«Убийство на Потомаке»

Маргарет Трумэн Убийство на Потомаке

1

Расставшись с адвокатской практикой и сменив ее на должность профессора права в университете Джорджа Вашингтона, специалист по уголовным делам Смит Маккензи дал себе торжественное обещание впредь находить время, чтобы, как говорится, наслаждаться благоуханием роз в саду своей души. Естественно, этот сад не имел ни малейшего отношения к реальному занятию садоводством, к чему Смит оставался совершенно равнодушен, но что касается земных запахов, то надо сказать, что нежный аромат, исходивший от плеч и шеи Анабелы, приятно волновал его.

Возможность спокойно предаваться отдыху значила для Смита очень много, поскольку круг интересов его был весьма обширен. Но наибольшую притягательную силу имели для него два увлечения. Во-первых, ему хотелось больше времени проводить со своей женой Анабелой, а во-вторых, его неудержимо влекло на берега Потомака. Прогулки у реки и молчаливое ее созерцание наполняли его душу благодатным покоем, располагали к неспешным размышлениям. Река Потомак наряду с архитектурными памятниками представляла собой один из символов Вашингтона. Именно ей был обязан город своим появлением. И многим другим городам дали жизнь реки.

Необъяснимо для себя самого Смит ощущал некое духовное родство между Анабелой и рекой. И дело здесь было не в том, что он находил в этом какой-то глубокий философский смысл или рисовал в своем воображении поэтические образы. Совсем нет. Подобный ход мыслей был несвойствен его прагматическому уму. Вероятнее всего, женщина и река олицетворяли тот покой, которого страстно желала его душа. В бурном житейском море Анабела стала для Смита островком мира и спокойствия. Так же влияла на него и река. В движениях жены он чувствовал мягкость и спокойное достоинство без намека на высокомерную позу. Подобно этому неспешно и размеренно катила свои воды река Потомак. А еще их роднила красота. Анабела Рид-Смит, по мнению Мака, была самым прелестным созданием на земле, и он благодарил судьбу за то, что эта женщина сделала его своим избранником.

В тот августовский день Маккензи решил провести час у реки, перед этим он в очередной раз поблагодарил Высшую силу, соединившую его с Анабелой, затем прочитал лекцию в университете и пообедал с другом, работавшим в Государственном департаменте.

Обычно Смит выбирал уединенное местечко и прогуливался там, наблюдая за тренировками университетских команд: за кажущейся легкостью движений гребцов скрывался упорный и напряженный труд. Маккензи нравилось также смотреть на влюбленные пары, гуляющие по берегу рука в руке или расположившиеся на траве отдохнуть. Порой он просто смотрел на реку, наслаждаясь даруемым ею покоем; тем временем, неторопливо скользя мимо, она несла свои воды через город в залив Чесапик.

Случалось, Маккензи приходил сюда ловить окуней, как правило, в обществе своего друга Венделя Тирни, для которого самым важным был улов. Смита же интересовало не это. Его забавляло, когда на его не имевшие острия крючки попадала рыба, тогда он осторожно подводил ее к лодке, освобождал и выпускал на волю до следующего раза. Но главный смысл Маккензи находил не в ловле рыбы, а в самом пребывании на реке. Да, именно это и имело для него значение. Возможно, реки и существуют для того, чтобы проводить около них время, считал он.

Но в тот день, о котором идет речь, Маккензи решил изменить своим привычкам. Он отправился на север по берегу со стороны Виргинии и доехал до водопада Грейт-Фолс, яростно бурлящие воды которого представляют собой завораживающее зрелище, являясь одной из природных достопримечательностей Вашингтона. В представлении Смита, с клокочущей яростью водопада могло соперничать только кипение политических страстей. Он подошел к краю ущелья, образуемого рекой, и остановился, взирая с высоты на представшее перед его глазами великолепие. Глубоко внизу стекавшая с водопада вода неистово крутилась в бешеных водоворотах. Грозная красота водопада внушала одновременно восхищение и страх.

Тепло солнечного дня привлекло к водопаду множество туристов. Под сенью дубов и гикори, радостно визжа, резвились дети. Фотографы устанавливали на штативах свои камеры и выжидали наиболее эффектное освещение. Любители птиц наводили бинокли на отвесные гранитные стены ущелья, где во многих местах имелись следы, проделанные миллионы лет назад остывавшей лавой; избороздившие гранит трещины были заполнены богатыми отложениями белого кварца.

«Какая красота!» — подумал Смит и вспомнил о жене. Вдоволь погревшись в ласковых лучах солнца и взбодренный свежим дыханием водопада, он уже собирался отправиться домой. Смит решил, что пора приступить к подготовке обеда или хотя бы наполнить бокалы. Маккензи повернулся и успел сделать несколько шагов к машине, когда пронзительный крик рассек воздух, подобно тому как глубокие трещины прорезали гранитную твердь ущелья. Он оглянулся и увидел бегущих к краю ущелья людей. Вернувшись к перилам ограждения, Мак взглянул вниз. Маленькая беспомощная фигурка безостановочно вертелась, подхваченная водоворотом. Слабые детские ручки отчаянно пытались найти опору. Голос ребенка терялся в свирепом реве водопада, обрушивавшего в ущелье сотни тысяч галлонов воды. Какая красота — величественная и одновременно неумолимая в своей безжалостной мощи!

2

На одном из кладбищ Вашингтона в ближайшее после трагедии у водопада воскресенье состоялись похороны утонувшей девочки. Газеты освещали случившееся с особым пристрастием, что было связано с местом разыгравшейся драмы: еще одна роковая дань взята водопадом. Среди всех парков Америки, находящихся в ведении Службы охраны национальных парков, наибольшее количество жертв приходилось на водопад Грейт-Фолс: за год там тонуло по семь, восемь, а иногда и десять человек. Жертвы редко падали в ущелье. Обычно погибали неосторожные пловцы или беспечные гребцы, недооценившие могучую силу реки. На этот раз погибла девочка, пришедшая с классом отметить окончание летних занятий. Она отстала от остальных и зашла за низкое ограждение. Какую свободу, наверное, ощутила она после двух месяцев занятий в знойной духоте класса! Может быть, ей казалось, что можно легко взмыть в небо, стоит только раскинуть руки.

Убитая горем семья девочки предъявила иск администрации парка и школы, в которой училась их дочь.

Но все эти события волновали в основном тех, кто имел непосредственное отношение к произошедшей трагедии. В то же время ничего не изменилось для большинства горожан. День выдался слишком хорошим, чтобы подолгу задерживать внимание на печальных событиях. На улицах было многолюдно. Вскоре летняя жара и гибель девочки должны были отойти в прошлое, превратившись в смутное воспоминание. Близилась осень, предвещавшая открытие самого приятного для вашингтонцев и богатого на события культурной жизни города сезона.

— Привет, Сэм, — произнес молодой человек с аккуратно подстриженными темными усиками, поравнявшись со своим таким же молодым знакомым, одетым в характерные для студента американского университета футболку с жилетом из мягкой коричневой кожи, брюки в обтяжку и теннисные туфли.

Пока молодые люди обменивались обычными в подобной ситуации фразами, мимо них неторопливо прошли несколько мужчин и женщин. Затем к говорившим направился еще один молодой человек, на котором странно смотрелся надетый поверх футболки не по размеру большой пиджак, в правой руке он держал пистолет. Сэм отшатнулся, увидев этого человека, хотя оружие было направлено на его собеседника.

— Ну ты, ублюдок. — В голосе подошедшего явственно звучала угроза, еще более подчеркиваемая грозным видом оружия.

И в следующий момент царившее вокруг спокойствие взорвал пистолетный выстрел. Свидетели этой сцены в ужасе отпрянули в стороны и застыли, словно обратившись в манекены, с раскрытыми ртами и вытаращенными глазами.

Молодой человек медленно попятился, вскинув руки, как будто пытаясь защититься от следующего выстрела.

— Не убивай меня, — сказал он. — Пожалуйста, не убивай.

Прогремел еще один выстрел, пуля попала в пах. На лице жертвы отразилась не столько боль, сколько удивление.

— Я… — начал он и не закончил. Судорожно глотая воздух, он обхватил руками дерево, безуспешно пытаясь удержаться на ногах. На его одежде на месте бедра и паха растекалось сплошное красное пятно, и тело, обмякнув, казалось, тоже стекало на землю безвольной массой.

Над распростертым телом стоял убийца; направив пистолет в голову жертвы, он спустил курок. Последовал сухой металлический щелчок — осечка. Нападавший снова взвел курок и, приложив пистолет на этот раз к груди лежавшего, выстрелил вновь. Рубашка упавшего мгновенно окрасилась в темно-красный цвет. Опять пистолет наведен в голову, выстрел, и снова осечка.

Убийца положил оружие в карман и, усмехнувшись, спросил у оцепеневших свидетелей, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Он мертв наконец? Он мертв-таки, ублюдок? — После этих слов молодой человек, не торопясь, удалился, насвистывая, как кому-то показалось, веселый мотивчик из диснеевского мультфильма.

Еще один драматический эпизод в жизни столицы.

3 Вечером следующего дня

Это заседание было для Анабелы первым, ее избрали в совет за две недели до него. Представляя ее, председатель сказал, что она, Анабела Рид-Смит — жена бывшего адвоката по уголовным делам, а ныне уважаемого профессора, преподавателя права в университете Джорджа Вашингтона — Маккензи Смита. Далее, говоря о ней, он заметил, что она оставила адвокатскую деятельность, став владелицей процветающей картинной галереи в Джорджтауне. Анабела заняла полагавшееся ей место за большим дубовым столом в офисе, расположенном на третьем этаже Национального музея строительства. Здание музея находилось в северо-западной части города на Ф-стрит между Четвертой и Пятой улицами. Ф-стрит проходила по другую сторону от площади Судов в непосредственном соседстве с вашингтонским чайнатауном.

Во главе стола сидел председатель, Вендель Тирни. Он попросил у собрания внимания. Тирни не придал значения тому, что не следует, представляя женщину, в первую очередь называть род занятий ее мужа, тем самым подчеркивая ее статус всего лишь жены. Вендель высказал еще несколько приветственных слов в адрес Анабелы, перед тем как перейти к обычной процедуре и заняться чтением протоколов и обсуждением текущих вопросов, словом, той рутиной, которая большей частью и составляет деятельность советов директоров вместо активной руководящей работы.

— Мы хорошо знаем миссис Смит как блистательного адвоката, нам также хорошо известна ее деятельность в сфере культуры. Не остались без внимания и усилия ее мужа по созданию фонда культуры. — Тирни улыбнулся Анабеле и продолжал: — Для нас большая честь, что вы будете работать в нашем совете. Безусловно, это сотрудничество окажется плодотворным. Ваше личное обаяние, я думаю, также послужит общему делу.

Анабела вежливо поблагодарила председателя за его теплые слова, бросив при этом взгляд на двух других женщин, присутствовавших на заседании. Уловили ли они в представлении Тирни скрытое оскорбление? И задевала ли их вообще дискриминация женщин? Одна из членов совета, Полин Юрис, на протяжении многих лет выполняла у Тирни обязанности советника по административным вопросам и его личного секретаря-референта. Анабела отметила ее стройную, высокую фигуру, а также обратила внимание на простоту покроя одежды и минимум косметики. Возможно, подобный облик женщины наилучшим образом соответствовал консерватизму возглавляемой ее боссом корпорации. От внимания Анабелы не ускользнула мускулистость ног Полин. У некоторых женщин из Сан-Франциско такие мускулы развиваются от хождения по неровным улицам расположенного на холмах города. И еще одно наблюдение относительно Полин имелось у Анабелы. Она сделала его, когда впервые увидела ее во время посещения Юрис художественной галереи, и впечатление это укрепилось после еще нескольких официальных встреч, связанных с деятельностью фонда. Анабела отметила, что на лице Полин пухлые губы плохо сочетались с мелкими, маловыразительными чертами. Эти губы показались Анабеле очень чувственными.

Если отвлечься от внешности, Анабела нашла Полин приятной, не слишком деловой. Устойчивость и плавный ход «кораблю» Тирни были обеспечены.

Другую женщину, с которой Анабеле также приходилось встречаться несколько раз, звали Хейзл Бест-Мейсон. Она была бухгалтером, специализирующимся на некоммерческих структурах. В музее Хейзл занимала должность ревизора. Она была невысокого роста, с довольно плотной, но не излишне полной фигурой. В отличие от Полин она отдавала должное косметике и искусно ею пользовалась. Ее черные короткие аккуратно уложенные волосы чуть тронула седина. Хейзл явно следила за модой и любила, чтобы в ее одежде всегда присутствовало какое-нибудь яркое пятно. Это могли быть блузка, свитер или шарфик. Привлекали внимание и ее очки: овальной формы, в необычной оранжевой оправе. Ухоженные руки с отличным маникюром украшало множество колец, до плеч свисали золотые ручной работы серьги.

Нельзя сказать, что кого-либо из женщин задели слова Тирни о красоте Анабелы с ее блестящими и черными, как вороново крыло, волосами и прекрасной нежной кожей. Возможно, ревнивое чувство и возникло, но профессиональная этика не позволила им его проявить. Анабела отдавала себе отчет в том, что, принимая во внимание все соображения, Тирни предпочел бы видеть на этом месте в совете не ее, а ее мужа. Он неоднократно обращался с таким предложением к Маккензи, но всякий раз наталкивался на вежливый отказ. В списке приоритетов Тирни Анабела значилась под вторым номером.

Но что есть, то есть. И все же ей было приятно, что ее пригласили принять участие в управлении деятельностью музея строительства. В задачу музея входил сбор материалов, касающихся истории развития строительного дела в Америке и пропаганда достижений страны в этой области. Кроме того, к функциям музея относилось поощрение и стимулирование выдающихся достижений в строительном искусстве. Художественная галерея не отнимала у Анабелы много времени: дела там шли хорошо, и она могла позволить себе отвлечься от практической деятельности и найти занятие для души; ее увлекла архитектура Вашингтона. Она присоединилась к людям, объединенным желанием полнее изучить и, в свою очередь, пробудить в обществе интерес к такой неординарной, часто поражающей, порой вдохновляющей, а иной раз и удручающей национальной архитектуре столицы. Анабеле хотелось еще глубже проникнуть в историю создания облика Вашингтона, лучше узнать его современное лицо. С этой точки зрения, ее вступление в совет директоров музея стало закономерным и естественным следствием подобного интереса.

Как и положено новичку, Анабела в течение двух часов внимательно следила за происходящим. На нее большое впечатление произвела манера Тирни вести заседание. Все очень гладко, без напряжения. И ничего удивительного, возглавляемая им корпорация сделала его одним из самых богатых людей в Вашингтоне, что позволяло ему держаться с естественностью уверенного в себе человека, чей успех характеризует стабильность. Тирни был интересным элегантным мужчиной с аристократическими чертами лица. Одного взгляда хватало, чтобы понять, как ревностно он поддерживал себя в форме. Помогал ему в этом личный тренер, который каждое утро ожидал Тирни в домашнем спортивном зале. Загар не сходил с его лица благодаря специальной установке, имевшейся в доме. Его внешний вид был безукоризненным: густые, седые, почти белые волосы, даже в ветреный день оставались в полном порядке. Состоятельный и преуспевающий глава корпорации и председатель совета директоров — он мог бы украсить картотеку киностудии.

Напротив Анабелы сидел Сэмюэль Танклоф. Он был не так богат, как Вендель Тирни, но тоже очень внимательно относился к своему здоровью. Сотрудник инвестиционного банка Нью-Йорка, десять лет назад он понял, что основные деловые интересы его сосредоточились вокруг корпорации Тирни. Оценив ситуацию, он открыл свое представительство в Вашингтоне, купил себе дом в Виргинии и теперь большую часть времени проводил в столице, оставив управлять делами в Нью-Йорке заслуживающих доверия заместителей. Танклоф не имел аристократизма черт и манер, характерных для Тирни. Его коренастая фигура, как и фамилия, оправдывали школьное прозвище — он действительно напоминал танк.

Смуглый цвет лица делал ненужным искусственный загар, не нуждался он также ни в специальном тренере, ни в спортивных упражнениях. Кудрявые завитки черных волос явно проигрывали в битве с наступающей лысиной. У Сэма были темные глаза и большие уши, количество торчащих из них волос приводило Анабелу в изумление, ей не приходилось встречать людей с такой буйной растительностью в ушах. Танклоф и Тирни одевались у одного портного, но дорогие костюмы на плотной коренастой фигуре Танклофа не сидели так безукоризненно, как на высоком стройном Венделе. А на какую роль в кино мог бы претендовать Танклоф, подумалось Анабеле, главаря мафиози? араба-перекупщика? турецкого диктатора?

Естественно, ни одно из этих амплуа для него не подходило. Он был тем, кем был: Сэмом Танклофом, банкиром и лучшим другом Венделя Тирни. Танклоф внушал Анабеле определенную симпатию. За сердитым, а порой даже грозным внешним видом скрывалась поразительная душевная теплота. При общении с ним возникало чувство, что его глубоко интересует все, о чем говорит и что думает его собеседник. Мак и Анабела были знакомы и с Танклофом и с Тирни, и хотя она уважала Тирни, но все же предпочитала общество Танклофа и его жены Мари, которую бесконечно восхищало все, что говорил или делал ее муж.

Заседание близилось к концу, оставалось решить кадровый вопрос назначения на должности в комитетах. Анабела заменила умершего члена совета, который работал в финансовом комитете и в подкомитете по денежным выплатам. Ее утвердили на оба поста.

— А не рано ли направлять меня в финансовый комитет? — рассмеялась Анабела. — В сенате подобного не произошло бы. Мак не в восторге от того, как я распоряжаюсь своей чековой книжкой.

— Управляться со своей чековой книжкой сложно, а работать в финансовом комитете — легко, — доброжелательно заметила Хейзл Бест-Мейсон, председатель этого комитета, и добавила: — Добро пожаловать.

— Спасибо, — поблагодарила Анабела, — но мне все же хотелось бы сначала освежить свои знания о работе с деньгами.

— Я не знаю другого такого человека, кто бы вас этому научил, кроме Хейзл, — заметил Тирни.

— Да, пусть уж лучше вашим обучением займется Хейзл, чем Вендель, — посмеиваясь, вступила в разговор Полин Юрис. — Бизнесмен он блестящий, а вот его чековая книжка отнюдь не эталон.

— Да, она знает, что говорит, — громко рассмеялся Тирни. — Полин уже много лет ведет для меня все расчеты. — Он обвел глазами сидящих за столом. — На этом, я считаю, можно закончить?

Члены совета поднялись со своих мест. Анабела пошла в угол зала, где оставила на стуле свой плащ, но задержалась и прислушалась. До нее долетел приглушенный разговор между Тирни и Полин.

— Я сыт по горло этими всплесками эмоций у Сеймура и его полным игнорированием бюджета, — сказал Тирни. — Встретьтесь с ним сегодня и приведите его в чувство.

Анабела надела плащ и потихоньку направилась к двери. Неожиданно с ней рядом оказался Вендель Тирни.

— Я провожу вас до машины, — предложил он, — здание чертовски хорошее, но соседство не из приятных.

По широкой лестнице со ступенями, выложенными красным кирпичом и стоптанными за столетие множеством ног, они спустились на первый этаж в Большой зал — Грейт-холл, который с 1885 года являлся местом проведения торжеств по случаю вступления в должность президентов. Гувер и Кливленд, Гаррисон, Мак-Кинли, Тедди Рузвельт и Тафт — все они организовывали здесь празднества после победы на выборах. Вудро Вильсон предпочел не устраивать праздник в 1913 году. Только после Второй мировой войны торжества в Грейт-холле снова заняли свое место в календаре светской жизни Вашингтона. Один из трех балов, заданных Р.Никсоном в 1968 году, проводился в стенах Национального музея строительства. Президенты Картер, Рейган, Буш и Клинтон выбирали этот зал местом проведения торжеств, становясь хозяевами Белого дома.

В 1881 году квартирмейстер Монтгомери С.Мейгс, будущий архитектор и главный инженер строительства этого сооружения, получил указание выбрать подходящее место и спроектировать надежное в пожарном отношении здание для размещения в нем Пенсионного управления. Оно было организовано в 1792 году для поддержки инвалидов — ветеранов войны за независимость. Его филиалы были разбросаны по всему Вашингтону, а после войны в 1812 году с Мексикой и Гражданской число ветеранов выросло и работы еще прибавилось. Мейгсу предписывалось уложиться в 300 ООО долларов. Он познакомился с разбросанными по всему миру архитектурными сооружениями эпохи Ренессанса, включая церковь Санта-Мария дельи Анджели в Риме и храм Юпитера в Баальбеке (Мейгс решил, что колонны его творения превзойдут по высоте колонны этого храма). Источником вдохновения для Мейгса стал дворец Фарнезе в Риме. Проведя подготовительную работу, он представил свой проект для рассмотрения. В 1882 году состоялась закладка первого камня, а в 1887-м строительство было завершено. Центральная часть Грейт-холла проектировалась самой большой из трех его частей, отделенных друг от друга стоявшими в ряд по четыре огромными коринфскими колоннами. На сооружение каждой ушло 70 тысяч кирпичей, высота превышала семьдесят пять футов, а диаметр основания равнялся восьми футам.

Это здание являлось самой большой кирпичной постройкой в мире. На его возведение пошло 15 миллионов кирпичей, все строительство обошлось налогоплательщикам в 186 614 долларов. Еще одно убедительное подтверждение того, что превышение правительством бюджетных расходов отнюдь не порождение сегодняшнего дня.

Анабела и Тирни прошли, разговаривая, через колоссальный полутемный зал. В целях экономии по его периметру горели лампы небольшой мощности, давая какой-то призрачный свет. Анабела прислонилась к центральному фонтану и посмотрела на потолок, поднятый на высоту в сто шестьдесят футов. Одна из многочисленных ласточек — предмет постоянной головной боли администрации — пролетела над ней и исчезла в нише карниза.

— Это, должно быть, самое необычное здание в Вашингтоне, — сказала Анабела.

— Спорить не стану, — согласился Тирни.

— Я как раз начала изучать его архитектуру, — продолжала Анабела. Думаю, что мое участие в совете ускорит познавательный процесс.

— А рассказы о привидениях слышали? О канарейках знаете?

— Ах, эти истории о призраках, — рассмеялась Анабела. — Да, а вот о канарейках расскажите.

— В то время как президент Кливленд решил отметить здесь свое вступление в должность, крыша еще не была готова, поэтому над залом растянули брезент. Во время праздника из клетки выпустили канареек. Птицы взмыли вверх, холод убил их, и они упали к ногам гостей.

— Как это было ужасно, — вырвалось у Анабелы.

— Да, для птиц.

— О Господи!

— Мне очень жаль, но все случилось именно так.

— Не забудьте передать привет Маку, — напомнил Тирни, когда они подошли к ее машине.

— Непременно.

— Какая трагедия случилась у водопада. Вы говорили, что Мак все видел?

— Просто кошмар. Мак поехал к водопаду на несколько часов, чтобы отдохнуть, и уже собирался уезжать, когда все случилось. Эта страшная картина продолжает стоять у него перед глазами.

— Да, полагаю, подобные вещи забыть нелегко, — согласился Тирни. — Моя компания учреждает именную стипендию в память об этой девочке.

— Очень хорошо, — одобрила Анабела.

— Каждый делает то, что в его силах. Надеюсь увидеть вас с Маком на прогулке по реке.

— Да, мы там будем. Спасибо, Вендель, что приняли меня в совет. Думаю, работа окажется интересной и плодотворной.

— Уверен, вы найдете в ней и то и другое. Счастливо доехать.

4 В тот же день вечером

— Нет, нет, нет и еще раз нет! — Режиссер театра «Потомак плейерс» Сеймур Флетчер с силой отшвырнул от себя сценарий и с шумом полез на сцену. На нем были голубые, мешковато сидевшие джинсы, высокие белые незашнурованные кроссовки, рубаха цвета хаки; галстук-бабочку заменял пестрый платок. В гармонии с костюмом были и его бесцветные волосы, длинными прядями свисавшие на грудь, обвиваясь вокруг очков в металлической оправе, болтавшихся на розовом с белым шнурке. Все в его облике указывало на подчеркнутое невнимание к своей внешности.

— Это настоящее издевательство над сценарием! — кричал он на актеров и актрис, стоявших на сцене.

— Но ты же сам разрешил нам импровизировать в диалогах, — ругнувшись шепотом, бросил Стюарт, молодой актер, исполнявший в спектакле роль конгрессмена Дэна Сиклса.

— Верно, — ты так говорил, — поддержал его Карл, игравший Ки, прокурора округа Колумбия, сына Фрэнсиса Скотта Ки,[1] автора гимна «Звездное знамя».

— Я разрешил импровизировать, это так, но не потрошить сценарий. Нет и нет, Сиклс и Ки не могут называть друг друга ублюдками. Диалог между ними очень четкий и важный. Ки довольно долго и успешно наставлял Сиклсу рога. Он забирался в постель к его жене, и половина Вашингтона была в курсе дела. Поэтому Сиклс и говорит Ки, подходя к нему с пистолетом в руке на площади Лафайета: «Ты негодяй, Ки, ты осквернил мой дом». Он не говорит: «Ты — ублюдок».

— Может быть, сейчас как раз время еще раз это обсудить, Сеймур, — раздался из-за кулис женский голос. Он принадлежал Маделон Сент-Сири — автору сценария. Она вышла на свет. — Слово «дом» звучит так пресно, — продолжала Маделон и уточнила: — Ким осквернил не дом Сиклса. Он год спал с Терезой Сиклс. Ки подавал ей знак платком, что направляется в дом, который они снимали. Он осквернил его ложе, а совсем не дом. Кроме того, слово «дом» какое-то невыразительное. «Ложе» — гораздо сочнее, в нем чувствуется сила. Оно несет большую эмоциональную нагрузку. Это были страсть, влечение, а не какая-нибудь кража со взломом.

— Я считал, что мы решили данный вопрос еще две недели назад, — вскипел Флетчер. — Я не собираюсь больше к нему возвращаться.

Сент-Сири подошла к авансцене и оглядела зал. В разных его концах разместились зрители — полный «комплект», включая Чипа Тирни, сына председателя совета Национального музея строительства Венделя Тирни. С ним рядом была его невеста Терри Пити, его недавний выбор. Там присутствовали также Сунь Беньчонг и Монти Джемисон, профессор университета Джорджа Вашингтона, специалист по истории Америки. В театральной труппе, проводившей свои репетиции в подвале маленькой старой церкви, Джемисон выполнял обязанности консультанта по вопросам истории.

Коллектив театра «Потомак плейерс» работал в столичном округе уже десять лет. Его положение было весьма шатким, как и у большинства других полупрофессиональных театральных трупп. Время от времени им доставались небольшие суммы от фонда культуры, когда они давали спектакли на благотворительных обедах, где их не блиставшие драматургией постановки удачно соперничали с невысокой по качеству едой. Произведения Нейла Симона несколько оживляли продажу билетов, а вот Беккет особого интереса не вызывал. Театр пребывал в подобном положении до тех пор, пока Вендель Тирни не увидел их на одном из благотворительных обедов в гостинице «Мэриленд холидей» и не привлек в свое общество «Алый грех»,[2] чтобы они в своих постановках представили сценический вариант преступлений, совершенных в Вашингтоне в достаточно отдаленном прошлом. Название «Алый грех» было заимствовано у Шекспира, который так именовал преступление.

Это общество, чаще именуемое «Три С», было для Тирни своего рода капризом. Он питал интерес к криминальным историям, особенно преступлениям, принадлежавшим давнему прошлому. Свое пристрастие он объяснял так: «В наше время в столице совершается масса преступлений, большинство из них связано с наркотиками или с политикой или с тем и другим вместе. На этом фоне хочется обратиться к временам, когда нравы были менее жестокими. Тогда преступления совершались в основном на почве страсти и ревности».

Постепенно общество «Три С» выросло в одну из основных групп, приносящих доход благотворительному фонду. В газетах и на телевидении любили рассказывать о неординарных преступлениях, совершавшихся с неменьшей регулярностью, чем выход в эфир новостей. Тем не менее труппе «Три С» удавалось собирать значительные пожертвования, привлекая много зрителей на свои постановки, которые, несмотря на не всегда совершенную игру, отличались точным изложением исторических фактов.

Свободное от спектаклей время театральная труппа Общества проводила в обсуждении событий давно минувших дней и современных преступлений. Как правило, они располагались в парке у особняка Тирни на Потомак Палисадс.

Несмотря на стабильные финансовые вливания, Сеймур Флетчер, Маделон Сент-Сири и некоторые ведущие актеры театра не испытывали удовлетворенности от работы в обществе. Спектакли, которые ставились в «Три С», не соответствовали их видению театра, они предпочитали Мамета, Олби и Шепарда.

Но, кто платит, тот и заказывает музыку. А платил Тирни хорошо, к тому же не требуя полной приверженности своим взглядам. Поэтому, отыграв спектакль, где речь шла о давних преступлениях, перед обожающей подобные постановки публикой, они были вольны предложить зрителям пьесы, более соответствовавшие их вкусу.

— Монти, прошу вас! — крикнул со сцены Флетчер.

Профессор рывком поднял свое грузное тело с узкого для него стула и вразвалку направился по проходу к сцене. Он был одет в свою обычную «униформу»: желтовато-коричневые брюки, голубую рубашку, пестрый жилет и твидовый пиджак, его костюм дополнял галстук-бабочка, один из сотен других, составляющих целую коллекцию, — предмет гордости хозяина. Седые волосы и борода были коротко подстрижены. Джемисон носил очки в черепаховой оправе, с толстыми стеклами. Перед тем как заговорить, Монти по привычке откашлялся. Он делал небольшие остановки между предложениями, что напоминало работу насоса, который нужно было постоянно подкачивать.

— Я просмотрел дополнительный материал по делу Сиклса — Ки. Должен признать, Сеймур, во многих случаях фигурирует слово «дом». К примеру, у Келли в его книге, вышедшей в 1976 году, Сиклс говорит: «Ки, ты негодяй, ты осквернил мое ложе, ты должен умереть». Нат Брандт, прекрасно воссоздавший эту неприглядную историю, приводит такие слова Сиклса: «Ки, ты негодяй, ты осквернил мой дом, ты должен умереть». И в других, также заслуживающих доверия источниках, предпочтение отдается слову «дом». Если хотите, я могу их перечислить.

— Нет уж не надо, — сказал Флетчер.

— Да какое, к черту, это имеет значение, — вставила свое замечание Сент-Сири. — Оскорбление связано с постелью. Слова «постель» и «секс» — синонимичны. А слово «дом» могло относиться к какому-нибудь другому, принадлежавшему Сиклсу, дому.

— Расхождения в этом случае ни о чем не говорят, — скрипнул зубами Флетчер и сжал кулаки, глядя на Стюарта. — Они не оправдывают вольностей, допускаемых актерами. Они только того и хотят, чтобы называть всех ублюдками.

— С меня хватит! — Стюарт с раздражением бросил сценарий и вышел.

Теперь гнев Флетчера переместился на Карла, исполнявшего роль Филипа Бартона Ки.

— А когда в тебя стреляет Сиклс, на твоем лице должна отразиться боль, а не удивление и замешательство, — поучал Флетчер, потом добавил соли на рану: — И будь, черт побери, поосторожней, когда цепляешься за дерево. Оно такое же шаткое и ненадежное, как твоя игра.

После этого Карл тоже исчез за кулисами.

— Хорошо, хорошо, — запыхтел Джемисон, — мы уже решили остановиться на слово «дом» и этим удовлетвориться.

— Удовлетворить этих актеров может только свобода нести все, что угодно, лишь бы хоть немного соответствовало сценарию Маделон.

— Может быть, стоит устроить перерыв и успокоиться? — предложила помощник режиссера.

— А у нас и так уже перерыв, — с раздражением проговорил Флетчер и, спрыгнув со сцены, поспешил из зала.

Все артисты разошлись, остались только Монти и Сюзен Тирни, у нее была роль Терезы, неверной жены Сиклса.

— Много шума из ничего, — пренебрежительно заметила она.

К ним присоединились Чип Тирни, Терри Пит и Сунь Беньчонг.

— Чип знает все роли, — сказала Сюзен. — Он не пропускает ни одной репетиции.

Это было истинной правдой. Но Чип утаил от сестры, что делал он это не из интереса, а лишь выполняя просьбу отца, который хотел быть в курсе дел в театре. Чип был его глазами и ушами.

— И как ты только ладишь со всеми этими примадоннами? — поинтересовался Чип у сестры.

— А они не примадонны, — ответила Сюзен, — они актеры.

— И режиссеры, позвольте заметить, — добавил Джемисон. — Парень очень вспыльчивый, правда.

— Не то слово, просто — невыносимый, — высказал свое мнение Чип Тирни. Он повернулся к Сунь Беньчонгу и добавил: — И непредсказуемый.

— Хорошо еще, что никому из вас не приходится распоряжаться большими деньгами, — заметил Сунь.

— Почему же? — заинтересовалась Сюзен.

— А потому что деньги и эмоции не сочетаются друг с другом.

Сунь приехал в Америку по инициативе Общества по связям с Китаем, некоммерческой организации, которую взял под свое попечительство Вендель Тирни. Общество возникло на базе представительства Китая, занимавшегося вопросами образования. Эта миссия существовала на средства, которые с большей неохотой выплачивались китайским правительством Соединенным Штатам в качества компенсации за содействие в подавлении боксерского восстания. По указанию Теодора Рузвельта эти деньги направлялись на обучение подающих надежды китайских студентов; и они стали приезжать в Америку по линии миссии. Хотя дело закончилось безобразным скандалом в начале двадцатых годов, эстафета была подхвачена Обществом по связям с Китаем. Беньчонг стал одним из многих, вскормленных щедротами этой организации.

По завершении образования в Америке ему предстояло вернуться в Китай. Но после получения им звания доктора экономических наук Гарвардского университета Тирни определил его на работу к своему близкому другу, банкиру Сэму Танклофу. Суню не потребовалось и года, чтобы прослыть у Танклофа финансовым магом. Банкир часто признавался: «Без него я не провожу никаких финансовых операций. Он знает такие способы делать деньги, которые еще и не изобретены».

Тирни не только помог Суню остаться в Америке, он официально усыновил его. Сунь рассказал своему богатому покровителю, что у него мало причин возвращаться в Китай. По его словам, единственным здравствующим родственником там оставался его старший брат Джон, деятельность которого была связана с драгоценными камнями. Они не виделись уже много лет.

Джемисон внимательно посмотрел на братьев и сестру. Чип и Сюзен внешне мало походили друг на друга. Чип унаследовал от отца тонкие черты лица, орлиный нос, твердо очерченный рот и высокую стройную фигуру. Сюзен немногим уступала брату в росте, но в ее фигуре ощущалась какая-то мужская угловатость. Черты лица были грубоваты, рот — чересчур мал для широкого лица, крупные зеленые водянистые глаза оттеняли широкие темные брови. Нельзя сказать, что она совсем была лишена привлекательности, ей просто недоставало утонченности, отличавшей ее отца.

У Суня, естественно, не могло быть внешнего сходства с Венделем и Мэрилин Тирни. Но Джемисон решил, что Сунь в отличие от Сюзен был больше удовлетворен тем, что принадлежит к семье Тирни. Он не уступал Чипу в росте, но отличался крепостью сложения. Одежда сидела на нем великолепно, чувствовалась искусная рука портного Тирни. Беньчонг аккуратно зачесывал назад свои черные как смоль волосы. При ярком свете на его круглых щеках просматривались следы от юношеских угрей.

Джемисон наблюдал за Сунем и Сюзен и спрашивал себя об их отношениях. Иногда они обменивались взглядами, которые наводили на мысль, что их связывает нечто большее, чем чувства названых брата и сестры. Ничего существенного, что могло подкрепить его предположение, он не знал, но Монти Джемисон считал себя человеком проницательным, способным разглядеть то, что было скрыто от других. Подобные мысли он не высказывал никому, даже близким друзьям. Но это наблюдение, как и многие другие, он решил подробно записать в один из дневников, которые надеялся когда-нибудь опубликовать, в традициях своего литературного кумира Эдмунда Уилсона.

— Мы можем идти? — спросила Терри у Чипа. Она была прелестным созданием, правда, с довольно пышными формами, подходящими скорее крупной женщине. В своем дневнике Джемисон отметил, что Терри являлась представительницей современного поколения, пытающегося все рассчитать и обо всем судить, но, в свою очередь, ничем особенным не выдающегося.

«Она привлекает тех молодых людей, которые довольствуются кисловатыми леденцами, предпочитая их сладкому шоколаду», — записал Джемисон, радуясь удачной метафоре.

— Да, мы сейчас уходим, — ответил Чип Тирни. Терри деланно вздохнула и надула губки, видимо, это у нее было хорошо отрепетировано.

В зал вернулся режиссер Сеймур Флетчер и хлопнул в ладоши, давая понять, что продолжается репетиция пьесы об убийстве Филипа Бартона Ки конгрессменом Дэниелом Сиклсоном, совершенном 2 февраля 1859 года.

— Перед тем как мы продолжим, — сказал Кларенс, игравший Баттерворта, — не могли бы мы уточнить детали моего поведения в этой сцене?

— А что там неясного? — спросил Флетчер.

— Дело в том, что я не вполне уверен в мотивах моего поведения. Я хочу сказать, что я находился в комнате с Сиклсом, когда он выглянул в окно и увидел Ки, подающего Терезе условный знак платком. Сказал ли мне Сиклс, посылая задержать Ки, что собирается взять пистолет, или все произошло случайно?

— А какая разница? — спросил Флетчер.

— Для меня это различие очень существенно, — ответил Кларенс. — Ты сказал, что в моих словах должны чувствоваться волнение и тревога. А почему я веду себя именно так, если мне неизвестно, что Сиклс собирается убить Ки. Если же я об этом знаю, это придает соответствующую окраску моему поведению и словам.

— Мы поговорим об этом позднее, — сказал Флетчер. — Прошу всех занять свои места. Давайте еще раз пройдем сцену убийства. А ты, — обратился он к Карлу-Ки, — не делай вид, будто тебя изрешетили пулями из пулемета. Он ранил тебя в плечо, а потом выстрелил в грудь. И не маши руками, как раздавленный жук. — Он повернулся к Стюарту. — А ты не забудь сказать: «Ки, ты осквернил мое ложе и должен умереть».

— Дом, конечно же, дом. Может быть, мы наконец продолжим.

Они еще два раз прошли эпизод убийства. Затем Флетчер решил отрепетировать сцену суда, на котором Терезу, принужденную давать свидетельские показания, буквально растерзали восемь известных адвокатов, нанятых Сиклсом. Но, чтобы не увеличивать состав исполнителей, защиту ограничили одним адвокатом, в роли которого выступал талантливый актер старшего поколения Брент Норис, известный своими работами в шекспировских пьесах. Он имел достаточно шумный успех на Бродвее, а теперь вернулся в Вашингтон погреться в лучах собственной славы. Остальные актеры следили, как Норис с профессиональным мастерством атаковал своими вопросами юную Терезу в исполнении Сюзен Тирни. Она постоянно путала текст и, казалось, была способна только заламывать руки и изображать комическое негодование.

— Господи, какой ужас, — перешептывались актеры. — Да, но посмотрите, как он с ней нянчится, а как поправляет Брента. Уж Си знает, что делает.

В финальной сцене происходила короткая встреча Сиклса с президентом Джеймсом Бьюкененом. Их тесная дружба ни для кого в Вашингтоне не была секретом. Президент пообещал Сиклсу сделать все от него зависящее, чтобы замять дело, и предложил деньги, дабы Сиклс мог покинуть город.

— Великолепно, потрясающе, — объявил Флетчер, когда сцена была сыграна. Он отвел в сторону исполнителя роли Бьюкенена, являвшегося церковным пастором, и сказал: — Возможно, вам будет лучше немного приглушить голос, ваше преподобие. Вы и ваш друг Сиклс одни в комнате, перед вами нет прихожан.

— Я только хотел, чтобы меня было слышно, — ответил священнослужитель.

— Вас будет слышно, поверьте мне, — пообещал Флетчер и объявил труппе: — На сегодня — все.

— Подвезти домой? — спросил Чип сестру.

— Нет, спасибо, мы договорились с Сеймуром пойти в кафе. У него есть друг, который может устроить меня в театр в Нью-Йорке.

«Так, значит, Сеймур расставил сеть», — подумал Чип. Он не в состоянии что-либо сделать, как не смог отец переубедить Сюзен не выбирать карьеру актрисы. Ему стало грустно. Вызывающее по отношению к отцу поведение Сюзен создавало в доме напряженную атмосферу.

— Пока, — попрощался Чип, — Сунь и я уезжаем.

— Джинни и Митч в баре «Булфелеро», — вступила в разговор Терри. — Я обещала там встретиться с ними.

— Не сегодня, милая. — Чип прижал ее к себе и поцеловал. — В другое время, крошка.

Чип и Сунь имели комнаты в особняке Тирни, занимавшем площадь в три акра на Потомак Палисадс. Апартаменты Чипа находились в крыле дома, в задней его части. Беньчонг жил в комнатах над гаражом, вмещавшем шесть машин. Помещение специально для него было переоборудовано.

Сюзен обитала в невзрачной квартирке на Четвертой улице рядом с эстакадой 1-395. Днем она работала помощницей антрепренера, который занимался организацией представлений с использованием магии и записью звуковых писем и поставлял стриптизерш для частных вечеров.

— Ты готов? — спросила Сюзен Флетчера, когда все разошлись.

— Придется изменить наши планы, — ответил он, стоя к ней спиной. — Женщина-демон должна приехать, чтобы обсудить бюджет.

— И когда ты узнал об этом? — спросила она.

— Сегодня утром.

— Но ведь ты сказал, что мы пойдем в кафе после репетиции.

— Да, помню. — Он обернулся. — Поезжай домой.

— А как насчет того разговора о Нью-Йорке?

— Завтра мы все обсудим, завтра. Я не могу отвязаться от Юрис. Ты прекрасно знаешь это и все понимаешь.

— Нет. Эта драконша — папочкина подружка. Ты же не можешь обидеть Полин Юрис, так, Сеймур?

— Прекрати, Сюзен. Тебе известно, что я ее не терплю, как и ты.

— Но я не стараюсь это скрывать. Мисс Юрис в курсе, что я о ней думаю. А как ты к ней относишься, она знает?

— Это не имеет значения. Послушай, извини, что наше свидание расстроилось. Завтра после репетиции мы все восполним, хорошо? Вот и договорились. — Он поцеловал ее в щеку.

Сюзен резко повернулась на каблуках и демонстративно вышла из зала, оставив режиссера, этого неудавшегося трагика, одиноко стоящим в неприятно режущем свете единственной лампы: неровности пола заставляли его тень терять четкость очертаний, делая ее ломкой.

5 Тем же вечером, позднее

— Ну как все прошло? — поинтересовался Мак, когда Анабела вернулась. — Они официально утвердили тебя членом совета?

Пока Анабела была на своем первом заседании совета в Национальном музее строительства, Мак проводил вечер, читая резюме, составленные его студентами. Голубой датский дог Руфус умудрился втиснуть свое большое тело между ножками стола, где и пролежал целый вечер, вынуждая хозяина ставить на него ноги. Услышав звук поворачивающегося в замке ключа, пес вскочил так быстро, что едва не вывалил Мака из кресла.

— Было интересно, — ответила Анабела, сбрасывая туфли. И весело потрепав пса за большие уши, добавила: — Все расскажу, только переоденусь.

Она появилась из спальни в его любимом, слегка потертом голубом махровом халате, накинутом на короткую ночную рубашку.

— Налей мне что-нибудь выпить, — попросила Анабела, устраиваясь с ногами на диване.

Смит налил ей немного коньяка и, захватив со стола свой почти пустой бокал, присоединился к жене. Они сдвинули бокалы.

— За нового члена совета, — проговорил Мак и поцеловал Анабелу.

— Спасибо, — сказала она и облизнула губы.

— Эта благодарность за поцелуй или коньяк? — шутливо осведомился он.

— И то и другое высшего качества — от них стало тепло и приятно. А у Венделя дело поставлено хорошо. Он ведет свой корабль спокойно и уверенно.

— Другого я и не ожидал. О чем в основном шла речь?

Анабела откинула голову и, подумав, ответила:

— О деньгах, откуда их взять. Мне кажется, каждый раз этот вопрос основной в повестке дня. Они стремятся получить дополнительные средства из федерального бюджета.

— Они? Тебе пора начать говорить «мы».

— Думаю, ты прав. Мы как раз и говорили целый вечер о том, откуда можно привлечь средства. У Сэма Танклофа есть неплохие идеи на этот счет. По крайней мере, я так считаю. Даже Честер предложил организовать выставку, посвященную архитектуре Нового Орлеана. Я принесла копию его сообщения. Тебе, может быть, захочется его почитать. — Честер занимал оплачиваемую должность директора музея.

— Я просмотрю.

— Честер такой маленький человечек, весь словно сжатая пружина. — Анабела рассмеялась. — Когда он родился, наверное, были в недостатке гены индивидуальности. А какая сильная взаимная неприязнь у Венделя и Честера.

— Да что-то не похоже, чтобы атмосфера была слишком благостной, — заметил Смит. — Почему Тирни мирится с теми, кто ему не нравится?

— Насколько я успела понять, Честер выполняет колоссальную работу. А Вендель здравомыслящий бизнесмен, который способен оценить хорошо зарекомендовавшего себя исполнителя. И здесь личные симпатии или антипатии в счет не идут.

— Неужели за весь вечер Тирни не упомянул общество «Алый грех»? — спросил Смит, допивая свой бокал.

— Но ведь это было заседание совета музея, — удивилась Анабела. — К чему Венделю говорить о «Три С»?

