«Детектив на троих»

Михаил Серегин Детектив на троих

ГЛАВА 1 ТРОЕ В РЮМОЧНОЙ БЕЗ ПИСТОЛЕТА

«Да пошли вы все на...!» – громко выругался я и пультом управления выключил телевизор. «Из вас футболисты, как из меня король чечетки!» Все эти мои высказывания относились к видеозаписи вчерашнего матча между нашими футболистами и сборной Зимбабве. «Если вы этим обезьянам не можете навтыкать пару мячей, не пропустив в свои ни одного, то что же вы вообще можете?! Играли бы себе во второй лиге южнокорейского чемпионата...» – никак не мог я успокоиться. Вчера, будучи не в состоянии физически просмотреть матч, я поставил таймер на видике и записал игру, дабы порадовать себя с утра фейерверком забитых мячей в ворота наших соперников. Однако на 80-й минуте матча счет был 0:0, и игра нашей сборной производила настолько дремучее впечатление, что даже громкие вопли комментатора по поводу так называемых «острых» игровых моментов наводили на меня неизгладимую тоску.

Какое-то сборище флегматиков и ипохондриков в красно-бело-синей форме с гордой надписью «РОССИЯ» на груди вяло и одновременно высокомерно пыталось продемонстрировать неграм технику владения мячом у своих ворот! Они без особого старания пытались передать мяч вперед другой группе красно-бело-синих, неврастеников-нападающих, которые, так и не дождавшись путного паса за всю игру, отчаянно ругались матом, находясь в офсайде. Их не смущало даже присутствие на игре президента Зимбабве и его красавицы-жены (по зимбабвийским меркам, конечно). Не в силах терпеть это еще десять минут, я выключил телевизор, предполагая конечный результат.

Посидев в нервной тишине минуту-другую, я схватил первый попавшийся журнал и попробовал почитать его последнюю страницу. Единственное, что мне удалось разглядеть в моем нервном состоянии, была карикатура. На ней был изображен здоровенный толстый мужик с характерным красным носом, стоявший в дверях перед супругой и выставивший ей напоказ большие, но на удивление пустые карманы. Смысл подписи под карикатурой сводился к чему-то на редкость философскому типа «У алкаша нету дома ни шиша».

«Тоже мне умники-моралисты!» – Я отшвырнул журнал в сторону. Задумавшись после этого, я понял, почему эта карикатура так задела меня. Она отчасти символизировала мою жизнь. Но только отчасти...

Да, возможно, в толстом алкаше с пустыми карманами вполне узнаваем я сам, Мальков Владимир Александрович, возраст – 33 года, медик по образованию, ныне безработный. И хотя я достаточно крупный по комплекции человек, все-таки красного носа у меня пока что нет! И для того чтобы убедиться в этом окончательно, я подошел к зеркалу. Нос оказался вполне нормального цвета, хотя мой общий вид был не слишком блестящим, и я не стал долго задерживаться у зеркала.

Жены у меня нет – Вера погибла пять месяцев назад в автомобильной катастрофе. Собственно, после этого я и пил запоем. До этого мое пьянство было вялотекущим, хотя и достаточно регулярным. Вычурно выражаясь, можно сказать, что раньше алкоголь был моим хорошим приятелем, другом, а после этой трагедии он стал моим спасителем. Во всяком случае, ничто другое мне не помогало. Ни соболезнования родственников и друзей, ни попытки свести меня с женщинами («хорошими» и «добрыми») не смогли мне помочь. Забыться в работе я не мог, потому что у меня просто не было таковой, а с наркотой я не стал связываться в силу своей законопослушности. И лишь залитые внутрь организма один-два литра спиртного при всасывании в стенки желудка вытесняли из души бесконечную черную гнусь, мешавшую мне чувствовать себя человеком.

Постепенно, с течением времени, душевные раны рубцевались, и количество ежедневного спиртного значительно снизилось, но, как и прежде, полностью отказаться от него я не мог, да и не хотел. Потому что не видел в этом смысла. На самом деле я, как человек, смею надеяться, неглупый и трезвомыслящий, давно уяснил для себя то, что окружающий меня мир тускл, сер и однообразен. И единственным способом примирить меня с ним, сделать его краски более насыщенными и колоритными является лишь выпитая стопка качественной водки. Или не очень качественной, в зависимости от обстоятельств.

Только после этого я мог видеть в окружающих меня пейзажах красоту и праздничность, в окружающих меня людях отмечать ум и доброту, а в беседах с ними находить их мысли интересными и содержательными. Можно сказать, что алкоголь сделал меня человеком, во всяком случае, человеком, общение с которым для других было не в тягость, а для некоторых, смею надеяться, даже в радость.

Я посмотрел на часы – было около одиннадцати. И подумал, что уже пора... Снова бросив взгляд на валявшийся на диване журнал с изображением алкаша, у которого ни шиша, я внутренне спросил сам у себя: «А как у меня с шишами?» Я залез в бар серванта и открыл заветную шкатулочку, где мы всегда с Верой хранили деньги. Пересчитав купюры, я пришел к грустному выводу, что имевшихся в наличии средств, похоже, будет достаточно, чтобы спокойно прожить в течение недели. Но не более того... Пить «сивуху» я себе позволить не мог из чувства собственного достоинства. По всему видно, что надо позаботиться о заработках. Сегодня же, видимо, придется отказаться от аутентичного «Смирнова» или джина и ограничиться чем-нибудь попроще. Положив деньги в карман, я отправился в дорогу.

Выйдя из подъезда, я пошел по своему длиннющему двору, сопровождающему девятиэтажное здание, в простонародье называемое «Пентагон» за его элитное местонахождение на набережной Волги и массивную пятиугольность самого строения. Обогнув торец здания, я углубился в дебри одно-двухэтажного «шанхая», который «Пентагон» и прикрывал от взглядов туристов, гуляющих по набережной. Проходя мимо одной из кирпичных двухэтажек, я стал заглядывать в окна первого этажа. Здесь жили мои друзья, у которых вчера было празднество: их сын женился, и я был одним из приглашенных на это мероприятие. Именно там мне и удалось назюзюкаться до того состояния, которое помешало мне вчера посмотреть футбольный матч. Я предполагал, что именно там мне сегодня и удастся перехватить рюмашку-другую. Однако время было раннее, и веселье еще не началось, поэтому я продолжил свой путь по направлению к экспресс-бару, который располагался на первом этаже двухэтажки напротив.

Я вошел в бар. Несмотря на не слишком презентабельный вид снаружи, внутри бара царили комфорт, уют и чистота. Хорошо выложенный кафельный пол из итальянской плитки регулярно мыли, стены были отделаны дорогими пластиковыми панелями мягкого телесного цвета. С подвесного потолка падал рассеянный свет из встроенных в «армстронг» светильников. Хозяин, татарин Муса, следил за порядком, и откровенных «синяков» сразу после обслуги выпроваживали на улицу.

Я подошел к стойке бара, отделанной натуральным дубом, где продавщица по имени Любочка опаивала жаждущих эликсиром жизни, увы, иногда сомнительного качества. Но я был гарантирован от того, что мне нальют нечто ацетонообразное, так как пользовался определенным расположением Любочки. Все дело в том, что эта корова весом около девяноста килограммов уделяла своему здоровью большое внимание. Узнав, что я медик по образованию, она часто брала у меня консультации по тем или иным процессам, происходившим на огромных просторах ее туши. Обычно я ограничивался лишь комментариями и словесной помощью, но иногда приходилось работать физически. Как-то Любочка пожаловалась на тяжесть в животе и мне пришлось пальпировать ее живот в подсобке бара. Сделав это, я заверил ее, что живот «не острый» и необходимо лишь просто соблюдать диету. Кроме того, я посоветовал ей обратиться к участковому врачу, которого Любочка, похоже, и без моих советов сильно достала.

Второй и последний раз я прикасался к Любочке руками, когда массировал растянутую мышцу на ее широченной, как аэродром, спине. После этого Муса потребовал прекратить подобные сеансы лечения, так как Любочка при этом орала благим матом. Местные завсегдатаи, подумав, что Муса открыл здесь еще и бордель, стали интересоваться расценками на эти услуги. Однако все мои труды не пропали даром, и водку мне Любочка наливала качественную. Вот и на этот раз, завидев меня, она широко заулыбалась. Я ответил ей тем же:

– Доброе утро, Любочка! – сказал я. – Как здоровьице?

– Спасибо, Володечка! Вчера что-то запершило в горле...

«Ну, началось!» – подумалось мне.

– Наверное, я вчера простудилась, – продолжила она. – Но я сразу же приняла таблетку эту... аспирина, как его... УПСА...

– Ой, Любочка, не надо у пса... Вообще не верьте этой рекламе! Как врач тебе говорю... Лучше бы ты попарила ноги и приняла стопарь водки. И настроение бы поднялось, и простуду как рукой сняло бы.

– Правда, что ль? – кокетливо спросила Любочка. – Ты все шутишь, Володечка...

– Абсолютная правда! Лучше всякой химии помогает. Кстати, что у нас сегодня из не очень мажорного, но приличного?

– Сегодня только самарский «Родник», – извиняющимся голосом сказала продавщица. – Но водка неплохая.

– Давай сто грамм на дегустацию! – деловым тоном сказал я.

Любочка полезла куда-то за прилавок и вынула оттуда початую бутылку «Родника». Затем она наполнила живительной влагой пластмассовый стаканчик почти до краев и протянула его мне. Я опрокинул стаканчик и тут же захрустел предо-ставленным мне заботливой Любочкой салатиком. Поскольку я с утра ничего не ел, то, не успев дожевать, почувствовал, как процесс наполнения мира смыслом вступил в начальную стадию. Я подумал, что неплохо бы с кем-нибудь поговорить. Продолжать разговор с Любочкой о ее проблемах со здоровьем мне не хотелось. Я огляделся и увидел у стойки одиноко стоящего седого мужчину лет сорока, который тяжело, но верно доканчивал бутылку темного пива. Я никогда не был силен в изыскивании повода для начала разговора и просто спросил:

– Вы любите темное пиво?

Мужчина оторвался от бутылки и посмотрел на меня колючими карими глазами.

– Все может быть, – ответил он.

– Да вы философ! – радостно воскликнул я и, повернувшись к продавщице, крикнул: – Любочка, еще сто грамм, пожалуйста!

– Скорее циник, – ответил мне Седой и допил остатки пива.

– Циник тоже может быть философом, – заметил я. – Но я вижу, у вас что-то сегодня неважно с настроением... Бросьте вы, на самом деле все хорошо, мир прекрасен!

– Какая глупость! – скривившись, ответил Седой. – Мир не может быть прекрасным или ужасным, он реален, и тем нормален. Прекрасный мир или ужасный мир – это крайности. Крайности же нежизнеспособны... И когда все же они случаются, с миром действительно происходят разные катаклизмы, то есть отклонения от нормы. Поэтому пусть уж он будет нормальным, то есть обыденным и скучным.

– Похоже, что с вами недавно случился один из катаклизмов этого мира, – сказал я. – А вы знаете, я нашел способ сделать восприятие окружающей меня реальности радостным.

И в качестве иллюстрации взялся за пластиковый стакан с водкой, принесенный мне Любочкой.

– Ваше здоровье! – сказал я и послал вторую порцию водки в горло.

– Да? – медленно протянул Седой, разглядывая пустую пивную бутылку. – А я вот никак не найду средства примириться с миром и всеми дураками и занудами, его населяющими!

Я доел остатки салата и сказал:

– Надеюсь, последнее определение ко мне не относится.

– Ну что вы! – протянул Седой. – Вас я еще пока не идентифицировал.

– А кроме перечисленных двух, какие еще типажи гуляют по вашему миру? – спросил я.

– О, их достаточно! Ласковые истерики, романтичные мудаки, прагматичные сволочи, безобидные мудозвоны и так далее.

– Боюсь, что вам это покажется странным, но я как-то пока не нашел из перечисленного вами соответствующую мне ипостась...

– Но особенно за последнее время меня достали, – продолжал, не обращая внимания на мою реплику, Седой, – энергичные долдоны. Господи, их бы энергию да на мирные цели!

В этот момент колокольчик над входной дверью звякнул, дверь открылась, и в помещение вошел мужчина высокого роста, крепкого сложения, в сером пиджаке и тряпичной кепке такого же цвета. У него было широкое розовое лицо и большие голубые немигающие глаза. Войдя в помещение, мужчина снял кепку, обнажив здоровенную красную лысину, напоминающую тщательно расчищенную вертолетную площадку в джунглях Амазонки.

Перед нами стоял Дмитрий Дынин собственной персоной – местный участковый милиционер, мой сосед по дому и старый детский товарищ, с которым мы вместе играли в казаков-разбойников. До сих пор помню ту здоровенную железную дрыну-пулемет, которую я таскал по двору за ним, служа в те годы у него ординарцем...

В отличие от меня, в свое время выбравшего карьеру медика, Дынин направил свои стопы в Политехнический институт. Проучившись там пять лет и еще пять проработав по специальности строителем мостов, он осознал, что эта стезя не его. Дмитрий посчитал, что замашки царского офицера, выправка и статная фигура и умение четко кивнуть головой, говоря, «Слушаюсь, господин полковник!», обеспечат ему карьеру военного. Однако эту карьеру начинать было уже поздновато, и Дынин посчитал, что милицейские погоны – тоже погоны и что синяя форма ему тоже будет к лицу. Но за семь лет работы в милиции начальство так и не сумело по достоинству оценить Дынина. Его кипучая натура применяла себя не там, где надо, а его, мягко говоря, прямолинейность вводила начальство в глубокое раздумье о целесообразности повышать Дынина по службе. Через три года службы ему, как водится, присвоили звание старшего лейтенанта, однако из участковых в более престижные подразделения так и не перевели.

Дынин осмотрел нас обоих немигающим взглядом, вытер кепкой потное лицо и, подойдя к нам, швырнул кепку на стойку бара.

– Так, Володька, – как обычно, сразу перешел к делу Дынин. – Я, кажется, залетел...

– Простите, я не понял, что он сказал? – спросил меня Седой, откупоривая очередную бутылку «Портера». – Он что, забеременел?

Я был уже в хорошем настроении и решил поддержать начинание незнакомца:

– Не знаю. Похоже на то... Дима, это случилось? Ты правда?...

– Хуже, – ответил Дынин. – У меня сперли пистолет.

– А что на сей раз имеет в виду этот человек? – спросил Седой. – Пистолет – это нечто иносказательное?

– Дима, – спросил я. – Что ты имеешь в виду под пистолетом?

– Да пошли вы на...! – в сердцах сказал Дынин. – Вам все шуточки, а у меня табельный «ПМ» пропал!

Тут мы оба поняли, что он не шутит. И я тут же предложил:

– Дима, может быть, водочки?

– Да какой там водочки?! – Дынин уперся руками в стойку бара. – Вам все водочка!.. Ну, можно... грамм сто... – уже несколько другим тоном сказал он.

Я заказал Любочке сто грамм для Дынина и, как только он их впитал в себя, принялся расспрашивать:

– Когда это случилось?

Дынин снова уперся руками в стойку бара, как Ленин в трибуну второго съезда РСДРП, и стал активно покусывать губы, уставившись в одну точку, а именно на пустой пластиковый стакан из-под водки. Молчание затянулось, и я уж подумал, что стакан нужно наполнить еще раз, как он вдруг ответил:

– Точно не знаю, но похоже, что вчера.

– Вчера? – переспросил я. – Но вчера я видел тебя на свадьбе у Петровых.

Я напряг свою память.

– Да-да, на свадьбе у Петровых... Ты был в таком состоянии, что у тебя могли спереть и трусы... Но с другой стороны, там все были в таком состоянии, что даже стащить рюмку у соседа им было сложно. Ты сам-то что-нибудь помнишь? – спросил я его.

Дынин еще немножко пожевал свои губы и со вздохом ответил:

– Ничего. Проснулся сегодня ночью под столом у Петровых с какой-то бабой в обнимку – башка трещит, мутит всего...

– Вряд ли этой бабе нужен был именно этот ваш пистолет, – вставил свое слово Седой.

– Да хрен ее знает, что ей вообще нужно было... под столом от меня! – снова в сердцах бросил Дима.

И тут его осенило:

– Кстати, – воззрился он сначала на Седого, потом на меня. – Кто это такой? Я ему, понимаешь, тут все рассказываю, а он даже не представился!

– А кто, простите, вас просил здесь что-то рассказывать? – резонно заметил Седой.

– Ты его знаешь? – подозрительно спросил меня Дынин.

– Нет, первый раз вижу, – флегматично ответил я.

– А что ж ты тут с ним... пьешь стоишь?

– Так я же с ним не под столом в обнимку лежу, – улыбнулся я.

– Ну да, – вынужден был согласиться Дынин. – Хотя, в общем, это странно...

– Не более странно, чем рассказывать незнакомым людям о своих проблемах, – прокомментировал Седой. – Но чтобы вас не смущать, я могу представиться. Зовут меня Леонид Борисов, я журналист, проживаю недалеко отсюда с недавних пор. А здесь я так, случайно – пиво попить зашел.

– А меня зовут Владимир Мальков, я врач по профессии, временно безработный. – Я подал Борисову руку. – Вчера выпил на свадьбе у знакомых, сегодня зашел сюда похмелиться. Впрочем, я это делаю каждый день. Испив прелести дня минувшего, стараюсь с утра выпить, чтобы достойно встретить нынешний.

Я немного помолчал, глядя на недоумевающего Дынина.

– А это некто Дима Дынин, местный участковый, – представил я его Борисову. – Только этим можно объяснить, что такому человеку, как он, доверили оружие. Главной его особенностью применительно ко мне является то, что в детстве мы с ним играли в войну. Тогда он был Чапаевым, а я – Петькой или в крайнем случае Фурмановым.

Теперь уже явно недоумевал Леонид.

– А что, других должностей при этом военачальнике не было? – спросил он.

– Были, – тяжело вздохнул я. – Армия состояла из нас двоих, вакансий хватало, но как я мог оставить его без ординарца!

Борисов сочувственно покивал головой.

– Ну что, надо помочь «бригадиру»? – предложил он.

– А как ему поможешь, если он ничего не помнит? – спросил я. – И вообще – я же не сыщик... Впрочем, есть один способ.

– Дима, – обратился я к Дынину, – купи нам на троих бутылку водки.

– Это зачем еще? – резко спросил Дынин.

– Ну как? Это мой метод расследования, – с улыбкой ответил я.

– Как это? – непонимающе уставился на меня Дынин.

– Чтобы найти решение, я должен впасть в определенное состояние, своеобразный транс.

– Да? – недоверчиво спросил Дима.

– Да, да, – нетерпеливо сказал я. – Давай раскошеливайся!

– Ладно, уговорил, – со вздохом согласился Дынин. – Какая здесь самая дешевая?

– Любочка, – повернулся я к продавщице. – Дайте нам бутылку водки, самую дешевую из приличных. Дмитрий Алексеевич платит!

После того как Люба поставила нам на стол бутылку «Родника» и три тарелки с салатом, мы осушили первую порцию. Дынин выжидательно посмотрел на меня. Я состроил задумчивую физиономию и сказал:

– Так, давай вспомним, кто еще был на свадьбе...

– Ну ты даешь! – закатил Дынин глаза к потолку. – Их там столько было! Леха был из четвертого подъезда, Аркадьевы из соседнего дома, Сережка с женой, Дрюня, Васька с сыном...

– Стоп, – неожиданно остановил я.

В тот момент мое сознание четко и ясно высветило лишь один образ. И я назвал имя:

– По-моему, это Дрюня.

– Почему это? – скороговоркой спросил Дынин.

– Я его встретил, когда еще шел на свадьбу.

– Ну и что?

– Понимаешь, он шел мне навстречу и, в общем, был какой-то странный...

– Да? – задумался Дынин.

– Он еще руку в кармане держал, похоже, что-то там прятал...

Дима снова принялся интенсивно кусать губы.

– Значит, Дрюня! – с остервенением произнес он. – Сука!

– Ну что, надо его «брать»? – с усмешкой спросил Борисов.

– Да, надо брать! – ответил я, поддерживая его шутливую игру. – Но только тихо, бескровно!

При этих словах я схватил за руку Дынина, который уже был готов сорваться к выходу.

– Дима, успокойся. Дрюня от нас никуда не денется. А водку надо допить.

И я снова наполнил стаканы.

Допив бутылку до конца, наша «группа захвата» во главе с Дыниным направилась обратно к «Пентагону», где во втором подъезде на втором этаже жил Дрюня Исмутенков, наш с Дыниным сосед по дому, с которым я когда-то учился в медицинском институте. Судьба развела нас по разным медицинским учреждениям: я получил специальность педиатра, он – гинеколога. Исмутенков проживал с женой и дочерью в одном подъезде с Дыниным.

По пути я спросил горе-участкового:

– Дима, может быть, ты зайдешь домой и форму наденешь ментовскую?

– Ничего, – ответил Дынин, сжимая волосатые кулаки. – Я его и безоружным возьму, вот этими руками.

И, вдохновленный этим своим высказыванием, он влетел в подъезд. Мы с Борисовым последовали за ним. Поднявшись пешком на второй этаж, периодически опираясь на стенку, мы подошли к квартире Исмутенкова.

– Кто будет звонить? – каменным голосом спросил Дынин.

– Дайте это сделать мне, – сказал я. – Я все же его лучше знаю. А вы станьте по краям, чтобы он вас в «глазок» не увидел.

Дынин тут же прижался к недавно побеленной стене, будто в ожидании взрыва гранаты. Борисов просто отошел в сторонку. Я нажал кнопку звонка раз, потом второй... Наконец кто-то прошуршал за дверью и тихо спросил:

– Кто там?

– Дрюня, это я, Мальков.

– Ты один? – из-за двери спросил Исмутенков.

– А ты что – голый? – поинтересовался я.

– Да нет... – как-то неуверенно ответили мне, после чего замок треснул и дверь начала потихоньку открываться.

Закончила она свой путь на огромной скорости, так как Дынин, сверкнув передо мной меловой спиной, врезался в нее всей своей тушей и ворвался в тамбур, как лев. В квартире послышался отчаянный вопль жертвы и рычание хищника. Мы с Борисовым переглянулись.

– А ты точно уверен, что это он?

– Нет, конечно, – ответил я ему. – Но уже поздно... В крайнем случае, Дынин сбегает за еще одной бутылкой водки.

Мы прислушались к звукам в темной прихожей и, сочтя, что захват успешно осуществлен, зашли в квартиру и закрыли за собой дверь.

ГЛАВА 2 МОКРЫЙ ПИСТОЛЕТ

Включив свет, мы узрели следующую картину: Дынин сидел на маленьком лысом человечке, который лежал лицом вниз, прижав щекой слетевшие очки. Вооружившись ботинком, Дима лупил его подошвой по лысине.

– Хватит, Дима, хватит... – ужаснувшись, остановил я его и решительно вырвал ботинок.

– Может быть, мы пройдем в комнату? – неуверенно спросил Борисов.

Дынин воспринял это как сигнал к действию, схватил Исмутенкова за шиворот и потащил его в комнату. Андрей не сильно сопротивлялся, так как Дынин был значительно здоровее его. Швырнув Дрюню на диван, Дима встал перед ним, не совсем понимая, что ему делать дальше. Я счел, что пора брать инициативу в свои руки, и заговорил:

– Ну что, Исмутенков, доигрался?

Дрюня молча смотрел на меня.

– Против закона пошел? – продолжал я.

Тот засопел.

– Неужели ты не понимал, чем все это кончится?

Дрюня перешел в контратаку:

– Позвольте вам объяснить, что вы находитесь в частной квартире и не имеете никакого права обходиться со мной подобным образом!

– А мы здесь при исполнении! – официальным голосом заговорил Борисов. – Гражданин Исмутенков! Вам предоставляется последняя возможность сознаться в совершенном вами преступлении.

– Кто это? – выпялился на него Дрюня.

– Это следователь облпрокуратуры по особо важным делам, господин Борисов, полковник юстиции, – ответил я.

Дрюня внешне и внутренне обмяк.

– Ты понимаешь, какая величина пришла сюда? С тебя живым не слезут, пока ты не вернешь пистолет.

При слове «пистолет» Дрюню передернуло.

– А как вы догадались, что он у меня? – поникшим голосом спросил он. Его лицо сделалось красным.

– Да уж узнали, – вздохнув, ответил я.

Все почувствовали облегчение.

– Ну, говори, говори, где он! Говори, морда очкастая! – заорал Дынин. – Я тебе яйца вместо глаз сейчас вставлю! Где он, мать твою?

– Там, в уборной, – едва шевеля губами, прошептал Андрей.

Дынин леопардом кинулся в сортир. Несколько секунд оттуда слышался грохот каких-то падающих предметов, после чего раздался вопль:

– Су-ка!

Через две секунды участковый снова вошел в комнату, держа в руках «макарова».

– Этот придурок засунул его в сливной бачок! – обомлевшим голосом произнес Дынин, разглядывая пистолет.

– Хорошо, что не в унитаз, – заметил Борисов. – Видимо, у этого джентльмена свое понятие о сохранности оружия.

– И как же ты, падла, собирался после этого из него стрелять? – спросил Дима, вытирая пистолет платком.

Исмутенков молчал. Он сидел ссутулившись на диване и теребил пальцы рук.

– Ну что, лысый? Будем оформлять тебя? Пять лет как минимум... – сказал Дынин, засовывая пистолет в боковой карман.

– Тихо, тихо, тихо, – вступил я. – Дима, по-моему, ты начинаешь перегибать палку.

И выразительно посмотрел на голову Дынина. Тот, вспомнив о плачевном состоянии его собственного волосяного покрова, несколько смутился.

– Мужики, давайте не будем нервничать, – продолжил я. – Дрюня, у тебя что-нибудь выпить есть?

– Там, в холодильнике, остатки... – уставившись в пол, произнес Исмутенков.

– Ленчик! – Я посмотрел на Борисова.

Он кивнул и отправился на кухню. Через полминуты принес початую бутылку водки «Кристалл». Я одобрительно кивнул и, взяв из серванта стаканы, поставил их на журнальный столик перед диваном. Разлив напиток по рюмкам, я произнес:

– Ну... За удачно завершившийся поиск!

И мы выпили, закусив принесенными с той же кухни помидорами и огурцами. Я, дожевывая помидор, обратился к Исмутенкову:

– А теперь, хороший мой, объясни нам, зачем тебе понадобилась пушка?

Дрюня, понурив голову, ответил:

– Да так... Гада одного пугнуть хотел, да, видать, не судьба...

– Кого ты хотел пристрелить, придурок?! Он же у тебя сутки в воде пролежал! – заметил Дынин.

– Я стрелять и не хотел. Просто припугнуть...

– И кто же тебя, Андрюша, так достал, что ты аж за пушку схватился? – спросил я. – Как-то раньше я за тобой таких порывов не наблюдал.

– Понаблюдал бы я за тобой, если у тебя кого-нибудь из детей похитят! Ты как карась на сковородке будешь прыгать. Не то что пистолет, гаубицу украдешь! – заявил Исмутенков.

– А что... у тебя дочь кто-то украл? – насторожившись, спросил Дынин.

– Да, похитили. Два дня назад. Вчера записка пришла, с требованием выкупа.

– Что же ты мне не сказал? – быстро проговорил Дынин.

– Я бы тебе сказал, если бы ты в соплю пьяный под стол не свалился! – вдруг остервенело завопил Дрюня. – С пистолетом на боку... Не доверяю я вашему брату. Такой шорох подымете, а девчонку за это время пришьют.

– Слушайте, секундочку, – прервал его я. – Я уже перестаю что-либо понимать. Вроде бы как раскрыли одно преступление, а тут еще одно наваливается. Давайте выпьем и не спеша обо всем поговорим.

Мы снова разлили водку. Исмутенков, как и в первый раз, пить отказался.

– Так, – сказал я, хрустнув огурцом. – Значит, ты утверждаешь, что у тебя похитили Таньку и кто-то требует с тебя выкуп.

– Да, именно это я и утверждаю. Вот записка. – И он вытащил из кармана замусоленный клочок бумаги. – Вчера под дверь подсунули.

Я раскрыл перед собой бумажку, где вырезанными из газет буквами было написано: «Ваша дочь у нас. Готовьте деньги. Связь через ваш почтовый ящик. Никому ни слова, иначе случится непоправимое». Прочитав записку, я отдал ее Дынину и Борисову.

– Слушай, Дрюня, а откуда у тебя могут быть деньги? – неторопливо закурив, спросил я.

– Это ты меня спрашиваешь? – взъерепенился Исмутенков. – Ты лучше их спроси... У меня кроме этой квартиры, старого 412-го «Москвича» и развалюхи-дачи больше ничего нет!

– Ну, может быть, именно это с тебя и требуют, – предположил Борисов.

– И кого же ты конкретно подозревал, кого пугать собирался? – спросил я.

– Хахаля ее, – зло ответил Исмутенков.

– Хахаль – это кто?

Исмутенков поразмышлял секунду, потом ответил:

– Есть там один. Лешка Шестаков.

– Основания для подозрений? – спросил я.

– Во-первых, она с ним в последнее время шашни вертела. Во-вторых, человек он больно скользкий. У него на роже написано, что какими-то темными делишками занимается...

– Господи! И из-за этого ты мог пристрелить этого пацана?

– Ну, учитывая его умение обращаться с оружием, я бы за это не поручился! Все могло быть и наоборот, – сказал Борисов.

– Что, мужики? – решительно обратился к нам молчавший доселе Дынин. – Надо помочь Андрюшке. Дело серьезное – похищение. Этот, как его?... Киднеппинг.

– А где ты собирался найти этого самого Шестакова? – спросил я.

– Я тут сегодня справки навел, перед самым вашим приходом. В городе его нет, но у него есть дача, под Тарасовкой. Вот туда и собирался ехать. Мужики, помогите, а... – Исмутенков обвел нас умоляющим взглядом. – Дынин, ты все же милиционер какой-никакой, у тебя права есть. Припугни этого козла.

– Я закон нарушать не могу, – строго заявил Дима. – Это дело такое... Меня за это из органов попереть могут.

– А когда ты сегодня врывался ко мне в квартиру и меня по лбу башмаком хлестал – у тебя что, санкция прокурора была? – взвился Исмутенков. – Или думал, что прокурор тебя прикроет? – Андрей посмотрел на Борисова.

Тот, уже совсем захмелевший, откинулся на спинку стула и пытался попасть сигаретой в рот.

– А я и не прокурор вовсе. Это Володя пошутил, – сказал он, наконец совместив рот и сигарету. – Ты почему меня именно прокурором назвал? – повернулся он ко мне.

– А почему бы тебе, собственно, не быть прокурором? Вид у тебя солидный – седина. Ну и вообще, должен же кто-то осуществлять надзор над действиями милиционера Дынина! – засмеялся я.

– Так вы что, меня на понт взяли? – совсем расстроился Исмутенков. – И как же вы догадались?

– Это Вовка сообразил, – сказал Дынин.

Исмутенков устремил на меня свой взгляд.

Я понял, что пора пояснять ситуацию:

– Ты вчера со свадьбы какой-то странный шел. Правую руку в кармане держал. Я и подумал, что у тебя там пистолет.

Исмутенков несколько секунд смотрел на меня, потом, откинувшись на спинку дивана, визгливо заржал, указывая на меня пальцем:

– Ну и дурак, твою мать! Да я просто писать хотел, аж зубы ломило, поэтому руку в правом кармане-то и держал...

Седому наконец удалось прикурить сигарету, и он, пыхнув облаком дыма, заметил:

– Хорошо, что ты не обоссался по пути, а то бы мы тебя вовек не вычислили!

– Минуточку, – запротестовал я, чувствуя при этом, что едва шевелю языком. – Между прочим, рука – это лишь один из факторов... Да, здесь вышла ошибка... Но... Человек был странным – странным... Со свадьбы раньше времени ушел – ушел... Говорить со мной при встрече отказался – отказался! Человек шел со свадьбы, а настроение у него явно несвадебное. Что-то его беспокоило... Так что все это не случайно. Просто метод мой такой, на интуиции основанный...

Завершив свою оправдательную речь, я налил себе еще водки и выпил.

– Так, мужики! – скомандовал Дынин. – Не напиваться! Нам сегодня еще работать. Надо Андрюшке помогать.

– А мы что? Мы отказываемся разве? – обратился я к Борисову.

Тот в ответ тяжело вздохнул и сказал:

– Не-ет. Но кто нас на эту дачу повезет? Мы ведь все уже выпившие.

– А Андрюха не пил! – проговорил Дынин, как будто он уличил последнего во лжи.

– Да довезу я вас, довезу, – ответил Исмутенков. – Нет проблем.

– Так... Вовк! – толкнул меня в плечо Дынин.

– Всегда готов! – ответил я ему, вставая и прихватывая с собой недопитую бутылку со столика.

– Так... Этот... – Дынин напряженно вспоминал, как зовут Борисова, но так и не вспомнил. – Седой! К бою готов?

Борисов молча поднялся и как-то неуверенно ответил:

– Конечно, готов. Но при условии, что мне помогут дойти до машины.

Дынин подставил ему свое крепкое плечо, и они парочкой вышли из квартиры. Следом за ними устремились мы с бутылкой водки. Завершал процессию Андрюша Исмутенков.

Такой странной компанией мы добрались до стоящего во дворе желтого «Москвича», на котором Дрюня каждый день пытался уехать на работу. Надо честно признать, что удавалось ему это не всегда. Дима усадил Борисова на заднее сиденье, я водрузился туда же, после чего рессоры «Москвича» сильно осели. Дынин же, сев вперед рядом с Исмутенковым, громко хлопнул дверью и скомандовал:

– Поехали!

Андрюша повернул ключ в стартере, но машина провякала в ответ что-то невнятное. Он еще раз повторил попытку, но особых успехов не достиг. Дынин посмотрел на Дрюню и спросил:

– Нам что, толкать придется, что ли?

От этой мысли мы с Борисовым стали резко трезветь. Толкать исмутенковский «дрюшпак» нам совершенно не хотелось, да мы были и не в состоянии это делать. Но с третьей попытки машина все же взревела воплем негодования, и мы с Седым радостно заорали: «Ура-а!»

После этого мы уже не кричали, а всю дорогу тихо посапывали на заднем сиденье, за исключением тех пяти-шести моментов, когда мы останавливали «Москвич» для отправления физиологических надобностей. Орал же всю дорогу благим матом бравый участковый Дынин. Он называл это пением, на наш же взгляд, это было блеянием молодого козла в брачный период. От его, с позволения сказать, пения Исмутенков несколько раз чуть было не въехал под колеса встречных грузовиков. Но потом смирился даже и он, и при подъезде к даче, хитро поглядывая на нас с Седым в зеркало заднего вида, уже тихо подпевал: «Тишина за Рогожской заставою... спят деревья у сонной реки...»

Подъезжая к дачному кооперативу, мы въехали на небольшой пригорок, где Исмутенков резко затормозил автомобиль. Мы с Седым сразу заозирались. После этого все вышли из машины и стали оглядывать простиравшуюся перед нами местность. Надо сказать, вид был впечатляющим. Мы простояли как вкопанные минут пять, после чего первым опомнился Седой:

– Ну? И какая из них наша?

Вопрос был актуальным: внизу перед пригорком расстилался широченный ковер, сотканный из шиферных, деревянных, рубероидных и даже черепичных крыш, обрамленных густой зеленью. В дачном кооперативе, судя по вырисовающейся схеме, было две главные улицы и несколько прилегающих к ним.

– Да откуда мне знать! – раздраженно воскликнул Исмутенков.

– Ну что ж, – вздохнул я, вынимая из-за пазухи бутылку. – Поехали искать сторожа.

Еще через десять минут, поблуждав по улицам дачного городка и опросив нескольких торчащих кверху задом теток в купальниках и дядек в семейных трусах, которые разговаривали с нами даже не разгибаясь, мы наконец подобрались к небольшой лачужке, где по всем приметам и должен был обитать сторож.

– Ну, – сказал я сидящим в машине бойцам. – Я пошел.

– Будь! – ответил мне Дынин.

– Не обделайся! – послал мне напутствие добрый Седой.

Главное, чего я опасался, шагая по витиеватой садовой дорожке к домику, это встретить какую-нибудь собачонку, делающую вид, что она охраняет дом и считающую себя вправе рвать штанины гостям. Но, к счастью, ничего подобного я не встретил, за исключением здоровенного кобеля, который неожиданно кинулся на меня из конуры, которую я не заметил в кустах малины. К счастью, он был привязан и не причинил мне хлопот.

Подойдя к двери, я постучал. Дверь мне открыл невысокий лысый старикашка с кирпичного цвета морщинистым лицом в старой потрепанной майке с надписью «Адидас».

– Илья Алексеич?! – радушно приветствовал я его.

– Нет, Семен Васильич, – удивленно ответил он.

– Ну слава тебе, господи, наконец-то я вас нашел!

Семен Васильич отошел в сторону, не в силах противостоять напору моего тела, которое я направил прямо на него, и проводил меня в небольшую обшарпанную комнату, где, кроме кровати, шифоньера и трех табуреток у стола, больше ничего не было. Если, конечно, не считать корзин с яблоками и помидорами, а также развешанных по стенам в женских чулках луковиц. В общем, плодов проживания этого старикашки на этой благословенной плодородной земле. Видимо, голландец Снейдейрс нашел бы здесь, с чего нарисовать свои натюрморты, да и фактура старикашки соответствовала эстетике фламандского Возрождения.

– Слушай, Васильич, – обратился я к по-прежнему удивленно смотрящему на меня сторожу. – Выручай! Попали – дальше некуда...

И я поставил на стол недопитую бутылку водки. Удивление на лице сторожа сменилось выражением одобрения. Он молча прошмыгнул по углам, собрал в миску частицу своего урожая и присовокупил ее к стоящей на столе бутылке. После чего тихо включил стоящий рядом радиоприемник. Я понял, что выполнил напутствие товарищей. Через двадцать минут мы вышли с Васильичем на крыльцо, и он цыкнул на залаявшего кобеля так, что тот мигом спрятался обратно в конуру. Мы миновали сад, вышли на дорогу, и я, посмотрев на сторожа, сказал ему:

– Веди нас, Сусанин!

После этого я сел в автомобиль, а Васильич неуверенной походкой поплелся впереди тихо едущего «Москвича». Через пять минут ходьбы-езды мы, миновав на этой же улице два домика, остановились около третьего. Я снова вышел наружу и подошел к нашему гиду. Он пальцем указал на стоящее рядом с ним двухэтажное здание с мансардой, увитое диким виноградом. Я что есть мочи взасос поцеловал его в лоб:

– Спасибо, отец! Без тебя мы бы точно его не нашли...

Старик гордо кивнул головой и отправился восвояси, допивать оставленную мною в сторожке водку.

Наша же зондеркоманда покинула боевую машину пехоты и стала оглядывать предполагаемый объект штурма. Дынин повернул ко мне голову и тихо спросил:

– Как думаешь, ствол оголять надо?

Я после секундного размышления ответил:

– Учитывая, что он пролежал в туалетном бачке целые сутки, ствол уже не опасен. Оголяй!

Дынин стал энергично шарить по карманам в поисках пушки.

– Ну что вы стоите, что встали-то?! – занервничал Дрюня. – Может, ее там насилуют или пытают!

– Так! – командным голосом произнес Дынин. – Быстро через забор и цепью пошли к дому!

– А можно я... в калитку? – подал голос Седой.

– И я тоже, – присоединился я к нему.

Дынин окатил нас уничтожающим взглядом и со всей дури перемахнул через забор, чуть не свалив его при этом. Я понял, что штурм начался.

ГЛАВА 3 ШТУРМ БАСТИОНА ЛЮБВИ

Я откинул резиновое кольцо от колеса детской коляски, сцеплявшее забор и калитку, и калитка сама распахнулась перед нами. Мы вступили на территорию вражеского сада. Впереди шел я, сзади меня – Исмутенков, который постоянно пытался вырваться вперед. Замыкал цепь Седой. Дынин слонообразным кенгуру с пистолетом наголо поскакал по грядкам вокруг дома, совершая таким образом рекогносцировку местности. Мы уже подходили к углу здания, когда Дынин вынырнул из-за другого угла и затих перед слегка приоткрытым окошком. Он выразительно посмотрел на нас и приложил дуло пистолета к губам.

Мы не стали подходить к окну и остановились чуть поодаль. Как выяснилось, подходить ближе не было никакой необходимости, так как слышимость была хорошей и отсюда. Из приоткрытого окна раздался женский крик: «А-а-а!» Я тут же развернулся к Исмутенкову и понял, что, видимо, уже не успею. У Дрюни расширились глаза до размеров его очков, и он был готов что есть мочи заорать и кинуться в направлении женского крика, но положение спас Седой. Он накинул жилистую ладонь на рот Исмутенкова, а второй рукой прижал Дрюню к себе, нейтрализовав таким образом отчаявшегося папашу. Я посмотрел на судорожные движения Дрюни в объятиях Седого, одобрительно кивнул головой и снова развернулся в направлении окна.

Изнутри дачи раздался еще один женский вопль: «А-а-а!» Ему вторил мужской, столь же выразительный: «О-о-о!» Я несколько секунд посоображал, почему мы застыли на одном месте как вкопанные и не кидаемся внутрь помещения, и пришел к выводу, что причиной этого служит методичное поскрипывание кровати.

Дынин, посидев под окном несколько секунд в напряженной позе, попрыгал через грядки в нашем направлении с выражением страшной задумчивости на лице. За это время из окна вылетела еще одна порция криков: «Ой!», «Ой!», сменившаяся восклицаниями: «Ох!» и «Ах!». Дима, остановившись, поднял на нас взгляд и серьезно спросил:

– Ну? Что решать будем?

Исмутенков снова забился в истерике, требуя, чтобы его освободили. Седой придвинулся к его уху и тихо спросил:

– Орать будешь?

Тот отчаянно замотал головой. Седой на секунду открыл Дрюнин рот и тут же закрыл его. Поскольку никакими звуками окрестность оглашена не была, Дрюне позволили говорить, убрав ладонь с его рта. Он отчаянно зашептал:

– Да вы что, изверги?! Ее, может, там пытают...

– А койка у них от пыток скрипит, что ли? – спросил Седой.

– Да... Там что-то странное, – глубокомысленно заявил Дынин, почесывая дулом пистолета свой висок. – Что бы это могло быть?

– Да пытают, пытают, я вам точно говорю! – снова отчаянно зашептал Исмутенков.

В этот момент из дома донесся женский голос: «Ну давай, давай!», «Смелее, не бойся!» Далее последовали уже знакомые нам междометия: «Ох!» и «Ах!», сопровождаемые еще более интенсивным, чем прежде, скрипом кровати. Последняя информация с места событий смутила даже бедного Андрюшу, и он вытянул свою шею в направлении окна. Туда же воззрился, раскрыв рот, и Дынин.

– Андрюша, – неожиданно спросил я. – А сколько лет твоей Таньке?

– Семнадцать, – неуверенным голосом произнес Исмутенков. – С половиной.

– Да, – подвел итог Седой. – Пытками что-то и не пахнет...

– Так они что там? – повернулся к нам Дынин. – Трахаются, что ли? Гы-гы!

Диму эта мысль чем-то порадовала. В глазах Дрюни же растерянность снова сменилась ужасом, и он прошептал:

– Насилуют!

Повторить это спорное утверждение более громко ему не дали, поскольку Седой снова «спеленал» его. После этого из окна раздался очередной женский крик: «Давай! Давай! Еще сильнее!» Кровать заскрипела с угрожающей частотой, и мужчина пронзительно застонал. Седой резонно заметил:

– Если и насилуют, то скорее всего не ее...

Исмутенков, до этого периодически дрыгавшийся в объятиях Седого, снова стих. Когда ему открыли рот, он как-то устало прошептал:

– Остановите это безобразие! Она же еще совсем маленькая девочка!

– Да? – с сомнением посмотрел на окно Седой.

Мне были понятны переживания Андрюши, поскольку младшей из моих собственных детей тоже была дочь. Однако интенсивность действий внутри дома была столь велика, что мы могли навлечь негодование дамы, если бы прервали этот процесс прямо сейчас. Мы хоть и отцы, но если женщина просит... Хотя на Дрюню было больно смотреть: он присел на корточки, обхватил свою лысую голову руками и тихо постанывал: «Варвар! Негодяй! Бесстыдник! Убью паскуду!»

Наши сомнения по поводу того, вмешаться ли в происходящее или подождать, были отметены самим течением жизни. Из дачи донеслись почти одновременно два вопля: «А-а-а!» и «О-о-о!», после чего раздался какой-то непонятный треск и грохот. Далее, после некоторой паузы, послышалось более тривиальное мужское высказывание: «Твою мать!»

Это послужило для Дынина мощным импульсом перейти к последней стадии операции. Он, крикнув: «За мной!» – бросился к окну дачи. Засунув пистолет в карман и раздвинув руками оконные рамы, участковый рыбкой проскользнул в окно, после чего в комнате раздался еще больший грохот. Его причину великолепно проиллюстрировало выражение Дынина:

– Какая скотина поставила здесь табуретку с посудой?!

В ответ на это раздался отчаянный женский вопль, и воцарилась тишина. Когда мы все втроем заглянули в окно, то обнаружили сидящего на полу Дынина, прижавшего носовой платок ко лбу. В дальнем углу, на сломанной кровати, прижавшись друг к другу и прикрывшись простыней, лежали двое молодых субъектов мужского и женского пола. Дынин, не отрывая платок ото лба, бодро поднялся и задал сакраментальный вопрос:

– Что здесь происходит?

Молодые люди уставились на него непонимающе. И тут голос подал Исмутенков:

– А... А это... А это не Таня!

Мы с Дыниным воззрились на девицу под простыней и пришли к такому же выводу. После чего Седой влез в окно и открыл нам дверь на дачу, которая, впрочем, была не заперта, а просто плотно прикрыта. Дынин, заложив руки за спину, принялся расхаживать по комнате взад-вперед. Я поднял с пола початую бутылку водки, которая, к счастью, была закрыта, иначе бы Дима разлил ее, приземляясь на табуретку, налил себе немного в металлическую кружку и опрокинул. То же самое проделал и Седой. Исмутенкову пить не дали, так как он был за рулем. Хотя, конечно, ему в связи с последними нервными переживаниями очень хотелось это сделать.

– Ну! – сказал Дынин, внезапно остановившись. – Тебя, кажется, Лехой зовут?

– Алексеем, – поправил милиционера молодой человек.

– Так что, Алексей, сам будешь рассказывать или в отдел тебя везти?

– А что рассказывать-то? – выжидательно смотря на Дынина, прогундосил Леха.

– Как что? – сказал я. – Сам знаешь что... Плохи твои дела.

– Да, – вторил мне Седой, поддерживая нашу игру. – Серьезные, пацан, у тебя проблемы возникли. Тебе сколько лет-то?

– А вы кто? – заносчиво спросил Леха.

– Следователь по особо важным делам областной прокуратуры господин Борисов. Между прочим, полковник юстиции, – представил я Седого.

– Да-а? – протянул Леха, вытаращив на пьяненького Седого глаза. После чего ответил: – Мне вообще-то двадцать.

– Ну вот, – радостно заметил Седой. – Значит, из тюрьмы выйдешь в тридцать.

– Как это! За что? – заверещал Леха. – Я, в общем-то, ничего и не делал.

– Мы, Леха, знаем все, что ты делал. Осталось собрать несколько незначительных фактов, и тебя посадят, – произнес я.

– Как десять лет? Да вы что! За что?!

– Могут и расстрел дать, – продолжал убивать пацана Седой.

– Дядя Андрюша! – заканючил Леха. – Чего мне делать?

– Что делать? – взревел Дрюня. – Он меня еще спрашивает, что ему делать! Дочь мою похитил, записки мне шлет, и еще спрашивает... Говори, где Танька!

Мне почему-то показалось, что Дрюня поторопился. Не стоило бы ему влезать раньше времени. Леха вытаращился на Дрюню непонимающим взглядом.

– Таньку? Похитили? Кто похитил?

– Нет, он еще издевается, – окинул меня с Дыниным взором Дрюня. – Да я тебя!

И он кинулся в направлении кровати. Мы с Димой едва успели его остановить.

– Никаких Танек, – уже более твердым голосом заявил Леха, – я не похищал. Да и на хрен она мне сдалась! Я ее уже три дня в глаза не видел. Тоже мне, было бы кого похищать! И главное – зачем?

– Чтобы выкуп взять, – неуверенно ответил Исмутенков.

– С кого? – недоуменно спросил Леха.

– С меня, естественно, – гордо произнес Дрюня.

– А что? – еще более недоуменно спросил Леха. – У вас есть деньги?

– Ну, в общем, нет, – замялся Исмутенков. – Так, немного... И какая тебе разница, если ты ее не похищал?

– Да нет, это я так... Если бы мне пришло в голову кого-нибудь похитить с целью выкупа, ваша дочь была бы последней в списке, – уже снисходительно глядя на Дрюню, заявил Алексей.

– Он что, мне хамит? – поинтересовался у общественности Дрюня.

– Вряд ли, – ответил Седой. – Похоже, что он говорит резонные вещи.

Все снова посмотрели на уже повеселевшего Леху.

– А это кто такая? – Дрюня нашел новый повод, чтобы снять свое раздражение, и указал на лежавшую рядом с Лехой девицу.

– А вам-то какое дело? – спросил Леха.

– Что значит какое? Гуляешь, понимаешь, с моей дочерью, ходишь ко мне в дом, потом Танька исчезает... А ты хрен знает с кем трахаешься, да еще при этом мебель ломаешь отцовскую...

– Да вы что мне тут – тесть, что ли? – возмутился вконец Леха. – Приехали меня проверять... С кем я тут на даче трахаюсь... Вы лучше за своей дочерью следите. Она уже месяца два как со Славкой мотается. А я к вам просто так заходил, о Славке узнать...

– Каком еще Славке? – раздраженно спросил Дрюня.

– Каком-каком! – обиженно отвернулся от него Алексей. – Карцев его фамилия. Вот с ним она и ездит. Они и ко мне на днях на дачу приезжали вместе. На Cлавкином «фордяшнике».

– Зачем? – спросил Седой.

– Просили с деньгами помочь.

– С деньгами? – встрял в разговор Дынин.

– Так, так... Тихо, – сказал я. – Давайте не будем пороть горячку и не спеша поговорим. А то что-то я снова стал плохо соображать.

И я поднял упавшую табуретку и поставил ее рядом с кроватью вместо стола. Сам же, взяв стоявший в углу стол, сел на него и налил себе еще одну порцию водки.

– Андрюша, сбегай, сними с грядки овощей.

Исмутенков нехотя повиновался. Седой тем временем без спроса открыл стоявшие на столе консервы и выставил их на табуретку.

– Может, вы все-таки выйдете из комнаты? – с некоей претензией обратился к нам Леха.

– Зачем? – спросил его Дынин.

– Я должен одеться.

– Ну и одевайся, – продолжал недоумевать Дима. – Мы тут все мужики, а женщина тут одна, и ты с ней... уже это... того... гы-гы-гы...

Вопрос решился просто – девица, прикрываясь простыней, вдруг вскочила с кровати и, подхватив по пути свою одежду, помчалась в кухню переодеваться, оставив Леху совершенно голым на сломанной кровати. Мы все трое, словно по команде, проводили взглядом ее белеющий голый зад и переключили свое внимание на Леху.

– Да, – улыбнулся я. – Было бы что скрывать...

– Собственно, и показывать особенно нечего, – оценивающе резюмировал Дынин, пристально разглядывая Лехины чресла.

– Ну что вылупились, как гомосеки? – раздраженно сказал Леха, приглаживая прядь густых рыжих волос.

Он рывком встал с кровати и, пошарив под ней, отыскал там трусы и надел их. Парень был худощав, но сложен неплохо.

Тут неожиданно с кухни раздался вопль. Это идущий с огорода Дрюня застал переодевающуюся в кухне девицу. Когда он зашел в комнату, его лицо было вполне сравнимо по цвету с помидорами, которые он принес.

– Так, рассказывай, – сказал я, когда мы вчетвером осушили по первой, – кто такой Карцев и зачем ему нужны деньги?

Леха надкусил помидоры и сказал:

– Знакомый Танькин, бизнесмен какой-то. Чем занимается точно – не знаю. Какие-то акции скупает. Наверное, фарцует помаленьку. Знаю только, что недавно они с товарищем собирались цех открыть. Да видать, облажались...

– А где он живет? – спросил я.

– Откуда я знаю! – протянул Леха. – Я с ним встречаюсь только в компаниях. Где-то в Заводском районе.

Мы налили по второй, и, закусив водку помидорами, я снова спросил:

– А что за производство он собирался открыть?

– Фабрика по сборке мебели, где-то в области, – нехотя ответил Леха. – Они вместе со своим приятелем, Юркой Савелкиным, этим занимаются. Но что-то у них там не заладилось, деньги куда-то просрали. Поэтому их теперь и ищут...

– Кто ищет? – спросил я.

– Я не знаю, – протянул Леха. – Кредиторы, наверное... Откуда у них у самих деньги? У этого Славки, кроме «Форда Скорпио» семилетней давности, по-моему, ничего больше и нету.

– Номер машины не помнишь? – снова спросил я.

– Я что – инспектор ГАИ? Нет, конечно. «Форд» как «Форд», черного цвета.

– А кто такой Савелкин? – спросил я.

– Друган его. Я его, – почесал Леха голову, – тоже не очень хорошо знаю.

– Ну а где этот Славка бывает?

Леха задумался и снова почесал голову:

– Вообще-то есть одно местечко. Бар «Мустанг» называется.

– Это где?

– На Московской, недалеко от Волги.

– Раньше, – прокомментировал Седой, – на питейных заведениях вешали лошадиные подковы, а теперь ограничиваются лошадиными названиями.

– Там есть один такой бармен, Костя, – продолжил свой рассказ Леха. – По кличке Крошка, килограмм сто пятьдесят весит. Можете у него проконсультироваться, он очень разговорчивый малый.

Леха усмехнулся и посмотрел на нас, как мне показалось, несколько снисходительно.

– Шейкером работает как пропеллером, коктейли делает изумительные, особенно клюквенные.

Глаза у Лехи загорелись, видимо, он углубился в приятную для него сферу.

– Значит, говоришь, Костей зовут? – прервал его Дынин. – Ну что, мужики, будем «щемить» Костю, иначе мы на этого Карцева не выйдем.

– Слушай, Леха, – еще раз обратился я к нему, – этот самый Карцев похитить Таньку мог?

– Да она сама кого хочешь похитит! – заявил Леха, опрокидывая в себя очередную порцию водки. – Она же ненормальная.

– Ну ты, щенок! – высокомерно посмотрел на него сквозь очки Исмутенков. – Как ты смеешь так о ней говорить! А еще другом ее называешься.

– А чего я такого сказал? – завелся Леха. – Она действительно у вас какая-то странная. Ездит, для Славки деньги добывает, зачем-то старые газеты из туалета у меня взяли, жопу теперь подтереть нечем.

– Что-что? – переспросил Седой. – Старые газеты?

– Ну да, – подтвердил Леха. – Целую пачку из сортира уперли!

– Теперь мне многое становится ясным, – задумчиво протянул я.

– Чего тут ясного-то? – быстро спросил Дынин.

Я повернулся к Диме и пояснил:

– Записка-то была наклеена из букв, вырезанных из газет. Похоже на то, Андрюша, – посмотрел я на Исмутенкова, – что твоя Танька решила обуть тебя на кругленькую сумму, чтобы выручить своего дружка из беды.

– А почему она не обратилась ко мне напрямую? – спросил совсем растерявшийся Андрей.

– А ты что, отдал бы кругленькую сумму неизвестному тебе Славе Карцеву, продав при этом свой желтый «Линкольн» и трехэтажную дачу с бассейном? – ехидно спросил Борисов.

– Не знаю, – неуверенно ответил Исмутенков.

– Но она, похоже, точно знала.

– Так, мужики, – своей излюбленной фразой прервал наш разговор Дынин. – В общем, по коням. Ломимся в бар «Мустанг», берем там за яйца всех, кого надо, и копаем информацию о Карцеве. Если мы его не найдем, то и Таньки нам не видать. Вопросы есть?

– Нет, мой маленький фюрер! – помпезно ответил я и налил всем, кроме Исмутенкова, по рюмке.

Покончив с выпивкой, мы дружно поднялись и в наступающих сумерках направились по садовой дорожке к желтому «Москвичу». Выходя из калитки, я обернулся: Леха стоял на крыльце и провожал нас задумчивым взглядом. Юная подруга выглядывала из-за его плеча.

Машина завелась, по установившейся традиции, с третьего раза и недовольно тронулась по дороге дачного кооператива. Еще через полчаса блужданий мы выехали на проселочную дорогу и направились к городу. Я посмотрел на часы – было десять вечера.

– Да, доберемся как раз к закрытию, – задумчиво произнес я, глядя на огни встречных автомобилей.

– Публика нам не нужна, – зловеще сказал Дынин и залудил очередную дорожную песню с такой силой, что Исмутенков чуть не уехал в кювет.

«Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой!» – децибеллы, рожденные в мощной глотке Дынина, концентрировались в тесном салоне «Москвича» и нестерпимо давили на наши ушные мембраны. Седой с тоской посмотрел на затылок Дынина и, пошарив сзади в автомобильной аптечке, вынул оттуда два кусочка ваты и заткнул уши. Я последовал его примеру.

ГЛАВА 4 УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОГО «МУСТАНГА»

Несмотря на то что Дынин требовал ехать прямиком к бару, уверяя нас, будто он готов провести нас через любую заставу гаишников, я все же настоял на том, чтобы Дрюня покружил по городу, объезжая все посты. Мы были уже весьма тепленькими, и от одного нашего перегара дыхание Исмутенкова могло заставить позеленеть датчик Рапопорта.

Наконец, когда время уже было без пятнадцати одиннадцать, наша «крутая тачка» остановилась перед дверью бара «Мустанг» на Московской, 15. Над белой стеклянной дверью висела неоновая вывеска с изображением головы и шеи лошади. Дизайнеры, работавшие над вывеской, проявили недюжинную самобытность и смекалку. Вывеска постоянно мигала, отчего голова лошади дергалась, а глаза все время сильно расширялись. Возникало ощущение, что с корпусом лошади, которого не было видно, сзади делают что-то нехорошее – или тыкают ей шпорами в бока, или пикой в круп, и дергается она от боли, а глаза расширяются от ужаса.

Я не стал долго смотреть на бедное неоновое животное, которое символизировало название бара, и открыл дверь. Предварительно мы договорились, что с барменом все же лучше поговорить мне с моим методом разговора – несмотря на то что Дынин рвался в бой. Седой при этом высказал некоторые сомнения в том, что я с помощью пузыря смогу разговорить бармена, поскольку того «профессия обязывала». Я был настроен, однако, решительно и пошел внутрь.

Помещение бара, как я и предполагал, было погружено в полумрак. Зал был разделен на две части. Та часть, которая примыкала к стойке бара, была чуть приподнята и отделялась от другой деревянной перегородкой. Похоже, хозяева таким образом пытались придать бару сходство с салунами Дикого Запада прошлого столетия.

Посетителей в баре было уже мало, и стульчики перед стойкой пустовали. Туда я и направился. Бармена Костю нельзя было не заметить – он здоровенной бело-красной горой возвышался над стойкой. Белой была его рубашка, в нескольких местах, правда, закапанная джином или коньяком. Красной же у него была толстая морда, на которой выделялись две бусинки черных глаз и здоровенные щеки, свисавшие вниз, как у бульдога. Он наверняка надел бы и галстук-бабочку, но ее не было бы видно из-за обширного второго подбородка.

Я уселся прямо напротив него и небрежно бросил:

– Здравствуй, Костя!

Тот, видимо в качестве приветствия, молча засопел.

– Мне, пожалуйста, водочки с лимончиком.

Костя, буравя меня черными глазками, тихо прогудел:

– Мы вообще-то скоро закрываемся.

– Ничего страшного, с одним стаканчиком я быстро справлюсь, – успокоил я его.

Костя достал из-под стойки бутылку «Смирнова», почти не глядя налил мне норму и надел на стакан дольку лимона. Пока я поглощал спиртное, Костя взглядом исподлобья отметил появление еще трех моих спутников. Дынин уселся, как я и предполагал, недалеко от меня за стойкой бара – ему всегда надо было лезть на передовую. Дрюня с Борисовым уселись за столик в дальней части зала. Опорожнив рюмку и закусив ее лимоном, я до-стал свою пачку «Бонда» и предложил ее Косте. Тот усмехнулся и молча отрицательно покачал головой. Тогда я начал наступление. Я посмотрел на часы и сказал:

– Слушай, все равно уже никого нету, и скоро закрытие. Давай составь мне компанию... Я оплачу...

Костя оценивающе посмотрел на меня своими угольками-глазами и опять покачал головой, на сей раз с меньшей амплитудой и без усмешки, словно сомневаясь. Я подумал, что в принципе все идет нормально, и Костю в конце концов удастся разговорить, но тут заметил, как к Дынину подсела одна из девиц, сидевшая раньше где-то внутри, и спросила:

– Ну что, ковбой, угостишь даму рюмочкой?

Дынин молча уставился на женщину. Потом он покраснел, отвернулся и сказал:

– Я это... в общем... не угощаю...

– Ух ты, мой розовенький, – пропела девица, проведя длинным пальцем с красным маникюром по щеке милиционера. От этой незатейливой манипуляции лицо Дынина сделалось еще краснее, чем обычно. – Что же ты такой жадненький-то?

И тут Дынин следующей фразой сорвал весь план операции:

– Я не жадный. У меня просто денег нету. Вообще.

Последнее его высказывание явно насторожило бармена – потому что непонятно было, чего Дынин в таком случае здесь делает. Я же, к этому времени успевший заказать еще одну сотку спиртного, мысленно костерил Дынина за то, что этот лысый болван все время лезет туда, куда его не просят.

Все уставились на Диму – каждый со своим молчаливым вопросом. Дынин напрягся от всеобщего внимания и не нашел ничего лучшего для продолжения разговора как попросить бармена:

– Будьте любезны, дайте мне бутылку пива, пожалуйста, и налейте даме пепси.

Костя прогудел ему в ответ:

– А чем расплачиваться будешь?

– Да, красивый, ты говорил, что у тебя денег нет, – вторила ему девица. – Обманул бедную девушку, противный!

Напряжение вокруг и внутри Дынина нарастало, и наш герой не выдержал. Пока я расправлялся со второй рюмкой водки, он произнес, обращаясь к Косте:

– Слушай, мы сюда не выпить пришли... Нам с тобой поговорить надо... Об одном человеке...

При этих словах я чуть не поперхнулся.

– Кто это мы? – уточнил бармен.

– Ну вот мы, вдвоем с Володькой, – Дынин показал на себя и на меня.

Бармен окончательно понял, что здесь творится что-то неладное, и еще раз уточнил, свирепо глядя на меня:

– А у тебя тоже денег нет?

Такой обезоруживающий вопрос застал меня врасплох, и я, судорожно стараясь исправить ситуацию, быстро заговорил:

– Кость, ты только не волнуйся... Дело не в деньгах... Главное не это... Мы тебе сейчас все объясним...

Договорить мне не дали. Бармен уцепил меня за шиворот рубашки, притянул к себе и прошипел:

– Что, козлы, нагреть меня хотели? Халявщики, мать вашу!

В этот момент что-то похожее совершила девка, повиснув у Дынина на плече:

– Ну что, халявенький мой, пойдем отсюда, сейчас здесь разбираловка начнется. Ночку со мной проведешь – недорого с тебя возьму, останешься здесь – по балде твоей лысой настучат...

Дынин, так же как и я, начал вырываться из лап агрессоров, поведя себя, с моей точки зрения, неадекватно. Мне стыдно было в этом признаться, но я бы на его месте воспользовался предложением проститутки и не стал бы получать по лысой балде. Однако Дима не был бы Димой, если бы не завопил:

– Да отстаньте вы от меня, женщина! Что вы в самом деле? Как вы себя ведете?! Вы же в общественном заведении!

В этот момент я уже был лишен возможности наблюдать за этой сценой, так как бармен, крепко ухватившись за ворот моей рубашки, потащил меня вдоль стойки бара, решив, таким образом, не упустив меня, покинуть рабочее место для выхода на оперативный простор. Пройдя до конца стойки бара, мы вернулись обратно, но на этот раз нас разделяла не стойка, а лишь огромный живот бармена, на который он меня практически надел, подтащив мое лицо к своей жирной морде. Должен признаться, что это были не самые лучшие ощущения в моей жизни, так как к этому моменту он меня немного придушил. Но, к счастью, тут подоспел доблестно освободившийся от объятий путанки милиционер Дынин и потребовал, чтобы толстый хрен прекратил все это безобразие. Такое обращение поразило Костю до глубины души, и это меня спасло... от удушения.

Костя ухватил меня обеими руками, слегка размахнулся и швырнул с силой катапульты в дальний угол авансцены. Я, благополучно миновав несколько метров пустого пространства и пролетев попутно мимо путанки, которую не смог поприветствовать в силу большой скорости полета, сшиб попавшийся под ноги стул и приземлился наконец на один из столиков. Столик, не выдержав моего веса, рухнул подо мной, и мы вместе затихли в углу авансцены. При этом я довольно больно треснулся головой о деревянную перегородку. Видимо, по этой причине, дальнейшее прокручивалось в моей голове в некоем легком тумане.

Я помню лишь, что второй жертвой битюга мог стать Дынин, которого бармен также ухватил за шиворот пиджака и поволок вверх по своему животу. Однако на поле военных действий к тому времени вступила легкая кавалерия в лице Дрюни. Он, подбежав к бармену, тыкнул последнего в живот головой, которая отскочила как мячик от бетонной стены. После чего Дрюня, поправляя очки, стал ожидать реакции гиганта. Она не заставила себя долго ждать – от здоровенной оплеухи через перегородку сначала перелетели Дрюнины очки, а за ними последовал и сам Дрюня.

Наконец дело дошло и до бравого мента. Последнему повезло меньше всего: сначала его повесили на вытянутой руке, затем со страшной силой потянули на себя, направив ему навстречу кулак, который по размерам был ненамного меньше дынинской головы. Когда эти два предмета встретились, левая рука бармена разжалась, и Дынин полетел спиной на перегородку. Добравшись до нее, он проделал в ней брешь и распластался на полу без каких-либо внешних признаков жизни.

Сцена была впечатляющей: в центре возвышенности стоял, широко расставив ноги, бармен Костя, выставив вперед живот и медленно озирал окрестности в поисках желающих побеседовать с ним «по душам». Но эта победная сцена продолжалась недолго – неожиданно сзади него на стойку бара впрыгнул неизвестно откуда взявшийся Седой. В руках у него была деревянная табуретка. Не утруждая себя формальностями об объявлении войны, Седой размахнулся табуреткой и со всего маха вероломно опустил ее на голову бармена.

Седалище табуретки было фанерным, и от такого страшного удара проломилось, застряв на голове победителя. Таким образом, состоялась своеобразная коронация героя салуновской драки. Однако шапка, хоть и шла Сеньке, но оказалась все же тяжела для него. Бусинки Костиных глаз стали величиной с пуговицы и закатились, словно он хотел рассмотреть, что у него там сверху. После этого он со странным гудением, подобно морскому лайнеру, удаляющемуся в дальнее путешествие, стал опускаться вниз. И наконец банальным мешком с навозом рухнул на пол бара.

Седой живчиком спрыгнул со стойки и с видом тореадора обошел поверженного быка – Костю. Затем подошел к стойке бара и, поставив два стакана, наполнил их водкой. Один из них он протянул проститутке и сказал:

– Давай дуй к своей лысой зазнобе, и чтобы через пять минут он был как огурчик!

Девица вальяжно взяла стакан и, виляя задом, направилась к поверженной туше Дынина. Сам же Борисов направился ко мне и, присев на корточки, поводил у меня перед носом рюмкой с водкой. Это пробудило мою волю к жизни. Я, собрав силы, приподнялся и взял из рук боевого товарища рюмку с эликсиром жизни. Выпив ее, я уже мог с полным основанием утверждать, что являюсь полноценным человеком. Я встал на ноги и медленно зашагал к стойке бара. У меня слегка побаливал затылок.

– Лихо ты его «вырубил». Молодец, – сказал я, поглядывая на огромное пузо лежащего на полу бармена.

– В отличие от него, я не столь одарен физически и поэтому с детства предпочитаю настоящую салунную драку, без правил, – ответил Седой.

К этому времени проститутка с удивительной стойкостью втаскивала на авансцену едва передвигавшего ноги Дынина, приговаривая при этом как заботливая мама:

– Ух ты, мой сладенький, упал мой маленький... Что, заинька, больно? Скажи, где больно?

С этими словами она усадила Дынина на стул, сама села ему на колени и прижала его лысину к своей декольтированной груди. Дима был покорен, как младенец, и сцена выглядела почти идиллической. Своими силами до стойки бара добрался Исмутенков, настроение которого было далеко не радужное. Он уселся на стул, рассеянно вертя в руках свои разбитые очки. Левая половина лица Дрюни от полученной оплеухи была намного краснее правой. Щека наверняка болела, но он был настолько опустошен и подавлен, что не замечал этого.

Так мы сидели несколько минут в полной тишине, поскольку редкие посетители еще в начале драки покинули это лошадиное заведение, а пара официанток забилась в дальний темный угол. Первым, как и следовало ожидать, проявил желание действовать неугомонный Дынин. Отлежавшись на пышной груди проститутки и приведя остатки мозгов в порядок, он внезапно вскочил на ноги. При этом девица от неожиданности свалилась на пол.

Дынин перешагнул через нее и направился к лежащему без движения бармену.

– Ну, что будем делать с этим буйволом? – спросил он у нас, проверяя при этом, на месте ли его челюсть.

– Я думаю, что пора его будить, – сказал я.

– А может, не надо? – пытался слабо возразить, потирая щеку, Дрюня.

– Надо, Дрюня, надо, – вздохнул Седой и, достав из бара пластиковую двухлитровую бутылку кока-колы, вскрыл ее и стал поливать Костину ряху.

Коричневая жидкость с шипением разливалась по толстым щекам и впитывалась в белую рубашку. Сначала Костя морщился, затем стал потихонечку глотать и наконец, поперхнувшись, завертел головой. Седой прекратил водные процедуры. Костя открыл глаза и, не поднимая головы, оглядел окрестности. Полежав так некоторое время, он сделал попытку подняться, и она ему удалась. Он еще немножко посидел и окончательно пришел в себя. По мере того как он вспоминал произошедшее с ним, его маленькие глазки наполнялись злобой, и он уже был готов к тому, чтобы подняться и продолжить соревнование по человекометанию, но мы опередили его.

Я произнес:

– Дима, покажи ему наконец свое удостоверение.

Дынин тут же залез в боковой карман и вынул оттуда свои красные корочки, которые быстро сунул в морду Косте. Тот несколько секунд разглядывал удостоверение, после чего поднял на Дынина удивленный взгляд.

– Ну что, ковбой? – обратился я к нему. – Теперь ты понимаешь, каких дел натворил? Отмутузил милиционера при исполнении служебных обязанностей, учинил здесь погром...

– А я чо? А этот меня сзади по башке... шандарахнул, – пробасил Костя, указывая при этом на Борисова.

– Этот, между прочим, – сказал я, – старший следователь по особо важным делам областной прокуратуры. Полковник юстиции...

Седой приосанился и одним махом опрокинул рюмку водки. Костя удивленно вытаращился на него, раскрыв рот. Седой крякнул от выпитого и сказал:

– Будем оформлять дело... Нападение на официальное лицо, злостное хулиганство. До пяти лет строгого режима.

При последних словах Костя снова издал звук, напоминающий гудок парохода, выразив таким образом свое удивление.

– А нам всего-то нужно было, чудак-человек, – продолжал я, – чтобы ты нам помог твоего приятеля Славку Карцева найти.

– Да вы... Да я... Да я вам помогу... Только давайте без всяких оформлений, – Костина туша заколыхалась от волнения.

– Карцева здесь уже два дня не было, – продолжил он, – последний раз он сюда с какой-то своей телкой приезжал.

– Между прочим, тот дядечка, которому ты очки разбил, – отец этой самой телки, – назидательно вставил я.

Костя посмотрел на Исмутенкова и изобразил на лице гримасу, которая, по всей вероятности, должна была означать извинение и глубокое сожаление по поводу случившегося. Дрюня, однако, никак не отреагировал.

– Адрес, адрес давай! – скомандовал Дынин.

– Адрес? – переспросил Костя, после чего с неожиданной для его туши прытью поднялся с пола, перегнулся через стойку бара и стал рыться внутри. Спустя полминуты, в течение которой нашему вниманию был предоставлен обзор широкой задней части бармена, он развернулся к нам с малюсенькой красной книжицей. Там и нашел нужный нам адрес:

– Тракторная, 43.

– А номер квартиры? – спросил Дынин.

Костя сложил записную книжку и пояснил:

– Это частный дом. Он там с дедом живет.

– Так, – воодушевился Дима. – Вперед на винные погреба! Едем на Тракторную!

– Ну, нет. Я на сегодня уже больше не ездок, – резко возразил Борисов.

Я посмотрел на часы и сказал:

– Дим! Время первый час. Доберемся мы туда не раньше часа. Кто тебе там откроет и кто с тобой будет разговаривать? Это нереально.

– Так... Хорошо... Что ты предлагаешь? – отрывисто выпалил Дынин.

– Я предлагаю воспользоваться добротой Кости и взять у него пару бутылочек, – тут я повернулся к сидящему на табуретке бармену, на голову которого одна из официанток уже положила грелку со льдом.

– Да, – поддержал меня Седой. – Ведь ты угостишь гостей за счет заведения, буйный ты наш?

Костя в ответ утвердительно закивал, грелка при этом задвигалась в такт, словно головной убор китайского императора. Официантки тем временем выставили на стойку бара две бутылки «Смирнова», которые я придирчиво осмотрел.

– Кость, дай нам лучше одну бутылочку джина.

Бармен кивнул официанткам, и те тут же сделали замену. Седой убрал бутылку в пакет.

– Вот, – удовлетворенно продолжил я, – а теперь, воспользовавшись добротой Кости, я предлагаю поехать к гостеприимному Андрюше и переночевать там. Ты ведь не возражаешь, Дрюня?

Исмутенков отрешенно молчал.

– Вот, он не возражает, – подтвердил я.

– Да... Но я должен как-то объяснить домашним свое отсутствие, – сказал Дынин.

– Так и объяснишь – что находишься на особо важном задании, сидишь в засаде, в кустах. Тебе еще сочувствие выразят.

– Да? – с сомнением подумал Дима. – Ну, может быть...

– Тогда тронулись, – резюмировал я.

Мы с Седым подхватили бутылки и безучастного Дрюню и двинулись к выходу. Дынин немного задержался, что-то обдумывая, и наконец сказал, обращаясь к Косте:

– Ну, ты... Прибери здесь немного... А то нехорошо получилось...

Грелка на голове Кости снова задвигалась в знак полного одобрения. Дынин еще раз на всякий случай проверил рукой состояние своей челюсти и пошел вслед за нами.

Когда мы уселись в машину, Исмутенков безучастно завел двигатель, и неожиданно для всех «Москвич» со свистом и пробуксовкой колес стартовал с места, на большой скорости направившись к «Пентагону».

ГЛАВА 5 ХАЙЛЬ ДЫНИН!

Солнечные лучи настойчиво разлепляли мне глаза, и я понял, что просыпаюсь. Я автоматически стал искать рукой пульт управления телевизором для утреннего просмотра вчерашних спортивных событий. Не обнаружив пульта, я сразу вспомнил, где нахожусь и что меня привело сюда. Я лежал в зале двухкомнатной квартиры Дрюни Исмутенкова и бессмысленным взглядом пялился в давно не беленный потолок.

Дремучая тоска постепенно заполняла меня, проникая в каждую клетку моего организма. Я медленно поднялся и сел на диване. Спиной ко мне, у окна, стоял, заложив руки за спину, хозяин квартиры. Он неподвижно разглядывал открывающийся перед ним вид на Волгу и мост через нее. Мне снова стало жалко Андрюшку. Мужик сильно переживал пропажу своей дочери, о которой уже несколько дней не получал никакой информации, кроме того, что она мотается по городу на иномарке с каким-то парнем, задолжавшим большую сумму денег неизвестным кредиторам. Я подумал, что ему также обидно было получить от Таньки вымогательское письмо, состряпанное ею же самой.

Далее мои мысли переключились на своих собственных детей, которых я отправил сразу после смерти Веры в город Шабалов, к ее младшей сестре. С одной стороны, это было вынужденным решением, так как сам я вряд ли мог бы дать им все, в чем они нуждались. С другой стороны, я сильно тосковал и беспокоился о них. В конце концов, у меня тоже росла дочь – Лиде, правда, было пока всего два года, – и мысль о том, что я когда-нибудь могу оказаться в положении Дрюни, меня отнюдь не радовала. Вот так – живешь, живешь...

И тут меня посетило спасительное воспоминание, после которого я полез за спинку дивана и вынул оттуда бутылку с остатками вчерашней выпивки. Я поднял со столика стакан, дунул в него, налил туда немножко джина, добавил лимонного напитка и тут заметил сидящего напротив меня в кресле Седого. Похоже, у мужика были те же проблемы, что и у меня. Он согнулся в кресле, упершись локтями в колени и обхватив голову руками, и тупо разглядывал валявшуюся у него в ногах джинсовую куртку. Вот еще один задумался о жизни...

И я, взяв второй стакан, отлил туда половину содержимого своего. Подойдя к Седому, я ткнул его в плечо, и он медленно разжал руки и поднял на меня свои карие глаза. Вид у мужика, конечно, был не ахти. Он посмотрел, поморщился и замотал головой. Я не стал настаивать и опрокинул в горло последовательно сначала один, потом второй стакан. Через несколько секунд я обнаружил, как волна оптимизма покатилась по моему организму. Я хлопнул Седого по спине и сказал:

– Не переживай, Леня, все будет ништяк!

– Все может быть, – ответил своей любимой фразой Борисов и, посмотрев на меня, спросил: – Как ты думаешь, Вова, а какого хера я здесь делаю?

Я поставил стаканы на столик, засунул в рот кусок сервелата и, слегка поразмышляв, ответил:

– Думаю, что ищешь способ примирить себя с окружающей действительностью, серой и однообразной. Или хотя бы на время сделать ее не столь унылой.

Седой откинулся в кресле, задумался и, немного погодя, достал с пола бутылку пива, которую он, видимо, прикупил ночью в ларьке.

Тут до меня донеслось бодрое пение, которое доносилось из района санузла. «Как-то летом на рассвете заглянул в соседний сад!» – с молодым задором и неиссякаемым оптимизмом горланил Дынин. Я вышел в коридор и вытаращился в направлении, откуда доносились звуки.

– Он уже давно здесь всех на уши ставит, – прокомментировал ситуацию Седой. – Бойскаут е...ный!

Пение приближалось, и перед нами явился Дынин в белой маечке с полотенцем на шее и свежевыбритой физиономией.

– Ну что, орлы! Гвардейцы! Р-рота, па-дъем! Мать вашу, совсем у меня разболтались!

Седой с пронзительным стоном снова откинулся в кресле и закрыл лицо рукой. Я ограничился тяжелым вздохом.

– Дим, ты запарил, не гони! – сказал я ему.

– А что я? Я уже в форме, а вы еще не ссали и не срали! Гы-гы-гы-гы...

Дынин обнажил ряд широких крепких зубов. И тут нас всех удивил Исмутенков. Он отвернулся от окна, посмотрел на нас полными отчаяния глазами и проникновенным голосом заговорил:

– Ребята, я больше уже не могу. Помогите Таньку найти. Через три дня приезжает жена из деревни. Что я ей скажу?

Мы все обескураженно глянули на него. Даже Дынин был настолько поражен, что не произнес ни одной из своих оптимистичных банальностей. Я подошел к Дрюне, порывисто обнял его и сказал:

– Андрюша, мы сделаем все, что от нас зависит.

Через двадцать минут мы уже усаживались в желтый «Москвич», а еще через двадцать – въехали в лабиринт узких улочек частного сектора Заводского района. А там, вдоволь нахлебавшись разговоров с местными аборигенами, вконец измотавшими наши нервные системы (за исключением Дынина), остановились у небольшой деревянной избушки. Вид избушки был совершенно неказист, и она вряд ли могла олицетворять собой жилище бизнесмена, коим нам описали Славу Карцева. Я еще раз сверил адрес на бумажке с табличкой на избушке и пришел к выводу, что они идентичны. Нам ничего не оставалось делать, как попробовать проникнуть внутрь.

Я подошел к деревянному забору. Открыв калитку, которая была не заперта, просунул внутрь голову и стал высматривать, живет ли во дворе какая-нибудь злая собачонка. Через минуту осмотра я понял, что двор безопасен, и направился внутрь. На удивление домишко оказался довольно длинным, вытянутым в глубь двора. Я прошел до половины дома, прежде чем обнаружил входную дверь. Не найдя звонка, стал стучать: сначала тихо, потом громче... Когда я уже вовсю дубасил в дверь, сзади меня вдруг раздался голос:

– Что наяриваешь-то? Не видишь разве, там никого нет?

Я посмотрел на запертую дверь и, повернувшись к говорившему, вслух признался в том, что действительно не вижу. Передо мной стоял невысокий коренастый дед, которому было явно за шестьдесят. Он смотрел на меня маленькими заплывшими зенками, которые, похоже, регулярно заливал.

– Не видишь? Коль не видишь, нечего и наяривать!

У старика, видимо, были свои понятия о логике.

Я спросил:

– Вы, наверное, дед Славы?

– И что из этого? Допустим, дед...

– Очень хорошо, – быстро сказал я. – Мне нужен Слава.

– Зачем? – сурово спросил милый старикашка.

– У меня к нему есть дело, – абстрактно-уклончиво сказал я.

– Дело? Знаем мы ваши дела... Ездят тут каждый день с делами. Я тебе скажу одно: его делов я не знаю и денег у меня нету, – решительно отрезал старик.

– Помилуйте, я разве что-то говорил о деньгах? – спросил я, прижав руки к груди. – Мне просто нужен Слава, мне с ним переговорить надо.

– Нету Славы! – громко и безапелляционно заявил дед. – Которую уже неделю бегает, дома не ночует...

И старик, отодвинув меня, повернул в замке ключ, открыл дверь и вошел в помещение.

– Ступай, – повернувшись ко мне, сказал он, – и ищи его где-нибудь в другом месте.

Я понял, что пора действовать.

– А может, мы посидим, поговорим, подождем его? – предложил я.

И, развернув пакет, показал деду лежащую в нем бутылку водки, которую мы купили перед отъездом. Старик долго и внимательно рассматривал содержимое пакета, словно там было несколько вещей, совершенно не знакомых ему. Потом он посмотрел на меня и сказал:

– Ну, если ты с добрыми намерениями, то заходи.

– Да, конечно, с добрыми, – подтвердил я, – только я не один – со мной еще пара ребят.

– Какие еще ребята? – подозрительно спросил дед.

– Хорошие. Хорошие ребята. Все свои... – успокаивающим тоном сказал я. – Ну не сидеть же пацанам в машине, пока мы беседуем. Опять же, в случае чего, за выпивкой послать есть кого.

– Ну, давай, – нехотя согласился дед и прошел в дом.

Я вышел на улицу и кивнул головой своим пехотинцам. Уже во дворе Дынин потянул меня за рукав и спросил:

– Ну что, здесь все тихо? Шороха не подымали?

Я заверил его, что все тихо, и сказал, чтобы он ни в коем случае не доставал оружия. Дынин понимающе кивнул и вошел в дом. Вид «пацанов» несколько смутил старика. Особенно когда он увидел лысого Дынина и седого Борисова. Да и вид Исмутенкова, у которого была семнадцатилетняя дочь, также несколько расходился с ожиданиями старика. Но я не дал ему опомниться, быстро вскрыл бутылку и разлил ее содержимое по уже приготовленным стариком рюмкам. Покончив с этим, я предложил первый тост за встречу.

Все, кроме бедного водителя Дрюни, с радостью его поддержали.

– Отец, – сказал я, раздавливая во рту помидор, – скажи нам честно, где нам найти Славку?

Старик посмотрел на меня и угрюмо ответил:

– Не знаю...

– Нет, ты не понял, – сказал я. – Нам он очень, очень нужен.

Старик бросил в рот кусок черного хлеба и сказал:

– Он всем очень нужен. Вас здесь таких, знаешь, сколько ездит?

– Сколько? – спросил Седой.

– Да уж, почитай, четвертыми будете за последние два дня.

– И чего же они все хотят? – продолжил Седой.

– Как чего? – удивился дед. – Славку!

– А Славка им зачем?

– Ну это уж, мил-человек, я не знаю. Он мужик добрый, и всем им чего-то наобещал. Вот они и забегали... А он, как назло, куда-то уехал.

– Слушай, отец, – сказал я. – Нам он ничего не обещал. Более того, мы его даже не знаем и в глаза его не видели. И даже ищем-то мы не его.

– А кого же? – удивленно вылупился дед.

– Девочку, с которой он ездит.

– Девочку? Какую еще девочку? Зачем она вам? Она что, вам что-то пообещала? – засыпал нас вопросами дед.

– Да при чем здесь... – начал было Андрюша, но его неожиданно прервал громкий стук в дверь.

Все резко повернули головы в направлении двери.

– К вам гости? – спросил я старика.

Тот насупился и пошел открывать. Спустя некоторое время послышались голоса старика и какого-то баса, судя по интонации, очень настойчивого. Голоса приближались.

– Да хватит мне, Иваныч, мозги засирать-то всякой дребеденью! Ты мне четко скажи, когда он будет и когда отдаст бабки. Сколько уже можно... Мне уже Нинка всю плешь проела...

В дверях появился здоровенный детина с квадратной челюстью и прямой челкой волос. Он, увидев нашу компанию, от неожиданности замер, слегка смутившись.

– Чего, Иваныч? У тебя тут гости?

– У меня каждый день гости, – пояснил старик. – Внук бизнесом занимается, вот к нему и ходят – то бригадиры, то рэкетиры.

– Да? – переспросила квадратная челюсть и снова посмотрела на нас, мысленно оценивая, к какому из названных сословий принадлежим мы.

– В общем, Иваныч, давай вопрос решай, – наконец сказал гость. – Мне уже Нинка всю плешь проела – сколько уж времени прошло! А он все никак деньги принести не может. Считай, с Нового года на моей резине ездит, а деньги так и не отдает. Там всего-то лимон... Бизнесмен хренов!

– Вот и я говорю, бизнесмен... хренов, – согласился с ним дед.

– В общем, давай вопрос решай, – повторился детина, разворачиваясь к выходу. – Я завтра зайду. Пусть деньги оставит, если что.

– Петя, ты завтра не заходи, – серьезно сказал ему дед. – Ты уже и так каждый день заходишь. Зайди хотя бы через три дня. Раньше он наверняка не появится.

– Какие три дня?! Мне Нинка уже всю плешь... – удалялся крупночелюстной бас.

Закрыв дверь за посетителем, дед вернулся к нам и с горя налил себе полную стопку.

– А что за резина, про которую говорил этот хмырь? – спросил Дынин. – Презервативы, что ли? Гы-гы...

Старик, осушив стопку, поставил ее и морщась сказал:

– Какие, к черту, презервативы? Славка у него колеса купил для своей машины. Не новые, конечно, но в хорошем состоянии. Сказал, что как будут деньги, обязательно отдаст. И вот до сих пор тянет, – старик со вздохом налил себе еще. – Раньше он еще худо-бедно как-то расплачивался или как-то передоговаривался, – продолжил дед свои объяснения после выпитого. – Как это сейчас говорят – на бартер уламывал. А сейчас, когда пошел слух, что он исчез, они все и повалили. У кого, понимаешь, покрышку взял для машины, у кого вагон навесных замков на реализацию, а у кого и просто денег занял до ближайшего четверга.

В дверь снова постучали. Старик вздохнул и пошел открывать. Через минуту со словами: «Где эта падла?» в комнату вбежал высокий тощий мужчина с явными признаками неврастении на лице.

Подоспевший дед стал объяснять:

– Я же говорю, нет его здесь, нет.

– Что «нет»? Что «нет»?! Я же видел машину у ворот!

– Это не его машина. У моего внука иномарка, – гордо произнес старик.

– Вот, ездит на иномарке, а двести тысяч отдать не может! Уже три месяца прошло! Я вообще не пойму, с какого хрена он занимал у моей жены деньги?

– И я не понимаю, – согласился дед. – Никому не дает, а Славке дала. Зачем дала?

– Что значит «дала»? – нервно возмутился тощий субъект. – Не дала, а заняла! И всего-навсего двести тысяч.

– Да лучше бы она ему дала, а не заняла! – разгорячился в ответ дед. – Ты бы с ним тогда разбирался, а не ко мне ходил. Надоел уже со своими копейками. Ну нет его, нет... Вот также сидят, ждут его...

И дед в качестве иллюстрации махнул рукой в нашу сторону. Субъект снова поглядел на нас и сказал:

– Короче, хватит тут базар вести. Верка требует, чтобы он ей вернул то, что она ему дала... гм... то есть двести штук. И все. Ты понял?

Дед с готовностью ответил:

– Да!

– Ну, я пошел, – удовлетворился этим длинный и отправился на выход.

Когда дед вернулся, мы уже налили ему стакан, и он его махом опрокинул.

– И вот так каждый день! – стукнув стаканом по столу, заявил он.

– Да-а, – протянул Седой. – Такое впечатление, что твой внук одолжился у всего Заводского района. Впрочем, если с Верками и Нинками еще как-то можно было вести разговор, то сейчас за него, похоже, взялись куда более серьезные люди.

– Почему ты так думаешь? – спросил Дынин.

– А потому, что когда он был должен Веркам и Нинкам, он, по крайней мере, приходил домой ночевать, – ответил я за Седого. – Сейчас же его и след простыл. Я уж не говорю, что они пошли с Танькой на то, чтобы у ее отца деньги выманить с помощью ложной угрозы.

Мы и не предполагали, что с «куда более серьезными людьми» очень скоро встретимся лично. Бутылка уже кончилась, и мы все попросили Дынина сходить за новой.

Не прошло и минуты после его ухода, как в дверь постучали. Я грешным делом подумал, что это вернулся Дима с утверждением, что у него кончились деньги. Но это был не Дима. В дверь так задубасили, что она чуть не слетела с петель.

Захмелевший старик не спеша поднялся и, открыв замок, отлетел от удара к стене. В комнату ввалились трое молодцов, причем, заходя в дверь, они все сильно пригибались, так как рост каждого из них был в районе метра девяносто.

Один из вошедших, который был чуточку пониже остальных и одет не в спортивный костюм, а в джинсовую куртку, вволок деда за шкирку в комнату, где мы сидели, и, не обращая на нас никакого внимания, сказал:

– Ну что, старая паскуда? Хочешь своей смертью сдохнуть?

Старик смотрел на него, не зная, что ответить.

– Если да, то давай колись, куда ты своего сучьего потроха спрятал!

Старик побледнел, но продолжал молчать, как партизан на допросе в гестапо.

– Давай, давай, колись! Мы с тобой церемониться не будем...

Я подумал, что пора вмешаться, и, приподнявшись со стула, подошел к деду и сказал:

– Ребята, он же пожилой человек, ему нельзя волноваться! Я вам как врач заявляю – у него может быть плохо с сердцем.

«Джинсовая куртка» повернулась ко мне и сказала:

– А ты, толстая жопа, пошел отсюда на х..., пока я из твоей башки телефон не сделал.

Я был поражен вульгарностью и несправедливостью этого высказывания и, обидевшись, решил помолчать. Но эстафету неожиданно подхватил Седой:

– Да вы что, в натуре, совсем одурели? Ну замочите вы сейчас этого старика, а как мы потом этого Славку искать будем? Он и нам должен!

Гоблин в джинсовой куртке удивленно воззрился на Седого, потом повернулся к деду, шкирку которого не выпускал из рук.

– Кто эти лохи? – спросил он у деда. – И что они здесь делают?

Старик продолжал вовсю разыгрывать из себя глухонемого.

– Ну ты, задрота! – Седой направился в сторону джинсовой куртки. – Кончай наезжать! Мы тоже сюда не поссать пришли... И вообще старик наш – мы сюда первыми завалились. И пока нам его внучок бабки не отстегнет – вы на очереди вторыми будете.

Седому не дали дойти до джинсовой куртки, так как перед ним китайской стеной встали остальные двое гоблинов. Я внутрение стал опасаться, как бы Борисов не переиграл. С другой стороны, поскольку бить нас еще не били, дела обстояли не так уж и плохо. Предводитель гоблинов задумался, оттолкнул старика и, развернувшись к нам, спросил:

– А вы на кого работаете?

– На кого мы работаем – это наше дело, – продолжал выкрикивать из-за китайской стены Седой. – А старик наш, еще раз тебе повторяю.

– Это мы еще посмотрим, – уже не столь уверенно произнесла «джинсовая куртка». – И вообще гаси гнилой базар, давай по-хорошему покалякаем.

Я подумал, что, похоже, ситуация переломилась в нашу сторону, и уже был готов порадоваться этому, но тут совершенно не к месту в разговор влез Дрюня, который, видимо, тоже почувствовал себя крутым, наблюдая за происходящим со стороны.

– Да что с тобой базарить! – И воинственно набычив свою лысую головенку, устремился на гоблина в джинсовой куртке. – Гвоздь беременный! Толчок обосранный! Вертушка от сортира!

Мы с Седым с изумлением смотрели на Исмутенкова. Я поразился, откуда в этом интеллигентном на вид человеке такой запас неформальной лексики.

– Да я тебя... – растопырил Дрюня пальцы правой руки, направляя их на лицо гоблина. – Мелочь пузатая, я тебя сейчас так... что ты у меня потом всю жизнь кровью срать будешь! Козел вонючий!

Видимо, последняя фраза переполнила чашу терпения гоблина, который сказал:

– А за козла ответишь, гнида! – глаза бандита стали расширяться от негодования. И он быстрым движением зажал Дрюнин нос между костяшками пальцев.

