Лори Р. Кинг Дело миссис Хадсон
Лори Р. Кинг — популярный автор историй о Мэри Рассел, начало которым положил роман «Ученица Холмса» («The Beekeeper’s Apprentice»). Последний из романов, «The Language of Bees», был издан в апреле 2009 года, а следующий, под рабочим названием «The Green Man», скорее всего, увидит свет в будущем году. Романы Лори Р. Кинг удостаивались наград имени Эдгара По, Джона Кризи, Ниро Вульфа и Макавити. В 2010 году она была приглашена в качестве почетного гостя на Всемирный детективный конвент «Бучеркон».
Хотя Кинг работает прежде всего в жанре детектива, она опубликовала постапокалиптический рассказ «Califia’s Daughters» (под псевдонимом Ли Ричардс).
Есть мнение, что наш мир — мужской; это в значительной мере верно и для мира Шерлока Холмса. Пожалуй, Холмс и Ватсон — самый известный пример мужской дружбы в литературе, да и большинство персонажей, с которыми им приходится сталкиваться, тоже мужчины — Лестрейд, Мориарти, Моран. Лишь в одном рассказе появляется более-менее яркий женский образ — Ирэн Адлер, а миссис Хадсон постоянно находится на заднем плане. Но этот рассказ все кардинально меняет, помещая миссис Хадсон в центр повествования. Еще один сильный женский образ — Мэри Рассел, студентка университета и протеже Шерлока Холмса, которая впервые появляется в романе «Ученица Холмса», упомянутом выше. Вот описание Мэри Рассел от Кинг, «как бы выглядел Шерлок Холмс, герой викторианского детектива, если бы он: (а) был бы женщиной, (б) жил в двадцатом веке, (в) увлекался теологией». Кроме того, Рассел отлично метает ножи, взламывает замки отмычкой, увлекается древними языками.
Зачастую женщины предпочитают общество друг друга, разделяя тайны, чуждые мужскому миру. Именно об этом идет речь в следующем рассказе, который дарит нам редкую возможность взглянуть на миссис Хадсон с точки зрения другой женщины.
Как отмечал предыдущий биограф, миссис Хадсон — самая многострадальная из домовладелиц. В те годы, когда Шерлок Холмс жил под ее кровом на Бейкер-стрит, ей доводилось сталкиваться с его угрюмостью в часы вынужденного бездействия, с его раздражительным характером, с его зловонными, а порой и опасными химическими опытами, с его — опять же! — порой зловонными и даже опасными посетителями, с прочими неудобствами, которые ей причинял великий сыщик. И все же она не испытала облегчения, когда Холмс покинул Лондон ради обдуваемых морскими ветрами просторов Суссекса. Не прошло и трех месяцев, как она передала свой дом агентству по недвижимости и последовала за Холмсом, чтобы управлять его домашним хозяйством, как прежде управляла собственным.
Однажды на склоне праздничного дня, когда миссис Хадсон выпила на глоток больше обычного, я рискнула спросить ее: почему? И услышала в ответ: даже сам дьявол нуждается, чтобы кто-нибудь о нем заботился. Ей не давала покоя мысль о том, что мистер Холмс не получает привычного ухода. Кроме того, добавила моя собеседница шепотом, целую неделю она тщетно прождала новых квартиросъемщиков и поняла, что этак можно сойти с ума от скуки.
Вот так, благодаря готовности доброй женщины самой страдать, но верой и правдой служить гению, жизнь Холмса почти ничем не отличалась от прежней.
Нельзя сказать, что он испытывал огромную благодарность или хотя бы показывал, будто бы ценит такое самопожертвование. Как я уже упоминала, он продолжал злиться, когда после уборки не мог отыскать что-нибудь из важных мелочей или миссис Хадсон слишком долго не возвращалась с рынка и ему приходилось варить себе кофе. В глубине своей женоненавистнической души он отказывал женщинам в праве на волю, разум или личную жизнь.
Справедливости ради следует заметить, что он, само собой, часто готов был в этом отказать и лицам своего пола. Однако, вне всякого сомнения, женщина, будь она леди или служанка, вызывала в нем непроизвольную реакцию вежливого равнодушия вместе с рассеянным нетерпением. Таким образом, посетителю, который на свою беду оказался дамой, стоило немалых трудов увлечь его каким-то новым делом.
