«Медаль за убийство»

Медаль за убийство (fb2) - Медаль за убийство (пер. В. Д. Кайдалов) (Частный детектив Кейт Шеклтон - 2) 1662K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Фрэнсис Броуди

Фрэнсис Броуди Медаль за убийство

Frances Brody

A MEDAL FOR MURDER

Печатается с разрешения литературных агентств David Luxton Associates Ltd. и The Van Lear Agency LLC.

Серия «Чай, кофе и убийства»

© Frances McNeil, 2010

© Перевод. В. Д. Кайдалов, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2017

* * *

Головоломка для Кейт Шеклтон

Моей сестре Патриции

Пролог

Большая часть второй половины дня ушла на то, чтобы составить письмо из вырезанных из журнала букв. При этом, хотя и стараешься как можно аккуратнее опускать кисточку в банку с клеем, часть клея все равно остается на пальцах, и его приходится периодически отчищать. От запаха клея болит голова, но надежды придают сил.

Высохнув, лист бумаги становится плотным. Было бы смешно, если бы уменьшилось само письмо. В конце там было написано:

ОДНА ТЫСЯЧА ФУНТОВ ЧТОБЫ ПОЛУЧИТЬ ОБРАТНО ЛЮСИ ЖИВОЙ

ЖДИТЕ УКАЗАНИЙ

ЕСЛИ ОБРАТИТЕСЬ В ПОЛИЦИЮ ОНА УМРЕТ

Да, то же самое произойдет и с ней. Неудача означает конец, успех же – начало чего-то нового.

Акт первый, явление первое.

Глава 1

Душным утром августовской пятницы мы отправились в моем синем кабриолете «Джоветт» выпуска 1910 года на назначенную в 9.30 встречу.

Джим Сайкс, мой помощник, отставной полицейский, искренне полагал, что он не выглядит как отставной полицейский, но смотрится просто как сухощавый и всегда настороженный человек, напоминая тем самым одного из местных котов. Проведя десятидневный отпуск в заливе Робин Гуда с женой и семьей, он загорел и приобрел беззаботный вид, с которым, как я подозревала, он вскоре расстанется.

Мне пришлось резко затормозить, позволив сумасшедшей старухе, поднявшей свою клюку, чтобы остановить уличное движение, перейти через Вудхауз-Лэйн.

Груженая костями и тряпьем телега, которую тянул битюг-тяжеловоз шайрской породы, терпеливо остановился рядом с нами. Парень, сидевший на облучке рядом с погонщиком, показал на меня пальцем и спросил Сайкса:

– Неужели никто не говорил вам, что женщины не умеют водить машины?

Сайкс изумленно на него уставился, а потом просто провел большим пальцем по горлу.

– Да брось ты, – сказала я, нажимая на акселератор. – Это ведь может быть сочтено угрожающим поведением.

– Угрожающим? Да я просто придушу его.

Сайксу всегда трудно отпустить ситуацию. Если бы он был уткой, вода, собравшаяся на его спине, утопила бы его.

Мы невозмутимо продолжили наш путь, я без происшествий привела автомашину в центр города Лидса и припарковала ее у ювелирного салона с двумя фасадами, стоявшего на улице Нижняя Бриггейт[1]. Три золотых шара, красовавшиеся по верху салона, свидетельствовали, что его хозяин занимается также и ссудой денег под залог.

В зеркальном стекле витрины я мельком увидела свое отражение. Что же считается стильным носить женщине-детективу в нынешний сезон под ее кожаной курткой для поездок в автомобиле? Шелковое платье коричневого с бирюзой цвета и жакет, сшитый по одной из моделей Коко Шанель, шляпка «колоколом» и летние перчатки в тон коричневатому платью. Моя мать нахмурилась, увидев эти цвета – она считает их пережитком царившего повсюду в войну цвета хаки, однако они вполне сочетаются с моим легким загаром и каштановыми волосами.

В ювелирных салонах всегда какая-то несколько затхлая атмосфера, подобно той, что в церквях и банках. Этот салон благоухал лавандовой мастикой и замшей. Молодой продавец с гладко причесанной копной волос и в темном деловом костюме стоял за прилавком-витриной. Почтительно склонив голову, он демонстрировал юной паре палетту с кольцами.

Господин Муни, худощавый человек, облаченный в серый костюм, с просвечивающей сквозь волосы плешинкой, улыбнулся нам улыбкой, вполне достойной Моны Лизы. Он решил не приглашать нас в укромную заднюю комнату для переговоров.

– Одну минуту!

С этими словами он исчез в помещениях за прилавком и вскоре вернулся, принеся для меня кресло. Его любезность обернулась тем, что надо мной, имевшей пять футов и два дюйма росту[2], подобно двум шкафам, высились он сам и Сайкс. Последний предпочел занять время доставанием блокнота и карандаша.

Я попросила господина Муни рассказать нам об инциденте, который произошел в прошлый понедельник, 21 августа 1922 года.

Он вздохнул и поскреб подбородок.

– За тридцать лет, проведенные мною здесь, у нас ничего подобного не случалось, да и раньше, при моем отце, тоже.

Начав рассказывать свою историю, он взял стоявший у прилавка стул и уселся на него. Руки его непроизвольно сжались в кулаки, костяшки пальцев побелели. Говорил он вполне свободно, поскольку уже рассказывал обо всем происшедшем в полиции.

– Около полудня я вышел на улицу прогуляться и вернулся в салон через полчаса. Затем на прогулку отправился мой помощник, юный мистер Холл. Я убежден в действенности подобной разминки в середине рабочего дня.

Сказав это, он приостановился, словно ожидая наших возражений по поводу своей теории.

– Я поступаю так же, господин Муни, – услышала я собственную ложь. – Вот только вчера я прошла от гряды Вудхаус до утесов Адель.

Моя энергичная выдумка подвигла господина Муни вернуться к своему повествованию:

– Когда я был здесь один, в салон вошел парень. Меня утешает только то, что основная его ярость обрушилась на меня, а не на молодого Холла.

При имени Холла носок ботинка Сайкса коснулся моей ноги. Я отпихнула его. Как будто мне самой не пришло бы в голову задать вопрос:

– А как давно работает у вас господин Холл?

В ответ последовала пятиминутная подробная характеристика молодого Альберта Холла. Надеюсь, Сайкс делал необходимые пометки в блокноте, поскольку все мои усилия были направлены на то, чтобы не захихикать. Почему мать господина Холла назвала его Альбертом? Назвала бы его Бертом. Или Элом. Как угодно, только не мемориалом в честь принца-консорта и потерянной любви королевы Виктории[3].

Описав своего помощника, господин Муни глубоко вздохнул, прежде чем продолжить рассказ; глаза его сузились, поскольку он принялся описывать грустную сцену.

– Человек этот был ростом примерно пять футов и шесть дюймов[4], худощав, немного сутул, выглядел довольно моложаво. На нем был темноватый плащ и фетровая шляпа. Сказал мне, что хотел бы взять деньги взаймы под залог. Показал, покачивая, цепочку от часов из двадцатидвухкаратного золота[5] и попросил двенадцать шиллингов. Я закончил оформление необходимых документов, взял цепочку и вручил ему деньги. Закончив сделку, я положил цепочку в мешочек.

– Вы можете вспомнить еще какие-нибудь подробности, господин Муни?

– День был довольно теплым. Парень вытер лоб носовым платком. И мне запомнился этот запах, когда он вытащил платок… – Рассказчик нахмурился.

– И что это был за запах?

– Что-то кружащее голову.

– Может, лосьон для волос?

– Нет. Похоже и на полироль, и на розы. Полиция не обратила на это внимания. У полицейского офицера, который побывал здесь, не было нормального обоняния, он сказал, что это вполне мог быть запах полироли для прилавка. По его словам, человек может испытывать повышенное чувство внимания ко всему, когда происходит нечто необычное или неприятное.

– Итак, вы завершили сделку, – вернула я рассказчика к случившемуся.

– Да. Я отсчитал двенадцать шиллингов, положил цепочку в мешочек…

– А потом?

– Мы пожелали друг другу всего доброго. Он повернулся к выходу из салона. В этот момент я обернулся, чтобы положить в сейф мешочек с цепочкой. Но я не услышал звонка колокольчика, когда открывают дверь. И повернулся обратно, чтобы взглянуть, не случилось ли чего со звонком. Такое бывает, знаете ли…

Господин Муни остановился, как будто не решаясь восстановить картину происшествия. Веко его глаза нервно задергалось, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.

Я сказала:

– Полиция, наверно, должна быть вам благодарна за то, что вы успели так много запомнить. Но что же было потом?

Господин Муни громко сглотнул. Лишь глубоко вздохнув, он смог продолжить:

– Он вообще не был у двери. Он оказался у меня за спиной. Не успел я закрыть сейф, как он схватил меня за горло, вырвал из моих рук мешочек с цепью и выгреб все, что мог, из сейфа. К тому времени, как я пришел в себя, его и след простыл. Я позвонил в полицию. Констебль появился через несколько минут. Но полицейским не удалось найти ни его, ни похищенных вещей. Он оставил ложный адрес в Хэдингли-Лейн. Полиция это тоже проверила. Я обратил внимание на то, что вы живете в Хэдингли, госпожа Шеклтон. Знаю, что это прозвучит абсурдно, но моя жена сочла это добрым знаком.

– Что ж, будем надеяться.

Сайкс поднял взгляд от своих заметок в блокноте.

– Господин Муни, не можете ли вы сообщить нам еще что-нибудь о его особенностях, манерах, выговоре?

Потерпевший пожал плечами:

– Я так старался описать вам его, что, вполне возможно, что-то домысливаю. Но было в нем нечто утонченное. Точно сказать я все-таки не могу. Однако было что-то изысканное в нем, так что когда он набросился на меня, я был захвачен буквально врасплох. Понимаю, это звучит смешно, и я никак не могу это объяснить. Было в нем что-то от клерка. Возможно, его сутуловатость навела меня на такую мысль. Но точнее я сказать не могу.

– Не было ли у него какого-нибудь местного выговора? – спросил Сайкс.

– Вполне учтивый, но без всяких особенностей. Я бы сказал, никаких местных отличий.

– А полиция пыталась обнаружить отпечатки пальцев? – поинтересовалась я.

– Да, но ничего не нашли. Признаться, я не слишком надеюсь, что они найдут его или унесенные им вещи. И это самое страшное. Если бы он разбил стекло прилавка и схватил только что сделанные вещи, это было бы еще полбеды. То, что он сделал – гораздо хуже. Он, поймите, похитил доверие моих клиентов! Ведь они вернутся, чтобы выкупить свои заклады. И что же я им скажу?

Мы с Сайксом обменялись взглядами. К нам еще не обращались ювелиры с просьбами помочь найти подходящие слова утешения для их огорченных клиентов.

– И именно для этого вы и вызвали нас, господин Муни? – уточнила я.

– Ну, было бы неплохо, если бы вы смогли найти этого типа.

Стараясь, чтобы мои слова звучали более уверенно, чем я себя чувствовала, я произнесла:

– Мистер Сайкс и я приложим все усилия, чтобы вернуть ваши вещи.

– Чем больше времени проходит, тем меньше надежды остается, – господин Муни пошарил у себя на рабочем столе и достал из-под пары пинцетов папку. – Здесь копия того списка, что я передал полиции, перечислены все похищенные вещи: комплект из золотых запонок и заколки для галстука, три цепочки для часов, двое карманных часов, четыре кольца и браслет. Там же подробное описание каждой вещи – вы увидите. Это ужасно для ломбарда – потерять доверие клиентов. У большинства этих вещей есть и высокая нематериальная ценность. Если они для меня потеряны, то я должен известить их владельцев и обеспечить компенсацию. Это дело весьма деликатное. Двое владельцев – испытывающие финансовые трудности пожилые дамы, всецело доверяющие мне. Одна из них заложила мне старинное кольцо своей матери. И я подумал, что, может, вы, госпожа Шеклтон, были бы столь добры, чтобы лично позвонить им и… с величайшим тактом, конечно… обрисовать им ситуацию…

Теперь я могла понять, почему эти пожилые леди так доверяли господину Муни – из-за его деликатной обходительности, старомодной вежливости, тщательной заботливости.

Я постаралась скрыть свое удивление от просьбы стать посланцем к клиентам господина Муни. Вряд ли кому-либо из сыщиков приходилось слышать такую просьбу.

– А господин Сайкс мог бы поговорить с вашими клиентами-мужчинами? Похоже, вы желали именно этого?

Господин Муни, похоже, испытал облегчение от того, что я договорила за него.

– Именно так. Тогда бы я мог, когда они придут к окончанию срока заклада, обеспечить им компенсацию.

Я взглянула на список имен и адресов.

– Они далеко не все местные жители.

Господин Муни улыбнулся:

– Просто у меня самый лучший ломбард в районе железнодорожной станции. Аристократы, знаете, порой испытывают неловкость, если им приходится обращаться в ближайший к ним ломбард.

– Тогда мы сможем начать сразу же, господин Муни. – Я вопросительно посмотрела на Сайкса, дожидаясь его согласия.

Сайкс кивнул:

– Конечно.

– Благодарю вас. Как вы думаете, что лучше всего им сказать?

Я попыталась представить себя стучащей в двери клиентов ломбарда и объясняющей им ситуацию.

– Просто правду об ограблении, без всяких там деталей, и еще сказать, что если они придут к вам в назначенный срок с закладной квитанцией, то будет достигнуто некое соглашение, либо же им предложат замену. Думаю, это было бы лучшим выходом.

– Да, да, я тоже так думаю.

Господин Муни, однако же, позволил себе и определенную надежду:

– Разумеется, если вы или полиция обнаружите похищенные вещи, это стало бы самым лучшим выходом…

– Полиция уже приходила к вам? – спросил Сайкс.

Господин Муни испустил жалобный вздох.

– Только чтобы сказать – у них нет ничего для меня нового.

Он склонил голову, словно пытаясь укрыться от постыдной ситуации, в которой оказался. Когда он снова поднял глаза, я заметила в них нечто вроде отчаяния. Он облизнул свои тонкие губы.

– Кажется, это самые тяжелые, самые трудные дни в моей жизни. Не могу поверить, что я оказался таким беспечным и позволил всему этому случиться.

– С вашего позволения, я осмотрю ваш салон, – сказал Сайкс и тут же удалился, оставив меня сочувствовать господину Муни.

– В той цепочке для часов, которую грабитель принес якобы в заклад, было что-нибудь особенное?

– Разве я не сказал вам? К ней была прикреплена золотая монета. В этом нет ничего необычного, но это была южноафриканская монета, золотой рэнд.

– Думаю, это сможет помочь, – произнесла я, стараясь, чтобы голос звучал ободряюще.

Не меньше сотни тысяч британских мужчин служили или работали в Южной Африке. Круг подозреваемых сужался.

Затем мы обсудили условия. Господин Муни уже выписал щедрый чек в качестве предварительного гонорара. Я уложила чек в свою сумку и заверила господина Муни, что мы приложим все усилия. Он проводил нас до выхода из салона.

Как только за нашими спинами закрылась дверь, я вспомнила свое последнее посещение ювелирного салона господина Муни. Я пошла туда, чтобы купить подарок накануне отправления на воинскую учебу моего мужа Джеральда. Будучи хирургом, он поехал на фронт добровольцем в самом начале Великой войны[6], в угаре патриотизма и отваги. Он пропал без вести, предположительно был убит, в 1918 году. Его исчезновение стало загадкой, которую я уже никогда не смогу разрешить. Он мог быть где-то живым, больной или потерявший память. Поскольку Джеральд оставил меня хорошо обеспеченной женщиной, я могу решать другие загадки, которые лишь едва трогают мое сердце. Тогда я купила мужу карманную серебряную фляжку. Теперь я ношу ее в своей сумочке.

Мои воспоминания прервал Сайкс:

– Могу я сесть за руль?

– Нет, я вас не пущу. Не обращайте внимания на удивленные взгляды и разные замечания. Вам стоит примириться с тем, что женщины способны на то же, что и мужчины.

Глава 2

Следуя указаниям Сайкса, разбиравшегося с планом города, я выехала из центра города через Беккет-стрит и вдоль Хэрэхилс-роуд. Дорсет-маунт оказалась респектабельной улицей, состоящей из домов из красного кирпича и расположенной за торговыми центрами. Я припарковалась у магазинов, чувствуя подспудное нежелание общаться с бедной женщиной по столь частному делу.

Сайкс остался в автомобиле. Я была слишком хорошо одета для этого района и чувствовала себя неловко, ступая по тротуару в новых коричневых туфлях с ремешками. Пожалуй, лучше будет, если удастся зайти с черного хода. На счастье, дверь оказалась чуть приоткрытой, а полноватая, приятная женщина убирала двор, подметая его щеткой.

– Миссис Симмонс?

При моем вопросе она схватилась за сердце.

– Неужели Солли? – воскликнула она. – Что-то случилось?

– Нет, ничего не произошло. Никто не пострадал.

Она ослабила пальцы с побелевшими костяшками, которыми сжимала рукоять метлы, и привалилась спиной к стене.

– Что случилось?

– Могу я войти на минутку во двор?

Миссис Симмонс открыла калитку. Стоя около двери в ее угольный сарай, я в самых общих чертах рассказала об ограблении ломбарда господина Муни. Она восприняла эту новость куда спокойнее, чем я ожидала.

– Бедный господин Муни! Если он сможет что-нибудь сделать для меня, то этого вполне довольно. Бывает, случаются вещи и куда хуже…

– Ну, не все они воспримут это так спокойно, – хмуро произнес Сайкс, когда мы вернулись в приемную моего офиса.

Он внимательно разглядывал доставленный недавно палисандровый шкаф для хранения папок с делами.

– Это для наших досье, – объяснила ему я.

– Что ж, надеюсь, судьба не примет это как искушение, и у нас будет что сюда ставить.

– Да, господин Сайкс, умеете вы найти добрые слова для ободрения.

Правда же заключалась в том, что расследование ограбления ломбарда стало всего лишь вторым нашим подрядом в качестве частных детективов. До этого же мне доводилось только утешать других женщин, которые, как и я, пытались найти ответы на вопросы, возникшие по окончании войны.

Мы положили список украденных у господина Муни вещей на стол между нами. Сайкс с хмурым видом принялся выписывать из него фамилии и адреса мужчин, чьи заложенные в ломбард вещи были украдены, проставляя напротив них даты предполагаемого выкупа. Я проделывала то же самое с женскими адресами, поставив галочку напротив фамилии миссис Симмонс, у которой уже побывала, и обрисовав ее реакцию. Теперь в моем списке осталось четыре человека, и шесть у Сайкса. Заклад вещей в ломбард был распространен среди небогатых кругов населения, и занимались им в равной степени как мужчины, так и женщины.

– На какие мысли наводит вас тот факт, что грабитель в качестве ложного адреса указал Хэдингли, господин Сайкс? Может, он хорошо знает этот район?

Сайкс пробурчал нечто, похожее на выражение сомнения. Он вообще во многих случаях предпочитал объясняться не словами, а звуками. В частности, этот его вздох должен был выразить неверие в то, что грабитель проживает где-нибудь в Хэдингли.

– Трудно сказать, – наконец ответил он. – Скорее всего, он живет совсем в другом месте и назвал Хэдингли, чтобы просто сбить Муни с толку.

В этот момент в комнату вошла моя экономка миссис Сагден, неся в руках поднос, на котором был сервирован ранний ланч из пирога со свининой, помидоров, огурцов и чайника с чаем.

– Вам лучше сейчас поесть, если вы собираетесь в Харрогейт, миссис Шеклтон.

Сквозь очки, едва держащиеся на кончике ее носа, она бросила взгляд на мой блокнот. Вообще-то она – воплощенная скрытность, разумеется, когда речь не идет о том, чтобы докладывать о моем поведении моей матери.

– Об этом еще никто не знает, – удивилась она. – Я ни слова не слышала о том, что старый мистер Муни ограблен!

Сайкс нахмурился. Все это никак не вязалось с тем, к чему он привык, работая в полиции.

– Для его дел не пошло бы на пользу, если бы об этом стало известно, миссис Сагден, – сказала я, передавая ему тарелку.

Когда миссис Сагден вышла из комнаты, Сайкс задумчиво произнес:

– Пожалуй, мне стоит поговорить с моим приятелем в полицейском участке Миллгарт. Он там сегодня дежурный сержант. Мы с ним вместе учились в школе. Он даст мне знать, если есть какие-нибудь сведения о нашем утонченном джентльмене-грабителе ювелирки и о попытках продать награбленное.

– А как насчет его помощника, мистера Холла?

– Постараюсь что-нибудь узнать и о нем. А потом отправлюсь в часовню Аллертон, чтобы повидаться с мистером Бингом, который должен выкупить свою цепочку для часов в следующий вторник.

– А я теперь отправлюсь в Харрогейт, к миссис де Врие.

Мистер Муни описал ее как знатную даму, которая раз в год, каждое лето, закладывает кольцо своей матери. Не скажу, что перспектива сообщить ей о пропаже кольца приводила меня в восторг. Но, поскольку срок выкупа наступал в следующий понедельник, другого выхода не оставалось. К тому же я направлялась туда, намереваясь совместить дело и удовольствие. Я откусила кусочек пирога со свининой, который оказался отменным на вкус.

– Ах, да, – вспомнил и Сайкс. – Вы же сегодня идете в театр. – И спросил, стараясь, чтобы это прозвучало как бы между прочим: – Вы поедете туда на машине?

– Нет. На сегодня машина ваша. Если вы не прочь подождать меня полчаса, пока я переоденусь и соберусь, то можете подбросить меня на вокзал. В самом начале второго там есть поезд.

Он подцепил вилкой кружок маринованного лука.

– Надо же – Харрогейт. Жаль, что наша милая дама не заложила свое кольцо ближе к дому. Уж в Харрогейте никаких преступлений никогда не происходит.

Глава 3

Когда дежурный на платформе дал свисток к отправлению поезда от станции Лидса, я достала из сумочки книгу. Но тут же дверь вагона распахнулась. Клуб дыма с платформы смешался с запахом фиалок. Смутно знакомая мне дама лет сорока с изящной фигурой, пробормотав с облегчением, что она успела сесть в поезд, сложила зонтик от солнца кремового цвета и расстегнула верхнюю кнопку зеленого атласного жакета.

– Ох, как же жарко сегодня, – произнесла она, устраивая под ногами свои сумку и пакеты, раскладывая мелкие вещицы на противоположном сидении.

Тяжело вздохнув, она опустилась на свое место, достала из сумочки венецианский веер, отделанный слоновой костью и шелком, и принялась им обмахиваться.

Паровоз дал гудок к отправлению.

Конечно! Этот изысканный тонкий профиль, гладко зачесанные назад волосы, изящные туфельки. Женщина-бельгийка играла в том любительском спектакле, на котором мне довелось побывать вечером. Режиссер спектакля, яркая дама, с которой я познакомилась на одной вечеринке, упросила меня сфотографировать труппу. Это оказалось приятной задачей. Моя фотокамера просто в них влюбилась.

Эта бельгийка и ее муж играли английского олдермена[7] и его жену. Она несколько переигрывала, чтобы больше походить на решительную матрону. Мэриэл, режиссер, с которой я познакомилась, сказала, что они много репетировали, и порой их дикция была воистину превосходна.

Женщина почувствовала мой взгляд, когда я пыталась вспомнить ее имя, и тоже меня узнала.

– Ах, вы ведь фотографировали нас, миссис…

– Шеклтон. А вы играли в пьесе роль жены олдермена, но в реальной жизни вы…

– Ах, в жизни, в реальной жизни… Чересчур много всего. Но да, я мадам Гиртс. Оливия Гиртс. Пожалуйста, угощайтесь, это «Пармские фиалки»[8].

Вообще-то я предпочитаю грушевые леденцы, но лучше появиться в Харрогейте со свежим дыханием.

– Благодарю вас.

Будет ли выглядеть бестактно, если я прекращу разговор с ней и продолжу свое чтение? Она улыбнулась и сама ответила на непроизнесенный мною вопрос:

– Я вижу, вы как раз читаете сценарий нашей пьесы. «Анна из “Пяти городов”»[9].

– Да, но только одну главу. Мне было интересно, каким образом Мэриэл переложила эту пьесу для вашего спектакля. Думаю, это непростая задача.

Мадам Гиртс снова заработала своим веером.

– Не стану вас отвлекать. Пожалуйста, продолжайте чтение. Я буду смотреть в окно.

Когда мы приближались к Харрогейту, я захлопнула книгу.

– Как ужасно! Здесь же совершенно другая развязка. Ведь один из персонажей повесился.

– Эту сцену просто выбросили. И мы теперь не видим, как его сын перерезает веревку, на которой тот висит. – Мадам Гиртс вздохнула. – Несчастный человек. Но эта героиня пьесы – просто скучная и неинтересная девчонка. Я бы хотела встряхнуть ее: скажи же, заговори! Постой за себя!

Ее слова меня рассмешили. Я совершенно точно знала, что она имела в виду.

«Анна из “Пяти городов”» – это история современной Золушки, но только без доброй волшебницы. Анна – дочь скупца. В свой двадцать первый день рождения она получает наследство, но распоряжается им ее скупой отец. Сама же она не осмеливается потратить и цента. Анна собирается выйти замуж за посещающего ее город бизнесмена. Слишком поздно она понимает, что ее сердце отдано молодому неудачнику Вилли Прайсу, сыну ее разорившегося арендатора. В отчаянии старый мистер Прайс кончает жизнь самоубийством. В моем кратком пересказе эта пьеса звучит мелодраматично, но в ней пульсирует настоящая жизнь. Настоящим богатством Анны является ее внутренний мир. Ее чувства прекрасны и возвышенны, полны искреннего отвращения к лицемерию. Но она не может облечь свои мысли в слова, даже в душе. Да, далеко не самый легкий материал для постановки на сцене.

Мадам Гиртс убрала свой веер в сумочку и застегнула ворот жакета. Поезд, скрипнув тормозами, остановился у платформы. Она придвинулась ближе и взяла мои руки в свои ладони. Сначала я подумала, что так она выражает сочувствие в связи с душераздирающим концом этой пьесы, но она пристально взглянула мне в глаза и попросила:

– Пожалуйста, не говорите ни одной живой душе, что я была в этом поезде. – И хотя мы находились одни в купе, она понизила голос до едва слышного шепота: – Как замужняя женщина, вы же знаете, что лучше всего держать в тайне маленькие женские проблемы со здоровьем. Видите ли, мой муж, мсье Гиртс… Если он узнает, что я ездила на поезде в Лидс, то обязательно все превратно поймет. Он так ревнив… Всегда вопросы, где ты была, с кем встречалась, что делала. Ах! Вы не можете себе представить…

Я улыбнулась:

– Я и не думала упоминать, что встретила вас. Поверьте, я не пророню ни слова.

Мадам Гиртс доверительно склонилась ко мне.

– Ах, вы благородная женщина. Вам…

К счастью, именно в этот момент станционный служитель открыл дверь в наше купе, тем самым спасая меня от новых медицинских секретов.

– Мы увидимся сегодня? – спросила мадам Гиртс, когда мы расставались у выхода из вокзала. – Вы придете на наше заключительное представление?

– Ни за что на свете не пропустила бы его.

Я оставила свою сумку с вещами для ночевки в Харрогейте в камере хранения вокзала. Появиться на пороге дома несчастной миссис де Врие с новостями о пропаже кольца ее матери было для меня достаточно тяжело. К тому же я не хотела создавать у нее впечатление, будто появилась в городе только для того, чтобы побывать у нее.

Пробившись через толпу приехавших и уезжающих пассажиров у входа на вокзал, я зашла в привокзальный книжный магазин. В разделе справочников и путеводителей нашла план города Харрогейт. По счастливому совпадению, миссис де Врие жила на той же улице, что и моя знакомая, театральный режиссер, которая обещала приютить меня на ночь.

Ориентируясь по карте, я прикинула, что Сент-Клемент-роуд находилась примерно в миле от вокзала. Увы, в действительности оказалось иначе. На безоблачном небе сияло солнце, все вокруг плавилось в послеполуденной жаре, и, проходя через Западный парк, я почувствовала, что начинаю слабеть. Платье из крепдешина не лучшее одеяние в послеобеденную жару. К тому же я изменила своей обычной расхожей обуви с коричневыми ремешками в пользу туфель на довольно высоких каблуках, в которых намеревалась также посетить театр. Теперь мне приходилось едва ли не ковылять на них. «Ты приехала сюда не для того, чтобы прохлаждаться в тени парка», – сказала я себе. Однако окружающая обстановка искушала и заставляла вспомнить былое. Необозримые зеленые поляны, аромат травы и крошечные маргаритки пробуждали далекие детские воспоминания. Мы с матерью как-то побывали в Харрогейте, еще до того, как у нее появились близнецы, мои братья. Отец участвовал в полицейской конференции, а мама и я просто бродили по городу и его паркам ради удовольствия. Порой отцу удавалось вырваться на часок, чтобы погулять с нами. Я помнила, как мы все втроем сидели на траве, а потом я снова и снова скатывалась с вершины огромного холма, восторгаясь тому, как земля и небо меняются местами, а трава колет мне руки и ноги. Теперь же я не видела никакого огромного холма, только пологий откос.

К тому времени, когда я вышла на Сент-Клемент-роуд, мои ноги, как казалось, стали вдвое больше своего нормального размера. Но я решила не обращать на боль внимания и придала лицу сосредоточенное выражение, готовясь через несколько минут постучать в дверь дома номер 92. Даже с визитной карточкой мистера Муни, которую я хотела показать миссис де Врие, разговор с ней мог оказаться неловким. Идеальным вариантом было бы, если бы она оказалась дома одна, пригласила бы меня войти, а я, дав отдых натруженным ногам, осторожно объяснила бы всю ситуацию с заложенным кольцом.

Но тут моя удача начала от меня отворачиваться. Лишь пройдя всю улицу из конца в конец, я наконец-то поняла, что на ней нет дома под номером 92.

Я замедлила шаги и остановилась перед стеной, которой был обнесен сад Мэриэл Джеймисон. Ее дом представлял собой четырехэтажное здание красного кирпича, имевшее общую стену с соседним домом, построенным, видимо, около середины прошлого века. Часть домов на улице были хорошо ухоженными, с заботливо покрашенными дверями и оконными рамами, элегантно повешенными шторами за окнами, геранью и петуньями в длинных коробах под окнами, с тщательно возделанными маленькими садиками перед входом.

На давно не крашенном доме Мэриэл старая краска потрескалась и отстала. Одна из ступеней, ведущих ко входной двери, была сломана. Сад зарос крапивой и чертополохом, а два еще выживших куста роз с трудом боролись за жизненное пространство.

Продолжая надеяться на то, что Мэриэл еще может быть дома, где я смогу дать отдых своим натруженным ногам, я одолела семь ступеней, ведущих к входной двери. На ней было два колокольчика и две таблички с именами: капитан Уолфендейл и мисс Фелл. И никакой миссис Джеймисон. Сквозь стекло эркера виднелись рыцарские доспехи.

Спустившись на пару ступенек, я смогла заглянуть в окно так, чтобы меня не заметили изнутри. Двое мужчин сидели за низким столиком перед камином, склоняясь головами к тому, что могло быть шахматной доской. Один из них, возможно, и был капитаном Уолфендейлом, чье имя красовалось на дверной табличке. Пожалуй, лучше не тревожить его и его партнера по игре. Мэриэл явно давно не живет в Харрогейте. Возможно, у нее вообще нет на двери таблички с именем.

Внезапно входная дверь распахнулась. Оказалось, ее толкает своей маленькой головкой собака породы пекинес. Когда дверь открылась пошире, я увидела, что поводок, пристегнутый к ее ошейнику, держит в руке пожилая женщина с округлым добродушным лицом. При виде меня она схватилась левой рукой за сердце.

– О Боже! Вы меня напугали.

– Извините, так получилось. Я ищу мисс Джеймисон.

– У мисс Джеймисон комната ниже, на первом этаже. – Ее голос был хорошо поставлен, даже несколько театрален. – Но ее нет дома. Она недавно ушла, я видела.

Вот и конец мечтам об отдыхе для моих усталых ног.

– Что ж, ладно, не имеет значения.

Пекинес обнюхал мои туфли, словно зная, что они мне тесны.

– Встречусь с ней попозже. Я приехала, чтобы посмотреть спектакль.

– О, тогда мы, возможно, снова встретимся. Я ведь тоже буду на спектакле. У вас ведь здесь какое-то дело, мисс…

– Миссис Шеклтон. Я должна сделать несколько фотографий.

– Ну да, вы ведь уже фотографировали. Я многое о вас слышала.

Теперь ее голос стал намного ласковее. Мы вместе спустились по ступеням и остановились на тротуаре.

– Мне, наверное, лучше вернуться в город и там встретиться с мисс Джеймисон.

Я наклонилась и погладила пекинеса по маленькой шелковистой головке, надеясь войти в доверие к его хозяйке перед следующим вопросом.

– Мисс Фелл, пока мы не расстались…

Пекинес натянул поводок, пытаясь увести свою хозяйку.

– Здесь где-то неподалеку живет подруга моей матери, вот только я не знаю ее адреса. Ее зовут миссис де Врие.

Мисс Фелл воззрилась на меня, не в силах скрыть свое удивление. Или же это было потрясение? Имя миссис де Врие было ей известно, я не сомневалась. Пекинес снова натянул поводок, связывающий его с хозяйкой. Мисс Фелл позволила ему утянуть себя через улицу с такой скоростью, что она успела только, обернувшись, бросить на ходу:

– Извините! Я никогда о ней не слышала.

Это была явная ложь. Но почему? В этот момент странная мысль пришла мне в голову. Сейчас я стояла у дома № 29 по Сент-Клемент-роуд. Миссис де Врие жила в несуществующем доме № 92. Цифры просто переставлены местами.

Притянув к ногам юбку, чтобы не зацепить гигантский чертополох в саду, я решила все же взглянуть на ту квартиру, в которой мне предстояло провести грядущую ночь. Сделав несколько шагов по узкой тропинке, я спустилась по трем ступенькам, которые вели к двери в цокольный этаж. Здесь висела табличка с именем «Рут – часовой мастер».

Рут был поразительно красивый молодой человек, один из актеров в «Анне из “Пяти Городов”». Выведя его на сцену из затхлого мрака его комнаты в цокольном этаже, Мэриэл сделала доброе дело для женского населения Харрогейта. Я миновала его дверь. В тыльной части здания у Мэриэл имелся свой собственный вход, не отмеченный никакой табличкой. Припав к ее окну, я увидела слабо освещенную полуподвальную комнату с узкой кроватью и шезлонгом. Мисс Фелл была права: Мэриэл уже ушла из дома.

Возвращаясь назад, я заметила Дэна Рута. Он сидел спиной ко мне, глядя на камин, и показался мне мальчишкой, ждущим Санта-Клауса, который должен появиться через дымоход. Его широкоплечая фигура была облачена в белую рубашку, черные брюки и жилет.

По роли в пьесе он показался мне чрезвычайно любезным и фотогеничным человеком. Его симпатичная внешность оказалась бы вполне к месту на лондонской сцене или на экранах кинотеатров, хотя тамошние положительные герои всегда были брюнетами. Этот же Адонис был блондином с кожей медового цвета и улыбкой, от которой женские сердца наверняка начинали биться чаще.

Внезапно Рут повернулся, будто почувствовав мой взгляд. До чего же неудобно оказаться застигнутой, когда глазеешь на человека в окно! Как ни в чем не бывало он подошел к двери и открыл ее, все также в фартуке часовщика.

Соображай быстрее, сказала я себе.

– Извините, что засмотрелась на ваше окно. Я думала, что смогу увидеть здесь Мэриэл. Мы с ней договорились встретиться в Садовой долине, но я подумала, что, может, смогу застать ее здесь, пока она не ушла.

По крайней мере, он вспомнил меня:

– Миссис Шеклтон, почему бы вам не сделать здесь еще фотографию? – Рут достал из жилетного кармана часы. – Она ушла около получаса назад. Сказала что-то вроде того, что сначала ей нужно зайти в театр.

Золотая монета, прикрепленная к цепочке его часов, привлекла мое внимание, но его движение было таким быстрым, что я не успела разглядеть, что это за монета. Я едва удержалась, чтобы не спросить: а не южноафриканский ли рэнд у вас на цепочке и не вы ли ограбили ломбард ювелира на этой неделе?

Рут очаровательно улыбнулся:

– Прошу простить меня. Я бы с удовольствием пригласил вас к себе или вызвался проводить вас, но у меня много работы, которую нужно закончить.

– О, все в порядке.

– В таком случае, до свидания, – довольно резко попрощался он со мной.

– До свидания.

Теперь я почувствовала себя полной идиоткой. Да женщины, по всей видимости, протоптали уже тропинку к его двери. Думаю, вы могли бы уделить мне чуточку больше времени, разлюбезный мистер Рут.

Удрученная своей незадачливостью, я побрела обратно в город, и, сделав несколько поворотов, нашла на Кембридж-стрит обувной магазин компании Криспин. Посмотрев выставленную там обувь, я с большой неохотой купила пару туфель на низком каблуке, которые вполне бы устроили какую-нибудь пожилую даму. Продавщица, молодая женщина примерно моих лет, выглядела усталой и, похоже, была довольна, что ей удалось уговорить меня сделать эту покупку. Когда я спросила ее, как пройти на главпочтамт, она проводила меня до двери.

– Это практически рядом, миссис. Вам только нужно повернуть за угол.

Она отдала мне завернутые в бумагу мои собственные туфли, и я отправилась на главпочтамт, выглядя гораздо менее элегантно.

В справочнике жителей города мне не удалось найти никакой де Врие ни на Сент-Клемент-роуд, ни на прилегающих к ней улицах. Не было этой фамилии и в телефонном справочнике. Это меня совершенно не удивило. Далеко не каждый житель спешит обзавестись такой роскошью, как телефон, особенно если их экономическая ситуация заставляет их брать в долг деньги под залог семейных драгоценностей.

Взяв бланк телеграммы, я составила текст сообщения для Сайкса:

«На Сент-Клемент-роуд неудача тчк Уточните правильный адрес»

Отдавая телеграмму для передачи, я заплатила за свои девять слов и указала для ответа адрес Мэриэл.

Я натолкнулась на Мэриэл около Садовой долины. Она приветствовала меня, широко раскинув руки и сжав в своих объятиях. Ее крупное овальное лицо и выразительные глаза светились восхищением. Я стригу свои волосы достаточно коротко. В противоположность моим, ее длинные, свободно распущенные волосы были скреплены заколками лишь у висков и схвачены на макушке гребнем. Ниспадающая широкая юбка, обвивающая ноги, просторная блузка с длинными рукавами и жилет, расшитый фиолетовым шелком, придавали ей экзотический цыганский вид.

Отбросив всякие мысли о работе, я прошлась с ней по аллее, которая вела мимо возвышения для оркестра, игравшего какую-то маршевую мелодию. Маленькая девочка катала по траве обруч. В один момент она потеряла над ним контроль, и обруч пересек аллею, по которой мы шли.

– Будем считать этот обруч знаком удачи, – сказала Мэриэл. – А то Сельскохозяйственную выставку на прошлой неделе едва не смыло дождями, а поля для гольфа просто залило – как будто прорвало трубу.

– Такая погода должна была отпугнуть туристов.

– Да они просто продолжают пить воды и принимать ванны. Это ничуть не повредит моим спектаклям. Прекрасная вещь – театральная касса.

Мы дошли до кафе-кондитерской и сели за столик. Мэриэл повернулась лицом к солнцу и сидела так, закрыв глаза, пока официант прибирал столик и раскладывал перед нами меню, а затем обернулась ко мне:

– Это напоминает мне один из тех прекрасных дней, когда моя мать пела в «Ла Скала». Я так и сидела во второй половине дня, когда она отдыхала перед представлением… – Взглянув на меня поверх развернутого меню, Мэриэл заметила: – Вы очень сдержанны в еде. – Это прозвучало едва ли не с осуждением. – Вы могли бы заказать куда больше этого отличного мороженого. На прошлой неделе я попробовала здесь фисташковое, и к тому же у них прекрасный выбор пирожных и эклеров.

Оркестр на эстраде начал играть венский вальс. Ближе к концу танца к нам подошел официант и записал наши заказы.

– До чего же здесь хорошо, Мэриэл, – произнесла я, чувствуя себя расслабленной и довольной жизнью.

– У них здесь замечательные музыканты. Отцы города считают, что музыка снимает тревогу и поднимает настроение. И я действительно ощущаю себя бодрой. Взгляните на это!

Мэриэл положила передо мной газету. Совсем как тогда, дома, с миссис Сагден, обожавшей статьи о всяких выходках и преступлениях. Но тут все же был Харрогейт. В номере «Геральд» за среду в одной колонке был приведен список туристов, приехавших за неделю для лечения на водах – их фамилии были сгруппированы в порядке отелей, в которых те остановились. Мэриэл указала на одну из них.

– Вот посмотрите. Это он.

– Беррингтон Уитли?

– Он самый.

Она оглянулась по сторонам, словно желая убедиться, что никто нас не подслушивает.

– Забавный толстячок, человек с лицом цвета горящих углей, совершенно белыми волосами и густыми черными бровями. Вы не сможете ни с кем его спутать.

Говоря это, она обрисовала пальцами на своем лице упомянутые детали, чтобы я уж точно ничего не перепутала в его описании.

У меня появились подозрения.

– Но почему я не должна его ни с кем перепутать?

Официант подошел и поставил перед нами заказанные салаты. Мэриэл заговорила, лишь когда он удалился:

– Потому, дорогая Кейт, что я хочу, чтобы вы превознесли меня до небес, когда будуте сидеть рядом с ним нынешним вечером. Он же известнейший театральный импресарио из Манчестера.

– А что делает импресарио?

Мэриэл воззрилась на меня с таким видом, словно я задала этот вопрос шутки ради.

– Он ставит пьесы, разумеется, возит их по всей стране, играет на лучших сценах. Если ему понравится моя постановка… Давайте скажем ему, что это была моя постановка. Аплодируйте, пока у вас не заболят ладони. Да и крикнуть пару раз «браво» не помешало бы.

Я произнесла с некоторым сомнением:

– Не могла даже представить, что мне предстоит ходатайствовать за вас.

Она закрыла глаза, запрокинула голову и повела плечами.

– Моя жизнь вот-вот может измениться. Печенкой это чувствую!

Мы заговорили о нашем общем друге, на карнавальной вечеринке у которого в прошлый раз встречали Новый год.

Мэриэл попросила принести еще хлеба и тайком сунула его вместе с помидором в свою сумочку.

– В Харрогейте мне повезло. Мог ли кто-нибудь вообразить, что мне удастся снять зал в оперном театре для любительской постановки в разгар сезона? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я попыталась сделать первый шаг и найти что-нибудь в Лондоне, но ничего не вышло. Я была на побегушках у любовницы помощника костюмера. Каждый день казался пыткой – я просто зарывала свой талант в землю.

Я слушала ее рассказ о пошиве театральных костюмов до тех пор, пока юноша-официант не принес нам пирожные и мороженое. Мороженое, кстати, уже начало таять в послеобеденной жаре.

Мэриэл спросила у официанта, как его зовут, а затем поинтересовалась:

– Хорошо, Малколм, а что вы можете сказать нам о постановках в оперном театре на этой неделе?

– Вроде бы, мадам, там ставят переложение романа Арнольда Беннета, «Анна из “Пяти городов”».

– Вы слышали что-нибудь об этом? – спросила она.

Официант покраснел и явно собрался удалиться.

– Ну так что? – не отставала от него Мэриэл.

– Я не уверен, что читал этот роман, – сознался он. – Но мне говорили, что самая красивая девушка Харрогейта играет там довольно большую роль.

– Благодарю вас. Это воистину превосходная рекомендация.

Ответ, похоже, вполне ее удовлетворил.

– Не имеет значения, что они говорят, дорогая Кейт, пусть пока чешут языками. – Она перелистнула страницу газеты. – Прочитайте этот обзор.

Я просмотрела часть статей. Ее постановка и в самом деле заслужила немало хвалебных отзывов.

Мэриэл вытерла платком каплю мороженого с подбородка.

– Знаете, почему я выбрала для постановки эту вещь, «Анну из “Пяти городов”»?

– Действительно, объяснить довольно трудно. Я бы, например, взялась за что-нибудь уже готовое для постановки. – Я надкусила свой шоколадный эклер.

– Я выбрала ее, потому что она раскрывает лицемерие, подлость, угнетение, тиранию.

Размахивая своей ложкой, Мэриэл умудрилась послать кусочек мороженого на шляпу женщине за соседним столиком. Учитывая то, что мороженое почти совершенно растаяло, это был впечатляющий бросок. Разглагольствуя о спектакле, она привлекла внимание довольно большой части посетителей к нашему столику.

Народу в кафе было довольно много. Поскольку все они не спешили расходиться, нам с Мэриэл следовало поторопиться.

Официант принес счет. Мэриэл тут же его схватила.

– Нет, это моя забота! – Она открыла свою вместительную сумку и принялась в ней рыться. – Знаете, я забыла свой проклятый кошелек в театре. До чего же паршиво!

Я взяла счет у нее из рук.

– Так вот, я ведь говорила, Кейт, про «Анну из “Пяти городов”». Эта героиня понятия не имеет, как сопротивляться обстоятельствам, потому что всегда жила, задавленная тиранией. У нее просто нет слов, чтобы выразить мысли; она не способна защищать свою жизнь и говорить то, что хочет. А в Люси Уолфендейл я нашла самую идеальную Анну.

– Вы увидели в ней такую же личность?

– О, Боже, конечно, нет. Нет никого, кто был бы более отличен от нее, чем Люси.

В театре, пока Мэриэл болтала со швейцаром, я прямиком направилась в театральную кассу.

В кассе седая кассирша с бифокальными очками на носу вручила мне пригласительный билет на вечернее представление. Я поблагодарила ее и спросила:

– Вы не знаете, не покупала ли миссис де Врие билет на этот спектакль? Я приехала сюда из Лидса, но не знаю ее адреса, и надеялась, что она тоже может прийти сюда нынешним вечером.

Предлог был хорош, но не сработал.

Женщина покачала головой:

– Половина Харрогейта уже побывала на этом представлении, но это имя мне ни о чем не говорит. – Она нахмурилась. – Де Врие, говорите? Звучит вроде как бельгийская фамилия. Бельгийцы здесь держатся особняком, если вы хотите знать мое мнение.

Глава 4

После финальной сцены «Анны из “Пяти городов”» занавес опустился. Актеры труппы под восторженные аплодисменты публики, выходя перед занавесом, раскланивались с залом. Девушку, исполнявшую ведущую роль, встретили крики «Браво!», когда она вышла вперед. По обе стороны от нее раскланивались со зрителями и два молодых человека: герой одного получил руку Анны, а герой другого – трагически умер. Сама же Анна поклонилась зрителям только один раз.

Мистер Беррингтон Уитли, сидевший справа от меня и облаченный в бархат импресарио, о котором говорила Мэриэл, громко аплодировал актерам.

В антракте мы с ним отошли от первого ряда кресел партера вглубь зала, чтобы хотя бы на время отделаться от неприятного театрала, который опоздал к началу представления, дымил сигарой едва ли не в лицо актерам и, обращаясь ко мне, комментировал действие, шурша при этом обертками мятных конфет.

Когда аплодисменты стихли, мы с мистером Уитли выбрались из вестибюля, где теснилась публика, и остановились у основания лестницы, ведшей к гардеробу и бару. Он повернулся ко мне.

– Эта девушка, игравшая Анну…

– Люси Уолфендейл. – Я запомнила ее имя еще со времени, когда фотографировала актеров.

– Она наверняка оставляет по жизни за собой след из разбитых сердец и опустошенных бумажников, такое бывает. Но подобная актриса случается лишь однажды за целое поколение. Она совершенно естественна.

Сзади послышался звук, напоминающий рычание. Это оказался тот любитель мятных конфет и сигар, от которого мы и сбежали сюда. С изрядной долей раздражения в голосе он пробурчал:

– Такие совершенные существа, как мисс Люси Уолфендейл, появляются не раз в поколение, а раз в жизни.

Мистер Уитли удивленно подмигнул мне. Он произнес:

– Я говорил только об ее актерских возможностях, сэр. Сейчас, во время своего тура по глубинке, я разыскиваю достойные театральные представления. И я хотел бы завтра поговорить с мисс Уолфендейл.

Любитель сигар сморщил нос от отвращения. Он не отставал от нас ни на шаг, пока мы поднимались по широкой лестнице.

– Мисс Уолфендейл не будет выступать ни на какой сцене. Ее будущее здесь.

Мистер Уитли в показном удивлении двинул бровью.

– Вы ее отец, сэр?

– Ее отец? – переспросил любитель сигар, даже приостановившись на шаг.

В какой-то момент мне показалось, что он сейчас ударит мистера Уитли. Но он только пожевал сигару и холодно произнес:

– Я – Лоуренс Милнер, старый друг ее семьи. Мисс Уолфендейл – респектабельная девушка. Ее выступление в любительском спектакле вместе с друзьями вполне приемлемо. Но о профессиональном театре не может быть и речи.

Пытаясь хоть как-то разрядить ситуацию, я заметила:

– Молодые ребята тоже отлично смотрелись.

– Один из них – мой сын, – сообщил Лоуренс Милнер. – И у него больше не будет времени для подобных занятий.

Он уже говорил это во время спектакля, и сходство между ними просматривалось вполне ясно. И старший, и младший Милнеры обладали белокурыми волосами с рыжеватым оттенком.

Я решила не обращать на него внимания.

– Не кажется ли вам, мистер Уитли, что Дилан Эштон просто превосходно сыграл роль Вилли? Он представляется искренне влюбленным в Анну.

– Да это вовсе не сыграно, – пробормотал мистер Уитли доброжелательным тоном.

Мистер Милнер протолкался мимо нас и локтями проложил себе дорогу к бару.

Мистер Уитли взял меня под руку.

– Талант мисс Джеймисон в качестве режиссера заключается в том, чтобы понять, что надо сократить и что сыграть.

– О, и что же она сократила?

Мэриэл и я покинули театр последними, когда все зрители уже разошлись. Она хотела удостовериться, что никто ничего не забыл в гардеробе. Когда швейцар провожал нас к служебному выходу, она горячо поблагодарила его, сказав, что никогда не забудет его любезность.

– Да, не помешало бы дать ему чаевые, – прошептала она мне на ухо. – Но со всем этим барахлом в сумке я не могу найти свой кошелек.

Как только мы вышли из театра и ступили на маленькую боковую улицу, крупные капли теплого летнего дождя превратились в тугие струи ливня. Я поспешила укрыться у входа в ближайший магазин и принялась рыться в своей битком набитой сумке.

– Где-то здесь у меня был зонтик.

Мэриэл набросила на голову капюшон.

– Вы должны позволить мне нести зонтик. Я ведь повыше.

Моя нога коснулась чего-то на тротуаре. Я взглянула вниз и тут же, вскрикнув, шагнула назад, чтобы не наступить на земле человека.

– Он пьян? – спросила Мэриэл, беря у меня зонтик и со свистом раскрывая его.

Наклонившись, я коснулась рукой теплой щеки лежащего человека. Шляпы на нем не было. Легкие светлые волосы с рыжеватым оттенком частично скрывали его лоб. Жилет на нем был расстегнут, одной пуговицы не хватало. Позднее я удивлялась тому, что успела заметить все эти мелкие детали. Возможно, в душе я не желала видеть рукоять кинжала, торчащего у человека из груди. При свете газового фонаря я различила полоску крови, стекавшей по его накрахмаленной сорочке.

Я застыла на месте, на секунду подумав, не было ли это какой-нибудь дурацкой сценической уловкой вроде кинжала с уходящим в рукоять клинком. Лежавший мог вскочить на ноги и рассмеяться в голос. Однако он остался лежать. В колеблющемся свете фонаря мой взор стал различать и другие детали. Выступающий вперед подбородок, широкий нос. Это было красивое лицо, на котором застыло выражение сердитого удивления, словно его губы не ожидали столь быстро лишиться своей сигары.

– Это тот человек… Который сидел рядом со мной. Он мертв.

Мэриэл вскрикнула:

– Только не мистер Уитли!

Сунув свою сумку в руки Мэриэл, я нагнулась, чтобы пощупать пульс на шее мужчины, уже понимая, что делаю это напрасно.

Мэриэл отступила на шаг и со страхом в голосе произнесла:

– Это же Лоуренс Милнер!

Я выпрямилась и, когда наши глаза встретились, я прочитала ужас в ее взгляде. Она быстро проговорила:

– Но ведь там, на площади перед театром, стоит его машина!

Она торопливо повернулась, ища взглядом его машину, как будто тело на земле было каким-то обманом зрения, а настоящий мистер Милнер вполне себе жив и сидит за рулем своего автомобиля.

– Кто-то порезал ему шины, – добавила она.

Однако это больше не заботило мистера Милнера.

Я ждала Мэриэл, чтобы вернуться вместе с ней назад по аллее.

– Ужасно, ужасно! – Это все, что она могла произнести.

Тело лежало у меня за спиной. Мэриэл закрывала мне путь. Несколько минут я не могла сдвинуться с места.

Кто-то из нас должен был что-то предпринять. Мэриэл, похоже, потеряла всякое самообладание.

– Оставайся здесь, Мэриэл. Я пойду скажу швейцару, чтобы он позвонил в полицию.

При этих моих словах она, словно придя в себя, повернулась и бросилась назад к служебному входу, крикнув на бегу:

– Я ему скажу.

Зонтик она унесла с собой. Мне пришлось выбирать: или же остаться под хлещущими струями дождя спиной к витрине, или же разделить пятачок под навесом при входе вместе с мертвецом. Я предпочла дождь.

Глава 5

Люси Уолфендейл имела шумный успех в роли Анны Теллрайт. От бурных аплодисментов публики ей казалось, что зал вокруг плывет. Она чувствовала, что ее дух заполняет весь театр, доходит до каждого зрителя и поддерживается их аплодисментами. По окончании спектакля ей хотелось выпить шампанского и закружиться в танце в каком-нибудь великолепном зале. Но вместо этого ей пришлось довольствоваться порцией хереса в баре театра и отбивать атаки старого распутника Лоуренса Милнера, годившегося ей в отцы.

Если бы не присутствие ее старых друзей, она могла бы сойти от этого с ума.

Теперь же, ближе к полуночи, она сидела на багажнике велосипеда. Капли дождя падали ей на затылок и стекали по спине.

– Не могла себе даже представить, что в довершение всего еще и насквозь промокну, – сказала Люси, прижимаясь к спине Дилана. – Терпеть не могу кататься на велосипеде под дождем.

Дилан не ответил. Он крутил педали велосипеда, везшего их по ухабистой дороге, с такой силой, будто за ними гнался дьявол.

Лишь при повороте на Стоунхук-роуд он замедлил ход.

– Дождь и не собирается ослабевать. Хочешь вернуться?

– Нет!

Молча они продолжили катить по извилистой дороге. Дождь прекратился столь же внезапно, как и начался. Наконец в темном поле стали вырисовываться очертания башни, освещенной луной. От вида ее в ночи Люси содрогнулась. Она выглядела совсем не так, чем днем. Даже угрожающе.

Дилан замедлил ход и, остановившись, прислонил велосипед к автобусной остановке на обочине дороги. Люси сошла с багажника, стряхивая с себя дождевые капли и переступая с ноги на ногу.

– Минуточку… Позволь мне… – Она оперлась о плечо спутника, напрягая мышцы ног. – Ох, хо-хо! До чего же затекли ноги!

Подол ее юбки был влажным от брызг, летевших с колеса.

Дилан прислонил велосипед к живой ограде из боярышника и отсоединил велосипедный фонарь от рулевой колонки.

– Еще есть время, чтобы передумать.

– Да не будь ты ребенком! – Взяв у него фонарь, Люси стала искать просвет в ограде. – Я для себя уже решила.

Он, последовав за ней, протянул руку, пытаясь остановить ее:

– В самом деле решила? Почему бы тебе не быть дома, когда почтальон придет утром? И перехватить эту записку, прежде чем ее увидит дедушка?

– Дилан! Тогда я буду мокрой курицей!

Люси стряхнула его руку, освобождаясь от захвата. Да пусть он трусит, если хочет. Дилан был чем-то похож на нее – лишь немного повыше, худощавый, и в нем до сих пор проглядывало что-то детское.

– Я не могу найти этот просвет! – воскликнула она. – Нам придется перелезать через ворота. – Держа фонарь в одной руке, она поставила ногу на вторую перекладину ворот.

– Не ходи за мной без толку. Ты обещал помочь.

– Но то было солнечным днем, – запинаясь, отозвался Дилан. – И тогда это казалось неплохой идеей.

Люси была на одной половинке ворот, он на другой. Никто из них не двигался. Она коснулась рукой его плеча.

– Я должна сделать это. Я только хочу получить то, что принадлежит мне.

Это произошло во второй половине солнечного июньского воскресенья, во время их совместной репетиции. Она взяла с него обещание хранить все в тайне и поведала, что хочет учиться на актрису и даже подала заявление на поступление в Королевскую академию театрального искусства (КАТИ). Правда, Люси не питала особых надежд на то, что из ее намерения что-то выйдет. Когда же ее пригласили на прослушивание, она боялась, что не сумеет найти предлога для оправдания своего двухдневного отсутствия и не сможет сэкономить необходимую сумму для поездки в Лондон. Ее дед своей скупостью очень напоминал скупца из пьесы. Но, будучи Люси, она все же нашла деньги. А также с успехом прошла прослушивание, получила предложение поступить в КАТИ и намеревалась принять его.

В свой двадцать первый день рождения, став совершеннолетней, она напрямую попросила у деда наследство, которое, как она знала, принадлежало ей. Он отказал ей наотрез.

Тогда Люси пришла в голову идея письменно потребовать выкуп за себя саму же. Тысячи фунтов стерлингов ей вполне хватило бы, чтобы заплатить взнос в КАТИ, на съемное жилье и проживание в Лондоне.

Теперь она стояла здесь этой дождливой августовской ночью, добиваясь исполнения своей мечты с помощью одного лишь Дилана. Однако он оказался просто тряпкой и трусом.

– Что, если твой дедушка поймет, что это ты отправила письмо с требованием выкупа?

– Ну и пусть понимает. Тогда он будет знать, что я настроена серьезно. – С этими словами Люси зашагала по полю.

Дилан, спустившись, бросился ее догонять.

– Но тогда он обратится в полицию!

Она обернулась. Их путь освещала луна. Дилан уставился себе под ноги, боясь наступить на лютики и ромашки.

– Дед не обратится в полицию. Он заплатит, потому что испугается.

– Но чего? – спросил Дилан.

Они находились так близко друг к другу, что Люси внезапно пришла в голову картина: вот стоят в поле два чучела в потрепанных обносках. Вдвоем они разогнали бы всех хищных птиц в округе. Но ей пришлось бы работать за двоих – у Дилана за душой не было ни капли отваги или инициативы.

– Не знаю точно, чего он больше всего боится. Возможно, скандала.

Еще в детстве Люси поняла, что ее дед не хочет привлекать к себе внимания.

Каблуки ее туфель стали понемногу погружаться в размякшую почву. Влажная трава сквозь носки щекотала кожу лодыжек.

Люси направила луч фонаря за замок в древней дубовой двери. Дилан вставил в скважину большой железный ключ и провернул его. Дверь отворилась с протяжным скрипом. Молодые люди замерли на пороге. Люси вздрогнула.

– Да здесь все черно как смоль!

– Именно об этом я и говорил. Тебе здесь не понравится. Ночью тут страшно бродить…

Люси шагнула внутрь. Луч фонаря высветил растрескавшийся паркет и темное пространство под ним. Дилан сказал:

– Стой! Половицы расходятся, а внизу десятифутовая пустота. Есть куда падать.

Люси вцепилась пальцами в его рукав.

– Тогда давай поднимемся по лестнице вверх. Не смотри вниз.

Дилан фыркнул:

– Ну и запашок! Там, внизу наверняка хранили что-то, что сгнило. Потому и половицы растрескались.

Прямая лестница с двумя отсутствовавшими ступенями вела на верхний этаж.

– Держись, Люси!

– Не суетись!

Узкое окно с треснувшим стеклом пропускало немного лунного света.

Когда глаза привыкли к сумраку, Люси разобрала, что все осталось на своих местах именно так, как она оставила: одеяла, бутылка воды, жестяная коробка из-под печенья с едой, свечи и спички. Она чиркнула спичкой и зажгла свечу.

Дыхание Дилана участилось.

– Да здесь все может полыхнуть так, что не успеем оглянуться… И дернуло же меня…

– Все будет в порядке.

Она зажгла вторую свечу и накапала на пол лужицу расплавленного воска, на который затем и установила эту свечу.

– Это безумие, – простонал Дилан.

– Иногда безумие – лучший выход. И ты вряд ли скажешь так, когда все закончится. Я требую только то, что мне причитается. А слова «тысяча фунтов стерлингов» могли бы прозвучать весомо, если не произносить их слишком быстро. Ради Бога, если уж вымышленный персонаж вроде Анны Теллрайт может сделать ставку в игре на пятьдесят тысяч фунтов… Да там будет кое-что и для тебя, за помощь мне.

– Я не хочу никаких денег.

– Ничего плохого произойти не должно. В конце концов, я могу в любой момент отказаться от этой идеи и выйти из игры, так что прекрати волноваться. – Она положила руку на его плечо. – Давай посмотрим на луну. И посчитаем звезды. И потанцуем на этих зубчатых стенах. Ведь так их называют?

Люси подвела его к узкой винтовой лестнице.

– Поднимемся на самый верх. Я захватила с собой компас. И покажу тебе стороны горизонта.

Дилан нерешительно последовал за ней.

– Я знаю стороны горизонта, но как-то не настроен танцевать.

– О, взгляни, ступеньки здесь вполне прочные.

Они поднялись на верхнюю площадку башни.

– Разве это не прекрасно? – Люси раскинула руки. – Здесь видно на мили вокруг!

Свет полной луны заливал окружавшие башню поля. К востоку темным пятном виднелась густая роща. На безоблачном небе сияли звезды. На дальних полях днем уже начался сенокос, и запах свежескошенной травы еще витал в воздухе. Дилан задумчиво произнес:

– Кто бы ни построил эту башню, он поднимался сюда, чтобы посмотреть на звезды.

– Или танцевать здесь со своей истинной любовью.

Люси вытянула руки перед собой и запела:

Даже если бы ты был единственным парнем в мире, А я бы была единственной девушкой, Нам бы ни до чего не было Никакого дела в этом мире…

– Ну же! Потанцуй со мной!

– Я вижу сон, – пробормотал Дилан, кладя одну руку ей на талию, а другую на плечо. – Но скоро я проснусь.

– Продолжай смотреть сон, но пой.

– Если бы ты была единственной девушкой на свете…

Они кружились вдоль парапета башни.

– Когда я буду актрисой, ты сможешь прийти за кулисы любой сцены в мире и спросить меня. Я никогда не забываю тех, кто был моим другом, когда я нуждалась в нем. Я чувствую, что люблю тебя, как Анна любила Вилли. Истинно и навечно.

– Но тогда…

– Шшш… – Люси приложила палец к его губам. – Я буду помнить тебя всегда и везде, куда бы меня ни забросила жизнь. – Она засмеялась своим мыслям. – А здорово мы ускользнули от старого Милнера. Он явно намеревался подвезти меня.

– Он намеревался проделать не только это, – заметил Дилан.

– Представляю его лицо!

– Ладно, не будем о нем.

– Гнусный тип. Если бы я была мужчиной и характерным актером, то стала бы даже изучать его. Как можно быть таким… – Она издала звук, имитирующий рвоту. – Можешь вообразить – они с дедом серьезно думали, что я выйду за него замуж!

– Да уж, могу представить.

– Что у них в мозгах – в какое время и в какой стране они живут?

– Никто не должен заставлять тебя выйти замуж. Человек всегда может сказать «Я не согласен», как и «Я согласен». Так или иначе, не стоит думать об этом. Тебе будут сниться кошмары.

– А теперь тебе пора уходить, Дилан.

– Позволь мне остаться и охранять тебя. Я посмотрю, как ты спишь.

– Ты сделал достаточно. К тому же тебе надо быть в форме для работы завтра. Девушки станут толпиться у витрины «Крукер и Ко», чтобы хоть мельком увидеть тебя.

– Сильно сомневаюсь.

Дилан неохотно поднял воротник. Люси проводила его до входной двери. Он не захотел взять фонарь.

– Луна скоро выйдет из-за облаков. Доброй ночи, Люси.

– Доброй ночи.

Она заперла дверь на замок, поднялась по лестнице и смотрела в окно, как он шел к воротам. Дойдя до них, Дилан повернулся и помахал рукой.

На секунду ей показалось, что он повернет назад и бегом бросится обратно к ней.

Вчера Люси «позаимствовала» из армейского наследия своего дедушки плащ-палатку и одеяла цвета хаки. Попросив у подруги велосипед, она засветло привезла все необходимое в башню. Там она выбрала себе место у стены на верхнем этаже, на уровне ниже парапета. Сумка из декоративной ткани с ручкой через плечо должна была послужить подушкой.

Она прекрасно понимала, что затеяла большую и опасную игру. Что, если прочитав письмо с требованием выкупа, ее дед откажется от своих привычек и обратится к властям? Что ж, те не смогут найти ее здесь. Да и никто бы не смог. Это место оказалось заброшено многие годы тому назад.

Конечно, завтра будет суббота, и дед не сможет пойти в банк. Но Люси принимала это в расчет. Пусть он как следует попотеет, пусть помучается и всю субботу, и воскресенье. Пусть почувствует, что сходит с ума. Тогда утром в понедельник он будет первым, кто откроет двери банка.

Люси нахмурилась. Конечно, вполне могло оказаться и так, что у него на самом деле нет ее наследства, что он давно проиграл его или растратил его и просто морочил ей голову все эти годы, говоря о каком-то неопределенном будущем, которое якобы начнется с рассветом 6 августа этого года, с ее двадцать первого дня рождения.

В таком случае ему бы лучше всего узнать, как раздобыть деньги, потому что они ей нужны. Она зажила бы тогда своей жизнью, не имеющей ничего общего с ним и его оружием, военной формой, медалями, всей этой древней ерундой.

В темноте что-то коснулось лица Люси. Будто какое-то невидимое существо пронеслось над ее волосами, издавая едва различимое постукивание. Она лежала очень тихо. А башня, казалось, жила своей собственной жизнью, двигалась и дышала. Ее укромные уголки и трещины хранили запах давнишних урожаев. В горле словно теснилась древняя пыль, от которой першило. Серые каменные стены башни дышали вечностью, деревянный пол – страданием и распадом.

«Вышедшее из употребления строение» – так наверняка описал бы ее Дилан, если бы башне довелось оказаться в каталогах компании «Крукер и Ко», агентов по продаже недвижимости.

Люси выбрала эту башню как место своего тайного местопребывания после того, как отказалась от всех остальных вариантов. Дилан рисковал бы остаться без работы, если бы предоставил ей укрытие в своих комнатах, расположенных над офисом компании. Подруги могли не понять ее решения и необходимость хранить все дело в тайне. К тому же у подруг были матери, которые вполне могли и проболтаться.

Была и еще одна причина, не имевшая ничего общего с логикой или здравым смыслом: в детстве Люси обожала сказки. Она чувствовала в них отголосок истины, созвучной с чем-то в ее душе. Героиня этих сказок – девушка, дочь мельника или принцесса, – поняв свое истинное «я», получала в награду исполнение заветного желания. Но для этого она должна была выдержать некое испытание, в одиночку сразиться с обстоятельствами без всякой уверенности в успехе.

Не умея облечь это в слова, Люси знала, что, если проведет три ночи в этой башне, то ее будущее окажется у нее в руках. И это должны быть именно три ночи, волшебное число «три». Сегодня, в ночь с пятницы на субботу, ее дед наверняка спит крепким сном, ничего не подозревая. Но в субботу утром, когда письмо с требованием выкупа окажется на половике у двери, он должен начать беспокоиться. Весь субботний день он будет ломать голову и соображать, как раздобыть деньги – тысячу фунтов стерлингов. Возможно, он достанет свои банковские книги и примется за подсчеты. Обычно мысль о расставании даже с самой ничтожной суммой приводила его в ярость. Когда приходил какой-либо счет, весь дом начинал ходить ходуном. До чего же Люси была рада, что скоро вырвется из этого мавзолея! Всю ночь с субботы на воскресенье ее дед проведет без сна. Весь воскресный день он будет мерить шагами свою комнату. Единственным человеком, который, возможно, обо все узнает, станет мистер Милнер – его партнер по настольным играм и единомышленник по планам о том, как разрушить ее жизнь. Если так, то пусть они вместе думают о том, где раздобыть деньги. Утром в понедельник ее дед должен отправиться в банк. А к полудню понедельника придет ее избавление.

Бедный старый дедушка. Люси ничего не могла с собой поделать – в глубине души она его жалела. Но ему не следовало быть таким скаредным. Он прожил свою жизнь, а теперь она вправе жить по-своему!

Люси поплотнее закуталась в одеяло. Чтобы поскорее заснуть, она принялась рисовать в воображении все башни сказочных замков из прочитанных книг.

Она перебирала в памяти все хитросплетения сказочных интриг. В ее видениях возникали шелковистые волосы, плывущие в небе и переплетающиеся со звездами. Перед ее мысленным взором возникал старичок-гном, разрывавший себя надвое. Она представляла себя Анной из пьесы, получившей наследство, но все же не знающей, как жить. Люси казалось, что она садится на волшебный поезд снов.

Однако свисток паровоза этого чудесного поезда сменился вдруг уханьем совы. Люси проснулась, парализованная страхом.

Кто-то стоял там, заполняя собой пространство лестничной клетки. Люси хотела заговорить, встать и спросить: «Кто вы такой?» – но оттуда не доносилось ни звука. Сама же она не могла пошевелить и пальцем.

Когда она снова открыла глаза, фигура, испугавшая ее, исчезла. Люси задумалась, не был ли это один из снов, когда ты наверняка знаешь, что спишь, но кто-то присутствует в твоем сне. Но в таком сне ты все же можешь пошевелить рукой.

Люси села.

– Есть кто-то здесь? Дилан!

Никто не ответил.

Надев туфли, она снова произнесла:

– Есть кто там?

Исподволь она даже ждала, что какой-нибудь гном набросит на нее шелковое лассо или ведьма прошепчет проклятья.

По шаткой винтовой лестнице Люси поднялась на верхнюю площадку башни и подошла к зубчатому парапету. В сумрачном свете луны дальние копны сена приобрели очертания жилища ведьмы. Аромат клевера доносился словно из другого времени, из давно прошедших столетий. В глубине леса что-то двигалось – может, лиса вышла на охоту, или же там спокойно пасся олень, чувствуя себя в безопасности в этот предрассветный час.

Скоро, очень скоро ее жизнь наконец двинется правильной дорогой.

Глава 6

Все-таки это ужасно – закончить жизненный путь таким образом, дождливой ночью у входа в магазин. Какое-то время, показавшееся очень долгим, я ждала, когда Мэриэл возвратится и скажет, что полиция уже направляется к нам.

Я прошлась от аллеи до шоссе, где был припаркован автомобиль мистера Милнера. По противоположной стороне улицы шла какая-то парочка. Женщина хихикала в ответ на шутки своего спутника. Он бросил взгляд на меня и прошептал ей что-то на ухо. Дама тоже взглянула на меня, праздношатающуюся одиночку, и оба ускорили шаг. Стало понятно, за кого они меня приняли.

Ночь вступала в свои права, начинало холодать. Я вернулась на аллею, подальше от входа в магазин. Возможно, будущие покупатели и рабочие магазина иногда почувствуют холод, пересекая порог, где сейчас лежит тело. Дверной проем может сохранить память об ужасном деянии и о последних мгновениях жизни мистера Милнера…

Не об этом сейчас нужно размышлять, одернула я себя. Нужно еще раз взглянуть на тело. Мне показалось, что оно шевельнулось. Пересиливая себя, я снова проверила пульс у мистера Милнера. Нет ни проблеска жизни, ни полувздоха… Тело уже успело остыть.

Кинжал вонзился ему в сердце. Он вошел так глубоко, что снаружи виднелась одна лишь рукоять. Небольшое кровавое пятно на одежде образовало почти симметричный рисунок. Я отвернулась и снова зашагала по аллее. Почему же не приезжает полиция?

Цилиндр мистера Милнера лежал на краю тротуара, около его автомобиля. Разрезы на шинах казались какими-то нелепыми. Неужели недостаточно было убить человека – зачем вымещать свою ненависть еще и на резине его покрышек? Мне это казалось актом гнева или безумия.

Я вздрогнула и огляделась по сторонам. Убийца ведь мог еще оставаться здесь, скрываться в другом подъезде! Может, та случайная парочка спасла меня? А вдруг преступник прятался в автомобиле – присел там за спинкой сидения и ждал, готовый в любую секунду наброситься на меня? Я услышала негромкий вскрик и только через секунду поняла, что это мой собственный голос. Этот голос был моим собственным. Кто-нибудь приедет, кто-нибудь скоро приедет! Мне приходилось видеть людей, умерших в госпиталях от ран, от болезней – но не так! Не в тихом мирном курортном городке[10], у входа в магазин.

Я набралась смелости и заглянула в автомобиль. Там никого не было. В водосточном желобе, около заднего колеса, лежал какой-то поблескивавший предмет. Я наклонилась. Это оказалась запонка. Улика! Я мимоходом подивилась человеческой способности думать одновременно о самых разных предметах. И, почувствовав головокружение, побрела обратно по аллее. Наши с Мэриэл сумки оставались там, куда мы их положили. Я присела на свою.

Я не собираюсь падать в обморок. Надо опустить голову между колен. Что, если он подойдет сзади? Я не собираюсь падать в обморок. Я не упаду в обморок!

Спустя еще какое-то время, показавшееся мне вечностью, появились Мэриэл вместе со швейцаром. Я крикнула им:

– Не подходите к дверному проему! Полиция наверняка захочет осмотреть место преступления.

Швейцар долго смотрел на тело Милнера. Затем мы втроем пошли к шоссе и стали ждать.

Сержант и полицейский констебль появились первыми, одетые в черную форму с темными пуговицами. Более молодым из этой парочки был констебль, почти юноша с бледным лицом, чисто выбритый и еще по-юношески неуклюжий. Более старший сержант носил узкие усики и ходил, выворачивая ступни. Он сразу прошел в переулок. Когда мы сообщали наши имена и адреса констеблю, я услышала глухой стук копыт. Перед нами остановился пони, запряженный в рессорную двуколку. На тротуар спустился дородный человек в цилиндре и фраке.

– Добрый вечер, доктор.

С этими словами констебль зажег фонарь и пошел впереди доктора в переулок. Внезапно я ощутила приступ паники. Что, если Милнер еще жив? Возможно, я ошиблась. Немедленная помощь могла бы спасти ему жизнь!

В шагах, возвращающихся из переулка людей не чувствовалось и признака какой-либо спешки.

От медика исходил сильный запах виски. Он достал из внутреннего кармана небольшой блокнот и карандаш.

– Вы можете сказать, мадам, в какое время заметили покойного?

Я осознала, что совершила ошибку, не посмотрев на часы.

– Да мы тут разбирались с зонтиком, – только и смогла промямлить я.

Доктор все же пометил в блокноте какое-то время. Мэриэл простонала:

– Я не вынесу этого! Бедняга… Полагаю, единственным утешением может быть то, что перед смертью он посмотрел прекрасный спектакль.

– Вы думаете, она в шоке? – негромко спросил у меня доктор.

Я мысленно поблагодарила его за то, что он, кажется, не заметил, что и я снова начала дрожать. И как могла спокойно ответила:

– По всей видимости.

Сержант сел в двуколку, оставив констебля охранять место происшествия.

– Вы отвезете нас домой? – поинтересовалась Мэриэл, когда сержант протянул нам руку, помогая сесть в двуколку.

Сержант коротко бросил извозчику:

– Рэглан-стрит!

– Но я живу на Сент-Клемент-роуд… – начала Мэриэл.

– Если вы не возражаете, леди, – мягко произнес сержант, – то я бы хотел отвезти вас в участок и угостить чашечкой чая.

Глава 7

– Да уж, каково вам побывать в такой переделке, – посочувствовал пожилой сержант, провожая нас в холодную комнату в глубине полицейского участка.

Мы устало опустились на скамьи за столом, покрытым пятнами от непогашенных сигарет и пролитого чая.

– Вы дрожите от холода, – с этими словами он накинул на мои плечи старое армейское одеяло.

Мэриэл погладила меня по руке.

– Кейт такая храбрая. Она оставалась около тела.

Я невольно позавидовала Мэриэл в этот момент. Похоже, она внутренне отстранилась от произошедшего, будто нахождение нами тела стало еще одной написанной сценой, эпилогом к ее спектаклю.

Констебль вышел из комнаты и вскоре вернулся с двумя большими кружками из белого фаянса, наполненными крепким сладким чаем. Все еще дрожа, я покопалась в своей сумке и вытащила карманную фляжку Джеральда. Как бы я хотела, чтобы Джеральд был сейчас рядом…

Я открутила крышку фляжки. В ней хранилось достойное количество бренди – по вполне приличной добавке в каждую из наших кружек. Это за тебя, Джеральд, где бы ты ни был. В этом мире или в другом. Разве не было бы чудесно, если вдруг в один из дней ты бы снова вошел в мою жизнь?

Констебль оставался в одной комнате с нами, заметив дружеским тоном:

– Не обращайте на меня внимания.

– Но мы же не арестованы, верно? – спросила Мэриэл.

– О, ни в коем случае, мисс. Вам просто будет необходимо дать показания.

Мы сидели, потягивая горячий чай и слушая громкое тиканье больших круглых часов на стене. Их стрелки медленно двигались к полуночи. Неужели это происходит с нами? Казалось неприличным хотеть как можно быстрее покинуть полицейский участок. Но что же мы можем указать в своих «показаниях»? Вряд ли мы сумеем забыть ужас обнаружения тела после всего одной ночи сна или бессонницы.

Мэриэл склонилась ко мне, снимая какой-то волосок со своей шляпы.

– Это просто ужасно. Как в одном из тех немецких фильмов, где все… О, вы же знаете.

Тот проблеск страха, который я заметила у нее раньше, похоже, вернулся – возможно, это был страх от пребывания рядом с мертвым. Выпрямившись, она глубоко вздохнула. И спустя мгновение произнесла вполголоса, скорее для себя, чем для меня:

– Я произвела хорошее впечатление на мистера Уитли.

– Да, в самом деле.

– Он сказал, что теперь его можно называть по имени. Как думаешь, я и вправду произвела на него хорошее впечатление?

– Мэриэл, ради всего святого!

Я закрыла глаза, не зная, что сказать. Называть ее слова глупостью или беспечностью было бы невежливо. Однако, анализируя ее слова, я по крайней мере отвлеклась от собственных мыслей. Она находит убежище в театре, сказала я себе, подобно тому, как запойный пьяница – в бутылке.

– Не отмахивайся от меня, Кейт! Я же только стараюсь поддержать разговор, разобраться в происходящем. Я говорила тебе, что он пригласил меня завтра вместе пообедать?

Она и в самом деле упомянула об этом.

– Да.

– Он собирался поставить что-нибудь из Ибсена и спрашивал меня, какую его вещь лучше всего сыграть. Что ты думаешь об этом?

Звук шагов и голоса в коридоре избавили меня от необходимости отвечать на этот вопрос.

Охранявший нас сержант встал по стойке «смирно», как только дверь в комнату открылась. Вошедший человек был одет в отличный темный костюм и безупречно чистую сорочку с темно-зеленым галстуком. Что-то в его облике показалось мне знакомым, особенно глаза – карие с зелеными крапинками. Светлые коротко стриженные волосы разделял тонкий пробор. Заметна была и легкая небритость на подбородке. Он выглядел несколько усталым.

– Приветствую вас, леди. Я инспектор Чарльз из Скотленд-Ярда.

Шагнув ближе, он пожал нам руки, пока мы в свою очередь представлялись. Все почему-то казалось мне в этот момент нереальным, словно могло исчезнуть и оказаться столь же ненастоящим, как и драма, разыгравшаяся на сцене всего пару часов назад.

Мэриэл задержала его руку в своей.

– Боже, да неужели вас тут так много, следователей по делам об убийствах? Вы ведь не могли приехать из Лондона.

Прежде чем ответить, инспектор мгновение помедлил, будто решая, как много может рассказать.

– Сейчас я должен был возвращаться ночным поездом в Лондон. Не так уж часто меня вызывают на север, так что это станет моим третьим расследованием в Йоркшире. Надеюсь, это не войдет в обычай.

Говоря, инспектор Чарльз смотрел на меня, и тут я сообразила, что именно он появился на сцене в Бриджстеде, когда несколько месяцев назад я работала там по поручению Табиты Брайтуэйт. Я расследовала загадочное исчезновение Джошуа Брайтуэйта, миллионера, владельца фабрики и горячо любимого отца Табиты. И это стало моим первым делом в качестве детектива.

Насколько я помнила, инспектор Чарльз хотел тогда от меня отделаться. После того дела я задавалась вопросом, не считал ли он меня ответственной за то, что местный полицейский оказался не сведущим в составлении протокола с описанием сцены преступления.

Инспектор кивнул нависавшему над ним сержанту:

– Сержант, возьмите, пожалуйста, показания у мисс Джеймисон. В детали не вдавайтесь. – Затем повернулся ко мне. – Миссис Шеклтон?

– Да.

– Будьте так добры, пройдемте со мной.

Я последовала за ним по коридору в комнату, где в камине горел огонь. Он подтянул кресла поближе к огню.

– Прошу простить, что вас заставили ждать.

Я была в каком-то ступоре и ничего не ответила. Поэтому молодому белокожему констеблю, сидевшему за столом у стены с блокнотом наготове, не удалось ничего записать.

– Я признателен вам за то, что вы сохраняли место преступления в неприкосновенности с того самого момента, как обнаружили тело. И благодарен за то, что вы заметили запонку. Несколько недель назад у меня был случай, когда один болван, деревенский полисмен, и некая женщина-фотограф истоптали весь дом. Просто чудо, что кое-какие клочки улик сохранились.

О да, он прекрасно меня запомнил.

– Если вы имеете ввиду Бриджстед… – начала я, готовая напомнить ему один-другой его прокол.

– Но это было тогда, а теперь у нас совершенно другое, – быстро произнес он.

Тут я подумала: может, он вспомнил про тот случай, чтобы вывести меня из ступора.

Инспектор достал небольшую сумку для улик и положил запонку на небольшой клочок бумаги. Она была размером чуть больше половины квадратного дюйма, с золотой полоской по контуру, а в центре находился полосчатый агат с прожилками белого, черного и коричневого цветов.

– Запонка в хорошем состоянии, никаких царапин, но имеется небольшая потертость с обратной стороны.

– Это прекрасно видно, – заметила я. – Вы считаете, что она может принадлежать убийце?

Запонка была не столь дорогой, чтобы принадлежать мистеру Милнеру. Ее вполне могли купить в любом отделе галантереи для мужчин или в ювелирном магазине невысокого пошиба.

– Вполне возможно, а также она может указывать на драку, – сказал инспектор. – Она вам знакома?

Я отрицательно покачала головой. И подумала, что запонки можно заметить только, если они вызывающе вульгарны или вы влюблены в их владельца.

– До этого вечера вы были знакомы с мистером Милнером?

– Нет. Я сидела рядом с ним все первое действие, а потом пересела в задние ряды.

Инспектор вопросительно приподнял бровь.

– Почему?

– Я не люблю сидеть в первом ряду, а он не был идеальным театралом. Его сын играл в этом спектакле. Мистер Милнер постоянно комментировал происходившее на сцене.

– И что именно он говорил?

Если собеседник раздражает, а его комментарии являются непрошенными, то просто удивительно, сколько из них пролетает мимо ушей. Однако некоторые сентенции мистера Милнера по-прежнему крутились у меня в уме.

– Он критически относился к участию своего сына в спектакле. Сказал, что, будучи в возрасте Родни, он служил в Южной Африке.

– Что-нибудь еще?

– Это представление должно было стать последним для его сына. Мистер Милнер смотрел этот спектакль несколько раз. Боюсь, он просто старался завести меня, поэтому не очень-то сочувствую бедняге. По его словам, он надеялся на то, что Родни больше не ступит на сцену, во всяком случае, в ближайшее время. Мол, Родни будет лучше смотреться, торгуя автомобилями.

Юный констебль за столом быстро записывал все сказанное. Он был еще не настолько опытен, чтобы скрыть отсутствие интереса к моим словам.

Я достала из сумочки программу представления и открыла ее на странице с рекламой мистера Милнера.

АВТОМАСТЕРСКАЯ МИЛНЕР И СЫН

(основана в 1903 году)

Саммерфилд-авеню

Харрогейт

Единственный районный агент

«Остин», «Де Дион», «Форд», «Уолсели»

Поставляются любые марки автомобилей

Официальная ремонтная мастерская

от Королевского автомобильного клуба и т. д.

Агенты А. А.

Шины – бензин – принадлежности

Телеграфный адрес: «Мотор»; телефон: 417

Инспектор взял программку.

– Не будете возражать, если я ее заберу?

– Пожалуйста.

Инспектор Чарльз перевернул лист и стал просматривать список труппы.

– Видимо, это его сын, Родни Милнер, в роли Генри Майнора.

– Да. Родни играет подающего надежды бизнесмена, которому и достается девушка.

В присутствии инспектора было нечто, внушающее доверие. Он неторопливо и внимательно просматривал список труппы.

– Вы подозреваете кого-нибудь из труппы или покровителя театра? – спросила я.

Инспектор вытянул ноги.

– Слишком рано говорить об этом, – мягко произнес он, не подавая виду, что я задала глупый вопрос. – Следует держать сознание открытым для всех версий. Ограбления не было. Его бумажник остался при нем.

– О! – произнесла я несколько нелепо. – Мистер Милнер показался мне человеком, у которого всегда при себе толстая пачка банкнот.

Он сложил пальцы рук домиком.

– Миссис Шеклтон, если мистер Милнер пришел в театр не для того, чтобы насладиться блестящей игрой своего сына, то для чего?

Внутренний голос тут же подсказал мне: «Не стоит говорить плохо о мертвых».

– Продавать автомобили в баре после спектакля? Я далеко в этом не уверен.

Мне показалось некрасивым представить мистера Милнера как распутника или далеко не самого лучшего театрала. Однако слово должно быть произнесено.

– Он обожал Люси Уолфендейл, молодую ведущую актрису. И предлагал проводить ее до дому, но она ушла вместе со своими друзьями.

Карандаш констебля за столиком со скрипом забегал по бумаге.

– Продолжайте.

– Мистер Милнер произвел на меня впечатление человека, который будет настаивать на своем. Я даже посочувствовала Люси. Когда к нам присоединилась мадам Гиртс, мне удалось освободиться.

– Мадам Гиртс? – уточнил инспектор.

Констебль, занятый записью моих показаний, насторожился и выжидающе посмотрел на меня. Я знаю, что у полиции принято использовать конфиденциальную информацию только для нужд следствия, но этот парень выглядел как-то слишком уж заинтересованным в моих словах, и мне это не понравилось. Что-то удержало меня от того, чтобы поведать, как мадам Гиртс с проворством голодной акулы вцепилась в руку Милнера и увела его прочь.

– Она и ее муж участвовали в спектакле, – произнесла я тоном, который мне самой показался чересчур чопорным. – Я оставила мистера Милнера с мадам Гиртс, и это был последний раз, когда я говорила с ним.

Инспектор сразу же обратил внимание на мой намек. Это был последний раз, когда я говорила с ним, но не последний раз, когда я видела его живым.

Он повернулся к констеблю, который замер над своими записями.

– Пожалуй, на этом мы закончим. Не вызовите ли вы кэб?

– Сейчас, сэр!

Когда констебль вышел из комнаты, инспектор взглянул на меня в упор.

– Миссис Шеклтон, вы наблюдательны, и ваши показания весьма ценны для нас. Было бы несправедливо дольше задерживать вас, особенно после того, что вам пришлось пережить. Но не будете ли вы столь любезны дать завтра письменные показания о том, что имело место после окончания спектакля?

– Конечно. Однако я не хотела бы смущать людей…

– Скажем, мадам Гиртс?

– Да.

Инспектор заметил мою уловку. С ним надо держать ухо востро.

Он вздохнул и мягко произнес:

– Поверьте, если это не будет иметь сколько-нибудь существенного отношения к делу, я не стану тратить на него столь ценного для меня времени. Пожалуйста, расскажите мне все.

Пользуясь тем, что констебль покинул комнату, я вздохнула и начала рассказывать:

– Они удалились вместе, мистер Милнер и мадам Гиртс. Она ушла первой, а он последовал за ней несколько мгновений спустя.

Я почувствовала, что краснею при мысли о том, что инспектор может подумать – я подглядывала за ними, хотя и не собиралась этого делать.

