«Письмо никому»

Марченко Андрей Михайлович Письмо никому

Синопсис

Жанр: детектив с элементами истории.

…Во время войны советский истребитель сбивает немецкую летающую лодку. Та только чудом не разбивается при посадке на воду. На берег выбираются немногие, но тут же попадают под атаку советской пехоты. На пляже остается тяжелораненый немецкий офицер — оберлейтенант танковых войск. Умирая, он протягивает советскому солдату пузырек с запечатанной в нем запиской. Прочесть написанное солдату не удается — содержимое оказывается зашифрованным…

…Проходят года, и уже в наши времена старик жалуется молодому парнишке-почтальону на совершенно возмутительный случай: старик вышел выносить мусор, а него ведро выхватили и убежали. Особо печалит старика тот факт, что ведро было хорошим.

Почтальон не придает этому факт значения, но очень скоро снова встречается с этим стариком на похоронах приятеля последнего. Выясняется, что покойный заходил к приятелю как раз накануне кражи ведра. Старик также рассказывает, что после ухода почтальона какие-то люди ворвались в его квартиру и убрали ее с пылесосом.

Тем же вечером неизвестные задерживают почтальона и обыскивают. Что именно ищут — остается неизвестным.

Когда неделя уже почти заканчивается, и возникает перспектива провести выходные спокойно, приходит довольна странная телеграмма, которую также надлежит отнести почтальону. Действительно, телеграмма оказывается совершенно не нужна адресату — его больше интересует почтальон, и то что он может знать. Поскольку знания почтальона минимальны, действующие лица расстаются.

Но еще до окончания недели почтальон находит прилипший к своему ботинку маленький обрывок бумаги. На нем — шестнадцать будто совершенно несвязанных букв.

На следующий день почтарь заходит на ту квартиру, куда относил телеграмму, встречается с хозяином.

Во время беседы выясняется следующее: речь идет о знаменитом «крымском золоте». Оно находилось на борту парохода «Принц», который затонул под Балаклавой в свое первое плаванье в 1854 году. Золото затем пытались поднять многие, слишком многие, однако удалось это только в 1942 году одному итальянцу из группы боевых пловцов. Ему удалось золото поднять, и где-то спрятать.

Богатство не принесло итальянцу счастье — очень скоро он погиб, но бумага с координатами сокровищ попала в руки к командиру немецкого танка. Однако, тот скоро пропадает без вести. Его находят только через шестьдесят лет, во время оползня в Крыму. Золото, что ранее было семейной легендой, начинает будоражить мозги, и начинаются поиски. Немецкие семьи делают заказ в респектабельном детективном агентстве, семья итальянского ныряльщика нанимает дешевого, но словно честного частного сыскаря.

Именно с представителями московской конторы и сталкивался почтальон. Они же украли ведро и устроили уборку-обыск у одного старика и по неосторожности убили второго.

Умерший был сыном того самого солдата, получившего шифровку. Перед гибелью он зашел к другу и, порвав шифровку, выбросил ее в мусорное ведро.

Почтальон начинает работать вместе с частным сыщиком.

Возникает идея устроить обыск, как повод — все то же украденное ведро. Замысел срабатывает частично: доблестная милиция возвращает старику ведро, уводит хозяев квартиры. Почтальон и сыщик начинают обыск, но их застигают хозяева. После драки удается бежать, но квартира сыщика и общежитие студента оказываются под прицелом противника.

Оба беглеца прячутся в бункере у знакомого. Тот занимается историей, «черной археологией», управляет маленьким магазинчиком. Он и определяет, что обрывок скорей всего — часть шифра, набранного на немецкой шифромашине «Enigma». Приютивший беглецов уточняет, что было много вариантов исполнения этой машины, но код вроде бы поломали.

Примерно в тоже время, в столице, происходит передел сфер влияния, в город пребывают представители иной кампании, которые на снятой сыщиком квартире убивают предшественников.

Частный детектив попадает в розыск…

Выясняется, что покойный перед смертью успел отправить кому-то письмо, а отец покойного лет сорок назад вел переписку с каким-то математиком. Сыщик и почтальон отправляются по этому следу. Третий приятель остается в городе с заданием найти программу, которая могла бы дешифровать записку.

Однако, в далеком городе выясняется, что этот математик давно скончался. На его адрес никаких писем не приходило.

Но тут приходит мысль: а что если старик отправил письмо по адресу, указанному на почте в качестве образца? Тогда, не найдя адресата, письмо должно будет вернуться назад по адресу. Поскольку этого не произошло, надо положить, письмо все же попало кому-то в ящик.

После очередной поездки копия шифровки оказывается в руках друзей, они возвращаются назад, в город, где началось приключение. Шифровку удается дешифровать.

Чтоб избежать дальнейшего преследования, сыщик передает противнику тот самый обрывок шифровки из шестнадцати букв. У обеих сторон оказывается по копии шифровке.

Начинается извлечение сокровищ. Друзья отправляются в Крым, их противники — куда-то на Кубань. Перед тем как отдать шифровку, сыщик исправил в ней только одну букву.

…Если верить шифровке, то золото расположено в указанной могиле на кладбище. Друзья начинают раскопки, в указанном месте, но ничего сначала не находят.

В это же время их противники перекапывают иное кладбище. И находят ящик…

…Но в ящике оказываются ржавые гранаты — когда-то на этом кладбище шел бой.

Еще раз все продумав, друзья в Крыму начинают откапывать другую могилу и извлекают на свет искомое сокровище.

Их противники перерывают целое кладбище. Они находят захоронение одного из тех танкистов, которые когда-то завладели шифровкой итальянца. У противников создается впечатление, что именно его местоположение и было указано в бумаге…

Письмо никому

— Фильмов жизненных нету, — говорил майор, — казалось бы, столько проблем… Я вам расскажу факт… Выносила одна жиличка мусор… Появился неизвестный грабитель… Ведро отобрал, и привет!.. Почему кино такие факты игнорирует?

С.Довлатов «Дорога в новую квартиру»

Вместо предисловия

От удара об воду самолет разломался. Оторвало хвост, треснула обшивка, струи воды сразу ударили сквозь дыры, стали заливать пассажирский салон. Живые рванули к люкам, спеша выбраться наружу. Хватали под руки тех, кто к выходу сам не шел, не разбирая в спешке, раненые ли они или мертвы.

Когда стали открывать люки, воздух засвистел в открывшиеся щели. Вода стала прибывать быстрей. Пока самолет тонул, успели надуть резиновые лодки и отчалить от самолета, еще до того, как он окончательно ушел под воду.

Удивительно, что самолет удалось посадить хоть как-то. Пилот истребителя сбил стрелка в хвостовой турели, дал знак ведомому — смотри и учись: обрушился по двигателям, выбил из них пламя. Палил почти до упора, но в последний момент отвалил, посчитав врага уничтоженным.

Немецкий гидросамолет камнем пошел вниз. Но летчик-истребитель недооценил своего противника — тот водил самолет и над водами Атлантики, Средиземноморья, взлетал в Африке, во время искрящейся пустынной бури, сажал самолет в узких норвежских фиордах. И здесь он сумел вывернуться — почти у самой воды выровнял машину.

До берега было совсем недалеко.

Солдаты выбрались на узкий пляж, осмотрелись, пересчитались. Из экипажа не хватало стрелка, убитого на задней турели самолета. Были потери и среди пассажиров — перед вылетом самолет взял на борт десять солдат. На берег выбралось восемь. Из них трое оказались ранеными. Больше всего досталось оберлейтенанту танковых войск. Снарядом ему разворотило левое плечо, рука висела только на сухожилиях.

Он стонал, но был в сознании.

Но бой, начатый в воздухе, не был закончен. Война продолжалась.

Сначала лицом в песок рухнул фельдфебель. Закрутился юлой и упал пилот, тот самый, что спас жизни дюжине солдат.

Секундой позже воздух наполнился свинцом и шумом выстрелов: советские солдаты, прикрываясь за камни, стреляли редко, но прицельно. Немцы выпускали патроны пачками — вдруг кого-то заденет, заставит спрятаться.

По узкой полоске пляжа немцы стали отходить.

Двое, было, схватили оберлейтенанта, но тут же одного срубило выстрелом. Второй выпустил свою ношу, но успел возле раненого положить пистолет-пулемет и пару гранат. Дескать, хочешь — отстреливайся. Хочешь — подпусти и подорви.

Но танкисту было не до того — он умирал.

Время замедлилось, чувства стали острыми — выстрелы оглушали, песок колол как иглы. Солнце светило ярко, ветер холодил рану.

Впервые за четыре года войны он никуда не спешил.

Ну да, действительно, то же место, что и два года назад. Обломки самолета, на котором он прилетел, сейчас лежат, вероятно, рядом с тем самым кораблем, на который нырял тот итальянец… Как там его звали…

…Теперь вместо солдат, облеченных в «фельдграу», по пляжу ходили иные, одетые в зеленую форму.

Старшина подошел к немцу. Носком кирзового сапога отбросил гранату и пистолет-пулемет. Крикнул остальным:

— Смотри-ка, тут фриц додыхает. Пристрелить его, или пусть сам кончается?

— Да ну его… Патроны тока переводить, — отозвался кто-то издалека.

Немец не понял ничего из сказанного — он знал несколько фраз из солдатского разговорника, но этих в нем не было. Поэтому он не испугался.

Он больше не боялся советских солдат. Смерть примиряла, он стал понимать, что среди них есть наверняка славные ребята. Захотелось сделать что-то хорошее для них.

Он полез в нагрудный карман рубашки, достал пузырек будто из-под духов, протянул его ближайшему советскому солдату.

Немец боялся, что его жест останется незамеченным. Однако этого не произошло.

— Смотри-кось, чего тянет… — проговорил старшина будто сам себе.

Из слабеющих пальцев немца он забрал флакончик. Духов там не было — вместо них в пузырьке лежала трубочка тонкой папиросной бумаги.

Солдат покрутил бутылочку на свет:

— А что там… — начал он.

Но тут, увидев немца, осекся — тот уже успокоился навеки.

— Эй, рядовой, — окликнул он проходящему рядовому, — лови!

Старшина бросил флакон. Тот поймал, рассмотрел пузырек.

— Что это?.. — спросил у старшины.

— А бес его знает! От немчуры подарок. Когда тебя пришибут, найдешь его на том свете — спросишь.

Старшина громко засмеялся своей шутке и из кобуры убитого немца вытащил иной трофей — вполне приличный «Вальтер».

Смеялся он совершенно напрасно. На следующий день старшины не стало — его срубили пулеметной очередью при атаке на высоту, коей только и успели, что придумать номер.

Зато мальчишка прошел всю войну, сам был демобилизован старшиной. Флакончик с бумажкой носил в своем вещмешке. Порой, выбивал или вытаскивал бумажку. Читал ее — не мог понять: какие-то буквы в столбец по пять. Шифр какой-то. Сначала думал отнести ее особисту. Да побоялся лишних вопросов, еще самого на карандаш возьмут.

Ну а потом, когда вроде бы осмелел, то подумал — а что толку с той бумажки? Ведь наверняка все устарело. Окажется в шифровке какой пустяк, кому по шапке дадут за то, что старших по званию отвлекал?

Вернувшись домой, к жене, поставил этот пузырек в сервант. К тому времени старший уже пошел в школу. Жена раз в два месяца стирала с флакончика пыль. Потом, на правах молодой хозяйки — жена старшего сына…

Ну а затем…

Кража ведра

— …А у меня ведро-то украли. Точно тебе говорю. Мусорное… С мусором вместе и украли. Вышел из подъезда, тут какой-то мужик будто ждал. Выхватил ведро из рук — и деру! Мусор — тот не жалко, все равно выбрасывать шел. А вот ведра жаль. Я еще когда в НИИ секретном работал, его вынес… Нет, ты не смейся — я знаю, чего говорю. Там охрана была — мышь не проскользнет. Ну дак они что охраняли — чтобы чертежи ракет не выносили. А вот ведро-то пропустили.

Старичок был совсем невредным. С иными измучишься, пока объяснишь кто ты, зачем пришел. Бывает, и в квартиру час не пустят, затем еще с полчаса объяснять, кто ты, зачем пришел, отчего раньше не приходил. И вместо благодарности — вопросы, отчего так мало принес пенсии.

Этот был в здравом уме, в трезвой памяти. Вроде бы присмотренный, ухоженный. Проблем с ним почти не возникало.

Почтальон выложил перед ним пенсию, рядышком положил ведомость:

— Пересчитайте и распишитесь тут.

Старичок деньги пересчитывать не стал, взял ручку, прищурился даже в очках, в надлежащей графе аккуратно вывел свою фамилию: «Экзархо».

Затем посмотрел на почтальона:

— Не угодно ли будет чайку?

Почтальон посмотрел в окно: там шел снег. Вопреки примете, что при снегопаде холодно не бывает, оттепель не намечалась. Этот пенсионер был последним на участке, можно было вернуться на почту в сомнительное тепло. Но к чему спешить?

— А отчего бы и нет. Очень даже угодно.

Старик поставил на печку видавший виды чайник, выставил сахар, заварник с трещинкой на боку, корзинку с пряниками. Чай получился стариковским — с дешевой заваркой, зато сладкий. Впрочем, дело было не сколько в качестве напитка — хотелось погреть руки о теплую чашку.

— А что в ведре было? — спросил почтальон все больше для приличия.

— А что там было, кроме мусора? Картошку чистил — шкорки стало быть. Приятель заходил. Ну, мы с ним чекушку и бахнули. Только я так скажу — что за смысл был из-за мусора ведро воровать. Я бы все равно мусор выбросил. Из-за ведра воровали!

— Ну и кому оно надо было?

— Хорошее ведро — всегда в хозяйстве пригодится. Я же не знаю, кто это был.

Только со спины и видел. Ведра, конечно, жаль… Пробовал участковому жаловаться — тот только смеется. Мол, начнут воровать ведра в крупных размерах, тогда среагируем.

Участковый, действительно, имел право посмеяться. Но покупка нового ведра могла пробить в бюджете старика брешь.

— А ведь ведро-то опознаю! Оно у меня приметное! — все запальчивей грозился в сторону окна кому-то старик.

— Да не беспокойтесь вы так… Найдем вам другое ведро, — возразил Антон.

Где именно и как, он сам не знал. Но надо же было что-то сказать.

Старик Экзархо, вероятно, страдал от одиночества. Чай он почти не пил, зато все время что-то рассказывал почтальону. И когда тот все-таки засобирался, не хотел его отпускать. Грозил налить еще чашку чая, отсыпать пряников.

Но Антон все же постарался уйти.

— Ну, если вдруг мое ведро увидите, — наставлял его на пороге старик, — дайте знать. Такое оно эмалированное, с ручкой проволочной.

Но затем переходил на шепот и доверительно сообщал:

— А если и не мое, не эмалированное… Ты эта… Все равно мне тащи… Без ведра — оно неважно. А я тебе пряников отсыплю.

Несмотря на голод, дешевые мятные пряники были противны Антону.

Он думал — еще месяц до следующей пенсии, до следующего визита к старику. За месяц что-то случится — то ли старик забудет про ведро, то ли помрет, то ли он уволится с почтальонской должности.

В любом случае — о ведре им больше не разговаривать.

В этом он сильно ошибался…

***

После того, как положенная почта была разнесена, Антон прошелся по магазинам. Традиционно пенсионеры давали почтальону за полученную пенсию червонец денег. И эти неучтенные деньги грели сердце, их хотелось срочно потратить. Зайдя в парфюмерный отдел, посмотрел, сколько стоят лезвия на бритву… Пришла мысль, что дешевле отпустить бороду… В самом деле — ему с пенсионерами не целоваться. А с бородой будто теплей.

Впрочем, лезвия ему в любом случае нужны были не сильно. Все равно его бородка была пренебрежимо мала. Росла она тогда с такой скоростью, что для того чтоб она начала согревать, должно было пройти лет двести. Антон скоблил бородку исключительно для самоутверждения.

Так ничего и не купив, Антон вернулся на почту.

В помещении почты, что размещалась в торце пятиэтажного дома, было холодно. Батареи грели, но казенного тепла на всех не хватало. В отместку за холод почтальоны не экономили, казенное же электричество. Постоянно горела печка, на которой, согласно регламенту, требовалось растапливать сургуч.

Не таясь горела спираль иной печки, более тяжелой, древней, вероятно, более древней, чем это отделение связи. Ибо никто не мог сказать, откуда эта печь взялась, кто ее принес.

На этой печке грели бесконечные чайники, разогревали обеды, от спирали прикуривали, роняя серый пепел дешевых папирос на ржавое основание печки.

Здесь все было дешевым — папиросы, чай, еда. Да и люди здесь сходились не то, чтобы плохие, просто многими забытые.

Платили здесь откровенно мало, оттого народ сюда не шел. Были какие-то старушки-почтальонки, кои, вероятно, помнили, как захватывали почту и телеграф в Октябрьскую революцию…

Люди постоянно приходили и уходили — как в долгосрочном, так и сиюминутном значении. В первом случае, переходили на новую работу, во втором — разносили кипы газет, телеграммы срочные и не очень.

Из-за постоянной ротации почтмейстер уже не старался запоминать фамилии:

— Эй, Гондурасов… — звал он иного почтальона, — который час?

— Гондусов моя фамилия… — отвечал почтальон возраста неопределенного и примерно таких же склонностей.

— Ты тут эта… К словам не придирайся.

Тот показывал на древний хронометр, который висел в аккурат над головой почтмейстера.

— Без восьми минут перерыв.

В перерыв на печку ставили большой и важный чайник — такой же старый, как и печь. Он касался спирали, бил электричеством каждого, кто пытался взять его голыми руками. Рядом грелись баночки с обедами тех, кто здесь работал. У женщин обед был основательным, мужчины питались скромней: тормозки собранные женами, или же серый холостяцкий рыбкин суп.

Обеда у Антона не было, он пил совершенно жуткий кофейный напиток — даже не кофе.

— Кофе вот… Растворимое, — тушуясь, угощал он сотрудников.

— А если не секрет, чем именно оно растворимое? — спрашивал все тот же Гондусов.

— Серной кислотой?

— Кипятком…

— Да нет, кипятком пробовал — не помогает. Растворял его, растворял… Кофе не тонет. Липнет в зубах.

— Две вещи не люблю: свою работу и кофе, — говорил почтмейстер.

Но от кофейного напитка не отказывался, да и работу бросать пока не собирался.

Где-то после полудня луч света проникал в окна почтового отделения — солнце появлялось в проеме меж домами, но светило недолго, часа через два закатываясь за угол иной многоэтажки. Летом, вероятно, здесь не было и того, деревья, что росли вокруг дома, почти ничего не оставляли для обитателей почтового отделения.

Потом снова начиналась работа. Опять бесконечные тюки с почтой, обход почтовых ящиков, к металлу которых примерзают руки. А в них-то почти писем и нет — всякий мусор. То окурки, брошенные из хулиганства, или письма Деду Морозу, хотя Новый Год вот только отгремел, даже похмелья не осталось…

Глядя на кругооборот бумаги, Антон как-то сказал почтмейстеру:

— Все же пройдет время, и каюк почтам будет.

— Это из-за чего? — возмутился тут же начальник отделения связи.

— Да электронная почта вытеснит. Интернет всякий. Зачем писать письма от руки, если можно напечатать и послать через компьютер. Быстрей и дешевле.

— Глупости ты говоришь. Без работы не останемся. Военкомат, по-твоему, повестки будет рассылать по компьютеру? Или пенсионер как пенсию получит? Скажем, или вот посылочку как без нас передать?

— Насчет военкомата не знаю. Но вместо посылки можно деньги перевести — нынче везде и все продается. Это и пенсии касается — зарплату выплачивают через банкоматы…

— И все равно — дурак ты… Разве письмо твое электрическое…

— Электронное…

— Неважно. Разве оно заменит бумажное? Почерк человека — это ведь характер, это сам человек. Опять же — ты держишь в руках то, что держал человек за сотни километров, за тысячи. Нет, молодежь, нету у вас романтики ни на копейку.

***

Есть ли что горше, чем одиночество почтальона? Каково это — разнести сотни писем и телеграмм, но не получить ни единого самому? Читать адреса: страны, города, в которых ты не был никогда. Думать, что заключено в толстых постпакетах. Прикасаться к обертке чужих судеб, чужой любви, но лишь предполагать, что там внутри. Быть, сам того не зная, гонцом с дурными вестями. Не получить ни капли от чужой радости?

А, впрочем, барышни, не выходите замуж за почтальонов. Нет в этом никаких радостей и смысла.

***

А через два дня они опять встретились. Антон разносил пенсию в соседнем квартале. Как и квартал старика, у которого украли ведро, этот так же состоял из пятиэтажек. Едва зайдя во двор, заметил — возле одного подъезда стоит крышка гроба. Пока разносил почту по соседнему подъезду, думал — все же неудобные дома, неудобные подъезды. Лестницы узкие. Как тут развернуться с гробом на площадке. Разве что соседей попросить дверь открыть.

Когда зашел в подъезд, возле которого стояла крышка, то оказалось, что умер его клиент — пенсионер со второго этажа.

Почтальон поднялся, вошел в квартиру. Почти сразу увидел знакомого — старика Экзархо.

— А у меня тут приятель умер, — сообщил тот.

Антон кивнул: что тут поделаешь…

— От меня шел и помер. Инсульт что ли… И-эх — знал бы…

Экзархо смахнул слезу. Антон задумался: а вот, действительно, знал бы пенсионер о том, что видит своего друга в последний раз, чтобы он смог сделать? Не налил бы ему водки, проводил бы домой? Или, напротив, вдвоем бы упились вусмерть?

Вместе прошли в зал, где лежал покойный. Как и надлежит мертвому, выглядел неважно. В зале было душно — ходили какие-то люди, чадили свечи и лампады. Форточку открыли, но помогало это слабо.

— А вы про ведро мое помните? — спросил пенсионер.

Антон кивнул:

— Помню… Что, нашлось?..

— Да где там… Просто странности у меня как-то не прекращаются. Вы когда ушли, звонок в дверь. Открываю — в квартиру какие-то люди вваливаются. Меня к стенке прижали и по всей кухне, прихожей с пылесосом прошлись! Ты себе представляешь? А потом развернулись и ушли. Спрашиваю — вам может заплатить? Ты себе такое представляешь?.. Прямо какое-то Бюро Добрых Услуг.

Антон не верил в бескорыстность престарелых тимуровцев, но на всякий случай кивнул:

— А не спросили — они регулярно у вас убирать будут?

Этого пенсионер не знал.

***

…Казалось — день прошел без происшествий. Всего-то и оставалось, что затолкать газеты по ящикам в одном подъезде, занести квитанции на почту. А можно было и не заносить, а сразу идти в теплую общагу и уже завтра отчитаться…

Но нет: еще, когда спускался по лестнице, заметил — какие-то люди стоят у подъезда. Жмутся в темноту. Казалось, еще немного, пару шагов, и они будут в тепле, в свете. Но нет — они держались темноты.

Не за ним — подумал Антон. Что с почтальона можно было взять?.. Хотя его товарищи по работе уже успели испугать его рассказами о том, как перерезали глотку то одному, то другому листоноше.

Антон быстро спустился к выходу и, вжав голову в плечи, попытался проскользнуть мимо людей в темноте. Дескать, я вас не вижу, и видеть не хочу, и пусть это будет взаимно…

Но не тут-то было.

— А ну стоять!

Тогда он их увидел впервые. Один лысый, невысокий, не то чтобы толстый, скорей плотный, хотя под кожаной курткой сложение не разобрать. Выглядел прилично — мог сойти за владельца фирмы средней руки. Второй — высокий и сутулый. Прическа короткая, ежиком, вид — как у блатного из фильмов.

— Я не курю, — зачем-то ляпнул Антон.

— Мы, представь себе, тоже, — ответил лысый.

— Сымай куртку! — бросил высокий.

Куртку было жалко — покупали ее с матерью еще в родном городишке. Что делать без нее — Антон не представлял. Взять у завхоза общежития фуфайку?.. В ней тепло, но в институте все барышни на смех подымут. Конечно, до института можно добежать и в свитере, но как матери объяснить, куда делась куртка. И зарплаты почтальона совсем не хватит на новую… Вот ведь попал…

Медленно Антон расстегнул молнию, выполз из рукавов.

Думалось — еще немного и из дома выйдет кто-то спасет его. Но все было тихо. Кроме, пожалуй, самих грабителей:

— Свитер тоже сымай…

— Так холодно ведь!

— Поговори мне еще!

Антон пожал плечами и стянул свитер. Куртка еще куда не шла, но кому мог понадобиться его свитер. Таким разве что пол вытирать.

— Кошелек? — спросил второй.

Из кармана Антон извлек видавший виды бумажник — денег там почти не было.

Высокий лишь мельком взглянул в кошелек и тут же передал его лысому. Затем скомандовал:

— Лицом к стене!

Антон стал совсем как в криминальной хронике — положив руки на стену. И, действительно, тут же кто-то стал его обыскивать. Карманы, швы…

Голос высокого:

— Чисто. Шмонаем дальше?

Что-то происходило за его спиной, но Антон боялся обернуться, чтобы не узнать чего-то лишнего.

Тут заговорил Лысый.

— Все, кончаем, уходим…

Антон приготовился к удару в спину, но вместо этого его похлопали по спине:

— Все, парниша, свободен! Вякнешь кому… Ну ты сам понимаешь…

Стало слышно, как хрустит снег под ногами уходящих прочь людей.

Через четверть минуты, не веря в свое счастье, Антон обернулся. Его куртка лежала на снегу, поверх нее был брошен свитер, бумажник. Рядом была брошена и его сумка.

Быстро оделся. Одежда уже успела впитать холод и почти не грела. Проверил сумку — казенное имущество. Все будто было на месте. Открыл бумажник — тоже ничего не пропало.

То, что искали эти двое, у него, похоже, действительно не было. Осталось только почесать в затылке: а что они хотели? Тут в милицию идти смысла нет, даже на работе ничего не расскажешь: подошли двое, обыскали… И ничего не пропало.

Скажут — выдумываешь…

Телеграмма

Телеграмма была короткой — всего два слова. Да и те будто бы случайно вырваны откуда-то. Конечно, и раньше попадались послания с дурацким текстом, но эта была верхом нелогичности: «Сорок два». И все.

— Кто-то здорово сэкономил деньги, — подытожил почтмейстер. — Эй, молодой… Как там тебя…

— Рудич… — отозвался Антон.

— Ну да… — согласился начальник. — Между прочим, твой участок. Сбегай, отдайся…

— Не хочу… — буркнул все еще испуганный Антон. — Странная телеграмма. Ее не по адресу надо снести, а в милицию.

Начальник отделения хохотнул:

— Мир гораздо проще, чем то, что тебе кажется. В году этак восьмидесятом был почти аналогичный случай. В одну квартиру стали приходить телеграммы. А в них вместо слов — цифры. Неделю приходят, вторую. На четвертую я не выдержал — прихожу, говорю, мол, еще одна телеграмма придет с шифровкой, сдам в милицию…

— И чего?

— А ничего… Говорят, мол, не шифровка это. У них приятель придумал систему в спортлото играть. Ну и как, спрашиваю, работает? А как же, отвечают, уже двести рублей выиграли… А двести рублей по тем временам — ого-го-го!!!

— Ну а дальше?..

— Дальше-то?.. Дальше и я стал в спортлото играть. Телеграммку пока несу, номера-то и выпишу. Ну и значит, рублей пятьдесят таки выиграл. А затем они с нашего района съехали.

Почтмейстер замолчал, задумался. Надо же — четверть века прошло, а он все на том же месте, только должность немного поменялась…

— Короче… — подытожил он. — Одевайся и уматывай. Назад можешь не заходить — все равно день заканчивается… Можешь так и сказать ему, мол, после работы телеграмму вам принес, сверхурочно. Может, какую лишнюю копейку заплатят…

Он еще раз всмотрелся в текст телеграммы:

— Хотя, за такую хорошо бы чтобы хоть как-то заплатили…

Уже одеваясь, Антон спросил:

— А кто там живет, не знаете? В квартире той?.. Не знаете?

— Не-а… Раньше старушка жила. Померла прошлой весной… А кто теперь — не знаю.

***

Как-то сразу на проспекте пропал свет.

Только что горел, но вдруг на протяжении нескольких кварталов лампы мигнули и теперь едва теплились в плафонах. Горели окна в тепле чужих квартир, водители, проезжая этот участок дороги, ставили фары на дальний свет, слепили прохожих, спешили проскочить этот участок побыстрей.

Идти по тротуару можно было без труда, но в трех шагах уже лица не разобрать, знакомого встретишь — разменешься.

Неуютно на улице, — думал Антон, — но ведь не заговор же это всеобщий? Не могут же свет отключить специально из-за почтальона, который несет телеграмму? Чтоб он не увидел тень за своей спиной? Не услышал шагов?

Свернул меж домов, немного постоял в нише, ожидая, что кто-то появится за ним — но нет, пусто. Прошелся вдоль здания к нужному подъезду. Дверь подъезда оказалась открытой. По узкой лестнице поднялся на третий этаж. Снова дверь, но попроще, деревянная, даже без глазка и звонка. Постучал раз — в ответ тишина.

Антон решил: постучать еще дважды. Если не будет ответа — уходить… Но уже после следующего удара из квартиры откликнулись:

— Открыто!

Антон толкнул дверь сильней, она распахнулась.

В квартире было темно, только за окном светили лампы уличных фонарей — свет на проспекте уже включили.

Все тот же голос:

— Проходите в зал.

Впрочем, невелика беда: обычная однокомнатная квартира. В этом районе практически все такие, и если видел одну — видел все. По такой Антон мог пройти с закрытыми глазами.

— Наверное, — спросил он с порога зала, — я не должен включать свет?

— А?.. — спросил его собеседник голосом сонным.

— Я говорю, свет выключен специально?

— В некотором роде. Я сижу здесь с сумерек. В темноте лучше думается, и я, похоже, задремал. Кстати, который час?

— Около пяти.

— Точно задремал. А вы, вероятно, почтальон?

— А вы ждете телеграмму?

— Около того…

— Хотите ее прочесть? Включить свет?

— Это необязательно. А, впрочем, включайте… Вам, вероятно, неудобно в темноте. Выключатель около двери.

Кнопку удалось нащупать почти сразу. В люстре загорелась одинокая лампочка, она осветила комнату. Вся ее обстановка состояла из журнального столика, на потрескавшейся, видавшей виды столешнице стоял выключенный ноутбук. Возле стола стояло пара стульев. В дальнем углу, возле батареи стояло кресло-кровать. В нем, укрывшись пледом, сидел мужчина лет тридцати. Он тер глаза, ослепленные светом лампы.

— Так что делать с телеграммой?

— Бросьте ее на стол…

Антон так и сделал.

— Вы как хотите, так с ней и поступайте, но вы должны расписаться в получении.

— Ах да, простите… Давайте вашу бухгалтерию…

Подпись на квитанции хозяин квартиры черканул, не вставая с кресла. Книгу под бумагу положил толстую, но вверх ногами. Рассмотреть ее название Антону не удалось. Затем из кармана хозяин вытащил бумажник, приложил купюру за труды.

— Я пойду? — спросил Антон.

Хозяин кивнул.

Антон действительно прошел всю комнату, но остановился у стола.

— Я вам ее, все же прочту…

— Бесплатно?

— Бесплатно.

— Валяйте…

Почтальон кивнул и еще раз вчитался в текст. За время путешествия с почты он не изменился:

— «Сорок два». Это все.

Собеседник кивнул:

— Замечательно.

— Я свободен?

— Ну да, свободен, как Африка.

— А что значит «Сорок два».

— Много чего. Например, два раза по двадцать один. Или семь раз по шесть. В вашем случае — это просто тест на любопытство.

— Хм… И текст телеграммы для вас ничего не значит?

— Ничего. Я просто позвонил другу в другой город и попросил отбить мне телеграмму. С любым содержанием. Ему в голову пришло «Сорок два».

Антон пожал плечами: мир явно сходит с ума. И если его уже уличили в любопытстве, то неужели он не имеет права еще на один вопрос.

— Тогда какой смысл в этой телеграмме вообще?

— Я хотел увидеть вас…

— В самом деле?.. А по какому поводу, позвольте узнать?

— В последнее время вокруг вас происходят странные вещи. Это даже если не брать во внимание мою выходку с телеграммой.

— Это какие такие странные?

— Вам напомнить? У одного милейшего старичка воруют ведро с мусором. Затем в его квартире неизвестные доброжелатели устраивают уборку, которая на самом деле является ничем иным, как обыском. Ведь это совсем не странно? В этом городе такое поведение в порядке вещей?

— А вы как это узнали?

— Да полно вам! Со стариком вы разговаривали у гроба усопшего. На похоронах иногда довольно много людей, которые не имеют отношения к событию, и с усопшим знакомятся непосредственно на похоронах. Почти никогда нельзя проверить кто друг покойнику, а кто просто зашел погреться.

— И вы тоже так зашли?

— Ага. И не я один. Я сыграл приблудного похоронного агента, которого опередили конкуренты. Работает безотказно.

— Часто пользуетесь этим?

Хозяин квартиры неопределенно кивнул:

— Приходилось.

— А если вы не опоздали? Если похоронный агент нужен?

— Тогда сообщаешь: наша специализация — похороны по иудейскому обычаю. Покойник разве не был иудеем? Нет? Ах, какая жалость… Кстати, я там видел иных посторонних… Наши общие знакомые. Они, вероятно, под шумок осматривали квартиру усопшего.

— Знакомые?.. Общие?..

— Ну да. Те самые, которые вас после обыскали. Их, среди прочего, интересовал ваш бумажник, но не деньги в нем.

Антон судорожно сглотнул и кивнул.

— Вы уж простите, что я не пришел к вам на помощь… Толку бы с этого все равно не было, только навредил. Опять же старичка они убили…

— Какого старичка? Как убили?

— Много вопросов… Давайте, что ли, по очереди: убили старика, на похоронах которого мы присутствовали. Как? Думаю, по неосторожности. Они пытались его припугнуть, но переборщили с мерой, поэтому старикан натурально умер со страху. Поскольку ран на теле не было, вещи не пропали, в милиции решили, что старик скончался от естественных причин. Инфаркт, инсульт, апокалипсический удар — так много хороших диагнозов… Да и возни им меньше.

— А кто они?

— Эти?.. Которые?.. Да неважно, в общем. Вы узнаете все в свое время. Если такое, разумеется, настанет. Я окончил свою историю. Ничего не желаете к ней добавить? Что-то такое, чего мне неизвестно. Что я вам не сказал?

Антон пожал плечами:

— Хорошо, — кивнул хозяин, — задам вам наводящий вопрос. Из-за чего вас обыскивали?

В ответ почтальон опять пожал плечами.

— Ну, в таком случае, и мне вам больше нечего сказать. Если вы действительно здесь ни при чем, то и так вы знаете больше, чем надо. Это для вашей же безопасности.

— Я, пожалуй, все же пойду?.. — спросил Антон.

— До свидания. Если вдруг что-то захотите мне сказать — не стесняйтесь, заходите. Или пишите письма.

— Письмо-то я все равно вам сам и принесу…

— В этом все и дело…

Второй визит

Почта, на которой работал Антон, имела выходными воскресенье и понедельник.

Субботу почтальон просидел как на иголках, ожидая, что опять произойдет нечто. И когда рабочий день закончился, ушел с работы поспешно, не оглядываясь.

Думал выходные дни провести дома, в общежитии. Может, за его стенами в эти два выходных дня все перешумит, успокоится. А во вторник жизнь продолжится — спокойная и размеренная, какая была доселе.

Стены общежития казались ненадежным укрытием. Но здесь ты всегда на виду — и это сейчас Антон считал преимуществом. Случись что-то, кто-то придет на помощь или хотя бы подымет тревогу.

Тут на кровати повернешься — в двух комнатах вокруг будет слышно.

Его комната была пуста — друзья на каникулы разъехались по домам.

Антон разделся, поставил ботинки на батарею, включил чайник. В углу тихо мурлыкало радио.

Почти во всех комнатах жило по четыре студента. Но эта комната была нетиповой — переделанная из актового зала или «целовальника». Целоваться все равно было некому — практически мужской институт. А комната получилась неплохая. На пару квадратных метров меньше, чем остальные, потому и селили в нее не четверых, как везде, а только троих.

Общага только и того, что была теплой. Особенно антонов, пятый этаж. Грели батареи, по лестницам тепло со всех этажей подымалось наверх, и если на третьем спали в свитерах, то здесь в самые морозы некоторые ходили в футболках и шортах.

И днем и ночью на печах в двух кухнях горел синим цветком газ. В любое время суток на печке кипел чей-то закопченный чайник. Казалось, возьми его, отмой — и сам хозяин его не узнает. Спички были не у всех, потому все конфорки не тушили. Когда надо было зажечь новую, то огонь переносили на бумажке, или вовсе открывали газ и отходили подальше. Полминуты времени, хлопок, и уже новый огонь зажегся.

Есть нечего. Денег тоже было немного.

Чтобы хоть немного заработать, Антон на каникулы устроился на почту. Людей там не хватало просто катастрофически — начальник отделения связи закрыл глаза на молодость и студенчество нового почтальона. Да и в будущем говорил, мол, ничего не имеет против, если Антон будет после занятий работать.

Деньги обещались совсем небольшие — побольше, чем стипендия, но меньше, гораздо меньше, чем кто-то получал, работая в фирме, или хотя бы на заправке…

С полки Антон снял книгу, взятую по случаю в библиотеке, толстенный том монографии о Наполеоне. Написано было нескучно. Часто примерял события на себя — порой хотелось славы, богатства, командовать дивизиями, армиями. Казалось, время успеть еще было… Но…

Закипел чайник. Потягивая чаек с сушками, Антон сидел и думал — нет, не выйдет из него Наполеона. Значительных потрясений не предвиделось. Вот, началось что-то непонятное и от этого Антон прячется за этими старыми стенами, за картонной дверью.

Ничего, — думал он, — на одного живого Наполеона вон сколько отрубленных голов. Кому-то повезло меньше.

Попив чайку, опять завалился читать, да так и заснул…

***

Выходные прошли обыкновенно.

Антон сидел допоздна, спал чуть не до обеда. Готовил себе простенькую еду, читал книгу, гонял бесконечные чашки чая.

Лишь вечером в воскресенье Антон снял с батареи ботинки. От гололеда улицы посыпали то ли солью, то ли какими-то химикатами. Из-за них лед не схватывался, тротуары оставались покрытыми рыхлой светло-желтой массой. Но когда она в тепле таяла, на обуви от нее оставались белые разводы.

Теперь Антон хотел помыть ботинки, накремить. Повертел в руках, проверяя как просушились, не отошла где подошва. В ямке возле каблука забился комок бумажки. Антон выцарапал его ногтем, развернул. Узенькая полоска бумаги сантиметра полтора на три. На ней поместился один столбец в пять латинских букв. Одна, в последней строке, была оборвана — осталась на соседних обрывках. Зато напротив, были буквы, выхваченные из соседних столбцов.

.. PUBOR X..

.. WWYJO …

Z BUDG. …

Бумага была тонкая, но качественная, буквы написаны тщательно заточенным карандашом, поэтому не растеклись.

Сразу подумал — уж не это все ищут? Один человек из-за этого умер, второй попал в глупейшее положение. Хотя потеря ведра и принудительная уборка квартиры — это мелочь. Его самого испугали до смерти, обыскали. И все из-за какой-то бумажки. И что на ней?

Почти читабельно выглядел «PUBOR», но что это значит, Антон не знал. Открыл словарь, сначала свой, англо-русский, затем соседа по комнате — немецкий. Такого слова не было. Положим, Z — последняя буква какого-то слова, тогда что такое BUDG? Третья строка вовсе была не интерпретируема.

Код, что отрывает сейф? Шифр?

Первой реакцией было выбросить эту бумажку, сжечь ее. Это его не касается, он ничего не знает. Пусть все идет, как есть.

Но остановился. Те, двое, вероятно, интерес к нему потеряли, а эти буквы чего-то стоят, значат…

Антон проверил — закрыта ли дверь. Посмотрел на окно — шторы опущены.

С бумагой сел за стол. Сначала выдернул с полки конспект, думал начать писать на задних страницах, но остановился — кто-то потом может найти.

Потому выдрал несколько отдельных листков. На один тщательно перерисовал бумажку, только увеличив ее. На втором стал выписывать буквы из шифровки, подсчитывать их количество. В русском языке чаще употребляется буква «Е», а вот здесь… Но нет… Буквы распределялись почти равномерно. Перестановка? Попробовал и это. Крутил и так и так, потратил час, но ничего не добился.

Лист со своими записями он сжег. Впрочем, тут же пожалел об этом. Может, были и на нем здравые мысли, может следовало бы подумать над ними на свежую голову?..

Второй лист, на котором была копия шифровки, свернул и спрятал в металлической ножке кровати. Саму найденную бумажку спрятал в шариковой ручке, обмотав ее вокруг стержня.

Пора было уже ложиться спать — с утра его ждала тяжелая почтальонская сумка и обыкновенная жизнь.

***

Заправив газету в последний ящик, Антон поднялся на третий этаж ко все той же деревянной двери. Постучал раз, другой, третий. Никто не ответил. Толкнул дверь сильней. Та открылась.

Антон вошел в квартиру.

— День добрый! — крикнул с порога.

Ответа не последовало.

Аккуратно прикрыл за собой дверь. Прислушался. Было тихо. Где-то сверху гремели трубы.

— Хозяин? — спросил Антон. — Вам письмо.

На всякий случай нащупал в сумке бесхозное письмо в жестком казенном конверте. За давностью лет адрес на штампе растекся, и его при желании можно было вручить любому. Что было в том письме? Кто его знает…

Ответа не последовало.

Разулся. Прошелся по квартире. Ожидал увидеть все что угодно, возможно, хладный труп хозяина. Его собственные шаги казались громкими, будто поступь Командора.

Но в зале было пусто. Вернулся в прихожую, заглянул в туалет, в ванную. Прошел на кухню. Квартира была пуста.

Свою почтальонскую сумку положил на стул, сам взял с плиты чайник, набрал в него воду, поставил на печь. Практически из чистого любопытства заглянул в буфет и холодильник. В буфете — пакетик сахара и банка кофе, полбатона. В холодильнике — всякая съедобная мелочь: немного сыра, немного колбасы. Больше всего места занимала двухлитровая пивная баклажка — половина уже была выпита. Здесь был рацион холостяка, человека живущего на бегу.

Почтальон присел у холодильника, так чтоб было видно прихожую.

И когда чайник уже закипал, входная дверь открылась. На пороге появился хозяин.

— Я тут эта… На огонек заскочил… — на всякий случай предупредил почтальон.

— Это вы? Как бишь там вас… — хозяин попытался вспомнить, как зовут, но это ему не удалось. Имя ему было неизвестно. — Почтальон, короче?..

— Да…

Раздеваясь, хозяин бросил:

— А, кстати, как вас зовут? А то все почтальон да почтальон. Неудобно. Не комильфо.

— Антон… Антон Рудич.

— Очень приятно. А я — Егор. Если угодно — Жорж.

— Взаимно приятно.

Егор прошел на кухню, выставил из сумки в холодильник пару пакетов кефира.

Затем составил со стула на пол сумку почтальона, присел на освобожденное место сам.

— Так говорите, на огонек зашли?

— Ага.

— Просто поболтать?

— Вроде того.

— Ну, давайте, что ли, болтать. О чем?

Антон пожал плечами.

— Не знаете… Можем, конечно, поговорить на отвлеченные темы, как-то: погода, футбол, еще что-нибудь. Но скажите, вы из-за этого пришли?

— Нет…

— И не по работе? Мне нет письма или телеграммы?

— Тоже нет…

Егор потер руки:

— Замечательно! Тогда к делу. Ну-тес, почтальон, что ты мне притащил? Показывайте!

Из нагрудного кармана рубашки Антон извлек шариковую ручку, раскрутил ее, достал стержень, вытащил маленький клочок бумаги.

Положил его на стол:

— Кажется, все ищут это…

— Это все?.. — спросил Егор.

— Ну да… А что вы ожидали?

— Честно говоря, не знаю. Впрочем, никто не обещал, что будет легко. И сколько вы хотите за находку?

— Государство платит тридцать процентов.

— Вообще-то двадцать пять ровно. Но не в том суть. Сейчас цена этой бумажке как таковой немногим больше копейки. Да и ту вам государство не заплатит.

— Ну, для вас ценность этой бумаги больше, чем копейка.

— Может быть, может быть… Хотите, сто рублей за нее дам?

Почтальон покачал головой.

— Триста… — предложил Егор. — Поверьте — я сам не знаю, что покупаю.

— Нет.

— Пятьсот. Но это крайняя цена.

— Не знаю… — задумчиво проговорил Антон. — Может быть, есть смысл найти ваших конкурентов. Может быть, они дадут тысячу? Или две.

— Ага. Две. Скорей три-четыре. Если поторгуетесь — пять. Пять зуботычин вам дадут… Ну скажите, разве вам не жаль ваших почек?.. А я хороший… Перефразируя полковника Кольта: «с помощью пистолета и доброго слова можно добиться больше, нежели просто с помощью пистолета».

— Это не Кольт. Это Аль-Капоне.

— В самом деле? Ну, неважно… Может, назовете мне свои условия?

— А может, расскажите, что происходит?

— Это вместо денег?..

Антон кивнул:

— С ваших денег я все равно не разбогатею, а что твориться — узнать интересно.

— Знаете старую идиому про несовместимость крепкого сна и некоторых знаний?

— Знаю… Но, порой незнание не дает уснуть.

— А вы сами как думаете, что это?..

Антон размышлял над этим целый день, потому ответил сразу.

— Это какой-то шифр или код. Код как для сейфа — просто набор цифр, который что-то открывает… Вероятно, первое, потому что для кода, что-то открывающего это длинновато. Это так?

— Вы знаете, у меня все на уровне гипотез. Так что продолжайте.

— Я думал, это вы мне что-то расскажите.

— Не беспокойтесь. Как только вы закончите, я продолжу…

— Хорошо… Этот кусок принадлежал старику, который умер. Когда он приходил к своему приятелю, отчего-то выбросил в ведро… Но отчего-то не попал в него. О ведре узнали эти, как их…

— Пусть будут конкуренты… — кивнул Егор.

— Хорошо. Они дождались, когда будут выносить мусор, выхватили из рук старика ведро. Потом не найдя этого, устроили обыск деду, напали на меня. Я прав…

— Не так уж и плохо для почтальона… Вы почти правы… Пожалуй, за исключением одной мелочи. У меня есть причины думать, что в тот вечер была порвана целая шифровка. Большая часть попала в ведро. Что-то на пол, и это как раз собрали пылесосом. А этот кусок прилип к вам на ботинок. Все то время, пока их не было, они из обрывков пытались сложить целый текст. Ну, как дети малые складывают пазл, головоломку.

— Хорошо, а кто они? Ваши конкуренты?

— Детективное агентство из Москвы. Довольно респектабельное, с окнами на Садовое кольцо. Там один квадратный метр площади стоит больше, чем я иногда в месяц зарабатывал.

— А вы?..

— Ну а я тоже, можно сказать, детективное агентство только из одного человека.

Доходы поменьше, респектабельности — кот наплакал. А так, если что, обращайтесь. Дать визитку?..

— Не надо…

— Ну, смотри…

Некоторое время сидели молча. Антон разглядывал свои носки. Один уже протерся, и скоро на нем должна появиться дырка.

— Хорошо, а что эта шифровка открывает?

— Парень, тебе это знать совершенно необязательно.

— В самом деле? А вам это известно? И вашим конкурентам?

— Ответ: два раза «да».

— Ну так расскажите?.. Мы же будто договорились? Иначе я ее не отдам…

Егор вздохнул тяжело и печально:

— Ты серьезно думаешь, что я дам тебе с ней уйти? Не сумею отобрать?

— Я ее проглочу! Съем!

— Тогда я тебя придушу, вскрою живот… Сказку про «Красную шапочку» в детстве читал? Там почти аналогичная ситуация описана. Затем в ванной разделаю, запакую в пакеты. Как ты думаешь, когда тебя начнут искать?..

— Телеграмма… Газеты… — пробормотал Антон.

— Нет, ну для начала я разнесу часть газет по другим домам, чтоб запутать следы. Да и как нынче милиция ищет, знаешь? Особенно мальчишек-почтальонов. Решат, что ты стариковскую пенсию пропиваешь в каком-то кабаке. Да и если меня найдут — разве тебе мертвому это полегчает? Давай лучше пятьсот рублей дам?

Собеседник Антона говорил спокойно, серьезно. Почтальон подумал: в коридор не прорваться, но за окном второй этаж, может и получится…

Но Егор вдруг сам сбросил обороты:

— Впрочем, если ты так хочешь — я расскажу. История слишком невероятная, чтоб в нее кто-то еще поверил. Тем более, что после рассказа единственное ее доказательство будет у меня. Ведь так?

— Так…

Про копию, спрятанную в ножке кровати, Антон благоразумно промолчал.

— Хорошо, — кивнул Егор. — Ты знаешь историю?

— Историю чего?..

— Историю вообще…

— В школе изучал…

— Значит, не знаешь.

— Ну так расскажите. Время будто бы есть…

— С какого места?

— С самого начала…

История

В году 1854 три державы взяли в осаду город Севастополь.

То была странная война. Война, которой не было ни до, ни после, ибо случилась она на стыке времен старых и новых, когда старое еще не умерло, а новое рождалось в муках.

Это была война, где парусный флот столкнулся с новейшим, паровым. Где броненосцы еще не обрели башни, зато оделись в броню.

Время, когда ружьям капсульным противостояли ружья кремниевые.

Телеграмма, отправленная по подводному кабелю из оккупированной Евпатории в болгарскую Варну пролетала за мгновение. Зато из Петербурга в Севастополь письма везли фельдъегеря, и мало кому удавалось проделать этот путь быстрей, чем за восемь дней.

Если не считать потешной Царскосельской линии, первая железная дорога в этой стране была уже проложена — из Петербурга в Москву. Вторую проложили интервенты, чтоб удобней было подвозить снаряды на батареи.

Даже время мерили стороны по-разному — русский юлианский календарь отставал тогда от европейского, григорианского на двенадцать суток.

Войну вели джентльмены — потому осада города велась «правильно», и из Севастополя можно было свободно выехать хоть в Симферополь или Херсон. Город брали не голодом, не измором, а только чугуном ядер и свинцом пуль.

Но как всегда, в противоборство двух сторон вмешалась третья — природа.

В ночь на 14 ноября 1854 года по новому стилю начался шторм. Первым пошел на дно американский транспорт «Прогресс» — разбился о берег, сорвавшись со своих якорей. Вторым — «Резолют». Далее разбился вдребезги американский парусник «Вандерер» — с него не уцелел ни один человек. Затем, на том же месте, где ушел на дно «Резолют», разбился транспорт «Кенильворт».

Пятым пошел на дно новейший винтовой пароход «Принц» — это был его первый рейс.

Кроме того, в тот день на дно пошло пятнадцать кораблей союзников — цена настоящего морского боя, кордебаталии.

И донские казаки, отправленные в дозор, вылавливали из моря людей, бочонки с ромом, ящики с подмокшими сухарями.

Но, конечно же, большая часть грузов пошла на дно.

Меж тем, в армию интервентов везли не только виски, не только сухари, шинели, палатки. Да что там — даже гвозди для нужд гарнизона везли из-за моря. Эта огромная армия требовала так же жалования — английская армия в те времена была наемной, профессиональной. И очень, очень дорогой. Жалование рядового равнялось шиллингу в день. Двадцать шиллингов составляли фунт стерлингов. Может показаться, что полтора фунта стерлинга в месяц — это мало. Но только по нынешним временам, по нынешним ценам.

Упомянутый «Принц» обошелся в полторы сотни тысяч фунтов стерлингов, а груза на нем было на полмиллиона.

Полтора фунта так же следует помножить на количество английского корпуса — оно достигало пятнадцати тысяч. Учесть, что не все там были рядовыми, что на какие-то деньги надо было содержать лошадей.

Да, чуть не забыл сказать, — платили тогда исключительно золотом, никак не ассигнациями, не бумагой.

Затонувшее золото никогда не было особой тайной — его искали, пытались поднять во все времена. Зажав руками ядра, на дно со шлюпок бросались ныряльщики. За золотом спускали чуть не первых водолазов, появившихся в Крыму. Ныряли на удачу даже местные мальчишки.

Но вот беда — возле Балаклавы корабли тонули и раньше, и после 1854 года. Те, что уходили на дно, рассыпались, теряли очертания. Опознать утопленников не было никакой возможности.

Через шестьдесят лет в Крым пришла иная война, сперва Первая Мировая, которая грохотала все больше далече, если не считать сомнительных рейдов германо-турецкого флота. Затем — гражданская. Владеть сокровищами и даже их искать было делом смертельно опасным.

Еще через двадцать — появились иные солдаты, оккупанты: немцы, итальянцы.

И вот одному итальянцу за неделю удалось то, что другие пытались сделать без малого сто лет. Впрочем, у итальянца было преимущество — у него был легкий водолазный костюм — то, что позже начали называть аквалангом. Он не был связан кислородным шлангом, лагом. Кроме того, в воде он чувствовал себя ну совершенно как рыба — счет часов проведенных под водой у него, верно, шел на месяцы. Еще немного, и эволюция закрутит обратное колесо, и появятся у итальянца жабры.

Как-то он нашел золото, поставил над местом буек. Сумел поднять клад в лодку.

Золото было в монетах. Может, они представляли историческую ценность как таковую, но довольно скоро итальянец на паровом молоте спрессовал монеты в слитки — так их стало проще транспортировать.

Сначала возил ценный груз в своем катере. Благо, занимало оно совсем немного места.

Но катер итальянца был оружием чуть не одноразовым, и сокровище было спрятано — на этот раз в землю.

Неизвестно как о золоте узнали немецкие танкисты — может, они с самого начала были извещены о подъеме ценного груза со дна морского. Может, итальянец сболтнул что-то лишнее за картами, хлебнув до неприличия крепкого украинского самогона.

Тем более неизвестно, что, в конце концов, с этим итальянцем стало. То ли тихонько немцы его придушили, то ли действительно погиб. Все же война шла — шансов умереть для солдата предоставлялось предостаточно.

Но владельцами координат золота стал экипаж машины боевой. Вопреки известной песне экипаж среднего танка состоял из пяти человек.

Танком командовал некий оберлейтенант Хенрих Шульц. Будто бы у него были координаты сокровища, а по иным слухам он даже помогал итальянцу прятать сокровища.

Конец танка, по сути, соответствовал финалу всей немецкой армии: каким бы победоносным не был боевой путь, заканчивается он коротким росчерком снаряда. Танк подбили на Кубани. Экипаж успел выскользнуть из машины, но противотанковые орудия с перепугу еще долго лупили по нему и раздолбали его в лоскуты. Машина восстановлению не подлежала.

Новой техники не предвиделось — армия как раз готовилась к эвакуации, и танкистам пришлось повоевать в пешем строю. Механика, Дитриха Земрау, довольно скоро ранило, его первым эвакуировали с полуострова. Радиста — Пауля Эле, хоть он и сидел все больше в тылу, убило при взрыве авиабомбы.

Экипаж танка растрепало по свету.

Будто бы бывший командир танка смог эвакуироваться, но дальше его следы терялись.

Оберлейтенант Шульц пропал без вести. Говорили, будто он попал в плен. Но в списках пленных его имени не оказалось. Его искали как родственники, так и бывшие сослуживцы.

Но потихоньку накал страстей стал спадать. После войны надо было решать проблемы насущные. Затем, Германию разделили, потому остатки экипажа оказались разделены границей.

Но это стало вроде семейной легенды, дескать, покойный дедушка Хенрих в войну возил на танке полцентнера золота…

Что, впрочем, не соответствовало действительности.

***

Егор поперхнулся, закашлялся. Налил себе в стакан воды. Пил долго и тщательно.

Затем продолжил:

— И вот летом прошлого года оберлейтенант Хенрих Шульц перестал быть пропавшим без вести. В Крыму произошел оползень — может, помните новости?

— Кажется, тогда человек погиб?

Егор кивнул:

— Ну да… Засыпало одного, а отрыли пятерых. Среди них откопали и господина танкиста. Опознали по личному медальону, организовали перезахоронение. Теперь он покоится где-то под зеленой травой Шварцвальда. Вспомнили семейную легенду. У них ветеранские организации — хоть сейчас боевые части комплектуй. Все всех знают, связи налажены, потерявшихся ищут. В Интернете существуют сайты дивизий вермахта. По ним можно восстановить боевой путь чуть не каждого солдата, не говоря про танки, самолеты. И вот, в базе данных фронтовиков изменилась одна запись… Проснулись потомки его сослуживцев — у них в семьях тоже были свои семейные легенды.

— И все бросились на поиски клада.

— Ну да. Механик будто говорил детям, что была какая-то бумага, но координат клада при покойнике, разумеется, не было. В солнечный Крым была направлена поисковая партия, они просеяли склон сквозь мелкое сито…

Егор опять закашлялся. Пользуясь паузой, Антон успел вставить фразу:

— Что-то даже не верится. Бумага натурально могла сгнить за это время.

— Бумага, как вы видите, была использована не самого дурного качества. А среди находок в Крыму значились такие пустяковины как пачки сигарет или вырезки из газет… Последние, правда, лежали в бумажнике. Но и эта шифровка, вероятно, где-то хранилась…

— И что дальше?..