Миссис Хадсон не пугалась трудностей. В тот октябрьский день 1918 года она преследовала Холмса через весь дом, гнала вверх по лестнице и наконец решительно атаковала в лаборатории, изливая подробности необычных наблюдений. И тем не менее ее шотландский напор разбился о щит английской флегматичности, удачно выставленный Холмсом. Стоя в дверях, я любовалась поединком яростной силы и необоримой твердости.
— Нет, миссис Хадсон, и еще раз нет. Я занят.
В подтверждение своих слов (хотя всего двадцать минут назад я видела, как Холмс умирал от скуки, перелистывая газеты) он повернулся к испятнанному реактивами столу и взял в руки мерную колбу и пару стеклянных трубок.
— Я всего-то и прошу вас устроить маленькую ловушку! — проговорила она с усилившимся от волнения северным акцентом.
— Медвежий капкан на кухне? — фыркнул Холмс. — Чудесная идея, миссис Хадсон.
— Вы совсем не слушаете меня, мистер ‘Олмс. Нужно всего-навсего установить фотографический аппарат, чтобы я могла увидеть, кто это разгуливает по моей кухне и помогает мне, убирая остатки пищи.
— Это мыши, миссис Хадсон. Деревня кишит ими. — Он опустил пипетку в пузырек и капнул в чистую мензурку.
— Мыши?! — возмутилась она. — На моей кухне? Нет, мистер ‘Олмс, это просто возмутительно!
Но Холмс уже и сам понял, что перегнул палку.
— Я прошу прощения, миссис Хадсон. Но тогда, может быть, кошка?
— Для чего же этой вашей кошке могли понадобиться иголки с ниткой? — не сменила гнев на милость она. — И уж если звери способны вскрыть замок моего сундучка с принадлежностями для шитья…
— Тогда, возможно, Рассел?
— Вы не хуже меня знаете, что Мэри четыре недели назад отправилась в университет.
— Ну ладно. Попросите Уилла поменять замки на дверях. — Холмс отвернулся, слишком оптимистично полагая, что разговор окончен.
— Мне не нужны новые замки. Я хочу знать, кто это сделал. Вещи пропадали у всех соседей в округе. Мелочовка по большей части, но от этого никому не легче.
Я следила за действиями Холмса сперва урывками, потом повнимательнее, а теперь шагнула в комнату и схватила домоправительницу за рукав.
— Миссис Хадсон, я помогу вам с этой бедой. Думаю, мне удастся настроить фотографический аппарат со вспышкой. Давайте спустимся и вместе решим, где его лучше установить.
— Но я считаю…
— Пойдемте со мной, миссис Хадсон.
— Мэри, вы правда уверены…
— Скорее, миссис Хадсон. — Я вцепилась в ее крепкую руку и поволокла из комнаты.
В тот самый миг Холмс отнял палец от пипетки и позволил капле реагента упасть в бурлящий раствор. Результатом невнимательно проведенного опыта было облако ядовито-зеленого газа. Мы с миссис Хадсон скатились по лестнице, оставив кашляющего и чертыхающегося Холмса ощупью искать путь к окну и отворять створки.
Но едва хозяйка оказалась на кухне, как врожденная гостеприимность взяла верх, и мне пришлось ждать, когда она отправит в духовку булочки-камушки, расспрашивая меня об учебе на втором курсе Оксфорда и, как водится, о питании. Она поставила на печку чайник, вымыла тарелки, подмела пол и только потом уселась за выскобленный до блеска стол напротив меня.
— Так вы говорили, — начала я, — что у вас тут прокатилась волна краж со взломом?
— Сказать по правде, украдены сущие пустяки. Краюха хлеба, головка твердого сыра, немного молока. Несколько вязаных чулок из корзины для белья, два старых одеяла, которые я собиралась пожертвовать церковному приюту. И, как я уже говорила, катушка черных ниток с иголкой из сундучка. — Миссис Хадсон кивнула на аккуратное изделие мастера-краснодеревщика, с обитой мягкой тканью крышкой, которое стояло рядом с ее стулом у очага, и я не могла не согласиться, что вряд ли кошке удалось бы вскрыть замок.
— Спиртное?
— Никогда. Не пропало ни единого пенни из денег, которые я храню в банке из-под чая, и ничего более ценного. Правда, миссис Приннингс утверждает, что вор утащил у нее кольцо, но она жуткая растеряха…
— А как он проникает в дом?
— Думаю, у него есть ключ. — Увидев мое озадаченное лицо, она поспешила пояснить: — Один ключ всегда висел на крючке у черного входа. И вот на прошлой неделе, когда он понадобился Уиллу, я не смогла его найти. Вначале подумала, что Уилл сам взял его и позабыл вернуть на место — с ним такое случается. Но теперь я считаю, это дело рук вора. Признаться, я бываю небрежна, когда запираю окна на ночь. Скорее всего, в первый раз похититель попал в дом именно так.
— Поменяйте замки.
— Видите ли, Мэри, я сердцем чувствую, что это какой-то бедолага, нуждающийся в помощи. Конечно, мне не по нраву, что он шляется по округе, но я в самом деле хочу узнать, кто это, и решить, смогу ли помочь. Вы меня понимаете?
Кажется, я понимала. На окраине Оксфорда обитала горстка ветеранов, переживших на войне такие потрясения, что оказались не в силах вернуться в человеческое общество. Разум оставил их, милосердно даруя спасение, но превратил жизнь в непрестанный кошмар. Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня голодали эти несчастные.
— А сколько домов обокрадено?
— Можно сказать, почти все. Это началось в конце сентября. С той поры у кого есть замки, те запираются. Другие грешат на фейри или на собственную рассеянность.
— Фейри?
— Малый народец ужас как любопытен, — пояснила миссис Хадсон.
Я внимательно посмотрела на нее, желая убедиться, что это шутка, но лицо хозяйки оставалось непроницаемым.
Вдруг некий беззвучный сигнал заставил ее вскочить и кинуться к духовке. Ну конечно же, булочки успели покрыться великолепной золотисто-коричневой корочкой. Мы ели их, намазывая свежим маслом и запивая чаем (миссис Хадсон отнесла наверх полную тарелку, но вернулась, ничего не поясняя, с влажными глазами), а потом направили объединенные усилия наших умов на то, как добыть фотокарточку злоумышленников.
На следующий день, в субботу, я пришла с утра пораньше, прихватив кучу материалов и инструментов. Позаимствовала у старого Уилла молоток, гвозди, обрезки досок, у его внука — моток отличной рыбацкой лески. Методом проб и ошибок, с помощью миссис Хадсон, которую то и дело отвлекали телефонные звонки, посыльные и вызовы из верхних комнат, мне удалось натянуть леску и провести ее через кухонную дверь.
Когда кропотливая работа близилась к завершению и я взгромоздилась на стремянку, чтобы установить фотокамеру, до меня донесся голос Холмса, довольно громко говорившего по телефону в библиотеке. Через несколько минут после того, как сыщик умолк, его голова появилась на уровне моей талии.
Нет, он не насмехался над моими трудами. Он попросту вел себя так, будто меня здесь не было, будто миссис Хадсон раскатывала тесто для пирога, а не стояла с горстью гвоздей, помогая мне.
— Миссис Хадсон, похоже, мне предстоит отлучка на несколько дней. Не могли бы вы приготовить для меня чистые воротнички, ну и тому подобное?
— Прямо сейчас, мистер Холмс?
— Хорошо бы минут через десять, — великодушно кивнул он и ушел, не удостоив меня и взглядом.
Я наклонилась и проговорила вдогонку через дверной проем:
— Холмс, завтра я возвращаюсь в Оксфорд.
— Очень любезно было, Рассел, навестить нас, — ответил он и поднялся по лестнице.
— Давайте сюда гвозди, миссис Хадсон, — вздохнула я. — Работа почти закончена.
