«Капкан на охотника»

Капкан на охотника (fb2) - Капкан на охотника 1450K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Оксана Ивановна Семык

Оксана Семык Капкан на охотника

Глава 1

Я бегу из последних сил сквозь какие-то заросли, больно царапающие моё обнаженное тело. Бешено колотящееся сердце, кажется, готово взорваться. Только бы не упасть! Бежать! От того, кто преследует меня, распространяя тяжелые флюиды опасности. Но огромная, всеобъемлющая усталость валит меня на землю. Словно что-то неумолимое и неизбежное, нависает надо мной лицо моего преследователя, и я чувствую, как стальное лезвие сперва натягивает кожу на моём животе, а после с непередаваемо отвратительным ощущением входит в плоть…

Звонок будильника подбрасывает меня и вырывает из этого тягучего, тяжелого состояния ожидания собственной смерти. Я смотрю прямо перед собой ещё ничего не видящими глазами и тяжело дышу, пытаясь успокоиться. Рука непроизвольно тянется к животу, к тому месту, где холодное лезвие касалось кожи. Пальцы ощущают только знакомый шрам после аппендицита. Постепенно начинает возвращаться ощущение реальности. Вместе с ним приходит досада. Ну чего хорошего можно ожидать от так отвратительного начавшегося дня? Выпростав ноги из под одеяла и сунув их в тапочки, я на ощупь, в утренних осенних сумерках, плетусь в ванную.

Щелкает выключатель. Зеркало отражает загнанное выражение в моем взгляде, перед которым все еще стоит эта бесконечная погоня по темным зарослям. Вроде бы обычный кошмар — с кем не бывает! — но какой-то липкий, не желающий отпускать. Я испуганно оглядываюсь в неосвещенную комнату, словно там притаился кто-то, имеющий отношение к моему жуткому сну. Да, нервишки ни к чёрту.

Я пытаюсь скроить бодрую мину в зеркале и произношу нарочито громко: «Расслабься, старушка!» Но от звуков собственного голоса, гуляющих по пустой квартире, мне снова становится не по себе, я торопливо зажигаю свет в комнате и иду на кухню ставить чайник. Пока тот закипает, пытаюсь навести порядок на помятом лице. Кажется, мне это удается, вот только в глазах еще плещется что-то тревожное. Схватив с полки и натянув первый попавшийся под руку свитер, напяливаю джинсы и собираю волосы в «хвост».

Пора завтракать, но аппетит сегодня предпочел не появиться. Тем лучше. Я опрокидываю в организм чашку кофе, натягиваю куртку, шапку, хватаю сумку и вылетаю на лестничную площадку.

Часто ломающийся, хронически больной старый лифт сегодня не подвёл. Скрипнув исцарапанными створками, он нехотя принял меня в свои припахивающие мочой глубины, закрылся и, надсадно поскрипывая блоками, заскользил вниз. Обычно я выхожу из дома намного позже, но сегодня мне хочется скорее попасть на улицу, к людям, окунуться в уже закипающий ежедневный водоворот.

Около автобусной остановки, пытаяcь убить лишнее время, я изучаю стихийно возникшую доску объявлений. Мне любопытно читать эти разнокалиберные бумажки, шуршащие бахромой телефонов, отражающие чьи-то жизни, словно осколки зеркала. «Куплю», «Продам», «Обменяю», «Помогу». Век их недолог. Первый же ливень размоет на них чернила, и объявление «Ищу» заплачет фиолетовыми слезами, добавляя трагизма в содержание.

Подходит автобус, я инстинктивно бросаюсь в его сторону, но тут же одёргиваю себя: ещё слишком рано ехать на работу. Офис закрыт, и не хочется с глупым видом торчать у входа. Продолжаю чтение объявлений. Сегодня, как назло, почти все они из самой скучной категории — на тему обмена жилплощади. «Обмен», опять «Обмен», снова «Обмен». Непрошено всплывают воспоминания о том, как долго и трудно делили с бывшим мужем при разводе квартиру. Тогда, проходя через мучительный разрыв, я внимательно изучала любые предложения об обмене во всех газетах и на всех столбах. Именно с тех пор у меня и осталась эта привычка читать уличные объявления.

Я гоню от себя мысли о прошлом. Ведь не раз зарекалась больше не разводить сопли, а с оптимизмом смотреть в будущее. В конце концов, тридцать один год — ещё не старость, а развод — не конец света. Как там в этой забавной поговорке? «Мужик — что трамвай. Уехал — не догоняй, жди следующего». Вот я и жду. Три долгих года. Как дура. Чего жду — сама не знаю толком. В ухажёрах отбоя нет, но всё не то. Все они пресные какие-то, скучные. Другая бы цепляла первого попавшегося и рада была, что не одинока. А я так не могу. Хочется единения душ, понимания с полуслова, влюблённости по уши. «Прынца» на белом коне, одним словом. Все ближайшее окружение, а также кандидатуры всех знакомых до пятого колена уже просеяны на предмет «мужепригодности» и отвергнуты в виду полного несоответствия идеалу. Осталось только опуститься до знакомства на улице или в каком-нибудь кафе…

Мысль останавливается, натыкаясь на очередное объявление: «Интернет-знакомства. Лучший способ поиска партнера для счастливого брака. Тел. 92-22-72. Спросить Ирину». Что-то раньше оно не попадалось на глаза. Наверное, повесили недавно, а уже все полоски с телефонами, кроме одной, оторваны. Пожимаю плечами. Что ж, судя по всему, бизнес у мадам Ирины идёт неплохо.

Я уже собираюсь отвести глаза от прочитанного объявления, но эта оставшаяся нетронутой, одиноко полощущаяся на ветру полоска с шестью цифрами притягивает взгляд, словно не случайно она уцелела, а, наконец, дождалась того, кому была предназначена. Уже слегка выцветшие буквы почему-то вдруг на мгновение наполняют сердце надеждой, и я, воровато оглянувшись: не смотрит ли кто, быстро отрываю и сую в карман узкую бумажную ленточку с телефоном.

Очередной автобус плавно подруливает к остановке, гостеприимно раскрывая свои двери, и на это раз я не отвергаю приглашения. Пора на работу. Времени остается как раз в обрез, чтобы добраться до офиса. К счастью, салон полупустой, и я плюхаюсь на свободное место у окна. По стеклу стекают мелкие капли начинающегося нудного октябрьского дождика, плавный ход автобуса убаюкивает, но расслабляться в дремоте нельзя — ехать относительно недалеко. С каждой остановкой народу в автобусе прибывает — верная примета движения в сторону центра. Пора выходить, и, плотно подхваченная с двух сторон такими же спешащими к выходу людьми, я выпадаю наружу.

Дождь зарядил сильнее. Я набрасываю капюшон и, взглянув на наручные часики, понимаю, что времени остается в обрез. Наплевав на взгляды прохожих, некрасивыми большими скачками перепрыгивая через лужи, какой-то невероятной походкой, напоминающей спортивную ходьбу, преодолеваю оставшиеся до офиса метры и пулей влетаю кабинет. Начальство не любит опозданий.

Глава 2

Как хамелеон, стараясь слиться с окружающей средой, проскальзываю в свой крошечный рабочий кабинетик, за тесноту прозванный мной «табакеркой». Он настолько мал, что вмещает в себя только стол, стул и книжную полку.

Завотделом Дора Сергеевна, женщина, словно уже рожденная для того, чтобы руководить, с громким голосом и монументальной, будто вылепленной из цельного куска гранита, фигурой, вырастает на моём пути, недовольно морщась.

«Опять Рощина опоздала на полторы минуты», — читаю я на её лице.

Да, хамелеон из меня никудышный. Заметила. Обязательно накапает шефу. Это точно.

У нас с ней патологическая, глухая взаимная неприязнь, впрочем, не выходящая за рамки служебных отношений. Каждый раз, когда прямые обязанности вынуждают Дору Сергеевну общаться со мной, на её лице появляется странное выражение: как будто у нее ноют зубы. Однако не поручусь, что подобное выражение не проскальзывает и по моему лицу, когда Дора устраивает мне очередной разнос за малейший промах.

Увы! Начальство не выбирают, а принимают как данность. Дора — это единственное, что отравляет моё наслаждение работой в издательстве «Пегас», где я тружусь литературным редактором. Редактор — это, на мой взгляд, звучит гордо, хотя, возможно, кто-то и посчитает его синонимом слова «неудачник».

Ну это ж надо было сегодня умудриться опоздать, выйдя из дома на час раньше обычного! Придется изображать трудовое рвение до самого обеденного перерыва, чтобы загладить вину.

Старательно пучу глаза на машинописные листы рукописи. Ручка бегает по строкам с удвоенной скоростью. Сегодня мне принесли для правки текст очередного «шедевра» королевы женского романа Ларисы Берсеньевой.

Придется попотеть. По опыту знаю, что грамотность у этой «авторицы» ой как хромает.

Судя по количеству ошибок, госпожа Берсеньева ещё в школе вместо того, чтобы изучать родной язык, потратила всю свою энергию на то, чтобы стать экспертом по делам сердечным.

Бегло пробегаю по диагонали первую главу. Сопли в розовой обертке. Ничего нового. Стандартный образчик жанра.

Готова спорить, что заранее знаю содержание. Они случайно встречаются. Влюбляются. Злые обстоятельства их разлучают. Но их любовь сметает все преграды. Они снова вместе и счастливы до свинячьего визга.

И вот эта фабула неплохо кормит Ларису Геннадьевну уже несколько лет. Впрочем, я, вот такая вся из себя умная, торчу в этом издательстве редактором на довольно скромную зарплату, а Лариса Берсеньева огребает неплохие гонорары, так что от моей критики сильно попахивает черной завистью.

Да, пора, давно пора браться за перо. Хватит вычитывать и править чужие рукописи! В очередной раз обещаю самой себе написать на досуге что-нибудь высокохудожественное и продолжаю вкалывать.

В обеденный перерыв бегу в курилку. Нет, сама я не курю, но зато курит моя подруга, Агата Полежаева, которая тоже работает в нашем издательстве.

Хотя, если честно, не Агата она вовсе, ведь родители назвали её Аграфена, в честь то ли бабки, то ли прабабки. Старушке той, небось, минутная радость, а девочке всю жизнь так бы и промаяться с таким именем. Но моя подруга не из таких терпивцев. Достигнув сознательного возраста, выяснив, что уменьшительно-ласкательно следует называть ее Груша, и закатив по этому поводу родителям истерику, она решила сама выбрать себе имя и заставить всех себя им называть. Вот так Аграфену уже в возрасте лет двенадцати прочно и навсегда заменила Агата.

Имя, когда-то взятое с обложки детектива, после переместилось какими-то ухищрениями и в паспорт. Да и идёт ей оно. Не могу объяснить, почему. Идёт — и всё тут!

Вот смотришь на неё — Агата. С макушки до пяток.

Чуть не на голову выше меня, стройная. Длинные густые волосы, большие глаза, прямой нос. Хорошая работа — сотрудник отдела по связям с общественностью в перспективном, пусть и не столичном издательстве. Ну что ещё нужно женщине для счастья!

Но она упорно считает себя невезучей.

С периодичностью примерно в месяц в её жизни случаются жесточайшие разочарования, в основном в мужчинах. В такие дни я должна служить не то жилеткой, не то огромным носовым платком, впитывая Агаткины рыдания и жалобы на весь мужской род оптом.

Судя по её рассказам, у неё просто талант притягивать к себе женатых проходимцев, жаждущих необременительной интрижки на стороне.

Впрочем, сама Агата долго не зацикливается на собственных проблемах. Пара дней страданий — и вот уже она подхвачена вихрем нового головокружительного романа с очередным обломком чьего-то брака, загулявшего от благоверной налево.

— Танька, привет! Никак курить начала? — орёт мне через всю курилку Агата, окруженная нашими мужиками.

Здесь, как единственная курящая женщина, она королева. Да и, честно говоря, по ней сохнут все особи противоположного пола, трудящиеся в нашей редакции. Но у нее принцип — никаких служебных романов, так что мужики наши только зря оттачивают на ней свои приёмы обольщения.

— Иди к нам! — радостно машет мне рукой Агатка, приглашая куда-то в самую гущу табачного облака.

— Ну уж нет, — встаю я на дыбы. — Давай лучше выйдём отсюда в коридор. Пассивное курение, оно, мать, препротивная штука. А мне поговорить с тобой позарез нужно.

— Так уж и позарез? — щурит свои зеленые глаза Агатка, но начинает проталкиваться к выходу. Она заинтригована такой срочностью.

Мы с ней знакомы уже пару лет. Совсем небольшая разница в возрасте (увы! — не в мою пользу) и общая проблема неустроенности семейной жизни быстро сдружили нас.

Двух лет мне с лихвой хватило для того, чтобы изучить не такой уж сложный Агаткин характер. Она просто обожает тайны и секреты. Эту девицу хлебом не корми — дай найти интригу там, где ею и не пахло. Начиталась в детстве книжек. Так и норовит приписать всем вокруг какие-то авантюрные качества. Да и вообще, все чувства у Агатки словно возведены в квадрат: шумно выражаются и бурно переживаются.

— Ну что там у тебя, выкладывай скорее, а то умру от любопытства, — аж пританцовывает от нетерпения подруга.

— Даже и не знаю, стоило ли тебя отрывать от такого важного дела, как сокращение собственной жизни путём курения, — поддразниваю я.

— Мать, не томи, я тебя когда-нибудь убью за твои шуточки. К делу давай ближе, к делу. До конца перерыва, между прочим, всего пятнадцать минут.

— К делу так к делу, — говорю я и достаю из кармана давешний бумажный огрызок с телефоном и именем Ирина. Агатка старательно изучает его с обеих сторон и непонимающе смотрит на меня. На её безмятежно гладком лбу появляется пара складочек, что в её исполнении означает глубочайшую задумчивость.

— Ну и? — требует она дальнейших объяснений.

— «Интернет-знакомства. Лучший способ поиска второй половины», — воспроизвожу я по памяти текст объявления, кажется, чуть его переврав.

— И-и-и-и-и-и! — радостно взвизгивает подруга и бросается меня душить в объятиях. — Дозрела! Наконец-то решилась выползти из своей скорлупы! Я-то уж начала было думать, что ты после развода так и прокукуешь в девках до гробовой доски.

— А то ты у нас замужем!

— Дак не сравнивай, я-то всегда в поиске, пусть пока и неудачном, а ты сидишь сиднем и ждёшь, когда под лежачий камень вода потечёт. Нет уж! Вставай, мать, и на охоту!

До самого конца перерыва Агатка разглагольствует на «охотничьи» темы, а после решительно заявляет, что «это дело» надо непременно отпраздновать и сегодня мы собираемся у нее сразу же после работы маршрутом через кондитерский отдел ближайшего гастронома.

Глава 3

Вооружившись тортиком с идиотской надписью «Поздравляю!», мы шумно вваливаемся в коммунальную Агаткину квартиру, вспугнув соседку Ираиду Сергеевну, старушку «божий одуванчик», и рыжую кошку, подобранную Агатой на соседской помойке и названную Годзиллой за фантастический аппетит.

Всего каких-то пять минут — и вот уже облегченно свистит закипевший чайник, а на блюде красуется торт, освобожденный от картонных доспехов. Мы сидим в Агаткиной комнате за антикварным круглым столом, на старинных стульях, обитых узорчатой материей, и, шумно прихлёбывая из горячих чашек, расслабленно спорим.

— А может ну их, эти Интернет-знакомства, — говорю я между двумя глотками. — Знаешь пословицу: «Не было у бабы хлопот — купила порося»? Одна моя знакомая лет пять назад дала объявление в газету, так её чуть не смыло лавиной слезливых писем из мест заключения.

— Так то газета, — возражает Агатка, — газеты всякая шушера читает, а в интернете народ интеллигентный, образованный да и не бедный — компьютер у нас не каждому по карману. Найдёшь себе академика какого-нибудь заслуженного или, на худой конец, профессора и будешь жить припеваючи, диссертации ему набело переписывая.

— Ага, так они и толкутся там, в Интернете, академики да профессоры, меня дожидаючись. Уже в очередь, наверное, встали. Они же все поголовно женатики.

— Ну хорошо, не профессора. Тогда бизнесмена.

— Из «новых русских», о которых народ анекдоты слагает. В малиновом пиджаке и с пальцами веером, — хмыкаю я. — Скорее всего, вершиной моих поисков станет какой-нибудь щупленький, очкастый начинающий кибернетик, которого мне же ещё придётся содержать на свою зарплату.

— Да ну тебя, мать, всё ты вечно высмеиваешь. Я сейчас серьёзно. Я вот, например, рискнула бы попробовать. «Мы познакомились в Интернете», — полузакрыв глаза декламирует она нараспев. — Звучит романтично.

— Ну и в чём дело? — оживляюсь я. — Давай, вперёд! А я после подтянусь, если ты себе и вправду выловишь приличного мужа во всемирной паутине. Мне почему-то кажется, что в паутине можно только дохлую муху найти. Но если ты горишь желанием, мы на тебе опыт поставим, как на лабораторной мыши. Согласна?

Агатка раздумывает ровно десять секунд. Авантюризм, кажется, снова вскипает в ее крови.

— Да запросто! Где там твоя бумажка с номером? Давай перепишу себе, — Она грозит мне пальцем. — Ох и хитра ты, мать! Втравливаешь меня в историю, а сама в кусты?

Она торопливо царапает цифры на бумажной салфетке и выскакивает с ней в коридор, где стоит телефон — один на всю квартиру.

Уж не знаю: не нарочно или из вредности, дверь в комнату она за собой прикрывает, и разговор мне не слышен.

Возвращается она минут через десять, напустив на себя таинственный вид.

— Ну что? — спрашиваю я.

— Полный порядок. Встреча высоких договаривающихся сторон состоится завтра, — отвечает подруга.

Больше от нее по существу ничего узнать не удаётся. Без дальнейших комментариев Агата отрезает себе огромный кус торта и вгрызается своими крепкими белыми зубами в надпись «Поздравляю!»

Ладно, подождём, пока сама расколется. Встретимся завтра на работе — всё расскажет.

— Слушай, мать, а к чему бы это во сне себя голой видеть? — меняю я тему.

Агатка у нас неровно дышит к мистике, гороскопам и прочим подобным штучкам. Сонник она чуть ли не наизусть выучила. Обожает толковать чужие сны. Уж не знаю, кем она себя мнит — Фрейдом или Нострадамусом, только к ней вся редакция бегает со своими кошмарами.

— Голой, говоришь? — оживляется Агата, оседлав любимого конька. — Ты во сне купалась голой или в зеркале себя видела? А может, это был эротический сон? Ты уж, мать, как у врача, не стесняйся, рассказывай.

— Эротический! Ха! Куда там! Несусь я голой по лесу, а за мной мужик гонится какой-то. Ножом пырнул, в конце концов, — так и померла я в том лесу. Очень похоже на эротический сон? Проснулась вся в холодном поту.

— Ну, если отбросить версию о вещем сне… — лукаво щурится Агатка.

— Типун тебе на язык.

— Тогда разложим твой сон по полочкам. Видеть себя голым во сне — к неразумным поступкам. Если тебя преследует кто-то, то это к неудачам в ближайшем будущем. А умирающим себя во сне видеть — к болезни. Насколько я помню. Если хочешь, сейчас загляну в сонник, уточню.

— Нет, спасибо. Ты мне уже и так достаточно всего приятного напророчила. Значит, говоришь, болезнь, неприятности и неразумные поступки в ближайшем будущем?

— Вроде того. В любом случае, сон плохой.

— Вот и будь после этого оптимистом.

— Да ладно, не бери в голову. Объелась, небось, на ночь. Жратва тебе всю ночь на желудок и давила. Отсюда и кошмары. Лучше скажи, над чьей рукописью сейчас работаешь? Что-нибудь интересное?

— Новое творение Ларисы Берсеньевой. «Скажи счастью „да“ называется.

— Надо будет обязательно прочесть. Ты же знаешь, я женские романы обожаю.

— Охота же тебе на такую муру время тратить.

— Много ты понимаешь. Читаю и тебе советую. Это ведь — как лекарство от хандры. Вроде чужой роман хэппи-эндом закончился, не твой, а настроение всё равно поднимается. Сидишь, мечтаешь, и кажется, что и в твою жизнь скоро постучится какой-нибудь принц, — вздыхает подруга мечтательно.

— Кстати, — делает неожиданный скачок Агаткина мысль, — на днях наше издательство заключило договор с одним начинающим автором, Михаилом Кожиным, о публикации серии его романов. Детективных. Но не в этом суть. У меня была возможность пообщаться с ним в кулуарах. Преинтереснейший представитель мужской породы, между прочим. Я всё своё обаяние включила на полную катушку, но, увы! Кажется, я не в его вкусе. Хотя и решительного «нет» я тоже не услышала. Так что я всё ещё надеюсь. Впрочем, если у тебя получится его заарканить, я не обижусь. По агентурным данным он не женат. Какой мужик пропадает! Ты бы, мать, взяла это дело на контроль. Если правка рукописи достанется тебе, используй шанс.

— Агатка, брось свои замашки сводни деревенской, я уж как-нибудь сама разберусь со своей личной жизнью, — сержусь я уже по-настоящему.

Прощаемся мы часа через два, когда оживленная улица за окном пустеет. В автобусе я снова вынимаю из кармана уже полусмятую бумажку с телефоном и именем Ирина и, задумавшись, рассматриваю её. Меня терзают сомнения. Может, стоит всё-таки попробовать? Но, выходя из автобуса, я решительно комкаю бумажный обрывок и вместе с использованным проездным билетом бросаю его в урну.

Глава 4

Назавтра я посыпаюсь совершенно больная. Голова раскалывается, горло дерет, всё тело крутит и ломает.

«Умирающим себя во сне видеть — к болезни», — вспоминаю я вчерашние Агаткины слова. Вот, блин, вещунья, накаркала!

Надо встать и вызвать на дом врача, но ощущение такое, что к каждой конечности привязано по двухпудовой гире. Собрав в кулак волю, совершаю настоящий подвиг, поднявшись с постели и дохромав до телефона. Звонок в поликлинику — вызов врача на дом. Звонок в издательство. Всё. Можно опять упасть в постель и попытаться хотя бы выспаться всласть, пользуясь редкой возможностью.

Вирус на этот раз я подцепила какой-то на редкость вредный, и следующие дней десять я медленно прихожу в норму, поедая невероятное количество предписанных лекарств. Мне уже начинает казаться, что все эти многочисленные таблетки прямо-таки гремят внутри моего желудка при любом резком движении.

Целыми днями я валяюсь в кровати, завернувшись в одеяло, как огромное окуклившееся насекомое. Жизнь скрашивает только телевизор.

Телефон мою жизнь, напротив, омрачает, ибо периодически голосом Доры Сергеевны напоминает, что для того, чтобы издательство уложилось в намеченные сроки издания нового романа Берсеньевой, мне лучше как можно скорее вернуться к правке.

Измученная совестью, я выхожу на работу, как только ощущаю, что в состоянии твёрдо держаться на ногах, презрев возможность продлить больничный. Дора права: пора и честь знать. Спасибо болезни за десятидневный отпуск.

В офисе меня встречают с распростертыми объятиями. Оказывается, я не единственная жертва мерзкого вируса, конкретно проредившего редакционный штат, и здесь рады каждой лишней паре рук и кучке мозгов.

В обеденный перерыв первым делом спешу в курилку на поиски подруги. Десять дней не виделись, всё-таки. Она даже не позвонила, не поинтересовалась, как моё здоровье. Бьюсь об заклад, её опять увлекло бурным романом.

— Привет! — изобразив на лице улыбку, здороваюсь я с курящими мужичками, одновременно, отмахиваясь от окутывающего меня табачного облака.

— Полежаева здесь?

В курилке, где до этого момента стоял ровный гул от нескольких одновременных разговоров по разным углам, вдруг повисает тишина, и все лица одновременно поворачиваются ко мне.

— Ты что, не в курсе? — каким-то странным голосом спрашивает стоящий ко мне ближе всех Мишка Кравцов из отдела рекламы.

— Не в курсе чего? — по-прежнему бодро улыбаясь, вопрошаю я.

— Так это… Агату убили.

Я смотрю на Мишу, пытаясь прочесть на его лице, что всё это глупый розыгрыш, но постепенно до меня доходит, что он не шутит, и улыбка медленно сползает с моих губ.

— Как убили? Когда? Кто? За что? — засыпаю я Мишу кучей вопросов.

Постепенно народ в курилке снова обретает дар речи, и на меня сыпятся подробности со всех сторон.

Мне сообщают, что несколько дней назад тело Агаты обнаружила её соседка по коммунальной квартире. Девушка была задушена. Милиция завела уголовное дело. В редакцию приходил следователь, задавал вопросы. Похороны Агаты состоялись позавчера. Судя по всему, меня либо забыли известить, либо решили не беспокоить больного человека, поэтому я, похоже, последней узнала печальные новости.

Я еле досидела до конца рабочего дня, и как только часовая стрелка на моих часах коснулась, наконец, цифры шесть, пулей выскочила из офиса.

Ноги сами понесли меня в сторону Агаткиного дома. Мне не верилось, что всё, рассказанное мне, произошло на самом деле.

Неужели Агатки больше нет? Такой жизнерадостной, полной эмоций! Неужели она лежит сейчас глубоко под землёй в узком деревянном ящике?

До сих пор судьба была милостлива ко мне, и я не сталкивалась так близко со смертью. Родители мои до сих пор живы-здоровы, а бабушки-дедушки умерли ещё до того, как я стала осмыслять окружающий мир.

Помню, в детстве, когда умирал кто-нибудь из нашего многоэтажного дома, человек мне совершенно чужой, которого я и в лицо-то не знала, мне казалось даже интересным наблюдать за тем, как выносят во двор две табуретки, после ставят на них гроб с восковолицым покойником, и вокруг него толпятся родственники и друзья. Как во двор въезжает машина или автобус, гроб, словно мебель при переезде, погружают в кузов, туда же кладут бумажные венки, залезают люди, и всё исчезает, словно и не было ничего, только раздавленные цветы, разбросанные по земле, согласно традиции, остаются грустно вянуть на солнце.

Тогда смерть казалась мне чем-то торжественным и таинственным, но вовсе нестрашным. Сейчас она застала меня врасплох, пройдя от меня так близко.

Я долго стояла в тот день во дворе дома, в котором жила Агата, глядя на окно её комнаты и глотая слёзы, пока мой желудок, некормленый с самого утра, не напомнил о себе голодными спазмами. Да и местные обитатели начали уже нехорошо коситься на меня.

Что ж, вот и попрощалась с подругой. Пора домой. Завтра опять на работу.

Жизнь не хочет притормаживать свой бег из-за одного маленького винтика, выпавшего из её механизма. Подумаешь, не стало человечка. Всё равно, что потеря одного муравья в масштабах муравейника. Остальные муравьи продолжают свою упорядоченную суету.

И я точно так же завтра побегу по своему кругу и повлачу своё существование дальше, в котором больше не будет моей жизнерадостной подруги. Закон городских джунглей.

Громко вздыхаю, вкладывая в этот вздох все остатки своего горя, и медленно бреду к автобусной остановке, кутаясь в шарф и только сейчас ощущая, как я продрогла под пронизывающим осенним ветром.

Глава 5

На следующий день мне на работу позвонил следователь, ведущий дело об убийстве Агаты. Представившись Анатолием Петровичем Гуляевым, он сказал, что хотел бы побеседовать со мной — наверняка в издательстве уже растрепали ему о нашей с Агатой дружбе.

Отказываться от встречи было глупо, и я назначила наше рандеву в обеденный перерыв в кафе неподалёку от издательства.

На мой вопрос, как мы узна́ем друг друга, Гуляев ответил, что уж он-то меня как-нибудь узнает: работа у него такая, а сам он будет держать в руках коричневую папку на «молнии».

Папка оказалась в руках неожиданно молодого человека чуть ниже среднего роста, рыжего и веснушчатого, с располагающей простоватой физиономией, но из-под рыжих ресниц как два буравчика внимательно смотрели карие зрачки, сверля собеседника. Обведя ими зал, он безошибочно двинулся прямо в моём направлении.

Перед тем как сесть за уже облюбованный мной столик в углу, Анатолий Петрович снял и пристроил на спинку своего стула кожаную куртку. На плечах следователя обнаружились капитанские погоны, и я мысленно накинула товарищу Гуляеву лет десять к его моложавому виду.

— Ещё раз здравствуйте, Татьяна Владимировна. Извините, что грубо вмешиваюсь в ваш обеденный перерыв. Это не допрос, а просто небольшая беседа. Я предполагаю отнять у вас не больше пятнадцати минут. Столько вы можете мне уделить?

Подумать только, какое воспитание! Какая вежливость! Вот уж никогда бы не подумала! Надеюсь, он не рассчитывает, что я накормлю его за это обедом за свой счёт.

— Не извиняйтесь, это же я сама предложила встретиться в кафе. Буду рада, если смогу вам хоть чем-то помочь, — блеснула манерами и я.

— К тому же, мой обед уже почти окончен, — отодвинула я от себя тарелку и, устраиваясь поудобнее со стаканом сока в руках, всем своим видом изобразила внимание, — Я вас слушаю.

— Скажите, как давно вы были знакомы с Агатой Полежаевой?

— Около двух лет, с тех самых пор, как я устроилась работать в «Пегас».

— Делилась ли она с вами подробностями из своей личной жизни?

— Да, и иногда довольно откровенными. Уточните, пожалуйста, что вас интересует. Не ждёте же вы, что я их сейчас все подряд буду вам пересказывать?

Гуляев пропустил подковырку мимо ушей.

— Ну, допустим, рассказывала ли она вам о своих отношениях с мужчинами?

— Да. Но никогда ни с кем не знакомила лично, называла их только по именам, без фамилий. Обычно она бросалась в очередной роман с головой, и пока между нею и предметом её увлечения царило полное согласие, Агата вовсе не распространялась о подробностях. Более откровенной она становилась после очередного разрыва. Знаете, счастливая в личной жизни женщина может обойтись и без подруги. Зато каждой несчастной женщине подруга просто необходима. Вот в такие моменты Агата и рассказывала мне о своих мужчинах.

— Вам известно с кем у неё был последний роман?

— В сентябре она ездила на Чёрное море с каким-то Аликом. Кажется, он даже сделал ей предложение руки и сердца. Вернувшись с курорта, они разругались.

— На какой почве?

— Самой банальной. Алик этот оказался давно и прочно женат.

— Вы уверены, что после Алика никого больше не было?

— Уверена. Весь остаток сентября и первую половину октября мы довольно часто общались, и она постоянно жаловалась на полную неустроенность личной жизни на текущий момент. Нет, появись у Агаты мужчина, это бы не укрылось от моего внимания. Мы, женщины, чувствуем, когда где-то рядом заводится роман или интрижка, как кошки чувствуют приближение землетрясения. Я уверена, что у неё никого не было. Она даже объявление в Интернете собиралась разместить. Не знаю, сделала она это или нет, потому что на следующий день после того, как мы с ней это обсуждали, я заболела, а потом случилось это… Ну, в общем, я больше её не видела.

Капитан, насторожился:

— А что это за объявление в Интернете, о котором вы упомянули?

Я пожала плечами:

— Вообще-то, это была моя идея. Увидела объявление на автобусной остановке около моего дома, оторвала листочек с телефоном, сунула в карман, а позже, когда была в гостях у Агаты, предложила ей попытать счастье таким образом.

— Вы сами звонили по этому телефону?

— Нет.

— Вы помните текст этого объявления?

— Только приблизительно. Что-то про знакомства через Интернет, буквально пара строчек, номер телефона и женское имя.

— Какое?

Изящным движением кисти я нарисовала в воздухе математический знак бесконечности.

— Не помню точно. То ли Ирина, то ли Марина.

— А номер телефона?

Я посмотрела на капитана Гуляева, как на ненормального. Неужели сам он держит в памяти кучу ненужных телефонов?

— Тем более не вспомню. Кажется, в нём было несколько одинаковых цифр. Семёрок или двоек. Я в тот же вечер выбросила этот листок. К сожалению, это всё, чем я могу вам помочь, — попыталась я дать понять Анатолию Петровичу, что пора свёртывать нашу беседу — перерыв-то не резиновый.

Товарищ следователь намёка не понял и продолжил свой допрос как ни в чём не бывало:

— Скажите, Агата звонила по номеру, указанному в объявлении, в вашем присутствии?

— Нет, она звонила из коридора, а я находилась в комнате.

— Вам был слышен разговор?

— Нет.

— Она пересказала вам после содержание разговора?

— Нет, сказала только, что на следующий день у неё назначена встреча по этому поводу.

— С кем?

Во мне уже начало вскипать тихое раздражение от этого пинг-понга из вопросов и ответов. Но не пошлешь ведь капитана милиции открытым текстом.

— Понятия не имею. Наверное, с этой Ириной-Мариной.

— Скажите, а не хранила ли Агата у себя каких-то очень ценных вещей? — круто сменил тему Анатолий Петрович.

— Коллекцию фамильных бриллиантов? — не удержалась и уже в открытую съязвила я.

— Зря иронизируете по этому поводу, Татьяна Владимировна. Я пытаюсь найти причину, по которой ваша подруга была убита. Вполне возможно главной целью преступника были какие-то ценности.

— Какие там ценности! Да, Агата рассказывала мне, что прабабушка её была известной оперной певицей, всю жизнь собирала коллекцию живописи. Но за годы войны почти вся коллекция разошлась в обмен на продовольствие — только так членам семьи и удалось выжить в блокадном Ленинграде. Потом семья ещё несколько раз переезжала, а, как известно, один переезд равен двум пожарам, так что от всего былого великолепия в семье осталась всего одна небольшая картина. Агата называла мне имя художника, кажется, Коровин, не помню точно. Я в живописи не очень-то разбираюсь. Агата говорила, что это полотно дорого стоит, но продавать она его не собирается, потому что это память от бабушки, так оно и висит у неё в комнате.

— Вы имеете в виду пейзаж над диваном? — перебил меня Анатолий Петрович.

— Да.

«Раз Гуляеву известно, что это был именно пейзаж и что висел он над диваном, значит, картина осталась на месте», — сообразила я.

— Было ли в комнате ещё что-то ценное?

Я пожала плечами:

— Ну, музыкальный центр, телевизор, сервиз фарфоровый, тоже доставшийся в наследство… Она любила хорошо одеваться, на это всю зарплату тратила: шуба у неё была из нутрии, платьев, костюмов куча, бельё дорогое.

— Драгоценности?

— Были у неё какие-то цепочки, колечки. В основном подарки от мужчин. Она их особо не прятала, держала в жестяной коробке из-под чая на трюмо. Там же хранила и деньги.

Анатолий Петрович что-то записал в маленький блокнотик и задумчиво произнёс:

— Марку музыкального центра случайно не помните?

— Да я её никогда и не знала.

— Гм, ладно, — наконец-то Анатолий Петрович поднялся из-за стола и потянулся за своей курткой.

— И последний вопрос, — произнёс он, уже застегнувшись на «молнию» и взяв под мышку свою коричневую папку. — Скажите, вы случайно не знаете среди близких знакомых Агаты высокого широкоплечего мужчину?

— Ну, таких у нее был не один десяток. Вы уверены, что с этим человеком у Агаты был роман?

— Мужчина с такими приметами был, по словам соседки, у Агаты в день убийства.

Я уверенно помотала головой:

— Если у неё и был этот мужчина, то уж не по амурным делам, это точно. Со своими кавалерами она предпочитала встречаться на их территории. Это правило она соблюдала строго.

— Что ж, спасибо вам за содействие. Позвоните мне, если вспомните что-нибудь ещё. Вот моя визитка. Здесь служебный и сотовый.

Я растягиваю губы в вежливую улыбку, беру визитку, мы прощаемся, и я провожаю взглядом до выхода из кафе невысокую фигуру товарища Гуляева.

Вечером, возвращаясь после работы, я пытаюсь найти то самое объявление на стене дома у автобусной остановки.

Увы! Мои попытки безуспешны. Судя по всему, оно уже кем-то сорвано, и на его месте красуется теперь фотография неестественно улыбающейся женщины в купальнике, с закинутыми за голову руками и выпяченным вперёд плоским животом. «Хотите узнать, как похудеть?» — вопрошает рекламная дива.

Чувствуя, как во мне вскипает прилив весёлого хулиганства, я не выдерживаю, достаю из сумки фломастер и пишу под вопросительной фразой своё резюме: «Не надо много жрать!»

Дав этот совершенно бесплатный, выстраданный на собственном опыте, совет всем желающим, я топаю домой, чувствуя, что отступившее на мгновение мрачное настроение, вновь начинает одолевать меня.

Глава 6

Всю следующую неделю я вкалываю на пределе, преследуя две цели сразу. Во-первых, отвлечься от мыслей об Агаткиной смерти, а во-вторых, успеть сдать вовремя роман Берсеньевой. Дело продвигается медленнее, чем хотелось бы.

Если бы проблема редакторской правки рукописи заключалась только в исправлении грамматических ошибок, то, быстренько подправив орфографию и синтаксис, я бы на этом закруглилась.

Увы! Мадам Берсеньева — человек, увлекающийся сюжетом настолько, что различные мелочи просто ускользают от её внимания. То у неё героиня в начале эпизода появляется в бикини, а через пару минут её страстный любовник почему-то расстёгивает на ней платье, неизвестно как на ней оказавшееся. То она садится в автомобиль, а выходит по неизвестным причинам из автобуса.

Да ещё если учесть, что порой мне приходится исправлять фразы типа: «она хотела что-то сказать, но открывшаяся дверь закрыла ей рот», то стоит ли удивляться, что сроки сдачи поджимают.

Очередной рабочий день не предвещающий, на первый взгляд ничего из ряда вон выходящего, неожиданно комкается странной новостью, принесённой мне на хвосте Галочкой Суриковой из рекламного отдела. Она заглядывает в мой кабинет минут через десять после начала трудовой смены, держа в лапках свёрнутую трубочкой газету и, пуча глазки, интересуется:

— Тань, это ты у нас, кажется, новый труд Берсеньевой обрабатываешь?

— Ну, я. А что? Какие-то проблемы?

— Ага. Проблемы. Только не у нас. У Берсеньевой. Читала свежую прессу? — Она раскатывает газетную трубочку и тычет маникюром в крупный заголовок. — Вчера её нашли мёртвой в собственной квартире. Лучшей рекламы её новой книге просто не придумаешь. Уже решено тираж увеличить в два раза.

Наслаждаясь произведённым на меня впечатлением, Галочка чуть не забывает о цели своего визита:

— Да, я зачем пришла-то… Мне надо узнать фабулу последнего романа Берсеньевой. Там, случайно, главная героиня не умирает во цвете лет? Или, может, на худой конец, убивают там кого-нибудь?

— Галка, ну откуда у Берсеньевой убийство? Ты же знаешь, в её романах даже таракана-то ни разу не убили, не то что человека. Там всё опять про любовь. Ну и тем более, где ты видела, чтобы в женском романе главная героиня погибала?

— Жаль, — кровожадно вздыхает Сурикова. — Представляешь, как лихо можно было бы закрутить рекламную компанию! Придётся раскидывать мозгами в другом направлении.

Она убегает, хлопнув дверью и забыв на столе газету. Я пробегаю глазами статью о смерти Берсеньевой.

Так… Была найдена мёртвой вчера в собственной квартире… Очевидно, произошла утечка бытового газа… Судя по упаковке лекарства, лежавшей на туалетном столике, Берсеньева приняла перед сном сильное снотворное, и её не разбудил бы даже выстрел из пушки, не то что запах газа. Зато запах этот почувствовали соседи, которые и подняли тревогу… Когда дверь в квартиру Берсеньевой была взломана, писательница была ещё жива, хотя и находилась в бессознательном состоянии. Она скончалась через пятнадцать минут в машине «скорой помощи» по дороге в больницу… В пишущей машинке найден чистый лист с единственным напечатанным словом — «Завтра». Нелепая смерть оборвала только-только начавшуюся работу над новым романом… Ну, это уже пошла лирика. Дальше неинтересно.

Итак, вроде бы никакого криминала. Бытовуха.

Мысли мои возвращаются к работе. Галка права: издательство обязательно захочет воспользоваться ситуацией с трагической смертью Берсеньевой для рекламы её последнего романа. Роман должен быть издан как можно скорее, пока ещё сенсация не остыла, а значит, мне надо вкалывать по-стахановски. Благо, осталось мне закончить всего ничего — к концу дня управлюсь.

Я с головой погружаюсь в работу. Какое-то время тишину в моём кабинетике нарушает только тихое скрипение бегающей по бумаге ручки и шуршание страниц. Переворачивая очередную страницу рукописи, я замечаю маленький листок с напечатанным текстом, очевидно послуживший закладкой: «92-22-72. Ирина». Я уже хочу отложить его в сторону, как вдруг рука моя повисает в воздухе. Мне точно знаком этот телефонный номер. Я уже где-то видела раньше и сам этот листочек.

В памяти всплывает объявление на автобусной остановке.

Не может быть! Таких совпадений не бывает. Но если присмотреться внимательнее, этот листок с одной стороны имеет неровные края, как если бы его действительно оторвали от объявления. Но от того ли самого? Память на цифры у меня не очень хорошая. Может, я зря провожу параллели, и это телефон одной из подруг ныне покойной госпожи Берсеньевой или номер её маникюрши?

Способ выяснить истину только один, и я снимаю телефонную трубку.

— Добрый день. Вас слушают, — прозвучал в трубке приятный женский голос.

— Ирина?

— Да.

— Я по объявлению, насчёт знакомства в интернете. Вы оказываете такие услуги? — спросила я и замерла в ожидании ответа. Сейчас пошлёт меня эта Ирина куда подальше.

— Да, конечно, — ответила трубка уже совершенно сахарным голосом. — Это именно то, чем мы занимаемся: соединяем одинокие души в счастливые пары.

Я мысленно готовилась к отрицательному ответу, и такой поворот событий стал для меня полной неожиданностью. Получив слишком хорошее воспитание, не позволяющее мне прерывать разговор на полуслове, я промямлила первый пришедший мне в голову вопрос:

— И сколько стоят ваши услуги?

Цены оказались настолько приемлемыми, что не смогли послужить достойным поводом для моего отступления. Не оставляя мне возможности передумать, сладкоголосая Ирина перешла в контратаку:

— Всё, что от вас потребуется, — это заполнить небольшую анкеточку и предоставить несколько своих фотографий. Это вы сделаете при личной встрече. Давайте я запишу вас, скажем, на завтра, на шесть часов вечера. Вас устраивает это время? Записывайте адресочек. Нас очень легко найти.

Ого, как меня ловко взяли в оборот! Я сижу, немного ошалелая, глядя на трубку, из которой доносятся короткие гудки. Так значит, это тот самый телефон. Звонила ли по нему Лариса? Если да, ходила ли на встречу? Встречалась ли с Ириной и Агата? Имеет ли эта Ирина какое-то отношение к смерти моей подруги?

Я просто обязана это выяснить. Не успокоюсь, пока не взгляну на эту электронную сваху.

В конце концов, мне лично это ничем не грозит. Ну, в крайнем случае, найдёт она мне какого-нибудь мужа. Решено. Завтра встречаюсь с Ириной.

Вечером я вытаскиваю с антресолей фотоальбомы в поисках подходящих снимков. С трудом нахожу несколько приличных своих фото, на которых в объектив не лезли бы из-за моего плеча ещё чьи-то лица.

Увлёкшись процессом, до глубокой ночи перебираю черно-белые и цветные застывшие моменты моей жизни. Погружаюсь в воспоминания. Сетую на свою дырявую память, утерявшую многое из того, что ещё помнят фотографии. Решаю начать вести дневник, как когда-то, в девичестве.

Достаю из письменного стола тетрадь на девяносто шесть листов в скучной серой обложке, открываю и пишу, пишу, потоком сознания выплёскивая на бумагу всё, что произошло со мной за последние недели.

Становится легче: словно поговорила с кем. Засыпаю прямо за письменным столом, уронив голову на исписанную страницу.

Передо мной возникает Агаткино лицо, и она громко и членораздельно произносит: «Видеть себя голым во сне — к неразумным поступкам». Я вздрагиваю, просыпаюсь, чуть не упав со стула, осознаю ситуацию и тащу своё затёкшее тельце на диван. Перед тем, как снова погрузиться в сон, успеваю подумать: «Интересно, мой звонок по тому загадочному телефону, это разумный или неразумный поступок?»

Глава 7

Утро на рабочем месте начинается по-боевому. Открывая дверь своего кабинета, я уже слышу, как надрывается на моём столе телефон. Оказывается, меня жаждет услышать давешний мой знакомец, Анатолий Петрович Гуляев. Он огорошивает меня одним единственным вопросом:

— Скажите, Татьяна Владимировна, не упоминала ли Агата при вас когда-нибудь имени Вениамин?

— Нет, — удивлённо отвечаю я, не раздумывая.

— Не торопитесь, вспомните, — мягко настаивает следователь.

— На память не жалуюсь, — начинаю тихо свирепеть я: за дуру он, что ли, меня держит? — Уж такое редкое имя я бы точно запомнила.

Не успела я открыть рот, чтобы поинтересоваться, какое отношение имеет этот Вениамин к Агате, как, буркнув то ли «спасибо», то ли «до свидания», Анатолий Петрович повесил трубку.

Куда только подевались его приличные манеры, которыми он так поразил меня в кафе! А самое главное, что он оставил меня умирать от любопытства, кто такой этот Вениамин. Это жестоко с его стороны…

Вениамин… Веня… Не знаю ни одного Вениамина, кроме актера Смехова.

Ещё минут пять я ломаю мозги над этой загадкой, потом говорю себе вслух: «Да, воистину, трудно вспомнить то, чего не знаешь», — и в таком слегка взвинченном состоянии, открываю лежащую передо мной папку с рукописью.

С романом Берсеньевой я вчера разделалась. Дора Сергеевна только что подбросила мне свежую работёнку.

«За час до убийства». Михаил Кожин», — читаю я на обложке папки.

Кожин… Где-то я уже о нём слышала. Ну, разумеется, это тот самый тип, которого так нахваливала Агата. Как в воду она глядела — действительно мне придется править его рукопись.

Я частенько разговариваю сама с собой. Привычка, тянущаяся за мной из самого детства. Вот и сейчас я развязываю трудно поддающиеся тесёмочки папки, нараспев бормоча себе под нос возникающие в моей голове рифмы:

— Интересно, что ещё за Кожин? Может, ни кожин, ни рожин? А хорошо ли сложен?

И вздрагиваю от неожиданности, услышав мужской голос за своей спиной:

— Не знал, что вы увлекаетесь стихосложением, помимо своих редакторских обязанностей.

Круто разворачиваюсь на своём вращающемся стульчике и упираюсь взглядом в высокого, крепкого сложения, мужчину с упрямым подбородком и какого-то стального оттенка серыми глазами.

— Простите, с кем имею дело? — произношу я вежливо-холодным тоном.

— Как вы точно выразились. Именно так. На данный момент мы с вами имеем одно общее дело, и это дело — мой роман «За час до убийства», — обаятельно улыбается мой собеседник. — Позвольте представиться. Кожин Михаил Борисович.

Я запоздало заливаюсь краской. Вот, блин, ничего не скажешь — вовремя он вошёл. Надо, надо избавляться от своей отвратительной привычки разговаривать вслух.

Пытаясь исправить положение, я пожимаю протянутую мне руку и бодро представляюсь:

— Рощина Татьяна Владимировна.

— Я уже знаю, как вас зовут. Только что разговаривал с заведующей отделом. Это она подсказала мне, где вас найти. Я к вам вот по какому вопросу. Татьяна Владимировна, раз именно вы будете редактировать мой роман, у меня к вам большая просьба: не исправляйте в тексте ничего, кроме ошибок.

— Что вы имеете в виду? — поднимаю я бровь.

— Я слышал, многие редакторы страдают профессиональным заболеванием, которое я бы назвал «зуд карандаша». Они беспощадно кромсают и извращают авторский текст. Вы не из таких? Знаете, я очень серьёзно и добросовестно подходил к каждой строке, к каждому слову. Не хотелось бы, чтобы мой труд претерпел большие изменения под вашим пером, — он подкупающе улыбается, достаёт из-за спины и кладёт на мой стол огромных размеров шоколадку.

— Что это? Взяток я не беру.

— Это не взятка, а знак внимания очаровательной женщине, — с шутливым поклоном отвечает мне Кожин.

Подозреваю же, что это голая лесть, а всё равно таю.

— Михаил Борисович, сразу видно, что вы автор начинающий. Я могу вас успокоить. У меня нет ни времени, ни желания переписывать заново ваши произведения. Я просто исправляю ошибки: грамматика, иногда стилистика. Вы, кажется, пишете детективы? Не переживайте, я не поменяю преступника и жертву местами, — улыбаюсь я, про себя заметив, что одолевавшее с утра раздражение куда-то улетучилось, и получаю в ответ ещё одну обаятельную улыбку «начинающего автора».

— А сейчас извините меня, но мне надо работать, — говорю я, давая понять, что аудиенция окончена, и добавляю, уже склоняясь к папке на столе, — над вашим романом, между прочим. До свидания, Михаил Борисович.

— До свидания, Татьяна Владимировна, — большой человек неловко разворачивается в моём крошечном кабинетике, задевает плечом полку, на которой стоят словари и моя любимая кружка, с которой я всегда бегаю к девчонкам в соседний отдел погонять чаи.

Пара книг и кружка летят на пол.

Словари отделываются испугом, зато кружка — в осколки.

Кожин виновато начинает извиняться, я останавливаю поток извинений взмахом руки — ну не убивать же мне его за разбитую посуду! — и выпроваживаю писателя из кабинета.

Собирая осколки, я бормочу себе под нос в качестве успокоительного средства: «Посуда бьётся к счастью — верная примета». Остаток рабочего дня проходит в труде и в тщетном ожидании обещанного счастья.

Глава 8

Ровно в шесть часов я робко нажимаю кнопку звонка у обшарпанной, обитой коричневым дерматином двери квартиры в типовой «хрущобке». Да, в общем, я и не ожидала, что меня примут в шикарном офисе.

Хорошо хоть, что всего второй этаж, потому что лифта в этом доме отродясь не было, а после рабочего дня топать пешком куда-нибудь чуть не на чердак — сомнительное удовольствие.

Дверь распахивается, но — вот уж чего я точно не ожидала — за дверью никого нет. Точнее, никого нет на уровне моих глаз, потому что через долю секунды откуда-то снизу раздаётся:

— Здравствуйте, проходите.

Я вздрагиваю и ошеломлённо опускаю взгляд: передо мной в инвалидной коляске, с пледом на коленях, сидит красивая женщина лет тридцати. Точнее, это женщина когда-то была красива, но теперь несколько неровных, грубых шрамов безобразят её лицо, искривляя точёные черты.

— Здравствуйте, — выдавливаю я из себя, всеми силами пытаясь скрыть своё замешательство, но, боюсь, мне это плохо удаётся.

Я никак не могу определиться, куда мне пристроить взгляд: кажется одинаково невоспитанно смотреть в лицо этой женщине или отводить глаза куда-то в угол.

Наверное, уже привыкшая к такой реакции на её уродство, женщина коротко поясняет:

— Автомобильная авария. Семь лет назад.

Потом торопливо, словно боясь услышать слова сочувствия, она улыбается, отчего её лицо причудливо перекашивается, и произносит:

— Я — Ирина. А вы, наверное, Таня? Мы с вами договаривались на шесть часов, верно? Вы пунктуальны. Это замечательное качество.

— У меня есть в запасе ещё несколько не менее замечательных качеств. Надеюсь, мужчины их оценят, — натужно шучу я, чтобы разрядить обстановку.

Женщина опять улыбается своей странной улыбкой — словно морщится от боли, затем гостеприимно предлагает:

— Куртку можете повесить вот сюда, на вешалку. Нет-нет, не разувайтесь. Сумочку можете оставить здесь, на столике.

— Я возьму её с собой.

— Как хотите. Пожалуйста, проходите в комнату: прямо по коридору и налево. А я пока сварю кофе. Вы не желаете чашечку?

— Спасибо. С удовольствием. Чёрный и без сахара, если можно.

Она кивнула, и, тихо шурша колесами инвалидного кресла по линолеуму, удалилась в направлении, противоположном указанному мне.

Я несмело двинулась по коридору и остановилась на пороге средних размеров комнаты, оклеенной забавными обоями с плюшевыми мишками. Кажется, раньше она служила детской. Теперь же в ней вдоль одной стены жались друг к другу большой уродливый шифоньер и продавленный узкий диванчик, а у другой стены размещался письменный стол, на котором стоял пузатый компьютерный монитор и валялось множество каких-то исписанных бумаг, бумажек и клочков бумаги. Пара стульев не первой молодости довершали меблировку.

Здесь меня ожидала ещё одна неожиданность. За компьютером спиной ко мне сидел мужчина. Над спинкой стула мне была видна уже начинающая хозяйничать на его голове лысина в окружении какого-то полинялого, блеклого цвета волос и широкие плечи, обтянутые свитером.

Очевидно, мужчина не слышал моих шагов, так как продолжал что-то увлеченно печатать на компьютере. Я вежливо кашлянула, заявляя о своём присутствии. Мужчина оглянулся через плечо, напечатал ещё несколько знаков, очевидно ставя точку в своей работе, и после этого повернулся ко мне.

Лицо у него оказалось такое же невыразительное, как и затылок. Такое увидишь — и через пять минут не сможешь воспроизвести в памяти. На вид ему было около тридцати пяти-сорока лет.

— Проходите, пожалуйста, — извиняющимся тоном сказал он. — Я не слышал, как вы вошли. Желаете разместить своё объявление в интернете?

— Да. Но погодите, разве этим занимаетесь вы? Почему же у вас в объявлении указано женское имя?

Пойманный мною на этом несоответствии, он вовсе не кажется смущенным:

— Позвольте вам объяснить. Имя, указанное в объявлении, это имя моей жены Ирины. Она помогает мне. У нас своего рода семейный бизнес, можно так сказать. Из нас двоих в компьютерах хорошо разбираюсь только я, так что большую часть работы беру на себя. Но представьте, что в объявлении о подобного рода услугах было бы указано мужское имя. Вы лично позвонили бы тогда? Только честно.

— Нет.

— То-то и оно. Над людьми довлеют стереотипы. Почему-то считается, что свахой обязательно должна быть женщина. Может быть потому, что «сваха» — слово женского рода? Но, поверьте, в наш век прогресса нет никакой разницы, какого пола будет тот человек, который отправит ваши данные на какой-нибудь брачный сайт в интернете. Компьютер — это просто машина, и ему всё равно, чья рука нажмёт нужную клавишу: женская или мужская.

Всё это произносилось таким убедительным тоном, что я невольно почувствовала симпатию к человеку, так увлеченному своим делом.

В эту минуту в комнату вкатилась Ирина на своей инвалидной коляске, держа в руках поднос с изящной чашечкой.

— Кофе для вас. Чёрный, как вы и просили.

— Большое спасибо, — поблагодарила я.

Одной рукой всё ещё держа поднос, другой рукой Ирина протянула мне чашку. Сделала она это так неловко, что немного кофе вылилось на край моего рукава.

Увидев это, Ирина испуганно взглянула на своего мужа, побледнела, залопотала извинения. Я мысленно поблагодарила небеса за то, что сегодня на мне довольно затрапезный свитер, а не белая шёлковая блузка.

— Ради бога, простите мою неуклюжесть! Вот, возьмите салфетку, попробуйте оттереть, — засуетилась женщина.

Разумеется, кофейное пятно так легко не сдалось.

— Вы знаете, это пятно лучше попытаться застирать, пока оно свежее, — предложила Ирина. — Игорь, покажи, пожалуйста, где у нас ванная.

Ага, так значит, её мужа зовут Игорь. Мог бы сам представиться в самом начале нашего знакомства. Впрочем, он, скорее всего не успел это сделать. Я ведь сразу наехала на него, словно танк.

Игорь поднялся из-за компьютера, оказавшись на целых полторы головы выше меня. Проведя меня по коридору до места назначения, он включил свет в ванной и, предоставив мне дальше хозяйничать самой, вернулся в комнату.

В ванной я открыла кран, потом, не снимая свитера, намочила край рукава под струёй воды, намылила его и вновь сунула под воду.

Мой ум, не в состоянии долго оставаться праздным между тем начал пытливо вопрошать: а что это Ирина так испугалась, когда опрокинула на меня кофе? Может, у нее муж — домашний тиран? Другим дарит семейное счастье, а сам на досуге ее поколачивает? А может, про аварию — вранье, и это Игорь побоями довел жену до инвалидной коляски? «Воистину, — оборвала я себя — все-таки надо заняться писательством — у меня чересчур богатая фантазия». И вообще: у этой искалеченной Ирины хотя бы есть муж. А у меня, при всей моей здоровой внешности, нет. И ещё неизвестно, кто из нас больше несчастлив. Я вздохнула, просушила рукав полотенцем и вышла из ванной.

В комнате Ирины уже не было. Судя по всему, маленькая неприятность с кофе вызвала Игоря на откровенность — он заговорил извиняющимся тоном:

— Вы простите, пожалуйста, мою супругу. Ей очень нелегко. С тех пор, как с ней случилось несчастье, она очень изменилась: стала такой эмоциональной, нервной. Ведь она раньше работала манекенщицей у знаменитого модельера Александра Зуева. У неё были блестящие перспективы. Сами понимаете, что после случившегося пришлось забыть про работу и карьеру. Ирина очень тяжело это переживала. Но сейчас, кажется, немного свыклась со своим положением, если с ним вообще можно смириться женщине. Ей нравится помогать мне. Так она чувствует себя нужной, причастной к какому-то делу. Да и мне эта помощь не лишняя. Ведь поначалу этот бизнес не был основным моим занятием. По профессии программист, я работал в небольшой компьютерной фирме. Знаете, как началась моя карьера свахи? Пару лет назад одна девушка, работавшая со мной, попросила меня разместить её на каком-то сайте знакомств. Я помог. Кажется, она удачно вышла замуж, потому что после этого меня начали осаждать её подруги с такой же просьбой. Я считаю, что каждый труд должен быть оплачен, поэтому установил приемлемую таксу за свои услуги. Это оказалось приятным дополнением к моей не очень большой зарплате. И пошло-поехало. Так я и стал «электронным свахом». Сначала Ирина не очень-то была довольна, что я занялся таким делом. Наверное, ревновала к клиенткам. Потом, как я уже сказал, стала оказывать посильную помощь. И вообще, это дело благодарное. Приятно помогать людям обрести счастье. Звонят потом, благодарят, шлют свадебные фотографии. Хотите посмотреть?

На протяжении всего этого монолога я только кивала головой без каких-либо комментариев и реплик, так что на последний вопрос я по инерции снова кивнула, и Игорь, порывшись на столе, извлёк из-под груды бумаг засаленный тощий фотоальбом. Было интересно рассматривать незнакомых мне людей, держащихся за руки и счастливо или застенчиво улыбающихся в объектив.

— Даже немного завидно стало, — пошутила я, возвращая альбом владельцу.

— Значит, надумали всё-таки размещаться? — встрепенулся он.

Я поколебалась пару секунд, вспоминая, с какими непонятными обстоятельствами оказался связан телефон этого человека. Но он смотрел на меня такими честными глазами, и мне казалось, что вместе с ним, приглашая меня присоединиться к их счастью, замерли сейчас в ожидании все удачно женатые пары, только что увиденные мной в альбоме. Симпатия перевесила осторожность.

— Ну, давайте попробуем, — неуверенно произнесла я.

Глава 9

— Для начала познакомимся. Меня зовут Игорь Олегович Бармин, но лучше просто Игорь. А вас?

— А меня зовут Татьяна Владимировна Рощина. Можно просто Татьяна.

— «Итак, она звалась Татьяной», — процитировал он классика. — Замечательно. Давайте я вам расскажу, что мы с вами будем делать. Сперва вам придётся немного потрудиться. Вот, — «свах» протянул мне листок с отпечатанным текстом и ручку. — Это анкета. Заполните её, пожалуйста. А я пока, если можно, займусь вашими фотографиями — мне нужно их отсканировать. Не бойтесь, я их вам тут же верну.

Я вынула из сумочки фотографии, протянула Игорю, затем придвинула свой стул ближе к столу, и пристроила анкету на самом краешке столешницы, свободном от бумаг.

Первые же несколько пунктов вопросника удивили меня. Помимо имени, роста, цвета глаз и волос, образования и прочих параметров, мне предлагалось назвать свой домашний адрес и телефон.

Всегда жила по английской поговорке: «Мой дом — моя крепость» и терпеть не могу разбрасываться своими координатами направо и налево.

— Скажите, Игорь, а для чего мне необходимо указывать свой телефон да ещё и домашний адрес в придачу? — отвлекла я «электронного сваха» от возни со сканером. — Вы что, собираетесь опубликовать их в интернете?

— Ни в коем случае! — машет он руками в ответ. — Объявление в интернете — самый безопасный способ знакомства. Часть ваших данных, конечно, будет выложена на нашем сайте, но никакая конфиденциальная информация не будет обнародована ни в коем случае. Мы просим указывать эти данные на случай, если нам с вами необходимо будет срочно связаться по какому-либо вопросу. Всякое бывает. Например, вдруг на ваше имя поступят цветы, подарок или письмо не по электронной, а по обычной почте или через курьерскую службу от заинтересовавшегося вами мужчины.

— И что, действительно пишут? — недоверчиво вопрошаю я.

— Такой интересной девушке, как вы, мешками будут письма приходить.

Немного успокоенная таким неуклюжим комплиментом «в лоб», я продолжила заполнение анкеты. Через пять минут я споткнулась о пункт «О себе».

— Здесь что, автобиографию писать?

— Конечно, нет, — засмеялся Игорь. — Здесь обычно пишут то, что помимо сухих анкетных данных вы хотите сообщить о себе тому, кто будет читать это объявление. Здесь царит вольный стиль. Вы можете писать в шутливой форме или в романтических выражениях — это не важно. Главное здесь — показать себя с лучшей стороны. Никаких отрицательных качеств — вы понимаете, конечно же. Всё только самое хорошее о себе, любимой. Не бойтесь показаться нескромной. Это тот самый случай, когда сам не похвалишь — никто не оценит.

— А вот этот пункт: «Ваши требования к партнёру»? Что писать здесь?

— Какими качествами должен обладать человек, с которым вы хотели бы познакомиться. Тут уж каждый пишет, кто во что горазд: кому-то важна внешность, кому-то душевные качества, кому-то важнее всего толщина кошелька. Решать вам.

Наконец, я заполнила анкету до конца и протянула её Игорю.

— Давайте взглянем, что у вас получилось, — он забегал глазами по строчкам. — Прекрасно. У вас хороший слог. Чувствуется творческая личность. Вы случайно не пишете книги? — уставился он на меня пристально.

— А почему вы спрашиваете? Автографы собираете? — ответила я вопросом на вопрос.

— Да нет, просто не так давно ко мне по объявлению уже приходила одна писательница, — отвёл он глаза на монитор компьютера, то ли сделав вид, то ли действительно внимательно рассматривая только что отсканированное изображение.

Я внутренне напряглась. Ко мне опять вернулось ощущение опасности. Уж не Берсеньеву ли он имеет в виду?

Игорь же продолжал говорить, по-прежнему не глядя на меня:

— Ко мне вообще приходят люди самых разнообразных профессий. От продавщицы до балерины — все хотят быть счастливыми. Знаете, со столькими людьми приходится общаться, столько жизненных историй выслушивать! Впору самому становиться писателем.

Неожиданно прервав самого себя, он снова повернулся в мою сторону:

— Ну вот, ваши фотографии отсканированы и слегка отретушированы. Теперь они готовы к отправке на сайт. Хотите на них взглянуть?

Результат меня поразил. Лет десять с моего лица Игорь скинул, это точно. Исчезли морщинки и тени под глазами. Цвет лица — как у жизнерадостного младенца с обертки гематогена. Я вообще редко себе нравлюсь на фотографиях. Но на этот раз… Ну, мужчинки, держитесь! Точите перья, пишите письма. Я сама себе была готова написать.

— Вот ваши фотографии, возьмите их, они мне больше не понадобятся. Я сохранил их в компьютере в электронном виде. Теперь давайте разберёмся, как будет происходить переписка. Для вас будет создан отдельный почтовый ящик. Это не значит, что ящик будет настоящий, такой же, как тот, что висит в вашем подъезде. Это будет виртуальный ящик — просто небольшое пространство на сайте, где будет храниться ваша почта. Из этого почтового ящика почта автоматически будет пересылаться на ваш компьютер. У вас есть дома компьютер?

— Нет. Но компьютер есть у меня на работе.

— А выход в интернет?

— Нет… Погодите, кажется, есть, — я вспомнила, что у девчонок из отдела по связям с общественностью, где работала Агата, точно подключен интернет.

— Вы хотите получать свою почту на рабочий компьютер или вы будете приезжать за письмами ко мне?

— Честно говоря, мне далековато до вас добираться, и я бы предпочла получать почту сама. Только нельзя ли сделать так, чтобы, кроме меня никто эту почту не читал?

— Нет проблем. Я создам для вас личный электронный адрес. Он будет защищен паролем, так что никто не сможет читать вашу переписку, — Игорь повернулся к компьютеру. На мониторе замелькали какие-то окошки, Игорь что-то печатал на клавиатуре. Потом он заглянул в заполненную мной анкету, нажал ещё несколько клавиш и сказал:

— Готово. Вот ваш электронный адрес, — он нацарапал его на клочке бумаги и протянул мне, — В качестве пароля я завёл дату вашего рождения. Так вам будет проще его запомнить. Ваши данные я отправлю на сайт уже сегодня вечером. Всё, что от вас отныне потребуется — это не забывать периодически выходить в интернет и проверять свою электронную почту.

— Вы мне объясните, как это делается?

— Очень просто… — Объяснял Игорь сжато и толково, так что минут через пять я уже в состоянии была запомнить и выдать на практике необходимые манипуляции для проверки своей почты.

Деньги за услугу перекочевали из моей сумочки в руки Игоря. Рукав моего свитера уже подсох. Пора было отступать.

До сих пор ничего угрожающего моей личной безопасности я здесь не заметила. Ну, если только не считать попыткой убийства то, что меня облили горячим кофе.

Зато выяснилось, что здесь бывала какая-то писательница.

Берсеньева? Пока не уверена, но очень вероятно. Что ж, закинем на прощание небольшой крючочек. В прихожей, натягивая куртку, я, как бы между прочим, задаю вопрос:

— Ну и как, выдали вы замуж ту писательницу?

— Какую писательницу? — недоумённо вскидывает брови Игорь.

— Ту, которая к вам по объявлению приходила. Вы мне сегодня рассказывали…

По его лицу пробегает какое-то неуловимое выражение.

— Ах, Ларису! Нет, она куда-то пропала. Перестала звонить, приходить за письмами — она почту на мой компьютер получала. Наверное, повстречала кого-то подходящего и без моего участия. Знаете, так иногда случается, и чаще всего люди забывают меня предупредить, что больше не нуждаются в моей помощи. Но я на них не в обиде. В счастье человек всегда немного эгоистичен.

Игорь возится с замком, потом распахивает передо мной дверь:

— До свидания, Татьяна. Удачи вам в ваших поисках. Если возникнут какие-то вопросы, звоните. Телефон вы знаете. Я обычно всегда по вечерам дома.

— Спасибо вам. Обещаю прислать свою свадебную фотографию в вашу коллекцию, — я с облегчением выскальзываю за дверь.

Выйдя из подъезда, я оборачиваюсь, кидаю задумчивый взгляд на фасад дома. Так значит, Лариса Берсеньева всё-таки приходила сюда. Что это: простое совпадение или?.. И тут я вздрагиваю от неожиданности: в окне второго этажа, за тюлевой занавеской я вижу женский силуэт в инвалидном кресле.

В полутьме комнаты я не вижу глаз этой женщины, но уверена, что она пристально смотрит на меня. Острый приступ жалости захлёстывает меня. Я отвожу взгляд и медленно бреду к остановке.

Глава 10

Первое что я делаю на следующий день, придя на работу, это бегу с коробкой конфет в отдел по связям с общественностью. Там я выпрашиваю себе право «одним глазком заглядывать» в Интернет пару раз в день и трясущимися от волнения руками проверяю свой электронный адрес. Ничего. Ну что ж, подождём. Больше ждали.

Возвращаюсь в свою «табакерку» и продолжаю работу над детективом Кожина. К своему удивлению обнаруживаю, что написана вещь неплохо, и сюжет потихоньку начинает захватывать моё внимание, порой даже отвлекая от основной моей задачи — правки ошибок, которых, впрочем, совсем немного.

В обеденный перерыв, жуя прихваченный из дому бутерброд прямо на рабочем месте, пытаюсь загрузить свои мозги математической задачей.

Дано: одна молодая одинокая женщина — Лариса Берсеньева — размещает своё объявление в интернете и вскоре после этого умирает. Несчастный случай.

Вторая молодая одинокая женщина Агата Полежаева с помощью того же Игоря Бармина ищет себе мужа, и через неделю её убивают.

Так. Стоп. А вот это как раз и неизвестно точно, размещала ли Агата свои данные в интернете и встречалась ли с Барминым.

Может, я ищу черную кошку в темной комнате, а её там и нет? Может, Агата назначила встречу Бармину, но на неё так и не явилась? Может, смерть моей подруги никак не связана с электронным сватовством, и обвинять во всём следует лишь разгул преступности? Ведь Берсеньева не была убита, если верить газетам.

Почему я решила, что эти два события, эти две смерти как-то связаны? Никаких доказательств этому не существует. Только мои подозрения.

Возможно, во всём виновато моё слишком развитое воображение. Нафантазировала себе невесть что.

В конце концов, на свете существует милиция, чтобы ломать себе голову над такими загадками. Им хотя бы за это деньги платят. Да и фактов у них в руках, я думаю, побольше, чем у меня. А в условиях моей задачи слишком много неизвестных.

Я решительно встряхиваю головой: нет, мне не под силу докопаться до истины самой. Если я хочу узнать, отчего погибла Агата, и кто её убил, остаётся ждать, когда следователь Гуляев выяснит это. У каждого на этом свете есть своё собственное дело. Надо им заниматься и не лезть в чужую вотчину.

Между прочим, если хорошо подумать, то в профессии милиционера и редактора можно обнаружить нечто общее: я ищу грамматические ошибки в тексте, а следователь ищет ошибки в действиях преступника, чтобы воспользоваться ими и поймать его. Так что мы, в некотором роде, с Гуляевым коллеги.

Я улыбаюсь своему неожиданному умозаключению, сладко потягиваюсь и смотрю на часы: перерыв окончен, хватит играть в детектива. Меня ждёт детектив Горин — герой романа «За час до убийства».

Говорят, что писатель часто подсознательно наделяет главного героя своими чертами характера и вкладывает в его уста свои мысли. Интересно, как много от себя самого вложил Михаил Кожин в личность частного детектива Горина?

То мимолётное знакомство, которое у нас состоялось, почему-то не даёт мне покоя. Есть в Кожине какая-то харизма. И эта его обаятельная улыбка. Когда он серьёзен, лицо у него строгое, непроницаемое. А потом вдруг всю эту серьёзность в один миг стирает улыбка, да ещё такая заразительная, что невольно улыбаешься в ответ. Не зря Агатка когда-то на него «запала» — я невольно вспомнила наш с ней последний разговор и то, как она мне сватала Кожина.

Сбегав после обеда ещё раз проверить электронную почту, я вновь возвращаюсь ни с чем.

Неужели моё так замечательно отретушированное фото не привлекло ничьего взгляда? Ведь я вовсе не уродина. А если и уродина, то уж точно довольно симпатичная. Жильём обеспечена. Детьми не обременена. Чего ещё нужно этим мужикам? Небось, сидят мечтают о Синди Кроуфорд, не меньше. А к зеркалу подойти и посмотреть на себя самокритичным взглядом ума не хватает.

И вообще, есть в этих заочных знакомствах, по крайней мере, один недостаток: разместила объявление, и не знаешь, что за «фрукт» откликнется. Как в сказке: выпустил молодец стрелу из лука, а кто ту стрелу поднимет: красна девица или жаба зелёная — это уж как повезёт.

Не верится мне, что из этой затеи с интернетом что-то выйдет. Таких, как я, только на этом сайте, небось, тысячи, и каждой подавай принца. Где же их, этих принцев, на всех набрать? Тем более, если их в пору в красную книгу заносить, как исчезающий вид. И на что я надеюсь, дура?

Мысленно обругав себя за наивность, возвращаюсь к работе. Похождения частного детектива Горина в обработке Михаила Кожина продолжаются.

Исправляя ошибки, я успеваю следить за развитием событий. Узел интриги затягивается всё туже. Неожиданно в романе возникает романтическая сюжетная линия.

Вот уж не ожидала. У детектива Горина завязывается роман с клиенткой, нанявшей его. Интересно. Если считается, что автор невольно переносит какие-то свои качества характера на своего главного героя, то уж в образе главной героини он, наверняка, выведет свой идеал женщины.

Забавно узнать, каков же он у Михаила Кожина. Внимательно читаю описание героини: «высокая брюнетка со спортивной фигурой и короткой стрижкой», — ну просто полная моя противоположность!

Если у господина Кожина и существует личный донжуанский список, мне, похоже, не грозит в него попасть. Да, всё-таки та шоколадка точно была взяткой, а не зна́ком внимания.

Усилием воли приказываю себе прекратить думать о Кожине и до конца рабочего дня думаю только о работе.

Вот, наконец, и заветные пять часов. Сегодня пятница, и впереди меня ждут выходные, но это почему-то не радует. Опять просижу субботу и воскресенье с книгой на диване.

Раньше мы часто по выходным выбирались с Агаткой в город: людей посмотреть, себя показать, или бродили по магазинам, примеряя кучу различной одежды и покупая какие-нибудь приятные мелочи. А теперь, со смертью подруги в моей одинокой жизни стало ещё больше пустоты.

Собаку, что ли, завести? Так меня целыми днями нет дома, а с собакой надо гулять, играть. Лучше кошку тогда. Кошка менее социальное животное. Да и хлопот с ней меньше.

Стоп!

Кошка!

А ведь у Агаты была кошка. Как я могла забыть? Что с нею стало? Надо обязательно завтра зайти и спросить у соседки. Как же ту звали? Ираида Павловна? Нет, Ираида Сергеевна, точно. Ну вот, у меня и нашлось дело на этот уикенд.

Чуть приободрившись, я быстро собираюсь, запираю кабинет и выхожу на улицу.

Не успеваю я пройти по тротуару и пяти метров, как наперерез ко мне вдруг быстрым шагом направляется какой-то мужчина. Я узнаю его только когда между нами расстояние сокращается до минимального, и увильнуть от встречи просто невозможно.

— Добрый вечер, Татьяна Владимировна! — расплывается он в улыбке.

— Вечер добрый, Михаил Борисович! Гуляете?

— Не угадали. Я ждал вас.

— Меня? — совершенно искренне удивляюсь я.

— Именно, — отвечает Кожин. Я всматриваюсь в его лицо, ища какой-нибудь подвох, но оно совершенно серьёзно.

— И зачем же вы меня ждали? — я стараюсь говорить бесстрастным официальным тоном, за которым всегда прячу своё смущение.

— Хотел подарить вам вот это, — он протягивает мне красиво упакованную в целлофан и перевязанную ленточкой кружку.

— Опять взятка?

— Вовсе нет. Просто хотел возместить вам причиненный ущерб. Кажется, когда мы виделись в прошлый раз, я нечаянно кое-что разбил.

Кожин всовывает кружку в мои руки, и я машинально сжимаю её в пальцах, чтобы не уронить.

— Не мог спокойно спать. Всё думал, как вам там работается над моим романом без допинга в виде кофе или крепкого чая. Так, не ровен час, и заснуть можно над моим скучным сюжетом, — лицо его непроницаемо, но в глазах пляшут весёлые чёртики.

Я чувствую, что надо в тон ему ответить шуткой, но всё моё остроумие, до сих пор меня не подводившее, словно парализовано.

Я устала.

Я хочу есть.

И я не понимаю, к чему этот непонятный диалог посреди оживлённой улицы под противным мелким моросящим дождём, и чего хочет от меня этот человек.

— На комплимент напрашиваетесь? — произношу я, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно безразличнее. — Думаете, я сейчас начну горячо вас разубеждать, что ваш роман вовсе не скучен, а, напротив, гениален? Вы, наверное, тщеславны, как все писатели. Должна вас разочаровать: я не литературный критик, я редактор. И вообще, я спешу.

Я резко поворачиваюсь на каблуках, намереваясь уйти.

— А вы, как все редакторы, за буквами и строчками не хотите видеть человека, написавшего их, — обиженно парирует Кожин, своими словами вынуждая меня вновь остановиться. — Вас, редакторов, хлебом не корми — дай только поисправлять, повычёркивать. Вот я, например, только-только появился в вашей жизни, а вы уже спешите меня вычеркнуть из неё. Но почему? Неужели я вам так глубоко несимпатичен? Ведь вы меня ещё совсем не знаете. А вдруг на самом деле я белый и пушистый?

В голосе писателя звучит неподдельное огорчение, и от этого мне становится стыдно за своё стервозное поведение. Человек ко мне со всей душой. Кружку вот подарил. А я с ним веду себя по-хамски. Это всё мои издёрганные за последнее время нервы. Но он-то тут ни при чём.

Я опять поворачиваюсь к нему и миролюбиво говорю:

— Ну, если вы белый и пушистый, надеюсь, вы не сильно линяете на ковры, в противном случае я сочту эти ваши качества отрицательными…

Глава 11

Через десять минут мы уже сидим вдвоём в небольшом, но уютном кафе, попиваем кофе и болтаем обо всём и ни о чём.

Неожиданно для самой себя я обнаруживаю в Кожине интересного собеседника. Я ловлю себя на ощущении, будто знаю его уже многие годы, настолько мне легко с ним общаться. Мы с ним словно настроены на одну и ту же волну.

Ещё больше меня поражает в Михаиле то, что он умеет не только хорошо рассказывать, но и слушать. Его умный, внимательный взгляд вдохновляет меня на какие-то длинные рассказы.

Я сама не замечаю, как успеваю изложить ему чуть не всю свою биографию. Это я-то, человек по натуре скрытный!

Позже, анализируя этот вечер я пойму, что из нас двоих больше трепалась я. Он же, в основном, шутил и расспрашивал меня, изящно уходя от большинства моих вопросов.

О себе Кожин рассказал очень мало: тридцать девять лет, разведён, живёт один. Уже год как увлёкся сочинительством. Пишет в свободное от работы время, но, если первые романы будут пользоваться спросом, с удовольствием перейдёт в статус профессионального писателя.

Вот, пожалуй, и всё, что я узнала о нём в тот вечер. То есть, по большому счёту, ничего. Но я почти физически ощущала огромное обаяние его личности. Я чувствовала себя, как сухой лист, упавший в бурный поток и влекомый куда-то в неведомую даль.

Просидев в кафе несколько часов кряду и выпив, наверное, весь имевшийся у них в наличии кофе, мы, наконец, выходим на улицу.

Кожин останавливает проезжающее мимо такси.

Ныряя с холодной улицы в тёплую глубину машины, я уже хочу поблагодарить его за этот джентльменский жест и попрощаться, но он опускается на сиденье рядом со мной:

— Разрешите вас проводить. Я хочу быть уверен, что с вами ничего не случится, и вы благополучно будете доставлены домой.

Я для приличия слабо протестую, но мне приятна такая забота обо мне. Я так давно её не ощущала.

Не оставляя мне выбора, Кожин захлопывает дверцу автомобиля. Я называю водителю адрес и наше такси, плавно тронувшись с места, плывёт по освещённому жёлтыми огнями городу, а мы всё говорим, говорим, как будто два старых друга, которые не виделись десять лет.

Уже стоя на моём крыльце, мы всё никак не можем расстаться, увлечённые беседой.

Я чувствую себя немного хмельной от такого количества мужского внимания, свалившегося на меня так неожиданно. Я несу всякую чепуху, уже боясь остановиться, потому что не хочу прощаться с этим человеком и своими руками обрывать такой чудесный вечер.

Я разглагольствую, глядя прямо в эти серые глаза с холодным стальным оттенком, и вдруг, к собственному страху, понимаю, что читаю в них обожание. Так в мелодраматических фильмах мужчина обычно смотрит на женщину перед тем, как её поцеловать. Осознав это, я испуганно замолкаю на полуслове.

Повисает пауза. Мы стоим, как два дурака, глядя друг на друга, и молчим. Я не выдерживаю и произношу жутко банальную фразу:

— Почему вы на меня так смотрите?

— Как так? — ещё более банально отвечает Михаил, продолжая ласкать меня взглядом.

— Так пристально, как будто… как будто оцениваете.

— Разве? Я, между прочим, вас уже давно оценил. В первое же мгновение, как вас увидел.

— Да? И на сколько же баллов я «потянула»? — пытаюсь я всё ещё перевести выходящую из-под контроля ситуацию в шутку.

— На двенадцать, — не задумываясь отвечает Кожин.

Я даже прихрюкиваю от такой наглости.

— Маловато. Это по какой же шкале?

— По шкале Рихтера. По максимуму. Вы потрясающая женщина. Вас надо оценивать только по той же шкале, по которой оценивают землетрясения.

И, не давая мне опомниться, он целует меня.

Поцелуй длится несколько мгновений, но они кажутся мне целой вечностью. Первой разрываю его я и, отпрянув, спрашиваю чуть охрипшим голосом:

— Как это понимать?

— Очень просто. Похоже, я нашёл женщину, которую искал всю свою жизнь.

Он опять тянется ко мне, но я уклоняюсь от поцелуя и отступаю на шаг назад.

— Будьте осторожнее со словами. Я могу в них поверить. Вы писатель и умеете говорить цветисто. С таким талантом можно соблазнить любую женщину, ведь, как известно, женщины любят ушами.

Кожин открывает рот, пытаясь что-то мне возразить, но я продолжаю говорить:

— Знаете, я не любительница, как бы это сказать, маленьких приключений без взаимных обязательств. Понимаете, что я имею в виду? А я знаю, что для вас это будет просто именно такое маленькое приключение, ведь я совершенно не похожа на ваш идеал женщины.

Теперь серые глаза смотрят на меня с крайним удивлением.

— Мой идеал женщины? Но как вы-то можете знать что-нибудь об этом?

Я довольно путано объясняю свои умозаключения насчёт высокой спортивной брюнетки, выведенной в романе «За час до убийства» в качестве главной героини. Кожин внимательно, с самым серьёзным видом выслушивает меня, а потом заливается смехом:

— Так вы, оказывается, увлекаетесь психологией. Не знал. Но должен вам сказать, что вы попали пальцем в небо. То ли вы такой неважный психолог, то ли я такой неправильный писатель, но я вовсе не из тех людей, которые в своём творчестве выворачивают душу перед читателем наизнанку и вкладывают всего себя в свои книги. Я не случайно пишу детективы. Этот жанр — замечательная гимнастика для ума. Знаете, для меня написать детективный роман — это как решить сложную шахматную задачу или математическое уравнение. Каждый раз, когда я начинаю писать новый роман, это словно вызов: сумею ли я сплести хитроумную интригу, а в конце книги разложить всё по полочкам. Своих героев я создаю, как математические модели. Любой человек, увиденный мной на улице, или в магазине, или просто по телевизору, может стать прототипом очередного моего персонажа. Видите, как всё скучно. Не стоит устраивать фрейдистский разбор моему творчеству. Вы потерпите неудачу. В моих книгах нет моих идеалов и грёз. Там сплошная механика.

Я рада, что сумела перевести нашу беседу со своей персоны на более безопасные рельсы, потому что пока не готова к такому бурному развитию событий с поцелуями и клятвами, и уж тем более не собираюсь приглашать Кожина подняться ко мне и попить чайку.

В конце концов, мы знакомы всего второй день. К тому же, после этого неожиданного поцелуя в моей голове всё так смешалось, что я вряд ли способна сейчас поддерживать беседу даже на отвлечённые темы.

Я лихорадочно соображаю, как же теперь вывести наш разговор на финишную прямую. Ничего путного не придумав, я с очаровательной женской непосредственностью заявляю, что я очень устала и мне пора домой.

Михаил провожает меня до лифта, по дороге выпытав номер моей квартиры и телефона и выпросив у меня разрешение позвонить в выходные.

Пока старый лифт неторопливо ползёт на вызов кнопки, Кожин успевает спровоцировать меня ещё на один поцелуй.

На это раз я уже не спешу оборвать его, и, застигнутые врасплох, мы оба недовольно хмуримся на распахнувшиеся дверцы лифта, напомнившие нам о реальности.

Ковырнув замок ключами, я влетаю домой, как на крыльях. Сумка летит в одну сторону, сапоги в другую.

Мне нужно срочно поделиться с кем-то своей радостью, иначе я просто взорвусь. Я вспоминаю про недавно начатый дневник. Присев к столу, я достаю из ящика серую тетрадку и атакую её своими восторгами.

Через полчаса я уже в постели. Мой мозг, усталый и переполненный впечатлениями, проваливается в сон, едва я закрываю глаза.

Глава 12

Я просыпаюсь от телефонного звонка. Подскочив на постели, спросонья ещё почти ничего не соображающая, подбегаю к телефону и снимаю трубку:

— Алло!

На том конце провода тишина.

— Алло! Говорите! Вас слушают, — начинаю злиться я.

В трубке раздаются короткие гудки. Я смотрю на часы и коротко чертыхаюсь. Всего восемь часов утра. Это же надо было поднять меня в такую рань в субботу. Я возвращаюсь в постель, но сон уже не идёт. Придётся вставать.

Сколько раз я давала себе торжественное обещание делать зарядку хотя бы по выходным, но лень намного сильнее моих добрых намерений и не отпускает меня из своих цепких коготков.

По дороге в ванную я делаю несколько энергичных махов руками, и на этом моя утренняя гимнастика заканчивается.

Соорудив себе на завтрак яичницу и поковыряв её вилкой, я вспоминаю о вчерашнем намерении съездить на квартиру, где жила Агата и узнать, что стало с её кошкой.

Ключей от Агаткиной квартиры у меня, разумеется, нет, но если пожилая соседка ещё окончательно не впала в маразм, то она вспомнит меня и впустит.

Стоп. А ведь не так давно всплыл какой-то важный момент, связанный с этой соседкой. Но какой? Я лихорадочно перелистываю в памяти последние несколько дней.

Точно!

Разговор со следователем.

Ведь Гуляев ясно тогда сказал, что соседка видела предполагаемого убийцу Агаты и даже описала его внешность.

Во мне опять просыпается сыщик. Почему бы и не попытаться расспросить старушку. Возможно, она расскажет мне то, о чём говорила следователю, а может, мне она расскажет даже больше, чем ему, кто знает?

С транспортом мне повезло — ждать долго не пришлось, и уже минут через сорок я вошла в пахнущий кошками подъезд, поднялась по ступенькам, и позвонила в дверь, которая ещё, наверное, помнила звяканье Агаткиных ключей в своём замке.

Сначала за дверью была полная тишина, потом я уловила осторожное шарканье тапочек, но по-прежнему никто не открывал. Я позвонила ещё раз.

— Кто там? — раздался испуганный старушечий голосок.

— Ираида Сергевна, это я, Таня Рощина, подруга Агаты. Вы же меня помните? Вы мне разрешите войти?

Кажется, меня действительно вспомнили. Всё-таки я бывала у Агаты довольно часто и с соседкой её всегда раскланивалась.

Зазвенела снимаемая дверная цепочка, потом дважды повернулся в замке ключ. Дверь распахнулась, и на меня глянули выцветшие от времени, но всё ещё проницательные глазки Ираиды Сергеевны, увеличенные стёклами очков.

Рассмотрев меня, она грустно покачала головой и сказала:

— Деточка, ты никак к Агаточке пришла? Разве ты не знаешь, что с ней, сердешной, случилось?

— Знаю, Ираида Сергеевна. Но сегодня я пришла к вам. Мне бы хотелось с вами поговорить. Вы позволите?

— Поговорить? А почему бы и не поговорить с хорошим-то человеком? Проходи, деточка, сюда.

Старушка проводила меня на кухню и усадила за свой стол, покрытый клеёнкой с полустёртым рисунком.

Я окинула кухню взглядом.

Здесь ничего не изменилось. Всё там же у окна стоит стол, принадлежавший Агате, на котором мы вместе готовили бутерброды. Всё так же на конфорке плиты стоит пузатый голубой чайник с цветочками на боку, из которого мы разливали по чашкам кипяток. Всё в том же углу кухни высится холодильник, как и прежде, весь облепленный клочками бумаги и картинками, вырезанными из журналов, держащимися на маленьких магнитах.

Агата обладала воистину девичьей памятью и постоянно писала сама себе записочки с напоминанием сделать что-то или сходить куда-то и лепила их на белые бока холодильника. Причём, уже сослужившие свою службу записки она снимать забывала или ленилась. И сейчас этот художественный беспорядок, царивший здесь и прежде, создавал такое впечатление, что хозяйка лишь вышла отсюда ненадолго и сейчас вернётся.

Ираида Сергеевна тяжело, по-старчески, уселась за стол напротив меня:

— Может быть, вы чаю хотите? Так мы сейчас сообразим. У меня есть чудесный чайный сбор, — радушно предложила она.

Невооружённым глазом видно, что бабулька совершенно одинока, и рада любой компании. Собственно, на это я и рассчитывала.

Я достаю из сумки предусмотрительно купленное по дороге печенье и коробку конфет, чтобы мой визит не лёг тяжким беременем на старушкину пенсию, и соглашаюсь:

— А и в самом деле. Давайте почаёвничаем.

Пока всё идёт по составленному мной на пути сюда плану. Бабушку надо разговорить, и вряд ли это получится в скомканной беседе в прихожей или, того хуже, через дверь. В неспешной беседе за чашкой чая можно узнать гораздо больше.

Старушка явно расцветает при виде печенья и конфет и начинает хлопоты с чашками, блюдцами и чайником. Я вызываюсь помочь.

Вдвоём дело идёт веселее, и вскоре мы уже сидим и с наслаждением прихлёбываем чай с травками.

— Так о чём ты хотела со мной поговорить, деточка? — спрашивает бабуля, макая в чай печенье.

— Я хотела бы узнать, как погибла Агата. Скажите, пожалуйста, что же здесь произошло? Говорят, что это вы её обнаружили, — кидаю я пробный шар.

Личико Ираиды Сергеевны горестно сморщивается, и она всплёскивает руками:

— Ой, деточка, не дай бог кому такое. До сих пор как вспомню, так сердце прямо и хватает. Да, это я её, сердешную, нашла. Я утром раненько встаю, как только радио заиграет. Так вот, проснулась я, значит, в тот день, в коридор выхожу. Смотрю: у соседки дверь нараспашку. А там… И как только инфаркт меня на месте не хватил. Лежит она на полу, а вокруг шеи у неё верёвка затянута, та самая, на которой я в ванной бельё сушила. Я, как только продышалась, так сразу в милицию звонить кинулась. Они приехали, давай меня расспрашивать, фотографировать тут всё, а Агаточка так и лежит на полу. До сих пор обмираю, как вспоминаю эту картину. Как только такое могло произойти с такой славной девочкой! Всегда такая приветливая была, опрятная, шумных компаний у неё никогда не бывало. Какой кошмар! Какой ужас!

— Скажите, а в вечер перед убийством к ней кто-нибудь приходил?

— В том-то и дело, что приходил. Я и милиции про то сказала. Она вроде мужчин не водила, а тут вдруг гость к ней пришёл.

— А как он выглядел? Вы его разглядели?

— Не получилось. Дело-то как было. Агаточка тогда, как обычно, пришла с работы часов в шесть. Одна. На кухне покрутилась, поклевала чего-то да и пошла в свою комнату. В тот вечер по второй программе кино было интересное, я смотреть его села. Телевизор у меня громко работает, так что я и не слышала, когда к Агаточке ухажёр тот пришёл. Кино двухсерийное было, поздно вечером закончилось, я совсем уж, было, спать собралась, да только приспичило мне, вы уж меня извините, деточка, в туалет. Я, значит, дверь своей комнаты открываю, смотрю — в коридоре темно, лампочка, опять перегорела не вовремя. Я свою дверь оставила приоткрытой, чтобы не грохнуться в темноте, и вот в этаком полумраке, бреду по коридору, а он мне навстречу выныривает и шмыг сразу в её комнату. Я чуть не обмерла от страха. Постояла с минуту на месте, прислушалась, вроде в комнате всё спокойно, шума не слышно. Ну, думаю, дело молодое… Больше я ничего не слышала. Спать легла. А на утро… — лицо старушки снова начало складываться в горестную гримасу.

— Ираида Сергеевна, неужели вы этого мужчину совсем не разглядели? Вы же с ним столкнулись нос к носу.

— А как его было разглядеть? Я же говорю, что лампочка в коридоре не горела, да и глаза-то у меня уже не те. Одно могу сказать: высокий был мужчина, плечистый… — она задумчиво пожевала губами и повторила. — Да, высокий, точно… Потому как я на него снизу вверх смотрела.

Оглядев маленькую фигурку бабули, я подумала, что ей даже человек среднего роста в такой ситуации показался бы высоким.

— А во что он был одет?

— А кто его знает. Не заметила.

— Ну, может, усы у него были или борода?

— И-и-и, милая, в темноте разве углядишь?

Как я ни билась с бабушкой, так и не смогла выжать из неё ничего нового. Высокий мужчина. Это я уже слышала от Гуляева.

Глава 13

— Ираида Сергеевна, а что стало с кошкой Агаты? Помните, у неё была рыжая кошка? — спрашиваю я, размешивая ложечкой сахар на дне чашки.

— А что с ней станется? Не выгонять же было её на улицу. Так она в квартире-то и обитается. Сейчас, небось, дрыхнет где-нибудь в тёмном углу. — голос старушки становится ворчливым, — Жрёт, она, ой, много. На мою-то пенсию едва саму себя могу прокормить макаронами да картошкой, а кошке той подавай рыбу да мясо. Разбаловала её Агаточка-то. Да уж и кошка в ответ её обожала. В день, когда Агаточка померла, кошка эта с горя заболела. Сутки лежала не вставала. Вот ведь животина бессловесная, а всё понимает.

— Кис-кис-кис, — громко позвала я.

В кухню, важно неся свой пушистый рыжий хвост, мягко вплыла кошка Агаты. Она подошла ко мне и потёрлась о мои ноги.

— Годзилла! — воскликнула я.

— Вот ещё имя кошке придумали! Не выговоришь. Я её Муркой кличу. А ей всё равно, по-моему. Лишь бы кормили.

Кошка мягко вспрыгнула ко мне на колени, посмотрела мне прямо в глаза и замурлыкала.

— Ишь, как распелась-то она у тебя на руках, — то ли с упрёком, то ли с уважением в голосе произнесла старушка.

— Ираида Сергеевна, а можно, я её себе возьму? На память об Агате. Да и вам легче: лишний рот кормить не надо.

Думаю, именно напоминание о лишнем рте и решило дело в мою пользу. Бабуля махнула на кошку рукой и сказала:

— А и забирай. Вишь, как она к тебе ластится. Нравишься ты ей. Далеко живёшь-то?

— Около часа добираться.

— Сейчас пойду, найду тебе какую-нибудь коробку для Мурки. Иначе как ты её через весь город на руках потащишь? Подождёшь?

Я кивнула. Старушка с заметным усилием поднялась, потёрла поясницу и поковыляла, шаркая тапками, по коридору.

Оставшись одна, я отхлебнула из чашки остатки чая, и, откинувшись на спинку стула, не спуская кошку с рук, устроилась поудобнее, рассеянно бродя взглядом по многочисленным запискам на холодильнике Агаты.

Вот ведь как получилось. Человека уже нет на белом свете, а эти бумажки до сих пор хранят его планы на будущее: «Заплатить за телефон за сентябрь!!!», «В среду к парикмахеру в 6 часов!!!», «Не забыть купить курицу!!!», «Позвонить насчёт платья!!!» — теперь все эти восклицательные знаки тщетно взывают к действиям.

Вот ещё одна записочка: «Завтра». Что завтра? Уже никогда и не узнаю. Нет у Агаты больше «завтра».

Это коротенькое слово, написанное красным карандашом, будоражит моё внимание. Мне почему-то вдруг начинает казаться, что именно в этой записочке что-то не так. Чем больше я размышляю над этой запиской, тем больше она мне не нравится.

Это единственная из всех записок, состоящая из всего одного слова. «Завтра». Неудачное напоминание. Здесь не сказано, что необходимо сделать завтра, а значит, напоминание как бы теряет всякий смысл. Это единственная записка без восклицательных знаков, которые Агата щедро расставляла на всех остальных клочках бумаги. В отличие от других записок, написанных торопливым почерком Агаты, она написана печатными буквами.

Я пытаюсь представить себе Агату, пишущую эту записку, и понимаю, что вряд ли это писала она. Это совершенно не в её стиле.

И вдруг молнией в моём мозгу вспыхивают газетные строчки из статьи о смерти Берсеньевой: «В пишущей машинке найден чистый лист с единственным словом «Завтра». Нелепая смерть оборвала только-только начавшуюся работу над новым романом…»

Я вскакиваю, пристраиваю по-прежнему мурлычущую кошку на стул вместо себя, подхожу к холодильнику и отлепляю странную записку.

Спрятав загадочный клочок бумаги в карман, я открываю дверцу холодильника. Как всегда, почти пусто. Агата не делала из еды культа и продуктов покупала мало. Предпочитала перекусывать в кафешках, чтобы не готовить дома. Начатая баночка джема, полупустой картонный пакет молока, немного сыра, пара жестянок рыбных консервов и несколько яблок.

Ничего подозрительного. Да и маловероятно, что внутри меня ждала бы ещё одна записка, на этот раз с именем и домашним адресом убийцы. Но всё-таки стоило проверить.

Едва я успеваю вернуться за стол, раздаётся шарканье Ираиды Сергеевны. Кошка опять на моих коленях. В руках у меня чашка. Старушка входит на кухню, и я делаю вид, что допиваю чай, сосредоточенно жуя печенье.

— Вот, гляди, какую крепкую коробку я тебе нашла. Сейчас уж и не вспомню, из-под чего она. Хорошо, что я её не выкинула. Вот и сгодилась. Это вы, молодёжь, всё норовите выбросить. Я каждую тряпочку, каждую верёвочку складываю — авось в дело пойдёт. Сейчас-то всё такое в магазинах дорогое. И не укупишь.

Зная, что на подобные темы люди пожилые могут рассуждать бесконечно долго, я спешу поскорее отвлечь старушку от наболевшего, тем более, что у меня появилась идея.

— Ираида Сергеевна, я давала Агате кое-какие свои вещи: книги, кассеты, а отдать мне их Агата не успела. Я могу их забрать сейчас?

— Да как же ты их заберёшь, деточка, у Агаточки комнату милиция опечатала. Сперва обыск сделали повсюду. Даже у меня. А потом бумажку ей на дверь прилепили с печатью. Сказали, потом родственники приедут, вещи заберут — она разводит руками. — Это тебе к милиционерам надо идти спрашивать разрешение.

— Да ладно, шут с ними, с книгами. Пусть остаются родственникам.

Я делаю бодрое лицо, но для меня как для сыщика известие про опечатанную комнату — удар. Место преступления осмотреть не получится. Жаль. Возможно, там отыскались бы ещё какие-нибудь улики.

Что ж, пора уходить. Я сажаю кошку в коробку. Годзилла на удивление терпеливо переносит такое насилие над своей личностью и, чуть повозившись и пошуршав внутри, спокойно укладывается на бок. Уже стоя в коридоре у порога, обмениваемся со старушкой последними вежливостями.

— Спасибо вам, Ираида Сергеевна, за вкусный чай и за беседу.

— Да не за что, деточка. Мне, старому одинокому человеку, только в удовольствие с кем словом перемолвиться. Ты заходи ещё. Не забывай старуху-то. А то я тут совсем одна. Скучно одной, да и страшно тоже. Тут намедни Барабашка в квартире хулиганил.

— Барабашка? — машинально переспрашиваю я, не вникая в старухину болтовню и уже занося ногу над порогом.

— Ну да, Барабашка. Я про Барабашек по телевизору ещё раньше слыхала. Говорили, они навроде привидений, только безобидные. По квартире ходят, стучат, вещи иногда переставляют. А зла не причиняют. Да только кто их знает. Вот и этот бродил у нас на кухне.

Я шагнула назад в квартиру. Кажется, уходить мне ещё рано. Это дело надо прояснить. Тут может быть два варианта: либо бабушка Ираида тихо и незаметно для себя самой слегка тронулась умом, либо всё гораздо серьёзнее.

— Ираида Сергеевна, расскажите мне про этого Барабашку, — прошу я, прислоняясь к дверному косяку и перехватывая поудобнее коробку с кошкой.

Бабуля рада-радёхонька, что наша беседа получила продолжение.

— Он только раз появлялся, днём. Агаточка в Барабашку не поверила. Посмеялась надо мной. Ведь ключи она всегда носит с собой. И замки в тот раз нетронутые остались. А только я сама следы видала на кухне. Я сперва полы-то отмыла, а только потом сообразила, что надо было их соседке-то показать, а уж потом затирать. Тогда бы и она поверила в Барабашку этого.

— Следы? Какие это были следы? Мужские? Женские? — вновь дрожа от приступа сыскной лихорадки, спрашиваю я, чувствуя, что приближаюсь к какой-то важной отгадке.

— Грязные они были, а уж чьи, не могу сказать. Не то чтобы уж очень они были заметные. Да только я накануне, с утра только, полы на кухне помыла, потом пошла на рынок. Вернулась часа через два. Захожу на кухню продукты из авоськи выложить. Стала лимон вынимать, а руки-то у меня уже не те, лимон возьми и упади на пол. Я за ним нагнулась, смотрю: а на чистом линолеуме земля понасыпана, словно с чьих ног грязных. Точно Барабашка хулиганил. А кому ещё это быть? Агаточка-то на работе до вечера.

— А когда вы следы эти видели?

— Как раз за день до Агаточкиной смерти. Не случайное это совпадение. Видать, чуял Барабашка-то смерть эту. Может, предупредить хотел, потому и явился.

— А после убийства Барабашка появлялся?

— Вроде нет, после того он пропал. Уж, почитай, две недели прошло, всё спокойно. А всё равно страшно мне. Теперь-то я совсем одна осталась. А потом еще неизвестно кто в освободившуюся-то комнату въедет. Мож, алкоголики какие да наркоманы.

Так. Значит, Барабашка появлялся перед смертью Агаты. Мне всё меньше нравится этот представитель потусторонних сил. Выпытав у бабуси все подробности странного посещения, я торопливо с ней прощаюсь. Мне хочется скорее остаться одной и обдумать свежеполученную информацию.

Я еду в автобусе с коробкой на коленях, и пассажиры косятся на картонку, из которой периодически доносится недовольное «мяу» — наверное, Годзиллу там укачивает.

Таинственная записка жжёт меня сквозь карман, побуждая к действиям. Я чувствую, что напала на след преступника. Я в этом почти уверена.

Итак, нет сомнений, что старушка видела именно убийцу. И, разумеется, именно он был тем самым таинственным Барабашкой.

Но как он проник в квартиру? У него были свои ключи или открывал отмычкой?

А еще эта странная записка… Если предположить, что записку со словом «завтра» написал злодей, и на машинке Берсеньевой это слово напечатал тоже он, то получается, что убийца предупреждает свою жертву? Он что, играет с ней, как кот с мышью?

Но тогда это не обыкновенный преступник, каких тысячи, а псих или маньяк. Ну а если он маньяк, то на одной жертве он не остановится. Или были ещё жертвы? Но как это выяснить? Как?

Глава 14

Вернувшись домой, я первым делом выпускаю Годзиллу из коробки. Она настороженно обходит все углы, знакомясь с новой обстановкой, а я лезу на антресоли за парой старых ванночек для проявки фотографий, которые, вложенные одна в другую, идеально подойдут для кошачьего туалета.

Старая газета послужит наполнителем, а позже куплю в зоомагазине что-нибудь более подходящее для этой цели.

Пока мои руки рвут на части газетную бумагу, мозг продолжает лихорадочно размышлять, Как же выяснить, были ли в городе другие одинокие женщины, убитые и ограбленные подобным образом?

Внезапно мой взгляд натыкается на заголовок «Криминальная хроника» на обрывке газеты в моих руках. Точно! Это идея! Я бросаюсь к своей сумке, вытряхиваю из неё записную книжку с номерами телефонов и открываю страничку на букву «Ш».

Звоню я своему бывшему однокашнику, а ныне сотруднику газеты «Криминальный вестник» Пашке Шурыгину. У меня записан номер служебного телефона Павла, и я, вслушиваясь в длинные гудки, молю провидение, чтобы суббота в редакции оказалась рабочим днём.

После шестого или седьмого гудка в трубке что-то щёлкает, и женский голос произносит:

— Редакция «Криминального вестника».

— Могу я услышать Шурыгина Павла?

— Минуточку…

Я нетерпеливо барабаню пальцами по телефонному аппарату. Наконец в трубке раздается:

— Шурыгин слушает.

— Пашка, привет! Это Рощина.

— Танюшка, ты! Сто лет тебя не слышал.

— Сам знаешь, какая нынче жизнь. Всё дела да хлопоты. Сам-то тоже не звонишь.

Мы с Пашкой подружились ещё в школе, когда вместе участвовали в подготовке школьных вечеров, викторин и прочей развлекаловки.

Он тогда попытался ухлёстывать за мной, но меня на тот момент больше занимала учёба, чем первые романтические опыты, и Пашка получил от ворот поворот, а точнее, предложение остаться друзьями.

Долго расстраиваться по этому поводу он не стал, и вскоре закадрил другую девицу из нашей школы, на которой впоследствии и женился, едва ему стукнуло восемнадцать и с которой, назло всей бракоразводной статистике, до сих пор продолжает жить и растить двоих детей.

Любовь наша не состоялась, зато дружба тянется уже много лет, хотя и не так часто мы видимся, как хотелось бы.

— Как жизнь, Паша?

— Как у всех. По голове то гладит, то бьёт.

— Как семейство?

— Нормально. Младший в первый класс пошёл этой осенью. Старшая так вообще уже в пятый перешла.

— Да ты что? Стареем мы с тобой. Молодёжь на пятки наступает.

— Да ладно тебе плакаться. Уж ты-то ещё, небось, на все сто выглядишь. Ты у нас всегда была девушка симпатичная. Не был бы я женат на Маринке, я бы тебе предложение прямо сейчас сделал. Ты же знаешь, первая любовь она самая трепетная.

Я знаю, что Пашка просто зубоскалит. Жену он свою по-настоящему любит. Но до сих пор он при каждом удобном случае напоминает мне, что был в меня безнадёжно влюблён. Это уже у нас превратилось в своего рода игру.

— Пашуль, а у меня к тебе просьба, — подхалимски говорю я.

— А я и не сомневался, — отвечает Пашка. — С чего бы это ты ещё мой прах потревожила. Ты ко мне постоянно с просьбами подъезжаешь. Пользуешься ты моим к тебе хорошим расположением, чувствами моими к тебе застарелыми. Ох, пользуешься. Знаешь ведь, что не могу тебе ни в чём отказать. Ну, выкладывай, что тебе от меня надобно.

— Паш, срочно нужно подшивку «Криминального вестника» за этот год, а лучше и за предыдущий тоже. У вас ведь наверняка есть в редакции. Я бы сейчас заскочила, взяла, а в понедельник вернула. Никто и не хватится. А?

Я вкладываю в свой голос всё возможное обаяние, какое могу наскрести. И Паша сдаётся.

— Ладно, забирай. Кому эти подшивки могут понадобиться, тем более в воскресенье. Но только в понедельник верни обязательно!

— Торжественно обещаю и клянусь! Ты же меня знаешь. Я тебя никогда не подводила. Ты сегодня до какого часа на работе?

— До трёх. Успеешь?

Я смотрю на часы. Если не обедать, то успеваю. Впрочем, есть мне совсем не охота. Сыскная лихорадка лишила меня аппетита.

— Успею, — говорю я Паше, кладу трубку и подмигиваю Годзилле, сидящей напротив меня:

— Посидишь тут одна недолго?

Опять я выскакиваю из дома и бегу к остановке. Через полчаса я принимаю из Пашиных рук две увесистых пачки подшитых газет. Пашка шутит:

— Хорошо, что у нас еженедельник. А если бы ежедневная была газетка? Хотел бы я посмотреть, как бы ты попёрла тогда две подшивки!

Я запихиваю газеты в большую сумку, захваченную из дома, благодарно чмокаю Пашку в щёку и выскакиваю из редакции. Стоя на автобусной остановке, я вспоминаю, как ожидала скучного вялотекущего уикенда. Кто бы мог подумать, как всё обернётся!

Дома я выгружаю газеты из сумки, достаю из холодильника колбасу, кормлю кошку, сооружаю большой бутерброд для себя и устраиваюсь поудобнее на диване, перелистывая подшивки.

Глава 15

Начинаю с самых свежих номеров и сразу же натыкаюсь на статью о смерти Берсеньевой, а двумя номерами раньше встречаю сообщение о гибели Агаты, хотя не сразу осознаю, что речь идёт именно про неё.

В рубрике «Криминальная мозаика» написано лишь то, что «вчера в коммунальной квартире на улице Мира была найдена мёртвой в собственной комнате молодая женщина двадцати девяти лет. Жертва была задушена бельевой верёвкой. По горячим следам раскрыть убийство не удалось. Ведётся следствие».

Вот и весь некролог, которого Агата удостоилась. Даже имя её не названо. Теперь она просто «жертва».

Зато статья о смерти писательницы занимает чуть ли не всю полосу. Репортёр с неожиданно весёлой фамилией Плющиков подробно рассказывает обо всех обстоятельствах смерти Берсеньевой.

Впрочем, ничего нового для себя в этом материале я не обнаруживаю. Напротив, здесь даже не упомянут чистый лист в пишущей машинке со словом «Завтра». Либо Плющиков посчитал эту деталь незначительной, либо вообще не знал о ней.

И всё-таки статейку лучше сохранить. Быть может, она ещё пригодится.

Я мысленно прощу прощения у Паши и аккуратно вырываю лист со статьёй, надеясь, что никто в редакции этого варварства не заметит, и продолжаю листать подшивки.

Через два часа меня уже тошнит от репортажей о грабежах, убийствах и изнасилованиях. Я и не подозревала, что наш город такое криминальное местечко. Я старательно выписываю в блокнот все сообщения о гибели женщин от двадцати до пятидесяти лет. К девяти вечера сбор информации закончен, но мне ещё предстоит проанализировать результаты.

Итак, за последние два года в «Криминальном вестнике» упомянуто о двадцати одной погибшей женщине цветущего возраста, не считая Агаты и Ларисы.

Если отбросить ту, что была убита мужем-пьяницей, одну погибшую на производстве, одну утонувшую в купальный сезон, четыре покончивших жизнь самоубийством, одну задохнувшуюся на пожаре, пять сбитых автомобилем, одну умершую от передозировки наркотика, одну изнасилованную и зарезанную в парке, и одну убитую ревнивым любовником, то остаются пять женщин, чьи обстоятельства смерти кажутся мне подозрительными.

Все они погибли в своих квартирах. Все были задушены: кто проводом от настольной лампы, кто поясом от собственного халата, кто подушкой. Практически во всех случаях имело место ограбление.

Пятеро убитых за полтора года: одна прошлой весной, в мае, одна в прошлом декабре, одна в апреле, потом одна в июле и ещё одна в сентябре. Плюс в середине октября Агата и в конце октября Берсеньева. Промежутки между этими смертями раз от раза всё короче.

Да, это явно похоже на «серию».

Но всё-таки Берсеньева до конца в схему не вписывается. Она-то не была задушена. Несчастный случай. Отравление газом. Да и ограблена она тоже не была.

Но это слово «Завтра» прочно связывает её с остальными убийствами.

Преступник что, сменил тактику? Может, стоит внести в свой список и всех женщин, совершивших самоубийство? Возможно, там тоже не всё чисто. А что толку? Я всё равно не узнаю подробностей. О таких происшествиях максимум пишут в двух строчках, если только это не самоубийство знаменитости.

Ладно, самоубийц отложим в сторону. Но все эти задушенные вполне могут иметь прямое отношение к убийце Агаты и Ларисы.

Интересно, оставлял ли преступник на месте всех преступлений слово «Завтра»? Ведь это явно не случайное совпадение. Скорее всего, при осмотре места происшествия, такие улики найдены не были.

Но это не значит, что они не существовали. Ведь не обратил же никто из милиционеров внимания на маленькую записку, висящую среди десятков других записок.

А разве у кого-то вызовет подозрение слово, напечатанное на машинке в кабинете писательницы?

Очевидно, убийца действует по знаменитой формуле, гласящей, что легче всего спрятать лист в лесу, среди тысяч и тысяч других таких же листьев.

Преступник умён. В этом ему не откажешь. И ему мало убивать. Он ведёт какую-то игру. Возможно, просто забавляется.

По-прежнему остаётся открытым вопрос, есть ли связь между размещением данных писательницы в Интернете и её смертью. Я пока не знаю. И тем более я не смогу узнать, размещали ли свои объявления в сети остальные погибшие женщины, кроме Агаты.

Стоит ли дальше отрабатывать эту версию? И вообще, стоит ли мне глубже лезть в это дело? Оно всё меньше и меньше мне нравится. Наверное, лучше бросить свои игры в сыщика и больше обращать внимание на личную жизнь. Всё равно Агату уже не вернуть.

Я встаю, потирая затёкшую спину, размышляя, как мне поступить, и тут раздаётся звонок телефона.

Я вспоминаю, что мне обещал позвонить Кожин. Вчерашнее прощание у лифта встаёт у меня перед глазами. Такое ощущение, что это было во сне. Даже не знаю, как себя теперь с ним вести.

Делаю глубокий вдох и снимаю трубку. Это действительно Михаил.

— Добрый вечер, — мягко звучит в трубке его голос.

— Ах, это вы! Добрый вечер, — какой кошмар, я не знаю, что говорить дальше.

— Знаете, зачем я вам сегодня позвонил? — спрашивает, выручая меня, Кожин.

— Наверное, в вашем доме вдруг остановились все часы, и вы позвонили спросить меня который час? — прячу я своё смущение за скоморошеством.

— Не угадали. Если вы ещё не заметили, я пытаюсь за вами ухаживать, и хотел бы пригласить вас завтра в «Сезам».

Ого! Лучший в городе ресторан! Во как! Давненько никто меня в подобные заведения не приглашал. Я краснею до ушей. Как здорово, что мы разговариваем сейчас по телефону, и Кожин не видит моего смущения.

Как приличная девушка, я не могу себе позволить сразу же согласиться на свидание, не помучив кавалера.

— Ну, раз вы пытаетесь ухаживать за мной, тогда, может быть, сначала споёте мне серенаду, а я пока подумаю, стоит ли принимать ваше приглашение.

По голосу я слышу, что Михаил Борисович озадачен моим требованием.

— Спеть? Вы уверены? Я отвратительно пою. Но для вас готов на всё.

К моему удивлению, Кожин действительно начинает петь.

Судя по звукам, доносящимся из трубки, пение, действительно, не принадлежит к числу талантов Михаила Борисовича.

Но, мысленно поставив за технику единицу, за артистичность я поднимаю Кожину табличку «6.0». Так проникновенно ещё никто не исполнял песню Элвиса Пресли «Love me tender», включая самого Элвиса.

Конечно, такое усердие не может остаться без награды. Я принимаю приглашение в ресторан. Михаил предлагает заехать за мной на своей машине, но не без задней мысли я настаиваю на том, что сама появлюсь в «Сезаме» завтра в семь часов вечера.

Я кладу трубку на рычаг, но тут снова раздаётся звонок. Наверное, Кожин забыл что-то мне сказать. Я поднимаю трубку и говорю:

— Алло.

Тишина.

— Алло, говорите.

На том конце провода молчат, хотя я ясно слышу чьё-то дыхание. Надеюсь, это не Михаил Борисович так по-детски развлекается.

Я пожимаю плечами и кладу трубку.

Глава 16

В воскресенье утром я не могу думать ни о чём другом, кроме моего вечернего свидания с Кожиным.

Перетряхнув весь свой гардероб, я останавливаюсь на изящном чёрном платьице той простоты покроя, который дорогого стоит. Так идеально не сидит на мне никакая другая вещь.

К платью я добавляю туфли на шпильке (мои бедные ноги, привыкшие к кроссовкам!) и золотую цепочку с медальоном. Достаточно. Главное: не переборщить до безвкусицы.

Вымыв голову, я накручиваю волосы на огромные бигуди и бегаю в них по квартире с тряпкой и тазиком, пытаясь навести идеальный порядок — вдруг обстоятельства сложатся так, что наш вечер закончится в моей квартире.

Я краснею, как рак, при этой мысли, но мне почему-то приятно об этом думать.

В полседьмого я уже при полном параде: с укладкой и в вечернем макияже. Не зря я отказалась от того, чтобы Кожин заезжал за мной. Это одна из маленьких женских хитростей. Моё появление в ресторане должно произвести на него неизгладимое впечатление.

Это будет словно встреча с незнакомкой. До сих пор он видел меня только в джинсах и затрапезных свитерах, с волосами, висящими, как уши спаниеля. Сегодня он увидит обратную сторону луны — светскую даму с безукоризненными манерами и томным взглядом.

Я люблю такие превращения. И хотя это не настоящая я, и мне гораздо удобнее в старых джинсах, я с удовольствием примеряю на себя разные роли.

Ровно в семь часов — секунда в секунду — я появляюсь в дверях помпезно украшенного зала ресторана и окидываю его взглядом.

За столиком справа, возле колонны, сидит Кожин.

Прекрасно. Декорации подходящие. Зрители уже здесь.

Выпрямив спину, плавной походкой я иду прямо на Михаила, гипнотически глядя на него. Внутренне я от души веселюсь, видя, что он смотрит на меня во все глаза и, кажется, не узнаёт.

Поравнявшись со столиком, я спрашиваю:

— Здравствуйте, Михаил Борисович, неужели я так сильно изменилась?

Кожин ещё несколько секунд ошарашено глазеет на меня, не произнося ни слова, потом, наконец, спохватывается и, с лёгким поклоном привстав из-за стола, произносит:

— Татьяна Владимировна, вы ли это? Я всегда считал вас очаровательной женщиной, мечтой поэта, но сегодня вы просто сногсшибательны. Я чуть не лишился дара речи.

— Вы сказали «мечта поэта»? Редкий нынче комплимент. Меня ещё никто так не называл. Хотя, в данной ситуации, меня точнее было бы назвать «мечтой писателя». Как вы считаете?

Я шучу, но Кожин отвечает совершенно серьёзно, целуя мне руку:

— Полностью с вами согласен и надеюсь, эта мечта не окажется несбыточной.

Мы вновь возвращаемся к тому шуточному тону, который уже установился между нами прежде.

Время летит незаметно. Мы много болтаем и смеёмся. Мы танцуем. Я не танцевала уже целую вечность!

К середине ужина мы пьём на брудершафт и называем друг друга по имени. Я ловлю себя на том, что в этот момент чувствую себя абсолютно счастливой женщиной.

Внезапно всё меняется.

После медленного танца мы возвращаемся за свой столик, и Кожин предлагает мне произнести очередной тост.

— Знаешь, Миша, я думаю, что нам стоит поднять бокалы за его величество случай, который нас познакомил, — заявляю я со смехом. — Вот отдали бы твой роман на правку кому-нибудь другому, и мы никогда бы с тобой не встретились.

— Я не верю в случай, — возражает Кожин и нежно берёт меня за руку. — Я думаю, всё в жизни происходит по каким-то особым причинам. И наша встреча с тобой была записана на небесах задолго до того, как состоялась.

— Неужели там, наверху, прогнозируют каждый служебный роман? — шутливо поднимаю я брови. — Писатель и его муза, она же по совместительству редактор.

— А, ты именно так воспринимаешь наши отношения: как служебный роман? — поддразнивает меня Михаил. — Кстати, а чем такой роман тебе кажется хуже любого другого? Напротив, у него есть свои преимущества: жених с уже проверенной отделом кадров анкетой. Самый безопасный способ знакомства.

— А я-то думала, что безопаснее всего знакомиться через Интернет, — говорю я, вспоминая слова Игоря Бармина.

Кожин меняется в лице и, так как он по-прежнему держит мою руку, сильно сжимает моё запястье. Как-то странно глядя мне в глаза, Михаил спрашивает чуть напряжённым голосом:

— Интернет? Почему ты заговорила про Интернет? — его стальные зрачки словно пронизывают меня насквозь.

— Пусти! Ты делаешь мне больно, — вскрикиваю я.

Он вздрагивает, разжимает захват своей сильной ладони, и я быстро прячу руку под стол, машинально растирая запястье.

— Извини, я не знала, что ты воспринимаешь разговор на тему современных коммуникаций так болезненно, — поджав губы, ледяным тоном говорю я.

— Таня, прости меня, — на меня опять смотрит тот самый человек, с которым мы только что смеялись и шутили, и который вчера пел мне по телефону серенаду. — Я сам не знаю, что на меня нашло, — оправдывается он.

Но вечер уже испорчен, и хотя Михаил всеми силами пытается загладить возникшую между нами неловкость, я чувствую, что между нами возникает некая дистанция.

Мы выходим из ресторана. Михаил предлагает меня подвезти до дома и кивает в сторону белой «девятки», стоящей неподалёку. Я вежливо, но твёрдо прошу Михаила не провожать меня и сама ловлю такси. Словно почувствовав моё настроение, он не настаивает, кивает мне на прощание и суёт водителю купюру прежде, чем я успеваю возмутиться.

— Я вам позвоню, — то ли вопросительно, то ли заискивающе говорит он, но я не удостаиваю его ответом.

Дома я закатываю рукав платья, рассматриваю багровые следы мужских пальцев на моей руке и вспоминаю, каким чужим и злым стало лицо Кожина пусть даже на какое-то мгновение. Неужели я совсем не умею разбираться в людях?

Бедный мой дневник опять принимает на себя все мои переживания…

Глава 17

Наутро я просыпаюсь в отвратительном настроении.

Пару минут я лежу в постели, не торопясь вылезать из-под тёплого одеяла и привыкая к противной мысли, что сегодня понедельник, а значит, надо опять тащиться на работу.

Потом мысли мои перескакивают на странное поведение Кожина вчера за ужином. Я пытаюсь найти ему какое-то логическое объяснение — и не нахожу.

Настроение становится вообще хуже некуда.

Годзилла, всю ночь проспавшая у меня в ногах, замечает, что я проснулась, и, громко мурлыча, лезет ко мне со своими кошачьими нежностями. Я отпихиваю кошку и сбрасываю с себя одеяло. Как это ни противно, но мне, действительно, пора вставать.

Всё мне сегодня кажется каким-то не таким: кофе невкусным, джинсы тесными, погода отвратительной. Для полного счастья руки оттягивает сумка с газетными подшивками — я же обещала Пашке вернуть их в понедельник. Автобус тащится как никогда медленно, а на выходе из него я умудряюсь наступить в глубокую лужу и промочить ноги — ещё одна капля дёгтя в этот так гадко начавшийся день.

На работе я появляюсь мрачнее тучи. Сажусь за свой стол и вспоминаю, что работаю над романом Кожина. Я почти с ненавистью смотрю на его строчки, как будто они в ответе за руку, которая написала их.

Я даже себе не могу объяснить, почему так злюсь на Михаила. Скорее всего, я переживаю из-за того, что вчера Кожин даже не попытался объяснить мне причины своего странного поведения.

«Сам не знаю, что на меня нашло» — ну и оправдание! Чуть не сломал мне руку. «Нашло» на него! А в следующий раз на него «найдёт» и он проломит мне череп?

Я понимаю, что такая реакция возникла не на пустом месте, и что я столкнулась с какой-то областью в его жизни, куда он предпочёл меня не пустить. Но от этого мне ещё больше хочется узнать его тайну.

Любопытство — это один из моих самых огромных недостатков. Не зря англичане придумали пословицу: «Любопытство убило кошку». Меня этот недостаток тоже, скорее всего, до добра не доведёт.

Кажется, я начинаю понимать корни своего недовольства Кожиным. Он разбередил моё любопытство и оставил его неудовлетворённым. Почему это слово «Интернет» действует на господина Кожина, как красная тряпка на быка? Как бы это выяснить?

Ох, что-то слишком много связанного с всемирной паутиной, появилось в моей жизни в последнее время.

Кстати, это хорошо, что я вспомнила про Интернет. Я не проверяла свою электронную почту целых два дня. Вдруг мой почтовый ящик под завязку набит объяснениями в любви? Вряд ли, конечно, и всё же… Пойду-ка я прогуляюсь в соседний отдел, загляну в электронную сеть и заодно попью с девчонками чайку из новой кружки.

Я вошла как раз в тот момент, когда в отделе по связям с общественностью ставили кипятиться чайник. Судя по тому, с какой высокой долей вероятности я всегда угадываю назревающее чаепитие, здесь пьют чай каждые пять минут.

Залив чайный пакетик крутым кипятком и цапнув из лежащего на столе пакета печенюшку, я плюхнулась на стул перед временно освободившимся компьютером. Надо быстренько проверить почту, пока народ гоняет чаи. Не особо надеясь на успех, я ввела необходимые данные и нажала клавишу «Enter».

В моём виртуальном ящике лежало два послания.

Я почувствовала, как застучало сердце. Всё-таки сработало! Сразу два письма! Да у меня ещё будет возможность выбирать! Всегда мечтала копаться в женихах, как говорила одна моя знакомая, «словно курица в сору».

Что ж, посмотрим, что за претенденты будут сражаться за мою руку и сердце.

Я открыла первое письмо и не смогла сдержать возглас разочарования. Судя по тексту, это было письмо от администрации сайта, на котором размещался мой виртуальный почтовый ящик. В вежливой форме в нём выражалась бурная радость по поводу моего присоединения к числу их пользователей.

Да, мягко говоря, это немного не то, чего я ждала.

Совершенно расстроенная, я открыла второе письмо и пробежала глазами по начальным строчкам: «Здравствуйте, уважаемая незнакомка! Заранее прошу прощения за то, что набрался смелости Вам написать, но когда я увидел ваше фото на сайте, я сказал себе: «Какая красивая женщина», а когда я прочитал то, что вы написали о себе, и оказалось, что мы с Вами живём в одном и том же городе, я понял, что никогда не прощу себе, если не попытаюсь познакомиться с вами. Я думаю, подобные встречи случаются только раз в жизни».

Я отвела глаза от экрана. Какое вступление! Мне определённо нравится. Впрочем, надо сперва выяснить побольше об авторе письма.

Я продолжила чтение: «Позвольте мне рассказать немного о себе. Мне 36 лет. Я работаю менеджером в крупной компании. Живу один в двухкомнатной квартире. Женат не был. Детей нет. Я чувствую, что в моей жизни наступила пора, когда хочется, чтобы рядом всегда был кто-то, с кем можно было бы разделить и светлые, и грустные моменты, кого я мог бы любить, и кто отвечал бы мне взаимностью. Мечтаю о создании счастливой семьи и надеюсь, что ваши намерения также серьёзны. Очень надеюсь, что моё письмо обратит на себя Ваше внимание и наше знакомство продолжится. С уважением, Вениамин».

Ишь ты: Вениамин. Где-то я уже слышала это имя.

Я морщу лоб, вспоминая.

Ах, да! Следователь Гуляев спрашивал меня про какого-то знакомого Агаты, которого звали так же. Вот тебе и редкое имя. Оказывается, не так уж редко оно встречается.

Теперь желательно взглянуть на этого Вениамина, благо он догадался приложить к письму свою фотографию. Кто знает, что за Квазимодо мне написал. Может, и не стоило тратить зря время на чтение письма.

Нет, я, конечно, не ставлю внешность мужчины на первое место из всех его характеристик, но и на последнее место тоже. А вдруг этот самый Вениамин лысый, беззубый и весит под полтора центнера?

Я кликнула мышкой на прикреплённый к письму файл, и, к моему огромному удивлению, с экрана монитора на меня взглянуло открытое, симпатичное лицо с белозубой улыбкой.

Аккуратная стрижка, джемпер крупной вязки, в руках пушистая кошка. Было что-то очень располагающее в этом человеке. Я бы такому денег заняла, и когда отдаст, не спросила.

Как это такой мужик дожил до тридцати шести лет неокольцованный? Что же, все его знакомые женщины слепые, что ли? Рядом ходит такое сокровище, а никто его до сих пор не подобрал. Может, дело в нём самом? Может, он такие завышенные требования предъявляет к своей будущей спутнице жизни, что ни одна кандидатка не выдерживает и отступается?

С другой стороны, в данном случае ситуация складывается в мою пользу. Ведь он сам меня выбрал из многих других, а значит, я в его вкусе, и это уже половина успеха. Так почему бы мне не попробовать достичь конечной цели, то бишь ЗАГСа, с этим симпатягой?

Письмо у него очень приятное, вежливое, написано грамотно и хорошим слогом. Работа престижная. Менеджер. Жильё своё есть, а значит, на мою несчастную однокомнатную квартирёшку зариться не будет. Женат не был, детей нет, следовательно, его прошлое не будет хвостом тянуться за ним и вмешиваться в нашу жизнь.

Кругом сплошные плюсы. Надо хватать и бежать пока он не передумал.

Получив разрешение распечатать «один малюсенький документик» и узнав, на какие кнопки для этого нужно нажать, я смотрю, как из принтера сначала ползут строчки, а после на бумаге постепенно появляются аккуратная стрижка, белозубая улыбка, джемпер и кошка.

И хотя принтер работает в чёрно-белом режиме, даже в такой скромной цветовой гамме Вениамин не теряет своего обаяния.

Ещё раз полюбовавшись фотографией Вени в цвете, я закрываю окошко своего почтового ящика на мониторе, забираю отпечатанные листки и встаю из-за компьютера.

К счастью, занятые чаем и болтовнёй, девчонки не поинтересовались, что я распечатывала, иначе слухов потом не оберёшься.

Я возвращаюсь в свой кабинет. Мне уже не до работы. «Кожин подождёт», — мстительно думаю я.

Достав чистый лист бумаги, я сажусь писать ответ Вениамину. Через полчаса потуг и многократных зачёркиваний, я останавливаюсь на одном из вариантов, понимая, что лучше у меня уже не получится.

Так, теперь надо отложить написанное в сторону, а через пару часиков снова прочесть «свежим» глазом.

Я подношу к глазам руку с часами. Ага! Вот и перерыв. Надо сбегать к Пашке Шурыгину в «Криминальный вестник», отнести подшивки и поблагодарить за помощь. Размеры своей благодарности я оцениваю в пределах купленной в магазине по дороге бутылки шампанского — пригодится в надвигающиеся праздники.

Пашка рад видеть нас обеих — и меня, и подаренную бутылку «игристого». Он бережно, как ребёнка, принимает подшивки из моих рук, прячет их в шкаф и широким жестом дарит мне свеженький, только что отпечатанный номер «Криминального вестника» из большой кучи газет, громоздящейся на его столе.

Мы точим лясы ещё минут пятнадцать, потом я спохватываюсь, что перерыв мой скоро закончится, прощаюсь с Пашкой и несусь в офис почти галопом.

Глава 18

Вернувшись на рабочее место, я первым делом перечитываю сочинённое мной Вениамину письмо, решаю, что оно достойно того, чтобы быть отправленным, и опять бегу к девчонкам.

Отвлекаю их от работы именно с этой целью купленными в обед пирожными. Приём срабатывает безотказно. Снова шумит закипающий чайник, все собираются вокруг него, а я, получив компьютер в своё пользование, одним пальцем набираю своё послание.

Закончив печатать, я отправляю своё письмо на указанный Вениамином в постскриптуме электронный адрес, гадая, получу ли ответ.

Уже ближе к концу рабочего дня в моём кабинете раздаётся звонок от Кожина:

— Добрый день! — произносит он бодрым тоном, словно и не было вчерашней размолвки.

Прислушавшись к себе, я понимаю, что всё ещё злюсь на писателя, к тому же чаша моих сердечных весов явно склонилась в сторону симпатичного и вежливого Вениамина. Что ж, в таком случае, стоит Кожина немного помучить.

— Здравствуйте, Михаил Борисович, — отвечаю я тоном, способным, наверное, заморозить целое море.

— Таня, почему «на вы»? Мы же вчера решили перейти на «ты»! Помнишь?

— Разве? Значит, вчера я явно перебрала со спиртным. Впрочем, «на ты», так «на ты», — говорю я, не меняя тона. — Здравствуй, Миша.

В трубке пару секунд царит тишина. Наверное, Кожин решает обидеться ему на такой холодный приём или нет. Потом, видно, миролюбивое настроение побеждает, и он спрашивает:

— Танюш, давай сегодня вечером встретимся, сходим куда-нибудь.

— Сегодня я не могу: занята, — отвечаю я.

— А завтра?

— Завтра тоже.

— Ну а послезавтра?

— Посмотрим. Позвони мне на следующей неделе, — продолжаю я выпендриваться.

— Хорошо, — отвечает Кожин, — я позвоню позже, — но произносит он это таким тоном, что я понимаю: всё-таки я его задела.

По дороге домой мысли мои вертятся вокруг Кожина. Меня мучает чувство вины. Может, зря я так с ним обошлась. Кроме той секундной вспышки в ресторане, мне его совершенно не за что винить.

В конце концов, какое мне дело до его секретов. Я ему не мать и не жена. Нам весело и легко вместе — а это главное.

Злость моя совершенно уже испарилась. Я бы прямо сейчас позвонила Михаилу и приняла его приглашение «сходить куда-нибудь», если бы знала его телефон. В этот момент я вдруг поняла, что не знаю никаких координат Кожина: ни номера телефона, ни домашнего адреса, даже приблизительного, ни места его работы. Просто Мистер Икс какой-то! Мы так много разговаривали и, как оказывается, в основном, обо мне. Какая же я дура! Не додуматься спросить его телефон!

— В следующий раз обязательно спрошу, — даю я себе обещание.

Если бы я знала тогда, при каких обстоятельствах мы встретимся в следующий раз!

Глава 19

Я ещё ковыряю ключами в замке, когда сквозь дверь слышу, что в квартире начинает трезвонить телефон. Я едва успеваю открыть, отшвырнуть в сторону сумку, и, не разуваясь, добежать до аппарата.

Это наверняка Кожин.

Но на том конце провода молчат.

Во мне закипает возмущение:

— Прекратите хулиганить! — ору я дурным голосом и швыряю трубку на рычаг.

Неужели это опять тот самый гад, который разбудил меня своим звонком в выходной? Давно пора купить себе телефонный аппарат с определителем номера.

Годзилла вылезает откуда-то сонная и помятая, не спеша, подходит ко мне и противным требовательным голосом говорит мне: «Мяу!»

Всё понятно и без перевода. Разумеется, это означает: «Жрать!»

Переодевшись и вымыв руки, я вынимаю из сумки только что купленные в гастрономе продукты: плавленый сырок, пакет сока, батон и полпалки варёной колбасы, завёрнутые в свежие «Криминальные вести», подаренные мне Пашкой.

Мелко порезанная колбаса затыкает рот кошке и, пока та тихо возится около миски с едой на полу у плиты, я отрезаю два куска батона и сооружаю по сэндвичу с колбасой и с сыром.

Можно, конечно, пожарить яичницу, но мне лень. Сойдёт и сухомятка.

Запивая сэндвич соком, я задумчиво рассматриваю обложку криминального еженедельника, лежащего на столе.

На первую страницу вынесены названия материалов номера. Среди прочих кричащих заголовков я читаю: «Новые подробности смерти писательницы Берсеньевой: несчастный случай или всё-таки убийство?»

Кусок бутерброда едва не встаёт комом у меня в горле. Новые подробности? Я торопливо разворачиваю газету на нужной странице.

Тот же самый А. Плющиков (ну как можно забыть такую фамилию!) пишет о том, что сначала смерть Ларисы была расценена как бытовая трагедия, так как при осмотре места происшествия выяснилось, что один из кранов газовой плиты был повёрнут на половину оборота.

Если бы это была попытка самоубийства, женщина открыла бы все краны «на полную», а в этом случае, очевидно, она случайно задела злосчастный кран, не заметила этого, приняла снотворное и легла спать. В течение следующих нескольких часов в квартире скопилось смертельное количество газа, так как все форточки были закрыты.

«Действительно, очень похоже на несчастный случай, — пишет Плющиков А. — Но как тогда объяснить пропажу очень ценного кольца, фамильной драгоценности купеческого рода Ерофеевых, предков Берсеньевой, согласно семейному преданию, передаваемого от матери к старшей дочери?

После революции семнадцатого года имущество Ерофеевых было национализировано, а сама семья выслана в Сибирь. Но кольцо с алмазом редкой красоты утаила зашитым в подол тогдашняя его владелица Ульяна Ерофеева. С тех пор алмаз продолжал передаваться в роду Ерофеевых по женской линии, пока не оказался у Ларисы Берсеньевой, правнучки Ульяны.

Пропажу обнаружил брат Ларисы Константин, приехавший из другого города, чтобы уладить вопрос с открывшимся наследством — приватизированной квартирой Берсеньевой. Брат знал о кольце, но, помня о семейном предании, на него не претендовал, тем более что, став бизнесменом, он зарабатывал хорошие деньги.

Лариса не скрывала от брата, что хранит кольцо в шкафу, в шкатулке, запираемой на ключ. Разумеется, войдя в квартиру сестры, Константин первым делом бросился к шкатулке. Замок её был взломан. Кольцо исчезло».

Ну, прямо отрывок из приключенческого романа!

Далее в статье также сообщалось, что за несколько дней до гибели Лариса сняла с книжки крупную сумму — гонорар за свой последний роман. Денег в квартире также обнаружено не было.

Так значит, Берсеньева всё-таки была ограблена! Теперь она точно вписывается в схему остальных убийств. Выходит, в первую очередь преступник преследует корыстный мотив.

Но всё равно остаётся ещё много непонятного.

Замки на входных дверях остаются не взломаны. Как преступник проникает внутрь? Если он может свободно входить в квартиры, чтобы их грабить, то почему он убивает хозяек? Не проще ли всё проделать, когда они отсутствуют? Значит, убийство в его глазах имеет какой-то особый смысл, какую-то необходимость?

Да ещё эта игра «в подсказки». Зачем? Насмотрелся психологических триллеров?

Картину Коровина у Агаты не взял. Почему? Потому что не представлял её истинной ценности? Или потому что вовсе Агату не грабил? Скорее всего, Агата всё-таки была ограблена, иначе с чего бы это Гуляев спросил у меня марку её музыкального центра. Но надо попытаться этот момент прояснить.

Приходит несколько раз перед тем, как убить. Зачем? Чтобы подготовить место действия, срежиссировать убийство?

А этот Плющиков, откуда он взял «новые подробности» смерти Ларисы? Впрочем, что в этом удивительного: как репортёр еженедельника о городском криминале, он должен иметь свои каналы в местной милиции для добычи информации. А значит, через него можно узнать ещё какие-нибудь детали интересующих меня происшествий. Нет, я просто обязана познакомиться с этим А. Плющиковым!

Но на какой козе к нему подъехать? Впрочем, можно попросить Пашу Шурыгина нас познакомить. Если они работают в одной редакции, то уж, наверняка, достаточно хорошо знают друг друга.

Я опять открываю записную книжку на букве «Ш». На этот раз я набираю домашний номер Павла. Только бы не подошла к телефону его жена Марина. Какой женщине бы понравилось, что её мужу звонят женским голосом, на ночь глядя?

Трубку снимает Пашкина дочь. Я мысленно облегчённо вздыхаю и прошу её позвать к телефону папу.

— Папа! Там тебя какая-то тётя! — слышу я, как орёт девочка мимо трубки.

Вот меня и рассекретили. Зря старалась. Пашке семейная сцена ревности обеспечена. Но отступать уже поздно.

— Вас слушают, — доносится до меня слегка сердитый Пашкин голос. Наверное, я оторвала его от вкусного ужина.

— Пашуль, это опять я.

— Танюшка, — Пашкин голос теплеет, — что случилось? Опять с просьбой?

— Паш, ты же меня знаешь. Я человек корыстный.

— Ну рассказывай, на что я тебе на этот раз могу сгодиться.

— Выручай! Очень надо познакомиться с одним репортёром из вашей газеты. По фамилии Плющиков.

— Да-а-а-а? — каким-то странным тоном произносит Пашка. — А почему именно с ним?

— Ну, Паш, не проси меня сейчас всё объяснять. Получится слишком долго и запутанно. Я как-нибудь потом тебе всё расскажу. А сейчас мне нужно поговорить с Плющиковым. Ты можешь устроить нам встречу?

Я знаю Пашку, как облупленного, поэтому недоумеваю, почему его голос звучит всё более и более странно:

— Ну хорошо, я попробую убедить его встретиться с тобой, хотя он страшно занятой человек. Сиди на телефоне, жди моего звонка. Минут через десять перезвоню тебе, скажу, как прошли переговоры.

Я кладу трубку и от нетерпения ёрзаю на месте в ожидании звонка Шурыгина. Наконец телефон мой вздрагивает и разражается пронзительной трелью.

— Танюшка, тебе страшно повезло, — слышу я вновь Пашкин голос. — Плющиков согласился встретиться с тобой. Жди его завтра в шесть часов вечера на третьей скамейке от входа в Парк культуры.

— Пашка! Как мне тебя отблагодарить?

— После сочтёмся, — загадочно говорит Пашка и кладёт трубку.

Глава 20

Назавтра мой рабочий день начинается с нового письма Вениамина. Что ж, мой электронный роман продолжает развиваться. В этом письме, предварительно осыпав меня комплиментами, как и в прошлый раз, Вениамин задаёт мне несколько вопросов, чтобы «узнать меня лучше».

Вопросы вполне безобидные: как я люблю отдыхать, люблю ли я ходить в кино, в театр, часто ли я путешествую, как проходит мой обычный день и тому подобные.

К письму приложена ещё одна фотография. На этот раз Вениамин снят уже без кошки, но опять в симпатичном свитере, другого цвета и фасона. Интересно, кто ему эти свитера вяжет? Мать? Сестра?

Вкладываю всё своё обаяние в ответное письмо и тоже задаю своему электронному принцу несколько вопросов: о его семье, его хобби и увлечениях, как зовут его кошку, и так далее.

Интересно, как долго мы будем вот так переписываться? Скоро ли он созреет для того, чтобы пригласить меня на первое свидание?

Почему-то больше никто мне не пишет. Неужели во всём интернете нашёлся всего один-единственный мужчина, чей взгляд я сумела привлечь? Где же обещанные «мешки писем»?

Впрочем, мне и нужен-то всего один муж, так что если у нас с Вениамином всё сложится серьёзно, то ситуация меня вполне устраивает.

Уже ближе к обеду в моём кабинете раздаётся звонок от следователя Гуляева. Немного удивлённая, я отвечаю на его приветствие.

— Татьяна Владимировна, мы могли бы встретиться сегодня в обед в том же самом кафе, где мы с вами разговаривали в прошлый раз? — спрашивает Гуляев.

Разве поспоришь с представителем закона? Разумеется, я соглашаюсь.

Через час я опять имею счастье созерцать рыжую шевелюру и карие глазки-буравчики капитана Гуляева.

— Татьяна Владимировна, — сразу переходит к делу следователь. — С какой целью вы заходили в прошлую субботу в квартиру, где жила Агата Полежаева?

Ого! Не спрашивает, была ли я там, а знает, что точно была. Вот это я называю «есть свой хлеб недаром»! Уже в курсе. Интересно, откуда? Наверное, старушку Ираиду Сергеевну пытал. А раз так, то врать нет смысла. Надо просто из двух целей, которые я преследовала, выбрать более безобидную, что я и делаю:

— Я приходила забрать себе кошку Агаты, — уж это-то точно совпадёт с показаниями бабуси.

Но Гуляев не так-то прост:

— Забрать кошку — и всё? А для чего вы стремились попасть в её комнату?

Ай-яй-яй! Видать, одинокая бабушка Ираида рассказала следователю больше, чем мне хотелось бы.

— Ну, я хотела забрать кое-какие свои книги и кассеты, которые я одалживала Агате, — тут уж мне точно надо придерживаться той же версии, которую я задвинула старушке.

— Назовите конкретно, какие книги и какие кассеты, — не давая мне опомниться, нажимает Гуляев.

Тут я теряюсь, потому что вдохновенно врать я не мастак, а тем более вот так, с ходу, без подготовки.

— Ну, называйте же, — настаивает следователь, чувствуя моё замешательство. — Не можете? А я скажу вам, почему. Потому что вы не одалживали Агате никаких книг.

Глазки Анатолия Петровича буквально ввинчиваются в мои глаза, не давая отвести взгляд в сторону. В голосе звучит металл. Вот тебе и простецкая внешность. Колет меня по всем правилам следовательского искусства. Вопросы сыпятся, не давая мне опомниться:

— Вы хотели попасть в её комнату совсем с другой целью. Какой? Зачем вы расспрашивали соседку Агаты об обстоятельствах смерти вашей подруги? Почему вы этим так интересуетесь?

Под таким энергичным напором я не выдерживаю:

— Хорошо, я расскажу вам всё честно, только не надо обращаться со мной как с преступником. Я хотела попасть в комнату Агаты, чтобы посмотреть, не оставил ли убийца ещё каких-то улик.

От въедливого внимания следователя не ускользнуло это маленькое слово «ещё».

— А что, перед этим вы уже обнаружили какие-то улики?

Вот он, мой час торжества!

— Да, обнаружила, — и я рассказываю Гуляеву про загадочную записку на холодильнике, про подобную улику в деле Берсеньевой, про пять других похожих преступлений.

Слушая меня, Анатолий Петрович делает какие-то пометки в своём блокнотике, задаёт уточняющие вопросы.

Записку со словом «Завтра», которую я так и таскаю до сих пор с собой, он у меня забирает, внимательно рассматривает и тут же прячет её в свой блокнот.

— Вы спрашиваете, почему я так интересуюсь всем, что связано со смертью моей подруги? Дело в том, что мне не даёт покоя смерть Агаты. Мне кажется, это я виновата в том, что с ней случилось, что всё началось с того звонка по объявлению, которое показала ей я.

— А почему вы решили, что объявление о знакомствах связано со смертью Полежаевой?

Ну не буду же я рассказывать ему о своём визите к Бармину и о том, что я разместила своё объявление. Уж в моей личной жизни я никому копаться не дам!

— Я не знаю, — объясняю я, — мне просто так кажется, что гибель Агаты имеет какое-то отношение к тому злосчастному клочку бумаги, сорванному мной на остановке. Можете называть это интуицией, если хотите, ведь прямых доказательств, всё равно, нет. Я до сих пор не могу сказать точно, размещала ли Агата свои данные в интернете. Но, может быть, я смогу ещё это выяснить.

Анатолий Петрович наклоняется ко мне через стол и сердито говорит:

— Зачем вы лезете в это дело? Если у вас есть комплекс вины перед убитой, сидите, лелейте его дома, а лучше вообще перестаньте считать себя виноватой. Не пытайтесь сами вести расследование. Подобные попытки, Татьяна Владимировна, могут закончиться ещё одним трупом. Вашим трупом, между прочим. Такие случаи уже были в моей практике.

Я встаю на защиту своего достоинства:

— Но ведь это я заметила то, что не заметили вы и ваши коллеги: записку убийцы! Если бы не я, этот факт так и остался бы вам неизвестен!

— Да, но что вы сделали, обнаружив этот факт? — ставит меня на место следователь. — Вы украли улику с места преступления вместо того, чтобы позвонить мне и рассказать о вновь открывшихся обстоятельствах. Ведь я оставлял вам свои телефоны. Вот что, Татьяна Владимировна, хватит воображать себя Шерлоком Холмсом! Если вы ещё раз попытаетесь вмешаться в ход следствия подобным образом, то есть, похищая улики и допрашивая свидетелей, я применю к вам соответствующие меры воздействия. Вы меня поняли?

Возражать в этой ситуации глупо, и я покорно киваю, уныло глядя в окно.

— Всего хорошего, — произносит Гуляев, вставая из-за стола.

— Всего хорошего, — бесцветным тоном отвечаю я, по-прежнему не отводя взгляда от окна.

Глава 21

Наверное, с самого детства одной из самых негативных черт моего характера было упрямство, проявляющееся как реакция на слово «нельзя».

«Нельзя ходить по лужам!» — говорила мне мама, и, стоило ей на мгновение отвернуться, как я тут же забиралась по колено в грязную воду. «Нельзя грызть сосульки!» Мне самой бы, может, это и в голову бы не пришло, но раз сказано «нельзя», значит, обязательно надо сделать наоборот. «Нельзя рисовать на обоях!» — и в альбоме рисовать уже становилось совершенно неинтересно.

Когда я стала постарше, вместе со мной выросли и мои «нельзя». Теперь мне не разрешалось пользоваться косметикой, носить мини-юбку, возвращаться домой позже девяти часов вечера. Но все запреты меня только раззадоривали, и я в бурный период роста и взросления перенесла немало экзекуций за своё непослушание.

Так и теперь запрет Гуляева на вмешательство в расследование подействовал на меня, как сигнал трубы на старую полковую лошадь. То, что меня только что отчитали, как маленькую девочку, только добавило мне спортивной злости. Я твёрдо решила, во что бы то ни стало, сама докопаться до истины.

Тем более что у меня на сегодня была назначена встреча с репортёром, который мог бы стать прекрасным источником информации, необходимой для моих дальнейших изысканий.

На третьей от входа в парк скамейке я сидела уже без десяти шесть. Погода была на редкость гадостная: ветер пополам с дождём норовил попасть за воротник моей куртки. Через пять минут я не выдержала и переместилась под прикрытие небольшого павильончика игровых автоматов метрах в пятнадцати от места встречи.

Оттуда мне было хорошо видно скамейку, на которой я только что сидела.

С опозданием в почти четверть часа, когда я уже начала понемногу терять терпение, из боковой аллеи вынырнула мужская фигура в куртке-«аляске» с капюшоном, низко надвинутым на лицо. Мужчина, не боясь промокнуть, плюхнулся на заливаемую дождём скамейку спиной ко мне и огляделся по сторонам. Он явно кого-то ждал. А значит, ждал меня.

Я не без сожаления покинула сухой и тёплый павильончик и двинулась к месту встречи. Так как я подходила с тыла, до последнего момента я не была видна ожидавшему меня человеку, и поэтому полной неожиданностью для него прозвучали мои слова:

— Здравствуйте, вы Плющиков?

Мужчина вздрогнул, повернулся, и из-под надвинутого капюшона озорно сверкнули такие знакомые глаза. Это был Шурыгин.

— Пашка! Что ты тут делаешь? Где Плющиков? Он что, не смог прийти? — немного придя в себя, засы́пала я его вопросами.

— Танюшка, погоди. Давай сперва найдём какое-нибудь сухое местечко, где мы могли бы спокойно поговорить, и я тебе всё объясню.

Я затащила Пашку в тот самый зал игровых автоматов, в котором только что скрывалась от дождя.

Помещение было полупустым. За несколькими автоматами сидели подростки, да в углу позёвывал прыщеватый парень в яркой бейсболке, очевидно, осуществляющий контроль за процессом. Увидев меня, он скуксился и сказал нахальным голосом:

— Девушка, опять вы сюда зашли. У нас тут не зал ожидания. Или играйте, или покиньте помещение.

Возвращаться под дождь не хотелось. Я протянула парню полтинник и он, сразу повеселев, разменял мне купюру на металлические пятаки.

Пашка тоже протянул полтинник и, разменяв его, сразу высыпал в мою ладонь все свои монеты:

— На, выиграй немного денег себе на машину, чтобы больше не шлёпать по дождю пешком.

Мы выбрали два автомата и взобрались на высокие табуреты перед ними.

— Ну, так где же твой Плющиков? — возобновила я прерванный разговор.

— Он здесь, — ответил Пашка.

— Не поняла. Где здесь?

— Плющиков — это я.

— То есть как это?

— А так. Ты что, никогда про псевдонимы не слышала? У нас, у журналистов, это обычное дело.

— Так значит, «А.Плющикова» в природе не существует? — произнесла я упавшим голосом.

— Ну, это как посмотреть. Я же говорю, что это я пишу под этим именем. Плющикова — девичья фамилия моей матери. У меня и другие псевдонимы есть. Бывает, в одном номере по два, по три моих материала выходят под разными подписями. Слушай, тебе ради чего этот Плющиков понадобился? Ради редкой фамилии, что ли? Ладно, Тань, рассказывай. Кому, как не старому другу, можно доверить все свои секреты?

Я кинула монету в прорезь автомата, задумчиво посмотрела на завертевшиеся перед глазами картинки на морде «однорукого бандита», повернулась к Пашке и произнесла:

— Наверное, надо начать с того дня, когда я увидела это злосчастное объявление…

Глава 22

Я механически скармливала пятаки прожорливому металлическому монстру, впрочем, без особого успеха, и рассказывала Пашке всё, что происходило со мной в течение последних нескольких недель.

Рассказывала, как на духу, включая свой поход к Бармину, знакомство с Кожиным и с Вениамином. То ли грустный осенний дождь располагал к откровенности, то ли я подсознательно посчитала относящимися к убийствам и эти события.

Когда я закончила, Пашка озадаченно смотрел на меня:

— Ты что же, хочешь в одиночку размотать это дело? Зачем тебе это нужно?

— Паш, ну, во-первых, не в одиночку, потому что надеюсь на кое-какую помощь с твоей стороны, а во-вторых, если я это дело, как ты выразился, «размотаю», то из этого тебе можно будет сделать неплохой репортаж. Чуешь, материал-то какой благодатный: серийные убийства, жестокий маньяк и хрупкая девушка, то есть я, вычисляющая убийцу! Не меньше двух полос в номере!

— А ты не боишься стать просто парой строк в криминальных новостях в качестве жертвы, как твоя подруга?

— Но убийца же ничего не знает о моём существовании. В этом гарантия моей безопасности. Я же не буду бегать за ним по тёмным переулкам. Я попытаюсь вычислить его умозрительно. У-мо-зри-тель-но! С карандашиком в руке! А для этого мне просто нужно как можно больше информации по интересующим меня уголовным делам. Со мной, разумеется, никто даже разговаривать в милиции не станет, а у тебя, я знаю, есть свои каналы. Помоги, Паша!

Пашка не ответил «нет» сразу, а значит, уже наполовину готов был капитулировать: это я по его глазам поняла, поэтому, не давая ему опомниться, я продолжила наступление.

— Мне просто нужно получить ответы на несколько вопросов, касающихся смертей Агаты и Ларисы. Только немного информации. Ну, Пашуля, ну что тебе стоит?

Я заискивающе смотрела на Пашку. Сердце Шурыгина всегда было большое и доброе. Прожитые годы ничуть не озлобили его и не сделали черствым. Я знаю страшную Пашкину тайну: ему трудно отказывать людям, и я бессовестно пользуюсь этой тайной.

Я пошла на заключительный штурм:

— Пашенька, у тебя есть куда записать? Я знаю, у тебя всегда с собой блокнот. Вот и славно. Достань его, открой и запиши всего несколько вопросов любопытной женщины. Записываешь? Умница. Итак. Имело ли место ограбление Полежаевой? Какое отношение к убийству Полежаевой может иметь некий Вениамин? Мне нужен домашний адрес Берсеньевой, а также уточнить, принимала ли она снотворное, упаковка с которым была обнаружена около неё и обнаружены ли на упаковке с лекарством её отпечатки пальцев? Что это за снотворное? Не была ли в ночь убийства или за день до этого у дома Агаты или Ларисы замечена чужая машина? Если да, то не запомнил ли кто-нибудь её номер или хотя бы марку и цвет? Не была ли обнаружена какая-нибудь распечатанная электронная переписка у обеих жертв? Не были ли обнаружены какие-либо следы или отпечатки преступника на местах убийств? Проверялся ли в обоих случаях замок входной двери на предмет использования отмычек?

Пашка едва успевал записывать за мной. Наконец, поставив последний вопросительный знак, он поднял голову:

— Ты обещаешь мне, что это расследование останется чисто умозрительным? — он посмотрел мне прямо в глаза.

— Обещаю.

— Ты обещаешь советоваться со мной?

— Хорошо, ты будешь моим доктором Ватсоном, — шутливым тоном ответила я.

Пашка схватил меня за плечи, встряхнул и повысил голос:

— Хочешь поиграть в сыщика? В Шерлока Холмса? В миссис Марпл? Поверь, чужая боль, чужой страх, чужая смерть — это не игра. Я достаточно долго варюсь в этом, чтобы иметь право так говорить. А ты не понимаешь, во что хочешь вляпаться.

— А для меня это не чужая боль, — тоже почти проорала я в ответ. — Это моя подруга убита!

Мы оба спохватились и оглянулись на парня в бейсболке, удивлённо таращащегося на нас из своего угла.

— Ладно, — уже спокойным голосом сказал Пашка, — я достану тебе ответы на твои вопросы. Не могу сказать точно, когда. Постараюсь поскорее. Я же тебя знаю: тебе всегда нужно было всё и сразу.

Я благодарно улыбаюсь Пашке и сползаю с табурета:

— Спасибо, Пашуля, ты золотой человек!

— Можешь зря не расточать свою лесть. Ты ведь своего уже добилась, — ворчит Шурыгин. — Лучше давай-ка двигать по домам. Дождь, кажется, уже закончился.

В моей руке, уже нагретая моим теплом, лежит последняя пятирублёвая монета. Я бросаю её в автомат, вешаю через плечо сумку, застёгиваю куртку, и мы направляемся к выходу.

Вдруг за моей спиной что-то звякает и раздаётся звон сыпящихся из автомата монет. Я смотрю на Пашку и издаю радостный вопль:

— Всё-таки повезло! Это добрый знак!

— Погоди радоваться, — говорит, оборачиваясь, тот.

Я тоже оборачиваюсь и вижу, что удача пришла не ко мне, а к щупленькому подростку, игравшему неподалёку от нас.

Глава 23

Я отвергла Пашкино предложение подбросить меня до дома на его почти новенькой «Тойоте», которой Шурыгин так гордился.

В другое время я бы с удовольствием прокатилась на авто вместо того, чтобы втискиваться в переполненный автобус. Но мы живём в противоположных концах города, я и так уже порядочно задержала Пашку со своими проблемами, а его ждёт семья.

Я царским жестом отпустила друга, о чём, впрочем, почти сразу пожалела. Дождь, лишь ненадолго притихший, припустил с новой силой и отравил моё возвращение домой.

Войдя в квартиру, я с наслаждением стянула с себя промокшую куртку и насквозь мокрые сапоги, чувствуя, что промерзла, как цуцик.

К моему удивлению, Годзилла, которая каждый вечер обязательно выходила меня встречать, почему-то не появилась.

— Кис-кис-кис, — позвала её я, но кошка не вышла на зов.

Я начала её искать и через пять минут обнаружила в комнате, глубоко забившуюся под кресло.

— Киса, — ласково позвала её я, — иди ко мне.

Обычно легко откликающаяся на зов Годзилла, лишь жалобно сказала: «Мяу», но убежища не покинула. Только волшебное слово «кушать» смогло заставить животное выбраться из-под кресла.

Как-то боком, с пришибленным видом, кошка двинулась на кухню.

Странно. Что-то тут было не так. Я осмотрелась. Симпатичная стеклянная вазочка с карандашами и шариковыми ручками — цветов-то давно уж никто не дарил — до этого мирно стоявшая на книжной полке, теперь, разбитая, лежала на полу. Карандаши цветным веером разложились среди осколков. Из-за журнального столика, стоящего возле дивана, я сразу этого не заметила.

— Так вот в чём дело! — сказала я, входя в кухню и обращаясь к кошке. — Ты тут набезобразничала, а теперь тебя замучила совесть! Не бойся, я не буду тебя ругать. Это моя вина. Я должна была подумать о том, что ты без меня захочешь поиграть с моими вещами. И все-таки придется тебе в таком случае подождать свой ужин, пока я тут все приберу.

Кошка забилась под табуретку на кухне, провожая меня в комнату голодными глазами.

Наведя относительный порядок, я со вздохом сожаления отправила в мусорное ведро любимую вазочку, точнее то, что от нее осталось.

После этих кратких похорон без оркестра я наконец открыла для кошки банку кильки в томате, сообразила себе огромную порцию горячего чая в литровой глиняной пивной кружке — идиотском подарке коллег на прошлое восьмое марта, украшавшем полку с посудой, и присела за кухонный стол.

Есть не хотелось. Прихлебывая горячий янтарный напиток и чувствуя как, наконец, начинаю согреваться, я снова задумалась над запиской, которую отдала Гуляеву.

«Завтра».

Да что же должно быть в башке у этого убийцы, если он так хладнокровно назначает дату убийства, а потом пунктуально осуществляет свой план! Что там за тараканы у него в мозгах? И как эти ненормальные склонности суметь различить при встрече с ним? Ведь наверняка же он не соответствует теории Ломброзо!

Помнится, этот итальянский врач утверждал, что у преступника должен быть низкий лоб, сплющенный нос, большие челюсти и взгляд исподлобья. Давненько мне такие не попадались! Разве что у соседней пивнушки их полно.

Да и вряд ли Агата, Лариса Берсенева и прочие жертвы стали бы общаться с таким вот «красавцем» с внешностью неандертальца.

Скорее всего, преступник — интересный, видный мужчина, способный вскружить женщине голову.

Кошка поела, забралась ко мне на руки и замурлыкала. Гладя её пушистую спину, я задумчиво произнесла: «А ведь ты, наверное, видела убийцу, Годзилла. Если бы ты только могла разговаривать!»

Глава 24

Проснулась я от зубной боли. Ныл коренной зуб справа. Давно ведь собиралась пойти сдаться врачу, но всё никак не могла решиться. Теперь не пойду — побегу. Пришлось отзвониться на работу и предупредить начальство, что появлюсь не раньше обеда.

Я выползла из дома, уныло держась за щёку.

Всю ночь шёл дождь, и перед моим подъездом вальяжно разлилась огромная лужа. Измерить ёё глубину своими сапогами мне не хотелось, и я решила обойти неожиданное препятствие.

Однако не тут-то было. С одной стороны лужа вплотную примыкала к невысокой ограде палисадника, а с другой, на совершенно сухом асфальте, стояла чья-то белая «девятка».

Иного пути, кроме как через водное пространство, не было.

Осторожно, на цыпочках, обходя лужу по краю, по мелководью, и одновременно пытаясь не измазать куртку об автомобиль, я чертыхнулась себе под нос, мечтая, что если бы в этот момент хозяин так неудачно припаркованной машины оказался поблизости, я бы высказала ему в лицо всё, что я о нём сейчас думаю.

К счастью для водителя, он так и не появился, потому что ноги я всё же слегка подмочила, растеряв вместе с этим остатки оптимизма.

В приёмной зубоврачебной поликлиники всё сияло белизной. Неожиданно обнаружилась небольшая очередь. Ещё пять или шесть таких же, как я, страдальцев с лицами мучеников сидели в удобных креслах, листая глянцевые журналы.

Застолбив себе место в очереди, я опустилась в ближайшее кресло, лелея больной зуб.

Скоро мне надоело блуждать взглядом по абсолютно белым стенам, и я взяла из кипы журналов на стеклянном столике первый попавшийся.

Это оказался журнал «Вязание». Я фыркнула: вот уж никогда особо этим не увлекалась, но за другим журналом вставать было лень, и я начала лениво перелистывать страницы со широко улыбающимися смазливыми девицами и парнями, одетыми в кофты, свитера, джемперы и пуловеры всех сортов и расцветок.

Перевернув очередную страницу, я чуть не выронила из рук журнал. С глянцевого листа мне широко улыбался Вениамин, сжимая в руках кошку. Это была та самая фотография, которую я получила вместе с первым его письмом.

Я вынула из сумки распечатанное на принтере чёрно-белое фото Вени. Две картинки отличались только цветовой гаммой.

Ещё через две страницы я нашла и вторую присланную мне фотографию.

Сомнений уже не оставалось. Некто, называющий себя Вениамином, пишет мне, используя чужие фото.

Оглянувшись по сторонам и убедившись, что все вокруг заняты каждый своим делом и не наблюдают за мной, я проворно запихнула журнал в сумку.

Так, это новое обстоятельство надо хорошенько обдумать.

Тут может быть несколько объяснений.

Скажем, этот пишущий мне человек, для удобства продолжим называть его Веней, стесняется своей внешности, считает, что, приложи он свою настоящую фотографию, ему никто не ответит.

Возможно такое? В принципе, возможно, но только если он довольствуется электронной перепиской, потому что при личной встрече обман сразу же раскроется.

Это может быть чья-то идиотская шутка.

Возможно такое? Возможно. В Интернете, говорят, полно придурков.

Ещё один вариант: этот человек скрывает своё настоящее лицо потому, что он вынашивает какие-нибудь преступные планы насчёт меня.

А ещё этот человек может оказаться тем самым, имеющим какое-то отношение к Агате, Вениамином, и совпадение имён вовсе не случайность. Допустим, они тоже познакомились через Интернет.

Возможно такое? Теоретически возможно. Агата назначала встречу с Барминым. Это я знаю наверняка. И Вениамин у нас с ней, не исключено, один на двоих — ведь Игорь говорил, что размещает все объявления на одном сайте. Вот этот Вениамин и мог написать сначала Агате, а потом, по случайному совпадению, и мне. А может, он вообще пишет всем подряд?

Мысли теснятся в голове, скачут, как белки. Меня опять бьёт сыскная лихорадка. Даже зубная боль как будто отодвинулась куда-то в сторону, уступив место лихорадочной работе разума.

Но тут подходит моя очередь к врачу.

Перед бормашиной сыскная лихорадка сдаётся. Собственные переживания заслоняют все проблемы ещё минуту назад так беспокоившие меня.

Всё моё существо сейчас сосредоточено на этом дёргающем болью коренном зубе. Я, заранее решившая перенести пытку без единого звука, начинаю позорно подскуливать в тон звуку бормашины.

Экзекуция продолжается двадцать минут, кажущиеся мне вечностью. Наконец, счастливая, трогающая изнутри языком свежезапломбированный зуб и не верящая, что это он принёс мне столько страданий, я вылетаю на улицу.

Рой мыслей о таинственном Вениамине опять копошится в моём мозгу. Мне нужно выяснить, переписывалась ли Агата с «моим» Вениамином. Но как это сделать? Буду надеяться, что эти сведения будут среди тех, что обещал накопать для меня Паша Шурыгин.

Глава 25

В автобусе я достаю украденный в поликлинике журнал «Вязание» и снова рассматриваю фотографию лже-Вениамина.

Итак, преступник, «содрал» фотографию из журнала и разместил её на сайте вместе со своим объявлением.

Какая-то мысль не даёт мне покоя, и я продолжаю рассматривать уже изученную до мелочей фотографию, пытаясь поймать эту мысль за хвост. Улыбка, кошка, свитер ручной вязки…

Ага! Вот то, что меня подсознательно мучило. Если Вениамин — мужчина, то откуда у мужика журнал «Вязание»? Среди всех моих знакомых мужчин не было ни одного извращенца, покупающего подобные журналы.

Но тогда логично предположить, что лже-Вениамин — женщина, выдающая себя за мужчину?

В интернете такое возможно.

Но для чего женщине представляться мужчиной и писать всякую романтическую чепуху особям своего пола?

А если Вениамин и вправду убийца, неужели под его личиной какая-то психопатка ходит и убивает одиноких женщин?

Ведь что известно о преступнике? Только его высокий рост и широкие плечи. Ну так та же самая Ирина Бармина, бывшая манекенщица, должно быть, под метр восемьдесят ростом. А в какой-нибудь «дутой» куртке она бы выглядела плечистым мужиком.

Вот только для неё нелегко было бы на инвалидной коляске разъезжать по городу и душить людей, переодевшись мужчиной.

А если она прикидывается калекой, а сама бегает, как олень?

Да ладно, такое только в детективных романах можно встретить. Зато полно других тёток, тоже высокого роста, озлобленных на жизнь и на весь род человеческий. Вот какая-нибудь из них и решила грабить и убивать себе подобных, уж не знаю, почему.

Хотя, одного роста недостаточно, наверное, нужна ещё и недюжинная физическая сила, чтобы задушить человека? Да откуда мне знать! Никого ведь не душила и начинать не собираюсь. Так что же, мне нужно искать убийцу среди спортсменок, увлекающихся Интернетом и склонных к криминалу?

Хотя, а почему возникла версия о высоком росте? Со слов миниатюрной Ираиды Сергеевны? Так ей любой, если не карлик, высоким мог показаться, особенно в темном коридоре.

Бред какой-то.

Я чувствую, что мои мозги начинают закипать. Надо дать им отдых. А, как известно, лучший отдых — смена работы. Я добираюсь до офиса, рапортую Доре Сергеевне о своём появлении и возвращаюсь к рукописи Кожина.

«Не звонит, — думаю я о Михаиле, умудряясь одновременно править текст. — Гордый. Сказали ему звонить на следующей неделе, так, наверное, раньше не объявится. А вдруг не объявится вообще?»

Сердце моё почему-то сжимается при этой мысли. Неужели я так привязалась к этому писателю? Теперь вот сижу и мучаюсь: позвонит — не позвонит. И вообще, сама виновата. Зачем нужно было характер свой показывать?

Да, ещё недавно было два кавалера, а сегодня никого. Кожина сама отшила, а Веня оказался более чем подозрительной личностью неопределённого пола.

Телефонный звонок прерывает ход моих мыслей и отрывает меня от работы. Это Шурыгин.

— Привет, Танюшка. Пляши, тебе новости.

— Пашка, какой ты молодец! Ты уже всё выяснил? Так быстро?

— Мы, пресса, привыкли всё делать быстро. В нашем деле, если не будешь пошевеливаться, долго не продержишься, ты же знаешь. Это у вас, в издательстве…

— Прекрати трепаться, — нетерпеливо обрываю его я. — Дело говори. Что узнал?

— Какая ты невежливая. И как я только тебя терплю? Ну ладно, ладно. Слушай. Итак, Юстас — Алексу. Тебе азбукой Морзе докладывать или как?

— Хватит зубоскалить! По существу давай.

— Ну, если по существу, то Полежаеву действительно ограбили: шуба, колечки-цепочки и всё-такое прочее. Вениамин действительно мелькает в уголовном деле. В записной книжке Полежаевой, в которую она вписывала своих знакомых, кстати, не по алфавиту, это имя записано последним вместе с электронным адресом и рядом с ним стоят три восклицательных знака.

— Адрес! Паша, ты узнал его?

— Не лаптем щи хлебаю. Записывай.

Шурыгин продиктовал электронный адрес.

— Информирую дальше. Снотворное, из группы барбитуратов, барбитал-натрий, было обнаружено в крови Берсеньевой, но доза не могла стать смертельной ни в коем случае. На упаковке от лекарства отпечатков Берсеньевой не найдено. Кстати, в крови Полежаевой обнаружен тот же самый препарат, хотя ни в аптечке, ни где либо ещё в квартире, упаковки от него не нашлось. Что касается автомобиля. Какая-то машина была замечена у дома Полежаевой. По показаниям соседей «ВАЗ» девятой модели светлого цвета стоял во дворе в ночь убийства приблизительно с одиннадцати вечера до двух часов ночи. Номер машины, разумеется, никто не запомнил. Насчёт распечаток электронной переписки я вынужден тебя разочаровать — не обнаружены. Как и какие-нибудь следы или отпечатки пальцев преступника на местах преступлений. Всё чисто. Наверняка работал в перчатках. Так, что ещё у нас осталось? Замки? Открывались ключами, а не отмычкой. Я ничего не забыл?

— Домашний адрес Берсеньевой.

— Диктую. Только зачем тебе он? Там сейчас никто не живёт.

— На всякий случай.

Заверив Пашку, что теперь я его должница по гроб жизни, и попрощавшись с ним, я откладываю листок с записанными сведениями в сторону, и, как ни велик соблазн заняться разбором свежеуслышанного немедленно, возвращаюсь к работе.

Глава 26

Через пару часов в издательстве усиливается броуновское движение из кабинета в кабинет, и чаще начинают хлопать двери — верная примета приближения обеденного перерыва. Я хватаю сумку, запихиваю в неё исписанный под диктовку Паши листочек, наспех натягиваю куртку и, заперев свою «табакерку», несусь в кафетерий через дорогу.

Купив пару бутербродов и пачку сока, я возвращаюсь на рабочее место, устраиваюсь поудобнее и начинаю раскидывать мозгами над свежей информацией, пережёвывая свой обед.

За что я тут могу зацепиться?

У преступника, кажется, есть автомобиль, и теперь я даже знаю его марку и цвет. Но девятая модель «жигулей» светлого цвета — машина довольно распространённая. Вон, и у Кожина белая «девятка». Вот если бы номер… Но номер никто из соседей не запомнил. Нет, пока эту информацию отложим в сторону.

Снотворное. Барбитал-натрий.

Хорошо, что на моей полке полно словарей и справочников, помогающих мне в работе. После активных поисков я узнаю, что барбитал-натрий — это белый кристаллический порошок без запаха, горького вкуса, легко растворимый в воде. Он оказывает снотворное и успокаивающие действие, применяется при бессоннице, нервном возбуждении, невралгиях, иногда как противорвотное и противосудорожное средство. Отпускается строго по рецепту.

Если отпечатков пальцев Ларисы на упаковке со снотворным порошком не было, значит, лекарство принёс с собой убийца.

Тут он, конечно, допустил ошибку. Ему следовало обязательно оставить отпечатки женщины на упаковке снотворного. Впрочем, всё инсценировалось под несчастный случай, и убийца, вероятно, рассчитывал, что в таких обстоятельствах осмотр места происшествия будет лишь поверхностным.

Он же накачал снотворным Агату. Вот почему соседка не услышала никакого шума в комнате Агаты, когда туда прямо на глазах старушки вошёл убийца.

Я почти уверена, что маньяк каким-то образом давал снотворное и другим своим жертвам, чтобы после убить их без особого шума и сопротивления с их стороны. Но как? Не силой же он заставлял женщин принимать порошок?

И где он доставал барбитал-натрий, отпускаемый только по рецепту врача? Он что, болен? У него бессонница, невралгия, судороги? Хотя… Что у нас стоит ушлому человечку достать левый рецептик? Один знакомый врач или одна правильно и по адресу данная взятка.

Да, свежедобытая информация только прибавила мне дополнительных вопросов.

Зато, наконец, точно подтверждено, что у преступника были свои ключи. Где он мог их взять? Только снять слепок с ключей Агаты. Значит, он имел такую возможность? Когда? Они что, встречались? Или он знал, где она работает, зашёл к ней в кабинет, когда её там не было, вытащил из сумочки ключи, сделал с них копию и ушёл? Это слишком сложно сделать. В отделе, где работала Агата, постоянно находятся другие люди.

Нет. Исключаю эту версию. Но другой, более правдоподобной пока предложить не могу.

Имя Вениамин в записной книжке. Во-первых, нужно проверить, не совпадёт ли его электронный адрес с адресом моего «поклонника». Я достаю распечатанные письма и сверяю адреса.

Увы! Меня ждёт неудача. Адреса совершенно разные. Неужели не тот Вениамин?

Переписки в комнате Агаты и в квартире Ларисы не обнаружено. А ведь Лариса-то — я знаю это точно — получала электронную почту у Бармина и уносила письма домой. Значит, преступник, совершив убийство, находил и забирал переписку с собой.

Как же мне узнать, о чем говорилось в этих письмах? Да очень просто. Я могу позвонить Бармину и спросить, не осталось ли у него, случайно, копий писем Вениамина Ларисе.

Я нахожу в записной книжке тот самый номер телефона, с которого началась вся эта история.

— Добрый день, вас слушают, — звучит в трубке голос Ирины, и я вспоминаю ее тоскливый взгляд мне в спину через оконное стекло. Так калека она или только притворяется?

— Я могу услышать Игоря? Это одна из его клиенток.

— Да, конечно, подождите минутку.

Ждать приходится довольно долго, наконец, Игорь подходит к телефону:

— Да, — коротко подаёт он голос, в котором слышится легкая усталость.

— Игорь, здравствуйте. Это Татьяна Рощина. Я была у вас в прошлый четверг.

— М-м-м, простите… — по неуверенной интонации я понимаю, что меня, кажется, не могут вспомнить.

— Ну, пятно от кофе… Помните?

— А-а-а! Теперь вспомнил. Иизвините еще раз за него. Как у вас там дела на личном фронте?

— Спасибо, хорошо.

— Неужели скоро в моём альбоме появится новая свадебная фотография?

— Что вы! До этого ещё далеко. Но я к вам по другому вопросу. Очень для меня важному.

Глава 27

— Если вопрос действительно важный, я с удовольствием постараюсь вам помочь, — вежливо, хотя и без особого энтузиазма отвечает Бармин. Я понимаю, что наверняка отвлекаю человека от работы, но совесть моя молчит — мне сейчас важнее добыть информацию.

— Помните, вы рассказывали мне про писательницу, которую размещали в интернете?

— Не припоминаю.

— Ну как же? Вы ещё сказали, что её звали Лариса. Её фамилия была Берсеньева? Ответьте. Повторяю, мне это очень важно знать.

— Но почему это вас интересует?

Про себя я отмечаю, что на мой вопрос он не сказал «нет», а ответил встречным вопросом. Так, значит, все же Берсеньева?

— Вы говорили мне, что она получала свою почту на ваш компьютер, помните? Эта Лариса переписывалась с неким Вениамином?

— Да, — удивлённо отвечает мой «свах», похоже, сбитый с толку, — но откуда вы об этом узнали?

— У вас в компьютере случайно не сохранилась её переписка с этим человеком? — я продолжаю атаковать Игоря, не обращая внимания на его встречные вопросы.

— Послушайте, Татьяна, — мягко объясняет мне Бармин, словно неразумному ребенку, — мне не понятны причины вашего любопытства. Я нахожу его немного нездоровым. Но в любом случае, переписки этой у меня не сохранилось. Я распечатывал письма, отдавал их Ларисе и никаких копий себе не оставлял. И даже если бы эти письма у меня и были, я всё равно не передал бы вам их. Я никогда не нарушаю тайну своих клиенток. Простите, но в данном случае я ничем не могу вам помочь. — Он вешает небольшую паузу и добавляет: — У вас есть ко мне еще какие-то вопросы? А то я сейчас немного занят и не могу долго разговаривать.

— Нет, спасибо. Это всё, — отвечаю я. — До свидания.

— Всего хорошего, — Игорь кладет трубку.

Хотя он и не подал вида, думаю, я слегка разозлила его своим неуёмным любопытством. А ведь он в прошлую нашу встречу вёл себя со мной так мило. Я кого угодно могу довести до ручки, это точно.

Что ж, этот выстрел был мимо цели. Переписку достать не удалось, хотя я почему-то готова поклясться, что Бармин её не уничтожил. Наверняка хранит, чтобы при случае содрать оттуда пару-другую фраз при составлении для своих клиенток объявлений да ответов женихам. Лариса-то была писательницей, да еще и любовных романов. Думаю, у нее есть, что позаимствовать для романтической переписки. Вот так, значит, Игорь Олегович. Своя рубашка ближе к телу. Не хотите делиться.

С другой стороны, я могу понять Бармина. Если он будет кому попало разбалтывать секреты своих клиенток и раздавать их переписку, то в скором времени останется без работы.

Впрочем, мой звонок был не таким уж бесполезным. Теперь, я думаю, можно утверждать, что Лариса, о которой говорил Бармин, и Лариса Берсеньева — одно и то же лицо, и она тоже общалась с каким-то Вениамином.

Эти Вениамины множатся прямо на глазах, как грибы после дождя. Редкое имечко! На каждом углу я на него натыкаюсь. Нет, я не могу принять версию, что все три Вениамина — разные люди. Это было бы слишком фантастичным.

И тут меня осеняет: можно попытаться обнаружить переписку Агаты. Куда приходила ей электронная почта? Да девяносто девять процентов, что на её рабочий компьютер! Возможно, она распечатывала письма и уносила их домой, но в компьютере-то они могли остаться?

Я вскакиваю и несусь в отдел по связям с общественностью. То, что сейчас перерыв, мне только на руку. В отделе тишина, и только у окна судачат о чём-то две сотрудницы.

Я кидаюсь к компьютеру и только тут соображаю, что не знаю, что и где искать. Увы! В компьютерах я не сильна.

— Девчонки! — обращаюсь я к болтающим подругам. — Помогите! Сохранила куда-то один документ, а теперь не могу вспомнить, куда. Как мне его найти?

Одна из собеседниц пожимает плечами:

— Да очень просто. Там внизу, на панели, слово «Пуск» видишь? Нажимаешь на него, потом нажимаешь на слово «Найти», потом на «Файлы и папки», а дальше заводишь название документа. Название-то помнишь?

— А то как же, — уверенно отвечаю я, но понимаю, что придётся гадать, под каким названием Агата хранила свою электронную переписку.

Впрочем, будь я на её месте, как назвала бы папку, в которой бы хранила письма от Вениамина? Да «Вениамин» конечно. Стала бы я выдумывать что-нибудь другое.

Я завожу это имя в поле поиска, и, затаив дыхание, жду результата.

Есть! Вот она, эта папочка! Я открываю её, и вижу в ней пять писем, расположенных по датам получения. Я распечатываю все письма и уношу свою добычу к себе, в «табакерку».

Итак, презрев правила приличия, приступим к чтению чужой почты.

Фотография другая, но мужик этот тоже в свитере. Ох, кажется мне, в воздухе опять запахло журналом «Вязание»! А что с письмом?

«Здравствуйте, уважаемая незнакомка! Заранее прошу прощения за то, что набрался смелости Вам написать, но когда я увидел ваше фото на сайте, я сказал себе: «Какая красивая женщина», а когда прочитал то, что вы написали о себе, и оказалось, что мы с Вами живём в одном и том же городе, я понял, что никогда не прощу себе, если не попытаюсь использовать возможность познакомиться с вами. Думаю, подобные встречи случаются только раз в жизни. Позвольте мне рассказать немного о себе. Мне 36 лет. Я работаю менеджером в крупной компании. Живу один в двухкомнатной квартире. Женат не был. Детей нет. Я чувствую, что в моей жизни наступила пора…»

Во мне закипает тихое бешенство. Слово в слово! Под копирку! Вот подлец! А я-то хороша! Таяла от этой лапши на своих ушах!

Готова спорить на что угодно, что в первом письме Вениамина Ларисе содержание было то же самое; ну разве что фото, возможно, было другое и электронный адрес не тот. Ведь, судя по тому, как легко и быстро Бармин прямо при мне создал электронный адрес, дело это нехитрое, и можно плодить эти адреса десятками и сотнями, если требуется.

Итак, буду придерживаться того варианта, что Веня был один на всех, что это один и тот же человек писал и Агате, и Ларисе, и мне. Двое из нас троих уже мертвы. И что тогда логически вытекает из этого? Пункт А: Вениамин и есть тот самый убийца, за которым я охочусь. Пункт Б: Вениамин, кажется, начал охоту за мной.

Глава 28

По спине бежит неприятный холодок. Получается, что преступник уже выбрал меня в качестве своей следующей жертвы? Прав был Гуляев, когда предупреждал меня не лезть в это дело.

«С другой стороны, — продолжает во мне гнуть свою линию какой-то упрямый бесёнок, — вот тут-то и появляется реальный шанс поймать убийцу. На живца».

«То есть на меня!» — вопит моё благоразумие.

«Ну и что? — твердит бесёнок. — Если соблюдать осторожность, то риск будет минимальным. Как говорили древние: «Предупреждён — значит вооружён». В отличие от других жертв, я уже знаю, что мне грозит опасность, а, значит, буду сверхосторожна».

Успокоив себя этой мыслью, я дожёвываю бутерброд и снова приступаю к своим непосредственным профессиональным обязанностям.

Повкалывав, как всегда, до пяти, я выхожу из офиса и останавливаюсь. Погода сегодня неплохая. Довольно тепло и дождя не намечается. Домой идти не охота. Я вынимаю из сумочки бумажку с адресом Берсеньевой.

Да, я правильно запомнила, что это совсем недалеко отсюда. Всего в нескольких кварталах. Пойду, осмотрюсь на месте происшествия, заодно прогуляюсь и поразмышляю.

Я не спеша бреду вдоль улицы в уже подкрадывающихся сумерках, разглядывая своё отражение в витринах встречных магазинов.

Взглянув в очередную витрину, я вдруг замечаю светлую «девятку», словно крадущуюся, настолько медленно она едет вдоль тротуара метрах в пяти за мной.

Я оглядываюсь, но в этот момент водитель даёт «по газам» и стремительно пролетает мимо меня. Всё это происходит настолько неожиданно, что я не успеваю рассмотреть человека за рулём и только потом, когда огни автомобиля скрываются за поворотом, соображаю, что следовало запомнить номер.

Светлая «девятка»! Уж не та ли самая, которая стояла у Агаты во дворе в ночь убийства? А не она ли сегодня утром торчала у моего подъезда? Убийца следит за мной? Но как он мог узнать, где я живу и работаю?

Сердце у меня бешено колотится от страха. Мысли путаются. Вот она, охота «на живца», в действии! Меня уже выследили, уж не знаю как. Когда убийца нанесёт свой удар? Каковы его планы? Мне нужно как можно скорее это выяснить.

Первый мой порыв — бежать домой, закрыться, спрятаться. Но, рассудив трезво, что, судя по всему, мой адрес уже известен, а сам убийца только что скрылся за поворотом, а значит, как раз именно здесь, сейчас, я в гораздо большей безопасности, чем у себя в квартире, я решаю продолжить прогулку в сторону дома Берсеньевой и попытаться выяснить что-нибудь новое об этом деле.

Наконец, я у цели. Сверяюсь с адресом: да, это тот самый дом. Квартира номер восемь. Это явно в первом подъезде.

Мысленно высчитываю окна восьмой квартиры. Вот эти три окна. В одном из них горит свет — в ноябре темнеет рано. Но ведь Пашка говорил мне, что в квартире сейчас никто не живёт!

По спине опять бегут мурашки. А если это убийца? Маловероятно. Думаю, он побоялся бы вернуться на место преступления ещё раз.

Во мне снова просыпается могучий сыскной зуд. Я должна выяснить, кто там находится. План действий созревает в голове мгновенно. Я вынимаю из сумки папку с бумагами: всегда таскаю с собой кучу разных бумажек, нужных и не очень. Потом достаю из футляра очки, которые я, обычно, надеваю только когда работаю с рукописями, потому что в очках я, как мне кажется, выгляжу этакой канцелярской крысой.

Войдя в подъезд, я поднимаюсь на второй этаж и, держа папку с бумагами, как ребёнка, у груди, затаив дыхание, звоню в дверь.

С той стороны слышны неуверенные шаги, чей-то внимательный взгляд на мгновение затеняет глазок, и дверь открывается передо мной, но лишь на ширину дверной цепочки.

Из образовавшейся щели, как из амбразуры, на меня смотрит осторожным, но заинтересованным взглядом человек в костюме и галстуке, застрявший, возможно, где-то между сорока и сорока пятью, но очень неплохо сохранившийся. Между прочим, он — довольно приятной внешности, чуть выше среднего роста, крепкий, плечистый, хотя мой вредный взгляд отмечает под распахнутым пиджаком уже наметившееся небольшое брюшко.

«Странный наряд для домашней обстановки», — успеваю подумать я и тут же, не давая опомниться своему визави, нагло произношу звонким пионерским голосом прилежной секретарши:

— Здравствуйте! Я из редакции «Пегас». Мы издаём произведения Ларисы Берсеньевой. А вы кто ей будете?

Немного помедлив, мой собеседник, словно справившись с собой, вдруг меняется в лице, демонстрируя вежливое расположение:

— Так вы, говорите, из издательства? Я её брат. Но ведь Лариса… — он не договаривает фразу.

— Да-да, и это очень печально, — делаю я постную мину. — Такая потеря для нашего издательства и её читателей… Но, понимаете, в чём дело… Мы сейчас работаем над изданием последнего романа вашей сестры «Скажи счастью «да». Неожиданно возникли проблемы. Публикация романа под вопросом… Узнав из газет, что вы прибыли в наш город после смерти сестры, я ехала сюда именно с надеждой случайно вас здесь застать — и вот, мне повезло…

Я останавливаюсь, делаю паузу «по Станиславскому», чтобы клиент дозрел, и делаю ход конем:

— Вы разрешите войти? Согласитесь, на лестничной площадке не очень удобно обсуждать такое.

Моё вдохновенное враньё в сочетании с широко раскрытыми невинными глазами, толстой папкой в руках и очками на носу, очевидно, оказывает нужное действие на господина Берсеньева, или какая там у него фамилия. Он снимает дверную цепочку и приглашает меня войти.

Я перешагиваю через порог, Константин закрывает за мной дверь, запирает ее на замок и отступает на пару шагов и произносит:

— Так значит, я уже попал в газеты? Не знал…

И тут раздается женский голос:

— Котя! Кто там?

Глава 29

— Наточка, тут девушка из ларочкиного издательства. Говорит, что у них там какие-то проблемы с выходом в свет последнего романа Лары, — кричит «то ли Берсеньев, то ли нет» через плечо куда-то вглубь квартиры. — Иди сюда, зайка!

Вновь обернувшись ко мне, он добавляет:

— Вам повезло. Приди вы чуть раньше — не застали бы нас. Мы только вернулись.

Я прижимаюсь тылом в угол между дверью и вешалкой, готовясь к встрече с этой «зайкой» — еще одним персонажем моего личного триллера, пока не представляя, что эта встреча мне сулит.

Из находящейся прямо по курсу кухни выходит… Да нет, «выходит» — неподходящее слово. «Выносит себя» — да, это точнее. Так вот, из кухни выносит себя походкой «смерть мужчинам» яркая, эффектная девица лет двадцати пяти, не больше, в вечернем платье стоимостью, наверное, в полгода моего редакторского труда и со стаканом в руках. Судя по тому, что прозрачная жидкость налита в нем почти до краев, остается надеяться, что в нем вода, а не водка.

У девицы ярко рыжие волосы — крашеные или нет, но они ей очень идут. Такая не затеряется ни в какой толпе. Высокий рост, высокая грудь, высокая прическа — сочетание, бьющее мужиков наповал.

Ну, я-то не мужик. Устояла на ногах. Хотя, признаюсь, испытала легкий комплекс по поводу собственного затрапезного вида трудяги, возвращающейся домой «от станка».

— Добрый вечер, — тем же голосом «Пионерской зорьки», что и прежде, рапортую я, изо всех сил стараясь выглядеть как можно моложе и глупее. — Я из издательства «Пегас». Галина Михайловна Сурикова.

И чего это мне взбрело в голову представляться Галочкой из рекламного отдела? Теперь вот надо не забыть в процессе разговора эту легенду.

Родственник Ларисы окидывает меня странным взглядом с ног до головы и произносит в ответ:

— А меня зовут Константин Геннадьевич Курицын.

Ее брат — Курицын? Мда, похоже, Берсеньевой Лариса стала после какого-нибудь замужества. А может, это у нее был псевдоним? Никогда не интересовалась.

— А это Наточка, моя жена, — кивает на рыжую «зайку» мой визави.

Тут уж я не отказала себе в удовольствии мстительно подумать, что вместе с набитым кошельком Константина Геннадьевича к Наточке, похоже, перекочевала и фамилия мужа, став, скорее всего неслабой ложкой дегтя в ее судьбе. С такой внешностью — и Курицына. Ха! Это ж маленькая личная трагедия.

Я повернула голову к мадам Курицыной:

— Наталья… — я вежливо повесила паузу, давая понять, что хотелось бы узнать ее отчество. Не Наточкой же мне ее называть!

— Натэлла… Николаевна…

О как! Натэлла! Ни больше ни меньше. Готова поспорить, что «Натэлла» появилась в паспорте уже после «Натальи», выданной в шестнадцать лет.

Для убедительности я поглаживаю папку у груди и продолжаю:

— Видите ли, в процессе работы над рукописью обнаружилось, что Лариса Геннадьевна, очевидно, по рассеянности, не предоставила две заключительные главы романа. Мы с ней созванивались незадолго до её смерти, и она сказала мне, что подготовила недостающий материал. Вы не могли бы посмотреть на её рабочем столе, если вам не трудно? Ведь без этого материала книга не может выйти в печать.

Выложив Курицыным эту туфту, шитую белыми нитками, я надеюсь только, что они примут её за чистую монету.

Просветив меня взглядом, словно рентгеном, с ног до головы и, похоже, убедившись, что я как объект типа «женщина» не представляю адюльтерной опасности для семейного гнезда Курицыных и меня можно оставить наедине с мужем, Ната-Натэлла лениво произносит:

— Я попробую поискать то, что вам нужно, если вы подождёте немного здесь, в коридоре. Котя, постой пока тут.

Она бросает на меня взгляд, расшифровать который можно как «ходят тут всякие, а потом ложки пропадают», сует своему благоверному стакан с водой в левую руку и что-то щепотью вкладывает в его правую ладонь:

— На, запей пока таблеточку.

Тот послушно опрокидывает пилюлю в рот и, пока он ее запивает, Натэлла Николаевна той же королевской походкой удаляется прочь.

В прихожую выходят двери двух комнат: спальни и кабинета, судя по находящейся в них обстановке. Обе двери открыты, и всё же не так уж много можно через них разглядеть. С другой стороны коридора кроме дверей, традиционно украшенных небольшими пластиковыми нашлепками с изображениями писающего мальчика и купающейся девочки, еще одна дверь, но она закрыта — наверное, еще одна комната.

Натэлла скрывается в «кабинете». Хотелось бы, конечно, самой попасть туда, но я не наглею, боясь переиграть.

Где-то с минуту мы с Константином Геннадьевичем неуютно молчим — два незнакомых человека в ловушке одних обстоятельств. Первой не выдерживаю я: глупо терять драгоценное время, когда надо выуживать информацию.

Стараясь казаться полной дурой, я вздыхаю и говорю:

— Ой, уж простите мое любопытство, и не страшно вам тут находиться? Все-таки Лариса Геннадьевна в этой квартире так нелепо погибла. Неужели вы тут прям жить собираетесь после этого? А вдруг ее дух здесь до сих пор бродит?

Я делаю круглые глаза, надеясь, что из-за стекол очков они покажутся еще более выпученными от якобы одолевшего меня страха.

Курицын смотрит на меня с интересом, возможно, оторопев от такой наглости смешанной с полным идиотизмом. В глазах его проскакивает усмешка — или это мне показалось? А мне остается только надеяться, что и сейчас сработает одно странное свойство моего существа: уже не раз замечала, что люди почему-то так и норовят мне исповедаться: морда, что ли, у меня располагает к откровенности, кто его знает?

И вот, после небольшой паузы, похоже, воспитание не дает Константину Геннадьевичу послать меня подальше с подобными вопросами, а может, он тоже чувствует неудобство от нашего обоюдного молчания и желание чем-то заполнить звенящую между нами тишину. Как ни странно, он отвечает по существу:

— Да суеверия всё это. Живу я тут сейчас — и ничего. Вот вступлю в права наследования — там посмотрим: может, продам эту квартиру. А может и не буду я ее продавать. Я ведь и раньше здесь очень часто бывал. Мы с Ларочкой всегда были очень близки. Я ее с удовольствием навещал. Лара даже слышать не хотела, чтобы я останавливался в гостинице. Пора, наверное, окончательно возвращаться в родной город. Да и Натуся ведь, как и я, родом отсюда. Хватит мотаться. Бизнес у меня идет неплохо: так все налажено, что можно сказать, почти само крутится…

Он спохватывается, наверное, понимая, что уж слишком разговорился перед незнакомкой:

— В общем, живу тут и не боюсь привидений. Вот только спальню, где Ларочку нашли, — он кивает в сторону открытой двери, — пока еще не трогал. Рука не поднимается. Там все так и осталось, как было в ту ночь, когда умерла сестра.

Чувствую, как при этих словах по мне пробегают мурашки. Кажется, что открой сейчас Константин пошире эту дверь, и я увижу на кровати почерневший и распухший труп Ларисы Геннадьевны. Я передергиваю плечами — наваждение пропадает.

Из прихожей мне видно, как Натусик торопливо роется на письменном столе, заваленном бумагами. Как бы мне хотелось порыться в этих бумагах вместо нее! Но увы!

От нечего делать разглядываю кусочек спальни, где умерла Берсеньева, видимый с того места, где я стою — отсюда можно увидеть только угол туалетного столика с зеркалом.

Какая жалость, что у меня нет милицейских «корочек»! Я бы сейчас ткнула ими в нос Константину Геннадьевичу, строгим голосом сказала бы: «Милиция. Капитан Рощина. Необходимо произвести осмотр. Прошу оказать содействие», — обшарила бы каждый сантиметр, и, я уверена, нашла бы ещё какие-нибудь улики!

Мне просто необходимо попасть на место преступления!

Я изображаю на лице максимум идиотизма, на который способна, и восклицаю:

— А вдруг Лариса Геннадьевна работала над рукописью перед сном перед тем, как… ну… того… и рукопись так и осталась в спальне? Вы разрешите посмотреть?

Согласна. Попытка почти дохлая. Но Константин на удивление легко соглашается:

— Действительно, давайте поищем и там.

Кинув взгляд на мои руки, занятые толстой папкой и сумкой, Курицын добавляет:

— Да вы оставьте это пока тут, — и кивает на стоящее в прихожей трюмо. Я кладу свой багаж на тумбочку под зеркалом и, вновь ощущая сыскной зуд, вхожу вслед за Константином в спальню Ларисы.

Первое, что бросается в глаза, это большой трехстворчатый полированный шифоньер темного дерева в углу. Дверцы его плотно закрыты. Что внутри, разумеется, у хозяев не спросишь. В другом углу, у окна, тот самый туалетный столик с различными женскими мелочами, край которого я уже видела из коридора, перед ним мягкий пуфик. На окне дорогие шторы, на подоконнике цветы.

Ну и, конечно, кровать, лишь кое-как, наспех, накрытая покрывалом, под которым горбится не расправленное толком одеяло. Возле нее прикроватная тумбочка. На тумбочке пара книжек в мягкой обложке, наверное, бульварное чтиво перед сном, пакет из-под сока, грязный стакан, часы-будильник, ещё какие-то мелочи и стопка отпечатанной на машинке бумаги. Очередная рукопись Ларисы или какие-то черновики? А может, переписка с Вениамином? То, что мне нужно!

— Вот они, недостающие главы! — изображаю я радостное удивление, хватая листы и прижимая к груди, не забывая старательно распахивать глаза пошире. — Спасибо вам огромное, Константин Геннадьевич! Вы нам очень помогли.

Я уже собираюсь повернуться и выйти из спальни, но Курициын вдруг, глянув поверх моего плеча, аккуратно прикасается к моему локтю и задаёт вопрос, очевидно, очень мучающий его:

— Скажите… э… Галина Михайловна, — обращается он ко мне, и я чуть не оборачиваюсь назад, чтобы посмотреть, к кому это он обращается, забыв, что я «в образе» Суриковой, но вовремя об этом вспоминаю и изображаю живейший интерес на лице. — Вы случайно не знаете, а вот эти «авторские»… или гонорары, или как вы их там называете… за переиздание романов Ларисы… это я смогу получать в дальнейшем за неё, как её наследник?

Доигрывая роль туповатой секретарши, опять выпучиваю глазки, пожимаю плечами и отвечаю, что об этом лучше узнать у юристов — мое, мол, дело маленькое — всего лишь поручили забрать рукопись. Я изо всех сил стараюсь оставить у этого мужчины впечатление, что ничего серьезнее мне поручить ни в коем случае нельзя.

— А-а-а, — разочарованно протягивает Константин Геннадьевич. — Но вы телефон издательства оставьте, пожалуйста, на всякий случай.

— Да, разумеется, — я отрываю небольшой уголок от одного из листов, которые держу в руках, поискав глазами, обнаруживаю на туалетном столике карандаш для глаз, нацарапываю им номер, сую этот клочок бумаги в руки собеседнику и выскальзываю из спальни, крепко сжимая свою добычу.

Мадам Курицына, оказывается, уже ждет нас в коридоре со стопкой исписанной на машинке бумаги в руках.

— Я не знаю, здесь ли то, что вы ищете, — говорит она каким-то очень уж злым, не по обстоятельствам, голосом. — Там на столе столько всяких бумажек!

Я тоскливо смотрю на эту кипу, страстно желая порыться и в ней, но понимаю, что только что сообщила хозяину об обнаружении искомого, так что я лишь издаю благодарный писк:

— Спасибо, мы уже нашли недостающие главы.

«Зайка» фыркает, с грохотом бросает собранные ею бумаги на трюмо как раз на то место, с которого я только что цапнула свою сумку и папку, и брезгливо отряхивает платье наманикюренной лапкой.

Торопливо прощаюсь и пулей вылетаю из квартиры, чувствуя на себе взгляды обоих хозяев.

Дверь захлопывается за моей спиной и снова щелкает замок.

Я замираю. Вот ведь в ходе этого шпионского визита у меня мелькнула какая-то догадка, но тут этот корыстный братец встрял со своим вопросом про «авторские», и догадка тут же потухла в моём мозгу.

Глава 30

Я уже поднимаю ногу, чтобы начать движение в сторону лестничного марша, и тут до меня сквозь дверь доносится визгливый женский голос. Слов я не разбираю. Воровато оглянувшись, я, нимало не мучаясь совестью, приникаю ухом к двери возле косяка на уровне замка.

Голос произносит еще одну фразу на повышенных тонах, но слов по-прежнему не вычленить. В ответ что-то бубнит Константин, а затем голоса становятся тише, и больше разобрать ничего нельзя.

А у Курициных, оказывается, в семье матриархат! Интересно, что не понравилось Натэлле Николаевне: мой визит в спальню наедине с ее мужем или то, что он отвечал на мои расспросы? Скорее всего, взыграла именно ревность. Я бы на ее месте за такого мужика двумя руками бы держалась: богатый, еще довольно видный, судя по всему, поддается дрессировке — тут любая «зайка» закроет глаза на «куриную» фамилию.

В этот момент я осознаю, что по-прежнему стою в позе вопросительного знака, припав ухом к берсеньевской двери. Как же низко я пала! Подслушиваю чужие разговоры!

Однако вместо приступа совести меня охватывает какое-то бесшабашное веселье: вот это приключение в моей скучной жизни! Но мою веселость как рукой снимает от следующей мысли, мелькающей в мозгу: какого черта я дала реальный телефон редакции? Ведь брат Ларисы наверняка будет туда звонить. Остается надеяться, что мой визит и мою личность он сочтет настолько малозначительными, что не упомянет про них.

Внизу хлопает входная дверь в подъезд. Пора смываться, пока соседи не «срисовали» меня, «греющую уши» под дверью квартиры, в которой недавно погибла хозяйка.

Я выхожу на улицу и бреду к автобусной остановке, попутно пытаясь подвести итоги своей смелой вылазке.

Итак, на моей шахматной доске появились еще две фигуры: родственники Ларисы Берсеньевой.

Откуда, интересно, они вернулись такие расфранченные? Небось, очередной деловой не то обед, не то ужин. Да, блин, я с такими людьми живу в параллельных реальностях, и если бы не мой любительский сыск, мы бы, скорее всего, никогда не пересеклись в этом мире.

Вроде пока ничто не связывает их с другими убитыми женщинами. А вот мотив убить Ларису у них имеется. Во-первых, переходящая по наследству квартира, во-вторых, разумеется, дорогущий фамильный алмаз. А еще Константин так живо интересовался гонорарами погибшей сестры. Хочет нажиться после ее смерти и на этом?

И за меньшее люди готовы порой убить своего ближнего.

А что? К Ларисе, как выясняется, Константин Геннадьевич частенько заезжал. Вот и в этот раз мог тихонько появиться заранее, опоить сестру снотворным, инсценировать самоубийство, а между делом умыкнуть алмаз из шкатулочки в шкафу — знал ведь, где тот лежит. Скрыть похищение фамильной реликвии вряд ли бы удалось: о ней, наверное, знали слишком многие — Шурыгин вон разнюхал же про алмаз. Изобразить кражу кольца — плевое дело: сломал замок на шкатулке, колечко в карман. Ну а потом уже можно делать вид, что только что приехал скорбеть по сестре и поднимать шум: «Караул! Обворовали!»

Хотя вроде как получается, что он сам у себя украл: ведь убив сестру, он итак получил бы это кольцо в наследство.

Что-то тут пока не сходится.

А может, Курицын и остальных убивал? Ведь сам проговорился, что бывал в городе наездами. Жаль, что установить даты его визитов «в родные стены» для меня не представляется возможным — никакой Шурыгин тут не поможет. А то можно было бы сравнить с установленными мной датами некоторых убийств.

И тут облом.

Вообще, теоретически, он тоже может оказаться Вениамином. Как-то уж очень подозрительно долго рассматривал Курицын меня в глазок, прежде чем открыть дверь.

Я не знаю Вениамина в лицо, но он-то меня знает: я ведь размещала вместе с объявлением свою «подрихтованную» фотку. То-то он, в таком случае, забавлялся, разговаривая со мной», прекрасно зная, что никакая я не Галина Сурикова!

И это какое-то нарочитое сюсюканье: «Наточка, Ларочка, зайка»… Маскировка? А сам, небось, недрогнувшей рукой удавки затягивает на шеях своих жертв.

А как ему не понравилось, что он попал в газеты! Это тоже неспроста… Хотя, с другой стороны, если с бизнесом у него не все чисто, то излишнее внимание прессы ему явно не по вкусу… Да и фамилия Курицын для маньяка вроде как не очень годится. Впрочем, черт их знает, этих маньяков, какие у них там фамилии.

Так это он мой Веня или нет?

Кстати, а если посмотреть под другим углом? Если вновь вспомнить про журнал «Вязание» и вернуться к версии «шерше ля фам»?

Что если Вениамин — эта рыжая «зайка» ростом с мужика? За алмаз и она могла, небось, грохнуть Ларису, не поморщившись. Вышла же она замуж за человека старше себя чуть не на двадцать лет? Наверняка из-за денег.

Что это она, между прочим, скормила мужу при мне? Не барбитал случаем? Может, ему врач выписал этот препарат от бессонницы, а Натусик не только мужа, но и свои жертвы им кормит? Но зачем ей убивать кого-то еще кроме Берсеньевой?

Тьфу, тупик какой-то.

И почему, если фотки Вениамин берет из журнала «Вязание», так он сразу обязательно женщина? Возможно, он просто очень хороший психолог. Ведь какой умный ход: мужик в мягком пушистом свитере выглядит так уютно и тоже мягко и пушисто, что сразу хочется ему доверять, как говорится, не заглянув в паспорт.

Я же попалась на эту удочку!

То есть, по-прежнему нельзя исключать, что искать таинственного Вениамина среди семейства Курицыных нет смысла, и что убийца — кто-то другой.

Тогда по-прежнему остается открытым вопрос, как он опаивал снотворным свои жертвы?

Тут я вспоминаю: что-то меня в той квартире натолкнуло на отгадку. Что это было? Не так уж много всего я там и видела. Да, я уверена, что это было то, что я видела, а не то, что я слышала. А видела я там лишь коридор, да по кусочку кабинета и спальни.

Точно! Спальня! На прикроватной тумбочке стояла картонная пачка из-под сока и грязный стакан. Я не думаю, что писательница была настолько неаккуратна, чтобы оставлять в спальне невымытые стаканы на несколько дней. Значит, Лариса в день своей смерти пила перед сном сок. И это именно в распечатанный пакет с соком можно добавить истолченную таблетку снотворного, разведённую в воде. А можно и не в распечатанный. Скажем, проколоть упаковку тонкой иглой и накачать из медицинского шприца. Возникшая от добавления барбитала-натрия легкая горечь замаскируется вкусом сока.

Уверена, убийца что-то подобное и делал. Именно так его будущие жертвы, сами не подозревая того, принимали дозу снотворного, заранее лишая себя возможности сопротивляться.

Есть! Всё встало на свои места. В том числе и початый пакет молока в холодильнике у Агаты и странное недомогание её кошки в течение суток после убийства. В случае с Агатой убийца добавил снотворное в молоко, которое выпила Агата и напоила им Годзиллу.

Вот зачем преступник появлялся в квартире жертвы за день до убийства! Именно поэтому Ираида Сергеевна видела следы «барабашки» на кухне перед гибелью Агаты.

Итак, преступник заранее подмешивал снотворное и ждал, пока оно подействует, чтобы его жертвы не производили шума при их удушении. Но как он узнавал, что снотворное начало действовать?

Думай! Думай!

Что бы я сама сделала, будь я на его месте? Я бы позвонила по телефону. Ясно, что если на звонок не отвечают, женщина в отключке. Впрочем, для страховки я бы ещё позвонила в дверь. Никто не открыл, значит, точно она спит. Ну а дальше, пока она спит, делай, что хочешь: вошел, задушил или открыл газ, накинул удавку — или что там ещё ему на его больной ум взбредёт — собрал всё ценное в сумку, сел в свою светлую «девятку» и укатил…

Но как же он проникал в квартиры? Я по-прежнему этого не знаю.

Да, в цепочке моих логических рассуждений не хватает еще очень многих звеньев…

Вот так, в размышлениях, я добираюсь до дома. Белая «девятка», стоявшая с утра у моего подъезда, исчезла. Боязливо оглядываясь, я осторожно захожу внутрь. Никого. Я вызываю лифт, по-прежнему вертя головой во все стороны. Да, весёлая у меня жизнь настала, ничего не скажешь! Буду теперь вздрагивать от каждого шороха.

Я вбегаю в квартиру, захлопываю дверь и пару минут не могу отдышаться. Прислушиваюсь к тишине, царящей в квартире. Кажется, здесь тоже нет непрошеных гостей.

Годзилла появляется, начинает тереться о мои ноги, и я понемногу успокаиваюсь. Я дома. Мой дом — моя крепость. Я в безопасности.

Наливаю кошке молока, себе решаю соорудить яичницу.

Задумчиво наблюдаю за тем, как желтки вперемешку с белками шкворчат, расползаясь по сковородке и образуя абстрактную композицию. Попутно размышляю о той светлой «девятке», что преследовала меня. Если бы я только удосужилась запомнить номер автомобиля, Пашка обязательно помог бы мне «пробить» его по картотеке и выяснить имя владельца! Теперь остаётся лишь кусать себе локти.

Но уж слишком стремительно тот автомобиль рванул с места, когда я его засекла — сработал эффект неожиданности. Да и вообще я частенько бываю крепка задним умом. Как говорил мой бывший муж, не к ночи будь помянут, у меня «позднее зажигание». Но почему бы мне снова не попросить Пашку о помощи? Я набираю его телефонный номер и прошу Шурыгина «прощупать» Курицыных по своим каналам.

— Пашуля, пригодится любая информация о них в свете этого дела — ну ты же в курсе всех его тонкостей.

— Помни, ты клятвенно обещала не влезать глубоко в это болото! — ворчит Пашка.

— Да помню, — отвечаю я, стараясь, чтоб мой голос звучал как можно убедительнее. А сама в этот момент вспоминаю, что Вениамин уже начал охоту за мной. Но Пашке об этом знать, пожалуй, не стоит.

Прямо за кухонным столом, перед сковородой, источающей аромат, убийственный для моего голодного организма, я усаживаюсь с бумагами, добытыми с прикроватной тумбочки убитой Берсеньевой.

Глава 31

Я начинаю жадно перебирать листки, но, к моему жутчайшему разочарованию то, что я добыла с таким трудом, оказывается всего лишь несколькими начальными главами нового произведения покойной Ларисы Геннадьевны «Песня нашей любви».

Это не переписка с Вениамином. Это не предсмертная записка кровью: «В моей смерти прошу винить того-то».

Ну конечно, это еще один любовный роман. Увы! Его герои так никогда и не найдут своего счастья — их истории суждено навсегда остаться недописанной.

От расстройства я чуть не пла́чу над заглавием. И это все?

Переворачиваю несколько страниц и замечаю, что героя зовут Венедикт — почти Вениамин. Такое же редкое и, честно говоря, дурацкое имя.

Неожиданно мне в голову приходит идея: а может, все-таки, моя гипотеза о том, что автор невольно наделяет своих главных положительных героев чертами, списанными с собственного идеала, не такая уж ложная, как пытался убедить меня Кожин? Вдруг в образ очередного покорителя сердец Берсеньева решила вложить что-то от Вениамина, с которым общалась в то время, когда писался ее последний роман?

Пробегаю страницы по диагонали профессиональным взглядом редактора, благо написать автор успела всего четыре главы. Отмечаю для себя приметы и привычки главного героя.

Высокий, широкоплечий, подтянутый блондин. «Высокий» — вроде совпадает с показаниями соседки Агаты. Но, с другой стороны, какой главный герой в любовном романе не высокий? Какая женщина будет вздыхать над похождениями плюгавого и толстого мужичонки?

Ему около сорока, живет один, в шикарной двухкомнатной квартире, имеет автомобиль, менеджер в крупной компании, увлекается… оперной музыкой (ого!), любит и умеет готовить, много путешествует. Вот пока и все штрихи, которыми успела обозначить Берсеньева своего нового героя.

Да, я помню, что в своем первом письме ко мне этот Вениамин писал, что ему 39 лет, что он менеджер, что живет в двухкомнатной квартире.

Но что из этого — от реального Вени, что — ложь из его писем, а что извлечено из фантазии Ларисы Геннадьевны? Похоже, логика тут мне не поможет.

Неужели мне больше ничего не удастся выжать из этих бумаг?

Но удача все-таки слегка, краешком рта, улыбается мне: ближе к концу четвертой главы между двумя исписанными на машинке страницами обнаруживается сложенный вчетверо листок, уже слегка потертый на сгибах.

Трясущимися руками разворачиваю его, и сперва разочаровано выдыхаю.

Еще одна картинка из журнала «Вязание»! Скорое, наверное, соберу таким образом годовую подписку этого издания. На этот раз на фото блондин в какой то бабской, на мой взгляд, кофте.

Кофта — дрянь, но мужик хорош. Высокий, широкоплечий, подтянутый — точно такой, каким описывает своего нового героя Берсеньева. И тоже светловолосый. Меня не утешает даже мысль, что моя гипотеза про «авторский идеал» подтвердилась хотя бы на одной сочинительнице. Да, Лариса действительно начала писать роман про своего убийцу, даже не подозревая об этом.

Присмотревшись внимательнее, замечаю на оборотной стороне листочка с блондином торопливую надпись простым карандашом: «Воскр. 5 ч. у Авроры».

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: раз написано на обороте фотки «Вениамина», значит, имеет к нему прямое отношение. Очень похоже на дату и место назначенного свидания.

Остается надеяться, что речь идет не о легендарном крейсере в Ленинграде, а о местном ресторане «Аврора», кстати, неплохом. Забегаловкой не назовешь.

Кидаю взгляд на календарь на стене, вырезанный из женского журнала, сверяясь с датой гибели Берсеньевой: Лариса убита в пятницу. Свидание назначено на воскресенье. О каком воскресенье идет речь?

Если о том, что предшествовало убийству, то встреча состоялась, и убийцей не может быть женщина или брат Ларисы — ясно, что Берсеньева уж никак не приняла бы кого-то из них за Вениамина.

Если убийство произошло раньше назначенной даты, то Лариса попала на свидание со смертью, а не в «Аврору», а маньяком Веней может быть кто угодно, в том числе ее собственный брат.

Сжимаю виски: мозги уже кипят. И зачем я только влезла в это дело? Но отступать уже поздно. Судя по всему, я тоже выбрана преступником в качестве жертвы из множества других женщин, которыми кишит Интернет. Скоро, наверное, и я получу от этого психа приглашение на встречу.

Мне становится по-настоящему страшно. Я не сумею в одиночку вычислить этого невидимку. Он все время от меня ускользает. Мне нужна помощь!

И тут меня озаряет. А если всё рассказать Кожину и попросить его помочь поймать преступника? Ему, как автору детективов, это должно показаться очень интересным.

Но где он, Михаил Борисович? По-прежнему не звонит. Держит паузу. Я же сказала ему не звонить. Железные нервы. Не то, что у меня.

А адреса и телефона его я не знаю. Хотя… Ну да. Он же сотрудничает с нашим издательством. В трудовом договоре обязательно должен быть прописан адрес, ну а телефон, скорее всего, его попросили оставить для связи. Я не я буду, если не достану эти сведения в родном издательстве. Завтра же! А потом брошусь в ножки Михаилу Борисовичу и попрошу помочь.

Иначе статистика преступности в родном городе скоро пополнится обнаруженным соседями моим трупиком, уже начавшим вонять, над которым истошно мяучит голодная Годзилла.

Глава 32

С утра я первым делом, как и наметила, добываю телефон и адрес Кожина.

Это удается мне довольно легко. Как всегда, помогает вдохновенная ложь: якобы в рукописи, которую я редактирую, не хватает части листов, и мне необходимо срочно связаться с автором.

Я сама себе удивляюсь, как часто в последнее время я вру, и как это у меня все лучше получается. Еще не хватало, чтобы ложь перешла у меня в привычку!

Я смотрю на листок в своей руке. Оказывается, Михаил живет на улице Строителей.

Это неподалеку от ресторана «Аврора» — автоматически отмечает мой ум, за последние дни уже привыкший все сворачивать на поиски убийцы. Я точно скоро тихо съеду с катушек.

Надо, надо отвлечься, пообщаться с приятным человеком. Напрошусь-ка я к Михаилу Борисовичу в гости. Улица Строителей, дом 24, квартира 87 — адрес я знаю, осталось только получить приглашение. Не являться же к нему этаким сюрпризом! Здравствуй, мол, Вася, я снеслася!

Я набираю раздобытый телефонный номер Кожина. В ответ раздаются долгие гудки. Никто не отвечает. Впрочем, а что тут странного: человек, наверное, на работе. Попробую дозвониться вечером.

С трудом заставляю себя думать о работе. Обеда жду, как соловей лета. Время, как назло, тянется еле-еле.

Ну вот и обед. Я снова набираю номер Кожина, и вновь в ответ слышу лишь «ту-ту-ту».

«Это тебе за твою вредность, — говорю сама себе. — Нечего было хорошего человека обижать. Теперь сама за ним побегай».

Собираюсь уже выскочить из кабинетика-«табакерки», чтобы перекусить, но в дверях меня останавливает телефонный звонок.

Возвращаюсь и снимаю трубку:

— Рощина слушает.

Это Шурыгин.

— Алло, Танька, ты сидишь?

— Нет, стою.

— Тогда срочно сядь. Я сейчас тебе кое-что скажу — точно упадешь.

— Паш, хватит паясничать, выкладывай скорее, я еще не обедала, а когда я голодная, я злая, ты же знаешь. Ну что там у тебя?

— Просила прощупать Курицыных?

— Ну? — делаю я охотничью стойку.

— Так вот. На Курицына Константина Геннадьевича записано аж пять автомобилей: «ГАЗ-24», ну это «Волга», и еще четыре грузовика, наверное, для бизнеса его. А вот Наталья Николаевна Курицына…

— Так все-таки Наталья, а не Натэлла, — удовлетворенно хмыкаю я.

— … по документам является владелицей автомобиля «ВАЗ-2109» белого цвета.

— Ого! — радостно восклицаю я. — Это уже интересно!

— Да я бы так на твоем месте не радовался, — охолаживает меня Пашка. — «Девятки» нынче в большой моде, у нас на них куча народу нынче катается — ты же знаешь, а цветовая гамма у этих автомобилей бедненькая: большинство либо белые, либо красные, так что я бы на твоем месте не делал бы поспешных выводов. Ты вот лучше над чем задумайся…

Пашка делает картинную паузу, и я понимаю, что сейчас будет «бомба».

— Наталья Курицына в девичестве, оказывается, была Барминой, — выдает Шурыгин свой «гвоздь программы».

— Что-о-о-о? — вытягивается у меня лицо, и одновременно начинают трястись колени. Я бухаюсь на стул прямо как есть, в куртке и с сумкой на плече.

— А вот с этого места поподробнее, — выдавливаю я.

— Ну, сильно подробно не получится — я ж не волшебник. Но одно могу сказать точно: эта Наталья является сводной сестрой по матери Игоря Олеговича Бармина — того самого, о котором ты мне рассказывала. Отец Игоря удочерил Наташу, поэтому и фамилия у них была общая, пока эта «Натэлла» не выскочила замуж, причем вовсе даже не за Курицына. Она сперва успела побывать супругой некоего Звонарева, нынче отбывающего срок за ограбление. Разумеется, Пенелопы, ждущей двадцать лет своего Одиссея, из Наташи не вышло. Она быстренько развелась с первым мужем и уже через годик стала госпожой Курицыной.

— Офигеть, — все мои эмоции я умещаю в одно слово.

— Да, вот так поворот, — поддакивает Шурыгин. — Но учти. Напоминаю тебе твое собственное обещание вычислять преступника «у-мо-зри-тель-но». В общем, переваривай пока эту новость, а я побежал. У нас сегодня крупный пожар на хлебозаводе — с меня начальство требует срочный репортаж. Все. Пока. Целую в мокрый нос.

Пашка бросает трубку.

Пожар на хлебозаводе! Подумаешь! Ну, завтра весь город получит не мягкие булочки, а поджаренные тосты. Делов-то!

А вот «зайка»-Бармина меня сразила прямо-таки наповал. Девица-то не так проста. Уже второй брак в двадцать с небольшим хвостиком. А первый муж сидит за ограбление, значит, вращался в соответствующих кругах, куда, возможно, вхожа была и Натусик.

Но главное — неожиданно ниточка от нее протянулась к моему «электронному сваху». Это надо обмозговать.

Глава 33

А что тут обмозговывать! Надо попытаться использовать элемент неожиданности, Думаю, здесь подойдет метод «разведка боем».

Резко передумав уходить на обед, я скидываю с плеча сумку, снимаю куртку и набираю номер «электронного сваха».

Ожидаю услышать в трубке голос Ирины, но мне отвечает сам Бармин:

— Слушаю вас.

— Игорь Олегович, это снова Татьяна Рощина. Помните?

— А-а-а, «пятно от кофе», — голос Бармина веселеет.

Мда-а-а, «пятном от кофе» меня еще никто в жизни не называл.

— В прошлый раз вы отказались мне ответить на некоторые вопросы, — перехожу я к делу. — Вы сказали, что не нарушаете тайну ваших клиенток. Я снова хочу повторить Вам тот же вопрос: вашей клиенткой-писательницей по имени Лариса была Лариса Берсеньева?

Веселый тон Бармина сменяется удивлением:

— А почему вы решили, что я отвечу вам на этот вопрос теперь?

Опять он завел эту шарманку! Меня охватывает злость. Пошел он к черту со своим «кодексом чести»!

— Да потому, что Лариса Берсеньева мертва! — выкрикиваю я в трубку. — Именно поэтому она перестала приходить к вам за письмами! А вы, небось, решили, что она нашла себе пару? А она убита! Убита!

Голос у меня срывается. Нервы ни к черту. Но, похоже, именно прозвучавшее в моем голосе отчаяние убеждает Бармина, что я не обманываю его.

На том конце провода раздается ошарашенное:

— Что-о-о-о? Как убита? Не может быть! Кем?

Ясно. Повторять вопрос не нужно: конечно, именно Берсеньева была клиенткой Игоря.

— Откуда я знаю, кто ее убил? Могу сказать одно: убийца откликнулся на то объявление, которое вы разместили для Ларисы в Интернете. Тот самый Вениамин, за письмами которого к вам приходила Берсеньева.

— Да вы что! — ахает Бармин. — Не может быть! С чего вы это взяли?

— Долго объяснять, но уж поверьте, что я не вру. А кроме этого убита моя подруга Агата Полежаева, — я делаю ход ва-банк, — тоже, между прочим, размещавшая брачное объявление с вашей помощью и тоже получавшая письма от некоего Вениамина! Вы не находите странным такое совпадение?

Бармин издает какой-то кудахтающий звук, потом торопливо произносит:

— Подождите, пожалуйста, я сейчас проверю в компьютере. Не кладите трубку.

Раздается стук — очевидно, небрежно брошенная телефонная трубка ударяется об стол. Слышно, как Игорь Олегович шлепает по клавиатуре, ковыряясь в своем электронном архиве, где-то вдалеке голосит оперная певица — радио, небось. Куда делась Ирина? Почему не она сняла трубку? Блин, я уже во всем ищу подвох. Вот жизнь наступила!

Наконец Бармин снова отвечает мне растерянным голосом:

— Я… Я не знаю, что сказать… Агата Полежаева действительно размещала через меня объявление… Не так давно… Вы говорите, что она тоже убита?

— Да, и сейчас этим, между прочим, занимается милиция.

«Свах» начинает заикаться:

— К-к-какой кошмар!.. Но при чем тут я?.. Это, наверное, какое-то чудовищное совпадение… В Интернете общается огромное количество людей… Как и в реальной жизни, среди них есть хорошие и плохие… Но я предупреждаю об этом своих клиенток!..

«Меня-то ты почему-то не предупредил, — мстительно думаю я. — Это ты сейчас задним числом пытаешься выгораживать себя. Плевать тебе на безопасность своих клиенток. Тебе лишь бы денег с них содрать да потом свадебное фото заполучить, для рекламы собственного бизнеса».

— Вы что, собираетесь обратиться в милицию? — прекратив причитать, спрашивает испуганно «свах».

— Вообще-то, меня уже допрашивал следователь.

— И вы рассказали ему обо мне? — я чувствую, что он даже затаил дыхание в ожидании моего ответа.

— Пока нет.

Бармин облегченно вздыхает и обращается ко мне тоном переговорщика:

— Послушайте, Татьяна, я клянусь вам, что не имею отношения к этим убийствам. Если вам нужна какая-то информация, я готов вам ее предоставить, но ради бога не впутывайте меня в это дело. Буду с вами откровенен. Мой маленький бизнес никак не зарегистрирован, налогов я, разумеется, никаких не плачу́. Сами понимаете, мне очень не хочется становиться объектом внимания правоохранительных органов.

А вот это хорошо. Я нащупала крючочек, на котором Игорь Олегович будет у меня крепко сидеть.

— Ладно, — снисходительно говорю я. — Давайте не будем впутывать сюда милицию. Но я хочу знать, сохранили ли вы переписку Ларисы Берсеньевой с этим Вениамином. Только честно.

Бармин вешает паузу, а потом неохотно отвечает:

— Ну, если честно, я не уничтожаю переписку своих клиенток, а храню ее в электронном виде в своем компьютере.

— Вы уже поняли, что она мне нужна. Когда я смогу ее получить? — произношу я с нажимом.

Бармин окончательно «плывет»:

— Я подниму для вас эту информацию. Но на это потребуется время… В силу специфики моей работы, у меня накапливается большой объем информации. Не всегда находится время систематизировать все как следует — у меня такой беспорядок в компьютере… Но я поищу, — торопливо добавляет он. — И сразу же вам перезвоню.

— Вот и славненько, — отвечаю я и теперь, когда клиент «дозрел», перехожу к главному:

— Игорь Олегович, скажите, вы давали кому-то мой адрес или телефон или выкладывали их в Интернет?

Бармин отвечает сразу, без паузы:

— Клянусь, я никому ваши данные не давал! А что такое?

Я пропускаю его вопрос мимо ушей:

— А кто-то другой мог взять их с вашего компьютера?

Тут уже Игорь ненадолго задумывается и отвечает менее уверенно:

— Вообще-то, у меня компьютер не запаролен, но кроме меня и моей жены никто к нему не подходит. Когда у меня бывают клиентки, вы сами видели, я неотлучно возле монитора.

— Ну а гости у вас бывают? Уж простите за личный вопрос.

Он мнется, но отвечает:

— Вы встречались с моей женой… Ирина… как это сказать… не любит общение… Мы живем довольно замкнуто… Только моя сестра иногда заходит… Она иногда играет в игрушки на компьютерной приставке… Ну, знаете, «Марио», «Пэкмэн» и все такое… Я ей разрешаю. Она на пятнадцать лет младше меня… А так больше и никого…

Я узнала все, что меня интересовало, пора отступать. Разумеется, про то, что мне известно, кто его сестра, я рассказывать не собираюсь. Пусть это останется моим козырем в рукаве: кто знает, когда еще придется его вытащить.

Я прощаюсь, напоминая:

— Не забывайте, Игорь Олегович, вы обещали мне переписку Ларисы Берсеньевой.

— Да-да, я помню. Я сам вам позвоню, когда ее найду, — кажется, «свах» очень рад окончанию нашей беседы.

Я удовлетворенно потягиваюсь. Вот я и становлюсь не только вруньей, но и шантажисткой. Ловко я взяла в оборот Бармина! Нечего ему меня за нос водить: не на такую напал! Переписку он решил зажать! Теперь выдаст, как миленький! А главное, он и сам не подозревает, что только что «сдал с потрохами» собственную сестру. Ему-то и невдомек, что мне известна прямая связь между Наташей Барминой и Натэллой Курицыной!

Я от удовольствия потираю руки. До чего же интересный получился у нас с Игорем Олеговичем разговор! Вот теперь можно и что-нибудь пожевать!

Глава 34

Бегу в отдел по связям с общественностью, где всегда кипит чайник и в тумбочке не переводится печенье. Девчонки там работают нежадные, всегда готовы подкормить ближнего. Я наливаю в подаренную Кожиным кружку кипяточка «по-ленински», без заварки — и так сойдет! — и бессовестно загребаю целую горсть печенья.

Кидаю взгляд на стол, за которым когда-то сидела Агатка, чувствую, как начинает щипать в носу — сейчас, похоже, выступят слезы.

Но до этого не доходит — я вспоминаю, что не мешало бы еще раз проверить почтовый ящик погибшей подруги. А вдруг Вениамин еще что-то написал?

Спросив разрешения, лезу в компьютер.

Облом. Писем больше не приходило. С другой стороны, разве это не еще одно доказательство, что Агату убил именно «Вениамин»? Он прекрасно знает, что она мертва, а какой смысл переписываться с покойницей?

Черт! Я совсем забыла про его письма Агате, которые распечатала раньше. Они до сих пор так и валяются у меня в сумке.

Я возвращаюсь к себе в «табакерку», задвигаю на край стола разложенную для правки рукопись и выкладываю пять листочков. Один сразу откладываю в сторону — это самое первое письмо, «затравка», «крючок», на который попалась и я. Его содержание мне отлично известно.

А вот и четыре остальных. Я раскладываю их, как пасьянс, на столе.

Не рассчитав силу собственной эмоциональности и привязанности к бедной Агатке, так любившей жизнь, сначала я все-таки начинаю рыдать над этими письмами, вспоминая свою подругу. Плечи мои сотрясаются, слезы ручьем бегут прямо в кружку с кипятком, стоящую передо мной. Если сейчас кто-то из коллег заглянет ко мне, точно, ошалеет от моей абсолютно раскисшей физиономии.

Наконец я успокаиваюсь, достаю платок, зеркальце и стираю расплывшиеся потеки туши под глазами.

Теперь во мне поднимается чистое, ничем не замутненное желание мести. Я просто обязана вычислить этого гада, убившего Агату! Я расправляю плечи и, запихивая в рот печенюшку, придвигаю к себе письма.

Агатка, не любившая чересчур все упорядочивать, копируя письма себе в папку, не удосужилась проставить даты их получения, а просто каждое письмо сохранила отдельным текстовым файлом с заголовками «Вениамин 1», «Вениамин 2» и так далее. Спасибо хоть на этом. Жаль лишь, что она не сохраняла свои ответы в этой переписке.

Я начинаю читать послания по порядку. На первый взгляд — обычная амурная хрень. Цветисто писа́ть этот маньяк умеет. Если бы не трагичные обстоятельства, связанные с этими письмами, я бы не заметила в них ничего подозрительного. Просто два одиночества пытаются получше познакомиться с матримониальными целями.

Но я читаю эти строки прищуренным взглядом детектива, и потому замечаю, что в письмах среди всякой романтической чепухи чётко прослеживается одна тенденция: Вениамином задаются, на первый взгляд, безобидные вопросы. Много ли времени проводишь дома? Часто ли путешествуешь, ходишь в кино, в театр? Как проходит твой обычный день? Какая у тебя квартира? Есть ли у тебя собака? Ты живёшь одна? И все в таком духе.

Как же я сразу, ещё тогда, сама только что получив подобное письмо, не поняла истинной цели этого любопытства! Воистину, надо быть слепой, чтобы не заметить навязчивого интереса к тому, когда женщина бывает дома, когда уходит на работу и когда возвращается и т. д. Просто какой-то опросник домушника! «Заполните анкету и ждите ограбления».

А ведь я тоже старательно отвечала на эти вопросы, идиотка!

Ну вот, теперь мне понятно, почему убийца безбоязненно проникал в квартиры: он точно знал, что хозяйка отсутствовала!

Заранее, в письмах, он выяснял все детали у самой жертвы и, зная точно, что в квартире больше никого нет, включая такие неожиданности, как злая собака или приехавшая погостить подруга, он спокойненько проникал внутрь и «ориентировался на местности».

Думаю, в его распоряжении было достаточно времени, чтобы похозяйничать в чужом жилье: например, как в квартире Агаты, добавить барбитурат в молоко, написать записку и вывернуть лампочку в коридоре, чтобы его не опознала соседка по коммунальной квартире, о существовании которой он, разумеется, тоже знал из писем моей подруги.

Я по-прежнему не понимаю, почему, имея возможность совершить ограбление и без шума скрыться, преступник предпочитал вернуться позже и, ограбив, убить женщину? Тут должен быть какой-то мотив.

Говорят, зная человеческую психологию и обстоятельства преступлений, можно заочно составить психологический портрет преступника, понять, что им движет, но для этого надо быть соответствующим специалистом, а не литературным редактором. Что-то никак у меня не вытанцовывается портрет Вениамина.

Ладно, читаю дальше. В четвертом письме Вениамин неожиданно спрашивает: «А где ты живешь?» и дальше пишет: «Я живу на улице Машиностроителей, дом пятьдесят шесть, квартира тридцать четыре».

Я от неожиданности чуть не падаю со стула. Вот это находка! Неужели это его настоящий адрес? У меня аж руки начинают трястись от снова обуявшего меня сыскного пыла. Меня уже тянет вскочить и бежать на улицу Машиностроителей. Но я понимаю, что это опасно. Я обещала Пашке не рисковать.

Я снова набираю Шурыгина.

— Паш, это опять я, прости. Я совсем тебя задергала, но у меня тут интересная находка. Адрес Вениамина. Не пробьешь?

Пашка, кажется, заражается моей сыскной лихорадкой:

— O чем разговор? Само собой! — Но тут же Шурыгин уточняет:

— А где ты раздобыла адресок?

— Из Агаткиной переписки. Вениамин сообщил его ей в одном из своих писем.

— А-а-а, — разочаровано протягивает Пашка. — Тогда я бы на твоем месте не особо рассчитывал на удачу. Но проверить, конечно, сто́ит.

— Паша, я твоя должница!

— Да ты только на посулы и горазда, — ворчит Пашка.

Я кладу трубку и вспоминаю, что на радостях не изучила последнее, пятое, письмо преступника.

Я пробегаю его глазами. Ага! В яблочко! Еще одна важная находка! Неужели наконец пошла фартовая карта? Вениамин предлагает Агате встретиться в ближайшее воскресенье в пять часов у ресторана «Аврора». То ли он такой педант, то ли у этого типа вообще не развита фантазия. У него не только первое письмо — у него, кажется, все его недолгие романы с жертвами «под копирку».

И опять, как в случае с Ларисой Берсеньевой, мне неизвестно, встретилась ли с «Вениамином» Агата Полежаева.

Я морщу лоб, напрягая все свои мозговые извилины.

Несколько минут я тупо таращусь невидящим взглядом перед собой, а потом меня осеняет.

А если предположить, что и Агата, и Лариса, как и остальные девушки, все-таки встречались с маньяком на этом «воскресном свидании» и, скорее всего, ужинали с ним в «Авроре»?

Тогда все сходится — сразу становится ясно, как преступник попадал в чужие квартиры. Он снимал слепки с ключей во время романтического ужина!

А может, вечер не заканчивался ужином: кто знает, куда их еще нелегкая заносила — скажем, романтическая прогулка по парку, совместные вздохи-поцелуи на скамейке под луной, обнимашки на заднем сидении светлой «девятки»?

В общем, у этого психа была куча возможностей отвлечь внимание спутницы, залезть втихаря к даме в сумочку и нащупать там связку ключей.

Я откидываюсь на спинку стула, чувствуя себя так, словно только что в одиночку разгрузила вагон с углем.

Ф-ф-ух! Еще несколько загадок разгадано.

Э-э-э, одергиваю я сама себя. Постой! Ничего еще не разгадано. Как это, интересно, Вениамин встречался с жертвами, если он высылал им фальшивые фото?

Думай! Думай! Подстегиваю я свой мозг. Как бы ты выкрутилась на месте Вениамина?

Еще пара минут смотрения в одну точку, и ответ приходит сам собой.

Да элементарно! Будь я Веня, скорчила бы покаянную рожу и «призналась» бы, мол, очень переживал, что моя фотография не привлечет внимания дамы, а мне так уж сильно-пресильно понравилось ее фото, что я боялся, что она мне не ответит, вот и отважился на такой «невинный обман», «маленькую белую ложь».

Сработает?

Сработает. Но! При одном условии: реальная внешность Вениамина не должна разочаровать жертву, иначе та просто развернется и уйдет, и он не успеет добраться до ее сумочки с ключами.

Значит, можно попутно сделать еще один вывод: убийца — мужчина довольно интересной внешности.

Не придумав ничего лучше, я останавливаюсь на этой версии, как, на мой взгляд, вполне вероятной.

Понимая, что больше я в этом направлении сегодня из своих мозгов не выжму, я начинаю думать другую «думку». Неожиданно обнаружилось новое обстоятельство: жена брата убитой писательницы приходится сводной сестрой тому человеку, который разместил брачное объявление Берсеньевой в Интернете.

Что это может означать?

Вообще-то, отгадка может быть элементарной: именно Натусик из лучших побуждений порекомендовала одинокой родственнице по мужу воспользоваться помощью своего сводного брата. Такая версия — первое, что приходит в голову.

Но кроме этого стало известно, что эта девица периодически, очевидно, во время наездов с мужем в наш город, в котором прежде она вообще жила безвылазно, захаживает к Бармину и «играет» на его компьютере. А там у него все данные на его клиентуру. А значит, все жертвы Вениамина могли быть убиты с легкой руки Натусика, снабжавшей маньяка адресами и телефонами.

А кто же этот таинственный Вениамин? А вдруг это Бармин сам убивает своих клиенток? Но зачем? Ладно, допустим, с целью грабежа. Но с такой внешностью, как у него — прямо скажем, никакой, самой что ни на есть зауряднейшей, он не подходит на роль Вениамина. Агатка бы точно с таким не стала бы ужинать и целоваться под луной. Она вообще терпеть не могла лысых, а у Бармина лысина уже чуть не на полголовы. Нет, на роль сердцееда он не годится.

Итак, вздыхаю я, личность Вениамина по-прежнему находится под большим знаком вопроса. И пока непонятно, действительно ли утечка информации с компьютера Бармина происходила именно через его сводную сестру. И если да, то куда и зачем?

Глава 35

Еще раз набираю телефон Кожина. Выслушав еще тридцать секунд длинных гудков, и успев за это время взглянуть на себя со стороны, я швыряю трубку на рычаг.

И что я, как влюбленная восьмиклассница, обрываю ему телефон? Неудобно мне звонить ему первой, тем более после того холодного тона, который я в прошлый раз задала нашей беседе.

«Подожду, — решаю я. — Сам скоро позвонит — обещал вроде».

Но одно дело послать самого Михаила Борисовича, а рукопись его я послать не могу — работа есть работа, ничего личного. Придвигаю к себе стопку листов и надеваю очки.

Надо отдать ему должное: автор он очень талантливый. Сюжет закручен лихо. Интрига сложна. Но читать очень интересно. У него хороший слог, правдоподобные персонажи. В общем, ничего так получится книжка, недурственная. Я бы купила такую. Я и сама люблю детективы.

Пытаюсь работать, но мысли все крутятся вокруг Вениамина. Кстати, а не пора ли проверить свой электронный ящик? Может, мой таинственный «ухажер» написал мне письмо? Ведь он же не сразу убивает, а сначала ведет переписку.

Раскладываю стопки листов на своём столе, оставляю сверху свои «окуляры», воссоздавая эффект «она только что вышла на минуточку», и снова бегу в отдел «сношений».

Компьютер занят. Умоляю работающую на нем коллегу Леночку Кириенко «выпить чайку», а мне «на минуточку буквально» «ну очень надо» «по работе» «кое-что быстренько отправить».

Волшебное слово «чай» срабатывает безотказно: Леночка лезет в стол за своей кружкой, а я получаю доступ к клавиатуре.

Быстро проверив свой ящик и убедившись, что он пуст, я понимаю, что дело тут нечисто. Вениамин молчит. И это как минимум невежливо с его стороны. Вообще-то, он сам напросился на переписку, из нас последней написала я. Это он задолжал мне письмо.

Почему Вениамин больше не пишет? Он же отвечал Агате, Ларисе и, наверное, другим. Решил отказаться от затеи с моим убийством? А может, что-то почуял в моём поведении? Ведь это наверняка он следил за мной на светлой «девятке».

А если попробовать его выманить из неизвестности?

На мое письмо он не ответил. Но в тот раз я играла по «его» правилам в игру «романтическая переписка». А если попробовать по-другому? Попытаться его спровоцировать, вынудить действовать? Вызвать, так сказать, огонь на себя?

Моя рациональная половина тут же вскидывается: «Ты с ума сошла! Еще не хватало махать красной тряпкой перед носом у быка!»

Но мое неистребимое авантюрное начало все же берет верх, и я торопливо печатаю одну строчку:

«Ну что, сходим в воскресенье в пять часов в «Аврору»?»

Боясь передумать, я нажимаю на клавишу, отправляя свое послание, в глубине души ощущая, что добром это дело не кончится.

Это письмо даст ему понять, что мне многое известно. Следующий ход теперь за ним.

Каким будет этот ход? Холодок пробегает по моей спине.

Я нарочито бодрым голосом спрашиваю у коллег:

— А что слышно, девчонки: годовая премия у нас не сорвется? Начальство клятвенно обещало поощрить нас от души.

Тема благодатная, занимающая в конце года все умы в нашей организации, и мы увлеченно обсуждаем ее, пока в кабинет не заглядывает моя завотделом Дора Сергеевна.

Увидев меня, она, как всегда, недовольно морщится и скучным голосом произносит:

— Вот ты где, Рощина. Чаи гоняешь. А я гоняюсь за тобой по всему издательству.

Интересно, каламбур у завотделом получился случайно, или чувство юмора не чуждо и ей?

— Только на минуточку выскочила, — оправдываюсь я.

Одарив меня взглядом, говорящим: «Знаем мы ваши минуточки», Дора Сергеевна спрашивает:

— Когда сдашь мне правку по Кожину? Сроки горят. Ты хоть про это не забыла? Хочешь наш отдел без премии оставить?

Премия — это святое. Лично у меня она, еще не полученная, уже давно расписана. Я уже присмотрела себе пару шмоток — пора обновить гардероб.

— У меня все под контролем, Дора Сергеевна, — тоном послушной девочки отвечаю я. — Уже бегу на рабочее место.

Кинув последний многозначительный взгляд, припечатавший меня к стулу, Железная Дора захлопывает дверь.

Пора возвращаться к трудам праведным.

Напоследок решаю проверить на всякий случай свой почтовый ящик: вдруг Вениамин уже ответил.

И точно! На этот раз меня действительно ждёт письмо с его адреса.

Я торопливо открываю файл и замираю, ошалело рассматривая всего пару строк на экране: «Вы слишком много знаете, но мне нравится, что Вы сопротивляетесь. Возможно, я даже буду испытывать некоторое сожаление, убивая Вас. Вениамин».

Вот когда меня по-настоящему пробрал ужас. Только сейчас я до конца осознала, что это не игра, что меня действительно может убить какой-то неизвестный психопат.

И почему это я решила, что все на свете должны действовать только по моему плану? Я ждала от него очередного хода. Он его сделал. И что? Как мне теперь поступить? Я забыла, что имею дело с очень умным и хитрым убийцей. Он сам желает диктовать условия игры.

Теперь, узнав, что я его «расшифровала», он поднимает забрало и открыто объявляет войну.

Но этот поединок будет не на равных. Бой с тенью. Он меня знает. Я его — нет.

Я никому не могу доверять. Любой может оказаться тем самым Вениамином.

Я даже до сих пор не могу точно сказать, мужчина совершает эти убийства или женщина. Тут уж не до тонкостей склада характера и психики преступника. Куда мне!

Но вызов брошен. И если я хочу остаться в живых, мне придётся придумать какую-нибудь ловушку.

Раз у нас идёт охота «на живца», то есть меня, и я играю роль приманки, значит, мне нужен и капкан, в который должен угодить мой преследователь.

Капкан на охотника.

Мне нужен хитроумный план.

Легко сказать «нужен план». Надо его ещё придумать.

Ну вот, нынче вечером мне точно будет, чем заняться.

Глава 36

После работы я выхожу из стен родного издательства, словно из окопа на передовой. Сперва оглядываюсь по сторонам: вроде, светлых «девяток» не видать, одиноких мужиков среднего возраста, слоняющихся с подозрительным видом, тоже.

Перебежками с такими же изучениями время от времени окружающей обстановки добираюсь до остановки автобуса.

Тут полно народа. Не знаю: радоваться этому или опасаться того, что преступник где-то рядом, среди этих людей.

Ожидая не попадающий, как всегда, в расписание общественный транспорт, я разглядываю автомобили, проносящиеся мимо меня по проспекту.

Близится «час пик», и здесь, в центре, транспортный поток уже оживился, превратился в ленту металлических спин ползущих авто, поблескивающих мокрыми крышами под противным, еле моросящим дождичком.

Пашка был прав: «девяток» в городе довольно много. И белые тоже попадаются. Минут за пятнадцать я успела насчитать аж четыре штуки!

Вглядываюсь в лица водителей, но не вижу никого знакомого. Эти физиономии мне ничего не говорят. Понимаю, что, возможно, кто-то из них даже может оказаться Вениамином. Разумеется, мне этого не узнать.

Подходит автобус, и я с боем врываюсь в салон, оказываясь в результате притиснутой к дверям. Прижав сумку к груди, спасая ее от карманников и могучих боков пассажиров, я смотрю в узкое дверное окошко на проплывающие мимо тротуары, по которым семенят люди, спеша попасть скорее домой, в уютное тепло своих квартир, к телевизору, тахте и тапкам.

Остановка. На раздраженный оклик сзади: «Девушка, вы выходите?» — отзываюсь: «Нет», — и вынужденно выпадаю из салона, выпуская нескольких пассажиров. Но от перемены мест слагаемых сумма не меняется: сколько вышло, столько же, если не больше, человек зашло, поэтому я снова продолжаю путь почти сплюснутой об дверь.

Переполненный автобус ползет медленно, натужно, поэтому, когда на перекрестке он начинает поворачивать налево, поворот этот занимает столько времени, что я в свою дверную «амбразуру» успеваю заметить стоящую справа на светофоре белую «девятку», за рулем которой сидит… «зайка» — ее ярко-рыжие волосы бросаются в глаза за версту.

Рядом с Натой-Натэллой вовсе не господин Курицын, а какой-то красавец-брюнет лет тридцати пяти.

Это еще кто?

Чтобы как следует рассмотреть эту парочку, я буквально приникаю лицом к дверному стеклу. Потом резко отшатываюсь: мне показалось, что «зайка» посмотрела прямо на меня и прищурилась.

Так показалось мне это или нет?

Но мой автобус уже завершает свой маневр, и белая «девятка» исчезает из поля зрения.

Что за мужик? Еще одна пешка в моей партии? Или это ферзь? Сам Вениамин? На эту роль он подходит. Хорош, гад, насколько я успела его рассмотреть.

Что эта парочка делала и куда или откуда ехала? Не думаю, что на заднем сидении «девятки» сидел «зайкин» муж. Готова спорить на что угодно, что эти голубки были в машине одни.

Блин, опять возникает куча новых вопросов.

Добравшись домой от остановки автобуса с многочисленными оглядками и отказавшись на всякий случай от поездки на лифте с безобидным на вид соседом, я открываю квартиру и зачем-то сперва, словно гончая, втягиваю носом воздух, потом прислушиваюсь — вроде ничего подозрительного.

А вот и Годзилла, вся перекошенная после сна, выходит меня встречать.

В Багдаде все спокойно.

Облегченно вздохнув и кинув прямо на пол сумку, разуваюсь, скидываю куртку и прохожу в комнату.

Здесь тоже все, на первый взгляд, в порядке.

Вот и славненько. Хоть одно место под солнцем еще осталось, где я могу расслабиться без риска быть убитой.

Оставшись сегодня без нормального обеда, я чувствую, что могу съесть и слона. Но по дороге домой я уже начала обдумывать свой план охоты на Вениамина, и мне не терпится перенести мысли на бумагу, чтобы не забыть. Ладно, ужин подождет. Стройнее буду.

Я беру шариковую ручку, вынимаю свой недавно начатый дневник, забираюсь с ногами на диван, открываю свою заветную тетрадь на чистой странице и ставлю жирную цифру «один».

Думаю, надо начать с мер моей личной безопасности в период «охоты на живца».

Первое: необходимо научиться обращать внимание на наличие или отсутствие «хвоста» и в следующий раз не упустить возможность запомнить номер автомобиля, следящего за мной.

Записала.

Второе… Что второе? На всякий случай какое-то время питаться только свежеоткрытыми консервами и пить только воду из-под крана во избежание попадания в мой организм барбитуратов из моего собственного холодильника.

Записала.

Третье… Передвигаться по улице желательно только в светлое время суток. Конечно, сейчас темнеет рано, поэтому будет непросто придерживаться этого правила. Но хотя бы не сто́ит бродить по улице после восьми вечера.

Четвертое… Убийца проникал в квартиры, снимая копии с ключей жертвы. До сих пор ключи я таскала с собой в сумке. В общем, сумка моя всегда при мне, но, на всякий случай, с завтрашнего дня буду носить ключи в кармане джинсов, поближе к телу. Пусть попробует этот убийца снять слепок с ключей, покоящихся в районе моего шрама от аппендицита!

Записала.

И тут я внезапно осознала, что эта мера, возможно, безнадежно запоздала: я уже оставляла без присмотра свою сумку с ключами и в квартире Барминых, и в квартире Курицыных и даже при встрече в ресторане с Кожиным.

Бли-и-и-и-н!

Какая же я дура! Дура! Дура!

Если кто-то из них Вениамин, он уже мог воспользоваться этой возможностью. А значит, мог уже побывать в моей квартире!

Как насчет той разбитой вазочки? Была ли это случайность?

А я-то хороша: «Мой дом — моя крепость»! Дура!

Меня начинает трясти. Как же можно было быть такой легкомысленной! Теперь я точно не могу никому доверять! И мне остается только надеяться, что Вениамин пока еще не снял слепки с моих ключей. А если и снял, то еще не все потеряно — нужно срочно сменить дверной замок. Завтра же куплю новый! И новые ключи буду носить только в кармане!

Немного успокоившись от этой мысли, продолжаю размышлять.

Теперь нужно придумать, как поймать этого гада.

Если бы Вениамин вел со мной электронную переписку, как и с остальными женщинами, можно было бы пытаться как-то дирижировать нашими «отношениями». Но теперь притворство отброшено. Он знает, что я знаю, что он знает. Вот ведь, елы-палы, комбинация!

Хорошо бы иметь под рукой парочку дюжих милиционеров! Но в милиции меня даже слушать не станут с моими бреднями про электронную переписку с убийцей, а если следователь Гуляев узнает о моей самодеятельности, то он обязательно исполнит свою угрозу насчёт «соответствующих мер воздействия».

Нанять частного детектива? Вроде, теперь такие у нас есть, как за границей. Но мне это явно будет не по карману.

Нет, ловить придется самой, как я уже решила, «на живца», а значит, брать, однозначно, надо с поличным.

Тогда придется не менять замки́. Мне нужно, чтобы этот гад воспользовался дубликатами ключей, когда придет меня убивать — это будет одним из важных доказательств его преступных намерений. Поэтому продолжу беззаботно разбрасываться своими ключами — терять мне уже, похоже, нечего.

Главное придумать, как скрутить Вениамина при попытке моего убийства, но — что важно! — до того, как ему эту попытку удастся осуществить. Уж очень не хочется потом «проходить по делу» в виде трупа. Лучше быть свидетелем, чем доказательством.

Ладно, позвонит Кожин — попрошу его мне помочь. А если не позвонит, то остаётся только Пашка Шурыгин. Раз уж я его втянула в эту историю, будет логично, если он поучаствует в её развязке.

Стратегия поимки маньяка пока никак не выстраивается в моей голове.

Наконец я сдаюсь, решив, что утро вечера мудренее, а война план покажет.

Я иду в коридор, поднимаю с пола брошенную сумку, вытаскиваю из нее письма Вениамина к Агате и вкладываю их в дневник, туда же добавляю фото Вениамина-блондина в бабской кофте с надписью на обороте — всё-таки это улики. Дневник я кладу на место — в ящик письменного стола.

Желудок издает долгое недовольное урчание, напоминая, что пропустил сегодня обед.

На ужин у меня снова «безопасная» яичница. На всякий случай кормлю ею и Годзиллу. Завтра куплю консервов, а то так мы с кошкой скоро закудахтаем.

Запиваю я немудреную еду водой из-под крана. Уж водопровод-то Вене слабо отравить своими барбитуратами!

Спать я ложусь рано, но сон ко мне не идет, и я еще долго ворочаюсь в постели, вызывая недовольство примостившейся у меня в ногах кошки. Куча разных отрывочных мыслей громоздится в моей голове, не давая заснуть.

То я представляю, что моими трудами преступник схвачен, и я праздную свой триумф; то я вижу свой холодный труп с бороздой от удавки на шее, лежащий под холодным светом люминесцентных ламп в морге; то я чутко прислушиваюсь к шорохам, раздающимся в темноте, сомневаясь, а не убийца ли крадётся сейчас по моей квартире.

Наконец, не выдержав, я встаю, подтаскиваю к входной двери табуретку и водружаю на неё несколько кастрюль и сковородок. Сойдёт за примитивную сигнализацию. Если Вениамин попытается войти сегодня ночью, проснусь не только я, но и весь дом.

После этого я вырубаюсь, но, даже заснув, мне так и не удаётся обрести покой. Всю ночь меня мучают какие-то тягучие, бесконечные сны.

Глава 37

Просыпаюсь я злая и готовая к борьбе.

Не собираюсь сложить лапки, склонить голову набок и подставить шею под удавку какому-то неведомому моральному уроду.

Я тоже буду действовать. Мне просто ничего другого не остается, если я хочу обыграть преступника.

Почему бы мне не провести разведку на улице Машиностроителей? Я набираю Шурыгина.

— Паш, привет, прости, что с утра пораньше. Ты пробил адресок, который я тебе диктовала в прошлый раз?

— Привет, я и сам тебе отзвонился бы чуть позже. Спешки особой нет: адрес, как я и предсказывал, оказался липовым.

— То есть как липовым? Кто там живет? — удивленно вопрошаю я.

— Да никто. На этой улице дома под номером пятьдесят шесть вообще нет. Там всего-то сорок домов. Не расстраивайся ты так. А чего ты ждала? Что убийца вот так просто всем будет раздавать свой адрес?

— Ну, мало ли… — говорю я упавшим голосом.

— Во всяком случае, твоя подруга Агата не вызвала у него желания поделиться правдивой информацией. Попробуй поискать переписку Вениамина с другими женщинами. Может, там что нароешь.

— Да мне Бармин уже обещал письма Вениамина к Ларисе Берсеньевой передать.

— Ну вот там и покопайся. И еще…

— Что?

— Веди себя осторожно, — в сотый раз напоминает Пашка.

— Угу.

Кладу трубку, скрипя зубами от разочарования.

Так. Адрес — туфта. Визит к маньяку отменяется. За какие еще ниточки я могу сейчас потянуть?

Я вспоминаю вчерашнее «мимолетное виденье» в белой «девятке».

Натусик.

С этой девицей явно не все чисто. Значит, ею сегодня и займемся.

Сперва я звоню на работу, Доре Сергеевне, и сочиняю историю о необходимости срочного визита к зубному.

Завотделом мечет гром и молнии:

— Рощина! Ты же у меня только на днях к зубному опрашивалась!

— Так это тот же самый зуб. Плохо, наверное, сделали. Опять разболелся.

Дора сдается:

— Кончай есть сладкое, дуй к врачу и чтобы после обеда на работе, как штык! А Кожин чтоб завтра у меня был на столе готовый!

Она швыряет трубку, а я прыскаю от смеха, представив Михаила Борисовича, лежащего на рабочем столе нашей завотделом, готового… к чему?

Пока моя фантазия не завела меня слишком далеко, я быстренько собираюсь и, даже не позавтракав, со всеми предосторожностями выскакиваю из подъезда.

Утренний «час пик» уже прошел, поэтому на автобусе добираюсь с комфортом: сидя у окошка. Снова на всякий случай провожаю взглядом все светлые «девятки». За рулем сплошь мужики. «Зайки» не видать. Ничего. Сейчас приеду и на месте сориентируюсь.

Добравшись до дома Берсеньевой, я начинаю «ориентироваться на месте».

Где мне устроить свой наблюдательный пост?

Напротив дома, через улицу, располагаются гастроном, молочная кухня и магазин «Ткани». Первые два объекта я отвергаю. Захожу в третий. Благо витрина у магазина стеклянная, и через нее хорошо видно интересующий меня подъезд.

Под скучающими взглядами трех продавщиц, болтающих между собой, неспешно ковыряюсь в фурнитуре, делая вид, что страшно интересуюсь пуговицами. Не забываю кидать взгляд через дорогу.

Минут через десять к подъезду причаливает «Волга» светло-кофейного цвета. Немного погодя из подъезда выходит мужчина, садится в машину рядом с водителем и уезжает.

Зрение у меня, конечно, не единица, но расстояние невелико, и я успеваю различить Константина Геннадьевича Курицына. Судя по всему, поехал куда-то по делам. А это, наверное, тот самый автомобиль «ГАЗ-24», зарегистрированный на него. Смотри-ка! Личный шофер у него! Живут же люди!

Но не это главное, одергиваю я себя. Главное — Натусик осталась одна. Интересно, как она себя теперь поведет?

А если она возьмет и проспит весь день? А что? У богатых свои причуды. Ей спешить на работу не нужно. А я тут весь день пуговицы перебирать буду?

Хотя к этому моменту пуговицы я перетрогала все. Перехожу на тесьму и кружево, по-прежнему наблюдая за подступами к Берсеньевской квартире.

Прошло еще минут двадцать. Тесьма и кружево давно все перещупаны, я делаю вид, что изучаю текстиль. Продавщицы уже начинают посматривать на меня, как на ненормальную.

И вдруг я заметила, что во двор дома напротив свернул высокий, ладно скроенный брюнет, сильно напоминающий того типа, что я видела вчера в машине рядом с «зайкой». Я делаю охотничью стойку: ага, процесс пошел!

Вспомнив, как в прошлый мой визит из-за двери берсеньевской квартиры доносились голоса четы Курицыных, я не придумываю ничего лучше, чем попытаться хоть что-то подслушать.

Словно ошпаренная, выскакиваю из магазина, спиной чувствуя красноречивые взгляды продавщиц: «Не, ну точно ненормальная!» Еще несколько минут уходит на то, чтобы пересечь проезжую часть и добраться до дома напротив.

Я влетаю в подъезд и топаю по лестнице. Моя цель — второй этаж, как я помню по предыдущему визиту. Но в тот момент, когда я уже почти достигаю лестничной площадки второго этажа, замок в двери квартиры номер восемь щелкает, и из нее выходит тот самый брюнет, а за ним Натусик.

А вот этого я не предусмотрела…

Отступать поздно и некуда. Брюнет меня уже заметил и вперил в меня свой взгляд. Если я сейчас развернусь и побегу вниз, это будет самое подозрительное, что только можно сделать в такой ситуации.

Я попалась!

Зайка запирает квартиру и поворачивается ко мне. Я в это время заканчиваю подъем по лестнице, и мы все трое оказываемся лицом к лицу на площадке второго этажа.

Картина маслом.

При ближайшем рассмотрении брюнет оказывается еще привлекательнее: у него необычные ярко-синие глаза, идеально прямой нос, мужественный подбородок и красиво очерченный рот с чувственно и чуть капризно изогнутой верхней губой.

Черт! Неужели такие мужики бывают на самом деле? Да еще ходят по улицам нашего провинциального города?

Синие глаза смотрят изучающе, и я теряюсь под этим взглядом.

Брови Натусика при виде меня сперва удивленно ползут вверх, но потом сходятся на переносице, и она прищуривается:

— А, это вы, не помню, как вас там… — первой подает она реплику.

— Галина Михайловна, — напоминаю я «свое» имя, которым представилась «зайке», делая вид, что не замечаю ее хамства.

— Что это вы тут делаете? Вы к нам? Зачем?

От таких вопросов в лоб я моментально теряюсь. Я не успела приготовить никакой хоть мало-мальски правдоподобной версии, зачем мне «к ним», поэтому выдаю первое, что приходит на ум:

— Нет, не к вам. У меня тут подруга живет, в девятнадцатой квартире.

Тут в нашу беседу встревает брюнет:

— Девятнадцатая это же на пятом? Что же вы пешочком, а не на лифте?

А он еще и не дурак. Быстро соображает!

— А у меня клаустрофобия, — снова импровизирую я и, видя, как непонимающе хмурится Натэлла Николаевна, поясняю. — Боюсь замкнутого пространства. Никогда не пользуюсь лифтом.

— Да-а-а? — заинтересованно произносит брюнет, продолжая меня внимательно рассматривать.

Натусик, по прежнему хмурясь, смотрит на меня так, словно что-то вспоминает.

— Ладно, идем, — наконец нервно произносит «зайка» и дергает спутника за рукав и, не прощаясь, величественно проплывает мимо. Блин, да она на целую голову выше меня!

Брюнет тоже начинает спускаться по лестнице вслед за Натусиком, но по пути еще раз оборачивается и обжигает меня коротким синим взглядом.

Поймав этот взгляд, я понимаю, что нельзя стоять столбом у берсеньевской квартиры: следуя собственной лжи, продолжаю топать наверх, стараясь производить как можно больше шума. Но вот хлопнула входная дверь подъезда. Все. Можно прекратить этот спектакль. Я, прислоняюсь к стенке и, проскользив по ней спиной, опускаюсь на корточки.

Сыщица! Пинкертон недоделанный! Это ж надо так проколоться!

Какого черта было выдумывать некую подругу? Хорошо, если «зайка», бывавшая тут лишь наездами, не знакома с обитателями подъезда! Тогда эта чушь, может, еще и прокатит.

Ну что мне стоило соврать, что меня снова направили к Константину Геннадьевичу из редакции? Что-то, мол, не так с теми главами, которые я забирала в прошлый раз. Ах, его нет дома? Ну, тогда я зайду позже. Вот и все! Элементарно!

Крепка задним умом! Это преследует меня всю жизнь. Проклятый «эспри д’эскалье»! «Эффект лестницы», как его называют французы. Это когда тебе необходимо быстро принять решение или дать ответ, ты теряешься, говоришь что-то невразумительное, а после, как говорится, «выйдя за дверь на лестницу», вдруг понимаешь, как надо было отреагировать правильно, но, увы, уже поздно.

Я мысленно обзываю себя последними словами.

Не знаю, видела ли меня «зайка» вчера на перекрестке, но сегодня я точно «засветилась».

А еще этот красавчик! Как он меня рассматривал, а потом даже обернулся!

Неужели я только что посмотрела в глаза Вениамину? Только кто он: «зайка» или брюнет?

Глава 38

Морально раздавленная неудачей, я иду пешочком на работу, обмозговывая встречу в подъезде.

Результат нулевой. Нет, я бы даже сказала, результат со знаком минус: я не только не узнала ничего нового, но и выдала свой нездоровый интерес к семейству Курицыных, если у Натусика хватит мозгов это понять.

А почему я склонна недооценивать эту девицу? Я не могу знать, какие мыслительные процессы происходят под изящной прической «зайки». Она прошла неплохую школу жизни. Нельзя скидывать со счетов ее первый брак: возможно, она сама была частью преступной группы. А у этого ее красавчика легко может обнаружиться несколько судимостей.

Что их связывает? Обычный адюльтер, общие преступления? А может, и то, и другое?

Жаль, но пока остается только догадываться.

Добравшись до издательства, я первым делом показываюсь на глаза Доре Сергеевне: вот, мол, как я быстро обернулась! Потом прилежно занимаюсь рукописью Кожина. Дора права: пора заканчивать и сдавать эту работу.

Кожин почему-то до сих пор не звонит. Я посматриваю на телефон и тихо обижаюсь на Михаила Борисовича.

В обед я решаюсь сделать еще один ход в нашей с Вениамином шахматной партии. Вспомнив его последнее послание: «Вы слишком много знаете, но мне нравится, что Вы сопротивляетесь. Возможно, я даже буду испытывать некоторое сожаление, убивая Вас. Вениамин», я решаю дать достойный ответ.

Помирать, так с музыкой!

Я сочиняю самое хамское письмо, на какое только способна. Дразнить гусей я умею. Получай, Веня, гранату.

"Сожаление оставь для себя самого. Пригодится. Убить меня у тебя кишка тонка. Скольких бы ты ни убил — на мне ты обломаешь зубы. Кстати, я знаю больше, чем ты думаешь, и сопротивляться я только начинаю — ты еще увидишь, как я это умею делать».

Я снова отправляю письмо на электронный адрес Вениамина.

Это поможет вывести его из себя. А когда человек выходит из душевного равновесия, он совершает ошибки.

Мне сейчас остается надеяться только на то, что маньяк совершит какой-нибудь промах.

Пока он на шаг опережает меня.

Немного поработав, я снова несусь проверять свою электронную почту. Девчонки из отдела «по связям» уже начинают проявлять нездоровое любопытство, откуда у меня вдруг такой интерес к Интернету. Приходится отбрехиваться.

Я дрожащей рукой проверяю почту, но оказывается, что ответа нет. Странно. В прошлый раз Вениамин так быстро отозвался! Наверное, сидел за компьютером. А сегодня что, куда-то ушел?

Вспоминаю, что «зайка» и брюнет сейчас где-то бродят, и черт его знает, чем они заняты.

Может, Вене и вправду сейчас не до меня? У него ведь тоже есть какая-то своя «лицевая» жизнь в противовес неприглядной «изнанке». Возможно, друзья, знакомые, работа, семья.

Нет, я, конечно, не претендую на то, чтобы занимать все мысли этого психа. А лучше было бы, если б он меня вообще забыл раз и навсегда.

Я снова плетусь в свой кабинет.

В конце рабочего дня я еще раз заглядываю в свой электронный ящик — тишина.

Мне начинает не нравиться это молчание. Все-таки пока Веня сидит за компьютером и строчит свои ответы, я могу не опасаться, что он стоит за моей спиной.

И еще: если он решит завершить нашу переписку, это будет означать только одно: он переходит к моему убийству.

Я ловлю себя на мысли, что в общении с маньяком предпочитаю обмен посланиями, а не личную встречу.

Ладно, буду надеяться, что завтра утром получу от этого психа пару строчек. А сейчас пора домой.

Доехав до своей остановки, я не направляюсь сразу в сторону дома, а забегаю в гастроном на углу, где покупаю пакет молока, кучу консервов и пакет сока.

Сок я открываю, отпиваю немного и ставлю в холодильник. Он должен будет стать приманкой. Если преступник продолжит действовать по уже отработанному методу, то снотворное он подмешает в пакет с соком, как в случае с Берсеньевой, а я потом смогу предъявить это как доказательство злого умысла на меня.

Как я и решила, пить буду только воду из-под крана.

Но свежекупленный пакет молока мы с Годзиллой выпиваем с удовольствием, заедая открытой банкой тушенки.

И, хотя я умом понимаю, что в только принесенном из магазина молоке и в свежеоткрытой банке тушенки барбитуратов быть не может, все мне кажется слегка горьким.

Это уже паранойя какая-то начинается.

После ужина снова пытаюсь придумать, как мне изловить Вениамина.

К этой же теме возвращаюсь мыслями и позже, уже лежа в постели. Все приходящие в голову варианты кажутся мне исполненными недостатков, я отвергаю их один за другим и медленно погружаюсь в дремоту.

Внезапно тишину разрывает телефонный звонок. Я чуть не подскакиваю от неожиданности. Кто это так поздно? Может, Михаил Борисович наконец объявился?

Снимаю трубку, произношу сонно: «Алло».

В ответ слышна какая-то тихая возня, потом откуда-то, словно издалека, сквозь ватное одеяло, пробивается свистящий шепот: «Ах ты, с-с-сука!» — и всё, на том конце дают отбой.

Все происходит так быстро, что я даже не успеваю сообразить, кому принадлежит голос: мужчине или женщине.

Значит, Вениамин получил мое послание? И это его ответ? Грубо. Как-то не в его стиле. Или он на мгновение снял маску, и я наконец-то увидела его настоящее лицо? Меня прошибает холодный пот.

Я тут же вспоминаю, что забыла установить свою «сигнализацию».

Притаскиваю из кухни к входной двери табуретку и остальные компоненты моего изобретения.

Спокойствия это, разумеется, мне не прибавляет, и еще не скоро я проваливаюсь в чуткий, тревожный сон.

Глава 39

Утро приносит с собой жиденький сумеречный рассвет, головную боль и твёрдую решимость действовать согласно намеченному ранее плану обеспечения собственной безопасности.

Кто бы ни был мой ночной собеседник, я должна максимально усложнить ему задачу по моему убийству.

Выйдя из подъезда, из-под надвинутого капюшона оглядываю окрестности. Белой «девятки» не видать. Чуть успокоившись, шагаю к остановке.

В автобусе хмуро и подозрительно гляжу на окружающие меня лица, получая в ответ такие же хмурые взгляды.

Выйдя из автобуса, опять осматриваюсь. Кажется, «хвоста» нет. Расслабляюсь и перестаю озираться по сторонам. Беспечно размахивая сумкой, подхожу к офису и тут останавливаюсь, как вкопанная: у обочины, обращённая «тылом» ко мне стоит белая «девятка». Каким-то шестым чувством я моментально понимаю, что это машина имеет ко мне самое прямое отношение.

Чтобы развеять остатки сомнений я решительным шагом направляюсь прямо к автомобилю. Очевидно, в планы водителя близкое знакомство с мной не входит, потому что машина резко срывается с места. Но я успеваю запомнить её номер прежде, чем она скрывается из виду.

Я хватаюсь за сотовый телефон, пока номер ещё теплится в памяти, и звоню Пашке Шурыгину.

— Паш, ты говорил, что на Наталью Бармину, то есть, Курицыну, записана белая «девятка». Ты мне тогда номер ее не назвал. Ты его, случайно, не помнишь?

— Ну ты даешь! На фига мне такую информацию в мозгах таскать? Все номера курицынских машин у меня на бумажке, бумажка на столе дома, в куче других бумажек. Только я сейчас в командировке в районе. В редакцию вернусь ближе к вечеру, сдам материал — и свободен. Потерпишь?

— Само собой.

— А с чего это тебе этот номер понадобился?

— Сейчас возле издательства меня «пасла» «девятка» О 496 ВК, регион местный.

— Погоди, повтори еще раз. Запишу на всякий случай.

Я снова диктую цифры и буквы.

— Мать, у тебя все в порядке?

— Да как сказать. Если не считать, что Вениамин отбросил сантименты и пообещал меня убить.

— Что? — орет Шурыгин. — Как это получилось?

— Долго рассказывать. Погоди, не кричи так в трубку. Думаю, несколько деньков я еще поживу. Я сейчас пытаюсь затянуть этого гада в переписку.

— Так! Никуда после работы ни ногой! Сразу домой и сиди, жди меня. Вечером, часиков в восемь, я у тебя. Мне нужны все подробности. И никакой переписки с этим уродом! Ты с ума сошла? Нашла, с кем в игры играть! Ты меня поняла?

Я клятвенно обещаю больше никаких писем Вениамину не писать и самой, не посоветовавшись с Шурыгиным, ничего не предпринимать. Только после этого Пашка немного успокаивается и прощается до вечера.

Я влетаю в свой кабинет, торжествуя. Одна маленькая победа одержана: теперь я знаю номер автомобиля этого «охотника». Еще немного — и я буду знать имя владельца.

Еле заставляю себя переключиться на рабочую рутину.

Я ещё вчера закончила правку рукописи Кожина, но сдать не успела. Торжественно вручаю ее Доре Сергеевне, а взамен получаю рукопись научно-фантастической повести. Тружусь над ней весь день без особых приключений: я же обещала Пашке быть паинькой.

Вот и пять часов вечера. Хорошо бы выпросить у начальницы на завтрашний день отгул. Мне нужно время всё обдумать. Так ведь из вредности не даст. Ну ладно. Завтра уже пятница. Потом всё равно выходные, а там и праздники не за горами, — так что у меня все равно получится небольшой отпуск, который мне сейчас просто необходим.

Выйдя из офиса, заворачиваю в универсам поднабрать ещё немного консервов: кто знает, сколько мне ещё надо будет жить на осадном положении?

Чувствуя, что мне не помешало бы какое-нибудь оружие для самообороны, и понимая, что пистолет мне всё равно здесь никто не продаст, заглядываю в отдел «Инструменты».

У меня глаза разбегаются при виде всяких тяжёлых и острых штук, которыми вполне можно отбиться от маньяка. Останавливаюсь на довольно увесистом молотке с деревянной ручкой.

Продавец, молодой парень, с удивлением смотрит, как плотоядно я ухмыляюсь, проверяя, удобно ли молоток лежит в моей руке, и не очень ли тяжело мне им замахиваться.

— Беру, — произношу я, и парень на всякий случай опасливо отодвигается от меня.

Дома я вынимаю из сумки продукты, убираю их в холодильник, затем достаю молоток и, подумав, кладу его на журнальный столик возле дивана — пусть будет под рукой на всякий случай.

Только сейчас я осознаю, что Годзилла вновь не вышла меня встречать. Неужели опять что-то разбила?

Как и в прошлый раз, я обнаруживаю кошку, забившейся глубоко под кресло. Внимательно осматриваю комнату, но не нахожу никаких осколков и других свидетельств хулиганства животного.

Внезапно я замечаю, что верхний ящик моего письменного стола приоткрыт. Но я же хорошо помню, что до конца задвигала его вчера!

Я бросаюсь к ящику. Чего-то здесь не хватает.

Точно! Исчезли письма Вениамина к Агате! Я же вкладывала их в дневник, они еще выглядывали из тетради.

Дневник на месте, писем Вениамина к Агате нет, как и фотки из журнала «Вязание» с датой назначенного Берсеньевой свидания.

В дневнике, как закладка, лежит карандаш. Я его там не оставляла, я точно помню!

Открываю тетрадь. Она заложена на странице с последней записью. Прямо под моими строками, наискосок через всё оставшееся свободным пространство страницы, печатными буквами написано: «Завтра».

Одно только слово, но оно производит на меня впечатление не меньшее, чем «чёрная метка» на пирата.

Я хотела знать, когда убийца нанесёт удар? Пожалуйста.

Он опять верен себе. Он предупреждает заранее.

И опять это слово «завтра», как у всех остальных жертв. Но, в отличие от них, я точно знаю, что оно означает.

Завтра меня придут убивать.

Значит, сегодня он был здесь. Он отпирал и запирал мои двери. Какими ключами? Когда успел снять копии?

Да какая мне теперь разница?

Он был здесь. Он трогал мои вещи. Он читал мой дневник. Он прикидывал, как лучше меня убить. Возможно, он выбирал, чем завтра меня задушит: ведь, судя по криминальной хронике, он никогда не приносил орудие убийства с собой.

Интересно, какой из предметов, окружающих меня, оборвёт завтра мою жизнь? Шнур от телефона? Кухонное полотенце? Всё равно не угадаю.

Сердце моё бешено колотится. Время сжимается для меня в тугую пружину.

Один день.

У меня в запасе всего один день, чтобы вступить в схватку с убийцей и выйти из неё победительницей. Мне нужен новый план действий. Но голова отказывается соображать, парализованная страхом.

Трясущимися руками я набираю Пашкин номер. Он сам подходит к телефону:

— Да.

Какой безмятежный у него голос! Дорого бы я сейчас дала за такое же олимпийское спокойствие в своей душе.

— Паша, это я. Случилось что-то ужасное! Точнее, ещё не случилось, но обязательно случится! Ты можешь ко мне приехать?

— Что, прямо сейчас?

— Да.

— Мы же договорились на восемь? Я еще в редакции.

У меня начинается истерика. Услышав мои завывания и всхлипы, Пашка, очевидно, понимает, что всё очень серьёзно и коротко произносит:

— Жди. Сейчас буду.

Глава 40

Через полчаса я рыдаю на Пашкином плече:

— Он приходил сюда. И не один раз. Как же я не поняла по поведению Годзиллы, что в доме побывал кто-то чужой! Это он разбил тогда вазу. Я уверена. Он читал мой дневник: вот откуда он знал о моих планах и постоянно опережал меня на шаг. Паша, он обещал убить меня завтра! Завтра пятница. Агата была убита в пятницу вечером, и Лариса, и другие женщины. Я проверила по своим записям. Он всегда убивал по пятницам. Он не шутит. Это действительно случится завтра. Паша, я боюсь. Я не справлюсь с ним одна. Помоги мне!

— Ну что за варварские методы? А милиция для чего?

— Да кто меня там будет слушать? Какие доказательства того, что мне угрожает убийца, у меня есть? Письма в компьютере и одно слово в дневнике. Это всё я могла написать и сама, чтобы привлечь к себе внимание. Может, я ненормальная, истеричка?

— Ну, я-то знаю, что ты не истеричка.

— Это ты знаешь, а они? Пока они будут определять степень моей «нормальности», меня уже давно задушит маньяк. Нет, Паш, мы с тобой сами должны действовать. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, помнишь? Так вот, это тот самый случай.

— И как ты собираешься задерживать своего убийцу? Голыми руками?

Я гордо демонстрирую молоток.

— Мы его разок по кумполу отоварим — и дело в шляпе.

— Ты что! — машет руками Пашка. — А если он возьмёт и помрёт прямо тут? Ты как будешь потом доказывать, что это не ты маньяк-психопат, и что это не ты его сюда затащила, чтобы в своей квартире его тихо убить? Или ты потом будешь расчленять его труп в своей ванне и потихоньку вывозить за город?

— Господи, Пашка, ну ты и страсти рассказываешь. Никто его расчленять не собирается. Мы его легонько стукнем, а потом крепко свяжем и сдадим милиции.

— А там его развяжут, а тебя посадят за хулиганство и нанесение телесных повреждений уважаемому гражданину. Где ты возьмёшь доказательную базу? Мне что, подождать, пока он тебя задушит, а потом уже его стукнуть и милиционерам сдать? Нет, Танюшка, ты как хочешь, а мне вся эта затея не нравится.

— Хорошо, Паша, — замогильным голосом говорю я. — Спасибо тебе за то, что ты сегодня ко мне приехал, за сочувствие. Ты всегда был мне хорошим другом, поэтому я, пользуясь возможностью, заранее приглашаю тебя через несколько дней на свои похороны.

Пашка не выдерживает.

— Нет, ну я так не могу уйти. Что ты со мной делаешь? Ведь понимаю же, что впрягаюсь в ужасную авантюру. Мало того, что ты сама знаешь, во что по уши залезла со своей игрой в детектива, так тебе обязательно нужно, чтобы рядом в этом же самом барахтался твой лучший друг. — Пашка ворчит ещё немного для порядка, а после, наконец, произносит: — Ну, давай, подруга, пораскинем мозгами, что мы можем сделать своими силами.

После часа раздумий и бурных споров о деталях операции, наш план выглядит так.

В квартире мы устанавливаем скрытую видеокамеру — это Пашка берёт на себя — уж где он раздобудет такую шпионскую штучку, я понятия не имею.

Завтра с утра я, как обычно, ухожу на работу. После работы еду домой своим ходом, а Пашка с пяти часов вечера приступает к дежурству во дворе, в своей машине, наблюдая за входом в мой подъезд и ожидая от меня условного сигнала о помощи.

Преступник, очевидно, как обычно, воспользуется дубликатами ключей, чтобы войти в квартиру, думая, что я крепко сплю. Как только я услышу шум открывающейся двери, я должна набрать на сотовом Пашкин номер и позвонить ему на его мобильный.

Пока Пашка спешит мне на выручку, я попытаюсь спровоцировать маньяка на угрозы, а лучше на конкретные действия в мой адрес перед объективом видеокамеры.

Самое трудное в этой операции рассчитать всё так, чтобы преступник душить меня начал, но до конца задушить не успел, остановленный Пашкой.

От молотка в качестве оружия Пашка наотрез отказался и сказал, что захватит свой газовый пистолет на который у него есть разрешение, и одолжит у какого-то своего знакомого наручники.

Когда план действий наконец утверждён и принят, Пашка кому-то звонит и минут пять горячо доказывает, что «это срочно», «в долгу не останусь», а потом называет мой адрес.

Судя по всему, в срочности вопроса своего собеседника Пашка действительно убедил, потому что уже скоро раздаётся в звонок в дверь.

— Спокойно, это свои, — говорит мне Пашка и идёт отпирать.

Возвращается он с коренастым, неразговорчивым мужичком. Мужичок открывает маленький чёрный чемоданчик со всякими непонятного назначения штукенциями и инструментами и приступает к делу. Быстро и профессионально он устанавливает маленькую видеокамеру в моей комнате. Потом, так же, не соря словами, коротко объясняет, как включать и выключать эту шпионскую штучку, прощается и исчезает.

— Ну что ж, пора и мне, — встаёт из кресла Пашка.

Я обхватываю голову руками.

— Пашуля, если бы ты знал, как я боюсь оставаться одна! Вдруг убийца придёт сегодня ночью?

— Танюшка, честное слово, я бы остался, покараулил твой чуткий сон, но ты же знаешь, что Маринка меня не поймёт.

— Да знаю, — уныло говорю я. — Потому и не прошу тебя об этом. Но могу я просто поделиться с тобой своими страхами?

— Ладно, не дрейфь. Ты же сама вычислила, что этот псих убивает только по пятницам. А сегодня четверг. Четверг!

Пашка привлекает меня к себе и чмокает, как ребёнка, в макушку.

— Ну всё, Танюшка, я побежал. Дома дети плачут.

— Постой! А что насчет номера белой «девятки»?

Шурыгин хлопает себя по лбу:

— Забыл. Я ж сюда по твоему звонку помчался, не заезжая домой. Ладно, сейчас приеду посмотрю.

Когда дверь за Пашкой закрывается, улегшиеся, было, страхи вновь поднимаются во мне. Я опять устраиваю у входной двери импровизированную баррикаду и на всякий случай кладу под подушку свежекупленный молоток.

Уже лёжа в постели, я ощупываю его и, успокоившись, засыпаю.

Глава 41

Просыпаюсь я оттого, что молоток под моей подушкой слишком явно ощущается всей своей жёсткой поверхностью. В комнате темно, и не понятно, который сейчас час. Взглянув на светящийся циферблат часов, я понимаю, что до звонка будильника осталось полчаса, и засыпать снова просто нет смысла. Но и вылезать из-под тёплого одеяла я тоже не тороплюсь. Лежу и размышляю.

Итак, сегодня решающий день моей охоты на охотника. Капкан уже насторожён и ждёт неосторожного шага. Но я уже не раз могла убедиться, что мой противник очень умён, и недооценивать его ни в коем случае нельзя. Если мы с Пашкой ошиблись в чём-то, заплатить мне придётся собственной жизнью.

Да что же я такая невезучая! В кои-то веки захотелось простого женского счастья, и из всей Интернет-колоды я вытащила джокера-маньяка!

Моя горечь находит выход в слезах. Я сижу на постели, растрёпанная и неодетая, рыдая и смахивая повисающие на носу капли, и жалуюсь царящей в комнате темноте на все свои обиды.

Всё напряжение последних дней, давившее на меня, вдруг выливается из моего сердца вместе с плачем. Я судорожно всхлипываю, отчаянно жалея себя, и чувствую, как, по мере иссякания запаса моих слёз, мне становится легче.

Раздаётся уже ненужный звонок будильника. Пора прекратить хлюпать носом, собраться и настроиться на решительную борьбу за жизнь. Размазывая остатки слёз по опухшему лицу, я встаю и иду умываться.

Все ощущения какие-то гипертрофированные, обострённые. Так, наверное, воспринимает обыденные для остальных вещи приговорённый к смерти в день перед казнью: последний рассвет в его жизни, последнее умывание, последний завтрак. Я кажусь сама себе туго натянутой струной.

На работе никак не могу собраться с мыслями и тупо смотрю мимо строчек лежащей передо мной рукописи. Каждые пять-десять минут кидаю взгляд на часы, с ужасом осознавая, что стрелка неумолимо ползёт вперед.

Почему не звонит Пашка? Он же обещал проверить, не принадлежит ли Натусику та машина, что следит за мной.

Ближе к середине дня мой сотовый телефон вдруг подаёт голос. Кто бы это мог быть? Наверное, Шурыгин.

Но это не Пашка. Звонит, оказывается, Игорь Бармин:

— Здравствуйте, помните, вы просили переписку Ларисы Берсеньевой? Я ее нашел. Тут есть кое-что интересное…

Я кидаю взгляд на часы. Через пять минут начинается обед. За час успею обернуться туда-обратно.

— Вы сейчас дома? Я могу приехать за письмами? У меня как раз обед.

— Да, конечно. Куда я денусь — я же дома работаю. Буду вас ждать.

Я вскакиваю, одеваюсь, запираю кабинет и пулей вылетаю на улицу. Переписка Берсеньевой! Это то, что мне надо! Может, я еще успею найти в ней что-то, что поможет мне обыграть Вениамина на самом последнем его ходу?

Уже знакомую обитую коричневым дерматином дверь Барминых открывает Ирина. Что я там себе в прошлый раз навоображала, когда она не подошла к телефону? Вот она, вроде, живая. На этот раз я уже знаю, чего ожидать, и меня уже не ввергает в шок ее внешность и инвалидное кресло. Ирина приветливо улыбается мне своей странной перекошенной улыбкой:

— Здравствуйте. Таня? Игорь вас ждет. Не разувайтесь, — напоминает она. — вы же не забыли, где комната Игоря? Прямо и налево. А я пока сварю вам чашечку кофе, хотите? Я помню, вы, кажется, пьете с молоком, правильно?

— Вообще-то, черный и без сахара. Спасибо.

— Простите, перепутала. Сейчас так холодно и слякотно на улице, так что я всем нашим гостьям предлагаю горячий кофе. Проходите, смелее.

Я, не снимая куртки (все-таки я на минутку), вхожу в «кабинет» Игоря — ту самую комнату с плюшевыми мишками на обоях, где я уже однажды была. Игорь уже ждет меня. Он вскакивает из-за компьютера мне навстречу с несколькими листками в руках:

— Вот, пожалуйста, — он протягивает их мне. — Еле нашел. Пришлось буквально все подряд перебирать. Так вы говорите, Ларису убили? Вот этот самый Вениамин?

— Думаю, да.

— Но тогда, скорее всего, эти письма вам очень помогут! Здесь Вениамин много рассказывает о себе. Знаете, он даже указывает свой домашний адрес! Думаю, надо как-то аккуратно передать эти письма в милицию. Только я вас очень прошу: ни слова обо мне! Вы же обещали!

— А как я объясню, почему эти письма ко мне попали?

— Ну не знаю, придумайте что-нибудь! — он произносит это почти с отчаянием. — Ведь я же вам помог, как и обещал!

— Ладно, — уступаю я, поломавшись для вида и думая про себя, что ни в какую милицию я все равно эти письма тащить не собираюсь.

На простецком лице Игоря отражается благодарность. Тут в комнату вкатывается Ирина, протягивая мне на маленьком подносе чашечку с кофе, и Игорь меняет тему, пока я прихлебываю кофе из фарфоровой емкости чуть больше наперстка:

— А как у вас дела на личном фронте?

— Спасибо, замечательно.

— Правда? — расплывается он в улыбке. — Как кавалеры?

— Долго рассказывать. Как-нибудь потом.

— Писем много получаете?

— Мешками. Как вы и обещали, — не могу я удержаться от горькой иронии над самой собой. Одним глотком я допиваю кофе и встаю. — Ну, спасибо за помощь, прощайте.

— Нет-нет, давайте не будем прощаться! Надеюсь услышать от вас хорошие новости. С вас ведь еще свадебное фото, — улыбается мне Игорь и кивает на альбом с карточками счастливых пар, который он показывал мне в прошлый раз.

Испугавшись, что сейчас я подвергнусь повторной демонстрации, я начинаю отступать к дверям, кивая:

— Ах, да, конечно, обязательно. И в фас, и в профиль.

Игорь по-мальчищечьи прыскает от смеха и улыбается еще шире:

— Забавная вы.

«Да уж, мне сейчас только до забав, — думаю я про себя. — Меня там сейчас убивать вот-вот начнут».

— Не забудьте про свадебное фото! — несется мне в спину.

Я вылетаю из квартиры, даже не попрощавшись с Ириной — мне не терпится прочесть переписку Берсеньевой.

На ходу читать неудобно, поэтому я сперва добираюсь до работы — как раз к окончанию обеденного перерыва. Прямо в куртке бухаюсь за свой стол и жадно пробегаю глазами распечатанные на компьютере строчки.

Бармин был прав, когда сказал, что Вениамин много рассказывал о себе Ларисе. Однако, это были такие сведения, которые не могли дать мне никакой зацепки. Ну чем мне может помочь то, что у Вени любимый цвет — красный, или то, что он любит оперную музыку? Ну да, помню, привязанностью к опере Берсеньева наделила и своего литературного героя, списанного с Вениамина. Только мне-то что от этого?

А вот и домашний адрес маньяка: улица Строителей, дом двадцать четыре, квартира восемьдесят семь.

Ну-ну. То улица Машиностроителей, то улица Строителей — какая-то бедная все-таки у этого психа фантазия. Однако адрес кажется мне смутно знакомым. Да ладно, наверняка снова туфта, как и в письме к Агате. Скину, конечно, Пашке его на всякий случай. Я уже снимаю трубку, и в этот момент звонит мой сотовый.

Это Пашка. Словно почуял, что мне нужен.

— Танюшка, я по поводу белой «девятки»… Тот номерок, что ты мне продиктовала, принадлежит не Курицыной. Я разузнал, кто хозяин этой белой «девятки», о которой ты спрашивала. Записываешь?

— Кто? — хватаюсь я за карандаш.

— Некий Кожин Михаил Борисович, прописан на улице Строителей, дом двадцать четыре, квартира восемьдесят семь, работает врачом-психотерапевтом во второй городской больнице. Узнал о нём всё, что смог. Слушай, а это случайно не тот самый писатель, о котором ты мне рассказывала? Алло! Ты что молчишь? Алло!

Глава 42

Если бы в телефон ударила молния, я бы удивилась меньше. Ни слова не говоря, я, словно робот, нажимаю кнопку отбоя на моей мобиле и смотрю перед собой невидящим взглядом.

Снова трезвонит телефон, но я не беру трубку, переваривая только что услышанное.

Эта новость, оглушив меня, словно открывает какой-то шлюз в моём мозгу, и мозаика разрозненных фактов начинает складываться в целую картинку.

Кожин следит за мной на белой «девятке», а ведь какая-то светлая «девятка» была замечена в ночь убийства Агаты под её окнами. Кожин преспокойно мог снять слепки с моих ключей во время нашего ужина в «Сезаме». Кожин работает врачом, а значит, может доставать снотворные препараты, отпускаемые только по рецепту, в том числе и барбитураты. И это Кожин так болезненно отреагировал, когда я заговорила про интернет.

Так вот откуда эта его неожиданная и быстрая влюблённость! А я-то растаяла, как плавленый сырок! Думала: вот он мой принц на белом коне! Втюрилась, как школьница. Да, втюрилась — что уж врать самой себе. В маньяка! В писхопата! В убийцу! Вора и убийцу! Вот уж умею разглядеть я человека, нечего сказать.

Но как могут уживаться вместе, в одном теле такое огромное обаяние, интеллигентность, талант и чёрная душа злодея? Неужели Кожин и вправду маньяк?

Я, конечно, не знаю точно, чем занимаются врачи-психотерапевты, но судя по названию специальности, наверняка имеют дело со всякими ненормальными, а, значит, есть вероятность и самому тихо тронуться, постоянно имея дело с чужими бреднями и фобиями.

А я-то удивлялась, откуда убийце известно, где я живу и работаю! Я же сама разрешила ему проводить себя до подъезда, а потом ещё и номер квартиры сказала, и телефон дала. Наверняка, все остальные его жертвы были так же легковерны и беспечны. А он манипулировал ими, как хотел, развлекаясь этим.

Не случайно он пишет именно детективы. Как он мне об этом говорил? «Этот жанр — замечательная гимнастика для ума». На своих романах он оттачивает изощрённый ум убийцы, прикидывает варианты своих будущих преступлений, а после претворяет свои больные фантазии в жизнь.

И то, что Кожин решил печатать свои детективы именно в нашем издательстве, возможно, вовсе не случайность. Ведь та же Берсеньева, судя по ее переписке, общаясь с Кожиным-Вениамином по электронной почте, писала ему, что ее книги издавались в «Пегасе» — вот и порекомендовала, получается.

А выкладывает Бармин своих клиенток, наверняка, на одном и том же сайте, где — так уж совпало — подыскивает своих жертв маньяк-психотрепавет Кожин.

Неожиданно в моей памяти всплывает тот взгляд, которым Михаил смотрел на меня перед тем, как поцеловать в первый раз. А как весело мы болтали и шутили, как танцевали в ресторане!

Неужели это было только талантливое притворство? Да уж, явно не с таким выражением он будет смотреть на меня, пока его сильные руки будут меня душить!

Ну кто бы мог подумать, что Кожин окажется тем самым Вениамином! Как я смогу дальше жить с этим, разве я ещё смогу верить после этого людям?

А я хотела попросить Кожина помочь мне устроить засаду на убийцу! То есть на самого себя. То-то бы он мысленно повеселился, слушая о моих планах по его поимке!

Мне уже прислали мой приговор, и тут уж не до романтики. Но как теперь узнать, когда и где убийца нанесёт окончательный удар? Поможет ли тот план, который разработали мы с Шурыгиным?

Набираю Пашку. Он откликается мгновенно:

— Ф-ф-ух! Жива. А я было подумал, что тебя только что, прямо посреди нашего разговора, порешили. Ты, мать, так больше не пугай! Сначала трубку бросает, потом не отвечает на звонки. Я чуть не кинулся тебя спасать!

— Еще рано, Паш, думаю, до конца рабочего дня со мной ничего не произойдет. Слушай внимательно: этот Кожин — тот самый писатель, который увивался вокруг меня. Теперь мне все ясно. Он и есть Вениамин. И сегодня он придет меня убивать. Скорее всего, он уже успел наведаться с утра ко мне домой, накачал снотворным сок в холодильнике и теперь будет ждать, когда я вернусь с работы, накушаюсь того сока и засну. Так что действуем по намеченному плану. К пяти будь у меня во дворе в засаде. Там и встретимся.

— Лады. Как хоть твой маньяк выглядит?

Я описываю внешность Вениамина-Кожина, а после спрашиваю:

— Паш, мы ничего не упустили?

— Если бы знать! Ой, Танька-Танька! Что ты затеяла!

— Паш, не начинай! Я и так на нервах, сам понимаешь.

— Может, еще передумаешь? Сегодня у нас переночуешь, а там что-нибудь сообразим. Маринка поймет и возражать, само собой, не будет.

— Нет, Пашуля, не уговаривай. Я так больше не могу. Я должна разрубить этот узел. Знаешь, я даже рада, что это должно решиться сегодня. Ты себе не представляешь, как я устала от этих игр в прятки и поддавки!

Глава 43

Поговорив с Пашкой, я откидываюсь на спинку стула и, бессмысленно глядя в одну точку, пытаюсь вообразить, как все будет происходить сегодня вечером, когда Кожин-Вениамин явится за моей жизнью.

В груди щемит боль от предательства. Хотя, если подумать, я сама виновата — нельзя быть такой доверчивой.

Ничему меня жизнь не учит! Быстро же я забыла, как собственный любимый и ненаглядный муж несколько месяцев обманывал меня с моей лучшей подругой! Не застань я их тогда случайно, прямо, так сказать, в супружеской постели, до сих пор он так и жил бы, наверное, двойной жизнью. И вот я снова наступаю на те же самые грабли — доверяюсь мужчине, разбалтываю ему о себе кучу информации, таю в его объятиях.

— Дура! — вслух с чувством произношу я.

И в эту минуту, еще раз подтверждая пагубность моей привычки разговаривать вслух, открывается дверь, и в мою «табакерку» заглядывает завотделом.

— Что? — переспрашивает она.

— Дора! Я сказала: Дора… Сергеевна…

Посмотрев на меня, как на сумасшедшую, завотделом переходит к сути:

— Рощина, ты у нас с рукописями Берсеньевой работаешь, я правильно помню?

— Ну да. Только не работаю, а работала. Она же умерла.

— Да знаю я. Тут интересная ситуация. У нее, оказывается, есть брат, некий Константин Геннадьевич Курицын, и он нашел вроде бы еще какие-то неопубликованные рукописи. Надо с ним встретиться, забрать материал, отсмотреть, оценить. Он хочет вести с нами переговоры о посмертной публикации неизданных при жизни романов Берсеньевой. В общем, давай, ноги в руки и дуй в кафе «Лира» на площади Революции. Этот брат будет ждать тебя, — завотделом кинула взгляд на наручные часы, — через пятнадцать минут.

Я в ужасе отрицательно замотала головой:

— Я не пойду!

Хватит с меня общения с семейкой Курицыных!

Дора Сергеевна сердито колыхнула монументальной грудью:

— Это еще что за штучки, Рощина? Что значит «не пойду»? Детский сад какой-то! Прекращай этот балаган! И давай уже собирайся — человек будет ждать. Возьмешь рукопись — и назад. Делов-то! Курьерская работа.

В голосе завотделом появляются железные ноты, и я понимаю, что без скандала мне от этого поручения не отвертеться.

Но тут к своему ужасу я вспоминаю, что во время нашей первой встречи я представилась Константину Геннадьевичу как Галина Михайловна Сурикова.

— А он знает, кто придет за рукописью?

— Нет. Ему-то какая разница. Подойдешь, скажешь, мол, я из редакции «Пегас» за рукописями. Узнаешь его по толстой синей папке в руках. Что тут сложного? Давай-давай. Мухой. Он очень просил не опаздывать. Курицын. Не забудь.

Дора захлопывает дверь, ставя точку в нашем споре.

Я вздыхаю. Придется еще раз увидеться с Константином Геннадьевичем. Радует одно: можно уже не переживать, видя в нем возможного Вениамина. Совестно, конечно, что я так бесцеремонно вторгалась в его личную жизнь в ходе своего расследования, зря подозревала его и его «зайку». Что бы там у них в семейке ни происходило, ко мне это никакого отношения не имеет.

Через четверть часа я вхожу в кафе «Лира» и обвожу глазами зал. В это время народу немного, поэтому я сразу замечаю Константина Курицына, сидящего в одиночестве за столиком у окна. Рядом с ним на столе лежит толстенная синяя папка.

Я направляюсь к нему.

Завидев меня, он привстает и удивленно произносит:

— Аа-а-а, кого я вижу! Галина Михайловна! Это снова вы? Не ожидал. Очень приятно. Садитесь, пожалуйста, — он указывает через стол на стул напротив.

Взглядом он подзывает официанта и обращается ко мне:

— Что вам заказать?

— Нет-нет, спасибо, — отвечаю я.

— Да бросьте. Может, хотя бы безалкогольный коктейль? — не дожидаясь моего ответа, он кивает официанту, и тот суетливо спешит выполнить заказ. Стакан с коктейлем появляется передо мной, как по волшебству.

— А без очков вам гораздо лучше, — безапелляционно заявляет Курицын.

Мой визави так внимательно рассматривает меня, что я утыкаюсь носом в стакан, отпиваю немного и спрашиваю:

— Константин Геннадьевич, а почему вы сами не отвезли рукописи сестры в издательство?

— Тогда мы бы с вами, возможно, не встретись бы снова. Но, как видите, судьба опять свела нас.

Ах ты, батюшки, да он никак заигрывает со мной! Да еще так коряво.

— А если серьезно?

Он обаятельно улыбается, продолжая меня разглядывать:

— Вообще-то я человек занятой, и часто мой день расписан чуть не по минутам. Вот и сегодня та же беда, — он смотрит на часы. — Сюда я заглянул лишь перекусить. Через десять минут у меня очень важная встреча в другом месте. Ну а раз гора не идет к Магомету… Я же не знал, что за рукописью придете вы. Я бы выкроил побольше времени на нашу беседу.

Я окончательно теряюсь, потому что не представляю, как вести себя с флиртующим мужчиной, который «слегка женат».

Пытаюсь отвлечь его деловым разговором.

— И что там у вас? — киваю я на синий картон.

Курицын подвигает к себе папку, проводит по ней рукой и раскрывает ее:

— Прежде всего, должен вас поблагодарить, Галина Михайловна. Именно вы подали мне эту идею: порыться в бумагах покойной Ларисы. После вашего визита я внимательно изучил все, что нашел на столе и в столе у сестры. Там обнаружились обрывки повестей, рассказы… Даже стихи — представляете? А главное — несколько рукописей романов, Я подумал, что, возможно, эти романы еще не публиковались. Скажите, их можно было бы издать?

— Думаю, можно. Лариса Геннадьевна была довольно популярным автором. Насколько я знаю, ее книги издавались немалыми тиражами, и часто эти тиражи даже дополнительно допечатывались. К тому же, как ни странно это звучит, трагическая гибель Ларисы Берсеньевой только подстегнет читательский интерес. Думаю, можно прогнозировать увеличение тиражей вдвое против прежних.

Глаза Константина Геннадьевича зажигаются интересом уже не ко мне, а к моим словам.

Только сейчас я замечаю, что вышла из образа «дурочки» до этого заботливо культивируемого мной перед Курицыным. Но теперь, когда мой «сыск» окончен, это уже не важно.

— Вдвое, говорите, — задумчиво произносит мой собеседник, постукивая пальцами по обложке папки. — А какой гонорар Лариса получала раньше за один роман?

— Ну откуда же мне знать, я не видела ее договоры с издательством. Но могу вам сказать, что сумма должна быть приличной.

Константин Геннадьевич замолкает, очевидно, пытаясь в уме прикинуть размеры прибыли, замаячившей на горизонте, а я в это время думаю о том, что раз брат Ларисы крупный бизнесмен, то у него, безусловно, есть десяток-другой «ребятишек» с бритыми затылками для решения разных «деловых вопросов». Интересно, удобно ли будет попросить у Курицына парочку дюжих молодцов для своей охраны на сегодняшний вечер?

Вдруг наше обоюдное молчание нарушает женский голос:

— Котя, идем, нас ждут.

Я оборачиваюсь и натыкаюсь взглядом на прищуренные глаза Натусика: похоже она удивлена не меньше моего. В памяти мгновенно всплывает унизительная сцена в берсеньевском подъезде.

Черт! Только этого мне не хватало!

Курицын суетливо вскидывается:

— Я сейчас, зайка, уже бегу. Еще буквально пара минуточек.

Он обращается ко мне:

— Галина Михайловна, а вы можете сейчас сказать хотя бы навскидку, издавались ли найденные мной оконченные романы?

Я пожимаю плечами:

— Могу.

— Вот. Посмотрите. В этих бумагах, правда, сам черт ногу сломит, — он привстает, перегибается через стол и сует мне в руки раскрытую папку. Я подставляю руки, чтобы ее взять, но прежде чем я успеваю ухватить край папки, Курицын ее уже выпускает. Я подхватываю папку, но недостаточно ловко, ведь она тяжелая, и часть ее содержимого летит на пол, ложась веером у ножек моего стула. Константин Геннадьевич порывается вскочить, но я останавливаю его жестом: мол, я сама исправлю свою оплошность.

Ныряю под стол и собираю с пола отдельные бумажки и пластиковые файлы с печатными страницами.

Выныриваю, натыкаясь на буквально насквозь прожигающий меня злой взгляд «зайки», уже успевшей усесться на стул рядом с мужем, кладу собранное на скатерть, покрывающую столешницу, и бегло просматриваю машинописные страницы, отмечая заголовки, попадающиеся на глаза. Перебрав часть бумаг, я останавливаюсь:

— Нет, Константин Геннадьевич, похоже, эти рукописи еще не издавались, Вас можно поздравить с интересной находкой.

— Отличная новость! Спасибо, Галина Михайловна! — лицо Курицына лучится довольством. Кажется, он даже забыл про флирт со мной.

Натусик, глядя на меня с откровенной ненавистью, издает что-то вроде кашля с намеком.

Взглянув на жену, а потом на часы, Константин Геннадьевич встает и говорит мне:

— Извините, нам пора бежать. А вы не спешите, посидите, допейте коктейль. Если хотите, закажите себе еще чего-нибудь: все будет внесено на мой счет, у меня тут, можно сказать, кредит. Всего хорошего, Галина Михайловна!

— До свидания, Галина Михайловна! — сладко произносит Натэлла Николаевна, поднимается и берет мужа под руку. Они направляются к выходу, но вдруг я слышу, как Натусик говорит супругу:

— Котя, я забыла свою сумочку. Я сейчас.

Она возвращается к столу и, беря со стула свой шикарный ридикюль, который, я готова поклясться, она оставила специально, тихо, но четко и раздельно произносит:

— Ты скоро пожалеешь, что решила со мной поиграть… Татьяна… Владимировна…

Глава 44

Натусик удаляется своей царственной походкой, а я остаюсь сидеть с открытым ртом. Ай да «зайка»! Она опять спутала мне все карты.

Значит, ей прекрасно известно, что никакая я не Галочка Сурикова! Так кто же мой Вениамин?

Кожин?

Эта дылда?

А может, ее синеглазый дружок?

Константин Курицын?

Игорь Бармин?

Ирина Бармина?

Или кто-то, кого я не знаю? Каравай-каравай — кого хочешь выбирай.

Я допиваю коктейль, жалея, что он безалкогольный — мне бы сейчас, кажется, не помешало бы взбодриться капелькой спиртного. Подхватываю папку, выскакиваю из кафе и мчусь в издательство: Дора Сергеевна уже, наверное, потеряла меня.

Доложившись завотделом о том, что папку забрала и в понедельник займусь изучением ее содержимого, я забиваюсь в свою «табакерку» и до конца рабочего дня тупо сижу за столом, гипнотизируя взглядом циферблат часов. Мне кажется, что с каждым оборотом минутной стрелки по кругу во мне все больше тает решимость встретиться сегодня лицом к лицу с убийцей. На меня наваливается вселенская усталость. Мне хочется заснуть, проснуться и убедиться, что все было только сном.

Но вот и шестнадцать сорок пять — по пятницам у нас рабочий день короче на четверть часа. Надо спешить домой, а то Пашка в засаде будет волноваться.

Встряхнувшись от сонного оцепенения и быстренько собравшись, я выхожу на улицу.

Издалека завидев набитую народом остановку автобуса, домой решаю добраться на такси. Мне нельзя сейчас опаздывать. Меня ждет Шурыгин.

Стоя на краю тротуара, я, «голосуя», поднимаю руку. Как назло, никто не останавливается.

Вдруг с противоположной стороны улицы я слышу, как кто-то зовёт меня по имени. Я поворачиваю голову и вижу припаркованную белую «девятку». Из неё выходит Кожин и, распахнув правую переднюю дверь, широким жестом приглашает меня внутрь.

В ужасе я пару секунд смотрю на него, как кролик на удава, а потом бросаюсь почти бежать в сторону остановки.

Уже не помышляя ни о каком таксомоторе, я добираюсь домой на общественном транспорте, всё ещё трясясь от страха. Для чего Кожин хотел посадить меня к себе в машину? Что он ещё задумал?

Я уже не знаю, кто преступник. В голове все смешалось. Факты и мои догадки громоздятся друг на друга, сбивая меня с толка.

У меня остался один способ узнать убийцу: немного подождать и посмотреть, кто явится меня убивать сегодня вечером или ночью.

Входя в свой двор, я кручу головой в поисках Пашкиной машины. Её нигде нет. Неужели Пашка не смог приехать? Неожиданно трезвонит мой сотовый.

— Что, подруга, не признала? — раздаётся жизнерадостный Пашкин голос. — А ведь ты сейчас метрах в пяти от меня стоишь и в упор не видишь.

Он вылезает из старенькой «копейки» у соседнего подъезда, одетый в какую-то куртку и брюки камуфляжного окраса, и машет мне рукой.

— Ты думала, я припрусь сюда на своей ярко-красной иномарке, чтобы торчать тут, как гвоздь? Вот, у тестя занял ради дела.

— Ну, Пашка, ты великий конспиратор! Где такой карнавальный костюмчик оторвал? — тычу я пальцем в его камуфляж, ныряя на продавленное пассажирское сиденье видавшего виды «жигуленка». — У спецназа одолжил?

— Тесть в этом на рыбалку ездит. Кто знает, сколько мне тут сегодня дежурить: вот и принарядился, чтобы не замерзнуть в засаде. Я ж не буду стоять тут всю ночь с включенным мотором. Сейчас, в ноябре знаешь, как быстро выстынет салон? Ну ладно, пора действовать. Дай сюда свой сотовый.

Достаю предмет своей гордости — далеко не у каждого есть такая модная штука.

— Ух ты, — присвистывает Пашка — Нокия двадцать один десять девяносто пятого года выпуска! Почти свежачок!

— Да уж! — гордо говорю я. — Обошелся, гад, недешево, хоть и брала уже слегка бэушный.

— «Быстрые клавиши» вызова абонентов есть?

— А то!

— То что надо! — Пашка берет мой телефон и начинает нажимать на кнопки. — Смотри, я загоняю тебе свой номер. Достаточно будет нажать единицу, чтобы меня вызвать. Запомнила? Кнопку с цифрой один. Проверь.

Я нажимаю единицу, затем вызов, и Пашкин телефон начинает пиликать.

— Порядок, — говорит Шурыгин. — Напомни ещё раз, как выглядит этот Кожин.

Я снова описываю внешность Михаила. А потом рассказываю про сегодняшнюю встречу с «зайкой» и ее угрозу. Пашка, как и я, не знает, что и думать.

— Ну, мать, — растерянно говорит он. — Попала же ты в переплет!

— Так что, Паш, еще неизвестно, с кем тебе сегодня придется сразиться, возможно, с очень красивой девицей. Смотри, чтобы Маринка не приревновала, — пытаюсь шутить я.

— В общем, если начнут тебя душить, ты не стесняйся, звони, — пытается шутить в ответ Пашка.

Но я-то вижу, что и он страшно волнуется.

— Будь осторожна, — говорит Шурыгин. — Никакой самодеятельности, всё чётко по плану.

— Хорошо, — отвечаю я. — Ты тут тоже не засни в своей засаде.

Мне пора. Я вылезаю из «жигуля» шурыгинского тестя, вхожу в родной подъезд и поднимаюсь в свою квартиру.

На первый взгляд здесь все спокойно. Я заглядываю в холодильник, пытаясь угадать, успел ли Вениамин подмешать в сок снотворное. Открываю крышку, нюхаю, но по запаху определить ничего не могу. «Ладно, Веня, экспертиза покажет», — мстительно думаю я.

Звонок телефона словно вспарывает тишину моей квартиры. Пачка сока чуть не вываливается из моих рук. Я замираю и решаю не подходить к аппарату, но телефон продолжает с удивительным упорством издавать резкие звуки. Наконец, я не выдерживаю, ставлю сок в холодильник, иду в комнату и снимаю трубку.

— Алло, — раздаётся издалека голос Кожина.

В панике я бросаю трубку на рычаг.

Что ему нужно? Уже начинает проверять, уснула ли я? А правильно ли я поступила, что сняла трубку?

«Наверное да, — лихорадочно размышляю я. — Он же должен убедиться, что я подхожу к телефону, если в сознании».

Теперь остается только ждать его следующих звонков.

Время течёт мучительно медленно. В ожидании решающего момента я не знаю, чем себя занять. Я то сажусь, то вскакиваю, то меряю шагами комнату. Меня клонит в сон. И зачем я сегодня проснулась раньше, чем обычно?

За окнами уже совсем стемнело. Я включаю люстру. В мягком электрическом освещении окружающие меня знакомые предметы выглядят так успокаивающе, а сонливость вроде бы отступает. Я забираюсь с ногами на диван, открываю книгу, но строчки прыгают у меня перед глазами, и смысл прочитанного до меня не доходит.

Я раздражённо отбрасываю книгу в сторону, и тут раздаётся телефонный звонок. Сердце у меня падает в пятки. Началось. Проверяет, заснула ли я. Что ж, не буду подходить к телефону. Пусть думает, что снотворное подействовало.

Телефон замолкает, но через минуту вновь разражается трелью. Я зажимаю уши — настойчивые звонки слышны всё равно. Потом снова тишина, и снова звонок.

Я стойко переношу эту пытку. Наконец, вероятно, убедившись, что разбудить меня телефонными трелями невозможно, звонящий прекращает терзать мой слух.

Теперь он может попытаться войти в любую минуту. Я сжимаю свой мобильник в мгновенно вспотевшей ладони и напряжённо вслушиваюсь в тишину, царящую в квартире, борясь с вновь подступившей дремотой.

В ожидании проходит минут пять. Наконец, меня подбрасывает звонок в дверь. Сжавшись в комочек, я лихорадочно соображаю, не забыла ли я включить камеру. Кажется, нет. Теперь мне нужно лечь на диван и прикинуться спящей. Сейчас убийца убедится, что я не подхожу к двери и войдёт сам.

Однако события начинают развиваться по совершенно другому сценарию. В дверь сначала трезвонят, а потом начинают стучать кулаком. Я, ничего не понимая, встаю и тихонько подхожу к дверному глазку. Кожин. Это он.

До самого последнего момента у меня ещё оставалось сомнение в правильности моей догадки, и где-то глубоко в душе теплилась надежда, что под именем Вениамина, грабящего и убивающего женщин, скрывается кто-то другой, не Михаил.

Но глаза не обманывают меня.

Я расставила ловушку, и именно Кожин попал в неё. Вот он, всего в каких-то сантиметрах от меня. Я слышу через дверь его тяжёлое дыхание. Я даже могу разглядеть капельки пота на его лице.

Но почему он, не переставая, жмёт на кнопку звонка и стучит в дверь? Совершенно сбитая с толку, я не знаю, как поступить. С самого начала всё пошло не так, как я планировала. Он должен был пытаться открыть дверь ключом — ведь он уже бывал здесь, я знаю. Для чего ему появляться с таким шумом? Он же поставит на уши всех моих соседей!

Мне трудно соображать. Мысли ворочаются в моей голове с большим трудом. Сонливость всё больше одолевает меня. Что-то я обязательно должна сделать. Но что? Не могу вспомнить. Что со мной происходит?

Словно сомнамбула, не понимая, что делаю, я отпираю дверь и распахиваю её.

Я пытаюсь что-то сказать Кожину, но язык не ворочается во рту. Ноги мои подкашиваются. Меня словно накрывает огромным тёмным мягким колпаком. Я пытаюсь протестовать против погружения в эту засасывающую бездну, но лишь успеваю увидеть, как маньяк переступает через порог.

Глава 45

Кожин входит в квартиру и захлопывает за собой дверь.

Быстро обведя глазами прихожую, он делает шаг ко мне.

Я отскакиваю и упираюсь спиной в стену, отделяющую коридор от комнаты.

Только теперь я вспоминаю, что должна была подать сигнал Пашке, а мой сотовый остался на диване.

Господи! Какая же я дура!

Я бросаюсь назад в комнату. Но, увы, это мне только кажется, что бросок мой стремителен. На самом деле я еле тащусь, ватные ноги меня не слушаются, предательски заплетаются, и после нескольких шагов я, споткнувшись, падаю и проваливаюсь в забытье.

Там тепло и темно, и почему-то не хочется оттуда возвращаться…

Мне кажется, что я прихожу в себя через много часов. Я уже лежу на диване. Приподнимая налитые тяжестью веки, вижу склонившегося надо мной Михаила.

Его серо-стальные глаза обшаривают мое лицо, квадратные плечи заслоняют свет от люстры. Губы его шевелятся — он что-то говорит мне, но я уже не слышу.

Что со мной? Откуда эта тяжелая, непреодолимая сонливость?

Кожин протягивает ко мне руки.

«Сейчас будет душить», — успевает мелькнуть в мозгу коротенькая мысль, на которую, кажется, уходят последние силы.

Сотовый давит мне под ребра, но я понимаю, что уже не успею его вытащить из-под себя и дать сигнал Пашке.

Я уже не могу бороться, и хочется лишь покорно закрыть глаза и смириться с тем, что я проиграла.

Внезапно в комнате гаснет свет. Дальше все происходит очень стремительно.

Кожин как-то странно дёргается, сначала всем своим немаленьким весом падает на меня, отчего из моих легких разом выталкивается весь воздух, а потом скатывается с меня и с дивана, отмечая свое падение глухим ударом об пол.

Надо мной нависает чей-то темный силуэт.

«Пашка, — благодарно думаю я, но уже в следующую секунду моё горло захлёстывает жёсткая петля.

Ошарашенная, я успеваю осмыслить, что ничего еще не закончилось, и мое убийство только начинается.

Я ещё успеваю глотнуть воздуха, прежде чем удавка затягивается, и потому пытаюсь бороться с неведомым маньяком, удивляясь, откуда во мне, уже смирившейся было со смертью, появилась энергия.

Лица напавшего я не вижу — в темноте вместо него лишь неясное пятно, и я вонзаю в это пятно ногти, отчаянно царапая его, и с удовлетворением слышу, как убийца издает вопль, в котором смешаны и боль, и ярость.

Но силы слишком неравны. Воздух в легких заканчивается. Виски ломит. Сердце стучит, как барабан.

Мне нужно сделать вдох. Это все, о чем я сейчас могу думать. Но сдавленное горло не пропускает воздух. Такое ощущение, что голова сейчас взорвется изнутри.

Я конвульсивно хватаюсь за одежду душителя и чувствую, как слабеют мои пальцы. Наконец, они бессильно разжимаются, и мои руки падают, больше не сопротивляясь.

Правая рука довольно ощутимо ударяется обо что-то твёрдое на журнальном столике. Это на какое-то мгновение прерывает моё падение в забытье, и я вспоминаю, что утром я опять положила на столик молоток.

Нащупав деревянную ручку, я невероятным, как мне кажется, усилием поднимаю инструмент и размахиваюсь.

Удар приходится по голове нападающего, и на мгновение удавка ослабевает, что позволяет мне сделать спасительный глоток воздуха.

Но, очевидно, я слишком обессилела, чтобы оглушить или серьёзно ранить преступника, и смертельный захват на моей шее вновь затягивается и продолжает увлекать меня в холод и темноту.

После этого, окончательно утратив надежду на спасение и истощив силы, я прекращаю сопротивление и лечу в бездонную пропасть…

Яркая вспышка ослепляет меня, и я уже не понимаю, на том ли я уже свете или ещё на этом.

Откуда-то из самого центра этой вспышки возникает и склоняется надо мной окровавленное лицо…

Я силюсь вспомнить, кто это…. Это же…

Но мой мозг уже отказывается выдавать информацию… Сердце колотится все быстрее.

В этот момент словно кто-то очень сильный давит мне пальцами на веки, и я всё-таки отключаюсь.

Глава 46

Первое, что я вижу, открыв глаза, это белая крашеная тумбочка со стоящим на ней пузырьком, по которому скачут солнечные зайчики. Они неприятно режут глаза, и я пытаюсь отвернуться, но это вызывает боль.

Шея ужасно саднит.

Я всё-таки отворачиваюсь от противных бликов света и вижу свою руку, лежащую поверх одеяла. В вене торчит игла, от которой к кронштейну с системой змеится трубочка.

— Очухалась, — произносит знакомый голос. — Слава Богу. А я уж думал, мне тут до следующего утра дежурить придётся.

Пашка! Милый Пашка! Он сидит на стуле где-то там, в районе моих ног и держит в руках газету, которую только что читал.

— Что случилось? Где я? — произношу я, морщась от боли странным хриплым голосом, который сама не узнаю.

— В больнице ты. Был момент, я подумал, что эта мразь всё-таки успела задушить тебя. Потом вижу: ты синяя вся, но вроде дышишь, хоть в себя и не приходишь. Я «скорую» вызвал. Молодцы, быстро примчались. Забрали тебя сюда. Поколдовали тут над тобой, приняли какие-то там свои медицинские меры и сказали, что всё будет в порядке. Вот, выхлопотал отдельную палату, — озорно подмигивает Шурыгин, и я понимаю, что без взятки тут не обошлось. Опять я у него в долгу.

— Как ты себя сейчас чувствуешь? — склоняется Пашка над изголовьем больничной койки.

— Наконец-то спросил. Могло быть и хуже — совсем бы сейчас ничего не чувствовала, опоздай ты еще хоть на минуту, — пытаюсь я неуклюже шутить, но оставляю эти потуги. — На самом деле хреново я себя сейчас чувствую, Паш.

Я пытаюсь поднести руку к горлу, которое страшно болит, как и голова. Пашка меня останавливает:

— Не трогай. Кстати, там у тебя такой жуткий след от петли — тебе теперь долго придется в шарфиках ходить, чтобы людей не пугать. И ведь опять Вениамин, хитрец, с собой удавку не принес — имей в виду у тебя на горле отпечаток ремня от собственной сумочки. А вот Кожина твой Веня кастетом по голове шарахнул. Уж кастет-то, надеюсь, он не у тебя дома нашел?

В моем затуманенном лекарствами и перенесенным кислородным голоданием мозгу начинает проявляться вчерашний вечер.

— Так значит, убийца не Кожин? — вскидываюсь я.

— Нет.

— Но он же там был!

— Понятия не имею, как он там оказался. И спросить его об этом пока не представляется возможным. Он сейчас в этой же больнице, в реанимации. У него серьёзная травма. Получить по затылку со всей дури — в этом мало приятного.

Я вцепляюсь в Пашкину руку.

— Он выживет?

— Врачи говорят, прогноз благоприятный.

Я сажусь и свешиваю ноги с кровати.

— Паш, я должна его видеть.

— С ума сошла? — укладывает Шурыгин меня на обратно. — Сама только что с того света! Сначала надо узнать, отпустят ли тебя бродить по больнице — это раз. А еще у тебя в руке иголка торчит — ты вместе с капельницей собралась по этажам шастать? Лежи, впитывай в свои вены очередной целебный эликсир, которым тебя тут накачивают, а я пока сгоняю в ординаторскую.

Вернулся Пашка с симпатичной молоденькой докторшей, которая, проверив систему и расспросив про самочувствие, сказала:

— Вообще, ходить вам пока не желательно, и тем более рано говорить о выписке. Но чуть-чуть по коридорчику, буквально несколько шагов, сделать можно, когда вам снимут систему. Только чтобы вас обязательно поддерживал ваш муж.

При этом она кивнула на Пашку. У меня от таких слова брови сами поехали вверх, но я успела вовремя взять себя в руки и вернуть их на место.

Докторица выпорхнула из палаты, оставив после себя облачко дорогих духов, и я невольно позавидовала ей, подумав, что от меня, небось, сейчас несет какой-нибудь касторкой. Но мысль эта мелькнула лишь по самому краю подсознания, потому что ее тут же вытеснили другие эмоции.

Я прищурилась на Пашку:

— А ну признавайся, ты когда успел нас поженить? И с какого-такого перепуга? Я ж тебе еще лет двадцать назад отказала.

Пашка довольно щурится, как кот на сметану:

— Здорово я это придумал, да? А как еще я у врача бы выпытал, что в твоей крови обнаружили барбитурат? Они ж, гиппократы эти, тут врачебную тайну блюдут, как мальчиши-кибальчиши, блин. Хоть пытай — не расколятся. Да и все равно кому, как не мне, тебе сюда апельсины-бананы таскать до выписки? Не кипятись, Тань, тебе сейчас нельзя волноваться.

— Да черт с тобой, двоеженец несчастный. Отдаю тебе на время свою руку. Но с тебя должок — организация тайного похода в реанимационное отделение.

— Лады. Но нам бы тебя сперва не мешало приодеть. Погоди, я скоро вернусь.

Я приподнимаю одеяло, осматриваю себя и обнаруживаю, что на мне какая-то жутко линялая больничная пижама неопределенного размера, судя по многочисленным складкам, в которые она сворачивается вокруг моего тельца.

А Пашка между тем снова исчезает и, вернувшись минут через пять, протягивает мне халат с больничным клеймом и растоптанные дерматиновые тапки.

— Вот что меня в вас, журналюгах, восхищает: всюду пролезете и все достанете, — не могу удержаться я от ядовитого комментария. — Ну, давай, зови медсестру — по-моему, систему уже пора снимать, — толкаю я своего неожиданного супруга к двери.

Уже выходя из палаты, он оборачивается и хитро улыбается:

— А ведь ты, узнав про Кожина, забыла меня спросить, кто же на самом деле убийца. С каких это пор ты стала такой нелюбопытной?

И только сейчас я понимаю, что он прав. Вот это да! То ли это у меня мозги еще после асфиксии не вправились, то ли Михаил действительно для меня столько значит… Да нет… С чего бы это… Но убийца! Нам все-таки удалось загнать его в капкан!

— Кто он?!

— А вот теперь не скажу. Из вредности. Позже узнаешь. И вообще, может, это не он, а она? — и я понимаю, что теперь расспрашивать Пашку бесполезно — только еще больше туману напустит.

— Жди пока вернусь. Только не уходи никуда, — произносит издевательски Шурыгин, стоя в дверях.

Я замахиваюсь на него подушкой, готовясь к броску, но он успевает скрыться раньше.

Возвращается Шурыгин вместе с пожилой медсестрой. Она вынимает иглу из моей руки, прикладывает к месту укола остро пахнущую спиртом ватку и залепляет сверху лейкопластырем.

После её ухода я с Пашкиной помощью поднимаюсь с кровати. Хотя голова болит и кружится, а сердце сразу начинает стучать быстрее, но передвигаться я, похоже, могу.

Облачаюсь в больничный халат и, шаркая огромными тапками, выхожу из палаты в Пашкином сопровождении.

По пути я прошу Пашку приглядывать за Годзиллой до моей выписки — благо в холодильнике полно консервов, словно на случай атомной войны, а потом я все-таки делаю еще одну попытку узнать у Шурыгина имя убийцы. Но он проявляет неожиданную твердость:

— Тань, не проси. Знаешь, я ведь пообещал твоему лечащему врачу, той самой милой даме, которую я только что приводил, пока на эту тему с тобой вообще не разговаривать. Она сказала, что тебе сейчас нельзя волноваться и расстраиваться. Да и вообще, я пока не знаю всех деталей, как эти убийства происходили, но ты же знаешь, что я смогу раздобыть необходимую информацию. Немного терпения. Торжественно клянусь, что после твоей выписки я всё-всё тебе расскажу. Пока могу сообщить лишь одно: эта сволочь поймана и сейчас сидит в следственном изоляторе. Никто этого «Вениамина» до суда выпускать не собирается, не переживай. А после суда, думаю, «Веня» еще долго не увидит свободы. Вот, кстати, мы уже и добрались до реанимационного отделения.

Проникать всюду, куда другим вход воспрещён, — это один из главных талантов Павла Шурыгина. То ли он развил это своё качество на репортёрской работе, то ли именно благодаря ему стал репортёром, сейчас уже выяснить не представляется возможным, но меня на удивление беспрепятственно пропускают к Кожину.

Пашка, убедившись, что я самостоятельно держусь на ногах, проявив деликатность, остаётся ждать в коридоре.

Я вхожу в большую, выложенную кафелем комнату. Здесь, в окружении непонятных приборов лежат три больших белых кокона: забинтованные, укрытые простынями люди. Я безошибочно угадываю, который из них Михаил.

— Я к Кожину. Что с ним? — шепотом спрашиваю я пожилого врача с седой щёточкой усов.

— Вы ему кто? — отвечает он вопросом на вопрос.

Тут я вспоминаю гениальный ход Пашки, на время превративший меня в «госпожу Шурыгину», и, мысленно прося прощения у этого милого человека за свою ложь, говорю: «Жена, мы вместе в эту больницу попали».

— У него повреждена затылочная доля, — так же вполголоса отвечает доктор.

Я испуганно вскидываю руку к горлу.

— Не переживайте вы так: ему очень повезло. Будь травма посерьезнее, мог бы ослепнуть, а тут все обошлось, — торопливо добавляет врач, видя, как меняется моё лицо. — И не таких поднимали. Выпишем деньков через десять, а там месяцок-другой покоя, щадящего режима и медикаментозного лечения — и будет ваш муж, как новый. Скоро переведём его в общую палату. Вы́ходим, не волнуйтесь. А сейчас можете к нему подойти на пару минут, но не сто́ит пока утомлять его разговорами.

Я нерешительно приближаюсь к Михаилу.

Большое сильное тело выглядит сейчас таким беспомощным. На бледном лице с заострившимися чертами и опущенными ресницами печать отсутствия. Я стою и смотрю на него, боясь шелохнуться.

И вдруг Михаил открывает глаза. Какое-то время он словно смотрит сквозь меня, потом взгляд его приобретает осмысленное выражение, он несколько раз моргает, как будто что-то мешает ему видеть, и, кажется, наконец узнаёт меня.

Пересохшие губы силятся что-то сказать, но я, легонько касаюсь их пальцами:

— Молчи! Тебе пока нельзя говорить. Тебе нужен покой. Ты должен выздоравливать. Давай просто помолчим вместе. Хорошо?

Кожин медленно моргает в знак согласия и, кажется, снова проваливается в сон. Вспомнит ли он потом, что я здесь вообще побывала?

Я накрываю его руку своей рукой. Столько слов теснится сейчас на моих губах и, невысказанные, они распирают мне грудь. Врач сказала, что мне нельзя волноваться? К черту! Я волнуюсь. Я, кажется, даже пла́чу.

Глава 47

Через несколько дней мы сидим с Пашкой у меня дома, куда он только что привез меня из больницы, наконец забрав из этого царства, пропахшего дезинфекцией и страданиями.

Я испытываю огромное желание как следует отмокнуть в ванной, но еще больше меня распирает стремление узнать, кто же оказался убийцей. Побеждает все-таки привычка к чистоте.

Когда я выхожу из ванной в халате и с полотенцем, обмотанным вокруг головы, я обнаруживаю, что Пашка, удобно расположился в кресле и прихлёбывает чай с лимоном — этот прохвост нигде не пропадет и о себе всегда позаботится.

— Ну что, пора сдержать обещание? — перехожу сразу к делу, устраиваясь на диване. — Так кто убийца? Не томи.

— Давай лучше я тебе всё по порядку расскажу.

— Ладно, валяй по порядку, — соглашаюсь я.

— Сижу я, значит, в ту самую пятницу в засаде. Наблюдаю то за твоими окнами, то за входом в подъезд. Смотрю: свет у тебя зажёгся. И тут я замечаю, что не один я твоими окнами интересуюсь. Стоит мужик неподалёку и прямо-таки сверлит их взглядом. Присмотрелся я повнимательнее к мужику этому. По всем приметам он и есть наш убийца, Кожин, то есть. Я ещё больше затаился, аж дышу через раз, а мужик постоял-постоял, позвонил куда-то по мобиле раз, другой, третий, потом ещё постоял, а потом вроде как решился на что-то и вошёл в твой подъезд. Я жду от тебя сигнала, а его нет и нет. Ну, думаю, обознался, может. Сижу дальше. Тут ещё кое-кто — шасть туда же — в подъезд твой. Я уже места себе не нахожу, но жду сигнала, как договаривались. И вдруг у тебя свет погас. Тут уж я не выдержал. Понял, что надо спешить на выручку и рванул наверх. По лестнице быстрее лифта взлетел. Смотрю — дверь в твою квартиру чуть приоткрыта. Я — внутрь. Везде темно. Ну, я, ориентируясь по памяти, прямиком в комнату, где ты должна быть. Влетаю, жму на выключатель и ору, размахивая пистолетом, как оглашенный. Весь расчёт на неожиданность момента. Пистолет-то газовый. Но приём сработал. Гляжу, поднимается с колен от дивана высокий такой мужик, а на диване ты лежишь, как мне показалось, уже мёртвая. Тут я из себя вышел окончательно: «Ну всё, — ору, — ты труп! Ребята, — кричу в сторону коридора, ну, типа, я здесь не один, — я его прямо на месте сейчас грохну!» Мужик сдрейфил. «Не стреляйте, — говорит, — я сдаюсь». Я ему приказал повернуться и руки за спиной сложить. Он послушался, я его в наручники заковал и для верности по макушке слегка рукояткой пистолета припечатал. Он отключился, тогда я ему ещё и ноги связал, чтобы уж точно никуда не делся. Смотрю, на полу тот, первый, с приметами Кожина лежит с пробитой головой. Ну, думаю, что же это твориться — неужели у меня на руках два трупа! К тебе подхожу — смотрю: ты дышишь. Я кидаюсь к телефону. Первый звонок в «скорую», второй — в милицию. Пока «скорая» ехала, выяснилось, что в писателе этом тоже жизнь ещё теплится: нащупал таки я у него пульс. Врачи вас быстренько забрали, я еле успел у них узнать, в какую больницу повезут. А вот с милицией мне пришлось проваландаться несколько часов, пока оформляли всё, как положено.

— Так кто же оказался убийцей? — нетерпеливо спрашиваю я.

Пашка делает картинную паузу, чтобы меня помучить, потом выдыхает:

— Твоя «электронная сваха».

— Игорь Бармин? Не может быть!

— Во всяком случае, это он душил тебя с таким энтузиазмом. Уж я видел собственными глазами.

— Но как он умудрился меня усыпить? Я же не пила сок.

— Понятия не имею. Но барбитал-натрий в твоей крови обнаружили, значит, снотворное тебе Бармин подсунул каким-то другим образом.

— Точно! Я же в тот день приходила к нему за перепиской Берсеньевой, и он меня угощал кофе!

— А кофе еще, небось, черный и без сахара?

— Ну ты же знаешь — я люблю именно такой.

— Вот-вот. Ничего лучше и не придумать, чтобы скрыть горечь, появляющуюся при добавлении барбитала!

— Точно!

— Так вот. Он тебя накормил снотворным, всучил фальшивую переписку Берсеньевой — я ее уже просмотрел. Уж прости, нашел ее, когда полез в твою сумочку за твоим паспортом — в больнице его запросили.

— А почему фальшивую?

— А как еще в ней оказался адрес Кожина? Бармин следил за тобой, а, значит, в его поле зрения попал и твой ухажер.

При слове «ухажер» я заливаюсь краской.

— Тут-то Бармин, зная из твоего дневника, что ты начала свое расследование, и решает спихнуть все свои преступления на Кожина, потому и вписал в письма убийцы его адрес. Переписка-то с компьютера: невелика сложность убрать там что-нибудь или добавить! Уж эту, фальшивую, переписку он, наверное, не забрал бы у тебя, а наоборот оставил для милиции, как ложную улику, указывающую на твоего писателя.

При слове «твоего» я чувствую, что снова краснею.

— Бедный Михаил! Во что я его втянула! Мне ещё столько предстоит ему объяснить!

— А как же я? О том, что ты меня вляпала в эту историю, ты не сожалеешь? — шутливо обижается Пашка.

— Ни на грамм. Что бы я без тебя сейчас делала?

— Да уж точно больше никогда и ничего, — мрачно каламбурит Пашка. — Ворвись я минутой-двумя позже, и этот гад бы тебя хладнокровно задушил.

Затем Пашка невозмутимо продолжает:

— После вашей встречи в обед Бармин, как оказалось, на своей машине…

— Стой! — перебиваю я Шурыгина. — На какой такой машине? У него есть автомобиль?

— А ты думала, что если он с тобой, только сидя за компьютером, встречался, так и машины у него нет? Зря он, что ли, кражами занимался? Но у него хватило ума записать машину на дальнюю родственницу.

— Тоже белая «девятка»?

— Да, «девятка», но не белая, а новомодного цвета «металлик» светлого оттенка. Ты же сама говорила, что свидетели, которые видели эту машину в ночь убийства твоей подруги, назвали ее «светлой», наверное, в сумерках им сложно было определить ее цвет. Ну а ты решила, что машина именно белого цвета — вот и попортила себе столько нервов с белыми «девятками» Кожина и Курицыной. И вообще, ты можешь не перебивать, пока я не расскажу тебе, как в ту ночь было дело?

— Хорошо. Молчу.

— Так вот, Бармин после вашей последней встречи у него в квартире приехал ближе к вечеру к твоему дому и затаился до темноты в укромном местечке в глубине двора. Думаю, он планировал дальше действовать по уже привычной схеме, но тут неожиданно на сцену вышел Кожин. Как и я, Бармин засёк, что Михаил следил за твоими окнами. Потом Кожин вошёл в подъезд. Вот тут, наверное, в голове Бармина и созрел новый план. Какой — сейчас можно только догадываться — он, конечно, не признается. Но, учитывая фальшивую переписку, подсунутую тебе, я думаю, он собирался каким-то образом свалить это убийство, а, следовательно, и все остальные на Кожина. Стукнул его по башке, тебя задушил, а потом, может, звоночек в милицию анонимный сделал бы: приезжайте, мол, по адресочку, у нас за стенкой шум нехороший, боимся, как бы не убийство. Пока Кожин в себя приходил бы, тут и милиция бы подоспела и взяла его прямо над твоим трупиком.

Наконец в моей бедной головушке начинает складываться реальная картина преступлений «электронного сваха». Но кое-что мне пока еще не ясно.

Глава 48

— Слушай, Паш, а почему Бармин был так уверен, что выбранная им женщина обязательно ответит Вениамину? А если бы ей написали ещё человек двадцать? — задаю я мучающий меня вопрос.

— В том-то и дело, что не написали бы, — отвечает Шурыгин. — Ни на какой сайт этот Бармин своих клиенток не размещал. Выжидал пару дней и присылал им письмо от имени Вениамина.

— Почему именно Вениамина? Где он такое имя откопал?

— Ну ты и вопросы задаешь! Откуда ж мне знать? Выпендривался, небось, или развлекался.

— Подожди-подожди, дай подумать. Так значит, именно из заполняемых анкет он узнавал домашние адреса и телефоны? Ну конечно! Как всё просто! Через электронные письма и через звонки он выяснял распорядок дня намеченной жертвы. Вот кто мне звонил и дышал в трубку! Он заранее составлял сценарий убийства, подготавливал его и, наконец, приводил в исполнение. Но как же он умудрялся снимать копии с ключей, чтобы проникать в квартиры?

— Как он проникал в квартиры? А ты вспомни, что ты рассказывала мне о своём визите к Бармину. Когда ты вошла, жена Бармина, Ирина, предложила тебе оставить верхнюю одежду и сумку в коридоре. Так?

— Да, я повесила куртку на вешалку, а сумку взяла с собой.

— Где в тот момент находились ключи от квартиры?

— В сумке.

— Ты прошла в комнату, а в это время Ирина обыскала карманы твоей куртки, но ключей там не нашла. Тогда она, подавая тебе кофе, как бы случайно облила тебя. Тебе было предложено смыть пятно, пока оно не въелось, и ты вышла в ванную на пару минут. Вот тут-то и были сняты слепки с твоих ключей. И по такой схеме они действовали каждый раз.

— Ты говоришь «они»? — выдохнула я удивлённо. — Неужели Ирина была заодно с мужем?

— Она? Заодно? Да она-то и была идейным вдохновителем и лидером в этой парочке. Что она тебе наплела про свою инвалидность? Сказала, что попала в автокатастрофу? Чушь! Я проверял. Не было никакой аварии. Она была манекенщицей и действительно работала у модельера Зуева— в этом Игорь тебе не соврал. Карьера её шла в гору. Она победила в местном конкурсе красоты. Участвовала во всероссийском конкурсе, где на нее обратили внимание. Ей светил очень выгодный контракт с известным западным модельным агентством. Действительно огромные деньги и блестящая карьера. И это из нашего-то провинциального городка так высоко взлететь! Из грязи, так сказать, в князи. Мечта любой дебютантки в модельном бизнесе. Но перед самым отъездом Ирины за границу какой-то мужчина — кто, так и осталось невыясненным — подстерёг её, когда она возвращалась домой поздно вечером, ударил несколько раз ножом в спину, а после исполосовал лицо. Судя по всему, преступник действовал по заказу.

— Подожди, кажется, я припоминаю, — останавливаю я Пашку.

Я тру виски, силясь встряхнуть память.

В каком же это было году? Не помню точно. Я сама читала об этом происшествии. Тогда об этом писали все газеты.

Вместе со статьями публиковались фотографии Ирины до нападения. Внешность девушки была настолько неординарной, что и сейчас эти снимки встали перед моими глазами. Но не мудрено, что, встретившись с ней, я её не узнала — настолько сильно уродуют теперь шрамы когда-то красивое лицо.

Сколько ей тогда было лет? Двадцать один? Двадцать два? Около того. В таком возрасте вот так вдруг из цветущей девушки превратиться в урода, в калеку, навсегда лишиться надежды на успех, который был так близок — это серьёзное испытание для психики.

— Шум в газетах поднялся тогда большой, — вспоминаю я.

— Ну да, пошумели сперва, — соглашается Пашка, — а только потом дело тихо закрыли — там явный «глухарь» был.

— Слушай, Паш, так ведь писали, что она находится в реанимации, и у неё нет никаких шансов выжить. Я правильно помню?

— Правильно. Только, может, оно и лучше было бы, если бы она тогда и померла, кто знает? Врачи Ирину всё-таки откачали, но, сама понимаешь, карьера манекенщицы и модели накрылась медным тазом. Из обожаемой мужчинами, капризной, избалованной вниманием дивы, она мгновенно превратилась в жалкую, никому не нужную калеку. И это с её-то амбициями и огромным честолюбием! Выписавшись из больницы, она пыталась свести счёты с жизнью, но её снова спасли врачи. Тогда в её жизни появился Игорь Бармин. Точнее, Бармин был среди многочисленных обожателей Ирины и прежде, так как жил он в одном с ней многоквартирном доме. Но ни к сердцу, ни к телу юной красавицы Игорь допущен не был, в силу своих более чем скромных финансовых возможностей и заурядной внешности, а потому до сей поры молча переживал свою неразделённую любовь к Ирине. Он, наверное, лишь скрипел зубами, видя из своего окна, как она по вечерам выходит из дорогого автомобиля очередного кавалера. После нападения на Ирину вместе с исчезнувшей красотой испарились и все, кто добивался благосклонности девушки. Вот тут настал звёздный час для Игоря, всё ещё продолжавшего любить Ирину. Настойчивыми ухаживаниями он добивается её руки — ведь он влюблён настолько, что не представляет себе жизни без неё. Она не любит его, но соглашается выйти замуж, понимая, что это лучше, чем одинокая старость. С самого начала их совместной жизни Ирина полностью руководила Игорем, а тот готов был исполнить малейшую её прихоть. Этот брак с нелюбимым, небогатым, некрасивым программистом тяготил Ирину. Ей тяжело было перенести крушение всех надежд и планов. Как рассказывал сам Бармин, она часами сидела у окна, разглядывая проходящих по улице женщин. В сердце её появилась и день ото дня росла ненависть к ним: здоровым, красивым, добившимся чего-то в жизни…

На мгновение в памяти моей встаёт образ: квадрат окна на втором этаже, тюлевая занавеска, женский силуэт в инвалидном кресле и пристальный взгляд из полутьмы. Так, значит, этот взгляд безмолвно выносил мне приговор!

Я вздрагиваю от этого внезапно возникшего фантома, но до моего слуха уже снова доносится Пашкин голос:

— Затем муж её начинает заниматься «электронным сватовством», причём, поначалу он это делает совершенно безобидно, действительно помогая одиноким женщинам находить себе пару через Интернет, а заодно пополняя семейный бюджет. Сама понимаешь, удачно сложившиеся союзы ещё больше повергают Ирину в отчаяние. В голове её начинают созревать и оформляться мечты о мести. Но сама она не может их осуществить, потому что прикована к инвалидному креслу. Ей нужен тот, кто станет исполнителем. И такой человек находится рядом с ней. Это Игорь. Это он спешит исполнить любое её желание. Это он смотрит на жену глазами преданной собаки. Но как заставить его пойти на преступление, на убийство?

Глава 49

Пашка делает паузу, задумавшись, потом продолжает.

— Как обычный заурядный программист начал убивать женщин? Если до этого момента я смог более-менее восстановить события, то тут я теряюсь. Бармин об этом упрямо молчит. Я не знаю, какими аргументами смогла Ирина убедить своего мужа пойти на поводу её ненависти. Вы, женщины, умеете уговаривать, — он лукаво смотрит на меня. — Ладно, пропустим это белое пятно в моём рассказе. Итак, убив в первый раз, он страшно испугался и затаился на какое-то время. Но когда понял, что наказания не последует, поощряемый женой, он повторил этот опыт. Ему понравилось чувствовать себя, в общем, малозначимого человечка, неуловимым, хитрым, умным. И уж не знаю, какие ещё тёмные стороны открылись при этом в его душе. Не исключено, что у него с самого начала мозги были немного набекрень. Не думаю, что абсолютно нормальный человек с такой лёгкостью превратился бы в серийного маньяка. Он довольно быстро вошёл во вкус, начал оставлять эти записки с предупреждением о готовящемся убийстве. Он действительно развлекался, оставляя эти дурацкие подсказки. Он торжествовал, видя, что милиция не замечает: все эти убийства — дело рук одного человека. Разработанные им планы не давали сбоев. Он старался продумывать всё до мелочей: выслеживал жертву, усыплял её, душил, а потом грабил.

— Но в случае с Берсеньевой он почему-то попытался всё представить, как самоубийство…

— Да. В тот раз он изменил своей излюбленной манере, потому что, узнав уже в процессе переписки, что Лариса — известная писательница, испугался резонанса, который мог возникнуть после её убийства. Но остановиться уже не мог. Берсеньева рассказала ему, а, точнее, Вениамину, в письме, о фамильном кольце огромной ценности — очевидно, ей нравилось хвастать этим семейным преданием. Он решил заполучить это кольцо и остальные цацки, которые были у Ларисы, женщины далеко не бедной. Лариса должна была умереть. Но умереть от несчастного случая. Для этого, усыпив её и ограбив, Бармин устраивает инсценировку с газовой плитой.

— А что, убивал он всех своих клиенток подряд?

— В том-то и дело, что нет. Некоторые женщины благополучно через него находили свою «вторую половинку». Ему ведь тоже было нужно прикрытие, да и реклама. Своих жертв он как-то отбирал. По какому принципу? Я, конечно, могу только гадать на эту тему. Возможно, Вениамин выходил на сцену, если Бармин думал, что у клиентки есть, чем поживиться. А может, жертву указывала Ирина.

— Но я до сих пор не могу понять, кто же этот человек: психопат-душитель или расчётливый грабитель и убийца?

— В этом теперь будут разбираться врачи. Ему придётся пройти через медико-психиатрическую экспертизу. Кстати, наш убийца сначала раскололся и дал признательные показания, а потом начал чудить в камере, видать, решил косить под психа. Но я лично думаю, что он был абсолютно вменяем, совершая свои преступления, и прагматичный расчёт в его действиях имел место. Ведь не забывал же он каждый раз каким-то образом выяснить, где жертва хранила деньги и драгоценности, а после убийства забрать их с собой вместе с другими ценными вещами. Деньги оставлял себе, украшения и вещи толкал через барыг. Кстати, берсеньевский алмаз Игорь, как выяснилось, подарил своей сводной сестре, Наталье.

— «Зайке»?!

— Да. Он души в ней не чаял. Сестра была намного младше него, и Бармин всегда считал своим долгом заботиться о ней. А девочка выросла капризная и требовательная — постоянно тянула из старшего брата деньги, даже уже будучи замужем и в первый, и во второй раз. Наталья-Натэлла постоянно наведывалась к Игорю, жаловалась ему на жизнь, на какие-то существующие или несуществующие долги, и он всегда давал ей сначала деньги, а потом, когда пристрастился к кражам, не только деньги, но и какие-то побрякушки. Вот и после убийства Берсеньевой, когда Курицыны приехали в город для хлопот с похоронами и квартирой, Наталья снова заявилась к своему брату и потребовала очень крупную сумму денег, сообщив, что собирается уходить от своего «Коти», и ей надо купить себе жилье. Такой суммы в наличных у Бармина на тот момент не было, и он отдал сестре кольцо Ларисы Берсеньевой. Он и не знал, что «зайка» уже видела раньше этот алмаз у писательницы: та как-то похвастала перед ней кольцом и рассказала его историю без всякой задней мысли — все-таки они родственницы по мужу. Так вот, Натусик сразу узнала эту драгоценность и, помня о том, что Лариса погибла при странных обстоятельствах, легко сложила один и один: ведь это она когда-то познакомила Бармина и Бересеньеву, когда писательница пожаловалась «зайке» на неустроенность в личной жизни. То есть, я думаю, Наталья Курицына прекрасно знала, что Ларису убил именно ее брат, но предпочла закрыть на это глаза, заполучив безумно дорогое кольцо. Думаю, про остальные убийства женщин «зайка» не догадывалась.

— А почему же тогда она мне угрожала?

— Да именно потому, что испугалась, что тебе может быть что-то известно про кольцо Берсеньевой и роль в этой истории ее брата. Попробуй посмотреть на ситуацию глазами Натэллы Курицыной. Она впервые встречается с тобой, когда ты, представившись Галиной Суриковой, приходишь домой к Берсеньевой и что-то там выискиваешь, задаешь какие-то вопросы брату убитой. Потом «зайка» встречает тебя вновь у дверей этой же квартиры, но ты заявляешь, что «пришла к подруге в девятнадцатую квартиру». Я не поленился и проверил, что в девятнадцатой живет одинокий старик-маразматик. Думаю, Натусик тоже это как-нибудь выяснила. К тому же она, наверняка, вспомнила, что видела твое фото у брата на компьютере в числе других фотографий его клиенток. Не сомневаюсь, что Ната-Натэлла во время своих визитов к брату не только играла на компьютерной приставке, но и из любопытства ковырялась в анкетах женщин, разместивших свои объявления через Игоря. Еще один визит к брату — и вот «зайка» убеждается, что память ее не подвела, и ты — одна из клиенток «сваха». При этом она выясняет, что ты представилась чужим именем. Это не могло ее не встревожить. Она начинает задумываться, зачем ты за ней следишь. Приходит к мысли о затевающемся шантаже — тем более ты еще и застукала «зайку» с тем синеглазым брюнетом, о котором Константин Курицын и не подозревал. Тогда-то, наверное, она и звонит тебе с первой угрозой, взяв телефон из твоей же анкеты, думая тебя запугать. Что с нее взять: круг общения у девушки был в первом браке соответствующий. А потом еще одна неожиданная встреча с тобой — на этот раз она обнаруживает тебя в кафе с ее мужем. Что ей остается думать? Только то, что ты пытаешься как можно больше вынюхать информации, прежде чем перейти к открытому вымогательству. Тогда эта девица и решает перейти в наступление и уже открыто тебе угрожает. Ведь на кону ее будущее благополучие. Вероятно, она на самом деле уже планировала развестись с Курицыным после того, как тот вступит в права наследования квартиры Ларисы и доходов от публикации ее книг. Может быть, даже собиралась замуж в третий раз.

— За того синеглазого красавчика?

— Не знаю, дошло бы дело у них до брака или нет. Это парень, похоже, не из тех, кто женится.

— Ты и его копнул?

— А то как же! Я же обещал тебе разобраться в этом деле как можно доскональнее. От прессы ничего не скроешь.

— И что это за фрукт?

— Некто Максим Шипулин. По молодости, еще при СССР, имел судимость за тунеядство, но, в общем, безобидный тип, обычный альфонс, живущий за счет своих богатых подруг, которых он постоянно меняет. Но, узнав, что Курицына попала в неприятную историю, связанную с серийными убийствами, этот мужичок «сделал ей ручкой», да еще и муж узнал об этом адюльтере. Теперь Натэлла Николаевне остается только заливаться горькими слезами, ходить на допросы и таскать передачи в следственный изолятор своему сводному братцу, если, конечно, она не поспешит от него откреститься.

— Бармину тоже взяли?

— Да, сразу же после ареста её мужа. Но, говорят, что уж у неё-то действительно не все дома. Во время задержания она царапалась и кусалась, как кошка. А потом замкнулась в себе и с тех пор не произнесла ни слова. Вот уж по кому психушка плачет! У неё в комнате нашли шкатулку с женскими локонами разного цвета. Бармин рассказал, что среза́л волосы и приносил жене в качестве доказательства совершённого убийства, и что она, якобы, сперва требовала от него отрезанное ухо или палец жертвы, но у него не хватило духу на такое.

— Кошмар! Ну и семейка! Вот так живёшь в обычной многоэтажке и даже представить себе не можешь, что у тебя за стенкой поселилась парочка маньяков. Небось, соседи о них отзываются как о приятных людях?

— Между прочим, ты права. О Барминых все, кто их знал, отзываются положительно. Её жалеют. Его преданностью жене восхищаются. Ну, и, как обычно в таких случаях только восклицают: «Что вы говорите! Никогда бы не подумали!»

— Слушай, а где Игорь доставал барбитал-натрий?

— Это лекарство выписывали Ирине как снотворное и успокаивающее средство.

— Точно! Как я сама не додумалась! Пожаловалась бедная женщина врачу на плохой сон — и получай рецепт. И фотографии Вениамина, разумеется, были взяты из журнала, принадлежащего Ирине. Я же сразу почувствовала, что здесь замешана женщина. Но меня сбила с толку «зайка», а еще инвалидность Ирины. Как я могла подозревать женщину, прикованную к креслу-каталке?

— Так ведь в детективах всегда преступником оказывается тот, кого меньше всего подозреваешь. Скрюченный калека в конце романа обычно неожиданно встаёт с инвалидного кресла и бросается бежать.

— Ты что, хочешь сказать, что Ирина тоже… — обалдело смотрю я на Пашку.

Он смеётся.

— Нет, это же не роман. Это жизнь. Увы! Она действительно стала инвалидом после того нападения. Впрочем, — посерьёзнев, задумчиво говорит Пашка, — может, это станет для неё смягчающим обстоятельством при вынесении приговора.

— Но ведь какой актер этот Бармин! — вскипает во мне возмущение. — Я-то, дура, думала, что держу его на крючке, а он в это время сам водил меня за нос! Как он мне тогда сказал? «Забавная вы». Вот он, наверное, смеялся про себя, когда рассыпался передо мной в оправданиях: «клянусь вам, что не имею отношения к этим убийствам», «ради бога, не впутывайте меня в это дело», «буду с вами откровенен». А я и уши развесила. Подозревала кого угодно, кроме него — в том числе и Курицына, и брюнета этого. Уж слишком они странно все время на меня смотрели. С чего бы это?

Пашка заливается смехом, запрокинув голову, а потом, просмеявшись, говорит:

— Ой, мать, ты у нас вроде бы не глупа, но иногда проявляешь чудеса наивности. Ты себя давно в зеркале видела?

— В каком смысле? — обижаюсь я.

К чему это он клонит?

— Да в таком! Красивая ты женщина, Татьяна Рощина, вот на тебя мужики и засматриваются. Только ты не всегда это замечаешь, — в голосе его неожиданно звучат тоскливые нотки какого-то далекого, похороненного глубоко в сердце, но не желающего умирать, чувства.

Чувствуя, что мы ступили на скользкую почву, я меняю тему:

— Пашуля, я твоя вечная должница! Ты спас мою никчёмную жизнь.

Шурыгин сразу меняется в лице, раздуваясь от гордости.

— Я ещё, между прочим, снабжал тебя информацией, без которой ты вряд ли бы распутала это дело, — набивает он себе цену.

Но меня не проведешь.

— Паш, я бы действительно не находила себе места от своей чёрной неблагодарности, если бы не была на сто процентов уверена, что ты уже выжал для себя из этой истории всё, что только можно. Ну признайся, ведь наверняка накатал об этом огромную статью?

— Она уже в наборе, — смущённо признаётся Шурыгин.

— Целая полоса?

— Ну, мать, бери больше. Две! Целый разворот.

— Ого! А в статейке, разумеется, не смолчал о той роли которую сам сыграл? — продолжаю я его пытать.

— Ну так из песни же слова не выкинешь, — разводит Пашка руками, и мы вместе заразительно хохочем.

Глава 50

В холодном воздухе мягко кружатся снежинки. Незаметно подкрался декабрь, и зима вступила в свои права. В парке тишина. Унылая графика голых ветвей деревьев на фоне серого неба, пустые скамейки. Мы с Михаилом Кожиным медленно бредём по безлюдной аллее.

Мне известно, что несколько дней назад его выписали из больницы, но с момента моего визита в реанимационную палату я избегала встреч с Михаилом. Я просто представить себе не могла, как мне теперь вести себя с ним.

Мучимая комплексом вины за свои подозрения в его адрес, за то, что он был ранен из-за меня, а также, чувствуя, что неожиданно для самой себя я влюбилась в него по уши, я боялась нашей встречи.

Я боялась его упрёков. Ещё больше я боялась его возможного равнодушия. Это было бы слишком тяжело для меня убедиться в том, что я больше не интересую Михаила. Но и не видеть его тоже было для меня пыткой. Поэтому, когда Кожин неожиданно позвонил и предложил встретиться, я, не думая, согласилась. Меня мучила совесть. Я чувствовала, что должна попросить у него прощения.

Мы договорились, что встретимся в городском парке через час.

Я ещё издалека увидела высокую фигуру Михаила: он в ожидании прислонился к детским качелям. На нём не было шапки, и падающий снег ложился на его волосы, словно покрывая их сединой. Элегантное темное пальто подчеркивало его рост и широкие плечи.

Мне одновременно захотелось и броситься у нему, и убежать прочь. Я приближалась, совершенно не представляя, как начать наш разговор.

Увидев меня, Михаил улыбнулся и сделал шаг мне навстречу. Я заговорила первая:

— Здравствуй, Миша.

Кожин ответил мне в том отстранённо-шутливом тоне, за которым мы и прежде прятали свои настоящие чувства:

— Здравствуй, Танюша. Спасибо, что пришла ко мне тогда в больницу.

Так он запомнил!

— Не знаю, что было тому причиной, — продолжил Михаил. — Возможно, просто твоя жалость. Но, даже если так, то я всё равно готов получать по голове хоть каждую неделю ради удовольствия видеть тебя, — и он сделал изящный жест, как бы снимая воображаемую шляпу.

Глядя в его серые глаза с прыгающими в них весёлыми чёртиками, я улыбнулась и уже открыла рот, чтобы отшутиться, и вдруг внезапно вспомнила его, лежащего на больничной койке, с перебинтованной головой.

Я почувствовала, как у меня защипало в носу — только бы не расплакаться! — и вместо того, чтобы сострить в ответ, неожиданно для самой себя крепко сжала руку Михаила:

— Не говори так. Нельзя так говорить! Ведь тебя могли убить! Ты даже представить себе не можешь, как я тогда за тебя перепугалась!

Горло у меня перехватило, и голос осекся.

Лицо Михаила мгновенно стало серьёзным. Он склонился ко мне и внимательно заглянул мне в глаза:

— Это правда? Ты действительно так сильно переживала из-за меня?

Я опустила глаза и молча кивнула. Повисла пауза. Боясь поднять глаза на Михаила, я упорно рассматривала пуговицу на его пальто. Надо было решиться и попросить прощения, и я еле слышно произнесла:

— Прости меня.

— За что? — в голосе Михаила мне послышалось искреннее удивление.

— Это из-за меня ты провалялся в больнице две недели.

К Михаилу опять вернулся шутливый тон:

— Я тебя великодушно прощаю, но хотелось бы ещё узнать, кто это меня так отделал и почему. Или ты всегда так встречаешь своих гостей: чем-нибудь тяжёлым по затылку? Со мной в больнице беседовал следователь, но он был склонен больше задавать вопросы, чем отвечать на них. А тут такая возможность узнать всё из первых рук.

Михаил приобнимает меня за плечи:

— Ну-ка, рассказывай. Как пострадавший, я имею право всё знать.

Пар от его дыхания касается моей щеки. Его руку на моём плече я чувствую даже сквозь толстую куртку. Как тут можно собраться с мыслями, когда он так близко!

— Тебя ударил по затылку человек, который убил уже нескольких женщин и в тот момент собирался убить меня. И ему это чуть не удалось. В общем, это долгая история…

— А мы ведь никуда и не торопимся, правда? Обожаю долгие истории, — по-прежнему обнимая меня за плечи, Михаил подвёл меня к ближайшей скамейке.

Смахнув с неё снег, он усадил меня и, сев рядом, произнёс:

— Я весь превратился в слух.

Путаясь и сбиваясь под его внимательным серо-стальным взглядом, я, как смогла, изложила ход недавних событий. Михаил слушал, не перебивая. Лишь иногда, в самые драматические моменты моего рассказа его брови хмурились, и на скулах играли желваки.

— Но я до сих пор не могу понять твою роль в этой истории, — закончив своё повествование, перешла я в наступление. — Почему ты следил за мной? Почему ты ломился ко мне в дверь? Теперь твоя очередь всё объяснять.

Кожин откинулся на спинку скамейки, запрокинул голову, словно очень внимательно рассматривая что-то высоко в небе, и задумчиво произнёс:

— Я попробую, хотя, возможно, в моём поведении ты найдёшь мало логики. Не все свои поступки человек может проанализировать и объяснить…

Потом, словно решившись, он повернулся ко мне и, глядя мне прямо в глаза, заговорил:

— Знаешь, мне придётся начать с объяснения тебе в любви.

Я вспыхнула до корней волос и попыталась что-то сказать, но Михаил нетерпеливым жестом остановил меня:

— Да, это так. Я действительно влюбился в тебя, как мальчишка, с первого взгляда. Честное слово, со мной вот так, стихийно, это случилось впервые в жизни. Я пытался за тобой ухаживать. Думаю, я делал это довольно неуклюже, но, поверь, с самыми лучшими намерениями. И вдруг ты резко меняешься, начинаешь меня избегать. Ты становишься ужасно занятой по вечерам. Ты просишь не звонить тебе какое-то время. А я к тому моменту, уже основательно в тебя втюрившись, воображаю себе, что у тебя появилось новое увлечение. Я — прости меня — начинаю потихоньку за тобой следить. Но ты всегда одна, и рядом с тобой нет других мужчин. Я немного успокаиваюсь. Но постоянно думаю о тебе. Однажды, увидев тебя возле издательства, я решаюсь предложить тебя подвезти, но ты шарахаешься от меня, как от привидения. Ничего не понимая, чуть позже я звоню тебе, но ты бросаешь трубку. Я собираюсь поехать к тебе, чтобы объясниться. По дороге я попеременно то отказываюсь от этой затеи, то снова полон решимости поговорить с тобой. Когда я вхожу в твой двор, очередная волна сомнений захлёстывает меня, и я останавливаюсь под твоими окнами, колеблясь. Снова набираю твой номер. Нет ответа. Темнеет. У тебя загорается свет, но ты не отвечаешь на мои звонки. Я перехожу к решительным действиям. Поднимаюсь. Звоню. Ты не открываешь мне. Звоню опять. За дверью тишина. На меня находит какое-то остервенение. Я, кажется, даже колотил в твою дверь руками и ногами. Честное слово, я не всегда так себя веду. Но в тот момент мне вдруг показалось, что с тобой что-то случилось. И вдруг ты открываешь мне дверь и падаешь прямо в мои объятия. Тут уж я совсем растерялся, дотащил тебя до дивана, наклонился над тобой, пытаясь привести в чувство, и через мгновение получил по затылку.

— А я до последнего момента была уверена, что убийца именно ты, — вырывается у меня невольное признание.

— Благодарю покорно. Так вот, значит, какое впечатление я произвожу на людей, — реагирует Кожин.

— А что я должна была подумать, когда вдруг обнаружила, что ты следишь за мной? И надо же было так случиться, что именно на светлой «девятке»! Именно на такой машине, по показаниям свидетелей, ездил убийца. Кстати, оказалось, что у преступника «девятка» была вовсе не белая, а всего лишь светлого оттенка. Но я-то тогда этого не знала! А эта твоя странная реакция в ресторане при упоминании об интернете! Ты тогда так вышел из себя, что я ещё долго ходила с синими отпечатками твоих пальцев на своей руке.

Глядя мне в глаза, Михаил медленно взял мою правую руку, снял с нее перчатку, переплел пальцы своей правой руки с моими и, развернув так, что моя рука оказалась сверху, поднёс ее к своим губам.

Его горячее дыхание обдало костяшки моих пальцев, а потом он поцеловал тыльную сторону моей ладони. После этого Кожин не выпустил мою руку, а притянул ее к своей груди и засунул под пушистый шарф, выглядывающий между лацканами пальто, и прикрыл сверху своей рукой.

Я блаженно замерла, наслаждаясь теплом его тела и боясь поверить, что это происходит наяву.

— Прости меня, пожалуйста, за ту грубую вспышку, — произнес Михаил, продолжая ласкать меня взглядом. — Поверь, я действительно не хотел этого. Я тогда не сумел сдержать свои чувства, и сейчас очень жалею об этом. Ты заговорила про Интернет. Мне показалось, что ты сделала это не случайно, что это была злая шутка…

Он остановился и перевёл дыхание. — Мне сложно об этом говорить. Это очень личное…

Он снова сделал паузу, словно собираясь с мыслями, и продолжил:

— Впрочем, иначе моё поведение объяснить не получится…. Дело в том, что моя бывшая жена бросила меня. Наш брак всё равно рано или поздно распался бы, в последнее время мы всё больше отдалялись друг от друга. Но меня поразило, как она повела себя. Мы ещё были женаты, когда она, ничего не говоря мне, через Интернет начала поиски нового мужа за рубежом. Найдя подходящую кандидатуру, она тайком съездила на встречу с ним, сказав мне, что хочет пару недель отдохнуть на море. Только после этого, уже получив предложение руки и сердца, она поставила меня в известность о том, что ей нужен срочный развод. Я не пытался удержать её. Но меня волновала судьба нашей трёхлетней дочери, Анюты. Я хотел, чтобы она осталась со мной, но суд решил иначе. Теперь Анюта живёт в Майами, и её зовут Энн. Я очень тяжело пережил разлуку с дочерью. Особенно трудно было из-за всевозможных слухов и сплетен, которые всколыхнул наш развод. Мне казалось, что все вокруг смеются надо мной из-за того, что моя жена бросила меня ради богатого иностранца. Когда ты упомянула знакомства через Интернет, я подумал, что кто-то уже успел тебе насплетничать обо мне. Я вспылил, но, поверь, с тех пор не переставал терзаться из-за этого виной.

Он притянул меня к себе и прошептал куда-то в мой висок:

— Если бы ты только знала, как я боюсь потерять тебя.

Я таю в его объятиях и чувствую, как меня, наконец, покидает напряжение последних дней.

— Я тебя прошу: больше никаких игр в сыщика, — целуя меня в щеку, говорит Кожин. — Ты чуть не погибла.

— Так не погибла же! Миша, во всём нужно уметь видеть хорошее, — отвечаю я и лукаво добавляю, — Из того, что случилось, получится прекрасный сюжет для твоего нового детектива. Как ты считаешь?

Михаил целует меня в нос и хитро улыбается в ответ:

— А может, любовная история? И напишешь её ты. Кто-то ведь должен заменить госпожу Берсеньеву на ниве создания женских романов? А впрочем, нет, — он вешает лукавую паузу и произносит, — хватит нам в семье и одного писателя, как ты думаешь?

— В смысле? — обалдело смотрю я на него. — В какой семье?

— В нашей, — твердо отвечает Михаил.

— Это что, предложение руки и сердца? — я пытаюсь шутить.

Но Кожин неожиданно серьезно отвечает:

— Да. Именно так. Возможно, я человек старомодный, но я всегда женюсь на своих любимых женщинах.

Господи! Да он и вправду говорит о браке!

Я боюсь верить в происходящее.

— Это же спонтанное решение. Ты наверняка о нем пожалеешь. Признайся, у тебя только что возникло это желание жениться на мне? Дыши глубже — оно сейчас пройдет, — растерявшись, по-прежнему пытаюсь я неловко перевести все в шутку.

— А вот и нет, — обиженно произносит Михаил, лезет в карман пальто, достает оттуда маленькую коробочку, раскрывает ее, и я вижу витое золотое кольцо, уютно устроившееся на бархатной подушечке.

— А ты знаешь, что эта коробочка уже была у меня в кармане в тот вечер, когда я пришел к тебе, а очнулся в реанимации? Поверь, у меня было много времени подумать, пока я валялся на больничной койке, и я не изменил своего решения.

Он встает на одно колено прямо в снег и, протягивая мне коробочку с кольцом, торжественно изрекает:

— Татьяна Владимировна, будьте моей женой!

Я смущенно оглядываюсь: не видит ли нас кто-нибудь. Но сегодня в парке пустынно. Некому стать свидетелем моего счастья.

Я наклоняюсь к Михаилу, шепчу ему на ухо: «Я согласна», — обняв, заставляю его подняться и целую в губы…

03.01.2014-05.02.2014

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg