«Преступники-сыщики»

Эдгар Уоллес Преступники-сыщики

Глава 1. Ребус

Тяжёлая дубовая дверь с поблескивающим на ней серебряным треугольником вызывала самые разноречивые чувства не только у прохожих по Керзон-стрит, но и далеко за пределами Лондона.

При взгляде на эту дверь, даже при одном упоминании о ней одни испытывали жгучее любопытство, другие — безотчетную тревогу, третьи обретали уверенность и надежду.

Таинственную дверь не обошли вниманием и вездесущие газетчики:

«Массивная дверь, внушающая почтение каждому входящему, и серебряный треугольник на ней красноречиво свидетельствуют о характере скрытой за ней организации.

Пятнадцать лет назад членов этой организации, называемой тогда «Четверо Справедливых», активно преследовала полиция и за их арест сулили награды… Ныне же они представляют собой исключительное по своей осведомленности респектабельное детективное агентство… Нам остается только выразить надежду на то, что былые приемы и методы Справедливых подвергались значительным изменениям».

В это туманное октябрьское утро в доме с массивной дверью три джентльмена расположились вокруг небольшого стола за утренним кофе.

— Чем же мы вызвали столь пристальный интерес господина Лезерсона? — задумчиво произнес Манфред, поигрывая золоченой ложечкой.

Леон Гонзалес, изучавший «Таймс», небрежно пожал плечами.

Раймонд Пойккерт резко поднял голову.

— Тот, который уже месяц выслеживает нас? — резко спросил он.

Легкая улыбка тронула нежные губы Леона.

— Именно, — спокойно ответил он, складывая газету. — Я намерен нанести ему сегодня визит.

— Любопытно, — произнес Пойккерт, закуривая.

Мистер Люис Лезерсон проживал в роскошном особняке на Барклей-стрит. Лакей, распахнувший дверь перед Гонзалесом, был облачен в ливрею, весьма уместную на сцене театра оперетты, но производившую странное впечатление на вполне современной Барклей-стрит. Шелк, золото и короткие, едва прикрывавшие колени шаровары… Леон рассматривал эту живую рождественскую ёлку с нескрываемым изумлением.

— Мистер Лезерсон ожидает вас! — торжественно произнес опереточный страж, видимо, сознавая всю блистательность своей особы.

Интерьер дома ошеломлял кричащей, будто выставленной напоказ, роскошью. Когда Гонзалес поднимался по мраморной лестнице, устланной мягким арабским ковром, на площадке второго этажа перед ним вдруг промелькнула какая-то прекрасная незнакомка, бросив в его сторону беглый, почти презрительный взгляд и оставив после себя едва уловимый аромат каких-то экзотических духов.

Комнату, в которую его пригласили войти, можно было принять за будуар. Она была густо заставлена изящными безделушками и всякого рода вещицами, о назначении которых сыщик мог только догадываться.

Мистер Лезерсон приподнялся со своего кресла за письменным столом и протянул гостю нежную белую руку.

Худощавый, изрядно плешивый, с узким морщинистым лицом, он напоминал ученого-естественника.

— Мистер Гонзалес? — высокий скрипучий голос хозяина отнюдь не ласкал слух. — Присядьте. Ваше уведомление я получил… Здесь явно какое-то недоразумение…

Он небрежно опустился в кресло. В его суховато-холодной манере проглядывало скрытое напряжение.

— Я, естественно, слышал о вас, но… направлять каких-то людей для наблюдения за вашим домом — что за нелепость! С какой стати?

Гонзалес пристально взглянул на него.

— Именно этот вопрос и привел меня сюда, — проронил Леон, — именно этот вопрос… С какой целью вы организовали слежку за нами? Ведь нам доподлинно известны ваши агенты, обещанное им вознаграждение и даже полученные ими инструкции. Остается только узнать одно: зачем?

Мистер Лезерсон скрипнул креслом и улыбнулся.

— Что ж, я не стану отрицать очевидные факты… Да, я пользовался услугами детективов, но к этому меня побудили причины, не имеющие прямого отношения к вашему агентству, о котором я слышал и читал много лестного, я давно присматривался, но не с целью…

Он, видимо, не знал, как закончить фразу.

Встреча, заполненная столь же туманными выражениями, быстро подошла к концу, так и не пролив свет на главный вопрос.

Леон Гонзалес возвратился на Керзон-стрит в глубокой задумчивости.

— Он опасается кого-то, кто собирается в ближайшее время обратиться к нам. Агентов он нанял затем, чтобы помешать этому неизвестному, — размышлял Леон. — Но кто этот неизвестный?

Ответ последовал вечером того же дня.

Керзон-стрит окутала сырая мгла. Какая-то женщина медленно брела по тротуару, всматриваясь в номера домов. Когда она остановилась под фонарем, можно было рассмотреть ее потрепанное, залатанное пальто, жалкую обувь, бледное, изможденное лицо. На вид ей можно было дать лет тридцать.

— Все интересы этой женщины сводятся к заботе о пропитании, — пробормотал Леон Гонзалес, наблюдая за ней сквозь газовый занавес окна.

Женщина довольно продолжительное время стояла под фонарем, растерянно оглядываясь.

— Обратите внимание на убогость ее одежды. В наше время даже самые бедные женщины могут позволить себе хоть пару перчаток…

Манфред встал из-за стола, присоединился к Леону.

— Видимо, провинциалка, — заметил он. — Впервые в Лондоне. Заблудилась.

Женщина вдруг резко повернулась, быстро пересекла улицу и подошла к их двери. Послышался звонок.

— Я ошибся, — заметил Манфред, — она вовсе не заблудилась…

— И дьявол меня побери, если это не та самая черная кошка, которой так опасается мистер Лезерсон, — добавил Гонзалес.

Послышались тяжелые шаги Пойккерта в коридоре. Минуту спустя он вошел и плотно закрыл за собой дверь.

— Вы изумитесь, — сказал он многозначительно, сохраняя особую «пойккертовскую» манеру говорить о таинственных вещах с преувеличенно важным видом.

— И не подумаю изумляться, — загорячился Леон. — Она потеряла мужа, часы, словом, что-то потеряла. Это ясно как день!

— Попроси ее войти, — сказал Манфред, и Пойккерт быстро вышел.

Женщина нерешительно вошла в комнату, продолжая растерянно озираться.

Альма Стемфорд. Прибыла из Эдж-Уэра сегодня вечером. Вдова. Задолго до окончания ее рассказа пророчество Пойккерта относительно изумления сбылось в полной мере, ибо эта женщина, облаченная в платье, от которого с презрением отказалась бы беднейшая из работниц, была леди в полном смысле этого слова. Голос ее звучал мягко и благозвучно, употребляемые ею выражения указывали на благовоспитанность и интеллигентность. Подробности условий ее прошлой жизни могли быть известны только непосредственному их свидетелю.

Она была вдовой очень богатого человека, владельца обширных поместий в Йоркшире и Соммерсете. Страстный любитель псовой охоты и отважный наездник — он погиб в поле во время бешеной скачки за зайцем.

— Детство моего мужа не было счастливым и безоблачным, — продолжала она. Потеряв родителей еще во младенческом возрасте, он воспитывался дядей — грубым, нелюдимым стариком, подверженным длительным запоям. Мальчик рос затворником, не общаясь со сверстниками, не получая должного образования… Приблизительно за год до своей смерти старик все-таки пригласил в дом некоего юношу, немногим старше самого Марка, в качестве учителя и воспитателя. После смерти дяди юноша остался в доме, выполняя обязанности секретаря. Мужу моему шел двадцать первый год. Его секретарь был, как я уже говорила, немногим старше. Звали его…

— Люис Лезерсон, — громко произнес Леон к невыразимому изумлению дамы.

— Да. Но как вы узнали об этом?

— Продолжайте, продолжайте, миссис Стемфорд, — нетерпеливо сказал Манфред. — Наш друг просто феноменально догадлив.

— Смерть мужа была для меня тяжелым потрясением. Завещание его было великодушным, но несколько странным…

— Чем же? — поинтересовался Пойккерт.

— Половину своего состояния муж завещал мистеру Лезерсону. Оставшаяся половина предназначалась мне, но только по истечении пяти лет со дня его смерти и при условии выполнения определенных требований…

— Каких? — нетерпеливо спросил Леон.

— Весь этот период я не должна была выходить замуж, проживать обязана была в некоем уединенном доме без права выхода. Мистеру Лезерсону как единственному доверенному лицу были предоставлены неограниченные полномочия распоряжаться наследством мужа до истечения этих пяти лет.

— Очень мило, — сказал Манфред. — И вы все это время находились…

— До сегодняшнего дня я безвыездно жила в этом уединенном доме. Это недалеко от Гарло, в нескольких милях от станции… Там я провела два года на положении племянницы. Мистер Лезерсон приставил ко мне двух надзирательниц, которые каждый вечер запирали меня на ключ в моей спальне. Кроме того, здание днем и ночью охранялось…

— Они считали вас не совсем… здоровой? — медленно произнес Пойккерт.

— Вы тоже так считаете? — торопливо спросила она.

— В этом случае мы бы не тратили время на эту беседу, — заметил Гонзалес. — Ранее вы пытались бежать?

— Да. Это было… с месяц назад…

— Точно! Именно с этого времени Лезерсон окружил нас своими агентами! — воскликнул Леон.

— После попытки к бегству охрану удвоили. Меня не выпускали даже во двор.

— Как вы узнали о нас?

— Газет мне не давали, но как-то случайно мне в руки попал клочок заметки о вашей организации. Вот тогда-то я и решила бежать к вам за помощью. После той попытки шансов у меня не было никаких, но помог случай. Два раза в неделю в дом приходила подёнщица из соседней деревни. Она сжалилась надо мной и вот вчера вечером принесла мне это платье. Сегодня утром, переодевшись, я вылезла в окно и, никем не узнанная, прошла мимо караульных…

— Та-ак… — протянул Манфред. — Картина проясняется.

— Это еще не все, — сказала женщина и вынула из кармана все еще мокрой кофты небольшой сверток. — После несчастья моего мужа отвезли в ближайшую сельскую больницу, а на следующий день, рано утром его не стало. По всей вероятности, ночью, когда сестры милосердия за ним не наблюдали, сознание еще раз вернулось к нему, так как край простыни был покрыт небольшими рисунками карандашом, который он, как выяснилось, сорвал с температурной дощечки над изголовьем.

И она разостлала на столе квадратный кусок помятого, выцветшего полотна.

— Как вы получили это? — спросил Леон, и глаза его сверкнули.

— Старшая сестра вырезала это по моей просьбе.

Манфред нахмурился.

— Образец рисования при сильно повышенной температуре, — промолвил он.

— Напротив, — спокойно возразил Гонзалес, — для меня здесь все ясно как день. Где вас венчали?

— У вестминстерского нотариуса.

Леон кивнул головой.

— Постарайтесь припомнить: не было ли чего-нибудь странного при венчании, не имел ли ваш муж личного совещания с нотариусом?

Ее лучистые большие глаза при этих словах расширились еще больше.

— Да. Мистер Лезерсон и мой муж встречались с нотариусом в его конторе.

Леон усмехнулся было, но тут же принял сосредоточенный вид.

— Еще вопрос. Когда вы увидели завещание? До или после смерти мужа?

— Да… нет-нет, до смерти мужа мне только говорили о наличии завещания, но я тогда его не…

— Кто говорил? Мистер Лезерсон?

— Да.

— Прекрасно! Когда вы увидели завещание, не бросилась ли вам в глаза какая-нибудь особая деталь, касающаяся вашего поведения?

Она замялась. Ее бледные щеки покрылись красными пятнами.

— Там была одна деталь… но до такой степени оскорбительная, что я умолчала о ней… Мне запрещалось когда бы то ни было оглашать факт моего супружества с Марком… Это так и осталось для меня загадкой. Мне не хочется верить, что он был уже женат, когда мы венчались, хотя вся жизнь его была настолько странной, что все можно предположить…

На лице Леона появилась довольная улыбка. В минуты он напоминал ребенка, только что получившего новую игрушку.

— Могу успокоить вас, — твердо сказал он. — Ваш муж ни на ком ранее женат не был.

Пойккерт внимательно рассматривал чертеж на холсте.

— Могли бы вы раздобыть план поместья вашего мужа? — спросил он. Леон, сияя, бросился к чертежу.

— Ты гений! Ты гений, Пойккерт!

Он быстро обернулся к миссис Стемфорд.

— Миледи, вы нуждаетесь в отдыхе, смене гардероба и покровительстве. Первое и последнее вы можете получить здесь же, если согласитесь быть нашей гостьей. Второе же, совместно с камеристкой, которая будет в вашем полном распоряжении, я раздобуду для вас в течение часа.

Она взглянула на него, слегка сконфузившись…

Через пять минут молчаливо-торжественный Пойккерт уже указывал гостье дорогу в отведенную ей комнату. Через пятнадцать минут, рекомендованная кем-то из знакомых Леона горничная спешно направлялась к Керзон-стрит с платяными коробками в руках…

Горничные были слабостью Леона. Добрую сотню лондонских горничных он знал по имени.

Поручив заботы о гостье Манфреду и Пойккерту, Гонзалес перезарядил револьвер, быстро оделся и нырнул в промозглую ночь.

Было уже далеко за полночь, когда он нажал кнопку звонка у парадной двери фешенебельного особняка на Барклей-стрит. Дверь открыл уже другой лакей, но, как и утренний, облаченный в такой же опереточный наряд.

— Мистер Гонзалес?

Леон кивнул.

— Мистер Лезерсон еще не вернулся из театра, — продолжал лакей, для пущей важности растягивая слова, — но он по телефону предупредил о вашем визите и просил вас дождаться его в библиотеке, если вам это будет угодно.

— Пожалуй… да, — в тон лакею ответил Леон. — Благодарю вас. Мистер Лезерсон чрезвычайно любезен.

По правде сказать, особой любезности от Лезерсона и не требовалось, так как по телефону с лакеем разговаривал несколько минут назад сам Леон.

Его проводили в библиотеку и предоставили самому себе.

Едва лакей покинул комнату, как Леон уже перебирал бумаги на письменном столе. Не обнаружив ничего интересного для себя, он занялся ящиками стола. Два из них были заперты на ключ, но средний был открыт…

С улицы донесся шум автомобиля. Гонзалес увидел сквозь штору, как из роскошного лимузина вышли мужчина и женщина.

При скудном свете он все же распознал того, чьим непрошеным гостем сейчас являлся, и когда Лезерсон, бледный от гнева, вбежал в комнату, Леон смиренно сидел на краешке стула.

— Что все это значит, черт бы вас побрал? — срывающимся голосом выкрикнул Лезерсон. — Я позвоню в полицию и велю арестовать вас за этот наглый розыгрыш!

— А, так вы догадались, что звонил по телефону я! Браво, я полагал, вы не так проницательны.

— Почему вы здесь? По поводу этой больной, сбежавшей из сумасшедшего дома?

— Вы необычайно догадливы, — иронически заметил Гонзалес.

Вынув из кармана кусок выцветшего полотна, Леон поднес его к глазам собеседника.

— Знаете, что это? Когда умер Марк Стемфорд, которого вы обокрали при жизни, а вдову его держали в заточении, так вот, когда он умер, этот чертеж был найден в его простыне.

Люис Лезерсон не проронил ни слова.

— Хотите я вам скажу, что это? Это — его последняя воля.

— Ложь! — процедил сквозь зубы Лезерсон.

— Его последняя воля, — повторил Гонзалес твердо, — эти три ромба — не что иное, как планы его трех поместий. Этот домик — изображение его поместий, заложенных в Южном Банке, а эти миниатюрные кружочки, не что иное как деньги. Ну, что касается кружочков, можно еще поспорить, а вот все остальное сверено этой же ночью с оригиналами планов, как и слово «Альма» с почерком покойного. То есть, все что здесь нарисовано, волею умирающего завешалось Альме Стемфорд, вдове и единственной наследнице.

— Никакой суд не признает этой бессмыслицы, — пробормотал Лезерсон. — Кроме того, есть подлинное завещание, собственноручно подписанное покойным…

— Неплохо сказано, черт возьми! — воскликнул Гонзалес. — «Подписано покойным» — это остроумно! Он ведь, в самом деле, был уже покойным, когда писалось это «подлинное» завещание.

— Вы безумец! — взвизгнул Лезерсон.

— Это ваше обычное обвинение в адрес нормальных людей, мистер Лезерсон. Чтобы доказать вам ясность моего ума, сообщаю, что написанное вами завещание с поддельное подписью покойного уже находится в Скотленд-Ярде в сопровождении вестминстерского нотариуса, вашего соучастника в подлоге. Добавлю, что в ящике вашего стола я нашел черновик завещания Марка Стемфорда, написанный на бумаге, водяные знаки которой не оставляют сомнений о дате составления…

Лезерсон бросился к столу и выхватил из ящика револьвер. Направив его на Леона, он нажал спуск… Послышался сухой щелчок.

— Не трудитесь понапрасну, — спокойно сказал Леон. — Разумеется, я разрядил его в ожидании вашего возвращения из театра.

— На помощь! — крикнул Лезерсон.

Дверь позади Леона распахнулась. Он едва успел пригнуться, как грохнул выстрел. Пуля, просвистев над его головой, пробила фигурное стекло окна. Леон резким движением выбил револьвер из руки смуглой высокой красавицы в норковом палантине.

С лестницы послышался топот множества тяжелых башмаков.

Это поднимались агенты Скотленд-Ярда…

Глава 2. «Счастливые путешественники»

Из троих друзей с Керзон-стрит самым импозантным был, безусловно, Манфред. В его наружности и манерах чувствовался неподдельный аристократизм. Даже в толпе он резко выделялся из общей массы. В нем было то невыразимое «нечто», которое всегда отличало людей с «голубой» кровью.

— Джордж похож на породистого скакуна с табуна шотландских пони, — как-то сказал о нем Леон Гонзалес. И, действительно, он был недалек от истины.

Тем не менее, наибольшим успехом у зрелых, а в особенности, у полных женщин пользовался не он, а Леон. Когда ему поручали дело, в котором были замешаны женщины, то можно было с уверенностью предположить, что, по крайней мере, одна вздыхающая девица будет бомбардировать его страстными десятистраничными письмами. Правда, большой радости это адресату не доставляло.

— По возрасту я большинству из них годился бы в отцы, — как-то заметил он, отчасти рисуясь.

Но однажды, в яркое весеннее утро, им, по-видимому, все же овладела слабость к некоей темноокой, прекрасно сложенной красавице, встретившейся ему на бульваре Роттен-Роу…

Она медленно проходила мимо него, грациозная женщина лет 28 — 30 с гладким, без единой морщинки лбом и серыми, почти черными глазами.

— О, Мадонна, наконец-то моя молитва услышана! — произнес он по-итальянски и снял шляпу.

Она одарила его быстрым веселым взглядом из-под длинных стрельчатых ресниц и жестом предложила надеть шляпу.

— Доброе утро, синьор Корелли, — весело произнесла она, протянув ему маленькую, обтянутую перчаткой руку.

На ней было простое, но дорогое платье, единственное украшение которого составляла нитка крупного жемчуга, согретая теплом ее царственной шеи.

— Вы встречались мне повсюду, — сказала она. — В понедельник вечером вы ужинали у Карлтона, во вторник вы занимали ложу в театре, а вчера днем вы привлекли мое внимание на улице…

Леон сверкнул своей ослепительной улыбкой.

— Вы совершенно правы, очаровательная леди, — произнес он, — но вам неизвестно, что я исколесил весь Лондон в надежде найти кого-нибудь, кто бы мог меня представить вам. Я испытывал жгучее отчаяние, следуя за вами по пятам, не отрывая глаз от предмета столь пылкого обожания, что…

— Что ж, отныне вы будете сопровождать меня, — промолвила она тоном королевы, сознающей всю беспредельность своей власти.

Отойдя от толпы гуляющих, они направились вглубь парка, беседуя о Риме, о скачках в Кампанье и о торжествах, которые устраивала принцесса Лейпниц-Савало…

Наконец они добрели до лужайки, где в тени деревьев были расставлены удобные садовые стулья.

— Какое счастье быть наедине с богиней, — начал он восторженно. — Я хочу сказать вам, синьорита…

— Скажите-ка лучше, мистер Леон Гонзалес, — произнесла леди, на этот раз по-английски, голосом, имевшим оттенок холодной стали. — Что вам нужно от меня?

— Ничего особенного, мадам Кошкина, — ответил он спокойно. — Просто я чувствую, что от вас исходит опасность, причем усугубленная тем, что провидение одарило вас созданными для поцелуя устами и телом, предназначенным для изощренных ласк. Это мнение может разделить целый ряд молодых и впечатлительных атташе целого ряда посольств…

Она рассмеялась по-детски звонко и беззаботно.

— Вы, вероятно, начитались романов о шпионах, мой дорогой мистер Гонзалес! Нет-нет, политики я не касаюсь, она мне ужасно надоела…

— И вашему мужу тоже?

— Мой несчастный Иван сейчас находится в России, испытывая лишения и гнет «ЧеКа», а я, как видите, в Лондоне, от капитализма и комфорта которого я в искреннем восторге! Поверьте мне, Ленинград — не место для благовоспитанной леди…

Айсолу Кошкину звали Айсолой Копреветти, пока она не вышла замуж за молодого русского атташе. Она была революционеркой, можно сказать, с рождения, и когда в России был введен «красный» строй, ее революционный пыл превратился в подлинный фанатизм.

Леон улыбнулся.

— В наши дни для благовоспитанной леди есть места похуже Ленинграда. Мне, во всяком случае, было бы весьма прискорбно, моя дорогая Айсола, видеть вас в Эльсберрийском каторжном заведении шьющей рубахи для каторжан.

Она взглянула на него пристально и жестко.

— Я не выношу угроз, мистер Гонзалес, прошу запомнить это. Вы не первый, кто пытался угрожать мне и… Вы догадываетесь о последствиях. Любопытно, агентом какого правительства вы являетесь? Очень любопытно!

Леон усмехнулся, но тут же заговорил серьезно и внушительно.

— В данный момент, после покушения на жизнь диктатора, итальянская граница закрыта. Вы и ваши друзья представляете для правительства, я имею в виду правительство Великобритании, объект серьезного беспокойства, и оно не желает с этим мириться.

— Чем же мы не угодили вашему правительству, позвольте узнать?

— Терроризмом, — ответил Леон.

— О, это еще требуется доказать! А пока бедная Айсола Кошкина преследуется сыщиками и исправившимися убийцами. Очень мило! Кстати, вы и ваши товарищи уже исправились?

На благородном лице Гонзалеса расплылась безмятежная улыбка.

— Разумеется, синьорита! Мы полностью исправились. К вашему счастью. Потому что иначе вас бы как-то утром извлекли из Темзы и вы лежали бы на носилках холодная и покрытая скользким илом, а экспертиза бы гласила: «…найдена утонувшей».

Он увидел, как румянец быстро сходил с ее красивого лица.

— Если бы мы не исправились, синьорита, ваш муж, который находится вовсе не в Ленинграде, а в Берлине под фамилией Петерсон, давно бы лежал в канаве и полицейские бы шарили по его карманам в поисках удостоверения личности.

Она резко поднялась со стула. Даже губы ее были бледны.

Леон не счел нужным сопровождать ее.

Дня два спустя он получил довольно странное письмо. Запачканный измятый конверт с отпечатками жирных пальцев вполне заслуживал внимания и той трехпенсовой оплаты, которая была помечена на нем почтовым служащим за отсутствием марки. Адрес был написан неровным корявым почерком:

«Справедливым.

Керзон-стрит.

Западный квартал. Лондон.»

Содержание письма было следующим:

«Уважаемый сэр!

Говорят, что ваша специальность — разоблачение загадочных и таинственных происшествий. Так вот какое дело. Я был помощником котельных дел мастера, но теперь я без службы. Однажды в воскресный день, незнакомая дама подошла ко мне с фотографическим аппаратом и сняла меня. В парке было множество народа, но она сфотографировала только меня. Затем она попросила указать ей мое имя и адрес и еще спросила, не знаю ли я какого-нибудь священника. И когда я подтвердил это, она записала фамилию отца Дж.Крю и сказала, что пришлет мне мой снимок. Она мне никакого снимка не прислала, но предложила присоединиться к группе «Счастливые путешественники» для поездки в Швейцарию, Рим и т.д. Никаких издержек с моей стороны не требовалось, она даже уплатила мне за потерю времени / десять фунтов / и прилично одела в новое платье по последней моде. А вот теперь эта дама говорит, что я должен ехать не в Швейцарию, а в Девоншир. Но это же совсем не то. А тут еще я встретил одного господина из Лидса, так его тоже сняли и адрес спросили, и про священника, а он едет почему-то в Корнуэлл. Так вот, здесь какой-то секрет.

Искренно ваш Т. Барджер».

Дочитав эти безграмотные каракули, Леон протянул письмо через закусочный столик Джорджу Манфреду.

— Есть над чем подумать, верно, Джордж?

Манфред прочел письмо и нахмурился.

Очень странные эти «Счастливые путешественники». Весьма…

Затем письмо было передано Раймонду Пойккерту.

— Леди… — задумчиво произнес он.

— Вот-вот, — подхватил Манфред.

— Я скоро вернусь, — поднялся из-за стола Леон.

— Свидание? — подмигнул Пойккерт.

— С автором письма, — сказал Гонзалес, надевая шляпу.

— Не ловушка ли это? — Манфред нахмурился и встал из-за стола.

— Тем хуже для них!

Леон кивнул и быстро вышел из комнаты.

Его вместительный «Бентли» произвел на улице, где проживал «искренно ваш Т.Барджер» целую сенсацию. Улочка была узкой и грязной. Извиваясь угрем, она примыкала к Ист-Эндским докам и являлась их естественным продолжением.

Т.Барджер оказался рослым темнорусым мужчиной лет тридцати, с темными усами и довольно густыми черными бровями. На нем был его новый костюм. По-видимому, он уже успел истратить, по крайней мере, часть своих десяти фунтов на подкрепление плоти спиртными напитками, так как был необычайно жизнерадостен и болтлив.

— Завтра я, — проговорил он заплетающимся языком, — уезжаю в Девоншир. За все уже заплачено. Поеду в первом классе… как… джентльмен. А… вы, никак, один из Справедливых?

Леон предложил продолжить беседу в доме.

— Загадка, — патетически произнес мистер Барджер. — Загадка, да и только! Лучше бы она взяла меня за границу… я с удовольствием поглядел бы на горы, но она говорит, что я не гожусь, так как не говорю по-швейцарски. Так что же, я гожусь только для Девоншира? Да?

— А тот, другой, отправляется в Корнуэлл?

— Точно! А еще один в Соммерсет. Славная компания! Мы познакомились в баре. Славные ребята!

— Как их зовут?

— Ну, того, кто сидел слева, зовут Ригсон. Гарри Ригсон. А второй… какой же это второй?

— По-видимому, тот, что сидел справа.

— Точно… Странное прозвище… Коок… нет, Соок, нет, Лоокли! Точно! Джо Лоокли!

— Так-так, — сказал Леон. — В котором же часу вы отправляетесь в путешествие?

— Завтра утром, в семь часов. Рановато, не правда ли? Но эта леди говорит, что «Счастливые путешественники» должны рано пускаться в путь…

Леон вернулся на Керзон-стрит в приподнятом настроении. Один лишь вопрос занимал его теперь: будет ли Айсола в числе путешественников?

— Не думаю, — сказал Раймонд Пойккерт. — Она не рискнула бы, зная, что мы идем по следу.

В эту ночь Скотленд-Ярду хватало работы. Около полуночи добрых две тысячи священнослужителей были подняты с постелей местной полицией для дачи определенных показаний.

Айсола в эту ночь поехала в «Ориент» — самый изящный и веселый из ночных клубов. Ее сопровождал высокий и смуглый юноша, одетый с безукоризненной тщательностью.

Когда Айсола вошла в зал, внимание всех переключилось на нее. Она в самом деле была ослепительна: богатое алое платье, бледно-золотой тюрбан, подчеркивающий прекрасные черты ее лица, бриллиантовое колье, царственная грация движений…

Уже принесли десерт, когда она вдруг положила два пальца на край стола.

— Кто? — небрежно спросил ее собеседник, заметив сигнал тревоги.

— Тот, о котором я вам недавно говорила. Он сидит за столом в углу.

Смуглый юноша взглянул в ту сторону.

— И это тот самый знаменитый Гонзалес?! Можете не беспокоиться, Айсола. Я с ним…

— Это человек, сокрушающий гигантов, Эмилио, — перебила она. — Вы слышали о Саккориве, — разве не гигантом он был? А этот человек пристрелил его в партийной штаб-квартире на глазах у многочисленной охраны, да еще смог уйти невредимым!

— Он контрреволюционер?

— Нет, политикой он не интересуется. Просто товарищ Саккорива вел себя крайне неразумно в отношении женщин. Причиной трагедии послужила некая девица, которую он сперва соблазнил, а затем бросил… Он смотрит в нашу сторону. Я приглашу его…

Заметив ее кивок, Леон неторопливо поднялся с места и пробрался к ней сквозь толпу танцующих.

— Синьорита, вы никогда не простите меня! — в голосе его звучало неподдельное отчаяние. — Выходит, я и здесь подстерегаю вас! А между тем, меня толкнула на это ночное приключение невыразимая скука.

— Так разделите ее с нами! — сказала она с нежной улыбкой и, вспомнив о своем спутнике, представила:

— Это — Herr Halz из Лейпцига.

Глаза Леона сверкнули.

— Ваши друзья, видимо, меняют свою национальность так же часто, как и фамилии, — заметил он. — Мне запомнился Herr Halz из Лейпцига еще с тех пор, когда он был Эмилио Кассини из Турина!

Эмилио смутился. Айсоле тоже стало не по себе.

— Потанцуйте со мной, синьор Гонзалес! Надеюсь, вы не убьете меня…

Леон ответил лучезарной улыбкой.

Они некоторое время вальсировали молча и сосредоточенно, затем Леон нарушил молчание.

— При вашей молодости и красоте я бы наслаждался жизнью и не думал о политике.

— А я, при вашей мудрости и смелости, применила бы их для свержения тиранов! — голос ее дрожал.

Больше не было сказано ни слова.

Когда они уходили, Леон заметил в вестибюле камеристку Айсолы и двух мужчин, по-видимому, из ее личной охраны. Дождь лил как из ведра, а кареты Айсолы не было видно.

— Разрешите мне отвезти вас, благородная леди? — улыбка Леона была неотразимой. — Карета моя, правда, не особенно изящна, но она всецело в вашем распоряжении.

Айсола секунду колебалась.

— Благодарю вас, — сказала она.

По всем правилам приличия и благовоспитанности Леон настоял на том, что он будет сидеть спиной к вознице. Эта карета не была его собственной. Обычно он терпеть не мог чужих возниц, но в эту ночь ему все было безразлично.

Они миновали Трафальгар-сквер.

— Он не туда повернул, — сказала Айсола тревожно.

— Отнюдь, — спокойно возразил Гонзалес. — мы едем именно туда, в Скотленд-Ярд, путем «Счастливых путешественников», держите вашу руку подальше от кармана, Эмилио. Я на своем веку убивал людей, в гораздо меньшей степени провоцировавших меня на это. Вот так-то лучше.

Рано утром штабами полиции Фолькстона и Довера были получены телеграммы следующего содержания:

«Арестуйте Теофиля Барджера, Иосифа Лоокли, Гарри Ригсона (далее следовало еще пять имен), которые будут пытаться отплыть пароходом на материк либо сегодня, либо завтра».

Арестовывать Айсолу было излишне из-за недостатка улик.

— Но какое я получил удовольствие, когда подвозил ее к Скотленд-Ярду! — сказал Леон за утренним кофе на Керзон-стрит. — Ясно, что ей нужно было собрать семь лиц, похожих на ее товарищей по боевой группе. Были изготовлены паспорта с фотографиями этих несчастных…

— Но при чем здесь священники? — спросил Пойккерт.

— Подпись духовного лица на фотографии и на свидетельском показании равносильна подписи нотариуса или адвоката. Простаки отправились в Девоншир, откуда уже не могли помешать нашей красавице переправить своих сообщников в Италию, — все паспорта имеют визу на въезд именно туда.

— А мнимый Барджер…

— Не кто иной, как Эмилио Кассини. Айсола очень расстроилась, но это не надолго. Она обязательно выкинет какую-нибудь новую оригинальную штуку, за что неизбежно будет расстреляна «ЧеКою». А жаль. Красивая женщина.

Глава 3. Похищение

Уже целый год прошел с тех пор, как лорд Гейдрю обратился за помощью к Справедливым, жившим на Керзон-стрит под знаком Треугольника. При первом знакомстве с ним Пойккерт сделал вывод, что их клиент — человек с весьма низменными инстинктами. При последнем их свидании это предположение перешло в твердую уверенность, так как сиятельный лорд всеми способами пытался не признать списка расходов, представленного Пойккертом, несмотря на то, что ради возвращения лорду его пропавшего бриллианта Манфред и Гонзалес едва не поплатились жизнью.

Но друзья не унывали. Манфред довольствовался приобретенным опытом; Пойккерта утешало подтверждение его первоначальных выводов относительно их клиента; Гонзалес восторгался формой головы вероломного лорда.

— Одно из интереснейших сочетаний, какое мне когда-либо доводилось видеть, — с энтузиазмом восклицал он. — Выступающая теменная кость при совершенно неоформившемся затылке!

Каждый из тройки обладал феноменальной памятью на лица, но это лицо запоминалось им особо.

Однажды, весенним вечером, когда Манфред задумчиво смотрел на прохожих из окна своей комнаты, неожиданно вбежал Пойккерт (исполнявший обязанности привратника) и сообщил о приходе лорда Гейдрю.

— Возможно он приехал, чтоб рассчитаться с нами, — иронически заметил Манфред.

— О, да!

В этом возгласе прозвучало столько сарказма, что Манфред не мог сдержать улыбки.

— Вот увидишь, Раймонд, мы еще отыграемся. Зови его.

Лорд Гейдрю вошел в комнату довольно неуверенно, щурясь от яркого света лампы, включенной Манфредом. Он был чем-то необычайно взволнован. Лицо его время от времени вздрагивало, глаза затравленно бегали, а руки непрерывно дрожали.

— Я пришел, мистер Манфред…

Он вынул из кармана трясущимися руками продолговатый листок бумаги и положил его на стол перед Манфредом. Тот взглянул на чек и вскинул на лорда изумленные глаза. Пойккерт даже присвистнул от удивления.

— Говорите, — сказал Манфред.

— Это… это ужасно… моя дочь… моя единственная дочь…

Светлейший, лорд закрыл лицо руками.

— Дальше!

— Сегодня утром она вышла замуж…

— За кого?

— Это весьма уважаемый человек… Мистер Гентгеймер, австрийский банкир… Прекрасный человек. Правда, он значительно старше моей дочери…

— Так-так…

— Я не стану скрывать от вас, что Анджела вступала в этот брак не совсем охотно. Дело осложнялось романтическими отношениями с неким юношей по имени Сидуэрс — из приличной семьи, образован, мил, но… без гроша в кармане… Совершенное безумие, как вы понимаете…

— Да, мы понимаем…

— А мистер Гентгеймер настаивал на скорейшем венчании, так как дела призывали его отбыть в Австралию гораздо раньше, чем он рассчитывал вначале. К счастью, Анджела уступила моим мольбам, и сегодня утром они были обвенчаны. В три часа молодожены должны были отправиться с вокзала Уотерлоо…

— И что же помешало «молодоженам»?

— Когда они направились к своему вагону, моя дочь исчезла.

— Вы провожали их?

— Нет.

— Кто-нибудь, кроме мужа, видел ее на перроне?

— Носильщик, который нес ее багаж. Он сообщил мистеру Гентгеймеру, что Анджела остановилась с каким-то пожилым господином, затем они быстро прошли в здание вокзала. Другой носильщик, стоявший перед вокзальным подъездом, уверяет, будто видел, как они сели в такси и уехали, причем дочь моя противилась войти в автомобиль и была вброшена в него насильно. Носильщик говорит, что Анджела отчаянно сопротивлялась…

— Это делает ей честь, — глубокомысленно заметил Пойккерт.

— Господа, — произнес лорд с чувством. — Я всецело уповаю на ваше мастерство и проницательность. Я человек не богатый, но… вот чек, который, надеюсь, Удовлетворит вас… Она ведь моя единственная дочь… — голос его сорвался.

— Носильщик заметил номер автомобиля? — спросил Манфред.

Лорд покачал головой.

— Нет, — сказал он, — и еще одна просьба: мне бы хотелось, чтобы это несчастье стало достоянием прессы…

— Боюсь, что ваша просьба несколько запоздала, — заметил Манфред, вынув из ящика газету и указывая пальцем на заметку в рубрике «В последнюю минуту».

«Похищение невесты!

Нам сообщают, что некая невеста была похищена и насильно увезена каким-то пожилым незнакомцем в тот самый момент, когда она намеревалась начать свое свадебное путешествие.

Это случилось на вокзале Уотерлоо.

О происшествии сообщено в Скотленд-Ярд».

— Что вы думаете о несостоявшемся женихе? — спросил Манфред, откидываясь на спинку кресла.

— Об этом юноше? О мистере Сидуэрсе?

Манфред кивнул и потянулся за очередной сигаретой.

— Но ведь его нельзя назвать пожилым человеком, — заметил Пойккерт.

— Разумеется, — проронил лорд. — Он очень молод. Кроме того, в данный момент он находится довольно далеко от Лондона в обществе моих приятелей… Я телефонировал туда.

— Похвальная предусмотрительность, — пробормотал Пойккерт.

Манфред подошел к окну.

— А мистер Гентгеймер?

— Он в отчаянии. Он просто убит горем…

— Где он живет?

— В гостинице Гейборо.

— Еще вопрос: что подарил он своей невесте?

На лице гостя можно было прочесть удивление.

— Сто тысяч фунтов, — сказал лорд Гейдрю. — Мало того, чек на эту сумму я сейчас имею при себе.

— А ваш подарок невесте? — спросил Манфред.

— Нет-нет, вы на ложном пути, мистер Манфред. При похищении Анджелы денежные соображения не играли роли. Шкатулка с ее бриллиантами была у Гентгеймера. При ней же ничего не было, так, мелочь в ридикюле…

Манфред тщательно загасил окурок.

— Это все, о чем я хотел спросить вас, милорд. Если мне и на этот раз не изменяет интуиция, то ваша дочь вернется к вам в течение двадцати четырех часов.

Пойккерт проводил лорда к его автомобилю и, вернувшись, застал Манфреда за чтением спортивного столбца вечерней газеты.

— Ну? — спросил Пойккерт.

— Случай странный, но…

Внизу послышался лязг дверной ручки. Манфред насторожился.

— Вернулся Леон?

— Леон делает это гораздо тише, — заметил Пойккерт и пошел открывать дверь.

Он вскоре вернулся в сопровождении высокого светловолосого юноши. На щеках посетителя играл здоровый румянец, но в глазах застыло отчаяние.

— Ради Бога, помогите мне, — начал он с порога, — я поехал к этому старому дьяволу, но секретарь его посоветовал разыскать вас, я…

— Вы, конечно, мистер Сидуэрс?

Юноша ответил решительным кивком. Лицо его выражало крайнюю озабоченность.

— Мистер Сидуэрс, — Манфред окинул его сочувственным взглядом, — вы пришли к нам по поводу похищения вашей… короче, я скажу вам то же самое, что сказал лорду Гейдрю: я совершенно убежден, что она вернется в самом скором времени целой и невредимой. Мне хотелось бы задать вам один вопрос: как долго Анджела была знакома со своим… мужем?

Лицо юноши помрачнело еще больше.

— Около трех месяцев, — глухо произнес он. — Лорд Гейдрю вначале предположил, что это я похитил Анджелу. О, как я теперь жалею, что не сделал этого…

— У вас еще все впереди, — весело заметил Манфред.

— Поверьте, я не препятствовал ее замужеству. Для меня это было тяжелым ударом, но я принял его как дар судьбы. Я даже подарил ей на свадьбу шкатулку для драгоценностей…

— Что? — спросил Манфред так резко, что юноша вздрогнул от неожиданности.

— Шкатулку для драгоценностей… Моя сестра купила такую же с месяц назад, и она так понравилась Анджеле, что я заказал для нее копию…

— Ваша сестра… — медленно проговорил Манфред, — где живет ваша сестра?

— Она… в Меденгеде… — ответил юноша удивленно.

Манфред вскочил, точно подброшенный пружиной, еще раз заставив гостя вздрогнуть.

Через несколько часов в будуаре номера мистера Гентгеймера раздался телефонный звонок.

— Я никого не могу принять, — сказал он в трубку. — Кто?.. Хорошо, пусть войдет…

Шел проливной дождь, и Манфред, попросив извинения за свой мокрый макинтош, ждал приглашения снять его. Но мистер Гентгеймер, по-видимому, был настолько погружен в свои мрачные думы, что забыл о правилах гостеприимства.

Это был рослый представительный мужчина. Рука его, приглаживающая холёные серо-стальные усы, заметно дрожала.

— Лорд Гейдрю говорил мне, что собирается обратиться к вам. Что вы скажете по поводу этого преступления, мистер Манфред?

Манфред улыбнулся.

— Вопрос решается довольно просто, мистер Гентгеймер, — сказал он. — Ответ следует искать в розоватом алмазе.

— В чем? — спросил банкир удивленно.

— У вашей супруги есть очень красивая брошь, не так ли? И, если я правильно осведомлен, центральный камень в ней имеет явно выраженный розоватый оттенок. Он был собственностью Комитадского раджи. На одной из граней его выгравировано арабское слово, означающее по-английски «счастье».

— Но какое это имеет отношение к…

Манфред улыбнулся еще шире.

— Если в этой броши действительно есть розоватый алмаз с подобной надписью, я берусь разыскать вашу жену в течение… да нет, не двадцати четырех, а шести часов!

Гентгеймер глубокомысленно погладил усы.

— Это нетрудно проверить, — сказал он. — Драгоценности моей жены находятся в сейфе гостиницы. Подождите немного.

Минут пять спустя он возвратился с миниатюрной алой шкатулкой, бережно поставил ее на стол и открыл крошечным ключиком.

Там были всевозможные броши, кольца и золотые слитки. Манфред указал на одну брошь, но при самом тщательном осмотре найти в ней розоватый алмаз не удалось.

— И это все, чем вы можете доказать ваши детективные способности? — спросил Гентгеймер, запирая шкатулку на ключ.

— Увы! — вздохнул Манфред.

Внезапно раздался звонкий грохот. Большой камень, пробив два стекла оконной рамы, упал на ковер.

Мистер Гентгеймер заметался по комнате. Затем схватив со стола шкатулку, он подбежал к окну. Снаружи, под окном, находился узкий балкончик, опоясывающий весь дом.

— Камень можно было бросить только с балкона, — сказал Гентгеймер.

— Возможно, — рассеянно подтвердил Манфред.

Звон стекла был услышан и в коридоре. Двое лакеев вышли на балкон — скорее определить нанесенный ущерб, чем исследовать происшествие как нечто таинственное.

Манфред подождал, пока безутешный муж не отнес шкатулку в сейф. Настроение его заметно улучшилось.

— Если бы я не слышал о вас множества лестных отзывов, я бы не поверил в эту историю о розовом алмазе. Но скажите все-таки какое отношение имеет моя бедная Анджела к этому… радже?

Манфред задумчиво прикусил губу.

— Мне бы не хотелось пугать вас, — произнес он с расстановкой. — Но задумывались ли вы, мистер Гентгеймер о том, что вам, возможно, придется разделить ее судьбу?

— Я не совсем понимаю вас…

— Было бы удивительно, если бы вы меня поняли, — заметил Манфред и оставил изумленного хозяина наедине с его догадками.

Вернувшись на Керзон-стрит, он застал Гонзалеса развалившимся в глубоком кресле и нервно покусывающим кончик сигары. По-видимому, Пойккерт уже успел сообщить ему о треволнениях прошедшего дня, так как он был необычайно зол на всех женщин.

— О, как они глупы, своенравны, злы, в конце концов! — воскликнул он с горечью. — Помнишь, Джордж, ту женщину в Кордове, которой мы спасли жизнь, вырвав ее из рук взбешенного любовника? Ведь после этого мы сами чуть было не пострадали от ее рук! Нет-нет, надо настаивать на введении закона, запрещающего женщинам ношение огнестрельного оружия! Так и в этом деле. Завтра газеты, наверное, оповестят нас о невесте, чуть было не застреленной ее женихом. Благонравные старушки будут, конечно, проливать по этому поводу слезы, даже не подозревая ни о сердце Гарри Сидуэрса, которое обливается кровью, ни о треволнениях, которые выпали на долю Джорджа Манфреда, Раймонда Пойккерта и Леона Гонзалеса.

Манфред открыл денежный шкаф и положил туда какой-то сверток, вынутый им из кармана. Характерно, что Гонзалес ни о чем его не спросил и что никто не упомянул историю с розовым алмазом.

Следующее утро прошло без особых событий, если не считать событием жалобы Гонзалеса на жесткую кушетку в гостиной, на которой он провел эту ночь. Все трое уже позавтракали и курили, попивая кофе, когда звонок в прихожей заставил Пойккерта выйти.

— Это Гейдрю, причем в минорном настроении, — заметил Джордж Манфред, прислушиваясь к голосам в прихожей.

Он оказался прав: новость была потрясающей.

— Гентгеймер исчез! Сегодня утром лакей подошел к его двери, но не смог добиться ответа. Тогда он своим ключом отпер дверь и вошел в комнату. Постель была нетронутой, все вещи на месте, а вот на полу…

— Позвольте мне угадать, — попросил Манфред, прикрыв лоб рукой. — На полу… лежала разломанная на части шкатулка для драгоценностей… совершенно пустая… Да?

— Да! Да! Да! — вскричал лорд Гейдрю. — Но как вы могли это узнать? Это… это непостижимо.

В возбуждении он не заметил, что Леон Гонзалес тихонько покинул комнату.

— Шкатулка имела такой вид, будто кто-то наступил на нее, — продолжал Манфред свою версию.

— Но… но… — пролепетал лорд. Но в эту минуту распахнулась дверь и он застыл от изумления.

На пороге стояла сияющая молодая девушка, в следующее мгновение бросившаяся ему на шею.

— Вот вам ваша Анджела, — сказал Леон самым хладнокровным тоном, — и теперь я могу наконец спокойно выспаться в своей постели. А эту ужасную кушетку, Джордж, следовало бы выслать обратно тем мошенникам, которые ее привезли сюда.

Но Джордж уже вынимал из денежного шкафа небольшую шкатулку для драгоценностей, обтянутую красной кожей.

Прошло немало времени, пока лорд Гейдрю не успокоился в достаточной степени, чтобы выслушать рассказ Манфреда.

— Друг мой, Леон Гонзалес обладает замечательной памятью на лица. Так вот, вчера, около трех часов дня, Леон сидел в автомобиле у вокзала Уотерлоо в ожидании Пойккерта… Вдруг он увидел Гентгеймера с вашей дочерью. Лицо показалось ему знакомым. Он тут же воспроизвел в памяти, что это Гентгеймер, он же Лэнстри, он же Смит, он же Малыкин. Отличительная черта этого крупного, мирового класса афериста заключается в многоженстве. Леон уже не раз нападал на его след. Краткий допрос носильщика дал сведения об очередной женитьбе этого прохвоста. Тогда Леон подошел к мисс Анджеле с мнимым сообщением, будто кто-то ожидает ее у наружного подъезда вокзала. Не стану утверждать, что она подумала в этот момент о мистере Сидуэрсе, но, тем не менее, она пошла туда вполне добровольно, слегка сопротивляясь лишь тогда, когда Леон втолкнул ее в автомобиль и увез ее…

— Тот, кто когда-либо управлял автомобилем, успокаивая в то же время взбешенную и перепуганную даму, тот поймет мое состояние, — вмешался Леон.

— Когда мисс Анджела достигла Керзон-стрит, она уже знала все о своем «муже». Про шкатулку, правда, она не сказала ни слова. Но мы знали, что у мошенника в руках должна уже быть какая-то добыча. Следовательно, нужно было не допустить его отъезда с награбленным добром. Вчера вечером, когда ваша светлость изволили навестить нас, мы узнали о шкатулке. Леон в это время был занят подготовкой ареста. И вдруг появляется возможность добыть дубликат шкатулки! Это упрощало дело и, в то же время, делало его более романтичным. Мы с Пойккертом направились к нашему подопечному. Пойккерт стоял на балконе у окна, и когда я употребил условный словесный сигнал, он разбил окно, дав мне возможность обменять шкатулки… Ну, а потом… потом Гентгеймер, видно, открыл шкатулку, все понял и удрал.

— Но как же вы смогли заставить его показать вам шкатулку? — спросил лорд Гейдрю.

Манфред многозначительно улыбнулся. Сказка о розовом алмазе казалась ему слишком примитивной, чтобы о ней упоминать.

Глава 4. Совпадения

Леон Гонзалес был большим охотником до коллекционирования всякого рода совпадений. К тому же, будучи в достаточной мере человеком суеверным, от встретив утром однорогую бурую корову, уже не сомневался в том, что в течение дня непременно встретит корову столь же бурую и однорогую.

— Совпадения, друг мой Джордж, — говаривал он, — вовсе не случайность, а закономерность.

Он повторил эту фразу недавно за обедом. Манфред и Пойккерт не обратили на нее никакого внимания. Гонзалеса это ничуть не смутило, и он продолжал нарочито ровным менторским тоном:

— Да будет вам известно, друзья мои…

— Ты увидел однорогую корову, — не без ехидства продолжил Манфред.

— Сегодня утром, — невозмутимо продолжал Леон, — я ездил по делам в Лэнгли. И вот я вижу перед каким-то трактиром пьяного человека. Вначале я принял его за земледельца в воскресном костюме, но вдруг заметил, что на пальце у него было кольцо с бриллиантом стоимостью, по крайней мере, пятьсот фунтов. Естественно, я проявил к нему законный интерес. Он рассказал мне, что недавно побывал в Канаде…

— Но в чём же совпадение? — нетерпеливо спросил Пойккерт.

— Не перебивайте меня. Это очень интересно. Вы сейчас в этом убедитесь. Так вот, во время моего разговора с этим подвыпившим «сыном земли» к трактиру подъехал в роскошном автомобиле некий довольно прилично одетый господин, также с бриллиантовым кольцом на мизинце.

— Басни, — пожал плечами Манфред.

— Потерпите немного с поспешными выводами. Это даже неприлично.

— Дальше! — сказал Пойккерт.

— А вот дальше было нечто любопытное. Как только господин вышел из своего блестящего авто, землепашец вдруг бросается к его ногам! «Амвросий!» — восклицает он не своим голосом. Лицо принимает прямо-таки молочный оттенок. Амвросий же, не обращая на него никакого внимания, входит в трактир. И тогда землепашец вдруг пустился бежать прочь, да так быстро, будто за ним гонится дьявол… Я же вошел в трактир и застал там Амвросия за стаканом чая. Кто же пьёт чай в одиннадцать часов утра? Только человек, живший либо в Южной Африке, либо в Австралии. Как оказалось, в данном случае это была Южная Африка. Непрофессиональный алмазоискатель, отставной солдат, но, в общем, джентльмен, только не очень словоохотливый. Когда он уехал, я стал разыскивать того землепашца, и, представьте себе… — Леон сделал эффектную паузу.

— Да не томи, чёрт возьми! — вскричал Манфред.

— Представьте себе, — продолжал Леон, — я увидел его в тот самый миг, когда он входил в дверь очень элегантной виллы.

— В которую ты, игнорируя священное понятие о праве собственности, не преминул войти.

— Естественно, — кивнул Леон. — Вообрази себе, мой милый Джордж, роскошную виллу, до того заставленную всякой бесполезной мебелью, что мне едва удалось найти место, где бы можно было присесть. Сатиновые канапе, псевдо-китайские кабинеты, несуразные картины в массивных золотых рамах — и на фоне всего этого сверкающего хлама — две особы, расфуфыренные и увешанные искусственными бриллиантами, как рождественские ёлки.

— Увидев тебя, они были в восторге, — сказал Пойккерт.

— Но сначала пришёл в восторг я, услышав их. Войдя, землепашец произнёс трагическим тоном: «Он не убит, я видел его своими глазами полчаса назад». Одна из женщин сказала: «О, Боже!». Вторая добавила: «Он убит. Ведь он был в новогоднем списке!» Мужчина сказал: «Он здесь. Живой». Первая из женщин спросила: «Почему ты не пришёл сразу же?». Мужчина ответил: «Я боялся, что он меня выследит». И вот тут-то они пришли в восторг, когда вошёл я.

— Ты, разумеется, записал номер автомобиля Амвросия?

Леон кивнул утвердительно.

— Так, значит, бриллиантовое кольцо?

— Дамское, оно было на его мизинце.

Пойккерт улыбнулся.

— Что ж, будем ждать третьего совпадения.

Несколько минут спустя Леон уже направлялся в редакцию известной газеты, чтобы просмотреть новогодние списки павших солдат.

— Трое Справедливых, — заметил помощник прокурора, — стали настолько популярными, что я не исключаю возможности сотрудничества с ними.

— Но что они ищут вокруг моего дома? — спросил полковник Энфорд.

Леди Ирен Белвинн медленно обмахивалась длинным страусовым веером с видом полнейшего равнодушия к теме разговора, между тем жадно ловя каждое слово. Тридцатилетняя красавица, вдова одного из богатейших банкиров Европы, она везде пользовалась особым почётом и восхищённым вниманием.

— Вы имеете в виду этих… сыщиков? Я где-то слышала, что их прошлое небезупречно.

— Прошлое прошлым, — горячился полковник Энфорд, — но что они ищут сейчас вокруг моего дома?

— Странно, — заметила Ирен. — Я только сейчас вспомнила о них…

— Но зачем они вам? — спросил помощник прокурора удивлённо.

Она промолчала и перевела разговор на другую тему.

Было уже за полночь, когда леди Ирен подъехала к своему особняку на Пикадилли.

В доме все, должно быть, уже спали. Тем не менее, ей навстречу выбежала горничная с крайне озабоченным лицом.

— Она ждёт вас с девяти часов, миледи, — сказала девушка, понизив голос.

— Где она?

— Я отвела её в библиотеку, миледи.

Бросив шаль на руки горничной, леди Белвинн быстро прошла по широкому коридору и распахнула дверь в библиотеку.

Женщина, сидевшая на канапе, почтительно привстала. Она была одета крайне бедно и неряшливо. Вид её был жалок и убог, но из-под полуопущенных век сверкали хитрые глаза, а в голосе, как бы он ни был проникнут униженным смирением, нет-нет да проскальзывали властные нотки.

— Ему снова очень плохо, сударыня, — сказала она. — Нам всем пришлось бросить работу и сидеть возле него. В бреду он то и дело говорил, что придёт сюда сам. По мнению врача, его нужно отправить… — глаза её сверкнули — … в Южную Африку.

— В прошлый раз вы упоминали Канаду, — холодно заметила Ирен. — Это довольно дорогое удовольствие, миссис Деннис.

Женщина пробормотала что-то невнятное и нервно потёрла руки.

— Что сказать, когда последние гроши приходится отдавать врачам… Я ведь не чужая… племянник, всё-таки… сердце кровью обливается… на его поездку в Южную Африку требуется пять тысяч фунтов… а где их взять?

Пять тысяч фунтов! Неделю назад просьба заключалась в одной тысяче. Ставки заметно выросли.

— Я хочу проведать его, — сказала леди Ирен решительно. Из-под ресниц гостьи мелькнул острый взгляд.

— Я не могу взять на себя такую ответственность, миледи, никак не могу. Потому-то я и не говорю вам, где мы живём, чтобы зря не соблазнять вас, не подвергать опасности. Ведь для него ничего не будет стоить перерезать вам глотку.

Прекрасное лицо Ирен исказила злая улыбка.

— Не думаю, что это действительно так опасно, — сказала она спокойно. — Впрочем, это уже не имеет значения. Итак, пять тысяч. Когда вы намерены ехать?

— В будущую субботу, миледи. А деньги только наличными…

— Хорошо, — кивнула Ирен. — Завтра в полдень. И потрудитесь, пожалуйста, явиться в более опрятном виде.

Женщина горько рассмеялась.

— Легко сказать, миледи, легко сказать… Каждый пенни, заработанный мной, пожирает его болезнь. Так что…

Ирен подошла к двери и отворила её. Затем она подождала в коридоре, пока горничная не вывела неприятную гостью.

— Отворите окна и проветрите помещение, — сказала леди Ирен. Поднявшись в свой будуар, она присела перед туалетным столиком, всматриваясь в своё отражение.

Затем, схватив телефонную книгу, нашла нужный номер.

Её соединили. Она услышала мягкий перебор гитарных струн. Мужской голос спросил, кто звонит.

— Леди Ирен Белвинн, — ответила она. — Вы, правда, не знаете меня, но…

— Я вас отлично знаю, леди Ирен. — По тону она могла безошибочно заключить, что говоривший улыбался.

— Сегодня вечером вы обедали у полковника Энфорда и покинули его дом без десяти минут двенадцать. По-видимому, желая собраться с мыслями, вы поехали домой не обычным путём, а мимо Гайд-Парка…

Гитара смолкла. Она слышала, как чей-то голос отчётливо произнёс: «У Леона появилась манера Шерлока Холмса…»

Затем послышался смех. Она тоже невольно улыбнулась.

— Вам бы хотелось встретиться со мной? — Значит, с ней разговаривал Леон Гонзалес.

— Когда это возможно? — спросила она.

— Немедленно, если дело настолько серьёзно, что… А мне кажется, это действительно так.

Она секунду колебалась.

— Хорошо. Я буду ждать вас в библиотеке.

Двадцать минут спустя горничная ввела к ней стройного мужчину в смокинге. Она поздоровалась с ним довольно растерянно, не успев обдумать, с чего начать разговор. Он терпеливо ждал…

— Я была тогда ещё очень юной, пожалуй, это всё, что я могу сказать в своё оправдание… Он был красив, смел, умён… Кроме того, шофёр — это всё-таки не лакей… Я хочу сказать, что с шофёром у меня могли быть дружеские отношения, тогда как с другими слугами…

Собеседник понимающе кивнул.

— Это был безрассудный, безумный поступок… Когда мой отец рассчитал его, казалось, сердце моё разорвётся…

— Ваш отец знал? — спросил Гонзалес.

Она покачала головой.

— Нет. Отец был довольно вспыльчив и рассчитал Джима за какой-то незначительный проступок… Потом я получила письмо — перед самой войной… Во время своего замужества я не имела известий о нём около трёх лет, а затем я получила письмо от этой женщины, в котором она сообщала, что племянник её болен чахоткой и что ей известно, какими… какими друзьями мы с ним были когда-то…

Улыбка гостя в первый момент показалась ей оскорбительной.

— Вы не сообщили мне ничего принципиально нового, леди Ирен, — сказал он.

— Но… как же… это ведь никому…

Он перебил её.

— Скажите, леди Ирен, вы были счастливы в браке? Извините мой нескромный вопрос.

Она колебалась.

— Да… Муж мой был почти на тридцать лет старше меня… А к чему вы спрашиваете?

Леон опять улыбнулся.

— Я сентиментален, что конечно несовместимо с моей профессией. И всё же я, к стыду своему, страстный любитель сердечных тайн как в литературе, так и в жизни. Вы любили этого… Джима?

— Я и теперь люблю его… Непереносимо думать, что он лежит где-то в бреду, в горячке на попечении этой ужасной тетки…

— У него нет никаких родственников, — спокойно заметил Леон.

Она вскочила со стула, широко раскрыв глаза.

— Откуда вам это известно?

Его хладнокровие действовало на неё почти гипнотически.

— Сегодня вечером я направился к дому полковника Энфорда. Знаете, зачем? Мне захотелось заглянуть в ваш рот. Я сужу о женщинах по их ртам и, вы знаете, редко ошибаюсь. Вот почему я ещё до вашего признания уже знал о том, что ваша репутация запятнана.

Ирен вспыхнула.

— Мистер Гонзалес, вам не кажется…

Он невозмутимо продолжал:

— Имей вы рот обычного типа, я никогда бы до такой степени не заинтересовался этой историей. А теперь…

Она ждала. Леон сказал, направляясь к двери:

— Вы застанете Джеймса Амвросия Клайнса одетым и готовым к отъезду в гостинице «Пикадилли». Кольцо, которое вы ему подарили, не покидает его мизинца, как не покидает его нагрудного кармана ваша фотография.

Бледная, почти теряющая сознание, она опустилась на ближайший стул, когда Гонзалес молниеносным рывком предотвратил её падение.

— Он человек очень славный, очень богатый… и ещё скажу, очень глупый, — иначе он давно решился бы навестить вас.

Перед нарядной виллой в Лэнгли остановился автомобиль, из которого вышла бедно одетая женщина. Дверь ей отворил высокий полный мужчина. Оба они прошли в гостиную, густо заставленную всякой мебелью. На лице миссис Деннис играла самодовольная улыбка.

— Всё в порядке, — сказала она, брезгливо отбрасывая рваную шаль.

Неуклюжий мужчина с бриллиантовым кольцом на мизинце повернулся в сторону второй женщины.

— Как только мы получим эти деньги, немедленно уезжаем отсюда. Это дело становится слишком опасным. Почему ты так запоздала, Мария?

— Лопнула шина, — сказала она, потирая над огнем руки. — Я думаю, бояться нечего. Что преступного в скромной просьбе помочь больному человеку?

Они весело рассмеялись. В эту самую минуту раздался стук в дверь, прозвучавший в ночной тиши набатным колоколом. Компания испуганно притихла.

Если через десять секунд не откроется эта дверь, — послышался любезный голос Гонзалеса, — утром её взломает полиция с целью обыска и ареста…

Дверь немедленно распахнулась.

Ранним утром Леон Гонзалес вернулся на Керзон-стрит. Друзья с нетерпением ждали его рассказа.

— Довольно банальный случай, — бросил Леон небрежно. — Наш Амвросий, человек довольно благовоспитанный, оказывается, в юности имел любовную связь с дочерью герцога. Он лишается службы. Из любви к этой девице он решает исчезнуть. Вспыхивает война. Он идет в солдаты. Перед сражением при Невшателе он пишет своей бывшей квартирной хозяйке миссис Деннис письмо с просьбой уничтожить пачку конвертов с письмами Ирен. Затем он попадает в списки убитых. Любопытство подстрекает миссис Деннис прочесть письма. Она узнаёт достаточно, чтобы шантажировать Ирен, которая в то время уже была замужем. Но Амвросий не убит, а только ранен. Он едет в Южную Африку, где обзаводится немалым капиталом.

Идут годы. Чета Деннис регулярно получает от Ирен деньги на лечение «неизлечимо больного Джима»…

— А списки в газетах? Ведь Ирен тоже могла их прочесть?

— Алчность затмевает рассудок и у более достойных людей, а эти… Короче, они выманили у леди Белвит свыше двадцати тысяч фунтов.

— Что же нам сделать с этими… тварями? — спросил Пойккерт вставая.

Леон вынул что-то из кармана. Это был сверкающий бриллиантами перстень.

— Я взял его в виде гонорара за полезный совет, — сказал он.

— Какой совет?

— Покинуть Англию прежде, чем Амвросий найдет их. Они были чрезвычайно мне благодарны, — ответил Леон.

Глава 5. Тайна Слэна

Убийство Бернарда Слэна было одной из тех тайн, которые обычно доставляют много приятного прессе и мало приятного полиции.

Мистер Слэн был преуспевающим торговым посредником, холостяком и эпикурейцем.

Он только что отобедал в «Ориенте» и, так как автомобиль его был в ремонте, сел в такси и велел везти его домой. Когда автомобиль остановился у дома, в котором проживал мистер Слэн, портье как раз поднялся на пятый этаж.

Тяжёлое предчувствие закралось в душу портье, когда он, спустившись вниз, застал шофёра стоящим в вестибюле.

— Что случилось?

— Я только что доставил сюда мистера Слэна, который живет в седьмой квартире, — ответил шофёр. — У него не оказалось мелочи, и он зашёл к себе, чтобы…

Портье и шофёр беседовали минут пять. Затем портье решил пойти самому за деньгами для шофёра.

Слэн занимал в этом доме первый и, конечно, самый дорогой этаж. Площадка была освещена, — видимо, забыли погасить свет, войдя в квартиру. Портье позвонил и стал ждать. Затем он позвонил ещё раз, постучал… Ответа не последовало. Он вернулся к шофёру.

— Мистер Слэн, должно быть, лёг спать. Как он себя чувствовал? — спросил он.

Вопрос касался степени опьянения беспокойного жильца. Мистер Слэн частенько возвращался домой в таком состоянии, что явно нуждался в помощи швейцара.

Шофёр (его звали Рейнольдс) подтвердил, что его клиент, судя по всему выпил более, чем достаточно. Портье ещё раз поднялся на площадку и стал стучать. Потерпев неудачу и в этот раз, он вынул из своего кармана два шиллинга и шесть пенсов, чтобы рассчитаться с шофёром. До самого утра портье не оставлял своего поста в вестибюле. Покинуть дом, минуя его, было невозможно.

На следующее утро полисмен, стоящий на посту в Грин-парке, заметил человека, неуклюже сидящего на одном из парковых стульев. Мужчина был во фраке. Поза его показалась полисмену настолько необычной, что он счёл своим долгом, переступив ограду, направиться по лужку к той клумбе рододендронов, возле которой стоял этот стул. Приблизившись к незнакомцу, он убедился, что подозрения его были не напрасны: неизвестный был мёртв. По документам, найденным в кармане покойника, полисмен установил, что это был Бернард Слэн. Осмотр трупа показал, что смерть наступила вследствие удара по голове каким-то тяжёлым предметом.

Недалеко от этого места находились железные ворота. Замок на них оказался сломанным.

Немедленно прибывшие агенты Скотленд-Ярда тщательно осмотрели место происшествия, затем допросили портье дома, где ранее жил убитый, и шофёра такси Рейнольдса.

Как и портье, Рейнольдс был безупречным человеком. Он был вдовцом. Проживал в небольшой квартирке над автомобильным гаражом на Пекарной улице.

— Довольно странное убийство, — сказал Леон Гонзалес, облокотясь на обеденный стол и подперев голову руками.

— Почему? — спросил Манфред.

— Потому, что в кармане убитого нашли счёт гостиницы.

Он указал пальцем на один из столбцов газеты. Джордж потянулся за газетой и прочёл следующее:

«В правом кармане фрака полицией была обнаружена окропленная кровью бумажка, оказавшаяся счётом, выписанным Ост-Эндским „Пледж-отелем“ 3-го августа 1921 года на имя м-ра и м-с Цильбрехем на сумму 7.500 франков.»

Манфред отбросил газету.

— Лично мне кажется странным, что этот совершенно пьяный человек ухитрился каким-то образом покинуть незамеченным свою квартиру и попасть в Гринпарк, расположенный так далеко от его дома.

Леон пожал плечами.

— Этот новый закон, запрещающий оглашение подробностей бракоразводных процессов, ровно ничего не стоит, — сказал он. — К счастью, в данном случае дело было ещё в 1921 году, так что подробности пребывания мистера и миссис Цильбрехем в «Пледж-отеле» вполне могут быть оглашены, если дело дойдет до суда.

— Ты подозреваешь убийство из мести?

Леон пожал плечами.

Инспектор Скотленд-Ярда Роберт Медоуз был искренним другом Трёх Справедливых. Он частенько заходил по вечерам на Керзон-стрит выкурить трубку-другую в обществе своих неофициальных коллег.

В этот вечер он явился, полный свежих впечатлений о загадочном убийстве.

— Кстати, — сказал он, — имена четы Цильбрехем мы вычеркнули из дела. Ясно, что мистер Цильбрехем был не кто иной, как Слэн. Ну, а дама — одна из его любовниц…

— На которой он собирался жениться, — сказал Гонзалес.

— С чего вы взяли? — спросил озадаченный сыщик.

Леон усмехнулся.

— Счет был переслан убитому с целью напомнить о существовании некоего мужа. Но не это важно. Меня интересует одна деталь: когда шофёр подъехал к дому, Слэн вышел тотчас же?

— Вы, как видно, тоже собирали сведения, — заметил сыщик. — Нет, он вышел не сразу. Как человек тактичный, шофёр решился не вытаскивать Слэна из автомобиля, чтобы люди, находившиеся в вестибюле, не заметили его состояния.

— Он, пожалуй, самый тактичный из всех шофёров Лондона, — проронил Гонзалес небрежно.

— Ещё вопрос: долго ли находился портье на пятом этаже?

Инспектор покачал головой. — Трудно сказать. Он пробыл там некоторое время, беседуя с квартирантами. Очевидно, когда внизу, в квартире Слэна, хлопнула дверь, он сообразил, что кто-то пришел, и спустился вниз.

Леон откинулся на спинку кресла, блаженно улыбаясь.

— Каково твое мнение, Раймонд? — обратился он к молчаливому Пойккерту.

Тот загадочно улыбнулся.

— Хорошо, а чем вы объясните вторичный выход Слэна? — спросил настороженно инспектор.

Тут Гонзалес и Пойккерт вскочили со своих мест.

— Да он и не думал выходить! — воскликнули оба в один голос.

Обескураженный сыщик заметил озорные глаза Джорджа Манфреда.

— Они говорят сущую правду, Медоуз. Ясно, что он больше не покидал дома.

Манфред встал и потянулся.

— Я готов даже держать пари на пятьдесят фунтов, что убийца будет найден Леоном завтра же. Правда, я не поручусь, что ему удастся доставить его в Скотленд-Ярд.

На следующее утро, часов в восемь, когда шофёр Рейнольдс собирался выезжать из гаража, к нему подошёл Леон Гонзалес и протянул визитную карточку.

Рейнольдсу — человеку выдержанному, спокойной, приятной наружности, располагающему к себе любезной предупредительностью, можно было дать на вид лет сорок.

— Так вы тоже сыщик? — спросил он, улыбаясь. — Я ведь ответил уже на все вопросы, какие мне задавали.

— Этот автомобиль — ваш собственный? — Леон указал на свежей полировки машину.

— Да, — ответил шофёр. — Но автомобиль не золотые прииски, как думают некоторые. А если ещё посчастливится быть замешанным в таком деле как это, выручка упадет процентов на пятьдесят, не меньше. Я дал полиции полный отчет о моих доходах, так что…

— Я работаю для собственного удовольствия, — перебил его Леон, отвечая улыбкой на улыбку. Меня интересуют один-два момента, не вызвавшие интереса у полиции.

— Поднимемся лучше ко мне в комнату, — сказал шофёр после некоторого колебания.

Комната Рейнольдса была гораздо комфортабельнее, чем это можно было предположить. Среди мебели Леон заметил две старинные вещи, стоившие, должно быть, немалых денег. Посреди комнаты стоял стул на гнутых ножках. На столе стояла кожаная коробка для шляп. Неподалеку Леон заметил довольно элегантный кофр. Шофёр, вероятно, перехватил взгляд Леона.

— Это вещи одного из моих пассажиров, — сказал он отрывисто. — Я должен отвезти их на вокзал.

По интонации шофёра Леон определил, что слова эти были предназначены для кого-то другого в передней. Рейнольдс, видимо, понял это, потому что настроение его внезапно изменилось.

— Вы должны понять, мистер Гонзалес, что я — человек трудящийся. Боюсь, что не смогу уделить вам достаточно времени. Что, собственно, вы желали бы знать? — В тот день, когда вы отвезли Слэна домой, у вас было много работы?

— Как всегда. Впрочем, об этом дне я дал полный отчет полиции, даже о случае с больницей.

— О случае с больницей?

Шофёр колебался.

— Я не хотел бы претендовать на роль какого-то… героя. Обыкновенное человеколюбие… На углу Пекарной улицы какая-то женщина была сбита автобусом… Я подобрал её и отвёз в больницу.

— Она сильно пострадала?

— Она умерла.

Голос его оборвался.

Леон пристально посмотрел на него. И ещё раз взгляд его упал на шляпную коробку и кофр.

— Благодарю вас, — сказал он. — Не согласитесь ли вы прийти сегодня вечером на Керзон-стрит? Адрес на карточке.

— Но… зачем?

— Мне хочется задать вам один вопрос, на который вы, по-моему, только рады будете ответить, — сказал Леон, надевая шляпу.

Автомобиль Леона стоял за углом. Выйдя от Рейнольдса, Гонзалес поспешил в больницу на Уомнер-стрит. Там он узнал ровно столько, сколько предполагал узнать и вернулся домой в самом мрачном расположении духа.

В девять часов вечера пришел Рейнольдс. Леон Гонзалес провёл с ним около часа с глазу на глаз в небольшой приемной нижнего этажа. К счастью, Медоуз в тот день не счёл нужным почтить друзей своим присутствием.

Неделю спустя он явился со сведениями, поразившими, наверно, только его одного.

— Странная вещь: тот шофёр, что отвозил Слэна, ни с того ни с сего вдруг продал свою машину и скрылся. Ведь никто же и не думал подозревать в нём убийцу. Это было бы просто нелепо!

Манфред любезно согласился с ним. Пойккерт глубокомысленно затянулся папиросой, а Леон Гонзалес зевнул, как бы давая этим понять, что ему чертовски надоели всякие тайны.

— Крайне любопытно, — заметил Гонзалес, сидя у камина в обществе своих друзей, — что полиция даже не попыталась навести справки о прежней жизни Слэна. А ведь перед тем, как переехать в Лондон, он долгое время жил в Ливерпуле, был владельцем большого доходного дома и нескольких магазинов. Окажись полиция несколько более любознательной, она бы наверняка узнала о том, что в это время в Ливерпуле проживал молодой доктор Грэн с красавицей-супругой и что она сбежала от мужа с преуспевающим Слэном. Вероятно, Слэн был влюблен в неё по уши и готов был жениться. Но Слэн принадлежал к той категории людей, которые бывают страстно влюблены в течение определённого срока, предположим, трёх месяцев. А дальше…

Доктор предложил своей жене вернуться к нему. Она отказалась, и больше он о ней ничего не слышал. Бросив свою врачебную практику, он переехал в Лондон, вложил свои сбережения в небольшой гараж и превратился в шофера такси.

С женой ему так и не удалось встретиться, но Слэна видел довольно часто. Рейнольдс, или Грэн, как мне приятнее его называть, сбрил усы и бороду, всемерно изменил внешность, чтобы Слэн не смог его узнать при встрече.

Злой рок заставил Грэна повсюду следовать за своим врагом, изучать его привычки и вкусы. Так, он вскоре узнал, что по средам Слэн обедает в клубе «Ориентц», причем неизменно уезжает оттуда в половине двенадцатого. Он не придавал, однако, этому открытию никакого значения и не надеялся извлечь из него практической пользы, пока не настал тот роковой день…

Увидев сбитую автобусом женщину, он вышел из машины, склонился над ней и, к своему ужасу, узнал бывшую супругу… Внеся её в автомобиль, он помчался к ближайшей больнице. В ожидании операции несчастная сообщила ему в нескольких отрывистых, почти бессвязных словах всю историю своего падения… Она умерла до начала операции…

Потом я узнал в больнице, что какой-то незнакомец распорядился хоронить её в Ливерпуле, причем не жалел никаких средств для организации этого дела. Вот зачем в комнате Грэна были наготове шляпная коробка и кофр…

Он покинул больницу, обезумев от ненависти. Шёл крупный дождь, когда он проезжал мимо «Ориента», швейцар выходил взять такси для Слэна… Остановившись у ворот парка, он взломал их и повёз своего пьяного седока прямо на площадку для гольфа. Вот здесь-то он и открылся ему, здесь он и предъявил Слэну счет той гостиницы… Потом он уверял меня, что хотел оставить его в живых, что вынужден был убить его в целях самозащиты, так как Слэн угрожал ему револьвером. Это может быть правдой, а может и не быть. Так или иначе, оставив Слэна в парке, он подъехал к его дому, обождал, пока портье поднимется наверх и стал ждать его в вестибюле…

— Мы ведь не станем уведомлять об этом полицию? — серьёзно спросил Манфред.

Пойккерт разразился громким хохотом.

— Это приключение само по себе так сказочно, что полиция никогда не поверит в него, — сказал он.

Глава 6. Пометка на чеке

Человек, вошедший в дом на Керзон-стрит, был полон благородной решимости восстановить попранную справедливость.

— Разве это благородно — выгнать человека из дома только за то, что он произнёс только одно словечко по-арабски?

— Погодите, — остановил его Леон Гонзалес. — Давайте начнём сначала: кто вы такой и откуда вас выгнали?

— Я же говорю вам, что был у мистера Сторна вторым лакеем. Отличное место, должен вам сказать. А он возьми да выгони меня за то, что я сказал…

— По-арабски?

— Ну да. После войны я был в Константинополе, ну и подхватил кое-какие фразы. Так вот, когда я чистил серебряный поднос, причём, чистил со всем старанием, то залюбовавшись своей работой, пробормотал по-арабски: «вот так славно» — и вдруг слышу позади себя голос мистера Сторна: «Вы уволены». Прежде, чем я сообразил, в чём дело, мне было выплачено месячное жалование и я очутился на улице.

Гонзалес скептически пожал плечами.

— Возможно, это интересное сообщение могло бы привлечь внимание… Но при чём здесь мы?

Сколько раз он задавал подобный вопрос людям, приходившим в штаб Серебряного Треугольника с мелочными печалями и обидами!

— Да ведь странно всё это! Что ему так не нравится в арабском языке? Почему ему так нравятся турецкие казни?

— Казни?

— Ну да! У него в спальне висит большая фотография. Её сразу не увидишь, потому что она висит в потайной нише, но он как-то забыл её закрыть… Там на снимке трое повешенных, а вокруг толпа глазеющих на них турок. Зачем это ему?

Леон минуту помолчал.

— Действительно, всё это несколько странно, но, как говорится, дело вкуса. Чем ещё я мог бы служить вам?

Гость смущённо попрощался и ушёл. Леон пересказал этот эпизод своим друзьям.

— Об этом Сторне я слышал, что он крайне бережлив, что в своём доме в Парковом переулке он держит очень немного слуг, платя им очень скудное жалованье, — сказал Манфред. — По происхождению он армянин. Разбогател на нефтяных приисках во время войны. А в болезненной страсти к изображениям турецких казней я не вижу ничего, достойного внимания.

— Учитывая его происхождение, — сказал Пойккерт, — это вполне естественно.

В самом начале апреля Гонзалес узнал из газет, что мистер Сторн намерен провести краткосрочный отпуск в Египте.

Интерес к особе Сторна был вполне оправдан: баснословное богатство, высокая образованность и прочные деловые связи открывали перед ним все двери.

Жил он в Парковом переулке, в Бёрсон-хаузе — небольшом, но красивом особняке, который он приобрел за фантастическую сумму у прежнего владельца, лорда Бёрсона. Большую часть своего времени он проводил либо там, либо в своей роскошной вилле в Суссексе. Возглавляемый им Трест Персидской и Восточной Нефтяной Промышленности помещался в огромном доме на Моргет-стрит, где его можно было застать ежедневно с десяти часов утра до трёх пополудни.

Большая часть акций этого треста находилась в руках Сторна. Ходили слухи, что он зарабатывает около четверти миллиона в год. Он был холостяком. Число близких друзей его было весьма ограничено.

Не прошло и месяца с того дня, когда мистер Гонзалес прочёл в газете заметку об отъезде Сторна в Египет, как к двери с блестящим треугольником подкатил огромный автомобиль, из которого вышел столь же огромный джентльмен…

Он долго разглагольствовал на отвлеченные темы, задавал ничего не значащие вопросы, пока Леон, окончательно потерявший терпение, не спросил его прямо о цели его визита.

— Что ж, — вздохнул толстяк, — я откроюсь вам. — Дело в том, что я — главный директор Треста Персидской и Восточной…

— Предприятие Сторна? — спросил Гонзалес, сразу оживившись.

— Именно так… мне бы, скорее всего, следовало обратиться к полиции, но один из моих приятелей посоветовал прежде обратиться к вам.

— Относительно мистера Сторна?

Джентльмен, оказавшийся мистером Юберзом Греем, кивком подтвердил это предположение.

— Видите ли, мистер Гонзалес, дело довольно-таки щекотливое…

— Он сейчас за границей? — перебил его Леон.

— Да. Он за границей, — сказал Грей с расстановкой. — Он уехал как-то странно… В день его отъезда в тресте должно было быть совещание, которое он сам же назначил, но в то самое утро я неожиданно получаю от него письмо, в котором он сообщил о своём внезапном отъезде, причём просил сохранить это в тайне. К сожалению, один из моих подчинённых поведал об этом какому-то репортёру и, таким образом…

— Дальше, — нетерпеливо сказал Леон.

— Неделю спустя мы получили от него из Рима письмо с приложенным к нему чеком на 83000 фунтов и сообщением, что чек этот надлежит оплатить немедленно, когда за ним явится господин, который действительно, не замедлил явиться на следующий день.

— Англичанин? — спросил Леон.

Мистер Грей покачал головой.

— Нет, он скорее смахивал на чужеземца: черноволосый, смуглый… Короче, деньги мы ему выплатили.

— Понятно, — бросил Леон.

— Спустя несколько дней мы получили ещё одно письмо от мистера Сторна, написанное в «Отель-де-Рюсси», в Риме. В этом письме сообщалось, что необходимо оплатить ещё один чек, высылаемый на имя некоего мистера Крамана, на сумму 107000 фунтов с несколькими шиллингами. И это указание я выполнил в точности. На следующий же день я получаю ещё письмо из гостиницы «Плацца дель Плебисцито» в Неаполе, — я могу предоставить в ваше распоряжение все эти письма, — с уведомлением, что надлежит оплатить ещё третий чек некоему мистеру Реццио. Сумма — 112000 фунтов. Эта сумма почти исчерпывала кассовую наличность мистера Сторна. Деньги были выплачены, но я решил разобраться в этом деле.

— Чек при вас? — спросил Леон.

Толстяк протянул ему чековый бланк. Леон внимательно осмотрел его.

— Подделка?

— Исключена. Письмо также написано его почерком. Но меня смущают эти странные пометки на оборотной стороне чека.

Леон, лишь подойдя к окну, смог разглядеть у самого края бланка едва заметную карандашную строчку.

— Вы разрешите мне оставить этот чек у себя на пару дней?

— О, разумеется!

Леон ещё раз подверг чек внимательному осмотру. Он был выписан на Оттоманский Нефтяной Банк, частное предприятие Сторна.

— Что вы предполагаете?

— Не знаю, но меня всё время преследует мысль, что тут не обошлось без подлога. Но мне не хотелось бы, чтобы мистер Сторн узнал о моей… проверке. Я готов уплатить столько, сколько вы потребуете, но мне необходимо избавиться от этих странных предчувствий…

Когда гость ушёл, Леон заглянул к Манфреду.

— Здесь вполне вероятен самый гнусный подлог, — сказал Джордж. — Но если уж браться за это дело, начинать нужно с самого дебюта Сторна.

— Я того же мнения, — сказал Гонзалес…

Он вернулся около полуночи с целым ворохом сведений о Сторне.

— Лет двадцать назад он служил в Оттоманском Телеграфном Агентстве. Владеет восемью восточными языками. В Константинополе был своего рода знаменитостью. Это ни о чём не говорит, Джордж?

— Пока нет.

— Далее. Он якшается с придворной челядью, с теми палачами, что отправляли на виселицу своих политических противников. Нет никакого сомнения, что он завладел своей концессией только благодаря этим молодчикам.

— Какой концессией? — спросил Манфред.

— Нефтяными приисками. Когда же власть перешла к новому правительству, он и тогда оказался на поверхности. Его пяти товарищам повезло гораздо меньше: трое из них были заподозрены в правительственной измене и повешены.

— Снимок! — воскликнул Манфред. — А остальные двое?

— А двое, будучи итальянцами, были сосланы на пожизненную каторгу.

— Стало быть, когда Сторн вернулся в Лондон…

— Он являлся единственным собственником концессии, которую он продал с чистой прибылью в три миллиона фунтов!

На следующее утро Леон покинул дом раньше обычного. В десять часов он уже стоял у парадной двери Бёрсон-хауза.

Несколько глуповатый на первый взгляд привратник посмотрел на него с подозрением, но был довольно предупредителен.

— Мистер Сторн в отъезде, сэр. Он вернётся не ранее, чем через две — три недели.

— Могу ли я видеть секретаря мистера Сторна?

— Мистер Сторн не пользуется услугами секретаря у себя дома, сэр.

Пошарив в кармане, Леон вынул визитную карточку.

— Моя фамилия Бёрсон, — сказал он. — Мой отец родился в этом доме. Несколько месяцев назад я просил у мистера Сторна позволить мне побывать в стенах родного дома, и он любезно позволил мне это.

На визитной карточке была краткая пометка карандашом, подписанная Сторном: «Разрешаю предьявителю сего осмотреть мой дом в любое время моего отсутствия».

Леон просил, уговаривал, требовал — всё было напрасно.

— К сожалению, не могу впустить вас, сэр. — В очередной раз повторил привратник, преграждая ему путь. — Перед своим отъездом мистер Сторн строго-настрого запретил принимать посторонних.

— Что за день сегодня? — спросил Леон неожиданно.

— Четверг, сэр.

— Скоромный день, — глубокомысленно произнёс Леон.

Смущение привратника длилось недолго.

— Идите своей дорогой, сэр, — сказал он сердито, захлопнув дверь перед самым носом «мистера Бёрсона».

Гонзалес обошёл вокруг дома. На острове их было всего два: этот и соседний. Он отправился домой в самом приподнятом настроении. Нужно было поскорее увидеть Пойккерта, который, к числу своих прочих достоинств, имел обширнейший круг знакомств в преступном мире. Ему были знакомы все более или менее выдающиеся мошенники Лондона, грабители, взломщики и карманные воры. Раймонд Пойккерт был осведомлён обо всех новостях этой криминальной державы гораздо лучше любого сотрудника Скотленд-Ярда.

И теперь, когда Леон послал его на рекогносцировку, Пойккерт узнал в одной из мелких таверн про некоего смуглолицего филантропа, по крайней мере трижды слушавшего приговор суда.

Когда он вернулся, Леон продолжал тщательно изучать странные пометки на оборотной стороне чека.

Прежде, чем Пойккерт успел раскрыть рот, чтобы рассказать о полученной информации, Леон схватил телефонную трубку и набрал номер.

— Мистер Грей, на ком лежит обязанность проверять чеки, полученные от Сторна? Я имею в виду официальную обязанность.

— На счетоводе, — послышался ответ.

— А кто нанимал счетовода, вы?

Пауза.

— Нет, мистер Сторн. Они были знакомы ещё давно…

— Где я могу найти этого счетовода? — алчно спросил Леон.

— Он в отпуске. Со вчерашнего дня. Я… могу разыскать его.

Леон радостно хмыкнул.

— Пожалуй, не стоит, друг мой, — сказал он, бросая трубку. — Слушаю с нетерпением, Раймонд!

Выслушав рассказ приятеля, он стал торопливо собираться.

— Возьми револьвер. Едем в Парковый переулок. По дороге заглянем в Скотленд-Ярд.

В десять часов вечера, когда суровый привратник отворил дверь, могучая рука Гонзалеса вышвырнула его на тротуар.

Четверо агентов Скотленд-Ярда, сопровождавшие Леона и Раймонда, ворвались в прихожую. Какой-то выбежавший на шум слуга был отправлен следом за привратником.

После короткой, но оживленной перестрелки с двумя итальянцами, в итоге проявившими благоразумие и сложившими оружие, нападающие проникли в крохотное помещение над крышей, где они обнаружили изнурённого голодом человека, которого даже спешно вызванный директор треста не решился сразу признать своим патроном.

— Этот человек предал нас, и, не подкупи мы ложных свидетелей, висеть бы нам так же, как Гатим Эффенди, Аль-Шири и грек Маропулос, — сказал на допросе один из итальянцев.

— Желая забрать нашу долю, он оклеветал нас. Когда мы бежали с каторги, то поклялись получить от него все, что он нам должен, — добавил второй.

— Простейший случай, — сказал Леон в тот же вечер за ужином. — Не могу себе простить того, что сразу не разобрал этих пометок на обороте чека. Когда Сторн находился в плену под крышей собственного дома, он, видимо, не сразу сообразил сделать эту надпись на обороте чека, который он подписал под принуждением своих мучителей.

— Но что там было написано? — спросил Манфред.

— Сторн ведь ранее служил в телеграфном агентстве. Эти странные точки и чёрточки — не что иное, как слова, записанные по системе Морзе:

«ПЛЕННИК В ПАРКОВОМ ПЕРЕУЛКЕ».

— Любопытно, чем этот миллионер вознаградит нас? — поинтересовался Пойккерт.

Ответ последовал лишь спустя несколько дней после судебного процесса. Он имел вид чека на сумму… в пять гиней.

— Цена жизни! — воскликнул Гонзалес. Он был в восторге.

Глава 7. Дочь мистера Левенгру

Мистер Левенгру вынул изо рта сигару и озабоченно покачал головой.

— Бичевание! Это ужасно! Какое-то… средневековье… Бедный Джоз!

Его собеседник сочувственно вздохнул.

Речь шла о некоем Джозе Сильве, недавно осужденном на каторжные работы с предварительным бичеванием.

Джоз рыскал по театральным агентствам, где предлагал миловидным начинающим актрисам выгодные ангажементы в Южной Америке. Они уезжали туда, счастливые и полные надежд. Назад они не возвращались. Их родственники получали письма, в которых девушки сообщали, что безмерно счастливы, что играют главные роли, что получают приличное жалование… Все они писали об одном и том же, употребляя одни и те же выражения. Было ясно, что писали они под диктовку.

Хорошенькая молодая девушка предложила свои услуги и поехала в Буэнос-Айрес. Её сопровождали отец и брат — оба агенты Скотленд-Ярда. Они благополучно возвратились, добыв все необходимые сведения.

Джоз Сильва был арестован. Когда в ходе следствия проявились дополнительные пикантные подробности, то восемнадцать месяцев каторжных работ и двадцать пять ударов девятиконечным бичом стали для Джоза суровой, но неотвратимой реальностью.

Эта гроза прошла мимо Юлия Левенгру, наслаждавшегося уютом и покоем в своём миниатюрном домике на окраине Найтсбриджа. Продолжал благоденствовать и его сообщник Гейнрих Люис. Это они финансировали Джоза и массу других «джозов», но до них добраться было не просто.

— М-да… Жаль парня, но ничего не поделаешь, — вздохнул Левенгру, посасывая сигару.

Гейнрих тоже вздохнул. Хотя оба они были довольно толсты, он казался ещё полнее, так как был ниже ростом. Он подошёл к камину и взял в руки фотографию, на которой была изображена необычайно красивая девушка в вечернем платье.

— Твоя дочь, Юлий, прекрасна до… Будь я моложе лет на тридцать…

— Если уж я решусь отдать её кому-то, этот счастливец будет по меньшей мере…

— Пэром Англии, — подхватил Гейнрих, — что ж, придётся смириться, так и быть.

Оба рассмеялись.

Мистер Левенгру был вдовцом. Жена его умерла, когда Валерия была ещё ребенком. Никогда не узнает гордая восемнадцатилетняя красавица, сколько душ было загублено, сколько судеб растоптано для того, чтобы воспитать её в неге и роскоши!

Отец её был акционером двадцати трёх баров и увеселительных клубов, разбросанных по всей Бразилии и Аргентине.

Он выплюнул кусочек табачного листа.

— Жаль Джоза, но… жизнь не стоит на месте. Уже нашёлся кандидат.

— Кто он?

Юлий вынул из кармана конверт и протянул Гейнриху. Взглянув на обратный адрес, тот побледнел как полотно.

— Что с тобой, Гейнрих?

— Ты… знаешь, кто это?

Юлий покачал головой.

— Откуда мне знать? Довольно и того, что он — испанец и…

Гейнрих посмотрел на него отсутствующим взглядом.

— Могу я взглянуть на письмо? — Он вынул письмо из конверта и быстро пробежал глазами.

— Приходилось ли тебе слышать о «Четырёх Справедливых»?

Юлий нахмурился.

— Я что-то читал о них много лет назад… Они, должно быть, погибли… А к чему ты спрашиваешь?

— Они живы! — резко ответил его собеседник. — Правительство их помиловало. Они даже имеют собственную контору на Керзон-стрит.

И покуда он излагал бурную историю Справедливых, лицо Юлия Левенгру приобретало серо-землистый оттенок.

— Но как они могли пронюхать… это… Это чудовищно…

Деликатный стук в дверь прервал его речь. Вошедший лакей подал на серебряном подносе визитную карточку. Надев очки, Юлий взял её, прочёл, секунду помедлил и глухо произнёс:

— Проведите его наверх.

— Леон Гонзалес, — сказал Гейнрих почти шепотом, когда дверь закрылась.

— Видишь небольшой треугольничек в углу карточки? Точно такой же красуется над входной дверью их дома на Керзон-стрит. Это он!

Леон Гонзалес быстро вошел в комнату. Несмотря на седые виски, он был по-юношески подвижен. Острое, почти аскетическое лицо светилось энергией и жизнелюбием.

— Мистер Левенгру… — начал он, холодно кивнув в сторону Юлия.

— Откуда вы знаете меня? — спросил тот, напряжённо улыбаясь.

— Я вас вижу впервые, а вот мои друзья настолько вас изучили, что с поразительной точностью нарисовали ваш портрет вчера вечером на обеденной скатерти, чем вызвали справедливое негодование нашей домохозяйки.

Левенгру насторожился: в этих смеющихся глазах сквозил ледяной холод.

— Чем могу служить, мистер Гонзалес?

— Прежде всего хочу попросить прощения за эту маленькую мистификацию…

Левенгру нетерпеливо кивнул.

— Я хочу предложить вам, мистер Левенгру, положить конец существованию вашего… предприятия, причём в самое кратчайшее время.

— Но…

— Иначе вы станете очень… несчастным человеком, мистер Левенгру.

Опустив руку в карман пальто, он быстрым движением вынул листок бумаги и развернул его.

— Список тридцати двух девиц, попавших в ваши заведения за последние два года, — сказал он. — Прочтите и покажите вашему другу. Копия у меня есть. Кстати, этот список — плод шестимесячных допросов и розысков. Поэтому прошу отнестись к нему со всей серьёзностью.

Левенгру, не читая, швырнул бумагу на пол.

— Если у вас ко мне нет больше дел…

— Друг мой, — голос Леона стал почти воркующим. — Вы немедленно пошлёте срочные телеграммы вашим управляющим о распоряжении отпустить на волю этих девиц, выплатив им соответствующую компенсацию и снабдив их билетами до Лондона, причём в первом классе.

Левенгру порывисто шагнул к звонку и нажал кнопку.

— Вы либо не в своём уме, либо… Короче, у меня нет времени…

— У вас слишком мало воображения. Жаль, — медленно произнёс Гонзалес.

Вошёл лакей. Левенгру небрежным жестом указал на Леона.

— Проводите этого господина к выходу.

Леон насмешливо окинул взглядом обоих толстяков, так же насмешливо поклонился и вышел.

— Боже мой! Боже мой! — голос Гейнриха срывался Он забегал по комнате, отчаянно жестикулируя. — Что же делать?

— Успокойся, друг мой, — овладевший собой Левенгру говорил почти покровительственно. — Чем может быть опасен этот жалкий авантюрист? Обратится в полицию? Пусть!

— Ты безумец! — завопил Гейнрих. — Какая полиция? Какая полиция? Разве они нуждаются в полиции? Да они сами…

— Тсс, — прошептал Юлий.

Он услышал в передней шаги дочери.

— Папа, — сказала она с упрёком, — ты опять ссоришься с дядей Гейнрихом?

Наклонившись, она поцеловала отца в лоб.

— Никакой ссоры не было, моя дорогая. Просто Гейнрих сверх всякой меры озабочен пустяками. Представляешь, он ещё такой ребенок…

Она охорашивалась у огромного зеркала, мурлыкая игривую мелодию.

— Знаешь, папа, сегодня у леди Эсфири я познакомилась с очень милым человеком. Его зовут Гордон. Ты его знаешь?

— Я знаю многих, носящих это имя… А почему ты спрашиваешь? Он… ухаживал за тобой?

Она беззаботно рассмеялась.

— Папочка, ему ведь почти столько же лет, сколько тебе. Просто он такой забавный…

Юлий проводил её до парадной двери, подождал, пока ее автомобиль не скрылся из виду, и вернулся к своему компаньону.

В театре Валерия оказалась в окружении молодых людей, наперебой демонстрирующих перед ней галантность и остроумие. Ложа была переполнена, молодые люди были веселы до бесшабашности. Она испытала даже некоторое облегчение, когда её пригласил выйти величественный камердинер.

— Вас спрашивает какой-то джентльмен, мисс.

— Меня? — спросила она удивлённо и, выйдя в вестибюль, оказалась лицом к лицу с элегантным мужчиной средних лет.

— Мистер Гордон! — воскликнула она. — И вы здесь!

Он держался подчеркнуто сухо.

— Я должен сообщить вам довольно неприятную весть, мисс Левенгру.

Она побледнела.

— Надеюсь, не об отце?

— К сожалению, да.

— Что случилось?

— Вы должны поехать со мной в полицию.

Она посмотрела на него с явным недоверием.

— В полицию?

Мистер Гордон подозвал стоявшего неподалеку камердинера.

— Принесите пальто мисс Левенгру, — сказал он решительно.

Несколько минут спустя они садились в стоящий наготове автомобиль…

Часы били полночь, когда мистер Левенгру встал с кресла и потянулся. Гейнрих давно ушёл. Посмеявшись над его страхами, Левенгру вновь обрёл обычное душевное равновесие и вспоминал недавний визит Гонзалеса с известной долей иронии. Он уже направлялся в свою спальню, когда раздался сильный стук в парадную дверь, гулким эхом разнёсшийся по всему дому. Лакей побежал открывать.

Перед Левенгру выросла мощная фигура полицейского инспектора.

— Левенгру? — строго спросил он.

— Да, — ответил Левенгру.

— Прошу следовать за мной в полицейский участок.

Инспектор говорил жёстко, даже грубовато. Левенгру стало не по себе.

— В полицейский участок? Но почему?

— Вы это узнаете на месте.

— Но… по какому праву?.. Я протелефонирую моим адвокатам…

— Вы, значит, отказываетесь подчиниться властям?

Тон был настолько угрожающим, что Левенгру с готовностью подчинился.

Ставни на полицейском автомобиле были наглухо закрыты. На сиденьях, расположенных вдоль боковых стенок салона, уже сидели два человека. Инспектор сел рядом с Левенгру. Машина тронулась. Прошло пять минут, десять… Казалось бы, можно было уже достичь полицейского участка, но ночное путешествие продолжалось. Левенгру беспокойно заёрзал на жёстком сиденьи.

— Могу успокоить вас, — произнёс чей-то спокойный голос. — Вы едете не в полицию.

— А… куда же вы меня везёте?

— Сами увидите, — последовал ответ.

Прошёл, наверное, час, прежде чем автомобиль, наконец, остановился. Дом, в который его ввели, производил впечатление необитаемого. Прихожая была покрыта пылью и паутиной. Они спустились по лестнице, ведущей, по-видимому, в подвал, отперли стальную дверь и втолкнули его в помещение, оказавшееся небольшой комнатой со столом, стулом и кроватью. В углу было отверстие, ведущее, как он узнал впоследствии, в уборную. Больше всего его поразило то, что спутники его были в непроницаемых масках. Инспектор куда-то исчез.

— Вы останетесь здесь. Ваше отсутствие никем не будет замечено.

— Но… моя дочь, — пробормотал Левенгру.

— Ваша дочь? Ваша дочь завтра утром отправляется в Аргентину с неким мистером Гордоном, тем же путём, что и дочери других родителей.

Левенгру тупо посмотрел на говорившего, сделал шаг вперёд и без чувств повалился на пол.

Прошло шестнадцать дней.

Каждое утро к мистеру, Левенгру приходил человек в маске и невозмутимо описывал быт и нравы некоего заведения в Буэнос-Айресе — будущей резиденции Валерии.

Ему даже показывали фотографию некоего садиста, управляющего этим адским притоном.

— Негодяи! — орал Левенгру, порываясь броситься на своих мучителей, но всякий раз чья-то сильная рука валила его на кровать.

— Вы зря обвиняете Гордона, — насмешливо говорил незнакомец, — ведь ему, бедняге, тоже надо как-то зарабатывать на жизнь. Он ведь всего лишь агент хозяина притона.

На восемнадцатый день, утром, они вошли к нему, все трое в масках, и радостно сообщили, что Валерия благополучно прибыла к месту назначения и приступила к исполнению своих обязанностей в притоне.

Юлий Левенгру провёл всю ночь в одном из углов своей тюрьмы, дрожа от ужаса. Следующей ночью, часа в три, они вошли к нему и, приготовив шприц, сделали ему укол…

Проснувшись, он принял всё минувшее за кошмарный сон, так как обнаружил себя на диване в собственной гостиной.

Вошедший слуга, увидев его, уронил поднос.

— Боже праведный! Вы откуда, сэр?

Левенгру не смог произнести ни слова, он только кивнул головой.

— А мы-то знали, что вы в Германии, сэр!

— Что… нового… мисс Валерия? — спросил Юлий хриплым голосом.

— Мисс Валерия, сэр? — удивленно переспросил слуга. — Она у себя наверху… В ту ночь, когда вы спешно уехали, она сильно волновалась, но получив ваше письмо, сразу успокоилась.

Мистер Левенгру с трудом поднялся с дивана и подошёл к зеркалу. Волосы и борода его стали совершенно седыми.

Шатаясь, дотащился он до своего письменного стола и вынул из ящика пачку телеграфных бланков.

— Вызовите посыльного, — голос его был хриплым и дребезжащим. — Я намерен послать в Южную Америку двадцать три телеграммы.

Глава 8. Держатель акций

Пойккерт ввёл в комнату человека лет шестидесяти. Бравая выправка выдавала в нём бывшего военного.

— Отставной генерал, — подумал Манфред.

От его внимания не ускользнула и плохо скрываемая озабоченность визитёра.

— Фоол, генерал-майор Карл Фоол, — представился он, когда Пойккерт предложил ему стул.

— И вы пришли по делу мистера Бонзера Трю, — сказал Манфред. — Изумление генерала заставило его рассмеяться. — Вы участвовали в одном из его предприятий и потеряли значительную сумму денег. Если не ошибаюсь, это была нефть?

— Олово, — возразил генерал. — Нигерское олово. Но откуда вы знаете о моём несчастье?

— Я знаю об очень многих людях, обанкротившихся из-за мистера Трю.

Собеседник вздохнул.

— Двадцать пять тысяч фунтов, — сказал он, — всё моё состояние. Я наводил справки в полиции, но мне ответили, что ничего нельзя сделать. Оловянные копи, как и письма мистера Трю, были подлинными.

— Он неглуп, — заметил Манфред.

— Мне это дело с самого начала казалось несколько подозрительным. Он пригласил меня пообедать с ним в гостинице «Уоклей». За обедом он сообщил о колоссальных залежах олова и уверял меня, что мои капиталы удвоятся в течение полугода. Я не стал бы гнаться за лёгкой наживой, — продолжал Фоол, — но, мистер Манфред, у меня есть дочь, будущее которой я хотел обеспечить. А вместо этого я разорён, разорён окончательно! Неужели же нельзя ничего предпринять?

Манфред ответил не сразу.

— Вы, генерал, уже двенадцатый человек, приходящий к нам с этим вопросом. Мистер Трю так ловко прикрылся ширмами правосудия, что уличить его просто невозможно. Кто познакомил вас с этим джентльменом?

— Миссис Колфорд Крин. Я впервые встретился с этой дамой на обеде у нашего общего знакомого, и она пригласила меня на один из приёмов…

Манфреда это нисколько не удивило.

— Боюсь много обещать вам, — сказал он. — Попрошу только об одном: не теряйте связь со мной.

Генерал сообщил свой адрес и откланялся.

Пойккерт, вернувшись из прихожей, задумчиво сказал:

— Джордж, мне порядком надоел этот мистер Трю. Сегодня утром Леон говорил, что в Новом Лесу есть глубокий пруд, на дне которого человек, закованный в цепи, мог бы пролежать необнаруженный целый век. И вот я подумал…

Джордж Манфред весело рассмеялся.

— Это очень мило, но попробуем обойтись другими средствами, хотя мистер Трю давно заслужил…

При обсуждении этой проблемы за обедом Гонзалес также не смог предложить ничего конкретного.

— Любопытнее всего то, что у Трю нет никаких капиталов в Англии, — сказал он. — Так, два-три остаточных счёта в банках, скорее для прикрытия. Я следил за ним в течение года. Он никуда не выезжает, но его скромную квартирку в Уэстминстере я обыскивал столько раз, что мог бы ходить по ней с завязанными глазами.

…Это было весной 1925 года. Тройка не смогла подступиться к этой проблеме, пока не стало известно о таинственном исчезновении некоей Маргариты Лейн, служившей прислугой у миссис Колфорд Крин.

Однажды вечером она отправилась в аптеку за ароматической солью для своей госпожи и пропала бесследно. Хорошенькая девятнадцатилетняя девушка, сирота, она не имела в Лондоне ни родственников, ни знакомых.

Около недели спустя один из известнейших адвокатов Лондона, войдя в зал Лейтер-клуба, увидел за небольшим столиком элегантного господина и тут же направился к нему.

— О, мистер Гонзалес! — воскликнул он. — Вот уж не ожидал встретить вас здесь!

Леон, усмехнувшись, подлил рейнвейна в свой бокал.

— Любезный мистер Серлс, — возразил он, — это как раз то место, где мне более всего подлежит быть сегодня. Видите человека, галантно беседующего с той полной дамой? Этот человек не вламывается в квартиры и не стреляет из револьвера, однако, он торгует подложными акциями, безжалостно разоряя легковерных людей. Но это только до поры. Я всё равно рассчитаюсь с ним.

По красному лицу адвоката скользнула недоверчивая улыбка, когда он усаживался рядом с Гонзалесом.

— Это будет нелегко сделать. Мистер Трю очень богат и не менее умён.

Леон вставлял папиросу в янтарный мундштук и был, казалось, всецело погружён в это занятие.

— Может быть, мне не следовало сообщать вам столь недвусмысленной угрозы, — сказал он. — Мистер Трю является приятелем вашей клиентки, не так ли?

— Миссис Крин? — спросил Серлс. — Клянусь вам, я даже не подозревал об этом.

— Значит, я ошибся, — сказал Леон и перевёл разговор на другую тему.

Он нисколько не сомневался в том, что держатель акций не только был приятелем миссис Крин, но в ту самую ночь, когда исчезла Маргарита Лейн, он находился в доме её госпожи. Миссис Крин, однако, не сочла нужным сообщить об этом ни в полицию, ни на Керзон-стрит.

Миссис Крин была довольно миловидной молодой вдовой, снимающей скромную квартирку близ Ганновер-Курт. Было известно, что она жила на средства, оставленные ей мужем.

Леон, как ни старался, ничего не смог узнать о её покойном муже. О ней было известно, что частые поездки за границу в последнее время стали чуть ли не отличительной чертой характера безутешной вдовы. Она посещала даже такие отдаленные страны, как Румыния. В этих поездках её неизменно сопровождала ныне исчезнувшая Маргарита. В Праге, в Будапеште и в Варшаве миссис Крин устраивала роскошные рауты. Возвращаясь в Лондон, вела жизнь подчёркнуто скромную…

Леон кивнул лакею и уплатил по счёту. Его взгляд упал на противоположный столик, за которым сидел мистер Трю. Леон улыбнулся, представив себе, какое выражение было бы у этого господина, если бы он узнал, что в кармане Гонзалеса находится копия некоего брачного свидетельства, добытого с немалым трудом несколько часов назад.

Чувство, заставившее его покинуть клуб, нельзя назвать иначе, чем наитием свыше.

Он взглянул на часы. Было довольно поздно, но всё же можно было рискнуть навестить миссис Крин.

Через десять минут он уже был дома у вдовы. Лифт поднял его на третий этаж. Миссис Крин отворила ему сама. Очевидно она ждала кого-то другого, так как в первое мгновение немного растерялась.

— О, мистер Гонзалес! — воскликнула она. — Есть новости о Маргарите?

— К сожалению, пока нет, — ответил Леон. — Могу я поговорить с вами несколько минут?

Очевидно, она почуяла неладное.

— Но… сейчас довольно поздно…

— Мне бы не хотелось приезжать сюда ещё раз рано утром…

Она довольно неохотно впустила его.

Леон был у неё не впервые. Ему давно уже бросилось в глаза то, что несмотря на скромность образа жизни вдовы, обстановка квартиры было очень дорогой.

Хозяйка предложила ему стакан виски с содовой. Он поблагодарил, но к стакану не притронулся.

— Я хочу спросить вас, — начал он, — как долго вы пользовались услугами Маргариты?

— Больше года.

— Она себя хорошо зарекомендовала?

— О, да. Впрочем, я ведь вам уже говорила о ней.

— Вы говорили, что она знала языки.

— Французский и немецкий. Она воспитывалась в одном семействе в Эльзасе, так что…

— А для чего вы послали её за английской солью?

Она сделала нетерпеливое движение.

— У меня в тот день ужасно болела голова. Маргарита сама вызвалась сходить за солью.

— А мистер Трю не мог сам сходить?

Она вздрогнула. Лицо её исказилось.

— Мистер Трю? Что вы хотите этим сказать?

— Он же в тот вечер был у вас. Вы ужинали вдвоём, как и подобает супружеской чете.

Она, закусив губы, смотрела на него и молчала.

— Собственно, мне непонятно, почему вы так тщательно скрываете ваше замужество, миссис Крин. Мне, например, прекрасно известно, что ещё пять лет тому назад вы были не только супругой мистера Трю, но и поверенной в его делах, то есть, вы помогали ему в его… гм… в его финансовых операциях. Не так ли? Когда вы ездили за границу, эта девушка была с вами?

Она нехотя кивнула.

— С какой целью вы ездили в Будапешт, Бухарест, Вену? Только чтобы развлечься? Или тут соображения делового характера?

Ответа не последовало.

— В таком случае позвольте сказать мне. В каждом из этих городов имеется банк. В каждом банке — несгораемое отделение. В каждом отделении — ваш частный сейф. Не так ли?

Она резко поднялась. Губы её дрожали.

— Кто вам сказал? — спросила она вяло.

В это время раздался мелодичный звон колокольчика.

— Я открою, — решительно сказал Леон и, прежде чем она смогла что-либо возразить, он в несколько прыжков преодолев коридор, уже открывал дверь.

— Войдите, мистер Трю, — мягко проговорил Леон, обращаясь к изумлённому финансисту. — Думаю, что смогу сообщить вам много интересного.

— Вы… вы… — пробормотал Трю, — вы по поводу пропавшей девушки?

— Я полагаю, найти её будет довольно сложно кому бы то ни было, — загадочно произнёс Леон.

Между тем миссис Крин успела овладеть собой.

— Я очень рада, что вы зашли, мистер Трю. Этот господин утверждает невероятные вещи…

— Какие же? — спросил финансист.

— Какой-то абсурд… Будто вы являетесь моим… мужем.

— Вот как? — спокойно произнёс мистер Трю. — Это любопытно. Не пройти ли нам в гостиную?

В гостиной мистер Трю неторопливо опустился в кресло, закурил и лишь тогда продолжил начатый разговор.

— Итак, — сказал он медленно, — вы намекаете…

Леон резко оборвал его.

— Едва ли можно считать намёком находящуюся при мне копию брачного свидетельства. Впрочем, это меня не касается. Пусть на вашей совести остаётся и вопрос о том, как вы поступали с вашими клиентами. Меня сейчас интересует другое: правда ли, что во многих крупных городах Европы имеются ваши личные сейфы?

— У меня есть некоторые сбережения на материке, но мне не совсем понятно…

— Поверьте, это не праздный вопрос, мистер Трю. Вы сейчас всё поймёте. Если будете говорить правду. Ключи от этих сейфов у вас?

— Интересно… Хорошо, я отвечу вам на ваш вопрос. Сейфы, действительно, имеются… Но без ключей…

— Дальше можете не продолжать, — сказал Леон. — Замки зашифрованы. Шифры постоянно находятся при вас. Скорее всего в жилетном кармане.

— Что вам нужно? — резко спросил мистер Трю.

— Мне? Всё, что мне нужно, я уже получил. А шифры мне не нужны. Они уже никому не нужны, даже вам.

— Как вас понимать?

— Маргарита Лейн отправилась за лекарством…

— Да, но…

— Для вас! — указательный палец Гонзалеса был нацелен на финансиста.

Трю секунду помолчал, потом нехотя произнёс:

— Мне стало плохо.

— Мистер Трю лишился чувств, — вметалась миссис Крин. — Я послала Маргариту поискать соль в моей спальне но её там не оказалось. Тогда она предложила сходить в аптеку.

— Так, — сказал Леон, — всё становится на свои места. В котором часу вы пришли к миссис Крин?

— Около семи.

— Обычно, когда вы приходите домой, вы в столовой…

— В гостиной, — поправила миссис Крин.

— Извините, в гостиной выпиваете несколько рюмок ликёру перед обедом. Так?

— Так.

— Выпив в тот день ликёр, вы вдруг потеряли сознание. В ликёр были подмешаны снотворные капли. Миссис Крин в комнате не было. Когда вы упали, Маргарита Лейн беспрепятственно ознакомилась со всеми вашими шифрами, о которых узнала, сопровождая миссис Крин в её поездках по Европе. Так что шифры эти вам уже не потребуются, можете о них не беспокоиться, господин акционер.

Мистер Трю некоторое время отрешённо смотрел на сыщика, потом медленно повернулся и вышел…

Из соседней комнаты послышался выстрел.

— Так вы полагаете, что эта девушка — не простая служанка? — спросил Пойккерт за ужином.

— Убеждён, что это дочь одного из разорённых клиентов мистера Трю. И даже догадываюсь, кого.

— Ну-ну, — подзадорил Леона Манфред.

— Помните генерала Фоола? — спросил Леон. — Так вот, на прошлой неделе я послал ему телеграмму с просьбой ответить, жила ли его дочь всё это время с ним или нет… Он ответил, что недавно она вернулась из-за границы, где продолжала образование. Зовут её Маргаритой… Да, — добавил он, помолчав, — быть прислугой у знатной дамы и в то же время так блистательно обвести вокруг пальца знаменитого афериста — это тоже своего рода высшее образование!

Глава 9. Человек, певший в церкви

Почти все дела о шантаже поступали к Леону Гонзалесу. Друзья единодушно признали в нём специалиста по раскрытию этой категории преступлений. Леон считал, что люди, виновные в шантаже, заслуживают такого же наказания, как детоубийцы, отравители и т.д.

Так и в деле мисс Броун и человека, певшего в церкви, он отнёсся к суровому приговору весьма одобрительно.

Мисс Броун, как она называла себя, хотя её звали совсем иначе, избрала для своего визита тот предвечерний полумрак, тот послеобеденный «час курительной комнаты», когда мужчины склонны мечтать или подрёмывать в уютных креслах.

— Для почты слишком рано, — заметил Джордж Манфред, когда в передней раздался звонок. — Погляди, кто там, Раймонд. Но прежде, чем ты пойдёшь, я хочу заявить, что в дверь звонит молодая женщина в чёрном платье, довольно грациозная, очень нервная и чем-то весьма озабоченная.

Раймонд Пойккерт, пожав плечами, вышел из комнаты.

— С твоего места, Джордж, видна улица. Так что хвалиться особенно нечем, — заметил, отрываясь от газеты, Леон Гонзалес.

Джордж пустил в потолок кольцо дыма.

— Я и не хвалюсь, — проговорил он лениво. — Раймонд также мог видеть её, и ты, если бы не читал газеты… Она прошла мимо окон три раза и при этом поглядывала на нашу дверь…

— Она хочет видеть кого-нибудь из нас, — сказал Раймонд Пойккерт, входя. — Её зовут мисс Броун, но я сильно сомневаюсь в этом.

— Лучше пойди ты, — подмигнул Манфред Леону.

Войдя в небольшую гостиную, Гонзалес застал там девушку, стоящую спиной к окну.

— Мне было бы удобнее, если бы вы не зажигали свет, — сказала она спокойным, твёрдым голосом.

Леон улыбнулся.

— Я и не собирался это делать мисс…

— Броун, — сказала она, — я уже представилась вашему приятелю.

— Да-да, — сказал он, — вы не первая из наших посетителей, желающих сохранить инкогнито. Присядьте, пожалуйста. Я знаю, у вас мало времени. Вы ведь спешите на поезд.

— Откуда вы знаете? — спросила она изумлённо.

— Иначе вы пришли бы позже, когда совсем стемнеет.

Она села.

— Да, я должна уехать пораньше, — согласилась она. — Мистер Манфред…

— Гонзалес, — поправил он.

— Мне нужен ваш совет.

Она говорила ровным, спокойным голосом, но за этим спокойствием Леон уловил скрываемую тревогу.

— Меня шантажируют. Вы, наверное, посоветуете обратиться в полицию, но, боюсь, что полиция здесь не поможет. Кроме того, я сама бы не хотела передавать дело в суд. Мой отец, — она явно подыскивала слово, — государственный деятель. Если он узнает…

— Вы были неосторожны в письмах? — спросил Леон с участием.

— В письмах и… в других вещах… Лет шесть тому назад я была практиканткой при больнице Святого Иоанна. Выпускных экзаменов не сдавала по причине… вы сейчас всё поймёте. Мои хирургические познания не принесли особой пользы, правда, я однажды спасла человека от гибели, хотя сомневаюсь, что он этого заслуживал. Впрочем, это к делу не относится… В больнице я познакомилась с одним медиком и, как это часто бывает в семнадцать лет, влюбилась в него по уши. Я не знала, что он женат, хотя он мне рассказал об этом прежде, чем наша дружба… зашла за известный предел… Виновата я сама… Пошли письма…

— И эти письма сейчас послужили основой…

— Да.

— Кто же шантажирует вас?

— Он. Ужасно, не так ли? Он опускался всё ниже и ниже… У меня были свои деньги. Моя мать оставила мне ежегодную ренту в две тысячи фунтов… Я платила…

— Когда вы виделись с ним в последний раз?

— В первый день последнего Рождества…

Она вдруг смутилась и продолжала, едва переводя дыхание:

— Я встретилась с ним случайно. Он меня не видел, но для меня это было большим потрясением… Это был его голос… у него чудный голос…

— Он пел? — спросил Леон, когда она остановилась перевести дыхание.

— Да, в церкви.

И она заговорила быстро-быстро, словно желая поскорее избавиться от тягостных воспоминаний и заставить забыть о них собеседника.

— Это случилось спустя два месяца после его первого письма. Он писал ещё по нашему старому адресу, в Лондон. Он просил пятьсот фунтов. До этого я уже давала ему деньги. Я написала, что больше платить не намерена. И вот тогда-то он прислал мне фотографию одного из моих писем. В то время я была уже помолвлена. По-видимому, Джон узнал из газет о моей помолвке…

— Вашему жениху ничего не известно?

— О, разумеется нет… В этом случае всё было бы кончено.

Леон вынул из кармана записную книжку.

— Джон…?

— Джон Лезерит, Львиный бульвар, улица Белой церкви, 25.

Леон старательно записал адрес.

— Но какое конкретное событие привело вас сюда?

Она вынула из ридикюля письмо.

Леон заметил, что конверт не был надписан. Очевидно, ей не хотелось, чтобы стали известны её адрес и фамилия.

Он прочёл типичное письмо вымогателя. Автор просил дать ему три тысячи фунтов не позднее третьего числа наступающего месяца, угрожая в противном случае передать все материалы по назначению…

— Я сделаю всё, что в моих силах. Но как же мне поддерживать с вами контакт? — спросил Леон. — По весьма понятным причинам вам нежелательно открывать своё имя и адрес.

Вместо ответа она положила на стол небольшую пачку банкнот.

Леон улыбнулся.

— Этот вопрос мы обсудим, когда достигнем результата. Что же мне сделать для вас?

— Мне бы хотелось, чтобы вы раздобыли письма и, если возможно, так напугали его, чтобы он перестал меня беспокоить. Что же касается денег, то лучше рассчитаться сейчас.

— Это противоречит уставу нашего предприятия, — весело возразил Леон.

Она дала ему какой-то адрес, сразу показавшийся ему условным.

— Пожалуйста, не провожайте меня, — сказала она, взглянув на часы-браслет. Он подождал, пока за ней не закрылась дверь, и поднялся наверх.

— Мне столько известно об этой даме, что я мог бы написать целый очерк, — сказал он.

— Расскажи хоть что-нибудь, — попросил Манфред, но Леон только покачал головой.

В тот же вечер он направился на улицу Белой церкви.

Львиный бульвар оказался неказистой улочкой, совсем не соответствующей столь громкому названию. На третьем этаже одного из старинных домиков он увидел свежевыкрашенную табличку: «Дж. Лезерит, экспортёр».

Леон постучал в дверь. Никто не ответил.

Он постучал сильнее. Послышался скрип кровати и чей-то недовольный голос. Потребовалось довольно продолжительное время, чтобы убедить хозяина открыть дверь.

Леон очутился в продолговатой комнате, освещённой настольной электрической лампой без абажура. Мебель состояла из кровати, старого умывальника и колченогого стола, загромождённого кипами макулатуры.

Хозяину, стоявшему перед ним в грязной сорочке и брюках, было на вид лет тридцать пять. Лицо его было небритым. В комнате пахло опиумом.

— Что вам нужно? — проворчал Дж. Лезерит, подозрительно оглядывая вошедшего.

Леону достаточно было одного взгляда, чтобы иметь представление о наклонностях и образе жизни хозяина комнаты.

— Если вам нужны письма, то они вот где! — Выкрикнул тот, поднеся кулак к лицу Леона. — Можете вернуться к ней и сказать, что ваш визит увенчался тем же успехом, что и у первого гонца.

— Вы самый отчаянный из всех мошенников, которых я знал, — сказал Леон. — Вам, полагаю, известно, что эта молодая особа собирается отдать вас в руки правосудия?

— Пусть попробует! Пусть только попробует! Тогда её письма прочтут в зале суда! Ах, сколько хлопот я вам причиняю, не говоря уже о Гуэнде! Помолвлена, скажите на милость! Уж не вы ли её так называемый жених?

— Будь я им, вы были бы уже без головы, — хладнокровно возразил Леон. — Если бы вы были умнее…

— Ах, вот как! Вы пытаетесь сделать из меня сумасшедшего? Не выйдет! У меня медицинское образование…

С внезапной яростью он отбросил своего гостя к двери.

— Вон! Убирайтесь отсюда!

Нападение было столь остервенелым, что Леон первое мгновение даже растерялся. Но вступать в открытый конфликт он не хотел, чтобы не портить отношений с полицией, и поэтому позволил истеричному мошеннику выставить себя за дверь.

Всё поведение Джона говорило о том, что письма находятся именно в этой комнате… Лет пять назад операция по их изъятию не заняла бы много времени, но сейчас… Леон вздохнул и направился на Керзон-стрит рассказать приятелям о своей неудаче.

На следующий день за обедом все трое живо обсуждали эту, вдруг ставшую сложной, проблему.

— Выйди он из дома, — дело обстояло бы гораздо проще, но вся загвоздка в том, что он не выходит, — говорил Леон. — Впрочем, мы с Раймондом могли бы и так обыскать комнату без особых затруднений. Каждое утро негодяй выпивает бутылочку молока. Следовательно, нам не трудно будет усыпить его, если мы нанесём ему визит сразу после молочника.

Манфред покачал головой.

— Лучше изберите другой способ. Дело не стоит того, чтобы ради него идти против полицейских правил.

— Эти правила неизмеримо мягче, — заметил Пойккерт, саркастически улыбаясь.

— Меня сильно занимает одна деталь, — сказал Леон. — Она слышала его пение в церкви в день Рождества. У меня не укладывается в голове, что этот… субъект стал бы упражняться в пении рождественских псалмов. Я просто не в силах этого предположить. Однако, она твёрдо заявляет это… Так или иначе я должен завладеть этими злополучными письмами.

Гонзалес не любил терять время. На следующее утро спозаранку он уже наблюдал, как молочник поднимался по лестнице к жилищу Лезерита. Едва он вышел из парадного, Леон уже бежал вверх по лестнице, но, к сожалению, успел лишь заметить, как чья-то рука забирала бутылку с молоком. Приготовленный Леоном маленький флакончик с бесцветной жидкостью остался неиспользованным.

Следующее утро также не принесло успеха.

Ночью следующих суток, во втором часу, он проник в дом, на четвереньках бесшумно прополз по лестнице и приник к двери Лезерита.

Дверь была заперта изнутри, но Леону удалось клещами захватить кончик ключа и повернуть его… Он тихонько нажал ручку двери, но та не поддалась. Кроме замка существовала ещё и задвижка… На следующий день он опять подошёл к дому и стал осматривать его снаружи. Чтобы забраться в окно, потребовалась бы очень высокая лестница…

После краткого совещания с Манфредом пришлось отказаться и от этого плана.

— Отчего бы не вызвать его телеграммой на встречу с мисс Броун? — предположил Манфред.

— Уже пробовал, мой дорогой друг, — сказал Леон, вздыхая, — я даже имел под рукой маленького Дика Левсона, чтобы незаметно обыскать его карманы… Увы, он не явился… Он никому ничего не должен, он чтит законы, к нему невозможно придраться. Боюсь, как бы мне не пришлось ударить лицом в грязь перед мисс Броун, — покачал он головой.

Лишь несколько дней спустя он написал по условленному адресу, только теперь узнав, что это была небольшая писчебумажная лавчонка, куда можно было переслать письма.

Неделей позже инспектор Медоуз, поддерживающий со Справедливыми дружеские отношения, зашёл к Манфреду за советом по поводу какого-то фальшивого испанского паспорта. Манфред в подобных делах пользовался большим авторитетом, к тому же знал массу анекдотов о преступлениях, совершённых испанцами, так что консультация затянулась далеко за полночь.

Желая прогуляться, Леон проводил инспектора до Риджент-стрит. Разговор зашёл о мистере Лезерите. Инспектор оживился.

— О, я его знаю великолепно! Года два тому назад я уличил его в предъявлении подложной доверенности и упрятал в Лондонскую центральную на восемнадцать месяцев… Да, это ведь он предал Майкла Ленсолла…

— Взломщика?

— Короля взломщиков! Майкл был приговорён к десяти годам тюрьмы, но когда он выйдет, я не хотел бы оказаться на месте Джона Лезерита…

Вдруг Леон остановился как вкопанный посреди улицы и разразился гомерическим смехом.

— Я не вижу в этом ничего смешного, — серьёзно сказал Медоуз.

— А я вижу! — смеясь возразил Леон. — Какой же я болван!

— Вам нужен Лезерит? — спросил Медоуз. — Мне известно, где он живёт.

— Нет, он мне вовсе не нужен, — покачал головой Гонзалес, но я с удовольствием бы провёл в его комнате минут десять.

— Зачем?

Леон неопределённо пожал плечами.

Он вернулся на Керзон-стрит и тут же стал рыться в разных справочниках и изучать карту Англии. Он пошёл спать последним и встал первым, так как его комната располагалась ближе всех к парадной двери.

Его разбудил сильный стук в дверь.

Шёл сильный дождь. Прильнув к окну, он с трудом узнал Медоуза. Накинув халат, Леон побежал открывать дверь.

— Помните, мы с вами вчера вечером говорили о Лезерите? — начал инспектор, войдя в приёмную.

Голос его был резок и официален. Взгляд был насторожен и строг.

— Припоминаю.

— Вы этой ночью не выходили ещё раз?

— Нет. А что?

Опять подозрительный взгляд.

— Лезерита убили сегодня ночью, в половине второго, а в комнате всё перевёрнуто вверх дном.

Леон посмотрел на инспектора долгим взглядом.

— Вы нашли убийцу?

— Ещё нет, но мы разыщем его. Дежурный полисмен видел, как кто-то спускался по водосточной трубе. Ясно, что он проник в комнату Лезерита через окно. Лезерит был найден на постели мёртвым. Он получил удар по голове отмычкой. Преступнику удалось скрыться, но на окне остались отпечатки трёх пальцев, а так как он, несомненно, уже имел с нами дело, то эти отпечатки равносильны фотографической карточке. Что вы скажете на это?

— Я в восторге! — воскликнул Леон.

Когда инспектор ушёл, он бросился будить своих друзей, чтобы поделиться новостью.

На этом неожиданности не закончились. Когда друзья сидели за утренним кофе, снова явился Медоуз. Он вошёл, скорее вбежал в комнату бледный, с блуждающим от волнения взглядом.

— Здесь кроется тайна, которая даже вам не под силу, друзья мои, — начал он. — Сегодняшний день вписал чёрную строку в историю Скотленд-Ярда и дактилоскопии как науки… Сведена на нет целая система…

— Что случилось? — нетерпеливо спросил Манфред.

— Рухнула система отпечатков пальцев, — заявил Медоуз. Пойккерт, почти боготворивший эту систему, уставился на него с явным недоумением.

— Мы нашли дубликат, — сказал инспектор. — Отпечатки пальцев, несомненно, принадлежат Майклу Ленсоллу, а между тем, что тоже несомненно, Майкл Ленсолл сейчас находится в Уилфордской тюрьме, отбывая десятилетнее наказание.

Что-то заставило Манфреда посмотреть на Гонзалеса. Лицо его излучало радость.

— Человек, певший в церкви, — произнёс он негромко. — Это лучшее из всех дел, какие мне довелось вести! Дорогой Медоуз, присядьте, закусите с нами! Нет, нет, обязательно присядьте! Я хочу кое-что узнать о Ленсолле. Могу я повидать его?

Медоуз взглянул на него с изумлением.

— Зачем это вам?.. Да, такого позора мы никогда ещё не переживали. Скажу вам больше: когда мы показала полисмену фотографический снимок Ленсолла, он признал в нём того самого человека, который спускался по водосточной трубе! Тогда я подумал, что Ленсолл удрал из тюрьмы. Так нет же! Сидит!

— Могу я увидеть Ленсолла?

Медоуз колебался.

— Если вам так этого хочется, то я не вижу препятствий. Вы ведь знакомы со смотрителем тюрьмы?

— О, разумеется!

Около полудня Гонзалес был уже на пути к Уилфордской тюрьме. Это была одна из небольших тюрем, предназначенных преимущественно для долгосрочных арестантов, ведущих себя сравнительно хорошо и умеющих переплетать или печатать книги. Таких «ремесленных» тюрем в Англии несколько: Медетонская — для книгопечатания, Шептон-Миллетская — для малярно-красильных работ и т.д.

Главный надзиратель сообщил Леону, что Уилфордскую тюрьму предполагают вскоре закрыть, а арестантов перевести в Медетонскую. Он говорил об этом с явным сожалением.

— Здесь у нас народу не много. Они не беспокоят нас, да им тоже неплохо здесь. Вот уже столько лет, как не было ни одного случая неповиновения. Ночью у нас дежурит только один смотритель, — сами можете судить, насколько они здесь смирны.

— Кто дежурил сегодня ночью? — спросил Леон. Не ожидавший такого вопроса надзиратель несколько удивился.

— Мистер Беннет, — ответил он, — между прочим, он утром захворал: прилив жёлчи. Я только сейчас навестил его. Мы с ним беседовали о том арестанте, которым вы интересуетесь…

— Могу я видеть начальника тюрьмы?

Надзиратель покачал головой.

— Он отправился в Дувр вместе с мисс Фолиен. Она едет на материк.

— Мисс Фолиен?

— Его дочь.

— Её зовут Гуэнда?

Надзиратель кивнул.

— Она обучалась врачебному искусству?

— Да, — ответил надзиратель, — она хороший врач. Ведь когда Майкл Ленсолл чуть было не умер от разрыва сердца, она спасла ему жизнь. Теперь он работает у начальника в доме.

Они стояли в главном тюремном зале. Леон окидывал взглядом длинную вереницу стальных балкончиков и маленьких дверей.

— Ночной смотритель, должно быть, сидит здесь? — спросил он, кладя руку на высокую кафедру, возле которой они стояли. — А эта дверь ведёт…

— В частные апартаменты начальника.

— И мисс Гуэнда, наверное, частенько входит через неё с чашкой кофе и бутербродом для ночного надзирателя, — прибавил он небрежно.

— В общем-то это было бы не по уставу, — ответил надзиратель уклончиво. — Так вы хотели повидать Ленсолла?

Леон покачал головой.

— Я передумал.

— Где же мог такой жулик, как Лезерит, петь в церкви в день Рождества Христова? — спросил Леон за ужином. — Только в одном месте — в тюрьме. Ясно, что в тюремной церкви в это время находились начальник тюрьмы и его дочь. Бедный Медоуз! При всей своей глубокой вере в дактилоскопию так провалиться из-за того, что выпущенный на волю арестант остался верным своему слову, а насильственно усыплённый надзиратель мирно спал на своей скамеечке в то время, как тюрьму охраняла хорошенькая Гуэнда Фолиен!

Глава 10. Бразилианка

Полёт продолжался в густом тумане. Пассажиры изнемогали от духоты.

Когда Ла-Манш был уже позади, пилот снизился до высоты всего лишь в двести футов.

Вошёл лакей с известиями из моторного отделения.

— Густой туман — будем садиться в Лондоне. Автомобили отвезут вас в город, господа.

Манфред наклонился к даме, сидевшей перед ним.

— Ваше счастье, — произнёс он тихо.

Дама обернулась и недоумённо посмотрела на него.

Вскоре они весьма удачно приземлились. Спускаясь по лесенке, Манфред предложил руку очаровательной даме.

— Вы сказали…

— Я сказал, что для вас посадка в Лондоне — большое счастье, — сказал Манфред. — Ваше настоящее имя Кетлин Цилинг, хотя большинству людей вы известны под именем Клары Мэй. В Кройдоне вас уже ожидают два сыщика, чтобы допросить о судьбе жемчужного ожерелья, пропавшего в Лондоне три месяца тому назад…

— Благодарю вас, — ответила дама непринуждённо. — Эти сыщики мне знакомы: Эдмондс и Фенникер. Я им пошлю депешу… Вы тоже сыщик?

— Не совсем, — улыбнулся Манфред.

Она взглянула на него с интересом.

— Кто же вы? Для адвоката вы кажетесь слишком честным. Но кто бы вы ни были — благодарю вас!

— Если у вас возникнут какие-либо затруднения… — Он протянул ей визитную карточку, на которую она даже не взглянула. — Вы, пожалуй, удивлены моим участием. Дело в том, что год тому назад на Монмартре один из моих друзей неминуемо был бы убит бандой Фуре, если бы вы тогда не помогли ему.

Теперь уже она с интересом взглянула на визитную карточку и… переменилась в лице.

— Так вы тоже из этой шайки… Справедливых. Ваши люди буквально преследуют меня. Этот Леон…

— Гонзалес.

— Да. Так это он был тогда на Монмартре?..

— Где вы живёте в городе?

Она дала ему свой адрес. В этот момент подошёл таможенный чиновник, и разговор прервался.

В автобусе, отвозившем пассажиров в Лондон, её не оказалось.

Клара Мэй была известна Манфреду как крупная международная аферистка, и он знал, что Скотленд-Ярд будет бдительно наблюдать за ней.

Только подъезжая к Лондону, он пожалел о том, что не спросил её о Гарри Лексфильде, хотя он не был уверен, что они знакомы.

Когда Джорджу Манфреду и его товарищам ввиду войны было даровано помилование за преступления как свершённые ими, так и приписываемые им, власти взяли с них торжественное обещание, что они впредь будут свято соблюдать дух и букву закона. Справедливые ни разу не нарушили этого обещания. Только один раз пришлось Джорджу пожалеть о данном им слове, когда под его наблюдение попал Гарри Лексфильд…

Это был тридцатилетний высокий мужчина, красивый и элегантный. Женщины сходили по нём с ума. Весьма уважаемые люди приглашали его к себе в дом.

Первое знакомство Манфреда с Лексфильдом было совершенно случайным.

Однажды, возвращаясь домой поздним вечером, Манфред заметил на углу Корнер-стрит беседующую парочку. Мужчина говорил громко и резко, женщина — приглушённо и мягко. Джордж прошёл мимо, полагая, что здесь происходит одна из тех заурядных ссор, которых умные люди стараются избегать. Но звук оплеухи заставил его резко обернуться.

— Вы ударили женщину! — сказал Манфред.

— Это не ваше дело!

Манфред сбил его с ног и перекинул через ограду. Когда он оглянулся, женщины уже не было.

— Я мог бы убить его, — сказал Манфред покаянным голосом. — Надо бороться с подобными импульсами.

Пойккерт был знатоком мира преступников, Манфред — мира аристократии и среднего класса. О мистере Лексфильде никто из них ничего не знал. Леон навёл справки и доложил следующее:

— Специальность — двоеженство. Сфера действий — Австралия, Индия, Франция. Предпочитает знатные семьи, опасающиеся скандалов. В светских кругах Лондона о нём знают только понаслышке. Есть у него и законная жена, приехавшая за ним в Лондон. Как видно, тёплому диалогу любящих супругов и помешал тогда Манфред столь бесцеремонным образом.

Мистеру Гарри Лексфильду всегда сопутствовала удача. Когда он под чужой фамилией плыл на пароходе «Моравия» в Сидней, в его карманы самым невинным образом перекочевали три тысячи фунтов из бумажника двух богатых австралийских помещиков, что, однако, не помешало ему вскружить голову дочери одного из них.

Прибыв на место, он был уже обручён. К счастью, его невеста оказалась в больнице по причине острого аппендицита.

В Монте-Карло он познакомился и обручился с Эльзой Монарти, воспитанной в монастыре августинок. Она приехала для поправки здоровья. Неожиданно он узнал о том, что законная жена напала на его след. Не желая рисковать попусту и будучи уверенным в преданности Эльзы Монарти, Гарри оставил ей на сохранение портфель ценных бумаг и налегке помчался в Лондон.

Но жена его, как оказалось, была женщиной с характером. Вскоре в Лондоне состоялась их встреча. Она не питала к Гарри особенно нежных чувств. Её настойчивость подогревала забота о двух детях, брошенных Гарри на её попечение. Свидетелем одной из супружеских встреч и явился Манфред.

Прошло около недели с того вечера, когда Гарри оказался переброшенным через ограду. Леон Гонзалес к этому времени уже собрал все необходимые сведения об этом достойном джентльмене.

— Знай я это раньше, — сказал Манфред с сожалением, — я бы не ограничился броском через ограду. Что ж, придётся причислить мистера Лексфильда к коллекции наших врагов.

— У него сейчас роскошная квартира на Джермен-стрит, — сказал Леон. — Медоуз знает о нём достаточно, но этот мерзавец не оставляет за собой явных улик. У него появился текущий счет в банке «Лондон — Южные колонии», и, кроме того, он только сегодня купил автомобиль…

А мистеру Лексфильду продолжала сопутствовать удача. Пять ночей он провёл, приобщая двух маклеров к тайнам игры в «бушменский покер». При этом он проигрывал около шестисот фунтов. Зато на шестой день, как это ни кажется невероятным, он выиграл почти пять тысяч фунтов и распростился со своими приятелями, выразив глубокое сожаление по поводу их проигрыша.

— Крайне интересно, — заметил Манфред, узнав об этом.

Но особенно широко улыбнулась фортуна Гарри Лексфильду однажды вечером за обедом в Ритц-Карлтонском ресторане…

Он слегка наклонился к своему собеседнику — юноше, расположением которого он овладел полчаса назад, и небрежно спросил:

— Вы знаете эту даму?

— Мадам Веласке? Разумеется. Я встречал её у знакомых в Соммерсете. Она — вдова бразильского миллионера.

Мистер Лексфильд внимательно посмотрел на прекрасную брюнетку за соседним столом… Роскошное платье, бриллиантовые браслеты, огромный изумруд на груди…

— Я желал бы с ней познакомиться, — сказал Гарри.

Минуту спустя он был представлен.

Она была очаровательна. По-английски она говорила с лёгким иностранным акцентом, но довольно бегло. Казалось, он произвёл на неё впечатление. Во время танца он попросил позволения навестить её завтра утром. Оказалось, что она едет на свою виллу в Сэттон Девериль.

— Как странно, — проронил он с улыбкой. — Я именно там буду проезжать на своём автомобиле в субботу.

Вдова легко клюнула на эту удочку.

Неделю спустя Леон принёс головокружительные новости.

— Джордж! Этот тип обручился с богатой вдовой из Южной Америки! Нет, мы не можем допустить этого! Давайте его свяжем и увезём на барже. Я уже нашёл исполнителя за Двадцать фунтов. Правда, мы слегка нарушим закон, но оставить этого негодяя без наказания — в высшей степени безнравственно!

Манфред покачал головой.

— Я должен повидаться с Медоузом. У меня есть план…

Мистер Гарри Лексфильд был крайне доволен собой.

Мадам Веласке очень хотела познакомиться с родителями Гарри, якобы владеющими большими поместьями в Канаде.

— Ведь это с моей стороны очень серьёзный шаг, сердце моё. Я хотела бы, чтобы все приличия были соблюдены…

Он обещал.

Как-то она привела с собой к обеду компаньонку — молодую девушку, ни слова не говорящую по английски. Мистер Лексфильд не пришёл в восторг от этого, но сумел сдержать недовольство.

Когда они пили кофе, мадам Веласке непринуждённо произнесла:

— Сегодня ко мне на виллу приходил очень интересный человек…

— Вот как, — рассеянно проговорил Гарри.

— И он говорил о тебе, — добавила она, улыбаясь.

Гарри сразу насторожился.

— Кто же это был?

— Он так мило говорит по-испански, а улыбка — просто очарование!

— Кто он? — спросил Гарри с заметным нетерпением.

— Сеньор… сеньор Гонзалес.

— Гонзалес? — переспросил он быстро. — Леон Гонзалес?

Она кивнула в ответ.

— Один из этих… Справедливых… Мошенники и убийцы… По ним давно уже плачет виселица… Что же он мог сказать обо мне?

— Он сказал, — ответила она безмятежно, — что ты человек безнравственный и гонишься за моими деньгами, что у тебя дурная репутация. Я была просто возмущена, когда он мне сказал, что у тебя есть жена. Какая наглая ложь! Я не могу допустить мысли, что ты меня обманываешь так… коварно. Завтра он обещал снова прийти. Если хочешь, я с ним позавтракаю и потом перескажу тебе всю беседу слово в слово.

Гарри притворился равнодушным к этому плану.

Он перевёл беседу на другие темы, в основном, на финансовые. Главной его целью были дивиденды, поступившие из Бразилии — около двадцати тысяч фунтов. В денежных делах вдова оказалась совершенно беспомощной. Гарри же мог часами говорить на финансовые темы с большим знанием предмета.

Когда вдова и её молчаливая спутница уехали, Гарри закрылся в своём кабинете, чтобы как следует обдумать все возможные последствия вмешательства Справедливых в его дела.

Встал он, по своему обыкновению, поздно и, когда раздался телефонный звонок, был ещё в пижаме.

Звонила мадам Веласке.

— Я виделась с Гонзалесом, — быстро прощебетала она в трубку. — По его словам, они завтра хотят арестовать тебя за какие-то проделки в Австралии. А сегодня он намерен приостановить выдачу тебе денег из банка.

— Наложить арест на мой текущий счёт? Ты уверена в этом?

— Они пошли к какому-то судье за документом. Ты меня ждешь к завтраку?

— Разумеется, в час, — торопливо сказал он, взглянув на часы. Была половина двенадцатого. — А что касается денег, то я надеюсь урегулировать всё сегодня. Захватим с собой чековую книжку.

Он довольно резко прервал разговор и поспешил в спальню переодеваться.

Банк находился на Флотской улице. Поездка туда казалась ему бесконечной. Кроме того, неподалёку располагались судебные учреждения. Распоряжение судьи уже могло вступить в силу.

Он протянул чек в зарешеченное окошко и, затаив дыхание, смотрел, как бумага была передана счетоводу для проверки. К его несказанной радости, кассир открыл ящик своего стола, вынул оттуда пачку ассигнаций и отсчитал требуемую сумму.

— В вашем распоряжении остаётся всего несколько фунтов, — сказал он.

— Я знаю, — ответил Гарри, едва сдерживая бурную радость.

Имея в кармане сумму, почти достигавшую девяти тысяч фунтов, он поспешил домой и прибыл туда одновременно с мадам Веласке.

— Какой он потешный, этот кабальеро, — начала она со своей обычной беспечностью. — Я чуть было не расхохоталась ему в лицо. Он уверял меня, что завтра тебя уже не будет в Лондоне. Он просто безумец!

— Выкинь из головы этого мошенника. Я только что заявил о нём в Скотленд-Ярд… Теперь об акциях…

Завтрак ещё не был готов, так что они имели минут десять для разговора. Чековую книжку она захватила, но казалась несколько нерешительной. Он приписал это посещению Гонзалеса.

Она никак не ожидала, что он попросит её вложить в акции всю сумму дивидендов, двадцать тысяч фунтов. Гарри достал отчёты и балансы, которые собирался показать ей ещё вчера, и стал подробно разъяснять все преимущества данного предприятия, уговаривая её вложить в него все деньги.

— Эти акции, — говорил он убедительно, — в течение только этих суток повысятся на десять процентов. Я уже заготовил для тебя бланк. Ты подпишешь чек, я куплю акции и доставлю тебе.

— Но разве я не могу этого сделать сама? — спросила она наивно.

— Это могу сделать только я, — сказал Гарри многозначительно. — Сэр Джон разрешает мне приобрести этот фонд только в виде большого одолжения.

Она дала убедить себя и, к радости Гарри, ещё за завтраком выписала чек на двадцать тысяч фунтов. Нетерпение жениха было так велико, что он едва дождался окончания завтрака.

— Послушай, — сказала она нерешительно, — может быть, подождём ещё день-другой?

— Милая, ну что за абсурд! — раздражённо сказал Гарри. — Это утренний визитёр напугал тебя. О, как я с ним разделаюсь!

Он уже намеревался встать из-за стола, но она положила руку ему на плечо.

— Пожалуйста, не торопись так, — попросила она.

Он вынужден был сесть на стул… Банк закрывается в половине четвёртого. Он ещё успеет к пяти часам на пароход… Но ведь до банка нужно добраться… Большой риск… Он извинился, вышел из комнаты, дал слуге несколько неотложных поручений и вернулся. Она, капризно оттопырив губки, рассматривала бумаги.

— Я ничего не понимаю в этих делах, — сказала она и вдруг подняла голову, услышав стук входной двери. — Что это было?

— Мой слуга. Я поручил ему кое-что купить.

Она нервно засмеялась и подвинула к нему чашку кофе.

— Гарри, объясни мне, — сказала она, — что такое «экс-дивиденды»?

Он стал подробно разъяснять ей. Она внимательно слушала. Она продолжала внимательно слушать до тех пор, пока он не привстал, а затем грохнулся на пол.

Мадам Веласке взяла его наполовину опорожненную чашку с кофе, отнесла на кухню и вылила остаток в раковину.

Повернув лежащего на спину, она быстро привычной рукой обыскала карман за карманом, пока не нашла толстого конверта с банкнотами и свой чек.

Послышался стук в парадную дверь. Без малейшего колебания она распахнула её. Перед ней стоял тот самый молодой человек, который впервые представил ей Лексфильда.

— Всё в порядке, слуги нет, — сказала она. — Вот тебе твои двести фунтов, Тони, и большое тебе спасибо.

Тони широко улыбнулся.

Вернувшись в столовую, она развязала на Гарри галстук, сняла с него воротник и отворила окно. Минут через двадцать он должен был прийти в себя.

Бросив свой чек в горящий камин, она вышла из комнаты.

На Кройдонском аэродроме кто-то ждал её. Она видела, как он знаком дал команду пилоту заводить мотор.

— Я получил вашу записку, — сказал Манфред. — Надеюсь, вас можно поздравить с удачей. Пятьсот фунтов за мной.

— Благодарю вас, мистер Манфред. Я это делала из любви к искусству и вознаграждена вполне достаточно… Правда, эта вилла за городом — довольно дорогое удовольствие… О, если так, тогда ладно!

Она взяла протянутые ей ассигнации и положила их в ридикюль.

— Дело в том, мистер Манфред, что Гарри — мой давний знакомый, правда, заочно. Я отправила сестру для поправки здоровья в Монте-Карло… Так вот, она тоже встречалась с ним…

Манфред понял. Подождав, пока аэроплан не скрылся из виду, он поехал на Керзон-стрит в самом хорошем настроении.

Глава 11. Машинистка, видевшая то, чего не было

Время от времени Раймондом Пойккертом овладевало беспокойство: он рыскал по разным закоулкам, извлекая из архивов старые дела и тщательно пересматривая их.

В этот раз он вошёл в столовую, прижимая к груди целую кипу пожелтевших бумаг.

Леон Гонзалес тяжело вздохнул. Манфред рассмеялся.

— И ничего смешного я в этом не нахожу, — проворчал Пойккерт. — Я нашёл связку писем, относящихся ещё к детской поре нашего агентства…

— Вот и сожги их, — назидательно посоветовал Леон.

Пойккерт разложил бумаги на столе и начал их любовно пересматривать.

— Странно, я что-то не припоминаю…

— Что там, Раймонд? — спросил Манфред.

Раймонд прочёл следующее:

«Серебряному Треугольнику.

Секретно.

Господа!

Как-то раз я прочёл ваши имена в связи с отзывом, что вам можно спокойно доверять любое конфиденциальное дело. Мне было бы весьма желательно, чтобы вы разыскали для меня проспекты Ново-Персидских нефтяных промыслов и нашли покупателя на 967 акций, держателем которых я являюсь. Если я не обращаюсь за этим к профессиональному биржевому маклеру, то только потому, что среди них часто попадаются мошенники. Быть может, вы могли бы мне сообщить, есть ли какая-либо возможность продать акции американского общества «Бисквитная фабрика Окама». Пожалуйста, известите меня об этом.

С совершенным почтением

Дж. Рокк».

— Я помню это письмо, — сказал Леон. — Разве ты не припоминаешь, Джордж? Мы тогда ещё предположили, что этот тип украл несколько акций и пытается их сплавить через нас.

Манфред кивнул утвердительно.

— Рокк, — пробормотал Леон, — нет, не встречался… Он, кажется, писал из Мельбурна… Нет, что-то не припомню…

Это произошло ночью.

На Керзон-стрит раздался полицейский свисток. Гонзалес, чья спальня располагалась ближе к улице, услышал этот звук во сне и ещё не успел протереть глаза, как стоял у окна. Раздался второй свисток, и Гонзалес услышал топот бегущих ног. Какая-то молодая девушка бежала по тротуару. Пробежав мимо дома, она остановилась, побежала в обратную сторону и снова остановилась.

Леон, прыгая через три ступеньки, спустился по узкой лестнице, повернул ключ парадной двери и распахнул её. Беглянка стояла неподалёку.

— Сюда, живее! — приказал он.

Колебание её длилось не более секунды. Перешагнув порог, она остановилась. Леон втолкнул её в коридор.

— Вам здесь нечего бояться, — сказал он.

Однако, девушка инстинктивно порывалась уйти.

— Пустите меня, я не желаю здесь оставаться…

Леон втолкнул её в заднюю комнату и включил свет.

— Не делайте глупостей, мисс… Присядьте… На вас лица нет!

— Я не виновата… — начала она дрожащим голосом.

Он иронически хмыкнул.

— Если кто-то и виноват, так это я, оказывая покровительство лицу, скрывающемуся от полиции.

Она была ещё очень юной. Бледное, худощавое личико можно было назвать даже красивым. Одета она была прилично, но не нарядно. Можно было заключить, что она не принадлежала к высшему обществу.

Леона поразило кольцо с изумрудом на одном из пальцев её левой руки. Если этот изумруд настоящий, то цена его составила бы не одну сотню фунтов.

Он взглянул на часы: начало третьего. С улицы послышались чьи-то тяжёлые, неторопливые шаги.

— Меня никто не видел, когда я входила?

— Нет. Я никого не заметил. Ну, рассказывайте…

Она сидела на стуле, сжавшись в комочек. Плечи её вздрагивали. Она не могла унять пляшущие от беззвучных рыданий губы.

Леон налил воды в стакан и протянул ей.

Немного погодя она настолько оправилась, что смогла связно изложить суть своего приключения. Но это было совсем не то, чего он ожидал.

— Моя фамилия Фаррер, Эльза Фаррер. Я служу стенографисткой в «Бюро ночной переписки», принадлежащем мисс Люли. Обычно мы дежурим вдвоём, одна за старшую. Но сегодня мисс Леа ушла домой раньше. Хотя мы и называемся «ночным» бюро, но всё равно около часа закрываемся. Больше всего мы работаем для театров. Часто после премьер рукописи пьес нуждаются в кое-какой переделке. Иной раз к нам являются для переписи контрактов, заключённых за ужином, после спектаклей. Я знакома со многими видными предпринимателями, и нередко меня вызывают в ночное время для спешной переписки. К незнакомым лицам мы, понятно, не ходим. Кроме того, у нас есть швейцар, исполняющий также и обязанности посыльного.

В полночь позвонил мистер Гарслей из «Орфеума» с просьбой написать для него два письма. Он послал за мной свой автомобиль, и я отправилась к нему на квартиру на Керзон-стрит. Мы, собственно, не имеем права ездить на квартиры к клиентам, но я, хоть и никогда его не видела, но знала, что он — наш постоянный клиент…

Леону Гонзалесу не раз бросался в глаза большой жёлтый лимузин мистера Гарслея. Этот известный театральный директор проживал в одной из самых роскошных квартир на Керзон-стрит. Впервые он показался в Лондоне года три тому назад, арендовал «Орфеум» и принимал участие почти в дюжине постановок, в основном убыточных…

— В котором часу это было? — спросил он.

— В три четверти первого, — ответила девушка. — Я была на Керзон-стрит приблизительно четверть часа спустя. Я не могла покинуть контору сразу же, так как мне ещё кое-что нужно было сделать. К тому же, мистер Гарслей сам сказал мне, что особенно торопиться не надо…

— Дальше…

— Я постучала в дверь, и мне отворил сам мистер Гарслей. Он был во фраке и имел такой вид, точно только что был в гостях. Из прислуги я никого не видела. Он провёл меня в свой кабинет… Что случилось затем — трудно передать… Помню, что я села, вынула из ридикюля свою записную книжку, а когда стала искать карандаш, то вдруг услышала стон и, подняв голову, увидела мистера Гарслея, лежащего с запрокинутой головой в своём кресле. На фрачной сорочке расплывалось большое красное пятно… Это было ужасно!

— А другого звука, например, выстрела, вы не слыхали?

Она покачала головой.

— Я была так потрясена… А затем раздался отчаянный крик. В дверях показалась роскошно одетая дама. «Что вы с ним сделали? — воскликнула она. — О, вы убили его!»

Я была так напугана, что не могла проронить ни слова. Я уже не помню, как пронеслась мимо неё и выбежала на улицу.

— Дверь была открыта? — поинтересовался Леон.

— Да… Скажите, вы не выдадите меня? — спросила она в отчаянии.

Он наклонился и погладил её по руке.

— Юный друг мой, — сказал он тихо, — вам абсолютно нечего бояться. Посидите здесь, пока я оденусь, а потом мы с вами пойдём в Скотленд-Ярд, и вы им всё расскажете по порядку…

— Но они же арестуют меня!

Она была близка к истерике.

— О, какой ужас! Как я ненавижу Лондон! Зачем я покинула Австралию… Сперва собаки, потом негр, а теперь ещё и это!

Леону эта тирада показалась довольно интересной, но сейчас не было времени её анализировать. Прежде всего нужно было успокоить девушку.

— Поверьте, вас никто не станет обвинять в убийстве! Ни один полицейский чиновник не подумает даже…

— Но я ведь убежала, — возразила она.

— Ну и что? На вашем месте и я бы поступил бы подобным образом… Подождите немного…

Он был уже почти одет, когда услышал стук захлопнувшейся парадной двери. Спустившись вниз, он убедился, что девушка исчезла.

Когда он вошёл в комнату своих приятелей, Манфред был уже на ногах.

— Мы всё равно не смогли бы удержать её, — перебил он сетования Леона. — Ты ведь знаешь, где она служит. Позвони туда по телефону.

Леон отыскал в справочнике номер «Бюро ночной Переписки», но на вызов никто не ответил.

Он вышел на улицу и направился к дому мистера Гарслея. К его удивлению, у входа не оказалось ни одного полисмена, тогда как дежурный полисмен спокойно стоял на своем посту за углом. Не было никаких признаков свершившейся трагедии. Парадная дверь была заперта. Когда он нажимал кнопку звонка, к нему подошёл дежурный полисмен. Очевидно, он знал Гонзалеса.

— Приветствую вас, мистер Гонзалес, — сказал он. — Не вы свистели ночью?

— Нет. Я только слышал свисток.

— Я тоже. Кстати, на свисток прибежали полисмены с соседних постов. Мы рыскали здесь минут двадцать, но так и не нашли свистевшего.

— Кажется, я смогу помочь вам.

В эту минуту он услышал, что изнутри кто-то отворяет дверь, и чуть было не лишился чувств от изумления, так как открывший ему дверь оказался самим мистером Гарслеем. Он был в халате. Половина недокуренной сигары торчала во рту.

— О! — сказал он удивлённо. — Что случилось?

— Могу я поговорить с вами несколько минут? — спросил мистер Леон, едва овладев собой.

— Разумеется, — произнёс мнимый мертвец. — Час, правда, довольно ранний, но если дело срочное…

Не переставая удивляться, Леон последовал за ним по лестнице. Слуг не было видно, как и никаких следов трагедии, описанной девушкой.

В просторном кабинете Леон изложил причину своего визита.

— Девушка, видно, спятила, — сказал Гарслей, печально покачав головой. — Я действительно пригласил стенографистку, но никто до сих пор не явился. Когда вы позвонили в дверь, я подумал, что это она… Нет, никто не приходил. Да, я слышал полицейские свистки, но к такого рода ночным сигналам я отношусь довольно безучастно… Скажите, а какова с виду эта девушка?

Леон описал её внешность со всем старанием. Директор театра только покачал головой.

— Никогда не слыхал о такой, — сказал он и добавил участливо: — Уж не подшутили ли над вами, мистер Гонзалес?

Леон вернулся к друзьям в самом скверном расположении духа. Утром он отправился в ночное бюро Люли, чтобы поговорить с его владелицей.

Необходимо было соблюдать известную осторожность, чтобы не поставить девушку в неловкое положение. К счастью, он был знаком с одним из самых богатых клиентов мисс Люли и мог воспользоваться его именем для получения нужных сведений.

— Мисс Фаррер на этой недели дежурит ночью, и до вечера её не будет, — пояснила она. — Кажется, мистеру Гарслею нравится работа мисс Фаррер, потому что прежде он давал все свои заказы другому бюро, в котором она тогда служила. Когда же она перешла к нам…

— Что вам известно о ней?

Мисс Люли секунду колебалась.

— Она из Австралии. По-видимому, её семья когда-то была очень зажиточной. Мне так кажется, хотя она никогда не рассказывала о своих семейных делах. Однажды её навестил один из компаньонов адвоката мистера Колчета…

Леон записал её адрес, а затем отправился в Сити, где располагалась контора Колчета. На этот раз счастье улыбнулось ему, так как адвокат не раз пользовался услугами Трёх Справедливых, а однажды доверил им довольно щекотливое дело.

Самому мистеру Колчету было лет шестьдесят. Вначале он, как правило, бывал неразговорчив и невозмутим, как изваяние. К удивлению Леона, после его рассказа лицо старого адвоката заметно омрачилось.

— Нехорошо это, очень… очень нехорошо…

— Но что же тут нехорошего? — спросил Леон.

— Она не наша клиентка, хотя мы связаны с Мельбурнским союзом присяжных поверенных, ведущих дела этой девушки. Её отец умер в лечебнице для умалишённых, оставив свои дела довольно запутанными. За последние три года часть его поместий, однако, значительно повысилась в цене, поэтому я не вижу необходимости в её службе, разве только она ищет способ отвлечься от тяжёлых воспоминаний. Мне известно, что больше всего её потрясла душевная болезнь отца.

— Она навещала вас?

— С ней разговаривал один мой коллега. В Сиднее продавалось с торгов имущество, пропущенное при составлении описи состояния её отца. Ему, если не ошибаюсь, принадлежала только десятая доля. Мы пытались было войти в контакт с душеприказчиком, неким мистером Фленом, но, узнав, что он сейчас путешествует по Востоку, были заручиться её подписью для перевода денег.

— Мистер Флен?

Мистер Колчет, как деловой человек, уже начинал терять терпение.

— Двоюродный брат покойного и единственный родственник девушки. Кстати, он находился в поместье своего кузена в то самое время, когда тот сошёл с ума…

Леона озарила блестящая догадка. Но для соединения всех событий в единую цепь недоставало одного звена…

— Моё личное мнение, — сказал на прощание адвокат, — что эта девушка не совсем… — Он постучал себя по лбу. — Она рассказывала моему коллеге, что за ней несколько недель подряд ходил по пятам какой-то негр, а потом чёрная гончая собака… По всей вероятности — мания преследования…

Эльза Фаррер жила в очень приличном доме по Ландберрийскому шоссе.

Пожилая хозяйка, встретившая Леона, очень обрадовалась, узнав о цели его визита.

— Я так довольна, что вы приехали… Я не знаю, что мне делать с ней. Всю ночь она ходила по своей комнате, А сегодня утром она отказалась от завтрака. Что-то с ней неладное… очень уж она странная…

— По вашему она не совсем в своём уме? — спросил Леон резко.

— Именно так, сэр. Я уже думала пригласить моего врача, но она и слышать об этом не хочет…

— Могу я подняться наверх?

— Пожалуй, я лучше сперва скажу ей…

— По-моему лучше идти без предупреждения, — сказал Леон. — Как пройти в её квартиру?

Леон постучал в дверь.

— Кто там? — послышался встревоженный голос Эльзы.

Он не ответил и, повернув ручку, вошёл в комнату.

— О! — воскликнула она в ужасе, — вы тот самый… вы пришли арестовать меня?

Он заметил, что на полу валялось множество газет. Очевидно, она искала в них отчёты о ночном происшествии.

— Не понимаю, — сказал Леон, — за что вас арестовывать? Ведь мистер Гарслей не только не умер, но даже не ранен.

Она вскинула на него большие удивлённые глаза.

— Даже не ранен? — переспросила она медленно.

— Я застал его в добром здравии и хорошем настроении.

Она провела рукой по глазам.

— Нет… нет… я же видела его… это… какой-то кошмар…

— Ещё он сказал мне, — произнёс Леон, пристально глядя ей в глаза, — что он никогда вас не видел.

В её глазах светились изумление, недоверие, страх…

— А теперь, мисс Фаррер, присядьте и расскажите мне о себе. Многое я уже знаю. Например, мне известно, что ваш отец лишился рассудка.

Удивлению её не было границ. Леон настойчиво продолжал:

— Теперь скажите мне, мисс Фаррер, из-за чего ваш отец лишился рассудка? У вас в роду были сумасшедшие?

Спокойствие Гонзалеса передалось ей. Она стала говорить внятно и уверенно.

— Нет, причиной было падение с лошади. Полученное при этом сотрясение мозга отразилось много лет спустя…

— Я так и знал… А где были вы, когда его увозили в лечебницу?

— В Мельбурне, в школе, — сказала она. — Мне тогда было семь лет, и с тех пор я ни разу не видела отца. Он пробыл в этом ужасном месте очень долго, и они не позволили мне навещать его.

— Так… Кто такой мистер Флен? Вы его знаете?

— Он был двоюродным братом моего отца. Всё, что я знаю о нём, это то, что папа часто одалживал ему деньги и что в тот день, когда папа заболел, он находился на нашей ферме. Несколько раз он писал мне по поводу денег. Это он оплатил мой проезд в Англию…

— Вы никогда не видели его?

— Никогда, — ответила она. — Однажды он приезжал ко мне в училище, но я в тот день была на пикнике.

— Вы не знаете, сколько денег оставил ваш отец?

— Понятия не имею.

— А теперь, мисс Фаррер, расскажите мне о ваших преследователях: о негре и о собаке.

— Это началось около двух лет назад… Однажды, когда я рассказывала об этом врачу…

Леон перебил её:

— За врачом посылали вы?

— Нет… он, наверное, узнал от кого-нибудь… не знаю… я очень немногих посвящала в эту историю…

— Можете мне показать письма мистера Флена?

Письма хранились в ящике рабочего стола. Леон внимательно прочёл каждое из них. Его поразил довольно необычный для участливого родственника тон этих писем. Главной темой их были жалобы на денежные затруднения, связанные с её учёбой в школе, её содержанием и т.д. В каждом письме неизменно подчёркивалось, что её отец оставил очень мало денег.

— Это правда, — сказала она. — Бедный папа был в денежных делах довольно эксцентричным. Он никогда не хранил свои сбережения в банке, а держал их при себе в большом железном ящике… Никто толком не знал, сколько у него денег. Я-то полагала, что он очень богат, потому что он был немного… ну, скуповат, скажем… Мне так не хочется говорить о моём бедном папочке ничего дурного, но он никогда не отличался щедростью по части денег… и когда я узнала, что он ничего не оставил, кроме нескольких сот фунтов да каких-то малоценных акций, удивлению моему не было границ. Да и все, знавшие нас, были поражены. Я считала себя очень бедной вплоть до того дня, когда несколько месяцев назад узнала, что у отца были крупные вклады в Западно-Австралийские золотые прииски, о чём раньше никто не знал. Это обнаружилось случайно. Адвокаты пытались найти мистера Флена, но он был в отъезде. От него получены только два письма. Одно из Китая, другое, кажется, из Японии.

— Письма при вас?

Она достала два письма, написанные на толстой бумаге. Леон внимательно рассмотрел водяные знаки…

— Какие акции оставил ваш отец?

— Я всегда знала, что они ничего не стоят. Я только запомнила цифру 967… Почему вы смеётесь?

— Мисс Фаррер, я торжественно обещаю вам полное освобождение от всякого преследования. Вот адреса лучших адвокатов Лондона. Далее: вы в здравом уме и преследующие вас негры и собаки отнюдь не являются плодом вашего воображения, они есть на самом деле. И то, что вы видели Гарслея убитым — тоже не фантазия… Ещё один вопрос касательно мистера Флена. Что вам известно о его жизни?

— Он имел небольшую ферму, — сказала она. — Кажется, папа купил её для него и жены, а до этого он арендовал какой-то театр и прогорел…

— Благодарю вас, — сказал Леон с чувством. — Теперь я знаю всё, что хотел знать.

Он поехал прямо к мистеру Гарслею и застал его в тот момент, когда почтенный директор театра собирался уходить.

— Вы пришли сообщить о каком-то новом убийстве? — спросил он игриво.

— Нет, — сказал Гонзалес — и что-то в выражении его глаз согнало улыбку с губ Гарслея.

Леон последовал за ним в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь.

— Мистер Флен, если не ошибаюсь?

Со щёк его собеседника сошёл румянец.

— Не понимаю, что вы этим…

— Вас зовут Флен, — твёрдо сказал Леон. — Несколько лет тому назад вы узнали, что ограбленный вами человек, отец Эльзы Фаррер, был богаче, чем вы предполагали, и вы сочинили довольно неуклюжую, но достаточно дьявольскую комбинацию, благодаря которой надеялись завладеть собственностью сироты. Конечно, только такой болван, как вы, может вообразить, что сумасшествие отца является причиной для водворения в сумасшедший дом его дочери. Где вы нашли негра и дрессированную собаку — это ваши подробности, но я прекрасно знаю, где вы взяли деньги для аренды «Орфеума». Скажу вам больше, мистер Флен, — и можете это передать вашей жене, которая помогает вам в ваших гнусностях, что слова «конфиденциально» и «профессиональный» пишутся через «и». Оба слова встречаются в ваших письмах к мисс Фаррер.

Рука Гарслея дрожала, когда он вынимал изо рта сигарный окурок.

— Вам ещё надо доказать всё это, — пробормотал он.

— К сожалению, да, — с грустью ответил Гонзалес. — Благодарите Господа, что эта история произошла сейчас, а не пять лет назад…

Он, к ужасу своего собеседника, вынул из кармана тяжёлый браунинг, несколько раз взвесил его на ладони, затем резко бросил его назад, в карман, и быстро вышел на воздух.

Глава 12. Тайна мистера Дрейка

С Корнелием Маланом Гонзалесу довелось встретиться во второй раз при обстоятельствах, совершенно непредвиденных.

Будучи заядлым автомобилистом, Леон, тем не менее, ни разу не попадал в аварию. Условий для этого было всегда достаточно, потому что Леон ощущал всю полноту жизни лишь тогда, когда счётчик его гоночной машины показывал наивысшую скорость. Однако, в тот момент когда он, трясясь по снегу и грязи пустынной Оксфордской дороги, угодил задним колесом в глубокую яму, стрелка счётчика не показывала и 30.

Леон вылез из машины и осмотрелся. Слепой случай прервал его путь на участке дороги, граничащей с усадьбой Корнелия Малана.

Он направился к дому. Послышался сердитый лай собаки, но людей не было видно. Леон не удивился этому. Если Корнелий в летнюю пору ограничивался лишь несколькими слугами, то он вряд ли держал их глубокой осенью.

Леон обошёл вокруг дома, проник в запущенный, поросший жухлой травой сад, но нигде не обнаружил признаков жизни. И вдруг прямо из-под земли, на расстоянии двенадцати ярдов, вырос великан-мужчина. Он появился из-под земли в буквальном смысле слова. Леон догадался, что человек этот вылез из колодца. Он стоял спиной к своему непрошеному гостю. Леон видел, как он наклонился, повозился с чем-то металлическим и выпрямился, отряхивая колени. При виде постороннего человека красное лицо Корнелия покраснело ещё больше.

— Эй, вы! — закричал он, но тут же узнал гостя. — А, это вы, сыщик?

В отличие от своего покойного брата, едва способного изъясняться по-английски, Корнелий говорил почти без акцента.

— Так что же вам надобно, а? Никак, ещё кто-то считает, что бедный Руз обжулил его? Поздно! Руз уже мёртв, что с него взять?

Корнелий перехватил взгляд Леона и добавил скороговоркой:

— Здесь есть заброшенный колодец… Нужно наполнить его…

— Поэтому вы так тщательно запирали его на замок, — усмехнулся Леон. — Но дело не в этом. Видите ли, мистер Малан, мой автомобиль угодил в яму, и мне нужна помощь…

Великан оживился.

— Да я и один могу вытащить машину из любой ямы, — небрежно сказал он. — Сейчас увидите.

Он оглянулся на запертый колодец и широко пошагал к дороге.

— Недолюбливаю я лондонских господ… налоговые инспекторы и Бог весть ещё кто… Бедный Руз! Это они довели его до могилы… Мы, бедняки, и сказать толком ничего не умеем…

Когда они подошли к машине, оказалось, что Корнелию не под силу поднять её в одиночку. Им пришлось вернуться на ферму и из каких-то тёмных закоулков созвать ещё двух полуголодных рабочих, которым с помощью досок и шестов удалось, наконец, поднять большой автомобиль.

— Это удовольствие обойдётся вам в десять шиллингов, не меньше, — сказал Корнелий. — У меня нет средств платить им ещё и за дополнительный труд. Я беден, а теперь, когда Руз умер, кто его знает… ещё придётся и племянницу на харчи взять…

Леон торжественно вынул десятифунтовую ассигнацию и вручил её старому скряге.

Вернувшись к себе на Керзон-стрит, он рассказал приятелям о своём приключении. — Меня не покидает уверенность, что это не последняя встреча с Маланом. Как-нибудь я напишу книгу о законе совпадений.

— Включи туда и это, — заметил Пойккерт, перебрасывая через стол письмо.

Леон вскрыл его. Первое, что ему бросилось в глаза, был Оксфордширский адрес. Быстро повернув письмо, он нашёл и подпись: «Леонора Малан».

Манфред наблюдал за ним насмешливым взглядом.

— Кажется, она метит в твоё сердце, Леон, — сказал он.

Леон прочёл:

«Господа! Не так давно вы навестили в городе моего дядю, к сожалению, ныне покойного. Не согласитесь ли вы принять меня в среду утром по делу о капитале, им оставленном? Не думаю, что вы сможете помочь мне, но всё же хочу попытаться».

Подпись гласила: «Леонора Малан». Была ещё приписка:

«Мой визит к вам должен сохраняться в секрете. Особенно это касается моего дяди Корнелия Малана».

Леон почесал подбородок.

— Леон и Леонора, — пробормотал Манфред. — Одно это могло бы послужить темой для главы о совпадениях.

В среду, несмотря на пасмурное, дождливое утро, явилась мисс Малан в сопровождении человека, также знаменующего собой ещё одно совпадение. Худощавый тридцатилетний мужчина с неправильными чертами лица и блуждающими зрачками был представлен ею как мистер Джонс, бывший управляющий её покойного дяди.

Леонора Малан была изумительно красива. Таково было первое впечатление, произведённое ею на Леона. Он ожидал встретить невысокую, полную женщину и был приятно поражён, увидев эту величественную красавицу…

Она прошла с ним в маленькую гостиную, села на пододвинутый Пойккертом стул, после чего тот бесшумно вышел, притворив за собой дверь.

Леонора устремила на Гонзалеса быстрый взгляд и улыбнулась.

— Едва ли вы сможете для меня что-либо сделать, мистер Гонзалес, но, по мнению мистера Джонса, я должна была навестить вас, — произнесла она. — Вы, верно, удивлены, что я посягаю на ваше драгоценное время, заранее не веря в успех? Но дело в том, что я…

Её перебил мистер Джонс. У него был хриплый неприятный голос.

— Дело вот в чём. Леоноре достаётся в наследство около восьмидесяти тысяч фунтов. Я знал это ещё при жизни старика… Завещание при тебе, Леонора?

Она быстро кивнула, вздохнула, приоткрыла ридикюль, механически нащупала в нём серебряную коробочку, но тут же закрыла сумку. Леон протянул ей папиросницу.

— Вы знали моего дядю? — спросила она, беря папироску. — Бедный дядя Руз частенько говорил о вас.

— Скорее всего, неодобрительно, — заметил Леон.

Она кивнула.

— Да, он не любил вас. Вы стоили ему много денег.

Руз и его брат Корнелий были зажиточными фермерами в Вольных Штатах во время Бурской войны. Так как они были тогда на стороне англичан, то после перемирия жизнь для них стала довольно тяжёлой. Но вдруг на их ферме были найдены залежи золота, что сразу же изменило их положение. Оба переехали в Англию и поселились на двух соседствующих фермах в Оксфордшире. Ребёнка своей покойной сестры взял на воспитание Руз, правда, не без ворчания и жалоб, так как, подобно брату, он имел привычку оплакивать каждый грош, даже потраченный на себя самого. Оба брата были отчаянными спекулянтами и однажды доспекулировались до того, что их алчность превысила их кредитоспособность. Это привело их к встрече с Гонзалесом.

— Дядя Руз, — заметила девушка, — вовсе не был таким дурным человеком, как вы, пожалуй, считаете. Он, правда, очень любил деньги и был страшно скуп. Но иногда он был страшно щедр. Сейчас мне даже совестно брать эти деньги, скопленные им с таким трудом.

— Не беспокойтесь о нём, — сказал Джонс нетерпеливо.

— Вы твёрдо уверены, что эти деньги не приобретены нечестным путём? — перебил Леон.

Она покачала головой.

— Покажите ему завещание, — предложил Джонс.

Она достала из ридикюля бумагу.

— Вот копия.

Леон взял в руки документ и развернул его. Завещание было написано от руки, по-голландски. Тут же был и английский перевод. Покойный Руз Малан оставил всё принадлежащее ему имущество племяннице Леоноре Малан.

— Всё до последнего пенни, — произнёс Джонс довольным тоном. — Мы с Леонорой будем работать в Лондоне рука об руку: её деньги, мои мозги. Вы понимаете меня?

Леон прекрасно его понимал.

— Когда он умер? — спросил он.

— Шесть месяцев тому назад, — Леонора нахмурилась. — Вы, может быть, думаете, что я бессердечна… Я, действительно, не питала к нему особой симпатии, но я уважала его.

— А недвижимое имущество?

— По-видимому, всё, что осталось, — это ферма и обстановка. Оценщики дают за них две тысячи фунтов. А тысяча пятьсот уже получена под первую закладную. Она у дяди Корнелия. Между тем, Руз Малан должен быть очень богатым человеком. Он получал из своих южно-африканских поместий колоссальные суммы. Я сама видела не раз…

— Деньги ушли, — уверенно произнёс Джонс, — я обследовал весь дом. В погребе имеется несгораемое помещение. Там не оказалось ни одного пенни. Они ведь собаку съели на несгораемых помещениях, эти Маланы! Однако мне известно местонахождение несгораемого шкафа Корнелия, так что если он посмеет очернить этого ангела, то будь я проклят, если…

Казалось, его слова и манеры были неприятны девушке. Гонзалес подумал о том, что их дружба довольно подозрительна. Он слушал болтовню Джонса со смешанным чувством гадливости и недоверия, но кое-что интересное для себя он определил. Оказалось, что ни один из братьев не имел текущего счёта в банке. Хотя оба они изрядно и мудро спекулировали на южно-африканских биржах, все доходы по этим делам они получали в виде наличных денег. Оба скупца виртуозно уклонялись от уплаты налогов. К банкам они относились с недоверием, видимо, опасаясь податной инспекции.

— Не думаю, что вы можете чем-либо помочь в этом деле, мистер Гонзалес, — сказала Леонора, грустно покачав головой, — я даже сожалею, что напрасно отняла у вас время. Деньги исчезли бесследно. Господь с ними, я это не принимаю близко к сердцу. Работа меня не пугает, к счастью, я обучалась машинописи и на ферме напрактиковалась так, что теперь пишу очень быстро. Я вела корреспонденцию дядюшки.

— Скажите, был Корнелий на ферме, когда заболел его брат?

Она кивнула утвердительно.

— И за всё время болезни он часто отлучался куда-либо?

— Нет. Он на это время полностью забросил даже дела своей фермы. Он был у нас неотлучно.

— И когда ушел?

— Сразу после кончины брата. Больше я его не видела. Он написал мне письмо, в котором сообщил, что содержать меня не может и что мне теперь нужно самой позаботиться о хлебе насущном…

Леон молчал, погрузившись в размышления.

— Если говорить откровенно, мистер Гонзалес, — продолжала она, — я убеждена, что все деньги забрал дядя Корнелий после смерти брата. Мистер Джонс разделяет моё мнение.

— Мнение? Да я знаю это наверняка! — воскликнул остролицый субъект. — Я сам, своими глазами видел его выходившим из погреба с большим саквояжем! Старый Руз имел привычку держать ключ от несгораемой комнаты у себя под подушкой, но после его смерти ключа там не оказалось. Я нашёл его на вешалке в кухне!

Когда посетители направились к выходу, Леон незаметно задержал девушку.

— Кто такой этот Джонс? — спросил он, понизив голос.

Она казалась озадаченной.

— Он был управляющим на дядиной ферме… Он не глуп и… довольно мил…

Леон не стал это оспаривать и, услышав шаги возвращающегося мистера Джонса, осведомился о её ближайших планах. Она ответила, что хочет эту неделю провести в городе, чтобы подготовить почву для самостоятельной жизни. Записав её адрес и проводив посетителей до выходной двери, он вернулся в общую комнату, где его компаньоны сидели за шахматной доской и, казалось, были всецело поглощены партией.

— Она очень, очень хороша, — заметил Пойккерт, передвигая ферзя. — А вот о её кавалере этого не скажешь.

— Итак, она хочет вернуть свои деньги, — сказал Манфред.

— Вы что, подслушивали? — язвительно спросил Леон.

— Ситуация ясна и ребёнку, — возразил Манфред. — Что говорить, лет десять назад мы бы решили эту проблему довольно просто и быстро. Я мог бы назвать целый ряд способов…

— А я — только один, — быстро перебил его Гонзалес, — И если мой предположения соответствуют истине, а я уверен в этом, то мистер Дрейк поплатится за это.

— Мистер — кто? — Пойккерт взглянул на него с удивлением.

— Мистер Дрейк, — твёрдо повторил Леон. — Мой давнишний враг, с которым мы воюем уже лет десять. Ему известна одна из моих сокровенных тайн.

Джордж поглядел на него глубокомысленно. Лицо его вдруг озарилось.

— О, теперь я догадываюсь, кто такой этот мистер Дрейк! Мы уже сталкивались с ним, не так ли?

— Сталкивались, — серьёзно подтвердил Леон. — Но на этот раз его ожидает собачья смерть!

— А с этим Джонсом мы уже когда-то встречались, — заметил Пойккерт. — Лет восемь назад… Отпетая мразь.

На следующее утро Леон поехал в небольшой торговый город, расположенный неподалёку от фермы Малана. Здесь у него состоялась встреча с налоговым инспектором, которому он предъявил данную ему Леонорой доверенность. Инспектор вначале был не слишком разговорчив, но Леону удалось быстро растопить лёд его недоверия.

— Мы давно знаем, — сказал он, — что у братьев есть много неучтённых источников дохода. Оба они скрывали свои доходы в течение многих лет, но… мы не имеем улик. Несколько месяцев тому назад мы поручали одному сыщику наблюдать за Корнелием. Удалось найти место, где он прячет свои деньги: в колодце, наполовину наполненном водой, на глубине двадцати футов.

Леон кивнул удовлетворительно.

— Пещера эта довольно глубокая. Вход туда проделан через дверь спальни. Похоже на сказку, не так ли? Это очевидно, одна из тех пещер, в которых, по преданию, некогда скрывался Карл II. О существовании этих пещер известно уже сотни лет. Корнелий придумал идеальный сейф, ничего не скажешь.

— Но отчего вы не произведёте обыск?

Инспектор покачал головой.

— Нет для нас ничего сложнее получения ордера на обыск. По крайней мере, наше ведомство никогда ещё не пыталось заручиться такими полномочиями. Вот если бы налицо было явное преступление…

Леон широко улыбнулся.

— Об этом, видимо, придётся позаботиться мистеру Дрейку, — заметил он.

— Я не совсем понимаю вас.

— Скоро поймёте, — загадочно произнёс Гонзалес.

Подойдя к ферме, Леон услышал два голоса: густой бас и хриплый дискант. Слов он пока разобрать не мог.

Обойдя кустарник, он увидел перед собой двух мужчин: огромного Корнелия и крысоподобного мистера Джонса.

— Проклятый голландский вор, — кричал Джонс пронзительно. — Так обокрасть сироту! Ты ещё вспомнишь обо мне!

Ответ Корнелия понять было мудрено, так как в гневе он перешёл на голландский язык. Увидев Леона, он решительно двинулся ему навстречу.

— Вы — сыщик. Так займитесь этим типом. Это — вор, каторжник. Мой брат принял его на службу только потому, что он нигде не мог пристроиться.

Тонкие губы мистера Джонса скривились в ехидную улыбку.

— Хороша служба, нечего сказать! Не комната, а хлев, а еда такая, что и свинья не стала бы её жрать. Всё, что он говорит — враньё! Сам он вор! Это он украл деньги из сейфа старика Руза…

— Ну-ка повтори, что ты недавно сказал! Ты сказал: «Дайте мне десять тысяч, и я уговорю Леонору не вспоминать об остальных». Не так, что ли? — злобно прошипел Корнелий.

Леон понял, что сейчас не время говорить о мистере Дрейке. С этим надо было подождать. Извинившись за вторжение, он в сопровождении Джонса направился к дороге.

Тот говорил быстро и сбивчиво, едва поспевая за Леоном:

— Пожалуйста, не придавайте значения тому, что говорил этот вор. Я вовсе не собирался шантажировать Леонору. Она — добрая девушка. Я хочу ей помочь, поверьте мне. Старик Руз обращался с ней, как с собакой…

Леон подумал о том, какую жизнь готовит Леоноре этот бывший каторжник, и твёрдо решил избавить девушку от его общества любой ценой.

— А что касается его утверждения, будто я сидел в тюрьме… — начал было Джонс…

— Не трудитесь излагать мне эту историю, — сказал Леон. — Я сам видел вас на скамье подсудимых.

Он попал, что называется, не в бровь, а в глаз. Лицо Джонса перекосилось в отвратительной гримасе.

— И последнее, что я вам скажу: упаси вас Бог приближаться к Леоноре. Вы, верно, догадываетесь, что со мной шутки плохи.

Оставив оторопелого Джонса, Леон пошёл к своему автомобилю.

Уже смеркалось, когда Леон вновь поехал по Оксфордской дороге. Он достиг фермы Корнелия Малана около десяти часов вечера. Было совсем темно. Шёл дождь и мокрый снег. Дом не был освещён. Леон долго стучал, но ответа не последовало. Вдруг он услышал за дверью чьё-то тяжёлое дыхание.

— Мистер Малан? — спросил он.

— Кто там?

— Старый приятель.

Дверь отворилась.

— Что вам нужно? — спросил Корнелий.

— Нам необходимо поговорить. Важное дело, — сказал Леон многозначительно.

Корнелий молча повернулся и скрылся в темноте сеней. Леон подождал, пока он зажигал керосиновую лампу, и только после этого вошёл в комнату.

Комната была большой и просторной. В печи догорали дрова. В углу стояла простая кровать. В центре стоял голый тёсаный стол. Не дожидаясь приглашения хозяина, Леон присел на единственный стул. Корнелий стоял у противоположного края стола. Лицо его было бледно и угрюмо.

— Что вам нужно? — повторил он свой вопрос.

— Речь идёт о Дрейке, — сказал Леон. — Это мой старинный враг. Мы гонялись друг за другом по трём материкам, и, наконец, сегодня, впервые за десять лет, мы встретились.

— При чём здесь я?

— При том, что эта встреча произошла здесь, возле вашей фермы.

— Ну и что?

— Я убил его.

— Убили? — спросил Корнелий отрешённо.

Леон кивнул утвердительно.

— Ножом… Тело я спрятал здесь, на ферме. Я понимаю, что поступил нехорошо по отношению к вам, но, согласитесь, у меня не было другого выхода… Да и это было не так страшно, если бы не полиция…

— А что полиция?

— Они едут сюда.

— Где вы спрятали тело?

На лице Леона не дрогнул ни один мускул.

— Я сбросил его в колодец.

— Ложь! — заорал Корнелий! — Этого не может быть! Вы не могли открыть дверь колодца!

Леон пожал плечами.

— Можете мне не верить, ваше дело. Я открыл дверь отмычкой и бросил туда труп. Сейчас полиция будет здесь, и…

Корнелий, не дослушав, выбежал из комнаты.

Послышался выстрел. Выйдя из дома в ночной мрак, Леон наткнулся на труп Корнелия Малана.

Позднее, когда полицейские взломали крышку колодца, они нашли на его дне ещё один труп.

— Очевидно, Корнелий застал Джонса за взломом колодца, убил его и сбросил на дно, — сказал Леон. Всё это похоже на сказку, не правда ли? Особенно мой рассказ об убийстве Дрейка… Я так и думал, что Корнелий скорее расстанется с жизнью, чем позволит обыскать колодец…

— Всё это очень странно, — заметил Манфред. — Но самое странное — это подлинное имя Джонса.

— Какое же?

— Дрейк, — произнёс Манфред. — Полиция сообщила нам об этом по телефону за полчаса до твоего возвращения.

Глава 13. Англичанин Коннор

Трое Справедливых засиделись в этот день за обеденным столом дольше обыкновенного. Молчаливый Пойккерт в тот раз был довольно словоохотлив.

— Дело в том, мой дорогой Джордж, — обратился он к Манфреду, — что мы зачастую действуем несуразно и бестолково. Ведь и сейчас совершаются преступления, ускользающие от правосудия. Да, мы приносим определённую пользу. Всё это так. Но разве всякое другое сыскное агентство не делает того же?

— М-да… Пойккерт и закон — понятия мало сопоставимые, — пробормотал Леон Гонзалес. — По-видимому, его снова потянуло на авантюры. Обрати внимание, Джордж, на эти горящие глаза…

Пойккерт добродушно улыбнулся.

— Да, это так. Я хочу сказать следующее: есть ещё на свете несколько человек, которых давно следовало бы отправить на тот свет. Столько жизней они загубили, а между тем, их охраняет закон. Поэтому моё мнение…

Он долго говорил на эту тему. Его не прерывали.

Перед мысленным взором Манфреда вставал образ Мерреля, четвёртого Справедливого, убитого в Бордо…

— Мы — почтенные, уважаемые граждане, — сказал Леон, вставая, — а вы, друг мой, пытаетесь сбить нас с пути истинного. Я протестую!

Пойккерт взглянул на него исподлобья.

— Посмотрим, кто раньше захочет вернуться к прежнему образу жизни.

Леон ничего не ответил.

Это происходило за месяц до появления знаменательного жетона. Он достался Справедливым довольно курьёзным образом.

Пойккерт находился в Германии по делам агентства. Однажды днём, бродя по Шарлоттенбургу, он зашёл в антикварный магазин купить что-нибудь из выставленной в окне старинной турецкой посуды. Он купил две большие синие турецкие вазы, велел запаковать их и отправить в Лондон, на Керзон-стрит.

Честь нахождения золотого жетона выпала на долю Манфреда. На него иногда находила охота хозяйничать. На дне присланных из Германии ваз было полно всякой всячины. Одна из них была до половины набита турецкими газетами. Их извлечение заняло порядочно времени.

Когда эта операция подходила к концу, Манфред услышал лёгкий металлический звук. Опрокинув вазу, он обнаружил тоненькую цепочку-браслет. К концу её был прикреплен золотой жетон, исписанный мелкими арабскими буквами.

Совершенно случайно в это время на Керзон-стрит оказался в гостях корреспондент «Вечернего вестника» мистер Дорлан. Он часто захаживал к друзьям поговорить о былых временах.

— Пойккерт отнесётся к находке равнодушно, но зато Леон будет в восторге, — сказал Манфред, осматривая цепочку. — Леон любит всё таинственное. Эта штука, несомненно, войдёт в его коллекцию.

Маленькая коллекция Леона была одной из его больших слабостей. К сейфам и несгораемым комнатам он относился почти с презрением, но под его кроватью хранилась небольшая стальная шкатулка для документов. Внутри она не содержала ничего особенного: пачка бумаг, письма, корешок от квитанционной книжки и кусок верёвки, на которой некогда должен был висеть Манфред. Каждая вещь содержала в себе целую историю.

Воображение журналиста разгорелось. Он взял в руки браслет и стал его разглядывать.

— Что это значит? — спросил он с любопытством.

Манфред стал пристально всматриваться в надпись.

— Леон лучше меня понимает по-арабски. Это похоже на именной значок турецкого офицера, вероятно, довольно состоятельного и принадлежащего к привилегированному классу.

— Интересно, — сказал Дорлан. — Лондон. Ваза, купленная в Германии. Осколок восточной романтики. Вы не будете возражать, если я опишу этот случай, Манфред?

— О, сколько хотите!

Леон в тот день вернулся лишь к вечеру.

Манфред рассказал ему о своей находке.

— Здесь был Дорлан. Я сказал ему, что если он хочет, то может написать об этом.

— Гм, — сказал Леон, прочитав надпись. — А ты сообщил ему значение этой надписи? Впрочем, ты не очень-то сведущ по части арабского языка. Но здесь есть одно словечко, написанное латинскими буквами. Ты обратил внимание? «Коннор»… Стало быть, хозяином этого интересного значка был некий англичанин по фамилии Коннор… Коннор… Я, кажется, начинаю понимать, в чём тут дело…

На следующий день Леон прочёл заметку о находке браслета и был слегка раздосадован, что столь деликатный обычно мистер Дорлан упомянул в ней о его шкатулке.

— Джордж, ты скоро станешь самым заурядным репортёром, — сказал он Манфреду. — Ещё немного, и ты станешь писать для всех газет фельетоны о моей шкатулке.

Тем не менее браслет был положен в заветную шкатулку. Каково было значение надписи и почему в ней упоминался англичанин Коннор, никого, кроме Леона, не заинтересовало.

Однако, оба его приятеля заметили, что в первые же последующие дни Леон стал наводить справки по какому-то новому делу. Он рыскал то по Флотской улице, то по Уайтчеппелю, а однажды даже предпринял поездку в Дублин. Как-то раз Манфред попытался расспросить его, но в ответ не услышал ничего существенного.

— Вся история весьма забавна. Коннор, оказывается, даже не ирландец. Вероятнее всего, что он даже и не Коннор, хотя, вне сомнения, он некогда носил это имя. Я отыскал его в списках одного из лучших ирландских полков. Стюарт, фотограф в Дублине, имеет снимок, на котором он запечатлен в группе других офицеров этого полка. В Дублине живёт довольно популярный литератор, в прошлом также офицер этого полка, и он рассказывает, что Коннор говорил по-английски с иностранным акцентом.

— Хорошо, но кто же этот Коннор на самом деле? — спросил Манфред.

Леон улыбнулся.

— Повесть моей жизни.

Больше он не сказал ничего.

Леон обладал редким свойством возвращаться к своему сну и восстанавливать все детали своего пробуждения. Так и сейчас он, не задумываясь, мог сказать, что разбудило его не дребезжание качающейся на ветру проволоки, а шорох крадущегося человека.

Комната его была довольно просторной, но Леон любил свежий воздух и поэтому держал открытыми не только окна, но и двери.

Глубоко вздохнув во сне, Леон что-то пробормотал и перевернулся на другой бок, но не успел он завершить это движение, как ноги его уже коснулись пола и он затягивал шнурки пижамы.

Манфреда и Пойккерта не было. Они всегда к концу недели уезжали на несколько дней отдохнуть, и Леон оставался один во всём доме.

Он стоял, напряжённо вслушиваясь. Вскоре до его слуха донёсся тот же шорох. Он раздался вслед за свистом ветра, но это был, безусловно, скрип. Затем тот же скрип послышался на лестнице ещё семь раз, теперь уже явственнее…

Леон быстро надел халат и туфли. Неслышно подкравшись к лестничной площадке, он зажёг свет.

На площадке стоял какой-то мужчина с жёлтым и грязным лицом, отражавшим страх, изумление и ненависть.

— Выньте руку из кармана или я прострелю вам живот, — спокойно сказал Леон.

Второй человек, стоявший на ступеньках между первой и второй площадками, казалось, окоченел от испуга. Леон направил на него ствол своего браунинга. Тот прижался к стене и вскрикнул.

Леон вгляделся в него и улыбнулся. Много лет уже ему не встречались грабители женского пола.

— Повернитесь оба и спускайтесь вниз, — скомандовал он, — но не вздумайте бежать!

Они повиновались, — мужчина несколько неохотно, девушка, как он догадался, с лёгкой дрожью в коленях.

— Теперь налево, — сказал Леон.

Он быстро подошёл к мужчине и опустил руку в карман его пиджака. Вынув из него миниатюрный, с коротким стволом, револьвер, он положил его в карман своего халата.

— Теперь входите! Выключатель с левой стороны. Поверните его!

Последовав за ними в столовую, он закрыл за собой дверь.

— Можете присесть, — оба!

Мужчину разгадать было нетрудно: это был типичный завсегдатай тюрем.

Низкий и узкий лоб, неправильные черты лица говорили о тупости и низменных инстинктах. Его сообщницу Леон не мог ещё причислить к какой-либо определённой категории. Женщину, как правило, выдаёт голос, а она не проронила ни слова.

Наконец, она заговорила.

— Извините меня, это я во всём виновата.

Сомнения Леона разрешились.

Это был нежный голос, один из тех, что раздаются на Бонд-стрит, приказывая шофёру ехать в Ритц-отель.

Она была красива: тёмные глаза, стремительный разлет бровей, тонкие черты лица и яркие губы. На одном из пальцев виднелась узенькая красная полоска — след снятого кольца.

— Он здесь ни при чём, — сказала она почти шёпотом. — Это я подкупила его. Я попросила его сделать мне это одолжение. Это правда.

— Попросили ограбить мою квартиру?

Она кивнула.

— Если бы вы согласились отпустить его, я тогда могла бы говорить с вами вполне откровенно… и чувствовала бы себя спокойнее. Правда, это не его вина, поверьте мне. Я одна во всём виновата.

Леон вынул из ящика стола лист бумаги и штемпельную подушку.

— Положите свои большой и указательный пальцы на эту подушку и прижмите их, — сказал он, кладя обе вещи перед небритым спутником девушки.

— Чего ради?

— Ради отпечатков ваших пальцев на случай, если понадобится задержать вас.

Субъект повиновался. Леон взглянул на бумагу с отпечатками и остался удовлетворён.

— Теперь пройдите сюда.

Он вытолкнул его к входной двери, распахнул её и сам вышел вслед за ним.

— Вам не следует иметь при себе оружия, — произнёс он и вышвырнул бродягу на улицу.

Когда Леон вернулся в столовую, девушка успела расстегнуть кофту и сидела, прислонившись к спинке стула. Она была бледна, но спокойна.

— Он ушёл? Как я рада! Вы побили его? Мне так показалось. Скажите, а что вы обо мне думаете?

— За тысячу фунтов не согласился бы я забыть эту ночь — сказал Леон, нисколько не лукавя.

— А в чём вы видите причину моего поступка?

Леон покачал головой.

— Трудно сказать… Похищение таинственных документов? Пожалуй, нет… Скорее всего, это месть за какие-то неприятности, причинённые нами кому-то из близких вам людей: вашему любовнику, отцу, брату…

— Нет. Это не месть. Вы мне не нанесли никакой обиды. И я не ищу никаких тайных документов.

— Что ж, если не грабёж — я проиграл, признаю!

Улыбка Леона была обворожительна. Девушка заговорила без колебаний.

— Мне кажется, что лучше сказать всё прямо. Моё настоящее имя — Лоис Мартен. Мой отец — сэр Чарльз Мартен, хирург. Недели через три мне предстоит вступить в брак с майором Джоном Ретландом из кавалерийского полка Капштадских Карабинеров. Вот отчего я и ворвалась к вам.

— Вы искали здесь… гм… свадебный подарок?

К его удивлению, она подтвердила это.

— Вот именно. Я была очень глупа. Знай я вас лучше, я бы прямо пришла к вам с просьбой отдать его мне.

Она не спускала глаз с Леона.

— Так, — сказал он, — и что же это за предмет?

Она произнесла очень медленно:

— Золотое запястье в виде цепочки, с именным значком…

Леон не удивился. Его только слегка поразило то, что она говорит правду.

— Итак, золотой браслет, — сказал он. — Кому же он принадлежит?

Она колебалась.

— Я полагаю, вы уже всё знаете. Следовательно, я в ваших руках.

Он кивнул.

— И очень даже, — любезно подтвердил он, — и мне кажется, вам будет проще рассказать эту историю мне, чем судебному следователю.

Казалось, само благородство говорит его устами, но чисто женским инстинктом она почуяла в его тоне нечто, возбуждавшее страх.

— Майор Ретланд о моём… визите к вам ничего не знает, — начала она, — он был бы в ужасе, если бы узнал…

И она рассказала ему повесть о своём обручении с одним молодым англичанином, убитым в Галлиполи.

— Вот каким образом я познакомилась с Джоном, — сказала она. — Он тоже был тогда в Галлиполи. Года два тому назад он мне написал из Парижа, извещая, что у него есть кое-какие бумаги, принадлежавшие бедному Фрэнку. Он вынул их из… из его кармана после того, как Фрэнка убили. Понятно, папа попросил его приехать к нам. Мы стали добрыми друзьями. Впрочем, папа не одобряет нашу… помолвку.

Немного помолчав, она продолжала:

— Отец мой недоброжелательно относится к нашему браку, поэтому мы держим пока в тайне наши намерения. Видите ли, мистер Гонзалес, я ведь сравнительно богата: мне досталось довольно много денег в наследство от матери. И Джон впоследствии будет богатым. Во время войны, будучи в плену у турок, он приобрёл золотые прииски в Сирии. О них-то и идёт речь в надписи на значке. Джон спас жизнь одному турку, и тот, в благодарность, открыл ему местонахождение этих приисков и подарил золотой значок, на котором всё это было обозначено по-арабски. Но к концу войны Джон потерял значок, а вот недавно узнал из «Вечернего вестника» о вашем открытии. Бедный Джон места себе не находил: ведь кто-то мог расшифровать надпись на значке и воспользоваться данными о приисках. Я предложила ему пойти к вам и попросить браслет. Но он об этом и слушать не хотел. Он становился с каждым днём всё более удручённым, нервным и раздражительным. В конце концов я решилась на этот сумасбродный поступок. У Джона есть масса связей в мире преступников, так как он некогда служил в полиции и почти всех их знает в лицо. Этот тип, сопутствовавший мне — тоже один из них. Это я разыскала его и предложила эту авантюру. Мы знали, что вы храните его в шкатулке под кроватью…

— Вы утверждаете, что план этого налёта принадлежит вам, а не майору Ретланду…

Она немного смутилась.

— Мне помнится, он как-то в шутку намекнул, что недурно было бы выкрасть браслет…

— И что роль налётчика должны взять на себя вы? — спросил Леон строго.

Она отвела взгляд.

— В шутку… да. Он сказал, что мне в этом никто не помешает, но всё это было сказано в шутку… Нет, это никак нельзя принимать за намёк… Если бы мой отец знал…

— Вот именно, — резко прервал её Леон. — О налёте говорить больше не будем. Сколько денег у вас в банке?

Она взглянула на него с удивлением.

— Почти сорок тысяч фунтов, — сказала она. — Недавно я продала целую кипу ценных бумаг… они приносили мало дохода.

Леон усмехнулся.

— Я понимаю. Вы получили возможность поместить капитал более выгодно.

Она сразу поняла намёк.

— Вы заблуждаетесь, мистер Гонзалес, — сказала она холодно. — Джон разрешает мне вложить всего только тысячу фунтов. Он даже не уверен в точной сумме: тысячу или только восемьсот. Свыше этого он не принимает у меня ни одного пенни. Завтра вечером он едет в Париж по делам, а когда он вернётся, мы обвенчаемся.

Леон взглянул на неё глубокомысленно.

— Завтра вечером — вы наверно хотите сказать сегодня ночью?

Она взглянула на часы и рассмеялась.

— Разумеется, сегодня ночью.

И, облокотившись на стол, она заговорила серьёзно:

— Мистер Гонзалес! Я столько слышала о вас и ваших Друзьях… Надеюсь, вы не выдадите нашей тайны. Имей я больше здравого смысла, я пришла бы к вам вчера вечером и попросила бы этот злополучный значок… Или уплатила бы любую сумму за него, лишь бы избавить Джона от его опасений. Скажите, а сейчас ещё не поздно это сделать?

— Очень даже поздно, — твёрдо сказал Леон, — я оставлю значок на память. Вы же читали в газетах, что эта вещь вошла в мою коллекцию, а я не расстаюсь с её реликвиями. Кстати, когда вы должны передать ему чек?

Губы её скривились.

— Вы всё ещё считаете Джона обманщиком? Я вручила ему чек вчера.

— На тысячу или на восемьсот?

— Это пусть он сам решает, — сказала она.

Леон встал.

— Я не намерен более вас задерживать. Видно, воровство — не ваша специальность, и мне остаётся только посоветовать вам избегать подобных упражнений в будущем.

— Вы не арестуете меня? — улыбнулась она.

— Пока — нет, — ответил Леон серьёзно.

Он видел, как она перешла улицу к месту стоянки таксомоторов и уехала. Он запер дверь и снова лёг в постель.

В семь часов его снова поднял звонок будильника. Быстро одевшись, он поспешил в бюро путешествий и взял билет до Парижа. Затем он потратил довольно много времени в управлении главного комиссара по делам южно-африканских колоний, просматривая списки Капштадской конной жандармерии. С половины третьего он караулил у дверей «Южного банка». Терпение его уже стало истощаться, как вдруг к дверям банка подкатил таксомотор, из которого вышел майор Джон Ретланд, видный, довольно стройный мужчина с моноклем и подстриженными по-военному усиками. Вид у майора был невозмутимо-самодовольный.

Манфред возвратился ещё до вечера, но Леон ни слова не сказал ему о ночном происшествии. После обеда он поднялся к себе в комнату, вынул из ящика стола автоматический пистолет, смазал затвор и вставил обойму. Затем он положил оружие в карман пальто, взял чемодан и спустился вниз. В передней его встретил Манфред.

— Ты уезжаешь?

— На несколько дней, — сказал Леон, и Манфред, никогда не докучавший расспросами, распахнул перед ним дверь.

Сидя в углу купе первого класса, он увидел в окно проходивших по перрону майора Ретланда и молодую девушку. За ними шёл, к его разочарованию, ещё некто третий — высокий седой мужчина. Очевидно, это был отец девушки. Когда поезд тронулся, она ещё раз промелькнула перед Леоном, махавшая рукой отъезжающему жениху.

Стояла тёмная, туманная ночь. Метеорологические предсказания не сулили ничего хорошего. Когда Леон в полночь сел на пароход, он сразу почувствовал, что предстоит буря. У кассира он ознакомился со списками пассажиров.

Как только пароход вышел из порта, майор Ретланд заперся в своей каюте. Когда помощник кассира заходил к нему для проверки билетов, майор лежал на диване, нахлобучив на глаза шляпу.

Леон, выждав с полчаса пока совсем не стемнело, подошёл к каюте майора и осторожно открыл дверь. Затем он бесшумно вошёл и осветил каюту карманным фонарём. Взяв чемоданы майора, он быстро вынес их на палубу и бросил в море. То же самое он проделал со шляпой майора. Затем он вернулся в каюту и осторожно потряс спящего за плечо.

— Мне нужно поговорить с вами, Коннор, — сказал он шёпотом.

Майор тотчас же проснулся.

— Кто вы?

— Выйдем, нужно поговорить.

Майор последовал за ним на тёмную палубу.

— Куда вы идёте?

Корма парохода, предназначенная для пассажиров второго класса, была совершенно пуста. Палуба тонула во мраке.

— Вы узнаёте меня?

— Понятия не имею, — последовал резкий ответ.

— Моё имя — Гонзалес. А ваше, разумеется, Евгений Коннор. Вы были офицером… Он назвал полк. — В Галлиполи вы перешли на сторону неприятеля, выполняя условия контракта, заключённого с неким амстердамским агентством. Вы были занесены в список убитых, но на самом деле состояли шпиком у турок. Вы ответственны за поражение, которое мы потерпели в Семнском заливе. Не вздумайте лезть за револьвером, иначе я покончу с вами в два счёта!

— Хорошо, — сказал майор, едва переводя дыхание, — что вам нужно?

— Прежде всего мне нужны те деньги, что вы взяли в банке сегодня днём. Я уверен, что мисс Мартен вручила вам чек с бланком-подписью и ещё более уверен в том, что вы не постеснялись его заполнить таким образом, чтобы от её капиталов ничего не осталось.

Коннор зло рассмеялся.

— Давайте сюда деньги! Быстро! — процедил Леон сквозь зубы.

Почувствовав дуло пистолета у живота, Коннор повиновался.

— Надеюсь, вы отдаёте себе отчёт, мистер Гонзалес, что вас ждут большие неприятности? — начал Коннор. — Я полагаю, вы знаете, что у меня за паспорт…

— Паспорт? Если вы имеете в виду золотой значок, то там написано следующее: «Англичанину Коннору разрешается переходить за нашу пограничную линию в любое время дня и ночи, и ему надлежит оказывать всяческое содействие». Подписано начальником Третьей турецкой дивизии…

— Когда я вернусь в Англию, — начал Коннор…

— Вы вовсе не намерены туда возвращаться. Вы женаты. Венчались в Дублине. Очевидно, не впервые. Сколько здесь денег?

— Тысяч тридцать или сорок. Вы напрасно думаете, что мисс Мартен привлечёт меня к судебной…

— Вас никто не привлечёт к судебной ответственности, — глухо произнёс Леон.

Он быстро оглянулся. Вокруг было темно и безлюдно.

— Вы — предатель своего отечества, — продолжал Гонзалес, — вы негодяй, посылавший на верную смерть тысячи своих товарищей…

Грянул выстрел.

Колени Коннора подогнулись, но прежде, чем он успел коснуться палубы, Леон подхватил его и почти без усилий перебросил через борт в тёмное море.

Когда пароход достиг французского берега, стюард вошёл в каюту майора Ретланда, чтобы отнести его багаж, но каюта оказалась пустой. Часто бывает, что пассажиры, не желая платить лишних денег носильщикам, сами выносят свой багаж. Стюард пожал плечами и тут же забыл об этом инциденте.

Что же касается Леона Гонзалеса, то он, остановившись в Брюсселе, отослал по почте, без всякого сопроводительного письма, тридцать четыре тысячи фунтов по адресу мисс Лоис Мартен, а затем возвратился в Лондон.

Манфред встретил его в столовой.

— Хорошо провёл время, Леон? — спросил он друга.

— Великолепно!

Оглавление

Глава 1. Ребус

Глава 2. «Счастливые путешественники»

Глава 3. Похищение

Глава 4. Совпадения

Глава 5. Тайна Слэна

Глава 6. Пометка на чеке

Глава 7. Дочь мистера Левенгру

Глава 8. Держатель акций

Глава 9. Человек, певший в церкви

Глава 10. Бразилианка

Глава 11. Машинистка, видевшая то, чего не было

Глава 12. Тайна мистера Дрейка

Глава 13. Англичанин Коннор X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?