«В состоянии необходимой обороны»

Фридрих Евсеевич Незнанский В состоянии необходимой обороны

Глава первая

Только после того, как первая трава поднимется над жухлым прошлогодним сеном, ярко зазеленеет и скроет оттаявший мусор, будто вывалившийся из почерневших, исчезающих сугробов, после того, как повсюду во множестве расцветут золотистые одуванчики, только тогда весна становится по-настоящему свершившейся – сильной и радостной. А пока… От медленно и неторопливо тающего снега везде грязь. Утром гололед, днем влажная жара. Окно откроешь – простудишься. С закрытым окном на солнце душно. Намучаешься. На пригорок въедешь – асфальт сухой, цепкий, а внизу – обязательно скользкие от грязи лужи! В этих опасных лужах – под водой – и люки открытые прячутся, и битые бутылки могут быть. Камеру проколоть можно…

Вообще-то для таксиста каждая пора года имеет свои приятные сердцу плюсы и отвратительные до невозможности минусы. Сейчас, например, хорошо хотя бы то, что светает намного раньше. После темной, постылой зимы так приятно вывалиться из парка навстречу первым лучам не жгучего, ласкового солнышка! Совсем уже скоро долгожданное лето! А там и отпуск недалеко… Как раз в летнее затишье.

Из автомойки выкатился чистенький, свеженький… Крылья блестят, колпаки отливают хромом. Но конечно, ненадолго. Обязательно какой-нибудь проезжий гад на своем паршивом грузовике через лужу так маханет, так грязью окатит!.. Будто нарочно старается.

Виктор Шишков, как опытный таксист, в таких случаях чуть поддаст газку, чтоб не попасть в параллель с водителем грузовика, а первым проскочить лужу. Мелочь, казалось бы, а на самом-то деле довольно важное и нужное дело. Особенно в наше непростое время. Глядишь, у новичка к середине смены машина уже похожа на ком дерьма. Только клиентов распугивает. Это и понятно! Люди просто боятся прикасаться, испачкаться. А то и гаишник прицепится… А ведь обязательно прицепится, если увидит, что дверцы и крылья облеплены грязью!

А у Шишкова машина чистая, даже сверкает кое-где. Не жалко деньги платить за такой сервис. Вот к нему клиенты и тянутся своими ручками. А в руках – деньги…

– Негусто нынче, – сам себе задумчиво сказал Виктор, выворачивая с перекрестка направо, – но сейчас кого-нибудь подберем… Обязательно кто-то опаздывает, спешит… Проспал, бедолага, а нужно было пораньше. Придумывает, что бы такое соврать начальнику… Про будильник, про понос у детей. Слыхали всякие варианты.

Но вместо сони и разгильдяя первыми пассажирами у Шишкова в этот злополучный день оказалась капризная дамочка с болезненной старушкой.

Дамочка чуть ли не на проезжую часть выскочила, размахивая сумкой. А когда забрались в салон, они тут же с обидой в голосе объявили, что опаздывают в поликлинику, что какие-то там анализы нужно сдавать очень рано, а из-за такси могут опоздать. И тут же перешли на упреки таксопарку: мол, слишком долго ждать, хотя и удобно заказывать такси по телефону, но… Чуть ли не полчаса напрасно простояли на улице.

– Не дождались! Пришлось самим ловить. По старинке.

– Ничего, успеем. Поспешай не торопясь! Так меня батя учил баранку крутить. Добежим вовремя, – успокоил их Виктор и вызвал по рации диспетчера: – Варя! Второй на связи! Я тут клиентов забрал с Делегатской улицы, сорок восемь. Передай отбой. Кто там на заказе был?

– Передам, – холодно отозвалась Варя. Даже через радиопомехи чувствовалось, как ей все это неприятно. – Николай сорок минут ждет их возле подъезда. Я заказчику звоню домой – никто не отвечает.

Значит, у Федьки заказ перехватил. Яснее ясного.

– А он случайно не перепутал Делегатскую с Депутатской?

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – прошипела Варька.

– Не обижайся! Это я по-родственному, – объявил в эфир Шишков и обернулся к пассажирам: – Племянница моя. Потомственная таксистка! А муж у нее бывший мэнээс. В оборонке работал. Головастый мужик, хороший. Но специальность у него! Без поллитра, как говорится, и не выговоришь названия. У нас уже год работает. Старается. И от чрезмерного усердия…

Его благодушные рассуждения прервала рация:

– Сорок второй! Прими заказ, – с нескрываемой ненавистью приказала Варька. – Улица Спортивная! Записал? Не Партийная. А «спорт»! Спортивная! Дом два! Записал? Будешь там через десять минут. Ты меня понял?

– Понял, – буркнул кто-то в ответ.

Виктор включил рацию и вмешался в разговор:

– Федька, ты на эстакаду не суйся. Там сейчас та-а-кая пробка! До обеда простоишь. Гони на переезд, а оттуда за гаражами. Помнишь, я тебе тропинку показывал? Выскочишь за стадионом, там направо.

– Спасибо, – хрипнула рация.

– Его накажут из-за нас? – жалобно спросила болезненная старушка.

– Вряд ли. – В центральном зеркале Виктор видит, как дочка заботливо поправляет матери шарфик и что-то шепчет ей на ухо. – Варьке попадет. Она должна была предупредить, чтоб вы ждали машину дома, а не улице. Когда машина уже на месте, она звонит вам, сообщает номер.

– Это опять ты виновата, – старушка отталкивает дочь и капризно стаскивает с себя шарфик, – ты меня вечно торопишь, гонишь на улицу. Вот теперь плати за две машины!

– Как? – удивилась дамочка, суетливо озираясь. – А где у вас счетчик?

– Разве вам не объяснили систему оплаты? – в свою очередь удивился Шишков.

– Высадите меня! – захныкала старушка.

– Да, мы уже приехали. – Дочка стала рыться в сумочке, видимо разыскивая кошелек. – Немедленно остановите автомобиль!

Шишков остановил машину у самых дверей поликлиники.

– С вас пятьдесят рублей, – сказал он, печально глядя в сторону.

На самом деле неполный час стоит сотню. Да не хочется слушать упреки, обиды, жалобы… И денег-то, в общем, не жалко. Дело совсем в другом…

Сколько себя помнил, Виктор всегда был рядом с такси. Еще сопливым пацаном вечно крутился у отца в таксопарке. Тут кому-нибудь шестеренки масляной тряпочкой потрет, там дяде Васе подшипник в бензине промоет. Если кому-то надо тормоза прокачать, обязательно Витька в кабине педаль нажимает! И с самого первого рейса до наших дней, как говорится, Шишков постоянно убеждается в правоте народных шоферских примет. Одна из таких примет – первый пассажир! Какого клиента первым на борт возьмешь, таким и будет целый день!

– Вот возьмите. – Дамочка уже вылезла и с улицы протягивает сторублевку. – Спасибо. Мы приехали даже раньше, чем рассчитывали.

Виктор не торопится брать деньги. Покопался в карманах, нашел пятьдесят рублей.

– Ваша сдача, – хотел обменять купюры.

– Мы в подачках не нуждаемся, – поджала губки дамочка. – Нам диспетчер объясняла, что сколько стоит.

Старушка уже вышла, не по возрасту мощно хлопнув за собой дверцей.

Дочка оставила сторублевку на заднем сиденье.

Обиделись! Вот те раз! Шишков потянулся за деньгами. Странные люди. Суетятся, пыхтят. На ровном месте обижаются. Что им не так? Ведь заранее все объяснили.

У каждого человека обязательно есть какая-нибудь своя неповторимая странность. Что-то такое уникальное! Таксисты, врачи, милиционеры, продавцы – все, кто работает непосредственно с людьми, убеждаются в этом постоянно! Каждый день перед глазами движется нескончаемый поток разнообразнейших чудаков. Меняются как узоры в калейдоскопе. Добрые и злые, веселые и мрачные, голодные и сытые, запуганные и наглые… Каждый оставляет след в памяти. И захочешь, да не забудешь.

– В этом-то и главная прелесть нашей работы, – усмехнулся Виктор. – Работаем на воздухе, – пропел он, – работаем с людьми.

Ему действительно повезло в жизни – так уж получилось, но он искренне и по-настоящему всегда любил свою работу. Грязную, опасную, нервную. Неблагодарную… Но увлекательную! Все время случается что-то новое, необычное, удивительное… Дорога, дорога, дорога… И странные люди, спешащие по своим делам. Каждый что-то расскажет, чем-то порадует.

Виктор Шишков всегда был уверен в своей счастливой шоферской судьбе. По многим приметам! Но еще и потому, что в качестве самого первого пассажира ему Бог послал очень странного, добродушного дядьку. И вообще, в тот день все было как положено… С соблюдением всех примет и обычаев! Из парка торжественно проводили в первый рейс. В первую смену новичок обязан облажаться. Не нарочно, а на самом деле. К этому все в парке готовы. И с улыбочкой ждут, что случится с новичком. Какая такая невидаль с новичком приключится. Много анекдотов ходит про первый выезд.

Тогда Витька еще только из армии вернулся. Он и в армии шоферил. Два года на полуторке! А «Волгу» отлично знал с детства! Все модели, все модификации! Двадцать первую мог самостоятельно разобрать до последнего винтика и снова собрать!

К выезду подготовился капитально. Все до последней гаечки проверил. Подтянул, заправил. Ко всему был готов! Втайне подозревал, что оплошает с деньгами. Может статься, забудет с пассажира взять. Или счетчик забудет включить. На такой случай приготовил собственных десять рублей.

А тут… Виктор Шишков – потомственный таксист! – самым невероятным образом… заблудился!

Началось как в сказке… Прямо возле ворот таксопарка сел к нему пожилой дядечка… Приличный такой. В белом полотняном пиджаке.

А машина у Шишкова тогда была старая двадцать четвертая «Волга». Желтая, как полагается… Местами. Дали ржавую развалюху на первое время.

Это уж потом, будучи начальником, Шишков осознал, что старые и битые машины дают новичкам не от жадности, а от жалости. Чтобы им самим не так много было бы платить в случае аварии.

Сел, значит, пожилой дядечка. И что странно – не рядом с водителем на переднее сиденье, а сзади. Разложил возле себя всякие пакетики и кулечки, перебирает их, раскладывает…

– Командир, куда едем? – тоном заправского таксиста спросил Витька, едва сдерживаясь от того, чтоб сразу тут же не сообщить счастливцу: мол, вы у меня самый первый в жизни пассажир, а я выехал в самый первый рейс!

– Тут рядом, – хмыкнул дядечка, не поднимая головы. – По проспекту дом сто сорок пять. Во двор заедешь, пятый подъезд.

– Некоторые даже номер квартиры называют, – Витька к месту вспомнил чью-то бородатую шутку.

– Давно баранку крутишь? – недоверчиво поглядел дядечка.

– Всю жизнь! – честно признался Витька.

– Молодец! – засмеялся первый шишковский пассажир. – Сразу видно серьезного профессионала. Отец тоже шоферит?

– Все! – радостно доложил Витька, лихо щелкнув счетчиком. – Даже мать диспетчером работает. А брат на карьере песок возит!

– А прадед извозчиком, наверное, был?

Так за разговором Виктор и не заметил, как зачем-то выскочил на окраину и внезапно оказался в каком-то длинном тоннеле, какого тут отродясь никогда не было! Уж кому бы не знать все окрестные улочки и переулочки!

Из тоннеля выехал в поле…

Когда доехали к ближайшим домикам и спросили у местных, оказалось, что попали в какой-то военный городок.

– Сколько живу, первый раз о таком слышу! – до глубины души поразился Витька. – Как мы тут очутились, ума не приложу!

Первый пассажир, видя такой шоферский конфуз, почему-то не разозлился, не стал кричать, ругаться, а спросил:

– Это что, твой первый выезд?

– Ага, – понурившись, сознался Витька Шишков.

– Тогда сам выпутывайся, – дядечка откинулся на пружинном диване, – а я подремлю. Все равно уже опоздал…

Шишков не ожидал такой милостивой реакции пассажира.

«Слава богу, что все обошлось без скандала!» – причитал он, с трудом выворачивая тугой руль.

Развернулся, снова нырнул в тоннель…

На выезде его остановил военный патруль. Шишков стал им объяснять, что местный таксист, что первый раз в жизни выехал, что нечаянно заблудился, что сам из армии только месяц назад дембельнулся и про запретные зоны все понимает…

Офицер устало махнул рукой – проезжай скорее!

– Это они тебя испугались, – сказал пассажир. – Так бы ни за что не отпустили.

– Меня испугались? – не поверил Шишков.

– А как же, – уверенно кивнул дядечка. – Они обязаны стоять на развороте, который мы с тобой промахнули.

– Если б они стояли, я бы не промахнул! – Витька сразу же вспомнил, что на разъезде обычно стоит военный пост, перекрывая дорогу прямо. – Там все сворачивают!

– Что-то у них случилось, – сочувственно вздохнул дядечка.

– А я из-за этого так облажался, – неожиданно всхлипнул Шишков и сам испугался такой слезливости. – Но вы не беспокойтесь, я вас обязательно довезу. Без всяких денег!

Он только тут вспомнил о беспрерывно стучащем счетчике – и выключил его.

– Как говорила моя мама, не суетись под клиентом, – хохотнул дядечка. – Я в парк телегу не напишу. Меня не бойся. А счетчик ты все-таки включи. Если менты нас остановят, вот тогда тебе холку здорово намнут. Это уж точно! И с работы могут уволить. Для государства самое страшное, если ты будешь возить без счетчика. Нечем тебя контролировать, не за что ухватить. Да тебе, наверное, отец и сам все хорошенько объяснил?

– Да, – похвастался Витька. – Он у меня человек серьезный! Начальник колонны!

– Тогда, браток, тебе везде зеленый свет! Ты просто обязан стать генералом! По своей шоферской части, – рассмеялся дядька.

Оказавшись в знакомой местности, Шишков моментально сориентировался и все понял, разобрался, куда баранку крутить. А когда доехали, добрый дядечка, вылезая, протянул Виктору сиреневый четвертной:

– Поздравляю! Это тебе мой подарок. От первого пассажира.

– Спасибо. – Витька посмотрел на счетчик: там было одиннадцать рублей тридцать восемь копеек. И он почему-то с грустью подумал: «У меня будет счастливая шоферская судьба! Такой пассажир!»

– Когда-нибудь свидимся! Мы друг другу пригодимся. – Улыбающийся дядечка помахал рукой.

С тех пор Шишкову за баранкой чаще всего везло.

Другой бы на его месте, – допустим, в гололед на спуске… А Шишков!.. Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

Но и за счастьем тоже надо следить, ухаживать, чтоб оно не отвернулось. Если постоянно будешь лезть на рожон, то и получишь… Если сам не будешь искать клиентов, то и план не выполнишь.

Вот и сейчас. Никакое счастье тебе не поможет в середине дня, когда никто никуда не торопится. Обед…

– Такси! – закричал кто-то невидимый.

Шишков в правом зеркале увидел бегущего за машиной человека и затормозил.

– Сколько натикает до лысого? – будущий пассажир плюхнулся в машину. – Летим стрелой!

Судя по запаху, это был опасный клиент. В смысле денег.

– Стольник, – объявил Шишков металлическим голосом, – но бабки вперед!

– Тут частники двадцатник берут, – вытаращил глаза пьяный. – А ты, шкура, стольник хочешь? Заводи шарабан!

– Ты что орал на улице? Ты частника звал?

– Хорошо. Уговорил. Стольник так стольник. Поехали. Мне срочно надо. Опаздываю на стрелку.

– Без денег я тебя, может быть, и довезу, – сурово произнес Шишков, – но из машины ни за что не выпущу. Ты меня понял? Ни под паспорт, ни под телефон.

– Секу с первого раза, – обрадовался долговязый и безропотно полез из машины. – Облом так облом… Такси! – заорал он кому-то другому.

Виктор включил рацию:

– Второй на связи! Варя, передай своему, тут на Студенческой пьяный жулик лоха ловит.

– Все слышали, – отозвался хриплый мужской голос. – А Федька клиентов в столицу повез.

– Повезло, – кто-то злорадно хихикнул и добавил: – Хотя не известно, кто кого…

– Вернется, расскажет, – подытожила радиодискуссию Варя. – Дядя Витя, у тебя как?

– Голяк, – печально отозвался Шишков, воображая, как бы он здорово обернулся, если б ему обломился такой замечательный столичный заказ. В Москву выгодно мотаться. Длинный конец – раз, во-вторых, в Москве клиентов больше, можно и там кое-что оторвать. Город большой, за всем не уследишь, поэтому там не так строго насчет рабочих зон. Разве что вокзалы да аэропорты… А в-третьих, обратного пассажира можно найти. Надо только места знать. Ну ничего… Фортуне не прикажешь. Пусть и молодежь немножко попользуется.

Страшно сказать, но сорокалетний Шишков считал себя довольно-таки пожилым человеком. Естественно, большой профессиональный и просто житейский опыт… Естественно, как говорится, «мидл-лайф кризис». Тут ничего стыдного нет – на каждого мужика в сорок лет грусть накатывает. Но вот еще что! На шишковском веку сменились эпохи! Он, как допотопный мамонт, помнит еще те времена! Когда рассказывает молодым, как простые граждане косяками носились по улицам в поисках такси, как и сколько платили… И переплачивали! Как уважали таксистов! Даже народные артисты бесплатно выступали в клубе! А как милиция защищала! Всегда прав таксист! А как милиция частников наказывала за провоз посторонних… Остановят машину, водителя выведут – и проверяют! Знает ли он по именам тех, кто в салоне? А пассажиры знают ли фамилию жены водителя? По паспортам сверяли!

Не верят молодые! Смеются, как сказкам или анекдотам. Но не верят. Да и сам уже, вспоминая, не всему могу поверить. Например, как шоферов принудительно в санаторий отправляли. Диспансеризацию не прошел – будь любезен на лечение и профилактику!

– Второй, Второй! Ответь диспетчеру. – Снова голос Варьки.

– Слушаю и записываю, – включился Шишков.

– Не записывай, а на ус мотай.

– Варька, не засоряй эфир!

– Я же серьезно. Звонила Наталья, просила перезвонить.

– На то телефоны есть! А не служебная связь!

– Говорит, что уже два часа не может дозвониться.

– Отбой!

Вытащил сотовый – так и есть! Отключен… Как оно так получается, что сотовый телефон всегда, когда нужно, оказывается отключенным? Может, кнопочка какая за что-то задевает?.. Потрясти? Авось заработает… Ну точно, заработал. Все у нас так…

– Наташ… Алло… Наташ, честное слово, я же не нарочно. Оно само так получается. Ну не знаю как. Ты чего звонила?

Молодая да еще такая симпатичная жена доставляет много хлопот. То ей хочется на турецкий курорт, то она собралась с подружками в Грецию за шубой. Чтоб все как у людей. То вдруг решила мужу дорогую дубленку купить! Тоже, между прочим, горькая напасть… Шишков привык быть в постоянной готовности к ударам судьбы.

– Милый, как дела? – зловеще проговорила Наташка. Уж он-то давно научился разбираться в тоне собственной жены…

– Все нормально, лапуль… – индифферентно проговорил Шишков.

– Ты не забыл про день рождения твоей собственной матери? Уж на этот-то раз тебе никак не удастся обойтись телефонными поздравлениями. Придется заехать. Так и запиши – завтра вечер отдаю мамочке! И последнее! Не забыл, что мы сегодня новый шарабан покупаем? До Ковальского я как-нибудь и сама доберусь. Как сиротиночка… На частнике, – зловредно уточнила супруга, – а ты подваливай часикам к четырем. Но только так, чтобы смена у тебя окончилась! Чтобы потом сразу домой! Вместе поедем! И никаких возражений!

– Только уточнение! – в тон жене притворным, сахарным голосом заговорил Шишков. – В нашем деле самое горячее время, как ты, милая моя, и сама хорошо знаешь, вечер. С пяти до…

– До утра, – тихо подсказала жена.

– Так что лучше будет, если я после Ковальского отвезу тебя домой, а сам вернусь на рейс. Идет?

– Как скажешь, любимый. Ты сам решишь, что и для чего лучше. Только… одна поправочка. На завтра никаких изменений! Потому что всякий раз так получается, что именно на мамин день рождения ты отправляешься на смену. Это уже всем кажется странным. Она не зря обижается. Конечно, тебе маму не жалко… Хотя… Она старается, готовит… А ты, как всегда, прискочишь, букет бросишь, на ходу куски похватаешь – и поминай, как звали!

– А что делать? Такая у нас работа! И моей матери муж так же…

– Вот ты чего добиваешься? Ну… Как скажешь, любимый мой. Хотя я была бы очень рада, если бы ты не для меня, а для своей собственной матери пожертвовал бы двумя часами своей драгоценной работы! Ты в своем эгоизме забываешь, что она уже очень пожилой человек. И ей так важно твое внимание… Особенно теперь… Без отца.

– Ну повело! Ты что, не понимаешь, что мы разговариваем по сотовому? Каждая секунда денег стоит! Короче, Склифосовский! В девять буду у матери. В десять я тебя повезу домой. Целую, любимая моя!

– Шишок, я тебя обожаю! Обедать приедешь?

– Ты нарочно издеваешься? Сама только что про Ковальского говорила… По-твоему, я на смене могу только личными делами заниматься?

– Бедненький, так ты что, будешь голодать? Давай я тебя закажу, ты приедешь, поешь, а потом обратно… Я тебе за вызов заплачу.

– Что такое – поешь, а потом обратно?

– Не болтай попусту по сотовому телефону. Жду, люблю! И неразборчивая подпись – твоя Наташка!

– Балаболка! Целую тебя, родная моя, – расчувствовался Шишков.

Много лет тому назад, вернувшись из армии, Виктор, как и положено настоящему мужчине, устроился на работу и вскоре женился на хорошей и доброй девушке, дочери одного отцовского товарища. Прожили они лет пять, кажется, или шесть. Квартиру двухкомнатную получили в пятиэтажке. Естественно, родители помогли. И на очередь поставили, и продвинули как молодых рабочих специалистов. Живи, как говорится, и радуйся. Но, увы, не сложилось. И причина вовсе не трагическая и не какая-нибудь редкая. А очень даже смешная. Когда другие про себя так говорят, обхохочешься. А вот у самого себя…

Не сошлись характерами!

Виктор старался изо всех сил. Жена, бедняжка, тоже старалась как могла. Молчали целыми днями и ночами, чтоб друг друга не обижать. Потому что любое слово – обида! Что она ни скажет, что ни приготовит – ну как серпом по яйцам! Вроде бы ничего особенного, а так всегда получается. Мучились, мучились… Да и развелись. А когда развелись, естественно, подружились. С удовольствием друг к другу в гости ходили. Сами смеялись, когда рассказывали друзьям о собственных бывших мучениях. Такая вот банальная история. А сердце до сих пор щемит… Жалко ее. Она так и осталась одинокой. Так и не смогла замуж выйти. Знакомые парни ее сторонились. Да и сейчас не очень-то к ней люди тянутся. Живет тоскливо. Сама себя боится. И стыдится.

А чем помочь?

– К доктору надо, – сквозь зубы процедил Шишков.

Сам он исправил свое семейное положение вовсе не у доктора. Пару лет походил в холостяках, изрядно утомился от свободы и неприкаянности. Родителей утомил. А тут как раз и…

Почти каждое лето во время таксистского затишья Виктор с отцом строили домик на дачном участке. Здорово так было! Сами все придумали, сами все сделали. По книжкам. Даже соседи учиться приходили! Ну и им помогали как могли. Тогда весь поселок был как одно дачное братство. Да и сейчас там так же. Все свои, таксисты. А тогда!.. Так радовались участкам!

Все обустраивались помаленьку. Кто во что горазд. По собственным возможностям, способностям и разумению. Многие тогда еще жили в палатках. И Наташкины родители тоже. Была у них пижонская такая желтая палатка с металлическими колышками и противокомариной сеткой. Ночью они в палатке зажигали фонарик – казалось очень уютно! Зачем еще какой-то домик громоздить?

Но крыша над головой – это не палатка. По вечерам соседи часто приходили к Шишковым. Поболтать, радио послушать, пивка попить. С ними приходила их дочка, Наташка. Такая была конопатая, неказистая девчонка. Сидит где-нибудь в сторонке и улыбается. Как какая-нибудь… Джоконда.

И вдруг как-то в самом начале лета… Ни с того ни с сего вдруг заявляет Виктору:

– А мне этой зимой исполнилось шестнадцать лет.

– Поздравляю, – говорит Виктор. – Извини, не знал, подарка не приготовил. А давай вечером устроим тебе праздник? Ты гостей пригласишь, мы на веранде стол накроем, костер во дворе заканителим!

Вот тут-то и пропал старый холостяк Виктор Шишков. С этого все и началось. Веселый получился вечерок, ничего не скажешь. Сначала Наташка хотела устроить праздник вдвоем – только она и Виктор!

Как-то удалось образумить девчонку, позвали родителей. Но Наташка не унималась. Ее смущенные родители сидели потупившись. Видать, догадывались, в чем дело. А Шишковы – ну прямо святая простота!

– Я с самого детства без памяти люблю вашего сына, – заявила девица. – Чуть от горя не умерла, когда он женился…

– Я тоже так переживала, – согласно кивает мама Виктора.

– Хорошо, что они расстались без обид, – говорит отец. – Плохо, конечно, что так получилось, но хорошо, что так…

Совсем запутался Иван Никитич и стушевался.

– Это я наколдовала, чтоб так получилось, – серьезно говорит Наташка. – Я добрая разлучница.

– Разве бывают добрые разлучницы? – удивляется мама.

– Да, тетя Валя! Еще как бывают! Вот она! Перед вами! Это я!

– Уймись, Тотошка. – Наташкин папа тянет ее к себе. – Перестань. Ну посмеялись, и хватит.

– Почему – хватит? Вот Татьяна Ларина своего не добилась, и от этого все оказались несчастными. Вы этого желаете собственным детям?

– Стоп, стоп, стоп! – вдруг спохватывается Виктор. – Мне кажется, тут кто-то обо мне что-то говорит?.. При чем тут дети? Это кто тут дети?

– Да, любимый. – Наташка так и тянется к нему. – Это мы! Родительские дети. Они хотят нас видеть счастливыми. И увидят. Обоих! Мы будем вместе!

– Ну это еще рановато, – отстранился Виктор. – Я, конечно, понимаю… Современные влияния… Эмансипация, как говорится, акселерация… Летом у Наташки ровесников на даче нету… Всякие там юношеские мечтания… Но чтобы так!.. Да ты что придумала?

– Сейчас доложу, любимый! Мы сделаем так!

– Чего? – взревел Виктор, поднимаясь из-за стола.

– Не волнуйся. – Наташка усадила его на место. – Это нужно знать всем. Значит, так! Наша помолвка прошла замечательно! Мы с Виктором объявляем себя женихом и невестой!

– Какая такая невеста? – поразилась будущая теща. – Тебе еще школу закончить надо!

– Успею! Я же не сегодня замуж выхожу. У вас будет время привыкнуть к этой мысли. Ровно год! Школу закончу – и замуж!

– К чему такая спешка? – Папа Шишков, видать, время мерил более крупными категориями. Или не догонял последних фраз. – Зачем торопиться? Ты такая красивая, такая молодая девушка! За этот год ты еще встретишь молодого человека, влюбишься…

Но не тут-то было.

Виктор в тот же вечер смылся от греха подальше. Полгода он прятался от своей самозваной невесты. Разговаривал с ее родителями… Ничто не помогало.

– Ее надо сексопсихиатру показать! – как-то вечером за ужином решил Шишков Иван Никитич. – У девушек в период созревания бывают всякие закидоны.

– Это у вас, у стариков, закидоны. – Мама Виктора, кажется, обиделась за весь женский пол. И мстительно отодвинула от мужа вазочку с зефиром.

– Да, Валечка, и по возрасту тоже, – нахмурился отец, – опять-таки выходит бяка…

– Какая тебе бяка? Сам на школьниц глаза пялит, а сыну… В самый раз! С ровесницей он никак не ужился. А я тебя, дурака, на десять лет моложе. И живу!

– Она, выходит, на сколько лет младше нашего оболтуса?

– Это вы про меня? – Виктор поставил чашку. – На двенадцать.

– Да их и в загсе-то небось не распишут? – еще больше нахмурился отец.

– А мне она нравится, – первой призналась Валентина Владимировна. – Хорошая такая, прямодушная. Дурная баба то же самое делает. Только исподтишка. А наша – честно!

– Она уже ваша? – От изумления Виктор даже поперхнулся.

Родители переглянулись…

К Новому году и Виктор перестал изумляться.

Наташка регулярно являлась в таксопарк. Приносила ему какие-то бутерброды, пирожные. И на «Новогодний огонек» пришла. Были тогда такие мероприятия по линии профкома. Это ей не стоило особого труда. Ее папочка и был профоргом таксопарка. Она у него в кабинете пригласительный стащила.

Ни с кем, кроме себя самой, Наташка танцевать Виктору не позволила. То сама с ним пляшет, то в буфет потащит, то в курилку. Сама, естественно, не курит, но все равно рядом стоит. Товарищи, глядя на такое ее ревностное старание, снисходительно посмеивались над ними. Потом, уже на свадьбе, оправдывались и говорили, что, мол, восхищались влюбленной парой и Виктору завидовали по-настоящему.

Как и следовало ожидать, мало-помалу Виктор действительно влюбился. Втюрился, втрескался, как школьник!

Прошел только год – а Наташка превратилась в самую настоящую раскрасавицу! Глаз не оторвать! На улице ей вслед оборачивались все мужики! Все до одного!

И свадьба, как и было спланировано Наташкой, состоялась в начале лета. Виктор был безумно счастлив.

– Кто бы мог подумать, – смущенно говорил он товарищам, возвратившись из «свадебного отпуска», – что в простой семейной жизни могут быть такие замечательные… штуки?

– Лиха беда начало! – ржали товарищи.

У Виктора Шишкова медовым оказался не месяц, а почти десять лет.

Только в последние годы, когда так осложнились дела в таксопарке, когда приходится не только отрабатывать водительские смены, но и в выходные дни заниматься бумагами, договорами, подрядами, графиками, налогами, отчислениями… Да еще с крышами разбираться, с пожарными, с санэпидстанцией… С электрикой. А надо бы и новый водосток строить. А то мойку закроют…

Тучи дел навалились и затягивали в трясину, уводили от жены… От матери… Когда отец заболел, еле-еле смог вырваться, чтоб привезти его с дачи в больницу. До последних дней Иван Никитич ковырялся на грядках, достраивал, перестраивал дачку. Так и упал… Хорошо, соседи увидели, подняли, отнесли в дом, ухаживали до приезда Виктора. А отец, когда сына увидел, поднялся с постели, стал редиску собирать, еще там что-то такое на огороде.

– Домой отвезу, – шепчет.

Потом только узнали, что у него был инфаркт.

Виктор закрыл дом, попрощался с соседями, повернулся, а отец уже в кабине:

– Не гони меня… Посиди рядом. В случае чего… Может, в последний раз за баранкой.

– Не раскисай, – недовольно буркнул Виктор, а у самого аж сердце похолодело.

Никогда он не видел отца таким старым, таким седым и слабым…

– Вы свободны? – В кабину заглянул молодой человек из новых и ранних. Самое простое, что было на нем, это золотой перстень со сверкающим изумрудом. – Мне бы на Обнорского. К Дому торговли.

Не дожидаясь ответа, он уже расположился на заднем сиденье.

– Вас устроит почасовая оплата? – повернулся к нему Виктор. – Сто рублей в час. Но можно и по километражу.

– Я вижу, у вас цивилизация! Договорные условия, никакого диктата, никакого счетчика. Это радует. Но хочу предложить вам свои условия. Не возражаете?

– Отнюдь, – настороженно кивнул Виктор. – Валяйте свои условия.

– Даю стольник, – пассажир протянул сто долларов, – и до десяти вечера ты работаешь на меня. Идет? Сейчас три часа дня. За семь часов сто баксов. Хорошие деньги, между прочим.

– Согласен, – обреченно вздохнул Шишков, но денег не взял.

– Бери! – Пассажир ждал, что водитель сам дотянется к нему.

– Сперва доедем, а там разберемся. Как говорил мой отец, не зная броду, не суйся в воду! – засмеялся Шишков, заводя двигатель.

– Мудро! – согласился пассажир. – Но деньги возьми. Все равно это тебе. За проезд. Рублей-то не держим…

Он беспечно перебросил банкноту через спинку переднего сиденья. Виктор подобрал и, чтобы не унесло сквозняком, положил под магнит на «торпеде».

– А я вот суюсь, не зная брода, – тоскливо проговорил пассажир. – Неделю назад нанял холуя. Дал ему настоящую машину. Серебряный «мерин». Шестисотый. Чтоб всегда рядом был. А он…

– Разбил?

– Нет. Ходит падла в грязных ботинках. У него от ног такой духан стоит! Я думаю, придется машину менять. Не иначе. Сегодня утром я его отправил домой – ноги мыть. И туфли новые купить. Пока на такси поезжу. Ничего, я потом у него из зарплаты вычту. Все проездные… И если машину придется менять, то и разницу в цене. А почему, собственно говоря, я из-за его вонючих носков должен терять тысячи баксов?

– Где же вы нашли такого дремучего? У нас что, кончились профессиональные водители? Только свистнуть, набегут сотни!

– Ничего подобного, не согласился пассажир, – Хорошие водители давно все разобраны. И никто хорошего водителя просто так не отдаст. Лучше доплатить и себе оставить. А если уж приспичило, то передают близким и друзьям. Как и любого другого хорошего мастера…

– Так откуда же этот вонючий приблудился?

– Брат одной девки. Попросила…

– А он, получается, на большие бабки попал? Я, наверное, не первый вас сегодня вожу?

– Да нет, – как-то скис пассажир, – бабки-то небольшие. И штуки еще не набралось. Да только он и этого-то вернуть не сможет. Чтобы с него баксики снять, я ему должен заплатить. Эти же самые бабки. Видишь, дурь какая! Он мне машину обгадил, заставил меня, как лоха деревенского, тачку на дороге ловить, а я ему, выходит, должен денег насовать, чтоб с него эти же деньги и снять?

– Да… Тухловато получается…

– А ты давно за рулем?

– Всю жизнь.

– Любишь это дело?

– Ага.

– Мне как раз такой и нужен! Вот тебе моя карточка, – парень бросил на переднее сиденье визитку, – как надумаешь, звони. Условия простые – плачу штуку в месяц. И чтобы у меня не было проблем. Машина чистая, все работает, крутится, катится. В любую сторону моей души!

– Заметано! Вот только найду покупателя на свой таксопарк, освобожусь… И позвоню.

– Да ты чего! – не поверил парень. – Зачем горбатого лепишь?

– Без дураков! – Виктор даже перекрестился для наглядности. – Имею солидную долю собственности в таксопарке.

– И сам за баранкой? Дела не идут?

– Нормально… Расширяемся. – Виктор включил рацию: – Второй на связи! Диспетчер, сколько машин на линии?

– С утра было двадцать, – сонно ответила Варя.

– А сейчас? – строго прикрикнул Виктор. – Что это еще за шуточки?

– Извините… Виктор Иванович. – Варя встряхнулась. – Извините. Дурацкая шутка получилась. Сегодня шестнадцать машин. Из них десять иномарок. Три «Волги» в готовности. Две «десятки» в ремонте. Остальные отдыхают.

– Шуточки свои брось! – сердится Виктор. – Накаркаешь… Отзовитесь все, кто на линии! А ты, Варя, считай и отмечай. Мало ли что…

– Всем, кто на линии! – звонко объявила Варя. – Срочно отзовитесь Второму! Все отзовитесь Второму!

– Сорок второй, – прохрипела рация. – Двадцать пятый, Семнадцатый, Пятый, Восьмой, Тридцать второй…

– Ну ты, братан, даешь! – Парень от восхищения развел руками. – Скажи, сколько ты хочешь?

– За весь парк или за свою долю?

– Ну, парк я, наверное, не потяну… Я насчет работы. Ты ко мне водилой пойдешь?

– Подумаю. Приехали. Тут куда швартоваться?

– Я тут и выйду. Долго не думай. У меня не получится долго ждать. Давай забьем стрелку на завтра? Утречком, часиков в семь? Подъезжай ко мне в коттедж… Там написано. Это недалеко, километров десять.

Виктор достал из-под магнита доллары.

– Это же тебе, – отмахнулся парень. – Я так сказал. Чао! Жду завтра утром.

– Дело хозяйское.

Шишков с тоской оглядел очередь желтых такси на противоположной стороне улицы. И был совершенно уверен, что оттуда из каждой машины на него смотрят, мягко говоря, без особой душевной симпатии. Чужая рабочая зона… У Дома торговли чужим ловить клиентов небезопасно.

– Второй! – включилась Варя. – Отзовись диспетчеру!

– На связи. – Шишков медленно разворачивался через двойную разделительную.

Таксисты в очереди оценили такой поступок. Через лобовое стекло видно, что кто-то даже закурил, расслабившись.

– Все отозвались, – доложила Варя, – кроме Федора. Но он далеко, мощности рации не хватает.

– Значит, в столице косит, – решил Шишков. – И слава богу!

Чужая территория заканчивается на той стороне завода.

Самая короткая дорога восвояси – через пустырь за заводом. Но там на грунтовке и гвоздь можно поймать, грязно там, колдобины. Виктор решил деликатно покинуть чужую вотчину по чистому проспекту.

– Они же меня видели, – пробурчал он. – Никого не трогаю…

Но метров через пятьсот его подрезал джип «тойота». Из него вылез широкоплечий Антон Трофимов, местный авторитет.

– Такси! – Он картинно выбросил руку вперед.

Шишков остановился, изнутри предупредительно открыл дверцу:

– Садись, Антон, говори, чего надо.

– Да ничего, все у нас есть. А если и нет чего-то, то прикупим. Заплатим, не скупясь!

– Так постоим или покатаемся?

– Покатаемся. В твою сторону. Гони в стойло!

– Заметано! – Виктор объехал джип и направился вперед по проспекту. – Как у брата дела? – спокойно спросил он, в уме высчитывая все возможные неприятности от визита Трофима в родной таксопарк.

– Нормалек! – Трофим закурил дорогую сигару. – Может себе позволить кое-что. И более того.

– Рад за него.

– Ты и за себя будешь рад. Подожди немного, – зловеще проговорил Трофим, уронив пепел себе на колени. – Не век же тебе баранку вертеть! Солидный мужик… Пора свое дело иметь. А мы тебе поможем, поддержим. Научим, если сам чего не знаешь.

– Чего это я не знаю? – насторожился Шишков.

– Современных веяний в экономике. Теперь, оказывается, нужно держать линию на укрупнение предприятий.

– Как это?

– Ну… Вот ты, например, заехал сегодня на чужую рабочую зону, отбил хлеб у моих людей. У них и так горькая корка, а ты… Ты вынудил меня заниматься тобой. Оторвал от других, более важных дел. И я пошел… Потому что мне платят именно за это. Моя горькая корка в том и состоит, что я охраняю своих людей. На их маленькой рабочей зоне.

– Клиента со своей зоны довез. Ты же сам видел. Никогда такого не было, Трофим, и не будет у таксистов, чтобы и отвезти на чужую зону нельзя было. Ты что-то недоговариваешь. При чем тут укрупнение предприятий?

– Догадливый, – засмеялся Трофим, – верно, деньгами мы потом займемся. Не за этим я тебя догонял, бензин жег.

Образовалась мрачная пауза. На улице под синим небом лужи весело сверкают, солнышко греет. А тут… в кабине будто черные грозовые тучи сгущаются.

– Не томи уж, говори.

– Во первых строках хочу поздравить тебя, Шишок. Не каждому в жизни выпадает такая удача – стать хозяином таксопарка. Хоть и на чуть-чуть.

– Только что жалел, что баранку кручу, а тут…

– Жизнь полна парадоксов. Старый Штирлиц, конечно, долго не протянет. Возраст не тот у Вячеслава Карповича, вес не тот… Да и опереться ему не на кого. Не то что ты! Ты на нас можешь спокойно опереться. А там… Сегодня ты один из многих… У вас в таксопарке по сколько на душу населения?.. По ноль два процента получается? Огромная, завидная доля, не спорю, – издевательски чмокнул губами Трофим. – Но с нашей помощью у тебя совсем скоро, хоть через пару недель, тихо и незаметно будет пять! Десять процентов! Люди сами тебе принесут. Еще и попросят, чтобы ты взял. Обещаю!

– За большие деньги, как говорила мама одного моего пассажира, люди хотят получить большие услуги. Что ждем?

– Душу твою! – заржал наглый Трофимов. – Чего ты хмуришься? Не надо все так мрачно! Жизнь прекрасна и до краев наполнена удовольствиями. Бери и глотай! Ты нам – мы тебе! Вечный закон жизни. Разве не так?

– Вот я и хочу узнать, чего ты от меня хочешь? Ты ведь неспроста ко мне сел?

– Ясный пень!

– А жилы тянешь, как… пионерка на панели.

– Лучше ты скажи, чего хочешь.

– Да я многого хочу. Счастья, здоровья, удачи. Как все психически здоровые граждане…

– А конкретно?

– Ну… Ты Ковальского знаешь?

– Бориса? Еще как! Замочить его хочешь? Без проблем! И недорого. Я к нему одного пацанчика саратовского подошлю. Он его не знает.

– Опасный ты человек, Антон Трофимов. – Виктор весело подмигнул.

– Но очень полезный! Как витамин! Ты меня только с одной стороны знаешь, а у меня их несколько. Одна другой лучше.

– Не сомневаюсь! Но… Пусть Ковальский живет. И радуется удовольствиям жизни. А ты бы, как настоящий друг и товарищ, помог мне уговорить Бориса на сущую пустяковину!

– Только не про деньги! За копейку Борька удавится. А за цент любого и сам удавит.

– Ну, в общем-то, ты угадал. Хотя и не совсем про деньги. Он хочет мне свою потасканную машину сбагрить. А денег просит ну-у… уж очень до хрена. Я вроде бы и привык к мысли, что надо ему заплатить, но такую громадную сумму даже вообразить трудно.

– Сколько?

– Нужно уговорить штуку скинуть. Если получится больше, то свободные бабки пополам. Идет?

– Нашел дурака. Лучше я его замочу и всю машину сам тебе продам. По полной цене.

– Ты все шутишь…

– А кто на такие темы будет серьезно разговаривать с Ковальским?

– Ну ладно, проехали. Следующая станция… Какая станция?

– Гони, говорю, в стойло. У меня в вашем парке дельце маленькое, но важное…

Шишков с начала разговора вроде бы догадывался, что одним из вариантов главной закавыки во всей этой процедуре является доставка Трофима в его, Шишкова, машине. Если бы он на своей поехал, его бы издали заметили, по рации передали бы, а в парке успели бы подготовиться к встрече…

Что-то там серьезное случилось. Не зря Трофим хочет незаметно проскользнуть. Да и один ли он таким образом сейчас направляется в парк? Что они задумали?

– Не чеши мозги, – улыбнулся Трофим, выбрасывая недокуренную сигару в окно. – Все просто! В недалеком будущем никто не будет платить никаких штрафов за нарушение рабочих зон. Потому что не будет этих самых рабочих зон. Будет одна большая… И все! Укрупнение! Если ты с нами, будешь удовольствия грести ложкой. А кто не с нами, как говорят святые угодники, тот против нас! Пеняй на себя…

– Очень серьезно. Надо обмозговать все хорошенько. Просчитать. Чтоб в интересах не потерять. Дело-то большое… Дня через два я мог бы ответить, а так на бегу… Будем считать, что наша первая дипломатическая встреча окончилась успешно.

– Еще не кончилась.

Шишков был тертый калач. У него и на такие случаи была в машине заготовочка. Небольшой клапан, нужно только кнопочку заветную нажать… И тут же бензин кончается. Лампочка мигает самым натуральным образом. Минут через пять движок обязательно остановится. Старинное изобретение. Но, увы, полезное и сейчас.

– Антон, если ты не спешишь, я на заправку заскочу? – невинным тоном спросил Виктор.

– Хочешь своих предупредить? – подняв брови, спросил Трофим.

Шишков молча показал на мигающую лампочку.

– Давай, – пожал плечами Трофим. – Мне без разницы. Только телефон оставь. И рацию отключи. Если все по-честному, по-хорошему.

До ближайшей заправки было километра два.

А там… Что-нибудь можно придумать!

– Бог не выдаст, свинья не съест, – решил Шишков.

– Это ты про кого?

– Отчие наставления.

– Свинья все съест, – покачал головой Трофим, – уж я-то знаю. У нас в деревне одна свиноматка младенца в поле сожрала. Натурально! Следователь приезжал, все проверяли. Вскрыли эту свинью… Точно.

– Ужас-то какой!

– Грубая правда жизни. Кондовая, посконная… Деревенская. Наша! Никто тебя не накормит, если сам не возьмешь. Из города только брать приезжают. Как феодалы натуральные. Всегда так было. Значит, закон природы.

Шишков заехал на заправку, остановился возле колонки. Демонстративно вытащил сотовый, положил на «торпеду».

Трофим так же демонстративно положил на «торпеду» микрофон рации с оторванным проводом.

– Нехорошо это, – буркнул Виктор, вылезая из машины.

Сердце его больно сжималось от самых страшных предчувствий.

По пути к окошку кассы Виктор не выдержал – обернулся…

Трофима в кабине машины не было!

Глава вторая

Сам бы я за это дело не взялся. Но, поскольку я состою на государственной службе, на жалованье, время от времени приходится, не считаясь с собственными предпочтениями, заниматься подобными поручениями. И деньги с них небольшие, и удовольствие сомнительное… Раньше некоторым утешением в подобных ситуациях служило для меня то, что я как-никак набираюсь опыта. В моем же возрасте и с моей профессией смешно говорить о новом житейском опыте. Зачем бы он мне сдался?

Ругнувшись, я крутанул руль своего видавшего виды «жигуля». Опять иномарка обгоняет… Куда он так спешит, на собственные похороны?

По профессии я, если кто не знает, адвокат. Гордеев моя фамилия. Работаю я в юрконсультации за номером 10, что находится в Москве, на Таганке, 34. Веду прием граждан с утра и до обеда… Работу свою я вообще-то люблю, но пестрая она, как лоскутное одеяло. То много интересных дел, прибыльных, а то все какая-то мелочь и мура. Иногда, знаете, клиенты обращаются, а иногда и нет… Хотя адвокат я хороший. Так люди говорят…

Сейчас в моей жизни, очевидно, наступил как раз такой период затишья. В данный момент я ехал спозаранку в Южное Бутово, чтобы устроить дела гражданки Рожкиной. Какой ерундой только не приходится заниматься хорошим специалистам, когда они состоят на государственной службе, не желая пускаться в свободное плавание по волнам частного предпринимательства!.. Муж, которого себе выбрала эта замечательная гражданка, изрядно ей надоел тем, что постоянно не просыхал. Она задумала развестись с ним, а заодно и разменяться. Совершенно естественное, я бы сказал, желание. Сложность тут была одна – гражданин Рожкин, поскольку никогда не просыхал, был практически недееспособен. Он не мог ни зайти с женой в паспортный стол, ни поставить подпись в бумагах. Жена утверждала, что трезвым его можно застать, разве если вломиться к нему в квартиру в семь утра. А так рано госучреждения не работают… А тут еще помимо этих проблем гражданин Рожкин решил заупрямиться и ни развода, ни размена жене не давать. «Будешь, – говорит, – жить где жила». Кроме того, он желал компенсации за беспокойство. Что делать? Пришлось мне самому, по просьбе гражданки Рожкиной, уламывать ее бесполезного мужа. С этой целью я должен был наведаться к ним в квартиру с утра, так как несколько назначенных в более приемлемое время встреч с Рожкиным не состоялись, хотя он и клятвенно обещал. Но что-то каждый раз ему мешало…

Сверяясь с адресом, я припарковался у одной из высоток, похожей как две капли воды на все остальные высотки района. Белые и голубые коробочки. Ну кто так строит?! Не люблю я эти новые районы. Во-первых, не понимаю, как жители тут ориентируются. Во-вторых, какую-то тоску на меня подобные пейзажи нагоняют… Нет, я бы так жить не стал. Пейзажик угнетает больше, чем у Достоевского. День живешь, два живешь, а на третий уже так и хочется кого-нибудь топором промеж глаз тяпнуть или самому на осине удавиться, если найдешь, конечно, осину в таком микрорайоне…

Подъезд оказался замкнут, на двери висел новенький домофон. Вот еще одна новая московская мода. Толку в этих запорах… Разве что своих не пускать. А для того, кому надо проникнуть в дом, это не препятствие. Каждый дворовый мальчишка знает, как открыть магнитный замок.

Нужная мне тридцать девятая квартира не отзывалась. Я звонил и звонил. Нет ответа… Это уже настораживало… Надеюсь, Рожкин просто не может проснуться. Пришлось звонить к соседям.

– Кто там? – произнес противный женский голос.

– Откройте, пожалуйста, – начал я вежливо, – я к вашим соседям, в тридцать девятую…

– Вот туда и звоните, – отреагировала женщина сквозь хрип и сипение домофона и пропала.

Я позвонил в другую, проклиная людскую подозрительность.

– Кто?.. – На этот раз мужчина.

– Милиция!

– Я те щас покажу милицию! Повадились тут разные… Я всех милиционеров в районе знаю, я сам милиция! Вот я к тебе спущусь сейчас! – пригрозил он и отключился. Это уже нехорошо. А вдруг и впрямь выйдет? Я, конечно, понимаю, что в таких районах озвереешь от однообразия и скукоты, но мне-то надо было, несмотря ни на что, попасть внутрь!

На третий раз мне повезло – только я изготовился звонить, как дверь подъезда открылась и из дома вышел ребенок с ранцем на плече. Дверь он не захлопнул, – видимо, еще не научился по малолетству остерегаться всех и каждого… Я воспользовался этим обстоятельством, ловко просунув ботинок в зазор между дверью и косяком, и помешал двери закрыться.

Подъезд нужного мне дома выглядел вполне прилично. Побелку еще не успели изгадить, даже ряды почтовых ящиков выглядели более-менее презентабельно. Искомый алкоголик жил на втором этаже. Я долго звонил и стучал в деревянную дверь. Казалось, я перебудил весь подъезд, и все соседи настороженно прильнули к своим дверным глазкам… Наконец за дверью послышались шаркающие шаги, что-то упало, зазвенело, раздались невнятные, но весьма злобные ругательства. Дверь открылась, и на меня уставилась синюшная физиономия, заросшая трехдневной щетиной.

– Рожкин? – спросил я строго и официально.

– Ну я-то, допустим, Рожкин, – отозвалась физиономия. – А вот ты кто?

– Юрий Гордеев. Адвокат вашей жены. Мы с вами должны были встретиться.

– А… Здорово. Заходи, адвокат!..

Я зашел, опасливо озираясь. В квартире стоял удушливый, кислый запах позавчерашних щей.

Хозяин проследовал на кухню, слышно было, как он там шумно пьет воду из-под крана.

– Выпить хошь? – осведомился он громко.

Я насторожился. В моих интересах было как раз никакой выпивки до подписания бумаг не допускать. Осторожно заглянув в комнату, я увидел там бардак и безобразие – скомканные газеты на полу и столе, тряпье на диване и кровати плюс какие-то не очухавшиеся еще со вчерашнего дня собутыльники. Сама жена Рожкина, приняв решение разводиться с мужем, съехала к родственникам, к матери кажется. Теперь Рожкин, видимо, вовсю наслаждался свободой.

– А… Может, мы сначала по делу? – предложил я, проходя в кухню, где Рожкин уже чем-то деловито звенел. Ну так я и думал – наполняет стопки. Одну стопку он сунул мне в руку – граненую, толстого стекла, неприятно липкую и грязную.

– Ну, – сказал он, – будем! – И потянулся чокнуться. Выпил, сморщившись, запустил пальцы в банку, где в мутном рассоле плавал последний огурец.

– Жена солила, – поделился он со мной с гордостью. – Кончились все… Ты жену мою знаешь?

Так, думаю. Приехали.

– Я адвокат Гордеев. Пришел. К вам. По делу. С поручением от вашей жены. Вы ей обещали заявление подписать.

– Да помню я, адвокат… Ты думаешь, я не понимаю ничего? А я все понимаю, – хитро прищурился Рожкин и покачал у меня перед лицом искривленным, заскорузлым пальцем. – Только ты зря приехал. Шиш ей выйдет с маслом. А где она сама шляется-то?

Я почувствовал, что пора брать быка за рога, так как Рожкин, кажется, на одной стопке не собирался останавливаться.

– Я приехал специально договориться, на каких условиях вы согласились бы с нами сотрудничать. Я со своей стороны мог бы позаботиться о защите ваших интересов, несмотря на то что я адвокат вашей жены.

– Чего надо-то? – спросил Рожкин, жуя огурец.

– Мне необходима пока только ваша подпись под заявлением… И еще несколькими бумагами. Собственно, по установленному порядку вы сами должны были бы пройти в ЖЭК и так далее, но я, зная, как вы заняты, договорился за вас, и они согласились принять документы без вашего личного присутствия.

– Еще чего! – отреагировал Рожкин. – Никогда я бумаг не подписывал и не буду! Чего эта змея еще удумала? Чего ей не хватает? Сладкой жизни захотела? А без моего согласия, значит, никак? Так я ей своего согласия не даю. Я ей полный законный муж, и она от меня никуда-а не денется. Не ндравится ей, вишь… Как она со мной – так и я с ней.

– У вас с женой совместная собственность. Она хочет разменяться, чтобы у каждого было по квартире. И вам хорошо будет, никто не будет мешать…

– Еще чего. Никуда я отсюда не поеду. Мне и тут хорошо. А она где хочет, там пущай и живет. Вот вернется только – уж я ей покажу, где раки зимуют… вертихвостка. Я ради этой… паскуды и пальцем не пошевелю. Она меня кипятком обварила!

– В каком смысле? – спросил я, несколько обалдев.

– А так, схватила с плиты кастрюлю и плеснула в лицо, чуть глаза меня не лишила!..

– За что это она вас?

– А, я ее бить хотел… – пояснил Рожкин. – А что? Житейское дело… Нет, ты не думай, мы иногда и мирно жили… Ты чего не пьешь? – спросил он подозрительно. – Подпоить меня хочешь?.. Я трех таких, как ты, перепью! Думаете, Степан ничего не видит, не понимает, его можно вокруг пальца обвести! А что мне, к примеру, за это будет, если я вдруг да соглашусь? А?.. Отпущу бабу свою и по-христиански – живи, мол…

Тут я понял, что формальности пора прекращать. Да и чего я хожу вокруг да около, как в первый раз, честное слово?

– За причиненное вам беспокойство мы готовы выплатить соответствующую компенсацию, – сказал я, значительно заглядывая ему в глаза.

Расчет оказался точен – в глазах Рожкина я заметил заинтересованность. Наверняка финансы его на исходе, а выпивать на что-то сегодня и завтра надо продолжать…

– Взяток не беру, – предупредил он, борясь с собой.

– Ну что вы, какая взятка. Вот если бы вы мне давали – вот это была бы взятка. Я при исполнении.

– Беру только взаймы, – сказал щепетильный Рожкин. После чего стал неистово торговаться. Я основательно опустошил собственный карман – в обмен на долгожданную подпись. Эх, было бы дело чуть серьезней, не миновать бы мне судебного разбирательства…

– Хорошо, – говорил Рожкин, пересчитывая послюненным пальцем бумажки. – Разве я не понимаю, что ж я, не человек… Вот и расстанемся по-хорошему, по-христиански, и пусть идет с миром… Вот эта бумажка почему рваная? Рваных мне не надо, у меня их в магазине не берут…

Наконец, произведя подсчет, Рожкин изготовился выполнить свою часть устного договора. Однако на том мытарства мои не кончились. Руки у Рожкина, что совершенно понятно, изрядно дрожали, так что мне пришлось заставить его сперва долго тренироваться на куске газеты. Время от времени он порывался еще выпить, но я хватал его за рукав, грозил отобрать деньги. Рожкин пыхтел, выводя закорючки, отрабатывал гонорар.

– Смотри-ка ты, как криво получается! – сам удивлялся он. – А ты думал! Посмотри на мои пальцы! – растопыривал пятерню. – Это рабочая рука, железная, стальная! Вишь, пальцы не гнутся! Это я на заводе работал, они у меня ручку тонюсенькую не держат…

– Давай, я плюсик поставлю, – щедро предложил он мне наконец. – И тебе легче, и мне…

– На плюсик пойти не могу, – строго сказал я. – Продолжайте…

Продолжили… Руки у меня чесались самому подделать его подпись. Все равно потом не вспомнит… Хотя, может, и вспомнит. Все они любят для собственной пользы дурачками прикидываться, а на деле такие хитрованы…

Через какое-то время залихватская подпись была-таки поставлена Рожкиным на нескольких документах. Собрав драгоценные бумаги, я аккуратно упрятал их в папочку.

– Следовало бы накинуть, – заныл Рожкин, – я скоко с бумажками твоими провозился, такого уговору не было!

– Больше не дам!

– А вот я возьму да и скажу, что вы меня силком вынудили! – сказал, прикрывая один глаз, Рожкин.

– Не дам больше. Нет у меня.

– Да? Ну ладно… – сдался он. – А тогда за это дело – до дна! – безапелляционно заявил Рожкин.

– Я за рулем, – попытался я отмазаться. Во-первых, это было правдой, во-вторых, водку с утра я не могу.

В дверях кухни замаячили страшного вида проснувшиеся рожкинские собутыльники.

– Эт хто? – спросил один, длинноносый, хриплым со сна голосом.

– Адвокат, – с гордостью произнес Рожкин. – Не пьет совсем!

– Может, ты еврей? – угрожающе спросил второй, косматый.

Все трое подозрительно уставились на меня.

– Нехорошо так, – продолжал косматый, не по-христиански… Или ты иудей?

– Надо выпить… – поддакнул длинноносый.

Он злобно сверкнул полуоткрытым глазом. В мои планы не входило вступать в полемику. Поэтому я схватил липкую стопку и, зажмурившись, выпил, преодолев приступ тошноты. Водка последовательно обожгла язык, полость рта, глотку. Затем, чуть помедлив, нехотя проскользнула дальше…

Под не слишком одобрительными, но уже невраждебными взглядами братии я выбрался из кухни в коридор, а потом и из квартиры. На лестнице мне чуть не стало плохо, я длинно и тягуче сплюнул и грустно побрел к машине. Как бы не отравиться, думал я, мучительно борясь с желанием очистить желудок. Наверняка они пьют страшную дрянь… Ладно, не будем думать об акцизных марках, о том, что именно разливают в эти бутылки, от этого только хуже…

Бросив с таким трудом добытую папку на соседнее сиденье, я достал из бардачка «Антиполицай» и закинулся им на всякий случай. Потом завел машину и осторожно поехал. Ко всем моим расстройствам добавилось еще и то, что я спросонок забыл выключить в машине фары, и теперь неизвестно, насколько хватит моего аккумулятора…

Бывают такие дни, когда все наперекосяк – их с самого утра опознать можно. Полоса такая… К счастью, я не попал в дорожную аварию, столкнувшись с другой машиной – только этого мне для послужного списка не хватает! – но я так аккуратно шаркнул днищем по предательски торчащей из земли трубе… Выругавшись, вышел посмотреть на повреждения, на всякий случай выключив зажигание; а когда хотел поехать снова, оказалось, что машина не заводится. Ну вот не заводится, и все!

По этому поводу я предпринял несколько обычных действий: ругался, толкал ее сзади, просил помощи у других водителей… Поймав «Волгу» с сидевшей за рулем дамой, я уговорил ее меня дернуть. Привязывал трос еще, идиот… Дергала она меня несколько раз. Дотянула таким образом до угла. Ничего не помогало… (Скажу по секрету – теперь уже можно, – когда я спустя несколько дней выбрал-таки время заехать за починенной машиной, автомеханики чуть животики не надорвали. Оказывается, у меня просто элементарно кончился бензин, я, дурак, забыл с утра заправиться… Все-таки алкоголь – это яд. Даже в небольших количествах.)

Ругаясь на чем свет стоит, я оттолкал машину к оказавшейся, по счастью, рядом мастерской, договорился с двумя хмурыми мужиками о ремонте, распростился со своим «жигуленком» и пошел ловить тачку.

Что за гнусное место это Бутово, как можно жить там, куда метро еще не провели? Не все же тут с машинами…

На мое счастье, Рожкин часть захваченных мною из дому денег все же мне оставил, поэтому я мог позволить себе поймать такси.

Такси, как ни странно, подоспело почти мгновенно. Вот так не знаешь, за каким углом подстерегает тебя судьба… Таксист, усатый мужичок среднего возраста, включил счетчик, который сразу же принялся приятно и успокаивающе тикать, считая мои кровные денежки…

– На Таганку, шеф, – сказал я. Таксист согласно кивнул.

Мне показалось, что счетчик крутится что-то уж слишком быстро. Таксист, проследив за моим взглядом, подмигнул мне:

– Ничего, не бойтесь, у нас все по-честному. Мы люди деловые…

Я машинально покосился на удостоверение водителя, болтавшееся у меня перед носом. На нем был проставлен номер таксопарка.

– Приватизировать хотим, – поделился словоохотливый водитель. – Такие сейчас времена. Все заработать стараются, и все можно. Что ж сидеть-то? Когда ремесло в руках. Шуршать надо.

– А не боитесь? Приватизировать-то? Крыша есть у вас?

– Крыша? – помрачнел почему-то водитель. – М-да… крыша, говорите… – И на этом наглухо замолчал. Уж не обидел ли я его чем, подумал я. Кто их там знает… И чего я лезу не в свое дело всегда. Проклятый профессионализм – сразу хочется из людей всю подноготную добыть. Вопросы начинаешь задавать первому встречному, и все с подковыркой, а люди настораживаются…

Миновали мы отдаленные районы и уже начинали подъезжать к долгожданному центру. Я как раз радовался, что хоть одно дело провернул, но мне очень хотелось спать, и представить себе целый длинный рабочий день в учреждении было страшно… Ну не могу я рано вставать.

– А вы во сколько на работу встаете? – решил я поинтересоваться у водителя.

– А я еще и не ложился, – усмехнулся он. – Мы по сменам работаем… Вот я как раз домой хотел ехать… Счас вот вас отвезу – и к жене под крылышко…

Произошло это все внезапно. Мы стояли на светофоре, как вдруг к нашей машине подбежали два лица явно кавказской национальности и, рванув незапертую заднюю дверь, один из них полез в салон.

– Э-э! Занято! – удивленно заорал водитель.

– Занято нэ занято – виходи! – сказал второй, пытаясь вытащить меня с переднего сиденья. – Гаварить будем! – устрашающе шевеля усами, предупредил второй, обращаясь к водителю. Мы от Саламбека. Пусть пассажир выйдет! Ми его нэ тронем.

Я поглядел на притихшего и напряженного водителя и вдруг совершенно озверел. Что это такое, в конце концов, долго можно надо мной издеваться?! Я вообще-то тихий, но есть предел моему терпению.

– Э, генацвале, – сказал я, отдирая толстые волосатые пальцы от своего воротника, – пусти, а то бо-бо будет.

– Что? Что ты сказал? – удивился тот.

– Щас я сам выйду, – пообещал я и выполнил свое обещание в полной мере. Оттолкнув кавказца (грузина, армянина, азербайджанца – черт их всех разберет, для меня все на одно лицо), я вылез из машины, потянулся для разминки и изо всех сил засветил не ожидавшему нападения кавказцу ногой в челюсть. Даже сам удивился. Это меня надо здорово разозлить, чтобы я был способен на такие акробатические трюки.

– Сволочь! – крикнул тот и, добавив еще что-то, отлетел к стене дома.

Но этим я не ограничился. Я, честно говоря, был даже рад – я зол с утра, в плохом настроении, и раз уж подвернулся случай все это дело выплеснуть, упускать такое нельзя. Тем более когда начал…

Сначала я догнал первого кавказца и нанес ему еще несколько ударов: в челюсть, по шее и в промежность. Оставив его валяться и ругаться сквозь стоны на родном языке – интересно, какие именно он проклятия на меня насылает? – я вернулся к машине и выволок оттуда второго грузина, армянина либо азербайджанца. С ним было еще проще. Он, правда, не хотел отпускать горло водителя, а когда я отодрал его от водителя, он даже попытался неожиданно меня укусить. Я очень удивился, а потом дал ему изо всех сил по загривку и, когда он упал, еще пнул ногой. Не знаю, куда попал, не посмотрел. Обычно я этого не делаю – не бью лежачих, но тут разрешил себе. Слегка. Короче, выступил неожиданно и сверх программы в роли эдакого Рембо…

Я запрыгнул в машину, хлопнул дверью, не забыв запереть ее, и крикнул одуревшему водителю что-то удалое типа:

– Трогай! Шевели поршнями!..

Водитель рванул машину с места, и мы помчались по улицам города с максимальной дозволенной скоростью. В зеркальце я видел радостные глаза водителя.

– Ай спасибо! – сказал он, очухавшись и решив, видимо, после всего, что с нами было, перейти на «ты». – Браток, как ты меня выручил! Вот спасибо! Век не забуду! А ты говорил – крыша! Слушай, а ты не хочешь к нам охранником устроиться, а? Как ты их раскидал!..

– Не хочу, – сказал я гордо.

– Сам-то кем работаешь?

– Я адвокат.

– Адвока-ат… – протянул с уважением водитель. – Да, тогда конечно… И много зарабатываете? – Он опять почувствовал классовую разницу.

– Много, – соврал я.

– Ну и я много, – примирительно сказал водитель. – Так что денег я с вас по такому случаю не возьму. Приехали!..

Действительно приехали, а я и не заметил.

– Ну ладно, браток, бывай! – сказал я ему, невольно подделываясь под его разговор. Людям так больше нравится. И понимают они тебя легче, когда ты с ними говоришь на одном языке…

– Спасибо. И вам того же… – И машина с вежливым водителем, развернувшись, укатила в неизвестном направлении.

Вздохнув, я начал подниматься по ступеням. Работа, работа… Теперь еще несколько часов не расслабишься. У меня же после такой гимнастики все тело болело, и хотелось развалиться в кресле, закрыть глаза и принять кофе с сигареткой. Вздохнув, я отложил это на после обеда… В приемной меня уже ждали несколько посетителей. Начался рабочий день.

Глава третья

«Тихонов Вячеслав Карпович. Генеральный директор таксопарка», – бежали по экрану компьютера строчки. Строчки увеличились в размере, стали жирнее, толще. «Бизнесмен», – добавилось через секунду на экране. Визитная карточка была готова.

Экран компьютера вспыхнул, замигал разноцветными звездочками, погас. На экране появилось красивое лицо пятидесятилетнего мужчины. Это и был директор таксопарка Тихонов. Горизонтальные морщинки над самой его переносицей приняли сливообразную форму, похожую на плоский глаз без зрачка – Тихонов нахмурился: судя по всему, визитная карточка его не устраивала.

Сигарета легла на край фарфоровой пепельницы, сделанной в виде полулежащей обнаженной женщины. На фарфоровую женщину упал пепел. Пальцы Тихонова с золотой печаткой на мизинце постукивали о край стола. Покачивалась начищенная до блеска изящная черная туфля.

Вячеслав Карпович Тихонов сидел в своем кабинете. Настроение, прямо-таки, скажем, было у него неважнецкое. Вчера вечером жена закатила истерику: «Хочу в Италию! Ленка вон уже третий раз ездила. А я…»

Ленка – это соседка по даче, ее муж – одноклассник Тихонова, директор шиноподшипникового завода. Тихонов, конечно, понимал, что поездка жены в Италию не повлияет существенным образом на его семейный бюджет, но какая-то часть его мужского самолюбия протестовала. Протест вылился в семейный скандал приблизительно такого содержания:

– С какой стати? Я сам не был в Италии ни разу… – возмущался Вячеслав Карпович. – Попробуй вначале заработать себе хотя бы на один сапог, тогда поймешь, как она дается, копеечка…

Вот и сейчас, когда раздался телефонный звонок, Вячеслав Карпович невольно вздрогнул. Приподнял трубку телефона, секунду помедлил: «Может, дать отбой?» – потом решительно заговорил.

Конечно, Тихонов лукавил. Деньги были. Но почему-то не хотелось тратить их таким, как он считал, совершенно бездарным способом. К тому же что-то внутри него напрягалось, заставляло беспокоиться по каждому, даже незначительному поводу. Словно он чувствовал: что-то должно произойти.

Это ощущение впервые появилось у него несколько дней назад, после звонка Трофима. Трофим вел себя странно, почему-то спрашивал о ближайших планах, зачем-то предлагал просто встретиться. Тихонов понимал, что у этого человека ничего не бывает «просто». Но что крылось за всем этим, он не знал.

– Я вас внимательно слушаю.

Трубка молчала.

«Проверяют…» – подумал Тихонов и сам удивился своим мыслям. Кто и с какой стати мог его проверять? Его, директора таксопарка, в общем-то не последнего человека в их городке… Чувство беспокойства не покидало Тихонова, он встал с кресла и прошелся по кабинету. Массивные дубовые стулья, когда-то так нравившиеся ему, длинный овальный стол, зеркало округлой формы – все, так любимое раньше, теперь раздражало, вызывало беспокойство и тоску.

Тихонов остановился у зеркала. Каштановые волосы с проседью, правильной формы нос, подбородок с ямочкой, карие глаза… Тихонов поправил ворот рубашки – пятидесятилетний все еще красивый мужчина в зеркале сделал тоже самое. Тихонов улыбнулся ему:

– Такие вот дела, Вячеслав Карпович…

Что и говорить, Вячеслав Карпович всегда испытывал к самому себе… некоторое чувство влюбленности, можно сказать, он считал себя идеалом мужчины, недаром ведь у него такая замечательная фамилия – Тихонов! И даже то, что все вокруг, не сговариваясь, окрестили его Штирлицем, казалось Вячеславу Карповичу самым настоящим комплиментом: еще бы, красавец мужчина, умный, смелый, одним словом – герой. Правда, с некоторых пор что-то дрогнуло в душе «героя». Когда же это произошло?

Тихонов перебирал в памяти события прошедших нескольких дней: работа, работа и работа. Ничего особенного. Ничего примечательного. Кроме загадочных звонков и ссоры с женой.

В последнее время они часто ссорились. Тихонов понимал, что не давал жене необходимых ей любви и ласки. Честно говоря, ему в последнее время было абсолютно не до нее. Он даже не мог ответить себе, любит ли он ее? Вряд ли. Ему почему-то стало очень жаль ее. Вячеслав Карпович вспомнил, как они познакомились…

Было жаркое лето.

Ялтинский берег переполняли отдыхающие, несмотря на заходящее солнце, все лежаки на пляже были заняты. Тихонов лежал на животе у самой воды. Теплые волны касались его ног, размывали под ними песок. Словно приглашая к себе… В себя…

Тихонов не выдержал, поднявшись, резким движением с размаху плюхнулся в волны, обдав при этом брызгами какую-то пожилую особу. Пожилая особа сделала недовольное лицо, пробурчала что-то типа: «Понаехали… нахалы…» Но Тихонов уже не слышал этого. Он плыл все дальше и дальше, щурясь от лучей заходящего, но все еще слепящего глаза солнца… Неожиданно он услышал, точнее, вначале увидел пузыри на волнах, метрах в пятнадцати от себя, потом догадался, различил слова: «П-ма-ма-а…ги-и…» Вячеслав (тогда еще его никто не называл Вячеславом Карповичем) понял: кто-то тонет. И еще он понял, что тонет девушка. Мгновенно оценив ситуацию, он быстро подгреб к тонущей, схватил ее одной рукой за волосы, второй за талию, успев оценить гибкость ее тела, стройную фигуру…

Так они познакомились. Роман, начавшийся столь романтично, был бурным и довольно быстро перерос в решение – жениться. Решению способствовало и то, что у будущей жены были довольно значимые по меркам того времени родители: папа – директор ресторана, мама – бухгалтер банка… Тихонов тогда был счастлив.

А теперь он испытывал перед женой горькое чувство вины и разочарования. Вины – от того что так и не смог сделать ее счастливой, а разочарования – потому что не стал счастлив сам.

Перебирая в памяти события прошлых лет, Вячеслав Карпович снова вспомнил вчерашний разговор с женой и его собственное беспричинное (он совершенно отдавал себе в этом отчет) раздражение.

Вдруг он понял почему. Конечно же! Тихонов просто не хотел, чтобы жена уезжала. Неважно куда: в Италию ли, на дачу, к своей маме, к первому мужу… Потому что он боялся. Чего? Вячеслав Карпович сам не мог понять, но это неведомое ранее состояние все нарастающей тревоги не покидало его ни на минуту, подчиняя все, что происходило вокруг, одному – поиску объекта опасности.

Объект не заставил себя долго ждать.

– Слава? Слушаешь? – Это звонил Шишков. – Алло, ты здесь?

По голосу Шишкова было заметно, что он нервничал.

– Слушаю, – выдавил из себя через силу Тихонов.

– Я везу к тебе Трофима, ты все понял? – Шишков говорил тихо, словно боясь, что их услышат.

– Как тебе это удалось? – Вячеслав Карпович услышал, как бьется его сердце, почему-то оно, вопреки всем его познаниям в области физиологии, сейчас билось у него прямо в горле.

– Бензин кончился… На бензоколонке…

Шишков говорил что-то еще. Но Вячеслав Карпович уже не слушал его, положив трубку на стол, он налил в стакан газированной воды, выпил залпом, позвонил секретарше.

Благоухая только что купленными духами (такой вывод можно было сделать потому, что она вылила их на себя достаточное количество), вошла секретарша.

– Леночка, – оценил аромат Тихонов, демонстративно глубоко втянув в себя воздух, – у вас чудный вкус… – Он протянул ей для приветствия руку, чуть придержал в своей руке ее тонкие длинные пальцы, поцеловал ладошку изящной руки.

Секретарша просияла, присела на край стола своего шефа, облокотилась на спинку его кресла.

– Леночка, – продолжил Тихонов теперь уже другим тоном, привыкшая к переменам настроения шефа Леночка встала со стола, – я вас очень прошу, пожалуйста, не пускайте ко мне никого.

Леночка поняла, кивнула, повернулась к шефу спиной и, качнув пару раз узкими бедрами, вышла из кабинета.

Тихонов проводил ее взглядом. С ней у него тоже был роман. Странное стечение обстоятельств: все женщины, которые его окружали, вначале становились его любовницами, а потом кто – женами, кто – подругами, кто – коллегами по работе…

Правда, с Леночкой произошла отличная ото всех других замечательная история, которую вряд ли можно было назвать романтической.

Это случилось три года тому назад. Тихоновская теща отмечала свой очередной юбилей. Какой именно, Вячеслав Карпович не знал, он сбился со счета, ему казалось, что она отмечает эти юбилеи каждый год.

Столы, расставленные по всему дачному участку, ломились от яств. Чего там только не было! Знакомая и малознакомая публика уже устала дегустировать все прибывающие напитки, полусидела, полулежала на коврах ручной работы, которыми почти сплошь была устлана трава родительского участка. Ни у кого не было больше сил ни на что – ни на еду, ни на выпивку, ни на скучные однообразные разговоры, ни даже на новые знакомства. Вячеслав Карпович дремал, прислонившись спиной к ореховому дереву, порой он приоткрывал глаза, не то контролируя, не то оценивая ситуацию. Неожиданно его внимание привлекла девушка, «тонкая и звонкая», как он ей сам потом сказал, она… собирала одуванчики. Да, среди всего этого пресытившегося пиршества она собирала не измятые коврами одуванчики. Тихонов присмотрелся: девушка была хороша собой. Он был как раз в том состоянии, когда решения принимаются легко, а о вопросе об ответственности за них не может быть и речи. Тем более что ответственности, как таковой, и не предполагалось. Он просто встал с ковра, подошел к девушке и сказал:

– Давайте уедем отсюда… – Девушка посмотрела на него своими замечательными глубокими синими глазами, Тихонов смутился, но уверенно повторил. – Прямо сейчас…

– Куда? – спросила девушка.

Ее звали Лена. Они мчались по трассе на одной из тихоновских машин, сами не зная куда и зачем, останавливались у обочины дороги через каждые полчаса и занимались любовью.

В тот день Вячеслав Карпович понял, что лучшей секретарши ему не найти.

Прежняя секретарша, Нина Андреевна, была тут же уволена, что вызвало упреки жены и скрытое недовольство тещи. Дело в том, что именно теща устроила к нему на работу эту Нину, она приходилась многочисленному семейству дальней родственницей. Кем именно, Тихонов не интересовался, его всегда раздражали бесчисленные родственники жены, которыми ему приходилось заниматься, устраивать в институты, на работу, вникать в их бесконечные финансовые проблемы.

А дальше все шло так, как и должно было идти. Тихонов задерживался на работе, врал жене, иногда «работа» затягивалась до утра, порой даже продолжалась в выходные дни. Лена оказалась на удивление страстной, чуткой и деликатной девушкой, к тому же неплохой секретаршей.

Иногда Вячеслав Тихонович задумывался о том, а не пора ли ему сменить жену, которая, безусловно, проигрывала секретарше и в годах, и во внешности, и даже в умении общаться с людьми, находить особый подход к каждому клиенту. Одним словом, жена проигрывала Лене во всем, кроме одного – своих влиятельных родителей, которых Вячеслав Карпович, честно говоря, немного побаивался. Да и чувство вины, таившееся где-то в глубине его души, не позволило бы этого сделать. Тихонов уже давно испытывал к жене странные родственные чувства, причем иногда совершенно полярные: от нежности до «убил бы!». Причем эти чувства к любви не имели никакого отношения, но делали ее частью его самого. В последнее время Тихонов все чаще и чаще задумывался об этом, словно подводя всем своим отношениям с окружающими его людьми некий итог, черту, за которой должна была стоять оценка. Оценка всей его жизни. Причем почему-то во все отношения, во все ситуации хотелось привлечь жену, то ли спросить у нее совета, то ли спрятаться, то ли просто пожаловаться – Тихонов сам не осознавал.

Вот и сейчас ему захотелось позвонить жене. Вячеслав Карпович набрал домашний номер своего телефона… Длинные гудки… Свободно…

Неожиданно дверь распахнулась, точнее, не распахнулась, а едва не сорвалась с петель. В комнату втолкнули насмерть перепуганную Лену. Некто – кто именно, Тихонов не успел сразу разглядеть лица – держал ее сзади за горло. «Вооружен, – успел отметить про себя Тихонов, – но при чем тут секретарша?»

– Чтоб молчала! – приказал незнакомец Лене, словно отвечая на непоставленный вопрос директора таксопарка, и бросил ее в свободное кресло рядом с журнальным столиком, сам же вольготно расположился в другом.

«Что делать?» – глазами спрашивала шефа Лена.

– Все в порядке, не волнуйся, – удивился собственной выдержке Тихонов, – может, приготовишь нам кофе?

– Сидеть! – рявкнул на движение поднимающейся с кресла Лены незнакомец.

Вячеслав Карпович усмехнулся. Он уже понял, кто перед ним. Тот самый Трофим, которого должны были привезти его люди. Но как он оказался здесь? Где моя охрана? Он один или там, за дверью, его люди? А может, эта смелость бандита – дешевый наезд, своего рода трюк, рассчитанный на лоха? Тихонов решил выдержать паузу, стараясь не выражать страха, смотрел в глаза Трофиму. Трофим демонстративно с ног до головы разглядывал Лену, словно раздевая ее, очевидно решив тем самым вызвать ярость Тихонова.

Вячеслав Карпович казался беспристрастным. Он уже понял, зачем пожаловал к нему Трофим – за деньгами; что касается Лены, то, честно говоря, Тихонова этот вопрос не слишком беспокоил.

Трофим молчал, достав из кармана пачку «Беломора», закурил, жестом предложил «Беломор» Тихонову и Лене, выразил бровями крайнее удивление: «Как, неужели вы не курите „Беломор“?» Всем своим видом и поведением Трофим давал понять, что он хозяин положения и от него зависит, что произойдет в ближайшие минуты в кабинете директора таксопарка. Трофим курил, роняя пепел на пол. В глазах Лены был ужас. Тихонов ободряюще улыбнулся ей, подмигнул: мол, спокойно, девочка, все о'кей.

Зазвонил телефон. Тихонов потянулся к трубке, но, остановленный взглядом Трофима, положил руки на стол. Напряжение нагнеталось, Вячеслав Карпович подумал, что Трофим явно кого-то ждет, но профессиональной закалки и спокойствия пока хватало.

«Ждет моей реакции, надеется, что я испугаюсь, – думал директор таксопарка, – стараясь всем своим видом выражать спокойствие и хладнокровие, – не дождешься, голубчик».

Трофим прокашлялся:

– В горле першит, сегодня сухой воздух, вы не находите?.. – Ему никто не ответил, он продолжил: – Недавно прочел в газете одну заметку: крупные бизнесмены, известные люди стали заключать страховые договоры на совершенно фантастические суммы. Причем страховались на случай именно трагической или насильственной смерти.

«Откуда он знает, что застрахован на случай трагической смерти?» – удивился Тихонов, но внешне ничем не выразил своего удивления, пожав плечами: ну и что?

– А через месяц погибали: автомобильные катастрофы, бомбы, террористы, – продолжил Трофим. – Представляете? Следственным органам не удалось опротестовать ни одного договора, потому что клиенты погибали действительно случайно… Интересный случай. Правда? – Он помолчал пару секунд. – Так как насчет случайной смерти, Вячеслав Карпович?

– А вы уверены в том, что с вами не может произойти ничего подобного? – Тихонов решил, что сейчас лучший способ обороны – это нападение.

– По крайней мере в ближайшее время, пока я нахожусь здесь, нет. – Трофим послал Лене воздушный поцелуй: – Ты моя ласточка!

Терпение Тихонова подходило к концу. Это не укрылось от Трофима.

– Итак, – сказал он.

– Итак? – переспросил Тихонов, явно нервничая. – Чего вы хотите? Денег? Сколько?

– Мы хотим, чтобы у таксопарка был другой директор. Если вы будете возражать, то прежнего директора просто не станет… Случайная катастрофа. Знаете, в последнее время с людьми это так часто происходит…

– И сколько вы мне предлагаете? – спросил Вячеслав Карпович.

Трофим рассмеялся:

– Сколько? Да вы с ума сошли! Я предлагаю вам жизнь! Взамен какой-то там мелкой должности…

– Мелкой… – повторил автоматически Тихонов, – мелкой… – Он просто оттягивал время, может быть, чтобы оценить ситуацию, или ждал, что кто-нибудь войдет.

Вячеслав Карпович не подозревал о том, что у входа стояли двое людей Трофима, сообщая всем, что директора таксопарка неожиданно увезли в больницу: «Случайная катастрофа, знаете ли, в последнее время это часто бывает…»

Снова раздался телефонный звонок. Тихонов был почти уверен, что звонила жена. Теперь ему стали понятны ее бесконечные упреки, что он задерживается на работе, не говорит ей о том, где пропадает днями и ночами. Он думал раньше, что это глупая женская ревность, и только теперь понял, как она переживала за него. Каждый раз, когда он возвращался утром, не предупредив, она не спала, сидела в столовой с заплаканными глазами и, встретив его, осыпала градом упреков. Все это вело к тому, что он задерживался «на работе» все дольше и дольше обычного, жена все больше раздражалась и плакала…

Последний раз он вернулся домой, проводив Леночку, около пяти часов утра. Жена, как всегда, не спала. Приготовившись к очередному скандалу, Тихонов по звуку журчащей воды без труда определил, где она. Конечно, в ванной. «Что за дурацкая привычка часами занимать ванную», – думал он, слушая красивую, убаюкивающую музыку. Музыка переливалась морскими волнами, глухие удары, очевидно, имитировали звук материнского сердца… Как все это раздражало Тихонова! Это ее вечное пристрастие ко всему восточному, мистическому – запахам, палочкам, птичкам и травкам… Выключив музыку, Тихонов заглянул в ванную. Жена лежала в ванне, свернувшись калачиком, прижав колени к подбородку, и плакала. Разумеется, был скандал.

Она осыпала его упреками, говоря, что обзвонила всех знакомых, пытаясь узнать, где он и что с ним, что на работе ей сказали, что «они уехали» в шесть часов вечера…

– Жена должна быть прежде всего веселой, потом красивой, а не такой зареванной, как ты, и только потом умной! И если ты догадываешься о чем-то, то это твои проблемы, нечего мне демонстрировать свою наблюдательность и детективные способности!

Она что-то говорила о дурных снах, связанных с ним, о каких-то предчувствиях, о собственных страхах за него, просила оставить ради нее «эту работу». Тихонов не стал уточнять, что именно она имела под «этой работой» – должность директора таксопарка или роман с Леночкой, ему это было неважно. Весь ужас для него заключался в том, что от него требовали каких-то жертв!

– Ради тебя! – Тихонов разошелся не на шутку, он не привык делать ничего ради кого бы то ни было, тем более – ради нее.

Он кричал, что жена должна всегда встречать его ласковой улыбкой, а не упреками, что ее обязанность – радоваться тому, что он вообще пришел… А мог бы и не прийти…

Чем громче он кричал, тем тише и тише она плакала, все больше и больше сворачиваясь в калачик. Тихонов распалялся все больше, чувство жалости, которое он испытывал к ней в те минуты, раздражало его самого. Оставив ее лежать в ванной, он хлопнул дверью и ушел спать в гостиную, демонстративно игнорируя совместную спальню…

В тот вечер он решил ее бросить.

«Бедная моя, бедная, боже мой, какой я дурак», – думал теперь Вячеслав Карпович, испытывая сейчас, скорее, чувство вины перед женой, чем чувство страха. Телефон надрывался от звонков. «Шишков?» – прикидывал, кто бы это мог звонить, Тихонов. Он еще не знал, что Шишков в это время звонить уже не мог. Тихонову и в голову не могло прийти, что «взятие» Трофима было всего-навсего ловушкой, которую подстроили Шишкову и Тихонову братья Трофимовы, чтобы заманить одного из них на бензоколонку, а другого взять прямо в кабинете.

План был разработан Антоном, Жора, как всегда казался скептически настроенным, но вынужден был признать, что план неплохой. Обмануть Шишкова оказалось не так уж сложно, но больше всего удовольствия братья получили, прослушивая разговор Шишкова с Тихоновым…

«Я везу с собой Трофима…»

«Как тебе это удалось?..»

«Бензин кончился… На бензоколонке…» – слушая эти слова, братья покатывались со смеху.

– Ну бараны, ну лохи! – восторгался собственной выдумкой Антон. – Клевая идея, правда, Жор?

Жора вел себя сдержаннее, все-таки придумал это не он, ущемленное самолюбие давало о себе знать.

Тихонов чувствовал, что проиграл. Противник оказался гораздо хитрее и опаснее, чем можно было предположить.

«Кто бы мог подумать, – скорее удивлялся, чем переживал Тихонов, – что все так обернется…»

Глава четвертая

Я сидел на работе и скучал. День обещал быть довольно спокойным. Может, погода навевала меланхолию; не знаю, как другие, но я лично чувствовал себя осенней мухой. Да и любой, кто посмотрел бы за окно сегодня, вынужден был бы признать, что «плохой погоды у природы» – есть. В избытке…

По тридцатому разу я объяснял сидевшей напротив меня древней старушке ее права в отношении собственности на квартиру. Бабуся собиралась на старости лет съехаться вместе со своей старой в прямом и переносном смысле подругой, чтобы провести вместе остаток дней суровых. И та, и другая бабушка благополучно похоронили своих мужей. (Иногда все-таки, как подумаешь, хорошо, что я до сих пор так и не женился.) А вот теперь им, видите ли, легче вместе жить. Ну я понимаю, и жили бы, а кто им, не родственницам, даст оформить совместную собственность на квартиру да и прописаться вместе? И главное – я здесь совершенно ни при чем. Отправить ее, что ли, в ЖЭК, там пускай мозги пудрит, все равно она моих слов не понимает…

И почему эта старушенция, к тому же глухая на одно ухо, притащилась ко мне, а не к нотариусу? Ее визит не сулил мне никакой прибыли – что взять с пенсионерки? – а только потерю времени, но я впал в такую апатию, что совершенно не раздражался по этому поводу – монотонно повторял бабке, что возможности съехаться с подругой она не имеет, и даже при этом слегка ее жалел: что поделать, законы у нас в государстве покамест оставляют желать лучшего, есть в них еще довольно много белых пятен, которые давно, если честно, пора заполнить… Не делопроизводство, а дырки в сыре, в лабиринте которых шныряют как мыши ушлые и умелые адвокаты, подобные мне. С одной стороны, это для нас хорошо, с другой – плохо. Иногда на такую глупость наткнешься, что… А людей жалко.

Следующей в очереди ко мне была записана гражданка Рожкина, я определил это, взглянув в ежедневник на столе. Выпроводив бабушку (кажется, она так ничего и не поняла, – хорошо же ей живется), я направился к столу, намереваясь выложить на видное место папку с бумагами по делу Рожкиной. С теми самыми бумагами, добыть которые стоило мне такого труда.

М-да, скучноватый денек. Без огонька… Если б не мое утреннее приключение…

А интересно все же с этими бабками получается, думал я, разыскивая папку… Должно быть, хорошо старухам. Где-то. Отчасти… Со старухами обычно предпочитают не связываться. И вовсе не из вежливости и не по моральным соображениям, – видимо, пугает зрелище женщины, столь близко подошедшей к смерти, так изуродованной временем. К тому же посторонний заранее предполагает в попавшейся ему на пути бабке старческое слабоумие, маразм и т. д. Потому бабка может спокойно, не опасаясь за себя, вступаться за добро и справедливость, на все корки распекать хулигана в троллейбусе или на улице, цепляться к молодежи (иногда они тоже меня раздражают, эти раскрашенные, как индейцы, шестнадцатилетние), бить зонтиком на улице человека, обидевшего собаку… К сожалению, они не так часто пользуются удобствами своего положения и предпочитают два занятия – нищенство, прямое и завуалированное под продажу каких-нибудь дрянных мелочей, и торговлю наркотиками. Если бы я был бабкой, я бы вел жизнь, достойную моих седин…

Обшарив кабинет в поисках папки, я, похолодев от предчувствия, вспомнил, что, кажется, пришел на работу с пустыми руками. Ну да, я еще так вольготно засунул их в карманы, когда проходил мимо швейцара…

Черт! Вспомнил! Конечно, где еще я мог ее забыть?.. В такси этом распроклятом, что за день, все кувырком! Правильно – обрадовался, что выпала возможность кулаками помахать, героем себя почувствовал, настоящим мачо, конечно, тут уже не до папки… Однако что же делать сейчас? Хорошо хоть, это был таксист, а не частник. Ищи теперь его…

Я быстренько раскидал по столу малозначимые бумажки, создавая видимость кипучей деятельности, а папку перед собой открыл совершенно другого клиента – не буду же я признаваться клиентам в собственной рассеянности, у меня всегда должно быть все четко и прекрасно, имидж преуспевающего и довольного жизнью человека. Это сейчас модно. К другому и люди не пойдут… Только вот убейте меня – улыбаться во все тридцать два зуба я сам никогда не научусь, да и вообще никому в России не советую. Не знаю, в чем тут дело, может, особенности анатомии, только у нас широкая улыбка все больше на оскал похожа.

Когда вошла Рожкина, я постарался побыстрее ее спровадить, тем более что у нас не было ничего особо нового сообщить друг другу. Мне вообще по роду профессии случается сталкиваться с самыми разными людьми, и большинство из них выносить невозможно. Есть такая надоедливая порода людей, которые очень любят казаться самому себе и всем окружающим чертовски деловыми. Для этого им постоянно требуется с жутко важным видом вести с вами бесконечные малозначимые переговоры и лично, и по телефону. Они от этого чувствуют себя лучше. И сами себя уважать начинают. При этом еще постоянно посматривают на часы, а также неожиданно прерывают разговор без всякой надобности, чтобы кому-то позвонить по телефону: «Юрия можно? Нет его? Передайте, Шнурков звонил»… Женщины же отличаются поразительной непонятливостью, скандальностью, стремлением смотреть на все только со своей колокольни, животным мелким эгоизмом, суетливостью, склонностью к запутыванию следов, лживостью… Ф-фу… Иногда я думаю – у меня прямо-таки ангельское терпение.

Пока мне надоедала своими слезными рассказами Рожкина, которой, видимо, больше не с кем было горем поделиться – наверняка подруги уже слышали все это не по одному разу и больше не хотят, – я прикрыл глаза, изображая глубочайшее раздумье и внимание, но на самом деле задумался о другом: я пытался вызвать у себя в памяти какую-нибудь характерную деталь, которая могла бы помочь мне отыскать таксиста.

К сожалению, у меня нет привычки запоминать номера машин случайных знакомых. Я не Шерлок Холмс. А зря. Сейчас бы пригодилось… А что там за табличка у него была, с фамилией и ай-ди – идентификационным номером то есть? Номер я, пожалуй, не вспомню… Хотя… по-моему, Шашков его звали, вспомнил я и обрадовался. Я еще тогда, утром, подумал: как ассоциативно, Шашков – шашечки на такси, таксист… Потом внезапно на меня снизошло вдохновение и я понял, что помню номер таксопарка! Он был написан на удостоверении жирным шрифтом. Нет, все-таки я еще на что-то гожусь! От радости я открыл глаза и улыбнулся, чем слегка напугал Рожкину.

Разделавшись с ней, я кинулся листать справочник. Нужный мне таксопарк находился за тридевять земель, за городом. И кто придумал? Тоже нашли место. Пока доедешь до Москвы – сколько бензину вылетит! Хотя, наверно, аренда дешевле… В наши времена каких только контор и где не встретишь.

Не повезло. Я попробовал туда позвонить, но трубку почему-то никто не брал. Что, в самом деле, за халатность у наших администраторов! Вот вроде бы и рыночные отношения ввели, а им всем хоть трава не расти: ведут себя как и раньше – безответственно и лениво. А если бы и подошла она к телефону – я почему-то был уверен, что на телефоне в данном заведении обязательно какая-нибудь дама солидных габаритов, с перманентом, в зеленом шерстяном платье, и даже, может, с золотым зубом… так сказать, местная королева бензоколонки… – так вот, если бы и подошла, так ничего бы мне не сказала, обхамила бы противным голосом и трубку бы после каждой фразы бросала, сиди перезванивай ей… Ну нет у нас пока сервиса.

По всему выходило так, что придется мне ехать в таксопарк самому. День пропадал на глазах. Ненавижу досадные проволочки в делах, ненавижу ждать, ненавижу мелкие необходимые бытовые дела. Ничто не отнимает столько времени и сил, как, скажем, ожидание в очереди у врача, или заполнение бумаг в ЖЭКе, или уплата по счетам в сберкассу…

Чтобы добраться до пригорода, мне пришлось опять брать такси, по причине все той же несчастной неработающей машины. Так и разориться недолго! Впрочем, деньги, захваченные мною с утра, чтобы доехать до работы, по известным причинам так и не были потрачены – я, можно сказать, заплатил натурой… Но, с другой стороны, теперь-то мне придется потратить в два раза больше, чтобы вообще разыскать этого таксиста и свою растреклятую папку. Так что сэкономить не выходило… Значит, я не просто совершил хороший поступок, но и, как настоящий порядочный человек, не поимел с него никакой для себя выгоды…

Такси я поймал довольно быстро, и доехали мы с ветерком. Поднимаясь по ступенькам, ведущим в длинное строение, похожее скорее на амбар, и являющееся главным и единственным административным корпусом таксопарка, я думал, что таксистов с меня на сегодня, пожалуй, достаточно… Как бы не так! Я еще не знал, что мне предстоит. До конца дней своих, кажется, ездить на такси не буду! Уж лучше пешком ходить… Но об этом позже.

Итак, я зашел в здание и осмотрелся. Пыльные гераньки на подоконниках, занавесочки тюлевые… Линолеум желтый, все обшито обшарпанным ДСП по старинке – типичное госучреждение средней руки времен Советского Союза. Интересно, что здесь раньше было, на отшибе?

Наугад я свернул в коридорчик, выискивая дверь, по виду похожую на кабинет начальства. И тотчас же был сильно поражен: навстречу мне по коридорчику неслись огромными скачками два громадных мужика в черных масках, размахивая оружием и топоча сапогами! Первый размахнулся, чтобы звездануть мне по виску, промазал и решил не останавливаться. Инстинктивно я прижался к стене, и они пролетели по инерции мимо меня, лишь один, обернувшись, на бегу стрельнул, но попал, слава богу, в древесную стену рядом с моим ухом. Деревяшку сильно разворотило…

Они вылетели, оставив дверь на улицу распахнутой. Я стоял, прижавшись к стене, и старался справиться с дрожащими коленями. Поймите меня правильно, я не трус, но когда вот так, неожиданно… Без предупредительного выстрела в воздух…

Ворвавшийся в помещение сырой осенний воздух немало способствовал тому, чтобы я очухался.

Вздохнув, на негнущихся ногах я отправился дальше по коридору, предчувствуя что-то весьма нехорошее. И почему я вечно попадаю в историю?

Распахнув солидную дверь находящегося прямо по ходу кабинета, обитую войлоком и кожзаменителем, я попал именно туда, куда и собирался пройти, – к начальству. Однако картина, представшая перед моими глазами, явно свидетельствовала, что ни начальство мне, ни тем более я ему ничем не можем помочь. Седой и лысоватый человек сидел в кресле за столом свесив голову и обильно укапывал яркожелтый паркет собственной кровью. Я осторожно вышел из кабинета, прикрыв дверь. Навстречу мне неслась следующая порция неприятностей – та самая королева бензоколонки, как я ее определил еще в Москве, только намного моложе и гораздо симпатичнее, чем нарисовало ее мое раздраженное воображение. Дама, однако, оказалась на редкость реальна и настойчива.

– Что? Кто?! – начала она сразу с наиболее скандального тона. – Что случилось? Вы кто? Как сюда попали?

– Спокойно, милая, – сказал я, внимательно наблюдая за ее реакцией, – звони, вызывай «скорую», а потом милицию, хотя, может, «скорая» ему уже и не понадобится.

Симпатичная административная дама, очевидно секретарша, вскрикнув, попыталась меня протаранить и ворваться в кабинет, но я стоял как скала.

– Нечего, нечего тут женщине делать. Да иди же, звони, говори, нападение было… Теряем время. Может, начальник твой дуба еще не дал…

Всплеснув пухлыми руками, умчалась на каблуках, дробно стуча ими, как скаковая лошадь копытами.

Я приоткрыл дверь и с сомнением посмотрел на тело. Было сильное искушение пойти и порыться на столе в бумажках, но это профессиональное. Я устоял. Эта оголтелая прискачет обратно с минуты на минуту, а мне бы не хотелось выглядеть подозрительно…

Милиция, несмотря на провинцию, прибыла довольно оперативно. Происшествий, знать, у них тут мало, по делу небось стосковались… А может, наоборот – много. Не знаю, в общем.

Старания врачей оказались напрасны – директор подстрелен был весьма грамотно и скончался почти сразу. А я, значит, выходил единственным свидетелем убийства! Вот чего мне в жизни не хватало, так это острых ощущений. Чтобы я еще хоть раз заикнулся, что день проходит скучно!..

Во дворе хмуро гудели, переговариваясь тихо между собой, таксисты. Сходку устроили, тоже мне, народное вече… Небось решают, работать им сегодня или нет. Моего таксиста, как я успел убедиться, среди них не было.

Мне, как свидетелю, естественно, пришлось проследовать в отделение. Ну а местные блюстители порядка оказались не лучше и не хуже московских – и внешне, и по манерам. В сущности, приятных людей меж ними мало, да и пойдет ли приятный человек на такую работу! А ведь известно, что человек, обладающий мелкой властью, страшнее любого тирана. А как он ею упивается! Меня не очень спасало и удостоверение адвоката, тем более что я был не местный, а столичная штучка. Моя профессия вкупе с местожительством не способна была вызвать у них ничего, кроме презрения.

– Ну-с, рассказывайте, гражданин Гордеев, какими судьбами? – спросил тот толстый мент, которого остальные менты называли «дядя Леша». Похож он был на комика Бенни Хилла, но, конечно, не такой жизнерадостный и холеный.

Я поведал грустную судьбу моей папки, умолчав об утреннем инциденте.

Затем потянулась длительная, мучительно нудная процедура допроса меня как свидетеля – хотя кое-кто, кажется, не отказался бы сделать меня обвиняемым. Но из своих наблюдений я заключил, что им известно гораздо больше меня, мои показания никого не удивили, наоборот, все милиционеры как-то заговорщицки переглядывались и вообще, по своему обыкновению, совершенно неизвестно, чего от меня хотели. Создавалось впечатление, что они прекрасно знали, кто убил директора таксопарка и за что. Потерзав меня тем не менее как мальчишки гусеницу, назадавав кучу двусмысленных и каверзных вопросов, они наконец отступились. Дали подписать показания, я подмахнул, прочитав конечно, и пулей вылетел на улицу. Я мог бы, конечно, мстительно над ними поиздеваться, на то я и адвокат, права свои знаю, потянуть резину, понервировать… Но игра в данном случае не стоила свеч – да и здорово мне надоело в этой убогой ментовке с нездорово-синим цветом крашеных стен.

Моего мужества еще хватило на то, чтобы вернуться в таксопарк, разыскать взволнованную и заплаканную административную женщину и вытрясти из нее домашний адрес нужного мне таксиста. Женщина от потрясения сделалась чрезвычайно подозрительной, долго сличала мою личность по документу, недоверчиво слушала мою историю про папку, явно сочтя ее неудачно выдуманной, потом, вздыхая, долго копалась в карточках и бумагах и, наконец, скрепя сердце соизволила адрес выдать.

В город я вернулся уже на электричке, отчего лучше себя не почувствовал… всю дорогу лечил нервы минеральной водой.

Этот злосчастный таксист Шашков, втянувший меня в такую безобразную историю, жил, естественно, на другом конце города. Ах, как же плохо без машины! Завтра же займусь починкой, обещал я себе мысленно, звоня в дверь указанной в адресе квартиры.

И вновь мне предстоял шок, который уже по счету за сегодняшний день! На пороге стояла женщина, формы которой, рост и черты лица были прямо такими, как я люблю…

Во-первых, она не была ни высока, ни худощава. Не была ни мелка, ни суетлива. В ней чувствовалась добротность, присущая русским, и немного украинским женщинам из простых. Приятная полнота, замечательные светлые волосы, светлые и вполне спокойные глаза. К такому материнскому идеалу я пришел не сразу, но со временем. Приятно, когда с женщиной отдыхаешь. И так работа нервная, и по пути на работу и обратно – сплошной стресс, тут уж не до радикальных страстей. Тут выступают на первый план практичность, добровольно-договорные отношения, ну и вкусы, конечно, плюс сходство темпераментов… Стоп, о чем это я! Она же, наверное, жена моего таксиста!..

– Здравствуйте, – сказал я. – Меня зовут Юрий Петрович Гордеев. Я адвокат…

Мое неуклюжее приветствие ее нисколько не испугало. Вот это женщина!.. Все так же спокойно продолжала она смотреть на меня, ожидая, что я еще скажу.

– Мне нужен… э-э… Шашков.

– Шишков, – поправила она меня. – Это мой муж (Ну вот! Я так и знал), его сейчас нет дома. Вы по какому вопросу?

– Я, собственно, папочку… Я у него в машине сегодня папочку забыл свою, и вот… Мне в таксопарке дали адрес…

– Наталья, – протянув руку, представилась женщина. – Может, пройдете, выпьете чаю? Я, правда, не знаю, когда он будет… А за вещи свои не волнуйтесь, бывает. Виктор обязательно заметит и отдаст. Это хорошо, что вы сами пришли, а то он бы мучился. Ну как, вы подождете?

Предложение подождать, исходившее от столь прекрасной особы, собственно, не следовало бы игнорировать, но тут примешался, во-первых, муж, а во-вторых, я вдруг понял, что хочу в туалет. Да-да!.. Не надо было всю дорогу пить минеральную воду… Может, кому и покажется смешно, но я иногда в таких вещах проявляю интеллигентскую стеснительность – ну не могу я, напросившись к прекрасной незнакомке в гости, сразу проследовать в сортир. Так что приятного общения все равно не получилось бы, а мне еще предстояло добраться до сколько-нибудь пригодного для моих назревавших потребностей места. Так что я ограничился тем, что выдрал из записной книжки лист, начеркал на нем свои данные – и рабочий телефон, и домашний, и даже адрес, на всякий случай – вдруг сам завезет!.. И решил откланяться.

– Мы вам обязательно позвоним, – успокоила Наталья Шишкова, разбирая мои каракули, потом слегка порозовела и поправила за ухом прядку волос. – До свидания…

Да что это, показалось мне, что ли? – думал я, спускаясь по лестнице, воодушевленный. Может, ей не очень нравится ее муж? Да нет, Гордеев, пресек я обрадованно рванувшиеся из глубин радужные мечты, – совсем ты от усталости обалдел, везде уже мерещится глупость всякая…

Без зазрения совести я опорожнил мочевой пузырь в щели за гаражами – не моя, в конце концов, вина, что в наших пенатах до сих пор днем с огнем не сыщешь общественных туалетов, – не умирать же от воспитанности!.. И направил свои многострадальные стопы к дому. На этом, кажется, мои приключения на сегодня должны были закончиться. Во всяком случае, я намеревался свою жизнь взять в свои руки и случайностей более не допускать. С каковой целью принять душ, плотно пообедать и завалиться спать до вечера, поставив телефон на автоответчик… Можно было бы совсем, конечно, отключить, но совесть не позволяет. Или суетливость моя внутренняя. С отключенным телефоном нервов больше – все кажется, где-то что-то срочное и важное без меня случилось. Ну да это уже издержки профессии…

Ближе к вечеру, совершив все запланированное, я лежал на диване и не имел моральных сил стронуться с места и приготовить кофе. Но и просто отключиться не получалось – должно быть, все-таки здорово устал, так что я пребывал в неком анабиозе, созерцая потолок и медленно размышляя о прожитой жизни.

Из оцепенения меня вывел телефонный звонок – он был таким неожиданным и резким в тишине квартиры, что я с перепугу подскочил на диване. Ругнувшись, решил не подходить. Включился автоответчик, и знакомый женский голос решительно произнес:

– Гордеев! Хватит на диване валяться. Я же знаю, что ты не на работе, лентяй этакий. Хоть бы к телефону сам подходил. Ненавижу автоответчики…

Ну вот, здрасте. Сколько лет, сколько зим… Это звонила моя давняя знакомая, подруга дней моих суровых, можно сказать, Лена Бирюкова… Та самая симпатичная «гейша», которую я в свое время вытащил из тюрьмы. Меркулов в свое время забрал ее в Генпрокуратуру, где она, по моим сведениям, до сих пор и работала. Решила проверить, как дела? Свободная минутка, а подруги заняты?..

С другой стороны, я знал, что Лена просто так звонить не будет. Очевидно, что-то важное. От неприятного предчувствия засосало под ложечкой.

– Гордеев! Мне долго ждать? – сердился голос. – Это, в конце концов, просто невежливо!

Я снял трубку, пристыженный:

– Алло! Да, Леночка, извини, я соснул…

– Рассказывай! И что это, интересно, за манера – спать в середине дня?! Погоди, я сигарету возьму.

Вот всегда она так, думал я, стоя в ожидании у телефона. Решительна и прекрасна. Ну что ж… О боги, подумал я, вздохнув, и при луне мне нет покоя… Насколько я знал Лену, мне предстоял длительный и нервный разговор с последующими активными действиями… Впрочем, ради удовольствия побеседовать с ней я бы и не такое еще стерпел. Оказывается, поразился я, за то время, что мы не виделись, я порядком-таки соскучился.

Глава пятая

Теперь возле каждого отделения ГИБДД чудесным образом можно найти удобное заведение, где быстро и недорого знающие люди, этакие ухватистые ребята, все сами оформят и сделают как надо. В один момент! И справку-счет грамотно выпишут, и сами в сберкассу смотаются, и сами на учет поставят. Даже номера с любыми цифрами можно выбрать по вкусу, если есть лишние деньги. На корню все схвачено!

Шишков проехал немного, нашел свободное место и не спеша припарковался. Наташки нигде не было видно. Виктор прошел до самых дверей ГИБДД, оглядел все вокруг – ни ее, ни Борьки, ни Борькиного «мерса»! Но время еще терпит. Минут пять есть в запасе.

– Здорово, Шишок, – проходящий мимо бравый милицейский капитан запросто похлопал Виктора по плечу. – Новые машины в парк оформляешь?

– Себе тачку покупаю! – похвастался Шишков. – Наташка моя тут не появлялась?

– Сегодня не видал. Ну бывай!

– Стой! На самом интересном месте сбежать хочешь? Балабан… – Фамилия капитана, естественно, Балабанов. В школе он все время сидел как раз за спиной Шишкова. – Я тут свой таксомотор оставлю, потому что поеду на купленной. А ты отгони в парк, ладно?

– Не боишься казенное имущество доверять? – Капитан протянул ладонь. – Гони ключи! Если отогнать не получится, ключи будут у дежурного.

– Только много не катайся! Я же по счетчику отчитываюсь. Да и бензин…

– Шишок, частная собственность развивает в тебе жлобство!

– Да пошел ты! – Виктор замахнулся на капитана, но тот, засмеявшись, убежал в контору.

Шишкова здесь все давно и хорошо знали. Многие из молодых – его школьные товарищи, соседи, знакомые знакомых. А из стариков – бывшие друзья отца. Городок-то невелик.

Тут они с отцом ставили на учет свою первую «частную» машину. Тут он еще пацаном получал права. Волновался, дрожал больше, чем на простых школьных экзаменах. Еще бы! Рабочему парнишке трудно сообразить, зачем ему зубрить, допустим, формулы бензола, а вот что по машине – это же будущая профессия! Хлеб твой насущный.

Учил по-настоящему, без пропусков и шпаргалок. Но все равно… Строго принимали. Три раза ходил правила сдавать. А вождение – с первого раза!

Сейчас с этим стало по-другому. Раньше в парк принимали на работу только тех, у кого уже есть не только права, но и начальный опыт, то есть молодых шоферов из армии, бывших автобусников. Хотя, конечно, все и так понимали, что пробиться на работу в таксопарк для простого шоферюги было непросто. Пробивались по блату, нахрапом лезли, по-разному старались. Выгодное было место! Работа с людьми, да за наличные. А клиентов хоть отбавляй! Сел за баранку – и вперед! Граждане сами в машину кидаются! Проблема была отбиться от пассажира, чтобы пообедать. Это теперь все наоборот, когда надо стараться, тянуться, искать… Да и деньги теперь далеко не те. Теперь мало стоящих профессионалов приходит в парк. Сейчас все норовят к богатому олигарху в холуи пристроиться. Там действительно хорошие бабки. Но и работка специфическая… Бывший напарник Шишкова, который уволился почти десять лет назад, нашел себе такое «удовольствие». И как-то рассказывал, что заканчивает развозить все многочисленное семейство богачей часам к двенадцати ночи. Тещу из театра, детей с тренировок, домработницу с покупками, пакеты из прачечной… И все это после полноценного рабочего дня! Потом машину нужно в гараж поставить, вымыть. Пересесть в свою… И вот когда катишь домой почти на автопилоте, обязательно зазвонит мобила.

– Ванек… – Так хозяин ласково обращается к водителю. На самом деле его зовут Николаем. – Ванечка, приезжай-ка завтра на часок пораньше, а? Надо смотаться к старикам, перевезти кое-что. А потом нормально поедем в офис. И там по графику. Как обычно.

Чтобы приехать на час раньше, нужно выехать раньше. То есть получается, что вернувшись домой в два, нужно подниматься в шесть. И так без выходных… И днем не то что раньше бывало на персоналках. Ни минутки не подремлешь. Обязательно кого-нибудь в банк надо срочно отвезти, а потом компаньона в сауну, накладные со склада… Вечером семью развезти по всяким там… А потом собрать… Натуральное рабство получается.

В таксопарке после коллективной приватизации достойные порядки еще как-то держатся, начальство свое собственное, поэтому стараются о людях думать. Хотя и не всегда получается. Но без конфликтов. С директором повезло. Вячеслав Карпович Тихонов прошел, как говорится, рабочий путь от простого механика до директора – свой человек. Ему, еще когда ваучеры были, на общем собрании поручили с экономикой разобраться. Ну он, конечно, тоже ни хрена не понял, но сообразил, что надо хапать! Собрал собрание, с коллективом все прямо и честно обсудил, предложил несколько вариантов… Все сами выбрали форму собственности.

Выручка у парка есть. И значительная. Но больше половины сжирают налоги. Потом это… всякие там посторонние поборы. Вот и приходится крутиться, выдумывать побочные занятия.

Так и появилась автошкола при таксопарке. Собственные специалисты занимаются с частниками. Менты тоже довольны. Читают в этой школе лекции по правилам, принимают экзамены. И у них тоже прибавилось.

Виктор, погруженный в свои размышления, сразу и не заметил, как из-за поворота показался «мерседес» Борьки Ковальского. Шишков посмотрел на часы – не опоздал, точно, как договаривались. Тютелька в тютельку!

Из машины выскочила раскрасневшаяся Наташка:

– Вить, я Борису позвонила, чтоб он за мной заехал. Ничего? Надо же еще разок перед покупкой все хорошенько рассмотреть, проехаться!

– И как? – Виктору было очень неприятно, что она, не посоветовавшись, звонила ему, договаривалась, ждала… Села в машину… Ревность, наверное…

– Знаешь, ничего. Достойно! Климатконтроль. И вообще. Дизайн двадцать первого века!

– Виктор Иванович, за такие ничтожные денежки вы ничего лучшего в нашей стране не найдете!

Еще с тех времен, когда Ковальский работал инженером в парке, он обращался к Шишкову только по имени отчеству. Для дистанции, так сказать.

– Мы же договаривались, что скинешь? – Виктор с явным удовольствием рассматривает роскошную машину.

Ковальский перехватил его взгляд, удовлетворенно хмыкнул:

– Скидки были заложены с самого начала. Я же для вас, Виктор Иванович… С самого начала цену назвал без накруток.

Наташка за спиной Ковальского машет мужу руками, показывает на сумку: мол, все в порядке, привезла все деньги сполна.

Чтобы не выглядеть перед молодой женой черствым жлобом, Виктор не стал додавливать сквалыгу Ковальского.

– Будем щупать, или на слово поверите? – Глаза Ковальского всегда смотрели куда-то не туда. Вроде бы прямо смотрит, но собеседнику его глаз не видно.

– Так, для порядка поглядим. – Виктор похлопал ладонью по капоту.

– Чтоб время не тянуть, – предложил Борис, – я предлагаю такой вариант. Гарантию! На целый месяц. Если что обнаружится, естественно только по моей вине, то я и плачу. А чтоб не было мухлежа, ремонт будет у Персика.

– На автокомбинате?

– У него там такой классный сервис! По последнему слову техники!

– Кто-то деньги в него вливает?

– А мне какое дело? Делает зашибись!

– Ты там что-то делал? – прищурился Шишков.

– А как же! Чуть что – только туда! Супруге тачку каждый месяц к Персику таскаю. Она у меня такой водитель! Вы же сами знаете… И потом… Еще одно соображение. Персик после своей работы дает гарантию на год. Так что мне по всему выгоднее к нему, чем к любому.

– Тогда договорились.

Борис кому-то махнул рукой, засуетился, обежал вокруг машины, раскрыл багажник:

– Все на месте. Все как положено. По европейским стандартам. Я ее так и брал в Гамбурге. Полная предпродажная подготовка. И цена – точно как в каталоге. С небольшой коррекцией на местные обстоятельства.

Тут же, как по мановению волшебного дирижера, с противоположной стороны улицы прибежал рыжий паренек с клеенчатой папкой:

– Борис, у меня все подготовлено, люди заряжены!

– Это туда. – Ковальский показал на Виктора.

Волнующая важностью момента, Наташа еще раз придирчиво оглядела машину, прижимая к груди сумочку с деньгами. Казалось, что она еще может передумать.

Было заметно, что и Ковальский определенно нервничает. Что-то наверняка скрывает. Какую-нибудь бяку затаил, какую-нибудь гадость знает и молчит…

– Мне понравилась твоя идея насчет Персика. – Шишков раскрыл протянутую ему клеенчатую папку. – Давай оформим твое предложение. Но только в письменном виде, а?

– Я так и думал, – картонно улыбнулся Ковальский. – Никто сейчас на слово не верит! Там перед тобой в папочке сверху желтая бумажка… Видишь? У меня договор на обслуживание с Персиком заканчивается через месяц. Все заранее проплачено. На условиях гарантии. Но и… Мы же все свои люди. Разве что-нибудь скроешь? Я же не собираюсь от тебя убегать!

– Нужно расписаться здесь и здесь, – рыжий парень сунул Шишкову паркеровскую ручку.

– Сперва деньги, – оживился Ковальский. – Виктор Иванович, Наташенька, прошу вас! Мы с Виктором Ивановичем сядем сзади, а вас, Наташенька, попрошу вперед – на командирское место.

Рыжий со своей антикварной папкой так и остался ждать на улице.

Борис внимательно и серьезно дважды пересчитал деньги.

– Разве мы договаривались, что оформление за мой счет? – поднял он брови, но денег из рук не выпустил и тем самым как бы согласился.

Рыжий открыл дверцу со стороны Шишкова, снова протянул документы:

– Если вы уже готовы… Вот здесь и здесь…

Шишков расписался:

– Борис, никаких проблем?

Ковальский прищурил глаза, что-то просчитывая в уме, и согласно кивнул.

Рыжий обрадованно поклонился:

– Вы тут минуточку посидите, я мигом! Номер оставляем, цифры менять не будем? А то… Дольше будет…

– Давай по скоростному варианту! – радостно улыбнулся Шишков.

И услужливый рыжий парень поскакал по мокрому асфальту к дверям ГИБДД.

Заплатив деньги, Шишков теперь уже совсем другими глазами рассматривает салон «мерседеса» – там что-то кажется потертым, а там пластмасска вроде бы треснула.

«Зря под капот не слазил», – подумал Шишков.

– Какая замечательная машина! – Жена заметила его хмурый взгляд и решила вмешаться. – Ведь умеют за границей думать об удобстве человека! Какие замечательно удобные сиденья! А цвет! Все под рукой, все нужное… И даже…

– Купил – и нет проблем, – поддержал ее Борис. – Я вас на минуточку оставлю? От волнения, наверное… Что-то…

Смущение он изобразил очень натурально. Вылез из машины и трусцой побежал в подъезд ГИБДД.

– Там есть задний выход? – спросила Наташка.

– Не придумывай чепухи, – устало вздохнул Виктор. – Начитается криминальной хроники – и выдумывает черт знает что. – Он с удовольствием растянулся на большом удобном диване. – Иди сюда… Пока у нас время есть.

– Это все, что ты можешь предложить законной жене? Сейчас Ковальский отольет и прибежит. Ты даже поцеловаться не успеешь.

– Я же пошутил! Ты что, не понимаешь? Как это можно было всерьез предположить? Ты за кого меня принимаешь?

– А ты до меня кого-нибудь трахал в машине? В журналах пишут, что все американцы начинают половую жизнь в машинах. И чаще всего на задних сиденьях. Потому у них и…

– Давай-ка я лучше движок погоняю. – Виктор вышел из машины и пересел на водительское место.

– Деньги отдали, гоняй сколько хочешь, – резонно заметила Наташка. – Бензин-то тоже уже наш.

Прижимая руку к уху, из дверей ГИБДД вышел Ковальский. Он шевелил губами, будто что-то соображал на ходу…

– У Ковальского и мобильник такой современный, маленький, изящный! – с завистью сказала Наталья. – А у меня никакого…

– Купим, – пообещал Виктор.

Ковальский, будто услышав его слова, встрепенулся и стыдливо спрятал руку с невидимым мобильником в карман.

– Сейчас документы принесут. А я, собственно говоря, тут и не нужен. Подождать с вами или отпустите?

– Валяй, – кивнул Виктор. – В случае чего, позвоню.

– Спасибо тебе, Борис. – Наташа помахала ему рукой. – Будем радоваться и тебя вспоминать.

– Это уж точно! Ну бывайте! – Борис еще раз прощальным взглядом окинул машину, отвернулся и побежал на другую сторону дороги.

Минут через десять рыжий парень вынес готовые документы – все в порядке, все на месте. И даже от положенного обычаем стольника отказался.

– Все оплачено, – галантно поклонился он. – Мой заработок включен в смету.

Шишков завел мотор – приятное заграничное журчание создавало ощущение уверенности и покоя.

– Давай покатаемся? – жалобным голосом попросила Наташа. – Мы так редко бываем вместе. Помнишь, как хорошо мы раньше катались? Я так люблю видеть тебя за рулем… Когда ты рядом!

И они поехали кататься. Просто так! Как когда-то в далекой юности. Еще один виток жизненной спирали замкнулся. И хорошо, что снова они вместе, что по-прежнему любят друг друга…

Наташка, видимо, тоже об этом думала.

– Теперь у нас хоть и по-прежнему, но все совсем другое. И даже машина. Мне так жалко нашу ржавую старушку. Интересно, а зачем ее купил тот парень?

– Он ее переберет, починит. И наша старушка еще побегает! В хороших-то руках…

Что-то стукнуло, кажется, под капотом.

– Камень, – определила Наталья.

Через минуту удар повторился.

– Дорога чистая. Это что-то…

Виктор не успел договорить – раздался противный металлический скрежет, и машина остановилась.

– Порадовались, – зло сплюнул Виктор. – Звони Ковальскому! – И протянул жене свой мобильный телефон.

Но Ковальского, который так спешил домой, там не оказалось.

– Никто не отвечает… Может, не успел дойти? Может, деньги в сберкассу сдает?

– В сберкассу? Ты знаешь его мобильный?

– Откуда?

– Остается одно – тащиться к Персику.

– Посмотри сам, – робко предложила Наташа, – ты же все знаешь, все умеешь. Сам лучше сделаешь. Наверняка там какая-то пустяковина.

– Пустяковина так скрежетать не может. Это раз. Во-вторых, если я хотя бы капот открою, Персик на меня все свалит. Он что, дурак, чтобы бесплатно чинить? Тут все огромных денег стоит. Наверняка стоит какая-то ловушка, которая определяет, лазил под капот кто-нибудь или нет?

Минут через двадцать удалось остановить грузовик и договориться, чтоб на буксире дотащил до автокомбината.

Шишков тут же ощутил значительную разницу между скромным «жигулем» и престижной иномаркой – шофер за скромную услугу заломил втрое больше ожидаемого!

Пришлось раскошелиться.

– Тормоза работают, – Виктор придерживал машину на скользком спуске, – колеса крутятся.

– Мы же на гарантии, – успокаивала себя Наталья, – чего нам бояться? В самом худшем случае – это мы налетели на что-то. Тогда мы и виноваты, а так…

– Не говори ерунды! Как это – налетели? – рассердился Шишков. – Я, по-твоему, дороги не вижу? Это Борька что-то утаил. Поэтому и продавал. Подставил меня, падла! Ну ему это так просто не сойдет! Я с него сорок шкур спущу! Он у меня!..

Долго еще бушевал Виктор, всю дорогу до автосервиса известного в Люберцах механика Перхушина, которого добрые люди прозвали Персиком за толщину, румянец и добродушие.

Но в этот злополучный вечер Персик выглядел на удивление мрачным, озабоченным. Не отрываясь от телефона, он кивнул Шишкову, показал рукой, куда закатывать машину.

В седьмом боксе было чисто, светло и пусто. Ни людей, ни следов какой-либо работы. Будто здесь никто никогда ничего и не делал. Белые стены, как в больнице, яркие лампы высоко под потолком. И абсолютно чистый кафельный пол.

– Где же яма? – подивился Шишков. – Или подъемник? Как они машину поднимать будут? Прямо чудеса.

А в это время снаружи – за такими же чистенькими воротами седьмого бокса – происходили не менее загадочные события.

Персик, продолжая что-то шепотом говорить по телефону, метался по двору, самыми простыми и доходчивыми жестами гонял всех своих механиков, слесарей, жестянщиков, маляров. Кто-то было пытался спорить, показывая на часы, но увесистый кулак Персика действовал как самый убедительный аргумент. Так же жестом Персик показал всем, что через две минуты никого не должно быть на территории сервиса!

Механики только плечами пожали и покорно побрели в раздевалку.

Внутри седьмого бокса Шишков, лежа на чистом полу, пытался заглянуть под машину.

– Ничего не понимаю… Мистика какая-то, – бормотал он себе под нос. – Так все запрятано, что и не увидишь…

Уставшая и расстроенная Наталья пудрилась, заглядывая в боковое зеркало своей новой машины:

– Что ты паникуешь? Ерунда какая-нибудь. Сейчас за пару минут все сделают. Ты наш «мерседес» в парке оставишь или в гараж попрешься?

– Дай бог, чтобы хоть к утру сделали. Тут механика деликатная. Видишь, у них и ремонтный цех как хирургия…

Персик появился с озабоченным видом. Нервно потер руки, огляделся, повздыхал. Шишков его не сразу заметил.

– Борис Ковальский мой клиент, – глотая слюну, произнес Персик. – И машина эта у меня обслуживалась. Он вам говорил об этом?

– Поэтому мы и приехали сюда, а не в парк, – Виктор вылез из-под машины, жена отряхнула ему спину. – Борис продал мне машину вместе с договором на обслуживание. Он тебе ничего не говорил?..

– Как-то так, – уклончиво замялся Персик, с тоской глядя в потолок, – говорил, конечно. Только я не понял, что он, кому, как продает. Ну… Это его дело. У меня проблем нет. Вы хотите меня о чем-то попросить?

– Понятно. – Шишков сжал губы.

Наталья хорошо знала, что означает этот тревожный симптом. И чтобы как-то смягчить назревающий шквал скандала, совершенно невпопад обратилась к Персику:

– По договору Бориса Ковальского можем ли мы сейчас быстро и бесплатно отремонтировать эту машину? Сейчас! Чтобы уехать домой. У нее все было в порядке, вдруг что-то загремело! Так страшно!.. Муж решил не рисковать, мы ничего не трогали. Так, как было, и притащили на буксире. Мне кажется, что там не может быть ничего серьезного… Просто не может быть! Я же с Борисом ехала на этой машине…

– Помолчи, дай сказать. – Виктор попытался взять инициативу в свои руки. – Тут явная подстава! Ни Борис, ни вы не могли не знать, что с машиной что-то не в порядке! Да?

– Не кричите на меня, – попятился Персик, утирая пот с жирного лба. – Я же хочу вам помочь, во всем разобраться. И не отказываюсь от договора. Эту машину я хорошо знаю. И не только я…

– Что же с ней было в последний раз? – нахмурился Шишков.

– Ничего. Меняли масло.

– Может, что-то случайно попало в поддон картера?

– Боже упаси! – всплеснул руками перепуганный Персик. – Это совершенно исключено! Там столько фильтров, сеток!

Шишков мучительно морщил лоб, а Персик отдышался и вытер платком раскрасневшееся лицо.

– В какой момент у вас зашумело? – спросил Персик.

– Что значит – зашумело? – возмутилась Наталья. – Это был оглушительный скрежет, грохот и такое впечатление, что…

– Милая моя, – сдерживая напряжение, умильным голосом попросил Шишков, – не вмешивайся, умоляю тебя! Мы как-никак профессионалы. И сами лучше разберемся. Вас что интересует? Какой момент?

– Ну, – Персик изобразил мудрого доктора, – важно знать, в какой именно момент произошло это… трагическое… На повороте? На подъеме? В каком режиме работал двигатель?

– А почему вы решили, не глядя, что это в двигателе? Может, я просто намотал проволоку на кардан?

– Ну, я слышал о вас… от многих водителей. Что вы опытный профессионал. Вряд ли из-за мелочи приехали бы. Я так думаю. Ваша супруга сказала, что вы не рискнули заводить двигатель, вот я и подумал, что, наверное… В любом случае лучше как можно подробнее выяснить все обстоятельства. До мелочей.

Шишков задумчиво огляделся, прищурился и сказал суровым голосом:

– Давайте сейчас поднимем машину. И все увидим, что там случилось. И станет ясно, кто тут… Что… То ли Ковальский меня подставил, то ли вы Ковальского?

– Сейчас это… очень трудно сделать, – промямлил Персик, незаметно отступая к воротам бокса. – Это делается в другом цеху… Сегодня мы можем только диагностику провести, принять заказ. Это же очень серьезно. Вы и сами понимаете. Давайте лучше подробно восстановим все обстоятельства происшествия.

– Как? – заорал Шишков. – Какие еще обстоятельства? На хрена мне эти обстоятельства, если ты даже не хочешь заглянуть, что там сломалось? Или не сломалось?

– Не кричите на меня! – взвизгнул Персик, закрывая лицо руками. – Мы пломбируем капот. Открыть его может только тот мастер, который отвечает за ремонт! Мне нужно поднять все накладные! Выяснить, кто и что делал на этом «мерседесе». Потом передать ваши замечания. И только после этого мастер примется за работу. Если он виноват, то ремонт будет произведен за его счет! Это же большие деньги, – примиряющим тоном проговорил Персик. – Извините меня, конечно…

– Хорошо, милый, что мы не открывали капот! Ты был совершенно прав. – Наталья подошла к супругу.

– Ладно. Уговорили, – вроде бы успокоился Шишков. – Пошли, Наталья. Покатались, как влюбленные в молодости, теперь прогуляемся, как школьники в детстве.

Он взял жену под руку и направился к выходу.

– Одну минуточку, – робко остановил их Персик. – Мне нужно оформить заказ. Разрешите, я перепишу номер договора?

– Завтра утречком я приеду, мы все и решим. Сразу и с мастером поговорим, – отмахнулся Виктор через плечо.

– Это невозможно! – заволновался Персик. – У вас очень хорошая, очень дорогая машина! Я обязан обеспечить ей надлежащую сохранность. Это тоже входит в стоимость договора. Если вы оставляете машину здесь, то нужно оформить заказ, оставить техпаспорт… Знаете ли, милицейские проверки. Обычное дело. Они же могут подозревать угон!

– В офисе будете оформлять? – спросила Наташа. – Вот и хорошо! Мне найдется чашечка кофе?

– Это же одно мгновение! – подбежал Персик и протянул руки. – Вы мне только бумаги дайте, а я прямо тут! Чик-чик! И все свободны! Бланки у меня с собой. Вы только распишетесь…

В этот момент с оглушающим грохотом ворота бокса распахнулись настежь! Четверо здоровенных качков прошли к шишковскому «мерседесу», не обращая внимания на присутствующих.

– Она! – рявкнул один из них. – Ты, гадский Персик, допрыгался! Сейчас мы тебя жарить будем! Ты понял? Ты что, всех нас подставляешь? С каких это хренов ты ворованные машины тут прячешь?

– Да это… Вот, – насмерть испуганный Персик дрожащим пальцем тычет в сторону Шишкова, – гражданин машину на буксире притащил. Его машина! У него и документы есть! Сейчас только заказ оформляем!

– Хорошо еще, что твои парни вовремя сообщили, – второй качок подошел вплотную к Персику и ухватил его за нижнюю губу. – С ментами ты бы не договорился! Гнилой ты, Персик.

– Тухлый, – согласно кивнул первый качок.

Двое других остались возле «мерседеса».

– Я шут ни пши шом, – извивался Персик.

Качок отпустил его губу и вытер мокрые пальцы о волосы Персика.

Наталья испуганно спряталась за спину мужа:

– Это же наша машина, – шептала она, – покажи им документы. Мы же деньги заплатили, все правильно зарегистрировали…

– Парни, тут неувязочка получилась, – обратился Шишков. – Эта машина час назад была продана. И проверена на угон. Так что все в порядке. А вы, собственно, кто будете?

– Мы-то известно кто, а вот ты кто такой? Показывай бумаги! Если не врешь.

Шишков достал техпаспорт, справку-счет…

Первый качок вырвал у него из рук и, не разбирая, комом сунул себе в карман куртки:

– Пашка! Свяжись! Мы нашли. Номер, марка… Все как заказывали. А хозяин другой. Какой-то лох. И документы есть. Может, поддельные. Пусть скажут, что с ними делать.

Второй качок вытащил из внутреннего кармана небольшую черную рацию, наподобие милицейской, щелкнул круглым выключателем и проговорил в динамик:

– Раз-два-три! Ответь!

– Три-четыре! Три-четыре! – протрещала рация. – На связи!

– Бригада на месте. У Персика. Седьмой бокс. Все нормально. Ждем указаний!

– Знаю, – отозвался хриплый динамик, – и уже в пути!

Персик незаметно для всех оказался у стены. Тяжело дыша, он сначала оперся плечом, затем спиной, потом стал сползать на пол…

Шишков пребывал в полной растерянности и совершенно не знал, что предпринять. Он, отвернувшись, достал свой мобильник, будто собираясь звонить… Качки тут же молча забрали телефон.

– Вы из милиции? – наивно спросила Наташа.

– Из какой? – поднял брови наглый Пашка. – Да мы же сами себе… милиция.

Еще несколько минут прошло в молчании.

Персик у стены покачивается, сидя на корточках:

– Можно я выйду? По маленькой нужде?

– Сейчас разберемся… И все выйдем, – пообещал первый качок. – По нужде… С большой и с малой… Уж это у кого какая!

Неожиданно для всех снаружи раздался требовательный автомобильный гудок. Пашка встрепенулся и, кажется, с радостью побежал открывать ворота, которые почему-то на этот раз открылись гладко и тихо.

В бокс со зловещей медлительностью закатился уже знакомый джип «тойота».

Услужливый Пашка тут же закрыл ворота…

Одновременно распахнулись боковые двери джипа, и на чистый кафель вышли братья Трофимовы. Ни слова не говоря, не обращая внимания на людей, они прошли к «мерседесу», постояли молча, посмотрели.

– Хороша Маша, – кивнул старший брат, Жора. – И сколько ты за нее отдал?

– Это неважно, – пробурчал Антон. – Я же по понятиям… Он деньги взял. Значит, моя…

Серьезно встревоженный Шишков высвободил руку жены из-под своего локтя, тихонько шепнул ей:

– Вали отсюда, – подтолкнул ее к воротам, а сам решительно направился к Трофимовым. – Антон, мы же с тобой еще сегодня днем говорили, ты помнишь?

– Шишок! Разве ты говорил, что хочешь взять именно моего «мерина»? Ты же говорил, что хочешь купить у Ковальского, а не у меня! Да и кто тебе сказал, что у тебя может быть такой «мерин»? Я даже в голову не помещаю!

– Трофим, я купил эту машину у Борьки. Мы оформили все бумаги…

– На хрена мне всякие бумаги?! – закричал Антон. – Я как фраер отдал за машину баксы, а меня кинули как лоха!

– Ты что-то путаешь, – задумался Виктор, – Борька, может, и скотина, но не самоубийца! Не мог же он дважды продать одну и ту же машину? Да еще и тебе?

– Не мне, а тебе! – накинулся на Шишкова Антон. – Мне он сначала продал! Сначала! Мне! Сечешь? А бумаги на тебя оформил! Ну козлище! Мертвец!

– Погоди, Антон, – попятился от него Шишков, – почему же ты, купив машину, оставил ее у Ковальского?

– Он мне ключи не дал!

– Как это?

– Все ему денег было мало! Жлобяра вонючий! Жмурик конченый!

– Так ты ему только залог дал? – догадался наконец-то Шишков.

– Какая, в жопу, разница?!

Старший брат Трофимов был намного круче Антона. И выше ростом, и шире. В нем чувствовалась непреодолимая мощь сокрушающего напора.

– Ша, – тихо сказал он. И все замолчали. – Твоя баба? – спросил он Шишкова, тот кивнул. – Верни ее. Пока не разберемся, все будут здесь. И ты, Персик, ничего, потерпишь.

Наталья отошла в сторону и понуро встала у белой стены рядом с изнемогающим от страха Персиком.

– Пашка, – позвал Жора отеческим голосом, – смотайся за Борькой, тащи его сюда. Ничего не объясняй. Скажи, что я пригласил.

Пашка не то что убежал или помчался, а просто испарился! Исчез. И ворота бокса даже не шелохнулись!

– Шишок, – Жора снова обратился к Виктору, – разреши, я в салоне посижу, посмотрю, что и как? Пока у нас есть время.

Виктор согласно кивнул, стараясь скрыть раздражение.

– А почему ты спрашиваешь его, а не меня? – вспыхнул Антон. – Это же моя машина! Моя!

– Закрой хлебало, – пожурил его старший брат, залезая на водительское место в «мерседес».

– Ну ты хоть и брат, а… Значит, ты признаешь, что это его машина, если у него спрашиваешь? – не унимается Антон. – Нет, ты мне сразу скажи! Чего мне тут высиживать, если ты уже все решил?

– Отвянь! – рявкнул Жора.

Двигатель «мерседеса» легко хрустнул и приятно заурчал.

Наталья подошла и прижалась к мужу:

– Работает? Ты слышишь? Она нормально работает!

– Слышу…

– Спроси, может, они дадут нам уехать? Документы в кармане вон у того, помнишь? Пусть покажет, мы и поедем. А с Борькой пусть сами разбираются. Борька ему деньги пусть вернет. Это же нехорошо с его стороны.

– Не волнуйся. Все будет нормально, – прошептал жене Виктор, поглаживая ее дрожащие пальцы. А сам мучительно соображал, как бы выбраться из этой передряги.

Ему было совершенно ясно, что вся эта канитель со старым Борькиным «мерином» – чистая подстава. Антон такую же новую может купить за пять минут. Весь этот спектакль городится ради чего-то другого… Чего они добиваются? Что им нужно? А видать, нужно-то очень. Не стали бы они так ломаться из-за старой машины…

И чем больше Шишков убеждался в правоте своих подозрений, тем тревожней становилось у него на душе. Тут опасаться можно всего. Если не получится их задумка, не сработает с машиной, они примутся за другие, более жесткие дела.

– Наташка, тихо, – Виктор еле шевелил губами, поглаживая жену по волосам, – молчи и кивай… Дети дома?

Наташка как сумасшедшая отрицательно замотала головой.

– Успокойся, – в голос сказал Виктор, якобы что-то стряхивая у нее с волос. – Это не опасный паучок. Он не кусается.

– Какой еще паучок! – взвизгнула Наталья, отскакивая в сторону.

Никто, кажется, ничего не заподозрил. Наташка пыталась что-то еще прошептать, но муж настойчиво и твердо не давал ей заговорить. Он и так вспомнил, что еще три дня назад обе дочки уехали к бабушке.

«Все-таки, как здорово, что есть весенние каникулы, что есть бабушка! Хоть нанемного, но это оттянет время… И всякие… пакости, – думал Шишков. – А мы тут… Бедная моя Наталья… Как бы ее вытолкать, вытащить из этого кошмара?»

– Пойдем посидим? – вслух предложил жене Виктор.

Он подвел ее к задней дверце «мерина», открыл.

– Я не хочу, – не решилась Наталья. – Там… Душно.

– Включу климатконтроль, – сказал Жора. – Тебе какая температура больше нравится?

Подскочил взвинченный Антон:

– Сейчас я тут буду температуру ставить! Где этот козел Ковальский? Жора, ты сказал, чтоб он Ковальского с бабками привез?

– При чем тут бабки? – Жора даже голову к нему не повернул. – Вопрос собственности – это философия, это… Понятия! Бабки лишь отражают отношения. Сечешь, братуха?

Пропуская Ковальского, ворота снова заскрипели.

Все, видимо, заждались и облегченно вздохнули, обернувшись на входящих. Борис был олимпийски невозмутим. Не дожидаясь скандальных вопросов, он начал сам:

– Антон, много дней тому назад ты…

– Месяц – это много? – Антон выпучил глаза на старшего брата, который неторопливо выходит из машины.

– Два месяца, – поправил его Ковальский, – с лишним. Ты сказал мне, что, может быть, купишь эту машину. А может, и нет. Так?

Жора тупо смотрел в лицо Ковальскому.

– Я ему деньги за машину отдал! – Антон снова обратился к старшему брату.

– Двести долларов за машину? – ехидно спросил Ковальский. – По каким это понятиям такая тачка может стоить двести баксов?

Лицо Жоры не выражало никаких чувств.

– Но он же взял? Я ему сказал, что это за «мерина», он и взял, – кипятится Антон. – Если бы не взял, то и делов нету!

– Так ты думал, что это я тебе за такие копейки машину отдам? Ты думал, дурака нашел? – Ковальский перешел в наступление. – Ты думал, что меня можно вот так кинуть? Я что, похож на сумасшедшего? Может, мне нужно подарить тебе эту машину? Взять и самому откатить тебе во двор?

– Это уже наша машина! – гордо заявила Наталья.

– Помолчи. – Виктор дернул ее за рукав. – Потом поговорим!

Шишков внимательно слушал вялую перебранку, чтобы определить подлинный смысл происходящего. Ковальский слишком мелкая фигура, чтоб так вольно и нагло вести себя с братьями Трофимовыми. И Антон слишком прост и крут, чтоб разводить «философию» о собственности. Жора вообще на другом этаже, не стал бы такой авторитет мараться из-за подержанной жестянки. В какой-то мелочи, в интонации они обязательно откроются, что-то выдадут, проболтаются. Надо только услышать, не проворонить.

– Размер суммы задатка значения не имеет, – решил Жора.

– А то, что он потом почти три месяца не звонил, не приходил, ни слова не сказал? – Ковальский расстегнул дорогое кашемировое пальто.

– Вы на какой срок договаривались? – Жора исподлобья глянул на младшего братишку.

– Ни на какой, – буркнул тот в сторону.

– Так в чем проблема? – Жора повернулся к Ковальскому.

В глазах Жоры ничего не было, кроме абсолютного равнодушия к происходящему. Шишкову это показалось знаменательным. Может, Жора и действительно гениальный артист, может, он специально таким образом жуть нагоняет, но… то ли Ковальский переигрывает «своего парня», то ли Антон переигрывает «кинутого»… Не складывается все это в заинтересованный разговор. Они все о другом думают!

– У меня нет проблем! – пожал плечами Борис. – Двести баксов как были, так и остались у бармена.

– У кого? – сонно переспросил Жора. – Это еще кто?

– Да так, – махнул рукой якобы расстроенный Антон. – Мы деньги отдали Кучерявому, чтоб…

– Не мы, а вы! – нагло поправил Ковальский.

И младший Трофим не взорвался, не налетел на него с кулаками! Просто хмыкнул, будто провинившийся первоклассник, и отвернулся.

У Шишкова в голове роились просто невероятные предположения. Но все расчеты тут же рассыпались. Систематически сбивало с толку то, что стоимость машины, даже включая пресловутые двести баксов и договор на гарантийное обслуживание, была по представлениям Трофимовых настолько ничтожна, что и внимания-то не стоила, а не то что… таких усилий. Искать их интересы во взаимоотношениях с Борисом? А при чем тут Шишков?..

– Моей жене плохо, – вдруг печально заявил Шишков, крепко обнимая удивленную жену. – Я согласен с любым вашим решением. Как Жора скажет, так я и сделаю. А потом мы с тобой, Борис, сами насчет денег решим. Разберемся.

– Без базара? – удивился Антон.

– Ковальский, – Жора невозмутимо продолжал свою линию, будто не слышал ничего вокруг, – ты сейчас же поедешь за…

– За Кучерявым? – Глазки у Бориса забегали. – Ну я пошел!

Он, как деревянный Буратино, развернулся на месте и зашагал на прямых ногах.

– Быстро! – прикрикнул на него Антон Трофимов.

– Сейчас на нас переключатся. – Наталья испуганно прижалась к мужу. – Витя, я боюсь… Я ничего не понимаю…

Но Шишков только морщил лоб. И молчал…

«Они еще не доиграли свою сценку. Но тянут, несмотря ни на что. Это важно! Почему они напрямик не прут, как обычно? – никак не мог сообразить Шишков. – Но заволновались. Значит, я на верном пути!»

– Вот и ладно. Заметано! – сказал он погромче, толкая Наташку к дверям. – Мой мобильник у Пашки, так что звоните мне домой. Или на работу.

Все повернулись к Пашке, тот растерянно пожал плечами, перевел взгляд на второго качка, дрожащими руками вытащил из кармана мобильный телефон Шишкова.

Пока они переглядывались, Шишков успел выскочить во двор.

– Бегом! – по-военному скомандовал Виктор и просто поволок жену на улицу.

Уже, оказывается, стемнело. Красные огни отъезжающей машины Ковальского указали направление к выходу.

И они выскочили на мостовую, под свет фар! Раздался душераздирающий визг тормозов, на них кинулся взбешенный водитель:

– Жить надоело? Алкаши поганые! Да я вас сейчас!

По голосу Шишков, кажется, узнал кого-то, но имени не вспомнил:

– Браток, жене плохо! Давай скорее! Домой!

– Шишок, это ты? – Водитель растерялся, засуетился, хотел было участливо поддержать «страдающую», но та навстречу сама опрометью бросилась в кабину.

– Я тебя не сразу признал, извини, – сказал водитель Шишкову уже в машине. – Сейчас мигом довезу! Может, лучше в больницу?

– Не стоит. Мы потом врача домой вызовем. – Шишков так и не вспомнил его имени. Клиент, наверное. Или кто-то из пассажиров. – Обычное дело.

Неожиданно в салоне стало светло, как солнечным днем! Шишков и Наталья одновременно обернулись и увидели, что сзади пристроилась какая-то большая машина.

Слепящий свет множества фар, через центральное зеркало освещающий лицо водителя, мешает ему видеть дорогу.

– Вот козлы! – возмутился шофер. – Накупят себе дорогих иномарок, а ездить не умеют! Сами-то ладно… Так они и других подставляют. Джип высокий, фары как раз на уровне моего лица! А он еще влупил шесть галогенок сразу!

Супруги Шишковы только обреченно переглянулись.

Наглый джип ушел в левый ряд и пристроился сбоку, в открытое окно высунулась рука с мобильным телефоном.

– Стой! – рявкнули оттуда, перекрывая шум мотора.

Джип вильнул, и рука с мобильным телефоном довольно сильно ударила по крыше.

– Менты? – поразился шофер.

– Трофима знаешь? – спросил Шишков. – Это они. Так что лучше мы выйдем, а ты мотай отсюда. Ты все понял?

Джип ушел немного вперед, стало видно, что это все та же «тойота».

– Ага, сейчас подрезать будет. – Фамилия братков произвела магическое действие, машина уже стояла у обочины.

Джип остановился чуть впереди.

– Сначала я выйду один, – тихо сказал Шишков. – Если не будет базара по этому поводу, вы тихо смотаетесь. Ясно?

– Командир, – взмолился водитель, – не приплетай меня. Сам знаешь, у меня же дети. Выходите оба, вы же свои люди, сами и разбирайтесь. А меня они потом просто в порошок разотрут, кому это надо? Пожалей, командир!

– Я выйду, а вы сразу езжайте. Они вас не остановят, а если тормознут, то она… выйдет. Ты спокойно в любом случает уедешь. Чего трясешься?

Шишков вышел из машины, хлопнув за собой дверью. Ему навстречу уже шел Антон.

– Постой, не гони! Бабу-то нашу отдай! – Широко раскинув руки, он преградил путь отъезжающей легковушке.

Тот покорно остановился.

– Наташку отпусти, – попросил Шишков. – Зачем ее мучить?

– Просто пусть рядом будет, – покривился Антон. – Для комплекта. Так и запишем: Шишковы – две штуки! Или сколько вас там?

Наталья вышла и прильнула к мужу.

– Нас много, – смело сказала она. – Уж наверняка больше, чем вас.

– Кого это – нас? – набычился Антон. – А ты вали, козел! – Он трахнул кулаком по капоту легковушки – тот моментально отчалил, не заставляя себя долго упрашивать.

– Вас! – подняла бровки Наташа. – Трофимовых.

Антон не понял тонкого каламбура, не разгадал никакого двойного смысла, но попытался обидеться:

– Ты на кого катишь, баба? Ты что, одна на свете буквы знаешь?

– Хорош, – остановил его Шишков. – Говори по делу. Чего пристал? Чего комедию ломаете? Вам что надо? Говори!

– И скажу!

– Виктор, дай ему то, что он просит! И пусть отваливает! Ублюдок криминальный! – крикнула чересчур отважная Наталья, размахивая кулачками. – Мне и денег не жалко, чтоб только его не видеть!

– Вот это да! – обалдел Трофимов. – Ты че, баллоны на меня катить будешь?

Левой рукой он легко отбросил Шишкова с дороги и шагнул к Наталье.

– Стоять! – Она заголосила так, что, наверное, было слышно и в Москве, на Петровке, 38. – Стоять, а то закричу!

И эта угроза подействовала! Трофим замер на мгновение, а тут и Шишков подоспел, бросился ему на кулаки. Но драки не получилось. Трофим просто и ловко увернулся от удара, остановил нападающего Шишкова вытянутой рукой.

– Допрыгаешься, старый козел, – засипел он. – Если б ты не был сегодня нужен, я бы тебя… А бабу твою все равно на хор выставлю!

Шишков снова ринулся в бой – и ему удалось с левой вмазать Антона по скуле!

– Ну теперь держись! – взревел Трофимов-младший. – Пашка, ты сам видел! Я его не трогал, пока он…

Шишков наскочил по всем правилам бокса – снова попал! И так хорошо получилось! У Антона аж глаза собрались в кучку – у переносицы. Он замотал головой…

– Тебе помочь? – высунулся из джипа Пашка.

– Чего? – взбесился Антон. – Щас тут всем наваляю! Запасайтесь, сволочи, гробами!

У него в руках сверкнуло узкое лезвие.

– Антон, полегче! – крикнул ему Пашка. – Должен быть живой!

– Витька! – заверещала Наталья, бросаясь под нож Трофимова. – Беги-и-и!

Но лучше бы она этого не делала! Шишков отвлекся, метнулся в сторону, чтобы увести удар от жены, оттолкнул ее – и получил… Практически сам сел на перо.

Будто прорезали бумагу – едва ощутимый треск… И словно горячий стержень воткнули в тело… Удар почему-то пришелся хоть и в живот, но скользящий – нож вошел над пупком слева, но неглубоко, только под кожу…

«Почему-то так горячо льется по ногам? Неужели так бывает?» – подумал Шишков, пугаясь того, что это может быть не кровь. Пошарил рукой и посмотрел – густая и почти коричневая, липкая…

От ощущения горячего и скользкого на руках, от солоноватого запаха собственной крови у Шишкова немного закружилась голова. И все окружающие предметы немного рассыпались, потеряли естественное единство, стали сами по себе…

– Он первый на меня напал! – Антон вытер лезвие и сложил нож.

– Давай тащи его в машину. Надо успеть довезти! Пусть все сдаст, подпишет, – а это услужливый Пашка старался…

– Прости меня, Витенька! Глупая баба! Не уберегла тебя! – голосила Наталья.

Она стащила с шеи и вытянула из-под дубленки шелковый платок, тот самый, дорогой и красивый, который муж подарил ей когда-то…

– Мой платок, – улыбнулся Виктор.

– Перевяжи его, – скомандовал Антон.

– Без тебя разберусь, мокрушник! – заскрипела зубами Наталья.

– Слов-то каких нахваталась. – Трофимов отошел к джипу.

Уступая место возле раненого, Пашка поднялся.

– Антоша, – произнес он ласково, – крови почему-то много. Может, здесь его расколем?

– Не боись! Все будет тип-топ. – Антон спиной оперся о капот джипа. – Он только придуряется. Я же его только так… Чтоб спесь сбить. Ничего с ним не случилось. Смотри, чтоб не смотался.

В свете фар, как под лучами прожекторов, Наталья помогла своему окровавленному мужу разогнуться и подняться.

– Слушай сюда! – зычно рявкнул Трофимов. – Я приглашаю вас в гости! Посидим, поквакаем о жизни.

– Что вам нужно? – слабо спросил Шишков.

– Ерундец! – Трофимов кривым пальцем почесал небритую щеку. – Бумажки кой-какие. И печать. Круглую такую. Печать предприятия… Просто резиновый кружочек. Печать. Твоего, сука, таксопарка!

Глава шестая

– Ну рассказывай, – произнес громко голос в трубке, и послышалось шуршание зажигаемой спички. Ага, Лена уже сходила за сигаретой, но только зачем так громко кричать?

– Ты меня прямо испугала, – пожаловался я. – А почему у тебя голос эхом отдается, что это еще за эффект такой?

– А, не обращай внимания, – загробно провещала Лена, – это я в ванной…

Зря она это сказала… Я сразу представил себе ее сногсшибательные формы, просвечивающие сквозь толщу воды или, того лучше, облепленные мыльной пеной…

– Не задумывайся, – строго произнесла Лена. – Не для тебя!

Ах, Лена!.. Мы были так давно знакомы, что, пожалуй, могли читать мысли друг друга. К тому же Лена Бирюкова была единственным моим другом противоположного пола, а это необходимо ценить. И уже никаких поползновений – дабы не портить дружеские отношения.

– Угу, – покорно произнес я в трубку.

Узнаю, как говорится, брата Колю… Раз в ванной, – значит, волнуется и готовится к каким-то решительным действиям, к стремительному пантерьему броску, после которого от всех врагов летят клочки по закоулочкам… Настоящая женщина, но уж больно, на мой взгляд, независимая… Хотя с ее биографией…

Лену Бирюкову я знал давно. Интересно было наблюдать за ней. За эти годы она с женской непосредственностью сменила свое полукриминальное прошлое на совершенно противоположное настоящее. Одно время мы работали вместе в юрконсультации, потом, как я уже говорил, перешла в Генпрокуратуру, и с тех пор мы виделись довольно редко…

Как это, однако, на нее похоже – залезть в ванну с телефоном, сигаретой, еще, наверное, и чашкой кофе… Ее бы воля – она бы из ванной вообще не выходила.

– Лена, ты кофе пьешь? – спросил я, желая похвастаться проницательностью.

Ответом мне был глубокий вздох удовлетворения, с последующим выпусканием воздуха через губы – а, ну да, она же еще и курит… Ну зачем, спрашивается, так меня дразнить, если наши отношения давным-давно закончились и ни она, ни я не имеем видов друг на друга?! Вообще я не удивляюсь, что она до сих пор не замужем. Чтобы на такой жениться, надо иметь стальные нервы… Хотя, в свое время она очень сильно настаивала, чтобы мы поженились. Но к счастью, мне удалось выстоять.

– Слушай, – сказала она, – на самом деле, извини, но о другом потом, хорошо?.. У меня, в сущности, мало времени… А у тебя еще меньше. Я хоть в центре живу…

– В каком смысле? – заподозрил я неладное.

– Гордейчик, мне надо с тобой встретиться. Очень мало времени. Срочное дело. Будь ласков, будь на Пушкинской в «Кофе туне» через полчаса, а? Успеешь?

– Это черт знает что такое! Ты мне звонишь через год после нашей последней встречи, и я должен стремглав лететь… В то время как она будет отмокать в ванной!

– Гордеев, ну пожалуйста, милый. Ты же знаешь, что мне так легче сосредоточиться… А мне гораздо ближе до Пушкинской, за меня не волнуйся, ты меня ждать не будешь… Ну разве самую малость… Дело идет о жизни и смерти! – добавила она совершенно серьезным голосом.

Ну вот, всегда с ней одни неприятности…

– Еду, – сказал я. – Скачу…

…Приятной неожиданностью для меня явился вид Лены. Она в очередной раз сменила имидж. Не то чтобы я не ожидал, что выглядеть она будет хорошо – выглядит она всегда хорошо, – но весь смак в том, что всегда по-разному хорошо. На этот раз она была в умопомрачительном костюме а-ля деловая женщина, только пиджак немного подгулял – какие-то разводы по нему шли, добавляя художественности. Совсем деловой женщины из нее не получится, характер не тот. Сумасшедшая… Ну ноги, конечно… На эти ноги все мужчины на улице всегда оборачиваются, прямо идти рядом неудобно. Чувствуешь, как злобно они про тебя думают: ну за что именно такому это чудо досталось? Чем он ее приманил, длинным рублем? Да она ж любого миллионера… Скажу вам по секрету: мы и некоторое время жили вместе, и я приманил ее сам, это точно. Но не чем-нибудь сверхособенным и неординарным. Все просто: я хороший человек. Говорю это без ложной скромности. Даже с некоторым стеснением, ведь и мне это доставляет неудобства… Я Лену (да и других моих знакомых) стараюсь не подводить, за спиной не злословить, ну а если обидел – всегда первый забываю о гордости… Так о чем это я?

Но главное в ней – это волосы. Они длинные и густые. Цвет их был абсолютно пепельный.

Заметив мой взгляд, Лена улыбнулась.

– От такой жизни поседеешь раньше времени, – изволила пошутить примадонна, закидывая ногу на ногу и прикуривая очередную сигаретку.

Сигаретки она курила те, которые я как раз не люблю, – длинные и белые, эдакие ароматические палочки – дыма много, а толку никакого… Пришлось покупать собственную пачку… Я вообще-то курю нерегулярно. Но за компанию, да еще и с красивой женщиной…

М-да, ну и местечко она выбрала. Кругом шум, музыка громкая, клубы дыма, золотая молодежь, чашка кофе шестьдесят рублей… Ох уж мне эти ее шикарные привычки…

– Тебе, Лена, – сказал я, с сожалением ее озирая, – не в Генпрокуратуре надо работать.

– А где?

– Нигде. Вообще. Тебе надо украшать собой жизнь какого-нибудь счастливчика. В этом должна состоять твоя работа.

– Ха, – усмехнулась Лена, – пыталась однажды, да и получила от ворот поворот. Отказался один от своего счастья…

Дабы прекратить эту щекотливую тему, я закашлялся.

– Как личная жизнь?

– Изумительно, – сказала она, выпуская дым из ноздрей. – Всех выгнала, наслаждаюсь временной свободой… А у тебя, я вижу, так никого и нет. А вот тебе бы и не мешало… Так вот…

Замолчала, подождав, пока уйдет официантка. Все официантки здесь были одеты в розовые обтягивающие бриджики, из-под которых просвечивали черные трусики, но, конечно, сидя рядом с Леной, я не мог уделить этому зрелищу должного внимания…

– Слушай, Гордеев, – сказала она, наклоняясь ко мне через стол и шепча в ухо. – Сначала суть дела, а потом препираться будем, хорошо? Короче. Одной моей подруге нужна помощь. Причем сейчас. Непосредственно. В данный момент она находится в заложницах у бандитов. Не очень страшных. Не очень, не пугайся… Ты вполне сможешь с ними справиться. Короче, мы сейчас поедем с тобой на эту хату и всех раскидаем, к чертовой бабушке, хорошо?

Я поперхнулся горячим кофе. Вот всегда она так! Что за непредсказуемая женщина! Вечно какие-то истории, и все с мордобитием… Клеопатра, воительница! Что у нее за подруги! Только при чем тут, собственно говоря, я?

Последнее соображение я рискнул высказать вслух. Лена моментально взъярилась.

– То есть как – при чем? А элементарная человеческая порядочность?! И потом, ты же слуга закона!

– Правильно, – сказал я, помявшись, – слуга… Но я не милиционер. И не омоновец. Я адвокат. Я хоть и бывший чемпион по боксу, но слабосильный…

– Это как? – не поняла Лена.

– А так. Возможностей у меня мало.

– Дело адвоката – защищать, – торжественно произнесла Лена.

– Защищать – согласен. В суде. А не в темной подворотне…

– Гордеев! Ты у меня смотри! – прикусила Лена губу. – Я знаю про твой разряд по боксу. Ты что, боишься? Аккуратный стал, да?

– Нет, ну правда! Не понимаю, при чем тут я? Ты что, без меня обойтись не можешь?.. Ты, в конце концов, работник Генпрокуратуры. Тебе, как говорится, и карты в руки… Это такая женская привычка у тебя – всегда кого-то с собой таскать на дело? Ну собачку бы завела.

– Я заводила, – мрачно сказала Лена. – Собачка сдохла…

– О! И теперь ты хочешь, чтобы сдох я?.. Исключительно из любви к тебе… Не говоря уже – какую я пользу могу принести твоей подруге?! Я не специально обученный человек для штурма бандитских хаз и освобождения заложников. В конце концов, это ты у нас следователь! Вот попроси Меркулова, возьмите ребят – и вперед. А то я только напортачить могу. Не знаешь, что ли, как аккуратно надо обращаться с террористами? Они же все психованные!

– Тоже мне, нашел террористов! Быки обычные. Захолустные.

– Тем более! С быками ни под каким видом. Что я тебе, тореадор?! Бери отряд – и нормально. Ты что, не можешь по-человечески к проблеме подойти? Что ты устраиваешь авантюрный роман?..

– Не получится, – сказала решительно Лена, запуская пальцы в волосы. – Ребят без постановления прокурора не взять, а пока то, пока се… И Меркулов не пустит…

– Ну и правильно сделает. Закон есть закон. Или тебя опять на прошлое потянуло? Лихие молодые годы?

– Меркулова нет… Санкцию на арест пока еще дадут… Сначала еще дело надо завести официально, туда-сюда… Процедуры… Сам, что ли, не знаешь? Хватит дурака-то из себя строить. А ведь она уже там! Там!.. И еще несколько человек. Пока мы колупаться будем, их же запросто шлепнут!.. Не понимаешь, что ли?!

– Отчего не понять… А ты уверена, что все так серьезно?

Лена посуровела:

– Гордеев! Не заставляй меня жалеть, что я обратилась именно к тебе.

В голосе ее появились стальные нотки, и в воздухе ощутимо запахло серой. От нее чего угодно можно в таком состоянии ожидать. Во-первых, как минимум публичного скандала. Во-вторых, она, того и гляди, поедет свою подружку выручать самостоятельно… Ну что ж… Значит, приключения продолжаются. Один за всех и все за одного, и все в этом роде…

– Ну допустим. Но ведь у меня и оружия нет! Как мы туда врываться будем, с пучками крапивы?.. Громко крича «пах, пах!» для устрашения противника? Психов обычно боятся…

– Ничего, у меня есть. – Лена стремительно распахнула сумку и показала мне блеснувший в ее недрах вороненой сталью пистолет. – Обращаться ты с ним умеешь, это вообще твой старый знакомый, «макаров», я специально… Чтобы тебе к нему долго приноравливаться не пришлось…

– Закрой сумку! – зашипел я. Ну и стремительность!

Лена послушно щелкнула замочком.

– Газовый небось… Я же знаю, тебе табельное оружие не положено, пока что…

– Ну и что? – надула губки Лена. – Он совсем как настоящий. А стреляет дробью. Так что…

– На месте Меркулова я бы тебе и газовый запретил таскать с собой. Ты и голыми руками таких дел натворить способна…

Лена кокетливо улыбнулась: да, мол, действительно способна.

– Стоп, – сообразил я, – а откуда ты знаешь, что она сейчас там? Кто тебе дал адрес, откуда вообще такие сведения – замочат, не замочат?

– Видишь ли, – ответила Лена, думая уже о чем-то своем, – на какое-то время они ее выпустили, она им, собственно, должна была кое-что привезти, пока ее муж был в заложниках… Ну она улучила минутку мне позвонить… У нее ведь, кроме меня, нет знакомых следователей!

Резонно, подумал я.

– А почему нельзя было просто позвонить в милицию?

На этот вопрос Лена мне ничего не ответила, но посмотрела на меня как-то странно. Это мне совсем не понравилось, но думать о том, что бы это значило, уже не было времени. И Лена бы мне не дала… Ее сила в натиске.

– Пойдем, – сказала она, бросая на стол рядом со счетом смятые бумажки, – бегом! Я на машине.

Час от часу не легче, думал я, спускаясь по лестнице. Женщина за рулем! Знаю я, как вы водите… На интуиции… Ладно, будем надеяться на ее ангела-хранителя. И как же мне это надоело – пересаживаться и пересаживаться из одной чужой машины в другую!.. И почему это, скажите мне, пожалуйста, я всегда слушаюсь ее, как обыкновенный телок?!

А дождь все лил и лил, и «дворники» работали с бешеной скоростью, но все равно не поспевали за струями. Дорога блестела, и я всерьез опасался за свою жизнь. Интересно, как она едет – внутренний радар, что ли, у нее встроен – не видно же ни хрена! Вот это и есть экстремальный вид спорта!

Машина у нее была преотличная, мне на зависть. Маленький джип-"рэнглер" она сменила на здоровенную, как танк, «тойоту». И конечно же красного цвета… Ну что еще может купить агрессивная женщина? Хоть бы для интереса стереотип нарушила, что ли…

Видимо, Лене и вправду дорога была ее подруга – она летела как сумасшедшая, проскакивая на светофорах где только можно, яростно стуча ладонью по рулю, сигналя, открывая окошко и бешено и неприлично ругаясь с водителями… Интересно, думал я, какая такая у нее могла быть подруга? Не представляю… На почве чего они могли сойтись? Где познакомиться? И вообще, зачем такой женщине, как Лена, подруга?.. В таком возрасте? Не было, не было – и пожалуйста, на тебе… М-да, чужая душа потемки… Если это такая же сумасшедшая баба, то мне хана… Двух таких я не выдержу. Если, конечно, подруга выживет в результате наших активных действий, поправился я.

…По дороге Лена рассказала мне, в чем тогда было дело. И, надо сказать, хорошо, что рассказала, а то бы я так сильно удивился, что потерял бы, чего доброго, способность к активным действиям.

Лена Бирюкова и Наталья Шишкова познакомились ровно год назад. Свело их вместе, видимо, как раз то, что характерами и темпераментом они были абсолютно несходны. Одна – взбалмошная авантюристка с соответствующей судьбой, вторая – домашняя и уютная москвичка во втором поколении, немного по-провинциальному медлительна. Как вышла рано замуж, так до сих пор при муже – и даже почти без ссор. Добротная такая семья. Патриархальная, можно сказать… А у Лены и вовсе никакой семьи не было, и иметь ее она не хотела. Зачем? Когда и одной хорошо… Деньги есть. В этом смысле мы с ней похожи – два старых холостяка…

Зато обе женщины имели какие-то свои, общие женские взгляды на суть жизни и ход вещей, в чем очень любили время от времени убеждаться, уютно забившись в кресло с телефонной трубкой или – что реже – устроившись вместе в каком-нибудь небольшом кафе. Зря женщин ругают за непрестанные длительные разговоры по телефону: не так они бессмысленны, как может показаться стороннему наблюдателю… Я лично иногда люблю прислушиваться к ним краем уха. Если, конечно, это разговаривают две нормальные женщины, а не законченные злобные стервы.

Познакомились они нестандартным образом: Наталья Шишкова по бедности семейной подрабатывала тогда время от времени народным заседателем. За это платили шестьдесят восемь рублей с копейками в день. Беда состояла в том, что по закону более четырнадцати дней в году вызывать Наталью не имели права. К счастью, все законы в государстве у нас как нарушались, так и нарушаются. То есть это для одних, конечно, к счастью, а для других и вовсе нет – как попадешь, дело случая… От этого народ поголовно становится религиозным и крайне склонным к фатализму.

Так вот, Наталью, как человека серьезного и основательного, приглашали по знакомству почти постоянно. Так же, впрочем, как многих бабушек-пенсионерок, для которых это было солидной подработкой к пенсии. Наталья выслушивала множество бытовых, грустных и курьезных историй, и в конце концов от сострадания у нее начали портиться нервы, настроение преобладало тяжелое, подавленное…

Вот в этих коридорах здания суда Лена Бирюкова и познакомилась с Натальей. В кулуарах, так сказать. Лена стояла и курила у подоконника, созерцая пестрые осенние листья. Тогдашняя осень была, не в пример прошлой, теплая и золотая…

И тут неровной походкой к Лене подошла молодая женщина с кроткими глазами, довольно простенько одетая. И попросила, трижды извинившись, у нее сигарету. Затянувшись, таинственная незнакомка начала, надсаживаясь, кашлять, видно было, что курила она первый раз в жизни. Добросердечная Лена заинтересовалась – мало ли, какое несчастье у человека, – они разговорились, и с тех пор началось их знакомство, переросшее в крепкую дружбу.

Виделись они, впрочем, нечасто – у Лены было очень много дел, жизнь ее бурлила событиями, следствиями, а также личными расставаниями-приобретениями# . Наталья же жила скромно и на Лену любовалась издалека, никогда и ни за что ее не осуждая, зато всегда готовая выслушать и встать на ее сторону – да, конечно, мужики все сволочи, а Леночка такая умница-красавица… Лена старалась помогать ей, подыскивая возможности заработка, иногда отдавая свои вышедшие из моды, но все еще хорошие вещи, подкармливая в кафе…

Одно время Наталья даже пыталась обучить Лену вкусно готовить – светил Лене там на горизонте один богач, нужно было чем-то его поразить, кроме постели… Наталья готовила сногсшибательно. Лена же оказалась к этому дамскому делу совершенно неспособна, так что Наталья в результате приезжала к Лене на квартиру заранее, перед приходом мужчины, и готовила все сама. С богачом, конечно, все потом сорвалось, но было все равно весело…

А вот теперь эта бедная, никому ничего плохого не сделавшая Наталья была в руках у каких-то отмороженных подонков – и почему хорошим людям так достается на этом свете! И Лена из кожи вон вылезет, чтобы ей помочь, и вообще, сама всех перестреляет, а в случае чего – передушит голыми руками… Так думала следователь Лена Бирюкова, крутя баранку так, что та в любую минуту рисковала оторваться.

– Приехали! – сказала Лена, вдавив тормоз.

Я чуть не расшиб нос о стекло. С ней сейчас лучше не спорить. Лучше помалкивать.

Глава седьмая

Снег еще не растаял и был похож скорее на свалявшиеся клочья грязи, чем на чистый символ зимы. С крыш противно капало, выстукивая рваные ритмы: тум-тум… турум-тум-тум…

Птицы пели осипшими голосами, казалось, что они даже не пели, а крякали прощальную заунывную песню уходящей зимы.

В лесу было тихо, отдаленные голоса разбуженных птиц ничем не нарушали еще не разогретого весенними лучами зимнего спокойствия. На проезжей части дороги, никогда и никем не убираемой, оставались следы недавно проехавшей машины, обдавшей грязью все деревья и кустарники вокруг, еще не проснувшиеся после зимней спячки.

Издалека послышался ровный гул машины. Знатоки, безусловно, еще издалека узнали бы по звуку двигателя – «мерседес». Автомобиль выехал из-за поворота, остановился у просеки, потом рванул назад, развернулся и помчался в обратном направлении. В машине сидели пятеро – один за рулем и четверо на заднем сиденье.

– Баран, опять дорогу забыл! – проворчал тот, который сидел слева от окна.

Фраза, очевидно, относилась к водителю.

– Да вот… Никаких указателей… – попытался оправдаться водитель.

– Какие тут могут быть указатели, баран, – повторил тот же человек, и пристыженный водитель умолк.

В зеркало ему были видны лица сидящих на заднем сиденье пассажиров: слева и справа – по братану, незнакомые мужчина и женщина в центре.

Водитель покосился на перепуганное лицо женщины и словно окаменевшего мужчину.

Сидевший справа заметил взгляд водителя, прошипел недовольно:

– Ты давай… это, на дорогу смотри, а то опять куда-нибудь не туда заедешь…

– Я смотрю, – ответил водитель и снова покосился на пассажиров.

– Ты что, не понял?! – В голосе сидящего справа послышалась угроза.

Водитель торопливо закивал, он прекрасно знал, что таким людям лучше не перечить.

Еловый лес за окном автомобиля мельчал, перемежаясь ивами и березами, кустарником. Водитель подчеркнуто сосредоточенно смотрел на дорогу: поворот, еще метров сто и…

Шикарный особняк предстал его взору.

Женщина, которую выводили из машины, не удержалась от восхищения. Замок был действительно эффектным. Архитектор старался изо всех сил превзойти всю архитектуру в целом: с одной стороны замка виднелись окна-эркеры и всевозможные башенки с другой. У входа – классические колонны. Все же строение было выдержано в стиле готики, хотя высокий кирпичный, с квадратными тяжелыми железными воротами забор в этот благородный стиль ну никак не вписывался.

Не менее странное впечатление, чем весь этот дом, производила и будка азиатской овчарки Ады, построенная также в готическом стиле. Сама Ада казалась существом флегматичным, – во всяком случае, на появление во дворе незнакомых людей она никак не отреагировала, лишь лениво подняла голову и сонно посмотрела на прибывших.

– Застрелить тебя пора, – сказал собаке водитель.

Мужчина, сидевший рядом с дамой, к замку отнесся сдержанно, его больше интересовал забор и то, что окружало замок, он внимательно изучал взглядом все это, словно стараясь запомнить.

– Иди, иди, – подтолкнули его к замку двое братков.

– Поосторожнее, – повысил голос мужчина. – Вы забываете, с кем разговариваете!

– Ага, – заметил тот, что справа, – ты еще поговори у нас, мы тебе живо покажем, кто из нас кто. Это тебе не какой-то там таксопарк! Тоже мне нашелся…

– Не надо, Виктор, – умоляюще посмотрела на него женщина, – не говори ничего, это не те люди…

– А ты, дамочка, помалкивай, а то мы не посмотрим, чья ты жена!

Виктор Шишков – а это был именно он – попытался вырваться из цепко держащих его рук, и у него получилось. Но в следующую минуту он упал, оглушенный ударом по голове.

Жена бросилась к нему. Ее ухватили за талию железные мужские руки, и прямо у своего уха она услышала раздраженное:

– Объясни ему, а не то…

– Виктор, Виктор! – Она вырвалась из цепких рук, наклонилась над мужем, пощупала пульс: – Ты как?

– Нормально он, – отозвался один из сопровождающих, – сейчас очухается.

– Очень вас прошу, не трогайте его! – крикнула она тому, что справа, – у вас ведь тоже есть женщина, хотя бы мама, подумайте, что бы она делала на моем месте…

– У каждого свое место, – проворчал тот, что справа, но отошел в сторону, позволяя женщине привести в чувство мужа; тот, что слева, судя по всему подчиненный, неодобрительно посмотрел на начальника.

– Ты че, Пашка?

– Рот закрой. – Отойдя на пару шагов тот закурил.

Виктор вскоре пришел в себя. Увидев над собой лицо жены, с трудом улыбнулся, обратив внимание на нетерпеливо ожидающих сопровождающих. Подумал: «Какая она у меня молодец, всех может выстроить».

– Очухался? – заметил Пашка. – Вставай давай!

– Руки! – приказал Виктор. – Я сам.

– Ты гляди, какие мы самостоятельные, – присвистнул Пашка, но помогать не стал.

«Неопытные ребята, – отметил про себя Шишков, – не знают, что нужно выполнять команды шефа, а не того, кого ведут по его приказанию… Да и силы-то в них, судя по ним, не особенно, Пашка еще ничего, а этот… Если что, нужно будет бить справа, он, видно по всему, левша, не сможет дать достойный отпор…»

Пока он размышлял таким образом, их с женой втолкнули в дом, железная дверь за ними с треском захлопнулась, и в темноте, едва различая ступеньки, все вместе они пошли куда-то вниз…

«Подвал. Очень глубокий», – отметил про себя Шишков.

– А крысы здесь есть? – забеспокоилась жена.

– Обязательно, – ухмыльнулся Пашка и удивился выдержке этих людей: они не спросили, ни куда их ведут, ни зачем привезли в этот дом, – одним словом, они вели себя так, словно знали все заранее.

Шишковы действительно знали, в чей дом они попали. Шишков понял это сразу, а жене шепнул, когда она якобы приводила его в сознание, – разумеется, все это был спектакль:

– Это дом Трофимовых. А пистолет у нас в бачке.

Услышав последнюю фразу, жена была тогда очень удивлена. Но и вида не показала. Она все поняла. Ей нужно будет вопреки обстоятельствам как-то добраться до собственного дома и привезти ему пистолет.

Как, она пока еще не знала, но вся ее женская интуиция подсказывала ей, что она эту задачу выполнит.

Подвал, куда их втолкнули и заперли за ними дверь, казался очень сырым, откуда-то дуло.

«Это хорошо, – подумал Шишков, – значит, где-то либо окно, либо выход…» Жена приблизилась к нему, стараясь не показать вида, что ей страшно, но Шишков чувствовал этот страх, он знал и его причину.

– Наташа, – он обнял жену и прижал крепче к себе, – не бойся, все будет в порядке…

– Конечно, – дрожащим голосом ответила она.

Много лет назад, когда Наташе было около четырех лет, родители отвезли ее на лето к бабушке и дедушке. Бабушка была существом очень заботливым и нежным, а дед – суровым воспитателем. Первое, что он сделал, – сжег все ее куклы и объявил ей и всем, что Наташа уже взрослая и ей пора учиться читать и писать. Наташа плакала, ей было жалко кукол, а читать и писать совсем не хотелось… Дед посадил ее за букварь, приказав к вечеру выучить десять букв, и ушел по своим делам. Наташа, разумеется, забросила букварь и, найдя листы бумаги, повырезала себе из них кукол. Вернувшись, дед застал ее за разыгрыванием следующей сцены: злой дед отбирает у маленькой девочки игрушки, девочка-кукла плачет и грозит деду, что убьет его. Услышав такие фразы, дедушка обиделся. Некоторое время – минут двадцать – он думал, как наказать внучку. И вот страшный план созрел. Дед взял Наташу за руку и отвел в погреб, заброшенный за ненадобностью – в доме к тому времени уже было два холодильника – и ставший с некоторых пор пристанищем крыс.

Это были самые страшные минуты в жизни Наташи. На самом деле она провела там не более получаса, но девочке показалось это время вечностью. Жирные серые крысы выползли из своих укрытий и собрались вокруг девочки. В подвале было совершенно темно, но Наташа чувствовала, как они смотрят на нее и совещаются, с чего начать ее есть: с носа или с пяток? Она даже ощущала холодное касание к ее коленкам. Ей казалось, что это крыса, встав на задние лапы, обнюхивает ее, размышляя при этом: «Может, все-таки, с коленок начать?»

В подвале было достаточно холодно. Девочка продрогла и решила, что крысы все равно ее съедят, поэтому будет лучше, если она заснет прямо здесь, на земляном полу, тогда ей во сне будет не так больно. Сжавшись, девочка легла на землю и услышала около своего уха:

– Наташ!..

«Откуда крысы знают, как меня зовут», – подумала девочка. Но уже в следующую секунду узнала голос, произносивший ее имя: это была… бабушка.

– Он ушел, пойдем, он вернется к вечеру, а я тебя потом для видимости опять закрою, – сердобольная бабушка решилась нарушить волю мужа. Хотя прекрасно знала, чем ей может это грозить.

– Осторожно, бабушка, – прошептала Наташа, – здесь крысы, они меня хотели съесть.

– Пойдем, пойдем, нет здесь никаких крыс. С тех пор как нечего здесь есть стало, так и крысы перевелись…

Так и закончилась та история. Точнее, сама история продолжалась еще довольно долго: дедушка учил внучку писать, воспитывая в ней исключительно мужские качества, которые потом ей очень пригодились в жизни. Но с тех пор единственное, чего боялась Наташа, – это крыс. И даже бандиты были ей не так страшны, как эти маленькие серые противные существа.

Муж знал об этой истории, вообще Наташа всегда и во всем была с ним откровенна, муж был для нее подружкой, психоаналитиком и папой одновременно. Только с ним она, умная, мужественная женщина могла позволить себе вот так, как сейчас, заплакать, прижавшись к его широким плечам и просто сказать:

– Мне страшно.

– Успокойся дорогая, – произнес банальную фразу муж, при этом обняв ее, – хочешь, я возьму тебя на руки и все это время, пока мы здесь, буду держать тебя на руках – и никакая крыса не сможет добраться до твоих ног!

Она рассмеялась. «Нет, все-таки он замечательный, мой Виктор! – подумала она. – Мама была абсолютно права!»

Мама и вправду была права, выдавая дочку замуж и говоря ей: «Теперь я абсолютно спокойна за тебя, Наташенька, за такого человека я бы и сама вышла замуж». Последние слова были произнесены с оглядкой на папу, который, будучи человеком деликатным, сделал вид, что просто не услышал этих слов.

У Наташи было все, о чем могла только мечтать любая женщина. И даже более того: у нее всегда была так необходимая любой жене ласка и нежность, в ее жизни не было еще ни одного утра, чтобы муж, уходя на работу, не обнял и не поцеловал ее. Она всегда знала, в котором часу он возвращается, и абсолютно была уверена в том, что десять лет совместной жизни он ни разу не изменял ей.

…Сейчас, когда он держал на руках жену, в его голове проносились все события его жизни, все ошибки и все печали.

– Отпусти меня, – сказала Наташа, – ты устал.

– А крысы? – спросил Виктор.

– Сейчас не время бояться крыс, – произнесла жена дрожащим от страха голосом (Шишков даже про себя рассмеялся), – время искать выход…

– Тише, – произнес он в самое ухо Наташи, – я думаю, нас слушают…

Шишков был прав.

На втором этаже в кожаных креслах сидели братья Трофимовы, выпивали и слушали, о чем, говорят их пленники.

– Бредятина какая-то, – проворчал Антон, – может, слово «крысы» – это условный сигнал какой-то?

– Не думаю, – покачал головой Жора, – скорее всего, действительно бредятина.

Телефонный звонок прервал их разговор. Жора взял трубку, послушал несколько секунд, на его лице отразилось торжество.

– Что? – спросил Антон.

Жора дал отбой:

– Тихонова убрали. Теперь у таксопарка другой директор – Шишков, и в настоящее время…

– Он находится в наших руках. – Это они с братом уже сказали вместе. – Поздравляю, – чокнулись, выпили.

– Что будем делать? – спросил Антон.

– Почему ты все время задаешь идиотские вопросы? – вышел из себя Жора. – Можно подумать, ты сам не знаешь.

– Я догадываюсь: нужно заставить их подписать все, о чем говорил Бутусов, а потом замочить, да?

– Поразительная догадливость, – съязвил Жора, – ты бы лучше посмотрел, чем они там занимаются.

– А че смотреть, мы же слышим, – вяло возразил Антон и прислушался: абсолютная тишина.

– А ну-ка быстро! – приказал брату Жора, и тот понесся вниз по ступенькам в подвал.

В подвале никого не было. Дверь была закрыта, но ветерок, гулявший по подвалу, говорил о том, что выход где-то рядом. Антон включил свет, обследовал подвал. В левом углу торчала широкая труба, неизвестного функционального назначения, сквозь которую и дул ветер.

– Полезли! – скомандовал прибежавший в подвал брат.

«Как же это мы раньше трубу не заметили!» – удивился про себя Антон и полез в трубу. Метров пятнадцать – двадцать пришлось ему ползти, чтобы наконец не оказаться… всего-навсего около задней стены дома.

– Далеко не уйдут, – облегченно вздохнул Антон, отряхиваясь от пыли и ржавчины, которая осталась после такого путешествия на его одежде.

– Так, ты – слева, я справа, пошли. – И братья обошли дом, столкнувшись на обратном пути друг с другом и никого не обнаружив.

Охрана спокойно курила у входа, судя по их поведению, никаких эксцессов не было.

– Чует мое сердце, они здесь, – зачем-то прошептал Жора, снова внимательно осмотрев дом. Нигде никого не было: стригли траву рабочие, курила охрана, равнодушно гуляла азиатская овчарка… Жора свистнул, овчарка посмотрела в его сторону.

– Ада, место, – приказал собаке Жора.

Ада подошла к будке и нерешительно остановилась около нее.

– Так я и думал, – сказал Жора.

– Что? – не успевал за ходом мыслей брата Антон.

Жора сплюнул, не удостоив брата ответом.

– Ты чего, Жор? – приставал Антон.

– «Чего», «чего», в будке они…

Антон понял и удивился догадливости брата: разумеется, где же им еще быть, но как Ада могла допустить?

– На мыло ее! – сказал Жора, и Антон понял, что речь идет о собаке.

Игорь и Сергей, охранники Трофимовых, покурив, стали есть испеченный матерью Игоря яблочный пирог. Работка у них была хоть куда! Бабок немерено, а забот практически никаких! Кто бы мог осмелиться войти в дом Трофимовых без разрешения? Охрана знала о жестокости братьев, знала и о том, какое место занимают они в местном преступном мире, поэтому и чувствовала себя спокойно и уверенно.

– Да чего там охранять, – говорил Игорь, – вряд ли найдется такой идиот, что полезет к Трофимовым.

– Это правда, – соглашался Сергей и разворачивал очередное угощение Игоревой мамы.

Сегодняшний день охраны ничем не отличался от предыдущих: завтрак, сигареты, разговоры…

Шишковых вытаскивали из будки Ады трое молодых парней. Виктор решил, что это внутренняя охрана. Трофимовы зачем-то построили будку в таком же готическом стиле, как и сам дом. Вот и пригодилась было готика… Больше всех, разумеется, были потрясены охранники. Но им не суждено было долго удивляться. Жора что-то шепнул Антону, тот поманил Игоря и Сергея в подвал…

Супруги Шишковы, которых наконец вытащили из будки Ады, услышали, как в отдалении прозвучали два выстрела.

– В подвал, – определил Виктор, – охранников шлепнули. Еще остается собака…

– Ах ты сука! – рассвирепел Жора. Его взбесило, что Шишков прочитал его мысли: он на самом деле собирался теперь убить эту флегматичную Аду. – Ты будешь тут свою наблюдательность демонстрировать… А ну-ка, братва!

Били от души, смачно, со вкусом. Шишков не терял сознания, но боль нестерпима. Одного из парней Виктор узнал – это был Иван Бутусов, сын прокурора Бутусова. Они познакомились на чьем-то дне рождения, чьем именно, Шишков и не собирался сейчас вспоминать, но в том, что это был именно сын Бутусова, он не сомневался. Иван не узнал Шишкова, судя по всему, сын прокурора находился в данный момент под кайфом или, как это еще принято говорить у современной молодежи, «убитый». «Иван? Не может быть!» На какое-то время удивление приглушило боль, но тут же на него обрушились новые удары.

– Ну что, сбежал? – спрашивал у Шишкова, заглядывая ему в глаза, Жора. – Понравилось? Обмануть меня вздумал? Нет еще на свете такого человека, которому удалось бы это сделать.

Наташа все время, пока избивали ее мужа, рвалась из рук одного из парней, держащих ее, наконец ей это удалось.

– Сволочи! – Она кинулась на тех, кто бил ее мужа, кусаясь и царапаясь, но они легко отшвыривали ее в сторону…

– Бабу не трогать! – приказал Жора. Ребята нехотя подчинялись.

Казалось, Трофимов-старший получает удовольствие, наблюдая, как эта женщина пытается помочь своему окровавленному мужу. Он уже почувствовал, что еще немного – и Шишок потеряет сознание, отключится.

– Хочешь, я спасу его? – обратился он к Наташе. – Одно твое слово…

– Хочу. – Она умоляюще посмотрела на него такими глазами, что в другой ситуации Жора был бы даже готов отпустить Шишкова, но не теперь… Стараясь придать равнодушие своему голосу, старший Трофим окликнул ребят:

– Эй, будет вам, – и наклонился над Виктором, словно оценивая их работу.

Подняться у Виктора не хватило сил. Жора протянул ему руку, но Виктор только плюнул в его ладонь, за что тут же получил еще несколько ударов, теперь от самого Трофима. Выручила жена: она оттолкнула в сторону Трофима, упершись рукой в его шею, да так, что Жора едва не упал. Все замерли, приготовившись к новой команде, но команда не прозвучала. А Жора отошел в сторону, потирая шею. «Сука», – только сказал, скорее для своих парней.

– Вставай, Витя. – Она обняла мужа, поднимая его. – Отойдите. – Это она кричала уже Трофиму, и, что удивительно, он подчинился, пропуская ее с мужем в дом, куда, собственно говоря, их никто не приглашал.

– Я не понял, – удивился вдруг Жора.

– Сейчас все объясню. – Она вскинула на него свои очаровательные глаза. – Открой, пожалуйста, дверь, ему нужна помощь, а потом мы поговорим о том, как я смогу помочь вам.

И Жора открыл перед ней дверь своего дома.

– Ему нужно лечь, – сказала она, указывая на мужа.

– Коврик принести? – съязвил Жора.

– Хотя бы подушку, – она умоляюще смотрела на него.

Трофим сделал знак, чтобы принесли подушку.

– Все?

– Да, спасибо. Я бы хотела поговорить с вами…

Глядя в ее глаза, Жора Трофимов готов был поверить всему, о чем бы она ни говорила. Поэтому, когда Наташа Шишкова, выйдя следом за Жорой в соседнюю комнату, сообщила, что знает, где печать таксопарка и документы, он с готовностью согласился с ее предложением: отпустить домой за печатью.

– Но с одним условием. Ты поедешь туда в сопровождении моего человека, а твой муж в залог останется у меня, и от того, с чем ты приедешь, будет зависеть его жизнь.

Наташа бросила быстрый взгляд на дверь, за которой находился ее муж.

«Ага, – подумал Жора, – чем-то я нарушил ее планы, ну что же, тем лучше».

– Я принимаю ваше условие, – ответила Наташа.

«Ага, принимаешь, – усмехнулся про себя Жора, – можно подумать, что у тебя есть другой выход».

– Скажи мне вот что, с чего ты вообще взяла, что нам нужны печать и документы? – спросил Жора.

– Неужели вы думаете, что ваши мысли настолько сложны, что разгадка их требует умственного напряжения?

Произнося эту фразу, Наташа тем самым наступила на больную мозоль Жоры, который на самом деле был человеком необразованным и страдал от этого. Именно бабы, те, к которым лежала его бандитская душа, чаще всего упрекали его в этом. И он злился.

– Если бы вы просто хотели убить нас, вы бы сделали это сразу, – продолжила она.

– Верно, – заметил Жора.

– А поскольку нас привезли сюда, то что же еще нужно от заместителя директора, кроме печати и документов?

– Печати и документов, – повторил за ней Жора. – Я скажу, что еще нужно лично мне. Его жена.

Возникла пауза, Наташа опустила глаза, было непонятно, то ли она смутилась, то ли о чем-то раздумывала.

– Сила не самое главное достоинство мужчины, – наконец нашлась Наташа. – Вы, конечно, можете изнасиловать женщину, но ваше мужское достоинство будет при этом ущемлено.

– Почему? – тупо спросил Жора.

– Потому что гораздо больше удовольствия мужчина получает, соблазняя женщину, когда он знает, что его выбирают за настоящие достоинства.

– Что касается моих достоинств, то они о-хо-хо! – похабно рассмеялся Жора. – Я думаю, у тебя скоро появится возможность в этом убедиться.

– Кроме тех достоинств, которые вы имеете в виду, – ничуть не смутилась Наташа, – есть и другие.

– Какие же? – искренне удивился Жора.

– Честь, благородство, ум.

Жора замолчал. Он понял, что эта женщина может обвести вокруг пальца кого угодно. Старший Трофим всегда побаивался умных женщин. Поэтому он принял решение ехать самому вместе с Наташей.

Жора вздохнул с облегчением, когда Наташа показала, чтобы он остановился у невысокого скромного особнячка. А вздохнул потому, что всю дорогу Наташа то соблазняла, то отталкивала его. Жора совершенно не знал, как нужно вести себя в подобных обстоятельствах. Все его попытки даже просто поцеловать ее были просто отвергнуты, но тем не менее она продолжала бросать на него многообещающие взгляды.

Жили Шишковы, по меркам Трофима, небогато. Небольшой дом без каких-либо архитектурных изысков, двухэтажный, кирпичный. У братьев Трофимовых такой был, когда они только-только начинали свои дела. Обычная, не эксклюзивная мебель, даже не антикварная – одним словом, та, какую можно купить в любом мебельном салоне. Жора искренне удивился тому, что у заместителя директора таксопарка такая скромная обстановка.

– Подождите меня здесь, – бросила на ходу Наташа.

– Куда? – Он удержал ее за руку.

– В ту-а-лет. Можно? – по слогам выразительно произнесла она.

– Да, конечно. – Жора, растерявшись, отпустил Наташу.

Спустив воду, Наташа открыла туалетный бачок. Аккуратный черный сверток, о котором предупредил ее Виктор, был там. Недолго думая, она спрятала его за пояс юбки, посмотрела на себя в зеркало: «Нет, не видно». А может, лучше со спины? Тоже – ничего. «Сойдет», – решила она и вышла из туалета.

– Могу уступить вам место. – Она показала Жоре на туалетную дверь.

– А че! – И Жора направился в туалет.

«Секунд десять или пятнадцать у меня точно есть, – рассуждала про себя Наташа, – успею набрать номер Лены Бирюковой…»

Все получилось так, как она и предполагала.

– Лена, мы в доме Трофимовых в Люберцах. Нужна помощь. Быстрее. – И Наташа бросила трубку.

Когда Жора вышел из туалета, Наташа стояла перед зеркалом и красила губы.

«Ах, какая, ах, какая!» – закрутилась в его голове песня. Жора пропел слова вслух, подошел к Наташе, обнял ее за талию. Наташа убрала его руку, скривила губы: слуха у Трофимова явно не было, да и женщин, судя по всему, он тоже обнимать не умел. Трофим напрягся.

– Где печать? – нарочито грубо спросил он.

– Да-да, сейчас, – спохватилась Наташа, раскрыла верхний ящик дубового стола, склонилась над ним. – А вот и документы. – И, выпрямившись, добавила: – Какой у вас замечательный слух, Жора.

«Как она это умеет, одним словом…» – удивился Жора, как-то сразу внутренне расслабившись и успокоившись. Он даже не стал проверять, та ли это печать и те ли документы, сейчас для него было важно другое: она наконец его оценила, она к нему не равнодушна.

– Вы очень добрый, – Наташа обвила своими красивыми руками его шею, – вы не представляете себе, какой вы добрый!

Жора решил, что это ее сигнал к началу действий. Он схватил Наташу и потащил к кровати.

– Что вы делаете? – не сопротивлялась, а скорее удивлялась Наташа, даже не пытаясь вырваться из его рук.

Жора бросил ее на кровать и кинулся целовать, но губы Наташи были плотно сжаты, а в глазах стояли слезы.

Жора сунул руку ей под юбку и нащупал что-то плотное… И сразу все понял.

– Так бы и сказала, что у тебя месячные…

Наташа, смахивая слезы, поднялась, поправила одежду…

Обратно ехали молча. Трофим решил больше не позориться и ждал, что случай должен представиться сам, попозже. Что касается мужиков, то Жора мог скрутить их в бараний рог, а вот с женщинами прямо беда… Они, если сильно ему нравились, как, к примеру, эта Наташа, могли делать с ним все что угодно. И Жора сам знал об этом. А все началось с Аленки, которая первая сообщила ему, что сила не главное достоинство мужчины, а ума и благородства ему, Жоре, не хватает. И теперь жена человека, которого он едва не убил, можно сказать жена врага, говорила те же слова, что и его Аленка, смотрела ему прямо в душу и говорила, а Жора отдавал себе в этом отчет и потому бесился.

Он гнал машину так, что ее заносило на поворотах, ему хотелось, чтобы Наташа случайно навалилась на него, но она крепко держалась за ручку боковой дверцы автомобиля. Он сам едва не падал на нее, но она оставалась непроницаемой, холодной и равнодушной.

«Ну, сука, – думал Трофим, – надо же так подгадать!..»

И в эти минуты он готов был убить ее…

Дождался он этого, только когда они вернулись в его дом. Выходя из машины, Наташа, как бы невзначай, дотронулась до его плеча, оперлась на него, а Жоре показалось, что даже ласково погладила его:

– Благодарю вас. – Она ласково посмотрела на него. – Вы, Жора, не представляете себе, как мне помогли…

И Жора Трофимов, бандит по убеждению, действительно не мог себе представить, что сделает эта женщина в самое ближайшее время.

Глава восьмая

В роскошном доме братьев Трофимовых стояла тревожная тишина. Шишков и его охранник только делали вид, что спокойно дремлют, набираясь сил, каждый в своем закутке. На самом деле и тот и другой находились в крайней степени нервного напряжения.

Жизнь приучила трофимовских подручных не рассчитывать на прямолинейное и простое решение вопросов. Постоянно что-нибудь переворачивалось, переиначивалось, завязывалось тугим узлом и выходило боком.

Так было и в прошлый раз. И позапрошлый. С Персиком. Ничего просто так не дается.

Везде нужны напряжение и усилие. Боль и кровь. Закон природы!

Даже этот полудохлый таксист оказался не так уж прост. Другой давным-давно отдал бы братве все по-хорошему, получил бы свой кусочек пирожка с полочки. И его отпустили бы. На некоторое время. А этот… Себя, может быть, и не жалеет! Так он же, гад, других мучает, заставляя себя упорно пытать, будто это занятие может кому-то приносить удовольствие.

Однако известны личности, которые делают эту мрачную работу с творческим наслаждением. Но… на это талант нужен. Тогда и появляется выдумка, полет фантазии. Без любви к своему делу ничего хорошего не получится. Даже тут. Ну выучишь ты пару-тройку приемов… Сам же быстро и отупеешь. И подопечный тоже отупеет. Перестанет реагировать. А нужно все время поддерживать его в состоянии ужаса! Чтоб жутко, до рвоты боялся! Пока боится, может сказать. А если уже потерял ощущение боли, то, скорее всего, замкнется.

Шишков сидел на полу в углу и старался размышлять о совершенно посторонних предметах: «Громадный и чудовищно дурной дом. Бессмыслица и мешанина… Что у человека в голове, то он и строит. Однажды видел, как один богатый чувак построил себе на участке хрущобу! Наверное, в свое время это была его мечта – квартирка в хрущобе. Дождался своего счастливого времени… Зачем она поехала?.. Жорка ж ее изнасилует…»

Руки у Виктора были скованы наручниками: но он, зажав лицо ладонями, изо всех сил сжимал виски, чтобы болью отвлечься. Но и это не помогало.

– Ну может, еще пригодится, – пробурчал сам себе вполголоса. – Если успеет. А может так случиться, что и не пригодится…

– Молчать! – издали крикнул на него охранник. И подумал: «Молится, старый козел, что ли? Рановато. Обычно они в подвале наорутся как следует… Так, что уши от них устают… А потом затихают… Когда уж все! Понятно, что минута осталась. Тогда только молиться начинают. Вспоминают… А так… надеются еще на что-то. Ему глаз ножницами вырезаешь, а он второй жмурит, чтоб спасти… Значит, надеется. Что пригодится. И этот малахольный… Загодя молится. Нехорошая это примета. Не будет от него толку. Знаю я таких…»

С улицы донеслись невнятные возгласы и урчание машины.

Услужливый Пашка пробежал через комнату и выскочил во двор встречать хозяина.

– Надо Антону сказать. – Охранник вытащил из кармана мобильник. – Антон! Жора, вернулся. Спускайся к нам.

Шишков в яростном отчаянии вскочил на ноги.

– Сидеть! – гаркнул ему охранник.

В комнату вбежала Наталья и кинулась к мужу:

– Все в порядке! – Она крепко обняла его и хотела незаметно сунуть ему пистолет за пазуху, но вдруг подумала, что несчастного Виктора могут еще пытать, разденут…

– Отойди от него! – подскочил Пашка и оттолкнул ее от Шишкова. – Ты что ему сунула? А ну покажи!

Он задрал Виктору скованные руки за голову и ощупал его всего.

– Ничего я ему не сунула! – кричала Наталья. – Отпустите его! Он же раненый, много крови потерял. Дайте я его перевяжу.

Она еле удержала пистолет за пазухой…

– Отойди, сучка, не нервируй меня, – прохрипел Пашка. – Получишь по хохотальнику. Тебе это надо? Зубы пластмассовые, глаз стеклянный?

– Что у вас там случилось? – сурово спросил жену Виктор. – Говори!

– Ничего не случилось! Успокойся. Абсолютно ничего.

«Сам стоит на краю пропасти, возле самой смерти, а думает бог знает о чем! Вот ведь чудак!» – думала она.

– Отхлынь! – рявкнул на нее охранник.

В комнату в сопровождении охранников вошли угрюмые братья Трофимовы.

Шишков в ярости рванулся им навстречу.

– Да пошел ты! – махнул рукой на Виктора старший брат Жора. – Тоже мне сокровище… Но еще не вечер, как говорят поэты.

Конечно, он не стал распространяться, что его остановило на самом деле.

– Лучше бы уж дала. – Младший Антон вплотную подошел к Наталье и сверху придавил ее затылок тяжелой ладонью. – Мы бы тебя сразу и списали. А в таком случае… Придется еще работать. Где печать, с-сучара? – Он широко размахнулся, чтоб ударить со всей силы, но руку его перехватил Жора.

– Убьешь, – веско сказал он. – Рано…

– А ты чем занимался? – накинулся на него младшенький. – Да пошел ты! С бабой справиться не можешь! Где печать? – заорал он диким голосом. – Где бумаги? Вы зачем туда таскались? Чего время тянуть?

– Заглохни! Бутус и вы все! – Он оглядел присутствующих. – Молчать в тряпочку!

– Антон, я тебя очень прошу. – Высокий парень с красными глазами, которого все называли Бутусом, осторожно потянул младшего Трофимова за руку. – Я тебя просто умоляю! Не лезь!

– Хорошо, – заорал во все горло Антон. – Я заглохну! Только с кем ты, братан, останешься? Что ты тут наковыряешь без меня? Без моей братвы? Все, что у тебя есть, – это только я!

– Глохни! – Жора уже с яростью поднял на него свою растопыренную медвежью лапу.

Увидев ее перед глазами, Антон растерянно осекся и стушевался.

У Шишкова в ответ на ссору братьев отлегло от сердца. Главное, что Наташка не пострадала. Он вдруг почувствовал к ней необыкновенную теплоту. Смело шагнул к жене, но бдительный Пашка остановил его, врезав кулаком в живот.

– Ой-ё-ё! – застонал, скорчившись от боли, Виктор.

– Ты что делаешь, скотина? – Наталья завизжала таким истошным голосом, что все отступили. – Я тебя сама сейчас так распишу! Ногтями!

– Стоять! – невнятно завопил Бутус, однако отстранился.

– Ша-а-а! – басом перекрыл все крики Жора. – Разорались. Отведи их, Пашка, в тихую комнату. У тебя там все готово?

Угодливый Пашка подобострастно кивнул. Вдвоем с охранником они подхватили Шишкова под руки и поволокли его к лестнице в подвал.

– Шушера, – крикнул Пашка Наталье, – ползи за нами сама, пока у меня руки заняты. А то я и тебя… Пощ-щупаю!

В причудливом доме Трофимовых оказался совершенно ординарный, бездарный до отупения подземный этаж. Может быть, где-то за бетонной стеной здесь располагается гараж?

Прямо под шикарной гостиной с огромным узорным камином находился примитивный пыточный бункер, оборудованный бесхитростно и просто. Наверное, образцом для подражания послужили старые советские кинофильмы про ненавистных фашистов. Если сюда поставить железную узкую койку, то получится застенок папаши Мюллера, в котором он допрашивал Штирлица.

Особенно настораживал блестящий металлический хирургический столик на маленьких черных колесиках. Там, на столике, под марлевой накидкой угадывались зловещие инструменты для операций.

Бутус не пошел в бункер, испуганно прислонился справа к дверному косяку. Предусмотрительный Пашка подал кожаное кресло Жоре, но тот увернулся.

– Антон, вы тут без меня. – Он поглядел на часы. – А мне уже пора. Бутуса оставляю вам, а Пашку забираю. Вы тут сами справитесь?

– Ладно, проваливай. – Антон беспечно и с явным удовольствием повалился в глубокое мягкое кресло.

Жора оглядел всех с нескрываемым отвращением, вздохнул.

– Часа через два вернусь, – сообщил он уже в дверях.

Охранник, как видно и раньше занимавшийся заплечными делами, привычно подошел к шкафчику, аккуратно повесил свою кожаную курточку на плечики, надел клеенчатый фартук и стал натягивать тонкие резиновые хирургические перчатки.

– Ты чего? – удивился Антон и с улыбкой показал взглядом на перчатки.

– Опасная работа, – серьезно доложил тот. – Сейчас столько опасных для здоровья болезней передается через кровь. Мало ли что… СПИД, сифилис, гепатит сейчас такой, что сдохнешь еще по пути в аптеку!

– Резина нас от всего спасает, – нервно хохотнул Бутус.

– Ты чего там прячешься? – позвал его жестом Антон. – Бери бабу – и давай сюда, в первые ряды. Согласно купленным билетам.

– Лучше я дверь посторожу.

– Сейчас учиться будешь, – пообещал ему палач. – Я тебя хорошему делу научу.

– Антон, он шутит?

– Почему бы и нет? – радушно улыбнулся Антон. – Так сказать, повышение квалификации. Ты же хочешь стать прокурором? А как прокурору без этого? Учись. Клиентов наших не бойся. Ежу понятно, что с ними будет. Никто твоих учебных оценок не узнает. У нас двоечников нету. А дверь просто прикрой. Чего тут бояться?

– Сперва я тебе покажу на отрывание, – сказал палач. – Потом на отрезание, на зажимание, распиливание… Обжигание, наверное, не сегодня. Не успеем. Вряд ли этот недомерок выдержит.

Шишкову от волнения стало трудно дышать. Железные обручи наручников все туже и туже сдавливали запястья. Он нервно переминался в углу, глядя на хирургический столик, отворачиваясь от поблескивающих инструментов. И вдруг!.. В шкафчике палача за вешалкой с его кожаной курточкой он, кажется, углядел что-то действительно важное…

– Бутус, ты идешь? – снова позвал Антон. – Бери стул и садись. Будет очень интересно. Я тоже вначале не думал, что это можно просто смотреть. Но теперь ничего. Притерпелся! Много нового узнаешь. Про них. – Он кивнул на Шишкова.

– Баба убежит, – снова, пытаясь уклониться, хихикнул Бутус. – Она все время на дверь косится. Дикая. На свободу хочет.

– А ты ее сюда тащи. Посади на колени, если хочешь. Можно и трахать между делом. Я так думаю, у нее будут сильные впечатления. Тебе, Бутус, это тоже понравится! Ты такого наверняка еще не пробовал. Поставь ее рачком, мордой в сторону представления, вставь, а остальное она доделает сама!

– А вдруг она мужа не любит? – покачиваясь, невнятно пробормотал Бутус, явно пытаясь острить. – Еще заснет?

– Ну и что? Спать все равно не придется, – пожал плечами опытный Антон. – Давай, тащи ее сюда! А я после тебя попробую.

– Я вообще что-то не хочу, – вдруг застеснялся Бутус. – Да и дел у меня до хрена… Я пойду лучше, а?..

– Врешь! Я же вижу, что хочешь, – засмеялся Антон. – Стесняешься? Ну ничего. Это бывает поначалу. Эй, что ты там копаешься?

Палач распрямился у стола. В руках у него были сверкающие хирургические плоскогубцы с кривыми и длинными губками:

– Начнем помаленьку, – вздохнул он. – Бутус, подвесь-ка его вон к той трубе!

– К какой? – с трудом стоящему на ногах Бутусу определенно не нравилось, что его пытаются задействовать.

Антон из глубины кресла рукой показал на водопроводную трубу, проходящую под потолком на задней стенке.

Наталья все это время стояла в оцепенении. Никаких мыслей… Никаких чувств она не испытывала. Только горькое раскаяние, чувство вины и сожаление о том, что действительно не привезла этим уродам какую-то печать, какой-то жалкий клочок бумаги, который нужен этим чудовищам. Разве значит это что-нибудь по сравнению с жизнью мужа? И ее собственной жизнью?

Бутус, покачиваясь, вышел вперед, нечаянно толкнул Наталью – она оказалась прямо перед Антоном, закрывая ему обзор. А сам Бутус неуклюже втиснулся между палачом и его инструментальным столиком, оттеснив Шишкова к шкафчику.

– У него руки в наручниках, – заплетающимся языком проговорил Бутус. – Прямо так и подвесить? Или снять?

– Лучше растяни его пошире. – Антон то и дело косился на задницу стоящей перед ним Натальи.

Наконец решившись, он двумя прямыми пальцами приподнял ей край короткой юбки.

Она же не проронила ни звука.

Антон осторожно расстегнул ей «молнию» на юбке – та упала на пол…

Палач протянул Бутусу маленькие ключи от наручников:

– Только одну руку освободи. Сначала пристегнешь ее к трубе, потом возьмешь другую пару наручников и пристегнешь, куда я покажу. Пошире, так, пошире. Антон, ноги тоже будем растягивать? У тебя есть какие-то новые идеи?

– Это сам Шишок скажет. Все будет зависеть от него. Если сразу все отдаст и расскажет, что спросим, то вообще все на сегодня отменяется. У меня другое настроение… Это я пока на работе… Злой по надобности. Когда надо!

С этими словами Трофимов-младший, засунув обе руки под курточку Натальи, махом сорвал с нее трусики с колготками. Они комом собрались между колен… Он задрал куртку, обнажая ее зад… Бандиты на несколько секунд разом замолчали, разглядывая ее круглые розовые ягодицы.

Наталья держала руки на груди… «Только бы не выпал пистолет… Только бы не выпал», – только и думала она.

– Повернись ко мне, – сладким голосом приказал Антон. – Повернись к мужу задом, а ко мне передом. Ты потом все увидишь, без нас не начнут! Сама командовать будешь! Хочешь, мы его паяльной лампой зажарим? За все твои обиды!

Дрожащими руками Бутус никак не мог попасть в замок наручников. Шишков, тяжело сопя, помог ему… Подставил замочную скважину… Ключ повернулся, Виктор будто бы с усилием повернул руку, освобождая от стального охвата…

Скобки расходились туго. Бутусу пришлось тоже помочь расстегнуть наручники.

И тут Шишков, внезапно и резко распрямившись, ударил со всей силы склоненного Бутусова прямо в лицо – обеими руками со стальными наручниками.

Бутус, безвольно откидываясь на спину, взвыл, как лось. И повалил палача на его хлипкий, неустойчивый хирургический столик.

Антон попытался немедленно вскочить, но тут Наталья резко повернулась к нему, как он и просил… Уперла ему в лоб ствол пистолета:

– Одно слово – я тебя прикончу! Мразь! У меня нет вариантов! Скажи им, чтобы отпустили Виктора! Быстро!

Тем временем Виктор Шишков уже выхватил из шкафчика охотничье ружье.

«Боже! – взмолился он. – Только бы оно было заряжено!»

И не столько по надобности, сколько для проверки, чтобы определиться, что же дальше делать, как поступить, Шишков нажал на курок. Раздался оглушительный выстрел.

Наталья, решив, что это стреляют в нее, развернулась – и на повороте тоже… Может быть, просто инстинктивно сжала пальцы в кулак.

Грохнул второй выстрел.

– Прикройся! – хрипло крикнул жене Шишков, переступая через бесчувственное тело Бутусова, который после удара Виктора счел самым разумным не подавать признаков жизни.

Наталья подтянула колготки.

– Ты жив? – будто даже разочарованно спросила она мужа и обернулась к Антону.

Тот сидел в кресле с застывшей улыбкой на лице.

– Готов? – Ошеломленная Наталья наклонилась к нему и заглянула в глаза.

Кажется, ресницы дрогнули. Или просто померещилось?

– Посмотри, куда попала! – приказал Шишков, оглядываясь уже в дверях. – Ах ты падла! – рассвирепел он и выстрелил в палача, который лежа тянулся к длинному резекционному ножу. – Амбец тебе, сволочуга! Допрыгались!

Палач принял пулю, слегка вздрогнув, и прикорнул на спине Бутуса.

– Мы всех… убили? – шепотом спросила Наталья, не веря собственным глазам. – Они нас хотели, а получилось, что…

– Да нет… Все нормально. Иди сюда! Нам надо немедленно уходить.

Наталья кое-как привела себя в порядок и подошла к мужу.

Антон Трофимов, еще несколько минут тому назад грозный и живой, теперь беспомощно замер и сидел все так же без движения с замороженным взглядом, кажется, даже не дыша, в кресле…

Выходя из пыточной комнаты, Шишков запер за собой дверь на тяжелый чугунный засов.

Выскочив из подвала, они заметались по дому.

– Где у них тут выход? – тряслась Наталья.

– Не знаю…

– А где Жора?

– Кажется, он уехал с остальными… Ищи ключи от машины! Надо быстрее смываться, пока Жора не вернулся!

– Они нас убьют! Мы пропали! – причитала Наталья. – Виктор, наверное, ключи от машины у Бутуса! Он же был за рулем! Или нет? Ключи… Проклятье! Надо возвращаться? – Она представила себе возвращение в подвал и пришла в ужас.

– Без ключей уедем!

Поддерживая друг друга, они почти кубарем скатились по ступеням крыльца и побежали к джипу. На их счастье, ключи оказались в замке.

– Давай, давай, – торопила мужа трясущаяся, как в лихорадке, жена. – Они сейчас уже ломают дверь! Я знаю… Они очухались! Я промахнулась…

Виктор развернул машину:

– Открой ворота! Я проскочу, ты закроешь, потом уедем. Поняла?

– Нет! – Наталья в смятении зажала рот ладонью. – Я из машины не выйду! Давай наоборот – ты откроешь, а я проеду?..

– Садись за руль!

– У меня нет прав! Я же не умею!

– Вон из машины! Бегом!

Перепуганная, Наталья мешком вывалилась из высокой кабины и заковыляла на подгибающихся ногах к воротам. Уперлась руками – створки легко поддались и разъехались.

Виктор поехал и мягко затормозил рядом с покорно согнувшейся Натальей. Открыл дверь:

– Залезай!

Жена послушно забралась и села рядом.

– Наташка! Очнись! Закрой дверь!

Вздрогнула. Закрыла дверцу.

– Пристегни ремень! Будет очень…

Пристегнула, не поднимая взгляда.

И Виктор Шишков ударил по газам – показал, на что способен настоящий профессиональный водитель! По шоссе и по пересеченной местности!

Он мчался как ураган, как шквал ненависти!

Джип подпрыгивал на ухабах, бешено завывая свободно прокручивающимися колесами.

– Нас в городе обязательно поймают, – тихо сказала Наталья.

– Мы в город и не поедем, – процедил сквозь зубы Шишков. – Сейчас в перелеске бросим машину и будем добираться пешком.

– Куда?

– Я тебе все покажу. Родная моя, я тебе все покажу!

Городской прокурор Бутусов сидел в своем домашнем кабинете, когда распахнулась дверь и в комнату вбежал запыхавшийся и взмыленный сын. Прокурор внимательно оглядел его и нахмурился:

– Ну что еще?

– Там… – захлебываясь и прикрывая разбитое лицо, пробормотал сын.

Прокурор вздохнул и поднялся. Подошел к сыну и вдруг со всего размаху звезданул в челюсть. Тот отлетел к стене:

– За что, папа?

– Сам знаешь… Опять отмазывать тебя придется… Ну давай рассказывай.

Захлебываясь, Бутусов-младший поведал отцу о произошедших только что событиях. Лицо прокурора мрачнело все больше и больше, и к концу рассказа оно стало темно-багрового цвета.

Глава девятая

Перед нами за стеной дождя возвышался дом. Снаружи все было тихо. Дом выглядел как неприступная крепость. Я испуганно огляделся – мне показалось, что в толстых стенах его должны были быть бойницы. Но бесстрашная Лена уже шагнула вперед, распахнув калитку, которая почему-то ей поддалась – неужели не была закрыта? Или с такой энергией все замки можно взглядом открывать? Хорошо бы… Мне ничего не оставалось, как осторожно проследовать за ней, увязающей каблуками в сырой почве. Стараясь дышать ровно, я сжимал в кармане ствол пистолета.

Мы совершенно беспрепятственно подошли к самой двери. Рядом с домом не было никого, и только из-под крыльца выглянул рыжий в черную полоску вальяжный кот. Я отодвинул Лену и постучал в дверь рукоятью пистолета.

Никакой реакции не последовало. Из-за двери не доносилось ни звука. Я стукнул еще несколько раз. Дом будто вымер. Я подергал ручку. Тяжелая дверь не поддавалась. Она была заперта.

– Так… Дверь заперта. Открывать нам, судя по всему, никто не собирается. Не ждут они гостей, понимаешь? Да и приходить без приглашения как-то неприлично. Как ты считаешь, Лен?

– Неужели опоздали? – Лена разочарованно покачала головой. – Неужели уже поздно? В любом случае отсюда, с этого мокрого крыльца, нам ничего не узнать. Необходимо пробраться внутрь дома. Может, сломать дверь?

Я покачал головой:

– Тут понадобится танк или на худой конец бульдозер. Смотри, какая дверь…

Дверь действительно была что надо – хозяева явно сильно беспокоились о собственной безопасности.

– Через окно? – Лена посмотрела по сторонам и тут же поняла, что проникнуть в дом таким способом тоже не представляется возможным – все окна были забраны толстыми металлическими решетками.

– Как есть неприступный замок, – вполголоса пробормотал я.

– Что? – переспросила Лена.

– Ничего особенного. Остается только обойти дом вокруг. Может быть, найдем какую-нибудь лазейку.

Дождь лил не переставая. Поначалу мы старались не наступать в пенные струи, которые стекали с крыши дома, но потом плюнули – очень скоро мы вымокли до нитки.

Дом оказался большим – даже больше, чем на первый взгляд. Однако ни единой двери, окошка или дырки, через которые можно было бы проникнуть внутрь, не было. Аккуратные хозяева позаботились о том, чтобы все заходили в дом исключительно с главного входа…

– Вон еще одна дверь… – показала Лена в сторону продолговатого темного пятна метрах в десяти от нас.

– А что толку? – пробормотал я. – Тоже небось заперта. А взломать ее мы не можем. Тут нужен специальный инструмент.

Эта дверь оказалась деревянной, но тоже настолько мощной, что мне и в голову не пришло попробовать высадить ее плечом. Судя по всему, тут и Шварценеггер почесал бы затылок. А потом вызвал бы взвод командос…

– Быстрее, – то и дело повторяла Лена, – нужно как можно быстрее проникнуть в дом. Все решают минуты. А может быть, и секунды. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул я, – но, как видишь, пока что ничего сделать мы не можем. Даже если залезть по этой абсолютно гладкой стене, мы ничего не добьемся – окна верхних этажей тоже забраны решетками.

Лена в отчаянии заламывала руки. Вот уж не знал, что она способна на такие театральные жесты. Хотя почему театральные? Очевидно, именно так поступает каждая женщина, когда попадает в трудную ситуацию вроде этой.

– Не убивайся так, – потрепал я ее по плечу, – сейчас что-нибудь придумаем.

Лена смотрела на меня с надеждой. Разумеется, мужчина обязательно должен что-то придумать… Делать что угодно, хоть взглядом вырезать дыру в стене, но проникнуть в этот распроклятый дом. Лена, судя по ее взгляду, надеялась на меня. А в голове, если честно, не было ни единой сколько-нибудь ценной мысли…

Между тем мы обошли дом и приближались к исходной точке нашего путешествия – крыльцу.

– Мы можем привязать одну из решеток тросом к машине и таким образом ее высадить. А потом залезть в окно, – предложил я наконец.

Лена просияла.

– Умничка, Гордеев! Я знала, что на тебя можно положиться.

Я получил великолепный поцелуй в щеку, после которого ощутил толстый слой губной помады.

– Так и поступим. У тебя есть трос? Сейчас откроем ворота изнутри, подгоним машину, и…

Лена кивнула. Мы уже было направились по дорожке к калитке, как вдруг я заметил на каменной плите темное пятно.

– Постой-ка… – сказал я, – это, кажется, интересно…

Пятно оказалось следом подошвы. Через пару секунд от него не осталось ничего – дождь не утихал. Но и этого мне было достаточно, чтобы с большой долей вероятности предположить – след кровавый. Владелец ботинка наступил в лужу крови. Это значит…

– Если только что тут прошел человек, стоит снова постучать в дверь.

Мы бросились в крыльцу. Я не поверил своим глазам – тяжелая дверь была открыта нараспашку. Из дома на ступеньки крыльца падал яркий сноп света.

– Бежим!

Через две секунды мы уже были в доме. Черт возьми, приятно оказаться в сухом месте, после того как двадцать минуть мок под струями дождя. Судя по всему, Лена была такого же мнения.

Внутренности дома меня не впечатлили. Обычный набор богатых людей, которые не знают, куда и как тратить деньги, – всевозможная бронза, позолота, масса странных безделушек, зеркал в резных рамах, мебель с гнутыми ножками а-ля мастер Гамбс… Как они только живут среди всего этого?

– Нужно найти их! Давай скорее осмотрим дом.

– Предлагаю начать с подвальных помещений. Тем более следы ведут вниз по лестнице. – Я показал на бурые пятна засыхающей крови, которые выделялись на светлом паркете.

– Юрочка, ты просто… Просто… – Лицо Лены выражало восхищение.

– Не надо оваций. Давай в конце концов спустимся по этой лестнице и посмотрим, что там произошло.

На самом деле, и я и Лена понимали, что раз есть кровь, – значит, кого-то пытались убить. А следы означали, что кто-то сбежал. Кстати, следы принадлежали двоим – судя по всему, женщине и мужчине.

Мы спустились по узкой лестнице и оказались в подвале. Следы здесь были четче, и они привели нас в одну из комнат. Батюшки! Хозяин замка явно страдал психическим заболеванием с садистским уклоном. Здесь была оборудована настоящая камера пыток. Какие-то крючья, цепи, хитроумные устройства, поблескивающие никелем медицинские инструменты, конечно, предназначаемые не для лечения, а для устрашения…

Посреди комнаты лежало тело человека, которое было неподвижным. Рядом растекалась большая лужа крови. Судя по всему, именно сюда наступили убегавшие.

– Эй, вы кто? – донесся голос из темного угла.

– А вы кто? – вопросом на вопрос ответил я.

– Хозяева, блин!

Глаза привыкли к полутьме, и мы различили очертания двоих человек. Вероятно, все они были ранены. Но не слишком сильно, так как двигались и даже пытались встать.

– Где Наталья Шишкова? – страшным голосом вскричала Лена.

В ответ мы услышали только многоэтажный мат. Как я сумел понять, Шишков с женой обезвредили охранников и скрылись. Это их следы мы видели…

– Ну что ж, – заключил я, – вот видишь, Лена, все вроде благополучно.

– Теперь надо решить, что делать с этими. – Она показала на раненых.

– А что? Сейчас вызовем милицию, «скорую». Вот и все.

– Это, конечно, так… – задумчиво произнесла Лена, – но теперь Наталью и ее мужа обвинят в убийстве.

Она выразительно посмотрела на меня, и я почувствовал, что мое участие в этом деле очень далеко от завершения…

– Пойдем наверх, позвоним, – предложил я, не обращая никакого внимания на продолжающийся мат, доносившийся от лежащих на полу людей.

Однако, только мы повернулись к двери, на лестнице послышались тяжелые шаги нескольких пар ног. Через секунду в комнату ворвались пятеро омоновцев с автоматами, и тут сразу стало очень тесно.

– На пол! На пол! – заорали омоновцы в пять глоток. Несмотря на то что я прекрасно знал их манеру действовать на месте преступления, ноги сами подогнулись, и я (так же как, впрочем, и Лена) оказался на каменном полу. От греха подальше, как говорится…

Потом прибыла оперативная бригада. Конечно, нас быстро отпустили. Выяснилось, что милицию вызвал сам Шишков. Через некоторое время привезли и его. Он явно был удивлен, когда увидел меня, своего недавнего клиента, который помог справиться с двумя лицами кавказской национальности…

Нас вместе с супругами Шишковыми увезли в местное отделение милиции. Там их отправили в камеру, а мы, дав все необходимые показания, отправились домой.

Лена молчала всю дорогу. И только прощаясь, она сказала:

– Гордеев, спасибо.

Глава десятая

Виктор Шишков спал на лавке в «обезьяннике» отделения милиции, куда он был доставлен вскоре после происшедших событий в доме Трофимовых. Стояло раннее утро, только что произошла смена в отделении. Шишкову снился сон…

Скалистый морской берег просыпался под утренними лучами солнца. Виктор брел по золотистому пляжу, смотрел, как ласково плескались волны, любовался солнцем, которое поднималось над горизонтом, отражалось в море, переливаясь разными цветами. Вокруг никого не было, Виктор не знал, куда он шел, но откуда-то издалека его звал голос Наташи. Он искал ее. Наташа что-то говорила ему, а он никак не мог разобрать, что именно, ее слова эхом отдавались в горах… Внезапно он понял: нужно лечь на песок, и тогда она тут же окажется рядом. Он лег. Песок почему-то оказался жестким и холодным.

– Виктор Шишков! – загромыхало в горах.

Это был не голос Наташи, Виктор повернулся на другой бок, но голос требовательно и настойчиво повторил:

– Виктор Шишков!

Виктор открыл глаза.

Он лежал на нарах в отделении милиции, молоденький милиционер стоял около него и тряс его за плечо:

– Проснитесь, Виктор Шишков!

– Да проснулся он, – заметил небритый волосатый мужик, лежавший в стороне. – Слепой, что ли?

– Но-но-но! – сурово остановил того милиционер.

Небритый рассмеялся.

– Тебе сколько лет, чувак? – спросил он, поднимаясь и пялясь на молодого лейтенантика.

– Не твое дело! – ответил тот.

– Ну а все-таки? – не отставал небритый.

Лейтенант вдруг широко улыбнулся. Небритый внимательно поглядел на него и понял, что лейтенант принадлежит к той редкой породе людей, которые в любом возрасте выглядят как только что закончившие среднюю школу.

– Вот я и смотрю, – показал гнилые зубы небритый, и переключился на Виктора: – Ну как, мультики тебе во сне показывали? Да ты не стесняйся, тут всем показывают.

Последние слова Шишков услышал, выходя из камеры, сопровождаемый милиционером.

– Тебя как зовут? – спросил он милиционера.

– Сережа, – ответил тот.

– «Сережа!» – передразнил его интонацию Шишков. – Куда ведешь меня, Сережа?

– С вами хочет поговорить прокурор города.

– Бутусов? Понятно. – Это известие заставило Виктора задуматься.

Он чувствовал, о чем пойдет разговор. Точнее, о ком. Прокурора, скорее всего, беспокоили показания Шишкова, которые он дал, упоминая сына Бутусова. «Хочет отмазать сынка», – думал Виктор, входя в комнату, окрашенную в интенсивно голубой цвет.

За столом сидел Бутусов.

– Здравствуйте, Виктор Иванович, – подчеркнуто вежливо поздоровался прокурор и протянул для пожатия руку.

– Чем могу быть полезен? – ответил на приветствие Шишков.

– Вы прямо так сразу – о полезности, а я вот решил узнать, как ваши дела, может, я могу чем-нибудь помочь? Кстати, вы ведь сегодня не завтракали? Как насчет столовой? Не против?

Шишков был и вправду голоден. Он раздумывал: «А почему, собственно, не согласиться? К чему меня это обязывает? Да ни к чему», – решил Виктор и принял предложение прокурора.

– Мы вернемся через час, – сказал прокурор милиционеру Сереже.

– Я не… – начал тот, но прокурор перебил его.

– Через час, – повторил он не терпящим возражения тоном.

Столовая под названием «Диетическая» находилась неподалеку. «Не самое приличное место», – отметил про себя Шишков, но ел много и с удовольствием.

Прокурор молча наблюдал за ним, отказавшись от еды, попивая только минеральную воду.

«Сам-то небось в таких заведениях не завтракает», – думал Шишков, поглощая салат, омлет, ветчину, компот с пирожком.

– Теперь можно и поговорить, – прокурор подождал, когда Шишков допьет компот, – вы ведь догадываетесь, по какой причине я вас сюда привел?

– Разумеется, – ответил Шишков, – вы привели меня сюда для того, чтобы угостить завтраком.

– Конечно, – улыбнулся прокурор. – Ну а кроме того?

– Кроме того, вы еще хотели сообщить мне, где находится моя жена. – Шишков вел себя так, словно это не его пригласил для беседы прокурор, а он пригласил прокурора.

– Я сообщу вам об этом, – начал терять терпение прокурор, – но при одном условии, – он выдержал паузу, – вы должны отказаться от своих показаний: никакого Александра Бутусова вы в доме Трофимовых не видели, тем более в таком состоянии.

– Каком?

– В состоянии наркотического опьянения.

– Могу вам сообщить, что вам как отцу было бы неплохо задуматься о том, к чему привело подобное поведение вашего сына. Вам как прокурору должно быть известно о последствиях…

– Послушайте, – перебил Шишкова Бутусов, – я привел вас сюда не для того, чтобы выслушивать ваши нотации.

– А для чего? – с деланной искренностью удивился Шишков. – Пардон, я понял: действительно, чтобы накормить меня завтраком.

– Шутить будете в другом месте, – наклонившись через стол, глядя в глаза Шишкову, негромко сказал прокурор.

– Это в каком же? – спросил Шишков.

– В том, в котором вы окажетесь, если не заберете свои показания.

– А если я откажусь?

– Тогда я сгною тебя в тюрьме, а о том, где твоя жена, никто больше никогда и не вспомнит. И о том, где твои дети, – тоже.

– Я бы хотел посоветоваться насчет вашего предложения со своим адвокатом. – Шишков поднялся из-за стола. – Благодарю за завтрак, давно так не завтракал.

– Я тебе покажу адвоката! Скоро ты вообще не будешь завтракать! – Прокурор был в ярости, он не ожидал от Шишкова отказа. – Сгною! – Выпустив пар, прокурор заставил себя успокоиться, – Виктор, – промолвил он вкрадчиво, – ну скажи мне, чего ты хочешь взамен?

– Хочу вернуться в милицию, – спокойно ответил Шишков.

– А ты не пожалеешь об этом? – спросил прокурор.

«Может, стоило пообещать? – Шишков уже сомневался, возвращаясь с Бутусовым в милицию. – Как там Наташа, что с ней?»

Прокурор словно догадывался, о чем думает Шишков.

– Даю тебе три часа на размышления, – сказал он, – через три часа тебя переведут в тюрьму, и тогда…

– Я не меняю своих решений, – тихо ответил Шишков.

Сережа, увидев их, вскочил со стула:

– А я звоню, звоню…

– А ты не звони, – оборвал его Бутусов и вышел из отделения милиции, хлопнув дверью.

Сережа оказался на редкость добрым, скорее, даже слабым человеком. Он разрешил Шишкову позвонить домой, но дома никто не брал трубку.

– Ушла? – сочувственно спросил Сережа.

Шишков промолчал.

– Вот и от меня тоже ушла, – пожаловался Сережа.

– Почему? – улыбнулся наивности и непосредственности Сережи Шишков.

– Хотела, чтобы я денег побольше зарабатывал, а я в милицию пошел работать, – вздохнул Сережа.

– Зачем же ты в милицию пошел? – удивился Шишков.

– Как – зачем? – переспросил милиционер. – Это же романтика!

«Романтика, – думал Виктор, – пообломают тебе тут крылышки, тоже мне романтик». Виктору вспомнилась своя молодость, свои представления о романтике: космонавтом хотел стать, чемпионом по боксу – тоже хотел, но вот чтобы милиционером…

– Может, еще кому хотите позвонить? – спросил Шишкова Сережа.

– Ты тут всем предлагаешь звонить? – удивился Шишков.

– Нет, – смутился милиционер, – не всем.

– Тогда почему мне?

– А почему к вам приходил прокурор? – ответил вопросом на вопрос милиционер. – Выходить отсюда ведь тоже нельзя. А вам вот почему-то можно…

«Все ясно, – разочарованно подумал Шишков, – выслужиться решил, знал бы он, чем закончился наш с Бутусовым разговор, небось по другому бы со мной разговаривал».

Отношение к милиции у Шишкова всегда было не самое лучшее, в душе он не уважал этих молодых парней, играющих в то, что они – стражи порядка, и вместе с тем понимал, что в их руках действительно находится определенная доля власти. И от того, с каким настроением проснется сегодня очередной новоявленный «страж», возможно, зависит чья-то судьба.

– Скажите, пожалуйста, – обратился Шишков к Сереже, – как вас по имени отчеству?

– По отчеству-то зачем, – поинтересовался Сережа.

– Я думаю, что к представителям власти нужно обращаться по имени отчеству, – сказал Шишков.

– Сергей Иванович, – Сережа запнулся, – а вас как?

– В заявлении написано. Сергей Иванович, я обращаюсь к вам как к представителю власти, я имею полное право позвонить своему адвокату…

– Конечно, конечно, – Сережа придвинул ему телефон, – звоните.

Опять занято… Не везло сегодня заместителю таксопарка. Он решил позвонить Лене, секретарше Тихонова, попросить ее или самого Тихонова объяснить ему, что происходит… Но ни Лене, ни Тихонову дозвониться также не удалось. Шишков еще не знал, что Тихонова в живых уже не было.

Глава одиннадцатая

Черный «мерседес» медленно ехал по тротуару, прохожие расступались, странным казалось то, что они даже не удивлялись, почему этот автомобиль едет в неположенном месте. Скорее всего, они знали, кто сидит в этой машине, и поэтому почтительно уступали дорогу.

– Это что еще за явление? – попробовала было запротестовать спешащая по тротуару старушка.

– Важный человек едет, – объяснил ситуацию бестолковой старушке случайный прохожий.

– А-а-а, – многозначительно протянула старушка и покосилась на шикарную черную машину.

В «мерседесе» ехал действительно важный человек. Это был главарь одной из местных преступных группировок. Звали его Саламбек. Проехав по тротуару метров двести, автомобиль притормозил у кафе «Спорт».

Это кафе, расположенное на одной из тихих улиц Люберец, уже несколько месяцев не работало. На главной двери висела табличка «Ремонт», не тронутая ни единой каплей ремонта, а к черному ходу подъезжали и подъезжали иномарки. Последние несколько месяцев «Спорт» перешел под контроль Саламбека, закрылся для посетителей и стал штаб-квартирой его организации.

А опасаться Саламбеку было чего. Границы его влияния грозили пошатнуться каждую минуту. Дело в том, что не так давно у него появились новые серьезные конкуренты – братья Трофимовы. И хотели они того же, чего хотел и Саламбек, – прибрать к рукам местный таксопарк.

Борьба между Саламбеком и братьями Трофимовыми за влияние на люберецкий таксопарк дошла до критической точки напряжения, и ситуация должна была взорваться с минуты на минуту. Пока в холле кафе собирались вооруженные и многочисленные ингуши, за одним из столиков в зале сидели Саламбек и двое его близких соратников: Мамед и Самед. Перед каждым из этих двоих лежало по пистолету и по мобильному телефону. Мобильники молчали.

– Может, попробовать договориться еще раз? – спросил Саламбека Самед.

Саламбек, прищурившись, посмотрел на Самеда, и тот опустил глаза.

– Может выйти много крови, Саламбек, – тихо сказал он.

– Тебе жаль для меня крови? – спросил Саламбек. – Мне для тебя своей не жаль.

Самед опустил голову еще ниже.

– Эти Трофимовы смердят уже на каждом углу, – продолжал Саламбек. – Даже мусора тычут мне ими в лицо! Сколько можно терпеть?! Что думаешь, Мамед?

– Мочить их надо, Саламбек, – сказал Мамед. – Увидишь, замочим – сразу дышать легче станет.

– Так дай мне их! – вскричал Саламбек и ударил кулаком по столу.

– Ищут, – коротко ответил Самед.

Саламбек отвалился на спинку стула.

Его знакомство с бандой Трофимовых состоялось несколько лет назад, при дележе фирмы, занимавшейся автосервисом. Тогда договориться не удалось, заговорило оружие – и двух покойников пришлось спешно топить в Москве-реке.

Покойники, так уж вышло, из бригады Трофимовых, и с тех пор между ними и Саламбеком пролегла пропасть. Каждый старался до поры до времени не наступать друг другу на мозоли, потому как было ясно: любой пустяк может стать сигналом к началу войны на истребление.

Война, хоть никем и не приветствовалась, никого, по сути, и не пугала – война была одним из условий той жизни, которую они в разное время и по разным причинам для себя выбрали. А пока… пока наращивались мускулы – как в прямом, так и в фигуральном смысле и ожидалось то дело, то настоящее прибыльное дело, ради которого со спокойной совестью можно будет жать на спусковой крючок и не считать потери.

И это дело пришло. Борьба за таксопарк, действия, предпринимаемые той и другой стороной для достижения победы в споре, говорили о том, что отступать поздно. А если поздно отступать, значит, самое время идти вперед.

Ожил один из мобильников, и Мамед ответил.

– Жена, – сказал он и протянул трубку Саламбеку.

Саламбек взял трубку и вежливо, но жестко сказал:

– Я занят. Не звони пока.

Женский голос на другом конце сказал по-ингушски:

– Сегодня мне снилась твоя мама, Саламбек. Береги себя, пожалуйста…

Саламбек нажал на «отбой» и вернул трубку Мамеду. Мимо окна проехал молоковоз – жизнь шла своим чередом.

Голос жены в телефонной трубке неожиданно и не к месту вернул Саламбека на много лет назад.

Саламбек родился в горах под Назранью, на изумрудно-чистой траве, когда его мать несла мужу-пастуху обед. Поскольку Саламбек был не первым ее ребенком, родился он легко и сразу счастливо рассмеялся. Во всяком случае, матери первые его вопли казались смехом – день был прекрасен, воздух чист и приятен на вкус, материнское молоко полно радости и тепла.

«Что еще остается делать младенцу в таком чудном мире, как не смеяться?!» – думала ингушка-мать.

И Саламбек смеялся. Смеялся первый раз в жизни, смеялся до хрипоты и до слез, смеялся до истерики и икоты, смеялся на всю катушку, потому что больше он не будет смеяться никогда.

Необыкновенная серьезность станет отличительной чертой Саламбека. В детских невинных забавах и позже, в деревенских играх, сверстники будут чураться его, попросту бояться, хотя он никак еще не проявил своего характера – он просто не смеялся.

Сначала Саламбек носил обеды в горы своему отцу, потом старшему брату, потом, когда старший брат подался в Москву, начал пасти скот сам, и никто не знал и не мог даже подумать, что несмеющийся Саламбек – поэт. Следя за пасущимися на склонах гор баранами, Саламбек впитывал мир всем телом, радовался ему так же, как и тогда, в миг своего рожденья, но был серьезен. Уже в отроческом возрасте он понимал мир. Он не мог сказать словом, но душой знал каждый вздох окружавшей его природы. И стихов, конечно, не писал – они, рожденные горами и отраженные от гор, сами пелись в его сердце.

Когда Саламбеку исполнилось шестнадцать, старший брат призвал его в Москву. Чем занимался в столице старший брат, Саламбек не знал, не знали, судя по всему, и родители, но просьбе перечить не стали – стали собирать Саламбека в дорогу. И Саламбек поехал.

Когда он ступил на асфальтовую ладонь Москвы, он впервые за долгие годы улыбнулся. Он понял своим чутким сердцем, что мир, который он знал и понимал, в этом месте кончается. Перестает здесь звучать и та поэзия, которую он слышал шестнадцать лет своей жизни, отраженной от сверкающих гор.

Брат просил привезти баранины, и Саламбек привез. Мяса было много, целый рефрижератор. Брат посадил Саламбека в «мерседес», и вскоре они остановились у проходной какого-то завода. Их машину беспрепятственно пропустили, они доехали до двухэтажного здания и остановились. Через минуту дверь здания открылась, и к «мерседесу» устремился рыжий долговязый дядька.

– Пошли, – сказал старший брат Саламбеку, и они вышли из машины навстречу рыжему.

– Привет, Петрусь, – сказал старший брат, но руки не подал. – У тебя место есть?

Петрусь переминался с ноги на ногу, подпрыгивал, вообще вел себя как нашкодивший первоклашка. По его словам выходило, что холодильник его в данный момент практически пуст и он может пристроить на одну ночь привезенное Саламбеком мясо.

– На одну ночь? – несколько раз уточнял Петрусь.

– На одну, на одну, – успокаивал старший брат. – И за хранение заплатим. Все как положено.

Петрусь всплеснул руками и стал от денег категорически отказываться, говорил, что такому человеку, как старший брат Саламбека, он всегда рад помочь бескорыстно, из одного лишь уважения и в надежде на будущее сотрудничество.

Старший брат плохо слушал Петруся. Молодые ингуши уже сгружали баранину в Петрусев холодильник с подъехавшего рефрижератора, а старший брат Саламбека совал Петрусю за пазуху пачку денег.

– Первый раз вижу, – смеялся старший брат, – чтобы человек от денег отказывался. Бери!

Выбора у Петруся, похоже, не было – деньги он взял, и мясо перекочевало в его холодильник.

Вечер и часть ночи старший брат водил Саламбека по ресторанам и казино, и уходящим деньгам не виделось конца. Брата сопровождали крепкие парни, в основном ингуши, Саламбек заметил, что это были не те люди, что занимались выгрузкой мяса. Это были ребята другого покроя, быстрые и жесткие, но даже они следовали за старшим братом по пятам и старались предупредить каждое его желание. Столичные милиционеры, о которых Саламбек знал лишь понаслышке, оказались приятными парнями, спешившими навстречу старшему брату с распростертыми объятиями и искренне интересующимися его делами. Вина и веселья было много, но Саламбек не смеялся.

За большим столом одного из ресторанов напротив Саламбека оказалась красивая блондинка, по всей видимости его ровесница. Она строила Саламбеку глазки, чем повергала его в дикое смущение. Он впервые столкнулся с подобной игрой и не знал, как себя вести. Он посматривал на старшего брата, но тот с усмешкой отводил глаза.

Саламбек вглядывался в постоянно меняющие оттенки голубые глазки блондинки и чувствовал, как с каждой секундой в нем просыпается мужчина. Тогда он вытянул руку и погладил блондинку по голове. Ему казалось, что он проделал именно этот жест. Со стороны это выглядело так, будто он на скаку схватил за гриву коня и прижал головой к земле.

Блондинка пискнула.

Старший брат похлопал Саламбека по плечу и сказал:

– Не торопись, брат. Всему свое время. Надо решить один маленький вопрос.

Старший брат набрал на мобильнике номер и почти сразу заговорил:

– Алло, Кондрат? Да, это я. Приезжай в ресторан… ну ты знаешь, где всегда… сегодня я дам тебе новый бизнес.

Через двадцать минут в ресторанный зал вошел Кондрат – полный мужчина с лоснящимися щеками. Раскинув руки в дружеском объятии, он направился к старшему брату, и тот ответил на приветствие.

– Это мой брат, Саламбек, – показал старший брат на Саламбека. – Владелец торговой фирмы.

– Да-а? – похоже, искренне обрадовался Кондрат, устраиваясь за столом и пожимая Саламбеку руку. – Приятно, приятно… и чем торгуете?

Вопрос поставил бы Саламбека в тупик, но, видимо, старший брат знал, что делал. Он ласково посмотрел на Саламбека (Саламбек прочитал в этом взгляде приказ молчать) и ответил за него.

– Мясом, – сказал старший брат. – Любым и в любых количествах. В основном это голландская говядина.

Кондрат оказался страшно заинтересован в поставках голландской говядины, в особенности его порадовала цена за тонну, которую опять-таки вместо Саламбека назвал старший брат. Первую партию товара Кондрат готов был купить уже на днях, и они ударили с Саламбеком по рукам. Саламбек не понимал, что затевает и куда клонит старший брат, но, зная его и законы семьи, был уверен, что ему не навредят.

Кондрат быстро выпил водки, закусил и уехал, как он выразился, «щемить свою половину».

С отъездом Кондрата стал закругляться и старший брат.

– Поживешь пока в гостинице, – обратился он к Саламбеку. – Гостиница хорошая, не волнуйся… потом подыщем подходящую квартиру.

Тут Саламбек взглянул на блондинку, и старший брат не удержался от улыбки.

– Бери с собой, – сказал он. – Мариной, по-моему, ее зовут. Ты Марина?

Блондинка кивнула.

– Вот видишь – Марина, – радовался старший брат. – Делай с ней что хочешь и денег не давай – так надо, потом поймешь.

Старший брат посадил Саламбека и блондинку в одну из иномарок своего кортежа, и их отвезли в «Балчуг», где на имя Саламбека уже оказался забронирован номер.

Остаток ночи Саламбек боролся с Мариной на широкой кровати, и стихи восемь раз начинали стучаться в его сердце. Но всякий раз Марина произносила какую-нибудь глупость, и ощущение счастья оставалось невоплощенным. Когда в восьмой раз поэзия подступила к груди Саламбека, Марина вдруг соскочила с его поэтического стержня и закричала:

– Ну ты самец! Ну ты мужик, мальчишка!

Саламбеку удалось поймать Марину, скрутить ее так, чтоб она не только вырваться, а даже и продыхнуть не могла, и довершить дело хотя бы уж белым стихом. Во всяком случае, Марина оказалась первой самкой человеческой породы в жизни Саламбека, и одно это уже поднимало его в собственных глазах на неимоверную высоту.

Неприятности начались утром. Точнее, неприятность открылась лишь одна, но она, одна-единственная, потянула за собой гирлянду неприятностей других, которые внезапно потребовали личного вмешательства Саламбека и круто переменили его жизнь.

Утром, когда Саламбек со старшим братом и его друзьями приехали к Петрусю, Саламбековой баранины в холодильнике не оказалось. Сам Петрусь имел по синяку под каждым глазом, плакал навзрыд и в сотый раз повторял историю про ночных налетчиков в масках, которые, попинав, приковали Петруся к батарее, а Саламбекову баранину погрузили в грузовик и увезли в черную ночь.

Петрусь плакал, старший брат молчал, а Саламбек понимал только одно – его обокрали. Старший брат отозвал Саламбека в сторону и сказал:

– Тебя обокрали, Саламбек. Ты знаешь, кто это сделал?

Саламбек отрицательно покачал головой.

– Неправильно, – сказал старший брат. – Ты у кого оставил вчера свой товар?

Саламбек посмотрел в сторону Петруся.

– А теперь правильно, – продолжал старший брат. – Ты уплатил ему деньги за услуги?

Саламбек неуверенно кивнул.

– Значит, и за сохранность, – учил старший брат. – Теперь товара нет, а есть два синяка на морде этого недоноска и дурацкая байка про людей в черном. Так кто виноват?

– Он, – сказал Саламбек.

– Он, кстати, – тихо добавил старший брат, – этот недоносок Петрусь… держит фирму по торговле голландской говядиной. Но это я так, к слову.

В голове Саламбека щелкнул какой-то тумблер, и все встало на понятные места. Саламбек попросил всех выйти и оставить их с Петрусем наедине.

В течение следующего часа к холодильнику Петруся подъезжали иномарки с плечистыми здоровяками, которые тут же попадали под стволы людей старшего брата. Так они и продолжали стоять в ожидании окончания переговоров.

Через час двери холодильника открылись и на пороге показался Саламбек. От его и без того неулыбчивого лица теперь за версту несло смертью. Петрусь, с красно-черным лицом, с трудом переставляя ноги, шел вслед за Саламбеком. Он больше не плакал – он был счастлив, что выжил.

По итогам переговоров Петрусь оставался номинальным владельцем своей фирмы и отныне получал за это легкий процент на шампанское с шоколадом. Реальным хозяином фирмы становился Саламбек, и уже завтра у него была первая сделка по поставке крупной партии голландской говядины щекастому Кондрату. Не стал интересоваться Саламбек, но догадался, что ночной налет на холодильник был совершен людьми его старшего брата. Старший брат укреплял свои позиции в криминальном мире Москвы, и ему была нужна поддержка своего человека, Саламбека.

Но с Саламбеком старший брат просчитался. Выписав его из Ингушетии, он рассчитывал преобрести в его лице помощника, поддержку, в крайнем случае доверенное лицо – не больше. И уж никак не мог он предположить, что неулыбчивый Саламбек окажется способным к движению собственным путем, всегда прямым и жестоким, и что вскоре люди старшего брата начнут выказывать Саламбеку куда больше уважения, чем ему самому, а сам он вскоре отойдет на те позиции, которые прочил Саламбеку, – помощник, поддержка, доверенное лицо. Лидером стал Саламбек.

Из холла «Спорта» в зал, где сидели Саламбек и Мамед с Самедом вошел здоровенный ингуш с «калашниковым» в мохнатой руке. Глаза его горели.

– Саламбек! – гортанно крикнул ингуш. – Люди хотят войны, чего ждем?

Саламбек прищурился, удивленно посмотрел на ингуша, потом перевел взгляд на Мамеда. Мамед опустил глаза, но Саламбек продолжал сверлить взглядом его темечко. Ингуш с автоматом застыл на пороге – даже он начинал понимать, что сделал что-то не так, но пошевелиться уже не решался. Теперь Саламбеку предстояло решать его судьбу.

Саламбек тянул убийственную паузу и не по себе становилось уже всем, включая русского бармена за стойкой, который здесь был как бы ни при чем.

Наконец Саламбек наклонился к столу и рука его медленно поползла вперед. Самед тут же двинул в сторону его руки один из лежавших на столе пистолетов, но рука Саламбека, не останавливаясь, проплыла над пистолетом и коснулась трубки мобильника. Ингуш с автоматом шумно и с облегчением выдохнул.

– Набери жену, – велел Саламбек Мамеду, и тот уже спешно давил на кнопки.

– Алло, – сказал Саламбек в трубку и дальше с женой говорил уже по-ингушски. – Сейчас к тебе приедет… нет, теперь у него нет имени. К тебе приедет большая волосатая обезьяна. Все, что ты собиралась забросить сегодня в стиральную машину, отдай ему – сегодня он хочет поработать руками.

Саламбек дал отбой и бросил трубку на стол. На ингуша с автоматом он не смотрел. А тот, опустив голову, продолжал стоять на пороге зала и, казалось, с каждым мгновением становился все ниже ростом.

– Саламбек, – тихо сказал он наконец, – не позорь.

– Что?! – закричал Саламбек так громко, что все невольно вздрогнули, а у русского бармена подогнулись колени.

Саламбек вскочил из-за стола и порывисто подошел к ингушу:

– Ты считаешь меня тупым, безмозглым, недоразвитым уродом вот с таким вот количеством долбаных мозгов?! А?! Ты думаешь, я сижу здесь с друзьями, кушаю пирожки, чешу жопу и травлю с ними анекдоты?! Я, по-твоему, бездельник?!

Ингуш сокрушенно молчал.

– У меня должен быть порядок, – вдруг тихо сказал Саламбек. – Иди стирай. Еще раз вылезешь – убью.

Саламбек отвернулся от ингуша и пошел к столу. Стирки, насколько он помнил, его жена планировала до жути – у ингуша будет время поучиться терпению. Саламбек сел за стол.

Жена… Когда же в его жизни появилась жена?

Блондинок он мог менять и каждую ночь, и не только, но за финансовыми и криминальными делами время шло неумолимо и подходил брачный возраст Саламбека. В далекой Ингушетии, об этом знает каждый ингуш, знал и Саламбек, жила-была юная некрасивая ингушка, давным-давно, еще с пеленок, предназначенная ему в жены. Пришло время, и люди Саламбека отправились за ней на Кавказ.

Саламбек даже рад был некрасивой ингушке, в душе он чувствовал, что все красивые, эффектные блондинки, которые сейчас его окружали, хотят одного – его денег и связей, кайфа и удовольствий. А ему хотелось верности и беззаветной преданности. Причем желательно с одной стороны, – разумеется, со стороны жены. К тому же, несмотря на долгое время, проведенное в Москве, он верил в своего мусульманского бога, и жена ему была нужна такая, которая бы его бога уважала и знала обычаи. Поэтому известие о предстоящей женитьбе Саламбек воспринял с радостью. К тому же что мешало ему продолжать вести тот образ жизни, который он вел до этого? Главное – не посвящать во все свои похождения жену, точнее, сделать так, чтобы его окружали люди, которые не рассказывали бы ей ничего. А людям своим он доверял.

Решив полноценно отгулять отведенное ему свободное холостое время, Саламбек от души отрывался, не забывая, разумеется, о делах. Дела у него всегда были на первом месте.

Итак, в ожидании невесты он ударился в последний свободный (именно свободный, но далеко не последний) сексуальный поход. Он нагнал в свою новую квартиру на Кутузовском проспекте десяток разнокалиберных дам и постарался всех многократно ублажить. Кое-что из задуманного у него получилось.

– Всех лучших телок ко мне, – приказал он своим людям.

И люди метнулись выполнять приказание.

Саламбек лежал на диване, а вокруг него танцевали восточные танцы брюнетки и блондинки – русские и негритянки. Саламбек не смеялся, но не переставал удивляться, откуда они знают, как нужно танцевать?

– Что прикажет хозяин? – то и дело слышал Саламбек у своего уха и таял от этих слов.

Он догадывался, что суммы, которые они получили, способны были совершить с этими женщинами самые невероятные метаморфозы. С одной стороны, это было прекрасно, с другой – несколько задевало его самолюбие. Но несколько бокалов вина с лихвой компенсировали ущемленное самолюбие, и Саламбек уже от души наслаждался дарами природы, которые в эти моменты существовали лишь для него одного.

А через день его люди ввели в его дом маленькую женщину, настолько укутанную в штанишки-рукавишки, что Саламбек едва сдержал стон.

– Привет, – сказал будущей жене Саламбек.

– Здравствуйте, – сказала она, низко опустив голову.

Из-под тяжелого многоцветного платка смотрели на Саламбека черные испуганные глаза, в которых при внимании можно было прочесть властность. Саламбек умел читать по глазам, чувствовал он людей и сердцем. Увидев невесту в первый раз, Саламбек понял – ее надо либо прямо сейчас пристрелить, либо прямо сейчас с ней смириться. Саламбек решил смириться – стрельбы на его век, он уже знал, хватит и без того, пусть живет как хочет. К тому же восточные обычаи требовали и от него определенного кодекса поведения, и Саламбек нарушать этот кодекс не собирался.

Саламбек купил ей отдельный домик, обставил в соответствии с национальными традициями и навещал два раза в месяц. Жена оказалась достаточно умной женщиной, глупых вопросов не задавала и довольствовалась тем, что Саламбек делал для нее сам. Постепенно Саламбек полюбил, именно полюбил, а не привязался. Она обладала удивительной чуткостью и не по годам мудростью восточной женщины.

– Муж всегда прав, – говорила она прислуге, когда та осмеливалась в чем-то не соглашаться с Саламбеком…

Эти слова стали для нее заветом на всю их совместную жизнь.

Саламбек же, почувствовав, что она именно то, что ему нужно, выполнял любые ее пожелания, кроме одного – он не разрешал ей одной выходить на улицу. И поскольку жена стала слабым местом его военизированного организма, он буквально запер ее в доме, наполнив его всеми, какие только существуют на свете, удовольствиями и напичкав отъявленными головорезами.

Теперь, когда мохнатый и невыдержанный ингуш с «калашом» отправился к ней на постирушку, Саламбек был доволен – жена часто жаловалась на недостаток общения. Вот и наговорятся.

Один из телефонов на столе ожил, и Самед взял трубку.

– Алло, – сказал он и стал слушать.

По его спокойному лицу ничего нельзя было прочитать. Он просто слушал то, что говорили ему в трубку. Изредка коротко произносил:

– Да. Да.

Но Саламбек впился в его зрачки глазами, пытал их, исследовал, давил и пытался постичь их суть.

– Да, – с той же невозмутимостью повторил Самед и посмотрел на Саламбека, словно спрашивая: «Понимаешь, о чем я?»

Рука Самеда на столе выстукивала какую-то восточную мелодию, словно то, о чем ему говорили по телефону, не имело для него ровно никакого значения.

Саламбек не спускал с него глаз.

– Да, – опять с той же интонацией сказал Самед.

Саламбек все прочитал в глазах Самеда. Саламбек встал из-за стола. На Самеда он не смотрел, он уже все знал. Он вынул из-за пояса пистолет, проверил обойму, передернул затвор.

Самед так же молча дал отбой.

– Где? – коротко спросил Саламбек.

– Эти Трофимовы, шакалы, оказывается, в двух шагах от нас, – сказал Самед. – Бар на Пролетарской. Оба там.

– А говорили, что младшего шлепнули.

– Да нет, живой оказался, сученыш. Ранили его только.

– Пошли, – скомандовал Саламбек, круто развернулся и пошел к выходу.

– Что будем делать? – задал нелепый вопрос Самед.

– Мочить, – спокойно ответил Саламбек.

– Трофимовых, – уточнил Самед.

Саламбек кивнул.

– А его подручных?

– Тоже мочить, – ответил Саламбек. – Еще вопросы есть?

– Нет, – ответил Самед.

– Интересно, этот мохнатый уже ушел? – на ходу спросил Саламбек и неожиданно на выходе в холл наткнулся прямо на него.

Мохнатый испугался своей нерасторопности и застыл на месте, испуганно глядя на пистолет в руке Саламбека. Саламбек, не останавливаясь, сказал:

– Ладно, пошли все. За мной!

Все тотчас выполнили его приказание.

– И ты иди, – обратился Саламбек к мохнатому, – чую, сегодня это твой последний рейд в жизни, – не могу лишить тебя такого удовольствия. По машинам!

Мамед и Самед как-то умудрились уже обогнать Саламбека и руководили сейчас погрузкой вооруженных людей в машины. Шесть иномарок забились под завязку.

Саламбек сидел на заднем сиденье своего «мерседеса» и медлил. Стояли, не решаясь трогаться без команды, и остальные машины урчали на повышенных оборотах двигателей.

– Бар на Пролетарской, – сказал Саламбек, и водитель так рванул «мерседес», что Саламбека вдавило в спинку сиденья.

Просвистев шинами, сорвались вслед за «мерседесом» и остальные машины. В салоне «мерседеса» звучал Курт Кобейн. Саламбек не сомневался, что они выиграют это дело. Но ситуация разворачивалась не совсем так, как предполагал Саламбек.

Глава двеннадцатая

Я только проснулся. Во рту, как справедливо заметил когда-то один из русских классиков, как эскадрон переночевал. Можно, конечно, было бы сказать по-простому, есть такое меткое народное выражение – «как кошки с…ли», но я не любитель соленых словечек, разве что в крайних случаях. Чего зря тратить слова, которые могут пригодиться в сложной и ответственной ситуации? Они от этого затираются, теряют весь блеск. Это как с приемом антибиотиков – если пить постоянно, организм перестает на них реагировать, и что тогда спасет тебя от простуды с воспалением легких? Потому-то я не одобряю, когда матом разговаривают, – им надо ругаться.

Нет, пить-то я не пил, просто спать лег поздно, да и настроение было какое-то поганое… Решил отвлечься, классику перечитать. «Вечера на хуторе». М-да. Или украинский он теперь писатель, черт их разберет. Не спал с ним до трех ночи, все хотел еще чуть-чуть дочитать…

Спорил я тут недавно с одним украинским шовинистом… Все он мне доказывал, что надо писать теперь «в Украине», а не «на». Это как Таллин с двойной "н" совсем недавно. Ну нам-то что, нам не жалко, можем и написать, а толку-то? Что им от этого, денег больше в стране появится или нефть своя? Тьфу, что за ерунда с утра в голову лезет. Удивительно даже.

И напрасно я взялся классику перечитывать. Это всегда меня ввергало в плохое настроение. Начинаешь думать о жизни, о судьбе, о себе… Размякаешь и становишься совершенно к работе неспособный и подверженный чужим влияниям. В том смысле, что приходи кто хочешь, проси чего хочешь – отказать уже сложно. Облагородился уже, блин… Хорошо хоть, ни клиенты, ни знакомые не осведомлены, не обладают возможностью предусмотреть, когда на меня очередной русский сплин накатит. Деньги надо зарабатывать, свои интересы соблюдать, а не благотворительствовать. Не так я богато живу, чтобы постоянно людям помогать. В книжках, оно конечно, все хорошо и правильно, только не для нашего времени поганого. Хотя… Может, время – оно всегда такое. Я раньше не жил, не знаю.

Сунул ноги в тапочки и прошаркал в ванную. М-да, товарищ Гордеев… Как будем оправдываться? Пузико хоть и небольшое, но если приглядеться, заметное – вот что значит пиво употреблять не отдельно, а вместе с закуской. Рожа опухшая, под глазами какие-то мешки… Мы понимаем, товарищ Гордеев (или господин? Да, господин лучше. Как-то солидней), что плохие дни у всех случаются. Черт его знает, что тому причиной – магнитная активность, пятна на Солнце, тотальное отсутствие женского внимания? Не повод же это так себя запускать. Вот и щетинка какая-то противная пробилась. Нет, конечно, есть мужчины, которым щетина очень идет – эдакие становятся бывалые ковбои, бандиты с большой дороги. Женщины штабелями направо-налево… Но к нам это не относится. Нам лучше бриться ежедневно. Нам нужно, чтобы все гладенько, аккуратненько, а иначе такой вид, будто на вокзале переночевал. Откуда же при такой физии взяться к тебе еще и женскому вниманию? А ну встряхнись! Слушаюсь, господа присяжные заседатели, отвечаю сам себе, счас все будет. Счас мы себя оформим… В лучшем виде.

Первым делом я, кряхтя от натуги, залез под душ. Нет, что ни говорите, а включить поутру холодную воду в душе вместо горячей – это требует особого мужества. Это вам не с вооруженными бандитами махаться, такое мое мнение. Это гораздо хлеще.

Подождав, пока тело не разогреется и кровь не побежит по жилам быстрее, выключил опять горячую, потом вылез, растерся жестким полотенцем, поприседал, благодаря Бога, что никто этого отвратительного и позорного зрелища не видит, потом выправил бритву и соскреб с лица растительность. Не признаю я, что ни говорите, все эти новомодные новшества – электробритвы, пластмассовые безопасные для пальцев терки, тефлоновые сковородки… Электричество, конечно, хорошо, от керосиновой лампы больше вони, чем свету, а все ж как-то романтичнее…

Я в душе вообще романтик. Надеюсь, внешне это никак не проявляется. В нашей работе это ни к чему.

Близкие люди, конечно, осведомлены о моих слабостях прекрасно. К счастью, с близкими я общаюсь редко, по причине территориальной удаленности…

Хотя люди – они тоже не дураки, слабину всегда чувствуют. В прошлый раз соседку пришлось на дачу подвозить – четыре часа туда, четыре обратно. Это уже Достоевский со мной сделал. Кроме того, температура была у меня накануне – Достоевского вообще в здоровом виде читать не могу, кажется, полный бред. А с температурой вроде как понимать начинаешь… А так бы я отмазался, конечно, я ж не враг самому себе. Мол, мотор полетел, срочное совещание… А вот в таком состоянии, как сейчас, – приходите, берите меня тепленького… Нет, надо срочно чайку крепкого дерябнуть, сладенького, порнушку какую посмотреть или детектив и, пока в себя не приду, на улицу не выходить, телефон игнорировать и дверь никому не открывать… Себе дороже станет. Ибо все, что я скажу, может быть использовано против меня…

Пробежался марафонским шагом по квартире до холодильника. Сварганил себе бутербродец по любимому мной рецепту – на хлеб мажется масло, сверху кладется вареная колбаса. Зато очень удобно. Колбаса прилипает к маслу и не падает. Ну и пусть окружающим противно смотреть, как я это ем, а мне нравится. Главное – вот еще один плюс холостяцкого существования – никто не видит, никто замечания не сделает, ешь как свинья, спи в носках…

Я, например, люблю еду переворачивать. Бутерброд – хлебом вверх. И вязкую пищу люблю – пюре там, творог… Потому что ложки я тоже переворачиваю. Тогда на язык попадает еда, а не железо. В детстве я вообще мечтал из тюбиков питаться, как космонавт.

Заварил себе большую мужскую кружку крепкого чаю – то есть заварил сначала в чайничек, конечно. Я ведь тоже с удобством живу. Нехорошо на себя плевать. Я, например, себя люблю и уважаю. А если иногда и позволяю расслабиться – так это иногда, для контраста. Чтобы ощутить как следует, что я все еще свободен… Как птица.

Так вот. То, как вы все чай завариваете, господа присяжные заседатели, – так это одни слезы. Во-первых, чай нужен хороший. Дорого, конечно, но почему себя не побаловать? Во-вторых, еще лучше смешать самому из трех-четырех сортов оптимальный вариант, чтобы и душистый был, но в меру, и крепкий, наваристый. В-третьих, чай надо заваривать в порционный чайник, ложка с верхом на чашку плюс еще одна на весь чайник. А чайник обдать кипяточком крутым, чтобы он разогрелся. И заваривать не больше трех минут, а потом сразу пить, но только и именно то, что у вас в чайнике, а не водой доливать. Разбавлять заварку водой – этому я всегда был и буду принципиальный противник. Одно время я даже вынашивал планы ходить по гостям со своим чайничком и заваркой, но не решился. Просто от сего ароматного напитка обычно вне дома отказываюсь, прошу принести что-нибудь более крепкое. Или молоко – по обстоятельствам. Короче, что-то, что трудно испортить неумелым обращением. Тоже, конечно, всякое бывает. Вот посещал я однажды один дом… Нет, лучше не будем, а то придется вспомнить и о хозяйке дома, а мы собирались отдохнуть и настроение улучшить. Разве нам плохо друг с другом? А, черт, кота, что ли, купить? Да ведь сдохнет животина без присмотра, с моими-то постоянными отлучками! Эх, где ты, стабильная жизнь, маленький, уютный домик в деревне…

Надеюсь, это действительно магнитные бури, а не неизбежный процесс старения. Нет, дорогие мои, я еще мужчина в самом соку. Фу, как звучит-то противно… Ладно, отвлечемся, телик посмотрим…

Я включил телевизор. Шла обычная утренняя мура, приглашенные в студию телезрители тщетно пытались угадать, кто написал «Вишневый сад» – Пушкин, Гоголь или Чехов. Я, конечно, утрирую, но вопросики были не лучше. Явно здесь есть какой-то подвох – может, и мне как-нибудь поучаствовать, выиграть миллион и закатиться с девочками на Багамы? То ли участники таких игр с перепугу перед камерами последний разум теряют, как в школе на зачете. То ли их специально таких для телевидения выращивают. А может, все, кто поумней, вот так сидят перед экранами по всей стране и не решаются сыграть, все сомневаются, и деньги в результате получают не самые умные, а самые наглые, как всегда. Я переключил на новости…

Короче, только я устроился как следует, со вкусом позавтракать, раздался звонок в дверь. Я чуть не поперхнулся. Ну вот, так и есть, проситель. Кто еще может явиться с утра на квартиру к одинокому мужчине? Пожалуй, все-таки не открывать. Или открыть?..

Я подождал. Звонков больше не последовало. Мучимый любопытством, я прокрался в коридор, стараясь, чтобы паркетины не скрипели. Заглянул в глазок и вздрогнул. На лестничной клетке стояла Наталья Шишкова, сложив руки на животе и кротко ожидая, пока я соизволю выйти. Даже звонить не стала во второй раз. По ее виду можно было догадаться, что стоять она так может аж до второго пришествия. Есть все-таки женщины в русских селеньях… А если я не выйду сейчас – она станет лагерем напротив моих окон, и получится вовсе неудобно – должен же я хоть в магазин за продуктами сбегать, если уж не на работу?

Мысленно поздравив себя с тем, что успел облачиться с утра в довольно приличный спортивный костюм, в котором можно было принимать знакомых – и малознакомых – женщин, я торопливо отпер дверь, изобразив на лице дружелюбную и легкомысленную улыбку. Не люблю, когда люди догадываются о моих истинных чувствах…

– Здрасте-здрасте, проходите… Какими судьбами? – запел я сразу что-то тошнотворно примитивное, в то же время мучительно соображая, как она меня нашла, а потом вспомнил, что сам же, по обыкновению, дал ей на всякий случай адрес.

– Добрый день, Юрий… – замялась Наталья, явно вспоминая мое отчество. Я не собирался ей помогать. Не вспомнив, она решила не заострять на этом внимание. Вот и хорошо, это нам на пользу, легче будет перейти на «ты». – Я не рано? Вы уже позавтракали, я вас не отрываю?

– Да, – соврал я, – давно позавтракал. (Надо будет незаметно спрятать остаток бутерброда.)

– Можно пройти?

– Проходите, – засуетился я, – пока на кухню, один момент… Не взыщите, холостяцкий беспорядок… Чайку?

– Спасибо.

Наталья прошла и, оглядываясь, подождала в коридоре, пока я закрою дверь. Я проводил ее до кухни, усадил, зажег огонь подогреть чайник, а сам ретировался. Когда вернулся на кухню, я был образцом денди: благоухающий одеколоном, с прилизанными на пробор волосами, в добротных, хоть и не вызывающих, брюках и весьма приличной сорочке. Все это заняло у меня не более пяти минут – недаром я в детстве тренировался одеваться по будильнику – хотел, видите ли, стать пожарником. Ну да ладно. Адвокат тоже благородная профессия. Девушкам нравится.

Гостья моя за это время несколько пригорюнилась. Некоторым гостям только на пользу идет, если их оставишь минут на пятнадцать одних – соберутся с мыслями, потом подрасслабятся, подрастеряют запас агрессии… На Наталью, однако, это произвело совсем иное действие: она разнервничалась. Вот и сейчас она сидела, комкая в ладонях платочек. Я знаю, что это такое: это у нее ладони потели с перепугу. Неужели я такой страшный? Ну ничего, сейчас чайку…

Я шикарным жестом закурил сигарету, спросив предварительно разрешения – на женщин такие мелочи очень действуют, тут нельзя пренебрегать хорошим тоном. Люди должны доверять своему адвокату. А фигурка у нее ничего… Так, это после.

– Ну-с, я вас слушаю, – сказал я и проникновенно поглядел ей в глаза. Наталья смутилась, посмотрела в пол, потом, совершая над собой усилие, но все же достаточно твердо произнесла:

– Я пришла, чтобы просить вас спасти моего мужа.

Вот, как я и предполагал, удивляться нечего – ради чего она еще могла ко мне прийти, не ради же моих красивых глаз? Хм… Я кивнул осторожно, стараясь этим кивком выразить только внимание, но отнюдь не согласие. Впрочем, такое отношение мне польстило – давненько на меня не смотрел никто как на спасителя и рыцаря. Как бы ее не слишком разочаровать…

Наталью же было уже невозможно остановить. После того как главная цель визита была обозначена, произнесена на словах, получила, так сказать, вербальное подтверждение, Наталья оживилась и, наклоняясь ко мне через стол, заговорила горячо, поспешно, словно на меня можно было воздействовать непрерывным потоком слов. Не знает, что в моем случае напирать бесполезно. Я порадовался собственной нечувствительности, натренированной годами государственной службы.

– Я верю, что вы можете нам помочь, – говорила моя нежданная, но прекрасная посетительница. – Вы производите впечатление человека порядочного – что я говорю! – вы наверняка человек порядочный, и, кроме того, мне больше не к кому обратиться, доверяю я только вам, ситуация у нас исключительная, а вы человек бывалый, у вас знакомства, только вы можете нам помочь. Вы ведь уже один раз нам помогли!..

Ах, женщины. Как это типично. Как это вообще очень по-человечески – едва только ты помог кому-то один лишь раз, этот облагодетельствованный обязательно будет рассчитывать на тебя и в дальнейшем. Причем в следующий раз он попросит гораздо большего… Что характерно, ты и сам будешь уверен, что просто обязан давать ему все больше и больше, помогать снова и снова – такой, говорят психологи, уж стереотип закрепляется. Да, инициатива наказуема, а добрые дела – в особенности. Ничем другим нельзя вызвать на свою голову столько неприятностей, как небольшим добрым делом…

– Слушаю вас, – важно произнес я, потому что, осознав мое молчание (а может, просто дыхания стало не хватать), Наталья остановилась.

– Вы не беспокойтесь, деньги у меня есть, – сказала она, подумав. – Я не знаю, какие у вас гонорары… Я соберу! Я обязательно соберу столько, сколько понадобится. Может, взятку кому надо дать? Я знаю – судье там, прокурору? Вы же честный человек!

Ну и логика, подумал я. С ума сойти. И что она думает – я Рокфеллер? Она же сама только что мою квартиру осматривала, более того – она сидит у меня на кухне и все это видит. Какие гонорары? Или, по ее мнению, я тайно коплю на операцию по перемене пола?..

– Пожалуйста, спасите его. Тюрьмы он не выдержит. Он же не виноват ни в чем! Как кур в ощип мы попали, а все по доверчивости к людям. Такая грязь… Может, вы, конечно, боитесь, я вас понимаю, но поверьте – Бог видит добрых людей, он им помогает. Ну, в крайнем случае, отсидитесь где-нибудь, мы ж заплатим, я с ребятами поговорю…

О чем это она? Странно. Как будто знает – нет, все-таки у женщин есть интуиция! На самом деле, ничем меня нельзя так завести, как вот таким элементарным взятием «на слабо». Я боюсь?! Да позвольте, барышня, я ничего не боюсь, я могучий и сильный, я велик и ужасен, я гордый Гордеев – да, а кстати, неплохо бы уточнить, чего именно я не боюсь? То есть чего я должен бояться-то?

– Деньги не главное, – шикарно и покровительственно заявил я, сам засовывая голову в петлю и прося потуже затянуть узелок. – Обрисуйте ситуацию…

И она обрисовала. Лучше бы я молчал… дельце оказалось препаршивое. В нем, как я понял, был замешан прокурорский сынок, Бутусов-младший. Никогда не нравилась мне эта фамилия, по ассоциации – певца я тоже не люблю. Ассоциации меня не подвели, но и помочь ничем они мне сейчас не могли. Предстояло ввязываться в неприятную авантюру. С одной стороны, кто такой этот Бутусов? Подумаешь, фигура. Я, как близкий друг Турецкого, как, можно сказать, кореш… Однако все же неприятно.

То, что мне придется взяться за это дело, я понимал. Во-первых, не могу устоять перед настойчивыми просьбами прекрасной дамы – всегда мне свинью подкладывало это мое доморощенное рыцарство. Во-вторых, чисто по-человечески – я чувствовал, что должен помочь этому бедолаге Шишкову – все-таки он и денег тогда с меня не взял, и вообще – хороший парень… Хорошо. Значит, сегодня с утра у нас по расписанию подвиг. Разгон облаков и установление хорошей погоды… Отправляюсь, как мифический Геркулес, чистить авгиевы конюшни государственных служб. Флаг мне в руки… Однако я не мог забывать и о других делах – о том же Рожкине…

– Вот черт, – сказал я, когда Наталья кончила изъявлять восторг по поводу принятого мною положительного решения. Восторг этот, честно говоря, вперемешку с благодарственными объятиями навел меня на мысль, что стоило хоть чуть-чуть рискнуть карьерой. Я воодушевился, настроение исправилось, плечи распрямились. Главное, чтобы она не зарыдала и не испортила мне новый пиджак. Посмотрел – нет, ничего, рыдать Наталья не собиралась. Молодец, держится… Еще неизвестно, как бы я вел себя, если бы был женщиной и оказался в подобной ситуации…

Восклицание мое, таким образом, относилось не к ее проявлениям чувств, а вызвано было тем, что я вспомнил – машина моя сломана, бедный старый, долготерпеливый «жигуль», и с места ее ничто не стронет. А мне, если честно, давно разонравилось ездить на метро – я от этого зверею. Я сообщил свои мысли Наталье – просто так, в порядке дружеской беседы. Однако оказалось, что очень правильно сделал.

– Возьмите нашу машину! – воскликнула благодарная женщина, так и сияя от возможности сделать мне приятное. – Пожалуйста! Конечно, я понимаю, сейчас нельзя терять ни одной минуты, и скорость передвижения…

Хмыкнув про себя, я с удовольствием принял из ее рук ключики от машины.

– Правда, это наш старый «Москвич».

Давно что-то не ездил я на «Москвиче»… Впрочем, чего я радуюсь – доверенности-то у меня на него нет, так что вместо скоростного передвижения может возникнуть как раз обратный эффект – буду долго и кропотливо объясняться с нижними чинами милиции… Неприятное занятие. А, ладно… Что-то мне сегодня все легко и раз плюнуть. Вот что значит тонус. Гордеев, ты в хорошей форме! Все твое утреннее нытье было ни к чему. Стоило появиться даме – и за окном вновь сияет солнце.

Итак, я отправился в дорогу, договорившись постоянно созваниваться с Натальей и вообще держать ее в курсе всех событий.

Следствие по делу Шишкова было поручено вести следователю городской прокуратуры Валентину Жукову. Произошло это буквально следующим образом: к Жукову в кабинет, не стучась, вплыл важный, как налим, прокурор города Бутусов. Собственно, кабинет принадлежал не только Жукову, и обычно в нем находилось одновременно не менее трех следователей, из-за чего обычно происходил жуткий бардак с необходимыми документами и общая раздраженность от скученности. Но сейчас коллеги Жукова разъехались в отпуска, кто на пригородные дачи, а кто и к морю, и он в одиночестве наслаждался просторным кондиционированным помещением, покуривая сигару у окна и размышляя сразу о нескольких вещах – на какие деньги покрасить дачу, что подарить жене к юбилею свадьбы и как бы обрести рельефную мускулатуру, не затрачивая на то физических усилий. Сам он дожидался сентября для отпуска – жена не переносила яркого солнца, ей подавай бархатный сезон. Именно в этот приятственный момент дверь в кабинет открылась, и Жуков подскочил и поспешил приветствовать высокого гостя за влажную и вялую ладонь, одновременно пододвигая к его обширному заду удобное широкое кожаное кресло.

– Приветствую, – сообщил прокурор покровительственно и вместе с тем послал Жукову один из своих знаменитых колючих и цепких, как репей, взглядов. – Как жизнь?

– Спасибо, все ничего, – заулыбался тревожно Жуков. Начальство, да еще такое, не могло явиться к нему в кабинет просто так, поболтать о жизни. Жуков с тоской подумал о том, что ему предстоит очередной многозначительный, полный намеков, небезопасный для его карьеры разговор. Следующая фраза прокурора подтвердила худшие опасения Жукова.

– Как жена? – ласково спросил Бутусов, посапывая.

– На поправку, на поправку. – Жуков оперся о стол и всем своим видом выказал желание внимательно слушать прокурора. От волнения у него даже побледнел нос.

Бутусов был Жукову одновременно и неприятен, и наводил на него тягучий ужас. Собственно, ничего особо страшного ни во внешности, ни в манере поведения Бутусова не было. Однако то ли Жуков по натуре был трусоват и вообще терялся перед начальством, то ли Бутусов действительно обладал тяжелым характером. Ничего не говоря, он ухитрялся одним своим присутствием угнетать настроение подчиненных, и они при его появлении смолкали, тушили сигареты, отодвигали стаканчики с кофе и хмуро разбегались по рабочим местам. Женская часть коллектива была совершенно уверена, что Бутусов – энергетический вампир. На ту же бутусовскую харизму со знаком минус был списан преждевременно погибший от странной болезни шикарный и сочный кактус в кабинете следователей.

Но не своей дурной энергетикой был неприятен Бутусов Жукову, и даже не тем, что занимал более высокое положение. Какое-то время назад Жуков, будучи помоложе и порисковее, дал вовлечь себя в одно, прямо скажем, противозаконное, противоправное действие. У большой местной шишки, главы предприятия, выпускающего консервированные соки, великовозрастный сын-оболтус был пойман с поличным с полным карманом наркотиков. Ну известное дело, как раз разнарядка только что спущена была по поводу усиления борьбы с наркодельцами, соответственно, в милиции и расстарались – устроили несколько провокаций, загребли всех, кто помельче… Главное – статья-то одна и за распространение и употребление, пункты только разные, так что нагребли в основном вот этих самых жертв и основных потребителей продукта, а с дельцами, конечно, связываться не стали. Вот и этот наркоман попался под горячую руку. А тут на него еще с перепугу школьный товарищ накапал, мол, приторговывает… Ну и приторговывал, понятное дело, кто же это употребляет и не торгует – разве что новички. Но, конечно, не держать же сына такого человека, тем более что и камера общая, и ребят в ней в два раза больше нормы набито, обидеть могут, куртку у него вон сразу отобрали, да и спать приходилось в две смены, а передачу можно было только раз в месяц…

Стало быть, приходит тогда Бутусов к Жукову, незаметному следователю, и предлагает – не прямо, а намеками: мол, дело надо закрыть. Получил, значит, сам Бутусов большую взятку, и с Жуковым собирался поделиться… У Жукова тогда такая ситуация как раз была аховая с деньгами – срочно нужна была большая сумма, разменивались они с жениными родителями, невозможно с ними уже жить стало, а на доплату, чтобы в хороший район попасть, денег не хватало. Жена на пару с тещей тогда Жукова испилила: мол, бездарность ты, никчемный ты мужик, на семью заработать не можешь, хороший следователь, мол, каждый месяц домой премиальные бы приносил… И не объяснишь ведь ничего. Женщины… Одно слово – наказание.

Ну Жуков и соблазнился. Согласился помочь прокурору, и закрыли тогда они это дело за недоказанностью. Жуков сам бегал, свидетелей искал, подкупал, в итоге так перестарался, что едва того самого школьного приятеля-доносчика за решетку не упрятал, хорошо, что родители того вовремя спохватились и в сумасшедший дом его на время определили. Зато и показания его тут же стали считаться недействительными. Все гладко сошло, и деньги Жуков получил, только с тех-то пор стал он с прокурором крепко повязан. Снаружи отношения их напоминали дружеские, только это сверху, а что в глубине лежало – и сам Жуков не знал и боялся. Не знал он, какие планы на него Бутусов имеет и с какой стороны тут можно ожидать подвоха. Ну а пока старался держаться на должном уровне, с высоким покровителем не ссориться. Еще несколько дел таким образом они вместе провернули. Жуков жил теперь в отдельной двухкомнатной, на тихой улице, со сталинскими домами. Семья его на время притихла, хотя деньги, конечно, требовали и требовали – ну это ясное дело, сколько ни дай, все мало… А Бутусов скоро Жукова и беспокоить перестал. Они и общались редко. Услуги по мелочи – жену Жукова к хорошему врачу устроить, племянника за большие деньги на плевую работу – в банке убираться, пол мыть, и то при помощи машины и не каждый день… А как от услуг отказаться, если они тебе и твоей семье на пользу? Авось не придется расплачиваться очень уж по-крупному. Авось обойдется.

И все же ждал Жуков и внутренне дрожал, когда Бутусов к нему с просьбой придет. И что это будет за просьба. Вот, стало быть, и дождался.

Прокурор словно нехотя открыл рот и с барской интонацией процедил, не глядя на Жукова:

– Э-э… Вот что, милый мой… У Ивана моего – кстати, привет тебе от него. – Небольшие временные трудности. От души тебя прошу, поспособствуй. Есть тут одно дело…

Бутусов, пожевав губами, стал излагать суть дела. Давно Жуков слышал разные темные слухи про Ивана, прокурорского сына, что он чуть ли не один из главных в местной мафии; и верил и не верил. А вот теперь подтверждение пришло. Тут бы позлорадствовать, да только Жукову-то от этого известия еще хуже. Вот попал в кабалу к семейке. Вдвойне опасны были Бутусовы. Тут бы не рыпаться и все исполнять, что ни скажут, уповая на то, что отмажут, коли попадешься. Хотя не станут с ним возиться, чуть поболе заплатят за риск – и все. И хватит с тебя, Жуков, сиди и дыши в свои две дырочки. Однако предложение было нешуточное, Жуков понимал. В перспективе чудились ему уже железные ворота тюрьмы. Сокрытие важных для следствия улик с частичной фабрикацией – это вам не баран чихал. Конечно, не за бесплатно, но всему есть предел. Стоит ли рисковать, хоть и за большие деньги? Деньги – что. Из-за них только Жуков бы теперь на должностное преступление не пошел бы. Вот и выходило, что пропадать теперь Жукову за чужие грехи, и поделом, надо было тихо сидеть, не ввязываться, раз сам ты по жизни мелкая сошка, вегетарианец, а не хищник. Знал же, что тебя съедят, и слабость своего характера знал… А почему начинал тогда? Думал всех обмануть, прокатиться за чужой счет? Ну ладно, прокурор для сына старается, родственника выгораживает, он ради этого на все пойдет, ему и власть дана; а Жуков ради кого головой своей рисковать будет? Ради чего? С другой стороны, отказать не то чтобы нельзя – просто и помыслить о таком невозможно. Бутусов Жукова быстро к ногтю, наверняка он уже досье на Жукова собрал и у себя в сейфике держит, ждет удобного часа, чтобы дать делу ход… И загремит тогда Жуков… И покажется тогда небо с овчинку… А может, и не будет Бутусов пускать разбирательство по официальной линии – вдруг через Жукова и на него выйдут, раскопают? Нет, скорее всего – шлепнет Жукова в тихом переулке из-за угла какой-нибудь из товарищей прокурорского сына… Жену жалко – одна останется… Видно, коготок увяз – всей птичке пропасть.

Надо было, с запоздалым сожалением подумал Жуков, досье собрать – на прокурора. Как бы оно мне пригодилось! Хотя заметил, заметил бы, старый черт. Хитер, как лиса, не подкопаешься, – во всяком случае, не для Жукова эта задача, и кому она по зубам, одному Господу Богу известно. А все ж таки жалко, неплохое бы на суде было выступление… С разоблачением.

Такие судорожные мысли одолевали следователя. Еще в самом начале разговора с Бутусовым он сильно помрачнел, задумался и стал отвечать невпопад, а под конец сидел и вовсе как на иголках и вид имел обиженно-раздраженный. Бутусов смотрел на подчиненного из-под тяжелых век и понимал прекрасно, что сейчас происходит у того в душе. В который раз подумал Бутусов, что Жукова все же придется убирать, потому как человек больно нервный, может, и не предаст, да спокойнее подстраховаться. Во всем, считал Бутусов, должен быть точный расчет и ноль эмоций. В подчиненных и помощниках – все равно, шагал он рядом с ними по стезе закона или обделывал собственные дела, – он любил быть уверен. Конечно, уверенным на сто процентов ни в ком быть нельзя, даже в родной матери, – но насколько это возможно, необходимо, чтобы человек был надежен сам по себе. А тут уж дело Бутусова изыскать дополнительные средства и человека накрепко к себе привязать. Одного легче взять на благодарность и исполнительность, другого просто на деньги, третьего на мечту – якобы вот тебе возможность ее осуществить… Да много, много приемов за свою долгую жизнь наработал прокурор Бутусов. Ну и третий подстраховочный маневр – ни за кого долго не держаться.

Ибо наступает предел каждым отношениям, хотя бы и самым близким. Бутусов оставлял людей, когда более уже ничего ценного получить с них не мог, когда сил и средств на поддержание этих отношений начинало затрачиваться больше, чем стоили оказываемые человеком услуги. Короче, когда это становилось неэффективно и невыгодно. Это был простой математический расчет.

В данной ситуации Жуков вряд ли и далее мог быть полезен Бутусову. Тем более что речь шла о его собственном сыне и лишние свидетели были совершенно ни к чему. Жуков представлял для Бутусова интерес лишь с одной стороны: он должен был помочь ему спустить это дело на тормозах, незаметно, никак не вмешивая сюда Ивана. А потом… Так что все метания Жукова были суета сует. Что бы он ни решил, судьба его, в сущности, была уже предопределена. Бутусов испытал удовольствие, подумав об этом.

Ему нравилось наблюдать за поворотами судьбы со стороны – он был немного мистик.

Поговорив для приличия еще пару минут о том, о сем, о семье и детях, Бутусов встал и распрощался с Жуковым, стараясь в прощальное рукопожатие вложить заряд силы и твердости, дополнительно подчеркнуть свою власть, чтобы у Жукова и мысли бы не возникло рыпнуться каким-то образом в сторону, уклониться от намеченного плана.

Бутусов шел по коридору, ступая тяжело и размеренно, слегка кивая вспугнутым подчиненным, и мысленно сравнивал себя с прокуратором из известной книги. Для полной аналогии не хватало только белого плаща. Впрочем, Бутусов чувствовал себя гораздо более удачливым, чем сей исторический персонаж, и, что немаловажно, в гораздо большей безопасности.

Я весело рулил, и машина шла удивительно послушно. Ехал я аккуратно, держась в границах дозволенных правил: во-первых, я всегда езжу аккуратно, во-вторых, когда нет прав на машину… Дорога, конечно, была отвратительная. Нет, не то чтобы отвратительная, но все-таки вся в колдобинах. Эх, по скоростной бы трассе! Но грех жаловаться – в России, как известно, дорог нет, есть одни только направления. Меня со всех сторон обгоняли шикарные машины, в этом ощущалась какая-то высшая несправедливость. Интересно, вот откуда у людей деньги? А я, значит, честный и скромный труженик, должен возиться со старым горбатым «жигуленком»… Особенно популярны среди народа, как я заметил, были «ауди». Что ж, хорошо, что я не так называемый автолюбитель. Отнюдь. Я скорее гонщик. Мне лишь бы ехало. Я могу управлять практически любым видом транспорта и на всем этом я всегда буду передвигаться быстро. Однако и не нарушая. Таково основное противоречие моей натуры.

Значит, прокурорский сынок… Что ж. В семье не без урода. Наоборот, я бы заметил – почему-то именно в прокурорских семьях часто вырастают бандиты, в семьях рафинированных интеллигентов – подонки или карьеристы, у консервативных родителей дочери обычно… Гм, об этом не будем, тем более что последний вариант мне лично как раз вполне симпатичен. Что за игра природы такая? По контрасту, что ли? Или и в этом проявляется извечный конфликт отцов и детей, когда дети из духа противоречия стараются вырасти совершенно другими? Так сказать, диалектический материализм в действии, будь он совсем неладен, тезис – антитезис? В сущности, мне абсолютно наплевать, решил я, это загадочное явление природы. Не суть важно, как и откуда что появилось, моя проблема – решить теперь, что с этим делать. Я чистый практик.

По дороге мы сделали большой крюк – заехали на Таганку и оформили соглашение на защиту, без которого меня не будет слушать никто, включая следователя, который вел дело Шишкова.

Лихо съехав с дороги, я припарковал машину между двумя, уже стоящими у тротуара, вспомнив с перепугу расхожую шутку – «парковаться следует вплоть до характерного стука». Как бы мне ее тут не поцарапали – машина-то чужая, да еще такая, можно сказать, легендарная. Может неудобно получиться… А, ладно, постараюсь вернуться побыстрее.

Я торопливо вошел в прокуратуру, лишь слегка попрепиравшись на входе с осоловелым охранником за решеткой, и взбежал по выщербленным временем каменным ступеням на третий этаж. Стиль поведения на этот раз я решил избрать развязный – с этими казенными господами иногда бывает действенно.

– Простите, девушка, – спросил я у пробегавшей мимо очаровательной юной леди, прижимающей к груди несколько папок с надписями «Дело номер…». – Где я могу лицезреть в этом богоугодном заведении высокочтимого следователя Валентина Жукова?

Девушка, как я и ожидал, захихикала, отчего стала гораздо более симпатичной и менее официальной, и любезно проводила меня до самой двери его кабинета.

Следователь Жуков оказался довольно молодым, но уже плешивым человеком совершенно серого вида. У него был серый костюм, черно-серый свитер – словно поношенный или пропыленный, хотя, если приглядеться – вполне приличный. Возможно, ощущение потертости жизнью создавалось при взгляде на его лицо – бледное, невнятное, с голубыми глазами и с довольно-таки кислым выражением. Подбородок был скошен внутрь – абсолютно слабоволен, заключил я, кто ему дал эту должность? Хотя хитер, конечно. Но – на всякого мудреца…

– Чем могу быть полезен? – в лучших русских классических традициях не спросил, а именно осведомился он.

– Добрый день, Валентин… э-э, простите, не знаю, как вас по батюшке?

– Георгиевич, – поднял он свои светлые бровки.

– Вот именно… Я, собственно, адвокат господина Шишкова и официально занимаюсь его делом. Вот соглашение на его защиту, заявление супруги… Так как дело поручено вести вам, я поспешил сюда лично, чтобы на совершенно законных основаниях ознакомиться с имеющимися у вас материалами по делу Шишкова.

Выпалив эту тираду, я выпучил глаза и сцепил руки на колене. Мне весьма хотелось добавить ко всему вышесказанному шикарное «благоволите», но не стоило, наверное, с этого начинать знакомство со следствием. В крайнем случае, это мы всегда успеем.

Моложавый Жуков при этих словах весьма и как-то сразу поскучнел. Глядя в угол, он дурным голосом и немного в нос попросил у меня документы, затем долго куда-то звонил, что-то уточнял и вообще тянул время. В конце концов, потеряв интерес к сопротивлению, ушел ненадолго, затем вернулся и со вздохом выложил передо мной папку с материалами по делу Шишкова, а сам встал перед окном и вперил в туманные дали ищущий взор.

Я с интересом раскрыл папку. Всегда люблю я этот момент – начало дела, осмотр материалов, предварительное изучение, обнюхивание… На меня это действует возбуждающе, почище любого детективного романа, потому как там – сплошь выдумка, а здесь самая что ни на есть чистая правда, хоть, может, и не совсем приглядная. Зато наша! Я, в отличие от многих образованных и умных людей, от нашей действительности никогда нос не воротил – она мой хлеб насущный, она же моя среда обитания. Что поделаешь? Не всем же розы обонять. И так далее.

Я погрузился в изучение материалов, внимательно вчитываясь в каждую строчку, пытаясь высмотреть для начала огрехи в действиях должностных лиц – это всегда может помочь. Изучил я протокол допроса. Жуков все это время стоял и скучал у оконного стекла, с тоскливым выражением на лице, и, должно быть, все видевшие его мухи при этом мгновенно дохли.

И тут, перевернув страницу, я испытал настоящий шок. Кто-то вырвал из подшитого уже дела несколько страниц, причем поспешно и под корень. Соседняя страница была смята, осталось немного неровных бумажных краев у самого переплета – и все.

Я с новым интересом посмотрел на Жукова. Не может быть! Ай да сукин сын!.. А я-то еще тебя недооценивал. Да ты ж просто отец русской стратегии и тактики!.. Что я могу сказать – я бы на его месте тоже заскучал. Конечно, может, это и не он, во всяком случае, не он лично… Интересно, отпечаточки остались?.. На всякий случай я решил быть сама любезность. Что содержалось в уничтоженных рукой варвара страницах, я уже знал – конечно, материалы, обличающие сына Бутусова. Эх, товарищ прокурор, топорно работаете! Или уже так поверили в собственную безнаказанность?

Сделав вид, что я слепой и совершенно ничего не заметил, я отложил дело и, встав, в самых вежливых и радушных выражениях поблагодарил товарища Жукова. Он заметно повеселел – совсем, что ли, за дурака меня держит? – хотя в глазах еще плавал огонек настороженности. Я обещал еще вернуться и попросил показать мне остальные материалы и улики.

– Если не ошибаюсь, в деле в качестве улик должны были фигурировать еще полотенце, которым потерпевший останавливал кровь, и его носовой платок.

– Полотенце? – фальшиво удивился Жуков. – Откуда такие сведения?

– От моего подзащитного.

– Когда же вы, позвольте, успели с ним переговорить? – снова подозрительно уставился на меня этот малахольный следователь.

– Профессиональная тайна. Кроме того, то, что данные предметы должны были быть приобщены к делу в качестве улик, явствует уже из самого протокола.

– Я не знаю, что именно сказал вам ваш подзащитный, но ко мне лично подобных сведений или заявлений от него не поступало. Нашими сотрудниками на месте преступления ничего похожего на полотенце, во всяком случае, на полотенце, заслуживающее особого внимания следственных органов, обнаружено не было, – с вызовом сказал малышка Жуков, становясь похожим на потревоженного петуха.

– Странно, – сказал я. – Я вижу, работа следствия ведется небрежно, вижу, что против моего подзащитного здесь имеются какие-то предубеждения. Замечаю также и халатное отношение к своим обязанностям. Не говоря уже об отсутствии столь важных улик. Все это наводит меня на подозрения. Я, как адвокат, буду добиваться перевода дела в другую инстанцию.

Некоторое время мы стояли друг против друга, как бойцовые птицы, и сверлили друг друга взглядами. Конечно, этот хлюпик сдался первым. Взгляд его потух, лицо приобрело прежний сероватый оттенок, и, сев за стол и не глядя на меня, Жуков уныло махнул рукой:

– Делайте что хотите, только оставьте меня в покое.

Разворачиваясь на каблуках и выходя из кабинета с эдаким легким хлопком дверью, я думал, как бы он за моей спиной тут же не застрелился. Интересно, в наше время еще стреляются ответственные работники? Вряд ли. Кишка тонка. У нас, брат, не Япония. Впрочем, сказать, чтобы я особенно переживал по этому поводу, – значит погрешить против истины.

Оставшийся в одиночестве Жуков, впав в апатию, тупо уставился на лежащий перед ним белоснежный лист бумаги. Что делать? Может, написать чистосердечное признание? Или, подхватив жену в охапку, срочно удариться в бега за кордон? Поможет ли? Да она и не согласится. И передачи небось мне не будет носить, раздраженно подумал Жуков. Как деньги на тряпки тянуть, так я любимый муж, а вот не угодно ли в Сибирь, в тайгу, на лесоповал, через снега много часов добираться ради одного-единственного свидания?

Бред, конечно… Самое большее, что грозит, – увольнение за халатность.

Ну и кто я после этого выхожу? Круглый идиот, ответил неожиданно зло сам себе Жуков и, взяв ручку, изобразил на листе несколько профилей. Все они выходили похожими то на Бутусова, то на Жукова, причем последние – с отчаянно вытаращенными глазами… Рожа, долженствующая изображать Гордеева, была почему-то с мерзкой улыбкой и с рогами, хотя это, надо сказать, было уж и вовсе несправедливо.

По дороге в консультацию я предавался размышлениям. Следовало выработать четкий план действий. Для начала хорошо бы знать, где именно находится сейчас Турецкий. Главное – добиться свидания с Шишковым, обговорить с ним линию поведения, понять, на чем будет строиться защита. Я так полагаю, что вполне необходимая самооборона может тут проканать… Я боялся, что ни полотенца, ни платка уже никогда никто не увидит, скорее всего, их сразу же уничтожили. Медицинское освидетельствование Шишкова?.. Ну и это тоже… Таким образом, дело становилось гораздо сложнее. Мне требовалась срочная консультация у Турецкого, а также надо было позвонить Наталье и сообщить ей о результатах разговора со следователем. Не то чтобы это ее могло особо обнадежить – просто мне вдруг захотелось еще немножко с ней поговорить. Услышать ее голос… Эх, Гордеев, жениться тебе надо. Непременно, барин, заверил я сам себя, вот дело закрою и сразу начну искать подходящую кандидатуру… Только где найти такую женщину, которая бы согласилась со мной жить? Я имею в виду долго?

Глава триннадцатая

Братья Трофимовы сидели в баре. Со стороны их поведение выглядело так, словно двое крутых парней решили оттянуться от души. Стол ломился от всего, что только можно было представить: обилие самой разнообразной выпивки, салатов и деликатесов – все это работало на имидж и должно было, судя по всему, вызывать у окружающих уважение и страх к тем, кто все это заказал. Окружающие – случайные посетители бара – и вправду с опаской поглядывали на соседние столы, очевидно размышляя, как бы побыстрее улизнуть из этого бара. Постепенно в баре становилось все меньше и меньше посетителей, все громче и громче кричали, веселясь, разгуляй-братья, все больше напрягались отутюженные и прилизанные официантки. Поставив на стол братьев очередную невесть зачем – на столе и так яблоку было негде упасть – заказанную порцию телятины по-африкански, официантка взяла в руки сотовый. Стараясь, чтобы никто не увидел ее звонящей, зашла за стойку бара.

– Егор Кузьмич? – спросила она в трубку.

Судя по-всему, ответили положительно.

– Здесь братья Трофимовы. Судя по всему, опять что-то затевают… – Нет, пока все в порядке, но…

Послушав трубку еще какое-то время, она сказала:

– Хорошо, я так и сделаю, – и дала отбой.

– Что сказал шеф? – она услышала около своего уха низкий мужской голос и почувствовала, как чьи-то сильные руки приобняли ее за талию.

Выронив от неожиданности трубку, девушка обернулась. За ее спиной стоял Жора Трофимов и угрожающе улыбался.

– Нет, я… ничего… – Официантка попыталась оправдаться и одновременно высвободиться из объятий Трофимова.

Он не отпускал ее, казалось, ему доставляет наслаждение заставлять окружающих испытывать страх.

– Что, пташка, боязно перед дядькой? – спросил Трофимов и прижал к себе дрожащую официантку.

– Да я… – начала было с угрозы официантка и запнулась.

– Что – ты? Шефу позвонишь? Мы прослушиваем все ваши разговоры, зайка моя, – и Трофимов игриво коснулся груди официантки, – да и потом, если я захочу… Я думаю, шеф просто отдаст мне тебя за определенную сумму…

– Зачем же шефу… – Девушка не закончила фразу.

Трофим понял:

– Ты хочешь сказать, зачем платить шефу, когда можно заплатить тебе?! Ну бабы!.. Говори – сколько…

Девушка замялась.

– Пятьдесят? – поинтересовался Трофимов-старший.

Официантка возмущенно вскинула на него глаза с наклеенными ресницами. Трофим понял, что мало, и продолжил:

– Сто?.. Может, двести? – Он достал из кармана брюк двести долларов и помахал ими перед носом официантки.

– Я на работе, – официантка проследила взглядом за купюрами, – могу только после смены, с одиннадцати вечера…

Трофим спрятал доллары в карман.

– Да я бы за тебя и цента не дал, шлюха ты продажная, – он сплюнул, – все вы… – очевидно вспомнив о чем-то своем, больном, Трофим вздохнул, потом отшвырнул от себя девушку так, что она врезалась в стойку бара.

Не глядя на нее, Трофим повернулся и пошел обратно, к столу, ломящемуся от подтверждения того, что он состоялся в этой жизни.

А началось все с большеглазой конопатой девчонки.

Их посадили за одну парту в первом классе. Все десять лет учебы в школе они дрались, ломая друг о друга линейки, ручки, карандаши. Причем оба сидели за первой партой, прямо перед учительницей. Его посадили на первую парту. Как самого отъявленного хулигана, а ее – из-за плохого зрения. Каждый вечер их мамы ходили друг к другу в гости выяснять отношения, кто из их детей был виноват на этот раз в затеянной драке. Причем выяснения, как правило, заканчивались тем, что мамы тоже ругались и расходились с твердым решением попросить учительницу их рассадить. Такие попытки были, причем кончались они тем, что Жора дрался с Аленкой (так звали девчонку) и через соседнюю парту, и через целый ряд, но теперь в ход летели учебники, огрызки яблок, ластики. В конце концов все поняли, что сделать ничего не возможно, и их оставили в покое. Драться они, конечно, не перестали, но теперь основные разборки происходили на переменах.

– Справа наподдай, справа, – советовали Жоре мальчишки на переменах.

– А ты ему – в глаз! – подсказывали переживающие за Аленку одноклассники.

Класс поделился на две половины – одна за Аленку, вторая за Жору. Для Жоры тогда казалось странным, почему на стороне Аленки были и мальчишки. Позже он понял почему: она восхищала их своими мальчишескими замашками, дерзостью и силой.

Причем побеждала, как правило, Аленка. Жора был маленьким, худеньким, щупленьким, почему-то до пятнадцати лет он плохо рос, мама даже таскала его по врачам, но те говорили: «Успокойтесь, мамаша, все у парня в порядке».

Тогда же, с одной целью – научиться давать Аленке достойный отпор, записался Жора в детскую секцию бокса, потом – на вольную борьбу. Любопытно было следующее: всюду, куда бы он ни записывался, он встречал… конечно, Аленку…

Когда ему было шестнадцать, затеял Жора первое дело – решил заняться фарцой. Дела сложились не совсем так, как ему хотелось бы, и в результате он остался должен серьезную сумму. Поделившись этим с Аленкой после очередной потасовки, он неожиданно обнаружил в ее лице друга (что, прочем, для окружающих уже давно не было секретом). Аленка предложила ему выход – совершить налет на тех, кому он должен, и вернут им их же деньги.

– А если они вычислят, кто это сделал? – Жора сомневался в том, стоит ли слушать Аленку.

– Тогда у тебя остается только один вариант – рассказать всю правду родителям, – пожала плечами Аленка.

– У нас с братом только мама, – разоткровенничался Жора и спохватился: – Только ты об этом никому…

– Железо! – поклялась Аленка.

– Маме я не могу. – Жора готов уже был согласиться с Аленкой.

– Мямля ты, а не мужик, – сказала Аленка, – мне даже драться с тобой после этого неинтересно.

– Постой. – И Жора принял решение.

Операция прошла удачно. Отдав долг, Жора пригласил Аленку в бар, там он впервые признался ей, да и самому себе тоже, в том, что любит ее. В тот же вечер она стала его первой женщиной.

Аленка оказалась на удивление нежной, чуткой и ласковой. Жора в ее сильных и одновременно нежных руках таял, готов был превратиться в пластилин для лепки Аленкиными руками чего угодно. Аленка победила и на этот раз.

С тех пор все, что он делал, он делал только для нее. Так продолжалось около года. До тех пор пока Аленка не бросила его ради «настоящего мужчины», как она выразилась, у которого было все: шикарный дом, много денег, машина, точнее, машины, – дело в том, что избранник Аленки был директором таксопарка.

С этого времени жизнь Жоры изменилась, его главной целью стало – отомстить Штирлицу (это была кличка Тихонова, директора таксопарка), отобрав у него все – таксопарк, деньги и, конечно, Аленку.

Брат стал на его сторону. Это было неудивительно: Антон был человеком тщеславным, сильным, так же как и Жора, без тормозов. Цели братьев вообще были общие – среди прочего разобраться с Саламбеком, который стоял у них на пути и мешал осуществлению их планов.

– Жора!

– Есть новости?

– Сюда едет Бутусов.

– Прокурор? – Жора удивился.

– Ему нужно отмазать сына, – понял вопрос брата Антон, – после истории в этим Шишком, будь он неладен…

– А что взамен?

– Я еще не решил. Как думаешь? – Антон лукавил, конечно, он уже знал, что они пропросят взамен за оказанную услугу прокурору.

В бар вошел невысокий, крепкого телосложения, лысоватый мужчина, во всем его виде сквозило открыто демонстрируемое благополучие: его походка, то, как он говорил, жесты, – все свидетельствовало о том, что его социальное положение довольно высокое. Это был прокурор Александр Николаевич Бутусов.

– У меня двадцать минут, – сказал он, ни к кому не обращаясь.

– Сюда проходите, – пригласил его Жора за уже освобожденный чистый стол. – Водка? Коньяк? Может быть, виски с содовой? Как насчет закуски?

– У меня всего двадцать минут, – строго повторил Бутусов.

Он рассказал Трофимовым о своей проблеме. Все это, конечно, не было для них новостью, но оба брата сделали вид, что впервые слышат об этом от прокурора.

– Бедный мальчишка, – посочувствовал прокурору Антон.

– Урод, – ответил прокурор и добавил: – Но сын, что поделаешь…

– Надо спасать, – посочувствовал Жора.

– Придется, – согласился Антон.

– Мне нужно, чтобы вы нашли человека, который возьмет вину на себя.

– То есть?

– Ну который подтвердит, что склонил его к употреблению наркотиков.

– И он явится в суд сам? – Жора подивился нелепости задумки прокурора.

– Да, – спокойно ответил тот.

– И суд будет удовлетворен? – задал глупый вопрос Антон.

Прокурор засмеялся:

– Если бы вы знали, какими доводами нередко удовлетворяется суд!

– Сроки? – перешел к делу Жора.

– Это все нужно сделать сегодня.

– Боюсь, что это нереально, – откинулся на спинку кресла Антон.

– Почему же, – Жора уже знал, что нужно делать, – я знаю, кто этот человек…

– Но учтите, что после признания этот человек должен перестать существовать, – добавил прокурор.

– Нет вопросов, – и Жора, предвкушая удовольствие от фурора, который он произведет своим предложением, заказал официантке виски, всем троим.

– Так кто же он? – не выдержал Антон.

– Шишков.

– Тот самый, который сейчас сидит в тюрьме? – переспросил Бутусов.

– Именно, – подтвердил Жора, – но для этого нам потребуется ваша, Александр Николаевич, помощь.

– Вы думаете, что Шишков согласится взять это на себя? С какой стати? – не выдержал прокурор.

– Жизнь, она, знаете ли, ценнее, – многозначительно произнес Жора, – мы с вашей помощью выпустим Шишкова из тюрьмы, ну, например, заменив ему следственный изолятор подпиской о невыезде, а когда он выйдет, разумеется, мы будем ждать его, предложим – либо жизнь, либо письменное признание своей вины… И ваш сын будет отмазан.

– А если он не согласится? – спросил Антон.

– Тогда мы предложим ему – либо жизнь его жены и детей, либо – взятие вины на себя…

– Я понял, – продолжил Антон, – а когда он подпишет, мы прямо там же, в машине, и…

– Зачем же прямо в машине, – передразнил интонацию брата Жора.

Все трое засмеялись.

– Мне пора, – поднялся прокурор.

Едва закрылась за ним дверь и братья успели пропустить по рюмке, как к бару подъехал автомобильный кортеж Саламбека. Из машин повыскакивали вооруженные люди, ринулись в фойе бара. Саламбек шел впереди, отдавая команды:

– Слева заходи, а ты – с тылу…

Из бара навстречу им кинулись вооруженные люди Трофимовых. Саламбек поднял руку с пистолетом и открыл ураганный огонь по противнику.

Саламбек, стреляя во все стороны, на ходу меняя обоймы, продвигался в глубь бара. Мохнатый ингуш шагал рядом с Саламбеком, и его не умолкавший ни на миг «калашников» здорово способствовал быстрому продвижению Саламбека.

В бар Саламбек, мохнатый ингуш, Самед и Мамед ворвались одновременно.

– Все на пол! – рявкнул Саламбек. – Кто не спрятался, я не виноват! – Восточное чувство юмора пробивалось у Саламбека, как правило, в самых неподходящих для этого ситуациях.

Все, кто не успел добровольно упасть на пол, тут же были сметены свинцом. После нескольких долгих очередей людей, стоящих или сидящих в баре, не осталось.

– Лида, звони папе, – пропищал справа от Саламбека девичий голос.

– Берегись! – Саламбек тут же пальнул в сторону голоса.

Казалось. Ему было все равно, куда и в кого стрелять. Им овладела эйфория, восторг от чувства власти над этими спрятавшимися от пуль жалкими, беспомощными людьми: если он захочет – они будут жить, если нет – то… Выпустив бесцельно обойму, Саламбек остановился, словно вспомнив о цели своего визита в бар.

Где же тот, точнее, те, ради кого все это затевалось? Стараясь не замечать пороховой вони, Саламбек всматривался сквозь дым в людей на полу – он искал Трофимовых. Вдруг откуда-то с пола полыхнуло огнем, и мохнатый ингуш, задев Саламбека плечом, полетел на пол. Предчувствие не обмануло Саламбека – это был последний рейд мохнатого ингуша.

Но сейчас не его смерть заботила Саламбека. Род деятельности, которым он занимался, научил его спокойно относиться к смерти как своих близких, так и своей собственной.

В рассеивавшемся пороховом дыму он все отчетливее видел главное: ни среди раненых, ни среди мертвых братьев Трофимовых не было.

– Ушли, – сказал Саламбек.

Самед и Мамед поняли, о чем говорил их патрон, – Трофимовы успели скрыться.

Глава четырнадцатая

Через пару дней тихо и незаметно похоронили, может быть, самого уважаемого человека в таксопарке – Вячеслава Карповича Тихонова. Без прощальных речей, вообще без гражданской панихиды, как это раньше бывало с проводами почетных таксистов-ветеранов.

Собрались в морге судебно-медицинской экспертизы немногие. Из молодых лишь несколько человек, а так только самые близкие товарищи, почти все пожилые. Когда санитары вынесли гроб в ритуальный зал, украшенный траурными венками, провожающие прослезились, положили цветы к ногам усопшего, скромно сказали по паре добрых слов. А что тут много говорить? Все и так понятно. Точно в поговорке сказано – слезами горю не поможешь.

Прямо из морга тело директора привезли на кладбище. В одном ритуальном автобусе-катафалке уместились почти все. Лишь две-три семьи ехали на своих машинах.

Там же, в златоверхой кладбищенской часовенке, и проводили. Молодой старательный поп отпел по полному чину. Вечная память…

Под холодным весенним дождем отнесли гроб на руках до могилы. Неутешная вдова и родственники плакали в голос, не сдерживали слез. Все его очень любили.

Поминок, почитай, тоже не было настоящих. Само собой, собрались дома у Тихоновых, выпили по рюмочке, да и сразу же начали расползаться, как побитые собаки. Оставшиеся за столом разговаривали тихо, с опаской, то и дело вспоминая подробности того кошмарного дня. Да еще поминутно вспоминали бедолагу Шишкова, гадали о его будущей мрачной судьбе. Очень жалели Наталью и дочек. Потому что мало кто верил, что братья Трофимовы оставят его жить.

А в остальном… Жизнь продолжается, будто ничего страшного не произошло, будто все так и нужно… Вроде бы все на месте, все по-прежнему в парке – машины, люди… Но только сила ушла из людей, стремление. Как-то все обмякли, раскисли… Растеклось по лужам большое хозяйство.

И все это потому, что не стало у таксистов лидера! Не на кого опереться. Был бы Шишков, он бы организовал и настоящие похороны с духовым оркестром, и поминки в приличном ресторане. Собрали бы денег для вдовы. В день похорон скидывались, кто сколько может, – для вдовы. Как дань уважения, как признание, как помощь ушедшему товарищу. Отдавали часть своей зарплаты, своего труда, своей жизни. Мол, не переживай, братишка, мы твоих в обиду не дадим, всем миром поддержим. Вот такое простонародное страхование. И бывало, большие деньги собирали – реальная помощь старикам и детям. Хотя и так семью не забывают.

Пытались собирать для вдовы Тихонова, но… Вялость какая-то в коллективе, трусость. Жмутся. За себя боятся, а выходит общее равнодушие, обреченность и расслабленность. Приготовились к худшему. Многие не верят, что вернутся хорошие времена. В открытую говорят о том, что Трофимовы со дня на день захватят весь парк, силой отберут все проценты собственности, выгонят взашей всех прежних работников, наймут пришлых, бездомных, тощих хохлов или молдаван, которые будут согласны ишачить бесправно и бессрочно за ржавые копейки!

– Они там у себя за новым кордоном совсем пропадают! Вот к нам и прут. У нас на строительстве подземных гаражей беспаспортные хохлы из Полтавы за пятьдесят рублей в день на стройке круглосуточно работают! Нигде не спят! Даже зимой! И при этом всю зарплату женам и детям отсылают. А что едят? Я даже не представляю.

– На воровство понуждают!

– У нас то же Трофимовы устроят. За деньги всех удавят!

Еще шофера обсуждали, что наверняка дело об убийстве Тихонова, что называется, задвинут. И сделает это не кто иной, как городской прокурор Бутусов, о котором давно шли сплетни, что он связан с Трофимовыми…

В пример приводили печальную судьбу того самого второго таксопарка, что с той стороны завода. Стращая друг друга, рассказывали жуткие подробности о тамошних зверских порядках. Что там поборы, мол, немыслимые, что воруют абсолютно все, что бьют работников нещадно за малейшую оплошность. Там, говорят, даже специальные бойцы есть, чтоб народ мордовать!

А один карбюраторщик на перекуре рассказал, что у него в соседнем подъезде мужик пожилой живет, так вот он прочитал как-то в бесплатной рекламной газете, что, мол, требуются хорошие водители для работы на такси. Условия оригинальные. И телефончик. Позвонил, договорился обо всем и на следующий день пришел наниматься. В кабинете серьезные мужики объяснили, что дадут ему новую «Волгу» в полное единоличное пользование, что хочешь, то и делай. Но каждый день должен парку что-то заплатить. Хотя бы немного. По собственному усмотрению. В зависимости от того, как дело пойдет. Никто ничего не требует – кто сколько хочет, столько и будет отдавать. А как только отработает парку две цены машины, эту «Волгу» может оставить себе. Эта «Волга» и есть его зарплата, которую он вроде бы получил авансом. Все просто и понятно. Парк купил машину, рискует тем, что доверил ее человеку, за что и хочет получить цену машины. Логично. Под этим мужик и расписался. Еще там условие было, чтоб в случае аварии или угона первым делом вызывать собственного юриста парка. У них юрист большой дока по таким проблемам, вытащит без вопросов. Главное, чтоб ментов не подключать, больно много тогда отстегивать приходится. Да и хлопотно через суд… Долго. Расписался и за это. А те деловары оформили ему доверенность на машину (без права продажи), дали ключи, техпаспорт.

В тот же день он выехал на собственной новенькой «Волге». Сам заправляется – за свой счет. Сам подкрылки ставит. Антикор тоже свой. Магнитолу поставил. Чехлы прикупил. Антирадар. «Дворники» фирменные, коврики. И много еще чего. Все свои денежные запасы прикончил!

И всю первую неделю, пока обустраивался, пассажиров брал немного, лишь изредка, но почти что треть собственных расходов все-таки окупил. Хорошо пошло! Думает, если и дальше так будет, к концу года совсем выкуплю машину и буду уже на себя работать.

Хорошо вышел на старт! Но… В самом начале второй недели приключился с ним странный и страшный случай – утром перед собственным домом остановился он возле киоска, сигарет купить. Закрыл машину аккуратно на ключ. Точно! Еще и дверцу проверил! Только в окошко заглянул, чтоб продавщицу позвать, слышит за спиной голос родного движка! Оглянулся – его «Волга» умчалась быстрее ветра!

И минуты не прошло!

Не может простой угонщик за такое мгновение и дверь открыть, и провода соединить. Это ж ему надо еще и приглядеться! На это тоже время расходуется…

Наш мужик хоть и простец, а такого фортового угонщика приметил. Одежду там и лицо – вроде бы тот обернулся, когда поворачивал.

Как и положено было по договору, мужик наш тут же прямо из автомата позвонил в парк, сообщил о беде. Там сказали, что, мол, поезжай домой и жди. К тебе юрист приедет. И все сразу решит. К вечеру проблем не будет!

Не прошло и часа, как приехал юрист. Да не один. А с крепкими ребятами.

Тут надо сказать, что наш мужик после развода жил со старушкой матерью в ее однокомнатной квартирке. Вот туда-то и приехали из второго парка эти самые юристы, так сказать. Хотя адреса не знали! Он же прописан был у бывшей жены! А они даже к ней и не заезжали! Сразу к нему!

Написал им мужик все, как было. Что у него машину угнали. А юристы объяснили, что никаких проблем не будет, если он сразу заплатит по договору всю сумму, чтоб не мучиться по кускам. Если у него машины уже нет.

– Машины нет – работы нет! Бабки на стол – и разбежались!

Мужик стал обещать, что расплатится года за два:

– Какая вам разница, на машине я или нет? Вам же деньги все равно буду платить, я же не отказываюсь!

Били его долго и основательно. Старушку тоже прижали малость. Хрустнули бабусе ребро. Он и подписал…

В тот же день вечером их перевезли – в сарай на околицу ближайшей деревни. А угонщика он, говорит, потом вспомнил. Во втором парке вроде бы электриком работает. И что еще примечательно – ему же сразу только один комплект ключей выдали. Второй-то где? Пробовал он до начальства достучаться – снова избили. Пригрозили мамашу задушить… В милицию ходил – да где она, правда для бедных? Говорят, ты бы еще через год пришел. Можем только за избиение привлечь. Да и то… Подавай заявление по новому месту жительства.

Власть криминала! Они везде, а ты только по новому месту прописки. Кто там в деревне будет связываться с городской мафией?

– Тут сами городские менты с местной же бандой… И то… Боятся, наверное.

В шишковском таксопарке развал начался с фактической отмены охраны на проходной. Старички вахтеры, не раз и не два основательно напуганные напористыми качками, сами куда-то переместились. И теперь на территорию парка стали проходить и проезжать все, кому только не лень.

В ремонтном цеху какие-то небритые и мятые посторонние урки заставили механиков бесплатно чинить их «ауди». В автошколе двое неизвестных парней отобрали у преподавательницы ключи от компьютерного класса. Что они там делали?

Приехавшая милиция сделала все, чтобы избавиться от возмущенных заявлений работников парка:

– Нет состава преступления. Ну отремонтировали они машину… А что там было? Копеечное дело. Жаба вас душит? И ключи новые закажите. Есть же своя мастерская! В следующий раз на пропажу пустой бутылки вызывать будете? Сами наводите порядок! Есть у вас начальство?

Каждый день все новые и новые неизвестные наглые рожи появлялись и укоренялись в самых ключевых местах. Перед мойкой встал детина с монтировкой-фомкой в руках.

– Мойка только по согласованию с администрацией! – объявил он, поигрывая монтировкой как тросточкой. – Согласование по таксе! Совковые тачки по червонцу, а иномарки по полтиннику!

Червонец – въезд на мойку, и два – на выезде!

Шиномонтаж – лучше не подходи! Дешевле у частника на дороге! Причем свои ребята не берут, чужие требуют! За просто так! Стоят рядом и не пускают, провоцируют на драку.

Требуют все больше и больше! За выезд из парка, за въезд в парк. Выручку в кассу сдаешь, а рядом бугай стоит, твои деньги считает.

Какое-то время молча терпели, присматривались. Выжидали, надеялись, вероятно, что Шишкова выпустят, он и поведет в бой… Но время шло, Шишкова все не выпускали, а терпелка кончилась. Наши мужики долго запрягают, зато быстро ездят!

– Они нарочно все разваливают! Чтоб мы сами потребовали железного правления! Да и местная администрация… Они же читали наши жалобы. Соберутся и решат передать управление тому, кто власть удержит!

– Мы свое бессилие доказали…

Пошушукались… А тут и случай подвернулся.

Ни с того ни с сего все эти трофимовские быки захотели рации с машин снять! Стоят на воротах парка – и никого не выпускают. Вернее, хотели они с первого выезжающего рацию снять… Видно, приказ был – не выпускать с рацией. Но там и другие на выезд стоят, все видят. Тут мужики заволновались по-настоящему!

Был бы первый водитель на выезде один, сдрейфил бы, без вопросов. А тут, на виду у всего парка! Да еще за спиной свои товарищи! Человек десять!

Началась буча!

– Ты кто такой? Чего раскомандовался? – попер шофер на быка.

– Миха, вломи по мясу баллонным ключом!

– Эй, Русь, к топору! – заорали подбежавшие на шум механики.

Быки не рассчитывали, видать, на такой массовый отпор. Тут же достали мобильники и стали докладывать куда-то:

– У нас тут рабочее волнение. Борзеют, суки. Давно пора… Ждем. Продержимся немного. Не будут же они нас мочить? А остальное переживем. Но вы уж поспешите… Нет, немного…

– Давно пора разобраться, – кричали шофера. – Кто в доме хозяин? Я или тараканы?

– Вы нам за все ответите! Я свидетель – вон тот, белобрысый, был в подсобке, стоял на атасе, когда Тихонова убивали!

– Вали их, ребята! Гаси их, мужики!

Побросав машины, вооружившись увесистыми монтировками, разводными ключами, возбужденные шофера сгрудились перед быками, не решаясь начать сражение.

А те плотной группой встали перед ними, закрывая доступ к воротам. Как раз напротив колонны ожидающих выезда такси. За их широкими спинами проворный Пашка с подручным приволок сварщика. Растянули толстые электропровода.

– Колян! – закричал кто-то из шоферов. – Беги на щиток, отруби электричество! А то они тут наварят!

– Ща мы вам в натуре наварим! – Быки зловеще наклонили головы и засучили рукава. – Мало не покажется!

И с двух сторон, все более и более распаляя друг друга, понеслась матерщина, доведя напряжение до предела, дала первую искру:

– Ну че ты лыбисси? – Шофер ссыканул слюной в морду бычка. – Скидай портки, повертай жопу! Я тебя…

В толпе шоферов заржали особенно дружно и ядовито.

Обиженный бычок утерся рукавом и решительно бросился в толпу таксистов!

Его моментально смяли и бросили под ноги. Следом за первым бычком, на выручку, мощным клином двинулась целая группа.

Пашка же с одним приятелем остался возле сварщика:

– Давай, отец, работай! – Пашка пальцем показал, где должен быть сварной шов, чтоб намертво закрыть ворота таксопарка.

Сварщик нарочно медлил и призывно оглядывался на сражающихся товарищей. Пашка ребром ладони точно и сильно врезал ему по шее – старик крякнул от неожиданности и закашлялся.

– Работай! – рявкнул на него Пашка. – Ты понял или повторить?

Сварщик только головой завертел, но сказать ничего не может.

И все-таки вспыхнула дуга!

– Колян, ядреный перец! Ты же щиток отключил! – заорали из толпы. – Почему светится?

Тут же сварочный аппарат выключился…

– Наша берет! – Со всего размаху конопатый водитель шарахнул бычка по стриженному наголо затылку. Кулак его отскочил, как от резиновой груши. – Что за эх вашу мать?! – поразился конопатый и повторил.

Из окна диспетчерской очумевшая от ужаса Варька вдруг увидела, как в толпе дерущихся звероподобный бычок беспощадно избивает ногами тщедушного Федьку, валяющегося в грязной луже. Варька вытаращила глаза и бросилась на улицу.

Пролетела всю лестницу со второго этажа, на ходу просто выбила дверь!

– Ах ты… Ах ты падла! – вовремя вспомнила она самое страшное слово и набросилась с кулачками на звероподобного громилу.

Тот не обратил на нее никакого внимания. И тогда Варька решилась на крайнее средство – она ногтями впилась ему в рожу. Громила взвыл.

И ударил Варьку наотмашь – она отлетела, но упала неожиданно мягко – на распростертое тело своего горемычного супруга:

– Вставай, Федька! Тут мужики зашибут тебя!

– Ты чего? – Оживающий Федька попятился от нее как от сумасшедшей. – А я, по-твоему, кто?

– Слушай! Дело очень важное! – Варька зашептала ему на ухо.

– Какое еще важное?

Толпа водителей тем временем явно одерживала верх. Лишь двое-трое качков еще кое-как сопротивлялись.

– Федька, – Варька руками удерживала его возле себя в грязной луже, – сейчас сюда подъедут… Их будет много! Очень много! Они все равно всех нас… Ты понимаешь?

– Не думал я, Варька, что ты… Вот оно как. – Федька даже глаза сощурил от презрения к предательнице.

– Гад ты, Федька! – вскочила оскорбленная Варя. – Слушай и делай как я скажу! Нашим скажи, чтоб сняли с машин рации и на себе спрятали. А лучше, чтоб из парка вынесли! Всем скажи!

– Зачем? – не понял ученый Федька.

– Не просто так они рации хотят снять! Они нас связи лишают! Чтоб мы не кучей, не все вместе были… А поодиночке… Понимаешь, дурак?

– А ты что будешь делать?

– Я буду снимать центральную. Возьми кого-нибудь в подмогу и приходи в диспетчерскую.

– Надо кого-нибудь через мусорный выезд подогнать, хорошо? – предложил Федька. – Чтоб увезти аппаратуру. Правильно?

– Пока наших не перебили, всех уводи! Всех. Сейчас тут море крови будет. Убивать не убьют, а покалечат точно. – И Варька помчалась обратно в диспетчерскую.

Добивать лежачих, бить кучей одного – это не дело для настоящих мужчин, не для таксистов. Проучили – и хватит!

Битые качки молча сгрудились у ворот. Утирались. Отряхивались.

– Ну что, прочистили хлебальники? – хорохорились таксисты.

А качки молчали.

– В следующий раз хребты ломать будем! Собирайте свои сопли – и чтоб духу вашего на нашей стороне не было! – кричали механики.

А с той стороны ворот уже раздались требовательные гудки нескольких машин. Через проходную прибежали озабоченные боевики в черных кожанках.

– Сейчас поможем, сейчас разберемся. – Они искоса, зло поглядывали на собравшихся таксистов, но на драку не нарывались.

Федька, как мог, как понял, рассказал всем товарищам, что машины из парка теперь все равно не выпустят. И рации бандиты хотели снять, чтоб всех достать поодиночке. А теперь… Нужно спасать рации для себя. И отгоняйте машины, кто успеет, через мусорный выезд. И рации обязательно с собой забирать. Хоть на себе. Чего уж там… Невелик груз – меньше магнитолы.

– Добьем и выкинем! – бушевали еще горячие головы. – Надо развивать боевой успех!

– Сейчас ихние еще подъедут! С ножами и пистолетами.

– На вас, сволочей, одного дуста хватит! – в ответ крикнули битые качки. – Мы вас дустом достанем!

– Простая мысль, – кивнул товарищам Федька. – Но доходчивая. Сразу убеждает.

Пока перевес сил еще был на стороне шоферов, но многие уже успели разъехаться и разбежаться.

Федор помчался в центральную диспетчерскую:

– Мишка, прикрой нас! А то не дадут уйти, – сказал он приятелю, убегая в контору.

Варя собрала всю аппаратуру в два непрозрачных полиэтиленовых пакета.

– А главную антенну? – спросила она. – Как бы и ее собрать? Ведь это тоже важно!

– Не волнуйся, Варька, – обнял за плечи жену Федор. – Ты что, забыла, кто в городе самый главный специалист по космической связи?

– Мы его выучили на народные денежки, – смеялся приятель Мишка. – Так что он нам новую антенну соорудит. По месту жительства!

– Давай, Миха, иди за машиной, гони ее к проезду возле шашлычной. А мы с Варькой туда подгребем.

– Поздно, – развел руками Мишка, выглядывая в окно. – Мусорный проезд грузовиком перегородили. Теперь самим бы уйти.

– Через проходную не пустят, – считал Федор, – через задние ворота опоздали…

– Пошли, покажу дыру в заборе! – Смешливый Мишка выхватил тяжелый пакет из рук Варьки. – А ты, деваха, иди без ничего. От греха…

– Я уже давно не деваха! Я мужнина жена! – обиделась Варька.

– Ну прости. – Мишка покосился в сторону Федора. – Все равно тебе лучше идти через проходную. Так ты внимание отвлечешь. У нас лишняя минуточка появится. Да и за тебя спокойнее.

Они осторожно выглянули за дверь и выскочили из комнаты, а Варя стала неторопливо спускаться по лестнице. Ей навстречу с улицы выскочили озабоченные качки.

– Где тут кабинет начальства?

– У нас нет начальства, – хмыкнула Варя. – Пока… Но скоро, я так думаю, будет.

– А я даже знаю кто, – осклабился качок. – Однозначно!

– Кончай базарить, – сурово оборвал его второй. – Где тут центральная?

– Центральная бухгалтерия в другом корпусе. – Варя попыталась просунуться между ними к двери, но ее не пустили.

– А еще что у вас есть центральное?

– Отопление, – мило съехидничала Варя.

– Не гони пургу. – Первый жестко взял Варю за руку, выкрутил и прижал к себе. – Нам нужна центральная диспетчерская. Мне нравятся такие резкие девчонки!

– Резкие, как понос, – сказал второй, уже поднимаясь по лестнице.

– Хочешь, я тебе вдую прямо тут? Между делом, между телом, а?

Варька оттолкнула его и с визгом убежала, провожаемая гоготом качков.

В это время Федор и Михаил по боковой лестнице спустились в подвал и по коммуникациям, протискиваясь в узких темных щелях, по которым проходят толстые пучки всевозможных разноцветных кабелей, стали выбираться за территорию таксопарка.

– Знающие люди говорят, что так можно по всему миру путешествовать, – сказал Михаил в абсолютной темноте. – Наверное, так крысы и распространяются.

– Можно заблудиться, – простонал Федор, едва протискиваясь. – Ты говори все время, чтоб я за тобой… не потерялся.

– Боишься?

– Ничего я не боюсь. Разве что… Если где контакты голые… Шарахнет так, что… Такие будут фейерверки!

– Зато сразу светло станет! – Мишка все-таки был оптимистом.

В темноте что-то зашуршало и осыпалось.

– Чушь какую-то городит, – бубнил Федор. – Как деревенский дурачок. Но ты говори! Не замолкай! Ты где?

– Как тут можно заблудиться, Федя? Ты же с высшим образованием!

– Ну и что? Вот тут… Совершенно не представляю, где мы находимся.

– Скажи спасибо, что ползем не по канализации.

– Я бы не пошел… Лучше пристрелите меня!

– Хочешь, я тебе расскажу обалденный анекдот про диггеров?

– Почему тебя так и тянет на говно?

Глава пятнадцатая

Ну что вам сказать. Уж к такому-то я не был готов… То есть в детстве я, возможно, мечтал о чем-то подобном, начитавшись приключенческой литературы в пестрых обложках… Вообще у меня иногда возникает подозрение, что все, что со мной происходит, – исключительно результат моих собственных пожеланий. То есть выполняются они все буквально и в лучшем виде. Для острастки.

Сижу я, никого не трогаю… Вернее, наоборот, мирно сплю в своей постели, устав от трудов праведных и всех перипетий бурного дня, и вижу уже десятый сон. Немного мешало моему сладкому сну то, что за окном завывал ветер и скрипели деревья – вполне, надо сказать, подходящая ночка для воспоследовавших событий.

И тут сквозь сон я слышу, что кто-то вроде звонит ко мне в дверь. Причем весьма назойливо, а потом еще и принимается кулаками стучать. Я просыпаюсь и лежу, вслушиваюсь в этот дикий концерт, деревья ветками по стеклу шкрябают, и такой тихий голос зовет меня издалека: «Юрий!» И я никак не могу понять, это я еще сплю и мне кошмары снятся, в соответствии с плотным ужином, или действительно происходит нечто ужасное. Землетрясение? Пожар? Война? Я, грешным делом, спросонья решил, что началось давно обещанное предсказателями всех мастей светопреставление. Тем более что когда я протянул руку к своему будильнику – он у меня электронный, на батарейках, – и включил освещение, то оказалось, что батарейки как-то сразу разрядились и экранчик совершенно пуст. Ну без единой цифры! Потеряв все ориентиры и очутившись в безвременье, я тем не менее пошел открывать, плохо еще соображая – действительно ли меня зовут, или же мне все это кажется? Судя по тому, что шум не прекращался, действительно пришли по мою душу.

Действия мои все еще были машинальны, поэтому, отперев уже дверь и обнаружив за ней – кого бы вы думали? – растрепанную Наталью Шишкову, я настолько обалдел, что, глядя на нее, с запозданием произнес: «Кто там?» К счастью, Наталья на мою реплику никак не отреагировала, видимо, не заметив. Нет, эта женщина, что ли, всегда теперь будет врываться в мое жилище в самое неподходящее время?

Наталья пребывала в каком-то странном, вздрюченном состоянии.

А уж ее вид! Во-первых, от нее несло копотью, по щеке была размазана сажа, из пучка волос торчали во все стороны выбившиеся золотистые пряди, глаза лихорадочно блестели – нет, ничего не хочу сказать, она все равно выглядела очень привлекательно. Сперва я как-то по-дурацки подумал, что она сошла с ума от любви ко мне – еще всплыла сцена из «Гамлета», как кто-то там являлся к кому-то со спущенными штанами… Ах, ну конечно, это же Гамлет и являлся к Офелии. А что вообще происходит?

– Добрый вечер, заходите, – сказал я. Какое счастье, что я вышел к гостям замотанный в одеяло. Не помню точно, но кажется, она моих волосатых ног все-таки не видела…

Отодвинув меня, Наталья буквально влетела в коридор и так и пробежала, не останавливаясь, до самой кухни. Когда я последовал за ней, кутаясь в одеяло, она уже сидела на стуле, обмахивалась газетой и пила воду из стакана.

– Коньячка? – робко предложил я, видя, в каком она состоянии.

Наталья кивнула, я потащился к холодильнику, достал, откупорил, плеснул. Наталья выпила на одном дыхании, но потом слегка закашлялась. Я сел.

– Который час? – задал я довольно неловкий в данной ситуации вопрос.

Наталья тут же покраснела, пригладила волосы и несчастным голосом произнесла:

– Без четверти два…

– Совсем еще рано, – поспешил успокоить я ее. – Я и не сплю в такое время никогда… Напротив, мой день в это время только начинается.

– Вы извините, Юрий, что я к вам так ворвалась…

– Да что вы, пустяки. Мне очень приятно. А чем я заслужил?

Наталья как-то передернулась вся и громко зашептала:

– Вы знаете, у меня… такое несчастье, такое несчастье… К нам сегодня бандиты приходили, – сказала она, и глаза ее наполнились слезами, а на лице отразился страх. Она, однако, тряхнула головой, сглотнула, загнала слезы обратно и продолжила: – Дом наш пожгли… Подчистую. Все-все… Я и вынести ничего не успела… Господи, слава богу, что детей там не было! Дети же ни в чем не виноваты! Говорила я ему – куда ты суешься, куда, какой бизнес? Такие времена – одно жулье на коне, деньги только нечестным образом заработать можно, – тебе-то это все зачем? Нет, не послушал. Я, конечно, раз женщина, ничего не понимаю, у меня страхи, предчувствия… А вышло-то все по-моему! – с трагическим торжеством заключила она.

Всю эту тираду, посвященную, как я понял, мужу, я постарался пропустить мимо ушей. Грешным делом, муж ее меня интересовал все меньше и меньше, если, конечно, не считать моих прямых служебных обязанностей… Вообще, мужей я страсть как не люблю. Возможно, я и не женюсь только из тех соображений, что не хочется становиться одним из этих убогих созданий. Однако как бы с женщиной нервное расстройство не приключилось на почве пережитых волнений, озабоченно подумал я. Я не очень себе представлял, как в таких случаях снимать нервное напряжение… То есть один-то способ я знал, но, кажется, он был сейчас неуместен… Я плеснул ей в стакан еще – на всякий случай.

– С вами все в порядке? – спросил я. – Лично вам они ничего не сделали? Кроме ущерба имуществу?

– Нет, слава богу, ничего…

Выпив опять, она почти совсем успокоилась и стала рассказывать.

За полночь раздался звонок. Наталья еще не ложилась. Она никого не ждала, потому забеспокоилась. Тихонько спустилась на первый этаж, к двери подошла, на всякий случай прихватив с собой ножик с кухни, посмотрела – ничего не видно, ну и открывать не стала.

Это, однако, не помогло – в дверь стали толкаться, потом затрещал замок, – она побежала в милицию звонить, но не успела. В дом вломились все те же братки, ее старые знакомые, вырвали у нее из рук телефон, разбили. Над ножом ее насмеялись. Она даже пригрозила себя убить, на что те совсем обрадовались: валяй, говорят, корова, нам же легче будет, напугала ежа голым задом… Отобрали, стали ей сначала ножом этим грозить, поиздевались, как водится, ну а потом рот заткнули и стали у нее на глазах все из канистры поливать бензином, что с собой принесли. На пол в кучу покидали все с полок – фотографии, бумаги, одежду – и подожгли. Подождали, чтобы разгорелось хорошенько, и ушли. Пожарников, говорят, вызывай. Она сперва рыпнулась тушить, в тазике из ванной воду носила, но уж больно резво принялось – только и успела, что паспорт захватить и другие мелочи – у нее, оказывается, на всякий случай всегда было приготовлено, в пакет сложено – все первой необходимости… И выскочила. Хорошо, что хоть спаслась сама.

– Ну у нас особенно, кроме самого дома, и спасать-то нечего, – говорила Наталья, и из глаз ее опять потекли слезы. Я подсунул ей носовой платок.

Вот что значит заботиться о будущем, подумал я. Интересная мысль – держать все самое важное в одном месте, я тоже иногда подумываю такой кулек приготовить, да все никак… Я не запасливый. Слишком уж раздолбай… Кроме того, я никак не могу определить, что для меня является самым важным. Либо все в кучу сгребать, либо – гори оно все синим пламенем! Обычно это зависит от настроения. Иногда, честное слово, так жизнью недоволен, что своими бы руками… Ладно, не будем кощунствовать, тем более в присутствии погорельца.

Соседи Шишковых, продолжила гостья свою печальную повесть, вызвали пожарных, но Наталья была в таком состоянии, что решила их не дожидаться, а под шумок улизнула, вырвавшись из заботливых рук соседей, и помчалась ко мне, словно ребенок к маме или собака к хозяину. Интересно, как она ехала по Москве в таком виде, подумал я.

С одной стороны, такая в ней порывистость и такое оказанное мне доверие приятно тешили мое мужское самолюбие. Мне нравится чувствовать себя защитником обиженных. Потому я и адвокат, ха-ха… Тем более если последние – красивые женщины…

– Где же мы теперь будем жить? – удивлялась неожиданному повороту судьбы Наталья. – У нас и не застраховано… Как же мы теперь?

Я, как мог, утешил гостью, и мы еще посидели на кухне, обсуждая создавшееся положение. Наталья возвращаться домой, то есть к соседям, боялась, потому что бандиты знают адрес, ехать к родственникам боялась, наверное, и у меня оставаться тоже боялась. Я заверил ее в собственной благонадежности, обещал всяческую помощь, предложил предоставить временное убежище, пообещал неприкосновенность, чистое белье и горячий душ, а также намекнул, что утро вечера мудренее.

С горячим душем, надо сказать, я немного наврал. Невольно, правда… Да и не только с горячим душем… То есть душ-то как таковой был, но вот вода…

Я постелил ей наново у себя на кровати, для себя вытащил из чулана раскладушку, которую как раз собирался установить в другой комнате.

Наталья в это время уже проследовала в ванную, захватив большое мохнатое полотенце. Через некоторое время из ванной донесся приглушенный вопль. Точнее, я бы сказал – сдавленный визг. Простые девки так визжат, когда им ужа за пазуху сунешь, – так визжат, что сердце замирает. Помню это по своим отроческим годам, когда мамаша вывозила меня отдыхать в деревню на летние месяцы… От неожиданности я здорово прищемил раскладушкой палец, сорвав кожу и зашибив ноготь. Ругаясь сквозь зубы, я понесся в ванную, чтобы узнать, что еще случилось. Стукнув пару раз, я распахнул дверь. Видимо, все еще сказывалось мое сонное сомнамбулическое состояние – ну кто же, без того чтоб дождаться «Войдите!», врывается в ванную к женщине! То, что я привык, что это только моя ванная, в данном случае оправданием служить не может. Оправданием в какой-то степени может служить только мое затуманенное сознание, в котором все нормы приличия и магистральные участки, так сказать, отключились, и осталась только темная периферия, которая в любой момент могла выкинуть что угодно… Я сова и потому утром часов до двенадцати не способен соображать вообще, а сплю так крепко, что если меня разбудить и заставить говорить по телефону, я проделаю это не просыпаясь, буду давать довольно осмысленные ответы, но утром вообще ничего не вспомню. Что не раз доставляло мне всяческие неприятности… Короче, я распахнул дверь и увидел Наташу, которая стояла, завернувшись в мое мохнатое полотенце, и изумленно на меня смотрела.

– Что, паук? – спросил я первое, что пришло в голову. Подробности ее телосложения, открытые голые части тела выше и ниже полотенца – шея, плечи, колени – меня смутили и совсем сбили с панталыку. На всякий случай я нагнулся и заглянул под ванну – там жил мой старый знакомый, давно раскинувший свою паутинку. Сидел он там скромно, сжавшись в комочек, не суетился и по помещению не бегал…

– Почему – паук? – спросила Наташа, изумившись.

– Вы кричали… – объяснил я, чувствуя, что выгляжу глупо. Еще чего доброго решит, что я к ней ворвался с нечистыми намерениями… Между тем помыслы мои были абсолютно прозрачны.

Дело в том, что однажды я был знаком с девушкой, которая страсть как боялась пауков. Какие вопли и визги она издавала, стоило только попасться ей на глаза самому крохотному паучку, – не передать. Ни в сказке, ни пером. Соседи вскакивали среди ночи с кровати и обливались холодным потом. Потом принимались мне завидовать, и совершенно безосновательно. Я в это время не предавался любовным утехам, а тыкал во все углы мокрой шваброй, а пассия моя восседала в это время на столе и оттуда руководила. Причем ужас этот ее в отношении пауков ничем, кроме мистики, объяснить я не в состоянии. Наверное, в прошлой жизни она была какой-нибудь жрицей, причем в той религии паук был объявлен либо священным, либо проклятым животным. Я лично ничего против них не имею, наоборот, они мне симпатичны, и я стараюсь зря их не трогать. Пусть живут… Во-первых, они не кусаются. Во-вторых, достаточно робки. В-третьих, их мало, и они чистенькие – не то что эти преотвратные тараканы…

– Неужели я так громко кричала? – смутилась Наталья. – Я так только… От неожиданности.

– Простите, что ворвался… – смутился и я. – Честно говоря, как-то сразу не подумал… Извините. А что случилось? В чем заключалась неожиданность? Мыши? Моль? Собственная тень?

Наталья молча показала пальцем в ванну. И тут я увидел – из-под крана в мою белоснежную, недавно хорошо отмытую ванну стекала тонкая ржавая струйка, похожая цветом на коньяк.

– Трубы ржавые, – объяснил я, огорченно кряхтя. – Старый дом… Просто поздно сейчас. Это бывает… – и включил воду посильнее.

– Я сразу вылезла, как увидела, – пояснила Наталья.

Замолчав, мы вместе уставились на воду в ожидании. Струя несколько посветлела, но не до конца. По ванной распространился кислый речной запах. Долгое молчание, кажется, нас обоих смутило.

– Вот… – развел я руками. – Не обессудьте… Другой, видимо, уже не будет.

– Да, – сказала Наталья, и полотенце, обвивавшее ее фигуру, само развязалось и упало к ее ногам.

Возможно, она выпила слишком много коньяка, успел подумать я. Или все-таки неправильно поняла мое появление в ванной… Не могла же она меня принять за такого придурка, каким я являюсь на самом деле… Выглядеть я, во всяком случае, стараюсь гораздо умнее.

Не знаю, в чем тут было дело – нет, ну за себя-то я, конечно, отвечаю, со мной как раз все понятно… Без вопросов… А Наталья… Я, конечно, не мог отказать – вроде как и сам напросился, и неудобно – женщине отказывать.

Кроме того, она конечно же перенервничала… Это, должно быть, вывело ее из обычного равновесия. Короче, все произошло прямо в ванной под душем, причем этот гадский душ ну никак не хотел подчиняться командам и то окатывал нас холодной водой, то, смилостивясь, кипятком.

Следующие полчаса я старательно и активно занимался лечением ее стресса. И ей, я увидел, полегчало… Меня же лично в результате столь активных действий неудержимо потянуло в сон. Я боялся заснуть прямо в ванне, даже попытку сделал. Потому, кое-как ополоснувшись желтыми струями, мы проследовали в комнату и вместе забрались под простыни. Сдуру я перед этим открыл в комнате форточку, потому сразу же здорово замерз, и еще какое-то время ушло на то, чтобы согреться, а Наталья этим сразу же воспользовалась, затянув женский разговор и старательно выясняя, какая именно часть тела мне у нее понравилась более всего, и так далее…

Меня здорово подмывало изложить ей придуманную мною аналогию с кружкой холодной воды и умирающим от жажды человеком, которую я в подобных случаях обычно использую, чтобы обид и неясностей не оставалось. Во рту пересохло, набросился мужик, вылакал, лежишь наслаждаешься, в животе хорошо, а кружка ему после этого: «Поцелуй меня!» Хотел я ей это изложить, но почему-то не стал.

Потом мне пришлось прослушать долгую историю про то, как она впервые меня увидела и что при этом почувствовала. Нет, это, не скрою, было довольно приятно… Засим последовала история про Наташино наполовину счастливое замужество, потому что мужа она конечно же все-таки не очень любила, вернее, может, и любила, но как брата. Замуж вышла рано, муж у нее неласковый, хоть и порядочный и не пьет… И о постоянной и длительной ласке, о которой ей оставалось только мечтать. А потом, на нее вечно пялятся все мужики, и она понимает, чего им от нее надо. Но все они грубые и злые, вроде того же Трофима или его братца… И вот тут-то ей попался я, а это божий подарок. От таковой возложенной на меня ответственности я сильно разнервничался. Во-первых, я вообще не подарок. Во-вторых, это же целая куча обязательств. В-третьих, не люблю, когда женщины заговаривают о Боге – это сразу означает в перспективе серьезные отношения… Наташа же, придя к такому выводу, стала со страстностью истинно русской женщины меня обнимать и целовать, и в результате я снова был готов ко всему, что ей непременно требовалось. Наталья была очень мягкая и сдобная на ощупь, и чувствовалась, что запасы ее страсти совершенно не растрачены. К ним почти и не прикасались, и потому требовалось ей очень много… Вообще для зрелой женщины в половом вопросе она разбиралась слабо, словно школьница, но, когда я ей сказал об этом, она немедленно изъявила горячее желание учиться и учиться… Этого мне только не хватало – то-то ее муж потом удивится. Не поймет еще… Нет, ну какие скромные нравы царят у нас в народе – не перестаю удивляться…

Вся эта кошмарная ночь уместилась всего-то в несколько часов, а казалось – прошли века, так я был измотан и запутан в жизненных обстоятельствах. И как я буду во всем этом разбираться? Мне же еще и дело ее мужа вести… Как-то неэтично получается. Мне, конечно, на этику плевать, я еще в школе ухитрился переспать с учительницей, но все же… Надеюсь, я все же не воспользовался ее беспомощностью? И тут Наталья подлила масла в огонь.

– Юра, а ты меня любишь? – задала она мне сакраментальный вопрос. Исключительно женский. Без этого номера программы ни одно показательное выступление не обходится…

– Люблю, – покорно произнес я. Наталья, успокоенная, заворочалась, приготовляясь ко сну.

На самом деле, я сам не знал, вру я или нет. У меня есть такая теория – что мужчина может понять, влюблен ли он действительно в женщину, лишь после того, как с ней переспит. Только с утра, глядя на то, что лежит рядом с ним, он понимает… И чаще всего понимает: нет, не влюблен. Честно признаю. Страсть, желание, да, сколько угодно, но не любовь. Не любовь…

И вот я лежал и думал. Чувства были смутные, едва уловимые, и я никак не мог разобраться в самом себе – что же именно я чувствую к Наталье? Равнодушие, нежность, благодарность? Или все-таки… Ладно, решил я, завтра разберусь. И, успокоившись на этом решении, моментально провалился в сон.

Глава шестнадцатая

Для одних тюрьма – это конец света, конец жизни, крах всего, для других тюрьма – дом родной. И каждый перед тем, как пересечь порог первой (и последней?) в своей жизни камеры, пытается понять: чем окажется тюрьма для него?

На пороге камеры люберецкого следственного изолятора Виктор Шишков оказался не один. Рядом с ним, не считая, конечно, вертухая, гремящего в замке ключом, стоял со скаткой постельного белья русоволосый парень лет тридцати. Глаза у парня были голубые и добрые, но держался он с видимым достоинством.

«Видать, не по первому разу», – решил про себя Шишков.

Парень словно услышал шишковские мысли и спросил:

– Ты первый раз?

Шишков кивнул.

– Я тоже, – сказал парень.

– Базары! – рявкнул вертухай, обернувшись и грозно сверкнув глазами.

Парень умолк.

Дверь со скрежетом поддалась, открылась, и из камеры ударило застоявшимся влажным воздухом.

– Пошли! – скомандовал вертухай.

Шишков и русоволосый парень шагнули за порог первой в своей жизни тюремной камеры. Лязгнула за их спинами дверь, повернулся в замке ключ.

Камера была небольшая, на восемь шконок. Четыре из них, на манер плацкартного купе, со второго яруса были занавешены простынями, и что там была за жизнь, оставалось загадкой. Две нижние шконки оказались свободными.

Когда Шишков с парнем вошли в камеру, лица пяти узников обратились к ним. Дрогнула висящая простыня в углу – кто-то посмотрел на них из-за простыни. Впрочем, взгляды эти не были ни кровожадными, ни даже любопытными – просто посмотрели на новых людей.

Шишков шагнул к одной из свободных шконок.

– Можно сюда? – спросил он всех вообще и никого конкретно, обводя взглядом одного за другим и остановившись почему-то на темной щели за висящей простыней.

Русоволосый же парень первым делом поздоровался.

Шишков понял, что, конечно, прежде всего надо было поздороваться, а уж потом соваться со своим «можно», понял, что совершил ошибку, вполне возможно в подобном месте непростительную, и представил, как, начиная с этой минуты, жизнь его медленно превращается в ад.

Ничего подобного не произошло. Шишков тут же, вслед за русоволосым парнем, поздоровался – и вышло вполне естественно. Ближайший к Шишкову парень, как впоследствии выяснилось, Сергей Фролов, подошел к Шишкову.

– Я Сергей. Ты это… как устроишься, подойди к смотрящему, – Сергей показал в сторону углового «купе», – расскажи, что к чему, откуда взялся.

Шишков посмотрел в угол и кивнул.

– Если есть хочешь, – продолжал Сергей, – вон, все, что на столе, можно есть – общак.

Сергей показал на стоящий почти посреди камеры стол, на котором, аккуратно завернутые в целлофан, лежали чай в пачке, хлеб, колбаса, масло… что-то еще, чего сразу разглядеть не удалось. Русоволосый управился с хозяйством быстрее Шишкова и уже сидел в углу, негромко переговариваясь с кем-то за занавеской.

Шишков присел на шконку и задумался. Получалось, что правду рассказать он никак не мог – смотрящий наверняка если не сам человек Трофимовых, то, во всяком случае, легко может с ними связаться – и тогда… тогда его геройский расстрел трофимовских подручных в подвале засверкает совсем иным смыслом и могут, пожалуй, и убить. Надавить на жалость и сочувствие тоже вряд ли удастся – не то место, не тот контингент. Значит, врать?

Врать. Врать до победного конца.

Еще ожидая своей очереди на аудиенцию со смотрящим, Шишков дивился тому, что ничуть его не беспокоит учиненный им недавно расстрел. Ничуть не было ему жаль ни того бандита, что умер, ни тех двоих, что чудом остались жить. Шишкову казалось даже, что, верни Господь ситуацию обратно, он точно так же лупил бы по этим сволочам, пока не кончились бы в обойме патроны. Правда, в этот раз он постарался бы стрелял поприцельней.

Русоволосый парень подошел к Шишкову:

– Иди. Тебя зовут.

– Тебя как звать-то? – спросил Шишков?

– Ашот, – сказал русоволосый.

Шишков встал со шконки и двинулся через камеру в угол. Как все пройдет?

Смотрящим оказался двадцатилетний парень с быстрыми глазами. Шишков сел на шконку напротив.

– Чего говорить? – спросил Шишков.

– Да чего хочешь, – сказал смотрящий. – Хоть анекдоты трави.

Шишков не понял: шутка, нет? Напрягся.

– Как звать-величать-то тебя, дядя?

– Виктор.

– Ну вот, Виктор… вишь, куда тебя занесло-то по жизни? Да ты не парься – здесь тоже люди живут, люди везде жить умудряются. Ты с людьми будешь по-людски – и к тебе такое же отношение.

– Прямо как по Библии.

– Чем занимался-то… там? – Смотрящий кивнул в сторону зарешеченного окна.

– Замдиректора таксопарка, – тяжело вздохнув, признался Шишков.

– О-о-о, Виктор!.. Прелюбопытный у нас может разговор выйти, хотя… разберемся. Чего за статья-то у тебя?

«Вот оно, началось, – подумал Шишков. – С Богом!»

– Да… я ни при чем, собственно.

– Здесь все ни при чем.

– Соседей за наркоту взяли… вроде торговали они или за хранение, не знаю… и меня потянули. Дескать, ты, конечно, ни при чем, но, сам понимаешь, проверить все надо, потрясти. Велели не ссать. Сказали, ни при чем окажешься – выйдешь, ты нам сто лет не сдался.

Шишков поливал все увереннее. Он припомнил историю, в которую полгода назад попал один из его таксистов, и теперь уверенно пересказывал ее как по писаному.

– Ладно, проверим, – почему-то угрюмо сказал смотрящий. – А подельники твои… ну соседи эти… они тоже здесь, в этой тюрьме сидят?

«Ай-я-яй! – подумал Шишков. – Как нехорошо». Не успел он тут сориентироваться.

– Не знаю, – тоже угрюмо сказал Шишков.

– Проверим, – сказал смотрящий.

Шишков совсем пал духом. Как он мог забыть, что в любой тюрьме существует собственная почта и хорошо налаженная связь со свободой?! Как он мог надеяться на какую-то наивную ложь?! Он лишь загнал себя в угол, создал себе кучу проблем, и, скорее всего, теперь уже неразрешимых.

– Отдыхай пока, Виктор, – сказал смотрящий. – Знакомься с окружающим. Хочешь есть – ешь, все на столе.

Шишков понял, что аудиенция окончена, и, сгорбившись под грузом им же самим созданных проблем, заковылял к своей шконке. «Зря, зря, – думал Шишков. – Не надо было врать». И тут же понимал: не соври он сейчас, может быть, этой вот даже короткой дороги до шконки в его жизни могло бы уже и не быть.

Шишков упал на шконку и закрыл глаза.

Ашот подошел к нему, присел на край шконки:

– Ну чего? Нормально?

– Нормально, – не открывая глаз, сказал Шишков.

Говорить ему не хотелось. Ашот задал еще пару ничего не значащих вопросов, догадался наконец, что к разговорам Шишков нерасположен, и удалился. Насколько мог судить по звукам Шишков, Ашот отправился знакомиться с постояльцами камеры. Делать нечего – даже не прислушиваясь, Шишков невольно слышал все разговоры.

Стоптанные, как успел заметить прежде Шишков, башмаки Ашота прошаркали до соседней шконки. На ней, это Шишков тоже заметил раньше, лежал худющий мужик с глубоко запавшими глазами в поношенном тренировочном костюме и, ни на кого не обращая внимания, курил в потолок.

– Привет, – услышал Шишков голос Ашота.

Худющий мужик, судя по всему, молча выпустил в потолок очередную струю дыма.

– Меня за наезд посадили, – сказал Ашот и весело хохотнул. – В прямом смысле за наезд, машиной, не за такой, знаешь, наезд типа… ну ты понял. А ты? Тоже первый раз?

– Не, не первый, – послышался надтреснутый голос мужика. – Пятый.

Шишков пожалел, что глаза его закрыты. Можно было представить себе физиономию Ашота после подобного ответа! Но не открывать же глаза вот так, вдруг, не пялиться же! Ладно, Шишков отвернулся лицом к стене.

– Ничего себе?! – присвистнул Ашот. – Круто. И за что в основном?

– В основном ни за что, – ответил надтреснутый голос.

– Ну это понятно, – не унимался Ашот. – А вообще?

– Вообще – квартирные кражи.

– Понятно.

– Вряд ли, – сказал рецидивист.

– Что – вряд ли? – не понял Ашот.

– Вряд ли тебе хоть что-то понятно, – пояснил домушник и, судя по звуку, выпустил струю дыма. – Иди знакомься дальше, со мной тебе будет неинтересно.

Виктор устал слушать их разговоры, попытался заснуть. В голове крутились самые разные мысли, ужаснее всего была мысль о том, как переживет все это жена и что с ней сейчас, где она? Позвонить ему не разрешили, но, скорее всего, она в курсе того, что произошло. По крайней мере, эти люди не упустят случая, чтобы не очернить его в глазах жены и близких ему людей, возможно, даже попытаются шантажировать ее, требуя все того же – печати таксопарка, документов и денег. От этих мыслей Шишков впал в депрессию, он чувствовал, что с каждой минутой нахождения в тюрьме, силы все больше и больше покидают его, так же как покидает его вера в то, что Тихонов не подставил его. За несколько минут Шишков пережил страх, ужас, кошмар и боль одновременно, наверное, это как-то отразилось на его лице, потому что Ашот наклонился к нему и спросил:

– Эй! Тебе не плохо? – В голосе Ашота послышались нотки участия и сострадания.

– Нормально, – одними губами ответил Шишков и в душе поблагодарил Ашота за простое человеческое участие.

«Как странно складывается человеческая судьба!» – думал Шишков. И вправду: сегодня он – преуспевающий «новый русский», а завтра – часть отходов общества.

– Тише, вы! – прикрикнул на спорящих о чем-то сокамерников Ашот. – Виктор спать хочет.

– Еще чего?! – возмутился смотрящий, но умолк.

Еще несколько минут не то дремоты, не то смутного ожидания чего-то… Беспокойство не покидало Шишкова, с каждой минутой оно все больше и больше охватыло его душу. Наконец произошло то, чего Шишков не ждал, но предчувствовал.

Дверь камеры распахнулась и надзиратель, осмотрев заключенных, остановился взглядом на Шишкове.

– Шишков, на выход.

– Свидание? – спросил Виктор.

Ему не ответили. Пока Виктор шел по коридору, в голове его прокручивались варианты того, зачем и кто может его вызывать. Самый реальный вариант, который казался ему, – это адвокат. Его, Шишкова, адвокат, который приехал выяснить детали дела и продумать защиту. Но Шишков не угадал.

Следователь Жуков смотрел пронизывающим насквозь взглядом. Шишков сразу понял: что-то здесь неладно.

– Присаживайтесь. – Шишкову придвинули стул.

– Спасибо. Что с женой?

– Все в полном порядке. Она передает вам привет и надеется на скорое возвращение.

Жуков говорил казенными фразами, Шишкову даже скучно стало от того, как можно так примитивно, беззастенчиво врать. Его жена, разумеется, говорила бы совсем другие фразы, если, конечно, с ней действительно все в порядке…

– Что вам от меня нужно?

– Да вы не волнуйтесь. – Было видно, что Жуков получает удовольствие от беспомощности Шишкова.

– Я и не волнуюсь. Но если вы хотите, чтобы я изменил свои показания, то я этого делать не собираюсь ни при каких условиях, чего бы мне это ни стоило…

– Конечно, конечно, – наигранно вежливо согласился с ним следователь, – как вы могли только такое подумать, я к вам с самыми что ни на есть добрыми намерениями…

– Говорите быстрее или отпустите меня, – резко перебил его Шишков, – я хочу спать.

– Что вы, что вы, скоро вы будете спать долго и спокойно.

«Ага, засну навсегда», – сострил Шишков.

– Я слушаю вас, – в этих словах проявился бывший заместитель директора таксопарка, – подтянутый, строгий, собранный, у которого на счету каждая минута, не намеренный тратить ни секунды на лишние разговоры.

Следователь Жуков чувствовал себя неловко. Он прекрасно понимал, что человек, который находится сейчас перед ним, гораздо порядочнее его самого, и испытывал к Шишкову чувство уважения и жалости одновременно. В последнее время Жуков часто испытывал жалость к своим подопечным и все острее – чувство собственной вины перед ними, но выйти из мчащегося на полном ходу поезда он уже не мог.

А началось все с небольшого искушения. Жукову предложили изъять из дела документы, подтверждающие невиновность одного обвиняемого. И цена-то была не слишком велика – всего лишь какие-то десять тысяч долларов!

– Я знаю, вам сейчас очень нужны деньги, – говорил тогда вкрадчивым голосом прокурор Бутусов, – мы стараемся как только можем помочь вам…

Жуков, конечно, догадывался о цене такой помощи.

– А если я откажусь? – спросил он Бутусова.

– Вы просто не получите этих денег, а документы из дела все равно исчезнут, – улыбнулся прокурор, – так что выбор у вас, как вы сами видите…

– И как же вы оцениваете мое преступление?

– Ну зачем же так? Речь идет совсем не о преступлении, а о вашей помощи нам. А мы, в свою очередь, делаем все, чтобы решить ваши проблемы, насколько я знаю, для лечения вашей мамы вам необходимо не менее десяти тысяч долларов…

– Откуда вы знаете?

– Мы всегда интересуемся жизнью наших следователей… – многозначительно произнес Бутусов.

«Чтобы потом при случае посадить их всех на крючок», – подумал Жуков. Но альтернативного варианта у него не было.

– Я согласен.

Эта фраза стала поворотной в жизни следователя Жукова.

Всего лишь десять тысяч долларов! Подумать только! Как оказалось, это была цена порядочности Жукова, цена его человеческого достоинства. Но в тот момент выбора не было: деньги были действительно очень нужны. В больнице в тяжелом состоянии находилась его мама: последняя стадия рака, уход за ней и лекарства требовали огромных средств, которых у начинающего следователя Жукова не было. Все, что можно было продать, к тому моменту было продано, у всех, у кого только можно занять, – занято.

И Жуков взял эти деньги. Через месяц мама умерла, а он уже перешагнул черту, и пути назад у него не было. Часто вспоминая маму, Жуков думал о том, а что сказала бы она, узнав, какой ценой он достал тогда лекарства… И приняла бы она их? Вряд ли. Долг сына в этой ситуации столкнулся с долгом чести следователя, и долг сына победил.

С тех пор с каждым месяцем ставки дел, которые Жуков решал, разумеется в пользу тех, кто платил больше, все возрастали, как и возрастало чувство вины перед подопечными и стыда за свою продажную профессиональную честь.

Шишков смотрел Жукову прямо в глаза. Он словно знал о нем все, читал в его глазах самые сокровенные мысли.

– Может быть, вы ответите мне? – спросил Шишков следователя все с тем же вызывающим у Жукова зависть чувством собственного достоинства.

Жуков смутился, для солидности – все-таки то, о чем он собирался сообщить, было очень важным – прокашлялся, потом выдержал паузу и начал – вкрадчиво, вежливо:

– Мы решили изменить вам меру пресечения на подписку о невыезде, вы рады? Просто не уезжайте никуда из города, и все. Хорошо?

– Спасибо, – повторил Шишков.

Но в душе он не был благодарен этому человеку, он чувствовал по его глазам, по тому, как с ним говорили, что эти люди – конкретно следователь – не желают ему добра, а скорее всего – наоборот… Но выбора не оставалось.

Направляясь в сопровождении надзирателя к выходу, Шишков думал о том, что, выйдя из тюрьмы, прежде всего нужно будет съездить в таксопарк и только потом – домой.

Когда Шишков вышел за ворота тюрьмы, он подумал, что спит. Такого просто не могло быть в реальной жизни! У самых ворот, недалеко от окошка, к которому стояла небольшая очередь родственников с передачами, стояла иномарка Трофимовых. Сами же они, братья Трофимовы, ухмыляясь дальше некуда, стояли рядом с машиной и приветливо смотрели на Шишкова. Антон поманил Шишкова пальцем.

Конечно, это сон. Такое может быть лишь во сне. И Шишков поступил так же, как поступил бы во сне на его месте любой ребенок, – он побежал. Но так же как во сне, прямо у него на пути оказался Жора, Шишков ударился в его грудь и услышал его горячий шепот в самое свое ухо:

– Не делай кипиша, урод! Садись в машину – обо всем договоримся.

Жора схватил Шишкова за локоть и, улыбаясь очередникам налево и направо, повел его к машине.

– Офонарел от свободы! – пояснял Жора любопытным странное шишковское поведение. – Ничего, Витек, теперь надышишься.

Сон, видимо, продолжался. Потому что Шишков чувствовал, как против своей воли продвигается к зловещей машине, в которой он уже «катался» и повторного желания не испытывал… и тем не менее шел. «Наверное, надо закричать?» – думал Шишков, прочесывая людскую очередь молящим взглядом и ни в одном человеке не натыкаясь на встречный взгляд. Никто не смотрел на него, никому до него не было дела. И вдруг…

Девушка! Какая-то девушка! Она смотрела на Шишкова во все глаза и явно правильно оценивала происходящее. Она понимала, что его против его воли куда-то хотят увезти. В глазах этой незнакомой девушки Шишков читал если не искренний испуг, то как минимум простое человеческое сочувствие. Шишков решил использовать этот пусть и малый шанс на спасение. Он, продолжая идти к машине, несколько раз показал девушке глазами на жестянку номера на бампере машины, он умолял ее глазами – запомнить номер машины и, как только они отъедут, сообщить куда следует, благо милиция рядом. Где-то на третьей попытке Шишков успокоился – он отчетливо увидел, что девушка поняла его. Она даже чуть заметно кивнула. Значит, все будет в порядке. Шишков окончательно расслабился и скользнул в специально открытую для него заднюю дверь машины.

Но Шишков ошибался. Если девушка в действительности и смотрела на него, то лишь просто как на пустое место – слишком занята была она своими собственными мыслями и проблемами. А ее чуткость и готовность помочь привиделись Шишкову просто со страху. И конечно, никакая милиция не бросится вслед за трофимовской машиной и никто не придет ему на помощь.

Жора сидел на заднем сиденье рядом с Шишковым. Тот факт, что Жора извлек откуда-то из своих недр черный пистолет, не пугал Шишкова. Во-первых, Шишкову и так до этой минуты неоднократно приходилось испытывать страх, а человек, видимо, все-таки имеет порог страха, некую грань, переходя за которую он уже не боится. А во-вторых, Шишков был уверен, что где-то позади трофимовской машины уже мчатся милицейские наряды и бандиты вот-вот будут обезврежены.

Шишков равнодушно посмотрел на пистолет.

– Стрелять везете? – спокойно спросил он.

Антон вполоборота обернулся, увидел пистолет в руке брата и возмутился:

– Ты чего, брателло, офонарел, что ль? Чего стволом светишь?!

Жора заулыбался:

– А чего? Пусть проникнется, шкура.

– Да он уж с нами устал, наверно, проникаться… – улыбнулся Антон. – Да, Витек?

– Мне все равно, – ответил Шишков.

– Вот и отлично, – говорил с переднего сиденья Антон. – Чтоб Жорик тебя понапрасну не плющил, давай решим быстренько два моментика, и все – выпускаем тебя подчистую, к чертовой матери. Идет?

– Ага, – сказал Шишков и не удержался, посмотрел в заднее стекло.

– Да чего ты все туда пялишься?! – засмеялся Жора. – Типа подмоги ожидаешь?

– Ты это брось, – поддержал брата Антон. – Подмоги, во-первых, не будет, а во-вторых, она и не понадобится. Сами все порешаем успешно и к обоюдному удовольствию. Итак…

Антон осекся, потому что сзади действительно показались проблесковые маячки милицейского «форда».

– Твою мать! – сказал Жора, и Шишков улыбнулся.

– Ладно, не ссать, – сказал Антон. – По грибы едем.

Милицейский «форд» дал сигнал обгона, медленно пошел на обгон… сердце Шишкова ликовало. «Форд» плавно обошел машину Трофимовых – никто из милиционеров в салон трофимовской машины даже не взглянул – и так же плавно и мощно пошел по трассе вдаль.

– М-да, – сказал Антон. – Так вот… Помнишь, Витек, там, в доме, ну когда ты себя Джеймсом Бондом возомнил… и убил одного, а другого твоя сучка зацепила. Впрочем, ладно. Ты там парня одного на выходе зацепил, помнишь? Сына Бутусова, как выяснилось, ну помнишь?

– Ну помню, – обреченно выдохнул Шишков. Он был уверен, что милицейская машина послана ему навыручку, и теперь ему стало совсем плохо.

– Помню, – повторил Шишков. – Помню, удивился я тогда: вот, думаю, уроды эти Трофимовы – даже сына прокурора в свои сети втянули!

– Ладно-ладно! – слегка ткнул Шишкова в бок пистолетом Жора. – Ты отсебятину-то при себе оставляй… «уроды»… а то, знаешь, мне тебя грохнуть все равно что пукнуть.

– Жора, не беспокой клиента, – мягко возвращал Антон Жору в мирное русло. – Дай лучше Витьку бумагу, ты ж напишешь сейчас, Витек, что, дескать, не было в доме Трофимовых никакого сына прокурора Бутусова – померещилось тебе со страху. А как раз наоборот, выбегая с наганом из нашего дома, ты наткнулся на улице на парнягу – как раз сына прокурора Бутусова – и, угрожая ему пистолетом, велел угнать скорее какую-нибудь тачку помощнее, предполагая в дальнейшем на ней избегнуть кары за причиненные убийства и ранения… Я не слишком поэтично выражаюсь? А, Витек?..

Жора гыгыкнул.

– Это ничего, – продолжал Антон. – На бумажке-то ты это по-научному изложишь. Усек?

Шишков немного подумал, и то, что вырисовывалось в результате его мыслительной деятельности, логичным назвать было невозможно. Поэтому он спросил:

– Это вроде как я, уважаемый в городе человек, и на тот момент даже истязаемый заложник, сначала приказал сыну прокурора угнать машину, чтобы убежать, а потом сам же и вызвал милицию? Так, что ль, получается?

– Да! – расцвел в улыбке Антон. – Видишь, схватываешь налету. Так что пиши.

– Да никто ж не поверит в такие бредни! – тоже засмеялся Шишков. – Это ж бред!

– Вот и отлично! – радовался Антон. – Пиши!

– Не буду, – сказал Шишков.

В машине воцарилась зловещая тишина.

– Да? – тихо спросил Жора. – Это почему ж?

– Потому что вы сволочи. И, если вам так нужен этот бред, что вы меня аж из тюрьмы вынули, значит, он нужен вам очень-очень. А я для вас ничего делать не буду. Мы об этом уже подробно говорили, так что давайте не возвращаться.

Машина, мягко проседая на рессорах, неслась вперед. Город давно кончился, то и дело попадались на пути лесополосы, чернел на горизонте лес. После последней фразы Шишкова в салоне стало совсем тихо. Не выдержал этой тишины почему-то именно Шишков. И сказал, добавил, – видимо, для того, чтобы окончательно отрезать самому себе пути к отступлению:

– Не-на-ви-жу.

Тишину в салоне по-прежнему ничто не нарушало.

– Там, подальше, – вдруг тихо сказал Жора Антону, – сверни в лесок.

«Конец», – подумал Шишков. И сразу ему стало легко. «Пусть убивают. Надоело». Последние дни жизни Шишкова превратились в сущий ад. «Вот и ничего… – думал он, – скоро все и кончится».

Ход его мыслей прервал вдумчивый голос Антона. Антон обращался к брату:

– А чего ты в леске делать надумал?

– Две в грудь, контрольный в голову, остальное черви съедят, – высказался Жора и спрятал пистолет.

Шишкова передернуло от такой деловитости.

– Это ты типа обиделся, что он бумагу писать не хочет? – спросил Антон.

– Ну.

– Знаешь, что я думаю… Можно мне вообще, как брату, высказать мысль? А, Жор? Можно?

– Ладно, валяй, не юродствуй.

Антон театрально глубоко вздохнул и сказал:

– А давай наплюем ему в рожу и убивать не станем?

– Как это – не убивать? – Удивлению Жоры, казалось, нет границ.

Шишков слушал и не знал, не понимал, что сейчас этот спектакль разыгрывается именно и только для него, что между братьями все давно решено и отступлений от намеченного плана они не допустят. А Шишкову казалось, что ситуация разворачивается прямо сейчас, на его глазах, что братья еще спорят и к общему мнению не пришли, а значит, на него, на это мнение, можно еще влиять.

– А ты посмотри на него! – сказал Антон. – В нем же жизни уже не осталось. Он жить ведь не хочет. Чего с такого взять? Конечно, такой не только бумажки для друзей не подпишет, такой перед смертью из принципа даже стонать на будет.

– А мне его стоны по барабану, – сказал Жора.

– Сможешь найти его деточек? – Антон по-прежнему обращался к брату.

«Вот это да! – сверкнуло в голове Шишкова. – Дети!» Он понял, что на этот раз он попался всерьез. Какие бумажки?! Шишков знал, что ради спасения жизней своих двух дочерей он пойдет на все что угодно! На все что угодно!..

– А чего их искать? – как бы размышлял вслух Жора. – Они в деревне у бабки… тут, под Люберцами.

И опять в салоне наступила тишина. «Пытка тишиной», – подумал Шишков. Он понимал, что тишина – это своеобразное давление на его психику, предоставление ему, Шишкову, возможности в красках вообразить зверскую и кровавую расправу над его дочерьми. Шишков представил, как боров Жора насилует его Василису…

Из глаз Шишкова полились тихие слезы.

– Давай бумагу, – обратился Антон к брату. – Витек созрел.

Жора положил на колени кожаный портфель, вынул несколько листов чистой бумаги, положил на портфель, переложил портфель на колени к Шишкову. Сунул ему в непослушные пальцы ручку.

– Все равно останавливаться придется, – сказал Жора Антону, – зачем на кочках писать?! Так что… давай в лесок.

Антон повернул к ближайшей лесополосе.

Нужное братьям Трофимовым признание Шишкова лежало в кожаном портфеле на заднем сиденье их машины, а сами братья добивали ногами уже бесчувственное тело Шишкова. Жора в последний момент поскупился на патроны или только сделал вид, что поскупился, а на самом деле хотел кожей ощутить смерть Шишкова, как бы то ни было, а последние сорок минут братья методично и смачно избивали замдиректора таксопарка. Последние восемь минут они пинали бесчувственное тело.

– Надо конкретно прикладываться, – говорил, задыхаясь от усталости, Жора. – Выжить ему нельзя.

– Ага, – отдувался Антон. – Если он выживет, нам кранты. Так что…

И братья с новыми силами наваливались на то, что оставалось от Шишкова.

Еще через восемь минут Антон, брезгливо морщась, потрогал сонную артерию на шее Шишкова, сказал «готов», и машина Трофимовых плавно вырулила из лесополосы на трассу.

Шишков лежал в такой позе, в которой живой человек лежать бы не мог. Под головой его оказался небольшой муравейник, муравьи выюркивали из земляной трещины, сновали туда-сюда по своим муравьиным делам. Кровь обильно текла из-под Шишкова под уклон, туда, где из талой воды образовалась большая лужа, и смешивалась там с водой. Высоко в ветвях деревьев чирикали воробьи и подавали робкий голос первые скворцы. Шла весна.

Глава семнадцатая

Хмурое дождливое утро не предвещало ничего хорошего.

Территорию таксопарка давно уже никто не убирал, все быстро завалило мусором, хламом. Что ни говори, глаз не радует печальная картина запустения и разорения.

Бесцеремонные трофимовские подручные разбрелись, как крысы, по всему административному корпусу и уже который день все еще ковыряются в служебных кабинетах, в развороченных сейфах дотошно выискивая нужные им важные документы, штампы, печати.

Время от времени высокомерный Пашка приезжает с инспекцией – забирает очередную порцию портфелей с бухгалтерской документацией. И увозит к Трофимовым за город.

Там, в кабинете на втором этаже, работает целая бригада спецов. Наверное, есть у них головастые специалисты по экономике, наверное, тот самый ухватистый и пронырливый адвокат по лжеугонам теперь перебирает все прибывающие документы, изучает, переоформляет, уничтожает то, что может помешать.

Все это время ворота так и оставались наглухо заваренными обрезком рельса, никто никуда не выезжал – никакой работы не было. Только те машины, которым удалось во время последней бучи выскочить за мусорные ворота, растворились в городе, в частных гаражах. Но большинство все же осталось, так сказать, в заточении.

Трофимовские бычки на всех гаражных боксах повесили собственные замки. И никого к машинам не подпускали. Выставили охрану. Говорят, что те вооружены боевыми пистолетами. Проверять правильность таких предположений шофера не решились.

Народ потолкался молча несколько дней, а потом понемногу рассыпался, испарился сам собой. Кому охота без толку торчать перед глазами бандюков, нарываясь на всякие неприятности?

Мойка закрыта уже несколько дней. Механики тоже разбрелись. Только некоторые самые упорные водители все еще приходили с утра к своим кормильцам таксомоторам. Да и машины без работы день за днем все больше и больше покрывались грязью, приобретали вид брошенных и каких-то больных. Руины…

Кажется, что ушла в невозвратное прошлое еще одна историческая эпоха – эпоха радужных надежд! Рассыпался воздушный замок собственного рабочего предприятия, коллективного владения и управления по справедливости! Новое прожорливое и корыстное время ворвалось в хмурое утро вместе с тупыми и хищными грабителями.

Захватчики распоряжались на оккупированной территории по жестоким законам военного времени – что можно своровать, воровали, а что спереть невозможно, то портили, ломали… Будто и не себе захватили таксопарк, а каким-то будущим, еще более свирепым врагам. Может, и сами Трофимовы не очень-то верили, что им удастся закрепиться? Или подручные в безнадзорности первых дней спешили урвать хоть шерсти клок с паршивой овцы трофимовской благодарности?

Так или иначе, но со стен исчезали фирменные выключатели, с дверей кабинетов пропали бронзовые ручки, красивые телефоны из приемной сменились на допотопные черные, в туалетах отвинтили смесители. А про душевые и комнаты отдыха и говорить не приходилось. Не то что импортные телевизоры поперли, но даже комнатные цветы в ярких керамических горшках!

Сегодня Федор появился на родном пепелище по секретному заданию Варьки. Ему было необходимо встретиться с теми, кто еще оставался в парке, и договориться.

Через центральную проходную мимо качков в кожаных куртках Федор идти побоялся. Решил не привлекать внимания и прошмыгнуть через мусорные ворота. Но не тут-то было! Там пришлого народа было еще больше. Человек пять сидели в кабине грузовика, перекрывающего выезд из парка. Когда один из них вылез, чтобы проверить пропуск у Федора, из кабины вместе с ним вывалилось сизое облако табачного дыма вперемешку с сивушным перегаром.

– Чего прешься? – спросил невысокий чернявый паренек, сплевывая на асфальт перед ботинками Федора.

– На работу иду. Моя смена!

– Я тебя отпускаю. Вали домой!

– Пошарь во лбу, чувак. – Федор плечом отодвинул паренька, и тот отошел. – Какой выходной перед ремонтом? Мне же надо кардан менять! Твои же паханы и сказали. Я могу, конечно, не пойти. Только ты скажи, как тебя зовут, чтоб мне было на кого спихнуть. А то…

– Через час чтоб был обратно! – крикнул ему в спину строгий паренек. – Я тебя запомнил, очкарик!

Обежав все задними дворами, Федор убедился, что народу в парке нет совсем!

В ремонтном цеху тоже никого не оказалось.

Только в курилке за огромным дебаркадером склада горюче-смазочных материалов – есть там специальный кирпичный домик на самом отшибе – Федор нашел человек десять механиков и рабочих. На столе, где раньше, по крайней мере в течение последних тридцати лет, почти беспрерывно играли в домино все отдыхающие и перекуривающие водители и ремонтники, прячась от начальства, стояла початая бутылка водки, вилок капусты, разломленный на множество узорных кусочков и коробок из-под спичек с крупной солью.

– Федька! – Все обрадовались его неожиданному приходу. – Ты самый молодой, гони в магазин! У тебя деньги-то есть еще?

– Нету, – пожал плечами растерянный Федор.

– У него жена забирает, – сказал заметно охмелевший Мишка. – Уж я-то Варьку знаю. У нее не разбалуешься!

– Миха, оттопырься и помолчи. – Кто-то из товарищей протянул ему стопочку с водкой. – Не заводи шарманку! Отдохни. Тебя скоро Трофимы запрягут, некогда будет с товарищами тяпнуть. Ну, будешь лясы точить или жмакнешь?

– Выпью с огромным удовольствием! – Мишка взял рюмку двумя пальцами, отставив мизинец в сторону. – Только ты, Федька, скажи мне, как победитель! Правду скажи, ты… настоящий подкаблучник? Или притворяешься в угоду Варьке?

– Да! – храбро заявил Федор, выпятив куриную грудь. – Я люблю Варьку! А ты ее мучил!

– Молоток! – обнял его Мишка свободной рукой. – Давай выпьем вместе!

– Я с тобой пить не буду! – вывернулся из его объятий Федор. – И тебе не советую…

– Чего? – растерялся от такой наглости Мишка. – Чего он сказал?

Федор отошел на другой край стола:

– Мужики! Все! Амбец наступил! Никто нам не поможет! Давайте сами себя спасать!

– Что за чушь? – скривились те, что постарше. – Ты же не знаешь даже, что и как там оформлено. Как и что нужно сделать… Юрист нужен. Адвокат.

– Вот появится Шишков, он и скажет, что делать. А пока сиди и жди. Не гони волну!

– Не появится Шишков! – крикнул Федор. – Они его просто… убили!

– Да ты чего?

– Да! Его выпустили, он хотел сюда ехать, а Трофимы его перехватили. Сказали, что на переговоры отвезут… Наши менты сами видели и слышали! Они его прямо от ментуры и забрали, посадили в «тойоту»…

– Ну и что? На даче, наверное, сидят… Судят да рядят.

– Один пацан с дачи звонил. Сказал, что туда Трофимы приехали, но без Шишкова! Мы с Варькой думали, что он по дороге вышел, что скоро домой объявится или в парк… Или еще как… Но время прошло, а его нету.

– В лес отвезли и замочили! – кашлянул Мишка. – Колян! Давай мы с тобой возьмем грузовик, что на мусорном выходе, а вы, ребята, заводите свои драндулеты – и в путь! Пора!

– Сидеть! – поднялся старый механик Степаныч. – Слушай сюда! Мы, механики, сейчас возьмем грузовик. Ты, Мишка, сядешь за руль! Мы тут всю эту сволоту позаколачиваем в кабинетах, а вы, водилы, все машины выводите!

– Варька сейчас по рации всех созывает! Всех, кто на линии, кто дома. Всех, кто слышит!

Мишка полез в карман, достал свою рацию:

– К чему бы подключиться?

Всей толпой побежали на склад и тонкими проводками подключились к аккумулятору.

– И собираемся все вместе! – донесся бодрый голос главной диспетчерши. – Всем понятно? Передайте всем нашим, обзвоните всех по телефону. И расскажите. Всем передайте! Пока мы еще можем что-то предпринять! Через пять минут повторю!

– Пока нет обратной связи, – виноватым голосом сказал Федор. – Я не успел еще. Но скоро сделаю. Часа полтора надо…

– Чудо в перьях! – заорали на него со всех сторон. – Ты еще здесь? Гони и делай! Не полтора, а полчаса у тебя есть!

– Мужики! Всем ясно? – закричал Степаныч зычным голосом и показал широким жестом: – Водилы! По коням! Механики, за мной! А вы, старичье, – нагнулся к сварщику, – на телефон! Всех обзвони! Да не своих старух болтливых, а молодых ребят на машинах! Всем звони – таксистам, автобусникам!

Федор стремглав бросился на выход.

Прошмыгнув мимо грузовика, он боковым зрением видел, как с двух сторон механики уже подперли двери кабины.

– По одному вылезать будете! – объявили они пойманным качкам.

Федор летел по улицам быстрее лани. Через пару минут он уже был дома.

– Варька! – закричал он с порога. – Разве я у тебя подкаблучник?

– Тебе что, не нравится? – сурово спросила его жена. – Давай связь налаживай! Кто-то все время хрипит, а мне ничего не слышно.

– Слава богу, что антенна получилась! Сигнал идет чистый, сильный! Сам слышал. Хоть, конечно, жестяной купол экранирует, но…

Варька потащила его к столу, на ходу снимая с него куртку.

– За полчаса, может быть, и не успею. – Федор поправил очки, садясь к паяльнику.

– Я могу передавать? – Варька легонько поцеловала его в вихрастую макушку.

– Конечно!

Жена взяла микрофон, щелкнула тумблером:

– Всем таксистам! Всем шоферам! Всем, кто меня слышит! Шишкова Виктора… больше нет! Его убили братья Трофимовы. Теперь мы сами должны постоять за себя! Жаль, что не спасли дядю Витю… Но мы за него отомстим! Мы вернем себе таксопарк! И будем жить так, как сами посчитаем нужным! А не так, как нас пытаются заставить бандиты! Вставайте, люди русские! Все на борьбу с Трофимовыми!

– Где ты так научилась? – с восхищением смотрит на жену Федор.

– Книжки в детстве читала. В кино ходила. Между прочим, с Мишкой тоже.

– Какая же ты зараза! – зло сплюнул Федька, и паяльник дымно зашипел в канифоли.

– Но тебе-то я нравлюсь? – возразила коварная Варька.

В роскошном особняке Трофимовых перепуганный Пашка с таксистской рацией в руках бегал по комнатам:

– Где Антон? – кричал он охранникам. – Где Антон?

– Там, лежит на диване! Велел не будить.

Пашка побежал в спальню на второй этаж:

– Антон, ты только послушай! – Пашка протянул ему рацию. – Эй, принесите аккумулятор! Тут такое получается…

– Что еще случилось? – простонал с дивана грустный Антон. – Как же вы мне все надоели!

– Это быдло сперло станцию! – прошептал ему на ухо Пашка. – Теперь они снова кучкуются. Шишковская племянница все время трындит в эфире! Скликает народ, дает указания. Кажется, у них пока нет обратной связи. А если будет? Около полусотни раций найти не удалось.

– Сообщи в милицию. У нас нельзя эфир засорять!

– У них официальная волна. Это же таксопарк!

– Все равно пусть засекут. Пошли туда свободных братанов. Они сами все сделают. С этой племянницей… Ух, проклятое бабье! Все зараза от них! Исчадьи ада!

Тут прислужники принесли аккумулятор, Пашка подсоединил провода, и послышался уверенный, радостный голос Варьки:

– Таксопарк скоро будет в наших руках! Остались последние… бандюки в кабинете главного инженера…

– Свяжись с парком! – Антон приподнялся на локтях.

Пашка вынул мобильный телефон, набрал номер…

– Номер не обслуживается или недоступен в настоящее время, – промямлил механический женский голос.

Второй и третий номер – также…

– Набирай все подряд! – сердито приказал Антон. – Кто-то же держится!

Трое дюжих рабочих раскачивали в руках небольшой металлический сейф и колотили им в железную дверь кабинета главного инженера.

– Давай домкратом приподнимем! Она и вылетит вся вместе с косяком! Зачем хорошую дверь уродовать?

– Для психологического воздействия!

Бабах!

– Открывайте, с-суки!

Снова замахнулись…

Бабах! – это уже грохот изнутри.

– Стреляют, падлы, – поежился один из рабочих.

– Быстрее патроны кончатся.

– Хорошая дверь, – сокрушается третий, – ее и пуля не берет… А мы портим…

Внутри кабинета стояли двое хмурых парней в кожаных черных куртках, с пистолетами наготове.

– Дверь упадет, только тогда стреляем…

– У меня три обоймы.

– Не успеешь перезарядить.

В этот момент раздался звонок телефона.

– Алло!

– Говорит Павел. Кто у телефона?

– Сачок. Мы тут заперлись в кабинете. Пока держимся. Вы-то где? Когда нас подстрахуете?

– А что там у вас происходит?

Бабах! – снова сейфом ударили по двери.

– К нам люди на прием ломятся, а мы не пускаем… Они дверь железную выбивают.

– Перестань дурить, Сачок. Говори по порядку, что у вас?

– А вы разве ничего не знаете? – искренне удивился Сачок. – Вам никто не звонил? Вот это да! Значит, они организованно двинули… У нас тут быдло взбунтовалось! Я-то думал, что это только на нашем этаже… Ждем подмоги, а они, выходит…

Бабах! – посыпалась на пол штукатурка. Большими кусками. И показался угол металлического дверного косяка.

– Похоже, что нас сейчас прикончат, – доложил Сачок и передернул затвор. – К сожалению, тут большинство окон с решетками. Не убежишь…

– Держитесь! Мы будем минут через десять!

– Спасибо, Паша. В случае чего, матери моей денег пришлите.

– Сам привезешь…

Бабах! – это не сдержался и выстрелил Сачок.

– Дурак ты, Сачок, – второй братан положил свои обоймы и пистолет на подоконник, а сам отошел в угол и поднял руки. – Ты постреляй, раззадорь их покруче. Чтоб они от тебя и мокрого места не оставили. Тут, в подвале, и закатают под асфальт. Тебя же никто даже искать не будет. Ты тут не прописан, не зарегистрирован даже. Кто вспомнит твою мамашу? Да еще на Алтай деньги переводить? Дурак ты, Сачок… Кому мы с тобой нужны сейчас? Жди, прибегут они сюда… Через десять минут. Лучше положи пистолет и подними руки, чтобы не пристрелили сгоряча.

– У них оружия нет!

– Не было. А теперь наших пистолетов у них полно. Так что и спишут на меня… Тебя на меня. Вот здорово, дожили, наконец!

Бабах! – дверь значительно погнулась.

– Еще пару раз выдержит, – испугался Сачок.

По коридору мимо кабинета директора таксопарка, где еще сохранилась табличка Тихонова Вячеслава Карповича, двое крепких парней в рабочих спецовках провели связанного качка, отконвоировали его в бывшую кассу профкома и там заперли.

– А ты, чудак, спрашивал, зачем в профкоме решетки на окнах? – сказал один механик другому. – Мой дед сперва с большевиками почтамты и банки брал, а потом этот парк строил. Так что с пониманием были люди. Все предусмотрели.

– Ты не видел, много их убежало?

– Да ерундец… Человек пять, не больше.

– Будем звонить в милицию?

– Ты, простофиля, еще ничего не понял? Милиция власть охраняет! А не устанавливает. Чья власть, того и охраняет. Мы победим, тогда и нас будет защищать.

…Антон Трофимов, бережно поддерживая простреленную руку, встал с дивана:

– Пашка, собери всех, я говорить буду!

– Одну минуточку, – впервые не послушался Пашка, – надо милицию вызвать.

– Правильно! – похвалил его Антон. – Звони Бутусову. Пусть пришлет автоматчиков. Нечего нам своими пацанами рисковать. Они таксеров уложат, тут мы и подоспеем.

В кабине грузовика Мишка лихо крутил огромную баранку. С ним в кабине каким-то чудом оказался Степаныч.

– Проверка связи! – сказала рация голосом Федора. – Проверка связи! Отзовитесь все, кто меня слышит! Проверка связи…

– Ща проверим! – Степаныч взял рацию. – Миха, куда тут нажимать, куда говорить?

Мишка показал, не отрывая взгляд от дороги, – машина в его умелых руках мчалась с такой небывалой для нее прытью, что даже скрипела и тарахтела с изумлением – на секунду позже того, как пролетала ямы, буераки, камни, тротуарные бровки. Грузовик летел, не разбирая дороги!

– Варька! Чертова муха! – крикнул в рацию Степаныч. – Ты меня узнаёшь?

– Степаныч, это ты? – спросил Федор.

– А Варька где? – удивился Степаныч.

– Работает обратная связь! – сказал Федор. – Я пошел за машиной!

– Всем, кто меня слышит! Всем таксистам и шоферам! – снова у микрофона главный диспетчер Варвара. – Отзовитесь! Перекличка! Кто есть на линии?

– Мы трое на машинах! – донесся голос Коляна. – Рация только у меня. Так что они следуют за мной! Командуй на троих!

– Есть, Колян! – засмеялась от радости Варька. – Гоните все на дачу к Трофиму! Если по пути еще народ встретите, берите на борт!

– У нас и пистолет есть! – похвастался Колян. – У бычков отобрали.

– Ну и молчи, – зашипела Варька.

– Варька, мы тут человек десять на автобусе! – доложил знакомый голос.

– На каком автобусе? – удивилась Варя.

– Сосед мой… Из пятого подъезда. На автобусе работает. Хороший парень. Да тут еще ребята. Разные. У меня машина в парке закрыта, так что помогли. И автобусом, и сами…

– Ну, парни, вы даете! – с восхищением произнесла Варя.

– Мишка-дуролом прет, как ракета, на самосвале! – дождавшись паузы, закричал Степаныч. – А у меня хороший ломик припасен! Килограмм на двадцать!

– Мишка, гони к даче Трофимовых! – приказала Варька. – Может, тебе придется ворота таранить! Сможешь?

– Да мы любые ворота кулаком вышибем! – пообещал Степаныч.

…Антон, поддерживая руку на перевязи, спустился на первый этаж, где его ждали взволнованные парни, все как один в черных кожаных куртках. Теперь, когда все они собраны вместе, видно, что фасон курток у всех одинаковый… Видно, грабанули один склад. Или вагон на станции.

– Слышали? – заревел Трофим. – Они собираются ворота таранить! Быдло поганое! Жить спокойно надоело! Ну ничего, я им устрою профессиональное развлечение – кровавый геморрой с доставкой в жопу! Они еще наплачутся! Ноги лизать будут!

Толпа прислужников не поддержала его ярости. Лица у всех были более чем кислые.

– Людей много будет, – предположил кто-то из толпы. – Стрелять хорошо только из пулемета. А так, нашими пукалками… Только злить.

– Молчать! А на предателей и паникеров у меня пули всегда хватит! – здоровой левой рукой Трофим вытащил из кармана револьвер.

Но и дураку было понятно, что он не левша. Чуть не выронил.

Между Антоном и его прислужниками выскочил Пашка:

– С минуты на минуту приедет автобус с автоматчиками. И Бутусов с ними. Он ими будет командовать. А то они могут напрямую нас не послушаться. Военный народ, знаешь ли, дисциплина.

– Вот у кого будем учиться! – гаркнул Антон, размахивая револьвером, и случайно выстрелил над головой в потолок.

В толпе братанов тихонько рассмеялись:

– У нас тут тоже есть боевые кадры!

…По гладкой асфальтированной дороге к дому Трофимовых приближался поток легковых машин. Грузный городской рейсовый автобус мчался, ничуть не уступая им в скорости.

– Это же наши! – из окон автобуса махали руками легковушкам.

– Центральная! – говорит в рацию Колян. – Наблюдаю многих наших… Аж сердце радуется! Целая река получилась! Даже такие есть, кого и на работе-то не видел несколько лет! Только бы пробку не образовали. Тут кто-то даже на бензовозе катит! Ну мы их польем!

– Федора моего не видишь? – тревожно спросила Варя.

– Тут такое столпотворение! Машин сто, наверное! А по встречной полосе – пусто!

Но только он это сказал, как, обгоняя поток, с мигалками и сиреной мимо промчалось несколько бронированных автобусов ОМОНа.

В рейсовом автобусе парни приникли к окнам:

– Ну когда до них дело дошло, сразу менты прискакали… Небось с автоматами.

– Будет баня…

– Центральная! – один из них вызвал по рации. – Три машины с ОМОНом пошли к даче Трофимовых. Мы уже не успели…

– Ничего, ребята! Продолжайте! Они не будут стрелять.

– Ты уверена?

С другой стороны прямо через лес и через поле к дому Трофимовых скачками приближается Мишкин грузовик.

– Варь-ка! – кричал по складам на ухабах Степаныч. Ему из высокой кабины грузовика далеко и хорошо все видно. – Ска-жи ребятам! Наше де-ло правое! Мы… побе-дим!

– Степаныч, опять сталинизм разводишь? – засмеялся кто-то в эфире.

– Идеологию вам за-во-жу! – Грузовик снова попал на пашню.

У ворот трофимовского дома стеной выстроились омоновские броневики, из-за которых выглядывали каски и черные маски, стволы автоматов… Высоко покачивались тонкие усики антенн.

– Первые машины уже здесь, – доложил милицейский офицер в микрофон, который покачивался на специальном гибком кронштейне у самых губ. – Машины все прибывают. По приблизительному подсчету, тут может собраться около сорока машин. Есть автобус. Городской. Бензовоз… Наверное, пустой. Легко идет по бездорожью. Через поле приближается грузовик. Тоже, наверное, пустой. Быстро скачет по пашне. Жду указаний.

– Ничего не предпринимай! Сперва узнаем, чего они хотят, – ответили ему.

Из подъехавших легковушек, из автобуса стали выбегать люди. Суровые рабочие парни. У некоторых в руках охотничьи ружья. Они вышли вперед и цепью встали напротив омоновцев, готовые выстрелить по первому же сигналу…

Сквозь два противостоящих строя прошел Федор, за ним протолкались Степаныч и Мишка. Они беспрепятственно в абсолютной тишине прошли через распахнутую калитку во двор дома…

В омоновском броневике в совершенной растерянности сидел прокурор Бутусов с микрофоном в расслабленно повисшей руке.

– Только не стреляйте, – шептал он упавшим голосом. – Только не стреляйте. А то тут такое начнется! Боже, упаси, – он мелко и торопливо закрестился, – Боже, пронеси, спаси и избави…

Из калитки, низко свесив голову, бережно неся раненую руку на перевязи, вышел младший Трофимов. За ним, легонько подталкивая его в спину, вышли Федор, Степаныч и Мишка.

– По коням! – зычно на весь лес, на все поле скомандовал Степаныч.

– Командирский голос, – шепнул один омоновец, переводя дух.

– Отходим, – крикнул Мишка. – Веди Трофима в автобус!

Шофера с ружьями попятились к машинам, не спуская глаз с омоновских стволов.

Глава восемнадцатая

Утро выдалось на редкость приятным. Небо было по-прежнему затянуто гнусной хмарью, но каким-то чудом, не знаю откуда, время от времени пробивалось солнце. Я, правда, проснулся вопреки всем физическим законам ни свет ни заря и совершенно отдохнувшим. Возможно ли, что меня, как подростка, взволновало происшедшее так, что я не хочу ни спать, ни есть? Наташа мирно дышала мне под мышку, на щеке отпечатался красный след от подушки. Спала она самозабвенно. Я посмотрел на часы – шесть утра. Попробовал вновь заснуть – не получилось. Заскучал и, руководствуясь эгоистическим желанием, нарочито поерзал, в надежде, что дама проснется. Не помогло… Я еще немного полежал, дотянулся до пульта и включил телевизор – работал только какой-то скучный дециметровый канал. Некоторое время я тупо пялился в телевизор. Надо дополнительную антенну ставить. Чтобы все ловилось – и CNN, и BBC, и НТВ+, что там еще есть… Телевизор – единственное развлечение для холостяка…

Я осторожно высвободился от лежащей у меня на плече Наташи и прокрался в душ. Вода все еще отдавала ржавчиной и оставляла на теле речной запах. Даже и это мне было в радость. Удивительно, чего это я так благодушествую? Ну с чужой женой переспал… Давно это уже не причиняло мне никаких нравственных страданий, угрызений совести… Но и парить я после этого никогда не парил, разве что лет в двадцать… Нет, ну оно конечно, удовольствие. Но понимаешь со временем, что удовольствие это довольно однообразное, несмотря на всяческие ухищрения. Даже устаешь от того, насколько физиология у всех похожая. А потом и вовсе – особенно если карьера хорошо идет – нет-нет да и кокетливо подумаешь: а что, хорошо, наверное, скопцам живется, отрезать бы к чертовой матери… Или просто импотентом заделаться… Вот я тогда, наверное, отдохну… Сколько времени освободится на важные дела! Скольких неприятностей можно было бы избежать, скольких волнений!.. И главное – для сердца полезно. А то эти уж мне невыполненные желания… Нельзя, к сожалению, переспать со всеми, с кем хотелось бы. (Да и жизни может не хватить… Шучу.) Хотя, наверное, какая-нибудь Шэрон Стоун или Бритни Спирс качественно мало чем отличаются опять же от продавщицы в соседнем магазине обуви…

Ну это все понятно. А вот чего ты, Гордеев, с утра такой довольный ходишь? С идиотской улыбкой на лице? Ты смотри у меня! Погрозил я себе в запотевшее зеркало кулаком. Не вздумай! Только не влюбляйся, голубчик, очень тебя прошу. Ну зачем нам это? Во-первых, жена чужая. Ревновать ведь будешь, ты же собственник! Во-вторых, Наташа – женщина прекрасная, но порядочная и основательная. Еще вздумает мужа бросить и к тебе переехать – разве ты это выдержишь?.. Зря, что ли, ты завел себе такой идеальный холостой порядок – знаешь, где что лежит, где стоит, где щеточка, где чашечка… Со временем, когда живешь один, быт налаживается, и пускать в него кого-то – даже и на время – становится неудобно. Ну и пусть у меня на кухне сушилка с носками много места занимает. Ну и пусть занавесок нет. А мне и так хорошо… Придет какая-нибудь, и, главное, давай сразу убираться, посуду мыть, готовить… Терпеть не могу эту демонстрацию качеств отличной хозяйки.

Прокрался обратно в комнату, весь чистенький, свежий и побритый, прилег на край кровати и натянул одеяло до подбородка. Вот скоро она проснется. Интересно, как это будет? Ей будет неловко? Или, наоборот, она откроет глаза, обнимет меня, шепнет: «Милый! С добрым утром!»?..

Я уже опять успел соскучиться, когда Наташа наконец зашевелилась. Открыла глаза, сразу переставшие быть сонными, и пристально на меня посмотрела. Потом, очевидно сделав какие-то выводы, улыбнулась слегка, сползла с кровати, завернувшись в простыню, и в таком виде проследовала в ванную, напоминая римского патриция.

Лежа и слушая шум воды, я ощущал, как хорошее настроение покидает меня. На смену ему явились неприятные ощущения – легкой обиды, разочарования и даже, черт возьми, неуверенности в себе. Как это так – не обратить с утра внимания на того, с кем перед этим провела бурную ночь любви? И еще ладно, если бы ей это было в привычку! Но такой расклад я бы заметил. Кстати, весьма бездарный любовник этот ее Шашков… Шишков…

Может, я ей не нравлюсь? А вчера еще нравился… М-да, вот почему я не люблю отношения, особенно серьезные, – без этих проблем никогда не обходится. Скоро я окончательно склонюсь к мысли, что гораздо проще покупать себе любовь – по крайней мере, все понятно, не надо мучиться, кто к кому и как относится и что делать дальше.

Наталья, покинув ванную, прошлепала босыми пятками по полу мимо меня, собрала разбросанные по ковру детали одежды и, целомудренно повернувшись ко мне спиной, проворно оделась.

– Оставалась бы так, – недовольно протянул я с кровати. Кажется, долее залеживаться уже не имело смысла, но я почему-то упрямо вставать не хотел, наоборот, одеяло еще больше натянул – до носа.

И только тогда Наталья, подойдя ко мне, присела на край кровати, погладила меня по голове и даже чмокнула в нос. Ох уж эти русские женщины! И когда они избавятся от идиотской манеры изображать не любовниц, а матерей!

Тем не менее я оживился и после нескольких безуспешных попыток склонить Наталью к чему-то большему, чем поцелуй, все-таки поднялся. Пора было завтракать, а это значит – заваривать кофе, а уж этого я точно ни одной женщине на свете не доверю.

Наталья вела себя как ни в чем не бывало – абсолютно спокойно и с достоинством. Очевидно, сам факт измены мужу ее не интересовал, и двигали ею какие-то неясные мне, чисто женские побудительные мотивы. С загадочной и нежной улыбкой она накладывала мне в тарелку жареную картошку с яичницей. (Терпеть не могу плотно завтракать – я же потомственный городской житель! Вот плотно ужинать – другое дело.) С одной стороны, такая жизненная позиция вызывала во мне уважение. Мне всегда казалось, что именно так должны были вести себя хорошие крестьянские девки в деревнях, еще не испорченных революцией, с еще не нарушенным патриархальным укладом. Любвеобильные, не бесстыдные и не пугливые, с характером ровным и сильным – не знаю, какие же для таких женщин должны сыскаться мужчины, тут ведь любой супергерой притихнет и почувствует себя нашкодившим мальчишкой. Странная тоже и мораль у этих женщин – стоит только посмотреть, за кого они выходят замуж, кого они любят, на что готовы пойти, – зачем они всю жизнь тащат на себе всех этих некачественных и слабосильных представителей в штанах? Силы, что ли, девать некуда? Надеюсь, что Наталья женщина уже довольно мудрая – возраст-то не девичий – и не строит на мой счет, жалкого полуинтеллигентишки, каких-то иллюзий? Неудобно может получиться…

Мы оделись, запахнулись в шуршащие плащи – погода, словно следуя за моим внутренним душевным состоянием, опять успела испортиться, и вообще, все эти смутные осенние полутона сегодня навевали тревогу. Знакомое ощущение – внутренний, ничем, казалось бы, не обоснованный мандраж. Начинается неожиданно, прекращается внезапно. Обычно ничего-таки не значит. В девяноста случаях из ста… Но иногда это и вправду предостерегающее от неприятностей предчувствие. Эх, научиться б еще отличать ложную тревогу от неложной…

Но вот шедшая впереди меня по лестнице Наталья никаких признаков беспокойства не проявляла. А ведь женщина! Не мне к ней соваться со своими предчувствиями, совсем как дурак буду выглядеть… Кстати. Надо было первому по лестнице спускаться, похорошему-то, по этикету – на тот случай, если барышня споткнется, чтоб успеть поймать… Неудобно получилось – чего это она мне дорогу прокладывает? Надеюсь, она не заметила такой моей небрежной невежливости.

Во дворе в ноздри мне ударил запах сырости и даже какой-то грибной плесени. В подворотне, что ли, наросло? Бедняга «Москвич»! Каково-то тебе под дождем! Не люблю я такого отношения к машинам. Старый отцовский «жигуленок» я и то на зиму обычно в соседский гараж загоняю. А то знаю я эти шутки – снегом накроет, мальчишки на крыше прыгать будут, а то и на санках скатываться – множество по весне в Москве появляется на свет божий таких «подснежников» – покореженных, с черным снегом на капоте, с выбитыми стеклами…

Мы сели в машину. Я повозился на сиденье, устраиваясь поудобнее. А все-таки родной «жигуль» мне был привычнее. Он был как продолжение моей собственной прихожей, и под ногами тот же резиновый коврик… А это сразу чувствуется – понтовая машина. С большой буквы Машина. Для имеющих чувство собственного достоинства… И пахло у меня в «жигуленке» по-домашнему, привычно. А тут… Я принюхался. А это что за запах? Барахлит он уже, что ли? Может, я на нем ездил неаккуратно? Как раскаленное железо… И похоже, будто бензин потек. Странно.

Повернув ключ зажигания, я вдруг сообразил, что это такое могло быть. Как молния сверкнула у меня в мозгу, расколов его надвое.

– Беги! – заорал я Наталье, рывком распахивая дверь.

К счастью, упрашивать ее не пришлось – не такая она, оказывается, медлительная, как я думал…

Я выскочил следом, и не чуя ног мы добежали до лестницы в углу двора (двор наш стоит как бы в яме, потому с улицы, на наше счастье, в него спускается добротная каменная лестница) и даже успели пробежать один пролет вверх, когда «Москвич», изрыгнул из себя ядерный гриб пламени, теряя по пути с ним мелкие железные детали, и черные клубы дыма понесло в подворотню. Капец плесени, подумал я… Почему-то я вовсе не был испуган, – возможно, я просто пребывал в шоке. Наоборот, я был приятно возбужден и исполнен деятельной энергии. С некоторым даже эстетическим наслаждением я любовался догорающими остатками машины. На минуту я представил, что вместе с машиной могли бы догорать и мои останки, и возблагодарил – э-э… не знаю, кого точно я возблагодарил, не уверен. Чего мелочиться – за свое спасение я готов объявлять благодарность любому.

– Что это было? – спросила бледными, онемевшими губами Наталья.

– Ничего страшного, – сказал я, рисуясь, – всего-навсего маленькая бомба, не знаю точно, каков ее тротиловый эквивалент, это уж эксперты расскажут… Еще одна из неприятных неожиданностей, на каждом углу подстерегающих адвокатов… особенно если они берутся не за свои дела и пытаются справиться с мафией.

Зря я это сказал. Это было жестоко. В конце концов, я сам согласился ей помочь. Кроме того, воспользовался, так сказать, служебным положением… Она, наверное, сейчас чувствует себя одиноко и неуютно, как дворняжка зимой на остановке…

– Все нормально, – сказал я, устыдившись, – иди ко мне…

Обнимая ее за плечи, я гладил Наталью по волосам и соображал, какими должны быть мои дальнейшие действия, чтобы и дело двигать, и живота себя попутно не лишить…

– Ну-с, так. Как я понимаю, сегодня мы будем передвигаться по городу не самым удобным способом. А из-за машины не расстраивайся, считай, что нам повезло – мы живы… Кстати, в этом смысле и мужу твоему очень повезло. А то кто бы еще стал его спасать… Следовательно, с нами ничего не должно случиться. Права пока не имеем… Ну как, идти можешь, или вернемся, чаю примем?..

Мы шли по улице, держась за руки, как пионэры или какие-нибудь там неуловимые мстители, только весьма состарившиеся. От нашей одежды вкусно пахло дымом. И в этот патетический момент в кармане моего плаща заверещал мобильный телефон. Заверещал не что-нибудь, а «полет шмеля». Согласен, не такой я эстет, каким иногда люблю прикидываться, некоторые пошлые вещи меня тоже могут радовать…

Однако начало разговора мне вовсе не понравилось. Да и окончание не понравилось… А уж середина…

– Гордеев! – произнес в трубке противный гундосый голос, принадлежавший мужчине неопределенных лет. – Ты жив, гнида?

– Пардон, с кем имею честь? – ответствовал я, поднимая удивленно брови. Жаль, что собеседник меня в этот момент не мог видеть… Мое правило – не отвечать хамством на хамство. И не потому, что я такой воспитанный, а потому, что оппонента это гораздо больше злит!

– Слушай, хер! Я тебя предупреждаю – еще раз сунешься в это дело, всю сувалку потеряешь по самое не хочу!.. Сучку эту свою брось! Другую найдешь… – голос похихикал. – Короче, еще раз потянешься к таксистам – жизни своей будешь не рад, усек? Так что вали на скоростях домой, затаись и носу не высовывай, понял?

– Очень жаль, но не в моих принципах разговаривать с незнакомцами, а вы так и не соизволили представиться… – сказал я и отключил телефон.

Ну вот, как говорится – ничего себе неделька начинается… Что делать будем, храбрый оловянный солдатик? Завещание составлять?

– Наташа, – сказал я, останавливаясь. – Послушай меня, я должен сказать тебе что-то важное.

Наталья с готовностью остановилась и обратила на меня свои внимательные круглые глаза. По волосам и бровям ее тек дождь. Надо же, мокрая, наверное, вся…

Я достал платок, вытер ей лицо и, вздохнув, сказал:

– Слушай… Ты прежде времени не волнуйся и не пугайся, но если со мной что случится… – Я сделал паузу, опасливо посмотрев, как будет реагировать. Вроде бы – ничего, слушает. Я постарался говорить спокойным, тихим голосом. – Если со мной хоть что-нибудь случится, ты за меня не волнуйся. Ты тогда должна будешь сделать следующее. Ты должна будешь пойти в Генеральную прокуратуру. Прокуратура находится на Большой Дмитровской улице. Позвонить по телефону, который я тебе дам из проходной, и встретиться со следователем Ту-рец-ким. На всякий случай, если его не будет на месте, я дам тебе его домашний телефон. Кстати, твоему мужу я тоже дал телефон Турецкого. Ты с ним встретишься и все ему расскажешь. Это мой большой друг и хороший человек и никакой коррупции вообще не подвержен. Разве что по части женского пола… Так что ты с ним поаккуратнее… И поосторожней. Ты в его вкусе. Поняла?

При этой моей фразе по лицу Натальи прошло подобие улыбки. Ай да я! Умелец обращаться с женщинами. Я написал и заодно несколько раз, пока она не запомнила, повторил ей телефон вслух.

– Хорошо, – сказала она просто, и мы пошли дальше.

Вот это женщина, с теплым чувством думал я. Ни истерик, ни суеты, ни страха. Эх, и почему все лучшее в этой жизни достается не нам, а каким-то Шишковым? А я еще должен рисковать жизнью ради ее мужа! Ловко это она повернула… Совсем обратала адвоката. М-да, я бы от такой поддержки в бурном житейском море на отказался.

Мы не успели уйти далеко. Зря мы, видно, свернули в проходные дворы! Это я потерял бдительность. Впрочем, винить меня за это особенно нельзя – после всего, что со мной происходило за эти несколько дней, каждый обалдеет.

Хорошо хоть, услышав за спиной в закоулках шум машины, я сообразил сказать Наталье, чтоб она на всякий случай спряталась, а сам пошел глянуть, не за нами ли.

Глянул я как-то тоже неудачно, так что был замечен. Разумеется, оказалось – за нами, вернее, за мной.

Подъехавшая машина, стремительно вильнув, прижала меня к стене, чуть не сбив с ног. Двери открылись, и из машины вылезли несколько солидных квадратных парней с короткими ежиками на головах. Интересно, почему же все-таки в народе их называют братками? Я бы от таких родственников отказался.

– Ну что, адвокат? – спросил тот, что поближе, в кожаной куртке. – Попался?

– Мы тебя предупреждали? – серьезно подтвердил второй, в свитере. – А сучку куда девал?

– Ну что делать с тобой будем? – опять первый. Видимо, авторитет. – Живым тебя отпускать нет резона… А то, может, покалечить тебя аккуратно, так что всю жизнь лекарства глотать будешь и в инвалидном кресле ездить вместо машины? А? Чего молчишь? А ну давай полезай в машину!

– Повторяю еще раз, – сказал я, сделав усилие, чтобы не покоситься в сторону мусорных баков, за которыми укрылась Наталья. Надо было как-то отвлечь ребят, чтобы они и вовсе про нее забыли и искать не воздумали. – Мы незнакомы. А если ты такой смелый, каким хочешь казаться, то попробуй усадить меня в свою гадскую машину. Но учти – я человек нервный. Я могу перестать себя контролировать… Вы же, ребята, меня не знаете… Лучше б вы не начинали.

Как я и думал, эта тирада их здорово завела. Ну что ж… В конце концов, я бывший боксер. Не все еще навыки утеряны… Надо было, пожалуй, больше тренироваться, подумал я, оценив ситуацию. Ребята стояли вокруг меня полукругом и медленно наступали. Я прижался к стене. Эх, места маловато!

Реакция у меня всегда была хорошая. Это мое преимущество. Кроме того, я когда зверею, то краснею. Это хороший признак. Некоторые в ярости бледнеют, так те, говорят, не бойцы. Хотя тоже не очень хорошо, по-моему, – кровь в голову ударяет, такого наворотить можно… Хорошо, когда во время боя голова ясная, холодная.

От первого удара я успел увернуться, и его приняла на себя стенка. Парень взвыл, потрясая зашибленным кулаком. Потом попали уже в меня… Следующие несколько минут не было слышно ничего, кроме криков и сосредоточенного сопения, да еще глухих или чавкающих ударов. В воздухе мелькали руки-ноги. Я, честно говоря, удивлялся, почему они не применят технические средства. Одному я повредил глаз. О другого разбил костяшки пальцев. Третьему застветил по голени, четвертому не скажу куда… Ну мне, конечно, досталось на орехи, но я их чуть всех не раскидал, воодушевленный, видимо, присутствием невидимой Наташи, ну и плюс страх за собственную жизнь…

Но тут куча-мала распалась, и я увидел наставленное на меня дуло револьвера.

– Ну все, – ухмыляясь разбитой губой, сказал главный, – пошутили, и хватит… Руки!

Окружив, меня схватили за руки и защелкнули на запястьях наручники. Это какой-то парадокс, подумал я. Работника адвокатуры окольцовывают бандиты с большой дороги.

– В машину! – скомандовал парень.

Мне ничего не оставалось, как только, в последний раз оглядев двор и подумав «Прощай, солнце!», нагнуть голову и залезть в машину.

Туда же сразу набились братки, совершенно меня задавив своими широкими задами.

Браток на переднем сиденье постоянно держал меня на мушке. Даже смешно.

– Я бы на твоем месте так не трудился, – посоветовал я ему. – В случае чего своих только перестреляешь.

На лице парня отразилось недоумение.

– Молчать, – скомандовал тот, что за рулем.

– Не, а че, пускай говорит, веселее доедем… – сказал тот, что справа. – Он мне знаешь как засветил! Мощно!.. Ты где так махаться-то научился, адвокат? Ты, часом, на зоне-то не сидел?

– Судейским нельзя, – отвечал важно тот, что слева. – У них своя круговая порука…

Такой издевательский разговор продолжался всю дорогу. Судя по тому, что никаких глаз мне не завязывали и вообще совершенно меня не стеснялись, в живых меня оставлять у них намерений не было.

Ехали мы достаточно долго, и я стал замечать, что какой-то уж очень знакомой дорогой. Вот этот поворот я помнил и вообще все это где-то уже видел… Вот и пригороды пошли. Ха, да я в этой местности уже как родной! Вот проехали отделение милиции, в котором я уже успел побывать…

Я не стал удивляться, когда меня подвезли все к тому же огромному и добротному дому. В таком бы жить какой-нибудь средней, чуть выше среднего – американской семье. И тебе бассейн, и тебе теннисный корт. Как эти Трофимовы о здоровье своем пекутся!.. Тоже мне, ценные члены общества…

Братки выволокли меня из машины, провели по знакомому газону – из вредности я постарался побольше его затоптать и даже махнул ногой в сторону клумбы с цветами. Интересно, кто это им здесь маргаритки выращивает? Неужто сами? Или подруги жизни? Не, те в земле копаться не будут…

Меня даже и в дом не завели. Мы обогнули строение, и меня спустили довольно невежливо прямо по лестнице в подвал с бетонированным полом.

Кажется, я что-то себе повредил. Я лежал в темноте, прикидывая дальнейшее развитие событий, и весьма жалел самого себя. Ну что, право, за несправедливость в мировом масштабе! Я бы так хотел жить именно в таком доме – в спокойной и зеленой местности. В пруду бы у меня плавали цесарки. Яблоки бы созревали через год… А то и каждый год. Жил бы я тихо и достойно, стал бы мудрым, как библейский пророк. А эти лохи – они даже и вкуса всего этого богатства не чувствуют, им бы так, пыль в глаза пустить. И погибнут как-нибудь глупо… Впрочем, не глупей меня. Лежу тут в подвале, два метра под землей, и не знаю, что делать.

Глава девятнадцатая

Убедившись, что осталась во дворе одна и никто за ней не следит, Наталья решилась покинуть свое вонючее убежище. Похищение Гордеева произвело на нее большое впечатление. Опять она осталась совсем одна, единственно дееспособная, и более того – не просто должна сопротивляться ударам судьбы в одиночку, но от ее поведения дальнейшего еще и зависит жизнь всех остальных. Поистине – чем больше обращаешься за помощью, тем больше приходится вывозить на своих плечах… К счастью, она четко знала, что ей следует сделать. Сжимая в руке бумажку с адресом, на которой уже трудно было что-то прочесть – так она ее мяла и комкала во влажной ладони, – она вышла из-за помойного ящика, по дороге ударившись о него бедром – координация движений от всего пережитого с утра у нее слегка нарушилась, – и, прихрамывая, побрела по улице в поисках троллейбусной остановки. Из общих соображений до центра отсюда вполне можно было доехать по земле. Для надежности она решила пользоваться только общественным транспортом – не будут же ее в людных местах преследовать и за волосы выволакивать?

Оплот законности и правосудия стоял на Большой Дмитровской, как причаливший к берегу бывалый корабль – большой и надежный. На проходной Наталью прохладно встретил вежливый молодой человек в милицейской форме, осведомившись, куда именно ей надо и не ошиблась ли она адресом. Наталья испугалась, что ее никуда не пустят, но ей вежливо указали на телефон-автомат в углу проходной, и Наталья принялась спешно накручивать нужные цифры. Сначала долго было занятно. Наконец отозвался приятный мужской голос, который сообщил, что следователя Турецкого на месте в данный момент нет, но что находится он, несомненно, внутри здания, однако никто не знает, где конкретно. Вероятно, на каком-то совещании. Наталье предложили подожать какое-то время и перезвонить.

Отойдя от телефона, Наталья села, сдвинув вместе колени и положив на них сверху скрещенные руки. Она приготовилась ждать. Ей было очень неудобно – она боялась, что к ней подойдут и спросят, по какому делу она здесь находится, еще она боялась, что следователь не отнесется к ее показаниям серьезно, а может, вообще она его не застанет… Наталья сидела как на иголках.

От вынужденного безделья Наталье стали лезть в голову разные упаднические мысли: то муж представлялся, то Гордеев в руках бандитов, рисовались смутные картины пыток, но она пока решила об этом не думать и раньше времени не расстраиваться. Лучше думать, что все будет хорошо, – не может же все без конца быть плохо, да и, может, именно эта вера ее в хороший конец и спасет Гордеева? Может же такое случиться? И еще – поплакать-погоревать и потом время будет, даже если все кончится хорошо. Напротив, именно тогда-то и найдется время раскиснуть и стать слабой. А сейчас она должна быть сильной… Вдвойне сильной, поскольку – не для себя. Если она будет раскисать, этот большой начальник Турецкий ее и слушать не станет. Она должна стать такой же серьезной и деловитой, как эти проходящие мимо нее люди, каждый из которых показывал свое удостоверение милиционеру. В раскрытом виде.

Хорошо, что внутренне она всегда, с детства, была готова к любым неприятностям. Так ее воспитывали и мать и бабка. Да и вокруг жили люди бедно, у них всегда происходили какие-то несчастья, то ребенок идиот родится, то старика паралич разобьет, то брата или жениха посадят… То болезнь, а лекарств и денег нет и врачи плохие. Наталья привыкла. И знала: надо терпеть. Все ее знакомые терпели и вели себя по-христиански: за больными ухаживали, тянули лямку, заработать старались где только можно и ночами и днями, на болезни свои не обращали внимания, и в могилу через это сходили рано, но зато с чувством выполненного долга и спокойной совести. И Наталья соглашалась, что это правильно.

Переждав положенное время, Наталья вновь направилась к телефону.

– Турецкого? Это я, а кто вы? – отозвался голос.

– Это… Наталья Шишкова… я от Гордеева, я по просьбе Гордеева, это срочно…

– Громче! – приказал голос. – Я ничего не слышу!

– Наталья меня зовут! – закричала она, прикрывая ладонью трубку. Охранник на проходной вздрогнул и заозирался. – Я от Гордеева! Мне срочно нужно с вами поговорить! Гордеев в опасности!

– Успокойтесь, девушка, – сказал голос. – Ваша фамилия?

– Шишкова я! Наталья!

– Ждите. Сейчас к вам спустятся, – пообещал голос, и Наталья услышала гудки в трубке.

От волнения она не стала садиться, а, наоборот, начала прохаживаться взад-вперед перед милиционером, мешая иногда движению сотрудников. Она внимательно вглядывалась в любого человека, направляющегося к проходной из глубин здания, так как не знала, кого ей ожидать. При виде каждого выходящего из здания человека сердце ее замирало и проваливалось куда-то в желудок. Такое нервное ожидание длилось, по счастью, всего минут пять.

– Шишкова? – осведомился у нее моложавый мужчина. – Пропустите, – сказал он дежурившему на проходной милиционеру, – она со мной.

Милиционер взял под козырек и ничего не сказал Наталье, даже на документы особо не взглянул. Видимо, действительно большой начальник, подумала Наталья, с уважением посмотрев на Турецкого.

– А вы… – начала она, желая спросить, в какой тот состоит должности.

– Погодите, в кабинете расскажете, – остановил ее Турецкий.

Они вместе поднялись на лифте, причем он галантно пропускал Наталью вперед и вообще так ее разглядывал, что ей стало неудобно. Дамский угодник, сразу поняла она. Глаза веселые, пронизывающие, о женщинах даже на работе не забывает… Для таких типов некрасивых женщин не существует вообще. Впрочем, она сразу почувствовала, что общаться ей с ним будет легче – это тебе не седовласый и важный полковник какой-нибудь. Найдем общий язык, решила для себя Наталья. Тем более что никаких женских комплексов у нее не было, напротив, внешностью она отличалась довольно выигрышной… Ох уж эта вечная женская доля, вздохнула она, все время этих мужчин приходится спасать, распуская свои косы… Оно, может, и нечестно, зато действенно. Да и Юра про этого Турецкого хорошо говорил…

Прошли по коридору, Турецкий распахнул перед Натальей дверь кабинета. Ничего кабинет, очень даже. С картинками на стенах… Культурный человек, подумала она, посмотрев на Турецкого с уважением.

– Рассказывайте, Шишкова, – сказал Турецкий, присаживаясь на край стола и нашаривая сигареты. – Уж извините меня, курить буду… Несколько часов не курил. Кстати, меня зовут Александр. Можно без отчества, поскольку я человек еще молодой.

– Пожалуйста, пожалуйста, – замахала рукой Наталья, поддаваясь мужскому обаянию следователя, – мне, наоборот, очень нравится, когда мужчины курят…

Зачем я это говорю? – поразилась Наталья сама себе. А Турецкий тут же вытянулся, в глазах его мелькнул огонек, и он посмотрел на гостью гораздо более внимательно. Ишь, подумала Наталья, сразу стойку принял… И, устыдившись собственных несвоевременных действий, в то время как ее – как это называется? любовник? – находился в руках бандитов, по ее же вине, а муж в тюрьме, она спешно стала излагать Турецкому все подробности происшествия, в довольно, правда, сумбурной форме.

– Понимаете… Муж мой с товарищами хотел приватизировать таксопарк. И местные бандиты тоже хотели все под себя подмять. И убили директора таксопарка… А потом наехали на моего мужа, ну и я под руку попалась… А потом мужа моего посадили, а милиция у них вся купленная, поэтому я в милицию и не пошла…

– Так уж и вся, – недоверчиво хмыкнул Турецкий.

– Вся, вся… Вот. Наехали, взяли нас в заложники. Чуть до смерти не уходили. А имен я их не знаю. Клички вот только помню… Зато я их всех в лицо знаю очень хорошо. Я все знаю – и адрес, и все. Меня ведь в тот дом тоже возили… Вот. Все печать какую-то требовали.

– Угу, угу… Так, а Гордеев-то при чем?

– Ну это, в сущности, я виновата. Я его в это дело ввязала… Просила мужа защищать.

– А, и он сразу согласился… Понимаю, – сказал Турецкий, оглядев многозначительно Наталью и хмыкнув. – Ну-ну, и что же дальше?

– Ну вот я и говорю… С бандитами этими связан сын городского прокурора, Бутусова, Иван. Его ж там и ранили, мужа моего… Вот… Над мужем моим они издевались, ножом его полоснули, потом еще в квартире пытали, чуть не убили… И главное – мы освидетельствование потом проходили, что вот – рана в боку, и платком он еще кровь зажимал, а вот Юра… Гм… А вот ваш Гордеев ходил к следователю, который это дело ведет, смотрел материалы – говорит, там про это ничего нет и Иван Бутусов вообще нигде не упомянут. То есть мужа-то моего за самооборону посадили: он там всех потом пострелял… когда меня насиловать хотели… – Наталья решила ничего уж не стесняться, все на духу выкладывать, как у врача.

– Как фамилия следователя?

– Да вроде Жуков…

– Так… ну-ну. Пожалуйста, теперь подробнее и если можно – по порядку. Что там с Гордеевым?

Наталья постаралась сосредоточиться и излагать по порядку. Сперва она рассказала про похищение Гордеева, а уж потом принялась объяснять ситуацию во всех подробностях.

– Я так понимаю, прокурор сыночка прикрывает. А что один Жуков может сделать против него?

– Так, ну и сам Гордеев велел мне это передать?

– Да. Господи, я ж совсем забыла – у нас еще машину с утра взорвали, мы чуть не погибли. Вот он мне и сказал, к кому обратиться, – наверное, все знал уже заранее. Вот, адрес ваш написал…

Турецкий посерьезнел, куда-то позвонил. Затем подскочил как пружинка, схватил как клещами Наташу за руку и потащил вон из кабинета:

– Пойдемте со мной, чтобы вам тут не ждать!.. Это надолго. Еще соскучитесь… Не будут барышни скучать в моем кабинете. Тем более такие очаровательные…

Наташа покорно шла за ним, удивляясь порядкам, царившим в этом серьезном учреждении. Вот уже двоих она знала – Гордеева и Турецкого, и оба были потрясающе интересными мужчинами. Если и остальные здесь такие же или хотя бы половина… А нельзя ли сюда хоть секретаршей устроиться? «Может, у Лены спросить?» – подумала она. Все, что могла сделать для спасения Гордеева, все от нее зависящее – она уже сделала. Теперь можно было немного отвлечься.

Со вчерашнего дня в восприятии мира у Натальи Шишковой произошли кардинальные перемены. Видимо, так сильно повлияла на нее неожиданная и первая измена мужу. Несмотря на окружавшие ее трагические события, в голове бродили какие-то неподобающие разгульные мысли, и жизнь от этого казалась гораздо интересней… Так что шла она, увлекаемая ласковой и властной рукой Турецкого, не испытывая никакого желания сопротивляться.

Внешний вид и манеры моложавого следователя здорово ее успокаивали, казалось, что этот человек может все и теперь ничего страшного ни с кем более не случится. Остается только удивляться, почему Гордеев сразу не пришел к нему, а действовал сперва на свой страх и риск… Хотя это так типично по-мужски: никогда не просить помощи!.. Возможно, и фамилия родная повлияла на человека – от слова «гордость» происходит. А у следователя и впрямь какой-то ненашенский вид, больно галантный, как бес в спектаклях.

Турецкий толкнул дверь еще одного кабинета и прошел без стука, слегка кивнув секретарше.

– Костя! – сказал он пожилому человеку, сидящему за столом. – У нас Юрку похитили. Я волнуюсь. Надо что-то срочно делать.

– Как то есть – похитили? Кто, инопланетяне?

– Если бы… Вот барышня ко мне сегодня пришла, она была свидетельницей похищения. Запихнули в машину – и привет, хотя Гордеев, конечно, сопротивлялся. Ну, как известно, против лома нет приема… А все потому, что лихачит. Короче, мне от тебя, собственно, что нужно. Желательно, чтобы ты изъял дело мужа вот этой прелестной особы, таксиста Шишкова, у некоего совершенно недобросовестного следователя Жукова из Люберецкой городской прокуратуры.

– А это что еще за история? – спросил Меркулов, берясь одновременно за телефон.

– Да так, подтасовочка фактов… Укрывательство… Долго объяснять. Я так понимаю, Юра по этой части что-то раскопал, вот и решили его… Звони, пожалуйста. Потом расскажу.

– Как ты говоришь? Жукова? Ага, ага… А подать-ка сюда Бобчинского-Добчинского… – И, уже изменившимся, начальственным голосом, в трубку: – Але! Следователя Жукова попросите!.. Что значит – нет? Обязан быть на рабочем месте! В рабочее время! Замгенпрокурора Меркулов его спрашивает! Я его, что ли, по всему вашему зданию разыскивать должен?! Чтобы через пять минут был. Все…

– Нет его, – сообщил Меркулов, положив трубку. Сейчас там все в штаны наложат, переполох подымут и найдут. А ты давай пока рассказывай.

И мужчины перешли на малопонятный простым смертным язык права. Турецкий пересказывал вкратце дело Шишкова, как он его понял из маловразумительных объяснений Натальи. Меркулов время от времени обращался к ней за разъяснениями.

– Ага… Понятно. Ну что ж, необходимая самооборона, и все дела. Запросто. Особенно если Гордеева подключить… Да, не вовремя…

– Але! – наконец продолжил воспитательную работу Меркулов. – Я долго ждать буду? Учтите, еще минута – и начнутся неприятности. Срочное, я сказал, у меня дело, как ваша фамилия? Не слышу! Вы в какой должности, Соколов? Долго я еще звонить буду, как гимназистка любимому?

– Ведут, – сообщил он, кладя трубку аккуратно. – Ну дело-то мы изымем, а каковы дальнейшие действия наши будут, Александр Борисович?

– Ну так, – стал загибать пальцы Турецкий. – Опергруппу, санкцию – хотя бы начать подготовку, – чтобы быстрее проскочить. А мы в это время с опергруппой наведаемся в гости к этим… как их… Как его, девушка?

– Трофимовым.

– Вот, наведаемся к Трофимовым и покажем, где раки зимуют. Совсем братва распустилась – у замгенпрокурора друзей воровать! Вообще в дальнейшем я бы предпринял некоторую чистку, так сказать, профилактические меры… Порядок надо навести, генеральную уборочку. Но об этом, если разрешишь, позже.

– Жуков? – взревел в трубку Меркулов тем временем. – Это что ж у тебя творится? Ты дело Шишкова ведешь? Нет, ошибаешься, ты его больше не ведешь! Дела сдавай! И вообще, учти, тебя ждут очень большие неприятности, размером примерно с гору! Так, чтобы все немедленно было у меня!.. Можешь сам сообщить об этом своему Бутусову. У меня нет желания с ним разговаривать…

– Ну все! – сказал он, поворачиваясь к гостям. – Полный порядок. Можешь приступать… Только я, пожалуй, с тобой бы поехал. Размяться – во-первых, во-вторых – посмотреть на старости лет, как ты Гордеева освобождаешь… А? Возьмешь меня?

– И меня, меня возьмите! – попросила Наташа, прижимая руки к груди. – Пожалуйста!

– Женщинам на передовой не место, – сурово ответил Турецкий, но не выдержал – улыбнулся. – А в каких, если не секрет, отношениях вы, подзащитная, состоите с адвокатом Гордеевым? Только близкие родственники допускаются…

Наташа отпустила глаза.

– А, ну я так и думал, – хмыкнул Турецкий. – Зная Юру… Барышня, вы разбили мне сердце. Лишили последней надежды на счастье. И это при живом-то муже! А ведь я мог бы стать даже вашим личным шофером! Ну что ж, поедем, в виде исключения, только вы в машине посидите, за оцеплением. Так что по коням, и пусть неприятель плачет. Костя, я пошел вызывать команду.

– Аминь, – добавил Меркулов.

Глава двадцатая

Шишков упал навзничь, раскинув ноги, словно поскользнувшись на бегу. Серый осколок неба над ним зашатался, и острая кромка голого леса промелькнула перед глазами в перевернутом виде, словно Шишков с открытыми глазами совершил в воздухе сальто-мортале. Голова его закружилась, а в груди сладко замерло, как в детстве, когда отец высоко подбрасывал его и ловил в последнюю секунду, когда падение на землю казалось неизбежным.

Мама испуганно ахала, громким голосом восклицала:

– Убьетесь! – словно опасность грозила не ему одному, а вместе с отцом.

А отец громко распевал, не имея ни слуха, ни голоса, – выкрикивал речитативом залихватские слова песни: «Потому, потому что мы пилоты, небо наш, небо наш родимый дом!..»

И Витя радостно визжал и заливался хохотом, когда отец, сделав ударение на слове «дом», подкидывал его высоко-высоко…

– Все, хватит, хватит! – умоляла мама. – Прекратите!

Но он обхватывал ручонками загорелую шею отца, прижимался к нему всем телом и кричал:

– Еще! Еще! Папка, еще!

И отец – мускулистый, крепкий, сто раз отжимавший двадцатичетырехкилограммовую гирю, – подхватывал почти невесомого сына под мышки, раскачивал его, словно маятник, между ног, а затем, всегда неожиданно, подбрасывал вверх, к макушкам зеленых вишен, усыпанных гроздьями розовеющих плодов. Счастливый визг и хохот уносились ввысь, к мягко плывущим в небе пышным бело-розовым облакам.

– Папка, еще! – задыхаясь от счастья, лепетал он, без страха проваливаясь в бездну, потому что знал: там его обязательно подхватят и спасут в последнюю секунду крепкие руки отца.

– Еще, папка! Выше!

– Нет, я не могу на это смотреть, – сердито повторяла мама, всякий раз зажмуриваясь, когда он «падал». – Хватит!

Она стояла среди деревьев, молодая и красивая, босиком, в летнем белом платье в крупные розовые горохи, с такой же косынкой в высоко взбитых смолянистых косах. И пока она стояла рядом, ему и его отцу было радостно и легко, и они оба были уверены, что ничего плохого не случится.

Но мать сердилась, говорила:

– Не могу смотреть, как вы убьетесь! – и уходила от них на веранду.

Витька знал, что с веранды мама по-прежнему следит за ними сквозь плотную белую занавеску, потому что и мама знала: пока она смотрит на них, с ними ничего плохого не случится.

Но без мамы становилось неинтересно. Солнце уходило за бело-розовые облака. По саду быстро пробегала тень, – такая плотная, что ее границу можно было потрогать своими руками.

Вот клумба в изумрудной зелени. Сверкает искрами роса. Над анютиными глазками порхают лимонницы, над махровыми лиловыми колокольчиками вьется, жужжа, сытый шмель. А вот на них набегает серая воздушная стена. Блекнет зелень, становится темно-зеленой, холодной. Роса потухает. Исчезают лимонницы, шмель умолкает. Над клумбой повисает тишина. Не шевельнется ни один стебелек, ни одна травинка.

Когда мамы не было рядом, отец скоро уставал и опускал его на землю. Говорил, смахивая капли с лица:

– Ну все, на сегодня достаточно.

И он не ныл и не кричал: «Папка, еще!» – а молча стоял рядом с отцом и чувствовал, что и в самом деле достаточно.

И еще вдруг вспомнил Шишков, как однажды отец обещал купить ему красную пожарную машинку.

Он увидел эту машинку так же отчетливо, как в первый раз, когда она стояла в витрине магазина игрушек. Это была машинка из яркой пластмассы, красная с желтыми деталями и синей мигалкой. На переднем сиденье машины сидел усатый пожарник, он был одет в форменный костюм и желтую каску. А позади него, в таком же костюме и каске, сидела большая собака. Головы пожарника и собаки поворачивались, так что они могли смотреть в разные стороны. Руки пожарника крепко сжимали руль. Прикрепленная позади машинки пожарная лестница выдвигалась на два пролета и снова складывалась.

Эта машинка потрясла Витино воображение. Ничего в жизни ему еще так не хотелось, как получить ее. Наверное, она стоила очень дорого. Он увидел ее в витрине магазина в чужом городе, где они отдыхали всей семьей. Должно быть, родители надеялись, что он забудет о машинке под впечатлением от моря, пляжа, абрикосовых деревьев, которые росли прямо в сквере перед домом, где они снимали комнату. Каждый день мама ему говорила: «Когда мы будем уезжать и у нас останутся лишние деньги, мы купим тебе эту машину».

И он каждый день бегал в магазин, чтобы посмотреть на пожарника и его собаку. Он представлял, как он получит наконец эту машину и будет играть с ней в поезде, где так скучно и неинтересно ехать целых три дня, пока доберешься с юга до Москвы. А дома он будет играть с кубиками, построит дом и, когда дом загорится, – вот, пожалуйста, у него будет пожарная машина, и он потушит пожар.

Но однажды, войдя в прохладный магазин игрушек – полутемный, если войти в него с залитой солнцем улицы, – он не увидел на витрине знакомого пожарника с собакой. Красную машинку кто-то купил. Он не мог поверить своим глазам. Его губы задрожали, а ладони стали влажными и холодными. Он подошел к витрине и долго рассматривал другие полки с игрушками, все еще надеясь, что продавщица просто переставила пожарника в другое место. Но нет. Красной машинки не было!

В слезах пришел он обратно и упал на чужую железную кровать в комнате, которую снимали родители. Он рыдал в чужую подушку, жидкую, крохотную, в наволочке, пахнущей хлорным отбеливателем. Он представлял, что никогда-никогда у него не будет чудесной красной машинки, в которой сидят добрый усатый пожарник и собака. Мысль об этом разрывала его сердце.

И еще в ту минуту он ненавидел своих родителей, и эта ненависть – черная, тяжелая – камнем давила его маленькое сердце, делая его еще несчастнее.

И когда мама присела рядом и попыталась обнять его, он оттолкнул ее теплую руку и отодвинулся подальше от края кровати, прижавшись к белой оштукатуренной холодной стене. Он сделал это – и сам испугался своей смелости. Он подумал, что за это мама разозлится на него и уйдет, и тогда он останется один со своим горем. Ему захотелось броситься маме на шею, обнять ее и поплакать у нее на плече, но злость и ненависть шевельнулись в сердце и подсказали ему ужасную мысль:

– И пусть, пусть уходит! Она мне не нужна! Она плохая! Никто мне не нужен. Они меня не любят. Если бы они меня любили, то купили бы мне пожарную машинку!

И при мысли о машинке слезы хлынули из его глаз с новой силой.

Но мама не разозлилась. Она погладила его по голове и тихим голосом стала рассказывать историю об одном бедном маленьком мальчике, у которого не было ни папы, ни мамы, ни братика, ни сестрички, никого-никого… И у него даже не было друзей, потому что он часто болел и не мог играть во дворе с другими мальчишками, а должен был все время лежать в кровати и пить горькое лекарство. И рядом с ним не было никого, кроме врачей и строгих нянечек.

Заинтересованный судьбой мальчика, он перестал реветь и повернул в мамину сторону зареванный, опухший нос.

– Ну и что было дальше? – буркнул он, шмыгая. – Что было с тем мальчиком?

– И вот однажды к нему в больницу пришла его бабушка.

– Ты же сказала, что у него никого не было! – недовольным тоном перебил Витя, но мама не смутилась.

– Никого, кроме старенькой бабушки, но она не могла его воспитывать, потому что была очень старая и сама нуждалась в помощи. Она пришла в больницу к своему внуку, а у того был как раз день рождения, и никто-никто об этом не вспомнил – ни врачи, ни медсестра, которая делала мальчику укол, ни нянечки, ни соседи по палате. Никто не подарил мальчику ни одного подарка.

Витя вздохнул. Перед его мысленным взором предстала гора подарков, которые он получил на свой прошлый день рождения: и от родителей, и от обоих бабушек и дедушек, и от тети, и от знакомых детей, которые приходили к ним на чай… И в его душе шевельнулось сочувствие.

– А как его звали?

– Того мальчика звали Виктор, как и тебя, – строго ответила мама и многозначительно посмотрела на него. – И вот когда к нему пришла бабушка, она принесла ему один-единственный подарок. Она не могла купить ему много подарков, потому что получала очень маленькую пенсию, и почти все ее деньги уходили на лекарства. Она очень долго ходила по магазинам и выбирала, что подарить своему единственному внуку, такому несчастному и одинокому. Она хотела купить ему такой подарок, который приносил бы ему радость. Поэтому она не стала покупать Вите конфеты или шоколадный торт. Она подумала: «Что толку? Он съест сладости, и назавтра уже ничего не останется на память о дне рождения». И вот в одном магазинчике игрушек бабушка увидела чудесный подарок, о котором ее любимый внук Витя мог бы только мечтать. Догадываешься, что это было?

– Пожарная машинка? – удивился Витя.

– Именно! Красная пожарная машинка, в которой сидел пожарник и собака. Бабушка сразу решила ее купить в подарок и отдала все деньги, которые лежали у нее в кошельке. Так что у нее даже не осталось пятачка на автобус, чтобы доехать до больницы.

– А откуда ты знаешь эту историю? Ты ее случайно не придумала? – насторожился Витя.

– Нет, конечно! – возмутилась мама. – Я встретила эту бабушку недавно на остановке, когда ехала на рынок. У нее не было талончика на автобус, и она попросила у меня пятачок взаймы и рассказала, что едет в больницу к своему внуку Вите. У него день рождения. И она везет ему в подарок чудесную игрушку. Как только мальчик увидел пожарную машинку, он так обрадовался, что даже почувствовал себя здоровее и крепче. Врач даже разрешил ему выйти в сад и поиграть там с новой машинкой. И Витя стал поправляться. Раньше он неохотно принимал лекарства и даже иногда прятал их под подушку…

«Прямо как я», – усмехнувшись, подумал про себя Витя, не замечая многозначительный мамин взгляд.

– …Но как только у него появился пожарный автомобильчик, он захотел поскорее выздороветь, чтобы доктор разрешил ему подольше играть в саду. Он охотно принимал лекарства, мужественно переносил уколы. Он решил, когда вырастет, стать пожарником, а для этого нужно быть крепким и здоровым. И вот он решил выполнять все предписания врачей, охотно ходил на процедуры, даже пил минеральную воду, которую ты не любишь…

– Потому что она соленая и противная!

– Зато очень полезная.

– А морскую капусту он тоже ел?

– Да, когда ее давали на обед, он всю съедал.

– И овощные котлеты ел?.. И борщ с салом?.. – удивлялся Витя, и вся грусть о потерянной машинке испарялась неизвестно куда.

Он сам не заметил, как уснул на руках у мамы, счастливый оттого, что ему необязательно есть борщ с салом… И оттого, что у него есть мама и папа, и что ему не нужно пить лекарство и мужественно переносить уколы, и что на следующий день рождения ему подарят и торт, и конфеты, и много-много всего еще…

По его лицу потоком лились слезы. Он проснулся, счастливый и несчастный, охваченный каким-то новым чувством. Мама ушла, ушел яркий свет, лившийся сквозь белые занавески на окне. Летняя жара, теплый южный ветерок, абрикосы за окном, шелест листвы… Ему захотелось пить. Он открыл глаза. Он попытался пошевелить губами. Во рту пересохло, язык был словно наждачная бумага. Во рту ощущался солоноватый привкус. Он облизал черствые губы. На них тоже была соль. Он ведь так много плакал…

Неясный, но слепящий глаза свет мешал разглядеть что-то вокруг. Взгляд туманился. Он видел лес вдали и одновременно где-то близко, и что-то белое кругом, и слышал шум – но не шум листьев, не шум ветра – иной.

Вот стайка птиц села на ветку. Ветка покрыта спелыми красными ягодами. Калина… Куст словно окутан звоном невидимых серебряных колокольцев. Это свиристели щебечут. Удивительные птицы. В детстве ему хотелось иметь канареек, каких он видел в большом вольере зоомагазина. Зеленые, голубые… Разве канарейки бывают зеленые? Нет, это волнистые попугайчики, он перепутал… Конечно же там были попугайчики, а канарейки желтые, вот еще есть выражение: канареечного цвета. Значит, ярко-желтого цвета… Пить!

Он опять открыл глаза. Разноцветные птички, мельтешащие перед глазами за клеткой жарко натопленного вольера, исчезли. И те серебряные колокольчики, что на кусте калины, – тоже. Нет колокольчиков.

– Пить! – простонал Шишков, не думая, что никто его не слышит.

Туман перед глазами то сгущался, то рассеивался. Он отгонял его, мотая головой как лошадь. Точнее, ему казалось, что он мотает головой. На самом деле он усиленно моргал и дергал бровями. Белесая пелена перед глазами то сгущалась, то рассеивалась. Ему было хорошо. Холода он не чувствовал. Он лежал на земле, и холод остановил кровотечение.

Шишкову до слез захотелось калины. Он представил на губах ее терпкий, горько-кислый вкус, и пересохший рот наполнился слюной. Вот если бы немного приподняться и дотянуться рукой до ветки.

Он тяжело застонал и, сделав невероятное усилие, пошевелил рукой. Другая рука не слушалась, висела как плеть. Он смотрел на нее и не чувствовал ее частью себя, словно рука была чужеродным телом, протезом, не имеющим к нему никакого отношения.

Шишков попытался сесть. Он страшно закряхтел и перекатился на бок. Прямо перед собой увидел на земле красное пятно. Кровь. Это его кровь. Уже подсохла, впиталась в землю. Словно пролили свекольник. Красное… При мысли, что он лежал в луже собственной крови, Шишкову стало нехорошо. Его затошнило. Он закрыл глаза.

Полежал так некоторое время, собираясь с силами.

– Э нет! – сказал он вслух самому себе. – Нет! Спать я не буду.

Стоило закрыть глаза и замереть, как голова отрывалась от тела и улетала, а в груди просыпался щемящий восторг падения.

– Э нет!

Он открыл глаза. Вытянул перед собой здоровую руку и попытался привстать, опираясь одновременно на руку и на колени. К его огромной радости, ему это удалось. Он приподнялся на четвереньках. В глазах потемнело, запрыгали в воздухе зеленые искры, но постепенно все прошло.

Шишков поднял голову и увидел перед собой ветку. Теперь нужно, сохраняя равновесие, переместить центр тяжести на колени, а здоровой рукой попытаться ухватиться за ветку. Он сконцентрировал все свое внимание. В голову пришло забытое ощущение: как в армии перед зачетным броском гранаты. Точно так же волновался, стоя на коленях внутри окопа. Вот сейчас ему дадут отмашку, и он должен будет правильно повторить все, чему учили. Тот же запах сырой земли и ветра, то же ошалелое, тягостное состояние…

Шишков со стоном перевалился на колени и ухватился рукой за ветви калины. И тут же, потеряв равновесие, повис на них. Куст захрустел, прогнулся, но выдержал тяжесть его тела. Стоя на коленях, хватаясь здоровой рукой за ветви и боясь отпустить, Шишков губами срывал ягоды, чуть сладковатые, оставляющие во рту горькое послевкусие. Жажда не перестала мучить, но слегка притупилась. Он устал от напряжения. Колени его задрожали. Он чувствовал, что не может больше стоять, что сползает вниз, выпуская из пальцев спасительные ветки.

Он сел на землю и увидел метрах в трех от себя два горящих глаза, неподвижно уставившихся на него. Собака напряженно всматривалась в человека. Ноздри ее, чуявшие запах крови, нервно вздрагивали, хвост поджат между задних лап – верный признак испуга.

Шишков только теперь понял, что сгущаются сумерки, когда увидел хищный отблеск уходящего солнца в глазах домашнего пса. Что он был домашний, не возникало сомнения: на беспородном тузике был одет ременный ошейник с кольцом для цепи.

– Значит, спустили с цепи побегать, – шевельнулась мысль. – Значит, дом рядом. Люди…

Шишков сложил губы, пытаясь посвистеть, но у него ничего не вышло. Зато собака еще сильнее насторожилась и зарычала, обнажив белые острые клыки.

– Шарик! Эй, Тузик! Снежок! Рекс! Лесси! Как же тебя?.. Полкан! – делая попытку вызвать у пса доверие, Шишков перебирал все собачьи клички, которые приходили в голову.

Пес залаял, с недоверием и страхом глядя на человека, сидящего на земле и пахнущего не так, как пахнут хорошие люди.

Шишков почувствовал себя беспомощнее младенца. Нет ощущения невыносимее, чем то, когда на тебя бешено лает чужой, незнакомый пес. Слова до собаки не доходят. Самый добродушный человек в такой ситуации теряется и чувствует себя словно застигнутый врасплох вор. Шишков поискал глазами палку, но ничего подходящего не увидел, кроме сухих листьев, рваного целлофана, бумаги и всякого придорожного мусора.

– Песик, песик, фьють-фьють! – предпринял он очередную бесплодную попытку примириться с животным, даже прищелкнул пальцами, подзывая пса, но, кажется, это вызвало у собаки новую вспышку ярости.

Боясь слишком приближаться к человеку, пес тем не менее не уходил, а лаял, припадая к земле, то бросаясь вперед, то отодвигаясь назад. Шишков с тоской заметил, что с каждым новым броском пес оказывается к нему все ближе…

«Вцепится в горло… Загрызет… Помесь овчарки… Клыки какие…»

– Питер, ко мне! – раздался спасительный голос. – Питер, кому говорю! К ноге! Молчать!

Спасителю было лет десять. Он вышел из-за деревьев, помахивая ремнем поводка, и остановился, с опаской издали глядя на человека.

Шишков взмахнул рукой.

– Эй, мальчик! – Голос его захрипел, как у пьяного.

Боясь, что его и примут за пьяного, Шишков торопливо крикнул:

– Помоги мне! Помоги мне подняться, пожалуйста! Я не могу встать.

Последние слова он произнес еле слышно, потеряв в крике слишком много сил.

– Питер вас укусил? – не подходя близко, спросил мальчик.

– Нет. Он хороший пес… Мне плохо. Я ранен…

– Дурак он, а не хороший пес, – взрослым басом, по-хозяйски ответил мальчишка, ударяя пса кончиком поводка по морде. – За курами гоняется. Как спустишь с поводка, так и бегай за ним.

Питер безропотно снес шлепок хозяина. Теперь он не казался таким ужасным, хотя все еще порыкивал в сторону Шишкова.

Мальчишка подошел ближе. Увидел, что на человеке кровь, и замер на месте как вкопанный:

– Ой!

– Не бойся, – простонал Шишков. – Я не бандит. Меня бандиты ранили. Я водитель…

Больше он не мог объяснять. Не хватало сил. Он понял – бесполезно. Сейчас мальчишка испугается и убежит. Спасибо, если догадается позвать взрослых… А если нет?

– Помоги мне!

Но мальчишка без лишних колебаний подошел и подставил плечо.

– Хватайся, – переходя на «ты», панибратски предложил он Шишкову. – Тьфу ты, кровищи-то сколько из тебя натекло. Как из кабана!

Не обижаясь на «кабана», Шишков навалился на мальчишку всей тяжестью. Парень помог ему подняться. Едва передвигая ногами, Шишков медленно пошел по тропинке.

– А у тебя пистолет есть? – осведомился мальчишка деловито. – В тебя из чего стреляли? Да не наваливайся ты так! Тяжеленный… А у моего отца есть ружье. Он мне раз дал стрельнуть по банкам, так я чуть не оглох. А у вас тут что, разборка была?.. А мы раз с пацанами одного покойника в Оке выловили летом, тоже милиция приезжала. Он уже весь гнилой был… А тебя из-за чего хотели подстрелить? На бабки проставил небось, а?

Шишков почувствовал прилив слабости. От голоса мальчишки у него звенело в ушах.

– Постой, дай отдышаться, – попросил он.

Пока он стоял, прислонившись к дереву, мальчишка осматривал его со всех сторон, как мумию в музее, считая дырки на одежде.

– М-да, классно они в тебя стрельнули, – одобрительно сказал он, ковыряя пальцем дыру на его куртке. – Прямо в сердце метил. Болит?

– Пить хочу, – невпопад ответил Шишков.

– Понятное дело, столько крови потерял. Тебя в руку ранили. И тут еще одна дырка, смотри… Кажись, пуля насквозь прошла. Эх, жалко, уже темно, надо будет завтра пулю поискать. Наверное, там где-то должна валяться. А их сколько рыл было?

– Много.

– А ты чего один? Или тебя братаны помирать оставили?

Шишков сжал зубы, чтобы не послать засранца к такой-то матери.

Пацан, не говоря ни слова, неожиданно расстегнул на Шишкове куртку и полез рукой во внутренний карман.

– А! – радостно завопил он, нащупав там что-то.

Наверное, именно таким тоном Архимед выкрикнул свою знаменитую «Эврику».

– Я думаю!..

Мальчишка вытащил руку из кармана.

– Я думаю, чей-то ты живой?.. А вон оно что!

Он разжал ладонь.

Шишков посмотрел на его ладонь. Он чувствовал себя слишком обессиленным, чтобы бурно проявлять эмоции, и все же его сердце застучало сильнее. На ладони мальчишка держал пробитые серебряные карманные часы – довоенные, отцовские, которые Шишков с осени собирался отнести в починку, да так и не собрался и напрочь забыл, куда их сунул.

Пробив крышку и сломав весь механизм, в часах застряла пуля, предназначенная ему.

– Мощно! – одобрил мальчишка. – Отдашь на память?

Шишкову стало жаль часов, и в то же мгновение самому стало смешно: только что мог сыграть в ящик, а теперь – жилиться из-за часов?!

Ну пускай старые, почти фамильные, наследственные, отцовские… А пацан ему жизнь спасает.

– Держи, – согласился Шишков.

Глаза мальчишки блеснули задорным огнем. Красный от счастья, он засунул подарок поглубже под одежду.

– Спасибо, – сказал он, как вполне нормальный ребенок. – Я их хранить буду, правда.

– Храни.

Стемнело, когда они добрались до дома, обнесенного покосившимся штакетником.

– Ты на меня опирайся, не бойся. Соседи думают, что я пьяного папашу домой веду, – успокоил Шишкова пацан.

– У тебя телефон дома есть?

– Есть. Ты посиди тут. Тебе чего сначала, телефон или попить?

– Пить!!!

Мальчишка сгрузил Шишкова на лавку в сенях и исчез за дверью. Появился с ковшом воды, сунул в дрожащие руки раненого и, пока Шишков жадно пил, сбегал за раздолбанным телефонным аппаратом, за которым тянулся длинный шнур.

– Звони!

Шишков вынул из карману бумажку, которую дал ему Юрий Гордеев, и дрожащими руками, не попадая пальцем в отверстия телефонного диска, набрал номер Александра Турецкого.

Эпилог

Вот сижу я в неком бетонном подобии могилы, и мне в принципе не так плохо, как может показаться. Прохладно, конечно, темно, мокро, за плечами короткая, но насыщенная жизнь, впереди полная неизвестность… Что там задумали в отношении меня братки, которым не удалось взорвать машину, покрыто мраком. Но я пока что жив, а это главное. В сущности, что может быть важнее? Значит, не все еще потеряно, значит, есть надежда.

Надежда-то есть, но уж очень она призрачная. Судя по тому, что меня привезли сюда совершенно открыто, планы бандитов угадать не составляло особого труда. Подержат-подержат меня в этом подвальчике, а потом и в расход пустят. Привезли-то меня сюда только потому, что взрыв не удался. Значит, у меня, во-первых, нет никаких шансов выжить и, во-вторых, нет возможности откупиться от бандитов или даже просто потянуть время. Короче говоря, если посмотреть правде в глаза, скорее всего, именно тут, в шикарной усадьбе братьев Трофимовых, и будет поставлена жирная точка в конце жизни Юрия Петровича Гордеева.

Что-что, а трезво оценивать свои шансы я всегда умел. Так, с этим все ясно. Но ведь пока я жив, можно предпринимать какие-то шаги к спасению. Не только «можно», но и «нужно». Просто необходимо!

Я осмотрел помещение, в которое меня запихали бандиты. Маленький погреб, не больше пяти-шести квадратных метров. Потолок низкий, покатый, уходящий вниз. В дальнем углу погреба он почти соединяется с полом. Над дверью тускло горит маломощная лампочка. Короче говоря, обычный деревенский погреб, в котором хранят соленья и варенья.

Однако ясно, что братья Трофимовы зимними заготовками свою жизнь не обременяли. У них множество других дел. Поэтому никаких стеклянных банок в погребе не было. Вообще он был почти пуст. Зато в углу я обнаружил кучу лежалого хлама. Так, осмотром займемся позже, сейчас нужно установить, есть ли у меня шанс как-нибудь совладать с дверью в погреб. Ясно, что это единственный выход. Конечно, можно сделать подкоп, но для этого я должен располагать временем. Месяцев шесть, если учесть то, что бетон, которым был залит пол погреба, мне придется буравить ключом от квартиры – единственным мало-мальски подходящим инструментом, которым я в данный момент располагал. А так как у меня имелись большие сомнения, что бандиты будут так любезны и дадут мне полгода на эксперименты в стиле графа Монте-Кристо, я решил сконцентрировать свое внимание именно на двери.

Она, как водится, оказалась металлической. Это существенно снижало мои шансы… Дверь была заперта снаружи на висячий замок. Мне удалось найти маленькую щелочку и разглядеть толстую дужку замка, вставленную в мощные железные петли. Ну вот и ответ. Нет ни малейшего шанса выбраться отсюда без посторонней помощи. Остается только сидеть и наподобие теленка, предназначенного на убой, ждать смерти. Грустно это как-то… Грустно и неинтересно.

Так как ничего другого не оставалось, я решил порыться в куче хлама, которую обнаружил в углу погреба. Какое-никакое занятие. Когда еще у бандитов до меня руки дойдут! Надо же мне как-то убить время до того момента, когда бандитская пуля оборвет мою жизнь… Бррр… Лучше не думать об этом.

Я подошел к куче барахла и сел прямо на бетонный пол. Если жить мне осталось недолго, то заботиться о здоровье незачем. Так, посмотрим, что тут имеется… Несколько промасленных тряпок. Поломанная пластмассовая крышка от унитаза. Два закопченных чайника. Можно использовать как метательное орудие, когда в погреб войдут бандиты. Только вряд ли эти чайники намного продлят мою жизнь…

Рубанок без ножа… Совершенно бесполезная вещь. Огарок свечи… Говорят, раньше, когда свечи делались из натурального воска, арестанты спасались от голодной смерти, поедая свечные огарки. Думаю, мне это не грозит, тем более парафин навряд ли способен утолить голод.

Так, посмотрим, что тут еще имеется… Осколки посуды, разбитый радиоприемник, расплющенный тюбик из-под зубной пасты, треугольная фанерная дека от балалайки. Интересно, это Трофимовы музицируют?

На полу осталась совсем какая-то мелочь типа старых обрывков бумаги, пустых спичечных коробков и просто пыли. Я разочарованно провел ладонью по горке мусора.

И тут мои пальцы нащупали какой-то длинный предмет. Я ухватил его и извлек из пыли довольно приличных размеров кусок ножовочного полотна!

Так ведь это мечта арестанта! В свое время, для того чтобы передать узнику такую пилку, прибегали к самым разным ухищрениям. А тут – на тебе, Гордеев, пользуйся на здоровье. Вот уж поистине подарок судьбы!

Я отряхнул полотно от пыли и осмотрел зубцы. Почти новое. Ну что ж, если уж у меня в руках нежданно-негаданно оказался такой замечательный инструмент, грех им не воспользоваться.

Сначала я очистил полотно промасленной тряпкой. Затем тщательно протер парафином. Вот теперь можно приступать к действию.

Я поднялся по лесенке и просунул пилку в щель между дверью и косяком. Зазор был довольно большим, поэтому тонкое полотно легко прошло в зазор. Судьба, очевидно, подумала-подумала да и решила подарить тебе еще один шанс на спасение. Попробуем… Я подсунул пилку под дужку замка, чтобы не так заметен был пропил, и принялся пилить.

Нельзя сказать, что работа продвигалась быстро – замок, судя по всему, оказался почти амбарным. Но желание выбраться из тесного подвала подстегивало, и я водил пилкой с энергией опытного слесаря. Вскоре, несмотря на прохладную погоду, я взмок и пришлось сбросить куртку.

Мне повезло еще и в том, что погреб, куда меня посадили, оказался на задворках. Судя по всему, тут никто не ходил. Поэтому я мог беспрепятственно шуметь.

Единственное, чего я боялся, это что милосердные бандиты решат посмотреть, как там я, или принесут поесть… Тогда горка блестящих металлических опилок на пороге подвала сразу выдаст мои намерения.

Но, как известно, волков бояться – в лес не ходить. Я продолжал водить пилкой, подстегивая себя сакраментальным: «Пилите, Шура, пилите!»

Не прошло и полутора часов, как я почувствовал, что вот-вот дужка разломится пополам… Это был, что и говорить, ответственный момент. Вытерев пот со лба, я совершил еще несколько возвратно-поступательных движений, замок лязгнул и, сорвавшись с петель, глухо брякнулся о землю.

Я приоткрыл дверь. Как это приятно дышать свежим воздухом свободы после того, как уже практически распрощался с жизнью… Однако терять бдительность не следовало. Я зашел за угол дома и, прижимаясь к стеночке, зорко следя за окрестностями, двинулся к дальнему торцу строения. План мой был прост – как можно дальше уйти от дома, а там перемахнуть через забор и, поймав попутку, уехать в Москву.

Осторожно дойдя до угла дома, я обмер. Рядом со мной послышались шаги. Конечно же это обитатели дома, бандиты. Сейчас они заметят меня и… Все усилия насмарку. Фортуна, судя по всему, решила сделать финт ушами и снова повернуться ко мне задом…

Я замер и вжался в стену. Укрыться было негде, а если побежать, то бандиты, безусловно будут стрелять. Выхода не оставалось.

Шаги приближались. И вот из-за угла показался человек. Я попрощался с жизнью. Кажется, в эту минуту перед мысленным взором, как это водится, промелькнули наиболее важные события моей короткой жизни…

Вы никогда не поверите, кто вышел из-за угла. Это был Александр Борисович Турецкий.

– Ну что, Юра, – сказал Турецкий после того как я отошел от первого шока и присоединился к оперативно-следственной бригаде, которую привез с собой Александр Борисович, – все вроде заканчивается нормально. Трофимовых и их бригаду мы арестовали. Хорошо, Шишков сохранил мой номер телефона. А то бы не поспели…

И он выразительно посмотрел на меня. Разумеется, если бы Турецкий «не поспел», то более всего это отразилось бы на моем земном существовании, проще говоря, жизни.

Мы ехали в Москву по мокрой дороге. Александр Борисович, как всегда, очень аккуратно вел машину и насвистывал какой-то веселый мотивчик.

– Шишкова мы отправили в больницу, – вдруг сказал он, – состояние довольно тяжелое. А вот жена его, Наталья, сидит в моем кабинете.

Он выдержал паузу и весело подмигнул:

– Тебя, Юра, дожидается…

…После этой истории, как мне стало известно, прокурора Бутусова тихо «убрали» и он вообще исчез из города вместе с семьей. Убийц директора таксопарка так и не нашли…

А Виктора Шишкова оправдали – мне удалось доказать, что действовал он в пределах необходимой обороны. Как-то раз мы встретились – спустя несколько месяцев. Он был без настроения. После того как братьев Трофимовых осудили и отправили в места не столь отдаленные, власть в таксопарке захватила банда Саламбека. Мечты о том, чтобы водители сами управляли таксопарком, так и остались мечтами…

– Хрен редьки не слаще, – подытожил Виктор.

Меня так и подмывало спросить о Наташе. Но удержался. Может, это и к лучшему…

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двеннадцатая

Глава триннадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Эпилог

Реклама на сайте