На ее лице отразилась внутренняя борьба, но мы обе прекрасно знали: Холмс уедет через десять минут, с собранным саквояжем или без него, и если я с радостью отправила бы его в путь неряхой, то профессиональная гордость миссис Хадсон восставала при одной мысли об этом. Поэтому, положив гвозди на ступеньку стремянки, она поспешно удалилась.
Они с Холмсом вернулись в гостиную старого дома, когда я уже спустилась с лестницы и любовалась результатами своих трудов. Внимательно оглядев сыщика, я отметила, что он оделся для поездки в город и теперь натягивает черные перчатки.
— Новое дело, Холмс?
— Просто нужна консультация, как я понял. Скотланд-Ярд не забыл об успешно расследованном нами похищении Джессики Симпсон. Принимая во внимание свои бесплодные усилия в последнем подобном деле, полицейские решили обратиться за помощью ко мне. Просто бумажная работа, Рассел, — добавил он. — Ничего, что могло бы вас заинтересовать.
— Дело связано с Обердорферами? — спросила я.
Прошел почти месяц, как двое детей — двенадцатилетняя Сара и ее семилетний брат Луи — исчезли посреди Гайд-парка из-под самого носа няньки.
Дети предпринимателя, имевшего ткацкие фабрики в трех странах, и богатой француженки остались сиротами. Приютивший их дядя, нашедший во время войны убежище в Лондоне, ждал требования заплатить огромный выкуп. Ждал по сей день.
— Есть новости?
— Никаких. Никто ничего не видел, никто не требует денег. Скотланд-Ярд склонен считать, что мы имеем дело со вспышкой антигерманских настроений, — просто дело чересчур далеко зашло, если сравнивать с битыми витринами немецких магазинов в первые месяцы войны. Лестрейд полагает, что похититель не профессионал; испугавшись собственной дерзости, он убил детей. А значит, со дня на день какой-нибудь собаковод найдет их тела. — Холмс скривился, расправил концы шарфа и, застегнув пальто, принял саквояж из рук миссис Хадсон.
— Что ж, удачи, Холмс, — сказала я.
— Удача, — произнес он назидательно, — не имеет к моей работе ни малейшего отношения.
Когда двери за ним закрылись, мы с миссис Хадсон долго смотрели друг на друга, потрясенные словами сыщика о возможном гнусном убийстве, а также нескрываемым отсутствием надежды на победу. Начнем с того, что он мог бы признать: два месяца назад нашему успеху в расследовании похищения Симпсон все же способствовала удача. Моя вера в то, что и второй случай имеет шанс на благополучный исход, практически растаяла.
Вздохнув, я обратила внимание миссис Хадсон на дело рук своих. Объяснила, каким образом срабатывает фотографический аппарат, показала, как извлекать пластинку, которую нужно будет отдать на проявку, а потом сложила инструменты и собралась уходить.
— Вы дадите знать, если что-то получится? Я попытаюсь выбраться на следующих выходных, но…
— Нет-нет, Мэри, вам не следует пренебрегать учебой. Я все подробно вам напишу.
Осторожно переступив через туго натянутую леску, я задержалась на пороге.
— Сообщите мне, пожалуйста, если Холмс будет нуждаться в помощи с делом Обердорферов.
— Обязательно.
Так я и уехала, размышляя об иронии судьбы: человек, избегавший детей (кроме тех маленьких взрослых с лондонских улиц, что составляли его «нерегулярную армию с Бейкер-стрит»), получил от них уйму хлопот.
Вернувшись в Оксфорд, я с головой погрузилась в учебу и, признаться, забыла о бедах миссис Хадсон. И только спустя неделю, в среду, сообразила, что от нее не пришло обязательное «вторничное» письмо. Не взяться за перо и бумагу через восемь дней после расставания — немыслимое дело для миссис Хадсон!
В тот же вечер я позвонила ей по телефону. Холмса все еще не было дома — по всей вероятности, он опрашивал дядю Обердорферов в Париже, — но поведение миссис Хадсон показалось мне странным. Она отвечала рассеянно, пояснила, что закрутилась по дому и забыла написать, попросила ее извинить и поинтересовалась, чего я, собственно, хочу.
Невероятно озадаченная, я пробормотала заготовленный вопрос насчет нашей фотокамеры-ловушки.
— Ах да… — протянула она. — Фотографический аппарат… Нет-нет, от него никакого проку. Хотя идея была очень неплохая. Спасибо, Мэри. А теперь, дорогая, мне нужно возвращаться к хозяйству…
После разъединения линии я не сразу отняла трубку от уха. Миссис Хадсон даже не спросила, хорошо ли я питаюсь!
Абсурдное желание все бросить и поехать в Суссекс я подавила, но лишь до субботы. Усевшись утром в поезд, следующий на юг, в полдень я уже толкала ручку кухонной двери в доме Холмса.
Мгновение спустя я едва не разбила о створку нос, поскольку дверь не отворялась. Она была заперта изнутри.
Никогда на моей памяти миссис Хадсон не запиралась на кухне. И уж конечно, ей незачем это делать днем, когда дома Холмс. Я могла поклясться, что изнутри доносились звуки. Мою попытку заглянуть в окно пресекла веселенькая занавеска, не оставлявшая ни единой щелки.
— Миссис Хадсон! — позвала я.
Никакого ответа. Возможно, внутри шумела кошка? Я прошлась вокруг дома, подергала застекленные двери — заперто! — и едва протянула руку, добравшись до парадного входа, как створка приоткрылась. В узкую щель выглядывала миссис Хадсон, крепко упираясь башмаком в низ двери.
— О, миссис Хадсон, вы здесь! А я уже подумала, что отлучились!
— Добрый день, Мэри. Я не ждала, что вы вернетесь так скоро. К сожалению, мистер Холмс все еще на континенте.
— На самом деле я приехала повидать вас.
— Ах, Мэри, мне так жаль, но я не могу вас впустить. Из отсутствия мистера Холмса я решила извлечь максимум пользы и устроила грандиозную уборку. Сейчас в доме такой беспорядок! Вам, дорогая, следовало бы предупредить меня.
Быстрый взгляд на ее опрятную прическу и чистые руки убедил меня, что вовсе не уборкой она сейчас занимается. Но напуганной, словно заложник, миссис Хадсон тоже не выглядела. Просто казалась озабоченной. Я решила задержать ее в дверях, пока не отыщу ключ к разгадке странного поведения.
Но хозяйка, несмотря на мою решимость, каждый новый вопрос встречала все холоднее и наконец захлопнула передо мной дверь. Проскрежетал задвигаемый засов, а затем раздались шаги миссис Хадсон, уходящей на кухню.
Потрясенная, я отошла от дома. В гостиной, как и в кухне, окна были плотно зашторены. Отказавшись от лобовой атаки, я решила прибегнуть к хитрости — ничего другого не оставалось.
Миссис Хадсон отлично знала, чего ожидать от меня, а потому я как могла усыпляла ее бдительность. Не бродила вокруг ее дома, а позвонила ей из своего, который стоял в нескольких милях. Домохозяйка Холмса была осведомлена о моем образе жизни, она знала, что мне предстоит сесть на поезд вечером в воскресенье, чтобы в понедельник утром не опоздать на лекции; до той поры она будет настороже. Поэтому к кухонному окну я подкралась в ночь с воскресенья на понедельник.
Очень долго мне удавалось различать лишь стук ножа по разделочной доске, скрежет ложки внутри горшка да бряцанье тарелок, которые складывали в раковину. И вдруг около девяти часов вечера миссис Хадсон проговорила:
— Привет, мои дорогие. Как спалось?
— Все время хочется сказать «доброе утро», но я понимаю, что наступает ночь, — последовал ответ, и я от удивления чуть не опрокинула цветочный горшок.
Это был голос заспанного ребенка с легким, но ощутимым немецким акцентом.
«Ну довольно!» — подумала я.
Так и подмывало швырнуть цветочный горшок в окно и самой прыгнуть следом, но я не знала, выдержит ли сердце пожилой женщины такой шок. Вместо этого я обошла дом, убедилась, что своим ключом отпереть замок не смогу, взяла возле сарая длинную садовую лестницу и приставила ее к подоконнику Холмса. Конечно же, окна оказались заперты на ночь, и в отчаянии я воспользовалась камнем. Миссис Хадсон услышала звон стекла, и все же я значительно опередила ее, встретив у самого начала лестницы, и обманным маневром обошла справа.
