««Черная метка» для гуру»

«Черная метка» для гуру (fb2) - «Черная метка» для гуру [= Не пускайте ее в Гималаи!] (Вокруг света с приключениями) 1312K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марина Белова

Марина Белова «Черная метка» для гуру

Глава 1

В это утро все было не так. Ночью почему-то снились священники. Не знаю, к худу это или к добру. Проснулась я в три. Ворочалась, думала, к чему такой сон, наконец-то заснула – и проспала! Обычно меня будет муж, но вчера он уехал в командировку. Позвонить, чтобы пожелать жене доброго утра, он, конечно же, не догадался.

Звенящая тишина резала уши. Я бросила беглый взгляд на часы, монотонно тикающие на прикроватной тумбочке, и ужаснулась – десять минут десятого! Туристическое агентство, коим я руковожу, открывается в девять. Бог с ним, с агентством, – хозяйка может и опоздать. Но Аня, моя дочь! Получается, что она опоздала в школу, а это кошмар. У нее на первом уроке контрольная. Ребенок вчера весь вечер провел в обнимку с учебником, заснул в двенадцатом часу ночи, напившись таблеток «Анти-стресс», а я ее не разбудила.

Словно ужаленная пчелой-камикадзе, я вскочила с постели и побежала в детскую будить Аню. Девочка мирно посапывала, положив под подушку учебник английского языка.

– Аня, мы проспали! – закричала я, тряся ребенка за плечо.

Через секунду к моему вою присоединился вопль Анюты.

– А-а-а! Почему ты меня не разбудила?! Теперь мне контрольную придется пересдавать в одиночестве. Все двадцать пять тем! О шпаргалках можно забыть! Что мне делать? Думай, мама, думай! Может, мне аппендикс вырезать? А что? Даше Ильиной вырезали. Она почти месяц в школу не ходила, ей даже ничего пересдавать не пришлось. Или у меня корь? Мама, я болела корью? Или лучше ветрянка? Или свинка?

Анина осведомленность в области детских инфекционных заболеваний поражала.

– Детка, но ты же не больна? – спросила я, опасаясь, как бы ребенок на нервной почве и впрямь не заболел.

– Кто сказал? – Аня подняла на меня полные ужаса глаза. – Пощупай мои ладони. Они холодные. Это ненормально. А еще у меня болит голова, зуб, уши и горло.

– А не слишком ли многое сразу? Это ты сейчас придумала? – Я коснулась ладонью ее лба. Он не был ни горячим, ни холодным. У ребенка была абсолютно нормальная температура. Для порядка я заглянула в Анин рот. Ангина также не просматривалась. – Я, конечно, могу вызвать врача или отвезти тебя в больницу. Но ведь будет стыдно, если доктор назовет тебя симулянткой, – сказала я, стаскивая с Ани одеяло.

– Ах, почему у меня мама не врач? – пожаловалась Анюта, уже догадываясь, что дома ее никто не оставит. – У Вовы мама в больнице работает. У него всегда справка есть в кармане. О! – в ее глазах вспыхнула надежда. – А тетя Наташа?!

– Тетя Наташа – стоматолог. На ее именной печати написано: «Стоматологическая поликлиника № 1». Тебя раскусят в два счета, – предупредила я и, вглядевшись в ее влажные от набегающих слез глаза, предложила: – Давай сделаем так: я тебя отведу в школу и объясню учительнице, почему ты сегодня опоздала. Всю вину беру на себя. Идет?

– Идет, – неохотно согласилась Аня. – Но «проспала» не годится. По пути придумаем вескую причину, почему я опоздала. Например, у нас дверь заклинило, и мы не могли выйти из квартиры. Или у соседки был сердечный приступ, а я бегала в аптеку. Или…

– Одевайся, – поторопила я дочь. – Скажу, что во всем виновата я, без какого-либо объяснения. Не придет же учительнице в голову меня ругать?

В «Пилигриме» я появилась позже обычного, ближе к одиннадцати. Только переступила порог родного туристического агентства, как в нос ударил странный запах, удушливо сладковатый и вместе с тем очень знакомый.

– Чем это пахнет? – подумала я вслух, втягивая носом воздух.

– Дымом, – отозвалась секретарша Алена, не отрывая платка ото рта и кивая на дверь в мой кабинет, из-под которой сочился легкий дымок.

– Алена, мы горим?

Девушка, окутанная сизой дымкой, сидела как ни в чем не бывало на своем рабочем месте!

– Нет, – покачав головой, ответила она.

– Как же нет? Это самый настоящий пожар! Алена, черт возьми, что происходит? Почему ты спокойно сидишь, вместо того чтобы что-то делать? И где Алина?

– Алина Николаевна в кабинете. Просила не беспокоить.

– Что? – не поверила я. – Она сама тушит пожар? Или она решила устроить в моем кабинете акт самосожжения?

– Акт самосожжения? Надеюсь, до этого еще далеко. Сейчас она проходит первичный обряд самоочищения. Поэтапно, так сказать, хочет постичь нирвану.

– Нирвану? – ужаснулась я. – Бред какой-то! Вот что значит чрезмерное увлечение новомодными течениями.

У моей подруги и компаньонки всегда в голове был ветер. Ладно бы легкий бриз, но иногда у нее сносит крышу ураганом. Она увлекается йогой, а недавно у нее поменялся инструктор, по-ихнему – гуру. Вместо слегка чудаковатого Эдика пришел решительный Артур. Что это за тип, я могла лишь догадываться. Алина настойчиво звала меня с собой, но я наотрез отказалась посещать его занятия, поскольку не любительница промывания мозгов.

Дело вот в чем: в перерывах между физическими фортелями Артур рассказывает группе об основных положениях брахманизма, религии, которая предшествовала буддизму, а также о самом буддизме. Я православная и в чужую веру переходить не собираюсь. Алина же, падкая до всего модного, летит туда, как мотылек на огонь. Поскольку занятия, как правило, проходят утром, в восемь – чтобы зарядиться энергией на целый день, – то одухотворенная и просветленная Алина проводит со мной ликбез сразу же по прибытии в «Пилигрим».

С ее слов я уже знаю, что такое буддизм и какая у буддиста высшая цель. Если кратко, то важнейшим положением вероучения буддизма является идея тождества между бытием и страданием. Причина страдания заложена в самом человеке: это его жажда жизни, наслаждений, власти, богатства. Любое живое существо после смерти снова возрождается в виде нового живого существа (человека, животного, божества, духа). Следуя по пути спасения, указанному Буддой, живое существо должно снова и снова перевоплощаться, идя по пути восхождения к «высшей мудрости», достигнув которой существо сможет выйти из круговорота бытия. Высшая цель буддиста – полное прекращение перерождений и достижение нирваны, то есть небытия, вечного блаженства. Но для того чтобы достичь нирваны надо освободиться от жажды жизни, достичь такого состояния, при котором всякое чувство отсутствует, всякое желание подавлено. И это в наш век?! Когда вокруг столько соблазнов!

Артур поступил проще: он отступил от постулатов буддизма и вернулся к истокам брахманизма, то есть поменял «минус» на «плюс». Если буддисты всегда проповедовали, что все виды бытия – несчастья и зло, то брахманы утверждали: путем различных обрядов, жертв и заклинаний можно достичь хороших «перерождений», то есть стать раджей, богатым купцом, царем и т. д. Согласитесь, значительно приятнее быть сытым, чем голодным, купаться в роскоши, чем ютиться в хижине. А для этого всего-то и надо, что произнести заклинание и попросить Артура провести обряд. Есть обряды – и в следующей жизни ты богат, как нефтяной магнат. Следующий этап – и ты королевский отпрыск. Ну а там и нирвана на горизонте – вечное блаженство.

– Говоришь, моя подруга уже одной ногой в нирване? Просила не беспокоить?

Я дернула дверную ручку на себя. Меня тут же окутало дымом. Всюду, где только можно, были воткнуты тлеющие палочки. Палочки чадили и источали приторно-сладкий дымок. Наконец-то я вспомнила, что наминал мне этот запах, – «Ароматы реки Ганг». Вот что!

Алина с блаженной улыбкой сидела на диване в позе «лотоса», вдыхая в себя удушливо сладкий дым. Руки ее покоились на коленях, взгляд обращен горе. Грудь едва вздымалась. Если бы не открытые глаза, я бы подумала, что она спит. Неожиданно она чихнула:

– Будь здорова, – пожелала я и добавила: – Хотя вряд ли тебе нужно здоровье.

– Это еще почему? – ожила она. – Почему я не могу быть здоровой?

– Потому что на том свете здоровье ни к чему. Ты ведь туда стремишься? – с ехидцей спросила я.

– Нельзя ускорять земной путь, – строго изрекла она. – Я еще не готова к переходу к следующей жизни.

– Артур научил? – попыталась догадаться я.

– Ты мне мешаешь, – ушла от ответа Алина и вновь сосредоточилась, не выходя из позы лотоса.

– Ах вот как?! Я тебе мешаю. – Я хотела было обидеться – все-таки кабинет мой, – но, посмотрев на Алинино отрешенное лицо, заволновалась и заботливо предложила: – Слушай, давай, я отведу тебя к психиатру?

Алина будто меня и не слышала. Я подошла к окну и настежь распахнула форточку. Прохладный ветерок разогнал дым. Алина поежилась от холода.

– Психиатр мне не поможет, – голосом человека, который уже одной ногой не здесь, молвила Алина. – Моя карма безнадежно испорчена. Мне надо поехать в Индию. Только там я могу исправить положение и достичь нирваны.

– Понятно. Теперь все стало на свои места. – На душе вновь стало спокойно, когда я поняла, к чему она клонит. – Гуру тоже едет?

Месяц назад Алина уже поднимала вопрос о том, чтобы наше туристическое агентство открыло новый маршрут, в северные районы Индии. О заснеженных горных вершинах, как я понимаю, Алина стала мечтать с подачи все того же Артура.

Тогда я смогла отговорить Алину от нерентабельной идеи. Слишком уж маршрут специфический: не берег моря, не горнолыжный курорт, условий никаких, сплошная борьба за выживание. Ни одна страховая компания не возьмется выписать вам страховой полис, а рисковать жизнями туристов я не буду ни при каких условиях и ни за какие деньги. Если Артур хочет ехать в дикие места, не возражаю, но только не с нашим агентством и без моей подруги.

– Что тебе понятно? – нормальным голосом спросила Алина. – И при чем здесь Артур?

– А при том, что вам обоим нужно лечиться. Но если тебе у психиатра, то ему в исправительно-трудовой колонии. Ты натура увлекающаяся: вчера тебя увлекали пирамиды племени майя, сегодня ты в буддизм ударилась. А он из тех типов, которые человеческими слабостями пользуется. И сколько вас, единомышленников, в Гималаи собралось? Скольким задурил голову твой гуру?

– Зря ты меня психиатром стращаешь, – обиделась Алина. – Если место в группе останется, с нами и психиатр поедет. В принципе, я ему место уже пообещала.

– Поверить не могу, чтобы нормальный человек сам мог в такую авантюру ввязаться. Как пить дать, засланный казачок, – отмахнулась я от нее.

– А вот и нет! Да ты его знаешь.

– Не придумывай. Что-то не помню, чтобы я пользовалась услугами психиатра, – хмыкнула я.

– А и не говорю, что ты пользовалась его услугами. А вот он нашими услугами пользовался неоднократно.

– Только не говори, что это … – Меня прошиб холодный пот. На ум пришла поговорка «Не поминай лихо»…

– Вот именно. Адольф Карлович Плошкин! – подсказала Алина.

– Только не он!

Ох уж этот Плошкин! Когда он в первый раз с агентством «Пилигрим» поехал в Африку на сафари, я думала, что просто собралась такая группа – любителей выпить и повеселиться. Чем закончилось та поездка страшно вспоминать. Нам с трудом удалось замять скандал и не лишиться лицензии. Вместо одной антилопы, отмеченной в договоре с принимающей стороной, наши туристы завалили полстада. А еще, начхав на сухой закон, провезли с собой в саванну по две бутылки водки на брата. Веселились до глубокой ночи, а когда проснулись, прослезились: вокруг на пятьдесят метров от лагеря были разбросаны обглоданные кости убитых животных вперемешку с расстрелянными бутылками из-под горячительных напитков. Однако, кроме меня, Алины и русскоговорящего гида, все остались довольны, клялись нам, что в жизни нигде так хорошо не отдыхали и что если они поедут в отпуск, то только с агентством «Пилигрим».

И точно, спустя полгода к нам вновь пришел один из тех туристов. Звали его Адольф Карлович Плошкин. Алина очень обрадовалась, увидев старого знакомого, и предложила тур по островам Карибского моря. А почему нет? Солидный товарищ, профессор, специализируется в области психоанализа, своя клиника, правда маленькая, всего один кабинет, но клиенты весьма респектабельные люди.

Алина и в дальнем приближении не могла связать присутствие Плошкина в той злополучной группе с дебошем в саванне. Как же она ошибалась. Впоследствии оказалось, что именно Адольф Карлович стал заводилой во всех пьяных мероприятиях наших соотечественников на круизном судне. Именно ему принадлежала идея во время остановки на острове Ямайка перелить ямайский ром в бутылки из-под кока-колы и бесконтрольно внести на борт теплохода. Фишка была вот в чем. По законам судна, предоставляющего круизные услуги, вы можете внести на борт определенное количество спиртного. Вам его опечатают и положат в камеру хранения, а при высадке в порту назначения вернут в целости и сохранности. Бизнес есть бизнес, ничего не поделаешь: если каждый будет пить свое, кто будет заказывать спиртное в барах и ресторанах?

А теперь представьте толпу людей, едва стоящих на ногах, которые возвращаются на борт теплохода после дегустации ямайского рома. И у каждого в руке по бутылке колы. Какие претензии? Жарко – пить всем хочется. Понюхать, что в бутылке? Это все равно что оскорбить пассажира. Как результат – в последующие дни в барах теплохода ни одного русского туриста. Зато на палубе фестиваль в лучших традициях русского застолья: песни, пляски и… драки. В одной из таких драк особо отличился Плошкин. Решив разобраться, когда закончится война в Ираке, он полез к американцу, мирно сидящему неподалеку в шезлонге и исподтишка наблюдающему за компанией русских. Американец оказался не из робкого десятка, завязалась дискуссия, завершившаяся сначала в кабинете помощника капитана, а потом распитием мировой в каюте Адольфа Карловича. Вот тогда-то и открылось нам истинное лицо Плошкина. Хорошо, что все случилось за день до окончания круиза, иначе Плошкина могли бы высадить в первом же порту, и у меня была бы лишняя головная боль, как Адольфа Карловича транспортировать на родину.

– А чем тебе Плошкин не подходит? – спросила Алина, как будто речь шла о малознакомом человеке.

– Насколько мне известно, в рядах буддистов и брахманов не приветствуется распитие спиртных напитков, – вспомнила я. – Чтобы следующее перерождение было удачным, надо питать голову, а не желудок. А от спиртного вообще следует отказаться.

– А пьет кто?

– Да Плошкин твой! Не замечала? Как его жена терпит?

– Во-первых, он вдовец. А во-вторых, не так много он и пьет. Больше экспериментирует. Знаешь, на чем специализируется его клиника?

– Могу только догадываться! Муж деньги кует, а жена болеет бездельем. Вот он и вправляет мозги зажиревшим от лени дамочкам.

– Ничего подобного! У Плошкина лечатся от алкоголизма, – огорошила меня Алина.

– Но ведь он не нарколог!

– Вообще-то он специалист широкого профиля. К тому же алкоголизм – болезнь не тела, а головы. Чем принято у нас в большинстве случаев стресс снимать?

– Я стресс водкой не снимаю, – догадавшись, к чему она клонит, отрезала я.

– Это ты, а у других ни на что-то другое, кроме водки, фантазии не хватает.

– То-то Адольф Карлович у нас затейник! – фыркнула я, припомнив шалости пьяного психоаналитика.

– Прежде чем кого-то лечить, надо познать себя, – изрекла Алина, снисходительно посмотрев в мою сторону, и сменила тему: – Мы ведь своих туристов не везем в непроверенные места. И почему ты думаешь, что тур в северную Индию не будет пользоваться спросом? Горные вершины, девственная природа. Ты вспомни Николая Рериха, художник был без ума от этих мест. В Гималаях он черпал свое вдохновение.

Эпический Алинин порыв был прерван стуком в дверь. Алена просунула в щель голову и, стараясь не вдыхать в себя ароматы Ганга, сообщила:

– Тур в Гималаи спрашивают. Говорят, вчера видели в вечернем выпуске местных новостей рекламу нового маршрута. На вас, Алина Николаевна, ссылаются. Что мне людям отвечать? Да, еще Плошкин звонил, он готов деньги привезти.

– Что?! – я перевела взгляд на Алину. – Ты что же за моей спиной творишь? Алена, пусть клиенты подождут пару минут, я сама к ним выйду. Ну, Алина, теперь давай с тобой разбираться.

Алена от греха подальше захлопнула дверь. У Алины забегали глаза, от недавней отрешенности от всего мирского не осталось и следа. Она опустила на пол ноги, поднялась с дивана и на всякий случай переместилась поближе к двери, чтобы при первой возможности дать деру.

– А что ты так волнуешься? – залепетала она, быстро смекнув, что настроение у меня ни к черту.

А как она хотела? Чтобы я шла на поводу у ее придури? Не выйдет! Я еще с Артуром разберусь, что это за фрукт выискался. Вот прямо сейчас и разберусь. Сначала выслушаю Алину, узнаю степень задуренности ее мозгов, а после отправлюсь в спортивный клуб, где имеет несчастье проводить свои занятия Артур.

– Как видишь, я все сделала сама: все узнала, сделала финансовый расчет, подчитала планируемую прибыль, связалась с индийским посольством – в Индии всегда гостям рады, – заручилась поддержкой принимающей стороны, дала рекламу на городском канале. Да у меня и группа почти уже скомплектована, – Алина говорила скороговоркой, боялась, что я прерву ее, не дав высказаться.

– Скажите, пожалуйста, она заручилась поддержкой посольства, а моей поддержкой ты не подумала заручиться? Я вроде как не последний человек в агентстве, не мешало бы и меня спросить, нужны ли «Пилигриму» Гималаи?

– Так ты же была против, – вспомнила Алина.

– Ага, значит, помнишь. И все равно решила сделать по-своему. Разреши полюбопытствовать, сколько человек набрала ты в группу и кто эти люди.

– В общей сложности двенадцать человек. Со мной и … – Алина, закусив губу, с опаской посмотрела на меня.

– И Артуром? – закончила я за ней. – А Плошкин как попал в вашу компанию?

– Да не попал он еще. Я случайно встретилась с ним в городе. Он мне пожаловался на усталость и плохое самочувствие. Сказал, что хотел бы все бросить и уединиться в какой-нибудь глуши, там, где его никто бы не побеспокоил своими проблемами. Ну, я ему и предложила рвануть с нами туда, где встретиться со снежным человеком шансов больше, чем с обычным гомо сапиенсом.

– Разумеется, – соглашаясь, я закивала головой, – если брать в расчет местных жителей. А вот что касается попутчиков, то им психиатр точно не помешает. Это ты хорошо придумала, – съязвила я. – А теперь скажи, Алина, как ты, образованная женщина, могла клюнуть на удочку Артура? Что он тебе такого пообещал, что ты вконец растеряла мозги? Лично в моей голове не укладывается, на кой черт тебе сдался этот брахманизм.

– Да как ты не понимаешь: то, чему учит нас Артур, это философия жизни? Как я раньше жила?

– По-моему, неплохо: предпочитала дорогие курорты, красивые наряды, вкусную еду.

– Верно. Но я жила в страхе все это потерять. Я боялась проснуться нищей, больной, никому ненужной. А Артур снял с меня боязнь.

– Теперь ты не боишься ему отдать все.

– Если ты думаешь, что Артур – аферист, ты ошибаешься. Кроме платы за абонемент, я не передавала ему никаких денег. Он не знает, ни где я живу, ни где я работаю, ни какое у меня материальное положения. Марина, это святой человек!

– Знаю, я таких святых, – пробурчала я, а сама задумалась.

Алина не тот человек, который так просто отдаст кому-то свою кровную копейку. Во всяком случае, ранее я не замечала за ней излишней щедрости. Пожалуй, она даже скупой человек, но это только на руку нашему агентству, лучшего финансового директора не сыскать: выгоду чует за версту.

«С этим Артуром мне надо самой разобраться», – пришла я к такому выводу.

– Значит, так, Алина, на сегодня я тебя отстраняю от дел. Чтобы ты от безделья не маялась, подготовь мне отчет по прошлой поездке.

– А как же клиенты? – она мотнула головой в сторону двери. – Они в Индию собрались ехать.

Я подошла к двери и приоткрыла ее ровно настолько, чтобы можно было увидеть, кто пришел в «Пилигрим». Рядом с Аленой стояла странная парочка: чрезвычайно худой и длинный парень и такая же почти прозрачная девица. У обоих были длинные русые волосы, расчесанные на прямой пробор. Одежда нарочито небрежная: девица в просторном, подчеркивающем ее худобу и не по погоде легком сарафане, парень в рваных джинсах и рубашке навыпуск.

Я подозвала к двери Алину:

– Твои единомышленники?

– Нет, в первый раз вижу. Наверное, они вчера блок рекламы смотрели. На хиппи похожи, – отметила Алина, всматриваясь в посетителей.

– Хиппи? Да о них уже все забыли. Шестидесятые-семидесятые канули в Лету. Сейчас у молодежи другие кумиры. Может, их родители и были приверженцами философии хиппи. Слушай, а твой Артур не из этих, ну, из запоздало хиппующих?

Алина пожала плечами.

– Ладно, сиди здесь, занимайся делом, а я пойду поговорю с этими…

Я вышла в зал обслуживания посетителей. Алена благодарно мне улыбнулась и представила клиентам:

– Это директор «Пилигрима», Марина Владимировна. Она вам скажет, везем мы наших туристов в Гималаи или нет.

Вблизи визитеры не выглядели столь юными, какими показались на первый взгляд. Пожалуй, им было за тридцать. У мужчины я заметила седые волосы на висках, а женщина и не пыталась замаскировать мимические морщины вокруг глаз. На ее лице вообще не было ни грамма косметики, даже на губах, которые слегка отсвечивали синевой.

– Вы бы хотели съездить в Гималаи? Я вынуждена вас разочаровать, наше туристическое агентство может вам предложить только отдых на берегу Индийского океана. Поездка в горы маршрутом не предусмотрена.

– Но как же так? – возмутился мужчина. – Мне сказали, что ваше агентство открывает новый маршрут – увлекательный и недорогой – в северную Индию.

– Молодой человек, о какой дешевизне можно говорить? Туда лететь только часов восемь. Один билет на самолет в копеечку влетит, извините за тавтологию, – вздохнула я, сканируя гостя с головы до пят. Не похоже, чтобы у этой парочки водились деньжата. Хотя… Возможно, я и ошибалась.

– Я слышал, будет чартерный рейс, – настаивал мужчина.

«Что за чартерный рейс? Надо бы спросить у Алины, какой рейс она имела в виду», – подумала я и, зацепившись за эту мысль, сказала:

– Вот как раз с этим чартерным рейсом и вышла накладка. Свободных авиалайнеров не оказалось, и мы вынуждены отказаться от маршрута.

– Жаль, – неожиданно низким голосом протянула женщина. – Слетать в Индию – мечта нашей юности.

Когда речь зашла о мечте, мне стало их жалко. Мечту предавать нельзя. Может, они всю жизнь копили на эту поездку, на всем экономили, обрадовались заявленной Алиной дешевизне, а я вышла и все погубила.

«Нет, это не я. Это Блинова! Не надо было обнадеживать людей своим заявлением на местном телевидении. Вечно она впереди паровоза бежит», – я еще больше рассердилась на Алину.

– Знаете что, оставьте в агентстве ваши координаты, – после минутного раздумья сказала я. – Если что-то изменится, мы вас обязательно разыщем и внесем в список желающих слетать в Индию. Так вы непременно хотите увидеть Гималаи? В Турции тоже можно полюбоваться на горы. А чем плох Кавказ?

– Нет, – замотала головой женщина. – Нам нужно только туда.

– Ну, как хотите, – пожала я плечами.

Мужчина протянул мне лист бумаги:

– Вот. По этому телефону вы можете нас найти.

Я прочитала бумажку. Мужчину звали Павлом Кротовым, женщину – Анастасией Зотовой. Я так и не поняла, были ли они мужем и женой: фамилии разные, а домашний телефон был указан один.

Глава 2

– Странная парочка, – сказала я, как только за Кротовым и Зотовой закрылась дверь.

Я подошла к окну. Павел и Анастасия вышли из «Пилигрима», сели в старенький «Запорожец». Автомобиль фыркнул, затрясся и медленно покатил по улице.

– Гималаи… – пробормотала я. – А может, и не надо крутых тачек, меховых манто, квартир с евроремонтом? Живут же люди без всего этого, о Гималаях мечтают, на стареньких развалюхах ездят.

– Вы о чем? – осторожно спросила Алена.

– Да так, о своем. Вот что, Алена, закажи мне, пожалуйста, такси, – обратилась я к секретарше. – Мне надо съездить в одно место, а потом я отправлюсь на телевидение давать опровержение. Каждый раз краснеть перед посетителями у меня желания нет.

Последнюю фразу я намеренно произнесла на полтона громче, чтобы мои слова могла услышать и Алина, виновница сегодняшнего недоразумения.

Она и услышала.

– А сначала ты куда? – из кабинета выглянуло ее виноватое лицо.

– Хочу одного человека навестить, – ушла я от прямого ответа. На самом деле, перед тем как поехать на телевидение, я хотела встретиться с Артуром.

– Я могла бы тебя отвезти, – предложила Алина.

– Спасибо, Алина, вот это ни к чему. У тебя много работы. Алена, ты заказала мне такси?

– Да, – закивала головой девушка. – Через пять минут подъедет фирменная машина.

– Чудесно, подожду машину на улице.

Чтобы избежать дальнейших Алининых расспросов – я же видела, как ее распирало от любопытства, – я взяла сумку и вышла из «Пилигрима».

С Артуром, этим злополучным гуру, я знакома, само собой разумеется, не была, но прекрасно знала, где его можно найти. Уже много лет Алина пользовалась услугами одного фитнес-центра под названием «Студия красоты тела». Вот туда я и собиралась съездить.

– Могу ли я чем-то вам помочь? – любезно спросила блондинка, встретившая меня на входе в фитнес-центр. На груди у девушки висела табличка: «Яна, администратор».

– Да, – с готовностью кивнула я головой. – В вашем центре занимаются йогой?

Ответ Яны меня слегка озадачил. Я предполагала услышать только положительный ответ. Два дня назад Алина пришла с тренировки с блаженно-счастливой улыбкой на губах, а сегодня эта девица мне нагло врет:

– К сожалению, сейчас в нашем центре не проводятся занятия по йоге.

– Как же так? Вчера моя подруга, кстати, она ваша постоянная клиентка, приглашала меня в «Студию красоты» заняться йогой, а сегодня вы говорите, что у вас нет таких групп.

Может, Алина сменила фитнес-центр? Да нет, она действительно не так давно приглашала меня присоединиться к их группе и неоднократно упоминала именно «Студию красоты тела». Должно быть, эта девушка только сегодня принята на работу и еще не в курсе дела. К тому же она блондинка, а об умственных способностях блондинок ходят легенды.

– Увы, вчера было последнее занятие, – с сожалением констатировала Яна. – Два часа назад инструктор по йоге написал заявление об уходе.

– Артур? – уточнила я. Я все еще надеялась, что Яна меня не поняла и речь идет о другом инструкторе.

– Да, Артур Ковалев, – подтвердила она. – У нас только один Артур.

Тень разочарования пробежала по моему лицу. Ну и где мне этого Артура теперь искать?

Вероятно, я выглядела откровенно расстроенной, если Яна надо мной сжалилась и спросила:

– А вы только йогой хотели бы заниматься?

– Только, – потерянным голосом ответила я.

– У нас есть группы аэробики, степ-аэробики, тренажерный зал…

– Меня интересует только йога. Только. И только с Артуром Ковалевым. Мне надо с ним поговорить.

– Хорошо, – наклонившись ко мне, тихо, чтобы никто, кроме меня, не услышал, прошептала Яна. – Если бы он у нас работал, я ни за что не сказала бы его адрес. Но раз он уволился, воля ему вольная. Он живет через дорогу, в общежитии политехнического института.

– А разве он студент? – не смогла я скрыть своего удивления. Помнится, мне Алина говорила, что Артуру тридцать с хвостиком. Конечно, учиться можно в любом возрасте…

– Нет, он не студент, – прервала поток моих мыслей Яна. – Ему просто разрешили там жить, наверное потому, что он подрабатывает на кафедре физической культуры, ведет несколько секций, одна из которых точно йога. Только не знаю, удобно ли вам будет ездить в спортзал политехнического института. Как-то Артур мне жаловался, что приходится ездить на другой конец города. Странно, да? Общежитие в центре, а корпуса на окраине?

– Я знаю, где находится спортзал института. А вы случайно номера комнаты не помните? Как мне Артура в общежитии найти?

– Номера не скажу, но найти его будет очень просто. Артур живет на первом этаже, его комната расположена в конце коридора, рядом с комнатой кастелянши.

Со словами «спасибо огромное» я выскочила из фитнес-центра и побежала через дорогу к общежитию.

– Стоять! – окликнула меня вахтерша, пресекая мою попытку пробраться на территорию политехнического института. – У нас не проходной двор. Куда разогналась, что, диарея накатила? Стой, говорю!

– Я? – застигнутая врасплох, я даже оглянулась. Неужели это обращаются ко мне, на «ты» и в такой оскорбительной форме? – Вы мне?

– А есть еще кто-то?

Тетка была права. Кроме меня и ее, в вестибюле общежития никого не было.

– Я иду к Артуру Ковалеву, ассистенту кафедры физической культуры. Провожать меня не надо, где он живет, я знаю, – гордо вздернув подбородок, отрапортовала я.

– А я не лакей, чтоб перед всеми двери открывать, – в тон мне ответила вахтерша. – Ты отметься, оставь документ и ступай, куда собралась. Порядок у нас такой.

«Мир меняется, а порядки в общежитиях какими были двадцать или тридцать лет назад, такими и остались», – вспомнила я о тех далеких временах, когда сама была студенткой. Потому спорить не стала и расписалась в журнале посещений.

– А залог?

– Какой залог?

– Паспорт или другой документ.

Я выложила на стол перед вахтершей свой паспорт.

– Теперь я могу идти?

– Иди, иди, – равнодушно разрешила тетка, после того как внимательно изучила каждую страничку моего паспорта. А после добавила с улыбкой на губах: – Для начала бы спросила: «Он у себя?»

– А он у себя?

Складывалось такое впечатление, что вахтерша издевается надо мной. Сначала потребовала у меня паспорт, я ей отдала документ. Она пять минут вертела его в руках, а теперь вдруг выясняется, что Артура может и не быть в комнате.

– Да у себя он, – отмахнулась от меня вахтерша, пряча мой паспорт в ящик стола.

– Развлекаетесь? – догадалась я. Оно и понятно. Полдня женщина проводит в одиночестве: студенты на лекциях, в вестибюле ни души. А тут я. Пообщаться надо же с кем-нибудь! – А я вам что, девочка, чтобы надо мной издеваться?! – я набрала в грудь больше воздуха, чтобы осадить противную вахтершу, и придала лицу значимое выражение: – Студентов стройте! Вы вообще знаете, с кем имеете дело?

Мой тон подействовал должным образом. Вахтерша пару раз моргнула глазами, вспомнила, что ее уже давно пытались отправить на пенсию, и потому вполне миролюбиво сказала:

– Да нет, я серьезно говорю, ступай. То есть, идите. У себя он. В десять утра пришел и больше не выходил.

Я чертыхнулась про себя, и без того плохое настроение упало ниже плинтуса. В душе кипела злость и на Алину, и на вахтершу. Попадаются же такие тетки! Блеснуть юмором захотелось? Чтобы еще раз не сорваться, я резко развернулась и зашагала вглубь коридора.

– «Комендант общежития», «Медпункт», «Кладовая», – бормотала я себе под нос, читая таблички на дверях. – Кажется, мне сюда. Ну, Артур, берегись.

На дверь был налеплен тетрадный листок. «Ковалев А.Д». Я подняла руку и громко постучала.

– Артур, откройте. Я знаю, что вы дома.

Артур проигнорировал стук в дверь и мой гневный призыв добровольно сдаться. Я добавила децибелов: заколотила что есть силы и почти перешла на крик:

– Немедленно откройте!

Последнего удара дверь не выдержала, да она и не была заперта.

– Так-то лучше, – подзадорила я себя и решительно шагнула в комнату.

Переступив порог, я поискала глазами хозяина помещения. На диване, судя по очертаниям, лежал человек, укрывшись с головой клетчатым пледом.

– Пожалуйста, не делайте вид, будто спите! – громогласно заявила я. У меня и мысли не было, что после того трамтарарама кто-то может дрыхнуть. Разве только если он глухой.

Человек не пошевелился.

Раздосадованная таким невниманием к своей персоне, я подошла к дивану и дернула за край пледа.

Другой бы на моем месте вскрикнул, завопил от ужаса, но я не испугалась, более того, в первую минуту, когда я увидела торчащий из грудной клетки нож, подумала, что так и должно быть.

«Вот оно возмездие, – промелькнула в голове злорадная мысль, – за Алину, за всех тех, кому задурил Артур голову».

Когда же до меня дошло, что же все-таки произошло, мне стало дурно, к горлу подкатила тошнота, перехватило дыхание, парализовало конечности. Я не могла ни сдвинуться с места, ни отвести взгляд от рукоятки ножа.

Понемногу поле моего зрения стало расширяться. Я увидела картинку целиком. На диване лежал чрезвычайно худой человек, буквально кожа и кости, ну просто персонаж из документального фильма «Индийские йоги. Кто они?».

За первой мыслью о возмездии последовала вторая: «Не надо быть анатомом, чтобы попасть в сердце, минуя ребра. Господи, о чем это я? А может, он еще жив?». Преодолевая страх, я посмотрела мужчине в лицо. Встретившись с бессмысленным взглядом покойника, я завизжала:

– Труп! – и бросилась вон из комнаты.

Как бежала, не помню. Очнулась лишь у стола вахтерши, когда та меня окликнула:

– А паспорт?

– Какой паспорт? Чей паспорт? – надо признаться, в этот момент я соображала туго.

– Да что случилось? На вас лица нет, – отметила вахтерша. – Вам плохо, что ли?

– Мне? В сравнении с Артуром мне хорошо, даже очень, – и тут я заревела в голос.

У меня началась самая настоящая истерика. Вахтерша попыталась напоить меня водой, с подмешанными в нее сердечными каплями, но зубы так били о край стакана, что вода вся вылилась на мой костюм.

– Вызовите полицию, – с трудом удалось мне сказать. – Там, там Артура убили, – выдавила я из себя и опять заплакала.

Не знаю, что на меня накатило. Обычно я не впадаю в ступор, завидев покойника, и не даю воли слезам. Кто мне Артур? Никто! Я шла к нему, чтобы выяснить, чего он хочет от Алины, и попросить, нет, потребовать, чтобы он оставил в покое мою подругу и нашел другую дойную корову.

Но, если судить по быту, Артур жил более чем скромно, хапугой и аферистом не был. Может, я ощущаю комплекс вины перед покойным? Я думала о нем плохо, а оказалось…

Да что, собственно, оказалось? Его убили, значит, было за что. Праведников ножом в сердце не убивают. Можно случайно попасть под машину, нарваться на шальную пулю, кирпич на голову может свалиться, в конце концов, но чтобы кто-то случайно зашел в комнату и убил хозяина в его собственной постели – такого не бывает.

Глава 3

– Кто нашел труп? Она? – знакомый голос вывел меня из прострации.

Я подняла глаза и увидела перед собой майора Воронкова. Наверное, сам бог послал мне майора! С Сергеем Петровичем Воронковым я знакома много лет. Можно даже сказать, что мы дружим: он, я и Алина.

«Он столько раз нас выручал», – вспомнила я.

Но почему он на меня так строго смотрит? Во взгляде ни капли сострадания. Впрочем, могу догадываться почему. Я нашла труп – на меня и стрелки. Хорошо, что свой человек приехал. Уж он-то не будет на меня вешать убийство Артура.

– Вы нашли труп? – официально спросил майор.

«Понятно, сейчас будет делать вид, будто мы незнакомы. Неужели все так серьезно?» – подумала я.

– Я.

– Она, – подтвердила вахтерша. – Вот ее паспорт.

– Клюквина Марина Владимировна, – прочитал Воронков.

А то он не знает!

– Она хотела без документа в общежитие пройти, но я проявила бдительность и документ изъяла, – продолжала отчитываться перед майором вахтерша. – У нас так положено. А потом она хотела убежать, но я ее задержала и вызвала полицию.

«Что она мелет?» – круглыми от возмущения глазами я посмотрела на женщину. С ее слов выходило, что именно я отправила на тот свет Артура.

– А вы сами убитого видели, Елизавета Андреевна? – спросил Воронков.

«Ее зовут Елизаветой Андреевной. Ну и дрянь же вы, Елизавета Андреевна», – мысленно возмутилась я.

– А? Нет, в комнате убитого я не была, – отрицательно покачала головой вахтерша. – Кто бы ее тогда сторожил? – она кивнула в мою сторону.

– Что ж, пойдемте, опознаете убитого, – сказал Воронков.

– Я не пойду, – решительно отказалась я. – Мне нехорошо. Я до сих пор под впечатлением. Моя нервная система может дать сбой. Тем более что я не была знакома с убитым.

В глазах Воронкова промелькнуло удивление.

– Зачем тогда к нему ходили?

– Я вам позже объясню. Можно? – жалобно попросила я.

– Ладно. Если вам нехорошо, оставайтесь. Мы вас опросим позже.

– А не сбежит? – засомневалась Елизавета Андреевна. – Может, к ней канвой приставить?

– Да вы что! – я гневно посмотрела на вахтершу.

– Не сбежит, – заверил ее Воронков. – У меня ее паспорт. По прописке найдем.

«По прописке найдем, – повторила я про себя. – А вы, Сергей Петрович, не знаете, где я живу?!»

Воронков не один раз был у меня дома, знаком с моим мужем Олегом и дочкой Аней, знает и других моих родственников. Откуда этот тон? В эти минуты мне стало так обидно: я в таком состоянии, а он Ваньку валяет, разыгрывает из себя постороннего, как будто и впрямь может думать, что я каким-то боком причастна к убийству Артура.

– А знаете что, мне тоже интересно посмотреть на убитого, – я упрямо мотнула головой и направилась к комнате Артура.

Стоило мне сделать несколько шагов, как я отчетливо услышала за спиной противный голос Елизаветы Андреевны:

– Преступника всегда тянет на место преступления.

– Я бы попросил вас не делать преждевременных выводов, – вступился за меня Воронков. Что ж, хоть за это ему спасибо.

Я подошла к двери и остановилась, пропуская вперед себя Воронкова и двух его коллег.

– Я только плед с него сдернула. Больше ни к чему не прикасалась, – поторопилась известить я, когда полицейские проходили мимо меня.

– Проверим, – сказал один из коллег Воронкова, по-видимому, судмедэксперт. – Отпечатки пальцев у всех возьмем.

– И у меня тоже? – спросила Елизавета Андреевна.

– У всех, – подтвердил тот. – Вдруг вы до прихода свидетельницы тоже заходили в комнату.

– Я? Да никогда! То есть я хотела сказать, что я со своего поста никуда не отлучалась. Как Артур возвращался, я видела, потом вот эта дамочка пришла, – неожиданно стала оправдываться вахтерша.

– А еще кто-нибудь входил-выходил из общежития в этот промежуток времени? – поинтересовался Воронков.

– Ой, да всех и не упомнишь! – вздохнула вахтерша. – Многие студенты только ко второй паре просыпаются. Чтобы успеть, им надо в одиннадцатом часу выйти. Артур зашел, – стала вспоминать Елизавета Андреевна, – и они все повалили, толпой.

– Понятно. Что ж, давайте пройдем. Это хозяин комнаты?

С того момента, как я пулей вылетела из комнаты, здесь ничего не изменилось, в том смысле, что труп все так же лежал на диване, наполовину прикрытый клетчатым пледом, и из его груди торчала рукоятка ножа.

Елизавета Андреевна на цыпочках подошла к дивану и, близоруко щурясь, наклонилась над телом:

– Он это! Артур Ковалев, – после минутного созерцания бездыханного тела сообщила она.

– Не ошибаетесь? Вы его хорошо знали? – спросил Воронков.

– Я? Как сказать… А вы вообще что имеете в виду?

– По протоколу я должен уточнить, не ошибаетесь ли вы, не путаете Артура Ковалева с кем-то другим, – терпеливо пояснил Сергей Петрович.

– А-а, – протянула Елизавета Андреевна, – нет, не путаю. Он, Артур Ковалев. Он один был такой худой на все общежитие. Каждое утро, в любую походу, в трусах и босиком он выбегал на зарядку. Разве эти ребра с чьими-то спутаешь? Я, как в первый раз такой страх увидела, часа два в себя прийти не могла. Думала, больной он или от безденежья недоедает. Жалко до слез стало. Наутро пирожков испекла с яйцом, к нему пошла, чтобы угостить. А он поблагодарил, но принять отказался. Сказал, что не ест ни мяса, ни молочного. Только овощи употребляет. Как же он себя назвал? Погодите, дайте вспомнить.

– Вегетарианец? – подсказал Воронков.

– Да нет, вегетарианцы молоко пьют и сметану едят.

– Веган, – догадалась я. Те действительно не едят ни само мясо, ни продукты животноводства – молоко, яйца, животные жиры.

– Вот-вот, – закивала головой Елизавета Андреевна. – Я как раз его застала за завтраком. Морковка, свекла, капуста – все сырое. Откуда ж у него жир возьмется, если он одну траву ест? Так что не сомневайтесь – он это, Артур Ковалев.

– Спасибо, – Воронков поблагодарил вахтершу за информацию, – можете идти на свое рабочее место, а я побеседую со свидетельницей, – он раскрыл мой паспорт и сделал вид, будто читает: – Клюквина Марина Владимировна.

В ответ я заскрежетала зубами. Ну как же, в первый раз меня видит!

Вахтерша затрясла головой, мол, с кем-кем, а с ней не мешало бы разобраться, и, пятясь, выползла из комнаты.

– Итак, каким ветром вас занесло в эту общагу? – вызывающе нагло спросил Воронков и, не дав ответить, принялся меня отчитывать: – Да сколько это будет продолжаться? Приезжая на место преступления, прежде всего я оглядываюсь: а не прячутся ли где-то неподалеку в кустах Клюквина и Блинова, любительницы вляпаться в очередную историю? Не нашли ли эти дамочки себе на радость очередной труп? Не взялись ли они за новое расследование? Вы знаете, я вас уже боюсь, – признался он. – Вы мне в страшном сне снитесь. Будь проклят тот день, когда я познакомился с вами и вашей подругой. Отмотать бы время назад, все бы сделал, чтобы избежать знакомства с вами, вплоть до того, что уехал бы из этого города. И дернул же меня черт остаться здесь! Предлагали хорошее место в соседней области, нет, захотелось быть ближе к столице.

Я слушала Воронкова вполуха. В чем-то он, конечно, прав: в истории мы с Алиной попадаем регулярно. Сама не знаю, почему. Наверное, у нас такое земное предназначение – путаться у полиции под ногами. Но если все происходит, так сказать, вопреки нашему желанию – мы хотим как лучше, а получается хуже не придумаешь, – то, наоборот, нам надо посочувствовать, пожалеть, а не орать, да еще при посторонних.

Я искоса посмотрела на коллег Воронкова. Парни словно присутствовали на спектакле, с интересом следили за развитием сюжета: то ехидно улыбались, то хватались за головы, сочувствуя явно не мне.

– Быстро выкладывайте, зачем вам понадобился покойник, – потребовал Воронков, устав орать на меня.

«Тихо-то как», – отметила я, когда он замолчал.

– Да не нужен мне был покойник. Я просто пришла с ним поговорить, – ответила я, изображая из себя невинную овцу.

– Поговорить? С покойником? – спросил Воронков.

«Вконец заработался майор, – подметила я. – Несет всякую чушь».

– Сергей Петрович, ну я же не парапсихолог. Я в контакт с мертвецами не вхожу. Конечно же, мне нужен был живой Артур Ковалев, – вздохнула я. – Но я опоздала, когда я пришла, он уже был мертв.

– Вот как. А зачем вам понадобился живой Артур Ковалев?

– Видите ли, из-за него потеряла голову моя подруга, Алина Блинова.

– Знаю такую. Но она вроде замужем? Я считал, что у нее крепкая семья.

– Так и есть, она не собиралась разводиться с Вадимом. Она собиралась отправиться с Артуром в Гималаи.

– В духе вашей подруги. «Отпустите меня в Гималаи», – неожиданно весело запел Воронков, и я подумала, что он точно тронулся умом. При покойнике распевать эстрадные шлягеры – на что это похоже? Только на умственное помешательство. Впрочем, работники полиции особые люди, и юмор у них особенный.

– Прекратите, – одернула я Воронкова. – Постыдитесь покойника.

– Ладно, – согласился он, – тогда рассказывайте, во что вляпалась ваша подруга. Чем таким занимался Ковалев, если его пришили ножом к дивану?

– Он вел занятия по йоге в фитнес-центре «Студия красивого тела».

– Это у него красивое тело? – усомнился Воронков, глядя на покойного.

– Не перебивайте меня, пожалуйста. Алина занималась под руководством Артура. Думаю, под его влиянием она, начхав на мое мнение, дала объявление о наборе группы, отбывающей в Гималаи. Сегодня я узнала об ее выходке и решила разобраться с Ковалевым.

– Все-таки решили разобраться? – поймал меня на слове майор.

– Вы меня неправильно поняли. Я хотела с ним поговорить, в крайнем случае пригрозить: если он не отстанет от моей подруги, я пожалуюсь в полицию. Пришла в фитнес-центр, а там мне сказали, что Артур уволился, подсказали адрес. И вот я здесь… – печальный вздох вырвался из моей груди.

Я перехватила холодный взгляд Воронкова, от которого мне стало не по себе. Майор смотрел почему-то не в глаза, а на мой лоб, как будто хотел просверлить его невидимым буром, проникнуть под черепную коробку и прочитать мои мысли, правду я говорю или вру.

– Я говорю правду, честное слово, – поторопилась заверить я.

Ну как мне можно было не поверить? Взгляд Воронкова оттаял.

– Ладно, идите и успокойтесь. Может, вас отвезти? – предложил он.

Понимая, что он освободится не скоро, я отказалась.

– Нет, лучше пройдусь.

– Хорошо, – кивнул головой Сергей Петрович. – Я потом заеду к вам, поговорю с Алиной Николаевной. Где вы говорите, работал покойный?

– Через дорогу, в «Студии красивого тела».

Глава 4

Воронков меня отпустил с миром, даже не взял подписку о невыезде. Обрадованная таким доверием, я чуть было не ляпнула, что с места не сдвинусь, пока не вычислю убийцу Артура. Хорошо, что в последнюю минуту я сообразила прикусить язык. Скажи я так, Воронков засадил бы меня за решетку – и в интересах дела, и в целях моей же безопасности.

Я вышла из комнаты, оставив Воронкова и его коллег собирать улики. Проходя мимо вахтерши, не удержалась, чтобы ей не сказать:

– Елизавета Андреевна, а меня оправдали. Эксперты сказали, что Ковалева убили не позже чем за час до моего появления в общежитии, – приврала я. Ничего подобного при мне коллеги Воронкова не говорили. – У меня и алиби имеется. Заходя в общежитие, я в вашем журнале время проставила. А вот вы что делали в это время?

– В какое время? – испугано спросила вахтерша.

– С момента прихода Ковалева и до моего появления в общежитии.

– Так здесь я за столом и сидела.

– Кто проходил, выходил, заходил? – Я угрожающе нависла над столом вахтерши. – Показывайте ваш журнал!

Елизавета Андреевна покорно вытянула из ящика стола журнал и положила его передо мной.

Увы, в промежутке между десятью и часом в журнале была записана только моя фамилия.

– Не поняла, что, больше никто в общежитие не заходил?

– Из чужих – нет, – промямлила вахтерша с некоторой неуверенностью в голосе.

«Быть того не может, – подумала я, сверху вниз глядя на Елизавету Андреевну. Вахтерша сжалась под моим тяжелым взглядом и часто заморгала. В поле моего зрения попал журнал с недельной телевизионной программой, лежавший в открытом виде на столе. – Ага, вот оно в чем дело! Утренний просмотр сериалов».

И действительно, в углу, за спиной Елизаветы Андреевны, я увидела телевизор. Чтобы посмотреть фильм, ей надо было развернуться на сто восемьдесят градусов, то есть спиной к двери. Следовательно, свидетель она никакой.

– А как вы могли видеть, кто входил, если в это время телевизор смотрели! – обвинила я вахтершу в должностном нарушении.

– Я?

– Вы. Трудно даже представить, чтобы в общежитие три часа никто не входил и не выходил.

– Только свои, – уперто твердила тетка.

– А это что? – я ткнула пальцем в журнал, в котором шариковой ручкой были отмечены наиболее интересные передачи и сериалы.

– Нет, вот если бы кто-то чужой зашел в общежитие, он бы меня спросил, где живет тот-то и тот-то, – стояла на своем Елизавета Андреевна.

– Какая наивность! Убийца тоже? В журнал записался и визитную карточку подарил. Да?

– Ну, я не знаю. А что, дочка, меня за это с работы могут уволить? – заволновалась Елизавета Андреевна.

– Это не в моей компетенции, – не стала я обнадеживать вахтершу и вышла из общежития.

Теперь мне предстояло сообщить Алине о смерти ее гуру. Конечно, Артур не был ей родственником или таким уж близким человеком, чтобы, услышав весть о его кончине, она начала рвать на себе волосы. И все же, успокаивая себя этой мыслью, я шла в сторону «Пилигрима» и волновалась, как Алина воспримет мои слова. Не сообщить ей о происшествии я не могла. Не исключено, что Воронков тоже появится сегодня в туристическом агентстве. Уж лучше мне поговорить с Алиной до его прихода. Менты – народ неделикатный, еще скажет так, что мне придется вызывать «Скорую». А я подругу подготовлю: валерьяночки накапаю, напомню, что физическая смерть не что иное, как дверь в следующую жизнь, что пока мы по Артуру скорбим, его душа ищет новую физическую оболочку и его новое перерождение будет лучше и удачнее прежнего.

Я и слова придумала, с которых начну, и валерьянки по пути купила, но весь мой сценарий утешения Алины полетел в тартарары. В «Пилигриме» на диване для гостей сидел Плошкин Адольф Карлович.

«Только его в эту минуту здесь не хватало. Как бы от него поскорее избавиться?» – с досадой подумала я.

По правую сторону от Плошкина сидела Алина. Закатив глаза к потолку, она жаловалась на жизнь. На мой приход никто не отреагировал, возможно, его просто не заметили. Даже Алена не повернулась в мою сторону. Она готовила для гостя кофе и одним ухом прислушивалась к разговору.

– Хочется глотка свежего воздуха, кручусь как белка в колесе, на мне столько всего навешано, – причитала Алина. – Я устала, устала, устала… Нужно остановиться, все переосмыслить, разобраться, что в жизни главное, а что второстепенное.

Плошкин ее успокаивал. Он поглаживал тыльную сторону ее ладони и тоже смотрел в потолок, пытаясь понять, что она там увидела. Потолок был бел и чист. Скорее всего, моя подруга была в образе этакой кающейся Магдалины, которая всю жизнь грешила, а теперь одумалась и решила всю себя посвятить богу…

– Алиночка Николаевна, очень хорошо вас понимаю. Мой вам совет: нужно научиться расслабляться, сбрасывать с себя негатив, искать единения с природой. Обязательно исключить из окружения неприятных людей, которые давят на вас, навязывают свое мнение. Надо бороться за свое Я.

– Как же! Поборешься! – воскликнула Алина. – Там тоже свое Я. Категоричное, безоговорочное, беспрекословное. Шаг в сторону от принятого плана приравнивается к побегу и карается расстрелом.

«Это она обо мне, – догадалась я. – Я успокаивать ее собралась, а она так обо мне. Неблагодарная».

– Алина, вижу, вы сейчас находитесь в состоянии жуткой подавленности. Как факт, вы потеряли способность отстаивать свою индивидуальность и быть собой. Вы пасуете перед человеком, который вас обезличивает, хочет подмять под себя. Справедливо ли? У каждого индивидуума свой жизненный путь, на то он и индивидуум.

«Интересно, он хоть сам понял, что сказал? Это я, что ли, ее обезличиваю? Ее обезличишь! Она мусор из дома выносит при полном параде. Люди, которые в первый раз нас видят, как правило, считают, что директор агентства она, а я ее заместитель или того хуже – секретарь», – мысленно возмутилась я.

– Рвите сети, опутывающие вас, – начал давать советы Плошкин. – Вам не хватает смелости и решимости? Я могу вам помочь. Вам надо побывать у меня на семинарах аутотренинга. Я научу вас приемам ведения психологического боя и тому, как защитить свою астральную оболочку от чужеродного вторжения. Беру недорого. Могу обменять по бартеру свои услуги на услуги вашего туристического агентства, – перешел к делу Адольф Карлович.

– Вот с этого и надо было начинать, – пробормотала я себе под нос.

– Помнится, вы что-то говорили о том, что намечается поездка в Гималаи?

– Ах, Адольф Карлович, не знаю, что вам и сказать. Состоится ли эта поездка или нет, не знаю, – Алина прикрыла ладонями лицо и театрально затрясла головой. – Не знаю, теперь от меня мало что зависит.

– Как же так?! Как от вас ничего не зависит? Вы же финансовый директор прибыльного предприятия! – напомнил ей Плошкин.

– И что с того? Ах, Адольф Карлович, я тоже надеялась на эту поездку. Собиралась впитать в себя священную энергию гор, вдохнуть хрустальный воздух, испить воду, струящуюся с небес. Я хотела отдохнуть сама, набраться сил и оздоровить наших клиентов, но, видно, судьбу вершат черные силы. Мне запретили заниматься этим проектом. И кто запретил? Человек, которого я считала подругой и сестрой по духу.

– Неужели?! – Плошкин всплеснул руками. – Как? Марина Владимировна не понимает оздоровительной важности проекта? Я бы закрыл все прочие, оставил только один. Этот!

– Как бы не так! – не удержалась я и вышла из тени.

Алина смутилась и отвела глаза в сторону. В расчете на то, что я вошла минуту назад, Плошкин сделал вид, будто ничего не говорил.

– Марина Владимировна, рад вас видеть, – он встал с дивана и с распростертыми руками пошел мне навстречу. – Прекрасно выглядите. Целую ваши ручки. Вот пришел к вам, чтобы добровольно сдаться. Отправьте меня туда, где Макар телят не пас.

– Где ж это? – ухмыльнулась я. – Обычно мы не практикуем отдых на необитаемых островах, но для вас…

– Необитаемый остров? Море? Бескрайние пляжи? Пальмы? – он сморщил нос. – Если бы мне сбросить лет этак двадцать, поехал бы! Клянусь! Нашел бы себе на острове Пятницу, а также Среду и Субботу и жил бы припеваючи в окружении красоток-аборигенок. Но я стар, и мне о душе пора подумать, – Адольф Карлович скроил благочестивое выражение лица. – А есть ли у вас что-то такое, поближе к небесам?

– Нет, – отрезала я без объяснения причины. О, как у меня зудел язык сказать: «Пансионат рядом с крематорием», но я удержалась.

– А мне Алиночка сказала, будто вы набираете группу в Гималаи. Нет, если эта поездка будет исключительно для альпинистов я, конечно, не поеду. Старый уже. Но мне кажется, альпинисты сами по себе ездят. А мы так, можем и под горой постаять, полюбоваться заснеженными вершинами, послушать легенды о снежном человеке, посетить пару буддистских монастырей. Слышал, на Западе весьма модно искать вдохновения в тех краях, под крышей мира.

– Увы, Адольф Карлович, еще раз повторяю, мы не везем туристов в Гималаи. Если вам не подойдет ни какой другой маршрут, отмеченный в нашем каталоге, вы можете поискать вдохновение с другой туристической фирмой, мы в обиде не будем, – казенным языком отказала я Плошкину.

Адольф Карлович пожал плечами:

– Вижу, вы не в духе, Марина Владимировна. У вас проблемы? – спросил он и тут же добавил: – Вы хотите поговорить об этом?

Я не стала отвечать. Проблемы, конечно, были налицо, да еще какие, но при Плошкине говорить о них не хотелось, пусть лучше думает, что я встала не с той ноги.

– Я зайду позже, – не дождавшись моего ответа, пообещал Адольф Карлович и, переминаясь с ноги на ногу, добавил: – Ваше туристическое агентство меня полностью устраивает и ни на какое другое я его менять не собираюсь.

Должно быть, своим признанием он хотел поднять мне настроение, но меня не разжалобила его явная лесть – таких агентств, как наше, пруд пруди. А посему я лишь кивнула головой, подразумевая скорое прощание.

– Всего доброго.

– И вам того же.

– Подождите, Адольф Карлович, – остановила его Алина. – Вы ведь хотели отдохнуть? Есть горящая путевка. Один наш клиент отказался ехать по семейным обстоятельствам. Решайтесь. Поднебесная империя. Китай. Там тоже есть горы, монастыри. Ну, как?

– Идет!

– Тогда вылет через два дня. Оставляйте документы и деньги. Нет, только деньги. Копии вашего паспорта у нас есть, а с оригиналом вы поезжайте в кассы авиакомпании. Скажете, что от нас. Там на вас билет перерегистрируют и сразу отдадут на руки.

Как только за Плошкиным закрылась дверь, Алина взвизгнула от негодования:

– Ты что?! Адольф Карлович – перспективный клиент. Зачем ты хотела его отшить? Не хочешь в Гималаи – пошли его в Альпы, в Крым, в Китай, наконец. Что-то я тебя в последнее время не понимаю. Сама говорила, что мы работаем для всех, для нас дорог всякий, кто переступил порог нашего агентства. Для наших клиентов мы будем искать новые маршруты, организовывать интересные поездки, поднимать культуру. И цены у нас не в пример другим агентствам более чем лояльные, и маршруты интересные. Да все у нас лучше! А ты, похоже, забыла, как мы начинали с нуля. Как по кирпичику строили добрую и честную репутацию. Забыла о своих обещаниях? Но жизнь не прощает подлости. Марина, ты рубишь сук, на котором сидишь! – Алина пыхтела, как паровая турбина, набирающая обороты. Каждая ее последующая фраза была смелее и громче предыдущей. Я в который раз удивилась ее способности все перевернуть с ног на голову, вывернуть наизнанку. Оказывается, я не забочусь о клиентах! Еще минуту и она договорится до того, что я вообще не рада клиентам, что они мне ненавистны, как осенние мухи, и в моих планах поставить на «Пилигриме» жирный крест.

Алина меня не разочаровала:

– Ты хочешь распрощаться с «Пилигримом»? – с вызовом спросила она.

Я умею читать ее мысли! Мои губы изогнулись в подобие улыбки. Пора было прекратить несанкционированный митинг:

– Алина, успокойся. Наше агентство действительно лучшее, и я не собираюсь от него отказываться. Я все помню и ничего не забыла. Это наше с тобой детище. Твое и мое в равной степени, – сказала я. К слову, идея открыть туристическое агентство исходила от Алины, и я ни на минуту об этом не забывала. А вот финансовая часть проекта была обеспечена мной, и потому официальной владелицей «Пилигрима» являюсь я. – Но в Гималаи мы не поедем, – тихо добавила я. В свой голос я вложила столько грусти, что Алина должна была сразу догадаться: случилась беда. – Боюсь, что тебе в ближайшее время вообще придется отказаться от зарубежных поездок, – к грусти в голосе, к тоске в глазах я добавила еще тяжелый затяжной вздох. Должно было сработать.

– Что? Ты меня увольняешь? – Алина восприняла мой мрачный тон по-своему.

– Да ты что! Без тебя «Пилигрим» потонет в море бизнеса, словно льдинами зажатый со всех сторон алчными конкурентами.

– Ты лишаешь меня поездок за границу? Это наказание? За то, что я без твоего ведома запустила рекламу нового проекта?

– Нет, просто майор Воронков может взять с тебя подписку о невыезде. Впрочем, с меня он тоже, скорей всего, возьмет подписку.

– А Воронков здесь при чем? Ему-то какой смысл нас отговаривать от поездки? – опешила Алина. – С чего такие хлопоты? Признайся, с твоей подачи такая забота со стороны Воронкова? Волнуется, что нас лавиной накроет? Польщена. Признаться, я думала, что Воронков спит и видит, как от нас избавиться. Однако он изобретателен. Подписки о невыезде… Может, ты мне расскажешь, как тебе пришло в голову перетащить на свою сторону майора?

– Алина, я не ездила к майору. Мы встретились случайно. Так получилось. Он сам очень удивился, то есть совсем даже не удивился. Ну, ты знаешь, как ведет себя Воронков, когда мы случайно встречаемся, – замялась я.

– Где мы встречаемся? – спросила Алина, пристально меня разглядывая.

По всей вероятности, выглядела я в эту минуту весьма странно: слова путались, глаза бегали. Я никак не могла собраться с духом и сообщить Алине о смерти Артура.

– Ну, когда мы кого-то находим, а потом вызываем полицию.

– И кого ты нашла? – нахмурилась Алина.

– Ты только успокойся и не принимай близко к сердцу его смерть. Возможно, все не так трагично, наоборот, за него можно порадоваться: закончив свой жизненный путь, нескончаемую цепь перерождений, он достиг нирваны, – я сама понимала, какую несу чушь, но в эту минуту мне казалось, что именно на религиозной волне Алине будет легче принять утрату. – А мы, оставшиеся в этой жизни, будем помнить о нем и… грустить, глядя на небо.

Алина округлила глаза и положила руку на левую сторону груди.

– Алена, неси валидол! – крикнула я секретарше и метнулась к Алине. – Тебе плохо? Может, «Скорую»?

– Санька? Вадим? – прохрипела Алина, сползая по спинке дивана. – Что с ними?

Тут я поняла, какую ошибку совершила. Несмотря на частые завихрения в голове, Алина нормальная женщина, которая в минуту опасности расставляет правильные приоритеты: сначала ребенок, потом муж, потом все остальные.

– Алина, с ними все в порядке.

– Тогда кто? – ее рука упала с груди и безвольно вытянулась вдоль тела.

– Артур, – выдохнула я. – Я шла к нему поговорить, а он… Так вышло.

– Что вышло? Ты его убила, чтобы мы не поехали в Гималаи?

– А это на меня похоже? – я поверить не могла, что ей придет в голову обвинить в смерти Артура меня.

– Не ты? – Алина подняла на меня полные слез глаза. – Зачем же тогда ты пошла к нему?

– Я же сказала, поговорить. Мне показалось, что он тебе морочит голову.

– Где ты его нашла? В фитнес-центре?

– Нет, сегодня утром он уволился с работы. Оказывается, он жил в общежитии, через дорогу. Я нашла его в комнате лежащим на диване с ножом в груди.

– Ты вызвала Воронкова?

– Нет. Вахтерша набрала «02». Приехал он. Для меня самой его появление стало неожиданностью.

– А смерть Артура – нет? – съязвила Алина.

– Ну, знаешь! Я не сторонница крайних мер. Если бы я знала наверняка, что Артур аферист, я бы раскрутила это дело – вывела его на чистую воду и сдала полиции.

– Да? Если не ты, тогда кто его убил? – задумалась Алина.

Я фыркнула, возмущенная такой постановкой вопроса. Хотя, надо признаться, мне тоже было любопытно знать, кто и за что прикончил гуру.

Были у меня на этот счет некоторые соображения. Например, если мне пришло в голову, что Артур – аферист и подбирается к Алининым денежкам, то та же мысль могла прийти в голову родственника или близкого человека одного из тех, кто вместе с моей подругой занимался йогой.

Я уже открыла рот, чтобы поделиться с Алиной своими мыслями, но увидела входящего в «Пилигрим» Воронкова и вовремя прикусила язык. Как хорошо, что я успела подготовить Алину.

Глава 5

– Здравия желаю, Алина Николаевна, – сказал Сергей Петрович, по-свойски усаживаясь на диван рядом с Алиной. – Доброго дня вам не желаю.

– Какой уж он добрый, – пошевелила губами моя подруга.

– А здоровье вам понадобится, – продолжил Воронков, заинтриговав меня последней фразой. – Особенно в связи с последними событиями. Вы уже в курсе происшествий?

– Да, – вместо Алины ответила я. – Но почему вы говорите о происшествии во множественном числе? Артур погиб. Вы только это имели в виду?

– Неужели вы не в курсе?! Я думал, вы, Марина Владимировна, намерено умолчали, воспользовавшись тем, что первое преступление было совершено в другом районе, а потому дело ведет другой следователь. Признайтесь, на это рассчитывали? Вновь решили взяться за старое?

– Позвольте! – Я выставила ладонь вперед, ограждая себя от новой волны беспочвенных обвинений. Хватит того, что я уже сегодня наслушалась. – О каком преступлении вы говорите?

Наверное, я спросила излишне резко, если Воронков насупился и посмотрел на меня с подозрением:

– Вы что, серьезно не знаете, что в воскресенье в Центральном парке культуры и отдыха нашли Богуна? Он с субботы весел на тополе, как партизан после беседы с немцами.

– Кто такой Богун? В первый раз слышу эту фамилию!

«Странное дело! Сегодня на меня всех собак вешают», – раздраженно подумала я.

– Что вы сказали? Богуна повесели? Севу? Кто? За что? – похоже, Алина знала, о ком идет речь. Она всплеснула руками и прикрыла ладонью рот, чтобы сдержать крик, рвавшийся из ее груди. – О господи, что происходит?

– Вот это я и хочу выяснить. В связи с этим можно вам, Алина Николаевна, задать несколько вопросов?

– Подождите вы со своими вопросами, – пресекла я попытку Воронкова обойти меня на повороте. – Алина, объясни, кто такой Богун?

– Богун? Сева Богун тоже занимался у Артура. Был одним из первых его учеников. Собственно, Артур пришел в наш фитнес-центр не один, а с несколькими учениками, среди которых был Богун. Так вот, на прошлом занятии его не было. Я спросила у Артура, почему сегодня отсутствует Сева. Он мне ответил, что не знает. Обычно Богун никогда не пропускал занятия и, если не мог прийти, всегда предупреждал.

– Предупреждал? Зачем? – удивился Воронков.

Удивилась и я. Абонемент в фитнес-центр покупается на месяц вперед. Если ты пропустил занятие, это твои проблемы: деньги тебе никто возвращать не станет.

– Последнее время у Артура болели суставы и связки. Сева мог подменить учителя, сам провести занятие.

– Понятно, – Алинин ответ удовлетворил Воронкова. – А Артур делился с Севой своей зарплатой?

– Ну что вы! Сева бы не взял денег! – возмутилась Алина.

Меня почему-то вопрос Воронкова не шокировал. «Студия красивого тела» – один из дорогих фитнес-центров. Если ты провел там занятие, то заплатить должны тебе, а не стоящему рядом Ковалеву.

Алина имела иное мнение:

– Каждый из нас был бы рад оказать учителю услугу. Людям надо помогать.

– Вот как? Но вы ведь за занятия платили?

– Да, столько же, сколько я платила бы, занимаясь аэробикой или занимаясь на тренажерах.

– Хорошо. А теперь расскажите, что за человек был Ковалев.

Алина словно засветилась изнутри:

– Артур был мудрый, искренний, открытый. Его интересно было слушать. Он так доходчиво все объяснял. Познакомившись с ним, я поняла, что живу не так – бессмысленно, даже глупо. У меня не было цели, я не знала куда иду, не чувствовала своего предназначения. А он… он раскрыл мне глаза…

«О, ее опять начало клинить, – с состраданием глядя на подругу, подумала я. – Сейчас начнет рассказывать Воронкову о цепочке возрождений, об идее тождества между бытием и страданием, о способах, как подправить карму, чтобы достичь «хорошего перерождения».

По мере того как Алина говорила, глаза Воронкова сначала стали круглыми, потом превратились в овалы, вытянувшиеся вертикально. Несколько раз он переводил взгляд на меня, как бы спрашивая: с моей подругой все в порядке? Я слегка пожимала плечами: мол, сие одному богу известно, а я тоже за нее волнуюсь.

– Успокойтесь, пожалуйста, Алина Николаевна, – Воронков в несвойственной ему деликатной манере прервал Алину, когда та, захлебываясь от восторга, стала рассказывать ему о том счастье, которое ждет всех прошедших цепь перерождений и достигших нирваны. – Я все понял, не надо так волноваться. Всеволод Богун тоже разделял точку зрения Ковалева?

– Он был его приемником в нашем узком кругу единомышленников.

– А вы можете мне перечислить фамилии тех, кто посещал занятия Ковалева? Возможно, этим людям тоже угрожает опасность. Странно, что в течение двух суток убит и учитель, и его приемник, не так ли? А если кто-то специально истребляет последователей Ковалева? – как будто размышлял вслух Воронков.

«Пугает, – догадалась я. – Чтобы мы не лезли в расследование. Хитер! По большому счету, кому нужны эти новоявленные брахманы – Алина и ей подобные? Тут дело в другом. Хотели обезглавить организацию – и обезглавили. Организацию? Да нет, это я загнула. Хотя… Надо бы Алину расспросить об Артуре и этом Богуне. Возможно, эти два убийства не связаны с древней религией. Или связаны? А вдруг Богун сам повесился? Скажем, по личным причинам. Вряд ли. Будь это самоубийство, Воронков не стал бы акцентировать на нем внимание».

– Сергей Петрович, а Всеволод Богун не сам ли решил с жизнью расстаться? – спросила я в тот момент, когда Алина сосредоточенно выводила на бумаге фамилии своих приятелей-йогов.

Воронков недовольно на меня посмотрел и достаточно резко ответил:

– Он мог совершить суицид, а возможно кто-то хотел, чтобы…

Мне показалось, он осознал, что сболтнул лишнее и потому занервничал.

– То есть кто-то мог принудить его к самоубийству? – попыталась догадаться я.

– Всяко бывает, – последовал расплывчатый ответ. – Что там у нас со списком?

Алина дописала список учеников Ковалева и передала его майору. Тот взял в руки листок и, пробежав взглядом по фамилиям, спросил:

– Отчеств не знаете? Где кто живет – тоже?

«И это спрашивает полицейский, – мысленно возмутилась я подходу Воронкова к делу. – Где же полицейская база данных? Он бы еще в адресное бюро обратился».

– Нет, – Алина мотнула головой. – Мы, как вы понимаете, собирались в неформальной обстановке. Какие отчества и адреса? Но вы можете подъехать в фитнес-центр: завтра в восемь утра у нас должно было состояться очередное занятие.

– Спасибо за помощь, – поблагодарил Воронков и, сославшись на неотложные дела, как по мановению волшебной палочки испарился из «Пилигрима».

Как только за майором захлопнулась дверь, Алина тут же подбежала к окну. Проверив, что Воронков действительно уехал, она вернулась ко мне:

– Пошли в кабинет. Мне есть что тебе сказать. Есть план.

Мы переместились в кабинет. Алина плотно прикрыла за собой дверь, опасаясь, как бы Алена, наша любопытная секретарша, не оказалась в курсе событий. Не могу сказать, что Алене мы не доверяем. Мы ее любим, ценим и доверяем все, что касается производственных вопросов. А вот наши частные расследования – это для нее табу – для ее же пользы. Меньше знаешь – спишь спокойнее. Не ровен час, в агентство вновь заглянет Воронков. А этот без особых проблем развязывает языки даже покойникам. Стоит ему посмотреть на Алену своим ментовским суровым взглядом, и она тут же, будучи в предобморочном состоянии, выкладывает все, что ей известно о наших с Алиной планах и передвижениях.

Алина подошла к своему столу, вытянула нижний ящик, в котором обычно хранила разную чепуху, и достала со дна папочку.

– Что это? – спросила я, беря в руки синюю обложку.

– Фамилии всех, кого я собиралась взять в Гималаи. Это и есть список нашей группы, с которой занимался Артур Ковалев. Здесь все: полные имена, паспортные данные, адреса.

– Так, понятно, – протянула я, вчитываясь в недлинный список, состоявший всего из двенадцати фамилий. – Почему не отдала этот список Воронкову, не спрашиваю. Хотела обойти майора на повороте?

– Нет, – замотала головой Алина. – Это нормальные люди. Многие из них занимают высокие посты. Ни к чему им общаться с полицией. Станут проверять, перепроверять, козлов отпущения искать. Окружающие косо начнут смотреть: всем же не объяснишь, зачем к тебе менты нагрянули. Первое, что подумают: «Нет дыма без огня». Что ни говори, а общение с полицией рейтинг не повышает.

– Да? А если эти нормальные люди, как ты говоришь, действительно в опасности? – я вдруг пошла на попятный. – Вдруг майор прав: идет охота на любителей йоги?

– Да ладно! Не говори, что ты испугалась за меня. Если даже это так, то лучше нас никто не распутает это дело. Я лично знала и Артура, и Севу – мне и карты в руки. Или ты хочешь уйти в сторону? – спросила Алина, глядя в мои глаза.

Некоторое время я не отвечала, думала, собиралась с мыслями. В эти минуты я не отводила взгляда от Алининого лица. Она была неестественно бледна, выглядела уставшей и потерянной, но никакого безумия в ее глазах я не заметила.

– Алина, скажи, а твой гуру действительно такой бескорыстный, каким казался?

Наверное, мне не следовало задавать этот вопрос. Мы знакомы с раннего детства. Кто-кто, а я с полной уверенностью могу заявить, что знаю ее как облупленную. Она особа увлекающаяся, с богатой фантазией, авантюристка даже, но что касается денег – свою копейку не отдаст никому. Как только она чувствует, что подбираются к ее кошельку, раскручивают на незапланированные траты или попросту занимаются вымогательством, она делает резкий скачок в сторону и прикидывается глухонемой.

Один единственный раз ее облапошили: под видом съемочной группы в ее квартиру пробрались грабители. Алина сама отдала им дорогую бытовую технику, норковую шубу, а также ключи от машины, в которую воры загрузили все, что им удалось вынести из дома. Этот случай вписался в схему «и на старуху бывает проруха» и послужил ей уроком на всю жизнь. Трудно представить, что после всего этого она могла еще раз попасться на крючок вымогателя.

Алина, не замедлив, ответила:

– Я же тебе говорила: платила только за абонемент и ни копейки больше. Более того, я предложила оплатить Артуру авиабилет, но он отказался, сказал, что деньги на поездку достанет.

– Значит, в данный момент у него денег не было?

– Я не знаю. Мы никогда не обсуждали материальные проблемы. Да, собственно, ни у кого из нашей группы материальных проблем не было. К тому же Артур призывал довольствоваться малым.

– Да, жилище у него и впрямь выглядело как пещера аскета. Ничего лишнего! Продавленный диван, трехдверный шкаф да стол, который вполне мог сохраниться со времен гражданской войны. Если вспомнить, что политех один из старейших вузов страны, то такое вполне возможно. А что собой представлял Вячеслав Богун?

– Что представлял? Трудно сказать. Сева вообще редко рот открывал, во всяком случае при мне. В последнее время часто подменял Артура. Если сравнивать занятия, которые проводил Сева, то они сильно отличались от занятий Артура. Артур все сводил на религию, он как будто жил в двух параллельных мирах, иногда даже заговаривал с нами на хинди. Мы, конечно, ничего не понимали. Тогда Артур, заметив свою оплошность, переводил сказанное на русский язык. Богун же все асаны делал молча, иногда объяснял технику исполнения, но не более того. Он вообще был замкнутым парнем.

– Ты сказала, что Артур знал хинди. Откуда?

– Думаю, сам выучил этот язык. Но в Индии точно не был и страстно хотел попасть туда. Извини, Марина, мне очень хотелось ему помочь. Он был славным парнем, так здорово рассказывал об Индии, что заразил нас своей любовью к этой стране. И вот я подумала: а почему бы нам не слетать туда? Сумасшедшая идея? Только на первый взгляд. Я убивала двух зайцев. Эта поездка могла стать подарком Артуру. Мою душу радовало, что я могу подарить человеку мечту. А это такое приятно ощущение: быть волшебником. Конечно, я немного лукавила, – Алина тихонько вздохнула и плутовато на меня посмотрела. По ее взгляду я поняла – подарок Артуру делался за чужой счет. Ее последующие слова меня ничуть не удивили. – Сама я бы не потратила ни копейки. В группе у нас занимаются люди небедные, многие по три раза в год на экзотические острова летают. Я не прогадала, мое предложение было принято на ура. На общем собрании было решено ехать всем вместе. Я подсчитала, что если предложить Артуру роль гида, то можно будет значительно сэкономить. Я даже хотела с него денег не брать вообще, но он наотрез отказался.

– Стоп! Я совсем с тобой запуталась. Если бы ты пригласила его в качестве гида, тогда мы должны были бы оплатить ему проезд, командировочные и услуги экскурсовода.

– Правильно, – кивнула Алина.

– Но Артур заплатил бы за поездку, а ты не дала бы ему ни копейки за услуги гида? Какой же это подарок? Ты делала подарок себе! – хмыкнула я.

– Агентству, – поправила меня Алина. – Но и Артуру тоже, конечно. Я все равно продала бы ему путевку по льготной цене. Без меня он бы никогда не попал в Индию.

– Он и так туда не попал, – пробурчала я. – Не по твоей вине, конечно. Подожди, если тобой двигал материальный расчет, то как ты тогда относишься ко всему тому, что вам втолковывал Артур?

– А что? Брахманизм – религия как религия. А вдруг действительно человек, умирая, обретает новую жизнь? Что мне нравится в этой религии, так это то, что все можно исправить. Допустим, человек совершил неблаговидный поступок, изрядно подпортил карму. Ему дается шанс исправить положение. Достаточно чистосердечно покаяться, совершить ряд обрядов, прочитать заклинание – и с твоей кармой все в порядке, тебя ждет хорошее перерождение. Почему не подстраховаться?

– Узнаю свою подругу, – удовлетворенно отметила я. – А как же ты собиралась доверить роль экскурсовода Артуру, если он никогда не был в Индии?

– Эка печаль! Я бы заказала экскурсионный автобус. Водитель бы возил по достопримечательностям, а Артур рассказывал бы разные истории, вычитанные из книг.

– Но если у тебя практически уже была скомплектована группа, зачем ты побежала на телевидение давать рекламу?

– Двенадцать человек все-таки мало, – Алина скривилась от одной мысли, что выгода могла бы быть больше, а она все упустила. – Разве нам помешал бы десяток-другой туристов?

– Никто не спорит, – не стала я возражать, только спросила: – Как же ты будешь говорить людям, что поездка не состоится?

– А так и скажу: Артур умер, Гималаи отменяются. Кстати, завтра они начнут приходить с деньгами. Ты сможешь на них посмотреть. Если кого-то из них смерть Артура не огорчит, предложи им маршрут в другую экзотическую страну. Последнее время страны Юго-Восточной Азии особенно в ходу.

– Тогда до завтра. Побегу домой, что-то у меня на душе неспокойно. Сегодня утром мы с Аней проспали. На контрольную она опоздала. Я обещала поговорить с англичанкой, да так и не поговорила. Учительницу вызвал директор школы. Я ушла, а теперь жалею, что не дождалась.

Я поспешила домой. Анюта встретила меня с сияющей мордахой.

– Контрольная была?

– Какая там контрольная! Не до того было, – отмахнулась от меня дочь и тут же выдала новость: – А у нас в классе новый мальчик.

– Здорово. Хороший?

– Ну как тебе сказать, – замялась Аня. – Но, думаю, нашему классу с ним повезло!

– Почему ты так решила?

– А знаешь, кто у него папа? Радомский!

Аня назвала фамилию, которую в нашем городе знали все. О главе этого семейства ходили легенды. Анюта по детской наивности восприняла появление Радомского-младшего с восторгом, а вот я испугалась. Бывает, конечно, и в царственных семьях растут скромные и воспитанные дети, но это не тот случай. Мальчик сменил не одну частную школу, и ни в одной из них к нему не могли найти подход. И вот теперь сыночек оказался в самой обычной школе, среди самых обычных детей. Как такое могло случиться?

– Аня, это какой Радомский?

– Да тот самый Радомский, а это его сын Паша. Теперь у нас всех будут самые высокие показатели по школе. Да что там по школе?! В районе, в городе не будет класса с таким количеством пятерок. Оказывается, еще утром наш класс предупредили, что придет новенький, сын большой «шишки». Когда нашу учительницу Татьяну Ивановну вызвал к себе директор, Дима Кусков побежал следом, чтобы подслушать их разговор. Вернулся в шоке. Сын Радомского! Повезло, братцы! Петр Игнатьевич так нашей учительнице и сказал: «Отношение к Павлу должно быть демократичное, оценок ему не завышать, но и чтоб последним учеником он не был». Вернулась Татьяна Ивановна уже с Пашей. Представила его нам. Место он выбрал сам – Мошкину пришлось пересесть на другую парту. Начался опрос по пройденной теме. Вызвали Пашу. Дуб дубом. Если бы кто-то из нас вчера так ответил, двойку бы получил только так. Татьяна Ивановна стала задавать ему наводящие вопросы. Что-то невпопад Паше все-таки удалось ответить. Сколько ты думаешь, ему поставила Татьяна? Хорошо! Когда ему в журнал оценку ставила, у нее рука тряслась – не мало ли? Потом нас стала спрашивать. Тут уж ей совесть не позволила поставить нам плохие оценки. Практически у всех высший бал. Один только Мохов за компанию с Пашей получил аналогичную оценку. Но что с него взять? Для него тройка – подарок судьбы. Представляешь, если Петр Игнатьевич со всеми учителями переговорил, какая у нас житуха начнется?

– Плакать от такой перспективы надо, – покачала я головой.

– Не переживай очень-то, Паша у нас только до весны останется, а потом его папа в Англию на учебу отправит.

– Не думаю, что он там надолго задержится. В Англии учеба – дорогое удовольствие, но бездельников там ни за какие деньги держать не будут.

– То-то наши мальчики обрадуются, когда Паша к нам опять вернется

Глава 6

Ночью мне в голову пришла интересная мысль: расследование надо начинать не с Артура, а с Всеволода Богуна, поскольку его труп был найден на сутки раньше. Прежде всего мне и Алине надо было определиться: помогли Богуну повеситься или он сам решил свести счеты с жизнью. Если он повесился сам, то это одно дело, у человека были свои причины. А если помогли просунуть голову в петлю, то те же люди могли и Артуру вонзить нож в грудную клетку. В этом случае поиски убийцы надо начать с выявления общих врагов Артура и Богуна.

Терпеть до девяти утра, чтобы донести свою мысль Алине, не было никаких сил. Рискуя услышать в свой адрес кучу нелестных сравнений, я позвонила ей в начале восьмого утра.

На удивление, сонная Алина брюзжала недолго, каких-то минут пять, не больше. Потом выслушала меня, а выслушав, спросила:

– Ну и как мы это выясним, относительно Богуна?

– Сначала съездим в парк и найдем то дерево. На месте сориентируемся.

– А как мы найдем это жуткое дерево? – зевнула Алина.

– Во-первых, Воронков говорил о тополе. Следовательно, круг поисков значительно сузился: не береза, не рябина, не осина. А во-вторых, я так думаю, этот тополь стал своего рода достопримечательностью парка, не со всякого тополя снимают висельников. Любой служащий парка нам покажет дерево-виселицу.

– Тогда поехали, – окончательно проснувшись, сказала Алина. – Жди, скоро буду.

Центральный парк был заложен очень давно, еще до Великой отечественной войны. Его территория протянулась вдоль тихой речушки, мелкой и непригодной ни для купания, ни для ловли рыбы, которая здесь отродясь не водилась. Река делила парк на две части. Первая часть, которая примыкала к главному входу, была обжитой и ухоженной: аллеи хорошо освещались, клумбы пестрили яркими цветами, литые скамейки стояли через каждые пять метров. В этой части парка гулянье шло до утра. Вторая часть, именуемая в народе Заречьем, больше походила на лес, после заката солнца в нее старались не заходить. Здесь не было ни асфальтированных дорожек, их заменяли тропы, ни фонарей, ни лавок. Зато в Заречье можно было слиться с природой, позагорать на травке и устроить в светлое время суток пикник.

– Куда пойдем? – спросила Алина, оказавшись на месте.

– Надо искать дворников. Вон там, видишь? – Я заметила в глубине аллеи силуэт в оранжевой безрукавке.

Мужчина в фирменной безрукавке с усердием мел дорожку. Вжиг-вжиг, – трещала метла, соприкасаясь с шершавой поверхностью асфальта. Листья, бумажки от мороженого, окурки и пачки сигарет отлетали от метлы вправо и влево, падали в траву и оставались там, ожидая своего часа, когда ветер вновь снесет их на дорожку. А дворник шел вперед, чеканя шаг под звук «вжик-вжик», должно быть совсем не понимая, что через час весь мусор вновь окажется на дорожке.

– Любезный, – окликнула его Алина.

– Что такое? – отвлекшись от своей работы, человек с метлой повернул к нам свое лицо, покрытое загаром и пылью.

– Извините, что отвлекаем, – под его тяжелым взглядом смутилась Алина. Мужчина весьма недовольно на нас посмотрел, как будто мы действительно отвлекли его от чего-то важного и спешного. – Вы, наверное, знаете, что вчера здесь юношу мертвого нашли?

– Того, что из петли вытащили?

– Да, – мы обе энергично закивали. – Больше ведь никого не находили? Покажите нам, пожалуйста, дерево, на котором он, бедняга, висел.

– А зачем вам? – полюбопытствовал дворник.

– Это брат мой, – легко соврала Алина, скроив при этом скорбную мину. Артистка! – Веночек хочу на дереве повесить.

– А … – протянул мужик и тут же поинтересовался: – А чего ж он повесился?

– А? Так, рак у него нашли, – не моргнув глазом придумала Алина. – Жить осталось от силы два месяца. Не хотел для родственников обузой становиться.

– А рак чего, какой внутренности? – дворник продолжал совать свой нос в чужие дела.

– Всех подряд, – не выдержала я, понимая, что если его не остановить, он будет спрашивать и спрашивать. – Вы нам скажите, знаете, где находится это дерево или нет? Если нет, то мы у кого-нибудь другого спросим.

– Не спросите, время такое, что в парке никого нет. Я один в этот час работаю. А где дерево, конечно, знаю. Идите по этой дорожке к реке, потом через мосток и по тропинке направо. Пройдете метров двадцать, наткнетесь на ленту, которую полиция повязала, а снять забыла. В центре огороженной территории стоит тополь. Смотрите не перепутайте, на его коре ножичком вырезано «Леша плюс Люба». Пошел бы с вами, но у меня работа, – с сожалением сообщил он.

Чем ближе мы подходили к реке, тем чаще и громче билось у меня сердце. Я даже стала подумывать, а правильно ли делаю, что иду смотреть на это чертово дерево. У меня до сих пор мертвый Артур в глазах стоит, а тут еще новое испытание для моей тонкой психики: надо представить, как Богун лез, вешал петлю, как просовывал голову… Ведь если мы не представим, не поймем, можно ли в этих условиях совершить суицид, значит Богун был не один, а с убийцей.

Алина в отличие от меня была совершенно спокойна. Всю дорогу она, не умолкая, тарахтела:

– Хорошая идея тебе пришла в голову – побывать на месте гибели Богуна. Говорят, что в месте, где было совершено убийство, особое информационное поле. Экстрасенсы и парапсихологи без труда могут прочесть информацию с этого поля. Да что парапсихологи! Обычные люди, тонко чувствующие природу, ощутят внутренний дискомфорт.

– А мы тонко чувствуем природу? – на всякий случай спросила я.

– А как же! Мы сразу поймем, что к чему. Нам надо только настроиться, прислушаться к себе, и мы обязательно поймем, что не так.

Мы с Алиной перешли по мостику на другой берег, нашли тропинку, зашагали по ней вправо и вскоре наткнулись на оградительную ленточку. Поднырнув под ленту, мы очутились на небольшой поляне, в центре которой на расстоянии пяти метров друг от друга стояли два тополя.

Алина сразу пошла к более взрослому дереву с раскидистой кроной.

– Этот. «Леша плюс Люба», – прочитала она и отступила на два шага назад, чтобы поискать глазами ветку, на которой мог повеситься Богун. – Как тебе эта? – она показала на ветку, росшую параллельно земле. – По-моему, ничего, подходящая. Ты бы ее выбрала?

– Типун тебе на язык, – ответила я и отвернулась. С моим хорошим воображением представить раскачивающийся на этой ветке труп ничего не стоило.

– Высоковато, – продолжала рассуждать Алина.

Услышав странный звук, сопровождающийся шорохом листьев, я опять повернула голову к Алине. Она подпрыгивала на месте, пытаясь дотянуться до ветки.

– А Богун был высокий? – спросила я.

– В том-то и дело, что нет. Может, чуть выше меня. Он был коренастый, но невысокий, от силы метр семьдесят. Как он повязал на этой ветке веревку? И пенька тут нет, чтобы спрыгнуть.

– Может, он залез на дерево и с ветки спрыгнул? – предположила я.

– А у тебя никакой веревки нет?

Я догадалась: Алина решила провести следственный эксперимент.

– Веревки нет, но в сумке лежит новый поводок для Бобби, – вспомнила я, что еще на прошлой неделе купила для нашего фокстерьера новый поводок и до сих пор ношу его в сумке, забываю выложить.

– Давай, – Алина выхватила у меня кожаный ремешок и стала карабкаться на дерево.

С моей помощью ей удалось дотянуться до ветки, повиснуть, затем подтянуться и с горем пополам закинуть ноги, сначала одну, потом вторую. Некоторое время она висела подобно ленивцу вниз головой, потом неожиданно сделала рывок и перевернулась. Теперь ей предстояло проползти по ветке и завязать поводок.

– Ну как, правдоподобно? – пыхтела с дерева Алина.

– По-моему, даже очень. Если ты смогла, то и Богун смог. Я так думаю.

Из-за соседних кустов послышалось покашливание и шорох: кто-то пробирался к нам, ломая ветки. Кто бы это мог быть? В голову полезли мысли одна страшней другой.

Теперь я не сомневалась, Всеволода Богуна убили.

«А вдруг это убийца, которого тянет на место преступления? – подумала я, прислушиваясь к шороху. – Маньяк, подкарауливающий жертву в парковой тиши. Вор, грабитель, насильник…»

От страха у меня свело ноги, при всем своем желании я не смогла бы сдвинуться с места. Алина замерла на ветке, крепко обняв ее руками. В собачьем ошейнике было больше жизни, чем во мне и моей подруге. Он как маятник раскачивался на ветру, привлекая к себе внимание, – петля, да и только.

– Вам помочь? – раздался хриплый голос.

Ветви кустов раздвинулись, и на свет божий явился бомж. Мужичок предстал перед нами в пиджаке поверх голого тела и штанах, которые были на три размера больше, чем нужно, и не падали благодаря веревке, продернутой в шлейки, предназначенные для ремня, и завязанной узлом-бантиком.

– Что? – отмерла я.

Бомж был не страшный, скорее смешной. Чем-то он напоминал лешего или домового: маленький, сухонький, с копной седых, давно немытых волос, торчащих в разные стороны.

– Я говорю, помочь? Вы никак вешаться надумали? Петельку пристраиваете.

– Скажешь тоже, дед, – отозвалась с ветки Алина. – Иди лучше подобру-поздорову.

– Вы нас неправильно поняли, – и у меня прорезался голос.

– Да как вас еще понять? Позавчера тут один тоже так пристраивал, пристраивал, а потом головой в петельку нырь и от табуреточки оттолкнулся.

– От чего оттолкнулся?

– От табуретки складной, – уточнил бомж.

– Так вы что, видели, как он покончил с жизнью?

– Видел. У меня здесь в кустах лежбище обустроенное. Мне много чего с этого места видно.

– Понятно. А табуреточка куда подевалась? – сверху спросила Алина. Она все еще лежала, вытянувшись на ветке, на высоте двух метров от земли. – Неси ее, дед, сюда. Подставь под ветку – я слезу.

– Какой я тебе дед? И табуретки у меня нет. А ты вешаться передумала? Если да, то веревку мне отдай.

– Нет, веревка моя, – напомнила я.

– Так это для тебя, что ли, подруга старается? – сочувствующе спросил у Алины бомж.

– Да с чего вы взяли?!

– Так и тот, что тут висел, тоже с делегацией приходил.

Услышав это, Алина отпустила руки и рухнула с ветки в скошенную траву. Некоторое время она не подавала признаков жизни, потом послышался стон:

– Марина, пощупай меня, я ничего не повредила?

Я наклонилась над Алиной. Ей, как кошке, удалось перевернуться в полете и приземлиться на четыре конечности. По тому, как она стояла на четвереньках, можно было судить, что приземление было совершено удачно и все кости целы. Помогло еще то, что она шмякнулась в небольшой стожок сена, расположенный аккурат под злополучной веткой.

– Поднимайся, с тобой все в порядке, – я протянула ей руку и помогла принять вертикальное положение.

– Что вы сказали о делегации? – Алина подскочила к бомжу так близко и резко, что тот, испугавшись, шагнул обратно к кустам.

– Не надо ко мне так близко подходить. Простите, я дурно пахну, – смутившись, признался бомж. Мог бы об этом и не говорить: специфический запах давно не мытого тела заглушал аромат свежескошенной травы.

– Кто был с покойником? – наступала Алина.

– Да откуда я знаю! Мужик какой-то. Это он табуреточку потом забрал. А я уже на нее глаз положил, – с сожалением протянул бомж.

– А полиции об этом мужчине сказали?

– Да что я, ненормальный – с ментами общаться? Я как увидел, что тот и впрямь повесился, в лежбище два дня не появлялся.

– А как он выглядел, тот мужчина, который табуретку забрал?

– Нормально выглядел, как и я: в костюме, – бомж застегнул на единственную пуговицу пиджак и выпятил грудь колесом. – Сколько лет, не скажу. Наверное, столько же, сколько и мне.

– А вам, сколько? – поинтересовалась я.

– Мне? Тридцать уже было, а вот сорока точно еще нет.

«Надо же, – ужаснулась я. Бомж выглядел дряхлым стариком. – Что же получается? При самоубийстве присутствовал старец? Или мужчина средних лет?»

– А этот мужчина только наблюдал или помогал покойному залезть в петлю? – спросила Алина. – Что он вообще здесь делал?

– Как пришли они, я не видел. Спал. Проснулся, когда тот, что потом в петле болтался, сказал: «Надеюсь, на этом все закончится» – и с табуретки сиганул. Тот, второй, взял табуреточку и пошел по тропинке.

– А что закончится, покойник не пояснил?

– Спросите что полегче. Я как увидел, что это не шутка, чуть сознания не лишился, хотя и не кисейная барышня. Приходилось друзей хоронить. Сам один раз чуть клеем не задохнулся, – признался бомж. – Но это так, по неосторожности, а чтобы наверняка… Нет, какая-никакая, а жизнь дарована богом. А вообще я вам скажу так: «Жизнь прекрасна, если не вспоминать о прошлом и не думать о будущем».

Глава 7

– Что скажешь? – спросила Алина, усаживаясь в автомобиль.

– Философ.

– Кто? Богун?

– Да при чем здесь Богун! Бомж. Хорошо сказал о жизни. Надо бы запомнить. А что касается Богуна… У тебя его домашний адрес есть? Надо бы с родственниками пообщаться. Узнать, не было ли у парня проблем. И вполне ли он был адекватен. На мой взгляд, покончить с жизнью может только человек, загнанный в угол, или человек, у которого не все в порядке с головой. Ты говорила, что он был чрезвычайно молчаливый?

– Бывало, что за занятие и двух слов не скажет. Если только в раздевалке с мужчинами… – пожала плечами Алина. – Замкнутый товарищ. С нами, женщинами, почти не разговаривал. «Здравствуйте», «до свидания» – вот и все слова, что я от него слышала.

– Как раз именно замкнутые и одинокие люди склонны к самоубийству. Кстати, твой Артур носил костюмы?

– Что? Ты думаешь…

– Я ничего не думаю. Но, с твоих же слов, молчаливый Богун дружил с Артуром, был его помощником. А если самоубийство совершено на религиозной почве? Что ты там говорила о перерождении? Точно! Покойник перед смертью сказал: «Надеюсь, на этом все закончится». Он говорил о перерождении! Закончится цепь перерождений. Богун стремился к нирване, вечному небытию! Какая же я умная, – похвалила я себя.

Алина ревниво хмыкнула.

– Предположим, Артур помог уйти Богуну из жизни. Кто же тогда его самого прикончил? И почему? Артур тоже хотел ускорить новое перерождение? Его убили по его же просьбе? Кто? Ну, думай. Ты же у нас умница, – с вызовом бросила она.

– Не могу же я знать ответы на все твои вопросы, – обиделась я на Алину, которая ни с того ни с сего вздумала повысить на меня голос. – Поехали к Богуну, поговорим с его родственниками.

Алина взглянула на часы.

– Через десять минут открывается агентство. Начнут приходить люди, которые вместе со мной занимались у Артура. Ты хотела на них посмотреть, – напомнила она.

– Верно, тогда поспешим в «Пилигрим». С родственниками Богуна пообщаемся позже. Сколько, ты говорила, человек собиралось лететь в Гималаи?

– Двенадцать с Богуном и Артуром. Теперь, значит, десять. Я не в счет.

Успели мы вовремя. Буквально через три минуты после открытия в агентство вошли две колоритные дамочки.

Дверь в кабинет была открыта настежь. Я и увидела этих женщин, и услышала, как одна из них сказала Алене:

– Мы к директору. Алина Николаевна нас ждет.

– Секундочку, я доложу, – Алена поднялась, перегородив собой вход в кабинет.

– Ничего, что я здесь сижу? – с ехидцей спросила я у Алины. – Может, мне выйти?

Алина ничуть не смутилась. Сколько раз я ловила ее на том, что она присваивает себе мою должность, представляясь директором «Пилигрима». Причем делает это она не потому, что хочет подсидеть меня, а просто так, чтобы поднять в чужих глазах свою значимость. Вслушайтесь. Одно дело – заместитель директора, и совсем другое – директор!

На этот раз я даже не обиделась, понимая, что, скорей всего, она прихвастнула еще до того, как ей пришла в голову идея свозить группу в Гималаи. Выглядело это примерно так. Одна дама похвасталась, что у нее муж владелец сети ювелирных салонов. Другая тоже не лыком шита, руководит большим предприятием, третья – банкир. А Алина? Разве она хуже других? Нет, конечно. Она директор модного туристического агентства «Пилигрим».

– Да сиди уж, – милостиво разрешила мне подруга. – Только, чур, не сдавай меня. И не переживай, если я пообещаю им скидку: она уже заложена в стоимость путевки.

– Алина, о какой скидке ты говоришь? Вы же никуда не едете!

– Извини, забыла.

– А мне что делать? – спросила Алена. Она стояла в проходе и слушала, о чем мы шепчемся.

– Запускай, – кивнула я секретарше.

Через секунду в кабинет вплыли две дамы, широко раскинув руки для объятий.

– Алиночка, вот ты где прячешься, – заворковала пышногрудая брюнетка, затянутая в кожаный брючный костюм, цвета спелой тыквы.

– Здравствуйте, Карина Макаровна, – Алина расплылась в улыбке и пошла гостье навстречу, дабы с ней расцеловаться.

– А у тебя очень мило, – отметила вторая дама, придирчиво обводя наш кабинет взглядом.

Женщина была низкого роста, рыжей от природы, с яркими веснушками на лбу и щеках, а еще она говорила жутко писклявым голосом. Наверное, поэтому она мне напомнила соседского шпица, который вечно лает на нашего фокстерьера Бобби, когда тот проходит мимо двери хозяев визгливой собачонки.

– Жанночка, все сама: интерьер, дизайн, картины, – соврала Алина.

– Сама картины рисовала? – не поверила Жанна.

– Нет, – поперхнулась Алина, встретившись с моим насмешливым взглядом. – Подбирала к интерьеру в художественном салоне.

– У тебя хороший вкус, – одарила комплементом Алину Жанна.

Я тихонько постучала ноготками по поверхности стола, как бы спрашивая у своей компаньонки: «Ничего, что я присутствую при вашем разговоре?»

– Девочки, познакомьтесь, – поняла свою оплошность Алина. – Моя подруга. Марина Владимировна. А это Карина Макаровна и Жанна Алексеевна, – представила дамочек Алина.

– Очень приятно, – унисон раскланялись дамочки. – Ну ты нам скажи, Алиночка, мы едем? Летим? Мы ведь тебе денежки принесли.

Скорбь и глубокая печаль отразилась на Алинином лице.

– Ой, вы лучше присядьте, – Алина достала из кармана платок и промокнула набежавшую на глаза слезу. – Горе у нас, девочки. Горе. Двойное. Ни в Гималаи мы не полетим, ни йогой заниматься больше не будем, во всяком случае с Артуром.

– Да что случилось? Ты толком сказать можешь? – вмиг посерьезнела Карина.

– Артура убили, – выдохнула Алина. – Но это еще не все. Сева Богун повесился.

Жанна ойкнула и стала заваливаться на Карину. Та ее подхватила за талию и усадила на диван. Жанна обмякла и перестала подавать признаки жизни.

– Ну у тебя и шутки, Алина. Знаешь же прекрасно, что Жанна неровно к Богуну дышит, – зло сверкнула глазами на Алину Карина, приступая к реанимации Жанны. Прежде всего она расстегнула ей ворот блузки, потом начала легонько похлопывать по щекам. Когда это не помогло, со всей силы залепила ей пощечину. – Жанка, очнись! Слышишь?

– Какие шутки, Кариночка? – оправдываясь, пролепетала Алина. – Богун действительно позавчера повесился. А вчера утром зарезали Артура. Кстати, странно, что вы до сих пор об этом не знаете. По-хорошему вас давно должна была опросить полиция.

– Нас-то с какой стати? – Карина выпрямилась и с вызовом посмотрела на Алину.

– А той, что мы все вместе в одной группе занимались. Следователь высказал предположение, что нас всех могут… того… этого… уничтожить.

– Бред! Полный бред! Как ему такое вообще в голову пришло?!

– Кого… того…этого? – очнулась Жанна.

– Инструктора нашего убили, – ответила Карина.

– А что Алина про Севу говорила?

– Жанка, я тебе всегда говорила, что у этого парня не все в порядке с головой, – с нажимом сказала Карина, на всякий случай поддерживая подругу за плечо, чтобы та не свалилась опять в обморок. – Я тебе давно советовала: прежде чем засматриваться на парня, попроси у него справку из психоневрологического диспансера. Вечно тебя на всяких придурков тянет, кто помоложе.

– Зачем ты так, Карина? Женщине столько лет, на сколько она себя чувствует.

– Это точно. Ты все еще себя пионеркой считаешь. В зеркальце изредка заглядывай и паспорт перелистывай.

Глаза Жанны стали влажными, кончить носа покраснел, губы тронула мелкая дрожь.

«Сейчас заплачет», – подумала я.

И точно, хлюпая носом, Жанна уткнулась лицом в диванную подушку.

– Да ладно, чего ты? Ну извини, – попросила прощения Карина. – И все равно тебе не надо так реагировать. Ты сама вспомни, как он тебя отверг.

– Не отверг, а сказал, что мы стоим на разных идеологических платформах.

– Что? – не удержалась я, чтобы не спросить. – О каких идеологических платформах идет речь?

– Я лично на йогу записалась, чтобы похудеть, – просветила меня Карина. – Прыгать, бегать, железо тягать – это не по мне. Йога то, что мне нужно. Дышишь, растягиваешься, вытягиваешься и – что самое интересное – худеешь. Жанка потащилась со мной за компанию. И вот напасть – влюбилась в Севу. А тот, оказывается, йогой занимался по идейным соображениям. У него и у Артура йога – философии. Артур что-то там бубнит, я о своем думаю, а Сева, тот вникает. Знаешь, Жанна, я даже рада, что Сева тебе отказал, а то такая же стала бы, как и он, чокнутая.

– Карина, не говори о покойных плохо, – на последнем издыхании попросила Жанна.

– А что я такого сказала? Чокнутый – это не ругательство, это состояние души. Есть здоровая душа, а есть больная. Кто сказал, что больная душа – порок? Как говорится, кому что дано.

– Карина Макаровна, – перебила я рассуждения дамы о душе, – если вы не считаете себя приверженкой буддизма – или что там вам проповедовал Артур: брахманизм? – зачем вы собирались в Гималаи?

– Во-первых, никто из моих друзей и приятелей в Гималаях не был, – весьма логично ответила Карина. – А во-вторых, меня подкупила цена путевки. Я позвонила в другие агентства, в них мне предложили путевки в Индию по куда более высокой цене, – Карина Макаровна с благодарностью улыбнулась Алине.

«Как будто она уже туда съездила. Интересно, а она знает, в каких отелях собиралась селить группу Алина? Не уверена, что в тех краях вообще имеются отели», – подумала я.

– Может, пойдем? Что-то мне нехорошо, – Жанна жалобно снизу вверх посмотрела на Карину и опять напомнила мне шпица, которому на этот раз наступили на лапу. В ее глазах было столько боли и отчаяния, что мне захотелось ее утешить.

– Если хотите, мы можем продать вам со скидкой тур в Индию. Обзорные экскурсии вдоль реки Ганг и отдых на берегу Индийского океана, – предложила я.

– Как дорого нам обойдется тур? – деловито спросила Карина.

– Я посчитаю и вам позвоню, – опередила меня с ответом Алина.

Жанна поднялась с дивана. Карина подхватила ее под руку и вывела из кабинета. Алина с сожалением констатировала:

– Надо же, как Жанна расстроилась.

– Кто это у нас был? – спросила я, уткнувшись глазами в Алинин список.

– Фамилия Карины – Мовсесян. Ее муж занимается оптовыми поставками экзотических фруктов. Жанна Мочалина ее подруга. От бывшего мужа ей осталась выставочная галерея. Но она ее так бездарно использует. Вместо того чтобы выставлять в ней картины, устроила там магазин по продаже тканей.

– Алина, а ты знала, что Жанна была влюблена в Богуна?

– Если честно, то я об этом даже не догадывалась. Впрочем, ничего странного в этом нет: Жанна дружит с Кариной, а не со мной.

В течение дня наше агентство посетили с деньгами еще семь человек. Со всеми разговаривала Алина. Я сидела за столом Алены, выполняя ее работу, и исподтишка наблюдала за нашими несостоявшимися клиентами. Да, надо отметить, что йогой под руководством Артура занималась самая разношерстная публика: бизнесмен, преподаватель вуза, служащая банка, два инженера, врач, студент.

Мое внимание привлек Стас Грачев, студент-историк, самый младший в группе. Увидев Алину, он бросился к ней как к родной. Когда же она сообщила ему о гибели двух товарищей и об отмене поездки, Стас огорчился до такой степени, что пришлось его отпаивать водой. Такая впечатлительная молодежь пошла! Алина посадила юношу на гостевой диван и предупредила, что не отпустит его до тех пор, пока тот не придет в себя.

Сначала Стас сидел молча, подергивая нервно головой, потом разговорился. Минуты три он жаловался на то, что из жизни уходят лучшие, что они могли бы жить и жить, что чья-то злодейская рука вырвала их из наших рядов и прочее, прочее. Потом он вдруг подобрался и, заглядывая Алине в глаза, испугано сказал:

– А что, если они это специально сделали?

– Что?

– Один другого. Не понимаете? Сейчас объясню. Неделю назад в раздевалке у нас с Севой зашел разговор о религии. Он настаивал на том, что только буддизм – единственно правильная религия, которая воспитывает не только душу, но и тело. Я ему не стал перечить, тем более что Сева не так уж часто раскрывает рот. А в тот день он был очень возбужден: все говорил и говорил. Потом Сева обронил такую фразу: дескать, он уже достиг физического совершенства и его душа в принципе готова к переходу. Я стал его расспрашивать, а он вдруг замкнулся в себе, как будто понял, что сболтнул лишнее, и не стал отвечать. Меня его поведение очень насторожило. Я подошел к Артуру, рассказал о разговоре с Севой. Артур ответил что, действительно, Севе удалось достичь определенных высот в своем развитии, но о переходе говорить рано, поскольку не человек определяет свой жизненный срок, на все должна прийти команда свыше. Если команда придет, то в человека вольются силы, которые свершат перерождение.

– О чем говорил Артур? Не понимаю, – Алина сморщила лоб, пытаясь понять смысл сказанного. – Какая-то словесная абракадабра. Что должно влиться? Какие силы? Всегда считала, что, когда силы уходят, человек умирает.

– Вот и я тогда ничего не понял, – признался Стас. – Хотел попросить Артура объяснить, но тот торопился начать занятия. Ну а потом, потом я убежал в университет и об этом разговоре забыл. Если бы не смерть Севы и Артура, я, скорей всего, о нем и не вспомнил бы. Так вот, а если Сева свел счеты с жизнью, чтобы ускорить свое перерождение? Помните, мы должны стремиться к тому, чтобы от перерождения к перерождению становиться лучше и в конечном итоге достичь нирваны. Вообще-то ко всем теориям Артура я всегда относился скептически. Хотя что-то в этом есть: человек сам создает свою судьбу и форму каждого своего нового перерождения. Жил как свинья – душа твоя после смерти переселилась в тело свиньи. Волком – в волка.

– Да-да, – поддержала Стаса Алина. – Мой кот определенно в прошлой жизни был ловеласом: ему все равно, какой месяц, март, не март, ни одной кошки не пропускает. Но не будем отвлекаться. Ты, Стас, думаешь, что Богун ко всему, о чем говорил Артур, относился серьезно?

– Теперь, после того что случилось, да.

– А Артур?

– Последовал его примеру. У них обоих мозги были набекрень. Поверьте, Артур мог сам себя заколоть, – часто закивал головой Сева. – Я знаю. Во-первых, Артур изучал анатомию. А во-вторых, с его силой воли он мог себе и харакири сделать. В сердце – что! Смерть мгновенная. А вот харакири не всякому под силу. А он бы смог.

– Не мог он себя ножом зарезать, – я вклинилась в разговор. – Вернее, зарезать, наверное, мог, а вот прикрыть себя с головой пледом после совершенного самоубийства – никак.

– Кто это? – спросил Стас у Алины, косясь в мою сторону.

– Моя подруга. Она шла к Артуру поговорить о предстоящей поездке в Гималаи, – Алина не стала говорить о том, что я изначально была против этой поездки, просто ограничилась констатацией факта, – и нашла его с ножом в груди.

– Н-да, должно быть, вы пережили не самый лучший в жизни момент, – посочувствовал мне Стас.

«Не лучший момент», – я криво улыбнулась и промолчала.

Больше ничего существенного Стас не сказал. Перекинувшись с Алиной еще несколькими нейтральными фразами, он засобирался:

– Я пойду. У меня к вам просьба, Алина Николаевна. Если вдруг услышите, что наш фитнес-центр нашел нового инструктора по йоге, позвоните мне, пожалуйста.

– Обязательно, Стас. Думаю, что мы еще с тобой увидимся.

Стас ушел. Напротив фамилии Грачев в Алинином списке я поставила девятую галочку. Девять галочек – девять человек. Оставался еще один. Борис Гришин. Мы прождали его до конца рабочего дня. Он так и не появился.

– И где он, твой Гришин? Передумал?

– Не знаю, – пожала плечами Алина. – Собирался ехать.

– Может, его Воронков нашел и сообщил о смерти Артура?

– Борис бы мне позвонил. Мы так договаривались, если кто передумает, обязательно мне сообщит. Заработался? – спросила у меня Алина, как будто это я с ним была знакома, а не она.

– А что за тип этот Гришин?

– Серьезный, обязательный. Руководит компьютерной фирмой. Деньги гребет лопатой. Но по виду не скажешь. Живет без понтов и деньги на ветер не разбрасывает. Львиную долю доходов пускает на развитие фирмы.

– Понятно, такой просиживает на работе до поздней ночи и думает, что остальным это тоже в кайф. – Мысль о нормированном и ненормированном рабочем дне заставила вспомнить меня о времени. Я взглянула на часы. – Алина, уже шесть, я не могу дольше ждать твоего Гришина. Олег в командировке, Аня одна дома. Я пойду.

В кабинет заглянула секретарша. Несколько смущаясь, она спросила:

– Мы сегодня работаем как обычно?

Я посмотрела на девушку и все поняла: у нее новый поклонник, романтические отношения в самом разгаре, и потому ей не терпится сбежать на свидание.

– Да, Алена, ты можешь идти. Ухожу и я.

– Я остаюсь. Немного поработаю, – Алина мне подмигнула. – Может, еще кто-то придет?

Дочь я застала в самом развеселом расположении духа. Голосом Глюкозы на всю мощь орал магнитофон Аня подпевала певице, речитативом выкрикивая:

– «Ах, Юра, Юра, Юра, я такая дура, что в тебя влюбилась».

Перед ней на задних лапах сидел Бобби и, задрав пасть верх, выл в полный голос, как ни странно, попадая в такт.

– Вам можно выступать в цирке, – отметила я.

Девочка и собака выглядели весьма артистично.

– Ты пришла? – наконец-то заметила меня Аня.

– Как успехи?

– Успехи? Супер! Высший бал по математике, биологии и географии. А еще: теперь нас между вторым и третьим уроком будут поить промежуточным кофе, а в двенадцать подавать ленч.

– Ленч? – удивилась я. Аня учится в самой обычной школе, в которой горячее питание предусмотрено только для младших школьников. – Разве ты забыла, что на собрании все родители по просьбе детей отказались от горячих обедов? Вам не нравилась вечная манная каша и чай, который пах веником.

– Все правильно, – кивнула Анюта. – А теперь нас будут кормить как в самолете. Знаешь, такие пластиковые коробочки, а в них ветчина, семга, булочка, масло и пирожное.

– И сколько за такие обеды надо будет заплатить?

– Нисколько! – удивила меня Аня. – Так питаться будет только наш класс. Отец Радомского проплатит. Демократия. Ребенок должен расти на равных условиях со всеми. Да, кстати, у нас расписание звонков немного изменили. Теперь нам надо в школу не к восьми, а к половине десятого: Паша не успевает, – с теплотой в голосе пояснила мне дочь. – А вообще он нормальный парень. И учителя к нему хорошо относятся. Оценки не завышают. То есть я хотела сказать, что учителя дифференцируют знания учеников. Если Паше поставили четверку, то всем, кто отвечает лучше, ставят пятерки, бывает, что и с плюсом.

– Да, тяжко вам придется, когда Пашины родители отправят сына на учебу в Англию, – сказала я и мысленно пожелала, чтобы это случилось как можно скорее, пока наши дети вконец не разболтались.

– Мама, ты не переживай. У каждого учителя есть второй журнал, в который они выставляют истинные оценки, – успокоила меня Аня. – Но для Паши это большой секрет. Смотри, никому не проболтайся.

Глава 8

Утром следующего дня я пришла в «Пилигрим» за пятнадцать минут до его открытия. Алина уже была там. Она сидела на своем рабочем месте, подперев ладонью подбородок. Ее глаза, полные грусти, были устремлены на картину, висящую напротив ее стола.

Эту картину Алина повесила примерно три месяца назад, когда стала заниматься с Артуром йогой. На ней был изображен красивый пейзаж, очень похожий на те, что писал Николай Рерих: остроконечные горные вершины, покрытые снегом, на фоне ослепительно яркого голубого неба. Божественная природа, завораживающая красота! Смотришь на картину – и хочется забыть о земном, думать о вечном.

– Как дела? – оторвала я подругу от созерцания прекрасного.

– Плохо, – вяло ответила Алина.

– Что плохо? Приходил вчера Борис Гришин?

– Нет, не приходил и не придет.

– Передумал?

– Передумал? Марина, все хуже, чем ты думаешь, – мрачно ответила Алина. – Гришин мертв. Наверное, тоже убили.

– Что значит тоже? Есть какие-то сомнения?

– По большому счету, я ничего не знаю. Вчера я до восьми часов сидела здесь. Вечером хотела ему домой позвонить, но постеснялась. Сегодня пришла в «Пилигрим», набрала его рабочий номер телефона. Трубку сняла секретарша. Рыдает – слов не разобрать. Одно я только поняла – умер Гришин. Как, когда… – Алина пожала плечами.

– Алина, мне ваша йога все меньше и меньше нравится. Поехали домой к Гришину. Адрес у тебя есть. Ты знаешь, с кем он жил?

– Борис душу передо мной не раскрывал. Знаю лишь, что он был женат, но о семейной жизни вслух не распространялся. Один раз его с занятий встречала жена. Гламурненькая блондинка. Высокая, длинноногая. На дурочку, правда, не похожа. Машина у нее – чисто дамский вариант, красный «Рено», малолитражка.

– Судя по выражению твоего лица, она тебе не понравилась? – спросила я, отметив пренебрежительный тон, с каким Алина отозвалась о жене Гришина.

– Не могу сказать, что она мне так уж не понравилась. Просто вместе они плохо смотрелись. Он такой серьезный, а она… Ей бы ногами подиум мерить. Поехали к ней.

Борис Гришин жил в элитной новостройке в самом центре города. Дверь в подъезд была открыта, мы уже намеривались в него зайти, как из-за двери вынырнул бдительный консьерж.

– Вы к кому?

– Мы в тридцатую квартиру, к Гришиным, выразить свои соболезнования, – я выставила вперед букет пурпурных роз, перевязанный черной ленточкой и предусмотрительно купленный по дороге.

– Да, несчастье какое! – посетовал консьерж. – Но вы уж извините, должен соблюсти некоторые формальности, – он снял трубку с телефонного аппарата и нажал две кнопки – три и ноль. – Как вас представить?

– Директор туристического агентства «Пилигрим» Марина Клюквина и Алина Блинова. Покойный часто пользовался услугами нашего агентства.

– Алло, Вероника Дмитриевна, тут с туристического агентства «Пилигрим» пришли, соболезнования хотят выразить. Пропустить? Ага, хорошо. Проходите, – кивнул он нам и добавил: – Седьмой этаж.

В проеме дверей нас поджидала пожилая женщина, по всему домработница Гришиных.

– Вы к Веронике Дмитриевне?

– Да. Можно?

– Заходите, хозяйка там, – женщина махнула рукой, показывая нам направление, куда следует идти.

Увидев Веронику Дмитриевну, я поняла, почему Алина так нелестно о ней отозвалась. Моя подруга не любит, когда кто-то выглядит ярче, чем она. А жена Гришина, вернее, теперь уже его вдова, впечатляла. Ни черный цвет траурного платья, ни скорбь на лице не могли испортить ее. Высокая и стройная, с копной золотистых волос, она походила на голливудскую кинодиву, которую неизвестно каким ветром занесло в наши края.

– Кто вы? Я вас не помню, – Вероника внимательно всмотрелась в наши лица. В ее усталых глазах читалось недовольство: у меня горе, а вы меня своим присутствием напрягаете.

Промелькнула мысль, что мы пришли зря: все равно разговора не получится.

– Вы нас действительно не знаете. Ваш муж собирался с нашим туристическим агентством посетить Гималаи. Мы, как узнали, что он скоропостижно умер, решили выразить соболезнования. Вот, возьмите, пожалуйста, это для Бориса Ивановича, – я протянула вдове цветы.

Вероника приняла букет и сухо ответила:

– За соболезнования и цветы спасибо. Можно было не утруждать себя, ограничиться телефонным звонком, все равно на похороны вы опоздали. Бориса похоронили в воскресенье.

Вероника замолчала, повисла неловкая пауза. Задать вопрос: «А что, собственно, случилось с Борисом Ивановичем?» ни у меня, ни у Алины язык не повернулся. Выражение лица Вероники Дмитриевны не располагало к беседе. Опершись о край стола, она стояла и ждала, когда же мы уйдем.

«Выглядит утомленной, – мысленно отметила я. – Да это и понятно, мимо нее прошли толпы людей, среди которых были и те, кто пришел на похороны из любопытства. Возможно, она подумала, что мы из их числа. В таком случае ей можно простить негостеприимность: ни сесть не предложила, ни чаю. Впрочем, она и не должна угощать чаем людей, которых видит в первый раз в жизни».

– Вероника Дмитриевна, так я пойду? – в комнату заглянула домработница, прервав ход моих мыслей. – Сердце давит, сил нет. Схожу к врачу, может, таблетки новые выпишет.

– Идите, – разрешила хозяйка, не отводя глаз от нас.

Под ее тяжелым взглядом, который так и говорил: «Когда же вы поймете, что мне не до вас?», – я вынуждена была сказать:

– Мы тоже пойдем. Пусть земля будет Борису Ивановичу пухом, – и поторопилась к выходу.

Вероника, не проронив ни слова, проводила нас до дверей. Домработница все еще находилась в прихожей. Она надевала плащ медленно, тяжело дыша. Скорей всего, ей действительно нездоровилось.

Я переглянулась с Алиной. Та поняла меня с полуслова.

Мы вышли из квартиры втроем: я, Алина и домработница. Когда зашли в лифт, Алина предложила:

– Вам нехорошо? Давайте мы вас подвезем к поликлинике?

– Ой, как я вам буду благодарна. Боюсь, что на трамвае три остановки я не доеду, умру по дороге. Меня Анной Григорьевной зовут.

– Очень приятно, я Алина. Это моя подруга Марина. Анна Григорьевна, почему же вам хозяйка такси не вызвала?

– Да она сама не в себе. Разве не видели? Не женщина, а статуя. Снежная королева. Она словно ледяной коркой покрылась. Да это и понятно: горе у человека.

Алина подвела Анну Григорьевну к своей машине, открыла заднюю дверь и помогла сесть.

– Вот спасибо! – благодарно воскликнула Анна Григорьевна, откинувшись на спинку сидения. После нескольких секунд молчания она заговорила: – У меня сердце часто прихватывает. Борис, царствие ему небесное, всегда своего шофера присылал, чтобы тот меня в поликлинику свозил. Вероника, конечно, этого делать не станет. Наверное, придется мне новое место искать, а то и вовсе на пенсию жить. Последний год Боря меня из жалости держал. Я у его матушки работала, а когда та год назад умерла, к себе взял. Неловко я себя у новой хозяйки чувствовала.

– Почему? – поинтересовалась я.

– Да как же? Мешала я им. Вероника считала, что посторонний человек в доме не к чему, незачем сор из избы выносить. До меня к ней из агентства приходили работницы, каждый раз разные. Приберут квартиру и уйдут восвояси. Я этого не понимаю. А если человек нечестный, стащит что-нибудь? Потом докажи! Веронику кража не пугала, в доме сейф. Вообще-то она аккуратная, побрякушки свои золотые не разбрасывает.

– Анна Григорьевна, вот вы сказали, что Вероника не хотела выносить из избы сор. Они что, с Борисом плохо жили?

– Да как вам сказать? Не знаю, как было раньше. К матери Бориса они всегда приходили веселые, жизнерадостные. Может, для нее старались? Знали, что ей жить осталось недолго. А потом мать Бориса умерла, – Анна Григорьевна перекрестилась, – а я поселилась у молодых. Вот тогда и поняла, что в этой семье каждый живет своей жизнью. Откровенно Вероника и Борис не ругались. Борис очень воспитанный был, голос на жену не повышал, при мне претензии не высказывал. Хотя, наверное, было за что. Не могу сказать, что Вероника – жуткая мотовка, но время от времени она себе такие дорогие наряды покупала. Зачем, спрашивается? Все равно ведь дома сидит. Ой, сколько у нее тряпья скопилось! У всех для одежды шифоньер служит, а у нее целая комната под платья и шляпки оборудована.

Я легко вздохнула. Гардеробная – моя мечта. Увы, моя квартира не позволяет отвести одну из комнат полностью под одежду.

– Анна Григорьевна, а от чего умер Борис? – спросила Алина. Поликлиника была почти рядом, а самого главного мы еще не узнали. – Я его видела на прошлой неделе, выглядел он превосходно. Сердце? Несчастный случай? Что?

– Вообще-то Вероника говорить не велела, – замялась домработница, но потом, как видно, оценив доброе к ней отношение, решилась: – А я скажу! Вы ведь не дворовые сплетницы?

– Ну что вы! – возмутилась я. – Могила!

– Вены Боря себе перерезал. Сел в ванную, набрал теплой воды и чирк бритвой по вене, – прошептала Анна Григорьевна.

– Но почему? Он как-то объяснил свое решение уйти из жизни? Записку оставил?

– Ничего не оставил. В субботу это случилось, днем. В квартире никого не было. Я поехала на рынок. Вероника с подругой у стоматолога сидела, она еще до меня из дома ушла. Боря пришел с работы и вот такое с собой сотворил. Зачем он это сделал, не понимаю. Особой любви с Вероникой у них не было, детей тоже, но согласитесь: это не повод на себя руки накладывать. И грех какой.

– А кто Бориса нашел?

– Вероника нашла. Она и ее подруга после стоматолога к нам приехали, зашли в ванную, а там… Кровищи… И Боря уже не дышит. Я к тому времени с рынка вернулась. Вероника белугой ревет, подруга ее успокаивает.

– Полицию вызвали?

– А как же без нее? Посмотрели, сказали, что сам. Вероника подсуетилась и в воскресенье, чтобы разговоров было меньше, мужа похоронила. Всем сказали, что Борис умер от обширного инфаркта.

– Зачем? – опять не поняла я.

– Как зачем? Чтобы батюшка Бориса отпел. К самоубийцам знаете какое отношение? Грех себя жизни лишать.

– Все равно странно. Муж неизвестно из-за чего вскрыл себе вены, а жена не хочет, чтобы полиция расследовала это дело?

– Так это полиция и сказала, что он сам на себя руки наложил! – напомнила Анна Григорьевна.

– Но есть еще такое понятие, как доведение до самоубийства. Вашему хозяину кто-нибудь угрожал?

– Не слышала.

– Тогда жена достала. Скажем, своей ревностью, – в шутку сказала Алина.

– Кто, Вероника? – переспросила домработница. – Нет, она не слишком переживала. Мужа нет дома – и хорошо. Она прекрасно знала, что он может быть только на работе. Компьютеры заменили ему все: семью, жену, детей.

– Может, неприятности на работе? – вслух подумала я. – Каждая фирма переживает взлеты и падения.

– Неприятности на работе? Не знаю, не знаю, – ответила Анна Григорьевна. – Когда у него что-то с работой не складывалось, он вообще домой не приходил, жил в своем кабинете. С утра предупреждал: «Григорьевна, меня к ужину не ждите». А еще ходил чернее тучи, сам с собой разговаривал. Но так редко бывало, и в последнее время я за ним ничего подобного не замечала. Ой, чуть не проехали, высадите меня здесь.

Алина резко затормозила автомобиль. Я вышла, чтобы выпустить Анну Григорьевну.

– А у Бориса был друг, которому он бы мог довериться, поплакаться в жилетку? – спросила я.

У меня в голове не укладывалось, как такое могло случиться: человек ушел из жизни, и никто даже не догадывался, что у него творилось в душе. Надо признаться, к жене Бориса мы подхода не нашли. Перед подчиненными он тоже вряд ли отчитывался. А вот друг…

– Разве что Вовка Антипов? – вспомнила Анна Григорьевна. – Он до сих пор живет в доме, в котором Борина мать жила. Борис и Вовка с детства дружили. Правда, Вовка таких высот, как наш Боря, не достиг. В каком-то научном институте работает. Сколько раз его Борис к себе звал, но Вовка каждый раз отказывался, говорил, что дружбу ценит дороже денег.

– Где жила ваша прежняя хозяйка?

– Улица Германа Титова, дом три, – автоматически ответила Анна Григорьевна и вдруг насторожилась: – А зачем вам Вовка? Кстати, он так и не знает, что Бориса больше нет. Вероника его недолюбливала, а потому звонить и сообщать о смерти мужа не стала. Да и вообще, если она узнает, что я с вами разговаривала о Борисе, мне несдобровать, выставит за порог без выходного пособия.

– Не волнуйтесь, наш разговор останется в тайне, – пообещала я.

– Тогда ладненько, – протянула домработница. – Я пойду, бывайте, – бросила она нам на прощание и по-старушечьи засеменила к поликлинике.

Глава 9

– Алина, я ничего не понимаю, – призналась я, вернувшись в салон автомобиля. – Молодой преуспевающий бизнесмен режет себе вены. Это что же получается, он убил себя в тот день, когда повесился Сева Богун? Совпадение? Если бы они не знали друг друга, то – да. Но они занимались в одной группе у тренера, которого, кстати, тоже уже нет в живых. На что это похоже? Массовый психоз? Алина, а Артур ни к чему вас не призывал? – Навязчивая мысль о том, что все зло пришло от инструктора, постоянно крутилась у меня в голове.

– К чему… призывал? – Алина повернула ко мне растерянное лицо.

– Может, он вас как-то скрыто зомбировал? Программировал на скорую смерть? Он вас ничем не угощал? Может, он вас какой-то бурдой опоил? На одних подействовало, на других – нет.

– Зеленым чаем угощал, – Алинины губы побелели и задрожали. – Терпкий до горечи, – припомнила она привкус чая, – без ароматических добавок. А если и впрямь?.. Ты хочешь сказать, что я тоже могу наложить на себя руки? Чай с замедленным действием. Ой, я боюсь, вдруг на меня что-то накатит? Марина, ты должна контролировать все мои действия, каждый мой шаг.

Я пожалела, что завела разговор на эту тему. Испугалась она не на шутку. Между прочим, Алина очень жизнелюбивая женщина: жизнь любит не меньше денег. И потому, когда изредка болеет, паникует до потери пульса.

– Алина, я тебя вообще не имела в виду. Если бы чай был с дурью, он бы на тебя сразу подействовал и ты последовала бы за Гришиным и Богуном. Так что не о тебе речь.

– Как так не обо мне? – Алина в какой-то мере обиделась, что я обхожу вниманием ее персону. – Как раз обо мне и идет речь! Борис, если хочешь знать, мало с Артуром общался, не то что я, дура, уши развешивала. Он придет к восьми, позанимается и убегает, а я с расспросами к Артуру. Хорошо он говорил, увлекательно. Думаешь, он меня зомбировал?

– Но у тебя же не было желания умереть?

– Было, – огорошила меня Алина. – Один раз Артур такую большую нагрузку нам дал, что на следующее утро у меня все болело. Ну да ты помнишь, какая я вся скрюченная в «Пилигрим» пришла. Я тогда подумала: скорей бы умереть, чтобы наконец достичь нирваны и на работу не ходить.

– Алина, я с тобой серьезно, а ты … – я в раздражении отмахнулась от нее рукой.

На удивление, мой недовольный тон, как своевременная пощечина для истерички, произвел положительный эффект.

– Ладно, если ты веришь в то, что самоубийство мне не грозит, я спокойна. Куда ехать? – Алина повернула ключ в замке зажигания, ее первородный страх за свою жизнь отошел на второй план.

– Надо бы этого Владимира Антипова навестить. Вдруг он с Борисом недавно виделся и вообще в курсе его проблем?

– Съездить-то, конечно, можно. Улица Германа Титова через два квартала, только вряд ли мы его дома застанем: разгар рабочего дня.

– Чем черт не шутит?

Через пять минут мы въехали во двор нужного дома.

– Знать бы еще номер квартиры, – вздохнула я, вглядываясь в окна дома. – Почему я не спросила у Анны Григорьевны, в каком подъезде живет Владимир Антипов? – запоздало пожалела я. – Обходить все квартиры подряд?

– Придется, пошли, – поторопила меня Алина, вылезая из автомобиля. Окинув взглядом дом, она добавила: – По нынешним меркам, дом небольшой – всего-то два подъезда. Авось подскажут.

Мы зашли в первый подъезд, из трех дверей выбрали самую неказистую, предположив, что за ней непременно должны жить пенсионеры. Расчет был прост: бабушки и дедушки самый разговорчивый народ, они с радостью воспользуются возможностью поговорить с посторонним человеком. Как правило, они знают всех жильцов дома и в курсе всех дворовых событий. А что нам еще нужно?

И точно – после второго звонка за дверью послышались шаги. Никто не спросил: «И кто там?» – сразу щелкнул замок. Но перед наши глазами возникла не старенькая бабулька божий одуванчик, как мы того ожидали, а молодая женщина.

– Вы к Павлу? – спросила она, смахивая с лица длинную прядь волос. – Ой, а я вас, кажется, знаю, – констатировала женщина, сосредоточив на мне взгляд холодных серых глаз.

Узнала ее и я. Она приходила позавчера в наше агентство со своим приятелем, возможно, мужем (откуда мне знать, в каких отношениях состоит парочка). Это они мне напомнили двух хиппи, перенесшихся из семидесятых годов прошлого столетия в наше время. Кстати, на женщине был тот же сарафан, что и вчера: льняной, расклешенный книзу, на широких бретелях. И где она его только откопала? Наверняка сама сшила.

– К Павлу? – переспросила я.

– Да. Разве вы не по объявлению, за картиной? – спросила она.

– Нет, мы ищем Владимира Антипова. Не подскажите, в какой квартире он живет? – вступила в разговор Алина.

– Вовчик? В шестнадцатой. Это в этом же подъезде, только двумя этажами выше, – разочаровано ответила женщина.

– А не знаете, он сейчас дома? – наобум спросила Алина.

– Ну откуда я могу знать? – усмехнулась женщина. – Я ведь не экстрасенс. Обычно в это время Вовчик у себя в институте. Если это так, то раньше половины восьмого он дома не покажется.

– Вы так хорошо знаете, когда Владимир возвращается с работы? – удивилась я вслух.

– А что тут странного? – пожала плечами Настя. Как-то само собой в моей памяти всплыли имена этой парочки. Ее звали Анастасией Зотовой, его – Павлом Кротовым. – Я дворником работаю в этом дворе. Знаю, когда кто уходит на работу, когда приходит.

Тут Алина не сдержала своего удивления.

– Вы дворник?! А как же…

Мне реакция Алины была вполне понятна: на какие шиши женщина собралась в Гималаи? Может, муж неплохо зарабатывает? Тогда вопрос второй: зачем ей при состоятельном муже мести улицу?

Настя не стала нас долго мучить. Она оказалась хорошим физиономистом и мгновенно догадалась о том, что нас смущает.

– Мой гражданский муж Павел – художник, а я его муза и по совместительству кормилец семьи. Работаю дворником в нашем дворе, вяжу на заказ, собак выгуливаю.

Я скептически улыбнулась – незавидная участь быть женой гения. Бедная женщина вкалывает от рассвета до заката, чтобы ее «суперталантливый» супруг имел возможность творить в свое удовольствие.

Моя улыбка не осталась незамеченной Настей.

– Только не надо думать, что Паша бездарь и ничего не зарабатывает, – она словно прочитала мои мысли. – Вот недавно мы продали картину – за очень хорошие деньги. Хотите посмотреть?

– Что? Проданную картину?

– Да нет, на то, что осталось. Через несколько лет картины Павла будут разлетаться, как блины на масленицу.

«Хорошее сравнение, – про себя отметила я. – Особенно в контексте с произведениями искусства».

Настя втянула нас через порог. Впрочем, мне и самой хотелось посмотреть на творения Павла Кротова, которые, по словам его жены, через год-другой будут иметь бешеный спрос.

«Может, прикупить одну, если, конечно, Настя не много запросит?» – подумала я, прикидывая в уме, сколько я могу потратить на произведение пока еще непризнанного гения.

– У нас творческий беспорядок, – предупредила Настя, провожая нас в единственную комнату.

Квартира была однокомнатной. На жилую она меньше всего походила. Мастерская художника – да. Здесь по всюду стояли картины: в рамах и без, на подрамниках и просто приставленные к стене.

Взглянув на первую из картин, я поняла, что ни одну из них не куплю. И не потому, что картины были написаны скверно. Нет. У Кротова была хорошая техника. Дело в другом. Павел писал пейзажи в большинстве своем мрачные: ночь, полуразрушенные дома, сельский погост с покосившимися крестами и провалившимися могилами. Трудно представить, что кому-то захотелось бы иметь такую сомнительную красоту дома. Пейзажи угнетали. При виде полной луны, лучи которой освещали могильные оградки, думалось о грустном, о грядущем последнем дне, об утрате близких.

Я отвела от картин взгляд: они навевали на меня тоску и первобытный страх. И так настроение ни к черту, а посмотришь на картины Павла – в петлю захочется. Из мебели в углу стоял старенький диван, покрытый клетчатым застиранным пледом, и туристический складывающийся столик, на котором стояла тарелка с остатками еды. У противоположной стены – платяной шкаф. Бедно жили Настя и Павел, очень бедно.

– И кто же купил картину? – спросила Алина, всматриваясь в убогий пейзаж, нарисованный на одном из холстов.

– Ее Володя Антипов забрал.

– Себе? – полюбопытствовала я.

– Ну что вы! У него таких денег нет. Володя предложил картину одному своему знакомому, тот собирает произведения художников-реалистов.

– Реалистов? А что было нарисовано на картине?

– Лес. Бурелом в последних лучах заката.

– Свежая тема, – нервно мотнула головой Алина.

– Еще бы! Столько денег дали! У Павла крылья выросли после такого успеха. Заказчик передал через Володю, что хочет приобрести еще несколько картин, но только если Павел сменит тему. Ему, видите ли, картина показалась несколько пессимистичной. Но это же реальность, – Настя досадливо поморщилась, показывая всем своим видом, как не согласна с покупателем.

– Закат, говорите, показался пессимистичным? А другие картины покупатель видел? – Алина имела в виду, что бурелом в лучах заходящего солнца можно считать апофеозом оптимизма в сравнении с видом заброшенного кладбища в полночный час.

– Нет, Володя сам подбирал картину. Выбрал на свой вкус. Покупателю понравилась техника письма, пообещал купить еще несколько картин, но только если там будут преобладать более яркие краски.

– И что, ваш муж сменит тему?

– А что поделаешь? Кто платит, тот и заказывает музыку. Деньги нужны. Сами видите. Сначала мы хотели купить кое-что из мебели, но потом Паша решил на эти деньги съездить в Гималаи, чтобы набраться свежих впечатлений, вдохнуть воздух, которым дышал Рерих, впитать в себя энергию гор, – Настя возвела глаза к потолку и мечтательно вздохнула.

– Не судьба, – оборвала полет ее фантазий Алина. – К сожалению, наше агентство вынуждено отказаться от этого маршрута.

– Кстати, о нашем агентстве вы узнали из телевизионной рекламы? – полюбопытствовала я.

Я задала этот вопрос не просто так. Мы с Алиной много тратим денег на раскрутку нашего «Пилигрима». Но, может, и не следует столько тратить денег на телевизионную рекламу? Уж больно дорогое удовольствие – эфирное время. Если ограничиться только рекламой в периодической печати?..

– Нет, поехать в Гималаи Павлу предложил Антипов.

– Владимир? А он как узнал о нашем маршруте?

– От Бориса. Борис Гришин – Пашин и Вовкин друг детства. Друзья были не разлей вода. Боря жил когда-то в этом доме, а потом переехал. Из всей троицы он самый удачливый.

Мы с Алиной обменялись взглядами – мир тесен! И я спросила:

– А разве после переезда Бориса дружба прервалась?

Помнится, Анна Григорьевна утверждала обратное.

– Почему? С Вовкой Борис до сих пор дружит, а вот с моим Пашей их пути-дороги разошлись. Паша человек творческий, а у Бориса главное в жизни – жесткий расчет. Наверное, поэтому он так высоко взлетел. Разные они. Ну и материальный достаток в наших семьях разный. Борис, конечно, Павлу ничего не говорил, но тот чувствовал, что бывший друг считает его неудачником. Знал бы Борис, сколько Пашке за «Бурелом» отвалили! – довольно хмыкнула Настя.

– Значит, вы и ваш муж не поддерживали связь с Борисом, – разочаровано пробормотала я и с досадой подумала: «Жаль. Пока нет Владимира Антипова, можно было бы расспросить о Борисе Настю. Женщины куда словоохотливее мужчин».

У Насти был очень хороший слух. Она услышала мое бормотанье.

– Я же сказала вам, что нет. Это Вовка все время старался их помирить, как будто они ссорились! И про поездку сказал намеренно, потому что и Борис туда намылился. Но Паша в Гималаи стремился не потому, что хотел возобновить отношения с Борисом. Он так давно мечтал попасть в те края. А потому, когда в кармане деньги зашуршали, не плохо было бы Борьке нос утереть, – с долей торжества призналась Настя.

– Понятно, – протянула я. Ничто человеческое гениям не чуждо. – Извините, мы пойдем, может быть, застанем Владимира дома.

– Вряд ли, – пожала плечами Настя и заискивающим голосом спросила: – Ничего приобрести не желаете? Берите, пока есть из чего выбрать.

– Нет, – за меня отрезала Алина. – Хотелось бы, да не можем – денежные затруднения.

Простившись с верной подругой художника, мы поднялись двумя этажами выше, позвонили в квартиру Антипова. Тишина. Через минуту мы повторили звонок. Эффект был тот же – ни звука.

– Пошли, – позвала меня Алина, когда я в очередной раз протянула руку к звонку. – И так понятно, никого дома нет. Надо его ловить или вечером, после половины восьмого, или рано утром.

– Давай отложим визит к Антипову до завтрашнего утра? – попросила я. – Аня не любит оставаться одна вечером дома. Кстати, ты в курсе, что у наших детей новый одноклассник?

Алинин сын Санька учится в одном классе с моей Аней, поэтому школьные проблемы у нас одни и те же.

– В курсе, – Алина кивнула головой, округлив до предела глаза. – Кошмар! Зато Санька и его друзья в полном восторге. Дурачки не понимают, что папа Паши попросту их покупает.

Глава 10

Так получилось, что каждая новая смерть меняла наши планы. Сначала странное самоубийство Всеволода Богуна отодвинула на второй план смерть гуру Артура Ковалева. Затем кончина Бориса Гришина заставила забыть о гибели Севы Богуна, родственников которого мы собирались навестить вечером. Чья-то неведомая рука путала следы, по которым мы с Алиной намеревались дойти до истины.

Неспроста трое мужчин в самом рассвете сил решили перешагнуть порог смерти. Ох неспроста. Допустим, Артур и Всеволод Богун действительно увлекались древнеиндийской философией. Вполне возможно, что в их головы, насквозь пропитанные идеями брахманизма, пришли мысли о смерти, в результате которой наступит счастливое перерождение. Возможно, Артур и Сева попросили кого-то им помочь.

Но Борис Гришин?! Его личность совершенно не укладывалась в схему самоубийства на мистической почве. Если верить Алине, на религиозного фаната он не походил. Совершенно! Чего еще Борису было желать в новом перерождении? Денег? Они ему достались не по факту рождения, он их заработал своим упорством и трудом. Положения преуспевающего бизнесмена он также достиг сам, благодаря работоспособности и умению вкладывать деньги.

И все же было в этих трех смертях что-то общее. Что? Этого мы пока понять не могли. Полагаясь на свою интуицию, мы предположили, что если потянем за ниточку, связанную с Борисом Гришиным, то она непременно должна нас привести к человеку, который так или иначе причастен к смерти и Артура Ковалева, и Севы Богуна.

Утро следующего дня у меня и у Алины началось очень рано. Без пятнадцати семь Алина уже поджидала меня у подъезда. Я растолкала Анюту, чтобы та не проспала школу. В ответ услышала:

– Мама, я же тебе говорила, что наш класс начинает учиться со второго урока. Паша не успевает из своей деревни добраться в город к первому. Ему для этого надо встать в шесть. Как хорошо, что дирекция школы пошла навстречу мальчику, – Аня сладко зевнула и вновь закрыла глаза.

– Паша живет деревне? – удивленно спросила я. Мои мыслительные способности явно с утра тормозили. Могла бы догадаться, что семья Радомских живет не в пыльном и загазованном городе, а на природе, в уютном поселке, в котором есть все-все: и магазины, и рестораны, и спортивные сооружения Странно, что там школы нет.

– Мама, ну ты как с луны свалилась, – покачало головой мое чадо. – Только умственно отсталые стараются селиться в центре города.

– Спасибо за комплимент. Лично мне нравится жить в центре. Все рядом, можно пешком ходить на работу.

– Мама, мама, не о тебе речь. Я говорю о тех людях, у которых есть возможность жить одновременно и в городе, и на природе.

– Ага, понятно, – буркнула я, удивляясь тому, как после общения с Пашей изменилось ее мнение о месте проживания. До недавнего времени Аня была счастлива, что ей в школу идти всего десять минут, а не полчаса трястись в трамвае, как это делают многие из ее одноклассников. – Завтрак на столе, – предупредила я дочь и попросила: – Пожалуйста, не усни снова.

В начале восьмого Алина остановила свой «Опель» у дома Владимира Антипова. Первого, кого мы увидели, выйдя из машины, была Настя Зотова. Женщина с кислым выражением лица мела двор, раздраженно шаркая густой метлой по серому асфальту.

«Наверное, от муженька досталось. Гении, особенно непризнанные, весьма капризные существа. В быту они, как правило, деспоты, свято верящие в то, что общение с ними делает живущих рядом людей счастливыми. Ох, не завидую я Насте. Впрочем, почему я решила, что Павел непризнанный гений? Его картину приобрел коллекционер за весьма высокую цену. Теперь он признанный, но лучше Насте от этого не стало. У него успех, появился заказчик на творческую продукцию. Он поднялся на более высокую ступеньку общества, а она, как и прежде, вынуждена подметать двор», – думала я, наблюдая за Настей.

– Доброе утро, Настя, – Алина окликнула жену художника.

– Вы? – Настя отставила метлу в сторону и хмуро на нас посмотрела. – Значит, вчера с Вовкой не встретились? Да, он поздно пришел. В девять. У них опять на работе аврал. Будь он женат, жена бы его была счастлива.

– Почему?

– По кочану! Завидую женам моряков. По полгода мужей не видят. Никто нервы не трепет.

«Значит, я оказалась права. Настю достал Павел», – порадовалась я своей интуиции.

– Одну-то картину продал, а амбиций – как у придворного художника китайского императора. Кофе только в зернах, булки только свежевыпеченные. Клубничное варенье уже не катит – только джем, – пробурчала Настя, сквозь зубы.

– Настя, а Владимир один живет?

– Один? Как сказать! – хмыкнула та. – Баб у него много, можно сказать, меняет как перчатки, но жениться не собирается и оставить какую-то одну у себя не торопится. А может, бабы ему умные попадаются: шею в ярмо вдевать не хотят, видят, какой гуляка. Не то что я, дура. Пришла к Пашке с вещами, да и осталась. Даже о свадьбе не заикнулась. А теперь жалею. Законная жена имеет право на половину имущества, а я на дырку от бублика. Чувствую, бабло к нему повалит, а я так и останусь с метлой в руке.

– А сейчас Владимир дома? Не знаете? – спросила я, поймав себя на мысли, что нашей собеседнице нужны свободные уши, в которые она собирается слить всю свою обиду на гражданского супруга.

– Идите, – махнув рукой, разрешила Настя. – Мимо меня еще Вовка не пробегал, значит, дома. Вы уж простите, я ему вчера сказала, что его две женщины спрашивали.

– Сказали и сказали, – Алина равнодушно пожала плечами и собралась идти к подъезду. Посмотрев на меня, она кивком головы позвала, как бы говоря: «Что стоишь? Охота послушать причитания обиженной жены? Если нет, пошли».

– Если не отвечает, колотите в дверь. У Вовки кнопка звонка западает, – вдогонку нам донеслись Настины слова.

Не предупреди она нас, мы бы так и стояли под дверью, недоумевая: «Как же так? Хозяин должен быть дома, а не открывает». Когда до нас дошло – пора стучать, мы что есть силы заколошматили по двери. Через пять секунд после страшного тарарама, устроенного на площадке, открылось сразу две двери. Из одной высунулась лысая голова старичка. Через толстые линзы очков он окинул нас подозрительным взглядом и спросил:

– Почто стучите? Мед? Картошка?

«Кажется, дед обознался», – подумала я, недоумевая, как можно двух респектабельных дам принять за селянок.

В проеме второй распахнутой двери стоял мужчина среднего возраста. Внешность у него была самая заурядная, незапоминающаяся. Не красавец, не урод, не блондин и не брюнет – шатен, уже к тридцати годам потерявший большую часть волос. Остатки шевелюры были тщательно причесаны и гелем для укладки прилеплены к коже головы, надо полагать, дабы не растрепались.

Из-под майки Антипова – а кто бы это мог быть еще? – выпирал намечающийся пивной животик. Ниже майки я опускать глаза стеснялась: хозяин квартиры стоял перед нами в семейных трусах весьма игривой расцветки. На белом ситчике были отпечатаны мишки в карнавальных колпачках. Заметив мое смущение, хозяин не извинился и не поспешил натянуть на себя брюки.

Удивило меня и другое. Вместо уместного вопроса: «Вы ко мне?» – он приподнял брови и с интересом стал нас разглядывать, с видом неисправимого бабника – оценивающе и слегка надменно. Надо же! Как этот тип с посредственной внешностью может пользоваться успехом у женщин? Что там Настя говорила – меняет баб как перчатки? Не знаю, не знаю…

Антипов игриво нам подмигнул и, сосредоточив взгляд на пышной груди моей подруги, чуть с хрипотцой спросил:

– Мы знакомы?

– Вряд ли, – осадила его пыл Алина. – Вы Владимир Антипов?

– Собственной персоной.

– Я подруга Бориса Гришина, – представилась Алина.

– Да? – почему-то не поверил ей Антипов. Вероятно, он, как близкий друг, знал всех подруг Гришина. Или знал, что у того их вовсе нет. Напомню, Гришин был женат и вполне мог быть верным мужем.

Чтобы не выглядеть обманщицей, Алина пояснила:

– Мы с ним вместе изучали хатха-йогу. Я организовывала поездку в Гималаи, – она сосредоточила взгляд на лице Владимира. О Гималаях Антипов точно должен знать. Не сам же он придумал эту поездку, когда советовал Павлу Кротову посетить святые места, в которых долгие годы находил вдохновение Николай Рерих.

– Да-да, вспомнил, но Борис не называл никаких имен.

– Меня зовут Алина Блинова. Это моя подруга Марина Клюквина. Вы могли бы нам уделить немного времени?

Алина выбрала деловой тон, чтобы не допустить даже намека на то, что с нами можно разговаривать в фривольном тоне, изначально взятом Антиповым.

– Что ж, проходите, – последовал вздох разочарования, и дверь распахнулась настежь. Заметив в соседних дверях соседа, с интересом прислушивающегося к разговору, Владимир с раздражением рявкнул: – Петрович, картошкой торгуют во дворе по пятницам. Эти женщины ко мне.

– А медом? – продолжал доставать старик, оттопырив одной рукой ухо, чтобы лучше слышать.

– Тоже в пятницу!

Антипов пригласил нас в комнату. Вдохнув в себя воздух, пропитанный табаком и мужским одеколоном, я осмотрелась. В его холостяцкой берлоге было неуютно, как во второразрядной гостинице, но чисто – даже слишком: ни пепельницы с окурками, ни разбросанных носков, газеты сложены в ровную стопочку, полы тщательно вымыты.

«Интересно, хозяин сам борется с пылью или, если судить по его блудливому взгляду, пользуется услугами приходящих к нему женщин?» – задумалась я, скользя глазами по аскетическому убранству комнаты.

– Присаживайтесь, – широким жестом Антипов показал на диван. – Если честно, я даже не догадываюсь, о чем мы будем говорить, – признался он, усаживаясь в кресло напротив.

– Расскажите нам о своем друге Борисе Гришине, – попросила я.

– Не буду я о нем ничего рассказывать, – возмущенно мотнул головой Владимир. – Он птица высокого полета, еще сболтну чего лишнего. Захочет – сам о себе расскажет.

– Не захочет, – вздохнула Алина.

– Ну так и я ничего говорить не стану, – уперся Антипов. – Да и зачем вам что-либо знать о Борисе? Вы из туристического агентства? Не знал, что теперь, чтобы выехать за границу, нужно о себе всю подноготную выложить, да еще свидетельствами друзей заручиться. Что же это мы, во вчерашний день вернулись с профкомами, парткомами, райкомами и так далее? Надо ему, пусть сам рассказывает!

– Вы нас неправильно поняли. Борис ничего уже не сможет сказать, потому что он умер. В воскресенье его похоронили.

– Как так? – Антипов изменился в лице. В эту минуту он выглядел растерянным и по-детски незащищенным. – Как так похоронили? Вы шутите?

– Да какие уж шутки. Он покончил с собой, порезал вены на руке.

– Кто? Борька? Покончил с собой? Порезал вены? Почему?

– Вот об этом мы и хотели у вас спросить.

– Спросить… у меня? А я что? Я ничего не знаю о Борькиной смерти. Как же так? Что же он наделал? – взволновано запричитал Владимир.

В голосе Антипова было столько горечи и сожаления, что я ни на йоту не усомнилась в его искренности: другом он дорожил.

– Владимир, нам тоже показалось странным, почему вам, другу детства, ничего не сообщили, не пригласили на похороны, – начала Алина, – но сейчас не об этом. Может, вы в курсе того, что могло толкнуть вашего друга на этот безумный поступок.

– Да не знаю я! – в сердцах выкрикнул Владимир. – Понимаете, у Бориса все в жизни складывалось удачно. После школы сразу поступил в вуз, да такой, в котором была военная кафедра. Следовательно, на армию годы своей жизни он не тратил, сразу начал ковать карьеру. Попал в струю, закрутил свой бизнес, причем успешно. Борька был везунчиком. У него все получалось. За что ни брался, все приносило прибыль. Сначала просто коммерцией занимался: тряпки, машины. Потом перешел на компьютеры. А дальше – своя фирма. Лучших программистов у себя собрал. Вот какой наш Боря! Бизнесмен! Меня сколько раз к себе приглашал.

– Почему не пошли? – по ходу спросила я.

– А потому, что мне нужен друг, а не начальник! – аргументировал Владимир.

Его ответ мне не очень был понятен. Я владелица туристического агентства. Алина, моя подруга, работает под моим непосредственным руководством в должности коммерческого директора. И ничего, ладим. Впрочем, относительно своего непосредственного руководства я слегка загнула. Если смотреть со стороны, то может показаться, что именно она руководит агентством. Уж больно активная и предприимчивая. Предложения от Алины поступают ежечасно. Мне же остается, полагаясь на свою интуицию, или продвигать ее предложения, или рубить на корню, как я это сделала с ее задумкой свозить группу Артура в Гималаи.

– Если бы я согласился, – продолжил Владимир, – у нас не было бы таких отношений, какие были до последнего времени.

– Если вы так были близки, может, все же расскажите, каким был Борис?

– Я же говорю, целеустремленным трудоголиком, – решительно заявил Владимир. – Фанатом своего дела.

– А с психикой у него все было в порядке? – Возможно, мой вопрос был бестактным, но я должна была его задать. – Ваш друг не страдал затяжными депрессиями?

– Какие депрессии? У него на жену не было времени, не то что на депрессии. Скажите тоже! Он с головой был погружен в работу.

– Кстати, о его жене. Ее, кажется, Вероникой зовут?

– Вероникой, – вяло кивнул Антипов и скривился так, будто на него внезапно накатил приступ тошноты.

– У вас с ней не сложились отношения? – догадалась я.

– Не сложились, – подтвердил Владимир и сквозь зубы прошипел: – Не прощу ей. Что ж она мне о смерти друга ничего не сообщила! Ну не стерва ли!

– Так уж и стерва? – спровоцировала я его на откровенность.

– А разве нет? Ей даже в голову не пришло, что люди хотят проститься с Борисом.

– Люди… Всех и не упомнишь, но вы с детства дружили. Почему она вам не позвонила?

– Понимаете, Ника сконцентрирована только на себе. Другие были ей по барабану! Лишний раз не улыбнется. Я пытался с ней подружиться, но она воспринимала мои добрые намерения так, будто я ей предлагал нечто неприличное.

«Возможно, так и есть», – глядя на развязную манеру общения Владимира и его прикованный взгляд к Алининому декольте, подумала я.

– А как Вероника с Борисом жили? Хорошо? Плохо?

– Да как вам сказать, – замялся Антипов. – Борис делал вид, будто все в порядке. Только это у него не всегда получалось. Я, конечно, не разбираюсь в семейных отношениях – сам никогда женат не был, – но, думаю, счастливая семья должна выглядеть по-другому. Будь я на его месте, точно чувствовал бы себя несчастным. Для чего он женился? Разве что маме угодить. Слава богу, моя маманя в мою личную жизнь не вмешивается. Дай бог ей здоровья.

– Я не совсем вас поняла. Что значит, на его месте вы были бы несчастны? – решила уточнить для себя Алина.

– Для меня женщины – праздник, – с пафосом изрек Антипов, стараясь произвести на нас впечатление. – И я не хочу ни одну из них превращать в будни. А брак – это и есть самые настоящие будни. Как представлю, что мне кто-то будет указывать: «Вынеси мусор» или «Не забудь купить кефир», – меня в дрожь бросает. Вас, женщин, к себе близко подпускать нельзя, – неожиданно разоткровенничался он. – Чуть-чуть продлишь знакомство, и все – начинаются ненужные разговоры: «А почему бы нам не купить новую мебель? Или телевизор? А когда мы поженимся, поедем на море?»

– И что, не было ни одной женщины, на которой вы бы захотели жениться или, на худой конец, оставить жить у себя?

– Оставить?! – возмутился Антипов. – Нет!

– У вас комплексы, – авторитетно заявила Алина. – Вы боитесь, что не настолько круты, каким стараетесь выглядеть, и кто-то может об этом догадаться, потому и не подпускаете женщин к себе слишком близко. А еще вы боитесь, что если одна из них узнает ваши слабые места, то будет вами помыкать. Самые настоящие комплексы.

– Скажите тоже! Комплексы! Как будто вы меня знаете! У меня характер – кремень! А посему, как только мне говорят: «Ты должен то-то и то-то», – любовь для меня заканчивается. Инициатива должна исходить от меня. Захочу – сделаю, а нет – так и не заикайся.

– И все же давайте вернемся к Борису, – вернула я разговор в прежнее русло. Антипов и его женщины в данный момент меня меньше всего интересовали. Не понимаю, зачем Алина завела с ним на эту тему дискуссию.

– Борис – другой случай: у него все по-другому, ему не скажешь, он и не догадается, все мысли о работе, – с радостью, что его персону оставили в покое, откликнулся Владимир. – Вероника это просекла и пользовалась тем, что Борис никогда не вникал в ее просьбы, просто отстегивал деньги, чтобы она от него поскорей отстала.

– Но женились они по любви?

– Ему мать жену сосватала. Когда поняла, что может остаться без внуков, нашла Веронику. Где – не скажу, не знаю. Борис не любил на эту тему распространяться. Стеснялся, что ли? Думаю, Веронику он все же любил. Она красивая, но не в моем вкусе: на манекенщицу похожа, а я люблю женщин с формами, – и он опять скосил взгляд на вырез Алининой блузки. – О чем это я? Ага! Возможно, потому, что невестка как вобла пересушенная, Антонина Захаровна внуков так и не дождалась, год назад умерла.

– А сколько лет Борис прожил в браке?

Владимир посмотрел на растопыренную ладонь, прикинул в уме, должно быть, вспомнил какую-то памятную дата, от которой он привык танцевать, и несколько неуверенно сказал:

– По-моему, лет пять.

– Пять лет? – переспросила я, при этом подумав: «Пять-семь лет – критический срок для брака. За этот период супруги поднадоедают друг другу. Их отношения становятся обыденными, пресными. Если у них разные взгляды, интересы, увлечения, они расходятся или живут как соседи, если их такое соседство устраивает. Похоже, Бориса такая семья устраивала. Впрочем, вряд ли надо с полным доверием относиться к словам хронического холостяка. У Владимира своя жизненная концепция и свой взгляд на женщин».

– И все же, почему он покончил с собой? – вернулась к главному вопросу Алина. – Владимир, вы хорошо его знали. Может, неприятности в бизнесе? – высказала она очередное предположение.

– Вроде бы не было никаких неприятностей, – пожал плечами Владимир, поглядывая на часы. Ему давно пора было выйти из дома, чтобы не опоздать на службу, а мы его задерживали.

– Вы близкий друг Бориса – и не знали что у него на душе? – упрекнула я Владимира, стараясь не замечать его нервозности.

– Как же мне вам объяснить, что у нас были другие интересы? На рыбалку мы любили выезжать. А еще пивком оттянуться за просмотром футбольного матча. Детство, юность вспомнить. На Борьку иногда накатывало ностальгическое настроение.

– Вот видите, – подметила Алина. – Тоска по ушедшей юности. Его что-то тревожило?

– Точно! – воскликнул Владимир, подпрыгнув в кресле. – Людка Дегтярева из Америки вернулась.

– Какая Людка?

– На курсе с ним училась. Одно время он был от нее без ума. Встречались даже, месяца два, не больше, а потом она резко выскочила замуж за мужика, отъезжавшего на ПМЖ в Америку. Недавно вернулась, Бориса разыскала, говорит, что всегда помнила о нем, потому и с мужем развелась. Ни на что не рассчитывает. Если Борис поможет ей с работой, будет ему благодарна, – Антипов опять посмотрел на часы, резко поднялся и подошел к шкафу, достал из него костюм и, вздохнув, предупредил: – Я рискую опоздать на работу. У меня могут быть неприятности.

– Вам далеко на службу добираться? – поинтересовалась Алина.

– Час, двумя видами транспорта.

– Мы вас подвезем, – пообещала она.

– Тогда я с вашего разрешения оденусь в спальной.

Он юркнул в смежную комнату, Алина вслед шепотом пробурчала:

– Мог бы и раньше прикрыть свои гламурные трусы. Странные существа эти мужчины, – покачала она головой. – Волос по пальцам можно посчитать, пивной животик выпирает, веки как два вареника, глаз не видно – и при таких внешних данных он считает себя верхом совершенства, глазки строит.

В ответ я улыбнулась и поднесла указательный палец к губам – не услышал бы.

– Владимир! – крикнула в соседнюю комнату Алина, – Борис помог Людмиле с работой?

– Да, у себя оставил, переводчицей. Людка институт так и не закончила, зато английским языком владеет в совершенстве.

– Так что же, у него роман с этой Людой? – продолжала кричать в соседнюю комнату Алина.

– А фиг его знает! – выкрикнул в ответ Антипов. – Может, и нет, у него имидж верного семьянина. А то, что на работу взял, так Борька часто помогает с трудоустройством. Бывает, что и деньгами поддерживает особо нуждающихся.

– Дарит, что ли?

«Как в лесу, ей-богу, – подумала я, глядя, как Алина надрывает свои голосовые связки. – Да уж, моя подруга не привыкла к полумерам: если шепчет, то одними губами, если орет, так на всю ивановскую».

– Не совсем. Вот Пашке недавно помог, картину якобы у него купил. Не сам, через меня. Пашка Борьке ни за что бы не продал – гордый больно, амбициозный. Считает себя гением. На самом деле, на мой взгляд, картинки ужасные. Пейзажи – бред сумасшедшего.

– Зачем тогда Борис решил купить картину у Павла?

– Встретили мы его недавно в городе, недели две назад. Вид у Пашки был такой, что Борис потянулся в карман за платком, слезу смахнуть. Тощий, одежонка застиранная, туфли такие – у бомжа обувь лучше, честное слово. Павел прошел мимо нас, как будто не узнал: наверное, постеснялся своего вида. Борис стал меня расспрашивать, что с Павлом, как живет, то да се. А потом предложил мне зайти к нему в мастерскую и купить картину на свой вкус, чтобы того как-то материально поддержать. Я так и сделал, выбрал самую нестрашную, заплатил столько, сколько мне Борис дал – немало, я вам скажу. Так представьте, Пашка со мной еще торговался, я едва уложился в ту сумму, которую Борька решил презентовать нашему другу детства.

– Надо же! Каким щедрым был Борис, – изумилась Алина. – Не знала, что Борис свои денежки направо и налево разбрасывал.

– Нет, деньги он считать умел.

Владимир наконец вышел из спальни. Я посмотрела на него, и мой рот распахнулся сам по себе. Как оказалась, у этого мужчины неординарными были не одни лишь трусы. Антонио Бандерас мог бы позавидовать костюму Антипова. Если так одеваются наши госслужащие, то как должны одеваться мексиканские мачо?

Черные с отливом брюки, с острыми как лезвие стрелками, пиджак цвета хорошо высушенной кураги, белая сорочка и шейный платок самой экзотической, какую можно только придумать, расцветки – на такой наряд невозможно было не обратить внимание.

Я задержала дыхание, выпучив на Антипова глаза: «Куда он собрался? Я не ослышалась? Он действительно работает в институте? Может, он импресарио ансамбля «Ритмы Сан-Пауло» или гид по пляжам Акапулько?»

Когда отсутствие кислорода дало о себе знать и черные мушки запрыгали перед глазами, я выдохнула и на вдохе сказала:

– Очень стильный костюм.

– Вам нравится? – расплылся в улыбке Антипов. – А вот Борис не одобрял моего гардероба. Так вот, о деньгах, – продолжил он тему. – Не умел бы распоряжаться деньгами, не стал тем, кем он есть сейчас. Я хотел сказать, был. Иной раз Бориса тянуло на благотворительность, но только по отношению к людям, которых знал и которым искренне хотел помочь. Пашка – наш друг, частичка нашего детства. Борис надеялся, что, продав картину, Павел почувствует вкус денег и станет зарабатывать сам, то есть писать картины не для души, а на продажу. По правде, увидев приобретенную картину, Борис ужаснулся и через меня передал Павлу, чтобы тот сменил тему, а еще лучше выбросил тюбик с черной краской. Так вы меня довезете до работы? – напомнил Антипов.

– Да, раз обещали, – кивнула Алина, поднимаясь с дивана.

Я встала следом за ней. Владимир пошел в прихожую, чтобы влезть в такие же оригинальные, как и костюм, туфли, украшенные огромной пряжкой, по форме напоминающей подкову.

Спускаясь по лестнице, я спросила:

– Владимир, а вы знали, что Борис увлекался восточной философией и древней индийской религией брахманизмом? – Я вдруг вспомнила, что именно эту тему мы и не затронули, хотя именно ее изначально приняли за отправную точку в нашем расследовании.

– Впервые слышу.

– Неужели Борис не рассказывал вам о ряде перерождений человеческой души?

– Да чушь все это! И Борис не такой дурак, чтобы верить в подобную муть, – отмахнулся от меня Владимир, ускоряя шаг.

Он явно торопился попасть на службу, и если бы не мы, семенящие сзади, давно бы козлом поскакал через ступеньки. Чтобы успеть за ним, пришлось и нам с Алиной перейти на трусцу.

– Как же так? Он ведь занимался в группе хатха-йоги? А йога не только способствует физическому развитию, но и несет в себе определенную философию.

– Ну и что с того? Я, например, с удовольствием в шахматы играю. Тоже вид спорта, но мышцы у меня отчего-то не выросли. Так и ваша йога, только наоборот.

– Как же тогда объяснить то, что он собирался в Гималаи? Вы ведь были в курсе предстоящей поездки? – спросила Алина, тяжело дыша и цепляясь за поручень, чтобы не растянуться на ступеньках.

– Да, он мне говорил, что собирается. Сказал, за такую цену, какую предложило туристическое агентство, грех не поехать. Когда еще такая возможность представится? Он и меня звал, да только я уж на море настроился.

– А зачем вы рассказали об этой поездке Павлу? – неожиданно спросила Алина.

Я поняла, зачем ей это надо знать. Мне тоже показалось, что Владимир ревновал Бориса к жене, к старым друзьям, к Людке Дегтяревой, совершенно некстати вернувшейся из Америки. Не скажу, что Владимир зло отзывался об этих людях, но нотки недовольства явственно слышались, когда речь заходила о них. Владимир, зная об амбициях Павла Кротова, запросто мог подтолкнуть того к мысли, что картину у него купили из жалости, по старой дружбе. Возможно, расчет был и на то, что в поездке Борис проговорится и Павел догадается обо всем сам. В этом случае былые дружеские отношения вряд ли возобновятся, ведь для человека, в сердце которого живет гордыня, дружба и жалость – понятия несовместные.

– Странный вопрос. Вот уж не думал, что работники турагенств не заинтересованы в клиентах? – Владимир даже на секунду остановился, чтобы посмотреть на уникальных работников туристического бизнеса.

В эту минуту мне показалось, что я знаю, о чем думает Антипов: «Не слишком ли много вопросов они задают для работников турагентства?»

– Мы заинтересованы, – вместо Алины ответила я. – И все же ответьте, вы сказали Павлу просто так?

– Нет. Я тоже хотел помочь Павлу. Думал, что он у Бориса уму-разуму научится.

– Не боялись, что Павел узнает правду, кто купил у него картину?

– А мне-то чего бояться? Деньги Бориса. Это не мое, а его право говорить, кто истинный покупатель Пашкиного «шедевра». Вы быстрее идти можете? – недовольно бросил он, меряя прыжками последний лестничный пролет.

«Вот и пойми его – правду он говорит или лукавит», – подумала я и бросилась догонять Антипова, который уже распахивал дверь из подъезда на улицу.

Нервозность Антипова и его боязнь опоздать передалась и Алине. Она заранее вытащила из сумки ключи и при приближении к «Опелю» клацнула брелком. Автомобиль пискнул, и мы с рекордной скоростью просочились внутрь салона.

– Ехать куда? – спросила Алина, поворачивая ключ в замке зажигания.

– Выезжайте на проспект Ильича, перед площадью Конституции налево, а там я вам покажу, – скомандовал Антипов и, расслабившись, откинулся на спинку сидения. Через секунду он смежил веки и блаженно зевнул.

– Скажите, Владимир, – вырвала я его из состояния легкой дремы, – а когда вы в последний раз виделись, Борис вел себя спокойно, чувства тревоги в нем не замечали, он не заговаривал о скорой смерти?

– Вы опять о том же? Нет, Борис вел себя спокойно, о смерти не заговаривал, – не размыкая век, ответил Владимир.

Подбросив Антипова к месту его работы, мы развернулись и поехали в «Пилигрим».

Глава 11

Впрочем, в «Пилигрим» мы не доехали. Пока Алина вела машину по оживленной и загруженной в утренние часы магистрали города, я рассуждала вслух:

– Давай пока не трогать Артура и Богуна. Сосредоточимся на Борисе Гришине и будем рассматривать его смерть как нечто обособленное, не связанное с гибелью его друзей по фитнес-центру. Так сказать, пойдем от противного. Согласись, странная смерть, в рассвете лет и творческих способностей. У человека есть все: материальный достаток, собственный бизнес, жена, похожая на манекенщицу. Есть и женщина, которая не прочь возобновить любовные отношения.

– А если они возобновили отношения? – не отвлекаясь от дороги, высказала предположение Алина. Ехать было сложно. Все торопились на службу, водители, желающие сократить время в пути, перестраивались из одного ряда в другой, но мало что при этом выгадывали, а только добавляли нервозности себе и другим, тем, кто ехал рядом. – Антипов явно не в курсе деталей личной жизни Бориса. Слушай, а поехали, навестим эту Дегтяреву, – предложила она, – девушку, которую некогда любил Гришин.

Не дождавшись моего ответа, Алина резко перестроилась в левый ряд, подрезав иномарку, которая неслась на скорости и пыталась проскочить перекресток на мигающий сигнал светофора. Водитель иномарки каким-то чудом успел затормозить и не врезаться в зад Алининого «Опеля». К сожалению, водитель другого автомобиля, следующего за иномаркой, не обладал мгновенной реакцией. Сначала мы услышали надрывный автомобильный сигнал, вопящий о необратимом столкновении, потом звук бьющихся фар и дикий скрежет тормозящих покрышек. Алина пригнула голову, подозревая, что ее тоже протаранят.

– Что ты наделала? – испугалась я. К этому моменту зажегся красный свет, и Алине пришлось остановиться на светофоре. Впереди маячил китель гаишника, и она не рискнула лезть на рожон, свернув направо. – На всякий случай позвони Воронкову. Боюсь, только он может спасти тебя от неминуемой расправы. Господи, спаси и сохрани, – я перекрестилась.

Между тем разгневанный водитель иномарки – только сейчас я обратила внимание, что Алина подрезала новенький «Лексус», стоящий бешеных денег, – вышел из автомобиля, мельком глянул на впечатанный в его багажник «жигуль» и направился к нам. Что это был за тип! В лучших традициях криминальной хроники. Огромный детина впечатлял кулаками, плоским бритым затылком и густыми бровями, зловеще нависшими над маленькими глазками, сосредоточенными на Алинином «Опеле». Даже будучи заключенной в металлический панцирь, я почувствовала себя незащищенной и обреченной.

«Сейчас как треснет кулаком по крыше, и все – прощай, мама. Никакой металл не выдержит его удара. Господи, откуда такие громилы берутся? На каком «Геркулесе» их выращивают? Сейчас убивать начнет», – подумала я, подсознательно вжимаясь в спинку сиденья.

– Что же ты делаешь, обезьяна с гранатой? – делано ласково спросил он, наклоняясь к водительскому окну. Алина так и не решилась опустить стеклоподъемник, и водителю приходилось объясняться с ней через стекло.

– Я? А что я? Я еду и еду. А вы дистанцию не соблюдаете и скорость превышаете, – залепетала она скорее для меня и себя, чем для него. Вряд ли через стекло он мог ее слышать.

Он постучал костяшками пальцев по окну: мол, выходи или на худой конец опусти стекло. Алина подчинилась и приоткрыла окошко ровно на один сантиметр.

– Ты в курсе, что попала на бабки?

– Я? – упала на дурочку моя подруга. – Я ведь ничего. Я ведь только на светофоре остановилась. Вы даже меня не коснулись… А те кто ехал за вами… Вот с ними и разбирайтесь…

Он стоял и надменно качал головой, сложив руки на груди и слушая ее бессвязный лепет. Наверное, именно эта относительная лояльность приободрила Алину. В ее голосе зазвучали слабые, едва слышные нотки протеста:

– А если будете мне угрожать, я вызову своего адвоката, а еще знакомого полицейского. Он у меня майор, не хухры-мухры. Моя подруга уже его вызвала. Марина, ты ведь уже вызвала Воронкова? – она повернула ко мне свое перепуганное лицо.

– Майор? – хмыкнул водитель «Лексуса». – Нашла кем пугать! Да моему шефу генералы честь отдают! И адвоката можешь своего не приглашать, пустая трата времени. Так что расслабься, детка. Вспомни, что ты можешь продать и заложить. Потому как эта машина, – он показал оттопыренным от кулака большим пальцем назад, за спину, – немалых денег стоит. Ты где живешь, красавица?

– Простите, – я перевесилась через Алину, состояние которой приближалось к коматозному. Ее неестественная бледность давала повод сомневаться, а жива ли она, моя храбрая подруга? Она сидела словно вкопанная, мертвой хваткой вцепившись в руль автомобиля и зажмурив от страха глаза. И только губы, синева которых перебивала цвет губной помады, нервно подрагивали в такт редким биениям сердца, – значит, жива, пока еще. – Вы, пожалуйста, нас не пугайте, – набралась я смелости возразить водителю пострадавшего «Лексуса», – если мы и виновники ДТП, то только косвенные. Вы сами виноваты в аварии: гнали с превышением скорости.

– Что? – ему явно не понравилось мое вмешательство. – Да ты знаешь, с кем ты разговариваешь? – водила от возмущения вдохнул воздуха в грудь и увеличился в размерах примерно вдвое.

– С кем? – спросила я, сильно струхнув.

– Да я вожу самого Радомского Ивана Павловича!

Скорей всего, это заявление кого другого ввело бы в шок, но только не меня. Я поняла, что у нас с Алиной есть шанс выпутаться из этой истории живыми и здоровыми, и, что весьма существенно, без материальных издержек.

– Радомского? Ивана Павловича? – обрадовано переспросила я.

Моя нескрываемая радость озадачила водителя.

– Да, – насупился он. На его узком лбу отпечаталась тревога.

Не обладая даром ясновидения, я смогла предположить, что думает он примерно вот о чем: «Чего это она обрадовалась? Кто такая? Неужели я хотел прищучить знакомых шефа? Ивану Павловичу может это не понравиться. А если они из прессы? Из мухи слона сделают. Тиснут статейку в желтой газетке. Мол, депутат закон не чтит и так далее и тому подобное. Как он может защищать права своих избирателей, если правила дорожного движения нарушает? В этом случае мне точно головы не сносить».

– А мы из родительского комитета класса, в котором учится сын Ивана Павловича, Павлик, – миролюбиво представилась я.

Водитель почесал бритый затылок, видимо, соображая, как дальше себя вести в данной ситуации.

– А я как раз везу его в школу, – выдал он информацию, которую можно было бы отнести к разряду секретной. А вдруг бы мы оказались аферистками и специально подрезали машину Радомского, чтобы, воспользовавшись сложившейся ситуацией, похитить наследника депутата?

«Впрочем, у такого мордоворота вряд ли похитишь мальчика», – усомнилась я, рассматривая накаченные мускулы, рельефно выпирающие из-под тонкого свитера.

Давно включился зеленый сигнал светофора, вроде бы шофер Радомского и не проявлял былой агрессивности, но тронуться с места и удрать Алина боялась. Он запросто мог придержать автомобиль, взявшись одной рукой за любую выступающую деталь.

Откуда-то сзади слышались сигналы нетерпеливых водителей. Все спешили, и пробка, образованная тремя машинами, срывала планы многих автомобилистов.

Я зацепила взглядом циферблат часов. Паша Радомский безнадежно опаздывал на второй урок.

– Вы же опаздываете! – воскликнула я.

– Иван Павлович договорился начинать уроки не в половине девятого, а часом позже.

– Правильно, а сейчас сколько? – напомнила я о времени.

Водитель встрепенулся.

– А-а-а! – издал он затяжной звук и посмотрел назад, туда, где за «Лексусом» нервно метался из стороны в сторону в ожидании своего часа хозяин «Жигулей».

– Мы можем подвезти Павлика в школу, – предложила я выход из сложившейся ситуации.

– Да но … – неуверенно начал водитель.

Перехватив инициативу, я продолжила:

– Вам нечего опасаться. Мы не посторонние. Можете спросить у Павлика, он прекрасно знает наших детей – Аню Клюквину и Сашу Блинова. Чтобы вы не сомневались, вот моя визитка, – я протянула через щель в окне свою визитную карточку.

– Хорошо, – после недолгих сомнений согласился водитель. – Пойду спрошу у Павла, поедет он с вами или нет.

Через минуту он вернулся к машине с Радомским-младшим. Паша был рослым мальчиком и выглядел несколько старше моей Ани и Алининого Саньки. Я отметила чересчур самоуверенный взгляд депутатского отпрыска. Чувствовалось, что ребенок рос в атмосфере вседозволенности и стопроцентного поощрения.

Водитель распахнул перед ним заднюю дверь, заботливо помог сесть, рядом положил рюкзак, который сам перенес из «Лексуса» в «Опель».

– Как приедешь, позвони, пожалуйста, а то мне от твоего папы достанется, – сказал водитель и по-собачьи предано заглянул мальчишке в глаза.

– Ладно, если не забуду, – буркнул Паша, откинулся на сидение и, забыв поздороваться, спросил: – Кто из вас мать Ани, а кто Саши?

– Я Анина мама, – сурово представилась я, всем своим видом показывая, что не люблю невоспитанных юнцов, которые полагают, что весь мир крутится исключительно вокруг них.

– Тогда вы Сашина мама, – глядя на Алину, сказал Паша, проявив при этом «незаурядные» способности к логическому мышлению. – Ну что, поехали? – скомандовал малолетний наглец. – Только по пути в магазин заедем, мне надо кое-что приобрести.

– Вот что, – зазвенел Алинин голос, полный злости и раздражения. Шок, который она испытала на первых минутах общения с водителем Радомского, прошел. Она думала, что подрезала бандита, а тот всего-то оказался шофером депутата. Теперь она успокоилась и готова была дать отпор сопливому отроку, – Мы едем в школу, – протрубила она тоном, не терпящим возражений.

– Ну как хотите, – растерянным голосом ответил Павел. Наверное, до этого дня с ним в таком тоне никто не разговаривал. Боялись, что мальчик пожалуется папе, а тот накажет обидчиков любимого дитяти. – Я только хотел купить ребятам торт.

– И нечего наших детей подкупать! У каждого из них есть родители, которые не то что один торт, десять тортов купят.

– Ну зачем вы так? Торт мы в складчину покупаем. Вот, посмотрите, – Павел извлек из кармана тоненькую пачку мелких купюр. – У Элеоноры Аркадьевны, нашей исторички, сегодня день рождения. Хотели ей сделать приятное. Купить вызвался я. Мне в руках торт не нести, меня все равно возят.

«Надо же, оказывается, Паша не такой и плохой мальчик», – подумала я и попросила Алину:

– Давай остановимся у кондитерской?

Элеонора Аркадьевна – любимая Анина учительница. Будучи давно пенсионеркой, она все еще работает в школе, и никто ее не торопит уходить, потому что она не только душа педагогического коллектива, но и любимица всех детей, которые имеют счастье у нее обучаться. На ее уроках всегда тихо, никто не шумит, не балуется. Даты запоминаются сами собой, история цивилизации преподносится так, как будто это захватывающий роман, полный приключений.

Мы заехали в кондитерскую и выбрали огромный торт – дети не поскупились, и деньги еще остались на цветы.

Правда, Паша рассчитывал потратить оставшуюся сумму несколько иначе, чем очень удивил меня.

– Может, на остальные деньги купим шампанское? – спросил он, непринужденно улыбаясь. – Представляете, Элеонора Аркадьевна входит в класс, на столе стоит торт, а мы – «ба-бах», пробка в потолок, пена из горлышка. Здорово, да? Надо только пластиковых стаканчиков приобрести, двадцать пять штук. Нас двадцать четыре и Элеонора Аркадьевна.

– Паша, а ты напитком «Буратино» не хочешь ограничиться, – не зная, как реагировать на шампанское, предложила я.

– А что? Мне папа на день рождение ставит бутылку шампанского и на Новый год. Говорит, что опыт распития алкогольных напитков лучше приобретать дома, а не в подворотне, а еще надо с детства прививать вкус к хорошим, качественным напиткам.

– Паша, – стараясь выглядеть серьезной, начала Алина, – наверное, твой папа прав, лучше пить шампанское, а не самогон. Но не рано ли начинать пить вообще? Тебе ведь только двенадцать! Лично мы с Мариной Владимировной пока не наливаем своим детям ни на дни рождения, ни на Новый год.

Паша хотел возразить, но в это время мы подъехали к цветочной палатке.

– Деньги давай, – потребовала Алина. Ему ничего не оставалось делать, как раскошелиться. Через минуту она вручила Паше букет алых роз. – Передашь Элеоноре Аркадьевне.

Мы остановились перед школой. Выпроваживая Радомского-младшего из автомобильного салона, Алина напомнила ему:

– Не забудь позвонить водителю и сказать, что тебя в целости и сохранности привезли в школу. Не хочу неприятностей на свою голову.

– Позвоню, – пообещал Паша и, проявляя к нам благосклонность, на прощание сказал: – Если все же возникнут неприятности – ну там наезжать начнут или налоговая инспекция зацепит, – обращайтесь. Папа решит любой вопрос.

На том и расстались. Я посмотрела вслед мальчику и, покачивая головой, констатировала:

– Деловой.

Алина отъехала от школы и влилась в поредевший к десяти часам поток автомобилей, водители которых, уже не неслись сломя голову, чтобы до звонка, возвещающего о начале трудового дня, занять свои рабочие места.

– Ты хоть знаешь, куда ехать? – спросила я Алину. – Надо было спросить Владимира, как называется фирма, которую основал Борис Гришин.

– А то я не знаю! Фирма называется «Комп и К*»! Комп – подразумевай компьютер. Где находится офис, я тоже знаю, поскольку через Бориса обновляла свой домашний компьютер, – призналась Алина.

Глава 12

Офис фирмы «Комп и К*» был расположен не в престижном центре города, и потому ехать пришлось примерно с полчаса. Оставив машину на стоянке для клиентов и сотрудников фирмы, мы вошли в двухэтажный дом, в котором когда-то размещался детский сад. Здание было построено по типовому проекту. В очень похожий детский сад ходила моя дочь. Вот только на фасаде Аниного садика присутствовали сказочные герои: Колобок, Лиса, Буратино, нарисованные яркой масляной краской поверх керамической плитки. Думаю, и на этом здании были подобные рисунки. Но теперь от детской тематики не осталось и следа. Снаружи офис «Комп и К*» был тщательно выкрашен бежевой краской. Старые деревянные оконные переплеты заменены стеклопакетами. Естественно, и внутри все было переделано, причем с размахом: мраморные полы, лестница с коваными перилами, всюду экзотические растения – фикусы, кактусы, пальмы в огромных кадках.

Наверное, я бы так и стояла с разинутым ртом, восторгаясь, как типовое здание можно переделать во дворец, если бы мой взгляд не уперся в портрет, висевший напротив входа. Рама, обрамлявшая фотографию, была перевязана по углам траурной лентой. Мужчина с умным и проницательным взглядом встречал всяк сюда входящего. Я тяжело вздохнула. Даже, если бы черной ленты не было, я бы все равно догадалась, что передо мной основатель «Комп и К*» – Борис Гришин.

«Жить бы ему да жить», – подумала я. Мороз пробирал по коже, когда я смотрела на фото. У Гришина было очень приятное лицо, чуть раскосые глаза, губы, легко изогнувшиеся в улыбке, и модно подстриженные густые темные волосы.

Пробормотав: «Царство небесное», я оглянулась вокруг. Складывалось такое впечатление, что никто здесь не работал.

Фирму «Комп и К*» лихорадило. Что происходило внутри офиса, можно было охарактеризовать одной фразой – «разброд и шатания». Сотрудники группами по два-три человека стояли в вестибюле, на лестничных площадках и в коридорах, разговаривали в полголоса, обсуждая внутренние проблемы фирмы. Занять рабочие места никто из них не торопился.

Я прислушалась и из отдельных фраз, долетевших до меня, кое-что поняла. После похорон генерального директора прошло два дня, и до сих пор неясно, что будет с «Компом» – так служащие ласково называли компьютерную фирму. Кто станет у руля, в каком направлении он будет развиваться, не продадут ли его, не ликвидируют ли?

– Где будем искать Людмилу Дегтяреву? – спросила я. – В каком отделе сидят переводчики?

– У меня идея, – после недолгой паузы ответила Алина. – Раз уж мы здесь, давай поговорим с секретаршей Гришина, спросим, в каком настроении ее шеф пребывал в последние дни, о положении дел на фирме, ну и о Дегтяревой, разумеется. А потом пойдем к ней, Людмиле.

– Принято, – согласилась я. – Знаешь, куда идти?

– Я даже саму секретаршу знаю. Приятная женщина, чаем меня угощала, пока компьютерщики Бориса в мой компьютер новые программы закачивали. Зовут ее Ниной Афанасьевной.

Поднявшись на второй этаж, Алина уверено зашагала направо. Остановившись перед дверью, на которой висела табличка «Приемная», взялась за ручку и потянула на себя.

– Можно? – спросила она, просунув голову в образовавшуюся щель, и, не дожидаясь приглашения, просочилась внутрь.

Ее примеру последовала и я.

За столом, перед светящимся монитором компьютера сидела женщина, приблизительно лет пятидесяти. Взгляд ее был обращен на экран, но было заметно, что мысленно она очень далеко и думает о чем-то малоприятном. По крайней мере, такой у нее был вид: губы плотно сжаты, на лбу рельефные складки, пальцы руки нервно отстукивают дробь.

– Здравствуйте, Нина Афанасьевна, – с легким поклоном поздоровалась Алина.

Женщина подняла на нас глаза – красные то ли от долгого общения с компьютером, то ли от слез. Я склонялась ко второму варианту: женщина плакала или собиралась заплакать.

«Последние дни были не лучшими в ее жизни. Скоропостижная смерть шефа, похороны. Положение дел на фирме… поди знай какое. Когда умирает первое лицо, все зыбко и непредсказуемо», – подумала я.

Нина Аркадьевна не отвечала. Пауза тянулась слишком долго.

– Вы меня не помните? – догадалась спросить Алина.

Нина Афанасьевна обхватила ладонями голову и сокрушенно покачала головой.

– Голова идет кругом, – призналась она. – Простите, я в таком состоянии, в таком … До сих пор в себя прийти не могу. Я ведь у Бориса Ивановича работала с момента открытия фирмы. Десятилетний юбилей недавно отпразновали. Как все хорошо было, как хорошо.

– Да, – соглашаясь, кивнула Алина. – Приношу соболезнование коллективу. Тем более что Борис не был мне посторонним. Можно сказать, мы с ним были единомышленниками. Не могу поверить, что его нет. Такое горе для всех нас, такое горе. А я у вас месяц назад была. Сидела вот в этом кресле, вы меня чаем угощали, – напомнила о своем визите Алина, – с печеньем в красивой жестяной коробке. Меня зовут Алина Николаевна. Теперь вспомнили?

– Теперь да, – сказала Нина Афанасьевна, но взгляд ее так и не прояснился до конца, она все так же с удивлением смотрела на Алину, краешком взгляда захватывая и меня. Скорей всего, Алину она подзабыла и соврала, что помнит, только из приличия.

– Мы с Борисом занимались йогой, а к вам я приходила по поводу обновления базы компьютера, – неторопливо, чеканя каждое слово, выговорила Алина, чтобы секретарша ее все-таки вспомнила. – А еще я организовывала поездку в Гималаи. Мы еще говорили с вами на эту тему. Ну?

– Да-да-да, – в глазах Нины Афанасьевны блеснула искорка разума. – Как я могла забыть? Теперь вспомнила. Борис неоднократно у меня спрашивал, что мне привезти из Индии. Я вам могу чем-то помочь? Что-то с компьютером?

– Нет, с компьютером все в порядке. Мы приехали поговорить с вами.

– Если вы о том, что путевка Бориса Ивановича пропадает, то тут ничем не могу вам помочь. У меня денег на поездку нет, да и вряд ли кто из наших сейчас поедет. У нас тут такое творится… – она с опаской посмотрела на дверь в директорский кабинет.

– А что у вас творится? – переходя на доверительный шепот, спросила Алина.

– Полиция у нас, – мотнула она головой на дверь.

– Полиция? – переспросила я, ощутив сильный удар сердца. Собственно, чему я удивляюсь? Воронков отнюдь не глупее нас. Если Алина предоставила ему список всех тех, кто занимался у Артура йогой, то рано или поздно он бы посетил Бориса Гришина. – Майор? – уточнила я.

– Да не знаю я, не разбираюсь в звездочках.

– Такой тощий и длинный, как жердь? Чернявый. Глаза у него как рентгеновские лучи: любит упереться взглядом и молчать, ждать, когда ты ему со страху все выложишь, – дала я краткое описание внешности Воронкова.

– Про глаза вы верно подметили. Он будто прошил меня ими, гвоздями к стенке прибил.

– Воронков, – с досадой выдохнула Алина.

– Точно, и он эту фамилию называл. Совал под нос удостоверение, только у меня от волнения туманом глаза заволокло.

Я почувствовала, будто стою на горячих углях. Если Воронков нас здесь застукает, скандала не миновать, разорется на всю ивановскую, может и обещание свое сдержать, засадить нас на трое суток в камеру с воровками и проститутками, мотивируя свое решение тем, что с нормальными людьми нам, видите ли, общаться скучно. Но не уходить же ни с чем?

– А что он там сейчас делает? – с волнением спросила Алина.

– Сначала меня час допрашивал, теперь беседует с Колупаевым.

– Значит, в сию минуту вы свободны? Нина Афанасьевна, вы ведь не обязаны все время находиться в приемной? Может, переместимся в буфет? – Алина сложила ладони вместе и вопросительно посмотрела на секретаршу.

– И то верно, пойдемте, у меня в горле от всего этого, – она опять кивнула на дверь в директорский кабинет, – пересохло. Пять лет диабетом страдаю, стоит понервничать, во рту становится сухо, как в Сахаре.

Она встала, вытянула из ящика стола кошелек и устремилась к выходу. Мы, словно послушные овцы, потянулись за ней. Проходя мимо двери, за которой находился Воронков, я на секунду затормозила и прислушалась.

– Как же так, вы непосредственно отвечали за программные проекты, зарабатывали для фирмы деньги и не знаете, куда все подевалось? – Без сомнения голос принадлежал Воронкову.

За что он Колупаева отчитывает? Мне очень хотелось это знать, но стоять под дверью я не рискнула. Вдруг Воронков неожиданно выйдет, а я не успею ретироваться? Меня от одной мысли – столкнуться нос к носу с майором – в жар бросило. Я словно ошпаренная отскочила от двери и бросилась догонять Алину и Нину Афанасьевну.

В самый разгар рабочего дня в буфете неожиданно оказалось много народу. Но, заметив в дверях секретаршу покойного шефа, многие нехотя повставали и вышли.

– Вконец разболтались, – пробурчала Нина Афанасьевна вполголоса, искоса глядя на проходящих мимо нее сотрудников.

Мы взяли по чашке кофе и заняли столик у окна.

– Я так и не поняла, зачем вы пришли? – сделав первый глоток, нарушила молчание Нина Афанасьевна.

Заметив, что Алина открыла рот, чтобы в очередной раз наврать с три короба, я поторопилась взять слово. Нина Афанасьевна не казалась мне похожей на простушку, не производила она и впечатление человека, который мог бы быть причастным к смерти Бориса, а потому заслуживала если не правды, то полуправды. Тем более что, как правило, секретари тайно или явно обожают своих шефов и нанести вред своему начальнику не могут по определению, как не могут нанести вред своим детям матери, выносившие и выкормившие их. А Нине Афанасьевне было за пятьдесят, и она вполне могла по-матерински относиться к Гришину.

Не могла она ему причинить никакого зла еще по одной причине: можно ли работать бок о бок на протяжении десяти лет по восемь-десять, а то и по все двенадцать-пятнадцать часов с человеком, которого ненавидишь? Какие нервы это выдержат? В этом случае не Борис, а Нина Афанасьевна должна была наложить на себя руки. Да, не будь между ними взаимной симпатии, Нина Афанасьевна не работала бы у Гришина – он бы просто-напросто уволил ее.

– Нина Афанасьевна, здесь вот какое дело. Жизнь моей подруги, – я скосила глаза на Алину, – в опасности. Она, как и Борис Иванович, занималась йогой. Тренера этой группы три дня назад убили. Практически день в день совершили суицид ваш шеф и еще один товарищ, который тоже посещал занятия по йоге. Одна группа – и уже троих нет. Я очень боюсь, что им помогли расстаться с жизнью и моя подруга на очереди. Пожалуйста, развейте мои сомнения, – взмолилась я.

– Какие сомнения? – нахмурилась Нина Афанасьевна.

– Если будет хоть один намек на то, что у Бориса Ивановича были мотивы для самоубийства, я успокоюсь. Значит, никто не охотится за членами группы.

– Вообще-то официальная версия – Борис Иванович умер от сердечного приступа, – глядя нам в глаза, сказала Нина Афанасьевна, потом добавила: – Ну да шила в мешке не утаишь. А тот, второй, у него были причины наложить на себя руки?.. А вы сами что-то слышали?

Ответа на этот вопрос у меня не было. Пришлось выкрутиться, польстив при этом Нине Афанасьевне:

– Юноша, который повесился, жил тихо, скромно, совсем не так, как Борис Иванович, чья жизнь была на виду. И потом, с ним рядом не было человека похожего на вас. Я знаю, что Борис Иванович слыл трудоголиком, он уделял работе очень много времени. И всегда рядом с ним были вы, его верная помощница и опора. Возможно, не будь вы секретарем Гришина, фирма не достигла бы такого положения. Вы, Нина Афанасьевна, лицо фирмы.

– А так же ее глаза и уши, – подхватила мою мысль Алина, – которые преимущественно были обращены на своего шефа.

– Как это понимать? – обижено возмутилась секретарша. – Вы хотите сказать, что я подсматривала в замочную скважину и подслушивала телефонные разговоры Бориса Ивановича?

– Боже упаси, – поторопилась реабилитироваться Алина, явно сожалея, что ее неосторожное слово задело собеседницу. – Я хотела сказать, что вы, Нина Афанасьевна, лучше жены знали, что творится в душе Бориса Ивановича. Такой проницательной женщине, как вы, достаточно одного внимательного взгляда, чтобы понять, все ли с начальником в порядке.

Польщенная секретарша кивнула.

– Помогите нам и расскажите все как есть, – попросила я. – Борис Иванович в последнее время был чем-то озабочен?

– Ой, – разочаровано выдохнула наша собеседница. – Да он в последнее время просто светился от счастья. Неделю назад был подписан очень выгодный контракт. Очень выгодный. Коммерческий банк заказал у нас программное обеспечение. За работу обещали заплатить такие деньжищи! Наша фирма не бедная, без работы не сидим, клиентов всегда навалом, некоторым даже отказываем, но сумма, которую нам заплатят, если, конечно, программа будет составлена в срок, перекроет два годовых дохода.

– Круто! – не сдержалась я.

– Еще бы! – фыркнула Нина Афанасьевна, с превосходством посмотрев на нас. Впрочем, через секунду ее лицо вновь стало грустным. – Будь Боря жив, я бы не сомневалась, что проект будет выполнен в срок, теперь не знаю.

– Борису заплатили аванс? – спросила я. Шальная мысль прокралась в мою голову: а что, если причина гибели кроется именно в деньгах, отведенных под проект? Деньги украли, например, сняли со счета хакеры, Гришин расстроился пропажей и перерезал себе вены.

«Чушь, – тут же ответила я себе. – Во-первых, фирма не государственная, а частная. Он хозяин, следовательно, ему за деньги ни перед кем отчитываться не надо. Потеряв кошелек, мы плачем, но ведь не режем вены! Тем более что Гришин весьма предприимчивый человек. Деньги для него – дело наживное».

– Аванс мы получаем, когда выполнена часть работы, – просветила меня Нина Афанасьевна, тем самым разгромив мою версию в пух и прах. – Только вряд ли мы его получим.

– Но ведь контракт остается в силе? – спросила Алина. – Или вы боитесь, что банк, узнав о гибели Бориса, отдаст контракт конкурентам?

– Каким конкурентам? Наш «Комп» – слон в стаде баранов. Какие могут быть у слона конкуренты?

– Тогда что вам мешает выполнить работу без Гришина? Не лично же он составлял программы? У вас большой штат программистов.

– А кто всеми ими будет управлять?

– А разве некому? Когда мы были в приемной, я отчетливо слышала голоса из кабинета директора. Кто-то же взял на себя управление фирмой? Кого допрашивал майор Воронков?

– Юрия Никифоровича Колупаева. Это он стал временно исполняющим обязанности директора. Не потому, что ему так хотелось, просто больше некому. Программистов у нас пруд пруди, а в руководстве фирмы было всего три человека: генеральный директор, то есть Гришин, главбух Валентина Олеговна и вот он, Колупаев, главный по программам. Но он не администратор, он мозг, – в голосе Нины Афанасьевны звучали трагические нотки, как будто самое страшное в жизни – это быть умным. Секундой позже она пояснила свою мысль: – Твердости в характере у него нет, думаю, у него ничего не получится. Чтоб нашими сотрудниками руководить, знаете, сколько нервов нужно? Вы посмотрите, ни вчера, ни сегодня никто не работает, все ходят по коридорам без толку, кофе пьют. При Гришине они бы так себя не вели.

– Боялись шефа?

– Я бы не сказала. Он вообще голоса не повышал, но только глянет, и человек превращался в рабочую пчелу. Нет, Борю не боялись, просто он мог внушить людям простую истину: «Делу – время, потехе – час». И как следствие этого – «Время – деньги». Хорошо поработаешь – больше получишь.

– А что мешает Колупаеву перенять опыт Гришина?

– У него нет на это права.

– То есть?

– Колупаев – наемный персонал. «Комп» – частное предприятие.

– А как же вторая часть названия «и К*»?

Когда мне Алина сказала, как называется фирма Гришина, я почему-то решила, что «Комп» – закрытое акционерное общество, созданное на паях, и Борис Иванович не единственный ее хозяин. Тогда же промелькнула у меня мысль, что в смерти Гришина могли быть заинтересованы пайщики.

– Почему «и К*»? Для благозвучия.

– Значит, Гришин единолично владел «Компом»?

– Да. Вот только бумаги, подтверждающие его право на собственность, весь пакет с учредительными документами исчезли.

Глава 13

Я обменялась взглядом с Алиной. Теперь есть хоть что-то, за что можно зацепиться. Наверное, именно о пропавших документах расспрашивал Колупаева Воронков. Возможно, из-за этих бумаг покончил с жизнью Гришин, или же они могли стать мотивом для убийства, которое обставили как самоубийство.

– А разве документы хранились не в сейфе? – удивленно спросила Алина.

– В сейфе, – кивнула Нина Афанасьевна. – Неделю назад, как раз на следующий после того дня, когда был подписан контракт – я вам о нем говорила, – банк подарил Борису сейф с очень высокой степенью защиты. Как утверждала фирма-изготовитель, этот сейф невозможно вскрыть ни отмычкой, ни ломом. Борис Иванович собрал все документы, среди них были и документы, подтверждавшие права на собственность, и при мне положил в сейф.

– А до этого момента где хранились важные документы? – опешила я. Неужели в ящике стола? Ни за что не поверю.

– Часть хранилась у Бориса Ивановича дома, а часть в сейфе, который раньше стоял в кабинете.

– А как вы определили, что из нового сейфа исчезли документы?

– Вчера сюда приходила Вероника, жена Бориса, принесла ключ и потребовала, чтобы мы вскрыли сейф. Вот тогда мы и узнали, что документы исчезли.

– Кто же взял документы?

– Ну откуда я знаю? – повела плечами Нина Афанасьевна. – Точно не Вероника. Она смотрела на меня так, будто это я взяла документы.

– Вы? А вам-то зачем их брать? Вероника – прямая наследница. Даже если документы пропали, их можно восстановить и вступить в права собственности. Или у Бориса есть другие наследники? Насколько нам известно, мать Бориса год назад умерла, детей нет. Или есть?

– С Вероникой у Бориса детей не было. На счет внебрачных детей не знаю. – Нина Афанасьевна наклонилась над столом, приблизив к нам свое лицо: – Я вот что скажу: Веронику в первую очередь интересовал не документ, подтверждающий право собственности на «Комп и К*», а совсем другой документ.

– Какой документ?

– Брачный контракт, составленный Борисом и подписанный Вероникой! Контракт был составлен так, что в случае развода или смерти Бориса Вероника получает лишь городскую квартиру. Тоже, хочу вам сказать, немало, но фирма, стабильно приносящая прибыль, стоит куда дороже. Она хотела уничтожить контракт, чтобы стать полноправной хозяйкой всего.

– Но ведь есть дубликат документа, хранящийся у нотариуса или у адвоката Бориса Ивановича? И у Вероники должен быть!

– Правильно! Экземпляров было три. Один хранился у Вероники, только она свой экземпляр, скорей всего, порвала. Второй лежал в сейфе у Бориса Ивановича. А третий был уничтожен по недоразумению.

– Это как?

– Нотариус, с которым работал Борис и который оформлял брачный договор, умер.

– Убили?! – ужаснулась я от своего же предположения.

– Почему убили? Своей смертью. Вот только вся его документация пропала. Покойный завещал контору своему сыну, а тот – разгильдяй из разгильдяев – перепродал ее. Новый хозяин, не разбираясь, уничтожил все бумагами.

– Значит, брачный договор Гришина исчез вместе с другими документами?

– Исчез, – кивнула Нина Афанасьевна, – в сумочке Вероники. Она схватила эту бумагу, сказала, что это «личное» и положила в сумочку. Потом стала искать документы на фирму, но их в сейфе не оказалось.

– По всей вероятности, Вероника уничтожила брачный договор, – рассуждала я вслух. – А кому понадобились документы на фирму?

– Да мало ли кому понадобились, – хмыкнула Алина. – Кстати, Нина Афанасьевна, а откуда вам стало известно о существовании брачного контракта? Неужели Борис Иванович до такой степени делился с вами семейными тайнами?

Кровь прилила к щекам секретарши. Отведя глаза в сторону, Нина Афанасьевна созналась:

– Борис Иванович пригласил меня в кабинет, чтобы я вытерла тряпкой новый сейф изнутри: пыли там много скопилось. Я убирала пыль, а он доставал из старого сейфа документы и складывал их стопочками на рабочем столе, чтобы потом, когда я закончу свою работу, переложить в новый сейф. В этот момент в кабинет по делу вошел Колупаев. Минут десять они обсуждали производственные вопросы. Я закончила вытирать пыль и просто стояла в ожидании новых распоряжений. Вот тогда я и увидела брачный контракт, который лежал в одной из стопок сверху. Извините, пользуясь тем, что на меня никто не обращает внимания, я не удержалась и прочитала.

– А кто еще знал о существовании брачного контракта?

– Думаю, кроме Бориса, Вероники и нотариуса, никто не знал. Борис не делал свою личную жизнь достоянием общественности. А там кто знает, – пожав плечами, протянула секретарша.

– А вы не знаете, почему он составил такой унизительный для Вероники брачный контракт?

– Так уж и унизительный! – фыркнула Нина Афанасьевна. – Может, он хотел Веронику на вшивость проверить? Его она любит или его денежки. Сейчас все деловые люди такие контракты составляют в целях своей же безопасности. Разные жены встречаются. Одна походит в женах полгода и вместе с разводом требует половину имущества. Другая и вовсе может супруга заказать.

Чего таить, именно эта гнусная мыслишка мелькнула в моей голове: а вдруг это Вероника спровадила Бориса на тот свет. Конечно, у нее есть алиби: в то время, когда Борис умирал от потери крови, она сидела с подругой у стоматолога. Но ведь у нее могли быть сообщники?

– «Комп» – любимое детище Бориса, – продолжила Нина Афанасьевна. – И он ни с кем свою фирму не собирался делить. А Веронику вы не жалейте – ей осталась квартира в центре города. Только жилой площади сто сорок метров. Не пропадет! Пойдет работать, другого богатого мужа подцепит, а нет – эту квартиру продаст и купит себе квартирку попроще, а на разницу в цене будет жить.

– Я слышала, Веронику Борису сосватала его мать, – сказала Алина, давая понять, что тоже в курсе личной жизни Гришина, пускай и не в такой степени, как Нина Афанасьевна, но все же.

– Сосватала, – вздохнула та, – но знакома с ней лично не была. Я общалась с Антониной Захаровной, иногда она захаживала к сыну на работу. Чайком угощу ее, поболтаем немного. У нее, конечно, все разговоры были о Борисе. Очень она им гордилась. Так вот, Вероника приехала из Кривого Рога. С ее матерью Антонина Захаровна познакомилась в санатории. Естественно, та расписала дочь с лучшей стороны: красивая, образованная, воспитанная, старших уважает, родителей любит. Вот только с личной жизнью у девушки не ладится, слишком планка претензий завышена. Когда ее спрашивают: «Почему одна?» – отвечает: «Не встречаться же с абы кем?» Вот так мамы и решили судьбу своих детей. Как говорится, у вас товар – у нас купец. Борису уже тридцать, а он до сих пор не женат и жениться не собирается. Антонина Захаровна взяла и пригласила приятельницу с дочерью к себе в гости. Вероника ей понравилась: красавица, с матерью не спорит, на стол собирает, посуду моет, в магазин бегает, с Бориса глаз не сводит. Да о такой невестке можно мечтать, – почему-то с горечью сказала Нина Афанасьевна и уткнулась глазами в пустую чашку, потом взяла ее в руки и стала поворачивать, как будто хотела лучше рассмотреть рисунок, оставленный кофейной гущей.

– Вы так говорите, словно в какой-то момент все изменилось, – подтолкнула я даму к откровенности, не дожидаясь, что ей подскажет гадание на кофейной гуще.

– Не совсем так. Понимаете, Борис Иванович был очень порядочным человеком, его родители прожили в счастливом браке тридцать лет. Воспитанный в лучших традициях, он не мог себе позволить… – Нина Афанасьевна снова замолчала, очевидно, борясь с собой – надо ли посторонним людям рассказывать о семейном конфликте, который долгие годы тлел в семье ее шефа, или все же стоит смолчать?

– Чего он не мог себе позволить? – вскинула брови Алина, не понимая, чего может не хватать здоровому мужчине при деньгах.

– Любовницу, вот кого! – выпалила Нина Афанасьевна.

– Любовницу не мог себе позволить? При таких-то деньгах? Чего греха таить, сейчас практически все состоятельные мужчины имеют по нескольку любовниц. Возьмешь в руки газету, прочитаешь, сколько в месяц получает та или иная шустрая дамочка, голова кругом идет. Мне за эти деньги год надо вкалывать. Но если денег у Гришина было хоть отбавляй…. Он что, по состоянию здоровья не потянул бы двух женщин? – выплеснула свою догадку Алина и, спохватившись, зажала рот рукой. – Неужели он был импотентом? Ну да, конечно, он йогой стресс снимал.

– Ну каким импотентом?! – приглушенно воскликнула секретарша. – Нормальный он мужик был, нормальный. Речь идет о моральном аспекте! А йогой он действительно стресс снимал, только по другой причине – неудовлетворения в браке. Несчастливый у них с Вероникой брак был. Ледышкой она оказалась. Ну вы меня понимаете? – на лице Нины Афанасьевны проступили малиновые пятна. Ей неловко было обсуждать эту тему с нами, но раз уж сказала А, надо говорить и Б.

– Борис Иванович делился с вами интимными подробностями своей семейной жизни? – не обращая внимания на реакцию Нины Афанасьевны, спросила я.

– Конечно же, нет! За кого вы его и меня принимаете?! А узнала я о проблеме шефа от одной женщины, совершенно случайно. Примерно полгода назад к нам пришла новая переводчица, Людмила Дегтярева, – очень эффектная дама.

Алина нащупала под столом мою ногу и больно на нее наступила – вот так удача! Нам даже спрашивать о Дегтяревой не пришлось, Нина Афанасьевна сама о ней заговорила.

– Глаза – во! Губы – во! Волосы – во! – свои слова наша рассказчица сопровождала жестами, по которым выходило, что глаза у Людмилы Дегтяревой были размером с автомобильные фары, а губы как на африканских масках, несоизмеримо большие и выпуклые. – Через некоторое время по фирме поползли слухи, что новая переводчица – старая подруга нашего шефа. Когда-то в студенческие годы у них был роман, но что-то помешало влюбленным пожениться, и Людмила укатила на целое десятилетие в Америку, то ли замуж, то ли язык изучать. А потом неожиданно вернулась. Уж не к Борису ли? Такая женщина, такая женщина! Перед такой устоять трудно. Вероника тоже не замухрышка, но эта… Все наши сотрудники приглядывались к Дегтяревой и Гришину. Ставки делали: уйдет Гришин из семьи или нет. Но Борис Иванович сохранял внешнее спокойствие и повода для сплетен не давал, пока не попросил пригласить к нему в кабинет Дегтяреву. Я что? Мне сказали, я сделала. Позвонила по телефону, вызвала Дегтяреву. Та пришла, как всегда эффектная, как салют на День Победы – яркая, праздничная. Каблучки цокают, шлейф французских духов тянется. Бросила мне небрежно: «Борис Иванович у себя?» – и, не дожидаясь моего ответа, вплыла в кабинет шефа. «Да, Боренька? Вызывал?» – услышала я из-за двери игривый голос Дегтяревой. «Заходи, Людмила», – сдавленным голосом ответил Борис. «Ну и что ты решил?»

Гришин молчал. Как я хотела посмотреть в тот момент на шефа, но у нас такие замки, что в замочную скважину ничего не разглядишь. Оставалось только слушать под дверью в надежде на то, что в приемную никто не войдет. «Нет, Людмила, я не могу. Нельзя дважды войти в одну реку», – наконец выдавил он из себя. «Но почему?! Я же вижу, что ты несчастен». – «Это тебя не касается. Скажи лучше, ты принесла, что обещала?» – «Воля твоя, – обиженно отозвалась Дегтярева. – Держи, здесь телефон, адрес. Может, и поможет. Говорят, специалист очень даже хороший. Все хвалят».

Я едва успела отбежать от двери и сесть за свое рабочее место. Через секунду из кабинета вылетела Людмила. Вид у нее был как у тигрицы, у которой соперница отбила самца. Не обращая внимания на меня, она пронеслась тайфуном мимо, толкнула дверь и пулей вылетела в коридор. Я для приличия подождала несколько минут, собрала бумаги на подпись и постучала в кабинет. Борис с отрешенным взглядом уставился в одну точку перед собой. «Борис Иванович, подпишите, пожалуйста, документы», – окликнула я его. Казалось, он меня не слышит, даже не пошевелился. Я откашлялась и подошла вплотную к столу. «Борис Иванович, что с вами? У вас проблемы?» Он вздрогнул, как будто я вошла не в дверь, а материализовалась из воздуха. «А? Какие проблемы? – спросил он и быстро схватил со стола бумажку, которую тотчас стал нервно скручивать в трубочку, словно нестерпимо хотел курить и за неимением сигарет торопился набить ее табаком. – Нет у меня никаких проблем». – «Да? Но вы так выглядите», – неуверенно начала я. Борис меня оборвал на полуслове: «Давайте бумаги, я подпишу». Потом, видно почувствовав, что слишком резко повел себя, сказал: «Вероника больна». «Серьезно?» – проявила я участие. «Нет, идите, работайте».

– Значит, он вам не сказал, чем больна Вероника?

– Нет, – мотнула головой Нина Афанасьевна. – Но в тот же день, в разгар рабочего дня я пришла сюда, в буфет – кофе выпить, – и за дальним столиком увидела Дегтяреву. Она сидела в одиночестве, потягивая из трубочки молочный коктейль. «Можно?» – спросила я, подсаживаясь. Она лишь пожала плечами, мол, садитесь. «Люда, прости меня, что вмешиваюсь, но Борис мне не чужой человек. После твоего ухода он сам не свой. Что между вами произошло?» Она подняла на меня глаза. Сколько в них было злости! Я думала, она мне в лицо бросит, мол, какое твое дело, старая карга, но она, быстро придя в себя и, очевидно, решив, что с секретаршей шефа связываться себе дороже, с напускным равнодушием сказала: «Да ничего особенного. Коллектив может гордиться своим морально устойчивым шефом. Бортанул он меня, Нина Афанасьевна. Отверг. На дверь указал».

Ну это уже она приврала, ничего подобного он не говорил. Впрочем, может, это раньше было? Я не смогла сдержать эмоций: «Тебя? Не может быть!» С одной стороны, мне жалко стало Дегтяреву. Какое унижение она испытала. Поди привыкла наша красавица к одним победам на любовном фронте, а тут полное фиаско. С другой стороны, я была горда за Бориса: значит, не перевелись еще на свете порядочные мужчины.

«Еще как может», – с горечью подтвердила Людмила. «Да не переживай так, все у тебя еще впереди: и муж любящий, и дети. Люда, а ты не знаешь, какая болезнь у жены Бориса Ивановича?» – набралась я смелости спросить. Она на меня снисходительно посмотрела и, скривившись в ухмылке, сказала: «Болезнь? Фригидная она! Вот какая у нее болезнь». – «Откуда знаешь?» – «Борис признался. Жена его избегает. Пытался с ней поговорить, ничего не добился. Начал штудировать литературу. Сами знаете, какой он у нас умный! Наткнулся на этот термин. Один к одному все симптомы».

«Блажь все это!» – не сдержалась я. «Блажь не блажь, – пожала плечами Дегтярева, – а Борис намерен отогреть свою Снегурочку. Как будто ему нормальных баб мало. Ладно, бог с ним, пойду работать, Нина Афанасьевна». Пока я молча переваривала сказанное, она поднялась и ушла. Я еще какое-то время словно отмороженная сидела. Потом на меня такая злость на Веронику накатила, а вместе с тем так жалко стало Бориса. Ну что ж она делает? Что выдумывает? Жалко мужику дать? Работала бы в цеху или на ферме, тогда понятно: за целый день так намантулишься, не до любви. А тут же! Словно сыр в масле катается и мужа отблагодарить не хочет. Чего, спрашивается, замуж выходила?

– И как, помогло Веронике лечение? – поинтересовалась я.

– Откуда мне знать, – отмахнулась от меня Нина Афанасьевна. – Я что, об этом у Бориса стану спрашивать?

– Извините за бестактность, сорвалось с языка. Я вот о чем подумала, Нина Афанасьевна: не мог же он покончить с собой, только лишь потому, что жена ему регулярно отказывала. Слишком уж комическая картина вырисовывается. Анекдот какой-то!

– Да понятно, что не мог, – согласилась та.

– А где мы можем найти Людмилу Дегтяреву? – спросила Алина. – Хочется и с ней поговорить. Может, она как-то объяснит поведение Бориса Ивановича.

– Уволилась она, – огорошила нас Нина Афанасьевна.

– Давно?

– Недели две-три. А что ей у нас делать, если с Борисом у нее облом вышел? Она даже к нему на похороны не пришла, хотя ей Татьяна – вторая переводчица – звонила, сказала, когда и где будут хоронить Бориса.

– А ее домашний адрес в отделе кадров сохранился?

– Наверное. Поинтересуйтесь. Хотите, я Лидии Кузьминичне, нашему начальнику отдела кадров, позвоню?

– Если можно, – благодарно улыбнулась я.

– Тогда спускайтесь, а я ее из кабинета наберу.

Глава 14

Радуясь тому, что у нас теперь есть адрес Дегтяревой – какая-никакая, а зацепка, – мы поспешили к машине, оставленной на стоянке фирмы «Комп и К*». Слишком поздно заметив Воронкова, который, подобно нетерпеливому охотнику, кругами бродил вокруг выставленного капкана – в нашем случае Алининого «Опеля», – я споткнулась и замерла, имитируя парковую статую. Алина остолбенела рядом. На что мы рассчитывали, не знаю. Человек силен задним умом. Конечно же, нам надо было, как только мы узнали, что Воронков здесь, быстро бежать и перегонять машину в укромное место, подальше от его ментовских глаз. Теперь уже поздно – он нас заметил и ждал, когда мы сообразим, что прятаться от него бесполезно.

– А я вот все гадаю, ваша или не ваша машина? – громко сказал майор и, радушно улыбаясь, пошел нам навстречу. – И номерок вроде знакомый, и расцветочка. А тут и вы голубушки. Рад-то как я! – его голос лился густым малиновым сиропом.

Сладкие речи Воронкова не могли ввести нас в заблуждение, слишком уж хорошо мы его знали. Тактика Сергея Петровича такова: сначала он пытается ошеломить жертву, а потом, воспользовавшись ее временным замешательством, добить.

У нас с Алиной был один-единственный шанс выйти достойно из сложившейся ситуации – принять его игру. Мы сделали трагические лица, всем своим видом показывая, что нисколько не удивлены встречей с майором на пороге офиса «Комп и К*».

– Сергей Петрович, здравствуйте. Вы уже в курсе того, что случилось с Борисом Гришиным? Мы не знаем, что и думать, – чередуя каждое слово со вздохом, призналась Алина.

– А вот думать на эту тему я вам решительно запрещаю, – маска благодушия мгновенно слетела с лица Воронкова. Как волк, который прикрылся овечьей шкурой, рано или поздно оголяет клыки, так и майор, пренебрегая правилами хорошего тона, до неприличия повысил на нас голос. – Ну сколько можно?! Совесть у вас есть? Опять за старое. Вот точно посажу, и не на пятнадцать суток, а на год или три. А еще лучше – на пять.

– А расстрелять не хотите? – с вызовом спросила Алина, заметив, что вокруг нас уже собирается толпа. Могу себе представить, что о нас подумали люди. – Что вы себе позволяете?! Думаете, если полиция, то все можете? Честных людей сажать за решетку? – заорала она, впрягая все свои голосовые связки. – Только попробуйте! Не все же судьи куплены? Я верю в честных людей, поскольку сама честная! – для убедительности она заколотила себя в грудь.

Нас окружило людское кольцо. Стоит ли говорить, что симпатии собравшихся зевак были на нашей стороне, а не на стороне майора. Алина истошно визжала, взывая к совести Воронкова. Из ее крика можно было понять, что он – мент поганый – хочет на нее повесить всех «глухарей», скопившихся в городском управлении полиции за год.

Она ему рта не дала открыть:

– Засадить мечтаете? Не выйдет! Знаю ваши методы. Из ваших казематов не люди выходят, а инвалиды, уроды с перебитыми носами и отбитыми почками.

Со стороны доносились выкрики:

– Правду женщина говорит. К ним только попади, в ментовку!

– Их самих надо туда, да не в отдельный лагерь, а с теми, кого сами на зону отправили.

Воронков молчал, ждал, когда у Алины кончится запал. Кольцо сужалось. Выкрики становились громче:

– На рею его! К параше приковать!

Ситуация выходила из-под контроля. Мне вдруг стало страшно. Алина явно переборщила. А если толпа кинется на Воронкова? К счастью, Сергей Петрович сегодня был в форме. Скорей всего, что именно полицейские погоны Воронкова остановили особо смелых от попытки разобраться по-мужски. Да еще в метрах десяти стоял автомобиль с надписью на боку «Полиция», где находились два работника полиции – этот факт также сдерживал толпу.

Наконец Алина стихла. Воронков внимательно на нее посмотрел и совершенно спокойно спросил:

– Что с вами? Что случилось? Вам плохо?

Такой реакции она не ожидала и повторила попытку сыграть ва-банк.

– Вот только не надо на меня орать! – сорвавшимся голосом просипела она.

– Да я и не ору на вас, – с опаской поглядывая на мою подругу, сказал майор. Похоже, Алина надорвала голос, но он знал, что ему обольщаться не стоит: если она захочет, у нее найдется масса рупоров. Вон сколько собралось.

Разумеется, Воронков не боялся толпы: ему приходилось бывать и не в таких переделках. Пули свистели над головой, перед ним размахивали бандитским ножом, бывало и в рукопашную приходилось вступать. Так неужели он с этими людьми не справится? Если что, ребята, что сидят в полицейском автомобиле, помогут: водитель Петр Васильевич и напарник Леша Кузнецов. Стоит ему свиснуть – они тут как тут.

– Товарищи, расходитесь, – призвал толпу к спокойствию Воронков, приподняв над головой открытую ладонь и изобразив на лице доброжелательность к собравшимся. – Все в порядке. Никто никого в камеру заключать не будет. – Толпа недоверчиво загудела. Пришлось Сергею Петровичу пояснить: – Это моя давняя знакомая, можно сказать, подруга, артистка драматического театра. Готовится к роли в спектакле «Тюремный водевиль».

Алина метнула в него гневный взгляд. А я, чтобы все не началось заново, добавила:

– Да. Надо же где-то репетировать, а у моей подруги стесненные жилищные условия. – И тут Алина больно меня ущипнула. Мол, говори-говори, да не заговаривайся, бомжихи из меня не делай!

Четырехкомнатная квартира в самом что ни на есть центре города – предмет особой гордости Алины.

– Пусть сама скажет, – потребовал мужичок, стоящий в первом ряду и с интересом ждущий развязки.

Я выжидающе посмотрела на Алину. Говори, что молчишь?

– Да, я действительно актриса, народная, – выдавила она из себя.

Толпа на глазах стала редеть и через несколько минут рассосалась вовсе. Когда мы остались втроем, Воронков спросил:

– И к чему этот спектакль?

– Что, громко было? – поинтересовалась Алина. – А каково нам слушать, когда вы на нас орете?

– Неужели так?

– Да. – Моя подруга кивнула головой и пригрозила: – Предупреждаю, если вы еще раз повысите на нас голос, я тоже децибелов добавлю, мало не покажется. А еще напишу заявление в полицию, что своими претензиями вы подталкиваете меня к самоубийству.

– Извините, нервы, – Воронков склонил голову и тут же ее вскинул. – Вы, кажется, сказали «самоубийство». Я вас подталкиваю?

– А у меня, по-вашему, нервов нет? Погибает мой третий товарищ. Третий! А тут вы еще орете. Нервы у меня на пределе. В каком я должна быть состоянии, если вокруг меня люди как мухи мрут? Я человек впечатлительный. Невольно придет в голову присоединиться к компании Ковалева, Богуна и Гришина.

С ее стороны это был ловкий трюк. Майор тотчас попался на удочку и начал отговаривать Алину от необдуманного шага:

– Вы что такое говорите?! Даже не думайте об этом! И у Артура Ковалева, и у Богуна, и у Гришина были мотивы расстаться с жизнью. А у вас нет! Слышите? Нет!

Я с интересом наблюдала за этой сценой. Алина капризно дула губы и мотала головой, мол, все равно спрыгну с моста или отравлюсь таблетками. Сергей Петрович тряс ее за руки, как будто она уже собралась бежать выбирать мост или в аптеку за ядом, и заглядывал в глаза, чтобы определить, насколько серьезно она говорит. Хотя какие тут шутки, если уже третий труп есть, а четвертый нарисовывается.

«Эх, Воронков, Воронков, как же ты плохо знаешь Алину, – подумала я. – Алина никогда не покончит с собой. Потому что человек она жизнелюбивый и трезвомыслящий».

– Ладно, я подумаю, – решила снять напряжение Алина. – А что вы там говорили, будто у Богуна и Ковалева были мотивы к самоубийству?

– Смерть Ковалева не квалифицируется как самоубийство, – пошел на попятный Сергей Петрович. – А что касается Гришина… Из его сейфа пропали регистрационные документы, подтверждающие, что хозяин фирмы «Комп и К*» он. Пока мы не выяснили, где документы. Не исключено, что Гришин достал документы из сейфа и положил их в другое место. А если нет? Потеряв фирму, мог ли Гришин пойти на столь опрометчивый поступок? Думаю, да.

– Ну а Богун? С какой стати ему вешаться? – все еще сохраняя обиженное лицо, спросила Алина.

– Больной человек, – развел руками Воронков.

– Кто? Сева? Да он подкову в руках мог скрутить! Знаете, сколько раз он отжимался?

– Я говорю не о физическом состоянии здоровья, а о психическом, – покачал головой майор. – У него были навязчивые идеи. Не знаю, как это сформулировать. Слово такое знакомое …

– Речь идет о карме и новом перерождении? – пришла я ему на помощь.

– Ну да! Когда родственники поняли, к чему могут привести его чудачества, они убедили его пойти на прием к психологу. Но, как видите, советы психолога не помогли. Наверное, процесс разрушения личности зашел слишком далеко. Я бы вообще на месте президента запретил все эти новомодные секты.

– Какие секты?! – возмутилась Алина.

– Йоги и им подобные, – сморщившись, как будто невзначай глотнул касторки, ответил майор. – Чему они учат? Взять, к примеру, вас, Алина Николаевна. Те же мысли о смерти.

– У меня? – брезгливо сморщила она нос. – Ну, знаете! Что вы себе возомнили?! У меня семья: любящий муж, здоровый и умный ребенок. С какой стати мне на тот свет торопиться? Мне и на этом неплохо.

– Что же вы мне голову морочите? Сказали, что уже на полпути к смерти, – зашипел Воронков.

– Ну правильно, – довольно улыбнувшись, кивнула головой Алина. Сам того не желая, Воронков подсказал ей ответ, – если учесть, что полжизни я уже прожила. Я ведь не говорила, что умру завтра.

– Да? Жаль, – в сердцах брякнул он. – Тогда скажите, как здесь оказались? «Комп» вроде вам не по пути.

– А мы к другу приезжали, – выпалила Алина. – К Гришину. Мы же не знали, что он умер.

– Так уж и не знали? – Сергей Петрович повел бровью. Он нам не верил, скорей всего, уже по привычке.

– Не знали! – мотнула я головой, распахивая перед Воронковым глаза, не способные лгать, ну если только самую малость, на благо дела.

Воронков тянул паузу.

«А может, он знает, что мы были у Гришина дома? – подумала я, пытаясь догадаться об этом по его лицу. – Маловероятно: если он и приезжал к Веронике, то это было в день смерти Бориса. Без разрешения полиции она вряд ли бы похоронила мужа на следующий день».

– Ну-ну, – промычал майор, сверля нас своим наметанным взглядом.

– Вы нам не верите, – разочаровано протянула Алина.

– Ну почему…

– Тогда мы поехали. Дел по горло, а мы время теряем, – спохватилась Алина и подтолкнула меня к дверце «Опеля». Стараясь не смотреть Воронкову в глаза, она буркнула: – До свидания. А на счет самоубийства еще подумаю. Неплохо бы в следующей жизни не встретиться, – бросив небрежно эти слова, она обежала автомобиль и прыгнула на водительское сидение.

Еще полминуты, и наш след простыл.

– Ух! – с облегчением выдохнула Алина. – Как тяжело разговаривать с Воронковым.

– А зачем ты перед народом спектакль устроила? – с укором спросила я. – Вела себя словно буйнопомешенная. И что ты сказала ему на прощанье?

– Это для отвода глаз.

– Ничего себе для отвода глаз! Да на твой крик сбежалось полмикрорайона.

– Марина, спектакль был не для людей, а для Воронкова. Он должен был понять, что его подозрения, будто мы ведем расследование, беспочвенны. На сегодняшний день мы обладаем таким объемом информации, что запросто раскроем дело сами. Или ты хотела с ним поделиться? – в вопросе слышалась насмешка, и я не решилась возразить Алине. – Ты ведь всегда Воронкова жалеешь: «Работа у него собачья, нервы ни к черту».

Я промолчала. Все так. Работа у Воронкова действительно собачья, а еще тяжелая и опасная. Разве плохо, если мы ему чуточку поможем? Майор – высококлассный специалист, и, как правило, у него в производстве не одно дело, а несколько. Пусть займется чем-то другим, например, найдет убийцу Артура, а мы тем временем выясним: сами ли Гришин и Богун наложили на себя руки или им помогли?

– Алина, а куда мы едем? – спохватилась я.

Мы въехали в центр города, но на знакомом светофоре почему-то, вместо того чтобы ехать прямо к «Пилигриму», свернули влево, проехали двести метров и остановились.

– Воронков действует на тебя как удав на кролика. От одного его взгляда у тебя память становится такой же непорочно чистой, как у новорожденного ребенка. К Дегтяревой мы приехали! Забыла?

– Алина, но я думала, что мы заедем в «Пилигрим» и из кабинета позвоним. Вдруг ее дома нет?

– Марина, куй железо, пока горячо. Нам пока везет. Добудем как можно больше информации, тогда и приедем в «Пилигрим», чтобы ее отфильтровать и осмыслить. Разве я не права?

– Права, но надо бы заехать, поинтересоваться, как идут дела у Алены.

Иной раз мне становится совестно перед нашей секретаршей. Две ее начальницы мечутся по городу, как соленые зайцы, ищут убийц, воров, похитителей, а ей, бедняжке, приходится делать план. Ну, плана как такового, конечно, нет, но, чтобы заработать на масло к сдобной булке, надо постараться.

– Как будто она первый год работает, – фыркнула Алина. – Даже не переживай на этот счет. Алена и без нас справится.

Я только вздохнула. Алина все равно не уедет, пока не поговорит с Людмилой Дегтяревой.

Глава 15

– Если судить по вывеске с номером, именно этот дом нам и нужен, – сказала Алина, рассматривая через автомобильное стекло дом, во двор которого мы только что въехали.

Дом как дом. Ничем не примечательная пятиэтажка, построенная приблизительно пятьдесят лет назад, незадолго до тех времен, когда, словно грибы, стали повсюду вырастать малогабаритные скворечники, именуемые в народе хрущевками. Двор тоже самый заурядный: лавочки перед подъездом, песочница, в которой, развалившись на сером песочке, грелся под солнцем серый кот, и детская карусель, выкрашенная ядовито-желтой краской.

– Вряд ли Людмила дома, – засомневалась я, выходя из машины.

Алина уже давно покинула автомобиль и ждала, когда я последую ее примеру.

– Пошли. Где ж ей еще быть? – бросила на ходу она, устремившись к подъезду.

– Как где? Устроилась на работу.

– Да прямо-таки! Для этого она вернулась из Америки?

– Ей же надо на что-то жить.

– Во-первых, мы не знаем, сколько денег ей удалось оттяпать у бывшего мужа. Наверняка не за бедняка выходила замуж и при разводе что-то смогла урвать.

– Но ведь к Гришину она пошла работать, значит, денег у нее не так уж и много.

– Наивная. На работу к Гришину она шла не ради зарплаты, дама хотела возобновить с ним отношения. А потом, вспомни, Людмила – переводчик, если ей действительно необходимы деньги, она может работать дома. Девять шансов из десяти – она дома.

– Пять из десяти, – возразила я подруге. На ее месте я не была бы столь уверенной.

Нужная квартира находилась на пятом этаже. Пролеты были высокие – все-таки дом сталинской постройки! – и потому на последний этаж я поднялась с отдышкой. Услышав мое тяжелое дыхание, Алина не удержалась от едкого замечания:

– Занималась бы со мной йогой, дышала бы иначе.

Я не дала продолжить ей фразу:

– И померла бы здоровенькой.

– Типун тебе на язык! Смотри, еще накаркаешь. Вот квартира Дегтяревой, – Алина сличила номер квартиры с бумажкой, на которой был записан адрес, и поднесла руку к звонку.

Звонок отозвался на прикосновение Алининого пальца мелодией «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам». Мы прослушали куплет и припев, и только после этого музыка стихла.

– С ума можно сойти от такого звонка, – сморщилась я, представив себе такой звонок у меня дома. Я бы взвыла уже через неделю. В этом доме точно нет детей, решила я. Если ваш ребенок вполне самостоятельный и сам гуляет во дворе, сколько раз он прибегает домой? То-то и оно! Если взять, как пример, мою Аню, то она за время прогулки появляется в квартире минимум пять раз: то водички попить, то в туалет приспичит, скакалку взять, да мало ли что еще! И каждый раз слушать про эскимо? Какие ж нервы это выдержат? А если ребенок в семье не один?

Мелодия отпела, и из-за двери послышался грудной женский голос:

– Кто?

– Хеллоу! Люсья? – с диким акцентом просипела Алина. Не знаю, что ей пришло в голову, но в ее глазах блеснула лукавая искорка, губы тронула хитрая улыбка, и она пошла на экспромт.

Секунду-другую нас изучали через глазок. Дегтярева не торопилась распахивать дверь. Но вскоре любопытство взяло верх, замок щелкнул, и Люся предстала пред нами во всей красе.

Нина Афанасьевна не обманула: Дегтярева была из тех женщин, вокруг которых постоянно витают флюиды любовной страсти. Такие дамы словно утопают в облаке своей сексапильности. Их невозможно не заметить. Пухлые, как у Мэрилин Монро, губы слегка приоткрыты, словно уже готовы к поцелую. Глаза с поволокой смотрят немного удивленно и вместе с тем доверчиво. Пышные волосы струятся локонами по округлым плечам, тонкую талию подчеркивает кожаный ремень, застегнутый поверх облегающей водолазки. Не женщина – мечта поэта!

И все же, на мой взгляд, в Люсиной фигуре был один существенный недостаток – слишком широкие бедра. Дегтярева вынуждена была носить расклешенные юбки. О мини или обтягивающих бедра брючках не могло быть и речи. Нет, она, конечно, могла напялить и шорты, так сказать, отдать дань моде, но, согласитесь, для женщины с идеальным вкусом это не то. Приди Люся Дегтярева на передачу «Снимите это немедленно!» и принеси она с собой те же шорты или мини-юбку, ведущие не то чтобы эти вещи разрезали на мелкие кусочки – сожгли бы, предварительно облив бензином. К счастью или к сожалению, времена Рубенса и даже Кустодиева прошли. Сейчас в моде другие формы. Женщина должны быть спортивна, стройна, хорошо сложена и по возможности иметь параметры 90-60-90. Но опять-таки все это дело вкуса. На Востоке Люся была бы нарасхват.

– What can I do for you? Who are you? – спросила Дегтярева, что в переводе означало: «Чем могу быть полезна? Кто вы?».

Все правильно. Какой вопрос – такой ответ.

– Мы? – опешила Алина, мигом перейдя на русский язык. – Мы к вам. Вы ведь Людмила Дегтярева?

– Предположим, я Людмила Дегтярева, – она смотрела на нас насторожено сквозь неширокую щель, готовую в любую секунду исчезнуть. Заметив в наших глазах растерянность, она повторила свой вопрос, только уже по-русски: – Кто вы?

– Мы пришли к вам из фирмы «Комп и К*». Ваш адрес нам дали в отделе кадров, – сказала я.

«Эта не станет выворачивать душу наизнанку. Зря мы пришли», – отметила я, вглядываясь в глаза Дегтяревой. Доверчивость и удивление исчезли, и теперь в них во всю плескались холодные волны недоверия: услышав имя Гришина, она вспомнит обиду и даже на порог нас не впустит. Людмила слишком долго прожила в Штатах, чтобы сохранить в душе хоть грамм сентиментальности. Не будет она хлюпать носом о бывшем возлюбленном. Если бы он ей был дорог, она бы хоть ленточку черную вплела в волосы или на похоронах появилась бы.

– Я там уже не работаю, – отрезала Людмила.

– Да, но о вас там до сих пор хорошо отзываются, как об отличном переводчике, – польстила я. Должно быть, так оно и было. Когда долгое время живешь в чужой стране, хочешь не хочешь, приходиться общаться. А что может быть лучше для изучения языка, чем практика?

– Вам нужны услуги переводчика? А кто конкретно дал вам мой адрес? – спросила Людмила. Алина назвала имя начальницы отдела кадров. – Что ж, проходите, – последовало приглашение.

Напряжение спало с Люсиного лица. Возможно, она вспомнила, что лишние деньги ей совсем не помешают, и дверь перед нами распахнулась.

– Обувь можете не снимать, – разрешила хозяйка, предварительно мельком взглянув на мою и Алинину обувь.

Я, в свою очередь, отметила: хозяйка щеголяет по дому не в домашних тапочках, а в босоножках без задников на высоченной шпильке.

Каблучки застучали по ламинату, уводя нас из широкого коридора в гостевую комнату, обставленную весьма экзотично, в японском стиле: минимум мебели, максимум объема. На полу строго по центру лежала одна большая циновка. От солнца комнату защищали не шторы, а жалюзи из тростника. Вдоль стен на некотором расстоянии были расставлены квадратом низкие диванчики (по всей вероятности, сделанные на заказ). Рядом с одним из диванчиков стоял стол на очень коротких ножках.

«Даже сидя на полу, есть с него невозможно, – подумала я. – Разве только палочками, очень длинными».

– Прошу, – широким жестом Люся указала на диваны. – Вы принесли с собой, что нужно переводить? Кстати, на какую тему рукопись, статья или что у вас там?

– На туристическую, – быстро среагировала Алина. – Мы владелицы туристической фирмы «Пилигрим». Может, слышали о такой?

Дегтярева равнодушно покачала головой:

– Нет.

– Понимаем, вам наши услуги не нужны. У вас американский паспорт, – сказала Алина.

Дегтярева сначала сделала удивленное лицо, потом хмыкнула и повела плечами, как будто пыталась сбросить с себя плащ, сотканный из сплетен.

Алина не обратила внимания на ее реакцию и продолжила:

– Перед вами открыты все границы. Вы в совершенстве владеете языком и можете путешествовать по миру. У вас нет проблем с заказом гостиничных номеров и заказом авиабилетов. Вы не потеряетесь в аэропорту и, даже если отстанете от группы, спокойно доберетесь до гостиницы.

– Вы мне завидуете? – довольно улыбнулась Люся, легко купившись на лесть.

– Да! – с готовностью ответила я. – Знаете, сколько раз нас кидали наши коллеги, туроператоры из дальнего зарубежья? Мы не знаем всех тонкостей английского языка, а наши партнеры этим пользуются. Мы уже столько денег из-за этого потеряли. Помогите нам.

– Кажется, я вас поняла. Вам нужно составить договор с иностранными коллегами? Да? – спросила Люся.

– Ну, в общем-то – да, – я полезла в сумочку и выудила из нее готовый бланк договора, так кстати оказавшийся у меня под рукой. – Вот, не смогли бы вы нам его перевести на английский язык?

Люся взяла листки бумаги из моих рук и стала пробегать по строчкам глазами:

– Это все? – спросила она, перелистывая страницу.

– Нет, у нас еще есть. Вы свою цену назовите, пожалуйста, – попросила Алина.

Дегтярева не постеснялась, загнула столько, что я поперхнулась:

– Это за весь договор? В наших, деревянных?

– Нет, это цена одной страницы и в долларах, – не моргнув глазом ответила Люся.

– Мы готовы, – поторопилась Алина и демонстративно открыла сумочку. – Вот задаток. – Впрочем, в сумке долларов не оказалось, что Алину ничуть не смутило. – Забыла, – развела она руками. – Не ту сумку взяла. Но это не страшно, получите всю сумму по выполнении работы.

Дегтярева, не возражая, кивнула головой.

– Людмила, вы не принесете стаканчик воды? – чтобы продолжить разговор, попросила я. – В горле что-то пересохло.

– Может, чаю? – из вежливости предложила Дегтярева, а нам только это и надо было.

– С радостью, – откликнулись мы.

Люся с разочарованным лицом поднялась с дивана и удалилась на кухню. Отсутствовала она недолго: уже через пять минут в комнату вкатился столик на колесиках с чашками, чайником и вазочкой, в которой лежало несколько печений, покрытых шоколадной глазурью.

Хозяйка налила нам в чашки слегка желтоватую жидкость с довольно необычным запахом.

– Это настоящий китайский зеленый чай, без каких-либо ароматических добавок.

– С удовольствием попробуем. – Я взяла чашку в руки и сделала маленький глоток. – О! – Чай был терпкий и насыщенный.

– Очень вкусный, – похвалила Алина. – Людмила, можно задать вам один бестактный вопрос? Из моих знакомых многие уехали в Штаты, но никто не возвратился. Отчего вы вернулись?

– Я уехала в Америку вслед за мужем. Когда развелась, необходимость жить в Штатах отпала, – просто ответила Дегтярева.

– Потому что там хуже?

– Нет, сегодня везде жить одинаково.

– По-моему, вы лукавите, – Алина хитро улыбнулась. – Многие дамы мечтают выйти замуж за иностранца.

– Я уже была, – отрезала Людмила.

– Но вы могли бы выйти замуж в Америке еще раз. С вашей-то внешностью влюбить в себя мужчину не проблема.

– Зачем мне муж-иностранец?

– Ну как же, американцы более устремленные, энергичные, к женщинам относятся по-джентельменски. Подарки дорогие делают. Ежемесячное содержание выплачивают на всякие там дамские потребности. Опять же права женщин в Америке защищены куда лучше, чем у нас.

– С чего вы взяли? – Люся удивленно посмотрела на Алину. – Вы же там не жили? Догадываюсь, вы прочитали рекламную статью какого-нибудь брачного агентства. Верно? Они распишут! С их слов, тамошние мужики высечены из рафинада, а сверху облиты шоколадом! Чепуха! Все мужчины одним миром мазаны. Я вам больше скажу. Пускай мои слова прозвучат грубо, но у козлов нет национальности! – едва сдерживая в себе злость, почти выкрикнула она.

Атмосфера в комнате наэлектризовалась, и я поняла: надо действовать.

– По-моему, вас кто-то обидел, – мой голос прозвучал тихо и доверительно. – Вы уж извините, Людмила, но мы в курсе вашей личной драмы.

Брови Дегтяревой вспорхнули вверх, к корням волос.

– Какой такой личной драмы? – она потянулась корпусом ко мне, зависнув грудью над столиком.

– Вы меня, конечно, простите. Я не хотела сыпать вам соль на рану, – залепетала я, извиняясь.

– Ну и люди! – Людмила выпрямилась, словно струна, и так, не сгибаясь, откинулась на спинку дивана. – Что они вам там наболтали в отделе кадров?

– Что у вас был роман с Борисом Гришиным, – я с радостью продолжила тему, подозревая, что Людмила начнет сейчас оправдываться и выложит все, что знает о Гришине. – Но он не смог вам ответить взаимностью, потому что был женат на очень больной женщине. Не хотел травмировать ее психику своим уходом. Хотите знать мое мнение? Людмила, вы поторопились уволиться. Не нужно быть такой категоричной: или я, или она. Возможно, именно потому, что вы его бросили, Борис Иванович покончил с собой. Увы, теперь ничего уже не исправить, – я тяжело вздохнула.

– Да все не так было! – попалась на крючок Дегтярева: – Вы о смерти Бориса? Вам сказали, что он умер от сердечного приступа? Нет, вас обманули. Он перерезал себе вены. Вот ведь народ! Сплошные таланты! Лев Толстой отдыхает! Наговорить такое! Я не о смерти, а о сплетнях, – пояснила свои слова Дегтярева.

– Неужели все, что о вас наговорили, неправда? – всплеснула руками Алина.

Глава 16

– Из всего, что можно услышать в «Компе» обо мне, правда лишь малая толика. Хотите? Слушайте. Вообще-то я не любительница поплакать в жилетку, – Людмила сделала небольшую паузу. – Рассказываю вам лишь потому, что вы мне работу даете. Вдруг захотите проверить меня. Маленькая ложь рождает большое недоверие.

– Ну что вы! – деланно возмутилась я. – Мы никогда не проверяем людей, с которыми сотрудничаем. Мы строим деловые отношения на доверии.

– В Америке все по-другому, – отметила Дегтярева и благодарно мне улыбнулась. Мой ответ ей понравился. – Так вот, с Борисом я познакомилась очень давно, еще до своего замужества. Мы учились в одном институте, часто виделись и испытывали друг к другу очень нежные, трепетные чувства. Эти чувства я даже любовью назвать не могу. Так, что-то среднее между дружбой и легкой влюбленностью. Возможно, если бы я не бросила институт и не укатила в Штаты, наши отношения и перешли в более глубокое чувство. Но как вышло, так и вышло. Спустя десять лет, я вновь на родине. Мужа нет, детей нет, образования тоже нет. Хорошо хоть бабушка, умирая, на меня квартиру переписала. Деньги, которые я привезла с собой, быстро кончились. Я сделала косметический ремонт в квартире, мебель купила – и все, кошелек пустой. Бросилась я искать работу. Куда ни приду, везде диплом спрашивают. Даже в магазине отдают предпочтение тем продавцам, у которых есть высшее образование, любое. Спрашивается, не все ли равно, кто тебе из коробки туфли будет доставать? Кондитер или физик, кандидат наук? Оказывается, не все равно. Не понимаю. Но что поделаешь – надо привыкать жить по-новому. Накупила я кучу газет, в которых печатают объявления о свободных вакансиях, походила по адресам и пришла к еще одной истине: устроиться можно только на неквалифицированную работу, соответственно – с мизерной зарплатой. Мало-мальски приличные места оставляют знакомым и знакомым знакомых. Уразумев это, я стала ворошить свою память: кто может мне помочь в сложившейся ситуации. Почти сразу на ум пришел Боря Гришин. Упаси вас бог подумать, что я хотела закрутить с ним роман. Понимаю, вам меня так расписали… – она округлила глаза и энергично замотала головой, открещиваясь от всех сплетен, родившихся в стенах фирмы «Комп и К*».

– Да, злые языки много чего напридумывали, – поддакнула Алина.

– Например, что я за Борисом бегала?

Я кивнула головой.

– Мы остались друзьями! – парировала Людмила. – Да, люди действительно могли нас вместе видеть. Пару раз мы встречались в неформальной обстановке, в кафе. Он мне о своей жизни рассказывал, я ему о том, как жила в Америке. Время нас сильно изменило. Я стала жестче, он мудрее. В какой-то момент мне показалось, что мы могли бы возобновить отношения, и я прямо ему об этом сказала. Борис ответил отказом. Я не стала настаивать. Это все! У меня совесть перед его женой чиста. Я не стала за ним бегать, караулить, надоедать телефонными звонками. Что бы там ни говорили, нас связывала только дружба, – с горечью сказала Людмила и замолчала, прикрыв веки, чтобы скрыть набежавшую слезу.

Через минуту, совладав с эмоциями, Людмила спросила:

– Еще вопросы будут?

– А Борис был с вами откровенен? – поторопилась я спросить.

– Вы о чем? – не поняла вопроса Дегтярева.

Разыграв на лице смятение, я, потупив глаза, призналась:

– Поговаривают, что у Гришина были проблемы с женой и вы ему подыскали хорошего специалиста.

– Я?!! Воистину нет предела человеческой фантазии! Какого такого специалиста я ему нашла? В какой области?

– Полагаю, в области сексопатологии.

– Я не хочу отвечать на этот вопрос, – после недолгой паузы словно отрезала Дегтярева. – После смерти человека неэтично обсуждать вопросы, связанные с его интимной жизнью.

«Она права», – мысленно согласилась я, но в интересах дела нацепила на лицо маску тетки, с удовольствием копающейся в грязном белье, и предположила вслух:

– А вдруг он как раз на почве сексуальной неудовлетворенности покончил с собой?

– Вы, должно быть, смеетесь? – воскликнула Людмила. – Я не знаю, что было на душе у Бориса, поскольку давно с ним не встречалась. Не знаю я, почему он решил уйти из жизни. Внешне он производил впечатление весьма успешного и целеустремленного человека. Мне очень жаль, что в свое время я не разглядела его. В итоге бросила хорошего преданного мужчину, а за мерзавцем дернула в Америку. Что касается специалиста, я знала, что у Бориса в семье проблемы, и посоветовала ему, – сдалась Дегтярева, – сводить жену к сексопатологу. В Америке так принято. Если что-то не так, сразу бегут к специалистам. Быть здоровым и успешным модно. Все. Больше не скажу вам ни слова, не хочу уподобляться дамам из «компашки», перемывающим кости покойному шефу.

– А не помните фамилию доктора? – настырно спросила Алина. – Или название клиники? Почему вы именно этого доктора посоветовали.

– У вас проблемы? – с едкой ухмылкой вопросом на вопрос ответила Людмила.

– У меня? Нет. Это я просто так спросила, на всякий случай.

– На всякий случай? Я не помню, кого ему советовала. Откройте любую газету, там столько объявлений подобного рода, со счета собьетесь, – раздраженно сказала Дегтярева и с вызовом посмотрела сначала на Алину, затем на меня: мол, что вас еще интересует?

Оставаться не имело смысла, и так было понятно: Людмила не намерена продолжать разговор на эту тему. Я похвалила за чай и поднялась. Алина, кряхтя – крайне неудобно вставать с низкого дивана, – также приняла вертикальное положение. Дегтярева пообещала нам позвонить завтра или послезавтра, как только она переведет договор на английский язык. На том и простились.

– Эх, неправильно мы себя повели с Дегтяревой, – посетовала Алина, когда за нами захлопнулась дверь, и мы спустились на два пролета ниже. – Надо было представиться следователями прокуратуры или, на худой конец, работниками полиции.

– Дегтярева на слово не верит, – покачала я головой, – обязательно потребовала бы удостоверение, а потом выставила за порог. Хотя можно было бы ей сказать правду.

– Да ну, – протянула Алина. – Вот правды она бы точно не поняла. Слишком долго прожила в Америке. Как ей объяснить, что мы ищем преступника не по службе и уж, конечно, не за деньги, а … – она замялась и взглядом обратилась ко мне за помощью.

– По состоянию души. Из чувства долга перед твоими товарищами по йоге. Да и вообще, раз я труп Артура нашла, должна ж знать, из-за чего его убили?! – выпалила я первое, что пришло мне в голову.

Через минуту, переварив свои же слова, я вдруг поняла, что в чем-то Воронков прав – психушка по нас плачет. Какое такое состояние души должно быть у человека, чтобы он сломя голову носился по городу в поисках убийцы? Если разобраться, кто мне Артур? НИКТО! Ну нашла я его бездыханное тело, и что? Вызвала полицию – и на этом точка. Где написано, чтобы тот, кто нашел труп, искал преступника? НИГДЕ. О чувстве долге я вообще молчу. Настали такие времена, когда никто никому не должен. Другое дело – живой интерес. Кто, зачем и почему?

Вот этот самый живой интерес с нашей стороны и должен насторожить психиатров. Не укладываемся мы – и я, и Алина – в общую схему. Все боятся трупов, а мы … мы тоже боимся, но, превозмогая страх, лезем посмотреть на очередной…

От таких мыслей – каково признать, что с твоей психикой не все в порядке, – мне стало грустно. Алина сразу заметила перепад в моем настроении.

– Думаешь, зря мы время с Дегтяревой потеряли? – спросила она. – Кто ж знал, что между ними ничего не было? Она к нему, конечно, неровно дышала, но он оказался кремень. А нафантазировали… Вот так и прислушивайся к общественному мнению. Из мухи слона кумушки сделают. Пришла в коллектив хорошенькая женщина – сразу ей клеют роман с шефом. Но я тебе скажу так, кое-что мы из беседы с Людмилой вынесли. У Вероники и Бориса проблемы были. А значит, Вероника могла быть заинтересованной в смерти мужа. К тому же мне совсем неясно, кто взял документы из сейфа. Поехали к Веронике, а? – загорелась Алина. – Ну, решай быстрее. Куй железо, пока оно горячо.

– Нет, – мотнула я головой. – Хочу домой. Устала. У меня перед глазами калейдоскоп из лиц: Зотова, Антипов, Нина Афанасьевна, Воронков, Дегтярева. Сколько можно? Не много ли на сегодняшний день? Еще Веронику послушаю – и все, самой можно на прием к психиатру записываться. И вообще, Алина, мне кажется, мы идем не в ту сторону. Напомню, мы изначально договорились не считать эти три смерти совпадением. Возможно, у жены Гришина были проблемы, и что с того? Какое отношение ее личные проблемы имеют к самоубийству Богуна и убийству Артура? Я не удивлюсь, если узнаю, что Вероника даже не догадывалась о существовании Артура и Севы Богуна.

– А что нам мешает это проверить? – ухватилась за высказанную мною мысль Алина.

– Ты опять за свое? Устала я. Хочу домой. Отвези меня домой, – потребовала я.

Подруга меня проигнорировала:

– Нам не по пути. Я еду к Веронике! – упрямо заявила она. – Я спасаю свою жизнь! Кто знает, может, следующая на очереди я.

Чтобы поймать такси, мне надо было выйти на улицу и стать на обочине. На это у меня сил уже не было. Вызвать такси по мобильному телефону? Как назло, все номера улетучились из моей памяти.

– Черт с тобой, – уступила я, – поехали. Только, чур, потом подвезешь меня к самому подъезду.

– Подвезу, – пообещала Алина, – и даже завтра в «Пилигрим» доставлю.

– Было бы сказано, – пробурчала я, уже не надеясь вернуться к нормальной жизни. Силуэт убийцы на горизонте даже не брезжил, а потому конца этой истории видно не было, а это значит, что нашей бедной Алене сидеть в одиночестве в «Пилигриме» неизвестно сколько.

Алина радостно впорхнула в автомобиль. Всю дорогу она что-то напевала себе под нос. Я хранила молчание, пытаясь разобраться со своими мыслями. В том, что мы едем к Веронике напрасно, я была убеждена на все сто процентов. Если верить домработнице и секретарше Нине Афанасьевне, жили Гришины недружно, совсем как посторонние друг другу люди. При таком раскладе Вероника могла и не знать, чем озабочен ее супруг, что подтолкнуло его взять в руки бритву. Допустить, что это она убила Бориса, я тоже не могла. Зачем? Гришин не собирался разводиться с Вероникой, и на стороне у него никого не было. Следовательно, Вероника не переживала за свое сытное будущее. Или я ошибаюсь? Доброжелатели донесли Веронике о сопернице, и та решила устранить с дороги ненавистного мужа? Исчезнувший из сейфа брачный контракт может служить тому доказательством. Если все так, Алина права: поговорить с Вероникой необходимо.

За своими мыслями я не заметила, как Алина припарковала свой «Опель» у знакомого подъезда. Тот же самый консьерж вновь перегородил нам дорогу.

– Мы к Веронике Дмитриевне Гришиной, – отрапортовала Алина, не преминув попрекнуть: – Забыли? Вчера вы нас пропустили.

– В подъезде тридцать квартир, – сухо заметил страж подъезда. – Могу ли я всех запомнить?

– А речь не идет о том, можете ли. Должны всех помнить. Работа у вас такая. Дом престижный, жильцы исключительно люди солидные, обеспеченные. Вы, собственно, из какого охранного агентства? – Алина придала лицу строгое выражение.

– Я? Да я не… А почему вы меня спрашиваете? – насторожился консьерж.

По тому, как он смутился, я поняла: собрание жильцов приняло на работу человека, не имеющего ничего общего с охранными агентствами. Скорей всего, его взяли с улицы, в лучшем случае по чьей-то рекомендации.

– Если я спрашиваю, значит, имею на то право, – с напускной серьезностью отрезала Алина. – Вам документы предъявить? Пожалуйста! – она вытянула из сумки заламинированное удостоверение «Фонда содействия правоохранительным органам». Не знаю, существует ли на самом деле этот фонд и чем он занимается, но удостоверение весьма солидно смотрится. Все на месте: и фотография, и печать, и чья-то размашистая подпись. – Что-нибудь слышали о надзоре над следствием? – продолжила она.

– Да, – выдавил из себя консьерж, вконец испугавшись. – Я, кстати, вашим коллегам все рассказал.

– Вот и проверим вашу зрительную память, – подыгрывая Алине, сказала я. – Вы тот день, когда Гришин Борис Иванович умер, хорошо помните?

– Да, у меня в тот день был выходной, – радостно сказал он и пояснил:

– Суббота была, я на дачу ездил.

Я сразу потеряла к нему интерес.

– А кто вас замещал? – надеясь на удачу, спросила Алина.

– Никто. Суббота ж! Все жильцы дома. Чего бояться? – консьержу явно полегчало. В тот день, когда при странных обстоятельствах умер один из жильцов, его здесь не было, а это значит, что с него и взятки гладки.

– Какая беспечность! – возмутилась я и, махнув рукой, добавила: – Ладно, об этом надо не с вами говорить.

Алина уже была на полпути к лифту.

– Мне Веронике Дмитриевне позвонить? – спросил ей вдогонку консьерж.

– Позвоните, вдруг она решит не реагировать на звонок в дверь.

Глава 17

Не знаю, как представил нас на этот раз консьерж, но дверь без промедления открыла сама хозяйка.

– Лукич сказал, что вы хотели со мной поговорить? – Вероника смотрела на нас немного испугано и недоверчиво. – Проходите, пожалуйста, в гостиную.

Она быстро, как будто опасалась поворачиваться к нам спиной, пошла вперед. Не сбрасывая туфель, мы последовали за ней. Чувствовалось, что Веронике неуютно, когда ее рассматривают со спины, хотя стеснятся ей было нечего. Как и в прошлый раз, я отметила, что вдова прекрасно сложена: длинные стройные ноги, тонкая талия, красивый бюст, роскошные волосы. И одета как с картинки – никаких затрапезных халатов. На Веронике были облегающие бедра джинсы и легкий трикотажный пуловер, подчеркивающий прелести точеной фигурки.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Чай, кофе? – предложила она отрешенным голосом.

Выглядела Вероника весьма странно. Она намерено не смотрела нам в глаза и все время ежилась, как будто от холода.

«Волнуется. Точно, консьерж сказал ей, что мы из секретного отдела полиции», – догадалась я.

– Нет, спасибо, – отказалась я от кофе.

– Мы на работе, – ляпнула Алина, как будто ей предлагали выпить не кофе, а что-то покрепче.

Вероника передернула плечами и, вздохнув, сказала:

– Не понимаю, зачем вы мне в первый раз сказали, что из турагенства, когда на самом деле вы… Могли бы сразу представиться по форме.

– Вероника Дмитриевна, обычно в интересах делах мы скрываем основное место работы, – напустила тумана Алина. С ее слов можно было понять, что мы не абы кто, а секретные агенты, работающие под прикрытием.

Так Вероника и поняла:

– Основное место работы. А не основное – турагентство?

– Вероника Дмитриевна, давайте перейдем к делу, – предложила Алина, оставляя за собой право не отвечать на глупые вопросы.

– Но меня уже допрашивали … ваши коллеги, – пролепетала вдова. – Мне нечего больше сказать.

Я смотрела на Веронику и сравнивала ее с той, вчерашней Вероникой. Вчера она мне показалась застывшей ледяной глыбой, отчужденной и прекрасной в своем горе. Сейчас передо мной сидела не женщина, а девочка, потерянная и жалкая. Я слышала гулкий стук ее сердца, ощущала учащенное дыхание, видела, как дрожат ее руки, сложенные на коленях. Она нас боялась. Почему? Неужели слова «полиция» или «секретный отдел» производят на людей такое впечатление?

– Вдруг они или вы что-то упустили? – сделала предположение Алина. – Лично я не допускаю мысли, что Борис Иванович сам наложил на себя руки. А вы как думаете?

Вероника пожала плечами, не решаясь что-либо нам ответить.

– Вот что, – сказала я, догадываясь, что всю информацию нам придется тащить из Вероники клещами. – Давайте-ка вы нам расскажите все по порядку. Как проснулись в тот день, что собирались делать и так далее.

– Это была суббота, – преодолевая волнение, начала рассказывать Вероника. – Обычно Борис по субботам полдня проводил в офисе своей фирмы – спокойно просматривал документы, заглядывал в отчеты, готовился к деловым встречам. Не был исключением и этот день. В девять утра он уехал и, когда будет, не сказал. Я позавтракала, обсудила с домработницей, какие продукты нужно купить на рынке, оставила ей деньги и поехала с подругой в стоматологическую клинику. Это было приблизительно в одиннадцать часов.

– А с какой подругой вы ездили в стоматологическую клинику? – Алина достала из сумки блокнот, чтобы записать в него фамилию подруги.

– Ларисой Крапивиной.

– Адрес и телефон, будьте добры.

– Телефон записывайте, а адрес… – Вероника повернула голову к дверному проему и громко крикнула: – Лара, какой у тебя номер дома?

– Лариса здесь? – Алина удивлено приподняла брови.

– Да, она на кухне. До вашего прихода мы там кофе пили.

– Что же вы молчали?

– Вы же не спрашивали.

– Зовите сюда вашу подругу, – потребовала Алина.

Не дожидаясь приглашения, в гостиную вплыла женщина. Она явно проигрывала на фоне своей красавицы-подруги, хотя и не была дурнушкой. Скажем так, женщина с самой обыкновенной внешностью.

– Лариса Крапивина, – представилась она.

– Вы сопровождали Веронику Дмитриевну в стоматологическую клинику?

– Да. У нас были отложены талончики на одиннадцать тридцать и двенадцать пятнадцать к доктору Габриеляну. Клиника называется «Эстетика», – дала исчерпывающий ответ Лариса. Говорила она четко, нисколько не волнуясь и не робея, как будто давать показания – для нее дело весьма привычное. – Освободились мы в час дня.

– А потом вы сразу отправились домой?

– Нет, по пути заехали в бутик «Аврора». Там я купила себе костюм. У меня и чек остался. С этим костюмом мы приехали сюда. Я хотела его еще раз примерить и детально рассмотреть обновку.

– А почему вы приехали рассматривать костюм к Веронике, а не к себе домой? – удивилась я.

– Потому что я сомневалась, хорошо ли этот костюм сидит на мне. Знаете, продавцы – они ведь и мертвого уговорят. Я поддалась уговорам и купила костюм, а потом засомневалась. Бутик «Аврора» довольно далеко от моего дома и почти рядом с домом Вероники. Я хотела еще раз примерить вещь здесь, чтобы вторично не нестись в бутик через весь город.

– Понятно. А как вы нашли Бориса?

– Вероника сначала позвонила в дверь, думала, домработница дома. Но той не оказалось, пришлось Веронике своим ключом дверь открывать. Потом мы направились в ванную, руки мыть, а там … Да что там говорить – ужасная картина. Полная ванна крови, а Борис такой неестественно белый.

Лариса с состраданием взглянула на Веронику. Та под сочувствующим взглядом расплакалась.

Я дала ей возможность немного успокоиться, а потом спросила:

– Вероника, а почему вы так торопились с похоронами? На следующий день мужа предали земле.

Вероника громко всхлипнула и опять заплакала. Вместо нее взялась отвечать Лариса.

– Дело в том, что полиция не возражала. Все указывало на то, что Борис сам себе вены порезал. Свидетельство о смерти мы успели получить: в ЗАГСах суббота – рабочий день. Чего тянуть до понедельника? Всех знакомых в тот же день обзвонили. Нашли секретаршу Бориса, она всех сотрудников оповестила. Никого не забыли. Борис не должен на нас обижаться. Родственников, которые жили бы в других городах, у него нет. Кто хотел, тот пришел. Поминали в ресторане.

– Не сомневаюсь, вы сделали все как надо, – сказала я Ларисе.

– Не могла же я бросить подругу в горе? – удивилась она.

– А теперь оставьте, пожалуйста, нас наедине с Вероникой Дмитриевной, – вежливо попросила я.

– Я могу и домой поехать, – предложила Лариса, нисколько не обидевшись.

– Нет, у нас к вам есть несколько вопросов, – остановила ее Алина.

– Тогда я буду на кухне. Позовите, когда понадоблюсь.

С этими словами она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Вероника отняла от глаз мокрый от слез носовой платок и страдальчески на нас посмотрела.

– Так плохо, как сегодня, мне еще никогда не было, – призналась она. – Я даже Ларису позвала, чтобы одной в квартире не оставаться. Все предыдущие дни я жила будто под наркозом – ничего не видела, ничего не слышала, – а сегодня вдруг проснулась и поняла: Бориса нет и не будет. А тут еще Анна Григорьевна утром заявила, что она увольняется. Подозреваю, старуха во всех грехах винит меня. Вы что-то хотели у меня спросить? Спрашивайте, – тяжело вздохнув, разрешила Вероника.

– Хорошо, если вы в состоянии отвечать. У вас с мужем были доверительные отношения? Что с ним происходило в последнее время? Не может же человек просто так, средь белого дня порезать себе вены? Что его подтолкнуло к этому роковому шагу? Что? Вероника, не молчите, вы должны знать, что происходило с вашим мужем.

– Не знаю. Я избегала общения с Борисом, – шепотом произнесла она. – Последний месяц мы и вовсе спали в разных комнатах. Но не по его вине, а по моей. Это не у Бориса был кризис, нервный срыв, депрессия, как хотите, так и назовите, а у меня. Это я должна была покончить с собой, чтобы не портить жизнь такому хорошему человеку, как Борис! Я во всем виновата. Я довела его до такого состояния.

Голос ее набирал силу. У Вероники начиналась истерика. Услышав крики подруги, в комнату вбежала Лариса.

– Ты опять? Да? – она схватила ее за печи и с силой встряхнула. – Сейчас же прекрати, иначе вызову бригаду, и тебя заберут в психушку. Скажите ей, – она повернула голову ко мне, – что Борис не из-за нее покончил с собой.

Видя перед собой глаза Вероники, полные слез и безумной тоски, мне ничего не оставалось делать, как подтвердить слова Ларисы:

– Вероника, к тому, что случилось с вашим мужем, вы не имеете никакого отношения, – неуверенно сказала я.

– Но…но… – Вероника опять захлебнулась в рыданиях.

Лариса извлекла из кармана пузырек с жидкостью, схватила с журнального стола стакан с водой и принялась в него лить из пузырька. В комнате запахло сердечными каплями.

– Что это? – перехватила ее руку Алина.

– Успокоительное. Хорошее средство. Гомеопатическое. Не бойтесь этим отравиться невозможно, – ответила Лариса и поднесла стакан к лицу Вероники. – Выпей. Тебе надо успокоиться.

– Я уже пила, – сдерживая дрожь, сказала Вероника.

– Выпей еще и постарайся уснуть. Сон все лечит. Ложись, я тебя пледом укрою. Как же тебя колотит!

– Мне холодно.

Веронику и впрямь сотрясала сильная дрожь. Скорей всего – нервная, поскольку, в комнате я не почувствовала ни холода, ни сквозняка.

Лариса обернула подругу пледом и помогла лечь.

– Ты лежи, мы не будем тебе мешать, – сказала она и знаком показала нам выйти.

– Обещай, что ты не уйдешь? – Вероника вцепилась в Ларисино запястье.

– Ну что ты! Я буду рядом, на кухне.

– Ага, хорошо, – Вероника прикрыла веки и тут же провалилась в сон.

– Лекарство подействовало, – вздохнула Лариса. – Как же она, бедняжка, измучилась. Я только сегодня узнала, что Вероника уже две ночи не спит, боится, что ей Борис приснится. Кто ж такое выдержит?

Мы оставили Веронику в гостиной на диване и переместились на кухню. Не спрашивая, хотим ли мы чаю, Лариса включила электрочайник и начала выставлять на стол чашки.

– Вы давно знаете Веронику? – нарушила молчание Алина.

– Два года, – ответила Лариса. – Сначала она была моей пациенткой, а потом наши отношения как-то незаметно переросли в дружбу. Такое часто случается между доктором и его пациентом.

– А вы доктор?

– Да, гинеколог. Не знаю, в курсе ли вы того, что случилось с Вероникой в юности.

– Нет. Будем признательны, если вы нам расскажите.

– Да уж. Лучше я вам расскажу, чем вы у нее станете допытываться. Воспоминания о той истории весьма болезненные. Не случись бы тогда ничего, может, и жизнь у нее по-другому сложилась.

– А что произошло-то?

– Изнасиловали ее, когда ей и шестнадцати не было. Вероника с подругой возвращались домой с тренировки. И время было не позднее, восемь часов всего. Только дело зимой было. Темно. Фонари, как обычно, все до единого разбиты. До дома оставалось пройти всего ничего. Откуда-то из-за угла появилась компания подвыпивших молодых людей. Пять человек здоровенных лоботрясов начали приставать к девчонкам. Подружке удалось бежать, а Веронику затащили в подвал. Утром растерзанную девочку нашла дворничиха. Она же вызвала «Скорую» и милицию. Операция длилась несколько часов. Вердикт врачей был неутешительный – детей у Вероники не будет никогда. Всех пятерых насильников очень скоро вычислили, но за решеткой оказался только один – всех остальных смогли отмазать родители. Подружка дала странные показания, будто Вероника сама окликнула ребят. Можете себе представить, какая жизнь началась у Вероники? Благодаря развернутой насильниками и их родителями кампании Вероника из жертвы превратилась в коварную соблазнительницу, засадившую в тюрьму ни в чем не повинного парня. Ей угрожали по телефону, высмеивали на улице, писали на стенах подъезда неприличные слова. Короче, ее жизнь превратилась в ад. Девочка не получила ни одной консультации в кризисном центре, ни один психолог не поговорил с ней по душам. Последствия нанесенной психической травмы сказываются до сих пор. У нее появилась стойкая неприязнь к мужчинам. В каждом из них она видит насильника.

– Бедняжка, – вполне искренне посочувствовала я. – Но если она до такой степени возненавидела мужчин, зачем она вышла замуж за Бориса?

– Сейчас-сейчас, – пообещала все объяснить Лариса. – Через полгода после случившейся трагедии Вероника уехала в Кривой Рог к тетке. А еще через год она поступила в институт, который успешно закончила. Все бы нечего, если бы не затворнический образ жизни, который она вела. Вероника ни с кем не поддерживала дружеских отношений – ни с девушками (вспомните, как ее предала подруга), ни с парнями. А еще через какое-то время она стала поговаривать о том, что хочет уйти в монастырь. Единственная дочь, надежда и опора! Родители Вероники не знали, что и делать, как вернуть дочь к жизни. Помог случай. Вероникиной маме на предприятии предложили по горящей путевке съездить к морю, отдохнуть в санатории. Там она познакомилась и подружилась с матерью Бориса. Вероника и Борис, казалось, были созданы друг для друга. Невеста – красавица, умница и уж точно не гулящая. Жених всем на зависть – молодой бизнесмен без вредных привычек, недурен собой, к тому же не бабник. Ну как им не пожениться?

– А то, что дочка подверглась насилию, мама, конечно же, скрыла? – догадалась я.

– Кто ж о таких вещах будет рассказывать будущей свахе? Короче, молодых свели. Веронике Борис понравился, во всяком случае, такой уж явной антипатии у нее к нему не возникло. Да и Борису невеста приглянулась. Если честно, он устал от ежедневных маминых жужжаний: «Когда ты женишься? Когда ты женишься?» Тридцать лет на днях стукнуло, можно и семьей обзавестись, вот только где невесту искать? Обратиться в брачное агентство? Неловко как-то. Уж лучше мама подыщет себе невестку, а там посмотрим – вдруг подойдет? Вот так и получилось, что ни Вероника, ни Борис к свадьбе своей страстно не рвались, но и не отбрыкивались. Вероника из Кривого Рога перебралась к мужу. Здесь и квартира отдельная, и к маме близко. Казалось, все должно было наладиться. Борис заботливый, мягкий, интеллигентный. Но вышло по-другому: к старым комплексам добавились новые. Мало того, что интимная близость не приносила ей никакой радости, так ее еще стало мучить пресловутое чувство долга – родить мужу ребенка. С этой проблемой Вероника пришла ко мне. А я что? Бог? Нет, конечно. Хотя у Вероники не такой уж и безнадежный случай: ее ребенка могла бы выносить суррогатная мать. Надо было только рассказать мужу о том, что она не может сама родить, а потом вместе с ним найти женщину, которая на время стала бы инкубатором для их ребенка. Но Вероника испугалась реакции Бориса – как он отнесется к тому, что ее когда-то изнасиловали?

– Да разве нельзя было скрыть этот факт? – воскликнула Алина и тут же зажала ладонью рот, испугавшись, что Вероника может ее услышать. Последующие слова она произнесла шепотом: – Мало ли бесплодных женщин от природы?

– Вы правы, – согласилась Лариса, – но Вероника поступила иначе: ничего не объясняя мужу, отказалась от близости. Я не одобряла ее поступок, хотела сама сходить к Борису и все объяснить, но Вероника запретила мне делать это. Сказала, что Борис вызывает у нее отвращение и, скорей всего, она подаст на развод, а потом усыновит какого-нибудь ребенка из детского дома.

– Вы так и не поговорили с Борисом?

– Я пыталась. Вызвала его к себе и сообщила о том, что Веронике надо лечиться, намекая скорее на психологическую проблему, чем на физиологическую. До сих пор себя виню, что не рассказала ему все как есть. Услышав о том, что у Вероники проблемы, Борис неожиданно оживился, сказал, что сам над этим думал и даже нашел специалиста. Как оказалось позже, речь шла о сексопатологе. Разумеется, сексопатолог Веронике ничем не помог. После первого же сеанса ей стало только хуже.

– А вы знаете фамилию этого специалиста?

– Нет, Вероника не называла его по имени, да я как-то и не интересовалась, потому что сразу поняла – шарлатан. Не прочувствовав настроение Вероники, он выписал ей какие-то сомнительные таблетки. Я потом запретила ей принимать эти лекарства. Так знаете, после того как Вероника отказалась от его консультаций, он мертвой хваткой вцепился в Бориса.

– В Бориса?

– Да. Взялся излечить того от депрессии.

– Сексопатолог лечил депрессию? – удивилась я.

– Этот так называемый доктор и сексопатологом был, и психиатром, и психоаналитиком. В общем, за все брался.

– А Борис, значит, страдал депрессией?

– Ничем он не страдал, – уверено ответила Лариса. – Я несколько раз с ним общалась. Абсолютно нормальный мужик. Конечно, чувствовалось, что он расстроен поведением жены, но не более того. Ни о какой депрессии и речи не могло быть. Я видела больных страдающих депрессией. Потухший взгляд, физическая слабость, перепады настроения – от плохого к очень плохому. Борис же был одержим работой. Всегда подтянутый, энергичный.

– Зачем же тогда лечился?

– А он не лечился, это его лечили. Этому доктору надо было деньги из Бориса выкачать! Я уж не знаю, с какой стороны он нашел к нему подход.

– К сожалению, такие доктора встречаются частенько.

– К сожалению, – повторила за мной Лариса.

– Лариса, может, Вероника вспомнит, куда она ездила на консультацию. Очень уж интересно нам познакомиться с этим специалистом-сексопатологом.

– Можете даже у нее не спрашивать, доктор приезжал на дом один-единственный раз. А вот Борис тот наверняка ездил к доктору в клинику, только вряд ли Вероника знает, где она находится: с ее слов она месяц с мужем не разговаривала. Чтобы Борис не допытывался, что с ней в последнее время происходит, она придралась к нему из-за какой-то мелочи и, сделав вид, будто обиделась, замолчала. Борис, которому порядком уже надоели капризы жены, тоже молчал.

– Невесело они жили.

– Еще как невесело. Только вы уж не упрекайте во всем мою подругу, ей и так несладко сейчас. Ей серьезно лечиться надо, у хорошего психоаналитика.

– Ну, на хорошего психоаналитика Борис деньги ей оставил, – заметила я.

– И я так думала, вот только оказалось все по-другому, – неожиданно выдала Лариса. – Когда Борис умер, возник вопрос, на какие деньги Вероника будет жить. Вся наличность, которая была в доме, ушла на похороны и поминки. В кошельке у Вероники остались крохи. Я стала ее расспрашивать, где, мол, Борис деньги хранил. У него должны быть банковские счета. Чего проще, пойти в банк и снять деньги! Оказалось, что существует брачный контракт, по которому Веронике в случае развода или смерти супруга, остается лишь квартира, и все – никаких средств к существованию. Кстати, на составлении такого контракта в свое время настояла именно Вероника. Скажите «дурочка»? – и будете правы. Тогда ей казалось, что семейные отношения должны строиться исключительно на доверии. А какое может быть доверие, если мужа все время будет преследовать мысль: «За меня она выходила замуж или за мои деньги?» Борис, как вы понимаете, не возражал против такого контракта. Когда я своими глазами прочитала этот брачный договор, то набросилась на Веронику: «Что ж ты, дуреха, свою жизнь в грош не ставишь? Кому достанется фирма Бориса?» Оказалось, неизвестно – предприятие частное, принадлежало исключительно Борису. Он, конечно, мог составить завещание на Веронику, но не составил. Нет завещания. Вот так. На какие теперь средства ей жить, я не знаю.

– Лариса, – из комнаты донесся слабый голос Вероники. – Расскажи им о пропавших часах и картине.

Лариса досадливо поморщилась – оказалось, Вероника не спала и все время прислушивалась к разговору.

– Я была уверена, что она уснула, – совсем тихо для нас прошептала Лариса. – Вторую ночь не спит, глаза закрыть боится. Я ведь и лекарство ей дала – давно должно было подействовать, – а она все равно не спит. Нехорошо получилось: я без ее согласия тайну раскрыла.

– Нам можно, – успокоила ее Алина.

– И я так думаю. Вдруг мой рассказ следствию поможет. Ника, ты не спишь? – смущенно выкрикнула Лариса, не поднимаясь из-за стола.

– Спала, – отозвалась Вероника. – А потом вдруг проснулась, про часы вспомнила.

– Что-то пропало? – насторожилась я.

– Да уж не знаю, – Лариса пожала плечами. – Вероника не нашла часов Бориса, швейцарских в золотом корпусе, не досчиталась тысячи, отложенной на хозяйственные расходы, а еще исчезла картина.

– Что за картина?

– Между нами, ужасная картина. Ее как принесли, так она и стояла в прихожей. Зачем Борис купил, не понимаю. Мрачная мазня.

– Что ж, ситуация более или менее становится объяснимой, – отчего-то пробормотала Алина. – Мне все ясно.

«Что ей ясно? – я с недоумением скосила на нее глаза. – По-моему, ничего не ясно! Гришин – жертва ограбления? Вернулся домой, а там орудуют воры? В первый раз слышу, чтобы воры затаскивали хозяев в ванную и резали им там вены. Пропала тысяча. Для Вероники и для Бориса это не деньги – пыль. За хлебушком один раз в булочную сходить. А картина? О какой картине идет речь? Неужели о картине Кротова? Кому она нужна? Ее могла тайком от хозяев отнести на помойку домработница Анна Григорьевна. Часы… Что сталось с часами, не знаю. Кто знает, может быть, через какое-то время они сами найдутся. А вот у Вероники отправить на тот свет мужа мотивы были. Если бы я своими глазами не видела, в каком состоянии она находилась сейчас, если бы не слышала откровенный рассказ Ларисы – а я почему-то ей верила, – наверное, так и подумала бы. Даже алиби не брала бы в расчет».

– Спасибо, мы пойдем, – Алина резко поднялась и стала прощаться с Ларисой.

Проходя мимо гостиной, мы осторожно приоткрыли дверь в комнату. Вероника спала, свернувшись калачиком.

– Эх, надо было спросить у нее, как зовут сексопатолога, – посетовала на забывчивость Алина. – Лариса, я вас очень попрошу, когда она проснется, спросите имя сексопатолога. Чем черт не шутит – вдруг вспомнит? А потом позвоните нам вот по этому телефону. – Алина вовремя сообразила не совать Ларисе свою визитную карточку с координатами «Пилигрима», вырвала из блокнота листок и написала на нем номера мобильных телефонов – своего и моего.

– Спрошу, – пообещала Лариса, пряча листок в карман.

– И на кой черт тебе сдался этот сексопатолог? – спросила я, когда мы вышли из подъезда на улицу.

– А затем, что этот человек мог знать о сокровенных проблемах Бориса. Лариса утверждает, что этот тип вцепился в Гришина мертвой хваткой. Ну не молчали же они на своих оздоровительных сеансах? Помнишь фразу, которой пользуются все психоаналитики: «Вы хотите поговорить об этом?» О чем должен говорить пациент? Правильно – о наболевшем! Может, заодно мы узнаем, куда подевались документы из сейфа Гришина.

– А что ты скажешь о пропаже картины и часов?

– Что? Если картина стояла в прихожей, то вряд ли Вероника может точно сказать, в тот день она пропала, или накануне, или два дня назад. Часы надо поискать в доме. Борис, отправляясь в ванную, пускай даже не резать вены, мог снять их. Лично я, как только вхожу в дом, тоже снимаю часы. Что касается денег: деньги взяла домработница, уходя на рынок. Не такая и большая сумма.

– И я так подумала.

– Значит так, делаем акцент на сексопатологе, – решительно утвердила дальнейшее направление нашего расследования Алина.

Я устало посмотрела на часы.

– Только не говори, что сейчас мы бросимся со всех ног искать этого сексика. Половина седьмого. Ты обещала отвезти меня домой – прямо к подъезду, – напомнила я Алине ее же слова.

– Довезу до квартиры, – задумчиво сказала она.

По тому, как Алина ответила, я поняла: если бы мы знали фамилию доктора, она бы уже сегодня обзвонила все частные клиники и кабинеты, уже сегодня нашла бы его и учинила допрос с пристрастием, такой, что никакая врачебная тайна не стала бы тому препятствием.

Глава 18

Алина, как и обещала, доставила меня прямо к подъезду. Изрядно уставшая и до головной боли отягощенная информацией, я ввалилась в родную квартиру. У меня было одно желание: выпить пару таблеток шипучего аспирина, принять теплую ванную и завалиться спать.

Какого же было мое удивление, когда на кухне я увидела своего мужа в компании с майором Воронковым. Мужчины наслаждались копченой рыбой и холодным пивом. По их довольным лицам я поняла – им хорошо и весело. Сергей Петрович рассказывал анекдоты из ментовской жизни. Олег громко хохотал, не забывая подливать приятелю свежее пиво.

История знакомства Олега и Сергея Петровича Воронкова такова: несколько лет назад мой супруг поехал с компаньоном на рыбалку и пропал. В полиции заявление о пропаже мужа у меня приняли не через три дня, как это принято, а сразу, поскольку недалеко с удочками, оставленными на прибрежном песке без присмотра, был найден труп молодой женщины. Собственно, почему «найден»? Его нашли я и Алина. Нам, как всегда, «повезло». Не повезло Олегу: его сразу стали подозревать в совершенном убийстве. Вел дело – тогда еще капитан – Воронков. Надо отдать должное, он быстро вычислил убийцу девушки. Правда, немного ему помогли мы с Алиной. А Олег потом сам нашелся и был крайне удивлен всеми событиями, произошедшими в его отсутствие. С тех самых пор мой муж Олег и Сергей Петрович Воронков поддерживают дружеские отношения.

– Тыприехал? – без радости спросила я.

Появлению мужа я удивилась куда больше, чем Воронкову. Сегодня Олега я как-то не ждала. А вот майор, подозреваю, явился ко мне домой, чтобы сделать контрольное промывание мозгов. Когда наши пути-дорожки пересекаются, он часто так поступает: сначала разорется на месте преступления, а потом вызывает нас в управление или, как сегодня, без приглашения является домой, как он говорит: «Шел мимо».

Плохо, что Олег так некстати из командировки вернулся. Больше чем уверена, Воронков ему уже обо всем рассказал: и о том, что я труп Артура нашла, и том, что видел сегодня меня и Алину в «Комп и К*». Не дурак же он? Наверняка уже догадался о том, что мы с Алиной по уши завязли в новом расследовании.

Ой, как плохо для меня все складывается. Голова просто раскалывается, но боли головной, похоже, еще добавится. Ишь как посерьезнели их лица! Теперь они на меня вдвоем набросятся. Воронков будет угрожать засадить меня и Алину в тюрьму (исключительно ради нашей же пользы). Олег будет грозить разводом, чтобы Аню при этом оставить у себя – что за мать, сидящая в тюрьме. Потом они на пару будут «выкручивать» мне руки, требовать, чтобы я пообещала им не лезть туда, где мне – женщине интеллигентной – быть никак не пристало. Полиция, мол, сама разберется с преступниками. На закуску начнут взывать к совести, напоминать о материнском долге и разжигать во мне чувство ревности. А вдруг со мной что-нибудь случится, кто вырастит мою дочь? Другая женщина? Олег молод, красив, респектабелен. Дамочек, желающих его захомутать, найдется предостаточно. А как водится, самая прыткая не есть самая благопристойная. Проявив фантазию, можете себе представить, какая мачеха достанется моей дочери?

Так, давя на все болевые точки одновременно, они вырвут из меня обещание не заниматься «ерундой» и вести себя благоразумно. А чтобы я вообще забыла, чем в свое время баловалась на досуге, выкинут из книжного шкафа все детективные романы. Один раз такое уже было.

– Мариночка? – воскликнул Олег, глядя на меня с нежностью и почему-то с состраданием.

Странно, вообще-то я от него ожидала совершенно другой реакции. А, понимаю, он хочет, чтобы я потеряла бдительность, расслабилась – и тогда … Не выйдет! Буду начеку.

– Ты приехал? – повторила я свой вопрос, как будто сомневалась: мой это муж передо мной сидит или чужой.

– Ты знаешь, мне что-то так стало беспокойно. Звоню тебе на мобильный. Ты не отвечаешь…

– Я забыла отключить его от подзарядного устройства, – сказала я. Это была чистая правда. Телефонная трубка целый день пролежала рядом с холодильником, подключенная к электросети.

– В «Пилигриме» тебя тоже не было.

– Не было, – подтвердила я, не объясняя, по какой причине.

– Я сел в машину и рванул домой. Для бешеного кобеля семь верст не крюк, – пошутил он. – Только перешагнул порог квартиры – звонок в дверь. Сергей Петрович! Честно тебе скажу, его увидел – внутри все оборвалось. Первое, что подумал, с тобой беда. Господи, как же я испугался.

«Ври, да не завирайся. Не слишком ты перепуганным выглядел, когда я в дом вошла».

– Но он мне сказал, что несколько часов назад видел тебя живую и здоровую, и у меня отлегло от сердца.

Приподняв брови, я перевела взгляд на Воронкова. «Чего тогда пожаловал?» Воронков смолчал. Зато у Олега рот не закрывался.

– Оказывается, Алину надо спасать! Марина, она твоя подруга, и ты обязана заботиться о ее душевном состоянии, – сказано это было с такой тревогой и заботой об участи моей единственной подруги, что я на некоторое время потеряла дар речи.

Наверное, в этот момент мои глаза были похожи на перископы. Я даже отступила на полшага назад, чтобы эти двое попали в поле моего зрения: и Олег, который всю жизнь видел в Алине источник наших семейных ссор, и Воронков, который считал, что именно моя подруга сбивает меня с пути истинного.

– Сергей Петрович очень обеспокоен ее душевным состоянием. Он даже советовался со специалистом из института судебной психиатрии. Этот специалист, профессор, между прочим, порекомендовал послать Алину в командировку. Куда-нибудь очень далеко. На недельку-другую, а еще лучше на месяц. Ты ведь без нее в «Пилигриме» справишься? Лето закончилось, туристов не так много, – с жалким видом лепетал мой супруг.

В этот момент в моей голове начало кое-что проясняться: «Хитрецы! Хотите разбить наш тандем. Думаете, отсечете от меня Алину, и я заброшу расследование?»

– Сергей Петрович, в чем дело? – в лоб спросила я Воронкова. – Откуда такая забота об Алине. Институт судебной психиатрии приплели.

– Но я же Алину Николаевну сегодня видел! В каком она была состоянии! Дать ей в руки кинжал – она бы себе харакири сделала! И все это на ровном месте. Вообразила себе, что все члены группы должны умереть вслед за своим гуру, и теперь боится, что и ее затянет в водоворот повального суицида.

– А я и не знал, что умер кто-то, – растеряно произнес Олег. – Я думал, что у Алины очередное психическое расстройство.

«Хорошенькое мнение у него сложилось об Алине. Психопатка! Нормально. А вам, Сергей Петрович, большое спасибо, не стали говорить, что труп Артура Ковалева нашла я, – мысленно поблагодарила я Воронкова. – Что ж, не все так плохо, если ваше общение с моим мужем ограничилось только распитием пива».

У меня поднялось настроение. Я улыбнулась. Возможно, сегодняшний день закончится тихо и мирно. В предвкушении скорого отдыха я блаженно прикрыла веки.

Но как только мое лицо просветлело, меня тут же уличили в равнодушии к ближним.

– Марина, как тебе не стыдно! Ты смеешься? – устыдил меня Олег. – Сергей Петрович столько страстей мне рассказал о разных сектах, призывающих к групповому самоубийству. Буквально сегодня ему попалась на глаза газетная заметка о «Белом братстве». Помнишь, лет десять назад некая аферистка, именовавшая себя Деви Мария Христос, пророчила близкий конец света. А вдруг у Алины тоже появится навязчивая идея отправиться досрочно на тот свет?

– Нет-нет, вы ошибаетесь, – замотала я головой. – Она бы мне сказала. У Алины что на уме, то и на языке.

– А вот Сергей Петрович говорит, что люди, одержимые мыслью о самоубийстве, весьма скрытны. И только по случайному эмоциональному всплеску, очень похожему на сегодняшний случай с твоей подругой, можно распознать об их планах. И как только Алине пришло в голову посреди улицы кричать на майора полиции? На такое способен только самоубийца.

– Вы обиделись? – мой взгляд уткнулся в Воронкова. – Хотите, чтобы я попросила за Алину прощение?

– Нет. Хотел с вами поговорить. Вы уж успокойте свою подругу. Все три смерти не связаны между собой.

– Умерло три человека?! – ужаснулся Олег.

Не думала, что мой муж такой впечатлительный. Воронков не обратил внимания на его реакцию.

– А уж о том, что Гришин и Богун последовали за своим учителем на тот свет, и речи не может быть. Сначала убили Гришина, потом повесился Богун, у него – я ведь вам уже говорил – были проблемы с психикой, он даже несколько лет назад состоял на учете у районного психиатра. И только потом убили Артура Ковалева. Патологоанатомы подтвердили именно такую хронологию. И если с первыми двумя смертями все более или менее ясно, то убийцу третьего придется поискать, но кое-какие соображения на этот счет у нас уже имеются.

– Значит, Бориса Гришина все-таки убили? – зацепилась я за слова Сергея Петровича. – А как же официальная причина смерти, указанная в свидетельстве?

– Ничего подобного! В свидетельстве указанна истинная причина смерти. Другое дело, что вдова не стала распространяться о самоубийстве супруга и подсуетилась, чтобы тело так скоро выдали. Вдове пошли навстречу. Вслух была озвучена причина смерти – обширный инфаркт.

– А его, значит, все-таки убили. Я так и думала! Я чувствовала!

Мне бы следовало возразить майору. Богуну тоже помогли уйти из жизни. Я должна была рассказать о том, как ходила с Алиной в парк смотреть на то злополучное дерево, о бомже, свидетеле преступлении, о человеке, с которым пришел Сева. Формально все верно, со слов бомжа, этот человек Богуна в петлю не затаскивал, но и ничего не предпринял, чтобы предотвратить самоубийство. Мне надо было во всем признаться. Но когда я услышала, что Гришин не сам себе вены порезал, остальное я уже не слушала. А зря, получилось так, что я скрыла важную для следствия информацию.

– Да, Гришина убили, – повторил майор.

– И вы знаете кто?

– Да, – с напускным равнодушием ответил Воронков.

– И кто? – спросила я, сдерживая волнение. Майор тянул паузу. Опасаясь, как бы он не сослался на тайну следствия, я пригрозила: – Вы же понимаете, Сергей Петрович, что Алина не успокоится, если наверняка не будет знать, кто убил Гришина.

– Ой! – выдохнул Воронков. – Это уже явный шантаж. Ну да ладно, несколько часов назад мы арестовали некого Павла Кротова.

– Павла Кротова? – повторила я вслед за майором.

– Да, Гришину позавидовал друг детства, несостоявшийся художник, считавший себя при этом гением.

– Так это он вспорол Борису Ивановичу вены? Как же это могло случиться?

– Гришин хотел помочь другу материально, но так, чтобы тот ни о чем не догадался: через посредника купил у него картину. Заплатил, между прочим, очень большие деньги. А потом Кротов узнал, кто его благодетель.

– От кого ж он узнал?

– Случайно встретил в городе домработницу Гришиных. Та долгое время жила по соседству с матерью Бориса Ивановича и прекрасно знала Павла Кротова, относилась к нему с презрением, называла маляром и мазилой. На вопрос Анны Григорьевны: «Как дела, художник?» – Павел не удержался, похвастался: мол, все прекрасно, недавно картину свою очень дорого продал. Анна Григорьевна стала допытываться, что нарисовано на этой картине, а потом возьми и ляпни: «А не твоя ли мазня у нас в прихожей вторую неделю пылится? Боре все недосуг ее отвезти на дачу и повесить в выносном сортире для рабочих, чтоб тем веселее было тужиться». Домработница захихикала, а Павел едва сдержался, чтоб не убить ее на месте. «Что не нравится? Учись рисовать, маляр». Кротов сквозь зубы процедил: «Уймись, старая грымза. У меня выставка персональная готовится». «В городском сортире», – бросила Анна Григорьевна и поторопилась укрыться в магазине.

Сначала Павел подумал, что зловредная старуха просто-напросто хотела разозлить его, потом вспомнил, что покупателя на картину нашел Владимир Антипов, третий их товарищ по детским играм. Идти к нему, выяснять, кому тот продал картину, Павел не стал. «Соврав один раз, Антипов соврет и второй раз», – подумал Кротов и пошел прямо к Гришину. На свою беду Борис был дома, да еще один. Увидев свое детище, пылящееся в углу прихожей, Кротов рассвирепел: домработница не соврала, картину и не собирались вешать в доме. Разговор был недолгим. Павел не захотел слушать объяснения Бориса – ударил друга головой о стенку. Гришин потерял сознание.

– А что потом? Кротов потащил тело в ванную?

– Видимо, да.

– Видимо?

– Кротов пока до конца не признался в содеянном преступлении. С его слов, он схватил свою картину и вылетел из квартиры прочь.

– А если это не так? Вдруг это не Кротов убил Гришина?

– Тогда кто? – опешил Воронков. Для него вопрос, кто убил Бориса Гришина, давно был решен. – Вы хотите сказать, что Гришин сам себя порезал?

– Да ничего я не хочу сказать. Но кому, как не вам, знать: если вина не доказана, человека надо считать невиновным.

– Демагогия. Все преступники кричат, что они не виноваты! До последнего упираются.

– А у вас есть доказательства вины художника? – спросила я у майора.

Он мне ничего не ответил, только сделал удивленные глаза: «Нет признания – будет!»

Прочитав мысли Воронкова, я в назидательном тоне продолжила:

– Тогда это не демагогия, а статья в вашем Уголовном кодексе. А кодекс надо чтить.

– Да ладно, – отмахнулся он от меня и, повернувшись к моему мужу, заметил: – Правильная она у тебя. У нас еще пиво осталось?

Олег выудил из холодильника две бутылки «Балтики» и с шумом выставил их на стол:

– Холодненькое!

Я сразу отошла на второй план. Понаблюдав пару минут, как мужчины с диким восторгом втягивают в себя пышную пену, я решила опять о себе напомнить:

– Сергей Петрович, а как вы вышли на Кротова? Как вы поняли, что он был в квартире Гришина в день убийства? По отпечаткам пальцев? Да?

– По каким отпечаткам? – Сознание его в эту минуту было очень далеко, в стране, где пиво течет полноводной рекой, в заводях плещутся уже соленые и высушенные лещи, тарани и вобла. Не сразу он сообразил, о чем я его спрашиваю. – Ах, по отпечаткам пальцев? Нет, конечно, Кротов не сидел и не привлекался, потому у нас его отпечатков нет. Работать со свидетелями надо уметь.

– И все-таки, кто его сдал?

– Домработница его и сдала. Я бы и раньше убийцу нашел, но меня не сразу к этому делу подключили. На первый взгляд все предельно просто – самоубийство. И если бы не наш генерал, никакого расследования не было бы. Как оказалось, наш главный был знаком с родителями Гришина, о смерти сына приятелей узнал случайно из некролога в газете. Через два дня после похорон генерал вызвал меня к себе на ковер и попросил со всем разобраться.

Я поговорил со всеми домочадцами. От вдовы толку было мало, она до сих пор в прострации. А вот домработница на мой вопрос: «Были ли у Гришина завистники?» ответила: «Да ему все с младенчества завидовали. Взять хотя бы его дружка, Пашку Кротова. Боря из жалости его картину купил, хотел таким образом его материально поддержать. Дрянь картина. Да вы сами на нее посмотрите. Она там, в прихожей, должна валяться. Я когда Пашку увидела, свое мнение относительно картины высказала. Имела я право? Имела. А он меня обозвал! Как? Грымзой! Старой грымзой!» Картины в прихожей не оказалось. Выяснили, что разговор домработницы с Кротовым состоялся в день смерти Гришина. Остальное – дело техники. Кротов не отрицает, что был в тот день у Гришина и картину забрал.

– Одна загвоздка – ответственность за убийство не хочет на себя брать, – с ухмылкой заметила я.

– Возьмет, куда он денется, – пробурчал в ответ Воронков.

В кухню просочилась Аня.

– Мам, мне нужен заграничный паспорт, – сообщила она.

– Зачем он тебе? Каникулы уже закончились, – напомнила я, – мы никуда не собираемся ехать.

Ане нет еще четырнадцати лет, и своего загранпаспорта она не имеет. Ее фотография вклеена в мой паспорт и в паспорт Олега, поэтому за границу она ездит исключительно с нами. Можно было, конечно, сделать ей отдельный паспорт, мне бы не составило это труда, но я боюсь отпускать ее куда-либо одну и потому всеми силами оттягиваю оформление ее личного документа.

– Понимаешь, мама, у нас в школе месячник высокой культуры, – пустилась в объяснения Анюта. – Наша завуч предложила организовать фанклуб.

– Футбольный? – быстро отреагировал Олег.

– Нет, театральный. Каждому классу нужно выбрать какого-нибудь артиста – оперного или балетного. Мы будем ходить на спектакли с его участием, дарить цветы, заходить в гримерку. Короче, знакомиться с театром изнутри. К концу года мы должны знать весь репертуар театра.

– Похвально, – оценила я инициативу завуча. – Но паспорт здесь при чем?

– А при том, что Павлик Радомский предложил не размениваться на областной театр.

– А на какой театр он предложил разменяться, – с замиранием сердца спросила я.

– Ла Скала. У его папы там есть знакомый оперный певец. Можно еще взять шефство над Монтсеррат Кабалье.

– Басков уже брал над ней шефство.

– Ничего страшного – ее на всех хватит. Тем более что по факсу уже пришло согласие и от нее, и от оперного певца, того, что в дружбе с Пашиным отцом.

– Оперативно, – сдавленным голосом произнес Воронков.

– А чего тянуть резину? Нам до конца года надо проштудировать весь репертуар театра. Вот только мы пока не решили, на каком театре нам остановиться.

– Я что-то не понял, – завертел головой Олег, бросая взгляд то на меня, то на Аню. – Вы что на спектакль в Италию собрались ехать?

– Или в Испанию, – подтвердила Анюта. – Если мама, конечно, загранпаспорт мне сделает.

– Деточка, – как можно ласковее сказала я, – а на какие денежки вы собираетесь ехать за границу?

– На этот счет можете даже не переживать. У Пашиного отца есть самолет, в него двадцать человек помещается.

– Самолет, – протянул Олег, расстегивая пуговицу на груди. – В театр…

– А если мы выберем итальянскую оперу, то нам и на билеты не придется тратиться. Оперный певец обещал нам помочь с контрамарками.

– Нормально. А кто у нас Паша? – заинтересовался Воронков. – Я фамилию его плохо расслышал.

– Радомский. Депутат областного совета.

– Да-да-да, – закивал головой майор в ритме болванчика. – Известная личность. Прошлое весьма туманное, но теперь уж ни к чему не подкопаешься – депутатская неприкосновенность.

– Кстати, мама, он тебе привет передавал, – вспомнила Аня. – А я и не знала, что вы знакомы.

– С депутатом? – насторожился Олег.

– Да нет, с его сыном, – успокоила отца дочь.

– Успели, сегодня. Мальчик опаздывал на занятия, Алина его пожалела и подвезла в школу.

– Только не говорите, что он в школу пешком ходит, – поперхнувшись пивом, сказал Воронков и тут же со смехом добавил: – Представляю себе эту картину: отпрыск Радомского с рюкзаком на спине, а рядом шагает бригада амбалов-охранников.

– Да нет, все было намного прозаичнее. У водителя, который возит Пашу в школу, сломалась машина. Только и всего. Алина предложила подвезти ребенка куда надо. Тут и выяснилось, что мальчик и есть Паша Радомский.

Глава 19

Рано утром следующего дня позвонила Алина:

– Так я за тобой заезжаю?

– Нет, давай лучше встретимся в «Пилигриме», – вежливо отказалась я от ее услуг, прекрасно понимая, что стоит мне сесть в Алинин «Опель», в турагентство мне уже не попасть. Во всяком случае, в этот день.

А в «Пилигрим» надо было заглянуть непременно. Во-первых, поинтересоваться нашими делами у Алены. Во-вторых, сегодня к нам обещала нагрянуть с проверкой пожарная инспекция. И в-третьих, я хотела сесть с Алиной за стол и в спокойной обстановке – повторяю, в спокойной обстановке, а не в гонке по оживленной автомагистрали, да еще в час пик – обсудить добытую нами информацию. Тем более что новостей благодаря Воронкову добавилось.

– Вчера мне нанес визит Сергей Петрович, – заинтриговала я Алину главной новостью.

– Зачем приходил? – просипела Алина. После вчерашнего ора на улице громко говорить ей было больно, а тихо не получалось, – вот в трубке и слышался какой-то шорох, временами переходящий в свист.

– Все расскажу, не опаздывай в агентство, – я положила трубку и пошла одеваться.

Не ожидала я от Алины такой прыти. Когда я вошла в «Пилигрим», она уже находилась в кабинете. Кофеварка пыхтела на столике в углу, а в воздухе носился аромат свежесваренного кофе.

– Ну, рассказывай, – потребовала она, поставив передо мной чашку с кофе. – Какая нелегкая к тебе Воронкова принесла?

– Вкусный кофе, – похвалила я Алину, сделав первый глоток. – Спрашиваешь, какая нелегкая принесла Воронкова? Пришел хлопотать за тебя.

– За меня? – усомнилась Алина. – Вот уж от кого не ожидала заботы и трогательного участия в своей судьбе.

– Просил тебя поберечь, отправить на отдых куда-нибудь на берег моря. Теплый песок, ласковое солнце, легкий ветер в лицо – красота. Глядишь, и здоровье твое восстановится.

– С чего это он? – насторожилась Алина. А впрочем, внимание Воронкова ее тронуло. Щеки порозовели, на губах появилась улыбка.

– Он всерьез озабочен твоим здоровьем, – стараясь выглядеть серьезно и едва сдерживаясь, чтоб не прыснуть от смеха, произнесла я. – Он даже консультировался у специалистов.

– Каких специалистов? – нахмурилась Алина, уже чувствуя в моих словах явный подвох.

– Специалистов из института судебной психиатрии, – как ни в чем не бывало ответила я.

– Психиатрии? Он что, смеется надо мной?! – начала закипать Алина. – Умник нашелся. Защитник! Волнуется он, видите ли, – От обиды у нее даже голос прорезался. – Это что же получается? Он к тебе пришел, чтобы поиздеваться надо мной? А ты… Подруга называется. Он издевается надо мной, а тебе хоть бы что? И все это за моей спиной!

«Эх, не с того начала», – пожалела я о сказанном.

– Не кипятись. Воронков действительно пришел тебя успокоить.

– К тебе пришел, чтобы меня успокоить? – фыркнула Алина и глянула на меня так, словно я у нее жениха со свадьбы увела.

– Да, ко мне, – повысила я голос. – Потому что с тобой невозможно разговаривать. Ты мне не даешь слова сказать.

– Ну-ну, дальше говори, – с угрозой в голосе разрешила Алина.

– Он и впрямь был напуган твоим обещанием наложить на себя руки. Пришел ко мне, чтобы я тебе передала: все спокойно. Все смерти имеют разные причины, и тебе не стоит…

– Это еще почему? – с детским упрямством – а вот захочу и наложу на себя руки – спросила Алина, как будто перед ней сидела не я, а ненавистный ей Воронков.

– Сергей Петрович нашел убийцу Гришина, – наконец-то выложила я новость. – Во всяком случае, он думает, что именно этот человек убил Бориса.

– Вот те раз! – выдохнула Алина. Она схватила чашку, но рука задрожала, и немного кофе выплеснулось на стол. – Черт! Неуклюжая корова! – обозлилась она на себя.

– Это, учти, не я сказала, – с улыбкой отметила я.

– Ну, и кто убил Гришина? – Алина, забыв о разлитом кофе, потянулась ко мне через стол, чтобы, не дай бог, не прослушать имя, угодила бюстом в лужу и блузкой стерла все, что выплеснулось из чашки. Но она этого даже не заметила. – Мы знаем убийцу? Это Вероника довела его до смерти? Да? Не молчи же, Марина.

– У тебя есть во что переодеться? – я взглядом показала на расплывшееся на груди пятно.

– Ты о чем? Мы куда-то идем? На прием? В театр? – нервно зачастила Алина, пытаясь заглянуть мне в глаза. – Говори немедленно.

– Ты кофе на себя пролила.

Она опустила глаза и тут же нервно закатила их к потолку.

– Да бог с ним, с этим пятном. Кто убил Гришина? Говори, иначе умру от любопытства.

Жизнью подруги я рисковать не стала:

– Воронков считает, что это Павел Кротов.

– Кротов? Художник? Который к нам в агентство приходил? Муж дворничихи?

– Да, слушай, как все было, – и я пересказала весь наш с Воронковым разговор.

Алина выслушала меня внимательно, не перебивала и не переспрашивала. Когда я замолчала, она с сожалением протянула:

– Знаешь, а я этого Кротова как-то смутно помню.

– Как ты его можешь помнить, если ты его не видела. Когда он с женой в «Пилигрим» приходил, разговаривала с ними я, ты в это время сидела в кабинете.

– Ну почему? Я из окна видела, как они в «Запорожец» садились.

– Со спины не считается. Ты лучше мне скажи, что думаешь по этому поводу. Мог Кротов убить Гришина или нет?

– Не знаю, – протянула Алина. – Что-то здесь не складывается. За что убивать? За то, что Борис богаче? – она мотнула головой. – Кротов – гордый. Не всякий человек любит, когда его жалеют, гордые вообще жалости не переносят. Есть в жалости что-то унижающее. Калек жалеют, убогих, нищих. Кротов же себя считал гением. Гениев не жалеют – ими восхищаются. Кротов был выше жалости. А вот обида, пожалуй, жгла ему душу: более удачливые по жизни друзья считали его неудачником, картины его в грош не ставили. От обиды он в сердцах стукнул Гришина головой об стену. Это я могу представить. Но чтобы хладнокровно затащить друга детства в ванную, снять с него одежду и зарезать? Увольте!

– Алина, я тоже не понимаю, почему Воронков, словно клещ, присосался к Кротову. Или майор что-то нам не договаривает, или хочет скорее закрыть это дело, – поделилась я своими сомнениями. – Не узнаю я Воронкова. Я всегда считала, что он не из тех, кто, не разобравшись, спешит засадить невинного человека за решетку.

– К сожалению, сами понять, виновен Кротов или нет, мы не сможем. Гришин уже не скажет, а Кротов надежно спрятан за решеткой.

– Алина, я вот еще что вспомнила. Только сейчас до меня его слова дошли.

– Чьи слова?

– Да Воронкова! Он в разговоре упоминал Богуна. Мол, на его смерть ты вообще не должна обращать внимания. Родственники и прежде замечали за ним странности, и вроде бы он даже был на психиатрическом учете. Как же не обращать?! Ты помнишь, что нам бомж сказал? С Богуном был мужчина.

– Может, бомж соврал? Придумал?

– Не знаю, – пожала я плечами. – Может, и соврал.

– Поехали к родителям Севы? – Алина сложила ладошки вместе и жалобно посмотрела на меня. – Прямо сейчас.

– А пожарная инспекция. Может, вечером? Нет, не могу: Олег из командировки вернулся, – вспомнила я. Получалось, что другого времени, кроме как рабочего, – семья у меня на первом месте, – у меня нет. И я согласилась: – Была не была. Обычно пожарные приходят во второй половине дня. Успеем? Поехали! Алена! – крикнула я в зал.

Алена в мгновение ока нарисовалась в дверном проеме.

– Слушаю вас, Марина Владимировна.

– К нам сегодня обещала нагрянуть пожарная инспекция с проверкой. Если они приедут, а нас не будет, тут же звони мне или Алине на мобильный телефон. В наше отсутствие прими их как полагается. Чай, кофе, коньяк… Насколько я помню, от коньяка они никогда не отказывались.

Лицо Алены заметно скисло.

– А вы опять уходите? – обиженным голосом спросила она. – Мне опять одной тут куковать?

– Алена, ты так говоришь, как будто мы в кино собрались, – вмешалась в разговор Алина. – У нас с Мариной Владимировной срочные дела. Но можешь не переживать, мы рядом. Один звонок – мы уже тут.

– А если связи не будет? Вы часто на мои звонки не отвечаете.

– Из города мы выезжать не будем, ты всегда сможешь к нам дозвониться.

– А вдруг?

– Я не поняла, ты что, пожарных боишься?

– Боюсь, вспомните, что было в прошлый раз.

Как такое забыть? Алена права: такое забыть невозможно. Меня и Алины, как это часто бывает, в агентстве не было. Алена встретила инспекцию довольно-таки прохладно. А чего перед ними бисер метать, если все у нас в плане пожарной безопасности в порядке? Сигнализация проведена. Огнетушитель на видном месте. Пожарный гидрант находится не дальше, чем нужно. Есть даже ведро с песком и багор. Для чего этот дрын с крючком нужен, я до сих пор не пойму, но и таковой в наличии имелся.

Инспектора, два толстых дядечки с кислыми физиономиями, походили по агентству. Проверили то, проверили это – придраться не к чему. Но ведь так не бывает!

– А кто вас подключал к пожарной сигнализации? – спросил у Алены один из них.

– Вы и подключали, – ответила наша секретарша, не особенно задумываясь над ответом.

– Я? – удивился мужчина.

– Если и не вы конкретно, то кто-то другой из вашей команды. Разве вас всех упомнишь?

– Сейчас проверим, – пообещал тот и подошел к телефону. Набрав нужный номер, он спросил: – Василий Кузьмич, у нас туристическое агентство «Пилигрим» подключено? Как так?

Должно быть, ответ Василия Кузьмича не полностью удовлетворил любопытного инспектора.

– А если они сами датчики к потолку прибили? Тогда сделаем так. Пойдет сигнал – позвони, – с этими словами он поднес зажженную спичку к потолку, аккурат под пластмассовую коробочку датчика.

Стоял он так минуты две-три. Звонка не было. Он сменил спичку и возобновил эксперимент. Потом, чтобы дольше горело, заменил спички свернутой в трубочку бумагой. Алена подумала, что звонка нет, потому что инспектор не сказал своему напарнику, на какой номер звонить. Хотела ему намекнуть об этом, но не успела. Оплавившаяся пластмасса капнула на руку проверяющего. Он завизжал от боли и выронил горящий факел. Бумага упала, но не на пол, а на стол, на котором Алина по своей забывчивости оставила клочки ваты, пропитанные жидкостью для снятия лака. Вата воспламенилась. Огонь перекинулся на стопку с документами. Документы вспыхнули костром. Алена кинулась спасать бумаги. Скинув их со стола, сама того не желая, она увеличила число очагов возгорания в несколько раз. Вместо одного большого костра на столе в кабинете полыхало несколько огневых точек.

– Несите скорее огнетушитель! – завопил инспектор, пытаясь загасить огонь неуклюжим потоптыванием.

– Ага, счас, – Алена пулей вылетела из кабинета.

Как назло, неделю назад наш огнетушитель, который имел обыкновение по нескольку раз за день падать с крючка на пол, по моей просьбе был намертво прикручен Олегом проволокой к стене. Была бы проволока медной или алюминиевой, Алена без труда справилась бы с задачей, но проволоку мой муж принес стальную и прикрутил огнетушитель к креплению со всей мужской дурью.

Ситуация выходила из-под контроля. В кабинете исполняли танец на углях два инспектора пожарной охраны. Алена, пытаясь отодрать огнетушитель от стены, орала на всю ивановскую:

– Горим!

«Пилигрим» не сгорел благодаря чуду. По чистой случайности в агентство зашел студент. В преддверии студенческих каникул, он собирался купить у нас недорогой тур. Увидев клубы дыма, валившие из дверей кабинета, и услышав истошный крик Алены, он подскочил к телефону и набрал номер «01». Только и всего. Потом не растерялся, забежал в туалет и там налил в ведро для мытья полов воды. Что было потом, кажется, понятно.

Пожарный расчет прибыл ровно через десять минут: одновременно сработала пожарная сигнализация и был звонок на номер «01». К этому времени пожар удалось затушить своими силами. Каково же было удивление пожарных, когда те в закопченных лицах погорельцев узнали двух своих коллег. А когда стало известно, каким образом инспекторы проверяли – действующая ли у нас система противопожарной сигнализации или это всего лишь бутафория, – хохот стоял оглушительный.

Ремонт кабинета нам влетел в копеечку. Но самое обидное, что нас еще и оштрафовали, хотя пожар произошел по вине самих инспекторов.

– Не бойся, – принялась успокаивать нашу секретаршу Алина. – Устраивать такую же проверку им в голову не придет – научены горьким опытом. Да и огнетушителей у нас теперь три. В каждой комнате, включая туалет, по штуке. – Алина поднялась со своего места и направилась к двери. – Алена, не кисни. Бомба два раза в одну воронку не попадает. И помни, хороший коньяк может решить все проблемы.

– Но лучше, если ты все же сразу нам позвонишь, – посоветовала я секретарше на прощание.

Глава 20

Сева Богун жил с родителями в одном из домов, некогда построенных для сотрудников академического института. Три пятиэтажки с квартирами улучшенной планировки стояли в тихом месте, на набережной, в окружении тенистого сквера, так называемый «Академгородок». Публика здесь проживала почтенная: академики, профессора, доктора и кандидаты наук.

С годами процентное отношение между «академиками» – так называли всех, кто был причастен к большой науке – и «неакадемиками» изменилось не пользу первых! Все объяснялось просто: слишком уж место было хорошее, чтобы на него не нашлось желающих. Сначала «академиков» начали теснить торговые работники, затем настал час предпринимателей, бизнесменов и банкиров, сумевших взобраться на гребень волны и нажить хороший капитал. Наконец пришел черед высокопоставленных чиновников, депутатов и прочих.

Нам повезло: дверь в подъезд, оснащенная кодовым замком, открылась перед нами как раз в тот момент, когда мы подходили к крыльцу.

Из подъезда сначала выкатилась коляска с орущим младенцем, следом за ней появилась мамаша, молодая женщина, сама почти ребенок, с институтским учебником под мышкой.

– Не закрывайте, пожалуйста! – в два голоса завопили мы.

Девушка придержала дверь. Внимательно посмотрев на нас, она спросила:

– Вы к кому?

Что ж, она права: спрашивать надо. Сейчас по городу в поисках легкой наживы столько жулья шляется.

– Мы в тридцать вторую квартиру.

У молодой мамы брови удивленно изогнулись.

– А к кому вы?

– Мы хотели бы поговорить с родителями Всеволода Богуна. Вы их знаете?

– Я живу в тридцать третьей квартире, – сообщила она. – Вот горе-то в семье. Как Севка мог так с матерью поступить? – запричитала она, фамильярно называя покойника Севкой, и, чтобы нам стало понятно, что ей дает такое право, пояснила: – Пятнадцать лет я живу с ними через стенку. С Раисой Самойловной я хорошо знакома, несмотря на ее возраст, мы, можно сказать, подруги. А муж ее, Севин отец, умер лет пять назад или больше.

– А не знаете, Раиса Самойловна сейчас дома?

– Вам лучше ее на улице подождать. Она пошла в аптеку за лекарством, обещала и Димочке пустышек купить. Зубки режутся, соски хватает на день-два, не больше, – молодая мать испытывала дефицит общения и потому тарахтела, не умолкая.

Она бы с радостью с нами поболтала еще, пока не придет Раиса Самойловна, но малец вновь заорал. Пришлось экстренно спускать со ступенек коляску.

– Сейчас-сейчас, маленький. Димочка хочет баиньки. Сейчас Димочка будет спаточки. Женщины, вы мне не поможете? – попросила она.

Мы помогли снести коляску с крыльца на дорожку. Молодая мамаша благодарно нам кивнула и затрясла коляску по тротуару.

Проводив Димочку с мамой, мы сели на лавочку перед подъездом. Через десять минут с улицы во двор вошла женщина. По виду ей было лет около шестидесяти, возможно, чуть больше или меньше. Одета она была в строгий темно-серый шерстяной костюм, лацкан которого украшала массивная брошь. Волосы с благородной проседью были собраны в хвост и перевязаны черной креповой лентой. Женщина носила траур.

Я легонько толкнула Алину в бок и тихо прошептала:

– Наверное, это и есть мать Богуна.

Раиса Самойловна шла тяжело, то и дело останавливалась, чтобы восстановить сбившееся дыхание. Поравнявшись с лавочкой, она поставила на нее сумку и присела рядом с нами. Потом глазами поискала мамашу с младенцем и, когда та ее заметила, помахала рукой.

– Вы Раиса Самойловна Богун? – спросила я, на сто процентов уверенная в том, что перед нами именно она и никто другой.

– Да, – Раиса Самойловна отпрянула назад, чтобы со своей старческой дальнозоркостью обозреть меня и Алину. Это ей не удалось, она полезла в сумку за очками и, водрузив их на нос, спросила: – Мы разве знакомы?

Я покачала головой:

– Нет, вы нас не знаете.

– Тогда позвольте узнать, чем могу быть вам полезна?

– Мы пришли с вами поговорить о вашем сыне, Всеволоде. Для нас очень важен этот разговор.

Лицо Раисы Самойловны исказилось от боли. После смерти сына прошло совсем мало времени, и женщина утопала в своем горе.

– О Севе? – дрожащими губами она произнесла имя сына.

– Да, мы хотим знать как можно больше о нем и о его последних днях, – призналась Алина.

– А кто вы? Может быть, представитесь?

На этот раз Алина изменила своей привычке приписывать себе чужие должности, сказала как есть, обьяснила, где и как познакомилась с Всеволодом.

– Я знала Севу несколько месяцев. Он представлялся мне очень вдумчивым, рассудительным человеком. У меня в голове не укладывается, как он мог наложить на себя руки. А в свете последних событий – вам ведь сказали, что погиб наш учитель и еще один член группы? – я вообще не верю, что это было самоубийство. А поскольку я тоже активно занималась йогой, то хочу во всем разобраться. Получается, что над всеми, кто занимался в этой группе, нависла смертельная опасность. Раиса Самойловна, прошу вас, помогите нам.

– Чем же я могу вам помочь? Боюсь, я вас разочарую, но Сева уже предпринимал попытку суицида задолго до того, как начал заниматься йогой. У него была тонкая ранимая душа, он все близко принимал к сердцу. Наверное, мы, родители, что-то упустили в его воспитании. Хотели уберечь от грязи, а вышло так, что оградили его от жизни. Нельзя этого было делать. Жизнь надо воспринимать со всеми плюсами и минусами. Хотели как лучше… – Раиса Самойловна тяжело вздохнула и начала рассказывать: – Севу я родила в сорок лет. Как-то до сорока у меня жизнь не складывалась. Первый муж пил. Развелась и долгое время жила одна. Когда я познакомилась с Аркадием Семеновичем, ему было под пятьдесят. Как раз на юбилей я и родила ему сына. Так что Сева – поздний ребенок, очень поздний. В детстве он был слабеньким и болезненным – врожденный порок сердца, аллергия почти на все продукты, рахит. Зимой из квартиры мы практически не выходили, постоянно какая-то зараза цеплялась. Переболели всеми инфекционными болезнями: корью, свинкой, коклюшем. Зато читать он начал в четыре года. Папа наш – профессор – заведовал в университете кафедрой философии. Библиотека огромная. Сева вырос среди книг. В шесть лет он осилил программу третьего класса. В семь лет мы отдали его сразу в четвертый класс. Лучше бы этого не делали. Это только взрослых умиляют вундеркинды, а у детей свой мир, жестокий, в котором все решает сила, а не ум. Был бы Сева хитрее, наверное, он бы смог прижиться в классе. И даже стать вожаком. Но он был прямолинейным, без лукавства. Не хотел и не мог подлизываться. Если у него просили списать домашнее задание, он отвечал прямо: «Будет лучше, если ты решишь задачу сам. В твоих интересах развивать мозги». Так и говорил. За это его не любили, потешались и даже били. Сева часто приходил домой с синяками. Дать сдачу великовозрастным лбам, как вы понимаете, он не мог. Пожаловаться – гордость не позволяла. Неудивительно, что в школу он ходить не любил. На улице с дворовыми мальчишками ему было неинтересно. Оставалось одно – книги. В четырнадцать лет Сева с золотой медалью окончил школу. Перед ним не стоял вопрос: куда идти дальше? Пошел по стопам отца – поступил в университет, на факультет философии. Поступил сам, без чьей либо помощи. Аркадий Семенович в то время уже не заведовал кафедрой, был на пенсии, часто болел. Экзаменаторы даже не догадывались, что перед ними профессорский сын. Дело в том, что у меня и мужа разные фамилии. Сева был записан на мою фамилию – Богун. Всеволод Богун. Конечно, Сева мог взять фамилию отца, Ромашов, но не захотел, боялся, что преподаватели из уважения к отцу будут делать ему поблажки. Глупый наивный мальчик, – Раиса Самойловна смахнула со щеки слезу. – Студенческие годы также не принесли ему радости. Вы помните себя в студенческие годы? – Мы с Алиной кивнули. – Это круговорот вечеринок, посиделки в общежитии, КВН, череда влюбленностей, побег с лекций. Время, о котором мы потом вспоминаем всю жизнь.

Мое студенчество выпало на конец шестидесятых годов: «Биттлз», французское кино, Брижит Бордо. Ощущение взрослой жизни со скидкой на детство. У Севы ничего подобного не было. Какая взрослая жизнь в четырнадцать лет? А детство мы у него отобрали. Самое страшное наступило, когда он влюбился в свою сокурсницу. Как она могла отреагировать на ухаживания мальчишки, которому по виду можно было дать не больше двенадцати? Увы, она ему отказала в очень грубой и насмешливой форме. Первая влюбленность, юношеский максимализм – одно наложилось на другое. Без любимой девушки и жить незачем. Севу мы едва откачали. Он напился таблеток, которые принимал отец. Я сама покупала эти таблетки. Упаковку положила мужу на тумбочку. Через два часа, когда настало время приема, Аркадий не нашел лекарство. Но я же покупала! Начали искать. Нашли пустой пузырек в мусорном ведре. Бросились к Севе, а он уже в состоянии, близком к коме. Едва успели его откачать. Что было потом, не передать словами. Он плакал, упрекал в том, что мы ему жизнь испортили. Трудно он выходил из этого состояния. Ох как трудно. Мы его и успокаивали, и взывали к чувству долга: как нам жить, если бы он умер? А он нас не слышал. Пришлось согласиться, чтобы его положили в психиатрическую больницу. Месяц он там провел – вышел задумчивый, отрешенный. Почти сразу после выписки поехал в университет и с дневного отделения перевелся на заочное. Ни с кем не общался, нас с отцом к себе не подпускал. Целыми днями сидел в своей комнате, книги читал. Иногда выходил в библиотеку. Аркадий Семенович пытался с ним поговорить, но безуспешно. Сева не шел на контакт.

Муж очень переживал. Через месяц с ним случился один инфаркт, а следом второй. Через два месяца мы его похоронили. И что интересно, после смерти отца Сева стал выходить из своего состояния. В институте стал чаще появляться. Устроился в газету курьером. Газетка – так себе. Я такие газеты не читаю – мура и глупость. Мистика, гадания, обряды, привороты, отвороты. Для кого пишут, не понимаю. Когда Севе исполнилось восемнадцать, его перевели из курьеров в журналисты. Пыталась узнать у Севы его псевдоним – в этой газетенке все псевдонимами подписывались, – так и не смогла. До сих пор не знаю, о чем он писал. А год назад он вдруг увлекся йогой. Я очень опасалась, как бы он не нанес вред своему здоровью. У него ведь врожденный порок сердца, и все виды физических нагрузок ему противопоказаны. Но он сумел меня убедить, что йога – это как раз то, что ему нужно. Комплекс дыхательных упражнений и упражнений на растяжку только укрепят его организм. И правда, он стал выглядеть значительно лучше. Спина выпрямилась, появились мышцы, на щеках заиграл румянец. Он даже вырос немного. Я мечтала о том, что Сева станет уверенным в себе, наконец-то встретит свою любовь, у него появится девушка. Мой мальчик женится, родятся внуки. Увы, все надежды остались в прошлом. Йога настолько его захватила, что времени не оставалось ни на что другое. Работа и йога. Йога и работа.

– Как же так? – удивилась я и посмотрела на Алину. – Вы ведь три раза в неделю занимались, по часу.

– Я занималась столько, сколько мне было нужно, – ответила Алина. – Бывало, что и раньше уходила, когда уставала. Я занималась для тела, а Сева занимался для души. Я тебе уже говорила, что йога не только физическая культура, но и философия.

– Вот-вот, – поддержала ее Раиса Самойловна, – И Сева так говорил. Он очень много прочитал книг о йоге. Увлекся Индией. Под впечатлением индийской культуры стал рисовать. Чудесные рисунки, яркие, четкие, только немного странные. А хотите их увидеть? – оживленно спросила Раиса Самойловна.

– Еще бы! – воскликнула я.

По рисунку можно многое узнать о человеке. У психологов даже тесты есть: нарисуй картинку, и я буду знать, что у тебя на душе, как ты видишь себя в обществе, как относишься к окружающим. Опытный детский психолог по рисунку сразу определит, нормально ли ребенок развивается, какие у него взаимоотношения с родителями и чего от него можно ожидать в будущем.

– Я сейчас, только на секундочку к Ирочке подойду, – Раиса Самойловна сняла с лавки сумку и направилась к молодой маме, которая, укачав сына, стояла неподалеку, одним ухом прислушиваясь к нашему разговору.

Передав ей пакет с сосками, Раиса Самойловна вернулась к нам.

– Идемте.

Глава 21

Время будто остановилось в этой квартире: старая добротная мебель, огромный овальный стол в центре комнаты – такой сейчас днем с огнем не сыщешь, тяжелые плюшевые шторы, не оставляющие солнечным лучам ни одного шанса пробиться через них, и много-много книг. Книги были везде: на полках, в шкафу, предназначенном для посуды, на журнальном столе и даже на подоконнике.

Впрочем, одна стена была свободна от книжных полок. На ней в большом количестве весели семейные портреты – огромные черно-белые фотографии под стеклом в тяжелых деревянных рамах.

Раиса Самойловна включила свет и подвела нас к одному из портретов. На снимке был запечатлен седовласый мужчина с умными и строгими глазами.

– Аркадий Семенович, – с теплотой в голосе сказала она.

– А это Сева с вами, – узнала Алина в пятилетнем мальчугане, сфотографированном в обнимку с матерью, Всеволода Богуна.

– Да, это мой мальчик. Оглядываясь назад, могу сказать: годы до школы были лучшими не только для него, но и для нас с Аркадием. Как мы радовались его рождению, его первым успехам. Мечтали о том, как он вырастет и станет великим ученым. А вот это наша родня. Моя покойная мама, свекровь, брат Аркадия, его тетка, моя сестра, – перечисляла свою родню Раиса Самойловна.

«Похоже, она хочет познакомить нас со всеми родственниками», – подумала я и, оглядываясь по сторонам, спросила:

– А где же рисунки вашего сына?

– Они висят в Севиной комнате. Сейчас мы туда пойдем.

– А это кто? – Алина словно вкопанная застыла перед групповым снимком. На фотографии была запечатлена толпа нарядно одетых людей.

Кто же ее так заинтересовал? Я проследила ее взгляд. Алина рассматривала девочку-подростка со смешными хвостиками. Длиннющая, угловатая. Уже не ребенок, но еще не девушка. И лицо – очень знакомое.

– Это мы на дне рождении моей двоюродной сестры Любы. Сорок пять лет ей тогда исполнилось.

– А это кто? – Алина постучала ногтем по стеклу.

– Любина дочь, Вероника.

– Вероника? – вырвалось у меня.

– Вы ее знаете? – удивилась Раиса Самойловна.

Ответа она не дождалась. Я задала следующий вопрос.

– А что с этой девочкой стало потом?

– Ничего хорошего, – печально покачала головой Раиса Самойловна.

– И все же? – настаивала я. – Я чувствую, что между смертью вашего сына и этой девушкой есть какая-то связь.

– Вы экстрасенс? – еще больше удивилась она.

– Немного, – солгала я. – В исключительных случаях.

– Хорошо, если вы пообещаете, что разговор останется между нами. То, что произошло с Вероникой, – своего рода семейная тайна. Из всех родственников была в курсе только я, и то только потому, что мы с Любой с детства дружили. Даже Аркадий не знал об этом случае, а Всеволод тем более. Давно это было. Моя сестра тогда жила в рабочем поселке на окраине города. Вероника училась в десятом классе. Однажды вечером она возвращалась после занятий в физкультурной секции домой. Навстречу вышла компания подвыпивших ребят. Отбиться от них Вероника не смогла, – Раиса Самойловна замолчала, подбирая слова.

– Ее изнасиловали? – подсказала я.

– Да, ее нашли только утром. Девочка пережила жуткий стресс. Подонков быстро вычислили. Нашелся свидетель, запомнивший номер машины, на которой те приехали. Все из благополучных семей, в рабочем поселке оказались случайно. Но что печально, из всех участников изнасилования за решетку сел только один, хозяин машины. Остальных отмазали влиятельные родители. В школе Вероника больше не появилась. Учителя пошли ей навстречу и выпускные экзамены приняли в неформальной обстановке. А потом Люба отослала Веронику в Кривой Рог, к тетке, подальше от всех разговоров и сплетен.

– Можно было переехать в другой район, – пожала плечами Алина.

– А Люба и переехала, только не в другой район, а в село Тепличное. Хорошее село, от города недалеко. Большое парниковое хозяйство, в котором круглый год зреют огурцы, помидоры. Люба туда устроилась экономистом. Дирекция ей дом выделила. Мы теперь к Любаше как на дачу приезжаем. Там хорошо: свежий воздух, пруд большой. Хочешь – купайся, хочешь – рыбу лови.

– А что Вероника? – напомнила я.

– Вероника получила образование. Сюда возвращаться отказывалась.

– В деревне жить не хотела?

– Я думаю, что основная причина была в другом: с этим городом у нее были связаны самые пренеприятные воспоминания.

– И все же она сюда вернулась.

– Да, но до этого у нее совсем крыша поехала. Представляете, надумала молодая девка в монастырь податься.

– Не подалась?

– Бог миловал. Случай уберег. Любу дирекция премировала путевкой в санаторий. Там она познакомилась со своей будущей свахой. Сын ее в женихах засиделся. Да и Вероника наша давно поспела. Вот так и свели молодых. А они вроде и не упирались, свадьбу скоро сыграли. Только не сложилась у них семейная жизнь.

– Плохо жили?

– Не жили – существовали. Одно хорошо, Вероника перестала говорить о монастыре, одеваться стала прилично, на себя обращать внимание. Муж ее хорошо зарабатывал, на жене не экономил. А потом случилось несчастье: муж умер. Хоть и плохо они жили, а все равно жалко человека. Позвольте, – Раиса Самойловна внимательно посмотрела на Алину, – вы сказали, что тоже занимались йогой? Значит, вы должны были знать Бориса, мужа Вероники.

– Не буду отрицать. Я знала Бориса. Нелепая и непонятная смерть. Полиция считает, что его убил друг детства, но я не склонна доверять этой версии. Вам не кажется странным: сначала гибель Бориса, потом Севин ничем неоправданный поступок и, наконец, убийство инструктора, у которого мы все занимались?

– Я не знаю, чем мы прогневили бога. За что он нас наказывает? Кстати, именно Борис привел Севу в группу, занимавшуюся йогой.

– Я не знала, – задумчиво проговорила Алина. – Если честно, я даже не догадывалась о том, что Сева и Борис – родственники. Они всегда приходили на занятия порознь и держались так, будто едва знакомы.

– Такое поведение вполне объяснимо, – сказала Раиса Самойловна. – Борис и Вероника не ладили, особенно в последнее время. Хотел он того или нет, но его прохладное отношение к жене распространялось и на ее родственников. Как будто мы были виноваты в чем-то!

– Понятно, – кивнула я, принимая объяснение Раисы Самойловны. Так часто бывает: насолил тебе один человек, и ты, сам того не желая, начинаешь недружелюбно относиться ко всему его окружению. Враг моего друга – мой враг. Или, если переиначить эту фразу, друг моего врага – мой враг.

– И все же именно от Бориса я приняла помощь, – сочла должным отметить Раиса Самойловна. – Увы, процесс был уже необратим.

– Какую помощь?

– Я уже говорила, что Сева слишком увлекся восточной философией. Он много читал на эту тему, ходил в библиотеку, искал что-то новое в Интернете. Он был одержим какой-то идеей. Я долгое время не понимала какой, пока не наткнулась на его дневник. Когда я прочитала, то пришла в ужас. Он хотел, он хотел… – Раиса Самойловна заволновалась, подбородок ее задрожал, на лбу рассыпались бисером капельки пота.

Я поняла, о чем она хотела сказать:

– Он хотел покончить с жизнью, чтобы ускорить свое новое перерождение? Так?

– Так. Он писал, что на этом свете постиг правду жизни, и теперь здесь ничто его не держит. А как же я? Как мне теперь жить без него? Сначала я винила во всем Бориса, он привел его в эту, простите, дурацкую йогу, он вдолбил ему в голову все эти глупости. Позвонила ему, мы встретились. Оказалось, что и Борис стал замечать за Севкой неладное. На занятиях Сева, чувствуя себя в кругу единомышленников, иногда заговаривал о скорой смерти, о новом перерождении. Борис даже пытался с ним поговорить, но разговор не удался. «И как же мне быть?» – спросила я Бориса. «Я думаю, что без специалиста тут не обойтись», – ответил он. «Вести в психбольницу?» – ужаснулась я. «Зачем? Сейчас есть много специалистов, занимающихся частной практикой. Могу с одним из них познакомить. Буквально через час иду к нему на прием. Поговорить о Севе? О деньгах не беспокойтесь, я проплачу лечение». Я удивилась: «Как, Борис, вы тоже лечитесь?» – «А чему вы удивляетесь? Весь мир пользуется услугами психоаналитиков». Стоит ли говорить, полностью доверяя Борису, я согласилась на предложение и пообещала устроить встречу Севы и этого психоаналитика.

– И Сева согласился?

– Севе пришлось согласиться. Сначала он отнекивался, ссылался на занятость, на то, что с ним все в порядке и он не хочет, чтобы кто-то копался в его мозгах. Я очень разволновалась, у меня так прихватило сердце, что пришлось вызвать «Скорую». Вот тогда, видя, что я действительно могу умереть, он согласился встретиться с доктором.

– И вы его видели? Знаете, в какой клинике он работает, как его зовут?

– Нет, – разочаровала нас Раиса Самойловна. – Я с ним разговаривала по телефону. Приятный такой голос, бархатный. Я думаю, что доктор уже в возрасте. Когда он позвонил, то назвал меня госпожой Богун. Согласитесь, молодежь таких слов не знает.

– А сам он никак не представился?

– Нет, сказал только, что он психоаналитик и что звонит по просьбе Бориса Ивановича. Потом мы с ним обсудили Севину проблему, договорились, что в такое-то время я уйду, а он придет и поговорит с Севой.

– А почему вы должны были уйти? – не поняла я.

– Потому что Сева уперся. Сказал, что он никуда не пойдет, и если психоаналитику надо, пусть сам приходит. При этом я должна была уйти. Наверное, затем, чтобы не мешала их разговору, дала Севе возможность выговориться. Вряд ли бы он расслабился, зная, что я за стенкой.

– Вы имеете обыкновение подслушивать? – в лоб спросила Алина.

– Боже упаси! Но в последнее время я действительно прислушивалась к каждому шагу, вздоху сына. Однажды ведь уже было, когда он хотел отравиться.

– И что было дальше?

– Они поговорили, и Сева стал ходить к доктору уже в клинику. Я успокоилась и даже не спрашивала, где находится клиника. Думала, все наладиться, а он … – закончить фразу Раиса Самойловна не смогла: слезы крупными горошинами покатились из ее глаз.

Чтобы как-то отвлечь ее от тяжелых воспоминаний, я напомнила:

– Вы хотели показать нам рисунки Всеволода.

– Да-да, – всхлипывая, Раиса Самойловна повела в другую комнату.

В отличие от просторной гостиной в комнате Севы едва помещались шкаф, письменный стол и диван. Стол был приставлен к окну. Компьютер и стопки книг на треть загораживали окно, и потому в комнате было довольно темно.

Раиса Самойловна клацнула выключателем, и меня сразу поразило огромное количество рисунков, приколотых кнопками прямо к стене. В акварелях Севы было что-то таинственное и завораживающее. Они вполне могли бы стать иллюстрациями к какому-нибудь фантастическому роману – нечто из жизни далеких инопланетян.

Практически на каждом рисунке был запечатлен юноша в радужном ареоле. С очень длинными руками и ногами, непропорционально большой головой и с высоким выпуклым лбом. Волос не было вообще. Тело скрывала легкая воздушная туника. Вдали в сизой дымке просвечивались горы, а вокруг порхали прозрачные создания, похожие на зверей с крыльями. Передний план был светлый, яркий. За спиной у юноши оставалась если не темнота, то сумерки.

– Странные картины, – дала я свою оценку увиденному.

– Ничего в них странного нет, – не согласилась со мной Алина. – Он выходит из темного прошлого и движется в светлое будущее. Вот это души умерших, – она показала взглядом на диковинных зверей с крыльями. – Если присмотреться, то можно узнать в них кошку, собаку, корову. Вот это, например, медведь. А вот ребенок, очень маленький. В новом перерождении ты можешь и не быть человеком. Много грешил – тебя могут опустить до черепахи. Кто вел праведную жизнь, тому уготовано хорошее перерождение, может, даже нирвана – в раю проснешься.

– А при чем здесь северное сияние?

– Да какое же это северное сияние? – возмутилась моему невежеству Алина. – Это аура! По ней можно судить о карме. Чистые и яркие цвета свидетельствуют о хорошей карме.

– Мне этот юноша с картинки всегда напоминал лицом сына, – призналась Раиса Самойловна.

– Есть определенное сходство, – подтвердила Алина. – Вероятно, в этом юноше Сева видел себя.

– Он готовился к переходу. Я поняла, ничто не могло его остановить. Сыночек, что же ты наделал? А как же я? Господи, за что? – она запричитала, прикрыв лицо руками.

В ее словах было столько горечи и страдания – почему именно на ее долю выпало такое нечеловеческое испытание – потерять сына, – что я содрогнулась.

Находиться рядом с Раисой Самойловной было невыносимо тяжко, но и оставить ее одну мы не могли. Уложив женщину в кровать, мы вышли на лестничную площадку и позвонили в соседнюю дверь. Дверь открыла мать Ирины. Она согласилась, пока ее внук Димочка спит на улице, посидеть с соседкой.

Выйдя на улицу, Алина подвела итог нашему визиту:

– Оказывается, у покойного Бориса и покойного Богуна, кроме увлечения йогой, были еще родственные связи.

– А еще общий психоаналитик, он же сексолог, специалист широкого профиля, – добавила я. – Знаешь, Алина, меня уже второй день беспокоит одна мысль: «Кто этот сексолог-психоаналитик? И почему никто не знает его имени?»

– О чем я тебе весь вечер и толковала!

– Поехали к Веронике? – предложила я. – Может, она вспомнила имя доктора?

Глава 22

Алину можно было бы и не просить. Она тут же с готовностью откликнулась:

– Поехали, – и, ускорив шаг, направилась к машине.

Проходя мимо Ирины, монотонно укачивающей сына, я притормозила и как можно тише, чтобы не разбудить ребенка, произнесла:

– Ира, ваша мама сейчас у Раисы Самойловны.

– Опять плохо? Наверное, о Севе разговаривали? – догадалась она. – Нельзя с ней пока на эту тему говорить.

– Ну как же нельзя? – не согласилась с молодой мамашей Алина. – Ей, наоборот, хочется выговориться. Ей и нужно выговориться, выплеснуть свое горе наружу, разделить боль с ближними – друзьями, знакомыми, соседями.

– Правильно, только у Раисы Самойловны больное сердце. Ей выговариваться надо в присутствии доктора, чтобы тот в случае чего ее реанимировал. Вы телевизор смотрите?

– Да, когда есть время, – кивнула я, пока не понимая, к чему она клонит.

– Так вот, когда случаются катастрофы с большим количеством погибших, на место происшествия всегда приезжает бригада психологов. Видели, наверно. Психологи работают с родственниками пострадавших, оказывают им психологическую помощь. Для чего? Да чтобы те не вздумали уйти на тот свет вдогонку за своими близкими. Вот бы Раисе Самойловне поговорить с хорошим психологом. Но боюсь, она не пойдет ни к кому на прием.

– Почему? – спросила я.

– Раиса Самойловна не видит разницы между психиатром и психологом, а к последним у нее отношение предвзятое. Сева одно время находился на учете в психдиспанцере. Лечили, лечили, а он взял и повесился.

– А Раиса Самойловна вам не говорила, что Сева незадолго до смерти ходил к одному такому специалисту?

– Говорила на похоронах, что, мол, к кому она ни обращалась, а мальчика ее не спасли. Последний тоже обещал, что все будет в порядке. А вы знаете, я, кажется, этого доктора видела, – вспомнила Ирина. – Он к Севе домой приходил. Я как раз в это время с Димочкой гуляла. Из подъезда вышла Раиса Самойловна. Слово за слово. Сказала: сейчас к Севе доктор должен прийти, а я ухожу, чтоб им не мешать.

– И как? Впечатлил вас доктор? – с замиранием сердца спросила я.

– Нет, – Ирина скроила пренебрежительную гримаску. – Низенького росточка, слегка полноватый, лицо какое-то несерьезное – улыбчивое очень, а глазки как два буравчика. Нет, не впечатлил совсем.

Я хотела развить тему, но вдруг совершенно некстати зазвонил мой мобильный телефон. Димочка вздрогнул, проснулся и отчаянно заревел. Ирина с недовольством на нас посмотрела. Наверное, моя реакция – если бы разбудили моего ребенка – была такой же.

– Бога ради, извините, – сказала я и поторопилась отойти в сторону. – Алена, – считала я имя звонившего. – Что у тебя? Кто? Пожарная инспекция? Тот, что и в прошлый раз приходил? Что делает? Огнетушители проверяет? Как? Стучит ими о пол? Еду! – Я отключила телефон. – Алина, в «Пилигриме» тот ненормальный инспектор. Он огнетушители проверяет, – специально для Алины я повторила свой разговор с Аленой, хотя та и так все слышала.

– Ну и пусть проверяет, – пожав плечами, ответила она, не сразу сообразив, чем занимается инспектор.

– Алина, он ведь не дату выпуска на корпусе ищет. Он их на пригодность к работе проверяет. А у нас огнетушители пенные, одноразовые – запустишь, уже не выключишь. Пока вся пена не выльется, он не остановится. В лучшем случае он нам все огнетушители использует, а в худшем… Алина, мчимся в «Пилигрим»!

Самое удачное сравнение последующих десяти минут – слава богу, мы недалеко находились от «Пилигрима» – ралли «Париж – Дакар».

Алина с визгом:

– Спасай агентство! – прыгнула в «Опель».

Я едва успела за ней, захлопывая дверь со своей стороны уже на скорости. Развернуться на «пятачке» Алине не удалось – автомобиль отбросило на кучу песка, которую нерадивые коммунальщики высыпали не в детскую песочницу, а прямо на газон. Попав правыми колесами в песок, «Опель» забуксовал. Алина вдавила ногу в педаль газа. Машина зарычала и выплеснула из-под колес струю смеси из пыли и песка.

Я боялась оглянуться. В пылевом тумане остались Ирина с младенцем Димочкой. «Надеюсь, мамаша успела откатить коляску в сторону», – подумала я, чувствуя на душе неприятный осадок вины за случившееся безобразие.

По городу мы мчались так, что мне страшно было открыть глаза. Когда же я на секунду осмелилась приоткрыть одно веко и увидела на спидометре 120, то вскрикнула от возмущения:

– Что ты делаешь?! Здесь же больше шестидесяти нельзя ехать!

– Но нас же двое, – парировала Алина. Я в этот момент шуток не воспринимала.

Едва мы подъехали к «Пилигриму», я сразу же поняла, что самые мои худшие опасения оправдались.

«И как таких дураков земля носит?» – пробурчала я себе под нос, не в силах сдержать раздражение. Через порог по ступенькам на улицу вытекала пышная пена, а изнутри доносился женский визг, да такой тонкий и такой высокой тональности, что мне на минуточку показалось, будто у нас выступает Витас. Алена наша так не кричит – она сразу плачет. Впрочем, ее рев тоже был слышен:

– Не виноватая я! Сейчас приедет Марина Владимировна, она вам скажет.

Вздохнув напоследок полной грудью, я шагнул вперед.

Картина завораживала. Не будь у меня перед глазами родное агентство, мне бы даже понравилось. Меня окружала пенная сказка. Пена была везде: на полу, на диванах, на столах, гроздьями свисала с подоконников и каким-то чудом ниспадала с плафонов.

Впечатление портило звуковое оформление и сознание того, что агентство все-таки твое, а не чужое, и происходит все наяву, а не во сне. В центре зала для посетителей в наряде Снегурочки – с пышной пеной вместо шапки на голове и в пене вообще – на журнальном столике стояла дама. Это она была источником диких завываний, чередующихся с вполне конкретными угрозами:

– Да я вас всех по миру пущу! Я на вас всю налоговую инспекцию натравлю, всю контору «Защита прав потребителей» на уши поставлю! По судам затаскаю. Да как вы смеете?! Вы компенсируете мне все: и костюм замшевый, итальянский, от кутюр, и сапоги замшевые, тоже итальянские, и прическу.

– Прическу тоже итальянскую? – без всякого злого умысла спросила Алина. И впрямь, если сапоги и костюм итальянские, то и прическа могла быть уложена в Риме или Милане. Сколько там лету до Милана?!

– Издеваетесь? – сквозь зубы процедила мадам. Подозреваю, вопрос ей не понравился. – А я на вас мужу пожалуюсь, он вас быстро закроет.

– А кто у нас муж? – полюбопытствовала я, нисколько не испугавшись, потому как прекрасно понимала: чтобы убрать всю пену, высушить диваны и стены понадобится не одна неделя. Пускай закрывает, а там разберемся.

– Депутат Радомский! – гордо известила нас посетительница, грозно сверкнув глазами. Она рассчитывала на то, что ее сообщение приведет нас в жуткий трепет.

Я только поморщилась и с досадой подумала: «Этого еще не хватало. Каким ветром ее сюда занесло, да еще сегодня?»

Алина, узнав, кто перед ней, напротив, обрадовалась.

– Как мы рады! – воскликнула она и, перепрыгивая через пенные бугорки, бросилась к мадам Радомской. – Какие люди в «Пилигриме»! Сейчас-сейчас, – она принялась руками сбивать с посетительницы пену. – Присядете? Ой, ну что я такое говорю? Ведь некуда… Вы уж нас простите. Форс-мажор. У нас была пожарная инспекция. А где пожар, там и потоп, – с извиняющейся улыбкой на губах она выдала очередной свой афоризм. По этой части Алина у нас мастер – с удовольствием использует чужие крылатые выражения и охотно придумывает свои. – У меня был один знакомый, пожарный, – свой афоризм, как аксиому, она решила подкрепить случаем из жизни. – Так вы не поверите, в пожаре не сгорел – утонул на рыбалке. Да-да, именно утонул. Лодка перевернулась, и он – бултых в воду, а плавать как раз и не умел. Вот такой казуистический случай. А вообще я вам хочу сказать: «Бойся инспекций, всяк сюда входящих». Добра от них не жди. Ни от кого. Вот были у нас пожарные, божье наказание. Чем это закончилось? Сами видите. Разгром! Полный. Теперь без капитального ремонта нам не обойтись. А что с вашим костюмом, итальянским, от кутюр? С сапогами? Кому предъявить претензии? Да уж, конечно, не нам. Мы сами пострадавшие. А давайте мы пожалуемся на пожарную инспекцию вашему мужу? Это ведь беспредел какой-то. Люди заходят к нам в агентство, чтобы приобрести туры, а их с головы до ног покрывают пеной. Как такое терпеть? Мы так всех клиентов растеряем. Кто нам компенсирует материальный ущерб? Кто нашим клиентам вернет деньги за испорченные вещи? А во сколько оценить подмоченную репутацию нашего агентства? Я полагаю, нам надо сесть и подсчитать, на сколько потянет ваш испорченный костюм, сапоги, ну и наш капитальный ремонт.

– Какой капитальный ремонт? – подал голос обиженный на «божье наказание» пожарный.

Я-то давно заметила знакомую фигуру в дверях своего кабинета, а вот Алину вопрос застал врасплох. Впрочем, присутствие пожарного только ее распалило. Она напыжилась, как петух перед дракой, и, выпятив грудь вперед, сделала шаг в сторону нашего кабинета.

Пожарный выставил ладонь вперед.

– Я что-то не понял. Нажиться за мой счет хотите? Не выйдет, – предупредил он. – Я после того случая, когда в вашем агентстве пожар случился…

– По вашей милости, прошу заметить, – вставила Алина.

– Уже не работаю в пожарной инспекции, – с видимым наслаждением закончил фразу бедокур. – Уволили по вашей милости.

– Как так? – опешила я и перевела взгляд с пожарного на Алену. Только сейчас я заметила, что старый знакомый был не в форме, а в штатском. – Алена, как же так? Зачем же ты его пустила, огнетушители в руки дала?

– А что прикажите, мне было делать? Я-то его хорошо помню. И инспекция к нам сегодня должна прийти. И вы сами сказали: «Придут – встретить, как подобает: с кофе, с коньяком», – оправдывалась Алена, стараясь не смотреть мне в глаза. Еще бы! Она бы сразу в них прочитала, что я о ней думаю.

– Ну а вы зачем к нам пожаловали? Деньги скосить хотели, прикинувшись должностным лицом?

– Зачем вы так обо мне думаете? Путевочку хотел у вас прикупить по старой дружбе.

– По дружбе? – у Алины глаза поползли на лоб.

– Ну да, – нисколько не смущаясь, подтвердил свои слова лжепожарный. – Отдохнуть хочется. Да вы не волнуйтесь, мне далеко не надо. Может, какой санаторий предложите в окрестных лесах или там на Черном море. На санаторий у меня денег хватит. Все ж не Испания с Турцией. Опять же скидку, может, дадите…

– Вам? – от возмущения Алина даже поперхнулась.

– А почему нет? Я ведь вам добра хотел.

– Зачем тогда этот всемирный потоп устроили? Кстати, странно, что вы пожарный и не умеете пользоваться огнетушителем.

– Так я пожарным только две недели успел проработать, – слегка сконфузясь, признался он, – как раз до того самого случая, – емким взглядом он окинул помещение.

– Как же так? На вас же были майорские погоны.

– А я и есть майор, только на пенсии и не пожарный, войсковой. Политработником двадцать лет в армии отбарабанил. Ну а потом, когда сократили, где придется подрабатывал: и метрдотелем, и вышибалой, и пожарником засветился.

– Зачем тогда за огнетушитель схватились, если не умеете им пользоваться? – разозлилась я на беспечность горе-пожарного, с которой тот рассказывал об этапах своего жизненного пути.

– Я вам сейчас расскажу, как все было. Я пришел. Ваша девушка меня узнала, в кабинет привела, кофе налила, рюмочку поставила, потом другую, третью. Я растрогался таким приемом, спросил: «Чем могу быть полезен?» Она стала меня заверять, что у вас в агентстве пожарная безопасность на самом высоком уровне – и сигнализация, и по огнетушителю в каждой комнате. Тут меня черт и дернул: «А знаешь, милая, что не всякий огнетушитель срабатывает? Тащи, сейчас проверять будем». Простите, но не надо было меня пьяного слушать: я, когда под градусом, и не такое могу вытворить. Простите меня, товарищи, – он хлюпнул носом. – Честное слово…

– Твои товарищи в овраге лошадь доедают, – зло огрызнулась Радомская и добавила: – Военный, говоришь? Таких бы военных я отдавала под трибунал без суда и следствия.

– А вы, дамочка, на меня не обижайтесь. Почистим ваш костюмчик – будет как новенький, не узнаете. У меня жена в химчистке работает.

– Ага, щас! Может, она в химчистке второй день работает.

– А вы откуда знаете? А она и правда до того в школе работала. Детям географию преподавала.

– Чего ушла, простите за любопытство? – с ехидством спросила Алина.

– Послала одно чадо, отпрыска весьма почтенного папаши, очень далеко-далеко, аж в Какамаз. Место, кстати, вполне реальное – город в Южно-Африканской Республике, – вот только название для нашего уха неблагозвучное. Достал он ее, понимаете? Сейчас в школе работать – не мед ложкой хлебать. Всякие детки учатся. А когда за таким ребеночком стоит папаша из этих … – он нахмурился, подбирая слова, как бы обозвать тех, по чьей вине ушла из школы его жена.

Опасаясь, что наш пожарный начнет развивать тему «Детки сильных мира сего», я постаралась увести разговор в сторону:

– А знаете, я не буду на вас подавать в суд.

– Правда? – его лицо в одно мгновение приобрело благодушное выражение.

– При одном условии. У вас в пожарной инспекции знакомые остались?

– Да у меня там все знакомые. Меня отпускать не хотели, – нагло соврал он. – Сколько раз уговаривали вернуться. А я – нет, второй раз в одну реку не войду.

– Сейчас не об этом, – оборвала я его хвастовство. – Если у вас там есть знакомые, попросите, чтобы инспекция пришла не сегодня, а через пару дней, когда мы агентство приведем в надлежащий вид.

– Даже не переживайте на этот счет. Один звонок – и все чики-пики! Нет, лучше я сам туда поеду!

– Пожалуй, так действительно будет лучше, – согласилась Алина, которую уже стал раздражать изрядно подвыпивший мужичок.

Проводив до порога, надо понимать, выдворив источник наших неприятностей, Алина переключила все свое внимание на мадам Радомскую:

– Вы уж простите нас. Вот что делает с людьми алкоголь, – пустилась в объяснения Алина. – Одна не поняла, – она выразительно посмотрела на Алену, – второй решил пошутить, а нам теперь пену тазиками придется выносить. Алена, ну что ты столбом стоишь? Неси ведро, вычерпывай пену. Простите, как ваше имя отчество? – моя подруга заискивающе улыбнулась Радомской.

– Мария Ивановна, – не сменив, однако, гнев на милость, довольно резко ответила Радомская.

– Мария Ивановна, – боясь произнести пресловутое Марьванна, Алина четко выговорила имя, – пройдемте в наш кабинет. Кажется, наш гость решил опробовать огнетушители только здесь.

И правда, кабинет пострадал значительно меньше, чем главное помещение «Пилигрима». Алена догадалась вовремя захлопнуть дверь и пена в кабинет не прорвалась.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Чай? Кофе? Другие пожелания?

– Ничего.

– Тогда позвольте поинтересоваться, вы пришли к нам, чтобы… что? – улыбаясь идиотской улыбкой, как будто она на приеме у стоматолога спросила Алина. Когда четко знаешь, что вызываешь у собеседника раздражение, а другого выхода нет, приходится на всякий случай улыбаться на все тридцать два зуба.

– Меня к вам мой сын, Павлик, направил.

– Ах, Павлик?! – всплеснула руками Алина. – Какой чудный у вас мальчик. Добрый, отзывчивый…

– Н-да, все так, – кивнула Мария Ивановна. – Добрый, отзывчивый… Вчера меня поставил перед фактом. «Мы летим в Милан, а ты, мама, составь нам культурную программу на день». Легко сказать! Нет, я, конечно, могу поводить девчонок по бутикам и ювелирным лавкам, показать последние коллекции знаменитых модельеров, но будет ли это интересно мальчишкам? Павлик равнодушен к одежде. Из джинсов вылезти его не заставишь. Я вообще крайне удивлена, что он вдруг ни с того ни сего надумал посетить театр. Сколько раз ему предлагала, он всегда отказывался. Это хорошо, что ваша школа несет культуру в массы. Очень хорошо. Так вот, когда я ответила, что не знаю, чем занять его новых друзей в Милане, Павлик посоветовал мне обратиться к вам. Дайте какого-нибудь гида, пусть детишек по городу поводит. В принципе можно было бы и завтра слетать. Надо только узнать, какой спектакль будут давать в опере.

– Да я сама с радостью буду вашим гидом, – предложила свои услуги Алина, мигом просчитав прибыль от этой затеи.

– Мария Ивановна, – вмешалась я в разговор. – Прежде чем договариваться о самолете и билетах на спектакль, неплохо было бы поговорить на эту тему с родителями.

– А что, кто-то может быть против? – хмыкнула Радомская.

– Например, я против, – огорошила я Марию Ивановну.

– Почему?

– Вы поймите, Мария Ивановна, ваш сын пришел в самую обычную школу. В ней учатся дети врачей, инженеров, рабочих. Достаток у всех разный. Кто-то из родителей может позволить в раз в неделю послушать оперу в Миланском театре, а кому-то не по карману отправить свое чадо летом на море. Зачем же подчеркивать этот контраст?

– Тем более почему не прокатиться на шару в Италию? – удивилась Радомская, так и не поняв, о чем я ей толкую.

– Мария Ивановна, у наших детей нет виз. Ой, что я говорю! У них даже нет загранпаспортов, – нашла я еще один предлог, чтобы отказаться от этой поездки.

– Ах, как жаль, – искренне расстроилась Мария Ивановна. – А я могу свозить их в Милан только завтра или послезавтра: потом улетаю в Карловы Вары. За день, конечно, документы не сделаешь. Ладно, постараюсь объяснить Павлику, почему мы не полетим в Милан.

– Поверьте, и в нашем театре оперы и балета есть достойные исполнители, заслуженные и народные артисты республики, лауреаты всяческих конкурсов, – сказала я, провожая Радомскую к выходу.

Захлопнув за Марией Ивановной дверь, я повесила табличку «закрыто» и вернулась в кабинет. Алина сидела с надутыми губами, всем своим видом выражая недовольство.

– Зачем ты отказала Радомской? По-моему, очень милая женщина. Искренне хотела порадовать наших детей. Почему ты ей соврала, что ни у кого из класса нет загранпаспорта? У Саньки есть паспорт. У Лизы Трошиной, у Бори Квашина, у Лени. Да у половины класса есть паспорта! За билеты платить не надо. У Радомских свой самолет. Я бы могла с детьми съездить, показать им Милан.

– А заодно пробежаться по магазинам, – я сразу сообразила, по какой причине туда так рвется Алина. – Открытие сезона, новинки от кутюрье… А ведь еще недавно ты, Алина, мне пела о душе, о вечности, о том, что, только неустанно духовно развиваясь, можно достичь нирваны. Как же Артур, Сева Богун, Борис Гришин? Тебе уже не интересно найти их убийцу?

– Господи, за что ты послал мне такую подругу? – возвела она глаза к потолку. – Можешь же ты перевернуть все с ног на голову! Меня всего-то одного дня не было бы!

– Алина, я не хочу потакать Павлику. Его родители сами не понимают, как его портят. Сейчас он покупает класс, а что потом? Вдруг он пойдет по стопам отца и станет депутатом. Депутатскую фракцию купит? Или партию?

– Скажешь тоже, – отмахнулась от меня Алина и, решив не спорить на тему Пашиного будущего, спросила: – Наши планы?

– Первоочередные? Вычерпать из агентства пену.

Глава 23

– Мы, кажется, собирались к Веронике Гришиной? – напомнила я после того, как мы втроем собрали и вынесли из «Пилигрима» всю пену, раскрыли все форточки, чтобы мягкая мебель могла просохнуть, и вытерли насухо полы и столы.

– Да, поехали. Сегодня пожарная инспекция вряд ли здесь появится, – Алина посмотрела на часы. – Думаю, нашему старому приятелю удалось договориться с бывшими коллегами.

– Было бы неплохо.

Дверь открыла Вероника. Увидев нас, она нисколько не удивилась. Равнодушно кивнула головой на наше приветствие и пропустила внутрь. В квартире пахло сигаретным дымом и сердечными каплями.

– Вероника, мы к вам на пару минут, – предупредила я ее.

– Как хотите, – апатично ответила она. – Здесь постоим или пройдем на кухню?

– Вы правы, на пороге как-то неуютно стоять, – сказала Алина и шагнула вглубь квартиры.

На кухонном столе стояла пепельница, переполненная окурками, и открытый флакон, источающий приторный лекарственный запах.

– А Ларисы нет? – спросила я, по пути заглянув в гостиную.

– У нее сейчас прием больных. Вечером обещала прийти, – сказала Вероника и устало упала на стул. – Садитесь. Кофе хотите? Кофеварка на подоконнике, – вялой рукой она указала на окно. – Кружки в шкафу. Сахар там же.

Безразличие к жизни стояло у нее в глазах. Движения были заторможенные, голос тихий, язык заплетающийся. Я испугалась, не переборщила ли Вероника с лекарствами и не пора ли вызвать «Скорую», потом увидела лежащую на полу пустую бутылку «Рижского бальзама» и поняла – вдова пьяна.

– Вам плохо? Может, уложить вас в постель? – предложила я.

– Нет, я только встала, – мотнула головой Вероника. – Не обращайте на меня внимание. Мне так стыдно. Могу представить, что вы обо мне думаете, – она перехватила мой взгляд, устремленный на бутылку. – Мне вчера вечером Лариса перед сном рюмочку налила. Так хорошо стало, я почти сразу уснула. А сегодня, перед тем как уйти в больницу, она заставила выпить из этого флакона, – Вероника взболтала содержимое пузырька. – Не помогает, без бальзама не помогает.

– И все же не надо смешивать лекарство с алкоголем, – я укоризненно покачала головой.

– А это тоже лекарство, только для души. Все им лечатся, и я буду лечиться, – упрямо пробурчала вдова.

– Кстати о лечении. Вероника, вспомните, пожалуйста, как зовут доктора, который сначала к вам приходил, а потом стал лечить Бориса.

Вероника замерла. Взгляд ее завис где-то над нашими с Алиной головами. Минуты две она находилась в глубоком раздумье. Потом по ее лицу пробежала тень, и она растеряно произнесла:

– А ко мне кто-то приходил?

– Ну как же так? У вас были проблемы, – мягко подсказала Алина.

– У меня были проблемы? – В глазах Вероники появился испуг и сознание того, что с ней не все в порядке, вернее, все не в порядке. – Вы ошибаетесь. Проблемы у меня начались со смертью Бориса. Я осталась без мужа и средств к существованию. До этого у меня никаких проблем не было.

– Но вы же лечились от бесплодия. У вас не складывались отношения с мужем. Борис пригласил к вам доктора. Вспомнили?

– Не-ет, – медленно выговорила она.

Алина приблизила свои губы к моему уху:

– Ясный день, доктор поставил ей блокировку на память. Только зачем он это сделал? Чтобы прошлое не отравляло ей настоящее? Тогда почему он заставил ее забыть себя? Похоже, была другая причина.

– Похоже, – согласилась я с ней.

– Что делать будем? – продолжала шептать мне в ухо Алина.

– Ясно одно: мы ничего от нее не добьемся. Боюсь, что информацию из нее может выжать только специалист, и то под гипнозом.

Вероника зевнула и без интереса уставилась на нас. Восприняв ее взгляд как намек на то, что нам пора уходить, я поднялась со стула.

– Мы, пожалуй, пойдем. А вы, Вероника, ложитесь спать. Сон лечит. Если что-нибудь вспомните про доктора, позвоните нам – вот моя визитка – по этому номеру в любое время суток.

Вероника повертела в руках бумажный прямоугольник и положила его рядом с кофеваркой. Провожать нас до двери она и не собиралась: сидела, сложив руки на коленях, смотрела перед собой. Складывалось такое впечатление, что она спит с открытыми глазами.

Мы вышли из квартиры, захлопнув за собой плотно дверь.

– Н-да, ну и доктор… – протянула Алина. – Мне все больше и больше хочется с ним познакомиться.

– А мне после того, как я посмотрела на Веронику, расхотелось с ним встречаться. Он как Медуза горгона, с той лишь разницей, что та убивала взглядом, а этот лишает памяти всех, кто на него посмотрит.

– А как же Ирина?

– Не факт, что она видела именно доктора.

– А если все же допустить?

– Значит, он не думал, что о его визите знал кто-то еще.

– А мать Севы Богуна?

– А что мать? Она его не видела, не знает ни имени, ни фамилии. Знаешь, сколько в городе психологов, психиатров и психотерапевтов? А есть еще и такие, которые работают без лицензии.

– Мне почему-то кажется, что он какой-то подпольный гипнотизер, – поддержала меня Алина.

– Возможно. Одно могу сказать: по телефону он свои фокусы проводить не может, иначе Раисе Самойловне он бы тоже память стер.

– Хорошо было бы с Адольфом Карловичем об этом гипнотизере поговорить, – вспомнила о нашем клиенте Алина. – Может, он что-нибудь о нем слышал?

– Забыла, что мы его в Китай отправили?

– Да помню я. Кто ж знал, что он понадобится? Что делать-то будем? – обреченно вздохнув, спросила Алина. – Похоже, наше расследование зашло в тупик.

И тут у меня в голове всплыла одна затаенная мыслишка. Мне не давали покоя слова Раисы Самойловны: Вероника и Всеволод были родственниками. А если…

– Алина, а что, если нам съездить к матери Вероники? Мне очень хочется с ней поговорить.

– Если она захочет этого.

– Попытка не пытка. Где она живет, мы знаем. Совхоз «Тепличный». От города недалеко. Экономист в селе фигура видная. Всякий нам подскажет, где искать Любу. Так, кажется, зовут мать Вероники.

– Да как хочешь, – не стала упираться Алина и села за руль.

Совхоз «Тепличный» оправдывал свое название. Не доезжая до села, в котором было расположено хозяйство, мы увидели череду строений из стекла и металла. Снабжая круглый год город свежими помидорами и огурцами, прибыль теплицы давали приличную. Это было заметно по развитой инфраструктуре села. Здесь было все: современный супермаркет, дом быта с парикмахерской и прачечной, больница и новая школа.

Алина остановила машину рядом с кафе, над которым высились подсвеченные неоном буквы: «У Любаши».

– Судя по названию, хозяйка кафе – женщина, и она непременно должна знать свою тезку, – предположила Алина. – Зайдем?

Как только мы переступили порог заведения, нам навстречу вышла розовощекая красавица в облегающей пышные формы цветастой блузе и широкой крестьянской юбке. Расставив руки в стороны, она зычно поздоровалась:

– Я Любаша. Здравствуйте, гости дорогие. Давно вас ждем. Разносолы на столе, жаркое в печи томится. Проходите, пожалуйста. За стол присаживайтесь. Все пробуйте, кушайте, не стесняйтесь.

Первое, что мне пришло в голову: приглашение к столу адресовано не нам, а тем, кто незаметно вошел следом. Я даже обернулась. Но в кафе, кроме меня, моей подруги и хозяйки, никого больше не было. «Значит, нас с кем-то перепутали», – подумала я.

Кафе было оборудовано в стиле крестьянской избы. Никаких отдельных столиков – на всю длину помещения один длинный стол. Вокруг стола – обычные лавки. В углу – огромная русская печь, расписанная диковинными птицами. Стены просто побелены. Под потолком вместо люстры на цепях висело огромное колесо от телеги, прямо в обод которого были вмонтированы электрические лампочки в форме свечей. Поверх стола вместо скатерти постелен длинный рушник. Никакого фарфора – только керамические тарелки и миски. А в мисках и квашеная капуста, и огурчики соленые, и грибочки, селедочка под толстым слоем лука.

Я сглотнула слюну: время давно за полдень, а у меня в желудке с самого утра, кроме чашечки кофе, ничего не было. С трудом удалось оторвать взгляд от разносолов и перевести его на хозяйку.

– Вы, кажется, обознались, – стараясь не поддаться искушению, сказала я. Скорей всего, Любаша тоже ждет инспекцию. Если не пожарную, то налоговую или санитарную, или еще какую. – Мы просто ехали мимо, решили зайти.

– Ну, конечно, – Любаша улыбнулась еще шире, – а зачем еще заходят в кафе, как не покушать?!

– Вы так каждого клиента встречаете? – удивилась Алина.

– Разумеется. Вы покушаете, вам понравится, друзьям расскажите. Да что мы все на ногах стоим? Присаживайтесь за стол. Не бойтесь, цены у нас не кусаются.

– И впрямь, Алина, может, перекусим?

Вместо ответа Алина направилась к столу.

Еда была домашняя и очень вкусная. Мы и домой заказали несколько блюд: я блинчики с мясом, Алина пирог с рыбой. А еще мы соблазнились на соленые грибы и квашеную капусту.

Пока повара на кухне упаковывали продукты, мы стали расспрашивать Любашу: давно ли она кафе держит, много ли у нее клиентов и хороший ли доход.

– Сама-то я городская. Живу в городе, а село кормит, вернее, мой ресторан. Летом от клиентов отбоя нет. Из города приезжают. Свадьбы, дни рождения у нас справляют. Зимой, конечно, людей поменьше. В основном свои, односельчане. Молодежи много. Я им караоке поставила. Пусть лучше песни поют, чем водку пьют.

– Любаша, а вы экономиста Любу знаете? Она тоже не так давно в селе обосновалась.

– Любу? Марченко? Знаю. Кто ж ее не знает? Чудесная женщина, отзывчивая, добрая. А вы к ней приехали?

– Да, нам поговорить с ней надо. Не подскажите, как нам ее найти?

– Да вон ее дом, из окна видно, – Любаша подвела нас к окну и указала на крышу из серого шифера. – Идите смело, она сегодня на больничном. Я кафе открывала, она из поликлиники шла.

– Заболела? – участливо спросила я.

– Давление подскочило. Может, вы не знаете? Зятя она похоронила. Хороший зять был, царство ему небесное, – Любаша возвела глаза к потолку и перекрестилась. – Бог лучших забирает. Жаль Любину дочку, очень жаль. Молодая, а уже вдова. Пожить с мужем не успела, родить не спела… А как в наши дни трудно жить без мужа? Как трудно!

Любаша еще долго сокрушалась бы по поводу чужого горя, но из кухни вышел повар со свертками.

– Спасибо, мы пойдем, – заторопилась Алина, принимая из рук повара упакованные продукты.

– Приезжайте еще, – пригласила Любаша. – И друзей привозите.

– Непременно.

Мы вышли из кафе, сели в машину, развернулись на пятачке и остановились, проехав двадцать метров.

Глава 24

Дверь нам открыла женщина средних лет, все еще статная и красивая. Я не поверила, что у нее может быть такая взрослая дочь, и потому спросила:

– Вы Любовь?..

– Да.

Увидев чужих людей на пороге своего дома, Люба побледнела и прислонилась к дверному косяку:

– Что с Вероникой? – онемевшими губами прошептала она.

– С ней все в порядке, – поторопилась я заверить Любу. – Правда, с ней все нормально. Чувствует она себя, конечно, неважно, но, как говорится, время лечит.

– А вы кто будете?

Хороший вопрос. Подруги дочери? Тогда почему приехали без нее? Знакомые Бориса? Все равно непонятно, чем нам может быть полезна его теща.

– Вообще-то мы из надзора за следствием, – после недолгих раздумий представилась я.

– Надзор за следствием – это хорошо, – неожиданно оживилась Люба и, приглашая внутрь дома, сказала: – А вы проходите, проходите сюда, в комнату. Садитесь на диванчик. – Когда мы с Алиной расположились на диване, она продолжила: – Надзор за следствием – это очень хорошо. Давно пора. И суд присяжных нам ой как нужен. В вашей системе такое творится… «Преступник должен сидеть в тюрьме» – увы, этот лозунг не из нашей жизни. Сегодня все покупается, все продается. До правды не достучишься. Доброе имя ничего не стоит, об него могут ноги вытереть, и никому до этого нет дела. Пострадавшего объявляют преступником, а убийцу и насильника больным человеком. Что с него взять, если он болен? Из тюрьмы прямо в больницу. Там месяц-другой перекантуется – и на свободу. Да не смотрите на меня так. Мы с дочерью через все это прошли.

– Мы знаем, что в свое время ваша дочь пострадала, подверглась насилию и правосудие не смогло ее защитить, – подхватила тему Алина. – Но на то и существует наш отдел, чтобы, пускай через годы, во всем разобраться и наказать виновных.

– Да как же их накажешь?! – всплеснула руками Люба. – Сколько лет прошло? Из пятерых только один понес наказание, да и то не правосудие его наказало, а сама судьба.

– С этого момента, пожалуйста, поподробнее. Что значит «сама судьба наказала»?

– А то вы не знаете? Четверо из пятерых насильников оказались несовершеннолетними: троим по шестнадцать, одному семнадцать. Пятому накануне восемнадцать лет исполнилось. Второй день праздновали. Вот и допраздновались. Чего им не хватало? Все из приличных семей. Тот, чей день рождения отмечали и которого посадили, вообще был единственным сыном. Папа, мама – врачи. Да и его бы отмазали, если бы не судья. Все было: и поручительство, и характеристика из института, и справки о всяческих болезнях, а судья уперся и осудил его на пять лет.

– Вот видите, встречаются же в нашей системе порядочные люди, – вклинилась Алина.

– Порядочные? Это вы о судье? А чего ж он остальных не осудил? Отправил бы в колонию для несовершеннолетних. Нет, тут дело в личном. Наш судья в детстве партизанил. Ну как партизанил, совсем мальчонкой прибился к партизанскому отряду. Вроде как сыном партизанского отряда был. Ему одному из отряда удалось спастись. Остальных поймали: кого-то повесили, кого-то расстреляли, на кого-то овчарок натравили. А он все видел и с тех пор немецкую расу на дух не переносил.

– И какая же здесь связь? – не поняла я, к чему Люба рассказала нам о героическом прошлом судьи.

– Как какая связь? Преступника отчество подвело.

– Ну и ну. И как же звали парня?

– Имя самое обычное – Александр. А вот отчество – Адольфович.

– Редкое отчество. Но не факт, что парень имел немецкие корни. Был такой период, довоенный, когда Советы договаривались с фашисткой Германией и некоторые родители, отдавая дань моде, называли своих детей Францами, Генрихами, Зигмундами.

– Да немец его папаша, причем самый натуральный, и дед немцем был. Это точно, поскольку по батюшке отца преступника звали не Ивановичем, не Васильевичем, а Карловичем. Адольфом Карловичем.

Когда я услышала это имя, меня в жар бросило. Слишком редкое сочетание имени и отчества, чтобы не вспомнить нашего клиента Плошкина. Парень из семьи врачей: Плошкин и есть врач, специалист широкого профиля.

Я повернула голову к Алине и встретилась с ее очумелым взглядом. Она так же, как и я, не верила своим ушам.

– Русский, скажете? – возмущенно спросила Люба. – Вряд ли, конечно, этот немец сын фашиста. В Советском Союзе своих немцев было предостаточно еще со времен Екатерины. Сколько их на Волге живет? Среди них попадаются очень приличные люди, – отдала должное поволжским немцам наша собеседница. – Но речь сейчас не о них. Если этот тип такого сына воспитал, какой же он приличный? Яблоко от яблони не далеко катится.

– Сколько, вы говорите, насильнику дали? – переспросила я.

– Пять лет. Только из этих пяти преступник отсидел всего два года, – зло усмехнулась Люба.

– Неужели амнистия? Выпустили?

– Не выпустили, а опустили. Слышали, наверное, что на зоне с насильниками делают? Вот то же и с этим отморозком сделали. Долго в зоне он не протянул – сам повесился. Поговаривают, что мать этого парня вскоре тоже умерла, не перенесла сначала позора, потом смерти любимого чада. Вот такая судьба, на одном за всех отыгралась.

– А с остальными насильниками, что сталось, не знаете?

– Ну, те вроде все в шоколаде – кто в Америку уехал, кто в столице осел.

Мы еще немного посидели у Любы, расспросили о семейной жизни дочери, ничего нового не узнали и засобирались в город.

Полпути ехали молча. Алина не сводила взгляда от дороги, про себя переваривала услышанное и переосмысливала свое отношение к Адольфу Карловичу.

В отличие от нее, я изначально настороженно относилась к Плошкину. Не могу сказать, что он мне был неприятен, нет. Такие люди – добряки и весельчаки – быстро завоевывают симпатии в группе. Вспомнить хотя бы шашлык, приготовленный из мяса диких антилоп. Как наши охотники повеселились! Или случай с ямайским ромом? Это надо же было додуматься использовать бутылки из-под кока-колы, чтобы пронести на борт судна не один литр рома?! Такие люди определенно делают поездку веселой и незабываемой для туристов. Для меня же от них сплошная головная боль, поскольку за их шуточки несу ответственность я, руководитель туристического агентства.

– Думаешь, это Плошкин отправил на тот свет Бориса Гришина? – наконец-то нарушила молчание Алина.

– Без сомнения, – уверено ответила я. – Мотив налицо. Вероника сломала жизнь его сыну.

– Только лишь тем, что появилась в ненужном месте и в ненужный час? – криво усмехнулась моя подруга.

– У каждого своя правда. Родителям свойственно оправдывать своих чад, какое бы преступление они ни совершили. Они до последнего не верят, что те подонки и преступники.

– Так-то оно так, но ведь столько лет прошло? Столько воды утекло, Плошкин мог бы и успокоиться, – все еще сомневалась Алина.

– А как тут успокоишься? Сын погиб в тюрьме. Жена, не перенеся утраты, тоже умерла.

– Плошкин и Вероника вообще могли не встретиться.

– Судьба! Сам того не ведая, Борис привел в дом убийцу. Случайная встреча разбередила Адольфу Карловичу душу. Он увидел Веронику – красивую и цветущую – и решил мстить. Месть была холодной и продуманной. Веронику он убивать не собирался. Зачем? Куда лучше убить Бориса, чтобы виновница его несчастий прочувствовала, каково терять близких. Владея приемами гипноза, он заблокировал память Вероники и взялся за обработку Бориса, постепенно подведя его к мысли о самоубийстве, – выстроила я логическую цепочку событий.

– А как же Кротов? – напомнила Алина. – Он ведь признался, что в день убийства был у Гришина.

– Был и был. Что с того? Стукнул Гришина по голове, взял картину и был таков. Следом пришел Плошкин и сделал свое черное дело.

– Допустим, все было так, – кивнула Алина. – А Сева Богун?

– Плошкина работа! Вспомни, бомж рассказывал, что Богуну помогли уйти из жизни, даже табуреточку подставили под петелечку. Ира, соседка Богуна, видела доктора. По ее описанию доктор – вылитый Плошкин.

– А зачем Плошкину убивать Богуна?

– Как зачем? Во-первых, Сева троюродный брат Вероники. Во-вторых, свидетель.

– Какой свидетель?

– Алина, ты мышей не ловишь. Борис познакомил Севу с Адольфом Карловичем. И в-третьих, смерть Севы удачно вписывалась в схему самоубийств на религиозной почве. Наверняка Плошкин знал о том, что Гришин и Богун увлекались йогой. Плошкин заметал следы!

– Артура тоже он прирезал? Гипноз не подействовал?

– Не все же поддаются гипнозу, – пожала я плечами. – Вот я, например: мне Плошкин никогда не нравился. Это ты была от него без ума.

Алина ничего не успела мне ответить. Наш разговор был прерван трезвоном мобильного телефона. Посмотрев на высветившийся на экране номер, я удивилась:

– Кто бы это мог быть? Алло, слушаю вас.

– Это Лариса Крапивина, подруга Вероники Гришиной. Вы просили позвонить, если Вероника, что-нибудь вспомнит.

– Да-да, слушаю вас, Лариса.

– Фамилия доктора, лечившего Бориса, – Плошкин. Вам не составит труда найти его по своим каналам.

– Спасибо, Лариса, – я отключила телефон и повернула лицо к Алине. – Что и требовалось доказать. Фамилия специалиста широкого профиля – Плошкин.

– Н-да, – промычала Алина. – То-то Воронков обрадуется, когда узнает, что мы убийцу отправили в Китай. Как его теперь из Поднебесной на родину депортировать?

– Надо хорошенько обдумать, как нашему майору все это на блюдечке преподнести, – тяжело вздохнула я, предчувствуя, что неприятности для нас с Алиной только начинаются.

Решено было не сразу ехать в полицию сдаваться Воронкову, а некоторое время отсидеться в «Пилигриме», успокоиться, найти правильные слова для разговора, дабы майор в припадке справедливого гнева не разорвал нас в клочья. Хотя, если разобраться, нас не ругать, а хвалить надо: мы вычислили истинного убийцу и тем самым спасли бедного художника от тюрьмы. А ловить и арестовывать преступников – отнюдь не наше хобби. На то есть полиция. Но Воронков к нам по-особому относится, от него всего ожидать можно. Смолчать же о том, что нам стало известно, мы не могли, не имели морального права. Безвинный человек сидел в тюрьме, а убийца наслаждался красотами Поднебесной империи.

Мы подъехали к «Пилигриму».

– Странно, агентство должно быть закрыто, а на стоянке не припарковаться. Джипы, джипы… – отметила Алина, втискивая свой «Опелек» между двумя автомонстрами.

Алену мы нашли в окружении трех молодчиков типично бандитской наружности. Прислушавшись к разговору, я поняла: парни приехали в «Пилигрим», купить недельный тур в Париж. Несмотря на санитарный день, Алена не рискнула им отказать и теперь с воодушевлением расписывала прелести поездки в столицу Франции:

– Вы получите массу удовольствия. Поездка запомнится вам на всю жизнь. Это такой город, такой город… Увидеть Париж и умереть! Этим давно все сказано.

– Да не тарахти ты так, – пресек Аленин восторженный лепет один из посетителей. – Чисто конкретно говори, что я увижу?

Алена подобралась и торжественно стала зачитывать программу:

– В первый день у вас будет обзорная автобусная экскурсия по Парижу с посещением Эйфелевой башни. Во второй день вас повезут в Версаль. Третий – Лувр, Фонтенбло. Четвертый день – день отдыха, пешие прогулки по городу, вечером – Мулен Руж. Пятый день – посещение соборов Парижа, среди которых будет знаменитый Собор Парижской Богоматери.

– Да-да, – оживился один из братков. – Там еще Питкун поет: «Бель, тара-ра-ра-ра».

– А на шестой день вас отвезут на Русское кладбище, – выслушав арию да конца, продолжила Алена.

Наши посетители замерли с вытянувшимися лицами.

– Что-то не так? – Алена кожей ощутила приближение грозы.

– Типун тебе на язык и мышь в рот. Ты что мелешь, коза? Какое кладбище? – спросил один из братков, если судить по толщине цепи, болтавшейся на шее, самый главный в компании.

– Русское, – пролепетала Алена, встретившись с его многотонным взглядом, – там всех русских хоронят.

– На фига оно мне? – заклокотало из его мощной груди. – У меня уже выкуплено место на центральной аллее городского кладбища, но я, знаешь, как-то туда не тороплюсь. Что ты там брякала? Увидеть Париж и умереть? Не дождешься! Да и на фиг мне твой Париж сдался?

– И правда, Вован, сдался нам тот Париж?! Давай лучше рванем на Канары. А тебе, коза, предупреждение: коли что, достанем из-под земли. Кому продалась?

Алена побледнела и задрожала осиновым листом. Девушку срочно надо было спасать.

– Молодые люди, – я вышла из тени, чтобы загасить разгорающийся конфликт, – вы все неправильно поняли. Сейчас на Русском кладбище не хоронят. Давно, очень давно там действительно хоронили русских дворян и царских офицеров, бежавших из России после революции. А сейчас, даже если вы очень захотите, никто вас там не похоронит.

– Это еще почему? – полез в бутылку Вован. – Если я захочу, меня даже на Красной площади похоронят.

Братки поддержали своего друга громким хохотом. Напряжение спало. Чтобы совсем их успокоить, я предложила:

– Вы вообще можете отказаться от этой экскурсии. Например, вместо кладбища погулять в парке.

– Разберемся, – сурово отозвался Вован, выкладывая перед Аленой на стол толстую пачку долларов. – Смотри, чтоб все было по высшему разряду!

Как только за братками захлопнулась дверь, Алина набросилась на Алену:

– И дернул тебя черт их впустить.

– Они так в дверь тарабанили…

– Постучали бы и пошли в другое агентство. Теперь они нам всю группу распугают. Каково с такими типами отдыхать?!

– Алина Николаевна, они заказали у нас индивидуальный тур. С переводчиком и гидом, а также апартаменты «люкс» в одной из дорогих гостиниц.

Лицо Алины просветлело, настроение улучшилось. Мы всегда рады индивидуальным турам – затрат меньше, а денег больше.

– Жизнь налаживается, – довольным голосом произнесла моя компаньонка, в уме подсчитывая денежки.

– Алина, не расслабляйся, нам еще в полицию топать, – напомнила я.

– Я, кажется, знаю, как нам перед Воронковым реабилитироваться, – осенило Алину. – Звоним в Пекин в гостиницу, узнаем, что Плошкин на месте, потом сдаем его китайским властям? Здорово?

– Неплохо. Если учесть разницу во времени, – я посмотрела на часы, прикидывая, сколько времени сейчас должно быть в Пекине, – в этот час Адольф Карлович должен спать и видеть золотые сны. Звоним! Алена, в какую гостиницу мы селим туристов в Пекине?

Девушка бросилась к столу, вытянула из стопки глянцевый журнал и в раскрытом виде подала нам.

– Вот в этой гостинице селим. Телефон …

Тяжело общаться с китайцами: русский не все знают, на английском говорят с таким диким акцентом, что только специалист их может понять. Однако нам все же удалось выяснить, что господин Плошкин в гостинице вообще не селился.

– Всех поубивал и испарился в неизвестном направлении! – истерично взвизгнула Алина. – Ну не гад ли? Так обвести нас вокруг пальца! Почему он купил этот чертов тур у нас? Купил бы в другом агентстве. Теперь Воронков обвинит нас в пособничестве преступнику. В соучастники преступления запишет. Может, не пойдем к Воронкову? – Алина дала слабину. – А что? Гришина, Артура и Богуна уже не вернуть. Плошкина не найти.

– А Интерпол на что? Надо идти, Алина, надо. Хотя бы для того, чтобы горемыку-художника спасти.

Глава 25

В тот же день встретиться с майором нам не довелось. В управлении его не было, а мобильный не отвечал. «Сдаваться» мы пошли только на следующий день, ближе к вечеру. На удивление, Воронков все наши логичные рассуждения выслушал очень спокойно. Сидел молча, не перебивал и не переспрашивал, смотрел на нас особенно благосклонно. По всему было заметно – настроение у него отличное. Еще бы, мы ему такое дело раскрыли.

Рассказ наш подходил к концу, оставалось лишь капнуть немножечко дегтя в бочку меда.

– Давай ты, – толкнула меня в бок Алина.

Я собралась с духом, выдержала театральную паузу, сделала грустное лицо, чтобы Воронков понял: хорошие новости закончились, пришло время плохих новостей, и выпалила:

– Только арестовать Плошкина вы, Сергей Петрович, сейчас не сможете. Придется подключать к делу Интерпол.

– Интерпол? Зачем Интерпол?

– Так, Плошкина нет в стране, – пришла мне на помощь Алина. – Мы его по путевке в Китай отправили. Мы же тогда не знали, что он преступник. А ему так хотелось посмотреть на Поднебесную.

– На что посмотреть? – не понял Воронков.

– На Поднебесную империю. Тур так называется «Поднебесная империя». Тибет. Древние монастыри. Искусство Шао линя. Только пропал он, Плошкин. До гостиницы не доехал.

– Не доехал, – повторил за Алиной Воронков, грустно покачивая головой. – Бедняга. Не пришлось ему увидеть Поднебесную империю. Судьба распорядилась так, что, минуя Поднебесную, он сразу на небесах оказался.

– Что вы этим хотите сказать? – насторожилась я. Воронков изъяснялся намеками, которых я не понимала. – Если он не в Китае, то где?

– У нас, в морге.

– Неужели совесть замучила? Он покончил с собой? Как?

– Покончил? Нет, ему помогли уйти из жизни.

– Кто? Несчастный случай?

– Хулиганы?

– Пьяный водитель? – мы наперебой выдвигали свои версии, как судьба могла расквитаться с Плошкиным.

– Да не галдите вы! – прикрикнул на нас Воронков. – Умер Плошкин от смертельной инъекции. На тот свет ему помог отправиться тот, кто убил Гришина и Богуна.

– Позвольте, а разве не Адольф Карлович подтолкнул Бориса и Севу к суициду?

– С чего вы взяли? – скроив хитрую физиономию, спросил майор.

– У Плошкина был мотив! Месть! Мы же вам битых полчаса рассказывали, почему он это сделал. Вы нас не слушали, – догадалась я.

– Слушал, – как ни в чем не бывало ответил Сергей Петрович. – Мне даже стало понятно, почему именно Плошкина выбрали козлом отпущения. Меня, кстати, тоже на Плошкина наталкивали, а я не мог понять, почему в показаниях так часто мелькает этот доктор. К чему? Хитрый ход. И вы на него купились. Поддались эмоциям. Я нет, мне нужны улики, факты.

– Я ничего не понимаю, – призналась Алина. – Кто убил Плошкина, Гришина и Богуна. Кто? Павел Кротов?

– Нет. Кстати, можете за него не волноваться, он уже давно дома.

– Сергей Петрович, не томите. Вы ведь уже взяли убийцу? По глазам вижу, что взяли.

– Ладно, слушайте. Поскольку вы были в фирме «Комп и К*», то наверняка знаете, что из директорского сейфа пропали учредительные документы. Гришин являлся единственным хозяином компьютерной фирмы. Не будучи программистом по образованию, он создал весьма солидное предприятие, приносящее стабильную и высокую прибыль. Борис Иванович был очень хорошим организатором. В профессиональных вопросах ему помогал Колупаев. Он занимался компьютерными разработками. Пять лет они работали рука об руку. На последнем проекте Колупаев споткнулся. Коммерческий банк заказал «Компу» весьма сложное программное обеспечение, чтобы ни у кого такого не было. Большая, ответственная работа. Колупаев предлагал не брать заказ, боялся, что его программисты не справятся с работой. Гришин не последовал совету заместителя и заключил договор с коммерческим банком, сославшись на то, что у него есть специалист экстра-класса, который справится с любой задачей. И правда, иногда Гришин особо сложные проекты отдавал делать третьему лицу. Кому, Колупаев не знал.

– А вы знаете? – не удержалась я, чтобы не спросить.

Воронков снисходительно на меня посмотрел и продолжил:

– А знаете ли вы, что Вероника по условиям брачного контракта оставалась после развода «нищая»? С чем пришла, с тем и ушла.

– Здесь вы не правы. По условиям брачного контракта Веронике отходила квартира в центре города, – внесла поправку Алина. – Но никаких прав на фирму она не имела.

– Вот-вот. Жена автоматически вычеркивалась из списка наследников на фирму. Собственно, никакого списка и не было. Подчеркиваю, завещания Гришин не писал. Он был молод, полон сил и умирать не собирался. Преступнику оставалось приписать себе соучредительство, тем самым стать приемником Гришина и впоследствии хозяином «Комп и К*».

– Значит, это третье лицо знало о существовании брачного контракта?

– А вы неплохо соображаете, – отметил Воронков. – Остается выяснить, кому «Комп и К*» не давала спать.

– Веронике. Уничтожив брачный контракт, она на правах вдовы могла наследовать «Комп», – выпалила Алина.

– Определенная логика в этом есть, хотя при отсутствии наследников фирма ей и так бы досталась. По-вашему, учредительные документы на фирму украла она?

– Я не знаю, – призналась я.

– Тогда Колупаев, – последовала новая кандидатура от Алины.

– Колупаева и Гришина связывали только деловые отношения – проверенный факт. О существовании брачного контракта он даже не догадывался. Следовательно, был уверен, что после смерти Гришина фирма отойдет Веронике.

– О брачном контракте ему могла проболтаться секретарша шефа, Нина Афанасьевна.

– Допустим, но у него не было ключей от сейфа Гришина. Он не мог выкрасть документы. Это – раз. А два – при таком раскладе каким бантиком вы привяжете к смерти Гришина смерть Богуна и Плошкина?

– Надо подумать, – поморщила лоб Алина.

– Расслабьтесь, за вас уже подумали. Вы забыли, что некоторые проекты Гришин отдавал на сторону. Кому он мог отдать свой заработок? Конкурентам? Вряд ли. У Гришина была еще одна фирма? Это вообще из области фантастики. Все силы, здоровье и время он отдавал «Компу». Вопрос второй: кто мог быть в курсе его семейных дел или знал о существовании брачного контракта? – Воронков из-под насупленных бровей посмотрел на нас. – Логично искать этого товарища среди друзей Гришина, верно?

– У Гришина было только два друга: Павел Кротов и Владимир Антипов, – сдавленным голосом сказала я, догадываясь на кого выводит нас майор. – Только Кротов – художник. Они давно не общались, к тому же в компьютерах Кротов разбирался, как свинья в апельсинах. А вот Антипов был программистом, работал в институте искусственного интеллекта.

– Он убийца? – потребовала подтверждения Алина.

– Он, – сдался Воронков.

– И как вы на него вышли?

– Позвонила секретарша Гришина. В «Комп» пришел мужчина с документами, из которых следовало, что Гришин ввел Антипова в состав соучредителей. А поскольку у «Компа», кроме Гришина, других соучредителей отродясь не было, то теперь этот товарищ является полновластным хозяином компьютерной фирмы. Все честно, все законно, только число под документом – день смерти Бориса Ивановича.

– Рискованно, – заметила я. – Что же получается, он сам навел на себя подозрения? С чего начинается следствие? С определения круга лиц, которым выгодно данное преступление.

– Все верно, – согласился со мной Воронков.

– Наверняка Антипов принес в «Комп» липовые документы, – продолжила я свои рассуждения.

– А вот и нет. Документы настоящие, оформлены у нотариуса, заверены всеми подписями и печатями. И нотариус лицо не мифическое, а вполне реальное. Клиентов своих помнит и на суде может подтвердить, что Гришин ставил свою подпись под документом не под принуждением, а проявляя добрую волю, и не в состоянии алкогольного опьянения, а в ясном уме и полном здравии.

– Как же Антипову удался этот трюк? Насколько мы знаем, Гришин очень дорожил своим детищем. Гипноз?

– Да какой там гипноз! Со слов Антипова, идею создать «Комп и К*» Гришину подсказал именно он. Почему не стал соучредителем? Да потому что всегда работал в государственном учреждении и денег у него отродясь никогда не было, а открытие частного предприятия тянуло за собой большие материальные вложения. Гришин неоднократно звал к себе Антипова, но быть наемным работником и получать из рук друга зарплату Владимир считал зазорным. В то же время Антипов – талантливый программист – помогал другу в особо сложных проектах. Несколько недель назад Гришин приехал к Антипову за помощью. Банк предложил «Компу» работу. Пообещал огромные деньги. Загвоздка была в том, что как «Комп» ни хорош, а специалистов, равных по уровню Антипову, в нем нет. Антипов понял, что настал его звездный час. Он предложил Гришину в обмен на выполненную работу ввести его в состав учредителей. Гришин вспомнил поговорку «Скупой платит дважды» и согласился. Документы были оформлены в нотариальной конторе. После сделки друзья, теперь уже компаньоны, выпили в кафе по рюмке коньяка и разбежались. Антипов засел за работу, а через пару дней узнал о гибели Гришина.

– Вы же сказали, что Гришина убил Антипов, – опешила Алина. – Алиби у него есть? Что он делал в тот момент, когда Гришин умирал? – она впилась глазами в лицо Воронкова.

Ни один мускул не дрогнул на лице майора:

– Алиби у Антипова нет. С его слов, он шел по городу домой, занятый своими мыслями, никого вокруг не замечая, не останавливался и ни с кем не разговаривал. Когда пришел домой не помнит, сразу сел за компьютер и стал работать над программой. В принципе, ему можно было бы поверить, с творческими людьми такое случается.

– Но вы же не поверили?

– Нет. Антипов утверждал, что в тот день в квартире Гришина не был. Как тогда объяснить, каким образом у него оказались часы, принадлежавшие Борису?

– Часы взял Антипов? Золотые, швейцарские? Вероника говорила, что они пропали.

– Пропали. А потом их заметила на руке новоявленного шефа Нина Афанасьевна. Антипов говорит, что эти часы ему подарил Гришин, в ознаменования успеха по сделке. Однако Кротов утверждает, что видел эти часы в день смерти Бориса, когда приходил забирать картину. Они тогда поругались и подрались. Кротов хотел ударить Бориса в лицо. Тот, защищаясь, поднял руку, и кулак попал прямо в браслет часов. Поскольку на пальце Кротова был серебряный перстень, на браслете осталась крупная царапина.

– Жадность фраера сгубила. Чего Антипову не хватало? – недоумевая, спросила я. – Работал бы с Гришиным, получал бы приличные деньги, квартиру купил бы, машину.

– Антипов с детства завидовал Борису. Особенно не давала ему покоя мысль: как человек, мало разбирающийся в программировании, мог основать компьютерную фирму. И, конечно же, деньги. Гришин был богатым человеком. Антипов получал зарплату в госучреждении, и ее катастрофически не хватало. Много денег уходило на женщин. Мягко выражаясь, Антипов был бабником. А женщины, как известно, удовольствие дорогое. Вам нужны косметика, то сумочки, то чулочки. Потом вы шубы просите, автомобили. Вам всего и всегда мало.

– Ну, хорошо, – Алина пресекла обидные рассуждения Воронкова о том, что необходимо женщине, чтобы быть ею всегда. – Но как он додумался подставить Плошкина? Историю об изнасиловании Антипов не знал, даже Борис не догадывался, какая драма произошла с его женой в школьные годы.

– Алина! – воскликнула я. В моей голове что-то щелкнуло, и все стало на свои места. – Лариса! Подруга Вероники!

– Правильно, – подтвердил мою догадку Воронков. – Лариса и Владимир несколько лет были любовниками. На некоторое время их пути-дороги разошлись, а потом они случайно встретились в доме Гришиных. Лариса уже тогда знала о тайне Вероники. Знала и … завидовала. Везет же дурочкам! Такого мужика ей судьба выкатила, а она страдает, мучается: можно ли жить с мужчиной не любя и какая семья без детей. А потом Вероника потащила подругу к своей матери в совхоз «Тепличное». От Любови Федоровны Лариса услышала примерно ту же историю, что и вы: о том, как восторжествовала справедливость и насильника настигла божья кара. Узнала Лариса и имя насильника – Александр Адольфович Плошкин. Надо же! А ведь именно из-за его папаши, Адольфа Карловича, ее выгнали из весьма престижной клиники. Лариса в нерабочее время, в обход бухгалтерии, делала аборты, а Плошкин ее выследил и сдал руководству. Пришлось с позором уйти. Встретившись с Антиповым, Лариса пожаловалась на жизнь, а заодно рассказала старому приятелю историю Вероники. Кому в голову пришел план отомстить всем сразу, не скажу. Сейчас Антипов перекладывает вину на плечи Ларисы. Лариса в свою очередь изо всех сил топит Антипова. Но я все же склонен думать, что именно Антипов придумал хитросплетение, коварный план, как заманить Гришина в западню и завладеть его состоянием. Он знал, что Борис занимается йогой, более того, сам ходил в группу Артура Ковалева и слушал все эти бредни о перерождении после смерти.

– Я его не помню, – округлила глаза Алина. – Антипова не было ни на одном занятии.

– Это было еще до того, как Артур перешел работать в ваш фитнес-центр.

– Артур пришел с Богуном и Гришиным, – вспомнила Алина.

– Ну, конечно, Антипов Богуна знал и по занятиям йогой, и как родственника Гришина. Знал, что парень всерьез увлечен восточной религией и что у него не все в порядке с головой: уже один раз пытался покончить с собой. Я отвлекся, вернемся к проекту, который «Компу» заказало руководство банка. Антипов был в курсе того, что банк нуждается в новом программном обеспечении. Его, как ведущего специалиста института «Искусственного интеллекта», приглашали участвовать в проекте, но он предложил передать работу в «Комп и К*», зная о том, что так ему перепадет куда больше и налогов не придется платить.

– Это понятно, – перебила я Воронкова, – но как все же Плошкина втянули в эту игру? Я слышала, что обратиться к психотерапевту Гришину предложила его давняя знакомая Людмила Дегтярева. Она же принесла координаты Адольфа Карловича. Получается, она тоже в сговоре?

– Нет. Антипов и Лариса долго думали, как вплести в историю Плошкина. Сначала Лариса сама хотела в разговоре с Гришиным намекнуть, что его жене необходима консультация психотерапевта, но не успела. Преступникам подфартило. К Антипову по старой дружбе обратилась бывшая возлюбленная Гришина, которая долгое время жила в США, а потом вернулась. Женщине нужна была работа. Борис взял ее в «Комп». Взять-то взял, но вот возобновлять любовные отношения не собирался.

Дегтярева решила поинтересоваться у Антипова (с ним она тоже была знакома), что представляет собой жена Гришина, если он ею, Людмилой, пренебрегает. Выслушав историю, Людмила высказала вслух свое мнение: с таким диагнозом надо лечиться обоим. «И я говорю! – обрадовался Антипов тому, что проблема может решиться сама собой. – Вот только Борис меня не слушает. Люсь, может, ты ему скажешь? Только на меня не ссылайся, а то он и тебя слушать не станет. Скажешь, что у вас в Америке все к психоаналитикам ходят. У меня и хороший специалист на примете имеется. Да вот, смотри, в газетке объявление: «Плошкин А.Д. – психотерапевт, психиатр высшей категории. Лечит стрессовые, ситуационные, тревожно-депрессивные состояния, неврозы, сексуальные расстройства. Разрешение семейных конфликтов. Методы лечения: психоанализ, аутотренинг, психологическая коррекция». Газетку с объявлением Антипов отдал Людмиле, а та передала ее Гришину. Надо отметить, что Плошкин часто давал подобные объявления в газету. В любой газетке с телевизионной программой можно было найти его объявление.

– Но Гришин мог и не позвонить Плошкину.

– Тогда бы Лариса порекомендовала Гришину обратиться к Адольфу Карловичу. Но до этого не дошло – Гришин позвонил Плошкину и договорился о встрече.

– Но как Антипов узнал, что Гришин пользуется услугами Плошкина?

– Лариса, «лучшая» подруга Вероники, была в курсе всего, что происходило в доме. Все шло как по маслу, с той лишь разницей, что Плошкин перестал работать с Вероникой. Обычно психологи работают с двумя супругами, но могут и с одним. Небольшое изменение в плане Антипова и Ларису отнюдь не смутило – главное, что Борис не отказался от сеансов с Плошкиным. В том, что Плошкин не откажется от выгодного пациента, преступники не сомневались. Сеансы должны были продлиться до того момента, когда Гришин обратится за помощью к Антипову и тот выдвинет свои условия.

– А если бы Гришин не пошел на условия Антипова, план провалился бы?

– Мне почему-то кажется, что Гришина все равно убрали бы с дороги и Плошкина с ним заодно. Но в этом случае Антипов остался бы без «чистых» документов, подтверждающих, что он является учредителем «Комп и К*». Возможно, тогда Лариса и Антипов состряпали бы «липу» или … Не знаю уж, как далеко могли зайти их преступные планы. – Воронков замолчал, сосредоточенно вертя в пальцах карандаш, с таким видом, словно размышлял, а немного ли он нам сказал.

Я испугалась, что майор сейчас сошлется на занятость, вытурит нас с Алиной из кабинета и мы так и не узнаем конца дела.

– Сергей Петрович, вы не рассказали, как Антипов убил Гришина, – с мольбой в голосе напомнила я.

– А? Ну да… Подписав документы в нотариальной конторе, Антипов и Гришин расстались. Антипов был не прочь выпить еще по рюмочке, но Гришин отказался – спешил домой, где его должен был ждать психотерапевт. Иногда, когда Вероника отправлялась в спортзал или за покупками, Гришин просил Адольфа Карловича приехать к нему. Кстати сказать, о Плошкине очень хорошие отзывы. Не знаю, узнал ли Адольф Карлович Веронику. Скорей всего, узнал. Возможно, поэтому не стал проводить с ней сеансы, переключился на Бориса. Не было резона отказываться от денежного пациента. Вскоре положительные сдвиги в поведении шефа заметила секретарша. У Бориса пропала раздражительность, он стал более спокойным и жизнерадостным. Думаю, Борис в какой-то мере привязался к Адольфу Карловичу. Подчиненным он, конечно, услуги своего врача не предлагал, а вот родственнику, Всеволоду Богуну, оказал «медвежью» услугу: проплатил несколько сеансов психологической коррекции.

Я опять отвлекся. Так вот, Гришин сказал, что спешит домой – в это время к нему должен был прийти доктор. Лариса увезла Веронику к стоматологу, их не будет три с лишним часа, значит, у него есть время пообщаться с психоаналитиком. Антипов был вхож в дом и знал, что домработница, как правило, по субботам ходит в церковь, а на обратном пути заезжает за продуктами. Знал он также, что обычно сеанс с психоаналитиком длится приблизительно час. Ему оставалось подождать, когда выйдет Плошкин, позвонить в квартиру, вырубить Бориса, затащить его в ванную и инсценировать самоубийство. А потом, по плану, убить Севу и Плошкина.

– Севу-то с какой стати?

– Ну как же, он ведь тоже общался с Адольфом Карловичем.

– А так же был родственником Вероники, – подсказала Алина. – Согласно плану Антипова и Ларисы Плошкин мстил всей родне Вероники.

– Вот видите, вы и мотив нашли для Адольфа Карловича. Но план Антипова дал осечку. Когда Гришин уже был дома, к нему позвонил Плошкин, извинился и сказал, что после вчерашнего дня рождения неважно себя чувствует и отменяет сеанс.

– Откуда вы знаете? Плошкин мертв, Гришин тоже. Кто вам сказал?

– Кротов. Он пришел к Гришину выяснить отношения. Только вошел в квартиру, как позвонил Плошкин. Борис не стал уходить в комнату и говорил по телефону в присутствии Павла, называл доктора по имени-отчеству и очень сожалел, что тот не придет. В шутку даже предложил выпить лекарство, снимающее похмельный синдром. Так Кротов случайно подслушал разговор Плошкина и Гришина. Чем закончилась встреча Кротова и Гришина, вы знаете – они подрались. Через пятнадцать минут Павел, держа свою картину под мышкой, вылетел из подъезда. Антипов появился во дворе через полчаса, сел в беседке, увитой диким виноградом, и стал ждать, когда выйдет Плошкин. Тот не вышел. Антипов подумал, что прозевал Плошкина, и позвонил Гришину: «Ты один?» – «Один». Антипов поднялся к Борису, с порога оглушил его, затащил в ванную, раздел, часы положил в карман. Всё! Да, уходя, Антипов не забыл вытащить из портфеля Бориса документы на фирму, которые тот так и не успел положить в сейф. Гришин не смог прийти в себя после удара, умер от потери крови. Через два часа пришли Вероника и Лариса. К их приходу Борис был уже мертв. От Гришина Антипов пошел к Богуну, вернее, вызвал его по телефону. Они гуляли в парке, рассуждали о высоких материях, о жизни, о смерти. Это любимая тема Богуна, и Антипов об этом знал. Мне трудно понять молодого мужчину, решившего пойти на самоубийство, но случилось то, что случилось. Антипов утверждает, что Богун добровольно расстался с жизнью.

– Ага, как же! Он только помог ему взобраться на табуретку, а потом ее забрал. Вы уж нас простите, но мы нашли бомжа, который из-за кустов все видел. Но в петельку Сева сам голову сунул.

– Да, странная картина получается. Хотя, если исходить из того, что Лариса прекрасно разбирается в лекарствах, а в крови Богуна нашли следы наркотического вещества, ничего удивительного нет. Если с Гришиным и Богуном все прошло как по маслу, то за Плошкиным Антипову пришлось побегать. Адольф Карлович, продолжая праздновать день рождения, заночевал у друзей на даче. В городе он появился только в понедельник.

– И, наверное, сразу приехал к нам в «Пилигрим», просить путевку на край света, чтобы от всех отдохнуть. У нас как раз был горящий тур в Китай. Адольф Карлович заплатил нам за путевку, а за авиабилетами должен был заехать в кассу авиакомпании, – вспомнила я в деталях нашу последнюю встречу. – Потом я перезвонила кассирше – билеты были выкуплены. Мы были уверены, что Плошкин улетел.

– Н-да, до вылета оставалось два дня. Проживи Плошкин эти два дня на даче, возможно, избежал бы смерти, но он вернулся домой, и тем же вечером его нашел Антипов. Сначала прижал к лицу платок, пропитанный эфиром, потом сделал в руку инъекцию. У Адольфа Карловича остановилось сердце. На шприце только его отпечатки пальцев. Все обставлено так, будто ему стало плохо, хотел сделать себе укол, ошибся с дозой и умер от передозировки. Или же совесть замучила.

– Боже, сколько смертей! – воскликнула Алина. – Из-за чего? Из-за несчастной фирмы? Сколько она стоит?

– Здание с евроремонтом, мебель, компьютерная сеть потянут на несколько десятков миллионов долларов. Но не это главное. Главное – доход. Благодаря своей репутации «Комп» не имел конкурентов. Все денежные заказы доставались ему. Антипов об этом знал и чувствовал себя последним дураком. Почему в свое время у него не оказалось достаточного количества денег, чтобы создать свой «Комп»? Почему Борька не позвал его в компаньоны, а лишь время от времени подбрасывал работенку, словно кость голодной собаке? Платил – да. Но Антипов свою голову ценил куда выше. Так зависть, помноженная на обиду, сделала свое черное дело. Увы, сегодня убивают за куда меньшие деньги, – вздохнул Воронков и посмотрел на часы. Не засиделись ли мы?

– Ну а Артура за что Антипов убил? – поторопилась я спросить, боясь, что у Воронкова кончится прилив откровенности. – Кстати, в этот раз он изменил самому себе. Где имитация самоубийства? Я сама видела Артура с ножом в груди. Ну да вы, Сергей Петрович, тоже его видели. Что же случилось с Антиповым? Фантазию исчерпал? Можно было утопить Ковалева, привести на пляж. А там…

– Я гляжу, у вас тоже фантазия, не приведи господи, – мрачно заметил майор. – А вы не допускаете мысли, что Ковалев к этой истории не имеет отношения? За ним другие грехи тянулись.

– Как так? – воскликнули в один голос мы с Алиной. – Какие у него могли быть грехи?!

– А что вы вообще знаете о Ковалеве? Кто он, что он, откуда пришел?

– Как кто? – Алину вопрос смутил. Крылся в нем какой-то подвох. – Инструктор по йоге. Пришел из другого фитнес-центра. С ним перешли Богун и Гришин.

– На предыдущем месте Ковалев проработал четыре месяца. Перешел в ваш центр, потому что здесь больше платили и предоставляли жилье. Я спрашиваю, а знаете ли вы, чем ваш гуру занимался прежде?

– Мы в его трудовую книжку не смотрели, – огрызнулась Алина.

– Так вот, у вашего Ковалева весьма насыщенная биография. Последние годы он слыл праведником, а до этого… Пять лет отсидки – не крайняя мера, но срок весьма приличный. Есть время многое обдумать, сделать выводы, изменить жизнь в корне. Не многим это удается: грехи тянут на дно, подельники не оставляют в покое.

Слова Воронкова прозвучали как гром среди ясного неба. Алина была ошеломлена. Она-то считала Артура святым, а он …

– Сергей Петрович, Артур сидел в тюрьме?

– А вы не догадывались? У него, кстати, на груди типично зэковская наколка. Не видели?

– Он всегда проводил занятия в майке, – смущенно сказала Алина. – Сергей Петрович, а за что он срок отбывал? Он убил кого-то?

– Ковалев из бывших спортсменов. После травмы ушел из спорта. Профессии нет, учиться скучно. Бандитская группировка с радостью приняла его в свои ряды. Рэкет, распространение наркотиков – обычное поле деятельности для мальчиков надорвавшихся в спорте. Потом вооруженное ограбление, в результате которого погибли двое. Должно быть, кровь невинных жертв пробудила в Ковалеве человеческие чувства. Он осознал свою вину, пришел в полицию и сделал чистосердечное признание. Банда была обезврежена и арестована. Суд учел признание Ковалева, определив ему срок в пять лет. Остальные члены группировки получили по десять-двенадцать лет. Пока сидел, много читал, всерьез увлекся йогой. После колонии колесил по стране, решил осесть в нашем городе, устроился на работу в фитнес-центр инструктором. Жил скромно и замкнуто. Увы, это его не спасло.

Не потому ли Артур срочно ушел из фитнес-центра, как раз тогда, когда Алина надумала везти группу в Гималаи, что почувствовал опасность? За помощью я потянулась взглядом к Воронкову.

– Ковалеву не удалось скрыться, он получил «черную метку». Бывшие дружки не могли простить ему предательства и расквитались с ним так, как предписывает им в подобных случаях воровской закон.

– Убийц нашли? – поинтересовалась я.

– Нет. Хотите помочь? – с ехидцей спросил Воронков.

– Ну что вы! – воспротивилась я одной только мысли столкнуться нос к носу с настоящими бандитами. – Нам и Антипова достаточно. Как представлю, на что этот человек способен, оторопь берет. А ведь мы у него дома были, в машине возили.

– Ой, Сергей Петрович, – вскликнула Алина, вспомнив о вдове Гришина. – А ведь Вероника в опасности. Ей Лариса какую-то дрянь дает пить. Говорила, что это успокоительное, но после того, что мы здесь услышали, я ей не верю.

– Не волнуйтесь, с Вероникой все будет в порядке. Она сейчас в больнице под наблюдением врачей.

– А Лариса?

– Лариса пойдет под суд как соучастница.

Вечером ко мне за советом подошла Аня.

– Мама, что нам подарить Павлику?

– У него день рождения? – поинтересовалась я.

– Паша уезжает, – едва не плача, произнесла Анюта. – Мы классом решили сделать ему подарок, чтобы помнил о нас.

«А мы-то как будем помнить его», – не без радости подумала я.

– Постой, дочка. Павлик должен был учиться в вашем классе до весны.

– Он не может больше. У его мамы плохое здоровье. Ей подходит только лондонский климат. Вот они и уезжают досрочно.

«Нелегка жизнь миллионеров», – отметила я про себя и полезла в кошелек за деньгами.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg