«Гончаров и кровавая драма»

Михаил ПЕТРОВ

Гончаров и кровавая драма

Бессмертники, или иммортели, стоящие в вазе на подоконнике, не пахли. Несмотря на всю свою красоту, эти сухоцветы вообще не пахнут, зато долго бессмертно - сохраняют естественную неповторимую окраску.

Над кронами сосен в крутом пике носились заботливые, оголтелые вороны, с тревогой соображая, не завелась ли на их угодьях пища под маркировкой "трупы".

Господин полковник был немногословен. Он был педантичен до ужаса, а его сосредоточенный облик напоминал мне Евгения Онегина перед роковой дуэлью. Его помощник, полковник Вехктин, был гораздо любезнее, что настораживало еще больше. Но их объединяло одно - абсолютная уверенность в своей правоте и моей виновности, а кроме того, нескрываемое желание во что бы то ни стало повесить на меня трупы всей этой семьи.

Я, пораженный, стоял перед фактом кровавого убийства, и мне не меньше их хотелось знать, кто мог сподобиться на такое? У кого поднялась рука?

Черт меня дернул перевеситься с лоджии прелестной женщины, у которой я гостевал, когда услышал крики из квартиры, что находилась этажом ниже. Наверное, несколько минут я наблюдал за жутковатой картиной, прежде чем меня за остатки волос грубо стянул вниз какой-то бравый сержант.

Таким необычным образом - через лоджию - меня втянули в комнату и во всю эту историю. Честно говоря, зрелище было не для слабонервных. По крайней мере мне, привыкшему к виду множества смертей, показалось именно так.

Две девочки, словно куколки, лежали в своей спаленке. Видимо, убийца совсем не потревожил их сон, потому что в их открытых глазах читалось сплошное недоумение. Если бы не отвернутые углы одеял, то я бы ни за что не поверил в их смерть. Но у младшей, прямо посередине грудки, торчала рукоять кустарного ножа, видимо, того самого, которым секундой раньше убили ее сестру.

Я несколько минут стоял посередине детской, недоумевая: зачем я здесь, зачем зарезали этих двух крохотуль и вообще зачем все это?

С правой стороны детской кроватки, возле уютного торшера, спал резиновый крокодил, по уши налакавшийся детской кровью. Вообще мне было неуютно в этом доме, а тем более что на меня из комнаты смотрела красивая женщина. Она лежала на спине, гордо выпятив вперед острые груди с темными сосками. Если бы не уродливая рана, косо проходившая ей через горло, то ее можно было назвать красивой.