Кухня пустовала.
Однако засов на дверях был все еще задвинут, следовательно, обладатель немецкого акцента таился где-то здесь. Не обращая внимания на летящие вслед вопли разгневанной шотландки, я быстро произвела осмотр помещения. Миссис Хадсон никогда бы не приготовила столько еды для себя одной. Стол накрыт на три персоны, причем возле одной тарелки маленькая вилка и фарфоровая чашка, разрисованная поросятами в цилиндрах, а кроме того, у раковины я заметила свежие полотенца и две расчески.
— Велите им выйти, — сказала я.
— Вы же ничего не знаете, Мэри… — Миссис Хадсон глубоко вздохнула.
— Конечно не знаю. Потому что вы все скрываете от меня!
— Ну ладно. Мне следовало предвидеть, что вы не успокоитесь, пока не докопаетесь до сути. Я хотела отправить их… — Она помолчала недолго и повысила голос: — Сара, Луи, выходите!
Вопреки моим ожиданиям, дети выбрались не из кладовой, а из крошечного шкафчика в углу.
Они застыли посреди кухни, настороженно поглядывая на меня.
— Сара и Луи Обердорферы, мисс Мэри Рассел, — представила нас миссис Хадсон. — Не волнуйтесь, Мэри — друг. Только очень любопытный друг. — Она фыркнула и повернулась ко мне спиной, чтобы вынуть из буфета еще один столовый прибор.
— Обердорферы, — пробормотала я. — Как же они добрались сюда? Холмс привез? Разве вы не знаете, что их разыскивает полиция двух держав?
Двенадцатилетняя Сара взглянула на меня с негодованием. Ее семилетний брат испуганно спрятался за ее спину. Миссис Хадсон со стуком опустила чайник на плиту.
— Это все я. Мистер Холмс не знает, что они здесь.
— Но он же расследует это дело. Как вы могли…
— Только не нужно обвинять меня в предательстве, Мэри Рассел, — прервала она меня, вскинув голову с дрожащими седыми кудрями, и нацелила мне в грудь испачканную овсянкой ложку. — Вы не знаете всего, что знаю я.
Мы стояли друг против друга, разделенные кухонным столом, — крепкая пожилая шотландка-домоправительница и долговязая студентка Оксфорда. Стояли до тех пор, пока я не поняла, что стряпня миссис Хадсон пахнет восхитительно и что для меня, пожалуй, не будет лишним узнать то, что известно ей. Объявив перемирие, мы уселись за стол — преломить хлеб.
Потребовалось немало времени, чтобы выслушать и свести воедино все линии этой истории, рассказанной миссис Хадсон (она призналась, что в отсутствие Холмса позволяла себе днем дремать, зато по ночам терпеливо ждала, когда же неизвестный вор откроет дверь) и Сарой Обердорфер (которая отстраненно поведала, как замышляла побег и готовилась — запасалась картой, теплой одеждой, деньгами на первое время, и только беспокойство промелькнуло в голосе, когда девочка созналась, что вынужденно пошла на мелкое преступление). Кое-что добавил юный Луи. Уж ему-то все казалось великолепной проказой — от путешествия из Лондона в багажном вагоне до скитаний среди холмов в лунном свете. Еще немного времени потребовалось, чтобы нарисовавшаяся картина улеглась в моем разуме.
Ближе к полуночи оба ребенка, привыкшие спать днем и бодрствовать ночью, удобно расположились на ковре перед камином, рисуя картинки.
— Только лишь для того, чтобы удостовериться, что я во всем разобралась, — сказала я миссис Хадсон. — Давайте пройдемся от начала до конца. Во-первых, они утверждают, что не были похищены, а сбежали по собственной воле от родного дяди, Джеймса Обердорфера, поскольку предполагали, что он замыслил убить их и завладеть наследством своего брата, их отца.
— Как видите, Сара искренне в это верит.
— Да, признаю, что она верит, — вздохнула я. — Никто не убежал бы из дома со всеми удобствами, чтобы путешествовать в багажном вагоне, жить три недели в пещере и питаться краденым, если бы не верил в опасность. И я признаю, что, похоже, имела место очень подозрительная последовательность несчастных случаев.
Любознательный разум миссис Хадсон, хотя и не отличался четкостью и законченной логичностью, как у ее работодателя, мог, если возникала необходимость, действовать решительно и виртуозно — она отыскала сестру слуги одной домовладелицы, у которой имелся приятель, и так далее.
Речь шла об очень больших деньгах — фабрики не только в Великобритании и Франции, но и в Германии, где кровавая война неуклонно приближалась к завершению. Обердорферы были очень богатыми сиротами и не имели других родственников, кроме дяди, который, согласно сведениям, собранным осведомителями миссис Хадсон, обладал натурой мелочной и жадной. Я схватилась за голову.
Кроме того, нельзя недооценивать роль Сары. Если иного ребенка я могла бы заподозрить в склонности к вымыслу, то, глядя в ее полные решимости карие глаза, поняла, почему миссис Хадсон нисколько не усомнилась в этой печальной истории и взяла детей под свою опеку.
— Так вы говорите, лакей может засвидетельствовать, что они едва не утонули? — спросила я без всякой надежды.
— Если бы он случайно не наткнулся на детей, они погибли бы. И девушка, которая полакомилась пудингом, что передал их дядя, очень сильно хворала.
— Но доказательств никаких.
— Никаких. — Миссис Хадсон не пыталась облегчить мою задачу.
Мы обе знали наверняка, что Холмс, учитывая его отношение к детям и в особенности к девочкам, непременно вернет их дяде. Нет, он строго-настрого предупредил бы, что лично — сам Холмс! — будет интересоваться судьбой и благополучием наследников Обердорфера. Но несчастные случаи непредсказуемы, тем более что Джеймс Обердорфер намерен вернуться в хаос послевоенной Германии. Уж если он решил, что ради наследства стоит рискнуть, то позаботится о том, чтобы никто не нашел доказательств.
У нас тоже не было никаких доказательств. Так или иначе, этот случай, один из немногих, я не могла обсудить с Холмсом.
— Вы собираетесь отправить их в Уилтшир, к своему кузену?
— В Уилтшире здоровый климат, у кузена отличная ферма, рядом — хорошая школа. Там никто не будет приставать с расспросами к детям, чьих родителей убила сброшенная с цеппелина бомба.
— И ребята поживут там, пока Саре не исполнится шестнадцать?
— Три года с небольшим. Когда она станет молодой леди, адвокаты прислушаются к ее словам.
Мне не так давно исполнилось восемнадцать, и я сомневалась, что юристы, которые воспринимают показания двенадцатилетнего ребенка как дикую выдумку, снизойдут до веры шестнадцатилетнему. Ведь тот же Холмс…
— Ладно, миссис Хадсон, вы меня убедили. Я помогу переправить их в Уилтшир.
Через неделю, в мое отсутствие, вернулся Холмс, измученный и раздраженный оттого, что оказался не в силах просветить Скотланд-Ярд. Миссис Хадсон ничего ему не сказала — подала обед, принесла газеты и ушла заниматься домашним хозяйством.
Она промолчала и вечером того же дня, когда Холмс, усаживаясь с пачкой газет в плетеное кресло перед камином, вдруг подскочил как ужаленный, а потом, порывшись между подушек, выудил огрызок цветного карандаша и протянул его с немым укором домоправительнице.
Она хранила молчание даже три года спустя, когда молодой наследник и его старшая сестра (в шляпке взрослой леди поверх тщательно уложенных волос и строгом платье, излишне старомодном для ее юной фигурки) чудесным образом объявились в Лондоне, обратившись в адвокатскую контору и вызвав переполох сразу в трех державах.
Однако несколько раз за эти годы, когда Холмс устраивал особо жестокое испытание долготерпению миссис Хадсон, я видела, как самая многострадальная из всех домоправительниц глубоко вздыхала, задумывалась о чем-то своем и коротко кивала, прежде чем продолжить прерванную работу с едва заметной улыбкой удовлетворения на губах.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Дело миссис Хадсон», Лори Р. Кинг
Всего 0 комментариев