– Через некоторое время я пошла в гримерную, чтобы взять там свою сумку со всем необходимым для ночевки – я забросила ее туда, забрав из камеры хранения вокзала. Это сущий лабиринт помещений за сценой. Я ошиблась дверью и, приоткрыв ее, увидела мистера Милнера и мадам Гиртс. Слава Богу, они меня не заметили. Они были чересчур заняты друг с другом.

– Продолжайте.

– Думаю, в юридических терминах это было in flagrante delicto[11]. – Я порадовалась тому, что вспомнила это выражение – оно звучит пристойнее, чем рассказ об их занятиях.

Инспектор подался вперед всем телом.

– Мог еще кто-нибудь заметить их там?

В этот момент дверь открыл констебль.

– Транспорт здесь, сэр.

Инспектор проводил меня на улицу, где ждала колесная двуколка, в которую был запряжен пони. В ней уже сидела Мэриэл, придерживая наши сумки.

– Миссис Шеклтон, вы позволите? – С этими словами инспектор Чарльз с отменной любезностью взял мою руку под локоть, помогая мне подняться в двуколку.

Констебль уселся в повозку вместе с нами. Возможно, теперь мы считались важными свидетелями, которым необходима полицейская охрана.

Глава 8

В полуподвальном этаже квартиры в доме № 29 на Сент-Клемент-роуд светилось одиночное окошко.

– Явиться домой под охраной полиции, – пробормотала Мэриэл. – Если мой зануда хозяин, вечно болтающий всякую чепуху, выглянет сейчас в окно, то придет в полный восторг.

– Вот вы и дома, леди. Я подожду, пока вы войдете внутрь. – С этими словами констебль спрыгнул с повозки, принял наши сумки, а потом помог нам спуститься на землю.

Я внезапно вспомнила, что мне было поручено передать известие.

– Мэриэл, Люси Уолфендейл просила меня сообщить ее деду, что она переночует у… я забыла ее имя. В общем, у одной из актрис.

– Элисон?

– Точно, у нее. Думаю, будет лучше, если он услышит это от тебя.

– А я уверена, что ничуть не лучше, – решительно возразила Мэриэл. – Я его почти не знаю.

Я чувствовала себя как никогда усталой и больше всего на свете хотела оказаться в постели.

На первом этаже открылось окно, выпустив в ночной сад полоску света. В окне появилось лицо человека в ночном колпаке типа «крошки Вилли Винки»[12].

Мэриэл охнула и бросилась в сад, чтобы выглянувший ее не увидел, выпалив на бегу:

– Ты уж лучше сама передай слова Люси ее старику. Я оставлю дверь закрытой на щеколду.

Она, обходя сад по периметру, направилась к задней части дома.

– Мэриэл! – взмолилась я.

Подруга приостановилась, почти прижимаясь к стене, и отрицательно покачала головой:

– Люси попросила именно тебя передать ее слова деду, потому что прекрасно знает, как он относится ко мне. Он очень мелочен во всем, что касается денег. Я сказала, что заплачу ему попозже. Едва он меня увидит, как его тут же ослепит блеск фунтов, шиллингов и пенсов.

Появившееся в окне лицо обрело голос и вопросило:

– Люси? Это вы там?

Голова у меня пошла кругом.

– Я забыла его имя.

– Такое же, как и у Люси. Уолфендейл. Обратитесь к нему как к капитану, отдайте ему честь – и он будет есть из ваших рук.

Старик смотрел, как я поднимаюсь по ступенькам крыльца. Не дожидаясь, пока я постучу, он открыл дверь. В тот же самый момент возница гикнул, и пони потянул двуколку. Ритмичный стук его копыт нарушил тишину ночи.

Света в прихожей не было, но проникавший из комнаты луч света развеивал мрак. Смотревший на меня пожилой джентльмен носил на голове свешивающийся на сторону ночной колпак. Поверх полосатой пижамы на плечах у него была наброшена старая армейская шинель, на ногах красовалась пара древних поношенных кожаных шлепанцев. Ему было где-то за семьдесят, но старик обладал коренастой плотной фигурой и сохранял явно армейскую выправку. На лице выделялись лихо закрученные усы. Одной рукой он потирал свою совершенно лысую макушку.

В нарочито легкомысленном тоне, для чего мне пришлось сделать над собой усилие, я отрапортовала:

– Прошу извинить, что беспокою вас, капитан Уолфендейл. Донесение с передовой в штаб-квартиру. Люси сегодня расположилась на бивуак у своей подруги Элисон. Мне поручили доложить вам.

– Да ведь уже час ночи! Чего вдруг она сообщает мне об этом так поздно?

В полиции нас попросили ничего не рассказывать про убийство, поэтому я немного помедлила с ответом.

– Прошу простить за столь поздний час. Но этим вечером я была в театре на спектакле и задержалась, чтобы помочь. Завтра за ними прибывает туристическое агентство. Ведь не замечаешь времени, когда приходится сворачивать лагерь.

Хотела бы я думать, что военный жаргон произвел на него впечатление. Глядя на меня, хозяин склонил голову набок.

– Но кто вы, мадам?

Не имея возможности назвать ему свое звание и личный номер, я испытала некоторый дискомфорт.

– Я – миссис Шеклтон.

– Люси просила вас зайти сюда?

– Я на одну только ночь остановилась у мисс Джеймисон, которая здесь живет.

– Вы сказали, ваша фамилия Шеклтон?

– Да.

– Тогда у меня кое-что для вас есть. Пожалуйста, войдите в комнату.

Недоумевая – что у него может быть для меня? – я вошла внутрь. Находившийся в верхней квартире пекинес, почуяв меня, залаял.

Капитан некоторое время оглядывался по сторонам, словно пытаясь вспомнить, куда он положил то, что хотел передать мне. Затем взял лежавший на буфете конверт.

– Получил это донесение пару часов назад. Телеграмма. Едва не развернул почтальона обратно. Не признал ваше имя.

– Благодарю вас.

Это должен быть ответ Сайкса. Только бы я не ошиблась, записывая адрес неудачливой миссис де Врие. Сайкс мне этого не спустит.

– Вы не будете возражать, если я прочитаю это прямо сейчас?

– Не угодно ли вам присесть? – вежливо предложил капитан. – Вот сюда, под лампу.

Он проявил заботу обо мне – ведь по мнению многих людей, телеграмма почти обязательно приносит плохие вести.

– Благодарю.

Он отступил на пару шагов, но все же остался рядом, в напряженном ожидании, словно я могла внезапно потерять сознание и пришлось бы приводить меня в чувство. Сообщение Сайкса было кратким:

«Адрес правильный».

Итак, трогательная дама, отдающая в заклад бриллиантовое кольцо своей матери, указала фальшивый адрес. А то и вымышленное имя. Но почему?

– Надеюсь, никаких плохих вестей?

Капитан Уолфендейл задал этот вопрос с легкой хрипотцой в голосе, словно недавно оправился от ангины.

– Нет, все в порядке. Благодарю вас, капитан. Не буду больше надоедать вам.

Открывая ящик буфета, он предупредил:

– Не споткнитесь, когда будете искать снаружи вход к миссис Джеймисон. Вот, возьмите фонарик. Я покажу вам заднюю лестницу, которая ведет в ее помещения.

Капитан ухитрился оттенком голоса выразить свое пренебрежение к занимаемым ею комнатам. Мэриэл бы это оценила.

Тем же фонариком он осветил мне дорогу сквозь темную прихожую.

– Здесь надо менять сетку в лампе[13].

– Да уж, это не сделают за пару минут, – согласилась я.

Подсвечивая фонариком, Уолфендейл вел меня по проходу.

– Стало быть, вы не из этих театралов?

– Нет. Я делала фотографии спектакля.

– Ну да, конечно. Припоминаю, что Люси говорила мне о вас. Что вы великолепный фотограф. Заглянул как-то во вторник вечером в театр за кулисы. Люси великолепно играла свою роль, да и все они тоже. – Он понизил голос. – Но только никогда больше не буду заходить за кулисы. Ничего личного, вы понимаете, но вся эта богема…

Дойдя до дальней стены прихожей, он открыл передо мной дверь.

– Эта лестница ведет к комнатам мисс Джеймисон. Я подожду здесь, пока вы спуститесь до ее двери, просто чтобы убедиться, что она не закрыта и вы не останетесь на лестнице.

Держа сумку в руках, я остановилась на верхней ступеньке лестницы. Капитан не выказал желания расстаться со своим фонариком, но освещал им весь спуск. Я повернулась к нему.

– Капитан Уолфендейл, вы сражались на Великой[14] войне?

Что-то заставило меня задать этот вопрос. Наверно, то, что он был в звании капитана. В том же звании, что и Джеральд. Может, они даже встречались.

Ну почему я всегда ожидаю совершенно невероятной случайности, что наткнусь на человека, который скажет: «О да, капитан Джеральд Шеклтон, отличный парень, как же, знавал я его!»

– К сожалению, нет, – ответил капитан Уолфендейл. – Моим последним спектаклем стала Южная Африка, и каким же спектаклем она была[15]!

– Тогда вы второй человек из тех, с кем я разговаривала нынешним вечером и кто сражался там.

– В самом деле? – произнес он неопределенным тоном, который, во всяком случае, не служил приглашением к дальнейшему разговору.

Тем не менее, несмотря на его пренебрежительное отношение к этой теме, я продолжила:

– Да, я сидела в театре рядом с мистером Милнером.

Что-то как будто щелкнуло в моем усталом мозгу. Когда мне несколько раньше довелось заглянуть в окно квартиры Уолфендейла, он играл в настольную игру с каким-то человеком. У которого были такие же светлые волосы с рыжинкой, как и у Лоуренса Милнера.

– Вы же должны знать его, – настаивала я.

– Ах, Милнер, – отозвался капитан, – этот автомобильный человек. Да, он был в Южной Африке. Но все это уже давно в прошлом. Люди успели позабыть про эту войну.

– Ну, далеко не все, – заметила я, вспоминая старого полковника, близкого друга моей тетки, который порой возвращался к данной теме.

– Мы должны были войти туда. Видите ли, они отказали англичанам в праве участвовать в выборах. Мы же хотели сохранить Южную Африку в составе Британской империи, под правлением закона. Иначе там бы началась всеобщая свалка. Не поймите меня превратно, среди буров есть и хорошие, и плохие, но все они просто упертые в Библию фермеры. Они не созданы для управления золотыми шахтами и работы с бриллиантами[16].

Было уже слишком поздно, чтобы продолжать подобный разговор на ступенях черной лестницы, но меня продолжал интересовать вопрос – почему капитан даже не упоминал о Милнере, а лишь ограничивался общими рассуждениями о той войне – войне, которая ни в коем случае не была забыта?

– Вы служили вместе с мистером Милнером? – спросила я.

– Да я видел все это представление. Началось в 99-м, и предполагалось, что мы вскоре освободим Кимберли, но это заняло больше времени, чем кто-либо мог предположить. Братец бур оказался довольно-таки удивительным врагом. Изрядный паршивец. Поднимает было белый флаг, а когда ты подходишь к нему поближе – и бац!

– В таком случае доброй ночи, капитан.

Я стала спускаться вниз по освещенной тусклым светом фонарика узкой лестнице. Возможно, днем через окно я видела у капитана Уолфендейла отнюдь не Милнера. Но если мои предположения все же оправдаются и они были давними друзьями, то смерть Милнера станет большим ударом для старика.

Глава 9

Капрал Лоуренс Милнер высунул голову из окна вагона, больной от этой чертовой жары, больной от тесноты – поезд был набит солдатами, как банка консервов – сардинами. Донкастерские[17] болваны играли в карты со ставкой по фартингу[18]. «Ходячий скелет» из Скиптона[19] высосал свою фляжку до последней капли воды. Все окна в поезде были открыты, чтобы дать возможность солдатам вдохнуть хоть глоток свежего воздуха. Целый состав горячих, потных типов, пытающихся дышать.

В какую же грязную кровавую войну им предстоит быть втянутыми! Сражаться, чтобы преподать урок Крюгеру[20]. Сражаться за то, чтобы англичане в Трансваале получили право голосовать на выборах. Милнер за всю жизнь ни разу не голосовал, да и его отец тоже. Никто никогда не говорил ему – вот тебе, парень, бюллетень, иди голосовать. Если бы ему и сказали такое, он бы рассказал, что стоит сделать с этой бумажкой. Ясно как белый день, для чего все это надо. К вящей славе Британской империи? Нет, к вящей славе алмазных копей. К вящей славе золотых шахт. Курам на смех, если только не думать о том, что следующая пуля может быть предназначена для тебя.

По крайней мере, он, Милнер, едет в поезде, а не тащится, как некоторые бедняги, пешком из Белмона и Грастана[21] на Кимберли.

Сейчас на дворе ноябрь. В Англии это время туманов, дождей, вечно серого неба. Здесь же это, должно быть, время весны. Все вверх дном в этой чертовой стране. С равнины поднимаются облака пыли. За равнинами вздымаются чертовы горы и дальше – еще и еще чертовы горы. Это и есть пресловутое «бремя белого человека»[22] – вариться на медленном огне в котлах во славу империи. Ублюдки буры только и ждут случая, чтобы внезапно атаковать, а меднолобое начальство слишком глупо, чтобы понять это. Братцы буры воюют исподтишка. Выстрелят и исчезают. Что за алмазы, что за золото. И нигде ни души. Все, что Милнер заработал за свои труды – это пропыленную рожу и язык размером с воловий. И чем скорее он надает бурам по шее, тем скорее вернется домой, чтобы заработать хоть немного денег.

Поезд замедлил ход. Милнер перекатил сигарету во рту. Поезд, заскрипев тормозами, остановился. Клочок папиросной бумаги прилип к пересохшим губам. Теперь он мог слышать разговоры капитана и его лизоблюда-денщика в соседнем отсеке вагона. Милнер подался всем телом, прислушиваясь к ним. Ходили слухи, что буры заминировали железнодорожный мост через реку Моддер. Милнер услышал высокомерный тон капитана Уолфендейла, спросившего у своего сержанта:

– Что ты там видишь?

Милнер не смог удержать смешок. Этот ленивый придурок с погонами капитана даже не хочет поднять свою задницу, чтобы посмотреть в окно. Нет, конечно, пусть лучше это сделает его денщик, когда закончит лизать ту самую задницу.

Сержант Лэмптон заблеял своим козлиным голоском, сдергивая от избытка почтения форменную фуражку при каждом слове:

– Ничего, кроме поселка. Открытая равнина, местные называют ее вельд. Пылища…

Милнер предположил, что капитан начал разворачивать свою пропитанную джином тушу.

– И никого встречающего?

– Пока нет, сэр.

– Но ведь они должны были услышать этот чертов поезд.

– Вот ваш форменный мундир, сэр.

«Да ты бы еще встал перед ним на колени, – подумал Милнер. – Чего мелочиться».

– А вот ваш пояс, фуражка, краги.

– Боже, как жарко.

– Вот влажное полотенце, сэр.

Через несколько минут Милнер увидел, как эта парочка выбирается из поезда. Первым вышел, разумеется, сержант, придержав дверь отсека для офицера. Милнер подумал, что он не знает ничего более мерзкого, чем раболепство перед офицером. Капитан Уолфендейл и сержант Лэмптон были всего в нескольких футах от него. Милнер инстинктивно подался вглубь отсека так, чтобы смотреть, не привлекая к себе внимания. Его раздражало то, что эти двое могли теперь видеть куда больше, чем он.

Прирученный страус выбрался из куста акации и сделал несколько шагов вперед, словно приветствуя вновь прибывших.

– Подойди немного поближе, и ты окажешься сегодня вечером у меня на тарелке, – пробормотал Милнер.

Существо склонило набок маленькую аккуратную головку с глазом-бусинкой, сразу напомнив хозяина бара, опытным взглядом оценивающего ситуацию в своем заведении.

Из всех вагонов поезда высовывались головы солдат. Такое множество усталых взглядов могло свести с ума.

Капитан повернулся к своим подчиненным и деланно-сочувственным голосом, который не обманул Милнера, произнес:

– Извините, ребята. Война должна была приготовить для нас и комфортабельный зал ожидания, но этого почему-то никогда не случается.

Фырканье и облако капель слюны стали ответом на его немудрящую шутку. Но только не Милнера.

Напрягая слух, он услышал негромко сказанные сержантом Лэмптоном слова:

– Я прикажу им высаживаться, сэр.

Капитан понизил голос:

– Да пусть эти олухи подождут. Скоро им опять тащиться по этой пыли.

Надо еще прикинуть, кто из нас больший олух, подумал Милнер. Увидев приближавшуюся небольшую группу встречающих, он понял, почему Уолфи предпочел держать их в поезде. Несколько человек во главе с майором быстро шли по мосту.

Приблизившись, майор резко козырнул.

– Капитан Уолфендейл?

– Так точно.

– Рад видеть вас здесь, сэр.

Когда капитан ушел, Лэмптон повернулся к поезду и дал команду на выход.

С наступлением сумерек лагерь был развернут, палатки стояли аккуратными рядами. Солдаты выстроились в очередь за порцией пайка, состоявшего из консервированной говядины, жестких галет и горячего сладкого чая. В качестве приветствия вновь прибывшим разразилась гроза, хлеставшая по палаткам крупными каплями прохладного дождя.

Сержант обратил свое покрытое пылью лицо к африканским небесам и провел языком по губам, чтобы ощутить влагу дождевых капель.

В своей палатке капитан делал очередную запись в дневнике. Солдаты думают, что им предстоит просто забавное представление. Сквозь брезентовые стенки палатки до него доносились голоса солдат, которые первыми получили свой паек и теперь располагали свободным временем. Они распевали скабрезные песенки, громко обсуждали очередной бросок при игре в кости. Порыв ветра забросил сизый клуб дыма от лагерного костра сквозь вход палатки. Солдаты поддерживали огонь в костре сухими ветвями акации и эвкалипта.

Среди солдат разгорелся жаркий спор, как и всегда, по совершенно ничтожному случаю. Рядовой из Блэкберна возжелал поймать с помощью лассо страуса и таскать с собой в качестве талисмана. Его друг категорически возражал против этого. Он утверждал, что страус определенно является шпионом буров.

Сержант Лэмптон просунул голову сквозь вход палатки.

– Все в порядке, сэр?

– Угомоните их, – велел капитан. – И преподайте им урок.

Сержант колебался.

– Просто сделайте это. А потом проследите за тем, о чем я вас просил.

Глубоко вздохнув, сержант опустил за собой брезентовое полотнище палатки. Он утихомирил одного рядового хуком в челюсть, а его товарища – ударом по ребрам.

– Вы беспокоите капитана, – сообщил он им в качестве объяснения.

Наступила относительная тишина.

Худощавый молодой африканский парень, наивный и опасливый, приблизился к сержанту.

– Слово для сержанта Лэма, – сообщил он.

Сержант приблизился к парню, так, чтобы никто из солдат не услышал их разговора.

– Какое слово?

– Для капитана Уолфа, комната.

Сказав это, парень остался неподвижен, и сержант Лэмптон дал ему мелкую монету.

– Ступай.

– Благодарю, баас[23].

Сержант Люмптон снова заглянул в палатку капитана.

– Все в порядке, сэр.

Капитан кивнул и принялся натягивать китель мундира.

Сержант Лэмптон проводил взглядом капитана, направляющегося в сторону тропинки, которая должна была привести его в гостиницу, где в арендованном номере его ждала женщина из племени кафров. Всегда одно и то же, подумал он. Джин. Самая удобная палатка. Женщина. В таком вот порядке.

Телеги, в которые запряжены мулы, будут тащить сложенные конусовидные палатки, спальные принадлежности, большие орудия и кухонные котлы. У каждого из африканцев-погонщиков мулов было нечто вроде примитивной гармоники. Сержант Лэмптон ночью сквозь сон слышал их игру и пение. Проснувшись утром, он даже попробовал воспроизвести их мелодии на своей губной гармошке. На ум ему пришла странная мысль, что, может, мулы обладают музыкальным слухом и будут добровольно служить своим хозяевам.

В четыре часа душного туманного утра, под раздающиеся команды к выступлению солдаты заваливали лагерный костер все новыми порциями сухих веток акации. Дым костра должен был ввести вражеских разведчиков в заблуждение, имитируя продолжение стоянки. Собственные же дозоры, высланные вперед, доложили, что впереди все чисто – врагов нет. Солдатам следовало совершить марш вдоль железнодорожной линии, неся на себе винтовки, еду и боеприпасы. Ушедший поезд должен возвратиться с подкреплением, тяжелыми орудиями и инженерами, которым предстояло работать с железной дорогой, ремонтируя ее и восстанавливая связь. Они также должны были починить и взорванный мост.

Задолго до того, как лорд Метьюэн[24] произнес свою зажигательную речь – британское мужество, британская внезапность, Британская империя, – солдатский телеграф принес весть о том, что их перебросят под Кимберли.

Генерал сообщил об этом лейтенанту. Лейтенант шепнул капитану Уолфендейлу. Капитан Уолфендейл сказал сержанту Лэмптону. Тот поделился с капралом Милнером.

– Так я и знал, – сказал Милнер.

В Кимберли располагалась глубочайшая в мире алмазная шахта. Ее владельцы ели тосты с джемом с золотых тарелок и запивали еду пивом из золотых кружек. Но Кимберли осадили буры.

Капитан Уолфендейл готов был выступить в путь.

Начальник станции сообщил, что несколько буров зарылись в речную грязь, как водяные крысы. Что ж, скоро увидим их. Разведчик говорил о шести тысячах? Скорее их сотен шесть.

Сержант Лэмптон пришел в отчаяние от облика своего капитана.

– Вы станете легкой добычей, капитан, со всем этим шиком и блеском. Позвольте мне…

Сержант зачерпнул горсть речной грязи, чтобы скрыть сияние пуговиц своего капитана, блеск звезд на погонах и пряжки пояса. Капитан нахмурился – он любил чистоту.

Вскоре был слышен только ровный монотонный звук тяжелых шагов по невысокой жесткой траве и небольшим камням. Вверх взлетела небольшая тупоголовая птица, вспугнутая ими.

Должно быть, насчет закапывания неприятеля в речную грязь – это просто сказки. Какой идиот станет скрываться в полной грязи траншее? Если буры могут оказаться где угодно, то они будут на холмах. Разведчики ушли вперед и просигналят, когда солнце взойдет над горизонтом и можно будет пустить в ход гелиограф[25].

Капитан Уолфендейл впал в такое состояние сознания, что ему стало казаться, будто он едет верхом по английской загородной дороге, вполне спокойно, а справа от него возвышаются тополя и протекает река. И теперь его лошади необходим отдых в тени английского дуба. А в тени сейчас градусов девяносто[26]. Поскольку английских дубов нигде не было, капитан остановил колонну у подножия небольшого холма. Сержант тут же расстелил свою плащ-палатку. Капитан опустился на нее, сделал глоток воды, достал из кармана платок.

Стрельба началась, когда всадники повели лошадей на водопой. Поначалу было непонятно, откуда ведется огонь. Град пуль разорвал воздух. От неожиданности капитан вскочил на ноги и тут же почувствовал удар пули. Сержант прыгнул к нему, повалил на землю и закрыл своим телом.

Темные пятна расползались по штанине форменных брюк капитана и по рукаву его мундира. Сержант увидел оба пятна. Одно из них, по крайней мере, было кровяным.

– Лежите, не поднимайтесь! – Теперь приказы отдавал сержант. – Не поднимайте головы!

Сам сержант тоже вжался в землю, не выпуская из рук винтовки и высматривая цель. Капрал-ирландец внезапно рванулся к реке, прикрываясь лошадью. Через мгновение и он, и лошадь упали, сраженные пулями. Буров, вооруженных маузеровскими винтовками, бившими на милю, нельзя было различить ни на вершинах холмов, ни у берега реки.

Без скал вокруг, которые можно было бы использовать как укрытие, без мешков с песком, без фургонов, за которые возможно спрятаться, солдаты стали живыми мишенями на стрельбище, сидящими на воде утками, с той только разницей, что солдаты не сидели, а лежали на земле, при этом некоторые скрывались под одеялами.

Прикладом винтовки, руками, ногтями сержант начал выкапывать нечто вроде окопа. Почва в этом месте была песчаной. Если бы только они могли выжить до темноты, продержаться до наступления ночи… Он перетащил капитана в вырытое им углубление, помогая ему ползти, так что в какие-то мгновения они напоминали со стороны двух ребятишек, играющих в песок на пляже. Укрытие было неважнецким, но, если капитан будет лежать спокойно, как ему велел сержант, он сможет избежать новой, смертельной пули.

Затем сержант пополз на животе дальше от реки. Он миновал хитроумного капрала Милнера, укрывшегося между тушей убитой лошади и телом павшего товарища.

Пули били в землю, как градины. Одна из них задела волосы Лэптона, когда он пробирался ползком к небольшой ложбинке на местности. Дым и пыль застилали ему глаза. Горло горело. Он моргнул и вжался всем телом в землю, поскольку показалось, что наступил его последний час. Но, похоже, на этот раз его миновало. Он и не хотел закончить свою жизнь подобным образом. Ему надо было стать унтер-офицером, заработать еще несколько лычек, заслужить уважение сотоварищей, а не быть мальчиком на побегушках, только и делая, что выполняя всякие поручения капитана битых тридцать часов в сутки. Перекрученные железнодорожные рельсы взлетели в воздух и врезались в землю рядом с ним. Невидимки-буры перекрыли пути на север, юг и восток, но в западном направлении вроде было бы поспокойнее.

Сержант на счастье прикоснулся рукой к искореженной рельсе.

Нельзя оставлять капитана. Надо обязательно вернуться к капитану.

Неожиданно впереди перед ним появилось лицо юноши, высунувшегося из замаскированной траншеи. Какое-то мгновение юный бур и сержант удивленно смотрели друг на друга. Доли секунды, а не долгую минуту, если руководствоваться ощущениями.

Ли-Метфорд[27] сержанта имел десятизарядный магазин, но мудрая британская армия оснастила ее дополнительной деталью, чтобы солдат, потерявший самообладание, не опустошил весь магазин одной очередью. Сержант Лэмптон мог выстрелить только один раз, а затем требовалось передернуть затвор винтовки. Но есть ли сейчас патрон в патроннике? Лэмптон никак не мог этого вспомнить. Ласково погладив винтовку, он нажал на спуск. И уже через секунду скользнул в окоп рядом с мертвым буром.

Под покровом темноты он осмелился выбраться из окопа. Каким-то чудом полуоглушенная лошадь позволила ему поймать себя за узду и привязать. Узкая полоска месяца давала света едва ли больше, чем одинокая свеча в бальной зале. А месяц вообще пришел на помощь сержанту, скрывшись за каким-то облаком. Осторожно ступая, сержант нашел своего капитана. Напрягая все силы, Лэмптон взгромоздил его себе на спину, донес до привязанной лошади и кое-как помог забраться в седло.

Запад. Доносивший ранее оттуда грохот перестрелки и внезапно наступившая тишина вселили в Лэмптона надежду, что в этом направлении можно проникнуть сквозь линии буров. Они плелись туда всю ночь до рассвета, когда запах пищи, готовившейся на лагерном костре, подсказал, что они неподалеку от какого-то солдатского бивака. Но кто мог сказать, были это буры или британцы?

– Отдохнем здесь, – предложил сержант.

Но капитан, похоже, обрел второе дыхание:

– Нет, идем туда!

Сержант повиновался. Капитан обладал каким-то шестым чувством в отношении всяческих удобств, и оказался прав. На горизонте вырисовался фермерский дом.

Томми[28], стоявший на часах у ворот, сказал:

– Мы прорвались. Эти ребята буры проделали свой обычный трюк с исчезновением.

Он помог сержанту довести капитана до фермерского дома. Лэмптон из последних сил стал по стойке «смирно».

– Кто здесь у вас командир? – спросил он.

– Майор схватил пулю в шею, сержант.

Таким образом, капитан оказался в лагере старшим по званию. Два хайлендера[29] подняли его и уложили его на стол. Тыльная сторона его ног оказалась покрыта крупными волдырями от лежания под палящим солнцем. Эти же двое горцев удерживали капитана, пока сержант Люмптон извлекал пулю из его бедра.

Прибывший вскоре генерал поздоровался с Уолфендейлом за руку.

– Вы проявили недюжинную отвагу, прорвавшись с боем. Вы будете представлены к награде.

Капитан улыбнулся:

– Сумел разглядеть, что у противника слабый фланг. Ударил всеми силами туда, рассеял неприятеля.

– Не торчите без дела, сержант, – буркнул генерал. – Займитесь чем-нибудь полезным. Найдите себе еду.

Сержант еще немного помедлил, уже почти не ожидая слов признательности от своего капитана. Их и не последовало.

Глава 10

Слишком усталая, чтобы уснуть, я лежала на узкой кровати Мэриэл. Тонкий матрас был вытерт до такой степени, что чувствовались все пружины. Такой дискомфорт напомнил мне о пребывании в добровольческом медицинском отряде, когда мы воспринимали подобные неудобства как нечто само собой разумеющееся.

У противоположной стены комнаты посапывала на шезлонге Мэриэл, иногда тихонько всхрапывая.

Моя слабость заключается в том, что меня заинтриговывают люди, в особенности же такие, которым есть что рассказать. Мэриэл была именно из таких людей. Мы встретились на костюмированной вечеринке, устроенной одним из наших общих друзей. Он примерно очертил круг представленных на вечеринке персонажей. По приходе гости тут же получали указание найти подходящих к их костюмам участников вечеринки. Я была одета в костюм Пьеро, клоуна, облаченного в свободную белую блузу с жабо на шее и с колпаком на голове. Мне удалось довольно быстро найти Пьеретту, персонаж все той же итальянской комедии дель арте. На Мэриэл была элегантная балетная юбка, ярко расцвеченный крестьянский жилет и треуголка. Она не отпускала меня от себя, пока мы сидели на лестнице и пили самодельный домашний коктейль (и кстати, в итоге его перепили).

Мэриэл выросла в концертных залах и за кулисами театров, путешествуя по свету со своей матерью, оперной певицей. Она говорила на нескольких языках и была обучена игре на скрипке и других инструментах различными музыкантами оркестров. Скрипка стала ее первой любовью, и Мэриэл искренне считала, что преуспела в игре на ней. Ее мать оставила карьеру певицы, когда снова вышла замуж в Швейцарии, незадолго до Великой войны. Ее отчим почему-то решил, что брак дает ему права и на жизнь Мэриэл. Она же все меньше проводила времени в их апартаментах и тяготела к театральной труппе русских эмигрантов. Она работала в этой труппе «на подхвате», играла роли типа «кушать подано» или вообще без слов и познала всю изнанку работы актеров и управляющих. Мастерство ее игры на скрипке оказалось недостаточным для работы в оркестре, поэтому она крутилась за кулисами, выполняла обязанности костюмера, реквизитора, составляла расписания репетиций, продавала билеты на спектакли. Средства к существованию она добывала где и когда могла.

Рассказ о ее жизни произвел на меня большое впечатление – за ним скрывались изрядные жизненные трудности. Мне показалось, что я понимаю ее, а также то, почему она с такой страстью уходила в театральную жизнь, предпочитая ее жизни реальной. Когда Мэриэл спросила, не соглашусь ли я сделать ряд фотографий предстоящего спектакля, я ответила согласием. Мы чокнулись, и я дала ей свой адрес. Вот, кстати, урок мне на будущее – не пить самопальный коктейль в больших объемах.

В общем, благодаря именно той костюмированной вечеринке я, до предела вымотанная, оказалась теперь здесь. И, как только я закрывала глаза, перед моим внутренним взором появлялось лицо мистера Милнера. Если бы я была сейчас дома, то просто бы встала и спустилась вниз. Однако комната Мэриэл и без того располагалась настолько «внизу», что вам не составило бы труда добраться до канализации или оказаться в Аиде. По крайней мере, пока не рассветет, податься отсюда некуда.

Я прикинула, что сейчас должно быть около трех часов утра. Наступила суббота. Скоро окрестный мир начнет пробуждаться к жизни.

И по крайней мере, не только мне в эту ночь не спалось. Из расположенной выше квартиры тоже доносился звук шагов – капитан мерил шагами комнату.

Что ж, если заснуть не удается, можно заняться чем-то другим. Инспектор Чарльз просил меня дать письменные показания. Ладно, он их получит. Если, не поднимая много шума, я смогу зажечь свечу на каминной полке, поставить ее на стол и достать шкатулку с письменными принадлежностями из сумки, то смогу заняться ими.

Да, надо сделать это сейчас, решила я. Тогда утром, по дороге к железнодорожной станции, я смогу оставить свои показания в полицейском участке и вернусь домой вовремя, чтобы успеть зайти еще к паре человек по делам мистера Муни. Бедняга уже выписал мне чек, так что имеет право на первоочередность.

Сквозь занавески проникало довольно лунного света, чтобы я смогла различить свечу и спички. К счастью, Мэриэл спала спиной ко мне. Она продолжала спокойно посапывать и тогда, когда я достала из сумки свои письменные принадлежности. Театральная программка Мэриэл лежала на столе. Я использовала ее как шпаргалку, чтобы вспомнить имена участников труппы.

«Свидетельские показания миссис Кейт Шеклтон, суббота, 26 августа 1922 года.

Я познакомилась с мисс Джеймисон в прошлом декабре через нашего общего друга. Примерно три месяца назад она попросила меня сделать ряд фотографий спектакля «Анна из “Пяти Городов”». Затем она пригласила меня посмотреть этот спектакль.

Прошлым вечером во время представления я сидела в первом ряду по соседству с мистером Беррингтоном Уитли, театральным продюсером из Манчестера. Мистер Милнер появился через десять минут после начала спектакля. Он занял свободное кресло слева от меня. После антракта я пересела в задние ряды, как и мистер Уитли. Мистер Милнер довольно много разговаривал во время первого действия.

В ходе спектакля и после него мистер Милнер выражал восхищение игрой ведущей актрисы, Люси Уолфендейл.

В баре театра мистер Уитли разговаривал с мисс Джеймисон. Затем он отправился в свою гостиницу, «Гранд-отель». Мисс Джеймисон много общалась со зрителями, переходя в баре от одной группы к другой, принимала поздравления.

Зная, что я остановлюсь на ночь у мисс Джеймисон, Люси Уолфендейл попросила меня напомнить ее деду (домовладельцу мисс Джеймисон, капитану Уолфендейлу), что она намеревается переночевать у своей подруги Элисон Харт. (Элисон играла в спектакле роль Беатрис Саттон.) Когда мы с Люси разговаривали, к нам подошел мистер Милнер и весьма настойчиво предложил подвезти мисс Уолфендейл домой. Она ответила, что пока не собирается идти домой. По ее поведению было понятно, что его настойчивость ей неприятна. Она вернулась к своим молодым друзьям: Родни Милнеру, Элисон Харт и Дилану Эштону. Они окружили ее кольцом и, насколько я могу судить, все время оставались вместе и вместе покинули театр, сопровождаемые также еще одним молодым человеком, имени которого я не знаю.

Из сочувствия к Люси, потому что, как я поняла, мистер Милнер был ей неприятен, я поддерживала разговор с ним. У меня сложилось представление о нем как о тщеславном человеке, который рад похвастаться своими жизненными успехами. Мистер Милнер рассказал мне, что в молодости он служил в полицейских силах в Южной Африке, а с началом англо-бурской войны записался в армию. В армии он вырос до капрала. Демобилизовавшись после окончания войны, он возвратился в Англию, в Лондон. Сначала приходилось трудно, но потом старый товарищ (имени он не назвал) помог ему. Мистер Милнер перебрался в Харрогейт, где и начал свое дело.

Мы разговаривали с ним до тех поры, пока мадам Гиртс (игравшая в спектакле жену олдермена) не увела мистера Милнера из бара.

Члены труппы в разное время заходили в гардеробную, чтобы взять свои вещи, поскольку ее нужно было освободить до завтрашнего дня. Я также направилась в гардеробную за сумкой с вещами для ночевки.

Будучи не знакома с расположением помещений за кулисами, я открыла не ту дверь и увидела мадам Гиртс и мистера Милнера в компрометирующей и интимной ситуации. Незаметная для них, я закрыла дверь. Мистер Гиртс в этот момент шел по коридору. Испытывая сочувствие к нему, я попыталась отвлечь его внимание, попросив помочь мне найти мою сумку. Он пришел мне на помощь, но не вернулся к бару. Возможно, мистер Гиртс прервал общение своей жены и мистера Милнера.

Мисс Джеймисон и я, по моему мнению, были последними зрителями, покинувшими театр. Мы вышли через служебный вход примерно в 23.30».

Написав это, я помедлила. Что еще я могла бы указать здесь? «Все дальнейшее вам известно». Но если инспектор надеется получить полные показания тех, кто покинул театр последним, то в таком случае он будет разочарован.

«Когда мы выходили из театра, начался дождь. Идя по переулку, в который открывалась дверь служебного входа, я спряталась от дождя под навесом над входом в магазин и увидела там мистера Милнера, лежавшего с ножом в груди. Хотя я и поняла, что он мертв, я все же пощупала пульс у него на шее. Мисс Джеймисон вернулась в театр за помощью. Автомобиль мистера Милнера был припаркован у дороги в конце переулка, и шины оказались порезаны. В придорожной канаве я заметила запонку.

Кейт Шеклтон».

К тому времени, когда я закончила писать показания, солнце уже взошло. Я намеревалась одеться и как можно скорее отправиться домой. Однако усталость взяла свое. Я упала навзничь на кровать, как камень на дно водоема. Когда я начала погружаться в сон, перед моими глазами мелькнули лица мистера Милнера и капитана Уолфендейла. Они были молодыми, и на их головах красовались военные фуражки.

Глава 11

Внезапно проснувшись, я не сразу смогла сообразить, где нахожусь. В ушах отдавался какой-то глухой свинцовый звук. Придя в себя, я вспомнила, что я сейчас в комнате Мэриэл Джеймисон на Сент-Клемент-роуд в городе Харрогейт. А глухой звук производил кто-то, ходивший взад и вперед в комнате над нами.

Интересно, знает ли проснувшийся Харрогейт про убийство, которое было совершено в самом его благопристойном центре? Бедняга Родни Милнер. Его отец мог быть хамоватым хулиганом, развратником и позером, но все же ужасно окончить жизнь так – под навесом у входа в магазин с ножом в сердце.

Снаружи уличный продавец-разносчик катил свою тележку по булыжной мостовой, скороговоркой выкрикивая названия своих товаров. Пружины кровати заскрипели, когда я повернулась на бок. Окно было закрыто тонкими клетчатыми занавесками, но света вполне хватало, чтобы я могла разглядеть обстановку комнаты. В стоявшем на подоконнике синем кувшине покоился букетик уже увядших ноготков. Мэриэл приложила немало сил, чтобы превратить эту безрадостную комнату с пятнами влаги на стенах в уютное убежище. Циновки из кокосового волокна образовывали тропинку от двери до плиты. Связанная крючком накидка теперь застилала шезлонг.

Плита постепенно нагревалась. Помятый чайник начинал испускать тонкую струйку пара. Тарелки были поставлены для подогрева.

Когда я встала с постели, воспоминания о событиях прошлой ночи заставили меня замедлить движения. Усилием воли я отбросила эти мысли. Скоро я вернусь обратно в Лидс и побываю у следующего человека, упомянутого в списке мистера Муни, миссис Тейлор в Раундхее[30], заложившую цепочку для часов.

На столе лежала записка:

Вышла купить яиц. – М.

Небольшой кусочек мыла сорта «Солнечный свет» лежал на дощечке для сушки посуды вместе с влажным изрядно потертым полотенцем Мэриэл. Она, должно быть, встала, оделась и умылась очень тихо. Над мелкой раковиной красовался единственный кран с холодной водой, сама же раковина имела многочисленные сколы и повреждения, но была безупречно чистой. Я быстро умылась и вытерлась сухим углом полотенца.

Вчера вечером я не распаковывала свои вещи. Моя палевая полотняная юбка помялась в сумке, но ее можно привести в порядок. Кремовая блузка сохранилась лучше, так что, если сегодняшний день окажется столь же жарким, как и вчерашний, жакетка мне не понадобится.

Я причесала волосы, глядя в стоявшее на подоконнике треснувшее зеркало, и легонько пощипала щеки, которые были бледнее обычного. Рядом с комодом стоял большой ящик из-под чая с приоткрытой крышкой, в котором виднелись сваленные в кучу юбки и блузки. Стало быть, она держит свою одежду в ящике из-под чая. Это может объяснить постоянно исходивший от нее едва уловимый аромат «дарджилинга»[31]. В моей голове возникли еще кое-какие мысли, но тут меня отвлек громкий стук.

Сначала я не могла понять, откуда он исходит. Но, заметив промелькнувшую за окном тень, я сунула ноги в туфли и, не застегивая их, прошаркала к двери и повернула ручку замка.

Дюжий полицейский устремил взгляд прямо на меня.

– Мисс Джеймисон? – спросил он.

Сердце у меня заколотилось. Полицейские не имеют обыкновения барабанить в дверь в восемь часов субботнего утра, чтобы сообщить вам нечто приятное. Неужели это арест?

– Нет, констебль. Мисс Джеймисон нет дома.

– А кто вы? – поинтересовался он, прищурившись.

– Миссис Шеклтон.

Неужели Мэриэл попала под подозрение? Она, как и другие участники спектакля, незадолго до окончания вечера на какое-то время удалялась, чтобы собрать свои вещи. Но могла ли Мэриэл быть убийцей? Нет. У нее не имелось для этого никаких мотивов. А если бы она увела меня по переулку в другую сторону, я бы и не увидела мертвое тело. И вообще, не могла же она совершить преступление?

Тон полицейского стал жестким.

– Были ли вы в маленьком парке полчаса назад?

Его поведение и тон вселили в меня беспокойство.

– Нет.

Констебль строго взглянул на меня.

– Цветники в муниципальных парках предназначены для удовольствия жителей Харрогейта, а не для личного использования или наслаждения, не для сбора по своему желанию. Пожалуйста, известите мисс Джеймисон, что она должна прийти в полицейский участок.

Я совершила над собой неимоверное усилие, чтобы не расхохотаться прямо ему в лицо от облегчения, что его визит не связан с убийством. Местная жизнь Харрогейта должна следовать своим ровным курсом, независимо ни от каких произошедших в городе убийств. А если кто-то имел неосторожность сорвать пару цветочков, то на него должна была обрушиться вся тяжесть законной кары.

Навестивший нас полицейский явно не принадлежал к сливкам местных правоохранительных сил и не был выбран для расследования убийства.

В моем сознании возник образ Мэриэл, рвущей цветы с клумбы городского парка. Словно некий безумный адвокат-защитник, я взяла со стола кувшин с увядшими ноготками.

– Эти цветы никак не могли быть сорваны полчаса назад.

Пожалуй, он не был так уж глуп и мгновенно возразил на мой довод:

– Эти – нет. Их она нарвала раньше. За подобным она была замечена не один раз.

Бедная Мэриэл. За все ее труды по спектаклю хоть кто-нибудь должен был поднести ей букет. Я была готова дать пинок самой себе, что не подумала об этом.

– Я уверена, что здесь какое-то недоразумение.

– Ах, – медленно произнес он, словно раздумывая, на чем бы подловить меня. – Но тогда где же мисс Джеймисон?

Это был хитрый вопрос. И я чуть не сказала: так она же позади вас, потому что в этот самый момент Мэриэл появилась на верхних ступенях лестницы, ведущей в полуподвал. Она держала в руке корзинку с покупками, которые были закрыты сверху небольшим куском белой материи, а уж на ней лежал пучок гиацинтов, голубые цветы и зелень стеблей и листьев которых ярко выделялись на фоне материи.

Мэриэл всегда поражала меня своей сообразительностью и быстротой реакции. Я думаю, только такой характер и может быть у человека, который способен ставить пьесы, руководить актерами и создавать чудеса драмы, держа при этом свои вещи в ящике из-под чая.

– В ванной, – произнесла она одними губами, показывая в то же время большим пальцем, что она войдет через парадный вход.

После этой мимической сценки она тут же исчезла.

– Она сейчас в ванной, – сообщила я.

– В ванной? – В голосе констебля прозвучало сомнение. Судя по всему, он явно не поверил в то, что обитатель каморки в полуподвале может располагать ванной комнатой.

– Пожалуйста, войдите, констебль. Я скажу ей.

Полицейский осторожно вошел в комнату, будто ожидая некой ловушки, снял свой форменный шлем и прижал его к груди, как щит. Я взяла со стола записку Мэриэл и сунула ее в карман.

Это мое движение тут же вызвало его подозрительный взгляд.

– Констебль, если вы собираетесь вернуться в полицейский участок, то не будете ли так любезны передать этот конверт инспектору Чарльзу из Скотленд-Ярда?

Я протянула ему конверт со своими показаниями.

Его тон немедленно изменился от близкого к угрожающему до почти подобострастного:

– Да, конечно, мадам, передам обязательно.

Пока он прятал конверт в карман своего мундира, я взяла с раковины водопровода старое поношенное полотенце. Быстро прошла через заднюю дверь и поднялась по неосвещенной лестнице на первый этаж. Мэриэл стояла здесь, явно сомневаясь: оставаться ли здесь или продолжить свой путь и юркнуть в ванную. Корзина с покупками и цветами стояла на полу.

Я протянула ей полотенце со словами:

– Обмотай вокруг головы.

– О, отлично проделано!

Мэриэл схватила полотенце и обернула в него свои волосы. Сбросив с ног туфли, она прошептала:

– Кто-нибудь видел, как я брала молоко?

– Не молоко.

– Тогда яйца?

– И не яйца.

– Тогда какого же черта он приперся…

– Тебя видели рвущей цветы.

– И из-за этой мелочи… Я думала, у них есть более серьезные вещи, которыми стоит заняться. Цветы все равно завянут. А так я могу получить от них хоть немного удовольствия.

Она стала спускаться по лестнице, бормоча про себя:

– У меня нет времени, чтобы разгуливать по паркам, нюхая цветочки и наслаждаясь флорой. Я занятая женщина. И если я могу получить толику наслаждения за счет налогоплательщиков…

– Ш-ш-ш… Он же не глухой, – прошипела я. Удивиательно, что такой дуайен[32] театральных подмостков не чувствует, что ее сценический шепот хорошо слышен.

Намеренно повысив голос, Мэриэл произнесла:

– Что, в наше время девушка уже не может вымыть голову? – А, войдя в комнату, просияв, улыбнулась констеблю: – Доброе утро, офицер.

Он сделал шаг назад от ее ящика из-под чая, как будто тот обжигал ему пальцы.

– Доброе утро, мисс. – Прищурившись, он обвел Мэриэл подозрительным взглядом.

Она же потерла волосы полотенцем, словно высушивая их.

На какое-то мгновение мне показалось, что полицейский сейчас сорвет с ее головы полотенце и пощупает волосы. Мысли проносились в его голове так быстро, что веки нервно подергивались. Может, он думал о том, что все знакомые ему женщины моют голову вечером пятницы, а не утром в субботу?

– Я – Мэриэл Джеймисон. А это моя давняя подруга миссис Шеклтон, которая любезно приехала сюда вчера, чтобы побывать на последнем представлении моей постановки пьесы «Анна из “Пяти городов”». Вы видели этот спектакль, офицер?

– Спектакль не смотрел, но видел объявления о нем.

Туман подозрительности начал рассеиваться на его широком лице. Дама из театральной среды не обязательно должна мыть голову по тому же графику, что и другие женщины.

– Леди, проходя по парку, видела, как некая женщина, по приметам похожая на вас, рвала нынешним утром цветы в Западном парке.

Мэриэл вздохнула и заправила прядь волос, выбившуюся из-под полотенца.

– Боюсь, я человек не очень-то приметный. Она, должно быть, перепутала меня с кем-то другим. Не составите ли вы нам, констебль, компанию за чашкой чая?

Чайник, закипев, начал пофыркивать. Констебль напряженно обдумывал ее предложение. А я, стоя ближе всех к черной лестнице, услышала какой-то едва уловимый шум за внутренней дверью. Кто-то подслушивал.

– Чайник почти закипел, – сообщила Мэриэл.

Слово «почти» вряд ли правильно описывало то, что сейчас происходило с чайником. Констебль, наконец приняв решение, надел свой шлем и откланялся.

Только когда за ним закрылась внешняя дверь, раздался негромкий стук в дверь внутреннюю. В полумраке прохода для слуг стоял капитан. Он показался мне не таким высоким, как накануне вечером.

– Все в порядке, леди?

Мэриэл размотала полотенце с головы.

– Заходите, капитан.

– Что хотел от вас этот констебль? Я не разобрал ни единого слова. Не слышал, о чем был разговор.

Мэриэл провела рукой по волосам.

– Он хотел знать, не довелось ли мне видеть человека, кравшего в парке цветы.

– Кравшего муку?[33]

– Нет, цветы – цветы с клумбы.

– И что вы ему сказали?

– Что, конечно, не видела, иначе сразу бы сообщила в полицию, – ответила Мэриэл, доставая расческу.

Капитан покачал головой и с явным усилием произнес:

– Цветы? Суета и ерунда по поводу каких-то цветов. Им что, этим полицейским, совсем нечем заняться? Я уж было подумал, что-нибудь случилось с Люси.

Мэриэл на секунду прекратила расчесывать волосы.

– Что-то не так, капитан?

– Нет, нет. Все в порядке.

Он повернулся, чтобы вернуться к себе. На первой ступеньке он, похоже, запнулся, но тут же восстановил равновесие.

У Мэриэл округлились глаза. Она показала пальцем на верхнюю площадку лестницы.

– Корзина! – прошептала она. – Я оставила ее на площадке.

Я кивнула ей в знак того, что принесу ее, и повернулась, чтобы последовать за капитаном вверх по крутой лестнице. Он шел раздражающе медленно, опираясь рукой о стену. Одолев все ступени, он остановился на площадке, явно не собираясь как можно быстрее скрыться в своей квартире. Повернувшись, он посмотрел мне в лицо. Спрашивал ли он себя, зачем я последовала за ним по лестнице? Наклонившись, я подняла корзину, набросив белую материю на цветы.

Протянув дрожащую руку, словно желая прикоснуться ко мне, он сказал:

– До вашего отъезда, миссис Шеклтон, не будете ли вы так любезны заглянуть ко мне для конфиденциального разговора?

Я помедлила с ответом, не понимая, о чем он хочет побеседовать со мной.

– Но это только между нами. Ничего общего с мисс Джеймисон… – Он кивнул в сторону комнаты Мэриэл. – Сугубо личный разговор, если вы не возражаете.

Я осторожно надела корзину на руку, помня, что в ней находятся украденные яйца и молоко[34], а также цветы.

– Хорошо, капитан. Я зайду к вам после завтрака.

Я подобрала туфли, которые Мэриэл сбросила с ног.

Интересно, что именно капитан собирается приватно сообщить мне? Какие-нибудь сведения о Джеральде? Хотя, конечно, моя надежда смехотворна.

Он медленно побрел к двери своей собственной квартиры, как человек, преодолевший долгий путь.

Неся корзину и яйца, я стала спускаться вниз по лестнице, тоже двигаясь довольно медленно, словно его неторопливость передалась и мне.

Мэриэл стояла над чугунной сковородкой, на которой трещали ломтики топящегося жира. Я поставила корзинку на стул и протянула ей утиные яйца.

Она тут же выпустила первое из них на сковородку.

– Не слишком ли оно большое? Может, мы его поделим?

– Хорошо. Ты будешь делать болтунью?

– Да. Надо еще каплю молока. Плеснешь?

Я нашла в корзине молоко и плеснула немного прямо на сковороду. Оно зашипело, и Мэриэл принялась разбалтывать желтки.

– Спасибо, что разобралась с нашей местной полицией, Кейт. Было бы как-то неловко давать показания перед местными судьями, вроде тех, что я давала мистеру Уитли. Ты спасла мою шкуру.

– Но не было же никакой необходимости обирать людей, Мэриэл! Мы могли бы просто выйти и позавтракать где-нибудь. И я бы купила тебе букет цветов.

– Все это как-то слишком буржуазно, – сказала Мэриэл, отметая мои слова взмахом руки. – Ты мой гость, и должна сытно позавтракать. Как правило, я веду себя по правилам, но тут вся моя наличность ушла на это представление. Театр страшно прожорлив, Кейт. Однажды он проглотит и мое сердце.

Я расставила на столе тарелки и разложила столовые приборы. Ноготки склонили свои увядшие головки. Я поменяла воду в кувшине и сменила ноготки на свежие гиацинты, добытые благодаря муниципальной щедрости Харрогейта.

– Ты знаешь, что мистер Уитли пригласил меня сегодня на ланч? – спросила Мэриэл, целиком сосредоточившись на разделе болтуньи из одного утиного яйца между нашими тарелками.

– Ты уже говорила это вчера вечером. Причем дважды.

Мэриэл состроила гримасу:

– Я могла бы сказать кое-что в свою защиту, но ты же не захочешь слушать.

– Что? И что ты можешь сказать?

– Что жизнь коротка, а искусство вечно. Я должна оставить свой след в театре, и если для этого надо стать немного, скажем, неправильной, я полагаю, что…

– Ты была совершенно бесчувственной. А теперь к тому же превратилась в воришку, и тебя еще и покрываю. Хватит меня дурачить. Это не то, что я должна делать, учитывая свое занятие.

– О, да. Я забыла, что ты у нас частный сыщик. Но, Кейт, нам же надо было чем-то позавтракать. Я не хочу появляться в «Гранд-отеле» голодной. Когда человек голоден, он ведет себя очень странно, не так ли?

«Что я здесь делаю?» – спросила я себя, жадно поглощая болтунью из утиного яйца и слушая советы Мэриэл о том, что сковороду не следует мыть после готовки – лучше вытереть ее куском газетной бумаги.

Потом она сменила тему и принялась рассказывать о знаменитых людях, с которыми ей довелось повстречаться. Вытирая свою тарелку кусочком хлеба, она произнесла:

– Я тебе говорила, что однажды познакомилась с Джорджем Бернардом Шоу?

– Нет.

– Это было за ужином по системе «шведский стол», и я надеялась с ним побеседовать. Он мог бы помочь мне сделать карьеру. Но я была так голодна в тот день, что постоянно думала о еде! Он заметил, как я прячу кусок жареной курятины в свою сумочку. Со стыда я хотела провалиться сквозь землю! Ты же знаешь, он вегетарианец. – Мэриэл вздохнула, вспоминая об утраченном шансе. – Он тогда объяснял нам технику Фредерика Александера[35] – не мне лично, а всем, кто находился в этой комнате, на примере вставания с дивана. Он говорил, что в этот момент вы должны вообразить струну, которая проходит сквозь макушку вашей головы и идет вдоль всего позвоночника. Слышала когда-нибудь об этом?

– Нет.

– Это метод избавления от физического и ментального напряжения тела путем осознанного изменения осанки. После переобучения всей мускульной системы тела его движения становятся простыми и легкими. Это пошло бы тебе на пользу, Кейт. Ты ведь выглядела очень напряженной недавно, когда спустилась с лестницы.

Хотела бы я обладать такими нервами, как у нее! Да и как мне не быть напряженной? Сначала найти мертвое тело, а потом еще и нагло врать, чтобы спасти ее от ареста за кражу…

Одним движением Мэриэл поднялась с кресла, сбросила покрывало с шезлонга на пол и легла на него навзничь.

– Понимаешь, используя эту технику, ты можешь контролировать каждую часть своего тела, и все напряжение уходит.

– Занимайся этим сама, мне не до того. Твой домовладелец хочет о чем-то поговорить со мной.

В то же мгновение она села на полу, вытянувшись в струнку.

– О чем же это?

– Думаю, о своих военных подвигах.

– Ладно, пока ты будешь там наверху, я займусь отработкой техники Александера. Но меня удивляет, что капитан вдруг захотел поговорить с тобой о войне. Это что-то необычное. Чаще всего он просто бродит по комнате часами взад-вперед, особенно ночами, когда я пытаюсь заснуть.

Уже поставив ногу на ступеньку лестницы, я приостановилась.

– Довольно необычно, когда старик растит молодую девушку. А что произошло с родителями Люси и женой капитана?

Мэриэл с присвистом выдохнула и закрыла глаза.

– Да ходили разговоры, что все они погибли где-то в глубинке Черной Африки. Единственным выжившим оказался старый дедушка, худший исход для Люси.

Глава 12

Капитан Уолфендейл осторожно приоткрыл дверь в свою квартиру и бросил взгляд через мое плечо.

– Вы сказали мисс Джеймисон, что я просил вас зайти?

– Она полагает, что вы намерены поговорить со мной о войне.

Он кивнул:

– Благодарю вас. Я так и думал, что вы проявите осторожность. Пожалуйста, войдите, миссис Шеклтон. И простите за эти шпионские игры.

Я проследовала за капитаном в гостиную его квартиры с высокими потолками, искусно выполненными карнизами и небольшой люстрой.

Справа от входа стояли два шкафа из мореного дуба, сквозь стеклянные дверцы которых виднелись хранившиеся там стрелковое оружие, медали и ордена. Две вырезанные из дерева фигурки зулусских воинов бдительно охраняли графин с виски, пристроенный на буфете.

По обе стороны от встроенного в стену камина стояли простые кресла, одно обтянутое кожей, а другое – потертым бархатом. Между этими креслами, прямо против топки камина, лежала шкура тигра с головой, пасть которой была разинута в постоянном оскале, а стеклянные глаза угрожающе поблескивали. Стены были украшены холодным оружием и охотничьими трофеями, среди которых выделялись голова оленя с грустными глазами и бивни могучего слона. Капитан Уолфендейл, стоя около кожаного кресла, жестом предложил мне сесть в другое. За его плечом, на верху дубового шкафа высились еще два образца искусства таксидермиста: мангуст и свернувшаяся кобра.

По одну сторону эркера красовались средневековые латы на невысокой подставке. По другую его сторону – портновский манекен подросткового размера, облаченный в бриджи, куртку и широкополую шляпу. Пистолет, безусловно, имевший какое-то определенное название, был прикреплен лентой к руке манекена. Между латами и манекеном стояла цветущая аспидистра[36] в медном горшке.

Я уселась в кресло и стала терпеливо ждать, когда капитан заговорит.

Ему потребовалось довольно долгое время, чтобы устроиться в своем кресле. Он осторожно уложил руки на подлокотники, словно в них мог таиться какой-то неприятный секрет.

– Моя внучка сказала, что вы не только фотограф, но и частный детектив.

– Да. Она спросила меня, чем я занимаюсь в жизни, кроме фотографии.

Это было несколько необычно. Куда чаще молодые люди так поглощены собственной жизнью, что не интересуются жизнью людей более старшего возраста. Но Люси Уолфендейл уже исполнился двадцать один год, и она была достаточно взрослой, чтобы интересоваться, как устраивают свою жизнь другие женщины.

Капитан продолжал рассказывать мне то, что я уже знала:

– В этом месяце Люси стала совершеннолетней. Теперь мне нужно проделать свою работу. Она должна выйти замуж.

И куда это намерение приведет, подумалось мне. Надеюсь, он не станет спрашивать моего совета.

– Я ведь упомянул, что этот разговор сугубо доверительный, миссис Шеклтон?

Терпеть не могу, когда люди повторяют уже сказанное, а настаивать на конфиденциальности – просто оскорбление.

– Вы уже говорили, и нет необходимости повторять.

– Извините. Взгляните вот на это.

Он поднялся с кресла, взял с каминной полки белый конверт и протянул его мне. Почтовая марка была погашена штемпелем Харрогейта со вчерашней датой. Имя и адрес были написаны на конверте печатными буквами.

КАПИТАН Р. О. УОЛФЕНДЕЙЛ К. В.[37]

29 СТ-КЛЕМЕНТ-РОУД

ХАРРОГЕЙТ

Я была поражена.

– Крест Виктории? Вы один из его немногих кавалеров, капитан.

Он пренебрежительно махнул рукой:

– Я хочу, чтобы вы прочитали послание.

Я осторожно вытащила из конверта листок бумаги, держа его за уголок. Послание, составленное из вырезанных из журнала букв, гласило:

ОДНА ТЫСЯЧА ФУНТОВ ЗА ВОЗВРАТ ЛЮСИ ЖИВОЙ

ОЖИДАЙТЕ УКАЗАНИЙ

ОБРАТИТЕСЬ В ПОЛИЦИЮ ОНА УМРЕТ

Поначалу все это представилось мне какой-то детской шалостью. Это казалось слишком нелепым, чтобы быть реальной угрозой. Но в следующий момент я вспомнила об обнаружении тела театрала у входа в магазин. Однако между этими событиями не имелось никакой связи! Люси находилась в компании своих молодых друзей. Никто не смог бы похитить ее, верно?

– Когда вы получили это послание?

Кресло подо мной было мягким и глубоким. Но то обстоятельство, что я держу в руках подобное письмо и пытаюсь осмыслить ситуацию, заставило меня выпрямиться.

– Оно пришло с первой почтой, в семь тридцать.

Капитан снова опустился в свое кресло, пристально глядя на меня. Лишь его пальцы, барабанившие по ручке кресла, выдавали волнение.

– Что вы думаете об этом, миссис Шеклтон?

– Понятия не имею, что с этим делать, капитан Уолфендейл.

Он понимающе кивнул:

– Я спрашиваю по двум причинам. Во-первых, именно вы были тем человеком, который принес мне известие о том, что Люси проведет ночь с Элисон.

Пауза, наступившая после этой фразы, повисла в воздухе как обвинение.

– А вторая причина?

– Потому что вы – частный детектив.

– Вы сказали, что я принесла вам «известие» о том, что Люси проведет ночь у Элисон. Но Люси просила меня напомнить вам, что она может так поступить.

– Напомнить! – Он покачал головой. – Я еще не выжил из ума. Если бы Люси сказала мне, что она может остаться у подруги, я бы это запомнил. Когда вы передали мне слова Люси, я ожидал, что она вернется утром, говоря «я могла бы позвонить вам, если бы вы установили себе телефон». Она всегда обвиняла меня в нежелании идти в ногу с двадцатым веком. Несколько месяцев твердила мне о телефоне, как будто телефон – один из предметов первой необходимости.

– Я могу только повторить то, что она мне сказала. И я не знаю, что делать с этим посланием. А у вас есть какие-нибудь мысли?

Он отрицательно покачал головой.

– Капитан Уолфендейл, есть очень простой способ проверить, надо ли серьезно воспринимать это послание, это требование. Выясните, была ли Люси у Элисон.

Он рывком поднялся из кресла.

– А что, если она у нее не была? Что тогда? Даже одним только вопросом я дам понять миссис Харт и Элисон, что Люси не ночевала прошлой ночью дома. Это может разрушить ее репутацию. Она ведь помолвлена, если вы не знаете, нашла прекрасную партию. Но такое… Для чего это проделано? Для того, чтобы помучить меня? Неужели какой-то мерзавец завладел ею?

– Простите, но я не знаю, что еще можно предложить. Я передала вам ее слова и все. Я едва знакома с Люси или Элисон. Похищение кажется мне маловероятным.

Но столь же маловероятным мне представлялось и убийство.

Капитан взял в руки фотографию в рамке, стоявшую на столе рядом с ним. Эту фотографию сделала я для рекламного объявления о спектакле.

– Только взгляните на нее, – произнес он. – Она просто красавица. Красавицей была и ее мать, но Люси… На этом фото от нее исходит сияние. Как вам удалось показать ее такой… воздушной?

Когда люди спрашивают о технике фотографии, их редко интересуют технические детали.

– Я сделала эту фотографию в тот день, когда вокруг нее был такой ореол, – ответила я.

Он улыбнулся.

– Как долго вы были опекуном Люси, капитан?

– После смерти ее родителей.

– Она когда-нибудь раньше исчезала подобным образом?

– Нет, – решительно отверг он такое предположение. – Безусловно, нет.

– Вы просили моего совета. Если бы я хоть немного знала о ее прошлом, это могло бы помочь.

Он поставил фотографию обратно на стол и снова опустился в кресло.

– Она лишилась родителей, когда ей не было и двух лет. Она не помнит их. Ее мать умерла от инфлюэнцы, отец погиб в автокатастрофе в африканском вельде. Нянька привезла ее в Великобританию. К тому времени я уже овдовел. Я перебрался в Харрогейт, когда умерла моя тетка и оставила мне этот дом в собственность, что здорово меня выручило. Люси, таким образом, была обеспечена стабильность. Мисс Фелл, моя соседка с верхнего этажа, очень помогла мне. Она не замужем, но вырастила своих братьев и сестер.

– А няня здесь не осталась?

– Очень ненадолго.

Конверт и записка лежали у меня на коленях.

– Вы принимаете эту угрозу всерьез?

Капитан вскочил на ноги, видимо, будучи не в силах сдержать волнение.

– А как же еще мне это воспринимать? – Он начал мерить шагами комнату. – Я же не могу извлечь эту тысячу фунтов из воздуха. Это просто абсурд.

– Тогда постарайтесь успокоиться. Прогуляйтесь до дома Элисон, скажите, что проходили мимо. Поздравьте Элисон с прекрасной игрой. Вы ведь видели этот спектакль?

Я все еще недоумевала, почему он так осторожничал, когда я прошлым вечером упомянула о мистере Милнере. Было бы вполне естественно сказать, что он находился здесь после обеда, когда я видела их играющими в какую-то настольную игру.

– Вы были прошлым вечером на спектакле?

Мог ли он убить мистера Милнера, разъяренный его приставаниями к своей внучке?

– Вчера я вообще не выходил из дома, – твердо ответил капитан. – Он оперся локтем руки на каминную полку, словно нуждаясь в опоре. – Я видел этот спектакль во вторник.

Не в состоянии сохранять спокойствие, он с новой энергией почти бросился к окну, словно надеясь увидеть на улице Люси и Элисон.

– Наверное, вы правы, миссис Шеклтон. Скорее всего, это какая-то шутка. Просто девичья шалость. Они собираются прийти и начать подшучивать надо мной, говоря: «Ну, теперь-то ты установишь телефон?»

– Капитан, скажу вам откровенно. Я не говорила, что думаю, будто это просто шалость. Но вам, чтобы убедиться, нужно повидаться с Элисон Харт.

Капитан постоял у окна, спиной ко мне, еще несколько долгих мгновений. Потом повернулся, положив руку на лоб, словно ослепленный внезапной болью.

– Даже если это просто шалость, как она могла так поступить со мной?

Я начала испытывать нетерпение. Можно было бы сказать: «Вы обращаетесь ко мне за консультацией в моем профессиональном качестве? Извините, но сейчас я работаю по другому делу».

Капитан вздохнул:

– Миссис Харт – вдова. Если я загляну к ней, а девушки не окажется дома, она, будучи леди, может превратно истолковать мой визит. – Он взглянул на выставленные в шкафу свидетельства своего боевого прошлого, словно рассчитывая получить от них вдохновение. – Я мог иметь дело с перебежчиками индусами или египтянами. Мог иметь дело с бурами. Но я не знаю, что делать со своей собственной внучкой. Женщины… этот пол никогда не отличался ясностью… Здесь я просто-напросто теряюсь.

Не привлекая его внимания, я тщательно уложила записку с требованием выкупа и конверт в свою сумку. Возможно, бумагу надо будет проверить на наличие отпечатков пальцев, но я не хотела настораживать его, сказав это. Внезапно он показался мне уязвимым, хлипким стариком.

– Скажите, а при каких обстоятельствах вы были награждены крестом Виктории, капитан?

Он бросил на меня быстрый взгляд. Несколько секунд мне казалось, что он не ответит на мой вопрос.

Потом он махнул рукой:

– Мы пытались прорвать блокаду Кимберли. Попали в засаду, устроенную бурами. Мне удалось пробиться через окружение буров, будучи раненым и под их огнем. Вот и все, да и было это так давно. Тогда я был другим человеком. Сказать по правде, когда вы достигаете определенного положения, появляются вещи, которыми вам просто не надо заниматься. У меня был тогда отличный денщик, которого я никогда не ценил по достоинству. Этой медалью следовало бы наградить его.

Поднявшись из кресла, я повесила сумку на плечо.

– Скажите, где живет Элисон Харт?

Глава 13

Я подходила к дому Элисон Харт, оправдывая свое отступление от поручения владельца ломбарда тем, что смогу узнать у миссис Харт что-нибудь относительно миссис де Врие. Створки садовых ворот бесшумно и легко повернулись на хорошо смазанных петлях. Дорожка, вымощенная зеленой плиткой, сквозь стыки между которыми не осмеливались пробиваться сорняки, вела прямо к дому через ухоженный сад, воздух в котором был напоен ароматом роз. Слева от дорожки росли красные розы различных оттенков. Они были тщательно подрезаны, так что только самые яркие и лучшие цветы и бутоны радовали взор. С правой стороны от дорожки росли только белые розы.

Выкрашенная зеленой краской дверь радовала красочными витражами из толстого стекла. Изображенные на них удлиненные тюльпаны красного и сиреневого цветов поднимались до самой притолоки. Я позвонила в бронзовый колокольчик и скрестила пальцы. Плотная вязаная занавеска за дверью пресекала всякую попытку проникнуть взором сквозь стекло витражей.

Дверь мне открыла миссис Харт собственной персоной. Статная женщина с высоко поднятой головой на мощной шее и четко очерченными скулами пригласила меня войти в дом, как только я представилась и упомянула о пьесе Арнольда Беннета «Анна из “Пяти городов”».

– Элисон дала мне свой экземпляр пьесы после того, как я сфотографировала всю труппу. И я обещала ей ее вернуть.

– Элисон сейчас нет дома, но вы, пожалуйста, войдите.

Размеренным неторопливым шагом, который заставил меня почувствовать, будто я присоединяюсь к некой процессии, она провела меня в просторную залу, украшенную глубоко врезанным в кроваво-красный камень барельефом. Затем я проследовала за ней в столовую, не отрывая взгляда от пучка серых волос на ее затылке, свисающим до основания шеи.

Полностью раскрытый стол занимал весь центр комнаты. Он был покрыт плотной саржевой скатертью и засыпан множеством словно высыпавшихся из рога изобилия лакомств и ручных поделок. Под крышку стола были задвинуты четыре кресла.

Надеюсь, настанет день, когда столовые в английских домах не будут загромождены неживыми предметами. Но этот день случится не скоро. На верху буфета высилось чучело павлина, с полностью раскрытым великолепным хвостом, глаза чучела посматривали вниз из-под сверкающего стеклянного колпака, как будто требуя извинений.

– Значит, вас привела сюда эта пьеса, – со вздохом произнесла миссис Харт. – Все возвращается к этому спектаклю.

Она перехватила мой взгляд, устремленный на павлина.

– Берт погиб естественной смертью, – пояснила она. – Его сердце не выдержало после злополучной стычки со Скиппи.

Она вытащила из-под столешницы кресло и предложила мне сесть, а затем позвонила в стоявший на каминной полке колокольчик.

– Не выпьете ли чашечку чая?

– Только если это не обеспокоит вас. Я вижу, вы очень заняты.

– Мне нравится беспокойство. – Она села в кресло напротив меня и попросила появившуюся в дверном проеме девушку-горничную принести чая. – Обычно мне помогает Элисон, да и Люси тоже. Но сегодня мне приходится управляться одной. Вы бы мне очень помогли, сворачивая эти листы бумаги «фунтиками». Вот как это делается.

Она взяла квадратный лист пергаментной бумаги, свернула его конусом и загнула острый хвостик. Я повторила ее действия, она же начала наполнять первый фунтик розовыми и белыми зефиринками.

– Впервые их нет здесь, чтобы помочь мне. Сначала спектакль, потом им надо было поделиться впечатлениями.

Теперь, уже сидя за столом, я смогла с близкого расстояния рассмотреть то, что было на нем. Наряду с домашними зефиринками и ирисками здесь были и подносы с чудесными тортиками, которые только дожидались, когда их поместят в приготовленные для них жестянки, банки варенья, стеганые чехлы для чайников, вышитые фигурки бегунов и добродетельные вышивки в стиле сэмплер[38], воспевающие прелести дома и семейного очага. Собранные вместе, похожие на переворачиваемые формы для песчаных «куличиков», стояли маленькие шкатулки в форме ведерок. Они были оклеены картинками, вырезанными из журналов и старых книг, и покрыты сверху лаком. Одна из них была покрыта изображениями собак и щенков, другие – кошек и котят, лошадей и жеребят, полевых цветов и так далее.

– Вы любуетесь поделками Люси и Элисон, – произнесла миссис Харт, оторвавшись на минуту от перекладывания сладостей. – Разумеется, все это сделано ими до начала репетиций. А когда репетиции начались, у них уже не было времени ни на что другое.

– Но ведь для вырезания этих картинок нужно немало терпения, да и времени, чтобы собрать и подобрать их по темам.

Миссис Харт любовно улыбнулась.

– Такой уж характер у Элисон. Если ей что-нибудь приходит в голову, она всегда доводит свою задумку до конца.

Она взяла в руку шкатулку, покрытую изображениями детей и подростков. Рисунки покрывали всю ее поверхность: лица серьезные, спящие, улыбающиеся, плачущие; пухлые детские тела, в различных позах, спокойно спящие.

– А теперь скажите, – с улыбкой спросила миссис Харт, – каково было, по вашему, первоначальное назначение этих шкатулок?

– Не могу себе представить.

– Попробуйте угадать.

– Возможно, для детей, играть в песочке на берегу моря?

– Ничего даже близкого! Попробуйте еще раз. – Она помахала в воздухе шкатулкой с изображениями деревьев и плюща, поворачивая ей и так, и эдак, словно желая дать мне подсказку. – Если вы спросите меня, для животных, растений или минералов эти штуки, то ответ будет «для животных».

– Но ведь они металлические.

– Именно так.

Мне пришло в голову, что, если принять во внимание всю эту груду поделок, может показаться, что она несколько не в себе. Возможно, Элисон и Люси именно так и относились к своим матери и деду и решили имитировать похищение, раздобыть тысячу фунтов стерлингов и сбежать из страны.

– Я сдаюсь.

В этот момент вернулась горничная, неся в руках поднос, который казался слишком большим для нее. Я смотрела, как она осторожно поставила его на самый угол заваленного всякими поделками стола.

Мисс Харт освободила немного пространства на столе, сдвинув бесформенные шлепанцы, которые вызвали у меня ассоциацию с изрезанной старой засаленной фетровой шляпой.

– Анни, подскажите миссис Шеклтон. Она не может угадать первоначальное назначение этих декоративных шкатулок.

Анни вздохнула:

– Требуха. В них была требуха. Мясник сохраняет ее для нас.

С этими словами она поспешила ретироваться.

Миссис Харт возвратила ее новым звонком колокольчика.

– Анни! Я точно знаю, что Элисон сделала несколько фунтов шоколадных конфет. Ты не знаешь, где они?

Анни глубоко вздохнула, словно предполагая насладиться своими следующими словами.

– Вы же знаете, как мисс Элисон относится к шоколаду, мадам. Вы можете с первого раза угадать, где они.

Миссис Харт подождала, пока Анни закрыла за собой дверь.

– Глупая девчонка. Попробовала бы она так насмехаться над самой Элисон. – Она принялась размешивать заварку в чайнике. – Но разве эти рисунки не превращают пустые коробки в настоящие произведения искусства?

– Безусловно. В самые великолепные.

И тут меня осенила. Я вполне могла оказаться в плену. Вскоре она вполне могла предложить мне вязальные спицы, клубок шерстяных ниток и какой-нибудь образец накидки на чайник. И я бы не смогла покинуть ее дом, пока не связала бы дюжину таких накидок. Руководство каторжных тюрем вполне могло бы позаимствовать пару-тройку методов у миссис Харт. Да что там трепля пакли! Детские игрушки!

Чтобы не показаться грубой, я выпила чашку чая, посидела еще несколько минут обсуждая спектакль и игру Элисон в нем, лихорадочно соображая между тем, каким бы образом выяснить, где сейчас могут быть Элисон и Люси.

Мои намерения навести справки о неуловимой миссис де Врие немедленно испарились. Если она существует, миссис Харт, вне всякого сомнения, знакома с ней, а миссис де Врие вряд ли будет благодарна мне за упоминание ее имени в доме такого основательного человека.

– Их репетиции проходили порой довольно странным образом, – рассказывала тем временем миссис Харт, и в голосе ее крепли нотки неодобрения. – Я вполне могла предположить, что мисс Джеймисон усвоила богемные нравы. И это порой меня тревожило, хотя, разумеется, Элисон и Люси вполне уравновешенные девушки, а Родни Милнер – очаровательный молодой человек. Однако порой все трое пускались порой во все тяжкие, чтобы, как они объясняли, войти в образ. Не только учили слова роли, но и воображали себя Генри Майнором, Энн Теллрайт и Беатрис Саттон. До чего необычно! Отправляясь на пикник, брали с собой не то, что любили сами, но то, что, по их мнению, должны были предпочитать их герои.

– Но ведь то, что делает мисс Джеймисон, обычно срабатывает. Представление получилось вполне неординарным.

Миссис Харт улыбнулась:

– Мне кажется, что мисс Джеймисон весьма успешно подобрала исполнителей ролей. Так, например, Элисон играла Беатрис Саттон, которая обожает шоколад.

– Как вы считаете, Элисон скоро вернется? – спросила я. – Мне бы хотелось еще раз поздравить ее с успехом в спектакле.

– Она проводит уикэнд у Люси.

Ах, так вот в чем дело. Они обеспечили алиби друг другу. Но для чего?

– Они давно дружат?

– Они вместе учились в нашем городском женском колледже. – Миссис Харт долила мне чай. – Пожалуйста, угощайтесь печеньем.

– Благодарю.

– Конечно, Элисон настояла на том, чтобы найти себе работу после окончания колледжа. Сейчас у нее хорошее место в одной адвокатской конторе. Ее отец никогда бы не позволил ей сделать это, будь он в живых.

– Должно быть, у Элисон и Люси осталось много друзей по колледжу.

Миссис Харт снова принялась укладывать зефир в сделанные «фунтики».

– Времена меняются, и многие из девушек стали работать. Они переписываются, но многие занимаются своими делами, как Элисон и Люси.

– Полагаю, то, что они учавствуют в любительских спектаклях, расширяет их круг знакомств.

Миссис Харт опустила взгляд на плитку ирисок.

– Сможете ли вы расколоть эту плитку на отдельные ириски?

– Могу попробовать.

– Отлично, потому что я в этом отношении безнадежна. Так что вы спросили?

– Что у них наверняка появились новые друзья с тех пор, как они стали играть в спектаклях. А я лучше не буду разделять ириски, пока не закончу с чаем.

– Отличная мысль. Отец точно не одобрил бы все эти театральные дела, да и я не очень-то их жалую, но порой из этого выходит толк. – Она хитро улыбнулась.

– О?

– Только между нами. Я думаю, что спектакли могут укрепить дружбу, а дружба может перерасти в ухаживание, если я осмелюсь так сказать.

– Для Элисон или Люси?

– Элисон. Мне кажется, что она и Родни Милнер очень сблизились за время репетиций. То же самое думали когда-то и про Родни и Люси… но на самом-то деле эти двое куда больше были похожи на брата с сестрой.

Родни Милнер. Он был членом небольшой группы молодых людей, вращающихся вокруг Люси: Родни, Элисон и еще один молодой парень. Я надеюсь, что, где бы Люси ни была сейчас, она в безопасности и не одна. Возможно, эта компания просто гуляет где-нибудь, не обращая особого внимания на стрелки часов. Тогда это вполне можно будет сохранить в надежном и вежливом сообществе родителей и опекунов.

Я положила пластину ирисок на чайный поднос, опустила его на пол, встала на колени и принялась разбивать ее небольшим молоточком.

– Я очень признательна вам, миссис Шеклтон. Мне так непривычно остаться одной в базарный день. Я не теряю надежды, что девушки решили пошутить надо мной и все-таки придут до обеда. Им нравится бывать на церковном базаре.

– Надеюсь, там будет очень весело, – сказала я.

– Я тоже надеюсь на это. Но, конечно, в этом есть и весьма серьезная сторона. Мы делим всю выручку между церковными фондами и благотворительностью. В этом году предмет нашей благотворительности – приют для незамужних матерей.

– Весьма достойное дело.

– Я рада, что вы так думаете. Сама я, правда, предпочитаю приют для вдов и сирот. Они, по крайней мере, не по своей вине оказались в столь затруднительном положении. Но, может, вы зайдете к нам на базар? Мы открывается в два часа дня.

– Хорошо, спасибо, что предупредили меня.

Я вернула разбитый блок ирисок на стол и осталась стоять, демонстрируя свое желание откланяться. Миссис Харт намека не поняла.

Она откинулась на спинку кресла.

– Конечно, не все леди – члены комитета были совершенно довольны нашим выбором. Кое-кто из нас считает, что, поддерживая этих несчастных, мы попустительствуем безнравственности, принижаем моральные ценности, потворствуем греху, а не противодействуем ему. Но мы делаем то, что мы делаем. Благотворительность продолжает оставаться благотворительностью. Викарий стал всем для этих падших женщин. А что делать тем, кто не пал, но ковыляет так, как может? Вот что я хотела бы знать.

– Я положу книгу вот сюда, можно?

Я поставила томик пьес с «Анной из “Пяти городов”» на сервант рядом с павлином.

– Сожалею, что не встретилась с Элисон.

– Понимаете, одно время я имела бы союзницу в лице миссис Милнер. Она была практичная, рассудительная женщина и очень любила бедную, лишившуюся матери Люси. Разумеется, поскольку капитан Уолфендейл и мистер Милнер сражались в свое время плечом к плечу, а Люси и Родни были почти ровесниками, обе семьи были очень близки. Два старых солдата. Хотя мистер Милнер далеко не так уж стар, а теперь овдовел…

Миссис Харт еще не слышала про убийство. Подумав об этом, я перестала слушать то, что она говорила. Я даже оперлась рукой о стол, чтобы не покачнуться. Получается, что Люси и Элисон исчезли в то же самое время, когда произошло убийство Лоуренса Милнера? Как утверждает миссис Харт, Элисон и Родни Милнер влюблены друг в друга, а Люси едва ли не сестра Родни.

Что-то здесь было не чисто, а я не могла понять, что. Но это и не мое дело. Я должна известить полицию. Вполне возможно, что события вчерашнего вечера, заставившие мои нервы натянуться до предела, подвигли меня видеть связи там, где их не существовало. Информация. Именно она мне необходима, прежде чем я стану тратить время инспектора Чарльза. Что было общего между убитым человеком и капитаном?

– Миссис Харт, полагаю, у вас есть телефон.

– Я не могу без него обходиться, и поэтому несу расходы.

– Вы не будете против, если я позвоню от вас и возмещу расходы?

Хозяйка колебалась. Я достала из сумки кошелек.

– Да, конечно. Сюда, пожалуйста. Он в комнате, которая была кабинетом моего мужа.

Она, сопроводив меня по залу, открыла дверь в комнату, где все стены были уставлены книжными шкафами, полки которых едва не ломились от юридических фолиантов. На столике у окна помещался телефон.

Как бы то ни было, я воспользовалась шансом застать дома моего лондонского двоюродного брата Джеймса. Он занимает довольно высокий пост в военном министерстве и хорошо знаком с пожилым полковником, который знает каждого британского офицера, участника англо-бурской войны, поскольку все они встречаются на торжественном обеде в день освобождения Ледисмита[39]. Трубку телефона в Лондоне взяла Хоуп, жена Джеймса. Мы обменялись с ней несколькими фразами, а затем я попросила позвать к телефону Джеймса. Хоуп, как жена военного, привыкла держать в строжайшем секрете все, кроме, может быть, прогноза погоды. И хотя я терпеть не могу упоминать по телефону конкретные имена, я попросила Джеймса выяснить все возможное о капрале Лоуренсе Милнере и капитане Уолфендейле. В качестве предлога я назвала то обстоятельство, что они оба храбро воевали, а теперь один из них будет помогать писать некролог про другого. Джеймс все мгновенно понял и сказал, что пришлет телеграмму на мой домашний адрес.

Я оставила деньги за телефонный звонок, а потом вернулась к миссис Харт. Она проводила меня до двери дома.

– Я скажу Элисон, что вы заходили.

– Благодарю вас. Удачи вам на благотворительном базаре.

Все, что мне теперь оставалось сделать, это сообщить капитану Уолфендейлу, что Люси не было у Элисон. А дальнейшее – уже его дело. Подобно миссис Харт, он, вполне возможно, обвинит во всем Мэриэл и ее спектакль, усмотрев в игре на сцене корень всего зла. Безусловно, любительские спектакли вряд ли привнесли нечто революционное в жизни Люси и Элисон. Просто они были молодыми женщинами, которые осмелились выйти на сцену.

Глава 14

Девятью неделями ранее

Люси казалось, что теперь все превратилось в сплошную репетицию: репетиции спектакля, репетиции всей остальной ее жизни. Она осторожно погрузила пальцы ног в ручей, а потом медленно поболтала ногой в ледяной воде. Сейчас она была Анной, участницей церковного пикника за год или около того до начала действия пьесы. Именно так Мэриэл и учила их репетировать. «Отправляйтесь куда-нибудь, куда вам больше по душе, и никогда, ни на одно мгновение не оставайтесь самими собой. Выйдите на Стрей[40]. Идя по улице, вы встретите Дилана. Но для вас он будет не Диланом. Пусть он станет Вилли. Представьте себе ситуацию: время начинается за год до нашей истории. Вы собираетесь отправиться на церковный пикник. Несколько в стороне от вас стоят старейшины вашей церкви, ваши соседи со своими детьми, попечители вашей воскресной школы. Но вы несколько оторвались от них, вы и Вилли, и нашли друг друга. Что вы, как Анна, скажете Вилли?»

Они решили не следовать указаниям Мэриэл буквально. Они договорились, что разыграют эту сценку на Стрее, на глазах у людей, которым прекрасно известно, что их чувства нелепы, и аффектированы для смеха. Стояло чудесное воскресенье. Дилан предложил место.

Выбрав для себя момент, подальше от играющих детей и матерей семейств, хлопочущих над распределением еды и лимонада, Анна Теллрайт побрела босиком вдоль течения ручья. Она отрешилась от смеха и криков своих младших сестер, играющих с другими детьми. Вживаясь в роль Анны, Люси медленно шла, чувствуя, что, если она сойдет с протоптанной тропы и простоит несколько бесконечных минут около определенного дуба, то сможет открыть щеколду двери, ведущей в другую жизнь. Жизнь, которая должна быть где-то вдали и которая ждет ее.

– Анна.

Голос, коснувшийся ее слуха, был совсем тихим, почти шепотом.

Она оглянулась на голос. Дилан во всем преобразился в жизни. Брюки сидели на нем слишком высоко, выражение его лица говорило о лишениях, голоде, тоске.

– Привет, Вилли.

– Тебе нравится пикник?

– Да, пожалуй. Ветчина просто чудесная.

– Женщины чудесно накрыли стол.

– Совершенно верно.

Наступило молчание. И молчание довольно долгое. Дилан сорвал лютик. Он держал его у подбородка, как, по его мнению, держал бы Вилли. Люси усмехнулась, как могла бы усмехнуться Анна.

– Некто хотел бы сделать это для тебя, Вилли?

Он протянул ей лютик.

– Наклони немного голову.

Теперь она держала лютик почти у его горла.

– Тебе нравится масло, Вилли.

– Да, Анна.

Он взял у нее лютик и держал его под подбородком. Похоже, он не мог решить, каким образом расположение цветка у горла может указать на его любовь или нелюбовь к маслу[41].

– Нам что-то не особенно удается, не так ли? – спросила Люси. – Мэриэл высказала бы нам за то, что мы недостаточно вошли в роли.

– Как ты думаешь, что бы я сказал, будучи Вилли?

– Не знаю. А что бы я сказала как Анна?

– Думаю, ты была бы очень сердечной со мной. И помогла бы мне стать общительнее, не обращая внимания на мою неловкость и нерешительность.

– Но я не знаю, как это сделать, поскольку я сама неловкая и нерешительная. Все дело в моем мозгу. В общении я безнадежна.

Он пристально посмотрел на ее горло.

– Должно быть, ты и вправду любишь масло. Теперь я в этом уверен.

Он опустил лютик на землю, тщательно спрятав его среди клевера.

Люси развернула взятый с собою на пикник плед, но не просто бросила его на траву со своей всегдашней беззаботностью, а аккуратно разложила, как это сделала бы Анна, тщательно разгладив рукой все складки на нем. Затем села на него, сложив ноги в одну сторону, и похлопала рукой по свободному пространству рядом с собой.

Дилан примостился на пледе как можно дальше от нее, на самом краешке.

– Ты разместился так, как Вилли по роли, или как сам по себе?

Он смущенно выдохнул воздух сквозь полуоткрытые губы.

– Возможно, мы должны всего лишь отработать наши роли. Ты думаешь, что это было бы хорошо?

– Дилан, мы знаем наши роли. Она хочет, чтобы мы… Что за слово она тогда использовала? Что-то вроде персонажей.

– Наполнение. Наполнение персонажей. Я хорошо запомнил, потому что это заставило меня задуматься о моей работе и о той недвижимости, которую мы сдаем людям, занимающим в мире место, которое им не принадлежит, как и большинство из нас. Но тебе лучше бы не называть меня Диланом. Я ведь Вилли Прайс.

