расследования. Вы предприняли какие-нибудь шаги? Говорили об этом с полицией?

– Нет, – покачал головой мистер Энтуисл. – Мне это не казалось целесообразным. Я ведь представляю семейство. Если Ричарда Эбернети убили, то это могли проделать, очевидно, только одним способом.

– При помощи яда?

– Вот именно. А тело было кремировано, так что никаких доказательств не осталось. Но я решил, что мне самому следует во всем убедиться. Вот почему, Пуаро, я обратился к вам.

– Кто находился в доме во время смерти Ричарда?

– Старый дворецкий, который прослужил у него много лет, кухарка и горничная. Выглядит так, будто это должен быть один из них…

– Не вводите меня в заблуждение. Кора знает, что Ричарда Эбернети убили, но соглашается замять дело. Значит, убийцей должен быть один из членов семьи, кого сама жертва предпочла бы не обвинять в открытую. В противном случае Кора, любившая своего брата, не позволила бы убийце выйти сухим из воды. Вы согласны со мной?

– Я рассуждал точно так же, – признался мистер Энтуисл. – Хотя как мог кто-то из членов семьи…

Пуаро прервал его:

– Там, где замешан яд, все может быть. Очевидно, это был какой-то наркотик, если Ричард умер во сне и его смерть не вызвала подозрений. Возможно, он уже принимал какие-то наркотические средства, прописанные врачом.

– В любом случае способ едва ли имеет значение, – сказал мистер Энтуисл. – Мы никогда не сможем ничего доказать.

– В случае с Ричардом Эбернети – да. А вот Кора Ланскене – другое дело. Когда мы узнаем, кто убийца, доказательства будет не так сложно добыть. – Пуаро бросил на адвоката резкий взгляд. – Возможно, вы уже что-то предприняли в этом отношении?

– Очень мало. Думаю, моей целью было в основном исключение. Для меня невыносимо думать, что в семье Эбернети есть убийца. Я по-прежнему не могу в это поверить. Мне казалось, что с помощью внешне безобидных вопросов я смогу очистить от подозрений некоторых членов семьи, а может, даже их всех. В последнем случае стало бы ясно, что Кора ошиблась в своем предположении, а ее смерть – дело рук обычного грабителя. В конце концов, задача была не такая уж сложная. Я должен был выяснить, что делали члены семьи Эбернети во время убийства Коры Ланскене.

– Eh bien,[10] – кивнул Пуаро. – И что же они делали?

– Джордж Кроссфилд был на бегах в Херст-парке. Розамунд Шейн ходила по магазинам в Лондоне. Ее муж – приходится включать и мужей…

– Разумеется.

– Ее муж вел переговоры насчет постановки пьесы. Сьюзен и Грегори Бэнкс весь день были дома. Тимоти Эбернети – инвалид – находился в своем доме в Йоркшире, а его жена сидела за рулем своей машины, возвращаясь из «Эндерби».

Эркюль Пуаро понимающе кивнул:

– Так говорят они сами. И все это правда?

– Не знаю, Пуаро. Некоторые заявления можно подтвердить или опровергнуть, но это трудно сделать незаметно. Практически подобные действия были бы равносильны обвинению. Я просто сообщу вам собственные выводы. Джордж мог быть на бегах в Херст-парке, но я не думаю, что он там находился. Он опрометчиво похвастался, что поставил на пару фаворитов. Я знаю по опыту, что многие нарушители закона губят себя болтовней. Я спросил у Джорджа клички лошадей, и он без колебаний назвал их. Но я узнал, что, хотя в тот день действительно многие ставили на обеих лошадей, выиграла только одна, а другая оказалась в числе безнадежных аутсайдеров.

– Интересно. А этот Джордж испытывал настоятельную нужду в деньгах во время смерти его дяди?

– У меня создалось впечатление, что да. Хотя я не имею доказательств, но сильно подозреваю, что он спекулировал деньгами своих клиентов и мог опасаться судебного преследования. Конечно, это всего лишь предположение, но у меня есть опыт в таких делах. Должен с сожалением признать, что нечистоплотные юристы – явление не такое уж редкое. Могу только сказать, что лично я не доверил бы свои деньги Джорджу, и подозреваю, что Ричард Эбернети, отлично разбиравшийся в людях, был разочарован своим племянником и не полагался на него. Мать Джорджа была хорошенькой, но довольно глуповатой девушкой и вышла замуж за весьма сомнительного типа. – Он вздохнул. – Девушки в семье Эбернети не отличались умением выбирать мужей.

Сделав паузу, адвокат заговорил вновь:

– Что касается Розамунд, то она очаровательная дурочка. Не могу представить ее орудующей топором! Правда, муж Розамунд – Майкл Шейн – довольно темная лошадка, амбициозный и тщеславный. Но я очень мало о нем знаю. У меня нет причин подозревать его в жестоком убийстве или тщательно спланированном отравлении, но, покуда я не буду знать наверняка, что он сказал правду относительно своего местопребывания во время гибели Коры, я не могу его исключить.

– Однако насчет его жены у вас нет сомнений?

– Иногда она проявляет удивительную бессердечность, но повторяю: я не могу представить это хрупкое создание с топором.

– Хрупкое и красивое, – заметил Пуаро с циничной усмешкой. – А другая племянница?

– Сьюзен? Она совсем не похожа на Розамунд – по-моему, Сьюзен высокоодаренная девушка. Они с мужем в тот день оставались дома. Я солгал, будто звонил им и никто не брал трубку, а Грег тут же заявил, что телефон весь день не работал. Он якобы пытался куда-то дозвониться и не смог.

– Снова неубедительно… Очевидно, ваши надежды на исключение не оправдались… Что собой представляет муж?

– Трудно сказать. Он производит не слишком приятное впечатление, хотя не могу объяснить почему. Что касается Сьюзен…

– Да?

– Сьюзен напоминает мне своего дядю. У нее те же энергия, деловитость, ум, что и у Ричарда Эбернети. Правда, – хотя это, возможно, мое воображение, – ей недостает доброты и обаяния моего старого друга.

– Женщины никогда не бывают добрыми, – заметил Пуаро. – Хотя иногда способны на нежность. Она любит своего мужа?

– По-моему, безумно. Но я не могу поверить, Пуаро, что Сьюзен…

– Вы предпочли бы Джорджа? – осведомился Пуаро. – Это естественно! Что до меня, я не столь сентиментален в отношении прекрасных молодых леди. А теперь расскажите о ваших визитах к старшему поколению.

Мистер Энтуисл подробно описал посещение Тимоти и Мод. Пуаро подвел итог:

– Итак, миссис Эбернети хороший механик. Она знает все об устройстве автомобиля. А мистер Эбернети не так беспомощен, как хочет казаться. Он ходит на прогулки и, по вашим словам, способен на активные действия. К тому же он порядочный эгоист и завидовал успехам и твердому характеру брата.

– О Коре Тимоти говорил с большой привязанностью.

– И высмеивал ее нелепое замечание после похорон. Как насчет шестого наследника?

– Элен – миссис Лео? Ее я абсолютно не подозреваю. Во всяком случае, невиновность Элен будет легко доказать. Она оставалась в «Эндерби» с тремя слугами.

– Eh bien, друг мой, – сказал Пуаро. – Перейдем к делу. Что именно вы хотите от меня?

– Я хочу узнать правду, Пуаро.

– Да-да, на вашем месте я бы чувствовал то же самое.

– И вы тот человек, который может узнать ее для меня. Мне известно, что вы больше не беретесь за расследования, но я прошу вас заняться этим делом. Беру на себя ответственность за ваш гонорар. Деньги никогда не помешают.

Пуаро усмехнулся:

– Какой от них толк, если все уходит на налоги? Но признаю, что ваша проблема меня интересует. Она не так проста – все выглядит весьма туманно… Хорошо, я этим займусь. Но одну вещь лучше сделать вам – разыскать доктора, который лечил мистера Ричарда Эбернети. Вы его знаете?

– Немного.

– Что он собой представляет?

– Терапевт средних лет. Вполне компетентный. Был очень дружен с Ричардом. Вполне симпатичный парень.

– Тогда разыщите его. С вами он будет говорить более свободно, чем со мной. Расспросите его о болезни мистера Эбернети. Узнайте, какие он принимал лекарства незадолго до смерти, сообщал ли он врачу о своих подозрениях, будто его пытаются отравить. Кстати, эта мисс Гилкрист уверена, что он использовал термин «отравление» в разговоре со своей сестрой?

Мистер Энтуисл задумался.

– Она употребила это слово, но мисс Гилкрист принадлежит к свидетелям, которые часто заменяют слова, думая, что сохраняют их смысл. Если Ричард говорил о своих опасениях, что его хотят убить, мисс Гилкрист могла решить, что речь идет о яде, так как подумала о своей тете, которая боялась, что ей в пищу подмешивают отраву. Я мог бы побеседовать с ней об этом снова.

– Пожалуй, это не помешает. А может, это сделаю я. – Пуаро помолчал и заговорил другим тоном: – Вам приходило в голову, друг мой, что самой мисс Гилкрист может грозить опасность?

Мистер Энтуисл выглядел удивленным.

– Должен признаться, что нет.

– Тем не менее это не исключено. Кора высказала свои подозрения в день похорон. Убийцу, несомненно, заинтересовало бы, говорила ли она о них кому-нибудь еще, узнав о смерти Ричарда. А самое вероятное лицо, которому она могла об этом сказать, – ее компаньонка. Думаю, mon cher, мисс Гилкрист лучше не оставаться одной в коттедже.

– Кажется, Сьюзен собирается туда съездить.

– Вот как? Миссис Бэнкс собирается побывать в доме Коры?

– Да, она хочет взглянуть на ее вещи.

– Понятно… Итак, мой друг, пожалуйста, сделайте то, о чем я вас просил. Вы можете также подготовить миссис Лео Эбернети к моему вероятному приезду. Посмотрим, как это осуществить. С этого момента я берусь за дело.

И Пуаро энергично подкрутил усы.

Глава 8

Мистер Энтуисл задумчиво смотрел на доктора Лэрреби.

За свою жизнь он научился разбираться в людях. Ему часто приходилось иметь дело с трудными и деликатными ситуациями, и теперь он умел безошибочно выбирать правильный подход. Какой же подход требовался к доктору Лэрреби, учитывая то, что врач мог воспринять тему разговора как сомнение в его профессионализме?

Здесь требуется полная откровенность, подумал мистер Энтуисл, или по крайней мере частичная. Сказать, что подозрения возникли на основании случайной фразы глупой женщины, было бы неосторожно. Доктор Лэрреби не знал Кору.

Мистер Энтуисл прочистил горло и решительно начал:

– Я хочу посоветоваться с вами по весьма деликатному вопросу. Надеюсь, это вас не обидит. Вы разумный человек и, конечно, понимаете, что на абсурдное предположение лучше дать толковый ответ, чем просто отмахиваться от него. Это касается моего клиента, покойного мистера Эбернети. Спрашиваю напрямик: вы абсолютно уверены, что он умер, как говорится, естественной смертью?

На румяном добродушном лице доктора Лэрреби отразилось изумление.

– Какого черта… Конечно, уверен! Я ведь выдал свидетельство, не так ли? Если бы я не был удовлетворен…

– Ну разумеется, – ловко вставил мистер Энтуисл. – Уверяю вас, что у меня и в мыслях не было ничего другого. Но я хотел бы получить ваши твердые заверения, учитывая… э-э… циркулирующие слухи.

– Слухи? Какие еще слухи?

– Никто не знает, как возникают подобные явления, – не вполне искренне промолвил адвокат. – Но я чувствую, что их необходимо прекратить – даже применив власть.

– Эбернети был больным человеком. Он страдал заболеванием, которое должно было привести к летальному исходу, я бы сказал, года через два – возможно, еще раньше. Смерть сына ослабила его волю к жизни и способность сопротивляться болезни. Признаюсь, я не ожидал такого скорого и внезапного конца, но прецедентов было более чем достаточно. Любой медик, который точно предсказывает, сколько проживет его пациент, рискует остаться в дураках. Человеческий фактор не поддается математическим расчетам. Иногда слабые люди неожиданно обнаруживают способность к сопротивлению, а сильные, напротив, сразу пасуют перед недугом.

– Все это мне понятно. Я не сомневаюсь в вашем диагнозе. Мистер Эбернети жил, выражаясь мелодраматически, под смертным приговором. Все, что я спрашиваю, это мог ли человек, знающий или подозревающий, что он обречен, по собственному желанию укоротить оставшийся ему срок? Или кто-то другой мог сделать это за него?

Доктор Лэрреби нахмурился:

– Вы имеете в виду самоубийство? Эбернети не принадлежал к суицидальному типу.

– Понимаю. Но вы можете заверить меня как медик, что подобное предположение невозможно?

Доктор пошевелился на стуле:

– Я бы не употреблял слово «невозможно». После смерти сына жизнь перестала интересовать Эбернети. Я не считаю вероятным самоубийство, но не могу утверждать, что это невозможно.

– Вы говорите с психологической точки зрения. А меня интересует медицинская: делают ли обстоятельства смерти Эбернети такое предположение невозможным?

– Опять-таки не могу утверждать. Он умер во сне – такое случается часто. Его душевное состояние не давало поводов подозревать самоубийство. Если бы мы производили вскрытие каждого тяжело больного человека, умершего во сне…

Лицо доктора становилось все краснее. Мистер Энтуисл поспешил вмешаться:

– Конечно, конечно. Но если бы существовало неизвестное вам доказательство? Например, если он что-то кому-то говорил…

– Указывающее на намерение покончить с собой? Он в самом деле говорил такое? Должен признаться, меня бы это очень удивило.

– Но если бы это было так, – мой вопрос чисто гипотетический, – могли бы вы исключить такую возможность?

– Нет, не мог бы, – медленно отозвался доктор Лэрреби. – Но повторяю: я был бы очень удивлен.

Мистер Энтуисл тут же воспользовался преимуществом:

– Тогда, если мы предположим – опять же сугубо гипотетически, – что его смерть не была естественной, то что, по-вашему, могло бы явиться ее причиной? Я имею в виду, какой именно яд?

– Несколько. Можно было бы заподозрить какой-то наркотик. Признаки цианоза отсутствовали, поза была мирной.

– Он принимал какие-нибудь снотворные?

– Да. Я прописал ему слумберил – надежное и безопасное средство. Эбернети принимал его не ежедневно, и у него был всего лишь один маленький пузырек с таблетками. Доза втрое и даже вчетверо больше прописанной не могла бы оказаться смертельной. К тому же вскоре после кончины Эбернети я видел у него на умывальнике почти полный пузырек.

– Что еще вы ему прописывали?

– Разные средства. Лекарство, содержащее небольшое количество морфия, которое следовало принимать во время приступов боли, витамины в капсулах, микстуру для пищеварения…

– Витамины в капсулах? – прервал мистер Энтуисл. – По-моему, мне тоже как-то их прописывали. Маленькие круглые желатиновые капсулы.

– Да, содержащие адексолин.

– А можно в эти капсулы добавить… что-либо еще?

– Вы имеете в виду что-то смертоносное? – Доктор выглядел все более и более удивленным. – Но никто не стал бы… Слушайте, Энтуисл, к чему вы клоните? Неужели вы предполагаете убийство?

– Я и сам точно не знаю, что именно предполагаю… Просто я спрашиваю, возможно ли это?

– Но какие у вас основания для подобного предположения?

– Никаких, – усталым голосом ответил адвокат. – Мистер Эбернети умер. Особа, с которой он говорил, тоже мертва. Все это всего лишь неопределенный слух, который мне хотелось бы прекратить. Если вы скажете мне, что никто никак не мог отравить Эбернети, я буду удовлетворен. Могу вас заверить, что это сняло бы с моей души тяжкое бремя.

Доктор Лэрреби встал и прошелся по комнате.

– Я не могу этого сказать, – произнес он наконец. – Как бы мне этого ни хотелось. Любой мог извлечь витамин из капсулы и заменить его, скажем, чистым никотином или другим ядом. Или что-то подмешать в еду или питье. Разве это не более вероятно?

– Возможно. Но понимаете, когда Эбернети умер, в доме были только слуги, а я не думаю, что это кто-то из них, – фактически я уверен, что они ни при чем. Поэтому я ищу яд замедленного действия. Полагаю, не существует средства, вызывающего смерть через несколько недель?

– Удобная идея, но, боюсь, неосуществимая, – сухо отозвался доктор. – Я знаю, что вы благоразумный человек, Энтуисл, но кто именно сделал такое предположение? Оно кажется мне буквально притянутым за уши.

– А Эбернети ничего вам не говорил? Никогда не намекал, что один из родственников, возможно, хочет убрать его с дороги?

Доктор с любопытством посмотрел на него:

– Нет, ничего такого он мне не говорил. Вы уверены, Энтуисл, что эти слухи не распускает человек, которому хочется вызвать сенсацию? Некоторые истеричные субъекты выглядят разумными и нормальными.

– Может, и так. Я на это надеюсь.

– Выходит, кто-то утверждает, будто Эбернети говорил ей… Полагаю, это была женщина?

– Вы правы – это была женщина.

– Он говорил ей, что его пытаются убить?

Загнанный в угол адвокат рассказал о словах Коры после похорон. Лицо доктора Лэрреби прояснилось.

– На вашем месте я бы не обращал на это внимания. Существует вполне простое объяснение. Женщина в определенном возрасте – тем более неуравновешенная и жаждущая сенсаций – могла сказать нечто подобное.

Мистеру Энтуислу не понравилась беспечная уверенность доктора. Но ему самому не раз приходилось иметь дело с истеричными женщинами, охочими до сенсаций.

– Возможно, вы правы, – промолвил он, вставая. – К несчастью, мы не можем поговорить с ней об этом, так как ее, несомненно, убили.

– Что значит «убили»? – Доктор Лэрреби выглядел так, словно серьезно сомневался в психической уравновешенности самого мистера Энтуисла.

– Вероятно, вы читали об этом в газетах. Миссис Ланскене из Литчетт-Сент-Мэри в Беркшире.

– Конечно, читал, но я понятия не имел, что она родственница Ричарда Эбернети! – Доктор казался потрясенным.

Чувствуя себя отомщенным за профессиональное высокомерие доктора Лэрреби и с тоской сознавая, что визит к нему не рассеял его подозрений, мистер Энтуисл удалился.

Вторично прибыв в «Эндерби», мистер Энтуисл решил побеседовать с Лэнскомом. Для начала он спросил старого дворецкого о его планах.

– Миссис Лео просила меня остаться, пока дом не продадут, сэр, и я с радостью окажу ей эту услугу. Мы все очень любим миссис Лео. – Он вздохнул. – Простите, что упоминаю об этом, сэр, но я очень переживаю из-за того, что дом должен быть продан. Я провел в нем очень много лет и видел, как здесь росли молодые леди и джентльмены. Я всегда думал, что мистер Мортимер унаследует дом и, возможно, создаст в нем счастливую семью. Было решено, что я переберусь в Северную сторожку, когда закончу свою службу здесь. Это славное местечко, и мне бы очень хотелось привести его в порядок. Но теперь, очевидно, с этим покончено.

– Боюсь, что да, Лэнском. Все поместье должно быть продано целиком. Но с вашим наследством…

– О, я не жалуюсь, сэр, и очень благодарен мистеру Эбернети за его щедрость. Я хорошо обеспечен, но в наши дни не так легко купить маленький домик, и, хотя моя замужняя племянница пригласила меня поселиться у них, это не совсем то, что жить в поместье.

– Знаю, – промолвил мистер Энтуисл. – Новый мир труден для нас, стариков. Теперь я жалею, что так редко виделся со своим старым другом. Как он выглядел последние месяцы?

– Ну, сэр, он был сам не свой после смерти мистера Мортимера.

– Да, это его сломило. К тому же он был болен – а у больных иногда бывают странные фантазии. Боюсь, что мистер Эбернети в последние дни страдал чем-то подобным. Возможно, он говорил о своих врагах, о том, что кто-то хочет причинить ему вред? А может, он даже думал, что ему подмешивают яд в пищу?

Старый Лэнском выглядел удивленным и обиженным.

– Не могу припомнить ничего в этом роде, сэр.

Энтуисл внимательно посмотрел на него:

– Я знаю, что вы преданный слуга, Лэнском. Но подобные фантазии у мистера Эбернети были бы… э-э… вполне естественными симптомами определенных недугов.

– В самом деле, сэр? Могу только сказать, что мистер Эбернети никогда не говорил мне или при мне ничего такого.

Мистер Энтуисл быстро сменил тему:

– Перед смертью у него гостили некоторые родственники, не так ли? Племянник, обе племянницы и их мужья?

– Совершенно верно, сэр.

– Он был удовлетворен или разочарован этими визитами?

Взгляд Лэнскома стал отсутствующим, а его спина напряглась.

– Право, не могу сказать, сэр.

– Думаю, что можете, – мягко возразил адвокат. – Вы имеете в виду, что вам не подобает говорить о подобных вещах. Но бывают ситуации, когда приходится нарушать традиции. Я был одним из самых старых друзей вашего хозяина. Я очень любил его, и вы тоже. Поэтому меня интересует ваше мнение как человека, а не как дворецкого.

Помолчав, Лэнском осведомился бесстрастным тоном:

– Что-нибудь… не так, сэр?

– Не знаю, – честно ответил мистер Энтуисл. – Надеюсь, что нет. Но я бы хотел в этом убедиться. А вы сами чувствовали, будто что-то не так?

– Только после похорон, сэр. И я не могу понять, в чем тут дело. Но в тот вечер миссис Лео и миссис Тимоти тоже вроде были не в своей тарелке после ухода остальных.

– Вам известно содержание завещания?

– Да, сэр. Миссис Лео решила, что мне следует его знать. Если я могу выразить свое мнение, то, по-моему, завещание очень справедливое.

– Да, вы правы. Всем наследникам оставлено поровну. Но я не думаю, что после смерти сына мистер Эбернети сразу хотел составить именно такое завещание. Может, вы теперь ответите на вопрос, который я вам только что задал?

– Ну, если хотите знать мое личное мнение…

– Да-да, разумеется.

– Хозяин, сэр, казался очень разочарованным после пребывания здесь мистера Джорджа… Думаю, он надеялся, что мистер Джордж напомнит ему мистера Мортимера. Но мистер Джордж, если можно так выразиться, не соответствовал предполагаемому стандарту. Мужа мисс Лоры всегда считали неподходящей партией, и боюсь, что мистер Джордж пошел в него. – Лэнском сделал небольшую паузу. – Потом приезжали молодые леди с их мужьями. Мисс Сьюзен сразу пришлась хозяину по душе – красивая и энергичная молодая леди, – но вот мужа ее он, по-моему, не выносил. В наши дни молодые леди выбирают себе странных мужей.

– А другая пара?

– О них я мало что могу сказать. Красивые и симпатичные молодые люди. Думаю, хозяин был рад их видеть, но… – Старик заколебался.

– Да, Лэнском?

– Ну, хозяин никогда не имел дел с театром. Как-то он сказал мне: «Не могу понять, почему все помешаны на театре. Мне это кажется глупым. Лишает людей последних остатков здравого смысла. Не уверен, что сцена хорошо отражается на морали, – из-за нее теряешь чувство меры». Конечно, он не говорил прямо о…

– Да-да, понимаю. А после этих визитов мистер Эбернети сам отправился повидать родственников – сначала брата, потом сестру, миссис Ланскене…

– Насчет миссис Ланскене не знаю, сэр. Хозяин сказал, что собирается к мистеру Тимоти, а затем в Сент-Мэри… только не помню.

– Совершенно верно. А вы не припоминаете, что он говорил по возвращении?

Лэнском задумался.

– Право, не знаю – вроде ничего особенного. Хозяин был рад, что вернулся домой. Он говорил, что поездки и пребывание в чужих домах его очень утомили.

– И это все? Он не упоминал ни о брате, ни о сестре?

Дворецкий нахмурился:

– У хозяина была привычка… ну, бормотать себе под нос, словно обращаясь к самому себе и не замечая моего присутствия. Это потому, что он меня хорошо знал…

– И доверял вам.

– Я смутно помню, как он говорил тогда, что не понимает, куда кто-то подевал свои деньги. Насколько я понял, речь шла о мистере Тимоти. А затем хозяин сказал что-то вроде: «Женщины могут быть дурами в девяноста девяти различных случаях и необычайно проницательными в сотом». Потом он добавил: «Говорить откровенно можно только с людьми своего поколения. В отличие от молодежи они не подумают, что у тебя разыгралось воображение». Позже хозяин заметил – не знаю, по какому поводу: «Не слишком приятно расставлять для людей ловушки, но не вижу, что мне остается». Быть может, сэр, он думал, что второй садовник крадет у нас персики.

Но мистер Энтуисл сомневался, что Ричард Эбернети имел в виду второго садовника. Задав еще несколько вопросов, он отпустил Лэнскома и задумался над полученными сведениями. Вроде бы он не узнал ничего нового. Но кое-что наводило на размышления. Говоря о глупых и в то же время проницательных женщинах, Ричард Эбернети подразумевал свою сестру Кору, а не свою невестку Мод. Именно Коре он поведал то, что молодежь могла счесть игрой воображения. И Ричард упомянул ловушку. Для кого?

Мистер Энтуисл долго думал о том, что ему сказать Элен. В конце концов он решил довериться ей целиком и полностью.

Сначала адвокат поблагодарил ее за то, что она разобрала вещи Ричарда и вообще многое сделала в доме. Уже было дано объявление о продаже, и два перспективных покупателя собирались вскоре прийти для осмотра.

– Частные лица?

– Боюсь, что нет. К дому присматриваются Христианский союз женской молодежи, какой-то молодежный клуб и фонд Джефферсона – они подыскивают место для своих коллекций. Печально, если в доме не будут жить, но в наши дни проживание в таких поместьях считается непрактичным.

– Я хотел спросить, не могли бы вы остаться здесь до продажи дома. Или для вас это слишком неудобно?

– Нет, мне это вполне подходит. До мая я не собираюсь ехать на Кипр и предпочитаю оставаться здесь, а не в Лондоне, как планировала раньше. Мне нравится этот дом – Лео любил его, и здесь мы с ним были счастливы.

– Есть еще одна причина, по которой я был бы вам признателен, если бы вы задержались в «Эндерби». Мой друг Эркюль Пуаро…

– Эркюль Пуаро? – резко переспросила Элен. – Значит, вы думаете?..

– Вы знаете его?

– Да. Вернее, мои друзья, но я думала, что он давно умер.

– Он жив и здоров, хотя уже не молод.

– Да, он едва ли может быть молод… – Элен произнесла это машинально. Ее лицо было бледным и напряженным. – Вы полагаете, – с усилием вымолвила она, – что Кора была права? Что Ричарда… убили?

Мистер Энтуисл выложил все. Излить душу перед спокойной и здравомыслящей Элен было для него облегчением.

Когда он умолк, она заметила:

– Конечно, это должно казаться фантастичным, но тем не менее не кажется. Той ночью, после похорон, мы с Мод думали об этом. Разумеется, мы говорили себе, что Кора – просто глупая женщина, и все же нам было не по себе. А потом убили Кору – я убеждала себя, что это всего лишь совпадение, но не была в этом уверена. Все это так сложно…

– Да, очень. Но Пуаро необыкновенный человек – можно сказать, почти гений. Он отлично понимает: нам нужно убедиться, что все это чистой воды фантазии.

– Однако он думает, что это не так?

– Почему вы так говорите? – быстро спросил адвокат.

– Сама не знаю. Я была не в своей тарелке… Не только из-за слов Коры – я сама чувствовала, что что-то не так.

– Не так? В каком смысле?

– Не так – и все. Не знаю.

– Вы имеете в виду кого-то из присутствовавших в тот вечер?

– Да, возможно… Но не знаю, кого именно… О, это звучит нелепо!

– Вовсе нет. Это весьма любопытно. Ведь вас никак не назовешь глупой, Элен. Если вы что-то заметили, значит, в этом что-то есть.

– Да, но я не могу припомнить, что это было. Чем больше я думаю…

– Не думайте. Так вы ничего не вспомните. Рано или поздно это мелькнет у вас в голове, как вспышка. Тогда сразу же дайте мне знать.

– Хорошо.

Глава 9

Мисс Гилкрист надела черную шляпу и спрятала под нее седеющую прядь. Дознание назначено на полдень, а сейчас – двадцать минут двенадцатого. Серые кофта и юбка казались ей подходящими для такого случая – к тому же она специально купила черную блузку. Мисс Гилкрист хотелось бы целиком одеться в черное, но это было ей не по карману. Она окинула взглядом маленькую аккуратную спальню с висящими на стенах изображениями гаваней Бриксема и Полфлексана, бухт Энсти и Кианса, Бэббекомского залива, Кокингтон-Форджа и прочих прибрежных мест, размашисто подписанными Корой Ланскене. Ее взгляд с особой любовью задержался на Полфлексанской гавани. На комоде стояла выцветшая фотография в рамке, изображавшая чайную «Ива». Мисс Гилкрист посмотрела на нее и вздохнула.

Звонок в дверь пробудил ее от грез.

– Господи! – пробормотала мисс Гилкрист. – Интересно, кто…

Она вышла из комнаты и спустилась по шаткой лестнице. Звонок прозвучал вновь, сменившись резким стуком.

Мисс Гилкрист почему-то почувствовала беспокойство. Она замедлила шаг, потом направилась к двери, уговаривая себя не глупить.

На пороге стояла молодая женщина в черном, держащая в руке небольшой чемодан. Заметив встревоженное выражение лица мисс Гилкрист, она быстро сказала:

– Мисс Гилкрист? Я Сьюзен Бэнкс – племянница миссис Ланскене.

– О господи, ну конечно! Входите, миссис Бэнкс. Только не наткнитесь на вешалку – она немного отошла от стены. Сюда, пожалуйста. Я не знала, что вы приедете на дознание, а то бы приготовила кофе или еще что-нибудь.

– Я ничего не хочу, – быстро отозвалась Сьюзен Бэнкс. – Простите, если я вас напугала.

– Ну, вы в самом деле меня напугали. Вообще-то я не нервная – я говорила адвокату, что не буду бояться, оставшись здесь одна. Я и не боюсь, но сегодня – может, из-за дознания – я все утро нервничаю. Полчаса назад в дверь позвонили, и я еле заставила себя открыть. Очень глупо с моей стороны – едва ли убийца стал бы сюда возвращаться, да и зачем ему это делать? Оказалось, это монахиня пришла собирать пожертвование для сиротского приюта. Я почувствовала такое облегчение, что дала ей два шиллинга. Хотя я не католичка и не сочувствую римской церкви с ее монахами и монашками, но сестры, собирающие деньги для бедных, делают доброе дело. Пожалуйста, садитесь, миссис…

– Бэнкс.

– Да, конечно, миссис Бэнкс. Вы приехали поездом?

– Нет, я сама вела машину. Но аллея такая узкая, что мне пришлось оставить автомобиль в заброшенном карьере.

– Аллея действительно узкая, и транспорт здесь практически не ездит. Дорога совсем пустынная.

Произнеся эти слова, мисс Гилкрист слегка поежилась.

Сьюзен Бэнкс окинула взглядом комнату.

– Бедная тетя Кора, – промолвила она. – Вы знаете, что она оставила мне все, что имела?

– Да, знаю. Мне говорил об этом мистер Энтуисл. Кажется, вы недавно вышли замуж, а мебель сейчас стоит так дорого. У миссис Ланскене было несколько неплохих вещей.

Сьюзен так не казалось. Кора слабо разбиралась в антиквариате. Содержимое комнаты варьировалось от образцов «модернизма» до вычурных и претенциозных изделий.

– Мне не нужна мебель, – сказала она. – У меня есть своя. Все это я выставлю на аукцион, если только вам не хотелось бы что-нибудь взять. Я была бы очень рада…

Смутившись, Сьюзен умолкла. Но мисс Гилкрист отнюдь не была смущена. Она просияла:

– Как это любезно с вашей стороны, миссис Бэнкс! Вы очень добры. Я вам так благодарна. Но у меня также есть свои вещи. Я отдала их на хранение – на случай, если они мне когда-нибудь понадобятся. Отец тоже оставил мне несколько картин. В свое время у меня была маленькая чайная, но началась война, и дела пошли скверно… Тем не менее я продала не все, так как надеялась, что у меня снова будет свой домик. Лучшие вещи я сохранила вместе с отцовскими картинами и семейными реликвиями. Но если вы не возражаете, мне бы очень хотелось взять этот расписной чайный столик дорогой миссис Ланскене. Он такой хорошенький, и мы всегда пили за ним чай.

Сьюзен, с внутренней дрожью посмотрев на зеленый столик, расписанный большими пурпурными цветами, быстро сказала, что с радостью уступит его мисс Гилкрист.

– Огромное вам спасибо, миссис Бэнкс. Я чувствую себя немного алчной. Ведь миссис Ланскене оставила мне свои прекрасные картины и чудесную аметистовую брошь… правда, мне казалось, что ее следует отдать вам.

– Нет-нет, ни в коем случае.

– Вы не хотели бы взглянуть на ее вещи? Может, после дознания?

– Я собиралась провести здесь пару дней, просмотреть вещи и во всем разобраться.

– Вы имеете в виду, переночевать здесь?

– Да. Это для вас затруднительно?

– Конечно нет, миссис Бэнкс. Я постелю на мою кровать свежее белье, а сама отлично устроюсь здесь, на кушетке.

– Но ведь это комната тети Коры, не так ли? Я могу спать в ней.

– А вы… не возражаете?

– Вы хотите сказать, потому что ее здесь убили? Нет, не возражаю. У меня крепкие нервы, мисс Гилкрист. Здесь уже… я имею в виду, комнату привели в порядок?

Мисс Гилкрист правильно поняла вопрос:

– Да-да, миссис Бэнкс. Все одеяла отправили в чистку, а мы с миссис Пэнтер тщательно выскребли всю комнату. Здесь много запасных одеял. Поднимитесь и посмотрите сами.

Она направилась наверх, и Сьюзен последовала за ней.

Комната, где умерла Кора Ланскене, была безукоризненно чистой и лишенной каких-либо признаков зловещей атмосферы. Как и в гостиной, современная мебель перемежалась здесь с ярко разрисованной, словно отражая свойственные Коре бодрость и отсутствие вкуса. Над камином висело изображение молодой пышногрудой женщины, собирающейся принимать ванну. При виде его Сьюзен вновь ощутила дрожь, а мисс Гилкрист промолвила:

– Это картина мужа миссис Ланскене. Еще несколько – внизу, в столовой.

– Какой ужас!

– Ну, этот стиль живописи мне самой не слишком нравится, но миссис Ланскене гордилась своим мужем как художником и считала, что его произведения прискорбно недооценены.

– А где картины самой тети Коры?

– В моей комнате. Хотите на них взглянуть?

Мисс Гилкрист с гордостью представила свои сокровища.

Сьюзен заметила, что тетя Кора, очевидно, питала пристрастие к морскому побережью.

– Да, вы правы. Понимаете, она много лет прожила с мистером Ланскене в маленькой рыбачьей деревушке в Бретани. Рыбачьи лодки всегда выглядят так живописно, верно?

– Пожалуй, – пробормотала Сьюзен. Ей казалось, что с картин Коры Ланскене, поражавших тщательной прорисовкой мельчайших деталей и яркой до аляповатости цветовой палитрой, можно сделать целую серию почтовых открыток. В свою очередь, картины возбуждали подозрение, что их скопировали с открыток.

Но когда Сьюзен высказала это предположение, мисс Гилкрист была возмущена. Миссис Ланскене всегда рисовала с натуры! Один раз с ней даже случился солнечный удар, так как она не хотела уйти с места, где было подходящее освещение.

– Миссис Ланскене была настоящей художницей, – укоризненно произнесла в заключение мисс Гилкрист.

Она посмотрела на часы, и Сьюзен быстро сказала:

– Да, пора отправляться на дознание. Это далеко? Может, мне привести машину?

Мисс Гилкрист заверила ее, что туда всего пять минут ходу. Поэтому они пошли пешком. Мистер Энтуисл, прибывший поездом, встретил их и проводил в мэрию.

Среди присутствующих было много незнакомых. На дознании не произошло ничего сенсационного. Были представлены удостоверения личности покойной. Их сменили медицинские свидетельства о природе ранений, причинивших смерть. Признаков борьбы не обнаружено. В момент нападения покойная, очевидно, находилась под действием снотворного и была застигнута врасплох. Смерть наступила не позднее шестнадцати тридцати – наиболее вероятно, между четырнадцатью и шестнадцатью тридцатью. Мисс Гилкрист сообщила об обнаружении тела. Следом за ней дали показания констебль и инспектор Мортон. Коронер кратко суммировал факты, и жюри без колебаний вынесло вердикт: «Убийство, совершенное одним или несколькими неизвестными лицами».

По окончании процедуры все вышли под щелканье полудюжины фотоаппаратов. Мистер Энтуисл проводил Сьюзен и мисс Гилкрист в «Королевский герб», где предусмотрительно заказал ленч в отдельную комнату позади бара.

– Боюсь, ленч будет не слишком хорош, – заранее извинился он.

Но ленч оказался не так уж плох. Мисс Гилкрист шмыгала носом и бормотала, что «все это так ужасно», однако повеселела и с аппетитом съела тушеную баранину по-ирландски, после чего мистер Энтуисл настоял, чтобы она выпила бокал хереса.

– Я понятия не имел, что вы собираетесь сюда сегодня, Сьюзен, – сказал адвокат. – Мы могли бы поехать вместе.

– Да, я говорила, что не поеду. Но мне показалось скверным, если на дознании не будет никого из родственников. Я позвонила Джорджу, но он сказал, что занят и не сможет приехать, у Розамунд проба, а на дядю Тимоти нечего и рассчитывать. Так что пришлось ехать мне.

– Ваш муж не приехал с вами?

– Грег должен был торчать за прилавком.

Заметив удивленный взгляд мисс Гилкрист, Сьюзен объяснила:

– Мой муж работает в аптеке.

Муж, работающий в розничной торговле, не вполне вязался с впечатлением, сложившимся у мисс Гилкрист о Сьюзен, но она отважно заявила:

– Да, совсем как Китс.[11]

– Грег не поэт, – заметила Сьюзен. – У нас грандиозные планы на будущее – салон красоты и лаборатория для косметических препаратов.

– Это куда лучше, – одобрила мисс Гилкрист. – Что-то вроде заведения Элизабет Арден, которая, как мне говорили, на самом деле графиня. Или я имею в виду Елену Рубинштейн? В любом случае, – великодушно добавила она, – фармацевт – не обычный продавец, вроде тех, что торгуют бакалеей или тканями.

– Кажется, вы держали чайную, не так ли?

– Да. – Лицо мисс Гилкрист просветлело. То, что «Ива» была таким же торговым заведением, как лавка, никогда не приходило ей в голову. Держать чайную было, по ее мнению, воплощением респектабельности. Она начала рассказывать Сьюзен об «Иве».

Мистер Энтуисл, уже слышавший об этом, задумался о других делах. Когда Сьюзен дважды обратилась к нему, не получив ответа, он поспешно извинился:

– Простите, дорогая. Я задумался о вашем дяде Тимоти. Меня кое-что беспокоит.

– Насчет дяди Тимоти? Я бы на вашем месте не волновалась. Не верю, что с ним что-то серьезное. Он просто ипохондрик.

– Да-да, возможно, вы правы. Но признаюсь, что меня беспокоит не его здоровье, а миссис Тимоти. Вроде бы она упала и сломала лодыжку. Теперь она лежит, и ваш дядя в ужасном состоянии.

– Потому что ему приходится ухаживать за ней, а не наоборот? Ничего, это ему на пользу, – сказала Сьюзен.

– Да, вероятно. Но дело в том, получает ли ваша бедная тетя вообще какой-нибудь уход. Ведь в доме нет прислуги.

– Для пожилых людей жизнь становится сущим адом, – заметила Сьюзен. – Они ведь живут в чем-то вроде георгианского помещичьего дома, не так ли?

Мистер Энтуисл кивнул.

Они не без осторожности вышли из «Королевского герба», но прессы нигде не было видно.

Пара репортеров поджидала Сьюзен в засаде у двери коттеджа. С помощью мистера Энтуисла она дала им несколько уклончивых ответов, после чего вошла в дом вместе с мисс Гилкрист, а мистер Энтуисл вернулся в «Королевский герб», где снял номер. Похороны были назначены на завтра.

– Моя машина все еще в карьере, – спохватилась Сьюзен. – Совсем забыла о ней. Попозже приведу ее в деревню.

– Только не откладывайте надолго, – с беспокойством предупредила мисс Гилкрист. – Надеюсь, вы не пойдете за машиной в темноте?

Сьюзен посмотрела на нее и рассмеялась:

– Не думаете же вы, что убийца все еще прячется поблизости?

– Ну, вообще-то нет… – Мисс Гилкрист выглядела смущенной.

«Тем не менее именно этого она и опасается, – подумала Сьюзен. – Забавно!»

Мисс Гилкрист скрылась в кухне.

– Уверена, вам бы хотелось пораньше выпить чаю, – донесся оттуда ее голос. – Вас устроит через полчаса, миссис Бэнкс?

Сьюзен казалось, что половина четвертого – несколько рановато, но она была достаточно милосердна, чтобы понимать намерение мисс Гилкрист успокоить нервы при помощи «приятной чашечки чаю», а так как у нее были свои причины потакать компаньонке, она ответила:

– Когда хотите, мисс Гилкрист.

Послышалось радостное звяканье посуды, и Сьюзен направилась в гостиную. Она провела там всего несколько минут, когда послышался звонок в дверь, сменившийся аккуратным негромким стуком.

Сьюзен вышла в холл, а мисс Гилкрист появилась в дверях кухни, вытирая о фартук перепачканные мукой руки.

– Кто бы это мог быть?

– Наверное, опять репортеры, – предположила Сьюзен.

– О господи, какое беспокойство для вас, миссис Бэнкс!

– Ничего страшного. Я постараюсь от них отделаться.

– А я как раз собиралась печь лепешки к чаю.

Сьюзен двинулась к входной двери, а мисс Гилкрист напряженно застыла. «Уж не думает ли она, что снаружи поджидает убийца с топором?» – подумала Сьюзен.

Однако посетителем оказался пожилой джентльмен, который приподнял шляпу и осведомился, глядя на Сьюзен с улыбкой доброго дядюшки:

– Полагаю, вы миссис Бэнкс?

– Да.

– Меня зовут Гатри – Александер Гатри. Я был очень старым другом миссис Ланскене. Вы ее племянница, бывшая мисс Сьюзен Эбернети?

– Совершенно верно.

– Раз мы познакомились, я могу войти?

– Конечно.

Мистер Гатри тщательно вытер ноги о циновку, снял пальто, положил его вместе со шляпой на маленький дубовый сундук и проследовал за Сьюзен в гостиную.

– Повод для моего визита весьма печален, – начал мистер Гатри, чьи слова не слишком вязались с сияющим лицом. – Оказавшись в этих краях, я чувствовал, что должен хотя бы посетить дознание и, конечно, похороны. Бедная глупенькая Кора! Я знал ее, дорогая миссис Бэнкс, с первых дней брака. Бодрая была девушка – серьезно относилась к искусству и Пьеру Ланскене – я имею в виду, как к художнику. Впрочем, он оказался не таким уж плохим мужем. Конечно, гулял на стороне, но, к счастью, Кора рассматривала это как элемент артистического темперамента. Он художник и, следовательно, должен быть аморальным! Я даже не уверен, что она в своих оценках не пошла дальше: он аморален и, следовательно, настоящий художник! Бедняжка ничего не смыслила в живописи, хотя в других отношениях обнаруживала удивительную проницательность.

– Кажется, все так полагают, – промолвила Сьюзен. – Я ведь ее практически не знала.

– Да, Кора порвала с родственниками, потому что они не оценили ее драгоценного Пьера. Она никогда не блистала красотой, но что-то в ней было. С Корой было интересно проводить время. Никогда, бывало, не знаешь, что она скажет в следующую секунду. Была ли ее naivet[12] подлинной или притворной? Кора доставила нам много веселых минут. Мы называли ее «вечное дитя». И в самом деле, когда я видел Кору в последний раз (я иногда навещал ее после смерти Пьера), она по-прежнему казалась мне похожей на ребенка.

Сьюзен предложила мистеру Гатри сигарету, но старый джентльмен покачал головой:

– Благодарю вас, дорогая моя, но я не курю. Должно быть, вас удивляет мой приход. По правде говоря, я испытывал угрызения совести. Я обещал Коре навестить ее несколько недель тому назад. Обычно я виделся с ней раз в год, а в последнее время у нее появилось хобби скупать картины на местных распродажах, и она хотела, чтобы я помогал ей их подбирать. Дело в том, что моя профессия – художественный критик. Конечно, большинство приобретений Коры были жуткой мазней, но в целом это не такой уж плохой бизнес. На этих деревенских распродажах картины сбывают за бесценок – рамы стоят больше, чем вы платите за картину. Естественно, крупные распродажи посещают опытные дельцы, которые вряд ли упустят шедевр. Но совсем недавно маленькая вещица Кейпа[13] была продана за несколько фунтов на распродаже в фермерском доме. Это довольно любопытная история. Одна семья подарила картину старой няне за верную службу, понятия не имея о ее ценности. Няня отдала ее племяннику фермера, которому нравилось изображение лошади, но и он считал картину никчемным старьем. Да-да, такое иногда случается, а Кора была убеждена, что у нее наметанный глаз на картины. Конечно, это не соответствовало действительности. Как-то она пригласила меня взглянуть на Рембрандта, которого приобрела в прошлом году. Это не было ни Рембрандтом, ни даже приличной копией. Зато ей удалось заполучить симпатичную гравюру Бартолоцци[14] – к сожалению, попорченную сыростью. Я продал ее по просьбе Коры за тридцать фунтов, и это, разумеется, только усилило ее азарт. Она восторженно писала мне о недавно купленном на одной из распродаж итальянском примитивисте, и я обещал приехать взглянуть на него.

– Очевидно, он здесь, – сказала Сьюзен, указывая на стену позади гостя.

Мистер Гатри встал, надел очки и стал изучать картину.

– Бедная Кора, – промолвил он наконец.

– Тут есть и другие, – сообщила Сьюзен.

Мистер Гатри продолжил обследование сокровищ изобразительного искусства, приобретенных полной надежд миссис Ланскене. Иногда он цокал языком и вздыхал.

Наконец критик снял очки.

– Грязь – удивительная вещь, миссис Бэнкс! – заметил он. – Она придает романтический колорит самым чудовищным образцам живописи. Боюсь, что Бартолоцци был случайной удачей. Все же это давало Коре интерес к жизни. Я доволен, что не разочаровал ее.

– Еще несколько картин есть в столовой, – сказала Сьюзен, – но, думаю, это работы ее мужа.

Мистер Гатри вздрогнул и протестующе поднял руку:

– Не заставляйте меня смотреть на них снова! Классам по изображению живой натуры предстоит ответить за многое. Я всегда старался щадить чувства Коры – она была преданной женой. Ну, дорогая миссис Бэнкс, не стану больше злоупотреблять вашим временем.

– Останьтесь выпить с нами чаю. Думаю, он почти готов.

– Очень любезно с вашей стороны. – Мистер Гатри снова сел.

– Сейчас пойду посмотрю.

В кухне мисс Гилкрист как раз вытаскивала из духовки последние лепешки. Поднос уже был приготовлен, а крышка чайника начала дребезжать.

– Пришел мистер Гатри – я пригласила его остаться к чаю.

– Мистер Гатри? Ах да, он был большим другом бедной миссис Ланскене. Он известный художественный критик. Какая удача – я испекла отличные лепешки и приготовила пирожные с домашним клубничным вареньем. Чайник уже закипает… О, пожалуйста, миссис Бэнкс, не поднимайте тяжелый поднос! Я все сделаю сама.

Тем не менее Сьюзен взяла поднос, мисс Гилкрист последовала за ней с чайником и заваркой, поздоровалась с мистером Гатри, и все сели за столик.

– Превосходные лепешки, – одобрил мистер Гатри, – и чудесное варенье! Не сравнить с покупной выпечкой.

Мисс Гилкрист покраснела от удовольствия. В комнате замаячил призрак «Ивы». Было ясно, что мисс Гилкрист пребывает в своей стихии.

– Благодарю вас, – промолвил мистер Гатри, принимая последнее пирожное, предложенное ему домоправительницей. – Я чувствую себя виноватым – наслаждаюсь чаем в доме Коры, которую так зверски убили.

Мисс Гилкрист неожиданно продемонстрировала чисто викторианскую реакцию на услышанное:

– Уверена, что миссис Ланскене радовалась бы, что вы получили удовольствие от чая. Вам следует подкрепиться.

– Да-да, возможно, вы правы. Просто трудно заставить себя поверить, что кто-то, кого ты хорошо знал, убит.

– Я согласна, – кивнула Сьюзен. – Это кажется… фантастичным.

– Причем явно не случайным бродягой, забравшимся в дом. Я могу представить причины, по которым убили Кору…

– Можете? – быстро спросила Сьюзен. – Какие причины?

– Понимаете, Кора всегда была нескромной, – сказал мистер Гатри. – И наслаждалась… как бы это лучше выразить… показывая, какой она может быть проницательной. Как ребенок, который знает чей-нибудь секрет. Если Кора узнавала какую-то тайну, то тут же разглашала ее, даже если обещала этого не делать. Она просто не могла удержаться.

Сьюзен молчала. Мисс Гилкрист тоже – она выглядела обеспокоенной.

– Маленькая доза мышьяка в чашке чаю или коробка отравленных конфет по почте меня бы не удивили, – продолжал мистер Гатри. – Но жестокое убийство с целью ограбления кажется нелепым. Может быть, я не прав, но, по-моему, у Коры не было ничего, что могло бы привлечь грабителя. Она ведь не хранила в доме много денег?

– Очень мало, – отозвалась мисс Гилкрист.

Мистер Гатри вздохнул и поднялся.

– После войны число преступлений резко возросло. Времена изменились.

Поблагодарив за угощение, он вежливо простился с двумя женщинами. Мисс Гилкрист проводила его и помогла надеть пальто. Из окна гостиной Сьюзен видела, как он быстро шагает по дорожке к воротам.

Мисс Гилкрист вернулась в комнату с маленьким пакетом в руке.

– Должно быть, когда мы были на дознании, приходил почтальон, протолкнул пакет в щель для почты, и он упал в угол возле двери. Интересно, что там, – возможно, свадебный пирог.

Мисс Гилкрист развернула бумагу. Внутри находилась белая коробочка, перевязанная серебряной лентой, а в ней – аппетитный кусок пирога с миндальной начинкой и белой глазурью.

– Какая прелесть! – воскликнула мисс Гилкрист. – Любопытно, кто… – Она взглянула на лежащую в коробке карточку. – «Джон и Мэри». Кто это такие? Как глупо не писать фамилию!

– Бывает нелегко с людьми, пользующимися только именами, – оторвалась от размышлений Сьюзен. – На днях я получила открытку с подписью «Джоан» – я насчитала восемь знакомых Джоан. Когда общаешься в основном по телефону, не запоминаешь почерк.

Мисс Гилкрист оживленно перебирала возможных Джонов и Мэри среди своих знакомых.

– Это может быть дочь Дороти – ее звали Мэри, но я не слышала о ее помолвке, а тем более о браке. Потом, маленький Джон Бэнфилд – полагаю, он уже достаточно повзрослел, чтобы жениться… и девочка Энфилдов – нет, ее звали Маргарет. Ни адреса, ничего. Ладно, вспомню потом…

Она взяла поднос и направилась в кухню.

– Ну, – поднявшись, сказала Сьюзен, – пожалуй, мне лучше привести машину.

Глава 10

Сьюзен вывела машину из карьера, где оставила ее утром, и поехала в деревню. При бензоколонке не было гаража, и ей посоветовали отвести автомобиль в «Королевский герб». Сьюзен поставила его в гостиничном гараже рядом с большим «Даймлером», готовым к отъезду. За рулем сидел шофер, а на заднем сиденье поместился закутанный в шарфы пожилой иностранный джентльмен с огромными усами.

Мальчик, с которым Сьюзен разговаривала о машине, смотрел на нее с таким напряженным вниманием, что, казалось, воспринимал едва ли половину ее слов.

Наконец он осведомился голосом, полным благоговения:

– Вы ее племянница, верно?

– Что-что?

– Вы племянница жертвы?

– А-а… Ну, в общем, да…

– А я ломал голову, где я видел вас раньше!

«Юный вампир!» – подумала Сьюзен, направляясь назад в коттедж.

– Слава богу, вы вернулись целой и невредимой! – тоном облегчения приветствовала ее мисс Гилкрист и с беспокойством добавила: – Надеюсь, вы будете есть спагетти на ужин?

– Все, что угодно. Я не голодна.

– Могу похвалиться, что умею готовить очень вкусные спагетти au gratin.[15]

Похвальба была вполне оправданной. Мисс Гилкрист была отличной кухаркой. Сьюзен предложила помочь мыть посуду, но мисс Гилкрист, поблагодарив ее, заверила, что там мало работы даже для одного.

Вскоре мисс Гилкрист вернулась с кофе, который оказался слабоватым. Она предложила Сьюзен кусок свадебного пирога, но Сьюзен от него отказалась.

– Пирог очень хороший, – настаивала мисс Гилкрист, попробовав его. Она пришла к удовлетворившему ее выводу, что пирог прислала «дочь дорогой Эллен, о которой я знаю, что она собиралась замуж, хотя напрочь забыла ее имя».

Сьюзен молчала, позволяя мисс Гилкрист щебетать и дожидаясь подходящего момента, чтобы заговорить на интересующую ее тему. Этот момент наступил, когда они, поужинав, сидели у камина.

– Кажется, мой дядя Ричард приезжал сюда незадолго до смерти? – спросила Сьюзен.

– Да, приезжал.

– Когда именно?

– Дайте подумать… Должно быть, за две… почти за три недели до сообщения о его кончине.

– Он выглядел больным?

– Нет, не сказала бы. Он держался сердечно и оживленно. Миссис Ланскене очень удивилась, увидев его. «Право, Ричард, после стольких лет!» – воскликнула она, а мистер Эбернети объяснил: «При-ехал посмотреть, как ты поживаешь». – «Со мной-то все в порядке», – ответила миссис Ланскене. Думаю, она была немного обижена, что брат после долгого отсутствия объявился как ни в чем не бывало. «Нет смысла вспоминать старое, – сказал мистер Эбернети. – Из нас остались только ты, я и Тимоти – а с Тимоти невозможно говорить ни о чем, кроме его здоровья. Пьер, кажется, сделал тебя счастливой, так что признаю свою неправоту. Тебя это удовлетворяет?» Он говорил очень любезно. Красивый был мужчина, хотя, конечно, пожилой.

– Как долго он здесь пробыл?

– Остался на ленч. Я приготовила говядину с зеленью. К счастью, в тот день как раз приезжал мясник.

Казалось, большую часть воспоминаний мисс Гилкрист занимала кулинария.

– Значит, они поладили между собой?

– Да, безусловно.

Помолчав, Сьюзен спросила:

– А тетя Кора была удивлена, когда… он умер?

– Да, ведь это случилось внезапно, не так ли?

– Абсолютно внезапно. Конечно, она удивилась – дядя же не говорил ей, насколько серьезно он болен.

– Да, я понимаю, что вы имеете в виду. – Мисс Гилкрист немного помедлила. – Может, вы и правы. Хотя миссис Ланскене потом сказала, что ее брат сильно постарел, – по-моему, даже намекнула насчет слабоумия…

– Но вам он не показался слабоумным?

– Внешне – нет. Но я ведь с ним почти не разговаривала – естественно, я оставила их вдвоем.

Сьюзен задумчиво посмотрела на мисс Гилкрист. Была ли она похожа на женщину, которая подслушивает у дверей? Сьюзен не сомневалась в честности мисс Гилкрист, в том, что она ни за что не стала бы красть, обманывать или вскрывать чужие письма. Но любопытство может таиться под самым безупречным обликом. Мисс Гилкрист могла счесть необходимым работать в саду у открытого окна или подметать в холле. Это не выглядело бы нескромностью, но в таком случае она наверняка что-нибудь бы услышала…

– Вы ничего не слышали из их разговора? – спросила Сьюзен.

Вопрос был слишком резок. Мисс Гилкрист сердито покраснела.

– Нет, миссис Бэнкс. В мои привычки никогда не входило подслушивание у дверей!

«Это означает обратное, – подумала Сьюзен, – иначе она бы просто ответила „нет“.

– Простите, мисс Гилкрист, я не имела в виду ничего подобного, – извинилась Сьюзен. – Но иногда в этих коттеджах, построенных кое-как, просто невозможно не слышать происходящего за стеной, а теперь, когда их обоих нет в живых, семье важно знать, о чем они говорили во время встречи.

Коттедж отнюдь не был «построен кое-как» – он относился к периоду, когда дома сооружали на совесть, – но мисс Гилкрист попалась на приманку и согласилась с предположением.

– Разумеется, вы правы, миссис Бэнкс, – коттедж очень маленький, и я понимаю, почему вы хотите знать, что произошло между ними, но боюсь, что почти не в состоянии вам помочь. По-моему, они говорили о здоровье мистера Эбернети и, конечно… ну, о его фантазиях. По его виду я бы такого о нем не подумала, но ведь он был болен и, как часто бывает, приписывал свое недомогание стороннему влиянию. Думаю, это обычный симптом. Моя тетя…

Мисс Гилкрист пустилась в воспоминания, но Сьюзен, подобно мистеру Энтуислу, быстро перевела разговор с тети на исходную тему.

– Именно так мы и думали, – сказала она. – Дядины слуги были очень привязаны к нему и, естественно, огорчались из-за того, что он считал… – Сьюзен сделала паузу.

– Ну конечно! Слуги очень чувствительны в таких делах. Помню, как моя тетя…

– Полагаю, он подозревал, что слуги хотят его отравить? – снова прервала Сьюзен.

– Право, не знаю… Я…

Сьюзен заметила ее смущение.

– Значит, это были не слуги, а кто-то еще?

– Не знаю, миссис Бэнкс. Правда не знаю!

Но ее глаза избегали взгляда Сьюзен, и та подумала, что мисс Гилкрист знает больше, чем хочет сказать. Возможно, ей известно немало…

Решив пока не давить на собеседницу, Сьюзен осведомилась:

– Каковы ваши планы на будущее, мисс Гилкрист?

– Я как раз собиралась поговорить с вами об этом, миссис Бэнкс. Я уже сказала мистеру Энтуислу, что хотела бы остаться в коттедже, пока все отсюда не уберутся.

– Знаю. Я вам очень благодарна.

– И я хотела вас спросить, сколько времени на это понадобится, потому что я должна начать подыскивать другое место.

Сьюзен задумалась.

– Здесь не так уж много работы. За пару дней я смогу разобрать вещи и уведомить аукциониста.

– Значит, вы решили все продать?

– Да. Вряд ли будет сложно сдать коттедж.

– Да за ним выстроится очередь! Сейчас сдается так мало коттеджей. Приходится их покупать.

– Тогда много времени не понадобится. – Поколебавшись, Сьюзен добавила: – Надеюсь, вы не откажетесь принять жалованье за три месяца?

– Это очень великодушно с вашей стороны, миссис Бэнкс. Я вам так благодарна! А не могли бы вы в случае необходимости рекомендовать меня? Подтвердить, что я была компаньонкой вашей родственницы и… удовлетворительно справлялась со своими обязанностями?

– Разумеется, могла бы.

– Не знаю, имею ли я право об этом просить… – Руки мисс Гилкрист начали вздрагивать – она изо всех сил старалась говорить спокойно. – Но нельзя ли не упоминать обстоятельства… и даже имя?

Сьюзен уставилась на нее:

– Не понимаю.

– Просто вы об этом не задумывались, миссис Бэнкс. Ведь это убийство, и все читали о нем в газетах. Неужели вы не понимаете? Люди могут подумать: «Две женщины жили вместе, и одну из них убили, – возможно, это сделала компаньонка». Если бы я подыскивала себе компаньонку, миссис Бэнкс, то дважды подумала бы, прежде чем нанять… ну, вам ведь ясно, что я имею в виду. Никто ведь точно не знает… Меня это ужасно беспокоит, миссис Бэнкс, – по ночам я не могу сомкнуть глаз и все думаю, что больше не смогу устроиться компаньонкой. А на какое еще место я могу рассчитывать?

Вопрос прозвучал с невольным пафосом. Сьюзен осознала всю глубину отчаяния этой симпатичной, хотя и невзрачной женщины, чье существование зависело от страхов и причуд нанимателей. К тому же в словах мисс Гилкрист было много правды. Едва ли кому-нибудь захочется поселить у себя в доме женщину, замешанную в истории с убийством – пусть даже абсолютно невиновную.

– Но если полиция найдет убийцу… – начала Сьюзен.

– Тогда, конечно, все будет в порядке. Но смогут ли его найти? Не думаю, чтобы у полиции имелись хоть какие-нибудь подозрения. А если его не поймают, я останусь… ну, пускай не самым вероятным подозреваемым, но человеком, который мог это сделать.

Сьюзен задумчиво кивнула. Мисс Гилкрист ничего не выиграла от смерти Коры Ланскене – но кому об этом известно? Кроме того, ходит столько безобразных историй о вражде, возникающей между живущими вместе женщинами, о странных, патологических мотивах внезапных вспышек агрессии. Посторонние могут подумать, что между Корой Ланскене и мисс Гилкрист существовали подобные отношения…

– Не беспокойтесь, мисс Гилкрист, – бодро и решительно заговорила Сьюзен. – Я уверена, что смогу найти вам место у кого-нибудь из моих друзей. Это не составит труда.

– Боюсь, – промолвила мисс Гилкрист, несколько успокоившись, – что я не смогу выполнять тяжелую работу. Разве только готовить и убирать…

Зазвонил телефон, и мисс Гилкрист подскочила на стуле:

– Господи, кто бы это мог быть?

– Наверное, мой муж, – отозвалась Сьюзен, вставая. – Он сказал, что позвонит вечером.

Она направилась к телефону.

– Алло. Да, это миссис Бэнкс… – После паузы ее голос изменился, став мягким и теплым. – Да, дорогой, это я… Все хорошо… Обычный вердикт – убийство, совершенное неизвестным… Только мистер Энтуисл… Что?.. Трудно сказать, но я думаю, что да… Да, как мы полагали… Все по плану… Я продам все вещи – для нас тут ничего нет… Не более двух дней… Просто ужасно… Не беспокойся, я знаю, что делаю… Грег, ты не… Тебе нужно быть внимательным… Нет, ничего… Спокойной ночи, милый.

Сьюзен положила трубку. Ее немного стесняла близость мисс Гилкрист, которая могла слышать ее из кухни, куда тактично удалилась. Ей хотелось кое о чем спросить Грега, но она предпочла этого не делать.

Сьюзен стояла у телефона, задумчиво нахмурясь. Внезапно ей пришла в голову мысль.

– Конечно, – пробормотала она. – Это именно то, что нужно.

Подняв трубку, она заказала междугородный разговор.

Спустя четверть часа послышался усталый голос телефониста:

– Боюсь, что абонент не отвечает.

– Пожалуйста, продолжайте звонить.

Сьюзен прислушивалась к отдаленным гудкам. Внезапно они прекратились, и в трубке послышался сварливый мужской голос:

– Кто это?

– Дядя Тимоти?

– Что-что? Не слышу!

– Дядя Тимоти? Это Сьюзен Бэнкс.

– Сьюзен кто?

– Бэнкс. Бывшая Эбернети. Ваша племянница.

– А, Сьюзен! В чем дело? Чего ты звонишь среди ночи?

– Еще совсем рано.

– Для меня – нет. Я уже лег.

– Должно быть, вы очень рано ложитесь. Как тетя Мод?

– Ты только из-за этого и звонишь? У твоей тети болит нога, и она не может ничего делать. Совсем ничего – она абсолютно беспомощна. В хорошеньком положении мы оказались! Этот болван доктор говорит, что не может найти сиделку. Он хотел забрать Мод в больницу, но я не позволил. Я не в состоянии ничего делать – боюсь даже пробовать. У нас торчит эта деревенская дура, но она все время бормочет, что должна вернуться к мужу. Не знаю, как нам быть.

– Поэтому я вам и позвонила. Вам не подойдет мисс Гилкрист?

– Кто она такая? Никогда не слышал о ней.

– Компаньонка тети Коры. Очень приятная и толковая женщина.

– А она умеет готовить?

– Она прекрасно готовит и может ухаживать за тетей Мод.

– Отлично, но когда она сможет приехать? Эти деревенские идиотки появляются и убегают – я вынужден все делать сам, а это мне не на пользу. У меня пошаливает сердце.

– Постараюсь прислать ее как можно скорее. Возможно, послезавтра.

– Ну, спасибо, – ворчливо отозвался Тимоти. – Ты славная девочка, Сьюзен.

Положив трубку, Сьюзен направилась в кухню.

– Вы бы согласились поехать в Йоркшир ухаживать за моей тетей? Она упала и сломала лодыжку, а мой дядя совсем беспомощен. Он порядочный зануда, но тетя Мод очень хорошая женщина. К ним приходит прислуга из деревни, а вы бы готовили пищу и присматривали за тетей.

Мисс Гилкрист от волнения уронила кофейник.

– О, благодарю вас, вы так добры! Думаю, я неплохая сиделка и смогу обслуживать вашего дядю и стряпать для него. Большое спасибо, миссис Бэнкс, я вам очень признательна за вашу любезность!

Глава 11

Сьюзен лежала в постели, пытаясь заснуть. День был долгим, и она устала. Обычно Сьюзен засыпала очень легко. Но сейчас шел час за часом, а сон все не приходил…

Она говорила, что не возражает ночевать в этой комнате, на этой кровати, где тетя Кора…

Нет-нет, эти мысли нужно выбросить из головы! Сьюзен всегда гордилась крепкими нервами. Зачем вспоминать о том, что произошло несколько дней назад? Надо думать о будущем – о будущем ее и Грега. Дом на Кардиган-стрит – как раз то, что им нужно. Офис на первом этаже и очаровательная квартира наверху. Комнату сзади можно использовать как лабораторию для Грега. Это позволит уменьшить подоходный налог. Грег успокоится и станет самим собой. Больше не будет этих тревожных выходок. Временами он смотрел на нее, словно не зная, кто она такая. Один-два раза он ее по-настоящему испугал… А старый мистер Коул пригрозил: «Если такое повторится…» Еще как бы повторилось, если бы дядя Ричард не умер как раз вовремя…

В конце концов, почему обязательно рассматривать смерть дяди как трагедию? Ему не для чего было жить. Он был старым, больным и усталым, потерял сына… Умереть так спокойно, во сне, явилось для него благом. Спокойно… во сне… Если бы только она могла уснуть. Глупо лежать час за часом, прислушиваясь к скрипу мебели, шелесту деревьев и кустов за окном и причудливому меланхолическому уханью совы. Какой зловещей может быть деревня! Совсем непохожей на большой, шумный и равнодушный город. Там тебя окружают люди, ты чувствуешь себя в безопасности, а здесь…

Говорят, что в домах, где произошло убийство, иногда появляются привидения. Возможно, этот дом тоже станет известен как «коттедж с привидением» – призраком Коры Ланскене… Как странно – с тех пор, как она прибыла сюда, ей все время кажется, что тетя Кора где-то рядом… Конечно, у нее просто разыгралось воображение. Кора Ланскене мертва и завтра будет похоронена. В коттедже никого нет, кроме нее самой и мисс Гилкрист. Тогда почему ей кажется, будто в комнате находится кто-то еще?..

Кора мирно спала на этой кровати, когда на нее обрушился топор. А теперь она не дает ей уснуть…

Мебель снова скрипнула… А может, это кто-то крадется? Сьюзен включила свет. Никого. Просто разгулялись нервы. Нужно расслабиться, закрыть глаза…

Внезапно ей почудился стон… Кто-то страдает… быть может, умирает…

– Я не должна воображать всякие глупости, – прошептала себе Сьюзен.

Смерть – это конец; человек перестает существовать. Никто никогда не может возвращаться после смерти… Или перед ней оживает сцена из недавнего прошлого – стоны умирающей женщины?..

Стон послышался снова. Теперь он звучал громче – кто-то стонал от острой боли…

Сьюзен снова зажгла свет и прислушалась. Стоны были реальными – они доносились из соседней комнаты.

Спрыгнув с кровати, Сьюзен накинула халат и направилась к двери. Она вышла на площадку, постучала в дверь комнаты мисс Гилкрист и вошла внутрь. В комнате горел свет. Мисс Гилкрист сидела на кровати – ее лицо было искажено гримасой боли.

– Что случилось, мисс Гилкрист? Вам плохо?

– Да. Не знаю, что… – Она попыталась встать с кровати, но у нее началась рвота. Мисс Гилкрист откинулась на подушки и пробормотала: – Пожалуйста, позвоните доктору. Должно быть, я съела что-то не то…

– Сейчас дам вам соды. Если вам не станет лучше, утром вызовем врача.

Мисс Гилкрист покачала головой:

– Нет, вызовите сразу. Я… ужасно себя чувствую.

– Вы помните его номер? Или посмотреть в книжке?

Мисс Гилкрист назвала номер, после чего скорчилась в очередном приступе рвоты.

Сьюзен ответил сонный мужской голос:

– Кто? Гилкрист? На Мидс-лейн? Да, знаю. Сейчас приеду.

Доктор сдержал слово. Через десять минут Сьюзен услышала, как подъехала его машина, и пошла открывать дверь.

Провожая доктора наверх, она рассказала ему о происшедшем:

– Очевидно, мисс Гилкрист съела что-то неподходящее. Выглядит она ужасно.

Доктор имел вид человека, привычного к вызовам без всякой на то надобности. Но как только он осмотрел стонущую женщину, его поведение изменилось. Он дал краткие указания Сьюзен и спустился к телефону. Вскоре он присоединился к Сьюзен в гостиной.

– Я вызвал «Скорую помощь». Нужно доставить ее в больницу.

– Значит, ей в самом деле так плохо?

– Да. Я сделал ей инъекцию морфия, чтобы облегчить боль. Но похоже… – Он не окончил фразу. – Что она ела?

– На ужин мы ели макароны au gratin и пудинг с кремом. Потом пили кофе.

– Вы ели то же самое?

– Да.

– И с вами все в порядке? Не чувствуете боли или тошноты?

– Нет.

– А больше она ничего не ела? Например, рыбные консервы или колбасу?

– Нет. На ленч мы ходили в «Королевский герб» – после дознания.

– Да, конечно… Вы племянница миссис Ланскене?

– Да.

– Скверная была история. Надеюсь, убийцу поймают.

– Я тоже.

Прибыла «Скорая помощь». Мисс Гилкрист увезли, и доктор поехал с ней, сказав Сьюзен, что позвонит утром. После его ухода она поднялась к себе и заснула, едва коснувшись головой подушки.

На похороны пришло много народу. Присутствовала почти вся деревня. Семью представляли Сьюзен и мистер Энтуисл, другие родственники прислали венки. Адвокат спросил, где мисс Гилкрист, и Сьюзен шепотом рассказала о случившемся. Мистер Энтуисл поднял брови:

– Весьма странно.

– Утром ей стало лучше. Звонили из больницы. У людей часто бывают неполадки с желчным пузырем. Просто некоторые слишком из-за этого суетятся.

Мистер Энтуисл промолчал. Сразу же после похорон он уехал назад в Лондон.

Вернувшись в коттедж, Сьюзен нашла несколько яиц и приготовила омлет. Потом она поднялась в комнату Коры и начала разбирать ее вещи.

Это занятие прервал приход доктора.

Он выглядел обеспокоенным, но на вопрос Сьюзен ответил, что мисс Гилкрист гораздо лучше.

– Через пару дней она поправится. Но ей повезло, что меня сразу же вызвали. Иначе все могло окончиться трагически.

Сьюзен уставилась на него:

– Значит, ей в самом деле было так плохо?

– Миссис Бэнкс, перечислите мне все, что мисс Гилкрист вчера ела и пила. Все без исключений.

Подумав, Сьюзен дала подробный отчет.

Доктор неудовлетворенно покачал головой:

– Было что-нибудь, что она ела, а вы – нет?

– Не думаю. Пирожные, лепешки, варенье, чай, потом ужин… Нет, не припоминаю ничего такого.

Доктор почесал нос и прошелся взад-вперед по комнате.

– А это точно пищевое отравление? – спросила Сьюзен.

Доктор внимательно посмотрел на нее, потом, казалось, принял решение.

– Это был мышьяк, – ответил он.

– Мышьяк?! – изумленно воскликнула Сьюзен. – Вы имеете в виду, что кто-то дал ей мышьяк?

– Похоже на то.

– А она не могла принять его сама? Я имею в виду, намеренно?

– Самоубийство? Мисс Гилкрист не знает, почему это произошло, а должна была бы знать, если бы пыталась покончить с собой. Кроме того, она вряд ли выбрала бы мышьяк. В доме полно снотворных таблеток – достаточно было принять большую дозу.

– А мог мышьяк попасть в пищу случайно?

– Это меня и интересует. Маловероятно, хотя такое бывало. Но если вы и она ели одно и то же…

Сьюзен кивнула:

– В самом деле, кажется невероятным… – Внезапно она вскрикнула: – Ну конечно! Свадебный пирог!

– Что-что? Свадебный пирог?

Сьюзен объяснила, что она имела в виду. Доктор внимательно слушал.

– Странно. Говорите, она не была уверена, кто его прислал? У вас остался кусочек? Или хотя бы коробка, в которой он лежал?

– Не знаю. Схожу посмотрю.

Они вместе начали поиски и наконец обнаружили белую картонную коробку с несколькими крошками пирога, лежащую в кухонном шкафу. Доктор тщательно упаковал ее.

– Я этим займусь. А вы не знаете, где обертка?

С оберткой им не повезло, и Сьюзен предположила, что ее бросили в печь.

– Вы пока не уезжаете, миссис Бэнкс?

– Нет, я должна разобрать вещи тети. Я пробуду здесь пару дней.

– Отлично. Как вы, конечно, понимаете, полиция может захотеть расспросить вас. Вы не знаете никого, кто мог… ну, затаить злобу на мисс Гилкрист?

Сьюзен покачала головой:

– Я вообще мало о ней знаю. Только то, что она прожила с моей тетей несколько лет.

– Она всегда казалась приятной, но ничем не примечательной женщиной. Не из тех, у кого бывают враги. Значит, свадебный пирог прислали по почте? Похоже на ревнивую женщину, но кто мог ревновать к мисс Гилкрист? Выглядит невероятно.

– В самом деле.

– Ну, я должен идти. Не понимаю, что происходит в нашей тихой и маленькой Литчетт-Сент-Мэри. Сначала зверское убийство, потом попытка отравления по почте. Странно, что одно последовало за другим.

Доктор зашагал по дорожке к своей машине. В коттедже было душно, и Сьюзен, оставив дверь открытой, медленно поднялась наверх и возобновила работу.

Кора Ланскене не была аккуратной и методичной женщиной. Ящики ее комода были набиты чем попало. В одном лежали туалетные принадлежности, старые носовые платки и кисти. В другом поверх нижнего белья были втиснуты письма и счета. В третьем под шерстяными джемперами находилась картонная коробка с двумя накладными челками. Четвертый был полон старых фотографий и тетрадей с эскизами. Сьюзен задержалась на групповом фотоснимке, очевидно сделанном много лет назад где-то во Франции и изображавшем молодую и худощавую Кору, державшую под руку высокого долговязого мужчину с всклокоченной бородой и в вельветовой куртке. Сьюзен решила, что это покойный Пьер Ланскене.

Фотографии интересовали Сьюзен, но она отложила их в сторону и начала сортировать сложенные в стопку бумаги. Наткнувшись на письмо, она дважды прочла его и все еще не могла оторвать от него взгляда, когда голос за спиной заставил ее испуганно вскрикнуть:

– Что тебя может здесь удерживать, Сьюзен? Хэлло, в чем дело?

Сьюзен покраснела от досады:

– Джордж! Как же ты меня напугал!

Ее кузен лениво усмехнулся:

– Похоже на то.

– Как ты здесь очутился?

– Ну, дверь внизу была открыта, поэтому я вошел. На первом этаже никого не оказалось, и я поднялся сюда. Если ты имеешь в виду, как я очутился в этих местах, то я утром отправился на похороны.

– Я тебя там не видела.

– Мой драндулет сыграл со мной скверную шутку. Мотор заглох, я провозился с ним не знаю сколько времени, а он возьми и заработай сам по себе. На похороны опоздал, но решил, что все равно стоит сюда заехать. Я знал, что ты здесь. – Сделав паузу, он добавил: – Я звонил тебе, и Грег сказал, что ты поехала вступать в права наследства. Я подумал, что могу тебе помочь.

– А ты не должен быть в своем офисе? – осведомилась Сьюзен. – Или ты можешь брать выходной, когда пожелаешь?

– Похороны – лучший предлог для отсутствия на работе. А эти похороны, несомненно, подлинные. Кроме того, убийство всегда привлекает людей. В любом случае я не собираюсь ходить в офис теперь, когда у меня появились средства. Найду занятие поинтереснее. – Джордж снова усмехнулся. – Как и Грег.

Сьюзен задумчиво смотрела на Джорджа. Она редко виделась с кузеном, а при встрече всегда чувствовала, что ей нелегко его понять.

– Почему ты на самом деле приехал сюда, Джордж? – спросила Сьюзен.

– Вполне возможно, чтобы поработать детективом. Я много думал о прошлых похоронах, на которых мы присутствовали. Тетя Кора в тот день заварила кашу. Меня интересовало, вызваны ли ее слова обычной безответственностью и joie de vivre[16] или же она имела в виду нечто конкретное. Что говорится в письме, которое ты так внимательно читала, когда я вошел?

– Это письмо, которое дядя Ричард написал Коре после того, как побывал у нее, – медленно ответила Сьюзен.

Какие черные у Джорджа глаза!.. Она считала их карими, но они были черными, а в черных глазах всегда есть нечто непроницаемое. Они скрывают мысли.

– В письме есть что-то любопытное? – спросил Джордж.

– Ну, не совсем…

– Могу я взглянуть?

Поколебавшись, Сьюзен вложила письмо в его протянутую руку.

Он прочитал письмо, бормоча текст себе под нос:

– «Рад был увидеть тебя после стольких лет… Ты выглядишь прекрасно… Домой добрался благополучно и не очень устал от поездки…» – Внезапно его голос изменился и стал четким: – «Пожалуйста, не говори никому о том, что я тебе рассказал. Твой любящий брат, Ричард».

Джордж посмотрел на Сьюзен:

– Что это может означать?

– Что угодно. Возможно, речь шла о его здоровье. Или какая-то сплетня об общем знакомом…

– Да, эта фраза ничего не объясняет, но наводит на размышления… Что же он рассказал Коре? Кто-нибудь может об этом знать?

– Возможно, мисс Гилкрист, – задумчиво отозвалась Сьюзен. – Думаю, она подслушивала.

– Ах да, компаньонка. Кстати, где она?

– В больнице – отравление мышьяком.

Джордж уставился на нее:

– Быть не может!

– Может. Кто-то прислал ей отравленный свадебный пирог.

Джордж опустился на стул и присвистнул.

– Похоже, дядя Ричард не ошибся, – сказал он.

На следующее утро в коттедж явился инспектор Мортон.

Это был мужчина средних лет; он слегка картавил – типичное сельское произношение. Держался он спокойно, но его проницательный взгляд казался настороженным.

– Вы понимаете, что это значит, миссис Бэнкс? – осведомился инспектор. – Доктор Проктор уже рассказал вам о мисс Гилкрист. Несколько крошек свадебного пирога, которые он захватил с собой, были подвергнуты анализу, и в них обнаружили следы мышьяка.

– Выходит, кто-то намеренно пытался ее отравить?

– Похоже на то. Сама мисс Гилкрист не в состоянии нам помочь. Она повторяет, что этого не может быть, что никто никогда не сделал бы ничего подобного. Тем не менее кто-то сделал. Вы никак не можете прояснить ситуацию?

Сьюзен покачала головой.

– Я полностью сбита с толку, – сказала она. – А вам не удалось что-нибудь определить по почтовой марке или по почерку?

– Вы забыли, что обертка, очевидно, сгорела. К тому же есть сомнения, что пакет вообще прислали по почте. Молодой Эндрюс – шофер почтового фургона – не припоминает, чтобы доставлял его. Конечно, ему пришлось объехать много домов и он не может быть уверен, но сомнения остаются.

– А какая существует альтернатива?

– Вот такая, миссис Бэнкс: кто-то мог воспользоваться старой оберточной бумагой с именем и адресом мисс Гилкрист и со штампованной маркой и просунуть пакет в дверное отверстие, создав впечатление, что он прибыл по почте. – Инспектор добавил бесстрастным тоном: – Идея насчет свадебного пирога была ловкой. Одинокие пожилые леди сентиментальны – получая свадебный пирог, они радуются, что о них помнят. Коробка конфет могла бы вызвать подозрения.

– Мисс Гилкрист долго размышляла над тем, кто мог прислать ей пирог, – медленно сказала Сьюзен, – но ничего дурного не подозревала – как вы сказали, она была обрадована и польщена. – Сделав паузу, она спросила: – Там было достаточно яда, чтобы… убить?

– Это трудно определить без количественного анализа. Зависит от того, съела ли мисс Гилкрист весь кусок. Ей кажется, что нет. А вы не припоминаете?

– Пожалуй, нет. Мисс Гилкрист хотела меня угостить, но я отказалась. Тогда она начала есть и сказала, что пирог очень вкусный, но я не помню, доела ли она его до конца.

– Если не возражаете, миссис Бэнкс, я бы хотел подняться наверх.

– Конечно.

Сьюзен последовала за ним в комнату мисс Гилкрист.

– Боюсь, там жуткий беспорядок, – извинилась она. – Но из-за похорон тети я не успела убрать комнату, а потом пришел доктор Проктор, и я подумала, что лучше оставить все как есть.

– Очень разумно с вашей стороны, миссис Бэнкс. Не у каждого хватило бы на это здравого смысла.

Инспектор подошел к кровати, сунул руку под подушку и осторожно поднял ее. Его лицо медленно расплылось в улыбке.

– Смотрите, – сказал он.

На простыне лежал кусочек свадебного пирога, выглядевший весьма неаппетитно.

– Как странно, – промолвила Сьюзен.

– Вовсе нет. Ваше поколение, возможно, так не поступает. В наши дни молодые леди не особенно стремятся выйти замуж. Но это старый обычай. Положите под подушку кусок свадебного пирога, и вы увидите во сне будущего мужа.

– Но неужели мисс Гилкрист…

– Она не хотела рассказывать нам об этом, так как стеснялась, что в таком возрасте занимается подобными глупостями. Но я сразу подумал, что это вполне возможно. – Его лицо помрачнело. – Если бы не причуда старой девы, сегодня мисс Гилкрист могло не быть в живых.

– Но кто мог захотеть убить ее?

Их взгляды встретились. Сьюзен стало не по себе от странного задумчивого выражения глаз инспектора.

– А вы не знаете? – осведомился он.

– Конечно нет.

– Значит, нам предстоит это выяснить, – заключил инспектор Мортон.

Глава 12

Два пожилых человека сидели в комнате, меблированной в высшей степени современно. Нигде ни одного изгиба – все предметы были строго прямоугольными. Пожалуй, единственным исключением являлся Эркюль Пуаро, чья фигура изобиловала изгибами. Живот радовал глаз своей округлостью, голова походила на яйцо, а пышные усы были лихо закручены вверх.

Пуаро потягивал сироп, задумчиво глядя на мистера Гоби.

Последний был маленьким, худощавым и словно съежившимся. С каждым разом его внешность казалась все более неприметной, а сейчас он выглядел настолько неприметно, что мог считаться как бы отсутствующим. Мистер Гоби не смотрел на Пуаро, потому что вообще никогда ни на кого не смотрел.

Его слова как будто были обращены к левому углу сверкающего хромом камина.

Мистер Гоби славился своим умением добывать информацию. Очень немногие знали о нем и пользовались его услугами, но те, кто это делал, обычно не испытывали нужды в деньгах. Услуги мистера Гоби стоили немало. Ему было достаточно щелкнуть пальцами, и сотни мужчин и женщин, старых и молодых, занимающих самое различное положение на общественной лестнице, отправлялись на поиски сведений и благодаря усердию и терпению достигали нужных результатов.

Сейчас мистер Гоби практически удалился от дел, но иногда оказывал услуги старым клиентам, одним из которых был Эркюль Пуаро.

– Я сделал для вас все, что мог, – доверительным шепотом сообщил камину мистер Гоби. – Послал на розыски всех своих ребят. Хорошие парни, но все же не те, что были у меня раньше. Им не хватает желания учиться. Проработав всего пару лет, они думают, что уже все знают. К тому же они согласны работать только в строго отведенное для этого время.

Мистер Гоби печально покачал головой и переместил взгляд на электрическую розетку.

– Во всем виновато правительство, – продолжал он. – И эта система образования. Она внушает им идеи. Они приходят из колледжа и говорят нам то, что думают, хотя большинство из них вовсе не умеет думать. Все их знания вычитаны в книгах. В нашем бизнесе от этого никакого толку. У нас требуют добывать сведения, а не думать.

Мистер Гоби откинулся на спинку стула и подмигнул абажуру.

– Впрочем, мне не следует критиковать правительство. Не знаю, что бы мы без него делали. В наши дни вы можете входить куда угодно с блокнотом и карандашом, если только вы прилично одеты и грамотно говорите, и выспрашивать у людей самые интимные подробности их повседневной жизни, выяснять всю их подноготную, вплоть до того, что они ели на обед 23 ноября, потому что это был проверочный день доходов среднего класса (или выше среднего, если хотите их умаслить). На девять вопросов из десяти вам охотно ответят, а если даже десятый окажется для них чересчур и они вас обрежут, то все равно ни на минуту не усомнятся, что вы тот, за кого себя выдаете, и что правительство в самом деле хочет все о них знать – по какой-то абсолютно немыслимой причине! Уверяю вас, мсье Пуаро, – мистер Гоби по-прежнему обращался к абажуру, – что это наилучший метод, который мы когда-либо использовали, – куда лучший, чем проверять электросчетчик, искать повреждение в телефонном кабеле и выдавать себя за монахинь и скаутов, собирая пожертвования, – хотя все это мы также проделываем. Да, назойливое любопытство правительства – дар божий для охотников за информацией!

Пуаро хранил молчание. С годами мистер Гоби стал излишне словоохотливым, но рано или поздно он должен был перейти к делу.

– Так! – произнес мистер Гоби и вытащил потрепанную записную книжечку. Облизнув палец, он начал перелистывать страницы. – Мистер Джордж Кроссфилд. Займемся им в первую очередь. Только голые факты. Вам незачем знать, как я их раздобыл. Он уже порядочное время по уши в долгах. Главным образом из-за лошадей и игры – женщинами он не особенно увлекается. Бывает во Франции и в Монте-Карло, где много времени проводит в казино. Слишком хитер, чтобы обналичивать там чеки, но тратит куда больше, чем позволяют его счета. Я не вдавался в эти вопросы, так как вас они не занимают. Но он не отличается щепетильностью, если нужно обойти закон, – и, будучи юристом, знает, как это делать. Есть основания полагать, что он использовал фонды, доверенные ему для вкладов. В последнее время много просаживал на бирже и на скачках. Ему не везло. Три месяца едва сводил концы с концами. На работе нервозен и раздражителен. Но после смерти его дяди все изменилось. Весь сияет, как яйцо к завтраку (которых мы, к сожалению, уже давно не видим).

Теперь что касается требуемой вами информации. Заявление Джорджа Кроссфилда, что в тот день он был на скачках в Херст-парке, почти наверняка не соответствует действительности. Кроссфилд, как правило, делает ставки по очереди у двух букмекеров. В тот день ни один его не видел. Возможно, он ездил куда-то поездом с вокзала Пэддингтон. Шофер такси вроде как опознал по фотографии пассажира, которого подвозил к вокзалу. Но я бы на это не полагался – внешность у него заурядная, никаких особых примет. Носильщики и другие служащие вокзала его не припоминают. Безусловно, не был в Челси – ближайшей станции к Литчетт-Сент-Мэри. На такой маленькой станции его бы запомнили. Мог доехать до Ридинга, а оттуда добраться автобусом. Несколько маршрутов проходят примерно в миле от Литчетт-Сент-Мэри – автобусы отправляются часто и всегда переполнены, – а один идет в саму деревню. Но им бы он не воспользовался, если бы замыслил что-нибудь, – парень слишком хитер. В Литчетт-Сент-Мэри его не видели, но это ни о чем не говорит. К коттеджу можно добраться и минуя деревню. Между прочим, во время учебы в Оксфорде Кроссфилд участвовал в драмкружке, так что в тот день мог загримироваться и изменить свою внешность до неузнаваемости. Я оставлю его в моем списке, ладно? Хочу проверить связи с черным рынком.

– Оставляйте, – кивнул Эркюль Пуаро.

Мистер Гоби снова облизнул палец и перевернул страницу.

– Мистер Майкл Шейн. В театральных кругах хорошо известен. Впрочем, о себе он более высокого мнения, чем другие. Хочет стать звездой, и поскорее. Любит деньги. Имеет успех у женщин – они от него без ума. Он к ним тоже неравнодушен – но, как говорится, бизнес прежде всего. Путается с Соррел Дейнтон, которая играла главную роль в последнем спектакле с его участием. У него была маленькая роль, но он имел успех. Муж мисс Дейнтон его не переваривает. Жена Майкла не знает об этой связи. Она вроде бы вообще мало о чем знает. Актриса не ахти какая, но выглядит недурно. Обожает своего мужа. Правда, не так давно ходили слухи, что их брак вот-вот лопнет, но, кажется, все наладилось – после смерти мистера Ричарда Эбернети.

Последние слова мистер Гоби подчеркнул многозначительным кивком в сторону диванной подушки.

– Мистер Шейн утверждает, что в тот день встречался с мистером Розенхаймом и мистером Оскаром Луисом по каким-то театральным делам. Но это не соответствует действительности. Он послал им телеграмму с извинениями за то, что вынужден отменить встречу. Шейн отправился в фирму проката автомобилей «Эмеральдо», около полудня взял машину и уехал в ней. Вернулся около шести вечера. Согласно спидометру, он проехал количество миль, близкое тому, что нас интересует. Из Литчетт-Сент-Мэри нет никаких подтверждений. В тот день там не заметили незнакомых автомобилей. Впрочем, он мог спрятать машину где-нибудь в миле от деревни. Тем более, что в сотне ярдов от коттеджа находится заброшенный карьер, а рядом с деревней – три городка, где можно оставить машину в переулке незаметно для полиции. Ну как, оставляем мистера Шейна в списке подозреваемых?