— Да потому что это его навязчивая идея. И Монти Джемисона тоже. Я сегодня утром завтракал с Монти. Так он опять вернулся к своей излюбленной теме: все объяснял мне, почему нам с тобой следует вступить в это общество. Я сказал ему, что мне за время адвокатской работы столько приходилось видеть, что этого мне хватит до конца жизни. Но его разубедить невозможно. Он весь в волнении по поводу предстоящей театральной постановки дела об убийстве Бартона Ки. Монти уверяет, что это будет лучший из всех поставленных ими спектаклей. На благотворительный бал продано уже шестьсот билетов или около того. Надеюсь, с погодой им повезет. Мне кажется, неразумно устраивать спектакли под открытым небом.

Анабела поменяла позу, с тем чтобы лучше видеть мужа. Почему он так критически относится к увлечению Венделя и Монти и к этому обществу? Она задала мужу этот вопрос.

— Потому что все это ребячество, детская забава.

— В твоем понимании этого слова.

— Мое понимание не такое уж неверное. Взрослые мужчины и женщины занимаются…

— Да, взрослые мужчины и женщины стараются добыть деньги, чтобы потом использовать их в благотворительных целях, что же в этом плохого? — по-своему продолжила мысль мужа Анабела.

— Существуют другие способы сбора средств. — Мак заметил в своем голосе резкие нотки.

— Думаю, что ты просто ему завидуешь.

— Я завидую? — Он резко встал и нервным движением налил себе еще коньяка. — Интересно, чему же?

— Может быть, я неправильно выразилась. Честно говоря, было бы интересно вступить в этот клуб Венделя. Они ведь занимаются делами, давно ставшими историей. Тебе же нравится история.

— Верно. Открытие новых континентов и как результат — покорение коренного населения, великие войны и знаменитые сражения. Меня интересует также, о чем беседовали Сталин и Черчилль, что говорил Сталин своей жене. Вот такая история меня привлекает. Заурядные преступления из прошлого мне не интересны.

— А мне они кажутся занимательными, если отстоят от нас по времени достаточно далеко. Не говоря уже о человеческих трагедиях. А ты знаешь, что не так давно в здании Национального музея строительства было совершено убийство?

— Угу. Ревнивый любовник столкнул молодую женщину с балкона. Я прав?

— Конечно, но разве эта история не пробудила в тебе интерес?

— Только потому, что она случилась в Национальном музее? Нет, знаешь, кроме того, что событие совсем недавней истории. Прошло всего лишь несколько лет. Можно сказать, все произошло почти вчера.

— Жаль, — коротко заметила Анабела, затем поднялась и вышла из комнаты.

Смит двинулся вслед за ней, но остановился. Должен ли он продолжать обсуждать этот вопрос о «Три С»? Глупый спор, по меньшей мере. Им редко приходилось спорить друг с другом, и уж, конечно, они никогда не ссорились. Хотя им и случалось обсуждать серьезные вопросы, но они оба были адвокаты, подготовленные теоретически и практически. В повседневной жизни их отношения отличались спокойствием и рассудительностью и были образцовыми с его стороны, как он считал. Им всегда рассматривались обе точки зрения, и, если необходимо, он уступал. Мак последовал за женой в спальню.

— Почему ты сказала: «жаль» и откуда у тебя появилось такое увлечение обществом «Алый грех»?

— Мне интересно, вот и весь секрет. — Анабела сидела у туалетного столика и расчесывала свои длинные волосы. — В нем есть что-то неординарное, способное отвлечь меня от обыденной жизни Вашингтона с ее политикой, уличными преступлениями и тому подобными вещами. — Она прекратила свое занятие, медленно обернулась и добавила: — Если тебе хочется поговорить о ребяческих забавах, советую обратиться к политическим играм, которые практикуются в этом городе.

«Нет, — подумал Мак, — сейчас не время говорить о политике, все равно что пить перед сном кофеин».

— Полагаю, ты права, — согласился он. — «Три С» действительно занимается достойным делом.

— Вендель напомнил мне о речной прогулке в еле дующее воскресенье, — заметила Анабела, возобновляя прерванное занятие.

— Я и забыл о ней, — откликнулся Смит. — Не записал на календаре.

— Советую записать: путешествие обещает быть приятным.

— Надеюсь.

На прогулку предстояло отправиться на роскошной яхте Тирни, названной именем его жены — «Мэрилин». Не приходилось сомневаться, что на этом прекрасно оборудованном и полностью укомплектованном командой судне у гостей не будет недостатка в развлечениях, изысканной еде и первосортных винах. В качестве легкого блюда подавались влиятельные персоны Вашингтона. Мак с Анабелой участвовали в предыдущей прогулке. Хотя претенциозность некоторых гостей Тирни пришлась Маку не по душе, в целом путешествие удалось.

— Собираешься ложиться? — спросил он.

— Нет, спать не хочу. Думаю почитать предложения Честера по поводу организации выставки архитектуры Нового Орлеана. Мне еще не удалось просмотреть «Санди пост». А ты закончил свою работу?

— Уверен, что да. Слишком большое испытание целый вечер читать резюме студентов. Занятие довольно скучное и способное иногда разочаровать. И что там у них в головах вместо мозгов? Пойду погуляю с Руфусом. Я скоро вернусь.

Сначала Мак собирался выйти ровно настолько, чтобы дать время Руфусу решить перед сном свои проблемы. Но намерения его изменились, когда он вышел из серого, в строгом стиле, двухэтажного кирпичного дома со ставнями и парадным входом, в котором они жили на Двадцать пятой улице. Смит почувствовал, что ему необходимо пройтись, чтобы избавиться от смутного, необъяснимого беспокойства.

Они пересекли с Руфусом Ай-стрит и приостановились у гостиницы «Ривер инн», где помешалось любимое Маком кафе «Фогти Ботом». В этот поздний час оно было закрыто, но сквозь окно Смиту был виден расположившийся у маленького бара персонал кафе, отдыхающий после трудового дня. Если бы он постучат, его впустили бы даже с собакой и пригласили выпить с ними. Но Мак был не в том настроении.

Они пошли дальше, до К-стрит, повернули налево и дошли до Двадцать седьмой улицы, затем снова налево и так добрались до комплекса Уотергейт. Мак жил там в квартире с двумя спальнями, когда по вине пьяного водителя на кольцевой дороге погибли его жена и сын. Эта трагедия стала поворотным пунктом в его жизни, именно тогда он принял решение оставить приносившую приличный доход адвокатскую практику и занять место преподавателя права в университете Джорджа Вашингтона. Чтобы «сжечь все мосты», он купил небольшой дом на Двадцать пятой улице и начал тихую холостяцкую жизнь профессора-правоведа.

Но потом он встретил Анабелу, и в его душе снова вспыхнул свет, который погасила драма на кольцевой дороге, и хотя это уже был иной свет, но он отогрел душу Мака своим теплом.

Они познакомились на приеме в британском посольстве. Анабела тоже была адвокатом, специализировалась на вопросах семьи и брака. Но, как и у Смита, у нее в душе жило желание заняться чем-то другим. Ее интересовало искусство доколумбового периода, и она мечтала о собственной художественной галерее. Они встречались уже больше года, когда Анабела поделилась с ним своими мечтами. Он с энтузиазмом принял и поддержал ее идею. Она завершила имевшиеся дела, закрыла свою контору и арендовала помещение в самом сердце Джорджтауна — на Висконсин-авеню. Анабела была счастлива, как никогда. Она занималась тем, к чему стремилась ее душа, на ее любовь отвечал взаимностью красивый и интеллигентный Маккензи Смит.

Мак с Руфусом продолжали идти в южном направлении, на их пути белело здание театрального центра имени Кеннеди. И это место также рождало воспоминания. Как раз возле Центра был убит помощник друга Смита, бывшего сенатора Пола Эвалда, выставившего в то время свою кандидатуру в президенты от демократической партии. Тело нашли Мак и Руфус, совершая обычную вечернюю прогулку, и Смит оказался втянутым в водоворот расследования, к большому огорчению Анабелы.

Это произошло еще до их женитьбы. Они обвенчались в Вифлеемской часовне Национального собора. Церемония прошла очень скромно, совершил обряд друг Смита — отец Пол Синглетари. Спустя несколько дней после венчания он был найден с раскроенным черепом в той же самой часовне. И снова Маккензи Смит, бывший адвокат по уголовным делам, а теперь довольный жизнью профессор права, оказался участником следствия. Привлек его к нему еще один друг — епископ собора Джордж Сент-Джеймс. Вновь Анабела была недовольна, что Мак позволил убийству нарушить течение их спокойной, проникнутой любовью жизни. Но на этот раз она не была уже так непреклонна, как раньше, возможно, начала привыкать к мысли, что в его мозгу был уголок, выполнявший роль призывного колокольчика, заслышав который, Мак спешил окунуться в гущу событий. Ему нравилось преподавать, но время от времени его тянуло подкрепить теорию практикой.

Однако, зная, что Анабела предпочитала видеть его преподавателем, Смит обещал себе и ей по мере сил избегать участия в расследованиях после окончания дела об убийстве в соборе. Его решимости хватило ровно на год. Бывшая студентка юридического факультета Марджи Фолк, майор ВВС, пилот вертолета, работала в Пентагоне в штате генерального юрисконсульта при министре обороны. Ей была поручена защита человека, обвинявшегося в убийстве ученого, видного специалиста в военной области. Она обратилась за помощью к своему бывшему наставнику, Маку, и тот согласился помочь, но после долгих, серьезных раздумий и получив «благословение» Анабелы, данное, правда, с большим нежеланием. Так как дело имело отношение к Пентагону, никто из знакомых Анабелы и Мака не подвергся нападению, тем более не был убит. Все прошло спокойно, чему оба были очень рады. Он считал, что жена удовлетворена тем, как идут дела. Но иногда он ощущал едва уловимые признаки беспокойства, совсем для нее не характерные. И это не объяснялось тем, будто ей не удалось доказать, что она способна добиться своего. Наоборот, созданная ею галерея пользовалась популярностью, более того, недавно Анабела открыла при галерее магазин. Одновременно она посещала разнообразные курсы, чтобы «не ржавели мозги», как она сама выражалась.

Теперь она вошла в совет директоров Музея строительства и проявляла интерес к работе общества «Алый грех», этой детской затее Венделя Тирни, которая заворожила воображение половины жителей Вашингтона, включая и друга Мака, известного профессора истории Монти Джемисона. И почему ее туда тянуло? К чему вообще влечет женщин?

Каждый раз, когда он порывался выбраться из надежного и прочного кокона ограниченной университетом жизни, Анабела побуждала его остановиться. И он подчинялся. Но создавалось впечатление, что шелковый кокон не устраивал ее, намечались осложнения в их жизни. Но ведь они решились пойти на кардинальные перемены, это не подлежало сомнению. Они сделали этот шаг, чтобы исключить возможные проблемы и жить в любви и согласии.

Между тем Смит достиг университетской территории. Безотчетное чувство тревоги покинуло его, на душе стало легче. Он был здесь как дома. Мак видел веселых молодых людей, сидевших на ступенях кампусов; молодежь смеялась, шутила, беззаботно радовалась жизни, не осложненной еще серьезными проблемами. Их присутствие дало Смиту заряд бодрости. Когда он вернулся к своему дому на Двадцать пятой улице, от тревожного чувства не осталось и следа. Можно было с легкой душой присоединиться к Анабеле и уснуть спокойным сном.

— А я уже начала беспокоиться, — сонным голосом проговорила сидевшая на диване в кабинете Анабела.

— Извини, мне вдруг захотелось прогуляться подальше. Руфус остался не в обиде.

— Руфус, — улыбнулась она, — пошли спать.

Смит щелкнул выключателем у кровати, гася свет. Анабела тронула его за руку и проговорила:

— Хочешь, расскажу тебе одну глупость?

— Ты, и вдруг глупость? Конечно, хочу.

— Я воображаю, да, именно воображаю разные глупости, самую настоящую ерунду, потому что это не может произойти на самом деле, а тем более с тобой. Но все равно мне кажется, что, когда ты гуляешь с Руфусом так долго, у тебя свидание с какой-то таинственной женщиной. Я тебя предупреждала, что это все глупости, — смущенно хихикнула она.

— Да, могу себе представить пылкое свидание под пристальным взглядом старины Руфуса. Скорее свидание могло быть у него. Это даже не глупость, а чушь, какую мне в жизни не приходилось слышать.

— Это не чушь, а только глупость. Ты ведь тоже иногда говорил глупости, и, по крайней мере, тебе нравилось, когда я их говорила.

— Мне и сейчас это нравится.

— Тогда можешь посмеяться над моими нелепыми фантазиями.

— Ты всерьез считаешь это фантазией? — спросил Мак, не принимая шутки. — Я хочу сказать, нет ли у тебя подозрений насчет моей верности?

— Ну что ты. Извини, что завела такой разговор. Спокойной ночи.

— Хорошо.

— Что?

— Хорошо, что это всего лишь фантазии, я очень рад. Если вдуматься, это действительно смешно. — Он улыбнулся в темноте.

6 Ранним утром следующего дня

У подножия пятнадцатифутового бронзового памятника Теодору Рузвельту работы Пола Мэншила сидел смотритель Национального парка Ллойд Майес. Его первый обход, согласно распорядку, должен был начаться в 10 часов, и на службу в Управление парка ему не нужно было приходить раньше восьми. Но еще только забрезжил рассвет (часы показывали 5.30), а он уже появился в парке.

Но не чувство долга привело Майеса в столь ранний час на этот остров. Все это из-за Грейс. Они в последнее время часто ссорились. Когда шесть лет назад они поженились, ей очень нравилась его форма. У него не было медалей, но он носил свою простую, без регалий, форменную одежду с такой гордостью, словно военный мундир. И вид у него действительно был бравый: форма сидела как влитая, шляпа аккуратно пристегнута ремешком, живот подтянут, лицо обветренное, глаза с прищуром — настоящий ковбой, только без неизменной табачной жвачки во рту.

Но прошло шесть лет, и Грейс Майес уже не глядела на мужа с прежним восхищением. Он больше не слышал от нее, что отлично смотрится, Грейс перестала говорить, что приятное волнение, словно ток, пронизывает ее всякий раз, когда к нему с некоторой робостью приближаются туристы, особенно дети; уважение и интерес отражались в их глазах. Что верно, то верно, за прошедшие годы его фигура утратила былую молодцеватость, да и из его рассказов о встречах с разными людьми исчезла новизна. Но в любом случае она согласилась выйти за него замуж и с первого дня знала, как он предан своей работе и не мыслит себя без нее. Жена его просто не понимала.

С самого детства Майес мечтал трудиться на открытом воздухе, поближе к природе. Его детская мечта осуществилась, когда его наняли смотрителем в парк, в отдел внутренней службы. Но Грейс не разделяла его энтузиазма. Почти каждый вечер она не уставала повторять:

— Смени работу, мы не можем прожить на то, что ты зарабатываешь.

— Ты, как заезженная пластинка, — обычно отвечал жене Майес, но чаще он говорил эти слова про себя. Сейчас он произнес их, глядя в лицо бронзовой статуе Тедди Рузвельта. Этот президент понимал значение охраны природы. По сторонам памятника стояли гранитные плиты высотой в двадцать один фут с высеченными на них высказываниями президента об окружающей среде. Одно, наиболее ему понравившееся, Майес выучил наизусть: «Есть своеобразная прелесть в суровой жизни природы. Невозможно выразить словами глубоко скрытую душу девственной природы, трудно поддается описанию ее очарование».

Еще Майесу были близки такие слова Райдера: «Значимость человека как личности определяется его способностью следовать своим идеалам, насколько это в его силах». Много раз он повторял эту цитату в тщетной попытке помочь жене понять его, но та упрямо продолжала стоять на своем. И вот накануне вечером она предъявила свой ультиматум: или она или его работа. «Хорошо, что у нас нет детей», — подумал Майес. Спустившись по ступеням окружающей памятник овальной террасы, он направился вниз, к реке, на своем пути Майес прошел по одному из четырех мостов, перекинутых через ров с водой, и вступил на пешеходную тропу длиной в две с половиной мили, пересекавшую из конца в конец территорию заповедника, раскинувшегося на площади восемьдесят восемь акров. С расположенного по соседству с парком Национального аэропорта отправился в первый в этот лень рейс самолет. Майес поднял голову и следил за ним, пока машина не превратилась в маленькую темную стрекозу на фоне розовеющего на востоке неба. Он несколько раз останавливался на своем пути к реке, тому месту, где начиналась дамба шириной в сто семьдесят футов, по которой проходила пешеходная дорога, соединяющая остров с противоположным берегом реки. Там находилась автомобильная стоянка, замыкающая аллею, которая ответвлялась от дороги, ведущей к мемориалу Джорджа Вашингтона. Вспугнутая Майесом рыжая лисица посмотрела на него пристально и метнулась к роще тюльпанных деревьев. Тропу перед ним перешел бурундучок. Майес улыбнулся забавному зверьку. Бурундук бросился со всех ног в сторону, забрался на поваленный клен и застыл, приподнявшись на задние лапы.

— Доброе утро, — поздоровался Майес. Он наслаждался мирной тишиной раннего утра. Дома покоя он не знал.

Чем ближе становилась река, тем больше пружинила почва у него под ногами. Как рассказывал Майес туристам, остров объединял в себе три природных сообщества: болото, заболоченный луг и лесную зону.

Еще через несколько минут он стоял у начала дамбы и смотрел на Потомак. Маленькая лодка прошла по реке к югу, рыбаки торопились начать трудовой день. Майес позавидовал им. Может быть, и ему в выходные дни вытащить на свет свои рыболовные снасти?

С тех пор как его поставили на должность смотрителя на острове, его обязанностью было проходить по дамбе и отпирать металлические ворота, через которые пропускали посетителей. Но сегодня ему не пришлось этого делать. Когда он подошел к воротам, то увидел, что они открыты. Должно быть, их забыл запереть смотритель, дежуривший накануне. Майес отметил про себя, что нужно будет обратить на это внимание своего рассеянного коллеги, когда тот выйдет на смену. Он облокотился о перила и стал смотреть вниз на берег. Увиденная картина заставила его неодобрительно покачать головой. Хотя за последние несколько лет Потомак изрядно почистили и вода в нем перестала быть ядовитой коричневой смесью — даже рыба появилась и довольно много, — но все равно люди продолжали швырять в воду всякий мусор. «Вот свиньи», — вырвалось у Майеса при виде пластиковых пакетов, жестяных банок и других следов цивилизации. Весь этот мусор прибивало к берегу, и он застревал в камнях и плавающих в воде сломанных сучьях. Майес повернулся и двинулся назад к памятнику, но, пройдя несколько шагов, остановился, словно неожиданно что-то вспомнив, и вернулся на то место у перил, где только что стоял. Он насколько мог перегнулся через ограждение и стал пристально смотреть вниз.

— Господи Боже мой, — только и смог выговорить смотритель.

7 В полдень того же дня

Смит оглядел сидящих перед ним студентов и нахмурился. Он очень устал, разъясняя им сущность понятия «согласованное признание вины»[3] и ту роль, которую такая практика играет в судебной системе при разборе уголовных дел. Прагматики из числа его студентов с готовностью принимали его утверждение, что такого рода договоренность является злом, но одновременно и необходимой мерой, к которой вынуждена прибегать правовая система, захлестываемая потоком преступлений. В свою очередь, идеалисты, с их максимализмом, считали неприемлемым использование этой позорной практики сговора с преступниками. Особым красноречием отличалась бледнолицая молодая особа, которую не раз арестовывали за участие во всякого рода демонстрациях с непонятными лозунгами у Белого дома. Смиту нравилось вести дискуссии со студентами по разным вопросам, но эта девица его утомляла. На ее маленьком невзрачном личике отражалось презрение к нему и его анахроническим идеям. «Можешь со мной не соглашаться, но не выставляй напоказ свое пренебрежение», — думал Смит.

В этот день она досаждала ему своими рассуждениями по поводу склонности правительства допускать, чтобы жестокие, дерзкие преступники объявлялись невиновными или их приговор смягчался, и все ради того, чтобы засадить за решетку главаря.

— Как в деле Готти, — сказал Смит и бросил красноречивый взгляд на часы.

— Именно, — откликнулась студентка. — Этот тип, Сэмми Буйвол, закоренелый убийца. Но агентам ФБР нужен был Готти, а для этого требовались доказательства, и поэтому такой подонок, как Сэм, остался разгуливать на свободе.

Смит ответил, что мир несовершенен, но он тем не менее рад, что живет именно в таком мире, потому что абсолютное совершенство вызывает скуку. Он вновь принялся терпеливо объяснять, что суды вынуждены прибегать к «согласованному признанию вины» из-за колоссальной загруженности.

— Более того, — продолжал он, — если устранить главаря преступной группировки, то тем самым можно разрушить в ней систему связей. И в таком случае очень велика вероятность, что эта структура распадется. К тому же я бы посоветовал вам, мисс Клаузен, с большим вниманием читать газеты: мистер Сэмми Гравано, по прозвищу Буйвол, не разгуливает на свободе. У него впереди двадцать лет не совсем сладкой жизни.

— А как же адвокат Готти, — настаивала девушка, в то время как Смит собирал свои бумаги, готовясь уходить. — У него другое мнение на этот счет. Его клиент получил пожизненное заключение.

— Верно, — ответил Смит, уходя. — Но вот адвокат Сэмми блаженствует, как свинья в луже. Всего хорошего, леди и джентльмены. Желаю приятно провести вечер. Надеюсь, что мой будет именно таким.

Пока Мак шел от аудитории к своему кабинету, он не переставая думал о своей полемике с Клаузен. По совести говоря, ему представлялось отвратительным идти на альянс с дьяволом наподобие Гравано ради того, чтобы иметь возможность выдвинуть обвинения против главаря банды. Возможно, этот шаг был и тактически не верен. Но его больше не тянуло участвовать в крестовом походе за изменение правовой системы, на ниве которой он трудился в качестве адвоката по уголовным делам, и, надо сказать, не без успеха, на протяжении многих лет. Теперь в его задачу входила подготовка студентов к работе в реально существующей системе правосудия. В мире нет совершенства. Но в то же время он имел возможность говорить со своими студентами об этических нормах, нравственных истинах, верности принципам, и ему нужно было привести их к пониманию того, что надо выбирать формы протеста, не подвергая себя опасности оказаться в тюрьме, что в первую очередь относилось к мисс Клаузен. У нее были свои убеждения, не совпадавшие порой с общепринятыми понятиями. Ее горячность нравилась Смиту. А вот с реалистически настроенными студентами ему было неинтересно. Он был уверен, что неотъемлемой частью их деятельности станет погоня за выгодными клиентами. Если же предположить, что мисс Клаузен научится сдерживать свои эмоции, чтобы они не доводили ее до тюрьмы, в этом случае ее ждет клиентура без особого достатка, но с интересными, заслуживающими внимания делами, и здесь ее горячность и профессиональная подготовка принесут ей успех. Смит, по крайней мере, на это надеялся.

В половине четвертого в его небольшом кабинете зазвонил телефон.

— Алло, — отозвался Мак.

— Мак, говорит Вендель Тирни. Извини, что отрываю от дел, но…

— Никакого беспокойства, Вендель. Это не офис, а учебное заведение. У нас бывают летние каникулы. Анабела в восторге от первого заседания совета. Она сказала, что твой корабль прочно держится на плаву.

— Мак, мне необходимо с тобой поговорить. — Было слышно, как Тирни тяжело вздохнул. — Случилось нечто ужасное.

— Слушаю тебя. — Смит откинулся на спинку кресла и поднял на лоб очки.

— Час назад мне позвонили из полиции: Полин… убита, — на мгновение его голос сорвался.

— Полин Юрис? Твой секретарь-референт?

— Да, — дыхание в трубке стало ровнее, и голос окреп, — ее тело нашли сегодня на острове Рузвельта.

— Ты уверен, что это убийство? Они уверены, я имел в виду полицию.

— Они мне это и сказали.

— Как она была убита?

— Я спросил, но мне не ответили. Мак, перейдем прямо к делу. Я был бы тебе в высшей степени благодарен, если бы ты нашел сегодня время для встречи.

— Не совсем понимаю, — сказал Смит.

— Мне нужно мнение рассуждающего здраво человека, — начал объяснять свою мысль Тирни. — Не знаю, во что выльется эта история в правовом отношении. Но в городе нет другого человека, суждениям которого я доверял бы больше, чем твоим. Ну так как? Меня устроит любое место и любое время.

— Думаю, что смогу с тобой встретиться, Вендель, но хочу тебе напомнить, что я больше не практикую.

— Это не имеет значения. Мне не нужно, чтобы ты был моим поверенным. Хочу услышать мнение знающего человека. Так ты приедешь?

— Конечно. Через час, хорошо?

— Приезжай ко мне домой.

— Буду в пять.

— Жду.

Смит позвонил в галерею Анабеле.

— Убита Полин?! Вчера вечером мы вместе были на заседании совета.

— Знаю. Тирни говорит, ее нашли на острове Рузвельта.

— Не могу поверить, — произнесла Анабела.

— Мне самому не верится. Вендель очень хочет со мной поговорить… и он мой, можно сказать, друг.

Ее молчание было красноречивым.

— Что ты молчишь?

— Убили женщину, с которой я виделась прошлым вечером. Скажу тебе, это так несправедливо.

— Подожди, — прервал ее Смит. — Я имел в виду не то, что тебя расстроил сам факт убийства. Мне показалось, ты на меня сердишься.

— Сержусь? Нет, беспокоюсь, в этом ты прав. Думаю, что ты поступаешь правильно, согласившись встретиться с Венделем. А еще мне становится страшно. Опять убийство. Или все начинается сначала?

— Нет, что ты, — не задумываясь откликнулся Мак. — К ужину я вернусь. Куда ты хочешь пойти?

— Знаешь, в такой момент как-то не возникает мысль о еде.

— Уверен, что к моему возвращению желудок подскажет тебе дельную мысль. Так что бы тебе хотелось? Что-нибудь из китайской кухни или салаты из американского ресторана?

— Мне все равно. Пожалуйста, передай Венделю, что мне очень жаль Полин.

8 В этот же день в 5 часов вечера

Особняк Тирни величественно возвышался на берегу Потомака. Длинная лестница с деревянными ступенями зигзагами спускалась к реке среди деревьев и валунов к тому месту, где много лет назад был построен причал. Там стояли на якоре четыре судна: роскошная стопятифутовая яхта «Мэрилин», затем гоночная лодка класса «Сигаретт», принадлежавшая приемному сыну Тирни Сунь Беньчонгу, ее название было зашифровано буквами «M.O.R.», ниже шел перевод иероглифами. Из двух оставшихся одно судно было моторным катером «Акваспорт», другое являлось полностью оснащенной рыбацкой лодкой.

Основу комплекса построек составляло огромное здание в духе эпохи Возрождения, в георгианском стиле. В последующие годы к нему под разными углами пристраивались многочисленные крылья. Некоторые из них, в зависимости от пристрастий архитектора, приближались по стилю к основному строению. Другие пристройки имели более современный дизайн. Вдоль всего фасада шла терраса с колоннами, откуда открывался чудесный вид на реку и то, что находилось за ней. Извилистая подъездная аллея, обсаженная деревьями, подходила к дому с обратной стороны. Здесь к зданию примыкали маленькие садики: один в японском, еще несколько в типично английском духе, был там и участок, где росли овощи. Надворные постройки состояли из сарая и гаража на шесть машин с жилыми комнатами над ним.

У дома, на посыпанной гравием дорожке, стояло около десятка машин, на двух из них приехала полиция.

Смит остановил свой темно-синий «шевроле каприс» в конце аллеи, вышел из машины и посмотрел на пасмурное небо: с запада надвигались тучи. Поднявшись по ступеням на веранду, где стояли садовые инструменты, барбекю и три велосипеда, он постучат. Дверь ему открыл сын Тирни.

— Здравствуйте, мистер Смит. Отец предупредил, что вы должны приехать.

— Здравствуй, Чип. Думаю, я не опоздал. Сожалею о случившемся.

— Для нас всех это был неожиданный удар. Входите, пожалуйста.

Парадный вход находился со стороны реки, но поскольку к нему невозможно было подъехать, то посетители входили через черный ход и сразу попадали в большую комнату, напоминавшую прихожую в сельском доме, которую пытались сделать холлом, но первое впечатление оставалось.

По всему было видно, что в доме любили спорт. Бейсбольные биты и перчатки, клюшка для лакросса,[4] лыжи, удочки, другие спортивные атрибуты, которыми были заставлены все углы этого холла-прихожей, говорили о наличии в доме молодых людей. Кроме того, на деревянных колышках, служивших вешалками, в изобилии была развешана всевозможная спортивная форма.

Смит не первый раз приезжал в этот дом и знал, что сумбур в холле не является характерной чертой особняка в целом, этого огромного и роскошного здания. В каждой из просторных комнат находилось достаточно уникальных вещей, чтобы привести в восторг любого коллекционера. Одновременно чувствовалась любовь Тирни к электронным приборам. Телефоны были расставлены на каждом шагу. Охранная система здания была последним словом техники. Во многих комнатах притягивали к себе внимание огромные экраны телевизоров, мощнейшая стереосистема с расставленными по всему дому усилителями способна была бы озвучить целый концертный зал.

— Отец в кабинете, и полиция тоже здесь.

— Я заметил, — ответил Смит.

Чип проводил его по широкой изгибающейся лестнице на второй этаж, где в своем кабинете в большом кожаном кресле, обращенном к двери, сидел Тирни. Увидев входящего Смита, он быстро поднялся и пошел ему навстречу, заранее протягивая руку для рукопожатия.

— Ты как раз вовремя, Мак. Но пока ничего нового. Проходи, пожалуйста.

Смит произнес что-то ни к чему не обязывающее. Сказать, будто он был доволен, что пришел, значило погрешить против истины. Тирни подвел его к остальным.

— Мак Смит, позволь представить тебя этим джентльменам и леди, они из полиции.

Оба мужчины, одетые в неопределенного цвета костюмы, явно купленные не в первоклассных магазинах, носили короткие, спортивного стиля прически. Это были детективы Винтерс и Касейл.

Даму представили как «детектива Дарси Айкенберг, ведущего следователя по этому ужасному делу».

Смит пожал протянутую руку и отметил про себя, что отличный маникюр на похожих на когти ногтях не очень соответствовал профессии этой женщины.

— Мы знакомы. Вы недавно учились у меня.

— Да, конечно. Вы читали на вечерних курсах лекции по вопросам права и криминальным проблемам в городах. Я считаю курс очень полезным. Через год у меня защита диссертации в университете Джорджа Вашингтона на тему: «Исследование правовых проблем городов».

— Я был на одной из ваших лекций, — улыбнулся Смит — около года назад. Вы рассказывали о технических средствах, используемых в ходе следствия. У меня было свободное время, и я зашел послушать. Меня особенно заинтересовали электростатические приборы. Неужели с их помощью возможно, как вы говорите, прочесть надпись в блокноте по оттиску, отпечатавшемуся через двадцать листов бумаги?

Они обменивались воспоминаниями, стоя с соединенными в рукопожатии руками. Наконец она, улыбнувшись, отпустила его руку.

— У вас хорошая память, профессор. Хочу заметить, что ваши лекции служили направляющими моментами моей работы.

— Ну что вы, — смутился Смит.

Усаживаясь рядом с Тирни, Мак подумал, что за всю свою долгую адвокатскую практику ему еще не приходилось встречаться с детективами, которые внешне и манерой одеваться походили бы на Дарси Айкенберг. Черты лица этой высокой с копной густых, больше напоминавших львиную гриву, каштановых волос женщины, казалось, были выточены резцом искусного мастера, обладавшего исключительным чувством пропорции и симметрии. И сложена она была не менее гармонично. В большинстве своем женщины-детективы (число которых увеличивается с непостижимой быстротой) одевались с некоторой небрежностью, под стать большинству своих коллег-мужчин. Но это ни в коем случае не относилось к инспектору Айкенберг. Она была одета так, словно собралась на деловую встречу на самом высоком уровне. Качество ткани и покрой ее черного костюма не оставляли сомнений относительно его стоимости и места приобретения. Белую шелковую блузку у ворота украшал большой бант. Очень элегантно, а вот что касается профессии, решил Смит, если бы на телевидении продолжалась игра «Угадай, кто я?», Дарси определенно поставила бы всех в тупик.

Когда все сели, Смит попросил Айкенберг сообщить подробности убийства Полин Юрис.

— Известно пока немного, — начала Дарси, она сидела, закинув ногу на ногу, и Смит отметил, что они у нее красивые. — Тело нашел ранним утром на острове Рузвельта смотритель парка. Труп опознан. Удар был нанесен по голове тяжелым гладким предметом правильной формы.

— Правильной формы? — переспросил Смит. — Что-то похожее на молоток?

— Это был не молоток. Тело находилось у кромки берега у основания дамбы, оно наполовину было погружено в воду.

— Она была полностью одета? — спросил Смит.

— А вам не кажется, что наш уважаемый профессор нас допрашивает? — рассмеялась Айкенберг, бросая взгляд на своих помощников. Ее тон не позволил Смиту обидеться. Однако он не обиделся бы на нее, скажи она это и по-другому.

— Прошу прощения, — проговорил он, — привычка — сильная вещь.

— Я пошутила, — отозвалась Айкенберг.

— Вендель, — обернулся Смит к Тирни, — я не понимаю, в каком я здесь качестве? Могли бы мы перейти в другую комнату?

— У вас есть еще ко мне вопросы? — обратился Тирни к детективам.

— Думаю, что пока — все, — ответила Айкенберг, сменив положение ног. — Конечно, у нас еще появятся к вам вопросы. Надеюсь, вы не планируете никаких поездок?

— Напротив, — лучезарно улыбнулся Тирни, белизну его зубов еще сильнее подчеркивал загар, — а вы запрещаете мне выезжать?

— Было бы неплохо иметь такую возможность.

— Что вы скажете по этому поводу, господин Советник?

— Я не являюсь твоим адвокатом, Вендель, — пожал плечами Смит.

— Возможно, но это недолго исправить.

— Мне кажется, это нецелесообразно, — обратился Смит к Айкенберг. — Или вы всерьез считаете, что мистеру Тирни следует отменить важные деловые поездки? Он что, является подозреваемым?

— В интересах следствия присутствие мистера Тирни, как и других людей, одинаково важно, — парировала Айкенберг. «Умно сказано, — подумал Смит, — очень дипломатично, и на мой вопрос не ответила». — Мистер Тирни может ехать туда, куда ему необходимо, но он должен ставить меня в известность относительно своих планов.

— Ну и отлично, — согласился Тирни. — Никаких длительных поездок я не планирую, одна, возможно, две на день, не больше.

Тирни проводил полицейских. Вернувшись, он подошел к Смиту и несколько раз сжал его плечи, словно массируя их.

— Мне понравилось, как ты поставил ее на место, когда речь зашла о моих выездах, — сказал Вендель.

Смит поморщился от такого «массажа», но не от боли: ему не нравилось, когда люди делают то, о чем их не просят. Он встал с кресла и подошел к окну, выходившему на реку: маленькая, выкрашенная в красный цвет, лодка быстро шла вниз по течению.

— Итак, я здесь, Вендель, — обратился он к Тирни, отворачиваясь от окна. — В чем моя задача?

— Продолжай делать то, что начал несколько минут назад: не давай вовлечь меня в это дело.

Смит засунул руки в карманы и прислонился к окну.

— Никто не сможет оградить тебя от того, что произошло. Вы много лет работали с Полин бок о бок. Мне кажется, она стала почти членом вашей семьи. Ты в числе подозреваемых, Вендель. На это очень тактично намекнула детектив Айкенберг.

— Чепуха, — проговорил Тирни. Он коснулся скрытой кнопки на отделанной панелями стене. За открывшимися дверцами обнаружился бар, заставленный разными напитками. — Тебе налить? — не оборачиваясь спросил он.

— Спасибо, не хочу, — ответил Смит. — Мне надо идти.

— Нет, подожди, — прервал его Тирни и сразу добавил, сообразив, что в его ситуации командовать не приходится: — Пожалуйста, задержись еще на несколько минут.

— Тогда налей мне немного виски со льдом.

Тирни устроился в кресле напротив Смита, уперев локти в колени, и заговорил, не отрываясь глядя Маку в лицо.

— Мак, я буду с тобой откровенным. Убийство Полин чрезвычайно сильно затронет многих людей, в том числе и меня.

Смит промолчал. Мысленно он поражался холодной бесчувственности Тирни. Ведь всего несколько часов прошло с тех пор, как было найдено тело его близкого помощника и друга семьи. А он говорил об этой трагедии только как об обстоятельстве, способном отрицательно повлиять на его дела.

Тирни расценил молчание Смита как сигнал продолжить разговор.

— Долгие годы нашей совместной работы прочно связали Полин со всеми, с кем бы ни приходилось иметь дело, включая и мою семью. В течение продолжительного времени на этой почве возникали проблемы.

— Ты имеешь в виду отношения в семье?

— Да.

— И в чем состояла сложность?

Тирни откинулся в кресле и задумался.

— Ничего особенного, Мак, но иногда, как бы это выразиться, резкость Полин раздражала некоторых членов семьи.

— К примеру, Мэрилин?

— Дело в том, — продолжал Тирни, согласно кивнув, — что наши отношения с Мэрилин далеки от нежных. Естественно, это должно остаться между нами. Все осложняется еще и тем, что я имею отношение к некоторым неофициальным сделкам, которые могут решить будущее корпорации Тирни. Они требуют всего моего внимания. Я не могу позволить себе отвлекаться.

Смит поколебался, стоит ли ему высказывать свои мысли, потом решил, что стоит.

— Вендель, как я понимаю, тебя беспокоит очень многое. Единственное, о чем ты ни разу так и не обмолвился, так это о произошедшей трагедии.

Слова Смита разрушили маску спокойствия, которую удавалось сохранять Тирни. Он закрыл глаза, словно хотел таким образом отгородиться от услышанного, потом отрицательно покачал головой. Затем Вендель снова открыл глаза и заговорил.

— Мак, ты не видел меня, когда мне сообщили о гибели Полин. Я чувствовал себя подавленным, близким к срыву. Но я так устроен, что воспринимаю жизнь как вереницу проблем, ждущих решения. И эмоции здесь мало помогают. Я пережил свой эмоциональный всплеск. Теперь следует собраться и проявить трезвость в решении вопросов, возникших в данной ситуации. — Тирни усмехнулся. — Думаю, ты, как адвокат, согласен со мной.

Смит промолчал.

Тирни хлопнул себя руками по коленям и поднялся.

— Ты не мог бы представлять мои интересы? — спросил он.

— Твои интересы? Где? Тебя ни в чем не обвиняют, и я теперь не практикую. Хочу тебе напомнить, если ты забыл, ты платишь стольким первоклассным юристам, что из них вполне можно составить еще один Верховный суд.

— Но почему только как официальное лицо? Ты мне нужен как друг и советчик. Действительно, в моем распоряжении полно адвокатов, но ни у кого нет такого опыта, как у тебя, Мак. Совершено убийство, а я знаю, что в твоей практике подобных скверных дел было предостаточно. Единственное, о чем я прошу, это иметь возможность советоваться с тобой, если ситуация начнет осложняться.

— Ты же знаешь, Вендель, что всегда можешь поговорить со мной. Давай этим и ограничимся. Какие распоряжения сделаны относительно похорон Полин?

— Еще не думал об этом. Полагаю, что этим придется заниматься мне. Больше некому. Она не поддерживала связи с бывшим мужем, а что касается ее самой…

— Полин была замужем?

— Давно, ее замужество длилось меньше года. Вот все, что мне известно. Она предпочитала не обсуждать свою личную жизнь. В полиции будут делать вскрытие, дело затянется, я полагаю.

— Несомненно, — согласился Смит, поднимаясь. — Думаю, что мне пора идти. — Он протянул Тирни руку, и тот стиснул ее в своих.

— Спасибо, Мак, ты отлично вел себя с Айкенберг, приятно было посмотреть. Эффектная женщина, правда?

— И очень умная. Я помню ее студенткой, я ценил ее упорство и настойчивость в решении задачи, постижении понятий.

Тирни обнял Смита за плечи, и так они дошли до выхода.

— Хочу спросить тебя, пока не забыл, тот частный детектив, который работал с тобой, еще не отошел от дел?

— Ты о Тони? Тони Буффолино? Я бы не сказал, что он был моим детективом, но тем не менее он все еще продолжает трудиться. А почему ты спрашиваешь?

— Возможно, я свяжусь с ним и договорюсь об охране дома и офиса.

— Ты действительно считаешь, что дополнительные меры безопасности необходимы?

— Как знать, Мак, может быть с Полин расправились, намереваясь добраться до меня. У меня семья, которую нужно защитить. Именно так я и поступлю. Твой друг Буффолино хорошо справился с моим поручением в прошлый раз.

— Он всегда очень исполнителен и ответственно подходит к делу. Ну, до свидания, Вендель, будем поддерживать связь.

— Конечно. Так вы с Анабелой присоединитесь к нам в воскресенье?

— Ты о речной прогулке? Я думал, что она отменяется из-за случившегося.

— Нет. Она запланирована еще несколько месяцев назад. Нет причины заставлять людей менять свои планы, кроме того, многие из них весьма поверхностно знали Полин. Жизнь продолжается, Мак. И воскресная прогулка обязательно состоится.

— Я поговорю с Анабелой. Спасибо за виски.

Смит подошел к машине, открыл дверцу и оглянулся на дом. В окне второго этажа стояла Мэрилин Тирни. В выражении ее лица смешались раздражение и печаль. Мак приветственно помахал ей рукой. Мэрилин задернула шторы.

9 Час спустя

Мак вернулся домой с покупками из французского магазина, он привез утиный паштет, салат и хлеб. Анабела занималась разборкой кухонного шкафа. Чтобы дотянуться до верхней полки, ей пришлось встать на цыпочки, и ее платье высоко вздернулось. Мак вошел как раз в этот момент.

— Волнующая картина, — заметил он, касаясь бедра жены. — У меня даже настроение поднялось.

— Разрешаю полюбоваться, — откликнулась Анабела, целуя мужа и принимая более устойчивое положение. — Для тебя сообщение на автоответчике, Мак.

— От кого? — спросил он, выкладывая покупки.

— От детектива Айкенберг. Собственно говоря, ее послание скорее адресовано мне. Она хочет поговорить со мной в связи с убийством Полин.

— А почему с тобой?

— Послушай сам.

Смит прошел в кабинет и включил запись. Пленка перемоталась, затем зазвучал спокойный и уверенный голос.

Мистер Смит, говорит Дарси Айкенберг. Наша встреча оживила во мне приятные воспоминания, напомнила, что я многому у вас научилась. Теперь о деле. Мне известно, что ваша жена присутствовала на заседании совета Национального музея строительства в тот вечер, когда убили Полин Юрис. Мне бы хотелось поговорить с ней как можно скорее, я попросила бы и вас присутствовать, если это не очень вас затруднит. Была рада снова увидеть вас.

Она оставила номер рабочего телефона. Мак перематывал пленку, когда вошла Анабела.

— Ничего особенного, — сказала он. — Они захотят поговорить со всеми, кто ее знал.

— Естественно, а что она имела в виду под «приятными воспоминаниями»?

— Я встретил ее сегодня у Венделя, — ответил, улыбнувшись, Смит. — Она расспрашивала его о Полин. Айкенберг училась у меня не так давно, собирается вскоре защищать диссертацию, тема имеет отношение к криминальной ситуации в городах или что-то в этом роде, Я как-то случайно попал на ее лекцию по техническим средствам расследования.

— Ты не рассказывал мне об этом, — заметила Анабела.

— Не о чем было особенно рассказывать, — пояснил Смит. — Когда ты сможешь поговорить с ней?

— Мне все равно.

— Считаю, что лучше решить этот вопрос не откладывая. Позвони ей.

— Может быть, ты хочешь ей позвонить, она ведь подчеркнула, что твое присутствие тоже желательно.

— Не знаю, зачем ей это, но тем не менее я позвоню. Какое время тебя устроит?

— Мне нужно быть в галерее завтра после обеда. До этого времени я свободна. Как Вендель?

— Он сильно расстроен, вернее, я не совсем точно выразился. Его сильно тревожит, какие последствия для него и его семьи может иметь убийство Полин.

— Сердечности что-то не заметно.

— Да, но может быть, он проявляет холодность, сам того не желая? Вендель намекнул мне, что их отношения с Мэрилин теплыми не назовешь.

— Я это сразу почувствовала, когда мы в первый раз с ними встретились, — сказала Анабела, направляясь в кухню. — В его душе мало тепла, хотя он и хочет показать обратное. Старается быть дипломатом, но чаше проявляется резкая прямота.

— Кстати, Полин была убита каким-то тяжелым предметом правильной формы, — заметил Смит.

— Тебе рассказала об этом детектив?

— Да. Конечно, первый подозреваемый — Вендель. Его просили ставить полицию в известность о своих выездах из города.

— Как ты думаешь, о чем она меня будет расспрашивать, — обратилась Анабела к Маку, разворачивая принесенные им свертки.

— Ты говоришь о детективе? Ну, о том, что ты видела в тот вечер. Не заметила ли ты что-либо необычное в поведении Полин.

— Нет, она была, как всегда, очень деловая и любезная.

— Она не выглядела расстроенной или озабоченной?

— Нет.

— Может быть, она говорила что-то такое, что могло бы…

— Мак, конечно я ценю, что со мной готовят урок, но мне от этого становится не по себе.

— Извини, привычка, — рассмеялся он. — То же самое было и при нашей встрече с Дарси: я задал ей кучу вопросов, ей это тоже не понравилось.

— Что с тобой? — спросила Анабела.

— Я думал о ребенке, который утонул в водопаде. Эта картина снова и снова встает перед моими глазами. Когда я увидел девочку в кольце водоворота, то сразу вспомнил Джефа (так звали сына Мака, погибшего по вине пьяного водителя).

Анабела знала, что не в ее силах помочь мужу, когда его охватывали подобные мрачные мысли. Через несколько минут все проходило само собой.

Когда посуда была убрана, они сели, чтобы, как обычно заняться чтением.

— Хочешь, я позвоню детективу и договорюсь о встрече? Она, скорее всего, еще не ушла.

