«Бега»

Метя нес страшную бредятину. Слушать это было невыносимо, и я вежливо попросила его прекратить, потому как в противном случае буду вынуждена врезать по уху или еще что нехорошее сделать.

Юрек, мой свойственник, сидевший впереди, повернулся ко мне.

– Эй, слушай, а он нормальный? – спросил Юрек подозрительным шепотом.

– Кто?

– Этот, ну тот.., который тут сидел только что…

Метя как раз удалялся прочь, радостно хихикая.

– Нет, – сказала я твердо. – То есть в частной жизни, разумеется, он вполне в себе, но здесь на него находит затмение мозгов. Да ты ведь и сам слышал.

Юрек покачал головой вроде как с укоризненным восхищением, словно размах упомянутого затмения мозгов показался ему весьма внушительным, а потом повернулся к стеклянной перегородке. Пан Мариан вылил чай отчасти себе на штаны, а немного на программу и бинокль и настырно требовал тряпку. Пришла пани Ядзя и вытерла поручни, снисходительно выразив ему свое сочувствие.

Я сидела на своем месте, злая как черт, и пыталась вызвать в себе хоть капельку активности. Я должна немедленно пойти к директору и рассказать ему о том, что видела. Ведь я собиралась сделать это еще перед заездами, но тогда директора не было, а теперь мне категорически расхотелось. Необычное и подозрительное явление совершенно перестало меня касаться, потому что сперва я обязана была смириться с собственным идиотизмом и обуздать бешенство на самое себя. Ведь знала же я, что первый заезд выиграет дурацкая Эйфория, самая скверная лошадь на свете, не столько даже скверная, сколько весьма старательно скрытая по части таланта от глаз публики. Ведь я ее угадала, я была совершенно уверена, что играть надо ее одну, и, ясное дело, не стала о нее руки марать! Дубина стоеросовая. Ослица. Балда африканская.

Балда не балда, а событием, которое меня отвлекло и усугубило мой нормальный кретинизм, мне бы надо озадачить не столько себя, сколько кого-то компетентного. Этого мне еще не хватало, черти его принесли, а мне аккурат сегодня прогулок захотелось…