– Безусловно.

– Перейдем к миссис Шейн. – Мистер Гоби почесал нос и обратился к своей левой манжете. – Говорит, что в тот день ходила по магазинам. – Мистер Гоби возвел очи к потолку. – Женщины, ходящие за покупками, обычно рассеянны. А она за день до того узнала о наследстве. У нее было несколько чеков на покупки, но она превысила расходы, и от нее требовали уплаты, а на счете уже ничего не осталось. Вполне вероятно, что миссис Шейн просто примеряла одежду, рассматривала драгоценности, приценивалась к разным вещам, но так ничего и не купила. Подобраться к ней не составляет труда. Я подослал к ней одну из моих молодых леди, сведущую в театральных делах. Она остановилась у столика миссис Шейн в ресторане и воскликнула: «Дорогая, в последний раз я вас видела в „Пути вниз“ – в этой пьесе вы были чудесны! А вы недавно виделись с Хьюбертом?» Хьюберт был режиссером пьесы, в которой миссис Шейн, между прочим, потерпела неудачу, но все прошло как надо. Они стали болтать о театре, моя девушка вставляла нужные имена, а потом сказала: «По-моему, я вас видела в такой-то день там-то и там-то». Большинство дамочек в таких случаях попадаются на удочку и отвечают: «Нет, в тот день я была там-то». Но с миссис Шейн этот номер не прошел. Она ограничилась тем, что рассеянно промолвила: «В самом деле?» Что можно сделать с такой женщиной? – Мистер Гоби покачал головой и устремил суровый взгляд на радиатор.

– Ничего, – с чувством произнес Эркюль Пуаро. – У меня есть повод это утверждать. Никогда не забуду убийство лорда Эджвера.[17] Я, Эркюль Пуаро, едва не потерпел поражение от особы с коварным, но весьма примитивным умом. Подобные люди часто совершают весьма несложные преступления и предоставляют событиям идти своим чередом. Просто, но по-своему гениально. Будем надеяться, что наш убийца – если в этом деле и впрямь фигурирует убийца – умен, тщеславен, самодоволен и не сможет противостоять искушению добавить кое-какие штрихи. Eh bien…[18] продолжайте.

Мистер Гоби снова заглянул в книжечку:

– Мистер и миссис Бэнкс – заявляют, что весь день были дома. Но в отношении леди это снова не соответствует действительности. Около часу дня она пошла в гараж, села в машину и уехала в неизвестном направлении. Вернулась около пяти. Насчет расстояния ничего сообщить не могу, так как после этого она выезжала каждый день и никто не проверял спидометр.

Что касается мистера Бэнкса, то нам удалось раскопать кое-что любопытное. Прежде всего, мы не знаем, что он делал в интересующий нас день. На работе его не было – вроде бы он просил пару выходных из-за похорон. С тех пор он вообще не появлялся на службе. Бэнкс работает в симпатичной маленькой аптеке, но там им не слишком довольны. Кажется, он часто впадал в какое-то странное возбужденное состояние.

Ну, как я говорил, мы не знаем, что делал мистер Бэнкс в день гибели миссис Л. С женой он не ездил. Возможно, весь день торчал в квартире. Швейцара в доме нет, и никто не знает, дома ли жильцы. А вот в прошлом у него есть кое-что интересное. Месяца четыре назад – как раз перед знакомством со своей женой – Бэнкс побывал в психиатрической лечебнице. Его не поставили на учет – просто диагностировали нервный срыв. Кажется, Бэнкс допустил какую-то ошибку в приготовлении лекарства (тогда он работал в аптеке в Мэйфере). Больная выздоровела, фирма принесла извинения, и дело не было возбуждено. В конце концов, такие ошибки случаются, и к парням, которые их допускают, относятся снисходительно, если только не причинен непоправимый вред. Фирма не стала увольнять Бэнкса, но он ушел сам – сказал, что это его слишком потрясло. Впоследствии Бэнкс впал в угнетенное состояние и заявил доктору, что его мучает чувство вины, – якобы покупательница была груба с ним, жаловалась, что лекарство по предыдущему рецепту скверно приготовили, а он возмутился и намеренно добавил почти смертельную дозу какого-то наркотика. Бэнкс стал плакать и говорить, что после такого он не достоин жить. У медиков для подобных историй есть длинное название – кажется, комплекс вины. Они не поверили, что Бэнкс сделал это нарочно, и решили, что это была простая неосторожность, но он хотел, чтобы она выглядела серьезной и значительной.

– За se peut,[19] – заметил Пуаро.

– Простите? Как бы то ни было, его поместили в санаторий и вскоре выписали, как излечившегося. После этого Бэнкс познакомился с мисс Эбернети, как ее тогда звали, и устроился на работу в маленькую, но вполне респектабельную аптеку, сказав там, что отсутствовал в Англии полтора года, и представив старую рекомендацию из аптечной лавки в Истборне. В той аптеке к нему не было никаких претензий, но его сослуживец сказал, что иногда он вел себя странно. Один раз покупатель пошутил с ним: «Хорошо бы вы продали мне что-нибудь, чтобы отравить мою жену, ха-ха!» А Бэнкс тихо отозвался: «Это можно устроить за двести фунтов». Покупатель обратил все в шутку, но ему стало не по себе. Может, это в самом деле была шутка, но Бэнкс не кажется мне похожим на шутника.

– Меня просто поражает, mon ami,[20] – вставил Пуаро, – как вам удается добывать строго конфиденциальную, тем более медицинскую, информацию.

Мистер Гоби скользнул глазами по комнате и, выжидающе глядя на дверь, пробормотал, что существуют различные способы.

– Теперь мы переходим к сельским жителям. Мистер и миссис Тимоти Эбернети. У них симпатичное поместье, но на его содержание нужны деньги, которых им вроде бы здорово не хватало. Налоги и неудачные вклады. Мистер Эбернети постоянно жалуется на слабое здоровье и требует, чтобы все вокруг него суетились. Ест вовсю и производит впечатление достаточно крепкого мужчины, хотя предпочитает это не демонстрировать. После ухода приходящей служанки в доме остаются только хозяева, а в комнату мистера Эбернети никого не впускают, если он не позвонит. На следующее утро после похорон мистер Эбернети был в плохом настроении – ворчал на миссис Джоунс, почти не притронулся к завтраку и заявил, что обойдется без ленча, так как ночью плохо себя чувствовал. Дескать, ужин, который оставила для него миссис Джоунс, было невозможно есть. С девяти тридцати утра и до следующего утра он был дома один, и никто его не видел.

– А миссис Эбернети?

– Она выехала из «Эндерби» на машине в названное вами время. Пришла пешком в гараж деревушки Кэтстоун и сказала, что ее автомобиль сломался в паре миль оттуда. Механик подвез миссис Эбернети к ее машине, произвел осмотр и заявил, что автомобиль нужно доставить в гараж на буксире и ремонт будет долгим – вряд ли он успеет закончить его в тот же день. Расстроенная леди отправилась в местную гостиницу, договорилась о ночевке и попросила упаковать несколько сандвичей, так как ей хочется прогуляться по окрестностям – деревня находится на краю вересковой пустоши. Она вернулась поздно вечером. Мой информатор сказал, что это его не удивляет, так как гостиница – хуже некуда.

– А как насчет времени?

– Миссис Эбернети купила сандвичи в одиннадцать. Если она дошла пешком до шоссе, то могла добраться на попутке в Уоллкастер, а там сесть на экспресс к южному побережью, который останавливается в Ридинг-Уэст. Не стану вдаваться в детали автобусного сообщения. Короче говоря, она могла совершить… э-э… нападение, если только проделала это вскоре после полудня.

– Насколько я понимаю, врач считает, что убийство произошло самое раннее в половине третьего.

– Мне вообще это кажется маловероятным, – отозвался мистер Гоби. – Миссис Эбернети – славная леди, все ее любят. Она обожает мужа, возится с ним, как с ребенком.

– Да-да, материнский комплекс…

– Женщина она здоровая и сильная – колет дрова, носит их в корзине, к тому же хорошо разбирается в автомобиле.

– Кстати, что именно сломалось в ее машине?

– Хотите знать все подробности, мсье Пуаро?

– Боже упаси! Я ничего не смыслю в механике.

– Поломку было трудно обнаружить и устранить. Она могла быть сделана намеренно человеком, знающим устройство автомобиля.

– C’est magnifique![21] – с насмешливым энтузиазмом воскликнул Пуаро. – Bon Dieu,[22] можем мы хоть кого-нибудь исключить? Как насчет миссис Лео Эбернети?

– Она тоже приятная леди. Покойный мистер Эбернети очень любил ее. Миссис Лео приезжала погостить в «Эндерби» за две недели до его смерти.

– После того, как он ездил в Литчетт-Сент-Мэри повидать сестру?

– Нет, до того. После войны ее доход сильно уменьшился. Она продала дом и сняла маленькую квартиру в Лондоне. У нее есть вилла на Кипре, где она каждый год проводит несколько месяцев. Миссис Лео помогает получить образование юному племяннику и время от времени оказывает финансовую поддержку одному или двум молодым художникам.

– Короче говоря, живет безупречно, как святая Елена,[23] – резюмировал Пуаро, закрыв глаза. – И она никак не могла в тот день уехать из «Эндерби» незаметно для слуг? Скажите «да», умоляю вас!

Мистер Гоби посмотрел на лакированные туфли Пуаро и виновато произнес:

– Боюсь, что не могу этого сказать, мсье Пуаро. Договорившись с мистером Энтуислом о том, что она останется в «Эндерби» и обо всем позаботится, миссис Эбернети съездила в Лондон за одеждой и кое-какими нужными ей вещами.

– II ne manquait que ça![24] – с чувством воскликнул Пуаро.

Глава 13

При виде визитной карточки инспектора Мортона из полиции графства Беркшир брови Эркюля Пуаро поднялись вверх.

– Впустите его, Жорж. И подайте… что обычно предпочитают полицейские?

– Думаю, пиво, сэр.

– Ужасно, но чисто по-британски. Значит, подайте пиво.

Инспектор Мортон с ходу приступил к делу.

– Мне пришлось приехать в Лондон, – сказал он, – и я раздобыл ваш адрес, мсье Пуаро. Меня заинтересовало ваше присутствие на дознании в четверг.

– Так вы видели меня там?

– Да, и был удивлен. Вы не помните меня, зато я вас отлично помню по делу Пэнгборна.

– А, так вы в нем участвовали?

– В самом младшем звании. Это было очень давно, но я вас не забыл.

– И в тот день вы сразу же меня узнали?

– Это было не так трудно, сэр. – Инспектор Мортон подавил улыбку. – Ваша внешность… весьма необычна. – Взгляд инспектора скользнул по безупречному костюму Пуаро и задержался на лихо закрученных усах. – В сельской местности вы заметно выделяетесь, – объяснил он.

– Вполне возможно, – самодовольно заметил Пуаро.

– Меня заинтересовало, почему вы там оказались. Подобные преступления – жестокие убийства с целью ограбления – обычно вас не привлекают.

– По-вашему, это было заурядное жестокое убийство?

– Я как раз над этим размышляю.

– И начали размышлять сразу же, не так ли?

– Да, мсье Пуаро. Там имелись кое-какие необычные черты. Мы проделали рутинную работу, задержали двух подозрительных личностей, но у каждого оказалось железное алиби. Мы уверены, мсье Пуаро, что это преступление не из тех, которые вы называете «заурядными». Главный констебль тоже так считает. Преступник хотел, чтобы оно выглядело таким. Конечно, это может быть делом рук компаньонки – мисс Гилкрист, но у нее вроде бы нет никаких мотивов, в том числе эмоционального свойства. Возможно, миссис Ланскене была немного чокнутой – или, если хотите, глуповатой, – но между этими женщинами были отношения хозяйки и прислуги, без всякой пылкой женской дружбы. Таких, как мисс Гилкрист, полным-полно, и убийцы среди них, как правило, не встречаются. – Он сделал паузу. – Похоже, нам следует искать где-то подальше. Я пришел спросить, не могли бы вы нам помочь. Ведь что-то привело вас туда, мсье Пуаро.

– Что-то, безусловно, привело. Великолепный «Даймлер». Но не только он.

– У вас была… информация?

– Едва ли в том смысле, какой вы подразумеваете. Ничего такого, что можно было бы считать уликой.

– Но что-то, наводящее на… след?

– Да.

– Понимаете, мсье Пуаро, история имела продолжение.

Инспектор подробно описал происшествие с отравленным свадебным пирогом.

Пуаро со свистом втянул в себя воздух:

– Изобретательно, весьма изобретательно… Я предупреждал мистера Энтуисла, что за мисс Гилкрист нужно присматривать. Покушение на нее представлялось вполне возможным. Но должен признаться, я не ожидал яда. Скорее опасался повторения топора и потому считал неразумным, чтобы она бродила в одиночестве по пустым улочкам после наступления темноты.

– Но почему вы опасались покушения на нее? Мне кажется, мсье Пуаро, вам следует рассказать мне об этом.

Пуаро медленно кивнул:

– Хорошо, расскажу. Мистер Энтуисл не станет ничего вам говорить, потому что он юрист, а юристы не любят рассказывать о предположениях и выводах, сделанных на основании характера жертвы или нескольких опрометчивых слов. Но он не будет возражать, если я расскажу вам об этом, – напротив, почувствует облегчение. Мистер Энтуисл не желает выглядеть глупым или склонным к фантазиям, но он хочет, чтобы вы знали то, что может – только может – оказаться фактами.

Пуаро умолк, так как вошел Джордж с наполненным пивом бокалом.

– Угощайтесь, инспектор. Нет-нет, я настаиваю!

– А вы не присоединитесь ко мне?

– Я не пью пива. Но выпью бокал черносмородинного сиропа, который, как я заметил, не жалуют англичане.

Инспектор Мортон с признательностью посмотрел на свое пиво.

– Все началось на похоронах, – сказал Пуаро, потягивая темно-пурпурную жидкость. – Точнее, после похорон.

Он пересказал историю, поведанную ему мистером Энтуислом, сопровождая ее колоритными подробностями и выразительными жестами, которых требовала его пылкая натура. Можно было подумать, что Эркюль Пуаро лично присутствовал при описываемой сцене.

Инспектор Мортон обладал цепким умом и быстро фиксировал важные для него моменты.

– Этого мистера Эбернети в самом деле могли отравить?

– Не исключено.

– Но тело кремировали, и доказать ничего невозможно?

– Вот именно.

Инспектор задумался.

– Интересно. Хотя расследование обстоятельств смерти Ричарда Эбернети было бы пустой тратой времени.

– Пожалуй.

– Но люди слышали слова Коры Ланскене, и один из них мог подумать, что она в состоянии повторить их, снабдив подробностями.

– Она, несомненно, так бы и поступила. Как вы верно заметили, люди ее слышали. Теперь вы понимаете, почему я присутствовал на дознании и почему меня заинтересовало это дело, – меня всегда интересуют люди.

– Значит, покушение на мисс Гилкрист…

– …было вполне возможно предвидеть. Ричард Эбернети побывал в коттедже, говорил с Корой и мог назвать имя. Единственным человеком, который мог слышать или подслушать что-то, являлась мисс Гилкрист. После того как Кора умолкла навеки, убийца мог продолжать беспокоиться. Знает ли что-то ее компаньонка? Конечно, если бы он был благоразумен, то оставил бы все как есть, но убийцы, инспектор, редко бывают благоразумны. К счастью для нас. Они нервничают, подозревают, стремятся обрести полную уверенность… Наконец, они гордятся своим умом – и в результате, так сказать, высовывают голову из норы.

Инспектор усмехнулся.

– Попытка заставить замолчать мисс Гилкрист сама по себе была ошибкой, – продолжал Пуаро. – Ибо теперь вы должны расследовать два дела. Вы располагаете почерком на карточке из коробки с пирогом. Жаль, что обертку сожгли.

– Да, в противном случае я бы точно знал, прислали пирог по почте или нет.

– У вас есть причины предполагать последнее?

– Так думает почтальон – хотя он не уверен. Если бы пакет прошел через деревенское почтовое отделение, десять против одного, что начальница обратила бы на него внимание, но сейчас почту доставляет фургон из Маркет-Кейнс, и парень объезжает множество домов. Он думает, что доставлял только письма, и не припоминает посылки в коттедж, но не может быть полностью уверен. К тому же у него неприятности с девушкой, и он не в состоянии думать ни о чем другом. Я проверил его память – на нее нельзя полагаться. Если он доставил посылку, мне кажется странным, что ее не заметили до ухода этого мистера… как его… Гатри.

– Ах да, мистер Гатри.

Инспектор улыбнулся:

– Мы проверяем его, мсье Пуаро. В конце концов, Гатри ничего не стоило явиться под благовидным предлогом дружбы с миссис Ланскене. Миссис Бэнкс не могла знать, правда это или нет. Ему не составило бы труда подбросить маленький пакет и создать впечатление, будто его прислали по почте. Размазанная на марке сажа вполне походила бы на штамп. – Помолчав, он добавил: – Есть и другие возможности.

Пуаро кивнул:

– Вы полагаете?..

– Мистер Джордж Кроссфилд побывал в коттедже – правда, на следующий день. Собирался присутствовать на похоронах, но по дороге у него забарахлила машина. Вы что-нибудь знаете о нем, мсье Пуаро?

– Да. Но не так много, как хотелось бы знать.

– Насколько я понимаю, завещание покойного мистера Эбернети обогатило небольшую компанию. Надеюсь, это не означает, что мы должны заниматься всеми, кто в нее входит.

– Я собрал кое-какую информацию. Она в вашем распоряжении. Естественно, у меня нет полномочий задавать вопросы этим людям. Фактически с моей стороны было бы неразумно так поступать.

– Я буду действовать осторожно. Не следует вспугивать птичку раньше времени. А когда настанет момент ее вспугнуть, лучше это сделать как следует.

– Впечатляющий метод. Значит, вам остается рутинная работа со всеми возможностями, которыми вы располагаете. Процедура медленная – но верная. Что касается меня…

– Да, мсье Пуаро?

– Что касается меня, то я отправлюсь на север. Как я уже говорил, меня интересуют люди. Да, немного подготовительного камуфляжа – и можно ехать. Я намерен приобрести деревенский дом для иностранных беженцев в качестве представителя ОПБ ООН.

– А что такое ОПБ ООН?

– Организация помощи беженцам при ООН. Звучит неплохо – как по-вашему?

Инспектор Мортон молча усмехнулся.

Глава 14

– Благодарю вас, – сказал Эркюль Пуаро мрачной Дженет. – Вы были очень любезны.

Угрюмо поджав губы, Дженет вышла из комнаты. Ох уж эти иностранцы с их вопросами! Какая наглость! Похоже, этот тип – специалист по труднораспознаваемым сердечным болезням вроде той, которой, очевидно, страдал мистер Эбернети. Хозяин в самом деле умер уж слишком внезапно, и доктор был удивлен. Но почему какой-то иностранный врач должен сюда заявляться и все вынюхивать?

Миссис Лео хорошо говорить: «Пожалуйста, ответьте на все вопросы мсье Понтарлье. У него есть причины их задавать».

Вопросы… Вечно какие-нибудь вопросы! Иногда приходится заполнять ответами целые листы бумаги – хотя какое дело правительству или кому бы то ни было до вашей личной жизни? В этих анкетах даже спрашивают возраст – ну, она и сбросила пять лет. А почему бы и нет? Если она чувствует себя на пятьдесят четыре года, то может так и отвечать!

Хорошо, что мсье Понтарлье не интересовался ее возрастом. У него есть хоть какое-то понятие о приличиях. Он спрашивал только о лекарствах, которые принимал хозяин, о том, где они хранились, и не мог ли мистер Эбернети принять их слишком много, если плохо себя почувствовал или просто по ошибке. Как будто она могла помнить такую чепуху – да и вообще, хозяин знал, что делал! Потом мсье Понтарлье спросил, остались ли в доме какие-нибудь из его лекарств. Естественно, их выбросили. Он сказал, что у хозяина была сердечная недостаточность, и добавил еще какое-то длинное слово. Эти доктора вечно что-нибудь выдумывают. Старому Роджерсу говорили, что в спине у него какой-то диск или что-то в этом роде, а у него обычный прострел, и ничего больше. Ее отец был садовником и постоянно мучился от прострела.

Самозваный медик вздохнул и отправился на поиски Лэнскома. Из Дженет ему удалось вытянуть очень мало, но он иного и не ожидал. Его целью было сверить полученные от нее скудные сведения с информацией, сообщенной Элен Эбернети и почерпнутой ею из того же источника, хотя и с меньшими трудностями, так как Дженет считала, что миссис Лео имеет полное право задавать вопросы, и с удовольствием рассказывала ей о последних неделях жизни хозяина. Болезни и смерть были ее излюбленными темами.

Да, думал Пуаро, на информацию, добытую Элен, можно положиться. Но, следуя долгой привычке, он не доверял ничьим словам, покуда сам не убеждался в их правдивости.

В любом случае сведения были скудными и неудовлетворительными. В основном они сводились к факту, что Ричард Эбернети принимал капсулы с витаминным маслом. Они лежали в большой бутылке, которая ко времени его смерти была почти пуста. Каждый из присутствовавших в «Эндерби» мог ввести шприцем яд в одну из капсул и поместить ее на дно бутылки, чтобы роковая доза была принята спустя несколько недель после того, как этот человек покинул дом. А может быть, кто-то пробрался в дом за день до смерти Ричарда Эбернети и подмешал яд в капсулу или – что более вероятно – подменил одну из снотворных таблеток в маленьком пузырьке, стоявшем у кровати. Наконец, он мог просто добавить что-нибудь в еду или питье.

Эркюль Пуаро лично произвел кое-какие эксперименты. Парадная дверь оставалась запертой, но выходящую в сад боковую дверь не запирали до вечера. Около четверти второго, когда садовники ушли на ленч, а прислуга находилась в столовой, Пуаро вошел в ворота, подошел к боковой двери и поднялся в спальню Ричарда Эбернети, никем не замеченный. В качестве варианта он проскользнул через обитую сукном дверь в продуктовую кладовую и услышал голоса, доносившиеся из кухни в конце коридора, однако его снова никто не увидел.

Да, такое можно было проделать. Но произошло ли нечто подобное в действительности? На это не было никаких указаний. Не то чтобы Пуаро искал настоящие улики – он хотел лишь убедиться, что это возможно. Убийство Ричарда Эбернети оставалось всего лишь гипотезой. Улики требовались в связи с убийством Коры Ланскене. Пуаро намеревался как следует изучить людей, собравшихся в тот день на похороны, и сформировать мнение о каждом из них. У него уже был план, но он хотел сначала перекинуться еще несколькими словами со старым Лэнскомом.

Дворецкий держался вежливо, но несколько отчужденно. Не проявляя такого возмущения, как Дженет, он тем не менее рассматривал появление назойливого иностранца как материализацию дурных предчувствий.

Отложив лоскут кожи, которым он тщательно полировал чайник, Лэнском выпрямился и вежливо осведомился:

– Да, сэр?

Пуаро уселся на табурет.

– Миссис Эбернети говорила мне, что вы надеялись, удалившись со службы, поселиться в сторожке у северных ворот?

– Да, сэр. Но теперь все изменилось. Когда поместье продадут…

– Все равно остаются возможности, – прервал Пуаро. – Для садовников имеются коттеджи. Сторожка не нужна ни для гостей, ни для их прислуги. Так что все еще можно устроить.

– Благодарю вас за предложение, сэр. Но я не думаю, что… Ведь большинство… гостей, полагаю, будут иностранцами?

– Да, иностранцами. Среди тех, кто бежал в эту страну с континента, немало старых и беспомощных. Если их родные погибли, на родине для них нет будущего. Живя здесь, они не в состоянии заработать себе на хлеб, как те, кто молод и здоров. Организация, которую я представляю, будет приобретать на собранные средства сельские дома для таких людей. Это поместье кажется мне подходящим. Дело практически решено.

Лэнском вздохнул:

– Поймите, сэр, мне тяжело думать, что здесь больше не будет настоящих хозяев. Но ведь я знаю, как сейчас обстоят дела. Никто из членов семьи не мог бы себе позволить жить здесь – и сомневаюсь, чтобы молодые леди и джентльмены этого хотели. В наши дни нелегко найти прислугу, и, даже если это удается, она плохо работает и требует большое жалованье. Я понимаю, что эти прекрасные усадьбы свое отслужили. – Дворецкий снова вздохнул. – Если здесь должно обосноваться какое-нибудь учреждение, то я рад, что оно будет таким, как вы упомянули. Мы избежали многих ужасов войны, сэр, благодаря нашим храбрым солдатам, авиации и флоту, а также тому, что живем на острове. Но если бы Гитлер вторгся сюда, мы все бы поднялись и дали ему отпор. Мое зрение слишком слабо, чтобы стрелять, но я умею работать вилами и воспользовался бы ими в случае надобности. Мы в нашей стране всегда принимали обездоленных, сэр, и гордились этим.

– Благодарю вас, Лэнском, – мягко произнес Пуаро. – Должно быть, смерть вашего хозяина явилась для вас тяжелым ударом.

– Конечно, сэр. Я ведь служил мистеру Эбернети, когда он еще был молодым человеком. Мне очень повезло в жизни, сэр. Ни у кого не было лучшего хозяина.

– Я тут беседовал с моим другом и… э-э… коллегой, доктором Лэрреби. Мы интересовались, не было ли у вашего хозяина за день до смерти какого-нибудь тревожного происшествия или неприятного разговора. Вы не помните, приходили в тот день к нему какие-нибудь гости?

– Едва ли, сэр. Никого не припоминаю.

– А вообще кто-нибудь приходил?

– За день до смерти хозяина к чаю у нас был викарий. Приходили монахини насчет каких-то пожертвований, а к черному ходу явился один молодой человек и хотел всучить Марджори щетки и чистящие средства для сковородок. Он был очень настойчив. Больше никто не приходил.

На лице Лэнскома появилось беспокойное выражение. Пуаро не стал на него давить. Старик ведь уже все выложил мистеру Энтуислу, и с Эркюлем Пуаро он был бы куда менее откровенен.

Однако с Марджори Пуаро быстро добился успеха. Это была женщина без предрассудков, в отличие от старых слуг. Марджори была первоклассной кухаркой, путь к сердцу которой лежал через стряпню. Пуаро посетил ее в кухне, похвалил со знанием дела некоторые блюда, и Марджори сразу же почувствовала в нем родственную душу. Он без труда выяснил, что именно подавали вечером накануне смерти Ричарда Эбернети.

– В тот вечер я приготовила шоколадное суфле, – сообщила Марджори. – Специально сберегла шесть яиц. Молочник – мой приятель. Мне удалось раздобыть даже сливки – лучше не спрашивайте как.

Прочие блюда были описаны столь же детально. То, что не съели в столовой, докончили в кухне. Тем не менее, несмотря на словоохотливость Марджори, Пуаро не узнал от нее ничего важного.

Надев пальто и пару шарфов в качестве защиты от холодного северного воздуха, Пуаро вышел на террасу, где Элен Эбернети срезала запоздалые розы.

– Выяснили что-нибудь новое? – осведомилась она.

– Ничего. Но я на это и не рассчитывал.

– С тех пор как мистер Энтуисл предупредил меня о вашем приезде, я пыталась что-нибудь разведать, но напрасно. – Помолчав, она с надеждой добавила: – Может, все это выдумки?

– Убийство при помощи топора?

– Я не думала о Коре.

– А я думаю как раз о ней. Зачем кому-то понадобилось убивать ее? Мистер Энтуисл говорил мне, что в тот момент, когда она произнесла свою gaffe,[25] вы сами почувствовали, будто что-то не так. Это верно?

– Ну… да, хотя я не знаю…

– Что именно было «не так»? – продолжал Пуаро. – Что-то неожиданное? Удивительное? Или, скажем, зловещее?

– Нет-нет, только не зловещее. Просто что-то было не вполне… Право, не помню, да это и неважно.

– А почему вы не помните? Потому что нечто другое вытеснило это у вас из головы – нечто более важное?

– Пожалуй, вы правы. Очевидно, упоминание об убийстве все отодвинуло на задний план.

– Возможно, все дело в чьей-то реакции на слово «убит»?

– Не исключено… Но я не помню, чтобы на кого-то смотрела. Мы все уставились на Кору.

– Тогда, быть может, вы что-то услышали – что-то упало или разбилось?

Элен нахмурилась, напрягая память:

– Нет… Не думаю…

– Ну, ладно – со временем вы вспомните. Может, это и в самом деле не имеет значения. А теперь скажите, мадам, кто из присутствовавших тогда лучше всех знал Кору?

Элен задумалась.

– Полагаю, Лэнском. Он помнил ее еще ребенком. Горничная Дженет поступила сюда уже после того, как Кора вышла замуж и уехала.

– А кроме Лэнскома?

– Пожалуй, я, – ответила Элен. – Мод вообще едва ее знала.

– Тогда, как по-вашему, почему Кора задала этот вопрос?

Элен улыбнулась:

– Это было абсолютно в ее духе.

– Я имею в виду, это была всего лишь betise?[26] Кора выбалтывала, не подумав, все, что ей придет на ум? Или же она испытывала злобную радость, внося смятение?

Элен снова погрузилась в размышления.

– Трудно быть уверенным в том, что касается кого-то другого, – наконец промолвила она. – Я никогда не понимала, была ли Кора всего лишь простодушна или по-детски рассчитывала произвести впечатление. Вы это имели в виду, не так ли?

– Да. Предположим, миссис Кора сказала себе: «Вот будет забавно спросить, был ли Ричард убит, и посмотреть на их лица!» Это было бы похоже на нее?

На лице Элен отразилось сомнение.

– Возможно. В детстве у нее, безусловно, было довольно злое чувство юмора. Но какое это имеет значение?

– Это подтвердило бы, что шутить по поводу убийства весьма неразумно, – сухо отозвался Пуаро.

Элен поежилась:

– Бедная Кора.

Пуаро переменил тему:

– Миссис Тимоти Эбернети осталась здесь ночевать после похорон?

– Да.

– Она говорила с вами о словах Коры?

– Да, она сказала, что это возмутительно и очень на нее похоже.

– Значит, она не восприняла это всерьез?

– Нет. Уверена, что нет.

Пуаро показалось, что второе «нет» прозвучало менее твердо. Но так ведь бывает всегда, когда пытаешься что-то припомнить…

– А вы, мадам, отнеслись к этому серьезно?

Глаза Элен Эбернети казались ярко-голубыми и удивительно молодыми под зачесанными набок седеющими волосами.

– Пожалуй, да, мсье Пуаро, – задумчиво ответила она.

– Из-за вашего чувства, будто что-то не так?

– Возможно.

Пуаро ждал продолжения, но, не дождавшись, заговорил вновь:

– Между миссис Ланскене и ее семьей было многолетнее отчуждение?

– Да. Никому из нас не нравился ее муж, и это ее обижало – отсюда и возникло отчуждение.

– Но потом ваш деверь внезапно приехал повидать ее. Почему?

– Не знаю. Возможно, он догадывался, что ему недолго осталось жить, и хотел помириться.

– Он вам об этом не говорил?

– Мне?

– Да. Вы ведь гостили у него перед тем, как он отправился к сестре. Мистер Эбернети даже не упомянул вам о своем намерении?

Ему показалось, что поведение Элен стало более сдержанным.

– Он говорил мне, что собирается повидать своего брата Тимоти, – что и сделал, – а о Коре не упоминал. Может, войдем в дом? Должно быть, уже скоро подадут ленч.

Элен прошла мимо него, неся цветы. Когда они вошли через боковую дверь, Пуаро осведомился:

– Вы абсолютно уверены, что во время вашего визита мистер Эбернети не говорил вам ничего важного о других членах семьи?

– Вы спрашиваете как полицейский, – недовольно заметила Элен.

– Когда-то я и был полицейским. У меня нет официального статуса – а значит, и права задавать вам вопросы. Но ведь вы хотите знать правду – во всяком случае, так мне казалось?

Они вошли в Зеленую гостиную. Элен вздохнула:

– Ричард был разочарован в младшем поколении. Впрочем, все старики таковы. Он говорил о родственниках, не скрывая пренебрежения, но не сказал ни одного – понимаете, ни одного – слова, которое могло бы навести на мысль о мотиве убийства.

Элен взяла китайскую вазу и принялась размещать в ней розы. Покончив с этим, она стала осматриваться в поисках места для вазы.

– Вы великолепно размещаете цветы, мадам, – заметил Эркюль Пуаро. – Думаю, вы достигаете совершенства во всем, за что ни беретесь.

– Благодарю вас. Я люблю цветы. Думаю, они будут хорошо смотреться на зеленом малахитовом столике.

На упомянутом столике находился букет восковых цветов под стеклянным плафоном. Когда Элен приподняла его, Пуаро небрежно осведомился:

– Кто-нибудь говорил мистеру Эбернети, что муж его племянницы Сьюзен едва не отравил покупателя, готовя лекарство? О, pardon![27]

Викторианская безделушка выскользнула из пальцев Элен. Пуаро прыгнул вперед, но недостаточно быстро. Плафон упал на пол и разбился. Элен с досадой воскликнула:

– Какая я неуклюжая! Хорошо, что цветы не пострадали. Придется доставать новый плафон. А цветы я уберу в шкаф под лестницей.

Пуаро помог Элен положить восковой букет на полку в темном шкафу и вернулся вместе с ней в гостиную.

– Это моя вина, – сказал он. – Мне не следовало пугать вас.

– Я забыла, о чем вы меня спросили.

– О, не стоит вспоминать: я уже и сам забыл.

Элен подошла к нему и положила ладонь на его руку:

– Мсье Пуаро, неужели хоть чья-нибудь жизнь при тщательном расследовании может оказаться безупречной? Нужно ли ворошить прошлое человека, если оно не имеет ничего общего с…

– Со смертью Коры Ланскене? Да, нужно. Потому что необходимо расследовать все. Недаром старая истина гласит: каждому есть что скрывать. Это относится ко всем нам – возможно, и к вам, мадам. Повторяю: ничего нельзя игнорировать. Поэтому ваш друг мистер Энтуисл и обратился ко мне. Я не полицейский и могу хранить молчание о том, что узнаю. Но я должен знать! А так как в этом деле, мадам, улик не так много, как людей, то я занимаюсь людьми. Мне необходимо познакомиться с каждым, кто был здесь в день похорон. Притом было бы очень удобно – и выгодно стратегически, – если бы я познакомился с ними в этом доме.

– Боюсь, – медленно произнесла Элен, – что это будет слишком сложно…

– Не так сложно, как вам кажется. Я уже придумал способ. Мистер Энтуисл заявит, что дом продан (entendu,[28] иногда подобные сделки срываются). Он пригласит всех членов семьи собраться здесь и выбрать то, что они хотят, из обстановки, прежде чем все выставят на аукцион. Собрание можно назначить на подходящий уик-энд. – Помолчав, он добавил: – Как видите, все достаточно просто.

Элен посмотрела на него. Ее голубые глаза были холодными – почти ледяными.

– Вы расставляете для кого-то ловушку, мсье Пуаро?

– Увы! Мне хотелось бы знать, для кого ее расставлять, но пока что я в полном тумане. Конечно, можно осуществить кое-какие проверки…

– Проверки? Какие именно?

– Я еще сам толком не определил. И в любом случае, мадам, лучше, если вы не будете о них знать.

– Значит, меня тоже будут проверять?

– Вы, мадам, уже, так сказать, за кулисами. Но есть одна проблема. Думаю, молодые люди охотно приедут, а вот обеспечить присутствие мистера Тимоти Эбернети может оказаться трудновато. Я слышал, он не покидает дом.

Элен неожиданно улыбнулась:

– Возможно, вам повезет, мсье Пуаро. Вчера я разговаривала по телефону с Мод. Маляры красят дом, и Тимоти ужасно страдает от запаха краски. Он говорит, что это скверно отражается на его здоровье. Полагаю, они с Мод будут рады приехать сюда на неделю или на две. Мод все еще плохо ходит – вы знаете, что она сломала лодыжку?

– Нет. Какая жалость!

– К счастью, они заполучили компаньонку Коры, мисс Гилкрист. Кажется, она оказалась настоящим сокровищем.

– Что-что? – Пуаро резко обернулся к Элен. – Они пригласили мисс Гилкрист переехать к ним? Кто это предложил?

– Думаю, это устроила Сьюзен – Сьюзен Бэнкс.

– А-а, – странным тоном протянул Пуаро. – Значит, это предложила малютка Сьюзен. Она любит все устраивать.

– Мне она кажется весьма практичной девушкой.

– Да, она практична. Вы слышали, что мисс Гилкрист чудом избежала смерти, съев кусок отравленного свадебного пирога?

– Нет! – Элен выглядела испуганной. – Теперь я вспоминаю, как Мод говорила, что мисс Гилкрист только что вышла из больницы, но я понятия не имела, из-за чего она туда попала. Отравлена? Но почему, мсье Пуаро?

– Вы в самом деле не догадываетесь почему?

– Соберите всех здесь! – с внезапной горячностью воскликнула Элен. – Узнайте правду! Больше не должно быть убийств!

– Следовательно, вы согласны со мной сотрудничать?

– Да, согласна.

Глава 15

– Этот линолеум выглядит прекрасно, миссис Джоунс. Видно, что вы умеете с ним обращаться. Чайник на кухонном столе – можете наливать. Я приду, как только отнесу завтрак мистеру Эбернети.

Мисс Гилкрист поднялась по лестнице, неся поднос с едой. Постучав в дверь комнаты Тимоти, она истолковала донесшееся изнутри ворчание как разрешение войти и быстро шагнула в спальню.

– Утренний кофе и бисквиты, мистер Эбернети. Надеюсь, сегодня вы чувствуете себя лучше. Такой прекрасный день!

– На молоке нет пенки? – с подозрением буркнул Тимоти.

– Конечно нет, мистер Эбернети. Я тщательно ее сняла и принесла ситечко на случай, если она соберется снова. Некоторые любят пенку и говорят, что это сливки, – в общем, так оно и есть.

– Идиоты! – проворчал Тимоти. – Что это за бисквиты?

– Они очень хороши для пищеварения.

– Чушь собачья. Можно есть только бисквиты с имбирем.

– К сожалению, на этой неделе у бакалейщика не было таких бисквитов. Но эти тоже очень хороши. Попробуйте и убедитесь сами.

– Благодарю вас, мне отлично известно, что они собой представляют. Оставьте занавески в покое!

– Я думала, немного солнца вам не повредит. Сегодня такой приятный день.

– Я хочу, чтобы в комнате было темно. У меня раскалывается голова. Все из-за этой проклятой краски. Я всегда был чувствителен к запаху краски: он меня просто отравляет.

Мисс Гилкрист понюхала воздух и бодро заметила:

– Здесь почти не чувствуется запаха. Маляры перешли на другую сторону.

– У вас не такое чувствительное обоняние, как у меня. Неужели нельзя положить все книги, которые я читаю, так, чтобы я мог до них дотянуться?

– Простите, мистер Эбернети, я не знала, что вы читаете все сразу.

– Где моя жена? Я не видел ее уже больше часа.

– Миссис Эбернети отдыхает на диване.

– Скажите ей, чтобы пришла отдыхать сюда.

– Хорошо, мистер Эбернети. Но она могла задремать. Может, подождать четверть часа?

– Нет, скажите ей, что она нужна мне немедленно. И не теребите этот плед. Я положил его так, как мне нравится.

– Извините. Мне показалось, он немного соскользнул…

– А мне нравится, когда он соскальзывает. Идите и приведите Мод.

Мисс Гилкрист спустилась в гостиную, где Мод Эбернети сидела, положив ногу на табурет, и читала роман.

– Простите, миссис Эбернети, – виновато сказала мисс Гилкрист, – но мистер Эбернети вас требует.

Мод быстро отложила книгу:

– О боже! Сейчас иду!

Она потянулась за палкой.

– Вот и ты наконец! – буркнул Тимоти, когда его жена вошла в комнату.

– Прости, дорогой. Я не знала, что нужна тебе.

– Эта женщина, которую ты привела в дом, сведет меня с ума. Суетится и кудахчет, как клуша. Типичная старая дева.

– Мне жаль, что мисс Гилкрист тебя беспокоит. Она просто хочет как лучше…

– Не желаю, чтобы надо мной чирикала глупая старая дева. К тому же она чертовски сутулая…

– Совсем немного.

– Обращается со мной как с младенцем! Это просто сводит с ума!

– Понимаю, дорогой. Но, пожалуйста, постарайся ей не грубить. Я еще совсем беспомощна, а ты говоришь, что она хорошо готовит…

– Готовит она неплохо, – ворчливо признал мистер Эбернети. – Но пусть она торчит на кухне – это все, что я прошу. Не позволяй ей суетиться вокруг меня.

– Конечно, дорогой. Как ты себя чувствуешь?

– Так себе. Думаю, тебе лучше вызвать Бартона, чтобы он меня осмотрел. Эта краска действует мне на сердце. Пощупай пульс – увидишь, какой он неровный.

Мод пощупала пульс, не делая комментариев.

– Тимоти, может, нам перебраться в отель, пока не закончат красить дом?

– На это уйдет куча денег.

– Разве теперь это так уж важно?

– Ты, как все женщины, только и умеешь транжирить деньги! Мы унаследовали ничтожно малую часть состояния моего брата, а ты думаешь, что мы можем жить припеваючи в отеле «Ритц»!

– Я имела в виду не совсем это.

– Должен тебя предупредить, что деньги Ричарда почти не изменят наше положение. Об этом позаботятся кровососы из правительства. Запомни мои слова: все сожрут налоги.

Миссис Эбернети печально покачала головой.

– Кофе холодный, – сказал Тимоти, с отвращением глядя на чашку, к которой еще не успел прикоснуться. – Почему я никогда не могу выпить чашку по-настоящему горячего кофе?

– Я его подогрею.

В кухне мисс Гилкрист пила чай, любезно, хотя и чуть снисходительно беседуя с миссис Джоунс.

– Я так стараюсь избавить от хлопот миссис Эбернети, – говорила она. – Вся эта беготня вверх-вниз по лестнице мучительна для нее.

– Сама виновата – ползает перед мужем на четвереньках, – отозвалась миссис Джоунс, размешивая сахар в чашке.

– Как печально, что ее муж инвалид.

– Не такой уж он инвалид, – мрачно заметила миссис Джоунс. – Ему просто удобно лежать, звонить в колокольчик и ждать, пока принесут поднос. Но он отлично может вставать и ходить. Когда ее не было дома, я даже видела его в деревне. Ходил как миленький! Все, что ему нужно, – например, табак или почтовую марку, – он отлично может принести сам. Поэтому, когда она уезжала на похороны и застряла по дороге домой, а он сказал, чтобы я пришла и осталась на ночь, я отказалась. «Простите, сэр, – говорю я ему, – но я должна позаботиться и о собственном муже. По утрам я буду приходить, как всегда, но мне нужно все приготовить к приходу мужа с работы». Я решила, что ему только пойдет на пользу, если он раз в жизни сам себя обслужит. Тогда поймет, сколько для него делают другие. Вот я и настояла на своем.

Миссис Джоунс глубоко вздохнула и сделала большой глоток сладкого темного чая. Хотя она относилась к мисс Гилкрист настороженно и считала ее суетливой старой девой, ей нравилась щедрость, с которой та расходовала хозяйские запасы чая и сахара.

Она поставила чашку и дружелюбно сказала:

– Сейчас я выскребу пол в кухне, а потом пойду домой. Картошка уже почищена, милочка, она стоит рядом с мойкой.

Хотя обращение «милочка» слегка покоробило мисс Гилкрист, она оценила добрую волю собеседницы, избавившей ее от чистки огромного количества картофеля.

Прежде чем мисс Гилкрист успела ответить, зазвонил телефон, и она поспешила в холл. Телефон в стиле тех, которыми пользовались лет пятьдесят назад, был расположен на самом сквозняке, в темном коридоре у лестницы.

Мод Эбернети появилась на верхней площадке, когда мисс Гилкрист еще разговаривала. Посмотрев вверх, она сообщила хозяйке дома:

– Это миссис… кажется, Лео Эбернети.

– Скажите ей, что я сейчас подойду.

Мод начала с трудом спускаться с лестницы.

– Жаль, что вам снова пришлось спускаться, миссис Эбернети, – посочувствовала мисс Гилкрист. – Мистер Эбернети уже окончил завтрак? Сейчас я поднимусь и заберу поднос.

Она поспешила наверх, а миссис Эбернети взяла трубку.

– Элен? Это Мод.

Инвалид встретил мисс Гилкрист злобным взглядом. Когда она взяла поднос, он сердито осведомился:

– Кто это звонит?

– Миссис Лео Эбернети.

– Ну, теперь они будут сплетничать целый час. Когда женщины болтают по телефону, они теряют чувство времени. Не говоря уже о деньгах, которые они расходуют на эту болтовню.

Мисс Гилкрист рассудительно заметила, что оплачивать разговор придется миссис Лео, и Тимоти раздраженно проворчал:

– Отодвиньте занавеску. Нет, не эту – другую. Не хочу, чтобы свет бил мне в глаза. Вот так лучше. Если я инвалид, это не значит, что я должен весь день сидеть в потемках. И поищите на полке книгу в зеленом переплете… В чем дело? Куда вы опять несетесь?

– Звонят в дверь, мистер Эбернети.

– Я ничего не слышал. Кроме того, внизу ведь есть эта женщина – вот пусть она и открывает.

– Хорошо, мистер Эбернети. Какую книгу вы просили меня найти?

Инвалид закрыл глаза:

– Уже не помню. Вы меня отвлекли. Лучше уйдите.

Мисс Гилкрист схватила поднос и поспешно удалилась. Поставив поднос на столик в буфетной, она побежала в передний холл мимо миссис Эбернети, все еще разговаривающей по телефону.

Вскоре мисс Гилкрист вернулась и спросила вполголоса:

– Простите, что прерываю вас, но пришла монахиня, которая собирает пожертвования в какой-то фонд – кажется, «Сердце Девы Марии». У нее есть тетрадь – большинство дают полкроны или пять шиллингов.

– Минутку, Элен, – сказала в трубку Мод и обернулась к мисс Гилкрист. – Я не жертвую на католические церковные фонды. У нашей церкви есть свои благотворительные организации.

Мисс Гилкрист снова поспешила к двери.

Через несколько минут Мод завершила беседу фразой:

– Поговорю об этом с Тимоти.

Она положила трубку и направилась в холл. Мисс Гилкрист неподвижно стояла у двери в гостиную. Она озадаченно хмурилась и вздрогнула, когда Мод Эбернети обратилась к ней:

– Что-нибудь случилось, мисс Гилкрист?

– Нет-нет, миссис Эбернети. Боюсь, я просто задумалась. Глупо с моей стороны, когда в доме полно работы.

Мисс Гилкрист захлопотала как муравей, а Мод с трудом поднялась в комнату мужа.

– Звонила Элен. Кажется, усадьба продана – какому-то приюту для иностранных беженцев…

Она сделала паузу, ожидая, пока Тимоти энергично выскажется по адресу иностранных беженцев, которые будут жить в доме, где он родился и вырос.

– В этой стране не осталось ни капли достоинства! Мой старый дом! Я не в силах даже думать об этом!

– Элен вполне понимает твои… наши чувства, – продолжала Мод. – Она предлагает, чтобы мы посетили дом, прежде чем он перейдет в другие руки. Элен очень беспокоится, что краска плохо действует на твое здоровье. Она подумала, что тебе лучше пожить какое-то время в «Эндерби», чем в отеле. Слуги все еще там, так что тебе был бы обеспечен уход.

Тимоти, уже открывший рот, чтобы выразить протест, закрыл его снова. Взгляд его внезапно стал проницательным. Он одобрительно кивнул:

– Весьма любезно со стороны Элен. Но я не знаю – я должен подумать… Несомненно, эта краска меня отравляет – я слышал, что в красках есть мышьяк. С другой стороны, переезд может оказаться для меня непосильным напряжением. Трудно решить, что лучше…

– Возможно, дорогой, ты все-таки предпочел бы отель, – сказала Мод. – Конечно, хороший отель стоит дорого, но если речь идет о твоем здоровье…

Тимоти прервал ее:

– Я хочу заставить тебя понять, Мод, что мы не миллионеры! Зачем нам отель, когда Элен любезно пригласила нас в «Эндерби»? Правда, приглашать туда не ее дело – дом ей не принадлежит. Я не разбираюсь в юридических тонкостях, но полагаю, что он принадлежит всем нам, покуда его не продали и не разделили деньги. Иностранные беженцы! Старый Корнелиус наверняка перевернется в гробу! Да, – вздохнул он, – мне бы хотелось перед смертью увидеть родной дом.

Мод ловко пошла с последнего козыря:

– Насколько я поняла, мистер Энтуисл предлагает, чтобы члены семьи выбрали то, что им нравится, из мебели, фарфора и других вещей, прежде чем их выставят на аукцион.

Тимоти тут же выпрямился:

– Конечно, мы должны туда поехать! Нужно точно оценить то, что выберет каждый. Судя по тому, что я слышал о мужьях девочек, им нельзя доверять. Элен слишком добродушна. Мой долг как главы семьи – присутствовать при этом!

Он встал и энергично прошелся взад-вперед по комнате.

– Да, это превосходный план. Напиши Элен, что мы согласны. Вообще-то я думаю о тебе, дорогая. Для тебя это будет приятный отдых и перемена обстановки. В последнее время ты чересчур много работала. Маляры могут красить в наше отсутствие, а эта мисс Гиллеспи – оставаться здесь и присматривать за домом.

– Гилкрист, – поправила Мод.

Тимоти махнул рукой и сказал, что это одно и то же.

– Я не могу этого сделать, – заявила мисс Гилкрист.

Мод удивленно посмотрела на нее.

Мисс Гилкрист дрожала всем телом, умоляюще глядя на Мод.

– Я знаю, что это глупо… Но я просто не могу остаться в доме одна. Если бы кто-нибудь приходил ночевать…

Она с надеждой посмотрела на собеседницу, но Мод покачала головой. Ей было хорошо известно, как трудно добыть прислугу, которая остается на ночь.

– Конечно, вам кажется, что это глупо, – с отчаянием в голосе продолжала мисс Гилкрист, – да и я сама представить не могла, что когда-нибудь стану испытывать нечто подобное. Я никогда не была нервной или пугливой. Но теперь все изменилось. Я буквально прихожу в ужас при мысли, что мне придется находиться здесь одной.

– Это я поступила глупо, – сказала Мод. – После того, что произошло в Литчетт-Сент-Мэри…

– В том-то и дело… Я понимаю, что это нелепо. Причем это началось не сразу. Я ведь не боялась оставаться одна в коттедже после… того, как это случилось. Страх нарастал постепенно. Вы сочтете меня полной дурой, миссис Эбернети, но с тех пор, как я прибыла сюда, я все время боюсь. Не чего-то определенного – просто боюсь… Мне самой стыдно, но я все время жду, что произойдет нечто ужасное. Даже эта монахиня, которая только что приходила, смертельно меня напугала… Господи, до чего я дошла!

– По-моему, это называют замедленным шоком, – неуверенно промолвила Мод.

– Может, и так – не знаю. О боже, я, наверное, кажусь такой неблагодарной. В ответ на вашу доброту…

Мод поспешила ее успокоить.

– Придумаем что-нибудь еще, – сказала она.

Глава 16

Джордж Кроссфилд нерешительно задержался, наблюдая за женской спиной, исчезающей в дверном проеме. Потом он кивнул и двинулся следом.

Упомянутая дверь вела в магазин, прекративший функционировать по причине банкротства. За стеклами витрин было удручающе пусто. Дверь была закрыта, и Джордж постучал. Ему открыл молодой человек в очках с туповатой физиономией.

– Извините, – заговорил Джордж, – но мне показалось, что сюда только что вошла моя кузина.

Молодой человек шагнул назад, и Джордж вошел внутрь.

– Хэлло, Сьюзен, – поздоровался он.

Сьюзен, стоящая на ящике и что-то измеряющая складным футом, удивленно обернулась.

– Хэлло, Джордж. Откуда ты взялся?

– Увидел твою спину и сразу понял, что она принадлежит тебе.

– Какая догадливость! Не думала, что по спине можно так легко кого-то узнать.

– Куда легче, чем по лицу. Достаточно приклеить бороду, засунуть вату за щеки, изменить прическу, и тебя никто не узнает, но лучше не поворачиваться к людям спиной.

– Постараюсь запомнить. А вот ты можешь запомнить семь футов пять дюймов, пока я не запишу?..

– Конечно. Это что – книжные полки?

– Нет, кубатура. Восемь футов девять дюймов на три и семь…

Молодой человек в очках, переминавшийся с ноги на ногу, виновато кашлянул.

– Простите, миссис Бэнкс, но если вы хотите остаться здесь еще на некоторое время…

– Да, хочу, – ответила Сьюзен. – Если вы дадите мне ключи, я запру дверь и верну их в офис, когда окажусь рядом. Хорошо?

– Да, благодарю вас. Дело в том, что сегодня утром у нас много работы, а людей не хватает…

Сьюзен приняла неоконченное извинение, и молодой человек вышел на улицу.

– Хорошо, что мы от него избавились, – сказала Сьюзен. – Агенты по продаже недвижимости всегда болтают, когда я подсчитываю.

– Ага! – подхватил Джордж. – Убийство в пустом магазине! Как бы пялились прохожие на мертвое тело молодой красивой женщины, выставленное в витрине!

– У тебя нет причин убивать меня, Джордж.

– Ну, я получил бы четверть твоей доли дядиного состояния. Для того, кто любит деньги, это недурная причина.

Сьюзен прекратила измерения и, прищурившись, посмотрела на него:

– Как странно! Ты выглядишь совсем другим человеком, Джордж.

– В каком смысле?

– Как в рекламном проспекте. «Вот так выглядит человек, которого вы видели на предыдущей странице, после приема лечебной соли Аппингтона».

Она села на другой ящик и закурила сигарету.

– Должно быть, Джордж, ты здорово нуждался в твоей доле денег дяди Ричарда.

– В наши дни никто не может сказать, что не нуждается в деньгах, – беспечно отозвался Джордж.

– Ты сидел на мели, верно? – допытывалась Сьюзен.

– Не думаю, что это тебя касается.

– Мне просто интересно.

– Ты арендуешь этот магазин под офис?

– Я покупаю весь дом.

– Со всеми пожитками?

– Да. Два верхних этажа занимали квартиры. Одна пуста и продается вместе с магазином, а другую я выкупаю у жильцов.

– Приятно иметь денежки, не так ли, Сьюзен?

В голосе Джорджа послышалась злая усмешка, но Сьюзен спокойно ответила:

– Для меня это было чудом. Прямо ответ на мои молитвы.

– Разве молитвы убивают пожилых родственников?

Сьюзен не обратила внимания на эти слова.

– Дом подходит мне во всех отношениях. Во-первых, это хороший образец архитектуры своего периода. Жилые помещения наверху я могу превратить в нечто уникальное. Там два прекрасных лепных потолка, да и комнаты превосходной формы. А нижний этаж, который уже переделывался, придется полностью модернизировать.

– Ну и что здесь будет? Ателье?

– Нет, салон красоты. Препараты из трав, кремы для лица и тому подобное. Это всегда было прибыльным делом. Нужна только индивидуальность, которую я могу обеспечить.

Джордж окинул кузину оценивающим взглядом. Его восхищали ее энергичное лицо, чувственный рот, гладкая кожа. Он ощущал в Сьюзен то трудноопределимое качество, которому всегда сопутствует успех.

– Да, – промолвил Джордж. – Думаю, Сьюзен, ты своего добьешься и вернешь с прибылью все, что истратишь на это предприятие.

– Дом находится на торговой улице, а у дверей можно парковать машину.

Джордж снова кивнул:

– Ты давно обдумывала этот план?

– Больше года.

– Почему же ты не обратилась к старику Ричарду? Он мог бы финансировать твой проект.

– Я обращалась.

– И он не пошел тебе навстречу? Странно. По-моему, ему следовало распознать в тебе собственную деловую хватку.

Сьюзен не ответила, и мысленному взору Джорджа представился худощавый, нервозный молодой человек с настороженным взглядом.

– А какую роль ты отведешь твоему… как его… Грегу? – осведомился он. – Надеюсь, он перестанет торговать порошками и пилюлями?

– Конечно. Позади дома будет лаборатория. Мы создадим собственные формулы для кремов и других косметических препаратов.

Джордж с трудом сдержал усмешку. Ему хотелось сказать: «Выходит, малыш получит свою игрушку», но он промолчал. Джордж с удовольствием поддразнил бы кузину, но он ощущал, что с чувствами Сьюзен к ее мужу следует обходиться крайне осторожно. Они имели все признаки взрывчатого вещества. Как и в день похорон, Джордж снова подумал о Грегори. Этот парень какой-то странный. Внешне невзрачный, но что-то в нем приковывает внимание…

Джордж вновь посмотрел на спокойную и торжествующую Сьюзен.

– Из всей семьи ты одна – истинная Эбернети, – сказал он. – Жаль, что старый Ричард был предубежден против женского пола. Уверен, что, будь ты парнем, он оставил бы тебе все деньжата.

– Пожалуй, – медленно произнесла Сьюзен и добавила после паузы: – Правда, ему не нравился Грег…

– Вот как? – Джордж поднял брови. – Ну, всем свойственно ошибаться. Как бы то ни было, теперь все идет хорошо – согласно плану…

Внезапно он осознал, что эти слова особенно применимы к Сьюзен, и ему стало не по себе. Джордж не питал особого пристрастия к хладнокровным и деловитым женщинам.

– Между прочим, – осведомился он, дабы переменить тему, – ты получила письмо от Элен? Насчет «Эндерби»?

– Да, сегодня утром. А ты?

– Тоже. Ну и что ты намерена делать?

– Мы с Грегом не возражали бы поехать туда через уик-энд – если это подойдет остальным. Кажется, Элен хочет собрать всех вместе.

– Иначе кому-то достанется более ценная мебель, чем другим? – ухмыльнулся Джордж.

Сьюзен рассмеялась:

– Полагаю, все вещи уже оценены. Но оценка имущества для утверждения завещания всегда ниже его стоимости в открытой продаже. Кроме того, мне бы хотелось взять кое-что на память об основателе семейного благополучия. Думаю, было бы забавно поместить в этом доме парочку нелепых и очаровательных образчиков викторианской эпохи. Сейчас этот период входит в моду. Например, в гостиной стоял зеленый малахитовый столик. Вокруг него можно создать целую цветовую гамму. Может, стоит прибавить игрушечных колибри и венок из восковых цветов. Это будет создавать тон.

– Доверяю твоему суждению.

– Ты тоже приедешь туда?

– Конечно, хотя бы понаблюдать, что игра ведется честно.

Сьюзен снова засмеялась.

– На что поспорим, что там разразится грандиозный скандал?

– Розамунд, возможно, захочет твой малахитовый столик в качестве театрального реквизита.

На сей раз Сьюзен нахмурилась.

– Ты недавно видел Розамунд?

– Я не видел Прекрасную Розамунд[29] с тех пор, как мы все вместе возвращались с похорон в вагоне третьего класса.

– А я видела ее один-два раза. Она… кажется довольно странной.

– В каком смысле? Пытается думать?

– Нет. Она кажется… ну, расстроенной.

– Из-за того, что унаследовала кучу денег и сможет поставить ужасающую пьесу, в которой Майкл в очередной раз будет выглядеть ослом?

– Постановка уже готовится, конечно, пьеса наверняка жуткая, но она может иметь успех. Майкл ведь неплохой актер. На сцене он недурно смотрится – не то что красивая, но бездарная Розамунд.

– Бедная Розамунд!

– В то же время она не так глупа, как кажется. Иногда Розамунд обнаруживает немалую проницательность – подмечает такое, на что вроде бы и не в состоянии обратить внимание. Это даже смущает…

– Совсем как наша тетя Кора.

– Пожалуй…

При упоминании о Коре Ланскене обоим стало не по себе.

После паузы Джордж осведомился нарочито беспечным тоном:

– Кстати, о Коре – как насчет ее компаньонки? Думаю, что-то нужно для нее сделать.

– Сделать? О чем ты?

– Ну, это в какой-то степени семейный долг – ведь Кора была нашей тетей, и мне пришло в голову, что этой женщине будет нелегко найти новое место.

– Тебе пришло в голову? Любопытно.

– Люди дрожат за собственную шкуру. Конечно, они вряд ли подумают, что эта мисс Гилкрист порешит их топором, но в глубине души будут опасаться, что она принесет им несчастье. Суеверие – страшная вещь.

– И давно ты стал думать о подобных вещах, Джордж?

– Ты забываешь, что я юрист, – сухо ответил Джордж. – Мне приходится часто сталкиваться со странным и нелогичным поведением. Я просто хочу сказать, что мы должны как-то помочь этой женщине – выделить ей небольшое содержание или найти для нее место в каком-нибудь офисе, если она способна выполнять такую работу. Мне кажется, нам следует поддерживать с ней контакт.

– Тебе незачем беспокоиться, – сказала Сьюзен. В ее голосе слышалась ирония. – Я уже обо всем позаботилась. Она переехала к Тимоти и Мод.

Джордж выглядел удивленным.

– По-твоему, это разумно?

– Это лучшее, что я могла придумать – в тот момент.

Джордж с любопытством посмотрел на нее:

– Ты очень уверена в себе, не так ли, Сьюзен? Ты знаешь, что делаешь, и… не испытываешь сожалений.

– Испытывать сожаления – пустая трата времени, – беззаботно отозвалась Сьюзен.

Глава 17

Майкл бросил Розамунд письмо через стол:

– Что ты об этом скажешь?

– По-моему, нам нужно туда поехать. А ты как считаешь?

– Возможно, дело того стоит, – медленно произнес Майкл.

– Там могут оказаться какие-нибудь драгоценности… Конечно, все эти птички, восковые цветы и прочий хлам, которым набит дом, безобразны…

– Действительно, не дом, а мавзолей. Вообще-то мне бы хотелось сделать пару набросков – особенно в той гостиной. Например, камин и причудливой формы кушетка великолепно подошли бы для «Карьеры баронета» – если нам удастся вновь ее поставить. – Он встал и посмотрел на часы. – Это напомнило мне, что я должен повидать Розенхайма. Не жди меня до позднего вечера. Я обедаю с Оскаром – нам нужно обсудить постановку и предложение американцев.

– Милый Оскар! Он будет рад тебя видеть, ведь прошло столько времени! Передай ему привет.

Майкл бросил на жену резкий взгляд. Он больше не улыбался, а его лицо приняло настороженное выражение.

– Что значит «столько времени»? Можно подумать, что я не виделся с ним несколько месяцев.

– Но ведь так оно и есть, – промолвила Розамунд.

– Вовсе нет. Мы вместе ходили на ленч всего неделю назад.

– Как странно! Должно быть, Оскар позабыл об этом. Он звонил вчера и сказал, что не видел тебя после премьеры «Тилли смотрит на запад».

– Старый осел свихнулся! – рассмеялся Майкл.

Розамунд смотрела на него своими большими голубыми глазами, лишенными всякого выражения.

– Ты считаешь меня дурой, не так ли, Майкл?

– Конечно нет, дорогая! – запротестовал он.

– Да, считаешь. Но я не совсем полоумная. В тот день ты не встречался с Оскаром. Я знаю, куда ты ходил.

– Розамунд, о чем ты?

– О том, что мне известно, где ты был на самом деле.

Майкл уставился на жену. Она ответила ему абсолютно безмятежным взглядом, который, однако, лишь усилил его беспокойство.

– Не знаю, куда ты клонишь… – неуверенно начал он.

– К тому, что с твоей стороны глупо мне лгать.

– Послушай, Розамунд…

– Мы ведь хотим взяться за эту постановку, верно? – прервала она.

– Хотим? Да я всегда мечтал об этой роли!

– Вот это я и имею в виду.

– Что именно?

– Ну, это предприятие стоит немало, так что лучше не слишком рисковать.

– Я знаю, что это твои деньги, – медленно произнес Майкл. – Если ты не хочешь рисковать…

– Это наши деньги, дорогой, – поправила Розамунд. – Мне этот момент представляется важным.

– Слушай, Розамунд. Роль Айлин, если ее доработать…

Розамунд улыбнулась:

– Не думаю, что хочу сыграть эту роль.

– Что с тобой случилось? – Майкл выглядел испуганным.

– Ничего.

– Еще недавно ты была совсем другой. А сейчас как будто нервничаешь из-за чего-то!

– Я просто хочу, чтобы ты был осторожен, Мик.

– В каком смысле? Я всегда осторожен.

– Едва ли. Ты всегда думаешь, что сможешь выйти сухим из воды и что все поверят любой твоей выдумке. В тот день ты сглупил насчет Оскара.

Майкл покраснел от гнева:

– А как насчет тебя? Ты говорила, что идешь по магазинам с Джейн. Но Джейн уже несколько недель в Америке.

– Да, – кивнула Розамунд. – Это тоже было глупо. В действительности я ходила в Риджентс-парк.

Майкл с любопытством посмотрел на нее:

– В Риджентс-парк? Ты в жизни туда не ходила. Что все это значит? У тебя появился дружок? Можешь говорить что угодно, Розамунд, но ты стала другой. Почему?

– Я просто думала кое о чем. О том, что делать дальше…

Майкл обошел стол и подбежал к ней, словно повинуясь внезапному порыву.

– Дорогая! – с жаром воскликнул он. – Ты же знаешь, что я безумно тебя люблю!

Она ответила на его объятие, но стоило им отодвинуться друг от друга, как Майкла вновь неприятно поразил странно расчетливый взгляд ее красивых глаз.

– Что бы я ни сделал, ты ведь простишь меня? – осведомился он.

– Вероятно, – рассеянно отозвалась Розамунд. – Но дело не в этом. Понимаешь, теперь все изменилось. Мы должны обдумать и спланировать.

– Что спланировать?

Розамунд слегка нахмурилась:

– Когда ты что-то сделаешь, это не конец, а только начало. Приходится думать, что делать дальше, – что важно, а что нет.

– Розамунд…

Она сидела, сосредоточенно глядя перед собой и словно не замечая Майкла. Лишь когда он в третий раз произнес ее имя, Розамунд, слегка вздрогнув, пробудилась от грез.

– Что ты сказал?

– Я спросил, о чем ты думаешь…

– Что? Ах да, я думала, нужно ли мне поехать в эту деревню… как ее… Литчетт-Сент-Мэри и повидать эту мисс… ну, тетину компаньонку.

– Но зачем?

– Ну, она ведь скоро уедет к родственникам или к кому-то еще. Не думаю, что мы должны отпускать ее, не спросив…

– Не спросив о чем?

– О том, кто убил тетю Кору.

Майкл уставился на нее:

– Ты хочешь сказать… ты думаешь, что она это знает?

Розамунд ответила тем же рассеянным тоном:

– Полагаю, что да… Она ведь жила там.

– Но она сказала полиции…

– Я не имею в виду, что ей это точно известно. Но она, возможно, догадывается из-за того, что говорил дядя Ричард, когда приезжал туда. Сьюзен сказала мне, что он побывал у тети Коры.

– Но ведь компаньонка не могла слышать их разговор.

– Могла, дорогой. – Розамунд, казалось, убеждает несмышленое дитя.

– Чепуха! Не могу себе представить старого Ричарда Эбернети обсуждающим свои подозрения насчет одного из членов семьи в присутствии посторонней.

– Разумеется. Она слышала разговор, стоя за дверью.

– То есть подслушивала?

– Думаю, да, даже уверена. Должно быть, ужасно скучно жить с другой женщиной в коттедже и не заниматься ничем, кроме уборки, мытья посуды и прогулок с кошкой. Конечно, она подслушивала и читала письма – как всякая бы делала на ее месте.

Майкл смотрел на жену с чем-то весьма похожим на испуг.

– И ты тоже? – напрямик спросил он.

– Я бы не нанялась компаньонкой в деревню. – Розамунд содрогнулась. – Лучше умереть!

– Я имею в виду, читала бы письма… и все прочее?

– Да, если бы хотела что-то узнать, – спокойно ответила Розамунд. – Все так поступают, не правда ли? Каждый хочет знать, что происходит, – вовсе не с какой-нибудь определенной целью. Думаю, это относится и к мисс Гилкрист. Я уверена, что она знает.

– Кто, по-твоему, убил Кору, Розамунд? – сдавленным голосом спросил Майкл. – И старика Ричарда?

Снова тот же взгляд прозрачных голубых глаз…

– Не говори глупости, дорогой. Тебе это известно так же хорошо, как и мне. Но лучше никогда не упоминать об этом. Так мы и поступим.

Глава 18

Со своего места у камина в библиотеке Эркюль Пуаро изучал собравшуюся компанию.

Его взгляд задумчиво скользил по Сьюзен, сидящей прямо и выглядевшей оживленной и энергичной, по ее мужу, поместившемуся рядом с отсутствующим видом и вертящему в пальцах обрывок веревки; по явно довольному собой Джорджу Кроссфилду, бойко рассказывающему о карточных шулерах в атлантических круизах; Розамунд, которая машинально повторяла: «Как интересно!» – абсолютно незаинтересованным голосом; по Майклу с его характерной «усталой» красотой; по сдержанной и несколько отчужденной Элен; по Тимоти, удобно устроившемуся в лучшем кресле, положив под спину лишнюю подушку; по Мод, крепкой, пышущей здоровьем и заботливо наблюдающей за мужем; и, наконец, по фигурке мисс Гилкрист в причудливой «шикарной» блузке. Пуаро догадывался, что она вскоре встанет, пробормочет извинения и поднимется в свою комнату, покинув семейное собрание. Мисс Гилкрист знала свое место. Ее научила этому нелегкая жизнь.

Потягивая послеобеденный кофе, Эркюль Пуаро оглядывал присутствующих из-под полуприкрытых век и давал оценку каждому из них.

Он хотел, чтобы они собрались здесь, и его желание исполнилось. Ну и что же ему с ними делать? Внезапно Пуаро почувствовал усталость, ему не хотелось продолжать расследование. Интересно, в чем причина? Не было ли это влиянием Элен Эбернети? Ощущавшееся в ней пассивное сопротивление неожиданно стало усиливаться. Неужели спокойная и вежливая Элен умудрилась заразить его этим чувством? Он знал, что она избегала копаться в подробностях смерти Ричарда. Ей хотелось предать все забвению. Пуаро это не удивляло. Чему он удивлялся, так это собственному стремлению согласиться с ней.

Пуаро понимал, что отчет мистера Энтуисла о членах семьи не оставлял желать лучшего. Он описал их подробно и проницательно. Пуаро хотел проверить, совпадет ли его оценка с оценкой старого адвоката. Ему казалось, что при встрече с этими людьми его осенит проницательная идея – не о том, как и когда (над этими вопросами он не намеревался ломать голову – убийство было возможным, и это все, что ему нужно знать), а насчет того, кто. Ибо Эркюль Пуаро обладал немалым жизненным опытом и верил, что, подобно человеку, который, имея дело с живописью, может распознать художника, ему удастся различить определенный тип преступника-любителя, который в случае необходимости может пойти на убийство.

Но это оказалось не так легко.

Беда в том, что он мог представить почти каждого из присутствующих в роли потенциального убийцы. Джордж мог бы убить, как это делает загнанная в угол крыса. Сьюзен – спокойно и деловито, согласно намеченному плану. Грегори – потому что он принадлежит к тем странным типам, которые буквально жаждут понести наказание. Майкл – так как он честолюбив и обладает свойственным убийцам тщеславием. Розамунд – потому что ее кругозор казался пугающе примитивным. Мод – так как мать может быть безжалостной, если речь идет о счастье ее ребенка, а к Тимоти она относилась как к ребенку. Даже мисс Гилкрист была способна замыслить и осуществить убийство, если бы это могло вернуть ей «Иву» во всем блеске былой респектабельности.

А Элен? Пуаро не мог вообразить Элен совершающей убийство. Она была слишком цивилизованна – слишком далека от насилия. К тому же Элен и ее муж, несомненно, любили Ричарда Эбернети.

Пуаро потихоньку вздохнул. До правды не удастся добраться одним прыжком. Ему придется прибегнуть к более медленным и в то же время более надежным методам. Понадобится много разговоров, так как люди, как правило, рано или поздно выдают себя, независимо от того, говорят они правду или лгут…

Элен представила Пуаро, и ему пришлось преодолевать неизбежную досаду, вызванную присутствием незнакомого иностранца на семейном сборище. Он вовсю использовал глаза и уши, наблюдая и слушая – на виду у всех и у закрытых дверей, подмечая симпатии и антипатии, неосторожные слова, часто произносимые при разделе имущества, ловко устраивая беседы наедине, прогулки по террасе и делая про себя выводы. Пуаро говорил с мисс Гилкрист о былой славе ее чайной, о правильном приготовлении бриошей и шоколадных эклеров, посещал с ней огород, обсуждая использование трав в кулинарии. Он провел долгие полчаса, слушая разглагольствования Тимоти о его здоровье и о пагубном воздействии на него краски.

Краска? Пуаро нахмурился. Кто-то еще говорил о краске… Мистер Энтуисл?

Было немало разговоров о живописи – о Пьере Ланскене как художнике, о картинах Коры, восхищавших мисс Гилкрист и с презрением отвергаемых Сьюзен. «Они похожи на почтовые открытки, – говорила она. – Тетя Кора наверняка срисовывала их с открыток».

Это замечание расстроило мисс Гилкрист, которая резко заявила, что «дорогая мисс Ланскене всегда писала с натуры».

– Уверена, что тетя попросту врала, – сказала Сьюзен Пуаро, когда мисс Гилкрист вышла из комнаты. – Фактически я это знаю, хотя не стала сообщать об этом и еще сильнее огорчать бедную старушку.

– А откуда вы знаете?

Пуаро наблюдал за твердыми, волевыми очертаниями подбородка Сьюзен.

«Она всегда уверена в себе, – подумал он. – Возможно, когда-нибудь она окажется чересчур уверенной…»

– Я расскажу вам, – ответила Сьюзен, – только не передавайте это мисс Гилкрист. На одном из пейзажей Полфлексана изображены бухта, маяк и причал – все, что обычно рисуют с натуры любители. Но причал был взорван во время войны, а так как этюд тети Коры был сделан пару лет назад, его никак не могли рисовать с натуры, не так ли? А вот на открытках причал изображен по-прежнему. Одна из таких открыток была в тетиной спальне. Очевидно, тетя Кора сделала грубый набросок в Полфлексане и тайком закончила работу дома, пользуясь открыткой. Забавно, как иногда люди себя выдают!

– В самом деле забавно. – Воспользовавшись удобным случаем, Пуаро продолжил: – Вы не помните меня, мадам, зато я вас помню. Я вижу вас не впервые.

Сьюзен уставилась на него, и он энергично кивнул:

– Да-да, это так. Я сидел в автомобиле, закутанный шарфами, и увидел вас из окошка. Вы говорили с механиком в гараже. На меня вы не обратили внимания – подумаешь, какой-то закутанный иностранец, сидящий в машине. Но я вас заметил, так как вы молоды, хороши собой и стояли на солнце. Поэтому, приехав сюда, я подумал: «Tiens![30] Какое совпадение!»

– В гараже? Где? Когда это было?

– О, совсем недавно – не более недели тому назад. Вот только не могу припомнить где, – солгал Пуаро, который отлично помнил гараж в «Королевском гербе». – Я много разъезжаю по этой стране.

– В поисках подходящего дома для ваших беженцев?

– Да. Слишком многое приходится учитывать – цену, местонахождение, возможность переделок.

– Очевидно, вам понадобится много здесь перестроить. Установить эти ужасные перегородки…

– В спальнях – безусловно. Но большую часть комнат на первом этаже мы не станем трогать. – Пуаро сделал небольшую паузу. – Вас печалит, мадам, что старая семейная усадьба перейдет к иностранцам?

– Конечно нет. – Казалось, вопрос позабавил Сьюзен. – По-моему, это отличная идея. В таком доме, как он выглядит сейчас, никто не смог бы жить. И у меня нет к нему сентиментального отношения. Я не могу назвать его своим домом. Мои родители жили в Лондоне, а сюда только иногда приезжали на Рождество. Честно говоря, дом всегда казался мне ужасным – каким-то непристойным храмом во славу богатства.

– Алтари теперь иные – со встроенной мебелью, скрытым освещением и дорогой простотой. Но богатство все еще имеет свои храмы, мадам. Насколько я понимаю, – надеюсь, вы не сочтете меня нескромным, – вы сами планируете нечто подобное? Не жалея расходов – все de luxe.[31]

Сьюзен рассмеялась:

– Ну, это едва ли храм – всего лишь предприятие.

– Возможно – название не имеет значения… Ведь это будет стоить много денег, не так ли?

– В наши дни все ужасно дорого. Но думаю, что расходы окупятся.

– Расскажите мне о ваших планах. Меня удивляет, что красивая молодая женщина может быть такой практичной и деловой. В дни моей молодости – признаюсь, это было очень давно – красивые женщины думали только о туалетах, косметике и прочих удовольствиях.

– Я как раз и рассчитываю, что женщины по-прежнему думают о своей внешности.

– Ну так расскажите об этом.

Сьюзен рассказала ему о своем проекте со всеми подробностями, невольно обнаруживая наиболее существенные черты своего характера. Пуаро по достоинству оценил ее деловую хватку, смелость планов, способность отметить все нужные детали, отбрасывая лишнее. В то же время он чувствовал, что она может быть безжалостной, как все, кто осуществляет рискованные планы…

– Да, вы добьетесь успеха, – сказал Пуаро. – Вам повезло, что в отличие от многих вы не скованы бедностью. Без капитала далеко не уедешь. Иметь творческие идеи и не располагать средствами для их осуществления – должно быть, это невыносимо.

– Я бы уж точно не могла такого вынести! Но я все равно бы достала деньги – нашла кого-нибудь, кто бы меня финансировал.

– Ну разумеется! Ваш дядя, которому принадлежал этот дом, был богат. Даже если бы он не умер, то так или иначе, как вы выразились, финансировал бы вас.

– Ошибаетесь. Дядя Ричард придерживался довольно отсталых взглядов в том, что касалось женщин. Если бы я была мужчиной… – В ее глазах мелькнул гнев. – Он меня очень сердил.

– Понимаю…

– Старики не должны становиться на пути у молодых. Я… О, прошу прощения.

Эркюль Пуаро весело рассмеялся и подкрутил усы.

– Я стар, но не препятствую молодежи. Никому незачем дожидаться моей смерти.

– Что за дикая мысль!

– Но ведь вы реалистка, мадам. Признаем без лишних споров: мир полон молодых и даже не слишком молодых людей, терпеливо или нетерпеливо ожидающих чьей-нибудь смерти, которая предоставит им если не богатство, то хотя бы возможности.

– Возможности, – повторила Сьюзен, глубоко вздохнув. – Вот что необходимо каждому.

– А вот и ваш муж! – воскликнул Пуаро. – Он может присоединиться к нашей маленькой дискуссии… Мы говорим о возможностях, мистер Бэнкс. О тех возможностях, за которые следует хвататься обеими руками. Как по-вашему, насколько далеко можно при этом зайти?

Но ему было не суждено выслушать мнение Грегори Бэнкса о возможностях или о чем-то еще. Фактически Пуаро вообще не удалось поговорить с Грегом. Либо по собственному желанию, либо по желанию жены Бэнкс старательно избегал вступать с ним в беседу.

Зато Пуаро смог поговорить с Мод Эбернети – о запахе краски, о том, как хорошо, что Тимоти смог приехать в «Эндерби», и как любезно было со стороны Элен пригласить даже мисс Гилкрист.

– Она нам просто необходима. Тимоти часто хочется слегка перекусить, а от чужой прислуги нельзя требовать слишком многого, но в комнатке возле буфетной есть газовая горелка, на которой мисс Гилкрист может подогреть овалтин или еще что-нибудь, никого не беспокоя. И она всегда охотно сбегает за какой-нибудь вещью по лестнице хоть дюжину раз в день. Я чувствую, что само Провидение внушило ей испугаться оставаться одной дома, хотя признаю, что сначала это меня рассердило.

– Испугаться?

Пуаро с интересом выслушал рассказ Мод о внезапном паническом страхе мисс Гилкрист.

– Выходит, она боялась и не могла точно объяснить, чего именно? Любопытно, весьма любопытно.

– Я приписала это замедленному шоку.

– Возможно, вы правы.

– Помню, во время войны, когда бомба взорвалась примерно в миле от нас, Тимоти…

Пуаро поспешил абстрагироваться от Тимоти.

– В тот день произошло что-нибудь особенное? – спросил он.

– В какой день?

– Когда испугалась мисс Гилкрист.

– Да нет, не думаю. У нее это чувство нарастало со времени отъезда из Литчетт-Сент-Мэри – по крайней мере, так она говорила. Там мисс Гилкрист вроде бы ничего не боялась.

И результатом, подумал Пуаро, явился кусок отравленного свадебного пирога. Неудивительно, что с тех пор мисс Гилкрист начала бояться… А с переездом в мирную сельскую местность, где находился «Стэнсфилд-Грейндж», страх не только сохранился, но даже усилился. Почему? Казалось бы, уход за капризным ипохондриком вроде Тимоти должен отнимать столько сил, что любой страх поглотило бы чувство раздражения.

Но что-то в доме Тимоти заставляло мисс Гилкрист бояться. Что? Знала ли она сама?

Оказавшись на короткий промежуток времени перед обедом наедине с мисс Гилкрист, Пуаро заговорил на интересующую его тему, подчеркивая свое присущее иностранцам любопытство.

– Понимаете, я не могу говорить об убийстве с членами семьи. Но я заинтригован. Да и кто бы не был на моем месте? Такое жестокое преступление – пожилую художницу убивают в уединенном коттедже. Как ужасно для близких! Впрочем, полагаю, и для вас тоже. Миссис Тимоти Эбернети дала мне понять, что вы проживали там в то время?

– Да, проживала. Прошу прощения, мсье Понтарлье, но мне не хотелось бы говорить об этом.

– Ну конечно! Прекрасно вас понимаю.

Произнеся эту фразу, Пуаро выжидающе умолк. Как он и думал, мисс Гилкрист сразу же об этом заговорила.

Пуаро не узнал от нее ничего нового, но он безупречно сыграл свою роль, издавая сочувственные возгласы и демонстрируя напряженное внимание, которое не могло не польстить мисс Гилкрист.

Когда она во всех подробностях описала, что ей пришлось перенести, что сказал доктор и как добр был мистер Энтуисл, Пуаро рискнул перейти к следующему пункту:

– Думаю, вы поступили разумно, не оставшись одна в этом коттедже.

– Я просто не могла этого сделать, мсье Пуаро.

– Вы как будто даже боялись остаться одна в доме мистера Тимоти Эбернети во время их пребывания здесь?

Мисс Гилкрист выглядела виноватой.

– Мне ужасно стыдно. Это так глупо! Но меня охватила паника – сама не знаю почему.

– Но это вполне понятно. Вы едва оправились после попытки отравить вас…

Мисс Гилкрист вздохнула и сказала, что не в состоянии понять, почему кто-то мог захотеть ее отравить.

– Очевидно, дорогая леди, этот убийца думал, будто вам что-то известно и это может привести к его разоблачению.

– Но что я могла знать? Какой-то бродяга или полоумный…

– Если только это в самом деле был бродяга. Я в этом сомневаюсь.

– Пожалуйста, мсье Понтарлье! – Мисс Гилкрист казалась расстроенной до глубины души. – Не говорите так! Я не хочу этому верить!

– Чему именно?

– Не хочу верить, что это не был… Я имею в виду, что это был…

Она умолкла, окончательно запутавшись.

– Тем не менее вы этому верите, – проницательно заметил Пуаро.

– Нет!

– А я думаю, да. Поэтому вы и были напуганы. Вы все еще боитесь, не так ли?

– Нет, с тех пор как я приехала сюда. Здесь так много людей и такая приятная семейная атмосфера. Тут я чувствую себя спокойно.

– Мне кажется… Простите мне мое любопытство, но я стар и немощен, поэтому большую часть времени посвящаю праздным размышлениям об интересующих меня делах. Так вот, мне кажется, что в «Стэнсфилд-Грейндж» произошло какое-то событие, заставившее вас вспомнить о ваших страхах. Теперь медицина признаёт огромную роль, которую играет наше подсознание.

– Да, я об этом слышала…

– Я думаю, что ваш подсознательный страх мог, так сказать, выйти наружу благодаря какому-то конкретному случаю – возможно, незначительному, но сыгравшему роль катализатора.

Мисс Гилкрист с радостью ухватилась за эту идею.

– Уверена, что вы правы! – воскликнула она.

– И что же могло явиться этим… э-э… незначительным случаем?

Мисс Гилкрист подумала и неожиданно ответила:

– Знаете, мсье Понтарлье, думаю, что это была монахиня.

Прежде чем Пуаро успел осмыслить услышанное, в комнату вошли Сьюзен с мужем, за которыми следовала Элен.

«Монахиня, – подумал Пуаро. – Интересно, где я уже слышал о монахине в связи с этой историей?»

Он решил этим же вечером незаметно завести разговор о монахинях.

Глава 19

Семья держалась вежливо с мсье Понтарлье – сотрудником ОПБ ООН. Пуаро оказался прав, воспользовавшись аббревиатурой. Все восприняли ОПБ ООН как нечто само собой разумеющееся и даже притворялись, что всё знают об этой организации. Люди крайне неохотно признаются в своем невежестве. Исключение составила Розамунд, которая с любопытством осведомилась:

– А что такое ОПБ ООН? Никогда об этом не слышала.

К счастью, рядом в этот момент никого не оказалось. Пуаро представил свою организацию таким образом, что все, кроме Розамунд, стыдились обнаружить свою неосведомленность о всемирно известном учреждении. Розамунд же ограничилась замечанием:

– Опять беженцы! Я так от них устала. – Таким образом она озвучила невысказанную реакцию многих, стеснявшихся выражать свои чувства столь откровенно.

В итоге Пуаро был принят как предмет иностранного декора, хотя и причиняющий некоторые неудобства. Конечно, всем казалось, что Элен следовало бы избавиться от него на этот уик-энд, но, так как он остался в доме, придется с этим смириться. К счастью, этот чудаковатый маленький иностранец вроде бы плоховато понимал по-английски, часто не мог разобрать, что ему говорят, и, казалось, полностью терялся, когда несколько человек говорили одновременно. Он как будто интересовался только беженцами и послевоенной обстановкой, поэтому его лексикон касался лишь этих тем. Обычная болтовня сбивала его с толку.

Практически всеми забытый, Эркюль Пуаро откинулся на спинку стула, потягивал кофе и наблюдал – так кот наблюдает за чирикающими птичками. Пока еще кот не был готов к прыжку.

В течение суток рыская по дому и обследуя его содержимое, наследники Ричарда Эбернети собрались заявить о своих предпочтениях и, если понадобится, отстаивать их.

Вначале темой разговора стал десертный сервиз из споудовского фарфора,[32] которым собравшиеся только что воспользовались за обеденным столом.

– Я вряд ли долго протяну, – меланхолическим тоном произнес Тимоти. – И у нас с Мод нет детей. Нам едва ли стоит обременять себя бесполезными вещами. Но из чистой сентиментальности мне бы хотелось взять старый десертный сервиз, который напоминает о прошлом. Конечно, он вышел из моды, да и вообще десертные сервизы сейчас не слишком ценятся, но я готов довольствоваться им – и, возможно, булевским шкафчиком[33] из Белого будуара.

– Вы опоздали, дядя, – с самодовольной беспечностью отозвался Джордж. – Утром я попросил Элен оставить споудовский сервиз за мной.

Тимоти побагровел:

– Что значит – оставить за тобой? Еще ничего не решено. И зачем тебе десертный сервиз? Ты ведь не женат.

– Дело в том, что я коллекционирую споудовский фарфор, а это превосходный его образец. Но булевский шкафчик можете взять себе, дядя. Мне он и даром не нужен.

Тимоти отмахнулся от булевского шкафчика.

– Слушай, Джордж, не слишком ли много ты на себя берешь? Я старше тебя, и, кроме того, я – единственный брат Ричарда. Так что сервиз мой!

– Почему бы вам не взять сервиз из дрезденского фарфора, дядя? Прекрасная вещь – и наверняка навевает такие же сентиментальные воспоминания. Как бы то ни было, споудовский сервиз мой. Кто первым пришел, того первым и обслужили.

– Чушь! – рявкнул Тимоти, брызгая слюной.

– Пожалуйста, Джордж, не огорчай дядю, – резко вмешалась Мод. – Ему это вредно. Естественно, он получит сервиз, если захочет. Тимоти имеет право выбирать первым, а вам, молодежи, придется подождать. К тому же он брат Ричарда, а ты всего лишь племянник.

– Я могу кое-что добавить, молодой человек! – Тимоти кипел от бешенства. – Если бы Ричард как следует составил завещание, распоряжаться содержимым этого дома было бы поручено мне! То, что этого не произошло, я могу приписать только дурному влиянию! Повторяю – дурному влиянию! – Он сердито уставился на племянника. – Это завещание просто нелепо! – Тимоти откинулся на спинку стула, схватился за сердце и простонал: – Все это очень скверно на мне отражается. Если бы я мог выпить немного бренди…

Мисс Гилкрист выбежала из комнаты и вернулась, неся рюмку с упомянутым тонизирующим.

– Вот бренди, мистер Эбернети. Прошу вас, не волнуйтесь! Вы уверены, что вам не нужно прилечь?

– Не будьте дурой! – Тимоти залпом выпил бренди. – Прилечь! Я намерен отстаивать свои интересы!

– Право, Джордж, ты меня удивляешь, – сказала Мод. – Твой дядя говорит абсолютно верно. Его желания должны учитываться в первую очередь. Если он хочет десертный сервиз, значит, он его получит!

– Тем более что этот сервиз просто отвратителен, – добавила Сьюзен.

– Придержи язык, Сьюзен! – огрызнулся Тимоти.

Худощавый молодой человек, сидящий рядом со Сьюзен, поднял голову и произнес голосом, в котором слышались пронзительные нотки:

– Не смейте так говорить с моей женой!

Он приподнялся со стула.

– Все в порядке, Грег, – быстро сказала Сьюзен. – Я не возражаю.

– Зато я возражаю!

– Думаю, Джордж, – вмешалась Элен, – ты бы мог оказать дяде любезность и уступить ему сервиз.

– Что значит «уступить»? – взвился Тимоти.

Но Джордж кивнул Элен и сказал:

– Ваше желание – закон, тетя. Я отказываюсь от своего требования.

– Тебе ведь он все равно не нужен, верно? – спросила Элен.

Джордж бросил на нее быстрый взгляд и усмехнулся:

– Беда в том, тетя Элен, что вы слишком проницательны. Вы замечаете больше, чем хотите заметить. Не волнуйтесь, дядя Тимоти, сервиз ваш. Я просто пошутил.