– Прежде чем мы «наполним» наших персонажей, просто скажи мне, в честь кого тебя назвали в реальной жизни? Дилан – это семейное имя? Если я буду это знать, то смогу вытеснить его из своей памяти, и ты станешь Вилли.

– Не знаю. Никогда не задумывался над этим. Просто это имя дали мне родители.

– А кто твои родители? Они ведь не из здешних мест?

От такого интереса к себе он даже порозовел.

– Нет. Я из тех мест, где происходит действие пьесы. Там, где говорят на «поттерис»[42]. Но моя мать решила, что мне будет неплохо повидать и другие места мира. Ее дядя знает мистера Кроукера. Вот так я и получил работу агента по недвижимости.

– Тебе одиноко здесь, вдали от семьи?

– По правде говоря, мне нравится иметь свое собственное пространство в комнате над офисом. Дома мне приходилось делить комнату с тремя братьями. Все они были куда крупнее меня, здоровенные ребята, которые трудились в гончарных мастерских. Там же работали и мои сестры, расписывая посуду.

Он не стал говорить, что все они называли его недомерком.

– Должно быть, это интересно – ходить по улицам и разглядывать дома. Ведь ты именно этим и занимаешься?

– Раз в неделю я собираю арендную плату, вечером пятницы и в субботу утром, если кого-то не было дома накануне вечером. Все остальное время я сижу в офисе. Читаю книгу, хотя вообще-то этого не полагается делать. Именно в офисе я и выучил свою роль наизусть.

Люси сорвала цветок клевера.

– Я не уверена, что Анна и Вилли разговаривали бы подобным образом. Скорее всего, они бы просто сидели так, как мы, а он бы только набирался смелости, чтобы заговорить с ней.

– Если бы мы вместе не играли в этой пьесе, то, возможно, тоже никогда бы не разговорились. Ты бы так и ходила мимо офиса «Кроукер и Ко» и даже не взглянула бы, кто там сидит за столом.

– О, я взглянула бы.

– Нет. Ты не стала бы. Я много раз видел, как ты проходила мимо, с подругой или одна, и не разу даже не посмотрела.

– В следующий раз обязательно посмотрю. – Люси откусила головку клевера и сжевала ее.

– Я был бы очень этому рад. А если ты захочешь войти внутрь, то можешь представить себе, что ты – это Люси, которая подыскивает себе уютный дом, после того как получила наследство.

– Ты имеешь в виду, я могу представить, что я Анна?

– Да, я именно это и хотел сказать. Ты можешь представить, что ты Анна.

– И что бы ты порекомендовал для нее, для Анны?

Задумавшись, Дилан хмыкнул и распрямил свои тощие ноги.

– Я бы посоветовал ей навсегда покинуть те места, где говорят на «поттерис», и переехать сюда. Здесь неподалеку есть местечко, которое как раз подошло бы для нее и ее сестры. Она могла бы превратить его в чудное гнездышко. Нужно только приложить немного усилий.

– Отведи меня и покажи это место. Давай пойдем туда как Анна и Вилли. Тогда все будет в порядке.

– Но мы ведь договорились встретиться здесь с остальными, с Элисон и Родни Милнером.

Люси встала на колени, собираясь подняться, и заметила:

– Они вполне могут обойтись без нас. Не забывай, что Генри Майнорс и Беатрис были помолвлены задолго до того, как Майнорс обратил внимание на Анну. Да и мы оставим им записку, послание.

Улыбнувшись своей придумке, она подняла ветку и подошла к сухому песку на берегу ручья. Наклонившись, она написала: «Анна и Вилли ушли гулять. Не ждите нас!»

Дилан колебался.

– Но будет ли это честно по отношению к Элисон?

Люси засмеялась:

– Но ведь они не Элисон и Родни. Сейчас они Беатрис и непорочный Генри Майнорс.

Родни Милнер свернул за поворотом и остановился на обочине дороги. Спустя пару минут девушка верхом на лошади, на полном скаку натянув поводья, остановилась рядом с ним, почти упав в кусты.

– Скаковые лошади! – развел руками Родни. – Тебе доводилось ездить на таких?

– Много лет назад.

С этими словами Эрисон сдвинула на лоб автомобильные очки. Они сидели довольно плотно у нее на лице и оставили красные круги вокруг глаз и натерли переносицу.

– Хорошо, что лошади не вымерли, как динозавры – по крайней мере, с нашей точки зрения.

– Хочешь мятную пастилку, Родни?

– Положи мне на язык, будь хорошей девочкой, а? – он повернулся к ней, приоткрыв губы.

Элисон осторожно положила сладость ему на язык.

– Думаю, это была неплохая идея – захватить пастилки на пикник. Хотя я куда больше люблю шоколад, но в такую жару он ведь растает.

Он одобрительно кивнул, посасывая угощение.

– Я люблю мягкий шоколад. А что еще есть вкусненького в твоей корзинке для пикника?

Она поджала губы:

– Подождешь и потом увидишь.

– Наверняка что-нибудь очень вкусное.

– Интересно, а что принесет Люси? – с бесхитростным видом произнесла Элисон, как будто не зная ответ.

– Ты знаешь Люси не хуже меня, – ухмыльнулся Родни. – Она наверняка придет с пустыми руками. Люси всегда приносит только Люси.

– Но ведь сегодня она Анна, а Анна хорошая хозяйка, запасливая и все такое. Как ты думаешь, что она принесет как Анна?

– Я думаю, что ее скупердяй отец не позволит ей ничего принести. «Оставь это другим», – скажет он.

– О, но она могла бы что-нибудь испечь.

– Анна могла бы испечь. Но только не Люси.

Элисон облизала растаявший шоколад с кончиков пальцев и спросила:

– Ты ведь хорошо знаешь Люси, не так ли?

– Даже слишком хорошо.

– Что это значит?

Родни улыбнулся:

– Я единственный мужчина в Харрогейте, который не влюблен в Люси.

– Чему ты так сегодня радуешься?

– Если хочешь знать, у меня праздник. Именно поэтому я и захватил с собой имбирного вина для вас, милые дамы, и пива для себя как для столпа местного общества Родни Милнера, а также для Дилана как трогательного Вилли Прайса. Бедняга даже не может быть Уильямом.

– Но ведь нельзя пить алкоголь на церковном пикнике!

– В таком случае Мэриэл Джеймисон должна будет уволить меня и искать другого актера, потому что я отмечаю сегодня праздник.

– Но что именно ты отмечаешь?

– Ха-ха-ха! Кто продал больше автомобилей за этот месяц, чем его отец?

– В самом деле?

Элисон приподняла очки и с восхищением взглянула на него широко раскрытыми глазами.

– Да, я сделал это. А кто продал автомобилей за три месяца больше, чем его отец?

– Тоже ты?

– Так что не отказывайся выпить за успех Родни Милнера до того, как он превратится в скучного, но коварного Генри Майнора.

– Почему ты называешь его коварным?

Родни провел машину до обочины аллеи.

– Это то место?

– Думаю, да.

Он вышел сам и помог Элисон выбраться из автомобиля.

– Я называю его коварным, – Родни взял Элисон за руку, а потом вытянул свою, чтобы она могла на нее опереться, – потому что он предпочитает Анну, наследницу состояния, той очаровательной подружке, которая любит шоколад.

– Ты имеешь в виду Беатрис Саттон?

– Разве я?

Элисон кашлянула.

– Но я нигде их не вижу. Не вижу у ручья ни Дилана, ни Люси…

– Тогда пойдем вперед и посмотрим там. – Родни поднял корзину для пикника с заднего сидения автомобиля. – Думаю, мои бутылки вполне в нее поместятся, как твое мнение?

– Пожалуй.

Он аккуратно уложил бутылки в корзину и прикрыл их сверху.

– Вижу, ты захватила стаканы.

– Ну, да. Но мама сказала, что мы должны черпать воду из ручья сложенными ладонями и пить из них же. Она сказала, что именно так должны делать люди во время церковного пикника.

– Ну до этого места я инструкцию явно не дочитал. Интересно, что еще им надо и не надо делать?

Родни открыл одну створку ворот, ведущих в поле, и с поклоном пропустил ее вперед.

– Не знаю. А вот нам нужно начать входить в свои образы. – Их руки соприкоснулись, когда они закрывали ворота. – Тебе лучше называть меня Беатрис.

Плечом к плечу они прошли к перелазу, который был проходом в дальние поля.

– Позволь мне пройти первым, – произнес Родни. – Тогда я смогу помочь перебраться и тебе. Ты знаешь, Генри и Беатрис очень сдружились благодаря этому месту. Я не удивлюсь, если теперь они гуляют, держась за руки.

Преодолев препятствие, они направились к ручью. Он увидел место, где сидели Люси и Дилан, – там лежали сорванные лютики и клевер.

– Взгляни. Они были здесь. Или кто-то еще. Я же был в скаутах, ты же знаешь.

– Это немного подло, – сказала Элисон. – Они не дождались нас только потому, что мы немного опоздали.

– Кого это волнует? Только не меня. Пойдем туда? – Он кивнул на укромное местечко, расположенное чуть поодаль.

– Да.

Они приблизились к ручью, туда, где его берега переходили в склон.

– Да здесь лесные фиалки! – воскликнула Элисон. – Как это чудесно!

Родни расстелил на траве плед.

– Восхитительная мисс Саттон, может ли бравый мистер Генри Майнорс предложить вам бокал игристого имбирного вина?

Она рассмеялась от его напыщенного тона.

– Ты думаешь, они в действительности так говорили, даже не имея написанного текста?

Он подмигнул ей:

– Я думаю, что у этой парочки некогда имелся большой секрет от всех остальных.

– Какой же?

– Полагаю, они общались между собой куда ближе, чем это полагается в церковной общине. Думаю, они, скорее всего, целовались.

– В самом деле? Но это уж слишком.

Они чокнулись.

– Во всяком случае, Родни, ты отлично поработал, продав так много автомобилей.

Родни потягивал свое имбирное вино. Вся прежняя бравада как-то в одночасье покинула его.

– А ты знаешь, почему на самом деле я продал так много автомобилей?

– Понятия не имею. – Элисон посмотрела на него с пристальным вниманием. – Так почему?

– Потому что люди терпеть не могут моего отца. Они приходят, когда его нет в офисе, обычно субботним утром. Отец приписывает мой успех популярности субботы для покупок. Но на самом деле они всегда надеются увидеть там меня. А когда поблизости появляется отец, ты думаешь, он хотя бы догадывается о том, как люди к нему относятся? Да у него шкура носорога. Наверное, он привез ее из Южной Африки.

– В самом деле? Дедушка Люси тоже был в Южной Африке.

– Да, там они и узнали друг друга. Поэтому у них есть что-то общее. Иногда они играют в эту смешную настольную игру – «На воинской службе». Перемешав, бросают кости и двигаются по клеточкам с пометками «марш-бросок» или «представление к Кресту Виктории за отвагу».

Элисон хихикнула:

– Я знаю. Какое-то сумасшествие. Взрослые люди.

Элисон гордилась собой за то, что могла видеть самое лучшее в каждом.

– Твой отец должен питать к тебе большое доверие, если он поручил тебе такое ответственное дело. Видимо, он высоко тебя ценит.

Покраснев и внезапно потеряв все самообладание, Родни отрицательно покачал головой:

– Он высоко ценит прежде всего самого себя.

– Но…

Родни взял руку Элисон в свою.

– Не представляю, как ты делаешь это, Элисон.

– Что? Делаю что? – Она не отняла руку.

– То, что ты делаешь со мной всякий раз, когда мы бываем вместе. Да и когда мы не вместе, я ведь постоянно думаю о тебе.

Она не могла оторвать взгляда от своего собеседника.

– Но… я думала…

– Теперь я предстал перед тобой дураком. Я проговорился не к месту. Извини.

– Нет. Это просто потому, что я думала… что ты и Люси… Я хочу сказать…

Родни засмеялся:

– Да нет. Она что, сказала это тебе?

– Нет, конечно. Это она сказала тебе?

– Разумеется, не сказала бы, потому что это неправда. Никогда ничего подобного между нами не было и не будет.

– Почему ты так уверен?

– Потому что… об этом даже противно говорить. Если я тебе скажу, ты будешь хранить это как наш общий секрет?

Элисон кивнула:

– Ты же знаешь, что буду.

– Мой отец положил на нее глаз. Я точно это знаю. Если он добьется своего, Люси станет моей мачехой.

Элисон не смогла сдержать смех:

– Никогда. Никогда и ни за что в этом мире.

– О, да.

– Люси знает об этом?

– Понимаешь, я не могу сказать, что она знает. Поскольку это за пределами всякого понимания, тебе не кажется?

Элисон, смеясь, не могла остановиться:

– Прости меня. Я не должна бы смеяться, но если он думает о Люси…

– Я понимаю.

Теперь они хохотали уже вдвоем, катаясь по расстеленному пледу, пока не достигли апогея, так что Элисон пришлось доставать свой носовой платок. Она вытерла им слезы, а потом протянула его Родни.

Однако он взял не платок, а сжал ее руку и сказал:

– Я люблю тебя, Элисон.

Люси и Дилан подошли к круглой башне сквозь заросли деревьев и через луг.

Люси обвела башню внимательным взглядом.

– Ты и вправду думаешь, что Анна хотела бы жить здесь?

– Вполне могла бы. Башня удалена от других строений и очень романтична.

– Знаешь, в определенной степени ты прав. Но Анна весьма практичная девушка, я полагаю, она непременно подумала бы о водопроводе и наличии газа. Иначе ей никогда не удалось бы отмыть пол дочиста.

Дилан пришел в замешательство:

– Я и не подумал об этом. – Но тут же он оживился: – Если подойти сюда с другой стороны, там есть тропинка и нужно только пересечь луг. А Анна так привычна к работе, что ей не составило бы особого труда выкопать нечто вроде колодца и черпать из него воду. К тому же она вполне справилась бы со старыми лампами и тому подобными вещами, так как привыкла к ним за время жизни со старым скупердяем.

– Мне башня в любом случае нравится, – сказала Люси. – Ну что, зайдем внутрь и все осмотрим?

– Наверное, это опасно.

– Давай все же зайдем и посмотрим. Не забывай, кто мы.

Дилан повернул в замке большой ключ. Эта недвижимость не была занесена в реестр Кроукера, но ключ от другой старой усадьбы подошел и к этому замку. У Дилана возникла мысль доложить мистеру Кроукеру о состоянии этого места. Возможно, владельцу понравилась бы такая забота о его собственности.

Тонким сдавленным голоском, который порой употребляла как Анна, Люси произнесла:

– Но ведь здесь все такое ветхое, Вилли…

Дилану понравилось слово «ветхое». Изъеденный временем камень, крошащийся и падающий вниз. Он ответил, представляя себя Вилли:

– Так оно и есть довольно ветхое, мисс Теллрайт. Совсем как работа моего отца.

– Но это не значит, что вам позволено настолько превысить арендную плату. Вы должны сказать об этом мистеру Прайсу.

– Он наверняка поймет. Загляните как-нибудь в офис.

Так, ведя себя как персонажи пьесы, они продолжили осмотр, пока Люси, стоя на верхней площадке башни у зубцов парапета и осматривая окрестные поля, не заметила вдали фигуры Элисон и Родни. Она тут же напряглась всем телом, как это сделала бы и Анна Теллрайт.

– Вилли!

– Да, мисс Теллрайт?

– Вы захватили с собой бинокль?

– Да. – Родни протянул ей бинокль.

Люси снова посмотрела на две фигуры, которые теперь слились в одну.

– Могу я тоже взглянуть, мисс Теллрайт?

– Пожалуй, не стоит, Вилли. Нам нужно обсудить арендную плату. – Она отвернулась от парапета. – Мой дед совершил плохой поступок.

– Вы, наверное, хотите сказать – ваш отец, мисс Теллрайт?

– Конечно, именно это я и имела в виду – мой отец, старый скупердяй, которого я и люблю и ненавижу в равной мере.

– Но что плохого он сделал вам, мисс Теллрайт? В конце концов, он управляет предназначенным для вас наследством.

Люси вышла из образа Анны. Она снова взглянула вдаль через поля, к линии горизонта.

– На самом деле у меня с Анной не так уж много общего. За исключением того, что ей уже есть двадцать один год[43], а мне еще только исполнится шестого августа. Мой дедушка всегда говорил, что на двадцать первый день рождения я получу наследство. Теперь он начинает отступать от этих слов.

Их руки лежали на парапете – еще полдюйма, и они соприкоснулись бы.

– О, я не должна была бы рассказывать обо всем этом. Он всегда просит не посвящать других людей в наши дела.

Дилан не представлял, что сказать на это. Наследство и перспективы его получения были чрезвычайно далеки от его жизненного опыта. Он пытался напрячь мозги, но слова не шли на ум. Лишь скрываясь за фасадом роли, он мог излагать свои самые сокровенные мысли.

– Мне-то ты можешь сказать. В конце концов, я ведь по пьесе тот самый Вилли, который обожает тебя. И он под конец умирает, так что твоя тайна умрет вместе с ним.

Люси повернулась к нему и улыбнулась:

– Моя тетя Ада – мисс Фелл, которая живет этажом выше – была лучшей подругой моей бабушки. Она считает, здесь что-то нечисто. Тетя Ада уверена, что я должна получить наследство от моих родителей, когда стану совершеннолетней. Но я ничего не могу узнать от деда. Когда я спрашивала его напрямую, он всегда отказывался говорить. А я должна уехать отсюда. Я считаю… О, это звучит так ужасно, что я не решаюсь сказать.

– Но что?

– О, я не могу рассказать это никому. Ни Родни, ни Элисон, потому что она влюблена в Родни и непременно расскажет ему… Дело в отце Родни, мистере Милнере. Он преследует меня. Он всегда имел на меня виды, даже когда я была совсем маленькой. Теперь все только хуже. А мне он противен.

– Мистер Милнер?

– Он в детстве поднимал меня в воздух и крутил вокруг себя и…

Дилан накрыл ее руку своей ладонью. Люси не убрала ее.

– Я должна уехать отсюда.

– Каким образом ты это сделаешь?

– Еще не знаю. Но я должна это сделать. Дедушка такой скаредный, словно скупец в пьесе, трясется над самой маленькой суммой. Даже ничтожный счет рассматривает словно под лупой. А я трачу часы, занимаясь бесполезными вещами… помогаю в танцевальном зале, играю в вист с миссис Харт, разукрашиваю кружки для пожертвований во время церковной службы. Я сойду с ума, если не сбегу отсюда. Хочу быть независимой и сама зарабатывать себе на жизнь. Хочу выучиться и стать актрисой!

Глава 15

Итак, алиби Люси обеспечивала Элисон, а алиби Элисон – Люси. Теперь требование выкупа становилось все более и более похожим на нечто приготовленное по рецепту низкопробных детективов. Все, что им надо было для этого – лист бумаги, баночка клея, ножницы и глянцевые журналы. Возможно, Люси и Элисон сначала сделали полдюжины оклеенных разноцветными картинками баночек, а потом решили оживить свое существование легкой дозой криминала.

Медленным шагом я направилась обратно на Сент-Клемент-роуд, имея больше вопросов, чем ответов. Правильно ли я поступаю, ни о чем никому не рассказывая и позволяя миссис Харт хранить спокойствие, думая, что ее дочь провела эту ночь в доме Уолфендейлов?

То, что Люси и Элисон не расставались после спектакля, вселяло в меня уверенность в том, что затем они также были где-то вместе. Возможно, я недооценила их, и записка, доставленная капитану, являлась глупой шуткой завистливого «друга», не столь смелого, как две начинающие драматические актрисы. Неужели они побывали где-нибудь вместе, тайно проведя там восхитительную ночь?

Но, в конце концов, они были уже совершеннолетними. Если бы я в возрасте двадцати одного года жила бы вместе с капитаном Уолфендейлом или с миссис Харт, то мне тоже захотелось бы куда-нибудь исчезнуть.

Но куда же они исчезли?

В детстве мне приходилось бывать «свинкой в серединке»[44] – но теперь я даже не могла увидеть мяч, оценить его размер и заметить, кто его бросил.

Как бы я поступила на месте капитана Уолфендейла? Представить это оказалось не трудно. Если бы мне было семьдесят лет и я была бы отставным военным, я бы просто обратилась в полицию. Тогда бы всплыло имя миссис Харт. Констебль проделал бы путь по дорожке в саду между кустами алых и белых роз. Служанка миссис Харт проводила бы его в церковный зал, где на него уставились бы сотни изумленных глаз. Нескольким другим социально ответственным леди пришлось бы занять место миссис Харт и взять на себя заботу о паре дюжин разукрашенных ведерок для отходов, нескольких фунтах ирисок и зефира, небольшой горке выпечки и полутора милях вязаных накидок для столов. Репутация Элисон будет растоптана и заброшена под крытый гофрированной бумагой стол.

Нет уж, пусть такая идея приходит в чью-нибудь другую голову, но только не в мою.

Капитан Уолфендейл высматривал меня через окно. Не успела я сделать и шага по ступеням парадного входа, как он уже открыл входную дверь. Взгляд его не отрывался от моего лица. Я отрицательно покачала головой. Когда он отступил в сторону, пропуская меня внутрь, из его груди вырвался глубокий вздох.

Капитан постоял в дверном проеме, глядя по сторонам.

– Я все ждал, когда она появится на дороге, прислушивался к ее шагам. Если она торопится, то шагает очень быстро.

Дверь в его квартиру со скрипом закрылась. Раньше я не обращала внимания на то, что дверные петли нуждались в смазке.

В гостиной было жарко. Даже лежавшая на полу тигровая шкура казалась подавленной, холодный блеск глаз тигровой морды вроде бы выражал сочувствие. Я бы не удивилась, если бы висевшие на стене слоновьи бивни склонились бы до полу в знак сочувствия.

Капитан не уклонился от высказывания очевидного.

– Значит, Люси не была у Элисон?

– Мисс Харт считает, что Элисон здесь, у Люси.

– Вы не…

– Нет.

Он нахмурился:

– Миссис Харт не удивил ваш визит?

– Она не ожидала, что мне все известно. Я просто вернула ей взятую у Элисон пьесу, вот и все.

И я, и он остались стоять. Теперь все дело было за ним. Я начала искать предлог, чтобы побыстрее откланяться. Мне больше ничего не оставалось делать. Капитан стоял между мной и дверью квартиры, напоминая своей неподвижностью оловянного солдатика. Дыхание его стало вдруг прерывистым. Он положил руку на область сердца.

– Могу я просить вас… будьте добры… каплю виски…

– Да, конечно.

Я подошла к буфету. Вырезанный из дерева зулус бесстрастно наблюдал, как я открыла графин и налила щедрую дозу янтарного напитка в бокал граненого хрусталя.

– Содовой?

– Не надо.

Я поставила бокал на резной столик рядом с его креслом, так что капитан машинально в него опустился.

– Вы были там довольно долго, – произнес он, потягивая виски.

– Миссис Харт не согласилась бы с вами. Этой женщине нравится быть в обществе кого-нибудь.

Я устроилась на подлокотнике кресла напротив него.

– Миссис Харт была бы чрезвычайно взволнована, если бы узнала, что девушки куда-то пропали.

– Капитан, я уверена, что вы вполне можете положиться на сдержанность полиции, если сочтете это лучшим образом действий.

Я не стала говорить, что полицейские вряд ли с энтузиазмом станут разыскивать двух пропавших девушек, когда им надо расследовать убийство.

– Но вы же видели, что написано в послании.

– Да.

Оставайся индифферентной, сказала я себе. Послание это было написано кем-то, начитавшимся романов ужасов либо сенсационных сообщений с противоположной стороны Атлантики. Но и не принимать во внимание такое предупреждение было бы глупостью.

– Хотел бы я считать, что это всего лишь шутка. – Капитан допил свое виски. – И в то же время не хочу считать это шуткой, если ее проделала сама Люси.

Пальцы его руки начали дрожать.

– Я подумал… Когда я увидел сегодня утром бобби[45]… Мне подумалось… Я боялся самого страшного… Неотесанная деревенщина, едва не довел меня до удара… Я выступаю как опекун моей внучки – но, похоже, опекал ее недостаточно хорошо.

Выпитое виски на него почти не подействовало. Бледный, с запавшими щеками, капитан выглядел так, что, казалось, вот-вот упадет в обморок.

– Вы же видели, что написали эти негодяи: «Обратитесь в полицию – она умрет». Не могу рисковать этим. И у меня нет тысячи фунтов.

– Кто-то считает, что они у вас есть.

– Тогда этот «кто-то» здорово ошибается. – Уолфендейл кивнул в сторону средневекового рыцарского доспеха. – Эта штуковина чего-то стоит. Неужели это уловка, чтобы лишить меня того, что я люблю больше всего на свете?

Я так и не поняла, имел ли он в виду Люси или рыцарский доспех. И снова наполнила его бокал. Мало-помалу, но виски, похоже, возвращало ему бодрость.

– Кто бы ни проделал со мной эту выходку, он не знает, с кем имеет дело. Я разгонял орды дикарей. Перехитрил буров. Если дойдет до схватки, этот шантажист огребет куда больше, чем надеялся получить. Пусть только причинит вред Люси – и я уничтожу его. Кто он такой? Кто ее похитил?

– Но вы не знаете наверняка, что кто-то ее похитил. И почему Элисон исчезла вместе с ней?

Капитан сделал еще глоток виски и пробормотал, отвечая на свой же вопрос о том, кто похитил Люси:

– Какой-нибудь паршивец из театральных типов. Но он не представляет, с кем связался. Ладно, пусть только пришлет мне новые указания. Я встречусь с этим негодяем и пущу ему пулю в лоб.

– Будем надеяться, что до этого не дойдет.

Мы так ни к чему и не пришли. Если бы Люси была ребенком или даже девушкой лет пятнадцати-шестнадцати, я могла бы предложить свою помощь. Но в данном случае делать что-то еще означало вторгаться в частную жизнь. Я встала, собираясь уйти.

Инспектор Чарльз просил меня ничего не рассказывать о найденном теле Лоуренса Милнера. Но его убийство не может долго оставаться тайной. Если капитан не обратится в полицию и что-то ужасное, связанное с этим убийством, произойдет с Люси и Элисон, я никогда не смогу себе этого простить.

– Капитан, вы должны кое о чем узнать. Прошлой ночью произошло нечто такое, из-за чего мисс Джеймисон и я так задержались после окончания спектакля.

– Это связано с Люси.

– Нет. Все, что я рассказала вам о Люси и Элисон, остается без изменений. Но вы знакомы с Милнерами.

– Да. – В его голосе послышалось нетерпение, будто он ожидал, что сейчас я начну передавать какие-то сплетни.

– Мистер Милнер был убит прошлой ночью.

Капитан резко ослаб, словно даже то незначительное количество энергии, которой он еще обладал, сразу его покинуло. Глаза его закрылись.

– Он… тогда… но кто же еще…

Тиканье часов стало слышно громче. На несколько долгих минут капитан потерял дар речи.

Мне показались странными его слова «но кто же еще». Что он имел в виду, «кто же еще убит», или «кто же еще об этом знает», или «кто же еще мог это сделать»?

– Что «кто же еще»? – спросила я.

Его рука тряслась, когда он осушил бокал с виски.

– Как его убили?

– Меня просили никому не говорить. Полиция сейчас опрашивает людей. Я думаю, они захотят поговорить с Люси и со всеми теми, кто был прошлым вечером в театре, с его друзьями и знакомыми. Вы ведь, думаю, знали его очень хорошо?

Это прозвучало вполне невинно, но эффект оказался потрясающим: капитана словно ударило током. Его рот широко раскрылся и стал похож на клюв птенца. Он не ответил на мой вопрос, но, умоляюще взглянув на меня, перевел разговор на другую тему:

– В свое время я не был бы столь бесполезен. Я бы действовал решительно. Отправился бы туда и знал, что делать. Но теперь я стал негодным ни на… Я даже не выхожу надолго из дома. Пожалуйста, не уходите! Помогите мне. Полиция не захочет знать о Люси, пока расследует убийство, но они могут решить, что есть связь между ним и исчезновением Люси и Элисон… Вы полагаете, что они в опасности?

Я взглянула на фотографию Люси, отметив ее высокие скулы и четко очерченный волевой подбородок. Никто бы не осмелился причинить вред столь прелестному существу. Где бы она ни находилась, я чувствовала, что она в безопасности.

– Что вы хотите, чтобы я сделала для вас?

В его глазах загорелась надежда, он подался вперед всем телом. И торопливо заговорил:

– Вы поможете мне? Каков ваш гонорар? Я не богатый человек, но я найду средства, чтобы заплатить вам. Я попрошу, одолжу, украду…

– Не стоит доходить до такого. Я… – Мне не хотелось говорить ему, что я подрядилась расследовать другое дело, которое потребует всего моего времени. – Если вы хотите, чтобы я помогла вам, буду рада заниматься этим до конца дня. Но если мне ничего не удастся сделать, вы должны согласиться обратиться в полицию.

– Я хочу, чтобы вы нашли ее.

– Вы согласны доверить ее поиски мне? Тогда имейте в виду, что, если я сочту это необходимым, то сама обращусь в полицию.

– Очень хорошо. Что бы вы ни сказали, я на все согласен.

– Скажите мне, вы и Люси ссорились? Бывали ли признаки того, что она недовольна своей судьбой, хотела ли она… пойти повидаться с кем-нибудь, изменить обстановку?

– Никогда. Ничего из того, что вы назвали, не было.

– Могу я посмотреть ее комнату?

За это время капитан должен был прийти в себя, а мне требовалось подумать.

– Да-да. Пойдемте и взгляните на ее комнату. Я никогда не рылся в ее вещах. Даже желания такого не возникало. Все эти женские штучки…

Хрустнув суставами, он поднялся из кресла.

Я последовала за ним в глубь квартиры, уклоняясь от рогов и бивней, мечей и щитов, минуя другие двери, которые, видимо, вели в столовую, спальню, кухню. Наконец мы вошли в последнюю комнату в самой глубине квартиры.

– Это самая большая спальня в квартире. Я отделал ее для Люси.

Стены комнаты были оклеены бледно-голубыми обоями, усыпанными незабудками. Белое вязаное покрывало аккуратно лежало на кровати. Из мебели в комнате имелись туалетный столик, платяной шкаф и высокий комод из светлого полированного ореха – чистая и опрятная комната, словно специально подготовленная для осмотра.

– Комната всегда в таком порядке, капитан?

Он покачал головой:

– Не могу ответить на ваш вопрос. Это не моя территория.

На прикроватном столике лежал томик поэм и рассказов Томаса Харди и роман «Двое на башне».

На верху платяного шкафа покоился чемодан коричневой кожи.

– У нее был еще чемодан?

– Нет, только этот.

Мне претила мысль о том, что придется копаться в вещах Люси. Присев на кровати, я обвела комнату взглядом, словно она могла немедленно дать мне какой-нибудь намек.

– Я никак не могу представить себе вашу семейную жизнь, капитан.

Он стоял в дверном проеме, опершись рукой о косяк.

– О, я превратил ее в совершенный хаос.

– Каким же образом?

– Да всяко-разно. Мне следовало бы остаться в армии. Тамошняя жизнь была по мне.

– А что ваша жена думала по этому поводу?

– Я не… не мог поверить, что найдется женщина, которая станет мотаться вместе со мной. Она оставалась дома. Меня здесь не было, когда она умерла.

Капитан опустил голову и закрыл лицо руками.

– У меня был денщик. Он делал для меня все. Бедняга умер в Лондоне в 1903 году.

Мне показалось, или он и в самом деле больше грустил о потере денщика, чем о смерти жены? Но, по крайней мере, он разговорился.

Уолфендейл повернулся, собираясь уходить.

– Ладно, оставляю вас, осматривайтесь здесь.

– Нет, пожалуйста, подождите. Вы говорили, что ваш сын также был в Южной Африке?

– Мой сын?

– Да, отец Люси.

– Зеница ока моего. Не мог себе представить, что он намеревается пойти по моим стопам. Но, не в пример мне, всюду таскал с собой жену. Она умерла в Трансваале от лихорадки, вскоре после рождения Люси. Я думаю, из-за этого он стал беспечно относиться к своей жизни, и это привело к ужасным последствиям. Я оставил службу, чтобы привезти Люси домой. Все вокруг советовали мне отдать ее в сиротский приют, но я не мог этого сделать.

Его повествование о своей жизни показалось мне кое в чем не совсем правдой. В этой истории слышалась определенная сомнительность, будто он не был уверен в том, что у него имелась жена, и в то же время какая-то заученность часто повторяемой истории.

Я открыла ящики туалетного столика и высокого комода, перебрала нательное белье, носовые платки и чулки. В самом нижнем ящике платяного шкафа лежали аккуратно свернутые жакеты и палантин.

Капитан все так же стоял в дверном проеме, глядя на меня.

– У Люси есть письменный стол? – спросила я.

– Нет, никакого стола у нее нет.

– Но где же она тогда держит свои письменные принадлежности, бумаги и книги, списки ролей и тому подобные вещи?

– Ее книги не здесь, а в зале, на верхней полке. Мы с ней делим один книжный шкаф.

– Я взгляну через минуту.

Я осталась в спальне, нагнулась и вытащила из-под кровати коробку. Капитан повернулся в дверях.

– Оставляю вас, не хочу мешать.

В коробке сверху лежали книга с датами дней рождений, адресная книга, альбом с автографами, начиная от ее школьных дней и вплоть до росчерков профессиональных актеров, выступавших в Харрогейте. Потом мое внимание привлек журнал мод. Я быстро пролистала страницы, чтобы просмотреть, нет ли там каких-нибудь записей.

Вдруг из журнала вылетела пара страниц. Оказалось, они были вырезаны. Часть слов и букв на страницах кто-то выстриг ножницами. Записка с требованием выкупа была составлена из букв, вырезанных из этого журнала.

Я вернулась в гостиную и показала капитану журнал с вырезанными страницами.

– Господи Боже! Что это значит? – спросил он, беря журнал трясущимися руками.

Я почувствовала жалость к бедному старику.

– Это может значить, что Люси сама составила это послание. Но давайте не будем спешить с выводами.

Он шумно сглотнул и прошептал:

– Она не могла так поступить со мной. Какой-то негодяй заставил ее это сделать. Видно, некий подлец имеет на нее влияние. Ей-богу, я его достану!

Он положил журнал на стол рядом с фотографией Люси, затем тяжело упал в свое кресло. Взгляд его стал жалобным, как у маленького потерявшегося мальчика.

– Что вы предполагаете делать?

– Могу поговорить с кем-нибудь из актеров, которые выходили из театра тогда же, что и Люси с Элисон, – ответила я.

Значит, с Родни Милнером. Тяжелое дело. Я не знала его достаточно хорошо для того, чтобы просто зайти к нему, выразить сочувствие и начать расспрашивать про Люси – это было бы, по крайней мере, бестактно. А раз Элисон тоже исчезла, оставался только Дилан, тот самый агент по недвижимости, который играл Вилли Прайса. Но мои слова, похоже, вполне устроили капитана.

Он кивнул, закусил губу и закрыл глаза.

– Мне кажется, я понимаю, из-за чего все это заварилось. Шестого числа этого месяца Люси исполнился двадцать один год. Она рассчитывала получить наследство, как и героиня этой чертовой пьесы.

– Вы считаете, что она поступает, как героиня спектакля? Но если бы это было так, она затребовала бы пятьдесят тысяч фунтов!

Впервые с того момента, как я его увидела, капитан рассмеялся.

Было трудно себе представить, что Люси могла столь тщательно изображать добропорядочную Анну Теллрайт, а спустя несколько часов устроить своему деду подобную пытку.

Капитан вздохнул:

– Это только моя ошибка. Когда она подрастала, я подумал, что мысль о том, что ее ждет нечто в будущем, придаст ей уверенности в жизни. – Он закрыл глаза и испустил еще один тяжкий вздох.

Я поспешила уточнить:

– Люси могла на что-то рассчитывать? Трастовый фонд или что-то в этом роде?

Капитан уже немного пришел в себя. Он взял свою трубку с каминной полки, покопался в ней ложечкой и выбил пепел из трубки о каминную решетку. Затем открыл банку с табаком, оторвал прядь и принялся набивать ее в чашечку трубки. Его паника вроде бы утихла, но глаза выдавали смуту чувств. Он выглядел озадаченным и потерянным.

– Боже милостивый, она просто потрясла меня! Мы никогда не отойдем от этого… – Капитан повернулся всем телом ко мне. – Это должно быть розыгрышем, вы не думаете?

– Я просто не знаю. Наверное, лучше относиться непредвзято.

– Кроме, кроме… – Он поднял вверх палец, будто проверяя направление ветра. – Мог этот проклятый журнал быть подброшен ей, чтобы она принесла его домой, а все вместе выглядело бы как розыгрыш?

– Вполне возможно.

Я взяла блокнот и карандаш и перешла на деловой тон:

– Мне было бы весьма полезно узнать подоплеку происходящего. Понимаете, Люси или кто бы там ни был автором этого послания, похоже, считает вас состоятельным человеком. Если же, как вы говорите, вы не располагаете средствами…

– Ну, людям в наше время не показывают, что тебе надо затянуть пояс. Ей-богу не показывают, особенно здесь. О тебе судят по тому, что у тебя есть, а не по тому, что ты собой представляешь. Да, да, именно так. Не имеет значения, что человек раз двадцать отличился на защите своей страны, важен лишь баланс его доходов и расходов. Сколько лежит на его счету в банке? Только об этом люди и хотят знать.

Я осторожно уточнила:

– Так что, выходит, вы делали вид состоятельного человека?

– По секрету?

Я хлопнула блокнотом по подлокотнику кресла. Что он, черт побери, думает обо мне – что я стану обсуждать с каждым встречным-поперечным состояние его финансов?

– Да, по секрету.

– Да, я действительно делал вид состоятельного человека, как вы выразились. Все средства, которыми я располагаю, – это моя пенсия, уж какая есть, и арендная плата жильцов этого дома. Не называя имен, замечу, что далеко не все вносят ее своевременно.

– Могла ли Люси предполагать, что такая значительная сумма выкупа вам под силу?

Капитан чиркнул спичкой, раскурил трубку и глубоко затянулся.

– Видите ли, вот в чем причина произошедшего: пока она росла, я сказал ей, что она получит наследство своих родителей, когда достигнет зрелости. На свой двадцать первый день рождения, я полагаю, Люси ожидала чего-то вроде вручения и подписания какого-то документа, как в той проклятой пьесе. Если бы я только знал раньше ее содержание…

– Но если ей двадцать один год, значит, Люси совершеннолетняя.

– Я всегда говорил ей, что она получит наследство, когда достигнет зрелости, а не войдет в возраст. Мужчина может быть зрелым человеком в двадцать один год, а женщина, возможно, только лет в тридцать.

– Так, капитан, она должна или не должна получить что-то от своих родителей или от кого-то еще в определенном возрасте? Как я понимаю, вы ее опекун, распоряжающийся ее имуществом.

Он непонимающе взглянул на меня. Я поспешила добавить:

– Иногда, например, если женщина выходит замуж, она может затребовать то, чего в ином случае ей надо было бы дожидаться.

– Ей-богу, вы правы. Люси вполне могла убежать с кем-то, думая, что, если выйдет замуж, то сможет на что-то претендовать.

– Но мы же не думаем, что Люси убежала и собирается замуж. Это расходится с содержанием записки.

– Я так и знал, что игры на сцене до добра не доведут. Разрисовывать себе лицо, выкаблучиваться на сцене перед всеми этими людьми…

– Никто не стал бы обвинять Люси в «выкаблучивании». Она отлично сыграла свою роль.

– Мне следовало настоять на своем.

Я захлопнула блокнот.

– Должна была Люси получить наследство или нет?

Капитан, кажется, умел ходить вокруг да около, пока собеседник не сойдет с ума.

– Вы обманывали ее?

Он сделал несколько затяжек из трубки. После долгого молчания посмотрел мне в глаза.

– Это личное дело. Конечно, Люси питала надежды… определенного сорта.

– Так существует ли наследство?

– Не совсем. Нет.

– Но оно было?

– Я бы сказал, выяснение этого вопроса заведет нас довольно далеко.

– Вы израсходовали наследство вашей внучки?

– Да не было никакого наследства! Я придумал его, чтобы внушить ей уверенность.

Наконец-то из него удалось вытянуть что-то определенное, однако я не знала, можно ли верить его словам. Хотя это признание открывало мотив для исчезновения Люси.

– Она думает, что деньги растут на деревьях, – продолжил капитан, подходя к окну и похлопывая рыцарские латы. – В детстве она просила меня облачиться в них, что нелегко было сделать без посторонней помощи. Потом я с лязгом разгуливал по комнате, а она с визгом носилась вокруг меня. Я едва не сломал шею, вылезая из них, только чтобы увидеть, как радуется внучка. Ей нравилось бояться. И нравилось, что по всей комнате за ней гоняется рыцарский доспех.

– Может, следовало быть с Люси откровенным.

– Пожалуйста, будьте осторожны. Репутация Люси и все такое…

– Полагаю, для нас важнее прежде всего найти Люси, а потом она уж сама позаботиться о своей репутации.

Капитан в задумчивости пожевал мундштук своей трубки.

– Люси, возможно, мстит мне потому, что думает – я удерживаю нечто, принадлежащее ей. Но я не покушаюсь даже на цент – говорю совершенно искренне. Я хотел, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Неужели это так ужасно?

– Если бы вы сказали ей все как есть, Люси бы знала, как планировать свое будущее. Девушки в наше время могут найти работу, могут обучаться различным профессиям.

– Но и перспектива замужества с обеспеченным мужчиной тоже нечто весомое, думаю.

Я едва удержалась от вопроса, не был ли этот обеспеченный человек ей ненавистен. И не он ли оказался вчера вечером с ножом в сердце у входа в магазин.

– Я приложу все силы, чтобы найти ее, капитан Уолфендейл.

Только ради нее, а не ради вас, старый мошенник.

Я взяла с книжной полки список пьесы, сделанный Люси. Помимо действующих лиц, она вписала в него фамилии актеров, исполняющих соответствующие роли, и их адреса.

Я показала эти фамилии капитану.

– Кому, кроме Элисон, она могла бы довериться?

Капитан пробежался пальцем по списку фамилий. Палец остановился на Дэне Руте, по пьесе – скупце, возрожденце[46] и злополучном мистере Прайсе, покончившем с собой.

– Они иногда возвращались вместе домой.

Капитан не сказал мне ничего такого, чего бы я не знала раньше.

– Мистер Рут живет в первой же комнате несколько ниже. Но вы можете исключить его из подозреваемых в каких бы то ни было махинациях. Вежливый и приличный молодой человек. Всегда вовремя вносит плату за комнату. Так сказать, человек в футляре. Что до его театральной игры – его пришлось заставлять, он не доброволец. Мисс Джеймисон едва ли не силой вынудил его сыграть половину мужских ролей.

– А что вы знаете о других членах труппы?

– Вам бы лучше расспросить о них Авантюристку. Извините, вырвалось. Так я прозвал для себя мисс Джеймисон.

– Я расспрошу о них мисс Джеймисон. Но что о них думаете вы? Богатый человек… в перспективе муж Люси, осмелюсь заметить, он не в составе труппы, но ведь я найду его имя в театральной программке?

Я побуждала его признать, что перспективным женихом был Лоуренс Милнер. Его реклама помогла Мэриэл осуществить постановку спектакля. Она сказала, что он оплатил приличную сумму за рекламу на целой странице программки о том, что «компания “Милнер и сыновья” могут поставить все необходимое для ваших автомобильных дел».

Капитан опустил глаза и принялся разглядывать свои отлично начищенные ботинки.

– Я точно знаю, с кем не хотел бы, чтобы она завязала дружбу. Вы обратили внимание, как Люси смотрела на агента по недвижимости, когда они играли в этой проклятой пьесе?

– Но, капитан, они же исполняли свои роли. Это ведь всего только игра.

– Для меня это смотрелось вполне жизненно, да и для…

– Для?..

Неужели он готов упомянуть имя мистера Милнера?

– Для всех остальных зрителей, находившихся в театре, я бы так сказал.

В этом он был прав. Человек театра, мистер Уитли, тоже заметил и отметил это.

Негромко хлопнула дверца почтового ящика. Пару секунд никто из нас не двигался.

– Вторая доставка почты, – произнес капитан.

Он напрягся, сидя в своем кресле, и изо всех сил сжал ладони в кулаки.

– Я подойду.

Он кивнул.

Я вышла в прихожую. На коврике под дверью лежало одинокое письмо. Адрес на конверте был написан теми же печатными буквами, что и на предыдущем.

КАПИТАН Р. О. УОЛФЕНДЕЙЛ К. В.

29 СТ-КЛЕМЕНТ-РОУД

ХАРРОГЕЙТ

Единственной разницей с предыдущим адресом было то, что слово «капитан» и сокращение награды «Крест Виктории» – «К.В.» – оказались подчеркнуты. Что это означало? Было ли каким-нибудь намеком или насмешкой? На конверте была наклеена местная марка за один пенс, погашенная почтовым штемпелем сегодня в 6.25 утра в Харрогейте. Я положила конверт на откидную доску секретера. Капитан протянул мне нож для бумаг. Послание гласило:

ТЫСЯЧА ФУНТОВ И ВЫ ПОЛУЧИТЕ ОБРАТНО ЛЮСИ ЖИВОЙ

ОСТАВЬТЕ НАЛИЧНЫЕ В ПОЛДЕНЬ ПОНЕДЕЛЬНИКА В ДУПЛЕ СТАРОГО ДУБА В ДОЛИНЕ САДОВ ЗАТЕМ СТУПАЙТЕ ДОМОЙ

ЕСЛИ СООБЩИТЕ ПОЛИЦИИ ОНА УМРЕТ

В конверте была еще прядь темно-русых шелковистых волос, заплетенных в косу и перевязанных шпагатом на обоих концах.

– Это определенно волосы Люси, – проговорил капитан.

– В адресе на конверте ваше воинское звание и награда теперь подчеркнуты. Как вы считаете, что это может значить?

Его довольно крупный кадык непроизвольно дернулся, когда он сглотнул слюну.

– Понятия не имею, – ответил он ровным голосом, в котором мне все же послышался оттенок беспокойства. Или же подавленный страх?

– Была Люси знакома с кем-нибудь из ваших сослуживцев по армии? Или, возможно, с кем-нибудь, кого возмущает то, что вы там делали?

Я пыталась найти хоть какие-то зацепки. Еще учась в школе, я слышала о Эмили Хобхаус и проводимой ею кампании против концентрационных лагерей, в которых мы, британцы, содержали бурских женщин и детей после того, как их дома и фермы были разрушены.

– Напомните мне, капитан. Ведь было же какое-то оскорбительное прозвище для тех людей, которые не поддерживали нашу войну в Южной Африке. Как их называли?

– Мы, патриоты, называли их крикунами или буролюбами.

– Здесь может иметься какая-нибудь связь? – спросила я.

– Да не может здесь быть никакой связи, – отозвался он слишком горячо. – Все это было целую жизнь тому назад!

– Мистер Милнер ведь был на бурской войне. Причем в звании капрала, если не ошибаюсь.

– Что все это имеет общего с исчезновением Люси? – поинтересовался капитан.

– Не знаю. Можете назвать это инстинктом. Я, конечно, могу ошибаться, но у меня чувство, что здесь есть какая-то связь.

Я чутьем нащупывала свой путь, предполагая различные варианты. Одним из предположений было то, что капитан промотал наследство Люси, оставленное ей родителями, а мистер Милнер знал об этом. И решил, чтобы спасти Люси в финансовом отношении, сделать ей предложение, за которое она была бы ему благодарна. Неужели капитан боялся потерять лицо, если бы Милнер открыл то, что знал?

Теперь я жалела о своем обещании не обращаться в полицию до конца дня.

– В этих делах имеет значение только сегодня, – произнес капитан, снова сглотнув, – но отнюдь не прошлое. Имеет значение то, что надо разобраться с этим, прежде чем двигаться дальше. Вы сказали, что поможете мне.

– Очень хорошо. Я поговорю с парой-тройкой других актеров.

Я собиралась начать с Дилана Эштона, агента по недвижимости, который играл в спектакле потерявшего голову от любви и обреченного на смерть молодого человека.

Капитан проводил меня до двери.

В прихожей я повернулась лицом к нему.

– С тем богатым человеком, который хотел жениться на Люси, вы обсуждали его предложение вчера после обеда, во время игры в «Призванного на службу»?

Он уставился на меня непонимающим взглядом.

– Что…

– Я только что заметила эту игру на вашем столе, и вы также играли в нее вчера во второй половине дня. С человеком со светло-рыжими волосами и красноватой шеей. Я видела вас через окно.

Я поймала его. Мускулы на его лице напряглись. Кожа его лица была покрыта «вечным» темно-коричневым загаром от солнца Африки и выдублена погодой за многие годы на службе Империи, но после моих слов потемнела еще сильнее. Для меня это было вполне исчерпывающим ответом. Вчера во второй половине дня капитан Уолфендейл и мистер Лоуренс Милнер, в прошлом капрал Милнер, сидели у камина и играли в «Призванного на службу».

– Итак, капитан?

– Да, – ответил он едва слышно. – Милнер был здесь вчера. Порой он заходил ко мне, приносил бутылку виски и пакет табака. Он знал, что я почти не выхожу из дома.

Глава 16

Южная Африка, сентябрь 1900 года.

Особое задание застало капитана Уолфендейла той весной почти в центре страны, когда он уже миновал Кимберли и направлялся к Ледисмиту. Плодородные земли страны, протянувшиеся подковой в области селения Виттенберг, находились в зоне британских войск и неплохо охранялись. Теперь стояла задача гарантированно обеспечить их недоступность для буров. Буры имели обыкновение жить с перерывами на войну. Капитуляция во вторник, перегруппировка сил в среду, наступление в четверг. Но только если в перерывах они могли добыть себе пропитание и воду.

При ярком свете взошедшего солнца, глядя на ящерку, греющуюся в солнечных лучах на валуне, мимо которого он проезжал, Уолфендейл мог почти забыть, что «братец бур» совсем недавно проделал с ним. Его плечо, еще случалось, подводило его, а ногу порой сводила судорога.

Он легко сидел в седле, серенький пони мерно перебирал ногами, идя устойчивой рысью. Его денщик, сержант Лэмптон, следовал за ним, чуть позади шагал небольшой отряд пехотинцев. Слава Богу, что так много африканцев сражается на их стороне. Они смогли найти брод, когда капитан вывел отряд к излучине реки и не знал, как переправиться через нее. Когда задание будет выполнено, кафры[47] могли рассчитывать на награду. Это чувствовалось в энергии их движений, слышалось в тоне их голосов. По вечерам, на стоянках, они устраивали импровизированные концерты, играли на местных музыкальных инструментах и пели, обратив лица к звездам. Однажды он спросил, о чем они поют, но не сумел понять ответа.

Капитан жестом руки отдал команду отряду приостановиться, а сам достал бинокль и принялся разглядывать лежавшую перед ним мирную долину. В глубине долины, подобно свернувшемуся коту, уютно расположилась ферма. Уолфендейл мог видеть и понять, за что «братец бур» готов был сражаться, считая это своим неотъемлимым правом от рождения. Псалмопевец «братец бур» считал, что Господь Бог на его стороне. Что ж, скоро он узнает, когда дойдет до дела, что Всемогущий предпочтет выступить на стороне Британской империи.

Капитан Уолфендейл оглянулся на сержанта Лэмптона.

– Забираем все, что сможем унести с собой.

Пройдя еще немного вперед, он остановил колонну, чтобы напоить лошадей из речушки, протекавшей по долине, и приказал погонщикам из местных отцепить волов и дать им отдохнуть и попастись. Переход был долгим, а дело могло подождать и до утра.

Женщина, открывшая дверь жилого дома на ферме, была в возрасте примерно пятидесяти лет, крупной и полногрудой, с широким голландским лицом и настороженной улыбкой. Увидев офицера и сопровождавших его солдат, она без всяких препирательств произнесла гортанным голосом какую-то фразу и жестом показала, что солдаты могут устроиться на ночь в сарае. Капитан сказал ей, что они установят свои собственные палатки. Не следовало доверять здесь никому ни на йоту. Спите в сарае. А мы, пока вы спите, подожжем сложенное там сено. Приоткрыв дверь дома пошире, она пригласила капитана и сержанта в дом. Парнишка лет десяти принес две кружки. У этих людей никогда не бывает только по одному ребенку. Если есть еще сыновья, то они партизанят вместе с отцами. Если есть дочери, то не показываются на глаза. Женщина разлила молоко из глиняного кувшина в кружки, подала их капитану и сержанту и жестом предложила им сесть к столу.

Она разложила большой ложкой по тарелкам тушеное мясо с клецками. Для капитана буры были странными людьми. Он никак не мог понять, оказывала ли она простое гостеприимство или же для чего-то заискивала перед ними. Судя по ее жестам, она сожалела, что у них мало еды – мало для того, чтобы предложить им или сказаться достаточным для реквизиции.

Капитан обвел взглядом комнату. Это была типичная деревенская комната с неказистым, но прочным буфетом, в котором поблескивала глиняная посуда, в углу стояло фортепиано, а на дверях в рамках под стеклом висело то, что, видимо, было какими-то религиозными текстами.

Сквозь открытое окно до него донесся запах дыма от костра, который разожгли во дворе солдаты. Парнишка выглянул в окно и что-то сказал своей матери.

– Солдаты зарезали свинью и жарят мясо, – негромко произнес сержант Лэмптон.

Капитан молча кивнул.

Когда они покончили с едой, Уолфендейл вежливо поблагодарил хозяйку. Выходя из-за стола, он протянул было руку, чтобы погладить парнишку по голове. Тот, извернувшись, уклонился. Капитан и сержант надели фуражки и вышли из дома.

Ранним утром следующего дня Уолфендейл снова постучал в дверь дома. На этот раз с ним было двенадцать солдат. Женщина открыла дверь. За ее спиной стояла девушка лет шестнадцати, похоже, не знавшая, что делать: то ли остаться на месте, то ли куда-нибудь скрыться. Женщина повернулась к дочери, велев ей принести для солдат кувшин молока.

Капитан кивком велел капралу Милнеру взять кувшин. Затем громко и четко произнес по-английски:

– У вас есть десять минут, чтобы покинуть этот дом, который должен быть сожжен.

Женщина ничего не поняла.

Капитан повторил свои слова.

Девушка уронила кувшин на пол, молоко разлилось большой лужей по выложенному плиткой полу. Она перевела матери слова капитана.

В дом вошли шесть солдат с охапками соломы в руках. Подобно судебным исполнителям, выносящим мебель банкрота, они принялись передвигать стол, буфет и стулья. Однако, в противоположность судебным исполнителям, они сдвигали мебель в центр комнаты.

– Еще рано, – обратился к ним капитан.

Все шестеро разбрелись по комнате, стали перебирать разные вещи и бесцельно разглядывать их. Капрал Милнер снял с двери оправленный в рамку текст, бросил его на пол и раздавил каблуком сапога.

Со двора донесся звук выстрела. Парнишка подбежал к окну и вскрикнул. Его сестра оказалась рядом с ним.

Девушка дерзко вскинула голову, повернулась к матери и что-то негромко сказала ей, затем снова повернулась к капитану.

– Зачем вы убили вола?

Уолфендейл указал рукой на часы. И, не опуская пальцев, произнес:

– Десять минут.

Никто не смог бы обвинить его в нечестной игре.

Девушка и ее мать поспешили подняться по лестнице наверх.

Милнер проговорил ни к кому конкретно не обращаясь:

– Я и сам не отказался бы пожить в таком доме.

Один из солдат, принесших солому, заметил:

– Все это довольно мрачно.

– Разве мы в самом деле мрачны? – спросил рядовой Кларк. – Нет, мы вовсе нет.

Он вытянул из-под фортепиано вращающийся стул, уселся на него и заиграл «Rule Britannia»[48]. Лэмптон достал губную гармошку и присоединился к нему. В конце каждого припева солдаты хором стали подтягивать рефрен: «Британцы никогда не станут рабами!»

С лестницы послышался девичий голос, поющий на африкаанс[49]. Один из их проклятых хоралов.

Рядовой Кларк заиграл мелодию мюзик-холла, когда мать и дочь спустились вниз, облачившись в куртки и крепкие ботинки и неся мешки. Глядя прямо перед собой, они пересекли комнату и вышли из дома во двор. Парнишка помогал идти согнутой под грузом лет старушке. Из смородинок ее темных глаз сочилась ненависть. Она проклинала солдат, и из ее беззубого рта капала слюна.

– Да будет тебе, бабка, – сказал капитан. – Лучше побыстрей уматывай отсюда.

Древняя старуха, всем телом наваливаясь на руку парнишки и не переставая проклинать солдат, тоже выбралась во двор.

Капитан посмотрел в окно на горящие поля, на угоняемый с фермы скот, на мешки овса и ячменя, которые погонщики мулов грузили на телеги. Он никогда не приказывал солдатам делать ту работу, которую не смог бы сделать сам. Чиркнув спичкой, он раскурил свою трубку. Затем, весьма осторожно, протянул еще горящую спичку денщику. Лэмптон взял спичку. Все глаза теперь были устремлены на него, когда он подносил огонь к соломе в центре комнаты, подложенной под сваленную в кучу мебель. Раздались негромкие смешки, когда солома не занялась, так что Лэмптону пришлось зажечь другую спичку и осторожно раздуть занимающийся огонь.

Было что-то завораживающее в зрелище горящего дома, в том, как языки огня лизали его стены, как черный дым, поднимающийся вверх, подхватывал и развевал ветер, как трещали и складывались стропила и, наконец, как горящая крыша обрушивалась внутрь.

Древняя старуха, все так же опираясь на плечо паренька, проклинала каждого из солдат, на которого падал ее взгляд. С совершенно бесстрастными лицами мать и дочь, стоя неподвижно, смотрели на гибель своего жилища. Кое-кому из солдат невзначай пришла в голову мысль, что, возможно, если обитатели дома не повернутся к нему спиной, уничтожение может быть обращено вспять.

Откуда-то появились и африканцы, работавшие на этой ферме. Они тоже в молчании наблюдали гибель дома и разорение фермы.

Девушка произнесла на неплохом английском:

– Что нам теперь делать?

– Вы должны были думать об этом раньше, – ответил, пожав плечами, капитан. – Нам известно, что ваш отец и братья наведывались сюда за припасами и использовали ферму как базу для рейдов, во время которых они резали телеграфные линии и разрушали железнодорожное полотно. Спрашивайте их, что вам теперь делать.

Столб черного дыма становился все выше. Там, вверху, его подхватывал легкий весенний ветерок и гнал грубыми клубами по ясному голубому небу.

Глава 17

Что же мог бы Дилан Эштон рассказать про себя, прикинула я. Осмелился ли он разрешить Люси и Элисон укрыться в его комнате над офисом, в котором работал?

Компания «Крукер и Ко», агенты по недвижимости, занимала престижное положение в центре города. Небольшая афиша, рекламировавшая спектакль «Анна из “Пяти городов”, все еще гордо держалась в углу оконного стекла. Рекламная листовка, прикрепленная к стеклу двери, извещала аккуратно выписанными печатными буквами, что «билеты в кассе театра», либо предлагала захватить с собой эту листовку.

Лысеющий джентльмен с идеально овальной головой сидел за солидно выглядевшим письменным столом, углубясь в изучение какого-то гроссбуха. Щуплый Дилан с прилизанными волосами вышел из задней комнаты офиса, держа в руках папку. С самым сосредоточенным видом он занял место за другим, меньшего размера, столом, на котором стояла пишущая машинка с заправленным листом бумаги. Раскрыв папку, он всмотрелся в подшитые документы и начал печатать.

Я не отрывала взгляд от печатавшего клерка, надеясь привлечь его внимание. Мне отнюдь не улыбалась мысль торчать здесь до тех пор, пока он или его босс решат выйти из офиса, чтобы пообедать. К тому же мистер Крукер, судя по виду, вполне был готов удовлетвориться бутербродом, приготовленным женой.

Дилан как-то упомянул, что живет над помещением офиса, так что он, может, вообще не собирался выходить из здания.

Мистер Крукер поднял голову. Я постаралась принять вид женщины, недовольной своим нынешним местом жительства, и принялась подробно изучать выставленную в окне информацию. Если Дилан и почувствовал мой пристальный взгляд, он вполне мог и не отреагировать на него. Как раз в тот момент, когда я уже решила, что нужно что-то предпринять, зазвонил телефон.

Мистер Крукер поднял телефонную трубку и начал оживленно с кем-то разговаривать. Я вошла в офис и приблизилась к Дилану с его стрекочущей машинкой. Он перестал печатать и взглянул на меня.

Я тепло ему улыбнулась:

– Сделайте вид, что вы помогаете мне с информацией, выставленной в окне, и выйдите из офиса.

Он прищурился, узнав меня.

– О, миссис Шеклтон. Как приятно вас видеть.

Бедный парень. Я почувствовала себя довольно неуютно, поскольку мне требовалась он него лишь информация, и я не рассчитывала помочь ему скоротать рабочее время или вознаградить мистера Крукера за рекламу спектакля, став одним из его клиентов.

– Информация о недвижимости снаружи, миссис Шеклтон?

Жесткие нотки в моем голосе мгновенно произвели впечатление на Дилана. На какой-то миг мне показалось, что он откажется. Но он тут же передумал:

– Разумеется, мадам.

Дилан вышел вслед за мной на улицу, повернувшись спиной к мистеру Крукеру. Тот непроизвольно облизнул нижнюю губу. Лицо Дилана было бледным, около правого уха было заметно раздражение. Россыпь алых пятен могла быть проявлением какой-то кожной болезни, время от времени обострявшейся. Он порезался во время бритья и заклеил пластырем ранку на подбородке. Что-то в его облике пробуждало сочувствие. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы разговаривать с ним с той же жесткостью в голосе.

– Капитан Уолфендейл весьма обеспокоен исчезновением его внучки. Думаю, вы могли бы помочь ему.

– Люси? – переспросил Дилан. Алые пятна на его щеках слегка потемнели. – Откуда мне знать?

Отсутствие какого-либо беспокойства в голосе и выдало его.

– Где она?

– Понятия не имею.

– Люси исчезла, Дилан, и то же произошло с Элисон. Прошлым вечером вы были с ними. Где они?

Дилан коснулся одного из алых пятен на щеке, словно пытаясь успокоить его.

– Говорю же вам, что не знаю.

Что ж, лгать он совершенно не умел.

– Куда они направились, когда вышли из театра?

Он оглянулся на своего шефа, который в этот момент как раз клал телефонную трубку на аппарат.

– Из-за вас я потеряю работу.

– Не потеряете. Меня тут интересует кое-какая недвижимость… только если вы не откажетесь помочь найти ваших подруг. Или вы поможете мне, или я обращаюсь в полицию.

На лице Дилана отразилось беспокойство.

– Люси уже исполнился двадцать один год. Полагаю, она может сама решать, что ей делать.

– Полиция весьма серьезно относится к шантажу. А вашему работодателю вряд ли нужен будет клерк, который содействует преступлению и покрывает его.

– Человек, который хочет получить свои собственные деньги, не совершает преступление.

Едва произнеся эти слова, Дилан сразу сообразил, что сказал слишком многое.

– Вы хотите помочь ей. Но после всего произошедшего лучшей помощью будет рассказать мне все, и как можно скорее.

По моим предположениям, Дилан уже слышал про убийство. Подобные новости недолго остаются тайной. Он снова взглянул в окно офиса, из которого мистер Крукер разглядывал нас с большим интересом.

– Я дал слово Люси.

– А Элисон вы давали слово?

– Они обе пошли в гости к Гиртсам.

– Говорите правду!

– Но это правда. Мадам Гиртс, Люси и Элисон все вместе отправились к ним домой.

– А вы?

Дилан с вызовом встретил мой взгляд.

– Мистер Гиртс проводил меня домой. Мы выпили, наверху в моей комнате. Это правда.

– Где живут Гиртсы?

– Точно не знаю. Но они держат свои классы в галерее.

Он снова бросил беспокойный взгляд на своего работодателя.

Чтобы дать ему возможность оправдаться, я предложила:

– Давайте вернемся в офис, Дилан. Вы можете сказать, что я искала особняк, чтобы арендовать его, и запишите мне несколько предложений.

Мистер Крукер тепло поздоровался со мной и подошел поближе, нависнув над столом Дилана, пока тот по указаниям шефа записывал для меня адреса. Покончив с этим, он протянул мне лист бумаги, который я, взяв за уголок, положила в свою сумку. Пожалуй, будет полезно обзавестись отпечатками пальцев Дилана Эштона.

Снова зазвонил телефон. Мистер Крукер повернулся, чтобы взять трубку, и, еще не подняв ее, спросил у меня:

– Вам будет угодно осмотреть какие-нибудь из этих домов?

– Благодарю вас, пока еще нет. Я начну с того, что взгляну на них снаружи.

Уже выходя из офиса, я услышала, как мистер Крукер говорит в микрофон трубки:

– Да, это ужасная новость, просто ошеломительная.

Значит, известие об убийстве уже разнеслось по городу.

Было одиннадцать часов дня. Мне требовалось решить, что же делать дальше. Все это заняло куда больше времени, чем я предполагала. С одной стороны, мне хотелось посоветовать капитану позвонить Гиртсам, а самой сесть на первый же поезд в Лидс. Но, с другой, теперь я была по-настоящему заинтригована и желала добраться до сути происходящего. Исчезнувшие люди интересовали меня куда больше, чем пропавшие драгоценности. Я могла бы отложить дела мистера Муни на некоторое время и даже провести еще одну ночь в Харрогейте. Ведь мистер Муни не ждал от меня вестей по его делу раньше начала следующей недели.

Взятые на дороге извозчики обычно несколько снижают свою таксу. Я махнула одному из проезжавших мимо кэбменов. Он остановил кэб рядом со мной, и я забралась в него.

– Куда угодно, мадам?

Не зная ни одного из местных отелей, я сказала первое, что пришло на ум:

– «Гранд-отель».

Пожалуй, это было неоправданно расточительно… Да ладно, валяй уж, произнес внутренний голос. Поживи вволю хоть немного. Это именно то, чего хотел бы Джеральд, и он оставил тебе достаточно средств, чтобы не скупердяйствовать.

В «Гранд-отеле» я сняла и оплатила комнату и заказала телефонный звонок. Я прикинула, что моя экономка к этому часу уже справилась с основными хозяйскими делами и сейчас наверняка отдыхает, сидя в кресле с чашкой чая и газетой в руках. Ожидая в вестибюле отеля, когда оператор соединит нас, я представила Мэриэл. Она вскоре должна была появиться в ресторане именно этого отеля, чтобы насладиться обедом вместе со своим импресарио, несмотря на исчезновение своей ведущей актрисы. Неужели она и в самом деле даже не подозревает, что происходит вокруг? Или она может наслаждаться предшествующим обеду аперитивом именно в этот момент? Мне очень захотелось подстеречь ее и потребовать, чтобы она немедленно отправилась на поиски Люси Уолфендейл.

Швейцар подозвал меня к приемной стойке.

– Ваш звонок, – произнесла телефонистка так, словно на ее нос была надета прищепка для белья.

– Здравствуйте, миссис Сагден.

– О, миссис Шеклтон. У вас все в порядке?

– Все в полном порядке. Я остановилась здесь в «Гранд-отеле». Задержусь на какое-то время. Стыдно побывать здесь и не попробовать местной минеральной воды.

– Звучит чудесно. Надеюсь, она вам понравится. Я должна сказать об этом вашей маме?

Я сдержала готовый вырваться стон.

– Мы с ней не договаривались встретиться в субботу-воскресенье.

– Она вам звонила.

– Я хочу попросить вас передать мое сообщение мистеру Сайксу.

Я подумала, далеко ли ему удалось продвинуться в расследовании об украденных в ломбарде предметах, и почувствовала укол совести, поскольку собиралась сейчас навесить на него совершенно не относившиеся к этому расследованию вопросы.

В трубке послышались скребущие звуки – это миссис Сагден достала бумагу и карандаш.

– Да? Я готова записать ваше сообщение.

– Пожалуйста, попросите его переслать мне мой набор как почтовую бандероль с первым же послеобеденным поездом завтра. Я встречу этот поезд и заберу пакет.

В ее молчании я услышала только скрип карандаша по бумаге.

– Но вы же сказали… – начала было она, но потом, видимо, решила не говорить о своих сомнениях в том, что я остаюсь в Харрогейте просто для отдыха и развлечений.

«Набор» – это наше условное обозначение комплекта приспособлений и материалов для снятия отпечатков пальцев. Мне пришло в голову, что, если Люси и Элисон помогал кто-то еще, то скорее всего это был Дилан, неумелый лжец, чья кожа мгновенно вспыхивала багрянцем, выдавая его вину и боязнь. Отпечатки его пальцев на листе бумаги с адресами, который он дал мне, могли бы подтвердить мои подозрения или развеять их.

Но я полагала, что Дилан сказал мне правду, когда поведал, что Люси и Элисон отправились в дом Гиртсов.

Мой звонок миссис Сагден был своего рода страховкой, навеянной суеверной мыслью о том, что если бы у меня был при себе такой комплект, его не пришлось бы использовать. При самой малости везения один-единственный визит к месье и мадам Гиртс мог бы разрешить эту тайну. Отдав свой собственный экземпляр театральной программки инспектору Чарльзу, я приняла меры предосторожности и позаимствовала точно такой же у Люси. Я открыла ее на том развороте, где красовалась реклама танцевальной школы Гиртсов:

Господин и госпожа Лой Гиртс

Школа танцев

Бальные танцы, балет, степ

Классы и индивидуальное обучение

(Профессиональные партнеры)

Здание Галереи, 7, Хай Харрогейт

Телефон 312

Глава 18

Время тянулось страшно медленно. Поднявшись на площадку с парапетом, Люси проделала несколько гимнастических упражнений, а потом снова спустилась в помещение под площадкой. Дневной свет сочился сквозь узкую щель окна. На подоконник спикировал черный дрозд. Склонив набок голову, словно демонстрируя свой ярко-желтый клюв, он уставился на Люси. Она всмотрелась в оплетенные паутиной балки потолка и в углы потолочного перекрытия и насчитала четыре птичьих гнезда. Три располагались на балках, а одно – между балкой и стеной.

Пол комнаты после проведенной на нем ночи казался куда более жестким (Люси спала прямо в одежде). Кожа лица стала горячей и сухой. Она покопалась в своей сумке из ковровой ткани и вытащила зеркальце. Держа его в руках, она провела пальцами по волосам, укладывая выбившиеся пряди. Приведя себя в порядок, Люси улыбнулась отражению. Никто и никогда не заподозрил бы, что она может замыслить нечто коварное или закулисное. Она потупила взор, изобразив скромное ангельское выражение.

– Ну, ты и притвора, – вслух произнесла она. – Вы же просто чудовище, Люси Уолфендейл.

Который же сейчас час?

Она взглянула на свои часы. Одиннадцать утра. Вся романтика пребывания в башне как-то незаметно улетучилась. Это место оказалось сырым, вонючим и совершенно неудобным. Только мысль о ее блестящем будущем могла вдохновить ее продержаться здесь еще две ночи. Целых две ночи! «Я, наверно, сошла с ума. Должен же был существовать какой-то другой путь. Мне не стоило бросаться с головой в эту авантюру в ту самую минуту, как только упал занавес спектакля «Анна из “Пяти городов”». Но раз уж я пришла к решению, то самое лучшее, что можно сделать – это воплотить его в жизнь». Люси с прежней силой манила перспектива обучения в Королевской академии театрального искусства. А сейчас к ее дедушке уже должно было прийти письмо, требующее выкупа за ее освобождение.

Если дед поверит в то, что она похищена, то все будет выглядеть естественно. Даже если ее план и даст в чем-то сбой, Люси будет выглядеть соответственно, растрепанная и немытая. Сыграть свое бедственное положение окажется нетрудно. Но если план пойдет наперекосяк, это станет не просто бедствием для нее – она будет исполнена ярости, расстройства, разочарования и готовности убить всех посвященных.

Дедушка получит ее письмо с требованием выкупа с первой же сегодняшней утренней почтой, сразу после семи часов утра. Возможно, к нему пришло и второе письмо. Колёса ее судьбы уже пришли в движение. Скоро они закрутятся и увезут ее далеко отсюда…

Люси зевнула, потянулась и медленно повернулась. Надев туфли, чтобы не пораниться о рассохшиеся древние половицы, она встала. Потом встряхнула одеяла, аккуратно сложила их и положила стопкой на подстилку. Если этой комнате предстоит стать ее домом на два дня, она должна как можно лучше освоиться здесь.

Сидя на сложенных одеялах, Люси допила воду из принесенной бутылки. Возможно, попозже она рискнет выйти к реке, чтобы наполнить ее. Из жестянки, которую тоже принесла с собой, она достала последние ломтики хлеба и сыра и съела их. Этого должно было хватить до тех пор, пока Дилан не принесет новую порцию еды. Пока он еще не появлялся – он ведь работает в субботу.

Мысль о работе напомнила Люси о другом всегда раздражавшем ее убеждении дедушки. Он не допускал и мысли о том, что девушки и молодые женщины ее положения в обществе могли бы работать. И не имело никакого смысла приводить в пример Элисон, работавшую в адвокатской конторе. Дед был убежден в том, что Люси должна выйти замуж, остепениться, и время это не за горами.

Стук в дверь башни отвлек ее от размышлений. От волнения сердце забилось быстрее. Люси была уверена, что в ближайшее время сюда никто не придет. На несколько секунд у нее даже прервалось дыхание. Затем она поспешила подняться на верхнюю площадку башни, перегнулась через парапет и взглянула вниз. Дилан. Он отступил на пару шагов и помахал ей рукой:

– Впусти меня!

Она бросила вниз ключ. Тот упал в глубокую траву. Люси смотрела, как Дилан рылся в траве, разыскивая ключ.

Через несколько мгновений он, с пустыми руками, уже поднимался по винтовой лестнице. Хорошо бы в его кармане нашлась плитка шоколада…

Войдя в ее комнату, он заговорил, захлебываясь словами:

– Я совсем ненадолго. Все поменялось, Люси. Кто-то расспрашивает про тебя.

– Кто?

– Та женщина, которая дружна с Мэриэл.

– Миссис Шеклтон?

– Да, она самая.

– Ладно, и что из этого? Пусть спрашивает.

– Она знает.

– Что именно?

– Она знает, что я помогал тебе.

– Дилан, ты не…

– Нет. Но я уверен в этом. Она выразилась вполне определенно. Твой дедушка, видно, подрядил ее заняться тобой.

У Люси расширились глаза. Она думала только о полиции и о том, что дед никогда не обратится к властям из-за угрозы в записках. А теперь такие дела…

– Как он посмел пустить кого-то искать меня? Это ведь может быть опасно. Он же знает, что я в руках ужасных… ну, не знаю, пусть кровожадных бандитов или кого-то еще…

– Послушай, миссис Шеклтон что-то обнаружила.

– О, Боже! – Люси прикрыла ладонью рот. – Если он был в моей комнате, то мог найти журнал, из которого я вырезала буквы для записки… Но он же никогда не заходит в мою комнату.

– Думаю, сегодня было несколько по-другому.

Люси топнула ногой:

– Черта с два! Все равно я не сдамся. – Она тяжело опустилась на сложенные на полу одеяла. – Ты принес что-нибудь поесть?

Дилан развел руками и смущенно произнес:

– Прости меня. Я ничего не принес. Побежал сюда, как только сумел вырваться, и не могу быть здесь долго. – Он обвел взглядом помещение в башне. – Наверно, я был не в себе, когда согласился. Ты не должна была проводить ночь здесь! Сюда мог вломиться какой-нибудь бродяга. Могло произойти все, что угодно. Теперь давай вернемся вместе, у меня здесь велосипед!

– Нет!

В этот момент до них донесся отдаленный звон церковных колоколов. Полдень.

– Пойдем домой. Скажешь, что тебе удалось убежать. Придумай что-нибудь, или скажи, что это был просто розыгрыш.

Люси достала свои часы на брелке и внимательно посмотрела на циферблат, сверяя время с боем курантов.

– Ты сошел с ума? Я должна получить свое наследство в день совершеннолетия, как и Анна в пьесе. Дедушка не хочет отдавать его мне, поскольку знает, что я тут же уеду, но я добьюсь своего.

Дилан поежился.

– Здесь так холодно и сыро. А снаружи чудная погода, тепло.

– Мне не нужен прогноз погоды. – Люси похлопала по одеялам рядом с собой. – Сядь рядом со мной, Дилан.

– Не могу.

– Почему?

– Потому что мне надо вернуться на работу, и еще потому, что если я присяду рядом с тобой, ты сумеешь меня уговорить. Ты сможешь убедить меня помочь тебе, при том, что я знаю: это все бесполезно.

– Во всяком случае, дедушка не обратился в полицию. Он и миссис Шеклтон знают лишь то, что эти журналы мог положить под мою кровать кто-то другой. К тому же, возможно, они их и не находили, а миссис Шеклтон просто по наитию пришла поговорить с тобой.

Дилан опустился коленями на подстилку, глядя на Люси.

– Давай уйдем отсюда! Позволь мне увезти тебя домой. Я видел здесь неподалеку цыган. А они наверняка придут в эту башню. Хотя бы для того, чтобы разломать эти половицы на дрова для костра.

– Да и пусть. Я им только помогу. И я скорее уйду вместе с цыганами в их табор, чем сдамся и вернусь домой.

– Если с тобой что-то случится, это будет моя вина.

– Нет. Я все равно сделала бы это – с твоей помощью или без нее. Всего только сорок восемь часов, и я стану свободна, как птица. Миссис Шеклтон должна быть на моей стороне. Она всю жизнь делает то, что хочет. Почему я не могу жить так же?

– Я поспешил сюда, как только смог вырваться. Теперь мне надо уходить. Люси, откажись от этой затеи, пожалуйста!

– Никогда.

Дилан опустил голову.

– О, Боже, что я наделал? И это ведь моя ошибка – зачем только я показал тебе эту башню!

– Не будь дурачком, Дилан. Лучше принеси мне фляжку чая и бутерброд с сыром, или джемом, или с чем угодно.

Дилан, все так же стоя на коленях, сел на пятки. Он бросил взгляд сквозь узкое окно.

– Есть еще кое-что, о чем я не рассказал тебе.

Люси ждала продолжения, начиная терять терпение. Дилан казался идеальным помощником в этом деле. Теперь же она начинала думать, что лучше всего ей было бы проделать все задуманное одной.

Дилан произнес:

– Ты хотела избавиться от мистера Милнера, не так ли?

– Не спрашивай меня об этом снова и снова, как другие. Уже слишком поздно.

Дилан судорожно сглотнул.

– Больше можешь не беспокоиться о мистере Милнере.

Глаза Люси расширились.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мистер Милнер мертв.

– Не слишком умно. Если ты говоришь это затем, чтобы я сдалась… Я лучше о тебе думала.

– Это правда!

– Как он умер? Когда?

– Вчера вечером, после театра. Его нашли мертвым у входа в магазин. Об этом уже знает весь город.

– Как он умер?

– Ужасно.

Люси подождала несколько секунд, но он колебался, не смея рассказывать подробности.

– Так как же?

– Кто-то говорит о пистолете, кто-то о ноже. Полиция сейчас всех опрашивает. Думаю, они захотят поговорить с тобой и твоим дедом, так что лучше бы тебе выбираться отсюда.

Люси ощутила, как в душе у нее что-то изменилось, появилась бодрость от того, что должно произойти.

– Я ничуть не жалею, что он мертв. Единственное, о чем я по-настоящему сожалею, – это то, что если у дедушки и в самом деле нет денег для моего выкупа, он мог бы взять взаймы у Милнера. А теперь он не сможет этого сделать.

Дилан потрясенно на нее взглянул. В ту же секунду выражение ее собственного лица смягчилось, Люси протянула руку и погладила его по щеке.

– Бедный Дилан. Теперь ты знаешь, что я собой на самом деле представляю. И только тебе решать, стоит ли и дальше помогать мне. Но я останусь здесь до утра понедельника, а потом пойду и заберу свой выкуп, если он будет. Если его не будет, не знаю, что стану делать. Но как бы дело не повернулось, я отсюда уеду.

Дилан медленно поднялся на ноги. Он шел, тяжело ступая по неровной лестнице, будто надеясь на то, что мир прогнется под его ногами.

Люси следовала за ним.

Не говоря ни слова, не попрощавшись, он вышел из башни.

Люси, тоже молча, закрыла за ним дверь и заперла на ключ.

Он ушел, не пообещав ей принести еды. Ну, уж она ему покажет! Она покажет им всем. Люси не нужен никто, ни один человек. Попозже она сможет выйти на луг. Там, среди травы, есть клевер, она сможет собрать его головки и съесть их. Среди кустов живой изгороди есть ежевика, а не так уж далеко протекает ручей.

Люси была зла на Дилана за то, что он был готов сдать ее. У нее разболелась голова, и кроме того, она чувствовала, что ей надо справить малую нужду.

Люси спустила трусики и присела на корточки над дырой в сломанной половице. И тут случилась беда. Ключ от наружной двери выскользнул из ее рук и упал куда-то далеко вниз, на земляной пол. Люси быстро натянула трусики и посмотрела вниз, пытаясь разглядеть ключ. Но внизу ничего не было видно – только земля, усеянная многолетним слоем обломков, соломы, полусгнивших листьев и мышиным пометом.

Она поспешила по лестнице наверх, миновала один ярус, второй и, наконец, выбралась на площадку башни, обнесенную зубчатым парапетом. Выходя на нее, она оступилась, попыталась сохранить равновесие и подвернула ногу в голеностопном суставе. Ее крик отразился от толстых камней парапета.

– Моя нога, Дилан! – крикнула она. – Вернись назад!

Она прекрасно понимала, что он ее уже не услышит. Он, должно быть, изо всех сил нажимает на педали велосипеда, возвращаясь в Харрогейт.

Опираясь руками о холодный камень парапета, Люси кое-как выпрямилась на одной ноге, страстно желая, чтобы все это было только испытанием, как в волшебных сказках, что где-то найдется выход, и она сможет им воспользоваться.

Если бы она была Рапунцель, то могла бы спустить до земли свои длинные волосы. Но Люси носила короткую стрижку. Да и кто мог бы спуститься вниз по своим собственным волосам? Эта мысль заставила ее улыбнуться. Ничего, Дилан должен вернуться назад.

Дилан с трудом взобрался на свой велосипед. Он чувствовал себя слишком тяжелым для него. Налившиеся свинцом ноги едва могли нажимать на педали. Он корил себя за глупость, с которой взялся помогать Люси, – совершенным идиотизмом было сопровождать ее в башню в тот, самый первый раз. Дорога, на которую он свернул с луговой тропинки, шла под уклон. Встречный грузовик ехал с большой скоростью, причем двигался он по той же полосе дороги, по которой ехал и Дилан. Водитель не увидел внезапно появившегося перед ним велосипедиста. Когда Дилан попытался вывернуть свой велосипед на поросшую травой обочину, то встретился взглядом с глазами водителя грузовика за долю секунды до столкновения. Я невидим. Я уже мертв.

Глава 19

Я поднялась по лестнице в мансардное помещение галереи, где помещалась школа танцев Гиртсов. Вполне приличный пианист играл мелодию, под которую и я танцевала много лет тому назад. Как же она называлась? Когда я наконец вспомнила ее название, музыка резко оборвалась.

Месье Гиртс оставил все попытки разговаривать подобно обывателю Поттериса, роль которого он играл в пьесе «Анна из “Пяти городов”». Остановившись в дверях, я вслушивалась в его речь.

– Скользите гладко на пальцах ног! Дайте музыке нести вас! В фокстроте сначала идет медленный проход, один шаг на два такта, раз, два! Смотрите на меня! Теперь идете рысью, копируете аллюр лошади, один такт – один шаг. И по новой! Раз-два-раз, раз-два-раз! Улыбайтесь! Рысью, как счастливая лошадь!

Я немного приоткрыла дверь. Дюжина молодых пар, юношей и девушек в возрасте от тринадцати до шестнадцати лет, стояли в комнате, глядя на месье Гиртса, и один подросток изо всех сил старался не хихикать. Стройная молодая помощница преподавателя танцев стояла рядом с ним, ободряюще улыбаясь ближайшим к ней парам. В углу у окна, выпрямившись за пианино, сидел седой пианист, терпеливо ожидая знака помощницы, чтобы снова заиграть мелодию.

Месье Гиртс три раза стукнул своим жезлом в пол. Комната снова заполнилась музыкой. Счастливые молодые лошадки опять начали свой фокстрот. Теперь я вспомнила название мелодии. «Фокстрот Убийство».

Месье Гиртс глубоко вздохнул и тут заметил меня.

– Могу я поговорить с вами, месье Гиртс?

Он сделал рукой знак своей молодой помощнице продолжать занятие и отошел со мной в выгородку под окном в крыше.

– Извините, что беспокою вас во время уроков. Я разыскиваю Люси Уолфендейл. И подумала, что она, может, помогает вам сегодня на занятиях.

Такое объяснение пришло мне на ум секунду назад. Но одного лишь упоминания имени Люси оказалось вполне достаточно. Найдя Люси, я отыскала бы и Элисон.

Его лицо просияло при упоминании Люси.

– Да, порой она помогает мне вести класс. Она прекрасный танцор и умеет найти язык с молодежью. Их просто завораживают ее слова.

– Могу себе представить.

Месье Гиртс казался таким милым человеком. А ведь в своих показаниях инспектору Чарльзу я представила его как одного из возможных подозреваемых – как мужа-ревнивца.

– Вы занимаетесь преподаванием танцев с тех самых пор, как приехали в эту страну, месье Гиртс?

– Когда мы оказались здесь, как беженцы из Бельгии, мы жили в комнатке, которую нам выделили власти. Но человеку же надо чем-то заниматься. – Он улыбнулся, вспомнив былое. – Мы помогали в лазарете, занимались ранеными и больными солдатами. Один из офицеров организовал конкурс двойников Чарли Чаплина. Именно тогда я стал понимать английское чувство юмора. Кое-кто из солдат и в самом деле походил на Чарли Чаплина, но они не умели двигаться, как он. И я показал им, как они должны двигаться подобно Чарли Чаплину.

Он покрутил в воздухе своей тросточкой и сделал несколько шагов, имитируя походку Чарли Чаплина, по выгородке в мезонине, а потом обратно, по направлению к танц-классу. Еще пара секунд – и он бы исчез в своей стране фокстрота.

– Люси пришла к вам домой после спектакля и вечеринки прошлым вечером.

Он энергично покачал головой:

– Нет, нет, нет.

Одного «нет» было бы вполне достаточно.

Не было никакой возможности представить эту ситуацию как можно тактичнее.

– Ее и Элисон заметили около вашего дома, а потом их больше никто не видел.

Месье Гиртс напрягся, на его скулах заиграли желваки.

– И кто же это утверждает?

– Мне еще предстоит побеседовать с ними. Но если вы расскажете мне всю правду, это поможет сэкономить время и хлопоты.

– Люси не была в нашем доме.

Мы довольно долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова.

– Месье Гиртс, думаю, вам не нужны новые проблемы, кроме тех, что вы уже имеете.

– Что вы имеете в виду?

Инспектор Чарльз просил меня не распространяться о найденном теле, но я была уверена: Гиртс уже знал об убийстве Милнера, точно так же, как об этом знал и мистер Крукер.

Взгляд широко раскрытых глаз месье Гиртса был искренен и наивен, словно вовсе не ему жертва преступления совсем недавно наставила рога.

– Две девушки пропадают в ночь убийства мистера Милнера.

Он побледнел.

– Но полиция же не думает… Не Люси же…

– Я не знаю, что думает полиция. У меня уже взяли показания, и я думаю, что возьмут и у вас. Полиция также хочет опросить Люси и Элисон. Я думаю, вы знаете, где они находятся. Не лучше ли вам будет сказать это мне, а не инспектору Скотленд-Ярда?

Месье Гиртс сунул руки в карман, чтобы я не заметила, как они дрожат.

– Возвращайтесь к своим ученикам, если вы предпочитаете разговаривать с полицией о Люси и Элисон.

Я начала поворачиваться к выходу, давая ему шанс остановить меня. Он приблизился ко мне все тем же танцевальным шагом на два такта.

– Куда вы сейчас пойдете? Если Люси пропала, мне это тоже не все равно.

– А как вы думаете, куда я направлюсь?

Месье Гиртс облизнул пересохшие губы. Потом пригладил усы, будто кто-то сказал ему, что к ним прилипли крошки пищи.

– Погодите. Весь город уже говорит о мистере Милнере. Я знаю полицию. Они сложат два и два и решат, что дело в шляпе.

Я, не двигаясь, ждала продолжения.

На его лбу выступили капли пота.

– Я ничего не имею против мистера Милнера. Он настоял на том, чтобы реклама нашей школы в программке спектакля была напечатана за его счет.

– Я беспокоюсь только о том, чтобы найти Люси и Элисон.

Он покачал головой:

– Люси? Я ничего не знаю про нее. Что до Элисон, то вам нужно поговорить с моей женой.

– Обязательно поговорю. Будьте добры, подскажите адрес, месье Гиртс? – С этими словами я достала свой блокнот.

Словно собираясь с духом, он несколько мгновений смотрел на свои ноги, а потом назвал адрес.

– Благодарю вас.

Его длинные тонкие пальцы прикоснулись к моему запястью.

– Видите ли… она еще не выходила из дому сегодня… моя жена, так что… она еще не знает о смерти мистера Милнера.

В комнате за нашими спинами тапер перестал наигрывать танцевальную мелодию. С первого этажа до нас донесся приглушенный детский плач. Просил ли месье Гиртс сказать его жене про смерть Милнера, или, наоборот, не говорить об этом? Похоже, он сам не знал, что предпочесть.

– Мои ученики, – произнес он, поворачиваясь спиной ко мне.

Осторожно ступая и внимательно глядя себе под ноги, я спустилась по кованой винтовой лестнице на первый этаж.

Как бы я хотела ничего не знать о мистере Милнере и мадам Гиртс. Как бы я хотела не чувствовать себя обязанной рассказать инспектору, что месье Гиртс почти наверняка видел их вместе в гардеробной.

– Доброе утро, миссис Шеклтон.

Это приветствие вывело меня из задумчивости. Со мной поздоровался инспектор Чарльз, словно я своими размышлениями его материализовала.

– Только не говорите, что вы справлялись о том, как бы записаться в школу танцев.

Я послала ему улыбку, которая, надеюсь, выглядела вполне любезной.

– Да я вроде и так уже неплохо танцую.

Он приподнял шляпу:

– Совершенно в этом уверен.

С этими словами он стал подниматься по винтовой лестнице.

Встреча с инспектором Чарльзом в галерее, поднимающимся для разговора с месье Гиртсом, расстроила меня. Месье Гиртс может вспомнить о встрече со мной прошлым вечером в коридоре театра, когда он заглядывал в гардеробную в поисках своей жены. Он вполне мог сообразить, что одна из двух женщин предали его: его собственная жена или я. «Выбрось это из головы, – сказала я себе. – Делом об убийстве занимается Скотленд-Ярд, а не ты». Кроме того, я была уверена, что инспектор Чарльз меня не выдаст. К тому же, если уж я узнала про связь между Лоуренсом Милнером и мадам Гиртс, то об этом наверняка знали и все остальные.

Глава 20

Это была улица совершенно одинаковых, расположенных уступами домов, проходившая недалеко от железнодорожного вокзала. Стоя у парадной двери, я слышала трель звонка, раздававшегося внутри дома Гиртсов. На звонок из дома никто не вышел. Обойдя дом, я подошла к его задней двери. В безукоризненно выметенном дворе стояли глиняные горшки с росшими в них мятой, зеленым луком, петрушкой и тимьяном. Я постучала в заднюю дверь.

На подоконнике росла герань с высоким стеблем, несколько ее лепестков упали на чисто вымытый подоконник. Оконные ставни были прикрыты. Сквозь небольшую щель между ставнями я смогла разглядеть уютную кухню с квадратным столом и стульями с плетеными спинками. На столе стояли чашка с блюдцем и кофейник.

Я опять постучала в дверь.

Снова не получив никакого ответа, я отступила во двор и, повернувшись, бросила взгляд на окно спальни. Показалось, или там и вправду шевельнулась занавеска?

Постучав в дверь еще раз, я принялась копаться в своей сумочке, разыскивая там кое-что себе в помощь. Такая штука нашлась. В начале этого лета, когда я занималась делом Брейтуэйт, Гектор, жених Табиты Брейтуэйт, подарил мне на память свой старый скаутский нож. Открыв одно из его лезвий, я просунула его под удерживающий подъемную раму окна крючок и откинула его. После этого рама легко поднялась. Я осторожно сдвинула на подоконнике горшки с геранью и забралась внутрь дома.

В кухне пахло свежезаваренным кофе, кремом для обуви и дрожжами, как будто совсем недавно поставили бродить тесто. Из-за двери, ведущей из кухни, внезапно раздался глухой удар и вскрик. Задев длинную связку чесночных головок, свисавшую рядом с сушилкой для белья, я быстро пересекла небольшую кухоньку, пнув по дороге жестяную ванночку, вода в которой была еще достаточно горяча, поскольку над ней поднимался пар.

У подножия лестницы лежала молодая женщина, согнувшись от боли, обхватив себя руками и издавая стоны.

Я склонилась над ней.

Она взглянула на меня полными слез глазами, ее круглое лицо было обильно покрыто потом и искажено болью. Женщина была босой. Единственное ее одеяние – ночная сорочка – промокла насквозь. Длинные черные волосы падали прядями на ее лоб и щеки.

Несколько секунд я смотрела на нее, не узнавая, возможно потому, что ожидала увидеть здесь Люси или мадам Гиртс. Из глаз лежавшей хлынули слезы, а стоны превратились в рыдания.

– Элисон! Что случилось? Дай я тебе помогу. Ты сможешь встать?

– Думаю, сможет.

Услышав этот голос, я взглянула наверх.

На верхней площадке лестницы спокойно стояла, напоминая статую, мадам Гиртс, одетая в косо обрезанную голубую юбку из льна и белую блузку, с безукоризненно уложенной прической на голове.

– Бедное дитя, – произнесла она, своим выработанным долгой привычкой шагом медленно скользя по ступеням лестницы вниз. – Она упала.

Когда я помогла Элисон подняться на ноги, ее рыдания превратились во всхлипывания.

– Ты упала? – спросила я.

Ответ прозвучал неразборчиво: то ли «ох», то ли «нет».

Мадам Гиртс выпрямилась во весь свой рост, составлявший четыре фута и одиннадцать дюймов[50]. Она стояла на три ступени лестницы выше нас, что давало ей возможность смотреть на нас сверху вниз.

– Конечно, она упала. Или вы хотите сказать, что я столкнула ее?

Мадам Гиртс подошла поближе к Элисон. Теперь мы все трое стояли тесной группой у подножия лестницы, почти не имея возможности пошевелиться.

Мадам Гиртс попыталась было увести Элисон вверх по лестнице.

– Не говори. Тебе надо прилечь.

– Но мне больно, больно.

– Что у тебя болит? – спросила мадам Гиртс.

– Ради всего святого, мадам! – сказала я. – Да у нее болит все тело. Она только что пересчитала им двенадцать ступеней лестницы.

– Пятнадцать ступенек, – всхлипнула Элисон.

– Тогда поднимайся вверх на эти пятнадцать ступенек, – распорядилась мадам Гиртс.

Не обращая внимания на ее слова, я помогла Элисон войти в комнату первого этажа, которая было одновременно кухней и гостиной. Своими босыми ногами Элисон ступила в расплесканную мной воду из жестяной ванны.

Мадам Гиртс следовала за нами.

– Кто впустил вас в дом, миссис Шеклтон?

– Я сама.

– Но…

– Вы должны были слышать, как я стучала во все двери.

Я подвела Элисон к виндзоровскому креслу у печки.

– Значит, теперь дом англичанина не его крепость. А что, есть закон открывать дверь после стука в нее?

– Есть закон, не позволяющий сталкивать девушку с лестницы.

– Сталкивать ее? Сталкивать ее?

– Она… она… – сдавленно пробормотала Элисон сквозь всхлипы, – она не… я упала. Я поскользнулась на лестнице и упала… она не толкала…

Мадам Гиртс прошествовала мимо меня и повернулась к Элисон.

– Тебе лучше прилечь, Элисон.

Я встала между мадам Гиртс и девушкой.

– По всем признакам, я не думаю, что вы можете указывать, что лучше для Элисон.

Мадам Гиртс вздернула подбородок.

– Ах, вот как? И на что же вы намекаете?

– Горячая ванна. «Падение» Элисон с лестницы. Сильный запах пивных дрожжей, но нигде не видно теста. Что вы покупали в Лидсе вчера вечером? Воронец[51]? Скользкий вяз? Болотную мяту[52]? Или что другое «для восстановления женского цикла»? Вы держали вашу поездку в тайне от вашего мужа…

– Вы не правы.

– … потому что он спросил бы вас, что вам там надо. Он связал бы поездку с пребыванием Элисон в вашем доме и с вашим отсутствием сегодня в танцевальной школе.

Мадам Гиртс побледнела.

– Вы ничего не знаете.

– Наоборот. Я знаю вполне достаточно. Во время войны я служила в Добровольческом медицинском корпусе. Среди солдат были не только раненые.

– Элисон в трудном положении. Я только пыталась помочь.

– Замолчите, да замолчите же вы все! – Элисон рывком поднялась из кресла. – Я пойду лягу. Я хочу лечь.

Мой опыт советовал мне схватить ее в охапку и притащить домой, но она была не в состоянии для подобного.

Мадам Гиртс и я посмотрели друг на друга поверх склоненной головы Элисон. На некоторое время мы заключили нечто вроде перемирия, но я не хотела позволять ей сейчас распоряжаться.

– Заварите чаю покрепче, а я отведу Элисон наверх.

– Она сейчас нуждается вовсе не в чае, – бросила в ответ мадам, но было понятно, что это только для острастки, и она сделает все так, как я сказала.

– Крепкий чай, с сахаром для Элисон, для меня без сахара.

Я стала медленно подниматься по узкой лестнице, поддерживая Элисон. Она еле-еле переставляла ноги, словно надеялась никогда не добраться до верха лестницы. На верхней площадке левая дверь вела в супружескую спальню.

– Мне сюда, – слабо произнесла Элисон, поворачивая в небольшую выбеленную комнату с одной кроватью, умывальником, маленькой тумбочкой и креслом с прямой спинкой.

В комнате витали запахи фиалок, мяты и рвоты. Занавеска кремового шелка на окне была опущена, но лучи яркого солнца все равно пробивались сквозь нее и создавали в комнате какую-то нереальную атмосферу, напоминающую театральные декорации.

Я помогла Элисон улечься в постель.

– Давай я причешу тебя.

Она выглядела такой чистой и веселой, играя свою роль в спектакле накануне вечером. Теперь ее длинные волосы спадали в беспорядке прядями на лицо. Я подложила подушки ей под спину так, чтобы она могла полусидеть в кровати. Сначала я расчесала щеткой одну половину ее волос, потом другую и заплела их в косы. С косами, лежавшими на плечах, она выглядела совсем девочкой.

Положив щетку для волос обратно на умывальник, я спросила:

– Сколько тебе лет?

– Двадцать один год.

– Столько же и Люси.

– Я на два месяца старше Люси.

– Элисон, я знаю, что сейчас все представляется тебе ужасным, но, поверь, все утрясется. Постарайся не волноваться.

Элисон прижала руки к груди. Ее круглое лунообразное лицо побледнело и осунулось. Она казалась совершенно измотанной. Дышала она неровно, с трудом, но хотя бы перестала плакать. На тумбочке рядом с ее кроватью стояло блюдце с шоколадными конфетами и стакан с водой.

– Я должна быть в понедельник на работе, – с подвыванием запричитала она. – Что мне делать, если я буду так выглядеть?

Я осторожно протянула ей стакан воды.

– Выпей воды и успокойся. Через минуту принесут чай, и ты сразу почувствуешь себя лучше. Пока не думай о работе.

– Если я потеряю работу…

– Помолчи.

Элисон выпила воду из стакана и протянула его мне. Я осторожно взяла его двумя пальцами и положила в свою сумку. Если повезет, с него можно будет снять отпечатки пальцев, и тогда я узнаю, помогала ли она Люси составлять записку с требованием выкупа.

Я подтянула к ее кровати плетеное из ротанга[53] кресло и опустилась в него. Наступило молчание.

Через пару минут в комнате появилась мадам Гиртс с двумя чашками чая на подносе. Она поставила поднос на умывальник и подала нам по чашке. Элисон не пошевелилась, чтобы взять свою. Тогда мадам Гиртс поставила чашку на прикроватную тумбочку. Делая еще одну попытку навешать мне лапшу на уши, она сообщила:

– Элисон выпила вчера слишком много вишневого ликера вечером и осталась у нас ночевать.

Стало быть, она избрала такую линию защиты. Я сделала глоток чая, который оказался щедро сдобрен сахаром.

– Это твой чай, Элисон. Выпей его. Это будет гораздо лучше, чем вишневый ликер.

Ради Элисон я держалась спокойно, хотя на самом деле мне хотелось столкнуть мадам Гиртс с ее собственной лестницы.

Элисон принялась за свой чай. Я ждала, когда мадам Гиртс выйдет из комнаты, чтобы спокойно поговорить с Элисон. Но, перехватив пристальный взгляд мадам Гиртс, я вышла вместе с ней на площадку лестницы, закрыв дверь за нами обеими.

– Так что? – спросила хозяйка. – Она перебрала вишневого ликера. И упала с лестницы.

Когда я ничего не ответила на это, она завела меня в другую комнату, чтобы Элисон ничего не услышала из нашего разговора.

Не давая ей возможности выдумать новую ложь или попытаться оправдать свои действия, я сказала:

– Вы просили меня не говорить вашему мужу, что вы ездили на поезде в Лидс. Теперь я знаю причину этого. Вы были в какой-то аптеке и купили то, что вам было надо. Месье Гиртс может поверить вашей истории с вишневым ликером. Но не надоедайте с этим мне.

На этот раз мадам Гиртс, похоже, лишилась дара речи. Она заломила руки весьма драматическим жестом.

Но почему я так зла на нее? Успокойся, сказала я себе. Это просто не мое дело. Эта глупая женщина искренне верит в то, что поступает наилучшим образом.

– Вы знаете, что то, что вы сделали, считается в Англии преступлением? Это подходит под определение преступления против личности и подпадает под действие акта от 1861 года[54].

Мадам Гиртс перевела взгляд в окно, будто была способна улететь отсюда.

– Как лучше. Я только хотела сделать как лучше.

– Вам страшно повезло, что все это не сработало, – произнесла я с куда большей уверенностью, чем это чувствовала.

В конце концов, у Элисон все еще может случиться выкидыш. А я не была посвящена во все обстоятельства. В этот момент я подумала о матери Элисон, занятой подготовкой к благотворительной церковной ярмарке и недовольной тем обстоятельством, что часть выручки пойдет в пользу падших женщин. Не так-то просто было бы для Элисон признаться в своей беременности такой матери. И, конечно, в этом случае она потеряла бы работу в адвокатской конторе.

Мадам Гиртс сжала губы в тонкую ниточку.

– Молодой человек никогда на ней не женится. Я знаю это от его отца, который категорически против подобного союза, – он дал мне понять это вполне определенно.

Я сразу же поняла, что этим молодым человеком является Родни Милнер. Очевидно, Лоуренс Милнер вряд ли бы пришел в восторг от перспективы брака своего сына с дочерью вдовы, которой приходится зарабатывать себе на жизнь. Такой брак шел бы вразрез с его планами возвыситься в обществе Харрогейта.

Мои чувства по отношению к мадам Гиртс смягчились, но не более чем на мгновение. Я хотела сказать ей, что Милнер мертв, однако вспомнила запрет инспектора Чарльза. Вряд ли в этом был смысл сейчас, когда уже половина Харрогейта знает и судачит об этом убийстве. Но не мадам Гиртс.

– Думаю, вам лучше опорожнить ванну и вылить весь этот ваш «вишневый ликер»…

– Благодарю вас, – облегченно вздохнула она.

– … потому что вряд ли я буду вашим единственным сегодняшним посетителем.

Мадам Гиртс нахмурилась:

– Что вы имеете в виду?

– Просто сделайте, как я вам советую.

– Но вы никому не расскажете?

– Ради Элисон, но не ради вас. А сейчас, пожалуйста, расскажите мне, где находится Люси Уолфендейл? Она приходила сюда прошлым вечером вместе с Элисон.

– Да, она заходила, но побыла у нас совсем недолго.

– Кто еще был с ней?

– Родни и его друг, тот самый, что был с ними в баре. Я забыла его имя. Его отец содержит пивную, и порой молодые люди собираются там поиграть в карты, когда заведение закрыто.

– Они заходили к вам в дом?

– Нет. Они только проводили нас.

– А Люси оставалась с ними?

– Она зашла в дом буквально на пару минут. Быстро выпила рюмочку вишневого ликера, даже слишком быстро. Потом сказала, что хочет еще застать Родни и его друга и попросить их проводить ее домой.

Значит, мне придется обратиться к Родни Милнеру. И я отнюдь не приходила в восторг от подобной задачи.

Единственным человеком, которого не упомянула мадам Гиртс, был ее собственный муж. Мне это показалось несколько подозрительным.

– А месье Гиртс? – спросила я. – Разве он не провожал вас до дома?

– Он пришел попозже.

– Один?

– К чему все эти вопросы?

Разумеется, она была права. Отслеживать все передвижения месье Гиртса было задачей для инспектора Чарльза.

– Я не слишком люблю, когда меня просят передать ложь. Прошлым вечером Люси попросила меня сообщить кое-что ее дедушке. Капитан Уолфендейл был уверен, что Люси осталась у Элисон, точно так же, как мать Элисон полагала, что ее дочь у Люси.

Брови мадам Гиртс от удивления поползли на лоб.

– Она так сказала… Я не помню ее слова совершенно точно. Клянусь вам, я думала, что Люси отправилась домой.

– Если она не обнаружится в ближайшее время, полиция организует ее поиск.

Мадам Гиртс выглядела искренне ошеломленной. Она покачала головой:

– Да, я солгала вам насчет Элисон. Но сейчас я говорю правду. Если полиция придет ко мне… Лучше я вылью воду.

Не говоря больше ни слова, мадам Гиртс стала поспешно спускаться по лестнице вниз, чтобы навести в ванне порядок.

Когда я вернулась в небольшую побеленную комнату, кот уже перебрался на покрывало. Элисон поглаживала его по голове. Я внезапно почувствовала, что сказала ей правду: все действительно будет хорошо. Элисон не отводила взгляда от своих рук, гладящих кота. Ее глаза начали медленно наливаться слезами. Я протянула ей носовой платок. Она промокнула им глаза и вытерла нос.

– Может, ты хочешь, чтобы я отвезла тебя домой? Я могу вызвать кэб.

– Нет! Пожалуйста, не надо. Мама не должна увидеть меня в таком виде. Я побуду здесь еще некоторое время. Мама считает, что мы вместе с Люси у нее.

– Люси знает, почему ты здесь?

Элисон отрицательно покачала головой:

– Не совсем. Она думает, что у меня просто задержка. Сначала она сказала, что я просто пропустила свой срок, поскольку нервничала из-за спектакля. Обычно у нас с ней это происходит одновременно. Поэтому я знаю теперь, что пропустила уже два срока.

– Но она же твоя подруга. Неужели ты не могла ей довериться?

– Люси сказала, что я не могу быть беременной. Понимаете, это произошло только один раз. И она считала себя виноватой в том, что оставила нас двоих в одиночестве. А когда мы сообщили об этом Оливии, то есть мадам Гиртс, она знала, что надо сделать, чтобы у меня все наладилось. Мы думали, это просто какой-то сбой, – жалобно добавила Элисон и принялась поглаживать живот.

Я с трудом подавила желание погладить ее руку.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

– Но вы же никому не скажете, правда? Обещайте мне, что не скажете.

– Я никому ничего не скажу.

– Благодарю вас. – Элисон высморкалась в платок. – Мадам Гиртс хотела помочь. Она объяснила, что я могу быть беременной, а Родни не может жениться на мне в таком состоянии, чтобы не навлечь на себя позора.

– Родни говорил такое?

– Нет. Он ничего и не знает. Но дело обстоит именно так. Его отец… понимаете… у них ведь положение в обществе, которое они должны поддерживать, и мадам Гиртс объяснила мне это. Точно так же, как и я должна сознавать свое положение, равно как и моей мамы.

– Некоторые вещи более важны, чем кажутся. Не отказывайтесь от надежды. Если Родни любит тебя, вы поженитесь, и может, раньше, чем вы думаете. Верь мне.

Эти слова даже для меня собой прозвучали как предсказание цыганки, которой хорошо позолотили ручку.

Элисон с удивлением взглянули на меня.

– Разве я произносила имя Родни? Даже не собиралась делать это.

– Дети могут рождаться и недоношенными. А люди, если и могут судачить об этом, то скоро забывают и думать.

В ее взгляде промелькнул проблеск надежды. Лучше было бы не упоминать о том, что люди, безусловно, стали бы судачить, если бы Родни Милнер женился через пять минут после убийства своего отца.

– Не позволяй Оливии давать тебе никаких других снадобий. – Пошарив в комоде, я нашла там в аптечке немного гамамелиса и ваты. – Смажь этим свои царапины и ушибы. А если ты еще раз бросишься вниз с этой лестницы, я лично дам об этом объявление в рекламном приложении к местной газете.

– Но…

Ее пальцы судорожно комкали край покрывала.

– Никаких «но». Начинай смачивать им раны. И расскажи мне о Люси.

– Зачем? – Элисон казалась искренне удивленной этим требованием.

– Я до сих пор думала, что она оставалась здесь с тобой всю ночь. Где же она?

– Она зашла сюда вместе с нами, побыла несколько минут, а затем отправилась домой. – Глаза ее расширились от тревоги. – С ней что-то случилось?

– Нет, я уверена, что с ней ничего не случилось. Просто мне пришла в голову нелепая мысль.

Итак, Дилан ничего не знает. Месье Гиртс ничего не знает, а теперь оказывается, что и Элисон не в курсе. Моя уверенность в способности добыть любую информацию сильно пошатнулась. Что же я узнала? Я фотографировала Элисон и смотрела ее игру в роли Беатрис Саттон, даже не думая о том, что ее упитанность может быть не только проявлением пристрастия к шоколаду. Мне следовало бы выбраться отсюда еще до того, как я начала уверять бедную девочку, что кто-то должен непременно позаботиться о ее ребенке, даже если этот мерзавец – да, знаю, что нельзя плохо говорить о мертвых – и в самом деле хотел воспрепятствовать женитьбе сына. Я сомневалась, что Родни Милнер ничего не знал о положении Элисон. Но теперь не было времени для выяснения всего этого. Да и не мое это дело, если уж на то пошло.

«Ты здесь не для того, чтобы жалеть или судить людей, – напомнила я себе. – Думай о том, что тебе предстоит сделать, Кейт Шеклтон».

– Вы с Люси и мадам Гиртс пришли сюда вчера вечером одни, Элисон?

– Родни и его друг Джордж проводили нас до дверей. Люси зашла в дом, только чтобы составить мне компанию. Она сказала, что тут же оставит нас и догонит ребят.

– Тогда, вероятно, она именно это и сделала. Но если ее нет дома, ты можешь предположить, где еще она могла бы быть?

Элисон покачала головой:

– Даже не могу себе представить. Уж не у старых школьных подруг – тогда бы выяснилось, что я не была с ней этой ночью.

– Ладно, я тогда пойду. А ты не беспокойся. Все будет хорошо. И не волнуйся о Люси.

Нет лучшего способа заставить кого-то волноваться, чем сказать ему, что этого делать не надо. Поэтому мне пришлось солгать:

– Я, видимо, зашла не с того конца. Люси, скорее всего, уже у себя дома.

Мадам Гиртс сидела у кухонного стола. В большой пепельнице лежало несколько дюжин жемчужин. Она нанизывала ожерелье. И ничего не выражающим голосом произнесла:

– Как бы я хотела не иметь ничего общего со всем этим.

– Тогда зачем вы в это ввязались?

– Думала, что так будет лучше.

– Родни Милнеру это не должно сойти с рук. Элисон прекрасная девушка из уважаемой семьи. И это будет вполне достойный брачный союз.

Жемчужина выскользнула из ее пальцев и покатилась по полу. Мадам Гиртс склонилась и принялась искать ее на ощупь. Я ждала. Наконец она выпрямилась и положила найденную жемчужину вместе с другими в пепельницу.

– Лоуренс полагает… – начала было она и тут же замолчала.

– Так что же думает мистер Милнер? – уточнила я.

– Он прекрасный человек, тихий, деликатный, к тому же, как вы знаете, вдовец. Он говорит, что Родни еще не готов быть отцом. Элисон просто старается сделать выгодную партию.

– Мне трудно поверить в то, что она даже не сказала Родни о своей беременности.

Мадам Гиртс пожала плечами:

– Возможно, я слишком много слушала мистера Милнера.

Она совершенно определенно слушала его слишком много.

– Это он просил вас проделать все это?

– Я думала, что так будет лучше. Теперь я изменила свое мнение. Я верю Элисон. А мистер Милнер, возможно, ошибается.

Мистер Милнер уже мертв, но не мое дело посвящать вас в это обстоятельство.

– Мадам Гиртс, вы можете что-нибудь сказать о том, куда могла уйти Люси?

Она поджала губы.

– Если бы я что-нибудь знала, то сказала бы вам. Но я не знаю. Люси умела хранить тайны.

– Как и вы, как и я. И мы сохраним в тайне то, что, если выйдет в ходе следствия наружу, может положить конец вашей школе танцев.

Она набрала горсть бусинок, а затем медленно позволила им проскользнуть сквозь неплотно сжатые пальцы обратно в пепельницу.

– Думаю, что Люси получила предложение на место в драматической школе.

– В самом деле? И где же?

Мадам Гиртс покачала головой:

– Я совсем не уверена. Я только слышала обрывок разговора между ней и Мэриэл, когда они стояли в закутке. Я сложила два и два. Если она уехала отсюда, то я рада за нее.

Что ж, я готова была держать пари, что она и в самом деле рада за нее, но и особенно также за себя, во всяком случае, с тех пор, как мистер Милнер положил взгляд на Люси.

Эти четверо молодых людей, игравших в спектакле – Элисон, Дилан, Люси и Родни – образовали тесную сплоченную дружескую компанию во время вчерашней вечеринки. Возможно, Люси действительно догнала Родни и его друга, и теперь только они знали, где я могу найти ее. Внезапно меня захлестнула волна холода. Люси выказывала такое явное отвращение к опекунству мистера Милнера, что, возможно, и была тем самым человеком, который нанес ему удар в сердце. Однако это мог быть и Родни, если он обнаружил, что его отец встал между ним и Элисон. Так или иначе для меня наступало время разговора с Родни.

Конечно, было бестактно допрашивать молодого человека, только что потерявшего отца. С другой стороны, вполне естественным выглядело бы выражение ему соболезнования.

– Где я могла бы найти Родни Милнера, мадам Гиртс? Возможно, он сможет помочь мне найти Люси.

Мадам Гиртс не спешила с ответом.

Я поторопила ее:

– Если Люси решила уехать из дома, то это ее дело, но, по крайней мере, ее дедушка должен быть в курсе. Или вы предпочитаете, чтобы ее разыскивала полиция?

– Милнеры живут на Кау-Гейт-роуд, – выдавила из себя мадам Гиртс. – В доме номер двенадцать. Но если вам нужен Родни, то ступайте в их автосалон. Лоуренс, я хочу сказать мистер Милнер, по субботам всегда берет выходной и играет в гольф.

– Благодарю.

Вскоре Оливии Гиртс предстоит узнать, что времяпрепровождение Лоуренса Милнера в гольф-клубе закончилось навсегда. Все его выходные дни по субботам, как и остальные дни его жизни, канули в вечность.

Глава 21

Я покинула дом мадам Гиртс со скоростью, которую придавала мне бушевавшая в душе ярость. Мои старомодные туфли зашаркали по тротуару, когда я почти бегом бросилась прочь от ее дома, желая оказаться от него как можно дальше.

Внезапно меня озарила догадка. Я поняла причину своей ярости. Мне не сразу пришло в голову, что происходит, когда я запнулась о ванну с дымящейся водой в кухне дома Гиртсов и услышала вскрик Элисон. И лишь мое тело все мне сообщило. Я вернулась в тот роковой день, когда Джеральд получил письмо из военного ведомства, сообщавшее, куда он должен обратиться для призыва на военную службу. Должна ли я была сообщить ему, что жду ребенка, спрашивала я себя? Он отправился на работу. А когда вернулся домой, все уже было решено. Я никогда не говорила ему о своем выкидыше. «Что-то случилось?» – спросил он меня. «Да ничего особенного, просто я не очень хорошо себя чувствую». «Ты тревожишься, потому что я отправляюсь на фронт, – сказал он тогда. – Все будет хорошо».

Это был период, когда я ближе всего подошла к рождению ребенка, нечто такое, о чем я старалась никогда больше не вспоминать, как о ночном кошмаре. Даже когда я думала об этом, в душе поднималась волна боли, рассыпаясь яростными волнами, как штормовой прибой.

Все будет хорошо. Именно эти слова я сказала Элисон. Повторив слова Джеральда.

Нет, Джеральд. Далеко не все будет хорошо.

Перед тем, как добраться до дома Милнеров, мне пришлось сесть на какую-то приступочку и сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить расходившиеся нервы. Это было тогда. Теперь это снова меня настигло. Уже не юная невеста, теперь я была вдовой, со своими намерениями и целями – и работой, которую требовалось сделать.

Здания на этой улице стояли далеко от тротуара – так что почтальонам надо было проделать еще и приличный отрезок пути до дома.

Мэриэл рассказала мне, что половина молодых зрительниц в театральной аудитории влюблены в Родни Милнера. Он красив в стиле ведущего героя какой-нибудь костюмированной драмы – с резко очерченными скулами, густой светло-рыжеватой шевелюрой и твердым взглядом серо-стальных глаз. Хотя и несколько ходульные, его манеры на сцене соответствовали его роли – Генри Майнорса, человека, самостоятельно добившегося успеха в бизнесе. Лишь иногда раскованность его поведения раздражала. Это происходило тогда, когда сидевший в первом ряду мистер Милнер нес всякий вздор и, дымя сигарой, отпускал остроумные, по его мнению, замечания относительно игры своего сына.

С определенным трепетом я взялась за дверной молоток в виде злобной горгульи, размером и весом напоминавший скорее кувалду молотобойца, и постучала в дверь. Спустя несколько мгновений дверь открыла дебелая матрона с большим передником. Губы ее были скорбно поджаты. На меня уставились ее покрасневшие от слез глаз. За осознание того, что кто-то мог оплакивать смерть Лоуренса Милнера, на несколько секунд лишило меня дара речи. Она в нетерпении нарушила мое молчание:

– Да?

– Я – миссис Шеклтон. Могу ли я видеть мистера Родни Милнера?

Я не хотела, чтобы она подумала, будто я хочу взглянуть на тело убитого.

– Он в демонстрационном автосалоне.

– В самом деле?

Мне следовало выказать свое удивление.

– Вы слышали? – спросила она. – Про его владельца.

Я приличествующим случаю печальным голосом сообщила:

– Именно я обнаружила тело мистера Милнера и вызвала полицию.

Ее отношение мгновенно изменилось.

– Значит, вы были с ним знакомы?

– Мы познакомились совсем недавно, во время спектакля. Но в результате всех этих обстоятельств я решила, что могу зайти к Родни и выразить ему соболезнования.

– Как я и сказала, он в демонстрационном зале автосалона. Полиция выразила намерение побывать там ближе к концу дня, а ключ от зала у мистера Родни. Он решил, что должен был там.

– Как вы думаете, он не будет против, если я зайду туда к нему?

Из уголка ее глаза выкатилась слеза, которую она поспешила вытереть своим фартуком.

– Бедный парень в таком состоянии, что не способен возражать или не возражать.

Таким образом, как я поняла, слезы проливались не по Лоуренсу, а по Родни.

– Вы, должно быть, устали открывать двери все утро.

Она только вздохнула:

– Этого следовало ожидать. Первым появился парень из местной Торговой палаты. Не представляю, как он узнал. Заходила еще мисс Джеймисон, эта театральная дама, и капитан Уолфендейл.

Как это любезно со стороны Мэриэл, подумала я. Несмотря ни на что, у нее хватило такта выразить соболезнование.

– Погодите минуту! – Экономка уставилась на меня, теперь ее взгляд выражал подозрение. – Но ведь мисс Джеймисон сказала, что это она обнаружила мистера Милнера.

– Мы были вместе с ней, – рассеяла я ее подозрения. – Ладно, извините, что я вас побеспокоила. Пойду загляну в демонстрационный зал.

Идя обратно к воротам от дома Милнеров, я задалась вопросом: был ли капитан у своего бывшего сослуживца, дабы выразить соболезнование в связи с его смертью, или же полагал, что Родни может что-нибудь сообщить ему о Люси? Если Уолфендейл был так близок с Родни, что немедленно отправился к тому с соболезнованиями, то меня озадачивала его сдержанность всего несколько часов назад, когда он еле-еле признал, что Лоуренс Милнер был его другом. Возможно, разгадка заключалась в определенном снобизме старика. В конце концов, капитаны обычно не становятся закадычными друзьями капралов. Однако их определенно что-то связывало. Милнер проговорился, что некий «старый товарищ» помог ему, когда он сидел на мели, и тогда он приехал в Харрогейт и открыл свое дело. Все любопытнее и любопытнее. Если Уолфендейл помог ему тогда некоей суммой денег, то довольно странно, что теперь он считает медяки, в то время как Милнер процветает. В общем, я уже начинала жалеть, что согласилась помочь капитану. Хотя, в конце концов, если уж он смог самостоятельно добраться до Родни, то в состоянии и сам начать разыскивать Люси. Я согласилась помочь ему только потому, что старик выглядел едва ли не на грани потери сознания.

У тебя есть свое собственное дело, Кейт Шеклтон, которым тебе и следует заниматься, сказала я себе. Пропавшие драгоценности владельца ломбарда мистера Муни. Напомнив себе об этих обязательствах, я решила, что сразу же после обеда начну посещать других клиентов мистера Муни.

Демонстрационный зал автосалона «Милнер и сын» располагался на углу Соммерфилд-авеню и Лидс-роуд. Это было дерзкое в своей футуристической простоте треугольное здание, которое выглядело так, словно собиралось двигаться вперед и было готово снести все, что ему помешает. Камни фасада, облицованные белым фарфором, образовывали фриз поверх зеркального стекла витрины. Поверх них, на втором этаже, шел ряд отделанных металлом окон поменьше. Два новых с иголочки автомобиля «Уолсли», выставленных в витрине, соперничали друг с другом своими обводами и привлекали внимание прохожих. В глубине демонстрационного зала были расставлены несколько менее новых автомобилей, один из которых очень походил на мой, превосходя его качеством полировки.

Здание было построено в столь авангардистском стиле, что я поначалу даже не могла сообразить, где находится вход. По другую сторону стекла витрины усталый старик в коричневом комбинезоне, склонившись, медленно и методично работал шваброй. Заметив меня, он понял мои трудности и указал на входную дверь слева от меня. А сам тем временем приблизился к этой стеклянной двери и молча указал мне пальцем на табличку, гласившую: «Закрыто в связи с тяжелой утратой». Разыграв небольшую пантомиму, я дала ему знать, что пришла поговорить с Родни Милнером.

Уборщик открыл мне дверь.

Войдя в демонстрационный зал, я погрузилась в атмосферу блеска полировки и запаха кожи. Уборщик прижимал ручку швабры так плотно к себе, словно без опоры на нее немедленно упал бы, и стоял так близко ко мне, что я могла слышать его неглубокое хрипящее дыхание и ощущать «аромат» тела, насквозь пропитанного никотином.

– Добрый день, мисс, – вежливо произнес он с мягким ирландским акцентом. – Мистер Родни в офисе, но он просил его не беспокоить.

– Все в порядке, я знаю его.

Однако уборщик по-прежнему стоял, загораживая дорогу, ручка швабры несколько наклонилась вперед, готовая превратиться в оружие.

– Я пришла, чтобы выразить свое соболезнование. Именно я обнаружила тело мистера Милнера.

Пока он обдумывал эту информацию, я обогнула его и направилась к офису, вход в который заметила слева.

Постучав в дверь, я открыла ее.

– Родни, могу я войти?

Родни с первого взгляда производил впечатление светского человека. Он был облачен в темный шерстяной костюм, о складки отутюженных брюк, казалось, можно было порезать палец.

Родни поднялся из кресла. Как будто забыв на какое-то мгновение о ситуации, он «включил» полупрофессиональную краткую улыбку. Улыбка эта излучала уверенность в том, что у посетителя салона есть все наилучшее в жизни. А уверенная манера поведения хозяина салона словно говорила посетителю: «Я в этом салоне просто потому, что мне приятно здесь с вами встретиться, а не по необходимости торчать тут».

Но эта выработанная практикой улыбка никак не соответствовала выражению его глаз, и он стер ее с лица, когда протянул мне руку.

– В полиции сообщили мне, что это вы обнаружили отца.

– Я хотела сказать, Родни, что мне очень жаль.

– Спасибо. Для вас, должно быть, стало шоком увидеть его тогда в том дверном проеме.

– Я должна была бы сказать это вам, что для вас стало шоком узнать о его смерти.

– Может, вы присядете? Довольно необычно для меня находиться здесь, когда на двери висит этот знак. Обычно по субботам здесь много посетителей. Сегодня же это… Я хотел сказать, как на кладбище… Мне как-то не по себе.

– Извините меня, мистер Родни. – В приоткрытую дверь просунулась голова уборщика в комбинезоне.

– Да, Оуэн?

– Не угодно ли вам по чашке чаю?

Родни вопросительно взглянул на меня. Я кивнула:

– Да, благодарю вас, Оуэн.

– О, сэр, я буду вам нужен на следующей неделе?

– Ну, конечно, – ответил Родни немного удивленно. – Разумеется, не в понедельник. Мы будем закрыты в знак уважения памяти моего отца, а затем в день похорон, но я еще не знаю, когда его назначат. Однако я хотел бы, чтобы вы пришли первым в понедельник, чтобы гарантировать наличие знака на двери. Я уже говорил со старшим техником, но желал бы, чтобы вы были здесь на случай, если кто-то из механиков не получит сообщения и придет на работу.

– Благодарю вас, сэр, – скорбно произнес Оуэн, но мне показалось, что в его голосе прозвучало нечто вроде удовлетворения или облегчения.

Рискуя показаться излишне любопытной, я бросила на Родни вопросительный взгляд.

– Мой отец уволил его. Сказал, что он слишком медлителен. Сегодняшний день должен был стать для него последним на этой работе, Оуэн был предупрежден неделю назад. Но я оставлю его на работе. Какое имеет значение, будет ли он мести демонстрационный зал или чистить автомобиль от пыли двадцать минут или тридцать пять?

Мне пришло в голову, что со смертью старшего Милнера их семейный бизнес может улучшиться. Родни не похож на одного из тех современных молодых людей, которые дают полученному наследству утечь сквозь пальцы.

Несколько недель тому назад, когда я делала рекламные фотографии Родни для программы спектакля, он всем существом излучал уверенность, но как-то слишком живо, словно делал это нарочито – как бы надевая ее на себя подобно тому, как он каждое утро закалывал галстук. Обстановка показалась мне слишком домашней: Родни сидел в кожаном кресле, с фотографиями автомобилей, развешанными на стене за его спиной.

– Это твой собственный офис? – спросила я.

– Теперь да. Раньше мы делили его с отцом. Когда мы были здесь одновременно, я обычно сидел там, где вы сейчас, или выходил в демонстрационный зал или в мастерскую, чтобы найти там себе какое-нибудь занятие.

– Тебе это нравится?

– Да, и очень. Но я не убивал отца, чтобы завладеть всем этим.

– Родни!

– Похоже, именно так думает инспектор Чарльз.

– Я уверена, что нет.

Родни взмахнул рукой, указывая на пустые полки на стене.

– Он прислал человека, и тот забрал все наши бухгалтерские книги и банковские выписки, чтобы проверить, имел ли отец долги перед кем-то, из-за которых его и могли убить.

– У него были враги?

– Чтобы я знал о ком-то – нет. Понимаете, есть различие между недоброжелателями и врагами. Отца и в самом деле не любили. Но с какой стати кому-то убивать его?

Родни на мгновение замолчал. Я снова вернулась мыслями во вчерашнее представление, вспоминая, как сидела в первых рядах, когда занавес начал подниматься. Опоздавший мистер Милнер стал пробираться на свое место, шумно прося прощения, размахивая сигарой, стряхивая с брюк сигарный пепел, и наконец уселся, не преминув откашляться. На сцене Родни в этот момент на секунду сбился с текста своей роли. «Мой сын, – громким шепотом произнес тогда Милнер, выпуская клуб дыма. – Он скажет, что я опоздал нарочно».

Словно прочитав мои мысли, Родни добавил:

– Отец задвигал людей, считая их ниже себя. Такая уж у него была манера. Но это не значит, что у него имелись враги.

Я попыталась сказать что-нибудь доброе про него:

– Мистер Милнер создал великолепное дело. Возможно, некоторые люди ему завидовали.

– На много миль вокруг никто из дилеров автомашин даже не приблизился к нашим результатам, но, насколько я знаю, они не испытывают к нему такой неприязни, чтобы пойти на убийство. Не могу представить, кто бы хотел его убить. Полиция сообщила, что он не был ограблен, его бумажник остался в его кармане. Если бы его ограбили, это могло бы стать объяснением.

– У тебя есть родственники или друзья, которые могли бы пока побыть с тобой? В ближайшие недели и месяцы тебе будет тяжело одному.

Родни взял со стола карандаш и начал нервно вертеть его в руках.

– Миссис Гульд, наша экономка… Она… когда моя мать умерла, отец оставил ей много ее вещей.

– А когда умерла твоя мать, Родни?

Он нервно сглотнул.

– Два года тому назад.

В этот момент Оуэн внес поднос, на котором стояли заварной чайник, молочник, сахарница и две чашки. Он поставил поднос на стол.

– Может быть, мне выйти и купить вам что-нибудь к чаю? Печенья, булочек? Или чего-нибудь покрепче для вас, мистер Милнер?

Родни взглянул на меня. Я отрицательно покачала головой:

– Не для меня.

– Нет, благодарю вас, Оуэн.

Теперь я была рада, что решила зайти в автосалон. Бедный Родни казался таким одиноким.

Я перемешала чай в заварном чайнике, а затем разлила молоко по чашкам.

– Твоя мать умерла так недавно. Это все тяжело для тебя.

Родни, не отрываясь, смотрел на струйку чая, лившуюся из чайника. Когда обе чашки наполнились, он заметил:

– Вы разливаете чай совсем как моя мать. Как будто не доверяете носику чайника.

– Что ж, такое порой бывает, – сказала я, – в особенности, если это незнакомый чайник.

– Могу я вам кое-что рассказать?

– Я хочу, чтобы ты поделился со мной. Я знаю, как бывает тяжело, когда теряешь кого-то из близких.

– Отец свел мою маму в могилу. Он ужасно с ней обращался.

С этим признанием словно что-то покинуло его. Родни будто стал меньше, сжавшись в своем кресле. Я же была ничуть не удивлена услышанным, хотя и жалела, что мне пришлось услышать эти слова.

– Но каким образом? – спросила я.

– О… запугивая… он может стереть вас. Да, к тому же… другие женщины… Так я чувствовал…

– Ты был слишком молод, чтобы помочь ей?

– Я не знал, как это сделать.

– А теперь ты бы смог, будь она жива.

– Если бы она была жива, я бы сделал все для нее. Я ненавидел отца за его поведение. Но я не убивал его…

Мне казалось, что для Родни было бы лучше не твердить о том, что он не убивал отца. Но я могла понять его чувство вины и то, что заставляло его повторять этот «неправильный» ответ. Едва зная мистера Милнера, я не могла испытывать сожаления о его смерти, разве что чувствовала некий шок от обстоятельств ее наступления. Не желая разрушать тон нашего разговора, я пододвинула сахарницу к Родни и ждала. Он положил в свою чашку с чаем две с верхом ложечки сахара и очень медленно размешал его.

– Прошлой ночью я не мог заснуть. Я думал о том, что у мамы был другой парень, который заботился о ней, но она предпочла выйти за отца.

– Она сама рассказала об этом?

– Миссис Гульд, наша экономка, она рассказала мне это после смерти матери.

– Полагаю, это та самая миссис Гульд, которая и открыла мне дверь.

Таким образом, слезы она проливала по Родни и его матери.

– Прошлой ночью – ладно, ранним утром, после визита полиции – я снова и снова перебирал все возможные варианты. Дошел даже до того, что это ее бывший жених снова появился здесь, узнав, как отец обращался с мамой, и отомстил ему. Это неправдоподобно?

– Наше сознание обычно изучает все возможности, независимо от того, хотим мы того или нет.

Я прекрасно знала это по себе. Именно поэтому мне так нравилось работать детективом. Это давало моему сознанию возможность обдумывать что-то реальное, а не блуждающие огоньки или несбыточные надежды. Однако проблема была в том, что после получения телеграммы военного министерства с сообщением о том, что мой муж пропал без вести в бою и предположительно погиб, мое воображение немедленно интерпретировало это сообщение ровно наоборот. Пропал, но предположительно жив.

Сосредоточенно и в полном молчании мы допивали чай.

Когда чашки опустели, я спросила:

– Твоя мать помогла отцу начать этот бизнес?

Родни удивленно взглянул на меня:

– Не думаю. Но почему вы спрашиваете?

– Да просто интересуюсь. Мистер Милнер был капралом, к тому же еще довольно юным, когда расстался с армией. А чтобы начать такое дело, нужен немалый капитал.

– Забавно, что вы об этом спрашиваете, – заметил Родни, зажигая сигарету. – Кое-кто совсем недавно тоже задавал мне это вопрос.

– О! Могу я спросить, кто?

Он покраснел.

– Это была Элисон. Ты же знаешь, она очень быстро соображает. Научилась этому в секретарской школе, ведет расчеты и все такое прочее. Сейчас работает на одного адвоката.

Теперь настала моя очередь потерять дар речи. Как же Элисон сглупила, ничего не сказав о своей беременности Родни и доверившись Оливии Гиртс, которая тут же побежала к отцу Родни с этой новостью. Мое воображение тут же нарисовало картину того, как они вдвоем ломают себе головы над этой проблемой.

Изо всех сил сохраняя нейтральный тон, я спросила:

– И что ты рассказал Элисон?

– Да только то, что сам конкретно ничего не знаю. Мама однажды обмолвилась, что отец раздобыл деньги у капитана Уолфендейла и мы, вероятно, должны быть благодарны ему за это. Она даже как-то приглашала капитана, мисс Фелл и Люси на воскресный ужин.

Значит, я оказалась права. Существовала какая-то финансовая связь между капитаном и Милнером. И она была такого рода, что капитан имел причины негодовать. Интересно, открыл ли мистер Чарльз эту связь?

– Вы были очень близки с Люси?

Родни бросил на меня острый взгляд, сразу же поняв скрытый смысл, который стоял за этими словами.

– Здесь не то, что вы имеете в виду. Мы с ней были добрыми друзьями.

Я пришла сюда, чтобы узнать что-нибудь о Люси, и теперь мне представилась прекрасная возможность сделать это.

– Ты, наверно, единственный молодой человек в Харрогейте, который не влюблен в Люси Уолфендейл.

Я испытала облегчение, увидев, что он на мгновение забыл обо всем происшедшем и от души рассмеялся.

– Именно так я и сказал Элисон. Это потому, что я знаю Люси чересчур хорошо. Когда вы спросили меня, кто мог бы пожить здесь со мной, несколько недель или месяцев, я подумал про Люси. И Элисон. Мы с ней очень близки, как вы выразились. Мы поговаривали о помолвке.

– Рада за вас. Надеюсь, вы будете счастливы.

– Никто из девушек, наверное, еще не слышал о происшедшем, иначе они бы уже пришли навестить меня. Прошлую ночь они провели у мадам Гиртс.

Таким образом, мои рассуждения получали новое направление для поисков местопребывания Люси.

– Ваша экономка сказала мне, что капитан уже побывал здесь сегодняшним утром.

– Да. Они знали друг друга много лет. Капитан Уолфендейл и мой отец воевали вместе на бурской войне, хотя и всегда спорили между собой. Нам с Люси стало весьма скучно, когда за обедом подали ростбиф, а солонки и перечницы прыгали по всему столу, разыгрывая сражение.

– В чем же они не соглашались?

– Капитан говорил, что эта война была необходима для блага империи. Отец утверждал, что вся война велась из-за золота. Мать всегда расстраивалась при этих разговорах. Она рассказывала о том, что наши солдаты сжигали фермы мирных жителей, уничтожали их скот и зерно, вынуждая буров тем самым сдаться. Она также говорила, что солдаты загоняли женщин и детей в ужасные места, которые назывались концентрационными лагерями.

Глава 22

Южная Африка, 1900 год

Капитан Уолфендейл проклинал свое невезение. Он отдал приказ взорвать повозку с боеприпасами провинции Фри-Стейт[55], которые они уже не имели возможности везти с собой. Какой-то дурак из рядовых солдат поспешил заложить заряд и в результате погиб сам. Взрывная волна швырнула Уолфендейла на зловещего вида красные скалы. При ударе он вывихнул плечо. Когда он очнулся, сильнейшая боль не позволила ему сделать и шага. Просто чудо, что ему удалось выбраться из госпиталя, куда он попал после, не заразившись там тифом. Его новое назначение заставило его сделать выбор между полем боя и тифом.

Сопровождаемый сержантом Лэмптоном и двумя рядовыми, капитан смотрел на ряды белых куполообразных палаток полуприкрытыми глазами. Если бы он взглянул наискось, то еще мог бы внушить себе, что это всего лишь временный бивак, непродолжительная остановка в пыльной степи. Но мерзостный запах солдатских отхожих мест не давал поверить этому предположению. Ни один солдатский лагерь еще не возносил столь отвратительного духа к небесам, как этот. Капитан махнул рукой, подавая знак своему денщику. Сержант Лэмптон протянул ему носовой платок. Капитан прижал его ко рту и к носу.

– Черт возьми, мы должны пронумеровать эти ряды. И почему они не поднимают в этой жаре створки палаток?

Он остановился у палатки с открытыми створками, думая, что это должно быть правильное место. Женщина могла быть предательницей своей страны, но у английской дамы должно иметься желание дышать свежим воздухом.

Трое взрослых женщин сидели с отсутствующим видом, тупо глядя перед собой. Одна из них нянчилась с ребенком. Другой ребенок неподвижно лежал на матрасике, мухи с жужжанием вились над его лицом.

Это оказалась не самая подходящая палатка и они продолжили свое движение вперед.

Пройдя несколько шагов, капитан остановился у одной из палаток. Используя свой стэк, он приоткрыл полотняную створку. Внутри жужжал рой мух. На сержанта уставились три женщины. В глубине палатки на одеяле лежали двое малышей. Одна из мух села на закрытое веко ребенка. Самая молодая из женщин омахивала лоскутом материи лицо малыша, навевая ему прохладу.

Когда его глаза привыкли в полутьме палатки, капитан смог рассмотреть, что крошечные тела детей были покрыты красными пятнами. У одного из них сквозь струпья на теле сочился желтый гной.

Капитан, нагнувшись, просунул голову в палатку и обратился к младшей из женщин:

– Ты Элизабет Биндеман?

Она не сдвинулась с места, но ответила ему вызывающим взглядом:

– Да.

– Твой муж ушел в ополчение.

– Да. И когда закончится эта война, вам придется держать за это ответ.

Капитан повернулся к своему денщику.

– Пошлите за носилками.

Сержант передал этот приказ одному из рядовых, велев второму рядовому оставаться около палатки.

– И проследите, чтобы двое остальных детей не скрылись бы в какой-нибудь другой палатке.

– Я сама позабочусь о своих собственных детях! – произнесла женщина, касаясь кончиками пальцев лба младшего из сыновей. – Дайте только мне немного свежей воды и присыпки для волдырей.

Капитан возразил ей:

– Вы не будете заботиться ни о ком. Во всяком случае, некоторое время.

– Не отправляйте их в этот проклятый госпиталь на смерть!

Один из детей застонал, и этот стон был больше похож на крик раненого животного, чем на человеческий.

– Там им будет лучше. Вы пойдете со мной.

– Не забирайте их! – Теперь женщина просто умоляла капитана: – Дети там умирают. Попадают туда с корью, а выносят их оттуда мертвыми от тифа.

Она подошла к выходу из палатки, закрыв собою детей.

Ну как можно иметь дело с этими людьми? Этот вопрос капитан задавал сам себе. Если бы она была солдатом, все совершалось бы по уставу. И он мог бы следовать ему, а не отправлять ее в городской магистрат к судье. Ему не следовало проявлять мягкость, иначе он не сумеет бы поддерживать порядок в лагере. Лучше уж иметь дело с ними самому.

В наступившей тишине она угрюмо смотрела на него. Это была симпатичная женщина, исхудавшая, но с хорошей фигурой.

– Вы были замечены, когда покидали лагерь. Исчезла часть продуктов. Вы оказывали помощь неприятелю.

Она отступила от входа в палатку.

– В таком случае расстреляйте меня. Вы только что приговорили к смерти моих детей.

Лежавшая в темном углу палатки женщина подняла голову и на ломаном английском произнесла:

– Вы сошли с ума. Что могла передать Элизабет? Да ничего! Нет еды. Нет хвороста для костра, ужасно, ужасно…

Элизабет Биндеман сказала:

– Она права. Кто из нас может чем-нибудь помочь? Мы шесть часов простояли в очереди за тухлой кониной, которую все равно не на чем приготовить. Нет топлива, чтобы испечь хлеб из муки хоть с жучками, даже если бы у нас была вода.

– Я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши жалобы, – с ледяным спокойствием отвечал капитан. – Я прибыл, чтобы провести расследование.

Если бы она стала решительно отрицать свою помощь неприятелю, то он мог, возвратясь к себе, со спокойной совестью написать в отчете, что провел расследование и не обнаружил никаких доказательств подобной помощи. Если бы ее соседка, эта глупая старая карга, засвидетельствовала ее алиби, он мог бы написать, что его осведомитель просто ошибся.

– Вы были замечены покидающей лагерь, мадам.

– И куда же я отправилась после этого таинственного исчезновения? Неужели вы думаете, что я оставалась бы здесь, если бы знала, как отсюда выбраться?

– Я упоминул только об одном случае. Вы совсем недавно сами проделали это.

– И кто же обвиняет меня?

Еще одна причина не отправлять ее к судьям. Это только устроило бы ее – она потребовала в магистрате очной ставки со свидетелем.

– Проводите эту леди в мой офис, – приказал он сержанту.

Всыпать бы ей часок палками по пяткам, а потом посадить в клетку под охрану и ждать, как ее муж или его друзья-буры попробуют вызволить ее.

В комендатуре лагеря капитан Уолфендейл устроил целый спектакль с кучей бумаг.

– Вы были замечены у лагерной ограды две ночи тому назад, когда передавали продукты через проволоку. Прошлой ночью вас видели пробирающейся сквозь брешь в ограде.

На склоне холма были зажжены огни. Туда отправили разведчиков, которые, как обычно, ничего не обнаружили. Буры, как всегда, растворились в сердце гор, следуя по каким-то условным знакам. Незадолго до рассвета небеса озарил взрыв, разнесший на куски железнодорожный вагон. И это было позором для капитана, ведь он полагал, что диверсантами были не буры-партизаны, а Элизабет Биндеман.

Она и не отрицала этого.

– Ваши поезда больше не заберут отсюда несчастные души и не увезут их к смерти, – вот и все, что она сказала.

– За нарушение правил внутреннего распорядка лагеря приговариваю вас к заключению в течение двух недель. Сержант, сопроводите миссис Биндеман в место заключения.

Капитан так и не смог произнести «в клетку».

– Скажите же это, – усмехнулась Элизабет. – Скажите, что английский офицер приговаривает английскую женщину к заключению в клетке.

Она застыла на месте и закрыла глаза. Когда сержант коснулся ее руки, она не пошевелилась. Сержант вздохнул и повернулся к рядовым.

– Если она не пойдет сама, понесите ее.

Когда Элизабет шла мимо группы женщин, те запели один из их бурских гимнов.

Угрюмая тишина нависла над концентрационным лагерем, когда капитан совершал свой обход его палаток. Это не было тем, на что он подписывался – быть заключенным в этой вонючей дыре, в этом палаточном городке. Палатки были точно такие же, как и у солдат, которые разбили этот лагерь и ушли дальше. Сколько же времени это будет продолжаться? Неужели каждая бурская женщина и ребенок обречены сидеть здесь навеки?

На свободном пространстве у ограды на одеяле лежали два мертвых ребенка. Рядом с ними сидела группа плачущих женщин.

Как же он ненавидел подобные сцены. Но его денщик, на удачу, нашел его и здесь.

– Ради Бога, распорядитесь похоронить этих детей, – произнес капитан.

Сержант остановился и заговорил с женщинами. Он немного знал их язык.

Обменявшись с ними несколькими фразами, он объяснил капитану:

– Они не хотят хоронить их без гробов.

Капитан и сержант обменялись взглядами. В этот краткий момент каждый понял, о чем думает другой: об их собратьях по оружию, погребенных у подножья холма, в могилах, не отмеченных крестами.

– Скажите им, что у нас не осталось гробов. Если бы у нас была древесина, они получили бы топливо. Скажите им, что я договорился с госпиталем. Они найдут для нас саваны.

Сержант ничего не ответил.

– Что такое? В чем дело?

– Я не знаю, как на их языке «саваны».

Капитан двинулся дальше, оставив денщика разбираться с женщинами. Самому же ему предстояло написать отчет. Власти желали знать, как проходят занятия в импровизированной школе, устроенной в одной из палаток. Похоже, они представляли концентрационный лагерь неким подобием пикника воскресной школы.

Он встал во входном проеме палатки, в которой размещалась эта школа. Мисс Маршалл стояла спиной к нему. С десяток детей сидели на земле, скрестив ноги. Один или двое из них смотрели на учительницу. Остальные, сущие скелеты с глубоко ввалившимися глазами, пребывали в каком-то трансе. Были ли все они больны дизентерией? Мерзкое зловоние заполняло палатку.

Мисс Маршалл не почувствовала его появления или же сделала вид, что не чувствует. Она говорила на английском языке с несколько гнусавым кейптаунским акцентом, читая им «Алису в Стране чудес»:

«Если бы все занимались своими собственными делами, – хрипло прорычала герцогиня, – то мир вращался бы быстрее, чем он делает это сейчас».

Ощутив наконец его присутствие, учительница повернулась. У нее были светлые кудряшки цвета полированного золота. На ее светлой коже, не покрытой загаром, виднелась легкая россыпь веснушек. В полутьме палатки капитан не мог различить цвет ее глаз. Голубые? Он должен был бы запомнить это. Во время их последнего разговора он отметил для себя их красоту. Полные губы были полуоткрыты и застыли на последних словах, произнесенных герцогиней.

Она повернулась спиной к ученикам, сказав:

– Дети, извините меня, я на минуту.

Выйдя из палатки, учительница вступила в глубокую пыль дорожки. Именно в этот момент небеса разверзлись дождем. Причем ливень хлынул такой плотной стеной, что в какой-то момент полковнику показалось, что мисс Маршалл потеряла равновесие. Протянув руку, он поддержал ее.

Глядя на него сквозь струи дождя, она сказала:

– Капитан, один из детей недомогает.

Недомогает? Они воняют, они больны, усыпаны коростами и волдырями, они заражены корью, тифом, искусаны змеями. В госпитале и вне его они мрут, как мухи.

– Недомогает? – переспросил капитан Уолфендейл, гадая, не обманывают ли его собственные уши.

– Да. Один из мальчиков. Молодой Биндеман.

Капитан слегка приобнял ее за талию и увел обратно в палатку от дождя.

– Вы бы очень помогли мне, мисс Маршалл, если бы после занятий заглянули бы в комендатуру лагеря. Рассказали бы мне об этом пареньке, который недомогает, и о том, как идет учеба в вашей школе.

Она покраснела от такого интереса к ее делам.

Капитан говорил негромким голосом, едва ли не упрашивая ее, словно от ее ответа зависела вся его жизнь:

– Так вы заглянете ко мне?

– В котором часу мне прийти?

– Часов в шесть вам удобно?

– Полагаю, что да.

– Отлично.

Женщины такие наивные существа. Все, что офицер должен был сделать, – это поклясться в вечной любви и верности – маневр еще более незамысловатый, чем военные учения в Олдершоте[56]. Но – школьная учительница. Здесь могла скрываться проблема. Капитан улыбнулся ей, пристально и с обожанием всматриваясь в глубоко посаженные глаза светло-голубого цвета. Возможно, предложение брака станет приоритетом номер один. Он был уверен, что его репутация еще не достигла слуха благонамеренной школьной учительницы из Кейптауна.

Глава 23

Родни провел меня по демонстрационному залу автосалона. Мы задержались около сверкающего полировкой «Уолсли» 10, с глянцевыми крыльями и поблескивающими фарами.

– Это был любимый автомобиль отца.

Повинуясь внезапному импульсу, я открыла дверцу автомобиля, ступила на подножку и опустилась на переднее сидение салона.

– Да он просто красавец, – сказала я, похлопав рукой сиденье водителя справа от меня.

Когда Родни сел рядом со мной, чувствовавшаяся напряженность между нами исчезла, и он улыбнулся:

– Мама говорила, что автомобили выглядят лучше, когда стоят, чем когда носятся по дорогам. Никакого шума, ветра, запаха, и не надо надевать очки и кожаные куртки.

– В этом есть логика.

Он положил руки на рулевое колесо и повернулся лицом ко мне.

– Кто мог бы убить его, миссис Шеклтон?

Хороший вопрос. Я только покачала головой, храня свои догадки при себе. Ты же неплохой актер, Родни. И вполне мог быть тем, кто убил его. Таким образом ты бы расчистил себе путь к руководству фирмой и к женитьбе на Элисон. Избавился от человека, который свел в могилу твою мать и принижал тебя. Сама Элисон? Милнер стоял на пути к ее счастью. Или Люси, уставшая от приставаний Лоуренса Милнера. А что может быть лучше и драматичнее, чем скрыться в каком-нибудь укромном месте, представив себя жертвой похищения. Все четверо молодых людей оставались вместе в театральном баре. В течение нескольких недель они репетировали в оранжерейной атмосфере, что вполне могло побудить их сравнить реальность с содержанием пьесы. Трое из четырех – Родни, Элисон и Люси – могли упростить свои жизни в результате смерти Милнера.

Убийцей мог оказаться и любой из супругов Гиртс. Он потому, что стал рогоносцем, а она потому, что узнала: занимаясь с ней любовью, Милнер думал о девушке вдвое моложе ее. А мог убить и капитан. Хотя до конца я этого человека не понимала. Хотел ли он сбыть Люси с рук по самой высокой ставке или же его возмущали домогательства к ней Милнера?

Я посмотрела на Родни, державшего ладони на рулевом колесе и показавшимся сейчас мальчишкой, притворявшимся водителем автомобиля.

– Расследование в хороших руках. Инспектор Чарльз докопается до истины.

Родни опустил руки вдоль тела.

– Полагаю, так и будет. Я не знаю, что мне теперь делать. Кажется так странно, что я вернусь домой и не отчитаюсь перед отцом за все продажи, когда он заглянет сюда взглянуть на этот автомобиль. Большинство своих сделок я совершал по субботам, в то время как он играл в гольф.

– Я уверена, что, когда вы придете домой, миссис Гульд позаботится о вас.

– Я не перестаю думать об Элисон, – признался Родни. – И еще я удивлен тем, что Люси не заглянула сюда, чтобы повидаться со мной. Ведь если капитан знает о происшедшем, она тоже должна знать.

– Мне случилось узнать, что она еще не была дома. – Я с трудом произнесла эти слова, но ведь я здесь для того, чтобы найти Люси. – Элисон провела прошлую ночь у Гиртсов. А Люси с ней не было.

– В самом деле? Но мы оставили ее там прошлой ночью, я и мой друг, который был на спектакле.

Его удивление выглядело искренним, однако он ведь занимался несколько недель под руководством Мэриэл театральными репетициями.

– Ты представляешь, где бы она еще могла быть?

Он отрицательно покачал головой:

– Нет. Возможно, у какой-нибудь другой подруги. Надеюсь, с ней все в порядке.

– Я уверена, что с ней все в порядке. – Повинуясь какому-то внезапному порыву, я добавила: – А почему ты не зашел к Гиртсам, за Элисон? Я недавно видела ее, и, сказать по правде, она в затруднительном положении. Ступай туда и привези ее домой. Ее мать сегодня всю вторую половину занята на церковном благотворительном базаре, так что вы сможете вволю наговориться.

Да и для Элисон будет лучше уйти из дома Гиртсов до того, как полиция начнет расспрашивать про мадам Гиртс, если только они уже не начали это делать.

Родни выбрался из сверкающего «Уолсли».

– Вы знаете, я и в самом деле туда отправлюсь. – Принятое решение отразилось даже на его внешности. Теперь он стал гораздо больше похож на того молодого человека, которого я фотографировала несколько недель назад. – А как насчет вас, миссис Шеклтон? Могу ли я подбросить вас куда-нибудь?

– Я и не мечтала просить вас отвезти меня куда-нибудь. У вас и так много дел.

– Тогда, может, попросить Оуэна подвезти вас? Мы всегда держим наготове пару автомобилей, чтобы при случае сдать их напрокат клиентам. Я буду очень рад помочь вам. Пока вы не пришли сюда, я совершенно не знал, что мне делать.

– Что ж, если вы предлагаете, я согласна. Это окажется очень кстати.

– Оуэн!

И вот таким образом я оказалась на пути в Паннал[57], питая надежду, что здесь я окажусь более удачливой и разыщу мисс Ванессу Вестон, отдавшую в залог цепочку для часов, чем смогу сгладить неудачу в розысках миссис де Врие – владелицы кольца с бриллиантом.

Прежде чем мы выехали из Харрогейта, Оуэн остановил автомобиль у газетного киоска, чтобы я могла купить пару коробок шоколадных конфет, которые всегда оказываются к месту. По крайней мере, теперь я делала это не за свой собственный счет. Я располагала чеком, выписанным мистером Муни, который позволял мне совершить подобную экстравагантность. Если я распутаю этот случай, что выглядело маловероятным, то вторую коробку смогу съесть сама. Меня несколько раздражало, что я выступаю в качестве посыльного мистера Муни, а не самостоятельного следователя, но поделать с этим ничего было нельзя.

Поездка в Паннал по тихой дороге оказалась весьма приятной. Мне пришлось надеть запасные автомобильные очки, которые были несколько велики для меня и так и норовили сползти на нос.

– Дом стоит на Черч-Лейн, – сказала я, поднимая очки, чтобы проверить номер дома, записанный в моем блокноте.

– Тогда, полагаю, это где-то рядом с церковью, – довольно произнес Оуэн.

Удивительно, отметила я, как пребывание на месте водителя автомобиля может изменить человека, к лучшему или худшему. В демонстрационном зале автосалона Оуэн казался едва ли не повергнутым в прах, по крайней мере, пока Родни не заверил, что он остается на своем рабочем месте.

Элегантный каменный дом выглядел слишком роскошным для человека, который вынужден пользоваться услугами ломбарда. Стройная, но увядшая женщина проводила меня подозрительным взглядом, когда я подходила к воротам. Она занималась тем, что срезала пожухлые головки с кустов роз. Извинившись за беспокойство, я спросила о мисс Ванессе Вестон.

– Я ее мать, – ответила женщина. – А мисс Ванесса Вестон находится в доме.

Всем своим видом она предлагала мне представиться самой.

Всегда бывает лучше как можно быстрее покончить с этой частью знакомства. Если вы ссылаетесь на что-то почтенное, это придает вам некую ауру уверенности. Со всей силой воображения, которую мне удалось найти в себе, я, размахивая коробкой конфет, сообщила:

– Меня зовут миссис Бейкер, я член женского комитета церковного прихода Беквитшо[58]. Мисс Вестон купила лотерейный билет на благотворительной лотерее и выиграла третий приз.

– О, благодарю вас.

С этими словами миссис Вестон приготовилась взять шоколад.

– Вы не будете возражать, если я вручу его лично мисс Вестон? Я обещала моим коллегам по комитету сделать это.

Миссис Вестон нахмурилась. Она опустила секатор в плетеную корзинку.

– О, пожалуйста, не беспокойтесь, – поторопилась добавить я. – Я тоже терпеть не могу, когда кто-то мешает мне возиться с моим садом. Это займет всего минуту, зато потом я смогу рассказать членам нашего комитета, что вручила этот приз прямо в руки победителю.

Я рассмотрела, что в тени перед фронтоном дома кто-то сидел в кресле, читая. Мне повезло, это оказалась как раз мисс Вестон. Не удивительно, что она не могла вспомнить о покупке лотерейного билета. На шоколад она посмотрела с откровенным подозрением, словно я могла быть маньяком-отравительницей. Быстро и кратко я изложила ей подлинную причину моего посещения, добавив при этом:

– И мистер Муни хотел бы просить вас, чтобы вы пришли в его ломбард именно в тот день, когда цепочка для часов должна была быть выкуплена. Если похищенные вещи к тому времени не будут найдены, он постарается заменить ее вам.

Мисс Вестон взглянула на меня.

– Я должна получить точно такую же цепочку для часов. Это часы моего дяди, брата моей матери. Она не знает, что я заложила ее.

– Я обязательно скажу об этом мистеру Муни. Он приложит все силы, чтобы найти что-нибудь похожее.

– К черту все это. Как мог этот глупец дать себя ограбить? – Она яростно разорвала крышку коробки с шоколадом. – Если бы портнихи не включали в счет даже землю под своими ногами, я бы так не влипла…

Миссис Вестон приближалась к нам большими шагами. Я откланялась, предоставив мисс Вестон придумывать свои объяснения по поводу выигрышного лотерейного билета.

Глава 24

Оуэн высадил меня на Лидс-роуд, ближе к концу Сент-Клемент-роуд, которая становилась мне знакомой в большей мере, чем я желала. Я ни на шаг не приблизилась к поискам Люси, чем когда начала их. Оттягивая момент доклада об этом капитану Уолфендейлу, я медленно прошлась по всей улице мимо каждого из безупречных особняков, от номера первого до двадцать девятого. Со своим неухоженным садом и облупившейся краской дом Уолфендейла выглядел как больной палец на хорошо ухоженной руке. Казалось странным думать так о нем, но от него исходила некая аура, которую я не смогла бы объяснить. Капитан Уолфендейл и мисс Фелл были реликтами прошлой эпохи. Мэриэл была безумно талантлива, и при этом лгала и воровала, пробивая себе путь наверх. Прекрасная и безжалостная Люси держала всех окружающих в своем рабстве. А еще здесь жил Дэн Рут.

Меня все не отпускала мысль о том, что дом 29 представлял собой переставленные цифры 92, адрес миссис де Врие. Пусть уж капитан подождет еще немного. Я хотела бы поговорить с мистером Рутом и еще раз взглянуть на монету-брелок на его цепочке для часов. Он был отличный актер, вполне способный преобразиться в того сутулого клерка, который ограбил мистера Муни.

Кое-что еще казалось мне странным. Люси могла попросить Дэна, любимого арендатора капитана, передать тому сообщение, что она останется с Элисон. Если она этого не сделала, то тем самым не допустила его в свои дела. Совершенно неожиданно мне пришла в голову мысль, что он мог бы где-нибудь спрятать Люси, а письмо с требованием выкупа опустить в почтовый ящик на углу улицы.

Пришло время мне побеседовать с мистером Рутом. Накануне во второй половине дня, когда мои ноги болели и я ужасно устала от поисков неуловимой и, вероятно, несуществующей госпожи де Врие, он почти пренебрежительно со мной обошелся. На этот раз ему не удастся так легко от меня отделаться.

Я бросила на него взгляд через окно его комнаты. Дэн сидел, склонив голову, за своим рабочим столом, осторожно заменяя крепление цепочки карманных часов. Еще несколько карманных и наручных часов лежали у дальнего конца его рабочего стола.

Дверь в его комнату была приоткрыта, чтобы, вероятно, пропускать свежий воздух.

Заходя в комнату, я постучала в эту приоткрытую дверь.

В первые мгновения Дэн, казалось, был обескуражен моей дерзостью, но затем широко улыбнулся:

– Я как раз собирался немного отдохнуть. Может, присядем снаружи у стены и выкурим по сигаретке?

С этими словами он вынул из глаза часовую лупу и снял рабочий фартук.

Почему Дэн не хотел, чтобы я побывала в его доме? Возможно, он был очень замкнутым человеком или не желал, чтобы я видела его за работой. Однако его явное стремление увести меня из своей квартиры только усилило мое желание остаться в ней.

– Я всегда мечтала увидеть, как работает часовщик, – обезоруживающе, как надеюсь, улыбнулась я. И, сделав еще несколько шагов вглубь комнаты, стала рассматривать глазную лупу, которую он только что вынул из глазницы.

– И как только вы ухитряетесь удерживать ее, мистер Рут?

Пока он брал лупу, чтобы продемонстрировать мне обращение с ней, я бегло осмотрела его опрятную комнату.

Дэн взял лупу между указательным и большим пальцами.

– Вы опираете ее на нижнее веко, вот таким образом. И она прижимается сверху глазницей.

– Вы так понятно все объясняете. Могу я попробовать сама?

Он протянул мне лупу, и я установила ее в глаз. Маленькие отвертки и пинцеты стали вдруг намного больше, когда я взглянула на них сквозь лупу. Соответственно увеличился и золотой рэнд на цепочке часов.

Переведя взгляд на небольшой верстак, я спросила:

– А для чего нужны эти маленькие деревянные чашки?

– О, они позволяют экономить мне движения, меньше двигаться, когда я работаю. А эти маленькие тиски удерживают предмет на месте.

Дэн повернулся, чтобы продемонстрировать мне эти тисочки, и, когда сделал это, я смахнула одну деревянную чашку в свою сумку. На столе их было с полдюжины, так что вряд ли он заметит пропажу. А если он помогал Люси составлять то письмо о выкупе, я смогу найти его отпечатки пальцев.

Дэн также убрал из поля зрения нечто такое, что походило на книгу с какими-то описаниями.

Сосредоточенно глядя на его рабочее место, я заметила:

– Это такая точная работа. Должно быть, ее трудно освоить. – Я вынула лупу из орбиты глаза и положила ее на подушечку.

Эта подушечка была составной частью искусно устроенной деревянной шкатулки с маленькими ящичками, которые могли выдвигаться наружу. Человек, все инструменты которого помещались таким компактным образом, легко мог перебираться из одного города в другой.

– И с какого возраста вы начали эту работу?

– С двенадцати. Я был отдан для обучения пожилому часовщику в Ковент-Гардене[59], – ответил он.

– Так что к нынешнему времени вы уже настоящий мастер своего дела и, как вижу, наслаждаетесь этим ремеслом.

– Человек никогда не окажется без работы, если может чинить карманные и наручные часы. Каждое ремесло похоже на другое, и в то же время в чем-то отлично от него. Возьмем, к примеру, эти часы…

Пока Дэн растолковывал мне работу механизма баланса, я рассматривала комнату. Наверно, он как жилец был удобен своей неприхотливостью. Отрезок длинной металлической трубы был прислонен к стене, на столе лежали части детекторного приемника и слуховая трубка. Если бы Дэн Рут не выглядел истинным англичанином, в нем можно было бы заподозрить шпиона, оставшегося со дней Великой войны.

– Но разве это не странное жилище для вас, мистер Рут? Думаю, часовому мастеру нужен свет, а вы устроились тут в полуподвале. Вы давно здесь живете?

– Довольно давно. А света мне вполне хватает для моих целей.

Интересно, каковы же эти цели, подумала я. Было нечто такое в его тоне, что опровергало легкость его слов.

– Капитан говорит, что вы его лучший жилец.

– Потому что я единственный, кто аккуратно платит арендную плату. И единственный мужчина. Капитан предпочитает иметь дело с представителями своего пола.

Я бросила на него быстрый взгляд, чтобы понять, какой смысл скрывается за этими словами, но Дэн полностью сосредоточился на своей сигарете, глубоко затянувшись табачным дымом.

Дверь верхнего этажа открылась и с легким хлопком закрылась. Это вышла мисс Фелл или вернулся капитан?

– Спектакль, наверно, был большим развлечением для вас, мистер Рут.

Он улыбнулся:

– Вы не пытались сопротивляться мисс Джеймисон, если ей пришла в голову некая идея? У нее всегда дефицит мужчин. Живя по соседству с ней, я не имел ни единого шанса избежать призыва на театральные подмостки.

Через перекрытие этажа сверху до нас донеслись шаги капитана, которые затем стихли. Я представила его, стоявшего на коврике из тигровой шкуры. Через пару секунд труба дымохода донесла до нас стук его трубки, из которой он выбивал старый пепел, и кашель.

– Полагаю, вы весьма сблизились за это время, поскольку вы, трое жильцов этого дома, участвовали в спектакле: вы, Мэриэл и Люси.

– Я оказался полезен, поскольку сопровождал домой девушек, главным образом Люси, поскольку Мэриэл обычно задерживалась, чтобы сделать свои заметки о ходе пьесы.

Таким образом, он провожал Люси домой после репетиций. Они должны были хорошо узнать друг друга.

Дэн сделал шаг к двери.

– Давайте посидим на свежем воздухе. Я провел слишком много времени взаперти.

Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Но если бы он спрятал Люси где-то у себя, я бы услышала или увидела какой-нибудь намек на это. В комнате была, кроме шкафа, одна-единственная дверь, которая, как я догадалась, вела в нечто вроде миниатюрной буфетной.

Мы расположились на низкой стенке, которой был обнесен сад.

– Должно быть, это довольно одинокий бизнес – работать в полуподвале в одиночестве.

Дэн пожал плечами:

– Часовое дело в Харрогейте тесно связано с ювелирными салонами в центре. Люди покупают там свои часы, а через некоторое время им приходится идти ко мне. Я не жалуюсь. Неплохо здесь устроился.

– Вы уже долго живете в Харрогейте?

– Мне приходилось много ездить, – ответил он. – Харрогейт меня устраивает. Работы с часами хватает, да и воздух тут приятный. Вы знаете, что здесь самая низкая влажность, чем где бы то ни было в стране?

– Для человека, который заботится о своем здоровье, меня удивляет, что вы работаете в полуподвале. Это же увеличивает нагрузку на ваше зрение.

– Я работаю прямо под окном, и у меня есть газовый свет.

Докурив, Дэн затушил сигарету о камень. Переводя разговор на другую тему, он спросил:

– Уж коли вы оказались в Харрогейте, вы будете принимать воды?

– Я сняла номер в отеле, так что могу это делать.

Он улыбнулся:

– Сернистые или железистые?

– Понятия не имею. А что вы посоветуете?

– Ни те, ни другие – если пить. Они воняют и мерзкие на вкус. Но плавать приятно и в тех, и в других, особенно в термальных.

Очень скоро он вернется к своей работе. Что же удерживает меня от того, чтобы спросить у него о Люси? Пожалуй, только одно соображение: чем больше людей узнают о ее исчезновении, тем сильнее может пострадать ее репутация. Но у меня было обоснованное подозрение, что Дэн Рут знает больше, чем делает вид.

– Вы и Люси отлично сыграли в спектакле. Как вы думаете, она будет играть в следующем представлении?

– Нет! – решительно и страстно ответил он. – Ни в коем случае, если только я смогу этому содействовать.

– Прошлым вечером я сидела в театре рядом с мистером Уитли. Он был в восторге от ее игры. Он считает, что у Люси есть талант работать на сцене.

Это была довольно грубая попытка, но она сработала.

Дэн улыбнулся, и в его взгляде появилось выражение, близкое к гордости.

– Он именно так и сказал?

– Да. Мне кажется, это было сказано вполне искренно.

Я хотела узнать, зачем ей понадобилась тысяча фунтов и еще что именно скрывает Дэн Рут, поэтому решила поднажать на него.

– Все остальные участники спектакля имеют постоянную работу, но не Люси. Мне кажется, сейчас она хочет определиться в этом смысле.

Дэн мягко произнес:

– Это ведь ваши догадки, верно?

– Верно.

– После репетиций мы почти каждый вечер вместе возвращались домой. Люси нравилось выступать на сцене. Она буквально заворожена театром.

– Да, разумеется. Но это ее увлечение не находило одобрение у капитана.

– Да, едва ли. – Он глубоко вздохнул. – Пожалуй, это не самая скрываемая тайна в Харрогейте, что она хочет стать актрисой. Я обещал ей не рассказывать об этом, но не думаю, что это может повредить ей, поскольку вы собираетесь вернуться в Лидс после курса минеральных вод. Ей предложили место в Королевской академии драматического искусства.

Внезапно я воспомнила, как Люси, поблагодарив меня за несколько лишних фотографий, сказала, что они могут «пригодиться». Она отправила их либо захватила с собой, когда отправилась на прослушивание в драматическую школу.

– Но как Люси смогла проделать это так, что никто не узнал?

– Я не говорил, что никто не узнал. – Дэн ткнул большим пальцем в сторону комнаты над нами. – Но капитан Уолфендейл точно не был в курсе дела.

Дэн Рут выпрямился во весь свой немалый рост, намереваясь вернуться к своей работе. Меня поразило, что этот высокий, хорошо сложенный человек смог сыграть и лукавого старого скупца, и горбатого проповедника, и обреченного предпринимателя, который покончил с собой.

– Извините. Мне нужно поработать с часами. Если я не верну их в салон до послеобеденного чая, то подведу людей.

Я снова уперлась лбом в стену.

– Постойте, но вы должны дорассказать историю. Если бы Люси собиралась убежать к своим трагикам, то каким бы образом она это сделала?

– Об этом вам надо бы спросить у нее самой.

В тоне его голоса был некий вызов, сопровождавшийся печальной улыбкой. Это вселило в меня уверенность, что Дэн знал о ее исчезновении. От этой мысли у меня по коже побежали мурашки. В голову же пришла мысль, не он ли отправился к Муни, предложил тому в заклад цепочку для часов, ограбил ювелира и поделил добычу с Люси. А теперь она перешла к новому этапу добычи средств. На сей раз от своего деда.

Или, возможно, шок от обнаружения мертвого тела посылал мне эти странные мысли, которые не имели ничего общего с происходящим?

Я упорствовала, не желая по собственной инициативе прерывать наш разговор, даже несмотря на его явное нежелание обсуждать этот вопрос.

– Но вы высказали здравую идею, что она могла убежать отсюда.

Дэн вздохнул:

– Как и вы, я только высказал предположение. Возможно, из-за нежелательного замужества?

– С кем?

Он с загадочным видом покачал головой и улыбнулся:

– Вероятно, мне не следует об этом говорить. А теперь я попрошу вас извинить меня.

Я ощутила себя Алисой в Стране чудес, с которой играл Чеширский Кот.

Я проводила его взглядом, когда он повернулся, вернулся в свою комнату и плотно притворил за собой дверь. Какая-то мысль ускользала от меня – нечто, связанное с Дэном Рутом. Еще минута – и у меня в мозгу что-то щелкнуло, и мозаика сложилась. Дэн был соглядатаем. Он подслушивал все, что происходило в квартире капитана. Именно поэтому он не хотел, чтобы я оставалась в его комнате после возвращения капитана.

То же самое происходило и вчера вечером, когда я мечтала дать хотя бы небольшой отдых своим усталым ногам, а Дэн не пригласил меня к себе в комнату. Я вспомнила, где он тогда сидел, и мне еще тогда показалось странным, что он сидит у камина, подавшись к нему всем телом. Металлическая труба, которую я видела стоящей рядом с камином Дэна, была частью подслушивающего устройства. Звук шагов капитана по его комнате и стука трубки, которую он выбивал, прошел вниз по дымоходу камина. Все, что надо было сделать Дэну, дабы во всех подробностях услышать происходившие наверху разговоры – приложить свою слуховую трубку к металлической трубе. Таким образом он мог слушать все беседы между капитаном и его внучкой. Но какой интерес он извлекал из этого? Предположим, Дэну стало известно, что Люси ожидает наследство и она отнюдь не прочь получить его. Он мог знать, что Люси отвергала идею обмена ее благополучия на замужество.

Дэн мог также знать, что происходило между капитаном и мистером Милнером в последние часы жизни Лоуренса. Он явно слышал весь разговор старых друзей, пока они играли в настольную игру «Призванный к оружию». Именно так он узнал, что Люси обречена на «тупой брак», как он назвал его, хотя я сама назвала бы его ужасным.

Но была ли Люси связана со смертью Милнера? Милнер, безусловно, позволил бы ей приблизиться к нему так близко, что она могла бы всадить ему кинжал в сердце.

Еще несколько минут я провела, сидя на низкой ограде сада и записывая в свой блокнот что удалось выяснить, наряду с именами людей, которые могли знать больше, чем говорили.

Мэриэл Джеймисон

Если правда, что Люси приглашали в Королевскую академию драматического искусства, Мэриэл должна была помогать ей – прослушивание и т. п. Могла ли она подвигнуть Люси на требование денег?

Родни Милнер

Он и Люси друзья с детства. Однако Люси не доверяет ему полностью.

Дилан Эштон

Знает больше, чем признается? Проверить его отпечатки пальцев на записке о выкупе и конверте. Агентство недвижимости – пустые помещения для укрытия?

Капитан

Почему так возражает против привлечения полиции? Из-за репутации Люси или чего-то более серьезного?

Дэн Рут

Люси посвятила его в сюжет о театральной школе. Он знает больше, чем говорит.

Гиртс, Лой и Оливия

Вряд ли имеют отношение к требованию выкупа, но месье Гиртса можно серьезно подозревать в убийстве Милнера.

Элисон Харт

Слишком расстроена собственной ситуацией, чтобы врать. Исключается.

Другие

Кто?

Я захлопнула блокнот. Исключаем очевидное. Если бы я была Люси, то где бы я спряталась? Я бы не стала рисковать тем, что меня могут заметить при входе и выходе из какого-то помещения, а предпочла бы самый простой план. В доме Уолфендейла, по словам Мэриэл, есть нежилой самый верхний этаж, который капитан использует как кладовку. Где же можно скрыться лучше, как не в том месте, про которое капитан даже не подумает?

Я поднялась по ступенькам к парадной двери и вошла в общий холл.

Помня о том, что Дэн Рут может подслушивать в своей полуподвальной комнате, я отказалась от мысли постучать в дверь квартиры Уолфендейла и вместо этого поднялась по ступеням, миновав первый этаж, где пекинес мисс Фелл предупредительно гавкнул за дверью, к верхнему этажу здания, на котором и располагалась нежилая квартира.

Глава 25

Простота такого плана мне импонировала. Люси могла скрываться здесь, в этом самом здании, на нежилом верхнем этаже. Последнее место, куда ее дед мог решить заглянуть.

Пекинес гавкал при каждом моем шаге, который я делала, поднимаясь по узкой лестнице, крытой еще более узкой дорожкой, которая вела наверх. Большая паутина покрывала углы витражного окна, освещавшего лестничную площадку. Дверной замок верхней квартиры был устаревшим, так что долго с ним возиться мне не пришлось. Закрытые шторами окна делали комнату темной, а воздух в ней – затхлым. То, чем я собиралась заниматься, не требовало много света, но я все равно отодвинула в стороны шторы, открывая окна. Мебель была покрыта толстым слоем пыли.

Я прошла через гостиную, где висевшие на стенах картины были закрыты холстами. Между картинами была развешана коллекция британского оружия, к каждому экземпляру прикреплена соответствующая этикетка. Мне пришло в голову, что коллекция эта должна представлять собой изрядную ценность на антикварном рынке. Неужели Люси думала, что ее дед мог бы заложить или продать ее и добыть таким образом средства для ее выкупа? Я принялась кратко записывать названия: кавалерийский карабин Ли-Энфилда калибра 303’’[60]; длинноствольная винтовка Ли-Энфилд MK1 образца 1902 года; револьвер «Веблей» MKIII калибра 455”[61]; армейский револьвер «Веблей» системы WG[62]. На другой стене висели мечи, некоторые весьма древние, сабли с изогнутыми клинками и роскошными эфесами. Два меча с прямыми клинками не имели никаких украшений. Одна из винтовок и меч к ней носили гравировку поставщика, Гордона Митчелла и Ко, Кейптаун. В застекленной горизонтальной витрине лежал кинжал с рукоятью слоновой кости в деревянных ножнах. Он был примерно девяти дюймов[63] в длину, причем около двух третей длины приходилось на клинок. Гарда была украшена камнем, который смотрелся как бриллиант. Хотя я и не рассмотрела подробно нож, которым убили мистера Милнера, но все же поймала себя на том, что внимательно изучаю этот кинжал. Дно витрины, в которой он лежал, выглядело чище, чем остальные, словно кто-то протер ее тряпкой, стремясь скрыть тот факт, что вокруг пропавшего соседа кинжала была потревожена пыль. Но, конечно, все это казалось слишком фантастично. Ведь пыль не собирается на дне застекленной и закрытой витрины, верно? И тем не менее общая картина была нарушена. В этой забитой оружием и коллекциями комнате, один-единственный кинжал в витрине смотрелся как-то одиноко.

На столе располагалось несколько предметов, словно капитан однажды решил устроить здесь частный музей. Подбор предметов был довольно странным: запаянная консервная банка с продуктовым НЗ, рядом с которой лежали несколько шрапнельных пуль. Рядом с отвратительного вида кусками металла с торчавшими во все стороны острыми шипами лежала рукописная табличка: «Чилимы[64], разбрасываются по земле, чтобы выводить из строя скачущих лошадей при конных атаках буров».

Оружие и обломки давно закончившейся войны одновременно и притягивали, и отталкивали меня. Как только Люси могла жить в этом доме? Не удивительно, что она захотела сбежать отсюда.

Заставив себя продолжить, я подняла скрывавшие от пыли мебель покрывала. Негромко произнося имя Люси, я принялась искать ее, полагая, что она могла спрятаться за каким-нибудь из шкафов или за диваном. Но ее нигде не было. Не обнаружилась она и под кроватью. У стены стоял большой шкаф для одежды. Я открыла его дверцы. На вешалке качнулась армейская шинель. Все платья и костюмы, принадлежавшие тетушке капитана, очевидно, давным-давно перекочевали к мисс Фелл или же были розданы заслуживавшим того людям. Я передвинула вешалку с шинелью, не надеясь обнаружить за ней скрывающуюся Люси, но чтобы увидеть, что еще есть в этом шкафу. На вешалках рядом друг с другом качнулись два армейских мундира. На погонах одного красовались капитанские звезды, на другом – сержантские лычки.

Я вспомнила, как капитан скромненько произнес, говоря о своем «Кресте Виктории»: «Когда вы достигаете определенного положения, появляются вещи, которыми вам просто не надо заниматься. У меня был тогда отличный денщик, которого я никогда не ценил по достоинству. Этой медалью следовало бы наградить его».

Может, какая-то подсказка скрывается в этом шкафу, между двумя висящими рядом мундирами? Тут мне пришло в голову, что для офицера, капитана, довольно странно играть в настольную игру с капралом, которым был Милнер. Офицеры всегда держались в своем кругу, никогда не смешиваясь с военнослужащими других званий, как звезды общества не якшаются с обслуживающими их салоны служанками, строго придерживаясь отношений хозяйки и прислуги. Возможно, Милнер был денщиком. Но ведь он был в звании капрала… Я снова осмотрела мундир. Все правильно, на нем имелись три сержантские лычки. Возможно, я ошибаюсь, и Милнер был сержантом, или его повысили в звании позже. Но почему его мундир висит в шкафу капитана? В этом не наблюдалось никакого смысла.

В старой коробке из-под сигар я нашла несколько фотографий людей в военной форме, снятых в какой-то безжизненной местности. Капитан и его денщик? Они то стояли на склоне холма, то рядом с палаткой, то на берегу реки. Освещение было плохим, поэтому фотографии получились не особенно четкими. Под фотографиями в той же коробке хранились документы, два свидетельства об увольнении из армии, одно на имя Роуланда Оливера Уолфендейла, другое на имя Генри Лэмптона.

Поскольку эта квартира занимала весь этаж, меня удивило, что она состояла только из одной спальни, и лишь потом я заметила еще одну дверь.

В огромной чугунной ванне лежала наполовину скрытая тряпками фигура. Люси? Тело было забросано старыми истлевшими полотенцами и рваными простынями. Фигура не шевелилась, не делала ни малейшего движения. Я заставила себя подойти поближе: голова, плечи, ноги – все очертания человеческого тела просматривались совершенно отчетливо. Я замерла на месте. Глядя на этот силуэт, я надеялась увидеть хоть малейшее движение, которое дало бы понять, что это девушка, услышавшая мои шаги и спрятавшаяся от меня. Ни движения, ни дыхания.

Неужели это Люси, мертвая? Убитая родным дедом, который затем сам и написал записку о выкупе?

– Люси?

Я приблизилась к ванне и коснулась лежащего в ней тела. Безжизненного.

Однако не оказалось ни крови, ни запаха смерти.

Я отбросила прочь потертые полотенца, порванные простыни.

Это была фигура, похожая не на портновский манекен, стоявший у окна в квартире капитана, а на нечто вроде чучела в форме армии буров. В поношенной форме цвета хаки, которая была изрезана в клочья. Из груди торчала рукоять кинжала, сделанная из слоновой кости.

Я тихонько закрыла за собой дверь и привалилась к ней спиной. Впервые в жизни я незаконно открыла отмычками чужую дверь и попала в квартиру, где до меня уже побывал какой-то маньяк. Неужели это работа Люси? Если это так, то что стало причиной ее столь тщательной расправы с солдатским манекеном?

Я вздрогнула от громкого звука. Неистовый рев заставил меня поверить в то, что ожила лежавшая на полу шкура тигра или же давно умерший слон вернулся, чтобы потребовать украденные у него бивни.

– Какого дьявола!..

Оказалось, что это всего лишь появился капитан, размахивая в воздухе своей тростью со скрытым внутри клинком.

– Я решила, что лучше всего устранить очевидное, – спокойно произнесла я. – Кто это поработал над вашим солдатским манекеном?

Мой вопрос на мгновение привел его в замешательство. Я распахнула дверь в ванную, чтобы он собственными глазами увидел то, во что превратился сделанный в натуральную величину солдат-манекен. Подавшись вперед, капитан прикоснулся к испорченному манекену, издав при этом стон.

Затем развернулся ко мне.

– Кто вас сюда впустил?

– Я сама вошла.

– Тогда сами же и убирайтесь отсюда и не смейте возвращаться! Вы мне не нужны. Я не должен был доверяться вам.

– Как вам угодно.

– Да, именно так мне и угодно. Я не желаю, чтобы всякая юбка с высоким самомнением совала нос не в свое дело. Убирайтесь отсюда, и, когда увидите свою подругу-авантюристку, скажите ей, что она может собирать вещички. Мы спокойно жили, пока она сюда не заявилась!

Определенно на повестке дня стояло отступление.

Опередив меня, капитан подошел к двери и распахнул ее:

– Вон отсюда! Вон!

Когда я вышла на лестничную площадку, Уолфендейл не последовал за мной. Я прикинула, что сейчас он станет проверять свои драгоценные музейные экспонаты, чтобы убедиться, что ничего не пропало. Его ярость меня расстроила. Я положила руку на перила. Этажом ниже снова залаяла собака. Я стала поспешно спускаться вниз по лестнице, не желая оказаться поблизости, когда он закончит инвентаризацию своих тайн.

Сверху донесся могучий вопль ярости. С грохотом захлопнулась дверь. Почти ожидая того, что капитан несется вниз со своей тростью с клинком, я спустилась на площадку нижнего этажа, слыша, как грохочут вниз по лестнице его шаги.

Глава 26

Обеспокоенная мисс Фелл стояла на лестничной площадке у приоткрытой двери в свою квартиру. Она поспешно шагнула ко мне и быстро втянула меня в свое жилище. Мастерица сдержанности, она прошептала:

– Капитан не любит, когда кто-нибудь рассматривает его военную коллекцию.

– У него, должно быть, очень чуткий слух.

– Он охраняет свое оружие каким-то шестым чувством.

Собачонка вертелась у моих ног, тявканьем предупреждая хозяйку, чтобы та не была настолько наивна и не приглашала меня в комнаты.

– Заткнись, Пико, дорогая, – успокаивающе произнесла мисс Фелл. – У нас чрезвычайные обстоятельства. Капитан просто неистовствует.

Не скрывая удовлетворения одинокого человека, нашедшего наконец с кем бы поделиться мыслями, она закрыла за нами дверь своей квартиры.

Я прошла за ней в просторную гостиную, уставленную мягким диваном и мягкими же креслами. Мебель сильно благоухала псиной и довольно слабо – лавандой. Маленькая собачонка вертелась у моих ног, словно пася меня, и выглядела при этом ожившей муфточкой. Доступными ей средствами, лаем и запахом, она пыталась сообщить мне нечто противоположное. Она прыгнула на мою ногу, требуя к себе внимания, ее глаза, устремленные на меня со смешанным выражением мольбы и высокомерия, словно говорили: «Я вполне достойная собака, так что будь начеку».

Откровенная лесть – всего только один из приемов в моей профессии.

– Хорошая собачка, – сказала я, поглаживая шелковистую голову собачонки.

Никакого впечатления это на нее не произвело. Я попробовала зайти с другой стороны:

– Умное создание.

Этот трюк сработал. Передо мной сидела собака, которая прекрасно сознавала, что она хорошее существо, и желала только одного – чтобы ее интеллектом восхищались.

– Вы понравились Пико, – заметила мисс Фелл и жестом руки пригласила меня сесть.

Я расположилась на диване. В тон ее предыдущему сдержанному высказыванию я произнесла:

– Я так расстроила хозяина дома.

– Не обращайте внимания. Я уверена, вы успели только заглянуть в ванную комнату, – небрежно махнула рукой она. – Лучше расскажите мне, как вам понравился спектакль. Я побывала на нем дважды. Не видела лучшей постановки со времен правления старой королевы[65]. Господи Боже мой, да у меня на глазах слезы навернулись, когда я увидела, как великолепно Люси играет свою роль. Она совершенно преобразилась – совсем другой человек, хотя я знала ее еще малышкой. Да вы сидите спокойно, вряд ли это надолго. Он скоро угомонится.

Я так и не поняла, имеет ли она в виду свою собаку или же капитана, который топал этажом выше с такой силой, что на потолке у мисс Фелл качалась люстра.

Хозяйка взглянула наверх.

– Он теперь будет бормотать и чертыхаться, – уверенно предсказала она. – Мне доводилось видеть его в таком состоянии и раньше.

– Спасибо, что предложили мне это убежище, – поблагодарила я. – Но вы рискуете навлечь на себя гнев капитана.

– Ха! Да он ничего не может сделать мне, – заверила мисс Фелл. – Я живу здесь уже много лет. Приехала сюда как компаньонка тетки капитана, истинной леди.

– Тогда вы должны любить Харрогейт, да и этот дом… если уж вы остались здесь, я хочу сказать.

Она вздохнула:

– Харрогейт – прекрасное место для жизни. Такая здоровая атмосфера, весьма изысканное общество. Но, боюсь, дом уже не тот, что был при мисс Уолфендейл.

Мисс Фелл явно настраивалась на добрый и долгий разговор. Собачонка прижалась к ней. Женщина погладила ее по голове. И, когда она делала это, я невольно обратила внимание на ее руки. Они были старыми, морщинистыми, покрыты пятнами «гречки», ногти от возраста заострились. На тех пальцах, на которых полагалось носить кольца, красовались серебряные кольца с застежками. Серебряное кольцо на пальце ее правой руки несколько отличалось от других: оно было снабжено еще и предохранительным кольцом, поскольку само украшение сидело слишком свободно на ее пальце. Я всмотрелась в это кольцо. Не скажу, что я эксперт по ювелирным изделиям, но оно, безусловно, было сделано из 18-каратного золота[66]. В его углублениях поблескивали три бриллианта, каждый из которых удерживался на месте тремя выступающими лапками. Это дополнительное кольцо в точности соответствовало тому, которое мистер Муни описал как украшение миссис де Врие.

Так что, возможно, мое предположение о перестановке цифр в номере дома не так уж неправдоподобно. Мы находились в доме № 29 по Сент-Клемент-роуд. Адрес таинственной миссис де Врие был 92. Это могло объяснить вчерашнее странное поведение хозяйки квартиры при упоминании имени де Врие. Она сама и являлась миссис де Врие. Кого же она попросила забрать ее кольцо из ломбарда? Если у самой мисс Фелл было бы что скрывать, вряд ли бы она предложила мне укрыться в ее квартире.

Пока я пыталась осознать все эти детали, мне пришлось также думать и над тем, как разобраться со всем этим. Я должна была вести себя крайне осторожно. Если мисс Фелл просто отречется от какой-то там «миссис де Врие», я не смогу подобраться к ней ни с какой другой стороны. Когда она отправилась на свою маленькую кухню, чтобы заварить чай, я стала рассматривать стоявшие на серванте фотографии. На одной из них была запечатлена значительно более молодая мисс Фелл и ее пожилая компаньонка с прогулочной тростью в руке, обе в твидовых юбках, прочных башмаках и беретах. Сфотографированы они были сидящими на большом камне, с вытянутыми вперед ногами, рядом с которыми стояли рюкзаки.

– Это мы с мисс Уолфендейл, – увидев из кухни, что я рассматриваю фотография, пояснила мисс Фелл.

– С тетей капитана?

– Да. А рядом с этим фото – мисс Уолфендейл с капитаном, когда он был мальчишкой.

Я поднесла следующую фотографию поближе к глазам.

С нее смотрели женщина и подросток в возрасте примерно шестнадцати лет. В его позе ощущалась некая застенчивость, он с полуулыбкой смотрел сквозь объектив фотоаппарата в неизвестное еще будущее. Он стоял, вытянувшись по стойке «смирно», был одет в длинные бесформенные штаны и клетчатую рубашку с расстегнутым воротником, позволявшим видеть его гладкую молодую шею. Его тетя носила ситцевое платье и кардиган. Ее рука нежно лежала на его плече. У женщины было продолговатое лицо, слегка напоминающее лошадиное. У подростка имелась такая же особенность, но менее заметная, так что мне пришло в голову, что, когда он подрастет, то должен стать классически красивым молодым человеком.

– Полагаю, фотографию сделали где-то в этих местах?

– Да, верно. Здесь неподалеку, на Стрей-лейн.

Сходство между женщиной и подростком бросалось в глаза.

– Таким образом, капитан является сыном брата мисс Уолфендейл?

– Да. – С этими словами мисс Фелл внесла в комнату поднос с чаем, кольца поблескивали на ее пальцах. – И ее единственный родственник. Когда мисс Уолфендейл умерла, она оставила этот дом капитану с условием, что мне будет позволено снимать квартиру как почетному и заслуженному жильцу. Тогда я еще не ожидала, что капитан станет сдавать нижний этаж, чем разрушит атмосферу этого старого особняка, превратив его в нечто вроде доходного дома. При этом я не могу сказать, что мне не нравятся его арендаторы.

И одним из этих арендаторов был Дэн Рут, владелец цепочки для часов, к которой прикреплена южноафриканская монета, совсем как та, которую ограбивший мистера Муни человек будто бы принес в залог. Будучи сам себе хозяином, Дэн вполне бы мог ранним утром обернуться на первом поезде для небольшого ограбления в Лидсе. Но почему тогда он вернул кольцо мисс Фелл?

Конечно, я могла и ошибаться. Никакое кольцо не может быть совершенно идентичным другому, если только не сделать этого специально. Поскольку вчера я спрашивала ее о миссис де Врие, то хотела бы снова поднять этот вопрос, однако по зрелом размышлении передумала. Но она и сама вспомнила об этом:

– Вы просто ошеломили меня вчера вопросом, дорогая, об одной из подруг моей матери. Боюсь, я не смогла вам помочь. В этом районе множество старых дев и вдов, и мы далеко не все знаем друг друга. Если бы были помоложе, то возник бы план отправить нас всех потихоньку в наши колонии.

Чай, который мисс Фелл заварила в чайнике с вертикальными желобами, оказался таким слабым, что у меня возникло желание помочь ей.

– Чай не слишком крепок для вас? – озабоченно спросила мисс Фелл.

Я заверила ее, что все в порядке.

– Да, в наши времена для молодых женщин все совершенно изменилось, – стала рассуждать мисс Фелл, протягивая мне сахарницу. – Возьмем ту же Люси. Как чудесно она сыграла свою роль, очень достоверно. Посмотрели бы вы, как она играла в школьных спектаклях и как читала со сцены! Еще ребенком забиралась на стол и читала нам лирические баллады или шуточные стихи. Я и сама научила ее парочке поэм.

Мисс Фелл махнула рукой в сторону плотно уставленной книгами полки. От такого взмаха несколько книг упали с подлокотника ее кресла. Я бросилась поднимать их. Это были детективные романы, взятые из какой-то частной библиотеки.

– Благодарю, дорогая. Положите их на стол, пожалуйста.

Складывая книги на стол, я представила себе Люси рано созревшим ребенком, с чувствами, рвущимися наружу из сердца. Она вполне могла оказаться этим грабителем. Ей не составило бы никакого труда переодеться молодым человеком и позаимствовать у Дэна Рута эту цепочку для часов. Усыпить мистера Муни разговорами, прикинувшись просто одним из клиентов, а затем перейти к действиям.

Мисс Фелл дождалась, когда я сложила книги аккуратной стопкой, а затем снова принялась восторгаться Люси:

– У нее всегда была феноменальная память! Она утверждает, что помнит свою мать, хотя, между нами, я думаю, в этих воспоминаниях на самом деле фигурирует няня. Я не разуверяю ее, хотя довольно странно, что она считает эту женщину своей матерью.

– Почему странно? – спросила я.

Мисс Фелл, ничего не ответив, внезапно напряглась, и мы с ней снова услышали шаги по лестнице, а затем на лестничной площадке. Подождав несколько секунд, она сказала:

– О, он успокоился. Он всегда заводится, если думает, что кто-то роется в его драгоценной мусорной комнате там наверху. Много лет назад в ней мы с мисс Уолфендейл занимались там рукоделием и шили.

– Похоже, вы с мисс Уолфендейл устроились здесь весьма неплохо.

– Да, и в самом деле так. Она была для меня скорее старшей сестрой, чем работодательницей. Каждый год мы с ней ездили на отдых, жили в сельской местности на ферме, гуляли по окрестным холмам. Я приехала сюда в 1897 году, по объявлению в журнале «Леди». А мисс Уолфендейл и являлась леди в полном смысле слова. Разумеется, я была тогда молодой женщиной, лет тридцати. Но я не считала себя молодой, конечно. Сама себе казалась старой и считала, что жизнь прошла мимо. – Она искренне рассмеялась. – Разве мы когда-нибудь считаем себя настолько старыми, какими нам предстоит быть? Я была компаньонкой мисс Уолфендейл вплоть до ее смерти в 1903 году, в возрасте шестидесяти шести лет. – Она вздохнула: – Не думаю, что мне удалось бы найти другое место после ее смерти. Но ее душеприказчик спросил меня, не хочу ли я остаться здесь, пока не будут решены все вопросы.

– И вы здесь остались.

– Как оказалось, мисс Уолфендейл положила некоторую сумму, из которой мне ежегодно выплачивалась небольшая рента.

Еще один кусочек пазла встал на свое место. Мистер Муни упомянул, что миссис де Врие каждый год закладывала свое кольцо. Не сомневаюсь, что этот заклад совпадал по времени с периодом накануне ежегодного перевода ренты мисс Фелл на ее счет в банке.

Пико взобрался на подоконник и уставился вниз на улицу с таким видом, словно ожидал увидеть немедленную доставку конины.

– И вы никогда не жалели, что остались здесь, мисс Фелл?

– Ни на минуту не пожалела. Чувствовала, что должна сделать это ради моей дорогой мисс Уолфендейл, особенно когда с войны вернулся капитан со своей внучкой.

– Люси ведь была тогда совсем маленькой?

– Ей тогда исполнилось два года, и она была самым прекрасным маленьким созданием, которое я когда-либо видела. Ее няня очень тосковала по дому и вскоре вернулась туда, откуда приехала. Я порой прикидывала, что она могла бы остаться, если бы он платил ей побольше. Но, конечно, она всегда привлекала всеобщее внимание в Харрогейте.

– Почему бы это?

– Разве я не сказала? Она была африканка, то, что тогда называли девушка-кафрка.

– Бедная Люси, лишится родителей и няни такой маленькой. К тому же было не так-то легко для мужчины его возраста растить дитя.

– Капитан не смог бы управиться с ней без меня. Теперь он об этом забывает и только терпит мое присутствие. Когда Люси была маленькой, она проводила куда больше времени здесь со мной, чем внизу с ним. И так жаль, что мисс Уолфендейл ничего не знала о существовании своей внучатой племянницы, или, если и знала, то никогда не упоминала при мне о ней. Капитан сказал как-то, что его сын заключил неподходящий брак, как и сам он, насколько я догадываюсь, хотя он и не говорил об этом прямо. Это может объяснить, почему мисс Уолфендейл никогда не упоминала о его семье.

Чем больше мисс Фейл говорила, тем больше у меня возникало вопросов. Кому принадлежала другая военная форма, висевшая в гардеробе наверху? У меня появилось неприятное чувство. Когда я рассказала инспектору Чарльзу о месье Гиртсе, видевшим свою жену с мистером Милнером, мне казалось тогда, что я поступаю правильно. Но, возможно, я увела следствие в неверном направлении. Похоже, между Милнером и Уолфендейлом существовали какие-то более тесные связи, чем кто-либо из нас мог предполагать.

У капитана было нечто, что он предпочитал скрывать. Если Милнер знал его секрет, это давало ему мощный рычаг воздействия на капитана. Достаточно мощный, чтобы заставить того расстаться с частью денег и вынудить сдавать жилье в аренду. Милнер шантажировал Уолфендейла. И разгадка этого находилась на верхнем этаже, чем и объяснялась столь бурная реакция на мое вторжение туда.

Я снова посмотрела на фотографию мисс Уолфендейл и ее племянника.

– Как жаль, что Люси потеряла родителей в столь юном возрасте и не встретилась со своей двоюродной бабушкой.

Хозяйка вздохнула и предложила мне еще чаю.

– Но кто может познать неисповедимые пути Господа?

– А что случилось с родителями Люси?

Я знала версию капитана о произошедшем с ними, но было интересно, что он сообщил мисс Фелл, когда впервые появился в Харрогейте.

– Мать Люси умерла от тифа. Ее отец погиб при каком-то несчастном случае.

Значит, он был последователен.

Мисс Фелл доверительно подалась ко мне.

– Когда Люси была еще маленькой, капитан сказал, что ее мать оставила письмо, которое она должна прочитать по исполнении двадцати одного года. Когда она достигла этого возраста, шестого числа нынешнего месяца, то спросила его о письме, но капитан ответил, что это неправда. Не было ни письма, ни наследства, вообще ничего. Естественно, это ее разъярило. Ей было очень тяжело пережить это. Не могла сидеть и болтать. Люси пошла выгулять Пико, но ушла с ним намного дальше, чем это несчастное существо могло пройти. Ей пришлось нести его на руках совершенно обессилевшего. Ее волосы растрепались, едва не потеряла перчатки… Если бы Люси не вложила всю энергию в игру, боюсь, она могла сойти с ума, когда узнала, что завещания нет.

Мне казалось совершенным коварством раскрыть перед мисс Фелл схему того, как ее дорогая Люси предстала в роли грабительницы, но все же я решила это сделать.

– Мисс Фелл, я собираюсь поведать вам нечто, что может вас шокировать. И поэтому прошу помочь мне.

Мисс Фелл побледнела:

– Это связано с вашим вопросом вчера? Знаю ли я миссис де Врие?

Я могла начать издалека, обиняками, но решила пойти напрямую:

– Да. Вы, я полагаю, и есть миссис де Врие. Вы сообщили вымышленное имя и адрес мистеру Муни, чтобы скрыть свое смущение, отдавая в залог кольцо.

Это было жестоко. Мои слова оказались чересчур сильным для нее ударом. Инстинктивным движением мисс Фелл прижала руки к груди, поворачивая на пальце кольцо с бриллиантами.

– Я думала, владельцы ломбардов хранят тайны своих клиентов.

– Как правило, так они и делают. Но мистер Муни был ограблен, предметы залога пропали, залогового билета на это кольцо представлено не было.

Ее глаза расширились от изумления.

– Этого не может быть! Я отдала билет и деньги для выкупа Люси. Она сказала мне, что получила его. В прошлый понедельник.

Глава 27

Март 1922 года

Капитан Уолфендейл сидел рядом со своим камином. Ветер свистел в дымоходе и время от времени задувал дым горящих дров в комнату. Его гость, Лоуренс Милнер, пришел к нему, не преминув захватить хорошую порцию согревающего зелья, бутылку отличного портвейна. Теперь он с каким-то намеком поднял свой.

– Малость попозже в этом году у нас будет отличный повод для празднества.

– Да? – Капитан, подавшись вперед, поправил поленья в камине. – Я что-то не припомню, что там нужно праздновать.

– Ну как же, ты должен помнить. Твоя Люси становится совершеннолетней в августе. – С этими словами Милнер наполнил оба бокала щедрыми порциями портвейна.

Капитан положил совок перед огнем в камине и газету поверх него, чтобы дым вытягивало в дымоход и раздувались угли. Он внимательно присматривал за этим устройством, выхватывая газету, как только она начинала загораться. Дым все же понемногу проникал в комнату.

Погрузившись в воспоминания, Милнер добавил:

– Ты помнишь того старого табачника, чей зять был родом из Кента? Он еще хвастался, что его зять с завязанными глазами мог определить по запаху любой сорт яблок. «Кокс», «брэмли», «рассетт» – любой из них, да и другие тоже. Ну и как вам такой табачник, а, мой капитан?

– Меньше того.

– Чего именно?

– Да моего капитанского бизнеса.

– Нарушаете субординацию, прошу прощения, капитан. А я всего лишь скромный капрал. Позор, а?

Милнер поставил свой бокал на игровое поле «Призван под знамена», на клетку с надписью «Военно-полевой суд».

Капитан переставил его бокал, оставив на игровом поле маленький красный кружок от портвейна. Высохнув, это станет пятном.

– К чему ты ведешь, Милнер? Ты же знаешь, все кончено. Прекрасно знаешь, что у меня не осталось ни пенни.

– Мы хорошо поработали, мой друг. И сделали многое. Рассматривай эти годы как капиталовложения. А теперь пришло время снимать кое-какой урожай с посеянного.

На Милнера напало теперь другое настроение, он подтрунивал над старым товарищем. Он только что позволил ему два раза выиграть в игру «Призванный под знамена» – не повредит его немного умаслить.

– Я думаю, ты без особого труда сможешь определить смесь того табака, что я привез тебе.

– Да катись ты со своими тестами. Мы давно уже не школьники.

– Сделай мне одолжение. Я побился об заклад сам с собой.

Капитан устало закрыл глаза:

– Ну, давай же.

Как он мог позволить этому идиоту постоянно вытягивать из него все самое лучшее? Послышался шорох, когда Милнер вытащил из упаковки прядь табачной смеси. Капитан моментально узнал эту смесь по запаху. Именно ее он много лет покупал у своего табачника – свою любимую смесь. Милнер снова напомнил, заставил вспомнить о цепях, которыми они скованы. Когда-нибудь однажды он отплатит за это Милнеру…

– Ну, и что тебе подсказывает твой нос? – спросил Милнер.

Из чувства противоречия капитан хотел назвать какую-нибудь чушь, словно не смог определить смесь. Но чувство гордости не позволило ему это сделать.

– Легкий вирджинский, смешанный с латакией[67].

– Именно! У тебя сегодня счастливый день, капитан.

С этими словами Милнер положил на стол упаковку трубочного табака.

Капитан вскрыл ее и переложил табак в закрывающуюся банку, стоявшую на каминной полке. Милнер был всего лишь хамом. Сделавший карьеру кровавый капрал, он сейчас располагал множеством приспешников, выполнявших его указания на различных аукционах, в демонстрационном зале его автосалона, в авторемонтных мастерских и в его доме. Милнер свел в могилу свою жену и держал в ежовых рукавицах своего сына. Но он еще и хотел, чтобы его за это любили, будь он проклят. Он не только желал высосать все из капитана досуха – что, собственно, уже проделал – но и хотел одобрения за это. Капитан поднял со стола игровое поле «Призванный под знамена». Пройдя с ним в кухню, он тщательно вытер винное пятно.

Сделав это, он тщательно сложил игровое поле в коробку из-под игры вместе с костями и жетонами.

Милнер раскуривал сигару.

– А как поживает наша Люси?

– Вполне успешно. Собирается искать работу, как ее подруга Элисон.

– Люси не придется работать. Она станет подарком для любого человека. Она будет леди для удовольствия, в старом довоенном стиле.

Капитан снова опустился в свое кресло. Ему хотелось раскурить трубку, но он не желал доставлять удовольствие Милнеру.

– Люси вполне может найти себе какое-то занятие.

Он пристально посмотрел на своего врага, принявшего обличие друга.

– Ты опустошил меня, Милнер. У меня ничего не осталось. А это значит, что ничего нет и у Люси.

Милнер, сидевший в большом кресле, подался вперед всем телом. Сигару он держал небрежно, как человек достаточно состоятельный, который может позволить себе догореть ей до конца, а потом выбросить в камин.

– У Люси будет все, если только ты позволишь мне предложить ей это.

Интуитивно капитан сразу понял, что подразумевает Милнер. Но полностью не мог в это поверить.

– Ты хочешь предложить девушке какое-то место?

– Вряд ли девушке, но дело не в этом. Я отнюдь не мечтаю трудоустроить Люси.

– Тогда ты имеешь в виду брак между Люси и Родни?

Надежда заставила капитана напрячь голос. Все, что Милнер вытянул из него, он вложил в свой бизнес. Со временем этот бизнес перейдет к Родни. Если же Люси и Родни поженятся…

Милнер поднял сигару почти до самых губ и затем рассмеялся. Он несколько раз основательно затянулся дымом, покачивая головой и едва веря в глупость своего старика-собеседника.

– Взгляни на меня. Я все еще достаточно молод. Мне сорок пять лет, я в самом соку. Люси слишком хороша для Родни. К тому же между ними нет никаких романтических чувств.

– Этого не будет, Милнер. Забудь… – негромко проговорил капитан.

Он знал то, чего не мог знать Милнер. Каждый раз, когда Люси слышала шаги Милнера по лестнице, когда раздавался стук его звонка, всегда ею безошибочно различаемый, она сломя голову убегала наверх к старухе и оставалась там до его ухода.

– Люси не видит тебя в этом качестве и никогда не увидит.

– А зачем шептать? Или ты боишься, что я расскажу ей правду о-чем-ты-знаешь? Да я не скажу ни словечка, если она будет моей. Я стану лелеять и защищать ее.

Не успев сдержать себя, капитан произнес:

– Как ты лелеял и защищал свою жену.

– Ну, ты и сказал, дружище. Это же совсем другое. Люси – нечто совсем другое. Скажи хотя бы, что подумаешь. Я всегда буду заботиться о ней. А также и о… ну, о своем дедушке-тесте, которым ты станешь. Поверь мне. Я бы прекратил все иски. И компенсировал бы все потери.

Капитан медленно поднялся из кресла. Достал из банки прядь табака, смесь легкого вирджинского и латакии, которая всколыхнула в нем так много воспоминаний. И начал набивать этой смесью трубку.

– Люси никогда не согласится.

– Ты меня знаешь, – негромко произнес Милнер. – Я всегда получаю то, что хочу. Я стал бы за ней ухаживать, но мне надо, чтобы ты был на моей стороне.

Капитан почувствовал, как натянулась вся его кожа. Он никогда от этого не освободится. Это будет тянуться до самой могилы. Но выражение его лица ничем не выдало всю глубину его страданий.

Милнер продолжал говорить энергично, подавшись вперед, нажимая на один и тот же пункт:

– Не надо так смотреть на меня. Этот будет последнее, что я у тебя попрошу. От этого зависит все.

Глава 28

Лондон, 1903 год

Демобилизовавшись из армии, капитан Уолфендейл снял в Блумсбери[68] комнаты для себя и своего верного денщика, сержанта Лэмптона. План был таков: капитан отложил достаточную сумму, чтобы перекупить табачную лавку на углу у уходящего на покой прежнего хозяина. По мнению капитана, это станет куда лучшим приобретением, чем золотая шахта в Южной Африке. Мужчины могут прожить без золота, но не курить они не могут.

Каждый день Лэмптон навещал хозяина лавки и беседовал с ним, узнавая все больше о достоинствах различных смесей легкого вирджинского табака, восхитительной латакии и щепотках кое-чего с верхней полки. Аляповатая устаревшая витрина лавки наполняла Лэмптона новыми идеями.

Возвращаясь обратно на квартиру, он дивился длине своей тени на тротуаре, свободе принадлежать самому себе. Вот сейчас он здесь, идет по настоящей улице города в сердце Европы, слушает шум уличного движения и выкрики мальчишек-газетчиков. Больше никогда ему не придется брести в строю по продуваемой пыльными ветрами проклятой стране, под ритмичный грохот солдатских ботинок и крики бабуинов.

Вернувшись домой, он сказал капитану:

– Мы выложим на витрине наши медали, кинжалы, сувениры и тому подобные вещи. Это будет притягивать людей, сэр. Люди станут приходить в нашу лавку не только за куревом, но еще и чтобы потолковать о былых сражениях.

– Отличная мысль. Но заканчивай ты с этим «сэром». Зови меня просто «капитаном». Мы же теперь штатские.

В одно из таких ежедневных посещений табачной лавки Лэмптон наткнулся на капрала Милнера, тоже демобилизованного из армии. Бывший капрал стоял на углу одной из улиц недалеко от лавки, у ног его лежала кепка. Лэмптон поначалу отвел взгляд в сторону, чтобы не смущать бывшего сослуживца и дать ему время надеть кепку. Лицо Милнера было серым, небритым, с ввалившимися от недоедания щеками. Лэмптон повел Милнера вдоль улицы, высматривая кафе. После порции колбасы с картофельным пюре Милнер обрел свои прежние наглые замашки.

– Пошли, посмотришь на нашу новую лавку, – предложил Лэмптон и повел Милнера к лавке табачника. – Здесь и тебе найдется место за прилавком через пару недель.

Когда они расставались, пожав друг другу руки, Лэмптон незаметно сунул полкроны в карман Милнера.

Лэмптон чувствовал себя бодрым и довольным жизнью. На следующий день он снова отправился в лавку табачника, намереваясь попробовать новый сорт табака, возможно, «перик»[69].

Старый табачник с пергаментным лицом и желтыми прокуренными усами отсыпал ему понюшку табаку, проворчав:

– Некоторые люди называют это вредной привычкой. По мне же, есть привычки и куда худшие, вроде затягивания дел.

– Да? – спросил Лэмптон, не понимая, что имеет в виду старик.

Табачник постучал по прилавку своими пожелтевшими от никотина пальцами с заострившимися ногтями.

– Когда капитан подпишет окончательное соглашение?

Лэмптон нахмурился. Дело уже должно быть сделано и забыто. Он раскурил свою трубку. И по давней привычке лояльно произнес:

– Капитан не будет медлить, если все договорено.

Сидеть на высоком стуле за прилавком табачной лавки было бы верхом блаженства. Разумеется, он выполнял бы всю необходимую работу, как, ничуть не возражая, делал ее и раньше. Пусть капитан бродит, где ему вздумается, засиживается в пивных, навещает своих сердечных подружек.

Лэмптон твердо намеревался прекратить жизнь перекати-поля. Он больше не хотел покидать Англии. Довольно с него стран, где мозги вскипают от жары или каменеют от мороза.

Старый табачник опустился на свой стул и сморкнулся в плевательницу.

– Я рад слышать ваши слова, мистер Лэмптон. Но ко мне после обеда забегал за плиткой своего «кэвендиша» доверенный клерк одного поверенного в делах. Думаю, вы знаете таких ехидных клерков, которые не могут напрямую сказать, как обстоят дела, но им надо непременно намекнуть обиняком. По его словам, что-то не ладится со сделкой.

Ответ Лэмптона прозвучал с куда большей уверенностью, чем он на самом деле чувствовал:

– Да и вы, думаю, знаете этих ребят, выскочек, у которых нет никаких удовольствий в жизни. Они развлекаются тем, что якобы знают нечто, что только вгоняет других в тоску. Это помогает им коротать их скучные дни.

Лэмптон смотрел сквозь витрину лавки. В своем воображении он создавал новую витрину. Страстное желание осесть на одном месте охватило его. Кто знает, может, ему удастся найти себе жену, какое-нибудь тихое создание, и она бы каждый вечер ставила перед ним на стол ужин, стирала и гладила белье, как он сам варил, стирал и гладил для капитана все эти годы.

Когда он подходил к комнатам, которые они делили с капитаном, Лэмптон услышал, как кто-то окликает его по имени. Это оказался Милнер. Лэмптон подумал, что тот намеревается снова выпросить у него шиллинг-другой, но Милнер сказал, что нашел себе работу на пару дней.

Тем вечером Лэмптон накрыл ужин для себя и капитана: по куску пирога со свининой, маринованный лук, хлеб и масло, по кружке пива. Во времена армейской службы он и капитан никогда не ели за одним столом.

– Ты должен привыкать к этому, уж если мы занимаемся одним делом, – настоял в свое время капитан. – Времена меняются и влекут за собой перемену в обычаях.

После ужина капитан ушел, чтобы навестить свою подругу, некую вдову. Лэмптон принял как должное, что в конце концов капитан будет жить здесь постоянно с этой вдовой.

Лэмптон мыл посуду. Он ополаскивал тарелки над жестяным тазиком, сливая туда воду из кувшина. Лавка табачника была отлично расположена – внутренний запор и в глубине жилые помещения, которыми пользовались еще только три другие лавки. Если капитан расположится там со своей вдовой, у Лэмптона останется еще и место для себя, когда лавка будет закрыта на ночь.

В снимаемых ими комнатах в Блумсбери было только одно-единственное удобное мягкое кресло, которое Лэмптон занимал, когда капитана не было дома. И лишь случайностью можно объяснить то, что он нашел эти письма – даже не одно, а целых два. Поначалу он принял их за что-то, связанное с покупкой лавки табачника, и решил, что капитан просто забыл про них, по рассеянности затолкнув за валик кресла. Но если в них и в самом деле шла речь о покупке лавки, то Лэмптон имел право знать об этом.

Содержание первого письма его не взволновало. Он вполне принимал манеру капитана играть в карты, держа их близко к груди и не афишируя, откуда у него взялись средства для покупки лавки табачника. Письмо было переслано из штаба армии. Оно гласило:

«Бересфорд и Блэк

Адвокаты

27 Альберт-стрит

Харрогейт

19 июня 1903 года

Уважаемый капитан Уолфендейл,

Нашей печальной обязанностью является сообщить Вам о кончине мисс Хильды Уолфендейл, последовавшей в доме № 29 по Сент-Клемент-роуд в Харрогейте.

Вы являетесь единственным бенефициаром[70] согласно последней воле и завещанию Вашей тетушки, за исключением небольшого наследства с определенным условием, оставленным ею для жившей с нею компаньонки.

В то время, как мы будем организовывать исполнение завещания через лондонских адвокатов, не угодно ли вам будет посетить Харрогейт, чтобы осмотреть завещанную Вам собственность и дать нам Ваши ценные указания.

Выражаем Вам наши глубочайшие соболезнования и заверяем вас в нашем неусыпном внимании,

Мы остаемся

Искренне Ваши,

С. Бересфорд, Бересфорд и Блэк».

Второе послание, датированное двумя днями спустя, было более кратким. Мистер С. Бересфорд благодарил капитана Уолфендейла за полученное от него письмо. Он надеялся встретиться с капитаном лично в 16.00 часов 17 числа этого месяца. Мистер Бересфорд был рад узнать, что капитан готов принять в качестве наследства жилой дом в Харрогейте – красивом и здоровом месте. Доверенный сотрудник адвокатской конторы будет на вокзале в Харрогейте встречать в 15.20 поезд, вышедший из Лондона в 11.20 с вокзала Кингс-Кросс.

Поначалу сержант не мог усидеть на месте. Ему казалось, что все происходит как бы во сне и не имеет ничего общего с реальностью. В течение двадцати пяти лет он служил денщиком капитана Уолфендейла. Когда Лэмптон был еще рядовым солдатом, Уолфендейл был лейтенантом. Он стирал исподнее капитана, перевязывал его раны, кормил его, спасал ему жизнь, видел его ходатайство о награждении «Крестом Виктории». И не обижался ни на что. Он думал, что знает своего Уолфи. Лэмптон знал все его предпочтения и все то, что капитану не нравилось, знал все истории из его детства и манеру обращения с дамами, а также и его слабость – всегда предавать женщин, которые поддавались его обаянию. Та школьная учительница из Кейптауна. Как же ее звали? Ах да, мисс Маршалл. С ней обошлись неладно.

Сиденье старого мягкого кресла просело под не слишком значительным весом Лэмптона.

Один огромный вопрос угрожал разорвать его голову. Но нет. Ответ, конечно же, – «нет». Капитан не смог бы предать его – человека, который знал его лучше всего, знал его дольше всего.

Железнодорожное расписание лежало на серванте с тех пор, как они обосновались в этих комнатах. Оно было открыто на странице, на которой обозначались поезда, идущие в Харрогейт с вокзала Кингс-Кросс. У строчки расписания поезда, отправлявшегося в 9.50, стоял вопросительный знак, а поезд в 11.20 был отмечен галочкой.

Когда три часа спустя капитан вернулся домой, Лэмптон по-прежнему сидел в старом большом кресле. Найденные им письма он положил обратно, в промежуток между подлокотником кресла и подушкой.

– Мы дремали? – спросил капитан.

Этот вид добродушной подначки они поддерживали со времени демобилизации из армии. Это «мы» всегда вызывало у сержанта ложное чувство безопасности. Но теперь незначительные признаки предательства снова возбудили его подозрения. Увидев, что Лэмптон заметил, как он разглядывает железнодорожное расписание, капитан сказал:

– Вдова Филомена вбила себе в голову провести денек на море.

Лэмптон сделал было движение, чтобы подняться из кресла, но его сердце и надежда удержали его на месте. Как можно более небрежно он поинтересовался:

– Вы с вдовой решили устроить маленький пикник?

– Нет, мы этого не решили, – ответил капитан. – Она меня совершенно извела, все пилит и пилит. Я раньше разве не говорил? – Не дожидаясь ответа, он продолжил: – И вообще между нами все кончено. Она повисла у меня на шее, как мельничный жернов.

– Тогда что же теперь? – спросил сержант.

– Я хочу провести день наедине с самим собой, завтра, подышу морским воздухом. Уеду завтра в Брайтон поездом в десять часов с минутами. Останусь там на ночь, если взбредет в голову.

– В Брайтон? – уточнил Лэмптон ничего не выражающим, отстраненным голосом, все еще надеясь, что ошибается насчет предательства капитана. – Глоток морского воздуха не помешает и мне. Могу я составить вам компанию?

– О нет, старина. Мы слишком долго жили вместе. Позволь мне побыть в одиночестве, погулять по берегу моря и подумать о том, как нам вести дела после покупки этой табачной лавки.

– Вы подпишите аренду этой лавки в ближайшее время? – спросил Лэмптон.

Капитан небрежно взмахнул рукой:

– Все идет отличнейшим образом.

– Если вы останетесь там на ночь, я соберу ваши вещи, – предложил Лэмптон. – Вам же нужен будет бритвенный прибор.

Капитан никогда не собирал свои вещи сам.

– Нет, не нужно. Не можешь же ты всю жизнь оставаться денщиком. Теперь все это уже в прошлом. Давай лучше выпьем за то, что я снова свободен, как ветер! Эта вдовушка Филомена оказалась чересчур властной.

Капитан уже, похоже, принял солидную дозу. Но он был в веселом настроении и не замечал, что сержант неразговорчив и не выражает никакого энтузиазма по поводу новой выпивки.

Уолфендейл разлил виски и протянул один стакан Лэмптону.

– Мы с тобой повидали вместе очень многое, и я никогда этого не забуду. Лучшего денщика я и желать себе не мог.

Лэмптон молча проглотил виски. Теперь, похоже, капитан собирается рассказать новость про полученное наследство, подумал он.

– И, клянусь Богом, в последнюю войну нам довелось видеть совсем другой спектакль.

– Да уж, – согласился Лэмптон.

– Тебе не следовало оставлять армию только потому, что это сделал я, – сказал капитан. – Ты никогда не жалел о том, что ушел в отставку?

Сержант отрицательно покачал головой.

– Да нет, парень, ты просто не понимаешь. Ты же создан для армии. И ты можешь вступить в нее снова. Любой полк оторвет тебя с руками, с твоим-то послужным списком!

«Вот оно что, – подумал Лэмптон. – Ты просто хочешь молча смыться, не говоря мне ни слова, и это после стольких-то лет. Но почему? Да потому, – с горечью в душе ответил он сам себе, – что он уже устал от меня, как от той отвратительной вдовы. Он смотрит на меня и видит всех этих воронов войны, терзающих трупы, остекленевшие глаза мертвых, оторванные руки и ноги, небольшое обожженное отверстие во лбу молодого человека».

И потому, что он так хорошо понимал своего бывшего командира, Лэмптон мог бы простить его. Но он думал и о лавке табачника; о тонком аромате, витающем в ней, о нежном прикосновении табачных листьев, так приятно ласкающих пальцы, уставшие от перезаряжания винтовки. И чувство утери всего этого пронзило его, как сталь штыка, ударившего в живот.

Капитан вспоминал былое, пока не уговорил полную бутылку виски. Когда часы пробили полночь, он, покачиваясь, поплелся к своей кровати. В дверном проеме он остановился и, повернувшись, сообщил:

– Я заказал кэб, который утром отвезет меня на вокзал. К брайтонскому поезду.

Сержант еще долго сидел, словно погрузившись в транс.

Когда капитан начал храпеть, сержант открыл дверь в его комнату и заглянул в нее. Дорожная сумка Уолфендейла была уже собрана. Когда же он успел это сделать? Возможно, еще днем, когда Лэмптон уверял старого табачника, что с подписанием контракта все будет в полном порядке. Сержант вынес дорожную сумку в другую комнату и поставил ее на стол. Открыл ее и заглянул внутрь. Естественно, все было упаковано кое-как. Лэмптон выложил из нее на стол предмет за предметом: выходной костюм, лучшая пара обуви, три сорочки и шесть воротничков, нижнее белье, носки. Бывший денщик аккуратно упаковал все снова в дорожную сумку.

Как долго он просидел у стола, Лэмптон потом не мог вспомнить. Из спальни капитана донесся невнятный всхлип. Ему было плохо, он перепил и теперь хотел тазик.

Лэмптон покорно взял тазик и прошел в спальню Уолфендейла. Тот выглядел ужасно – бледное потное лицо, покрытое сеткой сбившихся темных волос. Он был на грани рвоты. Его глаза встретились во взглядом сержанта, рот приоткрылся – капитан только ждал, когда ему поднесут тазик. Внезапно лицо его потемнело, в глазах отразились ужас и мольба.

Лэмптон толкнул его обратно, совершенно спокойно, так что капитан, привыкший к такой помощи, ничуть не встревожился. И когда сержант накрыл его лицо подушкой и держал ее, пока Уолфендейл не затих, тот почти не сопротивлялся.

Всю эту долгую ночь Лэмптон не спал, думая только о том, что совершил. «Сделайте это с ними до того, как они сделают это с тобой» было неизменной мантрой капитана. Было ли это хуже, чем убийство молодого бура с нежной кожей, в котором Лэмптон не чувствовал угрозы, против которого он не питал никакого зла, который не сделал ему ничего плохого, а всего лишь защищал свою родину?

И Лэмптон сделал нечто, что ранее делал только однажды, да и то втайне. Он надел на себя мундир капитана.

Он все еще был в нем и не ложился спать, когда ранним утром открыл дверь молодой девушке с ребенком на руках.

– Вы капитан Уолфендейл? – спросила она.

– Да, – нагло ответил Лэмптон, поскольку это был единственно возможный в таких обстоятельствах ответ.

– Меня отправила к вам миссис Грейнджер. Вам придется позаботиться об этом ребенке.

– Миссис Грейнджер? Но я не знаю никакой миссис Грейнджер!

Острое предчувствие опасности заставило его замолчать. Возможно, несмотря ни на что, он не все знает о капитане.

– Раньше она была мисс Маршалл. Сейчас она вышла замуж за священника. Если он узнает про ее грех, то никогда не простит ей этого.

– Послушайте, так не пойдет…

Итак, кейптаунская учительница приехала в Англию, чтобы родить здесь ребенка. Это означало конец всему.

– Я не могу принять ваше «нет» как ответ, – заявила няня.

– Это мой единственный ответ, – проговорил Лэмптон, попытавшись воспроизвести тон капитана. Но почему-то его голос звучал неубедительно. Он должен попробовать произнести это жестче.

– Я должна сказать, – упрямо твердила нянька, – что она не хочет предстать перед своим мужем безгрешной, но ей придется сделать это, чтобы ее ребенок не копался в земле на ферме. Она сказала мне напомнить вам, что в свидетельство о рождении вписано ваше имя.

Ему следовало обязательно увести ее отсюда.

– Послушайте, вам не нужно здесь оставаться. Тут произошла трагедия.

Нянька всего лишь выполняла данное ей поручение. И она была привычна к трагедиям.

– Вы даже не хотите узнать имя вашей дочери?

– Не хочу.

– Ее зовут Люсинда Уолфендейл. Я называю ее Люси.

Глава 29

– Мне необходима ваша помощь, мисс Фелл.

Мы прогуливались в небольшом парке, Пико, бегая перед нами, обнюхивал левкои. Мисс Фелл все больше замедляла шаги, словно ноги и ум отказывались служить ей.

– Я не могу поверить в это. Просто невозможно себе представить, что Люси предложила съездить в Лидс выкупить мое кольцо из заклада, а потом устроить то, что произошло.

Мисс Фелл казалась настолько обеспокоенной самой мыслью о нечестности Люси, что мне пришлось посвятить ее чуть глубже в суть моих расследований и быстро привести несколько правдоподобных объяснений относительно замешанного в этом деле мастера подслушивания и маскировки Дэна Рута.

Послеобеденная погода стояла теплой, но мисс Фелл все плотнее заматывала себе шарфом шею.

– Мистер Рут представляется вполне чистосердечным, весьма религиозным человеком. Всегда посещает по воскресеньям церковь. Конечно, никогда нельзя быть ни в чем уверенным, когда дело касается молодых людей. Порой они и ходят-то в часовни за тем, чтобы там пофлиртовать. – Около отлитой из чугуна скамьи мисс Фелл остановилась. – Я обычно сижу здесь.

Пико выжидательно кружил вокруг нас, время от времени делая прыжки к карману мисс Фелл. Она стянула с рук перчатки и достала из кармана мяч, бросив его вдоль дорожки. Пико припустился вдогонку за ним. Мисс Фелл осторожно держала перчатки, глядя на свое бриллиантовое кольцо.

– Я совершенно уверена: вы ошибаетесь насчет того, что Люси втянута в эту историю. Это правда – я дала ей закладную квитанцию, и она согласилась выкупить кольцо. Что же касается ее исчезновения, то должно быть какое-то простое объяснение.

– В таком случае давайте попытаемся найти это простое объяснение, – мягко, но настойчиво предложила я.

Пико принес мне пойманный мокрый мяч. Я взяла мяч из его пасти и снова послала в заросли травы, чем-то напомнив себе игрока в крикет.

– Все, что я хочу – это добраться до истины.

– Очень хорошо. И что вы хотите от меня?

– Я хотела бы посмотреть, есть ли у Дэна Рута какие-нибудь ювелирные украшения, спрятанные в его комнате. Когда мы пойдем обратно и вы вместе с Пико подниметесь по лестнице, постарайтесь найти предлог, чтобы попросить его помочь вам. Возможно, у вас есть газокалильная сетка, которую надо сменить?

Милл Фелл неожиданно сверкнула глазами:

– Вы предлагаете мне помочь следствию, не так ли? Что ж, я пойду на это, чтобы помочь доказать невиновность Люси.

– Я надеюсь на это.

– Ну, а о чем я могу попросить мистера Рута? Все мои сетки в отличном состоянии, не то что у капитана. Он все грозится поменять их в зале уже полгода.

– Возможно, достать для вас что-то с высокой полки? А потом займите его каким-нибудь разговором. Продержите его у себя минут пятнадцать, если удастся.

– У меня есть упрямая банка с соленьями, которую я никак не могу открыть. И на шторах оторвались два кольца.

– Превосходно.

– А еще я могу попросить его снять со шкафа ящик и подождать, пока я не найду там то, что нужно, а потом поставить обратно на шкаф.

– Отлично. И есть еще кое-что, мисс Фелл, в чем вы могли бы помочь.

Я еще не оглядела подробно чердак капитана. Я желала бы внимательно просмотреть его коробку из-под сигар с документами и фотографиями.

– После того как вы закончите с мистером Рутом, я хотела бы, чтобы вы спустились по лестнице и заняли какими-нибудь разговорами капитана.

Моя собеседница встревоженно посмотрела на меня.

– О, дорогая. Неужели вы рискнете вернуться в логово льва?

– Да. И еще я хотела бы одолжить у вас то увеличительное стекло.

После нашей прогулки я какое-то время слонялась в парке, а потом медленным шагом направилась к дому. Я видела, как мисс Фелл постучала в дверь мистера Рута. Затем они вдвоем поднялись по парадной лестнице и исчезли в доме.

Рут даже не дал себе труда запереть за собой дверь. Да и зачем бы он стал это делать, если рассчитывал вернуться назад через несколько минут?

Я поспешила войти в его квартиру.

Не теряя времени, я быстро обшарила пространство под его рабочим столом, осмотрела кладовку и перешла к шкафам. Быстро открыла верхний ящик комода. В нем оказалась пара старых карманных часов, которые не фигурировали в списке господина Муни, и пара простых золотых запонок. В других ящиках лежали аккуратно сложенные сорочки и носки. Если он и ограбил ростовщика, то потом нашел другое место для хранения украденного.

Из любопытства я подняла со стола книгу, которую Дэн отодвинул в сторону в мой прошлый визит, будто пытаясь скрыть ее из виду. Это оказалась Библия. На ее форзаце было написано имя Гидеона Биндемана. После беглого взгляда на нее я было решила, что книга издана на голландском языке. Но, всмотревшись внимательнее, поняла, что книга на африкаанс.

Дымоходы порой также используются в качестве тайников. Без особой охоты я начала обыскивать очаг. Обернув руку носовым платком, я ощупала изнутри холодную кирпичную кладку верхней части камина, а затем проверила дымоход. Ничего.

Памятуя о заверениях мисс Фелл относительно того, что Дэн Рут не имеет к произошедшему никакого отношения, я осмотрела слуховую трубу, на которую обратила внимание еще раньше. Меня заинтересовала металлическая труба, лежавшая рядом с ней. Она была изогнута под углом в сорок пять градусов. Слуховая трубка, которую я попробовала состыковать с этой металлической трубой, прекрасно подошла к ней по диаметру. Конец слуховой трубки, вставляемый в трубу, был покрыт слоем копоти. Я вставила металлическую трубу в дымоход и приникла к слуховой трубке.

Тишина. Но тут же она была нарушена звуками шагов капитана и его сморканием. Таким образом, я оказалась права насчет подслушивания.

Парадная дверь дома хлопнула. Рут уже через несколько секунд войдет в свою квартиру. Я быстро отсоединила слуховую трубку от металлической трубы и быстро покинула квартиру. Но ее хозяин уже спускался по лестнице. Мне ничего не оставалось, кроме как повернуться лицом к двери и постучать в нее левой рукой, на которой не было следов сажи.

Опуская руку, я почувствовала сзади тепло приблизившегося ко мне человека.

– О, миссис Шеклтон! Чему я обязан честью снова удостоиться вашего визита?

Я отступила в сторону, давая Дэну возможность открыть собственную дверь. Но он это не сделал, ожидая моего ответа.

– Я подумала, что вы сможете помочь мне, – ответила я, сжимая в кулак испачканную сажей ладонь, чтобы он не увидел ее. – Не знаете ли вы, где сейчас находится Люси?

– Вы постоянно кого-то разыскиваете, – с улыбкой на лице заметил Рут. – Вчера Мэриэл Джеймисон, сегодня Люси. Мне следует повесить на свою дверь новую табличку: «Сведения о пропавших людях».

Его наглость и улыбка вызвали у меня изрядное раздражение.

– Люси пропала, и я уверена, вы знаете, где она, – сказала я, глядя на него в упор и ожидая какой-нибудь реакции на свои слова.

Отразившееся на его лице удивление показалось вполне искренним. Он мог бы сыграть удивление, но не стал этого делать.

– Я не прятал ее здесь, если вы имеете в виду это, – Дэн распахнул дверь. – Можете сами убедиться. – От моего яростного взгляда он застыл на месте и добавил: – Извините. Но мне показалось, что вы обвиняете меня.

Рут явно играл со мной. По моему предположению, он слышал каждое слово, произнесенное капитаном или мною во время нашего разговора. Что ж, пусть увидит следы сажи на моих руках. Пусть знает, что его маленькие тайны раскрыты.

– Не возражаете, если я вымою руки?

– Будьте моей гостьей.

Для уроженца Южной Африки его произношение было идеальным. Иногда в его словах проскальзывали урезанные звуки, но не в таком количестве, чтобы это могло привлечь внимание. Но имел ли мистер Муни в виду именно это, говоря, что у нападавшего произношение было нейтральное, но не местное? В отношении роста и внешности Дэн Рут не подходил под описание грабителя, данное мистером Муни, но его голос вполне соответствовал этому. На сцене свою роль он сыграл с блеском: сутулый скупец, с исчезающей шеей фанатика-возрожденца и шаркающей походкой разоренного промышленника, по своей воле заканчивающего жизнь в петле. Надо признать, что Дэн был мастером перевоплощения.

Играл он и сейчас, когда, изящно подавая мне полотенце, произнес:

– Люси, скорее всего, у какой-нибудь подруги. Интересно, дошли ли до нее новости о Милнере? Полагаю, вы их уже слышали.

Было в его голосе нечто, что звучало почти торжествующе. Это даже испугало меня. Почему он, бур, был здесь, в доме своего врага, слушая все то, что происходило в квартире над ним?

– Да, я слышала.

– Я недавно был в городе. Люди ни о чем другом и не говорят. Думаю, полиция решит допросить нас – всех тех, кто находился с Милнером прошлым вечером.

То, как Дэн произнес его имя, выдало его отвращение к Милнеру. Но во второй раз это было менее заметно, чем в первый. Возможно, он уже смог себя скорректировать. Дэн Рут был таким хорошим актером, что мог бы довести шокирующий ужас до совершенства и сыграть невиновность самым убедительным образом.

Я вернула ему полотенце.

– Благодарю.

– Не за что. И я буду поглядывать за Люси.

Выйдя из его квартиры, я поднялась по парадной лестнице в дом. Капитан прервал мой осмотр мансарды с такой страстностью, что я была уверена – ему есть что там скрывать. Мисс Фелл, верная слову, ждала меня у своей двери. Она протянула мне лупу и пожелала удачи. Когда я начала подниматься по лестнице, она спустилась на этаж вниз, чтобы постучать в дверь квартиры капитана и завести с ним разговор.

Глава 30

Когда я вышла из дома 29 после своего второго похода в мансарду, я отчаянно нуждалась в том, чтобы обдумать и понять смысл увиденного там. Решив прогуляться, я отправилась пешком на железнодорожную станцию, не торопясь и не обращая особенного внимания на окружающую обстановку. Пройдя какое-то расстояние по Лидс-роуд, я повернула и пересекла Йорк-плейс, а затем свернула на Стейшн-роуд, все еще продолжая перебирать в уме куски неординарной головоломки.

Двойные деревянные двери построенного из красного кирпича железнодорожного вокзала были распахнуты настежь, выпуская толпу только что прибывших пассажиров. Пожилой носильщик толкал перед собой тележку, нагруженную баулами, шляпными коробками и дорожными саквояжами. Ее колеса взвизгнули, когда он развернул тележку в сторону стоянки такси.

Проверить поступление отпечатков пальцев показалось мне неплохой идеей. Часы показывали два часа дня. Я надеялась, что Сайкс передал снятые отпечатки с поездом в девять часов и их можно было вскоре получить. Тогда я бы узнала, кто еще, кроме Люси, работал над требованием о выкупе. Среди первых подозреваемых мною были Дилан Эштон, Родни Милнер и Элисон Харт. После разговоров с Элисон и Родни я уверилась в том, что Люси и в свой план не посвятила. В этом случае оставался Дилан – молодой человек, которого я должна была с легкостью разговорить. Однако Дилан неожиданно оказался довольно крепким орешком. Вторым возможным подозреваемым теперь представлялся Дэн Рут.

Пока что весьма неопределенно. Проблема заключалась в моем пока еще весьма малом опыте изучения петель и завитков отпечатков пальцев. Джим Сайкс как-то продемонстрировал мне суть подобной идентификации. Я попробовала провести ее самостоятельно – лишь однажды, но моя уверенность резко уменьшилась, когда я вошла в помещение железнодорожной станции.

Стоя у решетки, я смотрела на толпу счастливых покупателей, выходивших из Йоркского поезда. Глаза молодого человека сияли при виде его подруги, спускающейся по ступенькам вагона первого класса. Носильщик пробивался сквозь толпу, спеша помочь почтенной пожилой леди.

У каждого из приехавших имелись свои причины быть довольными: посещение водолечебницы; возвращение домой; успешная поездка за покупками; воссоединение с семьей. Мне повезло, что я оказалась здесь вовремя, чтобы получить небольшую деревянную шкатулку.

Но когда я направилась к отделению для получения посылок, кто-то сзади в дюйме от моей головы окликнул меня:

– Миссис Шеклтон!

От неожиданности я едва не подпрыгнула. Если бы даже он вдруг произнес: «Привет, это я здешний убийца!» – и то я не была бы более удивлена.

– Мистер Сайкс! Откуда вы взялись?

– Простите, но мне пришлось буквально пробиваться к вам. Я видел, как вы идете по улице, но не мог подъехать поближе из-за стоянки такси.

– Но как вы оказались здесь?

– Приехал сюда в вашем «Джоветт», миссис Шеклтон. Вы сказали, что я могу пользоваться им, когда вы в отъезде. Так что я побывал у всех господ, которые перечислены в списке Муни.

Сайкс только недавно научился водить автомобиль. Если он будет за рулем, мы доберемся домой со скоростью страдающей артритом улитки.

Он выглядел безумно довольным собой, едва ли не подпрыгивая на сиденье, пока мы пробирались на автомобиле через заполненную народом привокзальную площадь.

– После вашей вчерашней телеграммы и телефонного звонка сегодня утром через миссис Сагден я решил, что вы оцените пополнение.

Присутствие Сайкса придало мне уверенности. Я не была готова к тому, чтобы переквалифицироваться в эксперта по отпечаткам пальцев, поэтому с радостью уступила ему эту роль. Все равно, это не будет стоить мне ни цента, но даст ему основания для гордости.

– Если это конкурс по разрешению загадочного случая ограбления владельца ломбарда, вам представится множество возможностей проявить себя, – заметила я.

Сайкс припарковал «Джоветт» на Джеймс-стрит, беспокоясь, возможно, о том, что иначе ему придется пересекать площадь задним ходом, если мы решим поехать на вокзал. Когда мы шли через площадь, я поведала ему о том, как расшифровала в мисс Фелл вымышленную миссис де Врие по тому обстоятельству, что заложенное кольцо снова оказалось на пальце своего владельца, а человек, которому было поручено выкупить его, а именно Люси Уолфендейл, исчезла.

От удивления Сайкс даже присвистнул:

– Ну, вы и наработали же тут!

– Это даже меньше половины того, что я здесь узнала.

Джеймс-стрит бурлила покупателями. Мы приостановились, чтобы пропустить женщину с уставшей девочкой к автомобилю, шофер которого сообразил открыть им дверь. За ними следовал продавец, тяжело нагруженный пакетами и шляпными коробками.

Когда мы все же добрались до «Джоветт», Сайкс спросил меня:

– Но почему эта загадочная леди проделала весь путь от Харрогейта до Лидса, хотя там ее никто не знал, а потом еще и указала вымышленные имя и адрес?

– Она стыдилась своей бедности, – негромко ответила я. – Я уверена, что мисс Фелл не имеет никакого отношения к ограблению. Она лишь согласилась на предложение Люси Уолфендейл выкупить вместо нее заложенное в ломбарде мистера Муни кольцо.

Когда мы уже сидели в автомобиле, причем я снова заняла место водителя, он поинтересовался:

– Но кто же еще участвовал в этом? Кто был тот молодой человек, который придушил мистера Муни?

Не желая перекрикивать шум работающего мотора, я немного подождала, не включая зажигания.

– Хороший вопрос. Есть некий мистер Дэн Рут – уроженец Южной Африки. Я полагаю, его настоящее имя Биндеман. Ради забавы или из каких-то иных соображений он подслушивает все, что происходит в квартире капитана. Я надеюсь, что на чашке часовщика окажутся его отпечатки пальцев. Кто знает? Может, он числится в полицейских досье.

Я включила зажигание и повела автомобиль вверх по улице по направлению к Долине Садов и мимо водонапорной башни. Вырулив на Корнуэлл-роуд, я нашла тихое место невдалеке от «Гранд-отеля» и припарковалась там.

Сайкс продолжил наш разговор с того места, где мы остановились:

– А как выглядит эта пропавшая Люси Уолфендейл?

– Не думаю, что ее можно принять за парня, хотя она начинающая актриса, причем хорошая. Но ее рост примерно соответствует описанию.

Сайкс произнес с плохо скрытой завистью:

– Ничего удивительного, что я не преуспел в Лидсе. Это работа леди и джентльменов из Харрогейта. А эта Люси не участник ли какой-нибудь криминальной группы? – Он повернулся ко мне, на его лице ясно читалась просьба рассказать все подробности, что мне известно.

– Я сомневаюсь в этом. Ее послание к деду с требованием выкупа выглядит совершенно по-любительски. Я не могу сказать, что мы ищем некого криминального гения.

Он улыбнулся:

– Требование выкупа? Скажите, что вы шутите.

– Я была бы рада шутить. Но меня беспокоит мысль о том, что человек, который обожал ее, был убит.

Улыбка исчезла с лица Сайкса. Взгляд его сразу же стал серьезным.

– Автомобильный дилер?

– Вы уже знаете об этом деле?

– Слышал нынешним утром от одного полицейского в Вудхаузе[71]. Не думал, что может существовать какая-то связь между этим убийством и ограблением.

– Мы и до сих пор не знаем, существует она или нет.

– Но вы же подозреваете? – Он в упор посмотрел на меня.

Я едва ли не слышала, как скрипят его мозги, и смогла предугадать следующий вопрос еще до того, как Сайкс мрачно спросил:

– Вы уже сообщили полиции?

– Лучше уж я расскажу вам все с самого начала.

И в самом методическом порядке, что вполне соответствовало образу мышления Сайкса, я поведала все, что произошло со времени моего появления в Харрогейте. Он слушал с напряженным вниманием, иногда приоткрывая рот, так что мне даже пришлось напомнить ему о летающих мухах.

– Это все? – спросил он, когда я замолчала.

– Нет. Есть еще одно обстоятельство. Около получаса назад я попросила мисс Фелл спуститься вниз и занять разговором деда Люси, капитана Уолфендейла, пока я осмотрю его мансарду вторично, разыскивая там ювелирные изделия и оглядывая кое-что еще, что меня заинтересовало. Украденного имущества там не было – во всяком случае, того, которое мы ищем. Но я обнаружила кое-что другое. У Уолфендейла есть коробка из-под сигар, с фотографиями времен войны с бурами и некоторыми документами. На одной из этих фотографий запечатлены сам капитан и его денщик, и меня кое-что озадачило. Видев фотографии Уолфендейла подростком с его тетей и зная его нынешний облик, я оказалась почти уверена в том, что человек, именующий себя капитаном Уолфендейлом, на самом деле является сержантом с фотографии.

Сайкс покачал головой:

– Этого слишком много, чтобы сразу все осознать. Вы меня огорошили.

– У молодого Уолфендейла на снимке с его тетей такая же форма лица, как и у вас, – продолговатая, и он узнаваем на фотографии в форме в возрасте двадцати одного года. На той же фотографии у человека рядом с ним в форме сержанта лицо круглое.

– Возможно, они поменялись фуражками для смеха или просто так.

– Я полагаю, такое вполне вероятно. Но у человека, называющего себя теперь Уолфендейлом, именно такое круглое лицо, даже скорее пухленькое. Там было еще свидетельство о смерти Генри Лэмптона, последовавшей от асфиксии в нетрезвом состоянии. Я нашла и свидетельства о демобилизации из армии двух человек, сержанта Лэмптона и капитана Уолфендейла. Я думаю, что умерший был капитаном Уолфендейлом, а сержант Лэмптон занял его место.

Послеобеденное солнце жарило с высоты, превращая автомобиль в духовку.

– Давайте немного прогуляемся, – предложила я.

Сайкс даже не пошевелился.

– Не могу себе представить, как вам удалось все это проделать.

– Да я и сама не могла этому поверить. Я едва не схватила коробку из-под сигар и не сбежала с ней. Но вряд ли инспектор Чарльз будет в восторге от того, что я, дав ему версию с Гиртсами, сообщу теперь: возможен, видите ли, и другой подозреваемый.

Сайкс вздохнул:

– К тому же вы, конечно, можете ошибаться. Возможно, парень просто набрал вес. С мужчинами такое происходит, когда они становятся старше и не ведут больше активную жизнь.

На ярком солнечном свете мои выводы относительно изображенных на фотографиях людей показались менее убедительными и мне самой. И уж точно они не убедили Сайкса. Он был настроен действовать, а не говорить.

– Если вам все равно, я сейчас же займусь отпечатками пальцев. Я чувствую, что ничего не привнес в наше дело, только был на побегушках у мистера Муни и его клиентов.

Я включила зажигание. Вместе с забурчавшим мотором то же самое проделал и мой живот.

– Это ваш или мой? – спросил Сайкс.

– Мой. После того, как мы с Мериэл утром съели на двоих омлет из утиного яйца, у меня во рту и маковой росинки не было. Мы можем перекусить, вы поработаете над отпечатками пальцев – и посмотрим, получится ли точно определить, кто помогал Люси составлять требование о выкупе. Как только я найду ее, то смогу во всем разобраться до конца. Затем отправлюсь в полицию, если в этом будет необходимость.

Я остановила автомобиль у входа в «Гранд-отель».

Отельный швейцар снял форменную фуражку и сел на место водителя, собираясь запарковать автомобиль. Он обратился к Сайксу:

– Не нужно ли что-нибудь проверить, сэр? У нас в гараже есть яма.

Сайкс взглянул на меня.

– Только заправьте, – попросила я. – Благодарю вас.

– Хорошо, мадам, – произнес он несколько обиженным голосом.

– Погодите, – сказал Сайкс, поспешно обходя автомобиль. – Мне надо кое-что взять из багажника.

Открыв крышку багажника, он достал оттуда принадлежности для снятия отпечатков пальцев. Мы вошли в отель. На стойке регистрации я получила свой ключ, а затем мы нашли тихий уголок в ресторане подальше от струнного квартета, рядом с зеленой пальмой, призванной успокаивать дух постояльцев.

Сайкс уверил меня, что он уже поел и хочет сразу же заняться отпечатками пальцев. Он принялся составлять список из имен и предметов в том порядке, в котором я их ему передавала.

– Отпечатки Дилана Эштона должны быть на записке. Я попросила его записать мне несколько адресов, когда побывала в его агентстве недвижимости. Пальчики Элисон Харт на стакане, который я взяла из комнаты, пока она находилась в доме мадам Гиртс. Родни Милнер наверняка оставил их на своей визитной карточке. Дэн Рут держал в руках небольшой предмет в форме яйца, который использовал при ремонте часов. Отпечатки капитана Уолфендейла должны быть на спичечном коробке.

«Позаимствовав» столь много предметов, я сгорала от желания унести и коробку из-под сигар из мансарды. Но если капитану есть что скрывать, то лучше уж не давать ему повода нервничать больше, чем сейчас.

– А как насчет собственных отпечатков Люси, для исключения всяких сомнений? – спросил Сайкс.

– Вот вам флакон духов, который я взяла с ее туалетного столика.

Подошедший официант принес мой заказ – бутерброды с ветчиной. Когда он отошел, Сайкс сказал:

– По поводу капитана Уолфендейла. Ваш лондонский родственник звонил и оставил сообщение для вас. Миссис Сагден записала все дословно.

– Отлично. Что там по сути?

Но Сайкс не был человеком, готовым изложить самую суть. Он достал блокнот и прочитал все, что записала миссис Сагден.

– Ваш кузен ничего не знает о капрале Милнере. Архивные данные о рядовых и унтер-офицерах для него недоступны. Что же касается капитана У. (так он его обозначил – думаю, чтобы никто его не подслушал), то капитан У. из полка Йоркширской легкой пехоты. Послужив в Индии, был переброшен морем в Кейптаун с острова Маврикий на корабле Ее Величества «Мощный». Участвовал в англо-бурской войне с 1899 по 1902 год. Награжден «Крестом Виктории». Семейное положение – холост…

– Холост? Это, должно быть, ошибка.

– Не думаю, здесь четко сказано: ближайший родственник – мисс Э.У., тетя со стороны отца, Харрогейт. – Сайкс поднял взгляд от блокнота. – Это только факты. Дальше идут слухи. Ваш родственник также сообщает, что начальство капитана в Индии было радо его переводу в Африку. В Калькутте произошел скандал, в котором оказался замешанным упомянутый капитан и жена с дочерью высокопоставленного чиновника. В Южной Африке школьная учительница подняла шум после романа с ним, и командованию пришлось оплачивать ее поездку в Англию. – Сайкс закрыл блокнот и спросил: – Вам не угодно убедиться в этом самой?

Я покачала головой:

– Капитан упоминал, что он вдовец, а его сын и невестка умерли в Южной Африке, оставив ему Люси. А все эти скандалы и истории с женщинами – все очень на него не похоже. Он сам говорил, что с дамами безнадежен. Вы понимаете, что это значит?

Сайкс выглядел несчастным.

– Я понимаю, что вы хотите сказать мне. Только не забывайте, что я впервые обо всем этом слышу и не видел никого из упомянутых людей.

Я почувствовала нарастающее возбуждение.

– Думаю, это может означать, что я все-таки права и капитан не тот, за кого себя выдает. Он приехал в Харрогейт с огромной ложью.

Сайкс вернул свой блокнот в карман.

– Все это весьма странно. Я оставлю вас распутывать загадки, а сам займусь отпечатками пальцев.

Работа с отпечатками пальцев не заняла много времени, а результаты не принесли особенных откровений. Отпечатки пальцев Люси, снятые с флакона духов на ее гримерном столике, покрывали записку о выкупе. Она собственноручно вырезала и наклеила буквы на бумагу. Не стал сюрпризом и отпечаток большого пальца Дилана Эштона на той же записке. Я словно слышала своими ушами их разговор: «Как это звучит, Дилан?» – «Превосходно, Люси».

Наконец мы вышли из ресторана.

– Мне придется снова сходить к Дилану. Он работает в агентстве недвижимости «Крукер и компания». На этот раз у меня есть средства, чтобы заставить его повертеться.

Сайкс бросил взгляд на часы.

– Уже четыре часа дня. Будет ли это агентство еще открыто, ведь сегодня суббота?

– Мэриэл рассказала мне, что Дилан живет в комнатах над офисом. Что ж, мне придется нарушить его мир и потребовать ответа.

– Может, вы хотите, чтобы и я пошел с вами? – спросил Сайкс.

– Нет. Будет лучше, если вы постараетесь найти больше информации о капитане Уолфендейле и его связях с мистером Милнером. Бывшим капралом или бывшим сержантом Милнером, кем бы он ни был.

– Почему вы называете его сержантом?

– Потому что, как я думаю, Милнер был капралом, но в мансарде рядом с мундиром капитана висит и форма сержанта. Я полагаю, что она принадлежит бывшему сержанту Лэмптону, и хочу в этом удостовериться.

– Но зачем бы Уолфендейлу хранить форму сержанта? Потому что он и был этим сержантом? Тогда зачем бы ему хранить мундир капитана?.. – И тут свет понимания засветился в его взгляде. – Потому что…

– Потому что он был сержантом, пока капитан Уолфендейл не получил наследство, после чего он тут же стал капитаном. Интересно, есть ли кто-нибудь в Харрогейте, кто знал капитана и сержанта, когда они еще носили форму?

Лицо Сайкса выражало сомнение.

– Посмотрю, что можно тут придумать. Я, увы, не знаю питейных заведений в этих краях и не представляю, где тут могут собираться старые солдаты.

– Это маленький городок, а сейчас все только и говорят про это убийство. Милнер вращался в состоятельных кругах местного общества.

– Сколько у меня времени?

– Я предполагаю вернуться через час.

Он кивнул.

– Да, и еще кое-что, о чем я, наверное, должна рассказать вам, мистер Сайкс. Именно я обнаружила тело мистера Милнера. – И еще до того, как он успел выразить свою озабоченность, я добавила: – Но теперь все в порядке. Я уже оправилась от шока. Почти.

Выйдя из отеля, я постаралась сосредоточиться на том, каким образом лучше всего побудить Дилана довериться мне. Но вместо этого мои мысли возвращались к информации, полученной об Уолфендейле. Я почти слышала голос моего кузена, диктующего ту записку миссис Сагден:

«Капитан У. из полка Йоркширской легкой пехоты, служил в Южной Африке в ходе англо-бурской войны. Награжден орденом “Крест Виктории”. Семейное положение – холост. Ближайший родственник – мисс Э.У., тетка, из Харрогейта».

Интересно, Уолфендейл врал только воинскому командованию или также всем остальным?

Глава 31

Лучшим способом найти Люси Уолфендейл было бы вытрясти правду из Дилана Эштона. Теперь, когда я наверняка знала, что на записке о выкупе имелись его отпечатки пальцев, он не сможет отрицать свою помощь Люси в шантаже ее деда.

Я прекрасно понимала, что на двери офиса «Крукер и Ко» может оказаться табличка «Закрыто», и так оно и было. Однако мистер Крукер все еще находился в офисе. Мы уставились друг на друга сквозь стеклянную дверь. Узнав меня, он еще больше нахмурился, указывая рукой на табличку. Но, может, он сделает для меня исключение как для перспективного клиента?

– Мистер Крукер, – громко произнесла я, – я уже была сегодня у вас в офисе.

Он приоткрыл дверь на несколько сантиметров.

– Прошу простить меня. Но мы уже закрылись.

– Меня зовут миссис Шеклтон. Могу я видеть мистера Эштона?

Мой вопрос заставил его помрачнеть еще больше.

– К сожалению, нет.

– А вы не знаете, где я могла бы найти его?

– Он в больнице. При этом Бог знает в каком состоянии.

– Бедный мальчик! Но что же с ним случилось?

Прожженный коммивояжер мог бы гордиться тем, как я вставила ногу в приоткрытую щель, не позволяя закрыть дверь. Угрюмый взгляд господина Крукера подтвердил, что он оценил маневр надоедливого посетителя.

– Неужели он внезапно заболел? – спросила я.

– Попал в аварию. Какой-то негодяй сбил велосипед, на котором он ехал, и даже не остановился помочь.

От такого известия у меня даже закружилась голова. Представлялось очень странным, что подобное случилось с Диланом очень скоро после убийства мистера Милнера. Возможно, его нежелание общаться со мной нынешним утром шло от необходимости держать нечто в тайне? А сейчас кто-то попытался заставить его замолчать навсегда и при этом придать своей попытке вид несчастного случая.

Мистер Крукер взялся за свою шляпу.

– Так что теперь я не только остался без своего помощника, но еще и полиция хочет, чтобы я побывал в больнице и опознал его, так что, если вы не возражаете…

– Он опасно ранен?

– По слухам, да. Он не осознает себя, не может сказать свое имя.

Я ощутила себя в какой-то степени ответственной за такое положение, хотя и не смогла бы объяснить, почему.

– Позвольте мне сделать это за вас, – предложила я. – Я хорошо знаю Дилана через свою подругу мисс Джеймисон, которая была постановщиком спектакля. Если вы позволите, я сама навещу его в больнице, а потом сообщу вам о его состоянии.

На лице мистера Крукера отразилось облегчение, но почти сразу же он решил отказаться от такой практически немедленной капитуляции:

– Нет, нет. Это моя обязанность.

– Полицейские уверены, что это он?

– У него в кармане стопка наших визиток. Дилан отсутствовал несколько часов, причем в такой загруженный день, а я к тому же договорился встретиться кое с кем до ухода домой…

Я продолжала сеять семена сомнения:

– Это вполне может быть и не он. Ваша визитка есть и в моей сумочке, а также, думаю, и у многих других людей.

Эта мысль, похоже, показалась мистеру Крукеру убедительной. Я продолжила свои уговоры:

– Я сразу же вернусь обратно и скажу вам, он ли это, и все, что смогу узнать о его состоянии. Во время войны я служила медсестрой в женском вспомогательном медицинском корпусе.

Всякий раз, упоминая о своей медицинской службе, я испытывала некоторый стыд. Признаться, мы не были даже медсестрами. Нас просто слегка натаскали ухаживать за ранеными и сразу же взвалили кучу работы.

Мистер Крукер начал сдаваться:

– Дело в том, что я договорился по телефону встретиться кое с кем, а теперь не могу позвонить. Будет очень неловко, если я пропущу эту встречу… – Он явно боролся сам с собой. Я сочувственно ему улыбнулась, призывая как можно быстрее сдаться. – Понимаете, сегодня годовщина нашей свадьбы, и мы заказали такси до «Кафе Империал», а потом собирались на концерт в Королевский театр и на ужин после концерта.

– Вам не надо огорчать вашу жену. Могу я спросить, какую годовщину вы собираетесь праздновать?

– Серебряную. Если бы не это, я не должен был бы принимать ваше предложение, да и не принял бы его. Я не должен был манкировать таким делом.

– Пожалуйста. Заверяю вас, что я выполню это дело со всей деликатностью и немедленно поставлю вас в известность, если вы дадите мне ваш адрес или номер телефона. – С этими словами я протянула ему мою визитку: Кейт Шеклтон, частные расследования.

– Такт необходим в моей работе, и я буду рада сделать это для вас, мистер Крукер, и для такого обаятельного человека, как Дилан Эштон.

Я все-таки убедила его. Облегчение отразилось на его лице. Как я и думала, его отношения с женой были далеко не идеальными, и срыв празднования годовщины свадьбы мог значительно их испортить.

– Согласны? – спросила я, протянув ему руку.

Мистер Кукер пожал ее. Потом открыл ящик письменного стола и достал оттуда фирменный бланк письма, на котором набросал несколько строк.

– Покажете полиции, если у них возникнут сомнения в том, что вы действуете от моего имени.

Перевернув бумагу, он написал на обратной стороне адрес. Когда он открывал передо мной дверь, озабоченность на его лице сменилась некоторым раздражением.

– Если это Дилан и если он в сознании, спросите его, где же он был, если возвращался обратно по Стоунхук-роуд, хотя должен был осматривать собственность на Каулинг-авеню.

Когда я приближалась к больнице, вид построенного из массивных каменных блоков здания вызвал в моей памяти годы войны и раненых солдат, старающихся выглядеть отважными воинами. Я замедлила шаги. Вызвала в своей памяти Дилана в спектакле, в образе обреченного молодого человека, Вилли Прайса. Его вклад в торговое дело пропал, ему только и остается любить своего безнадежно больного отца и столь же безнадежно любить Анну. Тиски страха сжали мою душу. «Ты совершенно не знаешь его, – сказала я себе. – Не волнуйся, возразил внутренний голос. Подожди. Любое событие представляется хуже в рассуждениях о нем».

Привратник у входа в больницу выжидающе смотрел на меня. Ежедневные часы посещений на неделю были четко обозначены на доске объявлений при входе. Я же пришла в неурочное время.

Пришлось представляться и объясняться:

– Видите ли, я пришла сюда по поручению мистера Крукера, работодателя Дилана Эштона. Он поступил сюда после дорожной аварии, а меня попросили удостоверить его личность.

– Вы его родственница?

Привратник – явный идиот. Если бы я была родственницей, то пришла бы сюда сама по себе, а не как представитель его компании. Я протянула ему записку мистера Крукера. Она возымела действие.

Через несколько секунд привратник вернулся вместе с молодым полицейским.

– Вы уверены, мадам, что сможете установить личность этого молодого человека?

Полицейский говорил с лидским акцентом и, видимо, был командирован сюда из этого города для оказания помощи в расследовании убийства.

– Смогу, если это Дилан Эштон.

Констебль, похоже, испытал облегчение.

– Я приставлен к нему, чтобы дождаться, когда парень придет в себя. Нам надо узнать…

Но тут он оборвал сам себя, чтобы не раскрывать тот факт, что он здесь в связи с расследованием убийства.

– Я должен узнать у него кое-какие частности.

– Так что, он до сих пор не заговорил?

– Несет что-то, не имеющее никакого смысла. У него в кармане оказалась визитная карточка агентства недвижимости «Крукер и Ко». Конечно, она могла оказаться там по самым разным причинам, но мы все же обратились именно к этому агентству.

Идя по больничному коридору по направлению к палате, я чувствовала, словно в долю секунды перенеслась назад, в военные дни своей службы в женском медицинском вспомогательном корпусе. Полицейский подвел меня к больничной койке, со всех сторон закрытой ширмами, что заставило меня испугаться самого худшего.

Палатная сестра направилась к нам с неодобрительным видом. Мы сгрудились небольшой толпой в свободном углу палаты. Едва сдерживая свое раздражение, она поинтересовалась:

– Вы все еще здесь, констебль?

– Пока мне не прикажут другого, сестра, – мягко ответил тот.

– Меня зовут Кейт Шеклтон, – не ожидая ее вопроса, представилась я, наилучшим образом имитируя выработанную во время войны манеру медицинских сестер общаться друг с другом. – Пришла, чтобы подтвердить личность вашего пациента. Его семья желает как можно быстрее получить информацию о его состоянии после происшествия.

– Именно так, – подтвердил полицейский.

Однако его поддержка оказалась не нужна. Палатная сестра жестом предложила мне подойти к больничной койке.

Бедный Дилан. Он лежал на койке, бледный как алебастр, с забинтованной головой. Одна рука покоилась под простыней, другая, забинтованная, – поверх нее. Его ресницы мелко трепетали.

– Дилан! Это Кейт Шеклтон. Вы слышите меня? – Я коснулась его пальцев. – Сожмите их, если вы меня слышите.

Неужели его пальцы шевельнулись? Нет, я не могла быть в этом уверена.

Палатная сестра тронула меня за плечо.

– На сегодня достаточно.

Чувствуя себя бесполезной, я побрела обратно в офис палаты, намеренно не глядя на больных, лежавших рядом с койкой моего подопечного.

– Итак? – Полицейский выжидательно смотрел на меня.

– Это Дилан Эштон, сотрудник агентства «Крукер и Компания». Он живет в верхних комнатах над офисом компании.

Полицейский открыл свой блокнот и лизнул карандаш.

– Вы знаете его ближайших родных? – спросила медсестра.

– Эта информация есть у мистера Крукера. Я уверена, он известит по телеграфу семью Дилана, – ответила я. – В каком он состоянии?

Сейчас, когда мы вышли из палаты, палатная сестра казалась не такой напряженной и более расположенной к разговору.

– У него сотрясение мозга, сломано запястье, многочисленные царапины. Все может быть не так плохо, как кажется. Мы даем ему успокоительные средства.

Пожалуй, мой следующий вопрос мог показаться бессердечным, но я должна была знать ответ на него, как для себя, так и для мистера Крукера.

– Имелись ли у мистера Эштона в карманах какие-либо документы о недвижимости или ключи от нее, которые надо вернуть?

Палатная сестра стала копаться в своих записях. То же самое сделал и полицейский.

– Нет, – ответила медсестра.

– Нет упоминаний о каких-либо ключах, – подтвердил и констебль. – Карманы пусты, за исключением расчески, носового платка, пары сигарет и нескольких спичек. На дороге найдена разбитая бутылка из-под чая. Похоже, у него был при себе начатый бутерброд. Птицы склевали большую часть того, что от него оставалось.

– Вы знаете, что произошло? – спросила я. – Были какие-нибудь свидетели происшествия?

– Еще один велосипедист услышал звук столкновения. Когда он обогнул поворот, то увидел велосипед на обочине и человека в кювете. Грузовик, должно быть, остановился, но негодяй-водитель даже не вышел из кабины и не подумал помочь сбитому им человеку.

– Как вы узнали, что он останавливался?

– Это сказал все тот же паренек-велосипедист. Когда он выехал из-за поворота, грузовик стоял – но в следующую секунду дал газ и скрылся из вида. У нас есть показания этого второго велосипедиста. Он сохранил присутствие духа, попытался оказать первую помощь и поехал за подмогой. Возможно, это и спасло жизнь молодому Эштону.

Констебль с надеждой взглянул на палатную сестру. Та не проявила никакого желания поддержать его.

– Каким же надо быть человеком, чтобы просто бросить его там? – подумала я вслух.

– Да просто одним из водителей грузовиков «Дэ Дион», – ответил констебль, захлопывая свой блокнот. – А теперь, сестра, если вы позволите воспользоваться вашим телефоном, я могу подтвердить личность пострадавшего моему начальству. И мистеру Крукеру не стоит беспокоиться об извещении его родных. Мы свяжемся с ближайшим полицейским участком, и они пошлют кого-нибудь сообщить об этом.

– А где точно все это произошло? Мне нужно информировать мистера Крукера, – поспешила добавить я.

– В миле от городской границы Харрогейта, на Стоунхук-роуд. Велосипед лежал на обочине, одним колесом в кювете.

– Как вы считаете, он ехал в Харрогейт или из города?