— Покойника перед смертью, похоже, обобрали. В бумажнике только макулатура и пфенниг за подкладкой. Оружия не было, сапог, ремня… Я читал отчет на одном сайте «черных следопытов». Знаете, кто это такие?

Антон знал. Люди, которые без специального образования и уж тем более без соответствующих разрешений, раскапывали места боев, древние могильники, а потом продавали находки куда повезет. Налоги не платили. Говорили, будто занятие прибыльное, Антон сам думал заняться. Но с его везением все равно ничего не найти.

— Хорошо, а как вы узнали про шифровку?

— От вас… — печально улыбнулся Егор.

— Простите?..

— До сего дня я искал какие-то абстрактные данные о кладе. Теперь стало ясно, что они, вероятно, зашифрованы. Это позволяет надеяться на то, что золото там, где его спрятал итальянец…

— А вообще как вы узнали про золото, про итальянца. Все от тех же следопытов?

— Меня наняли.

— Кто? Немцы.

— Нет, немцы наняли то самое респектабельное детективное агентство. Но совершенно напрасно все списали со счета мертвого итальянца-ныряльщика. А меж тем, тот как-то известил родных о сокровище. Итальянец не собирался жить вечно — расположение сокровища он напечатал на шифровальной машине…

— Но шифровку не передал.

— Вероятно, шифровка появилась позже. Опять же, полевая почта перлюстрировалась…

В смысле просматривалась, и шифровка элементарно могла быть изъята. Как водится, эта итальянская семья была многодетной и небогатой. И стать офицером для молодого итальянца в те времена было чуть не единственным шансом выйти в люди. С тех времен немного изменилось. Скажем, наняли они меня только потому, что я согласился работать только за проценты с находки плюс накладные расходы. Если ничего не найду — соответственно ничего и не получу.

Произнося эти слова, Егор сделался печальным. Антон посчитал нужным ему посочувствовать:

— Замечательные условия.

— Не то слово — великолепные. Итальянцы решили, что лучше будет искать тот, кто лично заинтересован.

Немного помолчали. Было слышно, как по проспекту с жутким грохотом проехал трамвай.

— А дальше?

— А что дальше?… Проследив за немцами, я сел на хвост конкурентов. Они-то обо мне не знают, потому и следы не заметают. Те съездили в Крым на место раскопок. С пристрастием опросили местных. Действительно, нашли ремень и кобуру, но кроме того — ничего. Потому стали искать другое. Нашли штурмана разбитого гидросамолета — он сообщил, что вывозили какого-то офицера-танкиста. С большой трудностью определили что за советская часть напала на немцев после высадки. Как ни странно, уцелевшие вспомнили, вспомнили «Вальтер» немца и какой-то флакончик с бумажкой, его будто крутил на привалах один рядовой. Угадайте, как фамилия того самого рядового?..

Догадаться труда не составляло:

— Это тот самый задавленный старик.

— Нет, солдат помер в начале восьмидесятых, — ответил Егор, — это его сын был…

Немного помолчав, добавил:

— Ну вот и вся история. По крайней мере, та часть, которая известна мне. Вы удовлетворены?

— Вполне, — соврал Антон, — хотелось большего, как минимум полной расшифровки этой тайнописи.

— В таком случае, не смею вас задерживать, — кивнул Егор.

— В смысле?

Егор мгновенно стал резким, серьезным:

— В том смысле, что собирай манатки и уматывай. Это больше не твоя история. И постарайся больше в нее не соваться. Потому как деньги здесь крутятся огромные. Пока тебя только обыскали, но появится что-то более серьезное, начнут убивать.

Переезд

В конце улицы догорал закат.

Получалось так — улица уходила на запад меж двух высоких домов, но пройдя квартал, дальше входила в поселок. Поэтому, когда над многоэтажками уже тлела ночь, на другом конце улицы было еще светло.

Казалось, жизнь вошла в привычное русло: огромные пачки газет, которые медленно распределялись по сотням почтовых ящиков. Антон со скуки читал названия — надо же, чего люди выписывают. Как назло, в мире ничего такого, что заставляло бы срочно бежать к почтовому ящику, не происходило.

Да что там — бывало, в ином ящике скапливалось столько бумаги, что туда нельзя было воткнуть даже квитанцию, не говоря уже про газеты. В таком случае Антон складывал газеты рядом: берите, кому надо, читайте…

Однажды почтальон задержался, разносил газеты чуть не весь перерыв. Вернулся на почту в третьем часу. Кроме кассиров застал иного почтальона: старика Гондусова.

Он читал газету, совершенно пожелтевшую от времени.

— Что читаешь, Авралыч?..

Вообще-то родители снабдили Гондусова довольно заурядным отчеством «Абрамович». Но кто-то назвал его Авраловичем, прозвище приклеилось: действительно, в делах старикашка был суетлив. К тому же на «Гондурасова» он обижался, а на «Авралыча» отчего-то нет.

Старик показал ему обложку газеты: «Известия», с морально-устаревшими орденами.

— А за какой год?..

— Смотри…

Действительно, Антон присмотрелся: октябрь 1962 года.

— Антиквариат…

— Такого антиквариата у нас полная подсобка… Хош — бери себе, нет — сейчас пойдем, да спалим в урнах.

Вышел почтмейстер. В руках у него была такая же желтая газета.

— Я чего думаю, — проговорил почтмейстер, — тогда как раз Карибский кризис был. Ну и газеты не разносили.

— Это почему?.. А как же новости?..

— Вероятно, думали, что о главной новости известит сирена гражданской обороны или ракета, что прилетит из-за океана… Или на какую-то иную работу их бросили, что-то иное разносили.

Свою газету почтмейстер положил рядом с Антоном, а сам прошелся на свое рабочее место. Молодой почтальон взял газету, пролистнул ее. Кроме того, что бумага пожелтела, сохранилась она неплохо. Очевидно, полиграфия с тех времен не так далеко шагнула.

— А может, не станем их жечь… — робко спросил Антон. — История все-таки.

— А кто тебе вовсе сказал, будто мы их жечь собираемся? — спросил почтмейстер.

— Авралыч сказал…

Старик Авралыч хмыкнул у себя в уголке.

— Да ты верь ему больше, — дал совет почтмейстер. Когда наступит день, и нам нечего будет больше разносить, вот тогда растолкаем по ящикам и их. Там и письма есть, и журналы.

— Может, все же стоит их разнести сейчас? — предложил Антон.

— А я думаю, честней письма просто сжечь, — не унимался Авралыч. — Все равно многих адресатов больше нету…

— Поговори мне еще! — неожиданно повысил голос почтмейстер. — В таком случае надо поставить штамп «получатель выбыл» и вернуть письмо туда, откуда оно отправлено…

***

А неделю спустя возле булочной почтальон встретил вдову того самого старика, за бумагой которого гонялась уйма людей. Выглядела она неважно — потеря мужа подрубила ее. Да и старость никого не красит. Она совсем не походила на наследницу глобальной тайны.

У Антона защемило сердце — захотелось ей как-то помочь, поддержать. В руке у старушки была сумка. Не то, чтобы тяжелая, но объемная. Но все же почтальон поспешил прийти на помощь:

— Давайте, я помогу…

Старушка не стала противиться: легко отдала сумку Антону. Все же почтальон был известен почти всем старикам в этом районе.

Старушка шла небыстро, тщательно переставляя ноги, и Антон успел пожалеть о добрых намерениях. Не то, чтоб он спешил, но такая ходьба его угнетала. Благо, идти до двора было недалеко.

— А я ведь, Петя, к детям съезжаю… — пробормотала старушка.

Петей звали почтальона, который работал на этом месте до Антона. К подобным обращениям почтальон привык и уже не спешил поправлять.

Говорят, Петр был неплохим человеком, но спился. Для Антона оставалось загадкой, как на такие деньги можно спиться. Тут на еду не хватит…

Антон кивнул: в районе постоянно кто-то съезжал, вселялся.

Но старушка продолжала:

— Ночью уснуть не могу. Все слышится, будто покойный по квартире ходит. Выйдешь — пусто… Дети говорят, переезжай к нам… Да и как раз люди зашли, говорят, не хотите ли продать квартиру. Им очень надо в этом районе для кого-то…

Старушка говорила печально и задумчиво. Казалось, ее мысли были заняты чем-то иным. Действительно, не так все просто было: бросить район, где прожила столько лет, с которым связано столько воспоминаний.

— Такие хорошие люди… И заплатили дороже, чем кто угодно. Про переезд сказали, мол, у них контора транспортная в друзьях. Так за перевозку, за грузчиков ни рубля не взяли…

Свернули за угол, прошли вдоль торца дома. Дальше тропинка шла за живой изгородью. Из-за нее двор можно было рассмотреть, а вот тех, кто шел за кустами — с трудом. Действительно, возле ее подъезда уже во всю работали грузчики. Но на пороге подъезда стояли двое, которые командовали погрузкой, очевидно, те самые «хорошие люди». Хоть Антон и замерз, увидев их похолодел вовсе…

— Я, простите, до подъезда вас провожать не буду.

— Отчего же? Давай, Петя, зайдешь ко мне. Чаю попьем — может, последний раз, может статься, видимся…

Антон быстро покачал головой — второй раз попадаться на глаза этим ребятам ему совсем не хотелось. Но старушка не спешила забирать сумку из его рук. Тогда он просто поставил ее к ногам вдовы:

— Вы уж простите, но действительно — очень надо на почту…

И больше не говоря ни слова, повернулся и пошел прочь.

***

Почти выбежал на проспект, быстрым шагом вернулся к почте, но на почту не пошел. А заскочил в другой двор, зашел в знакомый подъезд, поднялся по лестнице, привычно толкнул дверь.

На этот раз он застал Егора на кухне. Тот что-то писал. На мгновение поднял взгляд от бумаги, увидел Антона, кивнул и вернулся к своим записям.

— Эй… Почтальон. Как там тебя… Ах да — Антон. Мы же будто договаривались — я тебя знать не знаю и это взаимно. Или у тебя еще кусок шифра появился?

— Нет.

— Тогда свободен…

— Нет…

— Нет? — удивился Егор. — Это почему же?..

— Вы старика того помните, который помер?

— Задушен в объятиях? — спросил Егор, не подымая голову от своих бумаг.

— Его вдова переезжает…

— Ну это естественно. Скатертью дорога ей… И тебе тоже. И будь добр: впредь стучись. Мне-то все равно, но многие не поймут.

— Так это… Знаете, кто погрузкой руководит?

— Неа… Свой магический кристалл в Москве оставил.

— Люди, которые меня обыскивали…

Егор отложил ручку и посмотрел внимательно:

— Ты ничего не путаешь?

— Меня не так часто бьют, чтоб я их забывал.

Хозяин квартиры поднялся, быстро оделся:

— Давай, почтальон, пошли смотреть…

Почтальону ничего не оставалось, как следовать за ним. Он думал, что Егор поведет его на то же место к живой ограде, туда, где они расстались со старушкой.

Но вместо того они сделали крюк — обошли школу, вошли во двор детского садика…

Возле павильона остановились. Через холм подъезд было видно просто замечательно. Меж тем, в зарослях и за деревьями их рассмотреть было почти невозможно. А если бы кто и заметил, то что с того: два человека, вероятно, ждут третьего — в павильонах детского садика то и дело кто-то выпивал, курил.

Из кармана Егор вынул окуляр, приложил к глазу, рукой покрутил линзу…

— Угу… — кивнул он. — Они… На похоронах они ничего не нашли и решили перетрусить всю квартиру. Ищут копию шифровки.

— А почему вы так спокойно реагируете? Они же вас обходят!

— Потому что там копии шифровки нет… Зря роют землю…

— А вы откуда знаете?

— Я там уже был…

— Как?

— Да элементарно: в очереди за маргарином вытащил у нее кошелек. Снял слепок с ключей. Подбросил их обратно. Затем, в часы досуга сделал копию. Потом купил у вас на почте две дюжины открыток. На них написал старушке вызов в собес для повышения надбавки к пенсии. Время поставил как раз на перерыв, к тому же, для пущего столпотворения оставшиеся двадцать открыток побросал в ящики другим бабулькам. Те прибыли сами и привели каждая человек по пять обиженных, кому таковые «письма счастья» не пришли. А там и без них столпотворение — приходи любоваться… Короче, пока они там выясняли, я квартиру-то и обыскал…

— И вы успели обыскать всю квартиру?..

— Всю — не всю, но что-то успел. Потому как знал, где не надо искать. Жене он не рассказывал об этой бумазейке, вероятно, не желая ее впутывать. Потому стандартные мужские загашники исключены. В них он, вероятно, безуспешно тридцать лет прятал заначки… Не надо было искать там, где бы старушка могла прибраться… Короче, швы на линолеуме проверил, всякое такое. Двадцать пять рублей, кстати нашел…

Порывшись свободной рукой в кармане, действительно, извлек на свет купюру в двадцать пять рублей: еще сиреневую, советскую с Лениным:

— Хотите, подарю?

Антон покачал головой. Егор кивнул и убрал деньги и свой монокль в карман:

— Ну ладно, пошли отсюда…

— Уже?..

— А чего тут стоять мерзнуть? Или хочешь, чтобы нас все же заметили. Мне-то все равно, а твою сумку за версту видно.

Конечно, Егор преувеличивал — рассмотреть их было почти невозможно. Но, с иной стороны, он был прав: температура не располагала к длительному наблюдению.

***

Назад шли уже не спеша.

В киоске Егор, не спрашивая разрешения у спутника, купил две бутылки пива. Одну тут же вручил Антону. Почтальон не ел с утра, бутылку принял скорей из жадности. Почему-то подумалось, что его попытаются споить…

Но Егор говорил все больше сам, и пожелай почтальон что-то сказать, скорей всего, ему бы не удалось вставить свое слово.

— Вероятно, старик сделал с бумаги копию. Где-то спрятал ее. Логика простая. Если тайник был в вещах, то каждая пройдет через руки «грузчиков», которые в своей жизни провели, наверное, десятки обысков. Если же копия шифровки в квартире, то опять же она — в их руках. Им остается перевезти хозяев, отодрать паркет, неспешно отколоть каждую плитку кафеля, разобрать каждый выключатель на предмет тайника.

На улице было холодно настолько, что в киосках пиво не охлаждали — холодильники стояли выключенными, зато бойко торговали. А стоило походить по улице немного с бутылкой, как пиво в ней охлаждалось до такой степени, что стыли зубы.

— А жена, думаете, не в курсе была? — делая глоток, спросил Антон.

— Думаю, нет…

— А отчего?..

— Может, не стал ее в это впутывать. Может, из-за безопасности, типа растреплет всем… Всякие жены бывают.

Теперь к бутылке приложился Егор. Пил долго, будто сейчас не зима, а жаркий июль. Потом внимательно посмотрел в стекло: много ли напитка осталось.

— Я даже скажу, какой будет их следующий ход.

— Мда?.. — позволил себе усомниться Егор, делая глоток маленький. Пиво на морозе сделалось злым, колючим.

— У семейства имеется дачка. При ней гараж с раздолбанным «Москвичом». Они попытаются обыскать и их…

— Вы уже там были?..

— А как вы думаете, где я пропадал всю эту неделю, откуда знаю, что «Москвич» именно раздолбан? Эти клоуны, — кивнул Егор головой назад, — работают, будто у них вечность. А я должен сыграть на опережение.

— Вероятно, на даче сейчас разгром, как после обыска?..

— Отчего вы так решили?.. Это вы фильмов про милицию пересмотрели. Вообще, обыски бывают двух типов. Во-первых, давят на хозяев — вспарывают перины, рвут книги, высыпают крупу на пол, в ожидании, что хозяевам станет жаль своего имущества и они все сами выдадут, чтобы сохранить какую-то часть имущества. Даже если ломится конфискация имущества — такой обыск унижает. Этот обыск больше похож на налет. А вот, когда действительно что-то ищут — тут все делается спокойно, с расстановкой. И люди должны отдыхать, чтобы не замыливался глаз. Надо посмотреть — везде ли обои приклеены ровно, не пучит ли где линолеум…

Прошли к дому, где обитал Егор. Казалось, и сейчас тот отправит Антона. Но произошло иначе.

— Почтальон?

— А?..

— Заработать не хочешь?

— А что надо делать?

— Всего ничего. Смотреть в окошко — всего два дня. Ну, положим, шесть часов?..

— Надо подумать…

Егор похлопал его по спине — ну пошли, подумаем…

***

В тепле столковались довольно быстро.

Егор предложил не такие уж и большие деньги. Не то чтоб они были лишними для почтальона, но он бы легко смог бы без них обойтись. Но, если говорить честно, то на подобную работу он согласился и вовсе бы бесплатно, просто чтобы быть в деле, стать причастным.

— Будешь следить за подъездом, где живут наши конкуренты…

Особо слуху Антона польстило слово: «наши».

— Так вот, — продолжал Егор. — Двоих ты знаешь лично. Наблюдай, во сколько они выходят, может, с ними будет еще кто-то, еще появится. Меня интересуют их машины. Если вызовут такси — номер машины и службы…

Для последнего задания Егор достал из кармана свой окуляр. Антон тут же счел нужным с ним поиграть: действительно, увеличивало прилично.

Затем повел к наблюдательной позиции — шел уверенно, было видно, что он ею пользовался раньше.

Металлическая дверь подъезда оказалась запертой на кодовый замок, но Егор знал код и впустил в подъезд Антона.

Дом был старый, еще сталинской постройки, с широкими лестничными площадками, с окнами на лестницах. Поднялись почти к чердачной двери.

Но на чердак заходить не стали. Именно на этой площадке остановились.

Егор указал на подоконник:

— Здесь…

— А они меня не увидят?

— У них окна выходят на другую сторону. Все понятно?.. Просто шесть часов не отвлекайся — и все.

Антон кивнул. И, действительно, все шесть часов он исправно просидел на подоконнике.

Хлопали двери внизу. Кто-то разговаривал, ругался, вверх поднимался дым от папирос. В какой-то квартире ребенок мучил пианино.

Как ни странно, до Антона никому не было дела. На эту площадку практически никто не подымался, было не до того.

Лишь раз, из квартиры на пятом этаже выгуливать собачку вышла девушка. Пока возилась с замками, собачка убежала вместе с поводком. Но побежала не вниз, на воздух, а рванула вверх, к наблюдательному месту Антона. Наверное, почувствовала чужого.

Собачка была маленькой, плюгавенькой, декоративной. Толкни такую — улетит, но перед этим подымет такой шум, что на ближайшем кладбище заворочаются покойники. Но эта лаять отчего-то не стала, а остановилась на верхней ступеньке и глядела на него внимательно и отчего-то печально.

Ее звала хозяйка, но собачка игнорировала призывы и продолжала глазеть на Антона.

Наконец, поднялась и хозяйка… Совсем молодая девчонка, вероятно, последний или предпоследний класс школы. Была она звонкой, стройной даже в зимней одежде, с длинными рыжими волосами и зелеными глазами.

— Скажите, — спросил Антон, — а ваша собака выполняет команду «фас»?

— Не-а…

— А «профиль»?

Девчонка неопределенно хмыкнула.

— А что вы тут делаете?

— Сижу… — ответил Антон.

Отчего-то этот ответ полностью подошел девчонке: она кивнула, подхватила собачку, и убежала вниз по лестнице.

Антон ожидал, что увидит еще раз, но с прогулки она вернулась сразу в свою квартиру.

Сидение оказалось не таким уж и приятным занятием. Хоть и батарея под подоконником была теплая, но сквозь щели в окне тянуло холодом. Что-то удалось законопатить припасенной газетой, но помогло это не сильно.

Затем просто сидеть без дела оказалось занятием до горя скучным. На дежурство Антон пришел с маленьким приемником, но у того довольно скоро сели батарейки, и для того, чтобы расслышать хоть что-то, приходилось прикладывать динамик прямо к уху.

Нельзя назвать дежурство особо успешным — за все это время из дома выходил только высокий, да и то, отлучался недолго и вернулся с сумками провианта. Антон отфиксировал это в своей записной книжке, но к этим двум записям ничего больше не добавилось.

Но Егор отнесся к таким результатам спокойно:

— А что ты хочешь, порой надо потратить несколько дней, чтобы найти какую-то крупицу. Иногда не достается и того. Не всегда же удача прилипает к подошвам ботинок. Раз на раз не приходится.

— И что теперь? Они уедут из города?.. И Вы вслед за ними.

— Нет, пока они не найдут кусок шифра, вряд ли они куда-то из этого города уедут. Им некуда ехать, иначе как в Москву. А это значит провал операции.

За дежурство Егор расплатился, но отправлять почтальона подальше не стал. Расстались, обменявшись рукопожатиями. Совсем как друзья.

Извлечение ведра

Вечером Антон после работы пошел не в общагу, а явился к Егору. Постучал в дверь.

— Открыто…

— Привет.

— Здрастье… — кивнул Егор. — На сегодня работы нет. Но если хочешь, проходи, посидим.

Перед ним лежала увеличенная копия все того же обрывка. Иные листы были исписанными, но все больше изрисованные стрелками. Если Антон пытался дешифровать обрывок подстановкой, то Егор пытался добиться чего-то перестановкой.

— Ну как?..

— Никак… Слушай, студент, а у тебя точно нет еще кусочков?

Совершенно честно Антон покачал головой.

— А зря… — подытожил Егор. — Единственное радует, что у наших конкурентов те же проблемы. Похоже, без этого кусочка мозаика не складывается.

Немного помолчали.

— А если достать еще куски шифровки, тогда что?.. Проще будет?

Егор выглядел печальным:

— Не факт. Думаю, что нужен весь текст… Да и тот потом как-то надо дешифровать.

Антон набрал побольше воздуха и храбрости и выпалил:

— Слушайте, у меня есть великолепная идея…

— Да ну? И давно это с тобой?.. — насторожился Егор.

— Да ну вас…

— Ладно, говори уже…

— Помните то ведро, с которого все началось?

— Ну, а как его забудешь?

— А куда они его дели?

Егор ответил не задумываясь:

— Уволокли они его в свою квартиру. Чтобы на свету и в тепле все спокойно перебрать. Из-за чего и задержка вышла с уборкой квартиры. Не сразу поняли, что кусков шифровки не хватает…

— Вот! А как вы думаете, что с ним сейчас? Они его выбросили?

— Думаю, работает по специальности — то есть, мусорным ведром.

— А теперь смотрите: старикан говорил, что если надо, он заявление напишет.

— Ну и что?

— А то, что можно к ним прийти с милицией по поводу ведра.

— Хм… Вообще-то…

На лице у Егора заиграли тени сомнения:

— Какое-то смешное ограбление. Представляю себе заголовок: «Дело о пропавшем мусорном ведре».

— А как вы думаете — ведра воровать, вообще, законно?..

— Не знаю. Наверное, так. Участковый, вероятно, согласится — хоть и пустяк, но дело верное можно открыть и тут же раскрыть…

— Короче, я схожу к старику?.. Может, не перекипел.

— И что ты ему скажешь, что мы организация, занимающаяся поиском пропавших ведер? Вероятно, лучше вдвоем сходить?..

Но от помощи, неожиданно даже для себя, Антон отмахнулся.

— Да чего-то уж скажу, — задумчиво ответил Антон. — Ты только денег мне дай. Сотни вполне достаточно.

— Зачем тебе деньги, деточка, — возразил Егор, впрочем, вытаскивая бумажник, — ты же их потратишь…

— Потрачу. На представительские расходы. Старику пряников мятных куплю. Не с пустыми же руками к нему идти?..

***

Развития сюжета ждали в тридцати метрах от подъезда за трансформаторной будкой. Можно было бы подняться на старый наблюдательный пункт в подъезде, Антон бы, вероятно, радовался такому случаю, но Егору нужна была каждая секунда.

На углу стоял Егор, чтобы не искушать судьбу, Антон утаптывал снег вне поля видимости.

Еще утром он успел сходить на почту, уволиться. Почтмейстер пытался что-то сказать про отработку двух недель, но затем сговорились — не такая уж и блестящая трудовая книжка была у Антона, чтобы за ней скорбеть, к тому же приняли его на работу с нарушением все того же законодательства — совсем плохо было на почте с почтальонами. Отступной в виде двух бутылок водки окончательно решил проблему.

Из-за будки наблюдали, как прикатил милицейский микроавтобус, как из него высадились участковый, старик и двое сопровождающих. В дверь подъезда сопровождающие могли войти только пригнув голову и боком.

— Мда… — прокомментировал Антон. — Даже и не верится, что сработало.

— Пока не сработало, — осадил его Егор, — но что работает — это факт…

Где-то с час ничего не происходило.

— А чего так долго, — не выдержал Антон.

— Да все нормально. Пока откроют, им предложат выдать украденное добровольно. Затем опознание надо устроить.

— Опознание? Какое опознание?

— Ну как какое?.. Ведра! Поставят тройку ведер и скажут — какое из них, гражданин Экзархо, ваше. Старик, кстати, опознает?..

— Клялся, что да…

— Хорошо бы…

— А, думаете, их все же отвезут в милицию?.. — подобной уверенности у Антона не было.

— Должны. Это тонкий психологический фактор. В квартире они будут чувствовать себя уверенней. Вроде как играют на своем поле. А вот в отделении уже будет участковый. Хотя, сомневаюсь, что для наших друзей это первый привод в милицию.

Наконец, на пороге сначала появился сам Экзархо. Он блаженнейше улыбался, а в руках держал ведро из помутневшей от грязи и времени нержавейки. За ним на улицу вышел участковый. После него появились владельцы квартиры — все те же знакомые: лысый и молодой. К ним прибавился иной субъект, тоже высокий, но уже с обозначившимся брюшком. В этой троице он, вероятно, был главным, потому что разговаривал только он. Вслед за троицей шел наряд милиции. Они давились с хохоту, но автоматы оставались на виду.

Все, кроме старика, погрузились в милицейский автобус и укатили.

Антон и Егор вышли из укрытия. Отчего-то их появление возле подъезда совсем не удивило старика. Он с гордостью показал парням свой трофей:

— Подлецы, еще дверь долго не открывали! А дверь у них железная, бронированная!

Я говорю — банда! А украл у меня его тот молодой, высокий. Я его спину запомнил!

На секунду Егор принял в свои руки стариковское ведро, повертел его. Вероятно, его интересовало содержимое, но ведро было совершенно пустым.

— Держите, — подал он ведро назад старику, — действительно, великолепное ведро.

— А как вы думаете, они больше ведро не украдут?

— Не боись, отец, — ответил Егор, — больше не должны. Если что — мы снова придем на помощь!

На секунду Антону показалось диким — неужели старик, на самом деле, думает, что все вокруг происходит из-за вот этого куска нержавейки. Но тут же подумал — а как бы все казалось ему, если бы он не был посвящен в это дело?

Глядя вслед старику, Егор заметил:

— Не знаю, будет ли толк с этой истории или нет, но, по крайней мере, какая-то польза людям уже есть — мы вернули старику ведро.

— Пока не густо, — заметил Антон.

— Ничего, иногда и того меньше бывает.

Поднялись по лестнице. Дверь была опечатана, но клей еще не застыл, поэтому даже не пришлось отрывать бумажку. Но дверь была закрыта…

— Неудача?

Егор покачал головой, дернул дверь, из кармана достал два надфиля и ими стал ковыряться в верхнем замке. Через четверть минуты дверь открылась.

— Неважный замок. Немногим лучше щеколды. Они надеялись быстро вернуться. А вот если бы закрыли на этот… — Егор указал на нижний, — пришлось бы минут десять убить.

Прошли на кухню. В углу россыпью лежал осиротевший без ведра мусор. Носком ботинка Егор поковырялся в нем — но здесь особо ничего не было, только упаковки от еды. Судя по ним, обитатели квартиры харчевались недурно.

Дальше Егор открыл холодильник. Не побрезговал открыть и морозильное отделение.

— Отчего-то, — бормотал он, — все считают верхом оригинальности запрятать что-то в холодильник…

Но нет — в холодильнике ничего предосудительного не нашлось. Зато Егор достал початую упаковку колбасы, уже аккуратно порезанной и расфасованной, подал ее Антону:

— Кусай!

— Мы разве за этим сюда пришли?

— Не бери в голову, они не обеднеют…

Антон угостился. Прошли в зал. Обстановка была минималистической, но не бедной. И если у Егора вещи запросто могли быть подобраны со свалки, то тут все было новое — кожа, хром. От техники все еще несло пластмассой.

В углу комнаты прямо на земле стоял маленький сейф.

— А такой слабо открыть?

— Слабо, — честно признался Егор, — я такие сейфы шлифмашиной разрезаю. Болгаркой, то есть. Они хоть и с хитрым замком, но легкие. Набирайся сил, мы его сейчас попрем…

На столе стояла початая бутылка водки. Водкой изрядно воняло, но стаканов видно не было. Егор наклонился и поставил на столешницу ведро — на сей раз канцелярское, жестяное. В нем лежали пепел и куски обожженной бумаги.

— У страха глаза велики. Наши друзья жгли записи…

В припасенный заранее пакет, пересыпал содержимое мусорного ведра. Затем быстро стал перебирать бумаги, разложенные на столе — дело шло быстро.

Стал по очереди выдвигать ящики стола. Будто невзначай сунул в карман с виду дорогую ручку:

— На память…

— А вы, оказывается, бесчестный человек, — заметил Антон.

— А как же… Тут иным быть нельзя.

Словно, подтверждая свои слова, из ящика стола он достал коробку с патронами:

— Это, если не возражаешь, тоже возьму себе. А то еще будут баловаться, попадут кому-то в глаз…

Действительно, обыск в исполнении Егора шел скорым. Все вещи, которых он касался, ложились на свое место, разумеется, за исключением тех, которые пропадали в его пакеты.

Наконец, он закончил, сверился по часам.

— Семь минут! Ну что, студент, хватаем сейф да пошли отсюда.

— Сейф?

— Ну да. А ты думал, я шучу?

Сейф оказался довольно тяжелым — не меньше семидесяти килограмм. И пока дотащили до прихожей, Антон успел вспотеть.

— Не боись, — успокаивал Егор. — Нам его главное оттащить хоть за угол, а там поймаем машину и все дела. Потом я замок рассверлю. Надо будет — договорюсь в каком-то ПТУ насчет фрезерного станка.

Но ему не довелось ни договариваться, ни сверлить, ни даже ловить машину.

Когда до двери оставалось пять шагов, дверь распахнулась. На пороге стояли владельцы квартиры — все трое. Вероятно, дело о похищении ведра было закрыто.

Первым среагировал, как ни странно молодой, высокий — из-за отворота плаща достал пистолет. Остальные двое последовали его примеру.

Заговорил третий, тот самый, что с брюшком:

— Жорж, тебя ли я вижу?.. Вообще-то, у меня была мысль, что ты в городе, когда края стали не сходиться.

Вступил в разговор и маленький лысый:

— Аккуратно ставим сейф на пол… И держим руки так, чтоб мы их могли видеть… А кто это к нам еще пожаловал? Господин почтальон, это вы?.. Ну было же вам сказано — не соваться в это дело. Ведь говорили же?

Оставалось только согласиться: Антону обе стороны предлагали не ввязываться. И отчего он не послушался.

Опустили сейф на пол. Руки дрожали не то от опасного положения, не то от тяжелой ноши.

— Скажи, Жорж, только правду. На пистолет ты со своей честностью еще не заработал, ведь так?

Егор покачал головой — оружия у него не было.

— А, впрочем, — продолжил лысый, — чего расслабились. А ну хватайте сейф и прите его на место. Чего уж тут…

Обратный путь проделали без спешки, но он оказался не легче.

Вернулись в зал. Антон еще раз убедился в преимуществе обысков Егора — в общем беспорядке комнаты их пребывание почти ничего не изменило. Возвращаясь назад, Егор как бы невзначай прихватил бутылку с водкой, но высокий тут же его остановил:

— На место поставь…

— Да ладно, я только хлебнуть хотел, — будто оправдывался Егор.

— Ты уже свое отхлебал, — полуулыбнулся лысый. — Еще в Звенигороде… Я ведь тебя тогда предупреждал — урою… Оно даже и хорошо, что ты мне здесь попался. Никто тебя тут искать не станет.

Пока таскали сейф, двое оружие убрали, зато на стволе пистолета у лысого появился глушитель:

— Вы что, нас застрелите? — спросил почтальон, все еще не веря.

— Мне бы конечно лучше было бы вас придушить. Но если начнете выделываться, то черт с ними, с обоями… Так расскажи мне, Жорж, чего ты там накопал?

— А смысл?

— Никакого, — честно согласился Лысый, — разве что проживешь немного дольше.

— Обыскать его? — предложил молодой.

— Не стоит. Прибьем, тогда и обшмонаем. Его как-то пытался обыскать Витька Лось… Жорж, объясни, как ты умудрился, сломать руку сразу в четырех местах?..

— Подходи, покажу…

…И тут у кого-то зазвонил мобильный телефон. Глухо отбил первые строчки того самого, расхожего хита, и замолчал, будто задумался.

Троица хозяев начала хлопать по карманам, спрашивая друг у друга, чей же, наконец, это телефон.

Каждый, по случаю зимы, был завернут в шарфы, в свитера и пиджаки. У всех одежек было не по одному карману, и попытка найти звонящий телефон долго ничего не давала.

Наконец, в движение пришел и Егор: сперва поводил плечами, будто в этой одежде ему неудобно, она давит. Потом, медленно, чтоб не раздражать остальных провел по карманам, действительно достал трубку:

— Спокойно, это меня… — приложил трубку к уху, — да!

Удивленно вскинул бровь. Сказал Лысому:

— Между прочим, тебя… Лови!

Тут же бросил трубку Лысому. Тот всплеснул руками, поймал аппарат. На долю секунды ствол пистолета указывал на потолок. И тут же на лысого бросился Егор. Схватил его за руку, отжал вверх. Грохнул выстрел.

— Почтальон! Деру!

Действительно, Антон рванул к выходу, думал — его не пустят, вцепятся в полы куртки. Но нет, каким-то чудом выскочил в прихожую, проскочил в открытую дверь. Скатился по лестнице. Выскочил на улицу…

Там был обычный день — ветер мел снег. Детишки в заметенной песочнице лепили снежную бабу. Получалась та некачественно — снег был мерзлым. По каким-то делам спешили старики.

Получалось нехорошо — его приятель сейчас, возможно, погибает в логове врага. Думал, кого-то позвать на помощь, но осмотрелся. Вокруг были все те же: дети, старики.

Набрал побольше воздуха, вернулся в подъезд, но, пройдя пролет, столкнулся с Егором:

— Куда прешь?.. Погеройствовать захотелось? Чего-то забыл? Ноги делай, Ноги!

— Жорж! — неслось сверху. — Ты не жилец более! И ты, урод, как там тебя!.. Почтальон, тебе конец!

— Это мы посмотрим! — крикнул в ответ Антон.

Взвизгнуло две пули. Но стреляли в лестничный проем не целясь, как-то бестолково — одна пуля расколола перила, другая взвизгнула, срикошетировав от ступеньки.

Наверху кто-то выл. Возможно, от боли.

Больше переругиваться не хотелось…

Переделка

Из подъезда чуть не выбежали, свернули за угол, выбежали на проспект. Через квартал пошли спокойней.

— И все равно это был успех, — проговорил Егор, проверяя на месте ли пакеты с украденными бумагами.

Из кармана достал свой мобильный, побитый временем и судьбой.

— Так кто это звонил?

— Ума не приложу… Это не мой телефон звонил. У меня еще с утра аккумулятор сел. Честно говоря, у меня и этой мелодии нет — модель древняя, без полифонии.

— Так что, это не ему звонили?

— Ну а что мне оставалось делать? Ждать, пока нас пристрелят?.. Они ведь не шутили…

— И все равно не пойму… Их там было трое. Вы один… Да еще и телефон отобрали.

— Ну и что с того?.. Телефон мне дорог как память. Особенно чехол. Я его на Киевском вокзале покупал…

— Только обычно, трое бьют одного, а не наоборот…

— А, пустяки, — отмахнулся Егор словно от назойливого комплимента, — подерись ты с мое, поймешь, что три к одному — не такое уж и большое преимущество.

— И часто деретесь?..

— Постоянно. Хочешь, тебе по морде дам?

— Мне-то за что?..

— Была бы морда — а повод найдется. Скажем вот за глупые вопросы.

Антон действительно замолчал.

Прошли еще немного. У вывески какой-то забегаловки Егор остановился.

— Ты есть хочешь?..

— Не сильно.

— А я хочу. Всегда как перенервничаю — есть хочу.

Зашли во внутрь. Едой и выпивкой пахло изрядно. Чтоб этим запахам ничего не мешало, чуть не над каждым столиком висели транспаранты: у нас не курят.

— Посиди тут… — распорядился Егор, а сам прошел к стойке.

Вернулся с подносом: разметал тарелки, чай…

— Угощайся…

— Сколько с меня.

— Нисколько. Теперь ты у меня на полном довольствии.

Стали хлебать суп. Был он почти холодный. Чтоб его разогреть, Егор бухнул в тарелку красного перца. Затем снова продолжил разговор:

— Ты уж прости, но в общагу тебе идти нельзя. Да ты не расстраивайся. Тебе все равно был бы кирдык. Они бы, после обыска, все равно бы нагрянули к старику попытать его на счет того, кто просветил его насчет ведра…

— Неужели все так серьезно.

Егор хмыкнул:

— Все гораздо серьезней. Ты ел их колбасу — они этого не прощают. Теперь тебе точно смерть!

Разобрать — шутит он или нет, было невозможно.

Добрались до второго. Отварная картошка была просто отвратительной: совершенно безвкусной и холодной. Гарниром к ней были грибы.

— Ты уж прости, что не спросив взял грибы. Просто прикинул, чем меньше вероятность отравиться. Оказалось грибы. Мясо в таких забегаловках откуда только не попадает… Тут и собачатина, и куриный грипп, и тараканий насморк.

Рядом со столиком стоял игровой автомат. Подошел мужик, одетый в фуфайку и с клетчатой, дешевой сумкой. Выглядел совсем неважно, будто алкоголик с личностью изрядно распавшейся.

Бросил монетку, стал играть. Антон следил за ним краем глаза: звякнув, ушла монетка. Мелькание огней. Удар по клавишам. Тишина. Еще одна монетка… Опять хороводы огней. Но удар осторожный, выверенный…

И аппарат взрывается, мелькают огни, на башенке сверху аппарата, играет музыка.

Игрок будто стесняется своего выигрыша, свои руки помещает в лоток для денег, из-за чего звук получается глуше.

— Кстати, знаете, из-за чего на игорных автоматах ставят эти светофорчики, музыку… — спросил Егор.

— Нет, а из-за чего?..

— Очень просто. Чтобы подхлестнуть жадность человеческую. Когда кто-то выигрывает — об этом слышат все. Иначе же человек остается наедине со своим горем…

Бездомный сгреб монеты в бесчисленные карманы фуфайки и тихо удалился в сторону выхода. На стойке продавали водку на разлив, предлагали минималистическую закуску. Но визитер это все проигнорировал.

— Все равно пропьет… — подытожил Антон.

— А, меж тем, он выиграл…

— Везет же дуракам…

— И все же, ты ему завидуешь.

Отрицать подобное было как-то глупо. Выигрыш бездомного не был так уж и велик. Но, меж тем, деньги появились почти на пустом месте. Как тут хоть минуту не позавидовать.

Уже попивая чай, Антон все же решился:

— Подожди… В общагу все-таки надо…

— Отчего?

— Если они начнут обыскивать мою комнату, то найдут копию обрывка. Я прежде чем отдать ее вам, срисовал…

— И спрятал в ножку кровати?..

— Да… А откуда вы знаете?..

— Только без обид… Я ведь сначала тебе не доверял. Ну и назначил тебя следить за квартирой конкурентов исключительно для того, чтоб осмотреть твою комнату. Просто была мысль, что еще кусочек ты оставил себе на черный день.

Антон остановился:

— А вы знаете — это низко…

— Низко, — согласился Егор, — но если бы я этого не сделал, у нас бы случились большие неприятности.

Не согласиться с этим было глупо.

— Не дрейфь, рядовой, держись за меня, и все будет хорошо. Плохо или хорошо, но через недели две эта история закончится. Ты еще недели две переждешь и можешь возвращаться к мирной жизни. Если что, свалишь на меня, как на мертвого — типа запугал… А пока поживешь у меня.

Когда выходили из забегаловки, какой-то молодой подошел к игральному автомату. Бросил не меньше полдюжины монет, ударил по клавишам… Аппарат остался вовсе безмолвен.

— Не понял?.. — удивился тот.

Нажал еще пару клавиш. Добавил совсем не предусмотренный в инструкции удар автомату в торец. Аппарат устоял, но не ожил.

— Эй, да тут аппарат поломался.

Поднимаясь из-за стола, Антон и Егор пожали плечами. Это была совершенно не их проблема.

***

Но возле своего подъезда Егор вдруг стал серьезным.

В подъезд вошли вместе, но тут же Егор дал знак: молчать и ждать его здесь. Сам же поднялся вверх, но через минуту спустился быстрым шагом, махнул Антону: следуй за мной.

— Перед выходом из дома я заложил меж дверью и проемом спичку…

— И что, спички нету?

— Спичка на месте, но я еще делал метки на петлях. Двери открывали…

— Что-то, когда мы познакомились, вы не были таким мнительным. И двери открытыми оставляли.

— Мой друг, всякий процесс можно разбить на фазы. В самом начале бояться нечего. Гроссмейстера разыгрывают дебют, не глядя на доску, не обращая внимание на передвижение фигур противника. Но вот, когда события нарастают, и столкновение неизбежно, лучше быть осмотрительным…

— И в вашей квартире…

— …Ничего нет… Вы поразительно догадливы. Ваш кусочек со мной. В свои трофеи они могут занести только мой ноутбук. Файлы зашифрованы — на их дешифровку уйдет лет пять. Со времен войны шифрование ушло далеко вперед.

Перешли через улицу, зашли в другой подъезд, поднялись на чердак. Стояли возле маленького окошка. Стекла в нем не было и через проспект можно было рассмотреть окна квартиры Егора.

Тот рассматривал свои окна все через тот же окуляр.

— Ну что там? — нетерпеливо спрашивал Антон.

— Подожди, не все сразу.

Если смотреть на окна достаточно долго, то, действительно, в квартире что-то шевелится. Но было ли это игрой воображения или Антон видел тени машин и людей, двигающихся где-то внизу.

— Нету там никого. Ведь так?..

Но Егор был неумолим.

— Подожди… Тебе мало, что нас сегодня едва не пристрелили?

И, действительно, ожидание принесло результат: форточка на кухне медленно стала отворяться, вспыхнул огонек, от него загорелся иной — медленный и тлеющий. Он двигался, то тух, то разгорался. Из форточки вырывался дым. У Егора в квартире кто-то курил.

— Портачи… Я не курю и запах табака услышу еще с порога, — подытожил он. — Потому всегда и проигрывают.

— Но как они узнали?..

— Оперативно работают… Думаю, они взяли на карандаш твоих друзей на почте, те вспомнили и про ту дурацкую телеграмму.

Вернулись на проспект. Пошли, не таясь, по людной стороне проспекта. Хотя, по большому счету идти было некуда.

— Ну и где нам теперь жить…

— На вокзале?.. — сказал глупость Антон.

— На вокзале они поставят завесу в первую очередь. Моей физиономии у них наверняка нет, но твоя уже размножена, привлечены братки, вероятно, и милиция тоже… У тебя что, вообще нету знакомых в этом городе?

Антон покачал головой:

— Нету…

— Ну и дурак.

Из кармана достал мобильный, попытался набрать номер. Вроде бы пошел набор, но тут же запищал динамик: батареи разряжены.

— Да что ты скажешь… — произнес Егор неприличным тоном.

Шли по улице. На углу торговали дисками компьютерными и аудио. Страна определенно двигалась в Европу. Если раньше такие лотки стояли чуть не на каждом углу, то теперь борьба с выносной торговлей и с нелицензионными изданиями привела к тому, что такие лотки стали редкостью. Появлялись спонтанно, стояли недолго, а потом так же внезапно исчезали. Напоминало это не бизнес, а какую-то террористическую акцию.

Егор подошел к лотку, для приличия повертел в руках несколько дисков, затем спросил, нет ли здесь вблизи какого-то Интернет-кафе или хотя бы компьютерного клуба. Такой легко нашелся — торговец указал на многоэтажку.

Пошли туда, подошли к кассирше.

— Нам час работы на компьютере, — затем внимательней посмотрел в бумажник. — И два кофе.

Приготовили кофе, выдали листочек с логином и паролем.

Егор тарахтел по клавишам до неприличия азартно и громко.

— О чем пишешь?.. — спросил Антон, потягивая рядом кофе.

На ответ не надеялся, но Егор ответил:

— Попросил приятеля войти в Интернет. А сейчас пишу отчет заказчику.

— Итальянцам?

— Угу…

Антон не стал его отвлекать. Минут за десять письмо было написано, отправлено. Затем откинулся в кресле, чего-то ожидая.

— Ну что?..

Когда от заказанного часа оставалась только четверть, колонки тихо всхлипнули.

— Фердинанд в сети…

Опять застучали клавиши, по экрану побежали строки. А внизу медленно таяла полоска оставшегося времени. Когда оставалось еще минуты три, Егор не глядя подал свой бумажник.

— Пойди, купи еще один час. Не будет хватать — добавь свои, заложи кошелек, часы, душу… Потом выкупим.

Упоминание о часах и кошельке было довольно уместным — денег, что были у Егора в кошельке хватило ровно на треть часа в Интернете. Пришлось добавить из скудной зарплаты почтальона. Выковыривая монетки из-под рваной прокладки Антон еще раз подумал: а с тем ли он связался. Пойти к тем, кто в квартире?.. Может, сразу и не придушат, но, что им предложить?.. Антон расплатился. Девушка-кассирша отбила положенные цифры. На компьютере у Егора полоса оставшегося времени стала шире.

И когда, Антон вернулся к нему, он улыбался широчайшей улыбкой. Почтальону он весело подмигнул, дескать, прорвемся.

Уже выйдя из Интернет-кафе продолжил:

— А жизнь, между тем, налаживается. Деньги от итальянцев поступят в следующую среду.

— До среды еще дожить как-то надо. У вас, я так понимаю, денег нету?..

— Нету… — Весело согласился Егор. — Я сначала думал у Фердинанда немного финансов испросить, перевести сюда. Но он традиционно на мели, впрочем, все равно смог помочь. У него здесь есть приятель. Адрес есть… Кличка — Партайгеноссе. Для друзей он «Партай» можно просто — Геноссе. До среды можно перекантоваться у него.

— Ну и клички у вас тут. Просто мафия какая-то.

— А ты думал! — с некоторой гордостью кивнул Егор, но тут же стал серьезным. — Но у нас есть проблема. До Геноссе еще надо доехать. В свете сегодняшних событий ходить по улицам нам противопоказано.

— И далеко?

— В другой район города.

— Всего-то?

— А у тебя найдутся деньги на два автобусных билета.

Такие деньги еще имелись.

В бункере

В маршрутном автобусе Антон и Егор были последними пассажирами. И когда они вышли, водитель проехал еще метров двадцать, потушил в салоне свет и развернул автобус назад.

Микрорайон, куда он должен был доехать, уже гасил в своих окнах свет — вряд ли там нашлись бы пассажиры. А даже, если бы кто-то и ждал этот автобус, то не факт, что с добрыми намерениями. Слава у того района была плохая, бандитская.

Здесь фонари горели редко и тускло. Под одним они остановились. Егор развернул бумагу, еще раз прочел адрес: двадцатый квартал, дом девятнадцать.

Квартал нашли легко. Чуть не на каждом доме висела древняя эмалированная табличка с потеками ржавчины. Где их не имелось, были надписи краской на стенах. Жили здесь все больше старики, которые были заинтересованы в том, чтоб их, скажем, скорая помощь находила быстро.

— Что-то не так, — заметил Антон, — дома-то тут не на одного человека.

— Сам вижу. Не паникуй. Давай сначала дом найдем, потом там у кого-то и спросим.

— У кого?.. И что ты спрашивать будешь? Здесь ли живет Партайгеноссе? Мы-то и имени его не знаем.

Егор вытащил мобильный, надеясь на то, что на батарее появилось хоть немного заряда. Но чуда не произошло — телефон умер.

Прошлись по кварталу, рассматривая номера на домах. Нужного не было. Никто не встречался на их пути. Металлические двери подъездов хранили сомнительное тепло.

Обошли квартал еще раз. Всмотрелись в номер на детском садике, попытались найти его на трансформаторной будке. Но надписи там были малоинформативные и все больше матом.

Наконец, когда проходили меж гаражами, услышали музыку. Она плохо согласовалась с пенсионерскими кварталами — играло что-то быстрое, металлическое…

Прошли меж коробками сараев. Звук шел от маленькой коробки, казалось какой-то подвал. Справа от двери висел номер: «девятнадцать». Над дверью — пропеллер из двух лопастей, не сильно аккуратно выструганный из дерева. Под ним название: «От винта».

Дверь оказалась закрытой, но рядом легко удалось найти кнопку звонка. Егор нажал на нее. Скоро дверь открылась:

— Чего надо?.. — спросил хозяин.

— Ты — Партайгеноссе?

— Ну я… И что дальше?

— Нас Фердинанд к тебе направил. Он обещал предупредить.

Геноссе кивнул:

— Заходите…

По лестнице спустились в подвал.

Строили этот район среди прочего и пленные немцы. В те времена никто не верил, что тот мир надолго, поэтому в каждом квартале было бомбоубежище. За бронированными дверями ждали своего часа противогазы, одеяла, запасы…

Но мир устоял. Бомбоубежища уже не воспринимали всерьез, сначала они были деклассифицированны гонкой вооружений — иная бомба смела бы послевоенные укрытия, как Волк сдувал соломенный домик Ниф-Нифа.

Потому, когда закончилась холодная война, надобность в таких вот убежищах тоже пропала. Что-то разворовывалось, в них устраивали и притоны, и спортивные клубы.

Похоже, этому бомбоубежищу повезло. Внизу был магазинчик: висели гитары — акустические и, не слишком дорогие, электрические. Плакаты музыкантов в боевой агрессивной раскраске, футболки. В уголке стояли пионерские горны и барабаны. С иной стороны лежало хоть что-то связанное с бомбоубежищем — армейские ботинки с высокой шнуровкой, более древние сапоги, камуфляжи, несколько противогазов.

Вслед за Геноссе прошли дальше. Следующая комната была подсобкой, совмещенной с жилым помещением. Стены были облицованы бревнами в стиле партизанских будней. Посреди комнаты стоял стол. Его освещал светильник, сделанный из артиллерийской гильзы. Но вместо фитиля в нем горела сорокаваттная лампочка. Рядышком стоял компьютер жуткого вида, снятый, вероятно, с крейсера «Авроры». Пластмасса системного блока пожелтела, мерцало мутное изображение на мониторе, словно вырубленном из дерева.

— Мы поживем здесь у тебя?.. — полуспросил Егор.

— Живите. Номеров люкс у меня нет, но места много. Потом заплатите, сколько не жалко будет. Только порядок у нас тут почти армейский.

Егор кивнул:

— В казарме жил. Порядок гарантируем.

Прошли еще через одну дверь. За ней была еще одна комната, в ней тесно стояли трехъярусные нары. На некоторых лежали скатанные матрацы.

— Располагайтесь… — предложил Геноссе.

— А вы тут неплохо устроились. Часто бывают гости? — спросил Егор.

— Бывают… Но обычно летом…

Делать было нечего, и они легли спать.

***

А к утру в бункере появился еще один квартирант.

Когда Егор и Антон проснулись, тот лежал на угловой кровати, повернувшись лицом к стене. С головой был укрыт грубым одеялом, вроде армейского.

Когда из спальни вышли в тамбур, в маленькой кухоньке с печкой возился Геноссе.

— Завтракать будете? — спросил он.

— Тут еще и кормят? — удивился Егор.

— Кормят, когда есть чем. Летом ребята оставили пару мешков с крупой. На вкус как пластилин, но есть можно.

Каша была почти готова. Через минут пять Геноссе поставил кастрюлю на стол, разметал жестяные тарелки с ложками.

Вероятно, от шума проснулся и третий квартирант. Вышел ко всем. Не дожидаясь приглашения, стал накладывать себе кашу в жестяную миску. С местными порядками, вероятно, был знаком. Из своей сумки выложил полбуханки злого ржаного хлеба и пробирку с маленькими белыми таблетками:

— Сахарин, — объяснил он присутствующим.

Это было единственное слово, произнесенное им за обедом. Ел он молча, азартно, глядя только в свою миску.

Именно за завтраком Антон рассмотрел его как следует: высокий, худой, скорей даже тощий. Но было видно, что жилистый, цепкий. И еще элегантный — было видно, что пришелец голоден, меж тем ложка не стучала о тарелку, он не чавкал. Ни одно зернышко каши не упало мимо тарелки. Одет был в камуфляж, похожий на обычную робу. Но это была не одежда, подобранная по случаю — китель был сшит по фигуре, подшит свежий воротник.

Дезертир? — подумал Егор, — не похоже. Он совсем не походил на беглеца. Да и староват как для дезертира.

Больше всего Антона удивили волосы. Были они довольно длинными, закрывали уши. Для бродяги это было определенной угрозой — такие волосы грозили стать рассадником вшей… Но у сотрапезника волосы были ухожены: вымыты и расчесаны. Они обрамляли лицо серьезное, немолодое, но и не старое. Действительно старыми были глаза — глубокие, печальные и мудрые.

Когда уже пили чай с тем самым сахарином, Геноссе спросил у гостя:

— Надолго к нам?..

— На пару дней… Друзей навещу и уеду…

Егору показалось странным — приехал к друзьям, а живет в этой тайной ночлежке.

— А где твои друзья?.. — спросил Егор.

— На кладбище.

Сразу после обеда пришелец ушел куда-то по своим делам. Кивнув на закрывшуюся дверь, Егор заметил:

— А он странный…

— Не то слово, — согласился хозяин, — но дело знает.

— Какое дело?

— Солдатское…

***

А затем, отобрав у Антона остаток денег, куда-то ушел и Егор. Антон остался наедине с Геноссе.

Хозяин почти не тяготился наличием гостя. Напротив, будто тому надоело одиночество. Действительно, до обеда в магазин зашел лишь один человек — парень моложе Антона, одетый в потертую джинсовую черную куртку с металлическими заклепками.

Посмотрел на прилавки, полистал каталоги с музыкой, но ушел так ничего и не купив, не спросив.

— Погреться заходил, — прокомментировал Геноссе. — Эти куртки металлистов не греют абсолютно. Носят их исключительно пофорсить.

— И много таких вот клиентов?

— Большинство…

— И на какие же деньги вы существуете?..

— А вы Фердинанда хорошо знаете?..

— Не очень, — признался Антон. — А что?..

— А то, что история может быть довольно прибыльной. Скажем, едем в Приазовье, раскапываем курганы. Золото, конечно, самоварное, да и то редко попадается. Если найти что-то стоящее и продать ценителям, желательно из-за кордона, то за одно лето можно накопать столько, что зиму пересидеть можно спокойно. Да еще сколько там дает магазинчик.

— И эти рокеры?..

— А что поделать. Раньше ведь как было — собирается дворовая группа. Кроме гитары надо бы ударную установку — ее мастерят из пионерских барабанов, кусков жести. Опять же, отчего-то всю их атрибутику можно найти в анналах. Одни музыканты шьют форму, положим, под белогвардейцев. Другие — напротив, под махновцев работают. Если металлисты — им подавай немецкую атрибутику. Я тебе такое расскажу…

Геноссе набрал воздуха, присел и подозвал Антона поближе, словно собираясь сообщить ему нечто важное, секретное.

В свое время в СССР по репарациям вывезли линию, которая производила немецкие каски. Они чуть посложней наших, больше металла уходит. Уж не знаю, зачем она была нужна — может, хотели наладить выпуск ночных горшков, да забыли. А пару лет назад кто-то нашел форму и стал штамповать их сотнями. Сделали еще штамп поменьше — выдавливать орлов. Затем на денек бросали в воду, чтоб проржавели. И разбрасывали по городам. Стоили такие каски довольно немного, и когда опомнились через месяц, оказалось, что полгорода ходят в немецких касках.

К обеду вернулся и Егор с пакетом свежей рыбы. Даже слишком свежей — в тепле многие рыбины стали шевелить жабрами и хвостами.

Егор выглядел уставшим, но веселым:

— Масло есть? — бросил он Геноссе. — Жарь…

— Где ты ее взял? — удивился Антон. — Купил на мои деньги?

— Нет. На твои деньги я купил леску. Я эту рыбу поймал.

— Это получается, что ты весь день сидел на речке?

— Ну да. А что тут такого?

Антон пожал плечами:

— Я, вообще-то, ожидал, что частные детективы работают как-то иначе. А не сидят, ловят рыбу…

— А я не просто сидел. Я еще и думал. И главная причина того, что идей нет абсолютно. Можно, конечно, ворваться к ним на квартиру второй раз. А если не пришибут — то и в третий. Но это не решение.

Антон задумался. Он еще вчера думал спросить о чем-то важном. Но из-за обрушившихся событий и усталости сразу заснул. Ах да — о результатах налета.

— Так что там было в бумагах, что вчера украли?

Вчера? Неужели это было вчера? А казалось — сто лет назад, в прошлой жизни. Вчера вечером Егор все же просмотрел украденные бумаги. Других фрагментов шифровки, разумеется, не нашлось. Были какие-то срисовки, отдельные куски, просто пятибуквенные кусочки, фразы. Самой разумной была, вероятно, «EIRLD JXUIS». Но был ли это фрагмент шифровки или какой-то вариант дешифровки — понять было невозможно. Вероятно, первое, поскольку ниже кто-то пытался составить из этих букв «JESUS» и «ULIS». Но у этих списанных фраз, обрывков не было общих краев, их нельзя было составить воедино.

Похоже, у них тоже кто-то пытался, в силу своих возможностей, решить головоломку. Остальные бумаги имели отношение скорей к конкурентам, чем к шифровке. Были отчеты о шпионаже за обоими стариками. Особо нового Егору они ничего не дали. Все это время он сам наблюдал за противниками.

— Хочешь, возьми почитай… Бумаги под подушкой…

— Ничего не нашли?.. — понял Антон. — Выходит, мы напрасно рисковали, зря стали бездомными?

Егор печально покачал головой. Вообще-то, собеседник был прав. Еще в квартире он видел, что бумаги особой ценности не представляют. Но надеялся на сейф, а тут все так обернулось. И второй визит Егор тоже обдумывал — дверь бронированная, но окна пустячные. Если бы их как-то не было ночью… устроить какую-то провокацию? Разыграть гамбит? Чем пожертвовать? Куском шифровки? Почтальоном?.. Тогда кто будет тащить сейф?

Но вместо этого Егор проговорил:

— Ничего так просто не бывает… Иногда полезно просто сесть и подождать, пока не нарастут события, пока что-то не принесет река… Ничего, студент, не дрейфь — прорвемся. Я так часто тонул и всплывал, что поневоле начинаю задумываться — а не дерьмо ли я?..

Дальше Егор с Геноссе жарили рыбу, Антон же действительно принялся листать бумаги. Тщательно прочитал отчеты. Там подробно было прописано о стариках, но ни одного слова не было сказано о нем. Где-то это было даже оскорбительным.

Затем вернулся четвертый постоялец. Прямо с порога спросил:

— Есть надобность выпить. Если я угощаю, кампанию составите?

— По-моему, совершенно глупый вопрос в этой местности, — ответил Геноссе.

Егор подумал и кивнул… Расслабиться бы не помешало.

***

Из высоких жестяных кружек постоялец, Егор и Геноссе хлебали водку. Антон для себя испросил пиво. Над ним насмехался Геноссе, предлагал вовсе минералку или безалкогольное. Но Егор кивнул: делайте, как сказано.

И снова прилавок превратился в обеденный стол. Большая бутылка водки, к ней пластиковая баклажка с пивом. Из закуски — черный хлеб, рыба, картошка, сваренная в мундирах.

— Хороша картошечка, — проговорил постоялец, дуя на пальцы, — а я еще уважаю, чтобы запечь да на костерке…

Водка пошла хорошо, поскольку все были голодными, пьянели быстро.

Егор осмотрелся. Кроме плакатов с музыкантами были те, которые он сразу не заметил. Висели они возле выхода. Когда магазин работал и двери были открыты, их не было видно. Там были старые советские плакаты об экономии рабочего времени. Но было много иных плакатов, тоже с обилием красного, которое перечеркивал черный крест.

— Я смотрю, нацисты у вас в почете?.. — показал Егор на рисунок немецкого солдата, зазывающего, кажется, в атаку.

— Положим, не в почете, но враг был достойным. И если ты не уважаешь своего врага, ты не уважаешь и свою победу.

— А, скажем, вот День Победы отмечаете? Девятого мая-то?

Неожиданно обиделся постоялец:

— Отмечаем… Только начинаем праздновать еще седьмого — тогда был подписан первый акт о капитуляции. Восьмого его переподписали специально для Советского Союза. Ну а в это время в Москве была уже ночь девятого…

— А я не понимаю… Столько лет прошло с войны… Не в обиду будет сказано, но ведь не празднуем мы день, когда, положим, Наполеона изгнали…

Егор покачал головой.

— Вторая Мировая война гораздо ближе, чем тебе то может показаться. Сядь на машину, прокатись из Петербурга в Выборг. Сойди с шоссе, зайди метров на сто, копни землю — и забелеют кости.

Дернули еще по пятьдесят грамм, постоялец закусил папиросным дымом. Тут же протянул ее Егору. Тот покачал головой. Но Геноссе не отказался. Папироса была только подожжена, но тот держал ее так, будто это жалкий окурок, который от единой затяжки догорит и обожжет пальцы.

— У меня ведь дед тоже вроде как ветеран Второй Мировой. — глядя на них задумчиво проговорил Егор.

— А почему «вроде как»?

— Он не в Красной Армии воевал.

— За немцев что ли?..

— Ну почему так сразу если не в Красной, то за немцев. Воевал он против немцев, во французском Иностранном легионе. После войны вернулся в СССР — тогда зазывали русских возвращаться на родину. Отец опять же повоевал: Вьетнам, Ангола, Египет.

Стал советским «псом войны» или «военным консультантом». Неважно, как называть — суть одна.

— А я воевал… — глухо отозвался пришелец.

— Воевал? Где? В Афганистане?

— И в Афганистане… До него в Анголе. До этого — Египет. Брал Берлин, Будапешт. До этого — Эпиналь. До него — Седан. Перед ним — опять Египет, Сен Жан д'Акр, Маренго. Кресси, Пуатье… Канны. Снова Египет, пустыня, безымянная деревушка. Война с хеттами — первая война человечества. Вы не узнали бы меня тогда — я был смуглей, почти негром. Но затем снег и песок Норвегии стерли загар. Но я помню войны и до хеттской…

— Как это «до»? Вы ведь сказали, что это была первая война человеческая.

— Смотрите…

Он открыл рот. Зубы, как и волосы у него были в отличном состоянии, и Антон не сразу понял, в чем собственно дело. Все зубы у него были одинаковы — во всяком случае, не было видно клыков.

Затем тот рукой сдвинул волосы, открыл ухо. Верх уха был заострен.

Антон глупо засмеялся — все были пьяны, и трюк с ухом вместе с зубами показался почтальону остроумнейшим фокусом. Остальные же просто промолчали, то ли не заметили, то ли сделали вид, что так и надо.

Водка уже во всю гнала тепло по венам. Становилось легко. И тут Егор, привыкший держать карты закрытыми до последнего, сделал то, чего бы он никогда не допустил трезвым.

Немного подумав, Егор полез в карман. Вытащил листочек из блокнота, на который аккуратно были переписаны столбцы шифровки:

— Вот скажите, историки, что это такое?

— Похоже на код… — заметил Геноссе.

— Это я догадался. Какой именно?..

Он задавал этот вопрос и раньше, себе, Антону и не сильно надеялся на ответ.

Но Геноссе стал всматриваться:

— Наш, советский, был цифровым, кажется, по четыре или пять цифр в столбце. Здесь пять букв в колонке.

Отрывая куски от рыбы, в разговор вступил постоялец.

— Это похоже на немецкий код времен второй мировой, «Enigma»… Я прав?

Егор осторожно кивнул — пожалуй, сходилось:

— А расшифровать его можешь?..

Тут заговорил Геноссе.

— Слишком маленький фрагмент. Предполагаю, что это вовсе невозможно.

Егор старательно сфокусировал взгляд на Геноссе. Тот подумал, что ему угрожают, и поспешил исправиться.

Геноссе лишь мельком взглянул на обрывок шифровки:

— Но, если честно, в этот вопрос не вникал.

— А можешь вникнуть, не привлекая ничьего внимания?

— Могу попробовать…

— Ты старательно попробуй…

Пьянка медленно сходила на нет. Картошка холодела вместе с остывающей водой, ее шелуха становилась жесткой, водка трудной, она уже не шла с такой легкостью…

Первым не выдержал Геноссе:

— Пойду, поговорю с унитазом. Похоже, мне есть, что ему сказать.

Он поднялся и ушел. Когда вернулся, то водку уже не пил, а стал хлебать пиво.

Ложились спать, с трудом попадая телами по кроватям. В головах упорно кружили вертолеты.

— Ничего, — успокаивал Егор уже заснувшего Антона. — Вот увидишь, события назреют, что-то произойдет завтра-послезавтра…

Но он был не прав. Что-то уже набирало обороты, неслось к ним со скоростью и безапелляционностью автомобиля.

Deus ex machine

Когда справа от шоссе появились первые огоньки, сидящий рядом с шофером спросил:

— Это уже Сырборск?

Таксист кивнул. Где-то тут была табличка, обозначающая въезд в город, но в темноте ее не было видно. В разные времена ее залепливало грязью или снегом, пару раз ее сбивали водители, вылетевшие с трассы.

— Дрянной городишко. Задолбал совок.

Его спутник, сидящий сзади проговорил тоном менторским, успокаивающим:

— Игорь, успокойся. Не накручивай себя раньше времени.

Игорь, действительно, будто успокоился.

Хотя, признаться, фразу про дрянной городишко он готовил еще в пути, даже не рассмотрев на карте как следует, где именно находится этот самый Сырборск.

Хотел сказать эту фразу, когда самолет шел на посадку, но город был затянут низкими тучами.

Сейчас его обижало, что фраза заготовленная осталась незамеченной. Поэтому он повторил ее чуть тише:

— Дрянной городишко.

Шофер молча пожал плечами. Во-первых, спорить с клиентом противопоказано. А во-вторых, городишко действительно был неважным.

И будто бы мстя за дурные слова, город встречал их неприветливо. Выпал снег, машины вязли в снегу, везде были пробки. В гостинице их долго не селили — просто так, чтобы не возиться. Когда все же выдали ключи от номера, оказалось, что там холодно. Попытка принять с дороги душ тоже была обречена на неудачу: горячей воды не было.

Но спалось крепко — все же дорога утомила, сделать предстояло многое.

***

Утром спали долго — отдыхали с дороги пока не надоест. Да и в номере гостиницы стояли такие погоды, что не сильно и хотелось высовываться. Одеяло грело, и уже проснувшись, прибывшие долго валялись, рассматривая потолок, молчали о чем-то своем.

Наконец, солнце вскарабкалось из-за здания, стоящего напротив, стало бить меж штор. Далее отрицать наличие утра стало глупо.

— Не нравится мне здесь, — заметил Игорь. — Если надолго в этом городе застрянем, надо снять квартирушку.

— Угу, — лениво согласился Макс.

Первым поднялся Игорь, сходил в ванну, надеясь, что за ночь появилась горячая вода. Ее не было.

— Задолбал совок…

Когда он вернулся в комнату, Макс уже одевался:

— Собирайся, поедем…

— Ты им уже звонил?.. — спросил Игорь.

— Угу…

— И что сказал?

— Да как договаривались: что мы с головной конторы направлены в помощь, ну и для проверки…

Игорь зевнул. Как показалось Максу — немного деланно. Действительно, выбираться из номера не сильно хотелось. Как не прохладно было в номере гостиницы, очевидно, что на улице было еще холодней. Но с иной стороны, ехали они сюда совсем не за тем, чтобы просиживать штаны в этом номере.

Игорь стал одеваться.

— Форма одежды?.. — спросил он.

— Рабочая…

Поверх рубашки Игорь накинул кобуру.

Достал из-под кровати небольшой чемоданчик.

Набрав код, открыл его. Если бы его содержимое увидели на посадке в аэропорту, то, вероятно, у проверяющего случился бы сердечный приступ. Но обитатели этого номера шли темными коридорами, минуя проверку.

Из чемодана достал пистолет — накрутил глушитель.

Одел пиджак:

— Ну что, я готов…

***

…А на рассвете в бомбоубежище невозможно было дышать.

Технология кондиционирования воздуха здесь остановилась на уровне предгрозовых пятидесятых. А если быть точней, то стала еще хуже. Чуть не с времен построения бомбоубежища, вытяжкой никто не занимался, год за годом вытяжные колонны забивали павшие листья, от влажности гнили трубы.

Чтоб проветрить помещение, Геноссе настежь открыл двери магазина, впрочем, поставив в проходе стул с табличкой «Переучет».

Запах перегара не исчез, зато в помещении мгновенно стало холодно, что, впрочем, обитателям было только на пользу.

И кампания, состоящая из одиноких мужчин, принялась за уборку помещений. Только Антона, как самого молодого и наименее пострадавшего во время вчерашней пьянки, отправили за провиантом.

После не то завтракали, не то обедали. Ели чинно, не спеша, словно деклассированные аристократы.

Говорили мало. О делах не вспоминали вовсе.

Вместо чая кто-то пил кефир, кто-то минералку.

Осторожно заговорил Геноссе:

— Я, конечно, не сторонник продолжать разговоры, начатые за пьяным столом, но вчера будто был разговор о том, чтобы нанять меня…

Антон не сразу сообразил, что разговор ведется о коде. Егор задумался, повернулся к постояльцу.

— Так как ты вчера сказал?

— Похоже на немецкий код «Enigma»… Но утверждать не буду — я не шифровальщик.

— А ты?.. — Спросил Егор у Геноссе.

— И я нет… Но могу что-то посмотреть.

— Мда… Я не гинеколог, но посмотреть могу…

Геноссе молча обиделся. Егор подумал еще и решил сыграть отступную:

— Хорошо, посмотри…

Сразу после обеда засобирался постоялец.

Его отпускать Егору было действительно жаль:

— Эй, солдат… Не хочешь пристать к нам?.. Я хорошо заплачу…

Тот ответил, даже не обернувшись:

— Что вы можете предложить тому, у которого когда-то уже все было?

Ответ озадачил Егора. Над подобным надо было думать не одну минуту. Потому он спросил первое, что пришло в голову:

— Ты куда сейчас?..

— Сейчас я отправляюсь к другу. В Трансильванию. Он тоже редко улыбается, но совсем по другой причине — чтобы не показывать своих клыков.

Говорил он спокойно, но меж лопаток пробежал холодок…

Он не стал жать руки, прощаться долго и многословно: просто накинул вещевой мешок, отсалютовал, повернулся и ушел в зиму.

Как было его имя? Он так и не представился.

***

У лысого был повод нервничать. Отчего-то последние два дня никак не удавалось связаться с центральным офисом в Москве. Оттуда никто не звонил. В офисе никто не брал трубку, хотя факс отправлялся. Пытались позвонить на мобильные, но неизменно отвечал приятный голос оператора — абонент отключен или вне зоны досягаемости.

Но совершенно неожиданно утром ему позвонили. Сообщили, что все его отчеты получены, что в Москве не удовлетворены ходом дел и намерены усилить группу, работающую здесь, в Сырборске.

Мало того — эта помощь уже здесь и хочет вникнуть в дело незамедлительно.

И, действительно, через час после звонка явились двое, будто сошедшие с голливудского целлулоида агенты ФБР — молодые, одинаковые, без особых примет. Представились: Максим и Игорь. Уточнять же, кто именно из них Максим, а кто, соответственно, Игорь не стали.

— Что-то я вас раньше в конторе не встречал… — позволил себе усомниться Высокий.

— Вы многих не встречали, — ответил Игорь. — Мы из другого отдела.

Макс добавил:

— Специально по этому поводу нас отозвали из-за границы.

Действительно, лица у прибывших были загорелыми.

А что касается новых лиц, лысый особо не печалился — работа в конторе нервная, опасная — большая текучка кадров. Постоянно кто-то выбывает — то за решетку, то в психушку, а бывает и в землю сырую.

— В своем отчете вы писали о непредвиденной внешней силе. В частности, о специалисте со стороны. Как его там?.. Жорж… Фамилии вы, кажется, не упоминали.

Лысый выдохнул с облегчением: эти люди все же из центра. Они читали его отчеты.

— Да, разумеется, — согласился Лысый. — Фамилия его мне неизвестна. Зовут вроде бы Егором.

— А вообще, какой он из себя, этот Жорж?..

Лысый в нескольких фразах дал словесный портрет: рост высокий, сложение худощавое. Кожа светлая и далее, как положено при словесном описании, от большого к мелкому, от общего к частному.

О почтальоне в отчетах они не упоминали — казалось, порочащим упомянуть, что им противостоит мальчишка, первокурсник. Да и как ни крути, попал он в эту историю случайно.

Вообще, о своих неудачах он не сообщал — о том, что этот Жорж сам устроил обыск у них в квартире, о том, что потом отбился от троих. Да что там, недостатка в неудачах не было.

Казалось, задание проще не бывает. Приехать в город, найти старика, отобрать у него лист с бумагой. Но как-то все не заладилось — попробовали отобрать у старика бумагу, но тот неожиданно заупрямился. То, что удалось получить часть пресловутой шифровки, в донесениях было расписано как величайшее достижение, но, по сути, это было провалом.

Но подозревал — в Москве об его неудачах извещены, кто-то в бригаде стучит, если не оба. И эти визитеры из Москвы приехали для того, чтобы сместить его.

Да и неизвестно, сколько они пробыли в городе — действительно ли прилетели вчера, или топтали снег несколько дней, может быть даже неделю. И все это время бригада была под колпаком.

— Чем вы сейчас заняты? — спросил Игорь.

— Мы эта… Ищем копию шифровки… Перерыли дачу, квартиру опять же. Продолжаем поиски этого самого Жоржа. Вероятно, у него недостающий кусок. Мы нашли его квартиру. Там сейчас Валера. Вроде как сидит в засаде…

— Ну и как? Засадил? — спросил Игорь.

— Не понял? — честно признался высокий.

Лысый на всякий случай подобострастно хихикнул.

— Поясняю — если он два дня от вас скрывался, к себе домой не зашел, то и дальше не зайдет.

Лысый вытянулся в струнку:

— Прикажете снять наблюдение?

— Нет, подождите… Съездим туда, посмотри, может вы чего пропустили. Там и разберемся.

Последняя фраза была будто больше сказана спутнику, Максу. Тот едва заметно кивнул.

***

Едва переступив порог, Игорь почти незаметно втянул воздух.

— Скажите… А этот… Жорж… Он курит?..

Все трое пожали плечами.

— А вы не находили у него в квартире сигареты, пачки от папирос, окурки?..

Высокий покачал головой.

Так что же ты, кретин, тут накурил? — чуть не крикнул Игорь. Но промолчал…

Осмотрелись в квартире.

— Вы ее обыскивали? — спросил Макс…

— Конечно.

Тот кивнул:

— Давайте еще раз пройдемся. Я возьму кухню и туалет, ты, — обратился он к Игорю, — зал. Потом поменяемся.

Из карманов достали латексные перчатки, одели их.

Работали быстро. Исходили из того, что противник здесь жил недолго, и его тайник, если вовсе имеется таковой — импровизация.

Макса сопровождал начальник бригады. Двое остальных были приставлены в помощь к Игорю. Начальник поступил так намеренно — в себе-то он был уверен, а эти клоуны пускай следят друг за другом. Не будет соблазна столкнуться с новоприбывшими. Но странное дело — прибывшие были неразговорчивы. Отдавали только самые необходимые приказы: что-то сдвинуть, отойти, не мешать в конце-концов.

Через пятнадцать минут поменялись.

Лишь раз молчание было прервано:

— Компьютер его?.. — спросил Игорь. — Этого Жоржа?..

— Ага.

— А отчего о нем нет в отчетах?..

— Так там пароль спрашивает…

Вообще-то командир бригады просто прикидывался дураком — разумеется, компьютер он должен был передать в центр, где специалисты принялись бы за его содержимое. Но сработала обычная человеческая жадность — а вдруг там есть что-то серьезное.

Тогда получится, что вся слава достанется им, сидящим в теплых кабинетах. Вместо того бригада решила: а какого черта? Ну не может быть, что этот Жорж знает слово, которого не знают трое. И находку решили попридержать — а вдруг удастся угадать пароль.

Наконец, Игорь снял перчатки, струсил пыль, приставшую к брюкам… Остановился у журнального столика, словно о чем-то задумался.

На кухне раздался негромкий хлопок. Будто кто-то аккуратно придерживая пробку откупорил бутылку с шампанским.

— Мужики там че, бухать собрались?

— Да нет, — ответил Игорь, что-то нащупывая под курткой. — Просто Макс только что застрелил вашего начальника.

Высокий хихикнул громко и пошло. Лысый выглядел в замешательстве: беззвучно шевелил губами, касался карманов.

Развернувшись на носках, Макс освободил пистолет, выбросил его на прицельную линию, выстрелил. Звук действительно получился негромкий. Лысый вдруг обмяк, стал еще меньше. Обмяк и рухнул на пол, словно марионетка, которой сразу перерезали все нитки.

Повернулся к высокому.

— Ты че?.. — не то с удивлением, не то с угрозой проговорил тот, пятясь к окну.

Договорить он не успел. Пистолет хлопнул еще три раза. Высокий сполз по стене на пол.

Одна пуля впилась в оконный переплет, по стеклу пробежала быстрая трещинка, разделилась, сошлась опять.

Задрожал осколок, словно решая, куда ему падать — в комнату или на улицу. Но упал все же на улицу. Скользнул по жестяному подоконнику и окончательно разбился где-то внизу. Кто-то на улице смачно и кратко ругнулся.

Стало тихо.

Из кухни с пистолетом в руках вышел Макс.

— Ну что тут? — спросил он. — Все нормально?

— Да, вполне… Все как всегда.

***

В бункере у Геноссе имелся телевизор — допотопный, черно-белый, с севшим кинескопом. Каналы переключали плоскогубцами. Ко всему прочему, бомбоубежище проектировали с учетом защиты от электромагнитной волны. Поэтому ни радио, ни мобильные телефоны в нем не работали. Пришлось через вентиляционную шахту пробрасывать кабель, вешать антенну на дерево.

Потому телевизор работал плохо. Да и кому он был нужен? Геноссе и Егор сидели за столом, в сотый раз пытаясь сложить шифровку из обрывков. Получалось неважно.

Антон же через пелену помех пытался что-то рассмотреть в телевизоре — выходило это у него немногим лучше.

После местных новостей пошла криминальная хроника.

— Смотри-ка… Наш район показывают.

Геноссе и Егор даже не подняли голову от своего занятия.

Говорили о жестоком тройном убийстве. Милиция, как водится, приехала поздно. Но местное телевиденье прикатило еще позже. Потому показывали вещи скучнейшие, как то: располневшего милицейского майора, который вещал усталым голосом. Затем внутренний вид квартиры, кровь на обоях, на полу. В черно-белом телевизоре она казалась заурядно серой. Расколотое стекло. Стол… Чего-то не хватало.

Чего? — задумался Антон. И тут же нашел ответ: компьютера не хватает. Маленького складного. Ноутбука.

— Егор! — крикнул Антон. — Иди сюда. Тут твою квартиру показывают.

Действительно, все трое уселись у экрана. Теперь показывали фотографии погибших, увеличенных с паспорта или из другого документа.

— Вот, что бывает с теми, кто ворует мусорные ведра у пенсионеров. — Мрачно пошутил Егор.

Опять общий вид на квартиру, снятый из прихожей. Заговорили о подозреваемом. На экране появился фоторобот. Схожесть получилась карикатурная, но отдаленно он походил на Егора…

Тот тихо застонал.

— Нет, ну по крайней мере, вы же не думаете, что я их положил.

На всякий случай Антон пожал плечами. Если бы захотел — завалил бы наверняка.

Даже их бы оружием. Впрочем, у него одна возможность была. Как минимум один раз.

— Тебя ищут… Будешь уезжать?

Егор покачал головой:

— Под их портрет четверть города подходит. Да к тому же у меня железное алиби. Ведь так?..

Оба его собеседника не задумываясь, кивнули.

— …Но в милицию я тоже не пойду. Нет времени для разбирательства…

— А хозяин квартиры не выдаст?

— Да нет… Бабка, что квартиру мне сдавала, налоги не платит, документов не требовала, деньги взяла вперед. У нее только номер моей мобилки.

— Выбрось карту. Смени мобилку, — посоветовал Геноссе, — тебя по ней выловят… Сейчас, говорят, в соседней области есть установка, так та вылавливает мобилу, даже если сменить карту. Даже если ты по ней не разговариваешь — все равно идет сигнал на станции. Вот по нему и ловят.

— Да нет, не может быть. Это все враки околошпионские.

— Как хочешь, но когда тебя повяжут, то я тебя не знаю. Ну и ты меня, соответственно.

— Если бы это было так, у твоих дверей бы уже толпились «маски-шоу»…

— В бункере телефон не работает… — ответил Геноссе.

Из кармана Егор вытащил трубку. Действительно, вместо названия оператора значилось «Network searching».

Не говоря никому ни слова, Егор выключил телефон.

***

Следующим днем был вторник. Деньги ожидались лишь завтра, идей особых не было.

И Егор опять пошел на рыбалку.

Когда зазвонил телефон, он отсидел у лунки может быть час-полтора.

Егор достал трубку. Светился номер не из адресной книги, и вообще незнакомый. Межгород?.. Да нет, вроде бы, номер с мобильного. Нажал кнопку:

— Алло…

— Здорово, — голос был определенно незнакомым. — Жорж это ты?..

— Положим, что я. А ты кто?

Но вопрос был проигнорирован. Вместо ответа последовал иной вопрос:

— Ты новости смотрел? Криминальную сводку… Там твою квартиру показывали.

— А что за дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос. С кем я разговариваю.

— У тебя большие проблемы, братишка… — по-прежнему продолжал собеседник игнорировать его вопросы. — Тебя ищут многие. И в твоих интересах, чтобы мы нашли тебя первыми.

— Да ну… Не верится…

Егор осторожно огляделся по сторонам. Но вокруг было будто тихо. Рыболовы были заняты своими удочками. Лишь порой кто-то бросал на него осуждающие взгляды: дескать, тише, рыба все-таки шума не любит.

— Так вот, парень… Чего я тебе предлагаю, — продолжал собеседник. — Мы сейчас забиваем стрелочку и там устраиваем обмен. У нас есть деньги. Положим, пятьдесят тысяч вечнозеленых. А что есть у тебя?

— Ума не приложу…

— Да ты шутник… Это отступной за шифровку.

— Моему клиенту это не понравится.

— Да плевать на твоего клиента. Ты о своей шкуре подумай!

— Знаете, милейший… Мне еще мама наказывала не разговаривать с незнакомцами.

— Слышишь, паря… Ты не выделывайся. Делай, что тебе сказано!

Егор дал отбой. Через мгновение телефон зазвонил опять. В трубке кричали так, что, вероятно, вздрогнула рыба подо льдом:

— Ты че, не понял! Завтра мы мочканем какого-то мента. Просто так… Из того же пистолета, из которого стреляли в твоей квартире. И тебе небо с рогожку покажется…

Не говоря ни слова, Егор прервал звонок. Чуть подумав, выключил телефон, вернулся к рыболовству.

Клевало неважно…

***

— Зря звонил, — подытожил Макс. — Может быть, ты его спугнул и теперь он сбросит карточку.

— Карточку он не сбросит хотя бы потому, что играет в частного детектива, стало быть, любопытен. Мне было просто интересно с ним побеседовать.

— Ну и какой вывод?

Игорь пожал плечами: дескать, надо еще думать. Выводы появятся позже…

Тогда заговорил Макс.

— Ну что, надо вызывать кавалерию.

Игорь кивнул.

***

За обедом Егор рассказала о звонке.

— Пятьдесят тысяч, — удивился Антон, — а если поторговаться?.. Надо было соглашаться.

— Не уверен…

— А что тут думать, это же какие деньги!

В ответ Егор тяжело вздохнул: будто ему предстояло объяснить нечто неимоверно простое:

— Скажи мне, студент… Ты когда-нибудь держал в руках сто тысяч?

— Нет…

— И не подержишь, если так будешь волноваться. Деньги тебе такие они не дадут. А если и дадут, то придушат за углом. Ты что, не понимаешь, что тех троих убили они. И тебя убьют, даже без нужды — просто так, чтобы сноровку не терять.

— И все же… — начал Антон и замолчал.

— Ну, говори уже…

Антон набрался смелости:

— И все равно. А если подумать. Положим, в людном месте? Опять же — затея наша то ли выгорит, то ли нет, а тут такие деньги.

— А жить ты дальше тоже думаешь в людном месте?.. А насчет выгорит, скажу тебе, что счет моей… Нашей… Да, счет нашей доли пойдет на сотни тысяч. Может, даже миллион.

— И все же, я против…

— А здесь не парламент, все будет как я скажу. Ты голоса не имеешь.

— Это почему?

Егор вдруг резко повысил голос почти до крика:

— Ты, вероятно, что-то не понял. Я всю жизнь сам-один. Я или прорвусь или порвусь в лоскуты. И без твоей помощи как-то обойдусь. А вот обратное — сомнительно. Как ты не понимаешь! Я дал итальянцам честное слово!

Немного помолчали.

— Почтальон?.. — наконец, заговорил Егор.

— Да…

— Вообще-то, ты можешь спрыгнуть с этого дела… Очевидно, что тебя уже не ищут. Кто бы не положил эту троицу — они о твоем существовании не извещены.

— Ты меня выгоняешь?..

— Да при чем тут «выгоняешь»… Я втянул тебя в эту передрягу — я за нее расплачусь. Но если хочешь выйти из игры, то сейчас самый лучший момент. Такого может больше не быть. Этим ребятам убить — что высморкаться. И то, что «враг моего врага — мой друг», в этом случае не работает.

— А если я не хочу уходить?

Теперь задумался Егор — парень будто не был бесполезной обузой. Выходка с возвращением мусорного ведра старику определенно не была лишена изящества. Можно и придержать при себе.

— Если не хочешь уходить, тогда, конечно, не уходи. Чего уж тут…

Когда в бункере тушили свет, становилось темно, как в могиле, — свет сюда не проникал. Тоже касалось и звуков — в квартале должно было произойти что-то достаточно громкое, чтобы в бомбоубежище услышали хоть звук.

Потому просыпались здесь поздно — обитателей не будил ни утренний свет, ни шум соседей…

Но спать ложились, как многие одинокие мужчины, нестесненные графиками, а именно: глубоко заполночь. Затем еще где-то час разговаривали на темы важные и не очень.

Уже казалось — последняя фраза сказана и сон берет свое. И тишина держалась столько, что нарушать ее было бы неприличным — уже минуты три. Тут снова заговорил Егор:

— И все же я не пойму…

Сказал он это негромко, чтобы не разбудить, возможно, уже спящих. И было бы ответом ему молчание, он бы сам повернулся на другой бок и заснул. Но отозвался Антон:

— А что тут непонятного?

— То, что они себя не назвали. Обычно, когда наезжают, хвастаются своими авторитетами, буграми, паханами. Дескать, ты такого знаешь?.. Или вот, скажем, прием, когда прессуемого спрашивают — тебя как зовут. А меня, мол, так же, стало быть тезки мы… Это, чтоб у жертвы возникло чувство, словно с преступником они родня, чтобы легче с имуществом расставаться было… А эти ребята имен не сказали. Отчего?

Теперь ответом ему было молчание. Все трое не спали. И все трое не знали, что сказать.

***

Не будем называть эту организацию вслух.

Это совсем небезопасно, да и за всякой аббревиатурой стоят люди. Сокращение звучит как заклинание, но дает ли оно знание того, что творится за обложкой?

Как-то случилось, что организация эта была втянута в игры, которые были выше зоны ее компетенции. Ситуация сложилась так — надо было выбирать кого-то из двух мятежников, которые, впрочем, претендовали на легитимность.

Надо было кого-то поддержать. Вопрос был пиковый — если поддержать не того, то Организации придет если не конец, то времена несладкие.

В Организации решили — начальники приходят и уходят, а вот такие Организации за день не делаются и ее надо сохранить. Пусть и с потерями. Потому для посторонних разыграли спектакль, дескать, у нас у самих тут борьба нешутейная, и в нее посторонним лучше не соваться, потому как затопчут.

Наконец, битва гигантов закончилась. Кто-то вверху выиграл, а кто-то, как это ни странно, проиграл.

Кто-то должен уйти. Вопрос решили без нервов, банальной монеткой. Кому выпадет орел — тот остается. Решка — уходит, становится козлом отпущения, снимает мундир.

Ибо честь мундира нужно сохранить, но ненужные могут уйти.

Так в один день организация поредела наполовину. Было представлено это, как зачистка от людей, поддерживающих того, который проиграл.

Но кастовость это не отменило. Ушедшие и оставшиеся не перестали дружить семьями, ходить друг к другу в гости.

Те, которые ушли в изгнание, организовали охранную фирму и даже форму себе пошили наподобие снятых мундиров.

И вот, в один день в поле зрения организации, название которой мы по-прежнему не назовем, попало детективное агентство, то самое, с окнами на Садовое кольцо.

Заинтересовались им из-за сущей нелепицы — следили те за человеком, наблюдать за которым еще время не пришло.

Фирму накрыли. Влетели люди в масках, совершенно лишне выбили двери, которые ручку поверни — откроются. До икоты напугали секретарш. Да и люди постарше, посуровей сочли за лучшее послушно лечь лицом на пол…

Офис перевернули, всех задержали до выяснения. А выясняли долго…

Даже техничка дня три давала показания.

Среди изъятых документов попалось и дело о немецко-итальянском кладе. Поскольку, облава устраивалась не из-за него, то и в протокол изъятий оно не попало. Странно, не так ли?..

Зато уже до вечера в той самой охранной фирме, где униформа похожа на мундиры, появились интереснейшие бумаги.

И два агента, что возвращались с задания, из заграницы, отправились не в Москву…

Enigma

Антону показалось, что проснулся он рано. В бункере было так тихо, что, кажется, его разбудил стук собственного сердца. Но когда поднялся, оказалось, что остальные койки застелены.

В бункере застал только Геноссе — тот что-то щелкал на своем допотопном компьютере.

— А где Егор?..

Геноссе просто пожал плечами — ему было будто не до Антона.

На маленькой кухоньке Антон нашел немного хлеба, сыра, сделал себе чаек с тем самым сахарином, который оставил безымянный постоялец. Все же еда в обществе трех мужиков таяла как снег в июне…

Появился Егор — был он весел, в руках — вместительный пакет с продуктами. Шумно сел за стол, выдохнул:

— Фу! Запыхался. На улице почти весна. Сегодня большой день — пришли деньги от работодателя.

Стал выкладывать провиант, затем остановился, вытащил бумажник, извлек купюры:

— Геноссе, держи, это за постой!

Тот принял деньги, не встав из-за компьютера, пересчитал их.

— Здесь много… — но сдачу отдавать будто не собирался.

— А мы еще не съезжаем… — успокоил его Егор. — Давай, бросай слепнуть, иди есть.

Но тот, ко всеобщему удивлению, отмахнулся:

— Лучше вы идите сюда, чего покажу…

Антон и Егор подсели к компьютеру.

— Глядите…

На мониторе крутился ящичек. Над ним висела эмблема — в эллипс было вписано «Enigma».

— Быстро ты управился… — заметил Егор.

— Да, в общем, я еще вчера нашел. Правда, в русскоязычной сети почти нет ничего. А вот у англичан довольно много материала. Вот, скажем, в «Вике»…

— Вика?.. Что у вас у компьютерщиков за сленг — Ася, Клава…

Геноссе отмахнулся:

— Википедия. Свободная энциклопедия. Там, кстати, уйма ссылок про нее. Можно, скажем, купить «реплики». То есть работающие копии. Запросто можно найти компьютерную программу, вроде такой…

Геноссе нажал на иконку, ящичек развернулся, раскрылся. Сверху — три буквы «А» в окошках. Ниже — ряд букв в кружочках, под ними — небольшая клавиатура: только буквы — ни пробела, ни цифр, ни других знаков. Еще ниже — панелька с разъемами.

Геноссе указателем мышки нажал на кнопку «Q». Загорелась лампочка «С», Крайняя из трех букв «А» сменилась на «B».

— Хорошо, — кивнул Егор. — А что насчет расшифровки?

Геноссе чуть скривил скулу:

— Тут сложней. Как я понял, эта машина использовалась как для шифровки, так и для дешифровки…

Он опять выставил три «А», но нажал «С». Теперь загорелась «Q».

Егор достал обрывок бумаги, стал щелкать по клавиатуре: вместо набора букв получался совершенно иной бессмысленный набор букв.

— Не работает… — подытожил Егор.

— Надо ключ знать, — ответил Геноссе и указал на три буквы над панелью с буквами.

— А подобрать? Это ведь сколько перестановок?..

— Около семнадцати тысяч… Англичане будто проломали код и читали чуть не все их сообщения. Делалось это посредством специального агрегата, по сути компьютера «Бомба». Я нашел в сети вроде программы-демонстрации работы пролома кода. Правда, еще с ней не разбирался. Но как бы там не было, там есть исходный код программы. Если посидеть подольше, то наверняка получится написать программу.

— Выходит, и они могут найти эту программу, расшифровать свои куски… — помрачнел Егор.

— Подожди, подожди… Я сказал, что могу написать программу, но не расшифровать… Думаю, и нашим противникам это будет тяжело. Практически невозможно. Во-первых, вспомните «Дети капитана Гранта» — у них будут обрывки сообщений, которые можно трактовать сотней образов. Во-вторых, думаю, без этого куска им ничего не дешифровать.

Теперь удивился Антон:

— Это отчего?

— Смотри — две противоположные стороны ровные. Это часть границ листа. Значит, ваши противники, даже если и обладают остальными кусками шифровки, не могут знать настоящую ширину шифровки. Они не догадываются — сколько у вас столбцов. Один? Два? Или, может, три? А каждое нажатие клавиши сдвигало ротор на позицию. Кроме того, неизвестно на какой криптомашине это напечатано. Нацисты верили в свой код, считали, что его невозможно проломать. Но милостей от природы не ждали.

У немцев было их десятки моделей. С тремя роторами и с восемью, с коммутационной панелью…

— А что, это имеет такое большое значение?

— Да как тебе сказать. К примеру — случай из жизни. Прошлым летом искали схрон оружия. Координаты были точные. Из такого-то города по такой-то дороге. На таком-то расстоянии — холмы. Все чин чином — поехали, нашли какие-то холмы, день роем, второй… Хоть бы гильзу нашли.

— Ну и?..

— А потом до меня дошло… Мы-то мерили расстояние по километровой карте. А по чем могли мерить расстояние солдаты?

— Тоже по карте…

— А если не по карте? Если карты у них не было — не положено по должности?..

— Тогда не знаю.

— По спидометру на машине. А на чем они могли ездить? На «Виллисе», на «Додже» — «три четверти». Или на «Студере».

— На чем?

— Да на «Студебекере»! А на американских машинах спидометры мильные! Во всех песнях того времени — мили! И расстояние в той записке были в заокеанских милях. А миля — это тысяча и шестьсот метров!

Замолчали. Каждый обдумывал услышанное. Геноссе игрался с компьютерной моделью криптомашины, крутил колесики с ключами.

— Может, все же расскажете, что происходит, — предложил Геноссе.

Егор замялся:

— Да ладно вам… Если я сделаю ломалку для этого кода, а потом прочитаю шифровку, все равно узнаю… Да и тут дело такое — немцы, похоже, пробелом не пользовались. При переборе каждый ключ дает только новую последовательность знаков. Какая последовательность верная, а какая нет — можно определить либо на глаз, либо искать по ключевым словам…

Отчего-то за советом Егор обратился к Антону. Вероятно, колебался, не знал, как поступить. Антон едва заметно кивнул…

— Ну ладно, чего уж тут… — согласился Егор. Но, может быть, все же поедим?

За обедом Егор стал рассказывать. Рассказал про умершего итальянца, про его шифровку, про немцев, умерших позже. Про то, как шифровка оказалась в этом городке. Упомянул и про перипетии с мусорным ведром.

Геноссе слушал молча, лишь в одном месте оживившись:

— Как, говорите, фамилия старика?

— Экзархо. А что, знакомая фамилия?

— Да нет, просто у англичан во время второй мировой был танк такой — «Экзарх».

Егор отмахнулся — это было совершенно несущественно. Сказав еще несколько фраз, он вовсе замолчал — рассказывать, в общем-то, и нечего:

— Такие дела… Что скажешь?

Не прекращая жевать, Геноссе кивнул:

— В общем и целом все сходится. Все логично…

Но что-то оставалось непонятным Антону:

— Хорошо… А как они собирались ее расшифровать после войны? Ждать шестьдесят лет, пока придумают Интернет?

— Вообще-то, первые «Enigma» были коммерческими. Продавались свободно, цена доступная для фирм даже средней руки. Вероятно, итальянец полагал, что после войны можно будет купить ее из военных излишков. Тем более, что флот Италии использовал переделку коммерческой модели «D». Если шифровка была набрана на ней, это несколько упрощает задачу. У нее не было коммутационной панели. Но итальянец запросто мог воспользоваться машиной союзников. В смысле — немцев. Да и в те времена секрет мог сложиться многосоставной. Скажем, ваши немцы могли его разделить. Положим, у одного была шифровка, у второго ключ к ней. Третий знал маркировку колес и рефлектора. Четвертый — разводку коммутационной панели. Самое важное это, конечно, сама шифровка.

***

Затем пили пиво. Чтобы не бегать по холоду, Егор купил его много — по два литра на каждого. Преимуществом бункера было то, что время вне его стен совершенно не влияло на мировосприятие жильцов, и вечер можно было утроить, когда того возжелала душа.

Пили, валяясь на нарах убежища. По такому случаю, телевизор снесли в спальню и поставили в проходе меж тумбочками.

— Партай? — и тут же поправился, — в смысле — Геноссе?..

— Чего? — отозвался тот.

— А вот скажи? Ты что, в этом бункере с рождения живешь?

— Не-а… Только три года…

— А раньше как жил?

— Как жил?.. Плохо жил… Как все…

— А сейчас ты, по-твоему, хорошо живешь?..

— Думаю, все же хорошо. Не как все — это факт. Почти сам себе хозяин.

— А кем ты был?.. Где работал до бомбоубежища?

— Да в собесе местном. Работа липкая, что болото. Занимался компьютерами. Они там допотопные, вечно что-то не работает. Коллектив — правильно бумагу вставить не может. А если провод где-то выпадет — пеняют на уборщицу. Я сделал вывод, что уборщицы — это полумифические существа, которых мало кто видел, и кои выполняют функции гремлинов: как то выдергивают шнуры, сбивают настройку принтеров и протча…

Он помолчал, вероятно, что-то вспоминая. Действительно — вспомнил.

— Повезло, что не женился… Хотя, в общем и не на ком. Там либо предпенсионные тетки, либо барышни уж слишком в теле. Такие хороши на случай голодной или холодной зимы…

Антон взглянул на Геноссе удивленно.

— А почему холодной?..

— Ну вроде как прижаться и перезимовать. Была, впрочем, девчонка. Вроде бы ничего особенного, но флюидная. Такая, что рядом просто стоит — хочется как минимум обнять. Но был недостаток — я, кажется, никогда не видел ее молчащей. А бухтение надо запретить международной конвенцией. Приравнять его либо к оружию массового поражения, либо к противопехотным минам. Все равно — страдают ни в чем неповинные люди. Но были у меня друзья… Как лето — куда-то едут. Приезжают — худые, что скелеты, но загорелые и веселые. Иногда даже при деньгах. Теперь-то я знаю — ездили раскапывать могильники. Черные археологи… Только вы уж никому.

Антон и Егор кивнули — не сильно и велика тайна… Геноссе продолжал:

— И как-то друзья говорят, мол, поехали в Бердянск. К понедельнику, к восьми часам, будешь на работе. Правда, немного не выспишься, но в этом ли суть? Короче, я решился. Из-за чего до сих пор не пойму. Правда предупредил на работе, что, может быть, немного задержусь в понедельник. Сели на машины, поехали. А Бердянск-то что? Небольшой городишко на Украине. Всем-то знаменит, что оттуда родом тот самый лейтенант Шмидт. Именно оттуда — просто в «Золотом теленке» ошиблись, «переселили» его родителей в Мариуполь. Но нынче славен он, пожалуй, только дешевой рыбой. Но есть в городе, среди прочего, и мостовые. Будто обычные — камешек к камешку. И тут мне кто-то сказал на ухо, а знаешь, сколько лет этим мостовым? Без малого три тысячи. У греков здесь была колония… И корабли, что сюда шли за зерном брали из Греции балласт — камни. А потом, этими камнями мостили улицы.

Геноссе замолчал, о чем-то задумавшись. Вероятно, думал о чем-то приятном, поскольку на лице блуждала усмешка. Из кружки он сделал глоток пива. Улыбка стала отчетливей.

— И стоя на трехтысячилетней мостовой, я понял — никакого права возвращаться на работу я не имею. Короче… На работе в понедельник я не появился. Не пришел на нее и во вторник, в среду… Вообще туда не зашел. И где-то в сейфе, вероятно, до сих пор пылится моя трудовая книжка…

— И как попал в это бомбоубежище?

— Да все те же друзья присоветовали. Говорят, мол, надо присмотреть за точкой. Дескать, с нее и кормиться можно. Ну а там — летом рою землю, зимой — пью чай. Даю приют таким как вы… Разве плохо?..

На это Антон не смог ничего ответить. В самом деле, было бы гораздо хуже, если бы податься им было некуда.

Почта

Утром Егор валялся на кровати, читая какую-то книжку в мятой обложке. Рядом Антон, наверное, в десятый раз перечитывал выкраденные отчеты. Перекладывал бумаги, искал какое-то зерно, ускользнувшее от всех. И совершенно неожиданно даже для самого себя он его нашел.

Получилось это случайно, в соседней комнате чем-то громко хлопнул Геноссе — может, упала у него книга или пачка журналов.

На мгновение Антон отвел взгляд от бумаг, а когда вернулся, то зацепился глазом за случайную фразу, первую попавшуюся строчку.

Она удивила Антона — странно, а ему казалось, что в отчетах о нем нет ни слова. А тут…

Вчитался. Действительно, о нем не говорилось, хотя и касалось его косвенно. Поэтому он задумался над этой фразой чуть больше, чем над остальными. Странно, что на это никто не обратил внимания. Может быть, именно тут и ответ. Промелькнула шальная мысль: продумать его самому? Возможно, найти шифровку, золото?

Нет, самому не потянуть…

— Егор?..

— А?..

— Тут что-то интересное.

— Хде?..

Фломастером Антон подчеркнул строку, подал лист Егору. Тот прочел, ухмыльнулся:

— Что, знакомое слово увидел? Почта? Ну и что с того?

— А что он на почте делал? Этого в отчете нет…

— Ну да… Покойные за ним туда не заходили. В целом логично. Старик мог кликнуть кого на помощь, или после их могли опознать.

— А вот зачем он на почту заходил?

Егор задумался, но вполсилы, пожал плечами:

— Ума не приложу. Зачем заходят на почту? Купить газету, подписаться на журнал, погреться просто.

— Когда старика обыскивали, газеты при нем не было. Экзархо тоже про нее не упоминал. Квитанция отметается по той же причине. Да и старое поколение обычно подписывается в конце года. Издержки советского воспитания.

— Погреться?.. — уже осторожней спросил Егор.

Он не ожидал подобной прыти от своего подручного, единственным предназначением которого видел перенос тяжестей.

— На почте греться неудобно — там не так уж и тепло, да и охотники за дармовым теплом заметны. К тому же перед этим он заходил в магазин. Где, собственно, купил чекушку, распитую в квартире у Экзархо.

— Мг… Как говориться — мне бы новые часы и голову. Пожалуй, сходится. И что дальше?..

— Думаю, если копия шифровки и существует, она появилась на столе в почтовом отделении и была написана казенной ручкой на купленном тут же листе писчей бумаги.

— Дальше…

— Думаю, что с листом бумаги был куплен и конверт.

— И кому он был отправлен?

— Этого я не знаю…

***

Как обычно, трубку долго не брали. Антон знал — перемотанный скотчем и изолентой аппарат был ровесником той самой печки и звонил достаточно громко, чтоб его можно было услышать во всех комнатах небольшого отделения. И в этих комнатах сейчас минимум три человека. Но играют они в привычную игру — у кого первым сдадут нервы: у звонившего или у них.

Прошло минуты две. Антон стал немного нервничать — а вдруг обрыв, вдруг шалит АТС?.. Да нет, не может быть — в его бытность трубку и дольше не подымали.

Наконец, нервы не выдержали у кого-то на том конце провода. Антон думал, что нарвется на кого-то из новеньких, но вместо того услышал голос закаленного бойца почтового фронта:

— Девятое отделение связи на проводе.

— Привет, Авралыч…

Там задумались.

— Тоха?.. Ты что ли? Как ты?..

— Ну, я… Нормально — потом расскажу. Главный там далеко? Дай мне его…

Эбонитовая трубка с грохотом легла на столешницу. Послышались шаги, голоса. Опять шаги. Трубку взяли.

— Антон, ты?

— Я…

— Там тебя искали… — начал почтмейстер осторожно.

— Я в курсе… Они уже не ищут…

После этой фразы почтмейстер оживился: очевидно, криминальные новости он не смотрел и мрачную шутку не понял.

— А, ну так ты не в обиде? Надумал вернуться что ли?.. Буду рад видеть.

Зато Антон уразумел все сразу: да, Егор был прав, залетные молодцы первым делом завалили на почту, и те сдали своего вчерашнего коллегу со всеми потрохами.

— Да нет, спасибо. Тут у меня вопрос: у Вас на двенадцатой почте есть знакомые?

Почтмейстер задумался на четверть минуты…

— Ну, конечно, есть… Кот там заведующим… Васька-то… Это он… Василий Петрович, то есть…

— Нам бы помощь его нужна… Мы к нему подойдем, а вы позвоните ему, протекцию нам окажите?..

— Мы — это кто?.. — спросил почтмейстер снова с опаской.

— Ну я…

— Ну так и говори. Тебе, конечно, помогу… Ты эта… Не обижайся, если что… Заходи опять же…

— Зайду, зайду… Только позвонить не забудьте…

— Не забуду! Как тут забыть….

— Ну тогда до скорого!

— Будь здоров, Тоха!

***

Приняли их насторожено. Но Антон выставил взятку во всерусской валюте — выставил две бутылки водки. Бутылки тут же были убраны со стола, зато возникли граненые стаканы различной фактуры, покрошен чей-то батон, жидкость перекочевала по стаканам, они со звоном встретились над столом. Тосты были тут незамысловатые:

— Ну, будем…

Вместо закуски спросили о деле.

— У вас недели две назад старик отоваривался, может, вспомните?

Егор вытащил из кармана карточку, подал ее местному почтмейстеру. Тот смотрел недолго, почти тут же кивнул, но ничего не сказал, а передал фото кассирше — тетке неопределенного возраста и необъятных размеров. Та тоже кивнула и промолчала.

— Я так понимаю, — осторожно проговорил Егор, — дедушка этот вам известен?..

Почтальоны промолчали.

— Мне что, сбегать за третьей бутылкой? — но говорил он таким тоном, что стало понятно. Никуда он не побежит. По крайней мере пока ситуация не прояснится.

Заведующий почтовым отделением почесал за ухом. Вид у него был глупейший.

— А тут и рассказывать нечего. В общем, если честно, то тут и одной бутылки много. Ну помним мы этого старикана. Покупал конверт, писал письмо. Затем здесь же его в ящик бросил. Только кому он это письмо слал — мы не знаем.

И Антон, и Егор поняли — что-то почтальоны недоговаривают.

— Ну нет, так нет… — неожиданно согласился Егор.

Пьянка медленно сошла на нет. Допив свою водку, по рабочим местам расходились посторонние кассиры и почтальоны. Наконец, остались вчетвером — Егор, Антон, начальник отделения и кассир.

— Так вот… — после молчания заговорил начальник отделения. — Вашего старика-то уже искали. Потому-то и быстро вспомнили, поскольку он нам плешь проел.

— Кто?..

— Да ты знаешь, я так сразу и не скажу. Пришли двое — что характерно со служебного входа. Красную книжечку мне в зубы, говорят, мол, крупно вся ваша компания попала. Закрыли отделение, согнали всех в зал, стали перетрушивать. Фотографию опять же показывать. Эта дура с перепугу возьми да вспомни…

Кассирша обиделась:

— А чего мне делать оставалось? Они-то люди не шутейные. И мертвого запытают.

Егор кивнул, подтверждая ее слова. Да, действительно, отпираться было бы бесполезно, все равно тем все было известно.

— А было это вот третьего дня, — продолжила кассирша.

Егор удивленно вскинул бровь — в это время троица уже остыла в холодильниках морга.

— Подождите… Вы ничего не путаете? — спросил Антон. — Один лысый маленький. Второй высокий, похож на урку…

— Неа… И я ничего не путаю, и ребята там были молодые да здоровые, совсем как ты. И, видать, удостоверением махать перед носами привычные.

Егор посмотрел на начальника отделения, тот кивнул головой:

— Да, точно. Третьего дня…

— И что вы им рассказали?

— То же что и вам… — ответила кассирша. — Конверт бросил в ящик, затем мы его не глядя проштамповали, постпакет отвезли на главпочтамт, на сортировочный узел. Ну а там что-то искать бесполезно…

— Ну да… — продолжил начальник отделения, — это если бы оно заказное было или бандероль, тогда бы, конечно, осталась квитанция. А тут…

— А где он сидел, помните?..

— Помним… Только те ребята место это тоже обыскивали.

— Все равно покажите.

Вышли в зал. Кассирша показала на тяжелый, древний стол — такой и вчетвером не сдвинуть. За ним стул, тоже старый, скрипящий. В данный момент он пустовал.

Егор лишь мельком взглянул на столешницу. Это место обыскивали, вероятно, профессионалы. Искать здесь что-то тщательно — только зря терять время. Если в этом месте и есть что-то разэтакое, то оно заметно с первого взгляда.

— Может, он вам чего говорил?.. Что-то спрашивал?

— Да нет, — ответила кассирша. — Долго письмо писал. Наверное, каждую фразу обдумывал.

— А скажите, он ведь один лист бумаги купил?

Кассирша кивнула.

Все же что-то не сходилось.

Егор сел на место, где сидел старик. Перед тем лежал лист бумаги, в правой руке ручка… Вот она, привязанная к столу толстой ниткой. Твердая столешница, вероятно шарик скупой казенной ручки царапал бумагу.

— Он ничего не спрашивал подложить?

— Нет, — ответила кассирша. Голос ее был печален.

Справа окно, слева прилавок. Перед ним, на другой стороне стола тамбур. На нем…

От стола он поднял взгляд выше…

— Вот сюда он смотрел…

И замолчал, о чем-то задумавшись.

Как раз напротив места, где сидел старик, висела табличка с тарифами — сколько стоит открытка, письмо — заказное и простое, авиа и комбинированное. Сколько надо заплатить за превышение массы. Бандероль до шестисот километров, до двух тысяч…

Встал.

— Спасибо за помощь. Просим прощения за беспокойство.

— Хоть помогли чем-то, — заискивающе спросил заведующий.

Егор кивнул:

— В некотором роде.

Было это сказано так, что стало ясно — если что-то новое этот визит и дал, то пренебрежительно мало.

Друзья развернулись и пошли к выходу. Где-то метров за сто от почтового отделения, наконец, заговорил Егор:

— Скажи мне, почтальон, когда последний раз менялись тарифы?

— Давно… Пару лет назад, наверное… Может и поболее…

— Это хорошо.

— А почему?..

— Напротив того места, где сидел покойный, стена тамбура. Ее с места кассиров не видно. Кассир смотрит ей в торец.

— Ну да. И что?..

— А то, что на этой стене висит прейскурант. Старик не думал о содержании письма. Он смотрел в прейскурант.

— Зачем?

— Ты, например, знаешь, что отправить письмо в Питер или во Владивосток — одна и та же цена…

— Ну, знаю…

Егор сплюнул в сторону.

— Тьфу, черт. Тебе и не знать… Ты ведь почтальон — совершенно вылетело из головы. А я вот только сегодня узнал. И старик смотрел на расценки, решая как отправить письмо, прикидывая во сколько оно ему обойдется… Шифровка не в городе…

Антон не стал спрашивать отчего: ясно, что старик намеревался отправить письмо анонимно, чтобы его нельзя было отследить. И на расценки смотрел только потому, что терзали старика сомнения — надо ли на конверт лишнюю марочку или нет… Письмо было отправлено куда-то далеко… Куда? За Урал? Сибирь? Владивосток? Легендарный и таинственный город Петропавловск-Камчатский, в котором всегда полночь?

— И кому он отправил письмо?.. — повторил Егор вчерашний вопрос.

И как вчера Антон не знал ответа. Впрочем, были и определенные сдвижки — теперь было достоверно известно, что это письмо существует.

***

А заведующий двенадцатым отделением связи нервно высосал из бутылки последнюю каплю алкоголя. Это не помогло — руки тряслись.

И угораздило этих припереться — а он уже надеялся, что все закончилось. Что делать? Сидеть, будто ничего не произошло?.. А где гарантия, что все остальные на почте сделают так же? Ведь наверняка кто-то позвонит…

И заведующий подвинул к себе телефон. С первого раза дозвониться не удалось. Заведующий счел это дурным знаком, подумал — кто-то из его подчиненных уже стучит. Если бы просто не соединило, он бы с чистой совестью отложил трубку, типа он звонил, но не дозвонился. А короткие звонки придали решительности.

Со второго раза трубку сняли.

— Алло.

— Это с почты звонят… С двенадцатой…

— Дальше…

— Вы просили позвонить, если кто-то спросит про того старика?..

— Кто?..

— Двое… Оба высоких, молодых. Один совсем мальчишка, второй лет тридцати. Волосы ежиком…

Про то, что молодой был протеже почтмейстера с соседней почты, заведующий счел за лучшее «забыть».

— И что вы им рассказали?..

— Тоже что и вам…

— Стало быть, ничего, — подытожили на той стороне провода.

И крепко задумались.

Учения

Утром на военном аэродроме Сырборска сел тяжелый грузовой самолет. Разгрузились без лишней спешки, но быстро, делово.

Разместились в городе, почти в центре. Командующий группой не дал людям отдохнуть с дороги, ознакомиться с достопримечательностями города, которых если честно и не было, а сразу поставил задачу:

— С данного момента стартует учение, максимально приближенное к действительности. Даю вводную. По данным агентов, в городе Сырборске готовится крупномасштабный террористический акт. Здесь же находится высокопоставленный эмиссар террористов, возможно с подручными. Надлежит в кратчайшее время обнаружить гнездо преступников и захватить эмиссара. К учениям на разных этапах будут привлечены местные органы правопорядка, внештатные агенты, работающие под прикрытием.

Исходные данные — известен номер мобильного телефона, которым пользуется главарь…

Младшие офицеры серьезно закивали головами. Прецеденты были — другие даже ракеты наводили на мобильные телефоны. Правда, не на обычные сотовые, а на спутниковые, и в чистом поле, а не в городе. Но в целом, ничего сложного — должны справиться.

— А какой оператор? — спросил молодой лейтенант.

— А какая разница? — ответил руководитель. И после затянувшейся паузы добавил. — Еще вопросы будут?

Вопросов не последовало. Подобный ответ означал — работать надо в обход оператора. Безусловно, жаль — все-таки, если использовать сеть оператора, все делалось проще.

Маловероятно, что кто-то об этом не знает, но на всякий случай, об этом надо сказать: принцип работы мобильной, иначе сотовой связи основан на наличии множества маленьких ретрансляторов, которые разбивают город на маленькие зоны-соты. Отследить с какого именно ретранслятора сигнал пришел — дело техники. А уж точные координаты определить — это несложная задача. Один ретранслятор укажет расстояние до объекта, два — сузят поле до двух небольших зон. Три — укажут координату с точностью до нескольких сот метров. Потому некоторые операторы вводят услугу для неопохмелившихся: «Где я нахожусь?».

Но каждый телефон — это радиостанция. Как радисты начала двадцатого века определяли друг друга по «почерку» работы, так и каждый телефон имеет собственную подпись, которая не зависит от вставленной карточки.

И определить его положение можно двумя пеленгаторами. Возникает вопрос: отчего двумя, если операторам надо три станции? Пеленгатор работает с направленной антенной, которая дает не только расстояние, но и угол.

Так что не такие уж и мобильные на самом деле сотовые телефоны. Государство не любит слишком далеко отпускать своего гражданина — лови его потом.

Кстати, еще по идее хороший закон для спецслужб был: при покупке стартового пакета мобильной связи заполнять уйму бумаг, вносить паспортные данные. Да народец у нас плевать хотел на законы — в карточки эти кого только не вносит. Скажем, лежит старушка, божий одуванчик, третий год при смерти, а на нее в день по три-четыре пакета регистрируется…

***

…После инструктажа майор, что возглавлял группу, достал из кармана тоненький мобильный телефон, который почти не оттопыривал карман форменной рубашки. Набрал номер — на той стороне трубку подняли сразу.

— Слушаю.

— Подготовка к учениям вступила в активную фазу…

— Понято, — ответили в трубке.

И дали отбой.

За несколько километров от того места, где квартировала прибывшая бригада, Макс убрал в карман точно такую же тонкую трубку:

— Кавалерия прибыла, — сообщил он спутнику.

Тот едва заметно кивнул.

***

В бункере за завтраком долго молчали. Егор и Антон — потому что сказать им было нечего. Молчание Геноссе было другого сорта. Вроде бы и сказать ему было что, да то ли не мог подобрать слова, то ли не хватало решимости.

Наконец, набрал в грудь побольше воздуха и выпалил быстро, чтобы не передумать:

— Я одного не пойму — а отчего вы решили, что убиенный старикан не знал о сокровище?..

— В смысле?.. — поднял бровь Егор.

— Чего он заартачился передавать бумазейку вашим конкурентам? Те ведь, вероятно, сначала добром пытались. Наплели бы ему три короба, что ищут, положим, братскую могилу или… Ну я бы сказал, к примеру, что там зашифрован склад с немецкой взрывчаткой, и сотни жизней сейчас под угрозой. И старик бы отдал шифровку, пустив на прощание слезу умиления.

Гречка без масла поедалась неактивно. Попросту не лезла в глотку, ее приходилось запивать горьким горячим чаем. Сделав еще один такой глоток, Егор ответил:

— Оно-то да — странно. Только вопрос на повестке дня — кому он письмо отправил?

— Вообще, в детективах классика — отправить письмо себе же, — встрял в разговор Антон.

— Письмо не в городе! — отрезал Егор так, что Антон чуть не подавился.

— А, может, это все связано? Может, кто-то предупредил старикана о ценности шифровки? И письмо было адресовано как раз этому доброжелателю.

Егор нахмурился. Наличие еще одной конкурирующей организации его не радовало — и так проблем достаточно. С другой стороны, при обыске он никаких писем будто не находил. Ну и что с того?

Он пристально посмотрел на возмутителя спокойствия:

— Слушай, Геноссе, сгоняй к безутешной вдове?

— А чего я?

— Того, что нам нельзя. Меня тут скоро всякая собака знать будет. Антона опять же она как почтальона знает.

— А меня, значит, бросаете под танк?

— Да какой там танк. Так, от силы пару джипов.

— И что я ей скажу? Не отправлял ли ее муж кому шифровок?

— Слушай, не ерничай, сделай милость?.. Ты же не дурак — найдешь, что сказать. Не забывай, что ты в доле…

Не известно, что подействовало на Геноссе больше всего, но после завтрака он действительно засобирался, спросил адрес старухи и откланялся, оставив магазин на Антона.

Вскорости после него стал одеваться и Егор.

— Куда ты?..

— Все туда же… Скучно, знаешь ли, сидеть и ждать. Пойду, развеюсь. Опять же — может быть последний раз…

Насчет последнего он был совершенно прав.

***

Так вот…

Когда начал таять снег, оказалось, что за зиму люди и машины проложили немного иные дороги, нежели то было запланировано муниципалитетом. Оказалось, что автобусы останавливались в метре-полтора от бордюра. Дорожки пешеходные тоже сместились, прошли через клумбы, газоны, зато об иных бетонных дорожках забыли вовсе.

С карнизов рушилась талая вода, но в медленных весенних лужах застаивалась. Лужи тоже появлялись хаотично, там где их не было ни летом, ни осенью. Да что там, лужи были везде — вода напополам с ледяной крошкой и снегом. Перепрыгивать их не было никакой возможности — все равно сразу за лужей начиналась иная лужа.

А еще на остановке старушка торговала нехитрыми игрушками: по коробке ползали механические собачки, мотали головами, мигали вставленными в глазницы лампочками. Только вот лампочки эти были красными. В полусумерках игрушечные собачки выглядели зловеще.

Дальше от остановки, почти возле магазинов, стояли агитационные палатки разных партий. В округе были не то довыборы, не то перевыборы. Дела у агитаторов шли неважно — их макулатуру не разбирали, палатки не спасали от холода. Но рядом, вокруг иной палатки толпились люди. Агитаторы смотрели на нее с завистью, но согласно кивали — иное дело, иная лига. В той палатке продавали трикотаж.

От остановки Геноссе по лужам прошлепал к перекрестку — светофор на нем работал будто случайным образом, не слишком следя за логичностью и порядком сигналов. Водители машин давно уже не обращали на него внимания и старались проскочить на любой сигнал. От автомобилей уворачивались прохожие.

…Визит к жене ничего не дал. Удалось установить окольными, что да, последнее время покойный волновался. Но никаких бумаг, никакой переписки припомнить не могла. Не имел ли он переписку с кем-то за Уралом, может, в зарубежье? Хотя бы в ближнем? Но вдова отвечала однозначно: жили они одиноко, друзей немного было и в городе, а чтобы где-то за пределами области — это вовсе невозможно.

Зато выяснилось, что у покойного старика имелась еще и сестра. Вдова нашла адрес в какой-то записной книге. От времени чернила уже расплылись, бумага пожелтела.

Ни на что не надеясь, Геноссе списал адрес к себе в блокнот. Все же сестра, что она может знать. Ушел из квартиры вдовы с чистой совестью — задание выполнено, все равно эту квартиру и вдову так или иначе три раза проверяли.

Но выйдя к остановке, открыл записную книжку снова — получалось, что сестра жила здесь рядышком, буквально за несколько кварталов.

Немного подумав, Геноссе решил все же зайти к ней. При чем основными причинами этого решения была лень. Все равно ведь его квартиранты зацепятся за малейший шанс и пошлют в гости его.

Второй раз ехать в этот район не хотелось.

Сестра покойного оказалась дома. Дверь распахнула удивительно легко.

— Здравствуйте… Я корреспондент отраслевого журнала «Ведомости холодной штамповки». — Нагло начал врать с порога Геноссе. — Мы пытаемся восстановить историю отрасли, людей, которые работали на профильных заводах. Среди прочего, нас заинтересовал трудовой путь Вашего брата.

— Проходите…

Хозяйка показала рукой гостю на зал:

— Заходите, я сейчас чайник поставлю…

Сестра покойного старика жила в маленькой, тесной и душной однокомнатной квартирке. Стены, пол, были покрыты коврами, которые делали звуки глуше, а комнату — темней, меньше.

Вернувшись в комнату, сестра покойного уселась напротив:

— Так как вас, говорите, зовут…

— Ген… — начал гость и задумался, а действительно, как его зовут. Какое его настоящее человеческое имя. Ах да… — Геннадий. Гена.

Для большей достоверности на шею Геноссе навесил фотоаппарат, взятый из товаров магазина, древний «ФЭД-1». Егор заметил, что идея не так уж и плоха — возможно, что-то надо будет сфотографировать на месте. Купили пленку — короткую, но дорогую.

— Очень приятно, Геннадий… Так в чем, собственно говоря, дело?

Минуты две Геноссе рассказывал про трудовые подвиги, про важность летописей предприятий. Даже сам удивлялся тому, как легко у него это получается. Впрочем, причина такой легкости была — он регулярно перечитывал журналы эпохи «социализма с человеческим лицом». Некоторые статьи знал наизусть.

К тому моменту, как он закончил вступительную речь, на плите жалобно засвистел чайник. Хозяйка поднялась и отправилась на кухню.

— Гена, так вам чаю, кофе?..

— Кофе, если можно.

Старушка немного погремела жестянками в буфете:

— Ах, какая жалость… Кофе только закончилось…

Вообще-то, кофе не было изначально. Но признаться в этом старушка считала ниже своего достоинства. Зато в буфете стояла предусмотрительно невыброшенная с лучших времен маленькая баночка из-под кофе.

Пока не было хозяйки, Геноссе поднялся, чтобы лучше осмотреться в комнате. Ничего особенного — шифоньер с потрескавшимся лаком, трельяж. Сервант — наполовину с книгами, наполовину с посудой, с пошлыми плешивыми керамическими статуэтками.

На серванте стояли фотографии — самой старушки, времен тех, когда ее старушкой не называли. Часто фигурировал какой-то мужчина, растущая от фотографии к фотографии девочка — вероятно, дочь хозяйки.

Рожа у девочки была такой, что уж лучше было бы ей уродиться мальчиком. Но на многих фото сбоку предательски торчал бантик.

— Ваш ребенок?.. Какая прелесть! — проговорил Геноссе и осекся.

К счастью, старушка не расслышала. Ведь ребенку на данный момент было, вероятно, раза в два больше лет, чем Геноссе.

Пили чай. К нему был мед в маленьком блюдечке, яблоки твердые и безвкусные, словно папье-маше из театра.

Поговорив для приличия о детских и юношеских годах, Геноссе решил более не тянуть.

— А вот скажите, какие у покойного были увлечения? Может он любил разгадывать кроссворды, шарады?.. Возможно, с кем-то переписывался…

Сестра удивленно вскинула бровь:

— А, вы про ту шифровку?

Геноссе почувствовал как сердце подпрыгнуло к горлу.

— Какая шифровка?..

— Да от отца осталась — он ее с войны принес. В таком флакончике из-под духов. Вот отец любил с ней возиться, даже переписывался с каким-то профессором.

— Профессором?.. Переписывался?

— Ну да.

— Как интересно!

Вообще-то, это действительно напоминало статьи из журналов времен Лысенко, когда какой-то старикан из села переписывался с каким-то профессором из столицы. В этих статьях описывалось, будто академики учились у хлеборобов…

— А откуда этот профессор? Из Москвы? Из Питера?.. В смысле из Ленинграда?..

— Да нет, где там…

Старушка проговорила это с таким выражением, с которым обычно говорят: «Да откуда у этого голодранца деньги».

— Откуда-то издалека, из Сибири что ли… — продолжила хозяйка.

Геноссе обратился в слух. Гипотеза, высказанная почти сгоряча вдруг начала оправдываться.

— Ваш брат об этой переписке знал?

Вопрос, конечно, был лишним. Если о нем знала сестра, то, вероятно, знал и старший брат. И действительно — старуха кивнула:

— И был какой-то толк с этой переписки?

Наверняка и этот вопрос можно было бы не задавать — если бы шифр был расколот, старушка бы не доживала свои дни в однокомнатной квартире.

Но старушка развеяла сомнения:

— Профессор вскорости скончался…

— А как профессора фамилия была?..

В ответ хозяйка пожала плечами, дескать всех не упомнишь.

— И что, не осталось ни листа переписки с этим профессором?

— Кажется, нет… Когда отца не стало, мама почти все его бумаги сожгла. Не любила она его занятия.

— А отчего?

— Как вам объяснить… Мечтательность в девушках-женщинах даже приветствуется. А вот если мужчина в годах часы проводит за какими-то бумагами, за детскими шарадами — тут многие начнут крутить пальцем у виска.

Немного помолчали. Геноссе думал, как объяснить старушенции, что эта задачка имеет больше смысла, чем все вместе взятое, что встречалось ей в жизни.

Но неожиданно старушка смилостивилась:

— Впрочем, кажется, у меня осталась книжка этого самого профессора.

— В самом деле? А о чем она?..

Книжку пришлось искать почти час. Оказалась она довольно плюгавенькой — даже не книжка, а скорей брошюрка в мятой, затрепанной временем обложке. Называлась прозаически: «Занимательная математика». На развороте значилось: «Ученику и другу от профессора Загорского Н.И.».

Геноссе быстро пролистнул ее — ее страницы наполняли шарады: предлагалось найти кратчайший путь, заполнить цифрами магический квадрат. Столбцы цифр чем-то напоминали тот самый фрагмент шифровки.

— А можете мне ее одолжить? Я верну?.. Честно?

— Да полно вам, берите так…

Геноссе не пришлось повторять — книга исчезла в папке.

***

Зазвенел телефон. Этого номера в телефоне не было, но Егору, тем не менее он был знаком. Думал сразу дать отбой, но скука взяла свое:

— Привет…

— Давно не слышались, — ответил голос в трубке. — Не скучал?.. Чем занимался-то все это время?

Егор улыбнулся краешком губ:

— Верю — вопрос задали не из праздного любопытства. Но ведь вы серьезно не полагаете, что я на него отвечу?

Собеседник задумался, спросил:

— Я тебе хоть не мешаю?

— Да ты говори, говори… Все равно ведь ты платишь… А то прямо скучно как-то было без тебя.

— Слушай, Жорж, или как тебя там…

— Положим, все же Жорж…

— Скажи, Жорж, ты там так и не передумал?

— А ты так и не вспомнил свое имя?

— Мы тут подумали… Что если мы заплатим за твой кусок семьдесят тысяч?

— А отчего уже не миллион? Не миллиард? Вы ведь все равно не дадите ни копейки. И как только я окажусь в районе достижения — шлепнете меня. Как говорил любимец детворы Шварценеггер в фильме «Красная жара»: «Какие будут ваши гарантии»?

Игорь косо улыбнулся — этот фильм он смотрел часто.

Лейтенант у пульта поднял палец вверх — я его держу.

— Это говорил не он. Его слова оттуда: «Народ этого не поймет».

— Приятно, конечно, слышать родственную душу. Но я останусь спокоен, не брошусь к вам в объятия… А повторю свой вопрос: отчего я должен вам верить?

— Встречный вопрос: что мы должны сделать, чтоб заслужить твое доверие?

— Боюсь, уже ничего… Ибо, как говорят патологоанатомы — медицина тут уже бессильна… Не стоило мочить тех троих. Тем более на моей жилплощади.

В трубке опять задумались:

— Слушай, а на кого ты работаешь? Может, мы сможем договориться с ним?..

— Ну да… У вас просто талант вести переговоры. Кстати, вы так и не представились…

— А тебе не все ли равно как меня зовут? — огрызнулся Игорь. — Не твое дело!

— Ага, понял… «Вопросы здесь задаю я!». Нет, не будет дела, не будет.

И Егор дал отбой. Немного подержал трубку в руке, ожидая повторного звонка, чтобы с чистой совестью выключить телефон. Но звонка не последовало.

…А в пяти километрах от него, три человека склонились над пультом:

— Держишь его?.. — спросил командир группы, предпочитающий носить мундир с погонами майора.

— Так точно, — отрапортовал лейтенант. — Он тут. И ткнул карандашом в точку на мониторе.

Окружающие хотя и ничего не поняли, но кивнули с серьезным видом.

— Тогда наводи группу, — сказал говоривший только что по телефону штатский.

— Может, не будем брать сразу? — предложил майор. — Поводим по городу, посмотрим, где он осел?

— А зачем?.. Он действует в одиночку — надо его просто взять, упаковать, а дальше — расколоть. Уж не думаете ли вы, что мы не расколем какого-то штатского?

В этом никто не усомнился…

А стоило бы…

***

К парку подкатили на двух микроавтобусах. Игнорируя знаки, въехали в парковую зону, покатили по аллеям.

Сторож, сидя у окошка, даже не поднялся со стула: вероятно так надо. Ехал бы раздолбанный «москвичонок» какого-то рыболова, он бы, конечно… А тут автобусы одинаковые, и номера на них…

Проехали по центральной аллее, обогнули летнюю концертную площадку. В проезде за ней остановились.

Распахнулись двери. Первая машина оказалась напичкана электроникой. За пультом сидел лейтенантишко. Рядом с ним, из кресел подымались двое штатских. По легенде. — те самые внештатные агенты. Но лейтенанту хватило одного взгляда на них, чтобы понять — на таких лучше не смотреть. Таким нравится, когда их не видят. Определенно — бойцы невидимого фронта. И чтоб их фронт никто не видел — устроят все, вплоть до заката солнца вручную…

Из второго высыпали иные бойцы, с оружием наперевес.

Командир отряда подошел к первой машине.

— Он там?

Лейтенант кивнул:

— Должен быть сейчас на набережной. Сейчас он не двигается.

Проблем не предвиделось.

В самом деле — а много ли людей попрутся зимой в парк? Тем паче, будут стоять без движения?

На секунду в голове Макса проскользнуло сомнение — а может, его там и нет. Может, бросил телефон да ушел. Но нет — они ведь только что разговаривали.

Полковник кивнул и повернулся к бойцам, которые натягивали маски и перчатки:

— Объект за этим холмом. Вы получили словесное описание и фоторобот. При задержании работать осторожно. В чрезвычайном случае — стрелять по ногам.

Лейтенант не верил собственным ушам. Что-то здесь происходило не то.

Разве на учениях выдают боевые патроны? Разве ими собираются стрелять по вероятному противнику?

Но никому не сказал ни слова.

Ему хотелось дослужиться до генеральских погон.

***

Снег был, вероятно, самый паршивый, весенний. Его нельзя было просто разметать — он уже размок, слипся, налипал на ботинки. Ноги проваливались по икры, бежать не получалось, и пока поднялись на вершину холма, люди уже дышали тяжело.

Некоторые думали — с вершины дело пойдет проще: спускаться — не подыматься. Да и склон южный, снега поменьше.

Ни черта подобного: снега там не было вовсе: то ли смело ветрами, то ли он растаял во время последней оттепели. Вместо снега там была грязь.

Но и это было не все.

Собственно и лейтенант, наводивший бригаду, видел — будто не на набережной объект, а прямо на реке. Но промолчал — списал это на погрешность. Он что, апостол Петр по воде разгуливать? Ну, действительно, так ли велика разница в два десятка метров?..

А разница была…

На набережной никого не было. Зато десятки, может сотни людей, находились на льду реки.

Подразделение остановилось в нерешительности, может на четверть минуты, пока командир не дал знак: спускаться!

Их появление не осталось незамеченным.

— Смотри-кось, «Маски шоу»…

Егор обернулся туда, куда указывал его сосед.

— Ничего себе, рыбнадзор не дремлет… — мрачно пошутил кто-то…

— Бандюка какого-то ищут, — предположил мужик справа от Егора.

— Ага… Это бандюку делать больше нечего, чем тут рыбку ловить. Бандюки — они в тепле и при бабках.

Егор молчал. Иллюзий он не питал — эти «Маски-шоу» прибыли за ним.

Незаметно он стал собираться: аккуратно положил леску и импровизированную удочку рядом с лункой, проверил — хорошо ли стоят ноги, не зацепится ли он где об ящик, который использовал вместо стула.

Засобирались и остальные — некоторые более откровенно.

Так уж случилось, что самый простой и надежный способ не вступать в конфликт с правоохранительной системой — это не рождаться вовсе. Если уж по какой-то нелепости родиться все же угораздило, то лучше держаться от этой самой системы подальше.

В самом деле — ведь сейчас пристанут к рыбакам — докажи, поди, что ты не арабский террорист, молдаванский гастарбайтер или, положим, не верблюд. Положим, рублей за триста рядовой милиционер отпустит и Бен Ладена. Но у этой компании, похоже, расценки выше. Паспорта ведь никто на рыбалку не брал?

Егор осмотрелся по сторонам — что делать, куда бежать? Попытаться махнуть на северный берег? Пока будет подыматься — наверняка кто-то не промажет по его широкой спине. Рвануть по льду? Куда? Вниз? Или вверх через толпу?.. Нет, лучше вниз — тогда никакой идиот не подставит подножку, не бросится ему в ноги.

Еще раз осмотрелся: многие рыбаки были на ногах. Поднялся и он, прошелся… Была призрачная надежда, что у кого-то на льду тоже совесть не чиста, что кто-то рванет раньше него, отвлечет от Егора хотя бы часть внимания.

Но нет, чуда не происходило.

Под лед, что ли, провалиться?.. — подумал Егор. Но нет — подводное плавание не давало шансов выжить. Да и лунок, в которые можно было бы уйти, здесь не было. Разминая ноги, он ходил меж людьми. Мужики стали сбиваться в кучи, а отряд уже спустился с холма, подходил к первым лункам.

Нет, пожалуй, побежит он все-таки вверх — теперь толпа находилась между ним и бойцами. С места стрелять они вряд ли будут, чтобы кого-то не задеть — постараются выбежать из толпы. А дальше речушка делает поворот, там — лодочная станция. Дальше — грохочущий трамвайный мост. Если выбраться на него, то уже через два квартала базарчик… Там затеряться — нечего делать.

Про себя сосчитал — раз, два, три…

И рванул.

Кто-то крикнул, группа разделилась — где-то треть побежала за Егором, остальные продолжили поход среди рыбаков — ведь могло статься, что побежал человек совершенно посторонний.

Выбежав из толпы, один остановился и аккуратно пустил очередь поверх головы.

— Стой! Стреляю на поражение!

И действительно — кто-то пальнул из дробовика.

Пистолеты-пулеметы и гладкоствольные дробовики для боев в городе предпочтительней, чем автоматы. Бои бывают часто в замкнутом пространстве, на короткой дистанции, быстротечные. Пуля из пистолета или дробь быстро теряет энергию и не способна пролететь километры, чтобы все-таки найти какую-то цель, которая ну совершенно ни при чем.

Егор почувствовал — что-то ударило в спину. Но секундой позже понял — он не убит. И, кажется, даже не ранен. Он продолжал бежать — страх предавал ногам легкость необычайную.

Обогнул поворот — трамвайный мост был далече, где-то метров двести. Добежать до него казалось невозможным…

***

…А у лодочной станции стояло два джипа.

Ребята приезжали сюда постоянно, чтобы почти без отрыва от дел отдохнуть на природе. Летом — выпить водки, покататься на лодке, утопить пару мобильников. Зимой кататься не получалось, но зато водку можно было охлаждать прямо в снегу.

Когда прозвучала очередь, веселье это не перечеркнуло, водка как раз была разлита и поднята, но тост еще не прозвучал.

Ребята нехорошо переглянулись, но стаканы не поставили назад, на капот машины — дурная примета.

И тут восклицательным знаком прозвучал выстрел из дробовика.

С площадки перед лодочной станцией им не был виден Егор, бегущий по льду реки. Зато на набережной появились бойцы, которые думали так срезать и перехватить беглеца. Один выстрелил туда, где, возможно, был Егор, чтоб испугать того, возможно, прижать ко льду.

Пару пуль звякнули рядом с джипом.

Его владельцы хором допили водку, и выдергивали пистолеты. Кто-то из братвы вытащил пистолет и стрельнул по бойцу.

Не попал, но привлек к себе внимание. Боец рухнул в снег и тут же пустил очередь в направлении джипа. Зазвенело стекло. Кто-то матерился — за тонировку совсем недавно были отданы солидные деньги.

Подтягивались и остальные бойцы — но уже осторожно, мелкими перебежками.

Егор бежал, стараясь не высовываться. Ясно, что на берегу творился какой-то бардак. Будто стреляют сбоку и сзади. Опять же будто не по нему. Меж тем уточнять, что там происходит, не хотелось — в таких передрягах часто гибнут самые любопытные.

Добежал до вмерзшего в лед пирса лодочной станции, обежал его и продолжил бег прижавшись к бетонному обрезу набережной.

В голове промелькнула шальная мысль: Неужели ушел? Ухожу?..

…А наверху бой оказался непродолжительным. Братчики грузились в транспортное средство и, отстреливаясь, спешили выйти из огневого контакта.

Медленно двигались бойцы — такого в установке не было.

…В это время Егор уже достиг моста, но пробежал под ним, чтоб подняться на другой, невидимой с набережной стороны. Уже с моста оглянулся — надо же, а ведь действительно ушел. Преследования, на самом деле, не было.

Но сделал еще рывок и исчез в проходе меж типовыми многоэтажками. Дворами вышел к базарчику. Идя меж рядами, вытащил телефон, отключил его. Чуть подумав, вытащил и аккумулятор.

На реке свои удочки сматывали и рыбаки.

Впечатлений на сегодня достаточно.

Все равно этой стрельбой всю рыбу распугало.

***

По снегу наискосок через парк возвращались уставшие бойцы. Все трофеи состояли из недопитой бутылки водки.

— Ушел?.. — спросил Макс.

— Ушел… — подтвердил командир подразделения. И сделал большой глоток из трофейной бутылки. — Вроде под описание подходит, но, зараза, хорошо бегает. А тут еще эти залетные…

Лейтенант за своим пультом сидел ниже воды тише травы. Все же он был немного виноват — дал неверную ориентировку. Да и в сложившейся ситуации он не мог ничего понять. Впрочем, ему было известно простое правило: не задавать лишних вопросов. Делать вид, будто все идет так как надо.

Но ему начинало казаться, будто генерал — это не совсем то, что ему недостает для полного счастья.

А верней — «совсем не то».

После боя

Когда Егор вернулся в бомбоубежище, то застал там обоих друзей.

— А где рыба? Не ловилась сегодня? — спросил, прищурив глаз, Геноссе.

— Сегодня, видишь ли, ловили меня…

Он стал рассказывать, стараясь ничего не упустить.

— По мобильнику тебя отловили, — подытожил Геноссе. — А ты, дурило, не верил…

Егор кивнул. Действительно не верил, действительно — дурило.

— Выкинь его… Или пойди, поменяй на базаре… Вот смеху-то будет, когда они какого-то постороннего накроют.

Егор покачал головой, но комментировать эту часть не стал. Его искренне возмущал иной вопрос:

— Сегодня по мне стреляли. Не скажу, что мне это чувство внове, но все равно неприятно. Еще неприятно, когда по тебе стреляют, а ты не можешь возразить.

Немного помолчал.

— Лучше скажи — ты что-нибудь нарыл?..

Геноссе кивнул и взглядом указал на брошюрку. Егор взял ее, пролистнул:

— Что это?

— Похоже, наша единственная зацепка.

— Мда? А за что она цепляет?

— За живое… Похоже, письмо было направлено…

Антон задумался. В самом деле, куда? Профессор уже умер, но, может быть, у него имеются наследники. И уже следующие поколения бьются над немецким кодом.

— Было направлено примерно в этом направлении… — помог Геноссе. — Как в сказке про то самое яичко. Отец бил, да не разбил, сын пытался бить — разбили его. Ибо слишком поздно догадался про ее ценность.

— Так кто мне расскажет, что это конкретно? Это, что, руководство по взлому немецких шифромашин?..

Теперь стал рассказывать. После повествования, Егор, сначала поверхностно, осмотрел книгу. Издана была она шутейным тиражом в типографии какого-то там Ярска. Давало это немного.

Просмотр остальных страниц занял около часа. На некоторых страницах были карандашные пометки, фразы. Но как убедился Егор, все они имели отношение лишь к задачам, предложенным на страницах книги.

— А кто вообще этот Загорский? — спросил Антон.

От компьютера отозвался Геноссе:

— В Большой Советской Энциклопедии его нет…

— Оно и ясно… — съязвил Егор. — Для такого светило, очевидно, нужна Очень Большая Энциклопедия. Просто Огромная… А еще лучше — реестр переписи населения. Тут бы хоть город найти…

После недолгих поисков, Геноссе все же его нашел. Находился он, действительно, за Уралом. Особенно в том смысле, что за Уралом прищурилась практически пол-материка Евразия. Увидев его на карте, Егор поморщился:

— И вот интересно, как туда добираться, что вообще туда ходит? Судя по всему — собачьи упряжки.

Вообще-то, на карте через город была протянута красная линия. Но была она такой тонкой, что на ум приходило: либо шельмец-картограф экономил красную краску, либо железная дорога была пошиба неважного.

Но вывод был один:

— Как бы то ни было, единственная зацепка у нас — это Ярск, эта типография… Глядишь, что-то и образуется. Почтальон, ты едешь со мной?..

Антон сглотнул, но, тем не менее, кивнул.

— Наверное, напрасно… — прокомментировал его решение Егор.

— А ты, Геноссе?

Тот покачал головой.

— Тоже зря… Вообще-то, мне эта история все больше и больше не нравится. Может, ваш профессор обманул старикана, пользовался кладом самочинно? И поиски сами по себе уже бесполезны? Может, и не так и безнадежна идея, продать кусок шифровки конкурентам?

Антон посмотрел на него с удивлением, и Егор поспешил поправиться:

— Это я, конечно, шутил…

— Можно еще попробовать как-то отбить остальные куски у новых…

В ответ на это Егор тяжело вздохнул и покачал головой.

— А отчего?

— Дождись криминальных новостей…

***

И действительно — первым номером в местной криминальной хронике шла перестрелка на реке. Показывали опустевший лед, мужиков, которые ничего почти не видели, но многое слышали.

Егор отлично знал такой тип людей — профессиональные свидетели. Они любят, когда про них, про их подъезд, хотя бы про дом упоминается в свежих газетах, хранят вырезки десятки лет, даже если это статьи криминальной хроники или просто заметочка о порыве трубы, вставленная редактором исключительно чтобы занять полосу.

Затем показали милиционеров, которые переминались с ноги на ногу. Сзади, не снимая маски, курили бойцы какого-то специального подразделения. Оружие, висевшее у них на грудях, имело вид довольный, лоснящийся от масла.

Скучным голосом вещал пресс-секретарь местного управления. Он что-то рассказывал про преступную группировку, про то, что преступник вооружен и, возможно, опасен…

Снова показали фоторобот Егора. Казалось, что за прошедшие дни лицо на казенной бумаге посерело и постарело.

— Становишься популярным… — мрачно пошутил Геноссе.

— Помолчи…

Выглядел он явно расстроенным. И повод у него имелся. Сразу после просмотра передачи поднялся и направился к спальне:

— Устал, — подвел он итог дня, — отчего как устану, начинаются приступы deja vu. Ладно, пойду, лягу спать и постараюсь умереть во сне.

— Дурень…

— Нет, лучше умереть на трамвайной остановке в чужом городе от инфаркта, и чтобы над твоим телом, пока не опознают, измывались недоученные студенты-медики. Помню, когда в институте учился, у нас был в центре города анатомический театр при медицинском университете. Я так туда и не попал…

— До сих пор жалеешь об этом? — спросил Антон.

— Смотря в каком смысле — что не попал — хорошо. Что не сходил — зря. Может, в другом месте сложится зайти.

— В этом городе нет медицинского института… — успокоил его Геноссе. — Только ветеринарный техникум.

***

И, вроде бы, не было повода быть недовольным собой.

Вчерашний день, безусловно, прошел плодотворно. Геноссе откопал какую-то книжечку, которая, вполне вероятно, имела отношение к делу. Что более важно — он остался жив, ушел от преследования.

Но тоска подкатывала к горлу, душила… Каждое утро он просыпался с надеждой, что все наладится, сложится наилучшим образом. Все, действительно, складывалось — но как-то криво, не лучшим образом.

Проснувшись утром, Егор назначил дату отъезда — в эту ночь. Сам, сказавшись занятым, отправился в центр.

Пока ехал в автобусе, что-то будто зашевелилось в нагрудном кармане, там, где он держал мобильный телефон. Странно, он будто бы вынул батарейку.

Егор вытащил аппарат, тот лежал на ладони мертвее мертвого. Шевеление в области кармана не прекращалось.

Сердце.

Егор долго смотрел на телефон, потом посмотрел в окно — за ним пролетали микрорайоны…

Он вставил аккумулятор на место. Проверил — не сбросило ли последние звонки, нашел нужный, дал вызов.

На том конце долго не брали трубку…

***

Звонок был неуместен, как звук работы отбойного молотка в ранее воскресное утро. Вчера сидели, пытаясь сообразить что делать дальше, устроили селекторное совещание с центральной, московской конторой. Но так и разошлись, ничего не решив, но обпившись кофе до хронической бессонницы.

— Алло?

— Доброе утро.

Игорь сразу проснулся:

— Жорж?

— Ага. Не разбудил?

— Нет, что ты, всегда рад тебя слышать. Рад, что ты в добром здравии?

— Ой ли?

— Ты уж прости за вчерашнее… Неудобно как-то получилось, все сложилось по-глупому.

— Да уж, глупей не придумаешь.

Но каждый под словом «глупо» подразумевал свое.

— Слушай, такое дело… — продолжил Егор. — Может нам все-таки удастся сговориться…

Игорь вскочил в кровати:

— Договоримся! Конечно, договоримся! Мы же взрослые деловые люди, не шпана, чтобы пикироваться по мелочам.

Егор кивнул, будто его мог увидеть собеседник, и запустил руку под куртку, пощупать — на месте ли сердце.

— В общем так… Давайте минут через сорок я вам позвоню, вы к тому времени подумайте, сколько вы мне можете реально вручить, я обмозгую свои условия. Мы забьем стрелочку где-то в центре, встретимся и поговорим? Лады?

Собеседник о чем-то думал и молчал…

Молчал долго.

Его прервал Егор:

— Будем считать, что напряженное молчание состоялось. Говорите уже… Или раздумали?

— Договорились… Верней, договоримся на месте… Ты только свою бамазейку прихватывай…

Егор дал отбой.

Автобус несся по городу никак не медленней пятидесяти километров в час…

***

Сначала Игорь боялся, отпущенных сорока минут не хватит, но людей удалось поднять на удивление быстро. Однако, через указанное время звонка не последовало. Телефон молчал и через час, через сто минут…

Оператор-лейтенант всматривался в свои мониторы, водители прогревали моторы, готовые в любую секунду сорваться с места.

Но лейтенант только качал головой: все чисто, объект не наблюдается.

Нервы натягивались, напрягались все больше и больше, но никто этого не показывал — это было бы свидетельством слабости.

Но почти все про себя пришли к мнению — наверняка что-то произошло.

…А по большому счету ничего не произошло.

***

В центре города Егор оказался даже раньше, нежели полагал. Неспешно прошелся по базару. И подходящее место нашел быстро — дорога, которая проходила сбоку рынка. Палатки стояли и на проезжей части, с другой стороны от рынка находились маленькие магазинчики, в совокупности именуемые «торговыми рядами».

По улице постоянно двигались сотни людей, потому машины старались сюда не заезжать, попавшие же сюда автомобили были вынуждены двигаться с черепашьей скоростью. Чтобы привлечь внимание к себе их водители постоянно давили на клаксоны, но местные постоянные посетители к реву уже привыкли и не обращали внимания.

Еще по этой улице ходили трамваи. Здесь же находилась и остановка, на которой, наверняка можно долго стоять, не привлекая ничьего внимания.

Здесь было довольно многолюдно, и вместе с тем, если что, можно было даже бежать, без риска наскочить на что-то или кого-то.

До назначенного срока оставалось еще минут десять, и Егор собрался перекусить.

Отстояв быструю очередь, взял себе два пирожка с капустой. Задумался про свое сердце, но махнул рукой и заказал еще кофе в пластиковом стаканчике.

Ел тут же, на стойке возле этой торговой точки.

Рядышком стояли игровые аппараты — самые дешевые, уличного типа. Толстая бабулька, похожая на торговку, скармливала аппарату монеты, жала кнопки, иногда ей что-то выпадало, но не так чтобы много. Впрочем, казалось, отключись автоматы от электрической сети, она бы минут десять все равно бы продолжала бы набивать нутро автомата монетками. Ей, вероятно, нравился процесс бросания монеток в щель. Егор задумался о фрейдистком символизме — монетка и щель автомата.

Наконец, бабка проиграла всю мелочь и ушла…

Когда в стакане оставалось кофе на треть, к игровым автоматом подошел другой человек. Егор удивился — это был тот самый алкаш-бездомный, которого они с Антоном видели в дешевой забегаловке.

Да ты азартен бродяга, подумал Егор, раз тебе повезло, но теперь ты скормишь все деньги, которые получил за собранные бутылки этой адской машине… Ты мог купить на них хлеба, хотя с иной стороны мог и пропить…

И действительно — алчный аппарат безответно съел пару монет, но потом вдруг разразился стальным дождем…

Бродяга сгреб монетки и, забрав свою сумку, пошел прочь.

Одним глотком Егор допил кофе и отправился за ним. Прошел через базарную толпу.

На другом краю базара стоял такой же счетверенный аппарат, картина повторилась — пару монет в приемник, звон металла в лотке. Бродяга начал сгребать выручку.

— Помочь? — подойдя сзади, спросил Егор. — Поди, уже вся сумка монетами набита.

— А чиво… Мил-человек, че ты ко мне пристаешь?!? — зачастил бродяга. — В кои веки повезло сиротинушке, и тут всякие покушаются на нищенскую копеечку.

Говорил он громко, играл не сколько на Егора, сколько на базарную публику. И, действительно, праздношатающийся народ будто начал замедлять шаг.

Одной рукой Егор поднял сумку — она, разумеется, оказалась тяжелой, второй взял под руку бродягу, прошипел ему на ухо:

— Чего ты юродствуешь. Люди-то смотрят, приметят. Валим отсюда, пока тебя никто не срисовал…

Остановились в маленькой забегаловке — закусочной и разливочной. Егор усадил своего спутника за стол:

— Давай, что ли, пельменей поедим…Поговорим.

Бродяга против разговора и пельменей не возражал. Но сделал дополнительный заказ:

— Возьми еще воды минеральной без газа.

— Зачем? Всегда думал, что такая вода — перевод денег.

— Не скажи. Это мне вроде для образа — вместо водки.

Два пирожка с капустой еще переваривались в желудке, но Егор был не против поесть более плотно. Себе опять взял кофе. Полученную минеральную воду бродяга тут же спрятал под стол.

— Значит, курочим частную собственность, — подытожил Егор. — Оно хоть восстановлению поддается.

Бродяга кивнул. Здесь Егор рассмотрел его лучше, — он был гораздо моложе, нежели то показалось ему сначала, да, небрит, да — длинные волосы, да — не лучшая одежда. Но это был продуманный образ — волосы всклочены, нерасчесанные, но чистые. Одежда показательно старая, но тоже с хитростью. Скажем, куртейка была не так уж плоха, очевидно, куплена хозяином в каком-то секонд-хенде, затем липовый бродяга умышленно посадил на нее пятно краской, постирал небрежно, помял…

— Твои пролетарские кудри еще не примелькались? — продолжал Егор. — Морду еще не бьют?

— Дак ведь у нас не город, а Лас-Вегас какой-то. Игровых аппаратов по пять на каждом углу. Вот я и обхожу, дань собираю… Иногда в другой город выезжаю, на гастроли, стало быть. Только твоя правда — тяжело монеты таскать. К тому же «отмычка» нелегкая игрушка.

— «Отмычка»— это агрегат, которым ты эти коробки коцаешь? - догадался Егор.

— Ну да…

— И откуда она у тебя?

— Сам сделал…

— Да ну?

Псевдобродяга под столом налил себе «водки», «дернул» ее, «закусил» пельменем. И стал рассказывать.

— Одно время подшабашивал, ремонтировал одному деляге пару игровых автоматов, тогда и подумал, а как бы так сделать, чтобы совместить игровой автомат с банкоматом, чтоб он мне, положим, раз в неделю выдавал кэш. Ничего не получилось, в общем мог настроить микросхему, чтобы скажем, каждая семидесятая игра была призовой, но что мне после этого, жить рядом с ним. И тогда вспомнил — когда в КБ работал, делали мы аналог электромагнитной бомбы — прибор, что электронику вырубает, ну я немного конструкцию переделал, чтоб он не все вырубал, а определенный участок цепи, ну а дальше дело техники.

— Интересно… — начал Егор.

И задумался, замолчал. Тогда заговорил бродяга.

— Я так вижу, сдавать ты меня не будешь.

Егор покачал головой.

— Доля тебя тоже не интересует.

— Ответ отрицательный.

— Тогда, чем могу быть полезен?..

— Еще не знаю, но ты меня тут пока подожди. У меня тут дела…

И вставил в телефон аккумулятор.

***

На мониторе наблюдения появилась еще одна точка. Такое случалось и раньше — на базаре продавали мобильные телефоны, карточки и то и дело в эфире появлялись новые сигналы, а затем, точно так же и исчезали.

Но компьютер бесстрастно сравнил сигнатуру и подтвердил — это тот самый аппарат. Нужный.

— Есть… — уже осторожно прокомментировал лейтенант, в надежде, что на него никто не заметит.

Но этого сигнала ждали слишком напряженно, чтобы пропустить:

— Где он?

Лейтенант сверился по нескольким мониторам, ударил по клавиатуре:

— Центральный рынок.

Дали знак водителям, сверились — на базаре должны быть через семь минут.

Почти тут же зазвонил телефон.

— Алло…

— Это я, Жорж… А тебя как зовут?

— Игорь…

— Так-то лучше.

— Слушай, Игорь, давай я буду ждать тебя на трамвайной остановке на базаре. Только не вздумай мухлевать. Я дурной, у меня граната. Если что, рвану всех…

И нажал на отбой, но телефон отключать не стал.

— Где он сейчас?

— Действительно движется по базару…

…Автобусы остановились на стоянке при базаре.

— План такой… Заходим с двух сторон, отрезая от базарных рядов. Прижимаем к магазинам. Пакуем, уходим. Оружием без нужды не махать — спрятать под куртки.

— А граната?..

— Думаю, это блеф…

— А если не блеф?

— Вам, кстати, деньги платят за риск…

Возражений больше не последовало.

Действительно, классически замкнули кольцо. Стали его стягивать. Без масок, в форменных куртках без знаков различия они казались банальными охранниками, вышибалами того или иного заведения, которых на базаре всегда хоть пруд пруди. Еще издалека Макс заметил, что на остановке человека, подходящего под описание нету. Странно, неужели еще не прибыл. Наблюдает за ними со стороны.

Ручным кодом дал остальным знак: «отставить». Сам же связался с лейтенантишкой-технарем.

— Его нет на остановке…

— Он рядом. — Прозвучало в наушнике.

— Насколько рядом?

— Сделайте пару шагов, чтоб я дал азимут.

Макс послушно прошел несколько шагов вдоль трамвайной рельсы.

— Хватит?.. — спросил Макс.

— Вполне. Он порядка сорока метров вперед и двадцати пяти метров вправо.

Получалось, что объект находится в каком-то магазинчике из тех, что расположены вдоль трамвайной трассы. Макс усмехнулся — магазинчики походили на мышеловки — иного выхода, кроме обращенного к базару, они не имели. Из-за этого казалось — никто не изберет их как наблюдательный пункт.

— Веди меня… — скомандовал Макс лейтенанту.

Оказалось, что сигнал исходил из книжного магазина. Дал знак троим — за мной. Хором влетели в магазин. Потом Макс долго пытался объяснить себе и особенно другим. Мог ведь сыграть одиночку, заставить объект раскрыться, а потом дать знак — берите его…

Но нет: такое бы порушило легенду об учениях, о каком-то террористе — то ли настоящем то ли нет, с которым по определению переговоров быть не может.

Потому и ворвались в книжный магазин скопом, разошлись в разные стороны, обнажили оружие.

…И услышали, как с мягким шелестом из рук продавца падают на прилавок полиэтиленовые файлики.

Магазин был пуст.

В этом они убедились чуть позже — пройдя меж стендами с зарешеченными книгами.

— Чем-то конкретным интересуетесь, — смог наконец проговорить продавец.

Ничего кроме заученной фразы ему на ум не пришло.

Походкой неуместного на базаре, скучающего денди, в магазин зашел Игорь. Он кусал яблоко, купленное по пути. Продавец посмотрел на вошедшего с надеждой, будто его появление выправит искаженную реальность. Но довольно быстро понял — этот гость не интересуется ни книгами, ни продавцом.

— Ну что тут? — спросил вошедший.

Связались с лейтенантом.

— Да?

— Где он?

— Рядом с вами — метра два…

Макс осмотрелся — магазин по-прежнему оставался пустым. Игорь достал из кармана свой тонкий мобильник, набрал номер. Раздался чуть глухой звонок. По нему нашли трубку — была она спрятана за книгами.

— Надо же, какое открытие — человек может передвигаться без своего мобильного, — прокомментировал Игорь.

Макс быстро пролистнул записную книжку, список звонков входящих, исходящих. Лишь в сообщениях оказалось одно неотправленное сообщение.

Макс открыл его. Сообщение гласило:

«А вы опять смухлевали».

***

— Жаль мобильника. Все равно пришлось бы расставаться, но я к нему привык.

Он смотрел на улицу со второго этажа здания рынка, под его крышей продавали мясо, рыбу, молоко, масло — все то, что лучше продавать в помещении.

Но на втором этаже торговли почти не было — сюда заходили только самые любопытные, мужья, желающие отдохнуть от таскания сумок за своими женами.

У немытого окна стоял Егор. На трамвайную улицу, на книжный магазин он смотрел через свой монокуляр. Выходка была не бог весть какая умная, к тому же довольно затратная как на его финансы. Зато теперь он знал врага в лицо.

— Да ладно… — успокоил Егора псевдобродяга. — Сейчас твои друзья уедут, пойдем к моим — они тебе наверняка предложат что-то получше и подешевле.

Группа возле книжного магазина выглядела обескураженной. Было видно, как один прошел по улице, перебежал через перекресток, остановился у фургонов на стоянке.

Поправка — фургонов было два. Оба нейтрального грязно-белого цвета с тонированными стеклами. На одном было чуть больше антенн, чем положено, и какая-то надстройка на крыше.

Дверь этого фургона открылась, из нее подошедшему подали наушник с микрофоном. Было видно, что внутри у этого микроавтобуса тесно от электроники.

— Я хочу, чтобы в этом фургоне выгорели микросхемы, — заметил Егор.

— Какие именно?

— Все…

— А кто там внутри?

— Ты не поверишь, но, судя по всему, твои работодатели тех времен, когда ты работал на государство…

— А, ну тогда разговоров — ноль…

***

Пятью минутами позже неудавшуюся операцию стали сворачивать, стягиваться к транспортным средствам. Некоторые бойцы курили, ожидая пока их расслабленное начальство скупается на рынке.

Автобусы стояли на стоянке — пустыре, засыпанном шлаком и огороженном сеткой. Какие-то дельцы умудрились получать деньги, по сути, на пустом месте.

Никто потом не смог сказать, что же произошло.

Потом все списали на магнитную бурю — ее никто не видел, но все о ней знают. Так же доподлинно известно — магнитной буре счет за испорченную технику не предъявишь. Но в любом случае — это была очень странная буря — на солнце не было пятен, не было предупреждения о буре. Магнитное поле Земли лежало в штиле. И тут вдруг ударило на этом пятачке.

Не проехал по небу на огненной колеснице апостол Гавриил, или кому там она принадлежит.

Не было молнии среди ясного неба, даже ветерок дул совершенно слабенький.

Какая-то машина выезжала со стоянки. Мамаша прокатила коляску с ребенком, прошли студент со студенткой — их любовь немного опережала весну. Вдоль ограждения шел с огромной сумкой бродяга… Стремительно на роликах промелькнул мальчишка.

Чувства человеческие остались глухи к происшедшему, но вдруг разом отказала техника.

В радиусе десяти метров мобильные телефоны резко звякнули и погасли навсегда. Все радиоприемники в квартале на всех частотах поймали и выдали на динамики пронзительную и острую как игла помеху. Вздрогнуло изображение на телевизорах, которые продавали в другом конце базара.

На всех мониторах в микроавтобусе резко пошел «снег».

***

— И зачем тебе это было надо? — спросил Геноссе Егора, после того, как тот рассказал о прошедшем дне.

— Просто захотел на них посмотреть, — пожал плечами Егор. — Теперь я знаю врага в лицо… Да и…Ты слышал легенду про шагреневую кожу?

— Это которая сжимается с каждым желанием и душит владельца?

— Ну где-то так… Только бывает случай, когда владельцу это надоедает и он рвет эту кожу на лоскутки. Эта шагрень слишком много о себе возомнила… Желания у меня не сбывались, но все трудней становилось дышать. Сейчас я их осадил…

— Теперь неизвестно, что они предпримут.

— Ну это ясно — мои портреты появятся на каждом столбе, но мне это как-то все равно — к утру меня в городе не будет.

— Они еще перекроют вокзалы.

— Возможно. Даже скорей всего… Но прорвемся.

Время скользило к раннему весенне-зимнему вечеру. Неспешно собирались в дорогу, готовили прощальный ужин.

Егор еще раз предложил студенту устраниться, а Геноссе — наоборот. Но были получены ответы, аналогичные вчерашним.

Антон даже не стал заходить в общежитие. Ему вспоминались его коридоры, комнаты — тесные, грязные, с убогим освещением.

Казалось бы — в этом тепле живи и не тужи. Ясная перспектива: второй курс, за ним — третий, потом — четвертый, затем пятый… Диплом, работа в какой-то конторе за скромную зарплату. Живи и не тужи — день за днем, год за годом.

Здесь такой стабильности не было — но, между тем, такая жизнь ему начинала нравиться…

Есть предел, за которым лед начинает кипеть. Не оплавляться, давая холодную воду, а превращаться сразу в чистый пар.

Есть предел, за которым школьный учитель, не смевший повысить голос даже на своих учеников, говорит — хватит. Он уже не идет привычной дорогой на привычную работу. Снимает пиджак, одевает мундир или просто повязывает ленточку повстанца. Снимает очки, и глаз ложится на окуляр оптического прицела. В смутное время делает стремительную карьеру, своей активностью стараясь наверстать долгие годы безмолвия, безделья. И уже через пару лет подымает в атаку полки.

Почтальону войны не досталось. Но в этой жизни была какая-то неизъяснимая прелесть, та самая, из-за которой мальчишки из в общем-то благополучных семей убегают из дому или хотя бы гуляют там, где гулять им маменьки заказывали.

…А Егор продолжал рассказывать о прошедшем дне:

— А я вот купил, — из кармана вытащил пластинку, размером с крупную плитку шоколада, — компьютер! Наладонник.

Егор хвастался своей покупкой. Купил старенький, дешевенький, еще с монохромным дисплеем.

Что касается телефона, то ему тоже что-то присоветовали — он купил аппарат не лучше старого, зато с коротеньким проводком, который подключался прямо к наладоннику. Со скидками стоил такой гарнитур дешевле, чем смартофон — компьютер и телефон в одном корпусе.

— Зато теперь мне не надо искать Интернет-кафе, чтоб отбить послание клиенту. Высокие технологии, двадцать первый век, мать его так. Прямо как в шпионских романах будем передавать данные…

Поужинав, легли спать — отдохнуть перед дорогой. Билеты еще не были куплены, на каком именно поезде лучше отбыть тоже не задумывались. Егор считал, что в таком случае лучший выход — импровизация.

Где-то около полуночи он проснулся, стал теребить за плечо Антона:

— Вставай… Пора бы в путь.

Скорый поезд стратегического назначения

На вокзале было шумно.

Было это странным еще потому, что время на часах обозначилось совсем не детское — два часа ночи.

Кто-то ждал своего поезда, кто-то, напротив, не мог уехать — городской транспорт ночью ходил неважно. Кто-то пытался взять билеты. В единственной работающей кассе при свете ночника и компьютера полуспал кассир, которому потенциальные пассажиры пытались по очереди объяснить, кто они такие и отчего им не спится.

За сонным порядком наблюдали сонные милиционеры. Ходили неспешно, где-то вальяжно, документы не проверяли — холод и ночь примиряли. Уборщица, мучимая бессонницей, задумчиво мыла полы.

То и дело к перрону подкатывали поезда. Проводники зевали у открытых дверей, но огни в окнах купе не горели. Пассажиры смотрели свои десятые сны, лишь в запасном тамбуре иного разгорался огонек сигаретки тех, кто не мог уснуть. Простояв совсем немного и приняв немногочисленных пассажиров, поезда уходили дальше, куда-то в ночь. Что поделать — станция проходящая, и поезда не имели никакого представления о порядочности.

Зато электрички прибывали во всем убранстве огней. Но в их вагонах было почти пусто, вероятно, хватило бы небольшого автобуса, чтобы с комфортом перевезти пассажиров всех десяти вагонов.

Но настойчивые старушки продолжали ходить меж вагонами, надеясь продать пиво, воду, да хоть что-то…

На вокзал Антон и Егор прибыли сонным трамваем, богато иллюминированным в салоне, но с темной кабиной. Вероятно, там скрывались водитель и кондуктор, но последний так и не вышел, не обилетил пассажиров.

— Спать хочется… — пожаловался Антон.

— Что поделать, — ответил его спутник. — Я бы хотел умереть во сне, но с моим графиком мне это не светит.

Егор думал, что на конечной остановке, возле вокзала откроют лишь первую дверь и слупят штраф за проезд без билета. Но и там дверь кабины не открылась. Зато широко распахнулись все двери трамвая, свет стал полутусклым. Дескать, или выматывайтесь из транспорта в тепло и свет, или замерзайте в темноте.

В общем, получалось, что до вокзала доехали бесплатно. Весь багаж друзей состоял из одной сумки Егора. Была она длинной, модель классическая «Мечта оккупанта». Вероятно, в ней бы одной поместилось пресловутое золото. Такие обычно любят обыскивать милиционеры — в них войдет все что угодно: несколько автоматов, складной гранатомет, десяток килограмм взрывчатки. Но издалека было видно — сумка почти пустая. Из города Егор уезжал немного обедневший.

— Надо бы билеты купить… — напомнил Антон.

— А на какой поезд?

— Я думал, ты знаешь…

— Думаю, в нашем случае главное — побыстрей убраться из города. Желательно на восток. А там видно будет.

В центральном зале на стене висело большое расписание с указанием времени прибытия-отправления, разбивкой на направления. Рядышком — поменьше, электронное. На нем отображались поезда, которые прибывали вскорости…

Так они стояли несколько минут посреди зала, глядя вверх на сменяющиеся транспаранты. Словно дети, раскрыли рты — так будто лучше дышалось.

И чуть было, не прозевали атаку.

Получилось совершенно случайно — краем глаза Антон увидел, что сбоку к ним кто-то подходит. Обернулся, увидел двух мужчин. Не узнал их — да что там, видел он их первый раз в жизни, да и то мельком, и даже не запомнил лиц на будущее.

Но посмотрел на них непозволительно задумчиво. Думал о чем-то своем, кажется, о том, что ладно — они, дураки, не спят далеко за полночь. А вы-то, ребята, что здесь делаете?

Ребята эти не выглядели как потенциальные пассажиры. Оба одеты прилично — так в дорогу не собираются.

Вероятно, если бы они просто шли, то запросто смогли приблизиться, заломить руки, положить лицом на холодный, только что вымытый пол. Но, напоровшись на взгляд Антона, рванули с места, побежали. Лишь когда до столкновения оставалось лишь мгновение, Антон сделал шаг в сторону, за рукав оттащил и Егора. Этого хватило, чтоб двое на скользком полу вокзала промазали мимо них.

Егору хватило одного взгляда, чтоб оценить ситуацию:

— Деру!

Осмотрелся по сторонам — у выхода на платформу просыпался от полудремы милиционер. Возле выхода с неподъемными баулами возились тетки-торговки.

Егор рванул в подземный переход к поездам.

В переходе было пусто, холодно. Чем-то напоминало коридор в тюрьме или в подвале какой-то больницы.

— Стоять! — кричали им.

— Да щас… — стараясь не сбить дыхание, сплюнул Егор.

Один преследователь выдернул пистолет — промазать было невозможно. Сбросил предохранитель, пальнул в коридор, но в последний момент чуть поднял ствол — пуля прошла выше.

