«Всё началось, когда он умер»

Художественное оформление серии, иллюстрация на переплете Марины Павликовской.

У заведующей терапевтическим отделением Ангелины Ивановны Новиковой в ее сорок лет был такой жизненный и профессиональный опыт, такой милый кабинет с кондиционером в новом здании поликлиники, такая независимость от размера должностного оклада благодаря богатому мужу, что она могла позволить себе любить больных. Ангелина Ивановна жалела их до невольного закипания слез в переносице и обследовала как родную маму. Поэтому обижалась, если виновники ее душевного трепета сдерживали подобающее ответное чувство. А именно — не восхищались женщиной, которая мудро корректировала дозы прописанных докторами лекарств и щедро продлевала больничные листы на достаточные для выздоровления сроки. Ни денег, ни подарков Новикова не брала. Но искренняя улыбка, живой блеск глаз и несколько трогательных слов признательности делали Ангелину Ивановну счастливой. И тогда любой попавшийся ей на глаза сотрудник бывал заинтересованно расспрошен о житье-бытье, похвален авансом и прощен за прошлые ошибки.

Но случалось, какой-нибудь относительно молодой, здоровый и самоуверенный болван принимал заботливую обходительность Ангелины Ивановны как должное. Он полагал, что она нанялась любить всех без исключения пациентов. Особенно тех, кто жрет, пьянствует, курит и валяется на диване, вместо того чтобы оторвать от него зад и растрясти немного. А потом как ни в чем ни бывало является и жалуется на все и ни на что. Он считал, что заведующая обязана этакой крепостной бабой не замечать ни хмурого барского, то есть болваньего, чела, ни спешки при получении ее подписи на нужной справке, ни пренебрежения к ней лично и к медицине в целом. Ангелина Ивановна чувствовала себя подло обманутой и равнодушно брошенной. Ей начинало казаться, будто она унижалась. И пока мучительные обострения хронических недугов не научили каждого нахала благоговейному отношению к такому, как она, врачу, Ангелина Ивановна была обречена на искренние страдания. И все отделение на собраниях расплачивалось за то, что очередной жестоко простуженный бодрячок отказал Новиковой в симпатии.