– Ничего себе шутки! – с возмущением произнесла Мод Эбернети. – У твоего дяди мог начаться сердечный приступ!

– Не бойтесь, – весело отозвался Джордж. – Дядя Тимоти наверняка переживет всех нас. Знаете, как говорят, – скрипучие ворота…

– Неудивительно, – злобно фыркнул Тимоти, – что Ричард в тебе разочаровался.

– Что-что? – Добродушие исчезло с лица Джорджа.

– Ты приезжал сюда после смерти Мортимера, рассчитывая занять его место – надеясь, что Ричард сделает тебя своим наследником, не так ли? Но мой бедный брат быстро тебя раскусил. Он понял, что случится с деньгами, если ты будешь ими распоряжаться. Меня удивляет, что Ричард оставил тебе даже часть своего состояния. Он ведь прекрасно знал, на что ты ее истратишь, – на лошадей, игру, Монте-Карло и прочие иностранные казино. Возможно, это не самое худшее. Ричард подозревал тебя в нечестности, верно?

На крыльях носа Джорджа обозначились белые вмятины, но он спокойно промолвил:

– Вам не кажется, что следует быть поосторожнее в выражениях?

– Я плохо себя чувствовал и не мог приехать на похороны, – не унимался Тимоти, – но Мод рассказала мне о словах Коры. Конечно, Кора всегда была дурой – но, может, в этом что-то есть. Если так, то я знаю, кого подозревать…

– Тимоти! – Мод поднялась со стула, спокойная и несокрушимая, словно крепость. – У тебя был тяжелый вечер. Ты должен подумать о своем здоровье. Пойдем наверх. Ты примешь успокоительное и ляжешь. Мы с Тимоти, Элен, возьмем споудовский десертный сервиз и булевский шкафчик на память о Ричарде. Надеюсь, ни у кого нет возражений?

Мод окинула взглядом присутствующих. Никто не откликнулся, и она вышла из комнаты, придерживая за локоть Тимоти и отодвинув мисс Гилкрист, нерешительно мявшуюся у двери.

Джордж первым нарушил молчание.

– Femme formidable![34] – заметил он. – Сказано точно про тетю Мод. Не хотелось бы мне оказаться на пути ее триумфального шествия к цели.

Мисс Гилкрист села и смущенно пробормотала:

– Миссис Эбернети всегда так добра…

Фраза не произвела впечатления.

Майкл Шейн внезапно расхохотался.

– Знаете, – сказал он, – я всем этим просто наслаждаюсь! Прямо сцена из «Наследства Войси». Между прочим, Розамунд и я хотели бы взять малахитовый столик, который стоит в гостиной.

– Ну нет! – воскликнула Сьюзен. – Его хочу взять я.

– Снова-здорово! – усмехнулся Джордж, возведя глаза к потолку.

– Нам незачем из-за этого ссориться, – продолжала Сьюзен. – Столик нужен мне для моего салона красоты. Просто для создания колорита – я поставлю на него большой букет восковых цветов. Цветы найти достаточно легко, а вот зеленые малахитовые столики попадаются не часто.

– Но, дорогая, – возразила Розамунд, – нам нужен этот столик по той же причине – для придания колорита новой постановке. Он как раз относится к нужному периоду – а на него можно поместить восковые цветы или игрушечных колибри. Это будет великолепно смотреться!

– Я тебя понимаю, Розамунд, – сказала Сьюзен. – Но думаю, что мне столик нужнее, чем тебе. На сцене ты можешь использовать бутафорию, а мне для салона необходимы подлинные изделия.

– Как насчет спортивного решения, леди? – осведомился Джордж. – Почему бы не бросить монетку или не разыграть столик в карты? Это вполне бы соответствовало духу времени его изготовления.

Сьюзен улыбнулась.

– Мы с Розамунд поговорим об этом завтра, – ответила она.

Сьюзен, как всегда, казалась абсолютно уверенной в себе. Джордж с любопытством перевел взгляд с ее лица на лицо Розамунд, на котором застыло рассеянное, отсутствующее выражение.

– А вы кого поддержите, тетя Элен? – спросил Джордж. – По-моему, шансы равны. Сьюзен обладает решительностью, а Розамунд – поразительной целеустремленностью.

– Может, не стоит использовать колибри, – задумчиво произнесла Розамунд. – Одну из этих больших китайских ваз можно переделать в красивую лампу с золотым абажуром…

Мисс Гилкрист разразилась умиротворяющей речью:

– Дом полон таких прекрасных вещей! Я уверена, миссис Бэнкс, что зеленый столик будет прекрасно выглядеть в вашем новом салоне. Никогда не видела ничего подобного. Должно быть, он стоит кучу денег.

– Разумеется, его стоимость вычтут из моей доли наследства, – сказала Сьюзен.

– Простите… Я не имела в виду… – смущенно пролепетала мисс Гилкрист.

– Ее можно вычесть из нашей доли, – заметил Майкл. – Вместе со стоимостью восковых цветов.

– Они так великолепно смотрятся на этом столике, – пробормотала мисс Гилкрист. – Поистине эстетическое зрелище…

Но никто не обращал внимания на ее банальности, произносимые, впрочем, с наилучшими намерениями.

– Сьюзен нужен этот столик, – заявил Грег с теми же нервными, пронзительными интонациями.

Последовала неловкая пауза, как будто слова Грега сразу же изменили тональность беседы.

– А что нужно тебе, Джордж? – быстро спросила Элен. – Не считая десертного сервиза.

Джордж усмехнулся, и напряжение ослабло.

– Конечно, стыдно дразнить старика Тимоти, – сказал он. – Но его поведение просто невыносимо. Он так долго все делал по-своему, что это стремление стало патологическим.

– Нужно быть снисходительным к инвалиду, мистер Кроссфилд, – укоризненно заметила мисс Гилкрист.

– Он не инвалид, а обычный старый ипохондрик, – заявил Джордж.

– В самом деле, – подтвердила Сьюзен. – Я не верю, что он болен, а ты, Розамунд?

– Что?

– Ты веришь, что дядя Тимоти болен?

– Нет… не думаю, – рассеянно отозвалась Розамунд. – Прости, я думала, какое освещение лучше подойдет для этого столика.

– Слышите?! – воскликнул Джордж. – Целеустремленность на грани одержимости! Твоя жена опасная женщина, Майкл. Надеюсь, ты это понимаешь.

– Еще как, – мрачно согласился Майкл.

– Битва за столик состоится завтра, – с явным удовольствием провозгласил Джордж. – Противники будут сражаться, соблюдая правила, но решительно. Мы должны выбрать, кого поддерживать. Я буду стоять за Розамунд, которая выглядит мягкой и покладистой, но в действительности отнюдь не такова. Мужья, очевидно, поддержат своих жен. Мисс Гилкрист наверняка примет сторону Сьюзен.

– Право, мистер Кроссфилд, я бы никогда не осмелилась…

– Тетя Элен? – продолжал Джордж, игнорируя бормотание мисс Гилкрист. – Вам принадлежит решающий голос. А, совсем забыл… Мсье Понтарлье?

– Pardon? – Эркюль Пуаро выглядел рассеянным.

Джордж хотел объяснить, в чем дело, но раздумал. Бедняга все равно не понял ни единого слова.

– Просто семейная шутка, – сказал он.

– Да-да, понимаю. – Пуаро вежливо улыбнулся.

– Итак, тетя Элен, ваш голос решающий. На чьей вы стороне?

Элен улыбнулась:

– Возможно, Джордж, столик понадобится мне самой. – Она намеренно переменила тему, обратившись к иностранному гостю: – Боюсь, все это очень скучно для вас, мсье Понтарлье.

– Вовсе нет, мадам. Я считаю привилегией быть допущенным к вашим семейным делам. – Пуаро отвесил поклон. – Я хотел бы сказать… простите, выразить свои сожаления, что этот дом переходит из ваших рук в руки посторонних. Несомненно, это большое горе.

– Мы ни о чем не сожалеем, – заверила его Сьюзен.

– Вы очень любезны, мадам. Для моих пожилых страдальцев это будет прекрасным убежищем. Здесь так мирно и спокойно! Умоляю вас помнить об этом, если когда-нибудь вами овладеют недобрые чувства. Я слышал, что дом хотела приобрести какая-то школа – не обычная, а нечто вроде монастыря, руководимая religieuses… кажется, у вас их называют «монахини». Возможно, вы предпочли бы это?

– Ничуть не бывало, – возразил Джордж.

– Ордена Святого Сердца Девы Марии, – продолжал Пуаро. – К счастью, щедрость неизвестного благотворителя позволила нам предложить более высокую цену. – Он обернулся к мисс Гилкрист: – Кажется, вам не нравятся монахини?

Мисс Гилкрист покраснела и выглядела смущенной.

– Право, мсье Понтарлье, вы не должны думать… Я имею в виду, тут нет ничего личного. Просто я не вижу смысла в том, чтобы отгораживаться от мира таким образом, – по-моему, это не нужно и даже в какой-то мере эгоистично. Я не говорю о тех монахинях, которые преподают или помогают бедным, – уверена, что это самые неэгоистичные женщины в мире и что они приносят много пользы…

– Не могу себе представить, чтобы я захотела стать монахиней, – заметила Сьюзен.

– Выглядят они очень колоритно, – промолвила Розамунд. – Помните, когда в прошлом году возобновили постановку «Чуда», Соня Уэллс смотрелась просто великолепно в костюме монахини.

– Не возьму в толк, – сказал Джордж, – почему Господу должны нравиться средневековые одеяния? Ведь монашки наряжаются именно так. Их платье громоздко, негигиенично и непрактично.

– К тому же оно делает их похожими друг на друга, не так ли? – подхватила мисс Гилкрист. – Конечно, это глупо, но я испугалась, когда жила у миссис Эбернети и туда явилась монахиня собирать пожертвования. Мне почудилось, будто это та же монахиня, которая приходила в коттедж в Литчетт-Сент-Мэри в день дознания по поводу смерти бедной миссис Ланскене. Мне показалось, что она повсюду меня преследует!

– Я думал, монахини ходят за пожертвованиями по двое, – заметил Джордж. – Кажется, на этом построен какой-то детективный роман.

– В тот раз приходила только одна, – отозвалась мисс Гилкрист. – Возможно, теперь им приходится на всем экономить. Как бы то ни было, это оказалась совсем другая монахиня, потому что та собирала деньги на орган для церкви Святого… кажется, Варнавы, а эта – на что-то связанное с детьми.

– Но черты лица у них были похожи? – заинтересованно осведомился Эркюль Пуаро.

Мисс Гилкрист обернулась к нему:

– Пожалуй, да. Та же верхняя губа – как будто там были усы. Думаю, это меня и встревожило – я вообще тогда нервничала и сразу припомнила истории из времен войны о монахинях, которые в действительности были мужчинами – людьми пятой колонны, сброшенными с парашютами. Конечно, потом я поняла, что это глупости.

– Монашеское одеяние – хорошая маскировка, – задумчиво промолвила Сьюзен. – Оно скрывает ноги.

– Все дело в том, – снова заговорил Джордж, – что люди редко смотрят друг на друга внимательно. Поэтому свидетели в суде так часто совершенно по-разному описывают одного и того же человека: высоким и низеньким, худым и толстым, блондином и брюнетом, в темном костюме и в светлом и так далее. Конечно, попадаются и надежные свидетели, но их нелегко определить.

– А иногда, – добавила Сьюзен, – смотришь на себя в зеркало и не знаешь, кто это. Выглядит вроде знакомо. Ты говоришь себе: «Это кто-то, кого я хорошо знаю», а потом внезапно понимаешь, что это ты и есть.

– Было бы куда труднее, – сказал Джордж, – если бы ты мог видеть себя какой ты есть, а не в зеркале.

– Почему? – озадаченным тоном спросила Розамунд.

– Потому что никто не видит себя так, как его видят другие. Все видят себя только в зеркальном – перевернутом отражении.

– Разве это что-то меняет?

– Конечно, – быстро ответила Сьюзен. – Ведь человеческие лица не полностью симметричны. У людей бывают неодинаковые брови, кривые рты, носы неправильной формы. Могу тебе продемонстрировать… У кого есть карандаш?

Кто-то извлек карандаш, и они начали экспериментировать, прикладывая карандаш к разным сторонам носа и со смехом подмечая различия в углах.

Атмосфера почти полностью разрядилась. Все пришли в хорошее настроение. Это уже не были наследники Ричарда Эбернети, собравшиеся для раздела имущества, – просто веселая компания, прибывшая в деревню на уик-энд.

Только Элен Эбернети сидела молча, погрузившись в раздумья.

Эркюль Пуаро со вздохом поднялся и вежливо пожелал хозяйке доброй ночи.

– Возможно, мадам, мне следует проститься. Мой поезд отбывает завтра в девять утра. Это очень рано. Поэтому позвольте поблагодарить вас сейчас за вашу доброту и гостеприимство. Дата передачи дома будет согласована с мистером Энтуислом – разумеется, с учетом ваших пожеланий.

– Мне подойдет любое время, мсье Понтарлье. Я… я уже закончила все, для чего приехала сюда.

– Вы вернетесь на свою виллу на Кипре?

– Да. – На губах Элен Эбернети мелькнула едва заметная улыбка.

– И вы не испытываете сожалений? – допытывался Пуаро.

– Покидая Англию? Или вы имеете в виду «Эндерби»?

– Я имею в виду этот дом.

– Нет. Какой смысл цепляться за прошлое? С прошлым нужно уметь расставаться.

– Да, если это возможно. – Пуаро виновато улыбнулся окружавшим его вежливым лицам. – Иногда прошлое не желает уходить в забвение. Оно стоит рядом и говорит: «Со мной еще не кончено».

Сьюзен с сомнением усмехнулась.

– Я говорю серьезно, – настаивал Пуаро.

– Вы хотите сказать, – спросил Майкл, – что ваши беженцы, прибыв сюда, не смогут полностью забыть о своих страданиях?

– Я не имею в виду моих беженцев.

– Он имеет в виду нас, дорогой, – сказала Розамунд. – Дядю Ричарда, тетю Кору, топор и все прочее. – Она обернулась к Пуаро: – Не так ли?

Пуаро внимательно посмотрел на нее:

– Почему вы так думаете, мадам?

– Потому что вы детектив и по этой причине оказались здесь. Ваша ООП… или как ее там – сплошная чушь, верно?

Глава 20

Последовала пауза. Пуаро ощущал повисшее в воздухе напряжение, хотя не сводил глаз с красивого и безмятежного лица Розамунд.

– Вы необычайно проницательны, мадам, – с поклоном сказал он.

– Вовсе нет, – отозвалась Розамунд. – Как-то раз вас показали мне в ресторане, и я запомнила вашу внешность.

– Однако вы не упоминали об этом – до сих пор?

– Я решила, что так будет забавнее.

– Девочка моя… – неуверенно заговорил Майкл.

Пуаро посмотрел на него. На лице актера был написан гнев и кое-что еще – возможно, страх.

Пуаро окинул взглядом остальных. Лицо Сьюзен было сердитым и настороженным, Грега – замкнутым и словно застывшим, мисс Гилкрист – глуповатым, с широко открытым ртом, Джорджа – напряженным и подозрительным, Элен – испуганным и встревоженным…

При сложившихся обстоятельствах выражения этих лиц казались вполне естественными. Пуаро жалел, что не видел их секундой раньше – когда слово «детектив» слетело с губ Розамунд. Теперь они, безусловно, выглядели не совсем так…

Пуаро расправил плечи и поклонился присутствующим. Иностранные обороты и акцент почти полностью исчезли из его речи.

– Да, – сказал он. – Я детектив.

На носу Джорджа Кроссфилда вновь появились белые вмятины.

– Кто прислал вас сюда? – осведомился он.

– Мне было поручено провести расследование обстоятельств смерти Ричарда Эбернети.

– Кем поручено?

– В данный момент это вас не касается. Но было бы хорошо, не так ли, если бы вы смогли полностью убедиться, что Ричард Эбернети умер естественной смертью?

– Конечно, он умер естественной смертью. Кто сказал, что это не так?

– Кора Ланскене. И теперь она также мертва.

Казалось, в комнате повеяло чем-то зловещим.

– Она сказала так в этой самой комнате, – кивнула Сьюзен. – Но я не думала, что…

– Не думала, Сьюзен? – Джордж Кроссфилд устремил на нее саркастический взгляд. – К чему продолжать притворяться? Надеешься обмануть мсье Понтарлье?

– Мы все так думали, – сказала Розамунд. – И его зовут не Понтарлье, а Геркулес… не помню фамилию…

– Эркюль Пуаро к вашим услугам. – Пуаро снова поклонился.

Возгласов испуга или удивления не было слышно. Казалось, имя ничего не сказало никому из присутствующих. Во всяком случае, оно встревожило их куда меньше, чем слово «детектив».

– Могу я спросить, к каким выводам вы пришли? – осведомился Джордж.

– Он тебе не скажет, дорогой, – ответила за Пуаро Розамунд. – А если и скажет, то неправду.

Из всей компании она одна явно наслаждалась происходящим.

Эркюль Пуаро задумчиво посмотрел на нее.

Пуаро плохо спал той ночью. Он был обеспокоен и не вполне понимал почему. Обрывки разговора, взгляды, странные жесты – все казалось ему многозначительным в ночном безмолвии. Сон был уже на пороге, но никак не приходил. Как только Пуаро собирался заснуть, что-то мелькало у него в голове, заставляя бодрствовать. Краска… Тимоти и краска. Масляная краска… запах масляной краски, каким-то образом связанный с мистером Энтуислом. Краска и Кора. Картины Коры, срисованные с почтовых открыток… Кора, которая лгала, будто писала их с натуры… Нет, дело в том, что сказал мистер Энтуисл, – или это говорил Лэнском? Монахиня, которая приходила в дом в день смерти Ричарда Эбернети. Монахиня с усами. Монахиня в «Стэнсфилд-Грейндж» и Литчетт-Сент-Мэри. Слишком много монахинь! Розамунд, великолепно выглядевшая на сцене в роли монахини. Розамунд, сказавшая, что он детектив, – и все тут же уставились на нее. Должно быть, именно так они смотрели на Кору в тот день, когда она осведомилась: «Но ведь его убили, не так ли?» Тогда Элен Эбернети почувствовала, будто что-то не так. Что именно?.. Элен Эбернети, расстающаяся с прошлым и отправляющаяся на Кипр… Элен, уронившая восковой букет, когда он сказал… Что же он сказал? Пуаро никак не мог вспомнить.

Наконец ему удалось заснуть, но тут начались сновидения…

Пуаро видел во сне зеленый малахитовый столик, на котором стояли под стеклянным плафоном восковые цветы, покрытые густым слоем алой масляной краски. Цвет крови… Он чувствовал ее запах и слышал стоны Тимоти: «Я умираю… Это конец…» Рядом стояла Мод, высокая и суровая, с большим ножом в руке, и отзывалась, словно эхо: «Да, это конец…» Конец – смертное ложе со свечами и молящейся монахиней. Если бы ему удалось увидеть лицо монахини, он бы узнал…

Эркюль Пуаро проснулся – теперь он знал!

Да, это в самом деле конец…

Хотя предстояло пройти еще немалый путь.

Он сортировал разрозненные кусочки мозаики.

Мистер Энтуисл, запах краски, дом Тимоти и то, что должно или могло быть в нем… восковые цветы… Элен… разбитое стекло…

Элен Эбернети в своей спальне не сразу легла в постель. Она думала, сидя за туалетным столиком и глядя невидящими глазами на свое отражение в зеркале.

Ее вынудили пригласить в дом Эркюля Пуаро. Она этого не хотела. Но мистер Энтуисл сделал отказ в высшей степени затруднительным. А теперь все стало ясным. Сейчас уже нельзя позволить Ричарду Эбернети безмятежно покоиться в могиле. Все началось с нескольких слов Коры…

Как все они выглядели в тот день, после похорон? Как они смотрели на Кору? Как выглядела она сама?

Что говорил Джордж насчет того, какими видят себя люди? На этот счет есть какая-то цитата. «Себя узреть, как видят нас другие…» Как видят нас другие…

Невидящие глаза, смотрящие в зеркало, внезапно стали зрячими. Элен видела себя, но не такой, как ее видели другие, – как видела ее Кора в тот день.

Ее правая… нет, левая бровь изгибалась чуть выше правой. Рот? Нет, складка рта была симметричной. Если бы она повстречала себя, то не увидела бы особой разницы со своим отражением в зеркале. Не то что Кора.

Кора… Картина стала четкой… Кора в день похорон – она задает свой вопрос, склонив голову набок и глядя на Элен…

Внезапно Элен прижала руки к лицу. «Это не имеет смысла, – говорила она себе. – Не может иметь…»

Мисс Энтуисл очнулась от чудесного сна, в котором она играла в пикет с королевой Марией; ее разбудил звук телефонного звонка.

Она пыталась игнорировать этот звук, но он не умолкал. Мисс Энтуисл с трудом оторвала голову от подушки и посмотрела на часы возле кровати. Без пяти семь – кто может звонить в такое время? Должно быть, ошиблись номером.

Раздражающий звон продолжался. Мисс Энтуисл вздохнула, накинула халат и вышла в гостиную.

– Кенсингтон 67-5498, – недовольно произнесла она, сняв трубку.

– Это миссис Эбернети – миссис Лео Эбернети. Могу я поговорить с мистером Энтуислом?

– Доброе утро, миссис Эбернети. – Слова «доброе утро» прозвучали не особенно сердечно. – Это мисс Энтуисл. Боюсь, мой брат еще спит. Я тоже спала.

– Простите, – извинилась Элен. – Но мне крайне необходимо срочно поговорить с вашим братом.

– А это нельзя сделать попозже?

– Боюсь, что нет.

– Ну хорошо.

Мисс Энтуисл постучала в дверь комнаты брата и вошла.

– Опять эти Эбернети! – сердито сказала она.

– Что? Эбернети?

– Миссис Лео Эбернети. Звонит в семь утра и хочет с тобой поговорить! Ну и ну!

– Миссис Лео? Боже мой, что там стряслось? Где мой халат? А, вот он, спасибо.

Вскоре адвокат взял трубку:

– Энтуисл у телефона. Это вы, Элен?

– Да. Простите, что подняла вас с постели в такую рань. Но вы велели мне позвонить, как только я вспомню, что показалось мне странным в день похорон, когда Кора ошарашила нас предположением, что Ричард был убит.

– Значит, вы вспомнили?

– Да, – озадаченным голосом ответила Элен, – но это кажется бессмысленным.

– Об этом позвольте судить мне. Это что-то, что вы заметили в одном из присутствующих?

– Да.

– Ну, рассказывайте.

– Это выглядит абсурдным, – виновато сказала Элен. – Но я вполне уверена… Это пришло мне в голову, когда я ночью смотрела на себя в зеркало… Ой!..

Вслед за испуганным возгласом на другом конце провода послышался глухой звук, словно от падения какого-то тяжелого предмета. Мистер Энтуисл не мог понять, в чем дело.

– Алло! – повторял он в трубку. – Элен, вы здесь? Элен…

Глава 21

Прошел почти час, прежде чем мистер Энтуисл после долгих разговоров с телефонистами услышал в трубке голос Эркюля Пуаро.

– Слава богу! – воскликнул адвокат с вполне простительным раздражением. – Коммутатор никак не мог вам дозвониться.

– Ничего удивительного. Трубка была снята с рычага. – В голосе Пуаро явственно слышались мрачноватые нотки.

– Что-нибудь случилось? – резко осведомился мистер Энтуисл.

– Да. Минут двадцать назад горничная обнаружила миссис Лео Эбернети, лежащую без сознания у телефона в кабинете. Тяжелое сотрясение мозга.

– Вы хотите сказать, что ее ударили по голове?

– Думаю, что да. Конечно, она могла упасть и удариться головой о мраморный дверной стопор, но мне и доктору это кажется маловероятным.

– В это время она как раз говорила со мной по телефону. Я удивился, что разговор внезапно прервали.

– Значит, миссис Лео звонила вам? Что она сказала?

– Не так давно Элен упоминала, что в тот момент, когда Кора Ланскене предположила, будто ее брата убили, ей почудилось что-то странное, – к сожалению, она не могла припомнить, почему у нее возникло такое ощущение.

– А теперь она внезапно вспомнила?

– Да.

– И позвонила, чтобы сообщить вам?

– Да.

– Eh bien?[35]

– He было никакого «eh bien», – сердито ответил адвокат. – Она начала рассказывать, но разговор прервался.

– И многое она успела рассказать?

– Ничего существенного.

– Простите, mon ami, но об этом судить не вам, а мне. Что именно она сказала?

– Элен напомнила, что я просил ее сразу же сообщить мне, если она сообразит, что именно показалось ей странным. Она сказала, что вспомнила, но «это кажется бессмысленным». Я спросил ее, касается ли это одного из присутствовавших в «Эндерби» в тот день, и Элен ответила, что касается и что это пришло ей в голову, когда она смотрелась в зеркало…

– Ну?

– Это все.

– И она не намекнула, кого именно это касается?

– Если бы намекнула, то я едва ли позабыл бы сообщить вам об этом, – ядовито заметил мистер Энтуисл.

– Извините, mon ami. Разумеется, вы бы мне сообщили.

– Нам придется подождать, пока она придет в сознание.

– Этого может не произойти еще очень долго, – серьезно произнес Пуаро. – Возможно, никогда.

– Неужели дела настолько плохи? – Голос адвоката слегка дрогнул.

– К сожалению, да.

– Но… это ужасно, Пуаро!

– Да, ужасно. Поэтому мы не можем позволить себе ждать. Случившееся показывает, что мы имеем дело либо с абсолютно безжалостным человеком, либо он настолько сильно напуган, что страх заставляет его быть жестоким.

– Но послушайте, Пуаро, как же быть с Элен? Я беспокоюсь за нее. Вы уверены, что в «Эндерби» ей не грозит опасность?

– Нет, не уверен. Поэтому она не в «Эндерби». Приезжала «Скорая помощь» и забрала ее в больницу, где к ней приставят специальных сиделок и где никому, включая родственников, не будет позволено ее навещать.

Мистер Энтуисл облегченно вздохнул:

– У меня словно камень с души упал! Я всегда очень уважал Элен Эбернети. Женщина исключительных качеств. Конечно, в ее жизни могли быть… ну, скажем, эпизоды, о которых обычно умалчивают.

– Ах вот как?

– Во всяком случае, мне всегда так казалось.

– Отсюда вилла на Кипре. Да, это многое объясняет…

– Я не хочу, чтобы вы начали думать…

– Вы не можете запретить мне думать. Но у меня есть для вас маленькое поручение. Одну минуту.

Последовала пауза, после чего в трубке снова прозвучал голос Пуаро:

– Я должен был убедиться, что нас не подслушивают. Как будто все в порядке. А вам придется совершить небольшую поездку.

– Поездку? – В голосе мистера Энтуисла послышались испуганные нотки. – А, понимаю! Вы хотите, чтобы я приехал в «Эндерби»?

– Вовсе нет. Здесь за все отвечаю я. Нет, вам не понадобится уезжать далеко от Лондона. Вы поедете в Бери-Сент-Эдмундс (ma foi,[36] ну и названия у ваших английских городов!), а там наймете машину и отправитесь в «Форсдайк-Хаус». Это психиатрическая лечебница. Найдите там доктора Пенрита и расспросите его о пациенте, которого недавно выписали.

– Какого пациента? Я уверен, что…

– Пациента зовут Грегори Бэнкс, – прервал Пуаро. – Узнайте, от какого именно психического заболевания его лечили.

– Вы имеете в виду, что Грегори Бэнкс сумасшедший?

– Тс-с! Следите за тем, что говорите. А пока… я еще не завтракал, и вы, наверное, тоже.

– Да. Я слишком беспокоился…

– Вполне понятно. Тогда умоляю вас позавтракать и отдохнуть. В двенадцать отправляется удобный поезд до Бери-Сент-Эдмундса. Если у меня до тех пор появятся новости, я вам позвоню.

– Берегите себя, Пуаро, – с тревогой сказал мистер Энтуисл.

– Разумеется. Я не хочу, чтобы меня ударили по голове мраморным дверным стопором. Можете быть уверены, что я приму все меры предосторожности. А сейчас – до свидания.

Пуаро услышал, как на другом конце провода трубку положили на рычаг, а вслед за этим еще один слабый щелчок. Он улыбнулся – кто-то положил трубку телефона в холле.

Пуаро направился туда, но там никого не оказалось. Он подошел на цыпочках к шкафу под лестницей и заглянул внутрь. В этот момент появился Лэнском, неся поднос с тостами и серебряным кофейником. Он удивленно посмотрел на вышедшего из-за лестницы Пуаро.

– Завтрак подан в столовой, сэр, – сообщил дворецкий.

Пуаро окинул его задумчивым взглядом. Старик выглядел бледным и потрясенным.

– Бодритесь, – сказал Пуаро, похлопав его по плечу. – Все будет хорошо. Не будете так любезны подать чашку кофе ко мне в спальню?

– Конечно, сэр. Я пошлю Дженет.

Лэнском с неодобрением смотрел на спину поднимавшегося по лестнице Эркюля Пуаро, облаченного в шелковый халат с экзотическим узором из треугольников и квадратов.

«Иностранцы! – с горечью подумал дворецкий. – Иностранцы в этом доме! А тут еще у миссис Лео сотрясение мозга! Не знаю, куда мы катимся. Все изменилось после смерти мистера Ричарда».

К тому времени как Дженет принесла кофе, Пуаро успел одеться. Горничная благосклонно приняла его сочувственное бормотание, так как он сделал упор на испытанное ею потрясение.

– В самом деле, сэр, никогда не забуду, что я почувствовала, когда вошла в кабинет с пылесосом и увидела миссис Лео, лежащую на полу. Я была уверена, что она мертвая. Должно быть, она упала в обморок, когда стояла у телефона. И чего это миссис Лео вздумала так рано подниматься? Раньше я за ней такого не замечала.

– Действительно, странно, – согласился Пуаро. – Кроме нее, наверное, больше никто не встал?

– Миссис Тимоти уже поднялась. Она всегда рано встает и часто прогуливается перед завтраком.

– Она принадлежит к поколению, которое поднимается на рассвете, – кивнул Пуаро. – Те, кто помоложе, вероятно, не просыпаются так рано?

– Нет, сэр, когда я принесла им чай, все крепко спали – а я ведь запоздала из-за этой суматохи. Пришлось вызывать доктора и самой сначала выпить чашку чаю, чтобы успокоиться.

Дженет вышла, и Пуаро задумался над ее словами.

Мод Эбернети уже поднялась, а молодое поколение оставалось в постели, но это ровным счетом ничего не значило. Любой мог услышать, как открылась и закрылась дверь комнаты Элен, последовать за ней – а потом вернуться к себе и притвориться спящим.

«Но если я прав, – думал Пуаро, – что, в конце концов, было бы вполне естественно, так как это вошло у меня в привычку, – то нет нужды выяснять, кто где находился. Сначала я должен поискать доказательство там, где оно, по-моему, может быть, а потом произнести маленькую речь. После этого я сяду и посмотрю, что произойдет…»

Пуаро выпил кофе, надел пальто и шляпу, вышел из комнаты, быстро спустился по задней лестнице и покинул дом через боковую дверь. Бодро прошагав четверть мили до почты, он заказал междугородный разговор и вскоре снова беседовал с мистером Энтуислом.

– Да, это опять я. Забудьте о моем поручении. C’était une blague![37] Кто-то меня подслушивал. А теперь, mon vieux,[38] настоящее поручение. Как я говорил, вы должны сесть на поезд. Но поехать не в Бери-Сент-Эдмундс, а туда, где проживает мистер Тимоти Эбернети.

– Но Мод и Тимоти в «Эндерби».

– Вот именно. В доме нет никого, кроме женщины по фамилии Джоунс, которую уговорили, предложив largesse,[39] охранять дом во время отсутствия хозяев. Я хочу, чтобы вы кое-что оттуда взяли.

– Пуаро, дорогой мой, я не могу опускаться до ограбления!

– Это не будет выглядеть ограблением. Вы скажете великолепной миссис Джоунс, которая вас знает, что мистер или миссис Эбернети просили вас взять этот предмет и доставить его в Лондон. Она ничего не заподозрит.

– Возможно. Но мне это не нравится. – В голосе адвоката слышалось крайнее недовольство. – Почему вы сами не можете поехать туда и взять то, что вам нужно?

– Потому что, друг мой, при виде незнакомого человека с иностранной внешностью у миссис Джоунс сразу же возникнут подозрения.

– Да, разумеется. Но что подумают Тимоти и Мод, когда услышат об этом? Я знаю их больше сорока лет.

– Ричарда Эбернети вы знали такое же время, а Кору Ланскене – когда она еще была девочкой.

– Вы уверены, что это действительно необходимо, Пуаро? – страдальческим тоном осведомился мистер Энтуисл.

– Старый вопрос, который задавали на плакатах военного времени: «Ваша поездка действительно необходима?»[40] Говорю вам: это жизненно важно!

– А что за предмет я должен взять?

Пуаро объяснил ему.

– Но право, Пуаро, я не понимаю…

– Вам и незачем понимать. Достаточно того, что понимаю я.

– И что мне делать с этой чертовой штукой?

– Доставить ее в Лондон, по адресу в Элм-Парк-Гарденс. Если у вас есть карандаш, запишите адрес.

Сделав это, мистер Энтуисл произнес тем же тоном мученика:

– Надеюсь, Пуаро, вы знаете, что делаете?

В его голосе звучало сильное сомнение, в отличие от ответа Пуаро:

– Разумеется, знаю. Мы приближаемся к развязке.

– Если бы только знать, что мне собиралась сообщить Элен, – вздохнул адвокат.

– Незачем строить догадки. Я это знаю.

– Знаете? Но, дорогой Пуаро…

– С объяснениями придется подождать. Но позвольте вас заверить: я знаю, что увидела Элен Эбернети, когда смотрела в зеркало.

За завтраком царила напряженная атмосфера. Розамунд и Тимоти так и не появились, а остальные разговаривали вполголоса и ели меньше обычного.

Джордж первым обрел бодрость духа благодаря природному оптимизму.

– Думаю, с тетей Элен все будет в порядке, – сказал он. – Врачи всегда строят кислые физиономии. В конце концов, что такое сотрясение мозга? После него часто выздоравливают через пару дней.

– Одна моя знакомая получила сотрясение мозга во время войны, – заговорила словоохотливая мисс Гилкрист. – На нее упал кирпич, когда она шла по Тоттенхем-Корт-роуд, – тогда был воздушный налет, – и она ничего не почувствовала, а спустя двенадцать часов упала в обморок в ливерпульском поезде. И хотите – верьте, хотите – нет, но она не помнила ни как добралась до вокзала, ни как садилась в вагон, – очнулась в больнице и ничего не могла понять. Она пролежала почти три недели.

– Чего я не могу понять, – промолвила Сьюзен, – так это почему и кому Элен так рано звонила по телефону.

– Возможно, она проснулась, почувствовала себя плохо и решила вызвать врача, – предположила Мод. – А потом у нее закружилась голова, и она упала. По-моему, это единственное возможное объяснение.

– Ей не повезло, что она ударилась головой об этот дверной стопор, – сказал Майкл. – Если бы Элен просто упала на толстый ковер, с ней все было бы в порядке.

Дверь открылась, и вошла нахмуренная Розамунд.

– Не могу найти эти восковые цветы, – сказала она. – Я имею в виду те, которые стояли на малахитовом столике в день похорон дяди Ричарда. – Розамунд устремила на Сьюзен обвиняющий взгляд: – Ты их не брала?

– Конечно нет! Право, Розамунд, неужели ты все еще думаешь о малахитовом столике, когда бедную Элен увезли в больницу с сотрясением мозга?

– Не вижу, почему я должна перестать о нем думать. Если у человека сотрясение мозга, он вообще не знает, что происходит, и для него это не имеет никакого значения. Мы ничем не можем помочь тете Элен, а нам с Майклом нужно вернуться в Лондон завтра к ленчу, чтобы обсудить с Джеки Лайгоу дату премьеры «Карьеры баронета». Поэтому я бы хотела принять решение насчет столика и снова посмотреть на эти восковые цветы. Теперь на столике стоит нечто вроде китайской вазы – приятная вещица, но совсем не того периода. Интересно, куда делись цветы, – возможно, Лэнском знает.

Лэнском только что вошел узнать, закончили ли они завтрак.

– Мы кончили, Лэнском, – сказал Джордж, вставая. – Что случилось с нашим иностранным другом?

– Он попросил подать кофе и тост ему в спальню, сэр.

– Petit dejeuner[41] для ОПБ ООН.

– Лэнском, вы не знаете, где восковые цветы, которые стояли на малахитовом столике в гостиной? – спросила Розамунд.

– Насколько я понимаю, у миссис Лео вышла с ними неприятность, мэм. Она собиралась достать новый плафон, но вряд ли успела.

– Тогда где цветы?

– Возможно, в шкафу под лестницей, мэм. Туда обычно кладут вещи, которые нуждаются в починке. Пойти посмотреть?

– Я посмотрю сама. Пойдем со мной, Майкл. Там темно, а я не собираюсь обшаривать одна темные углы после того, что случилось с тетей Элен.

Все прореагировали весьма резко.

– Что ты имеешь в виду, Розамунд? – осведомилась Мод.

– Ну, ее ведь кто-то ударил, не так ли?

– У нее внезапно закружилась голова, и она упала, – возразил Грегори Бэнкс.

– Это она сама тебе сказала? – рассмеялась Розамунд. – Не мели вздор, Грег, конечно, ее огрели по голове.

– Не следует говорить такие вещи, Розамунд, – сердито сказал Джордж.

– Чепуха, – отрезала Розамунд. – Именно так и должно было случиться. Я имею в виду, что все отлично сходится. Детектив ищет в доме улики, дядю Ричарда отравили, тетю Кору прикончили топором, мисс Гилкрист прислали отравленный свадебный пирог, а теперь Элен ударили тупым орудием. Нас будут убивать одного за другим, а тот, кто останется в живых, и есть убийца. Но я не собираюсь быть убитой.

– А зачем кому-то убивать тебя, Прекрасная Розамунд? – легкомысленно спросил Джордж.

Розамунд широко открыла глаза:

– Разумеется, потому, что я знаю слишком много.

– Что именно ты знаешь? – почти в унисон осведомились Мод Эбернети и Грегори Бэнкс.

Розамунд улыбнулась своей ангельской рассеянной улыбкой.

– Вам тоже хочется это знать, верно? – Она поднялась. – Пошли, Майкл.

Глава 22

В одиннадцать утра Пуаро пригласил всех в библиотеку на неофициальное собрание.

– Вчера вечером, – заговорил он, окидывая задумчивым взглядом лица присутствующих, – миссис Шейн объявила вам, что я частный детектив. Лично я надеялся сохранить свой… ну, скажем, камуфляж несколько дольше. Но это неважно. Сегодня – или в крайнем случае завтра – я все равно сообщил бы вам правду. А теперь прошу внимательно меня выслушать. В своей области я являюсь знаменитостью – можно сказать, величайшей знаменитостью. Мои дарования уникальны!

– Вполне возможно, мсье Понт… нет, мсье Пуаро, не так ли? – с усмешкой сказал Джордж Кроссфилд. – Однако забавно, что я никогда о вас не слышал.

– Это не забавно, а весьма прискорбно! – сурово отозвался Пуаро. – Увы, образование в наши дни оставляет желать лучшего. Все изучают только экономику и методику тестов на интеллект. Но продолжим. В течение многих лет я был другом мистера Энтуисла…

– Так вот кому мы обязаны вашим присутствием!

– Если хотите, можно сказать и так, мистер Кроссфилд. Мистер Энтуисл был очень расстроен смертью своего старого друга, мистера Ричарда Эбернети. Особенно его встревожили слова, произнесенные в день похорон сестрой мистера Эбернети, миссис Ланскене, в этой самой комнате.

– Очень глупо – и абсолютно в стиле Коры, – сказала Мод. – У мистера Энтуисла должно было хватить здравого смысла не обращать на это внимания.

– Еще сильнее его обеспокоила гибель миссис Ланскене, – продолжал Пуаро. – Мистер Энтуисл хотел только одного: убедиться, что это всего лишь совпадение. Иными словами, он хотел быть уверенным, что Ричард Эбернети умер естественной смертью. С этой целью он поручил мне провести необходимое расследование.

Все молчали.

– Я произвел его…

Последовала новая пауза. Пуаро вскинул голову:

– Eh bien,[42] вы все будете рады услышать, что в результате моего расследования стало ясно: нет никаких причин сомневаться в естественной кончине мистера Эбернети. Нет никаких причин предполагать, что он был убит! – Пуаро улыбнулся, торжествующе взмахнув руками. – Хорошие новости, не так ли?

Судя по их виду, это едва ли было так. Они уставились на него, и в глазах всех, за одним-единственным исключением, читались сомнение и подозрение.

Исключение составлял Тимоти Эбернети, который энергично кивнул.

– Конечно, Ричард не был убит! – сердито заявил он. – Никогда не понимал, почему такая мысль могла прийти в голову кому бы то ни было! Обычная выходка Коры – вот и все. Хотела вас испугать – такое уж у нее было чувство юмора. Хотя Кора – моя сестра, но она всегда была слегка чокнутой. Ну, мистер… как вас там, я рад, что у вас хватило здравого смысла прийти к правильному выводу, хотя лично я считаю чертовским нахальством со стороны Энтуисла посылать вас сюда шпионить и вынюхивать. И если он собирается выплатить вам гонорар из нашего наследства, то могу вам сказать, что это ему не удастся! Кто такой Энтуисл, чтобы брать это на себя? Если семья удовлетворена…

– Но семья не удовлетворена, дядя Тимоти, – заметила Розамунд.

– Что-что? – Тимоти уставился на нее, недовольно сдвинув брови.

– Мы не были удовлетворены. К тому же как насчет того, что произошло сегодня утром с тетей Элен?

– Элен как раз в том возрасте, когда запросто можно получить апоплексический удар, – резко сказала Мод.

– Понятно, – протянула Розамунд. – Еще одно совпадение, верно? – Она посмотрела на Пуаро. – Не слишком ли много совпадений?

– Чепуха! – заявила Мод. – Элен плохо себя почувствовала, пошла позвонить доктору, а потом….

– Но она не звонила доктору, – прервала Розамунд. – Я спрашивала у него.

– Кому же она звонила? – резко осведомилась Сьюзен.

– Не знаю, – ответила Розамунд. По ее лицу скользнула тень раздражения. – Но надеюсь узнать, – добавила она.

Эркюль Пуаро сидел в викторианской беседке. Он вынул из кармана большие часы и положил их на столик перед собой.

Пуаро сообщил, что отбывает двенадцатичасовым поездом. До отъезда оставалось полчаса. Полчаса до того, чтобы кое-кто принял решение и пришел к нему. Возможно, даже не один человек…

Беседка хорошо просматривалась из большей части окон дома. Вскоре кто-то должен сюда прийти.

Если этого не произойдет, значит, его знание человеческой натуры несовершенно, а основные выводы неверны.

Пуаро поджидал – как поджидал муху паук в паутине у него над головой.

Первой пришла мисс Гилкрист, выглядевшая взволнованной и расстроенной.

– О, мсье Понтарлье… не помню вашу другую фамилию… – запинаясь, начала она. – Я пришла поговорить с вами… Правда, мне не хотелось, но я чувствовала, что должна это сделать… Я имею в виду, после того, что случилось утром с миссис Лео… Думаю, мистер Шейн прав – это не совпадение и, конечно, не удар, как предположила миссис Тимоти, потому что у моего отца был удар и он выглядел совсем по-другому, да и доктор уверен, что это сотрясение мозга!

Мисс Гилкрист перевела дух и умоляюще посмотрела на Пуаро.

– Да-да, – мягко и ободряюще отозвался он. – Вы хотите что-то мне сообщить?

– Я уже говорила, что мне не хотелось этого делать, потому что она была так добра – нашла мне место у миссис Тимоти и вообще… Я чувствую себя неблагодарной. Она даже отдала мне ондатровый жакет миссис Ланскене – такой красивый, сидит прекрасно, и совсем незаметно, что мех с одной стороны немного вытерся. А когда я хотела вернуть ей аметистовую брошь, она и слушать не пожелала…

– Вы имеете в виду миссис Бэнкс? – осведомился Пуаро.

– Да, но понимаете… – Мисс Гилкрист смотрела вниз, нервно сплетая пальцы рук. Внезапно она подняла взгляд и быстро произнесла: – Понимаете, я слышала!

– Вы хотите сказать, что случайно подслушали разговор…

– Нет. – Мисс Гилкрист покачала головой с подлинно героической решимостью. – Я буду откровенна, тем более что вы иностранец.

Эркюль Пуаро понял ее и ничуть не обиделся.

– Вы имеете в виду, что для иностранца естественно, когда люди подслушивают у дверей, вскрывают чужие письма и читают уже вскрытые?

– О, я бы никогда не стала вскрывать чужие письма, – ответила мисс Гилкрист тоном оскорбленной невинности. – Но я подслушивала в тот день, когда мистер Ричард Эбернети приезжал повидать свою сестру. Мне было любопытно, почему он внезапно объявился после стольких лет… Понимаете, когда не имеешь ни личной жизни, ни друзей, поневоле начинаешь интересоваться делами тех, с кем живешь…

– Да, вполне естественно, – согласился Пуаро.

– Вот и я так думаю… Хотя это, конечно, не совсем правильно. Но я это сделала! И слышала, что он сказал!

– Вы слышали, что мистер Эбернети говорил миссис Ланскене?

– Да. Он сказал что-то вроде: «Не было смысла говорить Тимоти – он просто не стал бы слушать и отмахнулся. Но мне хотелось облегчить душу перед тобой, Кора. Нас осталось только трое. И хотя тебе всегда нравилось изображать простофилю, у тебя достаточно здравого смысла. Как бы ты поступила в таком случае, если бы была на моем месте?» Я плохо разобрала, что ответила миссис Ланскене, но слышала слово «полиция». А мистер Эбернети громко воскликнул: «Я не могу этого сделать – ведь речь идет о моей племяннице!» Потом мне пришлось бежать в кухню, так как там что-то закипело, а когда я вернулась, мистер Эбернети говорил: «Даже если бы я умер насильственной смертью, то хотел бы по возможности избежать вмешательства полиции. Но ты не беспокойся. Теперь, когда я знаю, я приму меры предосторожности». Потом он сказал, что составил новое завещание, обеспечив сестру всем необходимым, и добавил, что, вероятно, ошибался насчет ее мужа, так как она, по-видимому, была с ним счастлива.

Мисс Гилкрист умолкла.

– Понятно, – задумчиво промолвил Пуаро.

– Я никому не собиралась об этом рассказывать. Не думаю, что миссис Ланскене хотелось бы… Но теперь, после того как на миссис Лео покушались сегодня утром, а вы спокойно заявили, что это совпадение… Мсье Понтарлье, это не было совпадением!

Пуаро улыбнулся.

– Действительно, не было, – кивнул он. – Спасибо, что пришли, мисс Гилкрист. Вы оказали мне большую помощь.

Пуаро не без труда избавился от мисс Гилкрист. Это было необходимо, так как он рассчитывал на очередные признания.

Инстинкт его не подвел. Мисс Гилкрист едва успела уйти, как в беседку быстро вошел Грегори Бэнкс. Его лицо было бледным, на лбу выступил пот, а глаза возбужденно блестели.

– Наконец-то! – сказал он. – Я думал, эта глупая женщина никогда не уйдет. Вы были не правы абсолютно во всем, что говорили утром. Ричарда Эбернети убили. Я убил его!

Эркюль Пуаро окинул взглядом молодого человека, не выражая удивления.

– Значит, его убили вы. Как?

Грегори улыбнулся:

– Для меня это не составляло труда. Ведь я в любое время мог раздобыть пятнадцать или двадцать различных ядовитых препаратов. Конечно, следовало обдумать способ введения яда, но у меня возникла великолепная идея. Вся ее ловкость заключалась в том, что мне в тот момент было не обязательно находиться поблизости.

– В самом деле изобретательно, – заметил Пуаро.

Грегори Бэнкс скромно опустил глаза. Он казался довольным.

– А почему вы его убили? – с интересом осведомился Пуаро. – Ради денег, которые должна была унаследовать ваша жена?

– Нет. Конечно нет! – Грегори неожиданно возмутился. – Я вовсе не гоняюсь за деньгами! Не ради них я женился на Сьюзен!

– Вот как, мистер Бэнкс?

– Это он так думал! – с внезапной злобой сказал Грег. – Ричард Эбернети! Он любил Сьюзен, гордился ею, как истинной Эбернети! Но ему казалось, что она неудачно вышла замуж, – он презирал меня, считал, что я ей не пара, потому что и одеваюсь, и говорю не так, как следует. Мерзкий сноб – вот кто он был!

– Не думаю, – мягко возразил Пуаро. – Судя по тому, что я о нем слышал, Ричард Эбернети не был снобом.

– Был, и еще каким! – В голосе молодого человека звучали истерические нотки. – Он считал меня полным ничтожеством и хотя был всегда очень вежлив, но я прекрасно видел, что не нравлюсь ему!

– Вполне возможно.

– Никто не смеет безнаказанно обращаться со мной таким образом! Кое-кто уже пробовал и получил свое! Одна женщина заказывала мне лекарства и была груба со мной. Знаете, что я сделал?

– Да, – ответил Пуаро.

Грегори выглядел удивленным.

– Неужели знаете?

– Знаю.

– Она чуть не умерла, – с удовлетворением сообщил Грег. – Это доказывает, что со мной шутки плохи! Ричард Эбернети меня презирал – и что с ним произошло? Он умер.

– В высшей степени успешное убийство, – тоном поздравления произнес Пуаро. – Но почему вы пришли ко мне и признались?

– Потому, что вы сказали, что он не был убит! Я хотел показать вам, что вы не так умны, как думаете, а кроме того…

– Да? – подбодрил его Пуаро. – Кроме того?

Грег внезапно опустился на скамью. Выражение его лица внезапно резко изменилось – теперь он словно был охвачен каким-то экстазом.

– Это неправильно… жестоко… Я должен понести наказание… должен вернуться в место заключения и искупить свою вину…

Пуаро с любопытством смотрел на него.

– И давно вам хочется сбежать от вашей жены? – осведомился он.

Лицо Грега снова изменилось.

– От Сьюзен? Да ведь она просто чудесная…

– Да, Сьюзен чудесная, и это тяжкое бремя. Она вас страстно любит. Это также нелегко, верно?

Грегори сидел, глядя вперед и словно ничего не замечая. Потом он произнес тоном обиженного ребенка:

– Почему она не может оставить меня в покое? – Он вскочил на ноги. – Сьюзен идет сюда… по лужайке… Я ухожу! Пожалуйста, скажите ей, что я пошел сознаваться в полицейский участок.

– Где Грег? – спросила запыхавшаяся Сьюзен. – Он был здесь! Я его видела!

– Да. – Помолчав, Пуаро добавил: – Ваш муж приходил сказать, что это он отравил Ричарда Эбернети.

– Какая чушь! Надеюсь, вы ему не поверили?

– А почему я не должен ему верить?

– Его и близко не было, когда дядя Ричард умер!

– Возможно. А где он был, когда умерла Кора Ланскене?

– В Лондоне. Мы оба были там.

Эркюль Пуаро покачал головой:

– Нет-нет, так не пойдет. Например, вы во второй половине дня уезжали куда-то в своей машине. Думаю, я знаю куда – в Литчетт-Сент-Мэри.

– Я ничего подобного не делала!

Пуаро улыбнулся:

– Я уже говорил, мадам, что в этом доме встретил вас не впервые. После дознания по поводу гибели миссис Ланскене вы были в гараже «Королевского герба». Вы разговаривали с механиком, а рядом с вами находился автомобиль с пожилым иностранным джентльменом. Вы не заметили его, зато он обратил на вас внимание.

– Не понимаю, о чем вы. Это было в день дознания.

– Да, но помните, что сказал вам механик? Он спросил, не родственница ли вы жертвы, а вы ответили, что вы ее племянница.

– Его просто интересовало все, связанное с убийством.

– Да, но его следующие слова были: «А я ломал голову, где видел вас раньше». Где же он вас видел, мадам? Должно быть, в Литчетт-Сент-Мэри, так как у него это ассоциировалось с тем, что вы – племянница миссис Ланскене. Быть может, он видел вас у ее коттеджа? Когда? Этот вопрос требовал расследования. В результате выяснилось, что вы были в Литчетт-Сент-Мэри во второй половине дня, когда убили Кору Ланскене. Вы оставили машину в том же карьере, что и в день дознания. Ее там видели и запомнили номер. Сейчас инспектору Мортону известно, чья это машина.

Сьюзен уставилась на него. Ее дыхание участилось, но она не обнаруживала явных признаков страха.

– Вы говорите чепуху, мсье Пуаро, и заставили меня забыть о причине моего прихода. Я хотела застать вас одного и…

– Признаться, что это вы, а не ваш муж совершили убийство?

– Конечно нет! За дуру вы, что ли, меня принимаете? И я уже говорила вам, что в тот день Грегори не покидал Лондона.

– В этом вы не можете быть уверены, так как уезжали сами. Почему вы ездили в Литчетт-Сент-Мэри, миссис Бэнкс?

Сьюзен глубоко вздохнула:

– Ладно, слушайте! Слова Коры после похорон не давали мне покоя. В конце концов я решила съездить к ней и выяснить, что вбило эту мысль ей в голову. Грег считал мою идею нелепой, поэтому я не сказала ему, куда еду. Я прибыла туда около трех часов, стучала и звонила в дверь, но никто не отозвался, и я подумала, что Кора куда-то вышла. Если бы я подошла к задней стене коттеджа, то могла бы заметить разбитое окно, но я этого не сделала и вернулась в Лондон, ничего не подозревая.

Лицо Пуаро оставалось бесстрастным.

– Почему ваш муж обвиняет себя в преступлении? – спросил он.

– Потому что он… – Слово едва не сорвалось с языка Сьюзен.

Пуаро ухватился за него:

– Вы собирались пошутить, сказав: «Потому что он чокнутый», но шутка походила бы на правду, не так ли?

– С Грегом все в полном порядке!

– Мне кое-что известно о его прошлом, – сказал Пуаро. – До вашего знакомства он провел несколько месяцев в психиатрической лечебнице «Форсдайк-Хаус».

– Его не ставили на учет. Он был добровольным пациентом.

– Это правда – его официально не признали душевнобольным, но он, безусловно, психически неуравновешен. У него комплекс вины – подозреваю, что с детства.

– Вы не понимаете, мсье Пуаро, – горячо заговорила Сьюзен. – У Грега никогда не было шанса проявить себя. Поэтому я так отчаянно хотела получить деньги дяди Ричарда. Дядя был слишком прозаичен – он не мог этого понять… Я знала, что Грег должен самоутвердиться, почувствовать, что он может быть не только помощником аптекаря, которого гоняют туда-сюда. Теперь все будет по-другому. Грег получит свою лабораторию и будет создавать собственные формулы…

– Да-да, вы готовы подарить ему весь мир, потому что любите его. Но любите слишком сильно, чтобы обеспечить ему покой и счастье. Нельзя давать людям то, что они не способны принять. В конце концов он останется тем, кем ему не хочется быть…

– И кем же?

– Мужем Сьюзен.

– Как вы жестоки! И какую чепуху несете!

– Вы готовы на все, если дело касается Грегори Бэнкса. Вы хотели получить деньги вашего дяди не для себя, а для мужа. Насколько же сильно вы их хотели?

Сьюзен сердито повернулась и выбежала из беседки.

– Я подумал, – беспечным тоном заговорил Майкл Шейн, – что было бы неплохо зайти попрощаться.

Он улыбнулся, и Пуаро ощутил исходящее от него очарование.

Несколько секунд Эркюль Пуаро молча изучал Майкла Шейна. Ему казалось, будто он знает этого человека меньше остальных присутствующих в доме, так как Майкл всегда показывал себя лишь с одной стороны, с какой хотел показать.

– Ваша жена, – заметил Пуаро, – весьма необычная женщина.

Майкл поднял брови:

– Вы так думаете? Розамунд красива – согласен. Но не сказал бы, что она блещет умом.

– Миссис Шейн не пытается выглядеть слишком умной, – кивнул Пуаро. – Но она знает, чего хочет. – Он вздохнул. – Увы, это знают немногие.

– А-а! – Майкл снова улыбнулся. – Вы имеете в виду малахитовый столик?

– Возможно. – Помолчав, Пуаро добавил: – И то, что было на нем.

– Восковые цветы?

– Совершенно верно.

Майкл нахмурился:

– Я не всегда понимаю вас, мсье Пуаро. Как бы то ни было, – улыбка засияла вновь, – я вам благодарен, что мы все очищены от подозрений. Мягко выражаясь, неприятно думать, будто один из нас прикончил бедного старого дядюшку Ричарда.

– Таким он вам показался, когда вы с ним познакомились? – осведомился Пуаро. – Бедным старым дядюшкой Ричардом?

– Ну, разумеется, он хорошо сохранился…

– И пребывал в здравом уме и твердой памяти?

– Конечно.

– При этом был очень проницательным человеком?

– Очевидно.

– И хорошо разбирался в людях?

Улыбка оставалась неизменной.

– С этим я едва ли могу согласиться, мсье Пуаро. Меня он не одобрял.

– Возможно, он считал, что вы не из тех, кто блюдет супружескую верность? – предположил Пуаро.

Майкл рассмеялся:

– Что за старомодная идея!

– Но это правда, не так ли?

– Интересно, что вы имеете в виду?

Пуаро соединил кончики пальцев.

– Понимаете, было проведено расследование, – пробормотал он.

– Вами?

– Не только мною.

Майкл бросил на него быстрый изучающий взгляд. Его реакции, подумал Пуаро, вообще отличаются быстротой. Майкл Шейн был далеко не глуп.

– Вы хотите сказать… что этим заинтересовалась полиция?

– Мнение об убийстве Коры Ланскене как о непреднамеренном преступлении их никогда не удовлетворяло.

– И они наводили справки обо мне?

– Они интересовались местопребыванием родственников миссис Ланскене в день ее гибели, – чопорно отозвался Пуаро.

– Это создает весьма неловкую ситуацию, – с чарующей откровенностью промолвил Майкл.

– В самом деле, мистер Шейн?

– Больше, чем вы в состоянии представить! Понимаете, я говорил Розамунд, что в тот день ходил на ленч с неким Оскаром Луисом.

– И это не соответствует действительности?

– В том-то и дело. Я ездил на машине повидать женщину по имени Соррел Дейнтон – довольно известную актрису. Я играл с ней в ее последнем спектакле. Полицию это, конечно, вполне удовлетворит, чего не скажешь о Розамунд.

– А! – Пуаро принял подчеркнуто скромный вид. – Из-за вашей дружбы возникли определенные неприятности?

– Да… Розамунд заставила меня пообещать, что я с ней больше не увижусь.

– Действительно, положение неловкое… Entre nous,[43] у вас была связь с этой леди?

– О, всего лишь одно из мимолетных приключений! Эта женщина для меня ничего не значила.

– Но вы что-то значили для нее?

– Ну, она бывала довольно утомительной… Женщины так привязчивы. Как бы там ни было, полицию это удовлетворит.

– Вы полагаете?

– Ну, я едва ли мог зарубить топором Кору, если в это время развлекался с Соррел за несколько миль от места преступления. У нее коттедж в Кенте.

– Понимаю. А эта мисс Дейнтон будет свидетельствовать в вашу пользу?

– Не то чтобы она была в восторге, но, так как это убийство, думаю, ей придется это сделать.

– Возможно, она сделает это, даже если вы не развлекались с ней?

– О чем вы? – Майкл внезапно стал мрачным как туча.

– Леди любит вас. Когда женщина влюблена, она может поклясться в чем угодно.

– Вы хотите сказать, что не верите мне?

– Неважно, верю я вам или нет. Не я должен быть удовлетворен.

– А кто?

Пуаро улыбнулся:

– Инспектор Мортон – он только что вышел на террасу через боковую дверь.

Майкл Шейн резко повернулся.

Глава 23

– Я узнал, что вы здесь, мсье Пуаро, – сказал инспектор Мортон.

Двое мужчин прогуливались по террасе.

– Я приехал вместе с суперинтендантом Паруэллом из Мэтчфилда. Доктор Лэрреби звонил ему насчет миссис Лео Эбернети, и он намерен расспросить присутствующих. У доктора возникли сомнения.

– А вы, друг мой? – спросил Пуаро. – Каким образом вы в этом участвуете? Ведь отсюда далеко до вашего родного Беркшира.

– Я хотел задать несколько вопросов, а люди, которым я был должен их задать, весьма удобно собрались здесь. – Помолчав, он осведомился: – Ваша работа?

– Моя.

– И в результате миссис Лео Эбернети стукнули по голове?

– Вы не должны порицать меня за это. Если бы миссис Лео пришла ко мне… Но она вместо этого позвонила своему адвокату в Лондон.

– И когда она выкладывала ему сведения – трах!

– Вот именно – трах!

– И что она успела ему сказать?

– Очень мало. Она закончила на том, что смотрелась в зеркало.

– Женщины часто этим грешат, – философски заметил инспектор. Он внимательно посмотрел на Пуаро: – Это что-нибудь вам подсказало?

– Да. Думаю, я знаю, что она собиралась ему сообщить.

– Вы всегда были догадливы. Так что это было?

– Простите, но разве вы расследуете смерть Ричарда Эбернети?

– Официально – нет. Но практически – да, если она связана с убийством миссис Ланскене.

– Бесспорно, связана. Но я прошу вас, мой друг, дать мне еще несколько часов. Тогда я буду точно знать, правда ли то, что я предполагаю, – понимаете, только предполагаю. Если так…

– Ну?

– Тогда я смогу передать в ваши руки конкретное доказательство.

– Это нам подойдет, – с чувством произнес инспектор Мортон. Он бросил на Пуаро вопросительный взгляд: – Что вы держите про запас?

– Ничего – абсолютно ничего. Ведь доказательства, о котором я упоминал, может в действительности не существовать. Я сделал вывод о его наличии из разных обрывков разговоров. Но ведь я могу ошибаться. – Последняя фраза прозвучала крайне неубедительно.

Мортон улыбнулся:

– Однако такое с вами бывает нечасто?

– Весьма нечасто. Но вынужден признать, что иногда бывает.

– Рад это слышать. Быть всегда правым, вероятно, утомительно.

– Я этого не нахожу, – заверил его Пуаро.

Инспектор рассмеялся:

– И вы просите меня подождать с расспросами?

– Вовсе нет. Поступайте, как планировали. Полагаю, вы не собираетесь произвести арест?

Мортон покачал головой:

– Нет, пока что у нас руки коротки. Сначала нужно получить санкцию прокурора – а до этого еще далеко. Нет, я просто хочу получить у присутствующих сведения об их местопребывании в день убийства. Возможно, в одном случае с официальным предупреждением.

– Понятно. Вы имеете в виду миссис Бэнкс?

– Я же говорил, что вы догадливы. Да. Она была там в тот день. Ее машина стояла в карьере.

– Но никто не видел, как она вела машину?

– Нет. Конечно, то, что она не сказала ни слова о своей поездке, выглядит скверно. Ей придется дать удовлетворительное объяснение.

– Что касается объяснений, у нее достаточно опыта, – сухо заметил Пуаро.

– Да, умная молодая леди. Возможно, даже слишком умная.

– Быть слишком умным – всегда неблагоразумно. Вот так обычно и попадаются убийцы. А о Джордже Кроссфилде выяснилось что-нибудь новое?

– Ничего определенного. Внешность у него вполне ординарная. Великое множество молодых людей, похожих на него, разъезжает по стране на поездах, автобусах и велосипедах. Людям трудно вспомнить неделю спустя, видели они определенного человека в определенном месте в среду или в четверг.

Инспектор сделал небольшую паузу.

– Зато у нас имеется довольно любопытная информация от матери настоятельницы одного монастыря. Две ее монахини ходили по домам, собирая пожертвования. Вроде бы они подходили к коттеджу миссис Ланскене за день до ее убийства, но на их стук и звонки в дверь никто не отозвался. Это естественно: хозяйка была на севере, на похоронах Эбернети, а компаньонка взяла выходной и отправилась на экскурсию в Борнмут. Но дело в том, что монахини утверждают, будто в коттедже кто-то был. Они говорят, что слышали вздохи и стоны. Я спросил, не было ли это днем позже, но настоятельница уверена, что нет. У нее все мероприятия записаны в книге. Возможно, кто-то в тот день искал что-то в коттедже, воспользовавшись отсутствием обеих женщин и, не обнаружив того, что ему было нужно, вернулся на следующий день? Я не придаю особого значения вздохам, а тем более стонам. Даже монахини бывают склонны к фантазиям, а коттедж, где произошло убийство, тем более будит воображение. Важно другое: был ли в коттедже кто-то, кому не следовало там находиться? Если так, то кто это? Все Эбернети были на похоронах.

Пуаро задал вопрос, казалось, не имеющий отношения к делу:

– Монахини, которые собирали пожертвования, не возвращались туда в другой день, чтобы попробовать попасть в коттедж?

– Возвращались – примерно через неделю. По-моему, в день дознания.

– Да, – кивнул Пуаро. – Все сходится.

Инспектор Мортон с любопытством посмотрел на него:

– Откуда такой интерес к монахиням?

– К ним привлекали мое внимание, хотел я того или нет. Не забывайте, инспектор, что монахини приходили в коттедж в тот день, когда там оказался отравленный свадебный пирог.

– Но вы же не думаете… Что за нелепая идея!

– Мои идеи никогда не бывают нелепыми, – сурово произнес Эркюль Пуаро. – А теперь, mon cher, я предоставлю вам возможность расспрашивать присутствующих и расследовать покушение на миссис Эбернети, а сам отправлюсь на поиски племянницы покойного Ричарда Эбернети.

– Только будьте осторожны, разговаривая с миссис Бэнкс.

– Я имею в виду не миссис Бэнкс, а другую племянницу.

Пуаро обнаружил Розамунд на скамейке у ручейка, который стекал вниз миниатюрным водопадом и бежал дальше сквозь заросли рододендронов. Она сидела, глядя на воду.

– Надеюсь, я не потревожу Офелию? – сказал Пуаро, садясь рядом с ней. – Возможно, вы учите роль?

– Я никогда не играла Шекспира, – ответила Розамунд. – Правда, однажды сыграла Джессику в «Венецианском купце». Паршивая роль.

– Тем не менее она не лишена пафоса. «Я никогда не радуюсь, слыша звуки музыки». Какое бремя пришлось нести бедной Джессике – дочери всеми ненавидимого и презираемого еврея. Какие сомнения, должно быть, терзали ее, когда она прибежала к своему возлюбленному с отцовскими дукатами. Джессика с золотом – это одно, а Джессика без золота – совсем другое.

Розамунд обернулась и взглянула на него.

– Я думала, вы уехали, – с упреком сказала она, посмотрев на часы. – Уже начало первого.

– Я опоздал на поезд, – объяснил Пуаро.

– Почему?

– Вы думаете, я сделал это намеренно?

– Полагаю, что да. Вы ведь очень пунктуальны, не так ли? Если бы вы хотели успеть на поезд, то, несомненно, успели бы.

– Ваша логика восхитительна. Вы знаете, мадам, что я сидел в маленькой беседке, ожидая, что вы, возможно, нанесете мне визит?

Розамунд уставилась на него:

– Зачем мне это делать? Вы ведь попрощались со всеми нами в библиотеке.

– Совершенно верно. А вы ничего не хотели мне сказать?

– Нет. – Розамунд покачала головой. – Мне нужно было подумать о многих важных вещах.

– Понимаю.

– Я не часто думаю, – продолжала Розамунд. – Это кажется мне пустой тратой времени. Но важно спланировать свою жизнь так, как тебе этого хочется.

– Именно этим вы и занимались?

– В общем, да… Я пыталась принять решение насчет кое-чего.

– Насчет вашего мужа?

– В некотором смысле.

Помолчав, Пуаро сообщил:

– Только что прибыл инспектор Мортон – полицейский офицер, расследующий обстоятельства гибели миссис Ланскене. Он собирается выяснить у всех вас, что вы делали в тот день, когда ее убили.

– Понятно. Алиби, – весело отозвалась Розамунд. Ее красивое лицо осветила озорная улыбка. – Майклу придется нелегко. Он думает, будто я не знаю, что тогда он был с той женщиной.

– Откуда вы знаете?

– Это было ясно по тому, как он сообщил, что идет на ленч с Оскаром. Майкл говорил нарочито небрежным тоном, слегка наморщив нос, – он всегда так делает, когда лжет.

– Я искренне рад, что не женат на вас, мадам!

– А потом я, конечно, сама проверила это, позвонив Оскару, – продолжала Розамунд. – Мужчины всегда так глупо врут.

– Боюсь, ваш муж не всегда вам верен? – рискнул спросить Пуаро.

Розамунд не стала возражать:

– Далеко не всегда.

– Но вас это не тревожит?

– В некотором отношении это даже забавно, – ответила Розамунд. – Иметь мужа, которого все женщины хотят от тебя увести. Я бы не хотела быть замужем за человеком, который никому не нужен, – как бедняжка Сьюзен. Ее Грег абсолютно никчемен!

Пуаро внимательно смотрел на Розамунд.

– А если бы кому-то удалось увести от вас мужа?

– Не выйдет, – усмехнулась Розамунд. – Тем более сейчас.

– Вы имеете в виду…

– Не сейчас, когда мы получили деньги дяди Ричарда. Майкл, конечно, порядочный бабник – а эта Соррел Дейнтон не прочь заграбастать его целиком и полностью, – но театр для него превыше всего. Теперь он может не только играть, но и сам ставить пьесы. Майкл честолюбив и по-настоящему талантлив. Не то что я. Мне нравится играть, но я бездарь, хотя и выгляжу приятно. Нет, теперь я уже не беспокоюсь из-за Майкла. Ведь это мои деньги.

Ее глаза спокойно встретили взгляд Пуаро. Он думал о том, как странно, что обе племянницы Ричарда Эбернети влюбились в мужчин, которые не способны ответить им тем же. При этом Розамунд была очень красива, а Сьюзен – привлекательна и сексапильна. Сьюзен нуждалась в иллюзии, будто Грегори любит ее, и цеплялась за эту иллюзию. Розамунд, напротив, не питала никаких иллюзий, но твердо знала, чего хочет.

– Все дело в том, – сказала Розамунд, – что я должна принять важное решение относительно будущего. Майкл еще не знает… – На ее губах мелькнула улыбка. – Он узнал, что в тот день я не ходила за покупками, а Риджентс-парк вызывает у него сильные подозрения.

– При чем тут Риджентс-парк? – Пуаро выглядел озадаченным.

– Я пошла туда, побывав на Харли-стрит,[44] просто прогуляться и подумать. Естественно, Майкл считает, что если я туда ходила, то только на свидание с каким-то мужчиной. – Розамунд снова улыбнулась. – Ему это очень не понравилось!

– Но почему бы вам не пойти в Риджентс-парк? – допытывался Пуаро.

– Вы имеете в виду, чтобы прогуляться?

– Да. Вы никогда не делали так раньше?

– Никогда. Зачем мне гулять по Риджентс-парку?

Пуаро посмотрел на нее и промолвил:

– Вам – незачем. – После паузы он добавил: – Думаю, вы должны уступить зеленый малахитовый столик вашей кузине Сьюзен.

Глаза Розамунд широко открылись.

– Это еще почему? Он мне нужен.

– Знаю. Но вы сохраните вашего мужа, а бедная Сьюзен потеряет своего.

– Потеряет? Вы хотите сказать, что Грег завел кого-то? Никогда бы не подумала. Он выглядит таким жалким.

– Измена – не единственный способ потерять мужа, мадам.

– Надеюсь, вы не… – Розамунд уставилась на него. – Вы не думаете, что Грег отравил дядю Ричарда, убил тетю Кору и огрел по голове тетю Элен? Даже мне понятно, что это нелепо!

– Тогда кто это сделал?

– Разумеется, Джордж. Он скользкий тип и замешан в каких-то валютных махинациях – я слышала это от друзей, которые побывали в Монте-Карло. Наверное, дядя Ричард узнал об этом и собирался исключить его из завещания. – Розамунд безмятежно добавила: – Я-то всегда знала, что это Джордж.

Глава 24

Телеграмма пришла в шесть вечера.

Согласно требованию, она была доставлена с посыльным, а не зачитана по телефону, и Эркюль Пуаро, уже некоторое время державшийся вблизи от входной двери, взял телеграмму у Лэнскома, как только ему передал ее мальчик-посыльный.

Пуаро вскрыл телеграмму, позабыв об обычной аккуратности. Она содержала три слова и подпись.

Испустив громкий вздох облегчения, Пуаро вынул из кармана фунтовый банкнот и вручил его ошеломленному посыльному.

– Бывают моменты, – сказал он Лэнскому, – когда следует отказаться от экономии.

– Вполне возможно, сэр, – вежливо отозвался дворецкий.

– А где инспектор Мортон? – спросил Пуаро.

– Один из полицейских джентльменов, – с явным отвращением ответил Лэнском, ловко давая понять, что имена полицейских не стоит запоминать, – ушел. Другой, по-моему, в кабинете.

– Великолепно, – сказал Пуаро. – Немедленно присоединюсь к нему. – Он похлопал Лэнскома по плечу: – Бодритесь, мы близки к цели.

Лэнском выглядел несколько озадаченным, так как его мысли были сосредоточены на отъездах, а не на приближениях.

– Значит, вы не собираетесь уезжать поездом в девять тридцать, сэр? – осведомился он.

– Не теряйте надежды, – посоветовал ему Пуаро. Уже направившись к двери, он повернулся и спросил: – Интересно, не можете ли вы припомнить первые слова, которые произнесла миссис Ланскене, прибыв сюда в день похорон вашего хозяина?

Лицо дворецкого прояснилось.

– Я очень хорошо их помню, сэр, – ответил он. – Мисс Кора… прошу прощения, миссис Ланскене – я всегда думаю о ней как о мисс Коре…

– Вполне естественно.

– Она сказала мне: «Хэлло, Лэнском. Сколько времени прошло с тех пор, как вы приносили нам меренги в хижины». У детей были свои хижины возле ограды в парке. Летом, когда устраивали званые обеды, я обычно приносил юным леди и джентльменам меренги. Мисс Кора, сэр, всегда любила поесть.

Пуаро кивнул.

– Да, – промолвил он, – так я и думал. Это весьма типично.

Он прошел в кабинет и молча протянул инспектору Мортону телеграмму.

Мортон прочитал ее.

– Не понимаю ни слова.

– Пришло время все вам рассказать.

Инспектор усмехнулся:

– Вы говорите как молодая леди из викторианской мелодрамы. Но вам и в самом деле пора выложить все начистоту. Я уже не в силах затягивать процедуру. Этот парень, Бэнкс, настаивает, что отравил Ричарда Эбернети, и хвастается, что нам никогда не узнать, как он это проделал. Почему, когда происходит убийство, всегда кто-нибудь начинает орать, что это его рук дело? Никогда не понимал, что им это дает.

– В данном случае, вероятно, убежище от необходимости отвечать за себя – иными словами, санаторий «Форсдайк».

– Скорее Бродмур.[45]

– Этот вариант тоже может его устроить.

– Неужели он это сделал, Пуаро? Гилкрист сообщила то, что рассказала вам. Если убийца – Грегори Бэнкс, то его жена тоже в этом замешана, и это соответствует тому, что Ричард Эбернети говорил о своей племяннице. Конечно, я не могу представить эту девушку совершающей несколько преступлений. Но чтобы спасти мужа от ответственности, она бы пошла на что угодно.

– Я расскажу вам все…

– Да-да, расскажите, и, ради бога, поскорее!

На этот раз Эркюль Пуаро собрал своих слушателей в большой гостиной.

На обращенных к нему лицах читалось скорее веселье, чем напряжение. Угрозу воплощали инспектор Мортон и суперинтендант Паруэлл. В сравнении с задающими вопросы полицейскими частный детектив Пуаро превращался в нечто забавное.

Тимоти выразил чувства собравшихся, заметив вполголоса жене:

– Проклятый маленький шут! Должно быть, Энтуисл впал в старческий маразм – это все, что я могу сказать.

Казалось, Эркюлю Пуаро придется здорово потрудиться, чтобы произвести нужное впечатление.

Он начал говорить в несколько напыщенной манере:

– Уже второй раз я объявляю о своем отъезде! Утром я сообщил, что уезжаю двенадцатичасовым поездом. Сейчас я сообщаю, что отбываю поездом в двадцать один тридцать – сразу же после обеда. Я покидаю это место, так как мне больше нечего здесь делать.

Я прибыл сюда, чтобы разрешить загадку. Теперь она разрешена. Позвольте вначале остановиться на некоторых моментах, к которым привлек мое внимание достойный мистер Энтуисл.

Во-первых, мистер Ричард Эбернети скоропостижно умер. Во-вторых, его сестра Кора Ланскене заявила: «Но ведь его убили, не так ли?» В-третьих, убивают саму миссис Ланскене. Вопрос в том, являются ли эти три события звеньями одной цепи. Давайте посмотрим, что случилось дальше. Мисс Гилкрист, компаньонка покойной, заболевает, съев кусок свадебного пирога, содержащий мышьяк. Таким образом, это следующее звено в цепи.

Как я говорил вам сегодня утром, в процессе расследования я не обнаружил ничего – абсолютно ничего, что подтверждало бы мнение, будто мистер Эбернети был отравлен. Должен добавить, что в равной степени я не нашел ничего, убедительно доказывающего, что он не был отравлен. Но с двумя следующими звеньями дело обстояло более определенно. Кора Ланскене, несомненно, задала свой сенсационный вопрос после похорон. Все это подтверждают. И так же несомненно, что на следующий день миссис Ланскене была убита топором. Перейдем к четвертому событию. Водитель местного почтового фургона убежден – хотя и не может в этом поклясться, – что он не доставлял в коттедж посылку со свадебным пирогом. Если так, то посылку доставили не по почте, и хотя мы не можем исключить «неизвестное лицо», но должны обратить особое внимание на тех людей, которые имели возможность положить посылку туда, где ее впоследствии обнаружили. Эти люди, разумеется, сама мисс Гилкрист, Сьюзен Бэнкс, приезжавшая в тот день на дознание, мистер Энтуисл (мы должны принимать в расчет и его – не забывайте, что он присутствовал, когда Кора сделала свое роковое замечание) и еще двое – старый джентльмен, представившийся как мистер Гатри, художественный критик, и монахиня или монахини, приходившие тем утром собирать пожертвования.

Я решил исходить из предположения, что водитель почтового фургона не ошибся. Следовательно, небольшую группу подозреваемых нужно было тщательно изучить. Мисс Гилкрист не приобретала ничего со смертью Ричарда Эбернети и очень мало – со смертью Коры Ланскене: фактически кончина последней лишила ее работы и затруднила возможность подыскать новое место. К тому же мисс Гилкрист попала в больницу, безусловно, в результате отравления мышьяком.

Сьюзен Бэнкс выиграла от смерти Ричарда Эбернети и в значительно меньшей степени – от смерти миссис Ланскене; хотя в последнем случае ее мотивом почти наверняка могло быть обеспечение безопасности. У нее были основания считать, что мисс Гилкрист подслушала относящийся к ней разговор между Корой Ланскене и ее братом, и, следовательно, она могла решить, что мисс Гилкрист необходимо убрать. Помните, что миссис Бэнкс отказалась пробовать свадебный пирог и предлагала не звать врача до утра, когда мисс Гилкрист ночью стало плохо.

Мистер Энтуисл не выиграл ни от одной из смертей, однако обладал немалым контролем над делами и трастовыми фондами мистера Эбернети, поэтому здесь могла крыться какая-то причина, по которой Ричард Эбернети не должен был прожить слишком долго. Но, спросите вы, если преступник – мистер Энтуисл, то почему он обратился ко мне?

На это я отвечу – не в первый раз убийца бывает слишком уверен в себе.

Теперь мы переходим, так сказать, к двум посторонним – мистеру Гатри и монахине. Если мистер Гатри – действительно тот, за кого он себя выдавал, то он освобождается от подозрений. То же самое относится и к монахине. Вопрос в том, являлись ли эти люди теми, кем представились.

Могу добавить, что через это дело проходит довольно странный «лейтмотив» в виде монахини. Монахиня приходит в дом мистера Тимоти Эбернети, и мисс Гилкрист кажется, что это та же монахиня, которую она видела в Литчетт-Сент-Мэри. К тому же монахиня или монахини приходили сюда за день до смерти мистера Эбернети…

– Ставлю три против одного, что это монахиня, – пробормотал Джордж Кроссфилд.

– Итак, – продолжал Пуаро, – перед нами фрагменты картины: смерть мистера Эбернети, убийство Коры Ланскене, отравленный свадебный пирог, «лейтмотив» в виде монахини.

Упомяну и о других моментах, привлекших мое внимание: визит художественного критика, запах масляной краски, почтовая открытка с изображением гавани Полфлексана, букет восковых цветов, стоявший на том малахитовом столике, где теперь стоит китайская ваза.

Размышление над этими моментами и привело меня к правде, которую я собираюсь вам сообщить.

Первую ее часть я поведал утром. Ричард Эбернети умер внезапно – но не было никаких причин предполагать «нечестную игру», если бы не слова, сказанные его сестрой Корой после похорон. Все дело об убийстве Ричарда Эбернети основано на этих словах. В результате их вы все поверили, что имело место убийство, и поверили не только из-за самих слов, но и из-за характера Коры Ланскене. Ибо Кора всегда славилась умением говорить правду в неподходящие моменты. Таким образом, подозрение, что Ричард Эбернети был убит, основывалось не только на фразе Коры, но и на ней самой.

Теперь я перехожу к вопросу, который неожиданно задал самому себе: «Насколько хорошо вы все знали Кору Ланскене?»

Пуаро сделал паузу, и Сьюзен резко осведомилась:

– Что вы имеете в виду?

– То, что вы знали ее плохо, – ответил Пуаро. – Младшее поколение вовсе не видело ее, а если и видело, то в детстве. Среди присутствовавших только три человека по-настоящему знали Кору – дворецкий Лэнском, который очень стар и плохо видит, миссис Тимоти Эбернети, которая видела ее всего несколько раз, когда выходила замуж, и миссис Лео Эбернети, знавшая Кору достаточно хорошо, но не видевшаяся с ней более двадцати лет.

Поэтому я сказал себе: «Предположим, что в тот день на похороны приезжала не Кора Ланскене».

– Вы имеете в виду, что тетя Кора… не была тетей Корой? – недоверчиво спросила Сьюзен. – Что убили не тетю Кору, а кого-то другого?

– Нет-нет, убили именно Кору Ланскене. Но за день до того на похороны ее брата приезжала не Кора Ланскене, а женщина, чьей целью было воспользоваться фактом внезапной кончины Ричарда и создать у его родственников впечатление, что он был убит. Это ей удалось проделать в высшей степени успешно!

– Чушь! Зачем? Чего ради? – заговорила Мод.

– Зачем? Чтобы отвлечь внимание от другого убийства – убийства самой Коры Ланскене. Ибо если Кора говорит, что Ричард был убит, а на следующий день убивают ее саму, две смерти будут, скорее всего, рассматривать как возможные причину и следствие. Ведь если Кора убита, ее коттедж взломан и версия об ограблении не убеждает полицию, на кого падет подозрение в первую очередь? На женщину, которая жила в одном доме с жертвой.

– Право же, мсье Понтарлье, – почти весело запротестовала мисс Гилкрист, – неужели вы предполагаете, что я совершила убийство из-за аметистовой броши и нескольких ничего не стоящих этюдов?

– Нет, – ответил Пуаро, – из-за кое-чего более ценного. Один из этих этюдов, мисс Гилкрист, изображающий гавань Полфлексана, был скопирован, как проницательно догадалась мисс Бэнкс, с открытки, где был изображен не существующий ныне причал. Но миссис Ланскене всегда рисовала с натуры. Тогда я вспомнил, что мистер Энтуисл упоминал о запахе масляной краски в коттедже, когда он впервые там побывал. Вы умеете рисовать, не так ли, мисс Гилкрист? Ваш отец был художником, и вы многое знаете о картинах. Предположим, одна из картин, приобретенных Корой на дешевых распродажах, в действительности была очень ценной. Предположим, что сама Кора не подозревала о ее ценности, но вам это было известно. Вы знали, что Кора в скором времени ожидала визита старого друга – известного художественного критика. Затем ее брат внезапно умер – и в вашей голове родился план. Ничего не стоило подсыпать в утренний чай Коры такую дозу снотворного, чтобы она пробыла без сознания весь день похорон, покуда вы играли ее роль в «Эндерби». Вы хорошо знали об «Эндерби», слушая разговоры Коры. Подобно многим пожилым людям, она часто рассказывала о своем детстве. Вы изобретательно упомянули старому Лэнскому, войдя в дом, о меренгах и хижинах – это должно было убедить его, что вы та, за кого себя выдаете, если бы он начал в этом сомневаться. Да, вы в полной мере воспользовались в тот день вашими знаниями об «Эндерби», ссылаясь на разные события прошлого и предаваясь воспоминаниям. Никто не заподозрил, что вы не Кора. На вас была ее одежда – конечно, вы что-то подложили внутрь, чтобы выглядеть полнее, – а так как она носила фальшивую челку, вам было легко ее использовать. Никто из присутствующих не видел Кору по меньшей мере двадцать лет, а за двадцать лет люди настолько меняются, что их бывает невозможно узнать. Однако привычки и детали поведения хорошо запоминаются, а Кора обладала весьма выразительными манерами, которые вы тщательно репетировали перед зеркалом.

И вот тут-то, как ни странно, вы сделали первую ошибку. Вы забыли, что зеркало все показывает наоборот. Изображая перед зеркалом привычку Коры по-птичьи склонять голову набок, вы не сознавали, что воспроизводите ее неверно. Вы видели, как Кора наклоняет голову вправо, но забыли, что, воспроизводя подобный эффект в зеркале, вы наклоняете голову влево.

Вот что озадачило и обеспокоило Элен Эбернети в тот момент, когда вы выступили с вашей знаменитой инсинуацией. Ей показалось, будто что-то «не так». Я понял, в чем дело, вчера вечером, когда Розамунд Шейн неожиданно сделала замечание о том, что происходит в подобных случаях. Все всегда смотрят на говорящего. Следовательно, что-то «не так» было с Корой Ланскене, так как в тот момент на нее смотрели все, включая миссис Лео. Вчера вечером, после разговора об отражениях и о том, как кто себя видит, миссис Лео, очевидно, стала экспериментировать перед зеркалом. Ее лицо не особенно асимметрично. Возможно, она подумала о Коре, вспомнила о ее привычке наклонять голову вправо и повторила этот жест, глядя в зеркало. Что-то в отражении показалось ей неправильным, и она тотчас же сообразила, что было «не так» в день похорон. Миссис Лео задумалась: либо Кора стала наклонять голову не вправо, а влево, что казалось маловероятным, либо Кора не была Корой, что тоже вроде бы не имело смысла. Но она решила сразу же сообщить о своем открытии мистеру Энтуислу. Однако некто, привыкший рано вставать, уже поднялся, последовал за ней и, опасаясь разоблачения, ударил ее мраморным дверным стопором. – После паузы Пуаро добавил: – Теперь могу сообщить вам, мисс Гилкрист, что сотрясение мозга у миссис Эбернети не слишком тяжелое. Скоро она сама сможет нам рассказать, что с ней произошло.

– Я ничего подобного не делала, – заявила мисс Гилкрист. – Все это – бессовестная ложь.

– В тот день на похороны приезжали вы, – внезапно заговорил Майкл Шейн, пристально изучая лицо мисс Гилкрист. – Мне следовало догадаться раньше – я смутно чувствовал, что где-то вас уже видел, но никто не обращает особого внимания на…

– На простую компаньонку – почти служанку, – закончила мисс Гилкрист слегка дрожащим голосом. – Но продолжайте, мсье Пуаро! Договаривайте ваш вздор до конца!

– Разумеется, предположение об убийстве, сделанное вами после похорон, было всего лишь первым шагом, – снова заговорил Пуаро. – Многое вы держали про запас. В любой момент вы были готовы признаться, что подслушали разговор Ричарда с его сестрой. В действительности он, несомненно, сообщил ей, что ему осталось недолго жить, что объясняет загадочную фразу в письме, которую Ричард Эбернети написал Коре по возвращении домой. «Монахиня» была другим вашим изобретением. Монахиня, вернее, монахини, приходившие в коттедж в день дознания, натолкнули вас на мысль упомянуть о монахине, которая «повсюду за вами следует», что вы и сделали, когда старались услышать, что говорит миссис Тимоти по телефону миссис Лео. Другая причина – стремление сопровождать миссис Тимоти в «Эндерби», дабы узнать, на кого падают подозрения. Что касается отравления себя мышьяком – тяжелого, но отнюдь не смертельного, – то это достаточно старый прием. Могу сообщить, что он пробудил в инспекторе Мортоне подозрения на ваш счет.

– А картина? – спросила Розамунд. – Что это была за картина?

Пуаро медленно развернул телеграмму.

– Этим утром я позвонил мистеру Энтуислу, поручив ему поехать в «Стэнсфилд-Грейндж» и, якобы по просьбе самого мистера Эбернети, – тут Пуаро устремил твердый взгляд на Тимоти, – пошарить среди картин в комнате мисс Гилкрист и взять с собой ту, что изображает гавань Полфлексана, под предлогом изготовления новой рамки в качестве сюрприза для мисс Гилкрист. В действительности он должен был доставить картину в Лондон и явиться с ней к мистеру Гатри, которого я предупредил телеграммой. В результате сделанный наспех набросок гавани был удален, обнаружив оригинальную картину. – Он поднял телеграмму и прочитал: – «Безусловно Вермеер. Гатри».

Внезапно, словно под действием электрошока, мисс Гилкрист разразилась бессвязной речью:

– Я знала, что это был Вермеер! А она не знала! Рассуждала о Рембрандте и итальянских примитивистах и не могла распознать Вермеера, когда он был у нее под носом! Всегда разглагольствовала об искусстве – и ничего в нем не смыслила! Она была на редкость глупой женщиной. Вечно болтала об «Эндерби», о детстве, о Ричарде, Тимоти, Лоре и всех остальных. Эти дети купались в деньгах! У них всегда было все самое лучшее! Вы не представляете, как надоедает час за часом, день за днем слушать одно и то же и откликаться: «О да, миссис Ланскене!», «В самом деле, миссис Ланскене?». Притворяться, что тебе интересно, а в действительности скучать, зная, что впереди тебя не ждет ничего… И тут – Вермеер! Я читала в газете, что картина Вермеера недавно была продана за пять с лишним тысяч фунтов!

– И вы так жестоко убили ее из-за пяти тысяч? – В голосе Сьюзен звучало недоверие.

– На пять тысяч, – отозвался Пуаро, – можно взять в аренду чайную и снабдить ее всем необходимым…

Мисс Гилкрист повернулась к нему:

– Хоть вы меня понимаете. Это был мой единственный шанс. Я должна была раздобыть крупную сумму. – Навязчивая идея вибрировала в ее голосе. – Я собиралась назвать новую чайную «Пальма» и заказать меню с верблюдами на обложке. Иногда можно достать симпатичный фарфор – из того, что не приняли для экспорта, – а не эти ужасные белые чашки. Я хотела открыть чайную в каком-нибудь приятном месте, где живут симпатичные люди, – в Рае или, может, Чичестере… Я уверена, что смогла бы добиться успеха. – Помолчав, она задумчиво добавила: – Дубовые столики и маленькие плетеные стулья с мягкими сиденьями в красно-белую полоску…

Несколько секунд несуществующая чайная казалась более реальной, чем викторианская солидность гостиной в «Эндерби»…

Чары развеял инспектор Мортон.

Мисс Гилкрист вежливо повернулась к нему.

– Конечно, – сказала она. – Я готова следовать за вами. Не хочу никаких неприятностей. В конце концов, если я не смогу открыть «Пальму», все остальное не имеет значения…

Мисс Гилкрист вышла из комнаты вместе с инспектором, а Сьюзен произнесла по-прежнему дрожащим голосом:

– Никогда не представляла себе убийцу, выглядящую как леди. Это ужасно…

Глава 25

– Но я не понимаю, при чем тут восковые цветы, – сказала Розамунд, с укоризной глядя на Пуаро своими огромными голубыми глазами.

Они находились в лондонской квартире Элен. Сама Элен отдыхала на диване, а Розамунд и Пуаро пили чай вместе с ней.

– Не понимаю, какое отношение имеют к этому восковые цветы, – повторила Розамунд, – и малахитовый столик.

– Малахитовый столик – никакого. А восковые цветы были второй ошибкой мисс Гилкрист. Она упомянула, что они великолепно выглядят на малахитовом столике. Но мисс Гилкрист не могла видеть их там, потому что их разбили и унесли до ее приезда вместе с Тимоти и Мод. Значит, она видела их, побывав в «Эндерби» как Кора Ланскене.

– Глупо с ее стороны, – заметила Розамунд.

Пуаро погрозил ей пальцем:

– Это показывает, мадам, насколько опасны могут быть разговоры. Я глубоко убежден, что если вы сумеете заставить человека достаточно долго беседовать с вами на любую тему, то рано или поздно он себя выдаст. Это и произошло с мисс Гилкрист.

– Впредь буду осторожнее, – задумчиво промолвила Розамунд. Внезапно ее лицо прояснилось. – Знаете, у меня будет ребенок.

– Ага! Так вот что скрывалось за Харли-стрит и Риджентс-парком?

– Да. Я была так удивлена и взволнована, что просто должна была куда-нибудь пойти и подумать.

– Помню, вы говорили, что делаете это не слишком часто.

– Ну, не думать гораздо легче. Но на этот раз мне надо было принять решение насчет будущего. Я решила оставить сцену и быть только матерью.

– Эта роль отлично вам подойдет. Я уже предвижу очаровательные фотографии в «Скетче» и «Тэтлере».

Розамунд счастливо улыбнулась:

– Да, это чудесно. Знаете, мсье Пуаро, Майкл очень доволен. Никак от него этого не ожидала. – Помолчав, она добавила: – А малахитовый столик я уступила Сьюзен. Я подумала, что раз у меня будет малыш…

Она оставила фразу неоконченной.

– Косметическое предприятие Сьюзен выглядит многообещающе, – заметила Элен. – Уверена, что она добьется большого успеха.

– Да, миссис Бэнкс рождена для успеха, – кивнул Пуаро. – В этом она похожа на своего дядю.

– Полагаю, вы имеете в виду Ричарда, а не Тимоти? – осведомилась Розамунд.

– Безусловно, не Тимоти, – ответил Пуаро.

Они рассмеялись.

– Грег куда-то уехал, – сказала Розамунд. – Сьюзен говорит, что он отдыхает в санатории.

Она вопросительно посмотрела на Пуаро, но он промолчал.

– Не могу понять, – продолжала Розамунд, – почему Грег настаивал, что убил дядю Ричарда. Думаете, это форма эксгибиционизма?

Но Пуаро вернулся к предыдущей теме:

– Я получил очень любезное письмо от мистера Тимоти Эбернети. Он выражает удовлетворение услугами, которые я оказал семье.

– По-моему, дядя Тимоти – ужасный тип, – заявила Розамунд.

– Я собираюсь погостить у них на будущей неделе, – сказала Элен. – Они хотят привести в порядок сад, но с прислугой по-прежнему трудно.

– Очевидно, им недостает этой жуткой мисс Гилкрист, – усмехнулась Розамунд. – Но думаю, что в конце концов она прикончила бы и дядю Тимоти. Вот было бы забавно!

– Убийства всегда кажутся вам забавными, мадам?

– Вовсе нет, – рассеянно отозвалась Розамунд. – Но я ведь думала, что это Джордж. Ничего, – весело добавила она. – Возможно, когда-нибудь он тоже кого-то убьет.

– И это будет необычайно забавно, – саркастически произнес Пуаро.

– В самом деле, – согласилась Розамунд.

Она съела очередной эклер с лежащего перед ней блюдца.

Пуаро обернулся к Элен:

– А вы, мадам, отбываете на Кипр?

– Да, через две недели.

– Тогда позвольте пожелать вам удачного путешествия.

Он склонился над ее рукой. Элен пошла проводить его, оставив Розамунд наслаждаться пирожными.

– Я хотела, чтобы вы знали, мсье Пуаро, – сказала Элен, – что наследство Ричарда означает для меня больше, чем для всех остальных.

– Даже так, мадам?

– Да. Понимаете… на Кипре есть один мальчик… Мы с мужем очень любили друг друга, но, к сожалению, у нас не было детей. Когда он умер, я чувствовала себя страшно одинокой. В конце войны, работая сиделкой в больнице, я встретила одного человека… Он был моложе меня и женат, хотя и не очень счастлив. Какое-то время мы прожили вместе. Потом он вернулся в Канаду – к жене и детям. Он никогда не узнал о… нашем ребенке. Возможно, его бы это не обрадовало, но для меня – женщины средних лет, у которой все позади, – это выглядело чудом. С деньгами Ричарда я смогу обеспечить моему так называемому племяннику образование и начало карьеры. – Помолчав, она добавила: – Я никогда не рассказывала об этом Ричарду. Он был очень привязан ко мне, как и я к нему, – но не понял бы меня. А вы так много знаете обо всех нас, что мне захотелось рассказать вам и об этом.

Пуаро снова поцеловал ей руку.

– Хэлло, Пуаро, – поздоровался мистер Энтуисл. – Я только что вернулся с заседания суда. Конечно, ее признали виновной. Но не удивлюсь, если мисс Гилкрист окончит свои дни в Бродмуре. В тюрьме она окончательно рехнулась. Счастлива, весела и проводит время, строя планы открытия целой сети чайных. Ее последнее заведение будет называться «Куст сирени». Она откроет его в Кроумере.

– Неужели она всегда была слегка не в себе? По-моему, нет.

– Господи, конечно нет! Она была в здравом уме, как мы с вами, когда спланировала и хладнокровно совершила убийство. У нее есть голова на плечах, хотя об этом не догадаешься, глядя, как она суетится и запинается.

Пуаро слегка поежился:

– Я думаю о словах Сьюзен Бэнкс – что она никогда не представляла себе убийцу, выглядящую как леди.

– Почему бы и нет? – промолвил мистер Энтуисл. – Убийцы бывают самые разные.

Они умолкли, и Пуаро задумался об убийцах, которых он знал…

В 4.50 ИЗ ПАДДИНГТОНА

Глава 1

Миссис Мак-Гилликади проталкивалась среди толпы, задыхаясь и едва поспевая за носильщиком. Она была женщиной небольшого роста и полной, а носильщик, высоченный детина, отмеривал путь семимильными шагами. К тому же миссис Мак-Гилликади была увешана бесчисленным количеством свертков — результатом длительного хождения по магазинам перед рождественскими праздниками. Поэтому она и не могла угнаться за носильщиком, и когда он уже завернул в конце вокзала за угол, миссис Мак-Гилликади все еще протискивалась сквозь толпу.

От платформы № 1 только что отошел поезд. Но чуть в стороне колыхалось огромное море людей, люди спешили во всех направлениях сразу: толпились у входа в метро, у камеры хранения, у кафе, у справочных бюро, толкались возле стендов с расписанием поездов, загромождали вход и выход на вокзал.

Миссис Мак-Гилликади толкали со всех сторон, и она, еле-еле пробившись, наконец добралась до входа на платформу № 3. Здесь она поставила около ног свои вещи и стала искать в сумочке билет, чтобы пройти мимо сурового железнодорожника.

В этот момент прямо над ее головой раздался голос из репродуктора, хриплый, но довольно отчетливый: «В 4 часа 50 минут от платформы № 3 отправляется поезд до станции Чедмаут. Остановки: Милчеетер, Уэйвертон, Карвиль, Джанкшин, Роксетер, далее везде. Пассажиров, сходящих в Брэкхемптоне и Милчестере, просим садиться в задние вагоны. Пассажиры, следующие до Венекуэй, должны делать пересадку в Роксетере».

Голос смолк, репродуктор отключился, но через несколько секунд зазвучал снова: «В 4 часа 35 минут к платформе № 9 прибывает поезд из Бирмингема и Уолверхемптона».

Миссис Мак-Гилликади нашла, наконец, свой билет и предъявила его контролеру. Тот надорвал его и произнес:

— Направо. Последние вагоны.

Миссис Мак-Гилликади двинулась вдоль платформы, отыскала своего носильщика, который со скучающим видом вглядывался в пространство у двери вагона третьего класса.

— Вам сюда, мадам.

— Нет. Я еду в первом классе, — сказала миссис Мак-Гилликади.

— Вы мне этого не сказали, — пробурчал носильщик, пренебрежительно окинув взглядом ее пальто из крапчатого твида, очень смахивавшее на мужское.

Миссис Мак-Гилликади, заранее сказавшая носильщику, что едет в первом классе, не стала больше объясняться по этому поводу; она очень устала и едва могла перевести дыхание от быстрой ходьбы.

Носильщик взялся за чемодан и перенес его к соседнему вагону. Миссис Мак-Гилликади разместилась, наконец, с комфортом. Этим поездом ездили немногие. Пассажиры первого класса предпочитали ездить или же более быстрым утренним экспрессом, или поездом с вагоном-рестораном, отправлявшимся в 6.40. Миссис Мак-Гилликади заплатила носильщику, который с явным разочарованием дал понять, что так платят лишь пассажиры третьего класса. Но миссис Мак-Гилликади хотя и потратилась, чтобы ехать с удобствами, не хотела швырять деньги на чаевые.

Она уселась поудобнее, со вздохом облегчения откинулась на бархатные подушки и раскрыла журнал. Минут через пять поезд тронулся.

Журнал выскользнул из рук миссис Мак-Гилликади, голова склонилась набок, она уже спала. Через тридцать пять минут она проснулась отдохнувшей, поправила съехавшую набок шляпку, выпрямилась и взглянула в окно, за которым мелькал деревенский пейзаж. Быстро надвигалась темнота, стоял тоскливый декабрь — до Рождества оставалось всего лишь пять дней. Лондон тонул во мраке, хотя временами, когда поезд стремглав проносился мимо освещенных платформ, становилось светло и весело от висевших, словно гроздья винограда, фонарей.

— Заканчиваем разносить чай, — сказал проводник, появившись на мгновение в двери. Миссис Мак-Гилликади напилась чаю в большом универмаге перед отъездом и чувствовала себя сытой. Проводник прошел дальше по вагону, монотонно повторяя одну и ту же фразу. Миссис Мак-Гилликади взглянула на полку, где покоились ее многочисленные покупки. Полотенца отличного качества и как раз такие, какие хотела иметь Маргарет, духовое ружье для Робби и зайчик для Джейн были тоже хороши, а эта теплая вечерняя накидка просто великолепна, она сама о ней давно мечтала. Пуловер для Гектора…

Взор ее вновь обратился к окну. Со страшным шумом мимо промчался встречный поезд, стекла в вагоне задрожали так, что она вздрогнула. А ее поезд, громыхая, шел теперь мимо километровых столбов через какую-то станцию. Потом он стал замедлять ход, повинуясь невидимому сигналу. Несколько минут поезд шел очень медленно, потом совсем встал, через некоторое время снова стал набирать скорость. В это время еще один поезд, двигавшийся в том же направлении, вывернулся откуда-то сбоку и направился к ним. На миг даже показалось, что они столкнутся. Какое-то время два поезда шли параллельно друг другу. Миссис Мак-Гилликади смотрела в окна вагона шедшего рядом поезда. На многих окнах занавески были опущены, но иногда мелькали незашторенные окна, и она видела в вагонах пассажиров, их было немного: некоторые купе пустовали.

В тот момент, когда казалось, что два поезда совершенно не двигаются, штора окна напротив резко поднялась вверх, и миссис Мак-Гилликади увидела освещенное купе первого класса, находившееся на расстоянии протянутой руки от нее.

Вдруг у нее перехватило дыхание, как от спазмы, она невольно привстала. У окна, спиной к ней, стоял мужчина, руки которого впились в горло женщины. Она диким безжизненным взглядом смотрела на него, а его пальцы медленно, безжалостно сжимались. В следующее мгновение глаза ее стали вылезать из орбит, лицо побагровело, налившись кровью. И пока миссис Мак-Гилликади наблюдала, словно загипнотизированная, наступил конец. Тело женщины обмякло и поникло. В этот момент тот, другой поезд, пошел быстрее, и через минуту-другую скрылся из глаз.

Почти автоматически рука миссис Мак-Гилликади потянулась к звонку, затем замерла в нерешительности. В конце-то концов, какой прок от того, что она позвонит? Ужас от всего, что она увидела на таком близком расстоянии, необычность ситуации парализовали ее. Нужно что-то срочно предпринять, но что?

Дверь ее купе открылась, и контролер сказал:

— Пожалуйста, ваш билет!

Миссис Мак-Гилликади бросилась к нему с криком:

— Женщину задушили! В поезде, который только что прошел мимо! Я видела это сама.

Контролер с удивлением посмотрел на нее:

— Простите, что вы сказали, мадам?

— Мужчина задушил женщину! В поезде. Я видела это своими глазами, вот отсюда.

Она показала на окно. На лице контролера было написано недоумение.

— Задушил? — спросил он недоверчиво.

— Да, задушил! Говорю вам, я сама все видела. Вы должны немедленно принять меры.

Контролер вежливо кашлянул:

— Не кажется ли вам, мадам, что вы немного вздремнули… и… — он тактично замолчал.

— Да, я немного вздремнула, но если вы думаете, что я это увидела во сне, то глубоко ошибаетесь. Говорю вам еще раз, я все видела наяву своими собственными глазами.

Взгляд контролера скользнул по журналу, лежащему на сиденье. На раскрытой странице он увидел девушку, которую кто-то душил, а мужчина с револьвером стоял в открытой двери, угрожая оружием им обоим.

— А не думает мадам, — сказал контролер, — что, читая взволновавший вас рассказ, вы немножко забылись, а потом очнулись и вам показалось, что все это происходило наяву?

— Нет, — перебила его миссис Мак-Гиллика-ди. — Я действительно видела это. Я в такой же степени в своем уме, как и вы. Я смотрела из своего окна в окно шедшего рядом поезда. И там мужчина душил женщину. Я хочу знать, что вы собираетесь в связи с этим делать?

— Значит, мадам…

— Вы ведь собираетесь что-либо предпринять, я надеюсь?

Контролер неохотно кивнул и посмотрел на часы.

— Ровно через семь минут мы .прибудем в Врэкхемптон. Я доложу о том, что вы мне рассказали. В каком направлении шел поезд, о котором вы говорите?

— Конечно, в этом же направлении; я не смогла бы ничего увидеть, если бы поезд промчался навстречу.

Но контролер смотрел на нее и думал, что миссис Мак-Гилликади при ее фантазии вполне могла увидеть что угодно и где угодно. Тем не менее он оставался вежливым:

— Можете вполне положиться на меня, мадам, я подам рапорт о вашем заявлении. Может быть, вы дадите мне свой адрес и фамилию, на случай, если…

Миссис Мак-Гилликади сказала ему, где она собирается находиться в ближайшие несколько дней, и еще свой постоянный адрес в Шотландии. Он все это записал и удалился с видом человека, выполнившего свой долг.

Миссис Мак-Гилликади осталась хмурой и совсем неудовлетворенной. Действительно ли сообщит контролер о ее заявлении? Или, быть может, он просто ее успокаивал? Ведь кругом путешествует так много пожилых женщин, которые убеждены, что раскрыли заговор или подверглись опасности, которые видели летающие блюдца и секретные космические корабли. Все они заявляли об убийствах, которые никогда не происходили. И если этот контролер принял ее за одну из них…

Поезд замедлял ход, мимо мелькали яркие огни большого города.

Миссис Мак-Гилликади открыла свою сумочку, поискала бумажку и, не найдя ничего, кроме какой-то квитанции, шариковой ручкой быстро написала на обратной стороне записку, вложила ее в конверт, который по счастливой случайности оказался у нее, заклеила и надписала адрес.

Поезд медленно приближался к платформе, заполненной людьми. Обычный монотонный голос произносил нараспев: «В 5 часов 38 минут от платформы № 1 отправляется поезд до станции Чедмаут. Он проследует через Милчестер, Уэйвертон, Роксетер. Пассажиров, следующих до Маркет-Бэйзинг, просят пройти к поезду на третью платформу. На первом пути останавливается поезд, следующий до Гарбэри».

Миссис Мак-Гилликади с волнением смотрела на платформу. Как много пассажиров и как мало носильщиков! Ага, вот один из них. Она властно позвала:

— Носильщик! Возьмите это письмо и сразу же передайте его начальнику вокзала!

Она вручила носильщику конверт и еще дополнительно шиллинг. Потом, вздохнув, с облегчением откинулась назад. Ну ладно, она сделала все, что могла. Но тут же с сожалением подумала о шиллинге. Право же, шести пенсов было бы вполне достаточно…

Мысли ее снова вернулись к тому, чему она оказалась свидетельницей. Ужасно, просто ужасно… Она была женщиной с крепкими нервами, но сейчас содрогнулась. Какие странные, какие фантастические вещи случаются с ней, с Элспет Мак-Гилликади! Не поднимись неожиданно шторка этого купе… Но судьбе было угодно, чтобы она, Элспет Мак-Гилликади, стала свидетельницей этого преступления. Губы ее зловеще сжались.

Вокруг слышались крики, раздавались свистки, двери хлопали, закрываясь. В 5 часов 38 минут поезд медленно отошел от станции Брэкхемптон. Через 1 час и 5 минут он остановился в Милчестере.

Миссис Мак-Гилликади собрала свои свертки и сумку и вышла из вагона. Она смотрела то в одну сторону, то в другую. Ее раздражала все та же мысль, что носильщиков недостаточно. Казалось, все носильщики заняты только переносом почтовых мешков или суетились у багажных вагонов. Похоже, теперь все думают, что пассажиры сами должны тащить свои чемоданы. Да, но ведь она же не может тащить и чемодан, и зонтик, и свертки. Пришлось ждать своей очереди. Наконец, к ней подошел носильщик.

— Поедете на такси, мадам?

— Я надеюсь, меня встретят.

Около выхода из станции к ней подошел водитель такси, следивший за выходящими пассажирами. У него был мягкий местный говор:

— Вы, случайно, не миссис Мак-Гилликади? Вы едете в Сент Мэри Мид?

— Да, я миссис Мак-Гилликади.

Носильщик получил незначительное, но вполне достаточное вознаграждение.

Машина, где сидела миссис Мак-Гилликади со своим чемоданом и свертками, ринулась в темноту. Ей предстояло проехать девять миль. Сидя в машине, миссис Мак-Гилликади никак не могла прийти в себя. Чувствам ее нужен был какой-то выход. Наконец, такси въехало на знакомую деревенскую улицу, и миссис Мак-Гилликади выбралась из машины и по дорожке, выложенной камнями, прошла к дому. Дверь открыла пожилая служанка. Водитель внес вещи. Миссис Мак-Гилликади прошла через холл в гостиную с раскрытыми дверями, где ее ждала хозяйка дома, почтенная хрупкая старая дама.

— Элспет!

— Джейн!

Они расцеловались, и тут же без каких-либо предисловий миссис Мак-Гилликади приступила к сути дела.

— О, Джейн! — вскричала она. — Я только что видела убийство!

Глава 2

Верная обычаям, унаследованным от матери и бабушки, что истинную леди ничто не может ни потрясти, ни удивить, мисс Марпл лишь подняла брови и, покачав головой, сказала:

— Да, это ужасно неприятно для вас, Элспет, и, конечно, совершенно необычно. Я думаю, что будет лучше, если вы сразу же мне обо всем расскажете.

Это как раз и было заветным желанием миссис Мак-Гилликади. Позволив хозяйке подвинуть ее кресло поближе к камину, она села, сняла перчатки и приступила к повествованию.

Мисс Марпл слушала с молчаливым вниманием. Когда миссис Мак-Гилликади, наконец, замолчала, чтобы перевести дыхание, мисс Марпл решительно сказала:

— Я думаю, самое лучшее для вас, моя дорогая, пойти сейчас наверх, снять шляпку и умыться. Потом мы поужинаем, но за ужином об этом не будем говорить. А потом, после ужина, мы сможем как следует вникнуть в это дело и обсудить его со всех точек зрения.

Миссис Мак-Гилликади согласилась. Две дамы за ужином обсуждали различные стороны жизни в деревне. Мисс Марпл подробно комментировала всеобщее недоверие к новому органисту, коснулась последнего скандала с женой местного аптекаря, рассказала о конфликте между школьной учительницей и блюстителями деревенских обычаев. Затем мисс Марпл и миссис Мак-Гилликади заговорили о своих садах.

— Пионы, — сказала мисс Марпл, вставая из-за стола, — очень странные цветы. Зацветут они или нет, никогда наперед не угадаешь. Но уж если они прижились, то остаются с вами на всю жизнь. А вообще-то говоря, они действительно самые прекрасные создания на земле.

Они снова расположились у камина. Мисс Марпл вынула из буфета, стоявшего в углу, два бокала старинного хрусталя, а из другого буфета достала бутылку вина.

— Сегодня, Элспет, кофе не будет, — сказала она. — Вы и так слишком возбуждены, и неудивительно! Возможно, даже и спать не сможете. Я предписываю вам бокал моего вина из первоцвета, а, может быть, еще и чашечку настоя ромашки.

Миссис Мак-Гилликади молча согласилась, и мисс Марпл налила в бокалы вино.

— Джейн, — сказала миссис Мак-Гилликади после того, как они отпили по глотку и оценили вино, — вы ведь не думаете, что мне все это приснилось или почудилось?

— Конечно же, нет, — сказала мисс Марпл участливо.

У миссис Мак-Гилликади вырвался вздох облегчения.

— А этот контролер, — сказала она, — подумал именно так. Он был очень вежлив, но тем не менее…

— Мне кажется, Элспет, это совершенно естественно с его стороны в данной ситуации. Все прозвучало невероятно. А вы ему совершенно незнакомы. Нет, я не сомневаюсь в том, что вы мне рассказали. Это, конечно, чрезвычайно необычно, но вовсе не исключено. Мне и самой приходилось видеть яркие и интимные картинки, которые происходили в купе, когда рядом с моим поездом шел другой поезд. Однажды я наблюдала, как маленькая девочка играла с медвежонком, а потом вдруг взяла и бросила его в толстого мужчину, спавшего в уголке купе. Тот вскочил и впился негодующим взглядом в ребенка, а всем пассажирам стало очень смешно. Я видела это совершенно отчетливо. И потом могла описать в деталях, как они выглядели и во что были одеты.

Миссис Мак-Гилликади с благодарностью кивнула головой.

— Так было и в данном случае.

— Вы сказали, что мужчина стоял к вам спиной. Значит, вы не видели его лица?

— Нет.

— А женщину вы можете описать? Молодая или старая?

— Моложавая. Ей было лет тридцать — тридцать пять. Точнее я не сумею сказать.

— Хорошенькая?

— Этого я опять-таки не скажу. Видите ли, ее лицо было так искажено и…

Мисс Марпл быстро перебила ее:

— Да, да. Я очень хорошо вас понимаю. А как она была одета?

— На ней было какое-то меховое пальто, цвет меха светлый. Без шляпы. Она — блондинка.

— А у мужчины вы не заметили ничего отличительного, что бы вам запомнилось?

Миссис Мак-Гилликади на минуту замолчала, тщательно обдумывая ответ, а потом сказала:

— Он был довольно высокий и, мне кажется, темноволосый. Одет был в тяжелое зимнее пальто, поэтому мне трудно судить о его фигуре.

Потом добавила разочарованно:

— Да, действительно, не так уж много.

— Но все же кое-что, — сказала мисс Марпл, — а вы можете с уверенностью сказать, хотя бы самой себе, что эта женщина умерла?

— Да, она умерла, я в этом совершенно уверена. Язык вывалился изо рта и… Да лучше об этом и не говорить.

— Конечно, не стоит говорить, — быстро подхватила мисс Марпл. — Я надеюсь, утром мы узнаем побольше.

— Утром?

— Да, об этом наверное напишут в утренних газетах. Ведь труп остался. Что убийца станет делать? Вернее всего, выйдет из поезда на первой же остановке. Кстати, не сможете ли вы вспомнить, был ли в том вагоне коридор?

— Нет.

— Это значит, поезд не дальнего следования, и, вероятнее всего, он останавливается в Брэкхемптоне. Предположим, убийца сошел в Брэкхемптоне, а труп пристроил в уголке купе и закрыл лицо меховым воротником, чтобы его подольше никто не обнаружил. Думаю, что он поступил именно так. Конечно, все это вскоре выяснится. И полагаю, что сообщение об убитой женщине, обнаруженной в поезде, почти наверняка попадет в утренние газеты. Что же, посмотрим.

Но в утренних газетах ничего не появилось. Убедившись в этом, мисс Марпл и миссис Мак-Гилликади заканчивали завтрак молча, каждая предавшись своим мыслям.

Потом они совершили прогулку по саду. Но обычно такое приятное времяпрепровождение на сей раз было каким-то тусклым. Мисс Марпл, конечно, обращала внимание своей гостьи на некоторые новые и редкостные растения, которые она приобрела для своего сада. Но делала она это почти бессознательно, а миссис Мак-Гилликади не бросалась на нее, как раньше, в контратаку со списком своих собственных приобретений, сделанных в последнее время.

— Этот сад не выглядит так, как следовало бы, — сказала мисс Марпл, обращаясь к своей гостье с отсутствующим видом. — Доктор Хейдок категорически запретил мне делать что-нибудь, нагибаясь или на коленях. Но, право же, что можно делать в саду, не сгибаясь или не встав на колени? Конечно, у меня есть садовник Эдвард, но он такой своевольный — то и дело пьет чай, бездельничает, а настоящей работы и не видно.

— О, я это хорошо знаю, — сказала миссис Мак-Гилликади. — Конечно, мне пока не запретили нагибатъся, но тем не менее после еды — а я к тому же еще прибавила в весе, — она окинула взглядом свою располневшую фигуру, — такая работа вызывает у меня изжогу.

Наступило неловкое молчание. Наконец, миссис Мак-Гилликади, постояв немного, повернулась к своей подруге.

— Ну, так как же?

Слова эти ничего не значили, но по тону, каким они были произнесены, мисс Марпл прекрасно все поняла.

— Я думаю, — начала она, — мы могли бы пройтись до полицейского участка и поговорить с сержантом Корнишем. Он довольно умный и спокойный человек, я с ним хорошо знакома, он выслушает нас и передаст эти сведения кому следует.

И три четверти часа спустя мисс Марпл и миссис Мак-Гилликади уже беседовали с серьезным, выглядевшим довольно молодо мужчиной. Фрэнк Корниш принял мисс Марпл со всей сердечностью и даже с почтением. Он подвинул кресла двум дамам и сказал:

— Чем мы можем быть вам полезны, мисс Марпл?

— Я хотела, чтобы вы, если можно, выслушали историю, которую расскажет вам моя подруга миссис Мак-Гилликади, — ответила мисс Марпл.

Сержант Корниш выслушал ее, минуту-две помолчал н сказал:

— Да, это совершенно необыкновенная история.

Пока миссис Мак-Гилликади рассказывала об увиденном, он, не показав вида, смерил ее взглядом, составляя о ней свое мнение. В целом у него сложилось приятное впечатление: здравомыслящая женщина, способная четко и ясно рассказать и, насколько он мог судить, без сильного воображения и не истеричная. К тому же, мисс Марпл, как ему казалось, полностью верила в правдоподобность истории, а он-то хорошо знал мисс Марпл! Все в Сент Мэри Мид знали мисс Марпл. С виду она довольно слабая и застенчивая, но обладала такой же наблюдательностью и проницательностью, как и он сам.

Фрзнк Корниш откашлялся:

— Конечно, вы могли ошибиться. Обратите внимание, я не говорю, что вы ошиблись, я говорю, что вы могли ошибиться. Кругом так много грубых развлечений, которые иногда оказываются не такими уж серьезными и даже банальными.

— Я знаю, что я видела, — сказала мрачно миссис Мак-Гилликади.

— Да, вы от своего не отступитесь, — подумал Фрэнк Корниш. — И к тому нее, вольно или невольно, можете оказаться правы».

Вслух же он заверил:

— Вы уже сообщили в железнодорожное управление, теперь пришли и рассказали мне. Вы поступили правильно. Можете положиться на меня, я займусь расследованием.

Он замолчал. Мисс Марпл слегка кивала головой в знак согласия. Миссис Мак-Гилликади не была полностью удовлетворена, но промолчала.

Сержант Корниш обратился с вопросом к мисс Марпл потому, что всегда ценил ее мнение:

— Допустим, все факты, изложенные здесь, правильны. Как вы думаете, что произошло с трупом?

— Думается, здесь возможны лишь два варианта, — сказала мисс Марпл без колебаний. — Первый и наиболее вероятный, что труп оставлен в вагоне поезда. Правда, теперь это становится сомнительным; труп должны были обнаружить еще прошлой ночью другие пассажиры или служащие железной дороги на конечной станции.

Фрэнк Корниш кивнул головой.

— Другой путь для убийцы — выбросить труп из поезда в пути. Я предполагаю, что труп до сих пор лежит где-нибудь возле железнодорожного полотна, пока еще никем не обнаруженный, хотя и это кажется не совсем правдоподобным. Других вариантов, на мой взгляд, быть не может.

— Я читала, что трупы иногда закладывали в сундуки, — сказала миссис Мак-Гилликади, — но теперь никто уже не ездит с сундуками, а в чемодан труп не поместишь.

— Да, — сказал Корниш, — я согласен с вами обеими. Труп, если только он есть, к настоящему времени уже бы обнаружили или скоро обнаружат. Я сообщу вам обо всех обстоятельствах, как только узнаю. Хотя, надеюсь, вы и сами прочитаете о них в газетах. Конечно, есть вероятность, что женщина, хотя и подверглась такому жестокому нападению, все же не умерла и даже смогла сойти с поезда самостоятельно, без посторонней помощи.

— Вряд ли, — сказала мисс Марпл, — но если так, то она не осталась бы незамеченной. Какой-то мужчина поддерживает женщину, которая, как он говорит, заболела…

— Конечно, такое бы заметили, — сказал Корниш. — Или, если женщину нашли в купе без сознания и отвезли в больницу, об этом тоже бы сообщили. Я думаю, что очень скоро вы об этом услышите.

Но прошел день, за ним другой. Наконец, к исходу третьего дня мисс Марпл получила записку от сержанта Корниша: «В связи с делом, по которому вы со мной консультировались, произведено полное расследование. Однако оно оказалось безрезультатным. Никакого трупа женщины не обнаружено. Ни в одной больнице не оказывалась помощь описанной вами женщине. Не замечено ни одной женщины, которая страдала бы от удушья или болезни в пути, не обнаружено женщины, выходившей из поезда, поддерживаемой мужчиной. Поверьте, расследование произведено тщательно. Допускаю, что ваша подруга наблюдала сцену, о которой рассказала, но все это менее серьезно, чем она предполагает».

Глава 3

— Менее серьезно? Вздор! — возмутилась миссис Мак-Гилликади. — Убийство было!

Она вызывающе взглянула на мисс Марпл.

— Ну, ну, Джейн, скажите, что это ошибка. Скажите, что мне почудилось! Ведь вы так думаете, не правда ли?

— Каждый может ошибиться, — спокойно заметила мисс Марпл. — Каждый, Элспет, и даже вы… Думаю, что не стоит сбрасывать это со счетов. Но я все же думаю, что вы не ошиблись. Вы читаете в очках, но вдаль видите хорошо и то, что увидели, оставило в вас глубокий след. Вы ведь просто страдали от пережитого, когда приехали сюда.

— Я этого никогда не забуду, — сказала миссис Мак-Гилликади с чувством. — Но не знаю, что еще могу предпринять.

— Не думаю, что вы можете сделать еще что-то, — сказала мисс Марпл.

Если бы миссис Мак-Гилликади более внимательно прислушивалась к словам подруги, то заметила бы, что на слове «вы» та сделала чуть заметное ударение.

— Вы ведь уже сообщили и администрации железной дороги, и в полицию. Нет, ничего больше вы сделать не сможете.

— В какой-то степени это утешает меня, — сказала миссис Мак-Гилликади, — потом, вы знаете, сразу же после Рождества я уезжаю на Цейлон навестить Родерика. И не хочу откладывать поездки — я так долго ее ждала. Хотя, естественно, я бы ее отложила, если нужно здесь исполнить свой долг, — добавила она честно.

— Уверена, что вы так бы и поступили, Элспет, но вы уже сделали все возможное.

— Все зависит от полиции, — сказала миссис Мак-Гилликади. — Но если полиция предпочтет сглупить…

Мисс Марпл решительно закачала головой.

— О, нет, полиция вовсе не глупа. Но от этого все становится более интересным, правда?

Миссис Мак-Гилликади взглянула на нее, не понимая, а мисс Марпл снова утвердилась во мнении, что ее подруга — женщина превосходных принципов, но без всякого воображения.

— Хотелось бы знать, — сказала мисс Марпл, — что же, в конце концов, произошло?

— Она была убита.

— Да, но кто ее убил и почему? И что случилось с трупом? Где он теперь?

— Дело полиции — отыскать.

— Правильно. Но она ничего не нашла. А это значит, что убийца очень умный, не так ли? Знаете, я просто не могу себе представить, — мисс Марпл нахмурила брови, — как все-таки он избавился от трупа? Он убивает женщину в припадке гнева; я не думаю, что он все заранее обдумал — никто не станет выбирать для убийства время, когда поезд через несколько минут прибудет на большую станцию. Нет, это ссора, ревность или что-нибудь в этом роде. Он душит женщину, на руках у него труп, а поезд вот-вот остановится. Что здесь можно сделать, кроме как втиснуть труп в уголок купе, как будто это спящий человек, прикрыть лицо, а самому как можно скорее выбираться. Я просто не вижу никакой другой возможности для него. И все же, наверное, была еще одна…

Мисс Марпл задумалась. Дважды пришлось миссис Мак-Гилликади обращаться к ней, пока мисс Марпл ответила.

— Вы становитесь тугой на ухо, Джейн.

— Наверное, немножко. Мне кажется, люди произносят слова не так четко, как раньше. Но на ваши слова, боюсь, просто не обратила внимания.

— Я спрашивала, в какое время завтра отходят поезда в Лондон. Что, если я уеду после полудня? Маргарет ждет меня не раньше, чем к чаю.

— Элспет, вы не возражаете, если уедете в 12.15? Мы могли бы пораньше пообедать.

— Конечно, нет, и…

Мисс Марпл продолжала, не дав договорить своей подруге:

— Еще я хотела знать, что скажет Маргарет, если вы не приедете к чаю, а, например, часов в семь?

Миссис Мак-Гилликади с любопытством посмотрела на свою приятельницу:

— Что вы задумали, Джейн?

— Я предлагаю, Элспет, поехать вместе в Лондон, а оттуда — в Брэкхемптон тем же самым поездом, на котором вы приехали третьего дня. Затем из Брэкхемптона вы возвратитесь в Лондон, а я приеду сюда. И, конечно, я оплачу ваш проезд.

Мисс Марпл особенно подчеркнула эту фразу.

Миссис Мак-Гилликади не обратила внимания на финансовую сторону вопроса:

— Но чего же вы ожидаете, Джейн? Еще одного убийства?

— Нет, что вы! — мисс Марпл удивилась ее словам. — Признаюсь, мне хотелось самой, под вашим руководством, разумеется, осмотреть… как бы это вам сказать?.. Очень трудно выбрать нужное слово… Посмотреть на место преступления.

На следующий день мисс Марпл и миссис Мак-Гилликади сидели друг против друга в первом классе поезда, который отправлялся в 4 часа 50 минут с вокзала Паддингтона. В этот день на Паддингтонском вокзале было еще более многолюдно, чем в прошедшую пятницу, так как до Рождества оставалось всего лишь два дня. Но в поезде было сравнительно спокойно, по крайней мере, в задних вагонах.

На этот раз ни один поезд не шел параллельно с ними, но мимо то и дело проскакивали поезда в направлении Лондона. Дважды их обгоняли поезда, мчавшиеся с большой скоростью. Миссис Мак-Гилликади с сомнением смотрела на часы:

— Трудно сказать, когда именно это произошло. Я помню, мы проехали какую-то станцию…

Но они проехали уже не одну станцию.

— Через пять минут мы должны прибыть в Брэкхемптон, — сказала мисс Марпл.

Появился контролер. Мисс Марпл взглянула вопрошающе на свою подругу, но миссис Мак-Гилликади лишь покачала головой. Нет, контролер другой. Он надорвал их билеты и прошел дальше, немного пошатываясь, так как поезд делал крутой поворот, чуть замедлив скорость.

— Мне кажется, мы уже въезжаем в Брэкхемптон, — сказала миссис Мак-Гилликади.

— Думаю, мы едем по его окраинам, — отозвалась мисс Марпл.

За окном мелькали огни, здания, иногда виднелись улицы и трамваи. Поезд замедлял скорость. Проехали будку стрелочника.

— Мы прибудем через минуту, — сказала миссис Мак-Гилликади. — Я, право же, не вижу, что эта поездка дала. Она вам что-нибудь подсказала, Джейн?

— Боюсь, что ничего, — в тоне мисс Марпл слышалось сомнение.

— Пустая трата денег, — продолжала миссис Мак-Гилликади, но не так уж разочарованно. Ей не пришлось платить из своего кармана — мисс Марпл осталась непреклонной в этом вопросе.

— Все равно, — сказала мисс Марпл, — приятно увидеть собственными глазами, где такое случается. Этот поезд просто-напросто опаздывает на несколько минут. А тот, на котором вы ехали в пятницу, прибывал вовремя?

— Думаю, да. А вообще я не заметила.

Поезд остановился у оживленной, длинной платформы Брэкхемптона. Из репродуктора хрипло доно-сились объявления, двери купе открывались, закрывались, люди входили, выходили, спешили в разных направлениях по платформе. Все это выглядело, как и всегда на многолюдном вокзале.

«Да, убийце легко затеряться в такой толпе, — думала мисс Марпл, — выйти со станции в этой массе народа или выбрать себе другое купе и ехать в том же поезде до конечной остановки. Легко быть пассажиром среди такого множества людей. Но вовсе нелегко сделать, чтобы труп испарился в воздухе, труп должен где-то быть».

Миссис Мак-Гилликади уже сошла с поезда и разговаривала через открытое окно вагона, стоя на платформе.

— Поберегите себя, Джейн, — говорила она. — Не простудитесь. Сейчас самое отвратительное время года, а вы уж не так молоды.

— Я знаю, — ответила мисс Марпл.

— И больше не волнуйтесь из-за этого случая. Мы сделали, что могли.

Мисс Марпл кивнула головой.

— Не стойте так долго на холоде, Элспет, а то, пожалуй, простудитесь. Идите и закажите себе в ресторане большую чашку чая; у вас еще 20 минут до отхода поезда.

— Я, пожалуй, так и сделаю. До свидания, Джейн.

— До свидания, Элспет. Желаю вам счастливого Рождества. Надеюсь, у Маргарет все в порядке. Наслаждайтесь поездкой на Цейлон и передайте привет милому Родерику, если он еще меня помнит, хотя я в этом сомневаюсь.

— Конечно, он вас помнит, и даже очень. Вы ведь ему помогли, когда он учился в школе. Там было что-то такое с деньгами, которые пропали из ящика стола. Он этого никогда не забывает.

— А, это! — сказала мисс Марпл.

Миссис Мак-Гилликади ушла. Раздался свисток, поезд тронулся. Мисс Марпл смотрела вслед своей крепко сложенной, коренастой приятельнице. Элспет может ехать на Цейлон с чистой душой, она выполнила свой долг и свободна от дальнейших обязательств.

Мисс Марпл даже не откинулась на спинку сиденья, когда поезд начал набирать скорость. Наоборот, она сидела прямо и вся ушла в серьезные размышления. И хотя мисс Марпл в беседах говорила путано, мысли ее были ясны. Ей нужно разрешить задачу, задачу своего дальнейшего поведения. И, как ни странно, это представлялось ей, так же, как и миссис Мак-Гилликади, вопросом долга.

Миссис Мак-Гилликади сказала, что обе они сделали все возможное. Это правда в отношении миссис Мак-Гилликади, но о себе мисс Марпл так не могла сказать с уверенностью.

Иногда ей казалось, что для такого дела нужен особый дар. Но, может быть, все это не более как самонадеянность? В конце концов, что может сделать она? Снова вспомнились слова приятельницы: «Вы не так молоды, как раньше».

Не давая воли эмоциям, как генерал, составляющий план боевых действий, или как бухгалтер, подсчитывающий доход от какой-нибудь торговой операции, мисс Марпл взвешивала в уме все факты, говорившие «за» и «против» дальнейших шагов в этом деле.

Вот что говорило в пользу дальнейших попыток расследования:

1. Большой жизненный опыт и знание ею характеров людей.

2. Сэр Генри Клитеринг и его крестник (сейчас он работает в Скотланд Ярде), которые так помогли при расследовании истории, происшедшей в Литл-Паддокс.

3. Второй сын ее племянника Раймонда — Дэвид, который работает в Управлении Британских железных дорог.

4. Сын Гризельды — Леонард, который так хорошо разбирается в географических картах.

Мисс Марпл снова перебрала в уме эти обстоятельства и осталась довольна ими. Было совершенно необходимо ослабить те аргументы, которые говорили против ее затеи. Основным препятствием она считала свою физическую немощь.

«Вот если бы я могла сама поехать всюду, куда необходимо, — рассуждала мисс Марпл, — навести справки, выяснить некоторые вопросы».

Да, основное возражение — ее возраст и физическая слабость. Хотя для своих лет у нее довольно хорошее здоровье, тем не менее, она стара. И уж если доктор категорически запретил ей делать хоть что-то в саду, то вряд ли он благожелательно отнесется к тому, что она начнет распутывать какое-то убийство. А ведь на самом деле она хотела заняться им, вот в чем вся загвоздка. Если несколько дней назад это убийство не трогало ее, то теперь она сама, по собственной воле, решила взяться за его раскрытие. И в то же время она не совсем уверена, что хочет заняться им. Она старая, старая и усталая женщина. Сейчас, к концу утомительного дня, она чувствовала большую апатию, ей хотелось добраться до своего дома, сесть у камина с тарелкой вкусного ужина, потом лечь в кровать, а на следующий день немножко повозиться в саду, подрезать какие-нибудь веточки, привести что-нибудь в порядок и делать все размеренно, не нагибаясь, не перетруждая себя…

«Я уже слишком стара для разного рода приключений», — сказала себе мисс Марпл, с отсутствующим видом глядя в окно на поворот железнодорожного полотна.

Поворот!

В голове у нее очень слабо промелькнула какая-то мысль… «Как раз после того контролер проверил билеты…». Это подало идею. Всего лишь идею. Но совершенно другую идею…

Чуть заметный румянец проступил на лице мисс Марпл. Она уже не чувствовала усталости.

— Завтра утром я напишу Дэвиду, — сказала она себе.

И в тот же момент еще одна важная мысль пришла ей в голову:

— Конечно! Моя преданная Флоренс!

Мисс Марпл разрабатывала свой план методически, отдавая должное рождественским праздникам, которые немало задерживали развитие событий. Она написала внучатому племяннику Дэвиду Уэсту письмо, в котором соединила пожелания счастливого Рождества с настоятельной просьбой добыть для нее кое-какие сведения. Как и в прошлые годы, она была приглашена на рождественский обед в дом священника и здесь смогла поговорить о географических картах с молодым Леонардом, приехавшим на Рождество домой.

Страстью Леонарда были географические карты всех видов. Причина, побудившая старую даму спрашивать у него крупномасштабную карту определенного района, не вызвала у него любопытства. Он просто нашел карту в своей коллекции и предложил ей. Мисс Марпл пообещала бережно с ней обращаться и своевременно вернуть.

— Географические карты, — сказала мать Леонарда Гризельда, которая выглядела удивительно моложавой и цветущей для того, чтобы жить в старом полуразвалившемся доме священника. — Что ей надо от географических карт? Я имею в виду, для чего они ей нужны?

— Не знаю, — сказал молодой Леонард. — Она ничего определенного не говорила.

— Странно… — сказала Гризельда, — мне это кажется очень подозрительным… В ее-то годы следовало бы забыть о такого рода вещах.

Леонард спросил, что она имеет в виду, и Гризельда уклончиво ответила.

— Да всюду совать свой нос. Но почему все-таки географические карты? Странно…

Через несколько дней мисс Марпл получила ответное письмо от своего внучатого племянника Дэвида Уэста. Написано оно было с нежностью:

Дорогая тетушка Джейн!

Чем вы теперь занялись? Я раздобыл сведения, о которых вы меня просили. Есть только два поезда, которые могут идти рядом: это поезда, выходящие в 4 часа 33 минуты и в 5 часов. Первый поезд — пассажирский, идет, медленно и останавливается в Хейлинг Бродвей, в Баруэлл Хелт, в Брэкхемптоне, и потом всюду вплоть до Маркет-Бэйзинг. А пятичасовой поезд — это Уэльский экспресс, который идет в Кардифф, Ньюпорт и Суонси. Первый поезд мог быть обогнан около 5 часов 50 минут, хотя он должен прибыть в Брэкхемптон на пять минут раньше, а второй — в 5 часов 50 минут идет около Брэкхемптона. За всем этим мне видится какой-то деревенский скандал острого характера. Прав ли я? Возможно, вы, сделав поход по магазинам и возвращаясь домой поездом в 4 часа 50 минут, увидели в поезде, идущем рядом, жену мэра, которую обнимал санитарный инспектор? Но разве так уж важно, в каком это происходило поезде? А может, вам захотелось поехать на конец недели в Порткаул?

Спасибо вам за пуловер, это как раз то, что я хотел. Как ваш сад? В это время года он не очень пышный.

Искренне ваш Дэвид.

Мисс Марпл чуть улыбнулась и начала изучать полученные сведения. Миссис Мак-Гилликади совершенно определенно сказала, что в том поезде не было коридора. Значит, это не экспресс, идуший до Суонси. Было указано время — 4 часа 33 минуты.

Еще одна поездка казалась неизбежной. Мисс Марпл, вздохнув, занялась составлением плана. Она, как и раньше, выехала в Лондон поездом в 12 часов 15 минут, но на этот раз возвращалась не в 4 часа 50 минут, а в 4 часа 33 минуты и доехала до Брэкхемптона. Поездка прошла без происшествий, но дополнила кое-какие детали. Этот поезд не очень переполнен. 4 часа 33 минуты — это еще не время пик. В первом классе ехал только один пассажир — очень старый джентльмен, читавший «Нью стейтсмен». Мисс Марпл ехала в пустом купе и на двух остановках, в Хейлинг Бродвей и в Баруэлл Хелт, высунулась из окна, чтобы видеть входивших и выходивших пассажиров. Несколько пассажиров третьего класса вошло на Хэйлинг Бродвей, а в Баруэлл Хелт несколько человек вышло. Из вагона первого класса никто не выходил, кроме старого джентльмена с «Ныо стейтсмен» в руках.

Когда поезд двигался вдоль изгиба железнодорожного полотна, у Брзкхемптона, мисс Марпл встала для эксперимента спиной к окну и опустила штору.

«Да, — подумала она, — при быстром движении на повороте и резком торможении человек, потеряв равновесие, припадал к окну, и штора очень легко могла подняться». Она посмотрела в темноту за окном. Сейчас светлее, чем в то время, когда ехала миссис Мак-Гилликади, но увидеть удалось немного. Чтобы получше все разглядеть, ей придется проехать днем.

На следующий день она выехала рано утром и возвратилась домой поездом из Паддингтона в 12 часов 15 минут. И снова она ехала одна в первом классе.

«Вот куда летят попусту деньги, — подумала мисс Марпл. — Это транжирство. Кроме бизнесменов, никто первым классом не ездит, и то только в часы пик. Но у них хоть игра стоит свеч».

За четверть часа до Брэкхемптона мисс Марпл вытащила карту, которой снабдил ее Леонард, и начала сверять окрестность. Она раньше тщательно изучала карту и, заметив название промелькнувшей станции, определила, где находилась в момент, когда поезд замедлял ход у поворота. Этот поворот казался ей очень важным. Мисс Марпл, приплюснув к окну нос, с неослабеваюшим вниманием изучала участок довольно высокой насыпи. Внимание ее было сосредоточено на местности и на карте до тех пор, пока поезд не приблизился к Брэкхемптону.

В этот вечер она написала письмо мисс Флоренс Хилл в Брэкхемптон, Мэдисон-роуд, 4. На следующее утро, заглянув в окружную библиотеку, просмотрела адресную книгу, географический справочник Брэкхемптона и познакомилась с историей этого графства.

Ничто не мешало теперь приступить к осуществлению неясной и едва наметившейся идеи, которая пришла ей в голову раньше. То, что она надумала, было ей по силам, и ничего больше она делать не собирается.

Но следующий же шаг требовал действий, которые ей были не по силам. Если ее догадка должна полностью подтвердиться или же оказаться отвергнутой, ей необходимо иметь себе в помощь какого-нибудь человека. Вопрос в том, кто мог стать этим человеком? Мисс Марпл вновь и вновь перебирала в памяти различные имена и тут же отвергала их, раздраженно качая головой. Все интеллигентные люди, на которых она могла положиться, слишком заняты важной работой, а их свободное время обычно распланировано на много дней вперед. От несмышленых людей, у которых времени достаточно, по мнению мисс Марпл, мало толку.

Она размышляла, все больше раздражаясь и запутываясь. Потом вдруг морщины ее лба разгладились, она вслух громко произнесла:

— Ну, конечно же, это Люси Айлесбэроу!

Глава 4

Люси Айлесбэроу была хорошо известна в определенных кругах.

Ей тридцать два года. В свое время она получила первую премию за работу по математике в Оксфорде, у нее находили блестящие способности и считали, что она сделает выдающуюся ученую карьеру.

Но Люси Айлесбэроу, в дополнение к блестящим способностям в науках, обладала еще и здравым смыслом. Она заметила, что жизнь, отданная исключительно науке, до странности мало оплачивается. У нее не было желания преподавать, ей нравились люди менее способные, чем она сама. Она заметила в себе склонность общения с людьми, но не с одними и теми же. К тому же, что уж греха таить, она любила деньги. Но, чтобы иметь деньги, нужно уметь воспользоваться нехваткой чего-либо.

Люси Айлесбэроу заметила, что у людей острая нехватка в прислуге, умеющей хорошо выполнять домашнюю работу. К удивлению своих друзей и однокашников, Люси Айлесбэроу посвятила себя домашнему хозяйству.

Успех пришел незамедлительно я прочно. В течение нескольких лет она стала известна на Британских островах. Стало обычным, когда жена с радостью сообщала мужу:

— Ну вот, теперь все в порядке. Я могу поехать с тобой в Соединенные Штаты. У меня будет Люси Айлесбэроу!

Уж если Люси Айлесбэроу приходила в дом, все волнения, тревоги и тяжелая работа исчезали: Люси делала все, за всем следила, все устраивала, организовывала, была необычайно сведущей во всех вопросах, которые только можно себе представить. Она ухаживала за престарелыми родителями, заботилась о малолетних детях, сидела с больными, умела пророчествовать, находила общий язык со старыми сварливыми слугами, оставалась сдержанной с невыносимыми людьми, усмиряла закоренелых алкоголиков, прекрасно обращалась с собаками, и, самое главное, никогда не жаловалась на свою судьбу. Она скребла полы в кухне, копала в саду, таскала уголь!

Как правило, Люси никогда не нанималась на работу на длительный срок, обычно на пару недель, в самом крайнем случае, на месяц. Но за эти две недели следовало и заплатить порядочно. Зато в течение двух недель жизнь людей, к которым она приходила, становилась райской, можно было прекрасно отдохнуть, уехать за границу или, оставаясь дома, делать все, что угодно, и быть совершенно уверенным, что в доме все идет как надо, потому что он находится в умелых руках Люси Айлесбэроу.

Естественно, что Люси Айлесбэроу была нарасхват. Она смогла бы заручиться работой на три года вперед. Ей предлагали огромные суммы денег, чтобы она согласилась работать на одном месте, но Люси не имела никакого желания становиться постоянной работницей. А в промежутках, втайне от своих шумно протестующих клиентов, она предавалась короткому роскошному отдыху, чтобы тратить деньги; ей платили много, и она была полностью обеспечена. Иногда, ни с того ни с сего, Люси вдруг соглашалась с неожиданным предложением, то ли из-за своего странного характера, то ли потому, что она «любила этих людей». Теперь, имея возможность богатого выбора работы среди набивавшихся претендентов, она чаще всего предпочитала поступать в соответствии со своими личными привязанностями. Одним только богатством невозможно стало купить услуги Люси Айлесбэроу; она сама выбирала дело и хозяев. Такая жизнь ей нравилась и была непрерывным источником ее обогащения.

Люси Айлесбэроу перечитывала письмо от мисс Марпл. Познакомилась она с мисс Марпл два года тому назад, когда к ее услугам обратился писатель Раймонд Уэст с просьбой поухаживать за его старой теткой, только что перенесшей воспаление легких. Люси согласилась и приехала в Сент Мэри Мид. Она очень полюбила мисс Марпл.

Больная мисс Марпл, выглянув из окна своей спальни, увидела, как Люси Айлесбэроу по всем правилам вскапывала грядку под сладкий горошек, со вздохом облегчения откинулась на подушки, съела всю еду, которую принесла ей Люси. Вскоре она выслушала, соглашаясь и удивляясь, историю, рассказанную ее пожилой, вспыльчивой служанкой о том, как «я научила эту мисс Айлесбэроу вышивать узоры, о которых та и понятия не имела. И как же она была благодарна за это!» И мисс Марпл удивила своего доктора тем, что стала очень быстро поправляться.

В письме мисс Марпл спрашивала Люси Айлесбэроу, не смогла бы она взяться за одно не совсем обычное поручение. Может быть, мисс Айлесбэроу сумеет встретиться с ней, чтобы обсудить этот вопрос?

Люси Айлесбэроу задумалась и нахмурила брови. Право же, она так занята! Но слово «необычное» и воспоминания о свойствах характера мисс Марпл не покидали ее весь день. Наконец, она позвонила мисс Марпл по телефону, объяснив, что приехать в Сент Мэри Мид не сможет, так как слишком занята на работе. Но завтра от двух до четырех часов она будет свободна и сможет встретиться с мисс Марпл в Лондоне. Она предложила устроить эту встречу в клубе, который посещала, и имевшем лишь то преимущество, что в нем было несколько небольших темных кабинетов, обычно пустовавших.

Мисс Марпл приняла предложение, и на следующий день встреча состоялась.

Они обменялись приветствиями, после чего Люси Айлесбэроу провела свою гостью в самый темный кабинет и сказала:

— Боюсь, что в ближайшее время я буду сильно загружена работой. Но, может быть, вы расскажете, в чем заключается дело, которое вы хотите мне поручить?

— Собственно говоря, все обстоит очень просто, — ответила мисс Марпл. — Необычно, но просто. Я хочу, чтобы вы отыскали труп.

На мгновение в мыслях Люси промелькнуло подозрение, что мисс Марпл не совсем в своем уме, но она тут же отказалась от него. Мисс Марпл славилась своим здравомыслием. Она говорила именно то, что хотела сказать.

— А какой труп? — спросила Люси Айлесбэроу с очаровательным спокойствием.

— Труп женщины, — сказала мисс Марпл, — которая убита, вернее, задушена в поезде.

Брови Люси чуть приподнялись:

— Да, это действительно необычно. Расскажите мне поподробнее.

Мисс Марпл рассказывала, Люси слушала внимательно, не перебивая. Наконец, она сказала:

— Все строится на том, что ваша приятельница видела или считает, что видела?..

Она не закончила эту фразу, оставив в ней вопрос.

— Элспет Мак-Гилликади никогда ничего не выдумывает, — сказала мисс Марпл, — поэтому я полагаюсь на ее слова. Вот если бы это была Дороти Каррерайт, то тогда, конечно, совсем другое дело. У Дороти всегда наготове интересная история, в которую она сама верит; в основе таких историй лежит обычно лишь какая-то доля истины, но ничего более. А Элспет — женщина, которую очень трудно убедить в необычном или же из ряда вон выходящем. Она не поддается внушениям и похожа чем-то на гранит.

— Ясно, — сказала Люси Айлесбэроу. — Ну, что ж, пусть так. Что же я должна делать?

— Вы произвели на меня очень хорошее впечатление, — сказала мисс Марпл, — а у меня нет уже физических сил самой что-то делать.

— Вы хотите, чтобы я производила расследование? Или что-нибудь в этом роде? Но не лучше ли этим заняться полиции? Или вы думаете, что она просто нерадива?

— О, нет, — сказала мисс Марпл, — не так уж она нерадива. Но у меня есть свое мнение о том, где находится труп этой женщины. Его не оказалось в поезде, значит, — столкнули, но нигде у полотна железной дороги он не обнаружен. Я поехала той же дорогой и посмотрела, нет ли такого места, где труп мог быть сброшен с поезда и не быть обнаруженным. Такое место есть. Перед Брэкхемптоном поезд делает крутой поворот и идет по высокой насыпи. Если труп сбросили в этом месте, когда поезд идет по повороту, то труп свалился с откоса.

— Но его и в этом случае должны обнаружить…

— Да, если его оттуда не убрали. Вот теперь мы подходим к главному. Вот это место, смотрите на карту.

Люси наклонилась над картой.

— Это в пригороде Брэкхемптона, — сказала мисс Марпл. — Раньше здесь стоял загородный дом, окруженный огромным парком и полями. Дом до сих пор сохранился нетронутым, хотя теперь вокруг построены большие дома и дачи. Называется это место Рутерфорд-холл. Дом построен в 1884 году человеком по имени Крекенторп, очень богатым промышленником. Сын этого самого Крекенторпа, уже пожилой человек, все еще живет в этом доме с дочерью. Железная дорога идет вдоль его владения.

— И вы хотите, чтобы я?..

Мисс Марпл ответила, не дав ей закончить фразу:

— Я хочу, чтобы вы устроились там на работу. Все сбились с ног в поисках умелой помощницы в домашних делах. Устроиться там не составит большого труда.

— Да, пожалуй, это будет нетрудно.

— Я выяснила, что мистер Крекенторп большой скряга, и если вам предложат низкую плату, я добавлю до нужной суммы. Эта плата, как мне кажется, должна быть выше существующих норм.

— Это из-за трудностей, которые меня там ожидают?

— Не столько из-за трудностей, сколько из-за опасности. Я считаю своим долгом предупредить вас о ней.

— Не думаю, — сказала Люси спокойно, — чтобы мысль об опасности могла меня отпугнуть.

— И я тоже так считаю, — сказала мисс Марпл, — вы — не тот человек.

— Вы не подумали, что такое дело может даже привлечь меня? В своей жизни я редко сталкивалась с опасностями. Но вы правда думаете, что там может быть опасно?

— Совершено преступление. Оно сошло удачно, — сказала мисс Марпл. — Не последовало большого шума, не возникло даже серьезных подозрений. Две пожилые дамы рассказали довольно неправдоподобную историю, полиция навела справки, но ничего не подтвердилось. Таким образом, все очень хорошо, все шито-крыто. По-моему, преступник не думает, что кто-то снова начнет копаться в этом деле. Особенно, если вы будете осторожной.

— Что именно мне нужно искать?

— Любые улики, оставленные у насыпи железнодорожного полотна: клочок от платья, сломанный куст и тому подобное.

Люси кивнула.

— А потом?

— Я буду находиться поблизости, — сказала мисс Марпл. — Одна моя старая служанка, моя преданная Флоренс, живет как раз в Брэкхемптоне. Много лет она ухаживала за своими старыми родителями. Теперь они уже оба умерли, а она сдает комнаты жильцам, вполне респектабельным людям. Я буду жить вместе с ней, она присмотрит за мной, а мне хочется жить поближе к этим местам. Я бы посоветовала вам упомянуть в разговоре о пожилой тетке, живущей по-соседству, что вы подыскиваете место поближе к ней, и попросить предоставлять вам свободнее время для того, чтобы почаще навещать ее.

Люси снова кивнула:

— Я должна поехать в Таормину послезавтра. Правда, отдых можно отложить, но я могу пообещать быть в Брэкхемптоне только три недели. После этого я буду занята, так как уже условилась о работе.

— Этого достаточно, — сказала мисс Марпл. — Если в течение трех недель ничего не выясним, то всю эту затею нужно отбросить как совершенно пустую.

Мисс Марпл уехала. А Люси, немного поразмыслив, позвонила по телефону в бюро, заведующую которым она хорошо знала, чтобы подыскали место прислуги в Брэкхемптоне. Она объяснила, что хотела бы получить место в том районе, чтобы пожить поближе к своей «тетке».

После того, как с помощью большой изобретательности было перебрано и отвергнуто несколько выгодных мест, предложили Рутерфорд-холл.

— Это как раз то, что мне нужно, — сказала Люси уверенно.

Из бюро позвонили мисс Крекенторп, а мисс Кре-кенторп, в свою очередь, позвонила Люси. Через два дня Люси выехала из Лондона в направлении Рутерфорд-холла.

Управляя своей маленькой машиной, Люси Айлесбэроу въехала через широкие, внушительного вида железные ворота. Сразу же за ними находился небольшой домик привратника, теперь почти развалившийся то ли от повреждений, полученных во время войны, то ли просто от запущенности. Длинная петляющая дорога вела через густые, угрюмого вида заросли рододендронов к владению Крекенторпов. У Люси перехватило дыхание и сжалось от волнения горло при виде миниатюрного повторения Виндзорского замка. Каменные ступеньки у входа в дом делались с большим старанием, но гравийная дорожка уже давно заросла сорняками.

Она тронула старомодный чугунный звонок и услышала, как треск его эхом отозвался где-то в глубине дома. Неряшливо одетая женщина, вытирая руки о фартук, открыла дверь и смерила Люси подозрительным взглядом.

— Вас ждут? — спросила она. — Вы — мисс как-то там — Бэроу, так мне сказали?

— Совершенно верно, — ответила Люси.

В доме стоял невероятный холод. Женщина провела Люси через темную переднюю и открыла дверь направо, в довольно приятную гостиную со множеством книг и стульями, обтянутыми ситцем.

— Я доложу, — женщина вышла, закрыв за собой дверь и предварительно посмотрев на Люси взглядом, полным глубочайшего неодобрения.

Через несколько минут дверь снова открылась, и вошла Эмма Крекенторп. С первого взгляда Люси решила, что ей нравится эта женщина.

Эмма оказалась женщиной средних лет, без ка-ких-либо выдающихся внешних данных. Ее нельзя было назвать ни красавицей, ни дурнушкой, но одета она была со вкусом, в твидовую юбку и кофточку, темные волосы ее откинулись со лба, глаза смотрели спокойно и прямо, как у газели, тембр голоса очень приятный.

— Вы — мисс Айлесбэроу? — спросила она, протянув руку, и совершенно смутилась:

— Право, не знаю, подойдет ли вам это место? Мне не нужна экономка для руководства делами. Я ищу человека, который бы делал всю домашнюю работу сам.

Люси ответила, что в этом сейчас нуждается большинство людей.

Эмма Крекенторп сказала извиняющимся тоном:

— Знаете, многим кажется, что, чуть-чуть стерев пыль, они уже сделали свое дело. Но смахивать пыль я могу и сама.

— Я все прекрасно понимаю, — ответила Люси. — Вам нужно готовить и стирать, делать всю домаш-пою работу и топить котел. Все верно, я этим и занимаюсь. И не чураюсь никакой работы.

— Этот дом очень большой и, боюсь, не очень удобный. Конечно, мы с отцом занимаем лишь часть его. Отец — почти инвалид. У меня несколько братьев, но здесь они бывают не часто. Мне помогают две женщины, одна, миссис Киддер, приходит по утрам, вторая, миссис Харт, три раза в неделю делает уборку. А это ваша собственная машина?

— Да. Ее можно оставить на улице, если не найдется другого места. Ей не привыкать.

— О, что вы! У нас такое количество старых конюшен, об этом не беспокойтесь.

Потом, чуть нахмурившись, она сказала:

— Айлесбэроу — довольно редкая фамилия. Мои друзья, Кеннеди, говорили мне о какой-то Люси Айлесбэроу.

— Это я и есть. Я жила с ними в Северном Дэвоне, когда у миссис Кеннеди родился ребенок.

Эмма Крекенторп улыбнулась:

— Они говорили, что никогда так чудесно не жили, пока вы занимались их делами. Но вам платили довольно много, а плата, которую я назвала…

— Это меня не смущает, — ответила Люси. — Видите ли, мне крайне необходимо находиться сейчас поблизости от Брэкхемптона. Моя престарелая тетя, которая здесь живет, сейчас очень больна, и мне хотелось бы быть поближе к ней. Поэтому деньги для меня в данном случае дело второстепенное. А ничего не делать я позволить себе не могу, да и не привыкла. Могу я быть уверена, что у меня будет немного свободного времени?

— Да, конечно. От полудня до шести часов, если вас это устраивает.

— Чудесно.

— Мой отец, — сказала немного поколебавшись мисс Крекенторп, — пожилой человек и временами с ним бывает трудно. Он очень печется об экономии и иногда говорит такие вещи, которые легко выводят людей из равновесия. Мне не хотелось, чтобы…

Люси постаралась поскорее прервать ее:

— Я привыкла к пожилым людям со всякими характерами, мне всегда удавалось с ними ладить.

У Эммы Крекенторп отлегло от души.

«У нее нелады с отцом, — подумала Люси. — Бьюсь об заклад, что он старый брюзга».

Люси отвели большую темную спальню; маленькая электрическая печка изо всех сил старалась нагреть ее. А потом показали весь дом, большой и неуютный. Когда они проходили по коридору, голос из-за двери позвал:

— Это ты, Эмма? Приехала уже новая работница? Приведи ее. Я хочу посмотреть.

Эмма вспыхнула, и, как бы извиняясь, взглянула на Люси. Обе женщины вошли в богато убранную комнату, обитую темным бархатом. Через узкие окна проникало мало света, вся комната была заставлена тяжелой викторианской мебелью красного дерева.

Старик Крекенторп полулежал в инвалидном кресле, около него стояла трость с серебряным набалдашником. Это был крупный, но изможденный человек, кожа на его теле обвисла складками, а лицо напоминало морду бульдога с драчливым подбородком. У него были редкие темные волосы с проседью и маленькие сверлящие глаза.

— А ну-ка, дайте посмотреть на вас, молодая леди.

Люси приблизилась, спокойно улыбнулась.

— Одно вам следует сразу же себе уяснить: мы живем в большом доме, но это не значит, что мы богаты. Мы не богаты. Мы живем скромно, вы слышите? — скромно. Нет смысла приезжать сюда с мыслями о чем-то необычном. И не забывайте, что иногда и на безрыбье рак — рыба. Я не люблю транжирства. Я живу здесь, потому что этот дом построен моим отцом и нравится мне. Вот когда я умру, то пусть, если захотят, продают его. Я знаю, они так и сделают. У них нет никакого чувства семьи. Дом построен крепко, он прочный, вокруг все наше поместье. Мы чувствуем здесь себя отрешенными от городской суеты. Мы могли бы получить большую сумму, если бы продавали землю для строительства. Но этого не будет, пока я жив. Отсюда меня вынесут только ногами вперед.

Он взглянул на Люси.

— Ваш дом — ваша крепость, — сказала Люси.

— Смеетесь надо мной?

— Нет, что вы! Я думаю, очень приятно иметь настоящий загородный дом, со всех сторон окруженный городом.

— Вы правы. Отсюда не видно ни одной постройки, правда? Одни поля, на которых пасутся коровы, — и все это в центре Брэкхемптона! Сюда доходит шум уличного движения, только когда ветер дует в нашем направлении, а так это настоящая спокойная деревня.

И тут же, не сделав паузы, не изменяя тона, добавил, обращаясь к дочери:

— Позвони этому болвану — врачу. Скажи, что лекарство, которое он мне прописал в последний раз, совсем негодное.

Люси и Эмма вышли из комнаты. Вслед им неслось:

— И не пускай сюда больше эту старую дуру, которая приходит вытирать пыль. Перепутала у меня все книги.

Люси спросила:

— А что, мистер Крекенторп давно в таком состоянии?

— Да, уже несколько лет… — ответила Эмма уклончиво. — Здесь кухня.

Кухня оказалась огромной, большая плита стояла холодная и запущенная. Около нее скромно пристроилась маленькая электрическая плитка.

Люси спросила, в котором часу они едят, и заглянула в кладовку. Потом с веселым видом обратилась к Эмме Крекенторп:

— Ну, теперь я все знаю. Не беспокойтесь и доверьте заботы мне.

Вечером, ложась спать, Эмма Крекенторп облегченно вздохнула:

— Да, Кеннеди правы, эта женщина — прелесть.

На следующее утро Люси встала в шесть часов. Она убрала дом, начистила овощи, приготовила завтрак и накрыла на стол. Потом с помощью миссис Киддер застелила кровати, и в одиннадцать часов они присели на кухне выпить по чашечке чая. Удостоверившись в том, что Люси не собиралась занять ее место, а еще больше от крепкого сладкого чая, миссис Киддер разоткровенничалась. У этой маленькой худощавой женщины глаз оказался острый, а язык колючий.

— Обыкновенный старый скряга, вот кто он. И чего только ей не приходится от него терпеть! Но она не из тех, которых называют «забитая». Она, когда нужно, умеет за себя постоять. Раньше, когда мужчины садились за стол, она сама следила, чтобы все было пристойно.

— Мужчины?

— Да. Семья-то ведь была большая. Старшего, мистера Эдмунда, убили на войне. Следующий за ним, мистер Гедрик, живет за границей, не женат, рисует какие-то картины в других странах. Мистер Гарольд живет в Лондоне, служит в Сити, женат на дочери графа. Потом мистер Альфред, старик его очень любит, но он немножко шалопай; раз или два у него случались всякого рода неприятности. Еще — муж миссис Эдит, мистер Брайен, всегда такой добрый. Она-то умерла несколько лет тому назад, но он всегда жил здесь. Еще — мистер Александр, сын миссис Эдит. Он учится в колледже, но всегда приезжает сюда на каникулы. Мисс Эмма очень о нем заботится.

Люси усваивала эти сведения, продолжая то и дело доливать чай. Наконец миссис Киддер неохотно поднялась:

— Похоже, что сегодня утром, в кои-то веки, мне удалось как следует насладиться чаем, право же! — сказала она удивленно. — Хотите, дорогая, я помогу вам почистить картошку?

— А я уже все сделала.

— Да, вы из тех, у кого работа прямо горит под руками. Я могла бы помочь вам, да больше и делать-то нечего.

Миссис Киддер ушла, а Люси, не теряя времени, почистила кухонный стол, хотя это входило в обязанности миссис Киддер. Потом почистила серебряные ложки и вилки так, что они засияли, приготовила обед, убрала посуду со стола, вымыла ее и в половине третьего уже решила приступить к поискам. Она приготовила чашки для чая, на поднос положила хлеб, прикрыв влажной салфеткой, чтобы не зачерствел.

Она обошла сад, что выглядело естественно. Сад оказался тоже запущенным, недалеко от кухни росли овощи, но парники развалились. Дорожки заросли сорняками. Производила хорошее впечатление только цветочная клумба около дома, и Люси подумала, что это дело рук Эммы. Садовник — совсем старик, почти глухой, он лишь делал вид, что работает. Люси вежливо с ним поговорила. Он жил в маленьком домике, примыкавшем к огромным конюшням. Еще одна дорога, начинавшаяся у конюшен, шла через парк, обнесенный забором с одной стороны, и дальше тянулась под железнодорожным мостом, заканчиваясь небольшой тропинкой.

Через каждые несколько минут по мосту громыхали поезда. Люси видела, как они несколько замедляли ход на крутом изгибе железной дороги около владения Крекенторпов. Она прошла под мост и вышла на тропинку. Видно, прохожие здесь бывают не часто. С одной стороны тропинки шла железнодорожная насыпь, с другой — высокая стена, окружавшая большие здания какой-то фабрики. По тропинке Люси вышла на улицу с маленькими домиками. Сюда уже доходил несмолкаемый шум .уличного движения от проходившего неподалеку шоссе. Она взглянула на часы. Из дома, мимо которого она проходила, вышла женщина. Люси остановила ее:

— Простите. Не скажете, где здесь поблизости телефон-автомат?

— Почта как раз на углу, у шоссе.

— Благодарю вас.

В здании почты находилось не только почтовое отделение, но и магазин. Телефонная будка стояла в стороне. Люси позвонила и попросила позвать к телефону мисс Марпл. Женский голос, напоминавший резкий собачий лай, ответил:

— Она отдыхает. Я не собираюсь ее тревожить. Она нуждается в отдыхе. Что передать, кто звонил?

— Мисс Айлесбэроу. Не нужно ее беспокоить. Только скажите, что я приехала, и все идет хорошо. Я ей сообщу, когда у меня будут новости. — Она отправилась обратно в Рутерфорд-холл.

Глава 5

— Вы не против, если я возьму шары и немножко потренируюсь в парке? — спросила Люси.

— Конечно, нет. Вы любите гольф?

— Я не очень хорошо играю, но иногда тренируюсь. Упражняться в гольф все-таки лучше, чем просто ходить пешком.

— Кроме парка, здесь негде погулять, — нахмурившись, сказал мистер Крекенторп, — не на что смотреть, одни мостовые да жалкие, как спичечные коробки, домики. А они еще мечтают завладеть моей землей и настроить на ней таких же коробок. Ничего из этого не получится, пока я жив. И я не собираюсь умирать, чтобы сделать одолжение кому-то, могу вас заверить! Никому никаких одолжений!

Эмма Крекенторп сказала мягко:

— Ну что вы, отец.

— Да, да, я знаю, что у них на уме и чего они ждут. Все — и Гедрик, и эта хитрая лиса Гарольд с самодовольной физиономией. А вот Альфред не сделал ничего, чтобы отдалить меня от себя. Правда, но совсем уверен, что это так, особенно после Рождества. Уж очень все страшно. Чудной он, этот старик Куимпер. Он задал мне кучу неприличных вопросов.

— Теперь у всех неполадки с пищеварением, отец.

— Ладно, ладно. Скажи уж прямо, что я слишком много ел. Это ты имеешь в виду? А почему, спрашивается, я много ел? Да потому, что на стол Еыставили много еды, невероятно много. Это мотовство и расточительство. О чем я хотел сказать и вам, молодая леди. Сегодня вы подали на обед пять картофелин, и к тому же крупных. Для каждого из нас вполне достаточно двух. В дальнейшем больше четырех не подавайте. Сегодня одна картофелина истрачена напрасно.

— Она не истрачена напрасно, мистер Крекенторп. Я предполагала употребить ее вечером в омлет по-испански.

— Вот это правильно!

Люси вышла с кофейными чашками на подносе, услышав, как он сказал:

— Ну и ловкая же девица, на все у нее найдется ответ. Впрочем, говорит она хорошо. Да и собой весьма недурна.

Люси Айлесбэроу выбрала легкие шары из комплекта для гольфа и, перепрыгнув через забор, направилась в парк.

Она забрасывала один шар за другим. Минут через пять один из шаров, словно от неточного удара, откатился в сторону железной дороги. Люси принялась его искать. Правда, предварительно она оглянулась в сторону дома. Никто не проявлял ни малейшего интереса к ней. Она отошла дальше, продолжая делать вид, что разыскивает шар, отбрасывая его подальше от насыпи в траву. Так она осмотрела почти треть насыпи, и безуспешно. Ей пришлось вернуться, подталкивая шар в сторону дома.

На следующий день она кое-что обнаружила. Куст боярышника, как раз на середине насыпи, был помят, вокруг валялись обломанные ветки. К одной из колючек прилип клочок меха. Он был почти такого же светло-коричневого оттенка, как и ветка. Люси внимательно рассмотрела его, потом вытащила из кармана ножницы, осторожно отрезала половину клочка и положила в конверт, который предусмотрительно захватила с собой. Затем стала спускаться с насыпи, внимательно выискивая, нет ли там каких-нибудь улик. Тщательно осмотрела жесткую высокую траву, надеясь различить на примятой траве след, оставленный человеком. Но трава была примята лишь в некоторых местах, и если даже здесь кто-то и проходил, то следа почти не оставил. Должно быть, прошло значительное время. Правда, она совсем не была уверена, что все это не игра ее воображения.

Она начала осматривать траву, росшую ближе к сломанному кусту боярышника. Ей повезло, она нашла пудреницу, небольшую, дешевую, покрытую эмалью, и положила ее в карман, завернув в носовой платок, поискала еще некоторое время, но больше ничего не нашла.

На третий день, после ленча, она села в машину и поехала навестить свою больную тетку. Эмма Крекенторп сказала ей участливо:

— Не торопитесь. До обеда вы не понадобитесь.

— Спасибо, но к шести, по крайней мере, я уже вернусь.

Дом № 4 на Мэдисон-роуд, маленький и бесцветный, стоял на такой же маленькой и бесцветной улице. В комнатах висели очень чистые ноттингемские кружевные занавески, ступеньки перед дверью были отмыты добела и блестели, а медная ручка отливала золотом. Дверь открыла невысокая, сурового вида женщина, одетая во все черное, с огромной копной жестких с проседью волос. Она оглядывала Люси с ног до головы оценивающим взглядом, пока шли в комнату мисс Марпл.

Мисс Марпл занимала гостиную в конце дома, выходившую окнами в маленький аккуратный квадратик сада. В гостиной все содержалось в невероятной чистоте. Всюду коврики и салфеточки, очень много китайских украшений, в углу большой шкаф времен короля Иакова для платья и два горшка с папоротником. Мисс Марпл сидела в большом кресле у огня с вышиванием.

Люси закрыла за собой дверь и села в кресло напротив мисс Марпл.

— Так вот, — сказала она, — похоже, что вы правы.

Она вынула находки и подробно рассказала, как их обнаружила. На щеках мисс Марпл чуть заметно проступил румянец.

— Может быть, и не стоит так все воспринимать, — сказала она, — но, право же, доставляет большое удовольствие, когда, создав теорию, находишь подтверждение ее правильности.

Она потрогала маленький кусочек меха.

— Элспет говорила, что женщина была одета в меховую шубку светлого цвета. А пудреница, наверное, лежала в кармане и вывалилась во время падения тела с насыпи. Во всяком случае, хотя улик и недостаточно, они помогут в дальнейшем. Надеюсь, вы сняли не весь кусочек меха?

— Нет, часть я так и оставила на кусте.

Мисс Марпл одобрительно кивнула головой:

— Правильно. Вы очень разумная женщина, моя дорогая. Полиции наверняка самой захочется еще раз все проверить.

— Вы хотите показать полиции эти вещи?

— Нет, не теперь. — Мисс Марпл задумалась. — Будет лучше, если сначала вы отыщете труп. Вы согласны?

— Да, но найду ли? Допустим, ваше предположение правильно. Убийца сбросил труп с поезда, затем сошел в Брэкхемптоне, а через некоторое время, возможно, в тот же самый вечер, пришел на место и увез труп. Но что он делал потом? Он мог увезти его куда угодно.

— Нет, не куда угодно, — ответила мисс Марпл.

— Боюсь, что вы не проанализировали эту историю до логического завершения, моя дорогая мисс Айлесбэроу.

— Зовите меня просто Люси. А почему вы думаете, что он не мог увезти труп в другое место?

— Просто он не стал бы все усложнять понапрасну, когда намного легче и безопаснее убить женщину где-нибудь в укромном месте и уже оттуда везти труп. Вы еще не совсем поняли?

Люси перебила ее:

— Вы считаете, что это заранее продуманное преступление?

— Вначале я так не думала, — сказала мисс Марпл. — Все слишком походило на крупную ссору: мужчина, потеряв над собой контроль, задушил эту женщину. А потом, столкнувшись с проблемой трупа, решил ее в течение нескольких минут. Но уж очень много благоприятных стечений обстоятельств: и женщина убита в припадке ярости, и он видит из окна вагона крутой поворот именно в таком месте, где можно отделаться от трупа, и полная уверенность, что позднее можно вернуться к этому месту и убрать труп. Нет, если бы он выбросил труп здесь случайно, его бы обнаружили давным-давно.

Она замолчала. Люси в упор, неотрывно, смотрела на нее.

— Понимаете, — сказала мисс Марпл, — очень хитроумно придумано — осуществить убийство именно таким образом; значит, оно тщательно продумано и взвешено. Убийство в поезде в какой-то степени заметает следы. Убить ее в доме или гостинице опасней: всегда найдутся люди, которые заметят, когда он входит или выходит из дома. В пригороде могут заметить номер машины. А в поезде едет много пассажиров. В вагоне, где нет коридора, тем более легко это сделать, оставшись один на один с женщиной. Нет, он хорошо знал, каковы будут его последующие действия. Более того, он хорошо знал Рутерфорд-холл. Я имею в виду его географическое местоположение, его изолированность. Рутерфорд-холл представляет собой своеобразный островок, окруженный железной дорогой.

— Действительно, — согласилась Люси. — Рутерфорд-холл — это какой-то осколок прошлого. Шумная и суетливая городская жизнь бурлит вокруг, но совсем не затрагивает его. По утрам приходят только разносчики продуктов, и все.

— Итак, мы должны согласиться, что убийца в тот самый вечер был в Рутерфорд-холле. Было темно, когда он сбросил с поезда труп, и никто не мог найти его раньше следуюшего утра.

— Да, правильно.

— Убийца приехал… но как? На машине? По какой дороге?

Люси задумалась:

— Вдоль фабричной стены идет небольшая тропинка. Очевидно, он пришел оттуда, прошел под железнодорожным мостом на вторую боковую дорогу, ведущую из Рутерфорд-холла. Затем он перелез через забор, прошел внизу возле насыпи, отыскал труп и отнес его в машину.

— И затем, — сказала мисс Марпл, — он должен был увезти его в какое-то место, которое он заранее подготовил. Нет, он заранее все продумал. Я не считаю, что он увез труп из Рутерфорд-холла, а если увез, то совсем недалеко. Можно предположить, что он захоронил его где-нибудь поблизости.

Она вопрошающе взглянула на Люси.

— Может быть, вы и правы, — сказала Люси, — но это не так-то просто сделать.

Мисс Марпл согласилась с ней.

— Он не мог закопать тело в парке, там вскопанная земля сразу бросится в глаза. А есть в поместье участки, где земля была уже вскопана?

— Да, в садике возле кухни. Но это очень близко к домику садовника. И хотя он старый и глухой, все равно там прятать труп рискованно.

— А собака есть?

— Нет.

— В таком случае, может быть, в сарае или во флигеле?

— Конечно, это проще и быстрее… Там много заброшенных старых построек: развалившийся свинарник, конюшни, сараи для хранения упряжи и сбруй, мастерские, к которым никто даже близко не подходит. Или он просто забросил труп в заросли рододендронов или в кусты?

Мисс Марпл кивнула:

— Да, думаю, что это вероятнее всего.

В дверь постучали, и в комнату вошла хмурая Флоренс с подносом в руках.

— Как хорошо, что вас пришли навестить, — сказала она мисс Марпл. — Я испекла лепешки по своему собственному рецепту, вы их когда-то так любили.

— Флоренс всегда печет что-нибудь необыкновенно вкусное к чаю, — сказала мисс Марпл.

Флоренс от такой похвалы вдруг расплылась в улыбке, которой от нее никак нельзя было ожидать, и поспешила выйти из комнаты.

— Надеюсь, дорогая, — сказала мисс Марпл, — за чаем мы больше не будем говорить об убийстве. Уж очень неприятная тема!

Выпив чай, Люси встала:

— Я поеду. Как я уже вам говорила, в Рутерфорд-холле нет человека, которого мы с вами ищем как убийцу. Там живут только старик и женщина средних лет, да еще старый глухой садовник.

— А я и не говорила, что он там живет, — сказала мисс Марпл. — Я лишь имела в виду, что этот человек хорошо знает Рутерфорд-холл. Но вы найдите вначале труп.

— Похоже, вы уверены, что я его найду, — сказала Люси. — Я-то сама настроена не так оптимистично.

— Убеждена, что найдете, моя дорогая Люси. Вы такая энергичная.

— Может быть, в чем-то другом, но опыта поисков трупов у меня нет.

— Единственное, что требуется, — здравый смысл, — сказала мисс Марпл ободряюще.

Люси рассмеялась, мисс Марпл улыбнулась ей в ответ.

На следующий день Люси приступила к систематическим поискам. Она заглянула во флигели, обследовала кусты шиповника у старого свинарника и уже осматривала котельную под оранжереей, когда вдруг услышала сухой кашель. Она обернулась и увидела старого садовника Хилмэна, неодобрительно глядевшего на нее.

— Будьте осторожны, а то можете серьезно пострадать, мисс, — сказал он. — Ступеньки совсем сгнили. Вот вы только что были на чердаке. А половицы там совсем никудышные.

Люси изо всех сил старалась не показать своего замешательства.

— Вам, наверное, показалось, будто я чересчур любопытна, но я просто хотела узнать, нельзя ли как-нибудь использовать эту пристройку, ну, скажем, для разведения грибов, а потом продавать их. Тут все брошено на произвол судьбы.

— Для этого есть хозяин, — сказал старик. — Но он не хочет потратить и пенни. Тут надо иметь двух работников, да еще мальчика, чтобы содержать все в надлежащем порядке. Но он и слышать не хочет. Уж я ли не старался уговорить его купить косилку с моторчиком. Так нет, он хочет, чтобы я всю траву перед домом косил своими руками, вот!

— Но если от этого места можно получить доход?.. Правда, нужно кое-что подремонтировать.

— Да разве от этого получишь доход? Слишком все запущено. А его ничего не волнует. Он думает только об одном — как бы побольше скопить денег. Да еще хорошо знает, что произойдет, когда его уже не станет. Молодые люди все продадут, как можно скорее. Они только и ждут, когда он помрет. Они собираются получить в наследство кругленькую сумму после его смерти, я слышал это.

— Мне кажется, он очень богатый человек, — сказала Люси.

— Все они с причудами, эти Крекенторпы. Старик, отец мистера Крекенторпа, разбогател и построил этот дом. А тверд был, говорят, как скала, и никогда не забывал обид. Но вместе с тем он был человеком широким, не мелочным. Говорят, что в обоих своих сыновьях он разочаровался. Дал им образование и вырастил как джентльменов, Оксфорд и все такое. Но они стали уж очень джентльменами и не захотели заниматься делами. Младший женился на актрисе и погиб пьяный в автомобильной катастрофе. А старшего, который сейчас хозяин, отец никогда особенно не любил, Он много жил за границей, покупал очень много всяких языческих божков и присылал домой. В молодости он не был таким скрягой, это пришло потом. Нет, они никогда не ладили друг с другом, он и отец. Так говорят.

Люси слушала с видимым интересом. Старик стоял, прислонившись к стене, и готовился дальше продолжать свое повествование. Видно, ему куда приятнее было говорить, чем работать.

— Он умер перед войной, этот старый джентльмен. Ну, и характер же! Не дай бог, кто скажет ему дерзкое слово. Век будет помнить. А после его смерти мистер Крекенторп приехал сюда уже насовсем. Он и его сыновья, да. Они уже стали все взрослыми.

— Но как же так?.. А, понимаю, вы говорили о войне четырнадцатого года?

— Да нет. Он умер в 1928 году.

Люси поняла, что он называл 1928 год «перед войной».

Она сказала:

— Мне кажется, вы хотите продолжить свою работу, не буду вам больше мешать.

— Да ну, — сказал старик Хилмэн без всякого энтузиазма, — не очень-то много сделаешь в это время дня. Свет уже очень плохой.

Люси пошла обратно, остановившись лишь разглядеть как следует заросли азалий и березовую рощу, через которую проходила.

Войдя в дом, Люси увидела Эмму Крекенторп, которая стояла в холле и читала письмо. Только что принесли вечернюю почту.

— Завтра мой племянник приезжает со школьным товарищем. Комната Александра над крыльцом. А соседняя комната как раз хороша для Джеймса Стоддат-Уэста. Они будут пользоваться ванной, которая находится напротив.

— Хорошо, мисс Крекенторп. Я прослежу, чтобы приготовили комнаты для них.

— Они приедут утром, до обеда. — Она замялась. Наверное, будут голодны.

— Да, уж конечно, — сказала Люси. — Приготовить им ростбиф? И еще, может, торт с патокой?

— Да, Александр очень любит торт с патокой.

Юноши приехали на следующее утро. Оба были аккуратно причесаны, у обоих какие-то необыкновенно ангельские лица и безукоризненные манеры. У Стоддат-Уэста — светлые волосы и голубые глаза. Александр Истлеу оказался шатеном и носил очки. За обедом они серьезно рассуждали о новостях спорта, временами говорили о литературе по космосу. Держались, как пожилые профессора, обсуждавшие находки времен палеолита. По сравнению с ними Люси чувствовала себя совсем юной.

Мясное филе исчезло в мгновение ока, торт с патокой был съеден до последней крошки.

Мистер Крекенторп нахмурился.

— Вы вдвоем вконец объедите меня и разорите.

Александр взглянул на него с укором своими голубыми глазами.