– Ой, мама! – завизжал Дрюня неистовым голосом и уцепился двумя руками за руку гоблина.

Но тот крепко держал нос Дрюни в своей руке и, водя рукой в разные стороны, заставлял Исмутенкова принимать различные позы. Последний при этом дико и гнусаво визжал.

Все эти события послужили для остальных гоблинов сигналом к действию. Правая от Седого часть «китайской стены» зашевелилась и устремилась на него боковым крюком. Седой, вовремя подсуетившись, нырнул под руку, но не рассчитал, что стоящий в паре гоблин был левшой. И поэтому, выныривая из-под удара первого, нарвался на левый боковой удар второго и отлетел в дальний угол комнаты.

«Джинсовая куртка» согнула Дрюню пополам, после чего отпустила его нос, вытерла кровь о его рубашку и, упершись ногой в Дрюнину лысину, пихнула того вслед за Седым в угол. Летающие по комнате тела моих приятелей навеяли на меня дурные ассоциации, и я решил, что лучше самому присоединиться к их компании, чем быть доставленным к ним каким-нибудь вульгарным способом.

Момент был напряженный: мы стояли, прижатые к стене комнаты, и на нас надвигались трое здоровенных гоблинов, которые вооружились различными предметами домашней утвари. С помощью этих предметов нас вполне можно было надолго упрятать в ортопедический центр. И хотя я тоже вооружился табуреткой, а Седой прихватил со стола пустую бутылку водки, и Дрюня, мужественно зажав кровоточащий нос носовым платком, также встал в наши ряды, силы были явно неравны. Мы были смелыми людьми и отчаянными бойцами, но, реалистически оценивая ситуацию, я понял, что надолго нас не хватит.

Нас уже прижали к стенке, и я выставил вперед табуретку, готовый дорого продать свое здоровье и даже жизнь, как вдруг сзади нас послышался громоподобный вопль:

– Всем стоять! Руки на гору! При малейшем сопротивлении властям застр-релю любого!

Бандиты осторожно повернулись, и мы все увидели стоящего в дверях с широко расставленными ногами Дынина. В одной руке он держал пистолет, в другой – бутылку водки. Завидев пушку, бандиты выпустили из рук скалку, швабру и табуретку и сложили руки на затылке.

– Встать раком!

Последняя фраза, хоть и звучала несколько пикантно, но я одобрил и ее. Гоблины, заложив руки, наклонились, после чего Дынин чеканным шагом прошел по комнате и со всего размаха дал поджопник одному из бандюг. Тот, хотя при этом и устоял на ногах, но чувствовал себя совершенно дискомфортно.

Мы обошли бандитов со стороны, и Исмутенков вернул шар своему обидчику в джинсовой куртке, тоже отвесив ему пендель. Мы же с Седым не стали злоупотреблять высотой своего положения.

– Ноги шире! – снова заорал Дынин на бандитов. – Стоять, не двигаться, иначе яйца отстрелю!

Дынин, не выпуская бутылки из рук, прохаживался мимо стройного ряда, состоящего из задниц бандитов, с пистолетом наготове. Лысина его краснела от негодования, а голубые глаза метали молнии.

Это был апофеоз. Я был преисполнен гордости за своего полководца. «Да здравствует фюрер! Хайль Дынин!» – рвался наружу крик. Вот он, огнедышащий Прометей, вот он, командор, поставивший врагов раком!!!

Как и я, Дынин понимал, что это так долго продолжаться не могло, и надо было что-то делать. Дима, как всегда, предложил мудрое стратегическое решение:

– В шеренгу по одному становись! Ноги шире плеч!

После того как эти команды были исполнены, Дынин скомандовал:

– А теперь на выход!

И, помедлив, повторил еще громче:

– Я сказал – на выход!

Процессия из трех раскорячившихся бандитов, державших ноги на ширине плеч, а руки за головой, посеменила к выходу. Со стороны они напоминали здоровенных пингвинов. Наблюдая за ними, мы стали сначала потихонечку, а затем и во весь голос смеяться.

Видимо, это и расслабило нашего фельдмаршала, и он, окончательно зазнавшись, совершил ошибку, которая явно омрачила его победу. Когда двое бандитов уже вышли на улицу, а третий еще находился в дверном проеме, Дынин решил поторопить его очередным поджопником. И как только его нога была готова соприкоснуться с гоблинским задом, бандит неожиданно проявил сноровку и, изловчившись, поймал одной рукой ногу Дмитрия и со всей силы дернул ее вверх. Дынин, взмахнув руками, опрокинулся назад и с грохотом приземлился спиной на пол. К счастью, не разбив при этом бутылку водки. Пистолет он тоже не выронил, поэтому бандит решил не нападать на него, а спастись бегством. Он рванул на улицу и хлопнул за собой дверью. Дынин рванулся было за ним, но она уже была заперта, видимо, бандит успел чем-то ее подпереть снаружи.

Дынин в отчаянии начал колотить по двери рукояткой «макарова».

– Замуровали, – прокомментировал Седой.

Дынин подбежал к старику, который во время всех этих событий тихо сидел в углу комнаты, и стал орать:

– Где у тебя тут запасной выход?

Старик, наверное, так одурел от всех событий, что окончательно потерял дар речи и стал беспорядочно тыкать пальцами в различные части дома, сопровождая это нечленораздельным мычанием. Дынин в отчаянии стал рыскать по окнам, которые, как назло, не открывались в этом доме много лет. Он уже отошел от окна подальше, чтобы с разбега высадить его, однако в последний момент все же передумал. Видимо, он вспомнил о своем неудачном полете через окно на Лехиной даче.

– Да ладно тебе, успокойся, их, наверно, уже и след простыл, – без энтузиазма заметил Седой. – Да и на кой черт они нам нужны?

– Как это на кой черт? Задержать бандитов – и баста! – начал возмущаться Дынин.

– Тогда какого хера ты здесь, как последний мудак, д’Артаньяна из себя изображал? Ты бы их еще на шпагат посадил или танец маленьких лебедей заставил танцевать, – не унимался Седой.

– А я что? Я нормально! А что с ними еще делать-то? – оправдывался Дынин.

– Ментов надо было нормальных позвать, пока ты их под пушкой держал, ковбой недоделанный! Скажи спасибо, что ствол не отняли...

– Ствол бы я не отдал, – с глубокой убежденностью заявил Дынин.

– Ну а ты, жертва пьяного акушера, – Седой переключил свое негодование на Дрюню, – прекратишь когда-нибудь не по делу высовываться? Тебя кто просил на бандюков наезжать? Кто за язык тянул? Авторитет, мать твою... Мало тебе разбитых очков, тебе еще и нос расквасили!

Я понял, что ситуация накаляется и мне пора вмешаться. Я подошел к Дынину, взял у него бутылку водки, которую он по-прежнему держал в руках, как гранату, подошел к столу и сказал:

– Ребята, давайте успокоимся и не спеша обо всем поговорим. В конце концов все закончилось хорошо, и мы выглядели достойно. – Я начал разливать по бокалам.

Присутствующие завороженно следили за журчащей в рюмках жидкостью. После чего все молча подошли к столу, и каждый взял свою рюмку. Мы так были заняты собой, что забыли про Дрюню, который, воспользовавшись моментом, опрокинул стопку. Но момент был упущен, и я подумал, не пропадать же человеку, и налил ему еще. Он с радостью потребил и это.

Тут из-за угла вылез дед и несмелой походкой подошел к столу. Было налито и ему. Дед выпил. После чего я сказал:

– Отец! Мы сегодня за тебя чуть жизнь не положили. Этот день нам за год пойдет.

– Где? – поинтересовался Седой.

– Пока не знаю, – ответил я и снова обратился к старику:

– Отец, ты нам, как на духу, должен сказать – где Славка?

Старик потянулся к налитой рюмке, но я отстранил его руку. Он посмотрел на меня почти умоляюще и сказал:

– Как на духу говорю – не знаю я, где Славка. Не был он тут уже неделю. Ко мне весь день только эти рожи и ходят. Вы вот только нормальные мужики попались.

Я прижал отца к груди и поцеловал его в морщинистый лобик.

– Спасибо, батя. Но скажи нам одну вещь. – Я отдал ему рюмку, но придержал его локоть. – Где Славка?

Старик посмотрел сначала на меня, потом на рюмку, потом снова на меня. Глаза его выражали безграничную тоску и печаль. Он взмолился:

– Да не знаю я, где он! Не зна-ю! Как перед богом клянусь!

Я отпустил его локоть. Он выпил.

– Отец, видишь того мужчину? – Я указал на Дрюню. – Остатки его волос за последние два дня поседели, как снег. И знаешь, почему?

Старик отрицательно покачал головой.

– А потому, что твой Славка уже четыре дня с его дочерью где-то шляются, прячутся от бандитов, и она вместе с ним рискует серьезно залететь. Я хочу сказать – попасть в лапы к бандитам. И бог знает, что они с ней сделают.

Дед посмотрел на Дрюню и сказал:

– Клянусь, не знаю. Знал бы – помог. Ну бес его знает, где он на своей машине мотается! Денег, видимо, ищет...

– Это разумно. На машине деньги искать удобнее, чем без нее, – сделал я сакраментальный вывод. – А что он, собственно, свою машину-то не продаст? Чтобы деньги отдать?

– Да может, и продаст, – согласился со мной дед. – Как он еще деньги-то найдет? А так хоть часть отдаст.

– Да, это разумно, – повторил я.

И несмотря на то что я был в серьезном подпитии, а скорее всего, благодаря этому, мне пришла в голову интересная идея о том, где можно найти Славку.

– Так! Все. На сегодня хватит, – решительно сказал я. – Завтра у нас какой день недели?

– Воскресенье, – ответил Седой.

– А авторынок у нас по каким дням? – спросил я.

Захмелевший Дрюня нетвердым языком проговорил:

– По воскресеньям.

– А ты что, надеешься их там поймать? – спросил меня Седой.

– Все может быть, – иронически ответил ему я его же любимой фразой.

– Молодец, Вовк! – бодро сказал Дынин. – Голова! А то ходят тут некоторые, жопу мнут, а мозгами пошевелить не хотят! – заявил он и опрокинул очередную рюмку.

Я не понял, кого Дынин имеет в виду, но, воодушевленный его похвалами, начал раздавать команды.

– Так, батя, – сказал я. – Сегодня ночью ты можешь быть спокоен. Мы тебя будем охранять. Дынин, быстро за водкой! Седой, узнай, где у старика можно взять что-нибудь пожевать – не могу пить без нормальной закуси. Исмутенков, собери на стол. Домой мы уехать сегодня не сможем, так как наш водила напоролся.

Присутствующие немного подумали над моими словами, а затем в качестве согласия направились исполнять мои указания.

– А что я скажу дома? – неожиданно спросил Дима, будучи уже у порога.

– Как обычно – что ты на задержании особо опасного преступника, сидишь в засаде, – невозмутимо сказал я.

– Передай, что в кустах ты повел себя неприлично и тебя повысили, – заметил Седой. – Теперь ты сидишь на дереве.

Дынин гоготнул и пошел искать запасной выход.

ГЛАВА 6 НЕРЫНОЧНЫЕ СТРАСТИ

Как и в прошлый раз, я проснулся самым последним. И то не по своей воле. Меня безапелляционно растолкал Дынин, сопровождая свои варварские действия обычными своими воззваниями типа: «Рота, па-адъем!», «На первый-второй р-рассчитайсь!» и «Не спать в строю!» Не знаю почему, но сегодня эти высказывания мне не казались воплощением изыска, и я ограничился простой доброй фразой:

– Пошел на хрен!

Видимо, из сострадания к моему внешнему виду, Дынин даже не обиделся и, убедившись, что я начал подниматься с кровати, отстал от меня. Впрочем, и остальные члены концессии оптимизмом не блистали. Седой, забившись в дальний угол комнаты, потягивал опять неизвестно откуда взявшееся темное пиво. От взгляда на его физиономию менее крепкого человека стошнило бы. Похоже, на парня в очередной раз, как стервятники, набросились думы о смысле жизни. Дрюня с распухшим носом и обезумевшими глазами со скоростью метеора бегал из угла в угол, и мне стало ясно, что если мы сегодня не найдем его дочь, то без психиатрической помощи горе-отцу обойтись будет сложно. И уж окончательным штрихом, завершающим унылую картину утреннего подъема, стали сборы деда в дорогу.

– Все. Хватит с меня, – приговаривал он, запихивая свои вещи в старый деревянный чемодан. – Больше не могу. Уезжаю к сестре, в Упырловку. Паду в ноги, скажу: – «Машка, кем хочешь у тебя буду, но до середины осени у тебя проживу».

Я подумал, что несмотря на то что работы в деревне сейчас хватает, все-же лучше чистить навоз в конюшне, чем принимать гостей, подобных вчерашним, сидя у себя дома. Для здоровья первое однозначно полезнее. Да и самогон сейчас в деревнях, говорят, неплохой варят.

Я подошел к Седому и попросил:

– Оставь немножко, – имея в виду пиво.

Тот не глядя протянул мне половину бутылки, которую я залпом осушил. Выпив, я оглядел окружающих и подумал: «Ну что ж, в принципе они все своеобразные, но, в общем, неплохие люди, только очень замотанные – последние два дня выдались напряженными». И я, поглядев на часы, сказал:

– Время пять тридцать. Пожалуй, пора в дорогу.

– Да, мужики. Пора. На святое дело едем. Дочь отцу возвращать, – подытожил Дынин с выражением воина-освободителя на лице и в голосе.

Этот клич поднял войско, и уже через пятнадцать минут утренний ветерок приятно обдувал похмельные лица бойцов. При этом он хорошо проветривал салон нашего желтого «БТРа» от густого запаха перегара, исходившего от пассажиров.

Автолюбители никогда не пользовались в нашей стране особым расположением властей, и неотъемлемая часть их жизни – авторынок – постоянно переносилась из одного дальнего уголка в городской черте в другой, еще более отдаленный. Вот и сейчас, когда мы уже проехали последние городские постройки и вот-вот должны были показаться на глаза первые дачные строения, на обочине дороги возник указатель «АВТОРЫНОК».

Дрюня резко затормозил и, включив поворотник, свернул на грунтовую дорогу. Потрясясь по ней минут пять и выстояв очередь из автомобилей, желающих припарковаться или въехать на территорию рынка, мы наконец пристроили свой желтый «дрюшпак» на платной автомобильной стоянке и отправились на огороженную здоровенную площадку, на которой непосредственно и производились автомобильные торги.

Продажа автомобилей всегда, когда случай выпадал мне посещать автобазар, оставляла у меня не слишком приятное впечатление. Если сравнить автомобиль, как это делают многие, с человеком, то базар делился на несколько групп. Первая из них, на которую мы наткнулись сразу же, представляла собой группу автомобилей – «шестерок», «восьмерок», «девяток» – приобретенных, судя по бумажкам на ветровом стекле, написанным от руки, в начале этого года. Эти автомобили я для себя определял как «любовниц». Их любвеобильные и в то же время прагматичные владельцы, изрядно натешившись со своими любимицами в течение нескольких месяцев этого года, нанеся при этом им существенный моральный и материальный ущерб, пытались избавиться от надоевших им подружек и получить при этом за них деньги, как за новых. Они страстно уверяли, что все лето почти не ездили, что машина все время стояла в гараже, а владелец ее либо лежал в это время в больнице со сломанной ногой, либо его мучили приступы геморроя, в связи с чем он не решался садиться за руль.

«Девушки-девятки» чисто внешне выглядели, конечно, неплохо, но, глядя на рожи их «сожителей-владельцев», можно было предположить, что внутреннее состояние машин весьма далеко от первозданного.

Чего нельзя было сказать о другой, весьма немногочисленной группе автомобилей, которые не так давно, максимум месяц-полтора назад сошли с конвейера. Их владельцы были более честны – они просто гнали их на продажу, стараясь по минимуму эксплуатировать по пути от завода до базара. Эти машины я относил к разряду «невест». Безусловно, стоимость их была значительно выше, чем у бывших «любовниц».

Напротив «невест» располагалась другая кучка автомобилей, которых можно было скорее отнести к большой куче металлолома. Пол этих автомобилей я для себя не идентифицировал, так как эпитеты, которыми награждали их покупатели, для женщины, на мой взгляд, были слишком вульгарны. Возраст этих автомобилей колебался в диапазоне от десяти до двадцати лет, встречались и еще более древние экземпляры. Были и совершенно замечательные реликты, которые любители купили не ради езды, а ради коллекции. Однако коллекционеров в нашем городе не так много, поэтому они наряду с другими «дрюшпаками» стояли, не слишком обласканные вниманием. Да и кому нужны автомобили, езда которых напоминает бег старого мерина? Поэтому мы не задержались здесь, а перешли к другой, самой многочисленной группе автомобилей, которые смело можно было назвать «женами».

Эти были не столь свежи, как «любовницы», но и до почтенного возраста им было еще далеко. Да, конечно, они уже не раз, а может быть, и не два, закатывались в стационар для лечения тех или иных хронических автомобильных заболеваний. Многим из них уже сделали капитальный ремонт движков, заменили амортизаторы, многим даже заменили кузовные части, пострадавшие в результате аварии или коррозии. Но это были крепкие автомобили, которые в принципе еще могли послужить своим владельцам не один год верой и правдой, но... В ребра их владельцев забрался шаловливый автомобильный бес, воплотившийся в мысль сменить свою проверенную годами и дорогами немолодую «жену» на «любовницу», а то и посягнуть на «невесту».

И наконец, наша компания добралась до самой элитной группы автомобилей, которая сформировалась в этой стране за последние пять-семь лет. Это были «иномарки». Здесь также были разновозрастные автомобили, начиная от стареньких и весьма подержанных автомобилей до красавиц-королев «Вольво», «бээмвэшек», «Мерседесов» последних моделей, сверкающих новой краской корпусов и хромированными аксессуарами, манящих мягкими кожаными салонами, климат-контролями и подогревами сидений (последнее их владельцы, несмотря на жару, демонстрировали с особой охотой). Все эти дамы, несмотря на их разный технический уровень и изношенность, как и во все времена, привлекали русских мужиков двумя неоспоримыми преимуществами перед местными «бабами». А именно: первое – они были более комфортны, и второе – они просто были иностранками.

Ведь всегда приятно въехать в собственный двор на поскрипывающей и постукивающей «Мазде» с электрическими стеклоподъемниками и греющими зад сиденьями и утереть нос соседу Петьке, который ездит на банальной «трешке», а то и «пешке»! И не беда, что запчасти к японской красавице, в отличие от Петьки, он будет доставать неделями и платить за них в два раза больше. При этом надо еще учесть, что иномарки не слишком понимают язык наших автомастеров и не одобряют их манеру обращения.

Вот среди этого разнообразия иностранных автомоделей мы и надеялись отыскать черный «Форд-Скорпио», на котором разъезжал по дорогам города вместе со своей подружкой Танькой некий Слава Карцев.

Наша группа со скучающим видом дефилировала между автомобилями. Дынин широко раскрытыми восторженными глазами зырил на иностранных «баб». Седой же скучающе потягивал пиво из бутылки, не проявляя какой-либо заинтересованности на автомобильную тему. Исмутенков разглядывал каждый автомобильный салон на предмет нахождения знакомых ему лиц. Я с интересом прислушивался к разговорам торгующихся. Особенно меня привлекли словесные баталии около небольшого красного «Опеля-Кадета».

– Да она нормальная машина! – заверял владелец, невысокий, коренастый мужик с ногами как тумбы и вислым брюхом. – Я тебе говорю – не пожалеешь! Она почти новая: на нее сел и поехал...

– Что я – не вижу, что ли? – возражал ему длинный худосочный субъект с узкой аккуратно постриженной бородкой. – Она у тебя гнилая вся.

– Что? – глаза владельца вылезли из орбит, как будто этими словами было нанесено страшное оскорбление его маме.

– Где? Где гнилая? Покажи!

Длинный показал.

– Да это порожек! – сделал недоуменные глаза коренастый. – Его заменить как два пальца обоссать, он у всех гнилой. Приделаешь новый, кисточкой два раза проведешь, и он вечный будет.

– А вот здесь явно зашпатлевано, – тыкнул пальцем в крыло длинный.

– Это все ерунда! – убежденно ответил владелец. – Тут всего-то чуть-чуть вмялось. У меня в гараже просто стеллаж упал.

– Мне все равно, кто там на вас в гараже упал, но здесь явно мятое крыло. Поэтому о четырех тысячах не может быть и речи... В движке к тому же пальцы стучат.

– Это бензин, – тут же категорично выпалил коренастый. – Вчера заправлялся – бензин оказался некачественный. Разбавляют, сволочи...

– Знаю я ваш бензин! – отмахнулся высокий. – А там влезешь, и окажется, что движок перебирать надо.

– Да ты что?! Движок как часы. Зальешь нормальный бензин – и все будет в порядке.

– Вот-вот. Старинные часы еще идут... – сыронизировал длинный. – В общем, три тысячи плюс мое оформление.

– Не-ет, ну ты что, смеешься, что ли?! – ехидно заулыбался хозяин «Кадета» и тут же полез в автомобиль, давая этим понять длинному, что разговор окончен. И вдруг с глубокой задумчивостью на лице, сменившейся отчаянной решительностью, вылез из автомобиля и произнес:

– Ну, хрен с тобой, три с половиной плюс твое оформление.

Длинный обиженно и гордо повернулся и пошел в другом направлении. Не прошло и десяти секунд, как он вернулся обратно и, махнув рукой, сказал:

– Черт с тобой! Три с половиной и твое оформление.

Толстый, видимо, уже по-настоящему задумался, почесал затылок и сказал:

– Ну, лады... Деньги очень нужны.

– А кому они не нужны?! – согласился с ним длинный. – Мне вот, например, машина очень нужна.

– Конечно! Как же без машины-то! – произнес коренастый с таким видом, будто вставая ночью по малой нужде, он использует для этого как минимум велосипед.

Прослушав этот содержательный диалог, я подумал, что воистину верна формула: на базаре два дурака – один продает, другой покупает.

К этому времени мы практически обошли всю группу иномарок и, хотя нам встретилось несколько «Фордов-Скорпио», но ни Таньки, ни Карцева, судя по фотографии, взятой у деда, мы в них не обнаружили. Я уже всерьез стал опасаться за психику Дрюни, как неожиданно наше внимание привлек едущий между рядами автомобилей черный «Форд-Скорпио». По мере его приближения наша надежда возрастала, так как было явно видно, что рядом с водителем сидела женщина. Когда же автомобиль приблизился к нам на расстояние пяти метров, я понял, что Дрюня спасен – на переднем сиденье «Форда» находилась Танька.

– Ну вот, Исмутенков, – повернулся я к нему, – принимай свое чадо. Доставлено, можно сказать, на блюдечке с серебристым молдингом.

Дрюня молча всматривался в приближающийся черный автомобиль и был не в силах что-либо сказать.

Наконец, когда автомобиль неслышно прошуршал мимо нас и недалеко припарковался в общий ряд, Исмутенкова прорвало.

– Татьяна! – заорал он и побежал к автомобилю.

«Началось», – подумал я. Впрочем, такие же мысли пришли в голову, судя по их лицам, Дынину и Седому. Дынин с прямой спиной и гордо поднятой головой, как генерал на параде, провожал глазами бегущего бойца из своей армии. Седой же сел без излишней скромности, удобно расположился, прислонившись к крылу ближайшего «Фольксвагена» и с полуулыбкой приготовился внимать зрелищу. Я давно не видел Татьяну, и с некоторым удивлением наблюдал, как из автомобиля вылезла довольно высокая плотная девица с пышной копной соломенных волос, не слишком тщательно, на мой взгляд, причесанных. Сказывались, видимо, последствия походной жизни последних дней.

Дрюня на полном ходу врезался в пышные Танькины груди и обнял свою «маленькую девочку», насколько хватило длины рук. Татьяна несколько свысока посмотрела на взъерошенный пушок на лысине папаши и с некоторым недоумением и остатками дочерних чувств обняла его в ответ.

– Похоже, в этой жизни бывают счастливые минуты, – с усмешкой сказал Седой и, отбросив пустую бутылку пива в сторону, закурил.

Дальнейшие события слегка проиллюстрировали его высказывание. Дрюня вырвался из медвежьих объятий своей дочери и, размахнувшись, с воплем: «Ах ты, стерва!», влепил Татьяне пощечину. От удара Таня даже не покачнулась, однако щека ее стала быстро багроветь.

– Ты что, обалдел, старый дурак? – закричала она, уперев руки в бока.

– Это ты обалдела, бесстыжая! Ты где шляешься все эти дни? Ты в какие истории понавлезала? Ты что творишь, коза драная?

– А какое твое собачье дело? – яростно ответила ему Танька. – Кто тебя просит лезть в мою личную жизнь? Как идиот, носишься за мной по городу. Всех на уши поставил...

– Это я-то поставил? – завопил в ответ Дрюня, также уперев руки в бока.

Тут из машины вылез молодой человек весьма контрастной наружности. Он был худощавого, можно сказать, субтильного телосложения, которое не совсем гармонировало с его брутальным, грубым лицом, обрамленным сосульками длинных сальных волос, прядь которых он несколько по-женски откидывал набок. Парень, в соответствии со своим лицом, был одет в грубую джинсовую рубашку черного цвета и такого же цвета штаны. На ногах у него были кожаные узконосые ботинки со скошенными каблуками. Для завершения общей картины не хватало только шпор и ковбойской шляпы. Мне стало понятно, почему в качестве места своего постоянного пребывания этот субъект выбрал бар с названием «Мустанг». Похоже, романтично-авантюрная жила регулярно подбрасывала в его кровь большие порции адреналина, толкая его на разные неадекватные нормальной логике поступки, последний из которых привел его к скитанию по городу и заставил прятаться от бандитов.

Парень, по-голливудски широко улыбаясь, обратился к Дрюне:

– Вы извините, я сейчас вам все объясню.

– Это кто? – спросил Дрюня, ткнув в парня указательным пальцем, словно пистолетом. – Карцев?

– Да, это Слава, – с неким кокетством в голосе, чуть смягчившись, ответила Татьяна.

– В таком случае, Слава, засунь свою жопу обратно в свой сраный автомобиль и не вынимай ее оттуда до тех пор, пока тебя об этом не попросят! Ты понял?! – проорал Дрюня.

Судя по всему, Слава понял и уже со смущенной улыбкой полез обратно в автомобиль.

– Прекрати так говорить со Славиком! – вступилась за своего друга Татьяна. – Вы и так уже накуролесили хрен знает сколько. Мне твои выходки надоели. В баре погром устроили, Костю табуреткой отлупили. Бедного Леху чуть импотентом не сделали, когда ворвались как дураки к нему на дачу...

Мы с Седым молча посмотрели на Дынина, который при этих словах потупился.

– Да я его кастратом бы сделал, если бы он с тобой там был! – заорал Исмутенков.

Тут Карцев сделал еще одну попытку выбраться из автомобиля и объяснить ситуацию. Он, не убирая одной ноги с подножки «Форда», оперся на дверь и снова с пленительной улыбкой обратился к Дрюне:

– Давайте я вам сам все объясню. Татьяна здесь ни при чем.

– Срыгни отсюда на хрен! – зарычал что есть мочи на него Исмутенков. – Уберись с моих глаз, чтобы я тебя не видел.

Слава уже без улыбки снова залез в автомобиль.

– Ну, знаешь что, ты мне надоел! – решительно заявила Татьяна. – Оставь нас со Славиком в покое и проваливай отсюда!

– Что? – взревел Дрюня и влепил дочери пощечину уже по другой щеке.

Видимо, Татьяна относилась без особого пиетета к своему отцу и уж точно не читала библейские заповеди, поскольку она размахнулась и влепила папаше мощнейшую затрещину. Дрюня, отлетев в сторону, распластался на капоте соседнего «Фольксвагена», чем вызвал явное неудовольствие его владельца, который заявил, что капот его машины не лежак и пусть он идет разбираться со своим чадом куда-нибудь в другое место.

По росту и габаритам Татьяна, видимо, пошла в Ольгу, свою мать, жену Дрюни. Ее в свое время Исмутенков привез в город из какой-то деревни, в которой он проходил практику после института. Плоды своей страсти к рослым русским красавицам Андрюша сейчас и пожинал.

К этому времени развернувшиеся события привлекли внимание многих зевак, которые мигом забыли свои еще не проданные или только что купленные автомобили и принялись оживленно комментировать происходящее. Дело тянулось уже к тому, что вот-вот начнут приниматься ставки на исход боксерского поединка между отцом и дочерью, как вдруг Татьяна вновь проявила черты Ольгиного характера. Волна безудержной ярости сменилась у нее такой же мощной волной всепоглощающей любви. Она бурно устремилась к отцу и, подняв его с капота, прижала его к себе, как мать только что отлупленного маленького проказника.

– Папа! Папочка! Папуля! – целовала она еще не отошедшего от оплеухи Дрюню в лысину.

– Ты же сам во всем виноват! – говорила она с легкой обидой в голосе, – зачем ты шлялся за мной последние три дня с этими пьяными дураками и хулиганил?

– М-м-м, – нечленораздельно промычал Исмутенков, задыхаясь в пышной груди своей дочери, как в подушке. – А кто мне записки посылал с требованиями денег? – спросил он, когда Татьяна выпустила его из объятий.

И он обличающе поднял над головой клочок бумаги с наклеенными буквами.

– Так кто мне посылал это? – гневно спросил Дрюня. – Папа римский или Фидель Кастро?

Вид вещественных доказательств расстроил Татьяну еще больше, и она, капая крупными слезами на лысину отца, запричитала:

– А что нам оставалось еще делать? К Славику пристали эти бандюки проклятые, денег требуют. Мы ищем где только можем, но никто не дает...

– Да? – освободив часть рта от груди дочери, недоверчиво промямлил Исмутенков. – И поэтому надо было грабить родного папу? Чтобы расплатиться за этого немытого ковбоя, который должен половине города?

Последние аргументы смутили Татьяну окончательно, и она замолчала. Я увидел, как Карцев, положив руки и подбородок на руль автомобиля, задумчиво наблюдал за этой сценой. Седой смотрел на все с тоскливым видом, Дынин вообще не знал, что ему делать, поскольку никаких сражений и битв на горизонте вроде бы не вырисовывалось. Я подумал, что самое время вступить в дело мне.

Я повернулся к наблюдающим за сценой зевакам и решительно заявил:

– Господа! Все! Представление окончено! Цирк уезжает! Деньги сдайте вот этому лысому господину. – Я указал на Дынина. – Полагаю, что пять тысяч с человека за такое зрелище будет недорогой платой.

Мои слова возымели действие, и толпа стала интенсивно рассасываться, выказывая таким образом явное нежелание платить. Я подошел к Исмутенковым и примиряюще сказал:

– Давайте не будем больше злиться, уедем с этого вульгарного места и где-нибудь в тихой кафешке, за рюмкой коньяка, не спеша обо всем поговорим.

Дрюня отпрянул от дочери и со злостью заявил:

– Да, мы еще поговорим с тобой! Вот приедет мать из отпуска – мы с тобой так поговорим!

– Папа! Не надо вмешивать в это дело маму, я прошу тебя! – взмолилась Татьяна и побежала за решительно удаляющимся к своему желтому транспортному средству Дрюней.

Я подумал, что мы заслужили уехать с автобазара на иномарке, и направился к карцевскому «Форду».

Только глупые предрассудки помешали присутствующим автолюбителям сопровождать «Форд-Скорпио», тихо едущий между машинами, громкими аплодисментами. На переднем пассажирском сиденье рядом с водителем сидел командор Дынин, с гордым прищуром оглядывая окрестности. Мы с Седым молча курили сзади. Татьяна же отправилась в город на родительском «Москвиче», что для нее послужило первым наказанием. Через полчаса мы въехали обратно в город и занялись поисками тихой пристани, где можно было поговорить и пропустить рюмку-другую спиртного. Время было уже десять, а мы, как говорится, были «ни в одном глазу».

ГЛАВА 7 НУ ВОТ... НОВЫЙ ПОВОРОТ!

Покружив по окраине города, мы наконец нашли более или менее приличную забегаловку. Час был ранний, и народу там практически не было. Мы все уселись за стол, едва при этом разместившись. Дынин не был бы Дыниным, если бы первым не начал солировать, решительно заявив:

– Нам надо поговорить. Нормально, без эмоций.

– Да-да, – поддержал его я. – Этим мы сейчас и займемся. Дима, пойди закажи, пожалуйста, что-нибудь выпить, а то очень в горле пересохло.

И внимательно посмотрел на Дынина. Тот на удивление быстро понял и гордо встал:

– В общем, вы здесь это... чтобы тихо. – И он отошел к прилавку. Ему на помощь отправился Седой.

– Итак, круглый стол можно считать открытым, – продолжил я и посмотрел на Карцева. – Слава, мы вчера имели счастье общаться с твоим дедом, проведя вместе с ним незабываемые день и ночь.

Карцев бросил на меня настороженный взгляд.

– Нет-нет, – успокоил я его. – С дедом все нормально, он милый старикан, мы с ним поладили, выпив не одну бутылку. Главное в том, что за весь период нашей беседы к тебе приходило очень много гостей. Самых разнообразных, но с одним и тем же требованием. Ты знаешь, Слава, все почему-то хотят от тебя денег.

Вячеслав со смущенной улыбкой потупил взгляд.

– Да-да, Слава, денег, – повторил я. – Особенно на этом поприще усердствовал муж какой-то Верки, которая одолжила тебе двести тысяч рублей, не объяснив мужу, по какой причине она так расщедрилась...

– Какая Верка? – тут же спросила Татьяна, напряженно глядя на Карцева.

Слава виновато посмотрел на нее и сказал:

– Да нет, это не то... Это не то, что ты подумала. Там совсем другое.

– Какое другое? С какой это стати какая-то Верка дает тебе деньги, при этом скрывая от мужа?

– Почему скрывая от мужа? Она мне просто дала, – стал оправдываться Карцев.

– Ах, значит, просто дала! И еще при этом до-платила двести тысяч? – язвительно сказала Татьяна. – Славик, видишь, какой популярностью ты пользуешься у женщин – они еще готовы тебе приплачивать.

– Тань, ну что ты, не загоняйся! – сказал Карцев. – Просто бабки нужны были, и она мне дала... денег.

Диалог, на мой взгляд, уходил в сторону, и я вмешался:

– Ну, знаешь ли, Таня, Веркины двести тысяч – это небольшая проблема. Муж уже знает, да и сумма, в общем, незначительная. Гораздо сложнее будет разобраться с другими кредиторами, которые проявляли самую большую настойчивость. Это чуть не стоило нам и деду здоровья, а может быть, и жизни. И если бы не своевременное вмешательство старшего лейтенанта Дынина, – тут я посмотрел на Дмитрия, который в этот момент принес нам водку и стаканы, – то нам всем бы пришлось несладко.

Дынин с деланым смущением сел и сказал:

– Да ладно тебе. Нормальная работа. Бандитов надо давить к чертовой бабушке, а не сюсюкаться с ними, понимаешь.

– Да, – поспешил я согласиться с Димой, не давая ему войти в роль героя. – К сожалению, нам не повезло, и мы упустили их.

– Так вот, – тут же продолжил я. – Судя по количеству бандитов и их не слишком любезному поведению, сумма, которую они хотят с тебя получить, гораздо больше той, что так неосмотрительно одолжила тебе Верка. Я думаю, что вчерашняя встреча с нами их абсолютно не обескуражила, и что они сейчас снова заняты твоими поисками.

Карцев молчал, грустно поигрывая пустым стаканчиком.

– Короче, господа, – в дело вмешался Седой, разливая водку по стаканчикам. – Я предлагаю выпить за то, что все это благополучно для нас закончилось. Мы славно провели время: где мы только не побывали, кто нам только не набил морды, более того, нас чуть не убили! В общем, все, о чем может желать ищущий на свою жопу приключений человек, за последние дни нам было предоставлено. Так что давайте выпьем за благоприятный исход дела!

Тост Седого был поддержан мною и Дыниным. Карцев посмотрел на Таньку и спросил:

– Он что, шутник?

– А я откуда знаю – я его первый раз вижу, – сказала Танька. – Пап, что он мелет всякую чепуху? Какой конец дела, какая удача?

Седой, вытерев губы носовым платком, пояснил:

– Как какая? Мы кого искали? Тебя. Нашли? Нашли. Отцу вернули? Вернули.

– При чем здесь я? – завопила Танька. – За Славкой бандиты бегают, его убить могут, надо срочно деньги искать, а вы черт знает о чем говорите!

– А какое нам, собственно, дело до твоего Славки? – парировал Борисов. – Он, насколько я знаю, даже не муж тебе. Мы и тебя-то искать начали только потому, что твой отец спер у пьяного Дынина пистолет, чтобы разобраться с твоими приятелями. Пистолет мы у него отняли, тебя нашли... А то, что за твоим дружком полгорода кредиторов бегает, – это его личное дело. Не будет лишний раз обещания раздавать да денег занимать.

– Как это «его дело»? – взвизгнула Танька и вскочила из-за стола. – Папа! Скажи ему, чтобы он заткнулся.

Дрюня повернул голову в сторону Седого и неуверенно начал:

– Может быть, мы все же послушаем, что он нам расскажет?

– Слушай, ты, горе-папаша! – обозлился Седой. – Мне все это уже осточертело донельзя. Забирай свою шалаву и сваливай отсюда домой! Сколько еще можно шляться по городу по вашим дурацким делам, подставляя себя под тумаки, а то и под пули?

Седой разозлился не на шутку. Масло в огонь подлил как всегда вовремя вылезший Дынин:

– Слушай, братан, может, мы все же поможем ребятам?

Это окончательно вывело Борисова из себя.

– А ты-то куда лезешь, дубина милицейская? Тебе что, на твоем участке делать нечего, что ли? Ты уже три дня на работе не появлялся. У тебя там твои алкаши и дебоширы небось давно распоясались!

– Па-азвольте, – вступил в словесную перепалку Дрюня. – На каком основании ты так разговариваешь с моей дочерью?

– А на таком, что я уже три дня непонятно с какого перепуга бегаю за этой дурищей по всему городу и его окрестностям! Вчера мне бандиты чуть мозги не вышибли, и вообще за эти три дня я ни разу не побрился.

Седой провел рукой по своей трехдневной белой щетине. Тут неожиданно для всех слово взял Карцев:

– Ребята! Я действительно попал. Мне даже обратиться сейчас не к кому. Может, хоть вы мне поможете деньги найти? Я вам после этого заплачу!

Борисов изумленно вытаращил на него глаза.

– Вы посмотрите на него! Он нас совсем за идиотов держит! Он предлагает нам скинуться по паре тысяч и потом присоединиться к тем Веркам и Нинкам и еще целой толпе кретинов, которые ходят к его деду по пять раз на дню и требуют вернуть свои деньги!

– Нет, вы не поняли, – засмущался Карцев. – Все дело в том, что у меня действительно были деньги, десять тысяч долларов, которые пропали. Если их найти, вы возьмете причитающуюся вам часть.

– Как это пропали? Куда они пропали? И у кого, черт возьми, мы должны их искать? – уже менее напряженным тоном спросил Седой.

– Я вам сейчас все объясню, если вы дадите мне пять минут, – сказал Карцев.

Мы переглянулись и молча согласились с этим предложением.

– Дело в том, что я собирался купить небольшой цех по производству мебели в области, – неторопливо начал Карцев, закурив сигарету. – В общем, дело перспективное и выгодное. По условиям сделки мы должны были внести десять тысяч долларов и получить с моим приятелем контрольный пакет акций. У меня было две тысячи долларов, мой приятель, Юра Савелкин, сказал, что есть человек, который готов помочь нам – дать оставшуюся часть на условиях возврата денег через два месяца или получения определенного пая в предприятии. Мы подумали, что за два месяца мы сможем раскрутить это дело и, продав часть акций, которые к этому времени повысятся в цене, расплатиться с долгами. Если не получится отдать всю сумму, то часть отдать акциями.

– И где же эти акции? Там же, где и деньги? – скептически спросил Седой.

– Дело в том, что до акций дело не дошло. Мы съездили к владельцам цеха, подписали с ними договор. Собрали деньги и должны были ехать проплачивать. Но я в этот момент слегка прихворнул, – тут Карцев метнул быстрый взгляд на Татьяну, та потупилась, и всем стала ясна причина недомогания Карцева в тот ответственный момент, – и в общем, должен был поехать Юра. Ему я и передал эти деньги.

Карцев помолчал.

– Короче, уже прошел почти месяц с тех пор, как Юрка исчез.

– Как исчез? – спросил Дынин. – Куда исчез?

Карцев усмехнулся и ответил:

– Если бы я знал, то к вам бы не обращался. В цеху он не появлялся, родители говорят, что у них он тоже не живет. Последний раз он был там спустя неделю после намеченной поездки в область. Говорят, что, появившись, собрал вещи и сказал, будто уезжает с приятелями на юг на недельку-другую. Подружка его, Людка, говорит, что давно его тоже не видит. За это время я объехал все места, где он мог быть. Как назло, все мои попытки занять какие-нибудь деньги, чтобы отдать хотя бы часть долга кредитору, закончились неудачей. Я пытался звонить этому человеку, но он отказывается говорить по телефону и настаивает на личной встрече. Но я как-то не решаюсь встречаться с ним.

– И правильно делаешь, – сказал Седой, – мы вчера уже повстречались. Должен сказать, что впечатление малоприятное. С тобой они тоже бы не церемонились.

– Как я понял из разговоров с кредитором, – продолжил Карцев, – они так же безуспешно ищут Юру. В общем, я подумал, что мне надо опередить их и найти его раньше, чтобы узнать, куда делись деньги.

– Слушай, – спросил я Карцева. – А ты не пытался поискать его где-нибудь в предгорьях Кавказа, попивающего молодое вино, или на пляжах Сочи или Анапы? В принципе на десять тысяч там можно долго лежать. Твой друг склонен к подобному отдыху?

– Я думал над этим, – ответил Карцев. – Мне это кажется маловероятным. Юрка, конечно, разгильдяй, но я не думаю, что из-за такой суммы он стал бы так рисковать, причем столь откровенно. В конце концов, – Слава усмехнулся, – на всю жизнь не наворуешься. Да и вряд ли он стал бы меня подставлять перед кредитором. Я думаю, что-то случилось. Но что именно – не знаю.

Первым опять откликнулся Дынин:

– Ребята, ситуация ясна, цели намечены. Я считаю, что надо помочь парню, – и посмотрел на Седого.

Леонид состроил скептическую физиономию и посмотрел на Дынина:

– Ходить к нему деньги требовать будешь ты.

Дынин одобрительно гоготнул, и они оба разом перевели свои взгляды на меня как на последнюю инстанцию. Я вспомнил, что в моей заветной шкатулке дома не осталось ничего, и за эти три дня вся моя наличность сильно поубавилась. Надо было где-то доставать деньги, и предложение Карцева в принципе мне понравилось.

Я сказал:

– Деньги нам не помешают. И хотя непонятно, чем это все может кончиться, я думаю, что мы беремся.

– Но при одном условии, – сразу вставил Седой, – что Дрюня со своим чадом сейчас же отправляются домой и не суются в это дело.

– Как это? – взвизгнула Танька и снова вскочила.

Но тут Исмутенков взял свое – он крепко ухватился за Танькину руку и рывком усадил ее на место:

– А так это! Послезавтра приезжает мать, и нам надо основательно подготовиться к беседе с ней. – И он выразительно посмотрел на дочь.

Та поникла и притихла.

– Так, орлы! – снова начал Дынин. – Мне надо на время появиться дома, все-таки родные волнуются – как я там в засаде, не простудился ли? Может быть, с ветки упал, гы-гы... Ничего, если вы сегодня без меня?

– Нормально, как-нибудь справимся, – ответил я.

И мы, дружно поднявшись, отправились по машинам. Мы с Седым и Карцевым уселись в «Форд», а Дрюня выразил согласие подвезти Дынина домой. Как только желтый драндулет с пассажирами отъехал, Карцев спросил:

– Куда ехать?

Мы с Седым закурили, и я начал думать.

– Слушай, ты все время говорил про кредитора, – наконец спросил я Карцева, – а кто он, этот кредитор-то?

Карцев устремил взгляд за дальний поворот и сказал:

– Серьезный человек. В криминальных кругах он известен под кличкой Емельян. Фамилия его Емелин или Емельянов – точно не знаю. Кроме разборок, он занимается еще и бизнесом... Юрка его больше знает, они с ним давно уже работают. У них какие-то дела – то ли Емельян помогает Юрке, то ли наоборот, а может, и то и другое. Короче, надо найти Юрку.

– Это мы уже поняли, – отозвался Седой. – Ты скажи, где его искать?

– Я думал, это вы мне скажете, – съехидничал Славка.

– Мы тебе скажем, – сказал я ему, – если мы будем располагать хоть какой-то информацией. А пока мы знаем только то, что он исчез. Для начала, пожалуй, поехали к его родителям.

– Я уже там был, – протянул Карцев.

– Ты – это одно дело, а теперь расследование ведем мы, – резонно возразил я ему. – Трогай.

Карцев усмехнулся, повернул ключ зажигания, и «Форд» плавно тронулся с места. Через пятнадцать минут езды мы подъехали к девятиэтажке в одном из спальных районов города.

– Пятый этаж, четыреста восьмая квартира, – сказал Карцев и, включив поворотник, стал медленно въезжать в арку двора. «Форд», тихо шурша шинами, очутился внутри длинного, как кишка, двора и плавно поехал к дальнему от арки подъезду. Двор был пустынным, что было совершенно неудивительно – воскресенье, десять часов утра – похоже, обитатели его в большинстве своем находились на дачных участках.

Недалеко от подъезда, куда мы направлялись, я заметил белую «девятку». Наверное, она только что подъехала, поскольку из нее, глядя в нашу сторону, вышли двое молодых людей и направились к подъезду, где жили родители Савелкина. Завидев их, я заорал Карцеву что есть мочи:

– Быстро назад!

Он непонимающе смотрел на меня.

– Назад, тебе говорю! Это бандиты Емельяна!

Карцева словно подбросило – моментально включив заднюю передачу, он на максимальной скорости помчал «Форд» обратно к арке. Однако было уже поздно – бандиты нас заметили и, крикнув что-то шоферу, бросились бегом догонять наш автомобиль. «Девятка» стала разворачиваться на прилегающей к подъезду площадке. Развить по узкому двору большую скорость Карцев не мог, так как, во-первых, ехал он задом, во-вторых, боялся, что кто-то из жильцов неожиданно выскочит из подъезда, и бандиты стали нас нагонять. Я понял, что, когда Вячеслав будет разворачиваться у арки, чтобы выехать из двора, они нас догонят и, возможно, смогут залезть к нам в салон. Я судорожно схватился за брелок пульта управления центральным замком автомобиля, прикрепленный к ключу зажигания, и нажал на центральную кнопку. Двери автоматически заблокировались. Седой, ухватив мою мысль, тут же нажал на кнопки электростеклоподъемников. Стекла медленно, но верно, закрыли нас от внешнего мира.

В этот момент Вячеслав проехал задом мимо арки двора и, включив первую скорость, направил машину в арку. Первый бандит, которого я узнал по джинсовой куртке, оказался рядом с машиной и, схватившись за дверной замок со стороны водителя, резко дернул его на себя. Дверь не поддалась. Другой бандит, уже с моей стороны, также пытался открыть дверь. «Форд» тем временем уже набирал скорость, выезжая со двора. Бандиты, сообразив в чем дело, принялись отчаянно колотить кулаками по стеклам. Один из них в отчаянии размахнулся ногой, но, поскольку машина уже набрала скорость, удар получился скользящим и не причинил стеклам никакого вреда. И уже когда мы почти начали въезжать в арку, я заметил, что на нас на большой скорости летит «девятка». По всей вероятности, шофер бандитов решил ударить нас в бок, таким образом остановив нашу машину. Но Карцев и здесь оказался молодцом – он что есть силы нажал на педаль акселератора, и «Форд» пулей влетел в арку и выскочил наружу. К счастью, прохожих в этот момент на тротуаре не оказалось.

В зеркало заднего обзора я заметил, как водитель «девятки», проскочив вплотную с задним бампером нашего «Форда», что есть силы отчаянно затормозил, но это не спасло автомобиль от поцелуя с бетонной стеной. «Ну вот и славненько!» – подумал я. Однако наша радость была преждевременной – через несколько минут спокойной езды по городу Карцев неожиданно стал материться.

– В чем дело? – спросил я.

– Однако они нас догоняют, – пояснил Седой.

Я вновь посмотрел в зеркало заднего обзора и увидел, как белая «девятка» с разбитым бампером и вмятиной на решетке радиатора и капоте на большой скорости приближалась к нам. Карцев снова выжал педаль акселератора по максимуму. Включив поворотник, он пошел на рискованный обгон едущего впереди нас «КамАЗа» и обогнал его на перекрестке при меняющемся светофоре. Водитель грузовика отчаянно засигналил, сопроводив, видимо, наш автоманевр целой матерной поэмой, которая, скорее всего, имела не менее сочное продолжение, когда мятая белая «девятка», проскочив светофор на красный свет, еще более рискованно обогнала его на узком участке дороги.

– Куда мы едем? – спросил я Карцева.

Славка, напряженно глядя за дорогой, промолчал.

– Похоже, в направлении Заводского района, – ответил мне Седой. – Самое подходящее для спасения место – он половине района должен. За него там горой встанут...

Я оценил ситуацию – зрелище было еще то! По воскресным пустынным улицам мчались две автомашины: «Форд-Скорпио» и догоняющая его «девятка». «Если они нас догонят или выследят место, куда мы приедем, нам всем будет не до смеха», – подумал я. Если, конечно, мы вообще будем смеяться.

Попытки оторваться от преследования, которые предпринимал Славка (резко занося машину на поворотах с последующим петлянием по узким улочкам), к желаемому результату не привели. Бандиты упорно следовали за нами, не желая отставать ни на метр. Они имели опытного водителя и так же хорошо ориентировались на улицах города. Вдобавок имели огромное желание догнать нас. И тут меня посетила мысль – а что, если использовать их азарт?

И я сказал Карцеву:

– Поворачивай направо и выходи на Новую дорогу в объезд Воскресенского кладбища.

Карцев бросил на меня непонимающий взгляд.

– Поворачивай! – прокричал я.

Через минуту мы уже мчались по Новой дороге.

– Там на повороте будут менты, – предупредил меня Карцев.

– Этого нам и надо, – сказал я.

– Вы что, хотите сдаться ментам? – спросил меня Карцев. – Но это ничего не даст: пока они нас будут штрафовать или забирать права, бандиты спокойно подождут невдалеке, после чего взять нас будет гораздо легче.

– Надо сделать так, чтобы мы проехали мимо ментов без проблем, – сказал я.

Карцев скептически улыбнулся:

– И как же это можно сделать?

– Короче, как только въедешь в поворот, резко тормози, – сказал я ему, – а потом тихо, спокойненько, на скорости сорок километров в час проезжай ГАИ. Мы с Седым будем при этом активно улыбаться ментам.

Слава, кажется, начал что-то понимать и приготовился к обозначенному мною маневру. Перед поворотом он разогнал «Форд» до ста километров в час. Бандиты тоже резко увеличили скорость. Как только мы въехали в поворот и на несколько секунд скрылись от преследователей, Карцев прибег к экстренному торможению, после чего автомобиль слегка стало заносить. Однако Вячеслав проявил недюжинное мастерство, двумя уверенными движениями стабилизировал машину и уже на небольшой скорости направился к посту ГАИ. Мы все стали напряженно вглядываться вперед, в скучавшего у сине-белой «шестерки» гаишника, который меланхолично разглядывал наш «Форд», медленно катящийся в его направлении. Гаишник, видимо, решил поразмяться и, оторвав зад от капота «шестерки», уже стал было поднимать жезл, как его внимание привлекла вылетевшая из-за поворота мятая белая «девятка». Милиционер тут же глянул на радар, глаза его наполнились хищной радостью, и он потерял всякий интерес к «Форду». Он резко взметнул свой черно-белый жезл в сторону «девятки», отчаянно при этом засвистев.

– Сработало! – вслух сказал я, и мы все радостно засмеялись.

– А ты стратег, Вова! – похвалил меня с заднего сиденья Седой, глядя, как гаишник разбирается с водителем «девятки», а пассажиры, выйдя из машины, провожают нас злобными взглядами.

– Ну, куда поедем теперь... кататься? – улыбаясь, спросил Карцев.

Я посмотрел на часы – они показывали 15.20.

– В ближайший приличный бар! – скомандовал я.

ГЛАВА 8 ЮРКИН РАССВЕТ, ИЛИ ФОКУСНИК САВЕЛКИН

Карцев припарковал машину на стоянку у бара, чтобы мы смогли перекусить. В счет будущего нашего гонорара Вячеслав налил нам с Седым по рюмке «Метаксы» и заказал куры-гриль и салат.

– Ну, что думаешь делать? – спросил меня Леонид, медленно пережевывая пищу.

Я философски заметил:

– Французы считают, что надо искать женщину.

Седой, вульгарно поковырявшись в зубах мизинцем, почмокал и скептически заметил:

– Ну-ну. Мы уже искали одну три дня. Чего только не навидались! Теперь кто у нас в графике?

– Я думаю так, – запив салат порцией апельсинового сока, сказал я. – Этот самый Юрка Савелкин, кто бы он там ни был, все же мужчина.

– В каком смысле? – спросил Седой.

– В биологическом, – с умешкой сказал я.

– Все может быть, – изрек свою фирменную фразу Борисов.

– А если он мужчина, у него есть соответствующие потребности, – продолжал рассуждать я.

– С той суммой, которую он скоммуниздил у Славки, эти потребности легко удовлетворяются.

– Да, но ему нужна еще и база, где бы он мог залечь хотя бы на ночь. И вообще надо еще выяснить, скоммуниздил он их или нет.

– Логично, – ответил Седой. – Значит, женщина?

– Да, – категорично подвел я итог состоявшегося обсуждения проблемы.

Тут к нашему столу подошел Карцев, отошедший справить малую нужду.

– В общем, так, Вячеслав! – сказал я. – Ты говорил, что у Савелкина есть какая-то подружка, Людка или Любка?

– Людка, – уточнил Карцев.

– Пожалуй, мы сейчас поедем к ней.

Слава тяжело вздохнул и заметил:

– Я уже там был.

– Главное, что там не было нас, – снисходительно заметил я.

И несмотря на скепсис Карцева, я купил в баре бутылку коньяка и приказал отвезти нас к подружке Юрки Савелкина.

Людка жила на втором этаже пятиэтажной «хрущобы», расположенной в районе города под странным названием «Мартовские дома». И сама она, видимо, по натуре являлась мартовской кошкой. Фигуристая, с мягкими повадками, толстыми губами, маленьким носиком и нагловатым взглядом больших, слегка навыкате коричневых глаз, она с полным основанием могла рассчитывать на статус секс-бомбы местного мартовского пошиба.

Несмотря на то что мужики являлись, скорее всего, одним из приоритетов ее жизни, встретила она нас, мягко говоря, сурово. Скорее всего, причиной тому был Слава Карцев, который успел ей за последнее время надоесть своими визитами и вопросами о местонахождении Савелкина.

– Привет, Люд! – веселым голосом поприветствовал ее Карцев, как только она открыла дверь.

– Что надо? – послышался в ответ незатейливый вопрос.

– Что-что? – улыбнулся Карцев. – Поговорить надо.

– Не о чем говорить, я тебе уже все сказала! – категорично отрезала Людка и попыталась закрыть дверь. Но тут я со своим центнером веса переступил порог, и сделал эту затею неосуществимой.

– Добрый день! – как можно солиднее поздоровался я.

– Что еще? – затянула свою песню Людка и переспросила Славу: – Кто это?

– Они сейчас сами все расскажут, – ответил Карцев и пропустил вперед еще и Седого, закрыв за нами всеми дверь.

Нагловатость в глазах Людки сменилась неким подобием испуга.

– Вам кого? Вы чего хотите? Сейчас милицию позову!

– Не трудитесь, она уже здесь. Капитан Мальков, оперуполномоченный ГорУВД, – представился я.

– А это, – повернулся я к Седому, который прислонился к косяку, будучи уже нетвердым на ногу, – старший следователь областной прокуратуры по особо важным делам Леонид Борисов.

Седой усилием воли оторвался от косяка и сделал шаг вперед, кивнув головой и щелкнув каблуком, отрекомендовался:

– Полковник юстиции.

Я оглядел Людку внимательно с ног до головы и отметил, что почин сделан неплохой – впечатление на даму мы произвели.

– Давайте не будем торопиться, пройдем в комнату и не спеша обо всем поговорим, – не выпуская инициативу в разговоре, сказал я.

Людка задом попятилась внутрь квартиры.

Мы с Седым уселись на старый ободранный диванчик, который при этом предательски заскрипел. Я сразу вспомнил Леху и его некрепкую дачную мебель. Карцев уселся в дальнем углу верхом на стул. Хозяйка квартиры села напротив нас в кресле и закинула ногу на ногу. Видимо, с солидными людьми она предпочитала говорить своим, проверенным языком.

– Ну что, Людмила? – сказал я. – Думаю, отпираться бессмысленно. Нам все известно и, смею вас заверить, что дело в прокуратуре заведено. Правда, Леонид Иванович? – повернулся я к Седому.

Тот молча кивнул и добавил:

– Леонид Михайлович.

– Да-да, – подтвердил я, словно Седой сказал что-то мне в угоду.

– Остается выяснить одно – привлекать вас к уголовной ответственности или нет, – подытожил я.

Людка сбросила ногу с ноги и, широко расставив свои нижние конечности перед взорами наших бесстыжих глаз, спросила:

– А меня-то почему? Я-то тут при чем? Я совершенно ни при чем.

Мы с Седым одновременно перевели взгляд с Людкиных ног на ее лицо и спросили:

– Что-что?

– Ах, да! – первым опомнился я. – Вот видите, вы уже нервничаете. А речь идет всего лишь о таком пустяке, как три года тюрьмы.

– Пять, – добавил масла в огонь Седой, стараясь при этом не дышать на Людку перегаром.

Если бы он сказал: «Десять!», глаза Людки точно бы вылезли из орбит.

– Пять? Да вы что, охренели совсем в вашей прокуратуре?! – почти проорала Людка.

– Попрошу не оскорблять органы юстиции! – менторским голосом произнес Седой.

– Да-да, – снова поддакнул я. – Попрошу не оскорблять!

– Вот блин! – сказала Людка о чем-то своем. – Надо же, пять лет!

– Это еще все можно исправить. Да, вашему дружку Юрию Савелкину грозит, конечно же, больше. Но если вы поможете нам в его розыске и чистосердечно во всем признаетесь, то я думаю, можно как-то избежать официального хода дела.

Седой кивнул:

– Ну, в крайнем случае, год условно.

Вряд ли последнее утверждение Борисова особо обрадовало Людку, но все же сняло с нее серьезное напряжение.

– А при чем здесь я и Юрка? Я понятия не имею, чем он занимается и где он сейчас находится! – заявила она, слегка осмелев, что было мне не совсем понятно. – Он последний раз две недели назад был, приходил помыться. И за этого мудака я отвечать совершенно не собираюсь!

– Как вы можете так говорить о любимом человеке? – пафосно спросил я.

Людка коротко и истерично заржала:

– Да на хрен мне сдался этот чудик! Потерял где-то чужие деньги и бегает теперь от всех. А мне скандалы устраивает, как будто это я виновата, что он такой придурок.

– Так он что, здесь уже две недели не появляется? – решил уточнить я.

– Да, глаза не кажет. Боится, видимо, что его здесь кредиторы застукают. А ты что здесь сидишь, – неожиданно возмутилась она, глядя на Карцева, – тихоня гребаный!

– А что? Я им сказал, что ты ничего не знаешь, они не верят, – отозвался Карцев.

– Да, не верим, – вскочил с места Седой. – Потому что есть основания не доверять. Где, по-вашему, он может шляться столько времени? Он что, даже не сказал, где будет ночевать?

– Я спрашивала! – заорала Людка. – Он не говорит. Видимо, очень боится.

Борисов, остановившись, задумался:

– Да, на его месте я бы тоже опасался. Сумма, конечно, не такая и большая, но уж больно кредиторы суровые, – при этом он чисто рефлекторно подергал челюстью, – церемониться они не станут.

– Последний раз Савелкин к тебе приходил один? – спросил я.

– Один, – ответила Людка. – От него теперь все как от чумы кидаются. Помылся, побрился и опять свалил.

– Скажите, а кто из знакомых у вас летом работает на турбазах, у кого есть пустые загородные дома?

– Все дачи я уже объехал, – ответил Карцев. – А на турбазах из наших друзей никто не работает.

– Как это не работает? – встрепенулась Людка. – А Насыров? Он же с каким-то другом турбазу арендовал и устраивал там танцы-манцы...

– Да ты что, смеешься, что ли? – с улыбочкой ответил ей Слава. – Насыр давно уже другим занимается, у него теперь свой магазинчик автозапчастей.

– А кто такой Насыров? – спросил я у Карцева. – Еще один бизнесмен?

– Да так, – Карцев заулыбался еще шире. – В легкую. Мы его зовем не Насыров, а Просеров, или просто Просера.

Слава надменно улыбался, как будто сам он недавно стал нефтяным магнатом.

– Открыл магазинчик, да как-то все у него не раскручивается, – продолжал рассказывать Слава. – Он там и за директора, и за продавца. Только недавно по ночам там дежурить перестал. А до этого еще и за ночного сторожа был.

– Ну вот, видишь, – возразил я Карцеву, – значит, есть рост, и бизнес стал налаживаться. Сначала завел ночного сторожа, потом уборщицу наймет, так и до продавщицы дело дойдет.

Я подумал, что устроиться ночным сторожем к такому горе-бизнесмену может человек, которому уже совершенно некуда деваться. И эта мысль показалась мне настолько простой и естественной применительно к нашей проблеме, что я тут же спросил Карцева:

– Ты знаешь, где этот магазин находится?

– Знаю, только сейчас он закрыт. Воскресенье, да и поздно уже.

Я еще минутку поразмышлял и сказал:

– Поехали.

– Куда? – спросил Карцев.

– Там разберемся, – сказал я и поднялся со стула.

Людка уже собиралась, к своему удовольствию, закрыть за нами дверь, как Борисов остановился и сказал:

– Мы даем вам время подумать. Если у вас есть, в чем признаться, советую сделать это как можно скорее. Когда мы найдем Савелкина, будет уже поздно.

– Не в чем мне признаваться! – убежденно заявила Людка. – Я еще раз говорю – не знаю, где он шляется и в его дела я не лезу!

– Ну, смотрите у меня! – Седой погрозил Людке пальцем и вышел.

Когда мы сели в машину, Карцев спросил меня:

– Куда едем-то?

– В магазин к Просерову. Пардон, к Насырову. Впрочем, это неважно, так как нам нужен не он.

– А кто же? – недоуменно спросил Карцев.

– Там узнаешь...

Слава не стал вдаваться в расспросы, включил двигатель, повернул ключ зажигания и плавно стартовал с места.

Попетляв по улицам города, центральным и не очень, мы наконец въехали на небольшую улочку, в начале которой стоял только что выстроенный девятиэтажный дом. Его первый этаж занимали всевозможные магазинчики.

– Как называется магазин? – спросил я.

– «Автогермес», – ответил Слава.

Я стал искать вывеску, но так и не нашел ее.

– А где же он? – спросил я.

Тем временем Карцев проехал девятиэтажку и остановился около двухэтажной деревянной развалины, единственным своеобразным украшением первого этажа которой было сваренное из листов металла крыльцо и здоровенный фанерный лист над ним, на котором огромными оранжевыми буквами было написано: «Автогермес».

– Супермаркет, ни дать ни взять, – прокомментировал Седой. – Ну, по крайней мере, в какой-нибудь деревне Трущелевке он именно так бы и назывался.

Я сказал Карцеву:

– Езжай подальше.

– Зачем? – спросил он, но все же повиновался, отъехав метров на сто пятьдесят.

– Как он выглядит, этот твой друган, Юра Савелкин?

– Маленький такой, пухлый, с длинными черными волосами, что-то среднее между латиноамериканцем и евреем.

– Оригинальная смесь, – сказал я, вылезая из машины. Седой последовал моему примеру. Карцев тоже вылез и поплелся вслед за нами. По пути я раздал им инструкции.

– Ленчик, обойди магазин сзади, и если кто из него выбежит, ты с ним особенно не церемонься.

Седой молча кивнул и пошел выполнять поручение.

– А ты, – обратился я к Карцеву, – встань за углом, чтобы тебя не было видно из окна, и внимательно слушай.

Слава пожал плечами и спрятался за угол. Я поднялся на крыльцо и что есть силы руками постучал в дверь магазина. Ответом мне была тишина. Тогда я применил ноги, и когда уже стал опасаться, что избушка вот-вот начнет сыпаться, из-за металлической входной двери раздался голос:

– Насы-ыр? Ты, что ль?

– Ну-дысь, – ответил я.

– Чегось? – недоверчиво произнес голос.

– Открывай, у меня камера у автомашины лопнула!

– Не-е, – протянул из-за двери голос. – Магазин не работает, сегодня выходной.

– Тебе что, деньги не нужны, придурок?

– А чо обзываешься-то? Я здесь сторож, а хозяев-то нету!

И тут неожиданно подал голос Карцев:

– Юрк, это ты?

– Тормоз? – удивленно раздалось за дверью.

– Да, да, я, открывай! – побежал к двери Карцев.

За дверью царило молчание.

– Ты меня слышишь? Это я, Славка! – Карцев подбежал к двери и отчаянно по ней затарабанил. – Открывай немедленно!

Ответом снова была тишина. И тут неожиданно из-за угла дома раздался вопль:

– Ой-ой-ой! Отпусти руку, больно!

– Да, похоже, наш маленький друг пустился в бега, – резюмировал я. – Но задачу номер один мы выполнили. Савелкин найден, и от Седого ему не уйти. Осталось только узнать, где наши денежки.

Все это я проговаривал Карцеву, когда мы обходили дом. Когда мы завернули за угол, нашим глазам открылась следующая картина: на земле лежал молодой человек, схожий, согласно описаниям Карцева, с Савелкиным, на нем сидел Борисов, упершись ему коленом в спину и заломив правую руку лежачего на болевой прием.

– Вы уже, я гляжу, познакомились? – спросил я.

– Да, парень вышел прогуляться, но немного не рассчитал и оступился, – ответил Седой.

– Я думаю, что он будет гостеприимным хозяином и проводит нас в дом, – рассудил я.

– Чего же это ты, Тормоз, обосрался-то так? – флегматично, с несколько неадекватной обстановке улыбочкой спросил Карцев лежащего под Седым Савелкина.

– Скажи этим козлам, чтобы отпустили руку, а то сейчас кричать начну – милиция приедет.

Я тяжело вздохнул и снова соврал:

– Она уже здесь. И прокуратура тоже.

После чего мы все вчетвером зашли в помещение магазина. Спустя еще пять минут мы разместились в подсобке, представились Савелкину в ставшем уже привычном режиме – капитаном Мальковым и полковником Борисовым, – начали производить дознание. Савелкин отреагировал на нас несколько неадекватно – он повернулся в сторону Карцева, который так же, как у Людки, забился в угол, и с презрением спросил:

– Что же ты, паскуда, ментов нанял, чтобы меня отыскать?

– А ты сам-то сволочь еще та! Сдернул с моими деньгами. Меня уже полгорода трясет.

– Меня как будто не трясут! – выдвинул свои резоны Савелкин. – Я что, в этом санатории по своей воле отдыхаю? Здесь, даже чтобы посрать, нужно на улицу идти.

Последнее откровение было произнесено с такой страстью, что я поверил – названное неудобство является подлинной трагедией в жизни этого молодого человека. И из этого всего стало ясно, что денег у Савелкина, скорее всего, нет. Отчего я решил просто и почти по-отечески его спросить:

– Ну что, Юра, куда деньги просрал?

Савелкин грустно потупился и ответил:

– А хрен его знает! Если бы знал, наверное, нашел бы уже.

После этих слов нам всем, и особенно Карцеву, стало совсем нехорошо.

– Ясно, – тяжело вздохнув, сказал я. – Ну, давай рассказывай все в подробностях.

По сути дела, рассказ Савелкина напоминал рассказ фокусника: видите деньги? – кладу их на ваших глазах в сумочку, закрываю, хожу по сцене, останавливаюсь, открываю – денег нету!

Получив в день назначенного отъезда в область утром десять тысяч долларов от Карцева и положив их в дипломат, Савелкин зашел по делам в пару мест, в одном из которых, открыв дипломат, обнаружил пропажу. Среди мест, которые он посетил, выйдя из дома Карцева, значилось всего два: спортивный зал «Гром» (вотчина главы рэкетиров Емельяна) и квартира уже знакомой нам подружки Савелкина Людки.

– И все? – недоуменно спросил Седой.

– Да, – категорично заявил Савелкин. – Больше я нигде не был. Вряд ли такую сумму могли стащить из дипломата в троллейбусе.

Я закрыл глаза и, прислонившись к стене магазина, задумался. Возможно, наши шансы на успех повышались, поскольку искать придется всего в двух местах – рэкет-клубе с символичным названием «Гром» и в квартире Людки. Однако и в том, и в другом случае возникали странные вопросы. Первый – если деньги пропали в спортклубе «Гром», то с какой стати Емельян сам бегает по городу за Карцевым и ищет Савелкина? Захотел подставить – почему так грубо, да и сумма, мягко говоря, незначительная. Короче говоря, эта версия представлялась мне довольно вычурной. Второй вопрос – если деньги взяла Людка, в то время когда Савелкин находился у нее в квартире, то зачем она сделала все так открыто? Да и не вяжется это как-то с ее натурой. Такие обычно могут спереть сотню из кармана, но чтобы вынуть доллары из дипломата и засунуть туда пачки бумаги, которые обнаружил Савелкин после вскрытия? Но, впрочем, наверное, все же с Людки надо и начать, поскольку именно ее легче всего расколоть в случае, если она виновна.

– Да, на этом и надо остановиться, – вслух сказал я и поделился своими размышлениями и выводами с Седым.

Тот молча выслушал и сказал:

– Давай, решай. Ты у нас главный мыслитель.

– В таком случае, Слава, дуй в машину за коньяком.

Карцев нехотя поднялся и пошел.

Утром нашу странную компанию застал удивленный хозяин магазина, которого наши герои звали «Насыр-Просера», невысокий мужчина с сильно выдающейся челюстью. Он долго разглядывал нас с Седым, флегматично потягивающих принесенное поутру Карцевым пиво, потом посмотрел на Карцева и, наконец, переведя взгляд на Савелкина, прошлепал губами:

– Ребята, а что вы здесь делали?

Я пожал плечами и кивнул на батарею пивных банок, стоящих у дальней стены. Потом поднялся, подошел к парню, хлопнул его по спине и сказал: – Искали способ примирить себя с окружающей действительностью. Но ты не огорчайся. – Я посмотрел в открытый рот Просеры. – Магазин у тебя хороший, уютный, только вывеску не надо было писать оранжевым.

– И еще, – добавил Седой, – «Автогермес» звучит как «Автопенелопа». Лучше смени название. Да и магазин хорошо бы перенести в другое место.

После чего повернулся к молчащим Савелкину и Карцеву и сказал:

– Ну, пошли, денежные вы мои!

– Куда? – спросил ошарашенный Насыр.

– Как куда? Бабки мыть! – ответил Седой.

И мы молча покинули магазин, оставив там охреневшего хозяина теряться в догадках о том, что бы это могло значить. Наша компания уселась в автомобиль, и Карцев тронулся.

– Куда мы сейчас?

– У нас, если верить твоему дружку, два места посещения, – сказал я. – Одно – это квартира Людки, второе – офис Емельяна. Но почему-то с ним мне пока встречаться не очень хочется.

По пути я остановил машину у телефона-автомата и позвонил домой Дынину. Час был ранний, и Дмитрий еще не ушел на службу. Я объяснил ему ситуацию и рассказал о произошедших вчера днем и сегодня ночью событиях. Порадовал Дынина сообщением о том, что мы нашли Савелкина, и тут же огорчил его тем, что у последнего нет денег и он понятия не имеет, куда они могли деться.

– Его надо щемить, щемить! Я сам приеду, чтобы его расколоть, – раздался бравый Димин голос.

Я объяснил, что этим мы с Седым занимались всю ночь и, несмотря на жестокие пытки, Савелкин ничего не сказал. По всей видимости, он действительно ничего не знает. Дынин замолк и начал активно сопеть. Это свидетельствовало о том, что мыслительный процесс у старшего лейтенанта шел полным ходом.

– Блин, – наконец сказал он. – Опять неудача... Что будем делать?

Я попросил его выяснить по своим каналам, что за птица Емельян, и сообщить об этом нам.

– Где вас найти? – спросил Дима.

Я дал ему адрес Людки и повесил трубку.

– Что? – спросил меня Седой, когда я садился в машину. – Дынин рвется в бой?

– Не то слово, – ответил я. – Копытом землю роет!

Карцев снова поплутал по хорошо знакомым ему улочкам города, и мы въехали в Людкин двор. Время было – половина восьмого, и Людка еще не должна была уйти на свою швейную фабрику, на которой, по словам Савелкина, она добросовестно трудилась в должности контролера ОТК.

Выйдя из машины, мы заметили идущего по двору навстречу нам нашего старого знакомого Леху Шестакова, который, завидев нас, от испуга широко раскрыл глаза и шарахнулся в сторону.

– О! Дачный Казанова! – приветствовал его Борисов. – Надеюсь, на сей раз мебель не подвела? Или, может быть, подружка попалась менее горячая?

Леха испуганно стоял, прижавшись к стенке дома, и озирался:

– Чего вы, мужики?

– А ты чего здесь делаешь? – раздраженно спросил его Савелкин.

– Так... к знакомому зашел.

– С утра-то пораньше? – усмехнулся я. – Вот проказник. Слышь, Ленчик, он еще и врун к тому же!

– Оставь его, Вова, в покое! Похоже, это потерянный для общества человек. Да наставит его господь на путь истинный! – с улыбкой промолвил Седой, воздев руки к небесам.

Мы расступились, и Леха на большой скорости стал удаляться от нас. Мы вошли в подъезд, поднялись на второй этаж и позвонили в квартиру Людки.

ГЛАВА 9 НУ ВОТ МЫ ВСЕ И ВСТРЕТИЛИСЬ...

Людка тут же открыла дверь, видимо, она уже собиралась выходить на работу. Завидев Юрку в сопровождении нашей пестрой компании, она раскрыла рот и молча отступила внутрь помещения. Мы вошли в прихожую и продолжали теснить хозяйку квартиры в зал. Первым произнес слово Седой:

– Ну, Людмила, я вас вчера предупреждал, что когда мы найдем Савелкина, все вскроется.

Людка села на диван и тихо и плаксиво простонала:

– Юра! Откуда ты?

– От верблюда, попа! От горбатого, – неожиданно бодро ответил ей Савелкин.

Похоже, Юрка обратился к своей подружке в привычной для него доброжелательной манере, отчего Людка радостно заулыбалась.

– Ну и что ты здесь лыбишься-то, жопа? Давай быстрее признавайся, куда деньги дела! Видишь, сколько народу приехало. Важного народа, жопа, важного, – на последних словах Савелкин сделал особый акцент.

Меня и Седого несколько смутило подобное весьма оригинальное обращение к даме своего сердца, хотя и подозреваемой в краже крупной суммы денег у своего возлюбленного. Я подумал, что пора вмешаться. Но было уже поздно, так как Людка ни с того ни с сего завелась и, вскочив на ноги, во всю глотку стала орать на Савелкина:

– Какие, на хрен, деньги! Ты меня затрахал своими деньгами! Я тебе сто раз повторила, что до твоего сундука даже не дотрагивалась! Он мне сто лет не нужен, я даже не знала, что в нем находится! Если ты мне, свинья навозная, не доверяешь, то тащил бы свой «дипломат» в ванную и плескался бы с ним в обнимку... Стану я мараться на воровстве! Я честная женщина!

Последняя фраза была произнесена с таким блеском в глазах и праведным негодованием в голосе, что внутренне я ей почти поверил.

– Минуточку, минуточку! – вмешался я. – Давайте не будем кричать, сядем и не спеша обо всем поговорим.

– Не хрен мне с вами, козлами, говорить! Мне на работу пора!

– А обзываться не стоит! – заметил Седой. – Мы снимем с «дипломата» отпечатки пальцев, и если ваши пальчики там есть, то вы получите по заслугам. Статья уголовного кодекса за хищение в особо крупных размерах предполагает наказание в виде лишения свободы на срок от пяти до десяти лет.

– Да пошел ты со своими пальчиками! Снимай их хоть со своей жопы! – разошлась не на шутку Людка. – Я вам еще раз говорю – я до портфеля даже не дотрагивалась! Я до сих пор не знаю, сколько там денег было.

Решимость Людки еще больше меня смутила. Вряд ли эта мартышка так могла играть. Похоже все-таки, что она говорит правду и ее пальчиков на Юркином «дипломате» быть не должно. Ну, не в перчатках же она работала!

Я спросил:

– Что значит: взять с собой «дипломат» в ванную? Он что, купался?

– А что – нельзя? – ответил Савелкин. – Я перед поездкой решил купнуться.

– Да он каждый день купается! По два часа в ванной сидит, песни там горланит, музыку слушает, журнальчики с голыми бабами разглядывает, – понесла Людка. – Чистюля недоношенный!

– А что, это плохо? – обиделся Юрка. – Ты на себя посмотри, жопа грязная! Ты в квартире раз в год убираешься.

– Если тебе не нравится, вали отсюда на хрен! – заявила Людка.

– И свалю, – совсем обиделся Савелкин.

– И вали! Другие придут...

В последнее утверждение Людки, намекающее, несомненно, на то, что «другие придут, сменив уют на непомерный труд», нельзя было не поверить. Но меня в данном случае волновало другое – странные поведенческие реакции Людки. Поначалу она была чем-то напугана, как будто ей действительно было что скрывать, но когда речь заходила о конкретном, то есть о ворованных деньгах, она вела себя уверенно и независимо, искренне негодуя от предъявленных ей обвинений. В чем тут заключался секрет, я пока понять не мог. И, как показали последующие события, на это у меня уже не было времени. В дверь кто-то позвонил.

– Кого еще черт несет?! – гневно произнесла Людка и пошла открывать.

Через несколько секунд из коридора раздался ее сдавленный крик. Мы все повернули головы и с ужасом увидели, как в комнату вламываются четверо здоровенных детин во главе с парнем в джинсовой куртке, с которым мы имели честь познакомиться еще в доме у деда Карцева. Один из верзил, зажав Людке рот рукой и бесцеремонно ее лапая, втащил хозяйку за собой в комнату.

– Ну что, волки позорные! Вот мы с вами и встретились, – сказал «джинсовый мальчик».

Оценив тон, которым он это произнес, я понял, что на сей раз все будет гораздо серьезнее, и словесными разборками дело не ограничится. Похоже, бандиты были крайне раздражены и вели себя очень агрессивно. Я подумал о том, что лучшим выходом для нас было бы попробовать бежать. Посмотрев на Седого, я понял, что такая же мысль пришла в голову и ему. И, собрав в кулак все остатки мужества, я вместе с Борисовым пошел в атаку.

Седой, схватив стоящий рядом с ним стул, запустил им в бандитов, затем подбежал к одному из них, который был на голову его выше, и ухватился за уши гоблина. После чего подпрыгнул и со всего маха врезался лбом в лицо противника. Тот издал гортанный звук, напоминавший вопль сексуально озабоченного ишака, который Седой заглушил, поместив колено между ног бандита, и оттолкнул поверженного противника в сторону второго нападающего. Оба гоблина, столкнувшись, упали, а Седой попытался воспользоваться образовавшимся коридором и, рванув к входной двери, исчез в прихожей. Но бедняге не повезло. Спустя несколько секунд он со сдавленным воплем влетел обратно, а затем показалась нога, которая и возвратила его к нам. Из прихожей вышел пятый гоблин, который, видимо, оставался в прихожей, на всякий случай. В руках у него была резиновая дубинка.

В этот момент на меня кинулся мой давний обидчик в джинсовой куртке, желая на этот раз по-настоящему расправиться со мной. Я ограничился тем, что просто поставил стоящий рядом со мной стул впереди себя. Предводитель гоблинов не ожидал такого простого маневра и, споткнувшись о стул, потерял равновесие и растянулся передо мной на животе.

В этот момент я увидел, что бандит с резиновой дубинкой, подбежал к подымающемуся с пола Седому и приготовился со всего маха нанести ему удар. Я, оглядевшись вокруг, схватил стоящую на столе вазу для цветов, кинулся на выручку Борисову, сильно наступив по пути на лежащую на полу «джинсовую куртку». И все же я не успел – когда я подскочил к бандиту и размахнулся хрустальной вазой, тот уже угостил Седого резиновой дубиной по голове. Борисов, слегка крякнув, снова опустился на пол и затих, явно давая этим понять, что некоторый период времени он будет вне игры.

Единственное, что мне оставалось делать, это нанести удар возмездия, обрушив тяжелый хрусталь на голову бандюги. Последний удивленно ойкнул и, выпустив дубинку из рук, медленно рухнул рядом с Седым. «Вот так: кто к нам с дубиной придет, вазой от нас получит!» – уже был готов произнести я, как тут сзади на моем затылке что-то весьма болезненно треснуло и хрустнуло. Я повернулся и увидел стоящую передо мной «джинсовую куртку», которая радостно держала в руках обломки стула.

– Да, парень, ты попал! – Ничего больше не оставалось мне сказать, чувствуя, как туманная пелена начинает заполнять мое сознание.

Я прощальным грустным взглядом оглядел поле боя: в дальнем углу один из бандитов активно обрабатывал Карцева и Савелкина, ухватив каждого из них за шкирки и ритмично соприкасал их друг с другом. От нескольких подобных соприкосновений Карцев и Савелкин обмякли и почти висели на руках бандита. Со стороны все это напоминало действие оркестранта в похоронном оркестре, только вместо медных тарелок выступали горе-бизнесмены.

И уже медленно оседая на пол, я заметил, как верзила, которому была поручена нейтрализация Людки, разложил последнюю на диване и, засунув ей в рот какую-то тряпку, вязал руки.

Очнулся я оттого, что кто-то хлестал меня по голове и лицу чем-то влажным, холодным, тяжелым и вязким. Медленно открыв глаза, я увидел перед собой старого «приятеля» в джинсовой куртке, который охаживал меня мокрой половой тряпкой. Заметив, что я открыл глаза, он бросил тряпку и сказал:

– Ну вот, и толстый очухался.

– Я попросил бы... – начал я, но тут же замолк, так как острая головная боль пронзила мой затылок.

По инерции я хотел дотронуться до больного места рукой, но обнаружил, что руки мои связаны, а сам я сижу, прислоненный к стене рядом с диваном, на котором валялась Людка с кляпом во рту. Я огляделся. Карцев с Савелкиным сидели рядом друг с другом у противоположной стены. Недалеко от них сидел Борисов. Рядом же с ним сидел, приложив к голове мокрый носовой платок, один из визитеров, тот самый, о голову которого я разбил хрустальную вазу.

К моему обидчику в джинсовой куртке подошел один из верзил и сказал:

– Ну что, Хрящ? Все готово, всех повязали и пасть всем заткнули.

Хрящ оглядел собравшихся и, о чем-то подумав, медленно произнес подошедшему к нему бандиту:

– Ладно, иди зови его. Только аккуратно, чтобы не светиться.

Парень кивнул головой и пошел к выходу.

Хрящ еще раз оглядел всех нас и уже с ехидной улыбкой сказал:

– Ну что, паскуды? Сейчас мы за вас круто возьмемся.

Оставалось лишь догадываться, что он имеет в виду конкретно.

Через три минуты в дверь условно позвонили, и в комнату в сопровождении знакомого нам верзилы вошел невысокий молодой мужчина. Он был одет в светлый летний костюм и темную шелковую рубашку с воротником-стоечкой. Ботинки, как у всякого уважающего себя пахана, у него были темные, лакированные, с заостренными носиками. Он оглядел пленников злым взглядом черных горящих глаз, нервно двинул острым носом и, повернувшись к Хрящу, спросил:

– Еще не приступали?

– Нет еще, только утихомирили их, – ответил подручный.

– Быстрее, Хрящ, быстрее беритесь за дело, времени у нас с гулькин хвост!

– Не волнуйся, Емельян, все будет нормально. Этих козлов мы расколем без проблем, – он кивнул в сторону Савелкина и Карцева. – Я, правда, не понял, что нам делать с этими двумя?

– Какими? – спросил Емельян.

– С толстым и седым. Они нас достали уже.

– Выясните, что они хотят.

– Они поют, что эти двое дураков тоже им должны.

– Мне по хрену, кому они еще должны! – взвился Емельян и тут же устремился к Савелкину и Карцеву.

Он вынул из их ртов остатки разорванной наволочки и сказал:

– Что, пидоры? Сейчас скажете, куда деньги дели?

Савелкин первым вступил в диалог с бандитом плаксивым голосом:

– Нет у меня их, Емельян! Сперли их, сам не знаю кто... Я же объяснял все тебе по телефону...

– Ты мне уши не засирай! – резко, почти визгливо прервал его Емельян. – Я твою ботву жевать не буду! Эти басни можешь своей мамочке рассказывать. Ты меня, сучара, так подставил, что мало не покажется! Я с тобой по полной катушке разберусь!

– Емельян, клянусь, не брал, – повторил Савелкин.

Глава рэкетиров поднялся с корточек и подошел к Хрящу:

– Приступай, и чтобы все было тихо. Информируй меня каждые полчаса. И быстрее, быстрее! – снова раздраженно проговорил он. – Сам знаешь, что с нами будет...

Хрящ понимающе кивнул и сказал:

– Не ссы, Емельян, мы их сейчас так в оборот возьмем, что они даже то, что не знают, расскажут.

Емельян надел темные очки и быстро пошел к выходу из квартиры.

– А что с этими-то делать? – крикнул вдогонку ему Хрящ, указывая на нас.

– Что хотите! – бросил Емельян. – Но сначала бабки...

– Заметано, – ответил Хрящ и повернулся к нам.

– Так, сундуки, – произнес он, радостно потирая свои руки, словно молодой инквизитор, сошедший с корабля на землю инков. – Ща мы из вас вытрясем все, что нам надо.

Я набрался смелости и произнес:

– Минуточку, позвольте мне высказаться. Дело не так просто, как вам кажется. Я вам как врач говорю.

– Ты все, толстый губошлеп, не уймешься никак, – с улыбкой хищника посмотрел на меня Хрящ. – Ну погоди, дойдет и до тебя очередь.

В другой ситуации я бы обиделся, но сейчас мне было не до этого.

– Я просто хочу тебя предупредить, что ты будешь заниматься сейчас бестолковым делом, к тому же совершенно негуманным, – продолжил я.

– Что ты хочешь сказать, меня не гребет! – отрезал Хрящ. – Я хочу, чтобы ты умолк.

После этого он нагнулся и, подняв с пола здоровенную мокрую половую тряпку, подошел ко мне.

– Что? Что? Что ты собираешься делать? Ты что, оху...?

Договорить мне не дали, так как Хрящ стал интенсивно засовывать тряпку мне в рот. После того, как я уже не мог пошевелить языком, он аккуратно пристроил торчащий ее конец у меня на груди, как будто поправлял галстук и, похлопав меня по щеке, сказал:

– Ну вот, пупсик, теперь ты мне нравишься больше.

После этого он подошел к Людке и, вынув из ее рта кляп, тихо спросил:

– Паяльники и утюги дома есть?

Та в ужасе молчала. Тогда Хрящ со всего размаха влепил ей сначала одну, затем другую здоровенные пощечины. Людка хотела закричать, но Хрящ сдавил ей горло, и она всего лишь захрипела.

– Я тебя еще раз спрашиваю, – вкрадчивым голосом произнес Хрящ, – паяльники и утюги дома есть?

Людка закивала головой.

– Где? – ослабив ей горло, спросил бандит.

– В кладовой, – прохрипела она.

Он посмотрел на одного из своих подручных, и тот быстро отправился на поиски инструментов. Явившись через пять минут, он держал в одной руке паяльник, в другой – электрический утюг. Хрящ принял у него из рук два предмета и, поигрывая ими, спросил у Карцева и Савелкина:

– Ну что, кому паяльник, кому утюг?

Те что-то неопределенно промычали. Глаза обоих расширились. Хрящ остановил наконец взгляд на Савелкине и сказал:

– Паяльник в жопу будем пихать тебе. Ты больше на педрилу похож.

Савелкин что есть мочи замахал головой. Это не произвело на Хряща никакого впечатления, и он сказал:

– Похож, похож...

Савелкин снова интенсивно замычал.

– А! – издевался Хрящ. – Ты что-то сказать хочешь?

Савелкин активно утвердительно закивал.

– Ну, так бы и сказал, а то все молчишь и молчишь, – произнес Хрящ и вынул наволочку изо рта Савелкина.

– Хрящ, клянусь, я тебе все расскажу!

– Ну вот, это другое дело, – радостно воскликнул Хрящ.

Он поставил рядом с Савелкиным стул и уселся на нем, приготовившись слушать.

– Ты мне сразу скажи, где деньги! – сказал он, предваряя монолог Савелкина.

– Хрящ, ты пойми, – затараторил Юрка, – я же себе не враг. Зачем мне эта херня с паяльниками и утюгами? Я взял деньги у Славки, потом зашел к тебе и взял деньги у Емельяна. Потом я приехал сюда, а когда залез в портфель, обнаружил, что они исчезли.

Хрящ громко заржал:

– Нет, ну ты и шутник! Вообще ты мне нравишься: байки интересные рассказываешь – положил деньги в «дипломат», потом открыл – а их там нету, – снова заржал он. – Сказочник! Ты что, думаешь, найдется такой лох, который поверит во все это? – уже жестким тоном произнес он, после чего опять заткнул Савелкину рот и кивнул своим подручным.

Те подошли, подняли обоих бизнесменов на ноги и стали снимать с них штаны. Савелкин активно завертелся, словно танцевал ламбаду. Карцев же грустно смотрел, как с него, как лифт, медленно опускаются вниз брюки. Танец Савелкина был прекращен простым и вульгарным способом – верзила аккуратно и даже слегка лениво пихнул его в живот коленкой. Что привело к несколько неожиданным последствиям: Савелкин, согнувшись пополам, издал громкий и натужный звук, привлекший внимание всех присутствующих. Верзила, снимавший с него штаны, вдруг суетливо отвернул нос в сторону и, обратившись к главному, возмущенно сказал:

– Хрящ, он еще и пердит!

– А ты что хотел? – резонно ответил Хрящ. – Ты бы еще не так пердел, если бы тебя к такой процедуре готовили!

Но тут до него дошел запах и он, замахав руками перед носом, вскочил и переставил стул подальше со словами:

– Фу, какой он вонючий!

К этому времени обоих бизнесменов уже положили животами вниз на стулья и стали отыскивать ближайшие электрические розетки. То ли от неудобной позы и сильного давления на живот, то ли Савелкин резонно рассудил, что у него остался один-единственный способ обороняться, но комнату потряс еще один громоподобный звук. После этого Хрящ вскочил и ушел в дальний конец комнаты, прокричав оттуда:

– Да заткните ему наконец его вонючую гаубицу! Иначе он нас тут всех газом перетравит...

Один из верзил зажал рукой свой здоровенный нос, а второй стал не особенно ловко засовывать паяльник в зад Савелкину. Тот заерзал на стуле и что есть мочи завопил. Если бы у него не было наволочки во рту, его крик вполне можно было бы назвать душераздирающим. Бандита это не остановило, и через минуту паяльник уже торчал из Юркиного зада.

К этому моменту Карцева отнесли в противоположный угол и прилаживали утюг к его узкой розовой попке. Видимо, Славка был к тому времени душевно сломлен, поэтому длинной сосиской лежал почти без движения.

– Ну что? – Хрящ встал и подошел к Савелкину. – Будешь говорить, где деньги или нет?

Савелкин так задрыгался, что паяльник как метроном заходил у него в заднице. Он пытался последний раз донести до этих тупиц, что на самом деле ничего не знает.

– Ну, тогда поехали, – скомандовал Хрящ своим людям.

Я закрыл глаза, не в силах наблюдать за всем этим. Вся атмосфера комнаты была пропитана страхом и вонью, что делало окружающую действительность совершенно невыносимой. Мне страшно захотелось выпить. И тут неожиданно раздался еще один звонок в дверь.

Я быстро открыл глаза и посмотрел в направлении входной двери. К ней же было приковано внимание всех остальных участников событий. Для бандитов звонок был настолько неожиданным, что они не успели сунуть вилки от электроприборов в розетки. Хрящ, сидя на стуле, кивнул одному из своих подручных. Тот аккуратно и тихо пошел в прихожую. Через несколько секунд он тихими, но большими скачками вбежал в комнату и сдавленно прокричал:

– Менты!

Хрящ вскочил со стула. Раздался еще один звонок. Хрящ медленно направился к двери, в которую уже начали стучать кулаком. Через несколько секунд Хрящ, как ошпаренный, вбежал обратно в комнату и сказал:

– Облава! Менты...

Бандиты зашустрили. Один из них подбежал к Хрящу и сказал:

– Второй этаж... Надо сигать...

– Там может быть засада, – ответил Хрящ. – Но деваться некуда.

Бандиты раскрыли окно и стали внимательно всматриваться вниз. Во входную дверь уже ломились ногами. Раздался громоподобный голос:

– Открыть немедленно! Я знаю, что вы там!

От этого голоса у меня на душе стало тепло и весело. Я узнал бы его из тысячи – на помощь нам рвался великий полководец, борец за справедливость, отважный конкистадор Дынин! Ему по зубам был штурм Лехиного дачного домика, разгром ковбойского салуна, арест в одиночку целой бригады бандитов... И вот сейчас наш благородный герой что есть силы ломился в цитадель варварства и насилия, дабы освободить несчастных пленников!

– Что будем делать с этими? – спросил один из подручных Хряща, кивнув на нас.

Тот было задумался, но в этот момент на дверь обрушилась новая лавина ударов великого завоевателя, и бандиты стали прыгать в окно. Спустя несколько секунд со двора раздался крик:

– Ой, блин!

Похоже, один из бандитов неудачно приземлился. Однако остальные восприняли это как знак того, что внизу засада, и решили прорываться через дверь с целью уйти на крышу. Терять им было нечего. Двое верзил, открыв дверь и швырнув туда табуретку, устремились на прорыв. Послышался возмущенный возглас Дынина:

– Да вы что, обалдели, что ли, совсем?

Топот удаляющихся по лестнице шагов был ему единственным ответом. Похоже, бандиты были столь напуганы облавой, что даже не обратили внимания, что менты присутствовали за дверью в единственном числе.

За одну минуту квартира Людки была очищена от бандитов. В коридоре раздались тяжелые шаги командора. В комнату с удивленным лицом и милицейской фуражкой, сдвинутой набекрень, вошел Дынин со словами:

– Чем вы здесь, черт возьми, занимаетесь? Что у вас тут, мать вашу, твори...

Он не договорил и, раскрыв рот, стал оглядывать открывшуюся ему панораму. Командор посмотрел на сидевшего без движения Седого и неодобрительно глянул на беспорядок в одежде лежащей на диване Людки. Когда его взгляд остановился на торчащем из голой задницы Савелкина паяльнике, его глаза расширились от удивления еще больше. Потом он перевел взгляд на меня и на здоровенную половую тряпку, торчащую у меня изо рта, и удивленно промолвил:

– Ребята, вы чего?

Ну что ж, не каждого доблестного рыцаря помимо отваги отличает еще и сообразительность. Я что есть силы сквозь тряпку забубнил в его адрес ругательства. Видя, что мои глаза наполнились негодованием, пытливый дынинский ум все же сообразил: чтобы услышать рассказ о происходящем, необходимо освободить мне рот. Он подошел ко мне, рывком выдернул у меня изо рта тряпку и тут же услышал:

– Мудила! Ты что, не видишь, что у меня рот закрыт?

– Вижу... Вот я и открыл его.

– Может быть, ты еще и руки мне развяжешь и сделаешь меня своим должником на всю оставшуюся жизнь?

Дынин, сдвинув фуражку на затылок, потер открывшуюся на обозрение лысину.

– Ну конечно, – после некоторых размышлений с готовностью ответил он и, вынув из кармана перочинный ножик, разрезал веревку.

Я растер запястья, двумя пальцами вынул из своего рта большой длинный волос, поплевался и сказал:

– Дима, ты, пожалуйста, попытайся освободить остальных, а мне нужно срочно продезинфицировать полость рта. Похоже, этой тряпкой убирали за котами.

Дынин понимающе кивнул и пошел на помощь другим. Я услышал вопль Савелкина – наш бравый старший лейтенант неудачно его освободил. Юрка, соскользнув со стула, приземлился прямо на инородное тело, торчащее из его зада. После этого великий конкистадор был обласкан таким количеством нелестных эпитетов, что я вынужден был со ртом, полным зубной пасты, вернуться на место событий и слегка успокоить пострадавшего. К тому времени у Савелкина уже удалили паяльник из зада, и он лежал на боку, тихо постанывая. Карцев, который пострадал меньше всего, уже водрузил штаны на место и сидел в углу, закрыв лицо руками. Единственной неосвобожденной оставалась Людка, до которой Дынин почему-то не решался дотрагиваться. Я вынул у нее кляп и развязал руки, после чего пошел завершать дезинфекцию рта.

Когда я вернулся, все сидели по углам и угрюмо молчали в ответ на настойчивые расспросы Дынина о происшедшем. Я подошел к Диме, взял его за уши и с благодарностью поставил ему на лбу засос, отчего лоб его сделался почти багровым.

– Дима, нам всем здесь сделали нехорошо, – сказал я, не давая ему опомниться. – Кому-то больше. – Я посмотрел на Савелкина, который даже не стремился надеть штаны, – кому-то меньше. – Я рефлекторно сплюнул. – Но если бы не ты, все это могло плохо кончиться.

ГЛАВА 10 МЫ БОЛЬШЕ НИКОМУ НЕ ДОЛЖНЫ!

– Так, мне все ясно! Мужики! В общем, бр-ратва! Этих мерзавцев надо давить в их логове! – гремел дынинский голос в Людкиной квартире. – В общем, это... Р-рота, па-дъем! Шашки наголо! Мы застебаем их тепленькими!

– Что мы с ними сделаем? – недоверчиво спросил Седой, который только-только начал приходить в себя от побоев.

– Ну, это... – пояснил Дынин, – будем их брать!

– А я уж было подумал, что ты нас за извращенцев считаешь, – сказал Борисов, слегка морщась от выпитой рюмки водки.

Дынин пропустил его высказывание мимо ушей, увлеченный разработкой стратегии очередного крестового похода. К этому времени публика более или менее успокоилась, и мы уже приканчивали оказавшуюся у Людки бутылку водки. Я на правах врача осмотрел пострадавших. У нас с Седым, похоже, было легкое сотрясение мозга. Несмотря на то что Савелкин выглядел наиболее пострадавшим, серьезного физического ущерба его здоровью причинено не было. Осмотрев после долгих пререканий место пристального внимания бандитов на его теле, я пришел к выводу, что, кроме небольших ссадин, вызванных не слишком аккуратным засовыванием паяльника, никаких повреждений более нет. Учитывая характер повреждений и стиль Юркиной жизни, я посоветовал ему как можно чаще обрабатывать это место вазелином, чем вызвал его очередную раздражительную реакцию.

Все остальные, то бишь Карцев и Людка, отделались психологическим стрессом, хотя, глядя на Карцева, я подумал, что он весьма глубок.

– Дима, а что мы там будем делать, в этом спортзале? – спросил Седой, глядя на ходящего из угла в угол в состоянии явного возбуждения Дынина. – Поправлять пошатнувшееся здоровье, что ли?

– Мы его арестуем, – категорично заявил Дынин. – Возьмем под стражу! Понял?

– Понял, – усмехнулся Леонид.

– Ну что, Вовк? – решительно обратился полководец к ординарцу. – Надо ехать. Как думаешь, а?

Я налил себе еще стопочку водки и, приняв ее, неожиданно для Седого и даже отчасти для себя, сказал:

– Надо ехать.

Седой удивленно воззрился на меня и язвительно спросил:

– А смысл? Взять под стражу? Или застебать тепленькими?

– Все дело в том, – ответил я, – что закон на нашей стороне. Дынин – представитель органов власти, оперативно реагирующий на ситуацию. Им всем грозит статья за бандитизм и вымогательство. Так что мы вполне можем, используя страховочные варианты, открыто поговорить с Емельяном и, шантажируя его, наконец-то выяснить правду насчет этих чертовых денег – знает ли он что-нибудь об их судьбе?

– Судя по тому, что мы здесь видели, похоже, не очень знает, – скептически заметил Седой. – В противном случае, он – великий актер.

– Вот в этом я и хочу убедиться, – сказал я. – Других вариантов у нас практически нет.

– С огнем играем, – сказал, вставая, Седой и направился к выходу.

Дынин же рявкнул на флегматичных Савелкина и Карцева:

– Чего расселись? Вам что, команды «вперед» не было? Ну-ка, шагом марш на выход!

– Да не ори ты, – устало отозвался Карцев, подымаясь и доставая из кармана ключи от автомашины.

Двое приятелей по несчастью медленно и нехотя двинулись к выходу.

Мы погрузились в ставший нам уже родным салон «Форда-Скорпио». Дынин, как и предполагалось, сел впереди рядом со Славкой. Мы же с Седым и Савелкиным разместились сзади. Юрка садился последним и очень медленно и осторожно приземлялся, прислушиваясь к импульсам, исходящим из своего организма. Когда он наконец закрыл дверь, машина тронулась.

– Куда ехать, знаешь? – сурово спросил Дынин у Карцева.

Тот молча и угрюмо кивнул.

Машина медленно выехала со двора и направилась в сторону спортивного заведения под названием «Гром», расположенного на окраине города среди двух– и одноэтажных зданий. Это был своего рода рэкет-клуб, хозяин которого, Емельян, уже наносил нам сегодня визит. Через двадцать минут «Форд» плавно въехал в тихий переулок, незатейливо именовавшийся Рабочим.

– Ну что, остановиться здесь или проехать дальше? – спросил Карцев.

Я внимательно осмотрел переулок. Что-то не понравилось мне в его тишине и спокойствии. Внутренний голос подсказывал мне, что сейчас надо держаться от этого места подальше.

– Остановись метрах в пятидесяти отсюда, – сказал я.

Непонятно почему, но напряжение в салоне возрастало. Когда Карцев остановил машину, мы стали внимательно всматриваться в застекленную витрину первого этажа трехэтажного здания. Витрина была оформлена с оригинальным вкусом: на ней стояли манекены в спортивных костюмах, а также красовались муляжи спортивных тренажеров. Наверное, все это, по задумкам авторов, должно было иллюстрировать официальное назначение заведения. Для особо непонятливых, которые могли спутать заведение со спортивным магазином, над дверью висела огромная неоновая надпись «Спортзал „Гром“.

Мы все устремили взгляды на его вход. Несмотря на то что переулок был узеньким, количество припаркованных автомобилей недалеко от входа в спортзал было достаточным. С одной стороны дороги стояли два джипа «Чероки» и «Мерседес», к другому тротуару, прилегавшему ко входу в «Гром», были припаркованы уже знакомая нам белая «девятка» с мятым передом и «БМВ». У каждой группы машин, словно часовые, прохаживались взад-вперед несколько человек. Стекла иномарок были затонированы, но мне все же удалось рассмотреть, что в них также сидят люди.

Странная дрожь охватила меня. Похоже, такое же состояние переживали и мои спутники.

– Что-то здесь не так, – неожиданно подал голос Савелкин.

– В каком смысле? – мгновенно отреагировал Дынин.

– Не знаю, что именно, но жопой чувствую, что здесь что-то не так, – прищуриваясь, вглядывался в обстановку Савелкин.

– Ну что ж, после сегодняшних процедур ей, наверное, можно доверять, – сказал Седой.

Его слова оказались пророческими. Откуда-то из глубины здания раздался резкий хлопок, за ним в беспорядочном ритме последовали другие. В спортзале явно началась стрельба, которая отнюдь не носила характер спортивного соревнования. Похоже, люди взялись за одно из своих любимых занятий за всю историю цивилизации – убийство себе подобных.

Из стоящих на противоположной стороне улицы от входа в зал двух джипов и «Мерседеса» выскочили вооруженные люди и, спрятавшись за свои автомобили, открыли ураганный огонь из автоматов и пистолетов по витрине. С другой же стороны улицы им огнем отвечали другие бандиты, которые выскочили из «девятки» и «БМВ». Сзади «емельяновцев» раздался противный звон треснувшего стекла, и манекены затряслись в странной неживой истерике от попадавших в них десятков пуль.

– Давай назад! – заорал я нашему водителю, но было уже поздно.

Карцев и Дынин, одновременно стукнувшись при этом лбами, устремились на пол автомобиля. Я тут же ощутил, как подо мной зашевелился, плотно вгрызаясь в автомобильный коврик, Савелкин. Седой, отхлебнув из бутылочки пива, съежился за водительским сиденьем. Мне ничего не оставалось, как тут же лечь на освободившееся от зада Савелкина место и попытаться спрятаться за передним пассажирским сиденьем.

Ожесточенность стрельбы нарастала. Бандиты переставляли связанные изолентой по принципу валета автоматные рожки и продолжали палить. Краем глаза я увидел, что с обеих сторон уже есть людские потери. Вдруг неожиданно из спортзала, внутри которого тоже шла ожесточенная перестрелка, через разбитую витрину наружу вырвался огромный столб пламени от произошедшего там взрыва. Похоже, бандиты перешли к гранатам.

Взрывной волной накрыло и «емельяновцев» – некоторых из них отбросило из-за автомобильного укрытия на открытую местность, и они тут же попали под пули врагов, среди которых, как я успел заметить, большинство составляли люди с азиатской внешностью. Один из «узкоглазых», размахнувшись из-за красного джипа, бросил на противоположную сторону улицы еще одну гранату. От ее взрыва и без того прошитые выстрелами «БМВ» и «девятка» подпрыгнули. Вылившийся из пробитого бака одной из машин бензин загорелся, и через несколько секунд раздался еще более оглушительный взрыв – «девятка», взлетев на воздух, перевернулась. После чего нападавшие азиаты, уже не боясь, перебежали дорогу, принялись добивать оставшихся в живых противников. Трое из них кинулись внутрь помещения, и через минуту выскочили оттуда. Один из них что-то крикнул другим, и они, попрыгав в «Мерседес» и два джипа, на большой скорости покинули место событий.

Постепенно в переулке установилась тишина. Слышно было лишь шуршание огня в горящей «девятке». Седой, допив остатки пива, щелкнул дверным замком и открыл дверцу. Сначала он выкинул бутылку, потом вылез сам и сразу же встал у стены, расстегивая штаны. Послышалось активное журчание. В это время я, не особо церемонясь с Савелкиным, вылез из машины с другой стороны.

– Ну мы и попали, – произнес я, оглядывая местность.

– Хорошо, что в нас не попали, – ответил Седой, застегивая штаны.

Мы направились к месту боевых событий. Сначала я осмотрел двух лежащих на нашей стороне улицы азиатов – оба были мертвы. Один из них по виду был похож на китайца или корейца, другой скорее напоминал казаха или киргиза. Тогда я перешел на другую сторону улицы и осмотрел лежащих там еще пятерых человек. Они также не подавали признаков жизни. Среди них я обнаружил своего обидчика Хряща – пуля попала ему прямо в лоб.

Тут к нам присоединился Дынин с вопросом:

– Куда это вы направились?

– Побеседовать с Емельяном, – ответил Седой.

И мы поднялись по ступенькам в помещение, которое раньше называлось спортзалом. Картина была плачевной: кое-где от взрыва горел дерматин, за тренажерными снарядами лежали тела еще двоих убитых. В зале мы обнаружили еще несколько жертв перестрелки. Один из азиатов, лежащий в углу, слегка постанывал. Видимо, его отбросило взрывной волной, ко всему прочему у него наблюдалось пулевое ранение в плечо и бедро. В углу зала я заметил небольшую застекленную конторку, которая, видимо, служила офисом. Туда мы и направились.

В конторке было два трупов. Один был застреленный Емельяном китаец с зажатым в руке пистолетом, второго же можно было легко идентифицировать как Емельяна, хотя опознание было затруднено тем обстоятельством, что половина его пышной шевелюры была снесена осколком гранаты.

Мы все молчали. Дынин к тому же активно сопел.

– Пошли отсюда, – сказал я. – Мне надо оказать помощь раненому.

И я, открыв аптечный шкафчик, прихватив оттуда бинты и медикаменты, отправился в разгромленный спортзал. Я сделал перевязку, предварительно остановив кровотечение. На простреленное бедро я наложил шину. Покопавшись еще в аптечке, я нашел там ампулы морфина и сделал азиату обезболивающее.

– Пожалуй, это все, чем я сейчас могу ему помочь, – сказал я. – Хорошо, что еще остались навыки со времени работы на «Скорой помощи».

Дынин с Седым вынесли раненого на улицу и уложили его на асфальт. Тут к нам медленно, боязливо озираясь, подошли Савелкин и Карцев.

– Ну что? – спросил Славка.

– Ничего, – мрачно ответил ему Седой и добавил: – То есть совсем ничего. Теперь ты никому ничего не должен.

Издалека послышался вой милицейской сирены, и скоро переулок был наводнен автомобилями с мигалками, людьми в форме и медиками. Раненого погрузили в «Скорую помощь», и она, активно мигая и сигналя, уехала.

Менты тут же взяли нас в оборот и, похоже, взяли бы еще круче, если бы не присутствие здесь их коллеги, старшего лейтенанта Дынина. Он принялся активно разъяснять ситуацию. Карцев с Савелкиным, дав показания, уселись в машину. Мы же с Седым, присев на корточки, молчаливые и опустошенные, наблюдали за происходящим.

ГЛАВА 11 А ГДЕ ЖЕ ВСЕ-ТАКИ ДЕНЬГИ?

– А куда же все-таки девались деньги? – неожиданно вскричал Борисов, бросив на асфальт чушку от пивной бутылки, которую он вертел в руках.

– Я сам об этом все время думаю, – ответил я ему. – Похоже, что здесь без поллитра не разберешься.

Я сделал большой глоток из бутылки «Портера». Рядом со мной уже стояли две пустые, опорожненные за период, пока шел «разбор полетов» с ментами.

– Но то, что Емельян их не брал, – продолжил я, – он доказал своей гибелью. Остается Людка. Но ты знаешь, хоть убей, не верю я, что она взяла! Хотя эта дурища что-то скрывает от нас.

Я закрыл глаза и, упершись руками в колени, положил голову на руки. С логической цепью у меня что-то не клеилось, и я решил предаться простому течению образов, которые стали возникать в моей снова начавшей хмелеть от выпитого голове. Почему-то я сразу представил себе Людку, которая, призывно улыбаясь, закидывает ногу на ногу и откидывается на диване. Сначала ее глаза смотрят игриво, потом – с некоторым удивлением и наконец – с откровенным недоумением. Она уже нетерпеливо играет застежкой кофточки у себя на груди, глядя на меня, как вдруг чьи-то длинные и шустрые пальцы, осторожно касаясь ее шеи, перемещаются на Людкину грудь и расстегивают застежку. Какой-то мужчина наклоняется над ней, я лишь вижу русую кучерявую прядь его волос.

– А что она может от нас скрывать? – Голос Седого вернул меня к реальности.

Я встрепенулся и, посмотрев на Борисова, ответил:

– Теперь я понял. Она скрывает не только от нас, но и от Савелкина. И, кажется, я знаю что...

Седой недоуменно посмотрел на меня и спросил:

– Ну и...?

– Я уверен, что есть кто-то третий. Только не Юрка к нему ходил, а он пришел в дом, где был Юрка, причем в тот момент, когда тот купался в ванной!

– Значит, Людка нам врет, что не брала денег...

– Не знаю. Но мне кажется, что не врет, – уклончиво ответил я.

Тут к нам подошел Дынин и бодро заявил:

– Мужики, в общем, это... Я все объяснил. Все нормально. Завтра с утреца нужно будет заскочить в РОВД, дать показания, и все будет путем.

– Поехали, – прервал я его.

– Куда? – недоумевающе спросил Дима.

– К Людке.

– К Людке? – протянул Дынин. – А зачем?

– Там узнаешь, – сказал я ему.

И мы отправились усаживаться в «Форд». При этом Дынин решительно согнал Савелкина с переднего пассажирского сиденья.

– Куда едем? – безразлично спросил Карцев.

– К Людке, – ответил я.

Славка безразлично завел двигатель и стал задом выезжать из переулка. По дороге я спросил у Савелкина:

– Юрик, а у твоей Людки есть любовник?

Савелкин медленно и с удивлением повернул ко мне голову.

– А я откуда знаю? – резонно ответил он.

– Ну, например, такой товарищ, как Леха Шестаков, известен тебе? – спросил я.

– Ну да, – ответил он. – Мы этого мудилу в Людкином дворе сегодня встретили.

– А что он, по-твоему, там делал?

– А я откуда знаю? – снова повторился Савелкин, после чего все же задумался.

– Вы что, хотите сказать, это он к ней, что ли, приходил? – продолжал недоумевать после паузы Савелкин.

– Да ладно тебе, Тормоз, шлангом-то прикидываться... Как будто ты про свою Людку ничего не знаешь! – неожиданно подал голос Карцев, с ехидной ухмылочкой вглядываясь в дорогу. – Дебилом выглядишь, Тормоз, дебилом...

– Сам ты Тормоз! Давай за дорогой смотри, не отвлекайся, – назидательно обратился Савелкин к Славке.

Похоже, эти молодые люди не утруждали себя поиском новых прозвищ друг для друга и пользовались одним и тем же попеременно. И в отношениях с противоположным полом эти молодые бонвиваны, чистюли и любители иномарок, тоже не утруждали себя поисками обращений. И, наверное, даже такая непритязательная девка, как Людка, прежде чем начала безропотно откликаться на обращение «жопа», долго тренировалась.

– Эх, Тормоз, Тормоз, не хочешь ты папу слушать, – продолжал тем временем Карцев. – На твоей головушке только шляпы вешать... Рога-то ка-ачественные у тебя там...

Савелкин замолчал и насупился, глядя в боковое стекло.

– Ну, блин! – яростно произнес Юрка, когда мы въезжали в Людкин двор. – Если это «точняк» и этот козел, Леха Шестаков, к ней шастает – убью, на хрен, обоих!

Похоже, сегодняшний день был пропитан кровожадностью. «Наверное, что-нибудь там со звездами и луной», – подумал я. Выйдя из машины, мы все впятером поднялись на второй этаж и в третий раз за последние два дня позвонили в знакомую дверь.

– Кто там? – испуганно спросила Людка, несмотря на присутствие в двери «глазка».

– Я, я, попочка, открывай, – веселым голосом сказал Савелкин.

Дверь открылась, и на нас с тоской в глазах уставилась Людка. Мы воинственной испанской армадой вплыли в узкий коридорчик ее квартиры, тесня хозяйку, как маленькое пиратское судно, вглубь. Впереди шел головной фрегатик Юра Савелкин. Людка попятилась до дивана и, наткнувшись на него, села.

– Ну? – угрожающе встал перед ней Савелкин. – Жопа сраная! Сейчас ты мне все, все расскажешь.

Людка испуганно смотрела на него. Потом она посмотрела на нас и неожиданно перешла в атаку:

– Слушай, ты, хрен моржовый! Я тебе устала повторять, скотина, что никаких денег у тебя не брала! До сундука твоего не дотрагивалась и знать ничего об этом не хочу!

Она вскочила и тут же села, получив оплеуху от Савелкина.

– Ю-ур, ты чего-о? – жалобно и униженно пропела она.

– При чем здесь деньги, жопа? – завопил Савелкин. – Кто тебя о деньгах спрашивает?

– А о чем же вы меня спрашиваете? – жалобно произнесла Людка.

– Мы хотим знать, кого ты, старая минетчица, сюда водишь? – отчеканил Савелкин.

– Послушай, Юрий, – начала назидательным тоном Людка, – какое тебе дело до моей личной жиз... Ой, мама! – не удалось ей договорить, так как она заметила, что Савелкин еще раз размахнулся.

Но снова отмассировать лицо Людки Савелкину не удалось, так как я поймал его руку.

– Послушай, ты... Падшая женщина... – Моему терпению приходил конец. – Нас интересует, кто еще здесь был в тот день, когда к тебе сюда приходил Юрка с «дипломатом» с деньгами.

– А он регулярно со своим «дипломатом» сюда ходит, – пискляво заметила Людка.

– Не придуряйся! – заорал я. – Ты знаешь, о каком дне идет речь.

– Вам-то какое дело до моей личной жизни! – заревела Людка и, взявшись за подол своей юбки, стала вытирать слезы, обнажив пышные ляжки.

«Да, – подумал я, – у Людки свои маленькие фокусы, и она не забывает о них никогда». И похоже, это срабатывало. Савелкин, опустив руки, молча и задумчиво смотрел на ее ноги. Но темп беседы терять было нельзя, и я продолжил:

– При чем здесь твоя личная жизнь? Речь давно уже идет о человеческих жизнях вообще. Час назад в перестрелке погибла вся банда Емельяна. Одиннадцать трупов! Одиннадцать трупов из-за того, что ты... – Тут я снова осекся. – Падшая женщина, вовремя не дала информацию, которая могла сохранить людям жизни.

– Какую информацию? – резко прекратила реветь Людка.

– Кто у тебя здесь был в тот момент, когда Савелкин полоскался в ванной? – проорал я ей в лицо.

– Да! Кто? Кто? – вступил в разговор Дынин и сурово посмотрел на Людку.

– Лучше признайся сейчас, пока еще кого-то не пришили, – сказал Борисов.

– Ну! – заорали мы все почти хором.

Людка снова закрылась подолом и заревела.

– Да прекрати ты! – рванул у нее из рук юбку Савелкин, снова прикрыв ей коленки.

– Леха Шестаков? – спросил я.

Она стрельнула в меня взглядом и тут же снова расквасилась, прикрыв лицо подолом юбки:

– Да-а, Леха...

– Леха! – взревел Савелкин. – Убью, сука!

Однако Дынин с Седым оттеснили его на задний план.

– Значит, Леха, – удовлетворенно произнес я. – И что же он тут делал, пока Юрка под музычку в ванной плескался?

Людка еще больше разревелась:

– Мы траха-ли-ись, – противным сопливым голосом призналась она и еще выше подняла юбку, закрыв лицо полностью и еще больше оголившись.

«Ей-богу, – вздохнув, подумал я, – как страус: головой в песок, а жопа наружу».

– Трахались?!! – запрыгал за нашими спинами не имевший возможности прорваться к Людке Савелкин. – Пока я был в ванной?!

Все это было произнесено таким тоном, как будто Людка с Лехой совокуплялись в тот момент, когда Савелкин совершал вечерний намаз.

– Нет, я их точно поубиваю всех, – только и оставалось говорить Савелкину, так как мы втроем обступили ревущую Людку сплошной стеной.

Я, не обращая внимания на угрозы Савелкина, продолжил допрос:

– Итак, исходя из характера ваших занятий, вы должны были быть все время вместе. Но может быть, ты все-таки оставляла его одного на какое-то время?

– Не-ет, – прогундосила Людка. – Ну, то есть почти нет... Он оделся быстрее меня и из спальни вышел раньше.

– Значит, он имел возможность спереть деньги из «дипломата»?

– Нет, не мог, не мог! Я бы это заметила! – горячо воскликнула Людка.

– Эта шалава его еще и защищает! – возмущению Савелкина не было предела.

– Никого я не защищаю! – крикнула ему через живую стенку Людка. – Нечего на пацана напраслину возводить.

И уже после этого обратила свое внимание на нас и сказала:

– Портфель Юркин как стоял, так и стоял. Это же время надо – вскрыть, деньги переложить, закрыть на замок, а этого времени у него не было.

– Мне чуть жопу не запаяли, а эта коза немытая даже слова не сказала! – продолжалась истерика позади нас.

– А при чем здесь Леха? – снова взвизгнула Людка. – Это мое личное дело, а деньги здесь ни при чем!

Что-то в ее словах меня убеждало. Но я решил не поддаваться этому чувству. И тут мне снова пришла в голову интересная мысль.

– У Лехи была с собой какая-нибудь сумка?

Людка прекратила реветь и ответила:

– Ну, была...

– Большая? – спросил я.

– Да не очень...

– Достаточная, чтобы засунуть туда «дипломат»?

У Людки напряженно работала мысль:

– Ну, может быть... Но ведь «дипломат»-то как стоял, так и стоял здесь!

– Где он? – спросил я решительно.

– Кто?

– «Дипломат». Пустой.

– В кладовке, – недоуменно ответила Людка.

– Слава, быстро принеси его, – бросил я скучающему в стороне Карцеву. Тот через минуту внес в комнату «дипломат». Я повернулся к Савелкину:

– Юрий, это твой «дипломат»?

– Ну да, – ответил Савелкин.

– Ты не нудыкай! – вывел он меня из терпения. – Тебя русским языком спрашивают, точно ли это твой «дипломат» или нет. Помнишь ли ты какие-нибудь характерные особенности, по которым можно его отличить от других?

Савелкин состроил удивленную физиономию и сказал:

– Откуда же я помню-то? Я что, все помнить должен?

«Да, – подумалось мне, – и такие люди занимаются бизнесом!»

– Ты хоть свой домашний адрес-то помнишь? – спросил Савелкина Седой.

– Ну, вы это... того... не перегибайте тоже, – обиделся Юрка.

Тут вмешался Карцев:

– Ты же сам говорил, Тормоз, что у тебя ручка была перьевая и слегка потекла во внутреннем отделении. Ты еще потом «Паркер» специально купил, чтобы такого больше не случалось.

– Ну да, было, помню, – гордо произнес Савелкин и полез в «дипломат».

Открыв его, он засунул мизинец в кармашек, где он раньше хранил авторучку и вытащил его назад. Палец был абсолютно чист.

– Нет, это не мой «дипломат», – сказал Савелкин.

– Ну надо же, определился! – воскликнул Борисов и спросил: – А ты, кроме денег, в «дипломате» вообще больше ничего не носил? Скажем, документы, книжки. Презервативы, наконец...

– Да не-ет, – протянул Юрка. – А зачем? Он у меня только для денег предназначен был.

– Где же ты столько денег брал, чтобы забить его до отказа? – удивился я.

– У Емельяна, – усмехнулся Савелкин.

– Так... В общем, пора. Дело ясное, надо действовать. Будем искать Леху и щемить! Деньги точно у него! – вступил в разговор Дынин.

– Поехали, Вячеслав! – скомандовал я, и мы направились к выходу.

Савелкин продолжал разбираться с Людкой, обрушивая на нее град нелестных высказываний, касающихся ее нравственной нечистоплотности и дурного вкуса. Людка достойно отвечала ему:

– Что Леха? Ты на себя посмотри. Ты уже достал меня – своим многочасовым мытьем, своим обжорством! Только и делаешь, что жрешь и моешься... И вообще, как ты ко мне обращаешься – иначе как жопой не называешь!

– А как же тебя еще, потаскуху, называть? По твоей глупости у меня сто тысяч баксов сперли, паяльники мне суют черт знает куда... Столько людей поубивали из-за тебя!

Мы уже почти выходили из коридора, когда до нас долетели последние слова Савелкина. От неожиданности мы остолбенели. У меня даже затек затылок, и я разворачивал корпус с помощью ног.

– Сколько, сколько? – почти хором спросили мы все.

Савелкин изумленно посмотрел на нас.

– Что сколько?

– Сколько тысяч? – спросил я.

– Сто тысяч долларов, – сказал он спокойно. – А вы что, не знали, что ли?

– Как сто тысяч? – спросил Дынин.

Вперед вылез Карцев и воскликнул:

– У нас же было всего десять тысяч!

Савелкин усмехнулся и ответил:

– Это у нас с тобой, Тормоз, было десять тысяч, а еще сто тысяч мне дал Емельян, чтобы я до-ставил их другому человеку в том же городке, где мы с тобой покупаем цех.

– Да, – произнес Седой. – Это как матрешка: не успеешь вскрыть одну, а она снова вскрывается, а внутри еще одна.

– Ладно, времени у нас нет, – сказал я. – Поехали, по пути все расскажешь.

В машине мы решили, что лучше всего ехать сразу на дачу: по мнению Карцева с Савелкиным, шансы застать Леху там были наиболее высоки. Савелкин всю дорогу в своей обычной флегматично-растянутой манере посвящал нас в неизвестные нам ранее детали дела. С его слов я понял, что Юрик подрабатывал у Емельяна в качестве «шестерки» и выполнял для последнего курьерские функции по доставке денег в те или иные районы области. Случались у него командировки и в другие города. Там Юрик в условленном месте встречался с другим курьером и передавал тому деньги. Савелкину особенно не объясняли детали, говорили просто, что идет бизнес и рассчитываться таким образом наиболее удобно. Поскольку большинство из курьеров, по словам Савелкина, были людьми азиатского происхождения, резонно было предположить, что Емельян рассчитывался за наркотики, которые доставляли, видимо, уже другие люди. Иначе сложно было объяснить такое процветание заштатного спортивного зала и его владельца.

По словам Савелкина, в этом же спортзале периодически в качестве еще более мелкой «шестерки» крутился и Леха Шестаков, выполняя какие-то незначительные поручения Емельяна. Вполне можно было предположить, что Шестаков пронюхал о курьерской деятельности Савелкина и, зная о его ротозействе, решил, что деньги украсть будет несложно. Скорее всего, используя свою популярность у женщин, он завел шашни с подружкой Савелкина, появляясь в ее квартире тайно от него. Зная, что горе-курьер таскает деньги в «дипломате», он пошел на расходы и купил себе аналогичный. Сложно предположить, как долго он готовился к операции, но в конце концов поймал наиболее удачный момент и предложил Людке в качестве прикола заняться с ним сексом в тот момент, когда Юрка купался в ванной. Не исключено даже, было проделано не раз, и это вносило дополнительную остроту в их сексуальную жизнь.

Последствия этого воровства и привели к столь плачевным событиям. Видимо, азиаты-мафиозники, не получив деньги за определенную партию товара и подождав некоторое время, решили, что их «кинули», и приехали на разборку, которая и закончилась, как это часто водится в бандитских кругах, ожесточенной перестрелкой.

Уже начинало смеркаться, когда мы подъехали к дачному кооперативу, в одном из строений которого надеялись найти Леху Шестакова. Поскольку у нас у всех уже давно пересохло в горле, действия наши были решительны и безапелляционны. Открыв знакомую уже калитку, мы во главе с одетым по всей форме Дыниным по дорожке начали углубляться в сад.

– Седой! – скомандовал Дынин. – Блокируешь окно! Вы двое, – обратился он к Савелкину и Карцеву, – контролируйте калитку. Мы с Володькой ломимся через дверь.

Дынин поднялся по ступенькам и со всего маха пнул ногой дверь. Она поддалась, хотя и не без труда. Мы ворвались в маленькую кухоньку и, стремительно миновав ее, попали в Лехину спальню.

Как и следовало ожидать, наш дачный Казанова был не один. Для упреждения всяких неприятных неожиданностей он на сей раз устроил праздник любви на постеленном на полу матраце. Вместе с местом дислокации сменился и объект сексуального воздействия.

Дама сначала принялась кричать, но, заметив человека в форме, притихла.

– Всем тихо! Всем молчать! – скомандовал Дынин.

В окно уже влезал Седой.

– Мужики, вы что? – спросил Леха.

– Молчать! – прервал его Дынин. – Бабу – вон отсюда!

Я высунулся из окна и сказал:

– Юрик! Слава! Сюда, пожалуйста, с прибором.

Через полминуты появились Савелкин с Карцевым.

– Я сказал – бабу вон отсюда! – громоподобно повторил Дынин и грубо сорвал с лежащих на полу простыню.

Девица взвизгнула. Савелкин с Карцевым подошли к ней, аккуратно подняли за руки и за ноги, как королеву поднесли к окну, после чего так же помпезно выкинули ее наружу. Снова послышался визг. Видимо, жрица любви приземлилась на грядки с помидорами. Седой скомкал валявшуюся на полу простыню и запулил в окно вдогонку нагому женскому телу. Похоже, на секунду в нем проснулся джентльмен. Он подошел к окну и сказал:

– Мадам, подождите там. Мы вас позовем, когда все закончим.

– Козлы вонючие! – послышалось ему в ответ. – Пидарасы!

– Вы нам льстите, мадам! – галантно произнес Седой и закрыл окно.

– Ну что? – посмотрел я на Леху, прикрывшего свои гениталии подушкой. – Где они?

Леха настороженно посмотрел на меня и, сделав удивленные глаза, спросил:

– Кто?

– Доллары, – уточнил я.

Леха, помолчав немного, спросил невинным голосом:

– Какие?

– Товарищ не понимает, – обратился я к присутствующим. – Юра, вынимай прибор.

Савелкин развернул газетку и вытащил оттуда прихваченный у Людки и в буквальном смысле до боли знакомый ему паяльник.

– Вот этим паяльником, – стал комментировать я, – сегодня утром Юре пытались прижечь задницу, выпытывая из него, куда он дел деньги.

Леха испуганно посмотрел сначала на Савелкина, потом на меня.

– И уж будь спокоен, после этого он с тобой церемониться не будет, – уверенно заявил я.

Юрка плотоядно улыбался, всем своим видом доказывая справедливость моего высказывания.

– Мужики, вы что? Вы что? Так нельзя! А вы что стоите? – воззрился Леха на Дынина. – Вы же представитель закона!

– А я что? Это не мой участок, я здесь вообще просто так, как частное лицо. – Дынин в подтверждение этих слов снял фуражку, пригладил кустарник вокруг своей лысины и стал сосредоточенно рассматривать паутину по углам комнаты.

И тут неожиданно Леха вскочил и, отпихнув надвигающихся на него с нехорошими улыбками Савелкина и Карцева, как пловец после старта, устремился в окно, створки которого раскрывались наружу. Он уже почти пролетел его наполовину, но здесь ему не повезло. Стоявший возле окна Седой схватил его за ноги и резко дернул обратно. Полет Лехи затормозился, и он, перегнувшись в районе живота, повис на подоконнике.

– Что ж, поза подходящая для тех процедур, что мы собираемся с ним сделать, – заметил Седой.

Лехин зад красовался на наше обозрение в окне. Он от бессилия задергался и попытался снова перенести остальную часть тела наружу, но ему этого сделать не дали. Савелкин и Карцев подоспели на помощь Седому и, оттащив Леху от окна, снова швырнули его на постель.

– Ну, козел, сейчас я на тебе за все отыграюсь! Ворюга! – заявил Савелкин и, наставив на него паяльник как саблю, двинулся к постели.

От грозного вида Савелкина с Карцевым Леха вжался в угол. Я подумал, что сейчас наступает удобный психологический момент для того, чтобы дать ему последний шанс.

– Где они? – сурово спросил я.

– Там! – заорал Леха.

– Где? – заорал я в ответ.

– На кухне, в погребе, в целлофановом мешке с огурцами, – сказал он, еще сильнее вжимаясь в стену.

Я кивнул Седому, и тот прошел на кухню. Потянулись томительные минуты ожидания, которые прервал вернувшийся Седой, руки его, увы, были пусты.

– Нет там ничего, – сказал он.

– А ты хорошо смотрел?

– Будь спокоен. Он врет.

– Нет! Нет! Не вру! – заорал что есть силы Леха. – Это мать взяла! Она сегодня приезжала за продуктами, она и взяла! – забился в истерике Шестаков и заплакал.

– Ну, смотри, если ты и на этот раз нас провел, то считай, что с женщиной ты сегодня был последний раз, – заверил его Седой.

– Да, яйца оторвем! – бодро поддержал его Дынин.

Я вздохнул и кивнул Лехе:

– Вставай, одевайся, поехали.

Седой выглянул наружу и крикнул:

– Мадам! Мы уезжаем, прошу вас подняться за своей одеждой.

Через пятнадцать минут, в качестве небольшой моральной компенсации оставив Савелкина с подружкой Лехи на даче, мы уже мчались обратно в город. Еще через полчаса остановились у подъезда Лехиного дома. Мы поднялись пешком на девятый этаж, поскольку в лифте все не уместились бы. Я и Дынин шествовали впереди, Седой и Карцев замыкали процессию, напоминавшую конвоирование преступника к Лобному месту.

Дынин собирался уже позвонить в дверь, но Шестаков остановил его, сказав, что у него есть свой ключ. Пока Леха чикался с ключом, наше терпение подошло к критической точке. Когда наконец он открыл дверь, мы почти одновременно ввалились в квартиру и устремились внутрь. Впереди, однако, как всегда, оказался великий командор Дынин, который, первым оказавшись на кухне, произнес громкое:

– Здравствуйте! Где ваши огурцы?

На него удивленно и несколько испуганно вылупилась тетка, сидящая за столом с чашкой чая в руках.

– Мама! – вынырнул из-за широкой спины Дынина Леха. – Где пакет с огурцами, который ты сегодня увезла с дачи? Мне он очень, очень нужен...

Мамаша развернулась своим дородным корпусом и кивнула на подоконник:

– Вот он, сынок!

Леха кинулся к подоконнику, но его остановил Дынин:

– Минуточку, минуточку! – И, сделав несколько шагов, сам взял пакет.

Раскрыв его, он стал внимательно рассматривать содержимое, которое его абсолютно не впечатлило. Тогда он начал вынимать огурцы на стол. После того как на столе образовалась приличная кучка овощей, Дынин воскликнул:

– Порядок! Они здесь!

Все облегченно вздохнули. Мамаша удивленно смотрела на пеструю толпу людей, переводя взгляд с одного на другого.

– Сынок, я еще и помидоры привезла. Может быть, вам еще и они нужны? Хорошие, красненькие.

– Нет, мать, – грустно вздохнул Леха. – Сегодня ценятся только зелененькие.

ГЛАВА 12 ВЕРНИТЕ ИХ, ДИМА, ОНИ ФАЛЬШИВЫЕ!

Мы молча и угрюмо спустились вниз, оставив на девятом этаже недоуменную мамашу и самого Алексея, который, похоже, был сильно расстроен. Усевшись в автомобиль, Дынин зажал пакет между ног и положил на него сверху для верности свою фуражку.

– Ну что? Куда едем бабки считать? – спросил он.

Все молчали.

– Давайте ко мне, у меня все равно никого нет, – предложил я.

Дынин хлопнул по плечу Карцева и спросил:

– «Пентагон» на Волге знаешь?

Тот утвердительно кивнул.

– Вот туда и дуй!

По пути все были молчаливы. Если Дынин сосредоточенно смотрел за дорогой, видимо, опасаясь неизвестно откуда способных появиться грабителей, то Седой, развалившись на заднем сиденье, откровенно скучал, дымя сигаретой. Да и на мне сказывалась реакция на события последних бурных дней. Особняком в этом ряду стоял день сегодняшний.

Вскоре мы уже поднимались на третий этаж «Пентагона». Я открыл квартиру и вдруг вспомнил, что не был здесь почти четыре дня и три ночи, ночевал невесть где. Мы расположились в зале, и Дынин высыпал пачки долларов на журнальный столик. Седой развалился в кресле рядом и потягивал только что купленное в ларьке пиво. Карцев сидел рядом с Дыниным на диване и поигрывал ключами от машины. Я пошел охлаждать в холодильнике купленную водку.

– Ну что? – спросил я, вернувшись из кухни, и сел в свободное кресло.

– Я точно не считал, но похоже, что здесь сто десять тысяч долларов, – сообщил Дынин.

Седой протянул руку и взял одну из пачек.

– Да, обалдеть можно, – констатировал он и начал перебирать бумажки.

– Все в порядке, я проверил, – успокоил его Дима. – Везде доллары, «кукол» нет.

– Очень хорошо, – сказал Борисов, кинув пачку обратно.

– Ну что, мужики? – подал голос с дивана Карцев. – Давайте договоримся, как мы их делить будем.

– Как это делить? – воззрился на него Дынин.

– А куда же их еще девать? – усмехнулся Славка.

– Как куда? Все по закону должно быть. Мы их... по закону... куда-нибудь денем, – стал выдвигать свои резоны Дынин, сам внутренне не до конца понимая, что он имеет в виду.

– Как ты себе это представляешь? – усмехнулся Седой. – По закону их владельцем является Емельян. Но учитывая произошедшие сегодня катаклизмы, вряд ли он на них предъявит права. По крайней мере, на этом свете...

– Да, – тут же живо согласился Дынин. – Похоже, что они ему теперь не очень нужны.

– Да-да, – поддакнул Карцев. – На похороны ему братва соберет. А нам это будет компенсация за все наши труды... и мучения, – скривившись лицом, добавил он.

– А может, семье Емельяна отдать? – спросил Дынин.

– Тогда лучше в милицию сдать, потому что его семья сегодня была тоже перебита. А никакой другой у него не было, – сказал Карцев.

– А что ты скажешь в милиции? – неторопливо закурив, поинтересовался я у Дынина. – Как объяснишь, где ты взял такую большую сумму денег?

– В милиции? – вдруг растерялся Дынин. – Не знаю.

– Ну в конце концов, – сказал я, – десять тысяч из этих денег предназначались Славке на покупку акций. А остальные – может быть, действительно их лучше поделить? Они же фактически ничьи.

Дынин задумался.

– Да... Действительно ничьи, – сказал он после минутного раздумья.

Я протянул руку, взял одну из пачек и стал в задумчивости листать купюры. И тут неожиданно меня постигло одно из самых больших разочарований в жизни. Пролистав пачку до конца, я бросил ее на стол и взял другую. Пролистав и ее, я перешел к третьей. Везде было одно и то же. Ошеломленный, я откинулся в кресле и уставился на стол.

– Ты чего? – спросил меня Седой.

Я медленным движением отбросил пачку долларов в общую кучу и произнес упавшим голосом:

– Дима, сдай ты их лучше в милицию.

Дынин и Карцев встрепенулись.

– Это почему еще? – быстро и резко спросил меня Дынин.

– Потому что они фальшивые!

– Почему это фальшивые?! – заорал Дынин.

Я устало посмотрел на него и сказал:

– Да потому, что в каждой пачке одинаковые номера банкнот.

Карцев с Дыниным тут же схватили по пачке и стали внимательно рассматривать деньги. Пролистав каждый несколько купюр в разных пачках, они молча посмотрели друг на друга, потом на меня, потом на Седого. Дынин со всего размаха швырнул пачку о стол:

– Опрокинули, суки!

– Но не нас. Мы здесь совершенно ни при чем. Но позвольте, – неожиданно пришла мне в голову мысль, – должны же быть нормальные десять тысяч так называемых карцевских денег!

Дынин с Карцевым снова начали шарить по пачкам.

– Вот она! Вот она! – радостно закричал Славка. – Здесь все номера разные, да и бумага пожестче. И знаки защиты присутствуют, – Карцев просмотрел купюры на свет.

– Ну, вот и хорошо, – сказал я.

– Что же тут хорошего? – недоуменно спросил Дынин. – Так бы было сто десять!

– Дима, не огорчайся, – сказал ему Седой. – В милиции скажешь, что раскрыл банду преступников, занимающихся сбытом фальшивых денег.

– Да? – недоверчиво спросил его Дынин. – А где я возьму самих преступников?

– Скажешь – разбежались, пока ты у них деньги отбирал, – сказал Седой. – Или можешь сказать правду, что всех их перебили конкуренты, а деньги взять забыли.

– Несерьезно это, – упавшим голосом сказал Дима. – Хотя деньги однозначно надо сдавать в отдел. Объясню как-нибудь, где я их взял.

Тут я снова задумался.

– Господа, если есть фальшивые деньги, значит, есть и типография, где их производят, – бросил я в общество фразу.

Дынин оживился:

– Точно! Однозначно! Но вот где? – произнес он уже обескураженно.

Я вспомнил, что в холодильнике стоит водка, и, принеся ее, разлил всем, кроме Карцева, по рюмкам. Опрокинув рюмашку, я закусил лимоном, подумал и сказал:

– Ребята, надо ехать к Савелкину.

– Ой, блин! – неожиданно для всех застонал Карцев. – Сколько же можно?! Я уже на эту Людку смотреть не могу.

– А ты думаешь, он у нее сейчас? – с недоумением спросил его я.

– А где же ему еще быть? – загоготал Седой. – Ты что, не видел, как она юбку умеет задирать?

– Да там, там он... – уверенно заявил Славка. – Он к ней все время возвращается.

– Значит, поедем к Людке! – взорвался Дынин. – Работа есть работа! Приказ есть приказ! И никаких там «сколько можно»! Сколько нужно – столько и можно! Ты что – не хочешь раскрыть подпольную типографию?

Карцев помотал ключами от машины и, посмотрев на Дынина с усмешкой, протянул:

– Не-ет.

– Как это нет? – искренне удивился наш бравый милиционер. И тут же спохватился:

– В общем, разговорчики в строю! Бабки свои получишь, когда дело сделаем. – И решительно засунул к себе в карман единственную пачку нормальных долларов. Остальные он сгреб в пакет и решительно поднялся.

– Все. Пошли! Время не ждет!

Через несколько минут езды мы снова очутились в уже опостылевшем нам дворе Людки. На втором этаже горел свет.

– Значит, так, – сказал Дынин. – Ты, Славка, давай иди зови его. Мы здесь тебя подождем. Если заупрямится, скажи, что я лично приду, и уж тогда он у меня всю ночь будет по стойке «смирно», как у Мавзолея, стоять!

Слова Дынина подействовали, и через пять минут Савелкин в сопровождении своего друга-бизнесмена спустился вниз.

– Чего вам еще? – спросил Савелкин.

Я подвинулся и сказал:

– Садись, сейчас поедем.

– Куда?

– Пока сами не знаем. Ты садись, садись...

Савелкин, бросив тоскливый взгляд на светящееся Людкино окно, сел в машину.

– Видишь тот пакет? – спросил я его.

Савелкин глянул между ног Дынина и, заметив там только фуражку, ответил:

– Нет!

– Ну, это неважно. Важно то, что в этом пакете лежат сто тысяч долларов.

– Да ну? – поднял левую бровь Савелкин.

– Да-да, и все как один фальшивые.

– Да ну? – Савелкин поднял обе брови.

– Ты не данукай! – сурово сказал я ему. – Ты давай колись, где Емельян фальшивые деньги печатал!

– А я откуда знаю? – затянул свою старую песню Савелкин.

– Знаешь, знаешь, – уверенно сказал я. – Ты у него давно «шестеришь» и наверняка знаешь, чем он еще занимался, кроме своего дурацкого спортзала!

– Ну, еще он сдавал в аренду торговые ряды, – подумав, сказал Савелкин. – Ларьки у него по городу имеются. Ферма какая-то в пригородном хозяйстве. Чего еще? Да в общем, все.

– Стоп, – сказал я. – Ферма – очень может быть.

Дынин оглянулся назад и спросил:

– Вовк! Может, по ларькам прошвырнемся?

– Если только за пивом, – ответил ему Седой. – И то за фальшивые доллары тебе даже в емельяновских ларьках ничего не продадут.

– Значит, вперед на ферму! – браво заявил Дынин и хлопнул со всего размаха сидящего за рулем Карцева по плечу, отчего тот чуть было не выехал на встречную полосу.

Савелкин указал, куда ехать, и мы помчались по ночному городу. К ферме, находящейся недалеко от деревни Пилюгино, мы подъехали около часа ночи.

Фары осветили довольно длинное и обшарпанное строение, когда-то покрашенное в белый цвет. Оно было огорожено деревянным заборчиком.

– У тебя фонарик есть? – спросил Дынин Карцева.

– В багажнике, – ответил тот.

Мы все вылезли из машины, Дынин достал из багажника большой и мощный фонарь.

– Где коровы? – спросил я Савелкина.

– Раньше были вон там, – указал он на правую часть строения.

– Значит, нам туда, – сказал Дынин, указывая на левую часть.

Мы, проникнув через деревянный заборчик, завернули за угол строения и обнаружили с другой его стороны кирпичную пристройку, два окна которой были освещены. Между окнами располагалась дверь.

– Похоже, у коровника есть сторож, – сказал Дынин.

– Вряд ли у коровника, – возразил я ему.

Мы медленно пошли к окну. За ним тихо играла музыка. И тут я неожиданно споткнулся о какую-то дрыну, которая была, видимо, автомобильной рессорой, и с грохотом упал.

– Цыц! – прошипел Дынин, но было уже поздно.

Музыка за окном прекратила играть, и голос из-за двери спросил:

– Кто здесь?

Честный Дынин ответил просто:

– Милиция!

Ответом Дынину послужили два выстрела изнутри, в результате которых в деревянной двери образовалось два отверствия, сквозь которые просочился свет.

– Ложись! – заорал Дынин и тут же убрякался на землю, доставая попутно пистолет. – Немедленно сдавайтесь! – проорал он с земли, выставив вперед пушку. – Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Выходить по одному!

Ответом ему послужили еще два выстрела. К Дынину подполз Седой и спросил:

– Ты пистолет-то с предохранителя снял?

– Снял, – сказал Дынин.

– Ну тогда стреляй, твою мать! – заорал Седой.

Дынин поразмышлял секунду-другую, потом прицелился и выстрелил. В двери образовалось пятое отверстие. Обороняющийся пустил в дверь еще две пули. Дверь стала походить на решето. Дынин долго и тщательно целился, хотя для меня было непонятно, поскольку цель была не видна, и выстрелил еще раз. В верхней части двери появилась еще одна дырка. Далее два выстрела – дынинский и вражеский – послышались почти одновременно. При этом гильза из табельного дынинского «макарова», отлетев, больно ударила Савелкину в бровь. Тот завопил. Похоже, обороняющийся воодушевился этим воплем, сочтя, что уже есть жертвы с нашей стороны, и принялся с новой силой стрелять по двери. Но новых дырок в двери не образовалось, а из помещения послышались глухие щелчки.

– Похоже, у парня туго с боеприпасами, – заметил лежащий рядом с Дыниным Борисов.

Дынин встал, отряхнулся, поправил фуражку и решительно сказал:

– Все! Штурмуем!

И он, степенно поднявшись по крыльцу, ударил по двери ногой:

– Выходить по одному! Сопротивление бесполезно! Патроны у вас кончились!

И тут неожиданно из одного из освещенных окон вылетела табуретка, вынеся с собой раму. После табуретки из окна сиганул здоровенный мужик и, вскочив на ноги, побежал в направлении дороги. Дынин развернулся и, направив парню в спину фонарь, крикнул:

– Стоять! Первый выстрел в воздух, второй – на поражение!

Парень метнулся в сторону от фонаря. Дынин стал искать последнего фонарным лучом.

– Дынин, стреляй! – закричал я.

Тот выстрелил в воздух.

– Кретин! Стреляй в него! – орал я.

Дынин, попросив Седого подержать фонарь, стал тщательно целиться. Тут у меня не выдержали нервы – я схватил железяку, о которую споткнулся, и громко завопив: «А-а-а!», швырнул ее в ту сторону, куда убегал бандит. Неожиданно послышался звук глухого удара, после чего басистый голос простонал:

– Ой, блин!

И мы услышали звук падающего тела.

– Надо же, – сказал Дынин, отрываясь от мушки, – попал...

Седой лучом света нашел лежащую на земле тушу, и мы направились к ней.

Подойдя к бандиту, я осмотрел его. У пострадавшего было явное сотрясение мозга и сильный ушиб спины – похоже, на нее и пришелся основной удар металлической рессорой.

– Вот он, русский бумеранг в действии, – прокомментировал случившееся Седой и спросил Дынина:

– Дима, у тебя есть наручники?

Дынин пошарил по поясу и сказал:

– Да!

– Так надень их на него!

Дынин вынул из руки бандита пистолет, из которого тот изрешетил всю дверь фермы, и защелкнул на его руках наручники.

– А вы, молодцы, – сказал Седой подошедшим Карцеву и Савелкину, – берите его и несите в сторожку!

Те, кряхтя, потащили тушу туда, где она и находилась до нашего приезда. Дынин залез в окно и открыл дверь изнутри. Мы все зашли в помещение.

Комната была небольшая. Кроме телевизора, магнитофона и скудной мебели, ничего привлекательного в ней не было. За исключением металлической двери, ведущей в другое помещение. Я пошарил по карманам еще не пришедшего в себя сторожа и вынул связку ключей, которую кинул Дынину.

– Открывай! – сказал я ему. – А я займусь пострадавшим.

Пока я перевязывал голову неудачливому беглецу, воспользовавшись местной аптечкой, Дынин наконец подобрал ключ и открыл дверь. Мы все устремились внутрь темного помещения. Седой нащупал выключатель и включил свет. Несколько секунд мы молча осматривали комнату.

Помещение было битком набито новейшей оргтехникой – ксерокс, компьютеры, цветной лазерный принтер. Проведя небольшой обыск, мы обнаружили клише стодолларовых купюр, аналогичные тем, что находились у нас в машине. Здесь же была и небольшая партия только напечатанных денег.

– Ну что, Дмитрий? – обратился я к Дынину. – Давай, вызывай милицию...

Седой усмехнулся и прокомментировал:

– Да, Дынин, хоть из тебя Вильгельм Телль и никудышный, но повышение тебе обеспечено.

ЭПИЛОГ

«Работа у нас такая, забота наша простая!» – горланил капитан Дынин, сидя в желтом «Москвиче», который Дрюня гнал по проселочной дороге. «Жила бы страна родная и нету других забот!» – дружно отвечали мы с Седым с заднего сиденья. Мы ехали на исмутенковскую дачу обмывать дынинскую капитанскую «звездочку». Сентябрьская погода, как никогда, радовала своей теплотой и красочностью. Деньки стояли, воистину радующие глаз. Ну а для того чтобы краски не тускнели, а были даже еще ярче, мы перед поездкой с Седым и Дыниным уже опрокинули по стопочке качественной «смирновки». Дрюня же выжимал из своего «Москвича» все возможное, чтобы, приехав на место, догнать нас в этом смысле.

Прошло больше месяца с той памятной ночи, как мы, сидя в «Форде-Скорпио» Вячеслава Карцева у емельяновской фермы, наблюдали за тем, как высокое милицейское начальство выбивало пыль с дынинского кителя, хлопая его по груди и плечам и сопровождая это поздравлениями в связи с блестяще проведенной операцией по раскрытию подпольной типографии. Последним, уже под утро, поздравлял Дынина высокий немногословный генерал, который, пожав ему руку, сказал:

– Ну что, старший лейтенант, давно служите?

– Десять лет, товарищ генерал!

– А почему еще не капитан?

Дынин скромно потупил глаза и ответил:

– Ждем-с...

– Да-а, – сказал генерал, заложив руки за спину. – Безобр-разие! Такой герой! – Он осмотрел Дынина с головы до ног. – И до сих пор ходит в участковых... Как фамилия, еще раз?

– Старший лейтенант Дынин, – щелкнув каблуками, браво ответил Дима.

– Такие люди нам нужны, будем повышать, двигать... В общем, еще раз поздравляю.

И вот три дня назад Дынин пришил к своей форме новые капитанские погоны. Правда, с переводом из участковых вышла небольшая заминка – его сначала обещали перевести в отдел по борьбе с экономическими преступлениями, но пока что-то тянули. Как глубокомысленно пояснил сам Дынин:

– Есть там нюансы...

Раненый кореец, которому я оказал первую медицинскую помощь в спортзале «Гром», наконец оклемался и после долгого молчания заговорил. Милиция выяснила, что азиатская мафия поставляла местной наркотики в обмен на фальшивые доллары. Купюры они сбывали у себя в Средней Азии с немалой прибылью. Для меня это был новый вид преступления – никогда не думал, что фальшивые доллары могут являться средством платежа. Кореец заявил, что фальшивки стоили одну десятую их номинала. Он также заявил, что его непосредственный босс был убит Емельяном в спортзале. Выяснить какие-либо другие связи корейца не удалось, так как он категорически отказался отвечать на эти вопросы.

Карцев с Савелкиным, расплатившись с нами оговоренной суммой в три тысячи долларов, все же купили небольшую мебельную фабрику. Правда, Карцеву пришлось расстаться со своим «Фордом-Скорпио», и ездит он теперь на банальной «шестерке». Нам с Седым досталась дополнительная премия в виде дынинской доли – Дмитрий, вдохновленный своим карьерным ростом, категорически заявил, что «денег брать не может, так как у него служба такая».

Я отослал тысячу долларов в Шабалов сестре жены с тем, чтобы она купила детям одежду к зиме.

Седой, отпросившись в своей редакции, укатил в какой-то горный лагерь на Кавказе, как он сказал, «покататься на лыжах». Появился он неделю назад, напевая песенку «лучше гор могут быть только горы», и выглядел явно посвежевшим.

Когда Дынин сообщил мне о своих успехах в карьере, я счел, что повод собраться у нас есть самый подходящий. И мы решили на выходные, с ночевкой, отправиться к Дрюне на дачу.

Подкатив к его одноэтажной развалюхе, которая располагалась в полутора часах езды от города, мы, истомленные дорогой и ожиданием, быстро накрыли на стол. Запустив в металлическую кружку со «Смирновым» дынинскую звезду, пустили ее по кругу.

– Ну, Дмитрий, – сказал я, – чтобы вот так же генеральскую!

– Спасибо, ребята, – зардевшись, ответил Дынин. – Вы мне здорово помогли.

– Да ну, что мы? Мы так себе, погулять вышли, – заметил Борисов. – Это Владимир в основном помощь-то тебе оказывал. Он тебе и пистолет нашел, – тут все с усмешкой поглядели на Дрюню. – И где деньги искать – он тоже допер. Да и про типографию тоже ему первой мысль пришла...

– Ладно вам, вы меня засмущали совсем, – сказал я.

– Нет, нет, – горячо поддержал Седого Дынин. – Он правильно говорит. Слушай, ты все равно безработный, может, ты к нам в органы подашься – нам такие парни нужны.

– Нет, – покачал головой я. – У меня, видишь ли, своя манера расследования. Я же без поллитры к делу не подхожу.

И я взял бутылку и налил себе очередную рюмку.

– Так что я там долго не задержусь, – резюмировал я.

– А ты займись частным сыском, – посоветовал Седой. – Там как хочешь, так и расследуй. Лишь бы результат был. И деньги платят, говорят, неплохие.

– Мысль, конечно, интересная, – согласился я. – Давайте ее обмоем!

– За частного сыщика Владимира Малькова! – произнес тост Седой и осушил рюмку.

– Слушай, Дынин, а где твой пистолет? – спросил Седой, закусывая выпитое бутербродом с черной икрой.

Дима схватился за пояс, потом что-то вспомнил и ответил:

– Я его сдал в отдел, на выходные. У нас теперь такое правило.

– Ну, и слава богу, – сказал Дрюня. – А то опять сейчас нажремся, снова кто-нибудь оружие у тебя слямзит.

– Да ладно тебе! – обиделся Дынин. – Скажи лучше, где твоя дочь? Опять, наверное, с каким-нибудь бизнесменом уехала неизвестно куда.

– Нет, она бы написала! – уверенно заявил Седой. – Правда, как я понял, у нее что-то с почерком, и она все больше буковки на бумажку клеит.

– Да пошли вы все! – добродушно ответил Дрюня и разлил по стаканам водку.

Оглавление

ГЛАВА 1 . ТРОЕ В РЮМОЧНОЙ БЕЗ ПИСТОЛЕТА

ГЛАВА 2 . МОКРЫЙ ПИСТОЛЕТ

ГЛАВА 3 . ШТУРМ БАСТИОНА ЛЮБВИ

ГЛАВА 4 . УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОГО «МУСТАНГА»

ГЛАВА 5 . ХАЙЛЬ ДЫНИН!

ГЛАВА 6 . НЕРЫНОЧНЫЕ СТРАСТИ

ГЛАВА 7 . НУ ВОТ... НОВЫЙ ПОВОРОТ!

ГЛАВА 8 . ЮРКИН РАССВЕТ, ИЛИ ФОКУСНИК САВЕЛКИН

ГЛАВА 9 . НУ ВОТ МЫ ВСЕ И ВСТРЕТИЛИСЬ...

ГЛАВА 10 . МЫ БОЛЬШЕ НИКОМУ НЕ ДОЛЖНЫ!

ГЛАВА 11 . А ГДЕ ЖЕ ВСЕ-ТАКИ ДЕНЬГИ?

ГЛАВА 12 . ВЕРНИТЕ ИХ, ДИМА, ОНИ ФАЛЬШИВЫЕ!

ЭПИЛОГ

Реклама на сайте