Констебль нахмурился:

– Скорее всего, он возвращался в Харрогейт. Велосипед лежал на восточной обочине дороги.

Лишь когда я выходила с территории больницы, мне в голову пришла мысль, что эти события могли быть связаны. Два молодых человека, которые, вероятнее всего, помогали Люси, могли быть Дилан и Родни Милнер. Родни Милнер и его отец были дилерами автомобилей фирмы «Дэ Дион». Этим утром Родни уехал из демонстрационного зала автосалона на автомобиле «Дэ Дион». Но ведь он собирался забрать Элисон из дома Гиртсов, не так ли? Вышел ли Родни из кабины, чтобы размяться, поискать Люси или же случайно или намеренно сбив Дилана Эштона? Мысль эта показалась мне слишком нелепой, но все же имеющей право на существование.

Когда я закрывала за собой калитку в воротах клиники, ко мне бросилась мадам Гиртс. Одна густая прядь ее волос выбилась из прически и падала на левый глаз. Сумочки при ней не было, а ее руки, казалось, не знали, что делать. Она бросилась ко мне, и мне пришлось схватить ее за плечи, чтобы она не сбила меня с ног.

– Мадам Гиртс, что случилось?

– Это правда? Правда, что Дилан сейчас в этой больнице?

– Да.

– Тогда я должна поговорить с ним.

– Зачем?

– Только он может спасти моего Лоя, моего мужа.

– Что вы имеете в виду?

– Инспектор… ах, мадам Шеклтон, вы не можете понять, как я страдаю. Мой Лой не может убить человека. У меня было много любовников, но мой милый Лой никого из них не убивал. А теперь они говорят, что это crime passionel[72] и что он убил мистера Милнера. Полиция арестовала его…

Мадам Гиртс тряслась всем телом. Я схватила ее за плечи, чтобы привести в чувство.

– Полиция должна принимать во внимание все обстоятельства. Если он невиновен, его отпустят.

– Мы иностранцы, и нас обвинят в чем угодно! Вот так обстоит дело. Полиция организовала свою штаб-квартиру в отеле «Принц Уэльский». Весь Харрогейт укажет пальцами на иностранцев.

– Безусловно, это не так. Ваша репутация здесь весьма высока. – Не знаю, так ли это было на самом деле, но мои слова, казалось, несколько успокоили мадам Гиртс. – Но какое отношение ко всему этому имеет Дилан? Почему он столь важен?

– Дилан и Лой вместе ушли из театра. И Лой был вместе с Диланом до полуночи. Я должна увидеть Дилана!

– Вас не допустят к нему. Он не приходит в себя.

Она всплеснула руками в жесте отчаяния:

– Скажите же им! Скажите им, что мой муж невиновен.

– Мадам Гиртс, я не занимаюсь расследованием этого убийства.

Я не стала говорить, что именно мои показания привели к тому, что подозрение пало на ее мужа. Пусть это жестоко, но моей главной заботой было найти Люси.

Глава 32

«Итак, моя ситуация такова, – сказала себе Люси. – Сейчас вторая половина дня субботы. Мои часы остановились. Дедушка уже получил два требования о выкупе – какую сумму заплатить и где оставить деньги, если он хочет снова увидеть меня живой. Дилан оказался отъявленным трусом и бросил меня. Лодыжка наливается пульсирующей болью, сустав растянут или сломан. Я чувствую себя отвратительно. Возможно, мне придется умереть. Тогда все они будут чувствовать себя виноватыми – дед потому, что не дал мне моего наследства, а Дилан потому, что не поддержал меня».

Эта таинственная башня, из которой она надеялась появиться триумфатором, больше не казалась ее ни таинственной, ни загадочной. В углу под потолком висели вниз головой летучие мыши. Раньше Люси не замечала их из-за ласточкиных гнезд и паутины.

«Я заперта в ней и потеряла ключ, – подумала она. – До чего же глупо».

Передвигаться для нее оказалось возможным, лишь сидя на полу и отталкиваясь от него здоровой ногой. И мучительно медленно, дюйм за дюймом, она таким образом поднялась вверх по лестнице в комнату под верхней площадкой башни, где у нее были подстилки и одеяло. Привалившись в сидячем положении спиной к стене, Люси вытянула вперед больную ногу, надеясь на то, что это всего лишь болит царапина, а пульсирующая боль утихнет.

Она еще не была готова признать свое поражение и, взобравшись к зубцам боевой площадки башни, выбросить юбкой белый флаг сдачи. Она зашла так далеко в своих действиях, что не желала испить горечь поражения. Дилан должен вернуться.

Если бы Люси не уронила в щель ключ, то могла бы выйти к речке и опустить ногу в ледяную воду. Она могла бы вволю напиться холодной воды… Проклятье, проклятье, проклятье! Когда же этот Дилан вернется? Если он работает весь день, то он не увидит его до позднего вечера. А, может, он вообще решит отмежеваться от этой истории и предоставит ее собственной судьбе? Больше она не станет доверяться никому на свете. Сколько же времени надо лодыжке, чтобы зажить? Ей бы совершенно не хотелось хромать в октябре в академии театрального искусства. Как актриса, она должна обернуть эту травму, эту неудачу себе на выгоду.

Страдание, боль, ярость, разочарование. Какова же разница между сильными переживаниями и обыкновенными повседневными чувствами? Не имея зеркала, Люси должна представить собственное бледное лицо, искаженное болью, с опущенными вниз уголками красивого рта. «Вот так я должна выглядеть, если когда-нибудь буду играть роль, в которой мой персонаж потерпит огромную неудачу, – подумала она. – Персонаж, брошенный миром, будет выглядеть и чувствовать, как я сейчас».

Резкая боль снова дернула лодыжку. Что, если ей и в самом деле доведется исполнять роль персонажа, вынужденного испытывать постоянную боль? Ведь такие люди есть. В танцевальной школе ей доводилось слышать перешептывания мадам Гиртс с матерями девочек об опущениях матки и язвах на ногах. Да и у самой миссис Гиртс, жертвы ревматизма, не проходило дня без приступа боли. Наконец, был ее дед, старые военные раны которого порой не давали ему спать целую ночь.

Но ей нужно уметь передавать свои чувства также и посредством движений. Выражение лица вполне хорошо для других актеров на сцене и первых рядов партера. Истинный же артист должен также играть и для галерки.

Если ей когда-нибудь удастся выбраться из этой башни живой, ее игра на сцене стала бы бесконечно более реалистичной.

Безусловно, Дилан вскоре придет, извинится за свое поведение и принесет воду, хлеба и яблок. Только не надо думать о еде, сказала себе Люси. Ее язык уже прилип к нёбу. Дилан явно соврал, когда сказал, что у него нет ничего при себе – ни хлеба, ни холодного чая. Она могла бы поспорить на шиллинг, что у него что-то было на багажнике велосипеда. Он солгал, надеясь, что она сдастся, побоится смерти от голода.

Однажды ей довелось увидеть лошадь, которая лизала камень, чтобы охладить язык. Люси сделала глотательное движение, надеясь вызвать слюну и понимая теперь, как чувствовала себя та лошадь. Она начала считать, сколько камней уложено между полом и потолочным перекрытием. Эта башня была древнее, чем считалось. То тут, то там можно было заметить клейма строителей. Люси узнала об этом, когда они с классом побывали в старинном амбаре для церковной десятины. Неграмотные строители оставляли свои клейма, чтобы показать, какую работу они проделали в течение дня и какую плату им следует получить.

Люси поежилась и поплотнее завернулась в одеяло. Если Дилан и в самом деле рассорился с нею, то она сможет выбраться отсюда только в понедельник. Наверняка в понедельник, если она не заберет выкуп, поднимется шум и гам.

Что, если ей суждено умереть здесь? Мистер Милнер уже умер. Возможно, теперь настала ее очередь. Что, если мистер Милнер уже ждет ее в вечности и с мерзкой усмешкой скажет ей:

– Пойдем, Люси, держись за мою руку.

Он уже здесь! У двери слышен какой-то шум, кто-то пытается войти внутрь. О Боже, неужели это призрак мистера Милнера? Ей придется остаться здесь еще на одну ночь, а в стенах есть трещины и места, через которые призрак может войти!

Затаив дыхание, Люси прислушивалась к происходящему.

Снаружи кто-то был. Кто-то стоял у двери в башню. Кто-то пытался провернуть ключ в замке. Так долго нетерпеливо ожидая появления Дилана, сейчас она злилась на то, что он так долго возится с замком.

Затем наступила тишина. Люси спросила себя, не пригрезилось ли ей все это.

Глава 33

Сайкс и я оккупировали всю скамейку на окраине Долины садов, сидя спиной к «Гранд-отелю».

Когда я рассказала ему, что Дилан Эштон лежит без сознания в больнице и не имеет возможности помочь нам установить пребывание Люси Уолфендейл, он хватил кулаком по скамейке с такой силой, что ободрал костяшки пальцев.

– Черт побери его глаза. Простите мне мой язык. Что он там делал с велосипедом? Если бы он привел вас к Люси, то мы бы уже откапывали украденные вещи.

С этими словами Сайкс потер ободранные костяшки ладонью левой руки.

К вечеру воздух становился прохладным. Мне пришлось надеть жакетку моего костюма.

– Не думаю, что он сошел с велосипеда намеренно. Но мне приходит на ум мысль, не сбил ли его кто-то намеренно.

– Не похоже на это, – буркнул Сайкс. – А куда, по вашему мнению, Дилан ехал, когда был сбит?

– По информации полиции, его велосипед был найден в кювете, по дороге в город, на обочине Стоунхук-роуд. Мне кажется, он ездил предупредить Люси, рассказать ей, что мы все знаем об этой затее с выкупом.

Сайкс вздохнул и уставился на свои колени.

– Да, жаль, что так получилось. Я бы предпочел, чтобы мы нашли похищенные у мистера Муни вещи, а полиция Лидса осталась бы с носом.

Разумеется, он бы предпочел такой вариант. Сайкс в прошлом был полицейским, но как-то не вписался в систему полиции и впал в немилость у начальства. Мой отец, суперинтендант, восхищался им, но сам Сайкс не хотел снова становиться частью полицейских сил.

Мне казалось, что он так уверен в сотрудничестве Люси и Дилана в деле ограбления ломбарда, поскольку отпечаток пальца Дилана был найден им на записке о выкупе. Для мне это не являлось убедительным доводом. Я даже не видела убедительной связи между ограблением и выкупом, но убедить в этом Сайкса оказалось нелегко. Для него подобная связь была совершенно ясна: Люси взяла залоговую квитанцию, и теперь мисс Фелл снова носила на пальце свое кольцо.

Он взял на себя роль обвинителя:

– У нее была залоговая квитанция ломбарда. Какое другое заключение можно сделать из этого?

Мне не оставалось ничего другого, как принять роль адвоката:

– Если у Люси где-то есть тайник с драгоценностями, то зачем же ей пытаться обчистить своего деда?

– Если вы правы насчет прошлого старика, и он в самом деле сержант, который сейчас предстает для всех капитаном, то кто посмеет сказать, что он – ее дед? Возможно, Люси сама узнала об этом каким-нибудь образом. Хочет нажиться на этом и оборвать все якобы «семейные» связи.

По крайней мере, Сайкс не отвергал моей интерпретации фотографий, которые я видела, и странного поведения капитана, хранившего два комплекта свидетельств об отставке, свидетельство о смерти сержанта Лэмптона и два различных мундира.

– Стало быть, вы соглашаетесь с любой сплетней о капитане или Милнере?

Я буквально почувствовала, как ощетинился Сайкс. Он терпеть не мог слова «сплетня» и предпочитал думать о себе как о добытчике полезной информации.

– Я поболтал с одним старым солдатом в баре отеля. Он считает и Уолфендейла, и Милнера странными типами. Милнера никто особо не любил. Он был успешен, богат, ему, правда, недоставало умения вести себя в обществе, но зато вполне хватало влиятельности. В общем, это человек, который выбирает свой путь – или делал так до последнего вечера. По мере того, как поднимался Милнер, капитан скатывался вниз. Похоже на две чашки весов. Капитан считался здесь отшельником. Не имел никаких близких друзей или партнеров.

Все эти данные стыковались между собой. Чем больше я думала об этом деле, тем больше крепла во мне уверенность: Милнер шантажировал капитана. Но Сайкс рассматривал все с точки зрения грабежа. И правильно делал, поскольку мы должны были распутывать именно это дело.

– Если Дилан и Люси находятся в сговоре, а это совершенно очевидно, тогда именно он и мог ограбить владельца ломбарда.

– Он не тот тип.

– А какой тип – тот? – Сайкс послал мне особый взгляд, который всегда раздражал меня своей снисходительностью.

– Не смотрите так, будто я считаю, что грабитель должен обязательно носить черную маску и таскать награбленное в мешке с надписью «добыча», но Дилан представляется таким… ну, не знаю, безобидным. К тому же ограбление произошло утром в понедельник. Когда я расставалась с мистером Крукером, он не мог понять, почему Дилан оказался на Стоунхук-роуд. Он сказал, это совершенно не похоже на Дилана – быть там, где он не должен быть. Он не пропустил ни одного рабочего часа – в том числе на всей прошлой неделе, когда играл в спектакле. Это исключает его отсутствие на работе в понедельник.

Сайкс разочарованно хмыкнул:

– Мы можем отправиться на Стоунхук-роуд и там попытаться понять, где скрывается Люси.

– Да, а еще мы можем попытаться найти иголку в стоге сена. Я предпочла бы что-нибудь более насущное.

Внезапный визг, раздавшийся за нашими спинами, заставил меня чуть ли не подпрыгнуть. Я было решила, что это мадам Гиртс вернулась из отеля «Принц Уэльский», где узнала, что это мои показания привели к аресту ее мужа.

Чьи-то ладони закрыли мне глаза.

– Угадай, кто?

– Мэриэл!

– Испортила мне все удовольствие! – Подпрыгивая и пританцовывая, Мэриэл обошла нашу скамейку, глаза ее сияли от восторга. – Кейт, дорогая, вот это новость так новость!

И она обняла меня, расцеловав в обе щеки.

Сайкс встал со скамейки и отступил на пару шагов от меня и Мэриэл.

– Познакомься, это мистер Сайкс, Джим Сайкс. Мэриэл Джеймисон.

Она вцепилась в руку Сайкса с такой силой, словно тащила его, утопающего в озере, а сама располагала спасательным жилетом.

– Поздравьте меня, дорогие! Перед вами стоит ассистент продюсера. Мой милый коллега предложил мне работу в театре. В понедельник я распрощаюсь с Харрогейтом.

– Это чудесная новость, Мэриэл! Я так рада за тебя.

– Хотела бы я иметь сейчас большую бутылку шампанского со льдом. Я пригласила бы вас обратно в «Гранд…»

– Что ж, я сняла там комнату, но моя сумка по-прежнему в твоей квартире. Сказать по правде, я думаю, что теперь мне надо бы забрать ее оттуда.

– Тогда я тоже сниму номер в «Гранд-отеле». Я не в состоянии провести больше ни единой ночи в доме № 29.

Сайкс сделал еще один шаг назад, удерживая дистанцию.

– Мне стоит привести автомобиль, не правда ли?

Он адресовал эти слова мне, но ответила Мэриэл, с улыбкой положив ладони ему на уши и покачивая его голову из стороны в сторону.

– Необходимо повеселиться, мистер Сайкс. Вы можете организовать веселье?

– Как правило, нет, – ответил Сайкс. – Но я могу смеяться на французском языке.

– Тогда, пожалуйста, покажите это нам.

Сайкс сложил губы в преувеличенно круглую букву О и, сделав какое-то движение животом, извлек из него звук, похожий на «Хо-хо-хо» Санта-Клауса.

Гулявшие в парке люди начали оглядываться на нас.

– Великолепно, – улыбнулась Мэриэл. – Мне нравятся люди, которые могут извлекать звуки из своего живота. Вы никогда не выступали на сцене?

– Если бы и выступал, то никогда бы не стал этим хвастать. – С этими словами Сайкс повернулся и зашагал к отелю.

Мэриэл шепнула мне:

– Какая же ты темная лошадка, Кейт! Он просто восхитителен.

– Мистер Сайкс бывший полицейский и работает со мной.

– Ах, вот как, – она вопросительно приподнимала брови.

Во время краткого переезда на Сент-Клемент-роуд Мэриэл развлекала нас рассказами из театральной жизни и повествованием о том, как они с мистером Уитли обсуждали, какую из пьес Ибсена она могла бы поставить на сцене.

Выходя из автомобиля, я бросила взгляд на окно в эркере квартиры капитана. Там никого не было видно. Сайкс шел рядом со мной, пока я следовала за Мэриэл по тропинке в садике и вниз по ступеням к ее двери. Никакого присутствия Дэна Рута в его мастерской тоже не ощущалось.

– Разве это не чудесно? – воскликнула Мэриэл, открывая дверь в свою комнату. – Наконец-то моя жизнь повернется к лучшему.

– Ты заслужила этого, Мэриэл, – в результате своей напряженной работы.

Она уже копалась за клеенкой, закрывающей пространство под сливом раковины.

– Я уверена, у меня где-то оставалась еще капелька кулинарного хереса для готовки.

– Но до того, как мы начнем праздновать твой успех, Мэриэл, я кое о чем должна рассказать тебе и кое-что спросить.

– Да ну? – Она выпрямилась. – Тогда вы оба лучше возьмите скамеечки и сядьте рядом. Только не говори, что вы решили пожениться и просите меня быть подружкой невесты.

– Мистер Сайкс уже женат.

– Ах! – воскликнула она. – Ведь жизнь может быть так трудна, не правда ли?

– Это достаточно грустные новости, Мэриэл. Бедный Дилан был сбит на велосипеде и лежит в больнице в тяжелом состоянии.

Лицо Мэриэл приняло выражение болезненного шока, она издала вскрик, словно сама была смертельно ранена:

– Бедный мальчик! Я должна навестить его. Принести ему цветы. – Она бросила быстрый удовлетворенный взгляд на украденные ею гиацинты, возможно, мысленно поздравляя себя с подобной предусмотрительностью, но потом покачала головой: – Нет, они не подойдут. В больницу несут сирень – сейчас для нее не поздно? А для хризантем не слишком ли рано?

– Есть и еще плохие новости. Месье Гиртс арестован за убийство мистера Милнера.

Я ожидала, что Мэриэл возмутится этим, выскажется о его невиновности, приведет какой-нибудь удивительный довод в его пользу, который позволит пролить новый свет на всю ситуацию.

– Как ужасно! Я надеюсь, что люди не подумают, будто существует какое-то проклятие в публикации рекламных объявлений в театральных программах. Бедный мистер Милнер опубликовал свою рекламу на целый лист. И оплатил весь набор в типографии. И реклама школы Гиртсов тоже очень нам помогла в финансовом отношении. А «Крукер и Ко» напечатали по пол-листа, и вот теперь бедный Дилан лежит в больнице. Как ты думаешь, Кейт, харрогейтские газеты могут сделать какие-нибудь выводы из всего этого?

Сайкс перевел взгляд с нее на меня. Обычно он не выдавал своих чувств, но сейчас по выражению его лица я понимала, что он рассматривает Мэриэл с таким же изумлением, с каким ребенок в цирке глядит на играющего мячом морского льва.

Я сказала:

– Не представляю, как местные газеты воспримут все это. Во всяком случае, это довольно плохая реклама для курорта-водолечебницы.

Мэриэл вздохнула:

– А, ладно, не имеет значения. Возможно, это имеет такое же значение, как и то, что я буду пересекать Пеннинские горы[73].

Однако я не могла позволить ей притвориться легкомысленной и уйти.

– Было бы очень любезно с твоей стороны сначала зайти и навестить Родни.

Самым искренним тоном Мэриэл произнесла:

– О да, конечно, я должна выразить свои соболезнования бедному парню. Хотя что здесь можно сказать? Не мое дело рассуждать о том, не хватил ли старина Гиртс через край и что он сделал Милнеру. Абсолютно все знали, что мистер Милнер и Оливия Гиртс были… близки. Вполне возможно, что месье Гиртс мог терпеть супружескую измену, но то, что Оливия набросилась на Милнера в баре, было совсем другим делом, с точки зрения мужчины. Не так ли, мистер Сайкс?

Сайкс попытался найти способ уйти от ее вопроса, но она пригвоздила его к месту своим взглядом.

– Я не хотел бы размышлять на эту тему, мисс Джеймисон.

– Кроме того, – продолжила Мэриэл, – мистер Милнер был так любезен, что предложил мне сумму взаймы, а Родни показал себя настоящим джентльменом и не забыл про это. Я сказала, что сейчас не время говорить о деньгах, сразу после такого удара, но он, бедняга, настоял на этом, открыл сейф и дал мне двадцать гиней.

«Еще больше его надули», – подумала я.

Моя сумка была собрана еще утром. Я поставила ее поближе к двери. Мэриэл очень удачно нашла предназначенный для кулинарных дел херес, поставила два стакана и подставку для яиц.

– Благодарю, я не участвую, – сказал Сайкс. – Я вообще не любитель хереса.

Мэриэл разлила херес по стаканам, и мы с ней чокнулись ими.

– За твою новую работу, Мэриэл. Надеюсь, тебя ждет успех.

– Я должна быть уверена, что превращу это в успех. – Она сделала глоток. – Мерзкая вещь, не правда ли?

– Не так уж плохо, – отважно солгала я. – Но есть еще кое-что, о чем я должна спросить тебя. О Люси.

– И что насчет нее? – спросила Мэриэл.

– Она не осталась у Элисон тем вечером, и мы не знаем, где она сейчас. У тебя есть какие-то мысли по этому поводу? Для меня очень важно найти ее.

– Это слишком хорошо для Люси, – заявила Мэриэл. – Я сказала ей, что она сама должна выбраться из сложившейся ситуации. Но мне было бы жаль потерять связь с ней.

– Если она в безопасности, все это отлично для нее. Но мне все-таки нужно поговорить с ней, хотя бы для собственного успокоения.

– Неужели Элисон не знает, где она может быть?

– Не знает. Мэриэл, ты работала с Люси недели и месяцы. Вы жили в одном доме. Ты знаешь весь актерский состав, ее друзей, все места, где она бывает. Ты должна представлять, куда она могла отправиться, хотя бы предположительно. Все, что угодно.

Мэриэл обеими руками почесала затылок.

– Не могу себе представить.

– Когда они репетируют, я хочу сказать, куда они уходят и приходят?

– Ах, это! Ничего не могу сказать. Видишь ли, у меня своя техника. Я ставлю задачу актерам быть в образе их ролей в различных обстоятельствах. Я могу предложить Люси и Элисон встретиться как Анна и Беатрис. Договоритесь встретиться, например, для плетения салфеток или вязания напульсников для продажи их на церковном благотворительном базаре. Но сделайте это в границах ваших образов. Решите сами, где и когда, но оставьте в стороне свои личности, личности Люси и Элисон, и станьте новыми существами. Вот так обстоят дела. Так я держала всех. Я знаю, что они были на пикнике – предположительно, на церковном пикнике. Они были захвачены этим предприятием. Но я сказала: «Я не хочу знать, где вы были и что вы делали, я только хочу видеть результат ваших трудов во время репетиции». Это великолепный метод. Я узнала его от одного венгерского еврея в Швейцарии. – Она замолчала, будто ожидая восхищения.

– Мэриэл, ты знаешь, где сейчас Люси, не так ли?

– Я в самом деле не знаю этого. Клянусь могилой моей матери, где бы она ни находилась.

– Ну, если она этого не знает… – начал было Сайкс, глядя на Мэриэл, которая улыбалась и потягивала свой херес.

Мэриэл восхищала его, и это почему-то меня безмерно раздражало.

Поскольку я ничего не возразила на это, она сказала:

– О, дорогая, бедная Кейт! Я понимаю, что ты хочешь найти Люси, но не могу ничем тебе помочь. Ладно, мне надо начинать упаковывать вещички. – Вытянув ногу, она носком туфли толкнула ящик из-под чая. – А в моей новой норе будет настоящий комод с ящиками. Ну а что насчет нашего праздника с шампанским в «Гранд-отеле»? Мой благодетель вернулся в Манчестер, так что я свободна как птица и открыта для всех приглашений. Мы с тобой, Кейт, должны побывать в турецких банях. Поплещемся немного, идет?

– Нам надо идти. Встретимся попозже в отеле, Мэриэл. – Я бросила взгляд на Сайкса. – Нам надо еще кое-кого повидать и кое-что сделать.

В парадную дверь громко постучали. На мгновение Мэриэл замерла. Потом произнесла:

– Почему это капитан не выходит на стук?

– Возможно, его нет дома.

– Он всегда дома.

После того как стук повторился, пекинес мисс Фелл залаял.

Мэриэл стремглав бросилась к черной лестнице, закрыла внутреннюю дверь на задвижку и прислушалась. Спустя мгновение она уже бежала вниз по лестнице.

– Мисс Фелл разговаривает с ними. Это полиция, они хотят говорить со мной! – Взгляд ее был полон тревоги. – Что им на этот раз нужно?

Она перенесла вазу с цветами со стола в угол комнаты.

– Этот тут ни при чем, – заметила я. – Возможно, из-за того, что они арестовали месье Гиртса, теперь у них появились новые вопросы.

– Но почему ко мне?

Раздался негромкий стук во внутреннюю дверь, ведущую на черную лестницу.

– Мисс Джеймисон? – Голос мисс Фелл выдавал ее волнение. – К вам посетитель.

– Мы пойдем, – решила я. – Разбирайся с ними сама.

– Одну секунду, – произнесла Мэриэл. – Захватите мои вещички в «Гранд-отель»? Это чтобы мне не обрывать рук, перебираясь туда с самыми дорогими для меня вещами.

Она схватила сшитый из ковровой ткани саквояж, бросила в него пару туфель, выхватила пару юбок и блузок из коробки из-под чая, тоже бросив их в саквояж, положила туда же небольшой атташе-кейс и несколько списков театральных пьес, вытащив их из стопки на полу.

– Просто спасите меня от одной лишней поездки. Я возьму их у вас попозже, когда мы встретимся за шампанским.

Сайкс взял протянутый ею саквояж и подхватил мою сумку.

– Разумеется, если это поможет.

– Погодите, не торопитесь, – сказала она. – Я уверена, что вы не хотите, чтобы вас схватили.

– Все в порядке, – заверила я. – Они, скорее всего, захотят потом поговорить и со мной. Так что удачи тебе.

Мы вышли через боковую дверь и поднялись по наружной лестнице, тогда как она поднялась по черной внутренней лестнице, чтобы открыть дверь полицейскому.

– Для чего это она сделала? – спросил Сайкс, когда мы шли к «Джоветт».

– Обыщите меня.

– Я бы скорее обыскал этот саквояж. Я знаю, она ваша подруга…

– Я не стану обольщаться, что Мэриэл моя подруга. Когда она воспарит в театральных кругах, я никогда больше не услышу о ней.

Сайкс рассмеялся:

– Если только вы не снимете номер в «Гранд-отеле».

– И не закажу шампанского. Хотя, я уверена, это тоже будет за счет ее покровителя.

Мы подошли к автомобилю. Я села на место водителя, Сайкс на место пассажира. Саквояж Мэриэл покоился между нами.

– Вы или я? – поинтересовался Сайкс.

Я натянула перчатки.

– Ну, если вы перекинете все эти тряпки назад…

Когда туфли, одежда и списки пьес были вынуты из саквояжа, на его дне остался сиротливо лежать маленький атташе-кейс. Я поставила его себе на колени, почему-то ожидая, что открыв крышку, увижу там коллекцию ножей, похожих на тот, который остался торчать в груди мистера Милнера. Хотя какой мотив мог быть у Мэриэл для убийства господина Милнера? Ведь он разместил рекламное объявление на целую страницу в театральной программке, его сын оказался весьма способным актером на ведущих ролях, и, кроме того, ей перепало целых двадцать гиней.

Замок, однако, не сдавался и не желал открываться.

Сайкс, взяв саквояж с одеждой, направился к багажнику автомобиля и вернулся с набором отмычек в руках.

Четвертая из них открыла кейс. В двух мешочках из синей ткани оказались три цепочки для часов, браслет с бриллиантами, два обручальных кольца, кольцо с изумрудом и жемчугом, комплект из золотых запонок и заколки для галстука и двое карманных часов.

Глава 34

Я включила зажигание и тронула автомобиль. Меньше всего мы нуждались в том, чтобы привлекать внимание посторонних.

– Куда мы направляемся? – спросил Сайкс. – Ведь полицейский уже видел наш автомобиль.

– Да, но нам незачем мозолить людям глаза. Не хочу сидеть здесь, любуясь украденными драгоценностями, когда он вернется.

Вскоре я завернула за угол и, проехав еще несколько ярдов, остановилась у ворот атлетического клуба, где были припаркованы еще два автомобиля.

Сайкс вышел из машины и вернулся с саквояжем. Действуя осторожно, я сложила туда атташе-кейс вместе с одеждой и парой «балеток».

– Вы помните, как мистер Муни упомянул пьянящий запах, словно лака или розы, когда грабитель вынул носовой платок, чтобы вытереть лоб?

– Помню, – ответил Сайкс.

– Платок был пропитан запахом коробки из-под чая «дарджилинг», в которой Мэриэл держала свои вещи.

Гнев на Мэриэл заставил мое тело напрячься. Я еще могла понять воровство молока, яиц, цветов. Я даже сочувствовала ее бедности. Но здесь было нечто совершенно другое.

– И тот фальшивый адрес, который она дала мистеру Муни, когда прикидывалась, будто собирается заложить цепочку от часов, – она ведь знала, что я живу в районе Хедингвей.

– Точно, – согласился Сайкс. – Это было первым, что пришло ей в голову. Следующая театральная постановка вашей подруги должна состояться в Холлоуэе[74]. Есть там у них театр?

– Нет, когда я была там в последний раз, то не было. Во всяком случае, она мне не подруга. Мэриэл использовала меня – чтобы сделать бесплатно фотографии ее спектакля, поболтать с ее основным спонсором и умаслить ее знакомого продюсера. Капитан совершенно прав. Она просто авантюристка.

– И тем не менее вы не можете устоять перед ее обаянием, – заметил Сайкс.

– Это так явно?

– Множество преступников – очаровательные люди, – мягко произнес Сайкс. – Разумеется, не обычные дураки и плуты, а умные мошенники.

– Наша основная задача – вернуть похищенные вещи мистеру Муни. И попросить подтвердить его, что именно они были украдены.

– И арестовать мисс Джеймисон по подозрению в краже, – добавил Сайкс.

Нежелание делать это громадным комком льда ударило мне в грудь.

– Я хотела бы противостоять ей сейчас в этом, но без осложнений в виде харрогейтского полицейского на сцене.

– Он был бы хорошим свидетелем, – задумчиво произнес Сайкс.

– Мы единственные, кто держит в руках награбленные вещи. Она будет все отрицать.

Я почти видела, как удивленно Мэриэл качает головой, и слышала ее голос: «Не имею с этим ничего общего. Не могу представить, откуда все это взялось».

– Мистер Сайкс, я начинаю понимать ее, даже слишком хорошо. И не хочу дать ей возможность выкрутиться своей театральной задницей из всего этого.

Сайкс легко выпрыгнул из автомобиля.

– Я скажу вам, когда берег будет чист. – Через несколько мгновений он вернулся. – Полицейский уже ушел.

Я развернула автомобиль и проделала обратный путь к дому № 29.

Не торопясь, я прошла по тропинке к двери Мэриэл. Сайкс держался чуть позади. Через окно я увидела, что Мэриэл упаковывает второй саквояж. Ее растерянность при виде меня и Сайкса длилась не более доли секунды. А когда она открывала нам дверь, ее лицо освещала сияющая улыбка.

– Кейт, ты не будешь против, если я увижусь с вами в фойе вашего отеля? Вероятно, мне сейчас придется ехать в «Принц Уэльский» еще для одного интервью. Полиция устроила там свою штаб-квартиру. Может, им просто интересно играть во все эти загадки? Полагаю, они захотят поговорить также и с тобой. Я должна буду сообщать полиции, где нахожусь, чтобы они могли связаться со мной по расследованию дела бедного мистера Милнера или чего-то в этом роде.

– Я только задам сначала тебе пару вопросов, Мэриэл.

Она с явной неохотой открыла перед нами дверь.

Сайкс с размаху поставил на стол ее саквояж и раскрыл его. Я достала оттуда атташе-кейс.

– Что ты делала в прошлый понедельник утром?

– Утром в понедельник? Вероятно, готовила завтрак.

– Мэриэл, ты же знаешь, что находится в этом атташе-кейсе. У тебя есть что сообщить, прежде чем мы обратимся в полицию?

– Понятия не имею, что там. Я просто держу его у себя с тех пор, как меня об этом попросили.

– Кто попросил?

– Я бы предпочла не рассказывать об этом, особенно если ты становишься такой назойливой и противной.

Сайкс сделал несколько шагов, обогнул Мэриэл и принялся молча копаться в ее коробке из-под чая. Мэриэл складывала извлеченные им из коробки вещи в чемодан. Наконец он достал из коробки пиджак от мужского костюма в тонкую серую полоску, пару серых фланелевых брюк и пару грубых оксфордских башмаков.

– Вы собирались оставить здесь эти вещи? – поинтересовался он, кладя пиджак, брюки и ботинки на стол.

Мэриэл сбросила ботинки на пол, заметив:

– Плохая примета ставить ботинки на стол.

– Только новые, – возразила я. – К тому же, думаю, твоему счастью пришел конец, Мэриэл. Мистер Сайкс, проверьте-ка чемодан, в нем должны оказаться мужская рубашка и галстук. Ах да, еще темный дождевик и фетровая шляпа.

– О, ради Бога, Кейт, это был мгновенный порыв. Я поперлась в этот ломбард из-за Люси. Она пообещала той свихнувшейся старой вороне, что над нами, выкупить ее залог. Я хотела, чтобы Люси отдохнула, а не разрушала тот образ, в которой вошла. Она так старалась быть Анной. Я не хотела, чтобы она рисковала срывом спектакля из-за того, что ее весь день будет гонять эта старая дура.

– И поэтому ты переоделась мужчиной, раздобыла где-то цепочку от часов…

– Позаимствовала ее.

– У кого?

– У Дэна Рута.

– А он знал, что ты ее «позаимствовала»?

– Я не должна отвечать на все эти вопросы!

– Тебе придется отвечать. И на прямые вопросы, кстати, тоже. Ты даже дала мистеру Муни адрес в Хэдингли, рядом со мной.

– Ну, я же не знала, что ты начнешь охотиться за мной! Я собиралась заложить цепочку Дэна, пока мы не получим нашу недельную выручку, вот и все. Он любезно разрешил мне это сделать. Ты просто не знаешь, каково это – сидеть без денег. Дэн знает. Ты не можешь представить, как тяжело нам всем ставить спектакль, когда мы голодны и не знаем, когда удастся поесть в следующий раз. А еще за тобой гоняются, чтобы заставить заплатить аренду, причем всеми средствами. Ты знаешь, сколько денег наш милый старый капитан, хозяин дома, вытягивал из меня за эту дыру? Восемь шиллингов в неделю! Вот это настоящий грабеж, если ты хочешь знать, что такое грабеж!

– Ты запугивала мистера Муни.

– Никогда. Я бы и мухи не обидела. Честно! Я просто поддалась искушению воспользоваться случаем.

– Ты душила его.

– Что? – Мэриэл выглядела искренне удивленной. – Да, я училась сценическим сражениям, это правда, но я никого не душила в реальной жизни. Я готова поклясться в этом. Он возился со своими мешочками, и меня это просто раздразнило, поскольку мне пришлось заплатить немного денег, чтобы выкупить кольцо с бриллиантами… И пока он возился, я просто… ну, мне потребовалось пара минут, чтобы зайти за прилавок и выхватить у него эти мешочки. Это было искушение. Ему следовало быть более осторожным.

Я почувствовала, что готова ударить ее.

– Ты совершила серьезное преступление. Все эти драгоценности были доверены владельцу ломбарда, потому что их владельцы оказались в трудном положении. Неужели ты не чувствуешь никаких угрызений совести?

Угрызения совести. Слова эти тронули какую-то струну в Мэриэл. Она умела играть угрызения совести. Ее рука легла на сердце.

– У меня здесь все время болит с тех пор, как это случилось! Разве в прошлую ночь ты не слышала, как я вертелась и крутилась в постели? А почему, как ты думаешь, я доверила этот проклятый атташе-кейс вам? Я просто не знала, что мне с ним делать.

Сайкс вклинился в разговор своим сухим полицейским прозаическим голосом:

– Это может быть трудно – лишить себя краденого. И вы даже не получили и части от его истинной стоимости.

Мэриэл положила свою правую ладонь на стол, словно столешница была Библией, на которой она приносила клятву. И с полной серьезностью сказала:

– Я воистину рада, что вы открыли этот атташе-кейс. Я думала над тем, каким образом вернуть похищенное. Трудно объяснить, чего стоит вернуться назад, решиться на что-то, попытаться изменить прошлое, исправить ситуацию…

Сайкс бросил на меня быстрый взгляд. Я понимала, о чем он думает. Он бы сказал, что все воры начинают петь одну и ту же песню. Слова Мэриэл просто были вариацией на обычную тему. Все магазинные воры просят отпустить их из-за их особых обстоятельств.

– Я вернусь через минуту. Мне надо взять кое-что в автомобиле, – сообщила я.

Наглое бесстыдство Мэриэл и ее притворное раскаяние с целью произвести впечатление и манипулировать нами взбесило меня. Она намеревалась сделать из меня дурочку!

Что ж, наша задача была элементарно проста. Нам предстояло возвратить похищенные ценности мистеру Муни и сообщить об этом полиции.

Мэриэл покосилась в мою сторону, когда я вернулась с фотоаппаратом и магниевой вспышкой для Сайкса. Не только она может сыграть определенный образ. С интонациями тюремной надзирательницы я сказала:

– Мистер Сайкс, пожалуйста, отвернитесь, пока мисс Джеймисон будет надевать эти части мужского костюма.

– Нет! Я не стану! Что это вы задумали? – Она даже отступила на шаг назад.

– Я не шучу. Просто надень мужской костюм, в котором ты грабила ломбард, и я сделаю твои фотографии. Или ты предпочитаешь, чтобы мистер Сайкс догнал того констебля? Полицейский будет в восторге, если ему удастся арестовать вора, похитившего драгоценности, хотя он был послан сюда только затем, чтобы передать сообщение. Его повышение последует незамедлительно.

Сайкс повернулся спиной к Мэриэл.

Та произнесла:

– Кейт, я сделаю все, что захочешь, если только ты поймешь, что совершенно не в моем характере было воровать драгоценности. – Она сбросила юбку и надела брюки, перебросив подтяжки через плечи. – И не было ничего дурного в моем подобном переодевании. Я часто так делаю. Так гораздо проще путешествовать, без всех этих ограничений и взглядов, которые просто липнут к женщинам.

– Еще галстук, – напомнила я. – И тот же самый узел, что был в понедельник. Вероятно, виндзорский. Забавно, не правда ли, что это именно тут узел, который предпочитают женщины? И надень пиджак. На снимке должен быть и атташе-кейс. А теперь плащ.

Только полностью облачившись в свой воровской наряд, Мэриэл глубже восприняла всю ситуацию. И покачала головой:

– Дорогая Кейт! Ты не можешь так со мной поступить. Возьми все эти побрякушки, просто возьми и уходи.

– И не подумаю это сделать.

– Могу я теперь повернуться? – спросил Сайкс.

– Да, – ответила я.

– Есть два варианта, – сказал он, поднимая магниевую вспышку. – Либо вы делаете все, как вам было сказано, либо я отыщу пару наручников у себя в карманах и мы отвезем вас в полицейский участок.

Мэриэл сглотнула.

– Я не могу!

– Ничего, сможете.

– К черту все это, Кейт! Ты должна быть на моей стороне.

– Я работаю по заказу владельца ломбарда. А где твоя шляпа? Фетровая, в которой ты была.

– Нет. Я оставила ее в гардеробе театра. Следовало так же поступить и со всеми этими тряпками.

– Вы готовы, мистер Сайкс? Мэриэл осталось только надеть башмаки и открыть атташе-кейс. Я поставлю атташе-кейс вот сюда, в центр стола. Получится отличный снимок. Конечно, лучше бы ты присела на край стола, тогда я смогла бы еще захватить и башмаки. Где ключ?

Мэриэл сняла с шеи тонкую цепочку и пронесла ее над головой.

– Вот он.

– Теперь открой атташе-кейс.

С каменно-неподвижным лицом она поступила, как я велела.

Сайкс привел в действие вспышку. Я сделала фотографию.

Мэриэл сказала:

– Ты пытаешься унизить меня.

– Думаю, нам надо еще получить письменные признания. В наши времена фотографиям не особенно доверяют.

Мэриэл схватила меня за руку:

– Если я помогу тебе найти Люси, ты дашь мне уйти?

– Мне не требуется искать Люси, во всяком случае сейчас, когда мы обнаружили украденные ценности. Люси нас теперь не интересует.

– Что вы сейчас собираетесь делать?

– Доставить вас в полицейский участок, – резко ответил Сайкс.

Я кашлянула.

– Мистер Сайкс, – и сделала ему знак выйти наружу.

Мы вышли на садовую тропинку, и вечерняя свежесть окутала нас. Где-то в глубине садика горел небольшой костерок, ветер доносил до нас легкий запах гари.

Я рассказала Сайксу свою идею:

– Думаю, мы должны управиться сами с этим делом. Мистеру Муни нужно возвратить заложенные ему ценности. Он может не захотеть, чтобы его клиенты узнали, что его ограбила женщина, которая отрицает все и сознается только в том, что выхватила у него ценности и убежала.

Не соглашаясь, он упрямо покачал головой:

– Нет, миссис Шеклтон. Мы не можем отпустить ее. Она совершила тяжкое преступление.

– Давайте не будем спешить. Наша главная задача – вернуть ценности мистеру Муни. Тогда он проведет первую спокойную ночь после ограбления. И пусть он решает, станет ли выдвигать обвинения.

– При всем уважении к вам, это не тот путь, которым следует идти. Эта женщина, несомненно, воровка. И если мы не пресечем ее действия сейчас, завтра она еще больше разойдется.

– Я буду знать, где ее найти.

Сайкс скрипнул зубами.

Я вернулась в комнату.

– Не думай, что ты вне опасности, Мэриэл. Завтра я с тобой поговорю.

Когда я закрыла за собой дверь ее комнаты и вышла наружу, я вдохнула дым, несший с собой какой-то едкий смрад. Сайкс поманил меня куда-то вглубь садика. Я последовала за ним к задней стене дома, откуда долетало потрескивание огня.

– Это работа капитана? – спросил Сайкс.

– Да, – ответила я.

Старик стоял около полыхающего костра, заваленного горящими бумагами, корчащимися на огне мундирами, коробками и фуражками. Острый запах керосина дал мне понять, для чего это было затеяно. Когда мы подошли поближе, он бросил в пламя последнее содержание коробки из-под сигар. Фотографии свернулись от жара и почернели.

– Вы были правы в отношении него, – негромко произнес Сайкс. – Он уничтожает свидетельства былого.

– И мы появились слишком поздно, чтобы помешать этому.

Хотя я и попросила мисс Фелл занять капитана беседой, пока буду по второму разу разбираться в тайнах мансарды, его шестое чувство опасности пришло в действие. Больше никто не сможет ничего найти в его прошлом.

Но одна мысль по-прежнему меня занимала. Если он и в самом деле был денщиком, занявшим место своего капитана, то кто же была Люси?

Я шагнула назад от нестерпимого жара пламени. Рой красных искр взлетел в небо, когда капитан поворошил длинной палкой наполовину сгоревший старый документ. Его объяло пламя, и бумага тут же обратилась в кучку пепла.

– Что вы делаете, капитан?

Капитан взглянул на меня. Поскольку на нем не было шляпы, которую он мог бы приподнять в знак приветствия, он лишь притронулся пальцами к своему виску в знак вежливости.

– Извините, что я раньше немного погорячился, миссис Шеклтон. Я знаю, что вы делали все от вас зависящее. Однако, понимаете, я больше не нуждаюсь в вашей помощи.

– Вы что-нибудь узнали о Люси?

– Нет. – С этими словами капитан снова перевел взгляд на огонь. – Но я буду в понедельник в назначенное время в назначенном месте. Я знаю, что мне теперь следует сделать.

Глава 35

Я позволила Сайксу вести автомобиль назад в Лидс в надежде на то, что это заставит его дорогой молчать. Как начинающий водитель, он еще не овладел искусством править машиной и разговаривать. Какое-то время это действовало – пока мы не миновали поворот к Панналу[75], где я навещала мисс Вестон с коробкой шоколада и известиями, что она вполне может никогда больше не увидеть цепочку для часов своего дяди. Когда я начала подумывать о том, не потребовать ли мне шоколад назад, Сайкс, к сожалению, вновь обрел дар речи. И вернулся к столь волновавшей его теме:

– Миссис Шеклтон, мисс Джеймисон – воровка. Мы не можем просто отпустить ее. – И с совершенной серьезностью он принялся аргументировать свою мысль: – Это ведь не какой-то поиск пропавших людей, когда не было совершено уголовного преступления. Мисс Джеймисон напала на мистера Муни. И не позволяйте ей дурачить вас тем, что это якобы был какой-то внезапный порыв, иначе зачем бы она изменила внешность, переодевшись мужчиной?

– Это вполне мог быть внезапный порыв. Не думайте, что я оправдываю ее действия. Но всю жизнь Мэриэл ждала момента, когда кто-нибудь даст ей возможность проявить способности. Прошлым вечером это случилось. Театральный продюсер собирается предоставить ей работу.

Сайкс пренебрежительно фыркнул.

– Будет ужасной потерей, если после всех этих тяжких трудов Мэриэл закончит свои дни в тюрьме. Она говорит на пяти языках.

Это не произвело на моего собеседника никакого впечатления. С быстротой магниевой вспышки Сайкс парировал:

– И, вероятно, совершенно свободно лжет еще на одном.

– Мэриэл играет на скрипке, клавесине. Она всю жизнь жила впроголодь. Если бы вы видели «Анну из “Пяти городов”», то могли бы оценить ее талант и то, что она может предложить миру.

Сайкс по широкой дуге объехал зайца, который прыжками пересекал дорогу. Этот маневр заставил его на несколько секунд замолчать.

– Я знаю, что она ваша подруга…

– Вы говорили это и раньше. Я ответила, что нет. Эта женщина мне даже не нравится. Но для меня невыносима мысль, что ей предстоит гнить в тюрьме.

– Тогда, при всем уважении к вам, должен сказать, что вы выбрали не ту сферу деятельности. Вам следует найти работу в Лиге Наций в качестве миротворца. Ну, а я вернусь в охрану производителей обуви.

– Если вы так привержены торжеству законности, вам надо было оставаться в рядах полиции. И, в любом случае, вы ненавидите производителей обуви.

Мы оказались на дороге позади телеги с сеном. Сайкс сбросил скорость, но не намного, чтобы воспользоваться возможностью обгона.

– Мне ненавистен вид преступника, уходящего от возмездия.

– Мистер Муни всего лишь хотел получить обратно заложенные вещи. Он не просил нас никого арестовывать. Мэриэл не будет повторять все это в спешке.

– В спешке – нет. Она выждет необходимое время. Люди не меняются, разве что становятся хуже.

Груда сена на телеге опасно накренилась.

– У нее громадные амбиции. Когда она станет уважаемой личностью в британских театральных кругах, то и не подумает входить в конфликт с законом. С ее талантами…

– С ее талантами следующей жертвой станет Банк Англии. Я ничуть не сомневаюсь, что именно она испортила молодую Люси Уолфендейл. Неужели вы думаете, что Люси додумалась бы до требования выкупа, если бы…

Так все и продолжалось. Вскоре телега с сеном свернула на боковой проселок. Перед нами расстилалась свободная дорога вплоть до Харевуда[76]. Темно-красное солнце дрожало над горизонтом, грозя исчезнуть из мира.

– Мистер Сайкс, давайте сделаем по-моему. Возвратим похищенные вещи и потом решим. Я не верю, что Мэриэл душила его за горло. Думаю, она в самом деле хотела выкупить одну вещь и заложить другую. Давайте узнаем правду у мистера Муни. Действительно ли она применяла насилие? Он упомянул это в разговоре с вами, но не со мной. Я уверена, вы сможете вытянуть у него правду.

Я подумала, что это будет неплохой ход. Надо дать мистеру Сайксу где-то развернуться.

– Применяла она насилие или нет? Вы имеете в виду…

– Расследование в Харрогейте я беру на себя. Там я уже кое-чего добилась.

Сайкс резко затормозил, чтобы дать возможность пожилому священнику перейти дорогу, на которой тот внезапно появился. Размышляя о завтрашней проповеди и сборе паствы, святой отец не глядя пересек дорогу. Все это произошло довольно близко от притормозившего автомобиля. Я почувствовала, как у меня часто забилось сердце. Я подумала о бедном Дилане Эштоне, лежащем сейчас бледным и израненным в больнице.

– Действуйте, – произнес Сайкс со вполне отчетливой горечью. – Рулите вы. И вы вполне отчетливо дали понять, что вы мой босс.

– Не глупите!

Он вышел из машины и зашагал по шоссе. Идиот. Меня так и подмывало газануть мимо него, предоставив ему добираться до дома пешком. Пока Сайкс не проделал метров сто, я следила за ним. До самой последней черточки он выглядел полицейским, обходящим свой участок. Я нажала акселератор и поравнялась с ним.

– Садитесь.

Сайкс занял место в автомобиле. Убедившись, что машина набрала такую скорость, при которой он не выпрыгнет, я попросила:

– Мистер Сайкс, будьте добры не вести себя как школьник младших классов.

– Я веду себя как полицейский офицер, который знает закон.

– Теперь вы уже не офицер полиции.

– Да, мое положение изменилось, но законы остались прежними. Будь я офицером полиции или нет, но закон есть закон.

Черная лошадь на обочине дороги подняла голову над забором и с интересом посмотрела на нас.

– Дважды за последние тридцать секунд вы употребили слово «полиция». Почему мне кажется, что вы продолжаете какую-то старую битву?

Мои слова попали точно в цель. Сайкс замолчал. Я не знала всех подробностей его ухода из полиции, но слышала, что там дело пошло на принцип, а он оказался слишком неуживчивым с начальством. Так что ничего нового этим вечером не произошло.

После довольно долгого молчания он сообщил:

– Я сел обратно в автомобиль потому, что мне не захотелось брести пешком до самого Лидса. Но отнюдь не потому, что я согласился с вашим образом мысли.

– И очень хорошо. Вы остались при своем мнении.

Порой я знала совершенно точно, что Сайкс – идеальный партнер для меня. Но временами он становился упертым до невозможности. Я восхищалась его стремлением к справедливости. Однако его одержимость идеей возмездия мне было трудно принять. Самым же плохим было то, что я сознавала – он прав, и я чересчур снисходительна по отношению к Мэриэл Джеймисон. С другой стороны, женщинам непросто самостоятельно утвердиться в этом мире. И кто я такая, чтобы заставлять Мэриэл снова ползать на коленях?

Понимая, что мистер Сайкс не в состоянии оценить и разделить эту точку зрения, я решила сохранить ее лишь для себя.

Когда мы были минутах в пяти езды до его дома, он заметил:

– Ваша подруга вряд ли будет терпеливо ждать ареста. Она, скорее всего, уже сбежала.

Разумеется, он был прав.

– Прекратите звать ее моей подругой. И Мэриэл никуда не сбежит. Она надеется на блестящую карьеру в театре. Я сказала ей, что, если она уедет из Харрогейта, я буду знать, где ее найти.

– Это дает мне наглость думать, что она может выйти сухой из воды.

Я чувствовала себя слишком усталой, чтобы спорить с ним.

Было почти девять часов вечера, когда мы добрались до Вудхауса[77]. Солнце давно уже опустилось за горизонт, но небольшая компания девочек все еще играла на улице, прыгая через веревочку при свете уличного фонаря.

Я остановила автомобиль около дома Сайкса.

– Сейчас слишком поздно заезжать к мистеру Муни. Я позвоню ему, когда доберусь домой, а эти побрякушки запру в своем сейфе. Назначу встречу с ним на завтра.

– Очень хорошо. Вы известите меня?

– Да. Пошлю вам сообщение.

Бедный Сайкс. Он так хотел эту работу. Ему нравилось работать на меня, и нравилась свобода, которая была ему предоставлена. Единственной ложкой дегтя являлась я сама. Эта поездка домой привела к тому, что дальше наши дороги должны были разойтись, а ведь день еще не закончился.

Одна из девочек, стоявшая несколько в стороне и ждавшая своей очереди попрыгать через веревочку, подбежала к нашей машине с криком: «Папа!»

Сайкс выбрался из автомобиля.

– Это Ирэн. Поздоровайся с миссис Шеклтон, Ирэн.

Ирэн неожиданно засмущалась. Я знала, что ей двенадцать лет, но ее курчавые светло-русые волосы и лучистые глаза делали ее младше. Как будто для того, чтобы отвлечь мое внимание от своей внешности, она сказала:

– Наш Томас что-то приготовил для вас, миссис. – И с этими словами убежала в дом.

Сайкс задержался на краю тротуара.

– Томас мой старший. Ему тринадцать лет, и во время нашей поездки в Робин-Гуд-Бей он в первый раз увидел море. Он связывает это с вами – с моей работой на вас.

Из его дома вышел подросток, неся в руках сверток. Как подросток он еще не оформился и, казалось, весь состоял из одних локтей и коленей. Сайкс гордо произнес:

– Мебельщик в Робин-Гуд-Бей почувствовал симпатию к нему. Томас еще тогда задумал сделать что-то для вас.

В окнах окружающих домов появились любопытные рожицы. С полудюжины других детей, кое-кто уже в ночных рубашках или пижамах, вышли из своих домов, в восхищении глядя на наш автомобиль. Томас приблизился к нам и протянул мне сверток в плотной коричневой бумаге, аккуратно перевязанный шпагатом.

– Подарок из Робин-Гуд-Бей, – торжественно произнес он.

– Большое спасибо тебе. Я могу открыть его прямо сейчас?

Вокруг нас собралось уже около дюжины ребят, глазеющих на происходящее. Томас стоял, вытянувшись во весь свой рост, немного отведя плечи назад.

Я развязала узел шпагата. Кожа моей ладони ощутила гладкое дерево, прохладное на ощупь.

– Это английский дуб, – пояснил Томас.

У меня в руках оказался прямоугольник светло-желтого дерева, размером примерно шесть дюймов на девять и толщиной около дюйма. В верхнем левом углу Том вырезал крошечную летучую мышь, раскрасив ее в бурый цвет. В нижнем правом углу темно-зеленые листья плюща развевались по ветру. По центру прямоугольника было вырезано название: «Приют нетопыря».

Несколько мгновений я смотрела на этот брусок, не понимая, что с ним делать, и не осмеливаясь спросить, что это должно значить. Затем меня осенило:

– Ты дал имя моему дому!

– Я сказал ему, что сначала следовало спросить согласие у вас, – пробормотал Сайкс.

– Нет. Все великолепно. Большое спасибо тебе, Томас.

Томас небрежно кивнул головой, и что-то вроде улыбки скользнуло по его губам, хотя он и старался изо всех сил ее сдержать.

– Я был в лесу за вашим домом, когда стемнело. Эти нетопыри носятся там целыми стаями.

– Да, они это любят, – согласилась я. – Один как-то вечером залетел ко мне через окно. Пришлось ловить его и выпускать, пока до него не добралась кошка.

Томас забыл про свою напускную серьезность и рассмеялся во весь голос. Засмеялись и остальные ребятишки, хотя самые маленькие из них и не понимали, над чем смеются.

– Ладно, расчистить путь, – скомандовал им Сайкс. – Леди надо проехать.

Ребятня разбежалась в стороны, хотя я знала, что они побегут за машиной, когда я двинусь с места.

Я посмотрела на Сайкса, чтобы попрощаться с ним, но он отвернулся и пошел к дому, не говоря ни слова.

Глава 36

Моей экономке миссис Сагден около сорока пяти лет. Свои длинные с проседью волосы она заплетала в косы, которыми обматывала голову так, что они спускались едва ли не до бровей, словно она стеснялась своего высокого лба. Очки для чтения в металлической оправе сползали вниз по ее длинному носу.

– Чайник на плите, – сказала она.

Чайник всегда был на плите.

Она пришла в восторг от таблички с названием дома, которую я поставила на стол в кухне.

– Что ж, я думаю, это просто великолепно. Талантливый парнишка этот юный Томас у мистера Сайкса. Я попрошу Эрнста установить ее.

Эрнст – сухонький старик, для которого миссис Сагден выскакивала время от времени на улицу, чтобы собрать навоз, который проходившие мимо лошади иногда оставляли нам в подарок. Я раньше думала, что у него есть участок земли, который необходимо удобрять. Однако со временем, исходя из объемов, передаваемых ему, я начала подозревать, что он использует этот навоз для каких-то других целей. Возможно, он втайне практиковал алхимию и открыл заклинание, которое превращало лошадиный навоз в золото.

– Я не ожидала вас сегодня вечером.

– Это долгая история. Мы разыскали украденные у мистера Муни предметы. Знаю, что сейчас уже поздно, но я должна сейчас же позвонить ему и договориться о встрече на завтрашнее утро.

Миссис Сагден вопросительно склонила голову набок.

– Вы справитесь с этой работой.

– Да.

Я внезапно осознала, как сильно вымоталась за это недолгое время.

– Вы смотритесь так, что копченый лосось из Робин-Гуд-Бей и ломтик хлеба с маслом совсем бы не помешали вам.

– Пожалуй, вы правы.

– Прекрасно. Сейчас я все устрою.

Я сняла трубку телефона и через пару секунд уже разговаривала с мистером Муни. Его внезапное молчание после того, когда я иносказательно, чтобы ввести в заблуждение возможно подслушивающих нас операторов, сообщила ему новости, заставило меня заподозрить, не хватил ли его сердечный удар.

Наконец он произнес:

– Должен ли я понимать так, миссис Шеклтон, что все предметы в порядке?

– Да. И завтрашним утром я их вам верну. Если только вы не предпочитаете, чтобы я подождала до понедельника и приехала в ваш салон?

– Чем быстрее, тем лучше. Завтра – это просто чудесно.

– Какое время вас устроит?

Мы договорились, что я заеду к мистеру Муни в девять часов утра. Когда я положила трубку телефона, миссис Сагден уже накрыла на столе ужин. Она сидела напротив меня за кухонным столом и смотрела, как я сражаюсь с косточками лосося.

– Вы сказали мне, что проведете нынешнюю ночь в Харрогейте в «Гранд-отеле», – заметила она с оттенком осуждения.

Я застонала. Желая как можно скорее возвратить мистеру Муни украденные у него вещи, я совершенно забыла, что зарезервировала за собой номер в отеле.

– Мне лучше позвонить туда по телефону и снять свой заказ.

– Звонила ваша мама. Я сообщила ей, что вы сняли номер в «Гранд-отеле». Она собиралась приехать туда и встретиться с вами. Она тоже зарезервировала номер в «Гранде».

– Вы не сказали ей, что я там работаю?

– Полагаю, я должна была это сделать. Но, как она говорит, вы же не можете работать целый день. К тому же, как она сказала, у нее остались теплые чувства к Харрогейту. Кроме того, там ведь произошло убийство.

– Да, я знаю.

– Она будет беспокоиться о вас. Про убийство было в вечерней газете.

Миссис Сагден взглянула на меня поверх очков, и я поняла, что она не успокоится, пока не услышит хоть что-нибудь об этой истории.

Сорок минут спустя, рассказав о произошедшем, я отодвинула кухонное кресло и встала.

– Ладно, пора и заняться делом. Мне надо написать отчет.

– Уже почти одиннадцать часов.

Если бы миссис Сагден была членом парламента, она бы занималась в нем сферой регулирования рабочего дня. Каждый вечер своего досуга она посвящала чтению, вязанию, макраме и писанию писем своей дочери и двоюродным родственникам.

– Вы правы. Но я только хочу записать один-два пункта, чтобы потом разобраться со своими мыслями.

Столовая моего дома также служит и рабочим кабинетом. Здесь у меня стоит новый шкаф вишневого дерева для хранения папок с делами, картотека с индексами и календарь ежемесячных встреч. Я вела сейчас только второе расследование в качестве профессионального сыщика и невольно задумалась: может, все оставшееся пространство больше никогда и не понадобится для нужд частного следователя Кейт Шеклтон? Тогда я потеряю не только деньги, но прежде всего работу, оправдание своего любопытства, повод совать нос в чужую жизнь и изменять положение дел. Еще пару месяцев назад не имело никакого значения, что всю мою жизнь заполняло постижение особенностей обработки шерсти овец или какой-либо иной деятельности. Теперь это имело значение. Одно дело, если мистер Сайкс уйдет от меня по своему желанию, поскольку его щепетильность не позволит ему остаться. И совсем другое дело, если мне придется его уволить из-за нехватки работы.

Увидев его детей, я как-то по-новому ощутила значительность своей ответственности за принятие на работу человека.

Перво-наперво я выписала счет клиенту за проделанную работу. Сумма чека, выписанного на мое имя в пятницу утром, была вполне достаточной для покрытия наших расходов и нашего гонорара. Затем я набросала краткий отчет мистеру Муни, перечислив в нем людей, которых мы посетили, и меры, предпринятые для того, чтобы они пришли за выкупом своих закладов в назначенное время. Было слегка мудрено описывать процесс поиска украденных вещей без упоминания имен Люси Уолфендейл и Мэриэл Джеймисон. Мне не хотелось обвинять Люси, не поговорив с ней. И хотя я знала, что Сайкс совершенно прав, а Мэриэл должна ответить за свои действия, я не могла смириться с мыслью об отправке ее в заключение. Не имея подобного опыта ранее, я не была уверена, что нужно сообщать страховой компании и полиции. Предварительно стоило побеседовать с моим отцом, который стоял во главе Западной Конно-полицейской службы. Но это не следовало делать по телефону. С блаженной ностальгией я вспомнила былые дни, когда мне приходилось разыскивать сбежавших мужей для матерей, сестер и брошенных жен.

Снуки, моя черная кошка, спасенная, когда я работала в Бриджстеде по делу Брайтуэйт, в своей предыдущей жизни наверняка была писцом. Она пристально следила за тем, как я окунаю перо в чернильницу. У меня появилось чувство, что, если моя писанина окажется не на должной высоте, Снуки просто сшибет лапой чернильницу со стола.

Время уже приближалось к полуночи, когда зазвонил телефон. Миссис Сагден давно уже легла спать. Я не сразу узнала уверенный мужской голос, раздавшийся в трубке:

– Миссис Шеклтон?

– Да.

– Говорит инспектор Чарльз. Прошу простить за поздний звонок. Я не разбудил вас?

– Нет.

– Я не был в курсе того, что вы собираетесь вернуться сегодня в Лидс.

– Разве я обязана докладывать вам?

Мои слова прозвучали несколько резче, чем я намеревалась.

– Нет, разумеется, нет. Мы узнали об этом довольно случайно.

Стало несколько неприятно, что полицейские узнали о моем местопребывании через мою мать.

– Могу я чем-то помочь вам, инспектор?

Он поколебался. Известно, как трудно обсуждать подобные вопросы по телефону.

– Возможно. Вы планируете вернуться в Харрогейт?

– Возможно, – эхом ответила я на его вопрос.

– Тогда, будьте так добры зайти в отель «Принц Уэльский» в одиннадцать часов утра, если вам это удобно.

– Меня бы больше устроило в полдень. С утра у меня встреча.

– Отлично.

– Вы можете намекнуть мне, о чем…

В разговоре наступила небольшая пауза.

– Это касается третьей стороны, которую я теперь должен найти. Я надеюсь, что вы сможете помочь мне.

Итак, он разыскивает Люси Уолфендейл.

– Я поняла.

– В таком случае, до завтра, – сказал он, заканчивая разговор. – Спокойной ночи, миссис Шеклтон.

– Спокойной ночи, инспектор.

Глава 37

Пчелы жужжали, кружась над цветами мальв в садике мистера Муни на Стрит-лейн. Сайкс и я вместе шли по проложенной в саду дорожке, еще ощущая некоторую неловкость между собой. Сайкс откашлялся. Когда я нажала кнопку звонка около двери, мы обменялись взглядами. Встретив мой взгляд, он отвел глаза, понимая, что разговор с клиентом надо предоставить мне.

Мистер Муни открыл дверь, улыбаясь, пожелал нам доброго утра, но не мог оторвать своего взгляда от атташе-кейса, который держал в руке Сайкс.

Мы прошли за ним в его кабинет. Бархатные портьеры были отведены в стороны от эркерного окна, и неяркие лучи солнца пробивались сквозь витражные стекла.

Он раскачивался из стороны в сторону, как возбужденный ребенок, глядя, как Сайкс ставит атташе-кейс на стол.

– Прошло только сорок восемь часов, и вы уже…

Дар речи изменил мистеру Муни, когда Сайкс клацнул замками чемоданчика и откинул крышку, открывая предметы, лежавшие внутри.

Мистер Муни уставился на них.

– Впечатляет. Какое облегчение!

– Пожалуйста, убедитесь, те ли это предметы, что были похищены, мистер Муни, – попросила я.

Он не слышал моих слов, не отрывая взгляда от содержимого чемоданчика и приоткрыв от восхищения рот.

– Я никогда не думал… Это просто какое-то чудо.

Когда он наконец повернулся ко мне, в глазах его поблескивала влага.

– Моя жена посоветовала мне обратиться к вам. Она оказалась права. Миссис Шеклтон, смогу ли я когда-нибудь…

– Мы сделали свою работу, мистер Муни, и не отвергли удачу, которая оказалась на нашем пути.

Медленно, дрожащими руками мистер Муни перебрал все содержимое чемоданчика, сверяясь со сделанной им описью похищенного.

– А кольцо с бриллиантами? – под конец спросил он. – Все на месте, кроме кольца миссис де Врие.

Сайкс постарался подавить торжествующую ухмылку. Возврат похищенного был самой легкой частью нашей сегодняшней миссии. Объяснение всего произошедшего могло занять куда больше времени.

– Оно уже вернулось к своей владелице.

Тут мне внезапно пришло в голову, что его владелицей уже стала мисс Фелл, а мистер Муни не получил выданной им ссуды под его залог.

– Если вы хотите знать все обстоятельства, – сказала я. – У вас есть сейф, чтобы…

– Ах, да. – Было видно, что ему трудно оторвать взгляд от найденных предметов, но, помедлив еще несколько секунд, он открыл сейф и запер в него ценности. – Я уверен, вы не откажетесь от чашечки чая. Моя жена жаждет познакомиться с вами.

Мы, все четверо, перебрались из кабинета в гостиную. Мистер и миссис Муни устроились друг рядом с другом на обитом толстой тканью диване, мы с Сайксом в креслах напротив них. Низкий столик между нами был уставлен заварным чайником, небольшими квадратными фарфоровыми блюдцами и блюдом с домашним печеньем.

Я поведала трогательную историю о «миссис де Врие» и ее хитрости с присвоением чужого имени.

– Она доверила свою закладную квитанцию своей молодой подруге, которая, в свою очередь, передала ее молодой женщине, намеревавшейся заложить цепочку от часов. И именно последняя, ранее вполне добропорядочная личность, поддалась внезапному искушению и выхватила у вас заложенные товары, мистер Муни.

– Женщина?

Он закашлялся, кусочек овсяного печенья попал ему в горло. Миссис Муни поспешила похлопать ему по спине и протянула чашку чая, чтобы промыть горло.

– Женщина? – повторил он.

Сайкс сосредоточенно рассматривал узор ковра, покрывавшего пол. Я продолжила рассказ, стараясь, чтобы он не звучал ни неубедительным, ни фантастическим.

– Она изменила внешность, надев мужской костюм, а сейчас уже покинула Харрогейт.

Последнее было некоторой выдумкой, но, скорее всего, правдой.

– Бессердечная девчонка! – в возмущением произнесла миссис Муни, ставя свою чашку с чаем так, что она завибрировала на блюдце. – Мой бедный дорогой Филипп. Как же тяжело тебе пришлось!

Мистер Муни смог разобраться во всей этой истории только после второго или третьего варианта рассказа.

– Но теперь, мистер Муни, вам следует решить, что необходимо предпринять. Все похищенные у вас вещи возвращены, будут также приняты меры к возврату суммы, которую вы одолжили за кольцо с бриллиантом мисс Фелл. Я не буду называть имя злоумышленницы.

Мистер Сайкс взглянул на меня поверх чашки с чаем. Я не отреагировала на этот взгляд, или, по крайней мере, не подала виду.

– Эта молодая женщина в вашей воле, если вы решите выдвинуть против нее обвинения.

Сайкс не мог больше сдерживаться. Он стряхнул прилипшую к его штанине крошку печенья и произнес:

– Она совершила уголовное преступление.

Мистер Муни перевел взгляд с меня на мистера Сайкса, а потом обратно на меня.

– А это попадет в прессу, если я сделаю заявление в полицию по этому случаю?

– Вполне может быть и так, – ответила я уверенным тоном.

Сайкс попытался было что-то сказать, когда я послала тяжелый взгляд в его сторону.

– Этого всего так много, мой дорогой, – негромко сказала миссис Муни супругу. – Мой муж считает, что лучше все это еще раз как следует обдумать. В конце концов, сегодня воскресенье. Я уверена, что он захочет обсудить все это в церкви, возможно, во время вечерни.

Мистер Муни подтвердил кивком головы, что именно это и имел в виду.

Ситуация представилась мне подходящей для того, чтобы попрощаться и откланяться. Однако в воздухе висело ощущение какого-то незавершенного дела. Было необходимо сказать что-то еще, но я не была уверена, что именно.

Мистер Муни вопросительно склонил набок голову и посмотрел на Сайкса.

– Вы хотели что-то добавить, мистер Сайкс?

Сайкс бросил взгляд на меня и ответил:

– Нет. Мне нечего сказать, сэр.

Мистер Муни так шумно выдохнул сквозь зубы воздух, что это вряд ли можно было назвать вздохом.

– Я чрезвычайно благодарен вам за ваш успех и за ту скорость, с которой он был достигнут.

Я достала конверт из своей сумки и положила его на стол.

– Здесь краткий письменный отчет и подробный счет. – Кроме нас и полиции, об ограблении знают только три женщины из ваших клиентов и те джентльмены, у которых побывал мистер Сайкс. Я уверена, что они не будут болтать, в своих же собственных интересах.

Мистер Муни кивнул:

– Я весьма признателен вам за все, что вы сделали. Я сообщу полиции и страховой компании, что похищенные ценности найдены.

Через несколько мгновений разговор стал общим. Стремление наказать преступника уступило место опасениям огласки в ходе судебного процесса.

Делая доблестную попытку сменить тему, я посмотрела сквозь окно гостиной на длинный сад, протянувшийся за задним фасадом дома и полный цветами и овощами.

– Полагаю, вы к тому же и трудолюбивый огородник.

Мистер Муни расплылся в улыбке:

– Я люблю возиться в саду. Это так отвлекает от драгоценностей. Если я когда-нибудь покончу с делами, то буду все свое время проводить в саду. Словно обзаведусь чем-то вроде батрака, который станет пачкать руки ради меня.

– Я тоже выращиваю кабачки, – произнес мистер Сайкс, с завистью глядя на ровные ряды растений в саду. – Просто взял себе небольшой участок.

Миссис Муни предложила:

– Покажи мистеру Сайксу свои кабачки, дорогой.

Когда мужчины, извинившись, вышли из дома, миссис Муни вопросительно посмотрела на меня.

– Вы не хотите судебного преследования против того… того человека, – с отвращением произнесла она.

Я почувствовала, как меня обдало жаром. Неужели это так заметно со стороны?

Она продолжала:

– Но почему, могу я это спросить?

– Иногда, думаю, лучше всего провести границу. Пойти в суд и раскрыть там все обстоятельства будет изрядным переживанием для мистера Муни. Из того немногого, что я знаю о нем, мне кажется, что ему будет унизительно, если сведения об этом проникнут в прессу.

– Но, безусловно, можно обеспечить конфиденциальность его показаний, определенную защиту.

– Система правосудия не работает подобным образом, миссис Муни, – сказала я с убежденностью, основанной исключительно на чтении романов Чарльза Диккенса. – После того, как закон начинает свой неумолимый ход, от него нет никакой защиты ни для кого. Будет судебный процесс, присяжные заседатели, в зале суда соберутся газетные репортеры.

– И все это исключительно для блага моего мужа? – хладнокровно спросила она.

Она оказалась гораздо более проницательной, чем мне казалось. Мне не оставалось ничего другого, как быть совершенно откровенной с ней.

– Мистер Сайкс не согласен со мной, хотя он достаточно лоялен, чтобы не произносить этого.

Миссис Муни кивнула, аккуратно сложила руки на коленях и приготовилась слушать, что я еще скажу.

– Решение будет только за мистером Муни. Но если вы спросите меня, я скажу, что, хотя ненавижу то, что сделала эта женщина, а совершила она отвратительное преступление, я понимаю, почему она пошла на это – исключительно от отчаяния.

Каким-то образом я не подумала о том, что надежды на блистательную карьеру Мэриэл Джеймисон в театре в значительной степени зависит от позиции миссис Муни.

– Вы произнесли такую фразу, словно она раньше отличалась хорошим характером. Мне кажется, что подобные слова часто используются для смягчения последствий.

Какими бы качествами ни обладала Мэриэл, я ни на минуту не тешила себя мыслью, чтобы среди них числился хороший характер.

– Она является красивой и интеллигентной женщиной с несколько резковатым взглядом на человеческую натуру.

– В таком случае кажется совершенно непонятным, каким образом она могла пасть столь низко.

– Воистину так.

Глядя поверх плеча миссис Муни, я увидела мистера Муни, с гордостью показывающего Сайксу гигантский кабачок. Сайкс бросил быстрый взгляд сквозь окно на меня и миссис Муни. Он совершенно точно представлял, о чем сейчас между нами идет речь.

– Я думаю, бывают обстоятельства, миссис Муни, когда даже человек, совершивший предосудительный поступок, заслуживает второго шанса.

– Она что, заслуживает сожаления?

– О, да.

Было бы очень жаль, если бы Мэриэл Джеймисон закончила свои дни за трепанием пакли или пошивкой мешков для почты.

– Я не верю, что мистер Муни захочет преследовать ее по закону, – хмуро произнес Сайкс, ведя автомобиль обратно в Вудхаус (он сказал, что ему нужно больше практики в вождении машины).

– Да? – отозвалась я самым своим нейтральным тоном.

Сайкс уже мог весьма уверенно вести автомобиль по совершенно прямой дороге без встречного движения.

– Я ушел из полиции, потому что не вписывался в нее. Когда они делали что-то неправильно, я так и говорил. Вот и заработал себе на шею.

– Да, я знаю.

– Вы мой шеф, вы платите мне зарплату. Но знайте это, миссис Шеклтон… – Он наехал на бордюр тротуара, поворачивая за угол.

– Осторожно. Не зацепите этот фонарный столб.

Сайкс снова обратил все внимание на рулевое колесо и расстилающуюся перед ним дорогу.

– Что сказал мистер Муни, пока вы рассматривали кабачки, из чего вы решили, что он не будет преследовать ее по закону?

– Никто его не душил. Он просто развесил уши. Когда она забирала мешочки и закладами, он просто стоял с открытым ртом, ничего не делая.

– Бедный мистер Муни.

– Он был сконфужен своими действиями – или своим бездействием.

– Спасибо, что вы не пытались повлиять на него, когда были вдвоем в саду.

Внезапно меня поразила пришедшая в голову мысль о том, какую значительную роль в этом происшествии играло смущение – мисс Фелл на грани бедности, мистера Муни в процессе ограбления.

Сайкс пожал плечами:

– Все, что я хочу сказать – у меня нет при себе грузовика с набором разнообразных преступлений.

Я вздохнула:

– В самом деле. Не думаю, чтобы он у вас был.

Навык вождения у Сайкса усовершенствовался до такой степени, что он, к своему удивлению, смог добраться до нужного места, не думая об этом.

Он выбрался из автомобиля. Я пересела на место водителя и отправилась на встречу с инспектором Чарльзом.

Глава 38

Инспектор Чарльз сказал накануне, что встретится со мной в отеле «Принц Уэльский», где он приспособил одно из помещений второго этажа под кабинет следствия.

С выбранного мной кресла в вестибюле отеля я могла видеть лестницу и лифт. Тот же самый сержант полиции, который провожал в пятницу вечером меня и Мэриэл, медленно спускался по лестнице, стараясь подавить зевок. Невысокий крепкий мастеровой, который, по моим прикидкам, являлся одним из автомехаников фирмы «Милнер и сын», нажал на кнопку вызова лифта и, кажется, получал удовольствие от неодобрения его действий лифтером.

Все по той же лестнице медленно спускался инспектор Чарльз. Заметив меня, он кратко кивнул в знак признательности и поднял палец, давая знать, что освободится через пару минут. После этого он исчез в телефонной переговорной комнате отеля, плотно прикрыв за собой дверь.

Спустя минут пять инспектор появился вновь и извинился за то, что заставил ждать. Пока мы поднимались по лестнице, едва ли не физически ощущала его близость, широкий шаг и ауру сосредоточенности, исходившую от него. Мы прошли по коридору, с которого открывался вид на старый Харрогейт былых времен.

Дверь в помещение, приглянувшееся полицейским, была слегка приоткрыта. Взглянув в приоткрытую дверь, я увидела комнату, меблированную большим столом и несколькими креслами. Мощного сложения человек в штатской одежде и рубашке с длинными рукавами, стоя спиной ко мне, раскладывал на столе учетные карточки, словно пытаясь сложить «солитер»[78].

Инспектор Чарльз достал из кармана ключ и открыл дверь в другую комнату. Это помещение было меньше, в нем находился только один письменный стол и два кресла.

Он придвинул одно из кресел мне, в другое опустился сам.

– Благодарю вас за письменные показания. Недавно я взял этого бельгийского типа, месье Гиртса, под стражу. Но в настоящее время мы его освободили.

Его слова заставили меня испытать неловкость, поскольку я указала пальцем не на того человека.

– Впрочем, он тем не менее дал интересные показания, – быстро добавил инспектор. – Да и мы сомневались, что он тот, кто нам нужен, еще до того, как проверили его алиби.

– О?

– На Гиртсе нет ни царапинки. Вечерняя одежда, которая была на нем, в идеальном состоянии. Я уверен, он и в самом деле не знал, что мистер Милнер убит, а шины его автомобиля порезаны.

– Ко всему этому у него еще и алиби?

– Молодой Дилан Эштон уже пришел в сознание и подтвердил показания Гиртса. Они ушли из театра вместе. Месье Гиртс был взволнован тем, что жена буквально ускользнула у него из-под носа. Он зашел в мужской туалет, чтобы успокоиться и привести себя в порядок. Там был и молодой Эштон, который чувствовал себя неважно. Гиртс проводил Эштона домой и поднялся в его квартиру вместе с ним. У него была с собой карманная фляжка, и он угостил Эштона виски. Из его квартиры Гиртс ушел около полуночи. По дороге домой он попрощался с соседом, выгуливавшим старую овчарку. Этот момент мы тоже проверили и получили подтверждение.

– А показания Дилана Эштона?

– Мы сравнили их с показаниями его друзей, вплоть до того момента, когда он ушел с Гиртсом.

– Это будет облегчением для мадам Гиртс. Вчера она была чрезвычайно расстроена. И я рада услышать, что Дилан Эштон пришел в сознание.

– Мы отыскали водителя-лихача, который сбил его велосипед. Негодяй оставил его на обочине и в панике продолжил свой путь. Удачно, что местный сержант распространил описание его автомобиля, составленное со слов другого велосипедиста. Владелец гаража увидел это описание и сопоставил с помятым крылом своего грузовика. Водитель оказался взбалмошным молодым парнем, который куролесил всю ночь.

Таким образом, происшествие с Диланом не имело никакой связи ни со смертью Милнера, ни с исчезновением Люси.

– Миссис Шеклтон, как вы знаете, мы, полицейские, иногда обращаемся за содействием к женщинам.

– Да, знаю.

– Конечно, вам должно быть об этом известно, поскольку вы дочь суперинтенданта Худа.

Ага, он проверял и мое прошлое.

– Да, в самом начале войны я какое-то недолгое время служила в женской вспомогательной полиции, но потом ушла в женский вспомогательный медицинский корпус.

– Тогда я перейду сразу к сути дела. Мы отрабатываем широкий спектр версий, разговариваем с деловыми партнерами покойного, его клиентами и так далее. Но меня, естественно, интересуют люди, которые видели его последними – покровители театра и исполнители ролей, среди которых есть одна девушка, с которой мы пока еще не говорили.

– Люси Уолфендейл.

Он благодарно кивнул мне:

– Вы идете на два шага впереди нас. Именно вы побывали вчера в танцевальной школе Гиртсов, где, как понимаю, вели расспросы относительно Люси Уолфендейл и Элисон Харт.

– Именно так.

Я решила пока не открывать добровольно другую полученную мною информацию. Я ждала.

– Вы нашли мисс Харт, но не мисс Уолфендейл. По какой причине вы разыскивали ее?

Вот всегда с полицией подобные проблемы. Они имеют право задавать неудобные вопросы. Я почувствовала некоторое сочувствие к Люси и ее изрядным амбициям, а также нежелание вовлекать ее в неприятности. И в то же самое время я не готова была лгать ради нее.

– Дедушка Люси беспокоился о ней. Он просил меня проверить, в самом ли деле Люси находилась в доме Элисон, как она сказала.

– Продолжайте.

– Как вы знаете, ее там не было. Элисон провела ночь у мадам Гиртс.

– Продолжайте.

До чего же меня раздражала эта его манера твердить «продолжайте», «продолжайте».

– Я не нашла Люси.

Инспектор в задумчивости пожевал нижнюю губу, понял, что он делает, и остановился.

– Почему ее дед обратился к вам?

Я почувствовала, что краснею, а это всегда очень меня раздражает.

– Поскольку он знал, что я частный детектив.

Тут мне пришла в голову гениальная мысль. Я вполне могла намекнуть на возможное участие Люси в некой запретной для нее романтической связи.

– Капитан Уолфендейл полагался на мою скромность относительно репутации Люси.

– Так что… вы полагаете?..

Ну вот, он снова об этом. Будучи в восторге от найденных драгоценностях, я совершенно забыла о своей угрозе обратиться в полицию, если Люси не будет найдена к концу субботы. Теперь я сожалела об этом, но мне не хотелось посвящать полицию в подробности относительно фальшивых требований о выкупе Люси.

Инспектор Чарльз тяжело опустил руки на стол.

– Вам не приходило в голову, что она могла пострадать или стать ответственной за причиненный вред?

Ничего подобного мне даже в голову не приходило. Кроме того, я была слишком занята, решая собственные дела. С полной убежденностью я ответила:

– Я не верю, что Люси убита, если это то, что вы имеете в виду. Или что это она убила мистера Милнера.

– Тогда где же она?

Мое раздражение перехлестнуло через край. Неожиданно я оказалась в невыгодном положении.

– Инспектор, я находилась в Харрогейте со второй половины дня пятницы до вечера субботы. Капитан Уолфендейл попросил меня разыскать Люси, на что я потратила несколько часов. Затем он изменил свое мнение. Вы попросили меня приехать сюда сегодня, чтобы помочь, но до сих пор вся помощь ограничилась перекрестным допросом меня же.

Инспектор откровенно посмотрел на меня, склонив набок голову, будто в нерешительности. Затем улыбнулся:

– Извините меня, миссис Шеклтон. Я просил вас приехать сюда, поскольку надеялся, что вы можете помочь нам, если пожелаете.

– Что вы хотите, чтобы я сделала для вас?

Я прекрасно понимала, что он хочет, и он это знал.

– Поскольку вы уже начали разыскивать мисс Уолфендейл, не будете ли так любезны продолжить эти поиски и приложить все силы, чтобы ее найти? Я верю, что вы можете осуществить это куда более деликатно и с большим успехом, чем любой из моих людей.

– Очень хорошо. Но я буду делать это так, как я считаю нужным, так, чтобы не бросить тень на ее репутацию. Харрогейт – небольшой городок.

Он стиснул губы.

– Репутация? – холодно произнес он. – Убийца разгуливает на свободе, девушка пропала с вечера пятницы, а вы говорите о репутации и беспокоитесь о сплетнях.

– Если уж вы просите меня помочь, то доверяйте моим суждениям.

Пусть приказывает своим сержантам и констеблям, как надо работать, а я его командам не подчиняюсь.

Он вздохнул:

– Разумеется. У нас существует стандартный тариф для оплаты подобных услуг. Я мог бы…

Я прервала его, не желая обсуждать фунты, шиллинги и пенсы:

– Ваш стандартный тариф вполне приемлем.

Меня вполне устраивало то, что я могу продолжить поиск Люси, завершить то, что уже начала. Среди надвигающихся трудностей просматривался только наметившийся приезд моей матери. Про это я предпочитала умолчать.

Инспектор нашел способ заполнить паузу в разговоре выражение надежды и понимания. Однако было нечто еще, о чем он хотел сказать. Я терпеливо ждала. Он размял пальцы. Глядя на это, я вспомнила теорию Джеральда о том, что друиды и поэты былых времен имели систему запоминания историй и сказаний, зависевшую от положения кончиков пальцев.

Он медленно заговорил:

– Я отнюдь не предполагаю вести ваш перекрестный допрос. Пожалуйста, не воспринимайте это подобным образом…

– Но?

– Есть еще одно дело…

Инспектор был несколько смущен и поэтому звук его голоса стал несколько резким, что странным образом умилило меня. Он продолжил:

– Мадам Гиртс, естественно, в настоящее время весьма возбуждена и настроена против всех. Она, как представляется, в равной степени расстроена кончиной мистера Милнера и арестом ее собственного мужа. Так что было бы весьма полезно узнать у нее или от кого-нибудь еще, была ли другая леди… все это довольно деликатно.

Он, похоже, избрал тактику намеков и недосказанностей, хотя, возможно, и говорил подобным образом искренне.

– Вы просите меня узнать у мадам Гиртс, не было ли у мистера Милнера других любовниц?

Теперь настала его очередь краснеть.

– В общем, нечто подобное. Бывают мужья не столь терпимые, как месье Гиртс.

– Мадам Гиртс, скорее всего, не в курсе относительно других женщин. Однако у меня есть другое предположение. Между мистером Милнером и его экономкой не было никакой любви. Вот она и может оказаться для нас полезной.

– Хорошая мысль. Я не подумал, что имеет смысл проследить эту нить, когда экономку допрашивали.

– И еще, Милнер каждую субботу играл в гольф. Его партнеры по гольфу тоже могут что-то знать о его любовных подвигах.

Инспектор откинулся на спинку своего кресла, будто пытаясь избавиться от той неловкости, что чувствовалась ранее между нами.

– Да я и сам собирался побывать в гольф-клубе несколько позже. Сейчас там бывает не так уж много игроков. Поля для гольфа на последней неделе залило.

– Да, я слышала об этом.

– Но я поговорю с секретарем клуба и его сотрудниками. – Он улыбнулся. – А вы играете в гольф? В наше время многие женщины играют.

Я покачала головой:

– В школе мы играли в теннис. Это мой предел в играх с мячом.

– А я не играю в теннис, – и он послал мне быстрый взгляд своих бездонных карих глаз.

В этот момент каждый из нас понял, что за нашими словами скрывается подтекст, а напряженность между нами может разрядиться либо одним, либо другим образом. Он удерживал мой взгляд на долю секунды дольше, чем полагалось. Но в этом не было никакой увертюры, лишь едва заметная рябь в воздухе между нами.

– Думаю, для вас будет приятным разнообразием побывать в Йоркшире, когда там не происходят убийства, – сказала я, затронув этот момент столь же вскользь, как и он сам, но желая в то же время и отметить его.

– Безусловно, – согласился инспектор, послав мне пронизывающий взгляд, который почти заставил забыть, что я нахожусь здесь с целью помочь полиции в расследовании.

В этот миг между нами что-то стало ясно, но эта ясность не имела никакого отношения к расследованию убийства.

Однако этот момент тут же миновал. Инспектор достал из кармана небольшой ключ и открыл замок одного из ящиков письменного стола.

– Я хочу вам кое-что показать.

Он достал из ящика пакет для вещественных доказательств и перевернул его. Из пакета на стол выскользнул какой-то предмет. Это оказался кинжал с рукоятью слоновой кости и ромбическим сечением клинка, с клинком длиннее рукояти. Всмотревшись внимательнее, я заметила, что на клинке засохла кровь.

– Вы узнаете его?

Форма кинжала показалась мне знакомой, но полностью уверенной я быть не могла.

– Это орудие убийства?

– Да. Один из наших ребят уверяет, что этот кинжал скорее всего из Центральной Африки.

– Когда я увидела тело, было довольно темно. Я не могла хорошо рассмотреть рукоять кинжала.

– Да, я вполне это понимаю.

– На нем есть отпечатки пальцев?