— Хорошо, мы будем есть только хлеб и сыр, дедушка, если мясо вам не по карману.

— Не по карману? Мне все по карману. Я просто не люблю излишеств.

— Мы не излишествовали, сэр, — сказал Стоддат-Уэст, глядя в тарелку, которая ясно подтверждала его мысли.

— Вы, мальчики, оба едите в два раза больше меня.

— А мы растем, — объяснил ему Александр, — и нуждаемся в большом количестве белков.

Старик что-то промычал в ответ. Молодые люди вышли из-за стола, и Люси услышала, как Александр, извиняясь, говорил своему другу:

— Не обращай на него внимания. Он сидит на диете, это делает его немного странным. К тому же он страшно скупой — своего рода старческий маразм.

Стоддат-Уэст ответил понимающе:

— У меня тетка все время думала, что скоро разорится. В действительности у нее оказалась куча денег. Врач сказал, что это патология. А ты захватил с собой футбольный мяч, Алекс?

Убрав стол и вымыв посуду, Люси вышла из дома. Она слышала голоса юношей на лужайке и пошла в противоположном направлении по дороге, а затем свернула к зарослям рододендронов. Она начала тщательно осматривать их, раздвигая ветви и вглядываясь в гущу, методически переходя от одного куста к другому и помогая себе клюшкой для гольфа. Вежливый голос Александра Истлеу заставил ее вздрогнуть.

— Вы что-то ищете, мисс Айлесбэроу?

— Шар от гольфа, — сказала Люси поспешно. — И даже не один, а несколько. Часто после полудня я тренируюсь и растеряла уже много шаров. А сегодня решила найти хоть часть из них.

— Мы вам поможем, — сказал Александр услужливо.

— Это очень мило с вашей стороны, а я думала, что вы играете в футбол.

— Долго в футбол играть нельзя, — сказал Стод дат-Уэст. — Становится очень жарко. А вы много играете в гольф?

— Я очень люблю эту игру, но играть доводится нечасто.

— Я так и думал. Вы здесь занимаетесь приготовлением пищи?

— Да.

— Это вы готовили сегодняшний обед?

— Да. Вам понравилось?

— Вы просто волшебница, — сказал Александр. — У нас в колледже отвратительно кормят. Все пересушенное, пережаренное, а я люблю филе розовое, с соком внутри. И торт с патокой тоже оказался прелесть.

— Скажите мне, что вы больше всего любите?

— А можно как-нибудь сделать яблочную меренгу? Это мое самое любимое блюдо.

— Конечно.

Александр вздохнул счастливо.

— У нас под лестницей целый набор для игры в гольф, мы можем установить его на лужайке и немного погонять шары. Как ты на это смотришь, Стоддат?

— Здо-о-ррово!!! — ответил Стоддат-Уэст.

— Нет, он не австралиец, — объяснил Александр учтиво. — Он так говорит, чтобы его на будущий год родные взяли на первенство по футболу.

Мальчики отправились за набором для гольфа. Возвращаясь в дом, Люси увидела, как они расставляли на лужайке приспособления для игры и спорили о том, как расставлять цифры.

— Не нужно их ставить по часовой стрелке, — сказал Стоддат-Уэст. — Это детская забава. Давай поставим их в линию. Длинные лунки, короткие. Жаль, что числа такие ржавые, еле видно.

— Их нужно выкрасить белой краской, — сказала Люси. — Неплохо достать немного и выкрасить.

— Хорошая мысль, — лицо Александра засветилось. — Послушай-ка, у нас несколько старых банок краски оставили маляры в Длинном сарае, когда красили в последний раз. Пойдем, посмотрим?

— А что это такое, Длинный сарай?

Александр показал на длинное каменное строение, стоявшее в стороне от дома.

— Он очень старый, — сказал он. — Дедушка назвал его Длинным сараем. Он говорит, что сарай построен в эпоху королевы Елизаветы, но это просто хвастовство. Он принадлежал ферме, которая стояла здесь когда-то давно. Мой прадедушка снес ферму и построил вместо нее этот ужасный дом.

Потом он добавил:

— Большая часть коллекции дедушки находится именно в этом сарае. Там всякие древности, которые он присылал из-за границы, когда был молодым. Многие из них довольно страшные, к тому же Длинный сарай иногда использовали для игры в вист, для собраний Общества женщин и тому подобных вещей.

— Пойдемте и поглядим на него.

Люси охотно последовала за юношами. Дверь сарая большая, дубовая, была усеяна множеством гвоздей с крупными шляпками.

Александр поднял руку и достал ключ, который висел на гвозде под плющом справа от двери, повернул ключ в замке, распахнул дверь, и они вошли внутрь.

С первого же взгляда Люси почувствовала, что попала в своеобразный плохой музей. Головы двух римских императоров из мрамора смотрели на нее своими выпуклыми глазами, тут же стоял огромный саркофаг периода упадка греко-римской культуры. Улыбающаяся Венера красовалась на пьедестале, придерживая спадающее одеяние. Здесь же стояли два громоздких стола, несколько стульев, поставленных один на другой, различная утварь наподобие ржавой ручной косилки, корзины, два изъеденных молью сиденья от автомашины и выкрашенная в зеленую краску железная садовая скамейка с отломанной ножкой.

— Мне кажется, я видел краску где-то здесь, — сказал рассеянно Александр.

Он прошел в угол и отдернул подобие занавески, которая отделяла этот угол от остального. Они нашли две банки краски и высохшие жесткие кисти.

— Вам еще понадобится олифа, — сказала Люси.

Но олифы они так и не нашли. Юноши предложили съездить куда-нибудь на велосипедах и купить ее, и Люси одобрила это. На какое-то время, думала она, это развлечет их. Юноши направились к выходу, оставив Люси в сарае одну.

— Да, здесь надо бы немного прибрать, — пробормотала она.

— Не беспокойтесь об этом, — посоветовал ей Александр. — Здесь приберут, когда сарай понадобится. Но обычно в это время года он никогда не используется.

— А ключ повесить опять у входа? Он всегда там находится?

— Да. Вы сами видите, здесь ничего ценного. Никто не позарится на этих ужасных мраморных богинь, да и весят-то они — дай бог!

Люси согласилась. Она вряд ли могла разделить вкусы старого мистера Крекенторпа в области искусства; у него был какой-то безошибочный инстинкт на самые скверные произведения любой эпохи.

Когда юноши ушли, она немного постояла, осматриваясь вокруг. Взгляд ее остановился на саркофаге.

Этот саркофаг…

Воздух в сарае чуть затхлый, как всегда, когда помещение долго не проветривают. Она подошла к саркофагу. Тяжелая крышка плотно закрывала его. Люси смотрела на нее, раздумывая. Потом вышла из сарая, на кухне отыскала лом.

Да, Люси трудилась настойчиво. Медленно, очень медленно крышка начала подниматься под действием лома. Наконец она поднялась настолько, что Люси могла заглянуть внутрь.

Глава 6

Через несколько минут чуть побледневшая Люси вышла из сарая, заперла дверь и повесила ключ обратно на гвоздь. Она быстро прошла к конюшням, вывела свою машину и поехала по боковой дороге. В конце дороги была почта. Люси остановила возле нее машину, вошла в телефонную будку, опустила монету и набрала номер.

— Я бы хотела поговорить с мисс Марпл.

— Она отдыхает, мисс. Это говорит мисс Айлесбэроу?

— Да.

— Я не собираюсь ее тревожить, мисс. Она старая женщина и нуждается в отдыхе…

— Вы должны потревожить ее. Это очень важно.

— Нет, я не буду…

— Пожалуйста, сделайте сразу же то, о чем я вас прошу.

Когда нужно, голос Люси становился твердым, как сталь. И Флоренс, почувствовав властность, подчинилась.

Через несколько минут послышался голос мисс Марпл:

— Слушаю, Люси.

У Люси вырвался глубокий вздох.

— Вы были совершенно правы, — сказала она. — Я нашла.

— Труп женщины?

— Да. Женщина в меховом пальто. Труп находится в саркофаге в сарае-музее около дома. Что мне делать дальше? Сообщить в полицию?

— Да. Сообщите в полицию. Сейчас же.

— А как остальные? Как вы? Первое, что они захотят узнать, зачем я поднимала без особой причины крышку этого саркофага, которая весит тонны. Мне что-нибудь выдумать? Я могу.

— Нет, — сказала мисс Марпл тихим, но серьезным тоном, — единственно, что нужно, — это рассказать правду.

— И о вас?

— Обо всем.

И вдруг на побледневшем лице Люси промелькнула улыбка.

— Мне ничего не стоит так сделать, — сказала она. — Но я могу себе представить: им это покажется весьма неправдоподобным!

Она положила трубку, подождала немного и позвонила в полицейский участок.

— Я только что обнаружила труп в саркофаге в Длинном сарае в Рутерфорд-холле.

— Что, что?

Люси повторила фразу и, предвидя следующий вопрос, назвала свое имя.

Она поехала обратно, поставила на место машину и вошла в дом. В холле она на мгновение остановилась в раздумье. Потом быстро и решительно кивнула головой и направилась прямо в библиотеку, где мисс Крекенторп помогала отцу решать кроссворд из «Таймса».

— Могу я на минуту оторвать вас, мисс Крекенторп? Мне нужно с вами поговорить.

Эмма посмотрела на нее, и в глазах у нее появилось понимающее выражение. В таком тоне знающая себе цену домашняя прислуга обычно объявляла о своем немедленном уходе.

— Ну-ну, говорите, девушка, выкладывайте, что у вас стряслось? — сказал раздраженно старик Крекенторп.

Люси сказала, обратившись к Эмме:

— Я бы хотела поговорить с вами наедине, если можно.

— Чепуха! — сказал мистер Крекенторп. — Выкладывайте прямо здесь, что хотите сказать.

— Одну минуту, отец, — сказала Эмма, поднявшись и направляясь к двери.

— Все это чепуха. Подождите, потом расскажете, — проворчал со злостью старик.

— Боюсь, что это не может ждать, — ответила Люси.

— Что за наглость, — проворчал мистер Крекенторп.

Эмма вышла в холл за Люси, закрыв за собой дверь.

— Ну, в чем дело? — спросила Эмма. — Если вам кажется, что работы прибавилось из-за мальчиков, я буду вам помогать и…

— О, здесь совсем другое, — сказала Люси. — Я не хотела говорить в присутствии вашего отца, он больной человек, и для него это большой удар. Дело в том, что я обнаружила труп женщины в том большом саркофаге, который стоит в Длинном сарае.

Эмма впилась в нее широко открытыми от изумления глазами.

— В саркофаге? Труп женщины? Это невозможно!

— Это чистая правда. Я уже позвонила в полицию. Скоро они будут здесь.

На щеках Эммы появился чуть заметный румянец.

— Нужно было сначала сказать мне, прежде чем ставить в известность полицию.

— Простите, — сказала Люси.

— Я не слышала, чтобы вы звонили по телефону.

Взгляд Эммы скользнул по телефонному аппарату, стоявшему на столике в холле.

— Я звонила с почты в конце боковой дороги.

— Но как все это странно! А почему не отсюда?

Люси быстро придумала ответ.

— Я боялась, что где-нибудь поблизости мальчики. И если бы я звонила отсюда, из холла, они бы услышали…

— Так… Да… Понимаю… Они уже едут сюда? Я имею в виду полицию?

— Они уже здесь, — сказала Люси, услышав около двери скрежет тормозов автомашины. Дверной звонок гремел по всему дому.

— Я очень и очень сожалею, что вынужден был пригласить вас сюда, — сказал инспектор Бэйкен, выходя из сарая и держа Эмму Крекенторп под руку. Эмма была бледна, она казалась больной, но шла твердой походкой, выпрямившись.

— Я могу поклясться, что раньше никогда в жизни не видела этой женщины.

— Мы вам очень благодарны, мисс Крекенторп. Это все, что я хотел от вас услышать. Вам, очевидно, нужно лечь в постель?

— Я должна идти к отцу. Как только я узнала об этом, я тут же позвонила доктору Куимперу. Сейчас доктор с ним.

Когда они проходили вдоль холла, из библиотеки вышел доктор Куимпер. Этот высокий добродушный общительный человек с обычно бесцеремонными манерами весьма нравился пациентам.

Он и инспектор поклонились друг другу.

— Мисс Крекенторп перенесла это неприятное поручение очень стойко, — сказал Бэйкен.

— Молодец, Эмма, — сказал доктор, похлопав ее по плечу. — Вы умеете делать дела, я это всегда говорил. С отцом все в порядке. Зайдите к нему и немного поговорите. А потом идите в столовую и выпейте рюмочку бренди. Это я прописываю как врач.

Эмма благодарно улыбнулась и пошла в библиотеку.

— А женщина эта с изюминкой, — сказал доктор, глядя ей вслед. — До чего жаль, что она не замужем. Видно, таков удел единственной женщины в семье, где все мужчины. Вторая сестра поступила куда хитрее, она выскочила замуж в семнадцать. А эта женщина действительно хороша собой. Она была бы чудесной женой и матерью.

— А мне кажется, она слишком уж привязана к своему отцу, — сказал инспектор Бэйкен.

— Она не только преданна. У нее есть еще и врожденная способность делать мужчин счастливыми, которой обладают немногие женщины. Ее отцу нравится быть больным, она и не разубеждает его. Так же она ведет себя с братьями. Гедрик считает себя хорошим художником. Она не мешает ему так думать. Этот, — как его там зовут? — Гарольд знает, как сильно она считается с его мнением. Она разрешает Альфреду шокировать ее разными историями о своих похождениях. Да, да, она умная женщина. Ну, ладно. Могу я быть вам чем-нибудь полезен? Хотите, я взгляну, что там сделал с трупом ваш полицейский хирург Джонстон, может быть, я опознаю в ней одну из моих пациенток?

— Да, доктор, хорошо, если бы вы взглянули. Мы хотим опознать ее. Мне кажется, для мистера Крекенторпа в его возрасте это будет слишком сильным потрясением.

— Потрясением? Чепуха! Он никогда не простит ни вам, ни мне, если вы не разрешите ему взглянуть. Он весь в ожидании — это самая невероятная вещь, которая произошла за последние пятнадцать-двадцать лет. Нет, на него это не повлияет.

— Значит, с ним на самом деле не так уж плохо?

— Ему семьдесят два года, — сказал доктор. — Вот и все. У него случаются приступы ревматизма, а у кого их сейчас не бывает? Сам он называет это артритом. После еды у него сердцебиение, что тоже не удивительно — он все относит к болезни сердца. Но он всегда делает то, что хочет. А тот, кто действительно безнадежно болен, уговаривает меня, что абсолютно здоров. У меня много таких пациентов. Пойдемте, посмотрим на труп, хотя это не очень-то приятно.

— Джонстон пришел к заключению, что она умерла недели две-три тому назад.

— Тогда это тем более неприятно.

Доктор стоял у открытого саркофага и смотрел с откровенным любопытством, его профессиональные качества позволяли ему проявлять интерес и к тому, что он называл «неприятным».

— Нет, это не моя пациентка. Я даже не помню, чтобы видел ее где-нибудь в Брэкхемптоне. А она была совсем недурна. Да, здорово ее здесь пристроили.

Они снова вышли на воздух. Затем доктор Куимпер взглянул на всю постройку.

— Нашли ее в этом, — как они его называют? — Длинном сарае, в саркофаге? Фантастично! А кто нашел?

— Мисс Люси Айлесбэроу.

— А, это новая служанка, что помогает в домашних делах! А что она делала около саркофага?

— Об этом, — сказал сухо инспектор Бэйкен, — как раз я и собираюсь ее спросить. А теперь, как нам быть с мистером Крекенторпом? Может быть, вы…

— Я его сейчас приведу.

Мистер Крекенторп, закутанный в платки, пришел в сопровождении доктора.

— Позор! — сказал он. — Настоящий позор. Я привез этот саркофаг из Флоренции в… дайте-ка вспомнить… должно быть, в 1908, а может, в 1909 году.

— Ну, а теперь возьмите себя в руки, — сказал доктор. — Знаете, зрелище не будет приятным.

— Не имеет значения, что я сильно болен. Я должен выполнить свой долг.

Краткий визит в Длинный сарай, тем не менее, затянулся. Мистер Крекенторп вышел из сарая, волоча ноги.

— Никогда не видел ее раньше, никогда в жизни! — сказал он. — Но что все это значит? Настоящий позор! Да, я вспомнил, я привез его не из Флоренции, а из Неаполя. Прекрасное произведение искусства. И какая-то дура забралась сюда, чтобы убить себя.

Вдруг он стал хватать себя за лацканы пальто с левой стороны.

— Это слишком неприятно для меня… Сердце… Где Эмма? Доктор…

Доктор Куимпер прослушал пульс.

— Все в порядке, — сказал он. — Не волнуйтесь, я пропишу вам немного взбадривающего бренди.

Они вместе ушли по направлению к дому.

— Сэр. Прошу вас, сэр.

Инспектор Бэйкен обернулся. Совершенно запыхавшиеся, приехали ка велосипедах юноши. На лицах у них была мольба.

— Пожалуйста, сэр, нельзя ли и нам взглянуть на труп?

— Нет, нельзя, — отрезал инспектор Бэйкен.

— О, сэр, пожалуйста, сэр. Ведь никто ее не знает, а мы, может быть, узнаем. О, пожалуйста, сэр, будьте так добры. Так ведь несправедливо. Здесь, в нашем собственном сарае, произошло убийство. Этот случай для нас может никогда больше не повториться. Будьте добры, сэр.

— А кто вы такие?

— Я — Александр Истлеу, а это мой друг Джеймс Стоддат-Уэст.

— Видели ли вы когда-нибудь в этих местах блондинку в светлой крашеной беличьей шубе?

— Я, право же, не помню, — сказал хитро Александр. — Вот если бы мы могли взглянуть…

— Пустите их туда, Сандерс, — сказал инспектор Бэйкен констеблю, стоявшему у двери сарая. — Не такие уж они маленькие!

— О, сэр, спасибо, сэр, — закричали оба мальчика. — Это очень любезно с вашей стороны, сэр.

Бэйкен повернулся и пошел по направлению к дому.

— А теперь, — сказал он сам себе мрачно, — очередь за вами, мисс Айлесбэроу!

Направив полицию к Длинному сараю и кратко рассказав о том, что она делала, Люси отошла на задний план; но у нее не было никаких иллюзий в отношении того, что полиция не займется ею снова.

Она только что закончила чистить картошку, которую собиралась поджарить, когда инспектор Бэйкен вызвал ее. Отставив в сторону большую кастрюлю с подсоленной холодной водой и нарезанной картошкой, Люси пошла вслед за полицейским к инспектору. Она села и спокойно ждала вопросов.

Она назвала имя, свой адрес в Лондоне и добавила уже от себя:

— Я могу назвать имена людей и адреса, где вы сумеете справиться обо мне, если захотите узнать обо мне подробнее.

Имена произвели впечатление: адмирал военно-морского флота, ректор Оксфордского колледжа и жена баронета, имеющего орден Британской империи.

Инспектор Бэйкен был поражен.

— Итак, мисс Айлесбэроу, вы пошли в Длинный сарай для того, чтобы поискать краску. Так? А отыскав краску, вы взяли лом, подняли крышку этого саркофага и обнаружили труп. Что вы искали в саркофаге?

— Я искала труп, — ответила Люси.

— Вы искали труп, и вы его нашли? Не кажется ли вам, что это звучит немного странно?

— Да, весьма странная история. Может быть, разрешите рассказать вам по порядку?

— Я думаю, так будет лучше всего.

Люси обстоятельно рассказала обо всех событиях, приведших ее к столь сенсационному открытию. Инспектор подвел итог тоном, полным возмущения:

— Значит, какая-то пожилая дама специально наняла вас для того, чтобы, устроившись здесь работать, вы обыскали весь дом и окрестности с целью обнаружения трупа? Я вас правильно понял?

— Да.

— Кто эта пожилая дама?

— Мисс Джейн Марпл. В настоящее время она живет в доме № 4 по Мэдисон-роуд.

Инспектор записал ее адрес и фамилию.

— Вы надеетесь, я поверю этой истории?

Люси тихо ответила:

— Очевидно, нет, до тех пор, пока не расспросите мисс Марпл и не получите от нее подтверждения.

— Я, конечно, расспрошу эту мисс Марпл. Она, должно быть, давно уже выжила из ума.

Люси подумала, что когда человек прав, это вовсе не подтверждает его умственной неполноценности. Вместо этого она сказала:

— Что вы предлагаете мне сказать мисс Крекенторп? Я имею в виду — о себе.

— А почему вы меня об этом спрашиваете?

— Видите ли, что касается мисс Марпл, то я выполнила ее задание. Я отыскала труп, который она хотела отыскать. Но я еще нанята на работу у мисс Крекенторп, к тому же сейчас в доме находятся двое голодных мальчиков и, возможно, вскоре сюда приедет еще кто-нибудь из членов семьи из-за всех этих неприятностей. Ей сейчас нужна помощь в домашних делах. Если вы расскажете Эмме, что я согласилась работать только для поисков трупа, она, вернее всего, выгонит меня. В противном же случае я смогу продолжать свою работу и быть ей полезной.

Инспектор сурово посмотрел на нее.

— Сейчас я ничего не скажу, я еще не проверил правильности вашей версии и еще не уверен, что вы ее не придумали.

Люси встала.

— Спасибо. Тогда я пойду продолжать свои дела.

Глава 7

— Лучше нам вызвать сюда кого-нибудь из Скотланд Ярда, Бэйкен. Вы ведь об этом думаете?

Начальник полиции города вопросительно взглянул на инспектора Бэйкена. Инспектор — большой плотный человек, выражение его лица такое, будто людская масса внушает ему полное отвращение.

— Эта женщина не здешняя, сэр, — сказал он. — Есть основания полагать по ее нижнему белью, что она иностранка. Конечно, — быстро добавил инспектор Бэйкен, — до некоторых пор я об этом не говорю, пока не проведено следствие.

Начальник полиции кивнул головой.

— Следствие будет, как я думаю, простой формальностью?

— Да, сэр. Я встречался со следователем.

— И на какое время назначено следствие?

— На завтра. Я думаю, другие члены семьи Крекенторп приедут, и один из них сумеет опознать ее.

Он посмотрел на список, который держал в руке.

— Гарольд Крекенторп что-то делает в Сити, очень важное лицо, как мне кажется. Альфред — я не очень хорошо знаю, чем он занимается. Гедрик живет за границей. Ну и разнообразие!

Инспектор произнес это со зловещей значимостью. Начальник полиции усмехнулся, спрятав улыбку в усы.

— Нет причин думать, что семья Крекенторп связана с этим преступлением… Как вы думаете? — спросил он.

— Если не считать, что тело обнаружено в их владениях, — сказал инспектор Бэйкен. — И, конечно, вполне возможно, что этот художественный член семьи может опознать ее. Чего я не постиг, так это болтовни о поезде.

— Ах, да. Вам еще нужно увидеть эту старую даму, эту… как ее? — он посмотрел на памятку, лежавшую на столе, — мисс Марпл.

— Да, сэр. Она совершенно непоколебимо и решительно стоит на своем. Я не знаю, спятила она с ума или нет, но она утверждает, что ее приятельница видела это и все такое прочее. Осмелюсь доложить, что пока, насколько показывают факты, ее рассказ можно считать просто фантазией. Нечто такое обычно воображают дамы: летающие блюдца над своим садом или русских агентов, когда начитаются книг из библиотеки. Единственно, что вполне определенно, она наняла молодую женщину, которая здесь помогает по хозяйству, и велела ей искать труп, что она и делала.

— И нашла его, — заметил начальник полиции. — Да, это очень удивительная история… Марпл, мисс Марпл, эта фамилия мне откуда-то знакома… Но как бы то ни было, я сообщу об этом в Скотланд Ярд. Думаю, мы правы, не считая это событием местного значения. Впрочем, пока о нем не будем очень распространяться. В газеты сообщим как можно меньше.

Следствие носило чисто формальный характер. Никто не сумел опознать убитую женщину. Люси дала свидетельские показания о том, как нашла труп. Медицинская экспертиза установила, что причиной смерти было удушение. На этом разбирательство на месте закончилось.

Стоял холодный ветреный день, когда вся семья Крекенторп вышла из зала, где проходило следствие.

Все пять человек дали свои показания — Эмма, Гедрик, Гарольд, Альфред и Брайен Истлеу, муж умершей Эдит Крекенторп. Вместе с ними был и мистер Уимборн, старший партнер фирмы адвокатов, которая вела юридические дела семьи Крекенторп. Его специально вызвали из Лондона, и он испытывал огромное неудовольствие оттого, что ему пришлось присутствовать на следствии.

Все остановились на тротуаре, дрожа от холода. Сразу собралась довольно большая толпа. Любопытные детали о «трупе в саркофаге» широко публиковали в лондонской и местной печати.

Послышался шепот:

— Вот они.

— Пойдемте отсюда, — сказала Эмма резко.

Большая машина марки «Даймлер», взятая напрокат, подъехала к обочине тротуара. Эмма села в нее и сделала жест рукой, приглашая Люси. Вместе с ними сели мистер Уимборн, Гедрик и Гарольд. Брайен Истлеу сказал:

— Я с Альфредом поеду в своей маленькой машине.

Шофер захлопнул дверцу, и «Даймлер» уже тронулся, когда Эмма крикнула:

— О, подождите! Вон там мальчики!

Мальчиков, несмотря на их настойчивые протесты, оставили в Рутерфорд-холле, а они вдруг появились здесь, перешептываясь друг с другом.

— Мы приехали на велосипедах, — сказал Стоддат-Уэст. — Полицейский был очень добр, разрешил нам войти и сесть в конце зала. Я надеюсь, вы ничего не имеете против, мисс Крекенторп? — спросил он учтиво.

— Она ничего не имеет против, — ответил Гедрик за сестру. — Только вы еще слишком молоды. Я думаю, что вам впервые пришлось побывать на следствии?

— А, все это не очень интересно, — сказал Александр. — Так быстро закончилось.

— Мы не можем стоять здесь и болтать, — сказал раздраженно Гарольд. — Посмотрите, какая собралась толпа. Да еще эти люди с фотоаппаратами.

Он подал знак, и шофер отъехал от тротуара. Мальчики весело помахали им вслед.

— Так быстро закончилось — вот о чем они думают. О, юная простота, — сказал Гедрик. — У них все только начинается.

— Это так неприятно. Ужасно неприятно, — сказал Гарольд, — я думаю, что…

Он посмотрел на мистера Уимборна, который сидел, плотно сжав свои тонкие губы, и от неудовольствия качал головой.

— Надеюсь, — сказал он нравоучительно, — что эта история будет скоро и благополучно разгадана. Полиция действует сейчас довольно квалифицированно. Конечно, история, как сказал Гарольд, чрезвычайно неприятная.

Говоря это, он взглянул на Люси, и в его взгляде сквозило явное неодобрение ее действий. «Не будь этой молодой особы, — казалось, говорили его глаза, — которая сует свой нос туда, куда не следует, ничего бы не произошло».

Такие же мысли, или очень близкие к ним, прозвучали и в голосе Гарольда.

— Кстати, э… мисс… э… э… Айлесбэроу, что заставило вас заглянуть в этот саркофаг?

Люси давно уже ждала, когда такая мысль придет в голову кому-нибудь из членов семьи. Она знала, что полиция спросила бы ее об этом в первую очередь. Казалось странным, что этот вопрос не пришел никому из них в голову раньше.

Гедрик, Эмма, Гарольд и мистер Уимборн, — все разом посмотрели на нее. Ее ответ, в какой бы форме он сейчас ни подавался, конечно, был давно обдуман.

— Право же, — сказала она неуверенным голосом, — не знаю… Я просто хотела везде убрать и вычистить. И к тому же, — она опять заколебалась, — там стоял такой странный и неприятный запах…

Она ясно почувствовала, как все вздрогнули.

Мистер Уимборн пробормотал:

— Да, да, конечно… Полицейский хирург сказал, что три недели… Знаете, всем нам нужно попытаться больше не думать об этой истории. — Он подбадривающе улыбнулся Эмме, которая оставалась очень бледной. — Имейте в виду, эта несчастная молодая женщина ничего не имела общего ни с одним из нас.

— А вы можете с уверенностью сказать это? — спросил Гедрик.

Люси Айлесбэроу с некоторым интересом посмотрела на него. Еще раньше она была заинтересована резко бросающейся в глаза разницей между тремя братьями. Гедрик оказался крупным мужчиной с обветренным лицом и резкими чертами. У него всклокоченные волосы и жизнерадостная манера общения. Он приехал из аэропорта небритый, хотя потом побрился, готовясь идти к следователю, но остался одетым все в тот же костюм, который был, по всему видно, у него единственным: старые серые фланелевые брюки и залатанный, довольно поношенный мешковатый пиджак. На жизнь он смотрел глазами человека богемы и был этим доволен.

Его брат Гарольд, напротив, выглядел истинным представителем джентльменов из Сити; он служил директором одной очень важной компании. Он был высок ростом, держался прямо, скромно, изящно и с достоинством. Темные волосы, слегка поредевшие на висках, небольшие черные усы; темный, прекрасно сшитый безупречный костюм и серый с перламутровым отливом галстук. Он выглядел тем, кем и был на самом деле — умным, преуспевающим бизнесменом.

— Право же, Гедрик, — сказал он резко, — это совсем ненужное замечание.

— Не понимаю, почему? В конце-то концов, ее нашли в нашем сарае. Для чего она туда пошла?

Мистер Уимборн откашлялся и сказал:

— Возможно, здесь… кх… какая-то тайная встреча. Притом, все в округе знают, что ключ всегда висит у входа в сарай на гвозде.

В голосе его слышалось негодование на такую небрежность, прозвучавшее настолько ясно, что Эмма стала объяснять извиняющимся тоном:

— Все началось во время войны, когда солдаты противовоздушной обороны облюбовали себе этот сарай. Там у нас стояла маленькая спиртовка, и они варили на ней какао. А потом, ведь в сарае нет ничего, на что можно польститься, мы так и оставляли ключ на гвозде. Это удобно и для нас, и для тех, кто приходил на собрания Общества женщин; хранить его в доме не совсем удобно, особенно, когда им хотелось заранее подготовить место для своих собраний. Ведь у нас только одна приходящая служанка и нет слуг, которые бы жили в доме…

Голос ее замер. Говорила она механически, произносила слова, объясняла, а в мыслях была где-то далеко.

Гедрик быстро взглянул на нее с недоумением.

— Ты волнуешься, Эмма? К чему это?

— Но, право же, Гедрик, — сказал Гарольд, выведенный из терпения, — как ты можешь спрашивать такое?

— Да, могу. Само собой разумеется, эта никому не известная молодая женщина сама покончила с собой в сарае Рутерфорд-холла, хоть и звучит это как мелодрама времен королевы Виктории. И, естественно, для Эммы это удар. Но ведь Эмма слыла здравомыслящим человеком, и я не понимаю, почему она теперь должна волноваться. Плюнь ты на это, ко всему можно привыкнуть.

— Некоторые привыкают к убийствам уж слишком легко. Вот, например, там, где ты живешь, — ледяным тоном сказал Гарольд. — Уверен, что на Майорке убить человека сущий пустяк и…

— Ивица, а не Майорка.

— Все равно.

— Ничего подобного. Это совсем другой остров.

Гарольд продолжал:

— Я думаю так. Хотя для тебя убийство может показаться вполне привычным явлением, потому что ты живешь среди пылких и страстных людей латинской породы, тем не менее, мы в Англии к таким вещам подходим очень серьезно…

И еще с большим раздражением добавил:

— И право же, Гедрик, появляться на людях в таком виде…

— А чем тебе не нравится мой костюм? Он очень удобный…

— Это неприлично.

— Ну, ладно. Во всяком случае, это единственный костюм, который я взял с собой. Я примчался, как сумасшедший, не упаковав сундук с костюмами, а все для того, чтобы помочь в этой истории. Я — художник, а художники любят свободную одежду.

— Ты все еще пытаешься рисовать?

— Знаешь, Гарольд, когда ты говоришь, что я пытаюсь рисовать…

Мистер Уимборн стал покашливать довольно властно.

— Эта дискуссия ни к чему, — сказал он укоризненно. — Я надеюсь, моя дорогая Эмма, вы сообщите мне до моего возвращения в город, чем я мог бы оказаться вам полезен.

Его вмешательство подействовало. Эмма быстро ответила:

— Вы очень любезны, что приехали сюда.

— Ну, что вы. Просто необходимо, чтобы кто-то присутствовал на следствии и следил за всей процедурой от имени семьи. Я уже договорился о встрече с инспектором полиции у вас в доме. Но сомневаюсь, что скоро все прояснится. А что касается меня, то мне в этой истории давно все ясно. Как Эмма сказала, ключ от Длинного сарая висел у двери, и об этом знала вся округа. Вполне вероятно, что в зимние месяцы сарай служил местом встреч для местных влюбленных. Однажды произошла ссора, и молодой человек потерял над собой контроль. В ужасе от содеянного он стал искать выход из положения, взгляд его случайно упал на этот саркофаг, и он понял, что нет лучшего места, чтобы спрятать труп.

«Да, это звучит вполне правдоподобно, — подумала про себя Люси. — Только так все могут объяснить».

— Вы говорите — местные влюбленные, — сказал Гедрик. — Но никто из местных жителей не смог опознать убитую.

— Пока еще рано. Я не сомневаюсь, мы скоро получим сведения о ее личности. И вполне можно предположить, что убийца окажется местным жителем, а женщина откуда-нибудь приехала. Возможно, из другой части Брэкхемптона. Брэкхемптон теперь большой, вон как разросся за последние двадцать лет.

— Будь я на месте девушки, которая едет на свидание со своим возлюбленным, я бы никогда не согласился идти куда-то к черту на рога, в какой-то холодный заброшенный сарай, — возразил Гедрик. — Я бы постарался встретиться в более приятном месте. Можно обниматься и в кино. Вы как полагаете, мисс Айлесбэроу?

— Да нужно ли нам входить во все детали? — спросил жалобно Гарольд. Но в этот момент машина подъехала к дверям Рутерфорд-холла, и все вышли.

Глава 8

Войдя в библиотеку, мистер Уимборн слегка сощурился, когда взгляд его острых, еще не старых глаз, скользнув мимо инспектора Бэйкена, с которым он уже познакомился, упал на стоявшего позади него симпатичного белокурого молодого человека.

Бэйкен представил их друг другу.

— Это инспектор Крэддок из сыскной полиции Нового Скотланд Ярда, — сказал он.

— Хм, из Нового Скотланд Ярда? — брови мистера Уимборна поползли вверх.

Дэрмот Крэддок, у которого оказались приятные манеры, легко вступил в разговор.

— Меня вызвали сюда по известному вам делу, мистер Уимборн, — сказал он. — И так как вы представляете интересы семьи Крекенторп, я чувствую необходимость сообщить вам кое-какие конфиденциальные сведения.

Никто не смог бы лучше инспектора Крэддока, знавшего лишь небольшую часть истории, создать видимость, что знает всю правду.

— И я уверен, что инспектор Бэйкен согласится со мной, — добавил он, бросив взгляд на своего коллегу.

Инспектор Бэйкен согласился с надлежащей важностью, не показав и вида, что все обдумано заранее.

— Дело в следующем, — начал Крэддок. — У нас имеются сведения, что убитая не является жительницей этих мест; она прибыла сюда из Лондона, незадолго до этого приехала из-за границы, скорее всего из Франции, хотя в этом мы не вполне уверены.

Брови у мистера Уимборна снова поползли вверх.

— Правда? — спросил он. — Да неужели?

— Поэтому, — продолжал инспектор Бэйкен, — начальник полиции решил привлечь к расследованию этого дела Скотланд Ярд.

— Я надеюсь лишь, что расследование проведут быстро, — сказал мистер Уимборн. — Как вы, очевидно, уже заметили, эта история принесла большие огорчения всей семье. Хотя никто из них лично ни в какой мере не имеет к ней отношения. Тем не менее…

Он на секунду умолк, но инспектор Крэддок быстро вмешался.

— Да, конечно, не очень приятно найти убитую женщину в своих владениях. А в остальном я с вами не могу полностью согласиться. Теперь мне необходимы краткие беседы с каждым из членов семьи и…

— Я, право, не совсем понимаю…

— Что они могут мне сказать? Очевидно, ничего интересного. Но кто знает? Могу лишь с уверенностью сказать, что от вас-то, сэр, я надеюсь получить побольше сведений, которые мне нужны. Сведений об этом доме и о семье Крекенторп.

— И какое отношение они могут иметь к женщине, приехавшей из-за границы, чтобы закончить здесь свою жизнь?

— Да, конечно, и это, — сказал Крэддок. — По чему она приехала сюда? Были у нее какие-либо связи с этим домом? Не служила ли она, например, здесь прислугой? Может, служанкой у мадам? Или она приехала сюда, чтобы встретиться с кем-либо из прежних обитателей Рутерфорд-холла?

Мистер Уимборн холодно заметил, что семья Крекенторп проживает в Рутерфорд-холле со времени постройки дома Джошуа Крекенторпом в 1884 году.

— Это уже интересно, — сказал Крэддок. — Не могли бы вы вкратце рассказать историю этой семьи?

Мистер Уимборн пожал плечами.

— Много здесь не расскажешь. Джошуа известен как фабрикант пряностей: бисквиты, соусы, маринады и тому подобное. Он скопил огромное состояние и построил этот дом. Лютер Крекенторп, его старший сын, живет здесь и поныне.

— А у него были еще сыновья?

— Да, еще один сын — Генри, он погиб в автомобильной катастрофе в 1911 году.

— А ныне здравствующий мистер Крекенторп никогда не собирался продавать дом?

— Он не может так сделать, — сухо ответил адвокат. — Из-за завещания своего отца.

— Может быть, вы расскажете о завещании?

— Но зачем?

Инспектор Крэддок улыбнулся.

— Конечно, я и сам могу посмотреть завещание в нотариальной конторе, если захочу.

Мистер Уимборн улыбнулся против своей воли чуть раздраженно.

— Совершенно верно, инспектор. Я возразил потому, что сведения, которые вы хотите получить, совсем не относятся к делу, а в завещании Крекенторпа нет ничего загадочного. Он завещал весь немалый капитал внукам, а доходы с капитала — сыну Лютеру. Но капитал может быть поделен поровну между Эдмундом, Гедриком, Гарольдом, Альфредом, Эммой и Эдит только после смерти их отца Лютера. Теперь смотрите, Эдмунд убит на войне, Эдит умерла четыре года тому назад. Таким образом, после кончины Лютера Крекенторпа деньги разделят Гедрик, Гарольд, Альфред, Эмма и сын Эдит — Александр Истлеу.

— А дом?

— Дом переходит к старшему здравствующему сыну Лютера Крекенторпа или его наследникам.

— Был ли Эдмунд Крекенторп женат?

— Нет.

— Таким образом, имущество переходит к…

— К следующему сыну — Гедрику.

— А мистер Крекенторп сам не может распорядиться им?

— Нет.

— И он не может распорядиться капиталом?

— Нет.

— Не кажется ли вам это несколько странным? — спросил инспектор Крэддок. — Я предполагаю, отец не очень любил его.

— Ваше предположение верно, — ответил мистер Уимборн. — Старик Джошуа был недоволен старшим сыном, который не проявлял интереса к делам семьи и даже к делам вообще. Лютер все свое время посвящал путешествиям за границу и коллекционированию произведений искусства. Старик Джсшуа совсем не разделял такие увлечения. Вот он и оставил деньги в распоряжение следующего поколения.

— Но в настоящее время это следующее поколение не имеет доходов, кроме того, что они сами зарабатывают, или того, которым разрешает пользоваться отец. А отец имеет значительный доход, но у него нет возможности распорядиться самим капиталом.

— Совершенно верно. Но какое это имеет отношение к убийству незнакомой молодой женщины иностранного происхождения, я не могу себе представить.

— Это не имеет прямого отношения к делу, — быстро согласился с ним инспектор Крэддок. — Я просто хотел прояснить факты.

Мистер Уимборн посмотрел на него сурово, затем, видимо, удовлетворенный результатом своего испытующего взгляда, поднялся на ноги.

— Я собираюсь вернуться в Лондон, — сказал он. — Или вам угодно еще что-нибудь от меня узнать?

Он переводил взгляд с одного на другого.

— Нет. Спасибо, сэр.

Звук гонга, нарастая, несся из холла.

— О, господи, — сказал мистер Уимборн, — это, должно быть, один из мальчиков.

Инспектор Крэддок, повысив голос, чтобы его услышали сквозь этот гул, сказал:

— Мы сейчас уйдем, пусть семья спокойно пообедает. Но инспектору Бэйкену и мне хотелось бы снова вернуться, ну, скажем, в четверть третьего и немного поговорить с каждым членом семьи.

— Вы думаете, это необходимо?

— Да как вам сказать? — Крэддок пожал плечами. — Может быть, кто-нибудь кое-что припомнит и даст нам нить к опознанию личности женщины.

— Сомневаюсь, инспектор. Очень сомневаюсь. Но на всякий случай желаю удачи. А чем быстрее раскроется это неприятное дело, тем лучше будет для всех.

Покачивая головой, он медленно вышел из комнаты.

Возвратившись со следствия, Люси сразу прошла на кухню и занялась обедом. В это время Брайен Истлеу просунул голову в дверь.

— Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? — спросил он. — Я умею управляться с домашними делами.

Люси взглянула на него быстро и чуть рассеянно. Брайен приехал прямо на следствие на своей маленькой машине, тарахтевшей, как пулемет, и она не успела его как следует разглядеть.

И он произвел на нее благоприятное впечатление. Истлеу оказался добродушным мужчиной лет тридцати с небольшим, у него были каштановые волосы, немного печальные голубые глаза и огромные светлые усы.

— Мальчики еще не вернулись, — сказал он, входя в кухню и усевшись на край кухонного стола.

— Они на своих велосипедах приедут минут через двадцать.

Люси улыбнулась.

— Уж очень им хотелось ничего нз пропустить.

— Их и винить нечего. Я их понимаю, если уж на то пошло, это первое следствие в их жизни и вообще в нашей семье.

— Может быть, вы освободите стол, мистер Истлеу? Я хочу поставить сюда кастрюлю.

Брайен повиновался.

— Послушайте, масло уже растопилось. Куда вы собираетесь его употребить?

— В йоркширский пудинг.

— Добрый старый Йоркшир. А какое на сегодня меню? Кажется, еще и ростбиф по-староанглийски?

— Да.

— Еда, как на похоронах. А пахнет очень вкусно. — Он принюхался оценивающе. — Вы не возражаете против моей болтовни?

— Если уж пришли помочь, то лучше помогайте, — она вытащила из печки жаровню. — Вот переверните картошку, пусть подрумянится с другой стороны.

Брайен исполнил это с готовностью.

— Неужели картошка так и стояла в печке и жарилась, пока мы находились на следствии? Мне кажется, что она могла сгореть.

— Нет, не могла, на печке есть регулятор.

— Это что-то вроде электрического ума, а? Правда ведь?

Люси быстро взглянула на него.

— Вы правы. А теперь поставьте жаровню обратно в печь. Да возьмите тряпку. Поставьте вниз, а верх мне понадобится для йоркширского пудинга.

Брайен повиновался, но вдруг вскрикнул.

— Обожглись?

— Немножко. Пустяки. До чего же все-таки это опасно — готовить!

— Вы сами себе никогда не готовите?

— Вообще-то говоря, готовлю, и даже очень часто. Но, конечно, не такие блюда, как вы. Я могу сварить яйцо, если не забуду посмотреть на часы, или поджарить яичницу с ветчиной. Еще могу испечь мясо на рашпере или открыть консервированный суп. У меня дома стоит такая маленькая электрическая духовка.

— Вы живете в Лондоне?

— Если вы называете это жизнью, то да.

В тоне его звучало уныние. Он следит, как Люси смешивала на блюде тесто для йоркширского пудинга.

— Все это ужасно смешно, — сказал он вдруг и вздохнул.

Теперь, когда у Люси прошла ее прежняя озабоченность, она смотрела на него более внимательно.

— Что смешно? Эта кухня?

— Да. Она напоминает мне кухню нашего дома, когда я еще был мальчиком.

И Люси вдруг показалось в Брайене Истлеу что-то удивительно безнадежное. Пристальнее присмотревшись к нему, она поняла, что он старше, чем это ей вначале показалось. Ему, должно быть, около сорока лет. Трудно представить его отцом Александра. Он напоминал ей тех многочисленных молодых летчиков, которых она встречала во время войны, когда ей исполнилось четырнадцать лет — самый впечатлительный возраст. Она прошла через войну и выросла в послевоенном мире, но, казалось, Брайен все еще не отошел от своего времени, он остался таким же, а годы летели мимо, не затрагивая его. Его последующие слова подтвердили ее мысли. Он снова примостился на кухонный стол и сказал:

— Трудно жить в этом мире, правда? Я хочу сказать, правильно ориентироваться. Ведь этому нас никто не учил.

Люси вспомнила разговор с Эммой.

— Вы ведь были военным летчиком? — спросила она. — Я вижу у вас орден за боевые вылеты.

— Вот он-то и сбивает с толку. У человека есть заслуги, и другие стараются облегчить ему жизнь. Дают работу и так далее. Конечно, с их стороны благородно, но они всецело распоряжаются вашей судьбой. Дают работу, а у меня, может быть, совсем не лежит к ней душа. Сиди за конторкой, высчитывай цифры. У меня могут появиться свои собственные мысли, свои идеи. И я даже пару раз пытался их реализовать. Но не получил поддержки, никого не привлек на свою сторону, не было денег. Вот если бы у меня оказался капитал…

Он грустно задумался.

— Вы ведь не знали мою жену Эдит? Нет, конечно, не знали. Она была другой, совершенно отличной от всех остальных в семье. Моложе, это одно. Она служила в женских частях военно-воздушного флота. Она всегда говорила, что ее отец — рехнувшийся старик. Жадный до денег, как черт. И ведь сам он с ними ничего не может делать. После его смерти капитал будет разделен. Доля Эдит, конечно, перейдет Александру. Хотя до двадцати одного года он не сможет и дотронуться до этих денег.

— Простите, но не могли бы вы снова слезть со стола? Я хочу подготовить посуду и сделать подливку.

В этот момент приехали Александр и Стоддат-Уэст, раскрасневшиеся и запыхавшиеся.

— Привет, Брайен, — нежно сказал Александр.

— Так вот ты, оказывается, где! Посмотрите-ка, какой сногсшибательный кусочек говядины. Это йоркширский пудинг?

— Да, он самый.

— У нас в колледже делают ужасный пудинг, сырой и мягкий.

— Пропустите-ка меня, — сказала Люси. — Мне нужно сделать соус.

— Сделайте соуса побольше. Можно подать к столу два полных соусника?

— Хорошо.

— Здо-о-ррово! — сказал Стоддат-Уэст, тщательно произнося это слово на австралийский манер.

— Я только не люблю, когда пудинг бледный, не подрумяненный.

— А он не будет бледный?

— Да она ведь отличнейшая повариха, — сказал Александр отцу.

Люси показалось, что они на какой-то момент поменялись ролями: Александр говорил, Как заботливый отец с сыном.

— Помочь вам, мисс Айлесбэроу? — спросил вежливо Стоддат-Уэст.

— Да, если можно. Александр, пойдите и ударьте в гонг. Вы, Джеймс, отнесите этот поднос в столовую. А вам, мистер Истлеу, остается взять посуду. Картофель и йоркширский пудинг я принесу сама.

— Здесь находится инспектор из Скотланд Ярда, — сказал Александр. — Он будет с нами обедать?

— Зависит от того, как решит ваша тетя.

— Я не думаю, чтобы тетя Эмма возражала. Она очень гостеприимная. Но дяде Гарольду может не понравиться. Уж очень он поглощен убийством. — Александр с подносом в руках уже прошел в дверь, а потом, обернувшись, сообщил еще одну новость.

— Мистер Уимборн сейчас в библиотеке с инспектором из Скотланд Ярда. Но он обедать не останется и сказал, что ему нужно в Лондон. Пойдем, Стоддат. О, он уже ушел бить в гонг.

В этот момент раздался резкий звук гонга. Стоддат-Уэст родился артистом. В удар он вложил весь свой талант; дальнейшие разговоры стали невозможны.

Брайен понес посуду, Люси пошла вслед за ним с овощами, а потом вернулась на кухню и взяла два до краев наполненных соусника.

Мистер Уимборн стоял в передней и уже надевал перчатки, когда вниз быстро сошла Эмма.

— Вы действительно не можете с нами пообедать, мистер Уимборн? Все уже готово.

— Нет. У меня очень важная встреча в Лондоне. В поезде есть вагон-ресторан.

— Вы были очень добры, что приехали сюда, — с благодарностью сказала Эмма.

Два полицейских инспектора показались в дверях библиотеки. Мистер Уимборн взял руку Эммы.

— Незачем волноваться, моя дорогая, — сказал он. — Инспектор из сыскной полиции Нового Скотланд Ярда приехал специально распутать дело. Он вернется в 2.15, чтобы узнать кое-какие подробности, которые должны ему помочь в расследовании. Но, как я уже сказал, вам не о чем беспокоиться. — Он посмотрел на Крэддока. — Могу я сообщить мисс Крекенторп то, что вы мне рассказали?

— Конечно, сэр.

— Инспектор Крэддок сказал, что это, почти наверняка, не местное убийство. Предполагают, что женщина приехала из Лондона, и к тому же она, очевидно, иностранка.

Эмма Крекенторп быстро спросила:

— Иностранка? Она француженка?

Когда мистер Уимборн называл женщину иностранкой, он думал утешить мисс Крекенторп. Теперь он казался несколько ошеломленным ее реакцией.

Взгляд Дэрмота Крэддока быстро перескочил на Эмму Крекенторп.

Он задумался, почему она вдруг подумала, что убитая — француженка, и почему эта мысль встревожила ее?

Глава 9

Единственными людьми, оценившими по достоинству превосходный обед Люси, оказались мальчики и Гедрик Крекенторп, который явился к обеду как ни в чем не бывало, совершенно не обеспокоенный обстоятельствами, принудившими его вернуться в Англию. Казалось, он и вправду считал эту историю шуткой каких-то злых сил.

Совсем не так, как подметила Люси, принял сообщение о следствии его брат Гарольд. Гарольд воспринял убийство как личное оскорбление семьи Крекенторп, и гнев его был настолько силен, что он потерял аппетит. Эмма выглядела взволнованной и несчастной и тоже очень мало ела. Альфред, будто заблудившись в потоке своих мыслей, почти не разговаривал. Это был очень приятный человек с тонким смуглым лицом, хотя глаза его находились слишком близко друг от друга.

После обеда вернулись инспекторы и вежливо осведомились, не могут ли они задать несколько вопросов мистеру Гедрику Крекенторпу.

Инспектор Крэддок вел себя вежливо и дружелюбно.

— Садитесь, мистер Крекенторп. Я знаю, что вы приехали с Балеарских островов. Вы что, там постоянно живете?

— Последние шесть лет на Ивице. Мне она подходит больше, чем наша тоскливая страна.

— Я думаю, вы намного больше нас пользуетесь там солнцем, — согласился инспектор Крэддок. — Вы были дома сравнительно недавно, насколько мне известно, на Рождество, чтобы уж быть точным. Что заставило вас снова поспешно вернуться?

Гедрик ухмыльнулся.

— Получил телеграмму от сестры, от Эммы. В наших владениях раньше никогда не случалось убийств. Я ничего не хотел пропустить, вот и приехал.

— Вы интересуетесь криминалистикой?

— О, не стоит говорить в таких высоких выражениях. Я просто люблю убийства, кто бы их ни совершал. Вот и все! А тут убийство совершается у дверей фамильного дома; это единственный случай, который, наверное, никогда больше не повторится. А потом я подумал, что бедняжке Эм может понадобиться моя помощь в разного рода делах — со стариком, с полицией или еще что-нибудь.

— Понятно. Это вполне отвечает вашему спортивному интересу и семейным чувствам. Не сомневаюсь, что сестра вам весьма благодарна, хотя и два других брата приехали, чтобы быть в эти дни -вместе с ней.

— Но не для того, чтобы подбодрить ее и успокоить, — сказал Гедрик. — Гарольд сам совершенно выбит из колеи. Для магната из Сити вовсе не годится оказаться впутанным в убийство сомнительной женщины.

Брови Крэддока чуть заметно приподнялись.

— А разве она была женщиной с сомнительной репутацией?

— Ну, здесь уж вы власть на местах. Вам и карты в руки. Однако по всему видно, что так вероятнее всего.

— А не смогли бы вы подсказать нам, кто она такая?

— Послушайте, инспектор. Вы уже знаете, и ваш коллега может подтвердить, что я не опознал ее.

— Я сказал «подсказать», мистер Крекенторп. Вы могли никогда раньше не видеть этой женщины, но могли бы сделать предположение, кто она или кем могла быть.

Гедрик покачал головой.

— Вы напрасно теряете драгоценное время. Я не имею об этом никакого понятия. Вы строите догадки, как мне кажется, на том, что она пришла в Длинный сарай на свидание с одним из нас. Но никто из нас здесь не живет. Единственные обитатели дома — женщина и старик. И, конечно, вы не верите, что она пришла сюда для встречи с моим многоуважаемым отцом!

— Дело в том, что эта женщина могла когда-то (в этом со мной согласен и инспектор Бэйкен) иметь касательство к вашему дому, может быть, много лет тому назад. Попытайтесь вспомнить, мистер Крекенторп.

Гедрик немного подумал, потом покачал головой.

— У нас временами была прислуга из иностранцев, как у большинства здешних жителей, но я не припоминаю ничего подходящего. Вы лучше спросите остальных, они знают больше меня.

— Конечно, мы спросим.

Крэддок откинулся в кресло и продолжал:

— Как вы уже слышали на следствии, медицинская экспертиза не могла точно установить время смерти: больше двух недель, но меньше месяца. А это примерно где-то во время Рождества. Вы приезжали домой на рождественские праздники. Когда вы точно прибыли в Англию и когда уехали обратно?

Гедрик задумался.

— Дайте-ка вспомнить… Я прилетел на самолете. Сюда приехал в пятницу перед Рождеством, это значит — 21 декабря.

— Вы летели прямо с Майорки?

— Да. Вылетел в пять утра и был здесь в полдень.

— А когда уехали?

— Я вылетел обратно в следующую пятницу, 27 декабря.

— Спасибо.

Гедрик улыбнулся печально.

— Получается как раз, к сожалению, тот самый отрезок времени. Но, право же, инспектор, душить молоденьких женщин — не мое любимое занятие, особенно в рождественские праздники.

— Я так и думал, мистер Крекенторп.

Инспектор Бэйкен смотрел явно неодобрительно.

— Иначе стало бы заметно отсутствие мира и доброй воли в подобном действии. Вы согласны со мной?

Гедрик адресовал свой вопрос инспектору Бэйкену, который лишь ухмыльнулся в ответ. Инспектор Крэддок вежливо сказал:

— Ну что же. Спасибо, мистер Крекенторп. У нас к вам пока больше нет вопросов.

— Что вы о нем думаете? — спросил Крэддок, когда дверь за Гедриком закрылась.

Бэйкен снова ухмыльнулся.

— Довольно самоуверенный, дерзкий тип, я лично таких недолюбливаю. Художники слишком беспринципны и часто впутаны во всякие истории с женщинами сомнительной репутации.

Крэддок улыбнулся.

— Мне, к тому же, не нравится его манера одеваться, — продолжал Бэйкен. — Это неуважительно — явиться в таком виде на следствие. Я давно не видел таких грязных брюк. А вы обратили внимание, какой у него галстук? Будто сделан из цветной веревки. По-моему, он из тех, кто легко может задушить женщину, и рука не дрогнет.

— Да, но не он задушил женщину, если говорит, что улетел с Майорки двадцать первого декабря. А это мы довольно легко проверим.

Бэйкен укоризненно посмотрел на него.

— Я замечаю, что вы никому не говорите точной даты убийства.

— Пусть она пока будет не всем известна. Я не люблю сразу раскрывать свои карты.

Бэйкен кивнул головой в знак полного согласия.

— В свое время мы им сделаем неожиданное открытие. Это самый лучший план.

— А теперь, — сказал Крэддок, — посмотрим, что скажет об этой истории наш респектабельный джентльмен из Сити.

Гарольд Крекенторп сидел, плотно сжав губы, ему, право же, совсем нечего сказать. Событие невероятно огорчительное, очень неприятный случай. Он боится, как бы газеты… Репортеры, он слышал, уже просили интервью… И тому подобное… Чрезвычайно сожалеет…

Гарольд говорил отрывисто, не заканчивая предложений. Потом замолчал, откинувшись в кресле с брезгливым выражением человека, соприкоснувшегося с мерзостью. Попытки инспектора вывести его на разговор остались безрезультатными. Нет, он даже представления не имеет об этой женщине. Да, он приезжал в Рутерфорд-холл на Рождество. У него нет времени, он приехал в канун рождества, но остался еще на целую неделю и провел здесь уик-энд.

— Ну, что же, пусть так, — сказал инспектор Крэддок, прекратив дальнейшие расспросы. Он понял, что Гарольд Крекенторп не хочет быть полезным ему в таком деле.

Затем вызвали Альфреда. Он вошел в комнату с безразличием, которое не могло не показаться напускным.

Крэддок посмотрел на Альфреда Крекенторпа, и ему вдруг показалось, что он его знает. Конечно, он видел раньше этого члена семьи. Или, быть может, его портрет в газетах? В памяти же возникали какие-то неприятные ассоциации. Он спросил Альфреда о роде занятий. Ответ прозвучал довольно неясно.

— Я живу на собственные сбережения. Не так давно я осуществил выгодную операцию по продаже ноеых диктофонов. Совершенно необычная вещь. На этом я хорошо заработал.

Инспектор Крэддок, казалось, по достоинству оценил его сообщение, но никто не догадался бы, что во время разговора он не оставил без внимания детали костюма Альфреда. Инспектор точно установил, что куплен он по дешевке. Костюм Альфреда почти совершенно изношенный, но был когда-то хорошо сшит из превосходной материи. Сейчас оставалась только дешевая щеголеватость, говорившая сама за себя. Крэддок вежливо перешел к следующим вопросам. Альфред, казалось, заинтересовался и даже слегка развеселился.

— Очень может быть, что эта женщина когда-то служила здесь. Нет, не служанкой. Я сомневаюсь, что моя сестра могла содержать такую служанку. Конечно, и сейчас у многих еще имеется прислуга из иностранцев. У нас тоже держали поляка и одну или две немки. Но Эмма совершенно определенно сказала, что не знает эту женщину, и это полностью исключает вашу идею, инспектор. У Эммы очень хорошая память на лица. Да, но если эта женщина приехала из Лондона… А, кстати, почему вы решили, что она приехала из Лондона?

Он задал свой вопрос вроде бы невзначай, но глаза выражали любопытство и интерес. Инспектор Крэддок улыбнулся и покачал головой. Альфред понимающе посмотрел на него.

— Не хотите сказать, а? Наверное, обратный билет в кармане пальто, ведь так?

— Возможно и так, мистер Крекенторп.

— Ну, ладно. Если она прибыла из Лондона, то возможно, что молодой человек, к которому она приехала на свидание, нашел Длинный сарай самым подходящим местом, где можно тихо, без шума убить. Он, очевидно, хорошо здесь все знает. На вашем месте, инспектор, я бы его поискал.

— А мы ищем, — сказал инспектор Крэддок, и эти слова прозвучали спокойно и уверенно.

Он поблагодарил Альфреда и отпустил его.

— Знаете, — сказал он Бэйкену, — я его где-то раньше видел.

Инспектор Бэйкен вынес свой приговор:

— Это острый субъект, — сказал он. — Настолько острый, что иногда даже режет самого себя.

— Я не думал, что вы захотите видеть меня, — сказал Брайен Истлеу извиняющимся тоном, входя в комнату и остановившись в нерешительности у двери. — Я не являюсь непосредственным членом этой семьи…

— Позвольте, вы мистер Брайен Истлеу, муж миссис Эдит Крекенторп, которая умерла несколько лет тому назад?

— Да, именно так.

— Очень любезно, мистер Истлеу, что вы пришли. Может быть, вы знаете то, что, на ваш взгляд, может нам помочь.

— Но я ничего не знаю. Хотел бы знать, но… Чертовски страшная история, правда? Приехать сюда, встретиться с каким-то парнем в старом полуразвалившемся сарае в середине зимы! Нет, такие вещи не для меня.

— Конечно, все очень запутано, — согласился инспектор Крэддок.

— А правда, что она иностранка? Об этом кругом говорят.

— Этот факт о чем-нибудь вам говорит? — инспектор посмотрел в упор на Брайена, но тот казался добродушным и безразличным.

— Нет, собственно говоря, ничего.

— Вероятно, она француженка, — сказал инспектор Бэйкен не без задней мысли.

Брайен сразу же оживился. В его голубых глазах появился интерес, он подергал свои длинные усы.

— Правда? Беспутный Париж? — он покачал головой. — Но тогда создается впечатление еще более неправдоподобное, как по-вашему? Я хочу сказать, вся эта запутанная история с сараем. А вам больше не попадало дел, связанных с саркофагами? Какой-нибудь там тип с определенными наклонностями или с комплексом, второй Калигула или кто-нибудь похожий на него?

Инспектор Крэддок и не подумал поддаться на такую уловку. Вместо этого он спросил в обычной небрежной манере:

— Никто в вашей семье не имеет никаких отношений с французами? Или, может быть, состоит в родственных связях, о которых вы знаете?

Брайен ответил, что Крекенторпы никогда не были особенно беспутными.

— Гарольд женился респектабельно, — сказал он.

— Жена его — женщина с лицом рыбы, дочь обедневшего пэра. Не думаю, чтобы Альфред много времени уделял женщинам, он всю жизнь посвящает сомнительным сделкам, которые обычно кончаются плачевно. А о Гедрике могу сказать, что на Ивице несколько испанских сеньорит чуть не сошли из-за него с ума. Женщины вообще очень неравнодушны к Гедрику. А он даже не всегда выбрит, и вид у него такой, будто он никогда не моется. Не понимаю, почему это привлекает женщин, но факт остается фактом. Послушайте, от меня не очень много пользы, не правда ли? — Он улыбнулся. — Вы уж лучше привлеките к этому Александра. Он и Джеймс Стоддат-Уэст ушли куда-то, ищут ключ к разгадке. Могу поспорить, что они что-нибудь да выведают.

Инспектор Крэддок выразил надежду, что так оно и случится. Потом поблагодарил Брайена Истлеу и сказал, что хотел бы поговорить с мисс Эммой Крекенторп.

Теперь инспектор Крэддок разглядывал Эмму Крекенторп более внимательно. Он никак не мог забыть выражения ее лица перед обедом, которое так его тогда изумило.

Спокойная женщина. Неглупая, но особенно большим умом не блещет. Одна из тех благополучных женщин, которых благосклонно слушают мужчины, в которые обладают даром создавать семейный очаг, придавая ему атмосферу уюта и тихой гармонии. Бот такой ему представлялась Эмма Крекенторп.

Женщин, подобных Эмме, часто недооценивают. А за их спокойной внешностью скрывается твердая воля, с этим следует считаться. Может быть, думал Крэддок, ключ к разгадке тайны убитой в саркофаге как раз запрятан где-нибудь в укромном уголке памяти этой женщины.

И пока эти мысли бродили в голове Крэддока, он задавал вопросы.

— Я думаю, что вы уже почти все рассказали инспектору Бэйкену, — сказал он. — Поэтому я не буду беспокоить вас многочисленными расспросами.

— Пожалуйста, спрашивайте все, что хотите.

— Как сказал вам мистер Уимборн, мы пришли к заключению, что убитая женщина не жительница этих мест. Это, возможно, станет для вас некоторым утешением. Мне показалось, что именно так думает мистер Уимборн. Но, с другой стороны, создает для нас дополнительные трудности. Опознать ее значительно сложнее.

— А не найдено ли при ней каких-либо вещей? Сумочки, бумаг?

Крэддок покачал головой.

— Ни сумочки, ни единой вещи в карманах.

— И вы не знаете ее имени? Или хотя бы откуда она приехала? Ничего?

Крэддок про себя подумал: ей ужасно хочется знать, кто эта женщина. Интересно, всегда ли Эмма так любопытна или только сейчас?

Бэйкен ничего не говорил о том, жаждет ли Эмма узнать имя убитой женщины, а ведь Бэйкен очень наблюдательный человек.

— Мы о ней абсолютно ничего не знаем, — ответил он, — вот почему надеялись, что хоть кто-нибудь из вас нам поможет. Вы не можете нам помочь? Даже если вы и не узнали ее в лицо, может быть, вы хоть подумали, кем она могла быть?

Ему показалось, что перед тем, как ответить, Эмма чуточку замялась.

— Абсолютно не представляю, — сказала она.

Инспектор Крэддок решил изменить манеру разговора. В голосе его чуть-чуть проступила некоторая суровость.

— Когда мистер Уимборн говорил, что эта женщина иностранка, почему вы решили, что она француженка?

Эмма не смутилась, только брови ее чуть приподнялись.

— Разве? Да, пожалуй. Я, право же, не знаю почему. Просто когда думают об иностранцах, всегда почему-то имеют в виду французов. Большинство иностранцев у нас в стране — французы. Так ведь?

— О, я бы этого не сказал, мисс Крекенторп. Теперь не то, что раньше. У нас много иностранцев всяких национальностей — итальянцы, немцы, австрийцы, люди из скандинавских стран…

— Да, пожалуй, вы правы.

— У вас нет особой причины думать, что эта женщина могла оказаться француженкой?

Эмма не спешила отрицать. Она просто задумалась на какой-то момент, а потом покачала головой почти с сожалением.

— Нет, — сказала она.

Взглянув на инспектора Крэддока, она встретилась с его вроде бы безразличным, но упорным взглядом. Потом Крэддок посмотрел на инспектора Бэйкена. Бэйкен наклонился вперед и показал маленькую эмалевую пудреницу.

— Узнаете эту пудреницу, мисс Крекенторп?

Она взяла ее в руки и внимательно осмотрела.

— Нет. Это, конечно, не моя.

— А не знаете ли, чья?

— Нет.

— Тогда, мне кажется, нам не следует вас беспокоить, по крайней мере в данный момент.

— Спасибо.

Она чуть улыбнулась, встала и вышла из комнаты. И снова Крэддоку показалось, что она направилась к двери уж слишком быстро, будто ее подгоняло наступившее облегчение.

— Думаете, она что-то знает? — спросил Бэйкен.

Инспектор Крэддок ответил печально:

— На данном этапе опроса можно подумать, что каждый знает чуточку больше того, что хочет сказать.

— Так обычно и поступают все, — сказал Бэйкен, основываясь на своем большом опыте. — Тогда чаще всего это не имеет отношения к рассматриваемому делу. Выясняется какой-то семейный грешок, глупая ссора, которую прячут от посторонних, боясь, чтобы она не выплыла наружу.

— Да, понимаю. Может быть, в конце концов…

Но что хотел сказать инспектор Крэддок, осталось неизвестным, потому что дверь с шумом распахнулась, и в комнату ворвался в крайнем возбуждении старик Крекенторп.

— Хорошенькое дело! — вскричал он. — Скотланд Ярд приходит в мой дом и не считает нужным поговорить прежде всего с главой семьи. Кто в этом доме хозяин, хотел бы я знать? Ответьте мне, кто? Кто здесь хозяин?

— Конечно, вы, мистер Крекенторп, — сказал Крэддок, поднявшись со своего места. — Но мы решили, что вы уже сказали инспектору Бэйкену все, что знали. И так как здоровье ваше не совсем в порядке, мы не считали возможным затруднять вас дополнительными расспросами. Доктор Куимпер предупредил, что…

— Я бы сказал… Я бы сказал, что, конечно, человек я не очень крепкий. Но что касается доктора Куимпера, то он просто обыкновенная старая баба. Он — хороший доктор, прилично разбирается в моей болезни, но склонен полагать, что меня нужно держать под стеклянным колпаком. И помешан на пище. Во время Рождества накинулся на меня, когда я чуточку уклонился от диеты. Все спрашивал, что я ел? Когда? Кто мне готовил? Кто подавал? И пошло, и пошло. Сплошная суета, надоедает с пустяками. Но хотя не мне хвастаться здоровьем, я достаточно силен, чтобы оказать помощь, которая в моих силах. Убийство в моем собственном доме! Ну, не в доме, так в моем сарае! А сарай этот, должен вам сказать, очень интересная постройка в стиле королевы Елизаветы. Местный архитектор говорит, что не уверен в этом. Но он сам не знает, что говорит. Построен этот сарай ни на один день не позже 1580 года! Да сейчас не об этом речь. Так что вы хотели знать? Есть у вас какие-нибудь предположения?

— Немного рановато делать предположения, мистер Крекенторп. Мы пока только пытаемся выяснить, кто эта женщина.

— Вы говорите, что она иностранка?

— Мы так думаем.

— Вражеский агент?

— Я бы этого не сказал.

— Вы бы не сказали! Вы бы не сказали! Они везде, эти агенты, просачиваются! Почему министерство внутренних дел разрешает им крутиться здесь, возле меня? Они выведывают промышленные секреты, могу поспорить. Вот и она занималась тем же!

— В Брэкхемптоне?

— Тут кругом заводы. Один как раз позади поместья, за боковой дорогой.

Крэддок вопрошающе взглянул на Бэйкена, тот сказал:

— Металлические коробки.

— А откуда вы знаете, что там делают на самом деле? Я не принимаю на веру то, что говорят сплетницы. Ну, хорошо, если она не агент, то кто же она, по-вашему? Может быть, она связана с кем-нибудь из моих драгоценных сыновей? Если так, то с Альфредом. Не с Гарольдом же, он чересчур осторожен. А Альфред не снисходит до того, чтобы жить в своей стране. Значит, она была любовницей Альфреда. А какой-то ревнивый молодой человек следовал за ней до места свидания и прикончил ее здесь. Ну, как?

Инспектор Крэддок дипломатически заметил, что так может выглядеть одна из версий. Но ведь мистер Альфред Крекенторп не узнал эту женщину.

— Ба! Да ведь он испугался! Альфреда всегда считали трусом. Но он к тому же и глуп, и всегда им был! Врет прямо в глаза. Никто из моих сыновей не стал человеком. Стая хищников ждет моей смерти, вот что их больше всего занимает в жизни. — Он довольно захихикал. — Но им придется чуточку подождать. Я не собираюсь умирать. Ну ладно, если это все, что я могу сделать для вас… Я устал. Надо отдохнуть.

Он снова зашлепал по полу, покидая комнату.

— Любовница Альфреда? — вопросительно заговорил Бэйкен. — У меня впечатление, что старик все выдумал.

Он замолчал в нерешительности.

— Я лично думаю, что с Альфредом все в порядке, — продолжал Бэйкен. — Возможно, он в какой-то степени и неустойчивый человек, но в данном случае не та птичка. А знаете, я все время думаю о летчике.

— Брайен Истлеу?

— Да. Раз или два я сталкивался с такими типами. Они из плывущих по воле волн. Они в жизни очень рано испытали опасности, смерть и острые ощущения. Теперь жизнь для них банальна, малоинтересна, она им кажется скучной и не удовлетворяет их. В какой-то мере общество пошло на сделку с ними, хотя никто не знает, что нужно сделать для них. Но у таких людей, если уж говорить прямо, все в прошлом и нет никакого будущего, и они непрочь испытать случай. Обычные парни, у которых инстинктивное желание спастись. Это столь же моральный фактор, сколь и осторожность. Но эти парни не из робкого десятка, осторожность не главное в их жизни. Если Истлеу был связан с этой женщиной и захотел убить ее… — он замолчал и беспомощно опустил руки. — Но для чего ему понадобилось убивать ее? А если убивать, то зачем прятать в саркофаг своего тестя? Нет, если вы хотите знать мое мнение, то никто из них не причастен к убийству, они не рискнули бы подкладывать труп к дверям своего дома.

Крэддок согласился, что такой поступок вряд ли имел бы смысл.

— Вы намерены еще что-нибудь делать здесь?

Крэддок ответил отрицательно. Бэйкен предложил вернуться в Брэкхемптон и выпить по чашке чая, но инспектор Крэддок сказал, что хочет пойти повидаться со своими старыми знакомыми.

Глава 10

Бодро восседая на фоне фарфоровых собачек и сувениров, мисс Марпл улыбалась, одобрительно глядя на инспектора Дэрмота Крэддока.

— Я так рада, — сказала она, — что именно вас назначили расследовать это дело. Я на это и рассчитывала.

— Когда я получил ваше письмо, — сказал Кр?д-док, — сразу доложил о нем начальству. А как раз перед этим полиция Брэкхемптона вызвала нас сюда. Им показалось, что убийство не местного значения. Мой начальник очень заинтересовался рассказом о вас. И я догадался, что он слышал о вас от моего крестного.

— Милейший сэр Генри, — сказала мисс Марпл с чувством.

— Он вызвал меня и заставил рассказать о деле в Литл-Паддокс. Хотите знать, что он сказал потом?

— Пожалуйста, расскажите, если не секрет.

— Он сказал: «Ну, ладно. Так как всем эта история кажется совершенно никчемной и придуманной двумя пожилыми дамами, случайно там оказавшимися, и так как они, вопреки всему, правы, а вы к тому же знаете одну из них, я направляю вас туда для расследования». Вот поэтому я здесь! А теперь, дорогая мисс Марпл, что нам предпринять дальше? Как не трудно догадаться, это неофициальный мой визит. Я подумал, что мы могли бы вдвоем детально проанализировать наши предположения.

Мисс Марпл улыбнулась.

— Я уверена, — сказала она, — что никто из знающих вас по службе никогда не догадался бы, что вы можете стать таким добрым и еще более красивым, чем прежде. Ну-ну, не краснейте… И скажите, многое ли вам стало известно.

— Мне кажется, я собрал все. Уникальное заявление вашей приятельницы миссис Мак-Гилликади в полицию Сент Мэри Мид, подтверждение ее заявления, сделанное контролером поезда, а также ее записку начальнику станции в Брэкхемптоне. Сейчас соответствующими лицами произведено должное расследование — и железнодорожниками, и полицией. Но, несомненно, вы превзошли всех, построив свою собственную, совершенно фантастическую версию.

— Нет, это не версия, — сказала мисс Марпл.

— У меня оказалось перед ними огромное преимущество. Я знала Элспет Мак-Гилликади, а они не знали. Ведь заявление, сделанное ею, не подтвердилось, совершенно естественно подумать, что это просто выдумки пожилой дамы. Но Элспет Мак-Гилликади не из тех.

— Нет, Элспет Мак-Гилликади не из тех, — согласился инспектор. — Я собираюсь повидаться с ней.

Знаете, сейчас некстати, чтобы она уезжала на Цейлон, мы собираемся устроить с ней беседу.

— А мой ход рассуждений вовсе не такой уж оригинальный, — сказала мисс Марпл. — Помните у Марка Твена мальчика, который нашел лошадь? Он просто представил себе, куда бы пошел, если бы стал лошадью. Он пошел таким путем и нашел свою лошадь.

— А вы представили, что сделали бы вы на месте жестокого и хладнокровного убийцы? — спросил Крэддок, глядя задумчиво на хрупкую, пожилую мисс Марпл. — Право же, ваша мысль, как…

— Раковина для стока воды, как бывало говорил мой племянник Раймонд, — согласилась мисс Марпл, проворно кивая головой. — Но я ему отвечала, что раковина — один из необходимых предметов в домашнем обиходе — всегда должна содержаться чистой.

— А можете вы пойти еще дальше, поставив себя на место преступника, и сказать, где он сейчас находится?

Мисс Марпл вздохнула.

— Мне бы хотелось, но я совершенно не имею никакого представления. Одно несомненно — это человек, все знающий о Рутерфорд-холле.

— Согласен. Но таких огромное число. Там работало много поденщиц. Там же находилось Общество женщин, а до них — солдаты противовоздушной обороны, и все знали о Длинном сарае, о саркофаге, и о том, где хранится ключ. Усадьба хорошо известна местным жителям, и любой из них мог набрести на сарай, и решить, что здесь самое подходящее место для осуществления своей цели.

— Да, конечно. Я хорошо понимаю ваши затруднения.

— Мы никуда не продвинемся, пока не опознаем труп, — сказал Крэддок.

— А это тоже очень трудное дело?

— Да, но мы опознаем в конце концов, а сейчас проверяем все сообщения об исчезнувших женщинах примерно такого возраста и вида. Но пока ничего подходящего нет. Медицинская экспертиза определила, что ей около тридцати пяти лет, здоровая и, очевидно, замужняя женщина, имела по крайней мере одного ребенка. Ее меховое пальто, довольно дешевое, куплено в магазине в Лондоне. Сотни таких пальто проданы за последние три месяца. Ни одна из продавщиц не вспомнила по фотографии убитую, и это неудивительно, особенно, если покупка сделана в канун Рождества. Все остальные ее вещи, очевидно, заграничного производства, большей частью из Парижа. На белье нет меток английских прачечных. Мы связались с Парижем, там по нашей просьбе наводят справки. Конечно, рано или поздно кто-нибудь заявит о пропавшей родственнице или квартирантке. Все дело времени.

— А пудреница не помогла?

— К сожалению, нет. Такие сотнями очень дешево продаются на Рю де Риволи. Кстати, вам следовало сразу предъявить ее полиции. Если не вам, то мисс Айлесбэроу непременно.

Мисс Марпл покачала головой.

— Но тогда еще не ставился вопрос о раскрытии преступления, — сказала она. — Если молодая девушка, играя в гольф, подбирает в траве старую пудреницу, не представляющую никакой ценности, конечно, она не побежит с ней с полицию.

Мисс Марпл замолчала, а потом серьезно добавила:

— Я считала, что гораздо важнее было сначала найти труп.

Инспектору Крэддоку это доставило удовольствие.

— Похоже, вы никогда не сомневались, что труп будет непременно найден?

— Я была уверена в этом. Люси Айлесбэроу в высшей степени умелый и умный человек.

— Да, уж это так! Она меня до смерти запугала, настолько она чудовищно умна. Ни один мужчина не осмелится жениться на ней.

— А я бы этого не сказала. Она, конечно, человек особого склада, — мисс Марпл на некоторое время задумалась. — А как ей живется в Рутерфорд-холле?

— Насколько я понял, хозяева в полной от нее зависимости. Безоговорочно ей подчиняются, как бы сказали литературным языком. Кстати, они ничего не знают о ее отношениях с вами. Мы это тоже держим в секрете.

— Теперь у нас нет никаких отношений. Она сделала все, о чем я просила.

— Так значит, она могла бы уже заявить им о своем уходе и расстаться с ними?

— Да.

— Но она не уходит. Почему?

— Она мне не сказала, что ее держит. Я предполагаю, что она заинтересовалась.

— Этим делом? Или семьей?

— Возможно, — сказала мисс Марпл, — одно от другого отделить трудно.

Крэддок пристально посмотрел на нее.

— Да нет… Господи, нет…

— У вас есть на этот счет какие-нибудь соображения?

— Я думал, что они есть у вас.

Дэрмот Крэддок вздохнул.

— Все, что мне осталось сделать, выражаясь языком профессионалов, — продолжить начатое расследование. До чего же безрадостна жизнь детективов!

— Я уверена, вам будет сопутствовать удача!

— Может быть, вы что-нибудь подскажете? У вас ведь и на дальнейшее имеется своя версия?

— Я думала сейчас о таких вещах, как, например, театральная труппа, — сказала мисс Марпл довольно рассеянно. — Постоянно переезжают с места на место, и у всех не так уж много уз, связывающих их с домом. Потеряйся один человек, никто не обратит внимания.

— Да, в этом что-то есть. Я проверю вашу версию.

Потом он добавил:

— А над чем вы смеетесь?

— Я просто подумала, — сказала мисс Марпл, — какое будет выражение лица у Элспет Мак-Гилликади, когда она услышит, что мы нашли труп.

— Ну! — сказала миссис Мак-Гилликади, — вот это да!

Больше она ничего не могла произнести, и смотрела то на приятного молодого человека, говорившего красивым правильным языком, приехавшего к ней с официальным удостоверением, то на фотографию, которую он ей дал.

— Это она, совершенно точно, — сказала миссис Мак-Гилликади. — Да, это она, бедняжка. Ну, что ж, я рада, что вы обнаружили труп. Никто не верил ни единому моему слову. Ни полиция, ни железнодорожники, — никто и нигде. Меня всегда очень уязвляет, раздражает, когда мне не верят. Но теперь никто не скажет, что я не сделала всего, что было в моих силах.

Приятный молодой человек согласился с ней.

— А где, вы говорите, было обнаружено тело?

— В сарае дома, который носит название Рутерфорд-холл, в пригороде Брэкхемптона.

— Никогда о нем не слыхала. А как оно туда попало, хотелось бы мне знать?

Молодой человек ничего не сказал в ответ.

— Наверно, его нашла Джейн Марпл. Верная своему долгу Джейн.

— Тело женщины, — сказал молодой человек, поглядев в какие-то записки, — обнаружила мисс Люси Айлесбэроу.

— И о ней никогда ничего не слышала, — сказала миссис Мак-Гилликади. — Я все-таки думаю, что Джейн Марпл имела к этому какое-то отношение.

— Как бы там ни было, миссис Мак-Гилликади, вы уверены, что это фотография именно той женщины, которую вы видели в поезде?

— И которую душил мужчина. Да, я уверена.

— А не можете ли описать мужчину?

— Он был высокого роста, — сказала миссис Мак-Гилликади.

— А еще?

— Темноволосый.

— А еще?

— Это все, что я могу рассказать. Он стоял спиной ко мне, я не видела его лица.

— Могли бы вы его узнать, если бы увидели?

— Конечно, нет. Он же стоял ко мне спиной.

— А не могли бы вы, хоть предположительно, определить его возраст?

Миссис Мак-Гилликади задумалась.

— Нет, право же, нет. Я не знаю. Но почти уверена, что он не очень молодой. Его плечи казались, — ну, как бы сказать? — понурыми, если вы понимаете, что я имею в виду. — Молодой человек кивнул. — Больше тридцати, я не могу сказать точнее. Понимаете, я ведь на него не смотрела. На нее, на эти руки вокруг ее шеи, на ее лицо, все посиневшее… Знаете, мне иногда и теперь снится ее лицо…

— Да, не очень приятное впечатление, — сказал понимающе молодой человек.

Он закрыл свою записную книжку и спросил:

— Когда возвращаетесь в Англию?

— Не раньше, чем через три недели. Это ведь не обязательно для меня, правда?

— О нет, — поспешил заверить молодой человек. — Сейчас уже нет ничего такого, что вы могли бы сделать. Конечно, если мы произведем арест…

На этом они и закончили разговор. Почтальон принес ей письмо от мисс Марпл, написанное тонкими завитками и во многих местах густо подчеркнутое. Но долговременный опыт помог миссис Мак-Гилликади легко в нем разобраться. Мисс Марпл написала своей приятельнице полный отчет обо всем, и миссис Мак-Гилликади воспринимала каждое слово письма с большим удовлетворением.

Да, они с Джейн показали себя с самой лучшей стороны!

Глава 11

— Я просто не понимаю вас, — сказал Гедрик Крекенторп.

Он стоял, расслабившись и прислонившись к полуразрушенной стене длинного, заброшенного свинарника, глядя в упор на Люси.

— Что вы не понимаете?

— Что вы здесь делаете?

— Зарабатываю себе на жизнь.

— В качестве прислуги? — произнес он с пренебрежением.

— Вы не современны, — сказала Люси. — Тоже мне придумали — прислуга! — Я — «помощница в домашних делах», «профессиональная работница по ведению хозяйства» или, вернее всего, «откликнувшаяся на мольбу о помощи в домашнем хозяйстве».

— Вам не может нравиться все то, что вы делаете: приготовление пищи, уборка постелей, вечная суета и кутерьма, или как вы там еще называете, и то, что ваши руки все время по локоть в грязной, жирной воде.

Люси рассмеялась.

— Возможно. Но не все то, что вы перечислили. Вот, например, приготовление пищи отвечает моему инстинкту созидания. И еще во мне есть что-то, что действительно влечет к уничтожению беспорядка в доме.

— Я живу в постоянном беспорядке, — сказал Гедрик вызывающе, — и мне нравится.

— Это видно по вам.

— Мой коттедж на Ивице обставлен просто и скромно: три тарелки, две чашки с блюдцами, кровать, стол да пара стульев. Везде пыль, мазки краски и куски камня. Я ведь, кроме живописи, занимаюсь скульптурой. И никому не разрешаю притрагиваться ни к одной из вещей. Я не подпускаю ни одной женщины к моему жилью.

— Ни в каком качестве?

— А что вы имеете в виду?

— Я просто подумала, что человека с такими артистическими наклонностями интересует еще и личная жизнь.

— Моя личная жизнь, как вы ее называете, — мое личное дело, — сказал Гедрик с чувством собственного достоинства. — Единственно, чего я не хочу, — иметь женщину в качестве связывающего меня, мешающего и хозяйничающего лица.

— До чего мне хотелось бы напасть на ваш коттедж, — сказала Люси. — Это был бы вам вызов.

— Вам не представится такой возможности.

— Думаю, что нет.

Несколько кирпичей вывалилось из стены свинарника. Гедрик повернулся и взглянул внутрь: там все заросло крапивой.

— Милая старушка Мадж, — сказал он. — Я ее хорошо помню. Свинья, больше всего внушавшая любовь и расположение, и к тому же такая плодовитая. Мне помнится, ей было семнадцать лет, когда она последний раз принесла приплод. Мы обычно приходили сюда к вечеру, в хорошую погоду, и чесали спину Мадж палкой. Ей очень нравилось.

— А почему хозяйство пришло в упадок? Это ведь не только из-за войны?

— Вам и здесь, вероятно, хотелось бы навести порядок? До чего же у вас неспокойный характер. Теперь я отлично понимаю, почему именно вы нашли труп! Вы не могли даже грекороманский саркофаг оставить в покое. — Он помолчал, а потом заговорил снова. — Нет, не только из-за войны. Это из-за отца. Кстати, что вы о нем думаете?

— У меня нет достаточного времени для раздумий.

— Не уклоняйтесь от ответа. Он жадный, как черт. И, по-моему, еще чуточку сумасшедший. Естественно, он всех нас ненавидит. Может быть, кроме Эммы. И все из-за завещания деда.

Люси вопросительно взглянула на него.

— Мой дед умел делать деньги. Он занимался производством хрустящих хлебцев, рассыпчатого печенья и всяких других деликатесов к чаю. А потом, как человек дальновидный, быстро переключился на производство сыров и сандвичей с анчоусами, икрой, в общем, всего, что теперь с таким успехом и в огромных количествах подают на коктейлях. Дед хотел передать свое дело сыну, но мой отец заявил, что он выше всяких хрустящих хлебцев, и отправился в путешествие по Италии, на Балканы, в Грецию и стал подвизаться в искусстве. Мой дед пришел в ярость. Он решил, что отец совершенно неделовой человек и небольшой знаток искусства. Кстати, в обоих случаях он оказался прав. Так вот, он завещал весь свой капитал внукам. Отцу оставил пожизненно доходы с капитала, но собственно капитал отец тронуть не может. И знаете, что сделал отец? Он перестал тратить деньги. Приехал сюда, поселился в этом доме и начал копить. Я бы сказал, что к настоящему времени он собрал почти столько же, сколько оставил дед. Но за все время никто из нас: ни Гарольд, ни я, ни Альфред, ни Эмма не получили ни пенса из денег деда. Я совершенно нищий художник. Гарольд занялся бизнесом и теперь известный человек в Сити: он унаследовал хватку деда делать деньги, хоть я слышал, что и он недавно залез в долги. Альфред? Ну, Альфред известен в тесном кругу семьи как Альфред-неудачник.

— Почему?

— Как много вы хотите знать! Альфред всегда выглядел в семье белой вороной. Правда, он еще не побывал в тюрьме, но был близок к ней. Во время войны он работал в министерстве снабжения, но внезапно ушел оттуда при загадочных обстоятельствах. А после там произошли неприятности с консервированными фруктами и из-за куриных яиц. Ничего серьезного. Несколько сомнительных сделок.

— А прилично ли рассказывать такое о брате незнакомому человеку?

— А почему нет? Вы что, полицейский агент?

— Возможно.

— Не думаю. Вы уже здесь работали, когда полиция заинтересовалась нами. Я бы сказал…

Он не договорил, потому что через дверь, ведущую в сад, вошла Эмма.

— Привет, Эм! Похоже, ты чем-то очень взволнована.

— Да. И я хочу поговорить с тобой, Гедрик.

— Я должна вернуться в дом, — тактично сказала Люси.

— Не уходите, — попросил Гедрик. — Это убийство практически превратило вас в одного из членов нашей семьи.

— Мне нужно еще многое сделать, — ответила Люси. — Я вышла сюда нарвать петрушки.

И она направилась в садик около кухни. Гедрик проводил ее взглядом.

— Красивая девушка, — сказал он. — Кто она на самом деле?

— О, она довольно известна, — сказала Эмма.

— Люси избрала своей специальностью домашние дела. Но оставь пока Люси в покое, Гедрик, я очень взволнована. Ясно, что полиция считает убитую женщину иностранкой и, возможно, француженкой. Гедрик, ты не думаешь, что это Мартина?

Какое-то время Гедрик смотрел на нее, будто ничего не понимая.

— Мартина? Но кто она, черт возьми? А, ты имеешь в виду Мартину?..

— Да. Ты не думаешь, что…

— Но какого дьявола это должна быть Мартина?

— То, что она прислала телеграмму, кажется очень странным, если подумать как следует. И приблизительно в то самое время… Не думаешь ли ты, что она, в конце концов, приехала сюда и…

— Ерунда! Зачем нужно Мартине приезжать сюда и сразу же отправляться в Длинный сарай? Для чего? Мне это кажется совершенно неправдоподобным.

— Значит, ты не думаешь, что мне нужно было бы рассказать это инспектору Бэйкену? Или тому, другому?

— Что рассказать?

— Ну, о Мартине. О ее письме.

— Знаешь, не усложняй дело. Ты внесешь в него массу неуместной чепухи, не имеющей отношения к убийству. Между прочим, я никогда не был уверен в этом письме от Мартины.

— А я была.

— Дружище, ты всегда верила всяким небылицам. Мой тебе совет — сиди тихо и держи язык за зубами. Дело полиции опознавать их драгоценный труп. Я уверен, что и Гарольд скажет тебе то же самое.

— О, да. Гарольд, конечно, скажет то же самое. И Альфред тоже. Но я волнуюсь, Гедрик. Я действительно волнуюсь. И не знаю, что я должна предпринять.

— Ничего, — повторил Гедрик. — Помалкивай. И никогда не лезь на рожон, — вот мой принцип.

Эмма Крекенторп вздохнула. Она медленно пошла обратно к дому, на душе у нее было неспокойно. Как только она подошла к дверям, из дома вышел доктор Куимпер, он уже начал открывать дверцу своей старенькой машины, но, увидев Эмму, остановился, минуту помедлил и пошел навстречу Эмме. Она машинально улыбнулась ему. Доктор Куимпер всегда быстро угадывал настроения.

— Что-нибудь стряслось?

Эмма уже привыкла полагаться на доброту и участие доктора. Он становился другом всех, с кем имел дело. И не только как лечащий врач. Ее не обманывала его наигранная бесцеремонность, она знала, что за ней скрывается доброта.

— Я волнуюсь, это правда, — призналась она.

— Ну, расскажите мне, что стряслось? Если не хотите, не надо.

— Я бы хотела рассказать. Кое-что вы уже знаете. Самое главное, я не знаю, как поступить.

— Я считаю, что вы здесь наиболее здравомыслящий человек. Так в чем же дело?

— Вы помните, я вам рассказывала о своем брате, убитом на войне?

— Он женился или хотел жениться на француженке? Вы это хотите сказать?

— Да. Почти вслед за тем, как я получила от него такое письмо, его убили. Мы никогда ничего не слышали о ней. Единственно, что нам стало известно, ее имя. Мы всегда думали, что она напишет нам или объявится, но этого не случилось. Мы ничего о ней не знали до последнего времени, И вот месяц тому назад, как раз перед Рождеством…

— Я помню. Вы получили письмо. Кажется, так?

— Да. Она писала, что находится в Англии и что хочет приехать к нам. Мы уже обо всем договорились, но потом вдруг в самую последнюю минуту она прислала телеграмму, что ей неожиданно понадобилось вернуться во Францию.

— Ну и что?

— Полиция считает убитую женщину француженкой.

— Правда, они так думают? Мне больше кажется, что убитая английского типа женщина. Но пока судить трудно. Так что же вас волнует тогда? Что убитая женщина может оказаться подружкой вашего брата?

— Да.

— Думаю, это не так, — сказал доктор Куимпер. А потом добавил: — Но все равно, я понимаю вас.

— Я все думаю, может быть, мне следует сообщить о девушке полиции? Гедрик и другие говорят, что совсем не обязательно. Как вы считаете?

— Хм.

Доктор Куимпер сжал губы, помолчал немного, задумался. А потом, как бы нехотя, ответил:

— Конечно, промолчать легче легкого. Я понимаю ваших братьев и что они думают. Но в то же время…

— Что?

Куимпер взглянул на нее, и в глазах у него появилась нежность.

— Я бы пошел и рассказал. Вы будете и дальше нервничать, если не сообщите об этом. Я же вас знаю.

Эмма чуть покраснела.

— Наверное, я просто глупая.

— Делайте то, что вы сами считаете нужным, моя дорогая. И пусть все остальные катятся к чертям! Я в любое время буду согласен с вашим, а не с их мнением.

Глава 12

— Девушка! Эй, девушка! Идите сюда!

Люси с удивлением повернулась. Старик Крекенторп, усиленно жестикулируя, манил ее из-за двери.

— Вы меня звали, мистер Крекенторп?

— Не разговаривайте. Идите сюда.

Люси повиновалась его повелительному жесту. Старик Крекенторп схватил ее за руку, потянул в комнату и закрыл дверь.

— Я хочу вам кое-что показать, — сказал он.

Люси огляделась. Они находились в небольшой комнате, очевидно, предназначавшейся для кабинета, но в то же время уже не использовавшейся в качестве такового. Груды пыльных бумаг лежали на столе, паутина свисала с потолка в углах комнаты. Воздух стоял сырой, пахло плесенью.

— Вы хотите, чтобы я убрала эту комнату? — спросила Люси.

Старик Крекенторп неистово замотал головой.

— Да нет же, нет. Я держу ее на замке. Эмме все хочется пробраться сюда, но я не разрешаю. Это моя комната. Видите эти камни? Это геологические образцы.

Люси посмотрела на коллекцию из двенадцати или четырнадцати камней, часть из которых казалась тщательно отшлифованной.

— Красивые, — сказала она доброжелательно. — Это очень интересно.

— Вы совершенно правы, это очень интересно. Вы умная девушка. Я не всем их показываю. А вам я покажу еще кое-что.

— Это очень любезно с вашей стороны, но мне нужно заниматься делами. В доме шесть человек…

— Которые меня объедают. Они только этим и занимаются, когда приезжают сюда. Едят! Они даже не предлагают заплатить за то, что съедают. Вымогатели! И все ждут моей смерти. Да, но я пока не собираюсь умирать. Я не собираюсь умирать и доставлять им удовольствие. Я намного сильнее, чем думает даже Эмма.

— Я в этом уверена.

— И к тому же я не очень уж стар. Она считает меня дряхлым и обращается со мной, как со стариком. Вы ведь не думаете, что я старик, а?

— Нет, конечно, — сказала Люси.

— Вы разумная девушка. Посмотрите-ка сюда.

Он показал на большую выцветшую схему, висевшую на стене. Люси поняла, что видит генеалогическое древо. Некоторые из имен написаны настолько мелко, что нужно читать их через увеличительное стекло. Однако имена дальних предков, основателей династии, написаны крупными красивыми буквами, а над именами нарисованы короны.

— Мы ведем свой род от королей, — сказал мистер Крекенторп. — Это по линии моей матери, а не по отцу. Отец обычный человек! Он меня не любил. Я всегда был выше его. Пошел по материнскому роду. У меня наклонности к искусству и классической скульптуре, а он ничего не умел разглядеть. Глупый старый дурень. Я не помню своей матери, она умерла, когда мне исполнилось два года. Она была последней в своей семье. Ее семья разорилась, она вышла замуж за моего отца. Но смотрите сюда. Вот они: Эдвард Исповедник, Этельред Неповоротливый, да их еще много там. А жили они еще до нашествия норманнов. Понимаете, до норманнов, это ведь что-то да значит, а?

— Безусловно.

— А сейчас я покажу вам еще что-то.

Он провел ее через всю комнату к какому-то огромному шкафу из темного дуба. Люси стало не по себе, когда она почувствовала силу пальцев, схвативших ее руку. Конечно, теперь нечего говорить о хилости старика Крекенторпа.

— Видите это? Привез из Лушингтона, там жили родные моей матери. Стиль эпохи королевы Елизаветы. Чтобы его сдвинуть, нужно четыре человека. Вы не знаете, что у меня там хранится, а? Хотите покажу?

— Покажите, пожалуйста, — вежливо сказала Люси.

— Любопытная, да? Все женщины любопытны.

Он вынул из кармана ключ, открыл дверцу нижнего ящика и вытащил оттуда ящик для денег, который казался удивительно новым. Открыл его ключом.

— Посмотрите-ка сюда, моя дорогая. Знаете, что здесь такое?

Он вытащил небольшой завернутый в бумагу цилиндр и сорвал бумагу с одного конца. На руку посыпались золотые монеты.

— Смотрите на них, молодая особа. Смотрите на них, подержите их в своих руках, потрогайте. Знаете, откуда они? Уверен, что не знаете. Вы еще молоды. Соверены — вот что вы видите, прекрасные золотые соверены. Ими мы пользовались до того, как вошли в моду эти грязные кусочки бумаги. Стоят они гораздо больше ваших бумажек. Я давным-давно собрал их. У меня в этом сейфе есть и другие вещицы. Много-много разных ценностей положил я сюда. Все готово для будущего. Эмма не знает, никто не знает, это наш с вами секрет, слышите? А знаете, почему я их вам показываю?

— Почему?

— Потому что я не хочу, чтобы вы думали, будто я выживший из ума больной старик. О, во мне еще полно жизни. Моя жена умерла давно. Она всегда мне перечила. Ей не нравились даже имена, которыми я назвал своих детей, хорошие саксонские имена. Она ничуть не интересовалась родословной нашей семьи. Я никогда не обращал внимания на ее слова, хотя всегда уступал ей, она ведь так и умерла робким, несчастным созданием. Ну, а вы не из робкого десятка, смелая, энергичная и очень хорошенькая девушка. Я дам вам совет. Не имейте дел с молодыми людьми. Молодые — все дураки! Вам нужно позаботиться о будущем. Подождите… — Пальцы его крепко обхватили руки Люси, он наклонился к ее уху и зашептал.

— Я вам ничего больше не скажу. Подождите. Эти идиоты думают, что я скоро умру. Нет, не будет этого, и никто не удивится, если я даже переживу многих из них. А вот тогда посмотрим! Да, да, тогда увидим! У Гарольда нет детей. Гедрик и Альфред не женаты. Змма… Эмма теперь уже не выйдет замуж. Ей немножко нравится Кууимпер. Но Куимпер никогда и не думал жениться на Эмме. Конечно, есть еще Александр. И знаете, что я вам скажу: я обожаю Александра. Да, может быть странно, но я обожаю Александра.

Он замолчал, нахмурился, потом сказал:

— Ну, так вот, девушка, что вы думаете? Что думаете, а?

— Мисс Айлесбэроу…

Голос Эммы чуть слышно проник за закрытые двери кабинета. Люси с облегчением ухватилась за представившийся благоприятный случай.

— Меня зовет мисс Крекенторп. Я должна идти. Спасибо вам за то, что вы мне показали…

— Не забудьте… Это наш с вами секрет…

— Я не забуду, — сказала Люси и поспешно вышла в холл, не вполне уверенная, получила ли она только что завуалированное предложение вступить в брак.

Крэддок сидел за столом в своем кабинете Нового Скотланд Ярда на стуле в непринужденной позе и разговаривал по телефону, локтем опираясь ка край стола. Он говорил на французском, которым довольно сносно владел.

— Понимаете, это просто версия, догадка, — говорил он.

— Несомненно, это лишь версия, — отвечал голос на другом конце провода в префектуре Парижа. — Я уже начал наводить справки в этих кругах. Мой агент говорит, что у него есть два-три многообещающих пути расследования. Если только здесь не семейная связь или любовная интрига, ведь такие женщины с легкостью порывают со своими привязанностями, и о них никто не беспокоится. Они уезжают в турне, или у них появляется какой-то новый мужчина, но об этом никто никогда не спрашивает. Очень жаль, что фотографию, которую вы мне прислали, никто не может опознать. Когда человек задушен, это никак на улучшает его внешнего вида. Итак, пока ничем не могу вам помочь. Я собираюсь изучить последние донесения моих агентов по этому делу. Может быть, в них что-нибудь и найдется. Оревуар, мон шер.

Как только Крэддок распрощался с французским коллегой, перед ним на стол положили лист бумаги. Он прочитал:

«Мисс Эмма Крекенторп хочет увидеть инспектора сыскной полиции Крэддока по делу Рутерфорд-холла».

Крэддок положил трубку на рычаг телефона и сказал констеблю:

— Пригласите сюда мисс Крекенторп.

Он ждал, откинувшись на спинку кресла, и думал. Итак, он не ошибся, Эмма Крекенторп знала что-то, не очень многое, но знала. И она решилась рассказать ему.

Когда Эмма вошла, он встал, поздоровался с ней за руку, усадил ее в кресло и предложил сигарету. Она отказалась. На какой-то момент наступило молчание. Ему показалось, что она старается подобрать соответствующие слова. Он наклонился к ней:

— Вы пришли, чтобы что-то мне рассказать, мисс Крекенторп? Можно, я вам помогу? Вы ведь чем-то взволнованы? Чем-то незначительным, возможно, таким, что, по вашему мнению, никак не связано с данным делом. Но, с другой стороны, это может как-то и. относиться к делу. Вы пришли, чтобы именно об этом рассказать мне, ведь так? Возможно, это связано с опознанием личности женщины. Вам кажется, что вы знаете ее?

— Нет, не совсем так. Я думаю, что вообще-то не очень правдоподобно, но…

— Но все же возможно, и это волнует вас. Так расскажите, потому что в наших силах успокоить вас.

Эмма помолчала немного, а потом начала рассказывать:

— Вы видели трех моих братьев. У меня был еще один, Эдмунд, он убит на войне. Незадолго до смерти он написал письмо из Франции.

Она открыла сумочку, вытащила из нее старое измятое и выцветшее письмо и стала читать:

«Я надеюсь, что для тебя, Эмма, это не станет ударом. Я женюсь на француженке. Все получилось неожиданно, но я знаю, что Мартина тебе понравится, и что ты позаботишься о ней, если со мной что-нибудь случится. Я напишу тебе все подробно в следующем письме, к тому времени я уже буду женатым человеком. Как-нибудь осторожно скажи об этом старику, будь любезна. Он, вероятно, взорвется».

Инспектор Крэддок протянул руку, и Эмма, поколебавшись, отдала ему письмо, а сама торопливо продолжала:

— Через два дня после получения этого письма пришла телеграмма, в которой говорилось, что Эдмунд пропал без вести, и, возможно, даже убит. Впоследствии подтвердилось, что он погиб. Все это происходило незадолго до Дюнкерка, время было смутноо. Насколько я смогла выяснить, в армейских документах не записано, что он женат, но, повторяю, время было сложное. Я никогда и ничего не слышала об этой девушке. После войны попыталась навести кое-какие справки, но я знала лишь ее имя, к тому же та часть Франции была оккупирована немцами, и выяснить что-либо, не зная фамилии, не имея никаких дополнительных сведений о ней, было трудно. В конце концов, я пришла к выводу, что их брак так никогда и не состоялся и что девушка, по всей вероятности, в конце войны вышла за кого-нибудь замуж, а возможно и погибла.

Инспектор Крэддок кивнул головой, и Эмма продолжала:

— Представьте мое удивление, когда около месяца тому назад я вдруг получила письмо, подписанное Мартиной Крекенторп.

— Оно у вас с собой?

Эмма вытащила письмо из сумки и отдала его инспектору. Крэддок с интересом начал его читать. Написано оно было наклонным почерком по-французски и грамотно.

«Уважаемая мадемуазель!

Я надеюсь, что вас не шокирует мое письмо. Я даже не знаю, писал ли вам ваш брат Эдмунд, что мы поженились. Он мне говорил, что собирался вам написать. Он погиб всего через несколько дней после нашей свадьбы. Почти одновременно с его смертью немцы оккупировали нашу деревню. После войны я решила, что не стану писать вам или вступать как-то с вами в контакт, хотя Эдмунд и просил меня об этом. Потом я создала себе новую семью, и необходимость в контактах отпала. Но теперь все изменилось. Я пишу письмо ради своего сына. Он сын и вашего брата, теперь я уже не могу больше обеспечить ему всего необходимого. В начале будущей недели я приеду в Англию. Сообщите, пожалуйста, могу ли я приехать к вам повидаться? Мой почтовый адрес: Элверс Крезент, дом 126, кв. 10.

Я еще раз смею выразить надежду, что мое письмо не явится для вас ударом.

Примите заверения в самых лучших к вам чувствах.

Мартина Крекенторп.»

Крэддок молчал, он снова внимательно перечитал письмо, потом вернул его Эмме.

— И как вы поступили, получив письмо, мисс Крекенторп?

— Случилось так, что в это время у нас находился Брайен Истлеу, мой зять. Я ему рассказала о письме. Затем позвонила брату Гарольду в Лондон и спросила его совета. Гарольд отнесся к сообщению довольно скептически и посоветовал быть чрезвычайно осторожной. Он сказал, что мы должны очень осмотрительно отнестись к личности этой женщины.

Эмма помолчала немного, затем продолжала:

— Конечно, в этом есть здравый смысл, и я с ним согласилась. Но если эта девушка, женщина, действительно та самая Мартина, о которой мне писал Эдмунд, то тогда, как мне казалось, мы должны встретить ее радушно. Я написала по ее адресу и пригласила приехать в Рутерфорд-холл повидаться с нами. Через несколько дней получила телеграмму из Лондона: «Очень сожалею, вынуждена срочно вернуться во Францию. Мартина». Больше от нее не было ни писем, ни каких-либо других известий.

— И когда это все произошло?

Эмма нахмурила брови.

— Это случилось совсем незадолго до Рождества, как мне кажется. Потому что я собиралась предложить ей провести вместе с нами рождественские праздники. Но брат даже слышать не хотел. Поэтому я попросила ее приехать через неделю после Рождества, пока вся семья еще в сборе. Телеграмма с сообщением о ее возвращении во Францию пришла как раз за несколько дней до Рождества.

— И вы предполагаете, что женщина, чье тело обнаружено в саркофаге, та самая Мартина?

— О нет, конечно, нет. Просто, когда вы сказали, что она по всей вероятности иностранка, то я никак не могла сдержаться, чтобы не подумать… А что если… может быть…

Голос ее умолк. Крэддок поспешил успокоить ее:

— Вы совершенно правильно поступили, что рассказали мне. Мы этим займемся. Но я бы сказал, что теперь трудно сомневаться, что женщина, написавшая вам письмо, действительно снова уехала во Францию. С другой стороны, есть определенные совпадения в датах, как вы и сами смогли догадаться. Вы слышали на следствии, что согласно заключению медицинской экспертизы смерть этой женщины произошла три-четыре недели тому назад. А теперь не волнуйтесь, мисс Крекенторп, и положитесь на нас. — Он добавил еще как бы невзначай. — Вы советовались по этому поводу с мистером Гарольдом Крекенторпом. А как отнеслись к этому ваш отец и другие братья?

— Конечно, я вынуждена была рассказать. На отца мой рассказ сильно подействовал. Он убежден, что все заранее подстроено, чтобы получить от нас деньги, — она чуть улыбнулась. — Мой отец всегда очень волнуется, когда речь заходит о деньгах. Он считает или делает вид, что считает, будто он очень бедный человек и должен беречь каждый пенс. Конечно, это неправда. У него большой доход, и он тратит едва ли четвертую часть его, или, вернее сказать, не тратил денег до тех пор, пока не установили высокие налоги на доходы. Естественно, он сумел скопить крупную сумму.

Она помолчала немного, потом добавила:

— Я рассказала о письме и двум другим моим братьям. Альфред как будто принял его за шутку, хотя и он думал, что здесь почти чистый обман. А Гедрика письмо просто-напросто не заинтересовало, он предпочитает заниматься исключительно самим собой. Мы решили, что всей семьей встретим Мартину и что попросим присутствовать при этом нашего адвоката мистера Уимборна.

— Что думал по этому поводу Уимборн?

— Мы с ним этого не обсуждали. Только собирались это сделать, но тут пришла телеграмма от Мартины.

— И вы ничего больше не предпринимали?

— Предприняла. Я написала в Лондон по тому адресу и попросила переслать мое письмо на новое местожительство Мартины, если она переехала. Но никакого ответа так и не получила.

— Довольно странно… Хм…

Он пристально взглянул на нее.

— А что вы сами обо всем этом думаете?

— Я даже и не знаю, что вам сказать.

— А как вы реагировали на письмо? Подумали ли вы, что письмо настоящее, или согласились с отцом и братьями? Кстати, что подумал ваш зять?

— О, Брайен думал, что письмо подлинное.

— А вы?

— Я не уверена.

— Какие чувства вызвала она у вас? Предположили ли вы, что эта девушка действительно является вдовой вашего брата Эдмунда?

Лицо Эммы смягчилось.

— Я обожала Эдмунда. Он остался самым любимым моим братом. Письмо мне казалось именно таким, какое такая девушка, как Мартина, могла написать при определенных обстоятельствах. Она очень естественно написала о том, как все произошло. Я поняла, что до конца войны она или же вышла снова замуж или жила вместе с каким-то мужчиной, который заботился о ней и о ее ребенке. А потом, возможно, этот человек умер или покинул ее, и ей показалось правильным обратиться к семье Эдмунда еще и потому, что Эдмунд сам этого хотел. Письмо казалось мне правдивым и подлинным. Но, конечно, Гарольд правильно считал, что если письмо написано мошенницей, то это должна быть женщина, которая хорошо знала Мартину и располагала всеми фактами, чтобы быть в состоянии написать такое подробное и правдоподобное письмо. Я должна согласиться, что это разумное замечание, но тем не менее…

Она замолчала.

— Вы хотели бы, чтобы это оказалось правдой? — мягко спросил Крэддок.

Она с благодарностью посмотрела на него.

— Да, я хотела бы, чтобы это было правдой. Я бы очень обрадовалась, если бы у Эдмунда остался сын.

Крэддок кивнул.

— Значит, вы говорите, что письмо на первый взгляд выглядит вполне достоверно. Удивительное здесь в последующих событиях: в том, что Мартина Крекенторп внезапно уехала в Париж и что вы с тех пор ничего о ней не знаете. Вы ответили на ее письмо доброжелательно и приготовились встретить в своем доме. Почему же, даже в том случае, если она вернулась во Францию, она вновь не написала? Это допускает возможность подумать о ней как о подлинно существующем человеке. Если она мошенница, все объясняется легче. Я подумал сначала, что вы, по-видимому, проконсультировались с адвокатом мистером Уимборном, и что за этим последовало выяснение различных обстоятельств, которые встревожили эту женщину. Вы сказали, что адвокату ничего не говорили. Но все же возможно, что кто-то из ваших братьев мог сделать что-нибудь подобное. Возможно, что у Мартины могли оказаться какие-то особые дела, подоплека которых не допускала расследования. Она могла рассчитывать, что будет иметь дело лишь с сестрой Эдмунда, которая обожала его, а не с искушенным в делах человеком. Она могла надеяться на то, что получит какую-то сумму денег от вас для малыша, — хотя вряд ли он теперь уже малыш, это должен быть мальчик приблизительно лет пятнадцатишестнадцати, — без многочисленных вопросов, которые ей могли задать. Но вместо легких денег Мартина обнаружила, что ей придется столкнуться с чем-то совершенно другим. И потом я могу предположить, что возникли бы серьезные юридические вопросы. Если бы у Эдмунда Крекенторпа остался сын, рожденный в законном браке, он стал бы одним из наследников состояния вашего деда?

Эмма утвердительно кивнула.

— Более того, из всего сказанного следует, что он в свое время унаследовал бы и Рутерфорд-холл, и землю, примыкающую к нему, которая в настоящее время в большой цене, так как нужна для постройки больших домов.

Эмма посмотрела на него со слегка испуганным выражением.

— Да, я раньше об этом не думала.

— Ну, теперь беспокоиться не о чем, — сказал инспектор Крэддок. — Вы правильно поступили, придя сюда и рассказав обо всем. Я наведу справки. Но мне кажется совершенно ясным, что нет связи между женщиной, которая написала письмо и, очевидно, пыталась выудить у вас деньги надувательством, и женщиной, тело которой обнаружено в саркофаге.

Эмма поднялась с чувством облегчения.

— Я рада, что рассказала вам. Вы так добры ко мне.

Крэддок проводил ее до двери. Потом позвонил по телефону сержанту Уэтераллу из сыскного отделения.

— Боб, у меня есть для тебя дело, Пойди по адресу Элверс Крезент, дом 126, квартира 10. Возьми с собой фотографию женщины, обнаруженной в Рутерфорд-холле. Узнай все, что можно, о женщине, называющей себя миссис Мартина Крекенторп. Она или жила там, или заходила за письмами в период, скажем, с 15-го по конец декабря.

— Слушаюсь, сэр.

Крэддок занялся другими делами, которые ждали на столе своей очереди. После полудня он вышел повидаться со своим другом, театральным агентом. Его расследования оказались безрезультатными.

Позднее в тот же день, вернувшись на работу, он нашел у себя на столе телеграмму из Парижа.

«Подробности, сообщенные вами, могут относиться к Анне Стравинской из балетной труппы Марицкого. Советую лично срочно приехать сюда. Дззин, полицейская префектура».

У Крэддока вырвался вздох облегчения, ему показалось, что у него свалилась с плеч гора. Морщинки на его лбу разгладились.

«Наконец-то. Теперь легче разобраться с этой Мартиной Крекенторп», — подумал он и решил этой же ночью вылететь в Париж.

Глава 13

— Так любезно с вашей стороны было пригласить меня на чай, — сказала мисс Марпл Эмме Крекенторп.

Мисс Марпл сегодня выглядела особенно полной, она вся была закутана в шерстяные вещи, настоящая пожилая приятная дама. Оглядевшись по сторонам, она заулыбалась, увидев Гарольда Крекенторпа в хорошо сшитом темном костюме, Альфреда, с очаровательной улыбкой предлагавшего ей сандвичи, Гедрика, стоявшего у камина в своем поношенном твидовом пиджаке и сердито смотревшего на всех остальных членов семьи.

— Мы очень рады, что вы смогли приехать к нам, — сказала вежливо Эмма.

Сейчас уже не осталось и намека на ту сцену, которая немного раньше, как раз после обеда, разыгралась здесь после того, как Эмма воскликнула:

— О, господи! Я совсем забыла сказать. Я разрешила мисс Айлесбэроу пригласить к нам сегодня на чай свою престарелую тетушку.

— На что она нам здесь нужна, — бесцеремонно заявил Гарольд. — Мы еще сами о многом не переговорили. И нам ни к чему здесь посторонние люди.

— Пусть выпьет чаю на кухне или еще где-нибудь вместе со своей племянницей, — сказал Альфред.

— Нет, я так не могу, — твердо заявила Эмма. — Это чересчур уж невежливо.

— Пусть, пусть она придет сюда, — сказал Гедрик. — Мы сможем что-нибудь выведать у нее об этой необыкновенной Люси. Мне бы хотелось побольше узнать о ней, вот что я скажу. Я не полностью доверяю ей. Уж слишком она ловкая.

— У нее большие связи, и она совершенно искренна, — сказал Гарольд. — Это уж я постарался выяснить. В таких вещах нужна уверенность. Ведь Люси совала свой нос где надо и где не надо и обнаружила труп.

— Да, если бы нам узнать, кто эта чертова шельма, — сказал Альфред.

Гарольд гневно добавил:

— Я должен сказать тебе, Эмма, ты совсем сошла с ума, когда пошла в полицию и сделала заявление, что убитая женщина, возможно, французская подружка Эдмунда. Это заставит их поверить, что она приехала сюда и что кто-то из нас убил ее.

— О нет, Гарольд, пожалуйста, не преувеличивай.

— Гарольд совершенно прав, — сказал Альфред. — Что руководило тобой, Эмма, не знаю, но у меня такое чувство, будто за мной по пятам уже ходят сыщики.

— А я говорил, чтобы она не сообщала, — сказал Гедрик. — Это Куимпер ей насоветовал.

— А уж это вовсе не дело Куимпера, — гневно сказал Гарольд. — Пусть лучше занимается своими таблетками и порошками, да еще своими делами в комитете по охране здоровья.

— О, перестаньте ссориться, — попыталась возразить Эмма. — Я даже рада, что старая мисс… как ее зовут? — приедет сегодня к чаю. Для всех нас лучше, что в доме появится посторонний человек, хоть это помешает нам без конца перебирать старое. Я сейчас должна пойти и хоть немного привести себя в порядок.

Она вышла из комнаты.

— Эта Люси Айлесбэроу, — начал Гарольд и, помолчав, продолжил. — Гедрик уже говорил о своем недоумении, зачем это ей вдруг понадобилось совать свой нос в сарай и даже открывать саркофаг. Адская же работа! Может быть, принять по отношению к ней какие-то меры? И мне кажется, — добавил он, — что ее поведение за обедом было подозрительно недоброжелательным.

— Предоставьте все это мне, — сказал Альфред.

— Я скоро выясню, имеет ли она какое-либо отношение к этому делу.

— Мне тоже совсем непонятно, зачем ей понадобилось открывать саркофаг.

— Может, она на самом деле никакая не Люси Айлесбэроу, — предположил Гедрик.

— Так в чем же дело? — Гарольд казался действительно сильно встревоженным. — О, черт!

Они смотрели друг на друга взволнованно.

— Да, и в дополнение ко всему придет еще к чаю ее отвратительная назойливая старая тетка. Как раз когда мы все хотим еще раз обдумать.

— Ну, ладно, мы обдумаем это сегодня вечером, — сказал Альфред. — А пока постараемся выкачать из этой старой шельмы сведения относительно Люси.

И вот Люси, встретив радушно мисс Марпл, усадила ее у камина. Мисс Марпл благодарно улыбалась Альфреду, предлагавшему ей сандвичи. Она всегда радовалась, когда видела симпатичного человека.

— Большое спасибо вам… Я хотела бы спросить… О, сандвич с яйцом и сардинами очень вкусный. Боюсь только, что я уж очень становлюсь жадной и много ем за чаем. Знаете, когда дело идет к старости… Но, конечно, перед сном я ем лишь самую малость. Мне нужна осторожность в еде. — Она снова повернулась к хозяйке дома. — Какой у вас приятный дом! И так много красивых вещей. А ваша бронза напоминает мне те вещицы, которые мне отец купил на Парижской выставке. А, это ваш дедушка собирал? Виден классический стиль. Очень славные вещицы… Как, наверное, вы рады, что ваши братья находятся рядом с вами. Сейчас так часто разваливаются семьи, многие уезжают в Индию, хотя я думаю, что теперь уж с ней покончено, многие в Африку, на западное побережье, а там такой плохой климат.

— Два моих брата живут в Лондоне.

— Как вам повезло!

— А мой третий брат, Гедрик — художник, он живет на Ивице, одном из Балеарских островов.

— Художники прямо обожают острова, ведь правда? — спросила мисс Марпл. — Шопен вот жил на Майорке? Ах, да, он музыкант. Это я имела в виду Гогена. Печальная у него была жизнь, сразу чувствуется — зря потраченная. Я вот сама никогда не увлекалась картинами туземных женщин, и хотя знаю, что Гогена очень превозносят, мне никогда не нравились эти мрачные горчичные краски. Когда смотришь на такие картины, чувствуешь, что тебя переполняет желчь.

Она наблюдала за Гедриком со слегка сдержанным неодобрением.

— Расскажите нам о детстве Люси, мисс Марпл, — сказал Гедрик.

Она улыбнулась ему, полная благодарности за такой вопрос.

— О, Люси, она росла такой умной. Да, да, и не перебивайте меня, дорогая. И удивительно хорошо знала арифметику. О, я помню, когда мясник обсчитал меня однажды…

Мисс Марпл пустилась в воспоминания о детстве Люси, а потом перешла к воспоминаниям о своей собственной жизни в деревне.

Поток воспоминаний прервал приход Брайена и мальчиков, мокрых и грязных — результат энергичных поисков разгадки убийства. Подали чай, и в это же время пришел доктор Куимпер. Он удивленно поднял брови, оглядевшись, после того, как ему представили пожилую даму.

— Я надеюсь, Эмма, что ваш отец не в саду?

— О, нет… То есть, он просто немного устал сегодня днем.

— Избегает гостей, как мне кажется, — сказала мисс Марпл с лукавой улыбкой. — Как хорошо я помню своего собственного дорогого отца! «А что, много собралось твоих сплетниц? — обычно спрашивал он мою мать. — Принесите мне чай в кабинет». Уж очень он капризничал в таких случаях.

— Пожалуйста, не думайте… — начала Эмма, но Гедрик перебил ее.

— Он всегда пьет чай в кабинете, когда его дорогие сыновья приезжают домой. Это, наверное, как-то объясняется психологически, а, доктор?

Доктор Куимпер, поглощая один за другим сандвичи и кексы с откровенным аппетитом и признательностью человека, у которого слишком мало времени на еду, сказал:

— Психология хороша, когда ею занимаются психологи. Вся беда в том, что теперь каждый считает себя психологом. Мои пациенты совершенно квалифицированно рассказывают, от каких недугов и неврозов они страдают, не давая мне и слова вымолвить… Спасибо, Эмма, я выпью еще одну чашечку. Сегодня у меня не хватило времени пообедать.

— Жизнь врача, как мне всегда казалось, полна благородства и самопожертвования, — сказала мисс Марпл.

— Вряд ли вы знаете много настоящих врачей, — ответил доктор Куимпер. — Иногда их называют кровопускателями, и такими кровопускателями они обычно и являются! Во всяком случае, сейчас мы получаем на законном основании плату, за этим следит государство, теперь не посылаются пациентам счета, которые иногда не оплачивались, и пациенты быстро научились получать все, что только можно, от правительства. И в результате, если маленькая Дженни два раза ночью кашлянула, или малыш Томми съел пару зеленых яблок, то бедный доктор должен мчаться к ним среди ночи… О, как вкусно! Кексы — чудо. Какая вы прекрасная кулинарка, Эмма!

— Не я их пекла, это мисс Айлесбэроу.

— Но вы их делаете не хуже, — преданно сказал Куимпер.

— Вы, может быть, пройдете посмотреть отца?

Она встала, доктор последовал ее примеру. Мисс Марпл смотрела на них, пока они вышли из комнаты.

— Мисс Крекенторп преданная дочь, я это вижу, — сказала она.

— Не могу себе представить, как у нее хватает терпения выносить старика, — откровенно заявил Гедрик.

— У нее уютный и удобный дом, и отец к ней очень привязан, — быстро вставил Гарольд.

— Эм — молодец, — сказал Гедрик. — Она рождена, чтобы оставаться старой девой.

В глазах мисс Марпл чуть заметно мелькнул огонек.

— Вы так думаете? — спросила она.

Гарольд быстро ответил:

— Мой брат употребил слова «старая дева» не в каком-то унизительном смысле, мисс Марпл.

— О, я не обиделась, — сказала мисс Марпл, — я просто подумала, а прав ли он? Я бы не сказала, что мисс Крекенторп — старая дева. Она женщина другого типа, из тех, кто выходит замуж поздно, а потом живет счастливо.

— Это не очень-то возможно здесь, — сказал Гедрик. — Она никого не видит, за кого бы могла выйти замуж.

Мисс Марпл подмигнула многозначительно.

— Ну, всегда ведь есть священники и врачи.

И взгляд ее, добрый и озорной, переходил с одного лица на другое. Ясно, что она намекнула на то, о чем они никогда не думали и не считали очень уж привлекательным. Мисс Марпл встала и начала прощаться, роняя при этом то шерстяной платок, то сумку. Все три брата, проявив к ней внимание, поднимали вещи.

— Вы очень любезны, — бормотала мисс Марпл. — О, да, еще мой голубой шарфик. Да, так вот, вы были очень добры, пригласив меня к себе. Я все хотела себе представить, какой же ваш дом? Теперь уж я своими глазами увидела, где работает милая Люси.

— Прекрасные условия для работы, впридачу с убийством, — сказал Гедрик.

— Гедрик! — голос Гарольда прозвучал резко и зло.

Мисс Марпл улыбнулась Гедрику.

— Знаете, кого вы мне напоминаете? Молодого Томаса Ида, сына управляющего банком. Ему всегда нравилось шокировать людей. Конечно, в банковских кругах это не принято, вот и пришлось ему ехать в Вест-Индию… Он вернулся домой, когда отец его уже умер, и унаследовал огромный капитал. Молодой человек был очень рад наследству. Он всегда предпочитал лучше тратить деньги, чем их добывать.

Люси проводила мисс Марпл домой. И когда возвращалась обратно, из темноты навстречу ей вышел какой-то человек и остановился под фонарем как раз в тот момент, когда она собиралась свернуть. Она узнала Альфреда Крекенторпа.

— Вот это лучше, — сказал он, садясь к ней в машину. — Бр-р-р, как холодно! Мне что-то захотелось немножко пройтись, чтобы взбодриться, но ничего не вышло. Вы проводили свою тетушку домой, все в порядке?

— Да. Ей очень понравилось.

— Это заметно. До чего же странная любовь у старых особ ко всякого рода сборищам, пусть даже скучным. И, право же, нет ничего скучнее, чем Рутерфорд-холл. Меня хватает здесь лишь на два дня. И как вы так сжились с этим, Люси? Вы не будете возражать, если я стану называть вас Люси?

— Нет, не буду. А я не считаю, что здесь чересчур скучно. Конечно, мне ведь не всегда здесь оставаться.

— Я все время наблюдал за вами. Вы ведь симпатичная девушка. Слишком симпатичная для того, чтобы посвятить себя кухне и уборке.

— Спасибо, но я предпочитаю готовить и убирать для кого-нибудь, чем по супружескому долгу.

— Как и я. Но есть и другие пути в жизни. Вы могли бы жить совершенно свободно.

— А я свободна.

— Нет, не так. Я хочу сказать, вы могли бы работать для себя, направляя свой разум против…

— Против кого?

— Да против сильных мира сего! Против всех глупых крючкотворных правил и предписаний, которые в каше время всех нас так стесняют. И самое интересное, что всегда их можно обойти, если вы достаточно симпатичны для этого. А вы такая и есть. Ну, скажите, нравится вам такая идея?

— Возможно.

Люси развернула машину и завела ее в гараж.

— Ну как, не хотите связываться?

— Мне бы хотелось побольше узнать.

— Честно говоря, моя милая, я мог бы вас пристроить к делу. В вас есть что-то такое привлекательное, внушающее доверие.

— Вы хотите, чтобы я помогала вам продавать золотые слитки?

— Нет, зачем так рисковать. Просто чуть-чуть обойти закон, ничего больше. — Рука его скользнула по ее плечу. — Вы чертовски симпатичная девушка, Люси. Мне бы хотелось иметь такого партнера в деле.

— Я польщена.

— И больше ничего? Подумайте! Подумайте, как весело и какое получаешь удовольствие от того, что перехитрил всех этих рассудительных, степенных людей. Вся печаль в том, что для дела нужен капитал.

— Боюсь, что деньгами не могу вам помочь.

— О, я совсем не туда клоню! Не так уж долго осталось ждать, когда ко мне в руки кое-что попадет. Мой достопочтенный папаша ведь не проживет вечно, наш жадный старый деспот. Когда он испустит дух, я получу кое-что существенное. Так как же, Люси?

— А какие условия?

— Поженимся, если уж вам так хочется. Все женщины одинаковы, независимо от того, насколько они преуспевают и обеспечены в жизни. И ко всему прочему, замужняя женщина не даст показаний против своего мужа.

— Ну, это не так уж приятно слышать!

— Бросьте, Люси. Разве вы не понимаете, что я уже попался к вам на крючок.

Совершенно неожиданно Люси почувствовала себя счастливой. Альфред в какой-то мере обладал обаянием, исходившим, возможно, от его жизнерадостности. Она засмеялась и выскользнула из его объятий:

— У меня нет времени для флирта, нужно подумать об ужине.

— Вот так всегда и получается, Люси. А вы ведь хорошо готовите! Что сегодня на ужин?

— Подождите, увидите. Вы точно такой, как и наши мальчики.

Они вошли в дом, и Люси поспешила на кухню. К ее удивлению, вскоре на кухне появился Гарольд Крекенторп.

— Мисс Айлесбэроу я хотел бы с вами кое о чем поговорить.

— А нельзя ли немного позже, мистер Крекенторп? Я сейчас очень занята.

— Конечно, конечно. После ужина?

— Да, так будет лучше.

Ужин был подан в должное время и оценен сидящими за столом. После того, как Люси закончила уборку и вымыла посуду, она вышла в холл, где ее уже ждал Гарольд Крекенторп.

— Слушаю вас, мистер Крекенторп.

— Давайте, пойдем вот сюда.

Он открыл дверь в гостиную, пропустил ее вперед и плотно закрыл дверь.

— Завтра рано утром я уезжаю, — объяснил он, — но я хотел сказать вам, насколько я поражен вашими способностями.

— Спасибо, — ответила Люси, чувствуя себя несколько удивленной.

— Я чувствую, что ваши таланты здесь пропадают, зря пропадают.

— Правда? Я так не думаю.

«Во всяком случае, уж он-то не сможет просить меня выйти за него замуж, — подумала Люси, — у него уже есть жена».

— Я предлагаю, чтобы вы, доведя до конца заботу о нас всех в это прискорбное для нас время, позвонили мне по телефону в Лондоне. Если у вас появится желание назначить время для встречи, я оставлю указания на этот счет своему секретарю. Я думаю, вы будете приятно удивлены.

Улыбка его стала великодушной.

— Спасибо вам, мистер Крекенторп, — ответила Люси сдержанно. — Я об этом подумаю.

— Не тяните. Такой случай не следует упускать молодой женщине, которая заботится о своем пути в нашем мире.

И снова его зубы блеснули в улыбке.

— До свидания, мисс Айлесбэроу, желаю вам доброй ночи.

«Да, — сказала себе Люси. — Да… Все это очень и очень интересно».

Поднимаясь на второй этаж к себе в спальню, она встретила на лестнице Гедрика.

— Послушайте, Люси. Я вас хочу кое о чем спросить.

— Хотите, чтобы я вышла за вас замуж, поехала на Ивицу и стала заботиться о вас?

Гедрик казался пораженным и слегка встревоженным.

— Никогда не думал ни о чем подобном.

— Простите, значит, я ошиблась.

— Я просто хотел узнать, есть ли у нас в доме железнодорожное расписание?

— И это все? Расписание лежит на столе в холле.

— Знаете, что я вам скажу? — продолжал Гедрик укоризненно. — Не следует думать, что все хотят жениться на вас; вы хорошенькая девушка, но не такая уж красавица. Для подобных вещей есть свое название, вами овладела такая мысль, но вы ошибаетесь. На самом деле вы не являетесь той женщиной, на которой я захотел бы жениться. Вовсе не той.

— Правда? — спросила Люси. — Не стоит меня в этом так усиленно убеждать. Может быть, вы предпочитаете меня в качестве мачехи?

— Что? Что вы сказали? — Гедрик остановил на ней свой ошеломленный взгляд.

— То, что слышали, — сказала Люси, входя в свою комнату и закрывая дверь.

Глава 14

Дэрмота Крэддока с Армандом Дэзином из парижской полицейской префектуры связывала дружба. Они встречались по поводу одного-двух дел и понравились друг другу.

— Имейте в виду, что это всего лишь предположение, — предупредил Дэзин. — У меня есть фотография артисток кордебалета. Вот она, четвертая слева. Вам ее лицо о чем-нибудь говорит?

Инспектор Крэддок ответил, что решительно ни о чем. Те, кто мог заинтересовать их в связи с убийством, выглядели экстравагантно под толстым слоем косметики и в шляпках из перьев. Среди них трудно опознать женщину, обезображенную смертью.

— Вполне возможно, что это она, — проговорил инспектор Крэддок, — но я не уверен. Так что вы о ней знаете?

— Почти ничего, — ответил весело его собеседник. — Видите ли, она не из «звезд». Да и весь «Балет Марицкого» тоже ничего значительного не представляет. Он выступает в пригородных театрах, выезжает на гастроли, в нем нет громких имен, знаменитых балерин. Но я вас познакомлю с мадам Жолиэ, которая держит труппу.

Мадам Жолиэ оказалась проворной деловой француженкой с острым взглядом, небольшими усиками и огромным количеством жировой прокладки под кожей.

— О, я не люблю иметь дело с полицией! — Она хмурилась, глядя на них, не скрывая, что ей не доставляет удовольствия их визит. — Всегда, когда только возможно, полиция причиняет мне неприятности.

— Нет, нет, мадам, не говорите так, — сказал Дэзин, высокий худой меланхолического вида человек. — Ну, скажите, когда я причинял вам неприятности?

— А помните дурочку, которая выпила карболовую кислоту, — немедленно ответила мадам Жолиэ. — Из-за того, что влюбилась в дирижера оркестра, а он никогда женщинами не увлекался, у него другой вкус. Вы по этому поводу устроили шум, а он не делает чести моему прекрасному балету.

— Напротив, — сказал Дэзин. — Я сделал вам большие сборы. И потом, это случилось три года тому назад. Не надо быть злопамятной. А теперь давайте поговорим об Анне Стравинской.

— Хорошо, что же вы хотите о ней знать? — спросила мадам осторожно.

— Она русская? — начал инспектор Крэддок.

— Нет, конечно. Вы имеете в виду фамилию? Но все балерины присваивают себе звучные имена. Она была довольно бледной фигурой, не отличалась завидной красотой. Так себе, ничего особенного. Правда, она прилично танцевала в кордебалете, но не солировала.

— Анна — француженка?

— Возможно. У нее французский паспорт. Но она мне говорила, что ее муж — англичанин.

— Она говорила вам, что ее муж англичанин? Он жив или умер?

Мадам Жолиэ пожала плечами.

— Или умер, или бросил ее. Откуда мне знать? Эти девицы, у них всегда неприятности с мужчинами…

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Мы выезжали с труппой в Лондон на шесть недель. Давали представления в Торнуэй, в Борнемуте, в Уэстоурне и еще где-то, я забыла, потом вернулись во Францию, но Анна не вернулась. Она только письмом мне сообщила, что оставляет труппу и будет жить с семьей мужа, и еще какую-то чепуху. Я сама не очень верила в это и думала, что, вернее всего, она встретила какого-то мужчину. Вы меня понимаете?

Инспектор Крэддок кивнул головой. Он чувствовал, что мадам Жолиэ говорила то, что думала.

— Для меня это не большая потеря, и я даже не беспокоюсь о ней. Я могу набрать сколько угодно таких танцовщиц и даже получше. Я прочитала письмо и забыла о нем. Все эти девицы одинаковы: с ума сходят от мужчин.

— Когда это случилось?

— Когда мы вернулись во Францию? Это… да… в воскресенье перед Рождеством. А Анна ушла за два или три дня до этого. Не могу вспомнить точно. Но в конце недели нам пришлось танцевать без нее. А это означало, что мы должны перестраиваться… Но ей, конечно, наплевать на это. Впрочем, эти девицы, стоит им только встретить мужчину, уже ни о чем больше не думают. Я только сказала: «Слышите, конец! Я ее обратно не возьму!».

— Вам это очень неприятно?

— О! Мне? Совершенно безразлично. Ясно, она провела рождественские праздники с мужчиной, которого подцепила. Но это не мое дело. Я могу найти других, кто мечтает танцевать в «Балете Марицкого». Они смогут танцевать так же и даже лучше Анны.

Мадам Жолиэ замолчала, а потом спросила, проявляя интерес:

— А почему вы ищете ее? Она получила наследство?

— Наоборот, — вежливо ответил инспектор Крэддок. — Мы думаем, что ее убили.

— А! Такое случается, — сказала мадам Жолиэ безразличным тоном. — Она верная католичка, ходила по воскресеньям на мессу и, конечно, исповедовалась.

— Не говорила ли она вам о сыне, мадам?

— О сыне? Вы думаете, что у нее остался ребенок? Ну, это выглядит невероятно. Все эти девицы знают точный адрес, куда обращаться. Мосье Дэзин знает это так же хорошо, как и я.

— У нее мог родиться ребенок до театра, — сказал Крэддок. — Например, во время войны.

— А, во время войны? Это вполне возможно. Но если ребенок и рос, то я ничего о нем не знаю.

— А с кем из ваших девушек она близко дружила?

— Могу назвать два-три имени, но и с ними она не была очень откровенной.

Больше ничего важного они не получили от мадам Жолиэ. Когда ей показали пудреницу, она сказала, что у Анны видела такую же, впрочем, как и у других девушек. Анна, вероятно, купила пальто в Лондоне, мадам Жолиэ точно не знает.

— О, я занята репетициями, освещением сцены, у меня много трудностей в работе, и нет времени смотреть, во что одеваются артистки.

После разговора с мадам Жолиэ они побеседовали с девушками; одна или две из них знали Анну хорошо, но сказали, что она не из тех, кто много рассказывает о себе. А если уж рассказывала, то чаще всего врала.

— Ей нравилось набивать себе цену, рассказывать небылицы! То она любовница Великого Герцога, то английского банкира, или вдруг начинала выдумывать, как сражалась в Сопротивлении в войну. И даже, что была звездой в Голливуде.

А другая девушка сказала:

— Я думаю, на самом деле у нее очень скучная и неинтересная жизнь. Ей нравился балет, она считала его романтичным, но сама оказалась посредственной танцовщицей. Вы понимаете, ее отец — продавец мануфактуры в Амьене, что нельзя назвать романтичным, вот почему она выдумывала.

— Даже в Лондоне, — сказала первая девушка, — она делала намеки, будто у нее есть богатый поклонник, который собирается взять ее в кругосветное путешествие. Потому что она, видите ли, напоминает ему дочь, погибшую в автомобильной катастрофе. Явная чепуха!

— А мне говорила, что собирается остаться с богатым лордом Шотландии, — вступила вторая девушка. — Она сказала, что в Шотландии будет охотиться на ланей.

Рассказы девушек не помогли в раскрытии истины. Одно было очевидным, что Анна Стравинская слыла лгуньей. Конечно, она не охотилась на ланей с пэром Шотландии и мало правдоподобно, что она находилась сейчас на солнечной палубе лайнера, совершающего кругосветное путешествие. Но нет никаких достоверных доказательств того, что именно ее тело обнаружено в саркофаге Рутерфорд-холла. Опознание ее девушками и мадам Жолиэ по фотографии выглядело неуверенным и сомнительным. Чем-то похожа на Анну, в этом согласились все, но право же, лицо очень раздулось; так могла выглядеть любая.

Но удалось установить, что 19 декабря Анна Стравинская решила не возвращаться во Францию, а 20 декабря женщина, внешне похожая на нее, ехала в Брэкхемптон на поезде, отошедшем в 4 часа 33 минуты, и была задушена.

Если женщина в саркофаге не Анна Стравинская, то где теперь находилась Анна?

Ответ мадам Жолиэ выглядел просто и определенно:

— С каким-нибудь мужчиной!

И, возможно, ответ правильный, с сожалением думал Крэддок. Еще одно необходимо принять во внимание: мадам Жолиэ вскользь обронила, что муж Анны — англичанин.

Может быть, ее мужем был Эдмунд Крекенторп? Но в то же время это выглядит маловероятным после рассказов двух девушек. Более достоверным казалось, что Анна знала Мартину близко, разузнала некоторые подробности ее жизни и написала то самое письмо Эмме Крекенторп. А если так, то, испугавшись расследований, она пришла к выводу, что благоразумнее всего расстаться с «Балетом Марицкого». Да, но где находится Анна теперь?

Самым правдоподобным выглядел ответ мадам Жолиэ:

— С каким-нибудь мужчиной…

До отъезда из Парижа Крэддок переговорил с Дэзином о Мартине. Дэзин согласился с Крэддоком, что скорее всего не она была найдена в саркофаге, но сказал, что необходимо тщательное расследование. Он заверил Крэддока, что французский уголовный розыск сделает все возможное и установит, действительно ли зарегистрирован брак между лейтенантом Эдмундом Крекенторпом из 4-го Саутширского полка и француженкой по имени Мартина перед сражением у Дюнкерка. Дэзин, однако, предупредил Крэддока, что надеяться на точные сведения нельзя, потому что эта часть Франции сильно пострадала во время оккупации. Многие здания и документы уничтожены.

— Тем не менее, дорогой коллега, мы сделаем все, что в наших силах.

Сержант Уэтералл ждал возвращения Крэддока, чтобы доложить ему с мрачным видом:

— По адресу Элверс Крезент, 126 находится вполне респектабельный дом.

— А опознание дало что-нибудь?

— Нет, никто не мог утверждать, что на фотографии именно та женщина, которая приходила за письмами. Но ведь прошел почти месяц, и в доме побывало много народу. Вообще-то дом является пансионом для студентов.

— Она могла жить в пансионе под другим именем.

— Но никто не признал на фотографии постоянную жилицу. Мы обошли несколько гостиниц, — добавил он. — Ни в одной из них не записана среди приезжих Мартина Крекенторп. После вашего телефонного звонка из Парижа мы навели справки об Анне Стравинской. Она вместе с труппой записана в дешевой гостинице на Брук-Грин. Там чаще всего останавливаются артисты. Анна выехала оттуда в ночь на вторник, 19 декабря, после спектакля. И больше нигде не появлялась.

Крэддок кивнул. Он наметил пути дальнейшего расследования, хотя надежд было мало.

Поразмыслив, он позвонил мистеру Уимборну и попросил его о встрече.

В установленное время Крэддока провели в довольно душный кабинет. За старомодным огромным столом сидел мистер Уимборн, со всех сторон обложенный кипами запыленных бумаг. По стенам красовались ящики для дел с наклейками: «Сэр Джон Фоулдс, ныне умерший», «Леди Дэррин», «Георг Роуботэм, эсквайр».

Реликвии ли это прошлого века или часть современных юридических дел, инспектор так и не понял.

Мистер Уимборн смотрел на посетителя с вежливой осторожностью, характерной для адвокатов, ведущих дела какой-нибудь семьи, когда они встречаются с полицией.

— Чем могу быть полезен, инспектор?

— Вот письмо.,. — Крэддок протянул через стол письмо Мартины.

Мистер Уимборн дотронулся до него с видимым отвращением, но в руки не взял.

— Совершенно верно, — сказал он, — вчера я получил письмо от Эммы Крекенторп, в котором она сообщала о своем визите в Скотланд Ярд. Я совершенно не понимаю, почему сразу после получения письма от Мартины со мной никто не посоветовался. Невероятно, странно! Меня необходимо было немедленно поставить в известность…

Инспектор Крэддок спокойно повторил те банальные вещи о роли полиции, которые привели мистера Уимборна в умеренное состояние.

— Я и представить не мог, что возникнет вопрос о женитьбе Эдмунда, — сказал мистер Уимборн с обидой в голосе.

Инспектор Крэддок сказал, что он мог такое предположить, ведь было военное время.

— Военное время! — ухватился мистер Уимборн с язвительной жестокостью. — Да, конечно! Помню, в начале войны мы стояли во дворе юридического института Линкольнс Инн, и как раз в соседний дом попала бомба. Огромное количество регистрационных книг и протоколов погибло на глазах. Конечно, не такие уж важные документы. Потом основные архивы эвакуировали в пригород. Но пожар вызвал огромное количество путаницы и беспорядков.

Естественно, в то время все дела семьи Крекенторп находились в руках моего отца. Он умер шесть лет тому назад. Полагаю, ему было известно о так называемой женитьбе Эдмунда, но эта женитьба, очевидно, не состоялась, а поэтому мой отец не считал разговоры о ней хоть сколько-нибудь значительными. Для меня все это звучит довольно подозрительно. Теперь, после стольких лет, вдруг всплывает вопрос о законном сыне. Очень уж подозрительно. А какие у нее есть к тому доказательства?

— Вот именно, — сказал Крэддок. — Каково положение ее самой и ее сына?

— Я думаю, она надеялась, что Крекенторпы обеспечат ее и мальчика.

— Да, но я спросил, какие у нее и ее сына юридические права, если она сумеет подтвердить свои притязания.

— О, понимаю. — Мистер Уимборн схватил со стола очки, надел их и с пристальным вниманием стал разглядывать инспектора Крэддока… — Так вот, в настоящий момент — никаких. Но если она сможет доказать, что мальчик законный сын Эдмунда Крекенторпа, то тогда мальчик получает право на свою долю наследства, оставленного Джошуа Крекенторпом. Но только после смерти Лютера Крекенторпа. Более того, ему перейдет Рутерфорд-холл как сыну старшего наследника.

— А кто-нибудь еще хочет унаследовать Рутерфорд-холл?

— С целью поселиться в нем? Я совершенно определенно знаю, что никто. Но владение, дорогой мой инспектор, стоит больших денег, весьма больших денег. Земля нужна для постройки жилых домов и заводов, участок находится в самом центре Брэкхемптона. Да, наследство весьма значительное.

— Если умрет Лютер Крекенторп, то имение перейдет к Гедрику?

— Он имеет на него права как старший из живых сыновей.

— Мне дали понять, что Гедрик Крекенторп не интересуется деньгами.

Мистер Уимборн холодно взглянул на Крэддока.

— Правда? Сам бы я хотел сказать о нем, как о человеке с перчиком. Вы думаете, что в мире есть такие люди, которые бы отказывались от денег? Я, например, лично таких не встречал.

Мистеру Уимборну доставило удовольствие сделанное им замечание. Инспектор Крэддок поспешил воспользоваться таким оборотом.

— Очевидно, Гарольд и Альфред Крекенторп, — наугад назвал он имена, — сильно опечалились, когда пришло письмо?

— Очень может быть, — сказал мистер Уимборн, — очень может быть и так.

— Это уменьшает их долю наследства?

— Конечно. Сын Эдмунда Крекенторпа — будем предполагать, что он действительно существует, — унаследует пятую часть завещанного состояния.

— Но пятая часть ведь для них не очень большая потеря?

Мистер Уимборн взглянул на него с хитрецой.

— Это ни в коей мере не достаточное основание для убийства. Вы это хотите сказать?

— Но у них обоих очень запутаны денежные дела, — пробормотал Крэддок.

— О, полиция уже занялась наведением справок? Так вот, Альфред почти постоянно сидит на мели, иногда у него появляются деньги, но так же скоро исчезают. Гарольд, как вам стало уже известно, в настоящее время находится в рискованном положении.

— Несмотря на видимое финансовое благополучие?

— Видимость. Все это лишь видимость! Половина концернов Сити даже не знают, платежеспособны они или нет. Балансовые дела для непосвященных выглядят вполне благополучно. Но когда актив не является таковым, тогда все статьи находятся на грани банкротства. Так что же происходит?

— Происходит, очевидно, то, что сейчас случилось с Гарольдом Крекенторпом — невероятная нужда в деньгах.

— Да, но он не станет добывать их убийством вдовы своего умершего брата, — сказал мистер Уимборн. — Ведь никто не убивает Лютера Крекенторпа, хотя его смерть принесет выгоду семье. Поэтому, инспектор, я все же никак не могу понять, в каком направлении работают ваши мысли.

Самое худшее, думал инспектор Крэддок, что он и сам не очень хорошо знал, в каком направлении они работают.

Глава 15

Инспектор Крэддок условился о встрече с Гарольдом Крекенторпом в его конторе. В назначенное время Крэддок и сержант Уэтералл приехали туда. Контора помещалась на четвертом этаже здания, где размещались различные учреждения Сити. Внутри все говорило о процветании фирмы, о совершенстве современного делового вкуса.

Опрятная молодая женщина спросила их фамилии, что-то полушепотом проговорила в телефонную трубку, затем встала и провела их в кабинет Гарольда Крекенторпа.

Гарольд сидел за огромным обитым кожей столом и выглядел сосредоточенным. И даже если бы он находился на грани краха, он бы и вида не подал. Так, по крайней мере, подумал инспектор, зная уже подоплеку дел. Гарольд посмотрел на них приветливо, с явным интересом.

— Доброе утро, инспектор Крэддок. Я думаю, ваш приезд означает, что наконец вы можете сообщить нам что-то определенное.

— Боюсь, это не так, мистер Крекенторп. Просто мне нужно задать вам несколько вопросов.

— Еще вопросы? Уверен, что я уже ответил на все ваши вопросы.

— Так кажется только вам, мистер Крекенторп.

— Ну, так что же вас интересует? — он говорил несколько раздраженно.

— Что вы делали днем и вечером 20 декабря. Ну, скажем, с 3 часов дня и до полуночи.

Гнев исказил лицо Гарольда Крекенторпа, оно стало багрово-красным.

— Самый неуместный вопрос, какой мне только когда-нибудь приходилось слышать! Что это значит?

Крэддок спокойно улыбнулся.

— Всего лишь то, что я хочу знать, где вы были между 3 часами пополудни и полуночью в пятницу 20 декабря.

— Зачем?

— Это поможет свести дело к нескольким пунктам.

— Свести их на нет? Значит, у вас есть какие-то дополнительные сведения?

— Мы надеемся на них, сэр.

— Я не уверен, что обязан отвечать на ваш вопрос. Особенно, в отсутствии моего адвоката.

— Это ваше личное дело, — сказал Крэддок. — Вы не обязаны отвечать на мои вопросы без вашего адвоката.

— Вы не намерены как-то мне угрожать?

— О, нет, сэр, — инспектор Крэддок выразил удивление. — Никоим образом. Вопросы, которые я задал вам, я обычно задаю и всем другим. Ничего сугубо личного в них нет. Мне просто необходимо кое-что уточнить.

— Да, конечно. Я хотел бы вам помочь. Дайте подумать. На ваш вопрос без подготовки ответить нелегко, но я очень пунктуален. Надеюсь, мисс Элис подскажет все, что необходимо.

Он позвонил, и почти тотчас же в кабинет вошла молодая женщина в облегающем черном костюме с блокнотом в руке.

— Моя секретарша мисс Элис. Инспектор Крэддок, — он представил их друг другу. — Мисс Элис, инспектору хотелось бы знать, что я делал днем и вечером… какое это было число, инспектор?

— Пятница, 20 декабря.

— В пятницу, 20 декабря. Я надеюсь, что у вас записано.

— О, да. — Мисс Элис вышла из кабинета, затем тут же вернулась с календарем. — Утром 20 декабря вы находились в конторе. У вас походило совещание с мистером Голди по вопросу объединения торговых и промышленных предприятий с фирмой Комарти. Затем вы обедали с лордом Фортуиллом в ресторане «Беркли».

— Да, да, это было в тот день! Дальше?

— Вы вернулись в контору около трех и продиктовали с полдюжины писем. Затем вы уехали на аукцион Сотбис, где вас заинтересовали какие-то редкие рукописи. Больше вы уже в контору не возвращались, но здесь у меня стоит пометка напомнить вам, что вечером вы приглашены на прием в клуб «Катеринг». — Она выжидающе посмотрела на своего шефа.

— Спасибо, мисс Элис.

Мисс Элис выскользнула из кабинета.

— Да, теперь у меня в голове все ясно, — сказал Гарольд. — Я поехал на аукцион Сотбис после обеда, но те предметы, которые я хотел купить, шли по очень высокой цене. Я выпил чаю в каком-то небольшом кафе на улице Джермин-стрит. По-моему, оно называется «Руссельс». Я зашел на полчаса на биржу, а потом поехал домой. Я живу на Гардиан-Гарденс, 4. Прием в клубе «Катеринг» состоялся в половине восьмого. Затем я вернулся домой и лег спать. Вас удовлетворил мой ответ?

— Благодарю вас, мистер Крекенторп. В котором часу вы заезжали домой переодеваться?

— Точно я не помню, но что-то около шести часов.

— А когда вы вернулись домой после приема?

— Думаю, в половине двенадцатого.

— Дверь вам открыл слуга? Или сама леди Алиса Крекенторп?

— Моя жена, леди Алиса, сейчас за границей, на юге Франции, она уехала туда в начале декабря. Я вошел в дом сам, у меня есть свой ключ.

— Значит, никто не может подтвердить, что вы вернулись домой именно в то самое время, которое вы назвали.

Гарольд холодно уставился на него.

— Полагаю, слуги слышали, когда я вернулся. У меня живет слуга с женой. Но, право же, инспектор….

— Мистер Крекенторп, я знаю, что такие вопросы неприятны, но я уже почти закончил. У вас есть автомобиль?

— Да, «Хамбер-хок».

— Вы сами водите машину?

— Да. Но не очень много, лишь на уик-энд. Ездить в Лондоне стало совершенно невозможно.

— Я предполагаю, что, навещая своих отца и сестру в Брэкхемптоне, вы ездите туда на своей машине?

— Не всегда. Лишь в тех случаях, когда собираюсь остаться там на длительный срок. Если же еду на день, как, например, позавчера на следствие, всегда пользуюсь поездом. Поезда обслуживают прекрасно, и ехать поездом намного быстрее, чем машиной. На станции меня обычно встречает сестра.

— Где стоит ваша машина?

— В гаражах позади улицы Гардиан-Гаденс. У вас есть еще вопросы?

— Я думаю, пока на этом закончим, — заключил инспектор Крэддок, с улыбкой поднимаясь со своего места. — Я очень сожалею, что потревожил вас.

Когда вышли на улицу, сержант Уэтералл, который всегда подозревал всех и каждого, многозначительно произнес:

— Ему очень не понравились ваши вопросы, совершенно не понравились. Он прямо выходил из себя.

— Когда человек не совершил преступления, естественно, он раздражается, что его подозревают, — сказал мягко инспектор. — А для такого сверхреспектабельного человека, как Гарольд Крекенторп, они вдвойне неприятны. Теперь нужно узнать, видел ли кто-нибудь Гарольда Крекенторпа в тот день на аукционе. То же самое о том кафе, где он пил чай. Он легко мог ехать поездом в 4.33, выбросить женщину и сесть на обратный лондонский, успев вовремя на прием. Так же легко он мог той же ночью сесть в свою машину, поехать в Рутерфорд-холл, перетащить труп в саркофаг и вернуться обратно. Наведите справки в гараже.

— Слушаюсь, сэр. Вы думаете, он именно так поступил, как вы предположили?

— Откуда я могу знать? — вспылил инспектор Крэддок. — Он тоже высокий, тоже темноволосый. Он тоже мог оказаться в том поезде. И у него связи с Рутерфорд-холлом. Он человек, которого можно подозревать. А теперь займемся его братом Альфредом.

Альфред Крекенторп занимал квартиру в районе Вест-Хэмпстед, в большом современном доме, который казался наскоро построенным и непрочным. Дом был окружен большим дворам, где владельцы квартир оставляли свои машины.

Квартира Альфреда была оборудована по новейшему встроенному типу, и, очевидно, обставлена мебелью, взятой напрокат. У него были длинный фанерный стол, который опускался из стены, диван-кровать и различные стулья самых неправдоподобных размеров.

Альфред Крекенторп встретил их дружелюбно, но, как показалось инспектору, нервничал.

— Я заинтригован вашим приходом, — сказал он. — Что будете пить, инспектор Крэддок? — он вытащил несколько бутылок, предлагая напитки на выбор.

— Нет, спасибо, мистер Крекенторп.

— Неужто все так плохо? — Альфред засмеялся своей собственной маленькой шутке, а затем спросил о цели визита. Инспектор Крэддок стал задавать вопросы.

— Что я делал днем и вечером 20 декабря? Да откуда мне знать? Ведь прошло более трех недель.

— Ваш брат Гарольд сумел нам рассказать об этом дне во всех подробностях.

— Брат Гарольд — возможно. Но не брат Альфред. — А потом добавил с оттенком злобы. — Гарольд — счастливчик в нашей семье. Деловой человек, всегда занятый. У него находится время на все, и все делается вовремя. И если бы даже он совершил, — ну убийство, что ли? — то и оно было бы тщательно предусмотрено во времени и деталях.

— У вас есть определенные причины говорить такие вещи?

— О, нет. Просто взбрело вдруг в голову.

— Ну, а теперь расскажите о себе.

Альфред развел руками.

— Вот я и говорю, у меня совсем нет памяти на даты и места. Вот если бы вы спросили о рождественском дне, то я бы вам ответил. Тут есть за что зацепиться. Я точно знаю, где его провел. Мы провели его вместе с отцом в Брэкхемптоне. Он все время ворчал, как дорого ему обходится наш приезд. А если бы мы не приехали, то ворчал бы, что мы не думаем о нем. Вообще-то мы приезжаем ради нашей сестры.

— Так вы поступили и в этом году?

— Да.

— Но, к сожалению, ваш отец был болен, не так ли?

Крэддок умышленно вел разговор не о самом главном, поддавшись чисто профессиональному чувству.

— Он живет, как воробей, клюет понемногу, вечно занятый вопросами экономии, а тут вдруг плотно наелся и напился. Вот и результат.

— Только это?

— Конечно. А разве было что-то еще?

— Мне показалось, что врач был взволнован его болезнью.

— О, этот старый дурак Куимпер, — сказал Альфред с пренебрежением. — Зря слушаете его, инспектор, он большой паникер.

— Правда? А мне он показался человеком рассудительным.

— Он круглый дурак. Отец вовсе не инвалид. У него ничего страшного с сердцем, но он целиком подчиняется Куимперу. Естественно, когда отец действительно заболевает, то устраивает жуткую суету, заставляет Куимпера бегать туда и сюда, без конца забрасывает его вопросами. А в целом все выглядит смехотворно.

Альфред говорил с необычайным раздражением.

Крэддок некоторое время молчал довольно-таки многозначительно. Альфред заерзал, быстро взглянул на инспектора и нетерпеливо спросил:

— Так в чем же дело? Почему вы хотите знать, где я находился в пятницу три или четыре недели тому назад?

— Вы помните, что была пятница?

— Мне показалось, что вы так сказали.

— Может быть, — согласился инспектор Крэддок.

— Во всяком случае, я спрашиваю о пятнице 20 декабря.

— Почему?

— Обычные уточняющие вопросы.

— Чепуха! Вы узнали что-то еще о той женщине?

— Наши сведения пока неполные.

Альфред быстро взглянул на него.

— Я надеюсь, вас не ввела в заблуждение сумасбродная версия Эммы, будто убитая могла оказаться вдовой моего брата Эдмунда. Это полнейшая чепуха.

— А Мартина никогда не обращалась за чем-нибудь к вам?

— Ко мне? Упаси боже! Это выглядело бы смешно.

— Вы думаете, она обратилась бы к вашему брату Гарольду?

— Это более вероятно. Его имя часто встречается в газетах, он обеспеченный человек. Если бы она попыталась обратиться к нему, я бы не удивился. Но Гарольд такой же скряга, как и сам старик. Эмма, конечно, самая добросердечная из всей семьи. И к тому же она считалась любимицей Эдмунда. Но Эмма не легковерна, она очень быстро сообразила, что эта женщина могла оказаться подставной.

— Очень разумно, — сказал Крэддок. — А что, день, когда вы собрались вместе, назначили заранее?

— Мы должны были собраться вскоре после Рождества, в конце недели, 27-го… — Он замолчал.

— Ага, — сказал удовлетворенно Крэддок, — я вижу, некоторые даты все-таки оседают в вашей памяти!

— Так я говорю, что определенного дня никто не назначал.

— Но вы говорили о дне. Как вас понимать?

— Я действительно не могу вспомнить.

— И вы не можете сказать, что делали в пятницу 20 декабря?

— Простите, но все выскочило из головы.

— И у вас нет записной книжки или календаря, куда вы заносите время и дни назначенных встреч?

— Терпеть не могу таких вещей.

— Это была пятница перед Рождеством. Не так уж трудно вспомнить.

— Я играл в гольф, и даже с видимым успехом. — Альфред покачал головой. — Нет, за неделю да этого. Я, наверное, просто слонялся где-нибудь. У меня на это уходит масса времени. Я понял, что дела обычно лучше делаются в барах.

— Может быть, кто-нибудь из ваших друзей смог бы вам помочь?

Теперь Альфред казался более уверенным в себе.

— Я не могу сказать вам, что я делал в тот день, — сказал он. — Но я могу сказать, чего я не делал. Я никого не убивал в Длинном сарае.

— Для чего вы это говорите, мистер Крекенторп?

— Послушайте, дорогой инспектор, вы ведь занимаетесь расследованием убийства. И когда начинаете спрашивать, где я был в такой-то день и час, вы делаете упор на что-то определенное. Я бы хотел знать, почему вы выбрали день 20 декабря и время между обедом и полуночью. Может быть, кто-нибудь видел в тот день, как покойная входила в сарай? Она туда вошла, но никогда уже не вышла обратно. Или что-нибудь в этом роде?

Острый взгляд темных глаз пристально следил за инспектором Крэддоком, но тот не реагировал на вопросы Альфреда.

— Боюсь, что мы не можем сообщить вам ничего определенного, — сказал он вежливо.

— Полиция чересчур скрытничает.

— Не только полиция. Я думаю, мистер Крекенторп, что вы смогли бы вспомнить, что делали в ту самую пятницу. Но у вас, наверное есть свои причины, мешающие вспоминать об этом.

— На это вы меня не поймаете, инспектор. Конечно, очень подозрительно, что я не могу вспомнить, но так и есть на самом деле! Не могу! Хотя, подождите минутку. На той неделе перед Рождеством я ездил в Лидс и жил в гостинице недалеко от Таун-Холл. Никак не могу вспомнить ее названия, но вы легко выясните. Кажется, была как раз пятница.

— Мы проверим, — спокойно, без всяких эмоций сказал инспектор.

Он поднялся.

— Я очень огорчен, мистер Крекенторп, что вы не смогли помочь нам.

— И мне ужасно неприятно! Вот Гедрик имеет алиби, потому что он был на Ивице, Гарольд, у которого расписан каждый час для деловых свиданий и многолюдных обедов, тоже в силах оправдаться. И здесь же я, без какого бы то ни было алиби. Очень печально и глупо. Я уже говорил вам, что не занимаюсь убийствами. И к тому же, зачем мне убивать незнакомую женщину? Даже если она и вдова Эдмунда, то с какой целью нам убивать ее? Напротив, мы все бы радовалась, увидев, как приходится раскошеливаться отцу, выкладывать денежки, чтобы содержать жену Эдмунда и посылать его сына в приличную школу. Отец, конечно, был бы в ярости, но не смог бы из уважения к приличиям отказать им. Не хотите ли выпить перед тем, как идти, инспектор?

— Сэр, послушайте, что я скажу вам.

Инспектор Крэддок посмотрел на взволнованного сержанта.

— Что такое, Уэтералл?

— Я засек, сэр, этого парня. Я все пытался вспомнить, и вдруг меня осенило. Он был замешан в эту историю с консервами вместе с Дикки Роджерсом! Но тогда он ловко выпутался. И еще он был вместе с этими парнями из Сохо. Помните, дело о часах и итальянских золотых соверенах?

Конечно! Теперь Крэддок понял, почему лицо Альфреда казалось ему знакомым. Он стал притчей во языцех, но лишь на время, потому что доказать ничего не удалось. На Альфреде лежали подозрения в причастности к этим неблаговидным делам, но он сумел найти правдоподобные отговорки.

— Теперь становится кое-что ясно, — сказал Крэддок.

— Может быть, он?

— Нет, он не из тех, кто решится на убийство. Но зато очень понятно, почему он не мог доказать своего алиби.

— Да, для него же хуже.

— Не совсем уж глупо настойчиво заявлять, что ничего не помнишь, если не хочешь привлекать внимания к жизни, которую ведешь. Вроде тех интимных встреч на грузовике, переполненном парнями из банды Дикки Роджерса.

— Так вы думаете, что это не он?

— Я не могу сказать ничего определенного о ком-либо из братьев, — сказал инспектор Крэддок. — Надо еще крепко поработать, Уэтералл.

Вернувшись в комнату, Крэддок нахмурился и стал делать заметки в блокноте, лежавшем на столе.

«Убийца — высокий черноволосый человек!

Жертва? —

1) возможно, Мартина — подружка или вдова Эдмунда Крекенторпа;

2) возможно, Анна Стравинская. Выехала в Англию в подходящее для дела время. Исчезла в обусловленное время. Подходящий возраст и наружность, одежда и т. д. Никакого отношения не имеет к Рутерфорд-холлу. Возможно, первая жена Гарольда! (Двоеженство). Возможно, любовница (шантаж). Если связана с Альфредом, то и шантаж. Очевидно, имела сведения, которые могли упрятать его за решетку? Если Гедрик, то могла быть в связи с ним за границей. Париж? Балеарские острова?

Или

Жертва может быть Анной С., выдававшей себя за Мартину.

Или

Жертва — неизвестная женщина, убитая неизвестным убийцей.»

— Вернее всего, самое последнее, — сказал вслух Крэддок.

Он снова и снова печально перебирал факты. Далеко в этом деле не продвинешься, если не знаешь мотивов убийства. А пока все мотивы либо не отвечают требованиям ситуации, либо далеко не привлекательны. Вот если бы речь шла об убийстве старика Крекенторпа! Здесь уж было бы все ясно.

Что-то еще всплывало у него в памяти, и он делал заметки в своем блокноте:

«Спросить доктора К. о болезни на Рождество. Гедрик — алиби.

Расспросить мисс М. о слухах в последнее время».

Глава 16

Когда Крэддок приехал на Мэдисон-роуд, 4, он увидел там мисс Марпл и Люси Айлесбэроу. Вначале он заколебался, сумеет ли осуществить задуманный план, но потом решил, что Люси Айлесбэроу даже сможет стать его союзником.

После взаимных приветствий он с торжественным видом вытащил из портфеля три фунта стерлингов, потом добавил к ним три шиллинга и подвинул их через стол к мисс Марпл.

— Что это, инспектор?

— Гонорар за консультацию. Вы ведь являетесь нашим консультантом. Пульс, температура, реакция местных жителей, вероятные причины, руководившие убийцей. Я ведь всего лишь бедный полицейский практикант.

Мисс Марпл посмотрела на него, и в ее глазах загорелись лукавые огоньки. Он усмехнулся. Люси Айлесбэроу приоткрыла рот от изумления, а потом расхохоталась.

— До чего же вы интересный человек, инспектор Крэддок!

— Ну что вы! Я просто сегодня свободен от служебных обязанностей.

— Я говорила вам, что мы раньше встречались, — сказала мисс Марпл Люси. — Сэр Генри Клитеринг — его крестный отец, а мой старый друг.

— Хотите послушать, мисс Айлесбэроу, мнение моего крестного об этой женщине? Он представил мне мисс Марпл как самого превосходного сыщика, которого только создавал бог. Он говорил мне, чтобы я никогда не пренебрегал… э… пожилыми людьми. Он сказал, что старые дамы обычно могут сказать, что могло случиться, что должно было случиться и даже что именно случилось. А кроме того, они могут объяснить, почему та или иная… э… пожилая дама вдруг превосходит всех своим талантом.

— Понятно! — сказала Люси. — Это похоже на приветственный адрес.

Мисс Марпл порозовела, смутилась и казалась необычно польщенной.

— Милейший сэр Генри, — бормотала она, — он такой добрый. Честно говоря, я вовсе не такая умная, просто у меня есть знание человеческой натуры. Знаете, когда живешь в дерезне…

Потом добавила, уже с большим самообладанием:

— Конечно, я поставлена в невыгодное положение, потому что не была на месте преступления и не видела всех людей Рутерфорд-холла.

Люси казалась несколько смущенной таким заявлением, но Крэддок кивнул понимающе.

— Но вы ведь были там на чае? — спросил он.

— Да, конечно. Это так приятно. Я лишь немного расстроилась, что не увидела старого мистера Крекенторпа. Но нельзя же иметь сразу все!

— Вам кажется, что если бы вы увидели убийцу, то сразу бы узнали его? — спросила Люси.

— О нет, дорогая, строить догадки в таком серьезном деле, как убийство, плохо. Но просто необходимо наблюдать за определенными лицами и думать, кого они напоминают.

— Как, например, Гедрик или управляющий банком?

Мисс Марпл поправила ее:

— Как сын управляющего банком, дорогая. Сам мистер Ид больше похож на мистера Гарольда; очень собранный человек, но слишком большой любитель денег. Он относится к тому типу людей, которые сделают все во избежание скандала.

Улыбнувшись, Крэддок спросил:

— А Альфред?

— Это Дженкинс в гараже, — ответила сразу же мисс Марпл. — Он хорошо присваивает себе части от автомашин, но обычно делает подмену. Поломанный домкрат он поменяет на новый. И не очень честно поведет себя, если вам нужен аккумулятор. Хотя я не очень хорошо понимаю все эти детали. А вот Эмма, — задумчиво продолжала мисс Марпл, — очень напоминает мне Джеральдину Уэбб; всегда такая спокойная, безвкусно одетая и очень запуганная своей пожилой матерью. Для всех явилось сюрпризом, когда, посла скоропостижной смерти матери, Джеральдина, став обладательницей изрядной суммы денег, уехала, сделав себе новую прическу. Она отправилась в путешествие по морю, а вернулась уже женой очень симпатичного адвоката. У них теперь двое детей.

Сравнение показалось довольно прозрачным. Люси, немного смутившись, спросила:

— Все только что сказанное должно относиться к замужеству Эммы? По-моему, замужество Эммы очень огорчит ее братьев.

Мисс Марпл кивнула.

— Да, — сказала она, — это очень похоже на всех мужчин. Они совершенно не способны видеть, что происходит у них под носом. Я думаю, что вы и сами много не разглядели.

— Не разглядела, — призналась Люси. — Я просто не думала ни о чем подобном. Оба они показались мне такими…

— Такими старыми? — спросила мисс Марпл, чуть улыбнувшись. — Но ведь доктору Куимперу чуть больше сорока. И хотя у него поседели виски, он определенно жаждет семейной жизни. И Эмме Крекенторп под сорок, она не слишком стара, чтобы выйти замуж и создать семью. Жена доктора, как я слышала, умерла совсем молодой после родов.

— Да, Эмма как-то говорила об этом.

— Доктор очень одинок, — сказала мисс Марпл. — Занятому, много работающему врачу нужна жена симпатичная и не очень молодая.

— Послушайте, дорогая, — сказала Люси. — Мы что же, расследуем преступление или занимаемся сватовством?

В глазах у мисс Марпл появилось лукавство.

— Боюсь, что я слишком романтична. Очевидно, потому, что я старая дева. Знаете, дорогая Люси, что касается вас, то вы уже выполнили условие нашего договора. И если вы теперь действительно хотите поехать за границу, то у вас есть еще время для небольшой поездки.

— Уехать из Рутерфорд-холла? Никогда! Теперь я превратилась в настоящего сыщика. Стала такая же, как мальчишки; они все свое время посвящают поискам улик. Вчера они обшарили весь мусорный ящик. Это ведь так противно! И, к тому же, они совершенно не представляют, что именно надо искать. Но если они с триумфом прибегут к вам, инспектор Крэддок, с клочком бумаги, на котором написано: «Мартина, если вам дорога жизнь, не подходите близко к Длинному сараю», то знайте, что я сжалилась над ними и спрятала такую записку в свинарнике.

— А почему в свинарнике, дорогая? — спросила мисс Марпл с интересом. — Разве Крекенторпы держат свиней?

— О, нет, теперь уже нет. Просто… я иногда хожу туда.

И Люси почему-то вдруг покраснела. Мисс Марпл смотрела на нее со все возрастающим интересом.

— А кто сейчас остался в доме? — спросил Крэддок.

— Только Гедрик, да Брайен приехал на уик-энд. Гарольд и Альфред приедут завтра, сегодня утром они звонили по телефону. У меня создалось впечатление, что вы поместили кошку среди голубей, инспектор Крэддок.

Крэддок улыбнулся.

— Я немножко разволновал их. Просил дать отчет о том, чем они занимались в пятницу, 20 декабря.

И они сделали это?

— Гарольд смог, а Альфред не смог или не захотел.

— Мне кажется, что доказать свое алиби — дело чрезвычайно трудное, — сказала Люси. — Время, место, число… Должно быть, нелегко и вам все это проверить.

— Да, нужно время и терпение, но нам это удается. — он посмотрел на часы. — Я сейчас еду в Рутерфорд-холл переговорить с Гедриком, но прежде я хотел бы поймать доктора Куимпера.

— Вы будете там как раз вовремя, он заканчивает хирургический прием около половины седьмого. А я должна ехать обратно и заняться обедом.

— Мне бы очень хотелось знать ваше мнение, мисс Айлесбэроу, что думают члены семьи о Мартине, что они говорят между собой о ней?

Люси с живостью ответила:

— Все они сердиты на Эмму за то, что она пошла и рассказала вам о письме. И на доктора Куимпера тоже, потому что, кажется, он уговорил ее сделать этот шаг. Гарольд и Альфред думают, что это подделка, Гедрик тоже думает, что это был обман, но он относился к письму не так серьезно, как два другие брата. А Брайен, напротив, считает, что все очень достоверно.

— Почему?

— Брайену это, пожалуй, даже нравится. Он считал, что Мартина — жена Эдмунда, вернее, его вдова, и ей вдруг пришлось срочно вернуться во Францию, но рано или поздно они о ней еще услышат. Тот факт, что она до сих пор ничего не написала, кажется ему вполне естественным, потому что он сам никогда не пишет писем. Брайен очень милый; он похож на собаку, которая хочет, чтобы ее вывели погулять.

— А вы выводите его погулять, дорогая? — спросила мисс Марпл. — И наверное, в свинарник?

Люси потупилась.

— Ну да, в доме так много джентльменов, и они все приезжают и уезжают, — проговорила в задумчивости мисс Марпл.

Когда мисс Марпл произносила слово «джентльмены», она вкладывала в него все значение, которым оно было наделено в эпоху королевы Виктории, предшествовавшей времени, в котором жила она сама. И сразу можно было себе представить энергичного, чистокровного и, очевидно, с бакенбардами мужчину, иногда безнравственного, но всегда галантного и почтительного с дамой.

— Вы такая хорошенькая девушка, — продолжала она, оценивая достоинства Люси. — Я думаю, что они удостаивают вас своим вниманием в достаточной мере, не так ли?

Люси зарделась. Воспоминания пронеслись у нее в памяти: Гедрик, прислонившийся к стене свинарника; Брайен, печально сидящий на кухонном столе, пальцы Альфреда, прикоснувшиеся к ней, когда он помогал ей убирать чашки после кофе.

— Все джентльмены, — сказала мисс Марпл тоном человека, говорящего о чужом и опасном, — в чем-то очень сходны между собой, далее если они и очень старые…

— Дорогая, — воскликнула Люси, — сотню лет назад вас бы сожгли на костре как колдунью!

И она рассказала, как старик Крекенторп делал ей намеки, чтобы она вышла за него замуж.

— А вообще-то говоря, — сказала Люси, — они все сделали то, что вы называете авансами, в той или иной мере. Гарольд весьма корректно предложил мне выгодное денежное место в Сити. Я не думаю, что главную роль в этом сыграла моя привлекательная внешность. Кажется, они думают, будто я знаю больше, чем на самом деле.

Она засмеялась. Но инспектору Крэддоку рассказ Люси не показался смешным.

— Будьте осторожны, — предупредил он. — Они могли убить вас вместо того, чтобы делать подобные предложения.

— Да, это гораздо проще, — согласилась Люси.

Потом она, чуть вздрогнув, сказала:

— Не забывайте о том, что мальчики настолько увлеклись поисками, что это может показаться их очередной игрой. Но это не игра.

— Нет, — сказал мисс Марпл. — Убийство — не игра.

— А разве мальчики не собираются возвращаться в колледж в ближайшее время?

— Да, на будущей неделе. Завтра они едут домой к Джеймсу Стоддат-Уэсту и там проведут последние дни каникул.

— Я рада этому, — сказала мрачно мисс Марпл. — Мне бы не хотелось, чтобы случилось непредвиденное, пока они здесь.

— Вы хотите сказать, что может случиться непредвиденное со стороны Крекенторпа? Вы думаете, что он следующий на очереди?

— О, нет, — ответила мисс Марпл. — С ним все будет в порядке. Я говорю о мальчиках!

— О мальчиках?

— Да, об Александре.

— Но как же так?..

— Они повсюду все высматривают, они ищут улики. Мальчики любят загадочное, но это увлечение может оказаться опасным.

Крэддок внимательно посмотрел на мисс Марпл.

— Так, значит, вы не верите, что убийство неизвестной женщины неизвестным мужчиной можно отнести к случаю? Значит, вы, мисс Марпл, определенно связываете преступление с Рутерфорд-холлом?

— Да, я думаю, что здесь налицо прямая связь.

— Единственно, что мы знаем об убийце, то, что он высокий, темноволосый мужчина. Это утверждала ваша приятельница, и это единственное, что нам о нем известно. И, знаете, в день следствия я вышел из здания суда и увидел всех трех братьев. Они ждали автомобиль и стояли на тротуаре ко мне спинами. Я был поражен, насколько они выглядят одинаково в теплых шубах. Трое высоких, темноволосых мужчин. И все же на самом деле они все трое совершенно разные. — Он вздохнул. — И это очень усложняет наше расследование.

— Я вот все думаю, — сказала тихо мисс Марпл, — что обстоятельства намного проще, чем мы предполагаем. Убийства часто бывают чрезвычайно простыми, если совершены с очевидно корыстными целями.

— А вы верите в таинственную Мартину, мисс Марпл?

— Я готова поверить, что Эдмунд Крекенторп или женился, или собирался жениться на девушке по имени Мартина. Эмма Крекенторп показывала вам письмо Эдмунда. И насколько я понимаю, Эмма Крекенторп совершенно не способна подстроить историю с письмами. Да и к чему ей это?

— Но если допустить существование Мартины, — сказал в задумчивости Крэддок, — то тогда выявляется существенная причина. Если появится Мартина с сыном, то уменьшится наследство самих Крекенторпов, хотя не настолько, чтобы из-за этого пойти на убийство. Правда, все они в затруднительном материальном положении.

— Даже Гарольд? — спросила Люси скептически.

— Да, даже Гарольд Крекенторп, который выглядит весьма респектабельным, на поверку оказался не таким уже преуспевающим и обеспеченным финансистом. Он изо всех сил карабкается, затыкая прорехи, и ввязывается в довольно непривлекательные дела. Крупная сумма денег и как можно скорее — вот что может спасти его от краха.

— Но если так, то… — начала было Люси и замолчала.

— Что вы сказали, мисс Айлесбэроу?

— Я знаю, дорогая, — сказала мисс Марпл. — Вы считаете, что убийство произошло по ошибке.

— Да, смерть Мартины ничего не даст ни Гарольду, ни одному из братьев. Пока…

— Пока жив Лютер Крекенторп, совершенно верно. Это приходило и мне в голову. А мистер Крекен-торп-етарший, как я поняла, чувствует себя намного лучше, чем думают остальные.

— Он проживет еще много лет, — сказала Люси к нахмурилась.

— И что еще? — спросил Крэддок подбадривающим тоном.

— Он сильно болел на Рождество, — продолжала Люси, — и говорил, что доктор устроил по этому поводу невероятную панику. «Кажется, меня отравила именно шумиха, которую он поднял», — так он утверждал.

Люси взглянула на Крэддока в ожидании ответа.

— Да, — сказал Крэддок, — об этом я хотел поговорить с доктором Куимпером.

— Ну, я должна идти, — поднялась Люси. — О господи, как уже поздно!

Мисс Марпл отложила вязание и взяла журнал «Таймс» с кроссвордом, уже наполовину разгаданным.

— Как бы мне хотелось иметь словарь! — тихо сказала она. — «Тонтина» и «Токая» — я всегда путаю эти слова. Одно из них, кажется, означает название венгерского вина?

— Венгерское вино называется «Токай», — сказала Люси уже в дверях. — Но в одном слове пять букв, а в другом — семь. Какое вам подходит?

— О, я думаю совсем не о кроссворде, — быстро ответила мисс Марпл. — Это у меня в мыслях.

Инспектор Крэддок пристально посмотрел на нее, потом попрощался и вышел.

Глава 17

Инспектору Крэддоку пришлось подождать, пока доктор Куимпер заканчивал вечерний прием. Когда доктор вышел к нему, вид у него был усталый и расстроенный. Он предложил Крэддоку что-нибудь выпить и, когда тот согласился, налил ему и себе.

— Несчастные, — сказал он, садясь на старый потертый стул. — Такие пугливые и такие глупые. Сегодня пришла женщина, которой следовало показаться год тому назад. Тогда ее можно было с успехом оперировать, а теперь слишком поздно. Это меня сводит с ума. Действительно, люди — необычная смесь героизма и свинства. У этой женщины уже начинается агония, а она переносит боль без единого слова, потому что слишком боялась прийти и убедиться, что подозрения о болезни — сущая правда. Но есть и такие, кто зря отнимает время: у них, видите ли, распух мизинец, и они приходят к страшной мысли, что у них рак. А на самом деле — всего-навсего обыкновенное обморожение! Впрочем, не обращайте на меня внимания. Я, кажется, уже излил душу, и мне стало легче. По какому вопросу вы хотели меня видеть?

— Прежде всего я должен вас поблагодарить за ваш совет мисс Крекенторп прийти и показать мне письмо, написанное якобы вдовой брата.

— А получилось что-нибудь неладное? Вообще я не очень советовал ей идти с письмом. Она сама хотела и очень нервничала. Вот ее драгоценные братья и пытались ее отговорить.

— А почему?

Доктор пожал плечами.

— Наверное, боялись, что письмо может оказаться действительным.

— Вы считаете, что письмо подлинное?

— Понятия не имею. Я даже как следует не видел его. Просто я считаю, что писал письмо человек, знавший все факты, пытаясь разведать обстановку и надеясь сыграть на чувствах Эммы. Вот здесь-то и крылся настоящий просчет. Эмма — не простачок. Она не станет прижимать к груди незнакомую ей невестку, не задав предварительно нескольких практических вопросов.

Потом доктор с любопытством спросил:

— А почему вы спрашиваете мое мнение? Я ведь к этому событию не имею никакого отношения.

— Вообще-то я пришел спросить вас совершенно о другом, но даже и не знаю, с чего начать.

Доктор Куимпер казался явно заинтересованным.

— Я знаю, что не так уж давно, на Рождество, у мистера Крекенторпа случился довольно тяжелый приступ болезни.

Крэддок заметил, что лицо доктора сразу же изменилось. Оно посуровело.

— Да.

— Кажется, какое-то расстройство желудка?

— Да.

— Трудный случай… Мистер Крекенторп хвастается своим здоровьем и собирается пережить большинство членов своей семьи. Он обратился к вам… Простите, доктор, но…

— Да ничего, ничего. Я не очень обижаюсь, когда узнаю мнение обо мне моих пациентов.

— Он говорит, что вы всегда создаете панику и суетитесь напоказ из-за пустяков.

Куимпер улыбался.

— Он говорил, что вы замучили его расспросами не только о том, что он ел, но даже о том, кто готовил пищу и кто ее подавал.

Теперь доктор уже не улыбался. Лицо его снова стало серьезным.

— Продолжайте, — сказал он.

— Он по этому поводу выразился так: «Доктор разговаривал со мной так, будто думал, что кто-то меня отравил».

Наступило молчание. Доктор Куимпер ответил не сразу. Он встал со стула и несколько раз прошелся по комнате. Наконец остановился около Крэддока.

— Так чего же вы, черт возьми, от меня ждете? Неужели вы думаете, что врач в состоянии ответить на всякого рода обвинения, которые то там, то тут расшвыриваются некоторыми людьми без достаточных на то оснований?

— Я только хотел спросить, совсем не для занесения в протокол, не приходила ли вам в голову мысль об отравлении?

Доктор Куимпер ответил уклончиво:

— Старик Крекенторп всегда довольно умерен в еде. Только когда семья собирается вместе, Эмма увеличивает рацион. В результате у старика начинается гастроэнтерит, или воспаление кишок. И все симптомы были сходны с этим диагнозом.

Крэддок упорствовал, продолжая настаивать на своем.

— Так, понимаю. А вы такими симптомами вполне удовлетворились? Вы совсем не были… ну, скажем, удивлены?

— Хорошо, хорошо, я действительно был очень удивлен. Это вас устраивает?

— Это меня заинтересовывает, — сказал Крэддок. — А что, в частности, вы подозревали или чего опасались?

— Желудочные болезни очень разнообразны, конечно. Но в данном случае симптомы более соответствовали, скажем, мышьяковому отравлению, чем просто гастроэнтериту. Однако, знайте, что эти два случая очень сходны. Врачи более опытные, чем я, ошибались в распознавании мышьякового отравления и давали свое заключение вполне добросовестно.

— А что вы узнали в результате расспросов?

— Оказалось, мои подозрения не могли быть правдой. Мистер Крекенторп уверял, что у него и раньше случались такие приступы и по той же самой причине — происходили, когда он употреблял много жирной пищи.

— Это значит, в то время, когда дом был полон людей? Когда собиралась вся семья? Или когда наезжали гости?

— Да, и мне это показалось достаточно убедительным. Но, говоря откровенно, мистер Крэддок, я не остался спокойным. Я пошел дальше, написав письмо доктору Моррису. Он мой старший партнер и отошел от дела вскоре после того, как я присоединился к нему. Раньше, до меня, Крекенторп был его пациентом. Я спросил в письме, были ли у старика раньше случаи отравлений.

— И что же вам ответил доктор Моррис?

Куимпер усмехнулся.

— Он сделал мне выговор. Одним словом, он мне сказал, чтобы я не был набитым дураком. Так вот, — он пожал плечами, — возможно, я действительно был набитым дураком.

— Сомневаюсь, — задумчиво произнес Крэддок. Он решил выложить свои карты.

— Откинув в сторону всякую осторожность, доктор, скажем так: есть люди, которые от смерти Лютера Крекенторпа получат значительную выгоду.

Доктор кивнул, соглашаясь с Крэддоком.

— Крекенторп — старик, но крепкий и здоровый. Он ведь может дожить лет до девяноста?

— Вполне. Он живет сейчас, думая только о самом себе. А организм у него здоровый.

— А его сыновья и дочь чувствуют себя стесненно и живут в нужде?

— Ну, уж Эмму вы в это дело не впутывайте. Она не отравительница. Со стариком происходят такие вещи, лишь когда в доме есть еще кто-то, а не тогда, когда Эмма и старик одни.

«Это может оказаться простым элементарным расчетом со стороны Эммы», — подумал инспектор, но из предосторожности промолчал. Он тщательно подбирал слова для продолжения разговора.

— Конечно, я не специалист в подобных делах, но если предположить в качестве гипотезы, что мышьяк был применен, то не считаете ли вы, что старику Крекенторпу просто повезло и он удачно выпутался из беды?

— Видите ли, — возразил доктор, — именно это и заставило меня поверить, что я, как сказал доктор Моррис, просто набитый дурак. Понятно, перед нами не тот случай, когда небольшие дозы мышьяка применяются регулярно, что является классической формой медленного мышьякового отравления. Крекенторп никогда не страдал хроническими заболеваниями желудка. Как бы там ни было, сильные простуды, которые с ним иногда случаются, не вызваны мышьяком. Но если уж предположить, что заболевания выглядят странными, то можно заподозрить, что отравитель только время от времени подмешивает к пище мышьяк, хотя это и неразумно.

— Вы хотите сказать, что неразумно давать несоответствующую дозу?

— Да, именно. Организм Крекенторпа настолько сильный, что доза, способная свалить другого, на него совершенно не влияет. Нужно принимать во внимание индивидуальную идеосинкразию, то есть способность отдельной личности переносить яд. Однако, можно предположить, что в последний раз отравитель, если у него сверхтерпеливый характер, мог усилить дозу. Почему он этого не сделал? Так вот, может быть, никакого отравителя и не существует? И всему виной моя проклятая фантазия от начала до конца!

— Да, — согласился с ним инспектор, — похоже, что в ваших подозрениях нет здравого смысла.

— Инспектор Крэддок!

Настойчивый шепот заставил инспектора вздрогнуть. Он только что подошел к входной двери и собирался позвонить. Александр и его друг Стоддат-Уэст вышли из тени.

— Мы слышали, как подъехала машина, и решили перехватить вас.

— Так давайте вместе войдем в дом, — Крэддок снова потянулся к звонку, но Александр вцепился в рукав его пальто.

— Мы нашли улику, — выдохнул он.

— Да, мы нашли улику, — как эхо, повторил Стоддат-Уэст.

«Проклятая девчонка» — зло подумал Крэддок.

— Прекрасно, — сказал он вслух. — Давайте, войдем в дом и посмотрим.

— Нет, нет, — запротестовал Александр. — Я уверен, что нам помешают. Пойдемте в шорный сарай. Мы вас туда проводим.

Почти не желая этого, Крэддок разрешил проводить себя за угол дома. Стоддат-Уэст распахнул тяжелую дверь, протянул руку к выключателю и зажег довольно тусклую лампочку. Шорный сарай, когда-то верх совершенства Викторианской эпохи, ее строгости и красоты, теперь пребывал в довольно жалком состоянии, представляя собой сборище не нужных никому вещей: сломанные садовые скамьи, старые поломанные садовые инструменты, огромная, отслужившая свой век косилка, ржавые пружинные матрасы, гамаки и рваные теннисные сетки.

— Мы здесь часто бываем, — сказал Александр. — Только тут и можно почувствовать себя самим собой.

И действительно, здесь видны были следы их пребывания. Развалившиеся матрасы составлены так, что образовывали нечто вроде дивана, на старом поломанном столе стояла большая железная банка с шоколадным печеньем, валялись огрызки яблок, коробка из-под конфет и какая-то головоломная конструкция из выпиленных дощечек.

— Это действительно настоящая улика, сэр, — сказал оживленно Стоддат-Уэст, и глаза его заблестели за стеклами очков. — Мы нашли это сегодня днем.

— Много дней искали. И в траве…

— И в зарослях кустарника.

— Мы облазили все мусорные ящики…

— А знаете, между прочим, в них есть страшно занимательные и интересные вещи…

— А потом мы добрались до котельной…

— Старик Хилмэн держит там огромную оцинкованную бадью, полную ненужной бумаги…

— Вот там-то мы и нашли.

— Нашли что? — прервал Крэддок этот дуэт.

— Улику. Осторожно, Стоддат, надень сначала перчатки.

С важностью профессионала из лучших детективных романов Стоддат вытащил пару довольно грязных перчаток, надел их и уж потом вынул из кармана кассету от фотопленки. Из кассеты с огромными предосторожностями извлек измятый и запачканный землей конверт, который торжественно и вручил инспектору. От волнения у обоих мальчиков захватило дыхание. Крэддок взял конверт с неменьшей торжественностью. Ему нравились мальчишки, и он готов был поддаться их настроению и воодушевлению.

Письмо прислали по почте, внутри конверта ничего не оказалось; это просто был рваный конверт с адресом: «Элверст Крезент, дом 126, квартира 10. Миссис Мартина Крекенторп».

— Вот видите? — прошептал Александр, еле дыша. — Значит, она приезжала сюда, эта француженка, жена дяди Эдмунда. Я хочу сказать, та самая, из-за которой поднялся такой шум. Она, должно быть, действительно находилась здесь и где-то уронила этот конверт. Вот и получается, что…

Стоддат-Уэст перебил его:

— Получается, что она именно та, которую убили.

Они ждали, взволнованные. Крэддок вел себя мужественно.

— Возможно, очень возможно, — сказал он.

— Улика ведь важная, правда?

— Вы снимете отпечатки пальцев с конверта, да, сэр?

— Конечно, — подтвердил Крэддок.

Стоддат-Уэст глубоко вздохнул.

— Настоящая удача для нас, верно? — спросил он. — И к тому же, в самый последний день.

— Последний день?

— Да, — сказал Александр. — Завтра я уезжаю в гости к Стоддат-Уэсту, там мы проведем последние дни каникул. Родители Стоддата купили чудесный дом. В стиле эпохи королевы Анны, ведь так?

— Вильяма и Мэри, — поправил его Стоддат-Уэст.

— Мне казалось, твоя мать говорила…

— Моя мама — француженка. Она не очень хорошо разбирается в английской архитектуре.

— Но твой отец говорил, что дом построили…

Крэддок внимательно разглядывал конверт. Очень остроумно поступила Люси Айлесбэроу. Но могла ли она подделать почтовую печать? И зачем? Он поднес конверт поближе к глазам, но свет от лампочки был очень тусклый. Конечно, для мальчиков это большое удовольствие, но ему это все кажется немного странным. Люси — до чего же досадно — не обратила внимание на этот уголок конверта. Вот если бы конверт был не поддельным, то тогда надо было бы срочно предпринять меры. Там ведь было…

Около него горячо и со знанием дела обсуждались вопросы архитектуры, но он ничего не слышал.

— А ну-ка, мальчики, — сказал он. — Пойдемте в дом. Вы очень нам помогли.

Глава 18

Крэддок в сопровождении мальчиков вошел в дом через черный ход. Похоже, это был их обычный способ проникновения. Кухня сверкала чистотой. Люси в белом фартучке раскатывала тесто. Брайен Истлеу стоял, прислонившись к кухонному шкафу с посудой, и наблюдал за Люси с какой-то собачьей преданностью.

— Хэлло, отец, — сказал доброжелательно Александр. — Ты опять здесь?

— Мне здесь нравится, — ответил Брайен и добавил, — мисс Айлесбэроу ничего не имеет против.

— О, конечно, ничего не имею против, — сказала Люси. — Добрый вечер, инспектор Крэддок.

— Пришли, чтобы и на кухне произвести обыск? — спросил Брайен с интересом.

— Не совсем так. Мистер Гедрик Крекенторп еще не уехал?

— Он здесь. Вы хотите видеть его?

— Да, если можно. Я хотел бы поговорить с ним.

— Пойду, посмотрю, дома ли он, — сказал Брайен, — Гедрик мог выйти погулять по окрестностям.

Он, наконец, отошел от кухонного шкафа.

— Благодарю вас, Брайен, — обратилась к нему Люси. — У меня руки в тесте, а то бы я сама сходила.

— А что вы готовите? — спросил Стоддат-Уэст заинтересованно.

— Персиковый пирог.

— Здо-ор-рово, — обрадовался Стоддат-Угст. — Я ужасно проголодался.

Мальчики, как по уговору, вскочили и выбежали из кухни.

— Они просто как перелетная саранча, — посмотрела им вслед Люси.

— Я вас поздравляю, — обратился Крэддок к Люси.

— С чем?

— С вашей изобретательностью.

Крэддок вытащил конверт.

— Очень здорово сделано, — сказал он.

— О чем вы говорите?

— Об этом, моя дорогая девушка, об этом самом.

Он протянул конверт Люси. Она уставилась на него ничего не понимающим взглядом. Крэддок вдруг почувствовал замешательство.

— Разве не вы подделали эту улику? И не вы подложили ее в котельную, чтобы мальчишки смогли ее найти? Ну, отвечайте быстро!

— Я не имею ни малейшего представления, о чем идет речь, — сказала Люси. — Вы хотите сказать, что…

Крэддок быстро спрятал конверт в карман, потому что послышались шаги Брайена.

— Гедрик в библиотеке, — сказал он. — Идите туда.

Истлеу вновь занял свое место около кухонного шкафа. Инспектор Крэддок направился в библиотеку.

Гедрик Крекенторп казался обрадованным, увидев инспектора.

— Вы все еще что-то разыскиваете? — спросил он.

— Как идут дела?

— Можно считать, что мы немного продвинулись вперед, мистер Крекенторп.

— Вы опознали труп?

— Не совсем, но у нас есть определенная версия.

— Очень хорошо.

— Исходя из сведений, полученных нами в самое последнее время, мы хотим взять несколько показаний. Я начинаю с вас, мистер Крекенторп, раз уж вы здесь.

— Я здесь долго не пробуду. Через денек-другой улетаю к себе на Ивицу.

— Тогда, очевидно, я пришел вовремя.

— Ну что ж, начнем.

— Я хотел бы получить детальный отчет о том, где вы были и что делали в пятницу 20 декабря.

Гедрик быстро взглянул на инспектора, потом откинулся в кресле, зевнул с видом полнейшего безразличия и сделал вид, что пытается вспомнить тот день.

— Значит, так. Я уже говорил вам, что был на Ивице. Вся беда в том, что там один день очень похож на другой. Утром я рисовал, с трех до пяти «сиеста», как там называют полуденный отдых. Возможно, я делал этюды, если свет был подходящим. Потом аперитив с мэром или доктором в кафе на Пьяццо. Потом случайная, наспех выбранная еда. Большую часть вечера я провожу в баре Скотти с друзьями из мелких буржуа. Этого достаточно?

— Я хотел бы знать правду, мистер Крекенторп.

Гедрик даже привстал.

— Знаете, инспектор, ваше замечание звучит более чем угрожающе.

— Не думаю. Вы мне сказали, мистер Крекенторп, что вылетели с Ивицы 21 декабря и прибыли в Англию в тот же день?

— Так и было, Эмма! Где ты, Эмма?

Эмма Крекенторп вошла в библиотеку из боковой двери, соединявшей кабинет с будуаром. Она вопрошающе переводила взгляд то на Гедрика, то на инспектора.

— Послушай, Эм. Я приехал в субботу перед Рождеством? И прямо из аэропорта?

— Да, — сказала Эмма удивленно. — Ты приехал перед обедом.

— Вот, пожалуйста, — сказал Гедрик инспектору.

— Вы, очевидно, считаете нас за дураков, мистер Крекенторп, — сказал спокойно инспектор. — Вы же знаете, что мы все можем проверить. Я думаю, если вы покажете свой паспорт…

Он выжидающе замолчал.

— Не знаю, куда задевался этот проклятый паспорт, — засуетился Гедрик, — сегодня целое утро искал его, хотел переслать в контору Кука…

— Надеюсь, вы сумеете отыскать его, мистер Крекенторп. Но, вообще-то говоря, необязательно. В моих руках документы, в которых значится, что вы прибыли в Англию вечером 19 декабря. Может быть, теперь вы расскажете, где находились с этого времени до обеда 21 декабря, когда прибыли в этот дом?

Гедрик позеленел от злости.

— Что за дьявольская жизнь настала! — воскликнул он гневно. — Все эти канцелярские штучки и заполнение дурацких бланков! Вот что происходит, когда в государстве царит бюрократия. Больше уже нельзя делать то, что хочется, и ездить туда, куда нравится. Обязательно тебе зададут кучу вопросов. Но почему все-таки поднялся шум вокруг этого 20 декабря? Что в нем особенного, в этом дне?

— Мы думаем, что в этот день произошло убийство. Вы, конечно, можете отказаться отвечать на мои вопросы, но…

— Кто сказал, что я отказываюсь отвечать? Дайте хоть подумать. Когда проходило следствие, у вас было смутное представление о дате убийства. Что нового произошло с тех пор?

Крэддок не ответил. Гедрик, многозначительно взглянув в сторону Эммы, предложил:

— Может быть, нам лучше пройти в другую комнату?

Эмма быстро спохватилась:

— Я вас оставлю здесь одних, — выходя из двери, она обернулась. — Знаешь, Гедрик, все это очень серьезно. Если 20 декабря действительно день убийства, то тебе лучше всего подробно рассказать инспектору о том, что ты делал 20 декабря.

И она вышла, плотно закрыв за собою дверь.

— Молодчина наша Эмма, — сказал Гедрик. — Ну, теперь, когда она ушла, я признаюсь, что уехал с Ивицы действительно 19 декабря. Собирался остановиться на несколько дней в Париже и попировать там с друзьями где-нибудь в злачном местечке. Но случилось так, что в самолете рядом со мной оказалась очень привлекательная женщина… Одним словом, то, что надо. Не вдаваясь в подробности, скажу, что мы вышли из самолета вместе. Она спешила обратно в Соединенные Штаты, но хотела провести пару вечеров в Лондоне; у нее там были какие-то дела, и вообще… Мы прилетели в Лондон 19 декабря и остановились в гостинице «Кингсуэйпалас». ото я вам сообщаю на тот случай, если вы сами еще этого не выяснили. Я назвался Джоном Брауном.

— Ну, а 20 декабря?

Гедрик скорчил гримасу.

— Все утро прошло в ужасном похмелье.

— А день? После трех часов и дальше?

— Сейчас вспомню. Вы понимаете, я бродил, как лунатик. Зашел в Национальную галерею, посмотрел картины — очень прилично для джентльмена, да? Видел фильм «Рябина в парке». У меня страсть к вестернам, а этот оказался просто потрясающим… Потом пропустил пару стаканчиков в баре и завалился спать в гостинице. Около десяти я вместе со своей приятельницей вышел из гостиницы и сделал обход нескольких тепленьких мест. Я даже толком не помню, как они назывались; кажется, одно называлось «Прыгающая лягушка». Она-то их знала! Прилично поужинали, и, говоря по правде, смутно помню остальное. Проснулся на следующее утро с еще большей головной болью. Моя спутница упорхнула, чтобы вовремя попасть на самолет, а я вылил себе на голову холодной воды, зашел в аптеку, купил какое-то дьявольское зелье, выпил его и направился сюда, в Рутерфорд-холл, сделав вид, будто я из аэропорта. Решил, что нет смысла расстраивать Эмму. Вы ведь знаете женщин. Всегда обижаются, если не едешь прямо домой. И мне даже пришлось занять у нее денег, чтобы заплатить за такси. У меня не осталось ни гроша. А старика о деньгах просить бессмысленно. Он бы все равно не дал. Жадный, старый черт! Ну что, инспектор, теперь вы удовлетворены?

— Может ли ваш рассказ быть подтвержден, мистер Крекенторп? Ну, скажем, в период от трех до семи часов?

— Вряд ли, как мне кажется, — ответил Гедрик весело. — Я ведь заходил в Национальную галерею, где служители смотрят на вас отсутствующим взглядом, и в переполненный кинотеатр. Нет, вряд ли.

В комнату вернулась Эмма, держа в руках записную книжку.

— Вы хотели знать, что каждый из нас делал 20 декабря, так ведь, инспектор Крэддок?

— Хм, да, пожалуй, мисс Крекенторп.

— Я вот только что просмотрела книжку, куда заношу время своих встреч и приглашений. 20 декабря я ездила в Брэкхемптон на собрание членов фонда для восстановления церквей. Оно закончилось около часу дня. Потом я обедала с леди Адингтон и мисс Бартлетт, которые тоже являются членами фонда, в кафе «Кэдена». После обеда пошла купить кое-что к Рождеству. Я заходила в магазин «Гринфорд и Лайелл», обувной магазин Свифта. Без четверти пять завернула в чайную Грин-Шэмрок выпить чаю, а потом отправилась на железнодорожную станцию встречать Брайена, который приезжал поездом. Домой вернулась около шести часов вечера и застала отца в очень плохом настроении. Мисс Харт, которая должна была прийти во второй половине дня и напоить его чаем, так и не явилась. Он настолько рассердился, что закрылся у себя в комнате, не пустил меня к себе и даже не стал разговаривать. Он не любит, когда я оставляю дом после полудня, но я считаю себя вправе иногда делать это.

— Значит, два ваших брата приехали позже?

— Альфред приехал поздно вечером в субботу. Он говорит, что несколько раз звонил мне по телефону в тот день, но меня не было дома; отец, если сердит, никогда не подходит к телефону. А брат Гарольд приехал лишь в канун Рождества.

— Спасибо, мисс Крекенторп.

— Мне хотелось спросить вас… — Эмма колебалась. — Наверное, выяснились новые обстоятельства, вынудившие вас заинтересоваться такими подробностями?

Крэддок вынул из кармана кассету, кончиками пальцев извлек из нее конверт.

— Не дотрагивайтесь, пожалуйста. Вы не узнаете?

— Но… — Эмма уставилась на инспектора, совершенно сбитая с толку. — Я отправила это письмо Мартине.

— Охотно вам верю.

— Но каким образом оно очутилось у вас? Разве она?.. Вы нашли ее?

— Очень возможно, что мы ее нашли. А конверт обнаружен здесь.

— В доме?

— Около дома.

Значит, она действительно приезжала сюда. Она… Получается, что там, в саркофаге, нашли Мартину?

— Весьма вероятно, мисс Крекенторп, — сказал тихо Крэддок.

Когда Крэддок вернулся в город, предположение стало казаться ему еще более вероятным, потому что его ждала записка от Арманда Дэзина.

«Одна из подруг Анны Стравинской получила от нее почтовую открытку. История с морским путешествием подтвердилась. Анна уже добралась до Ямайки и, говоря вашими словами, прекрасно проводит время!».

Крэддок смял записку и бросил ее в мусорную корзину.

— Должен заявить, — сказал Александр, сидя на кровати и глубокомысленно поглощая шоколад, — что сегодня самый великолепный день в моей жизни. Действительно, ведь мы нашли настоящую улику!

Голос у него трепетал от восторга.

— Да, каникулы прошли восхитительно, — добавил он счастливо. — Но думаю, что подобные дни еще когда-нибудь повторятся.

— Надеюсь, у меня они не повторятся. — Люси стояла на коленях, укладывая вещи Александра в чемодан. — Вы хотите взять с собой книжки о космосе?

— Нет, я их уже прочитал. А мяч, футбольные бутсы и кеды можно упаковать отдельно.

— С какими тяжелыми вещами вы, мальчики, ездите!

— Ничего, за нами пришлют «Роллс-ройс». У них чудесный «Роллс-ройс». И еще у них новый «Мерседес-Бенц».

— Значит, они богатые?

— Невероятно! И к тому же веселые и приятные люди. И все же мне очень не хочется уезжать отсюда. Вдруг еще подвернется какой-нибудь труп.

— Я от всей души надеюсь, что этого не случится.

— А знаете, в книжках часто бывает, что тех, кто много видел или слышал, обязательно приканчивают. Таким человеком можете оказаться вы, Люси, — добавил он, разворачивая вторую шоколадку.

— Спасибо.

— Но я не хочу, чтобы это были вы, — заверил ее Александр. — Вы мне очень симпатичны, и Стоддату тоже нравитесь. Мы считаем, что вы необыкновенная кулинарка. Абсолютно все, что вы готовите, очень вкусно. И ко всему прочему, вы очень здравомыслящая.

Последнее замечание было явным выражением самой высокой похвалы. Люси улыбнулась серьезному тону мальчика.

— И все же я не хочу, чтобы меня убивали ради вашего удовольствия.

— Ну, тогда вам следует быть поосторожнее, — сказал ей Александр.

Он помолчал, пожевал шоколад, а потом сказал, что-то вспомнив:

— Если отец время от времени будет сюда наведываться, то вы уж присмотрите за ним, хорошо?

— Хорошо, — ответила Люси, немного удивленная.

— Вся беда в том, — продолжал Александр, — что жизнь в Лондоне ему не подходит. Знаете, там он встречается с совершенно неподходящими женщинами.

И он покачал головой, будто был этим весьма обеспокоен.

— Я его очень люблю, — добавил он. — Но нужно, чтобы за ним кто-то присматривал. Отец плывет по течению и сходится с дурными людьми. Так жалко, что мама умерла. Брайену нужна приличная семейная жизнь.

Он серьезно посмотрел на Люси, а потом потянулся еще за одной шоколадкой.

— Хватит, Александр, столько нельзя, — попросила его Люси, — вы заболеете.

— Вот уж не подумаю. Однажды я съел сразу шесть штук. И ничего со мной не случилось. Я ведь здоровый.

Он помолчал немного, а затем продолжал:

— Знаете, Люси, а вы ведь нравитесь Брайену.

— Очень приятно.

— Он иногда ведет себя, как осел, — сказал сын Брайена. — Хотя и был хорошим военным летчиком. И характер у него превосходный.

Александр опять замолчал. А потом, глядя в потолок, застенчиво произнес:

— Знаете, я очень хочу, чтобы он снова женился… На приличной женщине… Я бы хорошо относился к мачехе, конечно, если она хороший человек…

— Выдумки о злых мачехах, — не унимался Александр, по-прежнему глядя в потолок, — теперь вышли из моды. У многих ребят, которых мы со Стоддатом знаем, есть мачехи — ну, из-за развода или еще чего-нибудь, — и они здорово ладят между собой. Конечно, многое зависит от мачехи…

Он замолчал, задумавшись над трудностями своей жизни.

— А как приятно иметь свой собственный дом и родителей. А если мама умерла, тогда что?… Вы понимаете меня?

Люси растрогалась.

— Вы очень благоразумны, Александр. Ваш отец должен попытаться найти хорошую жену.

— Да-а-а, — протянул Александр уклончиво и вдруг выпалил:

— Я уже говорил вам, вы очень нравитесь Брайену. Он мне сам об этом сказал…

«Право же, — подумала про себя Люси, — слишком много разговоров о сватовстве. Сначала мисс Марпл, теперь Александр».

Сама не зная почему, она вспомнила про свинарник.

— Спокойной ночи, Александр. Завтра утром останется только положить пижаму и зубную щетку.

— Спокойной ночи, — ответил Александр.

Он положил голову на подушку, закрыл глаза и сразу уснул.

Глава 19

— Это неубедительно, — на лице сержанта Уэтералла обычная ухмылка.

Крэддок читал отчет об алиби Гарольда Крекенторпа. 20 декабря его видели в Сотбис около половины четвертого, но утверждали, что он вскоре ушел. В кафе «Руссель» никто не узнал его по фотографии, хотя в этом ничего удивительного не было, так как в это время торговля в кафе обычно идет бойко и всегда много народу. К тому же Гарольд не числился постоянным посетителем этого кафе. Слуга Гарольда подтвердил, что хозяин приезжал домой на Гардиан-Гарденс переодеться перед приемом и именно без четверти семь, так как прием был назначен ровно на 7 часов, а мистер Крекенторп болезненно щепетилен к подобного рода мероприятиям. Однако слуга не мог вспомнить, когда мистер Крекенторп возвратился в тот вечер домой. И вообще, слуга редко слышит, когда возвращается его хозяин. Он и его жена предпочитают, когда это возможно, освобождаться от работы пораньше… От гаража, где Гарольд держит машину, у хозяина собственный ключ. Никто не заметил, входил или выходил кто-нибудь оттуда.

— Факты не в его пользу, — заключил Крэддок со вздохом.

— Он действительно был на приеме в клубе «Катеринг», но ушел оттуда довольно рано.

— А какие сведения с железнодорожной станции?

Ни в Брэкхемптоне, ни в Паддингтоне узнать ничего не удалось, ведь прошло около месяца.

Крэддок опять вздохнул и протянул руку за донесениями, которые собрали о Гедрике. Они тоже были неутешительны, хотя шофер такси не совсем уверенно сообщил, что в тот вечер он получал плату за проезд до Паддингтона от пассажира, «который чем-то похож на этого парня с фотографии». Шофер вспомнил, что у пассажира были грязные брюки и всклокоченные волосы и что он ругался по поводу того, что расценки на такси стали выше с тех пор, как он в последний раз был в Англии. Шофер запомнил тот день потому, что лошадь по кличке Краулер выиграла на скачках, и он как только довез этого пассажира до места, никуда больше не заезжая, поехал домой отпраздновать это событие.

— Слава богу, что хоть состоялись скачки, — сказал Крэддок и отложил отчет в сторону.

— А это донесение об Альфреде.

Что-то в голосе Уэтералла заставило Крэддока взглянуть на него. На лице сержанта было написано удовольствие, которое бывает у человека, приберегшего лакомый кусочек на самый конец.

В целом расследование не дало ощутимых результатов. Альфред жил один, выходил из дома и возвращался в самое неопределенное время. Соседи его не очень любопытны, все они служат в различных конторах и весь день отсутствуют. Но вот Уэтералл указал на последний абзац рапорта.

Сержант Лики, которому поручили дело о кражах грузовиков, побывал в кафе для грузчиков, что у дороги Уэддингтон — Брэкхемптон. За соседним столиком сержант Лики заметил Чика Эванса из шайки Дикки Роджерса. С ним сидел Альфред Крекенторп, которого он знал по делу Дикки Роджерса. Лики очень хотел бы узнать, что они обмозговывали. Это происходило как раз в половине десятого вечера 20 декабря. Через несколько минут Альфред Крекенторп сел в автобус, который шел в Брэкхемптон. Уильям Бэйкер, билетный контролер в Брэкхемптоне, проверяя билеты у пассажиров, узнал в одном из джентльменов брата мисс Крекенторп. Контролер помнил, что это было совсем незадолго до отправления на Паддингтон поезда в 23 часа 25 минут. Бэйкер запомнил эту дату потому, что в тот вечер ему рассказали, что какая-то старая сумасшедшая дама уверяла, будто была свидетельницей убийства, происшедшего в поезде.

— Альфред? — спросил Крэддок, отложив донесение в сторону. — Альфред? Очень странно.

— Значит, пойман на месте преступления? — высказал свои предположения Уэтералл.

Крэддок кивнул. Да, могло случиться, что Альфред уехал в Брэкхемптон с поездом в 4 часа 44 минуты, по дороге совершил убийство, потом автобусом вернулся на стоянку грузовиков «Коуд-оф-Брикс». Он мог уехать оттуда в половине десятого, и у него оставалось еще вполне достаточно времени, чтобы добраться до Рутерфорд-холла, перетащить труп с железнодорожной насыпи в саркофаг, а потом доехать до Брэкхемптона и вернуться в Лондон поездом в 23 часа 25 минут. Кто-нибудь из банды Дикки Роджерса мог помочь ему перетащить труп, хотя в этом Крэддок сомневался. Все они очень неприятные парни, но не убийцы.

— Альфред? — снова спрашивал себя Крэддок, строя всевозможные догадки.

В Рутерфорд-холле собралась вся семья Крекенторпов. Гарольд и Альфред приехали из Лондона, и вскоре их голоса стали звучать все громче, страсти накалялись.

По собственной инициативе Люси приготовила коктейль, положила в стаканы лед и направилась в библиотеку. Даже в холле отчетливо слышались голоса разговаривающих в библиотеке, братья выражали свое недовольство по адресу Эммы.

— Вина целиком и полностью твоя, Эмма, — глубокий бас Гарольда звучал гневно. — Ты поступила недальновидно и глупо. Если бы ты не отнесла письмо в Скотланд Ярд, не началась бы такая заваруха…

— Ты, наверное, была просто не в своем уме, — выговаривал более высокий голос Альфреда.

— Да не мучайте вы ее, — вступился за сестру Гедрик. — Что сделано, то сделано. Было бы еще глупее, если бы полиция опознала труп, а мы бы делали вид, что ничего не знаем.

— Тебе, конечно, безразлично, Гедрик, — гневно сказал Гарольд. — Тебя здесь не было 20 декабря. Но это ужасно неприятно для меня и Альфреда. К счастью, я могу вспомнить по минутам, где был тогда и что делал.

— Да уж, конечно, ты можешь выкрутиться, — съязвил Альфред. — Если бы ты задумал убийство, Гарольд, ты бы продумал алиби очень тщательно, я в этом уверен.

— Думаю, что ты не такой счастливчик, — холодно ответил Гарольд.

— Это как посмотреть, — сказал Альфред. — Я бы придумал что-нибудь получше железобетонного алиби, которое ты представляешь полиции: оно, между прочим, не такое уж неприступное. Эти ребята достаточно умны, чтобы разобраться и найти в нем брешь.

— Если ты намекаешь на то, что я убил женщину…

— О, прекратите же, прекратите! — закричала Эмма. — Конечно, никто из вас ее не убивал.

— А, кстати, лишь для твоего сведения сообщаю, что 20-го я находился в Англии, — сказал Гедрик. — И полиция разнюхала это. Поэтому мы все под подозрением.

— Вот если бы Эмма не выкинула такой глупости…

— О, Гарольд, опять ты начинаешь свое! — воскликнула Эмма.

Доктор Куимпер вышел из кабинета, где он сидел со стариком Крекенторпом. Взгляд его скользнул но кувшину с коктейлем, который держала в руках Люси.

— Празднуется что-нибудь?

— Нет, это больше для того, чтобы их немного охладить. А то они слишком уж разгорячились.

— Взаимные обвинения?

— Нет, в основном нападают на Эмму.

Брови доктора Куимпера поползли вверх.

— Правда? — он взял поднос из рук Люси, открыл дверь в библиотеку.

— Добрый вечер!

— А, доктор Куимпер. Мне бы хотелось с вами побеседовать. — Гарольд говорил повышенным тоном, раздраженно. — Я хочу знать, с какой стати вы вмешиваетесь в дела нашей семьи и вынуждаете мою сестру ходить в Скотланд Ярд с заявлениями.

Доктор Куимпер ответил спокойно:

— Мисс Крекенторп спросила моего совета, я его дал. И мне кажется, она поступила совершенно правильно.

— Вы осмеливаетесь заявить, что…

— Девушка! — старый мистер Крекенторп вышел из кабинета и стоял позади Люси. Люси неохотно обернулась.

— Что вам угодно, мистер Крекенторп?

— Что сегодня на ужин? Я хочу курицу с подливкой из чеснока и пряностей. Вы делаете очень вкусную подливку. Давно ничего подобного не ел.

— Мальчики не очень любят соус.

— Мальчики, мальчики! А мне какое до них дело? Тут хозяин я. И, между прочим, мальчики уже уехали. Хорошо, хоть избавился от них! Так вот, слышите? Я хочу курицу с подливкой.

— Хорошо, мистер Крекенторп.

— Вот и ладно. Вы хорошая девушка, Люси. Вы заботитесь обо мне, а я позабочусь о вас.

Люси ушла на кухню. Она принялась готовить продукты для соуса. В это время распахнулась парадная дверь. Через окно Люси увидела, как доктор Куимпер, зеленый от злости, выбежал из дома, сел в свою машину и уехал.

Люси вздохнула. Скучно без мальчиков. И еще скучно без Брайена. Ну хватит! Она села на скамеечку и принялась чистить грибы. Во всяком случае, она сделает для всех великолепный ужин. Накормит этих неразумных тупиц!

Было уже 3 часа утра, когда доктор Куимпер поставил машину в гараж и вошел в дом, неслышно закрыв за собой входную дверь. Да, миссис Симпкинс сегодня родила еще двух чудесных здоровых близнецов. Правда, мистер Симпкинс не выразил особого восторга от такого прибавления в семействе.

— Близнецы, — сказал он сурово. — А что в этом хорошего? Говорят, это здорово. О прибавлении узнают, приедут репортеры, появятся снимки в газетах, да еще, говорят, ее величество королева пришлет поздравление. Но что такое двойня? Два рта вместо одного. Их нужно кормить. У нас в роду никогда не рождались двойняшки, и в роду у моей жены их не было.

Доктор Куимпер пошел наверх в спальню и начал раздеваться. Он посмотрел на часы: пять минут четвертого. Оказалось довольно мудреным делом помочь близнецам появиться на свет, но все окончилось благополучно. Он зевнул. Да, он устал, чертовски устал. Доктор с наслаждением посмотрел на свою кровать, предвкушая отдых.

Зазвонил телефон. Куимпер выругался и снял трубку.

— Доктор Куимпер?

— Да, слушаю.

— Вам необходимо приехать. Сейчас же. Кажется, все заболели.

— Заболели? Чем? Какие симптомы?

Люси подробно рассказала.

— Я выезжаю. А пока…

Доктор дал короткие и точные указания, что нужно делать, быстро оделся, положил пакеты с лекарствами в чемоданчик и стремительно бросился к машине.

Часа три спустя доктор и Люси, оба очень уставшие, уселись за кухонным столом выпить по чашке черного кофе.

— Ха! — Доктор Куимпер допил кофе и поставил чашку на блюдце так, что они звякнули друг о друга.

— Мне только этого не хватало. А теперь, мисс Айлесбэроу, давайте разберемся в сути дела.

Люси посмотрела на доктора. Следы усталости явно были видны на его лице, и поэтому он выглядел старше своих сорока четырех лет. В черных волосах на висках пробивалась седина, под глазами собрались морщины.

— Насколько я могу судить, — начал он, — теперь с ними будет все в порядке. Но как могло такое случиться? Вот что я хотел бы знать. Кто готовил ужин?

— Я, — ответила Люси.

— Из чего он состоял? Подробно.

— Грибной суп. Курица с подливкой и рисом. Взбитые сливки с вином и сахаром. А на закуску перед обедом — куриная печенка с беконом.

— Каналэ Диана, так, кажется, называется это блюдо, — сказал вдруг доктор Куимпер.

Люси чуть улыбнулась.

— Да, «каналэ Диана».

— Ну, ладно. Давайте разберемся в каждом блюде в отдельности. Грибной суп. Приготовлен, конечно, из консервов?

— Нет, что вы!

— Вы сами готовили? А из чего?

— Полфунта грибов, куриный бульон, молоко, клецки из масла и муки и лимонный сок.

— Ага. И каждый теперь может сказать: «Это, должно быть, от грибов».

— Нет, только не от грибов. Я сама ела этот суп, и со мной ничего не случилось.

— Да, да, с вами ничего не случилось.

Люси вспыхнула.

— Вы хотите сказать…

— Я ничего не хочу сказать. Вы весьма умная девушка. Я знаю о вас все. Мне пришлось взять на себя труд выяснить, что вы за человек.

— Но зачем?

— Затем, что я считаю своей обязанностью знать о людях, которые сюда приезжают и здесь живут, все. Вы добросовестная молодая женщина, зарабатывающая на жизнь такой необычной работой. И раньше, до приезда сюда, не имели никаких контактов с семьей Крекенторп. Поэтому вы не подружка ни Гедрика, ни Гарольда, ни Альфреда, которая могла бы помогать им делать грязное дело.

— Так вы и впрямь думаете?..

— Я думаю об очень многом, — сказал Куимпер. — Но должен проявлять осторожность. Быть врачом — самсе последнее дело. Ну, давайте продолжим. На второе приготовили курицу с соусом. Вы сами-то ели ее?

— Нет, когда делаешь соус с пряностями, то сыт от одного запаха. Конечно, я пробовала соус, пока готовила. Я ела суп и взбитые сливки.

— А как вы подавали взбитые сливки?

— Каждому в отдельной вазочке.

— Ну, а теперь вы уже все убрали?

— Конечно, вся посуда вымыта и убрана на место.

Доктор Куимпер даже застонал.

— Бывает же такое сверхусердие.

— Постойте… Кажется, что-то еще есть.

— Что же?

— Немного соуса, он в кладовке. Я хотела приправить им завтра суп. Осталось немного грибного супа. Но куриной печенки и взбитых сливок нет.

— Я возьму с собой и соус, и суп. А как насчет приправ? Ну, перец, горчица. Они их ели?

— Да. Приправы находятся вон в тех баночках.

— Я возьму немного приправ. — Он встал. — Схожу наверх и еще раз всех посмотрю. Вы до утра сможете приглядывать за ними? Я пришлю сюда сестру часов в восемь и дам ей необходимые указания.

— Доктор, скажите прямо, это пищевое отравление или… просто отравление?

— Врачи не смеют думать, они должны знать наверняка. Если результаты анализа остатков пищи будут хорошими, я смогу взяться за лечение. В противном случае…

— Что в противном случае? — насторожилась Люси.

Доктор Куимпер положил руку на ее плечо.

— Особенно следите за двумя из них, — сказал он. — Прежде всего, за Эммой. Я не хочу, чтобы с ней что-то случилось… — В голосе его прозвучало волнение, которого он не смог скрыть. — Знаете, такие люди, как Эмма Крекенторп — соль земли. Да, Эмма для меня значит многое. Я никогда ей этого не говорил, но когда-нибудь скажу.

— Не сомневайтесь, я прослежу за ней обязательно, — сказала Люси.

— А еще присмотрите за стариком. Не могу сказать, чтобы он был самым любимым моим пациентом, но он — мой пациент. И черт меня побери, я не позволю ему так просто перекочевать на тот свет лишь потому, что кому-то из его весьма непривлекательных сынков — а может быть и всем троим — хочется, чтобы он убрался с дороги.

Он вдруг лукаво посмотрел на нее.

— Ну вот, я слишком разоткровенничался. Но держите ухо востро, милая девушка.

Инспектор Бэйкен был расстроен.

— Мышьяк? — переспрашивал он. — Мышьяк?

— Да. В соусе. У меня сохранились остатки этого соуса, пусть ваши сотрудники сами проверят. — Я сделал только грубый анализ. Но результат вполне определенный.

— Так значит, мы имеем дело с отравителем?

— Похоже, что так, — сухо сказал доктор Куимпер.

— И вы утверждаете, что пострадали все, за исключением мисс Айлесбэроу?

— Да, все, кроме мисс Айлесбэроу.

— Всякие подозрения в ее адрес слишком невероятны.

— И какие причины могли бы ею руководить?

— Может быть, просто спятила? — предположил Бэйкен. — На вид все в порядке, и тем не менее, как говорится, у них не все дома.

— К мисс Айлесбэроу этого нельзя отнести. Говорю вам как врач. Мисс Айлесбэроу вполне в своем уме, как вы и я. И уж если мисс Айлесбэроу подмешивает мышьяк в пищу всей семье, то только с определенным умыслом. Более того, будучи весьма смышленой, она постаралась бы не остаться единственным не пострадавшим человеком. Она, как и любой умный отравитель, должна была бы съесть хоть немного отравленного соуса, а потом, преувеличивая опасность, проявить все симптомы отправления.

— А вы смогли бы определить?

— Что она получила меньшую дозу, чем остальные? — продолжил его мысль Куимпер. — Нет, по всей вероятности не смог бы. Не все одинаково реагируют на яд. Одна и та же доза действует на одних сильнее, а на других слабее. Конечно, — весело добавил Куимпер, — если пациент умирает, дозу установить можно довольно точно.

— В таком случае, могло случиться и другое. — Инспектор Бэйкен остановился, чтобы собраться с мыслями. — Допустим, преступником является один из членов семьи, который делает вид, будто чувствует себя хуже, чем это есть на самом деле, и сейчас лежит вместе с другими, чтобы отвести от себя возникающие подозрения. Как вы думаете?

— Эта мысль и мне приходила в голову. Поэтому я у вас. Теперь дело в ваших руках. Я направил к ним медицинскую сестру, которой вполне доверяю. Но она не может ухаживать сразу за всеми. У меня такое впечатление, что никто из семьи не получил смертельной дозы.

— Ошибка отравителя?

— Нет. Мне кажется, идея состояла в том, чтобы создать видимость пищевого отравления. Все бы стали винить в этом случае грибы. У людей всегда панический страх перед грибами — ими действительно часто отравляются. Ну, а потом кто-нибудь почувствует себя хуже других и умрет.

— От следующей порции яда?

Доктор кивнул головой.

— Вот поэтому я и поставил вас в известность о случившемся и приставил к ним специальную сестру.

— Она знает о мышьяковом отравлении?

— Конечно. Знает она и мисс Айлесбэроу. Я бы на вашем месте поехал сейчас туда и всем бы дал ясно понять, — что они страдают от отравления мышьяком. Может, предупреждение навлечет страх на убийцу, и он не посмеет осуществить свой план. Он же рассчитывает на версию о пищевом отравлении.

На столе инспектора зазвонил телефон. Он взял трубку и сказал:

— Хорошо. Соедините ее со мной. — Потом инспектор обратился к Куимперу. — Звонит ваша медицинская сестра. Да, алло! Слушаю… Что, что такое? Серьезный рецидив, повторение симптомов? Да… Доктор Куимпер здесь, у меня. Если вы хотите поговорить с ним…

Он передал трубку доктору.

— Говорит Куимпер… Понимаю. Хорошо. Так и продолжайте делать. Мы сейчас приедем.

Он положил трубку и повернулся к Бэйкену.

— Ну, что там? — спросил Бэйкен.

— Альфред умер.

Глава 20

В голосе Крэддока, раздавшемся в телефонной трубке, явно звучало недоверие.

— Альфред? — спрашивал он. — Альфред?

Инспектор Бэйкен, чуть придвинув трубку поближе к себе, спросил:

— Вы этого не ожидали?

— Нет, конечно. Я только что собрал улики о его причастности к убийству!

— Я слышал, что билетный контролер опознал его. Похоже, все складывается против него. Вы напали на след?

— Значит, — сказал решительно Крэддок, — мы ошибались.

Наступила небольшая пауза. Затем Крэддок спросил:

— Там же была медицинская сестра. Как она не углядела?

— Ее нельзя винить. Мисс Айлесбэроу всю ночь провела с ними, а потом пошла соснуть. На руках медсестры осталось пять человек — старик, Эмма, Гедрик, Гарольд и Альфред. Она не могла быть сразу около всех. Кроме того, старый мистер Крекенторп стал сильно волноваться. Причитал, что умирает. Сестра прошла к нему в комнату, дала успокоительное, потом вышла отнести Альфреду чай с глюкозой. Он выпил чай, и наступил конец.

— Снова мышьяк?

— Вроде бы. Конечно, мог быть и рецидив. Но Куимпер так не думает. И с ним согласен Джонсон.

— Так неужели именно Альфреда выбрали жертвой? — с сомнением в голосе спросил Крэддок.

Бэйкен явно заинтересовался таким вопросом.

— Вы имеете в виду, что смерть Альфреда никому не нужна, а смерть старика устроила бы многих? Я думаю, могла произойти ошибка. Кто-то надеялся, что чай попадет к старику.

— А вы уверены, что именно таким путем применили яд?

— Нет, конечно, в этом доктора не уверены. Медсестра, как все хорошие медсестры, предварительно вымыла и чашки, и ложки, и чайник. Но все же чай — единственный для яда путь, который мы можем предположить.

— Значит, — в раздумье сказал Крэддок, — один из них был менее болен, чем остальные? Он воспользовался случаем и всыпал в чашку яд.

— Ну, больше таких штучек не повторится, — сказал сурово инспектор Бэйкен. — Мы послали туда двух медицинских сестер. Да, кроме того, там еще и мисс Айлесбэроу. А еще там есть пара наших ребят. Вы приедете?

— Да, сейчас же.

Люси Айлесбэроу шла через холл навстречу инспектору Крэддоку. Выглядела она ужасно, лицо ее посерело от горя.

— У вас выдалось трудное время, — сказал Крэддок.

— Все как бесконечный ночной кошмар, — сказала Люси. — Вчера ночью я действительно думала, что все они умирают.

— От соуса?

— А разве виноват соус?

— Да, в него очень умело подсыпали мышьяк. Все как в самых страшных рассказах о доме Борджиа.

— Если это так, — сказала Люси, — то яд мог подсыпать только кто-то из членов семьи.

— А кто-нибудь исключается?

— Нет. Видите ли, я начала готовить, этот проклятый соус поздно, уже после шести часов вечера, потому что старый мистер Крекенторп специально просил меня об этом. Мне пришлось открыть новую коробку со специями. Раньше меня эту коробку никто не трогал и ничего подмешать туда не мог. Я думаю, что специи и заглушили привкус яда.

Люси задумалась.

— Нет. Мышьяк безвкусен, — сказал Крэддок рассеянно. — Ну, а кому из них представился удобный случай подсыпать яд в соус, пока он готовился?

— Вообще-то говоря, любой мог войти на кухню, когда я накрывала на стол.

— Понятно, а кто был в это время дома? Старый мистер Крекенторп, Эмма, Гедрик…

— Гарольд и Альфред. Они днем приехали из Лондона. О да, еще Брайен. Брайен Истлеу. Но он уехал до ужина встречать кого-то в Брэкхемптоне.

Крэддок задумчиво проговорил:

— Болезнь старика на Рождество тоже не случайна. Куимпер подозревает, что и тогда ему всыпали мышьяк. А все ли казались одинаково тяжело больными вчера ночью?

Люси опять задумалась.

— Мне кажется, старому мистеру Крекенторпу было хуже других. Доктору Куимперу пришлось здорово повозиться с ним, а он очень хороший врач. Гедрик доставлял меньше всего хлопот.

— А Эмма?

— Ей было тоже очень плохо.

— Но почему все-таки Альфред? Я просто удивляюсь, — сказал Крэддок.

— Догадываюсь, — сказала Люси. — Значит, так и было задумано, чтобы умер Альфред.

— Вот если бы я только мог понять мотивы, которыми руководствовался отравитель! — размышлял вслух Крэддок. — Никак не могу связать факты воедино. Женщина, которую задушили и спрятали в саркофаге — вдова Эдмунда. Это теперь почти доказано. Ведь должна же быть какая-то связь между ее гибелью и намеренным отравлением Альфреда? Что-то очень неладно в этой семье. Даже если допустить, что кто-то из них сумасшедший, то и это не объяснение.

— Нет, не объяснение, — согласилась Люси.

— Так вот, будьте осторожны, — предостерег ее Крэддок. — В доме есть отравитель, помните это. И еще помните, что кто-то из больных не так уж сильно болен, как делает вид.

После ухода Крэддока Люси стала медленно подниматься на второй этаж. Властный голос, лишь немного ослабленный болезнью, окликнул ее:

— Девушка! Девушка, это вы? Идите сюда.

Люси вошла в комнату. Мистер Крекенторп лежал в постели, со всех сторон обложенный подушками. Люси подумала, что для больного он выглядит удивительно бодро.

— Дом набит чертовыми медсестрами, — пожаловался мистер Крекенторп. — Крутятся здесь повсюду, важничают, то и дело меряют температуру, не дают есть. А ведь, наверно, в хорошенькую копеечку влетит их уход. Скажите Эмме, пусть она их всех выгонит. Вы сами можете прекрасно за мной ухаживать.

— В доме все больны, мистер Крекенторп, — сказала Люси. — И я не могу одна ухаживать за всеми, вы же понимаете это.

— Грибы, — сказал мистер Крекенторп, — дьявольски опасная вещь.

— Грибы были хорошие, мистер Крекенторп.

— Я вас не обвиняю, девушка, я вас не обвиняю. Такое случалось и раньше. Попадется одна поганка, и все. Никто в этом не разбирается. Я знаю, вы добрая девушка и нарочно такого не сделаете. А как Эмма?

— Чувствует себя лучше.

— А Гарольд?

— Ему тоже лучше.

— Так почему же Альфред отдал богу душу?

— Вы уже знаете, мистер Крекенторп, а мы думали, что вам не успели рассказать.

Мистер Крекенторп захохотал, и смех его был безудержным и радостным от переполнявшего его веселья.

— А я все слышу, — сказал он. — От старика ничего не скроешь. Так Альфред умер, да? Одним паразитом на моей шее меньше. Да и денежек он от меня теперь не получит. Они все ждут, что я умру, вы же знаете. А Альфреду особенно не терпелось меня похоронить. И бот он сам мертв. Я считаю, произошла интересная шуточка.

— Как вы можете, мистер Крекенторп! Нехорошо так говорить, — произнесла строго Люси.

Мистер Крекенторп снога засмеялся.

— Я их всех переживу! Вот увидите, моя девушка, вот увидите!

Люси пошла в свою комнату. Достала словарь и нашла слово «тонтина». Потом закрыла книжку и задумчиво уставилась в пустоту.

— Никак не пойму, почему вам захотелось прийти именно ко мне, — раздраженно сказал доктор Моррис.

— Вы ведь долгое время знали всю семью Крекенторп, — учтиво произнес инспектор Крэддок.

— Да, да, я знал всех Крекенторпов. Я помню до сих пор старика Джошуа Крекенторпа. Это был крепкий орешек и весьма неглупый. Сумел сколотить большой капитал. — Он поудобнее расположился в кресле и взглянул из-под косматых бровей на инспектора Крэддока. — Значит, вы наслушались идей молодого идиота Куимпера! Ох, уж эти мне усердные молодые врачи! В их головах всегда полно идей. Он вдолбил себе в голову, что кто-то пытается отравить Лютера Крекенторпа. Вздор! Мелодрама! У него и раньше были приступы гастрита, и я его лечил от них.

— А доктор Куимпер, — сказал Крэддок, — думает, что все не так просто.

— Доктор не должен заниматься раздумьями, этак далеко не уедешь. Во всяком случае, я могу различить мышьяковое отравление, если вижу пациента.

— Многие известные врачи не замечали мышьяковых отравлений, — напомнил ему Крэддок. — В деле о Гринбэроу, с миссис Реней, с Чарльзом Лидсом и с тремя членами семьи Уэстбэри. Всех их с почестями и по всем правилам похоронили. И ни один из врачей, лечивших их, даже ничего не заподозрил.

— Ну ладно, ладно, — смягчился доктор Моррис. — Значит, вы считаете, что я мог ошибиться? А я вот не уверен, что ошибся.

Он помолчал немного, подумал, потом спросил:

— Кто мог сделать это, по мнению Куимпера, раз уж на то пошло?

— Он не знает, — сказал Крэддок, — и не хочет гадать. Но вы сами знаете, что речь идет о крупном наследстве.

— Да, да, знаю. Наследство сыновья получат только после смерти Лютера Крекенторпа. А им деньги очень нужны, это правда. Но они не пойдут на убийство старика, чтобы добраться до денег.

— Пожалуй, не пойдут, — согласился инспектор Крэддок.

— Знаете, у меня свой взгляд на такие вещи, — сказал доктор Моррис. — Нельзя подозревать без достаточных оснований. Да, без достаточных оснований, — повторил он. — Но должен признаться, что все рассказанное вами меня потрясло. Мышьяк, и в больших дозах! Но я до сих пор не понимаю, почему вы обратились именно ко мне. Могу только уверить, что я раньше ничего не подозревал. Может быть, мне следовало бы призадуматься? Отнестись к желудочным заболеваниям Лютера Крекенторпа более серьезно? Но это было так давно!

Крэддок согласился с ним.

— Сейчас мне необходимо узнать побольше о семье Крекенторп. Нет ли у них какого-либо наследственного душевного заболевания?

Глаза из-под густых бровей остро вонзились в Крэддока:

— Да, я вижу, в каком направлении работает ваша мысль. Так вот, Джошуа был совершенно нормальным человеком. Всегда и во всем поступал в соответствии с здравым смыслом, всегда был твердым как сталь. Его жена была несколько склонна к меланхолии. Умерла она вскоре после рождения второго сына. И я бы сказал, что Лютер унаследовал от нее некоторую неуравновешенность. В молодости он был вполне заурядным человеком, но не всегда ладил с отцом. Джошуа не любил его, и думаю, Лютера возмущало это и тяготило. И в конце концов подозрительность стала его навязчивой идеей, которую он принес в свою семью. Вы, верно, уже заметили, что Лютер относится к своим сыновьям с истинной, идущей из нутра, неприязнью. Дочерей он любил. И Эмму, и Эдит, которая умерла.

— А почему Лютер невзлюбил сыновей? — спросил Крэддок.

— Я знаю только, что Лютер никогда не чувствовал себя полноценным человеком и всегда горько сетовал на свое материальное положение. Он мог получать доходы с капитала, но не имел права распорядиться самим капиталом. И если бы он мог лишить своих детей состояния, то, очевидно, ненавидел бы их меньше. Но он бессилен, и это вызывает в нем чувство униженности.

— Так вот отчего он так радуется мысли, что переживет сыновей, — сказал инспектор Крэддок.

— Возможно. К тому же, в этом основная причина его скупости.

Новая мысль пришла в голову Крэддока.

— Наверное, он завещал кому-то другому свои сбережения? Это на него похоже.

— О да, хотя только богу известно, кому он мог завещать. Может быть, Эмме, хотя и сомневаюсь. И потом, у нее своя доля капитала от деда. Может быть, внуку Александру?

— Он ведь его очень любит, правда? — спросил Крэддок.

— Раньше — да. Ведь он ребенок дочери, а не одного из сыновей. Это для старика имеет значение. Он очень хорошо относился к Брайену Истлеу, мужу Эдит. Конечно, я плохо знаю Брайена. Но мне кажется, что после войны Брайен опустился, совершенно изменился и ведет беспутный образ жизни. У него были все качества, которые необходимы во время войны: смелость, энергия, решительность и беззаботное отношение к будущему. А теперь… Возможно, что он со временем совсем превратится к бродягу.

— Так значит, ни у кого из детей Лютера нет никаких особых причуд и странностей?

— Гедрик довольно эксцентричный тип, одна из обычных теперь мятежных душ. Не могу сказать, что он абсолютно нормальный. Но скажите, кто теперь абсолютно нормален? Гарольд немного ортодоксален. Он черствый, бессердечный человек и всегда держит нос по ветру, как бы не упустить случай. В Альфреде чувствуется какая-то надломленность. Он испорченный человек, да и раньше всегда был таким. Однажды я видел, как он взял деньги из коробки с пожертвованиями для проповедников, которая обычно стояла в холле у них дома. Ах, да, ведь бедняга умер, мне не стоило плохо говорить о мертвом.

— А что вы скажете… — Крэддок чуть заколебался, — об Эмме Крекенторп?

— Милая, спокойная девушка, но никто никогда не знает, о чем она думает. У нее свои собственные планы и свои идеи, и она их никому не раскрывает. У нее более сильный характер, чем можно подумать.

— Вы знали Эдмунда, который погиб во Франции во время войны?

— Да, знал. Он был самым лучшим из них: добрый, веселый и красивый парень.

— Не слышали ли вы, что он собирается жениться на француженке незадолго до своей гибели?

Доктор Моррис нахмурился.

— Я припоминаю по этому поводу какой-то разговор.

— Это было в начале войны?

— Да. И мне кажется, что, останься жив, он, пожалуй, пожалел бы, что женился на иностранке.

— Есть определенные причины полагать, что так оно и было, — сказал Крэддок.

Коротко, в нескольких словах, он рассказал доктору Моррису о недавних событиях.

— Я помню сообщение в газетах о том, что в саркофаге обнаружили какую-то убитую женщину. Так значит, это случилось в Рутерфорд-холле?

— И есть основания считать, что это была вдова Эдмунда Крекенторпа.

— Да, да. Все кажется необычным. Больше похоже на роман, чем на действительность. Но кому мешала эта бедняжка? И как ее смерть связать с отравлением мышьяком семьи Крекенторп?

— Так или иначе, это связано, — сказал Крэддок, — но и то, и другое чересчур инсценировано. Очевидно, кто-то хочет сразу завладеть всем состоянием Джошуа Крекенторпа.

— Несчастный глупец тот, кто хочет этого, — сказал доктор Моррис. — Ему же ведь придется платить невероятно большие налоги от доходов с этого капитала!

Глава 21

— До чего же отвратительная вещь эти грибы, — сказала миссис Киддер.

Она уже в десятый раз повторяла свое замечание за последние несколько дней. Люси ничего не отвечала.

— Сама я никогда к ним не притрагиваюсь, — продолжала миссис Киддер. — Слишком они опасны. Это еще счастливый случай, и нужно благодарить провидение, что был только один смертельный исход. Ведь все могли умереть, и вы, мисс, тоже. Как вы только убереглись, просто удивительно.

— Напрасно сваливать отравление на грибы, — не выдержала Люси, — они были вполне хорошие.

— Да как же вы не верите? — воскликнула миссис Киддер. — Грибы очень опасны. Попался один, всего лишь один ядовитый, и вот вам результат. Чудно, — продолжала говорить миссис Киддер из-за груды тарелок и блюд, которые она мыла в тазу, — чудно, как все получается. Беда никогда не ходит одна. Старший сын моей сестры заболел корью, наш Эрни упал и сломал руку, а мой муж вдруг весь покрылся фурункулами. И все в одну неделю! Просто трудно поверить, правда? Здесь, в этом доме, происходит то же самое. Сначала отвратительное убийство, а теперь отравился грибами мистер Альфред. А кто следующий, хотела бы я знать?

Люси почувствовала себя довольно неловко, потопу что и ей тоже хотелось бы это знать.

— Моему мужу не нравится, что я сюда хожу работать, — не унималась миссис Киддер. — Он считает, что это к несчастью. Но я ему сказала, что знаю мисс Крекенторп давно, что она хорошая дама и рассчитывает на мою помощь. Не могу я оставить сейчас бедную мисс Крекенторп, сказала я ему, не сможет же она сама все делать в доме. Да и вам, мисс, тоже довольно трудно управляться с обедами и ужинами.

Люси вынуждена была согласиться, что жизнь ее в данный момент только и состоит из того, что она готовит и разносит пищу. Вот и сейчас она установила на подносы тарелки для больных.

— А эти медицинские сестры, так от них не очень-то много толку, — понизила голос миссис Киддер. — Они только и делают, что пьют крепкий чай чашку за чашкой. Ох, и устала же я!

— Вы никогда не жалеете себя, миссис Киддер, — сказала серьезно Люси.

Замечание очень понравилось миссис Киддер. Люси взяла приготовленный ею поднос с едой и отправилась наверх.

— Что это такое? — спросил мистер Крекенторп, с явным неодобрением глядя на еду.

— Бульон и запеканка, — ответила Люси.

— Уберите, — сказал мистер Крекенторп. — Я к этой гадости и не притронусь. Я хочу бифштекс.

— Доктор Куимпер считает, что пока вам не следует есть бифштекс.

— Я уже совсем здоров, — заворчал мистер Крекенторп. — Завтра встану с постели. А как остальные?

— Мистеру Гарольду намного лучше, — ответила Люси. — Завтра он возвращается в Лондон.

— Еще одним станет меньше, скатертью дорожка! А как Гедрик? Есть ли надежда, что он завтра отправится на свои острова?

— Он пока не собирается уезжать.

— Жаль. А что делает Эмма? Почему она не приходит навестить меня?

— Она все еще в постели, мистер Крекенторп.

— Женщины любят нежиться, — сказал мистер Крекенторп. — Вот вы хорошая и сильная девушка, — добавил он одобрительно. — Весь день крутитесь, как заведенная.

— У меня вполне достаточная тренировка для этого, — улыбнулась Люси.

Старик Крекенторп одобрительно закивал головой.

— Вы хорошая и сильная девушка, — повторил он. — И не думайте, что я забыл о том нашем разговоре. В один прекрасный день вы увидите! Не всегда же Эмме удастся настаивать на своем. И не слушайте болтовни, будто я жадный старик. Я просто берегу свои деньги. У меня припасено их прилично, и я знаю, на кого их истратить, когда придет время.

Следующий поднос Люси отнесла Эмме.

— О, спасибо, Люси. Я уже почти совсем поправилась. Хочется есть, а это ведь хороший признак, правда? Вы знаете, дорогая, — продолжала Эмма, пока Люси устанавливала поднос у нее на коленях, — меня, право же, мучают угрызения совести из-за вашей тетушки. У вас ведь, наверное, и времени не было поехать и навестить ее.

— Говоря по правде, не было.

— Я думаю, что она без вас соскучилась.

— О, не беспокойтесь, мисс Крекенторп. Она понимает, какое ужасное время мы здесь пережили.

— Вы звонили ей по телефону?

— Нет, давно уже не звонила.

— Ну, что же вы? Звоните ей каждый день. Для пожилых людей так важно получать весточку.

— Вы очень добры, — сказала Люси.

Направляясь за следующим подносом, Люси думала о том, что ее действительно целиком поглотили заботы о заболевших, у нее даже не было времени поговорить с мисс Марпл. Она решила позвонить ей, как только отнесет еду Гедрику. Теперь в доме осталась лишь одна медицинская сестра, Люси встретилась с ней на лестничной площадке, они обменялись приветствиями.

Гедрик сидел в кровати и что-то быстро писал на листочках бумаги. Выглядел он аккуратным и подтянутым.

— Привет, Люси, — сказал он. — Какое еще дьявольское варево принесли вы сегодня? Мне бы хотелось, чтобы вы как-нибудь избавили меня от этой богом обиженной медсестры. О ней просто словами не расскажешь. Почему-то называет меня «мы». «Как мы себя чувствуем сегодня утром? Хорошо ли мы спали? О, господи, до чего же мы капризны, зачем же мы так перевернули всю постель?»

И он стал подражать тону медсестры высоким фальцетом.

— Вы сегодня очень весело настроены, — сказала Люси. — А чем вы так усердно занимаетесь?

— Планами, — ответил Гедрик. — Набрасываю план того, что нужно сделать с домом и имением, когда старик умрет. Очень хороший кусочек земли, знаете ли! И вот я никак не могу решить, хочу ли я сам разрабатывать здесь что-нибудь или лучше продать все сразу с аукциона. Очень нужное место для промышленных целей. А дом подойдет или под лечебницу, или под школу. Я не уверен, что не захочу продать половину земли и на полученные деньги устроить что-нибудь необычное. Что вы на этот счет думаете?

— Вы же не получили ее, — сухо заметила Люси.

— Так получу, — сказал Гедрик. — Имение не будет делиться, как все остальное. И получу я его целиком. А уж если продать его за кругленькую сумму, так деньги станут основным капиталом, а не доходом, и мне не придется платить с него налоги.

— Мне всегда казалось, что вы не очень-то заботитесь о деньгах, — сказала Люси.

— Конечно, не забочусь, когда у меня их нет, — ответил ей Гедрик. — А какая же вы хорошенькая, милая Люси! Или, может быть, мне так кажется, потому что я давно не видел ни одной красивой женщины?

— Думаю, что последнее вернее.

— Все еще приводите всех в порядок?

— Похоже, что и вас кто-то привел в порядок, — ответила Люси, глядя на него.

— А, это чертова медсестра, — сказал Гедрик с чувством. — А что, уже состоялось следствие по поводу смерти Альфреда? Что там установили?

— Следствие отложено, — сказала Люси.

— Полиция увиливает от ответа. Такое массовое отравление может взволновать кого угодно. Получше следите за собой, милая, остерегайтесь.

— Я так и делаю, — ответила Люси.

— А что, наш мальчик, Александр, уже уехал обратно в колледж?

— Мне кажется, что он пока еще у Стоддат-Уэста. Занятия начнутся только послезавтра.

Прежде, чем самой сесть за обед, Люси позвонила мисс Марпл.

— Прошу меня извинить, что до сих пор не смогла к вам приехать, но, честное слово, я была сильно занята.

— Конечно, дорогая, конечно. И к тому же, сейчас нечего делать. Сейчас нужно ждать.

— Да, но чего же ждать?

— Элспет Мак-Гилликади должна скоро вернуться домой, — сказала мисс Марпл. — Я ей написала, чтобы она сразу же вылетела сюда, что это ее долг. Так что не волнуйтесь уж очень сильно, моя дорогая.

Голос ее был добрым и успокаивающим.

— Вы ведь не думаете?.. — начала Люси и остановилась.

— Что будут еще случаи смерти? О, надеюсь, что этого не случится. Но разве можно предугадать, если уж кто-то действительно свирепствует, как дьявол. Мне думается, что это и впрямь выходка нечестивца.

— Или сумасшедшего, — сказала Люси.

— Конечно, так смотреть на вещи более современно, но я не согласна с этим.

Люси положила трубку, пошла на кухню взять для себя обед. Миссис Киддер уже развязывала фартук и собралась уходить домой.

— Я надеюсь, мисс, что с вами ничего не случится, — сказала она заботливо.

— Конечно, ничего со мной не случится, — живо ответила Люси.

Она взяла поднос с обедом и пошла не в огромную мрачную столовую, а в маленький кабинет. Едва лишь она закончила есть, как дверь отворилась, и вошел Брайен Истлеу.

— Призет, — сказала Люси. — Вот уж нежданно-негаданно.

— Да, верно, — согласился Брайен. — Ну, как там все?

— Намного лучше. Гарольд завтра уезжает в Лондон.

— А что, это и правда был мышьяк?

— Да, действительно мышьяк, — ответила Люси.

— А в газетах еще ничего не появлялось.

— Я думаю, что полиция кое-что держит про запас.

— Кто-то, должно быть, здорово сердит на всю семью, — продолжал Брайен. — Кто же смог подсыпать в пищу яд?

— Мне кажется, наиболее подходящее лицо для такой цели — я, — сказала Люси.

Брайен взглянул на нее с испугом.

— Но вы ведь не делали этого?

— Нет, не делала.

Она готовила соус на кухне в одиночестве и сама же подавала на стол. Только тот из пяти человек, к :о в тот вечер сидел за ужином, мог подсыпать в соус мышьяк.

— Но все же, почему именно вы? — спросил Брайен. — Ведь они для вас никто, правда? Послушайте, — добавил он, — я надеюсь, вы ничего не имеете против, что я приехал обратно?

— Нет, конечно, ничего не имею. Вы собираетесь здесь побыть немного?

— Да, мне бы хотелось. Разумеется, если я не буду лишней обузой для вас.

— Нет, мы сумеем все устроить.

— Видите ли, в настоящий момент я без работы, э… мне она уже надоела. А вы уверены, что мое присутствие вас не затруднит?

— Нет. И потом, я не тот человек в доме, который имеет право возражать. Это может сделать Эмма.

— О, с Эммой мы договоримся, — сказал Брайен.

— Эмма всегда хорошо ко мне относилась, конечно, на свой лад. Вообще-то она не очень общительный человек. И довольно «темная лошадка», наша старина Эмма. Другая бы на ее месте, живя здесь и ухаживая за этим стариком, давно бы сошла с ума. Жаль, что она не вышла вовремя замуж. Теперь уже слишком поздно, мне кажется.

— А мне совсем так не кажется, — возразила Люси.

— Не знаю, — Брайен задумался. — Может быть, за священника, — с надеждой сказал он. — Эмма была бы очень полезной в общении с прихожанами и в делах клуба матерей. А ведь верно я говорю о клубе матерей. Я не очень разбираюсь, что это такое на самом деле, но в книгах иногда пишут об этом. И она носила бы шляпу по воскресеньям, когда надо идти в церковь, — добавил он.

— Лично для меня — это не такая уж заманчивая перспектива, — Люси встала и взялась за поднос.

— Разрешите, это сделаю я, — сказал Брайен, беря поднос из ее рук.

Они вместе пошли на кухню.

— Хотите, я помогу вам вымыть посуду? Мне очень нравится кухня, — добавил он. — Вообще-то я знаю, что в наше время не многие любят хозяйство, но я люблю весь этот дом. Может быть, дурной вкус, но это правда. А в парке легко можно посадить самолет, — добавил он с энтузиазмом.

Брайен взял полотенце и принялся вытирать ложки и вилки.

— Жаль, что поместье достанется Гедрику, — заметил он. — Первое, что он сделает, это продаст его и снова закатится куда-нибудь за границу. Я сам вот никак не пойму, почему Англия для всех стала плоха. Гарольд тоже не захочет этого дома. А для Эммы он, конечно, слишком велик. Вот если бы дом перешел к Александру, то мы были бы здесь счастливы, как два беззаботных и жизнерадостных человека. Конечно, было бы приятно иметь в доме женщину. — Он задумчиво поглядел на Люси. — Но какой толк от разговоров. Ведь чтобы дом перешел к Александру, им всем сначала нужно умереть. Но вероятность этого не так уж велика. Я вижу, старик мог бы легко дожить и до ста лет, просто для того, чтобы доставить неприятность всем остальным. Я думаю, что он не очень-то убивался, узнав о смерти Альфреда.

— Нет, совсем не убивался, — подтвердила Люси.

— Сварливый старый черт, — весело сказал Брайен Истлеу.

Глава 22

— Какие ужасные вещи болтают повсюду, — миссис Киддер была взволнована. — У меня терпения не хватает их слушать. Даже просто не верится.

Она выжидательно и с надеждой смотрела на Люси.

— Могу себе представить, — ответила та.

— О трупе, который нашли в Длинном сарае, — продолжала миссис Киддер, — говорят, будто она была возлюбленной мистера Эдмунда во время войны, а теперь приехала сюда. Но за ней увязался ее ревнивый муж. Вот он-то и убил ее. Вообще это очень похоже на то, что делают иностранцы. Но как, по-вашему, могла появиться ревность через столько лет?

— Мне кажется это очень неправдоподобным.

— Но говорят и еще похуже, — продолжала миссис Киддер. — Ведь люди всякое болтают. Будто мистер Гарольд женился где-то за границей, а та приехала сюда и узнала, что он имеет еще одну жену, то есть леди Алису. Иностранка решила подать на него в суд, мистер Гарольд заманил ее сюда и прикончил. А потом спрятал труп в саркофаг. Вы когда-нибудь могли себе представить, что могут наговорить люди!

— Ужасно, — ответила рассеянно Люси, думая совершенно о другом.

— Конечно, я их даже не слушаю, — сказала миссис Киддер осуждающе. — И сама я нисколько не верю этим сказкам. Надеюсь, ни одна из них не дойдет до ушей мисс Эммы. Это может огорчить ее, а я бы этого не хотела. Она очень хорошая леди, наша мисс Эмма. И о ней я не слышала ни одного плохого слова. Ни единого! И, конечно, после того, как умер мистер Альфред, теперь никто плохо о нем не говорит. Даже не говорят, что это божья кара, а уж такое они могли бы сказать. Ну, ведь правда же, это просто ужасно, все эти злобные разговоры?

Миссис Киддер выкладывала сплетни с безмерным удовольствием.

— Должно быть, вам ужасно неприятно слушать подобные разговоры, — посочувствовала ей Люси.

— О, конечно, — подтвердила миссис Киддер. — Очень даже неприятно. Я все спрашивала и спрашивала у своего мужа — ну как же можно такое болтать?

У входной двери зазвонил звонок.

— Это доктор, мисс. Вы откроете ему или мне пойти?

— Я открою сама.

Но это оказался не доктор. На пороге стояла высокая элегантная дама в норковой шубе. А на посыпанной гравием дорожке виднелся урчащий «Роллс-Ройс», за рулем которого сидел шофер.

— Могу я видеть мисс Змму Крекенторп?

У нее был приятный голос и немного грассирующее «р». Женщина выглядела эффектно. Ей было от силы лет тридцать пять.

— Простите, — сказала Люси, — но мисс Крекенторп больна и лежит в постели. Она никого не может принять.

— Да, я знаю, что она заболела. Но это очень важно.

— Боюсь, что… — начала Люси.

Но посетительница перебила ее:

— Я думаю, вы — мисс Айлесбэроу, не так ли?

Она улыбнулась, и улыбка у нее тоже была приятной.

— Мой сын говорил мне о вас. Я леди Стоддат-Уэст.

— О, теперь понимаю, — сказала Люси.

— И очень важно, чтобы я увиделась с мисс Крекенторп, — продолжала женщина. — Я знаю все о ее болезни и заверяю вас, что здесь не просто обычный светский визит. Это связано с тем, что мне рассказали мальчики, вернее, о чем рассказал мой сын. Мне кажется это чрезвычайно важным. Пожалуйста, скажите Эмме обо мне.

— Входите.

Люси провела гостью в холл, а потом в гостиную.

— Я поднимусь наверх и спрошу мисс Крекенторп.

Она постучала в дверь комнаты Эммы и вошла.

— Здесь леди Стоддат-Уэст. Она хочет видеть вас по очень важному делу.

— Леди Стоддат-Уэст? — Эмма была удивлена. Потом взгляд ее стал тревожным. — Я надеюсь, ничего не случилось с мальчиком, с Александром?

— Нет, нет, — заверила ее Люси. — С мальчиками все благополучно. Ее визит связан как раз с тем, что они ей рассказали.

Эмма была в нерешительности.

— Наверное, мне следует принять ее. Как я выгляжу, Люси?

— Вы выглядите прекрасно.

Эмма сидела в постели. Мягкая розовая шаль укрывала ее плечи, и от этого щеки ее тоже казались розовыми. Темные волосы были аккуратно зачесаны и уложены в пучок медсестрой. Еще накануне Люси поставила у зеркала полную вазу осенних листьев. Комната казалась привлекательной и совсем не напоминала о присутствии больной.

— Я действительно чувствую себя достаточно хорошо, чтобы встать, — сказала Эмма. — Доктор Куимпер заявил, что завтра мне можно будет ходить.

— Сейчас вы выглядите как и прежде, — сказала Люси. — Может быть, попросить леди Стоддат-Уэст подняться сюда?

— Да, попросите.

Люси проводила гостью наверх, открыла дверь, пропустила ее в комнату и опять закрыла дверь. Леди Стоддат-Уэст подошла к кровати с протянутой для пожатия рукой.

— Мисс Крекенторп? Право, мне очень неудобно, что я таким образом врываюсь к вам. Мне кажется, я видела вас как-то во время спортивного праздника в колледже.

— Да, — ответила Эмма. — Я вас тоже помню. Прошу, садитесь.

Леди Стоддат-Уэст села в кресло, придвинутое к кровати.

— Вы можете подумать, что это довольно странно с моей стороны приехать вот таким образом к вам. Но у меня на это есть причина и, мне кажется, очень важная. Видите ли, сын мне сразу же написал об убийстве. Признаюсь, что мне эта история тогда же не понравилась. Я разволновалась и хотела немедленно взять Джеймса домой. Но муж рассмеялся. Он сказал, что убийство ничего не имеет общего ни с домом, ни с семьей. И еще он сказал, что прекрасно помнит, как мальчики интересуются такими вещами. А из писем Джеймса было видно, что и он, и Александр настолько сильно увлеклись, что было бы просто жестоко увезти их отсюда. И вот я сдалась и согласилась, чтобы они остались до конца условленного срока.

— Так вы полагаете, что нам следовало отправить Джеймса домой раньше? — спросила Эмма.

— Нет, нет. Я совсем другое имею в виду. О, как же трудно мне обо всем этом говорить. Дело в том, что мальчики угнали многое из этой истории. Они рассказали мне, что женщина, та убитая женщина… Полиция считает, что она француженка, которую ваш брат, убитый на войне, знал во Франции. Так ли это?

— Пока это только версия, — сказала Эмма, и голос ее чуть дрогнул.

— Но почему… почему полиция думает, что это Мартина? Нашли у нее какие-нибудь документы или письма?

— Нет, ничего. Но дело в том, что я немного раньше получила письмо от Мартины.

— Вы получили письмо от Мартины?

— Да, она писала, что находится в Англии и хотела бы увидеться с нами. Я ответила согласием. Но потом пришла телеграмма, в которой Мартина сообщала, что снова возвращается во Францию. Возможно, она действительно уехала во Францию. Мы этого не знаем. Но затем здесь нашли конверт с ее адресом. Очевидно, она все же приезжала сюда. Но все-таки я никак не могу понять…

Эмма замолчала. Леди Стоддат-Уэст быстро продолжила ее мысль:

— Вы никак не можете понять, какое мне до этого дело? Когда я услышала всю эту историю от мальчиков, я решила приехать и убедиться, насколько все это верно. Потому что, если так…

— Что же тогда? — спросила Эмма.

— Тогда я должна сказать то, что никогда не собиралась вам рассказывать. Дело в том, что я — Мартина Дюбуа.

Эмма остановила на ней свой взгляд так, как будто никак не могла осознать смысл сказанных ею слов.

— Вы! — воскликнула она. — Вы — Мартина?

Ее собеседница энергично кивнула головой.

— Да, да. Я встретилась с вашим братом Эдмундом в первые дни войны. В то время он был расквартирован в нашем доме. Ну, а остальное вы знаете. Мы любили друг друга, собирались пожениться. Потом началось отступление к Дюнкерку. Сообщили, что Эдмунд пропал без вести. Позднее подтвердили, что он был убит. Я не стану рассказывать вам о том времени. Все давно прошло. Но хочу вас заверить, что я очень любила Эдмунда… Ну, а потом настали жестокие будни войны. Немцы оккупировали Францию. Я стала сражаться в Сопротивлении. Была среди тех, кого назначили для переправы англичан через Францию в Англию. И вот таким образом я встретила своего теперешнего мужа. Он был офицером военно-воздушных сил и был сброшен с парашютом во Францию для выполнения специального задания. Когда война кончилась, мы поженились. Иногда я думала о том, стоит ли мне написать вам или приехать повидаться. Но решила, что этого делать не нужно. Ничего хорошего это бы все равно не дало, думала я, лишь взбудоражило бы прежние воспоминания. У меня уже устроена новая жизнь, и воскрешать в памяти прошедшее не хотелось.

Она помолчала немного, а потом продолжала:

— Должна вам сказать, что мне доставила необыкновенное удовольствие дружба Джеймса с Александром — племянником Эдмунда. Александр очень похож на Эдмунда. Я думаю, что и вы сами заметили это. Мне показался счастливым стечением обстоятельств тот факт, что Джеймс и Александр так подружились.

Она наклонилась к Эмме и положила руку ей на плечо.

— Теперь вы понимаете, дорогая Эмма, что когда я услышала об убийстве, о том, что подозревают в убитой женщине Мартину, я решила приехать и рассказать правду. Или я, или вы должны сообщить об этом в полицию. Кем бы ни была убитая женщина, она — не Мартина.

— Я до сих пор не могу поверить, — проговорила Эмма, — что вы и есть та самая Мартина, о которой мне писал Эдмунд.

Она вздохнула, покачала головой, а потом вдруг нахмурилась, и на лице ее появилась растерянность.

— Но я что-то не понимаю. Так это не вы написали мне письмо?

Леди Стоддат-Уэст энергично покачала головой.

— Нет, конечно. Я вам никогда ничего не писала.

— Но тогда… — Эмма остановилась.

— Тогда это сделал кто-то, выдававший себя за Мартину и, очевидно, желавший получить с вас деньги.

Эмма медленно произнесла:

— Я думаю, что были люди, которые все знали?

— Да, возможно. — Она пожала плечами. — Но у меня не было тогда близких друзей или людей, очень хорошо меня знавших. А после того, как я приехала в Англию, я вообще никому ничего не рассказывала. Но почему же все-таки этот человек ждал так долго? Странно, очень и очень странно.

— Я сама ничего не понимаю, — сказала Эмма. — Надо срочно сообщить обо всем инспектору Крэддоку.

Она посмотрела на свою гостью, и глаза ее вдруг потеплели.

— Я так рада, дорогая, что наконец-то познакомилась с вами.

— И я тоже. Эдмунд так часто говорил мне о вас. Он вас очень любил. Я счастлива в своей настоящей жизни, но все равно никак не могу совсем позабыть то, что было.

Эмма откинулась назад, на подушки, и глубоко вздохнула.

— Теперь немного легче, — проговорила она.

— Ведь пока думали, что убитая — Мартина, вся эта история казалась связанной с нашей семьей. А сейчас у меня гора свалилась с плеч.

Глава 23

Секретарша Гарольда Крекенторпа, как всегда подтянутая, внесла в его кабинет чашку чая, которую он обычно выпивал в полдень.

— Спасибо, мисс Элис. Сегодня я уеду домой рано.

— Я уверена, что вам вовсе не следовало сегодня приходить, мистер Крекенторп, — сказала мисс Элис. Вы все еще выглядите очень слабым.

— Я хорошо себя чувствую, — попробовал улыбнуться Гарольд Крекенторп. На самом же деле чувствовал он себя отвратительно. Несомненно, был момент, когда состояние его здоровья внушало большие опасения. Хорошо, что все уже позади.

«Очень странно, — подумал он с грустью, — Альфред не выжил, а старик сумел выкрутиться. Вообще-то говоря, что он собой представляет теперь? Сколько отцу лет — семьдесят три или семьдесят четыре? Все время болеет, лежит в постели. И уж если кому-то суждено умереть, то, конечно, им должен был оказаться старик. Но нет. Получилось так, что умер Альфред, Альфред — здоровый и выносливый парень. С ним раньше никогда ничего не случалось».

Он откинулся в кресле и вздохнул. Секретарша, конечно, права. Ему еще плохо, да и ко всему какая-то апатия, но все же он пересилил себя, приехал в контору. Необходимо узнать, как идут дела. Только узнать и уехать обратно, домой. Он огляделся. Да, все здесь говорило о процветании. А если у вас вид процветающего человека, то люди думают, что вы на самом деле процветаете. Пока еще не просочились слухи о его финансовой неустойчивости. И тем не менее, крах не за горами. Вот если бы вместо Альфреда умер отец! Но он как будто даже расцвел от мышьяка. Да, вот если бы отец не сумел перенести отравления, тогда отпали бы и всякие заботы.

А пока самое главное — не показывать другим своего беспокойства. У него внешность процветающего человека. Не то, что у бедняги Альфреда. Тот всегда казался потрепанным и беспомощным. Да так оно и было на самом деле. Один из жалких спекулянтов, игравший на бирже, никогда смело не бравшийся ни за одно крупное денежное дело. В одном месте его видели среди темных личностей, в другом — занимавшимся сомнительными делами. И хотя он никогда не попадался, не привлекался к судебной ответственности, он всегда был близок к этому. И где он только находил такие мерзкие дела? Вывали у него короткие промежутки изобилия, а потом он снова опускался. Никаких перспектив на будущее. И, думая об этом, нельзя сказать, что смерть Альфреда — великая потеря. Он никогда особенно не любил Альфреда. И вот теперь, когда Альфред ушел с дороги, доля капитала, которая перейдет к нему от деда, значительно увеличится, потому что капитал придется делить не на пять частей, а на четыре. Да, это немного лучше.

Лицо Гарольда посветлело. Он встал, взял шляпу и пальто и вышел из конторы. Лучше поскорее забыть обо всем. Ведь он пока еще недостаточно хорошо себя чувствует. Машина ждала его у подъезда.

Дарвин, его слуга, открыл дверь.

— Только что приехала ее милость, сэр, — сказал он.

С минуту Гарольд смотрел на него, ничего не понимая. Алиса! Он совершенно забыл об этом. Хорошо еще, что Дарвин предупредил. Было бы совсем неловко, если бы, поднявшись наверх и увидев ее, он сделал удивленное лицо. Конечно, думал он, дело вовсе не в этом. Ни у Алисы, ни у него уже нет больше заблуждений насчет чувств, которые они питали друг к другу.

Алиса являлась для него человеком, совершенно не оправдавшим надежд. Он и раньше не сильно-то любил ее. Конечно, ее семья и связи бесспорно оказались полезными. Хотя и не настолько полезными, как могли бы быть. Когда он женился на Алисе, то думал о положении своих будущих детей, о том, что его сыновья будут иметь весьма приятных родственников. Но не было ни сыновей, ни даже дочерей. Он и Алиса с годами просто терпели друг друга. Большую часть года она жила со своими родственниками, а зимой обычно уезжала на Ривьеру. Ее это устраивало, а его не беспокоило.

И вот теперь он поднялся наверх в гостиную и поздоровался с изысканной педантичностью.

— Итак, вы вернулись, моя дорогая… Прошу прощения, никак не мог вас встретить, меня задержали в Сити. Но вот домой я постарался приехать пораньше. Как было в Сан-Рафаэле?

Алиса стала рассказывать о Сан-Рафаэле. Была она худощава, с волосами песочного цвета. Красивой формы нос и отсутствующие карие глаза. Говорила она благовоспитанным, монотонным и даже несколько унылым голосом.

— Поездка обратно домой прошла сносно, правда, Ла-Манш сейчас немного бурный. И, как всегда, таможенный досмотр в Дувре очень утомителен.

— Нужно было лететь самолетом, — вставил Гарольд. — Это проще.

— Но я не люблю летать. Полет меня раздражает.

— Но экономит время, — сказал Гарольд.

Леди Алиса Крекенторп ничего не ответила. Возможно, для нее никогда не стоял вопрос экономии времени, скорее наоборот, была проблема, как убить его. Она вежливо спросила мужа о самочувствии.

— Телеграмма Эммы очень взволновала меня, — сказала Алиса. — Я поняла, что вы все болели.

— Да, да, — кивнул Гарольд.

— Позавчера я прочитала в газетах, — продолжала Алиса, — что в одной гостинице умерло сразу сорок человек от пищевого отравления. Я думаю, что холодильники — опасная вещь. Люди слишком долго хранят в них продукты.

— Очевидно, — Гарольд не решался упомянуть о мышьяке.

Он вдруг почувствовал, глядя на Алису, что совершенно не в состоянии рассказать ей об этом. В мире, где пребывала Алиса, как он понимал, нет места для отравлений мышьяком. О них она могла читать лишь в газетах. Ни с ней, ни с ее семьей такого не случалось. Но такое случалось в семье Крекенторпов…

Он пошел в свою комнату и прилег на часок, который оставался до ужина. За ужином, когда они остались вдвоем с глазу на глаз, разговор шел все в том же духе, пресный, вежливый. Упоминались знакомые и друзья, жившие в Сан-Рафаэле.

— Для вас в холле на столе лежит пакет, — вдруг вспомнила Алиса.

— Где? Я не заметил.

— Странно. Кто-то из моих приятельниц рассказывал мне, что в сарае или еще где-то обнаружили убитую женщину. И подобное якобы произошло в Рутерфорд-холле! Мне кажется это невероятным.

— Это на самом деле произошло в нашем Рутерфорд-холле, — подтвердил Гарольд.

— Правда? И вы ничего не рассказали мне об этом!

— Право же, просто не было времени, — сказал Гарольд. — И вообще все это довольно неприятно. Да и к нам не имеет никакого отношения. Газетчики кружились там толпами. И, разумеется, нам пришлось иметь дело с полицией.

— Очень неприятно, — согласилась Алиса. — И полиция узнала, кто она такая? — в голосе ее звучал неприкрытый интерес.

— Пока нет, — ответил нехотя Гарольд.

— А какая она из себя?

— Никто ее не знает. Очевидно, она француженка.

— О, француженка! — воскликнула Алиса. — Действительно, очень досадно для всех нас.

Гарольд чувствовал себя совсем плохо. «Пойду-ка я сегодня спать пораньше», — подумал он. Взяв со стола в холле небольшой аккуратно завернутый сверток, о котором напомнила жена, он уселся в кресло на свое обычное место у камина. Развернул сверток.

Внутри оказалась небольшая коробочка с таблетками, на которой было написано: «По две штуки перед сном». Здесь же на небольшом листке бумаги значилось имя аптекаря из Брэкхемптона и приписка: «Изготовлено по рецепту доктора Куимпера».

Гарольд Крекенторп нахмурился. Он открыл коробочку и посмотрел на таблетки. Да, они совсем такие же, какие он принимал раньше. Но ведь Куимпер на советовал ему больше принимать лекарства! Доктор так и сказал: «Вам больше не нужно их принимать».

— Что такое, дорогой? — спросила Алиса. — Вы как будто чем-то взволнованы?

— О, это просто какие-то таблетки. Я принимал их перед сном. Но, насколько я помню, доктор не рекомендовал мне их больше.

— Может, вы перепутали? Очевидно, он говорил о том, чтобы вы не забывали их принимать.

— Наверное, так оно и есть, — с сомнением в голосе сказал Гарольд.

Он посмотрел на жену. Она внимательно наблюдала за ним. Лишь на какой-то момент ему захотелось угнать, о чем именно она сейчас думает. Не часто ему хотелось знать такое об Алисе. Но ему ничего не го-вс рил этот кроткий взгляд. Глаза у нее похожи на окна в пустом доме. Что думала Алиса о нем? Что она чувствовала? Любила ли она его хоть когда-нибудь? Он предполагал, что любила. А может быть, просто вышла за него замуж потому, что видела в нем человека с блестящим будущим. Да, в целом она совсем неплохо устроилась. У нее машина и дом в Лондоне, она может ездить за границу, когда заблагорассудится, покупать дорогие наряды, хотя, о господи, они ведь никогда не смотрелись на Алисе. Ему хотелось знать, думает ли она так же, как и он. У них нет ничего общего, им не о чем поговорить, нечего вспомнить. Вот если бы дети… Как странно, что у них в семье ни у кого нет детей, кроме Эдит. Молодая Эдит, она была неразумной, решившись на глупый опрометчивый брак с Брайеном. Он, Гарольд, давал ей тогда хороший совет.

— Конечно, — сказал он Эдит, — они привлекательны, эти лихие молодые летчики с их романтическим ореолом, смелостью и всем прочим. Но от Брайена будет мало толку после войны, понимаешь? Может быть, он едва-едва сумеет зарабатывать, чтобы прокормить тебя.

А Эдит спрашивала, какое это имеет значение. Она любит Брайена, Брайен любит ее. И может быть, его скоро убьют. Почему бы им не быть хоть немного счастливыми? Какой смысл задумываться о будущем, когда в любую минуту их могут убить? И потом, говорила Эдит, о будущем не нужно задумываться, потому что в один прекрасный день они получат деньги дедушки.

Гарольд скорчился в своем кресле. Действительно, до чего же несправедлива воля деда! Держит их всех в напряжении. Заставляет висеть на волоске. Его завещание никого не обрадовало. Оно не обрадовало внуков, а сына, их отца, сделало совершенно безумным. Старик так заботится о себе. Но ему придется умереть. Да, да, ему скоро придется умереть. В противном случае… Все заботы и волнения снова нахлынули на Гарольда, и он почувствовал себя совершенно больным и усталым. У него закружилась голова.

Он заметил, что Алиса все еще пристально наблюдает за ним. Эти бесцветные, бессмысленные глаза. От них ему как-то неловко.

— Я думаю, что мне следует пойти лечь, — поднялся он с кресла.

— Да, — сказала Алиса. — Я надеюсь, врач говорил вам, чтобы в первые дни вы старались не волноваться и больше отдыхать.

— Врачи всегда говорят нечто подобное.

— И не забудьте принять таблетки, дорогой, — напомнила Алиса.

Она взяла коробочку и вручила ему. Гарольд пожелал жене доброй ночи и пошел наверх. Да, они ему еще нужны, эти таблетки. Он достал из коробочки две таблетки и проглотил, запив стаканом воды.

Глава 24

— Кажется, нет на свете человека, который мог бы наделать больше глупостей, чем я, — печально покачал головой инспектор Крэддок.

Он сидел, вытянув длинные ноги, и чувствовал себя, как слон в посудной лавке, в этой чересчур заставленной мебелью гостиной миссис Флоренс. Он дьявольски устал, он был удручен и в плохом настроении.

Мисс Марпл уговаривала его тихим, вкрадчивым голосом:

— Нет, нет, дорогой мой мальчик, вы проделали большую работу. На самом деле, большую работу.

— Это я-то большую работу? Это я-то, который допустил, чтобы отравили Альфреда Крекенторпа, а теперь вот еще и Гарольд умер. Что же, черт возьми, происходит? Вот что я хотел бы знать.

— Отравленные таблетки, — задумчиво произнесла мисс Марпл.

— Да. Действительно. Дьявольски хитро. На вид они совершенно не отличаются от тех, которые раньше принимал Гарольд. Но к ним ведь был приложен специально отпечатанный бланк аптекаря с припиской: «Изготовлено по рецепту доктора Куимпера».

А Куимпер никогда не заказывал ничего подобного. Просто использовали бланк аптекаря. Аптекарь тоже ничего не знает. И все же эта коробочка с таблетками прибыла из Рутерфорд-холла.

— А вы на самом деле уверены, что она прибыла из Рутерфорд-холла?

— Да. Мы очень тщательно все проверили. Оказалось, эта та самая коробочка, в которой хранилось снотворное для Эммы.

— О, понимаю. Для Эммы…

— Да. На ней есть отпечатки пальцев Эммы, двух медицинских сестер и аптекаря, который готовил снотворное. И, конечно, никаких других отпечатков. Человек, который переслал таблетки Гарольду, действовал осторожно.

— Значит, снотворное изъяли, а вместо него положили нечто другое?

— Да. Так оно и произошло с этими дьявольскими таблетками. И те и другие одинаковы, как две капли воды.

— Да, сейчас все таблетки так похожи, — согласилась мисс Марпл. — Я очень хорошо помню, что в дни моей молодости была черная микстура и коричневая микстура, белая, да еще розовая. И люди уж никак не могли спутать. И знаете, по правде говоря, в деревне, где я теперь живу, в Сент Мэри Мид, мы до сих пор предпочитаем пользоваться именно такими лекарствами. Нам больше нравятся лекарства в бутылочках, а не таблетки. А что собой представляли таблетки? — спросила она.

— Аконит, из тех, что хранятся в специальном шкафу для ядов. Потом их обычно разводят в пропорции один к ста, если возникает необходимость в яде как компоненте какого-нибудь лекарства.

— А Гарольд принял их и умер, — мисо Марпл стала печальной.

У Дэрмота Крэддока вырвался из груди стон.

— Не сердитесь, что я пришел к вам и выкладываю такие неприятные вещи, — тихо проговорил он.

— Мне очень приятно, что вы мне доверяете, — сказала мисс Марпл. — И я понимаю, как вам сейчас трудно. Я к вам отношусь с большой симпатией, потому что вы крестник сэра Генри. Да, я отношусь к вам совсем не так, как отнеслась бы к любому другому инспектору уголовного розыска.

Дэрмот Крэддок слегка улыбнулся ей.

— Но факт остается фактом, я сам запутал дело. Начальник полиции здешнего района обратился к Скотланд Ярду. А что из этого вышло? Они увидели, что я остался в дураках.

— Нет, нет, — запротестовала мисс Марпл.

— Да, остался. Я так и не дознался, кто же отравил Альфреда, а теперь вот Гарольда, и ко всему прочему, не имею ни малейшего понятия о том, кто такая убитая женщина! Настоящая Мартина появилась здесь и, что совершенно неожиданно, оказалась женой сэра Роберта Стоддат-Уэста. Так кто же все-таки женщина, убитая в сарае? Лишь богу известно. Вначале я ухватился за мысль, что она Анна Стравинская.

Он неожиданно замолчал и взглянул на мисс Марпл, которая вдруг начала тихонько и как-то многозначительно покашливать.

— Это оказалось не так? — тихо спросила она.

Крэддок уставился на нее.

— Да, но ведь открытка с Ямайки…

— А, это! — воскликнула мисс Марпл. — Но открытка ведь не истинное доказательство, не так ли? Я хочу сказать, что можно устроить так, чтобы открытка пришла из любой части земли. Так мне кажется. Я помню миссис Бриэрли, у нее случались ужасные нервные припадки. В конце концов ей предложили лечь в больницу для душевнобольных на обследование. Она не хотела, чтобы об этом узнали ее дети. И вот она написала четырнадцать открыток, организовала их отправку из разных частей света, а детям сказала перед этим, что уезжает за границу на отдых. Теперь вы понимаете, что именно я имею в виду?

— Да, конечно, — ответил Крэддок, все еще в упор глядя на нее. — Конечно, мы очень тщательно проверяли бы все, связанное с этой открыткой, если бы не история с Мартиной, которая так хорошо соответствовала нашей версии. Ведь этого и вы не можете отрицать.

— Нет, не могу.

— Потом еще одно. Этот конверт от письма Эммы, отправленного ею в Лондон. То, что его нашли в Рутерфорд-холле, означало, что женщина действительно была там.

— Но убитая женщина не была там! — сказала мисс Марпл, усиленно подчеркивая слово «там».

— Она не была там в том смысле, в каком вы имеете в виду. Она попала в Рутерфорд-холл лишь после того, как была убита. Ее столкнули с поезда на железнодорожную насыпь.

— Ах, да.

— Но конверт действительно подтверждает, что убийца там был. Можно предположить, что он взял этот конверт вместе с другими документами и вещами. А потом случайно или по ошибке уронил его. Хотя теперь я уже сомневаюсь, было ли это случайно? Я уверена, что инспектор Бэйкен и ваши люди в полиции тщательно обыскали поместье, но ничего не нашли. Так ведь? Только позже конверт оказался в котельной.

— Ну, это можно понять, ведь старый садовник всегда собирал всякие бумажки и прочий мусор, разбросанный вокруг, и складывал на растопку котла.

— Конверт оказался именно там, где его удобно было отыскать мальчикам, — сказала задумчиво мисс Марпл.

— Вы считаете, что его специально подбросили?

— Ну, я, право, не знаю. А вообще-то совсем нетрудно догадаться, куда именно направятся для розысков мальчики. А может быть, даже и подсказать им… Да, я все время размышляю над этим. А вас это заставило прекратить думать об Анне Стравинской, не так ли?

— Вы полагаете, что на самом деле это она и есть? — спросил Крэддок.

— Я думаю, что кто-то очень забеспокоился, когда вы начали вести расследование о ней. Вот и все… Я думаю, что кто-то не хотел, чтобы такое расследование велось и впредь.

— Давайте будем исходить из того основного факта, что кто-то хотел выдать себя за Мартину, — сказал Крэддок. — А потом по неизвестной причине вдруг отказался от этого. Почему?

— Это очень интересный вопрос, — сказала мисс Марпл.

— Ведь кто-то же послал телеграмму, извещавшую, что Мартина возвращается во Францию, но затем организовал поездку сюда вместе с ней и по дороге убил ее. Пока вы со мной во всем согласны?

— Не совсем, — ответила мисс Марпл. — Все же мне не кажется, что это так просто.

— Вы путаете все мои карты, — воскликнул Крэддок.

Мисс Марпл сказала с обидой, что ни о чем подобном она и не помышляла.

— Ну, хорошо, а есть ли у вас хотя бы предположение, кто такая убитая женщина?

Мисс Марпл вздохнула.

— Так сложно, — сказала она, — поставить все на свои места. Я не имею представления, кто она, и в то же время почти уверена, что знаю ее, если вы понимаете, что именно я имею в виду.

Крэддок вскинул голову.

— Знать, что именно вы имеете в виду? Да я и представить себе не могу!

Он посмотрел в окно.

— Люси Айлесбэроу приехала повидаться с вами, — сказал он.

— О, это уж слишком. Сегодня у меня совсем неважное настроение. И принимать молодую женщину, пышущую здоровьем, упивающуюся своим успехом, выше моих сил.

Глава 25

— Я посмотрела в словаре значение слова «тонтина», — сказала Люси.

Обмен взаимными приветствиями уже закончился, и теперь Люси бесцельно ходила по комнате, то притрагиваясь к фарфоровой собачке, то к пластмассовой шкатулке, где лежало незаконченное еще вышивание.

— Я так и думала, — ответила ей мисс Марпл спокойным голосом.

Люси начала медленно, слово в слово, повторять то, что вычитала в словаре:

— «Лоренцо Тонти, итальянский банкир, в 1653 году предложил новую форму ренты, по которой доля умерших членов, получавших данную ренту, присоединяется к долям дохода живущих наследников». — Люси замолчала. — Это именно то, на что вы намекали? Весьма подходит к данному случаю. А вы думали об этом еще до того, как произошли эти два смертельных случая?

И она снова принялась почти бессознательно ходить взад-вперед. Мисс Марпл сидела и наблюдала за ней. Это была уже совсем другая Люси Айлесбэроу, не та, которую она знала прежде.

— Мне кажется, что все так и было задумано, — продолжала Люси. — Завещания такого рода иногда приводят к тому, что остается в живых только один наследник и получает все. И там ведь очень большая сумма, правда?

— Вся беда в том, — ответила ей мисс Марпл, — что нет предела людской жадности. Человек не хочет никого убивать; даже и не помышляет об убийстве. Он просто вдруг становится жадным и желает получить больше, чем может. — Она отложила вязание и посмотрела куда-то вдаль, в пространство. — Именно по такому поводу я в первый раз и встретилась с инспектором Крэддоком. Дело происходило в деревне, недалеко от Меденхэмсона. Все началось именно таким образом. Просто слабохарактерность у довольно милого человека, который захотел иметь много денег. Денег, к которым он не имел никакого отношения. Но ему казалось, что он может весьма просто их заполучить. Тогда еще не было и мысли об убийстве. Все казалось настолько легким и несложным, что вряд ли могло казаться чем-то предосудительным. Вот так все начиналось… А закончилось смертью трех человек.

— Так же, как и в данном случае, — сказала Люси. — Теперь и здесь три мертвеца. Во-первых, женщина, выдавшая себя за Мартину и захотевшая получить долю наследства для своего сына. Во-вторых, — Альфред, и вот теперь еще Гарольд. Значит, остались только двое, так ведь?

— Вы имеете в виду, что остались только Гедрик и Эмма?

— Нет, не Эмма. Эмма — это не тот высокий темноволосый мужчина. Я хочу сказать, что остались Гедрик и Брайен Истлеу. Я раньше никогда не думала о Брайене, потому что он блондин. У него светлые усы и голубые глаза. Но видите ли, однажды… — Она вдруг остановилась.

— Продолжайте, продолжайте, — мисс Марпл заинтересовалась. — Я вижу, вас что-то сильно расстроило?

— Да. Когда леди Стоддат-Уэст уезжала из Рутерфорд-холла, садясь в машину, она вдруг обернулась и спросила: «А кто тот высокий темноволосый человек, что стоял на террасе, когда я входила в дом?». Я сначала даже представить себе не могла, кого она имела в виду, потому что Гедрик все еще находился в постели. Поэтому я спросила, весьма смутившись: «А это не Брайен Истлеу?». И она сказала: «Да, конечно, он самый. Командир эскадрильи Истлеу. Я помню, однажды его скрывали у нас на чердаке во Франции во времена Сопротивления». Потом она добавила: «Мне хотелось встретиться с ним снова, но я нигде не могла его найти».

Мисс Марпл молчала и ждала, что же еще скажет Люси.

— И вот, — продолжала Люси, — после этого я начала присматриваться к нему. Однажды он стоял спиной ко мне, и я увидела то, что должна была заметить раньше. Что даже если мужчина блондин, его светлые волосы кажутся темными от бриолина. Волосы у Брайена, как мне кажется, ближе к каштановым, но они могут выглядеть и темными. Так что и Брайен мог быть тем человеком, которого ваша приятельница видела в поезде. Могло быть и так, что…

— Да, — сказала мисс Марпл, — я уже думала об этом.

— Похоже, что вы думаете сразу обо всем! — отпарировала Люси.

— Ну, дорогая, ведь нужно же кому-то делать это.

— И все же я никак не могу понять, что получил бы от всего этого Брайен Истлеу. Я хочу сказать, что деньги ведь перейдут к Александру, а не к нему. Конечно, жить им стало бы легче, они могли бы позволить себе кое-какую роскошь, однако у него не было бы возможности применить капитал для реализации своих планов или еще каким-либо образом распорядиться им.

— Но если с Александром случилось бы что-нибудь до исполнения двадцати одного года, Брайен получил бы его деньги, потому что он его отец и ближайший родственник, — заметила мисс Марпл.

Люси с ужасом посмотрела на нее.

— Ну, что вы? Он никогда не пойдет на это. Ни один отец никогда не сделал бы такого ради денег.

Мисс Марпл вздохнула.

— И такое случается, моя дорогая. Все это очень прискорбно, более того, ужасно, но бывает и такое. Люди вообще совершают необъяснимые вещи. Я знаю случай, когда женщина отравила трех своих детей лишь затем, чтобы получить не очень-то большую сумму по страхованию их жизни. И еще одна пожилая женщина, на вид весьма привлекательная, отравила своего сына, когда тот приехал к ней провести свой отпуск. А вот случай со старой миссис Стэнвиг. Об этом много писали в газетах. Я думаю, и вы читали. У нее умерла дочь, а потом и сын. И вдруг миссис Стэнвиг заявила, что ее чуть не отравили. И, действительно, в овсяной каше обнаружили яд, но, как выяснилось на следствии, сама старуха его туда и подсыпала, потому что намеревалась отравить свою последнюю дочь. И дело было вовсе не в деньгах. Она просто завидовала своим детям, их молодости, их жизнерадостности. Она страшилась — об этом неприятно даже говорить, но это действительно так, — что они будут наслаждаться жизнью, а ее удел — смерть. Конечно, как говорили, она была немного странной, я никак бы не смогла принять это за извиняющую причину. Хотя я и считаю, что люди во многих случаях могут быть чудаковатыми. Иногда вот некоторые люди продают все свое имущество, лишь бы сделать приятное другим. И это доказывает, что за чудаковатостью могут скрываться вполне благородные особенности характера. Ну, что, дорогая моя Люси, помогло ли это вам хоть немного?

— Что помогло мне? — спросила Люси, совершенно сбитая с толку этим вопросом.

— А все, что я вам наговорила, — ответила мисс Марпл, потом добавила с нежностью. — Вы не должны волноваться. Право же, вам вовсе не о чем волноваться. Элспет Мак-Гилликади теперь в любой день может быть здесь.

— Но я не понимаю, какое это имеет ко мне отношение.

— Никакого, дорогая, очевидно, не имеет никакого отношения к вам, но мне кажется, что это очень важно.

— И все же я не могу не волноваться, — сказала Люси. — Понимаете, у меня пробудился интерес к этой семье.

— Знаю, дорогая, вам очень трудно, потому что вы сильно привязались к ним сбоим, хотя и по-разному.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Люси, и вопрос этот прозвучал у нее довольно резко.

— Я говорю о двух сыновьях в этой семье, — ответила мисс Марпл. — Вернее сказать, о сыне и о зяте. Так уж случилось, что два наиболее неприятных члена этой семьи умерли, а остались два очень привлекательных человека. Я думаю, что Гедрик Крекенторп весьма привлекательный молодой человек. Ему нравится казаться хуже, чем он есть на самом деле, и возмущать людей своими выходками.

— Иногда он просто приводит меня в бешенство, — Люси сделала сердитое лицо.

— Да, — сказала мисс Марпл, — но ведь вам все это нравится, правда? Вы — девушка с сильным характером, любите всегда с кем-нибудь сражаться. Да, теперь я вижу, в чем заключается его привлекательность. А вот мистер Истлеу имеет довольно спокойный характер, он чем-то похож на обиженного беззащитного ребенка, и это тоже вызывает к нему симпатии.

— Да, но кто-то из них — убийца, — с горечью произнесла Люси, — и им может оказаться любой. Так что выбирать не из кого. Вот, например, Гедрик. Его совсем не обеспокоила ни смерть Альфреда, ни смерть Гарольда. Он сидит, откинувшись на подушки, упиваясь прожектами о том, что ему делать с Рутерфорд-холлом. И не устает все время повторять, что все его планы перестройки дома в надлежащий вид потребуют больших затрат. Конечно, я понимаю, что он из числа людей, которые хотят казаться и грубее, и бессердечнее, чем есть на самом деле.

— Бедная, бедная Люси. Я так огорчена всем этим.

— Ну, а потом еще Брайен, — продолжала Люси. — Это кажется немного странным, но Брайен действительно хочет жить в Рутерфорд-холле. Он считает, что ему и Александру будет там хорошо, и полон всевозможных планов.

— Брайен всегда полон всевозможных планов. Ведь так?

— Да. Мне кажется, это верно. Только у меня всегда возникает какое-то подсознательное чувство, что планы его никогда не осуществятся.

— Его планы витают в воздухе?

— Да, в большей или меньшей степени. Я считаю, что они в буквальном смысле слова витают в воздухе. Все это планы, связанные с воздухом. Может быть, по-настоящему хороший летчик никогда не садится как следует на землю, как знать?.. И еще, — добавила она, — Истлеу очень, любит Рутерфорд-холл, потому что он напоминает ему большой, беспорядочно выстроенный дом в стиле королевы Виктории, в котором он жил еще ребенком.

— Понимаю, — задумчиво произнесла мисс Марпл. — Да, понимаю.

Потом вдруг искоса взглянув на Люси, сказала, как будто спохватившись:

— Но ведь дело не только в этом, не правда ли, дорогая? Ведь здесь есть что-то еще.

— О, да, здесь есть что-то еще. И это что-то я не понимала вплоть до самых последних дней. Оказывается, Брайен мог находиться на том поезде.

— На поезде, который вышел из Паддингтона в 4 часа 33 минуты?

— Да. Эмма ожидала, что ей придется дать отчет в полицию о 20 декабря, и она очень тщательно все припомнила: заседание комитета утром, затем поездка по магазинам после обеда, чай в Грин-Шэмроке. А потом сказала, что ездила на вокзал встречать Брайена. Поезд, который она ожидала, вышел из Паддингтона в 4 часа 50 минут. Но ведь могло быть и так, что он приехал более ранним поездом, а заявил, будто приехал позже. Он мне сам как-то случайно проговорился, что машина у него тогда что-то забарахлила, ее ремонтировали, и ему пришлось приехать на поезде. Он сказал, что это ужасно скучно, что он ненавидит поезда. Может быть, все действительно так и есть. Но мне почему-то было бы приятнее, если бы он тогда не ехал на поезде.

— И особенно на том самом поезде, — в задумчивости сказала мисс Марпл.

— Вообще-то, это ни о чем не говорит. Самое ужасное — подозрения. Не знать, что же действительно произошло! И, возможно, мы никогда так ничего и не узнаем.

— Нет, дорогая, мы, конечно, узнаем все, — быстро ответила мисс Марпл. — Я хочу сказать, что происшедшее не должно остаться неразгаданным. Единственное, что я знаю об убийцах, так это то, что они никогда не могут остаться одни. Или, лучше сказать, переживать преступления одни. И, как правило, они никогда не удовлетворяются одним убийством. Сошло удачно одно убийство — жди следующего. Однако не нужно так сильно огорчаться, Люси. Полиция предпринимает все, что в ее силах, следит за кем следует. И особенно важно, что Элспет Мак-Гилликади очень скоро будет здесь!

Глава 26

— Ну, а теперь, Элспет, вам совершенно ясно, что мне от вас хотелось?

— Пожалуй, ясно, — ответила миссис Мак-Гилликади, — но я должна вам сказать, Джейн, что все это кажется мне весьма необычным и странным.

— Ну, нет. В этом нет ничего странного, — возразила мисс Марпл.

— Все же я так думаю. Приехать в чужой дом и тут же спросить, нельзя ли мне… э… пройти наверх.

— На улице очень холодно, — подсказала мисс Марпл, — и потом вы могли съесть что-нибудь такое, не подходящее и… э… отчего вам нужно сразу попросить разрешения пройти наверх. Я просто хочу заметить, что такие вещи случаются. Я вот помню, как однажды меня пришла навестить бедняжка Луиза Фелби. Так ей за какие-нибудь полчаса понадобилось пять раз подняться наверх. И все это произошло, — добавила мисс Марпл мимоходом, — из-за несвежего паштета.

— Вот если бы вы рассказали мне, Джейн, что вы затеяли… — сказала миссис Мак-Гилликади.

— Именно этого я и не хочу делать, — ответила мисс Марпл.

— Какой же вы ужасный человек, Джейн. Сначала заставляете меня вернуться в Лондон раньше времени, теперь вот…

— Прошу прощения, — возразила мисс Марпл, — но я не могла поступить иначе. Дело в том, что в любой момент может произойти еще одно убийство. О, я знаю, что все начеку, и полиция приняла надлежащие меры предосторожности. Но ведь убийце всегда может представиться случай обойти полицию. Поэтому, Элспет, вашим долгом было приехать сюда. Ведь, в конце-то концов, нас так воспитали, чтобы мы всегда выполняли свой долг, правда?

— Конечно, правда, — ответила миссис Мак-Гилликади. — Помните, в дни нашей молодости не было и речи о безответственности.

— Ну, тогда все в порядке, — облегченно вздохнула мисс Марпл. — А вот и такси подъехало, — добавила она, услышав, как около дома негромко загудела машина.

Миссис Мак-Гилликади надела свое пальто из крапчатой шерстяной ткани, а мисс Марпл закуталась в бесчисленное множество платков и шарфов. Затем две старые дамы сели в такси, и оно помчало их по направлению к Рутерфорд-холлу.

— Кто бы это мог быть? — спросила Эмма, выглянув в окно, когда услышала, как перед домом остановилась машина. — О! Кажется, старая тетушка Люси.

— Скажи ей, что меня нет дома.

— Ты предлагаешь, чтобы я сообщила ей это сама или попросила Люси?

— Об этом я не подумал, — сознался Гедрик.

— Я, очевидно, вспомнил о тех днях, когда у нас имелись дворецкий и лакей, если действительно такие дни когда-нибудь были. Мне кажется, я помню того лакея, который служил у нас перед войной. У него были еще какие-то амурные дела со служанкой, работавшей на кухне, и из-за этого поднялся жуткий содом. Уж не та ли это старая карга, что приходит сюда убираться?

Но в этот момент дверь открылась, и вошла миссис Харт. Сегодня как раз был день, когда ей следовало чистить медные дверные ручки. Следом за ней вошла мисс Марпл, очень возбужденная, закутанная во множество платков и шарфов, за ее спиной виднелась еще какая-то высокая пожилая дама.

— Я, право же, надеюсь, — сказала мисс Марпл, беря Эмму за руку, — что мы не помешали вам. Дело в том, что послезавтра я уезжаю домой, и никак не могла позволить себе уехать, не попрощавшись с вами. И еще я хотела снова поблагодарить вас за ваше доброе отношение к Люси. О, я совсем забыла. Разрешите мне представить вам мою подругу миссис МакГилликади, она живет вместе со мной.

— Здравствуйте, — произнесла несколько чопорно миссис Мак-Гилликади, глядя на Эмму очень внимательно. Затем она перевела взгляд на Гедрика, нехотя поднявшегося с кресла.

В этот момент в комнату вошла Люси.

— Тетушка Джейн, а я и не думала…

— Я должна была заехать и попрощаться с мисс Крекенторп, — сказала мисс Марпл, — она была очень и очень добра к тебе, Люси.

— Это Люси была добра ко всем нам, — улыбнулась Эмма.

— Да, конечно, — сказал Гедрик. — Мы навалили на нее работы, как на раба с галер. Она ухаживала за больными, бегала вверх-вниз по лестницам, готовила различные деликатесы выздоравливающим…

Мисс Марпл перебила его:

— Я очень расстроилась, когда услышала о вашей болезни. Надеюсь, что теперь вы совсем поправились, мисс Крекенторп?

— О, да. Теперь мы опять все здоровы, — ответила Эмма.

— Люси говорила мне, что вы все серьезно переболели. Грибы так опасны! Могу себе представить!

— Причина заболевания до сих пор осталась загадочной, — сказала Эмма.

— А вы не верите этому? — спросил Гедрик. — Бьюсь об заклад, что и до вас дошли всевозможные слухи, мисс… э…

— Марпл, — подсказала ему мисс Марпл.

— Да, так вот, я могу побиться об заклад, что вы слышали, о чем болтают вокруг. Ни больше, ни меньше, как мышьяк. Это для того, чтобы произвести сенсацию среди соседей.

— Гедрик, — вмешалась Эмма, — мне бы не хотелось, чтобы ты так говорил. Ты же знаешь, что инспектор Крэддок…

— Ха-ха, — засмеялся Гедрик, — все давно все знают. И даже вы кое-что слышали, мадам, правда?

Он обернулся к миссис Мак-Гилликади.

— Я вот лично, — сказала миссис Мак-Гилликади, — только что вернулась из-за границы. Позавчера.

— А, ну тогда вы еще не успели разобраться в скандале, который здесь произошел, — съязвил Гедрик. — Мышьяк в подливке, вот что случилось. Тетушка Люси знает об этом все, могу поклясться.

— Я только слышала кое-что, — сказала мисс Марпл. — Об этом просто кто-то намекал. Но, конечно, я не хотела никоим образом ставить вас в неудобное положение, мисс Крекенторп.

— Не обращайте внимания на моего брата, — смутилась Эмма, — просто он любит шутить.

Говоря это, она нежно ему улыбнулась.

Дверь отворилась, и в комнату ворвался старый мистер Крекенторп, гневно стуча своей палкой.

— Где чай? — закричал он. — Почему еще ничего не готово? Эй! Девушка! — обратился он к Люси. — Почему вы не принесли мне чай?

— Сейчас несу. Я только что собиралась накрывать на стол.

Люси вышла. Мистера Крекенторпа представили мисс Марпл и миссис Мак-Гилликади.

— Люблю, когда еду подают вовремя, — сказал мистер Крекенторп. — Пунктуальность и экономия — вот мои принципы.

— Это весьма необходимо, я уверена, — сказала мисс Марпл, — особенно сейчас, когда растут налоги и цены.

Мистер Крекенторп взорвался.

— Налоги! Не говорите мне об этих грабителях. Несчастный нищий, вот кто я такой. И становится все хуже и хуже.

В комнате снова появилась Люси с чайными чашками на подносе. Следом за ней вошел Брайен Истлеу, неся поднос с сандвичами, хлебом, маслом и пирогом.

— Что такое? — удивился мистер Крекенторп. — Глазированный пирог? У нас сегодня прием? Мне что-то никто об этом не говорил.

На лице Эммы вновь отразилось смущение.

— К чаю придет доктор Куимпер, у него сегодня день рождения и…

— День рождения? — заворчал снова старик. — Дни рождения справляют только детям. Я вот никогда не отмечаю свои дни рождения и не хочу, чтобы их праздновали другие.

— Это, конечно, большая экономия, — сказан Гедрик. — Ты экономишь деньги на покупку свечей к своему пирогу.

— Это все, что ты смог мне сказать, мальчик? — спросил мистер Крекенторп.

Мисс Марпл обменивалась рукопожатием с Брайеном Истлеу.

— Я уже о вас слышала, — сказала она, — от Люси. О, господи, как же вы мне напоминаете одного человека, с которым я была знакома в Сент Мэри Мид. Знаете, это такая деревушка, где я прожила много лет. Ронни Уэллс был сыном нашего адвоката. Получил в наследство от отца контору, но никак не мог приспособиться к делу. Бросил контору, уехал в Восточную Африку. Хотел разбогатеть на эксплуатации грузовых пароходов на тамошних озерах. Виктория Пьяцца, или, может быть, Альберта, так называлось озеро, что-то не помню. Во всяком случае, прискорбно, но и там у него ничего не вышло. Он потерял весь свой капитал и разорился. Ужасно неприятно!

Вы с ним случайно не родственники? Вы очень похожи.

— Нет, — сказал Брайен, — у меня нет родственников по фамилии Уэллс.

— Он был знаком с одной очаровательной девушкой, — продолжала мисс Марпл. — Она все пыталась образумить его, но он даже и слушать ее не хотел. Конечно, он был неправ. У женщин много здравого смысла, знаете, особенно, когда речь идет о деньгах. Конечно, я не имею в виду вопросы высоких финансовых сфер. Эти вопросы ни одна женщина даже и не пытается постигнуть, так говорил мой дорогой отец. Но обычные житейские дела, фунты, шиллинги, пенсы — это совсем другое дело. А какой чудесный вид открывается у вас из этого окна! — добавила она, проходя через всю комнату и выглядывая в окно.

Эмма подошла к ней.

— Какой огромный парк! И как живописно выглядят коровы на фоне вон тех деревьев. Никто даже и во сне представить себе не сможет, что все это находится в центре города.

— Мне кажется, что мы живем здесь, как какие-то доисторические ископаемые — сказала Эмма. — А если открыть окна, можно услышать вдалеке шум городского уличного движения.

— О, конечно, — сказала мисс Марпл. — Шум есть везде. Даже в Сант Мэри Мид. Теперь мы совсем близко находимся от аэродрома. И знаете, трасса, по которой пролетают реактивные самолеты, проходит как раз над нами. Ужасно страшно. На днях лопнули два стекла в моей оранжерее. Непонятно отчего.

— Вообще-то, все очень просто, — сказал Брайен, приближаясь к ним с дружелюбной улыбкой. — Понимаете, все происходит таким образом…

Мисс Марпл уронила свою сумочку. Брайен наклонился ее поднять. Улучив удобный момент, миссис Мак-Гилликади подошла к Эмме и что-то прошептала ей на ухо. Лицо ее выражало страдание. Страдание это было неподдельным, потому что миссис Мак-Гилликади очень не нравилась та роль, которую ей сейчас приходилось играть.

— Извините, но не могла бы я на минутку пройти наверх?

— Конечно, — ответила Эмма.

— Я провожу вас, — предложила Люси.

Люси и миссис Мак-Гилликади одновременно вышли из комнаты.

— Сегодня очень холодно, трудно вести машину, — сказала мисс Марпл с отсутствующим взглядом, как бы объясняя что-то.

— Так вот, о звуковом барьере, — продолжал Брайен. — Видите ли, все это происходит.,, О, привет! А вот и Куимпер.

Доктор приехал на своей машине. Он вошел в комнату, потирая руки. Видно, он очень замерз.

— Пойдет снег, — сказал Куимпер, — вот увидите, я-то уж знаю. Здравствуйте, Эмма, как вы себя чувствуете? О, господи, что это все означает?

— Мы приготовили пирог в честь дня вашего рождения, — потупилась Эмма. — А вы-то хоть помните о нем? Вы мне как-то сказали, что ваш день рождения именно сегодня.

— Для меня это так неожиданно. — Куимпер казался обрадованным. — Понимаете, прошло уже много лет… да, должно быть, лет шестнадцать… с тех пор, как кто-нибудь вспоминал о моем дне рождения.

Он, казалось, был тронут настолько, что даже смутился.

— Вы знакомы с мисс Марпл? — Эмма представила его.

— О да, — заявила мисс Марпл. — Я встречала доктора Куимпера здесь и раньше. Не так давно он приезжал осмотреть меня, когда я схватила опасную простуду. И был очень добр.

— Я надеюсь, что теперь вы снова себя хорошо чувствуете? — спросил доктор.

Мисс Марпл заверила его, что теперь она себя чувствует отлично.

— Вы что-то в последнее время не приходите ко мне, Куимпер, — проскрипел раздраженно мистер Крекенторп. — Я могу умереть от такого внимания, какое вы мне оказываете!

— Не думаю, что это случится, — сказал доктор Куимпер.

— Я тоже, — отрезал мистер Крекенторп. — Ну, идемте, давайте выпьем чаю. Чего же мы ждем?

— О, пожалуйста, — сказала мисс Марпл, не ждите мою приятельницу. Она будет очень расстроена, если задержит вас всех.

Все уселись за стол и приступили к чаю. Мисс Марпл сначала согласилась съесть хлеб с маслом, а потом принялась за сандвич.

— А с чем они…? — она колебалась.

— С рыбой, — ответил Брайен. — Я сам помогал делать эти сандвичи.

Старый мистер Крекенторп зло расхохотался.

— Отравленный рыбный паштет. Вот из чего сделаны эти сандвичи. Ешьте их на свой собственный страх и риск.

— Пожалуйста, отец, не надо.

— Теперь нужно быть очень осторожным, когда ешь что-нибудь в нашем доме, — продолжал мистер Крекенторп, обращаясь к мисс Марпл. — Двух моих сыновей отравили, как мух. Чья это работа, вот что я хотел бы знать.

— Не сдавайтесь, — сказал Гедрик, снова передавая тарелку с сандвичами мисс Марпл. — Немного мышьяку, говорят, улучшает цвет лица. Так что ешьте, у вас цвет лица не очень-то яркий.

— Ты сам съешь хоть один, мой мальчик, — сказал мистер Крекенторп.

— Хочешь, чтобы я был официальным дегустатором? — спросил Гедрик. — Ну что же, идет!

Он взял сандвич и целиком положил его себе в рот. Мисс Марпл тихо, чисто по-женски засмеялась и тоже взяла один сандвич. Откусив кусочек, она сказала:

— Я думаю, все вы очень смелые люди, раз так шутите. Да, я думаю, что вы очень и очень смелые. Я сама просто обожаю храбрость.

И вдруг она поперхнулась и начала кашлять.

— Кость от рыбы, — кашляя, проговорила она, — застряла в горле.

Куимпер быстро поднялся из-за стола, подошел к ней, отвел к окну и попросил ее открыть рот. Он вытащил из кармана какой-то футляр и стал выбирать один из пинцетов, лежавших в нем. Быстро, с профессиональной ловкостью, он стал осматривать горло старой дамы. В этот момент дверь отворилась, и в комнату вошла миссис Мак-Гилликади в сопровождении Люси. Как только взгляд миссис Мак-Гилликади остановился на сцене, происходившей у окна, она вдруг неожиданно для самой себя громко вскрикнула. Мисс Марпл отпрянула назад, а доктор, продолжая держать за горло, наклонил ее голову.

— Так ведь это же он! — закричала миссис Мак-Гилликади. — Тот самый человек, который в поезде…

С необыкновенной для нее живостью мисс Марпл выскользнула из рук доктора и подошла к своей приятельнице.

— Я так и думала, что вы узнаете его, Элспет! — сказала она. — Нет, не говорите больше ничего.

И она с торжествующим видом обернулась к доктору Куимперу.

— Вы ведь не знали, не правда ли, доктор, что когда душили ту женщину в поезде, это видели. Моя подруга, миссис Мак-Гилликади, видела вас. Видела своими собственными глазами. Она ехала в другом поезде, который шел параллельно с вашим.

— Что за глупые шутки? — доктор Куимпер шагнул к миссис Мак-Гилликади, но мисс Марпл проворно встала между ним и миссис Мак-Гилликади.

— Да, — сказала мисс Марпл. — Она видела вас и сейчас узнала. В чем она может поклясться перед судом. Такое случается не часто, насколько я могу себе представить, чтобы кто-то своими глазами видел, как совершается преступление. Конечно, обычно бывают случайные свидетели. Но сейчас это действительный свидетель преступления, который все видел своими глазами.

— Ах, ты старая карга, — заорал доктор Куимпер.

Он бросился на мисс Марпл, но теперь уже Гедрик схватил его за плечо.

— Так значит, вы тот самый убивающий всех дьявол? — спросил Гедрик, поворачивая его лицом к себе. — Я вас никогда не любил и всегда считал негодяем, но видит бог, я никогда и не подозревал…

Брайен Истлеу быстро подоспел Гедрику на помощь. Из боковой двери в комнату уже входили инспектор Крэддок и инспектор Бэйкен.

— Доктор Куимпер, — сказал Бэйкен, — я должен предупредить вас, что в случае…

— Катитесь вы ко всем чертям с вашими предупреждениями, — заорал доктор Куимпер. — Неужели еы думаете, что кто-нибудь поверит сказкам двух сумасшедших старух? Кто-нибудь хоть слышал обо всем этом вздоре с поездом?

— Элспет Мак-Гилликади, — сказала мисс Марпл, — заявила об этом убийстве в полицию сразу же, то есть 20 декабря, и дала описание мужчины, которого видела своими глазами.

Доктор Куимпер вдруг резко выпрямил плечи.

— Но, может быть, вы объясните, зачем мне нужно было убивать совершенно незнакомую женщину?

— Нет, эта женщина не была для вас незнакомой, — возразил инспектор Крэддок. — Она была вашей женой.

Глава 27

— Итак, вы убедились, — сказала мисс Марпл, — все действительно обернулось так, как я предполагала. Все довольно примитивно. Простейшее из преступлений. Многие мужчины именно таким способом избавляются от своих жен.

Миссис Мак-Гилликади посмотрела сначала на мисс Марпл, потом на инспектора Крэддока.

— Я была бы очень вам признательна, — сказала она, — если бы вы рассказали мне все более подробно.

— Видите ли, доктор задумал жениться на богатой женщине — Эмме Крекенторп, — сказала мисс Марпл. — Но жениться он не мог, потому что у него уже была жена. И хотя они много лет не жили вместе, она тем не менее не давала ему развода. Инспектор Крэддок рассказал мне о девушке, называвшей себя Анной Стравинской, и все сошлось как нельзя лучше. Да, у нее был муж англичанин, об этом она рассказала своим подружкам. Было известно, что она очень верующая католичка. Доктор Куимпер не мог пойти на риск и жениться на Эмме, так как его судили бы за двоеженство. И вот он решил избавиться от своей жены. А человек он жестокий и хладнокровный. Мысль убить ее в поезде, а затем перетащить труп в Длинный сарай в саркофаг была довольно остроумной. Как вы понимаете, он хотел связать убийство с семьей Крекенторп. Еще раньше он сам написал письмо Эмме от лица девушки по имени Мартина, о которой сообщал Эдмунд как о своей невесте. Эмма как-то в беседе рассказала доктору Куимперу все о своем брате. Затем, в подходящий момент, доктор посоветовал Эмме сходить в полицию и рассказать историю о брате и его невесте. Ему хотелось, чтобы убитая им женщина была принята за Мартину. Я думаю, до него дошли слухи о том, что парижская полиция наводит справки об Анне Стравинской, и тогда он подстроил так, что от ее имени пришла почтовая открытка с Ямайки.

Ему, конечно, было легко устроить свидание со своей женой в Лондоне, убедить ее в том, что он надеется примириться с ней и что поэтому он хочет, чтобы она поехала вместе с ним и встретилась с его родными. Не будем говорить о том, что за этим последовало, об этом даже думать неприятно. Конечно, он был человеком жадным до денег. Думая о налогах и о том, насколько они уменьшают доходы, он стал мечтать о том, что хорошо бы иметь крупный капитал, не облагаемый налогами. Очевидно, эта мысль овладела им еще до того, как он решил убить жену. Как бы то ни было, он начал распространять слухи о том, что кто-то намеревается отравить старика Крекенторпа, чтобы подготовить для себя соответствующую почву, а затем ему уже легко было отравить мышьяком членов семьи. Конечно, он давал не слишком сильные дозы, потому что ему было невыгодно, чтобы умер старик Крекенторп.

— Но до сих пор я никак не могу понять, как же ему это удавалось, — сказал Крэддок. — Ведь его не было в доме, когда приготавливали соус…

— О, так ведь в соусе вовсе не было мышьяка, — сказала мисс Марпл. — Он подсыпал его уже потом, когда взял остатки для исследования. Вероятнее всего, он подсыпал мышьяк раньше в кувшин, в котором готовились коктейли. А потом, конечно, ему было совсем легко, будучи врачом, ухаживающим за больными, отравить Альфреда Крекенторпа, а также подослать таблетки Гарольду в Лондон. Перед этим он, конечно, принял меры предосторожности, сказав, что Гарольд больше не нуждается ни в каких лекарствах. Все, что бы он ни делал, основывалось на наглости, дерзости, жестокости и жадности к деньгам. И мне будет чрезвычайно прискорбно, — закончила мисс Марпл, сверкнув глазами так свирепо, как только это могла сделать пожилая женщина, — если доктору удастся избежать наказания. Потому что, если уж и есть хоть один человек, которого следовало бы повесить, так это доктор Куимпер.

— Правильно! Правильно! — воскликнул инспектор Крэддок.

— Я долго думала об этом преступлении, и, знаете, мне пришла в голову мысль, — продолжала мисс Марпл, — что даже в том случае, если видишь человека сзади, ну, скажем, со спины, то и в этом случае можно запомнить его особенности. И я подумала, что если бы Элспет смогла увидеть доктора Куимпера в том же самом положении, в каком она видела его в поезде, то есть спиной к ней, нагнувшегося над женщиной, которую он держал за горло, то, я была почти уверена в этом, она узнала бы его. Вот поэтому-то я решила осуществить с помощью Люси свой замысел.

— Должна признаться, — сказала миссис Мак-Гилликади, — что для меня это явилось просто ударом, и прежде чем я смогла совладать с собой, у меня вырвалось: «Это он!». А ведь, знаете, я даже толком не разглядела лицо этого человека и…

— Я страшно боялась, что вы произнесете это именно при нем, Элспет, — перебила ее мисс Марпл.

— Я так и хотела сделать, — созналась миссис Мак-Гилликади. — Я хотела сказать, что лица его никогда не видела.

— И это, — сказала мисс Марпл, — это могло бы все погубить. Ведь он-то подумал, что вы действительно узнали его, дорогая. Он и представить себе не мог, что вы не видели его лица.

— Очень хорошо, что я вовремя спохватилась, — сказала миссис Мак-Гилликади.

— Да я бы уж постаралась, чтобы вы ничего больше не произнесли, — засмеялась мисс Марпл.

Крэддок вдруг тоже рассмеялся.

— Вот вы двое, вы совершенно необыкновенная пара! Ну, так что же будет дальше, мисс Марпл? Где же счастливый конец? Что, например, произойдет с Эммой Крекенторп?

— Ну, конечно, с этим доктором она больше уж никогда не увидится, — проговорила мисс Марпл. — И могу предсказать, что если умрет ее отец, — а он не настолько уж крепок, как ему это кажется, — то она скорее всего отправится на пароходе в какое-нибудь далекое путешествие или вообще останется жить за границей, как это сделала Джеральдина Уэбб. И могу вас уверить, что из этого что-нибудь да получится. Надеюсь, что ей посчастливится встретить куда более привлекательного человека, чем доктор Куимпер.

— А что будет с Люси Айлесбэроу? Там ведь тоже как будто уже позванивают в свадебные колокола?

— Очевидно, — сказала мисс Марпл. — И здесь совершенно нечему удивляться.

— Кого же из них двоих она собирается выбрать в мужья? — спросил Дэрмот Крэддок.

— А вы не догадываетесь? — спросила в свою очередь мисс Марпл.

— Нет, не догадываюсь, — ответил Крэддок. — А вы?

— О, мне кажется, я знаю, кто он, — сказала мисс Марпл и лукаво подмигнула инспектору Крэддоку.

Клуб "Вторник"

– Д-да, загадочные случаи!.. – Реймонд Уэст выпустил изо рта облачко дыма и, любуясь им, медленно с удовольствием повторил: – Загадочные случаи…

С чувством исполненного долга он посмотрел по сторонам. Широкие черные балки, пересекающие потолок комнаты, и добротная старинная мебель создавали атмосферу старины. Все это импонировало вкусам Реймонда Уэста. Он был писателем. Дом своей тетки Джейн Марпл он всегда считал достойным обрамлением собственной персоны. Он взглянул в сторону камина, возле которого в большом кресле сидела хозяйка дома. На ней было черное муаровое платье со множеством складок по талии. Брабантские кружева каскадом спадали с груди. На руках – черные кружевные митенки. Черная шляпка подчеркивала белоснежность волос. Она вязала что-то белое, мягкое, пушистое. Ее словно выцветшие голубые глаза – кроткие и добрые – изучали племянника и его гостей.

Сначала она взглянула на улыбающегося Реймонда, потом на брюнетку с короткой стрижкой – Джойс Ламприер, художницу с необычными, не то светло-карими, не то зелеными, глазами. Затем она посмотрела на холеного, умудренного жизненным опытом сэра Генри Клиттеринга. В комнате были еще двое: доктор Пендер, пожилой приходский священник, и мистер Петерик, высохший маленький человек, который никогда не снимал пенсне, однако всегда смотрел поверх стекол. Мисс Марпл еще раз обвела всех взглядом и с милой улыбкой принялась за свое вязанье.

Мистер Петерик слегка откашлялся – обычно этим он предварял все свои высказывания – и обратился к Реймонду:

– Как вы сказали, Реймонд? Загадочные случаи? Какие же случаи вы имеете в виду?

– Да никакие, – вмешалась Джойс Ламприер. – Просто Реймонду нравится звучание этих слов, ему доставляет удовольствие произносить их.

Реймонд с упреком посмотрел на нее. Она откинула назад голову и засмеялась. Мисс Марпл снисходительно улыбнулась.

– Сама наша жизнь – загадочный случай, – глубокомысленно произнес священник.

Реймонд выпрямился.

– Вы меня неправильно поняли, – сказал он. – Я имею в виду вполне определенные случаи, в которых никто не смог разобраться, то есть события имели место, но объяснить их так и не смогли.

– Знаю, что ты хочешь сказать, дорогой, – заговорила мисс Марпл. – Вот, например, вчера с миссис Каррадерз произошло нечто очень странное. Она купила в лавке Эллиота две банки маринованных креветок, потом зашла еще в два магазина и, придя домой, обнаружила, что креветок в сумке нет. Она вернулась в два последних магазина, но креветки словно сквозь землю провалились.

– Очень подозрительная история, – серьезно заметил сэр Генри.

– Тут могут быть, конечно, различные объяснения, – сказала мисс Марпл, и щеки у нее слегка порозовели. – Например, кто-то их…

– Милая тетя, – прервал ее Реймонд. – Речь не о будничных провинциальных историях. Происходят убийства, пропадают люди, и сэр Генри, если бы пожелал, мог бы рассказать нам немало подобных случаев.

– Я никогда не говорю о работе, – спокойно сказал сэр Генри. – Не в моих правилах говорить о работе.

Сэр Генри до недавнего времени был комиссаром Скотленд-Ярда.

– Я полагаю, многие из них полицией так и не раскрыты, – заметила Джойс Ламприер.

– Ну, мне кажется, это же общеизвестный факт, – сказал мистер Петерик.

– Интересно, – продолжал Реймонд, – кому лучше всего удается раскрывать преступления? Мне всегда представлялось, что полицейские страдают отсутствием воображения.

– Это точка зрения непрофессионала, – сухо сказал сэр Генри.

– Что касается психологии и воображения, то тут уж дело писателя… – улыбнулась Джойс и с иронией поклонилась Реймонду, но он оставался серьезным.

– Литературный труд дает возможность взглянуть на человека изнутри, – торжественно произнес он, – дает возможность уловить такие мотивы, мимо которых прошел бы обычный человек.

– Знаю, дорогой, что твои книжки очень умны, – сказала мисс Марпл. – Но вообще люди не столь приятны, как ты их себе представляешь.

– Милая тетя, – мягко возразил Реймонд. – У каждого свои взгляды. Боже меня упаси подвергать их сомнениям.

– Я имею в виду, – насупив брови и считая петли, сказала мисс Марпл, – что многие люди кажутся мне ни плохими, ни хорошими, а, знаешь ли, просто глупыми.

Мистер Петерик снова откашлялся.

– По-моему, Реймонд, вы придаете слишком большое значение воображению, – заявил он. – Для нас, юристов, воображение слишком опасно. Оно может чересчур далеко завести. Факты, прежде всего объективные факты, – это единственный способ добиться успеха.

– Ба! – воскликнула Джойс, тряхнув головой. – Здесь я с вами не согласна. Я женщина, а у женщин есть интуиция, в которой отказано мужчинам. К тому же я еще и художница и замечаю вещи, которых вы не видите. Кроме того, как художник, я отлично разбираюсь в человеческой природе. Я знаю изнанку жизни так, как, возможно, не знает ее даже присутствующая здесь мисс Марпл.

– Я думаю, это не так, милая моя, – сказала мисс Марпл. – В провинции иногда случаются очень огорчительные вещи.

– Сейчас в моде подсмеиваться над священниками, – заметил доктор Пендер. – Но приходится выслушивать от людей разное, и нам известны такие стороны человеческого характера, которые для других – книга за семью печатями.

– Итак, – сказала Джойс, – наше собрание, оказывается, достаточно компетентно. Почему бы нам не основать клуб? Сегодня какой день? Вторник? Давайте же собираться раз в неделю, по вторникам, у мисс Марпл. Вечерний клуб “Вторник”! И каждый будет предлагать для обсуждения какую-нибудь загадку, загадочную историю, на которую он сам знает ответ. Сколько же нас тут? О, пятеро. Надо бы еще хотя бы одного!

– Вы забыли обо мне, милая, – широко улыбнулась мисс Марпл.

Джойс немного растерялась, но быстро нашлась:

– Это замечательно, мисс Марпл. Мне как-то в голову не пришло, что это вас может заинтересовать.

– Это же очень увлекательно, – сказала мисс Марпл. – Особенно в компании таких умных джентльменов. Боюсь, что я не обладаю достаточным интеллектом, но все же годы, проведенные в Сент-Мэри-Мид, позволили мне составить некоторое представление о человеческой природе.

– Несомненно, ваше участие будет весьма ценным, – уважительно заметил сэр Генри.

– Кому же начинать? – спросила Джойс.

– По счастью, среди нас столь достойный человек, как сэр Генри, – сказал доктор Пендер. – Какие же могут быть сомнения?.. – Он оставил фразу незаконченной, многозначительно поклонившись бывшему комиссару.

Сэр Генри помолчал, глубоко вздохнул, закинул ногу на ногу и начал:

– Пожалуй, нелегко подобрать случай, который представил бы для вас интерес. Но вот припоминаю один, который, по-моему, подойдет. Может быть, вам попадалось сообщение об этом деле в газетах год назад. О нем писали как о нераскрытом. Но так случилось, что несколько дней назад объяснение попало ко мне в руки. Факты очень просты. Трое сели поужинать. Среди прочего были поданы консервированные омары. Позднее все трое почувствовали себя плохо. Вызвали врача. Двое поправились, третий умер.

– Ого! – воскликнул Реймонд.

– Как я сказал, факты просты, – продолжал сэр Генри. – Смерть наступила в результате отравления птомаином – так было записано в свидетельстве о смерти, – и тело было предано земле. Но история на этом не кончается.

– Поползли слухи, не так ли? – сказала мисс Марпл. – Обыкновенно всегда так бывает.

– Теперь опишу вам участников этой драмы. Супружеская пара – скажем, мистер и миссис Джоунз. Компаньонка жены, назовем ее мисс Кларк. Мистер Джоунз – коммивояжер фармацевтической фирмы. Интересный мужчина лет пятидесяти. Его жена – ничем не примечательная женщина лет сорока пяти. Ее приятельница мисс Кларк – жизнерадостная женщина под шестьдесят. Ничего особенного в них не было.

Осложнения возникли неожиданным образом.

Накануне злополучного ужина мистеру Джоунзу пришлось ночевать в одной из гостиниц в Бирмингеме. Промокательная бумага на пресс-папье в его номере была совершенно новой, и на следующий день горничная от нечего делать принялась с помощью зеркала читать отпечатавшиеся на ней слова. Несколько дней спустя, когда сообщение о смерти миссис Джоунз появилось в газетах, горничная рассказала своим подругам о том, что ей удалось прочитать: “Полностью зависим от своей жены… когда она умрет, я буду… сотни и тысячи…”

Вы, может быть, помните, что незадолго до того нашумело дело о жене, отравленной мужем. Много ли было нужно, чтобы расшевелить воображение горничных? Мистер Джоунз задумал избавиться от жены и заполучить сотни тысяч фунтов! Оказалось, что у одной из горничных были родственники в городке, где жили Джоунзы. Она написала им о возникших подозрениях. Те сообщили ей, что мистер Джоунз проявлял внимание к дочери местного врача, молодой тридцатитрехлетней женщине. Начал разгораться скандал. Поступила петиция министру внутренних дел. В Скотленд-Ярд посыпались анонимные письма с обвинениями Джоунза в убийстве жены. Мы ни на минуту не сомневались, что это всего лишь деревенские сплетни, но тем не менее с молчаливого общего согласия провели эксгумацию трупа. Это был один из случаев общего и, пожалуй, ни на чем не основанного предубеждения. Но оно, на удивление, оправдалось. Повторная экспертиза установила, что причиной смерти явилось отравление мышьяком. Скотленд-Ярду пришлось потрудиться, чтобы выяснить, откуда мог взяться этот мышьяк.

– О! – воскликнула Джойс. – Интересно. Это то, что надо.

– Естественно, подозрение падало на супруга. Ему была выгодна смерть жены: он получил хотя и не сотни тысяч, но все же солидную сумму – восемь тысяч фунтов. У него не было своего состояния, но он отличался экстравагантным вкусом и был неравнодушен к дамскому обществу. Мы осторожно выяснили, насколько обоснованны слухи о флирте Джоунза с дочерью врача. Оказалось, что их дружба прекратилась месяца за два до смерти миссис Джоунз. Сам врач, человек весьма уважаемый, был смущен результатами повторного вскрытия. Ведь тогда его вызвали около полуночи, и он видел, как страдали все трое. Он понял, что состояние миссис Джоунз критическое, и велел принести из его кабинета опиум для успокоения болей. Однако спасти миссис Джоунз не удалось. Но у врача и мысли не было, что совершено преступление. Он был убежден, что причиной смерти была разновидность ботулизма. На ужин, кроме омаров, подавали салат, бисквитное пирожное с кремом, хлеб и сыр. Правда, к приходу врача от омаров ничего не осталось и консервная банка была выброшена. Он расспрашивал служанку – Глэдис Линч. Та, не переставая, плакала и повторяла, что консервы не казались испорченными.

Таковы факты, которыми мы располагали. Если Джоунз и дал жене яд, то вряд ли сделал это во время ужина, потому что все трое ели одно и то же. И еще одна деталь: он вернулся из Бирмингема перед самым ужином, стол уже был накрыт, и у него не было возможности заранее подложить что-либо в пищу.

– А компаньонка? – спросила Джойс. – Эта жизнерадостная особа?

– Мисс Кларк мы не забыли, – закивал сэр Генри. – Уверяю вас. Но у нее не было мотива для преступления. Миссис Джоунз ей ничего не завещала, поэтому со смертью своей благодетельницы ей опять было бы нужно как-то пристраиваться.

– Да, пожалуй, это оставляло мисс Кларк вне подозрений, – задумчиво сказала Джойс.

– Вскоре один из моих помощников докопался до нового факта, – продолжал сэр Генри. – После ужина мистер Джоунз пошел на кухню и велел приготовить рисовый отвар для жены, которая плохо себя почувствовала. Он сам отнес ей этот отвар в спальню. Казалось, это можно было бы считать уликой.

Мистер Петерик одобрительно кивнул.

– Налицо мотив, – загнул он один палец. – Удобный случай, – загнул второй. – Легкий доступ к ядам: служащему фармацевтической фирмы нетрудно добыть яд.

– И человек сомнительной морали, – добавил священник.

Реймонд Уэст взглянул на сэра Генри:

– Почему же вы его сразу не арестовали?

Сэр Генри чуть заметно улыбнулся:

– Тут нас постигла неудача. До сих пор все шло гладко, а тут вдруг неожиданность. Джоунз не был арестован, потому что мисс Кларк показала на допросе, что отвар выпила не миссис Джоунз, а она сама.

Мисс Кларк, как обычно, зашла вечером в спальню миссис Джоунз. Та сидела в кровати, а чашка с отваром стояла около нее. “Я неважно себя чувствую, – сказала она. – Напрасно на ночь ела омаров. Попросила Алберта принести чашку отвара, а вот теперь расхотелось”. “А жаль, – ответила мисс Кларк. – Отвар такой хороший, без комков. Глэдис хорошая кухарка, теперь мало кто умеет так готовить отвар. Я и сама не прочь отведать его, мне так хочется есть”.

– Я должен пояснить, – сказал сэр Генри, – мисс Кларк очень беспокоила ее полнота, и она сидела, как теперь говорят, на голодной диете. “Ну так и пей его, – сказала ей миссис Джоунз. – Если господь сотворил тебя полной, так и будь такой. Пей – это тебе не повредит”. Тут мисс Кларк и приговорила всю чашку. Это разбивало нашу версию о муже в пух и прах. К тому же Джоунз дал вполне удовлетворительное объяснение фразам на промокательной бумаге. Он сказал, что писал брату в Австралию ответ на его просьбу дать взаймы денег. В письме он напомнил брату, что полностью зависит от жены и сможет помочь ему только после ее смерти. Он писал, что сотни и тысячи людей находятся в таком же положении.

– Значит, версия полностью отпала? – спросил мистер Пендер.

– Да, версия рухнула, – подтвердил сэр Генри.

Наступило молчание.

– И это все? – наконец спросила Джойс.

– Год назад расследование на этом закончилось. Лишь сейчас Скотленд-Ярд получил разгадку этой истории, и через два-три дня об этом, наверное, можно будет прочитать в газетах.

– Разгадку этой истории… – медленно повторила Джойс. – Давайте минут пять поразмышляем, а потом выскажемся.

Реймонд Уэст кивнул и засек на своих часах время.

Пять минут истекло, он взглянул на доктора Пендера:

– Может быть, вы начнете?

– Должен признаться, затрудняюсь, – ответил Пендер. – Думаю, супруг все же дал жене яд, но вот как он это сделал – ума не приложу.

– А вы, Джойс?

– Компаньонка! – решительно заявила Джойс. – Все это – компаньонка! Откуда нам знать, какие у нее мотивы? Толстая, некрасивая, немолодая – это еще не значит, что она не могла влюбиться в Джоунза. Она, конечно, могла возненавидеть миссис Джоунз и по каким-то другим причинам. Подумайте только, что значит – быть компаньонкой: все время лебезить, не противоречить, где-то смолчать, сдержать обиду. Однажды она не выдержала и убила ее. Она, вероятно, положила мышьяк в чашку с отваром и солгала, что сама выпила его.

– Мистер Петерик?

– Трудно сказать. Располагая такими фактами, не знаю, что и думать. – Адвокат профессиональным жестом соединил кончики пальцев обеих рук.

– Но вам следует высказаться, мистер Петерик, – сказала Джойс. – Вы не должны скрывать своего мнения. Таковы правила игры.

– Мне нечего возразить против фактов, – сказал адвокат. – Но, вспоминая множество аналогичных случаев, я думаю, что это все-таки муж. А мисс Кларк выгородила его по тем или иным причинам. Между ними могла существовать какая-либо договоренность. Возможно, он понимал, что его заподозрят, а она, видя перед собой в будущем одну лишь нищету, согласилась сказать на допросе, что она выпила отвар. Впрочем, за это ей могла быть обещана определенная сумма. Если так, то это чрезвычайно редкий случай. Чрезвычайно редкий.

– Не согласен ни с кем из вас, – сказал Реймонд. – Вы забыли о весьма важном обстоятельстве. А дочь врача? Я хочу дать вам мое решение. Все трое почувствовали себя плохо. Послали за доктором. Он нашел, что миссис Джоунз, которая съела большую порцию, страдает сильнее других. Он посылает, как вы нам сказали, за таблеткой опиума. Врач не сам идет, а посылает. И кто же дает посланному лекарство? Ясно – его дочь. Весьма вероятно, что она сама и готовит его. Она любит Джоунза, и в этот момент в ней пробуждаются все худшие инстинкты. Она понимает, что средство обеспечить ему свободу в ее руках. Таблетки, которые она посылает, – это чистый мышьяк. Вот мое мнение.

– Ну, теперь вы, сэр Генри, – с воодушевлением произнесла Джойс.

– Минутку, – сказал сэр Генри. – Мы еще не выслушали мисс Марпл.

Мисс Марпл печально покачала головой.

– Очень грустная история, – сказала она. – Она заставила меня вспомнить о мистере Харгрейвзе. Его жена ни о чем и не подозревала, пока он не умер. А тогда выяснилось, что он завещал все состояние женщине, с которой жил долгие годы и от которой имел пятерых детей. В свое время она служила у них горничной. После того как ее рассчитали, мистер Харгрейвз снял ей дом… Разумеется, это не помешало ему остаться церковным настоятелем и одним из уважаемых людей в городке…

– Милая тетушка, я не вижу никакой связи с покойным мистером Харгрейвзом, – прервал ее Реймонд.

– Факты удивительно схожи, – спокойно продолжала мисс Марпл. – Предполагаю, что бедная девушка во всем созналась…

– Какая девушка? – не понял Реймонд.

– Бедная Глэдис Линч, разумеется. Надеюсь, что Джоунза повесят за то, что он сделал из бедняжки убийцу, но, к сожалению, ее тоже повесят. – Мисс Марпл повернулась к сэру Генри: – Я ведь права, не так ли? Все совершенно ясно. Нельзя не обратить внимание на слова “сотни и тысячи” в письме.

– Что же тут может быть общего?! – воскликнул Реймонд.

– Обычно кухарки посыпают этим цветным горошком пирожные с кремом. Услышав о пирожных, я связала это со словами “сотни и тысячи” в письме Джоунза. Мышьяк был именно в них. Джоунз оставил его девушке и заставил посыпать пирожные.

– Этого не может быть! – воскликнула Джойс. – Ведь все ели пирожные.

– О, вы не совсем правы, – возразила мисс Марпл. – Компаньонка на диете. Человек, который хочет похудеть, никогда не ест сладкого. А Джоунз, он просто стряхнул горошек и ел пирожное. Все было задумано и исполнено очень умно; но крайне жестоко.

Все с нетерпением посмотрели на сэра Генри.

– Мисс Марпл попала в самую точку, – медленно начал он. – Глэдис забеременела от Джоунза, и он решил устранить жену, чтобы беспрепятственно жениться на девушке. Он подделал “сотни и тысячи” и дал Глэдис, чтобы она украсила пирожные. Глэдис Линч скончалась неделю назад. Умирая, она во всем призналась.

– Великолепно, тетушка! – воскликнул Реймонд и поднялся с места. – Один – ноль в вашу пользу. Просто вообразить себе не могу, как это вы во всем разобрались.

– О, милый, вы даже не представляете себе, сколько я повидала в жизни, – сказала мисс Марпл. – Такие люди, как Джоунз, жестоки и беспощадны. Как только я услышала, что в доме была хорошенькая девушка, то сразу поняла, что Джоунз ее в покое не оставит. Все это так удручает, что и говорить об этом больше не хочется. Не могу вам передать, каким это было в свое время ударом для миссис Харгрейвз. И все девять дней в городке не смолкали пересуды.

Цыганка

Макферлейн не раз замечал у своего приятеля Дика Карпентера непонятную неприязнь к цыганам. Причины ее он никогда не знал. Но после того, как расстроилась помолвка Дика с Эстер Лоэс, отношения мужчин приобрели более откровенный характер.

Макферлейн сам уже около года был помолвлен с младшей сестрой Эстер – Рэчел. Он знал обеих девушек с детства. Медлительный и осмотрительный по натуре, он долго сам не мог признаться себе в том, что детское личико Рэчел и ее честные карие глаза все больше притягивают его. Не такая красавица, как Эстер, нет! Но зато куда более искренняя и нежная! Сближение между мужчинами началось, пожалуй, после помолвки Дика со старшей сестрой.

И вот теперь, через каких-то несколько недель, помолвка снова расстроилась, и Дик, простодушный Дик, тяжело переживал это. До сих пор его жизнь текла гладко. Он удачно выбрал профессию: ушел во флот. Любовь к морю была у него в крови. Обладая натурой, не склонной к глубоким размышлениям, очень простой и непосредственный, Дик чем-то напоминал викинга. Он принадлежал к тому типу молчаливых юных англичан, которым не по нраву проявление каких-либо эмоций и крайне трудно облекать свои мысли в слова.

Макферлейн – суровый шотландец, в сердце которого таилась мечтательность его кельтских предков, – молча курил, в то время как его друг беспомощно барахтался в потоке слов. Макферлейн понимал, что тому надо выговориться. Но он ожидал, что речь пойдет совсем о другом. Однако имя Эстер Лоэс поначалу даже не упоминалось. Скорее это был рассказ о детских страхах.

– Все началось с того сна, который я увидел в детстве. Вовсе не ночной кошмар. Понимаешь, она – эта цыганка – могла появиться в любом моем сне, даже хорошем, ну в тех, что дети называют хорошими: с весельем, сластями, игрушками. Я мог веселиться до упаду, а потом вдруг почувствовать, знать, что стоит мне поднять голову, и я увижу ее – как она стоит в обычной позе и глядит на меня… И знаешь, такими печальными глазами, будто знала обо мне что-то такое, мне самому еще неизвестное… Не могу объяснить, почему это меня так пугало, но пугало, да еще как! Каждый раз! Я просыпался с криком, и моя старая нянька обычно говаривала: «Ну вот! Нашему хозяину Дику опять приснилась цыганка!»

– А тебя никогда не пугали настоящие цыганки?

– Никогда и не видел их до одного случая. Вот тоже странно. Я разыскивал своего щенка. Он убежал. Я вышел через садовую калитку и направился по лесной тропинке. Знаешь, мы тогда жили в Новом лесу. Я оказался у опушки, где деревянный мостик над рекой. Около моста стояла цыганка! На голове красный платок – точь-в-точь как во сне. Тут я испугался! И знаешь, она смотрела на меня… Так, как будто знала обо мне что-то, чего не знал я, и поэтому жалела меня… Кивнув мне, она чуть слышно сказала: «Лучше бы тебе не ходить здесь». Не знаю почему, но я здорово струхнул. Я помчался мимо нее прямо на мостик. Наверное, он был непрочный. В общем, он обрушился, и я оказался в воде. Течение было таким сильным, что я чуть не утонул. Черт возьми, почти утонул! В жизни не забуду. И я чувствовал, что все это из-за цыганки…

– Возможно, хотя она ведь предупреждала тебя?

– Считай, что так. – Дик помолчал, затем продолжил: – Я рассказал тебе об этом сне не потому, что он связан с тем, что случилось, – я даже думаю, никак не связан, – а потому, что с него-то все и пошло. Теперь ты поймешь, что я подразумеваю под этим «цыганским наваждением». Начну с моего первого вечера у Лоэсов. Я тогда только вернулся с Западного побережья. Такое удивительное ощущение – я был снова в Англии! Лоэсы – старые приятели моей семьи. Их девочек я не видел с тех пор, как мне было семь лет, хотя их младший брат Артур стал моим закадычным другом, и после его смерти Эстер начала писать мне и высылать газеты. А какие веселые письма она писала! Они здорово ободряли меня. Мне всегда хотелось отвечать ей так же. Я ужасно радовался, что увижу ее. Даже странным казалось, что можно так хорошо узнать девушку только по письмам. Итак, я первым делом направился к Лоэсам. Когда я приехал, Эстер не было, ее ждали к вечеру. За ужином я сидел рядом с Рэчел, но всякий раз, когда я поднимал голову и глядел вдоль длинного стола, меня охватывало странное ощущение. Как будто кто-то наблюдал за мной, и это беспокоило меня. И тогда я увидел ее…

– Увидел кого?

– Миссис Хаворт – вот о ней-то я и рассказываю.

У Макферлейна чуть было не сорвалось: «Я-то думал, об Эстер Лоэс», но он сдержался, и Дик продолжал:

– Было в ней что-то непохожее на других. Она сидела рядом со старым Лоэсом, очень грустная, с опущенной головой. Вокруг ее шеи был повязан вроде как тюлевый шарф. И по-моему, надорванный сзади, потому что время от времени он взвивался у нее над головой как язычки пламени… Я спросил у Рэчел: «Кто эта женщина?… Та, темноволосая, с красным шарфом». – «Вы имеете в виду Элистер Хаворт? – сказала Рэчел. – У нее красный шарф. Но ведь она блондинка. Натуральная блондинка».

Знаешь, она действительно была блондинкой. С чудесными светлыми золотистыми волосами. Но в тот момент я готов был поклясться, что они темные… Странные штуки вытворяет иногда воображение. После ужина Рэчел представила нас, и мы бродили по саду. Мы говорили о переселении душ…

– Но это вовсе не в твоем духе, Дикки!

– Да, пожалуй. Помню, мы говорили о том, что, бывает, встречаешь человека впервые, а кажется, знаешь его давным-давно. Она еще сказала: «Вы имеете в виду влюбленных?…» Что-то странное было в том, как нежно и горячо произнесла она эти слова. Они напомнили мне о чем-то, но о чем именно, я не мог вспомнить. Разговор продолжался, но вскоре старый Лоэс окликнул нас с террасы и сказал, что приехала Эстер и хочет меня видеть. Миссис Хаворт положила ладонь на мою руку и спросила: «Вы идете туда?» – «Конечно, – ответил я. – Давайте пойдем». И тогда… тогда…

– Что?

– Это может показаться диким, но миссис Хаворт произнесла: «Лучше бы вам не ходить туда…» – Дик помолчал. – Она здорово напугала меня. Даже очень. Я ведь потому и рассказал тебе о своем сне… Потому что, понимаешь, произнесла она это так же тихо, как та, другая, будто знала что-то обо мне, чего не знал я. То не были слова хорошенькой женщины, которой хотелось бы остаться со мной в саду. Она сказала это просто, очень печальным и добрым голосом. Как будто знала о каких-то последствиях… Наверное, я поступил невежливо, но я повернулся и почти бегом бросился к дому. Как будто там ждало спасение. Тогда я понял, что с самого начала боялся ее. И как же я был рад увидеть старину Лоэса! И Эстер рядом с ним!.. – Дик с минуту помолчал, а потом торопливо пробормотал: – Как только я увидел ее, все стало ясно. Я влюбился.

Макферлейн мгновенно представил Эстер Лоэс. Однажды он слышал, как о ней сказали: «Шесть футов и дюйм библейских совершенств». – «Точно сказано», – подумал он, вспоминая ее необычный рост в сочетании со стройностью, мраморную белизну лица, изящный с горбинкой нос, черный блеск волос и глаз. Неудивительно, что Дикки, с его мальчишеским простодушием, был сражен. Сердце самого Макферлейна ни разу не зачастило при виде Эстер, хотя он и признавал все великолепие ее красоты.

– А затем, – продолжал Дик, – мы обручились.

– Как, сразу?

– Ну, примерно через неделю. И еще две недели понадобилось, чтобы она поняла, насколько ей все это не нужно… – Он горько усмехнулся. – Итак, наступил последний вечер перед моим возвращением на корабль. Я шел из деревни через лес и тут увидел ее, миссис Хаворт то есть. В красном шотландском берете – знаешь, я прямо-таки подпрыгнул! Я ведь рассказывал тебе о своем сне, так что ты поймешь… Некоторое время мы шли рядом. Мы не сказали ни слова, которого нельзя было бы повторить при Эстер, понимаешь?

– Да? – Макферлейн с интересом взглянул на друга. Странно, к чему люди рассказывают о вещах, в которых сами до конца не разобрались!

– И когда я направился обратно к дому Эстер, миссис Хаворт остановила меня. Она сказала: «Совсем скоро вы будете там. Лучше бы вам не спешить так…» Вот теперь я уже знал, что меня ждет нечто ужасное, и… как только я вошел, Эстер встретила меня и сказала, что она передумала, ей действительно все это ни к чему…

Макферлейн сочувственно хмыкнул.

– Ну и что же миссис Хаворт? – спросил он.

– Больше я ее не видел… До сегодняшнего вечера…

– Сегодняшнего?

– Да, на приеме в клинике. Они осматривали мою ногу, поврежденную во время несчастного случая с торпедой. Она немного беспокоила меня в последнее время. Старина доктор посоветовал мне сделать операцию – совсем пустяковую. А когда я выходил, то столкнулся с девушкой в красной кофточке поверх халата, которая сказала: «Лучше бы вам не соглашаться на операцию…» И тогда я увидел, что это миссис Хаворт. Она прошла так быстро, что я не успел остановить ее. Я расспрашивал о миссис Хаворт у другой сестры. Но она ответила, что с такой фамилией у них никто не работает… Странно…

– А ты уверен, что это была она?

– О да, понимаешь, она так красива… – Он помолчал и добавил: – Конечно, я пойду на операцию, но… но если я вдруг вытяну не ту карту…

– Что за ерунда!

– Конечно, чушь. Но все же я рад, что рассказал тебе обо всей этой цыганщине… Знаешь, есть в ней еще что-то, если бы я только мог вспомнить…

Макферлейн поднимался по крутой, заросшей вереском дороге. Он повернул к воротам дома, стоявшего почти на вершине холма. Крепко стиснув зубы, он нажал на кнопку звонка.

– Миссис Хаворт дома?

– Да, сэр, я доложу.

Служанка оставила его в длинной, узкой комнате, выходящей окнами на вересковую пустошь. Макферлейн слегка нахмурился. Не свалял ли он дурака, появившись здесь?

Тут он вздрогнул. Где-то над головой запел низкий женский голос:

Цыганка, цыганка Живет на болоте…

Голос оборвался. Сердце Макферлейна учащенно забилось. Дверь отворилась.

Необычная, скандинавского типа красота миссис Хаворт поразила его. Несмотря на описание Дика, он представлял ее черноволосой цыганкой… Внезапно вспомнился тот особый тон Дика, когда он сказал: «Понимаешь, она так красива…»

Идеальная, безукоризненная красота – редкость, и именно такой бесспорной красотой обладала Элистер Хаворт. Стараясь взять себя в руки, он обратился к ней:

– Боюсь, вы меня совсем не знаете. Ваш адрес я взял у Лоэсов. Я – друг Дикки Карпентера.

Минуту-другую она пристально глядела на него. Затем сказала:

– Я собиралась прогуляться вверх к болоту. Не пройдетесь со мной?

Она отворила стеклянную дверь и вышла прямо на склон холма. Он последовал за ней. Здесь, в плетеном кресле, сидел, покуривая, неуклюжего и простоватого вида человек.

– Мой муж! Морис, мы хотим прогуляться к болоту. А потом мистер Макферлейн пообедает с нами. Вы не против, мистер Макферлейн?

– Благодарю вас.

Он поднимался вслед за ее легкой фигурой по холму и думал: «О боже, ну как она могла выйти замуж за такого?» Элистер направилась к груде камней.

– Давайте присядем. И вы расскажете мне все, что хотели.

– А вы знаете о чем?

– У меня предчувствие плохого. Это ведь что-то плохое, да? Что-нибудь о Дике?

– Он перенес небольшую операцию – в целом удачную. Но, видно, у него было слабое сердце. Он умер под наркозом.

Что он ожидал увидеть на ее лице, он и сам толком не знал, но только не этот взгляд, полный отчаянной бесконечной усталости. Он услышал, как она прошептала: «Опять ждать, долго, так долго…»

Она взглянула на него:

– Да, а что вы хотели сказать?

– Только это. Кто-то предостерегал его от операции, какая-то медсестра. Он думал, то были вы. Это правда?

Она покачала головой:

– Нет, то была не я. Но у меня кузина – медсестра. При плохом освещении нас даже можно спутать. Наверное, так все и было. – Она снова взглянула на него. – Но это совсем не важно, так ведь? – Вдруг глаза ее широко раскрылись. Она глубоко вздохнула. – Ах, – сказала она, – ах как странно! Вы не понимаете…

Макферлейн был озадачен. Она продолжала глядеть на него.

– Я думала, вы поняли… Вы должны были… И выглядите так, будто тоже обладаете этим…

– Чем – этим?

– Даром, проклятием… назовите как угодно. Я верю, что вы можете тоже… Посмотрите внимательно вот на это углубление в камне. Ни о чем не думайте, просто смотрите… Ага! – Она заметила, что он чуть вздрогнул. – Ну, видели что-нибудь?

– Должно быть, воображение. На миг мне показалось, что камень наполнился кровью.

Она кивнула:

– Я знала, что вы увидите. На этом самом месте в старину солнцепоклонники приносили жертвы. И я знала об этом до того, как мне рассказали. Временами я понимаю даже, что именно они тогда ощущали, так, как будто я там была сама… И подхожу я к этому месту с таким чувством, словно возвращаюсь в свой дом… В общем-то, вполне объяснимо, что я обладаю даром. Я из семейства Фергюссон. В нашей семье есть то, что называют ясновидением. И моя мать была медиумом, пока не вышла замуж. Ее звали Кристина. Она довольно известна.

– Под словом «дар» вы понимаете способность предвидеть?

– Ну да, видеть прошлое или будущее, все равно. Например, я поняла, что вы удивлены, почему я замужем за Морисом. О да, вы удивились! Но это просто: я всегда чувствовала, что над ним тяготеет злой рок. Мне хотелось спасти его… Это чувство присуще женщинам. С моим даром я могла бы предотвратить… если кто-то вообще может… Я не сумела помочь Дикки… Но Дикки и не смог бы понять… Он испугался. Он был слишком молод.

– Двадцать два.

– А мне тридцать. Но не в этом дело. Близкие души могут быть разделены многим – всеми тремя измерениями пространства… Но быть разделенными во времени – вот самое плохое… – Она замолчала, глубоко задумавшись.

Низкий звук гонга, доносившийся из дома, позвал их. За обедом Макферлейн наблюдал за Морисом Хавортом. Несомненно, тот безумно любил свою жену. В его глазах была безоговорочная собачья преданность. Макферлейн отметил и ее нежное, почти материнское отношение к мужу. После обеда он поднялся.

– Я думаю остановиться внизу, в гостинице, на денек-другой. Вы позволите мне еще раз навестить вас? Может быть, завтра?

– Да, конечно, только…

– Что?

Она быстро провела рукой по глазам:

– Я не знаю… Мне вдруг подумалось, что мы не встретимся больше… Вот и все… Прощайте.

Он медленно спускался по дороге. Вопреки собственному разуму, он чувствовал, будто холодная рука медленно сжимает его сердце. Конечно, в ее словах не было ничего такого… но все же…

Автомобиль выскочил из-за угла неожиданно. Макферлейн успел прижаться к изгороди… и очень вовремя. Внезапная бледность покрыла его лицо.

– О господи, мои нервы ни к черту! – пробормотал Макферлейн, проснувшись на следующее утро.

Он спокойно припомнил все происшествия минувшего вечера. Автомобиль, спуск к гостинице, неожиданный туман, из-за которого он чуть не потерял дорогу, сознавая, что опасное болото совсем рядом. Потом угольное ведерко, упавшее с окна, и тяжелый запах гари ночью от тлеющего на ковре уголька. Ничего особенного! Вовсе ничего особенного, если бы не ее слова и не эта глубокая непонятная внутренняя убежденность, что она знала…

С внезапной энергией он отбросил одеяло. Прежде всего ему надо пойти и увидеть ее! И он избавится от наваждения! Избавится… если… пойдет. Господи, ну что за глупость!

Он едва притронулся к завтраку. И в десять утра уже поднимался по дороге. В десять тридцать его рука нажимала кнопку звонка. Теперь, и только теперь, он позволил себе вздохнуть с облегчением.

– Миссис Хаворт дома?

Дверь ему открыла все та же пожилая женщина. Неузнаваемым было только ее лицо, изменившееся от горя лицо.

– Ах, сэр! Ах, сэр, вы разве не слышали?!

– Не слышал чего?

– Миссис Элистер, наша козочка… Это все тоник. Каждый раз на ночь она пила его. Бедный капитан вне себя от горя, он чуть не сошел с ума. Он перепутал бутылки на полке в темноте… Они послали за доктором, но было поздно…

И Макферлейн тут же вспомнил слова: «Я всегда чувствовала, что над ним тяготеет злой рок. Мне хотелось спасти его… если кто-то вообще может…» Да, но разве можно обмануть судьбу! Странная ирония – трагедия пришла оттуда, откуда, казалось, ждали спасения…

Старая служанка продолжала:

– Моя милая козочка! Такая добрая и ласковая, и вечно она за все переживала. Не могла спокойно видеть, что кто-то страдает. – Потом помолчала и добавила: – Вы подниметесь наверх взглянуть на нее, сэр? По тому, как она говорила, я поняла, что вы давно ее знаете… Она сказала, очень давно…

Макферлейн поднялся вслед за женщиной по лестнице и прошел через гостиную, где еще вчера раздавался поющий голос, в другую комнату с цветными верхними стеклами в окнах. Красный отсвет витража падал на голову лежащей… Цыганка с красным платком на голове… «Чушь какая, опять разыгрались нервы!» Он долго смотрел на Элистер Хаворт, в последний раз.

– Сэр, вас спрашивает какая-то леди.

– Что? – Макферлейн отрешенно взглянул на хозяйку гостиницы. – О, простите, миссис Роуз, мне почудились призраки.

– Только почудились, сэр? Я знаю, на болоте с наступлением сумерек можно увидеть диковинные вещи. Там и дама в белом, и чертов кузнец, и моряк с цыганкой…

– Как вы сказали? Моряк с цыганкой?

– Так говорят, сэр. Эту историю рассказывали еще в дни моей юности. Они любили друг друга много лет назад… Но уже давненько их здесь не видели.

– Не видели? Хотелось бы знать, появятся ли они вообще когда-нибудь теперь…

– О боже, о чем вы говорите, сэр! Да, а как же с молодой леди?

– Какой молодой леди?

– Да той, что ждет вас. Она в гостиной. Представилась как мисс Лоэс.

– О!

Рэчел! Его охватило странное чувство мгновенной смены пространства. Будто до этого он глядел в другой мир! Он забыл о Рэчел, Рэчел, принадлежавшей только этой жизни… И снова – эта удивительная смена пространства и возвращение в мир привычных трех измерений.

Он распахнул дверь гостиной. Рэчел с ее честными карими глазами! И внезапно, как это бывает у только что проснувшегося человека, его охватила теплая волна радости, радости реального мира. Он был жив, жив! «Вот она, эта настоящая жизнь! Только одна – эта», – подумал он.

– Рэчел! – произнес Макферлейн и, наклонившись, поцеловал ее в губы.

1

Ужасного ребенка (фр.). (Здесь и далее примеч. перев.)

(обратно)

2

Requiescat in pace – покойся в мире (лат.).

(обратно)

3

Библия. Книга «Плач Иеремии». III: 59.

(обратно)

4

Паштет из гусиной печени (фр.).

(обратно)

5

Камбала с соусом из вероники (фр.).

(обратно)

6

Телячий эскалоп по-милански (фр.).

(обратно)

7

Шоколадный ликер (фр.).

(обратно)

8

По чашечке кофе (фр.).

(обратно)

9

Мой дорогой (фр.).

(обратно)

10

Отлично (фр.)

(обратно)

11

Китc Джон (1795–1821) – английский поэт-романтик.

(обратно)

12

Наивность (фр.).

(обратно)

13

Кейп Алберт (1620–1691) – голландский художник.

(обратно)

14

Бартолоцци Франческо (1727–1815) – итальянский гравер, работавший в Англии.

(обратно)

15

В сухарях (фр.).

(обратно)

16

Легкомыслие (фр.).

(обратно)

17

См. роман А. Кристи «Смерть лорда Эджвера».

(обратно)

18

Что ж (фр.).

(обратно)

19

Вполне возможно (фр.).

(обратно)

20

Мой друг (фр.).

(обратно)

21

Великолепно! (фр.)

(обратно)

22

Господи (фр.).

(обратно)

23

Святая Елена (ок. 250–330) – мать римского императора Константина I, принявшая христианство.

(обратно)

24

Только этого не хватало! (фр.)

(обратно)

25

Бестактность (фр.).

(обратно)

26

Глупость (фр.).

(обратно)

27

Простите (фр.).

(обратно)

28

Разумеется (фр.).

(обратно)

29

Прекрасная Розамунд– прозвище Розамунд Клиффорд (ум. 1176), возлюбленной английского короля Генриха II.

(обратно)

30

Вот это да! (фр.)

(обратно)

31

Самое роскошное (фр.).

(обратно)

32

Керамические изделия, изготовленные на фабриках, основанных в 1770 г. Джозайей Споудом (1754–1827) в Стоуке, в графстве Стаффордшир.

(обратно)

33

Стиль инкрустированной мебели, названный по имени французского мастера Андре-Шарля Буля (1642–1732).

(обратно)

34

Внушительная особа! (фр.)

(обратно)

35

Ну? (фр.)

(обратно)

36

Честное слово (фр.).

(обратно)

37

Это шутка для отвода глаз (фр.).

(обратно)

38

Старина (фр.).

(обратно)

39

Щедрую плату (фр.).

(обратно)

40

Имеются в виду призывы ограничить пользование транспортом с целью экономии топлива и электроэнергии.

(обратно)

41

Легкий завтрак (фр.)

(обратно)

42

Так вот (фр.)

(обратно)

43

Между нами (фр.).

(обратно)

44

Xарли-стрит – улица в Лондоне, где находятся приемные врачей.

(обратно)

45

Бродмур – психиатрическая лечебница для душевнобольных преступников.

(обратно)

Оглавление

ПОСЛЕ ПОХОРОН

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

В 4.50 ИЗ ПАДДИНГТОНА

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

Клуб "Вторник"

Цыганка Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg