«Ее последний круиз»

ЗНАЕТЕ ли вы, какое в Израиле мороженое? Это песня, поэма, холодная и искрящаяся. Нежные сливки тают во рту, язык ощущает кусочки свежих персиков и ананасов, ароматный сок клубники перемешивается с замороженным йогуртом. И все это для того, чтобы доставить тебе, Валерия, неизъяснимое наслаждение во время длинного средиземноморского лета.

Поглощая фисташковое мороженое прямо из пластиковой баночки, я лениво рассуждала о том, что не все так плохо устроено на этой земле. И если кем-то был придуман палящий зной, то кто-то другой противопоставил этому зною кондиционеры, юбки-саронг и более сотни видов мороженого.

Тщательно выскоблив баночку, я с сожалением выкинула ее в корзину для бумаг и повернулась к компьютеру. Дел было по горло. Несмотря на летнюю лень и желание спрятаться в темной прохладе, клиентов у меня по-прежнему хватало. Люди не переставали приезжать на Землю Обетованную, а значит им требовались копии документов на государственном языке и мои скромные услуги в качестве переводчика, советчика и няньки с правом подписи.

На экране светился очередной лист экзаменационных оценок, который мне нужно было перевести. И я начала машинально бить по клавишам, вспоминая, как будет на иврите сопромат и теормех.

А мысли тем временем витали далеко. Хотелось синего неба и соленых брызг в лицо, и чтобы ветер развевал неплотно запахнутую юбку. И лежать в шезлонге под цветастым грибком и посасывать через соломинку ледяной грейпфрутовый сок. И прислушиваться к звону льдинок в высоком бокале, и еще, и еще…

Надо мной склонился полуобнаженный официант с бабочкой на загорелой шее. Он предлагал мне мороженое в запотевшей вазочке. Мое любимое, с шоколадными чипсами. И тут затренькал «Турецкий марш». Официант рассеялся как дым, испугавшись такой бездарной аранжировки, а я схватила свой неразлучный сотовый.

— Алло, я слушаю.

— Госпожа Вишневская? — спросил меня мужской голос.

— Да, это я.

— Меня зовут Элиэзер Гарвиц, координатор по связям с общественностью фирмы «Шуман и сыновья». Ваша контора находится на Соколова?

— Да.

— Вы могли бы уделить мне время? Скажем, с четырех до пяти? — голос господина Гурвица был настойчив.

— Да, — я ничего не могла с собой поделать. Мой собеседник строил беседу по классическим карнегианским приемам: он не давал собеседнику возможность отрицательного ответа.