– Мы считаем, что злоумышленник мог быть в перчатках. Единственный четкий отпечаток принадлежит мистеру Милнеру. Есть следы борьбы, повреждения на суставах правой руки мистера Милнера, как будто он ударил кого-то.

Медленно и неохотно я произнесла:

– Я видела кинжал под стать этому. Когда капитан Уолфендейл просил меня найти Люси, я оглядела его комнату. У него есть коллекция оружия. Один из кинжалов в ней практически двойник этого.

Инспектор кивнул головой:

– Я наводил справки о нем. Он и Милнер служили в Южной Африке в одно и то же время. Мы нашли похожее оружие и в доме Милнера.

Так что Родни не лгал вчера, когда уверял, что не убивал своего отца. Насколько я знаю, он все еще находился под подозрением.

– Мистер Милнер и капитан хорошо знают… знали друг друга. Возможно, мистер Милнер имел какую-то власть над ним.

– Да? Продолжайте. – Инспектор подался вперед всем телом.

– Во второй половине дня пятницы, когда я приехала в Харрогейт, мне кажется, видела сквозь окно мистера Милнера, который играл с капитаном в какую-то настольную игру.

Инспектор не мог скрыть своего удивления:

– Звучит как довольно мирное времяпрепровождение. Уолфендейл рассказал, что Милнер довольно регулярно заходил к нему. Милнер служил под его началом и был рад навестить старого товарища. Приносил ему табак.

Разумеется, вырисовывалась благостная картинка дружбы ветеранов. Но, промахнувшись относительно Гиртсов, я не решалась высовываться со своими подозрениями о том, что капитан не был в Африке капитаном. Без доказательств это выглядело надуманным.

– Уолфендейл заслуживает более пристального взгляда, – в конце концов произнесла я. – У него, кажется, есть что скрывать.

– Он утверждает, что редко выходит из дома. Весь вечер пятницы он провел у себя в квартире, если верить его словам.

– А вы им верите?

– Я отношусь к ним непредвзято. В любом случае полная картина все еще не складывается. Из различных показаний мы знаем, что есть один человек, которого Милнер подпустил бы достаточно близко к себе, чтобы тот мог всадить ему нож в сердце.

– Люси?

– Да.

– Но запонка…

– Она могла принадлежать убийце или вообще пролежать там неделю незамеченной.

Инспектор посмотрел мне прямо в глаза.

– Когда вы будете разыскивать Люси Уолфендейл, миссис Шеклтон, и обнаружите, где она или где могла бы быть, пожалуйста, сообщите мне. Я знаю, вы считаете это невероятным или даже невозможным, но она может быть опасна. Могу я рассчитывать на то, что вы сделаете, как я прошу?

– Это звучит скорее как приказ, а не как просьба, инспектор.

Взгляд его на мгновение потерял собранность, словно он искал другой довод, который можно было бы выдвинуть в качестве решающего аргумента.

– Если Люси услышит, что мы хотим допросить ее, она может встревожиться и исчезнуть. – Инспектор вернул кинжал в пакет, положил его в ящик стола и запер ящик на ключ. – Мы смогли задействовать для этого расследования меньше людей, чем хотелось бы, но если вам нужна будет помощь, скажите. Не рискуйте, пожалуйста.

Именно его просьба, да еще улыбка достигли своей цели. Мне пришло в голову, что у него есть целый набор способов добиваться желаемого.

– Я не верю, что Люси имеет хоть что-то общее с убийством, – произнесла я с куда большей уверенностью, чем чувствовала. И хотя с самого начала я испытывала интуитивную и мощную неприязнь к Лоуренсу Милнеру, теперь я внезапно почувствовала неожиданный прилив жалости к нему. – Я приложу все силы, чтобы найти Люси Уолфендейл.

Те же самые слова я сказала и капитану Уолфендейлу чуть более суток назад, и как далеко я продвинулась в этих розысках? Практически ни на йоту.

Глава 39

Дилан не возвращался, хотя должен был прекрасно понимать, что у нее не осталось ни еды, ни питья. Люси отказывалась сдаваться. Она чувствовала, что он обязательно появится этим утром. Когда он увидит, что ее нет в церкви, то обязательно придет.

Сейчас все церковные колокола давно молчали. Лодыжка болела куда сильнее, чем раньше. Она опухла и сильно раздулась. Распухшим казался и язык. Голова болела. И все это из-за трусости Дилана!

Любым способом Люси должна выбраться на верхнюю площадку башни и привлечь внимание. Пройдет же кто-нибудь по дороге, кто увидит, как она размахивает юбкой! Все это казалось ночным кошмаром. Этого не должно было произойти. Но это случилось…

Не единожды ей слышался какой-то шум. Но все это оказывалось либо шумом ветра, либо кряхтеньем старой глупой башни.

Люси все же выбралась на верхнюю площадку башни, спиной вперед, пересаживаясь со ступеньки на ступеньку и помогая себе руками. Оказавшись наверху, она ощутила почти полный упадок сил, которых осталось лишь на то, чтобы встать. Прислонившись к стене, она кое-как выпрямилась на одной ноге и прежде всего посмотрела на дорогу. Ни одного человека.

Ей следовало отдохнуть. Сползая вниз по стене, Люси села, прислонившись спиной к холодному камню, осторожно примостившись на ягодицах и пристроив ноги в наиболее удобном положении.

Она взглянула на небеса для вдохновения. Крошечные пушистые облака, словно нарисованные ребенком, проплывали в высоте. Они словно олицетворяли ее мечты, уносящиеся прочь.

Снять с себя юбку, как знак капитуляции, заняло целую вечность. Люси не удержалась от слез. Если бы только она повесила ключ от входной двери на ленточку себе на шею… Когда юбка скользнула по ее икрам и пришлось приподнять лодыжку, Люси начала нервно смеяться. Все это выглядело так нелепо. Как можно было считать это хорошим планом?

И снова она выпрямилась, стараясь не опираться слишком сильно на больную ногу. Нога наливалась тупой болью, все тело болело.

Он появился еще до того, как она начала размахивать своей юбкой, появился, как ответ на ее молитвы, шагая прямо по полю.

Люси проклинала его за то, что заставил так долго ждать, за то, что бросил ее здесь совершенно одну. Лучше бы ему придумать весомые оправдания.

Когда человек подошел ближе, она различила, что это был вовсе не Дилан, а их сосед Дэн Рут. Значило ли это, что он просто совершал одну из своих привычных прогулок? Если он не поднимет взгляда, то может просто не заметить ее.

Совершенно забыв, что она предположительно похищена и удерживается взаперти ради выкупа, Люси замахала юбкой и отчаянно закричала:

– Я здесь заперта! Я потеряла ключ!

Дэн не ответил, а только поднял руку, приветствуя ее, когда подошел поближе, и начал сражаться с замком.

Тут она подумала: будет так унизительно, если придется вызывать слесаря.

Скрежет замка прекратился. Дэн снова появился в поле зрения, отступив назад от двери и подняв вверх большой палец. Она вздохнула с облегчением, а потом услышала звуки его шагов по лестнице.

– Привет, Люси.

– Привет, Дэн.

Люси уже заранее боялась его вопросов. Дэн не стал ничего спрашивать, просто протянул ей бутылку воды. Никогда в жизни она не была так рада увидеть знакомое лицо.

Она припала ртом к горлышку бутылки и стала глотать прохладную воду.

Опустившись рядом, Дэн послал ей один из тех лукавых взглядов, которые использовал, когда играл скупца. Он был единственным человеком в составе труппы, талант которого сравним с ее собственным талантом. Было ли это причиной того, что он смотрел на нее так странно? Люси должна понять этот взгляд.

– Как хорошо, что ты пришел сюда. Или ты знал, где меня искать?

– Ты навела меня на определенную мысль. Я вспомнил, как однажды, когда ты пришла на репетицию, ты с восторгом говорила об этой башне.

Люси слизнула капельку с губ и закрыла горлышко бутылки, но не вернула воду ему.

– Хорошо, что ты сделал это. Дилан бросил меня.

– Он никогда бы тебя не бросил. Он был сбит машиной неподалеку отсюда.

Она всплеснула рукой, прижав ладонь ко рту.

– О, нет! Бедный Дилан! Он сильно ранен?

– Я еще не знаю. Он лежит в больнице. Когда я узнал, где сбили его велосипед, то понял, что моя догадка верна. А что случилось с твоей лодыжкой?

– Подвернула ее на лестнице. – Люси снова начала дрожать. – Но Дилан. Он хотел, чтобы я сдалась…

– Погоди! – Дэн поднялся на ноги и спустился по лестнице.

– Не оставляй меня! – воскликнула Люси, сразу же потеряв все мужество.

Он вернулся, держа в руке одно из ее одеял.

– Вот, завернись в это.

– Ты уверен по поводу Дилана? Как ты узнал?

– Я виделся с одним из продавцов компании «Вуд и Топманс». Он слышал это от своего менеджера, которому сказал мистер Крукер.

Дэн сунул руку во внутренний карман, вытащил оттуда салфетку, развернул ее и достал сэндвич.

– Это мясные консервы.

– Ты спас мне жизнь. – Люси набросилась на сэндвич. – Я должна бы сдаться, потому что Дилан попал в переделку. Но я не стану, ни сейчас, ни после всего. Я должна продержаться до завтра.

– Люси, мне нужно тебе кое-что рассказать. Мне многое надо тебе рассказать.

– Правда? Я готова слушать. Но моя лодыжка распухает. Горло пересохло. Голова кружится. И ты не спросил меня, почему я здесь.

– Я знаю, почему.

Его губы дрогнули. Он использовал этот легкий тик в роли проповедника. Люси смогла скопировать его. Когда ей это удалось, какое-то чувство, имя которому она не смогла подобрать, сжало ее грудь и перехватило дыхание. Люси спросила себя, смотрелся ли Дэн в зеркало каждый день столько раз, сколько смотрелась она сама.

– Откуда ты знаешь? Дилан должен был хранить это в тайне.

– Кое-что я подслушал, но оставим это, – произнес Дэн. – Все изменилось.

– Прекрати говорить загадками и просто расскажи мне все.

– На твой голеностоп надо наложить давящую повязку. Давай доберемся до речки. Холодная вода должна помочь. Мы сможем использовать твою юбку.

Так что это все игра. Он пытается затащить ее домой, убедить ее сдаться… Сначала речка, потом дорога, затем заднее сиденье велосипеда и возвращение домой – поражение.

– Я не собираюсь домой. И если ты в самом деле знаешь, почему я здесь, тогда ты должен знать и то, что через двадцать четыре часа я получу некую сумму денег…

– Ты должна вернуться домой, – вздохнул Дэн. – Это сложно объяснить.

Его слова заставили Люси занервничать.

– Что-нибудь случилось с дедушкой?

Губы ее приоткрылись, дыхание стало прерывистым.

– Почему ты ничего не говоришь мне? Из-за меня пострадал Дилан. А из-за моего требования о выкупе с дедом случился инфаркт?

– Нет. Ничего подобного с ним не произошло.

Он отвел свой взгляд от нее и стал смотреть древние серые камни противоположной стены, так что казалось, он хочет сквозь них увидеть какое-то дальнее место.

– Впервые я увидел капитана в моей родной стране, в Африке.

– Но это не то, о чем я тебя спрашиваю. Да и как ты можешь это помнить? – резко спросила Люси. – Ведь это было так давно. А ты не африканец.

Она сделала еще глоток воды. Что-то связанное с Дэном начало пугать ее. Он всегда хорошо выглядел, но казался странным. Девушки приходили в театр в надежде познакомиться с ним, но ни одной из них это не удавалось. Он всегда уходил домой сразу после окончания спектакля. По воскресеньям, в свой выходной день он часами гулял в полном одиночестве. Затем Люси сообразила… Ведь множество людей, сражавшихся на войне, были ранены, и не всегда эти ранения заметны, как отсутствие руки или ноги, а поражено было их мышление.

Это могло объяснить, почему Дэн мог долгими часами сидеть, устраняя повреждения карманных или наручных часов. Это объясняло и то, что ему так хорошо удавалось представлять на сцене других людей. Ему просто не нравилось быть самим собой.

– Послушай, Люси. Мне нужно кое-что рассказать тебе.

Глава 40

Элисон сидела в своем саду, но она была не одна. Рядом с ней находился Родни Милнер, отгоняя осу, которая жужжала около волос Элисон и заставляла ее нервничать. При моем появлении он улыбнулся мне и встал со своего кресла.

– Я сейчас принесу еще одно. А вы садитесь на мое место, миссис Шеклтон.

– Спаси меня от этой осы! – вскрикнула Элисон, пряча голову, когда насекомое вернулось.

Дождавшись, когда Родни отойдет на безопасное расстояние, я спросила:

– Как ты себя чувствуешь, Элисон?

В отличие от вчерашнего перепуганного и измученного создания, сегодня Элисон представлялась человеком, пышущим здоровьем.

– У меня все болит, – пожаловалась она. – Мама считает, что я переутомилась во время спектакля.

Она бросила быстрый взгляд на дом, словно думая, что ее мать подглядывает из окна и может читать по губам.

– Какие-нибудь последствия твоего эпизода с мадам Гиртс?

– Никаких, – с облегчением вздохнула она. – Так что, полагаю, это значит…

– Это значит, что тебе нужно побывать у врача как можно скорее.

Оса вернулась. Элисон отогнала ее своим носовым платком. Когда оса улетела, девушка нагнулась ко мне.

– Я сообщила Родни, – быстро прошептала она. – Он сказал, что можно прервать траурный период. Он женится на мне по особому разрешению от церкви[79].

Я улыбнулась:

– Вот вам, что и предсказывала цыганка Кейт. И вам даже не пришлось покупать у меня мой счастливый вереск.

Она улыбнулась в ответ, протянула руку и погладила меня по запястью.

– Я только пока не говорила ничего моей маме. Мы хотим подождать до похорон мистера Милнера, чтобы соблюсти приличия. Но я рада, что вы заходили к нам. И так хорошо, что вы вчера зашли к Гиртсам. Когда я подумаю, что могло бы произойти…

– Постарайся не думать об этом. И напиши мне, когда у вас появится здоровый малыш. Один из фотографических журналов объявил конкурс «Счастливая семья». Я сделаю ваш семейный портрет и приму участие в этом конкурсе. Подходит тебе такое?

Элисон притворно надулась:

– О, дорогая. Я возненавижу вас, если мы не выиграем или даже получим только утешительный приз.

Родни появился из задней части дома, неся еще два шезлонга.

– К нам скоро подойдет твоя мама.

Он перевел вопросительный взгляд с Элисон на меня, пока возился с раскладными стульями.

– Элисон поделилась новостями со мной, – сказала я. – Желаю вам обоим счастья.

– Благодарим вас.

Он поставил свой шезлонг поближе к Элисон и положил ладонь на ее руку.

– А теперь мне нужна ваша помощь. Вы должны подсказать мне, где бы я могла найти Люси.

– Боже правый! – произнес Родни, покусывая губу. – Я даже не представляю, где она может быть. А Мэриэл ничего не знает о ней?

– У меня такое чувство, что Мэриэл вчера вечером отправилась на поезде в Манчестер.

– Люси неуязвима, – заявил Родни. – Я уверен, с ней все будет хорошо, где бы она ни была.

– Родни, ее никто не видел с тех пор, как она ушла из дома Гиртсов поздним вечером пятницы. Сейчас воскресенье. Полиция жаждет поговорить с ней. Все остальные были уже опрошены.

– Я не была, – сказала Элисон.

– Значит, будешь.

От этой перспективы нижняя губа у Элисон задрожала. Родни успокоил ее.

Мое нетерпение росло. Всегда с любовниками одна и та же беда. Они не видят дальше собственного кокона.

– Вы двое, пожалуйста, задумайтесь на минутку. Есть какое-нибудь место, куда она могла бы спрятаться?

– Спрятаться? – переспросили они в унисон.

– Да. Я не хотела вам этого говорить и надеюсь, что дальше вас это не уйдет, – я взглянула на Элисон. – Есть вещи, о которых лучше не распространяться.

– Вы можете положиться на нас, – сказала Элисон, взглядом прося подтверждения у Родни.

Он согласно кивнул:

– Разумеется. Люси наш друг.

– У меня есть основания полагать…

«Прислушайся к себе, – подумала я. – Ты начинаешь говорить как полицейский».

– Люси послала своему деду письмо с требованием выкупа. Она делает вид, что похищена.

Совершенно неожиданно Родни расхохотался во весь голос.

– Родни! – резко упрекнула его Элисон, ее голос прозвучал как шлепок ладони.

– Нет, но это совершенно в ее духе, – сказал он, обрывая смех. – Могу себе это представить. Но ведь у старика, вероятно, нет ни цента. Сколько же она запросила за себя?

– Сейчас это не имеет никакого значения. Но Дилан помогал ей и теперь оказался в больнице. Поэтому мне крайне важно найти ее. Вы представляете хотя бы примерно, где она могла бы скрываться?

Элисон посмотрела на Родни, явно желая, чтобы он начал отвечать на мой вопрос. Тот повиновался:

– Когда мы репетировали, прогуливаясь как наши персонажи, мы нашли местечко… не правда ли, Элисон?

Элисон покраснела:

– Ты имеешь в виду…

– Да.

На мгновение они забыли о моем присутствии и смотрели друг на друга. Потом Родни продолжил:

– Мы должны были встретиться с Люси и Диланом, но мы припозднились, а они нас не дождались.

– Где это было? – Я раскрыла свой блокнот.

Оса вернулась. Родни поднял воскресную газету и отогнал ее.

– Нужно сойти со Стоунхук-роуд и пройти по тропинке мимо парка, там есть просто открытое пространство, где посетители обычно не ходят. Понимаете, мы не хотели, чтобы на нас все глазели.

Элисон мечтательно посмотрела на него.

– Там есть речушка и луг. Похоже, в таком месте и был церковный пикник, по пьесе «Анна из “Пяти городов”». Мы тоже устроили отличный пикник. – Люси и Дилан не попали на него, поскольку отправились гулять сами по себе. Расскажи лучше ты, Родни. У тебя лучше получается.

– Они отправились в старую башню, заброшенную мельницу или что-то в этом роде, я не знаю. Они представляли себе, что это владения «Прайс и Ко»…

– Как в пьесе, – тут же добавила Элисон. – Вилли Прайс просрочил арендную плату.

Родни продолжил:

– Дилан рассказал мне, что Люси восхищалась этой башней. Он собирался сообщить про это место мистеру Крукеру, предложить выяснить, кто ее владелец и, возможно, «Крукер и Компания» смогли пустить ее в оборот, найти кого-нибудь, кто купил бы ее или взял бы в аренду.

Элисон улыбнулась:

– Люси сказала, что ему не нужно делать ничего подобного. Она сама купит ее, когда станет богатой и знаменитой.

Или она могла использовать ее как укрытие.

– Где она расположена?

– Вы знаете Стоунхук-роуд? – спросил Родни.

Именно там Родни сошел со своего велосипеда. Я протянула ему свой блокнот.

– Набросай мне примерную схему, пожалуйста.

– Она не может быть там, – заверила Элисон. – Ни за что на свете. Там страшно, внутри все воняет. Так нам рассказывал Дилан.

– Есть еще какое-нибудь место, где она могла бы скрываться, Элисон? – спросила я.

Она отрицательно покачала головой.

– Тогда стоит проверить эту башню.

– Может, вы хотите, чтобы я поехал вместе с вами? – спросил Родни, отрываясь от изображения схемы, причем в его взгляде не было особого энтузиазма.

– Нет, конечно. Оставайся с Элисон. Вы оба прошли через многое за последние несколько дней.

В этот момент из парадной двери выглянула миссис Харт.

– Миссис Шеклтон! Надеюсь, вы составите нам компанию и пообедаете с нами.

Я подгялась на ноги, собираясь уйти.

– Увы, нет, я просто заглянула на минутку, миссис Харт. Надеюсь, ваша благотворительная ярмарка прошла успешно?

– О, вполне! Падшие женщины могут быть вполне благодарны.

Она прикрыла рукой рот, сообразив, какую совершила бестактность, упомянув о падших женщинах в присутствии джентльмена. Миссис Харт отвела меня в сторону, в тень от навеса. Не в силах устоять перед искушением, она сорвала завядший цветок белой розы.

– Бедный Родни! Я настояла, чтобы Элисон позвонила ему и пригласила на воскресный обед. Может, вы все же составите нам компанию, миссис Шеклтон? Сегодня мне удалось жаркое.

– Благодарю вас, но сегодня в город прибывает моя мама, которая хочет встретиться со мной в отеле. Иначе я бы с удовольствием осталась с вами.

– Тогда как-нибудь в другой раз?

За спиной своей матери Элисон сделала большие глаза, прося не отвечать. Это меня несколько разозлило.

– Родни, дорогой, ты не будешь так любезен переставить мое кресло в тень под навес? – попросила миссис Харт. – На солнце становится слишком жарко.

Она оказалась женщиной, которой просто необходим был зять. Быстрота, с которой Родни выполнил ее пожелание, убедило меня, что она нашла именно того, в ком нуждалась.

Переставив кресло, он вернул мне мой блокнот. Я распрощалась с присутствующими. Элисон проводила меня до калитки.

– Когда Дилан выйдет из больницы, ему будет необходимо внимание его друзей, – сказала я. – Не забывайте его, прошу вас.

Элисон улыбнулась:

– Конечно, не забудем. Я думаю, те из нас, кто играл в «Анне из “Пяти городов”», навсегда будут чем-то связаны друг с другом.

Безусловно, вы будете связаны, подумала я. Убийство, шантаж, беременность, помолвка, вымогательство.

– В случае, если я не найду Люси в башне, есть еще какое-нибудь место, где она могла бы скрываться?

– Даже не могу себе представить, – надула губки Элисон. – Она ни слова не сказала мне о своей затее с выкупом. Иначе я бы посоветовала ей не глупить.

Элисон закрыла за мной калитку. Когда я возвращалась к своему автомобилю, она произнесла мне вослед:

– Конечно, есть еще Дэн Рут. Он провожал ее домой почти каждый вечер. Но я не думаю, что она откровенничала с ним. Он забавный парень.

Остановившись, я сделала пару шагов назад.

– Забавный в каком смысле?

– Ну, например, сегодня он будет в какой-нибудь церкви или часовне, и никто не знает, в какой. Он перепробовал их все, от церкви Всех Святых на Харлоу-Хилл до железнодорожного зала Евангельской миссии. Именно поэтому он так хорош в ролях священнослужителей – ведь он наслушался их целый воз.

Следуя по подробно нарисованной Родни схеме и найдя выход на Стоунхук-роуд, я не переставала думать о Дэне Руте. Ни один из приходов Церкви Англии, украшенный своими флагами и плакатами, не устраивал его, методистские песнопения не пришлись по вкусу бурскому парню, затерянному в мире со своим инструментальным ящичком часовщика и семейной Библией. Снова и снова я задавала себе один и тот же вопрос – как и почему он нашел свой путь в Харрогейт?

Глава 41

На схеме, нарисованной Родни, расстояния не были указаны. Ориентирами являлись заброшенный одиночный коттедж, склон холма и группа деревьев. Мне сдедовало высматривать круглую башню.

Надеясь, что небольшая рощица и была той самой группой деревьев, о которой упомянул на схеме Родни, я замедлила шаг. Но вскоре пришлось прибавить газу, чтобы подняться по склону холма. На схеме не были указаны все петли и повороты дороги. Ничего удивительного, что бедного Дилана здесь сбили с его велосипеда. После еще одной группы деревьев показалась и башня. Я съехала на обочину и остановилась.

По лугу кто-то прошел, примяв траву и цветы, по прямой линии от живой изгороди до самой башни. Запах травы и клевера придавал всем мыслям о выкупе какую-то безумную мелодраматичность. Башня своим подавляющим молчанием внушала чувство, что внутри нее никого нет.

Тяжелая дверь открылась с протяжным скрипом. Пахнуло сыростью и затхлостью. Запахи крысиного помета и сгнившей травы смешивались в выворачивающий душу «аромат», поднимаясь откуда-то от основания башни сквозь сломанные половицы. Это место явно таило в себе опасность. Его следовало бы начисто снести или же окружить забором и навесить замок.

Лишь кто-то молодой и романтичный мог усмотреть нечто очаровательное в этой башне.

Мне захотелось позвать Люси вслух, но сама атмосфера внутри этого строения не позволила это сделать.

Поставив ногу на первую шаткую ступень лестницы, я стала подниматься по ней так тихо, как только могла. Если мне удастся удивить Люси, она не успеет привести мысли в порядок и придумать какую-нибудь убедительную легенду.

Глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к окружающему полумраку. Прямая лестница, одна ступенька которой отсутствовала, привела меня на первый этаж этого сооружения. Старое одеяло, смятое в кучу, лежало в центре круглой комнаты.

У подножия винтовой лестницы, которая вела на верхнюю площадку башни, я задержалась. Тишину нарушил голос, причем голос мужской. Поднявшись на одну-две ступени, я смогу различать произносимые им слова. Говорил ли он сам с собой? Нет. Он должен был говорить с Люси, но она не отвечала. Страх сдавил мое сердце. Еще одна ступенька. Теперь я четко различала его слова. Но ведь он наверняка должен слышать мое дыхание и стук сердца, биение которого отдавалось в моей голове и звучало как стук колес поезда? Я сделала несколько глубоких вдохов, успокаивая себя. Только не поддаваться панике.

Среди всех, кто мог быть союзником Люси в этой ее маленькой игре, Дэн Рут никак не числился в начале списка. На первый взгляд он казался отрешенным и замкнутым человеком, свободным от мелких забот обычных смертных, пока я не обнаружила, что он подслушивает все, происходящее в квартире Уолфендейлов.

Будучи в неведении о столь многом, я чувствовала себя кротом, ползущим по подземному туннелю. Но, когда я подняла взгляд, свет, проникающий с вершины башни, побудил меня к действию.

Прежде всего, я прислушалась.

Дэн говорил:

– Я решил убить его за то, что он сделал.

Тон его голоса полностью расходился с произносимыми словами. Он говорил это с убежденностью, причем с определенным мягкосердечием, вызвавшим ассоциацию с наполненной теплой водой грелкой.

Люси ничего не отвечала на это. Неужели он разговаривал с трупом? Признание в убийстве не могло быть безопасно сделано живому человеку.

Дэн просто произнес:

– Я ненавидел его.

На это признание тоже не последовало никакого ответа.

Мне следовало на цыпочках удалиться прочь, нужно было поспешить уйти отсюда тем же путем, которым пришла, и позвать на помощь. Но почему я должна испытывать страх перед человеком, который сидел на садовой ограде и разговаривал со мной в столь обыденной манере о самых обычных житейских вещах, который позволил мне воспользоваться его очками и кто чинил карманные и наручные часы с умением и заботой, граничившими с любовью?

Мне в голову пришла мысль, что я делаю с Дэном Рутом то же самое, что и он делал с капитаном, подслушивая его с напряженным вниманием. Подслушивал ли он разговоры в квартире капитана потому, что был одержим Люси? После спектакля «Анна из “Пяти городов”» он проводил мисс Фелл домой. Идеальное алиби. Затем он вернулся и убил Милнера за то, что тот приставал к истинной любви Дэна и желал ее. И что теперь?

Мне послышался какой-то негромкий звук, напоминавший слова «Помоги мне».

Сайкс, где ты сейчас, мысленно поинтересовалась я. Какой смысл иметь помощника, когда в самый необходимый момент он находится в двадцати с лишним миль от тебя, да еще и склоняется к самостоятельности? Остается только сожалеть.

– Привет! – громко сказала я, преодолевая последние несколько ступенек винтовой лестницы, выходящей на верхнюю площадку башни. – Есть там кто? – Последний вопрос я задала в надежде отвести от себя подозрение в том, что я подслушала признание в убийстве. – Надеюсь, что вид отсюда стоящий, – добавила я легкомысленным тоном, выходя на площадку башни.

Но первый же взгляд, брошенный мной на Люси, заставил меня застыть на месте. Она сидела лицом ко мне, привалившись спиной к каменному парапету площадки, вытянув перед собой ноги. Лодыжка одной из ног распухла до размеров ствола дерева. Лицо ее покраснело и горело от солнечных лучей, но на ее плечи было наброшено одеяло.

В подобной же позе расположился и Дэн Рут. Однако он находился слева от меня, и именно поэтому я не сразу заметила его. Лучи солнца падали на его широкое красивое лицо и пышную копну волос.

– Заходите и составьте нам компанию, миссис Шеклтон, – предложил он и сделал приглашающий знак рукой. – Угодно вам присесть рядом с Люси или со мной?

– Люси, что случилось? Ты ужасно выглядишь.

Она взглянула на меня.

– Кто вас сюда звал? Что, человек не имеет права на уединение?

– Очаровательно, – я повернулась к Дэну. – Что происходит? – Я старалась говорить легким и спокойным голосом, не желая выдавать тот факт, что слова Дэна поразили меня. Те, которые звучали как признание в убийстве.

Дэн пожал плечами:

– Скажи ей ты, Люси.

Люси не сделала даже попытки заговорить.

Я подошла, возвышаясь над ней. И произнесла своим лучшим менторским тоном:

– Ты должна мне кое-что объяснить. Именно я принесла лживую весть твоему деду в пятницу вечером.

– К тому же она все знает про твою записку о выкупе, – прибавил Дэн. – Твой дед просил ее найти тебя.

Люси взглянула на меня.

– И почему вам нужно всюду совать свой нос?

Я села рядом Люси.

– Потому что это моя профессия. Я разыскиваю пропавших людей.

– Я никуда не пропадала. – Она повернулась к Дэну: – А каким образом ты узнал о моей записке о выкупе и о том, где меня искать? Я же не рассказывала тебе о том, что собираюсь делать.

– Я вычислил, – ответил Дэн не очень убедительно.

Оба они продолжали сидеть в тех же позах.

– Расскажи Люси, как ты на самом деле узнал об этом, Дэн, – предложила я. – Думаю, ты услышал это, когда она и Дилан были в комнате над тобой, планируя свою авантюру.

Дэн пожал плечами, явно не желая признаваться Люси в том, что занимался подслушиванием. Я удивлялась раньше, как могла считать его привлекательным. Он выглядел мрачным, словно мальчишка, пойманный с пальцами в сахарнице. И не собирался признаваться в использовании подобных способов. Я посмотрела на Люси.

– Инспектор Чарльз из Скотленд-Ярда хочет поговорить с тобой, Люси.

Она простонала:

– Ну почему всегда все идет наперекосяк?

– К тому же инспектор знает, что я здесь, – добавила я для самозащиты.

Дэн взглянул на меня.

– Если это должно быть угрозой, то я уже дрожу всем телом.

– Это значит, что вам лучше не пытаться предпринимать никаких глупостей.

– Я ненавижу это слово, – произнес Дэн. – Им злоупотребляют школьные учителя и люди, которым нравится заставлять других чувствовать себя ничтожными. Расскажи миссис Шеклтон то, что я говорил тебе, Люси. Я ничего не имею против.

– Ох, да замолчи ты, Бога ради! – сказала Люси. Она выглядела как человек, спасшийся после кораблекрушения. – Мне кажется, я сломала ногу. – Она облизнула губы. – Пожалуй, я не смогу продержаться до понедельника. Ведь я сообщила деду, что именно в понедельник приду, чтобы забрать деньги; дала ему время сходить в банк, или встать на углу с кружкой для подаяний, или предпринять что-то еще. – Она вздохнула. – У вас нет с собой ничего сладкого, миссис Шеклтон?

– Ты слишком быстро выбрасываешь полотенце[80], – заметил Дэн. – Так тебе не получить никакого приза.

С этими словами он встал на ноги.

Мне не понравилась быстрота, с которой он направился к двери. Это выглядело так, словно он намеревался блокировать любую попытку покинуть башню. Если Дэн сознался в убийстве, то, возможно, Люси не сможет начать новую жизнь, а то и жизнь вообще. Как и я.

Своим самым уверенным тоном я произнесла:

– У тебя есть выбор, Люси. Отправиться сейчас домой и привести себя в порядок. Давай перевяжем твою ногу.

– А каков другой вариант?

– Ждать, когда здесь появится полиция и найдет тебя.

– Все пошло наперекосяк, – повторила Люси. – А ведь это был такой хороший план.

– Мой план тоже не так уж хорош, – отозвалась я. – Но пора двигаться. – Встав, я протянула руку Люси. – Перенеси весь свой вес на здоровую ногу. Обними меня рукой за плечо.

Дэн пару секунд смотрел, как Люси пытается встать на одну ногу, затем подошел к ней, поднял на руки, как ребенка, и стал спускаться с ней по лестнице.

Я поспешила двинуться следом, испытав внезапный страх остаться здесь одной, запертой в башне.

Держась странным трио, мы зашагали через луг к живой изгороди.

– Здесь где-то есть небольшой просвет в кустах, – сообщила Люси. – Вам будет удобнее переправить меня через него.

– Я знаю, – ответил Дэн.

Он нашел этот просвет и прошел через него прямо к моему автомобилю.

– Погодите, – сказала я. – Посадите сначала Люси. Вам придется устроиться сзади.

Но Дэн не пожелал ехать с нами. Когда я включила зажигание, он уже оседлал свой велосипед и ехал вниз по склону холма в направлении Харрогейта.

Неужели он и в самом деле убил Милнера? Я взглянула на Люси, когда у нее появилась на лице гримаса боли. Она выглядела неважно, но все же была прекрасна.

На корсаже ее платья виднелось какое-то пятно, похожее на кровь.

– Люси, что рассказывал Дэн перед тем, как я появилась?

Глава 42

Мое чувство направления мне изменило. Я оказалась на дальнем краю Стрея[81], едущей за семьей в автомобиле с шофером, которому они, видимо, дали указание не превышать скорость в две мили в час.

Если ты оказался в невыгодном положении, лучше сделать вид, что контролируешь ситуацию.

– Я везу тебя в больницу, Люси. Они там посмотрят твою лодыжку.

– Нет! Я просто хочу домой. Посмотрите, в каком я состоянии. Да я стесняюсь показаться в больнице.

Люси отказалась поведать, о чем Дэн говорил до моего появления. Сказала только, что он пытался уговорить ее проще смотреть на случившееся. Когда я спросила, что он имел в виду, она пояснила:

– О, мистер Милнер и все с этим связанное, и о моем желании уехать отсюда.

Я хотела отвезти ее домой и предоставить ей и Дэну Руту объясняться с инспектором Чарльзом.

Люси только махнула рукой:

– Оставьте это, миссис Шеклтон! Вам нужно было повернуть там налево!

– Все в порядке – не кричи. Я поверну налево на следующем перекрестке.

Она не отрывала взгляда от бродящих из магазина в магазин покупателей и зевак.

– Посмотрите только на эту глазеющую на все и на всех толпу!

– Именно этим люди и занимаются по воскресеньям.

– Тупые болваны! Мне всегда нравилось указывать таким идиотам неверный путь, если кто-нибудь из них спрашивал у меня дорогу.

– Почему? – спросила я.

– Это меня забавляло. Ведь именно для этого люди и ходят сюда, за покупками и для развлечения. Что ж, некоторые из них могут развлечь и меня.

– Думаю, они ходят сюда ради своего здоровья.

– Ну, это только старики, которые всегда хотят, чтобы все было «как раньше».

– Раньше чего?

– О, да вы же знаете. – Люси заговорила дрожащим голосом, полным сожаления: – «Если бы мы по-прежнему жили при короле Эдуарде и не ввязались в эту войну, все было бы хорошо». – И уже своим обычным голосом скомандовала: – Теперь налево. Вот сейчас!

Дэн тоже быстро добрался до места на своем велосипеде. Я так и не смогла обогнать его, пока мы не доехали до Лидс-роуд. Я нажала на кнопку клаксона и помахала ему рукой, притворившись, что не слышала его признания, сделанного в башне. Что же он рассказал Люси, о чем она не хочет говорить? И почему он оставался какое-то время на площадке башни, вместо того чтобы сразу же помочь ей спуститься вниз?

– Отлично, – сказала Люси. – Мы будем на месте раньше него. Я не хочу, чтобы он думал, будто должен внести меня домой под взглядами всех соседей.

– Судя по тому, сколько проблем ты всем доставляешь, ты просто слишком много думаешь о себе, Люси Уолфендейл.

В ответ на мою сентенцию она лишь прорычала:

– Да я и так сыта всем этим по горло. Все пошло наперекосяк.

Я хотела было сказать, что и для Лоуренса Милнера эта неделя тоже закончилась не в соответствии с его планами, но сдержалась. На Сент-Клемент-роуд мы приехали в молчании.

Я остановила автомобиль напротив дома номер 29.

Капитан Уолфендейл стоял у раскрытого окна рядом с рыцарскими латами. В следующую секунду он исчез. Парадная дверь распахнулась, и он едва ли не бегом спустился по ступеням.

– Люси! – воскликнул капитан, помогая ей выйти из автомобиля. – Что с тобой случилось?

Принявшись горячо благодарить меня, он пытался помочь Люси подняться по ступеням в дом.

– Со мной все в порядке. Не суетись ты так, дедушка. Просто позволь мне опереться на твою руку.

Капитан в отчаянии покачал головой, помогая Люси войти в дом.

– У тебя такой вид, словно ты спала в кустах. Где ты была?

Открыв дверь квартиры, он помог Люси войти.

Она медленно пересекла комнату, придерживаясь за мебель и опираясь на руку деда. Дойдя до обтянутого бархатом кресла, она буквально упала в него.

Капитан тут же нашел и поставил перед креслом скамейку для ног.

– Лучше положи ногу сюда.

Она благодарно улыбнулась ему:

– Спасибо тебе, дедушка. У меня было ужасное время, я очень голодна.

При этих словах присевший было на стул капитан вскочил на ноги и исчез на кухне.

Я присела на подлокотник кожаного кресла. Как только он вернется, я могу уйти. Спустя пару минут Уолфендейл снова появился в комнате, неся стакан воды и ломоть хлеба, намазанного капающим маслом. Его первоначальное облегчение при виде здоровой и невредимой Люси сейчас схлынуло. Он был хмур и явно страдал одышкой.

– Спасибо.

Люси впилась зубами в хлеб. И с полным ртом поинтересовалась:

– Миссис Шеклтон, вы были медсестрой?

– Да.

Момент не подходил для отрицаний или оговорок.

– Я понимаю, что была несколько невежлива с вами, но скажите, как вы думаете, не сломала ли я лодыжку?

– Скорее это похоже на растяжение. – Я повернулась к капитану. – У вас есть эластичный бинт?

Его радость и облегчение при виде благополучно вернувшейся домой Люси сменились гневом.

– Лодыжка? Эластичный бинт? – Он как-то подергивался всем телом, словно исполняя танец святого Витта. – Два послания с требованием выкупа. Написанные тобой! Они почти свели меня с ума. И где твои объяснения?

Люси обратилась ко мне:

– Аптечка первой помощи на полке в зале.

Капитан словно постарел на несколько лет с той поры, как я увидела его в пятницу вечером. Он помог Люси войти в дом из последних остававшихся сил. Теперь же хриплое дыхание с трудом вырывалось из его груди, и он не мог усидеть на месте.

– Тебе нечего сказать мне, Люси?

Люси в упор взглянула на него.

– Не могу представить, что ты когда-либо сделал нечто плохое в своей жизни. Едва ли ты когда-нибудь нуждался в деньгах, чтобы сделать то, что ты отчаянно хотел сделать.

Капитан смотрел на нее, открыв рот. Внезапно он отшатнулся от нее, словно от какого-то чудовища.

– Ты говорил, ты всегда говорил, что мне положено наследство!

Никто из них больше не замечал меня.

Когда я вернулась с бинтом, растаявшее масло, капавшее с ломтя хлеба, капало теперь на подбородок Люси. Она попыталась вытереть его ладонью, но только размазала по всему лицу.

– Я просила тебя по-доброму, дедушка. Я просила у тебя мое наследство, но нет, ты не дал мне ни пенни. И это ты вынудил меня поступить так.

Некоторое время капитан глядел, как я накладываю давящую повязку на ее голеностопный сустав. Затем хрипло произнес:

– Полиция хочет поговорить с тобой, Люси. В пятницу вечером, после спектакля, произошел неприятный инцидент с мистером Милнером.

Люси проглотила пережеванный хлеб.

– Мне нечего сообщить им. Меня не волнует смерть мистера Милнера. Но я не убивала его.

Капитан перевел взгляд на меня. Я не решилась посмотреть ему в глаза. Он тихо поинтересовался:

– Откуда ты знаешь, что он мертв?

Взгляд Люси переметнулся с капитана на меня и обратно.

– Дэн сказал, что его зарезали, и я ничуть не сожалею об этом. Он был мне противен.

Несколько секунд мы молчали. Если души умерших витают в мире живых, чтобы понаблюдать, как воспримут их уход из жизни, Милнер должен быть охвачен страданием. Ни его сын, ни его экономка, ни женщина, которой он мечтал обладать – никто не оплакивал его смерть.

Капитан присел на подлокотник кресла Люси. И почти шепотом спросил:

– Мистер Рут сказал тебе, что Милнера зарезали?

– Я не знаю. – Она откусила еще кусок хлеба, прожевала и проглотила. – Какая разница, был ли он зарезан или нет, застрелен или что-то еще?

На этот раз я не успела перехватить взгляд капитана. Он встал и побрел в кухню. Я последовала за ним вдоль полутемного коридора. Он постоял несколько секунд, опираясь о кухонный стол, а потом тяжело сел на стул. Я заняла место напротив него.

– У меня был разговор с полицией несколько часов назад, – сказал он. – Они нашли меня, потому что Милнер и я были сослуживцами на войне с бурами.

– Они сказали вам о причине смерти?

Капитан отрицательно покачал головой.

Я подождала, думая, что он спросит меня, в самом ли деле Милнер был убит ударом кинжала. Он не спросил. Он знал это и без моих слов.

Сложив руки на столе, капитан смотрел на них так, словно никогда их раньше не видел.

– Что теперь будет?

– Ее допросят.

Мысли роем проносились в моей голове. Либо это Люси убила Милнера, либо кто-то рассказал ей, что того убили ударом кинжала. Это было вполне возможно. Ей мог рассказать Дилан, если он видел ее вчера, или же Дэн. Полиция пыталась держать информацию в тайне, но у нее это далеко не всегда получалось. Достаточно какого-нибудь утреннего подметальщика улиц с острым слухом и хорошо подвешенным языком – вот и конец всем тайнам.

Мне снова пришел на ум обрывок подслушанного на башне разговора. Дэн Рут говорил Люси: «Я ненавидел его» и «Я решил убить его за то, что он сделал».

– О чем вы думаете? – спросил капитан.

– Когда я нашла Люси, там уже находился мистер Рут. Мне очень бы хотелось точно знать, что он рассказал ей.

– Мы можем просто спросить это у нее, – сказал капитан, приподнимаясь, чтобы выйти из кухни.

– Нет. Если мы вернемся обратно в вашу гостиную, Дэн Рут услышит наш разговор. У него есть устройство, которое он использует, чтобы подслушивать все ваши разговоры.

Уже сделавший пару шагов капитан замер на месте. Он удивленно посмотрел на меня, а затем снова опустился за кухонный стол.

– Подлое ничтожество. Зачем он это делал?

– Капитан, имя Биндеман что-нибудь говорит вам?

– Биндеман? Нет, не думаю.

Это была фамилия, которую я заметила в Библии Дэна Рута. Человек, путешествующий налегке, обычно не возит с собой Библию, принадлежащую другой семье, а не его собственной.

– Я думаю, что Дэн Рут не его настоящее имя. По-моему, он африкаанс по крови. Попытайтесь вспомнить. Есть ли кто-нибудь по фамилии Биндеман, кто мог бы испытывать ненависть к вам или мистеру Милнеру?

Капитан поначалу отрицательно покачал головой, но потом какое-то воспоминание пришло ему на ум, и выражение его лица изменилось.

– Да. Теперь я вспоминаю. Во время войны с бурами нам приходилось сгонять гражданских жителей в особые лагеря. Противно, но другого выхода у нас не было. Понимаете, они оказывали поддержку нашим врагам. Нам приходилось сжигать их фермы. Там был кто-то с таким именем. Это была английская женщина, вышедшая замуж за бура. Бунтарка по характеру. В определенном отношении ею нельзя было не восхищаться. Буры находили пути и пробирались в лагерь. Мы подозревали ее в передаче им продуктов – хотя передавать было почти и нечего. И в саботаже. Она помогала им и в этом. Капитан… Дело в том, что она умерла во время заключения в карцере. Но я не понимаю, что…

– Кто был начальником лагеря?

– Разумеется, старший по званию офицер…

– Вы?

После некоторого колебания он ответил:

– Да.

Я пристально посмотрела на него. Если я была права, и он – самозванец, то какое же напряжение он испытывал все эти годы, просыпаясь каждый день с мыслью о том, не будет ли он разоблачен.

– У миссис Биндеман был сын?

– У нее были дети. Я это помню.

– Сын?

– Вы знаете, я помню, что был. Двое ее детей умерли в лагере. Я жалел ее. И был еще мальчишка. Я запомнил его, потому что он стал любимцем школьной учительницы. Она взяла его с собой в Кейптаун, когда лагерь закрыли.

Последний кусочек головоломки встал для меня на место. Как и для капитана. Дыхание его участилось. Он вытер рукой пот, выступивший на лбу.

– Теперь вы знаете все, миссис Шеклтон. Но Рут слишком хорош, чтобы это было правдой. Идеальный квартиросъемщик. Вежливый, всегда вовремя вносящий арендную плату. Провожавший домой Люси после репетиций. И все это при том…

«И все это при том, что?..» – подумала я. Что плохого сделал Милнер этому молодому человеку? Если Дэн Рут прибыл в Харрогейт, чтобы отомстить Милнеру или капитану, он отложил свою месть на очень долгое время, и это казалось мне странным.

– Вам будет лучше рассказать мне все, капитан. До сих пор я слышала от вас менее половины этой истории. Все остальное мне пришлось раскапывать самой.

– На что вы намекаете? Я был совершенно откровенен, мадам.

В его голосе не было уверенности. Кажется, он уже понимал, что игра окончена.

Я хотела знать, что связывало его и Милнера. И желала проверить свою догадку о том, что человек, который сидит напротив и руки которого слегка дрожали, не являлся тем, за кого себя выдавал.

– Кто первым появился в Харрогейте? – спросила я как бы между прочим. – Вы или мистер Милнер?

– Я.

– «Милнер и сын». Подобные компании требуют солидного стартового капитала. Откуда мистер Милнер добыл средства, чтобы начать свое дело?

Капитан достал носовой платок и высморкался. Он явно не собирался отвечать на этот вопрос.

– Вы позволите задать мне вопрос другого типа, капитан?

– Хорошо. Но только потому, что вы вернули мне Люси.

Хозяин старался сохранять хорошую мину, но, не сомневаюсь, он выставил бы меня из дома, если бы был уверен, что сможет сделать это.

– Мистер Милнер появился в Харрогейте потому, что здесь были вы?

– Да, если вам это нужно знать.

Я буквально пролаяла еще один вопрос:

– Ваш армейский номер?

Он наизусть оттарабанил мне ряд цифр.

– Благодарю вас, сержант Лэмптон.

Это был не совсем выстрел навскидку в темноте, но он попал в цель. Капитан, наверное, просто не мог побледнеть, но цвет его круглых румяных щек стал менее ярким.

– К чему вы ведете?

– К тому, что вы выдали себя за капитана и завладели его домом и наследством.

Он смотрел мне прямо в глаза, вероятно, взвешивая в уме мои слова.

– Вы не сможете доказать это.

– Возможно, нет, а возможно – да.

– Вам не откажешь в уме и проницательности, – сказал хозяин, опуская голову. – Об этом знал только один человек.

– Знали два человека: мистер Милнер, который шантажировал вас, и Дэн Рут, который наверняка был весьма ошеломлен, когда прибыл сюда в поисках капитана, а обнаружил вас.

Старик на несколько мгновений закрыл глаза и закусил губу. Это был тот самый момент, которого он страшился всю жизнь, с той самой минуты, когда выдал себя за другого человека и завладел его наследством.

– Как вы догадались? – негромко спросил он.

– Вы сами дали мне множество намеков.

Он покачал головой:

– Нет. Никогда я этого не делал.

Представлялось довольно нелепым вести подобный разговор в послеобеденное воскресное время за кухонным столом.

– Когда вы рассказывали мне о войне и своем участии в ней, вы добавили: «Все это было так давно. Я был тогда совсем другим человеком». Именно так все и было. Другой человек. А ваши фотографии это подтвердили. Я никогда не понимала, почему у некоторых мужчин так заметен выдающийся кадык, а у других его почти не видно, так, легкий намек на него. Я видела фотографию племянника миссис Уолфендейл во времена его молодости. Его шея гладка, как у девушки.

Он поднял руку к своей шее.

– Ну, это ничего не доказывает.

Он выглядел теперь больным и неуверенным. Я подумала, что он уже забыл, как быть самим собой.

– У молодого Роулэнда Уолфендейла было продолговатое лицо, как и у его тетки. У мисс Фелл имеется их фотография. У вас есть – или была до вчерашнего костра – фотография, на которой вы сняты вдвоем, в фуражках и со знаками различия. Стоите плечом к плечу, и сразу видно, кто капитан, а кто сержант.

Старик облизнул губы, и мне на мгновение показалось, что он собирается протестовать. Но он не стал этого делать, и я продолжила:

– Два комплекта военной формы в вашей комнате наверху, одна с капитанскими звездами, а другая с сержантскими лычками. Два комплекта документов об увольнении из армии. Я не смогла получить информацию об армейской службе денщика, но Уолфендейл не был женат. А армейские сплетни откровенно называли его бабником.

Хозяин дома издал горький смешок:

– Да уж, по этой части он был хват.

– В отличие от вас. Вы сообщили, что не пользовались успехом у женщин. Кроме того, немногие офицеры признали бы, что их денщик достоин чести получить «Крест Виктории». Но, безусловно, вы были денщиком, мистер Лэмптон. Или вы предпочитаете, чтобы я продолжала называть вас капитаном?

Он быстро встал, держась за спинку кресла.

– Я должен закрыть парадную дверь. Если Рут убил Милнера, я буду следующим. Если это нечто вроде вендетты…

Я вышла из кухни вместе с ним и пересекла залу.

– Капитан, какое зло причинил Милнер миссис Биндеман, если ее сын собирался убить его?

– Насколько мне известно, никакого.

– Когда Дэн подслушивал вас, мог ли он понять, что Милнер шантажирует вас потому, что вы ложно получили наследство?

Поколебавшись, он ответил:

– Вы ничего не докажете.

– Да, не докажу. Вы приняли меры, когда уничтожили документы и фотографии. Но вы и Люси можете быть в опасности. Пожалуйста, расскажите мне правду.

По всему его телу прошла дрожь. Как и вчера, мне показалось, что старик на грани эпилептического приступа. Протянув руку, я коснулась его, чтобы успокоить, но он оттолкнул ее.

– Если вы правы и он подслушал разговоры между мной и Милнером, то знал бы, что Милнер появился в Харрогейте, чтобы обобрать меня до нитки. А забрав последний пенни, возжелал и Люси.

– А кем вам приходится Люси? Она в самом деле ваша внучка, мистер Лэмптон?

После бесконечного молчания он вздохнул:

– Она для меня никто и в то же время все. Она незаконнорожденная дочь капитана Уолфендейла от школьной учительницы, мисс Маршалл, рожденная ею при переезде из Кейптауна.

Еще одна часть головоломки встала на место.

– Это та самая школьная учительница, любимцем которой стал молодой Биндеман, он же Дэн Рут?

– Она могла стать его отправной точкой для выслеживания меня.

Сейчас в его взгляде уже не было столько страха – в нем теперь преобладали чувства, которые я не вполне могла понять и измерить. Он выглядел как человек, все куры которого одновременно вернулись на насест в курятнике, а он не понимал, почему это случилось. Наконец старик произнес:

– Молодой Дэн Биндеман осиротел. Его отец погиб на войне, а мать умерла в карцере, брошенная туда… капитаном Уолфендейлом. Школьная учительница собиралась усыновить мальчика. Бедное дитя, она думала, что Уолфендейл женится на ней.

Таким образом, Дэн Рут был ближайшим родственником Люси, практически ее братом. И он приехал в Харрогейт, движимый любовью или ненавистью? Или сразу и тем, и другим?

Глава 43

Я спустилась по ступеням выходящей в сад лестницы дома 29 по Сент-Клемент-роуд с твердым намерением выполнить свое обещание инспектору Чарльзу и сообщить ему, что мисс Люси Уолфендейл находится дома и может давать показания.

После этого я собиралась отбросить все мысли о преступлениях и расследовании и укрыться в отеле, где смогу встретиться со своей мамой.

Но этому не суждено было случиться. По крайней мере, сразу.

Когда я вышла на улицу, Дэн Рут сидел на водительском месте моей «Джоветт».

Сухим и лишенным эмоций голосом, словно он все время только и делал, что прыгал в салоны чужих автомобилей, он проговорил:

– Я бы очень хотел прокатиться.

Было ли это началом беседы опытного дамского угодника или же попыткой помешать мне рассказать инспектору Чарльзу о Люси?

– Может, как-нибудь в другой раз.

Дэн передвинулся на место пассажира рядом с водителем.

– Тогда не будете ли вы так добры подбросить меня до штаб-квартиры полиции?

– Почему?

– Потому что вы и сами направляетесь туда, как я полагаю. К тому же вы обретете славу человека, доставившего полицейским убийцу Милнера. В конце концов, ведь это же вы обнаружили его тело. Подобное завершение дела станет вполне логичным и эффектным.

Честно говоря, от подобного предложения было довольно трудно отказаться. Но я колебалась. Какой еще фокус он хочет выкинуть?

– Ну же, миссис Шеклтон. Я уверен, вы слышали мое признание, когда появились в башне.

– Нет, – слишком быстро возразила я.

Он мило улыбнулся, вытянул пустые ладони и сделал жест, будто выворачивает карманы, демонстрируя, что у него нет никакого оружия.

– Вы же не боитесь меня, верно?

– Разумеется, нет, – солгала я. – Подвиньтесь немного.

Я села в автомобиль рядом с человеком, который был или хладнокровным, но вполне разумным убийцей, или же спятившим маньяком. Но кем именно?

– И кого же я подвожу? Дэна Рута или Дэна Биндемана?

– Вы умны, миссис Шеклтон. И обладаете хорошим чутьем.

– Надеюсь, у меня есть и то и другое. Вы тоже едины в двух лицах.

– Имя «Рут» дала мне мисс Маршалл. Она была школьной учительницей и усыновила меня. Она думала, что я смогу пустить корни в Англии[82].

– А вы намеревались их пустить?

– Теперь уже нет. После убийства Лоуренса Милнера это невозможно.

Сегодня был обычный воскресный день. Нянька катила детскую коляску с малышом в направлении небольшого парка. Молодая пара с ребенком и собакой на поводке руку об руку прошли мимо нас.

– А как ты нашел дорогу в Харрогейт, Дэн? – спросила я, разворачивая автомобиль и двигаясь по Сент-Клемент-роуд.

– Да уж пришлось попотеть. Я узнал от мисс Маршалл, что капитан сначала жил в Лондоне, а потом перебрался в Харрогейт. Пришлось много искать, задавать вопросы, придумывать разные истории, чтобы добыть информацию о нем.

– Зачем ты приехал сюда?

– Я хотел убить капитана, чтобы отомстить за свою мать. Я поклялся сделать это еще ребенком, запомнил его лицо и решил, что он умрет за то, что сделал. Однако выяснилось, что он уже мертв, а его место занял Лэмптон.

Дэн достал сигарету. Закрывшись рукой от ветра, он чиркнул парой спичек и закурил со второй попытки.

– Пожалуйста, не задавайте мне слишком много вопросов. Позвольте лучше насладиться моей последней поездкой. В дальнейшем я буду откровенничать не с вами.

Вынув из кармана жилета часы, он задумчиво на них поглядел. Мне пришла в голову странная мысль: уж не запланировал ли он точное время, когда сделать свое признание в убийстве? Дэн спрятал часы в карман и расслабленно откинулся на спинку сиденья, глядя по сторонам и, похоже, наслаждаясь последними минутами свободы.

Как назло, на Лидс-роуд мы оказались в хвосте местного духового оркестра, который на ходу исполнял песню «Look for the Silver Lining»[83].

– Я могла бы свернуть и объехать их, – вслух подумала я.

– Не надо, все отлично. – Дэн выдохнул сигаретный дым и заговорил почти весело: – Это весьма важная поездка для меня. Последний раз я еду свободным человеком. И мне хочется проделать ее до конца под звуки музыки в хорошей компании.

Оркестр проследовал в Западный парк, а затем перешел на Стрэй. Я остановила автомобиль на углу напротив отеля «Принц Уэльский».

Дэн медленно выбрался из автомобиля, словно обдумывая какую-то мысль. Затем глубоко вздохнул и расправил плечи.

В составе духового оркестра было двое сборщиков пожертвований. Один из них шел впереди, а другой замыкал шествие.

Дэн опустил руку в карман и выудил оттуда монету. Она звякнула, упав в ящик для пожертвований. Я хотела что-нибудь сказать ему, но не нашла слов.

Он произнес:

– Наверное, вам не следует идти дальше. Спасибо, что подвезли меня. Обидно быть повешенным, если ты ни разу не прокатился в автомобиле.

Он торжественно пожал мне руку, а потом перешел через дорогу, едва не окончив свою жизнь еще до ареста, когда запряженную лошадьми карету обогнал один из этих восьмисильных «Coventry Premiers»[84].

Выждав некоторое время, я все же последовала за ним, держась на расстоянии.

У входа в отель Дэн, гордо вскинув голову, кратко поговорил со швейцаром, а потом, войдя в вестибюль, поднялся по главной лестнице и двинулся вдоль коридора, стены которого были увешаны картинами с видами старого Харрогейта. Он не увидел меня, когда открыл дверь и вошел в комнату со столами на козлах.

Я шагала по тому же коридору, поглядывая на изображения старых домов и карет на стенах и думая о том, почему нас все время тянет обернуться на прошлое, будто связанное с нами невидимыми нитями и не бывшее таким, каким представляется нам.

Я постучала в дверь, за которой находился кабинет инспектора Чарльза. Ответа не последовало. Вряд ли было разумно стучаться в соседнюю дверь, за которой скрылся Дэн.

У стойки регистрации я спросила, когда должен вернуться инспектор. Этого никто не знал. Мне не оставалось ничего другого, кроме как ожидать его.

Я устроилась в вестибюле отеля на небольшом диване, прижавшись к одной его стороне, чтобы создать впечатление, будто я ожидаю компанию друзей. В любое другое время я была бы вполне счастлива сидеть здесь и рассматривать окружающий мир, в особенности проходящих мимо постояльцев. Ныне же я была подавлена чувствами, которые даже не могла толком объяснить. Да, я подслушала, как Дэн признался Люси в том, что именно он убил Милнера. Но в истинность такого признания как-то не верилось. Он много лет ничем не выдал своих мстительных намерений. И вот теперь он сознается в том, что специально вернулся в город, проводив домой пожилую леди, скрытно дождался Милнера и хладнокровно убил его. Что же так внезапно побудило его ускорить свою месть, которую он оттягивал столь долго?

– Вот ты где!

Словно вихрь пронесся по вестибюлю гостиницы. Ее круглое улыбающееся лицо венчало украшенная лентами шляпа. На ней было платье типа «чехол» с заниженной талией из шелкового крепа, лиф платья и вставки на юбке расшиты блестящими красками, свитками и звездами. И это была моя мама.

– Я так и знала, что найду тебя здесь! – Она опустилась на диван рядом со мной, понизив свой голос до триумфального сценического шепота. – Как только я услышала, что полиция обосновалась в части номеров «Принца Уэльского», то подумала, что теперь знаю, где найти мою Кейт. Только посмотри на себя. Ты обратила внимание, как все здесь прекрасно выглядят? Почему же ты надела бежевый костюм и эти туфли?

– Привет, мама.

– Не очень-то ты рада меня видеть! У вас уже был воскресный обед?

– Еще нет.

– Дорогая, но ведь уже два часа. Немедленно ступай с нами в «Гранд-отель». Воскресный обед накрывают там. Твой отец ждет.

– Я не могу. Я работаю.

– Что это значит – «ты работаешь»!

– Шшш…

Мужчина и женщина, следующие к лифту, послали нам неодобрительные взгляды. Они явно считали, что есть только один вид занятости, который могутт практиковать одинокие женщины в вестибюле отеля.

К счастью, именно в этом момент через главный вход в отель вошел инспектор Чарльз, который тут же нас заметил. Он по прямой направился ко мне, приподнимая свою шляпу.

– Миссис Шеклтон…

– Мистер Чарльз. Мама, это инспектор Чарльз из Скотленд-Ярда. Моя мама, миссис Худ.

– Маркус Чарльз, к вашим услугам. Рад познакомиться с вами.

Именно такой ответ при знакомстве больше всего нравится моей маме. По ее лицу пробежала победная улыбка.

– Порой леди Вирджиния. В конце концов, это же Харрогейт. Во время поездки титул помогает.

Я едва подавила готовый вырваться стон.

– Моей дочери куда больше по душе демократическое обращение. Но, правда, Кейт, титул обеспечил нам куда лучшее обхождение в водолечебнице, поверь мне.

– Мама, мне сейчас нужно поговорить с инспектором Чарльзом. Пожалуйста, скажи папе, что я приду, когда освобожусь. А если не смогу, то позвоню и обязательно повидаюсь с ним в следующие выходные.

– Но как же…

– Я обязательно увижусь с тобой сегодня вечером. Обещаю.

Инспектор Чарльз с ходу вник в ситуацию. Он дал знак одному из своих подчиненных, стоявшему поодаль в напряженном ожидании.

– Макдональд проводит вас обратно в ваш отель, леди Вирджиния.

– Благодарю вас, но меня ждет автомобиль.

– В таком случае, может быть, вы и ваша дочь окажете мне честь поужинать со мной сегодня вечером в вашем отеле?

Мама перевела взгляд с инспектора на меня и обратно.

– Это было бы просто восхитительно. В девять часов вам удобно?

– Да.

– С нетерпением буду ждать.

Подавшись ближе, она поцеловала меня в щеку и покинула отель.

Инспектор опустился на диван рядом со мной.

– У вас какие-нибудь новости?

– Люси Уолфендейл сейчас находится дома. У нее распухла лодыжка, но во всем остальном она в полном порядке и может быть допрошена.

– Благодарю вас.

– И еще одно обстоятельство. Дэн Рут – он живет в квартире под Уолфендейлами и играет три роли в «Анне из “Пяти городов”»…

– Разносторонний парень…

– Да, он чрезвычайно талантливый актер-любитель. Сейчас он на допросе у одного из ваших офицеров, признается в убийстве Лоуренса Милнера.

– Что? Но мои парни с ним уже говорили. – Инспектор покачал головой и в изумлении посмотрел на меня. – Вы снова раскололи этот орешек. У вас что, есть нечто вроде шестого чувства?

Он казался почти ликующим. Я же чувствовала себя совершенно несчастной.

– Я не вижу во всем этом никакого смысла, – призналась я.

Однако инспектор Чарльз в своем желании быстрее добраться до Дэна уже готовился сорваться с места.

– Вы не будете так добры подождать еще немного, миссис Шеклтон? Я хотел бы услышать, как вам удалось раскрутить этого парня.

Я смотрела, как инспектор несется вверх по лестнице, и гадала, кто кого раскрутил, Дэн или я. Я бы проголосовала за Дэна.

Глава 44

В течение двадцати минут я, распластавшись на диване в вестибюле отеля «Принц Уэльский», притворялась, что читаю воскресную газету, хотя на самом деле внимательно следила за всеми поднимавшимися и спускавшимися со второго этажа.

Когда инспектор сбежал по лестнице вниз, то тут же перехватил мой взгляд. Пока он пересекал вестибюль, я аккуратно сложила газету. Мужчина в соседнем кресле опустил книгу, которую читал, навострил уши и уставился на нас. Деятельность полиции всегда вызывает у людей большой интерес.

Ни слова, ни взгляд инспектора не выдавал ничего из того, что произошло в его кабинете.

– Ну что, мы идем? – добродушно спросил он.

Когда мы вышли из отеля, он бросил на меня быстрый обеспокоенный взгляд.

– Я бы очень хотел, чтобы вы побыли вместе со мной во время следующего допроса. Если, конечно, вы к этому готовы.

Я почувствовала, что во рту пересохло, по телу побежали мурашки, а под ложечкой засосало. На мгновение я как будто выпала из реальности – мир вокруг словно закружился.

– Я знаю, у вас есть автомобиль, – сказал инспектор.

– Да.

– Я все еще хочу поговорить с Люси Уолфендейл, – негромко произнес он. – Вы не будете против сесть за руль? Не очень тактично было бы подъехать к дому 29 по Сент-Клемент-роуд на полицейской машине.

Мы подошли к моему автомобилю. Инсректор уселся на место пассажира, так ничего и не сообщив мне о признаниях Дэна Рута.

– С вами все в порядке? – спросил он, видя, что я не включаю зажигание.

– Нет. Я провела все утро с человеком, которого затем привезла к вам, чтобы он сознался в убийстве. А вы мне не сказали ни словечка. Я должна знать.

Он вздохнул:

– Дэн Рут располагает изрядной информацией об убийстве, поведал нам убедительную сказку и даже сочинил безупречный мотив о своей ненависти к распутнику, возжелавшему девушку, которую он давно любит.

– Но?

– Он этого не делал. У меня сложилось впечатление, что он только хотел это совершить. Одного мотива обычно достаточно для преступления, а у него их целых два. Дэн Рут сказал, что беспокоился о Люси и предупредил Милнера, чтобы тот держался от нее подальше, а потом ударил его ножом. Еще рассказал, что Милнер был солдатом в концентрационном лагере для буров, где погибла его мать, и он питал к тому ненависть.

– Вы считаете, этого недостаточно?

– Рут сражался на Великой войне. Он британец, как и я, хотя ему это может не нравиться. Он потратил час времени впустую с моими парнями.

– Почему вы так уверены в этом?

– Он сообщил, что использовал для убийства кухонный нож, и ничего не знал о припаркованном автомобиле и порезанных на нем шинах. Я велел сержанту помотать его еще с полчаса, а потом отпустить на все четыре стороны. Разберусь с ним попозже. Сейчас мне больше всего интересно поговорить с мисс Люси Уолфендейл.

– Вы подозреваете ее?

– Я хочу поговорить с ней, только и всего.

Я включила зажигание, внезапно ощутив себя несколько неспособной управлять автомобилем. Поток самых разнообразных мыслей в моей голове, похоже, мог разорвать ее на части. Я сделала несколько глубоких вздохов и, более-менее успокоившись, отъехала от бордюра тротуара.

Мы ехали молча, и я продолжала размышлять. Если Дэн Рут был невиновен, и, защищая Люси, взял вину на себя, то тогда их разговор, подслушанный мною в башне, мог быть только о том, что это она убила Милнера. А Дэн высказал понимание этого ее поступка, сознавшись, что и сам некогда хотел его убить. Погрузившись в свои мысли, я почти проехала поворот на Сент-Клемент-роуд. Хотя, конечно, мне хотелось больше вообще не заезжать туда, а продолжать ехать прямо вперед и подальше от всей этой путаницы. Но я просигналила поворот направо и свернула на эту нелюбимую мною улицу.

Теперь меня уже тошнило от одного взгляда на это место и облезлый номер 29 на столь знакомом мне доме. Но еще не настало время для того, чтобы забыть даже его внешний вид.

Парадная дверь была открыта. Я постучала в нее и вошла в квартиру Уолфендейлов. Мисс Фелл сидела в кресле капитана. Она поднесла палец к губам и тихонько подошла к нам.

– Люси спит. Капитан вышел. Сказал, что скоро вернется.

– Мисс Фелл, это инспектор Чарльз из Скотленд-Ярда. Ему необходимо поговорить с Люси. Я знаю, что неудобно будить ее…

– Скотленд-Ярд? – Глаза мисс Фелл округлились от удивления.

– Может быть, мисс Фелл, мы с вами кратенько поговорим, пока миссис Шеклтон разбудит мисс Уолфендейл?

С этими словами он увел мисс Фелл в залу.

Когда инспектор и мисс Фелл вышли из комнаты, я села в кресло напротив Люси. Лежа она напоминала «спящую красавицу», ожидавшую, когда ее разбудит принц. Будучи по-прежнему одета в то же самое платье, что и в пятницу вечером, она слегка «благоухала» запахом земли, из-за того, что провела в нем субботу и воскресенье на полу башни. Она и во сне как-то ухитрилась держать свою лодыжку поднятой. На низком столике рядом с ней лежал не вызывающий никакого аппетита бутерброд с вареньем.

Громко тикали стоявшие на каминной полке часы. Через пару минут они пробили половину третьего. Люси открыла глаза.

– Вы можете съесть этот бутерброд, если желаете. Я не сплю. Тетя Ада так много суетилась, что мне пришлось попросить ее замолчать.

– Что это у тебя?

На животе у нее лежал толстый конверт.

– Это дал мне дед. Здесь масса денег. Даже еще не сосчитала их. Если бы он сделал это, когда мне исполнился двадцать один год, как я его просила, я могла бы избежать кучи проблем.

– Но где он взял их? И сколько?

– Там много. Большие красивые пятерки. Дед сказал, что взял их у мистера Милнера. Но как он сделал это, если Милнер мертв?

Люси сунула конверт под подушку.

– Почему этот полицейский хотел поговорить со мной?

– А как ты думаешь?

– О мистере Милнере, полагаю. Он что, думает, это я заколола его?

Я не дала себе труда ответить на это.

Вошедший в гостиную инспектор вежливо представился.

Люси тут же резко изменила свое поведение. Она выпрямилась и села в постели.

– Я не делала этого, – с места в карьер начала она. – Он был противен мне как человек, и я ненавидела его, но я не убивала его. Да и зачем мне это? Я хотела начать учиться в театральной школе. У меня имелся план, но в нем не было ни замужества, ни чьего-либо убийства.

Она опустила ноги на пол и посмотрела на инспектора, морщась от боли.

Инспектор жестом дал мне понять, чтобы я оставалась в большом кожаном кресле капитана, принес другое кресло, стоявшее у стола и поставил его между мной и Люси.

– Что случилось с вашей лодыжкой, мисс Уолфендейл?

– Я упала. – Она кивнула в мою сторону. – Ах, я думала, что миссис Шеклтон рассказала вам о моей небольшой выходке. Я знаю, что не должна была делать этого.

Инспектор продолжал уделять все внимание Люси.

– О какой выходке идет речь?

Она посмотрела на меня с удивлением и благодарностью.

– Вы не рассказали?

– Нет. Возможно, ты должна сделать это сама. А пока положи ногу обратно на скамеечку.

В Люси было нечто такое, что породило во мне женский защитный инстинкт. Теперь, конечно, инспектор задастся вопросом, о чем еще я ему не рассказала.

Он проявил величайшее терпение, буквально по словам вытаскивая из Люси ее историю. Он расспрашивал ее о спектакле вообще и о последнем представлении в пятницу вечером.

– Разве спектакли обычно идут не в субботу? – с обезоруживающей наивностью спросил он.

– Именно в субботу. Но Оперный театр является профессиональным театром, и, хотя у них есть возможность предоставить место для игры любительских трупп, у них были запланированы различные гастрольные шоу на субботу, поэтому нам пришлось выступать в пятницу вечером, собрав весь наш реквизит, костюмы и прочее.

– А какой реквизит вы должны были нести?

– Мне пришлось одолжить шкатулку для шитья тети Ады. Мой персонаж, Анна, пришла без иглы и ниток на рукодельческую вечеринку, так что ее подруга снабдила ее всем необходимым. Мою подругу играла Элисон Харт. Ну, а мама Элисон сказала, что она не расстанется со своей шкатулкой для шитья ни из любви, ни за деньги, так что этот реквизит вынуждена была добывать я.

– Расскажите мне о вечере пятницы, о том, что происходило после спектакля.

Слушая ее рассказ инспектору, я воспроизводила в уме картину произошедшего: ее восхищение труппой Мэриэл, как Люси и другие молодые люди образовали свой закрытый круг, в который втянули и застенчивого Дилана, с каким облегчением она увидела, что я занимаю Милнера разговором, а потом мадам Гиртс увела его от нас.

Люси вышла из театра примерно в 23.15 вместе с мадам Гиртс и Элисон, и прошла вместе с ними пешком до дома Гиртсов. Вместе с ними были Родни и его друг. На пару минут она зашла в дом Гиртсов, оставила там свой реквизит, а потом сделала вид, что пойдет догонять Родни и его друга. Но вместо этого она отправилась к офису «Крукер и Ко», где договорилась встретиться с Диланом. Когда Люси услышала другой голос и опознала по нему месье Гиртса, то спряталась в отдельной кабинке, дождалась его ухода. Затем Дилан вывел свой велосипед и отвез ее до башни.

Как раз в тот момент, когда инспектор собирался задать ей следующий вопрос, нас прервал громкий стук в парадную дверь.

Я поднялась из кресла.

– Я открою.

На пороге стоял невысокий плотно сложенный полицейский в штатском, немного запыхавшийся.

– Инспектор Чарльз здесь? Мне нужно срочно поговорить с ним.

Инспектор услышал его голос и вышел из залы. Я оставила их беседовать наедине и вернулась обратно к Люси.

– Он хороший, – заметила Люси. – И я не думаю, что он считает, будто это я убила мистера Милнера.

– Нет.

Я понятия не имела, что происходит в уме инспектора Чарльза.

– Вы нравитесь ему, – с уверенностью произнесла она, пытаясь почесать свою лодыжку под давящей повязкой. – Инспектору вы нравитесь, миссис Шеклтон. Я всегда могу это сказать. – Она понизила свой голос до шепота, как будто он уже вернулся в комнату. – И он вам тоже нравится.

Вернувшийся к нам инспектор был сер лицом и выглядел хмуро. Он не сел обратно в кресло, а остался стоять, вцепившись обеими руками в спинку стула.

– Я отправил наверх констебля с тяжелым известием к мисс Фелл, но есть нечто весьма неприятное, Люси, и вы должны первой услышать об этом.

Люси облизнула языком губы.

– Что-то с Диланом? Неужели он умер? Он ведь только пытался помочь мне…

– Не с Диланом. С вашим дедушкой. Не так-то просто сообщить это. Он мертв.

– Нет. Он же был здесь, он… – Глаза ее расширились. Она сжала ладони в кулачки.

– Он только что пришел в нашу штаб-квартиру в отеле «Принц Уэльский». Сделал там признание в убийстве мистера Милнера.

Люси смотрела на него с приоткрытым ртом, словно подозревая, что это какая-то ужасная уловка.

Инспектор Чарльз продолжил:

– По рассказу вашего дедушки, по тем деталям, которые он привел, мы имеем все основания полагать, что именно он убил мистера Милнера.

По телу Люси пробежала дрожь, ее голова упала на грудь. Я испугалась, что у нее может начаться припадок. За несколько секунд, которые для меня растянулись на минуты, я подошла к ней, присела на подлокотник кресла и приобняла ее.

Спустя несколько секунд Люси перестала дрожать. Со слезами, бегущими по щекам, она подняла взгляд на инспектора.

– Но вы сказали, что дедушка умер. А теперь говорите, что он убийца…

Взгляд инспектора был полон сострадания, голос его звучал мягко:

– Он принес с собой револьвер. Когда он подписал признание, то воспользовался им.

– Он не мог, – чуть слышно прошептала Люси. – Он…

– Смерть была мгновенной. Он выстрелил себе в голову. Извините меня, мисс Уолфендейл.

Я закрыла глаза, стараясь преодолеть подступавшую к горлу тошноту. Чуть придя в себя и открыв глаза, я взглянула на фотографию Люси, которую капитан поставил на журнальный столик. На фотографии четко различался отпечаток большого пальца капитана, там, где он держал ее, наслаждаясь моим фотографическим искусством и прозрачной красотой Люси.

Меня потрясла мысль о том, что, когда я тем поздним вечером после театра пришла сюда после дачи показаний в полицейском участке, руки капитана уже были обагрены кровью. Совершенно хладнокровно он передал мне телеграмму от Сайкса по поводу мадам де Врие и ее адреса. Не моргнув глазом на следующее утро он просил моей помощи в поисках Люси. И все это время я имела дело с хладнокровным убийцей…

В квартиру буквально ворвалась мисс Фелл.

– О, моя бедная Люси! – воскликнула она, бросаясь к девушке и заключая ее в объятия.

Люси начала всхлипывать.

– С вами все в порядке? – спросил меня инспектор.

– Да.

– Мне придется вернуться в отель «Принц Уэльский».

– Разумеется.

Я последовала за ним в холл. Парадная дверь на улицу оставалась открытой. Полицейские собирались покинуть дом.

– Погодите!

На мою просьбу они отреагировали синхронно и повернулись ко мне как по команде. Время сейчас не совсем подходящее для разъяснений, но я должна знать. Интуиция подсказывылы мне, что здесь что-то не сходится. Я вспомнила выражение на лице старика, когда он смотрел на Люси и осознавал, что она знает о том, как Милнер был убит.

– Он и в самом деле сделал это, или же это еще одно фальшивое признание?

Инспектор взглянул на меня с большим удивлением. Одно фальшивое признание было чем-то необычным. Но два таких признания – дело из ряда вон выходящее. Он кивнул своему подчиненному:

– Мы можем доверять миссис Шеклтон.

Полицейский в штатском откашлялся.

– Капитан Уолфендейл совершенно точно назвал все обстоятельства и детали убийства, его время, оружие, а также упомянул про порезанные шины. Он даже сказал, что потерял одну запонку и бросил вторую такую же в сточную канаву.

Все это должно было убедить меня. Но мои мучительные сомнения основывались на надуманных обстоятельствах, которые прозвучали бы смешно и неубедительно при попытке облечь их в слова. Старик не был способен своими руками сменить калильную сетку газовой лампы в собственном холле. Мог ли он так тщательно все спланировать и устроить, что его нельзя было даже заподозрить в убийстве? А зачем ему понадобилось сознаваться?

Инспектору не терпелось вернуться в штаб-квартиру. Я же хотела остановить его, сказать, что тут что-то не так.

– Еще один вопрос. Какой у него был мотив?

Полицейский в штатском несколько расслабился. Мне пришла в голову мысль, не считает ли он, что версия капитана об убийстве выглядит чересчур аккуратной.

– Жертва шантажировала его. Это тянулось в течение многих лет. В пятницу мистер Милнер зашел к нему сразу же после обеда и потребовал передать ему дом. Эта последняя капля переполнила чашу.

Я не могла в это поверить. Милнеру нужна была Люси, а не разваливающийся дом с квартиросъемщиками.

Следующий вопрос инспектор Чарльз задал уже вместо меня:

– Чем можно было шантажировать капитана?

– Чем-то, что произошло во время войны с бурами, сэр. Капитан получил награду за храбрость. Но он приписал себе заслуги другого человека, а после окончания войны убил этого человека. Убил своего собственного денщика. В его показаниях это звучит весьма убедительно, сэр.

Куда более убедительным, подумала я, стало бы признание в том, что он был денщиком, который убил своего капитана. Но тогда Люси осталась бы без крыши над головой. Не было никакой правовой основы для наследования дома незаконнорожденной дочерью племянника мисс Уолфендейл. Воистину, диккенсовский сюжет в канцелярском обрамлении.

Мы все втроем молча постояли несколько секунд. Затем полицейский констебль надел шляпу и вышел. Инспектор Чарльз посмотрел на меня с уважением и восхищением.

– Вы говорили об этом еще сегодня утром. Вы сказали, что нам следует получше присмотреться к капитану Уолфендейлу. И вы оказались правы.

С этими словами он удалился вслед за своим подчиненным.

Я вернулась в комнату. Люси и мисс Фелл застыли в трагическом объятии.

После всех новостей я едва могла говорить. Однако имелся один вопрос, который я просто обязана была задать.

– Люси, когда Дэн был с тобой в башне, он сознавался тебе в убийстве?

Она подняла на меня взгляд. По ее щекам катились слезы.

– Нет. А почему вы так считаете?

– Я подслушивала его.

Люси пару секунд недоуменно смотрела на меня, а затем в ее взгляде мелькнула искорка воспоминания.

– Ах, это. Нет. Дэн говорил, что хотел убить кого-то, кого искренне ненавидел, и поэтому понимает, что я чувствую.

– А к чему это относилось? Что ты чувствовала по поводу чего?

Она разразилась новым потоком слез.

– По поводу убийства мистера Милнера. Я сказала ему, что это я убила мистера Милнера.

Во рту у меня пересохло так, что я едва смогла произнести несколько слов:

– А ты убивала мистера Милнера?

– Нет!

– Тогда зачем ты сказала, что убила?

– О, да я не знаю. Я хотела, чтобы Дэн помог мне. Хотела, чтобы он позаботился обо мне и забрал деньги из дупла дерева в понедельник.

Внезапно мне стало ясно, почему Дэн сознался в убийстве. Люси пробудила во мне защитный инстинкт по отношению к ней, он почувствовал то же самое и взял вину на себя.

– Так ты и в самом деле сказала Дэну, что убила мистера Милнера?

– Да. Я думала, что, если Дэн встанет на мою сторону, все будет в порядке.

То, что я сделала в следующий момент, было совершенно не в моем духе. Я бросилась на нее, пинком выбила скамеечку из-под ее ноги с подвернутой лодыжкой, так что ее ступни стукнулись о пол и она издала крик боли. Я схватила ее за платье на груди и изо всех сил встряхнула.

– И твой дед. Ты сказала ему то же самое? Что это ты убила Милнера?

– Нет!

– Ты уверена?

Я продолжала трясти ее. Волосы Люси болталась, как у тряпичной куклы. Она рыдала.

– Конечно, я уверена, клянусь в этом!

Мисс Фелл потянула меня за руку.

– Прекратите! Оставьте ребенка в покое! Разве вы не видите, как она растроена?!

– Так это все же ты убила его, Люси? У тебя были веские причины всадить Милнеру нож в сердце!

Мисс Фелл начала теребить меня за одежду, пытаясь оттащить от Люси. Та внезапно повисла на мне, словно ее не держали ноги. Я прекратила трясти Люси и схватила ее за руки, чтобы удержать от падения, и усадила обратно в кресло. Упав в него, она взглянула на меня с неприязнью и возмущением.

– Я не убивала его. Дедушка тоже спрашивал меня, не я ли это сделала. Он сказал, что мне не нужно бояться признаться ему. Но я не делала этого. Я ответила ему, что это не я. Спросите Элисон. Она была со мной все это время. Мы вместе с ней прошли в гардероб, так что он не мог застать меня в одиночестве!

Она говорила правду. И выглядела слишком измученной, чтобы лгать. Я развернулась и вышла из комнаты. Теперь настала моя очередь трястись нервной дрожью.

Глава 45

Я тихо закрыла за собой парадную дверь и спустилась вниз по ступеням, ничуть не сожалея о том, что покидаю дом 29 по Сент-Клемент-роуд.

Мое воображение нарисовало картину того, что могло произойти вечером пятницы: капитан поприветствовал Милнера, когда тот шел к своему автомобилю, припаркованному на Челтенхем-пэрад[85]. Какие слова он произносил, прежде чем всадил нож в сердце Милнера? Неспешно прогуливаясь, он довел Милнера вверх по аллее до входа в магазин и отправил его в небытие?

Мои руки затряслись, когда я попыталась открыть дверцу своего автомобиля. Я слегка наклонилась вперед, опираясь на его корпус, поскольку ноги отказывались меня держать.

– Миссис Шеклтон! – донеслось сзади, и крепкая рука легла мне на плечо.

Обернувшись, я увидела Дэна Рута.

– Извините, я увидел вас через окно. Мне показалось, что вы упадете в обморок.

Я стряхнула его руку с плеча.

– Я не из тех, кто падает в обмороки, мистер Рут.

– Тем не менее, не заглянете ли вы ко мне на минутку?

– Нет, благодарю вас.

– Я хотел бы вам кое-что рассказать.

– Да вы уже многое мне наговорили. И все это оказалось одной большой ложью.

– Только то, что касалось убийства Милнера, не соответствовало действительности.

– «Только»! – Мне хотелось крикнуть, чтобы он оставил этот вздор при себе. – Я больше не хочу ничего от вас слышать.

Однако это не было правдой. Учитывая его привычку подслушивать, он мог бы рассказать нечто такое, что помогло бы мне понять смысл сделанного капитаном признания.

– Позвольте, по крайней мере, предложить вам стакан воды и принести свои извинения. Зайдите ко мне и присядьте на минуту, пока вы не почувствуете, что способны вести машину.

У меня не было сил отклонить его предложение, и я сказала себе, что это и есть моя работа. В своем признании капитан сообщил о том, что произошло между ним и Милнером во второй половине дня пятницы. Любивший подслушивать Дэн мог бы подтвердить или опровергнуть это. Если слова капитана о том, что Милнер хотел заполучить дом, были правдой, тогда, возможно, и остальная часть его признаний окажется истинной. Ободряло и то, что Дэн не мог подслушать мой разговор с полицейскими в холле.

Его рабочее место и ремонтируемые часы были прикрыты заштопанной белой холстиной. Во всем остальном комната оставалась точно такой же, когда он показывал мне, как пользоваться глазной лупой, и была такой же, как раньше. Старый переговорный рупор и труба были состыкованы и лежали в топке камина.

– Полагаю, вы уже знаете новости о признании капитана и его самоубийстве?

Дэну хватило такта покраснеть.

– Присядьте сюда.

Это было единственное в комнате кресло – штуковина с металлическим каркасом и большими плоскими подушками, которую можно было, удлинив, превратить в узкую кровать.

Он повернул кран и наполнил стакан водой.

– И вы слышали, как я сейчас пыталась вытрясти всю правду из Люси?

Дэн протянул мне стакан воды.

– Нет, – явно солгал он. – Я присматривал за своей похлебкой.

В небольшом чугунке что-то побулькивало.

Он уменьшил пламя газовой горелки.

– Я купил себе эту штуковину. Она поставляется в комплекте с газовым баллончиком. Я хожу к мистеру Престону, мяснику на местном рынке. Из бараньей шейки получается отличная похлебка, если добавить лук, перловку, морковь, картошку, поперчить и посолить.

Вряд ли я озаботилась, если бы он добавил ко всему перечисленному еще и свою голову. Стараясь не сорваться, я с большим усилием заставила себя говорить твердо:

– Меня не интересуют кулинарные рецепты. Почему вы сознались в преступлении, которого не совершали?

Дэн взял в руки половник.

– Не хотите ли попробовать?

– Если я поем ее, мне станет дурно. Просто ответьте на мой вопрос. Почему вы сделали ложное признание?

– Разве вы не можете догадаться? – В раздумье он положил половник на место. – Все эти месяцы я слишком трусил, чтобы действовать. Я прибыл сюда, чтобы отомстить за свою мать. Человек, которого я хотел убить, настоящий капитан Уолфендейл, был мертв уже двадцать лет. Вы не можете представить, что я почувствовал, узнав об этом. Я словно уперся лбом в каменную стену. Когда я услышал о смерти Милнера, мне стало жаль, что не я убил его. А когда Люси сказала, что это сделала она…

Я откинулась на спинку кресла.

– Пожалуйста. Вы выглядите усталой. Немного еды пойдет вам только на пользу.

– Предложите это Люси или мисс Фелл. Просто ответьте мне. Почему вы были готовы пойти на виселицу ради Люси? Я знаю, что вы поверили ей, когда она сказала, будто убила Милнера.

Дэн достал простой стул и сел на него, уперевшись коленями в край стола и принявшись покачиваться.

– Потому… потому что мне казалось чудом, когда я нашел Люсинду спустя двадцать лет. Она родилась на судне, на котором я прибыл в Англию. Ее мать была школьной учительницей, которая усыновила меня, мисс Маршалл. Мисс Маршалл заботилась бы о Люсинде и обо мне, если бы была в состоянии это делать. Но я стал учеником часовщика, а Люси осталась у своего отца, так что мисс Маршалл смогла выйти замуж за того простодушного священника, единственного человека, готового пойти на это. Я совершенно не ожидал, что Уолфендейл будет заботиться о Люсинде. Я думал, что она могла умереть, как умерла в концлагере моя сестра, или находится в сиротском приюте. А когда я стал расспрашивать о квартире в этом доме, и впервые ее увидел, я влюбился в нее. Я хочу сказать, что, в отличие от Дилана, который обожал ее, или Милнера, который хотел обладать ею, я просто полюбил ее. И глупо поверил, когда Люси сказала, что это она убила Милнера.

Перестав качаться на стуле, Дэн поставил его на все четыре ножки. На столе имелась только одна тарелка и одна ложка. Я вдруг подумала, что он распространяет вокруг себя атмосферу одиночества, которая окутывает его, как некий покров.

– Вы слышали, Дэн, когда Люси разговаривала со своим дедом. Сообщила ли она ему, что это она убила Милнера, как сказала вам?

– Нет.

Возможно, подумала я, этого ей и не требовалось. Возможно, капитан сам пришел к такому выводу, поскольку Люси знала, что Милнер был заколот кинжалом.

Дэн взял ложку и покрутил ее в пальцах. И спросил:

– Вы можете прояснить мне один момент?

– Какой именно?

– Каким образом полиция поняла, что мое признание ложное?

– Вы неправильно указали отдельные детали, например, тип ножа.

– Ах, ну да, – произнес Дэн, как будто только сейчас осознав, какой именно тип ножа должен был указать. – А другие детали?

– Повреждение автомобиля Милнера.

– А что капитан? – Он качнул головой вверх, в направлении квартиры этажом выше. И поинтересовался с легким оттенком обиды: – Он назвал все детали правильно?

– Похоже на то.

– И после этого застрелился, чтобы не попасть под перекрестный допрос.

– Вы полагаете, что он не делал этого?

Рут пожал плечами:

– Это мог быть и капитан. Правда, я не слышал, чтобы он выходил из дома тем вечером, после того, как я проводил мисс Фелл до дома.

– А вы слышали, как вернулись мы с Мэриэл?

– Нет. Возможно, я спал крепче, чем думал.

Я встала с кресла.

– Спасибо за стакан воды.

Он проводил меня до двери, а потом и до моего автомобиля. Уже там я повернулась лицом к нему.

– О чем говорили капитан и Милнер во второй половине дня пятницы?

Дэн покачал головой:

– Да не так уж много они и говорили в тот день. Что-то об игре, о табаке. – Он разочарованно улыбнулся. – Это даже не стоило подслушивать.

– По-моему, Милнер крутил капитаном, как хотел. Но можете ли вы сказать мне, что думаете по этому поводу?

Он бросил взгляд в сторону комнаты, где Люси лелеяла свою распухшую лодыжку и свои обширные амбиции.

– Но вы не скажете это Люсинде? Это может разбить ей жизнь.

– Это не для того, чтобы она знала, а лишь для меня.

– Обещаете?

– Я не могу обещать, но, если сумею сохранить это только для себя, то никому не скажу.

Мой собеседник промолчал.

– Ну хорошо, Дэн. Позвольте рассказать вам все, что мне удалось раскопать. Подлинный Роулэнд Оливер Уолфендейл, кавалер «Креста Виктории», умер то ли от естественных причин, то ли, скорее всего, из-за злого умысла, двадцать лет назад. Его денщик, сержант Гарри Лэмптон, занял его место, унаследовал этот дом и воспитал дочь Уолфендейла как собственную внучку. До сих пор все точно?

Дэн пристально посмотрел на меня.

– Мне нечего возразить.

– А Милнер, который служил с ними обоими, появился в Харрогейте с намерением разделить со своим старым сослуживцем хорошее наследство.

– Это единственный способ объяснить его появление здесь.

А теперь все трое из них мертвы, но остался в живых Дэн, который приехал в Харрогейт ради мести. Вместо этого он научился готовить похлебку и сделал эффективное подслушивающее устройство. Раньше я была зла на него. Теперь же чувствовала к нему жалость.

– Ступайте к Люси и побудьте у нее, Дэн. Выкиньте это подслушивающее устройство на помойку. Поговорите с ней. Теперь вы являетесь единственным связующим звеном между Люси и ее матерью. Возможно, однажды она будет счастлива обрести свою мать, и так же будет счастлива ее мать. Она должна каждый день гадать о том, что случилось с ее дочерью и с вами.

– Вы так думаете?

– Я это знаю.

Глава 46

Плывущие навстречу звуки живой музыки встретили меня, когда я вошла в вестибюль «Гранд-отеля». Оркестр играл мелодию, которую всегда заказывала моя мать: «Вы видели, как я танцую польку? Вы видели, как развеваются полы моего платья?»

Я заглянула в помещение Пальмового зала, где в это время дня разворачивалось величественное действо послеобеденного чая, звон чашек и благовоспитанный треп присутствовавших гармонично аккомпанировали музыке.

Моя мать сидела под большой пальмой, росшей в керамической бочке, за небольшим круглым столом, в компании двух других матрон. Поймав мой взгляд, она махнула мне рукой и поманила к себе. Я прекрасно знала, что она могла сказать двум своим кампаньонкам. Моя дочь, Кейт, вдова участника войны… Мне так хочется видеть ее устроенной.

Чувствуя, что мне совсем не улыбается участвовать в великосветском разговоре, я с деланным весельем помахала им, указала пальцем вверх по лестнице и развернулась в ту сторону.

У подножия лестницы ко мне подошел служитель отеля.

– Миссис Шеклтон?

– Да.

– Леди Вирджиния устроила для вас перевод в номер люкс. Могу я проводить вас?

Я поблагодарила его, и мы стали подниматься по лестнице. Скользя рукой по перилам из массивного полированного мрамора, я попыталась превратиться из частного сыщика в не столь преисполненную служебным рвением дочь.

Моя мать была одержима страстью улучшать свою жилье. Отец же всегда настаивал на том, чтобы мы жили в рамках его зарплаты суперинтенданта полиции. Его работа требовала, чтобы он снимал соответствующее его положению жилье в доме, предназначенном для расквартирования полицейских служащих, которое и было тем жильем, в котором я счастливо выросла. Ну а моя мать всякий раз, когда чувствовала себя вырвавшейся на волю, сразу принималась за выбрасывание унаследованных ею средств на доступные роскошества.

Снятый ею теперь номер был просторен и роскошен. В нашем распоряжении находилась гостиная, по обе стороны от которой располагались спальни. Я сбросила туфли и отправилась искать ту из них, которая предназначалась для меня. Большую из них, разумеется, заняла моя мама. Ее палантин лисьего меха и дневное одеяние, в котором я видела ее ранее, были брошены на кровать. Для послеобеденного чая, разумеется, следовало сменить туалет.

Мама, вероятно, была рада тому, что я не появилась в Пальмовом зале в том же самом помятом костюме, который носила с утра. Я выглянула в окно на Долину садов. Люди медленно бродили по территории Королевской Водолечебницы и санатория для выздоравливающих.

Неожиданно раздавшийся за спиной голос испугал меня.

– Грустные дела, – беспечно произнесла моя мать. – Вид из вашего номера выходит на два помещения для выздоравливающих и дом для неизлечимо больных. Это побуждает обитающих здесь ценить жизнь во всей ее славе. Если я когда-нибудь стану неизлечимо больной, привезите меня сюда.

Она села на обтянутый ситцем диван и похлопала рукой по месту рядом с собой, подзывая меня.

Я села рядом с ней.

– Как тебе удалось снять номер люкс в разгар сезона?

– О, это все благодаря моей старинной подруге. Она с мужем отправилась поиграть в гольф. Я знаю, что есть другие курсы этой игры, но они решили из-за наводнения податься в Лоссимут[86]. Но это не имеет никакого значения. Твой отец сказал мне, перед тем как вышел, что это ужасное убийство уже раскрыто.

– Есть признание в убийстве, за которым последовало самоубийство.

Мама передернула плечами.

– Как это ужасно! Ничего удивительного, что вы все так измотаны. У меня есть вот какой план. Я сейчас закажу чай в номер. Ты выглядишь слишком обессиленной, чтобы спускаться вниз. После чая примешь ванну, а потом – спать. – Она потрепала меня по руке.

– Для меня чай не заказывай. Куда лучше мне поможет порция джина.

– Ладно, сказано-сделано. С чем тебе смешать джин?

Десять минут спустя я уже лежала в тепловатой воде ванны, чувствуя себя в достаточной мере измотанной и обессиленной, чтобы скользнуть под воду. Сосредоточившись на эмалевой поверхности самой ванны и блеске медных кранов, я постаралась вызвать из памяти все, связанное с убийством. Это сработало через несколько секунд.

Люси не убивала Милнера. Она, безусловно, не обладала выдающимся умом, но знала, как следует нормально себя вести, и пойди она домой – ни искры подозрения в отношении нее не возникло бы, как случилось после ее исчезновения и всей этой затеи с требованием выкупа.

Вполне правдоподобно, что терпение «капитана», «деда» Люси, в отношении Милнера в конце концов лопнуло. Шантаж обычно завершается одним из трех вариантов: судебным преследованием, продолжением платежей или смертью. Дилемма состояла в том, должна ли я была рассказать инспектору Чарльзу то, что знала о прошлом Милнера, подлинном Уолфендейле и выдававшем себя за него Лэмптоне. Человек, которого я считала капитаном, несколько реабилитировался в моих глазах тем, что взял на себя заботы о чужом ребенке и делал для него все возможное. Если я расскажу все, что знаю, а за этим последуют расследования, будут подняты армейские архивы, и тогда Люси и мисс Фелл лишатся крыши над головой. Родни Милнер запомнит своего отца не просто как неотесанного громилу, но и как шантажиста. Если все это выплывет, то жизнь Родни и Элисон в Харрогейте может стать невыносимой.

К тому времени, как вода в ванне остыла и я вытащила пробку, я уже знала, что никогда об этом не расскажу.

Когда я добралась до комнаты и забралась в постель, то обнаружила там пару грелок с горячей водой.

Мама с улыбкой пояснила:

– Я знаю, что сейчас август, но ты пережила шок.

Она также послала за горячей водой и наполнила стопку равными порциями джина и горячей воды.

– Выпей это.

– О, ты развесила мою одежду. Спасибо.

Мой вечерний туалет висел на двери гардероба. Я положила в чемодан свой «дельфос»[87] потому, что он очень удобно туда укладывался. Сшитый в Париже, он представлял собой длинную складчатую тунику, замечательных цветов – лазоревого, пурпурного и оранжевого. Моя тетя отдала его мне, когда я пришла в восторг от этой модели.

Стараясь не проявлять особого скептицизма, мама сказала:

– Берта купила это платье в Париже в 1908 году. Ему уже больше четырнадцати лет.

– Но ведь никто этого не знает, верно? А я всегда чувствую себя в нем так хорошо. Мне кажется, что я в Париже.

Она уложила меня в постель, как делала это, когда я была девочкой.

– Но нынче ты будешь в Харрогейте, ужинать с нашим очаровательным полицейским инспектором, и это куда актуальнее, чем вспоминать давнишнюю поездку в Париж.

Задернув занавеси кровати, она тихо вышла из комнаты.

Я оценила ее заботу обо мне, хотя заранее ожидала подробнейших расспросов, едва ли не допросов, о расследуемом деле, и планов отправиться вдвоем за покупками. Мама заранее подумала о похоронах Лоуренса Милнера, о том, что мне следует надеть на похороны, и как эта траурная одежда подойдет мне. Я невольно улыбнулысь этой мысли. Безусловно, предусмотрела она и обязательные походы по магазинам в перерывах между питьем минеральных вод и наслаждением от принятия различных типов целебных ванн. Я попыталась представить, что еще запланировала мама на несколько следующих дней.

Дверь в мою спальню снова приоткрылась.

– Кстати, я заказала фирме «Эммат и сын» принести в наш номер несколько дневных и вечерних платьев в десять тридцать утра завтра.

Сказав это, она осторожно прикрыла за собой дверь.

Несмотря на появление моей матери, когда я стала погружаться в сон, перед моим внутренним взором возникло мертвое лицо Лоуренса Милнера, за которым последовало лицо капитана, такое, каким я его видела в последний раз – с побелевшими, некогда румяными щеками, с затравленными, бегающими глазами, с нахмуренным лбом, изрезанным глубокими морщинами. У него было такое выражение лица, словно он пытался мне что-то сказать.

Хотела бы я быть столь же уверенной, как инспектор и констебль, что именно капитан убил Милнера. Возможно, я смогу привыкнуть к этой мысли.

Глава 47

Хорошо выспавшись, я почувствовала себя отдохнувшей, проголодавшейся и готовой общаться в хорошей компании. Облачившись в свой проверенный «дельфос», я с удивлением обнаружила, что мама даже не думает одеваться к предстоящему ужину.

– Извинись за меня перед мистером Чарльзом. У меня был длинный и трудный день, а завтра нам предстоит подняться еще до семи часов, чтобы принять предписанные нам ванны. Так что я должна как следует отдохнуть.

Поскольку она уже была в своей атласной ночной рубашке и халате, не имело смысла с ней спорить.

– Приятного тебе вечера, дорогая. Я не буду ждать твоего возвращения.

Без пяти минут девять в дверь нашего «люкса» постучался служитель отеля и сообщил мне, что мистер Чарльз ожидает миссис Худ и миссис Шеклтон в салоне отеля.

За что я так люблю свой «дельфос», так это за то, что он придает ощущение легкости и загадочности, обнимая и лаская меня, когда я спускалась вниз по лестнице на первый этаж.

Инспектор встал, когда я вошла в салон, и несколько мгновений смотрел на меня широко открытыми глазами.

– Миссис Шеклтон, вы чудесно выглядите.

– Благодарю вас, мистер Чарльз. Моя мама приносит вам свои извинения. У нее разболелась голова, так что она хочет сегодня лечь пораньше спать.

Если он и догадался, что это была дипломатическая головная боль, то ничем не выдал этого.

– Возможно, она составит нам компанию в другой раз?

Взгляд его был полон приличествующего случаю сожаления, но не слишком искреннего.

– Приступим к ужину, или вы хотите начать с аперитива?

– Давайте лучше присядем за столик.

Наш столик оказался у окна, на достаточном удалении от струнного квартета и прикрыт с одной стороны пальмой в керамическом бочонке. Официант принес нам два меню. Я исподтишка рассматривала мистера Чарльза, пока он заказывал вино. Его вечерний костюм подчеркивал в нем те качества, которые я лишь слегка заметила, когда мы впервые с ним встретились. Что-то в нем вызывало во мне чувство, будто я давно и хорошо его знаю, знаю все движения его тела под одеждой, присущую ему сдержанную мощь, силу не только физическую, но и духовную, эмоциональную. Это было редкое качество.

И он, и я в качестве первого блюда выбрали бульон из лобстера. Потом я остановилась на оленине, он же выбрал тушеную зайчатину. Официант, налив пробный глоток, навис над нами, ожидая подтверждения. Когда он ушел, получив его, инспектор спросил заботливым, но все же профессиональным тоном:

– Как вы себя чувствуете, после всего случившегося? Это было для вас нелегкое испытание.

Он посмотрел на меня с глубокой озабоченностью и искренним вниманием, которые могли бы привести человека в замешательство, если бы не были столь широко окаймлены добротой. Вряд ли бы мне понравилось сидеть в его кабинете в качестве допрашиваемого лица.

– Для меня стало шоком услышать о признании капитана и о том, что он покончил самоубийством. Это меня просто потрясло.

Я уж не стала сознаваться ему в том, что тоже приняла меры, чтобы и Люси Уолфендейл была потрясена, в частности, мной.

– Вы уж извините, что я так огорошил вас. Вы долго оставались с мисс Уолфендейл и пожилой леди?

– Нет. Им хватило друг друга. К тому же мистер Рут галантно пришел мне на помощь.

Мистер Чарльз внезапно рассмеялся.

– Ему повезло, – с сожалением произнес он. – Только это и удерживает меня от того, чтобы не обвинить его в попытке увести следствие в сторону своим ложным признанием.

– Вы будете преследовать его за это?

Он покачал головой:

– Я обошелся домашними средствами: зашел к нему и устроил нагоняй. Ему вполне этого хватило.

– Я так и думала, что вы быстро раскусите, что его признание – ложное.

– Известно, что убийцы порой делают ложные признания – с нестыковками и так далее – но в основном для того, чтобы сбить гончих со следа. Однако в основном это случается в детективных историях, а не в жизни.

– Он прикрывал Люси Уолфендейл, поскольку думал, что именно она и была убийцей.

– Эта девица и в самом деле вызывает сильные чувства, – заметил инспектор с озадаченным видом.

– Вы видели ее только в растрепанных чувствах и с растрепанной головой, с распухшей ногой и перемазанным лицом. Она отполирует свою внешность и предстанет в лучшем виде. Скотленд-Ярду лучше бы поостеречься. Осенью она приедет в Лондон заниматься в театральной школе.

Инспектор насмешливо обхватил голову руками.

– Ну, мои ребята будут только мечтать ею заняться.

Внезапно он посмотрел на меня таким строгим взглядом, что мое сердце пропустило один удар. Неужели мне грядет взбучка за то, что я не говорю, для чего Люси все это затеяла?

– Я не виню вас за то, что вы ее покрываете, – любезно произнес он. – Она молода, амбициозна и глупа. Но ее все же малость выкурили из ее берлоги…

– Но?

– Вы должны рассказать мне, для чего она все это затеяла. Представляется так, что нет никакой связи между ее исчезновением и убийством, но эта связь все же может быть.

– Полагаю, вы правы. Но я точно уверена, что одно не имеет ничего общего с другим.

Мистер Чарльз протянул руку через стол и сжал мою кисть своими пальцами. События последних трех дней обострили и пришпорили все чувства. Это немного напомнило дни войны, когда мы все жили в состоянии повышенной напряженности.

– Если когда-нибудь нам снова придется работать вместе, обещайте ничего не скрывать от меня.

Я уклонилась от обещания чего-то подобного:

– Это звучит как предложение работы в Скотленд-Ярде. Не припомню, чтобы я подавала туда заявление.

Инсректор улыбнулся:

– Все правильно. Я сдаюсь. Но только пока.

Когда он отнял свою руку, я все еще продолжала чувствовать прикосновение его пальцев.

Когда официант принес нам первое, мы намеренно оставили все разговоры про убийство и перешли на «ты». Я узнала, что инспектору Маркусу Чарльзу сорок лет и он вдовец. Он пришел на работу в CID[88] в возрасте двадцати двух лет, проработав до этого год патрульным полицейским.

Заданные мной вопросы удивили меня саму. Должно быть, они все это время скрывались где-то глубоко во мне. Я также задумалась о том, что отпустила Мэриэл после ограбления владельца ломбарда – действие, которое угрожало моим профессиональным отношениям со стойким приверженцем справедливости Джимом Сайксом.

– Приходилось ли тебе когда-нибудь, – спросила я, как надеялась, небрежным тоном, – закрывать глаза на совершенное правонарушение?

– Если это какое-то незначительное нарушение – это бывает возможно. В других случаях у нас нет выбора.

– Скажем, в случае ограбления или чего-то подобного, – сказала я и тут же пожалела о приведенном примере.

Меня не удивило бы, если бы он, по крайней мере, слышал, что я оказалась в Харрогейте в связи с расследованием ограбления ломбарда мистера Муни.

Мы помолчали, пока официант собирал наши опустевшие тарелки из-под супа.

– Моя работа – проводить в жизнь закон, и это именно то, что я и делаю, – наконец произнес Маркус.

Мне показалось, что он не намерен обсуждать вопрос, который я подняла. Официант принес и расставил перед нами тарелки с олениной и тушеной зайчатиной, которые затем обложил картофелем, морковью и капустой с другого блюда.

Я обильно сдобрила оленину соусом.

– Ты никогда не испытывал жалость к преступникам? Не пытался понять, как они пришли к тому, что сделали? – Я повернула соусник ручкой к моему спутнику.

– О да, разумеется. В таких случаях пробуждаются все чувства. Потрясение, как в случае этого преступления в Харрогейте, особенно в такой спокойной обстановке; гнев, да и жалость в том числе. Капитан ведь был тщедушным стариком.

Самым легкомысленным тоном, какой мне только удалось воспроизвести, я спросила:

– Стало быть, его признание убедило тебя?

Я посмотрела на руки Маркуса, на манжеты его сорочки, на его запонки, сделанные из золота, с крошечным тисненым узором в одном углу. Тут же мои мысли перенеслись к другой запонке, лежавшей в канаве. Неожиданно меня поразила мысль, что эту запонку едва ли мог бы носить на своей одежде старик. Если предположить, что ее потеряли во время драки, тогда не оставалось никаких сомнений в том, кто вышел из нее победителем. Милнер был значительно моложе, крупнее, да и просто сильнее.

– Без сомнения, я верю признаниям капитана, – ответил инспектор мягким убеждающим тоном. – Он просто не мог выдумать ничего подобного.

Я вспомнила, что именно Мэриэл и капитан посетили субботним утром Родни, чтобы выразить ему соболезнования, причем Мэриэл была первой.

– Мисс Джеймисон могла рассказать Родни некоторые обстоятельства об обнаружении тела и об автомобиле, когда она побывала у него утром в субботу с соболезнованиями. Я знаю, ей не следовало делать этого, но такое возможно, – осторожно проговорила я. – А затем у него побывал капитан. Насколько я могу судить, Родни вполне мог поделиться с ним этими деталями.

Чарльз снова взял меня за руку.

– Кейт, Кейт. Да не беспокойся ты. Ты была совершенно права, сказав, что я должен обратить внимание на капитана. Поверь, это его рук дело. Это был его кинжал. Он подробно описал его. А теперь, не пора ли нам изменить предмет разговора?

Это прозвучало так, словно он хотел сказать: «Не беспокойся. По улицам Харрогейта больше не бродят безумные убийцы».

Струнный квартет заиграл вальс. К тому времени, как наши тарелки были очищены и унесены, я заговорила о своей страсти к фотографии. Маркус признался, что увлекается зарисовками природы, когда находит время. Это хобби помогает ему, кстати, во время осмотра места происшествия, когда он делает быстрые наброски того, что можно зафиксировать взглядом. Запечатлевая это на бумаге, Маркус позже делает выводы из того, что ему удалось увидеть. Я также узнала, что он живет в Северном Лондоне, гуляет в Хампстед-Хите[89] и рано по утрам плавает в маленьком озере, что помогает ему думать, когда приходится распутывать особенно сложные случаи.

После десерта, пребывая в романтическом настроении, мы договорились когда-нибудь вместе поплавать в этом самом озерце. Мы решили дождаться хорошего солнечного дня в сентябре или начале октября и организовать на берегу пикник, захватив с собой плед, подобно двум людям, которым нет никакого дела до целого мира.

– Не желаешь ли ты бренди? – спросил Маркус, когда мы выходили из ресторана.

– Отличная идея.

В салоне было многолюдно. Один или два человека бросили в нашу сторону взгляды, когда мы остановились на мгновение в дверном проеме, высматривая свободное пространство. Обратили ли мы на себе внимание потому, что были эффектной парой, или же потому, что кто-то из присутствующих узнал полицейского инспектора? Мы отвернулись.

– У меня есть идея получше, – пробормотала я. – Моя мать никогда не путешествует без бренди. Зайдем в наш люкс?

Это предложение я произнесла хладнокровно, не выдав, думаю, своей внутренней дрожи.

– Ничего лучше и придумать нельзя, – мягко согласился он.

Не говоря больше ни слова, мы поднялись по лестнице плечом к плечу. То, что я задумала, граничило с безумием, но я надеялась, что это все же случится и разрушит чары моего погибшего мужа, которые еще продолжали висеть надо мной. Маркус легко коснулся моей руки, когда мы вышли на лестничную площадку. Подойдя к двери нашего номера, я нащупала ключ.

У него был какой-то мальчишеский, почти неуверенный вид, когда мы вошли в наш номер.

– Мы не разбудим твою маму?

– Нет, если только ты не будешь распевать во все горло. Ее комната вон там.

Я указала на дверь, ведущую направо из гостиной.

– А твоя? – мягко спросил он.

Про бренди было сразу же забыто. Оно оставалось на своем прежнем месте вплоть до следующего утра, когда Маркус ушел, положив на прикроватный столик небольшой плотный конверт.

Краткое письмо, если его можно так назвать, было написано на листах бумаги с грифом отеля. В нем не было никаких нежностей, но он и так уж достаточно нашептал мне нежных слов за те недолгие часы, что были в нашем распоряжении, так что это не играло никакой роли. Затем мы крепко спали, по крайней мере я, свернувшись калачиком в его объятиях и чувствуя себя свободной от всех пережитых ужасов: взгляда остекленевших глаз Милнера и даже еще более страшной картины, которую в реальности я не видела: капитана, пускающего себе пулю в лоб.

Толщина же конверта объяснялась тем, что в нем находилась медаль – “Крест Виктории” капитана Уолфендейла (настоящего капитана Уолфендейла). Записка Маркуса была написана так, чтобы посторонний человек, увидевший ее, мало что понял. Она гласила:

«Уважаемая миссис Шеклтон,

Благодарю вас за помощь. Не знаю, правильно ли я поступаю, оставляя этот «Крест Виктории» вам. Согласно правилам, он должен быть передан ближайшему родственнику капитана Уолфендейла. Однако, подписав свое признание, капитан сказал сержанту Уолмсли, что эта медаль должна быть передана миссис Кейт Шеклтон, поскольку она одна будет знать, кому ее следует вручить.

Я не стал отдавать вам эту медаль вчера вечером. Тогда для подобного действа был неподходящий момент. Если вы считаете для себя невозможным принять бремя подобной ответственности, прошу вас вернуть приложенную к настоящему посланию медаль в полицию Харрогейта.

Если вы будете склонны принять мое предложение посетить Скотленд-Ярд, то я почту за честь познакомить вас с этим местом. Я также мог бы рекомендовать вам очень хорошее место для пребывания в Хэмпстеде.

Искренне ваш,

Маркус Чарльз».

Прочитав это послание, я еще пару раз перечитала его и взвесила на ладони приложенную медаль.

Было слышно, как в соседней комнате ходит мама. Мы запланировали провести весь сегодняшний день вместе в свое удовольствие. Ничто не должно было этому помешать. Я положила письмо и медаль в ящик комода и захлопнула его.

Капитан Уолфендейл, сержант Лэмптон, кто бы вы ни были и в каком бы аду вы ни находились сейчас, я не хочу этого знать. Оставьте меня в покое.

Глава 48

Мою мать вряд ли можно считать ярым приверженцем оздоровительных процедур. Однако она, похоже, сделала исключение по отношению к минеральным водам Харрогейта. Пробило семь часов утра. Я была хоть и в приподнятом настроении, но физически измотанная, а вдобавок ко всему еще и отягощенная сомнительной честью распоряжаться капитанским «Крестом Виктории».

Каждое действие казалось неуклюжим. Я никак не могла найти пятку своего чулка. Куда-то пропала одна подвязка. Пока я одевалась в своей спальне или, по крайней мере, пыталась это проделать, мама сидела в нашей общей гостиной и зачитывала отдельные отрывки из путеводителя по Харрогейту.

– Все горячие сернистые воды следует пить быстро, поскольку в противном случае насыщенный серой водород бла-бла-бла улетучивается. Что такое «насыщенный серой водород», Кейт?

– Понятия не имею.

– О, погоди минуту, послушай вот это. «Рекомендуется принимать все железистые минеральные воды из стеклянной кружки». Мы будем пить железистые – черт, как же это произносится – воды?

– Не знаю.

– Давай-ка посмотрим. Ох, до чего же все это трудно понять. Ты знаешь, что эти воды малоприятны на вкус?

В этот момент я зашнуровывала свои новые, купленные специально для хождения по Харрогейту туфли.

– Я предполагала, что таковыми они и должны быть.

Когда я вошла в гостиную, мама уставилась на мои ноги.

– Что это такое?

– Мне нужно было обзавестись удобной обувью.

– Почему?

– Попозже я сменю их.

Мама увидела в буфете два каплееобразных бокала для бренди и вопросительно подняла бровь.

– Ты мне еще не рассказала, как вы провели вчерашний вечер с этим симпатичным инспектором.

– Его зовут Маркус Чарльз…

– Какое чудесное имя! Звучит, как у римского сенатора.

– Мы прекрасно с ним поладили.

– Великолепно! – Мама открутила пробку на бутылке бренди. – Ты знаешь, я думаю, если уж мы собираемся пить то, что представляется довольно отвратительной водой, на благо нашего здоровья, нам следует предварительно по крайней мере подкрепить себя. Я хочу сказать – у нас есть ведь только заверения этих медиков, что воды для нас полезны, а они скажут что угодно, лишь бы набить карманы. А уж про бренди мы знаем наверняка, что это штука эффективна. – С этими словами она наполнила два бокала. – Что ж, за Маркуса Чарльза.

Мы дружно чокнулись.

– Я весьма рада, что вы поладили между собой. И как, у него все в порядке? Я хочу сказать, что если мужчина находится в таком возрасте… Кстати, сколько ему, сорок?

– Да.

– Если он в сорок лет все еще свободен, это может указывать на какую-то странность в нем, а то и не одну.

– Да, он свободен, и никаких странностей в нем я не заметила.

Ничуть не выглядевший странным, инспектор Маркус Чарльз воспринимался мной как олицетворение почти всего идеального в мужчине.

Чтобы избежать дальнейших расспросов, я допила бренди, встала и предложила маме опереться на мою руку.

Пребывая в хорошем настроении, мама набросила себе на плечи меховой палантин от утренней прохлады, и мы направились к зданию водолечебницы.

Лишь позднее, выпив порцию воды и погрузившись в насыщенную минералами ванну, я буквально очистила свой мозг от всех мыслей, отдавшись колдовскому сочетанию дискомфорта и благополучия. Возможно, это было в чем-то сродни появлению второй кожи: долгие минуты меня совершенно ничего не тревожило, кроме собственной физической сущности. Но, когда я вышла из ванны и начала одеваться, мысли снова хлынули волной в мой мозг. Как и полицейские, я больше всего хотела бы сказать, что дело закрыто и расследование закончено. Мысли, которые, как я надеялась, мне удастся удержать на дне сознания, стали подниматься на поверхность, требуя ответа. Что Лэмптон, или, как я его привыкла называть, капитан, пытался сообщить мне? Возможно, он намекал на некие отношения или связи, которые я должна была расследовать, после чего отдать награду тому человеку, который ее заслужил.

Я отмела эту идею как невероятную. Все его действия были направлены на сохранение тишины, сохранение тайны. Его признание оказалось убедительно для полиции. Возможно, они хотели, чтобы их убедили, включая и моего достойного Маркуса Чарльза.

Когда я зашнуровывала свои удобные для хождения по улицам туфли, что-то в моей голове щелкнуло. Лэмптон, денщик, первый достойным образом заслужил «Крест Виктории». Медаль попала в его руки, когда он убил своего капитана, обрел его личность и получил его наследство. Другими словами, он получил медаль за то, что совершил убийство.

Я завязала шнурки своих туфель двойными узлами.

Тот же самый человек, Лэмптон, продолжая выдавать себя за капитана, сделал ложное признание в убийстве и подтвердил его своей жизнью. Он не верил в то, что убийцей была Люси, иначе медаль вместе со всем его имуществом перешла бы к ней. Он думал о том, что только я одна способна разобраться в хитросплетениях этой истории и вручить медаль тому, кто на самом деле ее заслужил. Тому, кто действительно убил Милнера.

Но почему? Я не могла понять ход его мыслей. Возможно, потому, что я в свое время перехитрила его, а теперь он бросил мне вызов.

Когда мы вернулись в наш люкс, нас приветственно встретил насыщенный аромат роз. Громадная ваза с цветами стояла на журнальном столике рядом с диваном. На небольшой картонной карточке было всего несколько букв: «К. от М.».

– Превосходно, – сказала моя мама, глубоко вдыхая розовый аромат. – Похоже, ты произвела впечатление на мистера Маркуса Чарльза. Когда ты с ним снова встречаешься?

– Он приглашал меня в Лондон, обещал показать Скотленд-Ярд.

– Надеюсь, его привлекаешь ты сама по себе, а не… ну, не знаю, своей техникой дактилоскопии.

– Я не владею техникой дактилоскопии.

Я вскрыла конверт, который мне вручили на стойке регистрации.

Мама спросила:

– Это тоже от него?

– Нет. Это от Элисон, одной из актрис в «Анне из “Пяти городов”».

«Уважаемая миссис Шеклтон,

Полагаю, вы захотите узнать, что погребение мистера Милнера состоится в пятницу, в 9.30 часов утра, на кладбище Церкви Христа, Хай-Харрогейт, а поминки по нему будут организованы в отеле “Квинз”. Родни почтительно надеется, что мы можем рассчитывать на ваше присутствие.

Искренне ваша,

Элисон Харт».

Молодец Элисон. Она явно не теряла времени на прикосновение к его ноге под столом. После похорон следующим шагом станет получение особой лицензии и венчание.

Я решила присутствовать на погребении, выразив таким образом уважение семье. При этом, сказала я себе, я не буду проводить никакого расследования.

Но, если мои рассуждения верны, убийца Лоуренса Милнера может по-прежнему быть на свободе, заниматься своими делами и даже, возможно, присутствовать на похоронах Милнера.

Я передала маме полученное от Элисон письмо:

– Я остаюсь в Харрогейте до конца недели.

Она просияла:

– Это просто замечательно. Случилось так, что я предусмотрительно попросила фирму «Эмматс» принести нам несколько подходящих одеяний для скромных похорон.

В половине двенадцатого мы заняли места, чтобы просмотреть несколько изделий фирмы «Эмматс и сын», которые продемонстрировали нам два молодых продавца этой фирмы. Вряд ли когда-нибудь я сама стала организовывать бы нечто подобное, и я чувствовала: мама искренне надеется, что кто-то из ее старинных подруг уже завидел продавцов, пробирающихся в наш номер. Все это мероприятие закончилось тем, что я приобрела платье с заниженной талией, широкими рукавами и длинным шалевым воротником, а также скромную шляпку, вполне подходящую для похорон мистера Милнера. Это было далеко не все, что я купила, так что когда продавцы ушли, моя мама в восторге произнесла:

– У тебя теперь будет несколько достойных вещей для визита в Лондон. Но только не ходи в Скотленд-Ярд, дорогая. Я там была. Очень пыльное место. Если бы я там распоряжалась – уборщицы были бы уволены уже через пару минут. А теперь – насчет обуви…

По взаимному согласию, мы решили ограничить наши водные процедуры одним днем. Душевное расслабление, которое они нам дали, действовало по меньшей мере еще пару часов. Лишь в обувном магазине «Эпплбис», когда я начала примерять туфли, мои мысли снова вернулись к вопросу о том, кто же на самом деле убил Лоуренса Милнера. Когда я прохаживалась по магазину в одной из предложенных мне пар, проверяя, как они сидят, я испытала непостижимое чувство, что в сценическом действе «Анны из “Пяти городов”» и заложен ключ к убийству мистера Милнера. Но что же было этим ключом?

Часть меня просто не хотела ничего знать. А поскольку имелась определенная связь между примеркой обуви и моими раздумьями о ключах и возможностях, я всерьез стала подумывать о хождении босиком.

Я проиграла драму «Анна из “Пяти городов”» в своей памяти. Я думала о каждом ее персонаже, каждом актере и сцене. И тогда я вспомнила, что отдельные сцены были вырезаны из текста пьесы. Мадам Гиртс сказала это, когда мы ехали вместе с ней в поезде. Мистер Уитли восхищался искусством Мэриэл что-то убрать, а что-то оставить в тексте пьесы. А кто-то – я ломала голову, вспоминая, кто и когда – сообщил: сцена, в которой мистер Прайс, отчаявшийся отец Вилли, покончил с собой, повесившись, была вырезана из пьесы, чтобы не представлять на сцене, как срезают веревку с петлей, но об этом событии говорили персонажи. Если первоначально, во время репетиций, его все-таки срезали с удавкой, то кто-то должен был иметь среди реквизита нож.

Глава 49

Сидя на задней скамье по отношению к церковной кафедре, я внимательно рассматривала из-под своего скромного покрывала людей, пришедших на заупокойную службу. Мистер Крукер расположился среди группы деловых людей, порой сбивая щелчком пыль со своего цилиндра. На одной из скамей сидели общей группой механики и рабочий компании Милнера, держа в руках кепки. Миссис Гульд, домработница Милнеров, в черной фетровой шляпе и саржевом пальто, слишком теплых для такого дня, сидела в сопровождении румяного молодого человека и молодой женщины в щеголеватом темном костюме.

Супруги Гиртсы, аккуратные и опрятные, прошествовали изящной походкой танцоров по боковому проходу, не глядя ни вправо, ни влево. Столь же грациозно они заняли места на одной из средних скамей.

Мисс Фелл, высоко подняв голову и держа в руках требник, выглядела еще более миниатюрной, идя в сопровождении мистера Рута. Последний даже специально замедлил свои шаги, чтобы не обгонять ее.

Неожиданным участником заупокойной службы оказалась Мэриэл Джеймисон, в развевающихся черных одеждах, под черной вуалью и в кружевных перчатках по локоть. Она заметила свободное место рядом со мной и проскользнула на него, когда органист заиграл реквием.

– Бестия этот паровозный машинист. Остановился в Тодмордене[90], чтобы подсадить некоего фермера. В нашем вагоне оказался какой-то немец. Он посмотрел на вывеску с названием станции и пробормотал, шокированный: «Тодморден? Смерть, убийство?[91]» Я не стала его разубеждать, сказала: поезжайте лучше в Харрогейт, если вас это пугает.

Гроб с телом покойного внесла в церковь на руках торжественная процессия. За гробом шел Родни, скорбно опустив голову, за ним – миссис Харт и Элисон. Все взгляды были устремлены на них, но не из почтения к покойному, а из удивления к живущим. Таким образом Родни публично объявлял о своей верности Элисон, что вызывало мое восхищение.

Священнослужитель с лицом, словно высеченным из камня, достойно провел заупокойную службу, восхваляя покойного как предприимчивого человека, активного гражданина города, любящего отца, ушедшего к Иисусу в расцвете своих лет, чтобы воссоединиться в лучшем мире со своей собственной женой.

– Повезло ей, – прошептала Мэриэл.

По окончании службы мы с Мэриэл задержались, давая всем собравшимся пройти вперед за гробом на кладбище.

Под портиком я сказала:

– Я не ожидала, что ты вернешься сюда, Мэриэл.

– Да я и сама этого не ожидала. Но Родни был таким прекрасным партнером в спектакле, а мистер Милнер всегда поддерживал нас. Я и решила, что должна отдать дань его памяти.

– А еще из каких соображений?

Зная Мэриэл, я не сомневалась, что у нее были для этого еще какие-то причины.

– О, Кейт. Как бы я хотела, чтобы ты не видела меня насквозь. Я должна буду ставить «Кукольный дом»[92]. Мы с мистером Уитли считаем, что из Люси получится прекрасная Нора. Я подумала, что она будет сегодня здесь.

Стоял прекрасный день, снаружи ярко светило солнце, над головами скорбящих птицы распевали серенады. Мы спустились по ступеням церковного крыльца вместе с Дэном Рутом и мисс Фелл.

– А где у нас Люси? – спросила Мэриэл, когда мы четверо образовали в конце процессии несколько смущенную группу изгоев, как будто представителей сознавшегося убийцы.

– Она подвернула лодыжку, – сказала мисс Фелл, как будто оправдываясь.

– Я навещу ее, – сообщила всем Мэриэл.

Мисс Фелл послала ей подозрительный взгляд.

Мы заняли место позади всех у открытой могилы. В просвет между фигурами скорбящих я увидела, как Элисон смахнула слезу. Экономка громко высморкалась.

Находясь позади всех, мы были лишены возможности бросить по горсти земли на опущенный в могилу гроб.

– Мэриэл! – позвала я.

Она повернулась ко мне, напрягшись и, возможно, все еще ожидая ареста за попытку ограбления.

– Что?

Мы отошли чуть подальше от остальных скорбящих, чтобы не мешать им своим разговором.

– В субботу утром, когда ты побывала у Родни, чтобы выразить соболезнования, ты рассказала ему детали того, как мы нашли тело?

– Я могла это сказать, – с опаской ответила она. – Но почему ты спрашиваешь?

– Пожалуйста, ответь мне. Это важно.

– Я сказала ему, что тело мистера Милнера нашли мы с тобой. Он, естественно, стал обо всем меня расспрашивать. Знаю, полиция просила ничего не говорить, но я подумала, что он должен знать.

Это было ответом на один из моих вопросов. Мэриэл рассказала Родни про нож, порезанные шины, про запонку. Следующим в тот день у младшего Милнера побывал капитан, старый товарищ его отца. Более чем естественно, что Родни поделился с ним этой информацией. И эти данные позже убедили полицию в достоверности признания в убийстве.

– Извини меня, – произнесла Мэриэл.

Она грациозно пробралась сквозь толпу, подошла к Родни и пожала ему руку. Бедный парень выглядел удивленным и удовлетворенным. Я подумала, что мне следует сделать то же самое, и двинулась в том же направлении. Мэриэл в это время пыталась пожать руку Элисон. Но Элисон подчеркнуто проигнорировала ее и повернулась ко мне, когда я подошла поближе.

– Пожалуйста, не позволяйте Мэриэл Джеймисон появляться на поминках, – негромко произнесла она. – Нам это будет неприятно.

– Но почему?

– Она хочет только денег. И я рада, что здесь нет Люси. Это было бы слишком неловко.

Элисон и я отошли в сторону, а миссис Харт и миссис Гульд встали слева и справа от Родни, точно пара его ангелов-хранителей.

Элисон взглянула на Мэриэл.

– Я не могу простить ей. По всей видимости, она пришла в прошлую субботу, рассказала Родни все кровавые детали убийства, а потом выпросила у него двадцать гиней. Будучи потрясен этим, мой бедный парень оставил сейф незапертым, а капитан, который пришел вслед за Мэриэл, обокрал его. Он просто взял из сейфа пачку купюр, когда Родни вышел из комнаты.

– Родни сообщил об этом полиции?

– Нет, он не стал. Честно говоря, миссис Шеклтон, я решила уйти с работы, чтобы только заботиться о нем.

Мы пожали руки друг другу, и Элисон отошла к кому-то другому из скорбящих.

Элисон могла бы не беспокоиться о появлении Мэриэл на поминках в отеле «Квинн». Мэриэл взяла под руку мисс Фелл, и они пошли к боковому выходу с кладбища.

Дэн Рут направился ко мне. Мы постояли некоторое время у ворот и по очереди пожали руку Родни. Мне хотелось спросить Родни, рассказывал ли он капитану подробности того, как мы с Мэриэл обнаружили тело мистера Милнера. Однако в таких обстоятельствах это выглядело бы бестактно, и к тому же я практически знала, каким будет ответ.

Дэн и я смотрели, как Родни, Элисон и миссис Харт садятся в катафалк, который должен был отвезти их на поминки. Остальные направились своим ходом к расположенному поблизости отелю «Квинн».

Единственной для меня трудностью при расспросах Рута являлось то, что он, как и я, сомневался в правдивости признания капитана. Он мог догадаться, к чему ведут мои вопросы. Но я готова была пойти на этот риск.

Он сам дал мне возможность провести такой расспрос, начав первым:

– Я думал покинуть Харрогейт, но потом решил задержаться здесь и попробовать стать для Люси старшим братом хотя бы на то время, которое она мне позволит.

– Я рада это слышать. Но ты можешь заняться тем же в Манчестере, если мечты Мэриэл сбудутся.

– О? – Рут выглядел несколько ошеломленным. – Люси сказала, что могла бы освободить для меня верхний этаж. Тогда я бы перебрался наверх.

– Отлично.

Что ж, сейчас или никогда. Сзади раздался какой-то негромкий шум, и я обернулась. Оказалось, что это начали работу могильщики, засыпая землей могилу.

– Дэн, у меня есть один вопрос к тебе, касающийся спектакля.

Он даже застонал:

– Что на этот раз?

– Совсем небольшой вопрос. В спектакле были некоторые сцены, которые Мэриэл сначала включила в спектакль, а потом отказалась от них.

– Да, она отказалась от пары сцен.

– И в одной из них ты играл мистера Прайса, когда он покончил самоубийством.

Дэн хохотнул, несмотря на свое настроение:

– Пожалуйста, не напоминайте мне. Вы имеете в виду ту сцену, где я должен был вешаться?

– А ваш сын Вилли нашел вас слишком поздно.

– Да. И Дилан, и я настояли на этом. Эта сцена только бы всех рассмешила. Даже Мэриэл пришлось согласиться. Она сказала, что это слишком напомнило бы короля Лира и Корделию. Ему пришлось бы сжимать меня в своих руках!

– Там был задействован какой-то реквизит, чтобы срезать вашу веревку?

Он помолчал. На створку ворот села бабочка, поняла свою ошибку и снова взлетела, светясь в солнечном луче. Очень тихо Дэн произнес:

– Да, там нужен был реквизит. Мы все приносили разного рода реквизит. Далеко не все пришлось использовать. Когда надобность в нем пропала, мы унесли все по домам.

– А кто принес нож, которым предполагалось перерезать вашу веревку?

Последний из бывших при погребении прошел мимо нас. Мы расступились, пропуская его.

– Я не могу вспомнить, кто принес нож. – Дэн достал сигарету.

– Вернемся к реквизиту. Это был африканский кинжал?

Не глядя на меня, он раскурил сигарету.

– Не припомню, что это был за нож. Как я уже сказал, мы никогда им не пользовались.

Таким образом, среди реквизита, который предполагалось унести домой после спектакля из гардероба, имелся нож. Дэн определенно лгал. Это был тот самый африканский кинжал, который Маркус показал мне, взятый из мансарды дома номер 29 по Сент-Клемент-роуд. Четыре человека имели причины видеть и держать в руках этот нож. Люси, которая его принесла, Мэриэл как режиссер, Дэн как персонаж, которого срезали из петли, и Дилан Эштон.

Глава 50

Свежий легкий ветерок играл листьями деревьев, когда я вышла из ворот кладбища и направилась к своему автомобилю. Был один человек, которого я упорно подозревала в подстрекательстве и помощи Люси, хотя и не считала его убийцей. Вернувшись по уже ставшим мне знакомыми улицам городка, я остановила автомобиль рядом с полицейским участком, и в то же время совсем недалеко от агентства недвижимости «Крукер и Ко».

Я перешла Принсес-стрит, не обращая внимания на окружающих, отчаянно надеясь ошибиться относительно Дилана Эштона. Он казался совершенно неподходящим кандидатом, непритязательным, несколько слабым и имевшим алиби. Месье Гиртс запер дверь в театр после вечеринки и проводил его домой. Но зачем молодому человеку надо было идти домой?

Наступило время поближе присмотреться к молодому мистеру Эштону. Я предполагала начать с обыска его комнаты, находившейся над офисными помещениями, пользуясь тем, что мистер Крукер в это время находился на поминках.

Я совершенно не представляла, что я там могу обнаружить. Запонка, идентичная той, что нашли в сточной канаве, была бы чрезвычайной удачей, на которую я вряд ли могла рассчитывать. Но, когда я вспомнила запонку, найденную на месте преступления, то почувствовала уверенность в том, что она не принадлежала капитану. Она выглядела слишком современной для человека, который, вероятно, ничего не покупал для себя в течение двух десятилетий. Маркус, пожалуй, допустил упущение, когда не взял ее с собой, чтобы показать Люси. Видимо, внимание моего друга-инспектора к деталям было не таким хорошим, каким следовало.

Объявление на двери офиса «Крукер и Ко» гласило: «В пятницу утром закрыто – похороны». Сосчитав число офисных помещений, я обошла строение сзади и пересчитала их еще раз.

С крыши пристройки рядом с уличным туалетом на меня смотрел властным взглядом местный кот. Какое объяснение я смогу дать, если окажусь застигнута входящей в помещения закрытого офиса посреди бела дня? «Думала, что преследую преступника, ваша честь».

Мне снова пришлось пустить в дело свой верный перочинный нож. Изобретатель сдвижных окон явно сделал их на благо частным детективам. Клинок ножа с легкостью отжал в сторону защелку. Забравшись внутрь, я тщательно опустила створку окна за собой.

Я оказалась в загроможденной задней комнате-подсобке агентства «Крукер и Ко», с ее кухонной раковиной, шкафами, закрытой клеенкой столом и старыми картотечными шкафами.

Дверь, ведущая к расположенным на втором этаже жилым помещениям, была закрыта, но не заперта. Я поднялась по лестнице наверх, отметив, что третья ступенька снизу скрипит.

Комната Дилана Эштона отличалась разумным порядком, свойственным человеку, не обладающему достаточным количеством вещей, чтобы становиться неопрятным. В комнате имелся умывальник, прикроватное кресло, но отсутствовал гардероб. На крючке за дверью висел костюм – тот, который Дилан надевал после спектакля, причем низы штанин были испачканы грязью. Потертая старая куртка была тщательно заштопана под правой рукой. Небольшое пятно рядом с петлей для пуговицы могло быть чем угодно. Но если это была кровь, его следовало проанализировать и идентифицировать. Пара хороших черных туфель стояла под кроватью, на них еще виднелись следы глины от ночного похода Дилана к башне вместе с Люси, когда он пересекал поле.

Зеленое махровое покрывало было небрежно и, видимо, в спешке наброшено на кровать, закрывая подушку. На покрывале выделялись несколько нитей белого хлопка, а также лежал дорогой шелковый шарф белого цвета, который вряд ли мог себе позволить скромный клерк из агентства недвижимости. Я вспомнила сцену из спектакля, в которой Родни, играя бизнесмена Генри Майнорса, небрежным жестом сорвал этот шарф со своих плеч. Если я права, Дилан решил присвоить шарф. Он мог взять его, собирая реквизит, потому что аксессуар ему приглянулся, или же потому, что с его помощью надеялся скрыть нечто вроде кровяного пятна на своей куртке.

На умывальнике стояла пепельница, несколько прядей табака в банке и красиво расписанное глиняное блюдце, на котором лежали заколки для галстука и пара дешевых эмалированных запонок. Отсутствие бритвенных принадлежностей и щетки для волос заставило меня предположить, что здесь побывал мистер Крукер, который и отвез их Дилану в больницу.

В тумбе умывальника не имелось ничего примечательного: пара маек, письменные принадлежности, две рубашки, пять воротничков, причем один из них предназначался для костюма.

На тесной лестничной площадке перед дверью в небольшой кладовке обнаружились метла, совок для мусора, швабра и тряпки. Почувствовав запах крахмала, я стала перебирать эти тряпки, одна из которых оказалась рукавом от сорочки. Я вытащила все остальное. Приличная сорочка была порвана на тряпки. Грудная ее часть либо уже использована, либо отсутствовала с самого начала. Почему? Напрашивался ответ: в свое время она была залита кровью. Замок входной двери офиса щелкнул, заставив меня прервать изыскания.

Я замерла. Не зная, стоит ли подниматься или спускаться, я осталась на месте. Проникнуть сюда через окно первого этажа было одним делом. И совершенно по-другому смотрелось бы, если бы я стала выбираться через окно второго этажа, а потом съезжать вниз по водосточной трубе. Потихоньку, шаг за шагом я начала спускаться вниз. В офисе зазвонил телефон. Мистер Крукер взял трубку. Сколь же убогими представлялись его намерения спешно вернуться на работу и не оставаться на поминки.

Но этот телефонный разговор предоставил мне шанс вернуться тем же путем, каким я и пришла. Я поспешила спуститься по лестнице в заднюю комнату и направилась к окну. В тот момент, когда я хотела открыть его, мистер Крукер попрощался с собеседником и положил трубку. Для чего вообще ее брать, если не хочешь наговориться от души!

Закончив беседу, он встал из-за стола и направился в заднюю комнату. Пытаясь сдержать биение сердца, я встала за внутренней дверью, когда он вошел. Мистер Кукер подошел к старой картотеке. Открыв один из ящиков и нагнувшись над ним, он стал просматривать имеющиеся там папки. Когда он проглядывал содержание одной из них, я быстро выскользнула из-за двери, миновала главную комнату офиса и, открыв наружную дверь, выскользнула на свободу. Замок щелкнул, но я уже была на улице до того, как мистер Крукер успел среагировать на звук.

Глава 51

В больнице меня прежде всего проводили в офис старшей медсестры-монахини, ярко освещенную комнату, выходившую на юг. Ее хозяйка тепло меня приветствовала:

– Да, наши сестры рассказывали о вас, миссис Шеклтон. Вы та самая леди, которая опознала мистера Эштона.

Она сидела прямо напротив меня за столом, на котором стояла застекленная фотография и ваза с белыми розами.

– Как он себя чувствует, матушка?

– Лучше, чем можно было ожидать. Это преимущество юности. Кроме вывиха запястья и синяков, он сломал две кости левой ноги. У него также тупой ушиб головы. Мы не можем сказать, как быстро Дилан оправится от всего этого, но в сознание он пришел довольно быстро.

– Могла бы я увидеть его перед тем, как покину Харрогейт?

– Да, конечно. Возможно, вы сумеете помочь ему.

Я приготовилась к предложению сделать взнос на содержание больницы, но дело оказалось совершенно в другом:

– Видите ли, миссис Шеклтон, мистеру Эштону нужно время на долечивание и реабилитацию. Мы можем держать его здесь, поскольку это необходимо. Я не имею права выписать его туда, где он живет – в комнату над офисом.

– Насколько я знаю, его семья проживает в Стаффордшире.

Монахиня нахмурилась:

– Слишком далекая для него поездка. Местные жители любезно предложили взять Дилана к себе, чтобы он мог окончательно оправиться, но он упорно отказывается. И настаивает на том, чтобы вернуться в свою комнату, о чем и речи быть не может.

Она достала из ящика письменного стола папку и стала просматривать в ней фамилии.

– Вот, например, мистер и миссис Гиртс предложили взять его к себе. – Монахиня провела пальцем вниз по строчкам. – Миссис Гульд также предлагает подобное. Она экономка Милнеров. Какое ужасное преступление у них произошло… Миссис Гульд считает, что для Родни Милнера будет лучше, если в доме какое-то время поживет другой молодой человек – это отвлечет его от трагедии смерти отца. Как вы считаете, не согласится ли мистер Эштон на подобное предложение? Я очень надеюсь, что вы сможете убедить его.

– Это довольно сложно, – сказала я, не отвечая прямо на ее вопрос.

Мысли мои метались. Дилан не стремится принимать чье-то гостеприимство из скромности, чтобы избегать ответа на неудобные вопросы, или же отчаянно хочет вернуться в свою комнату, дабы проверить, что не осталось никаких улик, связывающих его с убийством? В конце концов, у него было не так уж много времени, чтобы уничтожить все следы.

Монахиня встала, довольная тем, что выразила свою точку зрения с такой убедительностью.

– Я распоряжусь, чтобы мистера Эштона доставили в отдельную комнату. Надеюсь, вам поспособствует успех в большей степени, чем мне.

Она многозначительно посмотрела на меня, словно ожидала, что после пятиминутного разговора я возьму на себя все бразды правления относительно Эштона.

Дилан, облаченный в больничный халат поверх полосатой пижамы, сидел в кресле-каталке, вытянув одну ногу. Когда я вошла в комнату, он поднял на меня глаза. Лицо его было бледнее обычного, голова скрывалась под бинтами, одна рука покоилась в подвеске. Дрогнувший взгляд дал мне понять, что он надеялся услышать шаги Люси.

– У тебя такой вид, словно ты побывал на войне, Дилан.

– Да уж.

– А как себя чувствуешь?

– Немного болит голова. Но я думаю, это потому, что повязка очень тугая. Я сказал медсестре, но они знают лучше. – Он слабо улыбнулся.

– Ты помнишь, что произошло, когда ты ехал?

Дилан покраснел.

– Я возвращался после того, как навестил Люси. С ней все в порядке?

– Да.

Он просунул палец под повязки, чтобы почесать голову.

– Я не помню само столкновение. Медсестра сказала, что кто-то сбил мой велосипед и поскорее уехал прочь, но другой велосипедист увидел это и остановился, чтобы помочь мне.

– Старшая медсестра сказала мне, что ты отверг все предложения Гиртсов и миссис Гульд позаботиться о тебе.

– Я просто хочу вернуться в свою собственную комнату, – упрямо произнес он, стараясь не встречаться со мной взглядом.

– Значит, это не потому, что ты чувствовал бы себя неловко, находясь в доме мистера Милнера?

Теперь Дилан был настороже. Он бросил на меня тревожный взгляд, после чего отвернулся и проявил большой интерес к цвету краски, которой были покрыты стены.

– Я никому не хочу быть в тягость. Я могу обходиться своими силами.

– Но ты же не можешь. В этом все дело. Тринадцать ступенек вверх по лестнице в твою комнату, в которой на двери висит костюм с пятнами, а на кровати брошен белый шарф Родни.

Дилан уставился на меня, приоткрыв рот, как испуганное животное, загнанное в угол. Но затем плотно сжал губы.

Однако он уже выдал себя. Я сказала:

– Требовалось спешить, собирая реквизит после спектакля. Собственно, тебе не надо было нести очень много – это ведь Люси следовало взять кинжал, который собирались использовать в той сцене, где ты, играя Вилли Прайса, обнаружил мистера Прайса, висящего в петле. Но кинжал взял именно ты, не так ли, Дилан?

– Я уже не помню, что именно я взял. Наверно, по ошибке я захватил и шарф Родни.

– Или для того, чтобы прикрыть пятно на своей сорочке. У тебя ведь не было времени почистить одежду, поскольку месье Гиртс увязался вместе с тобой домой, чтобы поплакаться на жену.

Дилан отреагировал на это слишком быстро:

– Месье Гиртс был со мной все время.

– Он обнаружил тебя одного в мужском туалете, в приступе рвоты. Из-за чего тебе стало плохо?

– Что-то вызвало у меня отвращение, я полагаю.

– И это «что-то» было убийством?

Мои слова попали в цель. Если бы это было возможно, его и без того бледное лицо потеряло бы все краски жизни. Дилан представлял собой тщедушное, тонкокостное, наполовину сформировавшееся создание, к тому же легко ранимое. Он ничего не ответил на мои слова; облизнул губы, судорожно сглотнул, но промолчал.

– Тебя интересует, где оказалась твоя запонка? Полиция нашла одну из них в канаве рядом с автомобилем мистера Милнера. Тебе будет довольно трудно с рукой на перевязи и сломанной ногой объехать место происшествия, подчищая улики. Да уже и поздно.

– Мне нужно как можно быстрее прийти в обычное состояние, вот и все.

– Этого никогда не случится. Кстати, я заметила небольшое пятно на твоем выходном костюме. И попросила сделать его анализ. Думаю, результат покажет кровь.

Дилан вцепился рукой в ручку кресла, но ничего не сказал.

– Твоя сорочка тоже запятнана кровью, не так ли? У тебя только одна сорочка на выход, и к ней два воротничка. Один из них до сих пор лежит в ящичке умывальника. Ты сжег переднюю часть сорочки, потому что она перепачкалась кровью, воротник не сгорел, а так и остался лежать у задней стенки камина. Остальную часть рубашки ты изорвал и засунул в мешок уборщицы на тряпки. Она этому весьма удивилась. Накрахмаленная материя плохо собирает пыль.

– Она была перепачкана. Моя сорочка перепачкалась после того, как я отвез Люси в башню.

– Грязь отстирывается. Ты бы не стал выбрасывать хорошую рубашку. И у полиции есть запонка, которую они нашли около автомобиля Милнера. Кто-нибудь опознает ее как твою.

Дилан оттолкнул свое кресло на колесиках к дальней стене комнаты и распахнул дверь. На какую-то секунду я подумала, что он собирается сбежать от меня, но, оказывается, он только проверял, не подслушивает ли нас кто-нибудь.

Медленно он вернулся на прежнее место.

– Милнера убил дед Люси. Медсестра сказала мне, что он признался в этом. И все об этом знают.

– Но мы знаем и кое-что другое, не правда ли, Дилан? Видишь ли, только ты и месье Гиртс не могли назвать никого, кто бы свидетельствовал в вашу пользу. Месье Гиртс теперь вне всяких подозрений. Ты же – нет. Далеко нет.

– Но капитан Уолфендейл…

– Капитан знал, что с ним все кончено. У него были собственные причины расстаться с жизнью.

И одной из этих причин была я, пришла мне в голову мысль. Я была тем человеком, который сорвал с него маску. Именно я рассказала ему про Дэна Рута. И дала понять, что его тайна больше не является тайной.

Это была не вполне честная игра, но я позволила себе потихоньку надавить на Дилана.

– Полиция уже снимала у тебя отпечатки пальцев?

– Нет.

– Что ж, дойдет и до этого. Видишь ли, в признании капитана имеются некоторые сомнения. Поскольку на ноже не его отпечатки пальцев.

В конце концов Дилан сдался. Поник своей перебинтованной головой и обхватил ее руками. С его губ сорвался стон, но он не сказал ни слова, поэтому мне пришлось еще поднажать:

– Ты вышел из театра через служебный вход, когда шла погрузка и разгрузка. Ты убил мистера Милнера и вернулся обратно, пройдя через тот же вход в гардероб. Ты думал, что тебя хватятся, если ты сразу же уйдешь домой, хотя, полагаю, именно так тебе и хотелось поступить. Белый шелковый шарф, принадлежавший Родни, ты взял, когда вошел в гардероб, поскольку увидел кровь на своей сорочке. Вероятно, следы крови есть и на шарфе. Эксперты полиции теперь весьма опытны.

Губы его задрожали. Дилан выглядел жалким. Голос его был не громче шепота:

– Вы не сможете доказать ничего этого.

– Разве? Отпечатки пальцев, следы крови, изорванная рубашка. А кто-нибудь опознает и твою запонку. Хорошая задумка обеспечить себе алиби посредством месье Гиртса. Но получилось так, что это оказалось алиби для него, а не для тебя.

Ни одно из этих доказательств, которые я ему назвала, не устояло бы в суде, будь у него хороший адвокат. По правде говоря, нужно было заставить его признаться. И последним оружием в моем арсенале стала Люси.

– Ты убил Милнера кинжалом капитана. Люси принесла его тебе именно с этой целью.

– Нет! Не Люси. Не говорите про Люси. Она совершенно забыла про кинжал. Я взял его в качестве реквизита, когда был у нее дома, несколько недель назад.

– Тогда тебе лучше рассказать мне все. Если ты расскажешь, что в точности произошло, возможно, я смогу помочь тебе.

Дилан лишь слегка оживился, как человек, которому поначалу сообщили, что у него осталось лишь несколько недель жизни, а потом этот прогноз увеличили до месяцев.

– Вы имеете в виду, что это могла быть самооборона? Но на самом деле все так и было.

– Тогда расскажи мне.

После долгой паузы Дилан наконец заговорил:

– Мистер Милнер выходил из бара. Я стоял в дверном проеме, поджидая Люси и Элисон. Мистер Милнер сказал: «Не торчи тут, парень, я довезу Люси домой. У меня отличная машина». И он, выйдя, направился туда, где она стояла…

Я прекрасно могла представить, как именно шел Милнер – как человек, которому принадлежал весь мир, как человек, привыкший, что дорога сама ложится под ноги.

– Продолжай.

– Люси попросила меня помочь ей. Я знал, что если мистер Милнер задумал что-то, то ему всегда удается добиться своего. Люси надеялась на меня. Я подумал, что если сумею что-то сделать с двигателем его автомобиля, сломать что-нибудь, то ему придется чинить его, а мы пока сможем уйти от него. У меня в кармане был кинжал, который я только и взял из реквизита, да еще и моя Библия из воскресной школы. Я знал, что он оставил свой автомобиль на Челтенем-пэрад, и зашел с конца этой улицы. Но я ничего не понимаю в автомобилях, не знаю, как вывести их из строя. Поэтому я начал резать шины.

– И?

– Понимаете, это не так-то просто, если хотите знать – порезать шины. Я все еще возился с ними, когда он подбежал ко мне, как сумасшедший, прыгнул на меня и выхватил мой нож. Я испугался и бросился вдоль аллеи, стараясь убежать. Он погнался за мной, крича, что покажет, кто здесь главный. Мы схватились. Он прижал меня в дверном проеме, как я думаю, для того, чтобы нас никто не видел и не мог бы помочь мне. Он пытался порезать мне лицо. Ему это удалось, вот здесь.

Дилан показал место под подбородком, где красовалась длинная царапина, которую я приняла за порез во время бритья, когда расспрашивала его про утро субботы.

– Продолжай.

– Я думал, он хочет разрезать мое горло. Поскольку он выше меня, то, когда я крутился и пытался освободиться, я, наверное, развернул кинжал острием к нему самому. Он застыл на месте, а потом соскользнул вниз. Он упал на землю там, в дверном проеме, с ножом в груди. Я склонился над ним. Появилась струйка крови. Я понял, что он мертв.

– Что ты сделал дальше?

– Я вернулся в театр, в гардероб. Я не знал, есть ли на мне кровь или нет. Я схватил белый шарф Родни как раз в тот момент, когда тот шел по коридору. Девушки одевались в своей комнате. Я слышал, как они разговаривали. Родни сказал что-то вроде: «Я знаю, тебе всегда нравился этот шарф. Если хочешь, то возьми его». Потом я бросился в туалет. Мне было плохо. Вошел мистер Гиртс. Он подумал, что я чем-то отравился.

Я, не отрываясь, смотрела на него. Три человека сознались в убийстве мистера Милнера. Дэн Рут, капитан, и вот теперь мягкий и страдающий от неразделенной любви Дилан Эштон.

Одна из сестер-монахинь просунула голову в дверь.

– Матушка просила спросить, не хотите ли вы чаю?

– Да, благодарю вас.

Чаю я не хотела, но под этим предлогом я могла подольше побыть с Диланом и имела время подумать.

– Она знает? – спросил Дилан.

– Ты имеешь в виду старшую медсестру?

– Люси. Она знает, что я убил мистера Милнера? – Он плакал, словно ребенок. – Я только пытался помочь Люси… Я не хотел убивать его. Но ведь это же все равно убийство, верно? Я хотел сказать, что совершил, но пришлось разрешить месье Гиртсу проводить меня домой. А когда ко мне пришла Люси, чтобы я отвез ее на велосипеде в башню, я просто сделал это, словно был какой-то машиной, не имеющей никаких собственных мыслей…

– Люси об этом не знает. Никто не узнает.

– И полиция тоже?

– И полиция.

От удивления у Дилана раскрылся рот. Он напомнил мне пойманную треску, извивавшуюся на дне лодки и хватавшую ртом воздух. Я почувствовала, как душу затапливает горячая волна сочувствия к нему. Дилану Эштону придется жить с этим воспоминанием до самой смерти.

Покидая больничную территорию, я повторяла про себя одну и ту же мантру. Ты должна нарастить вторую кожу. Нарастить вторую кожу.

Но не сегодня.

Глава 52

Был ранний вечер, когда я вернулась в свой дом в Хэдингли. Я поставила автомобиль в бывшую конюшню, перестроенную в гараж, который принадлежал большому дому, находившемуся чуть дальше по улице. В гараже я оставалась еще несколько минут, не желая встречаться с соседом, который неизбежно втянул бы меня в разговор про одуванчики в саду профессора.

Когда сосед наконец ушел, я прошагала несколько ярдов до своего дома. На стене слева от входной двери красовалась изящная табличка из английского дуба с названием дома: «Приют нетопыря».

Миссис Сагден сидела на кухне, погрузившись в изучение «Ивнинг Ньюс». После обмена приветствиями я спросила:

– Кто это приделал табличку с названием, которую подарил мне юный Томас Сайкс?

– Этим утром приходил мистер Сайкс, спрашивал о вас. Сказал, что отлично мог бы приделать ее на место.

– Ага. И как он выглядел?

– Да как всегда, – неопределенно ответила миссис Сагден, тщательно складывая газету.

Видимо, он решил не браться за дело сам после моего отказа преследовать Мэриэл Джеймисон и бросать ее в кипящее масло.

Выпив чашку чая, я стала разбирать полученную в мое отсутствие почту. В одном из конвертов оказалась написанная от руки записка от менеджера компании «Маршалл и Снегроув». Он просил помочь в поисках подозреваемого магазинного вора или воров, деятельность которых приносила компании изрядные убытки. Автор записки ссылался на то, что меня им рекомендовал мистер Муни.

Я протянула эту записку миссис Сагден.

– Что вы скажете про это?

Она аккуратно надела очки и дважды прочитала написанное.

– Вот гады. Меня всегда бесит, что эти мошенники провертывают свои делишки, тогда как честным людям приходится платить за каждый шаг.

На следующее утро я обсудила это письмо с мистером Сайксом. Он был не против взяться за это дело, но обратил внимание на очевидную истину:

– Я вполне готов разбираться с мебелью и отделом мужской одежды. Но буду только балластом в отделах женской одежды и галантереи.

Миссис Сагден находилась в этот момент снаружи, поливая из чайника цветы в садике. Я взглянула на Сайкса, он посмотрел на меня и кивнул.

Когда миссис Сагден вернулась в дом, я спросила:

– Как бы вы отнеслись к тому, чтобы поработать вместе с мистером Сайксом над разоблачением магазинных воров – стать на некоторое время детективом в универмаге?

Она распрямила плечи и даже показалась выше ростом.

– Мне бы это пришлось по душе.

Я принесла кресло для нее.

– Операцию будет возглавлять мистер Сайкс.

– Так вот, миссис Сагден… – Он принялся излагать свою теорию о том, как подступиться к этому делу. – И еще вот что. Когда вы схватите вора за воротник, он или она непременно расскажет историю своего падения, которая разобьет вам сердце. Но это не должно никак на вас повлиять. Они так или иначе преступники. Мы будем работать в универмаге для того, чтобы защищать закон. И не должны верить им ни на грамм.

– Ни в коем случае, – с внутренней убежденностью заявила миссис Сагден. – Вор – это вор, злодей – это злодей.

Они стали строить планы будущего расследования. Я смотрела и слушала, завидуя такой уверенности.

Когда они ушли, я открыла нижний ящик своего нового картотечного шкафа. Миссис Сагден аккуратно заполнила его большими конвертами из плотного полукартона с алфавитными индексами. Я подержала в руке «Крест Виктории», которым был награжден капитан Уолфендейл. Если Люси Уолфендейл когда-нибудь спросит меня о нем, она его получит. Но пока я сохраню его в папке под буквой «М».

«М» – что будет значить «медаль». Медаль за убийство.

Благодарности

Я признательна Джорджу Кернкроссу, чей семейный архив и фотографии подвигли меня на создание этого произведения. Все изображенные в нем персонажи не имеют абсолютно никакого сходства с твоими родственниками, Джордж. Я благодарна Жанне Коутс, составившей мне хорошую компанию во время знакомства с Харрогейтом; Яну Коутс за перепечатку моих заметок; Сильвии Джилл за прослушивание их; Энн Хазан, составившей мне компанию во время поездки в Южную Африку, и Стивену Райту, познакомившему меня с искусством ремонта различных видов часов.

Полученные Кернкроссом южноафриканские медали не были доступны для обозрения во время моего посещения музея Мыса Доброй Надежды в Кейптауне, но обилие и ценность других материалов в нем возродили к жизни для меня былое, равно как и дневники, фотографии и воспоминания Королевского арсенала в Лидсе, где Стюарт Инвинсон разыскал для меня именно те документы, в которых я нуждалась. В библиотеке Харрогейта Саманта Финдли нашла в ее фондах документы, которые не были уничтожены в ходе реконструкции. Маргарет Пауэр смогла найти ответы на некоторые важные для меня вопросы. Увы, далеко не все улицы и местные ориентиры Харрогейта могут быть найдены на современных планах этого города.

Приношу свою благодарность моему издателю Эмме Бесветерик за вдумчивый разбор и терпение, Люси Айе и другим сотрудникам «Пиаткуса»[93] за надежную поддержку, а также моему литературному агенту Джудит Мердок за постоянное поощрение моих усилий.

Примечания

1

Одна из пешеходных улиц в центре города Лидс, на которой сосредоточены торговые и зрелищные заведения. – Здесь и далее: примеч. пер.

(обратно)

2

Т. е. примерно 157 см.

(обратно)

3

Мемориал принца Альберта (англ. Albert Memorial) – монумент в Кенсингстонском парке Лондона, Великобритания. Памятник был открыт в 1875 году королевой Викторией в честь своего мужа Альберта, скончавшегося в 1861 году от тифа.

(обратно)

4

Около 167 см.

(обратно)

5

916 пробы.

(обратно)

6

Имеется в виду Первая мировая война.

(обратно)

7

Олдермен – член городского совета или совета графства, в историческом контексте вельможа, наместник, правитель.

(обратно)

8

Сорт леденцов.

(обратно)

9

Пьеса английского писателя Арнольда Беннетта из цикла произведений о промышленном районе «Пять городов». В своих романах и пьесах Беннетт в деталях описывает жизнь среднего класса и их семейный уклад, не высказывая негативного отношения ни к кому из персонажей.

(обратно)

10

Харрогейт. В южной части графства Северный Йоркшир (Англия) расположен престижный спа-курорт Харрогейт, который стал популярным благодаря открытым в 1571 году минеральным источникам, богатым железом, серой и солями. Окружающие город долины, реки и луга в соединении с целебными водами Харрогейта стали привлекать многих англичан, желавших отдохнуть на свежем воздухе.

Особенно большой наплыв представителей английской аристократии наблюдался в XVIII–XIX вв. Этому способствовало строительство гостиниц, чайных домов для проведения традиционных церемоний чаепития, открытие Королевского театра, создание ряда красивых парков, включая Уэлли-Гарденс, Стрей, Харлой-Карр и др.

Сегодня в Харрогейте существует несколько музеев и галерей, часть из которых расположены в старинных особняках. В городе популярны также пеший и велосипедный туризм (рядом находится Национальный парк Йоркшир-Дейлз), альпинизм, игра в гольф, теннис, крикет и т. д.

В Харрогейте произошло два события, прославивших город. Во-первых, именно здесь провела инкогнито несколько недель известная писательница Агата Кристи, исчезнувшая таинственным образом в 1926 году. Позднее стало известно, что она намеренно скрывалась от семьи, а в гостинице зарегистрировалась под именем любовницы своего мужа. Во-вторых, в 2007 году здесь были обнаружены сокровища викингов, среди которых оказалось около 700 монет различных государств, включая Афганистан. – Примеч. авт.

(обратно)

11

Игра слов. В строго юридическом значении in flagrante delicto (лат.) – на месте совершения преступления, в момент совершения преступления. В то же время в английском языке употребляется как эвфемизм «на месте и в момент совершения прелюбодеяния».

(обратно)

12

Крошка Вилли Винки – персонаж шотландской народной детской песенки, часто используемой в качестве колыбельной.

(обратно)

13

Имеется в виду асбестовая калильная сетка газовой лампы. Раскаляясь, испускает гораздо более яркий свет, чем просто газовый рожок.

(обратно)

14

Имеется в виду Первая мировая война.

(обратно)

15

Речь идет о второй англо-бурской войне 1899–1902 годов, закончившейся победой англичан.

(обратно)

16

На юге Африканского континента в XIX веке были созданы переселенцами из Нидерландов («бурами» – «крестьянами», «фермерами») два бурских государства – Трансвааль и Оранжевая республика, независимость которых была признана Великобританией. Однако ближе к концу XIX века на их территориях были обнаружены крупнейшие месторождения алмазов и золота, разрабатывать которые стали выходцы из Европы – в основном англичане и немцы, тогда как буры продолжали заниматься скотоводством и земледелием. Со временем эти выходцы из Европы начали претендовать на получение прав гражданства. Под этим предлогом Великобритания стала наращивать свой военный контингент в соседней Капской колонии. Буры нанесли превентивный удар. В 1899 году началась англо-бурская война, закончившаяся победой англичан и созданием в 1910 году Южно-Африканского союза, в который вошли территории бурских государств.

(обратно)

17

Донкастер (англ. Doncaster) – город в Великобритании, в графстве Южный Йоркшир.

(обратно)

18

Фартинг – до введения десятичной денежной системы в Великобритании – самая мелкая монета, 1/4 часть пенни.

(обратно)

19

Скиптон – маленький городок в Северном Йоркшире, Великобритания.

(обратно)

20

Стефанус Йоханнес Паулус Крюгер (упоминается также как Пауль Крюгер) (африк. Stephanus Johannes Paulus Kruger; 10 октября 1825, Колесберг – 14 июля 1904, Кларанс, кантон Во, Швейцария), известный по почтительному прозвищу «Дядюшка Пауль» (африк. Oom Paul) – президент Южно-Африканской республики в 1883–1900 годах. Участник военных операций буров против африканского населения. В период англо-бурской войны 1899–1902 один из руководителей сопротивления буров английским войскам.

(обратно)

21

Белмон, Грастан – названия различных мелких поселков в современной ЮАР.

(обратно)

22

Имеется ввиду воспетое Р. Киплингом «бремя белых» в одноименном стихотворении.

(обратно)

23

Баас (африкаанс) – босс, хозяин, начальник (обращение к вышестоящему).

(обратно)

24

Пол Сэнфорд Метьюэн (англ. Paul Sanford Methuen; 1 сентября 1845 – 30 октября 1932) – британский военачальник, фельдмаршал (1911). В ноябре 1899 года послан в Южную Африку командиром 1-й дивизии, но действовал неудачно: буры остановили его отряд на реке Моддер 28 ноября 1899 года (при этом он был слегка ранен), далее он потерпел поражение под Магерсфонтейном 11 декабря. В 1902 году он сам попал в плен, но был освобожден вследствие тяжелых ранений.

(обратно)

25

Гелиограф (от др. – греч. ἥλιος – Солнце и γράφω – пишу) в технике связи – оптический телеграф, устройство для передачи информации на расстояние посредством световых вспышек. Главной частью гелиографа является закрепленное в рамке зеркало, наклонами которого производится сигнализация серией вспышек солнечного света (как правило, азбукой Морзе) в направлении получателя сигнала.

(обратно)

26

По шкале Фаренгейта. По Цельсию – около 33° С.

(обратно)

27

Британская армейская винтовка с продольно-скользящим затвором. В 1888 году заменила винтовку Мартини-Генри, но менее чем через десять лет уступила винтовке Ли-Энфилд.

(обратно)

28

«Томми Аткинс» (англ. Tommy Atkins, чаще просто «Томми») – прозвище простых солдат вооруженных сил Великобритании.

(обратно)

29

Хайлендеры (шотландские горцы, жители Шотландского нагорья, от англ. high land – «высокая земля, возвышенность») – субэтническая группа шотландцев, проживающая на северо-западе Шотландии и Гебридских островах.

(обратно)

30

Раундхей – городской парк в Лидсе, один из крупнейших городских парков Европы, имеет площадь 2,8 км2

(обратно)

31

Дарджи́линг (англ. Darjeeling) – чай, выращенный в окрестностях одноименного города в северной горной части Индии в Гималаях, собранный и изготовленный с соблюдением определенных условий.

(обратно)

32

Дуайе́н (фр. doyen – старшина, старейшина) – глава дипломатического корпуса, старший по классу и по времени аккредитования в данной стране дипломатический представитель. Здесь – в смысле ветеран, давно занимающийся своим делом и знающий все его нюансы.

(обратно)

33

Капитан не расслышал: Мэриэл произнесла «flowers» – цветы, а ему послышалось «flour» – мука.

(обратно)

34

В английской глубинке было принято так, что разносчики самых необходимых продуктов оставляли их просто на крыльце частных особняков с последующей оплатой за месяц. Вероятно, Мэриэл «прошлась» именно по этим продуктам.

(обратно)

35

Техника Ф. М. Александера – комплекс упражнений, помогающий людям правильно использовать собственное тело, гармонично задействовать собственные мышцы. В основе метода лежит идея о том, что у людей вырабатываются привычки неправильного использования своего тела, выражающееся в манере держать осанку и производить движения, ведущие к чрезмерной нагрузке на опорно-двигательный аппарат, что является одной из основных причин нарушения функционирования организма. К помощи методики Ф. М. Александера прибегали тысячи профессиональных актеров, телеведущих, политиков, педагогов, музыкантов, психологов и писателей во всем мире.

(обратно)

36

Аспидистра (лат. Aspidistra) – род многолетних бесстебельных травянистых растений семейства Спаржевые (Asparagaceae).

(обратно)

37

К. В. – Крест Викто́рии (англ. Victoria Cross, VC) – высшая военная награда Великобритании, вручается за героизм, проявленный в боевой обстановке. Крестом Виктории могут быть награждены военнослужащие всех званий и родов войск, а также гражданские лица, подчиняющиеся военному командованию.

(обратно)

38

Сэмплер – разновидность вышивки, в которой изображенные разными стежками картины объединены одной общей темой и оформлены в одну рамку.

(обратно)

39

Осада Ледисмита – эпизод начального этапа второй англо-бурской войны. Затяжная осада города Ледисмита бурскими войсками, начавшаяся 2 ноября 1899 года и закончившаяся 28 февраля 1900 года. 30 октября 1899 года началась битва у Ледисмита. 2 ноября 1899 года британские войска отступили в город, потеряв 1200 убитыми, ранеными и пленными. 27 февраля 1900 года британские войска под командованием Редверса Буллера, нанеся бурам удар извне, прорвали блокаду Ледисмита. 28 февраля 1900 года остатки бурских войск отступили.

(обратно)

40

Стрей – Stray-roud, улица в Харрогейте.

(обратно)

41

Игра слов. По-английски «лютик» – buttercup, дословно «чашечка масла».

(обратно)

42

Поттерис (англ. Potteries) – диалект английского языка, распространенный на территории английского региона Северный Мидлендс, в городе Сток-он-Трент и в близлежащих районах.

(обратно)

43

Возраст достижения совершеннолетия в тот период в Великобритании.

(обратно)

44

«Свинка в серединке» – детская игра; двое играющих бросают друг другу мяч, а третий – свинка (pig) – старается его перехватить; при перехвате он и бросивший мяч последним меняются местами.

(обратно)

45

Прозвище английских полицейских.

(обратно)

46

Возрожденец – сторонник или последователь движения за религиозное возрождение.

(обратно)

47

Кафр – либо (груб.) негр, презрительная кличка в ЮАР, либо представитель одной из местных народностей в ЮАР.

(обратно)

48

«Правь, Британия!» (англ. «Rule, Britannia!») – патриотическая песня Великобритании, написанная по поэме Джеймса Томсона на музыку Томаса Арна в 1740. Двухстрочный рефрен в конце каждой строфы и дал название песне:

Rule, Britannia! Rule the waves: Britons never shall be slaves. Правь, Британия! Правь над волнами: Британцы никогда не станут рабами. (обратно)

49

Африка́анс (Afrikaans, ранее также был известен как бурский язык) – германский язык (до начала XX века диалект нидерландского), один из 11 официальных языков Южно-Африканской Республики, также распространен в Намибии.

(обратно)

50

Около 150 см.

(обратно)

51

Вороне́ц (лат. Actáea) – род многолетних травянистых растений семейства Лютиковые (Ranunculaceae). Обиходное название – волчьи ягоды. Ядовит.

(обратно)

52

Мята болотная – лекарственное средство, обладающее, в частности, абортивными свойствами.

(обратно)

53

Рота́нг (устаревшее «испанский тростник», «чертов канат») – материал, представляющий собою очищенные и высушенные стебли каламуса, или ротанговой пальмы – тропического растения, растущего в Юго-Восточной Азии.

(обратно)

54

Согласно акту 1861 года «О преступлениях против личности» любые аборты рассматривались как незаконные и наказуемые деяния.

(обратно)

55

Фри-Стейт (англ. Free State) – одна из провинций Южно-Африканской Республики.

(обратно)

56

Олдершот (англ. Aldershot) – британский город общины Рашмур, графства Хэмпшир, регион Юго-Восточная Англия. Олдершот известен как «Дом британской армии», связь с армией позволила ему быстро вырасти из маленькой деревушки в город в викторианскую эпоху.

(обратно)

57

Паннал – деревня к югу от Харрингтона, практически южный пригород города. Известна многочисленными полями для гольфа, на которые приезжают жители Харрингтона.

(обратно)

58

Беквитшо – населенный пункт примерно в 4, 5 милях от Харрогейта.

(обратно)

59

Район в центре Лондона, в восточной части Уэст-Энда между Сент-Мартинс Лейн и Друри-лейн.

(обратно)

60

Современное обозначение патрона кал. 7,7×56 мм R (с выступающей закраиной).

(обратно)

61

Калибр в метрической системе 11,6 мм.

(обратно)

62

Более ранняя модель револьвера той же фирмы системы Веблей-Грин, на вооружении английской армии с 1887 года.

(обратно)

63

Примерно 23 см.

(обратно)

64

Чилимы – русское название «чертов орех» – род водных растений. Название растения связано с особенностями строения плодов, на зрелых костянках которых образуются твердые изогнутые выросты, формой напоминающие рога. В русской боевой практике подобное приспособление носило название «чеснок».

(обратно)

65

Королева Виктория (правила с 1837 по 1901 год).

(обратно)

66

То есть золота 750-й пробы.

(обратно)

67

Определение табака как Latakia говорит не о сорте табака, а об особой технологии его приготовления… Название происходит от порта Латакия в Сирии. Неотъемлемая часть английских смесей.

(обратно)

68

Блумсбери (Bloomsbury) – традиционный центр интеллектуальной жизни Лондона, расположенный в южной части Кэмдена.

(обратно)

69

Perique – очень редкий сорт табака, выращиваемый только в Луизиане и только по берегам Миссисипи.

(обратно)

70

Бенефициар (от франц. benefice – прибыль, польза) – лицо, которому предназначен денежный платеж, получатель денег, выгоды, прибыли, доходов.

(обратно)

71

Район Шеффилда.

(обратно)

72

Crime passionel – преступление в состоянии аффекта.

(обратно)

73

Пеннинские горы (англ. Pennines) – невысокие (не более 900 метров высоты) горы в Великобритании, расположенные в северной Англии. Отделяют Северо-Западную Англию от Йоркшира и Северо-Восточной Англии.

(обратно)

74

Холлоуэй – район Лондона.

(обратно)

75

Паннал – деревня к югу от Харрогейта, практически южное предместье города.

(обратно)

76

Харевуд – предместье Лидса.

(обратно)

77

Вудхаус – северное предместье Лидса.

(обратно)

78

«Солитер» – разновидность карточного пасьянса.

(обратно)

79

Согласно акту лорда Хардвика от 1753 года, сочетаться браком англичане могли только в присутствии англиканского священника и только в официальных церквях. За три недели до даты свадьбы священник каждое воскресенье объявлял в церкви о желании молодых людей вступить в брак. Если же они относились к двум разным приходам, то давали о себе знать в обоих. Это делалось для того, чтобы обнаружить возможные препятствия для вступления в брак. До 21 года жених и невеста не имели права венчаться без согласия одного из родителей или опекунов. Если родители запрещали бракосочетание, священник не имел право его проводить. Другими препятствиями для брака были бигамия, т. е. наличие другого здравствующего супруга, и близкородственные связи (причем вдовец не имел права жениться на сестре покойной жены – это считалось инцестом). Оглашение бракосочетания в церкви (banns) являлось одним из способов предотвращения незаконных союзов. Однако иногда молодым хотелось избежать публичной огласки, особенно если вдова спешила под венец, или между молодоженами была большая разница в возрасте, или же имела место беременность. В таком случае подавали заявку на брачную лицензию. Это была более быстрая, хотя и дорогостоящая процедура. Чтобы получить лицензию, жениху или невесте следовало прожить в приходе не менее месяца. Здесь, правда, тоже существовало исключение.

Архиепископ Кентерберийский мог выдать специальную лицензию, позволявшую проводить бракосочетание где угодно и когда угодно, но она была очень дорогой и предназначалась для сильных мира сего: пэров, баронетов, рыцарей и членов парламента.

(обратно)

80

Тренер (секундант) выбрасывает на ринг полотенце своего подопечного (борца, боксера), признавая его поражение.

(обратно)

81

Стрей – местное название открытых пространств, поросших травой, особо употребительно в Северном Йоркшире, в районе Харрогейта.

(обратно)

82

В английском языке root (рут) – корень.

(обратно)

83

В вольном переводе «Взгляни на лучик надежды». Песня написана Джеромом Керна, впервые исполнена Мэрилин Миллер и Ирвингом Фишером в музыкальной комедии «Салли» 1920 г.

(обратно)

84

Coventry Premiers – основанная в Ковентри компания, выпускавшая легкие автомобили и мотоциклы с 1912 по 1923 год.

(обратно)

85

Челтенхем-пэрад – улица в Харрогейте недалеко от железнодорожной станции.

(обратно)

86

Ло́ссимут (англ. Lossiemouth) – город в Шотландии в области Морей. Расположен в 8 км к северу от Элгина, административного центра области, на южном берегу залива Мори-Ферт в устье реки Лосси.

(обратно)

87

«Дельфос» – тип длинных шелковых платьев в античном стиле, подчеркивающих линии тела, созданный в 1907 году Мариано Фортунь-и-Мадрасо, испанским дизайнером одежды, владельцем собственного модельного дома (1906–1946).

(обратно)

88

CID (Criminal Investigation Department) – уголовный розыск.

(обратно)

89

Хампстед-Хит (дословно «Хампстедская пустошь») – лесопарковая зона на севере Лондона, между деревнями Хампстед и Хайгейт в административном районе Камден. Эта холмистая местность площадью в 320 га – не только самый обширный парк на территории Большого Лондона, но и одна из самых высоких его точек.

(обратно)

90

Тодморден (Todmorden) – город в английском графстве Ланкастер, на Рочдельском канале и реке Кальдере, правом притоке Эйр.

(обратно)

91

Созвучно с немецким «Todt», «Mord».

(обратно)

92

«Кукольный дом» – пьеса Генрика Ибсена, написанная в 1879 году.

(обратно)

93

Имеется в виду книжное издательство «Piatkus Books», Лондон, Англия.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg