«Взъерошенные перья»

Барбара Тейлор Маккафферти Взъерошенные перья

Глава первая

Не делай поспешных выводов. Это первая заповедь, которую вбиваешь себе в голову, решив стать детективом. Хотя, надо признаться, эту же истину первой и забываешь. Разумеется, восемь лет работы в Луисвильском отделе убийств немало способствовали развитию у меня склероза. Все эти годы я раз за разом убеждался, что в подавляющем большинстве случаев тип, которого ты подозреваешь с самого начала и который талдычит с невинным видом: «Верно, у нас случались маленькие размолвки, но это вовсе не значит, что я ее убил», и впрямь оказывался убийцей. В девяноста девяти случаях из ста.

В то апрельское утро я отнюдь не обрадовался, заслышав на лестнице тяжелые шаги. Это был Джейкоб Вандеверт. Как только я взглянул на Джейкоба, у меня не осталось никаких сомнений относительно того, зачем он заявился в мою контору с утра пораньше. Разумеется, впоследствии выяснилось, что мои выводы оказались ошибочными от начала и до конца, но в ту минуту я этого не знал. Ведь накануне вечером я имел счастье поболтать с его снохой Лизбет.

* * *

Лизбет позвонила мне во вторник вечером, явно находясь под впечатлением образа Катарины, главной героини небезызвестной пьески «Укрощение строптивой». Если в средней школе Пиджин-Форка решат поставить этот шедевр Шекспира, им следует пригласить в качестве консультанта Лизбет Вандеверт.

– Это Хаскелл Блевинс? – проворковал в трубке женский голос. – Частный детектив?

Конечно же, по своей глупости я вообразил, будто мне звонит добросовестный потенциальный клиент. Коих, надо сказать, я не так уж часто видел с того дня, как поселился в тихом, мирном Пиджин-Форке, штат Кентукки.

Поскольку население Пиджин-Форка составляет всего 1511 человек, то совершенно непонятно, с какой стати я решил, будто в мое детективное агентство выстроится очередь желающих выяснить правду о всяких-разных злодеяниях. Но если уж быть откровенным до конца, признаюсь: повесив одиннадцать месяцев назад вывеску «Хаскелл Блевинс. Частный детектив», я был уверен, что большая часть населения Пиджин-Форка – законченные преступники, которых следует поскорее вывести на чистую воду. Увы, мои надежды до сих пор не слишком оправдывались.

Когда позвонила Лизбет, я уже вернулся из своей конторы, так как делать там все равно было нечего, и любовно жарил на ужин свиные отбивные. Тем не менее я ответил сдержанно и с достоинством, как и полагается истинному профессионалу.

– Да, это Хаскелл Блевинс. Чем могу быть вам полезен?

В том смысле, какие у вас неприятности, дорогуша?

– Я сейчас скажу, чем вы можете мне быть полезны! – рявкнула Лизбет, мигом избавившись от воркующих ноток. – Вы можете примчаться ко мне на всех парах и убрать то, что натворила ваша собака!

Голос ее дрожал от ярости. Я, разумеется, попытался сохранить спокойствие – истинный профессионал не должен пасовать перед дурным настроением потенциальной клиентки.

– Моя собака? Вы уверены?

Это все, что я успел произнести, прежде чем Лизбет снова вошла в роль строптивой героини английского классика.

– Разумеется, уверена! Сегодня около трех часов дня я своими собственными глазами видела, как ваша псина хозяйничает в моем саду!

Я с облегчением перевел дух. В три часа дня я трудился в поте лица, то есть сидел в своей конторе и глазел в окно. А значит, мой пес Рип никоим образом не мог оказаться в чужом саду.

– Здесь какая-то ошибка…

– Точно! И совершили эту ошибку вы! Почему ваша тупая скотина разгуливает сама по себе?! Может, вы еще не поняли, с кем разговариваете? – Голос снова обрел сладость. – Это Лизбет Вандеверт!

Так могла бы представиться по телефону королева Елизавета. Только, сдается мне, английская королева будет полюбезнее.

А вот по тону Лизбет можно было подумать, что ни одна королева в мире в подметки ей не годится. Будто она с младенчества купалась в роскоши. Верно, сейчас мы относились к совершенно разным слоям населения, но родилась-то она в самой обычной семье, мы даже ходили в одну школу. Правда, это было сто лет назад, точнее, пятнадцать. Хотя, помнится, Лизбет уже тогда разговаривала так, словно лишь по недоразумению очутилась в компании простых смертных.

В школе Лизбет, высокая тощая блондинка, слыла главной заводилой, иными словами, я для нее не существовал. Я не носился по футбольному полю с вытаращенными глазами, не раскатывал в «феррари» и вообще был коротышкой. До выпускного класса, когда вдруг начал расти как на дрожжах. Кроме того, у меня рыжие волосы и тьма-тьмущая веснушек. Хотите верьте, хотите нет, но находились такие болваны, которые уверяли, будто я вылитый арлекин. Если честно, и сейчас таких немало. Но я оптимист и верю, что человеческая глупость имеет свои границы. Хотя в школьные годы я был рад, когда Лизбет с пронзительным воплем не уносилась прочь, стоило мне оказаться с ней в одной комнате.

В те годы Лизбет была вовсе никакая не Лизбет, а Бетти-Джин. Я, конечно, знал, что она сменила имя, данное ей при рождении, – это событие какое-то время служило источником для пересудов. Хотя в нашем городке не много нужно, чтобы люди начали трепать языком.

Как я слышал, Бетти-Джин сменила имя в тот самый день, когда вышла замуж за Р.Л. Вандеверта, единственного отпрыска Джейкоба, местного воротилы. Говорили, что Бетти-Джин поменяла имя для пущей солидности, но мне почему-то кажется, что она решила подсуетиться и сменить имя вместе с фамилией исключительно из-за вздорного нрава.

Я попытался придать своему голосу должное уважение. Далось это нелегко, если учесть, что меня так и подмывало назвать собеседницу Бетти-Джин.

– Рад вас слышать, Лизбет…

В ухо мне выстрелило слово, которое королева Елизавета, со всей очевидностью, употреблять не стала бы.

– Вам станет еще радостнее, когда позвонит мой адвокат! Если вы не явитесь сию же секунду и не приведете все в порядок, я… – Она поперхнулась от ярости. – Я требую, чтобы вы заменили все мои испорченные тюльпаны! И не той дрянью, что продается в нашей дыре. Тюльпаны я выписала прямо из Голландии! За пять тысяч!

Пять тысяч?! Бетти-Джин… тьфу ты, пропасть, Лизбет вышвырнула пять тысяч долларов на какие-то там идиотские цветочки и теперь хочет, чтобы я проделал то же самое? Так!.. Похоже, разговор начинает принимать неприятный оборот.

– Лизбет, – ровным профессиональным голосом сказал я, – может, это все же была не моя собака…

Если бы она дала мне закончить, я бы объяснил, почему Рип не мог совершить это гнусное преступление. Рип – наполовину немецкая овчарка, наполовину просто большой черный пес – стоял в эту минуту рядом и благодушно таращился на меня. Разумеется, вовсе не его невинный взгляд давал мне уверенность, что не он вытоптал тюльпаны Лизбет. Точно такой же невинный взгляд был у Риги в тот вечер, когда он сжевал мои новые итальянские ботинки.

Однако Лизбет, видимо, была исполнена решимости не дать мне закончить фразу.

– Это ваша собака! Я у всех спрашивала, и мне ответили, что единственная черная собака, живущая неподалеку от моего дома, принадлежит Хаскеллу Блевинсу!

Словом «неподалеку» Лизбет воспользовалась в самом широком смысле. Мы с Рипом обитаем за несколько миль от Вандевертов. Правда, их владения действительно примыкают к моим, но я владею пятью акрами земли, а Вандеверты – тысячью двумястами. Если участок Вандевертов сравнить с зернышком, то мой участок – всего лишь крохотное пятнышко на нем.

Чтобы добраться от моего дома до дома Вандевертов (хотя, честно говоря, тут больше подошло бы слово «особняк»), надо добрых двадцать минут бежать по лесу, высунув язык. Это мне. У Рипа этот путь занял бы гораздо больше времени, учитывая, что трудолюбием он не отличается.

– Ваш гнусный пес устроил в моем прекрасном, восхитительном, превосходном цветнике настоящий погром! Вы слышите, ПОГРОМ!!!

Еще бы не слышать.

– Поверьте, Лизбет, моя собака не могла испортить ваш… цветник. – Я решил опустить слова «прекрасный», «восхитительный» и «превосходный», а то Лизбет вот-вот начнет сравнивать свою клумбу с садами Семирамиды. – Это, должно быть, другая собака. Например, какая-нибудь приблудная бедолага. Моя собака никогда не выходит из дома. По крайней мере, когда я на работе.

Лизбет издала булькающий звук. Мне даже почудилось, что это помехи на линии.

– А вам не приходило в голову, что ваша чертова животина могла сорваться с цепи?!

– Но я не держу его на привязи…

Лизбет снова булькнула. Наверное, этот звук означает у нее переход от недоверия к ярости.

– Вы что, хотите убедить меня, будто ваш пес настолько воспитан, что никогда…

Ради разнообразия я сам решил ее перебить.

– Нет, – вежливо проговорил я. – Рип страшно невоспитан. У него вообще не все дома.

Рип, похоже, утомился глазеть на меня и с тяжким вздохом рухнул на пол. Но когда я помянул его имя, он навострил уши и смерил меня взглядом, полным упрека. Мне иногда кажется, что этот пес понимает, о чем я говорю. Отодвинувшись на пару шагов в сторону, я слегка понизил голос.

– Он просто чокнутый. Честное слово. Рип боится спускаться по лестнице. С самого рождения! У него бзик на почве лестниц. Вокруг моего дома проходит терраса, и поэтому…

Как вы уже догадались, Лизбет меня перебила.

– Чушь! – взревела она. – Никогда в жизни не слышала подобной чуши!

Наверное, она из тех странных существ, которые уверены – если ты что-то не видишь, то оно и не существует. Я вспомнил об успехах Лизбет, когда она училась в школе. Точнее, об отсутствии таковых. Вполне возможно, она никогда не слышала о Москве или, скажем, о Нью-Йорке.

– Послушайте, Лизбет, – терпеливо продолжал я (настоящие профессионалы – олицетворение терпения), – все это чистая правда.

Я мог бы добавить, что эта самая треклятая правда служила для меня постоянным источником неудобств, о которых я не подумал, переезжая вместе с Рипом в этот дом.

Мы с Рипом обитаем посреди густого леса в доме с островерхой крышей, до центра Пиджин-Форка больше семи миль. По всему периметру дома проходит широкая терраса, поэтому, чтобы оказаться на земле, надо преодолеть несколько ступеней. Рип, завидев ступени, тут же начинает биться в истерике. Уж поверьте мне, я-то знаю. Каждое утро и каждый вечер мне приходится таскать его вниз-вверх, чтобы пес сделал свои дела на газоне, а не на террасе.

Когда Рип был еще щенком, таскать его по лестнице даже доставляло удовольствие. Мы тогда жили в Луисвиле в квартире на первом этаже. Пара ступеней вниз – и ты уже во дворе. Я в те дни еще работал в отделе убийств, и возвращаться домой к игривому щеночку было, в общем-то, в радость. И какое имеет значение, что у собачки не все в порядке с головой?

В те времена я жил вместе с Клодин – я называл ее Клодзиллой, – женщиной, которая оказала мне честь, согласившись стать моей бывшей женой. В сравнении с нравом Клодзиллы душевное расстройство Рипа выглядело приятным пустячком.

Но Рип давно уже перестал быть щенком, а лежание весь день напролет на террасе не способствует худобе и стройности. Пес растолстел и, сами понимаете, не полегчал при этом, так что таскать его на руках туда-сюда – не самое увлекательное занятие. Я не раз пытался уговорить глупого пса спуститься, размахивая перед его носом свежайшим бифштексом, но Рип лишь укоризненно смотрел на меня.

Все это я постарался в конспективном виде изложить Лизбет, но та, видимо, сочла меня неисправимым лгуном. Стоило мне замолчать, чтобы перевести дух, как она фыркнула:

– В жизни не слышала ничего более нелепого!

Ладно, не верит – может справиться у моего ветеринара. У Рипа тяжелый случай лестницефобии. Вообще-то ветеринар уверяет, что Рип – самый настоящий псих.

Но Лизбет на это не купилась.

– Какая еще лестницефобия? Вы что, за дуру меня держите?!

Вот тут она попала в точку.

– Что ж, – угрожающе продолжала Лизбет, – не хотите по-хорошему, будет по-плохому. Если вы не замените мне тюльпаны, я позвоню Элтону Габбарду! Полагаю, вы о нем слышали.

Я издал беззвучный стон. Элтон Габбард – самый лучший адвокат в Пиджин-Форке. Говорят, он не проиграл ни одного дела.

Лизбет тем временем распалила себя до такой степени, что начала заикаться.

– И… и я п-позвоню Верджилу Минрату! Полагаю, у него найдется что сказать по этому поводу!

Я подавил еще один стон. Верджил был городским шерифом и считался другом нашей семьи, так что если Лизбет обратится к нему, то вину он возложит скорее на меня, чем на нее. Из ложно понятой неподкупности. А еще потому, что Вандеверты внесли определенный вклад в прошлую избирательную кампанию Верджила.

Лизбет даже не стала делать паузу, чтобы перевести дух.

– И еще я позвоню в окружную службу по отлову бродячих собак! Посмотрим, как будете рассказывать им свои небылицы про какую-то там лестницефобию!

Последняя фраза могла поучаствовать в конкурсе скороговорок. Но надо отдать Лизбет должное, даже в припадке ярости она ни разу не запнулась. Я сделал глубокий вдох.

– Послушайте же, Лизбет. – Мне казалось, что я говорю вполне успокаивающим тоном. – Ни к чему втягивать в эту историю посторонних. Мы вполне можем уладить дело полюбовно.

Но Лизбет отнюдь не собиралась успокаиваться.

– Так вы замените мои тюльпаны?!

– Не думаю, – честно признался я, – но в любом случае нам не следует прибегать…

– Что касается меня, то я могу прибегнуть и к ружью! – отрезала Лизбет. – И, возможно, в самое ближайшее время! Так что вам лучше заказать мне новые тюльпаны, а не то…

С этими словами она швырнула трубку.

Полагаю, Лизбет Вандеверт можно отнести к тем людям, которые ратуют за смертную казнь для собак.

Я повесил трубку и посмотрел на Рипа, который мирно лежал у моих ног. Если не принимать во внимание его репутацию Потрошителя ботинок, он был неплохим псом. Рипом я его назвал потому, что до него у меня были две собаки, которые не дожили даже до годовалого возраста. Ну не везло мне с собаками, и все тут. Я делал им всевозможные прививки, таскал на обследования, а они все равно умирали. К тому времени, когда я завел третьего щенка, я настолько упал духом, что на собачьей конуре вывел буквы RIP, в переводе с латыни это означает «покойся с миром».

Теперь, шесть лет спустя, я уже не сомневался, что Рип будет жить. Если, конечно, мне удастся уберечь его от мести Лизбет.

Именно поэтому я поспешил к себе в контору. На далеких холмах вовсю цвел кизил, воздух был напоен сладостными ароматами весны, но, если честно, я всего этого не замечал, полностью сосредоточившись на той задаче, которую мне предстояло выполнить. Если Лизбет собирается натравить на беднягу всех этих людей, то мне нужно срочно найти его свидетельство и справку о прививке против бешенства, чтобы пса не отправили в собачий приют.

Было бы также неплохо предъявить властям ошейник с яркими металлическими бирками, но Рип, как назло, потерял ошейник месяц назад во время одного из тех редких случаев, когда он пускался в бега.

Правда, в последнее время с Рипом подобное стало случаться все чаще. Кто бы мог ожидать такое от собаки, которой лень вильнуть хвостом? Должно быть, мой пес переживает кризис среднего возраста. Говорят, что один собачий год соответствует семи человеческим – значит, Рипу вот-вот исполнится сорок два – самое подходящее время задуматься о смысле жизни.

Наверное, самокопания Рипа с недавних пор привели его к выводу, что он ведет весьма бесцветную жизнь, кулем валяясь на террасе. Поэтому теперь, как только я спускаю его вниз, он стремглав бросается прочь, однако эти отлучки длятся не дольше десяти минут, а потому далеко он уйти не мог. Во всяком случае, не до дома Вандевертов. Насколько мне известно, он никогда не забегал дальше участка супругов Ренфроу. Эти самые Ренфроу, мои ближайшие соседи, – из тех чудаков, что живут под лозунгом «назад к природе». Они обитают в бревенчатой хижине, разводят цыплят и уток и владеют огромным огородом, который удобряют из чудовищной навозной кучи, высящейся неподалеку от их дома. Я точно знаю, что Рип совершает набеги на их владения, так как время от времени он возвращается с аккуратной овечьей лепешкой в зубах и с гордым видом швыряет ее мне на колени. Наверное, считает, что и мне не худо бы приобщиться к природе.

* * *

Поспешность, с которой я выехал из дома для поиска свидетельств невиновности Рипа, пользы мне не принесла. Начнем с того, что, когда вы въезжаете в пределы нашего городка, о какой бы то ни было поспешности следует забыть. В Пиджин-Форке действует ограничение в двадцать пять миль в час. Думаю, это сделано специально для того, чтобы люди могли хорошенько вас разглядеть, когда вы улиткой проползаете мимо, что позволяет быстро вычислить незнакомцев, если тех каким-то ветром заносит к нам в город.

Появление моего пикапа на Главной улице заставило Зика Арнделла дернуть головой и уронить зеленый тент, с которым он возился у своего антикварного магазинчика. Далее на меня среагировал Пол Мейтни, надраивавший огромную расческу – символ его профессии. Оба помахали мне, так что пришлось вяло взмахнуть рукой в ответ. В нашем городишке если ты не отвечаешь на приветствие, то тебя тотчас заносят в списки зазнаек. Особенно если ты перед этим имел наглость пожить в Большом Городе.

Я буквально взлетел к себе в контору, но прошло с четверть часа, прежде чем мне посчастливилось сделать логическое умозаключение, которыми мы, частные детективы, так славимся. Заглянув в десяток разных мест, я сделал вывод: моя секретарша Мельба Холи с бумагами обращается не лучше, чем с телефонными звонками.

Мельба Холи – наша общая секретарша с моим братом Элмо. Мы решили, что это очень удобно, – детективная контора расположена прямо над магазинчиком Элмо. Я поставил в магазинчике параллельный аппарат, так что Мельбе для ответа на звонок в контору даже не нужно вставать из-за стола. Считается также, что Мельба должна время от времени подниматься ко мне и приводить в порядок документы. За что я, собственно, и плачу часть ее жалованья.

Как я уже сказал, это очень удобно, точнее, было бы очень удобно, если бы не то обстоятельство, что Мельба отвечает на мои звонки не чаще, чем на звонки Элмо. А попросту, когда у нее есть настроение. Должно быть, тем же принципом она руководствуется и наводя порядок в моих документах. Судя по состоянию бумаг, хорошее настроение в последнее время посещало Мельбу редко – большая часть документов была свалена в глубине шкафа безобразной кучей.

Этот факт в каком-то смысле явился для меня откровением. То есть я и до этого апрельского утра подозревал, что Мельба нагло филонит, отвечая на звонки, но пребывал в убеждении, что уж бумаги-то находятся в идеальном порядке. Очевидно, я ошибался. Папку с метриками Рипа, несмотря на все ухищрения, найти не удалось. Пропала бесследно.

Дважды обшарив сверху донизу полки и ящики и произнеся все известные мне ругательства, я решил позвонить Мельбе. Долго я слушал, как внизу нудно трезвонит телефон, а ведь уже десятый час! Мельба должна сидеть на своем рабочем месте и трудиться в поте лица!

После седьмого звонка с лестницы донеслись шаги. Я повесил трубку. Наверное, я несправедлив к Мельбе: она не взяла трубку только потому, что спешит ко мне.

Это была первая ошибка в длинной череде поспешных выводов.

Один взгляд в окно – и я по второму разу выпалил известные мне ругательства: по лестнице медленно поднимался Джейкоб Вандеверт. Должно быть, узнав от Лизбет о проступке Рипа, Джейкоб решил самолично добавить еще несколько угроз к тем, что прорычала мне его сноха накануне. Надо взять себя в руки.

Толстосуму местного разлива стукнуло шестьдесят пять, но стройный, подтянутый и загорелый Джейкоб на свои годы не выглядел. Правда, волосы его немного поредели, но по-прежнему были того же черного как смоль цвета, как и в те времена, когда я ходил в школу вместе с его отпрысками. Стоило Джейкобу Вандеверту выйти за дверь, все тут же начинали шушукаться, что он нашел эликсир вечной молодости.

Пусть Джейкоб и выглядел моложаво, но по лестнице он поднимался в полном соответствии со своим возрастом. Вид у него был хмурым, но это ничего не значило: Джейкоб Вандеверт всегда имел хмурый вид. Даже в тех редких случаях, когда я видел Джейкоба улыбающимся, брови у него все равно были насуплены, а брови у старика из тех, что невозможно не заметить. Они напоминали птичьи гнезда. Гнезда, сконструированные птицами, не очень критично относящимися к результатам своего труда.

Подойдя к моей двери, Джейкоб даже не задержался. Он просто вошел, не постучавшись. Это удивило меня не больше, чем его насупленные брови. Джейкоб перестал замечать двери с тех пор, как его птицефабрика получила заказ от «Макдоналдса», а это случилось больше десяти лет назад. С тех пор семья Вандеверт забрасывает своими бройлерами все окрестности, а Джейкоб разгуливает по городку с таким видом, словно все здесь принадлежит ему. Наверное, с точки зрения Джейкоба, титул главного богатея нашего захолустья подразумевает кое-какие привилегии.

Старикан без лишних слов обосновался в огромном мягком кресле. Одет он был так, как, видимо, по его мнению, должен быть одет джентльмен из провинции, – коричневые вельветовые штаны, белая рубашка с аккуратно застегнутыми обшлагами и галстук-бабочка в красный горошек. С того места, где сидел я, горошек казался изрядно выцветшим.

Я таращился на красный горох и раздумывал, не поразил ли Пиджин-Форк галстучный дефицит. Или же это первый и единственный галстук, который когда-либо имелся у Джейкоба? О скупости мистера Вандеверта-старшего ходили легенды. В сравнении с ним Гобсек выглядел транжирой и мотом.

Несмотря на свою моложавую наружность, Джейкоб дышал так, будто поднялся не на второй этаж низенького строения, а на крышу Эмпайр стейт билдинг. Пару раз судорожно сглотнув, он прохрипел:

– Вы Хаскелл Блевинс?

Голос Джейкоба напоминает громыхание. Кажется, что из его горла вырываются раскаты грома, а не слова.

Я кивнул, приготовившись к самому худшему.

– Совершенно верно, меня зовут Хаскелл Блевинс.

Вспыльчивость старикана была столь же легендарной, как и его скаредность. Джейкоба Вандеверта можно было смело назвать самым вспыльчивым человеком в городе. Один раз – и я сам тому свидетель – он едва не разорвал в клочки официанта, посмевшего подать ему холодный суп, а другой – клерка в банке, когда всплыла недостача в три цента. В обоих случаях я подумал, что Джейкобу следовало бы зарегистрировать свой язык в качестве холодного оружия.

Маленькие серые глазки посетителя быстро обежали мой офис. Покончив с осмотром, они уставились на меня, и старикан вздернул одно из птичьих гнезд.

– И много ты за это платишь?

Должно быть, он хотел сказать, что если я вообще что-то плачу, то и это слишком много. Мельба Холи называет мой офис Бермудским прямоугольником. По ее утверждению, он выглядит так, словно какая-то таинственная сила собрала в радиусе двадцати пяти миль все бумаги, обертки и прочий хлам и разбросала у меня на столе и на полу. Она преувеличивает. Честное слово. А после того, что Мельба сделала с моими документами, она может говорить все, что ей вздумается.

Я посмотрел Джейкобу прямо в глаза. Дело в том, что мой брат Элмо действительно предоставил мне это помещение бесплатно, чтобы в пору вынужденной безработицы я помогал ему в магазинчике, протирая и заправляя автомат с газировкой. До сих пор сделка оказывалась целиком и полностью в пользу Элмо, поскольку с работой в Пиджин-Форке у частных детективов негусто. Правда, Джейкобу я об этом не сказал. Если бы он узнал, что у меня есть толика свободного времени, то, чего доброго, погнал бы перекапывать цветник своей очаровательной снохи.

– Это помещение обходится мне в кругленькую сумму, – с достоинством ответил я, но, думаю, оно того стоит.

Джейкоб так и вытаращился на меня, будто не мог решить, шучу я или нет. Правда, лицо его при этом осталось совершенно непроницаемо. Наконец старик прочистил горло и прогрохотал:

– Полагаю, ты знаешь, кто я?

Он произнес эту фразу не совсем так, как Лизбет, но почти. Я кивнул.

– С твоим папашей мы были друзья.

Честно говоря, это была новость. Мой отец умер девять лет назад, но я отлично помнил, что он говорил о Джейкобе. «Друг» – не совсем то слово, которым отец называл Джейкоба Вандеверта. По-моему, в отношение этого человека он чаще всего использовал термин «подонок». Я вновь улыбнулся и кивнул.

– Отец много рассказывал о вас.

Джейкоб слегка склонил голову, как бы говоря: «Разумеется, рассказывал, еще бы!»

Я недоуменно молчал. Обычно к этому моменту можно поинтересоваться, что за дело привело посетителя в мою контору, но на сей раз цель визита была прозрачнее некуда. А я, понятное дело, не жаждал затевать дискуссию о манерах моего пса. С неприятностями можно не спешить, они все равно вас настигнут. Но Джейкоб не торопился вцепиться мне в глотку. Должно быть, растягивал удовольствие.

Старик обмяк в кресле и уставился в пол. Точнее, в развернутую «Пиджин-Форк газетт», валявшуюся на полу. Там же валялось еще с десяток газет и журналов. Я ожидал, что Джейкоб не преминет пройтись по поводу моей аккуратности, но вместо этого он протянул:

– Мне тебя настоятельно рекомендовали.

И тут я понял, почему он избегает встречаться со мной взглядом. Когда Джейкобу Вандеверту приходилось снисходить до комплиментов, это всегда повергало его в замешательство. Невероятным усилием я сдержал рвущееся наружу изумление. Когда тебя хвалят, как-то не принято выглядеть потрясенным.

– Да? – только и сказал я.

Джейкоб важно кивнул.

– Юнис Креббс уже давно твердит, что ежели мне вдруг понадобится детектив, то следует обратиться к тебе. Что ты ловкий тип.

Последнее крупное дело, которое я расследовал, – убийство бабушки Юнис Креббс, а также бабулиных кота и попугая. Известности, как я поначалу надеялся, мне это вовсе не принесло, но зато мы с Юнис стали закадычными друзьями.

Я улыбнулся.

– Очень приятно, что она так считает.

Джейкоб поднял серые глазки и некоторое время пристально смотрел на меня, его птичьи гнезда слегка подергивались, словно он оценивал мою персону. Наконец, решившись, запустил руку в карман, медленно вытащил скомканный конверт и протянул мне.

– Я получил это с сегодняшней утренней почтой.

Не успел я прочитать и двух слов, как во рту у меня пересохло.

100 000 ДОЛЛАРОВ МЕЛКИМИ КУПЮРАМИ, ИНАЧЕ ВЫ НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ УВИДИТЕ ПРИСЦИЛЛУ В ЖИВЫХ. НИКАКОЙ ПОЛИЦИИ. ЖДИТЕ ДАЛЬНЕЙШИХ УКАЗАНИЙ.

Слова были вырезаны из газеты и наклеены на лист плотной бумаги.

Боже всемогущий! Я отлично знал Присциллу. Мы вместе учились в школе. В те годы Вандеверты еще не стали королями куриных тушек, так что Присс и ее братец мало чем отличались от простых смертных. Присцилла была обычной худой, долговязой девчонкой с мальчишеской стрижкой и вспыльчивым характером. Я помнил, как она еще в школе разукрасила одного парня за то, что тот обозвал ее глистой.

Похоже, необузданный темперамент в крови у этой семейки.

Вернувшись в наш городок, я пару раз видел Присс на улице, но мы не заговаривали и даже не здоровались: сшитый на заказ деловой костюм и неприступное лицо не располагали к совместным воспоминаниям. Как говорится, деньги меняют все.

А Джейкоб все глазел на меня, мохнатые брови чуть заметно вздрагивали. Я едва не спросил, почему же он сразу не примчался ко мне. В подобных случаях время значит очень много. Но, к счастью, благоразумно промолчал. Не стоит наседать на убитого горем родителя, хотя родитель не выглядел таким уж расстроенным. Деликатно кашлянув, я спросил:

– И давно Присцилла исчезла?

Джейкоб пожал плечами:

– Исчезла? Присс никуда не исчезала. Когда я вскрывал письмо, она стояла рядом.

Теперь настала моя очередь выпучить глаза, и только после минутной паузы я выдавил:

– Как так?

Глава вторая

Я ничего не мог поделать и лишь как последний дурак продолжал пялиться на Джейкоба.

– Вы хотите сказать, что Присс не похитили?!

Во взгляде мистера Вандеверта читался вопрос: а способен ли этот тип вообще соображать? Вне зависимости от того, что напела ему про меня Юнис.

Мои клиенты частенько на меня так смотрят. Думаю, они не в силах примириться с тем фактом, что я не соответствую их представлениям о частном детективе. Клиенты идут на встречу с широкоплечим красавцем, а обнаруживают рыжего типа с веснушками, да еще курносого. Честно говоря, я целиком разделяю их недоумение.

– Разве я не сказал, что Присс стояла рядом со мной? – буркнул Джейкоб.

Так, сосредоточимся на записке. Не стоит обращать внимание на раздражение в голосе посетителя.

– А вы не думаете, что записку прислали вам по ошибке? Может, имеется в виду какая-нибудь другая Присцилла…

Я замолчал, сообразив, что несу вздор. Сколько пропавших Присцилл может быть в таком городке, как Пиджин-Форк? Кроме того, на конверте значился вполне конкретный адрес, написанный синей шариковой ручкой печатными буквами:

ПТИЦЕФАБРИКА ВАНДЕВЕРТА, ШОССЕ 2, АБОНЕНТСКИЙ ЯЩИК 167, ПИДЖИН-ФОРК, КЕНТУККИ 40199.

Печатные буквы выглядели так, будто их вывела рука двоечника из младшего класса. Может, это всего лишь чья-то шалость? Какой-нибудь школьник решил, что будет классно напугать главного городского богатея…

Судя по штемпелю, записку отправили вчера из Пиджин-Форка. Что, впрочем, неудивительно. Несомненно, тот, кто послал записку, должен был знать о Джейкобе и его семействе, а значит, проживать здесь, в городке.

Прежде чем задать следующий вопрос, я набрал побольше воздуха.

– А может, кто-нибудь все же исчез?.. Вдруг похититель по ошибке схватил вместо вашей дочери кого-то другого?

Джейкоб должен понять, на что я намекаю. Ни для кого не секрет, что около года назад Джейкоб развелся с женой № 1 по имени Руби, являвшейся матерью двух его детей, чтобы связать себя узами брака с женой № 2, Уилладеттой Суини, бывшей официанткой. По сведениям моей секретарши Мельбы, которая, насколько мне известно, возглавляет в Пиджин-Форке Центральное бюро слухов, Уилладетта всего на пять лет старше Присциллы, единственной дочери Джейкоба, поэтому, как мне кажется, ошибка вполне возможна.

По-видимому, эта мысль уже приходила в голову Джейкобу. Однако он не выказал особой радости, оттого что я поднял эту тему. Его птичьи гнезда сдвинулись, а маленькие серые глазки стали похожи на угольки, подернутые пеплом.

– Нет. Получив записку, я обзвонил своих домочадцев, и все без исключения оказались там, где им и положено быть.

Слово «все» он произнес с некоторым нажимом.

Я решил двигаться дальше. Джейкоб тем временем сжал кулаки, похоже вознамерившись выйти из себя. Мысль подраться с человеком за шестьдесят меня особо не прельщала. В лучшем случае худосочный старикашка Джейкоб изобьет меня до полусмерти, что нанесет непоправимый урон моей репутации.

– Вы не считаете, что здесь может быть какая-то иная ошибка? – вопросил я. – Предположим, похитителей несколько и они не смогли как следует договориться? Взяли и отправили записку раньше времени?

Это выглядело слишком большой натяжкой, но в жизни всякое случается. Я полагаю, что вероятность ошибки при похищении людей ничуть не меньше, чем в любом другом виде человеческой деятельности. Да и лучшего объяснения я пока предложить не мог. По крайней мере, Джейкоб на минуту забудет про свое желание врезать мне в челюсть.

Старикан задумался, поскреб подбородок и проворчал:

– Надо же!

Что в переводе с пиджин-форкского означало: «Теперь, когда я об этом подумал, такой вариант мне представляется вполне возможным».

Я поспешил развить успех, поскольку мне в голову пришла еще одна грандиозная мысль.

– Знаете, похитители могли и не отказаться от своего плана. То, что никто пока не пропал, еще ничего не значит. Присс нельзя оставлять одну!

Джейкоб расправил плечи, словно я в чем-то его обвинял.

– Я отдал строгий приказ, чтобы Присцилла никуда не отлучалась из офиса и никуда не ходила одна. – В голосе его появились воинственные нотки. – Представь, я ведь не глупец! И понимаю, что это еще может случиться.

Ну и ну! Что бы я ни сказал, Джейкоб, похоже, понимает любые мои слова превратно. То ли у него прескверное настроение, то ли я обладаю завидным качеством невнятно излагать свои мысли. Не находя слов, я прибегнул к испытанному средству, которым всегда пользуюсь в подобных ситуациях. Промолчал.

Джейкоб немедленно воспользовался этим.

– Прежде чем прийти к тебе, я заглянул к шерифу. Верджил заинтересовался этой писулькой, но стоило мне сказать, что Присс никуда не делась, как он тут же отмахнулся от меня. Можешь себе представить?

Честно говоря, я мог.

Джейкоб встал и подошел к окну, из которого открывался чудный вид на здание окружного суда. Стены из красного кирпича, игрушечная башенка с часами и арочные окна прекрасно сочетались с белыми садовыми скамейками у фасада. По соседству с судом пристроился и наш городской банк – массивные гранитные колонны и высокие стрельчатые окна, призванные защитить обитателей банка от солнечных лучей. Девятнадцатый век, да и только. Никаких тебе банкоматов и машин у входа. Наш банк определенно считал, что если тебе нужны деньги, то лучше прийти на своих двоих и получить денежки у старорежимного клерка, а не у бездушной железяки.

Утренние солнечные лучи косо падали на здания суда и банка, отбрасывая на их старомодные фасады длинные голубоватые тени. Чужаки, неведомо каким ветром занесенные в Пиджин-Форк, обычно спешат объявить, что наш городок выглядит очаровательно.

Однако Джейкоб не выглядел ни очаровательным, ни очарованным. Он скорее выглядел возбужденным, энергично размахивал руками и брызгал слюной. Глядя на него, я спросил себя, может ли у мужчины шестидесяти с гаком лет наблюдаться предменструальный синдром.

– Знаешь, что сказал мне этот болван шериф? – выдохнул Джейкоб. – Он заявил, что ничего не в силах сделать, пока преступление не совершено! Можешь себе представить, приятель?

Я вновь не смог придумать, что ответить. Мне всегда казалось, что правоохранительные органы именно так и работают – сначала преступление, потом поимка преступника. Никак не наоборот.

На лбу у Джейкоба вздулась вена. Уродливая, синюшная, она дергалась и пульсировала.

– Успокойтесь, мистер Вандеверт, – заговорил я тем самым умиротворяющим тоном, который совершенно не умиротворил его невестку Лизбет накануне вечером, – нет никаких причин для расстройства. Напротив, есть все основания полагать, что это всего лишь розыгрыш.

Джейкоб подозрительно уставился на меня. Казалось, в его и без того горящие глаза кто-то плеснул бензином.

– Розыгрыш?! Что ж, если здесь нашелся мерзавец, решивший позабавиться со мной, я хочу знать, кто это! Слышишь? Я хочу знать!! – Вена на лбу Джейкоба явно собиралась пуститься во все тяжкие. – Для того-то ты мне и понадобился! Я хочу, чтобы ты выяснил, кто за этим стоит! Не позволю, чтобы люди хихикали за моей спиной. Не позволю!

Иными словами, Джейкоб не хотел слышать, как Мельба со своими подружками судачит о его женитьбе на особе, которая лет на тридцать моложе, чем он.

– Мистер Вандеверт, – сказал я все тем же умиротворяющим тоном, – будет непросто установить, кто за этим стоит. Если только что-нибудь действительно не случится. Чего, я уверен, вы не хотите…

Джейкоб вновь меня перебил. Создавалось впечатление, будто его совершенно не интересовало, что я говорю.

– И еще я не хочу, чтобы люди вообразили, будто я не могу о себе позаботиться! Я не собираюсь выбрасывать сто тысяч долларов на подобную глупость. Люди же решат, что я совсем спятил!

Можно подумать, они в противном случае решат по-другому.

Джейкоб совсем завелся, вскочил и принялся расхаживать по моему кабинету, размахивая руками.

– Ты, приятель, должен узнать, чьих это рук дело. И еще ты станешь телохранителем моей Присциллы. Ты не должен спускать с нее глаз! Ясно?

Уж куда яснее. Похоже, Джейкоба больше волновала собственная репутация (и нежелание расставаться с денежками), чем опасность потерять единственную дочь. Мне стало почти жаль Присс. Я выдавил лицемерную улыбочку.

– Что ж, конечно, я бы…

Подозреваю, что именно от своего свекра Лизбет переняла прискорбную привычку перебивать собеседника.

– Да, да, да! – прокричал старикан, тряся узловатым пальцем. – И сколько это будет мне стоить?

Согласитесь, что прямой вопрос заслуживает прямого ответа.

– Тридцать долларов в час или двести в день.

Джейкоб поступил так же, как и многие до него, когда я называл им свои ставки. Он рассмеялся. Правда, растрепанные брови по-прежнему были сдвинуты самым монументальным образом, но рот его разверзся в оглушительном хохоте.

Очень неловко себя чувствуешь, когда клиент смеется тебе прямо в лицо. Тем более когда знаешь, что вообще-то ты еще и занижаешь цену. Я даже подумывал сменить вывеску на «Хаскелл Блевинс. Расследования задаром».

– Послушай, – наконец вымолвил Джейкоб, утирая слезы, – мы же оба понимаем, что тридцать долларов в час – просто нелепо. А двести в день – не что иное, как грабеж на большой дороге. Это же Пиджин-Форк, Хаскелл, а не Нью-Йорк!

Ну, спасибо, дорогой Джейкоб. Теперь понятно, почему я не смог отыскать здесь статую Свободы. А то бы я до сих пор мучился, куда подевалась эта дурында с факелом.

Прежде чем ответить, пришлось сделать глубокий вдох.

– Мои расценки не выходят за пределы разумного. В Луисвиле частные сыщики получают по сорок долларов в час и даже больше. И по меньшей мере триста долларов в день. Плюс накладные расходы.

Джейкоб гнусно ухмыльнулся:

– Разве наш городишко похож на Луисвиль, мой мальчик?

Если тебе стукнуло тридцать три, а тебя продолжают называть мальчиком, это может не понравиться. Однако я решил пропустить обращение мимо ушей. Стоит только начать раздражаться по всяким пустякам, и можно стать законченным брюзгой.

– Знаешь, малыш, что я сделаю? – милостиво сказал Джейкоб. – Я дам тебе сто долларов за день работы. А уж ты решай, брать или не брать.

Теперь наступил мой черед рассмеяться, хотя, если разобраться, смешного в этом было мало. Представляете, этот тип (давайте не будем забывать – самый богатый в нашей округе) торгуется из-за цены, когда речь идет о жизни его дочери. В такие моменты невольно почувствуешь себя не в своей тарелке.

Но не настолько, чтобы отказаться от торга.

– Сто долларов? Вы шутите? Тогда послушайте, что я сделаю! Я не возьму эти деньги!

Знаю, знаю. Кое-кто скажет, что я ничем не лучше Джейкоба, раз вступил в пререкания, когда на карту поставлена человеческая жизнь. Но прошу не забывать, что в тот момент я считал, что все это чей-то розыгрыш. А немного поторговаться о цене расследования невинного розыгрыша не казалось мне таким уж неуместным.

К тому же Джейкоб-то первым начал.

Старик вновь, словно бы невзначай, подошел к окну.

– И много у тебя сейчас клиентов, малыш?

Все понятно. Сто долларов в день – это на сотню больше нуля долларов в день. Но я не собирался позволять этому старикашке так просто меня подловить.

– Честно говоря, я сейчас очень занят. Мне придется отложить несколько дел, чтобы взяться за ваше.

Умением врать не краснея я так и не овладел. Джейкоб хмыкнул.

– Надо же! – протянул он.

На этот раз в переводе с пиджин-форкского это означало: «Ну-ну, не заливай!»

– Хорошо, – наконец сказал он, пару секунд посверлив меня взглядом, – пусть будет сто пятьдесят. Это мое последнее слово.

Моя голова закивала прежде, чем я успел ее остановить.

Джейкоб снова хмыкнул. На сей раз в этом звуке отчетливо слышались торжествующие нотки. Он отошел от окна, вновь уселся в кресло и резким движением выхватил из кармана чековую книжку.

Я не верил собственным глазам. Джейкоб Вандеверт платит вперед? Неужто я стал свидетелем чуда? Судя по ходившим в городе разговорам, Джейкоб все свои оплаты производил с задержкой в девяносто дней.

– Плачу сразу! Потому что не хочу получить от тебя по почте счет, где будет указан гонорар в три раза выше. Хочу с самого начала заплатить за все сполна, ясно?

Ах вот оно в чем дело! Какая трогательная вера в человеческую порядочность!

Джейкоб продолжал медленно водить узловатой рукой.

– Чек выписываю за трехдневную работу. Четыреста пятьдесят долларов. – Последние слова он произнес с благоговением в голосе. – Если ты так хорош, как утверждает Юнис Креббс, то трех дней хватит с лихвой.

Я попытался состроить благодарную мину – нечасто сталкиваешься с подобным доверием к твоим профессиональным навыкам.

– Разумеется, если ты раскроешь дело быстрее, скажем в ближайшие час-два, я рассчитываю на возврат соответствующей суммы.

Да-да. Конечно. А как же иначе. Я одарил старикана столь щедрой улыбкой, что тот мог смело класть ее в банк.

Как только чек оказался перед моим носом, клиент встал и посмотрел на часы.

– Хорошо! – рявкнул он – Уже восемь пятьдесят семь, мне пора! Я нанял тебя на семьдесят два часа, поэтому нам надо немедленно отправляться на птицефабрику, чтобы ты мог приступить к работе.

Явно решив получить сполна за каждый заплаченный доллар, он нетерпеливо топнул ногой.

– Нужно сообщить секретарше, где меня искать. – Я протянул руку к телефону.

Джейкоб нахмурился.

– В оплаченное мною время? Ты собираешься тратить оплаченное мною время на личные звонки?!

Похоже, отец не ошибался в отношении Джейкоба Вандеверта. Я невозмутимо посмотрел на него и набрал номер лавки моего брата Элмо, расположенной этажом ниже. Мельба сняла трубку после первого же гудка. Это, наверное, даже большее чудо, чем тот факт, что Джейкоб заплатил вперед.

– Кто там? – проворковала она.

Что значит высокий профессионализм!

Интересно, а на звонки в мое агентство Мельба отвечает столь же игривым образом? Но прояснять этот вопрос было бы сейчас не совсем этично, ибо взгляд моего клиента прожигал мне спину. Я скороговоркой сообщил Мельбе, где проведу остаток дня, после чего добавил:

– Кстати, мне нужно, чтобы вы зашли сюда и нашли документы на Рипа. Хорошо?

Последовало недолгое молчание. Я искоса глянул на Джейкоба: вена меж вставших дыбом птичьих гнезд грозила вот-вот лопнуть.

– Ох, не знаю, смогу ли выделить время, – прохладно ответила Мельба. – У меня сегодня куча дел.

Я знал, что это наглая ложь. У Мельбы отродясь не было «кучи» дел. Если не считать делами шушуканье с подружками и дежурство у окошка.

Если бы вена на лбу Джейкоба не продолжала свое угрожающее представление, наш разговор, вероятно, продлился бы несколько дольше, а так я лишь скрипнул зубами и сказал:

– Поднимитесь сюда и найдите документы на Рипа. Договорились, Мельба?

– Ну зачем же злиться? – обиженно протянула моя трудолюбивая секретарша. Словно и в самом деле не понимала, с чего это я вдруг разозлился.

Сделав глубокий вдох, я напомнил себе, что Мельба в одиночку воспитывает пятерых детей, поскольку ее муж Отис два года назад счел уместным скончаться от инфаркта. Кое-кто мог бы назвать это отличным ходом со стороны Отиса, но я не уставал твердить себе, что бедняжка Мельба – безутешная вдова и задушить ее было бы верхом бесчеловечности.

– Спасибо за помощь, Мельба, – просипел я, стиснув зубы. – Я ее очень ценю.

– Так-то лучше, – самодовольно отозвалась Мельба.

Я так и видел, как она поправляет гигантский шиньон, – жест истинной победительницы. Постаравшись не треснуть трубкой об стол, я водрузил ее на место и повернулся к Джейкобу. Казалось, того с минуты на минуту хватит апоплексический удар.

– Ты молол языком сорок одну секунду! Полагаю, приятель, ты вернешь мне деньги за это время!

Сорок одну секунду? Он хочет, чтобы я вернул ему деньги за сорок одну секунду?! Джейкоб тем временем продолжал:

– Ты либо вернешь мне их, либо отработаешь! Одно из двух.

Я решил на всякий случай промолчать. А то вдруг мой язык начнет нести такое, о чем впоследствии придется пожалеть.

Кстати, по поводу запоздалых сожалений. Уходя, я нацепил кобуру. Поскольку я больше не служу в полиции, то пистолет беру с собой только в случае крайней необходимости, однако исполнять функции телохранителя с голыми руками мне казалось как-то глупо. Если это все-таки не розыгрыш и кто-то действительно надумал похитить Присс, как иначе я смогу его остановить? Криком «Кыш!» здесь, пожалуй, не обойдешься.

Мы с Джейкобом спустились по лестнице. Оказавшись на улице, я сделал еще один логический вывод, которыми так славятся частные детективы. Джейкоб пришел на своих двоих. Дедукция – великая вещь. Перед лавкой Элмо не было машины. И напротив, перед зданием суда, тоже.

Джейкоб не оставил без внимания мой рыскающий по сторонам взгляд.

– Да, я приехал не на своей машине, – сообщил он тоном, в котором явно сквозило сомнение относительно моих умственных способностей. – Меня подвез сосед. Я знал, что вернусь вместе с тобой, так зачем же попусту тратить бензин?

Вряд ли он ждал ответа, поэтому лучше держать рот на замке. Мы завернули за угол лавки, где я оставил свой автомобиль.

Джейкоб с довольным видом обосновался рядом с водительским местом.

– Просто поразительно, сколько можно сэкономить на бензине, если вести себя бережливо.

«Бережливый» – это не совсем то слово, которое я применил бы в данном случае.

И мы двинули на птицефабрику. Это недалеко от города, каких-то полчаса неспешной езды, но когда рядом сидит Джейкоб и поминутно сообщает, сколько можно сэкономить на бензине, если снижать скорость перед каждым поворотом, то полчаса могут показаться вечностью.

Терпеть не могу пассажиров, дающих советы.

Когда впереди замаячила вывеска птицефабрики, я вздохнул с облегчением. Эти ярко-алые буквы на пронзительно-желтом фоне просто невозможно пропустить. Желтая вывеска неизменно вызывала у меня ассоциации с яичным желтком. Деревянная громадина, висящая на массивных цепях, своими размерами не уступит стадионному табло. Видимо, Джейкоб считал, что вывеска должна в точности отражать масштабы его нынешней деятельности.

Во времена моего детства птицефабрика Вандеверта представляла собой небольшой домишко с сарайчиком и парой курятников, и жители Пиджин-Форка гадали, сколько еще протянет это крошечное предприятие. Они недоумевали, каким образом Вандеверты смогут конкурировать с крупными птицефабриками. Недоумение мигом рассеялось, когда на Джейкоба свалился заказ от «Макдоналдса». С тех пор многое изменилось, и теперь куриные тушки Вандеверта известны по всей стране.

От каркасного домика и покосившегося сарайчика не осталось и следа. Первое, что вы видите, сворачивая на подъездную дорожку, – длинное приземистое сооружение с двумя огромными автостоянками. Это выкрашенное белой краской монолитное бетонное здание представляется мне верхом незатейливости. Если бы его белая крыша была плоской, а не остроконечной, административный корпус птицефабрики выглядел бы в точности как коробка из-под обуви. Судя по всему, Джейкоб Вандеверт решил, что тратить деньги на такую ерунду, как архитектурные изыски, столь же бессмысленно, как и пользоваться собственной машиной, когда тебя может подбросить сосед.

Впрочем, собственность Джейкоба меня не слишком поразила. Я был наслышан о ее красоте. По-моему, каждый из 1511 жителей нашего городка хотя бы разок приехал сюда, чтобы полюбоваться на бетонное свидетельство скупердяйства Джейкоба Вандеверта.

Позади чуда архитектурной мысли высились гигантские обиталища представителей куриного племени. Своими серебристыми алюминиевыми крышами, ослепительно сверкавшими в лучах утреннего солнца, и блекло-коричневыми стенами с крошечными окошками эти строения напоминали казармы – куриные казармы для великой армии будущих бройлеров.

Джейкоб, видимо, не сомневался, что мне не терпится узнать численность его войск. Когда мы остановились перед входом в бетонную обувную коробку, он дернул головой в сторону куриных казарм и довольно пробурчал:

– С каждого я получаю по тридцать тысяч бройлеров. Всего их семь!

Я попытался сделать вид, что потрясен до глубины души.

– В самом деле?

Джейкоб еще раз величественно кивнул.

– В самом деле.

Мы вышли из машины, и тут уж я поразился без каких-либо усилий со своей стороны. Хотя куриные строения находились на приличном отдалении, в нос ударило чудесное амбре. Я быстро догадался, чем пахнет. Стоит хотя бы разок заглянуть в курятник, и вы уже никогда не забудете этот аммиачный аромат. Я с уважением глянул на Джейкоба. За свою жизнь я знал несколько человек, которые держали кур, но по части вони он превзошел их всех. Мой клиент, похоже, ничего не чувствовал. Да и в самом деле, если каждый божий день ты наслаждаешься одеколоном «Цып-цып», то в конце концов и он может приесться.

Я рысью поспешил к дверям, изо всех сил стараясь не дышать. Вдалеке, на вершине холма, торчал белый особняк Вандеверта. Наверное, до самой верхотуры запах не долетает, и это хорошо, а то такой пустяк, как одеколон «Цып-цып», может сказаться на цене вашей собственности. А Джейкоб, несколько поскупившись на птицефабрику, от души отыгрался на своем личном жилище. Оно выглядело так, словно сюда перенесли Белый дом – камешек за камешком, колонну за колонной.

Заметив, что я глазею на его Белый дом, Джейкоб остановился и по-петушиному – да, именно так – выпятил грудь.

– Трудно отыскать дом красивее этого! – провозгласил он.

Должно быть, скромность – не самая сильная сторона мистера Вандеверта.

– В нем проживает весь клан Вандевертов! Сынок мой с Лизбет – в одном крыле, я с женой – в другом. Весь клан. Кроме Присс, конечно, – нахмурившись, добавил он. – Несколько лет назад Присс вдруг решила жить самостоятельно.

Последнюю фразу Джейкоб произнес очень тихо, словно признавался в тайном пороке.

Я уставился на него. Что же это получается? Присс примерно моего возраста – явно за тридцать, и ее желание переехать в собственное жилище никак нельзя назвать сумасбродной выходкой. Но вступать в спор не особенно хотелось, тем более сейчас, когда мой нос был вынужден в третий раз втянуть в себя воздух. Я сделал пару шагов в сторону двери, надеясь, что Джейкоб последует за мной.

Тот не сдвинулся с места. Вместо этого он презрительно хмыкнул.

– Дом настолько велик, что нам пришлось провести в него два телефона: один в крыло сынка, а другой – в наше с женой. Места всем хватает, а эта засранка взяла и ушла. Это все дурачество, вот как это называется. Дурачество!

Он посмотрел на меня так, словно думал, будто я собираюсь подискутировать о «засранках» и их «дурачествах».

Конечно, можно было бы сказать, что если он всегда называл дочь «засранкой», то ничего удивительного, что она удрала от родителя. Но эту тему я тоже не стал поднимать, так как к этому моменту уже был готов силком затащить Джейкоба внутрь здания.

По счастью, необходимость в насилии отпала. Похоже, Джейкоб устал жаловаться на Присс и, к моему облегчению, действительно вошел внутрь. Очень хорошо. А то у меня от кислородного голодания уже начала кружиться голова.

Едва за нами захлопнулась дверь, как аммиачный дух сменился другим, не менее сильным ароматом – концентрированным запахом приторно-цветочного освежителя воздуха. В обычных условиях я бы наверняка задохнулся, но сейчас, после нескольких глубоких очищающих вдохов, испытывал чувство благодарности.

Внутреннее оформление бетонной коробки из-под обуви продолжало тему скупердяйства Вандеверта. Секретарский стол посреди вестибюля был из дешевого пластика, а пол покрыт вытертой имитацией ковра. Впрочем, я едва успел оглядеться. Мое внимание привлекла стройная фигура, неподвижно застывшая у стола.

Вы наверняка подумали, что Присс подпрыгнула от радости, заполучив телохранителя, но, как я уже говорил, не надо делать поспешных выводов.

По всей видимости, Присс заметила, как мы с Джейкобом подъехали, и выбежала из своего кабинета. Чтобы лично встретить меня.

– Какого черта он здесь делает? – вопросила она.

Я изумленно смотрел на нее. В туфлях без каблуков и почти без признаков косметики Присцилла выглядела немногим старше, чем в школьные годы. Разве что в уголках губ залегли едва заметные морщинки, но во всем остальном передо мной стояла та же самая девушка. Правда, одна вещь изменилась: Присс больше не была тощей и долговязой. Честно говоря, формы ее выглядели вполне соблазнительно, хотя она и попыталась упрятать их под строгим темно-синим костюмом, и мне вдруг вспомнилось, как однажды я чуть было не решился пригласить ее прогуляться вечерком. Разумеется, это было до того, как она разукрасила одного парня за то, что тот назвал ее «глистой».

– Это Хаскелл Блевинс, – проворчал Джейкоб, на скорости проскакивая мимо дочери.

– Привет, Присс, – сказал я. – Рад вновь тебя видеть.

Мне казалось, что эти слова прозвучали вполне дружелюбно, но Присс даже не взглянула в мою сторону. Глаза ее были устремлены на отца.

– Я знаю, кто он такой. И я знаю, чем он занимается. Так что он здесь делает?

Присс явно обращалась к родителю, но Джейкоб, не снижая хода, миновал белобрысую секретаршу за зеленым пластиковым столом и по длинному коридору помчался к массивной двери красного дерева.

Поскольку мой клиент, по-видимому, не собирался отвечать Присс, я подумал, что обычная вежливость требует взять на себя эту задачу, и с улыбкой сказал:

– Твой отец нанял меня расследовать дело о похищении.

Присс мельком глянула на меня и двинулась вслед за папашей. Причем так же быстро. Похоже, в этом здании принято передвигаться вприпрыжку.

Ладно, буду как все. Я последовал за Присс и Джейкобом, стремительно проскочив мимо секретарши в приемной – немолодой женщины с седыми волосами и огромными пурпурными серьгами. Казалось, что ее уши подверглись нападению крупных виноградин. Когда я пробегал мимо, она изобразила неопределенную улыбку.

– Послушай! – кричала Присс, когда я влетел в кабинет. – Я думала, что мы все обсудили. Я думала, мы решили, что в этом нет необходимости.

Глаза у Присциллы были такие же серые, как и у отца. Только у него они маленькие, круглые и какие-то лысоватые, а у нее большие и обрамленные длинными, густыми ресницами. Но сейчас глаза Присс тоже напоминали раскаленные угли, подернутые пеплом.

Памятуя о ее характере, я благоразумно встал в сторонке. Оказаться побитым женщиной – это даже более унизительно, чем быть побитым старикашкой.

Джейкоб сидел за столом на вращающемся стуле, обтянутом черной кожей. Я не мог не обратить внимания на массивный дубовый стол с богатой резьбой, на пушистый ковер и на стены, обшитые панелями из красного дерева. Видимо, скупердяйство куриного барона заканчивалось на пороге его кабинета.

Схватив пару листов бумаги, Джейкоб оторопело посмотрел на них и положил на место. Присцилла все больше напоминала раскаленную лаву, готовую хлынуть родителю на голову. Наконец Джейкоб взглянул на свое чадо.

– Хаскелл проведет для нас небольшое расследование. Он несколько дней кое за чем здесь присмотрит.

Лава вырвалась наружу.

– Кое за чем?! Ты хочешь сказать – кое за кем? Так, да?! Так вот, я этого не потерплю! Не желаю, чтобы со мной обращались как с беспомощной идиоткой, у которой в голове один маникюр с педикюром да бигуди!

С бигуди Присцилла действительно была не в ладах, точнее, она попросту обкорнала свои прямые темно-русые волосы «под горшок».

Джейкоб внушительно откашлялся.

– Я даю Хаскеллу полную свободу действий и, – тут он посмотрел Присс прямо в глаза, – рассчитываю, что ты окажешь ему всяческое содействие.

Старик приподнял со стола статуэтку и выразительно ткнул ею в сторону дочери. Жест Джейкоба мог быть еще более выразительным, если бы это была не курица, отлитая в бронзе. С того места, где я стоял, казалось, что бронзовый клюв раскрыт в полуулыбке.

Мона Лиза куриного мира.

Джейкоб заметил, куда я смотрю.

– Знаешь, что это такое? Это Бурый Вандеверт – выведенный мною гибрид! – Он с нежностью посмотрел на скульптуру. – Курица, которая все это сотворила.

– Неужели? – Судя по всему, изображать потрясение скоро войдет у меня в привычку.

Вы не поверите, но взгляд Джейкоба, устремленный на бронзового бройлера, затуманился.

– Я трудился годами – годами, – чтобы вывести новую породу. Породу, которая давала бы больше мяса и меньше ела! И у меня получилось.

Я попытался напустить на себя еще более потрясенный вид. Но, честно говоря, кого может взволновать какая-то там курица?

Впрочем, кого-то может. На лице Джейкоба был написан настоящий восторг.

Правда, Присцилла отнюдь не разделяла родительского восхищения. Она все еще выглядела как Везувий в момент извержения. Наверняка Присс не в первый раз слышала этот рассказ. Испустив раздраженный вздох, она спросила:

– Выходит, мое мнение в расчет не принимается? По этому поводу.

Обвиняющий перст был нацелен на меня. Джейкоб оторвал взгляд от бронзовой курицы-суперменши и посмотрел на дочь.

– Конечно, принимается. – Он вновь перевел взгляд на статуэтку. – Но последнее слово остается за мной. И слово мое следующее: я нанял Хаскелла. И хочу, чтобы он раскопал это дело. Я не желаю, чтобы люди думали, будто я не могу позаботиться о себе.

Можно было подумать, что он говорит с бронзовым крылатым истуканом, а не с Присс.

– Последнее слово остается за тобой, – повторила Присцилла. – Как всегда. – В голосе ее звучала горечь.

Джейкоб оскорбленно поджал губы:

– Я это делаю для тебя. Все, что я ни делаю, дитя мое, – это для твоего же блага.

Судя по всему, обращение «дитя мое» нравилось Присс не больше, чем мне обращение «мой мальчик». Она крутанулась, пинком распахнула дверь и вылетела вон.

Столь быстрый маневр моей подопечной застал меня врасплох, поэтому еще пару секунд я стоял столбом. А Джейкоб со значением смотрел на меня, словно говоря: «Иди, иди, мой мальчик, отрабатывай свои денежки!»

Хоть и с опозданием, но я все же выскочил из кабинета Джейкоба.

Дамочка с виноградинами в ушах испуганно отшатнулась, когда я с топотом пронесся мимо. Я ободряюще (по крайней мере, я надеялся, что ободряюще) улыбнулся ей и галопом устремился вслед за женщиной, с которой отныне должен был не спускать глаз. Присс мчалась на всех парах, так что мне потребовалось около минуты, чтобы догнать ее. Когда мне это все же удалось, я обнаружил, что Присцилла не в настроении. Да что там, она вся побелела от ярости, а губы так и ходили ходуном.

И вновь мне не удалось подобрать нужные слова. Никогда не знаю, что говорить в подобных ситуациях. Мне недостает коммуникабельности – по-моему, именно так выражалась моя бывшая жена, ненаглядная Клодзилла.

Шаря в мозгу в поисках подходящей фразы, я в конце концов выдавил:

– Послушай, я постараюсь не мешать тебе, но ты все-таки должна понять, что…

Я собирался сказать Присцилле, что за ней действительно нужно некоторое время присматривать, что ей и в самом деле может грозить опасность, но она не дала мне договорить.

– Неужели, Хаскелл, тебе обязательно было заискивать перед ним? Господи, он же курицу вывел, а не вакцину против полиомиелита. Курицу! О боже.

Я почувствовал себя уязвленным:

– Мне кажется, я не заискивал.

– Заискивал, заискивал. Я видела. Меня чуть не стошнило. В самом прямом смысле.

Я задумчиво посмотрел на нее. Может, мне действительно стоит потерять Присциллу из виду? И чем быстрее, тем лучше.

Но Присс еще не закончила.

– Кстати, ты знаешь, откуда взялась эта дурацкая квочка, с которой он так носится? Подарок моей Матери. Заказала эту дрянь к Рождеству. – Взгляд ее ожесточился. – А через месяц этот мерзавец ее бросил. Ради шлюхи-официантки!

И что прикажете отвечать на подобное признание? Как это мило, что Джейкобу так нравится рождественский подарок его первой жены? А может: да, ты права, дорогая Присс, Джейкоб, похоже, действительно распоследний мерзавец на свете? Но мне почему-то казалось неуместным столь неуважительно отзываться о своем клиенте.

Но Присцилла и не ждала ответа. Она металась по коридору, сжимая маленькие кулачки, и шипела сквозь зубы:

– Я его убью! Убью! Просто сверну ему шею!

Самый логичный способ для дочери владельца птицефабрики. Но Присс была уж больно серьезна. Словно и в самом деле собиралась свернуть шею своему родителю.

Я окончательно лишился дара речи. Неожиданно для себя.

Глава третья

К тому времени, когда Присцилла добралась до своего кабинета, находившегося неподалеку от вестибюля, она уже немного успокоилась, но двигалась по-прежнему несколько стремительно.

Я должен сделать признание. К несчастью, я нахожусь не в лучшей спортивной форме. Вот когда я служил в луисвильском отделе убийств, все обстояло иначе. Вероятность, что тебе прострелят задницу, если ты замешкаешься, служит удивительно мощным стимулом. В те времена я бегал трусцой (на тренажере), исправно поднимал тяжести и до одури прыгал через скакалку. Вспомнить страшно.

А здесь, в Пиджин-Форке, честно говоря, у меня нет ни малейшего стимула истязать себя. К тому же тут нет ни спортивного зала, где можно всласть попрыгать через скакалку, ни даже тренажера для бега трусцой, а беготня по гравиевой дороге, у которой я живу, не кажется мне особенно привлекательной. Все эти камешки, так и норовящие попасть в твои кроссовки, отобьют охоту у кого угодно. Да еще эти вездесущие соседи, гадающие, что это на тебя нашло и не пора ли вызывать скорую психиатрическую помощь.

Присцилла, со своей стороны, выглядела как завзятая любительница беготни. Во всяком случае, ноги у нее были именно такими – стройными и мускулистыми. Впрочем, если она каждый божий день вот так носится по коридорам, то вполне может претендовать на место в олимпийской сборной. Секретаршу в вестибюле я миновал с высунутым языком, но от Присс не отстал ни на шаг. Чем очень горжусь.

Белобрысая особа, сидевшая за столом, оторвалась от пишущей машинки и проводила нас взглядом. При этом почему-то покраснела. То ли ее смутил наш вид, то ли она от природы чересчур застенчива. Впрочем, всякий покраснеет, когда по коридору вприпрыжку носится парочка разнополых взрослых. Черт знает что можно подумать.

Когда я попытался нырнуть вслед за Присциллой в ее кабинет, она снова разъярилась.

– Черт возьми! – воскликнула она, так и сверкая глазами. – Не будешь же ты таскаться за мной повсюду?!

Ну что на это ответишь? «Нет, конечно нет, дорогая Присцилла. Всем известно, что телохранители лучше всего выполняют свою работу, когда находятся вдалеке от человека, которого им поручено охранять». Я невозмутимо посмотрел на Присс, подошел к серому металлическому стулу и сел. Продолжая смотреть на нее.

Я все еще тяжело дышал, так что говорить все равно не мог. Даже сомневался, что смогу вымолвить хотя бы слово.

Присцилла сердито встряхнула короткими волосами.

– В голове не укладывается, чтобы в мою жизнь вмешивались столь грубым образом!

У нее, поверьте, с дыханием все было в порядке. Она обращалась не столько ко мне, сколько к мебели, размахивая руками точь-в-точь как отец. Невольно задашься вопросом, а не передается ли дурной нрав по наследству.

– И все из-за какой-то идиотской записки! Не могу в это поверить!

«Придется, дорогая Присцилла». Именно это мне хотелось ей сказать, но я благоразумно промолчал. После четырехлетнего брака с божественной Клодзиллой у меня накопился большой опыт общения с разгневанными женщинами. Я понял одну истину: самое лучшее, что можно сделать в подобной ситуации, – это помалкивать себе в тряпочку. А если тебе вдруг приспичит поговорить, то рискуешь увидеть перед собой уже не разгневанную особу женского пола, а настоящий смерч. Особенно актуальным это правило становится в тех случаях, когда неподалеку от разгневанной женщины имеется какой-нибудь массивный предмет.

И как раз сейчас я углядел на столе, в каких-то десяти дюймах от правой руки Присс, хрустальное пресс-папье, прижимавшее пачку бумаг. И выглядело оно на редкость зловещим, наверняка могло оставить приличную вмятину в моей голове. Я внимательно посмотрел на пресс-папье, перевел взгляд на Присс и плотно сжал губы.

Не поймите меня превратно. Дело не в том, что я боюсь женщин. Просто я испытываю здоровое уважение к их метательным способностям. У меня нет никаких сомнений, что по этому виду спорта Клодзилла могла бы выступать в высшей лиге и была бы одной из первых.

Честно говоря, я не понимал, чем недовольна Присс. Что плохого в том, что она несколько дней проведет в моей компании? Что тут такого? В других обстоятельствах я бы воспринял ее поведение как личное оскорбление.

– Хаскелл, я не хочу, чтобы ты принимал это на свой счет… – тем временем говорила Присс.

Я смотрел на нее, сцепив зубы и ни на секунду не забывая о пресс-папье. – …но вовсе не обязательно ходить за мной по пятам. Мне ничего не угрожает. Ничего! И думаю, тебе это известно.

После некоторых раздумий я решил, что теперь вполне безопасно открыть рот. Поскольку Присцилла переместилась к той стороне стола, на которой не было пресс-папье, то, чтобы достать эту штуку, ей придется хорошенько прыгнуть. Будем надеяться, что по части прыжков она не так сильна, как по части беготни, к тому же у меня по счастливой случайности восстановилось дыхание.

– По правде говоря, – заговорил я внушительно, – ничего подобного мне не известно. Но в таких случаях не стоит испытывать судьбу. Если это не чей-то розыгрыш…

– Вот-вот! Это наверняка розыгрыш!

Я глянул на пресс-папье. Оно продолжало мирно прижимать бумаги.

– Ничего нельзя утверждать наверняка, – решительно возразил я.

– Разумеется, можно! – фыркнула Присс. – Сама мысль о том, что в Пиджин-Форке завелся злодей-похититель, выглядит нелепо!

Что тут возразишь? Похоже, моя подопечная полагала, что похищения – это удел только больших городов. Несомненно, наряду со смогом и автомобильными пробками Присцилла включала в число мегаполисных пороков еще и бессовестный киднэппинг. На какую-то долю секунды мне захотелось спросить Присс, как это она пришла к столь неочевидному выводу, но потом вспомнил, как однажды задал сходный вопрос несравненной Клодзилле.

Я вновь бросил взгляд на пресс-папье. Мне кажется или оно и в самом деле придвинулось поближе к руке Присс?

– И все-таки, – мужественно сказал я, гипнотизируя взглядом хрустальную глыбу, – я намерен расследовать это дело так, как если бы автор записки и не думал шутить. Потому что поступать по-другому было бы глупо.

Глаза Присциллы сверкнули.

– Так ты еще смеешь обзывать меня дурой?!

Боже! Эта женщина столь же обидчива, как и ее папаша.

– Нет, конечно нет.

Я мог бы назвать Присциллу раздражительной, грубой и несносной, но никак не дурой. Уж ума у нее было хоть отбавляй.

– Давай приступим к расследованию. Мне нужно задать тебе несколько вопросов.

Последние слова я произнес спокойно и непринужденно. Наверное, примерно так я бы разговаривал с питбулем. С оголодавшим питбулем. Присс закатила глаза, но, для разнообразия, не вспылила.

– В последнее время ты не замечала рядом с собой каких-нибудь подозрительных личностей? Кого-нибудь, кого ты не знаешь; кого-нибудь, кто исподтишка наблюдал бы за тобой?

Из горла Присс вырвался тихий скептический звук. Именно так вчера по телефону хмыкнула Лизбет. Правда, у Лизбет звук получился гораздо громче и четче.

– Нет, нет и нет! Говорю тебе, все это не что иное, как чей-то розыгрыш.

Голос ее становился все более решительным.

– В последнее время не случалось ничего такого, что могло бы вызывать чье-то раздражение? Что могло бы заставить кого-нибудь думать, будто твой отец у них в долгу?

Присцилла недоуменно посмотрела на меня. Создавалось впечатление, что она не ответит, но она ответила – издала довольно странный смешок. Это был один из тех смешков, которые никак нельзя классифицировать как веселый, непринужденный и искренний смех.

– Мой отец? Сделал что-то такое, что вывело кого-то из себя? – Присцилла шагнула ко мне. – Ты, конечно же, шутишь, Хаскелл!

Может, Присс и не овладела в совершенстве скептическим хмыканьем, но с сарказмом у нее все в порядке.

– Послушай, Хаскелл, мне надо работать, – продолжила она после паузы, многозначительно глянув на пресс-папье. – У меня нет времени отвечать на твои идиотские вопросы.

Поскольку стол был завален папками, бумагами и бог знает чем еще, у меня не возникло сомнений, что ее действительно ждет работа. Однако серьезные сомнения относительно того, что мои вопросы идиотские, имелись.

Я открыл было рот, чтобы поделиться своим соображением, но Присс меня опередила:

– Не думаю, что нам стоит изображать сиамских близнецов. Ты можешь ждать меня за дверью. Здесь я в полной безопасности. Если, конечно, твой таинственный похититель не умеет проходить сквозь стены.

Она вздернула брови, презрительным взглядом окинула комнату и уставилась на меня.

Я понял намек, хотя не понять мог бы только слепой. Окна в кабинете Присциллы отсутствовали напрочь. Их попросту не было. Удивительно, но эта конура отнюдь не напоминала кабинет хозяйской дочки. Видимо, здесь скупердяйство Джейкоба Вандеверта вновь подняло свою уродливую голову. Комнатка была крошечной, никаких тебе ковров и панелей из красного дерева. Серый металлический стол, пара серых металлических стульев, серая металлическая табличка с надписью «Присцилла Вандеверт, главный менеджер». Буквы тоже серые и металлические. И словно этого было мало, стены кабинета выкрасили в светло-серый цвет, а пол покрыли темно-серым линолеумом. Откровенно говоря, кабинет Присциллы в смысле уюта мог посоперничать со склепом.

Хотя нельзя сказать, что он не соответствовал характеру хозяйки.

– Можешь захватить в коридор стул, – милостиво разрешила она.

Вот щедрая душа. По крайней мере не придется сидеть у нее за дверью на корточках. Ну спасибо, дорогая Присс.

Похоже, мне не оставалось ничего иного, как взять стул и удалиться с ним за дверь. Правда, я попытался сделать это с достоинством. Вздернул подбородок, расправил плечи и поднял стул. Мой исполненный достоинства выход был несколько подпорчен тем обстоятельством, что я неверно оценил ширину дверного проема. Когда я выходил, дверная рама издала неприятный треск, столкнувшись со спинкой стула.

Я даже не оглянулся. То, как Присцилла раздраженно затаила дыхание, красноречиво свидетельствовало о ее настроении. Кроме того, я, даже не оглядываясь, догадался, что Присс вылезла из-за стола и последовала за мной. Стоило мне вместе со стулом оказаться по ту сторону порога, как дверь с грохотом захлопнулась.

Не могу сказать, что я был в восторге от Присциллы. У меня даже мелькнула мысль, что она, наверное, права. Нет на свете человека, которому захотелось бы похитить Присс, – терпеть ее общество не так-то просто.

Я аккуратно поставил стул рядом с дверью и поудобнее устроился на нем. Мне вспомнилась школа. Вот так нерадивый ученик сидит у кабинета директора и вздрагивает каждый раз, как только открывается дверь.

На другой стороне коридора находился точно такой же кабинет. На медной табличке значилось: «Р. Л. Вандеверт, вице-президент».

Настоящее имя Р.Л. было Роско Лерой. Насколько я помню, он унаследовал его от своего прапрадеда, но совершенно уверен, что после начальной школы Р.Л. уже никто так не называл. Это был один из уроков, который мы, дети, тогда хорошо усвоили. Чтение, письмо, арифметика и то, что Роско Лероя нельзя называть Роско Лероем, а только Р.Л., а не то получишь в глаз.

У Присциллы написано «главный менеджер». Похоже, братец занимает более высокую ступень на местной служебной лестнице. Могу себе представить, как довольна Присс этим обстоятельством. Небось умирает от восторга. Насколько я помнил со школы, Р.Л. никогда не питал склонности к бизнесу.

Если Р.Л. и питал к чему-то склонность, так это к спорту. И точка. Он входил в футбольную команду, в баскетбольную команду и в любую другую команду, где требовалось бить соперника по голове и получать от этого удовольствие.

Совсем не обязательно, что в спортсменах девяносто процентов мускулов и десять процентов мозга, это расхожее мнение сплошь и рядом ошибочно. Но Р.Л. этому стереотипу полностью соответствовал. Хотя он был на год старше нас с Присс, школу закончил на год позже. Насколько я помню, единственный случай, когда Р.Л. чем-то отличился в стенах класса, состоял в том, что он переплюнул всех по количеству жеваных бумажных катышков, прилепленных к потолку.

Белокурая секретарша, сидевшая посреди вестибюля за зеленым пластиковым столом, ни разу не взглянула в мою сторону, хотя я находился в каких-то трех шагах от нее. Словно я вдруг превратился в невидимку. Это вновь напомнило мне школу. Ты всегда понимал, что у тебя большие неприятности, когда школьная секретарша избегала на тебя смотреть.

Продолжая колотить по клавишам пишущей машинки, она начала постепенно заливаться румянцем. Обладая вполне милым овалом лица и прямыми волосами до плеч, она выглядела совсем неплохо, хотя и несколько блекло. Блеклые светлые волосы, блеклые голубые глаза, блекло-розовые губы – словно девушка выцвела на солнце. Даже платье ее было блекло-зеленым.

Когда она на мгновение оторвалась от пишущей машинки, я улыбнулся и выпалил скороговоркой:

– Меня зовут Хаскелл Блевинс. А вас?

Девушка чуть не подпрыгнула.

– Джолин Лейсфилд, – прошептала она, обращаясь к своей пишущей машинке.

Тут можно было и комплекс какой-нибудь подцепить. Нет, я, конечно, понимаю, что некоторым женщинам почему-то не нравятся веснушчатые курносые мужчины, но женщины на птицефабрике Вандеверта, казалось, решили сделать все, чтобы растоптать мое мужское самолюбие.

Я решил испробовать самый дружеский, самый обезоруживающий тон, какой только у меня имелся в запасе.

– Очень рад с вами познакомиться. Знаете, я провожу небольшое расследование для Джейкоба Вандеверта.

Поскольку дверь в кабинет Присс была открыта до того момента, пока меня оттуда не выставили, Блеклая Джолин должна была слышать все, о чем мы с Присс говорили.

Джолин бросила на меня быстрый взгляд и вновь забарабанила на пишущей машинке. Все равно что разговаривать с маленьким диким зверьком. Мне казалось, что она в любую минуту может вскочить и спрятаться в кустах. Ну, или в туалете.

Но не в моих правилах сдаваться после первой неудачи.

– В последние два дня вы не замечали здесь посторонних?

Джолин отрицательно замотала головой, не отрываясь от работы. Наверное, она печатала нечто захватывающее.

Я не мог не спросить себя, насколько хороша она в качестве секретарши. Если судить по поведению Джолин, при виде посетителя она вполне может спрятаться под стол и трястись там от страха. Мне всегда казалось, что пугливая секретарша производит не самое благоприятное впечатление на потенциальных клиентов.

– Вы не заметили ничего подозрительного? В здании или снаружи?

Джолин снова замотала головой. Все так же не отрываясь от своего занятия.

– В последнее время не было каких-нибудь необычных телефонных звонков?

На этот раз секретарша заговорила. Разумеется, она не подняла на меня взгляда, но звук определенно исходил из ее уст.

– Нет, – сказала она и опять замотала головой.

Может, у нее редкая разновидность нервного тика?

– В последнее время ничего странного здесь не случалось? Чего-нибудь из ряда вон выходящего?

Блеклые глаза Джолин скользнули по моему лицу и снова нырнули вниз. Ее голова продолжила свои упражнения.

– Нет, – пролепетала Джолин, – ничего.

Но этот мимолетный взгляд заставил меня усомниться в ее словах. Быстрый, тревожный взгляд.

– Вы уверены? – настойчиво спросил я. – Если бы, я знал все, что здесь происходит, это очень помогло бы моему расследованию. Пусть даже это покажется незначительным пустяком.

Джолин снова встретилась со мной взглядом.

– Я сказала, что здесь ничего не происходит.

Голос у нее был нежным, как весенний ветерок, и все же он звучал несколько раздраженно. Словно в весеннем ветерке еще чувствовалось дыхание зимы.

Значит, в курином царстве и в самом деле недавно что-то стряслось? Или всему виной мое разыгравшееся воображение? Может, раздражение всего лишь следствие застенчивости, может, Джолин просто не выносит расспросов?

Но поразмыслить над всем этим я не успел, поскольку входная дверь со стуком распахнулась и на пороге во всем своем великолепии возник Р.Л., облаченный в элегантнейший полосатый костюм-тройку.

Высокий, мускулистый, с густыми черными волосами и улыбкой, за которую любой производитель зубной пасты душу бы отдал, Р.Л. принадлежал к тому типу мужчин, что вызывают восхищенное онемение у дам. Особенно у дам Пиджин-Форка. Если я сам оставался равнодушным к чарам Р.Л., то моя секретарша Мельба без ума от этого джентльмена. О чем прожужжала мне все уши. Когда Р.Л. случается npoйти мимо магазинчика моего брата, Мельба неизменно впадает в продолжительный экстаз.

Правда, в случае Мельбы это еще ничего не значит. С тех пор как скончался ее муж Отис, Мельба приходит в экстаз всякий раз, когда какой-нибудь мужчина проходит мимо нее, вне зависимости от того, красив он, как кинозвезда, или уродлив, как сам дьявол.

Должен признаться, Р.Л. изрядно смахивает на Сильвестра Сталлоне. Полагаю, он немало над этим потрудился, поскольку его руки и плечи выглядят так, словно их накачали велосипедным насосом. Мне этого никогда не понять, но на особей женского пола эти шинообразные мышцы почему-то производят огромное впечатление.

Кроме того, Р.Л. отличный парень. Если кому-то взбредет в голову возненавидеть его, это будет не так-то просто. Р.Л. всегда весел и беззаботен, всегда готов поделиться с соседом последней рубахой. Или последним домашним заданием. В школе Р.Л. охотно подсовывал свои конспекты, правда, он мог не стараться, поскольку там все равно преобладали чистые страницы.

Некоторое время я не мог понять, как ему удается ладить со всеми. Как можно быть таким отличным парнем при таком родителе, как скряга Джейкоб? Должно быть, всему виной естественный протест против родительского гнета. Р.Л., наверное, так долго и упорно бунтовал против папаши, что в конце концов превратился в самого отличного парня на свете.

Судя по всему, Р.Л. меня не заметил, поскольку даже не взглянул в мою сторону. Вместо этого он прямиком устремился к столу секретарши и сгреб кипу писем.

Я глянул на часы. Дело близилось к одиннадцати. Честно говоря, я сильно сомневался, что сегодня утром у Р.Л. были неотложные деловые свидания. Голову даю на отсечение, что именно в это время он обычно появляется на работе.

По моим предположениям, Джолин должна была взирать на чудо природы, открыв рот, как это обычно делают девушки нашего городка. Словно он рождественский подарок, случайно обнаруженный под елкой. Однако Джолин, видимо, успела привыкнуть к Р.Л. Она едва взглянула на него и вновь заколотила по клавишам. Я почувствовал себя намного лучше – эта особа игнорировала не только меня. Боже, да если Джолин не желает смотреть на Р.Л., она не желает смотреть ни на кого. Определенно с этой девушкой что-то не так.

Тут Р.Л. меня заметил. Долю секунды он неподвижно стоял и пялился на меня, будто не мог понять, какого черта я здесь делаю. Но уже в следующий миг отшвырнул почту и направился ко мне, улыбаясь во весь рот.

– Хаскелл? Хаскелл Блевинс? Сколько лет, сколько зим…

В школе Р.Л. любил приветствовать всех подряд этаким дружеским тычком. Я вскочил и начал потихоньку отступать, но было поздно. Р.Л. уже настиг меня и шандарахнул по плечу пудовым кулаком.

– Как поживаешь, дружище?

Голос звучал дружелюбно, но взгляд метнулся к двери в кабинет Присциллы. На красивом лице читалась тревога.

– По-моему, у меня все отлично, – сказал я, потирая плечо.

Но времени на это у меня почти не было, так как Вандеверт-младший схватил мою руку и энергично сжал. Только по одному рукопожатию можно догадаться, что это бывший футболист, гандболист и баскетболист. Я покосился на свои посиневшие пальцы и постарался не сморщиться от боли.

Кроме боли я испытывал еще одно чувство. Недоумение. Р.Л. вел себя так, словно не видел меня много лет. Но после своего возвращения я несколько раз сталкивался с ним на улице и даже в магазинчике Элмо, и каждый раз Р.Л. лишь небрежно кивал и проходил мимо.

А теперь он вел себя так, словно после долгой разлуки встретился с закадычным приятелем. И это выглядело довольно странно. То есть врагами мы никогда не были, но и особой дружбы не водили, хотя бы потому, что спортсмены, как правило, не общаются с простыми смертными. Уж не знаю, почему так повелось. Может, спортсмены боятся, что могут ненароком нас покалечить?

Вполне вероятный исход.

– Что привело тебя сюда? – прокричал Р.Л., продолжая сжимать мои синие пальцы.

Улыбка его растянулась от уха до уха.

– Провожу небольшое расследование для твоего отца, – пробормотал я, вырывая пальцы.

– Расследование?.. Не хочешь же ты сказать, что старик воспринял эту записку всерьез? Получив эту дурацкую писульку, старикан сразу же позвонил мне и сказал, что кто-то решил разыграть его. Ты же не думаешь, будто кто-то действительно пытается похитить Присс?

Похоже, эта мысль беспокоила Р.Л. больше, чем Джейкоба.

– По правде говоря, не знаю. Но я собираюсь несколько дней присматривать за ней.

Р.Л. замотал головой, словно хотел ее прочистить.

– Не могу поверить, чтобы кто-то… – Он осекся. – Жуть как напоминает наши школьные шуточки.

Ага, шуточки, к которым он сам в школе питал большую склонность. Учителя частенько обнаруживали, что уселись точнехонько в чернильную лужицу или на комок жевательной резинки. А однажды все велосипеды на стоянке оказались любовно спеленуты туалетной бумагой. Наш симпатяга Р.Л. всегда был заядлым остряком.

Но сейчас ему явно было не до смеха.

– Знаешь что, Хаскелл, если с Присс что-нибудь случится, я… я просто не знаю, что сделаю. Она ведь особенная!

Должен с ним согласиться. Только я бы употребил иное слово.

– Скорее всего, это окажется детской шуткой.

Я надеялся, что мой голос звучит ободряюще, потому что лицо Р.Л. вдруг перекосилось от тревоги. Поэтому я решил не деликатничать и следующий вопрос задал напрямую:

– Ты случайно не знаешь, кто может за этим стоять? В последнее время никто не проявлял особой враждебности по отношению к Присцилле?

Учитывая кроткий и незлобивый нрав Присс, я был уверен, что Р.Л. начнет перечислять все население Пиджин-Форка, но он лишь покачал головой.

– Нет, никто. – Р.Л. пару раз моргнул, бросил взгляд на дверь Присс и понизил голос: – Точнее, единственный человек, который вел себя в последнее время отвратительно по отношению к Присс, это папаша.

Я изумленно уставился на него:

– Джейкоб?

Оттащив меня подальше от двери Присс, он кивнул:

– Да. Вчера утром папаша вызвал нас к себе в кабинет и объявил, что мы должны готовиться к переменам.

– К переменам?

– Папаша собирается отойти от дел, вот и решил, что пора, так сказать, передать бразды правления. Заявил, что хочет передать мне половину своих акций и отдать компанию под полное мое управление.

Надо сказать, что Р.Л. выглядел не очень радостным для человека, которому только что на блюдечке с голубой каемочкой преподнесли процветающую компанию. Скорее его можно было назвать обескураженным. Словно его огрели поленом.

Хотя, наверное, наследник просто еще не отошел от потрясения. Возможно, даже чувствовал себя виноватым. Насколько я мог судить, если кто и заслуживал стать главой компании, так это Присцилла. Делать поспешные выводы – моя дурная привычка, но по всем признакам Присс была гораздо трудолюбивее своего брата.

Теперь стало понятно, почему Присс так странно посмотрела, когда я спросил ее, не случилось ли чего-нибудь такого, что бы вызвало чье-то раздражение. Кое-что определенно случилось, и это вызвало раздражение не у кого иного, как у самой Присциллы.

– Отец в моем присутствии заявил Присс, что не может позволить женщине возглавлять его компанию. Люди решат, что он просто спятил. – Р.Л. вздохнул. – А еще он сказал, что ей пора найти себе мужчину и остепениться.

Боже всемогущий! Можно представить, какая буря после этого грянула.

Р.Л. замолчал и уставился мимо меня. Казалось, он вновь переживал недавний кошмар.

– Как же Присс взбесилась…

Да уж. Еще мягко сказано.

– Она взбесилась из-за тебя? – Согласитесь, вопрос достаточно логичный.

– Конечно, нет! – РЛ. вполне искренне вытаращился на меня. – Я же ничего не сделал.

Я кивнул – звучит более чем правдоподобно.

– Нет, – повторил Р.Л. – Присс разозлилась на папашу.

Я снова кивнул. В голове моей зрела пренеприятная мысль. А вдруг Присцилла сама отправила эту записку? Чтобы усилить свою значимость в глазах родителя. Записка была отправлена вчера, так что у нее было целых полдня, чтобы заглянуть на почту, после того как Джейкоб объявил детям радостную новость.

Возможно, в этом и заключалась причина, почему Присс была абсолютно уверена, что записка – это чья-то шутка. Потому что сама же и была шутником.

Глава четвертая

Остаток дня я проторчал у двери в кабинет Присциллы, изнывая от безделья. Эту сторону работы частного детектива никогда не показывают по телевизору. Когда ты сидишь, и сидишь, и сидишь, пока зад не отсидишь.

За это время я пришел к выводу, что мои подозрения верны, – Присцилла, по-видимому, действительно тащила на своих плечах большую часть работы. Джолин время от времени исчезала в ее кабинете, чтобы появиться оттуда с новой кипой бумаг, которые надо перепечатать, или подшить, или что там с ними еще делают. Не знаю, чем занималась Присцилла, но бумаги она изводила массу.

Обрывки телефонных разговоров, которые я уловил в те нечастые мгновения, когда дверь открывалась, позволяли сделать заключение, что Присс – умелая начальница. Требовательная и понимающая. Я не мог не прийти в восхищение. Единственное, в чем разбиралась моя бывшая жена Клодзилла, так это как накладывать косметику на физиономию и таскать деньги из моего кошелька.

А вот в чем разбирался Р.Л., сказать затрудняюсь. Хотя сразу после нашего разговора он исчез в своем кабинете, Джолин к нему не заглядывала. По телефону требовали исключительно Присциллу. Впрочем, нет, вру. Однажды позвонили и Р.Л. Несравненная Лизбет.

Насколько я мог судить, работа Р.Л. заключалась в лучшем случае в протирании штанов. Впрочем, как и моя, если уж на то пошло. К полудню я так притомился, что мечтал, чтобы кто-нибудь попробовал похитить Присс. По крайней мере можно будет размяться.

Кроме того, мне пришло в голову, что, возможно, к записке все же следует отнестись серьезнее. Похищение Присс наверняка парализует бройлерную деятельность. А вдруг этого и добивались похитители – низвергнуть куриного короля.

Однако около полудня на пороге возник посетитель, который был похлеще любого похитителя. В длинной норковой шубе, за которую моя бывшая жена Клодзилла могла бы удавиться, к столу секретарши продефилировала Лизбет Вандеверт и, ткнув в Джолин малиновым ногтем, обронила:

– Мне Р.Л.

Ни тебе «пожалуйста», ни «спасибо», ничего. Должно быть, Лизбет не один год посещала школу великосветских манер.

Джолин пришла в такое смятение, словно перед ее столом внезапно возник сам Папа Римский, умело замаскированный под Лизбет, и потребовал аудиенции у пиджин-форкского куриного барона.

– Сию минуту, – взволнованно пролепетала Джолин. – Сию минуту.

Лизбет напустила на себя скучающий вид и, пока Джолин звала Р.Л., оглядывала приемную с видом надзирателя, осматривающего помещение для рабов. К несчастью, она заметила меня.

Одного из рабов.

Малиновые губы Лизбет сложились в некое подобие улыбки. Она посмотрела на меня сверху вниз. Впрочем, Лизбет почти на всех смотрела сверху вниз, поскольку росту в ней было по меньшей мере метр восемьдесят.

Поправив норковую шубку, Лизбет решительно шагнула ко мне. При этом на ее голове не шевельнулся ни один волосок. Наверное, ее лак для волос производили на бетонном заводе. Лизбет выглядела так, словно в свои тридцать с небольшим сделала себе не одну подтяжку лица, в противном случае остается предположить, что во владениях Вандеверта обнаружился источник, из которого бьет живая вода. Могу поклясться, что сейчас морщин у нее было меньше, чем в школьные годы. Глаза тоже здорово изменились. Они и раньше казались не маленькими, но сейчас были, можно сказать, выпучены.

– Здравствуйте, – томно протянула Лизбет, сунув мне отягощенную бриллиантами руку. – Я Лизбет Вандеверт. – Она произнесла имя почти как «фон Деверт». – А вы?

Видимо, Лизбет совсем не помнила меня. Подобные вещи могут по-настоящему уязвить мужское самолюбие.

Я медленно поднялся, прекрасно сознавая, что после милого разговора, состоявшегося прошлым вечером, называть свое имя – все равно что выдергивать чеку из гранаты.

– Хаскелл Блевинс. – Чтобы не отставать от «фон Деверт», я произнес свое имя в нос.

Но моя уловка прошла мимо внимания Лизбет. Она сосредоточилась на том, чтобы как можно быстрее отдернуть руку, будто моя ладонь у нее на глазах превратилась в змею.

– Вы! – выдохнула она. – Так это вы! – И на несколько секунд, похоже, лишилась дара речи.

Поскольку высокие каблуки Лизбет добавляли ей сантиметров пять, мы практически сравнялись в росте и смотрели друг другу глаза в глаза. Как в детстве, когда играли в гляделки. Наконец Лизбет сумела выдавить:

– Так это вы – владелец этого зверя!

Я надеялся, что моя улыбка выглядит вполне терпимой. Мне казалось не совсем хорошим тоном вступать в пререкания со снохой клиента.

– Послушайте, Лизбет, я бы не стал называть Рипа…

Как и во время нашей телефонной беседы, Лизбет меня перебила.

– Конечно, зверь! – простонала она, судорожно взмахнув рукой. Бриллианты весело сверкнули. – Зверь, разоряющий сады! Эта чертова скотина уничтожила все мои тюльпаны! – Она сердито встряхнула своим бетонным шиньоном и повернулась к Джолин, словно ждала от нее сочувствия. – Можете себе представить! Он их все выкопал и сожрал!

Джолин напоминала кролика, загипнотизированного удавом. Все, что она могла делать, это ожесточенно вращать глазами. Я же отнюдь не чувствовал себя напуганным. Напротив, испытывал почти неодолимую потребность отправиться к особняку Лизбет и самолично перерыть весь ее сад.

– Поверьте, это сделала не моя собака. – Терпеливая и смиренная улыбка сама собой исчезла с моего лица. – Как я уже говорил…

Лизбет даже паузу не выдержала. Она явно решила пойти на рекорд: как можно больше раз перебить меня за двадцать четыре часа.

– Так вот как! – вскрикнула она. – Думаю, я хорошо вас напугала, раз вы решили наябедничать Джейкобу! Рассчитываете разжалобить его, да?!

Я закатил глаза. Разжалобить Джейкоба? Ха-ха-ха.

– Послушайте, Лиз… – Больше я ничего не успел сказать.

– Так знайте, что у вас ничего не выйдет! – торжествующе взвизгнула Лизбет. Теперь ее точно можно заносить в «Книгу рекордов Гиннесса». – Если вы думаете, что с помощью Джейкоба уговорите меня забыть это… это… – она задохнулась, – это неслыханное варварство, то глубоко заблуждаетесь!

Похоже, глубоко заблуждалась она, не только в отношении Рипа, но и по поводу моего присутствия в этом здании.

– На самом деле я здесь потому…

– Что?

Да, в умении перебивать снова и снова Джейкобу до нее далеко.

– Я телохранитель Присциллы!

Бетонированные локоны дружно вздрогнули.

– Вы шутите? – растерянно спросила Лизбет. – Джейкоб раскошелился из-за какой-то идиотской записки? Но зачем? Все же знают, что это всего лишь глупая шутка. Сегодня утром Р.Л. рассказал мне о записке, и я…

Вы правильно догадались. Лизбет все говорила и говорила. Она взмахивала руками и притоптывала ногами и даже обратилась к Джолин за поддержкой. На этот раз Джолин изобразила близкое сходство с оленем, захваченным охотником врасплох.

Лизбет не делала никаких усилий, чтобы приглушить свой голос. Дверь кабинета Присциллы отворилась. Полагаю, Присс слышала нашу перепалку. Да что там, вопли Лизбет, должно быть, слышали даже в Луисвиле. В глазах Присциллы читался вопрос, и не успела она облечь его в слова, как Лизбет снова заголосила.

– Вы обо мне еще вспомните, Хаскелл Блевинс! Вспомните, вспомните! – Перед моим носом закачался палец, увенчанный остро заточенным малиновым ногтем.

Палец мне не понравился. Совсем не понравился.

– Вы заплатите за мой разоренный сад! – продолжала вопить Лизбет. – Я позвоню своему адвокату, и тогда вы узнаете, что почем!

Мне стало не по себе. Дернула же нелегкая заговорить с Лизбет Вандеверт. Конечно, существовала вероятность, что адвокат Лизбет, сладкоречивый Элтон Габбард, испытывает к ней такие же теплые чувства, что и я.

К этому времени Р.Л. тоже вылез из своего кабинета. Глаза его были прикованы к Присцилле.

– Ой-ой-ой! – закричала Лизбет. – Смотрите, кто к нам пришел! А я уж боялась, что ты будешь прятаться до моего ухода!

По-видимому, Лизбет в совершенстве владела редким искусством говорить не то, что нужно. Серые глаза Присциллы раскалялись с каждой секундой.

– Присс, дорогуша, я все собираюсь тебя спросить, зачем Р.Л. торчать на этих нудных вечерних совещаниях? На этой неделе их было целых два, и на прошлой два, и на позапрошлой два. Это же так скучно, Присс, дорогуша!

Прежде чем ответить, Присцилла сделала глубокий вдох. Голос ее был спокоен, но это было обманчивое спокойствие. Казалось, ты находишься в центре урагана.

– Ну, не знаю, Лизбет. Почему бы тебе не спросить своего мужа?

Р.Л. неуверенно приблизился к нам. Он переводил взгляд с сестры на жену, явно не зная, что сказать. В этом я с Р.Л. был вполне солидарен.

Лизбет ухватила супруга за руку и игриво подтолкнула его бедром.

– Мой котик говорит, что это ты собираешь эти чертовы совещания. Честное слово, Присс, ты должна понять, что у Р.Л. есть дела поважнее каких-то там куриц.

Глаза Присциллы превратились в щелочки. Лизбет натужно хихикнула.

– Тебе же не постоянно требуется помощь?

На мгновение я подумал, что Присс вцепится Лизбет в глотку, но она лишь пару раз моргнула. Зато глаза ее метали громы и молнии.

Р.Л. откашлялся.

– Знаешь, – бодро сказал он, поворачиваясь к Лизбет, – почему бы нам с тобой не пообедать?

Мужественный поступок, но в результате я остался один на один с Присциллой, этой бомбой замедленного действия в человеческом обличье. Мы наблюдали, как супруги выходят за дверь.

– Ушли, – процедила Присс. – Сладкая парочка. Счастливцы. – Мне почему-то показалось, что в голосе Присс сквозит сарказм. Она взглянула на меня. – Скажи, Хаскелл, правда, очень трогательно, что Лизбет заявляется сюда каждый божий день, чтобы вытащить своего благоверного пообедать?

Что тут ответишь, когда чувствуешь, что в вопросе кроется какой-то подвох?

– Э-э… да, очень мило.

Присс одарила меня взглядом, который недвусмысленно говорил: «Ну и тупица!»

– Хаскелл, Лизбет всего лишь сторожит свое капиталовложение. Дело не в том, что она и полдня не может прожить без Р.Л. Она просто присматривает, чтобы никто не увел источник ее финансового благополучия.

Наш обед состоял из гамбургеров в гриль-баре «У Фрэнка». Мы с Присциллой поспешили к моей машине сразу после отбытия Лизбет с супругом. Должен заметить, что, открывая входную дверь, я мысленно приготовился к тому, что моему бедному обонянию придется испытать еще один удар, и даже не сразу понял, что запах куда-то подевался. Наверное, пока я просиживал штаны, ветер переменился – ведь вряд ли бройлеры устроили генеральную уборку.

Гриль-бар находился на перекрестке, где Главная улица сливается с автострадой, в семи милях к югу от Пиджин-Форка. Здесь когда-то был магазинчик, торговавший кормом для собак и кошек, а когда лавка обанкротилась, Фрэнк Пакетт купил здание и превратил его в кормушку для людей. У заведения есть свой шарм: массивные дубовые балки, потемневшие от времени, некрашеные деревянные полы и яркие таблички на стенах, призывающие кушать «Вискас» и прочие звериные лакомства, – Фрэнк оставил их «для смеха». Кроме того, бар Фрэнка имел еще одну особенность – единственную в Пиджин-Форке неоновую вывеску. Микроскопические буковки едва видны в темноте, но Фрэнк ими жутко гордился.

Обед прошел в полной тишине. Пару раз я по глупости пытался заговорить, но Присцилла так на меня зыркнула, что едва не отбила всякий аппетит.

Если для моей персоны у Присс не нашлось и пары слов, то для своего братца она припасла их изрядно. Как только Р.Л. вошел в вестибюль, Присцилла выскочила из своего кабинета и вихрем ворвалась в кабинет брата. Наверное, мне тоже следовало пойти, поскольку беглый осмотр выявил в прибежище Р.Л. окна, но, когда дверь захлопнулась перед самым моим носом, у меня сложилось впечатление, что Присс не жаждет компании. Мы, частные детективы, отлично умеем понимать такие нюансы, и это хорошо, не то мое лицо вполне могло бы расплющиться в веснушчатый блин.

Я понял также кое-что еще. Вандеверт-младший отличался от Присс не только должностью.

В кабинете, где стены были задрапированы мягкой тканью, а пол устилал толстый пушистый ковер, имелось не одно, а целых два окна, каждое от пола до потолка. Правда, вид из этих окон не представлял собой ничего особенного – Р.Л., сидя за мраморным столом в темно-зеленом кожаном кресле, мог весь день напролет наблюдать за игрой теней на куриных казармах, – но в сравнении с видом из кабинета Присс это было просто захватывающее зрелище.

Слыша, как Присс во всю глотку кричит на братца, я решил, что вмешиваться было бы невежливо. Кроме того, я не сомневался, что если войду, то Присс будет орать уже на нас двоих.

Стоя под дверью как часовой, я чувствовал себя полным идиотом. Джолин по своему обыкновению упоенно молотила на пишущей машинке, ни разу не оторвав взгляда от проклятого агрегата, но я не сомневался, что она прекрасно слышит вопли Присциллы. Вообще говоря, надо бы взяться за секретаршу. Если Джолин соблаговолит открыть рот, то наверняка удастся выудить у нее информацию.

Тут дверь распахнулась и в коридор вылетела Присцилла – с таким лицом, словно только что поперхнулась острым перцем.

– …лучше прекрати, слышишь? – рявкнула она в пространство. – Я не шучу! Не впутывай меня в это дело!

Она метнулась к себе в кабинет, даже не взглянув на нас с Джолин. И разумеется, хлопнула дверью. Если так пойдет дальше, к пяти часам от многострадальной двери только щепки останутся.

Опустившись на стул, я задумался над тем, что только что услышал. Во что Присс не желала впутываться? Я покосился на закрытую дверь. Представлялось маловероятным, что, если я спрошу об этом Присциллу, она будет на седьмом небе от счастья.

Может, взяться за Джолин? Заметив мой взгляд, секретарша с расширенными от ужаса глазами схватила телефонную трубку и принялась лихорадочно набирать номер.

Да, обычные способы расследования здесь совершенно не годились. Дело о похищении начинало доставлять мне больше головной боли, чем я предполагал, а единственным реальным моим действием до сих пор оставался бег по коридору вслед за Присциллой, если не считать сидения как на привязи. Я немного поерзал. Металлические стулья прекрасно подошли бы для инквизиции, тут им равных нет. Данный экземпляр сладострастно впился мне в спину.

Спустя двадцать минут стул уже не просто впился в мою спину, его явно обуяла страсть к человекоубийству. Я решил, что если немедленно не встану и не пройдусь, то моей спине придется делать искусственное дыхание, но тут двери кабинетов Присс и Р.Л. открылись почти одновременно. Не говоря ни слова, брат и сестра промаршировали в сторону кабинета Джейкоба.

Насколько я понимал, Джейкоб вызвал их на ковер. Я понятия не имел зачем, но решил во что бы то ни стало это выяснить, поэтому встал и непринужденным шагом поспешил следом. Когда мы оказались у двери куриного магната, Присс остановилась как вкопанная, развернулась и прошипела:

– Жди здесь!

Шипение ее трудно было назвать дружеским. Женщина с седыми волосами и виноградинами в ушах с искренним сочувствием посмотрела на меня. Я улыбнулся в ответ. Миссис Виноградные Уши была одета в строгий костюм и сиреневую блузку и выглядела так, словно считала должность секретаря самой значительной в мире. На столе перед ней лежал потрепанный «Справочник секретаря». А также словарь и энциклопедия, тоже весьма потрепанные. Похоже, она штудировала их целыми днями.

Я невольно подумал о своей собственной секретарше, несравненной Мельбе. Если у Мельбы и есть экземпляр «Справочника секретаря», то она, наверное, подпирает им дверь.

Миссис Виноградные Уши продолжала сочувственно смотреть на меня.

– Хаскелл Блевинс, частный детектив, – церемонно представился я.

– Инес Эвитс, – отрывисто и деловито отозвалась она.

Я улыбнулся:

– Рад познакомиться.

Инес коротко кивнула и ничего не ответила. По-видимому, еще не решила, рада она знакомству со мной или нет.

Инес Эвитс никто не дал бы меньше пятидесяти, и ее никак нельзя было назвать привлекательной. Аккуратной и чопорной – да. Привлекательной – нет. Ее лицо словно побывало в точилке для карандашей: длинный, заостренный нос; длинный, заостренный подбородок и высокий, заостренный узел на голове. А еще она была жутко худая, просто тощая. По-моему, даже палочка, которой врач лезет вам в рот, чтобы осмотреть горло, имеет более округлые формы.

Кроме того, Инес, по-видимому, была убежденной сторонницей естественной, природной красоты и напрочь отвергала помаду, румяна и тушь для ресниц. Я и сам предпочитаю женские лица в первозданном виде, но в случае Инес сделал бы исключение.

– Уверена, мистер Блевинс, Присцилла не хотела быть такой резкой, – сказала Инес, неловко поправляя тощий пучок на голове. – Знаете, она так много работает. Думаю, она сама не сознает, как грубо порой звучат ее слова.

Мне казалось, Присцилла прекрасно сознает, что говорит. Нагрубить, да покрепче, составляло, наверное, одну из жизненных целей Присс.

– Можете звать меня Хаскеллом, – любезно предложил я.

Инес отозвалась довольно кислой улыбкой. Должно быть, я сказал что-то не то, как если бы предложил ей вытереть нос рукавом. Видимо, она считала неприличным называть по имени человека, с которым только что познакомилась.

Маленькие темные глазки Инес уставились в стол.

– С недавних пор Присцилла стала немного нервной, мистер Блевинс. – Мне показалось или она действительно выделила слова «мистер Блевинс»? – Каждый день совещания. Грядут большие перемены.

Последняя фраза прозвучала примерно как: «Надвигается бубонная чума».

Выходит, Инес прекрасно знала о готовящихся переменах и удовольствия от этого испытывала не больше, чем Присцилла. Теперь настала моя очередь придать своему лицу сочувственный вид. Я открыл было рот, дабы спросить, не знает ли она что-нибудь о записке, когда дверь кабинета Джейкоба распахнулась и ударилась о стену. Мы с Инес подпрыгнули, словно раздался выстрел. Само собой, из двери пулей вылетела Присс и на всех парах помчалась к своему кабинету.

Мне ничего не оставалось, как броситься следом, о чем вскоре пришлось пожалеть. На бегу Присс сыпала такими словечками, которых, наверное, не знают даже самые эрудированные из моряков.

– Присс, что-то случилось?

Да-да, это мои слова. И единственное оправдание заключается в том, что меня застигли врасплох.

Присс затормозила на середине ругательства.

– Случилось?! Разве что-то случилось? Просто мой отец скотина! Проклятый шовинист! А что могло случиться?

Я счел этот вопрос риторическим и отвечать не стал. Да я бы все равно не успел – Присцилла скрылась в своем кабинете, разумеется вновь выместив ярость на ни в чем не повинной двери. От ее хлопка в приемной еще долго перекатывалось эхо. Думаю, на птицефабрике никто не заметит, если внезапно в наших краях случится землетрясение. Все решат, что Присцилла немного разволновалась.

После этого все шло относительно спокойно. По правде говоря, я с трудом держал глаза открытыми. Вскоре после двух Р.Л. вновь направился к кабинету Джейкоба. Он отсутствовал минут пятнадцать. Потом туда же отправилась Джолин, нагруженная ворохом бумаг.

Около половины четвертого Р.Л. отбыл. Вырулил из своего кабинета и, насвистывая, двинулся к выходу. На полпути он вдруг остановился, развернулся и подошел ко мне.

– По средам я всегда ухожу в это время, – сообщил вице-председатель, и взгляд у него при этом был смущенный. Можно подумать, что он сбежал с урока. – Я сделал всю работу.

Чего он от меня хочет? Чтобы я выписал пропуск? Да мне нет никакого дела, пусть хоть в полдень уматывает, но Р.Л. продолжал стоять и пялиться на меня, словно ждал моего благословения.

– Ну, хорошо, – сказал я.

– Свою секретаршу я тоже отпускаю. Это как бы льгота за счет компании.

Джолин действительно собирала вещички.

– Все в порядке, – продолжал Р.Л. – Никто не возражает.

Я кивнул и улыбнулся. А что я должен был сказать? Что тоже не возражаю? Я и не возражал. Могу дать честное слово, мне было глубоко наплевать.

Однако, сказав «никто», Р.Л. несколько преувеличил. Кое-кто все-таки возражал.

Час спустя Присцилла выскочила из кабинета и обнаружила осиротевший стол вместо Джолин. Она попыталась скрыть раздражение. Понятное дело, если весь день носишься как угорелая и вопишь, то энергия рано или поздно иссякнет. Кроме того, возможно, Присс также забеспокоилась за сохранность своей двери.

– Ах да, – вздохнула она, не слишком убедительно изобразив улыбку. – Сегодня же среда.

Присс пошуршала бумагами, которые держала в руках, – она явно намеревалась отдать их Джолин.

– Какой-то странный день для сокращенного рабочего дня, – небрежно заметил я. – Среда – не самый распространенный выходной, не правда ли?

Меня все это ничуть не волновало, просто хотелось поддержать разговор, но Присцилла посмотрела на меня так, словно я предлагал отменить Рождество.

– По средам Р.Л. всегда уходит раньше. – От голоса Присс могла бы замерзнуть кружка с пивом. – Все равно к этому часу у меня для Джолин уже нет работы.

«А что это за бумажки у тебя в руках, дорогая?» – так и подмывало меня спросить, но я благоразумно промолчал.

Присс невозмутимо посмотрела на меня и неожиданно объявила:

– Знаешь, мне надо в туалет. Ты ведь не собираешься притаиться в соседней кабинке?

Пока Присс отсутствовала, я по телефону Джолин позвонил Мельбе на тот случай, если земля вдруг перевернулась и она действительно нашла документы Рипа.

– Нет, я их не нашла. – Тон Мельбы ясно давал понять, что с моей стороны было глупо об этом спрашивать.

Я же не мог не спросить себя, а искала ли она их вообще. Мельба не привыкла работать без присмотра. Хотя, если подумать, она вообще не привыкла работать. Наверное, Мельба услышала мое учащенное дыхание, поскольку поспешила сменить тему:

– Зато я приняла для вас сообщение.

Она сказала это так, словно только что вернулась из каменоломни, где целый день махала киркой.

– Правда? – Я попытался убрать сомнение из своего голоса.

– Вам звонила какая-то женщина!

– Какая-то женщина?

Ощущение было такое, словно я только что хватил того самого острого перца, которым пару часов назад поперхнулась Присцилла. Поскольку у Мельбы все сообщения на один лад. Какая-то женщина. Какой-то мужчина. Тот парень. Иногда хочется, чтобы она вообще ничего мне не говорила.

– Да. Какая-то женщина, жутко расстроенная. Я стиснул зубы.

– Мельба, а имени ее вы не узнали?

– Не-а. Я решила, раз она расстроена, то обязательно перезвонит.

Ну разве поспоришь с такой логикой?

Вскоре вернулась Присцилла, и я снова обосновался на своем стуле с садистскими наклонностями. Меня грызло чувство вины за то, что я желаю смерти матери пятерых детей. В последнее время мне все чаще хотелось убить Мельбу.

Когда час спустя Присс отворила дверь вновь, при ней был портфель и дамская сумочка.

– Пожалуй, на сегодня хватит! Ты же не собираешься ко мне домой?

Боже всемогущий! Неужели все снова?! Я набрал побольше воздуха в легкие.

– Полагаю, твой отец желает, чтобы я сопровождал тебя везде, где бы ты ни находилась.

Так обычно телохранители и работают. Не столь уж сложная для понимания система.

Однако Присс, похоже, не желала ее понимать.

– Это уж слишком! Это переходит все границы. Это просто невозможно!

– Послушай, Присс, я знаю, ты расстроена, что твой отец поручил Р.Л. руководить компанией, но…

– Слушай, ты! – заорала она, ткнув мне пальцем прямо в лицо. – Да ты понятия не имеешь, что я испытываю! Понял? И теперь я тебе говорю – ты уволен! Не нужен мне телохранитель. И никогда не был нужен! Не хочу, чтобы ты следовал за мной по пятам, словно полоумный щенок!

Постойте-ка. Она преподнесла это так, словно я следую за ней по пятам по собственному желанию, как будто потерял от нее голову. Как же. Меня всегда безумно привлекал звук хлопающей двери. Она что, шутит? Я не смог сдержаться. Прежде чем я спохватился, уже мой палец тыкал ей в лицо.

– Послушай, милая Присс, ты не можешь меня уволить! Меня нанял Джейкоб, и только он может меня уволить!

Несколько секунд рот у Присс открывался и закрывался, словно у рыбы, выброшенной на сушу. Затем, к сожалению, к ней вернулся звук.

– Да? Что ж, посмотрим!

Она ринулась к кабинету Джейкоба, но на этот раз врасплох меня не застала. Я сорвался с места и прыжками помчался следом. Я даже обогнал ее!

Инес по-прежнему сидела за столом и увлеченно читала «Справочник секретаря». Когда мы ворвались в приемную, голова ее дернулась. Присцилла, не сбавляя темпа, проскочила мимо секретарши, пинком распахнула дверь и затормозила. Я вильнул влево, чтобы не врезаться в нее, и едва устоял на ногах.

– О боже…

Больше Присс не сказала ничего. Лишь короткое и мрачное «О боже…»

Я разъяренно уставился на нее:

– Какого черта ты…

Глаза Присциллы расширились. Я проследил за ее взглядом, и во рту у меня пересохло.

Там был Джейкоб.

Старик сидел, накренившись в кресле, руки его безвольно висели. На груди расплылось темно-красное пятно. А посредине пятна торчала деревянная рукоятка.

Глава пятая

Должен признаться, не сталкиваясь последние одиннадцать месяцев с убийствами, я, видимо, немного отвык от вида людей в том состоянии, в каком теперь пребывал Джейкоб. Дыхание мое участилось, и несколько томительных мгновений я не слышал ничего, кроме стука своего сердца, которое колотилось в ушах подобно волнам, разбивающимся о скалы. Мне даже начало казаться, что оставшуюся жизнь я так и проторчу на месте, таращась на темно-красное пятно, расплывавшееся на рубашке Джейкоба.

Джейкоб тоже таращился. В каком-то смысле. Голова его свесилась набок, а широко распахнутые глаза внимательно изучали потолок. Немигающим взглядом.

Наконец я вышел из столбняка, бросился к неподвижному телу и пощупал пульс. Но и так было ясно, что ничего тут уже не изменишь. Бифштексы в моем холодильнике теплее, чем был Джейкоб.

Бедняга. Джейкоб определенно не выиграл бы конкурс на звание Мистер Любезность, но такого обращения с собой он не заслуживал. Никто такого не заслуживал.

Теперь я видел, что, помимо красного пятна на груди, у Джейкоба что-то не так еще и с головой. Если уж быть до конца точным, правая сторона походила на развороченную котлету. Не понадобилось много времени, чтобы установить, откуда взялась эта рана, – на полу позади стула валялась бронзовая статуэтка куриной Моны Лизы, которой Джейкоб размахивал сегодня утром. Полуоткрытый клюв был заляпан красным. Видимо, Джейкоба не только зарезали, ему еще и врезали его собственной курицей.

Я мрачно смотрел на старика. Убийца Джейкоба постарался сделать все, чтобы у того не было никакого шанса выжить.

За моей спиной раздался дрожащий голос Присс:

– Он… он…

Прежде чем ответить, я шагнул к ней. Если она разразится рыданиями или упадет в обморок, мой долг поддержать ее и утешить.

– Боюсь, что так, – вздохнул я и изготовился, чтобы в случае необходимости действовать быстро.

Как оказалось, от меня требовалось не совсем это. Рыдания и обмороки в списке возможных проявлений чувств у Присс не значились. Свои чувства она проявила тем, что посмотрела на меня твердым, бесстрастным взглядом, потом шагнула вперед и вгляделась в лицо Джейкоба. В глазах не было ни слезинки.

– Ты уверен?

Похоже, она все-таки потрясена. Я, конечно, не судмедэксперт, но если Джейкоб жив, то ему следует вручить «Оскара» как актеру года.

– Уверен.

– О боже…

Видимо, у Присс это универсальная фраза, которая годится на все случаи жизни, например на случай обнаружения бездыханного тела собственного папаши.

Я продолжал пялиться на нее. Люди после сеанса «Унесенных ветром» и то выглядят более расстроенными. А ведь это всего лишь кино.

– Нам лучше уйти отсюда и вызвать шерифа, – сказал я. – Ничего не трогай.

Последние мои слова Присцилла не услышала – их заглушил пронзительный вопль.

Инес взяла на себя смелость проследовать за нами в кабинет Джейкоба. Может, она решила, что Джейкоб собирается поручить ей напечатать пару писем? Как бы то ни было, секретарша углядела тело своего шефа и сообразила, что отныне ей вряд ли когда-нибудь придется печатать для Джейкоба. То мгновение, когда Инес обратила свой взгляд на Джейкоба, можно было определить с точностью до тысячной доли секунды, потому что она незамедлительно завопила.

И вопила.

И вопила.

Я был поражен. Эта женщина могла бы подрабатывать сиреной для нужд гражданской обороны. Бьющий по нервам, пульсирующий звук, который то нарастает, то затихает, был бы особенно полезен при приближении торнадо. Можете мне поверить, голос Инес не способна заглушить такая мелочь, как гром.

– Инес! – прокричал я во время относительного затишья. – Успокойтесь! Давайте выйдем отсюда.

По-видимому, Инес не расслышала ни одного моего слова. Ничего удивительного, я и сам не расслышал. Для женщины столь зрелых лет Инес обладала невероятным запасом энергии. Всякий раз, когда ее голос начинал затихать, она оглядывалась на Джейкоба и словно получала новый импульс. Выглядело это потрясающе. Последний раз я слышал такой крик в исполнении любимой Клодзиллы, когда она обнаружила, что превысила лимит на моей кредитной карточке.

– Пойдемте отсюда! – проорал я и попытался выпихнуть ее из кабинета, но с тем же успехом можно пытаться выпихнуть гранитную статую.

Ноги Инес могли бы служить отличными тормозными колодками.

– Послушайте меня, вам не надо здесь находиться. Пойдемте! – Я дернул ее за руку.

Вместо ответа Инес на полную мощность включила сирену гражданской обороны.

Присцилла, похоже, не испытывала моего восторга перед столь редкими способностями. Как только та снова завелась, Присс повернулась к ней и рявкнула во всю глотку:

– Да заткнетесь вы наконец или нет!

Вряд ли Присс сможет претендовать на место психолога-консультанта. Глаза Инес побелели, а звук сирены перешел на повышенную мощность.

Если так пойдет дальше, то мои барабанные перепонки не выдержат. Маловероятно, чтобы в страховом полисе имелся пункт «Потеря слуха по причине нахождения в непосредственной близости от истерички».

– Инес! Пойдемте ОТСЮДА!

Я прибавлял громкость синхронно с Инес. К тому времени мне удалось ее развернуть и с силой толкнуть к двери. Я уже решил, что успех близок, когда Присцилла, по-видимому, потеряла остатки терпения. Если оно у нее вообще было.

– Инес! – взревела Присс. – ИНЕС! ИНЕС!!!

В других обстоятельствах ее вопли наверняка повергли бы меня в состояние глубокой прострации, но сейчас я их воспринимал как нежный щебет на фоне пронзительных завывании.

– Если вы не заткнетесь, мне придется вас ударить! – продолжала надрываться Присцилла.

Я скорее угадывал ее слова, чем слышал, однако поверил ей сразу же. Присцилла и в самом деле могла треснуть Инес. И ей это наверняка понравилось бы. Кулак Присс закачался в опасной близости от заостренного носа, и этот аргумент на секретаршу подействовал. Сирена стихла, и Инес разразилась рыданиями. Ноги ее пришли в рабочее состояние, и я выпихнул женщин из кабинета, а затем позвонил Верджилу.

Верджил Минрат, шериф нашего городка, был лучшим другом моего отца. Они подружились еще детьми, дружба эта продолжилась и в школе. Наверное, они и поныне были бы лучшими друзьями, если бы мой отец не умер чуть более девяти лет назад. Он скончался от сердечного приступа через год после того, как умерла мама. Я всегда считал, что отец не смог жить без нее.

Поскольку я остался совсем один, то Верджил в каком-то смысле заменил мне родственников.

Я выложил шерифу новость, и он не преминул посочувствовать мне, как и полагается дорогому родичу, словно только что вернулся с похорон:

– Вот черт! Веселенькая история. Хаскелл, какого черта ты позволил случиться этой ерунде?

– Верджил, – веско заговорил я. – Я ничему не позволял случаться. Джейкоба убили без какой-либо помощи с моей стороны.

– Это-то и плохо, – проворчал Верджил. – Господи помилуй, да это же позор!

Похоже, шериф расстроился куда больше Присс. Правда, вряд ли Верджил так уж горюет по Джейкобу. Я слышал, как он сказал, когда Джейкоб отхватил заказ от «Макдоналдса»: «А ведь могло бы повезти и порядочному парню».

Так что вовсе не смерть Джейкоба повергла Верджила в дрожь, а убийство Джейкоба. Верджил воспринимал любое преступление как личное оскорбление. Особенно преступление, совершенное в Пиджин-Форке. Думаю, шериф искренне верил, что злодеи нарочно совершают всякие мерзости с одной-единственной целью – досадить ему.

– Какой ужас, какой ужас… – как заведенный бубнил Верджил в телефонную трубку.

– Верджил, ты можешь приехать?

Шериф сделал вид, что не расслышал.

– Просто поверить не могу, что произошло еще одно убийство. В последнее время я только и делаю, что расследую убийства.

Здесь он немного преувеличил. Единственным убийством, которое в последнее время расследовал Верджил, была прискорбная кончина бабули Юнис Креббс, о которой я, по-моему, уже упоминал. Но это стряслось в прошлом марте. Тринадцать месяцев назад.

Правда, от городка размером с Пиджин-Форк трудно ждать громких преступлений каждый божий день, так что с учетом бабули получалось два полноценных убийства менее чем за полтора года. А если приплюсовать бабулиных зверушек, то выходило уже четыре убийства. Можно сказать, что Пиджин-Форк захлестнула волна преступности.

Верджил продолжал бормотать в трубку:

– Боже, боже, это такое потрясение, такое потрясение, просто ужас! – Затем он, видимо, вспомнил, что я еще его слушаю, поскольку глубоко и шумно вздохнул и скорбно простонал: – Ладно, Хаскелл, сейчас приеду. Только ничего не трогай, слышишь? Ничего!

Верджил всегда так. Разговаривает со мной, как с шестилетним ребенком. Наставляет и поучает.

– Совсем ничего? – на всякий случай переспросил я. – Совсем-совсем ничего?

Верджил не ответил – видимо, очень расстроился.

Я решил, что лучше всего вернуться в кабинет и хорошенько все там осмотреть. Я считал это своей обязанностью перед Джейкобом. Пусть старик нанял меня не для расследования своего собственного убийства, но, будучи скопидомом, несомненно, одобрительно бы отнесся к тому, чтобы я расследовал два дела по цене одного. Большего я для него сделать не мог.

Но осмотреть все нужно быстро, до приезда шерифа. Хотя Верджил мне все равно что родственник, ему почему-то не нравится, если я встреваю в его расследования. Похоже, он вбил себе в голову идиотскую мысль, будто я считаю себя крутым парнем из большого города, который знает, как расследовать убийства. Над предыдущим убийством мы работали вместе, и при этом я получал записки с угрозами, мне резали шины, и меня чуть не убили вместе с моей собакой. Верджил очень плохо это воспринял. Он решил, что я отнял у него славу. Я даже подумывал совершить парочку покушений на жизнь шерифа, чтобы выровнять положение.

С тех пор Верджил немного успокоился, но по-прежнему имел на меня зуб. Поэтому я совершенно точно знал, что, как только появится шериф, меня и близко не подпустят к кабинету Джейкоба.

Присцилла отпаивала Инес кока-колой.

– Этими ужасными словами я лишь хотела привести вас в чувство, – говорила Присс, для убедительности энергично кивая. – Понимаете, у вас была истерика.

Инес сидела за своим столом и глотала кока-колу, прикрыв острый нос бумажной салфеткой, словно опасалась, что Присцилла все же не совладает с соблазном и как следует огреет ее. Для профилактики.

Я нырнул в кабинет Джейкоба и тщательно прикрыл за собой дверь. Мне отнюдь не улыбалось, чтобы Инес опять устроила нам сеанс сиренотерапии.

Бедняга Джейкоб находился, разумеется, в том же положении, в каком мы его оставили. Несколько мгновений я рассматривал старика. Сейчас, когда его птичьи гнезда не были хмуро сдвинуты, он выглядел крайне неестественно. Честно говоря, после смерти Джейкоб казался гораздо более привлекательным, чем когда-либо при жизни.

Я обошел комнату. Бордовый ковер мягко пружинил под ногами. Справа от стола в стене имелась дверь, за которой обнаружилась крохотная кухонька, оборудованная раковиной, холодильником и плитой. Из деревянной подставки торчал набор ножей. Подставка стояла рядом с раковиной на пластиковом шкафчике, одна из прорезей была пуста. По всей видимости, убийца не только ударил Джейкоба его собственной курицей, но и заколол его собственным ножом.

Это выглядело совсем уж подло.

Не будь Джейкоб жертвой, он, вероятно, испытал бы восхищение. Старикан наверняка счел бы блестящей идеей не тратиться на покупку оружия, которое все равно будет использовано лишь однажды, а потом его запрут в комнате для хранения вещественных доказательств. Убийца был сообразительным малым, у него хватило ума воспользоваться подручными средствами. Джейкоб, несомненно, порадовался бы такой бережливости.

Если бы, повторяю, жертвой стал кто-нибудь другой.

Я вернулся в кабинет. Позади стола Джейкоба находилось два высоких, узких окна, и еще одно маленькое окошко имелось на кухне. Окна, однако, были наглухо закрыты, и ни малейших следов взлома.

Создавалось стойкое впечатление, что тот, кто шандарахнул Джейкоба курицей по голове и вонзил ему в грудь нож, преспокойно прошел мимо Инес, – если, конечно, Инес сидела в этот момент за своим столом. Я вспомнил, что заметил в коридоре дверь, выходившую прямо на улицу. Но дела это не меняло – чтобы попасть в кабинет Джейкоба, убийце все равно пришлось бы пройти мимо Инес. Интересно, способна ли она уже внятно ответить на пару вопросов.

Мысль опоить ее кока-колой оказалась не так уж плоха – остроносая секретарша выглядела вполне сносно. Да что там, она выглядела просто отлично! Убийство сказалось на внешности Инес самым лучшим образом: на ее землистых щеках играл румянец, а темные глаза блестели. Присцилла накручивала телефонный диск, наверное, чтобы оповестить родственников о смерти главы куриного клана. Интересно, кому это она звонит? И почему ее голос напоминает изодранную в клочья колючую проволоку?

– …случилось после обеда, – цедила Присс сквозь сжатые зубы. После паузы она добавила: – Послушайте, Уилладетта, я ничего не знаю о завещании. Об этом вам нужно поговорить с Элтоном Габбардом.

Еще она прибавила «чертова сука», но это слышали только мы с Инес, так как Присс прорычала эти слова после того, как повесила трубку.

Я ожидал, что Инес хлопнется в обморок. Если женщина считает невозможным называть по имени мужчину, с которым только что познакомилась, то как же она должна отнестись к тому, что последними словами обозвали свежеиспеченную вдову! Но удивительное дело, Инес улыбнулась. Правда, тут же ее тонкие губы вытянулись в ниточку, но я отчетливо уловил быструю улыбку, скользнувшую по лицу секретарши. Она явно одобряла Присциллу.

Присс же уставилась на меня с таким видом, словно милостиво разрешала мне молвить слово.

Я не стал ничего молвить. Ее отношения с мачехой меня совершенно не касались. Пододвинув стул, я принялся расспрашивать Инес. Мне не особенно хотелось задавать ей вопросы в присутствии Присциллы, но, похоже, другого выхода не было. Выпускать Присс из поля зрения мне не улыбалось. Согласно нашему договору с Джейкобом, я еще два дня должен исполнять роль телохранителя его дочери. И не имеет значения, жив мой заказчик или мертв.

Первым делом я спросил, отлучалась ли Инес из приемной Джейкоба. По-видимому, я выбрал неудачное начало, потому что секретарша посмотрела на меня так, словно я обвинил ее в карманной краже. Она расправила плечи, вздернула острый подбородок и ткнула в мою сторону карандашом.

– Мистер Блевинс! Я горжусь своей работоспособностью! И я никогда не покидаю свое рабочее место. Никогда!

С этими словами Инес вонзила карандаш в пучок на голове. Я изумленно смотрел на карандаш, торчавший из волос, словно перо индейца. Она что, всегда там хранит карандаши?

– Кроме того, если мистер Вандеверт выйдет из кабинета и увидит, что меня нет на месте, он меня уволит. Не моргнув глазом.

Видимо, Инес на мгновение забыла, что Джейкоб больше не в состоянии кого-либо уволить. Да и моргнуть глазом вряд ли сумеет. Она смущенно потупилась.

– Я не хочу сказать, что он был… он был… неприятным человеком.

Бедняжка определенно принадлежала к тем людям, которые считают, что о мертвых плохо не говорят.

– Всю вторую половину дня вы никуда не отлучались?

Вид у секретарши стал еще более оскорбленным.

– Разумеется. За исключением пятнадцатиминутного перерыва. Но он положен мне по закону. Так что я ничего не нарушила.

Эта женщина и в самом деле считала, что может покинуть рабочее место, только имея серьезное на то основание. Представляю, что сказала бы по этому поводу Мельба! Наверное, объявила бы, что такие, как Инес, позорят профессию.

Отчет Инес о событиях второй половины дня вполне соответствовал тому, что помнил я. Около двух часов, примерно через полчаса после того, как Джейкоб вызвал к себе в кабинет сына и дочь, Р.Л. вновь зашел в кабинет родителя.

– Но он провел там всего пятнадцать минут.

– Вы слышали, о чем они говорили?

На лице Инес вновь появилось обиженное выражение. Видимо, предположение, что она подслушивает, было ничем не лучше предположения, что она время от времени покидает рабочее место.

– Разумеется, нет, мистер Блевинс. Хороший секретарь никогда не подслушивает. – Она вытащила карандаш из пучка на голове, внимательно посмотрела на него и засунула обратно. – Кроме того, дверь была закрыта. – Тут до нее дошло, к чему все эти вопросы, и она поспешно добавила: – Но мне было слышно, что они там оба. То есть я не могла разобрать, о чем они говорили, но я ясно слышала голоса обоих.

Я кивнул, и Инес поспешила продолжить, тревожно глянув на Присциллу:

– После ухода Р.Л. в кабинет к мистеру Вандеверту заходила Джолин с ежедневным отчетом.

– С ежедневным отчетом о состоянии дел?

Я тут же пожалел о своем вопросе, ибо секретарша пустилась в нудные объяснения, как следует подсчитывать убиенных бройлеров. И как эти самые бесчисленные бройлеры выглядят на графиках. Инес раскраснелась, глаза ее сверкали, словно она излагала не скучнейшую вещь на свете, а эпос о куриных судьбах. «Сага о Форсайтах» бройлерного мира. Должно быть, у этой женщины нет других забот в жизни.

– Сколько времени, по вашему мнению, провела там Джолин? – перебил я ее.

Как ни странно, Инес еще больше покраснела и уткнула взгляд в пол.

– О, всего несколько минут. Никто из женщин не задерживался подолгу в кабинете, потому что мистер Вандеверт вел себя… несколько фамильярно.

Последнее слово она прошептала. Лицо Инес выглядело так, словно она изгваздалась в румянах. Впалые щеки, острый нос и острый подбородок так и пламенели.

Должно быть, вид у меня был довольно глупый, потому что Инес нетерпеливо дернула плечом, будто выдала сокровенные секреты человеку, который ни бельмеса не смыслит в этой грешной жизни.

– Джейкоб Вандеверт вел себя с дамами несколько фамильярно. – Ее впалые щеки напоминали подвядшие помидоры. – Если вы понимаете, что я имею в виду.

Судя по тону, она считала меня полным кретином. Но я все прекрасно понял: Инес хотела сказать, что Джейкоб был старикашкой с грязными мыслями.

Я глянул на Присциллу. Похоже, для нее это не было новостью. Серые глаза спокойно встретились с моими, словно говорили: «Этот человек был полным дерьмом».

Согласитесь, было от чего удивиться. В конце концов, Джейкоб мертв, и кроме того, он был ее отцом. Разумеется, Присциллу трудно назвать папенькиной дочкой, но и Джейкоб не производил впечатления любящего папаши.

Инес подалась ко мне и доверительно прошептала:

– Как вы думаете, почему я перестала пользоваться косметикой? – Она вздернула бровки, словно ожидая ответа.

Для меня ответ был очевиден – потому что косметика вряд ли помогла бы, напрасная трата денег. Но я промолчал. Не сказал ни словечка.

К счастью, Инес, похоже, не умела читать мысли.

– Потому что выглядеть привлекательно было небезопасно! – торжествующе воскликнула она.

Неужто бедняга и впрямь считает, что стоило ей прибегнуть к услугам теней и помады, и Джейкоб потерял бы голову? Глядя на узкое лицо, нос-бритву и темные глазки-пуговки, я решил, что Инес заблуждается самым прискорбным образом. А еще я решил, что, вероятно, не стоит развивать эту тему.

– Когда Джолин вышла из кабинета, вы ничего не слышали?

– Я слышала голос Джейкоба, когда там была Джолин. Я не могла различить, о чем он говорит, но вполне отчетливо слышала его голос. После этого, около трех часов, я отправилась на перерыв.

Если секретарша говорит правду, то получается, что до трех часов Джейкоб был жив.

Инес сунула нос в стакан с кока-колой, всем своим видом показывая, что больше ей нечего сказать. Однако она пропустила довольно большой кусок от трех часов и до того момента, когда мы с Присциллой вошли в кабинет и обнаружили тело Джейкоба. Я ждал. Но дождался только, что она вынула нос из стакана с кока-колой и недовольно уставилась на меня.

– А вернувшись с перерыва, вы что-нибудь слышали?

Инес посмотрела на Присциллу.

– Ну…

Для женщины, которая пять минут назад вопила как недорезанная сирена, она сейчас говорила слишком тихо.

– Да? – ободряюще сказал я.

– Ну… – протянула Инес, все еще глядя на Присс.

Может, пойти порасспросить Джейкоба? Глядишь, пользы больше будет.

– Послушайте, сегодня днем к Джейкобу никто не заходил?

Румянец Инес приобрел багровый оттенок.

– Ну, был один человек. Но это совсем ничего не значит. Она даже мухи не обидит…

Хорошо. Очень хорошо. Буду иметь это в виду. Я подался вперед.

– Так кто не обидит мухи? Вид у Инес был разнесчастный.

– Руби.

– Мама?! – изумленно выдохнула Присцилла. – Мама сегодня заходила?

Это становилось интересным. Женщина, которую Джейкоб бросил после многолетнего брака? Сегодня днем к Джейкобу заходила Руби Вандеверт? Может, я спешил с выводами, но мне казалось, что Инес права. Мухи Руби и в самом деле не обидит, но своего бывшего муженька без колебаний отправила бы к праотцам при помощи той самой бронзовой курицы, которую подарила ему на Рождество.

Видимо, мои мысли отразились на лице, поскольку Инес и Присцилла заговорили одновременно:

– Постой, Хаскелл, мама не могла такого сделать…

– Руби пробыла там всего несколько минут, мистер Блевинс, – чирикнула Инес. – Всего несколько минуток. Самую малость.

Я поднял руку:

– Послушайте, я никого ни в чем не обвиняю. Просто хочу знать, когда она заходила. Вот и все.

– Вскоре после четырех, – прошептала Инес едва слышно, опустив глаза. – Но говорю вам, мы с Руби дружим тридцать лет. Она самый хороший, самый милый, самый добрый человек, какого я только встречала.

Думаю, не об одном убийце можно сказать то же самое. Тем не менее я кивнул.

– Вы случайно не слышали, о чем Руби беседовала с Джейкобом?

Инес выглядела так, словно я дал ей пощечину. Взгляд ее почему-то скользнул в сторону «Справочника секретаря», словно в этом увесистом томе содержался ответ, как действовать в подобной ситуации. На мгновение мне показалось, что она действительно схватит книгу и примется лихорадочно листать, искренне надеясь найти между «Разговором по телефону» и «Обработкой деловой корреспонденции» главу «Как отвечать на вопросы в случае убийства начальника». Такие происшествия ведь случаются сплошь и рядом.

Наконец Инес перестала пялиться на «Справочник секретаря», шумно вздохнула и посмотрела на меня.

– Ну…

– Да-да?

– Ну…

Господи, только не все сначала! Я уже почти жалел, что Присцилла ей не врезала. Подавшись вперед и попытавшись придать голосу утешительные нотки, я засюсюкал:

– Послушайте, вам все равно придется рассказать об этом разговоре. Либо мне, либо шерифу.

Инес выдернула из головы карандаш, снова подвергла его тщательному осмотру и яростно сунула обратно, но от волнения у нее, должно быть, сбился прицел, и карандаш едва не воткнулся в ухо.

Я сделал вид, будто ничего не заметил.

Водворив наконец карандаш в пучок и, по счастью, сохранив слух, Инес забормотала:

– Мистер Блевинс, я… я не могу пойти к шерифу. Там у него полно нехороших людей. Пьяницы. Хулиганы. И прочие подонки.

Остается надеяться, что она не станет говорить этих слов в присутствии Верджила. Он наверняка обидится и уж точно подумает, что это я ее настропалил.

В последний раз взглянув на Присс, Инес испустила тяжкий вздох:

– Я… действительно слышала одну крохотную, малюсенькую, коротенькую фразу.

– Да?

– Когда Руби вошла в кабинет Джейкоба, я услышала, как она сказала: «Я не позволю, чтобы это сошло тебе с рук!»

Присцилла смертельно побледнела.

– Хаскелл, это ничего не значит! Это ровным счетом ничего не значит!

Разумеется, не значит. Точно так же гигантское облако в форме гриба не значит, что где-то рядом взорвалась атомная бомба. Ясное дело.

Я порылся в мозгу и обнаружил там еще один вопрос:

– Что на это ответил Джейкоб?

Глаза Инес снова метнулись к «Справочнику секретаря».

– Ну… в том-то все и дело. Я не слышала, чтобы Джейкоб что-нибудь говорил, когда там была Руби.

Я вздернул бровь:

– Совсем ничего?

Инес виновато пожала плечами:

– Так ведь Руби закрыла дверь. Да я все равно не слушала.

Как же! Бывшая жена начальника врывается в его кабинет, а секретарша как ни в чем не бывало продолжает читать свой «Справочник»? Неужто она думает, что я ей поверю? Да Мельба на ее месте распласталась бы на полу, просунула ухо в щель под дверью и скорее умерла, но услышала, что творится у шефа.

Лицо Инес исказилось: она наконец-то осознала, как оборачивается дело для ее подруги Руби.

– Может, Джейкоб говорил совсем тихо? И поэтому я его не слышала?

Ага. Но возможно, всего лишь возможно, что Джейкоб вовсе ничего не говорил. По крайней мере после того, как его бывшая жена взялась за бронзовую курицу.

Глава шестая

Инес затравленно озиралась.

– То, что я не слышала, как Джейкоб говорил с Руби, еще ничего не значит.

Присс возмущенно подхватила:

– Одна только мысль, что моя мать… Честное слово, Хаскелл, тебе надо с ней познакомиться. Тогда ты поймешь, что она никогда…

Неплохая мысль. С Руби и в самом деле стоит поскорее познакомиться.

Присцилла продолжала петь дифирамбы своей родительнице, а Инес, приоткрыв рот, внимала ей. Внезапно лицо секретарши просияло.

– Мистер Блевинс! – воскликнула Инес, перебив разошедшуюся Присс. – Руби провела в кабинете всего несколько минут. Думаю, у нее не было времени, чтобы… чтобы…

Видимо, у нее не нашлось сил, чтобы описать процедуру, проделанную с Джейкобом. Особенно без помощи «Справочника секретаря».

Сколько, по ее мнению, нужно времени, чтобы ударить человека курицей по голове и всадить в него нож? Не могу утверждать, что засекал время, но мне кажется, это не очень длительный процесс.

Похоже, сообразив, что ее довод не выдерживает критики, Инес быстро сглотнула и поспешно продолжила:

– И когда Руби вышла, она не выглядела расстроенной. По крайней мере, не очень.

Я прищурился. Не очень, значит? Так-так…

– И в какой же степени она была расстроена?

Я постарался произнести это как можно небрежнее, но, наверное, не слишком преуспел. Мои глаза встретились с серыми глазами Присциллы. Счастье во взгляде Присс отнюдь не било ключом.

Инес неопределенно взмахнула прозрачной ручкой:

– По-моему, Руби немножко нервничала. Но у нее имелись на то веские основания.

Согласен. Вряд ли можно сохранить полное спокойствие, пристукнув собственного муженька, пусть и бывшего.

Инес сообразила, как ее слова можно интерпретировать, и глаза ее расширились от ужаса.

– Нет-нет, – залопотала она, – я хочу сказать, что Руби нервничала, потому что не могла найти ключи от машины.

А-а, все понятно. Когда я потерял ключи от машины, то едва не умер от злости. Правда, нормальная реакция?

Пучок на голове Инес выразительно затрясся.

– Я точно знаю, что она их потеряла, потому что Руби некоторое время стояла перед моим столом и рылась в сумочке.

Бровки секретарши запятыми взлетели вверх, словно вторя своей хозяйке.

Не могу сказать, что я клюнула на уловку Инес. То, что Руби изображала поиски ключей, еще не означает, что эти самые ключи действительно пропали. Если вам нужно сделать вид, будто у вас пропали ключи, вы, само собой разумеется, начинаете рыться в карманах и сумках.

Инес уверенно продолжила:

– Наконец Руби решила, что забыла их в машине. Мы вместе вышли и направились к стоянке.

Лицо Присциллы просветлело.

– Так они оказались в машине?

Инес отвела взгляд:

– Не совсем так. Как только мы дошли до стоянки, Руби нашла ключи в одном из карманов.

Присцилла помрачнела. Очевидно, подумала о том же, о чем и я. Что это выглядит не слишком правдоподобно. Были все основания полагать, что Руби выдумала историю с пропавшими ключами, дабы объяснить свое волнение, а заодно на несколько минут увести Инес из приемной Джейкоба. Ведь тогда кто угодно мог войти незамеченным к Джейкобу, звездануть его курицей и так же незаметно улизнуть.

Я взглянул на Инес:

– Вам это не кажется странным? Что Руби вдруг нашла ключи?

Инес посмотрела на меня так, словно я говорил на иностранном языке.

– Руби? Нет, конечно! Может, для кого-нибудь другого это и было бы странным, но не для Руби. Она всегда все забывает. – Подавшись ко мне, Инес понизила голос: – Мистер Блевинс, Руби немного… – Секретарша замялась и глянула на Присс, словно не желая плохо отзываться о подруге в присутствии ее дочери. – Руби несколько легкомысленна. Она… она…

Думаю, Инес хотела сказать «совершенно чокнутая». Присс, как ни странно, нисколько не обиделась – видимо, подобная репутация ее матери была в городе притчей во языцех.

– Это правда, Хаскелл! Мама никогда бы не смогла продумать такое заранее. Боже, да если бы мама захотела совершить убийство, она забыла бы дома орудие преступления! Да она своего имени не вспомнит, если ее спросить!

Хотите верьте, хотите нет, но в голосе Присс сквозили умильные нотки. Будто она рассказывала о каком-то трогательном и чрезвычайно симпатичном свойстве.

Я промолчал, хотя, на мой взгляд, эта привлекательная черта характера вполне соответствовала совершенному преступлению. Если вы забываете свое собственное орудие, то приходится довольствоваться тем, что под руку подвернется, например бронзовой курицей и мясницким ножом. Но мне не пришлось ничего объяснять, потому что Присцилла и сама до этого додумалась. Улыбка ее погасла.

Последовало короткое неловкое молчание, которое нарушили яростные звуки: со стороны вестибюля неслась отборная ругань. И звуки эти быстро приближались.

– Да мне плевать, что ты там болтаешь! – орал разъяренный голос. – Я считаю, что мы имеем право получить объяснения. Ему заплатили кучу денег, и на тебе!

В дверном проеме, все в том же сером костюме в полоску, возник Р.Л. Оттолкнув его, в приемную ворвалась Лизбет. В отличие от мужа она успела переодеться, сменив норковую шубку на манто розового цвета, накинутое на алый спортивный костюм, на ногах у нее были чудовищно красные кроссовки. То ли Лизбет одевалась в спешке, то ли решила ввести новую моду. Не раздумывая, она устремилась к нам. Рост у Лизбет и без каблуков был весьма внушительный, а поскольку я мирно сидел на стуле, она показалась мне настоящей великаншей, к тому же разъяренной великаншей. Я поспешно вскочил, откуда-то из глубины желудка поднималось недоброе предчувствие.

Бетонные кудряшки Лизбет по-прежнему хранили неподвижность, правда, сейчас они были немного встопорщены, словно она часа два бежала против ветра. Глаза напоминали две пули, готовые в любую секунду поразить противника.

– И что теперь вы скажете в свое оправдание?!

Я тупо уставился на нее, не понимая, о чем речь. Неужто Лизбет вообразила, будто я имею отношение к смерти ее свекра? И собирается выбить из меня признание? Да, так просто ответ не найдешь, но Лизбет, видимо, не собиралась ждать.

– Разве вас не наняли телохранителем? – вопросила она.

Тон можно было определить как «Королева Елизавета допрашивает дворцовую гвардию».

– Да, конечно, – промямлил я, – но только телохранителем Присциллы.

Я со значением покосился в сторону своей подопечной. Как все могли убедиться, Присцилла была цела и невредима. Так чем же недовольна эта фурия?

Лизбет не стала держать меня в неведении. Она подбоченилась.

– Так вы вбили себе в голову, будто Джейкоб нанял вас охранять Присс, а его, значит, пусть себе убивают, так, что ли?

Это был удар ниже пояса.

– Постойте-ка, постойте-ка, – быстро проговорил я. – Кто же мог думать, что Джейкобу грозит опасность? Иначе непременно…

Лизбет, конечно же, перебила меня. Впрочем, ничего другого я и не ждал. Традиции есть традиции.

– И вы еще имеете наглость называть себя телохранителем?! – Она фыркнула. – Хотя, если подумать, у вас есть на то основания. Потому что теперь в вашем распоряжении действительно имеется тело, которое надо охранять!

Лизбет расхохоталась и оглядела присутствующих, приглашая насладиться ее шуткой. Тут я не выдержал и шагнул к ней:

– Послушайте, я вовсе не позволял убивать Джейкоба. Я весь день не спускал глаз с Присциллы…

– …пока убивали Джейкоба, – закончила за меня Лизбет.

Вот черт! И почему я оправдываюсь? Да потому, что действительно чувствую себя виноватым в смерти Джейкоба. Его ведь прикончили буквально у меня под носом. Пусть он нанял меня не для того, чтобы охранять ею персону, но Лизбет права. Если бы Джейкоб подозревал, что кто-то собирается его убить, он поручил бы мне и эту работенку.

– По условиям договора…

Лизбет не дала мне закончить. Презрительно мотнув бетонированными локонами, она повернулась к Инес:

– А вы небось собираетесь сказать, что Джейкоб так и не подписал новое завещание?

Думаю, примерно так выглядел пресс-секретарь владельцев «Титаника» на следующий день после того, как судно затонуло. Инес сгорбилась, из-за стола торчали лишь острый нос, серьги-виноградины да пучок с воткнутым в него карандашом.

– Ну… – послышался тихий шелест.

– Что «ну»? – рявкнула Лизбет. – Что еще за ну?!

– Ну… встреча мистера Вандеверта с мистером Габбардом была назначена на завтра.

Шепот Инес был едва различим, но у Лизбет, как я понял, со слухом все в порядке. Лицо под окаменевшими волосами побагровело.

– Я все документы напечатала.

Должно быть, Инес хотела сказать, что ее не в чем упрекнуть. Она сделала все, что в ее силах, чтобы новое завещание было подписано. Но подобная расторопность ничуть не смягчила Лизбет. Она мрачно посмотрела на секретаршу и повернулась к мужу.

– Видишь? – прошипела Лизбет. – Что я тебе говорила? Я знала! Я знала! – На мгновение мне показалось, что сейчас она затопает ногами. – Проклятье! А теперь все останется как было! Проклятье! Проклятье! Проклятье!

Глазки-пули устремились на дверь кабинета Джейкоба.

– А вы уверены, что старикан откинул копыта? Может, он просто притворился мертвяком?

Ну, знаете! Если Джейкоб лишь притворяется, тогда Чарли Чаплин вкупе с Бастером Китоном в подметки ему не годятся.

Лизбет шагнула к кабинету. Долю секунды я испытывал почти неодолимое желание позволить ей ворваться туда и самолично убедиться, что Джейкоб мертв, но в последний миг решил, что не стоит. Такого не заслуживала даже Лизбет. Кроме того, ее сирена гражданской обороны могла превзойти ту, что имелась в распоряжении Инес. Я преградил ей путь.

– Лизбет, вам не следует туда заходить.

Она уставилась на меня, секунд тридцать сверлила взглядом, затем, видимо приняв решение, тряхнула бетонными волосами и повернулась к мужу:

– Хорошо. Иди ты, Р.Л.! Иди и проверь! Может, Хаскелл умеет отличать мертвых от живых не лучше, чем охранять людей.

Вот язва. Надо было все же запустить ее в кабинет да еще запереть за ней дверь.

Однако Р.Л. не пришел в восторг от предложения Лизбет. В последний раз такое выражение на его лице я видел в школе, когда тренер футбольной команды поручил ему держать двухметрового громилу из команды соперника. Открыв рот, Р.Л. смотрел на Лизбет, и кровь медленно отливала от его красивого лица.

– Милая, я понимаю в мертвецах не больше Хаскелла, – прохрипел он. – А Хаскелл профессионал.

По-моему, Р.Л. перепутал меня с судмедэкспертом, но я решил, что сейчас не время вдаваться в дискуссию относительно профессиональных знаний частного детектива.

«Милая» презрительно хмыкнула:

– Чушь! Ты мужчина или нет? Ты сейчас же пойдешь и посмотришь на Джейкоба! Кто знает, вдруг еще не поздно сделать искусственное дыхание. По телевизору такое показывают все время. Может, это надолго и не подействует, но нам много времени не надо. Достаточно, чтобы Джейкоб подписал завещание…

Р.Л. выглядел так, словно это ему скоро понадобится искусственное дыхание. Он тревожно покосился на дверь кабинета, затем повернулся ко мне:

– Хаскелл, ты совершенно уверен?..

Я кивнул. Если Джейкоб не умер, то он, наверное, поставил мировой рекорд по задержке дыхания.

– Да, Р.Л., уверен. Мне очень жаль.

Р.Л., судя по виду, ни о чем не сожалел. На лице его отразилось облегчение. Он повернулся к жене:

– Вот видишь?

Лицо его законной супруги выражало отвращение.

– Нет, не вижу, и ты тоже не видишь! А теперь двигай туда и…

Следовало помочь однокашнику, пока Лизбет силой не втолкнула его в кабинет отца.

– Нам все равно нельзя туда заходить, – веско сказал я. – Шериф велел мне никого не пускать.

Я несколько преувеличил истинные слова Верджила, но выражение лица Р.Л. сообщило мне, что я поступил правильно. На мгновение даже показалось, что Р.Л. рухнет на колени и облобызает мои башмаки. Зато Лизбет выглядела так, словно хотела на деле проверить, действительно ли раны, нанесенные Джейкобу, представляют угрозу жизни. А роль подопытного кролика отводила мне.

Следовало ее отвлечь.

– Пока не приехал шериф, я хотел бы задать несколько вопросов. Вы случайно не знаете, кто мог ненавидеть Джейкоба настолько, что желал ему смерти?

Лизбет посмотрела на меня так, словно я спросил, не знает ли она человека, который не любит Гитлера.

– Вы шутите? – расхохоталась она. – Если у вас найдется пара часов, мы попытаемся перечислить вам все имена.

Присцилла уныло кивнула:

– Наш отец понятия не имел, как завоевывать друзей.

Я бросил взгляд на закрытую дверь кабинета. Похоже, нелегко придется тому, кто возьмется сочинять надгробное слово.

– Что ж, а вы знаете кого-нибудь, кто получал бы выгоду от смерти Джейкоба?

Как ни странно, ответил Р.Л.:

– Нет. Никого.

Взгляд, которым Лизбет наградила мужа, мог если не убить, то покалечить уж точно. Трудно сказать, то ли она рассердилась за то, что он выскочил со своим ответом, то ли по-прежнему испытывала раздражение из-за его упрямого нежелания взглянуть на Джейкоба.

– Чушь! – выдохнула Лизбет. – Одна маленькая жадная шлюшка получила огромную выгоду.

Уточнять, кого она имеет в виду, не было нужды.

– Я хочу сказать, – продолжила Лизбет, полоснув воздух наманикюренными когтями, – что теперь Уилладетта получит денежки, и при этом ей не надо будет терпеть Джейкоба. Не знаю, существует ли лучший мотив для убийства.

Определенный здравый смысл в этих словах, безусловно, имелся. Но она еще не закончила. Теперь Лизбет обратила убийственный взгляд на Присциллу.

– И не будем забывать про Присс! Бог свидетель, смерть Джейкоба – не самый худший для нее исход.

Присс подскочила:

– Эй, что ты хочешь сказать?

Лизбет довольно хихикнула:

– Ровным счетом ничего, дорогуша! Ты ведь теперь отхватишь половину птицефабрики! Да-да, миленькая, небось в глубине души так и прыгаешь от радости.

Серые глаза Присс вновь стали похожими на раскаленную лаву. Сжав кулаки, она шагнула к невестке. Я преградил ей путь.

– Минутку, Присс.

Не знаю, что я собирался делать. Может, я и вешу больше среднестатистической женщины, но Лизбет была почти с меня ростом, а Присцилла, хотя и ниже на полголовы, уже доказала свою превосходную физическую форму, когда мы упражнялись в беготне по коридору. Поэтому никакой уверенности, что удалось бы предотвратить дамскую потасовку, но, к счастью, до этого и не дошло. С улицы донеслись завывания полицейской сирены. Присцилла пару раз недовольно моргнула и отступила назад.

Я облегченно перевел дух. Вряд ли мне удалось бы объяснить Верджилу, с какой стати Присцилла и Лизбет катаются по полу, стараясь выцарапать друг другу глаза.

Заскрипели тормоза – шериф со своей свитой прибыл. Машин, наверное, было штук десять, и, похоже, каждая с включенной сиреной. Черт его знает, зачем они подняли такой шум, ведь не было никакой необходимости спешить – Джейкоб никуда бы от них не делся. Правда, я подозревал, что сирены включили по наущению Верджила. Пусть он не смог предотвратить убийство, зато позаботился о том, чтобы все, включая самого убийцу, знали, что Верджил Минрат взялся за дело.

И что он в ярости.

Когда Верджил ворвался в помещение, на лице его боролись гнев и горе. В новенькой коричневой форме Верджил выглядел бы щеголем, если бы не приличных размеров брюхо, нависавшее над пряжкой ремня. Поэтому Верджил выглядел не столько щеголем, сколько бедолагой, потерпевшим поражение в битве с чипсами и жареной картошкой.

Горе на лице Верджила в конце концов одолело гнев. Впрочем, у нашего шерифа всегда такой вид, будто час назад почил его ближайший родственник. Как правило, кислая мина Верджила не соответствует действительному положению вещей, но в данном случае она была как нельзя кстати. Загорелое лицо Верджила покрыто паутиной морщин, которые углубляются в зависимости от степени меланхолии, и сейчас морщины в уголках рта напоминали каньоны. Редеющие седые волосы были взъерошены так, словно шериф использовал собственную шевелюру в качестве метлы.

– Боже, боже, боже! – простонал он вместо приветствия. – Это ужасно! Просто ужасно!

Спорить с ним никто не стал.

Следом за шерифом в комнату ввалились криминалисты, фотографы, медицинские эксперты и еще куча всякого люду. Хищной стаей они устремились в кабинет. Вся эта толпа спровоцировала у меня приступ воспоминаний. Восемь лет подряд я только и делал, что любовался на трупы и ловил преступников. Изо дня в день. Все это мне настолько опостылело, что однажды я плюнул на Луисвиль, на полицию и вернулся в родной городок, не без оснований рассчитывая, что с трупами покончено раз и навсегда. Как бы не так! И тело Джейкоба наглядно свидетельствовало о моих ошибочных представлениях.

Разумеется, сегодня все происходило не так, как прежде. Во-первых, как я и предполагал, Верджил не пустил меня в кабинет Джейкоба. Во-вторых, в этот раз не я задавал вопросы, а расспрашивали меня.

– Ты находился здесь? – тут же пристал ко мне шериф. – Прямо в этом здании, когда это случилось?

Мы сидели за столом Инес, который реквизировали для проведения допросов. Верджил открыл небольшой блокнот и упоенно застрочил. Я прекрасно понимал, что ответ на этот вопрос новостью для него не будет.

– Я находился в вестибюле, сидел перед кабинетом Присциллы.

– В качестве телохранителя?

В голосе Верджила отчетливо прозвучало недоверие.

Так я и знал! Шериф явно собирался насладиться моим чувством вины. И хоть на лице его по-прежнему пребывала траурная мина, но в глазах появился огонек.

– Да, Верджил, – сухо ответил я. – В качестве телохранителя. Телохранителя Присциллы.

Надо сказать, мой ответ не произвел никакого впечатления.

– Значит, ты говоришь, в качестве телохранителя? – повторил он почти радостно.

Я скрипнул зубами.

– Да.

В это мгновение до нас донесся пронзительный голос Лизбет. Верджил выпихнул Инес и всех членов семейства Джейкоба в коридор дожидаться своей очереди. Одного из заместителей он поставил у входной двери, а другого у черного хода – дабы никто не вздумал улизнуть, и мог быть совершенно спокоен, потому что мало у кого возникнет желание спорить с заместителями Верджила – близнецами Гунтерман. Их зовут Джеб и Фред. Как-то раз на летней ярмарке они устроили аттракцион – на пару перевернули грузовик.

Мы выглянули в коридор. Лизбет напирала на Фреда, с такой силой размахивая розовым манто, что оно напоминало пращу.

– Р.Л.! – кричала Лизбет. – Почему бы нам не подать в суд на этого растяпу?! Пусть отвечает за преступную небрежность! Ведь когда врачи недосмотрят за больным и тот умирает, на них подают в суд.

Не нужно быть детективом, чтобы понять, кого Лизбет имела в виду.

Я не расслышал, что ей ответил Р.Л., но огонек в глазах Верджила разгорелся еще ярче. Можно было даже поклясться, что Верджил вот-вот улыбнется. Но он сумел совладать с собой и, не глядя на меня, вернулся за стол и снова застрочил в записной книжке. Я сел и поглубже вжался в стул, чувствуя себя несчастнейшим человеком на свете.

Верджилу не понадобилось много времени, чтобы выяснить у меня все, что ему требовалось. Разумеется, я забыл упомянуть, что осмотрел кабинет Джейкоба. Зачем давать шерифу лишний повод для горя?

– Скажи секретарше, Инес Как-бишь-ее-там, что следующая на очереди она.

Голос Верджила был исполнен трагизма.

Когда я сообщил Инес о желании шерифа поговорить с ней, она задрожала как осиновый лист и побрела в комнату с видом преступницы, которую поджидает электрический стул.

Присцилла подпирала стену чуть дальше по коридору, Р.Л. с Лизбет стояли еще дальше. Я окинул их взглядом, и у меня возникло странное чувство, будто чего-то не хватало. Но чего?

И тут до меня дошло. Не хватало слез. Родственникам полагалось рыдать в три ручья, а их глаза были сухи, как пески Сахары. Похоже, кончина Джейкоба никого не взволновала. Вызвала раздражение – может быть. Причинила большие неудобства. Но расстроила? Ни капельки.

Единственным человеком, который, казалось, того и гляди расплачется, была Инес. Судя по всему, она только сейчас сообразила, что у нее больше нет начальника. А раз у нее больше нет начальника, значит, у нее больше нет работы.

– Боже мой! – донесся из приемной ее стон. – Получается, я… я теперь безработная!

Инес почти выплюнула это слово, словно какое-то грязное ругательство. По-видимому, Присцилла тоже прислушивалась к тому, что происходило за дверью. Она шагнула ко мне:

– Ну, Хаскелл, я думаю, у вас с Инес теперь много общего.

Нетрудно было догадаться, что она имеет в виду, но я решил прикинуться непонимающим.

– То есть?

– Подумай сам. Раз у тебя теперь нет работодателя, значит, нет и работы.

Таким тоном обычно разговаривают с людьми, имеющими коэффициент интеллекта на уровне дошкольника.

Поскольку день для меня складывался крайне неудачно – не настолько неудачно, как для Джейкоба, но все-таки весьма неудачно, – то голос мой, наверное, звучал более сердито, чем мне того хотелось.

– Ошибаешься, Присс. Джейкоб заплатил мне за три дня, и именно столько я собираюсь работать над этим делом.

У Присциллы буквально отвалилась челюсть. Она сделала пару глубоких вдохов и заорала:

– Ну уж нет!

Она чуть было не поддалась своей пагубной привычке припустить рысью, но я схватил ее за руку.

– Присс, тебе не приходило в голову, что возможный похититель никуда не делся? Что убийство Джейкоба и записка о похищении никак не связаны между собой?

Присцилла недоуменно посмотрела на меня:

– Это далеко идущий вывод. Ты даже не знаешь наверняка, а был ли похититель.

– Если ты считаешь этот вывод далеко идущим, то как насчет другого? А вдруг убийца и похититель имеют отношение друг к другу? Может, похититель превратился в убийцу? И тогда тебе более чем когда-либо требуется телохранитель.

Присцилла выдернула руку, но осталась на месте. Она продолжала смотреть на меня. По-моему, впервые в ее глазах мелькнула тревога. Из приемной донесся голос Инес. Она о чем-то рассказывала. Мы замерли. Речь шла о Руби и потерянных ключах.

Я не сводил взгляда с лица Присциллы, на котором тревога быстро перерастала в панику.

Глава седьмая

Не успел я решить, что же мне делать дальше, как послышалось цоканье каблучков. Присцилла растерянно моргнула, быстро глянула вдоль коридора, и лицо ее скривилось, словно она сунула в рот незрелую виноградину.

– Господи, хоть криком кричи!

Именно этим Уилладетта Суини Вандеверт и занималась. Направляясь к нам, новоиспеченная вдова вопила как недорезанная, энергично елозя кружевным платочком по густо накрашенным глазам. Видимо, Уилладетта в большой спешке перебирала свой гардероб в поисках приличествующего случаю одеяния. С цветом она, правда, не ошиблась, но то, что на ней было надето, вряд ли можно было назвать приличествующим. Свои пышные формы Уилладетта упаковала в черные вязаные штанишки чуть ниже колена, которые вышли из моды еще в прошлом веке.

Однако внимание присутствующих привлекли не трикотажные брючки. В наших краях к подобным выкрутасам моды привыкли. Здесь что ни день видишь наряды времен второй мировой войны. Я ничуть не удивлюсь, если встречу на улице Пиджин-Форка старичка в брюках клеш неимоверной ширины или даму в шляпке, цветы на которой увяли четверть века назад.

Нет, все обратили внимание вовсе не на штанишки Уилладетты, а на формы, которые они обтягивали. Если удосужиться приглядеться, можно было заметить под черной тканью отчетливые рельефы нижнего белья. Надо сказать, что все лица мужского пола, находившиеся в пределах моей видимости, удосужились. Особенно близнецы Джеб и Фред, помощники Верджила. Они таращились на Уилладетту, приоткрыв рты.

Смею утверждать, что Джеба и Фреда заинтересовало еще кое-что. Траурный наряд завершал черный вязаный свитерок-безрукавка. Эта деталь была не столь обтягивающая, как вязаные брючки, что свидетельствовало об определенной разумности Уилладетты. Если бы свитерок обтягивал ее так, как обтягивали брюки, бедняжка Уилладетта, наверное, задохнулась бы прямо на наших глазах. И тем не менее безрукавочка была достаточно обтягивающей. Бусы из черного жемчуга, в тон остальному наряду, подпрыгивали на том, что Мельба и другие члены Центрального бюро слухов называли двумя основными причинами, из-за которых Джейкоб Вандеверт женился на Уилладетте. Вдова бежала к нам по коридору, и две основные причины подпрыгивали вместе с бусами вверх-вниз. Глаза близнецов и Р.Л. синхронно подпрыгивали вместе с ними.

Если не считать этих двух причин, в остальном Уилладетта была миниатюрным созданием. В ней было не больше полутора метров, но недостаток роста она возмещала высоченной прической в виде вавилонской башни – этакий лакированный конус. В Пиджин-Форке многие женщины, в том числе и моя секретарша Мельба, щеголяют подобными шедеврами парикмахерского искусства на голове. Должно быть, дамы считают эту прическу надежной и проверенной. Называется она, по-моему, пучок с начесом. У Уилладетты «пучок с начесом» был невероятно пышный, добавляя ей добрых пятнадцать сантиметров.

Не удовлетворившись этим, вдова покачивалась на огромных каблучищах, способных посоперничать в смысле размеров с «вавилонской башней». На деревянном полу каблуки создавали грохот, напоминавший взрывы небольших шутих. Преодолев полпути, Уилладетта, видимо, осознала, что является объектом пристального внимания, остановилась, подняла дрожащую руку ко лбу и прошептала:

– О боже!

У нее неплохо получилось.

Если бы Мельба не рассказала мне, что она подслушала, как Уилладетта называла Джейкоба «этот старый козел, за которого я вышла замуж», я бы подумал, что вдова действительно вне себя от горя.

Уилладетта сумела взять себя в руки и прошествовала мимо нас с Присциллой. На какую-то секунду мне показалось, что Присс собирается подставить Уилладетте подножку. По-моему, в голове страдалицы мелькнула та же мысль – проходя мимо падчерицы, она вдруг подпрыгнула и понеслась вскачь.

Вблизи Уилладетта являла еще более любопытное зрелище. Даже если бы она решила принять участие в конкурсе клоунов, то и в этом случае ее наверняка упрекнули бы в злоупотреблении косметикой. Синие тени толстым слоем покрывали веки до самых бровей, разглядеть которые можно было только под микроскопом – многолетнее знакомство с пинцетом не прошло даром. Если выражаться точнее, то брови Уилладетты были несколько лысоваты.

Восполнить недостаток волос над глазами Уилладетта решила избытком волос вокруг глаз. Их окаймляли невероятно длинные и неестественно черные ресницы. К сожалению, глаза Уилладетты были мелковаты, отчего создавалось впечатление, что на ее веках примостилась пара пушистых гусениц. Рот она подвела темно-красным карандашом толщиной в добрых три миллиметра, и издалека губы казались пухлыми, если не сказать надутыми. Однако вблизи становилось ясно, где именно заканчивались настоящие губы.

Несмотря на такое количество косметики или, может, именно из-за этого лицо Уилладетты не выглядело привлекательным, но, оглянувшись, я убедился, что ни одного из присутствующих мужчин это не интересует. Их глаза не поднимались выше черных искрящихся бус.

Даже Верджил, который сторонился женщин с тех пор, как пару лет назад его оставила жена Дорис, выглянул из комнаты и словно завороженный уставился на подпрыгивающие черные бусы. Казалось, он впал в транс, зачарованный ритмичным подскакиванием черных искр. Уилладетта промчалась мимо застывших зрителей и остановилась перед Верджилом.

– Шериф, скажите, что это неправда… – Голос ее дрогнул.

Она тряхнула рыжим «начесом» и прижала ко рту платок. Актриса из Уилладетты была что надо. Скорее всего, Верджил не ожидал, что Уилладетта именно на нем остановит свой выбор. Когда она заговорила, его взгляд все еще был прикован к бусам. Осознав этот факт, Верджил побагровел и принялся озираться, словно его застигли за просмотром порнофильма.

– Мне очень жаль, мэм, – пробубнил он, упираясь взглядом в пол.

Думаю, Верджил все же имел в виду недавнюю кончину Джейкоба, а вовсе не свой пристальный интерес к бюсту Уилладетты. Но до конца я не уверен. Что бы шериф ни имел в виду, других слов oт него, очевидно, не требовалось, поскольку вдова проворно бросилась ему на шею и безутешно зарыдала.

– О, шериф! – стенала она. – О-о-о, ше-ери-иф!

Казалось, Верджил вот-вот тоже расплачется. Он словно аршин проглотил, похлопывал Уилладетту по спине и что-то сипел, а лицо его все больше напоминало крупную свеклу. Могу поклясться, что даже его седые волосы стали розоватого оттенка, а глаза бешено вращались, рыская по сторонам.

Верджил напрасно беспокоился. Совершенно очевидно, что если ему не доставляет удовольствия держать рыдающую Уилладетту, в коридоре хватит добровольцев, готовых пообниматься со вдовушкой. Джеб, Фред и Р.Л. придвинулись поближе на тот случай, если шериф решит вверить Уилладетту кому-нибудь из них.

– Такой удар, – всхлипывала страдалица. – Та-а-ак-о-ой уда-а-ар!

– Ну… ну… ну… – пробубнил Верджил, и глаза его завращались еще быстрее.

Умеет наш шериф найти подход к женщинам.

Глаза Верджила зыркнули в мою сторону, но я благоразумно уставился в потолок. Возможно, я был не прав, но мне казалось, что миниатюрная Уилладетта способна доставить гораздо больше беспокойства, чем она того стоила. А если подумать, сколько с недавних пор она стала стоить, то беспокойства выходило выше крыши. Однако Р.Л., похоже, не был столь расчетлив, так как придвинулся еще ближе, оттеснив братьев Гунтерман. Я, разумеется, не сомневался, что Р.Л. всего лишь стремится в трудную минуту поддержать и утешить мачеху, как и подобает заботливому пасынку. Лизбет, видимо, испытывала те же чувства. Стартовав одновременно с Р.Л., она опередила его на целых полсекунды.

– О, Уилладетта! – вскричала Лизбет, простирая руки. – О, бедняжка!

Ну, не знаю. Может, публика до сих пор изо всех сил сдерживала слезы, а может, просто никому не пришло в голову заплакать, пока Уилладетта не подала им эту идею. Как бы то ни было, внезапно из глаз Лизбет хлынул водопад.

Уилладетта оторвалась от шерифа и бросилась к Лизбет. На скорбном лице Верджила читалось несказанное облегчение. Повиснув на плечах Лизбет, Уилладетта зарыдала еще громче.

– Разве это не ужасно? – рыдала вдова. – Разве не ужасно?

Я должен был с ней согласиться. Ужасно – самое подходящее слово. Лизбет старательно лила слезы. Выходило не так убедительно, как у Уилладетты, но мне кажется, за мужественную попытку ее все же следовало похвалить.

– О да! – всхлипнула Лизбет. – И это случилось так… так внезапно! Р.Л. едва успел войти, как зазвонил телефон и Присс сообщила эту жуткую новость. Такой удар, такой удар!

– Удар! – повторила Уилладетта. Она осеклась и пристально посмотрела в лицо Лизбет. Ей пришлось изрядно запрокинуть голову, поскольку жена пасынка была сантиметров на двадцать выше. – Кстати, Джейкоб успел составить новое завещание?

Глаза Лизбет вновь наполнились слезами.

– Нет, – прорыдала она, тряся из стороны в сторону белокурым бетоном. – Нет, не успел!

Эти слова вызвали у вдовы новый скорбный вопль. Честно говоря, мне показалось, что после этой короткой беседы их рыдания стали куда более искренними.

– Бедняжка, бедняжка, – ворковала Лизбет. – Как только я узнала эту жуткую новость, то сразу же подумала о тебе. Какой ужасный удар. У меня просто не слов, как жаль…

И эта женщина несколько мгновений назад называла Уилладетту «маленькой жадной шлюшкой»? Эти слова почему-то заставляли усомниться в искренности Лизбет. Не надо быть гением, чтобы понять, с какой стати Лизбет вдруг решила, что маленькие жадные шлюшки – весьма подходящая для нее компания. Лизбет всегда обладала прекрасным нюхом на самые лакомые кусочки, а Уилладетта, которая только что стала главным держателем акций птицефабрики Вандеверта, несомненно, была весьма лакомым кусочком.

Я оглянулся на Присциллу. Казалось, ее вот-вот вырвет. Она шумно откашлялась и пробормотала:

– Даже не знаю, смеяться или аплодировать.

Обращалась Присцилла ко мне, но я нисколько не сомневался, что скорбящие дамы все отлично расслышали.

– Знаешь что, Хаскелл, – продолжала Присс, – пошли отсюда: Я хочу поскорее повидать маму, и, кроме того, с меня достаточно театрализованных представлений.

Я удивленно посмотрел на нее. С чего это Присцилла решила объединить наши особы? Может, мне удалось убедить ее, что несколько дней ей действительно не помешает телохранитель?

Верджил тоже взглянул на Присс. Складки в уголках его рта залегли еще глубже.

– Никто не уйдет, пока я не разрешу, – угрюмо проворчал он. – Всем ясно? Я еще не со всеми побеседовал.

Интонация Верджила свидетельствовала: его жизнь все глубже погрязает в трясине трагедии. Серые глаза Присс сузились, но она ничего не сказала.

Вдова оторвалась от груди Лизбет и стрельнула в Присциллу недобрым взглядом. Саркастическое замечание падчерицы не прошло мимо ее внимания, но вот что странно – глаза Уилладетты были совершенно сухими. Неужели она израсходовала запас слез?

Взгляд Уилладетты переместился с лица Присциллы на мое. Отстранившись от захлебывающейся в рыданиях Лизбет, которая свой запас влаги еще не израсходовала, Уилладетта спросила:

– Не тот ли вы телохранитель, которого нанял Джейкоб? Аж из самого Луисвиля? – Голос ее звучал несколько воинственно для женщины, находящейся в глубоком трауре.

Шмыгнув носом и мазнув по нему кружевным платком, вдова объяснила, не обращаясь ни к кому конкретно, но скосив взгляд в мою сторону:

– Сегодня утром мне позвонил Джейкоб и сообщил, что нанял человека, который похож на арлекина.

Теперь наступил мой черед испытывать тошноту.

– Джейкоб в самом деле нанял меня охранять Присциллу, – проговорил я как можно спокойнее. – Я действительно когда-то жил в Луисвиле, но теперь живу здесь…

Наверное, потребность перебивать – семейная черта Вандевертов. Ее приобретают даже те, кто вступает в брак с членами семьи. Уилладетта повернулась к Верджилу:

– Вы можете поверить, что Джейкоб нанял этого клоуна в телохранители? И что он приступил к работе именно сегодня? – Она оглядела аудиторию. Я обратил внимание, что Джеб и Фред с готовностью отозвались на ее взгляд. – У Джейкоба никогда в жизни не было телохранителя, – продолжала Уилладетта, – а как только он им обзавелся, его тут же убили.

Лизбет с готовностью отозвалась:

– По-моему, это переходит все границы!

Краска прилила к моему лицу. Хуже всего было то, что кое-кто из публики взирал на меня с сочувствием. Инес, Р.Л. и даже Присцилла.

– Я не был телохранителем Джейкоба, – сказал я, наверное, в миллионный раз. – Я охранял Присциллу!

Но никто, похоже, не слушал. Инес, Р.Л. и Присс продолжали сочувственно пялиться на меня.

– Не терзай себя, Хаскелл. – Присцилла похлопала меня по руке. – Я знаю, ты сделал все, что мог.

Невероятно, Присс явно пыталась меня утешить. Это было что-то новенькое. Однако ее слова меня ничуть не успокоили, напротив, мне стало еще мерзопакостнее. Я все больше и больше приходил к выводу, что вся эта история мало-помалу становится делом моей чести. Я должен выяснить, кто убийца! Кроме долга перед Джейкобом есть кое-что еще: если я не отыщу преступника, то стану первым детективом в Пиджин-Форке, который выставит себя на посмешище. И единственным.

Даже шериф взирал на меня с жалостью, и от этого я пришел в еще большее замешательство. Откашлявшись, Верджил спросил:

– Миссис Вандеверт, вам что-нибудь известно о врагах мужа?

Похоже, Верджил поспешил сменить тему, чтобы вывести меня из затруднения. Может, он все-таки считает себя почти родственником? Хотя не могу сказать, что я испытывал к нему благодарность. Конечно, большое спасибо, Верджил, но я сам способен постоять за себя.

Уилладетта даже не задумалась над вопросом.

– Конечно, известно! – радостно воскликнула она. – У Джейкоба было полно врагов! – Прозвучало это так, словно врагами следовало гордиться. Она со значением кивнула, отчего ее рыжий «начес» едва не хлестнул меня по лицу. – Знаете, среди птичников зверская конкуренция!

Верджил нахмурился и потянул вдову в комнату. То ли он закончил беседу с Инес, то ли хотел увести Уилладетту подальше от меня. Я не прочь был подслушать, о чем они будут говорить, но бравые помощники шерифа довольно бесцеремонно оттеснили нас от двери. Думаю, так они вымещали свое разочарование, что им не довелось лично утешить бывшую официантку.

Я обдумывал слова Уилладетты. Зверская конкуренция, сказала она. Среди птичников зверская конкуренция.

Странное словечко она употребила. Звери… Черт, я же совсем забыл про Рипа! Его давно уже следовало покормить. И самое главное, спустить во двор… О боже! Что же делать? Присциллу оставлять нельзя – я вовсе не преувеличивал, когда говорил, что сейчас она, возможно, находится в большей опасности, чем прежде. Похититель-убийца действительно способен крутиться где-то поблизости. После случившегося с Джейкобом я не мог рисковать Присциллой.

Внезапно мне пришло в голову, что, возможно, я делаю Рипу слишком большое одолжение, таская его на собственном горбу по лестнице. Или я один из тех неприятных типов, которые любят, когда кто-то целиком и полностью зависит от них? Может, я подсознательно облегчал жизнь Рипу и потому он так и остался невротиком? Вдруг именно из-за меня он не научился и никогда уже не научится преодолевать жизненные трудности?

Как бы то ни было, не успела за Верджилом и Уилладеттой закрыться дверь, я шепнул Присцилле, что скоро вернусь, и со всех ног бросился к телефону в вестибюле. Набирая номер, я вспоминал преданных и бесстрашных секретарш из детективных сериалов. Эти отважные и верные создания всегда наготове, всегда согласны пройти лишнюю милю, лишь бы помочь своему шефу.

Мельба, похоже, эти сериалы не смотрела.

– Вы, наверное, шутите, – сварливо сказала она, когда я объяснил, что от нее требуется.

Голос Мельбы едва пробивался сквозь дикие вопли, перемежаемые жутким грохотом. Судя по звукам, выводок Мельбы устроил в гостиной соревнование, кто сломает больше мебели.

– Я не собираюсь таскать по лестнице вашу разжиревшую зверюгу! – отчеканила Мельба. – Ни под каким видом!

– Мельба, вам нужно лишь снести Рипа по ступенькам. И он вовсе не такой уж тяжелый. И он не зверюга, а вполне милый и дружелюбный пес.

– Ни хрена не понесу! – отрезала Мельба. В трубке послышался оглушительный удар.

– Послушайте, мне надо идти! – сказала Мельба несколько возбужденным голосом. – Дети играют в домино, и, по-моему, кого-то пришибло.

Во что играют? В домино?! Похоже, домино у Мельбиных отпрысков – это вид боевого искусства.

Я повесил трубку, чувствуя себя обманутым. Впрочем, секретарши в детективных сериалах вряд ли говорят «ни хрена». Повернувшись, чтобы двинуться обратно к приемной Джейкоба, я с удивлением обнаружил рядом с собой Присциллу – без сомнения, она внимательно выслушала мой телефонный разговор.

– Сложности с собакой? – поинтересовалась Присс.

Я пустился в путаные объяснения. Присцилла улыбнулась. Если призадуматься, я впервые видел ее улыбку – не считая, конечно, школьных времен. Улыбаясь, Присс Вандеверт выглядела совсем другим человеком. Очень милым и симпатичным человеком.

– Знаешь что, Хаскелл, мы сейчас поговорим с моей мамой, а потом навестим твоего Рипа. Идет? Только лучше нам поспешить. Не хочу, чтобы мама услышала новость по телевизору.

– Разве ты не позвонила ей?

Присцилла покачала головой:

– Я хочу быть рядом, когда она узнает о смерти отца. Кто может поручиться, как она это воспримет. В конце концов, мама сорок лет была замужем за этим человеком.

Мне очень не хотелось заговаривать об этом, но…

– Мы не можем сейчас уйти. Ты же слышала, что сказал шериф. Верджил ясно дал понять, что не собирается никого выпускать из здания.

Присцилла снова улыбнулась. Боже, и почему эта девушка улыбается так редко!

Через десять минут мы оказались на улице. Присс торжествовала, а я чувствовал себя последним дураком. Хотя, казалось бы, почему? Присцилла выкинула совершенно безобидный номер. Из вестибюля она прямиком устремилась к комнате, где Верджил проводил допросы, распахнула дверь, перешагнула через порог и грохнулась в обморок. Только и всего. Обморок у Присс получился отменным. Она рухнула как подкошенная. Инес, торчавшая рядом с дверью, запричитала, подняла суету с мокрой тряпкой и нюхательными солями. Судмедэксперт со знанием дела пощупал пульс и покачал головой. Присцилла лежала на полу бревно бревном. Правда, всего лишь одну минуту. После чего открыла глаза и слабым голосом спросила:

– Шериф, можно мне пойти домой? Я… я очень плохо себя чувствую.

Я был в полном восторге от ее актерских данных. Верджил заколебался и с подозрением уставился на меня, словно не веря обмороку возможной подозреваемой.

– Шериф, – прошептала Присцилла, – моего отца убили. Я… я хочу поскорее уйти от этого ужаса.

В глазах Присциллы застыла вселенская скорбь. Тут и настал мой черед.

– Давай отвезу ее домой, Верджил. Не волнуйся. Я глаз с нее не спущу!

Верджил скептически поджал губы и с неохотой кивнул:

– Ладно уж. Побеседую с вами обоими попозже, и смотрите – чтобы я вас не искал!

Присс, все еще лежа на полу, взирала на него с немой благодарностью.

– Большое спасибо, шериф, я не забуду вашей доброты. Вы настоящий джентльмен.

– Гм. – Верджил не сводил с нее недоверчивого взгляда.

Но все-таки отпустил нас на все четыре стороны.

И только когда мы катили по шоссе в сторону Пиджин-Форка, до меня наконец дошло, почему я чувствовал себя последним дураком. Потому что отныне я не знал, чего ждать от Присциллы. Она оказалась на редкость умелой лгуньей. Надо обладать подлинным талантом, чтобы так нагло лгать, невинно глядя собеседнику в глаза.

А Присцилла отыграла свою роль без сучка без задоринки.

Продолжая крутить руль, я вдруг вспомнил, что незадолго до того, как мы зашли в кабинет Джейкоба и обнаружили труп, Присцилла отлучалась в туалет. Я тогда еще воспользовался ее отлучкой, чтобы позвонить Мельбе.

Я сглотнул. Но ведь примерно тогда же Руби выманила Инес на улицу! Что, если эти два события произошли в одно и то же время?!

И почему Присцилла с такой легкостью согласилась, чтобы я присматривал за ней оставшиеся два дня? Уж не для того ли, чтобы в свою очередь присматривать за мной и за тем, как продвигается расследование убийства Джейкоба?

Глава восьмая

Мы уже были на окраине Пиджин-Форка, когда Присс наконец соизволила сообщить, куда надо ехать. Здесь повернуть направо, у знака – налево, у следующего – снова направо. Присс указывала дорогу механически, мысли ее бродили где-то далеко. Что вполне понятно. Наверное, если вы собираетесь сообщить мамочке, что папочку кокнули, следует как-то к этому подготовиться.

Поэтому я хранил молчание, полностью сосредоточившись на дороге. За пару поворотов до места назначения я наконец-то понял, куда мы направляемся. В Грисволдские апартаменты.

Поскольку Грисволдские апартаменты находятся в единственном многоквартирном доме в Пиджин-Форке, люди в здешних краях называют их попросту Квартиры, порой сокращая это слово до Ква и покатываясь при этом со смеху. До сих пор не понимаю, что тут забавного.

– Тебе следовало сказать, что твоя мама живет в Квартирах, – буркнул я, подъезжая к дому и почти с любовью оглядывая вычурно-аляповатое здание. – Сюда я и сам мог бы найти дорогу.

Это трехэтажное сооружение является в Пиджин-Форке своего рода небоскребом. Раньше это был большой фермерский дом в викторианском стиле, впоследствии его перестроили в шестиквартирный особняк, который является одной из главных достопримечательностей нашего городка.

В течение многих лет этот старый дом с куполообразной крышей и металлическим флюгером был святая святых огромной Грисволдской фермы, к которой тогда и сводился весь Пиджин-Форк. Я не сомневался, что всякий коренной пиджинфоркец найдет Квартиры с завязанными глазами. Для меня не знать, где Квартиры, все равно что для коренного ньюйоркца не знать, где стоит статуя Свободы.

Присцилла двинулась к калитке.

– На самом деле, – сказала она, – мы с мамой живем вместе. После развода она поселилась у меня.

Присс даже не удосужилась взглянуть, как я отреагировал на ее слова. Она даже не дала мне возможности распахнуть перед ней калитку. К тому времени, когда я вышел из столбняка, Присс уже бодро шагала по дорожке. Я встряхнулся и потрусил следом.

Наверное, на моем лице был написан немой вопрос: «С какой стати взрослая особа тридцати трех лет от роду живет с мамочкой?» – потому что Присс вдруг сказала:

– Это я настояла, чтобы мама переехала ко мне. После развода она была такая растерянная и беспомощная! Дело в том, что за свою жизнь мама даже ни одного чека не выписала. Отец делал все сам. И вдруг бросил ее. Это все равно что бросить ребенка…

Услышав, как дрогнул ее голос, я подумал, что, видимо, Присс очень сильно любит мать. От этой мысли мне стало не по себе. Ведь если она так сильно любит мать, то как же должна была ненавидеть отца?!

Мы поднялись по крутой узкой лестнице с отполированными до блеска перилами. Единственным источником освещения служила слабенькая лампочка на верхней площадке. На улице только-только начали сгущаться сумерки, но на лестнице этого дома царила полночь. Похоже, нынешние владельцы Грисволда были такими же скрягами, как и Джейкоб, либо здешние обитатели довели до крайности идею энергосбережения. Я следовал за Присс, осторожно нащупывая ступени и надеясь, что никто не забыл на лестничной клетке что-нибудь вроде роликовых коньков или бильярдных шаров. Если забыл, то мы с Присс обречены сломать себе шеи.

Единственная дверь на втором этаже вела в маленькую гостиную, тесно заставленную кленовой мебелью в стиле первых американских поселенцев. Обивка на кушетке и стульях изображала сцены времен борьбы за независимость. На каждом кленовом столике красовалось по золотому орлу с абажуром на башке, а над кушеткой распростерла крылья огромная тварь с двумя деревянными стрелами в клюве. Тоже, разумеется, золотой орел. У пернатого был донельзя несчастный вид, словно он и не предполагал, до чего ж омерзительны на вкус деревянные стрелы.

На меня снова напал столбняк. А что тут удивительного? Откуда я мог знать, что жилище Присциллы выглядит столь… экстравагантно?

Присс глянула на меня через плечо:

– Мама по-новому оформила мою квартиру. Подготовила мне сюрприз ко дню рождения.

Ее взгляд явно требовал ответа.

– Здорово.

Меня хватило только на это. Ничего более уклончивого я придумать не смог. Я следовал за Присс, лавируя меж кленовыми столиками и скамеечками для ног. Да уж, сюрприз так сюрприз. Даже, я бы сказал, потрясение. Мне стало совсем не по себе. Если Присс спокойно терпела, глядя, как Руби набивает ее комнату золотыми орлами, значит, она должна обожать мать.

Я еще раз огляделся. М-да, существовала большая вероятность, что Присцилла ненавидела отца всем сердцем.

«Ребенок» шестидесяти с лишним лет обнаружился на кухне. Руби мирно помешивала какое-то варево, которое подозрительно напоминало тушеную говядину. В белом фартучке с оборками и вышитыми на кармашке анютиными глазками, Руби и в самом деле смахивала на девочку. Несколько крупноватую девочку. Помимо пасторального фартучка на ней было столь же пасторальное платьице из набивного ситца и голубые пушистые тапочки. Помешивая в кастрюльке, Руби весело напевала про себя.

И улыбалась!

То ли Руби Вандеверт радовалась каким-то своим мыслям, то ли помешивание тушеной говядины поднимало ей настроение.

Полагаю, именно потому, что Руби напевала, она не расслышала, как вошла Присцилла. Продолжая напевать, помешивать и улыбаться, Руби не замечала ничего вокруг. Это позволило мне хорошенько ее разглядеть. Должен признаться, до этого момента Руби стояла на первом месте в моем списке подозреваемых, теперь же, глядя на нее, я понимал, почему Присцилла сказала, что если бы я был знаком с ее матерью, то никогда не поверил бы, что она способна на убийство. Руби Вандеверт с ее пухлыми щечками, розовыми губками и волосами точь-в-точь как белоснежная сахарная вата выглядела постаревшим херувимом. Постаревшим херувимом с льняной прихваткой в одной руке и деревянной ложкой в другой.

Едва взглянув на нее, я уже не мог представить себе, что Руби способна на злодейство. Боже! Да обвинить эту женщину в убийстве – все равно что пытаться возложить вину за убийство на Мэри Поппинс.

Когда Руби наконец подняла голову и обнаружила нас, я обратил внимание, что цвет ее глаз в точности совпадает с оттенком анютиных глазок, вышитых на кармашке фартука. Глаза Руби прищурились, и ангельская улыбка расцвела на ее лице.

– Дорогая, – шутливо погрозила она Присцилле деревянной ложкой, – ты не предупредила меня, что приведешь с собой джентльмена. – Она похлопала прихваткой по сахарной вате на голове. – Ой, а я в таком виде!

Я уже приготовился к тому, что Присцилла сейчас брякнет: «Нет, мама, ты ошибаешься, Хаскелл никакой не джентльмен», но она пренебрегла этой возможностью. Должно быть, слишком сосредоточилась на том, что собиралась сообщить.

– Мама, у меня плохие новости.

Руби замерла с поднятой вверх ложкой и посмотрела сначала на дочь, а потом на меня.

– Плохие новости?

После того как Присс поведала матери, что случилось с Джейкобом, слово «плохие», судя по реакции Руби, показалось мне некоторым преувеличением. Когда Присс остановилась на середине рассказа, чтобы перевести дух, ее мать продолжала улыбаться.

– Неужели? – радостно спросила Руби.

Мы с Присциллой недоуменно уставились на нее. Даже для бывшей жены она вела себя несколько хладнокровно. С другой стороны, я не сомневаюсь, что если бы Клодзилле сообщили о моей преждевременной кончине, то пришлось бы дать сильнодействующее средство, чтобы ее успокоить. Это точно. Так бы сильно она смеялась.

– Мама, ты меня поняла? – спросила Присцилла. – Кто-то убил папу.

Руби снова похлопала по голове прихваткой. Улыбка по-прежнему гуляла по ее лицу.

– Конечно, дорогая, – ласково сказала она. – Я прекрасно тебя поняла.

Похоже, волнения Присс по поводу того, как мамочка воспримет эту ужасную новость, были несколько поспешными.

Повернувшись ко мне все с той же ангельской улыбкой на лице, Руби нацелила на меня деревянную ложку.

– Конечно, это очень печально. Но что-то в этом роде рано или поздно должно было случиться. Это человек был таким скотом! – добавила она все тем же ласковым голосом.

Мне подумалось, что вряд ли Руби позовут прочесть надгробное слово.

Присцилла предприняла еще одну попытку:

– Мама, кто-то ударил папу по голове той бронзовой курицей, которую ты подарила ему на Рождество.

По-моему, на этот раз Присс сделала максимум возможного. И это помогло. В каком-то смысле. Последняя новость наконец-то вызвала отклик в душе Руби. Она поднесла прихватку ко рту.

– О боже! – прошептала она. – Но ведь бедная курочка не пострадала? – Между бровями, также напоминавшими клочки сахарной ваты, появились два восклицательных знака, но на губах ее продолжала играть улыбка. – Я заплатила за эту миленькую птичку приличные деньги, – сообщила мне Руби, – и было бы очень жаль, если бы с ней что-то случилось. – Улыбка ее ничуть не померкла. – Какая жалость!

Я ей поверил.

Пока Присс уверяла матушку, что драгоценная курица не получила необратимых повреждений, чего нельзя сказать о Джейкобе, я осматривал кухню. Оформление в стиле первых поселенцев сюда не проникло. Должно быть, Присцилле удалось вовремя остановить Руби. Это была стандартная кухня с желтым линолеумом, желтыми цветастыми обоями, желтовато-золотистыми бытовыми приборами и… желтыми записочками. Повсюду, куда ни плюнь, были прилеплены желтые бумажные квадратики. Сделанные от руки надписи на них гласили: «Четверг – день вывоза мусора», «Купить: молоко, бекон, хлеб», «Записаться на прием к стоматологу». Но эти тексты выглядели вполне нормально, гораздо больше меня встревожили следующие напоминания: «Убедиться, что кран закрыт!» и «ВЫКЛЮЧИТЬ ПЛИТУ!!!» Последний лозунг был прикреплен над газовой плитой и произвел на меня сильное впечатление. Похоже, слухи о забывчивости Руби не были преувеличением.

Руби быстро потеряла интерес к судьбе бронзовой курицы и обратила свои ямочки в мою сторону.

– Молодой человек, вы ведь останетесь пообедать, не так ли? У нас на всех хватит! – Деревянная ложка описала гостеприимную дугу. – Присс давно уже пора завести ухажера.

Глаза Присциллы расширились. На мгновение мне показалось, что она смутилась, но, подумав, я решил, что красноватый оттенок на ее щеках вызван лучами заходящего солнца.

– Мама, – ровным голосом заговорила Присс, – Хаскелла нанял папа. Сегодня утром. Чтобы он некоторое время присматривал за мной.

Хотите верьте, хотите нет, но, когда Присс рассказала матери о записке похитителя и о том, почему Джейкоб решил меня нанять, улыбка Руби не стала печальнее. Лишь мерное покачивание сахарной ваты свидетельствовало, что она понимает, о чем речь.

– Ну-ну, милая, – бодро сказала она, похлопав прихваткой по руке Присс, – не стоит пугаться. Эта записка не имеет никакого отношения к смерти твоего отца. Просто чья-то глупая шутка. Вот и все.

И Руби расцвела в еще более ангельской улыбке.

Именно в эту минуту я решил, что Руби принадлежит к редкой в нынешнее время породе людей, которую можно назвать «Вечная улыбка». Изредка таковых встречаешь. Это женщины, слишком близко к сердцу принимающие рекламные ролики, в которых мелькают безмерно счастливые фотомодели с улыбками до ушей. Женщины такого типа, даже когда на них никто не смотрит, не позволяют улыбке сойти с их лица.

Если для подтверждения своей теории мне требовались дополнительные доказательства, то за обедом я получил их в избытке. На протяжении всей трапезы улыбка на лице Руби ни разу не поблекла. Через некоторое время это даже превратилось в некое подобие игры – подловить Руби в тот момент, когда она не улыбается. Время от времени я бросал на нее быстрые взгляды – когда она накладывала мясо, когда намазывала маслом печенье, когда разговаривала с Присс. Все напрасно. В этой игре я оказался проигравшим.

Даже когда Руби разоткровенничалась со мной, что она всегда знала, чем все закончится для Джейкоба, потому что он был таким «распутным старикашкой», с ее лица не сходила сияющая улыбка. Словно губы ее жили отдельной жизнью.

– Верности в этом человеке было ни на грош! – жизнерадостно воскликнула она, и глаза цвета анютиных глазок весело блеснули. – Уилладетта была не первой, да и не последней. Джейкоб неплохо в жизни повеселился.

Как вам нравится? Вот это новость так новость!

– Вы действительно считаете, что Джейкоб обманывал Уилладетту?

Мне казалось, что это несколько смелое предположение. В том смысле, что Джейкобу было уже далеко за шестьдесят. Если у него хватало сил обманывать сластолюбивую Уилладетту, то этот человек мог бы служить примером для всех особей мужского пола.

Но если Руби права, то у Уилладетты мог быть еще один мотив для убийства, помимо денег.

Присцилла бросила на меня быстрый взгляд и постаралась отвлечь Руби.

– Очень вкусно, мама! Ты превзошла саму себя.

Руби как ни в чем не бывало продолжала болтать:

– Ну разумеется, Джейкоб обманывал Уилладетту. Поверьте мне, пока Джейкоб Вандеверт был жив, он бегал за каждой юбкой! Причем чем моложе была особа, тем больше она нравилась Джейкобу. Честное слово, я боялась, что в один прекрасный день он приведет домой девочку из детского сада!

Руби хлопнула рукой по стулу, словно сказала что-то невероятно смешное. Она даже слегка хихикнула, прикрыв розовый ротик прихваткой.

Присс больше не стремилась замаскировать свои усилия заткнуть матери рот. Она, видимо, твердо решила перевести разговор на другую тему, из которой никак не будет следовать, что у Руби имелся мотив для убийства.

– Мама, почему бы тебе не избавиться от прихватки?

Руби на мгновение замерла, но это, разумеется, никак не отразилось на ее улыбке. Тупо уставившись на надетую на левую руку льняную рукавицу, словно не понимая, каким образом она там очутилась, Руби послушно кивнула.

– То-то я удивляюсь, почему мой руке так тепло!

Я как завороженный смотрел на нее.

– Да, так действительно лучше, – продолжила она, стащив прихватку и аккуратно положив рядом с тарелкой. – Гораздо лучше!

И снова просияла.

Я на всякий случай бросил взгляд на плиту. Дабы убедиться, что Руби не забыла прочесть записку. Мне бы очень не хотелось, чтобы этот вечер – и, между прочим, моя жизнь – закончился тем, что нас всех разнесло бы на куски.

Теперь я понимал, почему Инес говорила, что нет ничего странного в том, что Руби забыла, куда дела ключи от машины. Боже. Да если бы она забыла, куда дела саму машину, и то было бы в порядке вещей.

Может, Руби больна? Может, у нее болезнь Альцгеймера или она перенесла инсульт?

Однако все дело оказалось в том, что ей долгие годы приходилось выносить общество Джейкоба.

Когда через некоторое время миссис Вандеверт отправилась в кладовку за бутылочкой красного вина, которое, по ее утверждению, «совершенно необходимо к данному блюду», Присцилла наклонилась ко мне и прошептала:

– Я знаю, о чем ты думаешь, но мама совершенно здорова. Я слежу за тем, чтобы она каждый год проходила обследование. – Присс бросила нежный взгляд на дверь, за которой скрылась Руби. – Насколько я помню, мама всегда была такой – немного не от мира сего. Думаю, только благодаря этому она могла мириться с отцом и его характером. Своего рода защитная реакция.

По-моему, очень неплохая защитная реакция. Если не можешь отгородиться от мужа физически, то постарайся отгородиться мысленно.

Мне стало жалко эту старушку. Руби из породы «Вечная улыбка» и Джейкоб из породы «Кислая мина». Ее брак с Джейкобом был, вероятно, ничем не лучше, чем мой с Клодзиллой. Браки совершаются в преисподней.

В тот день, когда Клодзилла ушла от меня, она сообщила, что накануне в дамском журнале прочла статью «Можно ли сохранить этот брак?» В пересказе содержание статьи было очень коротким. Оно состояло из одного слова – нет.

У этой женщины имелось чувство юмора.

У Руби, видимо, оно тоже имелось. Когда она вернулась с вином и бокалами и налила нам понемногу, то начала хихикать. В самом прямом смысле, по-настоящему хихикать, как пятилетний ребенок. Я на минуту решил, что дело в вине, но тут Руби объявила:

– Знаете, я только что поняла. Не далее как сегодня я сказала Джейкобу, что ему не сойдет с рук то, что он делает с Присс, – и на тебе, действительно не сошло! Разве это не забавно?

Присцилла, наверное, решила, что это не просто забавно, а уморительно. Она поперхнулась говядиной.

Руби озабоченно посмотрела на нее:

– Дорогуша, с тобой все в порядке?

Присс судорожно кивнула и зашлась в ожесточенном кашле. Я кинул на нее внимательный взгляд и понял, что метод Хаймлиха*(*Способ извлечения предметов, застрявших в горле, при котором необходимо встать позади поперхнувшегося, обхватить его и резко надавить на верхнюю часть живота) не понадобится. А даже если бы и понадобился, я бы все равно немного повременил: слишком уж хороший шанс мне представлялся. Я уже несколько минут раздумывал, как бы половчее вытянуть из Руби информацию о ее визите к Джейкобу, да так, чтобы это не походило на допрос, а теперь, когда она сама об этом заговорила, мне оставалось лишь поддержать беседу.

– Вы сказали об этом Джейкобу сегодня во второй половине дня? – спросил я непринужденно.

Взгляд Присциллы был более чем красноречив, но она все еще кашляла, так что вмешаться не могла.

Руби удивленно посмотрела на меня.

– Нет, еще утром по телефону. Но, понимаете, он бросил трубку. – Руби пожала плечами и наморщила нос. Не сомневаюсь, что такое обхождение с телефоном было в обычаях Джейкоба. – Поэтому я и пошла к нему на работу! Чтобы заставить его выслушать меня! – Руби энергично кивнула. – Кто-то же должен был ему сказать, какая он скотина! Когда Присс вчера сообщила мне, что Джейкоб собирается поручить управление компанией не кому-нибудь, а Р.Л., я пришла в настоящее бешенство!

Вот так так! Руби преспокойно признавалась в том, что разозлилась на жертву в день убийства! Либо эта женщина настолько простодушна, что и представить не в силах, будто кто-то может ее заподозрить, либо с ее памятью действительно что-то серьезное. Может, она просто забыла, что убийство обычно совершается людьми, которые имеют для этого мотив?

Мне очень не хотелось так думать, но улыбчивая Руби со всей определенностью имела мотив.

– Это было так несправедливо, – продолжала она тем временем щебетать, – что Джейкоб обделил Присс после всего, что она сделала. Присс положила себя на алтарь этой птицефабрики – и на тебе! Такая наглость! – Руби по-прежнему улыбалась, вот только улыбка ее теперь была несколько возбужденной. – Вот я и решила отправиться к нему и выложить все, что о нем думаю! Отписать все Р.Л.! Это же верх нелепости – у Р.Л. нет склонности к бизнесу! Я всем сердцем люблю нашего сыночка, но каждому понятно, что он не может быть директором!

Кое-кому было не понятно. Джейкобу.

Тем временем Присцилла энергично прихлебывала вино, пытаясь обрести дар речи. Лицо ее уже было не таким багровым, в любую минуту Присс могла окончательно прийти в себя и заткнуть матери рот.

– И что вам ответил мистер Вандеверт? Руби потупила взгляд:

– Он крикнул мне: «Проваливай». Улыбка на ее лице потускнела, правда самую малость. Я на месте Джейкоба вряд ли бы нашел, что на это ответить, но Джейкоб обладал настоящим даром ставить собеседника на место.

Руби вскинула голову и посмотрела мне в глаза:

– Правда, он на все так отвечает.

Пожалуй, разговоры с Джейкобом не отличались продолжительностью.

Присцилла сверлила меня свирепым взглядом. К ней наконец вернулся голос. Хотя он и был несколько скрипучим, но проскрипеть ей удалось четко и ясно:

– Мама, ты случайно не видела, после твоего ухода никто не заходил в кабинет отца?

Улыбка Руби стала еще шире.

– Нет, дорогуша! Я решила, что забыла ключи в машине, и Инес ненадолго вышла со мной на улицу. Поэтому войти в кабинет Джейкоба мог кто угодно. – Ее глаза цвета анютиных глазок были бесхитростны, как у младенца. – Кто угодно! – повторила она весело.

Я пристально посмотрел на нее. Мне, конечно, очень хотелось верить каждому ее слову. К сожалению, она явно не обладала умением своей дочери лгать, и я был уверен, что этот постаревший херувим чего-то недоговаривает.

Верджил, верный своему слову, появился, как только мы почти управились с десертом. Когда раздался звонок в дверь, я наслаждался ореховым пирогом Руби, корка которого буквально таяла во рту. Перед моим мысленным взором маячила скорбная морда Рипа. Именно пирог мне о нем и напомнил – мой пес с ума сходит по ореховому пирогу. Поэтому я сидел, жевал и старался заглушить чувство вины перед глупым созданием, которое в эту самую минуту, наверное, страдает на веранде, гадая, куда это я запропастился.

Руби побежала открывать дверь.

– Боже, Верджил Минрат! – услышал я ее восторженный голос. – Как это мило с твоей стороны. Как хорошо, что ты зашел!

Никто бы не усомнился, что шериф просто заглянул к ней на огонек.

– Позвольте принести вам свои соболезнования… – Верджил, очевидно, подготовил небольшую скорбную речь, но Руби не дала ему закончить.

– Как приятно, что ты решил заскочить! – В ее голосе звучала искренняя радость. – Заходи и позволь мне угостить тебя ореховым пирогом.

Верджил каким-то образом умудрился без происшествий преодолеть полосу препятствий эпохи первых поселенцев, вслед за хозяйкой ввалился со скорбным видом на кухню, кивнул мне и Присс и пододвинул себе стул. В такой ситуации логично было ждать, что шериф заговорит, но я заметил, что его голова занята совсем другим. Должно быть, он пытался решить, будет ли этичным принимать десерт из рук предполагаемого убийцы. Видимо, Верджилу удалось уладить этот вопрос со своей совестью, поскольку он произнес:

– Спасибо, Руби, от куска пирога не откажусь.

По тому, каким тоном это было сказано, вы бы наверняка решили, что пирог отравлен и Верджил об этом в курсе. Но Руби, видимо, привыкла к замогильным интонациям нашего шерифа. Она лучезарно улыбнулась и торопливо положила на тарелку ломоть пирога. Я не мог не заметить, что Руби оделила Верджила самым лакомым куском и самым большим.

– Пожалуйста! – Поставив перед шерифом тарелку, Руби заключила представителя власти в жаркие объятия. – Как же я рада тебя видеть, Вердж! Давненько мы не встречались. – Она погрозила ему пухлым пальчиком. – Ты должен заглядывать ко мне почаще. Нельзя быть таким занятым!

Я смотрел на эту картину во все глаза. Вот это номер так номер! Шериф в обнимку с подозреваемой, которая на добрых полтора десятка лет старше его! Верджил зыркнул в мою сторону не столько скорбным, сколько злобным взглядом и буркнул, хватая вилку:

– Мы с Руби знакомы давно. Она нянчила меня, когда я еще под стол пешком ходил.

Руби с готовностью кивнула сахарной ватой.

– Можете себе представить? – хихикнула она, вытирая руки о фартук. – Я была няней у шерифа!

Верджил мрачно запихнул в рот кусок пирога, старательно прожевал, откашлялся и просипел:

– Вы не могли бы на несколько минут оставить нас с Присс наедине?

Наш шериф не приучен ходить вокруг да около. Как правило, он все выкладывает напрямую. Руби снисходительно улыбнулась гостю, словно он брякнул какую-то глупость.

– Вердж, все, что ты хочешь сказать Присс, ты можешь сказать в нашем присутствии.

Верджил хмуро посмотрел на нее.

– Речь не о том, что я собираюсь ей сказать, а о том, что Присс собирается сказать мне. Мне нужно поговорить с ней о сегодняшних событиях. В качестве представителя закона. Понятно?

Видимо, еще несколько секунд Руби было ровным счетом ничего не понятно, иначе трудно объяснить, почему она глазела на Верджила с глупой улыбкой.

– А-а! – протянула она наконец. – Ну конечно! Как же я забыла?

Да уж, это вопрос года.

Неужели у нее действительно вылетело из головы, что Джейкоба убили? Похоже, ей следует писать записочки на все случаи жизни.

Мы с Руби переместились в гостиную. Дверь оставалась широко открытой, и, если бы не Руби, я мог бы подслушать все, о чем говорилось в кухне, но Руби считала своей обязанностью развлекать меня, поэтому в течение следующих нескольких минут во всех подробностях поведала мне, как, где и при каких обстоятельствах раздобыла золотых орлов. Она упоенно описывала, как охотилась за самым крупным экземпляром, когда в гостиную вошла Присцилла и сообщила, что теперь шериф желает поговорить с Руби. Та на прощание чирикнула, что орел достался ей по дешевке, и меня это ничуть не удивило, после чего умчалась на кухню. Глаза ее так сверкали, словно шериф пригласил ее не на допрос, а на танцульки.

На этот раз Верджил ради разнообразия плотно прикрыл дверь. Присцилла тут же напряглась.

– Ну и что ты думаешь обо всем этом? – неуверенно спросила она меня.

Некоторые соображения у меня имелись, и я не сомневался, что имеются они и у Присс, но предпочел смолчать. Пусть Верджил сам разбирается. Что он, в общем-то, и сделал в своей собственной манере. Примерно через пятнадцать минут шериф выскочил из кухни с еще более мрачным, чем обычно, видом. Глаза его упирались в пол, а складки по краям губ напоминали уже не каньоны, а бездонные пропасти. Присс при появлении Верджила поспешно вскочила и уставилась на него с таким же выражением, какое бывает у близких родственников больного перед палатой реанимации в тот момент, когда из палаты со скорбной миной выходит врач.

Диагноз Верджила не был благоприятным.

– Ох, Присс! – прошептал он. – Думаю, Руби на всякий случай следует поговорить с адвокатом.

Глаза Присциллы превратились в блюдца. Хорошо, что Верджил перешел на шепот, потому что следом за ним из кухни выскочила сияющая Руби и суетливо сунула шерифу какой-то сверток. Подозреваю, что это были остатки орехового пирога.

– Вердж, ты обязательно должен скоро зайти еще раз. Обещаешь?

Видимо, бедняжке и в голову не приходило, что следующий визит может оказаться не таким уж приятным.

Шериф старательно изучал свои башмаки.

– Обещаю, – ответил он траурным тоном.

Вся честная компания выкатилась на лестничную площадку. Я наблюдал, как Верджил шаркает вниз по лестнице, и в голове моей внезапно раздался легкий щелчок.

Что-то из услышанного сегодня было лишено логики. Вот только что?

Глава девятая

– Ну разве не чудесно, что Верджил ко мне заглянул?! – вопросила Руби, уютно устроившись в антикварном кресле. Лицо ее сияло радостью. – Он всегда был таким внимательным мальчиком!

Я поймал себя на том, что трясу головой, как китайский болванчик. Да-да, Верджил всегда был чертовски заботлив. А как же.

Невероятно, но Присс тоже изображала китайскую безделушку.

– Совершенно верно, Верджил просто душка, – рассеянно подхватила она, затем глянула на меня. – Мне нужно позвонить. Через минуту вернусь.

Старательно лавируя меж золотых орлов и кленовых столиков, Присцилла скрылась в кухне. Дверь она за собой плотно притворила.

Я, разумеется, знал, кому собирается звонить Присс. Воспользовавшись советом Верджила, она поспешила связаться со сладкоречивым Элтоном Габбардом, адвокатом семейства Вандеверт. Должно быть, Присцилла не собиралась оповещать об этом свою улыбчивую родительницу, решив ограждать Руби от неприятностей до последней возможности.

Что говорило лишь в пользу Присс.

Но я не знал, насколько долго ей удастся держать мать в неведении. Если шериф явится с ордером на арест Руби, то как объяснить мамочке сей казус? Что Верджилу снова потребовалась нянька?

По-моему, в это даже Руби вряд ли поверит.

Миссис Улыбка проследила, как Присс вышла из комнаты, и повернула голову в мою сторону. Я тяжко вздохнул и переместился подальше, готовясь к тому, что она начнет допытываться, кому это звонит Присс.

Я ошибся. У Руби в загашнике имелась куда более интересная тема. Как только за дочерью закрылась дверь, она заговорщицки глянула на меня, вскочила с места и на цыпочках подкралась к двери, чтобы убедиться, действительно ли та закрыта. Затем Руби все так же на цыпочках ринулась ко мне.

– Вы ведь не женаты? – прошептала она. Боже! Если бы я предвидел этот вопрос, то мог бы его предотвратить, а сейчас чувствовал себя так, будто меня внезапно переехал грузовик. Не знаю, откуда это свойство у женщин Пиджин-Форка, но нюх на холостяков у них отменный. Они слетаются на неженатых мужчин, как пчелы на мед. Поразительно! По моему разумению, все женское население Пиджин-Форка может смело участвовать в игре «Охота на холостяка».

– Я разведен. – Только чудом мне удалось не заскрипеть зубами.

Руби, казалось, сдерживает себя, чтобы не разразиться аплодисментами.

– Вы знаете, Присс тоже разведена!

Я выдавил кислую улыбку и протянул:

– Вот это да.

Вообще-то я даже не знал, что Присс была замужем. Руби прищелкнула языком и грустно встряхнула сахарной ватой.

– Присс уже два года как одна. Последнее предложение она произнесла таким же тоном, каким могла бы сообщить мне о смертельной болезни дочери. Я терялся в догадках, каким образом можно выглядеть такой печальной и при этом сохранять на лице сияющую улыбку.

– Правда? – вежливо спросил я. – Целых два года?

Руби покивала, глаза ее еще больше погрустнели. Она придвинулась ко мне поближе.

– Мне, наверное, не следует этого говорить, но я утверждаю, что из вас с Присс получится отличная пара!

Вторая кислая улыбка далась мне с огромным трудом.

Ямочки на щеках Руби пустились в пляс.

– В том, что Присс пришлось развестись, ее вины нет. Ее муж Чак оказался такой же свиньей, как и Джейкоб! – проворковала Руби нежным голоском. – Точно говорю вам, лучшей жены, чем Присс, не сыскать. Но разве Чак это ценил? Ни капельки!

Она все говорила и говорила. Я начал полегоньку ерзать на стуле, прекрасно понимая, что если Присс сейчас вдруг войдет, то снова примется за старое – начнет хлопать дверями.

Кухонная дверь скрипнула, когда Руби, размахивая руками, воспевала кулинарные таланты Присциллы.

– Глядя на нее, вы, может, этого и не скажете, но моя дочь способна приготовить такой мясной рулет, что вы умрете от счастья! Он будет таять у вас во рту…

Тут дверь отворилась. Руби замолчала, кенгуриным прыжком отскочила от меня и, потупившись, как ни в чем не бывало принялась теребить фартук.

Присцилла успела сменить темно-синий деловой костюм на линялые облегающие джинсы, серый спортивный джемпер, который был ей велик, и видавшие виды замшевые туфли. Теперь ее было не отличить от той Присс, что я помнил со школы.

Глянув на лицо Руби, она тотчас догадалась, о чем тут разглагольствовала ее родительница.

– Мама, – сказала Присс, – мы с Хаскеллом проведаем его собаку. Мы ненадолго.

Я был приятно изумлен, так как ни минуты не сомневался, что она совершенно забыла о том, что надо проведать Рипа. У нее и так забот полон рот.

Узнав, что моя собака не кормлена, Руби пришла в жуткое волнение.

– Так это же чудесно! – вскрикнула она, всплескивая пухлыми ручками. – Конечно, поезжайте, молодые люди. Конечно! Желаю хорошо повеселиться!

Интересно, что может быть веселого в кормлении моей собаки? Должно быть, Руби считала, что кормежка оголодавшего пса – лучшее развлечение для парочки влюбленных голубков.

Присцилла за спиной Руби закатила глаза.

Когда мы уселись в машину, она сказала:

– Элтон Габбард приедет ко мне на работу завтра в одиннадцать утра. Только, пожалуйста, Хаскелл, не говори об этом маме, хорошо? Я не хочу, чтобы она расстраивалась из-за пустяков.

Хотя у меня имелось сомнение, что слово «пустяк» применимо к убийству, я кивнул. Не глядя на меня, Присс добавила:

– Кстати, ты должен простить маму. Со дня моего развода она спит и видит, как бы выдать меня замуж. Иногда мне даже кажется, что с нее станется поместить объявление в «Пиджин-Форк газетт».

Я включил фары и вырулил на дорогу, чувствуя себя последним ослом. Что прикажете отвечать в таких случаях? «Желаю удачи»? Вместо этого я сказал:

– Не знал, что ты в разводе.

Умею я поддержать разговор, что ни говори.

– Да, – сухо отозвалась Присс.

С умением вести светскую беседу дело у нее обстояло так же блестяще, как и у меня. Но я испытал облегчение. Главное, что мы заговорили о чем-то другом, помимо видов Руби на нашу совместную жизнь.

– Я и сам разведен. Уже почти полтора года. По выражению на лице Присс было ясно, что она в курсе. Наверное, ей об этом донесло пиджин-форкское бюро слухов. Присцилла едва заметно улыбнулась, старательно не встречаясь со мной взглядом.

– Говорят, жена у тебя была первый сорт, – заметила она.

Я пожал плечами. Не знаю, что в точности означает «первый сорт», но если флиртовать со всем, что движется, и тратить деньги напропалую, то Клодзилла, безусловно, подходила под определение «высший».

Может, потому, что во время пятнадцатиминутной поездки до моего дома ни один из нас не нашел другой темы для разговора, а может, потому, что мы оба избегали говорить об убийстве Джейкоба, но, как бы то ни было, беседа протекала в том же русле – о наших бывших супругах.

Выяснилось, что Клодзилла и Чак с большим успехом могли бы быть близнецами. Оба светловолосые, оба далеко не уроды, оба обладали врожденным даром швырять деньги направо и налево, и оба были начисто лишены способности зарабатывать эти самые деньги.

А также не отличались верностью.

– Да они созданы друг для друга! – воскликнула Присс. – Может, нам стоит их познакомить?

К тому времени мы немного расслабились. Ничто лучше не сближает людей, чем болтовня о бывших супругах и о том, насколько эти бывшие супруги им противны. Отличная основа для дружеских отношений.

У Присциллы даже имелось любовное прозвище для своего бывшего мужа, как у меня для Клодин. Присс звала своего ненаглядного довольно замысловато – Унитазус.

Должен признаться, несмотря на заверения Руби, что, дескать, брак Присс преждевременно скончался исключительно по вине незабвенного Унитазуса, у меня оставались сомнения. В конце концов, именно за Присциллой я гонялся сегодня утром по коридорам, когда она в бешенстве носилась туда-сюда. Подобное поведение вряд ли способствует укреплению брака. Лишь после того, как Присс упомянула об одной детали, я начал верить, что Унитазус заслуживал своего прозвища.

– Наверное, мы и сейчас были бы вместе, у меня хватало для этого глупости, – вздохнула Присс, – если бы не одно обстоятельство. Мой отец предложил Унитазусу двадцать пять тысяч долларов, чтобы он убрался из моей жизни, и тот их взял.

Я следил за дорогой, слушал Присс и чувствовал себя довольно непринужденно. Но при этих словах чуть не выпустил руль.

– Что твой отец сделал? Присс пожала плечами:

– Папа с самого начала возненавидел моего Унитазуса. Вечно твердил, что он недостаточно хорош для меня, что его не интересует ничего, кроме денег. Когда я объявила, что все равно выйду за Чака, папа ответил, что в особняке Вандевертов для нас места нет. Представляешь? Эту идиотку Лизбет отец встретил с распростертыми объятиями, а Чака даже на порог не пустил.

Я не отрывал глаз от черной ленты шоссе, но мысли мои были далеко-далеко. Версия Присс изрядно отличалась от версии Джейкоба. Ныне покойный куриный магнат представил дело так, будто Присс сама взбрыкнула и отказалась жить под родительским кровом.

После паузы Присс продолжила:

– На этот раз отец оказался прав. Он доказал это, дав Унитазусу отступного.

Последовало неловкое молчание, во время которого я шарил у себя в голове в поисках подходящих слов. Но, как ни странно, ничего там не нашел. У Присс определенно появился еще один мотив для убийства папаши. Даже если считать, что Джейкоб пытался помочь дочери, все-таки это крайне неприятно, когда от твоего мужа откупаются. Может возникнуть желание отомстить. Я молчал, почти жалея, что Присс мне об этом рассказала.

– В общем, папочка сделал доброе дело, – добавила Присс. – Наверное, единственное доброе дело, которое он сделал для меня. Помог мне увидеть подлинное лицо человека, за которого я вышла замуж.

По счастью, мы к этому времени свернули на подъездную дорожку и Присс сменила тему. Она заговорила о том, о чем заговаривает всякий, кто впервые оказывается на подступах к моему дому.

– Бог ты мой! Как же ты по ней ездишь?

Моя подъездная дорожка несколько длинновата. Точнее, она имеет около четверти мили в длину и идет почти вертикально вверх сквозь густой лес. Те, кому случается приезжать ко мне, имеют утомительную привычку обрушивать на мою голову поток жалоб, а то и проклятий.

Дорожка делает в конце резкий поворот, и внезапно вы оказываетесь перед небольшим островерхим каркасным домом, который мы с Рипом сейчас называем своим жилищем. Здесь, в окружении огромных старых дубов и кленов, мы получаем изрядную порцию уединения. По мне, так это здорово, поскольку у нас не бывает посетителей, кроме тех, кого я сам приглашаю. Но вот Рипу, по-моему, такое положение вещей не очень нравится. У него совсем нет поводов полаять.

Наверное, именно поэтому Рип давным-давно решил лаять всякий раз при моем появлении. Сейчас я тоже услышал его голос, не успели мы добраться до середины подъема. Рип лаял. И выл. И бесновался.

Можно было вообразить, что на дом напала шайка грабителей.

Мне хотелось думать, что Рип вел себя столь неподобающим образом лишь потому, что из-за темноты не узнал моей машины. Как только заходит солнце, в нашем лесу воцаряется кромешный мрак. Единственное слабое место этой гипотезы заключается в том, что Рип ведет себя точно так же и посреди белого дня. К тому же по обе стороны от входной двери висят фонари, которые автоматически включаются, как только становится достаточно темно. И я прекрасно видел, что оба фонаря горели, освещая дворик перед домом и значительную часть подъездной дорожки.

А Рип все лаял и лаял.

Когда тебя облаивает твоя собственная собака, это очень раздражает. Особенно если ты приехал не один.

Не успели мы сделать и двух шагов в направлении дома, как Присс улыбнулась.

– Он всегда тебя не узнает? – спросила она.

– Узнает, конечно, – возразил я. – Рип, прекрати! Это я! Рип! Это я. Ну прекрати же!!!

Рип не обращал на меня никакого внимания. Он сидел у самой лестницы и увлеченно лаял, временами переходя на пронзительный скулеж. Думаю, лаем Рип давал мне понять, как сердит на мое опоздание, а визгом – в каком он отчаянии.

Еще больше меня раздражала предстоящая процедура – взгромоздить здоровенного пса себе на горб и стащить его с крыльца. Да еще в присутствии свидетеля! Чувствуешь себя полным идиотом. Особенно когда обезумевший от радости пес весь извивается в твоих руках, так и норовя лизнуть в ухо или куда-нибудь еще.

– Рип, не надо. Перестань. Да прекратишь ты или нет?!

Рип снова пропустил мои слова мимо ушей.

Присцилла больше не улыбалась. Теперь она выглядела так, словно изо всех сил старалась не расхохотаться.

– Господи, – прыснула она, – тяжелая у бедняги, должно быть, жизнь?

– Отнюдь, – угрюмо ответил я, в конце концов стащив Рипа на землю. – Это у меня тяжелая жизнь.

Присцилла быстро отвернулась, но все-таки я сумел заметить, как она затряслась от смеха.

Сделав свои дела, Рип, не мешкая, пристроился у моих ног и уставился мне в лицо. Давая понять, что пора возвращаться домой. На моем опять же горбу. На этот раз он, похоже, догадался о моем раздражении, поскольку, попытавшись разок лизнуть меня в ухо, но промахнувшись, оставил эту затею и поудобнее устроился у меня на руках.

Присцилла уже успела подняться на террасу и теперь стояла у входной двери, ожидая, когда я отопру. И напрасно. Я никогда не запираю двери. Равно как и мои соседи. Если уж воры доберутся сюда, то они заслуживают небольшого вознаграждения за свои усилия.

Впрочем, большого вознаграждения они все равно бы не получили. У меня почти нечего красть, разве что телевизор да микроволновую печь. Ничтожная добыча в сравнении с тем временем, которое надо потратить, чтобы взобраться на эту гору.

Я опустил Рипа на пол, и мы всей компанией вошли в дом.

Присс прошла в гостиную и – вот чудо из чудес – не побледнела, когда огляделась по сторонам. Правда, мой дом в отличие от офиса все-таки не Бермудский прямоугольник, но можно сказать, что над ним поработал тот же оформитель. Однако Присс вовсе не выглядела потрясенной, как это случается с другими моими гостями, просто на секунду задержалась в дверях, словно в поисках места, куда бы сесть. Вот и все. У нее даже губы не скривились от отвращения.

Эта женщина начинала мне нравиться.

Надо сказать, что выбор у Присс был небольшой. Имелся лишь стул, обитый клетчатой тканью, на котором высилась огромная стопка журналов, да диванчик, заваленный старыми газетами. Вообще-то лучше бы Присс не останавливалась. Рип, воспользовавшись предлогом, сделал то, что всегда делает, когда к нам приходят гости.

Он обнюхал ее туфли.

Поскольку Рип ростом с немецкую овчарку и имеет соответствующего размера острые зубы, я заметил, что некоторые женщины напряженно застывают, когда Рип это проделывает. Да и мужчины подчас ведут себя несколько нервно.

– Рип, фу! – Я шагнул к нему. – Не бойся, Присс. Он не кусается.

Присцилла глянула на меня, рассмеялась, нагнулась и почесала Рипа за ушами.

– Конечно, ты умница! – сказала она. Я было обалдел, но тут же сообразил, что она разговаривает с Рипом. – Конечно же, ты меня не укусишь. У меня в детстве была собака – ну точь-в-точь как ты!

Застыла не Присс, застыл Рип. На пару секунд. Он смотрел на Присс так, словно она сошла с ума. Затем, видимо сообразив, что у них с Присс есть много общего, Рип начал извиваться, хвост его застучал по полу словно молот.

Должно быть, так он изображал злющего сторожевого пса. Дескать, сейчас напугаю ее до смерти и стану из нее веревки вить.

Я потянулся к ошейнику, чтобы оттащить глупую собаку, но Присс остановила меня.

– Не надо, Хаскелл, он мне совсем не мешает. Чудный пес! – Она продолжала почесывать Рипа за ушами, глядя ему прямо в глаза. – Ты же умница, правда? Ты хорошенькая старенькая киска?

Любая другая собака сочла бы эти слова оскорбительными. Однако Рипу, похоже, не пришло в голову, что его оскорбляют. Более того, можно было подумать, что этого тупицу никогда не чесали за ушами. Рип стремительно погружался в собачью нирвану. Язык его вывалился, глаза сладострастно закатились.

Я потрясенно смотрел на собственного пса. В жизни не видел более омерзительной картины.

С меня довольно! Я вышел из комнаты, плюхнул в миску Рипа еду и принялся собирать вещи, которые мне могут понадобиться ночью. Зубная щетка, бритвенный прибор и все такое. Одежду я брать не стал, решив, что утром все равно заскочу домой.

По-моему, Рип даже не заметил, что я вышел из комнаты, – он был слишком занят тем, что с обожанием таращился на Присс. Нельзя же быть таким падким на лесть!

Когда я вернулся, Рип лежал на спине, бесстыдно раскинув лапы, а Присс почесывала ему живот и улыбалась. Глаза Присциллы скользнули по бритвенному прибору, который я держал в руках. Глаза Рипа, разумеется, не отрывались от лица Присс.

Я приготовился к тому, что Присс опять заведет свою шарманку: ей не нужен телохранитель и не слишком ли далеко я захожу. Вместо этого она лишь пожала плечами:

– Ты готов?

Стараясь не показывать своего удивления, я коротко ответил:

– Конечно.

И мы поехали. Сцена расставания была уже явным перебором – Рип выл и бесновался, но в остальном все прошло довольно гладко.

Как и на следующее утро.

Руби приготовила настоящий деревенский завтрак – ветчина, колбаса, яйца, тосты, соус, яблочное повидло и бог знает что еще. Глядя на такой завтрак, удивляешься, как это фермеры вообще выходят на поля.

Мне казалось, что мы с Присциллой ясно дали понять, зачем я остался на ночь, но Руби, похоже, пришла к совсем иным выводам. Она суетилась вокруг со своей неизменной лучезарной улыбкой, а когда я поглощал третий тост с повидлом, прочирикала:

– Правда, Присс, чудесно, когда в доме есть мужчина?

Я перестал жевать.

Присс, расправлявшаяся с яичницей, тоже перестала жевать и твердо отчеканила:

– Мама, Хаскелл здесь потому, что выполняет работу. Понятно? Ему за это платят.

Я подумал, что теперь все стало на свои, чисто торгашеские, места. Большое спасибо, Присцилла, дорогая.

Руби лишь загадочно улыбнулась и весело пропела:

– Ну конечно, милая, конечно!

Вместо того чтобы рассердиться, Присс улыбнулась. Она попыталась прикрыть улыбку салфеткой, но я-то все равно углядел, как ее губы поползли в разные стороны.

– Нам лучше поторопиться, сказала она. – Офис открывается только в восемь, но я люблю приходить пораньше. Стараюсь появляться на работе хотя бы за полчаса до остальных, чтобы просмотреть почту.

Улыбка исчезла. Я догадался, о чем она думает. Веселенькое дельце – тащиться к бройлерам на следующий день после убийства их властелина.

Присс мгновение помешкала, потом продолжила:

– И еще нам нужно проведать Рипа.

Похоже, я ее недооценивал. Все утро я твердил себе, что надо напомнить о Рипе, а Присс опередила меня и сама напомнила. Всякий, кто способен отнестись с симпатией к безмозглому псу, не может быть у меня на плохом счету.

Рип всего пару раз гавкнул, когда мы с Присс вышли из машины. Причем оба гавканья предназначались мне, и стрелка моего раздражения тотчас зашкалила. Все остальное время Рип с такой силой вилял задом, что хвост так и мелькал в воздухе. Движения Рипового зада были обращены, конечно же, к Присс. И, судя по всему, она была рада этому глупому псу не меньше, чем он ей, потому что, не обращая внимания на свой элегантный деловой костюм, стащила Рипа по ступенькам.

Видимо, у нас с Рипом есть что-то общее – к нам обоим давненько не прикасались женские руки. Я даже испугался, что с этим дуралеем от восторга случится сердечный приступ.

И еще надо признаться кое в чем. Меня грызла ревность. Я почти подозревал, что Присс с Рипом собираются сбежать, бросив меня на произвол судьбы.

Испустив тяжкий вздох, я покинул влюбленных голубков и побрел переодеваться. Пока я шуровал в спальне, мне не давал покоя один вопрос: с какой стати с Присциллой произошла столь невероятная метаморфоза? Куда подевалось все ее высокомерие и надменность? Снизу донесся веселый смех. Я прислушался. Так могут смеяться лишь счастливые девчонки, которым нет дела до тягот этого мира.

Опустившись на кровать, я предался скорбным размышлениям. Интересно, кто вызывает у меня большую ревность: Рип, который начисто забыл о моем существовании, или же Присс, сосредоточившая все свое внимание на моем глупом псе?

Похоже, стоит поучиться у старого греховодника Рипа, как следует производить впечатление на дам. А что? Может, и мне не мешает наловчиться так же закатывать глаза и вываливать язык?

Поскольку предстояло весь день провести в офисе, я решил, что джинсы и видавшие виды кроссовки следует сменить на что-нибудь более изысканное. В шкафу отыскалась рубашка кремового цвета, из тех, что не нужно гладить. Порывшись, я обнаружил тонкие коричневые брюки, на которых каким-то чудом сохранилась складка. Настроение мое улучшилось. Брюки превосходно сочетались со спортивной курткой. Сие клетчатое творение американской текстильной промышленности мне всучили на распродаже, уверив, что это самая модная модель. Случилось это, правда, лет пять назад. Я оделся и осмотрел в зеркале франтоватого типа с веснушчатой физиономией. Хорошего понемножку. С этой благой мыслью я решительно отказался от галстука. Умеренность – вот девиз настоящего мужчины. Не хватало только, чтобы меня перепутали с Р.Л.

Я нацепил кобуру и уже застегивал куртку, когда зазвонил телефон. Сняв трубку, я тотчас понял, что это, должно быть, та разъяренная особа, о которой рассказывала Мельба. Видимо, эта упорная женщина сумела не растранжирить с тех пор запасы злобности.

В трубке раздался рык:

– Хаскелл, это Белинда Ренфроу!

Бог мой, эта женщина неистовствовала, даже называя свое имя.

Как я уже упоминал, супруги Ренфроу – мои ближайшие соседи. Те самые, что живут в бревенчатой хижине. По моим догадкам, Ренфроу в шестидесятые годы изображали хиппи, сохранив эту утомительную привычку и поныне. Сводилось это к тому, что они питались собственноручно выращенной репой, которую запекали в золе, и поминутно упоминали черта. Грядки с репой Ренфроу удобряли из огромной компостной кучи, к которой питал слабость мой Рип. Я надеялся, что не это последнее обстоятельство довело Белинду до белого каления. Неужели у них какой-нибудь особый, антикварный компост, собиравшийся по крупице два десятка лет?

– Да, Белинда, что могу для вас сделать? Я старался говорить бодрым тоном, словно не замечая, что Белинда вот-вот расплавится от ярости. Прекрасный прием, который я отточил, живя с Клодзиллой.

Белинда сразу взяла быка за рога:

– Почему, черт возьми, вы мне не перезвонили?!

Чтобы это объяснить, пришлось бы пересказывать все с самого начала.

– Честно говоря, я и не знал, что вы ждете звонка.

– Как это не знали?! – рявкнула Белинда. – Я же сказала вашей чертовой секретарше!

Вот это да. Надо бы бросить Мельбу под автобус.

– Моя секретарша мне ничего не передавала.

– Ну да, конечно! – ядовито отозвалась Белинда.

Похоже, уровень достоверности в моем голосе равнялся нулю.

– Так вот. – Белинда выдержала паузу, которой позавидовал бы сам Станиславский. – Я звоню по поводу вашего чертова пса! Вчера он заявился сюда и задушил двух моих уток. Двух!!!

От изумления у меня на пару минут отнялся язык. Я судорожно сглотнул, потом еще разок и наконец просипел:

– Белинда, это не мог быть Рип. Вы же знаете, что он никогда не спускается с веранды.

Ренфроу, как и все соседи, были наслышаны о лестницефобии моего пса. Точнее, сами о Рипе и сплетничали по всей округе и, насколько я знал, при этом имели привычку заливаться хохотом.

– Значит, ваша чертова псина все-таки спустилась с вашей чертовой веранды! – прокричала Белинда. – Я его видела! Он перепрыгнул через мою чертову ограду и придушил двух моих чертовых уток. Я хочу, чтобы мне, черт побери, их заменили, всех до единой! – Белинда захлебнулась. – И вот что, Хаскелл! Вы чертовски хорошо знаете, что надо делать с чертовой собакой, которая повадилась убивать. Если собака познала вкус крови, ее уже ни черта не остановит!

У меня пересохло в горле. Права ли Белинда в отношении собак, познавших вкус крови, весьма сомнительно, но если в наших краях пес начинал душить домашнюю птицу, местные фермеры пристреливали его без каких-либо колебаний.

Присс хохотала в гостиной, и смех ее сопровождался довольно странными звуками. Рип знает, что в доме лаять нельзя, поэтому в состоянии эйфории пускает в ход наиболее подходящую замену – тявкает себе под нос. Этот звук кого хочешь сведет с ума. Я всегда считал, что Рип таким образом наказывает меня за запрет громко лаять.

Я провел рукой по волосам, не в силах решить, какое предположение более невероятно – что Рип стал хладнокровным убийцей или что он самостоятельно спустился с крыльца.

– Белинда, вы… вы ошибаетесь. Это не Рип.

Белинде слегка за сорок. Темно-русые с проседью волосы она заплетает в косу до пят, а всякой другой одежде предпочитает старые вылинявшие джинсы, хлопчатобумажные мужские рубашки и старенькие мокасины. Если же хочет приодеться, то навешивает на себя самодельное ожерелье из желудей. Словом, серьезная женщина. Предположение, что она может ошибаться, Белинда восприняла как личное оскорбление. Я услышал в трубке долгий протяжный вдох, после чего Белинда отчеканила:

– Послушайте, Хаскелл, я не ошибаюсь. Это ваша собака. Это так же точно, как то, что вы самый большой болван на свете!

Странно, но сравнение не показалось мне таким уж метким.

Тут в комнату вошла Присцилла, оглядела меня и со значением постучала по часам. Из-за ее ног вынырнула довольная морда Рипа.

Я предпринял еще одну попытку.

– Белинда, простите, но мне нужно бежать. Давайте поболтаем с вами как-нибудь в другой раз?

Только бы она по наивности не решила, что я тороплюсь на почту выслать ей чек за нанесенный ущерб.

– Разумеется, поболтаем, – хладнокровно ответила она. – И знаете, Хаскелл, вам лучше найти другой дом для вашего чертова пса. Потому что если я еще раз увижу эту дрянь, то угощу свинцом!

Должно быть, миролюбивые принципы хиппи Белинде уже изрядно надоели.

– Я и в самом деле хочу с вами поговорить, Белинда.

Мне кажется, я произнес это достаточно спокойно. Особенно если учесть, что моей собаке пригрозили убийством.

– А я хочу, чтобы вы заменили моих чертовых уток! – объявила Белинда.

– Да-да, понимаю, – промямлил я, – мы еще к этому вернемся. Честное слово.

В трубке раздался неприятный звук.

– Я хочу, чтобы вы заменили моих уток! – проорала Белинда. Видимо, на тот случай, если я ее не расслышал.

И шваркнула трубку.

Присцилла сверлила меня взглядом, явно намекая, что пора идти. Я наклонился к Рипу, почесал его за ухом и на всякий случай осмотрел лапы. Выискивая, как вы догадываетесь, свидетельства его убийственных наклонностей или хотя бы остатки компоста. Лапы Рига были такими же чистыми, как и у любой собаки, которая провела большую часть взрослой жизни на деревянной веранде, а когти выглядели так, словно он только что побывал у маникюрши.

– Ты хороший мальчик, Рип, – пробормотал я, и мы отправились в путь.

По дороге на птицефабрику я объяснил Присцилле, в чем дело. Она удивилась.

– Как это ни прискорбно, Хаскелл, но Рип не излечился. Он по-прежнему совершенно ненормальный во всем, что касается лестниц.

Чертовски приятно было слышать столь категоричное заявление.

– Кстати, Хаскелл, – добавила Присс, глядя прямо перед собой, – ты что, решил сменить имидж?

– Н-нет, – солгал я. – Просто время от времени люблю приодеться.

Присс почему-то ухмыльнулась.

– Выглядишь совсем недурно.

Не разобрав, насмехается она надо мной или нет, я счел за благо промолчать.

– Правда-правда, – продолжала Присс. – Ты действительно отлично выглядишь.

И улыбнулась. По-настоящему улыбнулась. Приветливо и все такое.

Я поймал себя на том, что глупо улыбаюсь в ответ, не совсем понимая, чему же, собственно, улыбаюсь.

Но наши улыбки померкли, как только мы свернули к белой коробке из-под обуви, именуемой птицефабрикой Вандеверта. Я остановил машину у входной двери, и мы вошли в здание.

У самого входа я припарковался из-за чудного аромата, который накануне окутывал окрестности.

Сегодня, может, в воздухе и витало что-то подобное, но со вчерашним амбре не шло ни в какое сравнение. Я даже пару раз глубоко втянул воздух, испугавшись, что мой нос перестал функционировать. Что нанесенный вчера удар по обонянию навсегда вывел его из строя.

Со странным чувством я шагнул в вестибюль. Кабинет Джейкоба находился в самом конце коридора, так что, сидя рядом с кабинетом Присс, вы никогда бы не догадались, что неподалеку находится комната, где на полу мелом обведены очертания человеческого тела.

Я обратил внимание, что Присс даже не повернула головы в ту сторону. Равно как и Джолин, которая появилась спустя тридцать минут. Правда, Джолин вообще головой не вертела. Усаживаясь за свой стол, она упорно высматривала что-то на зеленом ковре. Сегодня Джолин была в розовом платье, таком же блеклом, как и вчерашнее зеленое. Разглядывая секретаршу, я лениво размышлял, неужели у Джолин весь гардероб столь же тусклый.

Глаза Джолин все еще упирались в пол, когда через несколько минут вошла Инес, вслед за которой вышагивал Р.Л. Блеклая секретарша даже головы не подняла, что было весьма странно, поскольку Инес разговаривала сама с собой. И довольно громко.

– Не знаю, что мне сегодня делать. Сомневаюсь, что кто-нибудь позвонит. А даже если позвонят, что мне отвечать? «Он не может подойти сейчас к телефону»? Или: «Он не сможет больше подойти к телефону»? – Инес не прекратила свой монолог, даже проходя мимо стола Джолин. – Наверное, следовало сказаться больной, но разве хорошие секретари так поступают? Нет-нет…

По всей видимости, вчерашняя история не лучшим образом сказалась на рассудке бедной Инес. Ее строгая юбка сидела криво, из двух серег-виноградин наличествовала только одна, кружевной воротничок сбился набок. Когда Р.Л. с ней поздоровался, Инес подпрыгнула.

– А, да-да, доброе утро, доброе утро, – рассеянно отозвалась она.

Было совершенно ясно, что Инес отнюдь не считает это утро добрым. Она вяло улыбнулась Р.Л.

– Не знаю, стоило ли мне приходить, поскольку у меня теперь нет работы, но я подумала, что могла бы…

Тут из своего кабинета со стопкой бумаг выскочила Присцилла и встала как вкопанная, глядя, как Р.Л. успокаивающе обнимает Инес.

– Не беспокойтесь, Инес, – ласково сказал тот. – У нас всегда найдется для вас работа.

Присс тотчас насупилась, видимо придерживаясь иного мнения. Она уже открыла рот, но в последнюю секунду передумала, развернулась и исчезла в своем кабинете.

Инес уныло побрела в сторону кабинета Джейкоба, но, сделав пару шагов, неуверенно остановилась.

– Он… Его там уже нет?

Судя по всему, ее вопрос был обращен ко мне.

– Наверняка нет, – сказал я.

На лице Инес появилось несказанное облегчение.

– Вам не обязательно сидеть за своим столом, – встрял Р.Л., – если вам это неудобно…

Таким Р.Л. я еще не видел. В школьные годы он не отличался повышенной чувствительностью. Как и большинство футболистов. Наверное, это плохо сказывается на имидже спортсмена. Хотя, конечно, надо быть бессердечным бревном, чтобы не посочувствовать Инес. Бедняжка была сама не своя.

– Вы могли бы посидеть здесь… Однако Инес покачала головой:

– Нет-нет. Со мной все в порядке. Я должна находиться за своим столом на тот случай, если кто-нибудь позвонит. Или если я кому-нибудь буду нужна…

Голос ее затих. Определенно Инес нащупывала новые пути в здешнем секретарском мире. Она решительно направилась к кабинету Джейкоба.

После этого все вошло в обычную колею. Точнее, учитывая обстоятельства, в колею, близкую к обычной. Р.Л. сгинул у себя в кабинете, Присцилла занималась тем, что плодила груды бумаг, Джолин перепечатывала их, подшивала, складывала в папки и так далее. А я занимался тем, что ничего не делал. Если, конечно, не считать размышлений. Я думал о Присцилле и о том, что первое впечатление далеко не всегда бывает верным. А также о Джейкобе. Каким образом он умудрился нажить столько врагов? И разумеется, мне не давали покоя мысли о Рипе. С чего это вдруг все подряд бросились обвинять моего кроткого пса в немыслимых злодеяниях?

Вскоре после девяти Джолин принялась разбирать утреннюю почту. Не успела она отнести кипу писем в кабинет Присциллы и вернуться назад, как сама Присс распахнула дверь. В руках она держала белый конверт. Глаза ее были как чайные блюдца.

Не говоря ни слова, Присс протянула конверт мне. Рука ее дрожала.

Конверт, адрес на котором был написан печатными буквами синей шариковой ручкой, выглядел точно так же, как и тот, что показывал мне вчера утром Джейкоб. Если не считать одной детали: на этот раз письмо было адресовано не Джейкобу. На нем просто значилось: «Птицефабрика Вандеверта».

Я аккуратно вскрыл конверт и достал лист белой плотной бумаги, стараясь, по возможности, держать его за края. Записка, как и первая, состояла из вырезанных из газеты слов. Она гласила:

ВСЕ ОТМЕНЯЕТСЯ.

Глава десятая

Лицо Присциллы было почти таким же белым, как и письмо, которое я держал в руках. Правда, когда она прочла записку, щеки ее пошли красными пятнами.

– Хаскелл, что это значит?

Она смотрела на меня так, словно рассчитывала получить ответ.

А я понятия не имел, что все это значит. Действительно ли предполагаемый похититель надумал дать задний ход? Или он просто хочет удалить меня, чтобы было проще добраться до Присс?

Видимо, Присцилла уже решила для себя этот вопрос. Лицо ее приняло нормальный оттенок.

– Так это же здорово! – воскликнула она и весело улыбнулась. – По-моему, мы получили доказательство того, о чем я говорила с самого начала. Эта записка – не что иное, как глупый розыгрыш!

Я смотрел на конверт, не испытывая никакого желания улыбаться. Штемпель был поставлен вчера местным почтовым отделением. Бездыханное тело Джейкоба мы обнаружили около половины шестого. Поскольку единственная почта в Пиджин-Форке закрывается по будням в пять часов, значит, записку отправили до того, как мы с Присс нашли тело. И при этом отправитель адресовал ее не Джейкобу. Значит ли это, что он заранее знал, что Джейкобу бесполезно что-либо посылать? Если да, то каким образом?

Неужели автор записки и есть убийца Джейкоба?! Наверное, у меня был настолько обескураженный вид, что Присс как-то странно взглянула на меня и спросила:

– Что такое, Хаскелл?

Я вздохнул и объяснил. Тут уж обескураженная мина возникла на лице Присс. Губы ее побелели, в глазах застыла паника. Я прошел в кабинет и набрал номер шерифа.

Как ни странно, Верджил, похоже, нисколечко не обрадовался, услышав мой голос.

– Ты все еще там? – спросил он таким тоном, будто своим присутствием на птицефабрике я нанес ему величайшее оскорбление.

– Вы разве не помните, что Джейкоб Вандеверт нанял меня на три дня? – поинтересовался я как нельзя безразличнее.

– Гм-м, – ответил Верджил.

Весьма глубокомысленный ответ, вам не кажется?

Знай я Верджила не так давно, непременно бы решил, что он накручивает себя, обвиняя меня в том, что я сую нос в чужие дела. Должно быть, в детстве шерифа не научили, что с друзьями следует всем делиться. В том числе и информацией. Однако я решил не заострять его внимания на этом прискорбном обстоятельстве.

Раздражение Верджила как рукой сняло, стоило мне сообщить, почему звоню. Шериф прорычал в трубку, что выезжает, и дал отбой.

Времени он даром не терял. Через двадцать минут у главного входа завыла сирена. Каждому ясно, что шериф нашего городка самым бесстыдным образом наплевал на дорожные правила и всю дорогу мчался, превышая скорость. Сирена разорялась на полную катушку. Наверное, Верджил верил в силу саморекламы.

В коридор вылетел Р.Л. Лицо его могло соперничать в смысле бледности с побелкой на стене.

– Ч-чт-то… что случилось? – еле выговорил он.

Присс помахала перед его носом запиской, но Р.Л. почему-то не успокоился.

– А что тогда здесь делает полиция? – спросил он, сдвигая брови. – Если «все отменяется»?

Хлопнула дверь, и в вестибюль ввалился Верджил. Я попытался в двух словах объяснить Р.Л. суть происходящего, но того, похоже, заклинило. Он лишь выпучивал глаза и беззвучно шевелил губами. Глядя, как Верджил вперевалку направляется к кабинету Присс, я терпеливо повторил все сначала.

– Ты хочешь сказать, что это убийца мог послать записку? – тупо спросил Р.Л.

Да-а. Неудивительно, что Присс пришла в ярость, когда Джейкоб назначил своим преемником ее братца. Этому парню, пожалуй, нельзя поручить даже торговать лимонадом.

Визит Верджила не должен был затянуться. Вряд ли требуется больше пятнадцати минут, чтобы сунуть записку с конвертом в пластиковый пакет, но шериф умудрился растянуть это действо на целый час. Замогильным голосом он потолковал сначала с Присциллой, затем со мной и, наконец, с Р.Л. и Джолин.

Когда очередь дошла до меня, Верджил первым делом высказался по поводу моего костюма.

– Понятия не имел, что у тебя есть спортивная куртка, – простонал он так, словно этот факт являлся венцом высокой трагедии.

Я подумал и решил, что подобное замечание не заслуживает ответа.

– Неужели ты собираешься разгуливать по городу в таком виде? – Верджил скорбно рассматривал меня. – По мне, так ты выглядишь настоящим павлином.

Пришлось напомнить Верджилу, зачем он приехал. Но и после этого он продолжал пялиться на мою куртку. Весьма неодобрительно пялиться.

Беседы шерифа с Р.Л. и Джолин были чистой показухой. Голову даю на отсечение, что Верджил и не рассчитывал выведать у них что-нибудь стоящее.

Мне было жаль Джолин. Во время допроса она напоминала загнанного кролика, попавшего в вольер с хищниками. В лице ни кровинки, а губы тряслись так, что она едва могла говорить. Да и что Верджил мог у нее узнать? Письмо пришло вместе с остальной почтой. Джолин, конечно, смогла бы опознать почтальона, но вряд ли от этого была бы польза.

Верджил даже сунул нос в кабинет Джейкоба. Я собрался следом за ним нырнуть под желтую полицейскую ленту, ограждавшую вход в кабинет. Должно быть, шериф отнесся к моей инициативе чересчур болезненно, потому что глянул на меня волком и дверь с треском захлопнулась перед моим носом.

Инес, естественно, сидела за своим столом и читала «Справочник секретаря». Она сочувственно посмотрела на меня. Так смотрят на ребенка, которого другие дети не позвали играть. Я беззаботно улыбнулся, давая понять, что меня нисколько не волнует, чем занимается Верджил в кабинете Джейкоба. Инес улыбнулась в ответ, растянув ниточкой тонкие губы.

– Знаете, – доверительно заговорила она, подаваясь вперед, – я ведь слышала сирены, но решила не покидать своего рабочего места. До утреннего пятнадцатиминутного перерыва еще много времени.

Моя улыбка увяла. Этой женщине пора давать награду.

А что, если позвать Инес к нам с Элмо? Ведь не исключено, что она все-таки лишится работы. Разумеется, возникнут сложности, когда кому-то придется сообщить несравненной Мельбе, что мы больше не нуждаемся в ее услугах.

Если вообще когда-нибудь нуждались.

Конечно, трудно утверждать наверняка, но я сильно сомневался, что у нас с Элмо хватит духу уволить мать пятерых детей. Пусть даже случится чудо и нас не загрызет совесть, но увесистое общественное мнение Пиджин-Форка пришибет кого угодно. Люди наверняка сочтут мерзавцем всякого, кто вышвырнет на улицу единственную поддержку и опору пятерых беззащитных деток.

А ведь есть еще и сама Мельба. Уж она-то точно снарядит свое потомство в крестовый поход против тиранов и мракобесов, милые детки вооружатся баллончиками с краской, бейсбольными битами, скалками, и можно представить, какая судьба уготована нашим машинам и жилищам.

Инес снова наклонилась ко мне: – Вы, наверное, не знаете, зачем приехал шериф?

Я понимал, что столь фанатичная секретарша, как Инес, вряд ли станет распространяться о том, что я ей скажу, но судьбу испытывать не хотелось. А вдруг и в Инес есть что-то от Мельбы? Все-таки ничтожная вероятность, что мои слова к вечеру будет знать весь Пиджин-Форк, оставалась, и в этом случае Инес, разумеется, не поленится раскрыть источник информации. А мне отнюдь не улыбалось, чтобы в нашем городке утвердилось мнение, будто частный детектив на самом деле не такой уж частный.

– Трудно сказать, – солгал я.

Если Инес и суждено услышать о записке, то пусть услышит от кого-нибудь другого.

– А-а. – Инес выглядела разочарованной. Ей явно было нечем заняться, кроме как читать свой «Справочник» и ждать звонка. Она вяло побарабанила пальцами по столу. – Если бы вы знали, как меня раздражает эта противная желтая лента, – протянула секретарша, чтобы поддержать разговор. – Как вы считаете, она действительно это означает?

Я терялся в догадках.

– Что «это»?

Пальцы Инес вновь выбили меланхоличную дробь.

– Вы считаете, эта мерзкая желтая лента означает, что «Проход запрещен»? Ведь если я не могу войти в кабинет, то не могу и стереть пыль, как мне положено делать каждое утро. И все аккуратно разложить на столе. И полить цветы. И оборвать листочек на календаре. О-о… Я не могу выполнять свою работу!

Я попытался изобразить сочувствие, хотя, честно говоря, сильно сомневался, что Джейкоб стал бы возражать, узнай он, что календарь на этот раз остался нетронутым.

– Ленту скоро уберут, – пообещал я. – Не беспокойтесь.

Инес скорбно хмыкнула.

– Очень на это надеюсь, – сказала она уязвленным тоном.

Я счел за благо ретироваться. Поговори я с Инес еще минутку, непременно набросился бы на нее с предложением перейти работать к нам с Элмо. К тому же, когда выйдет Верджил, мне лучше находиться подальше. А то он еще, чего доброго, выскажет все, что обо мне думает. Тем более что я прекрасно знал, зачем Верджил потащился в кабинет Джейкоба. Чтобы утвердить свое право на территорию. Будь его воля, он окружил бы желтой лентой весь Пиджин-Форк.

Перед отбытием Верджил еще раз заглянул к Присцилле. Я снова торчал у всех на виду, да еще в крайне невыгодной позиции, поскольку мне приходилось, словно маленькому ребенку, смотреть на Верджила снизу вверх. Верджил же глянул на меня сверху вниз, и на лице его лежала печать всех скорбей мира.

– Хаскелл, – прохрипел он, – ты не считаешь странным, что все эти убийства начались после твоего возвращения в город?

На что это, интересно, он намекает? Что вслед за мной из Луисвиля потянулась целая толпа преступников? Или считает меня главарем банды, поставляющей в его некогда мирный городок безжалостных убийц?

Судя по всему, ответ Верджилу не требовался. Глаза его заволокло слезами, а это не предвещало ничего хорошего.

– Мне не хочется об этом говорить, но я считаю…

Я выпрямился. Приходясь мне почти родственником, Верджил, по-видимому, был бы не прочь возложить на меня ответственность за волну преступности, и тем не менее кое о чем он все же боялся мне сказать. Что ж, и на том спасибо.

Верджил откашлялся.

– Когда я вчера разговаривал с Руби, – сказал он, уткнувшись взглядом в пол, – она сообщила, что уехала отсюда примерно в четверть пятого. Иными словами, у нее имелось достаточно времени, чтобы сходить на почту. – Тяжело вздохнув, он с минуту он изучал свои ботинки, после чего добавил: – Знаешь, нужно совсем немного времени, чтобы вырезать из газеты два слова.

В словах шерифа имелся смысл.

Я кивнул, физически ощущая, как безысходность Верджила захлестывает и меня. Обстоятельства складывались для Руби не лучшим образом.

Может, этот стареющий херувим действительно решился на убийство?

– Это всего лишь предположение, – добавил он страдающим шепотом и, медленно переставляя ноги, поплелся к выходу.

Передавать Присцилле слова шерифа я не собирался. Ей и без того хватало волнений.

Письмо, полученное от возможного убийцы, явно выбило Присс из колеи. Она все еще выглядела бледной, когда ровно в одиннадцать часов в вестибюль вплыл Элтон Габбард.

Хорошо, что мне пару раз довелось встретить этого человека на улице, а то моя челюсть самым неприличным образом отвисла бы при его появлении. Просто не верится, что это странное существо слывет в Пиджин-Форке цветом местной адвокатуры.

При крошечном росте и чудовищном весе он походил на бочку, которую какой-то шутник нарядил в изысканный темно-синий костюм-тройку. Черные волосы, седеющие на висках, могли бы сгладить впечатление, если бы не завивались игривыми кудельками. Элтон Габбард походил не просто на бочку в изысканном костюме-тройке, а на бочку в изысканном костюме-тройке, на которую еще напялили африканский парик.

Глядя на Габбарда, нельзя не прийти в недоумение: как этот человек умудряется производить в суде внушительное впечатление?

– Я к мисс Присцилле Вандеверт, – провозгласил Габбард, вытаскивая из нагрудного кармана небесно-голубой платок. Голос его гулким эхом прокатился под потолком вестибюля.

Не поверите, но у Элтона Габбарда был голос радиособлазнителя. Если бы вы услышали этот голос, не видя его обладателя, то могли бы запросто решить, что говорит двухметровый гигант с наружностью Шона Коннери.

Джолин, как водится, побледнела, потом густо покраснела, но сумела взять себя в руки настолько, чтобы по внутренней связи сообщить Присс о прибытии адвоката. Через несколько минут все трое – Присс, Габбард и я – сидели в кабинете Присциллы.

Присс расположилась за своим столом, а мы с Габбардом – рядышком на двух серых металлических стульях. Адвокат казался до крайности раздраженным. Поначалу я решил – причина в том, что Присс не предложила ему сесть за стол, но, как выяснилось, Габбард был взбешен тем, что Присс позвала меня.

По-видимому, то, о чем Габбард собирался говорить, он считал частным семейным делом. Я понял это в тот самый миг, когда адвокат сказал:

– То, о чем я собираюсь говорить, является частным семейным делом. – И посмотрел на меня, как на таракана.

Присс нахмурилась, бросив на Габбарда далеко не радушный взгляд, и довольно сухо заявила:

– Я хочу, чтобы Хаскелл присутствовал. Он мой друг.

Трудно было удержаться, чтобы глупейшим образом не вытаращиться на нее. Она и в самом деле считает меня своим другом? Приятно слышать.

По-видимому, Габбард испытывал совсем иные чувства, иначе глянул бы на меня не так хмуро.

– Как пожелаете, – процедил он и без паузы испустил осуждающий вздох.

Верджил наверняка бы позавидовал подобной сноровке. Присс не обратила внимания на трюк адвоката и принялась объяснять, в чем состоит сложность положения Руби.

Брови Габбарда поползли вверх.

– Руби?! – переспросил он. – Власти и в самом деле думают, что Руби…

Он не закончил фразы, но в этом и не было необходимости. Присцилла молча кивнула.

– Да это же абсурд! – проухал Габбард. Словно кто-то вдруг крутанул ручку громкости на радиоприемнике. – Как можно подозревать Руби?!

Однако после того как Присс рассказала о событиях вчерашнего дня, Габбард уже не выглядел столь убежденным. Присцилла поведала ему практически обо всем – и о том, что, по словам Инес, Руби была последней, кто вчера видел Джейкоба, и о том, что Руби не скрывала своей ярости по поводу решения Джейкоба вверить компанию заботам Р.Л. Упоминать о недавнем разводе нужды не было – Габбард прекрасно знал, что Джейкоб бросил Руби ради прелестей Уилладетты. На протяжении всей речи Присс адвокат похлопывал пухлым указательным пальцем по двойному подбородку. Присс не упомянула лишь об одном: что Руби любовно именовала покойного бессовестной скотиной.

– Бог мой, – сказал Габбард.

На этот раз его голос звучал почти по-человечески. Он с минуту теребил складки подбородка, потом заговорил:

– Вы, конечно, понимаете, что я, как правило, не берусь за уголовные дела. – Слово «уголовные» было произнесено с явным отвращением. – Но в данном случае, разумеется, сделаю исключение. Из давнего дружеского расположения к семье Вандевертов.

Сказано это был так, словно он по меньшей мере приносил в жертву право первородства. Правда, адвокат забыл упомянуть о том, что если не сделает исключения, то внушительные гонорары, которые ежегодно выплачивают ему Вандеверты, канут в прошлое.

– Насколько я понимаю, Присцилла, – продолжал Габбард, – вы хотите, чтобы это дело было улажено самым наилучшим образом.

Видимо, Элтон из тех людей, что полагают, будто отходы их организмов являются душистым продуктом, радующим глаз и обоняние.

Габбард переводил взгляд с Присс на меня, словно ожидая аплодисментов. Лично я никогда в жизни не испытывал меньшего желания аплодировать. Присцилла выглядела невозмутимой, как айсберг.

Не получив ожидаемой благодарности, адвокат решил продолжить. Он прокашлялся и заухал:

– Полагаю, для вас не секрет, что я сегодня должен был встретиться с Джейкобом для подписания нового завещания. И для передачи Р.Л. значительной доли акций. Тем самым Вандеверт-младший получил бы полный контроль над птицефабрикой.

Быстрый озабоченный взгляд, брошенный на Присциллу, давал понять: адвокату известно, что он касается деликатной темы.

Присс лишь покосилась на него, лицо ее не дрогнуло.

– Кроме того, согласно новому завещанию значительная доля состояния Джейкоба должна была перейти к его… э-э… нынешней жене.

На скулах Присс выступили желваки, но больше она никак не отреагировала на это известие. То ли с недавних пор научилась сдерживать свой темперамент, то ли все это не было для нее новостью. Помня о вчерашнем отсутствии самообладания у Присс, я склонялся ко второму варианту.

Габбард уткнулся глазами в свои слоновьи колени.

– Ваш отец считал, что он должен в первую очередь… э-э… хранить верность своей нынешней супруге.

Иными словами, Джейкоб отнюдь не испытывал мук совести из-за того, что бросил Руби ради несравненной Уилладетты.

И тут мне пришла в голову еще одна мысль. Если бы Джейкоб пожил подольше, то в один прекрасный день он вовсе вычеркнул бы Руби из своего завещания. Не сомневаюсь, что согласно первому завещанию Руби перепадало немалое состояние. И это завещание оставалось в силе, поскольку Джейкоб приказал долго жить. То ли улыбчивой Руби неслыханно повезло, то ли это чей-то тщательно продуманный план.

Я беспокойно заерзал на стуле. Деваться было некуда: у Руби появлялся еще один мотив. Видимо, не нужно быть детективом, чтобы это понять. Габбард снова прокашлялся и помассировал свои подбородки.

– Разумеется, наличие мотива не обязательно влечет за собой обвинение в преступлении. Но все же позвоните мне, как только вашу мать… э-э… вызовут на допрос.

Я был поражен деликатностью юридического светила.

Решив, что его миссия на сегодня завершена, светило поднялось и величественно протянуло Присс руку.

Присцилла молча пожала пальцы-сосиски.

Габбард помешкал и сунул сосиски мне, но было ясно, что он делает это исключительно из уважения к Присс – нельзя же обижать одного из ее «лучших друзей». Ладонь адвоката напоминала кусок сырой печенки. Только печенка, наверное, была бы немного теплее.

Как только Габбард удалился, я решил взять быка за рога и прямо сейчас выяснить, что именно знала Присс о завещании отца.

– Наверное, для тебя не было новостью, что Джейкоб в своем новом завещании большую часть собирался отписать Уилладетте?

Вид у Присциллы был потрясенный – видимо, только после слов Габбарда она осознала, что грозит ее матери. Но когда я заговорил, в ее взгляде вдруг появилась настороженность.

– Вообще-то да. Два дня назад папа говорил о завещании со мной и Р.Л.

Я кивнул и больше ничего делать не стал, просто кивнул, но Присцилла повела себя так, будто я достал ее своими расспросами.

– И представь себе, – сварливо проворчала она, – в тот же вечер я рассказала маме о намерениях отца. Но это ровным счетом ничего не значит.

– Если это ровным счетом ничего не значит, то почему ты мне не сообщила об этом вчера?

Теперь уже не было никаких сомнений. Я определенно достал Присциллу. В глазах ее вновь забурлила кипящая лава.

– Ах, ты не способен понять, почему я об этом не сказала? Тогда какой же из тебя сыщик?!

Я решил пропустить этот вопрос мимо ушей. И вообще, разве так разговаривают с лучшим другом?

– Послушай, Присс, ты должна выложить мне все начистоту, в противном случае мне будет трудно что-то предпринять. Это не означает, что из твоих слов я сразу же сделаю какие-нибудь неприятные выводы, но мне нужно знать, каково истинное положение вещей.

– А положение вещей таково, что один подлый старикашка делал все, что хотел, и плевал на всех остальных. Вот каково положение вещей! Человек, который отвернулся от матери собственных детей!

– Именно поэтому ты так рассердилась на него вчера днем?

Присс отвела взгляд и покачала головой.

– Вчера отец сказал мне, чтобы я передала все свои дела Р.Л. и научила этого бездельника работать. – Теперь голос ее звучал устало. – Папа знал, что я люблю свою работу, что я предпочла бы работать здесь, чем где-нибудь еще. Так что, как видишь, Хаскелл, – закончила Присс, глядя мне в глаза, – мотив имелся не только у мамы.

Что тут возразишь? Все это действительно выглядело отличным мотивом для убийства. И все же я не мог не спросить себя: не потому ли Присс сказала мне об этом, что хотела отвести подозрения от матери?

Как бы то ни было, попробуем двинуться дальше.

– Больше нет ничего, о чем ты еще не поставила меня в известность?

Что-то мелькнуло в глазах Присс. Что-то стремительное и неуловимое, спешившее укрыться от постороннего взгляда. У меня засосало под ложечкой. Здорово, просто здорово. Значит, Присс все-таки что-то скрывает. Если так пойдет дальше, мне скоро вновь придется принимать успокаивающее средство, как когда-то в Луисвиле. Последний год службы я возил в автомобиле огромную коробку со всевозможными пилюлями.

– Хорошо, Присс. Что это? Чего еще ты мне не сказала?

Присс посмотрела мне прямо в глаза.

– Хаскелл, – спокойно ответила она, – я рассказала тебе все, что знаю.

Глядя в эти ясные серые глаза, я ничуть не сомневался, что Присцилла бессовестно лжет.

Глава одиннадцатая

Именно так смотрят дети, когда они знают, что в чем-то виноваты.

– Хаскелл, я ничего от тебя не скрываю, – повторила Присс после довольно продолжительной паузы, сумев придать голосу обиженные нотки. – Просто не могу вспомнить ничего такого, чего бы тебе не сказала. – Для вящей убедительности она пару раз моргнула и добавила: – Я не стала бы лгать тебе, Хаскелл. Честное слово, не стала бы! Кроме того, какая мне польза врать?

Последняя фраза выдала ее с головой. Людям, которые говорят правду, не приходят в голову столь глупые оправдания. Они не просят тебя подумать, зачем им врать. Правдивые люди считают само собой разумеющимся, что ты поверишь им на слово. И только лжецы уверяют в том, что говорят правду, только правду и ничего кроме правды, а потом пускаются во все тяжкие, чтобы отвлечь ваше внимание. Например, предлагают сыграть в угадайку.

Пару минут я прокручивал все это в голове.

– Присс, почему ты не хочешь поговорить откровенно?

Разумеется, это были напрасные слова. Присцилла тут же оскорбленно вскинулась:

– Я говорю откровенно!

– А мне кажется, что нет.

– С чего, черт возьми, ты это взял?!

– Потому что знаю.

И так далее и тому подобное. Пока я наконец не понес совсем уж полную чушь:

– Если есть одна вещь, которую я не выношу, так это когда мне не говорят все, что знают, о том деле, над которым я работаю. С таким же успехом я мог бы работать с завязанными глазами!

На что Присс выдохнула:

– Может, ты все-таки заткнешься, Хаскелл?! Тебя слышно на всю округу!

Я оглянулся. Дверь открыта, а мы тут орем во всю глотку. Но, заметив беспокойство Присс, я заговорил еще громче:

– Да? Если ты находишь наш разговор громким, то как насчет Э-ТО-ГО? СКАЖИ МНЕ, ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ! НЕМЕДЛЕННО!!!

Глаза Присс округлились. Он метнула взгляд на дверь и прошипела:

– Знаешь что, Хаскелл… Пойдем пообедаем.

Неужели она решила уступить? И поведать мне всю правду в более непринужденной обстановке? Например, за едой… Что ж, меня такой поворот вполне устраивает.

– Вот это совсем другое дело! – воскликнул я.

Пока мы с Присс кричали друг на друга, на птицефабрику прибыла ее величество Лизбет – дабы отправиться на обед с Р.Л. Мы обнаружили Лизбет в вестибюле, на ней была очередная шубка – на этот раз из голубого песца. На улице, можно сказать, жара, а она разгуливает в мехах! Впрочем, у меня имелось подозрение, что Лизбет даже на пляж заявилась бы в норковом бикини. Мы с Присциллой двинулись к двери под прицелом прищуренных синих глаз.

Ни Присс, ни я не сказали ни слова. Если Лизбет не намерена снизойти до разговора со мной, то я уж точно не собираюсь точить с ней лясы.

Если помните, я оставил машину всего в паре шагов от входа. Временами я поражаюсь своей предусмотрительности. Едва мы распахнули дверь, как выяснилось, что с моим носом все в полном порядке. Он работал, да еще как! Я рванулся к машине, надеясь, что мой нос не успеет довести меня до самоубийства. По сравнению с вонью, стоявшей в воздухе, вчерашнее амбре можно было назвать лишь легким намеком на неприятный запах.

Денек выдался отменный. Вокруг, куда ни глянь, цвел кизил – словно кусты осыпали попкорном. Но мне было не до окрестных красот, голова моя была занята совсем иными вещами. Например, как ограничить работу легких одними лишь выдохами. И почему никто из семейки Вандевертов не замечает чудного аромата? Присс стояла с другой стороны машины, как ни в чем не бывало ожидая, когда я открою дверцу. Она даже ни разу не поморщилась. Или, лучше сказать, не поперхнулась.

Уж не знаю. Может, с обонянием дело обстоит так же, как и со слухом? Если ты живешь среди грохота, то в конце концов становишься невосприимчив к шуму. Возможно, если день за днем вдыхать всякую пакость, то благополучно умертвишь свое обоняние? Должно быть, обоняние Присс пребывало в состоянии комы.

Я никак не мог попасть ключом в замок. И какого черта я вообще ее запер?! Дом-то я свой не запираю. Да, привычка закрывать машину на ключ оказалась куда более въевшейся. Если вы с десяток лет прожили в Большом Городе, то вряд ли когда-либо избавитесь от нее.

Наконец я забрался внутрь и быстро захлопнул за собой дверцу. О блаженство! Запах, конечно, полностью не исчез, но по крайней мере появилась возможность нормально дышать, не испытывая желания себя задушить. Я потянулся к противоположной дверце, и мой взгляд наткнулся на Белый дом Джейкоба, который стоял высоко на холме позади птицефабрики. Казалось, особняк Вандевертов с явным превосходством взирает на меня сверху вниз. Кроме шуток. До него было не больше пяти минут езды, но жилище Вандевертов выглядело так, словно принадлежало другому миру.

Более чистому и ухоженному миру.

Миру, где пахнет гораздо лучше.

Миру, где не убивают людей.

Присцилла села рядом, я собрался было вставить ключ зажигания, но рука моя застыла на полпути. До меня вдруг дошло, что именно не давало мне покоя со вчерашнего вечера. Накануне Р.Л. ушел из офиса в половине четвертого, но Лизбет сказала, что домой он прибыл почти одновременно со звонком Присциллы. А ведь Присс сообщила Лизбет о смерти Джейкоба после половины шестого!

Вопрос на миллион: где Р.Л. шлялся все это время?

Всю дорогу до Пиджин-Форка я обдумывал этот вопрос. Где, черт побери, был Р.Л., когда убили его родителя?

Как только мы отъехали, Присс включила радио, давая понять, что не склонна к разговорам. Меня это вполне устраивало. Я умею быть терпеливым, правда не слишком долго.

Мы решили пообедать в ресторане Ласситера, расположенном в центре Пиджин-Форка. Впрочем, большого выбора у нас не было. Побывав в гриль-баре Фрэнка и в заведении Ласситера, вы должны либо отправиться по второму кругу, либо бежать на собственную кухню и заниматься стряпней.

Центр Пиджин-Форка был наводнен публикой, как это всегда бывает в полдень. Наводнен, конечно же, по меркам Пиджин-Форка. В квартале, примыкавшем к ресторану, я насчитал с десяток машин, а на Главной улице были заняты почти все места на старомодной платной стоянке. В Пиджин-Форке два часа стоят десять центов, так что для города это не бог весть какой источник доходов. Хотя в здешних краях никогда не знаешь, о чем больше всего будут говорить. Мне рассказывали, что последние пять лет население нашего городка жалуется на цены за парковку. С тех самых пор, как цена эта возросла с пяти до десяти центов.

Я остановил машину на одной из боковых улочек, и мы с Присс направились к ресторану. По дороге Присс была не более разговорчивой, чем в машине. Она кивнула Полу Мейтни, который помахал нам из окна своей парикмахерской, потом поприветствовала незнакомую мне женщину. Я плелся рядом, чувствуя себя полным идиотом. Присс меня попросту не замечала. По ступенькам она взбежала, чтобы я не успел распахнуть перед ней дверь.

Ресторан Ласситера называется так явно по недоразумению, хотя вряд ли у его хозяина было бы много посетителей, напиши он на вывеске правду о своем заведении – «Жирные ложки Ласситера».

Но даже такое название не давало бы целостной картины, поскольку у старины Ласситера жирными были не только ложки. Тарелки, блюдца, стаканы и сама еда – все было покрыто толстым слоем жира. Можно сказать, что жир – это отличительная черта Ласситера. Но одну вещь Сайрус Ласситер готовить умеет. Это жаркое на вертеле. Непритязательный аромат соуса для жаркого заставляет вас забыть про все на свете, вы даже прощаете Сайрусу музыку, которая играет все время, пока вы едите.

Пару месяцев назад, после скоропостижной смерти своего брата, Сайрус ударился в религию, поэтому вместо песенок в стиле кантри или незатейливого джаза вам приходится внимать религиозным гимнам. Поверьте, подобное музыкальное сопровождение несколько нервирует. Рано или поздно вы спросите себя: а может, Сайрус, зная качество своей кухни, по доброте душевной желает подготовить клиентов к переходу в лучший мир? И вы окончите свои дни, проглотив кусок его жаркого, зато под праведные звуки?

Мы с Присс прошли в отделанную красным пластиком кабинку, расположенную рядом с дверью, и не успели оглянуться, как к нам подскочил Сайрус Ласситер собственной персоной. Вот что значит находиться в компании члена пиджин-форкской королевской фамилии – сервис на высоте. Сайрус, краснолицый толстяк, похожий на разжиревшую бутылку кетчупа, разве что не расшаркался перед Присциллой.

– Очень жаль было услышать про вашего отца, – сказал он.

Присс пробормотала в ответ что-то неразборчивое и не раздумывая сделала заказ. Мне показалось, что она могла бы вести себя и повежливее, но Сайрус, похоже, отнес дурные манеры моей спутницы на счет ее горя. Его маленькие, глубоко посаженные глазки метнулись ко мне, и я прочел в них сочувствие.

Я от души понадеялся, что печаль Сайруса связана не с тем, что мы заказали дежурное блюдо – жаркое ассорти. Это кушанье требует отдельного описания. Тарелка прибывает на ваш стол наполненная до краев – ломти жареной говядины, свиные ребрышки, запеченные куриные крылышки, картошка фри и обязательный маринованный огурец внушительных размеров. Мне казалось, что жаркое ассорти нанесет непоправимый вред стройной девичьей фигуре Присциллы, но говорить я об этом не стал. Тем более что, возможно, Присс нагуляла аппетит, разозлившись на меня.

Я погрузился в ожидание, надеясь, что вот-вот Присцилла сообщит мне то, во что пока меня не посвятила. Минуты текли за минутами, но Присс помалкивала. Если так пойдет и дальше, то придется ждать целую вечность. Похоже, на добрую волю Присциллы полагаться не стоит. Не глядя на меня, она то прихлебывала воду, то ковыряла скатерть, то вертела в руках алюминиевую подставку для салфеток, то перекладывала ножи и вилки. И все это молча. Ни словечка не сказала.

Видимо, придется начать самому, и лучше здесь, чем потом в машине. Ход моих мыслей был предельно прост. В машине Присс могла послать меня куда подальше, а в ресторане, где присутствовали сливки пиджин-форкского общества, вряд ли станет устраивать безобразные сцены.

Тем более что к нашей кабинке то и дело кто-нибудь подходил, дабы принести свои соболезнования; человеку же, который, как считается, пребывает в трауре, не пристало орать и бесноваться в общественном месте. Как ни странно, от людей в трауре ждут, что они будут подавлены и молчаливы.

Все, пора приступать.

– Ну, Присс, ты хочешь что-нибудь мне сказать?

Присс невозмутимо посмотрела на меня круглыми невинными глазами.

Скорее всего, я неверно воспринял приглашение Присс пообедать. Она вовсе не собиралась уступать, просто выманила меня из офиса, чтобы никто не смог подслушать, о чем мы говорим. Клодзилла всегда утверждала, что я ничего не смыслю в женщинах, и я все больше и больше склонялся к тому, что она права.

Постаравшись придать своему взгляду такую же невозмутимость, я предложил:

– Для начала почему бы тебе не сказать, где, по твоему мнению, вчера вечером был Р.Л.? Насколько я понимаю, ничего не известно о его местопребывании в течение двух часов.

Ага, в самую точку! Присцилла заморгала, щеки ее заалели.

– Я… я не знаю, о чем ты говоришь. Эта игра начинала уже меня утомлять.

– Послушай, Присс, все ты знаешь. Выкладывай! Нетрудно подсчитать, что у Р.Л. имелось достаточно времени, чтобы незаметно вернуться на птицефабрику, дождаться, когда Инес выйдет с Руби, после чего войти и…

Присс затрясла головой:

– Хаскелл, ты все неправильно понял! То, что Р.Л. вчера поздно вернулся домой, не имеет никакого отношения к смерти моего отца. Никакого!

– Почему ты так уверена в этом?

Мне этот вопрос казался логичным. В отличие от ответа Присс.

– Потому!

Тут прибыл Сайрус с тарелками, и Присс одарила меня таким взглядом, что я поперхнулся. Мне почудилось или Сайрус действительно подал Присс тарелку с большей учтивостью, чем мне?

Я пришел к выводу, что мне ничего не почудилось, когда Сайрус буквально швырнул передо мной тарелку. Посадка оказалась настолько жесткой, что изрядный кусок жареной свинины катапультировал на скатерть.

– Ой! – невозмутимо произнес Сайрус и повернулся к Присс. – Что-нибудь еще, мисс Вандеверт?

– Я бы попросил салфетку, чтобы вытереть вот это.

Сайрус оглянулся на меня с таким видом, словно удивлялся, почему это я еще здесь сижу.

– Ах. Да-а… – протянул он, вручил мне счет и удалился.

Прекрасно разбираясь в жире, Ласситер понятия не имеет об обслуживании. Ну разве что об отсутствии обслуживания.

Присс, воспользовавшись прибытием тарелок, сосредоточилась на том, чтобы ее рот был постоянно забит едой, дабы с чистым сердцем не отвечать на мои вопросы. Каждый раз, когда я пытался ее о чем-то спросить, она трясла головой и показывала на рот, прекрасно имитируя корову, впервые в жизни оказавшуюся на лугу.

Но я-то, конечно же, не поддался на столь незамысловатую уловку.

Кроме того, мне было все равно, в какой форме Присс даст ответ, лишь бы ответила. Она могла написать его на одной из многочисленных салфеток, которые Сайрус заботливо положил рядом с ней и забыл положить рядом со мной.

– Хорошо, Присс, – сдался я, – раз ты не говоришь, что тебе известно, я сообщу Верджилу, что Р.Л. пропадал вчера два часа…

При упоминании имени шерифа случилось чудо. Присс внезапно вспомнила, как надо глотать.

– Это шантаж! – прошипела она.

– Вообще-то да, – согласился я.

Присс смотрела на меня, перебирая в уме варианты. Очевидно, она решила, что с выбором негусто, потому что после паузы сказала:

– Хорошо. Не будем втягивать в наши дела шерифа. – Голос ее звучал устало. – Но ты почувствуешь себя круглым идиотом, когда я тебе все расскажу.

Я молчал. Может, Присс об этом не слышала, но она говорила с человеком, который, работая детективом, узнал последним, что жена ему изменяет. Да и узнал только потому, что жена решила сообщить об этом, перед тем как уйти навсегда. Так сказать, прощальный подарок. И теперь Присс лелеет надежду, что может заставить меня чувствовать себя круглым идиотом? Она что, шутит? Чтобы я теперь почувствовал себя круглым идиотом, надо сделать такое!

Присцилла вздохнула и продолжила:

– У Р.Л. уже два месяца есть любовница. Именно у нее они провел эти два часа. Мы с Р.Л. всегда были очень близки. Наверное, это потому, что до прошлого года мы жили вместе, все равно как близнецы. Во всяком случае, несколько недель назад он мне признался в том, что изменяет Лизбет.

Идиотом я себя не чувствовал, несмотря на уверения Присс, но некоторое удивление все же испытал. Неужели Р.Л. обманывал Лизбет? Да он настоящий самоубийца! Лизбет мне не казалась женщиной, способной благосклонно принять известие о существовании любовницы у своего супруга.

– И кто эта счастливица? – поинтересовался я, запихивая в рот огромный кусок свинины.

И тут же пожалел о своей бесцеремонности. Глаза Присс сузились.

– Полагаю, я сообщила тебе все, что хотела сообщить! Кроме того, ты собирался лишь удостовериться, что Р.Л. не вернулся вчера незамеченным на птицефабрику.

Свинину я проглотил, но останавливаться и не думал:

– Я ее знаю?

Присс окатила меня яростным взглядом.

– Хаскелл, ты ее не знаешь! И больше я тебе ничего не скажу.

– Может, встречал ее в городе? Мысленно перебирая всех женщин Пиджин-Форка, я пытался понять, кто из них мог спутаться с Р.Л., но тщетно. Ни одной кандидатуры. Разве что Мельба. Моя секретарша, конечно, была бы не прочь, да, боюсь, Р.Л. стал бы возражать. В Мельбе не меньше пятидесяти килограммов лишнего веса, а после знакомства с пятью ее чадами я пришел к выводу, что Мельба ищет не любовника и даже не мужа. Она ищет надзирателя. Пусть Р.Л. и не отличается особым умом, но кое-какие выводы он все-таки способен делать.

Присс выглядела раздраженной.

– Послушай, Хаскелл, ты можешь втыкать мне под ногти булавки, можешь посадить меня на муравейник, или что там еще любят делать частные детективы, но я тебе не скажу имя этой женщины! Ясно?

Варианты, предложенные Присс, выглядели весьма заманчиво, особенно в свете того, каким тоном она со мной говорила. Но после минутного раздумья я решил, что Присс, скорее всего, говорит правду. Кроме того, уж больно у нее был решительный вид. Можно, конечно, проделать с ней все эти эксцентричные номера с булавками и муравейником, но Присс все равно бы мне ничего не сказала. Только булавки бы зазря извел и напугал ни в чем не повинных муравьев.

– Ясно.

Присцилла свирепо куснула огурец, яростно прожевала его и заговорила:

– Теперь, думаю, ты понимаешь, почему я так разозлилась на Р.Л., когда мы вернулись с обеда. Он самым бессовестным образом сваливает все на меня. Мол, это я задерживаю его на собраниях и заседаниях, заваливаю работой и тому подобное. Одно дело, когда он просит меня хранить его секреты, и совсем другое – использовать меня в качестве прикрытия своей интрижки. Не желаю я собачиться с его драгоценной Лизбет.

Я припомнил, как Присцилла вчера кричала Р.Л.: «Не впутывай меня в это дело». Так вот что она имела в виду.

– Так что, Хаскелл, теперь ты знаешь, что все это не имеет никакого отношения к убийству моего отца. Поэтому я не считала нужным ни о чем тебе говорить.

– Так ты именно это скрывала от меня?

Гшрвюс выглядела искренне удивленной.

– Разумеется. А ты думаешь, что-то еще?

Я пожал плечами. Не стоит выкладывать свои мысли. Откуда мне знать, всю правду она сказала или же только часть? После того как я убедился, что Присс не была со мной до конца откровенной, разве можно верить ей? Да она приврет и недорого возьмет.

От всех этих размышлений я почувствовал себя жутко неуютно. Наверное, мне не удалось скрыть свои чувства, поскольку Присс как-то странно на меня посмотрела.

– Ты не можешь всерьез подозревать Р.Л., Хаскелл! – Голос ее звучал раздраженно. – Посуди сам, Р.Л. – единственный, кто не получает никакой выгоды от смерти отца.

Она была права. И в самом деле, Р.Л. многое бы приобрел, проживи Джейкоб на день дольше.

Я кивнул и сосредоточился на куриных крылышках. Присс, видимо, не удовлетворилась моим кивком.

– Даже если бы Р.Л. действительно подумывал о разводе, ему бы не помешали лишние деньги, чтобы быстрее добиться своего.

Оставалось только еще раз кивнуть. Чего эта женщина от меня хочет? Письменного подтверждения?

– Вот так! – заключила Присцилла.

Тут я решил, что ей, должно быть, требуется словесное подтверждение.

– Ты права. Устраивает?

Присс улыбнулась. Теперь совершенно ясно – эта женщина действительно любит побеждать.

И все же когда она вот так сидела и улыбалась, то выглядела чертовски привлекательной. У меня вдруг пропало желание сажать ее на муравейник и втыкать под ногти булавки.

После этого мы почти не говорили, сосредоточившись на уничтожении жаркого. Сайрус приволок кофе и домашние пирожные, которые, несмотря на явный переизбыток жира, все же оказались вполне съедобны. Процедура набивания желудков самым благотворным образом сказалась на нашем настроении.

Настроение сохранялось приподнятым до тех пор, пока мы не подъехали к птицефабрике и не вылезли из машины. Аромат куриных выделений был уже не таким густым. То ли ветер ослабел, то ли сменил направление, то ли мой нос уподобился носам Вандевертов и впал в кому, а может, все вышеперечисленное сразу.

Я поспешил обогнуть «форд», чтобы успеть открыть дверцу, прежде чем Присцилла сделает это сама, но, когда добежал, она уже выбралась из машины. Следуя за Присс по дорожке, я размышлял, удастся ли мне когда-нибудь быть джентльменом и открыть перед ней дверь.

И тут я его услышал.

Если вы когда-нибудь служили в полиции, то уже никогда не забудете этот звук. Этот конкретный звук навсегда отпечатается в вашем мозгу.

Звук взводимого курка.

– Присс, ложись! – заорал я во всю глотку. Естественно, вместо того чтобы рухнуть на землю, Присцилла остановилась и недоуменно воззрилась на меня.

– Какого чер…

Договорить ей не удалось. Я подпрыгнул как взбесившийся кенгуру и сшиб Присциллу с ног. Где-то между столкновением с Присс и столкновением с землей я услышал выстрелы.

Ощущение было странным. Одна часть моего сознания пребывала в полной прострации и без устали твердила: «Боже мой, боже мой, боже мой». И каждую секунду ждала, что сейчас узнает, каково это, когда в тебя впивается пуля. А другая часть сознания хранила ледяное спокойствие. Эта часть моего разума невозмутимо констатировала, что правая щека сейчас придет в болезненное соприкосновение с бетонной дорожкой, а также отметила, что стреляли, по всей видимости, из густого кустарника сбоку от здания. И еще хладнокровно отсчитала выстрелы.

Раз, два, три.

Глава двенадцатая

Присцилла задушенно хрипела подо мной. Я почти целиком покоился на ней, но ноги мои валялись в стороне. Правая щека адски горела: я проехался ею по бетону, однако иных повреждений, судя по всему, не наблюдалось. Что же касается Присциллы, тут я не был так уверен.

– Присс, как ты там? – прошептал я со страхом.

Должно быть, я изрядно придушил ее и у Присциллы слегка помутилось в голове, потому что мой вопрос она поняла явно превратно.

– Чудесно, Хаскелл…

Ее шепот скорее походил на сладострастный стон, так что, если убийца все еще сидел в своих кустах, ему ничего не стоило прибежать на шум и без лишних хлопот пристукнуть нас.

От ее ответа у меня пересохло в горле, но сварливый голос Присс привел меня в чувство:

– А сам не можешь угадать? Ты так налетел на меня…

Я сглотнул и решил слегка переформулировать свой вопрос:

– Я хочу сказать, в тебя попали?

– А-а… Н-нет… вроде нет.

Дабы убедиться в этом, Присс попыталась потрясти головой, но данная процедура довольно затруднительна, если лежишь на земле, а сверху на тебе валяется мужчина во цвете лет. Поскольку голова все же слабо дернулась, я облегченно перевел дух – слава богу, с Присс все в порядке. Как и со мной.

Теперь следовало оценить обстановку, особенно ближайшие кусты. Но сделать это оказалось непросто – цветущий кизил был столь густым, что там мог прятаться не один убийца, а целый взвод. И сидеть там можно было до скончания века, не опасаясь быть извлеченным на свет божий. Словом, я не понял, в кустах еще убийца или уже удрал.

В таких вещах нельзя полагаться на случай.

Однако лежать на бетонной дорожке физиономией вниз ужасно неудобно, особенно когда под тобой кто-то елозит. И тем не менее, как ни странно, мне почему-то вовсе не хотелось вставать. Пули, просвистевшие в нескольких дюймах от моего уха, вселили в меня дьявольскую осторожность.

Присс, похоже, испытывала сходные чувства. Она даже елозить прекратила, вполне удачно имитируя труп. Наверное, мы так бы и лежали до конца дней своих, если бы я не услышал удаляющийся топот. Видимо, убийца помчался прочь в ту секунду, когда мы с Присс плюхнулись на землю.

Я поднялся на ноги, достал пистолет и бросился вслед за топотом. Вот только треклятые кусты я не учел. И колючки. Черт! Кому это взбрело в голову сажать такие дрянные кусты? Естественно, у меня в голове тотчас всплыли два имени. Маркиз де Сад. И Лизбет.

Длинные и острые как иглы колючки цеплялись за брюки, впивались в носки и явно намеренно царапали мне ноги, изо всех сил тормозя продвижение. К тому времени, когда я прорвался через декоративные насаждения маркиза де Сада и выскочил на лужайку, вокруг не было ни души.

Я сунул пистолет в кобуру, чувствуя, как в башмаки весело стекают струйки крови. Мне даже краешком глаза не довелось полюбоваться на стрелявшего. Я даже не мог сказать, мужчина это или женщина.

Настроение было хуже некуда.

И оно ничуть не улучшилось, когда, с опаской обогнув чертовы кусты, я обнаружил Р.Л. в компании с последовательницей достославного маркиза. С ненаглядной Лизбет то бишь.

Видимо, парочка только что появилась, поскольку Присцилла лишь начала рассказывать им о происшествии и голос ее был все еще немного сиплым.

– Кто-то стрелял в нас с Хаскеллом! В самом деле! Кто-то выстрелил в нас из пистолета!

Казалось, Присс не могла в это поверить. Реакцию Р.Л. надо было видеть. Его красивое лицо сделалось бледным, как у лежалого мертвеца.

– Что?! Что ты такое говоришь? – Он схватил Присс за плечи и заглянул ей в глаза. – Что ты такое ГОВОРИШЬ? – повторил Р.Л., переходя на крик.

Он обвел всех безумным взглядом и уставился на Присс, словно она говорила на недоступном ему языке.

Думаю, реакция брата удивила даже Присциллу.

– Все в порядке, Р.Л., – пробормотала она. – Со мной все в полном порядке. Кто-то выстрелил в меня, но Хаскелл спас мне жизнь. – Тут Присс обнаружила мою скромную персону и благодарно улыбнулась. – Хаскелл вовремя меня толкнул.

Супруги проследили за взглядом Присс. До этого момента я еле тащился по дорожке, выдирая колючки из носков и брюк. Заметив, что оказался в центре всеобщего внимания, я подумал, что издалека может показаться, будто я вылавливаю в своем туалете блох, поэтому я выпрямился и твердой походкой зашагал к ним, изо всех сил стараясь выглядеть героем. Скромным и приятным во всех отношениях героем.

Правда, в глазах Лизбет не было ничего приятного. Да и насчет моей скромности она, казалось, испытывала сомнения. Видимо, по ее мнению, я не сделал ничего такого, чтобы выглядеть героем.

– Может, Хаскелл пытался спасти свою собственную жизнь и именно поэтому навалился на тебя? – сухо спросила Лизбет.

Она успела избавиться от шубейки из голубого песца и теперь была в черном костюме, через плечо переброшен алый шарфик. Мне вдруг захотелось, чтобы птицефабрика превратилась в скотный двор и неподалеку прогуливался бык, да поноровистее.

Р.Л., однако, не разделял чувств Лизбет. Он шагнул ко мне и совершил, по-моему, ничем не спровоцированный поступок – крепко меня обнял. Я явственно расслышал треск ребер.

– Хаскелл! – хрипло выдохнул Р.Л. – Ну что я могу сказать?

Я попятился, стараясь улыбаться как можно более естественно.

– Все в порядке, Р.Л.

Продолжая улыбаться и пятиться, я размышлял, не достать ли мне пистолет. На тот случай, если Р.Л. снова захочет пообниматься.

После этой трогательной сцены вся компания ввалилась внутрь куриной конторы.

Я направился к столу Джолин, чтобы позвонить Верджилу, тогда как Присс с братцем скрылись в ее кабинете. Послушать их, так можно было подумать, что стреляли в Р.Л.

– Все в порядке, все в полном порядке, – твердила Присс. – Никто не пострадал. Со мной все нормально. Успокойся!

Но Р.Л., как заведенный, качал головой. И вышагивал туда-сюда. Туда-сюда, взад-вперед. Дверь осталась открытой, и я мог видеть, что происходит в кабинете Присциллы. На мой взгляд, Р.Л. был в триллион раз сильнее расстроен нападением на Присс, чем скоропостижной кончиной папаши.

Странная все-таки семейка.

Кстати, о странностях. Хотите верьте, хотите нет, но мой «почти родственник» вновь не испытал ни малейший радости, заслышав родной голос.

– Ты все еще там? – недовольно проворчал Верджил.

Слова его были, разумеется, отмечены печатью трагизма. Я решил не обращать внимания на такие мелочи.

– Разумеется. И похоже, мне придется продлить свое пребывание здесь. Поскольку только что в нас с Присс стреляли.

Вообще-то я не мог сказать наверняка, целился стрелок только в Присс или моя скромная персона тоже интересовала убийцу. Но поскольку мимо моего уха просвистела по меньшей мере одна пуля, я решил для простоты дела не вдаваться в дискуссию на этот счет.

В трубке послышались короткие гудки, сквозь которые, как мне показалось, донеслось торжествующее завывание сирены.

Поджидая Верджила, я еще раз осмотрел злосчастные кусты. Методично обошел колючие насаждения, но так и не обнаружил ничего интересного. Ни следов, ни стреляных гильз, ровным счетом ничего. Стоя среди этих садистских колючек, я вдруг подумал, что в записке, полученной Джейкобом, было сказано: «Иначе вы никогда больше не увидите Присциллу вживых». Может, в записке говорилось вовсе не о похищении? Может, автор записки с самого начала собирался убить Присс?!

Я уже изготовился плюхнуться на колени и носом пропахать кусты и окрестности, когда заметил Джолин. В это время она наверняка возвращалась с обеда, и, похоже, ее заметил не только я – навстречу секретарше выскочила Лизбет.

– Джолин, дорогая! – заорала Лизбет. – Я давно ищу возможности поговорить с тобой наедине!

«Дорогая»?! Лизбет обращается к какой-то там секретарше «дорогая»?! Я затаил дыхание, забрался поглубже в кусты-убийцы и принялся нагло подслушивать.

– Случилась жуткая, жуткая неприятность, и мне нужно кое о чем тебя спросить, дорогая! – Лизбет понизила голос и дружески стиснула руку Джолин.

Та слегка вздрогнула и с видом жертвы, попавшей в лапы хищника (каковым Лизбет являлась со всей определенностью), пролепетала:

– Что… что произошло?

Решив, что Лизбет проводит собственное расследование, несомненно с целью меня разоблачить, я уже ждал, что моя конкурентка выложит историю о выстрелах. Но ничего подобного! Видимо, Лизбет меньше всего волновали такие мелочи, как убийства. Ее интересовал куда более серьезный вопрос.

– Дело вот в чем, – зашептала Лизбет, беря Джолин под локоток, – один из заместителей шерифа обронил вчера вечером, что Р.Л. ушел с работы в половине четвертого. Это правда?

Глаза Джолин увеличились раза в три.

– По-моему, д-да.

Глаза Лизбет, сощурившись, уменьшились раза в три.

– Вы можете представить, что этот человек вернулся домой только в начале шестого? Можете?!

Джолин не ответила. Ее побелевшее лицо окаменело. Не дождавшись ответа, Лизбет решила ее подбодрить.

– Ну конечно, вы можете себе представить! – Лизбет ковырнула бетонные локоны наманикюренным когтем и одарила секретаршу столь сахарной улыбкой, что Джолин не помешала бы изрядная доза инсулина, дабы ее переварить. – Ведь мужчины всегда так поступают, правда? Нам, женщинам, приходится постоянно следить за ними. Именно поэтому, моя дорогая, я и решила, что вы можете прийти мне на помощь!

– На помощь… – растерянно пискнула Джолин.

Должно быть, она просто повторила слова Лизбет. Хотя до конца я не мог быть уверен.

Лизбет энергично тряхнула забетонированными кудряшками.

– Именно! – Потребность Джолин в инсулине явно возросла. – Мы, женщины, должны поддерживать друг друга, не так ли? Я хочу всего лишь знать одну маленькую, совсем крошечную вещь.

Все это время они медленно продвигались к двери, но тут остановились в двух шагах от меня.

Голос Лизбет внезапно начисто утратил медовую приторность. Даже скрип мела по школьной доске и то больше ласкает слух.

– Джолин, я хочу, чтобы вы мне сказали правду! Какая-нибудь… женщина звонила Р.Л. в последнее время?!

На мой взгляд, Джолин ответила слишком поспешно.

– Нет, Лизбет, нет! Никто не звонил… Глаза Лизбет впились в секретаршу.

– Вы уверены? Может, какая-нибудь… все же названивала моему муженьку?

Джолин истерично затрясла головой.

– Нет-нет, Лизбет, я уверена, что Р.Л. никогда не сделает ничего такого, что может повредить его браку.

Возможно, Джолин и пыталась быть убедительной, но голос ее дрожал в такт трясущейся голове. Лизбет явно не удовлетворил ее ответ.

– Между нами, я бы и не советовала Р.Д. делать что-нибудь такое, что могло бы повредить его браку, а то я оторву ему все хозяйство!

Я в своих кустах так и ахнул. Да эта женщина просто образец утонченности!

Парочка скрылась в дверном проеме, я выбрался из кустов, и тут послышался вой сирен.

По-видимому, на этот раз Верджил решил задействовать все машины, в которых имелись устройства для воспроизведения звука. Я почти что ждал, что на извилистой дорожке, ведущей к птицефабрике, покажутся грузовички для доставки мороженого.

Помощники Верджила полетели в цветущий кизил, а сам шериф затопал прямиком ко мне. Я недоверчиво смотрел на него – Верджил не производил впечатления человека, который был бы на седьмом небе от счастья, обнаружь он мой хладный труп.

– С тобой все в порядке, Хаскелл? – прохрипел шериф.

Если не считать ноющих ребер, царапин от колючек и горящего лица, я был в порядке.

– Твое лицо… оно какое-то странное, – продолжал Верджил.

Я во всех подробностях поведал шерифу об инциденте. Возможно, я несколько переусердствовал, описывая, как спас Присциллу от верной смерти, но, думаю, маленькая слабость человеку вполне простительна. После убийства Джейкоба я чувствовал себя последним болваном, так что мне требовался хотя бы маленький реванш. Хотя, наверное, с моей стороны было несколько нескромно раз за разом повторять, как я в одиночку спас Присс.

Когда я закончил, Верджил выглядел так, словно с минуты на минуту собирался упасть в обморок. Он судорожно сглотнул, окинул меня скорбным взглядом и пробормотал:

– Вот это да.

Горевшее лицо и несколько колючек, уютно устроившихся в башмаках, не позволяли сосредоточиться, но я мог бы поклясться, что в бормотании шерифа отчетливо прозвучал сарказм.

– Ты, случаем, не углядел этого своего вооруженного маньяка?

Теперь я уже не сомневался. Сарказм явно присутствовал.

– Честно говоря, нет, – ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Верджил грустно пожал плечами:

– Плохо.

Однако глаза шерифа говорили совсем о другом. Глаза Вердашла громко и ясно сообщали, что если бы здесь был он, то не только спас бы жизнь Присс, но и непременно выяснил имя, адрес и, безусловно, номер страхового свидетельства убийцы.

Мне оставалось только вяло улыбнуться.

Мы направились в кабинет Р.Л., который Верджил на этот раз выбрал для допросов. Шериф устроился за столом и застрочил в блокноте. Не поднимая головы, он буркнул:

– Знаешь, произвели вскрытие Джейкоба. Я не знал, но на всякий случай кивнул и добавил:

– В самом деле?

Верджил вскинул на меня глаза.

– Слышал такую поговорку: кто живет с мечом, от меча и погибнет? В случае с Джейкобом это неверно.

– Что вы имеете в виду?

Никогда не предполагал, чтобы Верджил имел привычку ударяться в философию.

– Джейкоба убили не курицей, а закололи разделочным ножом.

Сейчас сообразим. Похоже, Верджил хотел сказать, что Джейкоб, который жил ради куриц, умер вовсе не от курицы. Боже! Да наш шериф прирожденный поэт.

Верджил скорбно покивал:

– Да, убийца Джейкоба сначала оглушил его статуэткой курицы, а затем зарезал.

Неужто тот, кто убил старика, не хотел причинять ему лишних страданий?! Значит, убийца предусмотрительно сделал анестезию, заехав Джейкобу курицей по голове?

Верджил по-прежнему не спускал с меня печальных глаз.

– Похоже, это кто-то из ближайших родственников, не так ли? Или женщина, которая значительную часть своей жизни провела замужем за убитым…

Я уклончиво пожал плечами. Но, честно говоря, мне казалось, что Верджил не так уж далек от истины.

Следующие два часа Верджил провел в беседах с потенциальными свидетелями и подозреваемыми. На этот раз он действительно постарался. Своей въедливостью шериф превзошел даже свою собственную утреннюю дотошность. Он допросил Присс, Р.Л. и Джолин, он даже поговорил с Инес, которая явно не могла сказать ничего путного. Инес утверждала, что, когда произошла стрельба, она сидела за своим столом и читала «Справочник секретаря», повышая свой профессиональный уровень. Пока Верджил не сообщил ей, что случилось, Инес пребывала в уверенности, что слышала звук выхлопных газов.

– Три раза подряд? – с интересом спросил я, когда она вышла из кабинета Р.Л.

Инес пожала плечами:

– Такое случается.

Наверное, этот день тянулся для Инес слишком долго. Она так и не поправила юбку, в ухе по-прежнему сиротливо покачивалась виноградина, а теперь в глазах секретарши появилось еще и затравленное выражение.

– Знаете, – заговорила Инес, – я сказала Верджилу, что либо он снимет эту глупую желтую ленту, либо это придется сделать мне. Нужно же войти в кабинет и вытереть пыль! Там ужас что творится! Они всю комнату покрыли этим отвратительным порошком для снятия отпечатков пальцев. Это все надо вытереть! Немедленно!

Я попытался изобразить сочувствие, раздумывая, не захочет ли Инес в свободное время прибраться и в моем кабинете. Тем более что в ближайшем будущем у нее не будет недостатка в свободном времени. Однако, глянув на перекошенную юбку, решил, что сейчас не стоит осаждать бедняжку с заманчивыми предложениями. Зрелище моего Бермудского прямоугольника может явиться для нее последней каплей.

Инес вернулась к своему столу, бормоча себе под нос:

– Хоть бы телефон зазвонил или… или хоть что-нибудь произошло. По крайней мере мне было бы чем…

У Р.Л., вывалившегося из кабинета после допроса, вид был не лучше, чем у Инес. Он влетел к Присцилле с безумными глазами.

– Ты должна уехать! – выкрикнул он. – Тебе слишком опасно здесь оставаться!

Присс занималась тем, что обрабатывала ссадину на моей щеке йодом. А я, в свою очередь, занимался тем, что мужественно пытался не стонать.

Я стараюсь избегать общения с этой коричневой пакостью, поскольку она жутко щиплется. Однако у меня не хватило духу отказать Присс, после того как она полчаса ковырялась в аптечке, отыскивая пузырек с йодом. Должно быть, таким образом Присс хотела выразить свою благодарность. Словом, она кудахтала надо мной как примерная клуша.

Хотя, если подумать, какого еще поведения можно ожидать от дочери человека, который всю жизнь разводил куриц?

Всю эту суету Присс развела сразу после разговора с шерифом – наверное, поняла, чем бы для нее все кончилось, не окажись я рядом. Как бы то ни было, покинув Верджила, Присс стала со мной невероятно ласкова. Нельзя сказать, чтобы я против этого возражал.

Точнее, мне даже нравилось, когда Присс склонялась надо мной, бормоча: «Ох, бедняжка» или «Ну-ну, очень больно?»

Разумеется, когда вошел Р.Л., эти любезности были уже позади и теперь Присс говорила совсем иные слова:

– Ну же, Хаскелл, перестань вести себя как младенец!

А я при этом скрипел зубами и старался не морщиться.

Появлению Р.Л. я жутко обрадовался, поскольку Присс тотчас перестала тыкать в меня тампоном, смоченным йодом.

Р.Л. выглядел не на шутку испуганным.

– Присс, тебе нельзя здесь оставаться, – повторил он. – Ты должна на время уехать из города.

Присс почти снисходительно посмотрела на брата.

– Ты же знаешь, что я не могу уехать, бросив все дела.

Р.Л. принялся расхаживать по комнате.

– Присс, ты должна уехать, пока все не кончится. ТЫ ДОЛЖНА!!!

Я встал. В основном чтобы обратить на себя внимание и подчеркнуть свои слова, но отчасти для того, чтобы оказаться подальше от Присс и ее йода.

– А что, если тебе переночевать у меня?

И тут же испугался, как бы Присс не поняла мои слова превратно. Сообразит ли она, что мною движут исключительно благородные мотивы, или решит, что это завуалированное непристойное предложение? Тем более что я и сам точно не знал.

Однако, судя по всему, Присс не нашла в моем предложении ничего двусмысленного, поскольку, не моргнув глазом, одарила меня теплой улыбкой и воскликнула:

– Отличная идея, Хаскелл! Очень любезно с твоей стороны. Честно говоря, я, наверное, не смогла бы сомкнуть глаз у себя дома. Вскакивала бы при каждом шорохе.

Я уже собирался сказать: «Ну, тогда решено», когда Присс добавила:

– И маме тоже обязательно нужно переехать на время. Если кто-то охотится за мной, маме небезопасно оставаться в квартире одной.

Ну да. Конечно. Вот теперь никаких сомнений. Пришлось выдавить из себя улыбку и сказать:

– Нет проблем.

Р.Л. перестал расхаживать по кабинету.

– Хаскелл, не выпускай ее из виду. Ты должен позаботиться, чтобы с моей сестренкой ничего не случилось.

Обращался он ко мне, но глаза его были прикованы к Присс.

– Не волнуйся, Р.Л., – снисходительно сказал я. – Уж я о ней позабочусь.

Казалось, мои слова его полностью удовлетворили. Он кивнул и выскочил за дверь. Я выглянул в коридор. По-моему, никогда еще братец Присциллы не выглядел таким встревоженным. Более того, до этой минуты я даже не сознавал, сколь заботлив он по отношению к сестре.

В вестибюль вошли Джолин и Лизбет. Увидев их, Р.Л. остановился как вкопанный. Так-так. Вполне возможно, Р.Л. обеспокоен не только нападением на Присс, но и поведением Лизбет, которая шныряет повсюду, стремясь разнюхать правду о своем супруге.

* * *

Спустя час я совершенно точно знал, что тяготило Р.Л.

Когда Верджил наконец отбыл, а Присцилла занялась любимым делом – производством бумажек, все постепенно вошло в свою колею. Я устроился на привычном месте у кабинета Присс, радуясь возможности немного отдохнуть. Но стоило мне прикрыть глаза, как на столе Джолин взвизгнул зуммер вызова.

Я быстро приоткрыл один глаз и успел заметить, как Джолин метнула в мою сторону настороженный взгляд. Ладно. Я не шевелился, старательно изображая человека, которого поразил столбняк. Джолин еще раз внимательно глянула на меня, встала и направилась к кабинету Р.Л.

Дверь за ней закрылась. Очень плотно закрылась.

Может, я и чувствовал себя разбитым, но тут всю дремоту как рукой сняло. Я пружинисто вскочил и непринужденной походкой продефилировал к столу секретарши. С полминуты мои глаза пристально изучали устройство внутренней связи. Все кнопки были снабжены метками – «Р.Л.», «Присцилла», «Джолин», а также имелся переключатель с положениями «Прием» и «Передача».

Поколебавшись немного, я перевел переключатель в положение «Прием». Затем надавил на кнопку «Р.Л.».

И представьте, из динамика тотчас послышался голос Джолин – такой же четкий, как если бы я находился с ней в одной комнате.

– …нет причин для тревоги, – говорила Джолин. – Она ни черта о нас не знает. Я обо всем позабочусь.

Вот так фокус! Выходит, это с Джолин у Р.Л. интрижка! И что самое смешное, в голосе Джолин не было и следа робости и застенчивости!

Глава тринадцатая

Даже спустя несколько часов, оказавшись дома, я все еще чувствовал себя ошеломленным. Что было совсем некстати, поскольку в гости ко мне прибыли Руби и Присс. Мне вовсе не хотелось делиться с Присциллой своими мыслями и обсуждать то, что удалось узнать. По крайней мере до тех пор, пока не выясню, связано ли мое открытие с убийством Джейкоба.

Честно говоря, я не видел, какое значение могут иметь шуры-муры Р.Л. и Джолин. Как справедливо заметила Присцилла, при разводе лишние деньги не помешают, если, конечно, РЛ. мечтает о разводе.

И все равно изумление не покидало меня. Наверное, если бы вдруг обнаружилось, что Р.Л. питает болезненное влечение к серьгам в виде недозрелых виноградин и посему воспылал страстью к Инес, я удивился бы меньше. Но Джолин…

Кто-кто, а Джолин никак не подходила под определение «другая женщина». Что бы ни означала эта формулировка, И все же вчера я обязан был заподозрить неладное, когда она даже не подняла головы при появлении Р.Л. Ведь в свое время, стоило этому красавцу возникнуть на пороге класса, как все девочки разом замолкали и начинали пялиться на него.

Правда, подслушанная через динамик Джолин отнюдь не напоминала ту скромницу, к которой я успел привыкнуть. У меня сложилось впечатление, будто у маленькой испуганной мышки вдруг выросли здоровенные когти и острые клыки.

Впрочем, потрясенным выглядел не я один. Руби, доставленная к порогу моего дома, казалась не менее ошеломленной. Она даже прислонилась к косяку, чтобы не упасть. По дороге Присцилла успела в красках поведать о перипетиях этого дня, и потому я не мог с точностью сказать, покачивает ли Руби от мысли, что ее дочь чуть не убили, или же ее так поразил вид моего жилища. Если бы я знал заранее о гостях, то, возможно, немного прибрался бы – сбросил с кушетки старые журналы и сгреб в угол изжеванные резиновые кости.

Взгляд Руби, обежавший комнату, застыл точнехонько на этим самых резиновых костях. Рядом с которыми сидел Рип. Руби поежилась, словно подумала, что пес может по недомыслию принять ее за новую игрушку.

Когда мы подъехали к дому, Рип не изменил своей привычке и облаял хозяина. Возможно, именно это и беспокоило Руби? Вдруг она решила, что в доме хозяйничает чужая собака?

– Не волнуйтесь, – сказал я. – Он всегда так лает. Просто для практики. И не позволяйте ему вам надоедать.

Однако Рип, похоже, уже начал надоедать Руби. Ее улыбка стала какой-то неопределенной.

– Боже, какой он большой! – пролепетала она, провела рукой по сахарной вате волос и осторожно сняла пальто.

Я с некоторым удивлением увидел, что на Руби все тот же фартук с вышитыми анютиными глазками, хотя на этот раз из-под фартука выглядывало розовое платье из набивного ситца. Волей-неволей спросишь себя, то ли она, по своему обыкновению, просто забыла снять фартук, то ли он является неотъемлемой деталью ее туалета.

Казалось, Руби несколько успокоилась, когда Присс без раздумий устремилась к Рипу и начала его тискать. Но спокойствие ее длилось недолго. Как только мы расселись вокруг стола, достав жареных цыплят и запеченные в тесте яблоки, Рип стервятником принялся кружить по комнате, выжидая, когда что-нибудь упадет на пол.

Рип всегда так себя ведет, и эта его манера раздражает до невозможности. Особенно когда у меня гости. Впрочем, это большой прогресс по сравнению с его прежним маневром. Раньше Рип втискивался под стол и сновал между ножками стульев и человеческими ногами до тех пор, пока не находил позицию поудобнее. Трапеза проходила в весьма нервной обстановке, поскольку гости то и дело заглядывали под стол, дабы удостовериться, что Рип не собирается сражаться с ними за следующий кусок.

Правда, когда я познакомил зад Рипа со свернутой в трубку газетой, пес понял ошибочность своих действий. Теперь он ненавязчиво носится вокруг стола, пуская слюну, умоляюще заглядывая всем в глаза и жалобно поскуливая.

Однако Руби, похоже, было невдомек, сколь удивительных высот прогресса добился мой бестолковый пес. Она ежеминутно поглядывала на Рипа, и ее улыбка становилась все более и более сомнительной.

– Хороший песик, – пробормотала она заискивающе.

– Не надо его бояться, – как можно убедительнее сказал я. – Не беспокойтесь, Рип вас не тронет.

Я мог бы выставить пса на террасу, если бы не знал, что тогда будет еще хуже. Стоит вывести Рипа из дома во время еды, он начинает заглядывать в окна и душераздирающе завывать. Если вой не помогает, Рип принимается отчаянно колотить когтями по стеклу и визжать. Этот номер получается у него просто блестяще. Некоторым гостям приходит в голову, что из леса выскочило чудовище и намеревается сожрать беднягу.

Глаза Руби не отрывались от собачьей морды.

– Хороший песик, – повторила она еще более заискивающе.

Присцилла же, казалось, вовсе не замечала суеты Рипа. Ее глаза не отрывались от меня.

– С тобой все в порядке, Хаскелл? У тебя хмурый вид. Ты случайно не заболел?

По счастью, ее мать не дала мне ответить.

– Наверное, во всем виновато ваше лицо, – встряла Руби.

Я посмотрел на нее, не осмеливаясь спросить, что именно она имеет в виду. Разумеется, я далеко не красавец, но собственное лицо казалось мне вполне здоровым и симпатичным.

– Вас, наверное, беспокоит царапина? – продолжала Руби.

Я снова промолчал, но Руби, видимо, подтверждение не требовалось. Она обратила на меня свою вечную улыбку.

– Как замечательно вы сегодня поступили, Хаскелл! Рисковали своей жизнью.

Честное слово, непросто оставаться скромным в присутствии Руби. С тех пор как Присс поведала матери о сегодняшних событиях, старушка вела себя так, словно собиралась представить меня к правительственной награде.

– Ну… – промямлил я, – особого риска не было.

Преувеличивать свои заслуги можно было перед Верджилом, но не в присутствии Присс. Она-то прекрасно знала, что я всего лишь сбил ее с ног.

Но Руби отмахнулась от моих слов.

– Не надо скромничать! – с жаром возразила она. – Съешьте-ка еще картофельного пюре! Вы такой храбрец! Такой храбрец!

Я покосился на Присс, чувствуя, как мои щеки начинают багроветь.

– Ну… не знаю, стоит ли называть меня храбрецом. Скорее это просто рефлекс…

Улыбка Руби стала еще шире.

– Возьмите кукурузную лепешку! Посмотрите, какая румяная и поджаристая!

Видимо, Руби полагала, что благодарность измеряется калориями. Пока ее чувство признательности равнялось где-то трем тысячам калорий, но продолжало неуклонно расти.

Я с улыбкой покачал головой.

– Спасибо, Руби, я уже сыт. Честное слово. Больше не могу.

– Но для моего яблочного пирога вы ведь местечко оставили, правда?

Моя улыбка поблекла. Господи! Понадобится подъемник, чтобы оторвать меня от стула. Как бы половчее отказаться и при этом ее не обидеть? Еды, которую мать Присциллы захватила с собой, хватило бы, чтобы накормить футбольную команду. Она без устали подкладывала мне то горошек, то картошку, то гренки, а теперь отправилась на кухню за десертом! Я вдруг осознал, что не могу дышать. Если так будет продолжаться, еще до полуночи окажусь в реанимации.

Меня спас Рип.

Когда Руби вышла из кухни с торжествующей улыбкой на лице и пирогом в руках, глупый пес впал в истерику и принялся оглушительно лаять. Должно быть, вид яблочного пирога окончательно лишил его душевного равновесия. Руби споткнулась и едва не уронила свое творение на плюшевый ковер. С полминуты она балансировала на одной ноге, а я, как завороженный, следил за пирогом, молясь про себя, чтобы он упал. Но не тут-то было. Руби изловчилась, встала на обе ноги, и пирог в ее руках перестал подпрыгивать, лишь пара крошек отлетела в сторону.

– О боже! – вскрикнула Руби и кинулась подбирать крошки.

Она выглядела искренне расстроенной. Словно несколько отколупнувшихся крошек могли испортить внешний вид пирога.

Рип не стал дожидаться, пока на него наорут за лай в доме, и рванул к входной двери, недовольно тявкая себе под нос. Вот тогда-то я и понял, что Рип лаял вовсе не из-за пирога и не по причине извращенного собачьего юмора, а потому, что за дверью кто-то был.

Я с облегчением вскочил. Перерыв даст мне возможность немного прийти в себя, прежде чем Руби затолкает мне в глотку изрядный ломоть.

Даже не будь я так сыт, все равно лишился бы аппетита, обнаружив, кто ко мне пришел. Переминаясь с ноги на ногу, на веранде стоял Верджил, как обычно мрачнее тучи.

Присцилла кинулась к двери следом за мной, и по ее лицу я понял, что она думает о том же, о чем и я. Верджил, несомненно, явился, чтобы арестовать Руби.

Лицо Присс посерело.

Однако она не могла не испытать облегчения, когда из-за спины Верджила выглянула Белинда Ренфроу. Эта женщина была в своем привычном одеянии: драных джинсах и обшарпанных мокасинах, но, видимо, сочла уместным приодеться к официальному визиту– на шее у нее болталось ожерелье из желудей.

– Хаскелл, – буркнул Верджил и кивнул мне.

– Верджил, – отозвался я и кивнул ему. Покончив с формальностями, шериф прочистил горло.

– Мне позвонила Белинда. – Казалось, на его загорелом лице проступило еще несколько морщин. Он грустно моргнул и добавил: – Это по поводу твоей собаки.

Рип, разумеется, нашел этот момент самым подходящим, чтобы обнюхать ботинки Верджила, продолжая при этом приглушенно тявкать себе под нос. Полное впечатление, будто пытается лаять с набитым ртом.

Верджила это, конечно же, ничуть не позабавило. Он посмотрел сначала на Рипа, а потом на меня.

– Рип, прекрати! – сказал я.

Рип, видимо, воспринял мои слова так, что следует прекратить обнюхивать ботинки Верджила, и потому взялся за обувь Белинды. Надо думать, мокасины Белинды были просто пиршеством запахов, поскольку глупый пес от восторга начал извиваться всем своим нескладным туловищем.

– Эй! – взвизгнула Белинда, отскакивая в сторону и явно вознамерившись дать Рипу пинка.

– Эй! – крикнул я, оттаскивая Рипа за ошейник.

Рипу явно не понравился маневр Белинды, но мой прием ему понравился еще меньше. Он заскулил.

– Верджил, как хорошо, что ты заглянул! Это, конечно же, была Руби. Покончив с крошками, она выскочила из столовой, вытирая руки о фартук с анютиными глазками.

– Боже, ты самый приятный человек, которого я когда-либо знала! Ты снова зашел проведать, как у нас дела?

Верджил виновато посмотрел на нее.

– М-м… Э-э…

После сей пространной речи он с минуту стоял, открывая и закрывая рот, словно это был сложный прибор и управлялся каким-то таймером. Я решил, что с женщинами у Верджила дела обстоят даже лучше, чем у меня.

Шериф определенно произвел сильнейшее впечатление на Белинду.

– Хорошо, хорошо, – сказала она, теребя желуди на шее, – довольно обмениваться любезностями. Какого черта вы меня сбиваете? Я хочу, чтобы эту чертову собаку посадили в окружную тюрьму!

Верджил тяжко вздохнул:

– Полагаю, ты знаешь, Хаскелл, что Белинда подала официальную жалобу?

– Ну да, я жалуюсь! – решила уточнить Белинда. – Этот чертов пес убил четырех моих уток. И я видела его собственными глазами.

Я ошеломленно уставился на нее. Уже четырех? Сегодня утром было две. Список трупов растет не по дням, а по часам.

Белинда заметила мой взгляд и подбоченилась.

– Именно четырех. Сегодня днем ваш зверь убил еще двух. Я чуть не прикончила негодяя. Если бы я успела схватить ружье, а не пистолет, мы бы с вами здесь сейчас не стояли. – Она бросила на Рипа злобный взгляд. – Все мои трудности были бы решены.

И после этого Белинда называет хладнокровным убийцей Рипа?

Глаза Верджила стали грустнее некуда.

– Знаешь, Хаскелл, если твой пес убивает домашнюю птицу…

Я не дал ему закончить:

– Рип никого не убивает! Вы только взгляните на него, Верджил, разве эта собака похожа на убийцу?

Вероятно, я выбрал очень неподходящий момент для этого вопроса. На самом деле я хотел, чтобы Верджил проверил, нет ли на Рипе следов крови, утиных перьев или чего-то в этом роде – чего-то такого, что могло бы подтвердить гипотезу Белинды. Однако Верджил даже не шагнул к Рипу, возможно, потому, что Рип продолжал извиваться всем телом, хотя я по-прежнему держал его за ошейник. Не знаю, то ли Рипу вскружило голову всеобщее внимание – присутствующие дружно пялились на него, то ли мокасины Белинды издавали чересчур пьянящий запах. Как бы то ни было, создавалось впечатление, что пес спятил. Перемежая приглушенный лай с рычанием, Рип то и дело бросался вперед и извивался как самый настоящий безумец. Он падал, вставал и снова падал.

Верджил посмотрел на Рипа, потом на меня. В глазах его читалась жалость.

Я оглядел всю компанию. Судя по лицам Белинды, Руби, Присс и Верджила, собрание тремя голосами против одного признало бы Рипа виновным. Единственный голос в пользу бедного пса подала бы Присцилла, да и в ее взгляде сейчас сквозило сомнение. Ничего удивительного – Рип вел себя не просто как полоумный, а как опасно полоумный.

– Говорю вам, этот пес никогда не спускается с крыльца.

Соотношение голосов не изменилось. Так что пришлось продемонстрировать.

Это было унизительно. Я затащил поскуливающего и извивающегося Рипа в столовую, взял с блюда кусочек куриной грудки (разумеется, без костей) и сунул ему под нос. Рип облизнулся и попытался ухватить курятину, но не тут-то было. Своими бешеными прыжками Рип производил впечатление собаки-неандертальца.

Однако стоило нам выйти на веранду, как все изменилось. Я положил мясо на четвертую сверху ступеньку. Пес подобрался к краю веранды и сел, с тоской глядя вниз. Его карие глаза стали почти такими же скорбными, как у Верджила. Через секунду-другую Рип встал и осторожно вытянул морду, пытаясь достать лакомство и сохранить при этом равновесие. Морда вытягивалась все дальше и дальше, но тело Рипа оставалось на веранде.

Я с нежностью смотрел на дуралея. Хороший песик, Рип. Хороший мальчик, мой дурачок.

Публика высыпала на веранду, чтобы лично убедиться в полном идиотизме собаки. Руби позади меня восторженно выдохнула: – Вот так щука!

Жители Пиджин-Форка часто произносят эту фразу. Она означает: «Вот так штука». Ума не приложу, при чем здесь щуки.

Но на Белинду все это не произвело никакого впечатления.

– Может, чертов пес попросту не любит курятины? – Она с торжеством взглянула на Верджила. – Может, он любит только утятину, а?

Я вздохнул. Похоже, придется устроить еще одно показательное выступление.

Спустившись с крыльца, я свистнул, чувствуя себя не меньшим идиотом, чем мой пес. Потом крикнул:

– Сюда, Рип! Сюда, мальчик. Ко мне, Рип!

Это продолжалось минут пять. Я орал, свистел и щелкал пальцами, а Рип сидел на веранде и не думал спускаться. Склонив голову сначала на один бок, затем на другой, он смотрел на меня так, словно я рехнулся.

Белинда презрительно фыркнула.

– Значит, эта чертова собака просто не откликается на свое имя, только и всего! Ну и что с того?

Выхода нет, остается прибегнуть к крайнему средству. Рип, конечно, обидится, но что делать. Все это безобразие творится исключительно ради его собственного блага.

Под пристальным взглядом четырех свидетелей я вновь поднялся по лестнице, крепко ухватил Рипа за ошейник и попытался стащить его вниз.

Рип издал потрясенный вопль и вцепился в пол веранды. Казалось, каждый его коготь вонзился в доски. Пригнув голову и выпятив зад, Рип напряг все силы и зажмурил глаза. Словно не хотел видеть, как я потащу его тушу по ступеням.

Хотя, может, Рип закрыл глаза просто потому, что решил получше сосредоточиться на своем вое, и это ему удалось. Со стороны можно было подумать, будто я сдираю с него шкуру живьем.

Руби заткнула уши.

После того как я отпустил ошейник, Рип еще пару раз взвыл и опрометью бросился подальше от ступенек. Я гордо оглядел зрителей.

Верджил смотрел на Рипа так, словно только что осознал: этому псу требуется смирительная рубашка. Почесывая изрядно облысевшую голову, шериф протянул:

– Боже ж мой!

Белинда хмыкнула.

– Ничего не «Боже ж мой»! Хаскелл просто обучил своего чертова пса этому чертову трюку. Я видела эту зверюгу собственными глазами! Видела, как она разодрала моих бедных крошек на мелкие кусочки. Пес перегрыз им горло и потащил через сад. Разбрызгивая всюду кровь!

Вот это стиль! Да этой женщине следует писать романы ужасов.

Белинда театральным жестом показала на Pипa и с придыханием возвестила:

– Этот пес – убийца!

О господи, на что только не пойдешь, чтобы доказать, что твоя собака чокнутая! Я вновь вышел на веранду, осторожно подкрался с тыла и попытался спихнуть Рипа с лестницы. Я хотел, чтобы он просто скатился с веранды, но у меня ничего не вышло. Когда, казалось, бедному псу уже некуда было деваться, он вдруг извернулся, взвился в воздух и в фантастическом прыжке перепрыгнул через мои руки. Я с трудом устоял на ногах, а Рип прижался к стене, жалобно подвывая.

Броски и прыжки мы проделали три раза. Три унизительных раунда. В последний раз мне показалось, что Рип, отскочив в сторону, насмешливо хихикнул.

Когда я в конце концов сдался и мы всей толпой прошли в гостиную, Рип чихнул в мою сторону и прошествовал мимо, опустив голову и не глядя на меня. Видимо, он решил, что я вздумал публично над ним посмеяться.

Рядом с моей кушеткой стоит кленовый столик. Рип подошел к столику и забрался под него. Лишь хвост остался торчать снаружи. И этот хвост не вилял.

Так и есть. Рип обиделся.

Но на Белинду представление не произвело ни малейшего впечатления.

– Говорю вам, шериф, это тот самый пес! Мне все равно, каким фокусам обучил его Хаскелл…

Верджил смотрел на Pипa, точнее, на оскорбленный хвост, неподвижно торчащий из-под стола.

– Такая большая собака должна любить побегать…

Шериф явно не знал Рипа, иначе не стал бы делать столь категоричных заявлений. Каким образом, по мнению Верджила, Рип отрастил такое брюхо? Носясь как оглашенный по окрестностям?

Но если Верджил и испытывал какие-то сомнения, то Белинда нет.

– Я видела, как эта собака растерзала моих уток! Это убийца! Шериф, если вы не собираетесь ни черта делать, то я обращусь к адвокату. – Она решительно шагнула к двери, но на пороге остановилась и оглянулась на Рипа. Вернее, на его каменный хвост. – Хаскелл, вам лучше держать подальше от меня эту чертову собаку, а не то придется накормить ее свинцом. Вместо уток!

Белинда щелкнула пальцами по желудям и выскочила за дверь.

Может, Роберт Фрост был прав. Хорошие соседи бывают там, где есть хорошие заборы. Высокие крепкие заборы с колючей проволокой наверху. А в каждом углу по часовому с ружьем.

Верджил в отличие от Белинды не спешил уходить. Поначалу я решил, что причина в райском аромате, который издавал яблочный пирог, вот шериф и подумал, что не стоит торопиться. В общем-то я был рад, что Верджил остался, поскольку все внимание Руби на время переключилось. Она засуетилась, выбирая для шерифа самый большой кусок, а я быстро схватил самый маленький.

Но оказалось, что Верджил задержался вовсе не из-за яблочного пирога. Когда Руби упорхнула на кухню за второй чашкой кофе для него, шериф наклонился к нам с Присциллой и хрипло прошептал:

– Я хотел вам кое-что сказать! – Скорбный взгляд Верджила метнулся к остаткам пирога. – Этот крючкотвор Элтон Габбард рассказал мне, что Джейкоб собирался изменить завещание. И что Руби по новому завещанию получала гораздо меньше.

Верджил заморгал и откашлялся.

– Боюсь, теперь это лишь дело времени. Все указывает на Руби. Мне придется арестовать ее.

Он поднял на меня свои грустные глаза.

Я молчал. Что тут скажешь? Мне не хотелось этого признавать, но я и сам не мог поклясться в невиновности Руби.

Присс закусила губу. Верджил виновато покраснел.

– У меня нет выбора. На меня давят со всех сторон, требуя поскорее раскрыть это преступление. – Он отодвинул тарелку. – Пожалуй, не буду я пить еще одну чашку. Мне… мне пора возвращаться.

И Верджил буквально выбежал из дома.

Даже Руби заметила, что шериф вел себя как-то странно. Как только он ушел, она пристально посмотрела на меня, потом на Присциллу.

– Господи, да что это с ним такое стряслось? Присцилла помолчала, а затем, к моему удивлению, совершенно спокойно произнесла:

– Мама, Верджил считает, что ему придется тебя арестовать.

Глаза Руби округлились.

– Арестовать? За что?!

Я уставился на нее. Неужели она забыла, что вчера убили ее бывшего мужа? Возможно ли, чтобы это прискорбное обстоятельство выпало из памяти Руби?

Присс поспешила напомнить:

– Мама, полиция считает, что это ты убила папу.

Реакция Руби оказалась для меня неожиданной. Абсолютно неожиданной. Она опустилась на стул с таким видом, словно собралась перестать наконец-то улыбаться, потом снова обвела нас взглядом, и в ее синих глазах читалось беспокойство.

– Это потому, что они нашли на записке о похищении мои отпечатки пальцев?

Пару секунд мы с Присс смотрели на Руби так, словно она вдруг заговорила по-китайски. Она терпеливо повторила:

– Так они обнаружили на записках мои отпечатки?

Как говаривал мой отец, я обалдел. Состояние Присс можно было выразить тем же словом.

– Мама, – наконец пробормотала она, – значит, это ты послала эти записки?

Руби испуганно поднесла руку ко рту.

– Так ты не знала?!

Ее вечная улыбка не исчезла совсем, но несколько перекосилась. Руби пару раз моргнула, после чего неожиданно воскликнула, видимо нахватавшись дурных манер у Белинды: – Вот черт! Теперь я думаю, что надо было сразу все рассказать. – В голосе ее слышалось смирение. Она вытерла о фартук пухлые ручки. – Знаешь, я ведь сделала это ради тебя.

Руби виновато улыбнулась и заглянула Присс в глаза, словно боялась, что та начнет ее ругать. Присцилла открыла рот, но прошла не одна секунда, прежде чем ей удалось выговорить:

– Ради меня?

– Ну да! Когда ты сказала, что Джейкоб передает фабрику под управление Р.Л., ты выглядела такой рассерженной и огорченной, что я не могла сидеть сложа руки. А еще я испугалась, что ты совершишь какой-нибудь необдуманный поступок. – Тут Руби взглянула на меня. – Присс – чудесная девушка, но мне всегда казалось, что с ее темпераментом ей больше подошли бы рыжие волосы…

Присцилла решила, что настало время вмешаться:

– Мама, но зачем ты отправила эти дурацкие записки?!

Руби расцвела в довольной улыбке.

– А я подумала, что Джейкоб наймет для тебя охрану и тогда ты не сумеешь наделать глупостей. А еще я считала, что Джейкоб испугается за тебя и наконец поймет, как ты ему нужна…

Присцилла коснулась руки матери.

– Ох, мама…

– Конечно, после того, как убили Джейкоба и ты вернулась домой такая напуганная, я попыталась тебе сказать. Я хотела, чтобы ты знала, что не стоит тревожиться из-за этой глупой записки. Но вы меня совсем не слушали. Хорошо, что я успела послать еще одну записку. Чтобы вы успокоились.

Я слушал рассказ Руби и изо всех сил пытался не выдать своего удивления. По моему глубокому убеждению, доверие к частному детективу падает, если он то и дело выглядит потрясенным. Поэтому я постарался напустить на себя соответствующий вид: «Ну конечно, я знал это с самого начала» – и каждую фразу Руби сопровождал легким кивком, словно подтверждая правильность ее слов. Будто Руби читала сценарий, в который я успел сунуть нос.

Кивая, я думал о том, что записки были прекрасным отвлекающим маневром. Если Руби хотела убить бывшего мужа, она не могла придумать ничего лучше, чем вымышленный похититель. Прекрасная маскировка!

Именно в это мгновение я начал видеть Руби совсем в ином свете. Она, конечно, была рассеянной и немного не от мира сего, но выдумка с ложным похищением говорила о том, что этот божий одуванчик способен на расчетливые и продуманные действия. Может, у этой маленькой седой женщины в голове есть своего рода переключатель? То ее разум ярко вспыхивает, а то едва тлеет.

Но в день убийства Джейкоба ум Руби действовал как никогда четко.

Ее синие глаза задержались на мне. Поймав этот пристальный взгляд, я вдруг осознал одну истину.

– Ведь вы узнали о смерти Джейкоба раньше нас с Присс?

Слегка пожав пухлыми плечами, Руби ответила без запинки:

– Конечно. Джейкоб был уже мертв, когда я вошла в его кабинет.

Так вот почему Инес не слышала голоса Джейкоба, когда в кабинете находилась ее подруга.

– Совсем мертв, – безмятежно повторила Руби. – Честно говоря, именно поэтому я сделала вид, что потеряла ключи. – Она даже хихикнула, явно довольная своим трюком. – Я знала, что Инес никогда не покидает свое место, а мне хотелось сделать так, будто кто угодно мог войти и убить Джейкоба.

Теперь я понял, чего она добивалась.

– Вы хотели, чтобы круг подозреваемых не ограничивался теми, кто находился в здании?

Я попытался сказать эти слова как можно более непринужденно.

Руби кивнула и потупилась.

Не надо быть гением, чтобы догадаться, о чем она подумала. Если Руби говорила правду, то, увидев Джейкоба, она тотчас пришла к выводу, что его убила Присцилла. Что Присс все-таки отомстила за все зло, причиненное ей отцом. И, придя к такому выводу, Руби немедленно бросилась на защиту любимой дочери.

Но тогда… Выходит, если Руби ни при чем, версия о виновности Присс вновь выдвигалась на первый план.

Мать и дочь обменялись долгим взглядом. В этом взгляде читалась взаимная любовь и стремление во что бы то ни стало защитить друг друга. Поймав такой взгляд, невольно задашься вопросом; а не были ли они в сговоре с самого начала? Боже! Может, они все спланировали заранее?

Я посмотрел на Присс, чувствуя себя не в своей тарелке. Чего уж скрывать, Присцилла мне чертовски нравилась, и ничего тут не поделаешь. Неужели я влюбился в женщину, которая накануне прикончила собственного родителя?

Глава четырнадцатая

Пусть меня все больше грызли сомнения относительно невиновности Присс и Руби, но что касается Рипа, то я по-прежнему пребывал в уверенности, что он чист как младенец. На следующее утро, сразу после того, как Руби впихнула в меня гору оладий, пару сотен яиц и столько бекона, что запросил бы пощады даже лев, я откопал в шкафу свой «полароид» и пару раз щелкнул Рипа. На мой взгляд, портреты пса удались на славу. В основном благодаря тому, что Рип смотрел на меня исподлобья и выглядел на редкость угрюмым существом.

Мой пес явно не относился к тем, кто умеет прощать обиды.

Это обстоятельство я заподозрил еще накануне вечером, так как Рип несколько часов кряду просидел под кленовым столиком и лишь Присцилле удалось в конце концов выманить его оттуда.

Я сунул снимки в нагрудный карман куртки, и мы с Присс направились к двери, точнее, попытались направиться. Не успели мы сделать и пары шагов, как перед нами выросла Руби. На ней был розовый велюровый халат, накинутый на фланелевую ночную рубашку до пят, а поверх халата красовался неизменный фартук с анютиными глазками. Напрашивался вывод, что Руби не расставалась с фартуком даже ночью.

– Не делай глупостей, Присс! – заголосила Руби, молитвенно складывая пухлые ручки. – Почему тебе хотя бы раз не сказаться больной? – Ее губы, тронутые розовой помадой, по-прежнему были растянуты в радостной улыбке, что несколько смазывало впечатление от жалобного тона. – Неужели нельзя хоть на денек остаться дома?! А что, если в тебя сегодня снова будут стрелять…

Что ж, Руби нашла действительно сильный аргумент.

Однако Присцилла и не думала прислушиваться к мольбе матери, хотя в ее серых глазах все же читалась тревога.

– Мама, я не могу прятаться всю оставшуюся жизнь. Кроме того, – добавила она, решительно тряхнув темно-русыми волосами, – совершенно не хочу доставлять негодяю удовольствие, демонстрируя свой страх.

Я с невольным восхищением посмотрел на Присциллу – да уж, в храбрости ей не откажешь. Однако мне прекрасно было известно, что зачастую храбрость приводит к весьма плачевным последствиям. Если уж говорить до конца, то большая часть храбрецов обитает на кладбище.

– Знаешь, Присс, – подал я голос, – может, твоя мама и права. Мне кажется, тебе не следует сегодня…

Больше я ничего сказать не успел.

– Чушь! – яростно выдохнула Присс и устремилась к двери.

Я поспешил за ней. Ладно, по крайней мере моя совесть чиста – я сделал все, чтобы остановить ее.

Выскочив на веранду, Присс притормозила и оглянулась на Руби. Вчера вечером, после ухода Верджила, мы единодушно решили, что Руби лучше некоторое время пожить у меня. На всякий случай. Пока вчерашний стрелок разгуливает на свободе, Присцилла не хотела оставлять Руби в своей квартире: убийца мог перепутать мать с дочерью и ненароком пристрелить улыбчивую старушку. Да и собака не окажется лишней, если вдруг явятся незваные гости.

Особенно если эта собака пребывает в несколько раздраженном настроении. А уж Рип явно был не в духе. Он осторожно вышел на веранду, держась как можно дальше от ступенек, и теперь угрюмо наблюдал, как мы с Присс усаживаемся в машину.

– Я вернусь как обычно, хорошо, мама? – Присцилла помахала Руби рукой. – Если что-нибудь случится, немедленно позвони мне.

Мы все понимали, что Присс имеет в виду под сакраментальным «что-нибудь». Это «что-нибудь» было напрямую связано с появлением Верджила с ордером на арест.

Глядя на эту парочку, я испытывал какое-то странное чувство. Руби и Присцилла словно поменялись ролями. Руби в своем игривом фартучке с вышитыми на кармашке анютиными глазками смахивала на маленькую девочку, – маленькую девочку, которой заботливая мамаша дает наставления. В темно-кремовом деловом костюме, Присцилла казалась старше на несколько лет. Пока она говорила, Руби моргала и послушно кивала.

– И вот что еще, мама. Если меня вдруг не окажется на месте, передай все Инес, хорошо?

Руби снова кивнула, хотя было совершенно ясно, что ей не слишком по душе сообщать старой подруге о полицейских, нагрянувших с арестом.

К птицефабрике мы прибыли чуть позже обычного, поскольку пришлось два раза остановиться по дороге. Один раз у магазинчика Хиггинса, а потом у городского супермаркета. Я приклеил у дверей магазинов снимки Рипа с подписью: «Потерялся, вознаграждение 50 долларов». За пятьдесят монет большинство обитателей Пиджин-Форка мать родную попытаются всучить под видом черного пса, но у меня не оставалось иного выхода.

Инес подъехала сразу же вслед за нами. Шагая за дамами к входу, я обратил внимание, что сегодня аромат продуктов куриной жизнедеятельности настолько слаб, что приходится прилагать усилия, чтобы его учуять. А еще я обратил внимание, что Инес нынче выглядит гораздо лучше, чем вчера. Разумеется, это ничего не значило, но все-таки зеленая твидовая юбка уже не обвивалась жгутом вокруг ног и оба уха были при серьгах. Инес сменила виноградины на бесформенные куски серебристой железяки, смахивавшие на смятые банки из-под кока-колы.

Должно быть, не последнюю роль в возрождении секретарши сыграло решение шерифа убрать желтую ленту, перегораживавшую вход в кабинет Джейкоба. Верджил объявил об этом еще вчера. Наверняка Инес отвела душу, вытирая пыль и надраивая полы.

Правда, из тощего пучка по-прежнему торчал карандаш, словно сообщая – прежнюю форму Инес еще не набрала. Хотя, возможно, она решила вывести свой секретарский профессионализм на новые высоты, посчитав пучок на голове самым удобным местом для хранения карандашей. Если же Инес попросту забыла его оттуда вытащить, значит, она становилась такой же рассеянной, как Руби. Неудивительно, что подруги хорошо друг друга понимали. К сожалению, большинство из нас этим похвастаться не может.

Присс тоже заметила карандаш, взглянула на меня и выразительно выгнула брови. Я сам с трудом заставлял себя не пялиться на Инес. Неужели она машинально воткнула карандаш, после того как оделась сегодня утром? Или воткнула его еще вчера? Можно ли спать с карандашом в голове и не почувствовать этого? Гм, интересно, что сказала бы героиня «Принцессы на горошине»? Как только Инес устроилась за своим столом, Присцилла, не теряя времени даром, сообщила ей, что ждет звонка от Руби. Правда, Присс немного притормозила, когда пришлось объяснять, почему Руби может позвонить. Инес обалдело пролепетала:

– Не хотите же вы сказать, что Руби в самом деле собираются арестовать?! Не могу поверить, что Верджил Минрат считает, будто Руби способна совершить преступление! Просто не могу поверить!

– Шериф говорит, что у него нет выбора. – Голос Присс звучал почти так же скорбно, как у самого Верджила.

– Мистер Блевинс, вы должны что-нибудь сделать!

Я недоуменно воззрился на Инес. И что я могу сделать, скажите на милость?

– Вы же не верите в виновность Руби! – продолжала секретарша, выхватывая из стакана очередной карандаш и нацелившись им в пучок на голове.

Я потрясенно наблюдал за ее манипуляциями. Уж не собирается ли она запихнуть себе в прическу все свои карандаши? Как же она тогда будет мыть голову?!

Инес без колебаний воткнула второй карандаш рядом с первым. Ее пучок стал походить на клубок серебристой пряжи с торчащими из него спицами.

– Вообразить невозможно, что кто-то может подумать, будто Руби способна на такое злодеяние!

Непостижимо, но Инес схватила авторучку.

– Признаюсь, – пробормотал я, не сводя глаз с ее костлявой руки, – трудно поверить в виновность Руби, но без дополнительной информации вряд ли удастся что-нибудь предпринять.

Вы, наверное, решили, что я таким хитрым образом решил выудить из Инес все, что она знает. Мне и самому хотелось бы похвастаться известной ловкостью, но на самом деле у меня вообще не было никаких мыслей. Кроме одной: сколько ручек и карандашей способен вместить ее тощий пучок?

Должно быть, Инес восприняла мои слова как своего рода обвинение. Она вздрогнула и выронила ручку, словно та вдруг раскалилась.

Я с облегчением вздохнул.

– Хорошо, хорошо. Возможно, мне следовало рассказать об этом раньше, но я… я не хотела ни на кого навлекать неприятностей. Я… я слышала все, о чем говорили Джейкоб с Р.Л.

– Слышали? – эхом отозвалась Присс. Она шагнула к столу Инес, и голос ее заметно подрастерял любезность. – Так почему же вы не сказали об этом раньше, черт побери?!

Маленькие карие глазки виновато заморгали, и Инес вновь потянулась за ручкой.

– Потому что не хотела навлекать на Р.Л. неприятности. Кроме того, хорошая секретарша никогда не подслушивает. Никогда! – Инес с таким благоговением взглянула на «Справочник секретаря», словно это была Библия. – А если хорошая секретарша случайно что-то услышит, то никогда этого не повторяет. Никогда!!!

Присс посмотрела на меня, закатила глаза и открыла было рот – видимо, чтобы похвалить Инес за преданность секретарскому долгу, – но я поспешил ее опередить:

– Конечно, конечно, не удивительно, что вы ничего не хотели говорить. – Мой льстивый голос можно было смело смешивать с уксусом для заправки салата. – Но теперь, когда у Руби такие неприятности, вы должны рассказать все, что знаете. А вдруг эти сведения окажутся очень важными?

Инес кивнула и нервно забарабанила ручкой по столу.

– Да, наверное. Просто все это… так неловко…

Ее щеки пошли красными пятнами, лихорадочный румянец отлично оттенил заостренные скулы костистого лица. Подавшись вперед, она перешла на свистящий шепот, словно вокруг теснились несметные толпы желающих подслушать ее откровения о делах покойного босса.

– Мистер Вандеверт, – прошипела Инес, – узнал о неверности Р.Л.!

Слово «неверность» в ее исполнении прозвучало так, словно речь шла о какой-то неприличной болезни.

Выплюнув это ужасное слово, Инес сделала несколько глотательных движений, будто стремясь подавить внезапную тошноту, еще больше подалась вперед, почти перегнувшись через стол, и снова зашипела:

– Мистер Вандеверт сказал, что если Р.Л. не порвет с Джолин (она старательно выделила имя на тот случай, если я вдруг ненароком отвлекся), то он обо всем расскажет Лизбет!

Краем глаза я заметил, как Присцилла бросила на меня быстрый взгляд. Словно пыталась определить, как я воспринял только что услышанное. Я продолжал смотреть на Инес.

– И еще я услышала, как мистер Вандеверт сказал: «Я не потерплю, чтобы мою компанию возглавлял человек, который крутит шашни на стороне!»

Теперь наступил мой черед бросить быстрый взгляд на Присс. Я успел углядеть странное выражение, мелькнувшее у нее на лице, – смесь раздражения и недоверия. Но у меня не было времени обдумать, что бы это значило, поскольку из глаз бедняжки Инес хлынули слезы. Видимо, нарушение секретарской заповеди молчания явилось для нее слишком тяжелым испытанием.

Оставалось только вновь пустить в ход проверенный медоточивый голос.

– Вы молодец, Инес! Вы все сделали совершенно правильно. Честное слово. Вы нам очень, очень помогли!

На самом деле я понятия не имел, как эти сведения могут помочь Руби. О шашнях Р.Л. с Джолин я уже знал, единственная новость – это то, что Джейкоб тоже был в курсе интрижки отпрыска, но мне эта новость не представлялась сколько-нибудь значительной. Инес я посвящать в это не стал. Она бы только пуще разрыдалась.

Не умею я обращаться с плачущими женщинами, и это одна из причин, почему я находил Присциллу привлекательной. Если и есть на свете неплаксивая женщина, так это Присс.

Вот и сейчас она выглядела не столько расстроенной, сколько раздраженной.

– Инес, вы уверены? Именно об этом говорили папа и Р.Л. в день… убийства?

Секретарша вздернула острый подбородок.

– Уверена! – Голос ее был одновременно дрожащим и вызывающим. – Я совершенно отчетливо помню. Это произошло, когда мистер Вандеверт вызвал Р.Л. к себе в кабинет. – Инес всхлипнула. – Я бы не стала лгать! Я просто пытаюсь помочь.

– И вы очень нам помогли, – торжественно заверил я.

Присцилла, по всей вероятности, видела помощь Инес совсем в ином свете. Она насмешливо фыркнула и сказала, обращаясь ко мне, словно Инес в комнате не было:

– Ты, конечно же, успел уже пронюхать про Джолин?

Никогда не знаешь, надо ли отвечать на подобные вопросы. Если бы я признался, что знаю о Джолин, то Присцилла наверняка бы потребовала рассказать откуда. А мне определенно не хотелось распространяться об этом. Присс вряд ли бы подпрыгнула от радости, узнай она, что я занимался вульгарным подслушиванием.

К счастью, Присс решила не вдаваться в эту тему. Она лишь пожала плечами и свернула на другое:

– Знаешь, Хаскелл, Инес, должно быть, все перепутала. Этот разговор не мог состояться в тот день.

Мы напоминали двух врачей, обсуждающих диагноз в присутствии пациента. А Инес выглядела так, словно ей сообщили о циррозе печени, тогда как она полагала, что подхватила безобидный насморк.

– Нет, они говорили именно об этом! – Ручка ожесточенно заколотила по столу. – Я все слышала! Я слышала все до единого слова! Понятно?!

Она окатила Присциллу яростным взглядом. Видимо, если секретарша нарушает заповедь молчания, она ждет, что все должны внимать ей с открытым ртом, принимая на веру каждое слово.

Присциллу заявление Инес нисколько не впечатлило.

– Хаскелл, – повторила она, – этот разговор между Р.Л. и папой не мог состояться, потому что к тому времени они уже обсудили эту проблему. Днем раньше. Папа набросился на Р.Л. в моем присутствии. Перетряхнул все грязное белье Р.Л. у меня на глазах.

Я переводил взгляд с заостренного сухонького личика Инес на вполне привлекательное лицо Присциллы. Похоже, Присс говорит правду. Неужели Инес все выдумала? Но с какой стати? А может, она старается отвести подозрения от собственной персоны? Вдруг это Инес пристукнула старикана? Даже у самой преданной и непогрешимой секретарши есть пределы терпения, и, возможно, Джейкоб их преступил. Например, сластолюбие и неразборчивость Джейкоба в конце концов вывели из себя чопорную Инес и она не захотела больше терпеть приставания босса.

Голос предполагаемой жертвы обольщения задребезжал на самой высокой ноте.

– Я не ошибаюсь! Разговаривали именно Р.Л. и мистер Вандеверт, и именно в день его смерти. Я хорошо помню. И кроме того, мне показалось… будто я различила голос Присс… Но ведь этого не могло быть, верно? Р.Л. зашел к мистеру Вандеверту один, это произошло впервые за неделю. Обычно Р.Л. не решался заходить к мистеру Вандеверту без Присс.

Инес в упор взглянула на Присциллу. Та не осталась в долгу.

Так они сверлили друг друга взглядами, а я стоял пень пнем и поочередно смотрел на них. Все смотрел, и смотрел, и смотрел, а разум мой вращался все быстрее и быстрее.

И внезапно в голове моей что-то щелкнуло. Я вдруг понял, как все произошло.

Чтобы проверить свою догадку, я попросил Инес вызвать Р.Л. Хотя было всего лишь начало десятого, но братец Присс, как ни странно, уже находился на рабочем месте.

– Мистер Вандеверт, Хаскелл Блевинс кое-что нашел в кабинете вашего отца, и он считает, что вам следует взглянуть, – ровным голосом проговорила в микрофон Инес, сумев справиться с волнением. – И, пожалуйста, захватите с собой Джолин. Мистер Блевинс полагает, что потребуется ее помощь.

Казалось, Р.Л. не мешало бы поинтересоваться, почему это мне понадобится помощь Джолин, когда под рукой есть Инес, но ничего подобного не произошло.

В ожидании их прихода я проследовал в кабинет Джейкоба и устроился за письменным столом.

В строгом синем костюме Р.Л. чувствовал себя явно неуютно. Бордовый шелковый галстук в точности совпадал по цвету с носовым платком, торчавшим из правого нагрудного кармана. Я сразу догадался, что тут не обошлось без стараний Лизбет.

Следом за Р.Л. прибыла и Джолин, одетая в очередное блеклое платье – на этот раз пестрое ситцевое с кружевным воротничком. В этом скромном платьице Джолин выглядела удивительно кроткой, женственной и невероятно робкой. Она вошла в приемную Джейкоба, низко опустив голову, ее бледно-голубые глаза не отрывались от пола. В руках Джолин сжимала стенографический блокнот и шариковую ручку, держа их прямо перед собой, словно щит от жизненных невзгод.

Я велел Джолин прикрыть дверь и перешел прямо к делу:

– Мне очень неприятно вам это говорить, дорогие мои, но я знаю, что вы сделали. И знаю, каким образом вы это сделали.

В каком-то смысле я блефовал, поскольку абсолютной уверенности у меня не было. Но дело того стоило.

– Почему… что ты имеешь в виду… – Язык у Р.Л. заплетался, а глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. – Что ты такое говоришь…

Однако лицо Джолин даже не дрогнуло. Она вскинула на меня ледяной взгляд:

– На что это вы намекаете?

В ее голосе робость и не ночевала. Он даже не дрожал.

И в это мгновение Джолин мне кого-то напомнила. Кого-то очень сильного, уверенного и холодного. Боже! До меня вдруг дошло.

Да ведь Джолин как две капли воды похожа на Лизбет!

Я взглянул на Р.А. Неужели ему это не приходило в голову? Неужели он не замечал, как похожи эти две женщины? Конечно, говорят, любовь слепа, но в данном случае надо быть вдобавок и глухим, чтобы не заметить сходства.

Джолин в упор смотрела на меня.

– Хаскелл, вы не можете так вот запросто предъявлять беспочвенные обвинения. – В голосе ее слышалось легкое презрение. – Вы ведь ничего…

Я кивнул в сторону двери, ведущей в крохотную кухоньку, и Джолин замолкла на полуслове. Парочка как по команде повернулась в сторону двери. И тут раздался рокочущий голос Джейкоба Вандеверта.

Лицо Р.Л. посерело.

– Боже мой… – прошептал он, с ужасом глядя на Джолин. – Хаскелл знает! Он все понял… Он понял… Боже мой… Боже мой…

Р.Л. продолжал бормотать. Дверь распахнулась, и из кухни вышла Присцилла. В руках она держала портативный магнитофон. Из динамика несся рокочущий голос Джейкоба, рассуждавшего об увеличении поголовья цыплят и ценах на курятину. Казалось, старик диктует кому-то письмо. Чем он, собственно, и занимался, так как Присс позаимствовала кассету у Инес.

Должен признаться, что я ошибался, полагая, будто Присцилла не из тех, кто имеет привычку плакать. Ее большие серые глаза были устремлены на брата, а по лицу катились слезы. Присс даже не пыталась их вытереть.

Зато Джолин, похоже, не собиралась рыдать, скорее можно было ждать, что кроткая секретарша завопит от отчаяния.

Перед представлением я предусмотрительно положил в верхний ящик стола пистолет. На тот случай, если события примут нежелательный оборот. Я не спускал глаз с Р.Л. – у меня не было ни малейшего желания ввязываться в потасовку с бывшим футболистом. Однако Р.Л… если судить по его виду, был сейчас не в состоянии драться. Он и на ногах-то едва держался.

– Присс, – прошептал он с мукой во взгляде, – ты должна понять. Я не хотел этого делать, но он… он собирался сказать Лизбет. – Это имя Р.Л. произнес с затаенным ужасом. – Я вынужден был так поступить. Отец собирался все испортить!

Глядя на Р.Л., я испытывал к нему настоящую жалость, начисто забыв про Джолин. И напрасно. Она раскрыла стенографический блокнот и навела на меня маленький револьвер, да так быстро, что я и глазом моргнуть не успел. Челюсть моя поехала вниз.

– Надеюсь, тебе ясно, – револьвер дернулся в сторону Присциллы, – что вы оба подписали себе смертный приговор?

И откуда вдруг столько наглости у такой робкой женщины, как Джолин?

Я вам скажу откуда, хотя этот совет никогда не услышать на курсах имени Карнеги. Надо всего лишь взять в руки револьвер. Даже если вы патологически застенчивый человек, оружие в мгновение ока придаст вам уверенности. И людям волей-неволей придется вас выслушать.

Вот и сейчас Джолин полностью завладела моим вниманием. Да и Присцилла с братом, казалось, ловили каждое ее слово.

Р.Л. несколько мгновений то открывал, то закрывал рот, прежде чем ему удалось простонать:

– Джолин, милая, так нельзя! – Он шагнул к ней.

Джолин покачала головой, продолжая целиться в Присс.

– Это единственный выход. Мы не можем допустить, чтобы они рассказали все, что им известно.

Р.Л. сделал еще шаг, пытаясь заслонить Присс.

– Джолин, как ты не понимаешь… Все кончено…

Я решил, что настало время взять инициативу в свои руки.

– Это правда, Джолин. Все действительно кончено. – Глаза мои были прикованы к револьверу. – Я уже…

Если бы мне дали возможность закончить, я бы сообщил, что велел Инес немедленно позвонить Верджилу. Не пройдет и десяти минут, как шериф со своей свитой окажется здесь.

К сожалению, поведать публике о моей предусмотрительности не удалось. Джолин шагнула к Присс, направив дуло ей в грудь. А дальше события понеслись вскачь.

Я замолчал и сунулся в ящик за своим собственным пистолетом.

Р.Л. с отчаянным воплем метнулся между Присциллой и Джолин.

В фильмах герои всегда успевают выхватить оружие и выстрелить прежде, чем плохие парни сподобятся прицелиться. Меня всегда удивляло, как это им удается. Должен признаться, я из кожи лез вон, чтобы побыстрее достать пистолет, но куда там. Едва я только сунул руку в ящик, как прогремел выстрел.

И в следующий миг Р.Л. с диким криком рухнул на пол.

Глава пятнадцатая

Как бы я хотел иметь право сказать, что только благодаря моей ловкости и проворству Джолин не удалось выстрелить еще раз. Но, увы-увы, мое вмешательство не понадобилось. Осознав, что пуля угодила в Р.Л., а вовсе не в Присциллу, Джолин мигом растеряла всю свою воинственность.

Однако ясно это стало далеко не сразу, поскольку Джолин продолжала сжимать в руке револьвер. Поэтому я выхватил-таки собственное оружие, нацелил на нее и проорал:

– Ни с места!

В точности как в мою бытность полицейским.

Но Джолин даже не посмотрела в мою сторону. Взгляд ее был прикован к Р.Л. Не выпуская револьвера из рук, она упала рядом с ним на колени.

– Боже мой, что я наделала? – Голос ее походил на завывание. – Что же я наделала?!

Р.Л. ответил довольно быстро:

– Ты в меня выстрелила! – Он сжимал плечо, сквозь пальцы сочилась кровь. – Ты в меня выстрелила!

Поскольку Джолин по-прежнему не обращала на меня внимания, я вынул из ее руки револьвер. Она, похоже, даже не заметила этого.

– О, прости меня! – завывала Джолин. – Дорогой мой, любимый мой, прости, прости меня!

Судя по всему, ее раскаяние не слишком тронуло Р.Л.

– Ты в меня выстрелила! – простонал он страдальчески. – И ты хотела убить Присс!

– Ну да! – Завываниям Джолин могла позавидовать полицейская сирена. Лицо ее напоминало каменную маску. – Я просто пыталась нас спасти!

Присцилла принесла из кухни полотенце, опустилась на пол рядом с братом, осторожно отвела его руку и прижала к ране чистую ткань.

Джолин умоляюще простерла руки:

– Разрешите мне!

Присс гневно взглянула на нее:

– По-моему, вы и так уже достаточно потрудились, – едко процедила она, покрепче прижимая полотенце к расплывающемуся алому пятну.

Р.Л. вскрикнул от боли. От этого крика у меня все сжалось внутри. Я не знал, то ли Присцилла пытается остановить кровь, то ли таким образом она мстит Р.Л.

Уточнять я не стал.

В конце концов, дел у меня и так хватало: держать под прицелом Джолин и ждать появления Верджила. Инес, разумеется, принялась истерично барабанить в дверь, как только раздался выстрел, но мне вовсе не улыбалось стать свидетелем того, как она снова пустит в ход свою сирену гражданской обороны, а потому я не собирался впускать ее в кабинет Джейкоба ни под каким видом. Через закрытую дверь я велел Инес вызвать «скорую помощь» и отправляться на улицу поджидать полицию и медицинскую бригаду. Тем временем Джолин захотелось поболтать. Может, это в порядке вещей у чересчур стеснительных людей, когда они в кого-то стреляют? Как бы то ни было, у Джолин от стрельбы язык развязался.

От стрельбы и от злости на любовника, который всерьез рассердился на нее. Джолин попыталась схватить Р.Л. за руку, но он отшатнулся с крайне недовольным видом. А на тот случай, если Джолин вдруг забыла, из-за чего он так разозлился, решил напомнить, причем в крайне сварливой форме:

– Ты в меня выстрелила! И ты пыталась убить мою сестру!

Похоже, Джолин дозволялось убивать только его папашу, убийство остальных родственников в глазах Р.Л. являлось недопустимым нахальством. Вид у Джолин был такой, словно Р.Л. залепил ей пощечину. Она шмыгнула носом и поникла. Хотите верьте, хотите нет, но Джолин старела прямо на глазах. За те несколько минут, что мы ждали Верджила, она добавила себе лет десять.

– Это конец, вы нас раскусили, – заговорила она, – но я хочу, чтобы вы знали одно. Джейкоба Вандеверта убил не Р.Л. Его убила я! Р.Л. никогда бы не решился. – Джолин равнодушно пожала плечами, словно речь шла о замене спустившего колеса у машины. – Так что пришлось мне заняться этим делом. Р.Л. всего лишь ударил Джейкоба этой дурацкой курицей. Вот и все.

Возможно, заявление это выглядело совершенно не в духе Джолин, но в качестве основания для обвинения в предумышленном убийстве оно годилось на все сто процентов.

– Его убила я! Только я! – продолжала разливаться Джолин. – И подготовила убийство я! А вовсе не Р.Л.

Ну, вот в этом нет ничего удивительного. Р.Л. не то что убийство, заурядную вечеринку организовать не способен.

Джолин велела Р.Л. спрятать в кармане портативный магнитофон и записать разговор с Джейкобом, что он и сделал, записав свою беседу с родителем, при которой присутствовала Присцилла. Как и говорила Присс, беседа эта произошла накануне убийства. Стукнув Джейкоба бронзовым бройлером, Р.Л. включил запись, дабы у Инес сложилось впечатление, будто шеф в полном здравии, и оставил магнитофон на столе Джейкоба, чтобы Джолин тоже воспользовалась этим фокусом, когда явится с ежедневным отчетом. Уходя, Джолин прихватила магнитофон с собой.

– Все было бы отлично! – завершила Джолин свой рассказ. – Все должно было быть отлично!

Я с ней согласился. Если бы не маленькая промашка, если бы P.Л. не отмотал ленту несколько больше необходимого, у них, вероятно, все получилось бы. Разумеется, Инес была права, когда говорила, будто слышала голос Присс. Она его действительно слышала – записанный на магнитофонную пленку.

У меня не было сомнений в том, что Р.Л. не хватило духу поведать Джолин о своей пустячной ошибочке. Дама сердца еще придет в восторг, когда узнает об этом.

– Все должно было быть отлично! – повторила Джолин.

Голос ее звучал искренне обиженным, как будто на них с Р.Л. возвели напраслину. Можете считать меня черствым и бессердечным, но я почему-то не испытывал к ней сочувствия. Ведь это Джолин всадила нож в старика, а теперь говорила об этом так, словно гордилась своим поступком.

Если я и сохранил какие-то сомнения по этому поводу, Джолин поспешила их рассеять:

– Знаете, если бы понадобилось, я бы сделала это снова! – Бледно-голубые глаза смотрели вызывающе. – Мерзкая старая скотина получила именно то, что заслужила!

Наверное, в моем взгляде читалось недоверие – неужели кто-то заслуживает, чтобы его ударили курицей по голове, не говоря уж о том, чтобы зарезать? – ибо Джолин вздернула подбородок и продолжила:

– Вы не понимаете. Этот старикашка все время ко мне лез, и лез, и лез. Стоило только зайти к нему в кабинет. Все норовил прикоснуться ко мне своими липкими лапами. – Джолин поежилась, ее блеклые глаза стали огромными. – А после того как узнал про Р.Л. и меня, как с цепи сорвался. Старый дурак вообразил, что я…

«Шлюха», – мысленно закончил я, но решил, что помогать ей не буду. И правильно сделал.

– …безнравственная женщина! – заключила Джолин с пафосом. – А мне хотелось всего лишь быть рядом с Р.Л. Неужели я много просила?

Честно говоря, немного. Но вот убивать ради столь скромного желания – уже явный перебор.

– Я… я все это сделала ради него! – страстный взгляд в сторону Р.Л.

Все это время предмет страсти не проронил ни слова, но теперь, видимо, решил, что пора внести свою лепту. Р.Л. с полминуты извивался, стараясь перевести себя в сидячее положение, потом обессиленно повалился на пол.

– Отец сам виноват. С чего это ему вздумалось оставить мне компанию?! Ты же знаешь, Присс, что из меня никудышный директор. Но отец ведь терпеть не мог, когда ему перечат. Я пытался объяснить, но он даже слушать не стал. – P.Л. протянул трясущуюся руку и вцепился в ладонь Присциллы. – Он хотел до конца своей жизни командовать мной, Присс… Как и Лизбет… – Голос его становился все слабее. – Если бы у меня была такая куча денег, Лизбет никогда бы меня не отпустила. И я навсегда остался бы при ней…

По моей спине побежали мурашки. Вот уж действительно ужасная участь. Глядя на Р.Л., я вспомнил об истине, которая начисто вылетела у меня из головы. Помните, о чем я упомянул в самом начале? О чем нельзя забывать, когда становишься детективом?

Не делай поспешных выводов.

Насколько я понимаю, делать выводы о сути человеческой натуры у нас не больше права, чем, скажем, о собачьей сути. Только из того, что большинство людей стремится к успеху, власти и деньгам, еще не следует, что к этому стремятся все без исключения.

– Мы собирались вместе бежать, – прошептала Джолин с мукой во взгляде. – Нас ждала такая прекрасная жизнь!

Теоретически все выглядело не так уж плохо. Джолин с Р.Л. скрываются в теплых краях, где круглый год нежатся на солнышке, а Присцилла остается в Пиджин-Форке и продолжает заправлять на птицефабрике, втихомолку переводя Р.Л. его долю прибыли.

Вот только была бы жизнь с Джолин такой уж прекрасной? Сбежав от Лизбет, как никто умевшей вызвать у человека желание умереть, Р.Л. собирался связать себя с Джолин, способной это желание осуществить. Возможно, я слишком привередлив, но оба варианта не кажутся мне чересчур привлекательными.

Похоже, Р.Л. и сам уже склонялся к подобной мысли. Он взглянул на Джолин, и в глазах его появился холодок, которого прежде там не было.

– Ты солгала мне! Ты хотела не просто их напугать. Ты хотела их убить. Ведь так?

Нетрудно было догадаться, о чем идет речь. Теперь уж не оставалось никаких сомнений, кто стрелял в нас с Присциллой, и неудивительно, что Р.Л. запаниковал, когда услышал об этом происшествии, – он тотчас понял, чьих это рук дело. Видимо, Джолин удалось успокоить его, мол, просто решила нас напугать. И доверчивый Р.Л. поверил.

Но лишь до поры до времени.

Джолин побледнела.

– Я слышала их разговор. – Ее голос вновь перешел в завывания. – Присс собиралась рассказать о нас Хаскеллу, и они бы нас раскусили. Нужно было что-то сделать…

Р.Л. закрыл глаза. Словно больше не мог видеть Джолин. Она схватила его руку.

– Поверь, это был единственный выход! Хаскелл слишком близко к нам подобрался…

Р.Л. вырвал руку. К сожалению, это была та самая рука, в которой засела пуля. С перекошенным от боли лицом, он открыл глаза и окатил Джолин ненавидящим взглядом.

А вскоре заявился Верджил со свитой. Сирены, разумеется, вопили на полную катушку. Шериф не испытывал особой радости от того, что я раскрыл дело вместо него, но повел он себя в высшей степени благородно. А когда на носилках вытаскивали Р.Л., даже пробормотал:

– Хорошая работа.

Примерно так тренер говорит команде противника: «Хорошая игра», после того как его команду втоптали в грязь. Но все-таки он произнес эти слова. А это кое-что да значит.

Присцилла объявила, что поедет вместе с братом. Я поплелся за ней.

– Думаю, ему много не дадут, поскольку он спас тебе жизнь. Да и смертельный удар нанес не он.

Я хотел ее утешить, но результата мои слова не возымели. Присс была сама не своя. Она коротко кивнула мне. И только. Больше она в мою сторону не смотрела.

Пожалуй, на этот раз мне следовало нарушить правило и поспешить с выводами. Но я не стал.

Даже заехав домой и доставив Руби в больницу, я все равно не задался вопросом, почему Присцилла не выйдет и не поговорит со мной. Я решил, что Присс не хочет оставлять брата, да и что я жаждал услышать? «Хорошая работа»? М-да…

На следующей неделе я, как дурак, позвонил Присс на работу под предлогом, что хочу узнать о состоянии Р.Л. И как себя чувствует Руби. Со дня развязки я не видел ни Присциллу, ни ее мать.

Ответила мне Инес. Естественно, я этого ожидал. До меня дошли слухи, что Инес перешла на освободившееся место Джолин, поскольку та не может выполнять секретарские обязанности из тюремной камеры. Я был искренне рад за Инес. Истинные профессионалы не должны сидеть без работы.

Инес сразу же переключила меня на своего нового босса. Присс сообщила то, что я уже и так знал от Верджила, – Р.Л. быстро поправляется. От меня не укрылось, что голос Присциллы звучит как-то странно. Несколько высокопарно. К сожалению, ее тон напомнил мне те времена, когда наша совместная жизнь с несравненной Клодзиллой подходила к завершению. Отстраненность и холод, вот что сквозило в голосе Присс.

– Я чем-то тебя расстроил? – спросил я виновато.

Знакомый вопрос, не правда ли? Вы небось считали, что кто-кто, а детективы таких идиотских вопросов не задают.

– Вовсе нет, – ответила Присс.

Если бы Присс подключили к детектору лжи, это славное устройство тут же перегорело бы. Думаете, я повесил трубку и сказал себе «довольно»? Как же! Я продолжил разговор:

– Мне очень жаль, что так вышло с твоим братом.

И это чистая правда. Мне было искренне жаль, что его ранили. Жаль, что он так поступил. Жаль, что дал себя вовлечь в эту историю.

– Знаешь, – продолжал я с пересохшим горлом, – почему бы нам куда-нибудь не сходить? Может, перекусим вместе? Как ты на это смотришь?

Присцилла с шумом втянула в себя воздух. Словно прикоснулась к чему-то горячему.

– Никак не смотрю, Хаскелл, – ответила она безжизненно.

Вот тут-то я и понял, что, должно быть, являюсь законченным мазохистом. Потому что не прекратил разговор и еще более виновато спросил:

– Но почему?

Не знаю, что я ожидал услышать. Что ей не нравятся мои веснушки и форма носа? Присс вздохнула:

– Послушай, Хаскелл, я бы себя неловко чувствовала, встречаясь с человеком, который упрятал за решетку моего родного брата. Прости.

Теперь наступила моя очередь вздыхать. Похоже, Присс упустила из виду, что я еще и тот человек, который не позволил упрятать за решетку ее родную мать. Ладно, сейчас, наверное, не время поднимать этот вопрос. Тем более что Присс не собиралась давать мне такой возможности.

– Что же, было приятно с тобой поговорить, – сказал я и сделал то, что сделать с самого начала.

Повесил трубку.

Вот так.

Очевидно, Присцилла была из тех людей, что таят обиды даже дольше, чем мой бестолковый пес.

В отличие от Присс Рип все же забыл свою обиду. Вообще-то к тому времени, когда я приехал за Руби, он уже простил меня. Полагаю, именно столько времени ему понадобилось, чтобы установить наличие связи между мною и полной миской еды. Наверняка от столь напряженных умственных усилий у бедняги закружилась голова.

Кстати, снимки Рипа в угрюмом настроении сделали свое дело. Спустя три дня после того как я приляпал фотографии рядом с магазинами, фермер по имени Карл Маркс приволок ко мне в контору здоровенную псину. Да-да, именно так его и звали – Карл Маркс. Посетитель долго и нудно объяснял, что он совсем не тот Карл Маркс, будто его можно было перепутать с тем Карлом Марксом. Судите сами: этот был таким тощим, что комбинезон болтался на нем как на вешалке. К тому же мистер Маркс (фермер) был совершенно лыс и беззуб, но, несмотря на весьма своеобразную внешность и еще более примечательное имя посетителя, я уставился вовсе не на него.

А на собаку, которую он держал на ободранном поводке.

Говорят, у каждого человека где-то в мире есть двойник. По-моему, в отношении собак это наблюдение тоже верно. Этот пес был двойником Рипа. Точной копией.

Внешне, по крайней мере.

А вот в характере имелись существенные отличия.

Например, пес мистера Маркса самостоятельно взобрался по крутым ступеням до самого моего офиса, а чуть позже сделал еще более поразительную вещь. Он по ним спустился!

После того как пес Карла Маркса (фермера) проделал свой потрясающий фокус со ступенями, мы с мистером Марксом отправились к Белинде Ренфроу. И там этот поразительный пес продемонстрировал еще одно отличие от Рипа. Он погнался за утками Белинды, заливаясь оглушительным лаем и истекая слюной. Одним словом, пес оказался настоящим знатоком дичи.

Белинда, похоже, совсем не расстроилась, что на очной ставке с преступником слегка ошиблась.

– Ну надо же! – беззаботно воскликнула она. – Эта чертова собака как две капли воды похожа на вашу.

Она повернулась к мистеру Марксу, на тощем лице которого гуляла широченная беззубая улыбка. К слову сказать, не самое приятное зрелище.

– Тут ведь всякий мог бы ошибиться.

Карл Маркс с готовностью затряс лысой головой. У меня сложилось впечатление, что он охотно бы признал в черном псе хоть самого дьявола в собачьем обличье, если бы за это полагалось пятьдесят долларов.

Которые ему действительно полагались. Я мог бы добавить, что выплаченные Карлу Марксу пятьдесят долларов не включали расходы по доставке самозванца, выдававшего себя за Рипа, в собачий приемник. Так что пришлось заняться этим самому.

Со времени появления двойника Рипа я все жду, когда же Лизбет и Элтон Габбард позвонят мне по поводу разоренного цветника, но они так и не объявились. Полагаю, у Лизбет появилось слишком много забот, чтобы еще беспокоиться о своих тюльпанах.

Все эти дни я то и дело спрашивал себя, оценил ли Рип мои усилия. Я ведь из кожи лез, чтобы его не бросили в каталажку за преступления, которых он не совершал. Но, судя по всему, Рип ни капельки не оценил моей жертвенности. Он по-прежнему лает на меня всякий раз, когда я подъезжаю к дому, и, разумеется, по-прежнему рассчитывает на то, что я буду таскать его по лестнице вверх и вниз. Даже недовольно поскуливает, когда я делаю это слишком медленно. Словно я нерадивый слуга, которого он нанял по недосмотру.

Рип не оценил и кое-чего еще. С тех пор ко мне обратилось четырнадцать человек – вы только вдумайтесь, четырнадцать! – которые приволокли псов черной масти. Большинство этих животных даже отдалено не напоминали Рипа, но их сопровождающие спорили со мной до хрипоты. Основным доводом служило то, что собака потерялась давно и потому я забыл, как она выглядит.

Мельба больше не отвечает на телефонные звонки в моем офисе кратким и недовольным «Да?». Теперь она рявкает в трубку: «Это по поводу собаки?» – и, если ей отвечают утвердительно, выдает тираду, за которую можно смело сажать в тюрьму.

Не могу понять, почему эти люди и собаки все приходят и приходят.

Я снял фотографии Рипа на следующий день после визита мистера Карла Маркса, а с тех пор прошло две недели. Но вчера ко мне в контору вломился четырнадцатый по счету человек с очередным черным псом. На сей раз с карликовым пуделем.

Я так и вытаращился на этого парня. Он стоял передо мной в ковбойских сапогах и широкополой шляпе и вел себя так, словно я отъявленный лгун.

– Вы уверены?! – прорычал ковбой по имени Боб, скребя щетину на подбородке. – Он один в один как на той фотке, что я видел. Та же морда!

Я внимательно посмотрел на собаку. Может, ковбой Боб решил, будто Рип сбежал и сделал себе химическую завивку? А после этого еще и скукожился?

– Это не моя собака, – сообщил я доброжелательно.

Ковбой Боб пару раз моргнул, еще немного поскреб подбородок, после чего не нашел ничего лучше, как попытаться заставить меня оплатить ему дорогу.

– Что же это такое, – недовольно сказал он. – Я ведь проехал целых двадцать пять миль, чтобы вы могли взглянуть на эту собаку! Не грех бы и раскошелиться.

Надеюсь, вы догадались, что я ему ответил.

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Реклама на сайте