Брызнул кафель острыми искрами. Беглецы втянули головы.

Следующий выстрел — по ногам.

— Твою мать!

Егор метнулся в сторону, на лестницу, на платформу. Там было совсем пусто — никто не ждал здесь свои поезда. С обеих сторон стояли два состава, их двери были закрыты. Побежали дальше — через метров тридцать начинался другой подземный переход. По лестнице скатились вниз, свернули. Пробежали десяток метров, опять поднялись на такую же платформу — здесь тоже было безлюдно, но немного просторней — у платформы стоял только один поезд. Впрочем, его двери тоже были закрыты.

Спрыгнули на рельсы. Пошли, пригибаясь за край платформы. Где-то грохотал поезд…

Когда платформа закончилась, остановились, чтобы перевести дыхание, собраться с силами и со смелостью. Сразу за перронами начиналось открытое пространство маневровых путей. В тумане горели светофоры.

— Попали… — подытожил Антон.

— Это точно…

— Что делать будем?

Егор пожал плечами совершенно честно. Что делать? Куда бежать? Наверняка эти ребята подымут на уши милицию, перекроют теперь вокзал, поставят посты на пригородных полустанках. Начнут обыскивать, с собаками ходить по электричкам, останавливать машины, уезжающие из города. Да что там — наверняка завесят и аэропорт, хотя и достоверно знают, что Егор туда не сунется, хотя бы потому, что билеты на самолет ему не по карману.

Можно было бы, конечно, как в иные грозовые времена — через проселок, через укрытые снегом поля…

— Надо уходить.

— Куда?

— Не куда, а откуда… Отсюда, пока нас не нашли.

Огляделись — будто преследования не было. Вероятно, те двое решили, что друзья побежали обратно, в вокзал.

По рельсам пошли в сторону сортировочной.

Но когда казалось, что вокзал уже закончился, появился еще один тупик. В нем стоял состав, будто готовый к отправке.

Этот поезд был не таким уж и большим — всего-то полдюжины вагонов. В голове гудел локомотив. Проводников тоже не было видно.

На секунду Антон выбежал вперед, взглянул на транспарант:

— А Медноводск это где?

— Первый раз слышу… Но неважно. Из этого тупика только на восток можно. Да и харчи перебирать нам не с руки. Прыгай.

— А билеты?..

— Какие к черту билеты? Уже на борту с проводником договоримся.

Запрыгнули в тамбур. На секунду задержались у окна — преследования не было заметно.

Прошли в вагон, мимо купе проводника — все двери были закрыты.

Открыли первое купе. Там кто-то спал. Во втором купе постель была застелена, но пустая. Лежали вещи: дипломат, висел китель…

Третье купе было закрыто, в четвертом и пятом опять спали. Лишь шестое было совершенно свободным.

Вошли, верней влетели. Егор тут же закрыл дверь на замок. Сели на полки.

Антону казалось, что сердце бьется в груди так громко, что его наверняка слышно и через двери. Он старался дышать тихо, но тело, разгорячено бегом требовало много воздуха, требовало вздохнуть полной грудью.

Егор посмотрел на него и подмигнул: ничего, прорвемся. Если уже не прорвались.

И, действительно, где-то впереди дал гудок локомотив, вагон тронулся. Набирая скорость, назад заскользили дома, пакгаузы, деревья. Поезд шел по оврагу — железная дорога здесь была в низине и от того, огней города почти не было видно, лишь порой над поездом смыкался какой-то мост. На нем скучно горели уличные фонари, но, вероятно, их работа была напрасна — все шоферы смотрели сны.

— Ну что, пошли к проводнику?.. — спросил Антон.

— Да ну его… Чем позже он нас обнаружит, тем лучше. Опять же, можем сказать, что перепутали поезд, а билеты у друга… Тогда нас просто высадят и чем позже нас высадят — тем лучше.

— А что делать будем?..

Егор посмотрел в окно:

— Ночь довольно естественное время для того, чтобы спать. Чего и вам желаю.

И действительно — с верхней полки сбросил матрас, раскатал его и, сняв ботинки, тут же завалился спать.

— Может, хоть дверь открыть?..

— Да ну…

— А если вдруг на эти места кто-то сядет?

— Не боись, — пробормотал Егор, удобней устраиваясь на скупом казенном матрасе, — у проводника есть ключ, он откроет.

На секунду в окне промелькнул полустанок. Фонарь осветил лицо Егора, на нем светилась улыбка. Он явно был доволен своим положением. Антону ничего не оставалось, как последовать его примеру — завалиться спать…

***

— Когда человек уходит от преследования раз — это может быть случайность. Второй раз — уже тенденция. Но три раза… Это либо раздолбайство преследователей, либо мастерство преследованного. Это уже феномен…

— Но, с иной стороны, мы его три раза обнаружили… — возразил Игорь. — Вероятно, найдем и четвертый.

И он четвертый раз убежит, — подумал Игорь. Но счел за лучшее промолчать.

Меж тем, история получалась странной — на вокзале преследователи хоть и утратили контакт, но вызвали подмогу, район оцепили, искали что называется — с милицией и собаками. Казалось — никуда им не уйти. Пока железная дорога шла по городу, ее ограждал высокий забор, и, как убедился потом Макс, все выходы к полотну, вплоть до следующей платформы, были закрыты.

Но, во-первых, до платформы той бежать надо было километра три под ярким светом галогенных железнодорожных прожекторов. А, во-вторых, там уже ожидал беглецов наряд милиции.

Ни-че-го! Беглецы будто сквозь землю провалились. И поезда в расписании не было, и люди пропали…

Возникала такая мысль: может, было бы лучше их не пытаться поймать, а отследить до поезда, а там уже в тесноте вагона и схомутать.

— Ну так что будем делать?.. Люди волнуются…

— Что делать, что делать… Подавайте этого Егора в федеральный розыск. Думаю, в городе их нету…

Тем более непонятно, куда они собирались уезжать. А это было существенно — это была бы зацепка. Не походило, что конкуренты сдались — вероятно, все же что-то у них было, кроме отсутствующего кусочка шифровки.

— Я хочу все знать о старике…

— Э-э-э… О каком именно? О солдате или о его сыне?

— Об обоих! Мы наверняка что-то пропустили… Перетрусите все — учебу, службу в армии, работу…

Вроде бы, сказано было все — слишком многое надо было сделать, чтоб появилась хоть какая-то версия, зацепка. Но Игорь продолжал оставаться на месте.

— Что-нибудь еще? — спросил Макс.

— Да. Там еще пытаются отремонтировать мобильный пеленгатор. Говорят, что быстро не успеют, что проще и быстрей выписать новый…

Макс покачал головой:

— И этот, в общем, уже не нужен. Пусть уматывают назад. Передай, что учение состоялось. Всем объявить благодарность.

***

Проснулся Егор, когда уже солнце было довольно высоко. Антон уже не спал, а сидел возле окна. В вагоне было тепло и, удивительно, не душно. До сего дня Егор думал, что вагонов с работающей вентиляцией уже не осталось.

— А куда мы едем?.. — спросил Егор.

— Медноводск.

— А где это?

— Ты, вероятно, не помнишь, но вчера я тебе задавал тот же вопрос.

Егор посмотрел в окно: за ним проносился лес. Вот промелькнула просека, в ней дорога грунтовая, разбитая колесами. Но когда она пересекала железнодорожное полотно, переезд был обозначен только знаком из металла. О таких вещах как шлагбаум здесь, похоже, не знали.

— Где это мы? Надо будет на следующей станции выйти.

— Мы не останавливались всю ночь. Я следил…

— Это странно. А к нам в купе никто не ломился?

— Кто-то по коридорам ходил, но к нам никого не было.

— Ну и хорошо… Километров четыреста мы уже отмахали. Будет остановка — сойдем… И так хорошо проехались.

Но шли минуты, потом часы — поезд шел, но остановки все еще не было. Состав, не сбрасывая скорость, пролетал через какие-то платформы, рассчитанные, может быть, на три вагона. Станции были пусты — никто не выходил показать зеленый флаг проносящемуся поезду. Вероятно, жители уже убедились в бесполезности этого занятия — какой флаг этим поездам не показывай — все равно не остановятся.

— Нет, это уже становится неприличным, — не выдержал, наконец, Егор. — Но ведь должен же этот поезд когда-то остановиться. Не до Владивостока же он идет? К тому же, не знаю как ты, но я жрать хочу.

Он поднялся с полки:

— Пойду, прогуляюсь по поезду. Вероятно, все же здесь должен быть вагон-ресторан или буфет. Или хотя бы где-то должно висеть расписание?..

— Подожди, я с тобой, — отозвался Антон.

— Сидел бы лучше здесь… Поесть я тебе принесу.

Но уверенности в голосе Егора уже не было. Антон бы, вероятно, тоже предпочел забиться в угол, переждать, пересидеть. Но что толку с того, что он будет прятаться, когда его приятель разгуливает по поезду. Опять же — останешься один, а тут как раз придет проводник, что говорить ему, как выкручиваться?..

Вышли в коридор, прошлись к купе проводников: оно по-прежнему было закрытым. Расписания же возле него не было.

— Ну и ладно, — кивнул Егор. — Пошли в другой вагон.

Действительно, прошли коридором, мимо туалета, тамбур… На секунду прошли над грохочущей сцепкой двух вагонов. Снова тамбур.

Открыли следующую дверь, вошли в нее по инерции.

За ней не было пассажирского вагона. Не было того узкого коридора, по которому и самому не пройти, не то, что с чемоданом. Отсутствовали купе проводников, соответственно, не было и стенки, на которой должно было висеть расписание. Не имелось котла с пресловутой железнодорожной водой, той самой с пылью, ржавчиной и угольной крошкой. Правда, были окошки, завешенные шторами до половины, и экранами, закрывающими вторую часть.

Сразу за дверью тамбура начиналась огромная, практически во весь вагон комната. В креслах сидели военные. Перед ними стояли приборы, щелкали реле, бежали цифры на каких-то транспарантах, зеленый луч чертил волны на осциллографах…

…Многочисленные мониторы показывали огромную ракету. Она лежала в коконе пусковой трубы, опутанном шлангами и проводами. Освещение дрожало, и можно было понять, что ракета эта находится в этом же поезде, в соседнем вагоне.

— Ничего себе… — прошептал Егор.

Не дожидаясь окрика, оба зайца подняли руки — медленно, в аккурат на уровень ушей.

Однако сцена без слов продолжалась — никто не отдавал им приказы. Да и по штатному расписанию у дежуривших за пультом оружия не имелось…

Но долго ли позвать тех, кто с оружием?..

***

— Вы, наверное, не ели…

— Да не откажемся… — ответил Егор за обоих.

Полковник дал сигнал. Действительно, тут же из кухни принесли два подноса — горячее, второе, в чашке дымился чай. Причем не самый дешевый, не из тех, что продается по рублю за килограмм, а густой, с благородной темнотой в чашке.

Егор дал знак товарищу — садись и ешь. Сам тоже присел и стал поглощать обед. Ел с аппетитом. Он твердо знал — перед расстрелом не кормят. Стало быть, если угощают обедом, то до ужина не пристрелят.

— А вы неплохо тут устроились. Кормят как космонавтов… — заметил Егор.

— Так расскажите мне все же, как вы попали к нам на борт. Все же к гостям мы не привыкли.

— Да так… Торопились. Нужен был какой-то поезд на восток, ваш стоял локомотивом именно в ту сторону. Запрыгнули на подножку, закрылись в купе.

Полковник покачал головой:

— Ясно — охрана прозевала. Никакого порядка… Ну вот что с такими людьми делать?.. Закрыть на гауптвахту?.. Так ее в поезде нет… Разве что в туалет… А самому, простите, тогда куда ходить?.. А отчего вы искали поезд на маневровых путях? Мы же стояли достаточно далеко от вокзала?

— Нас преследовали…

— А кто преследовал если не секрет? Милиция?..

— Ну что вы! Конечно, нет. Просто очень плохие парни. Мы бы, конечно, могли попросить у милиции помощи, но как говорил Эйнштейн: «Боги всемогущи, но черти расторопней».

Полковник коротко хохотнул. Егор про себя с облегчением выдохнул. Их хозяин, вообще, казался славным человеком. Но все, связанное с армией естество Егора вопило: «полковник» и «хороший» — антонимы, понятия взаимоисключающие. Как правило, действительно, хорошие военные уходят на пенсию подполковниками.

Впрочем, разумеется, бывали исключения: иногда плохие ребята оставались майорами, а хорошие становились генералами.

— Откровенность за откровенность, — кивнул подполковник. — Мы не должны были в этом городе останавливаться. Но на борту закончились сигареты. Потому поезд остановился как бы на внеплановый осмотр ходовой части. Так что вам, в известной степени, повезло. То, что вы здесь, — это не ваша заслуга, это наша недоработка.

За окном струился все тот же однообразный пейзаж. Но Егор смотрел не на улицу — между двумя рамами лежало несколько мух. Его всегда мучила загадка — как эти мухи попадают между рамами. Отчего они так же не могут выбраться назад той же дорогой. Они что там рождаются, пухнут с голоду до натуральных размеров и дохнут?.. Вот ведь загадка природы…

Но сидя в вагоне этого поезда, Егору показалось, что он стал гораздо ближе к разгадке этой тайны.

— Я, признаться, — начал Егор, — тоже слышал о подобных поездах, но будто там только морозильники… И будто их все на иголки пустили.

— Устаревшая модель была в морозильниках — вот и пустили на слом. А вместо них заступили на дежурство иные поезда с иными ракетами. И отчего, думалось, если что-то для этих целей использовать, то цистерны в сто двадцать тонн. Они самые длинные.

— Длинные-то длинные, да вот только конструкция шасси неудачная. Впрочем, мы и их используем. Но для каких именно целей — не скажу. Военная тайна, Вы и так влезли в нее дальше некуда. Кстати, а вы военный? Служили?

Егор кивнул:

— Было и такое. Ушел в запас в чине капитана. Потом исполнял приватно некоторые поручения нашего командования. И не только его.

— Наемник?.. — скривил скулу полковник.

— И это было… — согласился Егор.

— А почему ушли?

— Неадекватность работы и вознаграждения. Вроде как: за проявленное мужество и беспримерный героизм выплатить жалование в определенном Уставом размере.

Полковник кивнул:

— Да и такое есть. Думаю, я бы сам не смог сформулировать этот факт точней, — он развел руками, насколько позволяли стесненные условия вагона — ресторана, и продолжил. — Между тем, так было во все времена, патриотизм, долг, присяга и всякое такое… Что на это скажите.

— Скажу, что патриотом можно быть и не нося мундир. Мало того, думаю, в отношениях с государством. Вполне достаточно тезиса Гиппократа: «не навреди». Я сам придерживаюсь такого тезиса и хотел бы от государства взаимности.

— Вы, я вижу, разделяете Родину и государство?

— Ну да… Если честно, родину я люблю, а с государством у меня отношения как-то не складываются. Когда есть с чего, я плачу налог. Но когда я беден, то не получаю помощи, а наоборот, оказываюсь в должниках. Вам не кажется такое положение вещей странным?..

Полковник молчал и улыбался, потому что не знал, что сказать. Молчание затянулось.

— И что вы теперь с нами сделаете? — спросил наконец Егор. — Может, ответ мне не понравится, но не хочется томиться в неизвестности.

— Вы знаете… Я сам в замешательстве — что с вами сделать. Выдать вас куда следует? Но тогда придется объяснять как конкретно вы попали на наш поезд. Мне бы этого очень не хотелось. Можно вас тихонько пристукнуть и выбросить из вагонов…

Полковник проговорил это с полуулыбкой, спокойно, будто бы шутил. Но и Егору, и Антону мгновенно стало ясно — и этот вариант рассматривался хозяином ракетного поезда, хоть и недолго, но серьезно.

— Так куда вы едете? — ответил полковник вопросом на вопрос.

— Ярск…

К удивлению друзей, полковник знал где это. Он кивнул:

— Я вас туда подкину. Не в сам город а как можно ближе. Так близко, насколько мне позволяет маршрут и расписание. Но сразу предупреждаю — в этой местности двести километров — не расстояние.

Егор кивнул — в их положении не приходилось перебирать харчами.

***

А ведь, действительно, поезд шел по расписанию.

По какому-то секретному, хитрому графику.

Многочисленные стрелочники получали его кусочки, распоряжения — в столько-то перевести такие-то стрелки, загадочным образом открывались нужные светофоры. Поезд обходил города, районы. Проскальзывал по каким-то веткам, которые никто всерьез не принимал.

Почти всю дорогу друзья просидели в своем купе. Выходили только покушать — полковник был рад поговорить с людьми, которые ему не надоели. Но уже на следующее утро их растолкали. Растолкали так безапелляционно, что Егор заподозрил худшее.

— Что, утро стрелецкой казни?

— Нет. Вам пора выходить.

Когда они вышли в тамбур, оказалось, что в проносящейся мимо пустоте нет ни вокзала, ни паршивой платформы. Вне поезда мелькали километровые, застили столбики пикетные.

— Уж простите, что так вас высаживаю. Но поверьте, как для зайцев вы легко отделались. По-хорошему, надобно вас посадить куда-то, откуда бы вышли тогда, когда тайна устареет.

Егор кивнул. Полковник продолжил:

— … В той стороне, километрах в ста, есть какой-то городишко. Часа через полтора в его сторону проследует товарняк. Постарайтесь, чтобы машинист вас заметил и забрал, не то следующий поезд пойдет через полтора часа и сутки…

Чтоб они сошли, поезд не стал даже останавливаться — просто машинист сбросил скорость где-то до скорости быстрого шага.

Поезд не стали задерживать, прощание не затянулось. Стоило Егору и Антону спрыгнуть на землю, как поезд стал набирать скорость и очень скоро исчез вдалеке.

Абсолютный вахтер

…Ветер на столбе трепал одинокую листовку: «Вернем городу Ярску его историческое название — Боярск!». Листовка была потрепанной, и оставалось неизвестным, из-за чего инициативной группе не удалось восстановить историческую справедливость.

Вероятно, потому, что «Ярск» был на две буквы короче, и, тем самым, в бюрократическом смысле экономилось время, чернила. Да и ясно было — хоть Ярск, хоть Боярск — ничего не изменится. Городишко как было захолустьем, так и останется.

Все три таксиста, что скучали на привокзальной площади, не смогли сказать, где находится улица, указанная в брошюре как адрес типографии. Потому, перейдя через вокзальную, зашли на главпочтамт. После длительных переговоров удалось поймать старика-почтальона, который вспомнил, что данное название имело место быть, но за давностью времен он уже запамятовал, во что ее переименовали.

— А где хоть приблизительно?..

— Хде? — оживился почтарь. — Эта, канешна, скажу…

И задумался… Задумался так долго, что Антон начал подозревать, что старик заснул. Но нет — он просто вспоминал молодость:

— Тамочки рядом гамазин был ликеро-булочный. А как дальше пройти, то даже и институт…

— Институт?.. — оживился Егор.

— Ну да… — подтвердил стоящий рядом почтальон помоложе. — Был тут у нас НИИ. Разогнали этих бездельников. Или сами разбежались. Теперь здание пустует…

***

Давным-давно в этой клетушке обитал некогда бдительный вахтер. Его помещение было заклеено плакатами о важности соблюдения тайны, о недопустимости проникновения лиц посторонних и даже шпионов.

И действительно — вахтер жил в постоянном ожидании иностранных шпионов. Но шли года, потом пошел счет на десятилетия. Шпионы не являлись, ожидание затягивалось.

Подкатывала пошлейшая скука.

Потом институт, чем бы он там не занимался, оказался никому не нужен. Верней, он был не нужен с момента своего существования, но открылось это пятнадцать лет назад.

С сотрудниками поступили как везде — увольнять не стали, а просто прекратили платить деньги. Народ потихоньку стал увольняться, их точки закрывали. Рекорд поставил какой-то лаборант, которому надо было досидеть до пенсии. У него был еще один конкурент, но тот скончался, не дождавшись заслуженного отдыха.

Таким образом, в здании института остался только вахтер, впрочем, теперь он был переквалифицирован в сторожа, смотрителя и архивариуса. В течении всех этих лет говорили, что здание вот-вот кому-то сдадут или продадут. Но за все это время в одном подъезде бывшего НИИ обосновался магазин секонд-хенда, изобретательно названный «Вторые руки». Старик-вахтер сначала обрадовался соседству, но потом выяснилось, что в таком большом помещении они не нуждаются и от старика они отгородились каменной стеной. Да и работали крайне нерегулярно, примерно по десять дней в месяц.

В особо жестокие приступы бессонницы он абсолютным вахтером обходил свой архипелаг. В немытых десятилетиями окнах туманно мелькал свет его фонаря.

Но все его обходы были бесполезны — воры все равно брезговали лезть в окна этого заведения.

И вот, в день совершенно неособенный в дверь здания постучали, подергали ручку. Снова постучали.

Вахтер затаил дыхание и замер — нет ли какой ошибки. Но стучали уверенно, будто покушались на его право быть хозяином.

— Хто там?..

Егор задумался — а, действительно, кем представиться?.. А, впрочем…

— Мы ищем одного человека…

— Здесь нет никаких людей кроме меня… Вы что, меня ищите?

— Нет. Он умер давно.

Старик подумал, прокричал в ответ:

— Тогда вы не там ищите. Ищите на кладбище!

— Он здесь работал.

Вахтер задумался и стал открывать двери.

Егору и Антону предстал старикашка больше похожий на гнома, чем на человека.

От холода и сквозняков он всю жизнь сжимался и кукожился, старался стать маленьким, незаметным для холода. И нет больше такой силы, которая смогла бы его распрямить.

— А вы, часом, не шпионы? — спросил он.

— Не-а, дедушка… — ответил Егор. — Не шпионы.

Тот тяжело вздохнул, всем видом своим говоря, дескать, зря.

Прошли вовнутрь. Егор осмотрелся, но не так, чтобы по-хозяйски, а все спокойно, почти не вращая головой.

— И давно тут работаете?

— Всегда, — ответил старик.

— А имя профессора Загорского вам что-то говорит.

Старик посмотрел на них с подозрением:

— Вообще-то, это не имя, а фамилия.

— Ну хорошо — фамилия.

— Загорского-то помню… Чилавек — две ноги, две руки…. Голова одна… во всяком случае, последний раз была одна. Я точно помню.

— А если серьезно?

Старик действительно стал серьезным.

— Застал я его еще… Только не был он никаким профессором — чего уж тут. Всю жизнь ждал он звания, сам себя так именовал, всех вокруг к тому приучил. А умер все равно доцентом…

— Печально, — зачем-то подытожил Антон.

— А что-то от него осталось? Нас интересует, где он работал, над чем… Где он жил, остались ли у него родственники? Ученики?

— Давайте по порядку?.. Учениками он многих называл, но сомнительно, что его кто-то назовет учителем… Тем более сейчас.

Едва заметно Егор толкнул под локоть Антона: дескать, смотри, какой философ выискался. Но старик запнулся:

— Что там дальше, по порядку?

— Где он жил? Имелись ли родственники?..

Старик смерил их взглядом. Конечно же, он имел полное право отшить этих ребят или испросить у них документы, которые мотивировали любопытство. Было ясно, что их наверняка не имелось. Но с иной стороны, положим, они все же уйдут, и снова потянутся дни, заполненные скукой.

— В гостях у него не был… Но, вероятно, что-то должно быть в подвале.

Как оказалось, все комнаты института пустовали — из мебели что-то продали, что-то списали, что-то покрошили на дрова. Поскольку предприятие было ликвидировано, все мало-мальски важные документы снесли в городской архив, где они благополучно сгорели пару лет назад.

Но от НИИ остались и иные бумаги, никем не востребованные, но которые выбросить ни у кого не поднялась рука — отчеты об опытах и шефской помощи, объяснительные об опозданиях, заявления об отпусках. Их снесли в подвал, мыши пробовали их на вкус, отъедали корешки, склеенные мучным клейстером.

Старик ориентировался в этом хламе удивительно легко. Возможно, в этом стыдно признаваться, но он часто брал какую-то папку к себе наверх, читал, вникал в осколки чужих жизней, думал, куда они все делись — эти практиканты, лаборанты, доценты и один что ни на есть настоящий, не чета Загорскому, профессор.

Ушли в небытие, а он, вахтер, с которым они не всегда здоровались — уцелел, сохранил свое место.

— В этом углу все, что осталось от отдела кадров, там, — вахтер указал за подвальную перегородку без двери, — там, собственно, материалы отдела, где ваш профессор работал.

— Доцент… — поправил Егор.

— А, неважно, — махнул рукой гном-вахтер.

Действительно, сейчас это не имело никакого значения.

Пока перебирали бумаги отдела кадров, Егор спросил:

— А как он жил? Вероятно, как у ученого хорошая квартира, машина.

— Жил как всякий честный советский человек, то есть небогато. Машины у него не было…

— У него были родственники?.. Жена, дети…

— Семьей он не обзавелся. Был будто племянник. Работал как бы не в пищеблоке при НИИ. Еще жаловались, словно ворует он много. А что украдет — пропивает. За то и выгнали. Но спился, помер вскорости после смерти вашего знакомого.

Довольно быстро нашли какую-то таблицу, с перечнем сотрудников учреждения и их телефонами, домашними адресами.

— Я возьму?.. — поинтересовался Егор.

— Нет… — был категоричен вахтер. — Переписывай. Это же документы.

Егор не стал спорить.

Затем стали перелистывать бумаги, что остались после работы отдела. Получалось так — в отделе новые бумаги в шкафах нагромождались сверху старых. Когда бумаги съезжали в подвал, порядок изменился на противоположный.

И теперь троица перебирала их чуть не по порядку — от времен основания института, ко дням его последним.

Когда Антон развязал одну папку, она стала вспучиваться, разбухать, хотя, казалось, что за это время бумаги должны были слежаться. Но в этой папке были не простые бумаги, а фотографические. Стали вместе разбирать, смотреть года, места, лица.

На одной фотографии сзади была цитата без подписи, более похожая на эпитафию:

«В жизни я не любил многие вещи. Смерть меня с ними примирила». Чья рука сделала эту надпись установить не представлялось возможным.

Быстро просмотрели фотографии — обычные картинки, от которых тянуло, как сквозняком, холодной ностальгией. Кафедра на уборке кормового буряка, кафедра играет в футбол. Кафедра готовит новый агрегат, подозрительно похожий на самогонный. Ну в самом деле, зря что ли они на уборку буряка ездили?

— А вот, кстати, и наш недопрофессор, — ткнул скрюченным пальцем в фотографию вахтер.

С фотографий смотрел уставший человек в очках. При чем его очкатость была иного рода, нежели у столичных потомственных доцентов и профессоров. Это был человек, который неизвестно как затесался в область науки, и лишь к старости понявший, что это, вероятно, не его…

— Я возьму?.. — предупредил Егор.

— Бери, — безразлично согласился вахтер.

Нашли копий пять «Занимательной математики» — родных сестер той самой книжицы, которую нашли на квартире родственницы покойного. На этих экземплярах не было дарственных надписей. Вероятно, даже на такой шутейный тираж не нашлось должного количества читателей.

…Проведя в подвале часа два, друзья покинули здание. Егор думал оставить старику денег на водку, но не решился — старик не выглядел пьющим. Впрочем, возможно Егором руководила жадность — где это видано, чтобы на нашей земле отказались от бутылки или денег на нее?..

***

Квартира, указанная в личном деле деклассифицированного профессора нашлась сравнительно легко. Но звонок не зазвонил, на стук никто не отозвался. Походило на то, что эту дверь открывали давно.

Спустились вниз, к площадке, на которой гроздьями висели почтовые ящики. Нужный был закрыт, но Егор, не церемонясь, валявшимся рядом прутом сорвал его.

Из ящика посыпался бумажный дождь — уйма квитанций, на которых задолженность росла. Какие-то глупые извещения. Нашлась даже одна повестка из военкомата. Письма не было.

— Coda! — подытожил Егор. — Зря ехали…

— Неужели так просто сдадимся?..

— А что ты предлагаешь? Вскрыть почтовые ящики во всей округе? Поднять на уши весь город? Я еще тогда в бункере говорил — может, мы пустышку тянем. Ну и что с того, что за Уралом? У нас две трети страны за ним.

Антону не нашлось что возразить.

Меж тем, все-таки вернулись к квартире, стали звонить по соседским дверям. Открыла только одна старушка, которая смотрела на друзей, как на врагов народа. Она их внимательно выслушала, но, не сказав ни слова, снова захлопнула дверь.

— Все же какой-то город пустой, тоскливый… — заметил Антон.

— Можно подумать в твоем городе обхохочешься.

— Что будем делать?

— Не знаю как ты, но я есть хочу. Магазины уже закрыты… Пошли на вокзал — там, вероятно, есть буфет.

Буфета на вокзале не оказалось. Не ожидалось сегодня и поездов. Но на привокзальной площади все чего-то ждали три таксиста.

С горем пополам нашли какой-то безумный ларек. Купили в нем пива и шоколада. Больше в нем ничего не было.

Холодало.

Вернулись к дому, где некогда обитал Загорский. Егор осмотрелся — стемнело уже качественно. Он сбросил куртку, отдал Антону:

— Иди к квартире…

К тому времени, как Антон обошел дом и поднялся к квартире, ее дверь оказалась открытой.

— Проходи… Света тут нет — обрезали, вероятно…

Делать было нечего, и они легли спать.

***

До отправки поезда оставался час. Город продолжал спать летаргическим сном — он казался грязным, скучным — совсем не таким как Сырборск, с вокзала которого даже ночью отправлялись поезда.

Проследовала ленивая допотопная электричка, без транспарантов откуда и куда. Очевидно, в этой области она была одна, спутать с другой ее никак не представлялось возможным.

Зато в окно было видно, как через станцию тянулись бесконечные нефтеналивные составы.

Поиски в Ярске оказались занятием совершенно бестолковым.

Утренний обыск ничего не дал — собственно и обыскивать было нечего. В квартире не было не только света.

Поезда на запад ждали в местном зале ожидания. Если в здании было и теплей, чем на улице, то совсем не намного. Разве что отсутствовал ветер. Его здесь заменяли многочисленные сквозняки.

— Где-то мы промазали, — твердил Егор. — Где? Если что-то должно произойти, то пусть это случится сейчас. Ибо самое время.

В голове у него уже появилась крамольная мысль, что взять те пятьдесят тысяч не такая уж и плохая идея.

Рядом, на лавочке, закрыв глаза, сидел Антон. Могло показаться, что он дремлет, на самом же деле Антон вспоминал, чего он видел, что он пережил за последний месяц. Месяц ли? Неужели не вечность?

Улицы Сырборска, общага, старушки у подъездов, которые разбирали газеты до того, как он донесет их до почтового ящика… Почтовое отделение. Там, вероятно, сейчас перерыв — закрыли двери, поставили чайничек, народец разогревает тормозки… Там тепло, в зале нет посетителей, никто не достает глупыми вопросами.

Антон вдруг резко очнулся. Поднялся с лавочки.

— Егор?..

Тот очнулся от своего бормотания:

— Чего?..

— Можешь позвонить в бомбоубежище? К Геноссе?

— А там есть телефон?.. — удивился Егор.

Но почти тут же вспомнил: да какой-то аппарат стоял на компьютере — из такой же состарившейся бело-желтой пластмассы. Только никто по нему не звонил все время пребывания в бункере. Егор серьезно полагал, что этот аппарат — такой же предмет антикварной торговли, как пионерские горны или погоны на белогвардейский мотив.

С другой стороны — и компьютер у него выглядел как экспонат, украденный из музея техники. Но ведь работал же…

— Не-а. Телефона не знаю.

— А кто знает?.. Как-то же твой друг предупреждал Геноссе, что мы появимся.

— Фердинанд?.. Да, он должен знать.

— Звони ему! — почти приказал Антон.

Этой смелости удивился и он сам, и Егор. Надо же, этот почтальон, подобранный чуть не на помойке, осмелел, оперился. Дети выросли, а мы и не заметили.

— К чему спешка?.. Скоро поезд, дня через три поговорим с ним лично и, что характерно, — совершенно бесплатно.

— Звони! В поезде не будет покрытия, а три дня — это много. Я, кажется, знаю, куда была отправлена шифровка…

Егор достал мобильник. Аккумулятор как всегда был разряжен. Пришлось доставать зарядное. В коридорах вокзала были розетки, но ни одна не работала. Пришлось приставать к девушке-кассирше, чтоб она включила зарядное в своей кабинке. Та особо и не возражала — ей было откровенно скучно: в этот город никто не приезжал, потому и уезжать было некому.

Пока Егор вызванивал Фердинанда, Антон развлекал девушку. Как ни странно, ему это было приятно, и он даже немного обиделся, когда Егор толкнул его под локоть:

— Говори, только быстро… Отсюда звонки — золотые…

— Гена… Геноссе?.. — действительно быстро заговорил Антон. — Ты где? Дома?.. У тебя есть мобильник?.. Есть?.. Значит, хватай его, дуй на двенадцатое отделение связи… Знаешь где-это? Минут через пятнадцать мы перезвоним… Стой!!! Какой у тебя номер?..

Антон сделал знак, будто что-то поспешно пишет. Первой поняла девушка-кассирша — подала лист бумаги.

Записав номер, Антон дал отбой.

Егор забрал телефон, проверил остаток на счету, остался недоволен.

— Учти, если с твоей идеи ничего не выгорит, вычту у тебя деньги из жалования…

— Ничего, хоть что-то да сработает…

Шло время — под посадку подали поезд, тот самый, который должен был отвезти их в Сырборск.

Проводники тут же открыли проходные тамбура — на второй путь ожидалось прибытие иного поезда, проходного, совершенно в иную строну.

— Пора звонить… — напомнил Егор.

— Не пора… На почте все равно перерыв.

— Пока перерыв окончится — наш поезд уйдет.

— Если уйдет — значит, это не наш поезд.

Нет, ну надо же, как заговорил, — удивился Егор. Неужели все-таки вырос или храбриться на глазах девушки.

Но вот Антон взял мобильный, набрал цифры. Соединяло чуть не минуту…

— Алло?.. Ты у почты?.. Заходи. Налево стол… Есть? Иди к дальнему от тебя концу. Садись… Там есть пример заполнения адресов писем. Отлично, диктуй!..

Снова ручка заскрипела по бумаге.

Когда адрес был написан, Егор покачал головой:

— Бред какой-то… Не бывает таких адресов…

— А у нас есть выбор?

Егору осталось только кивнуть. Выбор был минимальным…

Антон прокричал в трубку последнее:

— Постарайся этот образец украсть. Если не получится — хватай и беги.

В это же время Егор прильнул лбом к стеклу кассы. Получилось это у него не сразу.

Сперва козырек стукнулся о прозрачное ограждение — кассирша прыснула. Тогда Егор взял за козырек и повернул его назад. Кепка стала походить на берет.

Из кармана он достал билеты, протянул их кассирше:

— Нам надо поменять билеты… Вы не скажете, как проехать в Ветровальск? Нам туда два билета…

— А где это? — удивилась кассирша.

— Ума не приложу, — признался Антон. — Но нам с приятелем туда очень надо.

Кассирша что-то стала набирать на компьютере.

— Прямого поезда туда нет… Две пересадки… Вас устраивает?

— Да. Давайте…

Зажужжал принтер, выбросив два билета…

— Ваши билеты. — С некоторым разочарованием в голосе проговорила девушка, назвала цену, станции пересадок. — Ваш поезд отбывает со второго пути через полчаса…

Через окошко кассы, вслед за билетами она подала и зарядное к телефону. Она была немного расстроена и обижена — она тут сидит, света божьего, можно сказать, не видит. А эти двое мотаются по миру, наверняка много видят. Ей тоже хотелось бросить все и, так же как они, потратив полминуты на размышление, менять направление на противоположное.

Но нет — лишь вздохнула глубоко и тяжело. И осталась сидеть в своей маленькой каморке.

Егор подхватил сумку и отправился к выходу. Сделав пару шагов вслед за ним, Антон остановился, бросил товарищу:

— Я догоню!

Егор, не оборачиваясь, кивнул. А Антон вернулся к кассе:

— Девушка, а у вас есть телефон?..

Своей рукой девушка записала номер на листке календаря, вырвала из него день и отдала Антону. Тот прочел: телефонные номера здесь были короткими — всего четыре цифры. Зато код города растянулся на целых шесть цифр.

Под номером значилось имя — Лена.

Ну что же — вот и познакомились.

***

Когда друзья вышли на перрон, поезд на запад уже отправлялся. Проводники захлопывали на ходу тамбура, так и не дождавшись встречного поезда.

Тот появился минут через десять, но, кажется, машинист задремал и чуть не проскочил станцию.

Стоял он буквально три минуты. Впрочем, из поезда в восемь вагонов вышло лишь трое. А кроме Егора и Антона других пассажиров не добавилось.

Билеты друзьям достались на боковые места.

Егор смачно выругался — вагон был практически пуст. В нем было холодно — проводник решил, что из-за пяти человек топить вагон — велика честь. Вероятно, решил сэкономить уголек. Зато без разговоров выдал по лишнему одеялу — одеяла экономить смысла не было — они не расходуются.

А через две остановки вагон почти заполнился — все места в купе заняла партия призывников, которых сопровождал капитан в таких годах, что думать о полковничьем звании ему, вероятно, было противопоказано.

Капитан был пьяненьким еще до посадки в вагон. Да и во время движения часто заскакивал к проводнику. Его подопечные были испуганными, пугались шагов по вагону. Но чувствовали себя почти взрослыми и тоже втихую стремительно напивались — водкой, самогоном, дешевым портвейном.

Многотонные колеса под вагонами раскручивались. Их все сложней было затормозить. Мимо вагонов мелькали значки километров, пикетные столбики. Поезд все глубже уходил в патоку дремотной Азии.

В тот час, когда Егор собирался решительно отправиться в сон, его задержал Антон:

— А ты не боишься, что Геноссе нас выдаст?.. Просто так, со скуки?

— Ты, вероятно, слишком много пересмотрел фильмов. Мы с ним делили хлеб и кров — на этой земле такие пустяки по-прежнему сближают. К тому же, Геноссе — определенно не дурак. Он помнит, чем закончили наши первые конкуренты. При чем заметь — они тоже не были врагами этим ребятам. Просто они оказались лишними.

Меж тем за их спинами уже зрело предательство. Не то самое, всеобъемлющее, от которого захватывает дыхание. Но приятней от этого не становилось.

***

Из сотен, тысяч факсов по всей России выползла бумажка — ориентировка. Она и изначально не отличалась качеством. На ее же копии оттиснулись тараканы, раздавленные в исходящем аппарате, потертости, царапины на валиках принимающего факса, просто случайные помехи, собранные по дороге. В результате получилась картинка цвета равномерно серого. На фотографиях проступали отсутствующие у оригинала шрамы и оспины, непостижимым образом кривились губы, злодейски обнажались вампирьи клыки. Да что там — казалось, перешли этим факсом даже лик святого, блаженного — все равно получится преступник или хотя бы великомученник, запечатленный как раз во время этих самых мук.

И дежурный брал бумагу, множил ее на стареньком ксероксе, тем самым усугубляя оттиски раздавленных тараканов, царапины валиков и помехи.

Затем эти копии разносят и пришпиливают к той самой, легендарной доске: «их ищет милиция», которую на вокзале читают только дети и пассажиры, зажавшие деньги на газету в дорогу.

Дежурный оборвет самые старые ориентировки — свежие приходили регулярно, а вот сообщать о пойманных как-то забывают. И если ободрать обрывки до дерева, может, удастся найти ориентировку на такого себе Емельяна Пугачева.

А пока — бумага стареет, желтеет, дети от скуки дорисовывают бороды, очки, фиксы…

Рожа получается — приходи, кума, любоваться. Такой, если встретится, то лучше обойти его десятой дорогой. Да еще если учесть, что хотя бы треть написанного в ориентировке правда, то страшно становится и милиционерам.

И все бы сложилось просто великолепно, если бы дежурный не стал бы наклеивать на доску обновления, а, как предыдущие пять месяцев, остался греться возле радиатора. Но нет — он оттаял и решил прогуляться, а заодно и обновить макулатуру на доске розыска.

А всего через полчаса с работы шла молоденькая кассирша. Не выходя из здания вокзала заметила — на площади скучают три таксиста, а единственный автобус в городе еще не прибыл к конечной. И чтобы не мерзнуть на ветру, она осталась в здании вокзала. Пока ожидала, со скуки стала перечитывать объявления про розыск. И странное дело — одна ориентировка показалась ей смутно знакомой, хотя ее и не было день назад.

Она вчитывалась и краснела до корней волос — надо же, такой жуткий человек, но купил у нее билеты и даже никого не убил…

На минуту кассирша задумалась — ведь при нем был молоденький, симпатичный, тот самый, который обещал позвонить… Но он, очевидно, не преступник — о нем ведь в ориентировке ни слова. Просто несчастная жертва, обманутая злодеем…

Она была неуверенна в своем решении, пока не прикоснулась к ручке двери отделения милиции. Окажись она запертой, она бы просто повернулась и ушла бы на привокзальную площадь, тем паче, что там единственный в городе автобус выгружал своих немногочисленных пассажиров.

Но дверь отделения предательски легко распахнулась.

— Глядите-ка, принцесса зашла, — отозвался старшина, уже давно положивший глаз на кассиршу, — а что, главный выход закрыли?

Отступать было некуда:

— Я должна сделать заявление… — начала кассирша…

Дорога

В городе Сырборске Егор потерял где-то сорок долларов, которых стоил его мобильный телефон. Четыре банкноты по десять долларов, с овальным портретом из которого Александр Гамильтон печально смотрит куда-то в сторону. Печально — вероятно, из-за того, что, во-первых, вопреки всеобщему заблуждению на долларовых банкнотах печатают не только президентов. А во-вторых, из-за того, что он, министр финансов Гамильтон, этот факт подтверждает…

Но не будь этих сорока долларов, выкинутых в мусорное ведро в Сырборске, возможно, вся партия оказалась бы проигранной.

Не смотря на совершенно пустую трассу, поезд едва тащился. То ли он шел по расписанию, которое уже с полвека никто не удосужился изменить под более скоростные поезда. То ли дома машиниста ждала нелюбимая жена, к которой не хотелось возвращаться.

Пейзаж за окном можно было бы назвать милым, если бы написать с небольшую картину и повесить на стену городской квартиры. Но размноженный на сотни километров с обеих сторон пути, он вгонял в жесточайшую древнерусскую тоску.

Потому дорога опротивела Егору еще до того, как она закончилась. И глядя на молчаливый заговор деревьев за стеклом вагона, он торопил поезд, сверялся по расписанию. И задолго до того как поезд стал замедлять ход перед конечной станцией, он стоял в тамбуре с полупустой сумкой за плечами.

— Это конечная? — спросил он у проводника.

— Угу… — ответил полупьяный проводник. Но спроси у него, как эта конечная называется, он бы наверняка не ответил бы…

— Опаздываем ведь?.. Ну и стоило платить такие деньги за билет? — не успокаивался Егор.

— Не беспокойтесь, — успокаивал пьяный полупроводник, — и плацкартные и купейные вагоны прибывают в пункт назначения одновременно.

Но вот лес разбавили какие-то домишки, они стали все чаще. Меж ними стали сквозить дома побольше, появились пакгаузы. Рельсы размножились, нагнетая ожидание станции.

В этом поезде дешевые плацкартные вагоны шли впереди купейных вагонов и, в общем-то, нейтрального, даже не пронумерованного вагона буфета.

Поезд на станцию втягивался медленно — со скоростью неспешного шага, уж неизвестно по какой причине, по повелению какого сигнала светофора.

Казалось, открой дверь, спрыгни на землю, пойди пешком — обгонишь поезд.

Но проводники были неумолимы, не давали шанса разбежаться пассажирам раньше времени.

Уже начинался вокзал. На улочке, что вела к вокзалу, Егор увидел два автобуса.

Меж ними фигуру смутно знакомую. Странно. А ведь он никогда не был в этом городе… Но и этот человек тоже не отсюда… Москва? Ярск?.. Кажется, все же Сырборск… Базар!

Перед самим вокзалом поезд поворачивал — через маленькое окошко тамбура стало видно платформу вокзала. Причем видно — на ней слишком много людей в форме.

Егор дернул Антона за рукав:

— За мной.

Затянул обратно в вагон, пробегая по проходу, остановился лишь для того, чтоб дернуть стоп-кран.

Под вагонами что-то зашипело, лязгнула сцепка, заскрипели колеса. Секунда — и поезд стоял.

Они бежали по вагонам, хлопая дверями и расталкивая попавшихся на пути. В пятом вагоне Егор решил — хватит, в тамбуре распахнул дверь на улицу, но не ту сторону, где был вокзал.

Прыгнули вниз, гравий захрустел под ногами. Тут же Егор нырнул под другой состав, Антон последовал его примеру.

Со стороны вокзала тоже бежали, и очень скоро люди в масках колошматили по дверям, требуя у проводников открыть двери. Но те, как правило, вернулись в вагоны, проверить, не дернул ли стоп-кран кто-то из их пассажиров.

И тут случилось почти невероятное — товарняк, стоящий на третьем пути, ударил в сцепки и медленно тронулся… Убедившись, что этот состав набирает скорость, Егор запрыгнул на подножку теплушки, затем подал руку Антону.

Вокзал проскочили, уже когда состав разогнался километров до тридцати. В это время они висели на поручнях и ступенях, что шли с другой стороны вагона.

Потом вернулись на маленькую площадку.

Город кончился как-то быстро и внезапно. Многочисленные подъездные пути сошлись в четыре нитки рельс. За локомотивом закрылся выходной светофор на станции. Поезд влетал в тайгу.

Шел уверенно, упиваясь своей мощностью и скоростью.

Егор боялся — поезд остановят совсем недалеко от города, обыщут. Особо паскудно стало, когда с обеих сторон насыпи начались болота. Заскрипи тормоза сейчас, появись с небес подкрепления к машинистам, и этот столь перспективный побег бы пресекся. Но нет — болота закончились, опять подступил лес, порой так плотно, что еще немного и ветви деревьев коснутся поезда.

Меж тем, ехать до следующей станции не хотелось — там их наверняка ждали. И Егор часто смотрел за ограждения — что там впереди. И вот, наконец-то, появилось нечто подходящее — состав направлялся в створ моста.

— Пора! — крикнул Егор.

— Что пора?

— Прыгать!

И подтверждая свои слова, бросил на землю сумку.

— Ты как хочешь, но я пошел!

И, действительно, — спрыгнул в проносящуюся пустоту. Антон шагнул к краю площадки, но, казалось, насыпь мелькает слишком быстро.

А дальше начался мост. Опоры мелькали часто, но меж ними была река — такая близкая и будто достаточно глубокая, чтобы в случае прыжка не разбиться о дно. Но отчего-то вспомнились фильмы — герои всегда прыгали либо с моста, либо с поезда. И никогда с двух этих вещей одновременно.

За мостом поезд стал поворачивать и будто замедлил ход. Антон прыгнул, закрыв глаза, как мальчишка, первый раз прыгнувший в воду.

Казалось — это последнее, что он сделает в жизни. Сейчас затрещат кости, он сломает шею, погибнет здесь, неизвестно на каком безымянном километре.

Но за мгновение до падения на землю, все же смухлевал — открыл глаза, увидел несущуюся навстречу землю, выставил руки, упал на них, но не удержался, скатился по насыпи.

Что-то действительно треснуло.

Но боли почти не было. Будто бы саднила рука, но кроме нее ничего не болело. Странно, отчего — уже мертв? Нет, будто жив.

Цел? Так и есть — разодрал ладонь… Нестрашно, но неприятно. Антон откусил кусочек кожи, поднялся на ноги. Ага, вот что трещало — он умудрился за что-то зацепиться и разодрал куртку.

Нет, определенно цел. Взошел по насыпи и пошел через мост, на ту сторону реки. С земли стало видно — все-таки от рельс до опор моста было предостаточно. Мог и недопрыгнуть.

На том конце моста его уже ждал Егор. Он уже нашел сумку и просто отдыхал.

— Молодец, — бросил он.

— Отчего молодец?

— Оттого, что не стал на мосту прыгать. Оттого, что вообще прыгнул. Мужик, уважаю… — и покровительственно похлопал его по плечу. — Думал, мы тут и расстанемся.

— Велик подвиг. Ну и ты прыгнул тоже…

— Положим, я прыгал не первый раз. В первый раз, когда я сиганул — сломал два ребра и руку… И это еще легко отделался.

— Почему легко?

— Потому что смог бежать. Сломал бы ногу — меня бы тут же и кончили бы…

По насыпи спустились к реке. Вода была по-весеннему быстрой и мутной.

— Я не думал, что в этих краях так рано сходит лед, — заметил Антон.

— Я не думал, что он здесь сходит хоть когда-то.

Под мостом лежала перевернутая вверх дном лодка.

— Вот и чудненько. Давай ее переворачивать и к воде… Дальше по реке пойдем.

— Может, это лишнее? — спросил Антон, впрочем, подчиняясь.

— Совсем не лишнее. Как ты думаешь, сколько им надо ума, чтобы понять что мы уехали на этом поезде? И сколько времени пройдет, прежде чем нас начнут искать с вертолета? Когда тебя ищут — верный выход постоянно бежать, усложнять им задачу, расширять зону поиска.

Лодка коснулась дном воды.

— Грести умеешь? — спросил Егор.

— Нет.

— Ну и не страшно. Тут и весел-то нет…

Осмотрелись — в реке уже поднялась вода и весь мусор с берегов смыла. Да и много ли здесь на безлюдье было мусора?

Егор опять поднялся на полотно, возле самого моста стояла древняя будка, вроде, как для постового. От нее Егор отломал две доски — трухлявые, короткие…

А еще через пять минут лодка плыла по реке. Не слишком быстро, не слишком величаво, но со своей главной функцией справлялась легко — уносила их все дальше и дальше от моста.

***

Прошел и третий час пути, и пятый, но вертолеты над головами беглецов так и не появились. Может, Егор переоценивал возможности противников, а, может, те не сильно на геликоптеры надеялись — все же с высоты разглядеть что-то среди деревьев представлялось затруднительным. Да и если разглядишь — что дальше? Помахать тем, кто на земле, рукой. Сесть-то все равно негде.

— А знаешь, о чем я мечтаю? — спросил Антон.

— Ну?.. — ответил Егор, сказал это так, что стало ясно: ему на мечтания Антона плевать, но если хочет — пусть говорит, чего уж тут.

— Вот представляю, мы с тобой найдем это золото, разбогатеем. Я тогда поеду на юга отогреваться от этой вот фигни.

Он кивнул на воду и продолжил:

— Представляю, лежу я на берегу моря или даже океана на горячем песке… Загораю…

— Угу… Максимум, что тебе пока светит, это жара, океан, песок и загорать на плантации сахарного тростника… — Егор на мгновение задумался, всмотрелся вдаль и добавил. — Хотя лучше плантации сахарного тростника, чем плантации сахарного буряка… Ты греби давай!

Лодка была не то, чтоб дырявой, но текла изрядно. Была бы в ней плошка вычерпывать воду, проблемы бы вовсе отсутствовали. Но вычерпывать воду можно было только кепкой Егора. Но последний, вероятно, скорей бы пожертвовал приблудной лодкой, нежели своей кепкой.

Вода сочилась меж досок, и скоро нельзя было поставить ноги так, чтоб не замочить ботинок. Набрав воды, лодка становилась тяжелей, оседала. Все больше становилась подводная часть лодки, все больше щелей находила вода.

И когда на шестой час пути появилась первая деревня Антон, с молчаливого согласия Егора, обломками будки стал подгребать к деревне. Но промазал, и врезался в песок, уже когда деревушка почти закончилась. Спрыгнули в прибой — холодная вода налилась в ботинки. Что, впрочем, уже ничего не меняло — в них и так хлюпала вода.

Когда правили лодку к берегу, он был пуст. Потом лодку пытались затянуть на узкий пляж, но от воды она стала тяжелой и на берег выходила с трудом — теперь вода текла из щелей в обратном направлении. Наконец, выволокли ее на песок, но не так чтобы далеко. Привязали лодочный канат к какой-то сваи.

А зачем с ней вообще возиться, — думал Антон. Положить в нее пару камней, толкнуть от берега — она еще немного проплывет, потонет. Концы, что называется в воду.

Но когда пришвартовали лодку и подняли голову, оказалось, что на берегу стоит крепкий не то уже дед, не то еще мужик, который просто экономит на бритвах. На его локте небрежно лежала двустволка.

Он нежно гладил вороненую сталь стволов, как иной гладит собаку. Но нельзя было понять — по шерсти он гладит свое оружие или против шерсти. И оружие готово сорваться, рявкнуть, плюнуть пороховым перегаром.

— А лодка-то Пеки Горбатого. Под мостом взяли?.. — спросил мужик.

Егор осторожно кивнул:

— За нами гнались… Вот мы и позаимствовали.

— Ага, ага, ага… Да вы только не волнуйтесь! Он потом лодку заберет. Как лед сойдет — пойдет лавка-теплоход, я ему и передам. А вы какими судьбами-то здесь?

— Я же и говорю — за нами гнались, мы вот и бежали.

— Заблудились? — испытующе спросил старик.

Егор задумался. По большому счету, он сейчас твердо бы назвал только материк, на котором находится. Еще бы, пожалуй, назвал пару мест, где они не находятся — это не европейская часть этого материка. Насчет всего остального имелись сомнения. Небо было затянуто низкими тучами, и куда течет эта река определить не представлялось возможным — очевидно, она течет куда-то вниз из места повыше. Всем остальным приметам было опасно верить — скажем, мох здесь рос везде. Север тут был, в своих владениях. Он окружал, становился перед тобой стеной, скалил изъеденные цингой зубы за твоей спиной.

Но паниковать по этому поводу не хотелось — реки имеют берега. На них имеют свойства расти города или на крайний случай деревушки. Из последних наверняка можно выбраться в деревни побольше, а там и в города, с регулярным железнодорожным сообщением.

— Стало быть, заблудились?.. — повторил старик чуть настойчивей.

— Ну да… — не выдержал Антон. Для него подобная передряга была впервой, и он имел право немного попаниковать. — Мы заблудились.

— Ну тогда, — подытожил старик, — милости прошу ко мне в гости.

***

Оказалось, что когда Егор бросал с поезда сумку, раскололся корпус зарядного устройства мобильного телефона. Треснула пластмасса, но электрика будто бы работала. В избушку деда было подведено электричество, и теперь телефон заряжался. Впрочем, покрытия здесь не было.

Сначала, зайдя в избу, друзья скинули куртки. Но оказалось, что внутри довольно прохладно.

— Что-то холодно у вас тут…

— Да я дверку-то открывал, чтоб живность вымерзла…

— Живность? — насторожился Егор.

— Да не волнуйтесь, не клопы… Тараканы тут у меня…

— Прусаки?..

— Прусаки?.. — хохотнул старикашка. — Да не, не прусаки. Прусаки — они воинственные, а эти больше мирные. Баварцы, наверное, потому как толстенькие, когда пива попьют, то песни за плинтусом поют — не уснуть.

Банальную баню хозяин не стал топить — просто дал какую-то дерюгу вытереть промокшие ноги. Зато достал бутыль с самогоном, тут же разлил по высоким граненым стаканам. Набросал гостям еды, себе же оставил немного закуски… Разве что хлеба было мало и выпечки он был явно местной — мягкий, такой крошащийся, что нож не сколько резал, сколько мял буханку.

— А оно, в общем, даже хорошо, что вы заблудились. Скучно тут, — стал рассказывать старик. — Расскажите, чего в мире-то деется, а то тут сидишь, на весь мир смердишь… Ну это, конечно, в смысле переносном… Меня, если что, Колей зовут…

— Э-э-э… — начал Егор.

Мужик его понял.

— Дед Коля, если на то пошло.

— Я — Егор… Это — Антон… А как ваша деревня называется?..

— Деревня и есть… Зачем ей еще как-то называться?

Подняли стаканы.

— Ну, за хозяина, — предложил Егор. — За знаменитое сибирское гостеприимство.

Выпили самогон — он оказался крепким, никак не меньше шестидесяти градусов. Антону с непривычки удалось только пригубить адскую жидкость.

Зато старик тут же, чтобы не забыть, долил в стаканы еще самогона и, даже не закусив, принялся за то, из-за чего все и затевалось, а именно, — за беседу.

— Ага… Знаменитое сибирское гостеприимство. Прохожего надо обогреть и приютить. Потому что если не помогать друг другу, кольцо добра не замкнется и, когда тебе нужна будет помощь, тебе либо не откроют, либо некому открыть будет. И ты издохнешь как тот, кого не приютил ты.

— Великолепно, дед. Ты убедил нас своим примером. С этой минуты мы с тобой — единоверцы.

Антон осторожно огляделся. Ружье уже отдыхало на стене.

В одном углу висела потемневшая икона в обрамлении пыльного рушника. В другом — радиоточка: репродуктор с черной тарелкой динамика и ручкой. Может, он был и поновей, нежели те, из которых о победе вещал Левитан.

Под ним стоят телевизор, накрытый скатертью, то ли по причине поломки, то ли из-за ненадобности.

Антон подумал, что старику на самом деле плевать, что творится в мире. Какая разница, что происходит за горами, за границей. Он-то, вероятно, и на том берегу реки бывает редко.

Скоро Антон отсел от Егора и старика на лавку, чинить куртку.

Нашлась и иголка с ниткой зашить куртку. Нитки здесь держали самые прочные, толстые — десятый номер. Правда, только одного цвета. Белый бы, вероятно, выделялся на ткани куртки, но за годы нити пропитались пылью и стали просто серыми.

Дед Коля и Егор продолжали упорно грызть стаканы. Егор отлично справлялся со своей задачей, а именно развлекал старика. Рассказывал какие-то сальные истории, анекдоты, случаи из жизни. Рассказал тот самый, про базар и рэкет, вспомнил что-то якобы из приключений по Белоруссии:

— …И тут он перецепился и этой игрушкой с размаху об асфальт — бах! Вдребезги! И тогда кто-то из автобуса и крикнул: «Ну что, Сярежа, капец твоей игрушке!»

Оба затряслись в безмолвном хохоте — такой иногда случается, когда уже в легких не хватает воздуха, чтобы произнести мельчайший звук, но так смешно, что удержу просто нету.

— Кстати, — спросил Егор утирая слезу, — а от вас что-то ходит на большую землю?.. Выбраться отсюда можно как-то, кроме как не по реке?

Старик понял намек, кивнул:

— Да не боись — сядете на автобус и уедете отсюда. Мы же не дикари какие, к нам кажну неделю автобус ходит, когда трасса не завалена. Я же не стану вас держать, токма чтоб вы меня развлекали?..

Старик вдруг замолчал, почесал затылок. Хмыкнул. Похоже, в этой идее для него было рациональное зерно.

— Каждую неделю? — насторожился Егор. — А когда он был последний раз?..

— Дак шесть дней тому заезжал, стал быть, если не обломался где или водила не запил — завтрева и приедет. Где-то к полудню будет. Потому как к нам ехать четыре часа и от нас примерно столько же. Вот он и будет стараться, чтоб посветлу приехать-уехать.

***

Водитель автобуса не запил. Автобус не обломался. Даже прибыл почти вовремя. Ну может и опоздал минут на двадцать, что для этой местности и расстояний совершенно не время.

Все вышло гораздо хуже.

Шофер открыл одну дверь, и пускал людей только по билетам. По билетам Центрального банка.

Однако денег у друзей не оказалось.

Так уж случилось, что Егор верил банкам: демократические ценности и наличности с собой практически не носил, а по мере необходимости снимал их с кредитной карточки. Но случилась сущая нелепица: у Егора была кредитная карточка одного из самых известных немецких банков. Этот банк не обещал огромных процентов, зато гарантировал тайну вклада и, что более существенно, отличался стабильностью. Клерки банка утверждали, что эту карточку можно предъявить в каком-то баре Исландии или магазинчике Новой Зеландии. Везде, где есть банкомат. Только вот банкоматов в этой деревне не имелось.

Егор предложил водителю заплатить двойную, тройную цену за проезд, при условии, что деньги он снимет в пункте назначения. Шофер отказал — банкоматов в этом самом пункте он тоже не встречал. Тогда последнее, что мог предложить Егор, — это отдать под залог свой мобильный телефон. Но его ценность в этой местности равнялась дешевым китайским часам и трем, вшитым в трубку, простеньким игрушкам. Мобильные операторы как-то не стремились завоевать рынок в этой глухомани.

Переговоры ничего не дали. Егор побежал к деду Коле, надеясь одолжить у него немного денег на проезд. Старику он обещал, что вышлет почтовым переводом с щедрыми процентами.

Но старик оказался упертым:

— Не-а. Обогреть — всегда пожалуйста. Первачка тожить завсегда накапаю. А вот денюжку — извини-подвинься. Денюжку самим заработать надо.

— Как?

— Ну, например, дрова колоть! Или огород перекопать.

— Какой огород? Как перекопать? Весна ведь только началась!

— Ну да! Вы обождите немного, с месяцок, и все сложится… Заработаете денег — уедете. А то и домишко справите, осядете. Девки-то на выданье у нас имеются.

Пока спорили со стариком, автобус ушел. Антон чуть не заплакал, а Егору отчего-то захотелось придушить деда.

Действительно, друзья побрели по деревне. Но толку с того практически не было. Верней, отчего «практически»? Толку не было вовсе.

Огород копать сейчас никому было не надо и даром. Да и с дровами получалось не слишком весело — обычно хозяева кололи их с запасом, на случай заморозков, снегопада. Чтобы в случае непогоды пересидеть на запасенных дровишках. Однако весна приходила в плановом режиме, топили уже не так яростно. Запас оставался нетронутым.

— Да не переживай! — успокаивал Антона Егор. — Как-то прорвемся. Срубим как-то денюжку. Когда я был таким же маленьким как ты, случился как-то у меня показательный случай… Пришли как-то с друзьями на базар, ну и приятели говорят, что мы сейчас кой-куда сходим, а ты тут постой. Ну вот я и остался — посреди базара. А напротив меня — лоток… И я просто стою, смотрю на торгаша, думаю о чем-то своем… Он на меня тоже смотрит. Тогда как раз был полный беспредел с рэкетом — ну и торгаш подходит, говорит: «Да как вы мне надоели!» И вкладывает мне в карман три сотни. Иди, говорит, отсюда. Ну я и ушел…

Но удача в тот день была не на их стороне. Лаяли собаки — огромные, сильные, злые. Редко кто-то выходил из избы — все больше смотрели на гостей из-за занавесок. В целом, оказалось, что рядом с остальными жителями деревушки дед Коля — щедрейшей и добрейшей души человек.

В общем, к вечеру друзья вернулись к деду Коле.

Тот встретил у порога своего дома. В этот раз ружья с ним не было.

— А скажите… — начал Егор. — Может быть найдется работа по специальности? Я… Мы с другом — приватные детективы…

— Кто?

— Сыщики.

Старик посмурнел и стал серьезным:

— Шпиков мы не любим…

— Да не шпики мы… Мы, вроде, вещи потерянные ищем. Вроде, как переезжее бюро находок. Может, вам чего-то найти надо? За известное вознаграждение-то… Или там, какое преступление разгадать, кого-то на чистую воду вывести. Есть тут у вас преступность?

— Чего? — удивился старик. — Вода у нас в речке и так чистая. Тут уж господь не обделил.

— Да нет, дед, ты не понял… Может, у вас что-то уворовали?

— Воровать не воруют. Мы тут все на виду живем. Что касамо убийств, то да…

Егор оживился:

— Ну?..

— Год назад Васька Плотников за бутылкой порешил нашего шамана, да потом сам с тоски и повесился. Теперь в соседнюю деревню к лекарю ездим. А это верст сорок… Ну а лекарям ноне — какая вера?..

— Так что, нет никакой нам работы? Можно сложную, за которую никто не берется. Есть такая?

— Есть, — неохотно признался старик. — Только под нее нужен ведьмак, тот, кто с лесом на «ты». Был бы наш шаман живой, тогда бы конечно…

— Мда?.. И что за работа?

— Ведьмаковская — я же сказал. В лесу нечисть завелась — ловушки чистит, шумит, йорь пугает…

— Йорь? — спросил Антон.

Егор посмотрел на него строго: он считал, что спрашивать об этом ведьмакам не годится — они должны это знать.

Но старика это не смутило.

— Голоса предков… Они громче ноне шепчутся — кабы лиха не нашептали.

Егор кивнул с серьезным видом:

— Думаю, мне это под силу…

— Мы уже ведьмаковскую плату собрали. Все чин-чином — серебром, — продолжал старик.

— Нас бы устроили деньги, которые принимает водитель автобуса…

— Ну часть-то мы можем, конечно, и бумагой дать.

Егор подумал — а чего, пойти в лес, посидеть полдня на печенке, так и быть, покормить комаров. К вечеру заявиться в деревню, доложить — нечистая сила уничтожена. Гоните бабки.

— Только эта… Нам-то надо какие-то доказательства, что вы этого лешака… Э-э-э… Укоротили.

Друзья вместе помрачнели — как можно принести доказательства уничтожения того, чего нет на самом деле. Впрочем…

— Так у вас, говорите, есть доказательства его существования.

— Ну да. Я же говорю — ловушки наши чистит, зверя бьет, коров доит… В общем, ничего разэтакого, можно и простить. Да ведь дашь ему попущение — он своих друзей подтянет — домовых, водяных, русалок. Вовсе обнаглеет — начнет девчат портить.

— О как… А где он больше-то шалит? Где его искать?

— Шалит он по всему лесу, а вот где искать — это просто. В Мертвой Деревне оно живет.

— Где? На кладбище?..

— Если бы на кладбище жил — я б так и сказал. В Мертвой Деревне…

Солнышко садилось, становилась темнее, на небе не дожидаясь ночи вспыхивали звезды. Темнота была нехорошей, настоящей. В ее присутствии легче верилось во всякую нежить. Егор не знал, что такое Мертвая Деревня, но от самого названия мурашки бежали по коже.

— А пошли-ка, дедушка в дом… Там и расскажешь…

***

Когда зажгли в доме свет, показалось, что на улице уже наступила ночь.

Старик опять вытащил стаканы и бутыль с самогоном. Налил по полному стакану, а затем тут же убрал самогон. Дескать, стакан — норма на сегодня. Хочешь — выпей залпом. Хочешь — смакуй потихоньку.

— Так что за Мертвая Деревня такая?.. — начал Егор, пригубив самогон.

— Да чуть ниже по течению, немного дальше в лес, есть другая деревушка, совсем древняя. Стояла тут еще до того, как нашу деревню основали. Хотя и у нас люди уже лет двести живут. Да будто еще до революции народец там и вымер. Болезнь какая-то всех и выкосила.

— И вы… — начал Егор.

— А что мы… Деды-то наши с бабками издалека за ними наблюдали, как те вымирали.

Да на помощь не лезли, чтоб самим заразу не подхватить. Честно говоря, те помощи-то и не просили. Все померли, до единого человечка. И старые, и малые, и бабы, и мужики…

— А откуда вы знаете, что нечисть там?

— Дык ить следы тудой ведут — большая лапища, знаете ли…

— Йети? — предположил Антон. — Снежный человек?

Теперь удивился старик:

— Чего?

Его успокоил Егор:

— На нашем ведьмовском жаргоне мы так леших называем. Лешаков-то… — А скажите, других ведьмаков вы нанимать не пробовали? Или в Мертвую Деревню наведаться, да его скрутить по-свойски…

Старик замотал руками словно мельница:

— Да что вы! Говорят, ту деревню обходили стороной еще когда там люди обитали. Дескать, место там лихое, богом проклятое. И вымерли они как раз оттого, что прогневили Боженьку… Ну, а мы потом ту деревню кругами обходили, чтоб заразу не подхватить. Даже думали — а не выжечь ли ее дотла. Да только если она загорится — вся тайга выгорит на хрен… А лешак-то там и живет. Кто-то даже огоньки в тех избушках видел.

— И сколько вы даете за… Э-э-э… Ликвидацию лешака?

— Три фунта серебра?.. — осторожно предложил старик, очевидно, приготовившись торговаться.

Но Егор кивнул почти не задумавшись:

— Годиться… Мы, пожалуй, возьмемся… Сзывай вашу верхушку. Как оно там у вас называется — вече?.. Староста там, старейшины, вожаки или кто у вас вместо шаманов. Имеются таковые?

— Имеются. Только вот зачем их беспокоить. Укокошите нежить — тогда и созовем. Не укокошите, а пришибут вас — так мы вас потихоньку и похороним на жальнике… Чтоб, стал-быть, общественность не будоражить.

Пропавший без вести

С утра, позавтракав, засобирались на лешего.

Вышли на улицу. В избушке было густо натоплено, душно. На улице как-то сразу стало неуютно, холодно. Ветер с реки загонял холод и сырость под одежду.

Уходить из теплого дома не хотелось. Идти на вервольфа, лешего, не хотелось тем более.

— Послушайте, милейший, — проговорил Егор, — нам ведь не так уж и много денег надо. Может, есть необходимость припугнуть нечисть поменьше, поближе. Скажем, домового?

Старик что-то не очень разборчиво прохрипел. Егор решил — лучше ему не возражать. На лешего так на лешего. И более дурацкие ситуации бывают.

— Хоть дадите нам оружие?.. — спросил Егор у старика. — Как насчет ружья?..

— Нет. У ведьманов должно быть свое оружие. — Не так ли?.. Вот пришибет он вас, а мне потом ружье искать. Да и от лешаков-то ружья не помогают. Надоть меч…

Егор задумался, кивнул.

— Одолжи хотя бы топор.

— Нет.

— Ну хоть минут на десять. Я сейчас же и верну.

Топор все же удалось выклянчить. С ним Егор удалился в подлесок, оттуда раздались удары, и скоро он вернулся, неся в руках нечто похожее на рогатину.

— Это что такое?.. — спросил старик, когда Егор вернул топор.

Собственно, тому это было так же неизвестно. Просто палка чуть ниже его роста. То ли рогатина без лезвия, то ли ухват. Потому был краток.

— Вместо оружия…

— Бревно? Оно что, осиновое?..

В такие тонкости Егор не вникал.

— Возможно.

— Осина годится на вомперов. Лешаку до дерева что? Он сам из дерева.

— А это, знаете ли, у современных ведьмаков мода такая, тенденция — ходить на нежить с рогатиной, — зло ответил Егор.

— А отчего друг твой без оружия? — спросил старик, показывая на Антона.

— Ему не положено — он приманка.

— Ну знаешь ли… — начал Антон, когда они вышли за деревню.

— Не бери в голову. Леших не существует.

— Тогда как можно убить того, кого не существует?

— Ты не поверишь, но я сейчас об этом думаю.

Прошлись бережком до огромного валуна, каким-то образом оказавшегося на берегу реки. На нем не было никаких указателей пути, но старик указал дорогу: дойти до большого камня, потом повернуть. Пару верст по лесу — будет деревня.

Повернуть получалось только вправо — слева была река.

Егор боялся заблудиться — все же по такому лесу версты две — изрядное расстояние, заблудиться проще простого.

Но оказалось, что за валуном начиналась просека, изрядно заброшенная и заросшая. Пройдя немного в лес, Егор обернулся:

— Смотри как здорово. Камень этот закрывает с реки вход в лес, поэтому со стороны реки его не видели. Люди в этой мертвой деревушке отчего-то прятались.

— Например, отчего?

— Мало ли у нас в стране случалось такого, от чего люди по лесам сидели?..

Действительно, причин хватало.

Наконец, просека резко закончилась большой поляной. На ней стояло с полсотни домишек — старых, оплетенных местным аналогом плюща.

Деревушка была очень старая. Просто древняя — было странным, что за это время она не заросла лесом, не рассыпалась в прах.

Но деревня была не совсем пуста.

На пороге первого же дома сидел мужчина. Он тоже был бородат, но выглядел гораздо моложе деда Коли. Да что там, вероятно, он был одного возраста с Егором.

На его коленях лежало ружье. Гостеприимство — гостеприимством, но, похоже, здесь первый раз встречали гостей с ружьем. Это ружье существенно отличалось от ружья деда Коли. У того была двустволка, под обыкновенные охотничьи патроны. Здесь же ствол был один, гораздо большего диаметра. И очень специфически выглядел казенник — это ружье было кремниевым. Может, оно было и не слишком современно, но, вероятно, справлялось со своей функцией — делало дырки. Человек на пороге дома излучал уверенность в себе и в своем оружии.

— Наверное, за километр было слышно как вы через лес ломитесь… — заметил незнакомец. — Не скажу, что рад вас видеть. Но все равно здравствуйте.

На оружие Егор посматривал с опаской и интересом. На таких ружьях его всегда удивляло соотношение калибра и толщины ствола. Вероятно, заряди такое ружьецо современным пироксилиновым порохом и забей заряд в пушку туже, то это бы оружие не представляло опасности никому, кроме как владельцу. Но с иной стороны, если заряжать как следует, то оружие довольно смертоносно, особенно в таких стесненных обстоятельствах.

Кто был перед ними? Очередной охотник за нечистью. И много их тут?

— Ружье случайно не серебряными пулями заряжено?.. — спросил Егор.

— Есть и серебряные, но в данном случае — старый добрый свинец. А в чем, собственно дело? Интересует серебро?.. За деньгами мертвых приперлись?

— Да нет… Тут, говорят, нечистая сила шалит. Ну и в деревне нас наняли ее прогнать.

— Надо же… А что про нее рассказывают?

— Говорят, лес валит, ловушки чистит… Скоро баб начнет портить…

— Мда… Насчет последнего — враки, а все остальное — это я.

— Но ты… Э-э-э…

— Человек, как и вы, если ты об этом спрашиваешь.

— Да. Леших не бывает.

Егор кивнул: в общем случае это многое упрощало, не переворачивало с ног на голову. Леших действительно не существовало. Но с иной стороны, как теперь обернуть все к вящей пользе?

— И что, вы говорите, селяне?.. Хотят меня убить? — тем временем спросил житель Мертвой Деревни.

— Ну не то, чтобы тебя… Может, есть смысл тебе предстать перед ними, многие вопросы снимутся.

— Но появятся иные. Скажем, отчего бы мне не расплатиться за то, что я из ловушек стянул… Или свалят на меня что-то, что я не делал, скажем то, что у кого-то корова три года назад сдохла. Нет, не пойду… Уйду в леса — и так я тут засиделся.

— А вы-то отчего на меня пошли? Вы же не местные?..

— Нам деньги нужны были, чтоб уехать отсюда.

— И куда уехать?

— Сначала до ближайшего банкомата…

— Не понял ни словечка. Может, все же расскажите, в чем, собственно говоря, дело.

И Егор стал рассказывать — не то, чтобы подробно, не то, чтобы правду, но общую канву сохранил. Дескать, плыли на дырявой лодке, попали в дурацкую деревню, где банкомата нет, мобильник не работает и всякое такое. Отдельно упомянул, что денег и надо не так уж и много.

Рассказ Егора привел.

— Так бывает — живет человек, никого не трогает, а потом выясняется, что цена твоей жизни — два автобусных билета.

Сидящий задумался и кивнул:

— Я, пожалуй, помогу вам. Не оттого, что я вас боюсь или нечто наподобие. Я так поступаю, потому что все люди братья и всякое такое… Только вы местным не говорите, что меня здесь видели. Вообще, никому и ничего не говорите.

Затем, подумав еще немного, продолжил:

— А давайте со мной. Пешком через тайгу. Дней через пять выйдем к железке. По ней к городу недалеко, километров двадцать…

— Нам побыстрей надо.

Он поднялся на ноги:

— И, действительно, зачем мне салаги за спиной в тайге. Давайте за мной.

Пошли улицами Мертвой Деревни. Казалось странным, что она не заросла вдрызг, что лес не ворвался на поляну, не сгноил домишки в своей тени, что избы не истлели сами по себе, что их в прах не источили какие-то короеды, шашель или что в этих краях водится.

Только трава росла здесь буйно, была не по пояс, а чуть пониже.

— А что это? — спросил Антон, оглядываясь по сторонам.

— Деревня староверов… — ответил местный с ленью так, словно объяснял нечто совершенно понятное. — Наверняка они бежали сюда от цивилизации, от новых веяний религии.

— И что, они все умерли?..

— До единого. Я читал их дневники или, верней, летописи. Вы вот умеете читать на древнеславянском?

— Нет.

— А я научился. Интересное занятие — вроде как головоломку разгадываешь. И летоисчисление у них интересное — от сотворения мира. Так вот, эпидемия выкосила их за два неполных месяца.

— Эпидемия? Это, вероятно, опасно, заразно?..

— Уже нет. Судя по всему, это был грипп, вроде испанки. В те времена от него умирали тысячами, а наш нынешний иммунитет над таким гриппом просто посмеется. Уже не узнать, кто затащил его сюда, но у староверов совершенно не было антител к этой инфекции, и им осталось только умереть.

— Печальная история — кивнул Егор.

— Где-то так… Еще странно как они умирали. Все закончилось тем, что последний похоронил предпоследнего, выкопал могилу себе. Но умер в доме, не дойдя до кладбища. Он до сих пор лежит в одной избушке.

— А отчего его не похоронил?

— Оттого, что не люблю покойников. Да и это он сто лет назад был покойником, а теперь это достопримечательность.

Свернули к одной избушке — к ее крыльцу была вытоптана тропинка. Очевидно, именно здесь и обитал человек, считающий себя хозяином тайги.

— Проходите. Только разувайтесь.

В избушке было не по-холостяцки чисто. На полу лежали половички сплетенные из грубой ткани. Когда их плели, вероятно, на престоле сидел Александр III, если не царь с индексом поскромней.

На стене висело ружье — точная копия того самого, который был в руках у местного Зверобоя. Под ним, у стены, стоял сундук с замком…

— Так и не нашел ключ… — будто извинился Петр.

Из-под сундука достал длинную пластину, ввел ее между крышкой и сундуком. Крышка ушла вверх.

— …Но гвозди уже сгнили.

В сундуке лежали замотанные в ткань два пистоля времен Очакова и покоренья Крыма. Достал нечто наподобие кисета. Из него высыпал на ладонь полдюжины…

— Что это? Пули?.. — спросил Егор.

— Ага. Этого должно хватить.

— Они из?..

— Из серебра. Вероятно, оборотней здесь все же опасались. Продадите селянам, да и уезжайте отсюда. Я тоже пойду.

***

А в городе, название которого для нас никакого значения не имеет, на стоянке автовокзала курили шоферы. Разговаривали о чем-то своем: о ценах на масло, горючее, о шинах. Наконец, о ремонте, на который бы не мешало стать, да денег нет.

Появился начальник вокзала — с ним какой-то мужчина. Шоферы свои разговоры свернули, перешли на полушепот. Начальника вокзала они не любили: во-первых, он не был шофером и, стало быть, не являлся своим. Во— вторых, думали водители, они работают, крутят баранку, копаются в масле, рискуют своей жизнью, а затем отстегивают свои кровные, чтоб этот шакал мог в теплоте и чистоте просиживать свои штаны.

Начальник не стал подавать руку шоферам. Те тоже не стали протягивать руки для приветствий.

Еще больше не понравился шоферам второй человек. Хватало одного взгляда, чтобы понять: чужак и, скорей всего, мент.

И, действительно, заговорил начальник вокзала:

— Мужики, тут такое дело. Надо помочь человеку из органов.

Человек из органов кивнул и продолжил:

— Мы ищем особо опасного преступника, можно сказать, рецидивиста. Есть такое предположение, что он обретается где-то в ваших краях.

Он подал распечатку-ориентировку с фотороботом Егора. Точно такой же висел в зале ожидания автовокзала, разве что уже засиженный мухами и запыленный.

Листок пошел по кругу. Водители смотрели, качали головами.

Ориентировки были не впервой. Вокруг постоянно что-то происходило. Бежали из колоний заключенные. Порой, прихватив автомат, уходили в тайгу солдаты-срочники. Их ловили или в первые несколько дней, или не ловили вовсе.

Но это была нетипичная ориентировка, нетипичный человек занимался поиском.

Порядки шофера знали. Первое, что человек при власти должен сделать, — это представиться, назвать свое звание. Этот же был молчалив.

— А из каких вы органов будете? — спросил кто-то из задних рядов.

— Из органов опорно-двигательного аппарата, — мрачно отшутился этот человек.

Шофера смотрели на бумагу недолго: пассажиры у них, как правило, были одни и те же, знакомые в лицо. Появись кто чужой, они бы, вероятно, запомнили. Наконец лист задержался в руках одного водителя. Он задумался над ним непозволительно долго. Человек из органов подумал: что-то этот шофер знает. Даже если не скажет сейчас, то надо прессовать. Причем быстро — время не терпит совершенно.

Но водитель заговорил сам:

— Ну я, положим, их видел.

— «Положим»?.. — оживился человек из органов. — Или все-таки «видел»? Их?

Шофер кивнул.

— Вчера видел обоих. Которого на фотографии видел, а с ним парнишка совсем зеленый.

Конечно, будь это кто из своих, шофер бы промолчал. Но это были чужаки. А сдать чужака чужаку — разве в этом есть грех?

— А где ты их встречал? Куда-то подвозил?

— Нет… Я их не взял в автобус. У них денег не было. Предлагали какой-то пластмасской расплатиться.

— Где это было?

— Деревушка за Шульцево…

— А куда они собирались?

— Да сюда они и собирались. Оттуда ведь никак не выбраться, окромя как на моем автобусе.

— Значит, они там?

— Ну наверное там. А куда им еще деваться?

— На карте показать можешь?

По географии у водителя в школе была крепкая тройка. В картах он разбирался только в игральных. Дороги для него совершенно не ассоциировались с линиями на бумаге. Он колесил по этим проселкам с рождения, знал их наизусть, почти не смотрел на знаки и лишь изредка подчинялся светофорам.

Но признаваться он в этом не стал, а кивнул.

— Покажу. Отчего не показать.

***

— Стало быть, они здесь? — склонившись над картой, произнес Макс.

Веры шоферу не было, у Макса сложилось мнение, что этот водитель путает право и лево, верх и низ, а по своему городу передвигается исключительно по путеводителю. Но после часового разговора, все же, что-то вырисовывалось.

— Ну да… Драпанули они на поезде, у моста спрыгнули. По реке спустились к деревне…

— И что?..

— Тут им и конец. Отсюда им не выбраться.

— Вот этих слов я больше всего и боюсь. Потому что после них что-то точно пойдет не так. Давай попробуем подумать.

***

Противный старческий голос скрипел на той стороне деревушки:

«…Ишшо не вса чиромуха

Табе в акошка б… рошена …»

От прошлогодней черемухи уже ничего не осталось. До нынешней черемухи было далече — дожить бы…

И окошко то заповедное, вероятно, заколочено крест-накрест в две доски. А зазноба выполнила свой долг перед обществом, постарела и выбыла на погост.

Такие дела.

В деревню друзья вернулись где-то после полудня. Сразу пошли к избе деда Коли. Надеялись успеть к обеду, но когда вошли в дом, оказалось, что тот уже чаевничает.

— Мы эта… Вернулись…

Старик посмотрел на гостей:

— Вот зачем ты это говорил? Я теперь не помню, сколько ложек сахара положил.

— Тогда сделайте себе другую чашку. А эту отдайте мне — я уж как-то разберусь.

Дед Николай действительно кивнул:

— Разувайтесь, присаживайтесь.

Когда все уселись, вернулись к теме разговора:

— Ну как, погуляли по лесу.

Егор кивнул.

— И как? Лешего не видели?

Егор не стал вдаваться в тонкости, а сразу перешел к сути:

— В общем, убить мы его не убили, но досаждать вам он не станет — ушел в другие края.

— Я же говорил вам — не будет доказательств, что вы его пришибли, — денег не будет.

— Да нам, в общем, деньги за убийство и не нужны. Даже напротив… Нам с… хм…

— Егор стал подбирать слова, но плюнул. — Лешим… удалось столковаться. Чтоб мы его не убивали, он дал отступное…

На стол он бросил несколько серебряных шариков.

— Обналичить можно?

Старик сразу понял все.

Получилось как в ковбойском фильме. Только что старик спокойно попивал чаек, но каким-то неуловимым жестом смел со стены винтовку, взвел курок и теперь холодная сталь смотрела поверх чайного набора.

— А ну забирайте эту дрянь и вон отсюда.

Существует негласное международное право. И на диком западе, и в не менее дикой тайге, даже в относительно цивилизованных городах оно гласит: человек с ружьем всегда прав. Оспорить правоту такого может только человек с иным ружьем.

Но классика жанра требовала еще одного уточнения. Собрав пули и пятясь к двери, Егор спросил:

— Дед Коля, что стряслось!

Старик прицелился в Егора чуть тщательней:

— Для кого дед Коля, а для тебя — Николай Петрович! Ты что, зараза, думаешь, самый умный!?! Типа пошел, мертвяков ободрал, а теперь за их золото жить будешь?.. А ты не подумал, что к нам всякую холеру тянешь, от которой те подохли?..

— Так что нам сейчас делать?

— А вот это уже не мое дело. Идите в деревню — может кто чем и поможет. По мне — пусть они там хоть все подохнут. Моя хата с краю…

Обувались уже на улице.

— Ну что будем делать? — спросил Антон.

— Думать…

***

Из города в этот поселок дорогу дотянули ровно до околицы. Возле вечно закрытого сельмага срубили вечнозеленые сосны, сделали небольшую площадку, ровно настолько, чтоб автобусу было где развернуться. Да и то при условии, что автобус не будет слишком большим.

Там же поставили еще нечто, вроде остановки: железную крышу на четырех опорах.

Столик и лавочки из бревен сделали уже местные мужики, и там они пили самогон во времена не сильно жуткой непогоды.

Над избами подымался дымок печей. Он заливал улицы деревни запахом каши, шкварок, березовых дров. Но все отчетливей в эту идиллию вмешивался иной запах. Со стороны дома деда Коли явно доносился запах серы. Он окуривал избу.

Узкая бетонная полоса уходила дальше, в соседнюю деревню, от пятачка отходили грунтовые улицы. Порой, в дожди уже в пяти шагах от бетонки начиналась непролазная грязь.

В нескольких гаражах дремали самобеглые телеги, то бишь, автомобили. Но особой веры им не было — выводили их только летом, в хорошую погоду. То ли дело лошади. — и проходимость повыше, и никаких проблем со сваркой, коробкой передач, смазками и бензином.

И когда в лесу отчетливо раздался звук работающего мотора, его услышала вся деревня. Стала смотреть в окошко, люди застыли у плетней, прислушались. Может, к бабке Марфе едут из города дети? Так ведь, вроде бы, рано, они попозже приезжают…

Из леса вынырнула машина — дребезжащая раздолбанная «копейка». Из-под занавесок хозяйки тайком глядели — ну и к кому же гости?

Но машина, сделав круг возле сельмага, не въехала ни в одну из улочек. Остановилась возле остановки, на лавочке которой скучали Егор и Антон.

Когда приехала машина, они даже не поднялись, не стали просить подвезти. Мало ли что это за машина, откуда она. Вдруг из другой деревни, которая еще глубже в лес. А что, техосмотр эта тарантайка проходила, вероятно, еще при царе Горохе, гаишников в лесу нету…

Из машины вышел водитель, выбил из пачки папироску, закурил.

— А что это за деревня? Как называется?

— Ума не приложу… — ответил Егор.

— Ну да, — согласился приезжий, оглядывая вершины деревьев вокруг. — Никаких указателей. Но все равно — не то место.

Затянулся, пустил колечко дыма, всем видом изображая высшее удовольствие. Водитель явно ожидал, что кто-то из друзей попросит папироску, но оба приятеля не курили.

— А вы тоже неместные?

Егор немного оживился:

— Ну да… Второй день пытаемся отсюда выбраться. Не подкинете куда-то?

— И все равно куда? — криво улыбнулся водитель. — Думаете, хуже, чем здесь, быть не может. Так вы ошибаетесь.

— Нам надо в места с регулярным автобусным сообщением, банкоматом, мобильной связью…

— Боюсь, туда вас мало кто подвезет…

— Ну хотя бы в том направлении. Ты не в ту сторону едешь?

— Положим, в ту…

И замолчал. Молчание тянулось достаточно долго. Егор понимал, о чем он молчит, но счел за лучшее сделать вид, что он даже не догадывается об этом.

Наконец, водитель заговорил:

— Бензин нынче дорог. У вас деньги есть?..

— Ну не совсем деньги.

Из кармана куртки Егор вытащил три пульки.

— Серебро.

— Это что, зубы?.. — удивился приезжий.

— Пули…

Водитель удивленно всмотрелся:

— Действительно, пули… Серебряные? На вурдалака, что ли?.. Я полагал, что народец здесь темный, но чтобы так. А серой воняет тоже по этой причине?

— Не совсем. Борются с холерой.

— А что, здесь есть холера?

— Нету…

— Хм. Определенно дикари. Ладно, давайте в машину…

Егор сел на место рядом с водителем, Антон занял место сзади.

Салон машины был таким же, как и автомобиль снаружи — раздолбанным, грязным. Казалось, опять что-то пойдет не так: машина не заведется, окажется, что закончился бензин, сел аккумулятор. Но, удивительно, один поворот ключа и мотор беспрекословно завелся, заработал сразу ровно. Машина закончила круг по площадке возле магазина и по дороге вылетела из деревни в лес.

Бабы поправляли шторы и возвращались к своим делам — развлечение закончилось.

Через лес машина летела довольно резво.

— А вот интересно, — спросил Антон. — Отчего на оборотней нужны серебряные пули?

— Как говорил Чикатило, всему лучшему во мне я обязан книгам, — улыбнулся Егор.

— Во-первых, серебро считалось чистым металлом. Им очищали воду…

— Во-вторых, металл все же редкий, тугоплавкий, хотя и ковкий… Труднообрабатываемый стало быть. Кто попало пулек из него наделать не мог.

В разговор вмешался водитель. Он повернулся к Егору:

— Дай-ка взглянуть еще раз…

Из протянутой руки Егора он принял одну, покрутил:

— Калибр миллиметров где-то четырнадцать. Так, где вы говорите, их взяли?..

— Мы этого не говорили.

— Ну так скажите…

— От дедушки в наследство остались.

— От дедушки, говорите… Ну-ну…

Водитель переключил скорость. Локтем чуть задел свой пиджак, отбросил полу. Егор краем взгляда заметил что-то…

Дал машине проехать метров двести. Не больше.

— Останови машину.

— Отчего?..

— Останови, тебе сказано! В туалет приспичило. Сейчас салон тебе обгажу.

Водитель лишь сильней нажал педаль газа.

— Останови! — закричал Егор чуть не с угрозой.

— Да не кричи на водителя.

Егор не стал кричать. Ногой он ударил туда, где были педали. Вцепился в руль, пытаясь вывернуть машину на обочину. Водитель держал руль обеими руками, пытаясь не дать изменить курс машины.

Тогда Егор резко отпустил руль. Не ощущая сопротивления, водитель крутанул руль в другую сторону. Машина все же вылетела на обочину, на противоположную той, куда толкал руль Егор. Автомобиль перелетел узкий кювет, поехал по узкой полосе между дорогой и лесом.

Впереди было огромное дерево, настоящий старожил леса.

Инстинкт оказался сильней — водитель уже по собственной инициативе нажал на тормоз, крутанул руль, пытаясь развернуть машину.

Машина пошла юзом, но столкновения избежать не удалось. Жигуленок стукнулся о дерево багажником.

Из-под пиджака водитель выхватил пистолет, но в маленькой кабине «копейки» развернуться было трудно, и Егор легко перехватил руку водителя.

Указательный палец Егора лег поверх указательного пальца шофера. Раздалось три выстрела: один всадили в крышу «жигуленка», два — раскололи лобовое стекло.

В салоне сразу завоняло селитрой.

— Почтальон, чего ждешь! Ходу! — закричал Егор.

Антон быстро выскочил из машины. Его друг тоже не задержался — стукнул рукой противника о торпеду, разбил тому часы, заставил выстрелить еще два раза и выбил пистолет из руки. Когда тот скользнул на пол автомобиля — толкнул его ногой под сиденье. Затем попытался стукнуть водителя лбом о баранку — получилось это не очень. И, распахнув дверь, вывалился из машины.

— В лес! Давай в лес, за мной!

И они, что называется, — рванули. Когда пробежали метров сорок, за их спинами раздалось:

— Стой, стрелять буду!

Действительно, грохнуло еще три выстрела. Один, как положено, поверх голов.

Вторая пуля, срубив мелкую веточку над головой Антона, скрылась в лесу. Третья — впилась в сосну.

Но за беглецами не погнался. Из разбитого носа капала кровь, несколько капель уже упало на недавно стиранную женой рубашку.

«Опять дома будет скандал», — подумал он. Все еще зажимая ноздрю, обошел машину, достал рацию, включил ее.

— Седьмой вызывает сотого. Седьмой — сотого…

Вообще-то, эти игры с позывными казались ему совершенно лишними. Все равно спутать его не с кем: на десятки километров — ни души. Верней, ни души не было еще час назад.

Наконец, в трубке помехи изменили форму. Голос, почти неотличимый от треска статики, прошипел:

— Что с ними? Ты их не нашел?

— Ушли, мерзавцы. Кого вы мне подсунули?.. Машина разбита, — он осмотрелся вокруг. — Я где-то в пяти километрах от вас. Подъезжайте…

***

Идея, казалось, была неплоха. Послать человека, якобы заблудившегося в лесных дорогах, подобрать предмет поиска. Затем довезти до указанного места, водителю выйти, якобы по нужде, затем окружить машину и брать там обоих.

Выбрали отличное место — дорога спускалась в лощину.

Подсадным снарядили местного капитана милиции — человека смелого, сильного, бывалого, который и зеков-беглецов, и дезертиров ловил. Ходил даже на хозяина тайги — браконьера. А всем известно: в голодную пору нет в тайге опасней зверя, чем браконьер. Они, даром что на людей похожи, — по голодухе просто звереют…

Но и эта пара оказалась не подарком — вывернулись.

Прямо на капоте машины разложили карту. Массив получался довольно большим.

Распоряжался Игорь.

— Сразу надо перекрыть перекрестки — здесь и здесь. Завесить дорогу — сперва эту, не поздней, чем через три часа, — эту. Затем перекрыть этот и этот торец. И начинать прочесывать массив. Военные части в районе есть?

Милиционер кивнул:

— Вот и хорошо, — подытожил Макс.

К тому времени, когда разворачивали карты, друзья были совсем недалеко от преследователей. Пройдя по лесу километра полтора, остановились отдышаться.

— Может, объяснишь чего ты на водилу кинулся? — спросил Антон. — Только потому, что он не дал тебе выйти по ветру.

— У него на поясе висели наручники. И лямки я видел, как на наплечной кобуре.

Это человек из ментовки. И прибыл он в деревню специально за нами. Ты что, этого не понял?

Антон пожал плечами — этого он не видел. Осмотрелся по сторонам.

— Ты знаешь куда идти?

— Как?..

— Ну я не знаю. По солнцу, по звездам…

— Ты видишь хоть одну? Включая Солнце?

Небо было затянуто низкими тучами. Нельзя было понять, что у них на уме, — дождь или снег.

— Что будем делать дальше? — осведомился Егор.

— Идти… Желательно прямо, никак не кругами. Потом найдем какую-то речушку, спустимся по ней к речке побольше. Выйдем к жилью. Постараемся убраться из этих краев как можно быстрей и как можно дальше.

На берегу безымянной реки

Было так, есть, и, наверное, будет всегда, что подвиг одного, как правило, преступление, безалаберность других.

Когда-то испытывали самолет, такой революционной конструкции, что один его вид составлял военную тайну. Потому и запускали его подальше от глаз людских, в Зауралье. После испытаний оказалось, что вся эта схема — тупиковая ветвь, но сейчас речь не о том.

Суть в том, что в одном из полетов двигатель неожиданно стал чихать. Как оказалось, вместо зимнего топлива влили летнее, и оно стало загустевать прямо в баках. К тому же от вибрации отошли контакты на такой же экспериментальной рации. Не то, что помощи — совета не спросишь. Возвращаться далече, да и как аэродром найти без электроники.

А под крылом самолета о чем-то невеселом и довольно однообразном пело вечнозеленое море тайги.

Конечно, был вариант: собраться, дергануть ручки катапульты. Наверняка бы по куполу парашюта и огненной проплешине в тайге его бы нашли. Но пилот был партийным и идейным — тогда иных и не держали. Он знал — за самолет заплачены народные деньги. Думал — дотянуть до побережья, садить машину на лед или на узкую полосу пляжа. Занятием это было рискованным для пилота — какой-то торос или случайное вмерзшее в песок бревно не давали шанса выжить летчику. Но появлялись незначительные шансы сохранить для страны летательный аппарат. Или хотя бы его часть.

И так бы, вероятно, шел над тайгой, прислушиваясь к кашлю двигателя, не дотянул бы до моря, разбился бы в лесу так, что хоронить нечего было бы.

Но тут под крылом промелькнуло взлетное поле.

Это казалось невозможным — на картах не значилось ничего подобного. И на втором заходе пилот посадил машину. Долго сидел в кабине, ожидая, что появятся механики, заземлят самолет, подадут лестницу.

Но ничего не происходило. Не открылась ни одна дверь, ни один человек не вышел к нему. Да что там. Солнце уходило на буржуазный запад. Но ни в одном окошке, ни в одном ангаре не загорелся огонек. Аэродром был пуст.

Пилот отстегнулся от ремней, проводов и шлангов, поднял фонарь, выбравшись из кабины, прошел по консоли крыла и спрыгнул на землю.

Прошелся по базе-призраку. Зашел в ангары. Нашел бочки с бензином, консервы с истекшим сроком давности, но сухари в герметичной упаковке были будто бы съедобны. Пилот не был голоден — его удивило другое: как на бочках с бензином, так и на провианте свои крылья распростер немецкий орел.

Но дело было к ночи, надо было как-то устраиваться на ночлег.

Неправдой было бы сказать, что утром пилот заправил свой самолет и улетел. Вместо керосина, необходимого для реактивного двигателя, в немецких бочках плескался бензин. Не смог он и отремонтировать рацию — все же был он пилотом, а не радистом.

Он сделал единственное, что было в его силах. Он выжил. Пережил ночь в холодном бараке, смог проснуться. Разложил ветки, облил их бензином и когда услышал рев моторов поисковой партии, чиркнул спичкой.

Его вывезли на стареньком винтовом самолете, а вот с его сверхсекретной машиной пришлось повозиться дольше. Но опять же — не в ней суть.

Дело в самой этой взлетной площадке.

Перед тем, как взлететь, пилот транспорта спросил у потерпевшего бедствие:

— Видел?..

Отрицать было бесполезно.

— А что это такое?

«Терпелец» только пожал плечами. Он был неболтлив, с младых ногтей привыкший видеть только то, что разрешает Партия, толковать события лишь так, как это дозволено линией все той же Партии. Это умение вместе с небестолковой головой сделали позже из него генерала. Он, разумеется, не был бесхребетной тварью — просто так его воспитали. Впрочем, с этого момента к нашей истории он отношения не имеет.

Еще до того, как был увезен экспериментальный самолет, на базу прибыла комиссия, которая должна была установить, откуда за Уралом могло взяться это «эхо войны» — немецкая авиабаза. Вероятно, посыпались бы головы, но за давностью лет виноватых не нашли. Выяснили только «как» и «зачем».

В войну немцы довольно скоро поняли, что войну они проигрывают не только на полях сражений, под Москвой и Ленинградом. Победа ковалась в тылу, за Уралом. И ничего с набиравшими обороты предприятиями сделать было невозможно, у бомбардировщиков банально не хватало дальности. Был объявлен конкурс на создание «уральского» бомбардировщика, но его результаты явно опоздали.

Но до его завершения в тылу Советского Союза было построено несколько авиабаз — доставляли технику и боеприпасы, на подлодках ставили ангары, рыли блиндажи, укладывали взлетную полосу. Размах был широким: хочешь — лети бомбить Сибирь, хочешь — сжимай хватку на Северном Морском пути.

Так была построена и эта база. По найденным бумагам определили ее название: «Айсштосс».

— «Ледяной удар».

Неизвестно, взлетал ли с нее хоть один самолет, но если это и так, то никакой роли в войне база не сыграла.

Через двадцать лет над ее судьбой задумались: что с ней сделать — срыть? Взорвать? Но кому-то в голову пришла мысль — а не использовать ли ее по назначению, то есть военной базой. Предложение приняли, даже название не сильно и переделали — вместо «Ледяного удара», стали именовать ее «Ледяным щитом». Щит — это в том плане, что держава по легенде миролюбивая. А насчет льда вовсе никакого вранья — копни землю поглубже и будет тебе вечная мерзлота.

Стараниями зеков провели линию железной дороги. Вынужденным трудягам не сообщили, зачем и куда эта дорога — для них она осталась еще одной безымянной «комсомольской стройкой».

В конце дороги построили целую развязку — небольшое зданьице вокзала, подъездные пути — все как положено: со стрелками, семафорами. Депо на несколько составов, с цехом, способным выполнить текущий ремонт.

Зекам так и осталось неизвестным, зачем было тянуть железку и строить вокзал в этой глухомани.

Может, в перспективе, — предполагал кто-то, — предполагалось достроить к вокзалу город?.. Прокопать к нему от моря судоходный канал длинной хоть в двести верст? А что, дармовых трудовых ресурсов в стране хватало…

Но все оказалось проще: как только заключенных удалили на иную стройку социализма, появились иные люди, которые повалили просекой километр леса, проложили в ней дорогу, которая связала новый вокзал и старый, очень старый аэродром.

И на боевое дежурство стала база. Была она не сильно секретной — командование сильно сомневалось, что немцы забыли о своем имуществе, не сообщили о ней союзникам.

С самого начала это была «ложная база», о чем даже не знали солдаты, служившие на ней.

И начнись война, личный состав базы действовал бы согласно инструкциям, которые можно было бы свести к двум фразам: суетиться и изображать кипучую деятельность. А цена базы «Ледяной Щит» равнялась цене одной ракеты, отвлеченной от какой-то неясной, действительно секретной базы. От цехов Новосибирска, от транспортных развязок Свердлова.

Потому личный состав укомплектовывали людьми почти обыкновенными. Может, и более патриотичными, но о двоих руках, ногах и одной голове, в которую так и норовит влезть тоска. В последней-то и главная проблема.

Ибо на этой базе вообще много видов одиночества… Оно здесь оптом и в розницу. Можешь побыть сам по себе — просидеть целый день в какой-то комнатушке. Можно провести время вместе с сослуживцами, которым ты уже пару недель сказал все, что хотел, и сболтнул еще и то, что говорить ни при каких обстоятельствах не следовало.

И единственно правильный ответ на окрик часового: «Стой, кто идет», это «Да пошел ты в задницу, как вы мне все надоели…»

И часовой кивнет, поставит автомат на предохранитель, ибо и часовым неизвестен пароль, непонятен и отзыв. Не выстрелит в темноту и пустоту просто так, чтобы размять замершие пальцы. Потому что в пустоте и одиночестве кто-то такой же, как и он.

Ибо база уже всеми забыта, и вокруг часового — только бурые медведи и пьяные сослуживцы.

Старые немецкие приемники ловили только длинные и средние волны. Впрочем, радиостанций в этом районе и не было. Лишь иногда прорезали эфир сообщения какой-то геологоразведывательной партии. А еще раз совсем недалеко, в трехстах километрах, брякнулся какой-то космический модуль. И опять тишина.

И вот наступил тот день, когда подполковник, командующий базой «Ледяной Щит», поднял часть в ружье.

Командование части и солдаты восприняли это чуть не с удовольствием — хоть какое-то но развлечение, разнообразие.

Из гаражей в спешке вывели огромные тентованные грузовики, раздали автоматы, патроны. Солдаты заняли свои места, и грузовики уехали за шлагбаум части, зашуршали шины по вечно влажной трассе.

Когда прибыли на место, их уже ждали. Народу было предостаточно — кажется, стянули всю милицию и волонтеров из всех ближайших городов, сел…

— В чем, собственно, дело? — спросил подполковник, выбравшись из штабной машины.

— Мы преследуем опасных преступников. Они где-то в этом массиве. Сколько у вас людей?

Подполковник назвал число.

— Хорошо. Разворачивайте цепь, и начинаем прочесывать. Равнение — направо. Пусть крайний слева коснется плечом шоссе…

— Какой у них запас времени?

— Часа два-полтора…

***

Собственно, и без того опережение у Егора и Антона было не таким уж и большим. Всего через сутки после их отъезда к сестре покойного старика заявились люди из очень компетентных органов.

Сестра с перепугу все вспомнила. Дескать кто-то приходил, она ему подарила книжку. Вспомнила и автора. По этой фамилии и характеру книги стали определять — откуда этот загадочный профессор. Но тут подоспело сообщение из Ярска. Тут же проверили и оказалось — да, имелся там не то, чтобы профессор, но кто-то наподобие. Одна группа бросилась на проверку объекта, выбила все, что можно, и немного того, что нельзя, из абсолютного вахтера, проверили квартиру, где когда-то жил доцент Загорский. Проверили собственников — оказалось, что с момента смерти Загорского, квартира трижды меняла владельца. Вторая группа рванула на перехват. Но обе группы скоро соединились, почти в то же время, когда фоторобот Егора опознали на стоянке автостанции.

На вокзале, перрон которого Антон и Егор так и не почтили своим посещением, их уже ждали самолеты, телефонная связь была все равно быстрей поезда. Они опять ушли, но оказалось ненадолго.

Теперь действительно казалось: их поимка — вопрос нескольких часов. Но друзья пребывали в благостном неведеньи. Казалось бы: велика беда, их снова нашли, они снова убежали. Надо только выбраться куда-то, не вступая в контакт с местным населением. К их услугам бескрайние просторы, реки, огромные безмолвные товарные составы.

Вышли к небольшой речушке. Может, и было у этой речки название, да вот только сообщить его было некому. Вероятно, по ее берегам можно было куда-то выйти, но было подозрение, что она впадает в ту реку, по которой они сплавлялись на дырявой лодке. И наверняка бы эта река привела их выше деревушки. Круг бы замкнулся.

Реку перешли по классически поваленному стволу дерева. Егор перебежал легко.

Антон прошел с опаской — бревно лежало не так чтоб высоко, речка была мелкой. Но упади он с бревна, приятного было мало.

Когда от реки отошли на километр, вдруг обнаружили избушку. Совсем небольшую. Не сказочную, на курьих ножках, не избу, вроде староверских, а сараюшку в четыре стены, совсем невысокую. Будто кто-то здесь построил склад или баньку.

— Заночуем здесь… — распорядился Егор. — Завтра пойдем опять.

До заката было еще далече — можно было бы пройти еще километров шесть-восемь. Но была ли гарантия того, что через шесть километров найдется крыша над головой?

Но когда открыли дверь, оказалось, что избушка не пуста.

— А, это опять вы. Проходите.

Кремниевое ружье стояло тут же, в зоне досягаемости.

— Привет, Зверобой… — ответил Егор. — Давно не виделись…

Зверобой сидел на лавке за грубым столом, что-то ел. Когда прожевал, кивнул:

— Что, уехать не получилось?.. Решили пешком? Быстро вы меня нагнали…

— Уехать получилось, но недалеко. Проведешь нас?

— Куда?

— Да неважно куда. Главное — подальше.

— Договорились, — кивнул Зверобой. — Садитесь есть.

За обедом разговорились.

— А ты вообще кто такой, откуда… Как здесь оказался?.. — спросил Егор.

— Да история такая — жил в городе, почти не тужил, работал на заводе, металлургическом, у домны стоял. И как-то совпало — расстался со своей барышней, получил зарплату… И тут в смену доменная печь взорвалась — меня-то просто за угол зашвырнуло, ребята в каморку оттащили, да забыли: не до того было — некоторые сгорели как свечи. Когда я оклемался, оказалось, что и меня считают сгоревшим на работе, в смысле, испарившимся, пропавшим без вести. Мол, был такой Петруха Полубесов, да спекся. И тогда я подумал: а отчего бы, действительно, не испариться. Дескать, пусть бывшая немного помучается. Деньги на первое время были. Ну я и двинулся в эти края.

— Отчего сюда?

— В детстве про индейцев любил читать, про Зверобоя. А кто наши чукчи и все остальные, как не тепло одевшиеся индейцы?

— Стало быть бродяга? Без определенного места жительства? БОМЖ, то бышь?

— Нет. Я не бродяга, я пропавший без вести. У меня нет имени, пока я его не вспомню. Я вне системы!

Антон осмотрелся. Избушка изнутри была такая же как и снаружи: маленькая, необжитая. Она представляла, каким был бы мир без женщин: грубый стол — при нем две лавки, слепленные из тех бревен, которые остались при строительстве избушки. В грубом камине тлели дрова. Два топчана, застеленные овчиной. Два окна — одно на южную сторону, второе, узкое, похожее на амбразуру, выходило на восток. За ним начиналась небольшая поляна.

Заблудившийся в избушке сквозняк пытался открыть запертую на щеколду дверь, гремел ею. Но выскользнуть в щели не решался.

— Это что, тоже тени забитых предков?.. — спросил Антон, показывая на избушку. — Эхо истории?..

— Это сторожка для пантования.

— Для чего? Для понтования? Понты колотить? Я всегда думал, что это такой образ.

— Во-во. Метафора, — добавил Антон.

— Да нет… Я ума не приложу, что такое «понты», но «панты» — это рога сохатых. В смысле лосей. Там… — махнул Петр в сторону бойницы. — Солончак. Соленая земля, то есть — то ли естественная, то ли охотники подсаливали. Лоси приходят сюда — и их убивают. Затем рога отпиливают.

— Хм… Как-то негуманно. Из-за рогов убивать животное.

— А здесь вообще места негуманные.

Егор тоже осмотрелся. Мест для сна было только два. Если составить вместе, пожалуй, можно и рискнуть поспать. Хотя бока будут бедные.

Но поспать ему не удалось. Зверобой сидел, порой поглядывая в окно и движение заметил первым.

— Солдаты? — спросил он.

Егору хватило одного взгляда, чтобы все понять:

— Нам, пожалуй, пора…

Зверобой схватил свое ружье:

— Ну и я пойду…

Выскользнули из избушки — петли не выдали, не скрипнули… На цыпочках ушли в лес. Затем пошли нормальным шагом, потом вовсе побежали.

Дойдя до избы, цепь остановилась, будто зацепилась за нее. Центр остановился, левый и правый фланг забежали вперед, но скоро тоже остановились.

Скоро к избушке прибыли руководители облавы.

Осматривая домишко, капитан милиции заметил:

— Вашим противникам просто сказочно везет… Найти дом там, где все больше нога людская не ступала…

Игорь подошел к камину:

— Дрова еще горячие. Они не могли уйти далеко. Вперед, быстрей.

И, действительно, уже уставшим солдатам донесли новый приказ — прибавить шагу.

Солнце уже было далеко на западе. Все ближе была ночь. Уже послали за фонарями, но многие думали: лучше окончить это до темноты. Все равно — в темноте много не пройдешь, а оставаться на ночь не очень хотелось.

Пару раз солдатам казалось, что они видят какое-то движение. Они кричали, садили из автоматов одиночными и очередями.

Друзья слышали крики, выстрелы. Егору казалось, будто шумят и сзади, и по бокам. Неужели в котле?.. Неужели не выбраться.

Снова выстрел, длинное лесное эхо, но сомнения не было — стреляли слева и сзади.

— Мы забираем влево? — полукрикнул Егор.

Зверобой кивнул.

— А зачем?

Тот только кивнул еще раз и отер рот — вроде как сказал: все нормально, следуйте за мной, берегите дыхание.

Скоро выбрались на узкую поляну.

Следопыт осмотрелся.

— Да где же оно. Ага, тут… Давайте за мной… Старайтесь идти след в след. Если кто оступится, то сделайте одолжение — тоните молча.

Над ними одна за другой зажигались звезды.

***

На ту поляну преследователи вышли минут через пять. Пересекли ее быстрым шагом, углубились в лес за ней. Вернее, попытались это сделать — прошли совсем недалеко, когда в нескольких местах сразу кто-то закричал, заорал благим матом. Кто-то звал маму.

Солдаты сначала остановились. Но продолжалось это недолго — они не продвинулись вперед, но и не отступили. Бросились спасать своих.

Затем отошли на поляну, местный подполковник пересчитал людей. Худшего не произошло.

Все потери части исчислялись в семи кирзовых сапогах, утопленных в болоте. Но их командир оказался гораздо более категоричным:

— Я своих людей дальше не поведу. Это будет убийство…

Ничего не оставалось, кроме как остановиться, задуматься.

Присели на большом камне. Даже через подбитые каким-то синтетическим мехом штаны ощущалось, какой камень холодный.

— Не шлялись бы вы, сэр Баскервилль, по Грампинским трясинам… — мрачно пошутил Игорь, глядя на окна болота. — Вот и делу конец. Не думал, что он будет таким…

— А может быть все же оцепить болото. Обыскать с вертолетов, попробовать все же пройти… — не успокаивался Макс.

— Вертолеты на самом деле помогают мало. Слышно их издалека, а за дерево зашел и тебя не видно. Да и прочесывать болото — не сахар. Пойдем вглубь — уже потерянными сапогами не отделаемся. Да и без надобности это. Если у них нет проводника, то им уже давно кирдык.

Капитан милиции радостно кивнул. Было бы неплохо закончить это здесь и сейчас. Он уже стал замерзать, а дома ждал суп и относительно молодая жена…

— А проводник у них не может быть по определению, — вступил он в разговор. — Из машины-то они вдвоем рванули.

— В деревне говорили что-то про лешего, — осторожно напомнил Макс.

— Леших не существует, — отрезал местный капитан милиции.

— Возможно, мы где-то здесь допускаем какую-то фундаментальную ошибку. Их никто не видел мертвыми… — чуть с нажимом проговорил Игорь.

— Может, и не видел. Но ты можешь попробовать туда сунуться, поискать. Велик шанс, что тебя тоже никто и никогда не увидит мертвым.

Макс поднялся на ноги:

— Игорь, отойдем…

Тот пожал плечами, пошел вслед за напарником. Когда отошли достаточно далеко, чтоб не быть услышанными, Макс громко зашептал:

— Ну ведь у них шифровка! Этот кусок на несколько миллионов! Ведь можно что-то сделать? Нагнать этих, как их… Мелиораторов! Осушить болото!

— Ага… А заодно повернуть реки вспять. Пока это болото осушишь, порежешь на торф — они все в метан изойдут, сгниют то бишь.

— Они зачем-то ехали в Ветровальск. Наверное там что-то есть… Нам надо ехать туда…

— Кто его знает зачем они туда ехали. Может, приятеля навестить. Да и наводил я справки о том городе. Он не такой уж и маленький, как нам того хотелось. Даже если письмо отправили туда — не факт, что мы найдем адресата. Тем более не факт, что письмо не выбросили в мусоропровод. Так что все могут быть свободны. Мы просто не будем снимать этого Егора с розыска. Вдруг где-то что-то и всплывет.

Собственно, можно было бы попытаться сделать еще что-то. Хотя бы поехать в тот же Ветровальск, забросить сети, вдруг и повезет. Но накопленный опыт подсказывал — нет, не повезет.

Вот уже с неделю у Игоря крепла уверенность, что это дело из тех, которые не имеют положительного исхода. Даже не сколько из-за неумения, а какой-то злой рок висит над ними. Все складывается абсолютно не так, как хотелось — просто фатально не везет — были привлечены огромные ресурсы, как технические, так и людские. И что толку — два голодранца ушли от преследования четыре раза! Очевидно, что сейчас они ушли на дно этих болот, но все равно, расклад не в их пользу.

Лучше, думал он, перестать тянуть пустышку, плюнуть на это дело. Вернуться в столицу, постараться забыть об этом досадном недоразумении. Начать все с чистого листа.

Но надо было сделать еще что-то. Чисто для очистки совести.

Игорь аккуратно стянул перчатки, убрал их в карман. Вернулся к капитану и подполковнику, все так же сидящему на камне. Из рук последнего взял автомат. Закинув его на плечо, подошел к краю болот. Снял с предохранителя, передернул затвор.

Пустил длинную очередь — стрелял с бедра в сторону болот, пока в магазине были патроны. Последние были неважной выделки, давали белесую копоть, и армейский подполковник боялся — ведь заклинит же оружие. Но нет, автомат исправно выплюнул весь магазин.

Когда упала последняя гильза, ствол разогрелся так, что от него, вероятно, можно было прикуривать.

— Теперь все, — сказал Игорь подполковнику. — Убираемся отсюда. Как говорится — благодарю за сотрудничество…

***

Просто удивительно, что пули из автомата никого не задели.

Когда засвистели пули, Егор упал в жирную болотную грязь сам и бросил на землю Антона. Услышав шум, он сначала, напротив, пытался рассмотреть, что происходит.

Секундой позже на землю лег и проводник, впрочем, успев выбрать себе место получше. Он тут же повернулся в сторону, откуда стреляли, насыпал пороху на полку, изготовился к стрельбе сам. Может быть и рад был бы нажать на спусковой крючок, но не сделал этого — перезарядить ружье заняло бы, наверное, с минуту.

Лежали долго, так, что даже устали. Ожидали других выстрелов, крика. Но на болоте было убийственно тихо. Солнце садилось, но часто высыпали звезды, всходила огромная луна.

Наконец, первым поднялся Егор. Сперва на четвереньки, потом осмотрелся, встал на ноги.

— Что-то холодать стало.

— Оно и ясно, — подымаясь, ответил Полубесов. — Зима-то все ближе.

И, хотя еще весна как следует не наступила, отрицать это было бесполезно.

— Что будем делать? — спросил Антон. — Пойдем дальше?

— Даже я по темноте далеко не уйду. Будем ждать рассвета…

— Ты уж прости, что тебя в такое втянули, — стал оправдываться Егор. — Жаль, что ничем отблагодарить тебя не могу.

Он порылся в карманах. Антон думал, что на свет появятся те самые серебряные пули, но вместо них Егор достал маленький картонный прямоугольник.

— Возьми визитку. Если будешь в наших каменных джунглях, то обращайся, помогу. Только по нижнему мобильному телефону не звони. Нету его больше.

Зверобой кивнул в знак благодарности и принял визитную карточку. Антону казалось странным: два человека в тайге обмениваются визитками. Впрочем, мало ли странного он видел последнее время. И сколько еще увидит.

— Не стоит благодарности… — ответил Полубесов. — Вам спасибо, я получил удовольствие.

— Удовольствие? — переспросил Антон.

— Ну да… Это когда жил в городе, приехал к нам луна-парк. Ну и меня затащили, дескать, — экстрим-аттракционы. Покатался я на нескольких, меня спрашивают — отчего лицо такое кислое. Отвечаю — какой же тут экстрим, если все рассчитано, все для безопасности сделано. Никто и синяков не получил. А тут действительно — грязь, пули свистят… Последний раз я так веселился, когда ночью ехал с пьяным водителем по лесной дороге.

Антон посмотрел на небо. Он раньше и не полагал, что звезд может быть так много. Начни пересчитывать — жизни не хватит.

Так и стояли — Зверобой опирался на свое ружье, Егор и Антон — друг на друга.

— Можно прилечь? — спросил ближе к полуночи Антон.

— Нельзя, — отрезал Зверобой.

— Отчего?

— Задохнешься, умрешь. От болот газ нехороший.

Когда время приблизилось к двум, Антон все же не выдержал — сел прямо на землю.

— Встань — кому было сказано.

Тот покачал головой — не встану. Немного помолчал, а потом заговорил часто и громко:

— Я устал! Я хочу в тепло, на простыни — можно не на очень свежие. Я хочу раздеться и залезть под душ, а потом под теплое одеяло. Отдельно хочу чайник с горячей водой! Много чая!

Егор тоже покачал головой — молодой явно сдавал. Его это совершенно не удивляло. Поражало другое — парнишка продержался так долго. Случись у него срыв в самом начале, Егор бы просто отправил назад в общежитие. Если бы произошло позже — надавал бы бодрящих пощечин и подзатыльников и потащил за собой. Но к тому времени парнишка доказал свое право на слабость. Пусть и поломался в не самый подходящий момент, но с иной стороны, не будь этой эскапады через лес, может, все было бы нормально?

Егор осторожно обнял Антона за плечи.

— Ну потерпи. Все наладится. Все будет хорошо.

— Все будет плохо! Если ты не заметил, я скажу — нас гонят по лесу похуже волков. С неба падает не дождь, а лед. И еще — нас ведет какой-то псих с кремневым ружьем.

— Я все слышал… — заметил Зверобой.

— А мне уже по фиг! — отрезал Антон.

— Тоха, не паникуй! Все и так хорошо!

— Только то и хорошо, что не убили! Но это уже не жизнь!

— Да пойми же…

Егор задумался: а действительно, есть ли в их положении хоть что-то хорошее? А ведь есть…

— Да пойми же… Если нас ловят даже тут, то совсем у наших конкурентов дела плохи. Мы их победим. Не переживай так — я тоже когда-то был слаб, но набил себе руку, а другим морду. И ты будешь сильным, поверь мне. Мы победим. Нам больше ничего не осталось.

Ответа не последовало — закрыв лицо руками, парень разрыдался.

Егор слышал всхлипывания, но не пытался его успокоить. Проплачется — станет легче. А когда затихнет — надо опять подымать на ноги.

Потому что, действительно, задохнется ведь.

***

Путь продолжили как только стало светать. Полубесов повел друзей дальше. Шли медленно, следопыт порой останавливался, прислушивался, проверял — что за земля впереди.

Егор и Антон шли за ним как слепые за поводырем, чуть не касаясь рукой его плеча. Лишь однажды Антон чуть не попал в топь.

На ветвях висел череп с шикарными лосиными рогами.

— О, гляди какие…

Антон, было сделал шаг, но Полубесов был категоричен:

— Не тронь…

— Отчего?

— Под ними топь. Разве ты не видишь — лось завяз в болоте, ушел бы на дно, но зацепился рогами. Так и издох. Потом шея перегнила, тело утащило в болото. А голова наверху осталась.

К полудню болото кончилось. Еще через полчаса перешли грунтовую дорогу. Полубесов нашел сравнительно свежие окурки.

— Здесь вот оцепление стояло, — отметил он. — Сняли никак не раньше сегодняшнего утра.

— Прямо не верится, что еще года три назад ты был городским жителем.

— А лес, знаешь ли, быстро учит. И нерадивых учеников карает жестоко…

Дальше шли лесами, какими-то звериными тропами. Раз ночевали в шалаше, сделанном наспех, под корнями огромного выворотня. Вторую ночь провели у какого-то приятеля Полубесова. Тот мнил себя лесником, но никто его на ту должность не назначал, никто ничего ему не платил. Полубесов рассказал тайком, что некогда здесь действительно обитал лесник, но помер то ли от тоски, то ли от водки. Лесничество за ненадобностью забросили. А затем в нем поселился солдат, который рванул от «дедов».

Беглец отпустил бороду, став выглядеть старше своих лет. Поднял хозяйство, купил «Запорожец», ездил на нем без документов и прав. Будто даже барышня имелась у него в какой-то из окрестных деревень.

Но друзей не интересовали причины пребывания этого человека в лесу, тот тоже не стал докучать. Накормил их, истопил баню. Дал место выспаться. А спали они долго — дорога через леса вымотала всех троих.

Впервые после болот Антон хоть и во сне улыбался.

Проснувшись, пошли дальше. Бывший солдат собрал им в дорогу еды.

А через два дня они вышли на какую-то дорогу. Следопыт пересек ее и ушел в иной лес. Друзья не стали за ним следовать, а пошли по дороге.

Где-то через четверть часа возле них остановилась попутная машина — старенький ЗИЛ. Шофер не стал с ними разговаривать, а просто показал — прыгайте в кузов.

Чтоб добраться до Ветровальска, надо было проделать сотни километров, сменить многие машины.

Ветровальск

В Сибири бродяг как правило мало — быстро вымерзают.

По той же причине в Сибири и туристов мало, к тому же глазеть им практически не на что.

Если бы в этих местах встречались туристы, и возникла необходимость в путеводителе, то в нем бы любезно упомянули, что город Ветровальск возник на месте одноименного поселка, который получил, в свою очередь, имя от ветровала — естественной просеки с поваленными деревьями.

Собственно говоря, вторая по важности улица города вела свою родословную от этой просеки — когда-то вдоль нее выросли первые дома поселка.

К слову сказать, первая улица города по значимости была частью трассы, которая имела значение федеральное и даже стратегическое. Но в пределах города она скучнейше именовалась проспектом Пятидесяти лет Великого Октября.

Опять же к слову, если бы кто отпечатал заблудшему туристу карту города, то на ней бы открылось, что бывшая просека имеет название улицы имени Сорока лет Октября.

Люди здесь жили сильные — иные тут просто не выживали. И свободолюбивые, поскольку сюда, в абсолютные леса, бежали люди от налогов, от службы, от тюрьмы.

Довольно сообразительные, чтобы сорваться до того, как их обложат данью, заметут в рекруты, заберут в тюрьму и отправят в Сибирь. То есть в эти же места, но в такие заведения, где сибирский простор практически не чувствуется.

Но друзья не знали историю этого города, происхождения названия. Они вообще ничего не знали о городе.

Грузовик, на котором они сюда прибыли, выбросил их на околице. Как ни странно, шофер повел машину не дальше по шоссе, а свернул куда-то в сторону.

— У нас там — Точка. База перевалочная то есть, — объяснил шофер, высаживая пассажиров. — Отстоюсь, поем горяченького, малость отосплюсь на простынях. Вы уж простите, что вас с собою не зову — там и своих не любят, не то, что чужих.

На том и расстались.

Идея была такая — идти на главпочтамт.

Письмо, если оно было написано, в Сырборск не вернулось. Значит, почтальоны отнесли его к разряду тех, от которых получатель отказался.

Оставалось узнавать на пункте сортировки: приходило ли письмо с таким замысловатым адресом. Спросить, что с ним сделали. Может, не выбросили сразу, а забросили в какой-то крысиный угол, и оно там.

Вдоль дороги стояли маленькие домишки, во дворе одного со снегом боролся старикан. Занимался этим, вероятно, для собственного удовольствия — с неба настойчиво сыпал снежок!

— Бог в помощь! — крикнул через забор Егор.

Старик прекратил свое занятие и стал, оперевшись на держак лопаты:

— Это вы к тому, что вы мне помогать не будете…

— Можем и помочь… Только нам самим помощь нужна. Мы в первый раз в городе, не подскажете, где главпочтамт?

— А, ну это просто… Значит, идите все время по этой дороге, до первого светофора. Он у нас в городе единственный. Как дойдете — повернете направо. Пройдете квартал. Слева будет здание с часами — это почтамт и есть…

Антон еще раз смерил дедушку взглядом. Вроде бы, крепкий, в своем уме, — но, вроде бы, случись что, он бы, вероятно, друзей не догнал. Потому он набрался смелости и выпалил:

— А скажи мне, дед… Имеется ли у вас в городе проспект Кощея Бессмертного.

Но дед не рассердился, не погнался, даже не удивился. Он сделал то, чего не ожидал ни Егор, ни Антон. Он кивнул.

— Конечно, имеется. Почтамт-то на нем и стоит. Вы идите туда, куда я вам сказал, на месте и определитесь.

— Спасибо… А, может, вам все же помочь?..

Занятие это было бесполезнейшим — пока старик с ними болтал, за его спиной асфальт дорожки припорошил снежок.

Но потребности в этом не было. Дедушка махнул рукой:

— Идите уже…

И они бы, действительно, ушли. Но до светофора пришлось идти километра три. Несмотря на то, что этот проспект был главной улицей в городе, движения на нем почти не было.

Машины попадались редко, чуть чаще встречались люди. Антон внутренне порывался остановиться, уточнить у прохожих про проспект Кощея Бессмертного, но сдерживался.

По дороге почти не говорили, берегли дыхание, тем более, что в открытый рот запросто мог набиться снег.

Казалось, дорога растянулась на всю таежную страну, ей нет конца, но Егор знал — первый раз путь кажется дольше, чем на самом деле, однако закрадывалось сомнение — вдруг старик соврал не только про проспект Кощея Бессмертного, а про светофор, про почтамт.

— Слушай, а может проспект не в честь сказочного Кощея, а тут народный герой был.

Звали Кощей, по фамилии — Бессмертный. Типа Кощей Романович Бессмертный. Фамилия-то часто встречается…

Егор был краток:

— Заткнись.

Антон молча согласился: говорить, действительно, не хотелось.

А меж тем, светофор они чуть не прошли. Вероятно, по причине непогоды и отсутствия движения на улице он был выключен.

Едва зайдя за угол, Антон всмотрелся в название на табличке: как и ожидалось, ни о каком Кощее там не было ни полунамека.

— Улица Сорока лет Октября. Надул нас дедушка…

— А ты чего ожидал? Чудес не бывает. Проспектов имени Кощея — тоже…

Но почтамт нашли ровно на том месте, как и рассказывал старик. На его фасаде действительно висели часы. И, уж чего никак друзья не ожидали, они показывали относительно точное время.

— Без четверти час… Пошли…

Но местный главный почтамт был маленький и позволял себе обеденный перерыв — двери его были закрыты изнутри… До открытия оставалось четверть часа.

Пока стояли, мимо них прошло человека три. Увидев четвертого, бабульку в пуховом платке, Антон снова не выдержал:

— Бабушка, а скажите, как нам пройти на проспект Кощея Бессмертного?

— А зачем вам проходить на него, если вы на нем и так стоите.

Друзья переглянулись. Антон нерешительно стал показывать на табличку с названием улицы.

Старушка махнула рукой:

— Да ну! Это ведь державное название улицы. А в народе-то ее иначе кличут. Навроде прозвища — Кощеева улица, или прашпект Кощея Бессмертного. Потому как в городе много улиц, что имена на табличках красивые имеют, а прозвища вроде Грязной, Кривой… Если вдруг что, то Грязная — это Вишневая… Только ведь вишен у нас отродясь здесь не было, а улица от такого названия чище не стала.

Старушка будто продолжила свой путь, но Егор ее окликнул:

— Бабусь?

— Чего?

— А вот из-за чего проспект именуют проспектом Кощея?

— Так ведь оно ясно — в какую сторону по нему не пойди, все равно в конце лес будет. А раньше там еще дома стояли на пнях — навроде как на курьих лапках. Ну и говорили, мол, по этой дороге — прямой путь к нечисти…

***

Вся наша жизнь, по сути, сплошной проспект Кощея Бессмертного. Вещь замечательно нелогичная, но совершенно реальная, существующая. И оборачиваясь назад, можем спросить — а могло ли быть иначе? Ответ настолько очевиден, что в него даже не сразу верится: нет, не могло. Все сложилось единственно возможным образом.

Представим себе состав на вокзале — вне расписания, без транспарантов куда и откуда. Со всех краев города, даже области, к нему стекаются люди, чтоб ехать в места совершенно разные, иногда и противоположные. Занимают места согласно купленным билетам. Кому не хватает мест — становятся проводниками, машинистами.

Последние берут где-то локомотив — положим, отцепляют его от того самого бронепоезда, что стоит на запасном пути. И разные люди отправляются в путь.

Случается почти невероятное — каждый попадает, может, не совсем туда, куда он собирался изначально, но каждый прибудет, прибудет по назначению. По уму, по стыду и по заслугам.

Изначально Егор полагал, что почтальон, писавший образец в городе Сырборске, о городе Ветровальске узнал, скажем, перелистывая от безделья атлас. Положим, его искренне порадовало странное название города и он возгорел желанием куда-то это название вставить. Но нет — получалось, что этот безымянный герой знал — какой этот город на самом деле, какие в нем есть диковинные улицы.

Кем он был? Откуда? Из Ветровальска? Еще откуда-то?

Он оставил после себя памятник неизвестному почтальону и ушел. Куда?..

Почтальоны в Ветровальске пожали плечами и отправили письмо по адресу. Тем паче, ходили слухи, что улице сороковых именин Октября дадут народное название. А самому фольклорному элементу поставят памятник. В самом деле — ведь есть же в Харькове памятник отцу Федору?..

Письмо отнесли по адресу. Тем паче, что на улице этой имелся дом номер тридцать один, а в ней квартира тринадцать. Единственное, жил в ней не указанный в образце знаменитый, но никогда не существовавший Иван Иванович Иванов, а совершенно иной человек.

Но почтальон, принесший письмо, не стал вникать в такие тонкости, а просто бросил его в ящик.

Человек, который занимал данную жилплощадь фамилию, имя и отчество имел Берман София Иосифовна, соответственно.

Что, согласитесь, для этой местности еще необычней.

***

…А она была не так уж и дурна.

Об этом подумали оба, но не сказали ни слова друг другу даже в моменты самого жестокого молчания.

София Иосифовна была хоть и старше Антона, но моложе, гораздо моложе Егора.

«Лет двадцать пять, — подумал Егор. — Вероятно, еврейка. Но хороша… Можно было бы приударить за ней, если б не жизнь моя жестянка».

На столе лежала пачка тонких ученических тетрадей. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтоб догадаться, что в квартире тринадцать дома тридцать один жила учительница.

— Как, простите, вас зовут? — спросил Егор.

— София Иосифовна.

В этих словах была ее величайшая трагедия. И дело даже не в национальности, что скалила зубы из-за этих букв. К национальности тут относились более, чем терпимо.

Какая разница — русский, украинец, литовец или якут. Здесь ты в первую очередь — сибиряк.

Дело было именно в отчестве и имени. Все именовали ее Софией — на Соню она решительно не походила. «Софу» окружающие отвергли как раз из соображений политкорректности. Беда в том, что обычно к имени добавляли и отчество. Получалось довольно официально, это старило сильней, чем года, чем морозы и всякое такое.

Даже когда она выпустилась из института, попала по распределению в этот дрянной городок, то ее ученики, не то, чтобы ровесники, но люди одного с ней поколения в глаза помпезно именовали ее по имени и отчеству. Не суть, как называли ее за глаза.

— А я Жорж… Егор… Егор Павлович Бойко. Это мой коллега. Антон…

— …Геннадьевич, — договорил тот, — Антон Геннадьевич Рудич.

Антон еще не забыл школу, потому ему хватило одного взгляда, чтобы понять: таких училок в школе не любят.

И он был прав. В младших классах ее просто боялись — она легко могла закричать так, что дрожали стекла в кабинете, и если собралась выставить двойку, то так и делала. И, похоже, делала это с удовольствием, выставляла ее твердо и уверенно, не ставила как другие учителя ее карандашиком, не отмечала нерадивого ученика точкой. А просто лепила «шайбу» в журнал, ее копию переносила в дневник и визировала ее своей министерской подписью. В старших классах ее тоже не любили — неприятностей она могла создать достаточно, но чем ближе к выпускному, тем хитрей становились ученики. Двойка даже в журнал их не сильно смущала.

Егор не успел навести справки. В квартиру к учительнице они зашли сразу, как только нашли дом. Потому, бил в лоб:

— Мы представляем одну организацию. Можно сказать — органы. Мы занимаемся одним чрезвычайно запутанным делом. И есть мнение, что неким образом вы попали в его…

Скажем — орбиту. Да, определенно — «в орбиту». Вы ничего не хотите нам сказать?..

— Хочу, — согласилась учительница. — Я хочу увидеть ваши документы.

Замечательно, — подумал Антон, — а студенческий билет сойдет?..

Но Егор сделал вид, будто бы последней фразы не услышал.

— Скажите, а ничего странного, подозрительного с вами не происходило?

— Со мной странное и подозрительное происходит каждый день. И это мой сосед! Он подозревает всех! Я с ним сама становлюсь параноиком. Это ведь он вас наслал на меня?

Егор покачал головой:

— К вашему сведению мы не имеем ничего общего с вашими соседями. И это дело также не имеет.

— Мда?..

— Может быть, с вами недавно случались какие-то абстрактные нелепости?

— Послушайте! Я ненавижу этот холод, этот дурацкий город в две улицы, ненавижу эту работу, хотя и работаю неполный год! Этот сосед, эти ученики, которым только фиги коровам крутить. Дверь фломастером обрисуют, ручку зубной пастой обмажут! Напихают какие-то странные бумажки, вещи мне в почтовый ящик.

Учительница говорила громко, быстро, зло. Казалось еще немного — завизжит, закричит, но Егор уловил самое главное.

— Странные вещи? Какие, например?

Женщина вдруг успокоилась, посерьезнела:

— Да что могут эти малолетние преступники туда набросать? Чаще всего, конечно, презервативы, — последнее слово она произнесла как закоренелая старая дева, покраснев на какое-то мгновение. — Затем угрозы, вроде как банда собирается со мной расправиться. Потом карикатуры.

— А взглянуть можно?..

София Иосифовна посмотрела на них серьезно, строго, как невыспавшаяся, недовольная жизнью учительница смотрит на нерадивого ученика. И хотя Егор был старше ее, но от этого взгляда по спине пробежали мелкие и мерзкие мурашки.

— Может, все же покажете мне свои документы? — спросила она.

Егор улыбнулся печально и покачал головой:

— Мы принадлежим к таким секретным органам, что нам не положено открывать свое incognito.

Ну да, — про себя согласился Антон. — Орган настолько секретный, что мы сами не знаем, что в нем состоим.

— В таком случае, не смею вас задерживать. Думаю, вы не из органов, а из психушки. И вам самое время зайти к моему соседу. Если вы не санитары, то значит с ним родственные души.

Когда вышли из подъезда, Егор заключил:

— Жил да был человек-еж. Только колючки у него росли вовнутрь.

Затем сидели на лавочке. Задумчиво тянули купленное за углом пиво.

— Нет, ну в самом деле… Ну не мог же я ей в лоб сказать — а не приходила ли к вам шифровка?.. Глупости это…

Егор оправдывался, хотя Антон не говорил ни слова — сомнительно, что переговоры он провел бы лучше.

— Хотя, думаю, бумага у нее, — чуть остыв продолжил Егор. — Именно это и есть «странные вещи в почтовом ящике».

— Что будем делать? Еще один неподражаемый обыск в твоем исполнении?

— Не уверен…

— Почему?

— Патамушта! Потому что имеем дело с женщиной. Неизвестно, что у нее на уме. Может, эту бумагу она сбросила в унитаз. Может, она спрятала ее в школе, в тетради ученика, и по забывчивости раздаст шифровку вместе с контрольной. Или носит ее в сумочке, вшила в чашечку бюстгальтера…

— Поймать ее и обыскать? Обшмонать?..

Вероятно, где-то это даже принесло ему удовольствие, но Егор был категоричен:

— У Маршака даже есть книга по этому поводу «От трех до пяти». В смысле: лет тюрьмы общего режима.

— Не у Маршака, а у Чуковского.

— Вообще-то, будет не у Чуковского, не у Маршака, а у прокурора. Мои обыски хороши тем, что хозяева никогда не узнают, что я обыскал их.

Он подумал еще немного и кивнул:

— Пошли. Если остыну еще немного, то замерзну.

— Куда пойдем?..

— Эта барышня сама указала нам нужный путь. Сходим к ее полуумному соседу.

***

Старик не интересовался медициной и в отместку медицина совершенно не интересовалась им.

Даже карточки в местной поликлинике у него не имелось, и случись скоропостижная кончина, любопытному патологоанатому пришлось бы доставать свой инструментарий, стерилизовать его. Кстати, а отчего патологоанатомы стерилизуют свой инструментарий? Чтоб тот не размножался? Или чтоб не занести покойному инфекцию? Впрочем, оставим эти разговоры на случай, если кто-то где-то иногда у нас порой обедает.

Да и его полуумность была фактором субъективным и сомнительным, ибо мозг, особенно головной — предмет темный. А наука, что его изучает, — еще более темная.

Конечно, современный психиатр, вооруженный томами своих корифеев, определил бы у старика паранойю. Его же предшественник, начала конца первой половины прошлого столетия, наверняка бы вовсе не нашел у старика болезней, заявив что данный индивид просто бдительный и сознательный советский гражданин.

А что поделать — на пенсии было скучно и старикашка просто наблюдал за своими соседями. Можно даже сказать, что шпионил, следил. Отблеск в линзах мощного бинокля видели слишком многие, чтобы делать вид будто ничего не происходит.

Но старик был где-то счастлив — он всю жизнь проработал вохровцем, сторожил людей и разное имущество — как движимое так и не очень. Наверное, в этом было его призвание — смотреть на мир сквозь прицел и бинокль, кричать, стрелять в воздух. Впрочем, последнее ему удавалось редко, а вот пришибить кого при побеге вовсе не сложилось. В его смену так никто и не бежал, очевидно, потому, что знали: этот только того и ждет, чтобы рвануть затвор.

Оказалось, что соседи, на самом деле, гораздо интересней, гораздо подозрительней, чем живущий за колючкой зек.

Зачем, скажем, в цветочном магазине парень из соседнего подъезда покупал расфасованную землю. На кой это делать, если вокруг полным-полно совершенно бесплатной земли — разгреби снег, просей мусор. И даже если в этом пакете земля, а не взрывчатка, что это он там у себя дома высевает? Не мак ли?..

Особенно странной была учительница, которая жила этажом выше. Жила скрытно, ибо не шумела. Зачем она приехала в Ветровальск? Ну и что из того, что в городе нет ничего секретного? А вдруг появится. И отчего у нее гардины вечно на окне закрыты? Странно, что она была незамужняя, к ней не ходили ни другие девушки, ни, что более странно, парни. Вероятно, — думал старик, — она какая-то больная. Или она вовсе мужчина!

Двух парней во дворе он заметил почти сразу, как те появились во дворе. Смотрел на них из-за шторы, через армейский бинокль, но так и не сложил о них какого-то мнения. Худые, молодые — вероятно, по жизни много бегают.

И когда после звонка, он увидел через дверной глазок этих двоих у квартиры, понял — эти люди не просто так. Если они стучатся в его дверь, значит, они его не боятся.

— Добрый день, — спросил тот, кто постарше. — Мы по поводу вашей соседки…

— Какой? Сверху?..

— Да.

Этим коротким ответом старик был покорен до глубины души:

— Входите. Я давно знал, что за ней рано или поздно придут! А вы откуда? Егор одними глазами показал на потолок:

— Оттуда.

Это было чистой правдой — еще полчаса назад они, действительно, были этажом выше.

Прошли в зал. Старик шикнул на вяжущую в кресле бабку:

— Чая нам!

И прикрыл за нею дверь.

Егор осмотрел вокруг. Меж стеклами серванта была зажата черно-белая фотография немолодого человека в военной форме, в неизменной шапке-ушанке с жестяным гербом.

— Вы в каком чине ушли в отставку?.. — спросил Егор.

— В звании капитана.

— Товарищ капитан, вам придется снова стать на защиту государственных интересов. Нам нужна ваша помощь!

Старик поднялся из кресла, постарался выпятить грудь, стать выше. Даже попробовал молодцевато свести каблуки. Но поскольку обут был в тапочки, получалось это не очень.

— Всегда готов! Я знал, что Родина вспомнит обо мне, — произнес это пафосно, так, что даже в прямой речи чувствовалась большая буква «Р».

— Так что вы можете сказать про вашу соседку.

Старик заговорил часто и бестолково. Прервался лишь раз, когда его жена принесла чай. Он забрал поднос, сказал:

— Нам не мешать!

И поставив чай, закрыл дверь.

Начал, конечно, с соседки. Но всех подозрений хватило где-то минут на семь. Затем переключился на соседей снизу, сбоку, из соседнего подъезда. Просто случайных встречных. Старик на память не жаловался абсолютно.

Закончив перечислять людские прегрешения, переключился на вещи абстрактные.

И хлеб в булочной всегда твердый, и воды горячей неделю не было, и почтальон-мерзавец, наверное, обманывает, когда пенсию приносит. И все это, конечно, звенья одной цепи — хотят его со света сжить.

Оказывается, мы здоровы, ибо так мало знаем о болезнях, — не совсем в тему подумал Антон.

— А вы отчего не записываете, что я вам говорю? — встрепенулся старик.

Егор загадочно улыбнулся, прихлебывая чаек:

— Вы так думаете? Будьте уверены — каждое ваше слово будет проанализировано!

Пока старик говорил, чай в его чашке остыл.

— Какая еще от меня нужна помощь? — спросил он, когда выговорился.

— Видите ли… — уже печально улыбнулся Егор. — Мы с напарником здесь incognito. Где мы можем преклонить голову на ночь?

— Да хоть у меня и живите…

— Нет… Нельзя так близко находиться к объекту…

***

Место нашлось у приятеля старика-вохровца.

Егор был удивлен, что таковые вовсе имеются в природе.

Ожидали увидеть какого-то старика, схожего с вохровцем. Но не увидели никого — приятель взял ружьишко и отправился в лес, благо тот, действительно, начинался в конце улицы. Ключ, как и десять, двадцать лет назад оставил приятелю — мало ли, вдруг понадобится конспиративная квартира.

Утром следующего дня за завтраком Антон спросил:

— Как ты думаешь, сколько у нас времени?

— Думаю, что вечность, если, конечно, Геноссе все же стянул образец. Они нас потеряли на болотах и наверняка думают, что мы там и пробудем до Страшного Суда.

— И что будем делать? Ждать до Страшного Суда?

Утром Егор все же заявился в местное отделение связи. Купил бумаги, присел в уголочке. Подписал на адрес учительницы конверт. Вложил в него лист бумаги — на нем ровными столбцами шли латинские буквы и цифры. Затем договорился с почтальонами, чтоб письмо было проштамповано и попало в ящик адресата в тот же день.

До возвращения учительницы домой осмотрелись на месте, в подъезде.

Егор провел рукой там, где дверь стыкуется с лудкой.

— Дверь дрянь… Но замок подлый — дешевый, но эффективный. Дверь только выбивать, — он ткнул пальцем в район замочной скважины. — Если ударить вот сюда, большая вероятность, что рычаги сложатся и собачка уйдет в замок. Но не факт, что замок после этого будет работать, и не факт, что первой не выдержит дверь.

Затем провели остаток дня на крыше соседнего дома. Часа в три по полудню, учительница появилась во дворе, зашла в подъезд. Через свой монокль Егор видел как, появившись в своей квартире, она вскрыла письмо. Несколько минут читала…

— Ну же… — торопил ее Егор.

Он боялся, что женщина начнет пытаться разгадать эти цифры. С учетом того, что это был просто список совершенно случайных цифр, процесс мог и затянуться. А на крыше было все-таки прохладно. Но, вероятно, хозяйка устала, ей было не до того и, поразглядывав бумажку минуты три, она спрятала ее под ключ в серванте.

— Ах ты моя умничка… — подытожил Егор, убирая монокль. — Хорошо хоть не выбросила. Как презервативы… Они ей, определенно, без надобности…

…Насчет презервативов и всякой макулатуры в ящике она не врала. Что-то случалось где-то раз в неделю: бывало и газеты поджигали. Но шифровку она выделила из общего потока легко. Все же штемпель стоял не местный. Но, с иной стороны, что это меняло — ведь это мог сделать какой-то особо изобретательный ученик, уехавший на каникулы.

Потому бумажку с тайнописью она не выбросила, а поместила в секретер.

Второй причиной было то, что в любом человеке живет вера в сверхъестественное.

Третьей и основной же причиной было то…

А, впрочем, пока достаточно двух причин. Третью отложим на потом.

Когда спустились на улицу, Егор спросил:

— Скажи, а что за бумага на почтах у вас в Сырборске? На какой старик писал письмо?..

— Серая, писчая, самая дешевая… Какая еще может быть на почте бумага.

Егор достал свой бумажник. В Ветровальске удалось найти несколько банкоматов.

Пара даже работала, правда, слупила процент, по выражению Егора, «грабительский».

— Иди в канцелярский магазин. Купи такой бумаги. Если будет несколько видов — купи все. Тоже касается и ручек. Вероятно, старик пользовался той ручкой, которая была на почте, но возьми по одному образцу всех обычных масляных, гелевых, бобиковых… В смысле шариковых.

Антон пожал плечами:

— Продавец на меня косо посмотрит…

— Да мне плевать, как на тебя посмотрит продавец! Пусть это будет самой большой неприятностью в твоей жизни. Да, еще возьми скотча, и папку для бумаг. Можно тоже самую дешевую. Да, еще возьми скрепку.

— Что, одну?..

— А больше и не надо. Впрочем, гулять — так гулять. Бери упаковку. Только самую маленькую.

— А ты?..

— А что я?.. Сейчас куплю водки и пойду вести переговоры с этим вот бдительным стариком. Если хочешь — подходи…

— Я воздержусь…

— Понимаю тебя…

***

В двухлитровой банке среди укропа прятались огурчики.

…Антон легко справился с поставленной задачей — легко удалось найти магазинчик со скучающим продавцом. Там продавалась всякая пыльная мелочь, включая допотопные чернильные наборы для бюрократов-профессионалов. Но такой-сякой набор бумаги и ручек купить удалось.

Но идти было некуда, и он вернулся в тот самый тридцать первый дом, в квартиру вохровца.

Действительно, застал там Егора, старика и водку. Но возлияния только начинались. Егор кивнул и глазами показал на бутылку. Антон покачал головой.

Потому пили вдвоем. Когда выпили где-то треть бутылки, мир обрел легкость, но не потерял четкость. Именно тогда Егор заговорил о деле.

— Значит, слушайте, у меня такой план…

Егор стал говорить. Антон и старик в такт его словам кивали.

— Можно такое сделать?

Под действием алкоголя все становилось проще.

— Можно… — кивнул старик. — Жена к внукам уедет, эта — в школу пойдет.

План действительно казался простым, даже слишком простым, но не слишком элегантным.

Когда вышли от старика, Антон заговорил:

— Неужели не заметит.

— Расчет простой, на психологию. Человек не сомневается, что раздавленная жаба — это к дождю. А вот закрыли они кран и дверь — люди всегда беспокоятся, сомневаются.

Казалось, придя на квартиру, пьяненький Егор завалится спать. Но уже когда в домах рядом погасли огни, он продолжал сидеть, жечь электричество.

На дешевой бумаге Егор сначала рисовал чертей, какие-то каракули. Бумага была откровенно паскудной — заправь такую в принтер, и тот подавится, зажует бумагу.

Порвет ее в клочья, запихает в такие места, где подавится картридж, забарахлит и подавится протяжка бумаги.

Расписывал ручки.

***

Утром в доме тридцать один случилась неприятность — в кранах не стало воды. Некоторые шутя посетовали на соседку с третьего этажа и стали умываться, используя припасенную в ведрах воду. Ничего особенного в отключении воды не было — мало ли что случается, глядишь, к обеду и наладят, хотя бы холодную. А вот если к вечеру воды не будет, тогда да, жильцы дома будут жаловаться.

На самом деле воды не было только до восьми. Дальше Егор опять залез в подвал и открутил оба вентиля. Воду холодную и застоявшуюся в трубах воду не очень прохладную.

Затем поднялся на этаж второй, позвал Антона — пора.

Поднялись на этаж выше.

Дверь, действительно, удалось подломать простой монтировкой. Всего один удар и она распахнулась в квартиру. Егор кивнул Антону: вперед, ты знаешь, что делать.

И, разумеется, — Антон знал. Он побежал на кухню. В самом деле — над рукомойником висели полотенца, какие-то тряпки. Одним жестом Антон сбросил тряпки в рукомойник, крутанул оба крана. Вода с шипением вырвалась на свободу. Раковина стала быстро наполняться. Еще минута и вода пошла через верх.

Антон прошел в комнату. Егор скрепкой уже открыл секретер, перед ним лежали бумаги.

Егор обернулся, посмотрел на Антона, улыбнулся широко:

— Не поверишь, но я обожаю женскую логику.

Он потряс половинкой писчего листа:

— Как говорят французы: Vu a la! Наша шифровка…

— Сваливаем? — предположил Антон.

Егор посмотрел на него обиженно:

— Работаем чисто. А именно заметаем следы.

Из папки он достал листы бумаги — из тех самых пачек, которые купил днем раньше Антон. Егор перебрал каждую, проверяя текстуру, потом высыпал из кармана шариковые ручки. На почте в Сырборске использовали и шариковую ручку самую дешевую, синюю с чернилами синими и светлыми — почти прозрачными.

Подобрав чернила и бумагу, Егор принялся заполнять бумагу. Где-то он сверялся с полученной шифровкой, иногда писал что-то, прочтя линии на потолке. Через полминуты поддельная шифровка была готова. Она легла в секретер, ящик закрыли. Поворот скрепки и все было закончено. Когда они выходили из квартиры, вода уже наполняла кухню, вытекала в прихожую, пар подымался от пола.

На потолке у заслуженного вохровца появились первые, наполненные штукатуркой, капли. Затем в заранее подставленные тазики застучал кисельный дождик.

Дело было определенно сделано.

***

Около двух часов после полудня учительница вернулась домой. Нельзя сказать, что она ничего не подозревала, не ждала какой-то гадости, но все же выломанная дверь оказалась для нее неожиданностью. Ниже и выше было приклеено по бумажке. На них стояло по печати, какой-то пустяковой, расплывшейся. София надела очки, присмотрелась — печать прямоугольная, ЖЭКовская, которая и для самих работников ЖЭКа не имеет никакого значения.

Но София Иосифовна абстрактно верила в закон, в печати, а своего соседа снизу полубоялась-полуненавидела. Потому и подумала — если что-то случилось, то это наверняка его рук дело.

В самом деле, когда она позвонила в дверь квартиры, что находилась под ней, дверь распахнулась так, словно звонка давно ждали. На пороге стоял старик.

— Что произошло?.. — спросила учительница.

— А вы проходите ко мне! Я вам покажу, что случилось!

Он взял ее за руку и быстро втянул ее в квартиру. В самом деле старик-вохровец был действительно крепким. Протащил учительницу на кухню. Ткнул скрюченным артритом пальцем в потолок:

— Это я у вас должен спросить, что это там у вас произошло. Как воду дали, так с потолка и линуло — просто ужасть! Я кастрюлями не напасся! Позвонили в ЖЭК, в аварийку, да пока они приехали, я бы тут вовсе утоп. Хорошо хоть ребята подвернулись, помогли дверь выставить!

— Кто мне теперь дверь будет ремонтировать!

Старик снова ткнул пальцем в потолок:

— А кто мне кухню белить будет! Обои отходят!

София задохнулась от возмущения. Но выдохнула в лицо старика:

— Если у меня что-то пропало, я подам на вас в суд! Без штанов оставлю.

— А я на тебя за то, что ты квартиру мне затопила!

София выскочила прочь из квартиры, громко хлопнула дверью, стараясь сломать дверь и замок старику.

Поднялась к себе. Сорвала печать. Оказалось, что замок еще что-то держит, закрывает дверь, но так, что ее можно распахнуть, ударив, скажем плечом.

В квартире, действительно, еще стояли лужи воды, было видно неуместные следы огромных сапог. Однако сначала она пошла не на кухню, а в комнату.

Она дрожащими руками открыла секретер. С облегчением выдохнула — бумаги были на месте.

Непонятную бумажку она собиралась показать учителю физики, который работал вместе с ней в школе.

Конечно же, это было не совсем по его специальности. Но математику преподавал старый сухарь, который к тому же и без того был женат.

И, без сомнения, выбитая дверь подтолкнула ее к действиям — мало ли что еще может случиться. В понедельник она отнесла бумаги в школу и после уроков зашла в кабинет физики.

Учитель физики не отказался посмотреть на два листка…

Шифровки, конечно, они не разгадали, но разве в этом суть? Говорили о каких-то пустяках, затем она вспомнила нелепейший потоп, выбитую дверь. Учитель физики сам вызвался вставить новый замок. Ее это улыбнуло — впервые за многие года.

После из высоких бокалов пили вино, принесенное кавалером…

С тех пор что-то стало меняться в ее характере. Ибо когда ты одна, надо быть сильным и злым. Два человека могут иногда позволить себе слабость и доброту. Хотя бы по отношению к друг другу.

***

…Три неполные строки, сто десять знаков. И цена им — четыре человеческих жизни. К ним довеском всякая мелочь вроде тысяч километров, проделанных на поездах, пешком, на лодке. Нервы, бессонные ночи.

И вот она тайна, в руках. Еще не раскрытая, нераскрывшаяся, но уже обладающая формой.

Егор еще в Ветровальске нашел ксерокс и сделал копию шифровки и отдал ее Антону. Просто так, на всякий случай.

И когда поезда несли их назад, туда, откуда приключение началось, Антон часто смотрел на содержимое бумаги.

LMLOG PUBOR XLTWM TPNDR NFOMD EMVWC YYOGK NFDHF

TGWNM WWYJO QKZDK YWSTE ZCUGP MRVEV EIRLD JXUIS

KWWEZ BUDGX WRSXW ZKYXZ CYZOH HGKBD

Надо же ее содержимое стоит несколько миллионов, вероятно десятки миллионов. А они едут в плацкартном вагоне, да на боковых местах, спят на совсем несвежих простынях.

В блокноте, тайком купленном в привокзальном киоске, он пытался что-то составить из этих букв. Но вся шифровка казалась такой же непонятной, как и тот маленький кусочек, с которого все началось.

В вагонах гас яркий свет, загорались лампочки поменьше, потусклей. Читать уже было невозможно. Антон прятал бумагу в карман рубашки, застегивал клапан на пуговицу.

Затем долго лежал, прокручивая в памяти то, что удалось запомнить из шифровки. Но так ничего и не придумав, засыпал.

Sitting in the bunker

В город они прибыли рано, на рассвете. Так рано, что нельзя было решить: ночь ли это или все же утро.

Таксисты еще спали, но на кольцевой возле вокзала стоял трамвай с потушенными огнями и открытыми дверьми. Казалось — это именно тот вагон, в котором они ехали на вокзал… Когда это было? Всего лишь недели две назад?..

Только на этот раз в вагоне собралось больше пассажиров — вместе с поездом на вокзал Сырборска прибыла и электричка. Ее пассажиры были немногочисленными — кто-то остался на вокзале, ожидая иные составы, кто-то пустился с вокзала пешодрала, но дюжина пассажиров для трамвая все же нашлась. И как только места в салоне были заняты, трамвай завелся, загорелись уже, в общем-то, ненужные огни. Бодрый голос с магнитофонной пленки объявил следующую остановку, закрылись двери, трамвай тронулся.

Пока трамвай ехал, просыпался город. На остановках собиралось все больше людей, и сначала закончились сидячие места, потом и стоять оказалось особо негде. На базар с неподъемными сумками ехали старушки. Они жалостливо смотрели на Антона и Егора, в надежде на то, что им уступят место. Но друзья были непреклонны.

После базара, конечно, стало свободней.

Затем пришлось сделать пересадку, чтобы добраться до района, где обитал Геноссе.

По дороге купили пива. Егор тратил деньги уже почти не глядя.

Бомбоубежище по причине раннего утра, разумеется, было закрыто. Пришлось долго давить кнопку звонка, прежде чем разбудили хозяина.

Он выглядел заспанным — вероятно, опять сидел за полночь:

— А, это вы… — зевая, пробормотал он. — А я тут без вас, признаться, заскучал…

Вошли в бомбоубежище. Пока спускались по лестнице, Егор спросил:

— У тебя нынче постояльцы есть?

Геноссе покачал головой:

— Сейчас нету. Все же весна — кому охота шляться по грязи и слякоти. Потеплеет — продыху не будет… А вы как съездили?

— Хорошо съездили…

Из кармана на стол бросил жменю серебряных пуль:

— Держи вот сувенир…

— Значит, достали шифровку?.. — спросил Геноссе.

— Не совсем там, где собирались, но нашли.

— А у тебя как дела?.. Что новенького?

— Да что тут новенького… Все старенькое. И все старенькое — старей и старей.

Сделал, что я тебя просил?

Геноссе кивнул, включая компьютер:

— Быстродействие оставляет желать лучшего. Собственно, перебор занимает времени немного — даже с учетом перестановки колес, вариантов конструкций. Но каждый ключ, как помните, дает только новый набор букв… Я прокрутил два словаря — немецкий и итальянский. Если попадаются из него слова, длинней пяти символов — сохраняет в отдельный файл. Нам останется его только просмотреть… Если не найдем — тогда придется просмотреть все остальное — для самой скромной шифромашины это составит, если помните, около семнадцати тысяч. В любом случае — найдем… Если бы мой компьютер и программа попала бы во времена войны, то война бы закончилась года на два раньше.

Егор восхищенно покачал головой:

— Не ожидал такой прыти.

— А что делать?.. Я ведь когда-то занимался программированием. Только работа в собесе все желание отбила. Да и без вас тут скучно было, так я написал пару статей про «Энигму» — думаю выставить их в Интернете. Вдруг какой-то журнал да купит?..

— Подожди… — поморщился Егор. — Я тебе заплачу за то, чтобы ты эти статьи пару лет никому не показывал. Столько тебе ни одно издательство не заплатит.

Ввели текст шифровки. Втроем несколько раз проверили — все ли нормально.

— Ну что, поехали? — спросил Геноссе.

— Поехали, — согласился Егор.

Геноссе ударил по клавише «Enter» резко, так, словно заколотил гвоздь.

Антон не сильно разделял оптимизм товарищей — как показывал опыт, даже если все складывается более-менее хорошо, то определенно что-то скоро пойдет совсем не так, как хотелось.

— Странно, я всегда думал, что сокровища ищут по картам, — попытался он поделиться своей неуверенностью с друзьями. — Положим, карта какой-то местности с припиской, дескать, три шага от старой березы…

— …А там у людей спросишь… — хохотнул Егор.

— Да нет, всякое бывало, — заметил Геноссе. Когда карта — неплохо. Если к ней текстовая легенда имеется — просто великолепно. В случае просто текстового описания, как здесь, тоже терпимо. А ведь бывало, и того не имели. Вроде кто-то что-то слышал, кто-то чего-то видел. И то, бывало, находили. Хотя, конечно, чаще не находили ничего.

О чем-то однообразно бубнел телевизор. За время отсутствия Егора и Антона кинескоп выгорел еще больше, и теперь изображение было почти полностью белым. На экране должно было произойти что-то действительно черное, чтоб промелькнул какой-то выразительный штришок.

Но друзья сидели за компьютером, глядя в монитор. Ожидали с азартом, как иной игрок ожидает, когда игровой автомат ошибется и выкинет если не миллион, то хотя бы несколько тысяч.

По экрану бежали строки, порой что-то попадало в разряд перспективных фраз, но на поверку оказывалось, что машина зацепилась за артикль или предлог.

— Надо было поставить больше букв для проверки… Хотите, перепишу программу?

Прихлебывая пиво, его остановил Егор:

— Сиди уже…

Первым не выдержал Антон. Развернулся и ушел в спальню. Лег на кровать, но если и заснул, то совсем ненадолго.

Уже через полчаса его тормошил Егор:

— Что ты делаешь?..

— Сплю.

— Что значит «сплю»? Как это «сплю»? Давай, вставай, волнуйся с нами.

Может быть, все же где-то не доверял Егор Геноссе. И Антону не доверял тоже. А Геноссе не верил до конца обоим. Но это был тот случай, когда не доверять двоим проще, нежели не доверять кому-то одному.

Все же такие деньги. Бывало, и за меньшее убивали.

Хорошо, если после взлома шифра просто оставят сидеть в бункере, — думал Геноссе.

Егор выглядел уверенным, но какой-то червячок грыз изнутри: а что если программа Геноссе код не сломает? Где гарантия вообще, что программа что-то делает, кроме того, что выводит на экран уйму букв? А ведь компьютер помнит все, что в него вводят. И этот подозрительный модем, пусть и выключенный в данный момент. Может, за стенами бункера уже ждут команды люди, чтоб его схватить. Конечно, можно забаррикадироваться, но что толку-то?.. Он все равно в розыске — всякий имеет право его схватить или убить при оказании сопротивления.

Пожалуй, самым спокойным был Антон. Его бы, наверное, даже обрадовало, если бы все закончилось здесь и сейчас. Он бы тогда вернулся в общежитие, начал бы ходить на занятия. А если же эта коробка вскроет код, то это еще минимум неделя поездок. В клад он не верил, а к поездкам относился просто как к приключению.

Для людей, которым иногда не везет, придумали термин «черный день». Для тех, у кого невезение превращается в тенденцию, есть понятие «черная полоса». Если бы Антон попробовал охарактеризовать в этом направлении свое бытие, на ум бы, вероятно, пришло словосочетание «черная жизнь». Ну не везет ему постоянно — что с того, вешаться?..

Часа в четыре вечера Геноссе что-то заметил:

— Кажется, похоже.

Но мгновением позже экран засыпало иными вариантами дешифровки.

Когда программа закончила работу, за стенами бункера уже садилось солнце.

Строк с результатами было достаточно много, возле каждой стоял какой-то процент. Еще секунду заняла сортировка, и…

— Оно… Наибольший коэффициент совпадения. Машина армейская, коммутационная панель не использовалась. Рефлектор тип — «С», колеса — «три», «пять» и «два». Ключ «MAS». Насчет ключа он мог бы что-то сложней придумать.

— В смысле?

— Ваш итальянец принадлежал, вероятно, к боевым пловцам. А для конспирации она называлась десятой флотилией моторных катеров, на итальянском 10 «MAS».

— Показывай, что получилось…

— Одну минутку.

Но Геноссе соврал. Весь процесс у него занял никак не больше пятнадцати секунд.

На мониторе появились строки:

DerFr iedho fzwis chend emFlu ssund derHu gelne benXB atavs kXYYO stlic hvond esHau sdesW achte rsdie Reihe funfd asGra bsieb enYYX

— А, по-моему, это просто набор букв, — заметил Антон.

— Почтальон, я тебя придушу. И суд меня оправдает. У немцев на шифромашине не было пробела. А фразу разбивали по пять символов. Вместо точки они ставили «YY».

Последнее «X» — это знак конца сообщения, аналог нашего «СК» — «связь кончаю». «Х» в тексте использовался так же как запятая или кавычки. То есть, если перебрать текст как следует, то получится…

Геноссе застучал по клавиатуре. Чуть ниже пятиграмм стал появляться текст:

Der Friedhof zwischen dem Fluss und der Hugel neben «Batavsk». Ostlich von des Haus des Wachters die Reihe funf das Grab sieben.

— Вообще-то, — продолжал Геноссе, — использование Der, да еще в начале сообщения — это криптоошибка, сообщение становится более уязвимо. Хотя то же самое можно сказать о последних трех знаках: «YYX». Так же, по правилам названия иностранных городов надлежало повторить дважды, то есть вместо XBatavskX должно быть XBatavskXBatavskX.

— Стало быть, Батавск, — задумчиво проговорил Егор.

— Батайск? Это где? Кажется, Ростовская область, — оживился Антон.

— Батавск, мой друг, Батавск. Крым, чего-то семь и пять…

Запустили переводчик. Получилось: «Кладбище между рекой и холмом возле Батавска. От дома сторожа на восток пятый ряд седьмая могила».

Егор вскинул вверх руку с двумя пальцами — «виктория», «победа». Но поднял их не к потолку, а на уровень головы. Дескать, прорвались, но расслабляться пока рано.

Он похлопал по плечу Геноссе, и дал ему знак: освободи место. Генносе не стал возражать. Егор сел за компьютер. Нажал мышкой по иконке с серой буквой «E» — «Enigma». Запустилась программа.

— Как говоришь, твоя программа работает?

— Она не моя. Я ее качал из Европы.

— Стоит она у тебя на компьютере, значит твоя. Показывай.

Геноссе отобрал мышку из рук Егора. Нажал на панель симулятора — открылись ее внутренности. Он нажал на крайний справа барабан, на нем появилась буква «С». Затем поставил за ним колеса — под ними значились латинские «III», «V» и «II».

— Армейский шифровальщик располагал трехроторной машиной. Мог выбрать из пяти шифроколес и двух рефлекторов… — пояснил он свои действия.

Затем вернулся на основную панель шифромашины. В трех окошках выставил ключ — «MAS», набрал «Der». Последовательно зажглись лампочки L, M и опять L…

— Что, не веришь мне? — возмутился Геноссе.

— Не в том дело…

— А в чем?

— Потом расскажу.

Обратная тяга

С полчаса Егор вспоминал номер. Казалось, ему это не удастся. С этого номера ему звонили два раза, и он не стал даже заносить его в адресную книжку. Затем два раза звонил сам, выбрав нужную последовательность цифр из списка последних звонков.

Но удивительно — номер удалось вспомнить. В трубке послышался зуммер, затем — нужный голос:

— Слушаю…

— И я тоже слушаю…

— Егор, ты?.. Жив?..

— Ага…

— Многие говорили, что ты и твой сотоварищ пошли на производство метана в болоте. Но ты не поверишь, я ждал твоего звонка.

— Я верю…

Немного помолчали.

— Ты где? — наконец спросил Игорь.

Егор не стал врать.

— В Сырборске. А ты где?

— В самолете на Москву. Не хочешь, встретиться в столице? Попьем пивка. Я могу поговорить с начальством, тебя примут на работу в нашу организацию.

— Я не хочу…

— Хозяин — барин. Но лучше, скажи — ты ведь ничего не нарыл?..

— Нет.

— И отчего звонишь? По делу или соскучился, и поговорить не с кем.

— По делу…

Игорь напрягся:

— Я слушаю.

— Вам все еще нужен мой кусок?..

— Было бы неплохо… Что ты хочешь за него? Если требования в пределах разумного — даю слово…

— Ты знаешь… Я не верю в ваше слово. В данном контексте «честное слово» — красивая метафора, не имеющая ничего общего с реальностью…

— В прошлом случае, на базаре, я не давал тебе слова.

Егор задумался и вспомнил — действительно, никаких гарантий он не получал. Но все равно — в силе слов он сомневался.

— Я попрошу немного, но попрошу авансом, — заговорил Егор.

— В таком случае вопрос о честности поставлю уже я.

— Тем более своего слова не нарушал я.

Было слышно как в трубке коротко хохотнул Игорь.

— Ей-богу, смешная ситуация: два до безобразия честных человека не верят друг другу. Впрочем, говори, сколько ты хочешь.

— Вопрос не в том «сколько», вопрос в том «что»… Верните мне мою сладкую свободу…

— Не понял.

— Я нахожусь в федеральном розыске по подозрению в тройном убийстве. Это не смертельно, но создает мне некоторые неудобства. Не будете ли вы так любезны снять с меня навешенных собак?.. Обвинения должны быть сняты публично.

— Это все?..

— Большего от вас требовать просто опасно.

Теперь задумался Игорь.

Хорошо. А что взамен я… Мы… Что мы получим?

— Я отправлю по почте вам фрагмент своей шифровки, по любому указанному вами адресу. Могу отправить копии по двум, трем адресам. Но пересылать его не буду. Почта у нас в стране работает хорошо, ничего на ней не теряется. А про шифровку я забуду прямо на почте.

— Хорошо, я подумаю над адресами.

— Но вы понимаете, что если вдруг по указанному адресу вы клада не обнаружите — это не моя проблема…

— Конечно, конечно… За шестьдесят лет могло произойти многое.

— В таком случае смею откланяться. Буду ждать оправдательных документов.

Закончив разговор, Егор выключил телефон. Пройдя еще немного по улице, остановился возле канцелярского магазина. Подумал. Толкнул дверь. Звякнул колокольчик, продавщица подняла взгляд от каких-то бумаг. Отступать было некуда.

— Девушка… А покажите, какие у вас есть простые карандаши? И ластики.

***

Надо ли говорить, что очень скоро в городе Сырборске была ликвидирована крупная преступная группировка.

Дело шилось быстро, аресты, облавы проводились днем и ночью. Словно в сталинские времена по улицам ночью мотались автозаки. В местном СИЗО уже не хватало места и арестованных распихивали по ближним городкам.

До суда было еще очень далеко, но пресса пестрела заголовками, местная криминальная хроника изобиловала кадрами: кого-то вели в наручниках по узким казенным коридорам, демонстрировали изъятые преступные арсеналы, покойников, извлеченных из мест не слишком подобающих умершим.

Конечно, банда уже давно была под колпаком, об этом знали даже в банде. Но одни считали, что все на мази, все под контролем, другие думали, что успеют убраться восвояси, не дожидаясь краха.

Но ошибались и те и другие — все рухнуло, буквально, в одночасье, без какой-то утечки информации. Собственно, и для милиции это было неожиданностью. Как признавались некоторые, приказ пришел «оттуда» — и тыкали пальцем в направлении чердака. Потому и взяли всех чуть не в течение часа, и почти тут же созвали пресс-конференцию.

Кандидаты в депутаты жаловались, что это такой грязный трюк местной власти — отвлечь внимание общественности от довыборов.

И люди, отправленные в места негостеприимные, не полагали, что цена их свободы — маленький клочок бумаги. К которому они, среди прочего, и касательства не имели.

Ведь среди конфискованного оружия был обнаружен пистолет, относительно которого баллистическая экспертиза однозначно установила: из этого оружия в начале года на снятой квартире были убиты три человека. Впрочем, виновными были признаны люди, которые некогда в преступной группировке состояли, но ныне в списках живых не значились. Они или лежали в земле, или были закатаны не то в бетон не то под линолеум. Таким образом, тремя трупами больше, тремя меньше — какая, в общем, разница?

Об этом писали в газетах. Отмечали, что в процессе следствия подозрения пали на совершенно невиновного человека. Пресс-служба рассыпалась горохом по полу, принося извинения за моральный ущерб. В этих статьях помещалось и фото бывшего подозреваемого, верней все тот же фоторобот. Отчего-то подозреваемый не соизволил появиться на глаза общественности, дабы получить извинения лично.

Зато по внутренней связи разлетелось: ориентировку за таким-то номером изъять, убрать объявления о розыске. Многие дежурные приказ про удаление объявлений проигнорировали — все равно оно уже десять раз заклеено другими бумагами, лицами, преступлениями.

Но в чертовски далеком городе Ярске дежурный прореагировал чуть активней. А именно нашел в этом письме повод пойти посплетничать с кассиршей:

— Слышь-ко… А ведь прекратили розыск человека, про которого ты донесла, что он будто у тебя билеты покупал.

— Поймали?..

— Да не вроде… Подозрения сняты…

— А там вроде парнишка при нем был? О нем ничего?..

— Да не… Ничего нет… А тебе-то с того чего?

— Да так… Ничего.

***

Примерно в то же время Егор бросил в почтовый ящик три письма. В одном лежал маленький кусочек бумаги, в двух остальных — его ксерокопия.

На нем значилось:

.. PUBOR X..

.. EJYVO …

Z BUDG. …

И, действительно, все три письма пришли по указанным адресам. И клочок точно встал на свое место.

Проверили с лупой — нет ли обмана, не другой ли это кусочек. Но нет — волокна обрывка точно походили к остальной части шифровки.

И какой-то лейтенант вбил ее в компьютер.

Компьютер здесь был помощней. Допотопная персоналка Геноссе была в своем роде гармонична — почти одинакового размера и цвета системный блок с монитором.

Системный блок этой машины напоминал не сколько компьютер, как шкаф средних размеров. Зато монитор смотрелся неуместным — хоть и с большой диагональю в двадцать один заокеанский дюйм, но плоский, даже тонкий.

И программа на нем работала быстрей, написана не любителями, вроде Геноссе, а профессионалами. Ведь на вооружении Советской Армии до последнего времени стояла шифромашина «Фиалка», которая по принципу ничем не отличалась от «Enigma». Оставалось только перебить разводку роторов, рефлекторов.

Пока компьютер работал, лейтенант, Макс и Игорь сидели тут же в аппаратной. Скучали, пили кофе, но почти не разговаривали. На соседнем суперкомпьютере Макс раскладывал пасьянс.

Через три часа все было окончено — принтер выбросил листок бумаги.

— Я могу быть свободен? — спросил лейтенант.

К слову, это был совсем иной человек, нежели тот, кто сидел за пультами в микроавтобусе, разъезжающем по Сырборску.

Ибо мало ли на свете лейтенантов. Этот так же не был осведомлен, даже приблизительно, что может находиться в могиле, которая седьмая в пятом ряду.

Макс кивнул и дал знак: удались.

Прочитал шифровку — и немецкий вариант, и его перевод.

— Бодайск это где? — спросил он.

Игорь пролистнул заранее приготовленный атлас:

— Кубань… Может такое быть?

Макс кивнул: действительно многое сходиться. Он откинулся на стуле и осторожно улыбнулся — похоже, это дело все-таки удалось распутать.

***

Возле Бодайска было три кладбища, но ни одно точно не походило под определение — была либо река, либо холм… То, которое было у реки, к тому же было на холме, и при нем была будто даже сторожка, довольно старая. Но у кладбища был существенный недостаток — оно появилось в пятидесятых годах, когда в Бодайске стали строить текстильный комбинат.

Но выяснилось — во время войны было еще одно кладбище, немецкое. Но при отступлении немцы танками его сравняли с землей. Место для своих мертвецов оккупанты выбрали получше, землю не экономили — ее по их меркам было предостаточно. Посему, отвели поле, на круче над рекою. Чуть дальше в степи возвышался скифский курган. Нашли какую-то бабку, старожилку, уже изрядно выжившую из ума. Та будто подтвердила — стояла на кладбище какая-то халабуда. Или не стояла?..

А еще, уже после того как при отступлении немцы его перепахали, над ним бой случился. И многих солдат заровняло так, что и хоронить не надо.

Иных же побросали в окоп и сделали из него братскую могилу. Впрочем, ее отметили знаком и с годами на ее месте вырос монумент.

О том, что здесь было немецкое кладбище, знали все местные. Знали, но считали за лучшее об этом не вспоминать, не разговаривать. После войны перепаханное кладбище пытались использовать по прежнему назначению, а именно, как колхозное поле. Но продолжалось это совсем недолго. Земля, как известно, на кладбище спокойная — никто могилы каждый год не перекапывает. Здесь же, после первой культивации, о поле пошла дурная слава — синие огоньки разгорались здесь словно факела. Весной на противотанковой мине подорвался трактор. Водителя только контузило, но он, придя в себе, заявил: битва за урожай — оно, конечно, да, важно. Но на это поле он больше ни ногой.

Затем летом в поле нашли покойника — бродяга прилег во ржи подремать, да и задохнулся. Или, как сказали местные бабки, — «солдатушки немецкие его дух к себе утянули».

Было бы, вероятно, дрянное зерно с этого поля, пропитанное фосфином. Но председатель совхоза надеялся на знаменитый русский «авось»:

— А что, свезем на элеватор, — говорил он своей жене. — Там оно смешается с зерном из других колхозов. Даже если кто и помрет — случится это далече, кто докажет, что из-за хлеба, из-за нашего зерна. Ну помрет кто… Так ведь нам план надо давать!

Ну да, ну да… План в те времена надо было давать решительно и безапелляционно. За его недодачу могли и во вредители записать…

Но все решилось к лучшему и для председателя, и для далеких жителей городов, не съевших пропитанную трупным ядом буханку. В один жаркий летний вечер от синего факела рожь занялась да и выгорела под корень.

На следующие года поле определили под пар. Казалось бы — чего станется, должен выйти этот трупный газ и все дела…

Но произошло что-то непонятное. Земля, растревоженная на поверхности, пошла волнами и в глубине. То ли гробы поразительно быстро сгнили, то ли их не было изначально, то ли земля выдавливала наружу павших позже на этом самом месте красноармейцев и их противников.

Но когда в следующий раз попытались включить поле в севооборот, случалось, что лемех плуга выворачивал на поверхность кости, черепа. И иной агроном, вышедший удостовериться, что колхозный урожай заколосился, уподоблялся Принцу Датскому, разглядывая череп то ли Иоганна, то ли Ивана.

В общем, в конце концов, поле определили под пастбище. Причем выпасали на нем только скот колхозный, никак не индивидуальный.

Когда Макс и Игорь прибыли туда и осмотрелись вокруг, нахлынула тоска, почище той, что возникала во время путешествий по бескрайней и безлюдной Сибири.

— Широко ты, колхозное поле… — заметил Игорь… — Просто удавиться можно как широко…

— И что делать будем? — спросил Максим.

— Тут два выхода… Либо копать, либо не копать… Поскольку копать будем не мы, то, думаю, первое…

И, действительно, работа завертелась. Сначала, конечно, пустили товарищей с металлоискателями — вдруг бы получилось найти саквояж с золотом просто как большой кусок металла. В самом деле, нашли всякую мелочь вроде потерянных лемехов плуга. Но золота не было. И в самом деле — отчего оно должно быть, успокаивался Игорь: золото — металл немагнитный…

***

— Так ты можешь сказать, как тебе удалось с ними договориться? — спросил Антон, глядя очередной выпуск новостей.

Дело о преступной группировке обрастало все новыми подробностями и тройное убийство на квартире у Егора стало отходить на задний план.

— Все просто… — отозвался тот. — Я отправил им наш кусок шифровки.

Геноссе и Антон хором обернулись и вскрикнули.

— Как?

— Обыкновенно. По почте.

— То есть там у них полная шифровка?

— Ну да.

— И они ее могут расшифровать.

— Конечно, могут. И, думаю, уже расшифровали.

— И ты так спокойно сидишь! Тебе что, мало приключений? Ты же все испортил, они наверняка уже там…

Егор посмотрел на друзей удивленно. Потом потер лоб, резко отбросил волосы назад, словно что-то вспомнил. И, действительно, ответил:

— Да, совсем забыл сказать. Прежде чем ее отсылать, я немного поработал ластиком, затер несколько символов. Вместо них вписал другие. Так из Батавска получился Бодайск.

— А где это?

Егор зевнул:

— На Кубани. Надо же, всего несколько букв изменил, а такой эффект, такой эффект.

— А они не догадаются о подделке?

— Может, и догадаются. Даже скорей всего. Но сначала они отправятся в Бодайск, на Кубань. Возле города, безусловно, есть кладбище. А, скорей всего, несколько. Возле какого-то есть река, речушка или хотя бы ручей. Должна быть какая-то возвышенность, которая сойдет за холм. Вполне вероятно, что когда-то рядом стояла какая-то хибарка, может часовенка или, наоборот, сарай для лопат.

— А что будет, когда не найдут?

— Будут копать дальше. В общем, они сперва раскопают седьмую могилу в пятом ряду.

Потом — пятую в седьмом. Сделают то же самое не на востоке, а на западе, на юге, на севере. А поскольку, у нас обычно на кладбищах хоронят не рядами и колоннами, а там, где место есть, то перероют они все кладбище. Занятие не на одну неделю… Мне, конечно, жаль чувства родственников покойных, но за такие деньги можно не только могилу раскопать. Можно целое кладбище разрыть до воды, до гранита… Собственно на то и расчет.

— А отчего Бодайск? — спросил Геноссе. — Отчего, скажем, не Батайск? Тогда бы пришлось исправлять только одну букву.

— На это есть особая причина. Пусть это будет для них сюрпризом.

Водолазная гора

Крым — это кладбище.

Не православный жальник вроде погоста, с покосившимися крестами, церквушкой и могильщиками. А глобальное Кладбище, пожалуй, даже вот так — с большой буквы. Кладбище с большой буквы. Кладбище народов.

В эту скупую землю уходили не просто люди, солдаты — целые армии, народы, чьи-то мечты, надежды, планы.

Казалось бы — слишком много событий, смертей, хозяев для такого клочка земли.

И хорошо бы, если б земля была столичной, или хотя бы плодородной. Земля здесь суровая, злая, закаленная морозами, жарой, закаменевшая от соленых ветров. Рыхлили ядрами, снарядами, бомбами. Ее поливали потом и кровью, удобряли телами защитников и нападающих.

И если поднять всех покойников, что легли в эту землю, поставить их плечом к плечу, то, наверное, стало бы мало им улиц городов крымских. Вышли бы они в степь, в прибой?..

Миллионы людей. Миллиарды может быть…

Но где они? Где память о них. Любой школьник вспомнит татар. Чуть призадумавшись вспомнит о греках. Совсем уж отличник что-то пробормочет про Босфорское царство. Но для греков Черное море было Понтом Эвкинским — морем Негостеприимным. Именовали так и за погоду, и за отсутствие островов, и за племена, которые это побережье населяли. Но все равно плыли сюда, вытесняли готов, сарматов, меотов с побережья, в степь.

Кто теперь замолвит словечко про готов?.. Про генуэзцев, которые довольно долго владели побережьем. Про иудеев-караимов, у которых здесь была большая колония? От караимов осталось только кладбище, от многих остальных нет и того. Порой, могилы не выдерживали схватки со временем и бесхозностью. Иногда намеренно кладбища перепахивали — очередным победителям колола глаза история, или, напротив, побежденные прятали своих товарищей в безымянных могилах, или даже просто в земле без каких-то пометок.

Если кто не в курсе скажу — кладбища бывают разными.

Скажем, неправда, будто моряков хоронят в море. Бывает, умрет иной моряк дома, где-то на Рязанщине. Так что, теперь везти его за тридевять земель к ближайшему морю?..

Да и когда кто-то скончается на корабле, тоже за борт довольно часто не бросают. Ибо, с одной стороны, родственникам нужен объект для скорби, а, с иной стороны, не всегда возможно устроить похороны на воде. Поскольку уже и море стало тесным для человечества. Спрятать смерть можно лишь вдалеке от судоходных путей, где покойник не всплывет, поднятый винтами теплоходов, не станет оскорблять своим видом взгляды пассажиров.

Потому можно найти и могилы моряков, и целые кладбища, ими выложенные. Особенно в местах, где плавать важней, чем жить.

Город Батавск был таковым — он был плотью от плоти моря. В нем жили рыбаки, моряки, портовские рабочие, докеры. Просто битюги, которые возили товары на склады и обратно.

Но портовские водолазы жили обособленно, даже чуть на отшибе. Первые водолазы прибыли сюда издалека, были чужаками, и не стали своими, даже когда вросли в землю. Как бы в отместку, они в свою компанию чужих принимать не спешили. Да и не сильно чужие к ним стремились. Пришлым казалось — странные люди. Привыкшие молчать на работе, они и на суше особо не болтали.

Ведь водолазное дело — это не только человек в скафандре, который в свинцовых сапогах ходит по дну морскому. Надо снаряжение — собственно, скафандр, к нему комплект — шланги, троса, компрессор, чтобы воздух гнать под воду. Ходит по дну водолаз и один, а работает на него целая бригада.

А работа водолаза — это когда твоя жизнь висит хоть и не на ниточке, но на канате. И если оборвется он в неподходящий момент — не спасет тебя ничто. Пуповина шланга, по которой пока воздух добежит до тебя, пропитается запахом резины. А наверху люди, от которых зависит твоя жизнь. Если в них сомневаться, то и работа под водой будет неуверенной. И затаит кто на тебя злость — сделает какой-то пустячок: трос ли подпилит, шланг надрежет, сделает так, что компрессор зачихает, сломается… Не станет водолаза. А преступление окажется скрытым под толщей воды.

Водолазы чинили корабли, подводили понтоны под корабли, затонувшие. Подымали хозяевам их груз. Вытаскивали утопленников с паромов, с затонувших кораблей.

Было только одно запрещение — ничего домой с поднятых кораблей не нести. Потому как иная вещь покойнику принадлежала. И покойник пренепременно за ней явится.

Вещь-то не заберет — не могут покойники даже полушки сдвинуть, а вот чью-то душу — запросто. Проще всего — водолазову, поскольку в темноте и пустоте подводной к нему подступиться сподручней. А в этом море люди издревле тонули — неспроста оно такое черное и глубокое. На его дне, вероятно, призраков — легион…

И жили в Водолазной слободе иначе, другие здесь обычаи бытовали.

Например, пили тут редко — с перегаром под водой недолго и угореть. Но если напивались, то делали это с размахом, вдрабан, в лоскуты. Бывали дни, особенно во время осенних штормов, когда в Водолазной слободке не было ни одного трезвого мужчины старше тринадцати лет. И из кабака их растаскивали жены, сестры — бабы подстать своим мужикам: сильные, спокойные.

При этом суженого своего не ругали. Что с того, что пьяненький, зато ведь жив.

А те любили своих жен — покупали отрезы бархата, баловали гостинцами, которые разгружали в порту. Хозяйство вели толково, солидно. Чтоб дом — каменный, чтоб сад — ухоженный, забор вокруг него, чтоб лихие люди не перемахнули.

Выстроили в слободе и церковь, назвали ее в честь покровителя моряков: Свято-Николаевской. Церковь получилась такая же капитальная, как и дома водолазов. Построенная еще до русско-японской, пережила революцию. После нее была переквалифицирована сперва почти по специальности — атеистический музей. Во время второй мировой, немцы открыли ее для прихожан и, странное дело, после освобождения Крыма она продолжала принимать своих прихожан. Так и работала до второго гонения на религию, но по закрытию превращена в склад. И уже в наше время открылась в третий раз.

Вскорости после основания слободы, появилось и кладбище. Первым лег в него водолаз, который погиб на работе. Совершенно естественно, что и кладбище назвали Водолазовым. Затем много людей легло в эту землю — иные водолазы, некоторые из них имели неосторожность умереть на суше, в своей постели, их жены, дети. Если зимой находили возле села околевшего бродягу, то не брезговали и его зарыть в свою землю. Правда, и гроб такому доставался разве что чуть получше ящика из-под фруктов, и табличка коротенькая…

Еще в Сырборске по Интернету Егор легко нашел карту Батавска и его окрестностей — район считался курортным, потому о нем писали путеводители. Про него рассказывали отдыхающие, советовали своим последователям, где проще снять квартиру, сколько и что стоит, как можно пройти куда-то и сколько это все будет стоить.

***

В Крыму было уже совсем тепло. Говорят, в этом году весна затягивалась и наступила только в последний вторник марта. Но разогналась с утра: солнце сплавило снег, ветер высушил лужи. Набухли почки на деревьях, но зелень не раскрыли, присматриваясь — нет ли какого подвоха.

И, действительно, весна закончилась в три часа пополудни.

В полчетвертого началось лето.

Рядом с вмерзшим в ледяной наст Ветровальском, полувесной-полузимой Сырборска, лето Батавска казалось неестественным, почти противозаконным.

Это был не совсем тот океанский курорт, о котором мечтал Антон, плывя на лодке по реке, которая только освободилась ото льда. Но что-то в этом было.

Когда в Сырборске люди одевали свитера, перчатки, проверяли — плотно ли замотан шарф, то здесь люди, выходя в прохладный вечер, набрасывали ветровки, молодежь носила короткие куртки a-la Normandy-Neman, иной старик накидывал древний макинтош — и то на случай, если пойдет дождь, подло подобравшийся с моря.

Для вечно спешащего студента, казалось — это курорт, это лето. Появилась даже мысль: не за право ли обладать этой ранней весной лилась кровь многие года, столетия, даже тысячелетия.

Но местные рассуждали: пока нет отдыхающих, нет и лета. Можно спокойно сидеть у домов, копаться на огороде. А туристы не спешили сюда, видимо не извещенные о таком незапланированном раннем лете.

Потому, когда троица появилась в Батавске, местные жители на них почти не прореагировали. В самом деле — здесь не Бахчисарай, не Севастополь, чтоб глазеть на достопримечательности. Нет виноградников, винзаводов, при которых принимают за известную плату «дегустаторов». И сезона пляжного пока тоже нет.

Друзья прибыли в Батавск, когда полдень уже стал обретать свои очертания. Поезд, на котором они ехали в Крым, по степям Приазовья тянулся медленно, будто бы даже опаздывал, но перед тем как перескочить Сиваш, разогнался, каким-то непостижимым образом нагнал расписание и прибыл на вокзал в Батавск вовремя.

Возле вокзала имелась автобусная остановка, но ее каркас изрядно проржавел. И, хотя поезд только прибыл, на остановку никто не шел. Может из-за того, что всех встречали, а может потому, что автобусное сообщение отмерло как атавизм, не выдержав неравной схватки с частниками.

Как только друзья сошли с поезда, к ним бросились те самые водители-частники.

Местные считали своим долгом, даже святой обязанностью, традицией ободрать приезжего догола. Сдать ему собачью конуру по цене бахчисарайского дворца, продать под видом благородных абрикос жерделю, собранную на кладбище. Продать самогон, настоянный на дубовой коре, как коктебельский коньяк. В крайнем случае — слупить пару монет просто за то, чтобы турист прошел по какой-то тропинке.

— Ничего особенного, — комментировал Егор их поведение. — Так ведут себя везде, где много туристов. Пройди неспешно по Красной площади — и тебе попытаются продать совершенно ужасную шапку-ушанку. Засмотрись в Питере на Исаакиевский собор, в Одессе на памятник Дюка…

Но с молчаливого согласия в Водолазную слободу пошли пешком, тем паче, что город этот был мал.

Ночью прошел дождь, и копаться на огородах стало не то чтобы трудно, но неприятно. И те, у кого за скучную зиму все дела по дому оказались переделанными, выбрались на воздух.

Прошли через центр города, выстроенный в пять этажей. Затем начался район иных пятиэтажек, построенных позже, при другом генсеке. За небольшим пустырем уже начиналась Водолазная слобода — частный сектор, поселок все больше одноэтажный.

День был воскресный, и народу на улице было предостаточно. Мамаши выгуливали своих чад, о чем-то на каждом углу сплетничали хозяйки.

Наконец, друзья остановились возле шумной компании стариков, играющих в домино. Верней, играло, как водится, четверо. Еще человек шесть стояли вокруг стола, ожидая своей очереди на посидеть и поиграть.

— А скажите… — начал Егор.

Мужики аккуратно сложили кости домино на столешницу, три раза проломанную и четыре раза обшитую текстолитом — материалом, об который особенно приятно и громко стучать «костями».

Затем основательно всмотрелись в говорящего.

— А скажите, где у вас тут кладбище?..

Мужики посмотрели на говорящего серьезно, немного зло и вопросительно: это что, намек?

— Нам надо туда сходить, — продолжил Егор.

— Ну и идите. Мы разрешаем, — ответил один из игроков.

Но в глазах появился интерес — может, удастся на пустом месте срубить копеечку с этих залетных.

— А кто у вас кладбищем заведует? — спросил Егор. — Кто его смотритель?..

Старики задумались. Наконец, один проговорил:

— Это вам к Володьке Кривому надо.

— А где он живет?

Оказалось, что тот обитал совсем недалеко, практически за углом.

— Только вы его сильно не пугайтесь, — добавил еще один дедок. — Потому что он не Кривой, а Покореженный.

Даже когда друзья отошли от стола, игра не продолжилась, не гремели о текстолит кости. Сначала обернулся Антон. Он увидел, что старики все так же продолжали задумавшись молчать. Потом, не справившись с любопытством, глянул через плечо и Егор:

— Надо же. как просто озадачить человека — просто спросить как пройти на кладбище…

— А зачем он нам вовсе нужен? Смотритель-то? — спросил Геноссе.

— А ты уверен, что сарай тот стоит с войны? Что его не перестраивали?..

Через минут пять они стояли у калитки, жали звонок. Дом был в глубине участка, далече от забора. Но когда вышел хозяин, ни у кого из троих не возникло сомнения, что это тот самый Корявый.

Мужик, действительно, выглядел не очень — в гроб, порой, краше кладут. Чем-то напоминал легендарного Бориса Карлоффа в роли не менее легендарного Франкенштейна.

Будто кто-то очень злой порвал человека на мелкие кусочки, а затем кто-то, малость подобрей, сложил эти человеческие осколки воедино, но то ли спешил, то ли не сильно старался. Непонятно было, кто поступил бы лучше: тот кто собрал, или тот кто, напротив, не стал бы воскрешать. Впрочем, решать это могла только душа, заключенная в эту помятую оболочку.

— Вы… Владимир?.. Смотритель кладбища, — спросил Егор.

Тот кивнул и улыбнулся. Улыбка получилась отвратная — поломанные челюсти кривили губы. Зубы напоминали лес в бурелом.

— Нам надо прогуляться по кладбищу. Не соблаговолите стать нашим гидом.

— Э-э-э… — ответил сторож.

— Я заплачу.

— Э-э-э.

Интересно, он другие буквы знает, — подумал Егор. Но вслух сказал:

— Мы хорошо заплатим.

Смотритель кладбища кивнул и удалился. Вернулся минут через десять уже одетый основательней. Вышел за двор, спросил:

— Ну что, пошли?.. Только вы не сильно быстро идите… Я уже бегать не умею.

Странно, но голос не был уродлив, ни шипящим, ни хрипящим — казалось невозможным, что с такими зубами можно произнести нормально хоть один звук. Но нет, у собеседника это как-то получалось. Вероятно, помяло оболочку, но содержимое уцелело.

Человек с хорошими манерами, по-видимому, был не заметил бы уродства поводыря. Но Егор думал, а что толку-то делать вид, будто все нормально. Ведь сам-то калека не пытался казаться таким, как все.

— А где это вас так? — спросил Егор.

— Да стояли в порту на загрузке. Ну я и командовал погрузкой. Смотрел вверх — и шел задом, да и упал в открытый трюм — метров двадцать летел. Долго в темноту падал — кажется всю жизнь. Пока летел — делать было нечего, вспомнил всю свою жизнь…

Рассказывал он это совершенно спокойно. Подумаешь тоже — чуть не погиб, подумаешь — доктора собирали, что называется, по частям. Велика ли беда — год в больнице провалялся. И уж точно кому какое дело, что иногда боль возвращается, болит каждый перелом, каждая косточка, сердце, глаза, голова. Кажется, даже волосы на голове болят.

— А скажи… — заговорил Егор. — Там на кладбище есть какой-то дом? Может быть сторожка, часовенка, склад?

Поводырь уверенно покачал головой.

— Нету.

— А когда-то было?..

Тот еще раз покачал головой:

— И не было никогда? Скажем, во время войны.

— Может быть, но вряд ли. Я бы слышал…

Когда проходили мимо Свято-Николаевской церкви, Егор опять спросил:

— А во время войны немцы у вас в городе стояли? Случайно не знаете?..

— Стояли, как не стоять. Правда, их было мало. Все больше румыны. В рыбколхозе итальянцы какие-то квартировали.

— В рыбколхозе? Это где?

Проводник махнул рукой в сторону между кладбищем и морем:

— Туда дальше, по берегу.

По мосту перешли через небольшую речку. Егор удовлетворенно кивнул — приметы сходятся.

Дорога за каменной аркой превращалась в кладбищенскую аллею. От арки в обе стороны отходила ограда. Но дойдя до определенного места, обрывалась. Видимо, она обозначала границу, за которую кладбищу не надлежало выплескиваться, расти в сторону Водолазной слободы.

— А что вы вообще ищите?..

— Да как вам сказать, — лениво отозвался Егор. — Один человек ищет своих предков. Есть предположение, что один из них где-то здесь и похоронен.

— А как фамилия? Может, я знаю?..

Вопрос поставил Егора в тупик. Сказать совершенно дикую? А вдруг таковая имеется и смотритель отведет их в совершенно ненужный край кладбища. Или, напротив, назвать распространенную. Тогда может статься… Нет, лучше вовсе ничего не говорить.

Егор ответил иным вопросом.

— А вот скажите… Немцы… Оккупанты где своих хоронили. Здесь же?..

— Да не, тут ни одного нету… Когда наши десант здесь выбросили, и немцы его переколошматили, то закопали тех, конечно, у нас. Желаете туда сходить?

— Еще не знаю, — ответил Егор.

И тут же подумал: десант, вероятно, случился уже после гибели итальянца.

— Еще не знаю, — повторил он и поправился. — Но, вероятно, нет…

За свои годы Егор побывал, наверное, на сотнях кладбищ, и это, Водолазово, ничего нового ему не несло. Бывали кладбища степные, без единого деревца, где ветра сдувают землю с могильных холмов, а в горячей земле покойные пекутся словно картофель. Видал и лесные, скрытые от чужих, словно партизанская база. Лазил по катакомбам, приходил к покойникам респектабельным, покоящимся в фамильных склепах, или, напротив, к бродягам, которым не хватило имени — только цифры на могилах. Пожалуй, самым странным было кладбище, которое Егор видел то ли в Черногории, то ли в Македонии. Там хоронили в сложенных из песчаника склонах горы — получались полумогилы-полуниши.

Водолазово кладбище было обыкновенным. Плебейским, но с традициями, обычаями.

Каждая семья, которая имела здесь участок, считали своим долгом посадить дерево, чтоб в поминальный день можно было работать в тени. Семьи исчезали, уходили в ту же землю, развеивались по миру, а деревья продолжали жить своей жизнью.

Банальных крестов тут не ставили — дерево было недолговечным. Варили ограды, ставили памятники, вырезанные из гранита, песчаника. Выглядело это так, словно родственники покойных состязались в фантазийности памятников. В любом случае, если отбросить ауру подобных мест, на некоторые скульптуры было интересно посмотреть.

— Смотри…

На перекрестке двух аллей стояло нечто странное — походило на большой колпак, на домик. Схожесть усиливало то, что на высоте человеческого роста шел ряд небольших круглых окошек-иллюминаторов.

Антон стал обходить домишко вокруг. К крыше колпака было приварено массивное кольцо, но не было ни люков, ни дверей. Когда Антон сделал полный круг, увидел то, что не заметил сразу. У ее подножья лежала плита — на ней были выбиты ряд фамилий, даты рождения. И дата смерти — одна на всех пятерых.

— Что это?.. — спросил Егор.

— Эта?.. Это до войны работала бригада водолазов на подъеме одного корыта. Работали ночью четыре водолаза…

— Ночью? — подал голос Геноссе.

— Ночью… А какая разница. Внизу все время темно. Так их компрессорщик, похоже заснул. И слетел ремень на компрессоре. Короче, когда он проснулся — под водой было четверо покойников. Ну он тут же и удавился…

Егор прошел к самой могиле, похлопал ладонью по сооружению.

— Нет, я спрашиваю — что это?..

— Это? — удивленно спросил проводник, так, будто спросили нечто очевидное. — Это водолазный колокол. Поставили на могилу вроде памятника.

Друзья не сговариваясь осмотрелись. В просвете между деревьями было видно какое-то возвышение.

— Холм? — спросил на правах старшего Егор.

— Ага, — кивнул проводник. — Водолазова гора.

От водолазного колокола как раз в направлении холма шла аллея. Но до него не доходила, задыхалась среди могил. На том краю кладбища хоронили как получится. Эта аллея шла аккуратно на восток.

Легко можно было отсчитать пять рядов, но то, что было пропущено в шифровке, то, на что не обратили внимания сразу, в убежище, здесь проступало четко. Пятый ряд, седьмая могила. Но седьмая вправо или влево?

Деланно скучающей походкой Егор прошел от колокола по аллее, вглядываясь в могилы. Так и есть — справа могилы были датированы годами пятидесятыми, шестидесятыми.

Когда итальянец был здесь, этого крыла еще не было. Поправка: «если итальянец был здесь». Все шло как-то поразительно легко. И от навязчивой компании конкурентов как-то отвык, расслабился. А расслабляться нельзя.

Положим, все же слева. Егор прошел меж рядами.

На крайней могиле можно было прочитать эпитафию: «Кому суждено утонуть, того не повесят».

Остальные втянулись за ним. Проход меж рядами был совсем узкий — вероятно, гроб тут можно было нести только боком.

Егор быстро посчитал могилы, прочел года жизни — не появилась ли какая после войны. Нет, все нормально: вот и седьмая.

Егор оглянулся на колокол.

За ветками деревьев и памятниками отсюда он действительно выглядел как домик.

На ней значилось:

Цивадиц

Екатерина Христофоровна

Чуть ниже были обозначены года жизни:

1846-15\7\1927

Именно так — дата рождения обозначалась только годом да и тот был прописан неуверенно, так, что можно было легко переправить, случись такая оказия.

Впрочем, Егора дата рождения волновала мало. Волновало иное — могила появилась здесь до войны. Затем в нее никого не дохоранивали. Слева лежал, наверное, ее муж, умерший, как водится, раньше жены. Справа — вероятно, дочь. Та тоже умерла почтенной старушкой, но уже после войны.

Какая логика была у итальянца?.. Искал могилу старую, но ухоженную, с местом рядом. Или просто тыкнул в первую попавшуюся? Вероятно, так, если он даже не разглядел, что домик сторожа — это колокол.

Егор осмотрелся по сторонам — могилы этой семьи выглядели неухоженными. На них росла та самая, похожая на мох кладбищенская трава, которая не давала расти на могилах иным растениям, травам. Зато дальше в проходах во всю раскинулись кусты злого шиповника, росли деревья. Последние, по какой-то причине, извивались, шли к солнцу окольными путями, так, словно они были пьяными, вырвались из какого-то кошмара. Из кошмара, который застигнутый врасплох дневным светом, не успел развеяться.

Для вида еще с полчаса походили меж могил. Егор еще несколько раз останавливался возле иных могил. Особенно долго стоят возле могилы какой-то девушки. Она отчего-то умерла в середине шестидесятых, когда ей было всего девятнадцать. На фотографии, действительно, очень красивая девушка смотрела куда-то в сторону задумчиво и немного печально. О чем она тогда думала? На фотографии и в памяти тех, кто ее не забыл, она осталась юной. А если бы она осталась жива, сколько бы ей было лет? Шестьдесят? И молодость была ее давно забыта, кто-то бы звал ее «бабушкой», она бы все больше превращалась в старуху.

У выхода с кладбища расстались с проводником. Из потертого бумажника Егор достал несколько купюр, подал их смотрителю кладбища.

— Нашли, то что искали? — спросил тот, пряча купюры.

— Пока нет, — совершенно честно признался Егор.

***

Лопаты купили в центре города, в хозяйственном магазине. Взяли две штыковые и одну грабарку — совковую лопату. Вообще-то, для таких товаров был самый сезон — многие собирались на дачи, на приусадебные участки. Потому для того, чтобы не вызывать у продавщицы раздражения, прикупили две тяпки и одни грабли. Последние через квартал перебросили кому-то через забор в огород.

Квартиру на ночь нашли легко. Собственно, даже и не искали — подошли к первой попавшейся бабушке, сказали, мол, мы сами не местные, у кого бы можно перекантоваться до утра. Получили ответ, что практически везде, в частности, и у нее.

Во времянке было прохладно, не помогал нагреватель, спалось плохо — то ли от волнения, то ли от холода.

Ушли засветло, сказав, что им надо на какой-то автобус. Действительно, вышли из городишка, но за околицей свернули, чтоб выйти к кладбищу со стороны Водолазовой горы.

Быстро нашли колокол, нужную могилу, сняли цоколь, срезали траву.

Лопата ударила в землю…

Рыли быстро. Часто менялись. Но все же бросать землю было тяжело. Ожидали, что золото будет где-то в полуметре от поверхности. Но сначала прошли полметра, потом — метр. Потом дошли до дна могилы. Золота не было.

На кучу земли было брошено три лопаты — две штыковых, одна совковая.

Егор сидел на краю могилы, словно собирался спуститься в могилу. Рядом стояли Антон и Геноссе.

— Все же водолазный колокол — не избушка, — сказал Антон.

— Удивительно, что такую ошибку допустил боевой пловец… — добавил Геноссе. — Впрочем, может копал здесь впопыхах, не рассмотрел колокол. Или не сталкивался с подобной древностью…

— Если ты такой умный, отчего копал?

— Оттого, что у меня другой идеи не было.

Немного помолчали.

— Что будем делать? — прервал молчание Егор. — У кого какие мысли есть.

— Зря мы так с кондачка начали. Надо было все же уточнить насчет домика сторожа.

— Возвращаемся в поселок? — предположил Геноссе. — Уточним насчет домика сторожа?

Егор покачал головой. Опять помолчали. Опять молчание прервал Егор.

— Я вот сижу и думаю, может и рано отдал бы этот обрывок. Может, мы что-то пропустили?

***

А на Кубани из одной ямы выскочил солдат. Он замахал рукою — дескать что-то есть.

Тотчас к яме устремились почти все, кто был вокруг.

Действительно, на глубине где-то полутора метра было видно крышку.

Первым возле щели в земле появился Макс. Он молодцевато спрыгнул вниз, потянул за ручки. Действительно тяжеловато. Даже не идет — прилипло к земле. Протянул руку — лопату. Дал знак: отойдите. Его не послушал только Игорь, присевший на корточках у края ямы.

Лопатой осторожно отделил землю от боков ящиков. Нащупал ручки, защелки. Был соблазн открыть его тут же, взглянуть на содержимое. Но сдержался — а вдруг кто подсмотрит. Поддел лежащим рядом заступом за края, оторвал от земли.

Выскочил из ямы.

— Тащите в палатку, — приказал Игорь солдатам. — Остальным продолжать работу.

Ящик подняли на поверхность.

— Тяжелый… — пожаловался один из солдат.

Макс боялся, что у ящика сгнило дно и сейчас слитки высыпятся на землю. Впрочем, какая разница — никому кроме них не было известно, что именно ищут на этом кладбище безымянных солдат.

За спиной зашушукались:

— Вот что значит немецкое качество. Столько лет в земле пролежало — не сгнило.

Ящик в палатке поставили на стол. Солдаты сделали от души подняли рывком чуть не на уровень груди, а потом с высоты обрушили на стол. Комки земли оторвались от ящика и покатились по столешнице.

— Осторожно! — запоздало окликнул их Макс. — Не дрова ведь?

— Не дрова? — запыханно отозвался один из солдат. — А что?

Игорь ответил:

— Поговори мне тут еще! Не твоего ума дело! Ишь, любопытный выискался.

Когда солдаты ушли, то в палатке остались вдвоем. Долго не решались прикоснуться к ящику. Наконец, Макс отбросил одну защелку, вторую. Запоздало задумался: а вдруг ловушка? Мина?..

Резко отбросил крышку и тут же на шаг отступил назад, так, будто эти полметра могли его, случись что, спасти.

Крышка с грохотом упала на стол. В ящике лежало то, что с золотом спутать было никак нельзя.

Вышли из палатки. Вход в нее караулил подполковник из местной военной части. Смотрел он в сторону разрытого кладбища, всем своим видом выражая безразличие к происходящему за его спиной, в палатке. Выбил из пачки папироску, достал спичку, поджег ее, втянул огонек в папироску. Наконец, спросил:

— Ну что там?

Макс вложил к нему в руку одну.

— Гранаты…

— Вот как… — безразлично ответил полковник.

Прошли по кладбищу.

Пока Игорь и Макс возились с ящиком, солдаты расчистили всю могилу. Была она чуть больше остальных. И покойный лежал в ней странно — свернувшись в клубок, так, словно ему перед смертью было очень больно. Так же этот покойный был в каске, в руках сжимал сгнивший пулемет.

Вокруг ямы собрались все — смотрели на атипичного покойника.

Наконец, заговорил подполковник — куратор солдат, раскапывающих могилы.

Ему претила подобная работа могильщика, ему хотелось войны. Даже на поле он пришел в полевой выкладке, в своих любимых кирзовых сапогах. Он истинно не понимал, как окружающие не могут понять такого пустяка — от этой могилы веет не смертью и покоем. Смерть здесь присутствует, но все же главное, что исходило из этой могилы — война.

— Это не могила, это окоп. Даже скорей так — вырыли могилу, но использовали как щель. Потом солдата убили. Осталось только закопать.

— Ну и смерть… — заметил кто-то из задних рядов.

Подполковник спрыгнул в могилу и сорвал с шеи скелета жетон. Подал его.

— Хоть он был врагом наших отцов и дедов — он был настоящим солдатом. И победить его могли лишь настоящие солдаты. Потому всем солдатам желаю подобной смерти.

Раскопки продолжились.

Некоторые солдаты шептались:

— А наши командиры — молодцы. Ведь наверняка знали, что там гранаты, но сами полезли открывать…

***

— И все же странно… — проговорил Егор, сидя на краю могилы.

Изначально думали появиться на кладбище засветло, вкопаться в землю и к часам десяти уйти с приятной ношей. Но время двигалось к полудню, а результатов не было никаких, кроме, разумеется, отрицательных.

Могила была раскопана, кости почившей восемьдесят лет назад были потревожены, но следов золота не было.

— И все же странно. В шифровке ясно указан Батавск. И приметы сходятся — река есть, холм опять же присутствует.

— А может, золото вытащили до нас? Или как там у дедушки Бажова — Великий Полоз утянул его куда-то в сторону.

Геноссе стоял рядом с Егором, покачиваясь с носков на пятки. Будто хотел сделать шаг, но никак не решался.

— Надо же, я стою на краю могилы. Хорошо хоть не своей…

С кем я связался? — подумал Егор. — Один в сказки верит, другой обезъяничает на кладбище… Но отчего от этой шутки стало немного спокойней. Пусть мальчишка, пусть человек, что прячется от жизни в бомбоубежище. Но они надежные, настоящие…

Егор поднялся на ноги. Бросил:

— Закапывайте.

Стали лениво зарывать могилу.

Егор думал — что делать?.. Вариант того, что золото не будет найдено, просто не рассматривался. Что теперь делать? Положим, раскопки могилы обнаружат не сразу, если обнаружат вовсе — в этот край кладбища люди заходили редко. Хотя этот самый Володя Кривой может и зайти, вспоминая вчерашних гостей…

А может, как в «Острове Сокровищ», положим, этот самый Кривой клад отрыл и перепрятал. И теперь потихоньку смеется над ними и прочими кладоискателями.

Наконец, Егор поднялся на ноги — все же на сырой земле сидеть было еще прохладно.

— Золото где-то здесь. Удача рядом. Скалиться из-за угла. Она смотрит нам в спину.

И крутит нам кукиш, — подумал Антон. Но промолчал. Ему подобное не впервой, но к чему других расстраивать.

Антон, будто гуляя, прошелся вдоль могил в сторону аллеи, читая даты на могилах: нет ли где ошибки. Нет, даты были в полном порядке. Можно даже сказать в полнейшем… От аллеи назад к раскопанной могиле он шел медленней, читая внимательно не только даты, но фамилии, эпитафии. Шаг за шагом вернулся назад.

— И что? — спросил Геноссе.

— И ничего… — со вздохом ответил Антон.

И тут что-то проскользнуло в мозгу. Подождите…

Он опять вернулся почти на самую могилу. Остановился у широкой могилы.

— Ты эту могилу за сколько считал?

Вопрос был совершено лишним — пересчитать кресты и памятники было совершенно нетрудно.

— А за сколько надо? — спросил Егор.

Под широкой плитой будто лежало трое с одинаковой фамилией Эдельштейн. Самый старый, основатель могилы, помер в двадцатом году прошлого столетия. Рядом с ним лежали двое — похоже дочь и ее муж, в общем нестарые, но умершие в один день. Будь иная дата, Антон подумал бы, что они погибли вместе в автокатастрофе, вдвоем угорели от чадного газа. Но дата была нехорошая — на нее Антон указал рукой.

— Читайте…

— Ну и что? Декабрь сорок первого…

— Пока мы ехали, я читал о Крыме не только путеводители, — заметил Антон. — Фельдмаршал Манштейн оставил богатейшие путевые заметки. Так вот — в декабре 1941 Крым почти полностью был оккупирован немцами, исключая крепостной район Севастополя. Ваш итальяшка золото поднял не раньше весны сорок второго — море, знаете ли, холодное…

— Ну и что, — возмутился Геноссе. — Все нормально — эти умерли в сорок первом, золото закопали годом позже. Причинно-следственный механизм не нарушен.

Но искренности в его голосе не было. Ему хотелось, чтоб обыкновенная логика, арифметика дала сбой.

— А то, что они не умерли! Их убили… Это евреи! Евреи в те времена почти не умирали сами…

— Не понял… — признался Егор.

— А что тут понимать. Их убили в указанную дату. Но вряд ли после казни они легли в эту землю. Трудно представить, будто им организовали похороны. Вероятно, они лежали у кого-то в огороде до того, как город освободили, а потом их перезахоронили. Теперь посмотрите, как они лежат. Здесь новых покойников хоронят вглубь кладбища. Эта могила выступает из кладбищенского квартала — ее расширяли в сторону аллеи, в сторону полосы отчуждения.

— За уши притянуто, — подытожил Егор.

— Да. Как и все наше расследование. Стало быть, могила старухи тогда была не седьмая а пятая…

— Интересно, — возразил Геноссе, — а отчего он просто не дал фамилию покойника?

— Вероятно, не знал славянского.

От могилы Цивадиц прошли на две могилы вглубь. Нет, три — отступили на могилу дочери.

— Оно…. — отчеканил Антон.

— А если это тоже ошибка?.. — спросил Геноссе. — У меня уже мозоли.

Егор забросил лопату на плечо:

— Уговорил. Бросаем поиски!

Но стал твердо, ноги на ширине плеч. Дескать, уматывайте, но он не сдается и будет копать до победного.

— Может, нам следует вызвать экскаватор? — предложил Антон.

— Копайте… перефразируя Джека Лондона, «Мексиканца»: ничего, скоро придет весна и копать могилы станет легче.

Чтоб не быть голословным, первым ударил лопатой.

И действительно, — на глубине полуметра в земле лежал небольшой чемоданчик. Там, где краска окончательно не сошла, было видно развеселую канареечную расцветку — совсем как реквизит какого-то клоуна.

Так получилось, что лопатой ударили сильно, и она, пропоров ткань, обнажила содержимое чемодана, последней интриги не получилось.

— Пиастры, пиастры… — прокаркал Геноссе.

— Банальное золото, а все же, как радует глаз, — заметил Егор.

Дальше уже не спешили. Выровняли могилу Цивадиц, аккуратно засыпали яму во второй могиле.

Чемодан итальянца был совершенно в жутком состоянии — все его железные части покрылись хлопьями ржавчины. Золото тут же перегрузили в сумки, предусмотрительно купленные на базаре. Умельцы в этом городе шили их тысячами из какой-то жесткой синтетической ткани, вроде стеклоткани. Вес они выдерживали практически любой, годились хозяйке для того, чтобы съездить на базар, и хозяину — дабы что-то вынести из порта.

Семьдесят килограмм золота занимали совсем немного места. Слитки были не классической пирамидальной формы. Походило, что итальянец ссыпал монеты в первую же попавшуюся форму, ударил сверху паровым молотом. Монеты деформировались, спрессовались, но меж ними остались пространства, словно ходы какого-то червяка. Случалось, иная монета откалывалась от слитка. На них можно было рассмотреть изрядно помятый профиль королевы.

Чемодан выбросили, выходя с кладбища. В овраге было наподобие свалки — туда сбрасывали оставшиеся после скорби венки, гнилые остовы памятников.

Спешить уже было некуда, потому отдыхали совсем недалеко, на Водолазовой горе. С нее было видно и море, и кладбище, и саму Водолазову слободу с городом Батавском за ней.

С моря дул довольно свежий ветерок, но если лечь на прошлогоднюю траву, его становилось почти не слышно, зато солнце уже почти грело. Ели припасенную на случай обеда колбасу, запивали ее минералкой. На случай триумфа не было припасено ни шампанского, ни более прагматичного пива. Собственно, в возможность триумфа сам Егор не очень верил.

Теперь он звонил клиенту. Звонок через многие тысячи километров, через несколько границ выходил очень дорогим, но зачем было уже экономить? Зачем писать письмо на наладоннике, ожидать подтверждения — получено оно или нет.

Итальянцам совершенно наплевать было, где получить золото. Проценты друзей составляли сумму солидную, хотя еще не было посчитано кому и сколько перепало. Антону подумалось, что уже ему не будет необходимости разносить на каникулах письма. И нет нужды домой ездить в общем вагоне. И вообще, теперь во многом нет нужды.

— Эх… А помнишь как я мечтал о курорте…

— Студент… — бросил Егор. — Запомни — в твоей жизни ничего не должно внешне измениться. Потому как за тобой годик-два будут следить. Да и потом сильно выпячиваться нельзя…

— Да я не о том… Просто хорошо здесь. Как есть курорт, — он повернулся к третьему товарищу. — А ты что будешь со своей долей делать?

Геноссе почесал затылок:

— Куплю себе новый монитор, плоский. Старый дрожит, трубка села. Да и места много занимает.

— Только монитор? А компьютер?

— А что, компьютер еще хороший. Может, чего прикуплю по мелочам… Мне не жаль денег на новый. Мне не хочется выбрасывать старый.

За свою долю Геноссе запросто мог купить не то, что новый компьютер — скажем, небольшой магазин, набитый техникой.

На холме, действительно, было хорошо. Можно было отдохнуть от трудов, от всех хлопот мира, может быть, даже пофилософствовать.

— Скажи мне одну вещь… — спросил Антон у Егора.

— Хоть две…

— А отчего ты отдаешь золото итальянцам?.. Ведь их права на него более чем сомнительны?

— Во-первых, мои права на него еще более сомнительны, а во-вторых, отвечу вопросом на вопрос: а отчего Геноссе не отравил нас сразу, как только была расшифрована эта бумага. Отчего в поезде, когда у тебя была копия, ты не придушил меня, не начал свою собственную игру?.. Есть такая старомодная вещица — порядочность. Может быть это не доходно, но иногда чертовски приятно почувствовать себя джентльменом.

— Рвешься в аристократы? — улыбаясь, спросил Геноссе.

Егор покачал головой:

— Мы не станем ни старше, ни лучше. Мы такие как есть. Может быть, мы запомним, что виски пьют со льдом, а кофе со сливками. Никак не наоборот. Но мы не аристократы. Зато у нас появился шанс сделать аристократами наших детей, внуков. Если такие будут иметь место. Меж тем, у нас есть преимущество.

— Ну да. Какое?

— Мы знаем, как это ездить в общих вагонах, как бороться с голодом, жить без куска хлеба. Для нас это не новость, не подвиг, не катастрофа.

Антон поднялся на ноги.

Может быть Водолазова гора не была высокой даже как для холма. Но кто в округе мог еще похвастаться таким количеством подъемов-опусканий. А с глубины любая высота кажется иной…

Этот холм казался ему вершиной мира. Ветер к вечеру становился холодней, крепче, но Антон чувствовал, что он сильней ветра. От этой силы хотелось закричать…

Или, напротив, сделать что-то тонкое, тихое.

— Егор? — спросил он.

— Чего?..

— Дай телефон.

— Куда звонить будешь? — но трубку все же вытащил. — Там немного осталось.

— Мне хватит.

— Смотри… Я потом вычту из твоей доли…

Геноссе засмеялся, Егор и Антон улыбнулись. Студенту было понятно — ведь действительно вычтет. Ну и что — не велика потеря. И если бы не цепкость Егора к мелочам, наверняка это дело так и осталось бы незаконченным.

Чуть отойдя от остальных, он достал дешевую записную книжку. Набрал длинный номер. В далеком Ярске в это время была ночь.

Разговор не затянулся, действительно, карточка телефона была на последнем издыхании. Но в словах ли дело? Суть во внимании, в Слове, что прошибает время и пространство.

Солнце все дальше и дальше уходило на запад.

День подходил к концу. Надо было возвращаться по домам, все больше в сторону зимы.

Иное кладбище

Слова Егора о том, что за такие деньги можно перекопать целое поле, где-то оказались пророческими.

Они прятались под землей долгие десятилетия, будто зрели. И теперь их извлекали на поверхность, словно урожай, который вызрел.

Раскопав дюжину могил, солдаты, участвовавшие в раскопках, уже легко говорили, где будет следующая. И,в самом деле, русское поле раз в пару часов выдавало на верха по одному солдату минувшей войны.

Из черепов извлекали жетоны с личными номерами — давным-давно кто-то вкладывал их в рот покойников, и теперь они гремели в черепах, словно горох в погремушках.

Безусловно, подобное занятие невозможно было скрыть от жителей окрестных сел. И, хотя вокруг поля вбили колья, натянули веревки с флажками, на препятствие мало кто обращал внимание. Через поле все так же местные срезали дорогу, иногда останавливаясь у ям.

Солдаты, работающие на раскопках, не оставались в долгу — после отбоя бегали в деревню, покупали самогон.

За неимением иных новостей, тиснули две статьи в местных малотиражках. На одну статейку внимание обратили и перепечатали в газете областной. Глобализация дала о себе знать — очень скоро в районе раскопок появились сначала какие-то местные странные люди с замашками махновцев. Затем из чертовски далекой Германии прилетели представители ветеранских организацией.

Квартировали гости в ближайшей деревне. Выглядели ветхо, но старались казаться бодрыми, на условия не жаловались. Даже, напротив, были рады, что со времен их молодости так мало поменялось. Как шестьдесят лет назад хлебали воду из ведра, требовали, как в старом анекдоте, «млеко» и «яйки». Но теперь за них расплачивались щедро, словно платили по долгам полувековой давности.

В местном колхозе, символично названом «Победа», из дранки сколачивали маленькие гробики — в них как раз помещалось то, что осталось от солдат вермахта. Кости, немного железа, может быть кусочек истлевшей ткани. Бывали и иные трофеи — раз рядом с солдатом нашли непочатую бутылку шнапса.

В рощице поставили иную палатку — принадлежала она все тем же странным, но будто бы местным. Возле палатки ровно гудела маленькая корейская дизель-электростанция, которая давала напряжение на самое необходимое, а именно, переносной компьютер и телефон. Когда отрывали очередной череп, извлекали очередной жетон, его содержимое скоро становилось известным в палатке за ограждением. Проходило еще минут пятнадцать, двадцать и одним безымянным солдатом становилось меньше — он обрастал именем, биографией, часто и родственниками.

Да что там, тут же начали приходить запросы на перезахоронение.

Оставалось только делать хорошую мину при плохой игре, дескать, именно этим они тут и занимаются.

Историки-анархисты порой приносили в лагерь свои распечатки — ряды званий, фамилий, годов рождения, дат смерти.

В один день в этом списке появилась странно знакомая фамилия. Макс обвел ее карандашом, подал лист Игорю.

— Что-то напоминает…

Фельдфебель Пауль Эле. Родился в Дюссельдорфе… Да, действительно, что-то напоминает. Но что именно?

— Вспомнил… — наконец проговорил Игорь. — Кажется, вспомнил.

Он подошел к столу, достал папку, извлек из нее бумаги, перебрал листы. Кивнул — есть такое. Подал страницу Максу.

Фельдфебель Пауль Эле упоминался в ином документе, который у них был чуть не с самого начала. Сверили иные данные — все совпадало. Это был радист, один из пяти тех самых танкистов, которые перехватили у итальянца золото. Верней, якобы перехватили.

Долго молчали, боясь выразить мысль, которая была в голове у обоих.

— Получается, что все это зря… — наконец, проговорил Игорь. — Выходит в шифровке было просто место, где похоронили товарища…

— А золото?..

— Либо его изначально не было, либо это должна быть абсолютно другая шифровка.

— И что будем делать?..

— А что делать? Пусть роют дальше. В общем-то, уже и немного осталось. Как говорится: собаки лают, караван идет. Уже практически ушел весь. А мы будем считать дело закрытым.

***

Они не уехали сразу. Решили остаться еще на пару дней, ибо по возвращению в столицу наверняка ждала их новая работа.

И однажды, когда день близился уже к вечеру, на пороге появился один рядовой:

— Там какая-то старуха. Просится к главным. Прикажете пустить?

Подполковник посмотрел на Макса. Тот едва заметно кивнул — а какая разница. Все равно скучно.

— Впускайте.

Действительно, почти сразу в палатку вошла старушка.

— Можна? — спросил она.

— Можна, можна. Заходите…

Пока она шла к столу, удалось рассмотреть ее лучше. Была она, вероятно, моложе приехавших немцев. Вообще, на этих землях в таком возрасте обычно не живут.

Когда здесь грохотала война, ей было, вероятно, лет пять, десять.

Пройдя путь от входа до стола, где сидели все трое, где-то на половину она остановилась. В ее руках были объемные сумки. Казалось, словно эта бабушка только что с базара, где купила провиант на всю семью и еще что-то соседям.

— Мда? — спросил Макс.

— Вы тут главный?

— Положим, что так.

Старушка проделала остаток пути к столу, поставила сумки на пол и из них стала выгружать многочисленные банки:

— Это вот вам сметанка. Это молочко. Это варенье к чаю… Сальца опять же… Колбаса домашняя.

— А что, собственно происходит?

— Мы тут решили, — ответила старушка. — Гостинец собрать. За труды за ваши.

— За труды? — переспросил Игорь.

— Ну как же? Вы же нас от немцев, наконец-то, освободили.

Макс подумал — от каких? Сначала на ум пришли те самые старики, что в деревне. Но бабушка смотрела в сторону могил.

— Плохие они или хорошие, да только нехорошо им вот так в нашей земле лежать-то, да еще и без крестов, не хорошо.

Как и всякий служака, подполковник не отличался хорошими манерами. Он достал нож, стал резать хлеб, колбасу. Впрочем, кивнул Максу, Игорю и бабульке:

— Угощайтесь.

Но кроме него никто к гостинцу не прикоснулся.

— Так что, — улыбаясь, спросил Макс, — в следующем году засеете поле? Заколосится зерно или что там еще? Буряк?..

Бабушка покачала головой:

— Покамест нет. Там земля пропитана смертью на сажень, на много лет. Теперь она уходить будет потихоньку. Может, когда и уйдет. А не уйдет — сделаем здесь свое кладбище.

— Так какая разница тогда? Что так кладбище было, что этак будет?..

— Есть разница. Это будет наше кладбище, на нашей земле. Каждый должен быть на своем месте. Даже после смерти.

И достаточно об этом…

Оглавление

Марченко Андрей Михайлович . Письмо никому

  Синопсис

  Письмо никому

    Вместо предисловия

    Кража ведра

    Телеграмма

    Второй визит

    История

    Переезд

    Извлечение ведра

    Переделка

    В бункере

    Deus ex machine

    Enigma

    Почта

    Учения

    После боя

    Скорый поезд стратегического назначения

    Абсолютный вахтер

    Дорога

    Пропавший без вести

    На берегу безымянной реки

    Ветровальск

    Sitting in the bunker

    Обратная тяга

    Водолазная гора

    Иное кладбище

Реклама на сайте