— Пожалуйста.

Айкенберг сразу сняла трубку.

— Это Мак Смит. Я поговорил с женой. Завтра утром она может встретиться с вами в любое время. — Он молча слушал, затем прикрыл трубку рукой и спросил у Анабелы: — В десять, как?

— Очень хорошо, в десять.

Мак подтвердил согласие Анабелы и добавил:

— Я тоже буду, если не возражаете. Нет? Хорошо, тогда до встречи.

10 На следующее утро

Частный сыщик Антонио Буффолино громко вскрикнул от резкой боли в спине. Он лежал на полу в своем офисе на Джи-стрит между Четырнадцатой и Пятнадцатой улицами. Тони лег на бок: гримаса боли исказила его лицо.

— Ал! — вскрикнул он.

Дверь между кабинетом и приемной раскрылась, и на пороге появилась его третья жена. Они поженились недавно, и брак этот был, без сомнения, самым удачным, так что он мог не без основания назвать ее своей дражайшей половиной.

— Я что-то себе растянул, — простонал Тони, стараясь изогнуть спину и хоть как-то уменьшить боль. Он лежал на трехцветном звездно-полосатом спортивном коврике, одетый в фиолетовый с белым спортивный костюм из полиэстра.

Зазвонил телефон. Алисия исчезла в приемной.

— Господи, Алисия, я здесь умираю, — стонал от боли Буффолино.

— Советую тебе подойти к телефону. Похоже, это клиент, — сказала, вернувшись, Алисия.

— Ты шутишь? Я встать не могу. — Он с трудом повернулся и сел.

— Тебе нужно снять трубку, — повторила она, помогая мужу подняться и прислониться к столу. — Кажется, звонят по делу. А у нас уже несколько недель не было клиентов.

Тони с большим усилием опустился в свое кресло у стола и снял трубку.

— Слушаю вас.

— Это мистер Буффолино?

— Да, Антонио Буффолино.

— Мистер Буффолино, мне вас порекомендовал Уолт Симингтон. В прошлом году вы работали по его поручению.

Тони справился с картотекой, проще говоря, покопался в памяти. Симингтон? Да, он выполнял работу для человека с такой фамилией. Дело о супружеской неверности. Этот Симингтон, припомнил Тони, был большой шишкой в банке; он заподозрил жену в измене и хотел получить доказательства. Он оказался прав. В доказательствах недостатка не было. Тони предоставил в распоряжение обманутого мужа отчет о своих наблюдениях и приложил фотографии. А как мистер Симингтон распорядился полученной информацией, его личное дело. О таких вещах не спрашивают.

— Вы правы, я работал на этого человека. — Буффолино устроился поудобнее. Боль несколько утихла. — Чем могу помочь?

— Не уверен, что мы можем обсуждать этот вопрос по телефону. Ваш номер не прослушивается?

Буффолино нахмурился. Его номер прослушивается?! Он что, думает, это ему ЦРУ? Но вслух произнес:

— Все нормально, можете говорить спокойно.

— Мне кажется, у моей жены связь с моим лучшим другом. Моим бывшим лучшим другом.

— Сочувствую. И что вы ожидаете от меня?

Вопрос был задан напрямую, и ответ последовал не сразу.

— Мне бы хотелось, чтобы вы нашли подтверждение моим подозрениям.

Буффолино не осмеливался поднять глаза на Алисию, стоявшую рядом, опершись руками о стол.

— Прошу извинить, — ответил Тони, — но контора Буффолино не занимается делами о супружеской неверности.

Обе реакции: одна — на другом конце провода, а вторая с противоположной стороны стола — последовали одновременно.

— То-ни?! — свистящим шепотом возмутилась Алисия.

— Но Уолт говорил мне, что вы брались за подобную работу и очень хорошо справились.

— Благодарю, что позвонили, но повторяю: ни я, ни мои сотрудники не занимаемся отношениями между супругами. Сфера нашей деятельности — безопасность предприятий, экономический шпионаж, работа в интересах правительства. Минимальный гонорар: триста тысяч долларов. — Он повесил трубку.

— Что это с тобой? — вскричала Алисия. — Мы снова задолжали за квартиру, гора счетов растет, и…

— Я уже говорил тебе, Алисия, — прервал жену Буффолино, — что матримониальные дела — это мелочь, и, если мы хотим серьезно укорениться в столице, нам не следует размениваться на мелочи. Нужно создать себе имидж, заниматься основательными делами высокого класса. Как говорят, важно вести правильную политику. Вот к чему нужно стремиться. Надо уметь выбирать широкую дорогу.

— Ах, широкую дорогу, вот как. — Алисия возмущенно хлопнула себя по бедрам. — Ты об этом телефонной компании расскажи, когда они отключат телефон, мистер классный специалист. — Она повернулась и, нарочито громко ступая, вышла из комнаты.

Буффолино откинулся в кресле и закрыл глаза. Жена была права. Но недавно он принял решение заниматься только делами, способными повысить его престиж, и ему нужно было следовать этому принципу. Весь вопрос в том, как долго ему удастся продержаться.

Снова раздался телефонный звонок. Буффолино как завороженный смотрел на телефонный аппарат, очнулся он от голоса стоявшей в дверях жены.

— Звонок с твоей «широкой дороги» — это Вендель Тирни.

Буффолино выпрямился в кресле, подтянулся и машинально протянул руку, чтобы поправить галстук, который, естественно, отсутствовал. Тони откашлялся, перед тем как снять трубку.

— Алло, — сказал он мягким грудным голосом. — Слушаю, мистер Тирни. Рад вашему звонку. Всегда готов… Да? Ну конечно, мы можем сегодня встретиться… У вас? Искренне рад, мистер Тирни. Ровно в два буду. Очень огорчился, услышав о безвременной кончине вашей сотрудницы. Ужасная трагедия, напоминает шекспировскую драму… Да, сэр, сегодня в два. — И он положил трубку.

— Ну? — живо спросила Алисия.

— Все отлично, Ал, у Тирни для меня серьезнее дело. Ты понимаешь, что это значит? У меня появится возможность пообщаться с важными персонами, такими, как он сам. Так было в прошлый раз, но тогда дело не заняло много времени, и мне не удалось как следует закрепиться в высших сферах. Но сейчас, я чувствую, все не закончится так скоро. Ты понимаешь, о чем я, крошка? Кто едет по главной дороге, тот не испачкается в грязи. Пожалуйста, займись моим костюмом: его нужно почистить и отгладить, а я еду стричься.

— А как твоя спина? — вспомнила Алисия.

— Спина? Хорошо, как никогда.

11 Утром того же дня

— …Так вы говорите, что не заметили ничего необычного в поведении мисс Юрис во время заседания?

За столом на кухне у Смитов расположились Мак, Анабела и детектив Айкенберг. Дарси немного опоздала. Она приехала вместо 10.00 в 10.12. Теперь часы показывали 10.20.

— Я не заметила ничего необычного, — подтвердила Анабела свои слова, сказанные за несколько минут до этого. — Но в этом нет ничего странного: Полин не принадлежала к открытому типу людей. По крайней мере, у меня сложилось такое мнение. Хотя, должна сказать, я знала ее мало. Но на этом заседании она, мне кажется, занималась тем, чем и всегда в подобных случаях: вела протокол и периодически напоминала мистеру Тирни, какие еще вопросы оставались в повестке дня.

— А какие отношения были между ними? — спросила Айкенберг. — Между мистером Тирни и мисс Юрис?

— Деловые, насколько мне известно. Я всегда считала, что она является его доверенным лицом. В их поведении не было ни малейшего намека на другие отношения.

Анабела бросила взгляд на мужа, который сидел напротив нее, скрестив руки на груди и уставившись в стол. Мак понял ее мысль, он поднял глаза на Айкенберг и спросил:

— У вас есть основания предполагать существование более близких отношений между Венделем Тирни и Полин Юрис?

— Да, — улыбнулась Айкенберг, — и я ищу доказательства. Вы читаете мои мысли, профессор. — Анабела и Мак снова переглянулись. «Великое дело — иметь почитателей», — прочел он в ее взгляде.

Гостья откинулась в кресле, улыбнулась и заметила, обращаясь к Анабеле:

— Должна признаться, миссис Смит, в присутствии вас обоих я чувствую себя несколько стесненно.

— Не представляю почему? — удивилась Анабела.

— Ну как же, я сижу рядом с вами: в недавнем прошлом вы преуспевающие адвокаты, сейчас ваш муж — профессор права и всеми уважаемый в городе человек, вам принадлежит пользующаяся известностью художественная галерея, кроме того, вы являетесь членом совета Национального музея строительства. Для одной семьи сразу столько авторитетов.

— Очень лестно слышать ваши слова, — сказала Анабела, — но единственное существо, на кого мы пытаемся влиять или хотя бы немного контролировать, — это наш пес Руфус. Однако он с этим не желает мириться и часто добивается своего.

— Рада, что Руфус сегодня не в нашей компании, — рассмеялась Айкенберг, — в противном случае он бы и меня разоружил. — Она повернулась к Маку, адресуя теперь свои вопросы ему. Анабела сидела и слушала, сложив руки на груди.

— Вы достаточно хорошо знаете Венделя Тирни, профессор, не правда ли?

— Я бы этого не сказал, — покачал головой Смит. — Конечно, мы с ним в дружеских отношениях, причем не один год. Но близкими друзьями нас не назовешь. Мне кажется, эта разница очень существенная.

— Понимаю вас, — согласилась Айкенберг. — Мистер Тирни один из ваших друзей, принадлежащих к высоким сферам.

— Это так, если хотите, но только отчасти, поскольку «высокие сферы» не очень точное определение. Здесь больше подойдет выражение «преуспевающие и богатые».

— Но ведь он обратился именно к вам.

— Причины, побудившие его это сделать, не имеют отношения к тому, насколько глубока наша дружба.

— Какие же это были причины?

— Он считает меня специалистом по уголовному праву. Я также полагаю, что ему нужен совет незаинтересованного лица.

— В противовес кому?

— В противовес тем, кто непосредственно заинтересован говорить ему то, что он хотел бы услышать. К примеру, это может относиться к его адвокатам, а впрочем, не уверен.

— Но вы знаете его достаточно хорошо, чтобы… быть в курсе его любовных связей, если таковые имелись?

Смит откинулся на спинку кресла, затем снова наклонился вперед.

— Детектив Айкенберг, меня интересует только моя личная жизнь, и мне нет дела до частной жизни Тирни.

— Вы ведь понимаете мои мотивы, профессор, — сказала Айкенберг, легко касаясь руки Смита. — Мне приходится это делать; это моя работа.

Смит понимал, куда она клонит. Она задавала подобные вопросы, сознавая, что он, скорее всего, не был сведущ в этих делах, а если что и знал, то, вероятнее всего, промолчал бы. Но она станет задавать аналогичные вопросы многим людям в надежде, что кто-либо из них невольно проговорится. В расследовании уголовного преступления факты редко лежат на поверхности, их приходится добывать, копаясь в грязи, затрачивая много усилий, постепенно приближаясь к цели.

— Мне не известно ни о каких других, кроме деловых, отношениях между Венделем Тирни и Полин Юрис.

— А как другие?

— Простите, не понял?

— А кто-либо еще из окружения мистера Тирни мог быть в связи с мисс Юрис?

— Извините, не знаю.

— Если я вам больше не нужна, я займусь другими делами, — проговорила Анабела, вставая.

— Конечно, — подняла на нее глаза Айкенберг, — с вашей стороны очень любезно уделить мне время, спасибо.

— Было приятно с вами познакомиться, — сказала Анабела без особой теплоты в голосе и протянула гостье руку. Та пожала ее, не вставая.

Анабела ушла, а Айкенберг продолжала задавать вопросы.

— Что вам известно об обществе «Алый грех»?

— Вероятно, то же, что и вам. Это благотворительная организация, она занимается постановкой спектаклей, в качестве основы которых используются преступления, совершенные в Вашингтоне и давно ставшие историей. Средства от спектаклей поступают в благотворительный фонд.

— Организатором этого общества является мистер Тирни?

— Да, это предмет его особого интереса.

— А я слышала, что чаще к этому его увлечению относятся как к навязчивой идее.

— Называйте это как вам угодно, — пожат плечами Смит. — Я бы не торопился говорить об одержимости применительно к Венделю Тирни. Круг его интересов достаточно широк.

— Ясно. Но общество «Три С» имеет все же для него особое значение. Мне так говорили, по крайней мере.

— Тогда, вероятно, так и есть.

— Вы имеете отношение к «Трем С», так, кажется, его сокращенно именуют?

— Да.

— Вы являетесь его членом?

— Нет, мое «да» означает подтверждение названия этого общества, но я не причастен к его деятельности.

— Вы знакомы с кем-либо из его членов?

— Нескольких я знаю, — ответил Смит, подумав о своем друге, профессоре Монти Джемисоне.

— Сеймура Флетчера, к примеру?

— Это их режиссер-постановщик, так, кажется, — нахмурился Смит и забарабанил пальцами по столу.

— Верно. Вы встречались с ним когда-нибудь?

— Нет, что-то не припомню.

— Он последний, кто видел Полин Юрис живой.

— Я этого не знал, — сказал Смит.

— У нас есть информация, что они громко спорили и ссорились в помещении церкви, где проходила репетиция новой постановки. Вы знакомы с сюжетом драмы?

— Я знаком с делом в общих чертах. Это было убийство Филипа Бартона Ки конгрессменом Сиклсом.

— Я тоже знакомилась с этим делом. Масса интригующих намеков.

— Верю вам на слово.

— В этот вечер, когда она была убита, мистер Тирни послал Полин поговорить с Флетчером.

Смит молчал.

— Я беседовала еще с одним членом совета, этот человек оказался невольным свидетелем разговора между Тирни и Юрис после окончания заседания.

— И что же?

— Этот человек сообщил мне также, что и ваша жена слышала разговор.

— Да?

— Меня интересует, почему она мне об этом не сказала?

Впервые в то утро Смиту стало не по себе. Перед ним сидел проницательный следователь, выполняющий свои обязанности, но до этого момента ее вопросы не касались их непосредственно. А теперь она, казалось, собиралась усомниться в правдивости Анабелы. «Довольно», — решил Мак.

— Я не имею понятия, слышала ли Анабела подобный разговор. Если это так и она не упомянула о нем, значит, просто забыла. Хотите, я приглашу Анабелу, и вы сможете спросить об этом непосредственно у нее.

Айкенберг облизнула губы и закинула руки за голову, отчего блузка на груди сильно натянулась. Она повернулась в кресле в сторону Смита и положила ногу на ногу. На ней была короткая юбка из льна бежевого цвета, черная блузка с расстегнутыми у ворота пуговицами и белый пиджак в стиле «сафари». Смит недавно купил себе такой же в Джорджтауне, но пиджак Айкенберг, естественно, отличался кроем и явно стоил значительно дороже.

— Могу я задать вам прямой личный вопрос, профессор Смит? — Улыбка тронула ее губы, когда он резко отвел взгляд от ее ног.

— Конечно, — откликнулся Смит.

— Кто, по-вашему, убил Полин Юрис?

— Вы считаете этот вопрос личным?

— Думаю, да. Хочу отметить, что меня интересует ваше личное мнение, независимое от того, что вы знаете конкретно. Понимаете меня? — Она облизнула губы.

— Сожалею, но я не имею ни малейшего представления, кто мог ее убить.

— Простите мой скептицизм, профессор, кстати, вы не будете возражать, если я буду вас называть Маккензи?

— Просто Мак.

— Хорошо, — рассмеялась она, — пусть будет Мак. Позвольте не поверить, что у вас инстинктивно не возникло предположение о возможном убийце.

Смит бросил взгляд на дверь, затем снова посмотрел на Айкенберг.

— Жаль вас разочаровывать, детектив, но…

— Пожалуйста, говорите мне Дарси, не будем сохранять официальный тон наполовину.

— Вы уже встречались с бывшим мужем Полин? — спросил Смит, подумав про себя, а известно ли Дарси о кратковременном замужестве Полин.

Она оказалась информированной об этом.

— Еще нет, — ответила она. — Он живет в Нью-Йорке, мы с ним переговорили по телефону. Ожидаем, что он приедет через день-два. Почему вы спросили?

— Просто полюбопытствовал. Я не знал, что она была замужем, мне рассказал Вендель Тирни.

— Она держала это в секрете?

— Да, она явно не хотела посвящать в дело много людей.

— А сыновья Тирни, его дочь?

— Что вас интересует?

— Вы их знаете?

— Да, они законопослушные граждане.

— Возможно, они и хорошие граждане, но вот уже много лет дочь Сюзен не ладит с отцом.

— Я бы не знал, если бы вы не сказали.

— Может быть, вам все-таки что-либо известно?

— Нет, но если что-нибудь припомню, конечно, позвоню вам. Еще кофе?

— Нет, спасибо, хотя кофе просто замечательный. Где вы его покупаете?

— Во многих местах, и сам смешиваю сорта: немного одного, потом другого и еще кладу добавку. Вот, например, сегодня вы пили кофе с запахом амаретто.

Она рассмеялась, Смит отметил, что и зубы у нее были первоклассными.

— Не только запах, но и вкус просто чудесные. Вам эта черта очень подходит.

— Какая же?

— Быть таким ценителем кофе.

— В этом я — сноб.

— Мне это нравится в мужчинах. Немного снобизма, но только чуть-чуть.

Смит поднялся, надеясь, что это послужит гостье сигналом к прекращению разговора, который становился щекотливым. Но Айкенберг не тронулась с места.

— Вы хотите спросить меня еще о чем-нибудь?

— О многом, но не сейчас. Мне бы снова хотелось встретиться с вами. Обещаю не быть слишком бесцеремонной. Не возражаете?

— Ну почему же, думаю, это вполне возможно.

Она встала, разгладила юбку, собравшуюся складками на бедрах, и наклонилась за стоящим на полу кейсом.

— Хотелось бы мне, чтобы после всех моих интервью у меня оставалось бы такое же приятное впечатление, как от разговора с вами.

— Что может быть приятного, если беседа имеет отношение к убийству, — сказал Смит.

— Знаете, Мак, можно находить приятное во всем, что угодно, ваш многолетний опыт в сфере уголовного права должен был подвести вас к такому выводу. Вы и ваша жена очень мне помогли. Я вот раздумываю…

Выражение лица Смита побудило ее продолжить мысль.

— Мне бы хотелось подольше побыть с вами, поэксплуатировать вашу память.

— Прекрасно.

— Не соглашайтесь с такой легкостью. В отделе хорошо известна моя способность впиваться как клещ.

— Я вам намекну, когда дойдет до этого.

— Справедливо. В этом деле есть моменты, которые я не могу сейчас уяснить. Но мне хотелось бы обсудить их в менее официальной обстановке.

— Вы называете мою кухню официальной обстановкой? — удивился Смит.

— Вы понимаете, что я имею в виду, — рассмеялась Дарси. — Не буду притворяться, для меня очень ценно было бы узнать о вашем видении этого дела. Не обязательно что-то конкретное. Лучше ваше общее мнение, даже ваши размышления об убийстве в общем виде.

— А не вступить ли вам в общество «Алый грех»? — любезно предложил Смит.

— Всегда есть возможность…

— А может быть, прослушать один из моих курсов. Мне как раз и платят за это в университете.

— А почему бы не устроить за ленчем семинар или дополнительные курсы? Такое реально?

— Может быть.

— Я вам позвоню. А где ваша жена? Мне бы хотелось попрощаться с ней.

— Я схожу за Анабелой, — предложил Смит.

— Не стоит ее беспокоить. Поблагодарите жену от моего имени. Она прелестная женщина.

— Я передам ей комплимент.

— Пожалуйста, Мак, — обратилась к нему Дарси, когда он открывал перед ней дверь, — спросите у жены, слышала ли она после заседания разговор между мистером Тирни и мисс Юрис о Сеймуре Флетчере. Речь шла о бюджете, я полагаю.

— Обязательно.

Айкенберг спустилась по ступеням, повернула налево и уверенно пошла по улице. Смит провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду. Потом он обернулся и увидел Анабелу.

— Ты подкралась незаметно, — улыбнулся Мак.

— Прекрасно знаешь, что я не стала бы это делать. Как дела?

— Мне кажется, Венделя ждет тяжелый марафон. За долгие годы он нажил себе много врагов, и они не прочь навредить ему. Между прочим, почему ты не сказала ей о разговоре между Венделем и Полин после заседания?

— О каком разговоре?

— Что-то связанное с бюджетом.

— Ах да. Я действительно что-то слышала. Он хотел, чтобы она поговорила с кем-то о деньгах. Я не придала этому значения и вспомнила, только когда ты спросил. Совсем как Леона Хелмсли.

— Кто похож на Леону Хелмсли?

— Вендель. Она со многими ссорилась и нажила множество врагов. И он также. Поэтому она и оказалась в итоге в тюрьме.

— Ее признали виновной.

— Ее не любили. На любезных и милых врачей жалуются реже, чем на грубых и резких.

— Она вытянула из тебя все, что хотела?

— Леона? — рассмеялся Смит. — Ах да, детектив Айкенберг. Вероятнее всего — нет. Мне нечего было ей открыть.

— Угу.

— Тебя что-то тревожит?

— Ты уже спрашивал меня об этом вчера. Я тебе ответила, что на меня тягостно повлияло убийство Полин.

— А еще я спросил, не огорчена ли ты из-за меня? Я снова задаю тебе тот же вопрос.

— Нет, — Анабела улыбнулась. — Она производит впечатление. Интересная женщина, совсем не похоже, что она из полиции.

— Ты права. Уверен, ты рада, что это утро закончилось.

— Очень хотелось бы верить в это, профессор Смит.

12 На следующее утро

На следующее утро, как только Мак Смит переступил порог университетской столовой, он заметил Монти Джемисона, укрывшегося за утренней газетой. Профессор истории почувствовал, что кто-то стоит рядом, он поднял голову и, увидев Смита, пробормотал приветствие, после чего снова погрузился в чтение. Мак сел напротив.

— Черт возьми, какой ужас этот вчерашний случай со студенткой, — сказал Джемисон.

— К счастью, все закончилось благополучно.

Накануне на боковой аллее, почти на границе университетской территории, студентка-первокурсница подверглась нападению. Ей пригодился порошок из мускатного ореха, коробку с которым она всегда носила с собой. Девушке удалось нейтрализовать нападавшего и привлечь внимание прохожих, которые вызвали полицию.

— В наше время женщина может чувствовать себя относительно спокойно, только если вооружена, — заключил Джемисон. Он отложил газету и теперь обратил свое внимание на Смита. — Еще одно свидетельство загнивания общества. Ты читал в сегодняшней газете о бедной Полин Юрис?

— Прочитал почти всю статью, но меня прервали, к сожалению.

Смит вернулся к столику с чашкой чая и слегка намазанной маслом булочкой.

Мак очень ревностно относился к качеству кофе, поэтому почти никогда не пил его вне дома, за исключением крайне редких, критических ситуаций.

— Вот, дочитывай. — Джемисон перевернул газету и положил ее Смиту на тарелку. Мак извлек свою булочку из-под газеты, откусил и быстро дочитал статью. Это был биографический очерк Полин, составленный на основе разных источников, включая несколько интервью с людьми, пожелавшими, чтобы их имена не упоминались в газете. Большая часть статьи была посвящена жившему в Нью-Йорке бывшему мужу Полин — хирургу Лукасу Вартону. Автор очерка сообщал, что Лукас и Полин познакомились в родном городе Вартона — Балтиморе, когда учились там в университете Джона Хопкинса на последнем курсе. Их брак продолжался всего одиннадцать месяцев. Детей не было. В статье говорилось, что полиция сообщила о случившемся доктору Вартону, и он вызван в Вашингтон для дата показаний. Не обошли вниманием и отношения Полин с Венделем Тирни. В статье содержался прозрачный намек — в лучших журналистских традициях — на то, что отношения между Тирни и Полин могли выходить за рамки деловых.

Смит сложил газету, вздохнул и вернулся к булочке.

— Меня заинтересовала фамилия ее бывшего мужа, — сказал Джемисон.

— Что же в ней необычного? — откликнулся Смит, поднимая глаза на Монти.

— Я собираюсь совершить небольшой экскурс в историю его семьи.

— Для чего? — не мог удержаться от смеха Смит.

— Чтобы узнать, не связан ли он, хотя бы косвенно, с Элизабет Вартон, светской дамой, женщиной весьма неординарной, снискавшей себе дурную славу.

При этих словах рука Смита с булочкой застыла в воздухе.

— Я не мог ее знать?

— Вот-вот, Маккензи, — укоризненно заметил Джемисон, — это как раз пример того, как много ты теряешь, держась в стороне от «Три С».

— «Опять то же самое», — думал Смит, доедая спасительную булочку.

— Мак, ты действительно должен о ней знать.

— В деталях нет, но кое-что о ней мне известно. Эта дама — подобие Лукреции Борджа,[5] только жившая в семидесятых годах прошлого века.

— Точно. Поэтому тебе обязательно следует вступить в наше общество. Ее история удивительна. Светская дама миссис Вартон приехала из Филадельфии и поселилась в Балтиморе. Интересное совпадение: доктор Лукас Вартон также родом из этого города Миссис Вартон с необыкновенной легкостью вошла в великосветские салоны Балтимора и Вашингтона. Одно было плохо: она отличалась нехорошей привычкой не возвращать взятые в долг деньги.

— Ну, в этом смысле она не оригинальна, — заметил Смит.

— Напротив, если прибавить к сказанному, что она убивала тех, кто хотел получить обратно свои денежки. Как правило, эти бедняги приходили к миссис Вартон домой, чтобы получить долг, но вместо этого их угощали чашкой чая, и они скоропостижно умирали по необъявленным причинам.

— Черного или…

— Нет, они все были белые — сливки общества.

— Я имел в виду, какие сорта чая она предпочитала: черный, зеленый или оолонг?[6]

— Что значит, какой чай? Да откуда мне знать? — рассмеялся Джемисон, хотя и с оттенком недовольства в голосе.

— Если бы ты был современным французским историком или детективом, ты бы знал, как важна для дела каждая деталь. Продолжай, Монти, я пошутил, — улыбнулся Смит.

— Да уж, действительно, — смягчился Джемисон. — Так на чем я остановился? Ах да, миссис Вартон была в дружеских отношениях с мистером Кетчумом, известным генералом, участником Гражданской войны, она взяла у него взаймы две тысячи шестьсот долларов, но не вернула ни деньги, ни процент с этой суммы. Когда генералу стало известно о ее планах совершить длительное путешествие в Европу, он нанес ей визит вместе с дамой, своим другом, как бы напоминая о ее IOU.[7] Их прекрасно приняли, и они замечательно провели время, но после завтрака и чая генерал заболел. Несколько дней спустя в том же доме его угостили лимонадом, после чего генерал вскоре скончался.

— Он выпил лимонад? — переспросил Смит.

— Любовно приготовленный для него самой миссис Вартон. — Джемисон решил сделать паузу и вернулся к своему омлету.

— И миссис Вартон обвинили в убийстве, — сказал Смит, — теперь я припоминаю это дело.

— Конечно, один из самых громких процессов в Вашингтоне. Если бы ты был с нами в «Три С», то знал бы об этом больше. Мы много вечеров посвятили обсуждению дела миссис Вартон.

— Да, вижу, что я много потерял.

— Правда? — подался вперед Джемисон.

— Да, продолжай, Монти.

— Ее оправдали. Это было одно из первых дел, где использовались данные судебной медицины.

— Ты абсолютно прав, — кивнул Смит. — Произошла путаница, поскольку не была точно установлена причина смерти генерала: либо ее вызвала большая доза винной кислоты, либо она стала естественным следствием болезни генерала — у него наблюдалось что-то наподобие менингита.

— Именно так. Симптомы полностью совпадают. Вскрытие установило наличие в желудке генерала винной кислоты в количестве, достаточном, чтобы вызвать смерть. Было также доказано, что миссис Вартон за несколько дней до визита генерала покупала эту кислоту.

— Все очевидно, можно сказать, дело простое.

— Но не для того времени, Мак. Тогда было только два типа женщин, не так ли? Добродетельная леди и распутница. Никто не сомневался, что леди не занимаются тем, что травят известных генералов.

— Мне действительно пора. — Смит промокнул губы бумажной салфеткой и поднялся. — Захватывающая история.

— Я обрисовал картину в общих чертах. В этом деле несметное количество рождающих вопросы деталей. Если ты заглянешь на наше заседание, тогда я заново открою дискуссию. Между прочим, ты знаком с этим делом достаточно хорошо, а сначала говорил, что не помнишь его.

— Хороший адвокат, Монти, всегда старается найти прецедент, но также способен забывать дела, не представляющие больше для него интереса.

— Мак, — остановил Джемисон готовившегося уйти Смита, — тебя, я слышал, вызывали в дом Венделя в день, когда нашли тело Полин?

— Я бы не называл это вызовом, — нахмурился Смит. — Просто мы встречались с ним в тот день.

— И? — вопросительно поднял брови Джемисон.

— Естественно, Венделя беспокоят последствия, и он спрашивает моего совета.

— Cherchez la femme,[8] — произнес Джемисон.

— Почему нужно искать женщину? И что это за женщина?

— Ты хитрый дьявол, Маккензи, но меня так просто не проведешь. Ты собираешься непосредственно участвовать в этом деле, скорее всего, в качестве юрисконсульта. У меня такое чувство, что после завершения дела выяснится: за этой мелодрамой стояла женщина. И в ретроспективе оно будет представлять исключительный интерес, как тема для дискуссии на собрании общества «Алый грех», скажем, в две тысячи пятисотом году.

— Меня ждут студенты, — сказал Смит.

— И мы ждем тебя, Мак.

13 В середине того же дня

Сунь Беньчонг вышел из ресторана Гари на М-стрит в северо-западной части города. Здесь он встречался за ленчем с управляющим отделом инвестиций крупного пенсионного фонда. Встреча оставила довольно приятное впечатление. Но хотя управляющий по фамилии Барренштайн, казалось, с интересом отнесся к инвестиционным предложениям Суня, интуиция подсказывала ему, что сделка не состоится. У него сложилось мнение, что Барренштайну нравилось, когда его уговаривают, но тем не менее он принимал только наиболее надежные предложения. Под это определение не подходил проект Беньчонга, в котором на средства фонда предполагалось купить несколько обветшавших зданий в деловой части города и перестроить их.

Выйдя из ресторана и расставшись со своим гостем, Сунь испытал облегчение и с наслаждением подставил лицо солнцу. Серое утро казалось малообещающим. Когда он приехал в ресторан, влажный и прохладный воздух наводил на мысль о скором дожде. Но пока они сидели за ленчем, подошедший атмосферный фронт словно веником пронесся по небу, и унылая серость безликого утра сменилась ясным и слегка прохладным днем.

Сунь взглянул на часы: они показывали десять минут третьего. Ленч затянулся, но приготовленное неизвестным шеф-поваром блюдо из лосося от этого только выиграло.

Он поправил лацканы своего черного двубортного пиджака от Армани, и в этот момент мимо прошла белокурая высокая женщина с точеной фигурой. Точнее было бы сказать: неторопливо проплыла. Он не отрываясь следил глазами, как соблазнительно покачивались ее бедра, и на губах его заиграла восхищенная улыбка. На лице Суня редко отражались мысли и чувства, поэтому друзья и коллеги называли его маловыразительным, а один из них даже посоветовал:

— Тебе бы участвовать в мировом чемпионате по игре в покер. С таким-то каменным лицом, как у тебя, ты мог бы выиграть шутя.

Сунь снова взглянул на часы. До звонка оставался еще целый час. Он, не торопясь, двинулся вперед, останавливаясь у витрин с выставленными в них товарами для мужчин, потом купил по пути стаканчик замороженного ванильного йогурта у уличного торговца и, наконец достиг цели своего путешествия — площади Судов, на которой находилась еще одна городская достопримечательность — памятник в честь стражей порядка, погибших при исполнении служебного долга. Площадь располагалась между Д-стрит и Ф-стрит со входом в метро в центре. Вдоль Д-стрит шли в ряд здания судов: Верховный войсковой апелляционный суд США, Верховный суд столичного округа, ряд последующих гранитных зданий занимали также учреждения правосудия и родственные им.

На противоположной стороне площади, на Д-стрит, возвышался Национальный музей строительства, в котором когда-то хранился пенсионный архив. По фасаду здания шел фриз из желтовато-коричневой терракоты, высотой 3 фута и длиной 1200 футов. На нем были изображены войска, участвовавшие в Гражданской войне. На фасаде был запечатлен парад пехотных, морских и медицинских частей, а также кавалерийских, артиллерийских и подразделений интендантской службы, возвращающихся с поля битвы.

Позади музея находилось Главное бюджетно-контрольное управление, за которым начинался район Вашингтона, называемый чайнатаун, он уступал по размерам, аналогичным кварталам в Сан-Франциско или Нью-Йорке, но тем не менее в нем нашли приют 5 из 30 тысяч американцев китайского происхождения, живущих в округе.

Сунь остановился перед аркой Дружбы — официальным входом в чайнатаун на Седьмой улице и Аш-стрит. Верх арки украшали красочные изображения трехсот сражающихся драконов. Беньчонг знал, что для жителей чайнатауна эта арка имела глубокий смысл. Для него самого она не представляла никакой особой значимости. Много лет назад он сделал для себя вывод, что символика вообще и религиозная в частности важны лишь для бедных, которые нуждаются в вере в таинственное, чтобы облегчить, нарушить монотонность своей беспросветной жизни. Но его жизнь с момента приезда в Америку никак нельзя было назвать безотрадной и монотонной.

Он прошел еще один квартал, время от времени останавливаясь, чтобы вдохнуть резкие ароматы, шедшие из маленьких продуктовых лавочек. Некоторые пристрастия не проходят с возрастом. Два пожилых китайца спорили, стоя на тротуаре, по поводу неудачной сделки. Речь шла о наручных часах, но Сунь прошел мимо и подробностей не слышал.

Он вновь остановился, на этот раз, чтобы прочитать надпись на мемориальной доске, укрепленной на здании, являющемся историческим памятником. Там было написано: «Пансион Сэре». Доску установил китайско-американский Клуб Львов. По их утверждению, именно в этом здании в 1865 году заговорщики планировали похищение Авраама Линкольна.

«Явно до того, как здание попало в руки китайцев», — подумал Сунь.

Через несколько домов по соседству находился ресторан. Сунь заглянул в него через окно. Ему махнули рукой. Он осмотрелся по сторонам и вошел внутрь. Не задерживаясь, мимоходом ответив на приветствие, он направился в конец зала и открыл дверь в кухню. Минуя разгоряченных, вспотевших поваров, он торопливо прошел в другую дверь, за которой начиналась узкая деревянная лестница. По ней поднялся на два этажа и оказался в устланном ковровой дорожкой коридоре, освещенном неярким светом встроенных светильников. В коридор выходило много дверей, перед одной из них, на которой стояли черные китайские иероглифы, обозначающие: импорт-экспорт, Сунь остановился. Он открыл замок своим ключом, вошел и снова запер дверь.

В комнате находились трое мужчин и одна женщина, которая поздоровалась с Сунем по-китайски. Остальные только подняли головы, а потом молча снова занялись своим делом. Выходившие на улицу окна скрывали плотные шторы. Источниками света являлись мощные галогенные лампы, установленные на каждом из четырех столов, за которыми трудились люди. У двоих мужчин были прикреплены лупы ювелиров. Из небольшого магнитофона лились звуки китайских мелодий.

Беньчонг обошел все столы. В сильном свете ламп ослепительным многоцветьем калейдоскопа сверкали рассыпанные на мягкой зеленой ткани многогранники алмазов.

Он вышел в другую комнату, со вкусом отделанную и обставленную, особенно по сравнению с аскетизмом первой. Шторы на окнах защищали и это помещение от света и посторонних глаз. В отделке кабинета — именно этой цели и служила комната — доминировал черный цвет.

Черным лаком был покрыт массивный стол с крышкой из белого мрамора. Черное кожаное кресло с высокой спинкой отделяло стол от жертвенника, также имевшего черное лаковое покрытие. На столе не было ничего, кроме сложной телефонной системы, состоявшей из автоответчика, микрофона с громкоговорителем для двусторонней телефонной связи и наушников — все черного цвета. Рядом стоял обычный телефонный аппарат, но из красного пластика. Центральное место на стене занимали большие круглые часы в черном, отделанном медью корпусе, показывавшие время всех часовых поясов.

На противоположной стене висела таблица, выполненная на белом пластике, с внесенными в нее названиями десятка американских городов, против каждого названия шла колонка китайских иероглифов.

Сунь снял трубку красного телефона и набрал знакомый номер.

— Рики на месте? Говорит Сунь Беньчонг.

Минуту спустя в трубке зазвучал вежливый голос Рики, отвечающего за обслуживание особых клиентов.

— Сунь Беньчонг, рад слышать ваш голос, как дела?

— Спасибо, хорошо. В голосе Суня не отразилось никаких эмоций. — Завтра мне нужно быть в Филадельфии. Хочу вечер провести у тебя.

— Замечательно, — откликнулся Рики. — Все, как обычно?

— Да.

— Время?

— Восемь тридцать.

— Обед подать к вам в комнаты?

— Да, жареные куры без кожи, соуса не надо, салат, одну булочку.

— Все будет сделано. Добро пожаловать вновь в Атлантик-Сити.

Беньчонг аккуратно повесил пиджак на вешалку за дверью и вернулся в кресло. Он откинулся на спинку, уперся ногами в край стола и закрыл глаза.

Он оставался в этой позе, пока не раздался громкий звонок другого аппарата. Сунь медленно повернулся, снял трубку и заговорил по-китайски, как и его собеседник.

Сунь: Здравствуй, как дела?

Голос: Прекрасно, просто отлично. Хочешь сделать заказ?

Сунь: Двести пятьдесят.

Голос: По преобладающим расценкам?

Сунь: Да, а они не изменились с прошлой недели?

Голос: Нет.

Сунь: Хорошо. Деньги переведут утром. Семья здорова?

Голос: У меня все хорошо, а как твоя… семья?

Сунь: Мы все здоровы.

Голос: Нам нужно как-нибудь снова увидеться.

Беньчонг задержал трубку над рычагом, потом опустил, раздался щелчок. Стенные часы показывали время в Вашингтоне 3:15 и 9:15 следующего дня в Гонконге.

Он просидел, не шевелясь, в полутьме кабинета до 3:30. Прозвенел звонок, извещавший о посетителе, вошедшем в наружное помещение офиса. Сунь поднялся из-за стола, надел пиджак, застегнул его и снова сел в кресло. Он сидел подчеркнуто прямо. В дверь постучали.

— Входите, — пригласил Сунь по-китайски.

Дверь открыл один из мужчин, работавших с лупами, он отступил в сторону, пропуская посетителя. Вошедший был очень толст, его далеко не новый костюм едва не трещал по швам. Он нес полотняную сумку, растянутую, как и его костюм. После короткого обмена приветствиями посетитель подошел к столу, поставил на пол сумку и вышел, кивнув на прощанье. Беньчонг подождал, пока снова не прозвонит звонок у выхода. Потом он обошел стол, поднял сумку и, поставив ее на стол, заглянул внутрь. Она была доверху наполнена толстыми конвертами, перетянутыми резиновыми кольцами. Он взял один из них и ощупал его, словно кончики его пальцев могли определить содержимое пакета и его стоимость, как это делает считыватель кода у кассы в супермаркете. Сунь положил конверт обратно и подошел к отделанной панелями стене рядом с часами. Он плавно нажал на нижний угол одной из секций: часть стены отодвинулась, за ней находился сейф. Сунь набрал нужную комбинацию цифр, открыл дверцу и вытряхнул содержимое сумки на гору других таких же конвертов.

Проделав процедуру в обратном порядке, он вышел в более просторную внешнюю комнату, бросив пустую сумку на стол в углу, и ушел.

Сунь отправился в свой офис в конторе Танклофа при Инвестиционной консультативной группе. Там он взял кейс и дорожную сумку, которые оставил утром. Затем он предупредил секретаршу, что следующий день пробудет в Филадельфии на деловой встрече, а вечером текущего дня с ним нельзя будет связаться. Сунь просмотрел сообщения: ничего срочного, все это может подождать до его возвращения, в том числе и звонок Сюзен.

Сунь вывел свой красный «ягуар» с открывающимся верхом из подземного гаража и включил радио. На частоте 107.7 работала станция, передававшая незатейливые мелодии. Это были не китайские мотивы. Чуть заметная улыбка тронула губы Суня. Он надел солнечные очки фирмы Порше и взглянул на себя в зеркало заднего вида. Он выехал из города под звуки мелодии Джеймса Тейлора «Твое улыбающееся лицо». Музыка звучала не слишком громко, но все же громче, чем нужно. Как хорошо было все оставить и уехать!

14 Утро субботы

Если бы события, произошедшие в мире Венделя Тирни, могли найти отражение в погоде, то в субботу нельзя было ожидать ничего другого, кроме проливного дождя с ураганом в придачу. А в этот день как раз намечалась прогулка по Потомаку. Но подобная связь может существовать лишь в воображении поэта. Как бы то ни было, утро выдалось солнечным и свежим — идеальным для прогулки по спокойной реке. Бури бушевали только в душах и умах.

Для гостей на борту яхты играл волынщик, одетый в шотландский наряд. Так Тирни подчеркивал преемственность сложившейся традиции, а также отдавал дань памяти другу Малколму Форбсу, крупной фигуре в издательском деле. Форбс устраивал прогулки по реке на своей яхте «Шотландский горец». Крупные бизнесмены и другие влиятельные лица принимали его приглашения с такой же охотой, с какой откликаются на приглашение на обед в Белый дом желающие преуспеть на политическом поприще.

Поддерживая жену под руку, Мак Смит поднимался на борт «Мэрилин». Яхта Тирни уступала по размерам знаменитому судну Форбса, но и она не являлась маленьким суденышком. Красавица-яхта «Мэрилин» с мачтой в двадцать три фута имела в длину сто пять футов. Малая, всего 45 футов, осадка позволяла ей преодолевать относительно мелководные участки. Это судно было построено в 1989 году на верфи в Нью-Йорке и носило название «Леди Фрэнсис», до того как Тирни приобрел его в следующем году через «Бертран йот компани» в Майами и переименовал в честь жены.

— Она способна делать больше тридцати узлов, — объяснил Тирни Маку и Анабеле в прошлой поездке. — Ее скорость в два раза больше, чем у яхт такого размера. Средняя скорость — двадцать четыре узла. Внутренний дизайн выполнен Сюзен Пулео.

Это имя ничего не сказало ни Маку, ни Анабеле. Мир дизайна с его кумирами выходил за рамки их интересов. Подошел официант с подносом, но «Кровавая Мэри» их не прельстила, и они прошли на большую открытую палубу в кормовой части яхты, где собрались те гости, что приехали раньше. Их сразу заметила Сара Уолтерс, она возглавляла капитул Национального собора, что соответствовало совету директоров в светских учреждениях.

— Мак, как приятно встретить тебя! — воскликнула она, протягивая ему руку. — И Анабелу. Вендель с толком выбирает гостей.

Сару Уолтерс сопровождал ее муж Фред, тучный мужчина с двойным подбородком, водянистыми глазами и лицом в красных прожилках, что выдавало сильно пьющего человека. Он служил в Министерстве обороны помощником министра. Фред приподнял свой бокал, приветствуя чету Смитов.

Гостями Тирни были еще две пары. Негр Джон Дорси возглавлял Городскую лигу столичного округа. Тамми, его жена, отличалась необыкновенной привлекательностью, она принадлежала к числу наиболее рьяных защитников легализации абортов.

Вторая чета, белые, невероятно походили друг на друга: невысокого роста, худощавые, крепкие. Они больше напоминали брата и сестру, чем супругов. Их представили как Виктора и Буффи Моррисей. Как сообщила Маку и Анабеле Сара Уолтерс, Виктору принадлежала половина штата Виргиния.

— Впечатляет, — ответил Смит, поинтересовавшись: — А у кого вторая половина?

— У правительства, у кого же еще, — довольно захихикала Буффи Моррисей, обнажив желтоватые зубы, в точности такие, как и у мужа, — сходство сохранялось и здесь.

Фред Уолтерс сделал знак официанту принести еще напитки. Анабела выбрала «Мимозу». К ним присоединились другие гости. Перспектива новых встреч и знакомств не привлекала Мака, и он коснулся руки жены, приглашая ее покинуть разрастающееся общество. Они прошли до середины яхты, остановились у борта и стали смотреть вниз на Потомак.

— Какое безмятежное спокойствие, — умиротворенно вздохнула Анабела.

— Особенно когда мы одни, — откликнулся Мак.

Шум подвесного мотора привлек их внимание; они взглянули направо: мимо их яхты медленно двигался катер Тирни «Акваспорт». Маку показался знакомым человек, стоявший у панели управления. Смит поближе придвинулся к перилам и, прищурившись, стал всматриваться. Наконец он узнал человека на катере.

— Тони! — громко воскликнул Мак.

Антонио Буффолино широко улыбнулся и приветственно махнул рукой. На нем была двубортная куртка голубого цвета с медными пуговицами, свитер с высоким воротом, серые брюки и черная морская фуражка с маленьким козырьком, в изобилии украшенная золотым галуном.

Фуражка была щегольски сдвинута набок. Тони подвел катер поближе к «Мэрилин» и остановил его напротив Мака и Анабелы.

— А ты как здесь оказался? — громко спросил Мак сквозь шум работавшего на холостом ходу подвесного мотора.

— У меня здесь дела, — ответил Буффолино. — Мистер Тирни нанял меня, чтобы я обеспечил дополнительные меры безопасности. Я сегодня в роли вашего почетного эскорта.

— Эскорта? — переспросила Анабела.

— Именно, буду сопровождать вас и следить за обстановкой. Так охраняют крупных политических деятелей, когда они совершают прогулки по воде.

— А ты умеешь этой штукой управлять? — поинтересовался Смит.

— Кто, я? Еще бы, я пару лет служил в дивизионе морской полиции. — Он подтянулся, отдал салют и произнес: — Капитан Буффолино к вашим услугам, сэр. — Потом взглянул на часы и добавил: — Мне пора отправляться. Возможно, увидимся позднее.

— Он никогда не перестанет удивлять меня, — вырвалось у Анабелы, после того как катер прибавил обороты и отчалил.

— Тони из тех парней, которые несутся во весь опор к пропасти, но в последнюю секунду успевают остановиться, — широко улыбнулся Смит.

— Он уже три раза переступал роковую черту, — в свою очередь заметила Анабела, намекая на три брака сыщика.

— Порой ошибку осознаешь слишком поздно, — весело хмыкнул Мак. — Но, мне кажется, в конце концов ему повезло с Алисой. Как ты считаешь?

— Надеюсь, по крайней мере, он ей не изменяет, как предыдущей.

— И она также не наставляет ему рога, хотя мы с тобой знаем, что Тони далеко не ангел.

Только один раз Тони не успел уберечься от пропасти, это стоило ему службы в полиции.

Он был образцовым офицером, его послужной список переполняли благодарности. Тони не боялся поставить на карту все, включая собственную жизнь. Но случилось так, что у его сына от первого брака обнаружили лейкемию; гора счетов врачам и за лекарства неумолимо росла. В отчаянии Тони взял деньги у торговца наркотиками из Колумбии, но тайное стало явным. Именно тогда Тони познакомился с адвокатом Маккензи Смитом, который выработал соглашение, по которому обвинение в уголовном преступлении было снято при условии отставки Буффолино.

С того мрачного периода в жизни Тони он и Смит работали вместе по многим делам. Мак давал ему работу, чтобы помочь реабилитироваться, восстановить доброе имя. Но делал это Мак не только по душевной доброте. За время своей продолжительной адвокатской деятельности Маку приходилось сотрудничать со многими детективами, но ни у кого не было такого профессионального чутья, как у Тони Буффолино. Живой ум сочетался в нем с умением взглянуть на то или иное событие или факт под неординарным углом зрения, что представлялось порой совершенно абсурдным. Но такой подход оправдывал себя и оказывался единственно верным. Нестандартное мышление делало Тони не похожим на других. В этом была его сила.

Между ними возникла дружба, но довольно своеобразная, однако такие отношения устраивали обоих. Каждый имел свой круг знакомств. В одних компаниях они не встречались. Но Смиту нравился этот сообразительный, немного грубоватый человек. Буффолино также по-доброму относился и уважал своего «профессора», и это само по себе было достаточно хорошо.

На борт яхты поднялись Вендель и Мэрилин Тирни. Вендель, подражая настоящим капитанам, бросал отрывистые распоряжения команде. Через несколько минут «Мэрилин» отошла от причала и медленно направилась по своему маршруту в сторону города и дальше вниз по реке.

Путешествие началось, и Тирни сменил роль строгого капитана на радушного хозяина для своих тридцати гостей. Убийство Полин Юрис, со дня которого не прошло и недели, считаюсь по молчаливому согласию всех присутствующих запретной темой, по крайней мере, о нем не говорили, когда Тирни мог это услышать. Но если Венделя не было поблизости, гости начинали перешептываться. Многие восхищались самообладанием Тирни. Его решение не отменять прогулку они считали проявлением силы духа, железной воли и отражением его точки зрения, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Но все же некоторые невольно задавались вопросом: где проходит грань, отделяющая самообладание от простой бесчувственности.

«Мэрилин» продолжала свой путь. Внимание Смита привлекли двое мужчин, которые не походили на гостей, но и не являлись членами команды. Возможно, это были люди Буффолино, обещанная им охрана. И хотя Тирни стремился сохранить непринужденный вид и самообладание, становилось очевидно, что если он позаботился о дополнительной охране, то его опасения достаточно серьезны. Смит не видел четких оснований для такой предосторожности. Знал ли Вендель в действительности о существовании определенных сил, заинтересованных в смерти Полин, которые могли также причинить вред его семье? Возможно, дело было не в этом. Мак знал Венделя как человека, любящего, чтобы всего было в избытке.

Капитан судна по трансляции знакомил гостей с интересными фактами из истории тех мест, мимо которых они проплывали. Вот Глен-Эхо — в 1889 году там была создана утопическая колония, названная в честь своего основателя. Она прекратила свое существование в 1892 году после эпидемии малярии, унесшей жизни почти всех колонистов. Арка Кэбина Джона, по ней проложен водопровод, питающий водой Вашингтон. Арка носит имя первого поселенца, который случайно наткнулся в этом месте на золото. Гостиница «Клара Бартон», построенная основателем американского отделения Международного красного креста в стиле судов, плававших по Миссисипи. А вот всем известная лодочная станция Флетчера с мельницей при ней, производившей высококачественную муку до своего закрытия в 1870 году; теперь здесь пользующийся популярностью пункт проката каноэ и гребных лодок, далее можно видеть небольшой, протяженностью в 2,2 мили, обводной канал.

Яхта прошла под Чейн-Бридж, одним из старейших мостов через Потомак. Еще через семь миль показался остров Теодора Рузвельта. В это время одна из женщин, которую несколько бокалов спиртного заставили забыть о тактичности, во всеуслышание стала интересоваться, пройдут ли они мимо того места, где было найдено тело Полин Юрис. Положение быстро исправил атлетического вида мужчина, известная фигура в престижном вашингтонском Клубе любителей гребли. Как он объяснил, из-за мелководья яхты не могут плавать с той стороны острова. Поэтому «Мэрилин» пройдет у северной его части, далеко от места ужасной находки, сделанной в утренний час ничего не подозревавшим смотрителем парка.

Хотя все, о чем рассказывал капитан, само по себе безусловно представляло интерес, но не события давней истории в первую очередь занимали в данный момент умы большинства гостей. Оркестровое трио исполняло современные мелодии, под которые официанты в белых коротких куртках и черных галстуках-бабочках, ловко двигаясь среди публики, разносили на подносах напитки и пряную закуску из омаров. На ленч предусматривались блюда из лосося, омаров, крабов, шампанское, охлажденная водка и в изобилии белужья икра.

Единственным человеком, кого не коснулся дух праздника, была Мэрилин Тирни. Анабела высказала Маку свое мнение по этому поводу. Мэрилин достойно играла роль хорошей хозяйки, но за деланным радушием угадывалось острое желание побыть одной и не улыбаться через силу.

— Мне больно видеть людей в таком состоянии, — шепнула Анабела на ухо мужу.

— У них проблемы, я тебе рассказывал, — ответил Мак.

— Которые, надеюсь, нам не грозят.

— Ни в коем случае.

— Не будь таким самоуверенным. — Анабела сжала руку мужа. — Все может произойти, если мы не будем стараться, чтобы этого не было.

— А мы именно так и поступаем, — улыбнулся Мак. — Мы оба очень стараемся, кстати, неплохое занятие. — Он поцеловал ее, потом взял за руку, и они прошли на корму яхты, где и расположились в желтых шезлонгах.

Но не долго они наслаждались уединением. На корму пришли еще две пары: светловолосый, с красноватым лицом конгрессмен и от штата Алабама Уэлс Монтгомери и его жена Трисия, которая своей энергичностью и напористостью напоминала лидера спортивных болельщиков или группы поддержки. Монтгомери в палате общин выполнял функции партийного организатора. С ними были Аманда Коул, основатель и главный спонсор фонда коалиции «За улучшение жизни в столице», ее сопровождал супруг, Ричард, преуспевающий владелец сети торговых центров с кинотеатрами на окраинах столицы.

— Меня просто в дрожь бросает, — неожиданно нарушила молчание Аманда с нехарактерной для нее серьезностью, глядя на остров Рузвельта. В этот момент яхта вошла в узкий канал, чтобы обогнуть остров с севера и выйти на простор Вашингтонской гавани.

— Немыслимо и непонятно, — откликнулся конгрессмен. Они обменялись еще несколькими менее эмоциональными репликами и присоединились к гостям, стоявшим у правого борта, откуда открывался вид на шпили университета Джорджтауна и острова Трех сестер — картина, менее беспокоящая душу.

— Знаю, о чем ты думаешь, — сказала Анабела.

Мак вздрогнул от звука ее голоса. Высказанные другими замечания заставили его представить тело Полин у кромки воды среди водорослей и сломанных веток.

— Правда? — Он резко повернул голову в сторону жены. — Ну конечно, ты догадалась, я думал о Полин Юрис.

— И еще о Венделе Тирни, который хочет, чтобы ты ему помог.

— Нет, — покачал головой Смит, — об этом я как раз не думал. Я выслушал его, больше ничего не могу для него сделать.

Раздался звонок, извещавший гостей, что в главной каюте подан ленч.

— Мак, не ходи.

Он посмотрел на нее вопросительно.

— Пожалуйста.

Он хмуро кивнул.

— Есть хочешь?

— Омаров? Выглядят аппетитно.

Они наполнили тарелки, поставили их на колени и приступили к еде, предоставив солнцу, свежему ветру и вкусной пище отвлечь себя от невеселых мыслей. Они мирно наслаждались прогулкой до самого входа в залив, там у дозорной башни капитан сделал большой круг, и после этого яхта отправилась в обратный путь.

К тому времени, когда судно подошло к заливу Бретон-Бей, ленч был завершен, на сервировочных подносах в бокалах стали преобладать янтарный и белый цвета. Мак и Анабела перебрались поближе к носу яхты. Они старались поймать нежную ласку слабеющих лучей клонящегося к западу солнца, их приятно бодрил ветерок, создаваемый движением судна.

— Хорошо проводите время? — спросил, подходя к ним, Вендель Тирни, с которым они мало общались в этот день.

— Мы очень довольны, Вендель, — ответила Анабела. — День замечательный и прогулка чудесная.

— Полагаю, несколько портит впечатление то, что мысли всех заняты только одним мрачным событием, — сказал Тирни. — Какие сплетни удалось услышать, Мак?

Смита очень удивил этот вопрос.

— Уверен, что все только и думают, что о Полин, несмотря на эти притворные восторги, — заметил Тирни, облокачиваясь о перила и устремляя взгляд вперед.

— Таких разговоров мало, — солгал Смит. — День уж слишком хорош, чтобы думать об убийстве. — Второе его замечание было гораздо ближе к истине.

— Но не для того, кто под подозрением.

— Думаю, ты прав. Узнал что-либо новое?

Тирни засунул руки в карманы белых брюк и уставился в палубу.

— Они закончили со вскрытием.

— Когда? — спросил Смит.

— Вчера вечером. Мне сегодня утром звонила детектив Айкенберг, я как раз собирался уходить.

На лице Смита отразилось удивление. К чему ей было сообщать об этом Тирни?

— Не установили ничего неожиданного, — продолжал Вендель. — Убита тяжелым гладким предметом правильной формы. Время убийства — несколько часов спустя после заседания. — Обращаясь к Анабеле, он добавил: — Хорошенькое начало для нашего нового члена совета.

Анабела промолчала.

— Мак, нельзя ли тебя похитить на пять минут у твоей супруги?

Смит бросил вопросительный взгляд на жену.

— Конечно, — ответила она и добавила, обращаясь к мужу: — Я подожду тебя здесь.

Смит прошел вслед за Тирни через просторную спальную каюту с широкой кроватью и ванной джакузи и дальше, в самую маленькую из трех кают для гостей, которая была оборудована под кабинет.

— Мое любимое убежище, — проговорил Тирни и указал на небольшой диванчик, приглашая Смита сесть. — Когда мне нужно что-то обдумать, я вызываю команду, и мы уходим на реку. Я забираюсь в эту берлогу и начинаю размышлять. Полагаю, что в ближайшие дни мне как раз этим и придется заниматься. — Тирни уселся на край стола и продолжал: — Айкенберг звонила не только чтобы сообщить о результатах вскрытия. Она сказала, что в квартире Полин нашли письма.

— Что за письма?

— Любовные письма.

Во взгляде Смита отразились удивление и вопрос.

— Детектив сообщила, что это мои письма Полин.

— Понятно, — сказал Смит. В комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь ровным урчанием мощных двигателей «Мэрилин». — Ты действительно их писал? — задал Смит очередной вопрос.

— Конечно же, нет.

— Тогда почему такие письма оказались в ее квартире? Я хотел спросить, утверждает ли Айкенберг, что они подписаны тобой?

— Да.

— А ты говоришь, что их не писал, значит, это сделал кто-то другой и подписался твоим именем?

— Полагаю, что это логическое объяснение, но вот согласится ли она с ним?

Смиту не понравилось, что Тирни гадает, примет или нет полиция эту версию.

— Дарси Айкенберг говорила что-либо еще по поводу писем? Какой-то особый стиль?

— Она только сказала, что они личного свойства и могут быть названы любовными.

— Вендель, а зачем ты мне рассказал об этом?

— Потому что я не знаю, к кому мне еще обратиться, Мак, — ответил Тирни, и лицо его оживилось. — Естественно, я не могу обсуждать этот вопрос в семье. В моем распоряжении масса адвокатов, которым я плачу баснословное жалованье, многие были бы рады заняться этим делом, а есть несколько и таких, кто не прочь увидеть меня замешанным в какую-либо скандальную историю.

Смит встал, выпрямил затекшую спину и снова сел.

— Вендель, полагаю, мне должно быть лестно твое доверие. Но, честно говоря, я сейчас в таком же недоумении, как и в тот день, когда они нашли Полин. Я ничего не могу сделать для тебя, разве что только по-дружески сочувственно выслушать.

— Мак, — не колеблясь, начал Тирни, — я надеялся, что ты воспользуешься своими связями, чтобы подробнее узнать об этих письмах, или, может быть, тебе удастся их достать.

Смит некоторое время недоуменно смотрел на Тирни, потом коротко рассмеялся.

— Почему ты считаешь, что в моих силах это сделать? — спросил он.

— В моем понимании, Маккензи Смит — человек, который может чертовски много сделать в этом городе, если захочет. Это зависит от связей.

— Тебя неправильно информируют, Вендель. Сейчас я профессор права, веду замкнутый образ жизни, почти ни с кем не поддерживаю связь.

— Перестань, Мак, в течение многих лет ты был в числе ведущих адвокатов по уголовным делам в Вашингтоне и у тебя нет ниточек, за которые можно потянуть? И некому позвонить? — Он рывком поднялся и хлопнул Смита по плечу. — Кроме того, ты был у меня одновременно с полицией. Главный детектив училась у тебя, а еще я обратил внимание, как эта красотка из полиции на тебя смотрела — с явным восхищением. Возможно, ты бы мог на этом сыграть. Я был бы тебе бесконечно признателен. Назови свою цену.

— Об этом речь не идет. — Смита покоробила прямота Тирни, но он успокоил себя тем, что такова была его природа. Он привык поступать так, как хотел, нанимать на работу и увольнять, заниматься финансовыми проблемами — властная фигура в столичной деловой среде. Манера властвовать стала его второй натурой.

— Ну так как, Мак? Может быть, хотя бы попробуешь? Я не жду чудес, но буду благодарен за твои усилия. Всего несколько телефонных звонков. — Тирни сел на диван рядом со Смитом и заговорил, понизив голос, глядя на закрытые двери, сквозь которые слабо доносились голоса и звуки музыки.

— Что мне нужно, Мак, так это чтобы письма не стали достоянием публики. Мне не хочется, чтобы сведения о них просочились в прессу благодаря какому-нибудь сукину сыну. Ты можешь себе представить, что это будет означать для Мэрилин и детей. Это просто ужасно.

— Но все будет не так, если ты их не писал, — возразил Смит.

— Какое имеет значение, писал я их или нет. Если полиция говорит, что под ними стоит мое имя, — дело сделано. Мак, прошу тебя. Да, я знаю, что со дня смерти Полин эксплуатирую тебя, навязываю свои проблемы, но я стараюсь сделать все, чтобы сохранить семью. Она мне нужна сейчас, как никогда раньше. Не знаю, смогу ли я все пережить без поддержки родных.

Искренность, прозвучавшая в голосе Тирни, возымела действие. Смит встречал много подобных людей: самоуверенных, высокомерных, бесцеремонных и в то же время обладающих магическим даром склонить собеседника к сочувствию и привлечь на свою сторону.

— Мое дело мне безразлично, — продолжал Тирни, — о себе я тоже не забочусь. Но для меня важно одно — семья. Тот, кто написал эти письма и поставил под ними мою подпись, задался целью уничтожить меня. И нет абсолютно никакой разницы, происки ли это конкурентов или здесь примешаны личные мотивы. Я уверен в одном: постараюсь сделать все, чтобы оградить от неприятностей мою семью. Один звонок, Мак, только чтобы узнать, что можно сделать. Вот все, о чем я прошу.

— Дай мне подумать, Вендель, — со вздохом сказал Мак, вставая.

— Не могу просить о большем, — согласился Тирни. — Между прочим, Мак, ты оказал мне большую услугу, познакомив с Тони Буффолино. Я нанял его, пока все не закончится. Ты не считаешь, что у меня мания преследования, и я хочу устроить дополнительную охрану, правда?

— Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

— Он — сильная личность. Но знаешь, с нашей прошлой встречи Тони изменился. Не скажу, чтобы совсем обтесался, но острых углов в нем стало значительно меньше.

— Надеюсь, он не растерял слишком много из этих углов, в них заключается его обаяние и в значительной степени кроется секрет успеха, — улыбнулся Смит.

Маккензи вернулся на палубу и нашел Анабелу на корме вместе с другими гостями. В ее глазах был вопрос. На лице у Смита она прочитала ответ: «Все расскажу дома».

Наконец яхта пришвартовалась у пристани Тирни, был спущен трап, и гости покинули судно. Каждая женщина получила сувенир на память о прогулке: серебряную музыкальную шкатулку в форме балюстрады, украшающей здание Национального музея строительства.

В машине Анабела и Мак говорили мало. Но вот наконец они вошли в дом. Анабела поставила подарок на камин и искренне проговорила:

— Какая прелесть.

Потом они сели на кухне, и Мак рассказал жене о разговоре с Тирни.

— И что ты об этом думаешь? — спросила Анабела.

— Я не могу ничего утверждать, но, так или иначе, я верю ему. Мне кажется, он не писал те письма. С другой стороны, возможно, и писал. Но если он не делал этого, то кто-то упорно старается не только связать его с убийством Полин, но окончательно уничтожить.

— Будешь звонить в полицию? — спросила Анабела.

— Да. Сомневаюсь, что мне удастся много узнать. Но мне хочется иметь возможность сказать, что я пытался.

— Кому позвонишь?

— В полицейское управление.

— Детективу Айкенберг?

— Ей поручено это дело, и она звонила Венделю по поводу писем.

— Поступай, как считаешь нужным. А теперь извини. Я взяла домой бухгалтерские книги из галереи, чтобы совместить приятное с полезным. Пойду займусь делом.

— Может, продолжим этот чудесный день, проведенный на Потомаке? — спросил Мак, останавливая и обнимая жену, когда та собиралась выйти из кухни. — Только теперь мы будем вдвоем. — Он нежно потерся носом об ее ухо и хотел поцеловать в шею, но она высвободилась из его объятий.

— Давай прибережем свой пыл до другого раза.

— Значит, завтра?

— Разбуди меня утром.

Мак остался на кухне и слышал, как Анабела пришла в гостиную и завела шкатулку — полилась мелодия «Мы плывем и плывем по открытому морю». Затем она направилась в спальню, где у нее стоял небольшой письменный стол; дверь за ней закрылась.

Смит сел за стол на кухне и просмотрел почту. Руфус водрузил свою большую голову на колени хозяину и пристально глядел на него умными влажными глазами. Смит почесал пса за ухом.

— Да, мой четвероногий друг, — сказал он, — хозяйка недовольна, ей кажется, я опять собираюсь влезть в дело об убийстве. Она ошибается, Руфус, я невиновен. — Смит склонил голову набок и снова обратился к псу. — Ты что-то скептически смотришь, Руфус. Но советую тебе помнить поговорку, что не стоит кусать руку, дающую пищу.

Руфус продолжал не отрываясь смотреть на хозяина.

— Ну ладно, ладно, — со вздохом проговорил Смит, — я меняю свой ответ суду, Ваша честь. Виновен, но есть смягчающие обстоятельства. — Он снял с крючка поводок и пристегнул его к ошейнику. — Пойдем гулять, — сказал он.

15 Утро понедельника

— Профессор Смит.

Мак обернулся, услышав свое имя.

— Доброе утро, — поздоровался он. — Что привело вас в эти благословенные стены?

— Я пришел на собрание, меня назначили адъюнкт-профессором экономики, — ответил Сунь Беньчонг. В его голосе звучала удовлетворенность, лицо же, как всегда, оставалось бесстрастным.

— Тогда добро пожаловать и примите мои поздравления.

Они обменялись рукопожатиями.

— Буду работать не с полной нагрузкой, у меня в течение семестра предстоит несколько лекций по банковским инвестициям.

— Не знаю, кто мог бы лучше осветить этот вопрос. Талантливые преподаватели тоже редкость. Жаль, что вас не было на прогулке.

— Не смог на нее успеть. Я был в деловой поездке. Как я понимаю, путешествие на «Мэрилин» удалось.

— Очень.

— Рад был вас увидеть. Считаю за честь работать на том же факультете.

— Я также, всего доброго.

Смит за час решил все обычные административные вопросы и был готов отправиться к себе на Двадцать пятую улицу. До встречи в кафе «Фогги Ботом» оставалось время, и он подумывал о том, чтобы прогуляться, но вместо этого пошел в кафе и заказал в баре «Кровавый позор» — как ему помнилось, этот коктейль был в Англии переименован в «Деву Марию» и лишен прежней крепости, чтобы умиротворить официантов-католиков, отказывавшихся подавать заказ с известным названием.

Потягивая приправленный специями крепкий томатный коктейль, Смит размышлял о своей случайной встрече с Сунь Беньчонгом в университете. Смит слышал, что тот считался финансовым гением, но это отнюдь не делало его автоматически хорошим преподавателем. Время покажет.

Симпатичная молодая барменша успела дойти только до середины истории о том, как прошлой ночью у нее в машине заглох мотор, как кто-то тронул Смита за плечо.

— Я опоздала? — спросила Дарси Айкенберг.

— Нет, минута в минуту, — ответил Смит. — Пунктуальный детектив.

— А вы, профессор, из ранних пташек.

— Уж лучше ранняя, чем поздняя. Выпьете что-нибудь?

— Спасибо, но я на службе, хотя, возможно, это и незаметно. Давайте оставим выпивку до другого раза, когда я буду свободна.

На Дарси отлично сидели бежевый свитер и кожаная коричневая юбка до колен.

Смит бросил на стойку несколько банкнот и сделал знак хозяйке, что они переходят за столик. Они сидели и вели непринужденный разговор о погоде, спорте, политических событиях; перед ним стоял его коктейль, она потягивала содовую.

— Мне действительно кажется, что он в ноябре выиграет, — сказала Дарси. — И я очень рада, что вы приняли мое предложение и пригласили меня на ленч.

— Сначала я думал, что с ленчем не получится. Нет, я считаю, что он не выиграет.

— Предлагаю пари.

— Хорошо. Но потом я вспомнил, что запланированная встреча отменена, и вот мы здесь. Теперь расскажите мне, как продвигается дело Юрис.

— Сначала заключим пари. Десять долларов, идет?

— Я всего лишь скромный профессор, спорю на доллар.

— Договорились. Что касается дела Юрис. Конечно, я могу обсуждать его с вами. Я могу все, но за мной право выбора. Итак. Вы позвонили мне по поводу писем, написанных мисс Юрис мистером Тирни. Да, в квартире мисс Юрис мы нашли письма. Они от него.

— Вы так уверены?

— Нет причин сомневаться. Они интимного характера и содержат факты, которые, вероятно, были известны только ему.

— Сколько всего писем? — поинтересовался Смит.

— Полдюжины.

— Больше, чем я ожидал.

— Количество не произвело на меня впечатления. И одного письма было бы достаточно.

— Достаточно для чего? — насторожился Смит.

— Достаточно, чтобы убедить меня в существовании между ними любовной связи.

— Однако мне представляется, что такое заключение можно сделать с очень большой натяжкой.

— Вы правы, конечно. — Она улыбнулась и положила на его руку свои красивые, с отменным маникюром пальцы. — Натяжка, безусловно, есть, по крайней мере, в этом утверждении.

— Вендель отрицает, что писал эти письма.

— А что он говорит о своей связи с ней?

— Мы не касались этой темы. Я не верю, что между ними существовала связь.

— Нетипичный мужчина.

— Не думаю. — Смит горячо заговорил о том, что, с тех пор как они с Анабелой поженились, у него не было другой женщины, не было этого и при первом браке. Иметь кого-то на стороне или не иметь — личное дело каждого. Как выразился в своей песне Билли Холидей: «Никому нет дела, если кто-то есть у меня», или если нет, от себя прибавил Смит. — Вы покажете письма Венделю? — В голосе Смита звучала уверенность в утвердительном ответе.

— Возможно, да, а может быть, и нет, — разочаровала его Айкенберг. — Все зависит от того, как они будут вписываться в общую канву расследования.

— Понятно. — Смит поднял глаза на молодого официанта, стоявшего у их столика с блокнотом и карандашом наготове. Смит заказал себе, как обычно, салат из курицы и предложил Айкенберг право выбора. Она остановилась на салате из жареных креветок.

— Полагаю, вы читали о бывшем муже покойной, докторе Вартоне? — спросила Айкенберг, после того как заказ был сделан.

— Да, насколько я понимаю, их брак был недолгим.

— Приблизительно таким же, как и наш с моим мужем.

— Должен признаться, у меня вызывают любопытство такие короткие браки. Вероятно, будущие супруги недостаточно хорошо знали друг друга…

— Наверное, в большинстве случаев причина в этом, но о нашем браке подобного не скажешь. Мы с мужем знали друг друга слишком хорошо. Мы вместе учились в университете.

Смит порадовался, что заказ принесли невероятно быстро. Ему не хотелось углубляться в эту тему. Он воткнул вилку в спасительный кусок курицы.

— Ну давайте, — предложила Айкенберг. — Расспрашивайте меня, почему мой брак оказался таким недолговечным.

— Нет, — усмехнулся Смит, отрываясь от еды. — Я не буду задавать вопросы, расскажите сами, что сочтете нужным.

— Хорошо, он был чертовски красив. И сейчас такой же. Кровь горячая, энергия бьет ключом. Мне все казалось чудом. Все мои подруги тоже встречались с неплохими парнями. Но здесь было что-то особенное. Дар небес. Наверное, так должно было быть. — Она коротко рассмеялась. — Как только мы закончили университет, то сразу поженились, и началась наша «взрослая» жизнь.

— Все шло, как задумано, — заметил Смит.

— Да, с топ лишь разницей, что автор стал менять в сценарии текст. Мой муж Ник все время говорил, что собирается открыть свое дело, но вместо этого пошел работать в Управление переписей. Вот почему мы оказались в столице. Он стал чиновником, а я пошла в полицию.

— А как он отреагировал на то, что его жена стала офицером полиции.

— Резко отрицательно. По его мнению, все женщины-полицейские — лесбиянки. В любом случае каждый из нас пошел своей дорогой, иногда мы жили вместе, чаще порознь. По-современному. Мы хорошие друзья.

— Он продолжает работать в Управлении? — спросил Смит.

— Да, стал там крупной фигурой.

— А вы сделали карьеру в полиции.

— Ник посчитал, что это произошло слишком быстро, — засмеялась Айкенберг. — Он решил, что лесбиянка использовала свои хитрости и уловки, чтобы добиться благосклонности особей мужского пола. Так что перед вами женщина-гермафродит. — Смех ее на этот раз звучал глубже и мягче.

— Интересная история, — сказал Смит, ковыряя вилкой салат. — Я рад, что вы и сейчас остаетесь друзьями.

— Вы давно женаты с миссис Смит?

— Нет, не очень, — ответил он.

— И сколько же?

— Три года.

— Это второй брак для вас обоих?

— Только для меня. Моя первая жена и сын погибли на кольцевой автодороге по вине пьяного водителя.

— Я знаю, — откликнулась она. — Мне очень жаль.

— Вы упомянули имя доктора Вартона, бывшего мужа Полин, — напомнил Смит, помолчав. — Я читал, что он должен был приехать в Вашингтон, чтобы давать показания.

— Он уже приезжал, и мы задали ему необходимые вопросы.

— Узнали что-нибудь?

— Во-первых, позвольте спросить: вы выступаете как адвокат Тирни?

— В большей степени как друг и консультант.

— Вартон, оказывается, был в городе в тот вечер, когда ее убили, — сказала Айкенберг. — Они беседовали недолго, по крайней мере, так он говорит. Они совместно владели участком земли в Западной Виргинии и встретились, чтобы поговорить о возможности его продажи.

— Ага, — сказал Смит с преувеличенной торжественностью, — подозреваемый.

— Как и другие. Недостатка в них нет.

— Он был последний, кто видел ее живой? — спросил Мак.

— Не уверена. Она также встречалась в тот вечер с режиссером театральной труппы, которая ставит пьесы на темы преступлений, совершенных в прошлом веке, для общества «Три С» мистера Тирни.

— Сеймур Флетчер его имя, — сказал Смит.

— Да, а вы с ним знакомы?

— Вы уже спрашивали меня об этом, когда были у нас. Нет, я с ним не знаком. Между прочим, я поинтересовался у жены, слышала ли она разговор между Венделем и Полин. Да, она слышала, но забыла о нем.

— Отлично.

— По какому поводу они встречались? — спросил Смит.

— Финансы. По словам мистера Флетчера, Полин прислал Тирни, чтобы она четко определила рамки бюджета театра. Театральная труппа явно превышала установленную сумму.

— И здесь и в Голливуде одни проблемы. А они, мне кажется, не ладили?

— Всякий раз, когда Флетчер упоминал имя Полин, он начинал брызгать слюной от злости.

— Вот и еще один подозреваемый.

— Можно подозревать всех, как я уже и сказала, — тихонько рассмеялась Айкенберг, она снова коснулась его руки и вздохнула.

Смит не понял, собиралась ли она сказать что-либо серьезное или это был вздох удовлетворения. Ее последующая реплика не дала ответа на этот вопрос.

— Вам бы хотелось увидеть письма? — без всякого выражения проговорила она.

Смит был удивлен, что она заговорила о такой возможности.

— Да, — ответил он, — конечно, хотел бы.

— Значит, вы все же адвокат Тирни, — сказала она, наклоняясь вперед, лицо ее просветлело.

— Нет, я не адвокат его. Вы предлагаете мне посмотреть письма?

На ее лице отразилось раздумье, Дарси словно решала, заслужил ли ребенок награду. Они посмотрели друг другу в глаза.

— Нет, — ответила она. — Но это относится к сегодняшнему дню, а есть, как вы говорите, еще и завтра.

— Иногда для тех, кто попал в затруднительное положение, «завтра» может и не наступить, — резко проговорил Смит. — Ну ладно, ваши слова о письмах звучали многообещающе, хотя вы и не сказали мне больше того, что сообщили Венделю. Думаю, что мне не стоит вас винить в этом. Мне нравятся люди, играющие по правилам. Но возможно, вы мне поясните, насколько это личные письма.

— Вы хотите знать, есть ли там откровенные описания их любовных ласк, воспоминания о минутах, полных страстных стонов и вздохов. Нет, ничего подобного там нет. Их можно назвать так, как я их назвала сразу, — это любовные письма. Определение достаточно точное. Эти письма писал мужчина, который сильно влюблен.

До этого момента Смит не определил четко для себя, писал или не писал Тирни эти письма. Сейчас же у него появились сомнения. Возможно, Тирни и Полин состояли в интимных отношениях, но расчетливый и сухой, в высшей степени деловой человек, Вендель вряд ли был способен на пылкую любовь, еще менее вероятно, что он начал бы изливать свои чувства на бумаге. Но Смит не стал вслух говорить о своих сомнениях. Он ждал, что еще скажет Айкенберг. И у нее действительно было, что сказать.

— Мне кажется, будет справедливо сообщить вам, Мак, что кто-то дал информацию о письмах… — Она назвала его Мак, и от этого Смиту стало одновременно беспокойно и приятно.

— И кому же была передана информация? Прессе? — Смит весь напрягся в своем кресле.

— Боюсь, что так. — Она избегала его взгляда и смотрела в тарелку с недоеденным ленчем.

Смита охватил гнев.

— Они появятся в газетах завтра утром. — Теперь она подняла глаза и грустно покачала головой.

— Вы хотите сказать, что не можете передать эти письма Венделю Тирни, и в то же время их завтра напечатают в этих дурацких газетах.

— Не говорите так. — Она подняла руки, словно защищаясь. — Я к этому не причастна.

— А кто? В чьем ведении они находились?

— В отделе вещественных доказательств.

— Хороший отдел!

— Да, да, я согласна. Я потребовала провести расследование, чтобы установить источник утечки информации.

— Не поздно ли запирать конюшню, когда лошадь сбежала?

— Но я не могла предположить, что «дверь» оставят открытой.

— Были переданы подлинники?

— Нет, нет. Письма продолжают находиться в папке с делом. Насколько я понимаю, кто-то передал репортеру их содержание.

«Слабое утешение», — подумал Смит. И хотя был очень рассержен, он понимал, что не стоит срывать зло на Айкенберг.

— Ну что ж, — покорно вздохнул Смит, — я благодарю за информацию. Передам все Венделю. Для него и его семьи последствия будут катастрофическими.

В первый раз с момента своего прихода в кафе Дарси казалась смущенной. Она заговорила, потом оборвала себя, затем продолжила:

— Мне искренне жаль, Мак, что так хорошо начавшийся ленч завершается подобным образом. Могу уверить вас только в одном. Меня, как и вас, глубоко возмутило произошедшее. Надеюсь, что вы скажете об этом мистеру Тирни.

— Обязательно. Мне пора идти. — Он потянулся к чековой книжке, но Айкенберг остановила его.

— Мое предложение о ленче, я и плачу.

— Мы можем его повторить когда-нибудь? — спросила она уже на улице, протягивая на прощанье руку.

И хотя Мак намеревался ответить что-либо типа: «Думаю, что это не лучшая мысль», он сказал:

— Возможно, спасибо за ленч и за информацию, — и пожал протянутую руку.

Из ресторана Смит прямиком отправился в спортивный комплекс при университете Джорджтауна, чтобы привести в порядок мысли и немного встряхнуться. Он много лет приходил сюда потренироваться и привык посещать именно этот спортивный зал, хотя мог заниматься в своем университете. Он провел два интенсивных часа у тренажеров, а затем несколько раз пересек бассейн, почувствовав в итоге полное изнеможение.

Домой Смит приехал в 16.30, купив на ужин две порции меч-рыбы и набор продуктов для салата. Он позвонил Венделю Тирни, но тот уехал на день по делам. Смит настоятельно просил сообщить ему, где он может застать Тирни. Ему дали номер телефона отеля «Уолдорф Астория». Смит оставил для Венделя сообщение, в котором просил обязательно позвонить.

Анабела вернулась, когда Мак собирался жарить во дворе рыбу на жаровне. Она прошла в спальню, несколько минут провела за письменным столом, затем переоделась в спортивный костюм и вышла к мужу. Они поцеловались.

— Как прошел день? — спросил он.

— В основном он был суматошный и бестолковый, — ответила она. — А как у тебя?

— Думаю, что могу сказать то же и о себе, хотя мне и удалось интенсивно потренироваться.

— Ты поговорил с детективом Айкенберг?

— Ты знаешь, да. Плохие новости для Венделя. Кто-то из полиции передал содержание писем прессе. По словам Айкенберг, завтра информация об этом появится в газетах.

— О Господи, — охнула Анабела. — Это же ужасно.

— Именно так. — Через раскрытое окно до них донесся телефонный звонок.

— Возможно, это Вендель. Я звонил ему в Нью-Йорк. Извини.

— Может, ты хочешь, чтобы я чем-то помогла? — спросила Анабела.

— Нет, но все равно спасибо. Все под контролем. Более или менее.

16 На следующее утро

В то утро вторника все вокруг словно договорились перессориться.

Именно тогда частный детектив Антонио Буффолино (Буффолино — через О, как он всегда настойчиво повторял секретаршам) покинул свой дом в 5 часов. В ушах его не переставали звучать «нежные» напутствия Алисии: «Ты никогда не переменишься. Безответственный, равнодушный, черствый болван».

Перепалка между Тони и его третьей женой пробила брешь в довольно долго продолжавшемся периоде спокойствия. Два предыдущих брачных союза не отличались длительностью мирных передышек. Два дня без стычек казались годами мирного сосуществования.

С Алисией все обстояло иначе. По крайней мере его отношение к ней отличалось от поведения с двумя предыдущими супругами. Возможно, она смогла подобрать к нему ключ. Может, отсутствие детей смягчило атмосферу в их семье (его дети от двух браков жили со своими матерями) или он стал с возрастом мягче характером. Такая возможность время от времени приходила ему в голову, но он быстро отвергал ее. Он предпочитал, чтобы дело было в Алисии или в отсутствии постоянной детской возни. Непредвиденный взрыв произошел за обедом накануне, когда Тони объявил, что до окончания дела он переезжает в дом к Тирни, где ему отвели комнату.

— Он хочет, чтобы я находился на службе двадцать четыре часа в сутки, — пытался Буффолино объяснить жене свой переезд.

Аргументы Алисии выглядели логично. Особняк Тирни находился в тридцати минутах езды от их дома. Тони пытался возражать, подчеркивал, что инициатива исходила от Тирни. Их богатый клиент пожелал, чтобы он, Тони, жил рядом.

— А что мне надо было сделать, Ал, послать его подальше? Ты мне все уши прожужжала насчет баксов. Теперь я заколачиваю их у Тирни, мне кажется, тебе надо радоваться.

— Радоваться? С чего это? Не оттого ли, что ты будешь болтаться неизвестно где и с кем? Ты женатый человек, Тони.

И так далее, в том же духе. Перебранка продолжалась до самого его ухода. Тони вышел из дома, едва сдерживаясь.

— Я позвоню, — бросил он жене.

— Можешь не беспокоиться, меня не будет, — не осталась в долгу Алисия.

Тони приехал в особняк Тирни и распаковал вещи в отведенной для него небольшой, тесноватой комнате над гаражом. Там стояла узкая кровать, металлический ящик, служивший шкафом, рядом в ванной комнате были раковина, душ, который не мешало почистить, а также туалет — вот все удобства, ждавшие Тони в его новых апартаментах. Закончив устраиваться, Буффолино спустился вниз, во двор, окаймленный хозяйственными постройками, и отправился делать обход. Он подошел к трем нанятым им охранникам. Один из них был на пенсии, второй на инвалидности, а третий продолжал служить в полиции, но нуждался в дополнительных деньгах. Перекинувшись с ними несколькими словами, Тони обошел дом и остановился рядом с маленькой закрытой верандой, расположенной непосредственно под окнами спальни хозяев. До него донесся женский плач.

— Пожалуйста, возьми себя в руки, — раздался голос Венделя Тирни.

Буффолино застыл, затаив дыхание.

— Ты опозорил семью, — проговорила женщина громко, пытаясь сдержать рыдания.

— Я не могу отвечать за других, — оправдывался Вендель. — Я не писал этих писем, и я вне себя из-за того, что они стали достоянием прессы. Но я не в силах что-либо сделать, Мэрилин.

— Но ты мог бы держать себя в рамках с этой женщиной. — Голос принадлежал другой женщине. Буффолино предположил, что говорила дочь Венделя — Сюзен.

— Тебе лучше помолчать, — отрезал Тирни.

— Держал бы брюки застегнутыми, и мы не оказались бы в таком неприглядном положении, — выпалила Сюзен в ответ.

Воцарилось молчание, затем хлопнула дверь. Буффолино представил себе комнату наверху и сделал вывод, что Сюзен ушла.

— Она права, — сказала Мэрилин.

— Она просто маленькая потаскушка и больше ничего, ты это прекрасно знаешь.

В ответ прозвучал сдавленный, холодный смех Мэрилин.

— Кстати о потаскушках. Ты не смог сохранить в тайне свои делишки. Спать с Полин — одно дело, но писать ей пылкие письма это глупо.

— Я уже говорил тебе, что не писал никаких писем. И не спал с Полин. Господи, Мэрилин, все это тяжело и без твоих упреков. Почему ты не можешь мне поверить?

Миссис Тирни говорила тихо, Буффолино едва различал слова. Он склонил голову набок и приложил ладонь к уху, чтобы лучше слышать.

— Я верила тебе долгие годы, Вендель, мирилась с твоей самонадеянностью и необузданными инстинктами. Больше я этого делать не буду.

Дверь снова громко хлопнула. Буффолино прислушивался к разговору наверху и не заметил, как к веранде подошел Чип Тирни. Молодой человек кашлянул, Буффолино оглянулся и изобразил на лице улыбку.

— Доброе утро, Чип, — поздоровался Тони. — Похоже, день будет хороший.

Молодой Тирни промолчат.

— Ваши дома? — вежливо осведомился Буффолино.

— Думаю, да. — Губы Чипа искривила язвительная усмешка. — Извините. — Он исчез в доме.

Буффолино повернулся на шуршание шин по гравию дорожки. Машина остановилась, и из нее вышли двое мужчин — дневная смена охранников. Но их должно было быть трое. Тони поинтересовался, где третий.

— Мы заскочили за ним, — ответил один из приехавший, — но жена нам сказала, что он сегодня не выйдет на работу.

Буффолино выругался сквозь зубы. Всегда возникают проблемы, когда для выполнения задания приходится привлекать других людей. На них нельзя положиться, даже на полицейских, особенно на полицейских.

Тони обошел дом и спросил у охранника, дежурившего ночь, не согласится ли он остаться еще на одну смену. Тот начал недовольно вздыхать, потер глаза, встал, потянулся.

— Полуторная ставка, — пообещал Буффолино.

— Ладно, Тони.

Буффолино вернулся во двор и вошел в дом через заднюю дверь. Хотя ему было сказано, что он может свободно распоряжаться в доме, он понимал, что ограничения существуют. Он набрал номер Смита.

Мак ответил сразу.

— Ты как будто дожидался моего звонка.

— Вовсе нет. Вот сижу и стараюсь понять, почему повысился налог на дом, а еще я читал эту желчную статейку в газете о письмах, найденных в квартире Полин Юрис. А ты где?

— В резиденции Тирни.

— Реакция твоего клиента была бурной?

— Достаточно сильной.

— Представляю. Нравится новое задание?

— Еще бы. Это очень многообещающее дело, не знаю, как тебя благодарить, что ты свел меня с этим клиентом. Но думаю, что это перестраховка с его стороны. Здесь система охраны, как на военной базе.

— Ты сказал ему об этом?

— Я что, чокнутый? У тебя есть на сегодня планы?

Обычно беседы Смита и Тони были редкими и короткими. Но в то утро частный детектив вел себя, словно старый друг, приглашающий приятеля на партию в гольф.

— Почему ты спрашиваешь? — поинтересовался Смит.

— Подумал, не согласишься ли прокатиться со мной.

— Прокатиться? Куда?

— Вверх по реке. Мои люди на местах, полагаю, что могу пару часиков отдохнуть на воде. Может быть, и перекушу в одном из прибрежных кафе.

«Он действительно приглашает меня прогуляться», — подумал Смит.

— Знаешь, Тони, у меня на сегодня нет ничего особенного, надо только купить кое-что к ужину, может быть, позанимаюсь в зале или порасспрашиваю тебя о деле Юрис.

— Значит, ты адвокат Тирни, — довольно крякнул Буффолино.

— Не говори чепухи.

— Я сам слышал.

— О чем?

— Что ты снова на коне.

— И где, черт возьми, ты об этом слышал?

— Весь город говорит, Мак. Ты же знаешь Вашингтон. В любом случае для меня большая честь быть с тобой в одной лодке. Сможешь подъехать к Тирни к десяти?

У Смита появилось ощущение, словно его неудержимо влечет к себе мощный магнит. Ему не хотелось ехать. Смит был так воспитан, что считал зазорным болтаться без дела в рабочее время. Иногда он обещал себе, что как-нибудь днем обязательно сходит в кино, но так никогда на это и не решился. И неважно, что он мог дремать в своем кресле или убивал время, листая каталоги и информационные бюллетени. Он не видел в этом ничего предосудительного. Но вот кино днем? Или прогулка по реке с Тони Буффолино?

А почему, собственно, и нет?

Сюзен Тирни пулей вылетела из дома, села в машину и долго сидела в ней, приходя в себя. Отца она ненавидела, но ее чувства не распространялись на машину — «Крайслер ле Барон» выпуска 1992 года с откидным верхом, которую он купил ей два месяца назад. Отец всегда был властным и деспотичным. Как могла мать мириться с этим столько лет? Он настаивал, чтобы все в доме поступали так, как считает нужным он, подчинялись установленным им правилам. Одно это доставляло мало радости, а тут еще письма к Полин.

Сюзен в какой-то степени даже радовало, что письма обнаружились. Пришла пора раскрыться обману. Об отношениях между отцом и Полин знали все. Нужно было быть просто глухим и слепым, чтобы ничего не замечать. Естественно, в доме таких не имелось. Мать закрывала на все глаза и предпочитала, как сказано в Писании: «подставлять другую щеку». И все из-за того, что она любила деньги, ей нравилась дорогая обстановка дома, сам дом, поездки в Европу, Южную Америку. Как можно за это продаваться?

Много раз она умоляла мать уйти от отца. Но безрезультатно. Мать рассказывала, каким унижением было для нее играть роль радушной хозяйки, принимать его друзей и деловых партнеров, как нестерпимо было видеть, что он возвращается в три-четыре часа утра, не потрудившись объяснить, где и с кем проводил время. В минуты откровения мать признавалась ей, что семья значила для нее больше, чем ее личные переживания. Чушь и вранье. Сюзен любила мать, но знала, что деньги и только деньги крепче цепей приковали мать к отцу. Что же это за жизнь? По крайней мере, у нее, Сюзен, хватило духу порвать с этим. Уехать прочь… на машине последней модели, купленной отцом.

Она поставила автоматический перевод передачи в нижнее положение, машина отъехала, из-под задних колес брызнул гравий. Рядом с ней на сиденье лежала застегнутая на молнию пустая полотняная сумка. Сюзен едва успела в аэропорт, чтобы сесть на девятичасовой рейс в Нью-Йорк.

Угрюмый, неразговорчивый водитель такси довез Сюзен до Школы драматических искусств Саула, расположенной в нижней части Бродвея. При виде скудных чаевых араб-водитель разразился потоком брани — здесь его английский был доведен до совершенства.

Сюзен торопливо открыла дверь и побежала вверх по испачканной всевозможными надписями лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. И вот она в основном репетиционном зале, где еще тридцать полных честолюбивых замыслов актеров и актрис ожидали появления основателя школы и ее гуру — духовного вождя. Многих из присутствующих Сюзен знала, она поздоровалась со всеми, обнялась с некоторыми, толкнула в грудь молодого человека, позволившего себе легкомысленное замечание в ее адрес.

И вот вошел он.

Небольшого роста, с отмеченным оспинами лицом, черными волосами, волнистыми прядями, ниспадавшими на плечи. Темные глаза блестели за стеклами больших очков в тонкой оправе. К груди он прижимал пачку сценариев. Сам Артур Саул прошествовал мимо своих студентов и занял обычное место в центре импровизированного репетиционного зала. Его более молодой помощник, высокий, с крашеными светлыми волосами, явно не пытавшийся скрывать свои гомосексуальные склонности, оглядел собравшихся, как пастух, выбирающий овцу для заклания.

— Сюзен Тирни, — произнес он с присвистом.

— Я первая? — нервно выкрикнула Сюзен, окидывая взглядом зал. Она была готова отказаться, попросить, чтобы начинал кто-то другой, но вовремя вспомнила, что произошло в прошлый раз. Саул пришел в ярость.

— Знаешь, моя миленькая, богатенькая дрянь, — взорвался он, вскакивая со стула, — передай своему режиссеру, что тебе еще нечего здесь делать.

Вспомнив эту сцену, Сюзен поднялась по трем ступенькам, отделявшим ее от сцены, вышла на середину и посмотрела на Саула.

— Как дела, мисс Тирни, каков денек выдался? — усмехнулся он.

— Все прекрасно, Артур. Я в порядке, прилетела сегодня утром.

— На папочкином личном самолете?

Лицо ее вспыхнуло смущением и гневом.

— Нет, — ответила она, — я прилетела обычным рейсом.

— Как демократично, — с притворным одобрением захлопал в ладоши Саул. — А как поживают ваши состоятельные мама с папой?

Она стояла, прижав к бокам руки со сжатыми кулаками, и беспомощно оглядывалась.

— Почему ты все время напоминаешь мне о семье? — спросила она, выходя на авансцену. — Я приехала учиться, мне хочется стать хорошей актрисой. Причем здесь моя семья? Я не выбирала, где мне родиться. Я знаю, где я сейчас и чем хочу заниматься.

— Рвешь связывающие тебя путы, — еще громче зааплодировал Саул, неправдоподобно высоко поднимая брови. — Ты, видно, сильно взволнована. Неприятности дома?

Сюзен глубоко вздохнула и сунула руки в карманы джинсов. Она немного помолчала, глядя в пол, затем подняла голову.

— Да, я очень злюсь.

— Хорошо, — сказал Саул, — ты можешь этим гневом пропитать ту сцену, которую хочешь сыграть?

— Думаю, что смогу.

Саул вскочил и подошел к сцене.

— Сюзен, кажется, ты наконец осознала то, о чем я не перестаю говорить все эти месяцы. Твой гнев внутри тебя. Ты испытываешь любовь, сочувствие, замешательство. Но все это не имеет смысла, пока хранится в тебе самой. Ты хочешь играть, войти в образ, созданный воображением безумного писателя, приютившегося в убогой каморке на чердаке. Он писал о рассерженном человеке. Что вызвало его гнев? Политика, жена, проблема голода в мире, грубость официантки? Может быть, родители? А сможешь ты перенести свой гнев, свое раздражение, которые, я не сомневаюсь, обращены на твоих богатых и властных родителей, в состоянии ли ты выразить это через создаваемый тобой образ?

— Я хочу показать сцену из «Стеклянного зверинца», — только и ответила Сюзен.

— Великолепно, — сказал Саул, продолжая обращаться ко всем присутствующим. Призываю вас со всем вниманием следить за игрой мисс Тирни, прибывшей к нам из столицы, ее переполняют ненависть и отвращение к тому привилегированному образу жизни, который она вела, и к тем, кто его для нее создал. Какое счастье для нас созерцать эту метаморфозу: превращение девушки из богатой семьи в беспризорное существо. С нетерпением жду этого момента.

Сюзен срывающимся голосом начала сцену. Саул и другие студенты не проронили ни слова. Часть из них сочувственно переглядывались, некоторые злорадствовали. Когда она закончила, несколько человек захлопали. Саул не был в их числе. Он медленно взошел на сцену и остановился рядом с Сюзен, снисходительно улыбаясь.

— Ты их ненавидишь, ведь так? — тихо спросил он.

Она ответила ему удивленным взглядом.

— Ты ненавидишь своих родителей. Если бы тебе удалось вложить еще больше этого чувства в свою игру, ты смогла бы действительно стать актрисой.

В этот момент все чувства, которые ей удавалось пока сдерживать, прорвались наружу неудержимым потоком слез. Она обхватила себя руками.

Саул обнял ее за плечи и притянул к себе.

— Разбейтесь на пары и репетируйте до моего прихода, — сказал он своему помощнику. Не отпуская Сюзен, он спустился с ней со сцены. Они вместе вышли из комнаты и прошли в его кабинет, там он закрыл дверь, сел на маленький кожаный диванчик и похлопал по нему рукой, приглашая Сюзен сесть рядом.

— Садись.

Она покорно опустилась рядом с ним. Артур обнял ее снова.

— Знаю, ты считаешь, что я жесток с тобой, — голос его на этот раз звучал мягче, — но я должен это делать, если хочу, чтобы ты осознала свои возможности актрисы. Я хочу, чтобы ты сердилась, чтобы плакала.

Ее рыдания сменились отдельными всхлипываниями, глаза покраснели от слез, по щеке покатилась одинокая слезинка.

— В прошлый раз я уже говорил тебе, что мне необходимо демонстрировать свою власть. Кроме того, мне не хочется, чтобы они говорили, будто я проявляю снисхождение к одной из своих лучших учениц, которая однажды засияет звездой, если будет продолжать работать вместе со мной. Будет меня слушать и верить мне.

— Ты постоянно говоришь об этом, Артур, — промолвила Сюзен, глядя ему в лицо беспомощно, с мольбой в глазах, — а потом бываешь так жесток.

— А ты такая талантливая, но ленивая, а еще очень красивая. Верь мне, Сюзен, я знаю, как помочь тебе раскрыться.

Он встал, запер дверь и стал расстегивать на себе рубашку.

Сюзен не вернулась на сцену, где остальные студенты продолжали показывать, на что способны. Она пошла по Бродвею по направлению к центру, у одной из витрин остановилась: ей понравились туфли. Сюзен их тут же приобрела и небрежно забросила покупку в полотняную сумку, после чего продолжила свой путь. В кафе она купила салат и, захватив его с собой, отправилась в недавно реконструированный Брайан-парк, там она позавтракала принесенным салатом и взглянула на часы: было ровно 13.30. Время еще оставалось.

Она прошла по парку до высокого административного здания, перед фасадом которого были высажены цветы, а низкая мраморная стенка служила ограждением, на ней расположились люди, греющиеся в лучах солнца. Сюзен остановилась на углу и стала ждать. Вскоре во дворик учреждения вошел молодой худощавый латиноамериканец, в руках у него был большой пакет, упакованный в оберточную бумагу и перевязанный веревкой. Он присел на каменный парапет. На секунду их глаза встретились. Он подождал несколько секунд, затем поднялся и ушел, оставив пакет у края цветника.

Сюзен подошла к тому месту, где сидел молодой человек, и огляделась. Никто не обращал на нее внимания. Она положила пакет в сумку и застегнула молнию.

Через час она летела обратным рейсом в Вашингтон, перед ней под сиденье была втиснута полотняная сумка.

17 10.00, утром того же дня

Когда Смит подъехал к дому со стороны посыпанного гравием двора, Тони Буффолино уже ждал его. Он сменил свою роскошную форму яхтсмена, в которой красовался в субботу, на черные слаксы, толстый вязаный свитер оливкового цвета, словно позаимствованный у командира подводной лодки, и черный берет, как у десантника.

— Рад, что тебе удалось вырваться, Мак.

— Куда мы отравляемся в рейд, командир?

— Когда меня нанимают, чтобы обеспечивать безопасность, я хочу соответствующе выглядеть, это придает клиенту уверенности в своей защищенности.

— Хороший день для речной прогулки.

Буффолино и Смит обогнули дом и по длинной деревянной, в несколько маршей, лестнице спустились к пристани Тирни, где на воде покачивалась вся маленькая флотилия: яхта «Мэрилин», катер «Акваспорт», рыбачья лодка и гоночное судно класса «Сигаретт» с выкрашенным в красный и белый цвета изящным корпусом.

— Мы берем яхту? — улыбнулся Смит.

— Думаешь, мне с ней не справиться? — испытующе посмотрел на него Буффолино.

— Просто пошутил, Тони. Кроме того, ты без надлежащей формы. Так на чем же мы все-таки поплывем?

— На «Акваспорт». — Буффолино указал на катер с натянутым над ним тентом.

— Какая шикарная, — показал Смит на «Сигаретт».

— Просто красавица, — восхищенно покачал головой Буффолино. — По максимуму дает все 100.

— «Акваспорт» тоже подойдет.

— Занимаешься фотографией? — спросил Тони, увидев маленький фотоаппарат, висевший на шнурке на шее у Смита.

Смит хотел пошутить, но воздержался.

— Решил, что смогу сделать несколько неплохих кадров. — Он поднял фотоаппарат к глазам. — Разрешите вас запечатлеть, капитан?

— Пожалуйста, — расплылся в довольной улыбке Тони. Он направился к «Акваспорт», но Смит предложил ему в качестве фона «Сигаретт». — Она больше соответствует твоему виду «солдата Фортуны», — пояснил он.

— Может, я скорее выгляжу как после распродажи в магазине армейского обмундирования? — Буффолино позировал, и Смит сделал три снимка. Они сели в катер, и Тони завел один из двух подвесных моторов, прикрепленных к транцу. Он аккуратно уложил в лодке швартовы и вывел катер на середину реки. Смит стоял рядом у приборной доски. Он был рад, что согласился поехать с Тони. Последние несколько дней он не столько был занят, сколько старался себя в этом убедить. И теперь ему было приятно сознавать, что он на время расстался с тягостными мыслями, отошел от повседневной рутины своих занятий в университете, проверок работ дома и всего того, что ассоциировалось с прозой каждого дня.

— Хорош, а? — улыбнулся Буффолино, заметив настроение Смита.

— Слабо сказано, — ответил Мак. — По твоему виду заметно, что тебе по душе твоя работа.

— Еще как, вот только Алисия недовольна. Тирни захотел, чтобы я переехал к нему в дом, я так и сделал. А она считает, что я где-то шляюсь; мне кажется, все женщины думают одинаково. Но ведь она должна меня лучше знать, верно?

— Конечно, Тони.

— Хочешь попробовать повести? — спросил Буффолино, прибавив скорость.

— Хочу, — ответил Смит, плотнее запахивая ветровку, поскольку встречный поток воздуха усилился из-за возросшей скорости катера.

— Держи нос в этом же направлении, — сказал Тони.

Пока Смит управлял катером, Буффолино достал навигационную карту и стал ее изучать.

— Куда мы направляемся? — повысил голос Смит, стараясь быть услышанным сквозь свист ветра.

— Полагаю, что мы заглянем на остров Рузвельта. Интересуешься?

Смит утвердительно кивнул. Он предчувствовал, что их маршрут проходит мимо этого места.

Тони положил карту на панель управления, и они молча продолжали путь, пока не подошли к мосту Ки-Бридж. За ним вырисовывался остров. Тони показал на карте место, где проходил пешеходный мост. Смит обратил внимание, что этот участок имел голубой цвет. Идущий с другой стороны острова более глубокий канал обозначался белым цветом. Белый фон указывал на значительную глубину, голубой означал мелководье.

— Да, действительно мелко, Мак, но у этого суденышка высокая осадка. Думаю, нам удастся подобраться поближе, чтобы все лучше рассмотреть. Как ты?

— Ты капитан, дружище. Но не забывай, что это не твой катер. Его хозяин Тирни.

— Не о чем беспокоиться, — ответил Тони и сбросил скорость, теперь мотор работал на самых малых оборотах. Они медленно прошли под мостом. Буффолино повернул катер направо. Он постоянно сверял его движение с картой.

— Ты уверен, что это была удачная мысль? — не выдержал Смит.

Буффолино не ответил: все его внимание было занято маневром. Они медленно продвигались к пешеходному мосту. Несмотря на бурый цвет воды, на дне отчетливо просматривались камни, вода лишь слегка покрывала их. Смит поднял голову. Прямо по курсу он заметил бревно. Буффолино заглушил мотор и подождал, пока бревно пронесет мимо, затем снова перевел мотор на малые обороты.

— Вот как раз там они ее и нашли, — сказал Тони, когда они подошли к берегу достаточно близко. Он выключил мотор, предоставив катеру дрейфовать. «Акваспорт» снесло еще ближе к берегу.

— Как, по-твоему, тело оказалось здесь? — спросил Смит.

— Мне кажется, его прибило течением.

— Откуда ты знаешь?

— Сомневаюсь, чтобы кому-нибудь в голову пришла мысль тащить тело через весь мост, ты только посмотри, какой он чертовски длинный, — ответил Тони, глядя на мост.

— Если только убийца и жертва не пришли сюда вместе, — предположил Смит.

— Не думаю, Мак. Кроме того, ворота на ночь запирают. Я читал.

— А я слышал, что в ту ночь они остались открытыми.

— Но кто мог знать об этом, кроме смотрителя парка? Нет, в этом нет смысла.

— Если тело столкнули в воду, его бы несло к берегу, как и нас сейчас, правда? — высказал свое мнение Смит, наблюдая за движением катера.

Буффолино кивнул.

— Из того что было написано, следует, что тело почти скрывал мусор. Но оно недолго пробыло в воде, и немного времени прошло с момента убийства.

— Реку здорово почистили, — сказал Буффолино, глядя в ту сторону, откуда они приплыли. — Убрали всякие химикаты или как их там. Рыба даже появилась. Но от водопада река проходит до этих мест еще двадцать миль и успевает собрать много мусора. — Тони снова переключил внимание на берег. — Думаю, часа за два река принесет предостаточно листьев, сучьев и разной дряни, которую швыряют в волу всякие скоты.

Но Смит еще продолжал сомневаться.

— Мы сделаем так. — Тони прошел на корму и отвязал оранжевый пластиковый буфер, который смягчает удар судна о причал.

— Что ты хочешь делать? — заинтересовался Смит.

— Проведу эксперимент, — откликнулся Буффолино, бросая буфер в воду. Оба стали следить, как его подхватила волна. Медленно, но верно оранжевое пятно относило к кромке берега.

— Здорово, а? — спросил Буффолино. — Похоже, его несет как раз к тому месту, где нашли тело.

Смит кивнул.

— Мы сделаем вот что, — предложил Буффолино. — Сейчас поедем обратно и что-нибудь перекусим. Куда ты хочешь? Знаешь, в районе Седьмой улицы есть ресторанчик, где хорошо готовят рыбу. Что бы ты съел?

— На твой вкус, — ответил Смит. — Я все блюда пробовал.

Буффолино осторожно развернул катер и завел мотор.

— Ленч займет у нас пару часов, — сказал он. — Вернемся, посмотрим, занесет ли наш буфер всякой дрянью.

— Хорошо работается у Тирни? — поинтересовался Смит, когда они сидели за ленчем в ресторанчике у самого берега.

— Да.

— Ну и кто же убил Полин Юрис?

— Это мог сделать кто угодно, — покачал головой Тони. — Тот, кто с ней работал, а может быть, и тот, с кем она спала. Возможно, убийца связан с ее прошлым. Не исключено, что это кто-то из семьи Тирни.

— Насколько хорошо ты познакомился с семьей?

— Достаточно хорошо. Отношения еще более натянуты, чем у меня в доме. Я кручусь там постоянно, прислушиваюсь, приглядываюсь, я умею слушать. Супружескую жизнь мистера и миссис Тирни счастливой никак не назовешь. Постоянно готовы друг в друга вцепиться. И еще дети, они, конечно, уже не маленькие, но все равно их дети. Их дочь, Сюзен, точно подвинутая.

Смит недоуменно поднял брови.

— Чокнутая, значит, — пояснил Тони.

— Ты, наверное, китайской грамотой увлекся? — рассмеялся Смит.

— Нет, просто где-то слышал это слово. Она актриса, а ты знаешь, что это за публика. Одно самомнение, сплошные страсти и надрывы. Берет уроки в Нью-Йорке, в театральной студии, работает у какого-то антрепренера в столице. И не очень почтительна с отцом.

— А как она относится к матери?

— Здесь, кажется, все нормально.

— А Чип Тирни? Как он с остальными членами семейства?

— Смотря с кем. Он близок к отцу. Парень старается на него походить. По мнению Чипа, мистер Тирни всегда прав, он не может поступить неверно. Его отношение к матери такое же, как и у отца, презрительно-пренебрежительное. Он нетерпим с ней.

— Мэрилин очень несчастлива, — заметил Смит.

— Очень. И с Сюзен они обращаются одинаково. Отец ею недоволен, значит, и Чип тоже.

— А Сунь Беньчонг?

— Кажется, у них с Чипом все в порядке. Чипу надо идти в политику или держать роскошный ресторан: сама вежливость и любезность. Но представляется, что это только игра. Не всегда следует доверять глазам.

— Ну раз ты занялся психологическими портретами, что ты думаешь о Суне?

— Темная лошадка, но ему и следует отличаться от остального семейства. Ведь он же китаец.

— Ты заметил, что в нем что-то есть?

— Я ничего не упускаю, Шерлок. Он какой-то сухой и хладнокровный. Никогда не улыбнется, очень неприветливый. — Буффолино наклонился к Смиту и громко зашептал. — Я слежу за ним тоже.

— Что значит тоже, за кем еще ты следишь?

— За всеми.

— Зачем?

— Хочу побольше о них узнать.

— А Тирни знает?

— Нет.

— Ты превышаешь свои полномочия, Тони.

— Ладно, Мак, взгляни на дело трезво. Мне нужно знать людей, которых я должен защищать. Разве я не прав? Мистер Сунь Беньчонг Тирни сорит деньгами в Атлантик-Сити.

— Я слышал, что он играет.

— А мне говорили, больше проигрывает, — тихо рассмеялся Буффолино.

— И?

— Должно быть, Сэм Танклоф платит ему хорошие баксы.

— Полагаю, что так. Его считают финансовым гением. Знаешь, он будет читать лекции в университете Джорджа Вашингтона.

— Я в курсе, но здесь большими деньгами не пахнет.

— Что еще ты о нем выяснил?

— Это почти все. Пока. Вот разве еще только подозрение. Я интуитивно чувствую, что между ним и его сводной сестрой Сюзен существует какая-то особая связь.

У Смита на лице отразилось сомнение.

— Это только интуиция, Мак, — с улыбкой кивнул Буффолино. — Конкретно ничего нет, просто у меня такое ощущение.

Они заспорили, кому расплачиваться. Буффолино настоял на своем, заявив, что чувствует себя в долгу перед Смитом, который свел его с Венделем Тирни, устроив ему прибыльную работу. Они вернулись на катер, пришвартованный рядом с рестораном, и направились в обратный путь.

Обойдя остров по каналу, они подошли к тому месту, где Тони опустил буфер. Он оказался прав. Буфер почти полностью занесло листьями, ветками и другим мусором. Тони с помощью багра вытащил буфер и, умело обходя камни, которые держали Мака в постоянном напряжении, благополучно привел наконец «Акваспорт» к причалу.

— Спасибо за чудесный день на реке, Тони, и за ленч, но тебе не нужно было платить за двоих.

— Для тебя, Мак, всегда пожалуйста. Что еще я могу для тебя сделать?

— Достань те любовные письма, которые Вендель якобы ей писал.

— Мне нужно их достать?

— Просто воображение разыгралось, — рассмеялся Смит. — Любопытно, что в них действительно написано. Будь осторожен, Тони, — предупредил Смит Буффолино, когда они поднимались по деревянным ступеням к дому.

— А в чем дело?

— Тебя наняли, чтобы ты охранял Тирни и его семью, а не затем, чтобы ты занимался расследованием убийства Полин Юрис. Знаю, что после стольких лет в полиции у тебя срабатывает инстинкт, но я бы старался быть предельно осторожным, наводя справки о любом из членов этой семьи.

— Полагаю, что ты прав, Мак. Но, как я уже сказал, мне хочется знать, кого я охраняю. И все же я буду осторожен. Зайдешь в дом?

— Нет. Дела. Еще раз спасибо. Держи меня в курсе событий и не теряй головы.

18 В то же самое время

Стоило Маку Смиту выйти из дома и отправиться на причал к Тони, как в его кабинете зазвонил телефон. Аппарат записал послание:

«На случай, если захочешь меня найти: я еду к 11 часам на экстренное заседание финансового комитета музея. Мне позвонил Дон Фарли. Не знаю, о чем пойдет речь, но чувствую, о чем-то важном. Позвоню позднее. Целую».

Анабела приехала в Национальный музей в 10.45. Рядом с вестибюлем находился магазин, где продавались подарки и книги. Анабелу заинтересовали выставленные в витринах головоломки и игры. Ее внимание привлек стук каблучков. Она посмотрела в открытую дверь и увидела проходившую мимо детектива Айкенберг.

Анабела вошла в вестибюль и заметила, как инспектор повернула налево и стала подниматься по лестнице. Анабела пошла вслед за ней. Каучуковые подошвы скрадывали ее шаги. Она поднялась на второй этаж. Айкенберг направилась туда, где находились административные отделы. Анабела посмотрела на часы: пора было на заседание.

Когда она вошла, члены комитета уже сидели за небольшим круглым столом в комнате, которая когда-то служила кабинетом управляющему пенсионным архивом. Анабела налила себе кофе и присоединилась к Хейзл Бест-Мейсон, Сэму Танклофу и трем другим членам комитета. Председательствовал Дональд Фарли. Сухощавый, подтянутый, с резкими бороздами морщин, Фарли оставался энергичным и деловым, хотя ему перевалило за семьдесят. Он был владельцем радиостанций в штате Мэриленд и Западной Виргинии. Фарли сразу перешел к делу.

— Наше заседание созвано по причине далеко не приятной, — начал он. — Откровенно говоря, мы с Хейзл надеялись, что сможем решить этот вопрос, не созывая комитета. Сначала все представлялось простой ошибкой в бухгалтерских расчетах, технической погрешностью. Но сейчас выяснилось, что проблема значительно серьезнее.

По выражениям лиц остальных членов комитета было явно видно, что они пребывали в таком же неведении, как и Анабела.

— Полагаю, что Хейзл более точно обрисует ситуацию, — закончил Фарли.

Одетая в кофейного цвета костюм в тонкую полоску и кремовую блузку, всю в рюшах, напоминавших собранные вместе цветки жасмина, с неизменной коллекцией колец, ожерелий и сережек, поднялась со своего места Бест-Мейсон. Она открыла папку, заглянула в нее, затем обвела взглядом всех членов комитета.

— Из музея исчезли деньги, — сказала она.

Анабела сразу вспомнила об Айкенберг. Возможно, ее приход как раз и был связан с этим делом, хотя она надеялась, что это не так. Не нужно иметь большой опыт и знания, чтобы понимать, что подобные вопросы лучше всего решать внутри коллектива. Замешанному в финансовом скандале некоммерческому учреждению будет очень сложно привлечь деньги, по крайней мере, какое-то время.

— И какой суммы недостает? — поинтересовался кто-то из членов комитета.

— На сегодня приблизительно сто восемьдесят тысяч долларов, — ответила Хейзл, заглянув в бумаги.

Кто-то даже присвистнул от удивления.

— Вы сказали, что деньги исчезли, — заметила Анабела. — Они были похищены?

— Я как раз это и выясняю, — ответила ревизор.

— Похоже, Полин причастна к этому делу, — сказал Танклоф, встретившись глазами с Анабелой и с сожалением качая головой.

— Полин Юрис? — удивилась Анабела. — Это ужасно и… вызывает затруднения.

— И весьма серьезные, — откликнулся Фарли.

— Я имею в виду затруднения, связанные с тем, что она мертва и не может ничего сказать в свое оправдание.

— Мне не это представляется главным, — резко заметила Бест-Мейсон. — Сейчас важно установить размер похищенной суммы и как это было сделано. Затем мы можем решить, стоит ли предпринимать попытку вернуть эти деньги или их часть.

— Вернуть? — усомнился Танклоф. — Вендель является душеприказчиком Полин. Он сказал мне, что на ее счету в банке практически ничего не было, когда она погибла.

— Но это не исключает возможности того, что она могла иметь счета на другое имя, — парировала Бест-Мейсон.

— Какие есть доказательства, что деньги похищены Полин? — спросила Анабела.

— Вот они, — ответила с раздражением Хейзл, явно задетая вопросами Анабелы. Она подтолкнула в сторону Анабелы пачку документов, это были чеки на денежные выплаты, на каждом стояла подпись Полин Юрис.

— Что больше всего приводит меня в ужас, так это то, что она имела свободный доступ к этому счету, — сказал Фарли, обращаясь к Бест-Мейсон. — Никакой процедуры проверки остатков, никакого надзора.

— Вы обвиняете меня в халатности? — спросила ревизор.

— Конечно, нет, — ответил Фарли с улыбкой, которая противоречила его словам, — однако возможность свободного доступа к таким крупным счетам говорит о серьезных недостатках в нашей бухгалтерской системе.

— Предлагаю вам побеседовать с Венделем Тирни, — холодно проговорила Хейзл, возмущенная словами Фарли. — Тот фонд, из которого взяла деньги Полин, был создан лично им. Большинство средств составили кассовые поступления из магазина книг и сувениров, а также от туров. Только он и Полин имели право доступа к фонду. Я указывала на это Венделю, как на противоречие общепринятой практике, и предложила, чтобы деньги не переводились на отдельный счет, а были включены в общую доходную статью. Но он настаивал на своем варианте. Поговорите с ним сами, Дональд.

— Да, конечно, конечно, — с трудом выдавил Фарли. Четкие аргументы Хейзл повергли его в замешательство. В этот момент открылась дверь, и вошел директор музея Джо Честер. Но перед тем как он закрыл дверь, до Анабелы долетел перестук каблучков, и высокая фигура скользнула по коридору мимо.

— Извините за опоздание, — сказал Честер без тени сожаления в голосе. — Я разговаривал с детективом.

— Обо всем этом? — с неудовольствием осведомился Танклоф.

— Вы имеете в виду исчезнувший фонд? Нет, она говорила со мной об убийстве Полин. Это уже в третий раз. — Он подвинул стул и сел.

— Есть что-нибудь новое? — поинтересовался Танклоф.

— Нет, — ответил Честер, — но мне бы очень хотелось, чтобы они быстрее разобрались со всем этим. Я начинаю себя чувствовать под подозрением. Кто-то сказал детективу, что мы с Полин не ладили. Вы знаете, что это не так.

Никто не ответил. Ни для кого не было секретом, что Вендель, Полин и Честер не состояли членами общества взаимных симпатий. Все также знати, что, несмотря на свою антипатию к молодому человеку, Тирни отдавал должное его способностям и выступал в его защиту, когда другие члены совета ставили под сомнение правомерность его действий.

— А теперь еще и это. — Честер поглубже устроился в кресле. — Как далеко вы продвинулись со своей ревизией? — обратился он к Бест-Мейсон.

— Достаточно далеко, чтобы сказать: денег нет и они взяты Полин.

— Извините, — сказала Анабела, удивленно разводя руками, — но я не совсем понимаю. Полин, что же, могла подписать чек на любую сумму наличных и спокойно их получить?

— Это вошло в практику, — проворчат Честер.

— И ей не нужно было сообщать, для чего она брала деньги? — продолжала. Анабела.

— Иногда она это делала, а иногда и нет, — ответила Бест-Мейсон. — Как правило, она говорила, что снимает деньги, чтобы расплатиться с поставщиками. Она что-то нацарапывала на чеке, похожее на имя или название конторы.

Документы все еще лежали перед Анабелой. Она бегло их просмотрела: вместо адресата стояло несколько неразборчивых букв, и далее следовало слово «служба».

— Но ведь наличные расчеты не совсем обычны? — спросила Анабела.

— Не думаю, что это нам поможет добраться до сути дела, — отрезала Бест-Мейсон. — Откровенно говоря, я бы предпочла самостоятельно решить этот вопрос, не созывая заседания, но Дональд настоял.

— Я посчитал дело достаточно серьезным, чтобы поставить в известность членов совета, — мгновенно отреагировал Фарли.

Танклоф поддержал Фарли, однако заметил:

— Меня беспокоит следующее: чем больше людей будет знать об этом, тем выше шанс утечки информации. Мы же не хотим, чтобы какой-нибудь шустрый репортер связал исчезновение денег с убийством Полин. Тогда история выйдет на первые полосы газет, и вечерние новости не обойдут ее своим вниманием.

Анабела подумала о том же, но ее волновала не гласность. Почему нужно отвергать возможность связи между пропажей денег и убийством Полин? Возможно, мотив убийства каким-то образом имел отношение к этим деньгам или к тем, к кому они попали.

— Есть еще вопрос о выдвижении обвинения, если окажется, что кто-то еще был замешан в этом деле, — сказал Фарли.

— Я должен уйти, — заявил Танклоф. — Мне нужно присутствовать на другом важном собрании в центре. Предлагаю поручить Хейзл изучить этот вопрос, полагаясь на ее значительный опыт. Думаю, нам больше не стоит собираться, если не возникнет экстренная ситуация. Вкладчикам доставит мало радости узнать, что кто-то присвоил часть их денег.

— Я поддерживаю это предложение, — произнес Джо Честер.

В тот день Танклоф был не похож на себя. Его обычной вежливой сдержанности как не бывало. Не проронив ни слова, он вышел из комнаты, и стук закрывшейся за ним двери прозвучал, словно были поставлены точки над «i».

— А мы присоединяемся? — спросил кто-то из совета.

— Мы тоже можем с этим согласиться, — ответил Фарли, — если только нет других предложений.

Все промолчали, заседание завершилось. В комнате остались только Анабела и Фарли.

— Жаль, что начало вашей работы в комитете омрачается подобными вещами.

— Ничего, Дон. Мне просто очень неприятно, что это случилось именно в музее. Вы не будете возражать, если я задам вам вопрос, хотя, возможно, я вмешиваюсь не в свое дело.

— Конечно, не буду. Все, что имеет отношение к музею и финансовому комитету, — ваше дело.

— Если все случилось так, как говорит Хейзл, то, если Полин брала деньги для своих целей, но с благословения Венделя, это значит, что он также несет значительную долю ответственности.

— Конечно, вы правы. Не знаю, в работе скольких советов вам приходилось участвовать, Анабела, но…

— В одном, — ответила она, улыбаясь, — только в этом.

— Во многих советах существует баланс сил, — улыбнулся Фарли в ответ. — Никто из членов не диктует свою политику и не навязывает волю в принятии решения. В некоторых же советах наличествует доминирующая сила. В большой степени это относится к Венделю. Поймите меня правильно. Он не только сильный руководитель, но, по сути дела, именно ему принадлежит заслуга в создании денежных фондов музея. В его руках не только источники получения значительных средств, он всегда стремится ими распоряжаться. Помню, он объявил как-то о создании отдельного фонда. Я высказался против. И другие тоже. Но он отмел наши возражения. Не помню точно приведенные им аргументы, но вы ведь знаете, он очень хорошо умеет убеждать. С тех пор как Тирни стал председателем, наши доходы увеличились вдвое. И что нам было спорить из-за фонда, на счету которого каких-то несколько тысяч долларов?

— Почему несколько тысяч? Хейзл сказала, исчезло почти двести тысяч.

— Все верно. Но при создании фонда, размер его был невелик. Крупные суммы переводились на счет позднее. Я даже не имел представления, что фонд настолько вырос, узнал об этом, когда все произошло. Считаю себя также ответственным.

— Очень сожалею, — проговорила Анабела, — это все, что я могу сказать, но от моих слов мало толку. Если я буду нужна, обязательно звоните.

— Конечно, Анабела. И, как выразился Сэм, мы не должны распространяться на эту тему.

— Понимаю.

Но она не обещала молчать.

19 Вечером того же дня

С виду многим могло показаться, что Дарси Айкенберг и Ник Пенна — счастливая супружеская пара. И действительно когда-то так и было. Теперь по меньшей мере раз в месяц они встречались за обедом и иногда проводили вместе уик-энды. Социологи назвали бы их случай современным цивилизованным разводом. А кое-кто мог сказать, что это чисто любовная связь. Они же считали такие отношения естественными.

В тот вечер они должны были ужинать в греческом ресторане «Миконос» на К-стрит в северо-западной части города. Обычно Дарси встречалась с Ником в той же одежде, в какой была на службе. Но на этот раз она ушла пораньше и забежала домой, чтобы переодеться в брюки из жатой ткани персикового цвета, малиновую блузку и белый с желтовато-серым оттенком жилет. На Нике был элегантный серый костюм и рубашка с белым воротничком в еле заметную зелено-красную полоску. Рубашки такого фасона нравились Дарси больше всего, и она много их ему накупила.

— Как дела на фирме по подсчету разного поголовья? — вежливо осведомилась она.

— Обычный бюрократизм. На нас снова давят, хотят, чтобы мы дали завышенные данные по некоторым территориям и они имели бы возможность перераспределить избирательные округа. Но мы храним преданность нашему делу. — Он тихо рассмеялся. — Мне предложили интересную работу.

— Это прекрасно, Ник. — Она тронула его за руку. — Это повышение по службе?

— Не совсем. Они хотят иметь полную историю Управления, я буду возглавлять исследовательскую работу.

Было заметно, что его сообщение произвело на нее впечатление.

— Звучит внушительно, — сказала Дарси, откидываясь на спинку стула. — Мне не следовало оставлять тебя.

— А ты меня и не оставляла. Мы разошлись каждый в свою сторону. У нас ничья, помнишь?

— Да, помню, — тепло улыбнулась она, снова наклоняясь к нему.

— Ты знаешь, Дарси, а у нашей службы занимательная история. Первый раз перепись проводилась в тысяча семьсот девяностом году. Но история переписи значительно старше. Эта процедура уходит корнями в далекое прошлое, она прослеживается до три тысячи восьмисотого года до нашей эры, во время Вавилона. Перепись использовали, чтобы определить, кто должен платить налоги. — Он умолк, улыбнулся и продолжал: — Но все эти картины меркнут на фоне яркой жизни следователя по уголовным делам. Как обстоят дела в полицейском управлении?

— Безумно занята. Боялась, что придется отменить нашу встречу, но потом вспомнила, что мы уже три недели не ужинали вместе. Как твои любовные дела, Ник? Встречаешься с кем-нибудь?

— Конечно, но ничего серьезного, а ты?

— Да все радости холостяцкой жизни в столице, десять женщин на одного мужчину.

— Ты забываешь, что разговариваешь с крупной фигурой из Управления переписей. Твоя статистика неверна.

— Тогда девять к одному, а я не в счет.

— Кто же счастливец на этой неделе? — многозначительно рассмеялся Ник.

— Так уж выходит, что у меня в последнее время никого нет, но на днях я встречалась с обаятельным джентльменом.

— Он полицейский?

— Адвокат, а еще профессор.

— Маккензи Смит, — выпалил Ник.

— Сплетники в этом городе не дремлют. — Ее глаза широко раскрылись в притворном удивлении.

— Ладно, Дарси, перестань. Адвокат и профессор, ты не переставала говорить о нем, когда он преподавал у вас в университете.

— Вот значит как, — заметила она, он промолчал. — Мое увлечение было настолько заметно?

— Да просто все на виду.

— Он хороший преподаватель. — В ее улыбке чувствовалась недоговоренность.

— Интересный мужчина, — начал перечислять Ник, подняв глаза к потолку, словно пытаясь вернуть воспоминания, — учтивый, когда ты узнала это слово, то часто стала употреблять его, говоря о Смите. — Ник снова поднял глаза и продолжал перечислять: — Представительный мужчина, талантливый, чуткий, практичный.

— Неужели все это мои слова?

— Это еще далеко не все, — сказал Ник. — Но послушай, ведь Смит женат.

— Не новость для меня.

— И тебя это не волнует?

— Я же не сказала, что мы с ним спали. Насколько мне помнится, я сказала, что мы с ним недавно виделись.

— В связи с делом Полин Юрис.

— Именно так. Он — друг Венделя Тирни и его адвокат.

— Я встречал жену Смита. Ее зовут Анабела.

— Да?

— Мне нужен был подарок ко дню рождения для женщины, с которой я встречаюсь. Она помешана на искусстве доколумбового периода. Я заехал в галерею в Джорджтауне, рассчитывая купить что-либо не очень дорогое. Мне не повезло. Все цены немного ниже национального долга. Анабела — хозяйка галереи, мы разговорились: очень милая, приветливая женщина и настоящая красавица.

— У нее вид почтенной дамы.

В этот момент Ник отхлебнул вина. Замечание Дарси рассмешило его, и ему пришлось сделать усилие, чтобы не разжать губы и не обрызгать скатерть.

— Это у нее вид почтенной дамы?

— Предпочитаешь, чтобы я сказала — средних лет?

— Такая, как мы.

— Говори за себя, я не отношу еще себя к этому возрасту.

Они заказали имам балди: кусочки баклажанов, тушенные с томатом, кедровыми орешками, чесноком и луком.

— Хочешь совет человека, которому ты не безразлична? — Лицо Пенна стало серьезным.

— Смотря какой. Если ты намерен читать мне мораль, то можешь оставить это при себе.

— Почему ты считаешь, что я буду тебя осуждать? У тебя роман со Смитом?

— Нет. — Она на минуту задумалась. — Но вот хотела бы я этого? Определенно, да.

— А он проявляет к тебе интерес?

— Не говори так, как будто это немыслимо. Между прочим, мне кажется, что он ко мне неравнодушен. Смит женат три или четыре года. Для такого человека, как Смит Маккензи, срок достаточно большой. Он натура беспокойная, никогда не бывает удовлетворен чем-то или кем-то продолжительное время. Это одна из черт, которая мне в нем нравится, Ник. Он был самым известным и преуспевающим адвокатом по уголовным делам, но отказался от всего и стал преподавать право. Для таких поступков надо иметь большую силу воли.

— Но почему ты посчитала, что такой воли нет у меня, когда я отказался от мечты создать свое дело и пошел на государственную службу?

— Я имела в виду характер вообще. Кроме того, у тебя получилось все наоборот. Если бы ты начал свое дело, а потом решил стать чиновником, я бы тогда сказала, что это мужественный поступок. Ну, в общем, неважно. Мак Смит мне нравится, что плохого в том, что женщину волнует мужчина?

— Все зависит от того, кто этот мужчина. Ты совершаешь ошибку.

— А в твоих словах прозвучало осуждение.

Они оставили тему и заговорили о работе. Пенна мог рассказать не много, зато в запасе у Дарси имелось немало историй, поскольку она служила в полиции. Если ей и нравилось общество полицейских, так это потому, что у них всегда была наготове какая-либо история, пусть даже им и не нравился собеседник.

— Есть подвижки в деле об убийстве Юрис? — спросил Ник.

— И да, и нет.

— Насколько пикантными были письма, о которых я читал?

— Письма Венделя Тирни к Полин Юрис? В них совсем ничего пикантного, но наметились новые повороты.

Ник поднял брови и приготовился слушать.

— Но я не могу их обсуждать, — продолжала Дарси. — Мы снова беседовали с бывшим мужем Юрис — хирургом из Нью-Йорка.

— Почему?

— Потому что он с каждым днем возбуждает все больше подозрений.

— Хочешь узнать все в деталях?

— Нет, то есть хочу сказать, что хочу, но не могу. Жизнь Юрис была значительно богаче событиями, чем меня хотели уверить.

— Тебе это нравится? Нравятся люди, у которых интересная жизнь?

— Конечно.

— Чем была интересна жизнь Полин, я имею в виду то, что выходило за обычные рамки?

— Как и все мы, она имела теневую сторону души, только у нее эта тень была чересчур густой. Ты можешь хранить секрет?

— Конечно. Я работаю в правительственном учреждении.

— Полагаю, что мисс Юрис, возможно, совершила растрату.

— Да, это уже интересно. Чьи же деньги она растратила? Тирни?

— Нет, из кассы Национального музея строительства, где Тирни является председателем совета. До меня сегодня дошел слух. Это можно назвать пикантной подробностью?

Ник кивнул. Он с удовольствием слушал рассказы своей бывшей жены о ее работе в полиции. Но в такие моменты в нем укреплялась уверенность в правильности их решения расстаться. Ее деятельная натура требовала активной, насыщенной событиями жизни. Он не мог ей этого дать, но любил послушать ее рассказы о том, что происходило за рамками той размеренной, несколько однообразной жизни, которую вел сам. Возможно, ему доставляло большее удовольствие слушать о сплетнях и интригах, чем он хотел бы признать.

Дарси знала, что его привлекают ее рассказы о жизни Вашингтона, в какой-то степени это была и ее жизнь. Она знакомила его с миром преступлений, насилий, кровосмешений, всякого рода мошенничеств и политических афер. Порой ей в голову приходила мысль, что их брак, может быть, и не распался бы, если бы он во время супружества проявлял такой же интерес к ее делам. Но подобные мысли быстро исчезали. Они с Ником принадлежали к тому постоянно разрастающемуся клану, в котором пары объединяли чаще дружеские, чем супружеские отношения.

— Дело Юрис с каждым днем обрастает все новыми деталями, — сказала Дарси, когда они перешли к десерту: кофе и пирожные с заварным кремом. — Юрис, вероятно, присвоила часть денег музея. Да и лучший друг Тирни, банкир, его основной финансовый донор, может в любое время оказаться под следствием.

— И кого же он надул? — поинтересовался Пенна.

— Точно еще не знаю. В судебных инстанциях прошел слух: какие-то финансовые махинации, возможно, проблемы с налоговой инспекцией. Но важен сам факт. Вот какие они, богатые и могущественные: пишут любовные письма секретаршам, расхищают средства общественных организаций, надувают друг друга. Но мне нравится всем этим заниматься. — Она с удовольствием облизнула губы.

Ник был прав, Дарси очень любила свою работу. Он предложил провести вместе ночь, но она отказалась, ссылаясь на усталость и необходимость рано вставать. Выйдя из ресторана, они попрощались легким поцелуем, словно брат и сестра. Но неожиданно она обняла его и крепко поцеловала.

— Позвони мне, — попросила Дарси, глаза ее подтверждали просьбу. Ей было жаль, что он уходит. Ей всегда хотелось, чтобы проведенный вместе вечер не кончался. О расторгнутом браке Дарси не жалела, но вот такие нечастые встречи, когда она говорила, а он слушал, она ценила. Ей не приходилось встречать другого такого внимательного слушателя, как Ник. Именно это и имело значение. К чему знать все эти захватывающие истории, если некому их рассказать.

— Ну конечно, Дарси, я позвоню. Я всегда звоню тебе. И еще, держись подальше от женатых мужчин. Из этого ничего не выйдет. Я не хотел поучать тебя, извини.

— Ты абсолютно прав, — согласилась она. — Это мне в тебе и нравится, Ник. Твоя трезвость и рассудительность.

— Тебе нужно было принять мое предложение, — сказал Ник.

Дарси позвонила ему в час ночи, когда он уже спал, и они проговорили около часа.

— Я знаю, ты прав, мне скучно без тебя.

— Одиночество не вечно, Дарси.

— Знаю. Жаль, я бросила курить. Мне не часто становится одиноко. Много месяцев я не будила тебя по ночам.

— Может быть, мне все же приехать? Я с удовольствием.

— Спасибо, Ник. Мне просто нужно было поговорить, а не с кем.

— Не знаешь никого, кто не стал бы возражать, что его подняли среди ночи? — рассмеялся Ник. — Постарайтесь уснуть, мадам.

— Да, сэр, спокойной ночи.

20 На следующее утро

На следующее утро Мак и Анабела завтракали вошедшими в моду хлопьями, богатыми клетчаткой, с черникой и малиной, одновременно обсуждая события минувшего дня.

— Я согласен с тобой, — сказал Мак. — Пропавшие деньги могут иметь прямое отношение к убийству Полин. Но возможно, это и простое совпадение, а они торопятся обвинить ее.

— Сэм сказал, что в банке на счете Полин почти ничего не было, — проговорила Анабела, зачерпывая последнюю ложку хлопьев. — Вендель был ее душеприказчиком.

— А он знает об исчезнувших деньгах? — спросил Смит.

— Полагаю, что знает. Ведь он же председатель.

— По этой же причине он может узнать обо всем в последнюю очередь. Если эта история выйдет наружу, музей окажется в щекотливом положении.

— Сэма это и обеспокоило. Да, забыла сказать, что в музее была Айкенберг, когда мы заседали.

— Она там была? В связи с исчезновением денег?

— Джо Честер говорит, что нет. Он пришел с опозданием. Детектив снова расспрашивала его об убийстве.

— Гм, — задумчиво произнес Смит, ополаскивая в раковине чашки. — Что у тебя запланировано на сегодня? — спросил он сквозь шум воды.

— Несколько встреч, — ответила Анабела.

— Как, опять собрание в музее? У тебя дел, как в Совете национальной безопасности.

— Ты имеешь в виду ту компанию, что держится в тени и стоит на страже президентской власти, а заодно и демократии от выборов до выборов? Нет, все проще, моя встреча имеет отношение к поездке в Сан-Франциско.

— Ты едешь в Сан-Франциско? — удивленно переспросил Смит, закрывая кран. — И когда же?

— Разве я тебе не говорила?

— Нет.

— Через две недели, Смитсоновский и Думбартонский фонды организуют конференцию, посвященную искусству доколумбовой эпохи. Там соберутся коллекционеры и представители небольших музеев со всей страны. Мне позвонили из консультативного комитета фонда Думбартона при Гарвардском университете и пригласили приехать. Меня очень взволновало и заинтересовало это предложение.

— Могу себе представить. Надолго ты уезжаешь?

— На четыре дня. В пятницу уеду, в среду вернусь. Извини, если забыла сказать тебе об этом. Мне казалось, я говорила.

— Возможно, и так. Жаль, что твоя поездка не приходится на этот уик-энд. Хорошая причина не ходить на буффонаду театра «Три С».

— Не могу тебе в этом помочь, — рассмеялась Анабела. — Не хмурься, Мак, может быть, спектакль тебе и понравится.

— Не исключена и такая возможность.

Сценическая постановка убийства Филипа Бартона Ки конгрессменом Дэном Сиклсом должна была быть представлена на суд зрителей в субботу в парке имени Лафайета напротив Белого дома. В тот же вечер в Национальном музее архитектуры устраивался званый обед. Смит предпочел бы отправиться сразу на обед, пропустив театральное представление. Но Анабела посчитала это дурным тоном, все равно что прийти на свадебный обед, не побывав на самой церемонии.

— А ты?

— Что я?

— Чем ты собираешься заняться сегодня?

— Тем же, чем и ты, буду сидеть на разных заседаниях. Декан настаивает на изменении учебных планов, и мы собираемся по этому поводу. Мне не нравятся его предложения, но он — декан, мой начальник, а я — исполнительный солдат.

— Но сначала ты, не скупясь на слова, высказываешь свои замечания.

— В этом ты не права, — сказал Смит. — Я предпочитаю считать, что оперирую минимумом тщательно подобранных слов. Но тем не менее декан узнает мое мнение.

В этот день, казалось, по всему городу проходили разного рода собрания и заседания. Дарси Айкенберг предстояло побывать на четырех в Главном полицейском управлении на Индиана-авеню 300.

На первое она опоздала, потратив больше времени, чем предполагала, на опрос сотрудников Тирни в его Корпорации. Ее запоздалое появление вызвало резкое замечание начальника отдела научно-технических методов сурового ветерана Уолли Зенгера.

— Терпеть не могу делать замечания, Дарси, но дело Юрис не единственное, над которым мы работаем.

Айкенберг не придала особого значения его реплике, она взяла стул и села к столу, в центре которого стояла пишущая машинка с надписью «Кэнон» на черном футляре. Она работала от шести батарей.

— Итак? — спросила Айкенберг Зенгера.

— Нет никаких сомнений, найденные в ее квартире письма были отпечатаны на этой машинке.

— На машинке такого типа или конкретно на этой? — уточнила Айкенберг.

Зенгер удивленно поднял брови и что-то пробормотал себе под нос.

— Если я говорю, что письма напечатаны на этой машинке, значит, я и имею в виду именно эту конкретную машинку, — сказал он, глядя через стол на Дарси. — Мы купили еще четыре. Все выглядят одинаково, но в этом аппарате литеры «Т» и «М» получаются смазанно. Кроме того, на этой машинке установлены поля, а также верхние и нижние границы, соответствующие параметрам писем. Это определенно та же машинка.

— Отлично, — сказала Айкенберг, оглядывая собравшихся за столом. Двух детективов, которые принесли машинку, назначили помощниками Дарси в расследовании убийства Юрис. Трое других полицейских являлись сотрудниками отдела.

— Вернитесь в Национальный музей, — отдала распоряжение своим подчиненным Айкенберг, — и выясните, кто имел доступ к этой машинке и где она находилась большую часть времени.

— Мы взяли ее из комнаты, которую называют кабинетом управляющего, — ответил один из детективов.

— Она там постоянно находилась? Выясните это, пока не закончился рабочий день.

Вторая встреча

Отдел вещественных доказательств полицейского управления на протяжении многих лет служил объектом нареканий. Казалось, задача этого подразделения была предельно проста и ясна: регистрировать и сохранять вещественные доказательства, чтобы представить их затем в суде. Но иногда улики бесследно исчезали. Пропадали наркотики, конфискованные во время рейдов. Однажды Управление внутренних дел возбудило уголовное дело против полицейских, сначала конфисковавших наркотики, а затем продавших их тому же торговцу. Отмечались случаи исчезновения оружия. А обличительные документы, которые должны были быть использованы для привлечения к суду кое-кого из правительственных чиновников, бесследно пропадали, словно унесенные ветром в более веселые места.

Нельзя, однако, говорить, что подобные случаи происходили регулярно. Напротив, материалы обычно хранились в целости и сохранности до того момента, когда их требовал прокурор, чтобы выдвинуть обвинение. На протяжении шести месяцев в отделе не отмечалось никаких инцидентов. Но утечка информации о письмах, якобы написанных Венделем Тирни Полин Юрис, положила конец периоду относительного спокойствия.

Отдел вещественных доказательств находился под началом Фрэнка Честера, прослужившего в полиции восемнадцать лет, большую часть времени он провел, сидя за столом и работая с бумагами. Его дежурства на столичных улицах в самом начале службы в полиции не были отмечены никакими особыми событиями, и соответственно достаточно бесцветными оказывались и представляемые им отчеты, не получавшие опенки выше среднего уровня. Поговаривали, что у Честера не было ни мужества, ни особого желания нести патрульную службу.

Когда ему предложили должность в Отделе вещественных доказательств, Честер согласился и ни разу не пожалел об этом. Работа его полностью удовлетворяла. Рабочий день с 9 до 17, возможность спокойно дослужиться до пенсии, до которой оставалось два года.

Когда Фрэнк Честер увидел входившую в комнату Дарси Айкенберг, особой радости он не ощутил. Честер вообще недолюбливал детективов, считая их самодовольными хвастунами, но особенно не выносил женщин-полицейских. По его мнению, женщинам было не место в пожарных и патрульных машинах, а также им нечего делать на военной службе. Его аргументы не отличались оригинальностью: у женщин есть сложные дни в каждом месяце, они увольняются, чтобы родить детей. Сам он никогда не был женат.

Айкенберг знала о дискриминационных взглядах Честера, которые разделял не он один. Многие ее коллеги-мужчины испытывали те же чувства. Но ей также было известно, что Честер избегал конфликтов и любых осложнений. Он держат свои мысли при себе, но водянистые глаза и бледные губы были достаточно красноречивы.

Когда Айкенберг приходилось иметь дело с мужчинами типа Фрэнка Честера, она неизменно старалась подчеркнуть свое женское обаяние. Она знала, что подобным образом приводит их в смущение, и получала удовольствие, видя это. Вот и теперь Дарси не взяла стул, а уселась на край стола, вызывающе медленно закинув ногу на ногу.

— Ну, Фрэнк, что там за детективная история? — обворожительно улыбнулась она.

Он посмотрел на нее вопросительно.

— Кто допустил утечку информации о письмах?

— Я не знаю, — ответил Фрэнк.

— Эта утечка поставила меня в идиотское положение. Слышали когда-либо о Маккензи Смите?

— Да.

— Он адвокат Тирни Венделя. Кроме того, он профессор университета Джорджа Вашингтона. Ну и вид у него был, когда я ему сообщила, что какой-то безответственный, ни на что не способный, бестолковый сотрудник Отдела вещественных доказательств разболтал репортерам содержание писем. У него было лицо, будто он тухлое яйцо попробовал. — Она продолжала, не давая Честеру вставить слово, даже если у него и было такое намерение. — И это выводит меня из себя.

— Послушайте, Дарси, эта письма видели многие люди, почему вы смотрите на меня так, словно я во всем виноват?

— Фрэнк, я не считаю вас непосредственным виновником, но вы являетесь начальником отдела. Вам знакомо выражение: «Ответственность не передается».

— Это слова Гарри Трумэна.

— Верно. В Управлении внутренних дел очень серьезно относятся к этой истории. Когда они узнают, кто разгласил информацию, прощай, пенсия.

— Да-да, — забормотал Честер.

— Сегодня утром я разговаривала с вашим братом, — сказала Айкенберг.

Честер не нашелся, что ответить, и уставился на нее в неописуемом удивлении.

— Я поинтересовалась у Джо Честера, нет ли у него причин желать публикации этих писем.

— Ну и?..

— Он сказал, что ему это не нужно. Но мне подумалось, что у него все же есть основание навредить Венделю Тирни. И он мог бы позвонить своему брату в полицию и попросить: «Ну-ка, Фрэнк, подкинь мне идейку насчет содержания писем Тирни».

— Я не обязан выслушивать все это, — заявил Честер, вставая. — Мы с братом лет десять как не разговаривали. И не надо все сваливать на меня.

Айкенберг встала, поправила юбку и посмотрела на свое отражение в окне.

— Я знаю, что ошибаюсь, — сказала она, продолжая изучать свое отражение. — По крайней мере, надеюсь, что не права. — Она повернулась и взглянула на него сверху вниз — он был значительно ниже ростом. — Полагаю, что письма надежно спрятаны в сейфе.

Честер вышел, не удостоив ее ответом.

Третье совещание

В распоряжение Айкенберг предоставили еще трех агентов. Она собрала их в комнате в цокольном этаже. С ними она держалась подчеркнуто по-деловому.

— По словам бывшего мужа покойной, доктора Вартона, они встретились за ужином, чтобы обсудить вопрос об участке земли в Западной Виргинии, находившемся в их совместном владении. Он утверждает, что не приближался к острову Рузвельта в тот вечер. Возможно, он там был, а может быть, и нет. — Дарси выложила на стол несколько фотокопий для каждого из присутствующих. — Это данные, которые он сообщил нам о взятой им напрокат машине. Найдите ее, доставьте сюда, пусть в лаборатории над ней поработают.

— Возможно, машину вымыли, после того как он вернул ее, — заметил один из детективов, пожилой тучный мужчина, страдающий одышкой.

— Вы можете припомнить день, когда вам выдавали в прокате как следует вымытую машину? Делайте, что я сказала, и поторопитесь.

Четвертая встреча

Немногословный, со стальным блеском в глазах и разумной долей цинизма, закаленный в схватках с преступниками на столичных улицах начальник следственного отдела Джо Гортон считался первым из полицейских. В двадцать лет он совершенно облысел, но ничего в связи с этим предпринимать не стал, что уже говорило о твердом характере. Его череп своими неровностями очень напоминал лунный ландшафт. Гортон продолжал носить трикотажные галстуки, хотя они и вышли из моды, а в его кабинете повсюду можно было видеть вставленные в рамочки фотографии его детей и внуков. Это был хороший человек, но лучше было его не сердить. Айкенберг сначала убедилась, что правильно выбрала время для встречи.

— Рассказывайте, — велел Гортон.

— Расследование понемногу продвигается, — начала Дарси, доставая из сумочки блокнот со стенографическими заметками, и продолжила, заглядывая в него: — Мои люди проверяют машину, которую нанимал бывший муж Юрис в день, когда произошло убийство. Его имя Лукас Вартон, известный в Нью-Йорке хирург. Мы дважды беседовали с ним. Его ответы выглядят убедительно, но у меня есть свои сомнения.

Гортон молча положил перед ней папку. Она пробежала глазами документы и взглянула на Гортона.

— Быстро сделано, — оценила Дарси.

— Я поставил пометку «срочно», — ответил он. — Оказывается, земля, принадлежавшая мисс Юрис и ее бывшему мужу, представляет большую ценность.

— Но в их владении только часть перспективного участка, — уточнила Айкенберг, — как следует из этого документа.

— Верно. Юрис купила прилегающий участок за месяц до своего убийства. Заплатила наличными сто пятьдесят тысяч.

— Но у нее же вообще не было денег, — удивилась Айкенберг. Она решила умолчать о слухе насчет кражи из Национального музея строительства. Еще не пришло время. Она все выяснит сама. Иначе пожинать плоды будет кто-то другой.

— Итак, у нее есть друг, — подытожил Гортон. — Та земля, которой они вместе владели, стоила не слишком много. Но если прибавить к этому купленный ею участок, цена подскакивает до приличной суммы. Компания Тирни собирается там вовсю развернуться. Построить дома, торговые центры, технические сооружения. Если соединить оба участка, то общая стоимость земли неизмеримо возрастет. У нее был лакомый кусок.

— Мне надо над этим подумать, — сказала Айкенберг, пряча папку в дипломат.

— Я так и предполагал. Похоже, бывшая жена надула доктора.

— Вам будет интересно узнать еще об одном предположении?

— Безусловно, но в двух словах. Через несколько минут я должен быть у начальника.

— Сегодня я снова говорила с сотрудниками компании. Я спросила, верны ли слухи, что между Венделем Тирни и Полин Юрис, возможно, существовала какая-то особая связь.

— И что же?

— В ответ получила уклончивые взгляды и ответы. Конечно, никто ничего не знает.

— Естественно.

— Но двое из опрошенных не отвергли полностью существование связи между Тирни и Юрис.

— Это уже прогресс.

— Думаю, что так, Джо, особенно если учесть тот факт, что называли не Венделя, говорили о Чипе, его сыне.

— О сыне? Его сын спал с Полин Юрис? — Гортон даже снял от удивления очки со своего крупного носа.

— Вот какой подтекст я уловила в том, что услышала сегодня утром.

— Ваше мнение обо всем этом?

— Как и обо всем остальном. Я должна все обдумать. Но если Чип и секретарша его отца имели связь, значит, у него был повод покончить с ней. К примеру, они повздорили, она угрожала, что расскажет обо всем отцу. Или…

— Или что? Мне уже нужно идти.

— Или здесь замешана невеста Чипа Тирни — Терри Пита. Я говорила с ней. Не хочу показаться старомодной, но в ней чувствуется авантюристка. Она крепко держит Тирни в руках. Утверждает, что встречала Полин раз или два и никаких чувств к ней не испытывает. Верно! Она могла узнать о похождениях своего драгоценного жениха и положила конец соперничеству. Конечно, она тоже включена в список подозреваемых.

Гортон встал, потянулся, застегнул пиджак и вышел из-за стола.

— Вам действительно удалось за что-то зацепиться в этом деле?

— Думаю, что можно так сказать, — взглянула на начальника Айкенберг.

— Вы продвинулись настолько, что можно уже кого-то задержать и предъявить обвинение?

— Я за то, чтобы задержать, но не предъявлять обвинения. И задержать настолько, насколько позволяет закон, — ответила она.

— И кто же это?

— Доктор Вартон.

— У нас достаточно для этого оснований?

— Нет, но мне очень хотелось бы, чтобы Тирни, подчеркиваю, семейство Тирни, подумали, что внимание к ним стало менее пристальным.

— Хорошо, но давайте подождем проверки взятой им напрокат машины. Я бы чувствовал себя увереннее, если бы удалось уличить его во лжи.

— Это справедливо. Между прочим, Джо, мне нужны дополнительно деньги на текущие расходы.

Первый раз в этот день он рассмеялся.

— Публика, с которой общается Тирни, не из бедных. Я познакомилась кое с кем и хотела бы получше их узнать. А для этого нужно ходить на ленчи, званые обеды, постоянно быть на виду, мне надо постараться расположить их к себе, чтобы они забыли, что я из полиции, а видели во мне лишь участливого слушателя. Расходы не такие уж большие, но мне хотелось бы не чувствовать себя виноватой, оплачивая счет.

— Хорошо, — улыбнулся Гортон и похлопал ее по плечу, — но смотрите, не перестарайтесь. Мне сказали в Управлении внутренних дел, что им не удалось выяснить, каким образом в прессу просочились сведения о письмах Тирни.

— Ничего удивительного, — откликнулась Айкенберг. — Они ничего не установят, пока это снова не произойдет.

— В таком случае рядом с фотографиями моих детей и внуков будут висеть чьи-то головы.

21 Вечером того же дня

Сюзен Тирни вошла в отель «Гранд Хайет», что на Аш-стрит, и направилась в «Гранд Слам», пользующийся популярностью бар, где на огромных экранах транслировались всевозможные спортивные состязания. Она ловко лавировала в переполненном зале.

Сунь Беньчонг посмотрел на нее, но ничего не сказал и снова обратил свое внимание на экран. Он заключил пари на приличную сумму, но бейсбольная команда, на которую он поставил, никак не могла сократить разрыв в счете. Это его не могло радовать.

Сюзен не имела обыкновения скрывать свое недовольство, она нетерпеливо похлопала его по руке.

— Эй, у меня тоже есть дела, оторвись-ка от игры, мне нужно поговорить с тобой именно сейчас.

Сунь провел ладонями по лицу и бросил злой взгляд на экран. Ни к чему смотреть дальше, было ясно, что он проиграл.

— Пройдем туда. — Он показал в угол зала, где никого не было. — Ну, что же такое важное ты хочешь мне сказать?

— О деньгах, которые ты мне должен.

По дороге сюда Сюзен репетировала несколько вступительных фраз. Но его холодная бесстрастная манера поведения сокращала до минимума количество вариантов. Он сразу переходил к сути дела, заставляя других высказываться прямо.

Он пристально посмотрел на Сюзен, затем перевел взгляд на один из экранов, привлеченный азартными криками болельщиков. Команда противников снова забила мяч. Его букмекер завтра захочет получить деньги.

— Сунь, не обманывай меня, — в голосе Сюзен вместо первоначальной резкости зазвучали просительные нотки, — это нечестно.

Беньчонг опять переключил внимание на Сюзен и наморщил лоб, словно производя в уме сложные подсчеты.

— И сколько же?

— Ты сам знаешь сколько. — Теперь в голосе звучали разочарование и неуверенность. — Сто тысяч долларов, как договаривались.

— Приблизительно так.

— Нет, не приблизительно. Сколько месяцев я уже рискую из-за тебя головой? Каждую неделю, когда я забираю для тебя пакет в Нью-Йорке, я чувствую себя преступницей, мне кажется, что вот-вот появятся агенты ФБР и схватят меня.

— Ты снова все драматизируешь. — Каменное выражение лица Беньчонга нарушила еле заметная улыбка.

— Черт возьми, мне наплевать, какими делишками ты занимаешься. Это твои заботы, да еще Сэма Танклофа. Может, и отца в них посвятить?

— Ты мне угрожаешь? — Лицо Суня стало абсолютно непроницаемым.

— Считай как хочешь. Мне нужны деньги, вот и все. Я пообещала Артуру Саулу в Нью-Йорке, что они у меня будут. Он собирается дать мне роль в пьесе. Черт побери, Сунь, деньги мне очень нужны.

— У меня сейчас нет.

— Что же ты с ними сделал? Все спустил в Атлантик-Сити?

Он промолчал.

— Послушай, Сунь. Это мой шанс. Я целый год писала сценарий шоу для одной актрисы. Артур обещал сделать постановку, где я могла бы по-настоящему раскрыться. Ты знаешь, отец не даст мне денег. Шесть месяцев назад я обратилась к нему, а он только посмеялся. Он просто смотрел на меня и смеялся. Можешь себе представить, что я чувствовала тогда. Когда я говорила тебе…

Их прервали. Молодой человек поздоровался с Беньчонгом и поинтересовался, как у него дела.

— Отлично, — ответил Сунь.

Молодой человек хлопнул его по плечу и отправился в бар.

— Когда я говорила с тобой об этом, мне казалось, ты меня понимаешь, — продолжала Сюзен. — Поэтому я согласилась брать для тебя посылки в Нью-Йорке, когда ты пообещал мне сто тысяч.

Беньчонг быстрым взглядом черных глаз окинул зал. Убедившись, что их не подслушивают, он тем не менее придвинулся ближе к Сюзен.

— Не хочу ссориться с тобой, Сюзен. Я дам тебе денег, но мне нужна неделя или две. Я собираюсь в деловую поездку с Сэмом на Каймановы острова. За это время я ожидаю поступления наличности. Когда я вернусь, если деньги поступят, я отдам их тебе. А пока ничего не могу сделать.

Ее лицо просветлело. Она положила свою маленькую руку ему на грудь и улыбнулась.

— Это все, что я хотела услышать. Я позвоню Артуру и сообщу, что вопрос решен и он может запускать постановку. Что еще я могу сказать? Только поблагодарить. Я знала, что ты не оттолкнешь меня, как поступал отец все эти годы.

— Мне нужно идти, — произнес он. — У меня назначена встреча. — Сунь решительным шагом направился к выходу, оставив Сюзен наедине со своими мыслями и мечтами.

Она подошла к таксофону и набрала нью-йоркский номер Артура Саула. Трубку снял его помощник и ответил, что Артур занят.

— Позовите его, — уверенно потребовала Сюзен. — У меня хорошие новости для него. Для нас.

22 На следующее утро, в четверг

Что касается порядка и чистоты, здесь Маккензи Смит был настоящим фанатиком, поэтому его визиты в кабинет к своему другу профессору Монти Джемисону случались крайне редко. Дело в том, что занимаемая Джемисоном в университете комната снискала славу «кладбища твердых токсичных отходов».

— Случись Монти там умереть, мы и не узнаем об этом, да и месяц уйдет, чтобы его отыскать, — подшучивали над ним коллеги в университете.

Что касается Мака, то он знал твердо, что не разделит с Монти такую участь.

Хотя кабинет Джемисона был значительно просторнее, чем у Смита, царивший в нем хаос создавал обратное впечатление. Большую часть пространства занимали небоскребы из книг и бумаг, громоздившиеся почти до самого потолка. Узкий извилистый проход вел от двери к столу, еще более сужаясь, огибал его, оставляя места ровно столько, чтобы Джемисон мог протиснуться в кресло. Монти заявлял, что способен без труда найти любую нужную бумагу или книгу, и Смит в этом не сомневался. На одном из званых обедов Мак оказался в обществе психиатра, который объяснил ему, что люди с высокой степенью организации умственной деятельности не испытывают необходимости в том, чтобы окружающие их предметы находились в строгом порядке. В переводе на обычный язык это означало: ему, Смиту, нужен был порядок, следовательно, его умственная деятельность не отличалась высокой организацией. Усмотрев в этом еще одну ошибку в теории Фрейда, Смит под благовидным предлогом постарался отделаться от знатока человеческих душ и мозгов. Как-то в одной из телевизионных бесед со знаменитостями Смит услышал, как доктор Джойс Бралерз объяснял, что мужчин, которым нравятся аккуратно расставленные на диване подушки, неотступно преследует мысль о женской груди. На диване у Смита подушки всегда были в полном порядке. Мак спросил, что обо всем этом думает Анабела. Она ответила, что его восприятие женской груди не переходит разумных пределов, так что он мог не беспокоиться на этот счет.

Джемисон параллельно вел, как правило, несколько научных исследований. Но лишь немногим было суждено завершиться, поскольку его энтузиазм быстро начинал иссякать, как только его живое и богатое воображение покоряла новая идея. Не так давно Монти поведал Смиту, что занимается исследованием биографии Амелии Блумер, которая в XIX веке возглавляла движение феминисток и явилась изобретателем «блумеров» — коротких брюк-шаровар, названных в ее честь. Одновременно он изучал документы о Джордже Вашингтоне Плунките, политическом деятеле Нью-Йорка, который в начале века обосновывал разграничение взяток на «честные» и «нечестные» и гордо заявлял, что получаемые им «честные» взятки служили интересам общества. И конечно же, ненасытная любознательность профессора американской истории питала его интерес к очередному в истории Вашингтона громкому убийству.

В то утро Смит постучал в дверь кабинета Джемисона и, услышав приглушенное «входите», приоткрыл дверь настолько, насколько это позволили сделать сложенные за ней книги. Джемисон сидел в своем кресле, склонившись над столом, и что-то читал.

— Я не вовремя? — осведомился Смит.

— Ты всегда вовремя, Маккензи, проходи, присаживайся.

— А куда? — поинтересовался Смит. Чтобы отыскать в этом хаосе мебель, нужны были приборы ночного видения.

— А вот сюда. — Джемисон указал на стул, чудом избежавший участи хранилища книг и бумаг.

— Я подумал, что у тебя может найтись какой-либо материал о Клементе Ватландигеме, — сказал Смит, после того как сел, и извинился за вторжение.

— Конечно есть. — Глаза Джемисона радостно засветились. — Первый человек, лишившийся своей страны. — Он с трудом выбрался из-за стола, приподнялся на цыпочки, чтобы дотянуться до книги, погребенной под кипой бумаг на высоко расположенной полке, и едва не упал в груду документов, но удержался, вовремя ухватившись за подоконник. Монти передал книгу Смиту, который вскочил со стула, увидев, что Джемисон начинает падать. — Потерял равновесие, — пояснил Монти.

— Да, конечно, — ответил Смит, размышляя о том, что Джемисон действительно достал нужную книгу, не задумываясь ни на минуту.

— Печальная история с этим Валландигемом, — заметил Джемисон. — Он слишком распускал язык по поводу того, что Линкольн был тираном, его выслали в Конфедерацию,[9] но он им оказался не нужен, и его отправили обратно. Парень так и не смог найти себя и в конце концов застрелился.

Смит пролистывал книгу, в то время как Джемисон кратко излагал факт биографии ее героя. Это было как раз то, что требовалось Маку для подготовки к лекции. Он собирался использовать историю Клемента Валландигема в качестве примера чрезмерного наказания за приверженность оппозиции.

Джемисон вернулся в свое кресло и взял в руки бумаги, за чтением которых его застал Смит.

— Захватывающая история отражена здесь, Маккензи.

— О чем это? — спросил Смит.

— В некотором роде биография Полин Юрис.

— Где ты ее разыскал?

— У Венделя вчера вечером. Мы обсуждали последние детали в связи с субботней постановкой. Когда все разошлись, он вручил мне эти бумаги. Можешь представить мое волнение и интерес, ведь я сам веду дневник.

— Так это ее дневник?

— Ничего подобного, — с низким раскатистым смехом ответил Джемисон. — Род Полин берет начало во времена Революции, и она взяла на себя роль историографа. Такое многообразие личностей: военные, мошенники, преступники, торговцы крупные и мелкие, в роду по отцовской линии была даже одна женщина — организатор профсоюза на текстильных фабриках Массачусетса.

— А зачем Вендель дал эти записи тебе? — спросил Смит.

— Он посчитал, что они могут меня заинтересовать как историка, он надеется, что я смогу отредактировать их и найду издателя. Это было настолько трогательно, Мак. В глазах у Венделя стояли слезы. Он сказал, что опубликование этих заметок явилось бы данью памяти Полин. Я, конечно, согласился.

— Они написаны достаточно хорошо для публикации? — поинтересовался Смит.

— В том виде, в котором они сейчас, нет, насколько я могу судить из прочитанного. Но умелая рука редактора сможет придать им надлежащий для публикации вид. Хочешь взглянуть?

Смит взял записи Полин и был поражен внушительным объемом этого труда. Из собственного опыта он знал, что тех людей, которые грозятся написать историю своей семьи, хватает, как правило, страниц на двадцать. Старания Полин вылились не менее чем в три сотни страниц.

— Странно, Полин не производила впечатление человека, интересующегося историей, — заметил Смит, пролистав рукопись. — Мне она представлялась сугубо современным человеком. И Вендель, говоришь, был растроган до слез?

— В моем представлении, да. Какой приятный и неожиданный сюрприз — открыть в Полин новую грань.

— Ты уже много успел прочитать?

— Нет, и не думаю, что мне удастся продвинуться намного дальше в ближайшие несколько дней со всеми этими приготовлениями к спектаклю об истории Сиклса и Ки. Вы с Анабелой придете?

— Да. Мне интересно было бы это почитать.

— Ого, — сказал Джемисон, — профессор права собирается вторгнуться во владения профессора истории.

— Я бы и не подумал об этом, — улыбнулся Смит, — но у меня сейчас больше свободного времени, чем у тебя. — А про себя добавил: «И больше воздуха в кабинете». Он с трудом переносил тяжелую атмосферу загруженной сверх меры комнаты.

Джемисон придвинул кресло поближе и облокотился о стол. Здесь нет ничего, Мак, что могло бы пролить свет на убийство. Одна сплошная история и только. Я прочитал несколько последних страниц. Она успела дойти лишь до тысяча девятьсот двадцать первого года.

— Я и не ищу разгадок, Монти. Мне просто хочется на досуге почитать семейную хронику.

— Тогда возьми и читай.

Смит задумался, не вернуть ли рукопись. Ведь Тирни отдал ее Монти.

— А ты уверен, что не возникнет никаких сложностей, если я ее возьму? — спросил Маккензи.

— Конечно нет. Вендель не считает тебя чужим.

Смит подумал про себя, что он к этому отнюдь не стремился, а вслух заметил:

— Я скажу ему, что прочитал это.

— Ну естественно, — откликнулся Монти.

— Уже определились с субботней постановкой? Все в основном готово?

Вздох Джемисона едва не вызвал обвал.

— Произойдет чудо, если все пройдет, как запланировано. Это самая значительная из наших постановок. Многое может помешать, и стольких людей нужно удовлетворить. Еще великий бард Шекспир сказал, что в первую очередь необходимо произвести впечатление на юристов. Так ведь? — важно закончил Джемисон.

— Да, — улыбнулся Смит, — хотя у меня с этим проблема, несмотря на то что у Шекспира много последователей.

— Знаешь, Маккензи, лучше сначала удовлетворить актеров и актрис, в мире нет более эгоистичных, сложных в общении, всем недовольных, неуверенных в своих силах людей.

Смит поднялся и сунул под мышку рукопись и книгу.

— Мне пора идти, Монти. Я записан на прием к дантисту, надо быть у него через полчаса. Уверен, в субботу все пройдет отлично. Спасибо за книгу и рукопись. В понедельник верну то и другое.

— Как ужасно то, что произошло со студентом стоматологического факультета, — сказал Джемисон, когда Смит уже готов был уйти. — Я как раз отправил письмо от имени общества «Три С».

— В следующий раз доскажешь, Монти. У доктора есть правило: тем, кто опаздывает, он промывает корневой канал, независимо от того, надо это делать или нет. До субботы.

Кабинет дантиста Бернарда Киршбаума, у которого лечились Смит и Анабела, располагался в комплексе Уотергейт. Список его клиентов напоминал справочник «Кто есть кто?». Там можно было встретить имена, известные в Пентагоне, госдепартаменте, ЦРУ, средствах массовой информации. На стенах приемной были развешаны фотографии пациентов с их автографами, своеобразный архив Киршбаума: «вот это самый сложный случай прорезывания зуба мудрости, с этим пациентом случился обморок при виде иглы, хотя он получил три пули во Вьетнаме, а этот клиент большую часть времени, которое он проводил в моем кресле, принимал звонки из штаб-квартиры НАТО и Белого дома». Доктор просил фото и у Смит, но тот наотрез отказался; по его мнению, дупло в зубе было таким же частным делом, как семейные ссоры, политические пристрастия и ночные кутежи с красотками.

Смит уселся в ультрасовременное кресло Киршбаума. Ассистентка надела на него нагрудник. Смит не испытывал чрезмерного страха перед дантистами. Больше всего его раздражало то, что приходилось сидеть с полным специальных приспособлений и металлических фиксаторов ртом, а в это время доктор непринужденно болтал обо всем на свете: от Мадонны до результатов футбольного матча. В таком положении Смит был способен только мигать или мычать, что не очень оживляло разговор.

И этот визит не отличался от предыдущих. Смит как обычно восседал в зубоврачебном кресле с набитым всевозможными атрибутами лечебного процесса ртом, а Киршбаум развлекал его подробным отчетом о своей поездке на рыбалку в Новую Шотландию.[10] Доктор разложил перед Смитом сделанные во время поездки снимки, и Маккензи одобрительно кивал, надеясь, что не нарушит этим процедуру лечения. Киршбаум работал и болтал без умолку.

— Вы читали о вчерашнем убийстве студента факультета стоматологии? — спросил Киршбаум, смешивая на пластинке вязкий состав.

— Угу, — сумел произнести Смит.

Продолжая правой рукой готовить пломбировочную массу, дантист левой взял со столика лист с напечатанным тестом и подал Смиту. Маккензи был без очков, и ему пришлось держать листок на расстоянии вытянутой руки. Это была компьютерная распечатка. Вверху, через всю страницу кроваво-красными буквами шла надпись: общество «Алый грех».

Уважаемый дантист!

Те, кого интересуют криминальные истории, не предполагают, что и дантисты порой бывают связаны с ужасными преступлениями. В истории известен ряд убийств, имеющих отношение к стоматологии. Наш организационный комитет предлагает в качестве примера следующую историю, чтобы заинтересовать вас и побудишь к вступлению в наше общество.

«Радости современной технологии», — подумал Смит. Это один из тех документов, которые можно рассылать разным адресатам, соответственно меняя информацию: дантистам, бухгалтерам, можно даже попытаться привлечь в общество таксидермистов.[11]

В 1901 году в отеле «Кенмор» в своей комнате был застрелен Джеймс Сеймур Айрес, красивый молодой человек, студент-дантист, работавший кроме того клерком в Управлении переписей, который, по слухам, соблазнил немало молодых особ в Вашингтоне. Свидетели видели, как молодая женщина в ночной рубашке спустилась по пожарной лестнице из комнаты Айреса и исчезла в окне третьего этажа.

Опросили всех проживающих в то время в отеле молодых женщин, но безрезультатно. Однако появились два анонимных письма. Одно из них было получено до убийства конгрессменом от штата Мичиган Виксом. В нем сообщалось, что его дочь, которую часто видели с Джеймсом Айресом, находится в любовной связи с прожженным донжуаном. Второе письмо, написанное после убийства, было подписано «горничная». Там высказывалось предположение, что убийца — молодая женщина, проживавшая в то время в отеле, — Мери Минас из Индианы. Но беседа с мисс Минас также не дала результата.

Улики были повсюду. Айреса застрелили из пистолета Гаррисон и Ричардсон 32-го калибра, ствол оружия был испачкан кровью. На подоконнике в комнате убитого имелся кровавый отпечаток ладони. (Но в те времена еще не научились устанавливать личность по отпечаткам пальцев — один из интересных фактов, с которыми знакомятся члены общества на своих заседаниях.)

В итоге в убийстве обвинили тридцатичетырехлетнюю Лолу Иду Хемри Бони, жену коммивояжера, который целую неделю был в отъезде. Многочисленные свидетели показали, что она часто заходила в комнату Айреса, как и в комнаты других молодых постояльцев мужского пола. В ходе допроса она сообщила, что Айрес, угрожая пистолетом, принуждал ее лечь с ним в постель. Между ними завязалась борьба, пистолет выстрелил три раза, и все три пули попали в Айреса. Затем, по ее словам, она покинула комнату через окно.

Заседание суда продолжалось пять часов. Лола Бони была признана невиновной. Это всего лишь краткое изложение этого потрясающего убийства. Подробно о нем мы будем говорить на одном из наших предстоящих заседаний, принять участие в котором мы приглашаем вас и ваших коллег.

Монтгомери Джемисон, Председатель организационного комитета.

Киршбаум взял листок у Смита и продолжат трудиться над его раскрытым ртом.

— Простое совпадение, — заметил он между делом.

Смит попытался изобразить на лице вопрос.

— Я говорю об убийстве студента-дантиста прошлой ночью, — понял безмолвный вопрос Киршбаум. — Вы не слышали об этом?

Смит хотел, но не имел возможности сказать, что его друг и автор листка Монти Джемисон, являющийся председателем организационного комитета общества «Три С», как раз начал ему рассказывать об этом случае.

— Молодой студент-дантист был убит в какой-то гостинице с сомнительной репутацией. Слышал об этом по радио. Свидетели утверждают, что видели женщину, спускавшуюся по пожарной лестнице. Я считаю, сходные обстоятельства рождают одинаковые события. История повторяется.

Наконец процедура была закончена. Смит поднялся и плохо слушающимися от новокаина губами спросил:

— Собираетесь вступить в члены общества «Алый грех»?

— Думаю, что вполне возможно. В этом есть что-то занятное. У них намечается в субботу большое представление?

— Да, ради благой цели.

— Кажется, и вы будете к этому причастны, я имею в виду, как специалист по уголовному праву. Похоже, это как раз по вашей части.

— Может быть, несколько лет назад меня бы это и привлекло, но не сейчас. — Подавив острое желание сказать доктору, что час, проведенный в зубоврачебном кресле, кажется ему ужаснее быстрого и легкого убийства, Смит оплатил счет в приемной, поздоровался со следующим пациентом — молодым сенатором из Массачусетса, с которым он, случалось, играл в рэкитбол.[12] После этого он отправился домой, прижимая ладонь к растревоженной челюсти. Его воображение рисовало женщин в ночных рубашках, спускающихся по пожарным лестницам. Что же сказал ему однажды психиатр? «Стоит запретить человеку думать о лиловых слонах, и они не будут выходить у него из головы». Точно как у него: мысли вертелись вокруг женщин в лиловых ночных рубашках.

Смит дал себе зарок не расставлять больше аккуратно диванные подушки.

23 В тот же вечер

— Я поставил себе цель — больше узнать о моем герое, — сказал священник, исполнявший роль президента Бьюкенена.

— И что же?

— Мне кажется, я лучше стал его понимать.

— Очень хорошо.

Режиссер театральной труппы «Потомак плейерс» Сеймур Флетчер намеревался уйти, но священник придержал его за рукав.

— Я пришел к заключению, что, если буду говорить мягким, тихим голосом, это послужит подтверждением всех грязных сплетен.

— Что же это за сплетни? — спросил Флетчер, оборачиваясь.

— Из того, что я прочел, следует, что президент, по мнению некоторых, был гомосексуалистом.

— И что же дальше?

— Если же все не так, он оставался девственником. И это еще один бездоказательный гадкий слух. И нельзя считать подтверждением подобных непристойных предположений тот факт, что он оставался холостяком и предпочитал мужскую компанию. Мне кажется, Сеймур, если я буду произносить его реплики вполголоса, это укрепит почву для такого рода сплетен. Я вижу его крепким, сильным мужчиной с громким голосом, предпочитающим мужское общество.

— Полагаю, что вы абсолютно правы, ваше преподобие. Вам следует говорить рокочущим басом. Извините, мне нужно начинать репетицию.

Первоначально планировалось провести репетицию в пятницу, но из-за возникших осложнений в отношениях с артистами и церковной администрацией (небольшой зал еще за несколько месяцев до этого был снят для проведения концерта детской хореографической студии) оставался свободным только четверг.

Артисты расположились в разных частях зала. Некоторые читали газеты, где речь шла о предстоящей субботней постановке. Как отмечалось в статье, грядущий спектакль театра должен был стать самой крупной благотворительной акцией общества «Алый грех». Приводились слова Венделя Тирни: «Этот спектакль станет выдающимся событием. Вниманию зрителей будет представлена сценическая версия одного из самых громких убийств, совершенных в столице, Синоптики обещают нам хорошую погоду. Этот спектакль явится настоящим событием в жизни Вашингтона».

— Внимание, послушайте меня. — Флетчер встал посреди сцены и хлопнул в ладоши. — Это наш последний шанс сгладить все оставшиеся шероховатости, чтобы быть в полной уверенности, что нами подготовлен первоклассный спектакль. Мы начнем с самого начала и устроим полный прогон. В субботу мы играем на открытом воздухе, так что технические детали не будут нас сегодня отвлекать. Но хочу напомнить: несмотря на акустическую систему, всем надо говорить максимально отчетливо и достаточно громко, чтобы донести свои слова до зрителей. Публики соберется много, и она будет рассредоточена. — Сеймур взглянул на священника, тот улыбнулся в ответ. — Я узнал сейчас от мистера Тирни, что на спектакле, возможно, будет присутствовать президент с супругой. И хотя это прибавит нам престижа, но одновременно может создать дополнительные сложности. — Он посмотрел в сторону Тирни и Чипа. — Хотите что-нибудь добавить?

— Нет, — ответил Тирни.

— Ну хорошо, — подытожил Флетчер и скомандовал: — Все по местам!

Он стоял рядом с женщиной-бутафором. Перед ней на столике лежали два старинных пистолета, оружие такой конструкции было в ходу в те времена, когда Дэн Сиклс убил Филипа Бартона Ки. Как говорилось в газетной статье, эти пистолеты предоставил из своей коллекции банкир Сэм Танклоф. С тех пор как Танклоф, находившийся в этот момент вместе с Сунь Беньчонгом в деловой поездке на Каймановых островах, стал по совету своего друга Венделя Тирни членом общества «Три С», у актеров труппы не возникало проблем с оружием для спектаклей — их выручала коллекция Танклофа. Сэм не только предоставил для постановки пистолеты, но и заказал их переделку, чтобы они могли стрелять холостыми зарядами.

На столике лежало два пистолета, поскольку в последний момент сценарий подвергся изменениям. Когда Маделон Сент-Сири писала сценарий, она включила только один пистолет, который достал Сиклс из кармана. Но Монти Джемисон уточнил, что Сиклс имел два пистолета, один из которых он выронил во время первоначальной стычки с Ки. В результате в действии появился второй пистолет, хотя его не успели переделать для холостой стрельбы.

Актеры заняли свои места в начальной сцене. Флетчер сел в третьем ряду перед Венделем и Чипом Тирни.

— Начали! — крикнул он.

— А где Карл? — спросила Сюзен Тирни.

— Да, где же Карл? — оглядел зал Флетчер. — Карл Мейберри исполнял роль Филипа Бартона Ки. Флетчер встал. — Где же, черт возьми, Карл? — Не получив ответа, Флетчер вскочил на сцену и в отчаянии простер в зал руки. — Позвоните ему, — обратился он к своей помощнице, — передайте, чтобы он немедленно приехал сюда.

Она позвонила по имевшемуся в церкви телефону и вернулась нахмуренная.

— Он сказал, что не приедет.

— Почему?! — завопил Флетчер. — Разве он не знает, что у нас генеральная репетиция?

— Я ему так и сказала, Си, но он ответил, что ему это безразлично. А еще он просил передать, чтобы вы сценарий и пьесу… засунули куда-нибудь подальше.

— Не могу поверить, — несколько раз повторил весь побагровевший Флетчер. — Генеральная репетиция и…

— Чип может заменить Карла, — предложила Сюзен.

— Кто? — резко повернулся к ней Флетчер.

— Мой брат Чип, он знает все роли.

— О нет, — раздались голоса, послышался смех.

Флетчер вышел на авансцену, сложив ладонь козырьком, и посмотрел в зал.

— Чип, дружище, — попросил он, — ты не мог бы нам помочь? Я хочу сказать, не можешь ли ты выйти сюда и сыграть вместо Карла, чтобы другие актеры смогли прорепетировать?

— А что будет в субботу? — поинтересовался Тирни.

— Когда будет нужно, мы все уладим, — пообещал Флетчер. — По крайней мере, у остальных будет возможность повторить свои роли. Это нам очень нужно. — И добавил, обращаясь к Чипу: — Пожалуйста, Чип, если надо, возьми сценарий.

— Давай, — сказал Тирни сыну, — нельзя, чтобы из-за одного безответственного актера сорвалась генеральная репетиция.

В другой ситуации Чип отказался бы, но его просил отец. Он вздохнул, медленно встал и присоединился к актерам на сцене. Суфлер протянула ему сценарий, но он отказался.

— Сюзен права. — На красивом, по-юношески свежем лице Чипа появилась широкая улыбка. — Я действительно знаю все роли.

Репетиция началась и прошла на удивление гладко, принимая во внимание сделанную в последнюю минуту замену. Флетчер был поражен. У Чипа обнаружилось умение прекрасно держаться на сцене, и реплики свои он произносил убедительно и без лишних эмоций. Не чувствовалось ожидаемой неловкости в любовных сценах, где он играл вместе с сестрой и которые через день предстояло показать на одной из сцен в парке Ла Файет. И сцену смерти Ки, сраженного выстрелами Сиклса, Чип играл натуральнее, чем Карл Мейберри.

Репетиция затянулась до полуночи. Вендель Тирни уехал в одиннадцать часов. Перед уходом он поднялся на сцену и поздравил Чипа с прекрасной игрой, а также сказал Флетчеру:

— Чип будет играть и в субботу, если нужно. — При этом он не потрудился спросить согласия у сына.

Актеры не торопились расходиться, обсуждая прошедший вечер. К Флетчеру подошел ассистент режиссера по техническим средствам, в реальной жизни — программист, он хотел выяснить ряд вопросов, касающихся записанных на пленке звуковых эффектов, которые беспокоили Флетчера, словно заноза. И неудивительно: пистолетные выстрелы слышались, когда должен был греметь гром, грохотание грома неслось из динамиков вместо щебета птиц.

— Постарайся, чтобы все было в порядке, и следи внимательно за действием.

— Один из магнитофонов меня беспокоит, — пожаловался программист-помощник режиссера.

— Отрегулируй его.

— Я постараюсь. Может быть, нам стоит проверить пистолет, из которого стреляет Сиклс?

— Нет, не нужно, — ответил Флетчер, представляя, как в тишине подвала раздается оглушительный выстрел, и на фреске, изображающей Тайную Вечерю, появляется внушительная дыра. Конечно, холостой выстрел не может дать подобного результата, но такое уж было у Флетчера образное мышление, часто убеждавшее его в правильности принимаемой решения.

— С пистолетом будет все в порядке. Оружие мистера Танклофа никогда не подводит.

Флетчер спросил о заключительных замечаниях и предложениях, и они посыпались одно за другим. Большую их часть Сеймур оставил без внимания.

— Может быть, мне стоит примерить на мистера Тирни костюмы? — предложила костюмерша. — На всякий случай.

— Хорошая идея, — поддержал ее Флетчер, и Чип последовал за костюмершей в комнату, где облачился в черный фрак и надел черный котелок. И то и другое сидело отлично. Чип был одинакового роста и комплекции с Карлом Мейберри, даже размер головы у них совпадал.

— Выпьешь что-нибудь? — спросил Чип сестру, вернувшись после примерки в зал.

— Не могу. Должна лететь первым рейсом в Нью-Йорк.

— Еще один урок у гуру?

— Да. — Она не могла определить, прозвучала ли в его словах насмешка или это был обычный вопрос.

— Желаю летной погоды, — сказал Чип.

— Надеюсь, бури не будет. Между прочим, ты здорово сыграл. Может быть, тебе стоило стать актером?

— Нет, это занятие не для меня, — от души рассмеялся Чип. — Если составить список из тысячи профессий, которыми я бы хотел овладеть, то слово «актер» заняло бы последнюю строку. — Он поцеловал сестру в щеку и ушел.

Со сцены убрали декорации и мебель. Два пистолета, переданные Сэмом Танклофом в распоряжение театральной труппы, были заперты в костюмерной и ключи переданы Си Флетчеру.

— Здравствуйте, Алисия, — сказал Смит, сняв трубку в своем кабинете. — Как поживаете?

— Отлично, Мак. Тони просил позвонить вам.

— Звучит интригующе.

— Тони для меня всегда загадка, — рассмеялась жена Буффолино. — Он позвонил по таксофону и попросил связаться с вами. Если можно, он хотел бы встретиться с вами сегодня вечером.

— Где и зачем?

— Могу ответить на первую часть вопроса: вы встречаетесь в маленьком баре в здании Уотергейт.

— По какому поводу, не догадываетесь?

— Нет, он сказал только, что дело важное и вы не пожалеете, что пришли.

— И когда же должна произойти эта таинственная встреча?

— Через час. Конечно, если вы сможете прийти. Тони сказал, что подождет вас немного.

Было одиннадцать часов. Анабела рано легла спать. Ей нездоровилось, и она хотела пресечь недомогание в зародыше, чтобы не разболеться.

— Хорошо, — ответил Смит Алисии, — я выезжаю через несколько минут.

Смит выпустил Руфуса побегать в их маленьком огороженном забором дворике, потом свистом позвал обратно. Предложенное хозяином пашущее колбасой собачье угощение без звука исчезло в широко раскрытой пасти пса.

— Да, Руфус, — заметил Смит, — не мешало бы тебе сходить к дантисту. Есть у меня тут один на примете. — Он погладил собаку по голове. — Не буди хозяйку. Подремли, я скоро вернусь.

Мак взял желтый блокнот, которым они пользовались, если нужно было оставить сообщение, и записал: «Должен отлучиться ненадолго, Тони попросил встретиться с ним, зачем, не знаю. Сейчас одиннадцать часов. Вернусь, как только смогу. Люблю».

Когда Смит вошел в зал, Буффолино уже сидел за столиком. Вид у него был вконец измученный. Его щеки покрывала щетина такой густоты, словно он не брился не один день, а целый месяц. На Тони была зеленая с черным фланелевая рубашка, черные мешковатые брюки и желтовато-коричневая ветровка. Его одежда не совсем подходила для престижного столичного бара, где одетые в темные костюмы мужчины потягивали спиртное, похлопывали друг друга по спине и рассказывали анекдоты, а сухощавые женщины чересчур громко смеялись, при этом их глаза горели честолюбивым огнем от сознания близости к влиятельным темным костюмам.

— Ты выглядишь черт знает как, — сказал Смит, поздоровавшись с сыщиком. — Должно быть, потому они тебя и усадили за этот столик между туалетами.

— Все это результат напряжения и давления, Мак. Чего стоит следить, чтобы парни приходили на смену. А еще Алисия долбит меня, как дятел. Если на человека слишком сильно давят, это может для него плохо кончиться.

— Может, тебе нужен отпуск? — предположил Смит.

— Алисия говорит то же самое. Может, возьму его, после того как закончу работу у Тирни. Хочешь что-нибудь выпить? — На столе стоял наполовину пустой бокал и бутылка «Роллинг рок».

Появился официант, на которого произвели впечатление рубашка и галстук Смита. Мак заказал один коньяк.

— Итак? — спросил он.

— Да, — самодовольно улыбнулся Буффолино. — Ничего, что я вытащил тебя из дома среди ночи, а?

— Ничего. — Смит поднял свой бокал. — Твое здоровье.

— Твое тоже. — Буффолино взял конверт, который был прислонен к спинке его стула, и поднял его над столом.

— Что это? — спросил Смит.

— Подарок.

— Подарок? Мне? Так поэтому я здесь?

— Точно так, Мак.

Смит потянулся за конвертом, но Буффолино убрал руку.

— Сначала я хочу тебя кое о чем спросить.

— Слушаю.

— Как бы мне это выразить? — наморщил Тони лоб. — Ты ведь честный и непреклонный человек, правда?

— Не во всем, — пожал плечами Смит.

— Я имею в виду закон. Ты ведь не станешь нарушать закон, даже не попытаешься его обойти. Я прав?

— Продолжай, мне кажется, меня втягивают в компрометирующую ситуацию.

— Я никогда не поступлю с тобой так, Мак. — Тони украдкой оглядел зал. — Хочу, чтобы ты знал, если ты прогонишь меня, я пойму.

— Но почему я могу так поступить? Что в этом конверте?

— Кое-что из того, что ты хотел бы получить.

— Выигрышный лотерейный билет?

— Твое желание — мое желание. В этом конверте у меня копии очень важных писем.

— Как ты их достал? — спросил Смит.

— Тебе это не интересно.

— Неправда, я очень хочу знать.

— Тебе это не понравится.

— Мне уже не нравится. Здесь письма Тирни?

— Копии.

— Слушаю тебя.

— Ладно, слушай. У меня неполный рабочий день трудится приятная молодая леди. Она еще и писательница. Пишет стихи и статьи в журналы. Ей пока не очень везет, но, может быть, когда-нибудь все изменится. Тем не менее я вычислил для себя, как попала в газету информация о письмах Тирни. Там есть полицейский Фрэнк Честер, неудачник, много лет командует отделом вещественных доказательств. До меня доходили слухи, что за хорошие деньги он готов продать информацию. И я решил, что стоит попробовать. Я попросил мою знакомую связаться с ним и сказать, что она хочет написать рассказ о Полин Юрис, поэтому ей надо узнать, что было в тех письмах. Честер ответил, что помочь не может, тогда она вскользь намекнула, что для написания рассказа предусмотрена сумма в пять тысяч баксов, из которых две тысячи выделены на проведение «исследовательской работы». Честер продолжал упираться, но моя знакомая о-о-очень настойчивая и обаятельная. Она продолжала его уговаривать, и Честер согласился встретиться, но всего лишь для того, чтобы обсудить этот вопрос. Так вот, Мак, они встретились сегодня за обедом, и когда они разделались с яблочным пирогом и кофе, у моей знакомой уже были копии писем, которые Честер «случайно» захватил с собой.

Смит не отрываясь смотрел на Буффолино.

— Вот они. — Тони подтолкнул конверт к Маккензи.

— Ты подкупил офицера полиции двумя тысячами долларов?

— Тысячей. Я обошелся тысячей.

— Мне все равно, сколько это стоит. Ты нарушил закон.

— Это не я, это моя знакомая.

— Но по твоему указанию.

— Я не говорил ей о деньгах, но она знала, как я, нет, ты хотел увидеть эти письма.

— Ты назвал ей мое имя?

— Нет, я сказал: один мой заинтересованный друг.

— Ясно, Тони, ты же помнишь, как сам чуть не попал в тюрьму, за то что принял взятку.

— Но там были наркотики, а здесь обычные письма. Ничего ведь не пропало. Оригиналы благополучно хранятся в отделе. Это копии, только и всего.

Смит не мог решить: либо встать и уйти, либо придушить Буффолино. Он не сделал ни того, ни другого.

— Ты выложил за это тысячу долларов? — спросил он.

— Да, подумал, что Тирни охотно возместит мне расходы. Он ведь захочет увидеть письма. Верно?

Смит не мог с этим спорить и задал логичный вопрос:

— А почему здесь сижу я? Передай конверт Тирни.

Буффолино покачал головой.

— Лучше тебе отдать ему письма.

— Почему?

— Потому что он не станет расспрашивать тебя, как ты их достал. У меня он начнет выпытывать. Может быть, еще и разозлится. Ты мне говорил, что я иногда захожу слишком далеко.

— Иногда, и это как раз такой случай.

— Послушай, Мак. — Буффолино откинулся на спинку кресла, на его лице с резкими чертами отразилась обида. — Сожалею, Мак, возможно, я и совершил ошибку. Мы ведь все их совершаем, не так ли?

— Кто-нибудь еще их видел? — спросил Мак, беря конверт. — Кроме твоей знакомой?

— Их даже она не видела, — просиял Буффолино. — Когда Честер передал ей конверт, он был так же запечатан, как и сейчас. Я сказал, что ей, может быть, следовало Их проверить, но она ответила, что очень обрадовалась, когда конверт оказался у нее, и боялась испортить сделку.

— Значит, в этом конверте могут оказаться и не письма, — предположил Смит.

Буффолино хотел возразить, но передумал. Он ясно представлял себе ход мыслей Смита. Вот Мак обязательно бы вскрыл конверт, чтобы точно знать, что в нем. Настоящий адвокат, сделал для себя вывод Тони.

Смит подал знак, чтобы принесли чек.

У стойки бара крупный мужчина с красным лицом пьяницы прижимал молодую женщину. Она хихикала. Смит расплатился, и они вышли из бара вместе с Буффолино.

— Никогда больше не делай подобного, Тони, — твердо сказал он. — И никогда не действуй от моего имени, предварительно не переговорив со мной.

— Ты все понял, Мак? Ты поговоришь с Тирни, чтобы он вернул мне тысячу?

— Иди домой, Тони.

— Пока, Мак, привет Анабеле.

Когда Смит вернулся домой, Анабела читала в их кабинете.

— Я беспокоилась, — проговорила она.

— Ты видела мою записку?

— Конечно, зачем нужно было встречаться с Тони так поздно?

Он протянул ей конверт.

— Что это?

— Увижу, когда открою. Почему ты встала? Ты спала, когда я уходил.

— Проснулась, на душе беспокойно, я пошла на кухню попить, там увидела твою записку и подумала, что ты отправился на свидание с той загадочной дамой, о которой я говорила тебе.

— Мне придется еще почитать, — сказал Смит. Когда позвонила Алисия Буффолино, он был занят семейной хроникой Полин Юрис. Теперь прибавились еще и письма.

— А нельзя это отложить? — спросила Анабела.

— Чтение? Конечно, а что такое?

— Мне кажется, мы кое о чем забыли.

— О чем же?

— Несколько дней назад я отвергла твои любовные порывы. Тогда я сказала, что разумнее отложить все до другого раза.

— Полагаю, что этот момент наступил, — торжественно произнес Смит, принимая театральную позу.

— Если твое тайное свидание не подавило в тебе всякое желание.

— Увидим. — Он взял ее за руки и поднял с дивана. Они обнялись.

— Я обожаю тебя, — прошептал он ей на ухо. Возбужденные его дыханием искорки волнения побежали по ее телу.

Через несколько минут они забыли обо всем, сминая гладь простыней сплетенными в порыве страсти телами. Такую ночь нельзя было тратить на чтение.

Сеймур Флетчер сидел в гостиной своей квартиры в районе Адамс Морган, тупо уставившись в телевизор, где шел какой-то старый фильм. На нем были только спортивные трусы. Из кухни появилась Сюзен Тирни, она уже успела одеться. Ей не хотелось ехать к Флетчеру, потому что ей действительно нужно было успеть на ранний рейс в Нью-Йорк. И в этом состояла проблема. Флетчер не желал, чтобы она летела. Как он выразился, у нее в этот день не было занятий с этим шарлатаном Артуром Саулом.

Потом они занялись сексом, не получив от этого удовлетворения. Затем Сюзен рассказала Сеймуру, что достала деньги и хочет отдать их Саулу для постановки шоу для одной актрисы по ее сценарию.

Флетчер пришел в ярость и заявил, что она его предала, после того как он помог ей со сценарием и много сделал для ее карьеры. Это было правдой, но только отчасти. Прочитав ее сценарий, он ограничился двумя замечаниями, но в спектаклях группы «Потомак плейерс» давал ей ведущие роли, это же касалось и постановок в обществе «Три С».

— Это ведь Нью-Йорк, Си, — сказала она, стараясь убедить его.

— Ты там ничего не добьешься, поставь шоу здесь, а потом покажи его в Нью-Йорке. Я знаю тебя. Саул жулик, а не режиссер. Только я могу помочь раскрыться твоему таланту.

— А несколько минут назад ты этого не знал, — съязвила Сюзен.

Спор продолжался, пока Флетчер не поставил точку, запустив тяжелой вазой в зеркало.

— Извини, Си, — произнесла она, стоя у двери. — Я просто считаю, что мне больше подходит Нью-Йорк.

— Поступай как знаешь, — проговорил он, не отрывая взгляда от экрана. — Трать деньги отца черт знает на что, твое дело.

— Это деньги не отца. Это… ну, до свидания, Си.

Все еще продолжая злиться, Флетчер оделся, собираясь пойти в бар по соседству.

— Проклятье, — выругался он, не обнаружив вместе с другими ключами связки ключей от репетиционного зала в церкви. Он решил, что забыл их там. — Ну и черт с ними, черт побери все на свете. Они должны были попасть ко мне, — пробормотал Флетчер себе под нос, имея в виду деньги, о которых говорила Сюзен.

24 В тот же вечер на Каймановых островах

Клуб занимал двухэтажное белоснежное здание на территории частного курорта в северной части Большого Каймана. В дневное время солнцепоклонники, не имеющие понятия или не желающие ничего знать о меланоме, жарились на солнце до медного отлива на пляже первозданной красоты, в то время как любители подводного плавания познавали красочный мир, укрытый лазурным зеркалом спокойного моря.

Ночью кажущуюся черноту воды нарушал лунный свет, ложившийся на нее серебристой рябью. Легкий ночной ветерок нежно перебирал листья пальм, освещенных мощными прожекторами.

Помещение ресторана отличалось такой же безукоризненной белизной, как и наружные стены здания. Строгое однообразие нарушали ковровые дорожки, отделка стен и посуда, имевшие цвет морской волны. В этот вечер зал был почти пуст. Соотношение посетителей и официантов, чья накрахмаленная униформа казалась сделанной из картона, составляло 1:3. Совет клуба редко критиковал обслуживание в ресторане, хотя достоинство винного погреба и качество блюд постоянно становились предметом обсуждения. Частный клуб, ни больше, ни меньше.

Сэм Танклоф, Сунь Беньчонг и Джон Симмонс расположились за столиком у окна. Они уже закончили обедать и неторопливо наслаждались кофе, довольные малочисленностью посетителей.

— Мне не все еще до конца ясно, — сказал Танклоф, возвращаясь к теме предыдущего разговора — банковскому счету, открытому на острове Сунь Беньчонгом на имя и в интересах консультативной группы инвестиционного банка Танклофа.

Адвокат Симмонс, интересный загорелый мужчина с седыми волосами, аристократическими чертами лица и ухоженными руками, на протяжении всего вечера сидел неестественно прямо.

— Сэм, нет ничего плохого в размещении здесь твоего счета, — уверенным, спокойным тоном говорил Симмонс, сияя улыбкой. — Когда мы открывали его здесь с Сунь Беньчонгом, то ни в чем не отступили от буквы закона. — Симмонс специально прилетел в этот день ради встречи. Он жил и имел практику в Майами, специализируясь на оформлении заграничных счетов состоятельных клиентов.

— Танклоф поморщился, ожесточенно потер шею, затем почесал мизинцем правое ухо.

— Если все обстоит именно так, почему в отношении меня начато расследование?

— Это совсем не расследование, — ответил адвокат, — а обычный запрос. Мистер Карвелла из Министерства финансов ясно сказал об этом, когда беседовал в банке с Бобом Чалмерсом.

— Я рассчитывал, что секретность станет одним из преимуществ открытия здесь счета, — проговорил Танклоф, поворачиваясь к Беньчонгу.

Смех Симмонса прозвучал явно покровительственно.

— Сэм, секретность продолжает оставаться одним из притягательных факторов размещения счетов на Каймановых островах. Конгресс, не без участия финансовой инспекции, уже давно пытается нарушить эту секретность, но без особых успехов. Карвелла действовал в пределах Договора о взаимном оказании правовой помощи. Договор дает ему права, но закон не имеет достаточной силы, чтобы заставить местную администрацию ему подчиняться. Тебе не следует беспокоиться. Все в должном порядке.

Танклоф допил коньяк, поднял глаза на двух топтавшихся у стола официантов и показал на свой пустой бокал.

— Джон, меня беспокоит не правовая сторона. У меня душа не лежит к заграничным вкладам и всякой секретности. Когда речь идет об инвестициях, мне нужно проявлять сообразительность и расторопность. Если я вижу, что сделка выгодна, я стараюсь ее заключить. Все просто. Я знакомлюсь с предлагаемыми мне планами строительства нового торгового центра или административного здания, если они меня устраивают, я выдаю ссуду и получаю прибыль за счет окупаемости. Когда Сунь предложил открыть здесь счет, чтобы уклониться от некоторых налогов, — и вспомните, мы открыли наше отделение в Лондоне, чтобы создать основу для ведения банковских операций за границей, — так он сказал, что это принесет большие доходы мне и моей компании. — Сэм тепло, по-дружески улыбнулся Беньчонгу, посчитав, что высказался слишком резко по отношению к молодому финансовому гению. — Я ни на минуту не усомнился в тебе, Сунь, и сейчас не сомневаюсь. Но я много лет занимаюсь такими делами, и ни разу у меня не было никаких трений с властями. Меня это устраивает. Все открыто и честно, все на виду, никаких тайн. Но теперь моими делами начинает интересоваться Министерство финансов и финансовая инспекция. Мне это совсем не нравится.

— Джон прав, Сэм, — заметил Сунь, — нет никакого расследования, просто рядовой визит представителя министерства. По моим данным, в будущем таких визитов будет много. Подобная практика проводится в Свазиленде, Лихтенштейне, даже в Науруи Вануату. Это обычный порядок. Если бы у нас было, что утаивать, мы имели бы основание для беспокойства. Но нам нечего скрывать. Поэтому я предлагаю забыть обо всем и предоставить Джону заниматься этими делами.

Симмонс чуть заметно улыбнулся и отхлебнул кофе. Танклоф зажмурился, словно стараясь таким образом облегчить себе принятие окончательного решения. Наконец он открыл глаза.

— Полагаю, что ты прав. Черт возьми, Джон, я плачу тебе за это. — И, обращаясь к Беньчонгу, добавил: — Это глупые страхи бизнесмена старой закалки. Джон, вы встречаетесь с Чалмерсом и этим парнем из Министерства завтра утром?

— Да.

— Мое присутствие необходимо? У меня заказан билет на первый рейс, но я могу отложить отлет.

— В этом нет надобности, — сказал Симмонс. — Откровенно говоря, лучше, когда клиенты не присутствуют при подобных беседах. Все равно что ревизия финансовой инспекции. Никогда нельзя предугадать, что из сказанного клиентом может пойти ему во вред. Вы летите вместе?

— Нет, — ответил Сунь. — Я остаюсь до обеда. У меня есть еще дело.

— И как ее зовут? — понимающе рассмеялся Танклоф.

— Это одолжение для брата.

— Я забыл, что у тебя есть брат, — сказал Танклоф. — Джо, так, кажется, его зовут.

— Да.

Трое мужчин вышли из ресторана и, стоя под мерно раскачивающимися пальмами, вдыхали чистый, влажный воздух.

— Чудесная ночь, — заметил Симмонс.

— Милое местечко, — откликнулся Танклоф. — Я не прочь поселиться здесь когда-нибудь.

— Чтобы быть поближе к своим деньгам, — пошутил адвокат.

— Чтобы уйти подальше от зимних холодов и других малоприятных вещей, — возразил Сэм.

Они вместе дошли до развилки, где каменистая тропа расходилась в трех направлениях. На берегу у каждого имелся свой коттедж. Симмонс пожелал им доброй ночи, он сказал, что утром им, скорее всего, увидеться не придется, но он позвонит из Майами и сообщит о результатах встречи. Не спеша он отправился к себе. Коттеджи Беньчонга и Танклофа находились по соседству в другом направлении.

— Как насчет стаканчика на ночь? — предложил Танклоф. — У меня есть шотландский виски.

— Нет, спасибо, Сэм, мне нужно еще успеть много прочитать. Мне не только приходится быть в курсе событий в финансовом мире, я еще должен готовиться к лекциям в университете.

— Считаю, это отлично, что ты теперь адъюнкт-профессор. Поделись немного своим талантом с другими. Может быть, заметишь способных студентов, потом пригласим их работать у нас.

— Я внимательно к ним присматриваюсь, — ответил Сунь.

На следующее утро Джон Симмонс встретился с представителем Отдела по пресечению преступлений в сфере финансов, насчитывающего двести человек персонала, который входил в состав Министерства финансов США. Во встрече также участвовал представитель банка, ответственный за счет Танклофа. В это время Сунь Беньчонг посетил невысокое белое здание в финансовом квартале Джорджтауна. Согласно постановлению администрации, высота зданий в Джорджтауне не должна была превышать высоту деревьев. Это указание строго соблюдалось. На Каймановых островах подобные распоряжения были обязательны к исполнению. В меньшей степени распоряжения сверху затрагивали основную сферу деятельности на островах — банковскую, где действовали свои правила.

Нигде снаружи здания не было видно слова «банк». Слепящие лучи солнца, обесцветившие все вокруг до неестественной белизны, отражались в маленькой медной табличке, прибитой рядом со входом. На табличке значилось: «А.Коллинз, эсквайр». Это был не сам банк, а его представительство. За дверью находились только факсы, компьютеры и бухгалтерские книга.

— Все перечисления сделаны, мистер Беньчонг, согласно запросу.

Во внешности А.Коллинза отчетливо проявлялось смешение европейской и азиатской рас. Стол, за которым он сидел, не соответствовал его солидной комплекции.

— Я спрашиваю не об этом, — сказал Беньчонг. — Мне нужно знать, не проявляли ли интерес к этому счету американские официальные лица.

— Нет, им никто не интересовался.

— А из Гонконга?

— Тоже нет, а почему вы спрашиваете?

— Правительственные чиновники стали проявлять пристальный интерес к деятельности некоторых из моих партнеров. Вы поставите меня в известность, если они доберутся до этого счета?

— Конечно, конечно. Вам что-нибудь нужно, пока вы здесь? Могу я выполнить какую-либо вашу просьбу личного характера?

— Сегодня я уезжаю, но возможно, скоро вернусь.

— Обязательно позвоните, когда будете здесь снова, мистер Беньчонг, — сказал Коллинз, вставая и протягивая руку. — Я всегда к вашим услугам.

Сунь взял такси и поехал в фешенебельный квартал острова, там, у небольшого, выкрашенного в желтый цвет дома, он попросил шофера остановиться. Ему открыла женщина и проводила на веранду с видом на бассейн. Почти сразу появился высокий стройный испанец.

— Рад вас видеть, мистер Беньчонг. — Акцент выдавал его происхождение. — Неожиданный визит, что-нибудь случилось?

— Дела идут хорошо?

— Да, конечно. — Улыбка молодого человека подтвердила его слова. — А почему вы спрашиваете?

— Смутное предчувствие, — ответил Сунь, неопределенно пожимая плечами. — Некоторые события можно предугадать. Кто-либо интересовался поставками?

— Какие могут быть вопросы? Ведь это Карибское море. Здесь очень популярно подводное плавание. Кого может удивить и особо заинтересовать импорт баллонов для аквалангов?

— Прекращаю на некоторое время их поставку.

— Печально, — произнес испанец, и на его узком лице отразилось разочарование.

— Перерыва в оплате не будет, я предполагаю сделать небольшой перерыв на своего рода инвентаризацию. Какие-либо проблемы с мистером Коллинзом?

— Нет, никаких, все отлично, именно отлично. Дела идут без всяких осложнений. И как долго вы намерены проводить э… инвентаризацию?

— Месяц, возможно, два. Если кто-либо станет интересоваться мной, баллонами или Коллинзом, немедленно сообщите мне.

— Si, si.[13]

— Мне пора идти, — сказал Беньчонг, бросив взгляд на часы. — Я вернусь через несколько недель. — Он передал молодому человеку конверт с деньгами и ушел.

По дороге в аэропорт Беньчонг ощутил безотчетное чувство тревоги. Он очень не любил это ощущение. В любой ситуации — в бизнесе или за карточным столом — нервы никогда не способствовали успеху. Усилием воли он старался успокоиться, внушая себе, что ничего плохого не произошло. Все было в должном порядке. Вопросы относительно счета Сэма Танклофа на Кайманах не выходили за обычные рамки. Просто чиновники старались проявить свое служебное рвение. Счет Танклофа был абсолютно законным. А что касается его собственного счета, то о нем не знал никто, кому не следовало знать, не говоря уже о Министерстве финансов и финансовой инспекции. Ради этого счет и был открыт.

Мысли эти несколько успокоили Беньчонга. Он был доволен, что побывал на островах: нелишне проследить, как идут дела. Необходимость сопровождать Танклофа послужила хорошим поводом навестить Коллинза. Лучше перестраховаться, чем потом о чем-либо жалеть. Всегда важно предвосхитить события. Не следует ничего принимать на веру, нужно постоянно все держать под контролем. В этом залог успеха.

Мысли Суня переключились на разговор с Сюзен и ее просьбу отдать ей деньги. Ему придется это сделать. Надо отдать деньги этой глупой распушенной девице. Театр, спектакль для одной актрисы. Журавль в небе. Одни несбыточные мечты. Беньчонг гордился тем, что был выше этого.

Еще он думал о грядущем субботнем представлении. Ему придется присутствовать, чтобы не навлечь на себя гнев приемного отца. Беньчонг сожалел, что не предусмотрел заранее какую-либо деловую поездку на это время.

Когда такси подъезжало к аэропорту, он уже полностью взял себя в руки. Повода для беспокойства не было, однако, может быть, настало время приостановить дела, заранее выйти из игры. В последнее время он серьезно размышлял над этим.

Войдя в здание аэропорта, Беньчонг поду мат об Атлантик-Сити и своем любимом карточном столе. Это было приятное воспоминание. Вот что ему необходимо. Он назначил на понедельник встречу со своим хорошим клиентом из Филадельфии и собирался отправиться в воскресенье в Атлантик-Сити. На этот раз он не только отыграется. Он чувствовал, что его ждет удача.

Погруженный в свои мысли об оставленных в Вашингтоне делах и встречах на Каймановых островах, Беньчонг не обращал внимания на окружающих, несмотря на свою обычную внимательность и обостренное чувство опасности — предмет его гордости. Когда Сунь летел на острова, на два ряда позади него сидел неприметный мужчина, похожий на мелкого служащего, тот же незаметный попутчик ждал вместе с ним посадки на обратный рейс.

Личностью Суня интересовались и другие. Утром за воротами частного курорта его поджидал местный житель в зеленой с черным рубашке, он проводил Беньчонга до дома Коллинза и затем в аэропорт. За обедом вместе с Беньчонгом, Симмонсом и Танклофом в зале ресторана сидела хорошо одетая супружеская пара, а еще был таксист, который предложил Суню воспользоваться радиотелефоном в его малолитражной «тойоте». В поле зрения Беньчонга попадала только серьезная публика, остальных он не удостаивал своим вниманием.

25 Утро того же дня

Для Анабелы и Мака ночь четверга отличалась особым проявлением страсти, граничащим с отчаянием, казалось, их любовь могла исчезнуть, и они должны были всеми силами удержать ее.

В два часа ночи Анабела пребывала в блаженном полусне, но к Маку сон не шел.

— Тебя что-нибудь тревожит? — спросила она сквозь сон.

— Что может беспокоить меня после так чудесно проведенного времени, — ответил он, — просто пока не спится. Думаю немного почитать.

— Я оторвала тебя от дел вчера.

— Поступай так в любое время.

— А что ты читаешь?

— Я дошел до середины записей Полин Юрис, в которых она описывает историю своей семьи.

— А откуда они у тебя? — Анабела уже почти проснулась.

— От Монти Джемисона. А ему дал Вендель, чтобы он просмотрел рукопись и нашел издателя. Монти занят предстоящим спектаклем, и я пообещал ему прочитать записи.

— Но ведь ты их взял не только поэтому, — сказала Анабела, усаживаясь в постели поудобнее, — не только ради того, чтобы выяснить, стоит ли их печатать?

— Нет, мне стало любопытно, вот и все.

— Ты искал в них намек, подсказку, то, что могло бы помочь раскрыть убийство.

— У меня была такая мысль, — согласился Смит, — но это маловероятно. Анабела, я вчера принес от Тони конверт.

— Да?

— В нем копии писем, якобы написанных Венделем Полин, которые, как заявляет полиция, были найдены в ее квартире.

Сначала он решил не говорить Анабеле о письмах до тех пор, пока незаконность их получения не будет ощущаться менее остро. Смит редко переживал двойственность чувств, особенно по отношению к уже принятым решениям. Это был один из таких случаев. Он не сомневался, что прочитает письма. Решение созрело в тот момент, когда он получил их от Буффолино, но Смит не был уверен в том, как отнесется к этому жена. Точнее, он, предвидя ее реакцию, хотел сначала прийти к собственному заключению и тем самым избежать затруднений, которые могло вызвать ее мнение.

Но сложившаяся в их семье практика вносила в его планы определенные коррективы. С того самого памятного дня, когда они познакомились, в их отношениях никогда не было фальши, недоговоренностей, они не старались скрыть друг от друга правду, как бы горька она ни была, и не уклонялись от взаимных высказываний по поводу принятых решений. Часто они воспринимали друг друга как деловых партнеров, коллег-юристов и были удовлетворены подобным сотрудничеством. Как его коллега, Анабела имела отношение к делам Венделя и убийству Юрис, а поэтому ей также небезынтересно было познакомиться с этими письмами. Она имела на это право.

Но, давая ей письма, Мак оказывался перед моральной дилеммой. Естественно, не вызывало одобрения то, что он собирался вторгнуться в чужую личную жизнь, нарушить таинство отношений мужчины и женщины. Но, посвящая Анабелу в содержание писем, Мак еще больше усугублял вмешательство в частную жизнь, даже если бы сжег их после прочтения и постарался забыть о самом их существовании.

Но все его душевные искания были не чем иным, как отвлеченными философскими размышлениями. Он сказал ей о письмах, и сон у нее окончательно прошел.

— Я не буду задавать лишних вопросов, — заверила Анабела.

Они пошли в кабинет, и Смит положил конверт на стол. Они сели на маленький, уютный, обитый тканью в цветочек диванчик. Мак вскрыл конверт и достал его содержимое. Он медленно прочитал первое письмо, передал его Анабеле и взялся за второе. Они читали молча.

— Ну что ты об этом думаешь? — спросил Смит, когда последнее письмо было дочитано.

— Они… они какие-то странные, — ответила Анабела, покачав головой, листки упали ей на колени. — Не знаю, как еще их назвать. Там есть слова любви, даже чувствуется страсть. Но я не могу себе представить, чтобы Вендель мог их написать. А ты как считаешь?

— Так же. Но что самое странное — они не подписаны. Его имя просто напечатано под каждым из писем. Не знаю, как по-твоему, но в моем представлении в любовных посланиях подписи не печатают на машинке.

— Согласна с тобой, — ответила Анабела. — И что же ты собираешься с ними делать?

— Зависит от того, какое из двух зол я выберу. Вендель попросил меня узнать, нельзя ли достать эти письма. Я это сделал. Это означает, как мне представляется, что я должен пойти дальше: передать ему письма. С другой стороны, такой поступок может быть расценен как создание помехи правосудию, не говоря уже о содействии в подкупе полицейского с целью получения этих писем.

— И на чем же ты остановишься? — спросила Анабела, когда Мак замолчал.

— Я думаю подождать с решением до утра. — Он нежно коснулся пальцами ее щеки. — У тебя сонный вид, иди ляг.

— А ты не собираешься спать?

— Нет, хочу дочитать семейную хронику Полин.

Анабела проснулась и обнаружила мужа спящим. За их супружескую жизнь ей доводилось наблюдать подобную картину крайне редко. Как правило, Мак поднимался рано, полный желания поскорее начать новый день. Ранняя пташка.

Анабела встала, поставила варить кофе, смешанный Маком накануне, затем наполнила две чашки, поставила их на поднос и, захватив газету, пошла в спальню. Смит все еще спал. Она устроилась в кровати рядом с ним. Мак почувствовал ее присутствие и проснулся.

— Который час? — спросил он хриплым со сна голосом.

— Семь. Когда же ты лег?

— В пять, — ответил он, потягиваясь и протирая глаза.

— Я приготовила кофе, но, если хочешь еще поспать, я могу…

— Нет, я буду вставать, — ответил он, садясь в постели, затем отпил кофе и поставил чашку на поднос. — Анабела, Вендель не писал этих писем, — сказал он, глядя на жену.

— Я знаю.

— Но это не все. Я понял не только то, что не он их писал, я догадался, кто это сделал. — Мак опустил с кровати свои длинные ноги и продолжал: — Я дочитаю записи Полин. Слог хороший и написано интересно. До того как я познакомился с письмами, все, что я прочитал, не имело для меня особого значения. Единственное, что захватывало, так это полная неординарных событий жизнь некоторых членов этой семьи. Но вот я прочитал письмо, и кое-какие фразы из рукописи всплыли в моей памяти. Я нашел их, а затем дочитал все до конца. Анабела, Полин сама написала эти письма.

Анабела принужденно рассмеялась, как смеются люди, когда не знают, что сказать, и только переспросила:

— Ты считаешь, их написала она сама?

— Да, именно таково мое мнение. — Он поднял руку, предваряя ее следующее высказывание, и продолжал: — Как и ты, я очень тщательно отношусь к выбору слов и их употреблению. Возможно, накладывает отпечаток профессия адвоката. У меня есть еще одно основание для такого заключения. За то время, пока Полин писала свои заметки, она пользовалась разными машинками. Последняя часть отпечатана на той же машинке, что и письма, так, по крайней мере, мне кажется, хоть я и не специалист.

— Ну допустим, — начала Анабела, предварительно сделав глоток, — женщина пишет себе любовные письма и подписывает их именем мужчины. Но зачем?

— Печатает его имя, — уточнил Смит.

— Да, печатает его имя. Но все же почему? Возможно, она хотела поставить его в затруднительное положение, искусственно создавая ситуацию для шантажа.

— Очень может быть. Но здесь логическое объяснение может и не подойти. Не могла ли эти письма написать женщина с мятущейся душой, которая сочиняла их, представляя, что они от человека, не ответившего ей взаимностью.

— Я могу согласиться с первой, логически оправданной теорией, — сказала Анабела, поднимая халат с пола, куда она его не задумываясь швырнула накануне. — Вторая гипотеза выше моего понимания.

— Анабела, я собираюсь поступить так. Покажу эти письма Венделю, выскажу свое мнение, а потом пойду к Дарси Айкенберг и расскажу ей то же самое.

— Ты уверен, что надо ставить в известность Айкенберг? — удивленно подняла брови Анабела. — Тебе придется объяснить, откуда у тебя эти письма.

— Может быть, да, а может быть, и нет. Я имею в виду, что меня об этом спросят, но это не означает, что я отвечу на их вопрос. В некотором смысле я сообщаю новую и важную информацию, которая осталась бы неизвестной, если бы Монти не дал мне почитать рукопись Полин. Полиция не имеет доступа к этому документу. Конечно, я сначала поговорю с Венделем, но считаю, что в полиции должны посмотреть эти записи и сделать свое заключение.

Слова мужа вызвали у Анабелы живой интерес, зажгли румянец волнения на ее щеках. Но неожиданно на ее лице отразилась грусть. Она ушла в ванную, до него донесся шум воды.

Когда она пришла на кухню, Смит сидел за столом, перед ним были разложены письма Полин и ее рукопись. Он включил небольшой телевизор. В их семье существовала договоренность смотреть телевизор за завтраком, а не за обедом или ужином. Дикторы, мужчина и женщина, закончили обзор международных событий и перешли к блоку местных новостей. Голоса ведущих отдавались в кухне монотонным жужжанием, но вот неожиданно явственно прозвучал голос женщины-диктора: «Агенты федеральной полиции заявили об аресте вчера вечером известного в Вашингтоне банкира и преподавателя экономики в университете Джорджа Вашингтона Сунь Беньчонга. Ему предъявлено обвинение в отмывании денег и уклонении от уплаты налогов. Он заявил о своей невиновности и был отпущен под залог в двести тысяч долларов. Беньчонг является приемным сыном Венделя Тирни, главы крупной корпорации. Его секретарь-референт Полин Юрис была найдена убитой чуть больше недели назад».

— Если суждены печали, грядут они чередой, — сказал Смит и добавил: — Хотя Вендель не Гамлет и даже не король Клавдий.

— Мак, мы можем поговорить? — обратилась к мужу Анабела, сидевшая напротив, и положила свои руки поверх его.

— Публика из отдела по связям с общественностью в университете будет в восторге.

— Я не об этом хотела с тобой поговорить.

— Извини, говори, я слушаю.

— Не могу понять, что происходит, — начала она, тщательно подбирая слова, — сознаю только, что вокруг Венделя Тирни сгущаются тучи, и он вовлек тебя, нет, нас в центр событий. Конечно, ты поступил правильно, как друг, отнесся с сочувствием к его сложному положению. Но сейчас ты соединил воедино важную информацию, что усугубляет твою причастность к этому делу. Чтобы стать обладателем этих фактов, ты достал копии вещественных доказательств, которые были получены нелегально, путем подкупа офицера полиции.

Смит хотел что-то возразить, но она его остановила:

— Пожалуйста, дай мне закончить. Мне хорошо известен твой характер. Я знаю, что ты долго и напряженно размышлял, прежде чем взять конверт у Тони и вскрыть его. Я также вижу, что, несмотря на твои заверения в том, будто ты счастлив и удовлетворен преподавательской работой, есть что-то глубоко спрятанное в твоей душе. Может быть, это внутренняя потребность, сформировавшаяся в период твоей адвокатской практики, но как бы то ни было, это «что-то» вынуждает тебя вмешаться. Мне это не нравится, но я уважаю в тебе эту черту и, возможно, поэтому так сильно люблю тебя, но одновременно происходящее меня пугает.

— Пугает? Ты боишься, что со мной может что-то случиться?

— Нет. — Она энергично потрясла головой. — Меня страшит то, как твое участие в этом деле может повлиять на нашу жизнь.

— Анабела, — Смит постарался ободряюще улыбнуться, — я знаю, что подобные вещи тебя огорчают, и все повторялось достаточно часто, чтобы позволить тебе усомниться в том, что мне в действительности нужно и что я хочу. Возможно, иногда я и закусываю удила, но я не жажду перемен, если это можно так назвать. Однако в одном я уверен: если бы мне показалось, что создается угроза той замечательной жизни, которой мы живем, я бы и шага не сделал за пределы аудитории. Ты мне веришь?

— Верю, что ты именно так и думаешь, Мак, — широко улыбнулась Анабела. — Я также знаю, что ты, возможно, был бы не в состоянии этому противостоять. Знаешь, извини меня за мои страхи. Я не хотела…

— Нет, Анабела, ты имеешь право на свои чувства, ты права, хотя…

— Хотя что? — нахмурилась она.

— Знаешь, в последнее время я постоянно думаю, что тебя что-то беспокоит.

— Беспокоит? Совсем нет.

— Кажется, что тебя что-то тревожит, и я не могу не думать, не во мне ли причина?

— Ты абсолютно не прав, — возразила она.

— Хочу просто высказаться, раз уж у нас зашел об этом разговор.

— Выброси это из головы. Меня совершенно ничто не беспокоит и не тревожит, — уверила мужа Анабела. — Лучше поговорим о предстоящих делах. Так ты пойдешь с письмами к Венделю?

— Да, я звонил ему, пока ты одевалась. Когда я спросил его о Беньчонге, голос у него был совершенно убитый, он сказал, что хотел поговорить об этом со мной, когда я приеду. А какие у тебя планы?

— Слишком много всего, а времени мало. Я целый день буду в разъездах, но давай поддерживать связь через автоответчик.

— Тебя подвезти? — спросил он.

— Нет, спасибо, я еще не собралась.

У самой двери он сунул руку в карман и достал пакет из фотоателье с отпечатанными снимками.

— Вчера получил, — сообщил Мак. — Пленка пролежала в аппарате несколько недель, последние кадры снял, когда мы с Тони ездили по реке.

Когда он ушел, Анабела налила себе еще одну чашку превосходного кофе и села к столу. По телевизору шел какой-то конкурс, и она его выключила. Ей не Нужны телевизионные призы. Она ощутила приятную удовлетворенность от сознания своего благополучия. «Как мне повезло, — думала она, — что мой муж Маккензи Смит. Как мне необыкновенно повезло». Она взглянула на стенные часы: пора было идти. Анабела открыла конверт, быстро просмотрела снимки, ее улыбку вызвал Тони Буффолино, важно позирующий на фоне элегантного гоночного судна. Сложив все фотографии обратно в конверт, она опустила его в сумочку.

26 Утро следующего дня — пятницы

Дарси Айкенберг дома по радио услышала об аресте Сунь Беньчонга. Злость и досада охватили ее, она бросилась к телефону и позвонила Джо Гортону. Начальника следственного отдела на месте не оказалось, ее попросили позвонить позднее.

Не выплеснув своего раздражения, она направилась в Национальный музей строительства, чтобы продолжить расследование на основе информации, полученной ее помощниками о машинке «Кэнон», на которой, очевидно, и были отпечатаны письма Тирни.

— Где обычно хранится машинка? — спросила Айкенберг у Марджи Уиллс, секретарши Джо Честера.

— Как я уже объясняла другим детективам, она всегда стояла в комнатах управляющего Пенсионным архивом — так мы называем эти комнаты.

— Она так просто здесь и стояла? И любой мог ею воспользоваться?

— Она была заперта в кухне, — ответила Уиллс, худощавая, немолодая женщина с седыми волосами, крошечным ртом и ужасным тиком в левом глазу.

— Посетители музея не имели к ней доступа?

— Нет.

— А персонал музея? Кто на ней работал? — Айкенберг почувствовала, что своими прямыми вопросами приводит в трепет бедную женщину. Она улыбнулась и мягко заметила: — Еще всего несколько вопросов, я обещаю.

— Нет, нет, продолжайте. — Марджи без видимой необходимости переложила на столе бумаги.

— Я спросила, кто-либо из персонала мог пользоваться этой машинкой?

— Да знаете, есть ходячая шутка в институте — кому дома требуется машинка, берут эту.

— При этом надо расписываться?

— Да, хотя я полагаю, некоторые не делают этого.

— А у вас есть журнал, где отмечалось, кто и когда брал машинку домой?

Миссис Уиллс порылась в столе, вытащила небольшой синий блокнот на пружинках и протянула его детективу. Айкенберг начала просматривать записи. На каждой странице от руки шли отметки: Полин — ноябрь, 6, Честер — декабрь, 16, Джил Элмос — июль, 7 и так далее.

— Это ваш почерк? — спросила Дарси.

Марджи кивнула и опять вернула бумаги в прежнее положение.

Айкенберг продолжала листать блокнот, пока не дошла до месяца, предшествующего убийству. Имелось 4–5 записей. Чаще других значились имена Полин Юрис и Честера.

— А мистер Тирни когда-нибудь интересовался этой машинкой?

— Нет, что вы, — фыркнула Марджи. — Я сомневаюсь, умеет ли он с ней обращаться.

Айкенберг улыбнулась.

— У него компьютеры и пишущие устройства по всему дому. Он большой любитель разной техники.

— Но он не умеет ими пользоваться, — заметила Айкенберг.

— А таким людям, как мистер Тирни, не обязательно это уметь, — резонно заметила миссис Уиллс. — Этим для него занимаются другие.

Против такого бесспорного факта детективу нечего было возразить.

— А для чего машинку берут домой? — Марджи собиралась ответить, но Айкенберг уточнила: — Я имела в виду, что почти у всех дома есть свои машинки, зачем брать еще одну? И именно эту?

Марджи вздохнула, по ее лицу было видно, что она старается сформулировать приемлемый ответ.

— Мистер Честер говорит, что любит работать на открытом воздухе, — наконец выговорила она. — Вы же знаете, она на батарейках.

— Да, я в курсе, а Полин?

— Она постоянно жаловалась на собственную машинку. Говорила, что та отказывает, когда особенно нужна, словно злые духи в нее вселяются. А еще ей нравилось, что машинка не стучит, работает почти беззвучно.

— Основание серьезное, шумов хватает и без этого.

Марджи согласно кивнула.

— А те, другие из списка? Кто они?

Марджи взяла блокнот и стала объяснять, какую работу выполняют в музее перечисленные там лица. Айкенберг делала пометки. Марджи закончила и собиралась спрятать блокнот в ящик, но Айкенберг остановила ее.

— Я должна захватить записи с собой. — Заметно успокоившаяся секретарша снова напряглась. Ее волновало, что ее блокнот попадет в полицию как вещественное доказательство в деле об убийстве.

— Но ведь это не вещественное доказательство, детектив, то есть я хочу сказать, это всего лишь…

— Это обычная процедура, Марджи, — ободряюще улыбнулась Дарси. — Мы собираем все, что можем достать. Большинство собранного не представляет никакой ценности для следствия, но тем не менее нам приходится это делать, таков порядок.

Айкенберг протянула руку через стол, Марджи неуверенно пожала ее и быстро отдернула.

— Вы говорите, что никогда не видели, чтобы машинку брал Вендель Тирни?

— Нет, никогда.

— А в музее он ею пользовался?

— Он…

— Верно, — прервала ее Айкенберг, — он не умеет печатать, но, может быть, он печатал какой-то список, короткое письмо.

— Нет, — ответила Марджи, на минуту задумавшись.

— Большое спасибо за вашу помощь. Извините, что оторвала вас от работы.

— Ничего страшного, — ответила миссис Уиллс. — Надеюсь, вы найдете того, кто убил мисс Юрис. Она была приятной женщиной. Очень умной.

— Я рада, что вы так отзываетесь о ней. А другие?

— Нравилась ли она другим? Полагаю, что нет. Полин могла высказаться очень прямо, даже излишне резко. Некоторых это задевало. Но это все равно не означает, что она не могла быть приятной женщиной.

— Разумеется.

Дарси вышла из музея, села в машину и позвонила в следственный отдел.

— Джо на месте? — спросила она.

— Он сказал, что вы можете зайти к нему в любое время сегодня утром.

— Еду, — ответила Дарси.

Когда она вошла в кабинет, Джо Гортон разговаривал по телефону. Он взглянул на нее, знаком пригласил сесть и продолжал беседу с окружным комиссаром полиции.

— …Можете на это рассчитывать, — говорил Гортон. — Мы приложим все усилия, используем все средства… Конечно, я буду у вас сегодня после обеда.

— Доброе утро, Джо, — сказала Айкенберг, когда Гортон положил трубку, однако особой приветливости в ее голосе не прозвучало.

— Доброе утро, — отозвался Гортон. — Откуда вы?

— Из Национального музея строительства, старалась побольше узнать о машинке, на которой отпечатаны письма Тирни. Я по радио услышала об аресте Беньчонга. Какого черта меня не поставили в известность? Господи, Джо, Беньчонг достаточно близкое отношение имеет к делу Юрис.

— Все претензии к федеральной полиции. Они взяли его вчера вечером в аэропорту, куда он прилетел с Каймановых островов. Отмывание денег и уклонение от налогов. А что вы узнали?

— О чем?

— О машинке из музея.

— Постойте, я хочу услышать подробности о Беньчонге.

— Но у меня узнавать нечего. Ладно, Дарси, оставим это. Там ничего нового, исключительно компетенция суда. Теперь о машинке. Что вы выяснили?

— Ну хорошо. Мне удалось не так много. Похоже, ею пользовались время от времени все сотрудники музея. Юрис часто брала ее домой и директор, Джо Честер тоже. По словам секретаря Честера, Вендель Тирни никогда не пользовался машинкой, но она делает этот вывод, исходя из того, что ей не приходилось этого видеть. Значит, нельзя исключить, что машинку он брал.

Гортон откинулся на спинку стула, закинув руки за голову.

— Может быть, он их и не писал вообще.

— Я считаю, что писал.

— А если нет? Тогда это сделано кем-то другим по двум возможным причинам: чтобы создать у него проблемы в семье или же выставить его как основного подозреваемого.

— Возможно, преследовались обе цели, — прибавила Дарси. — Но пока мне не докажут обратное, я буду считать, что письма написаны Тирни.

Гортон подтолкнул к ней папку. В ней находился отчет о лабораторных исследованиях образцов почвы из машины, взятой напрокат в день убийства бывшим мужем Полин, доктором Лукасом Вартоном. Они не совпадали с пробами грунта, доставленными с берега острова Рузвельта.

— Я надеялась, что они совпадут, — пожалела Айкенберг. — Надежда не оправдалась, однако это не исключает возможности его участия. Это было одно из предположений. Теперь у нас больше уверенности в том, что убийца либо сбросил ее тело с моста либо столкнул в воду с лодки.

— Вы правы, это не исключает причастность доктора к убийству, однако и не подтверждает ее. Знаете, Дарси, я только что разговаривал с комиссаром. Ему звонил один из адвокатов Тирни и угрожал привлечь к суду за разглашение содержания писем. С ним также говорил по телефону из Нью-Йорка адвокат доктора Вартона. Он высказал аналогичную угрозу, но по другой причине. Он заявил, что муссирование имени доктора в прессе вредит карьере его клиента. Подобные заявления совсем не обрадовали комиссара. Он хочет, чтобы мы поторопились с расследованием.

— Да, сэр, — с горькой иронией рассмеялась Дарси, — к вечеру признание окажется у вас на столе.

— Не давите на меня, Дарси. Давайте лучше займемся делом. Почитайте вот это. — Еще одна папка легла перед Айкенберг. Там находилась копия записи последнего разговора с доктором Вартоном. Это не была стенограмма, беседа проходила между доктором и детективом, когда Вартона снова вызвали в Вашингтон после обследования машины. Детектив отметил, что доктор был зол на бывшую жену и не скрывал этого. Он сообщил, что Полин купила у него его долю принадлежавшего им совместного участка за 10 ООО долларов и подписала документы в тот вечер, когда была убита. По словам Вартона, она купила его часть, после того как приобрела представляющий ценность соседний земельный участок, в итоге стоимость оказавшейся у нее земли возросла в десять раз. За прилегающий кусок земли она заплатила 150 тысяч.

— Он был достаточно зол, чтобы убить ее? — спросила Айкенберг.

— Возможно. Холите совет?

— А у меня есть выбор?

— Нет. Так вот, нам надо пошевеливаться. Вы говорили еще раз с членами семьи Тирни? Сыном, дочерью, матерью, Беньчонгом?

— Беньчонгом? Пусть им занимаются федералы.

— Нет, Дарси. Против него могут быть выдвинуты обвинения по двум позициям. Его статус в качестве подозреваемого в убийстве находится в нашей компетенции.

— Мои люди беседовали с ним, он заявил, что ему ничего не известно.

— Насколько я помню, у него не было серьезного алиби.

— А его нет ни у кого, — заметила Айкенберг.

— А родной сын Тирни?

— Я запланировала встретиться с ним сегодня. Хочу попытаться выяснить, верны ли слухи, что они с Полин были любовниками. Собираюсь еще побеседовать с его невестой Терри Пити и узнать, не было ли у нее подозрений относительно их связи.

— Хорошо.

— Значит, отмывание денег.

— Что?

— Я о Беньчонге. Его босс, Сэм Танклоф, причастен к этому?

— Не имею представления. Я рассказал вам то, что знаю, и даже это немногое стало мне известно из неофициальных источников. Чувствуется, что правоохранительные органы в этом городе — дружная семейка.

— Тогда, возможно, причина в деньгах.

— Причина чего?

— Полин Юрис, скорее всего, была убита по двум причинам: деньги или страсть. Может быть, она и не очень привлекала мужчин, по крайней мере, я так поняла, но одиночество или жажда мести, или простая доступность может сделать мужчину и женщину более желанными. А как мне представляется, она довольно близко была связана почти со всеми членами семьи Тирни. Может быть, ей стало известно, что приемный сын хозяина, считающийся первым по многим параметрам, имел нелегальные источники дохода?

— И что же это за источники? — спросил Гортон, а про себя подумал: «Ты тоже числишься первой во многих списках, и не только у дантиста».

— Это только мои предположения. Деньги нужно было всего лишь отмыть за границей или иным способом. Если сумма достаточно велика, может быть, например, замешана организованная преступность, возможны финансовые аферы, махинации на фондовой бирже, использование служебного положения, шантаж, доходы от игры в казино — известно, что мистер Беньчонг любил испытывать судьбу за карточным столом, но ему обычно не везло, и, конечно, не исключены наркотики.

— Что же вы считаете наиболее вероятным?

— Естественно, азартные игры. Беньчонг вращался в соответствующих кругах с легкостью шарика рулетки. Возможно, он оказывал услуги представителям крупного бизнеса, он ведь считается финансовым гением, наверное, при этом он не забывал и о своих интересах, чем и привлек к себе внимание федеральной полиции.

— Что еще? — спросил Гортон, пожимая плечами.

— Если Юрис была в курсе этих дел и поплатилась жизнью, возможно, кто-то еще в семье знал обо всем: Чип Тирни, Сюзен. Это может поставить их жизнь под угрозу.

— Если бы они знали, да если Беньчонг знает, если бы Полин знала, и он ее убил, чтобы дело не вышло наружу… Слишком много «если». Перед тем как вы уйдете, хочу вам кое-что показать.

Дарси обошла стол и взглянула через плечо Гортона на листок, который он держал в руке. Вверху красными буквами было напечатано: Общество «Алый грех». Письмо начиналось словами: «Уважаемый служащий правоохранительных органов!»

— Это еще что? — спросила Айкенберг.

— Возьмите домой и почитайте. Вы тоже работник этой сферы. Может быть, вам захочется разделить с ними их бредовые идеи.

— Значит, они хотят, чтобы вы вступили в члены общества? — рассмеялась Дарси.

— Да, а вы бы рассказали им как-нибудь о работе в полиции. Они вкратце описывают дело, которое предполагается обсудить на одном из предстоящих заседаний. Звучит иронично. Там замешаны несколько китайских студентов, которые находились в Вашингтоне много лет назад по приглашению правительства. В итоге дело кончилось тем, что они украли деньги в агентстве, которое являлось их спонсором, и пристрелили парочку руководителей этого фонда. — Гортон презрительно фыркнул. — Вы знаете, в чем проблемы с такими организациями, как это общество? Они возбуждают больное воображение разных психов. Мой дантист показал мне письмо, в котором и его приглашают вступить в это общество. Для него они припасли историю о студенте-дантисте, застреленном в какой-то сомнительного вида гостинице много лет назад. Похожее убийство произошло совсем недавно.

Айкенберг хотела что-то сказать, но Гортон продолжал:

— У нас на улицах банды подонков по ночам насилуют, грабят и убивают; сотни полицейских заняты поддержанием порядка, а в это время какие-то психопаты ставят пьесу, ни много ни мало как прославляющую преступление, совершенное давным-давно. Может быть, какому-нибудь придурку покажется интересным для большей натуральности использовать по ходу действия настоящие пули. — Гортон выругался себе под нос, а вслух сказал: — Скорее бы на пенсию. Идите и действуйте, пока и это дело не стало достаточно старым, чтобы войти в историю.

27 Час спустя

Моросило, когда Смит отправился на Потомак Палисадс, где жил Вендель Тирни, но, когда он туда добрался, пошел ровный нудный дождь. Поперек дороги, ведущей во владения Тирни, стоял зеленый седан. Рядом маячил охранник в форме.

— У меня встреча с мистером Тирни, — сказал Смит, опустив окно.

— Ваше имя?

— Маккензи Смит.

— Можете ехать, — разрешил охранник, сверившись с каким-то листком.

— Вы из агентства Тони Буффолино, — поинтересовался Смит.

— Да. — Охранник сел за руль и откатил машину ровно настолько, чтобы дать проехать Маккензи.

Еще один охранник стоял у задней двери. Смит узнал его, он дежурил и в прошлый раз, это был человек Тони. Он махнул рукой, и Смит вошел, почти сразу же через кухню к нему вышел Тирни.

— Здравствуй, Мак, — поздоровался Вендель. — Как обычно, друг откликается на зов о помощи. Дружелюбное лицо — это как раз то, что мне и нужно сегодня утром.

— Полностью с тобой согласен, особенно после того, что я услышал по телевизору. Вижу, Тони везде напичкал охрану. Ждете штурма?

— Я уже ничему не удивлюсь, — ответил Тирни. Он выглядел осунувшимся, как будто не спал ночь, и явно нервничал. Смит заметил, как дергался у Венделя правый глаз, чего раньше не было.

— Я всю ночь не спал, — пояснил Тирни. — Эта дополнительная охрана может показаться следствием психоза, но происходящие в последнее время события убеждают меня в существовании какого-то заговора вокруг моей семьи.

— Надеюсь, что ты ошибаешься.

— Давай пройдем наверх, — предложил Тирни, — я уверен, что там нас не побеспокоят.

Он указал Смиту на кресло из красной кожи с высокой спинкой, а сам сел в такое же, но меньшего размера.

— Я не верю тому, в чем обвиняют Сунь Беньчонга, все подстроено. Грязные интриги.

— Но для чего властям нужно затевать скандал вокруг Суня?

— Чтобы навредить мне, — не задумываясь, ответил Тирни.

— Но все-таки почему? — допытывался Смит. — С какой целью это делается?

Смех Венделя прозвучал укором Смиту за его наивность.

— Ты достаточно долго прожил в этом городе, Мак, чтобы знать: когда кто-либо из влиятельных лиц хочет кого-то достать, власти всегда готовы выполнить соответствующие указания, если на подобные действия денег не жалеют или это им сулит дополнительные голоса избирателей. Сунь Беньчонг замешан в отмывании денег?! Уклонении от уплаты налогов?! Все это ерунда. Мне хорошо известны его слабости, это проклятая страсть к баккара в Атлантик-Сити и Вегасе. Он проигрывает время от времени. А кто не проигрывает?

Смит промолчал.

— Сунь Беньчонг — молодой человек, который любит эту страну и благодарен ей за то, что она для него сделала. Он также любит нашу семью и испытывает признательность за все, что она ему дала.

— Они арестовали его, когда он возвращался с Каймановых островов, — начал Смит, потерев задумчиво щеку. — У него там открыты счета?

— Конечно, в интересах Сэма.

— Танклофа? Он причастен к этому?

— Я не знаю, но думаю, что да. Если Сунь Беньчонг разместил там счета, то единственно ради того, чтобы оказать услугу Сэму. Мак, Сэм совсем уж не такой кристально честный, каким хочет казаться. Он ничем не отличается от тех, кто старается любыми средствами сохранить вырученную кругленькую сумму. И я тоже так поступал. Но, если он использовал Суня, чтобы подставить, я этого не потерплю.

Лицо Смита осталось непроницаемым.

Тирни откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу — просто государственный муж, приготовившийся поведать историку великие истины.

— Я знаю, что в этом мире есть люди, которым можно доверять. Я также знаю, что, когда заходит солнце, мы удаляемся в сумрачный, скрытый от других, мир нашей личной жизни, и там мы не всегда такие, как при свете дня. Ты следишь за ходом моих мыслей?

— Да.

— Сунь Беньчонг напорист и честолюбив. Типично американские черты. Возможно, он ошибся в своих оценках. Молодость. Для этого она и дана, чтобы совершать грандиозные прыжки и иногда расшибаться.

— В этот раз он расшибся?

Тирни хотел ответить сразу, но покачал головой и улыбнулся.

— Вижу, что Маккензи Смит задает верные вопросы. Возможно, с ним произошло как раз это. Знаешь, что я предпринял сегодня утром?

— Что же?

— Отправил Тони в Атлантик-Сити проверить карточные долги Сунь Беньчонга. Власти могут раздуть шумиху вокруг этого дела. Представят все так, что ему пришлось отмывать деньги, чтобы расплатиться с долгами. Тони как раз сейчас собирает доказательства, что они не правы. Мне нужны факты, чтобы предпринять ответную атаку.

Тирни продолжал свой монолог о Суне, о всевозможных интригах, о жизни вообще. Внезапно он умолк, утомленный собственной длинной речью.

— Ну вот, я здесь разглагольствую, а ведь это ты мне звонил и собирался о чем-то поговорить. Что же ты хотел сказать?

По пути к дому Тирни Смит принял решение: он отдаст письма только Дарси Айкенберг, но расскажет Венделю, что видел их и читал. Так он и поступил. Эффект был сильный. Тирни на несколько мгновений лишился дара речи. Наконец он снова смог говорить.

— Мак, как тебе удалось их достать? Кто тебе их дал?

— Не имеет значения.

— Я не сомневался, что ты это сможешь, — сказал Тирни.

— Я не делал этого, Вендель. Они попали ко мне случайно. Честно говоря, я сожалею, что это произошло. Но что есть, то есть, и вот к какому выводу я пришел. Ты их не писал.

— Наконец-то, — от души рассмеялся Тирни, — нашелся один человек, который рассуждает здраво.

— Я знаю, что ты не писал их, потому что я одновременно прочитал семейную хронику Полин Юрис.

— Я дал ее Монти Джемисону.

— Знаю, но, пожалуйста, не думай плохо о Монти из-за того, что он разрешил мне почитать эту рукопись. Он с головой ушел в подготовку к завтрашнему спектаклю и подумал, что мне будет интересно познакомиться с записями Полин. И он оказался прав. Юрис происходила из неординарной семьи. Думаю, что история каждой семьи по-своему необычна, и у всех есть свои слабые места и причуды. Но это к делу не относится. Так уж получилось, что я прочитал рукопись и письма в один и тот же вечер. В письмах встречается много слов и выражений, которые присутствуют и в рукописи. Выражается Полин довольно своеобразно, часто нарушает порядок фраз, к примеру: «навстречу по улице солдаты идут», — что-то в этом роде.

У Тирни был озадаченный вид, но Смит не собирался подробно объяснять и продолжал:

— По крайней мере, для меня, схожесть документов очевидна. Плюс ко всему последняя часть рукописи и письма отпечатаны на одной машинке. Естественно, что мои собственные наблюдения — не выводы специалиста. Никакого специального исследования не проводилось.

— Ты можешь это доказать?

— Еще нет, но тот факт, что не ты автор писем, продвигает нас на шаг вперед.

Тирни с трудом сдерживал радость, услышав сообщение Смита. Он готов был сорваться с места и сжать Маккензи в объятиях, однако Смит отчаянно надеялся, что до этого не дойдет.

— Имя, — продолжал Смит, — твое имя, стоящее под каждым письмом, отпечатано на машинке. Подписи под любовными письмами не печатают.

— Конечно, нет, — торопливо согласился Тирни. Он помолчал, осмысливая сказанное Смитом. — Так ты говоришь, что эти письма написала сама Полин?

— Именно так.

— Уму непостижимо, — поразился Тирни. Он встал и направился к скрытому в стене бару. — Ты как? — спросил он. — Мне нужно выпить.

— Нет, спасибо, — отказался Смит.

— Возникает очевидный вопрос, — продолжал Тирни, возвращаясь в кресло с бокалом прозрачной жидкости, — зачем ей было это делать? Она что, была не в себе, а я ничего не замечал?

— Возможно, ее душевное равновесие было нарушено, и она жила в мире фантазий? С другой стороны, она пыталась создать ситуацию, способную притупить остроту ее проблем, может быть, она намеревалась шантажировать тебя или угрозой шантажа предполагала принудить тебя вступить с ней в связь. Но одно становится очевидным из этих писем, Вендель: она очень сильно была в тебя влюблена.

— Мне ни к чему такая любовь, — сказал он. — Я имею в виду любовь сумасшедшей.

Смиту стало не по себе от жестоких слов Тирни. Даже если написать письма Полин подтолкнули психические осложнения, она заслуживала жалости, но никак не презрения. Про себя Мак также отметил, что факт написания Полин этих писем еще не свидетельствовал о том, что у нее не было с Тирни любовной связи. Это также не значило, что Вендель не знал о существовании писем, даже если и не читал их. Возможно, ему уже пришлось познакомиться с угрозами своей преданной, охваченной страстью секретарши.

Алкоголь несколько успокоил Тирни. Он встал и стал медленно ходить по комнате, уперев руки в бока и нахмурив брови.

— Мне бы хотелось взглянуть на эти письма, Мак, — наконец сказал он, останавливаясь. — Так сказать, чтобы убедиться.

— Извини, Вендель, — отрицательно покачал головой Смит, — но мне это кажется нецелесообразным. Я прямо отсюда поеду к детективу Айкенберг и передам все, что рассказал тебе.

— Ты думаешь, она тебе поверит? Согласится? — Тирни продолжал, не давая Смиту ответить: — Это было бы замечательно. Если бы тебе удалось убедить ее, что я не писал писем и не состоял с Полин в любовной связи, это в значительной степени помогло бы снять с меня всякие подозрения в причастности к ее убийству. Тогда меня и мою семью оставили бы в покое.

— Мне пора идти, Вендель, — произнес Смит, вставая.

— Хотелось бы мне видеть, Мак, как ты передашь полиции эти доказательства.

— Мысль, мне кажется, не совсем удачная, Вендель. Во-первых, это не вещественные доказательства, а всего лишь мои предположения, основанные на сопоставлении документов. Мне бы хотелось показать детективу Айкенберг рукопись Полин, с тем чтобы она и другие ознакомились с ней, сравнили и сделали собственные выводы. Ты не против?

— Еще бы, Мак. Отдай им все, что хочешь, только пусть узнают правду.

— А где Сунь Беньчонг? — поинтересовался Смит, когда Тирни провожал его к выходу.

— В своих комнатах. Адвокаты вчера вечером привезли его сюда, после того как ему было предъявлено обвинение. Я посоветовал ему не показываться на публике, посидеть дома пару дней. Он так и делает. Ты хочешь с ним поговорить?

— Нет, просто передай, что, я надеюсь, все прояснится.

— Обязательно.

Смит сел в машину, завел мотор, затем достал из-под переднего сиденья рукопись Полин и конверт с письмами. Он положил бумаги рядом с собой, включил радио и направился в город, в полицейское управление.

28

В то утро у детектива Айкенберг была назначена встреча с Чипом Тирни, и она разминулась со Смитом на несколько минут. Она сказала Чипу по телефону, что хочет также побеседовать с его невестой, и он предложил встретиться всем троим. Но Айкенберг не согласилась. Если у Чипа действительно была связь с Полин Юрис, он, естественно, не признает этого в присутствии невесты.

Вопрос о встрече был решен, осталось договориться о ее месте. Тирни не пошел в этот день в компанию из-за ареста сводного брата. Позвонив, Айкенберг застала его дома. Чип говорил тихо, явно не желая, чтобы в доме узнали, что он с ней разговаривает. Дарси предложила приехать к ним домой, но Чип наотрез отказался. Он предложил встретиться в бистро отеля «Вистин» на М-стрит. Ей было знакомо это место. Ник несколько раз водил ее туда. Все ультрамодное, первоклассная еда и очень дорогая.

Чип опаздывал, Дарси успела выпить уже пару чашек кофе. Она не старалась скрыть свое недовольство, когда он появился. Они заняли столик на двоих у окна.

— Прошу прошения, задержали деловые звонки, — извинился Чип. Дарси проигнорировала его слова. — Позвольте заказать для вас завтрак?

— Спасибо, не надо, — поблагодарила она, подчеркнуто решительно раскрывая лежавший на столе блокнот.

— Не возражаете, если я позавтракаю? — спросил Чип. — Утро выдалось таким напряженным, я не успел поесть.

— Поступайте, как вам удобно. — Она открыла ярко-синюю паркеровскую ручку. — Ваше опоздание заставляет меня сократить время нашей беседы. Поэтому перейду сразу к сути дела.

— Хорошо. — Он сделал знак официанту и заказал омлет с грибами и сыром. — Вы созвонились с Терри? — спросил он.

— Да, я сегодня встречаюсь с ней.

— Уверен, она сильно взволнована, еще бы, ей звонят из полиции, и она знает, о чем ее будут спрашивать.

— Мне сказали, что у вас была связь с Полин Юрис?

Ее прямой вопрос принес желаемый эффект. Чип откинулся назад, приложив руку к сердцу. Дарси подумала, не собирается ли он давать клятву бойскаутов.

— Так да или нет? — переспросила она.

Она угадала ответ по его виду. Когда он положил руку на стол, та дрожала, губы его тоже подрагивали.

— Нет, — ответил Чип, — мы были с ней всего лишь друзьями. Она давно работала у отца и знала меня с детства. У меня с ней связь? — Он через силу улыбнулся. — Да никогда.

— Почему нет? Она была непривлекательна?

— Вы имеете в виду… нет, дело не в этом. Полин была достаточно симпатичная, мне кажется, хотя неброская. Она когда-то была замужем, — сказал Чип, словно брачные узы могли быть помехой физическому влечению. — Нет, у меня с ней действительно ничего не было. Не из-за… нет, потому что я всегда держусь в стороне от тех, кто так важен для отца.

— А ваш отец был с ней близок? Есть ведь его письма к ней.

Чип отвел глаза и почувствовал явное облегчение, когда официант принес томатный сок и кофе.

— Однако есть люди, которые указывают на вашу близость с Полин, — не отступала Айкенберг.

— И кто же это говорит?

— Неважно. Это люди, хорошо знающие вас и Полин.

— Они лгут.

— А ваша невеста, мисс Пити, знала о ваших отношениях с Полин?

Дарси пристально наблюдала за Чипом. Она хорошо представляла его состояние. Он словно боялся переступить роковую черту, не зная, какой ответ позволит ему уйти от дальнейших расспросов.

— Я уже говорил вам…

— Если бы ваша невеста знала о ваших отношениях с Полин, у нее был бы повод ее убить.

— Терри? Ну что вы, детектив. Вы же не собираетесь говорить ей об этом?

— О чем? О вашей связи с Полин?

— Нет, вы же не думаете… ну, вы же не хотите ей сказать, что мы с Полин были близки?

— Что я ей скажу, это мое дело.

— Но это несправедливо. — К смеси чувств на его лице прибавился гнев. — Это все неправда о нас с Полин. Вы же не думаете, что Терри способна убить Полин из-за…

— Из-за ревности?

— Конечно, нет, у нее не было повода ревновать. — Он оперся ладонями о стол и наклонился к Дарси. — Послушайте, я не знаю, кто убил Полин, но уж точно, что не я, и совершенно нелепо подозревать в этом Терри.

— Ей не нравилась Полин? — спросила Айкенберг.

— Они едва были с ней знакомы, — ответил Чип, принимая нормальную позу.

— А что другие члены вашей семьи, Чип? Мог кто-нибудь из них догадываться, что вы с Полин были в связи?

— Не знаю, то есть я хочу сказать, у них не было причин подозревать что-либо подобное.

— Вы действовали осторожно?

— Нет, я…

— У вашего брата серьезные проблемы, верно?

Молодой Тирни явно вздохнул с облегчением, когда разговор от убийства Полин перешел к аресту Сунь Беньчонга.

— Он не делал того, в чем его обвиняют, — сказал Чип, — это фальсификация, «ширма», чтобы прикрыть Сэма Танклофа. Им нужно было заинтересоваться Сэмом, а не Сунем.

— Откуда такая уверенность?

— После разговора с отцом.

— А он в каких отношениях был с Полин?

— Кто? Сунь? Не знаю, в деловом отношении их ничто не связывало.

— А ваша сестра?

— Ну вот, наконец, — ухмыльнулся Чип, — вы упомянули человека, который совершенно определенно относился к Полин. Сюзен откровенно ее ненавидела.

— За что?

— Сюзен ненавидит отца, поэтому. А еще она была уверена, что отец с Полин близки. Она много раз обвиняла его в этом. А когда стало известно о письмах, она открыто стала на него нападать.

— У отца действительно была связь с Полин?

— Нет.

— Почему вы так уверены?

— Потому что я знаю отца. Он никогда… — Чип понял, что было бы ребячеством отрицать наличие увлечений у такого богатого, красивого и явно не избегающего женского общества мужчины, как его отец. Чип только понизил голос и закончил: — Я просто знаю, что это так, вот и все.

Айкенберг взглянула на часы, пора было завершать разговор. Сидевший напротив молодой человек вызвал у нее отвращение. Она бы предпочла, чтобы он разозлился, возмутился, отказался отвечать на ее вопросы без адвоката, велел ей, наконец, убираться вон. Вместо этого он колебался из стороны в сторону, как студенистая масса, лишенная внутренней опоры, было видно, что деньги, миловидная внешность и положение семьи, и еще воспитание избаловали его, приучили настаивать на своем. Дарси в особенности не терпела подобную категорию людей.

— Вы знаете, о чем я думаю, Чип?

— О чем?

— Мне кажется, между вами и Полин все же что-то было, по крайней мере, одно время. И ваш отец тоже был с ней близок.

— Мой отец не убивал ее.

— А я считаю, что убил. Она шантажировала его, угрожала обо всем рассказать вашей матери, что не только грозило ухудшить их отношения, но и бизнесу также не пошло бы на пользу.

С минуту ей казалось, что Чип признает нечто тягостное для него. Она видела, что слова готовы сорваться с его губ, можно было даже представить работу его мысли, но он сдержался. Ему и не нужно было ничего говорить, Дарси сделала свои выводы. Эта сорок пять минут оказались плодотворными. У нее не оставалось ни малейшего сомнения, что Полин и Чипа не связывали романтические чувства, но, по крайней мере, между ними существовала физическая близость, Чип не мог никого обмануть, а ее тем более.

Дарси оставила Чипа сидящим за столиком, а сама вышла из ресторана на М-стрит. Дождь шел не переставая. В то утро она забыла зонт дома и сейчас ругала себя за такую непредусмотрительность. Она дошла до своей машины, которую оставила за квартал от ресторана, и позвонила в следственный отдел.

— С вами хотел поговорить человек по имени Маккензи Смит.

— Он сказал, по какому поводу? — спросила Айкенберг, улыбнувшись.

— Он говорил, что хочет сообщить что-то важное в связи с делом Юрис. Он передал, что до часа будет дома, а после часа дня его можно застать в университете. Он пробудет там с трех до пяти. — Секретарь продиктовала Дарси оба номера.

Дарси позвонила, Смит был дома, он сразу перешел к сути дела.

— Я располагаю информацией, которая должна вас заинтересовать.

— В связи с делом Юрис?

— Да.

— Могу я подъехать к вам домой? — спросила Айкенберг.

— Нет, — чересчур поспешно ответил Маккензи, — давайте встретимся в другом месте.

Она снова улыбнулась. Похоже, в то утро никто не хотел пригласить ее к себе. Возможно, дома была его жена. Или он опасался оставаться с Дарси наедине. Дарси понравился этот вариант.

— Я читаю лекции с часу до трех, — сказал Смит, — а после этого у меня собрание. Вы не будете против выпить со мной что-нибудь после работы?

— Конечно, нет, — ответила Дарси.

— У меня дела в Арлингтоне, я освобожусь к шеста. Вас устроит ресторан «Руфтоп» в отеле «Ки бридж»?

«С каждым разом становится все интереснее, — подумала Дарси. — Мы встречаемся в баре с Маккензи Смитом. В отеле».

— Я приеду ровно в шесть, — согласилась она.

29

В то утро Анабела первым делом зашла в Национальный музей строительства, в котором Большой зал превращался в роскошную площадку для званого вечера по случаю субботнего представления театральной труппы общества «Алый грех». Она поднялась по лестнице и присоединилась к другим членам финансового комитета, собравшимся в кабинете управляющего пенсионным архивом. Она пришла последней. После того как все расселись, Дон Фарли закрыл дверь и начал в обычной для него любезной манере.

— Я созвал это совещание по двум причинам. Во-первых, для того чтобы дать возможность мистеру Фактору познакомить нас с графиком званых вечеров, которые планируются на этот год. — Моррис Фактор отвечал за деятельность музея по проведению званых вечеров — это была важная статья дохода. — Но обстоятельства изменили мой план. Моррис сильно простудился и не смог прийти сегодня. Однако он сообщил мне по телефону, что число заявок от частных организаций значительно увеличилось. Причину этого я объяснить не могу, но это определенно отрадное известие.

Анабела оглядела собравшихся и обнаружила, что отсутствует Сэм Танклоф. Она перевела взгляд на Фарли, который перешел к другим пунктам повестки дня. Два из них были решены за несколько минут.

— Я подумал, что в оставшееся время — я знаю, насколько вы все заняты, — так вот, в оставшееся время мы попросим Хейзл рассказать нам, как продвигается работа по исчезнувшему фонду. Прошу вас, Хейзл.

Было заметно, что Хейзл Бест-Мейсон с нетерпением ждала возможности выступить. Перед ней на столе были разложены папки.

— Я еще не завершила полностью ревизию специального фонда, — как всегда четко и деловито начала Хейзл, — и не могу сказать, куда могли деться пропавшие деньги. Но я сделала предварительное заключение. Не остается сомнений, что Полин Юрис использовала средства фонда в своих личных целях. — Хейзл бросила взгляд на Анабелу. — Я понимаю, непросто выдвигать подобные обвинения, не имея возможности встретиться с обвиняемым, — продолжала Бест-Мейсон, — но действительность такова, что подобная встреча невозможна. На предыдущем заседании был затронут вопрос об отсутствии денег на счету Полин. Это вводящее в заблуждение обстоятельство. Незадолго до своей смерти она приобрела в Западной Виргинии солидный земельный участок за сто пятьдесят тысяч долларов. Без сомнения, она расплатилась деньгами, взятыми из фонда музея. Хол подтвердил факт купли. — Муж Хейзл, Хол Мейсон, был главой столичного комитета по планированию строительных работ, на этом высоком и ответственном посту ему приходилось иметь дело, а часто и вступать в конфликт с крупными застройщиками в округе, включая и корпорацию Тирни.

Что касается Анабелы, она считала, что заключение Хейзл основывается только на предположении. Но ей не хотелось вступать в спор. Суды, случалось, выносили решения, основываясь и на менее существенных доказательствах.

Реплики посыпались со всех сторон, больше всего в них ощущались удивление и растерянность по поводу услышанного.

— Можно мне еще раз взглянуть на те чеки, с помощью которых Полин изымала деньги, — обратилась Анабела к Бест-Мейсон.

— Конечно, — ответила Хейзл, подтолкнув папку в сторону Анабелы.

На большинстве чеков стояли сокращения, нацарапанные почти неразборчивым почерком Полин. Анабела просмотрела всю пачку, затем начала сначала.

— Вас что-то беспокоит? Что-то непонятно? — спросила Хейзл.

— Нет, просто пытаюсь уловить в этом смысл, — ответила Анабела, не прерывая своего занятия. Она закончила и вернула папку ревизору.

— Мне представляется, Хейзл проделала серьезную работу, — сказал Дон Фарли. — Мы также должны выразить нашу признательность Холу Мейсону за его участие в решении проблемы. Теперь перед нами стоит еще более сложный вопрос — как нам поступить дальше.

— Это должен решать совет, — заметил один из членов комитета.

— Да, конечно, — согласился Фарли, — но я считаю, нам надо подготовить свои рекомендации. В любом случае следует держаться осмотрительно, чтобы свести до минимума урон, который может быть нанесен музею действиями группы по связям с общественностью.

— А к чему нам что-то предпринимать? — откликнулась Бест-Мейсон. — К сожалению, так случилось. Но я не вижу причины делать данное событие достоянием публики.

— Если бы дело ограничивалось только этим, — воздел руки к небу Фарли. — Но мы все знаем, что подобная информация имеет обыкновение просачиваться в прессу. Честно говоря, я удивлен, что это до сих пор не произошло.

— Из своего опыта могу сказать, — заметила Анабела, — что попытки скрыть такие факты способны еще сильнее усложнить ситуацию, когда в конце концов оно выходит наружу. Вспомните дело мистера Никсона и фигурировавшие в нем магнитофонные записи.

— Вы предлагаете нам рекомендовать совету предать этот факт огласке? — спросил Фарли.

— Нет, я не являюсь членом группы по связям с общественностью. У нас есть подкомитеты по связям с общественностью и рекламе, они должны принимать участие в принятии решения вместе с остальным советом. Мне только кажется, что те люди, которые передали свои деньги этой организации, имеют право знать, что часть этих средств, и очевидно, что речь идет о незначительной части, была незаконно присвоена одним из сотрудников. — Анабела помолчала и добавила: — Если ситуация именно такова.

Она не ожидала столь бурной реакции со стороны Хейзл Бест-Мейсон.

— Вы что ж, ставите под сомнение мое заключение?

— Конечно нет, Хейзл, — улыбнулась Анабела. — Я считаю, что вы отлично потрудились, сделав логический вывод из имеющихся косвенных доказательств. — Она красноречиво взглянула на часы. — Мне нужно идти, если на повестке дня нет больше важных вопросов.

Анабела взглянула на Фарли, тот отрицательно покачал головой.

— Я делал записи во время нашего телефонного разговора с Моррисом Фактором сегодня утром и собираюсь перечислить все заявки, сделанные до конца года. Но вы можете не оставаться, Анабела. Их отпечатают, и я буду рад отправить их вам, чтобы вы тоже могли с ними ознакомиться.

— Спасибо, Дон. Буду вам признательна. — Анабела встала, поправила юбку и, обращаясь к присутствующим, проговорила: — Извините, что мне приходится уйти, я чувствую, что слишком много на сегодня запланировала.

Кто-то из членов комитета рассмеялся и заметил, что у него постоянно возникает подобная проблема.

— Наилучшие пожелания Маку, — сказал Фарли, когда Анабела направилась к двери.

— До встречи в субботу вечером, — попрощалась Анабела.

Она вышла в коридор и закрыла за собой дверь. Перед ней стоял директор музея Джо Честер. У Анабелы возникло чувство, что он ждал ее за дверью.

— Доброе утро, — поздоровалась она.

— Доброе утро, миссис Смит, можно мне поговорить с вами?

— Конечно, хотя я и очень тороплюсь.

— Это отнимет у вас несколько минут.

Она вошла за ним в его кабинет. Оба остались стоять. Она терпеливо ждала, наблюдая, как он нервно прошел по комнате и остановился у окна, глядя на улицу.

— Мистер Честер, — напомнила о себе Анабела.

— Может быть, мне не стоило об этом говорить с вами, — откликнулся он, — но я не знаю, что еще мне сделать.

— Продолжайте, я слушаю.

Он заговорил торопливо, захлебываясь словами, словно повторял их много раз.

— Я знаю, ваш муж — адвокат мистера Тирни, поэтому я…

— Мой муж не является адвокатом мистера Тирни.

— …Поэтому я хотел с вами поговорить.

— Вы ошибаетесь насчет моего мужа.

— Я не хочу садиться за решетку вместо кого бы то ни было, и мистера Тирни в том числе. Письма, которые он писал Юрис, говорят обо всем. Но полиция продолжает смотреть в мою сторону, они не прекращают расспрашивать меня, потому что кто-то им сказал, что мы с Полин не ладили. Возможно, мы и не были друзьями, но враждебных чувств у меня к ней не было. Мне и в голову никогда не могла прийти мысль убить ее или кого-нибудь еще.

Анабела ждала, пока он закончит. Наконец Честер прервался. Она была не уверена, просто ли он выдохся или действительно все сказал.

— Во-первых, мой муж не является адвокатом Венделя Тирни. Ваши сведения неверны. Но даже если бы это и было так, почему вы решили обратиться ко мне?

— А с кем мне еще поговорить? Я тысячу раз повторял полицейским, что я ее не убивал, а они только смотрят на меня и ухмыляются. Полин многим не нравилась. А кое-кто просто ее ненавидел. Спросите у самого Тирни. Он до смерти испугался, что она пойдет к его жене и разрушит его драгоценную семью. Спросите его дочь. Я слышал, как она набрасывалась на Полин за ее связь с отцом. Да проверьте Си Флетчера, черт возьми. Она приходила к нему в тот вечер, когда ее убили, чтобы установить границы его расходов на постановки труппы. Они все ненавидели ее достаточно, чтобы убить. А я — нет.

— Мне жаль, что у вас подобные проблемы, мистер Честер, — только и могла сказать Анабела, — но я ничем не могу вам помочь. Мой муж, я и мистер Тирни — друзья. Ни я, ни мой муж не имеем отношения к официальному расследованию. — Она подумала об их разговоре с Маком, о письмах и его теории. Почему Честер был так уверен, что их написал Тирни? — Кажется, вы не сомневаетесь, что автор писем Тирни? Почему вы так уверены?

— Об их связи знали все, — сдавленно хохотнул Честер. — Ни для кого в музее это не было секретом.

— Вы говорите, что не питали ненависти к Полин, а Венделя Тирни вы ненавидите?

Ее вопрос застиг его врасплох, и по нервному дрожанию рук она угадала ответ.

— А почему вы спрашиваете? — выдавил он.

— Возможно, Тирни не писал этих писем Полин, — со вздохом ответила Анабела. — В таком случае это сделал тот, кто хотел, чтобы подозрение в первую очередь пало на мистера Тирни.

— Но вы же не считаете, что их написал я? — Честер отвернулся к окну, и его слова как будто отражались от стекол.

— Мистер Честер, я ничего не предполагаю. Мне жаль, что я не могу вам помочь. И я уже опаздываю на следующую встречу. — Она ожидала, что он повернется и что-либо скажет, по крайней мере, попрощается, но он остался молча стоять, отвернувшись к окну, с поникшей головой и сгорбленными плечами.

Анабела спустилась на первый этаж, где продолжались приготовления к субботнему торжеству, и позвонила домой, чтобы проверить, нет ли для нее сообщений. Ей никто не звонил. Анабелу занимало, как прошла встреча мужа и Тирни, как отнесся Вендель к тому, что у Мака оказались письма, и как он воспринял гипотезу Мака о том, кто был их автором.

Анабела вышла из музея, шел дождь. Раскрыв желтый зонт, она пересекла улицу и прошла между фигурами недавно воздвигнутого и очень трогательного памятника защитникам правопорядка, погибшим при исполнении служебного долга. Она была рада тому, что шел дождь. Свежая влага очищала лицо, заставляла блестеть гранит и бетон скульптур. Она бы побродила подольше, но у нее была назначена встреча в галерее с молодой студенткой, которая с прошлой недели начала у нее работать неполный рабочий день. Салли Фрезер, так звали девушку, была способной и старательной, но ей недоставало настойчивости, черты, которая, как заметила Анабела, отсутствовала у многих представителей молодого поколения. Она обещала Салли познакомить ее с недавно установленной в музее компьютерной системой, которая давала возможность не только распоряжаться и вести контроль за материальными и финансовыми фондами галереи, но и позволяла установить местонахождение того или иного предмета искусства доколумбовой эпохи не только в пределах страны, но и по всему миру за счет хранящихся в памяти компьютера данных. Анабеле очень хотелось позвонить и отменить занятие, но она решила все-таки провести его. Иначе пришлось бы переносить урок на следующую неделю.

Когда она вошла в галерею, ее встретили гремящие звуки рок-н-ролла, рвущиеся из колонок, установленных по углам главного зала. Обычно Анабела держала стереосистему настроенной на станцию, передававшую классическую музыку, или же включала записи из богатой фонотеки классики, хранившейся в галерее. Смена музыкального оформления оказалась очень ощутимой.

На звонок открывающейся двери из соседней комнаты появилась Салли: высокая, тощая девица с распущенными прямыми светлыми волосами и бледным невыразительным лицом.

— Впечатление такое, что у нас вечеринка, — сказала Анабела, стараясь быть услышанной в грохоте музыки.

— Извините. — Девушка остановилась в середине зала и посмотрела на орущие динамики. — Я подумала, пока вас нет, немного разнообразия не помешает.

— Пока нет посетителей, все в порядке, — ответила Анабела и направилась в свой кабинет, где стоял радиоприемник. Салли последовала за ней.

— Я как-то не привыкла к такой музыке, — проговорила Салли.

— К какой именно? — поинтересовалась Анабела.

— Ну, скучной, однообразной. Ее еще называют музыкой лифтов.

Анабела рассмеялась и снова переключила приемник на обычную станцию, где передавали одну из шести симфоний Гайдна. Контраст с заполнявшим до этого все пространство яростным ритмом ударников был разительным.

— Готова заниматься? — спросила Анабела.

— Да, — откликнулась Салли, — но вам придется запастись терпением, я слабо знакома с компьютерами.

— И я тоже, — призналась Анабела, снимая чехол с процессора и включая его, — значит, будем учиться вместе.

Но занятия оказались не очень плодотворными, поскольку в галерею заходили посетители, и Анабеле или Салли приходилось с ними заниматься. Они ничего не приобрели, только посмотрели витрины; выставленные в галерее предметы искусства стоили недешево, так что редко кто решался сделать покупку сразу. В полдень Анабела зачехлила компьютер и спросила у Салли:

— Ты приходишь завтра?

— Да, но потом до следующей среды я буду занята — у меня экзамены.

— Хорошо. Терпеть не могу спешить, но у меня сейчас назначена встреча: отправляюсь на экскурсию по чайнатауну.

— Где это?

— Здесь, в Вашингтоне.

— А я и не знала, что у нас есть чайнатаун, — удивилась Салли.

— И очень многие об этом не знают. Я имею отношение к музею архитектуры, а он как раз расположен у границ чайнатауна. Моя знакомая Сью Йой уже год проводит экскурсии и все время приглашает меня. Сегодня я наконец договорилась присоединиться к ее группе.

— Мне кажется, будет интересно, миссис Смит.

— Уверена в этом, я вернусь ближе к вечеру, чтобы закрыть галерею. — Перед тем как уйти, она связалась со своим автоответчиком. Ее ждало сообщение от Мака:

Моя встреча с Венделем прошла нормально. Я только рассказал ему о письмах, но их не показывал! Собираюсь передать их полиции после работы и собрания. Сунь Беньчонг дома. Вендель говорит, что он собирается некоторое время выждать и не появляться на публике. Очень разумное решение, как мне кажется. Надеюсь, день у тебя проходит плодотворно. Жду твоих сообщений. Целую тебя.

Механический голос сообщил время и дату, после чего послышались гудки: лента закончилась. Анабела включила свой автоответчик и оставила сообщение для Мака:

Я сейчас ухожу из галереи. Договорилась с Сью Йой об экскурсии по чайнатауну. Забыла сказать тебе об этом. Хотелось бы пойти вместе с тобой. Все посмотрю и запомню, а на днях сама устрою для тебя экскурсию. Между прочим, Хейзл Бест-Мейсон и финансовый комитет пришли к выводу, что деньги присвоила Полин и приобрела на них земельный участок в Западной Виргинии. А еще у меня был любопытный разговор с Джо Честером, который очень обеспокоен, что полиция продолжает проявлять к нему повышенный интерес. Он сказал, что письма Полин написал Вендель. Я не стала его разуверять. Люблю вас, сэр, желаю удачного дня. Смотри, чтобы твои студенты уяснили, что tort[14] — не кулинарное изделие.

30 В тот же день

Тони Буффолино вовсе не обрадовался, когда Вендель Тирни поднял его с постели в шесть часов утра. Уже одно то, что он согласился жить в особняке, было достаточной жертвой, поскольку выходило за рамки служебных обязанностей. Но его сон и недовольство как рукой сняло, и на их место пришло азартное любопытство, когда Тирни сообщил ему причину столь раннего подъема.

Тирни не потрудился даже постучать, он просто вошел, невнятно пробормотав извинения, и уселся на единственный стул, выкрашенный салатовой, местами облупившейся, краской. Сквозь неплотно прикрытые веки Тони видел, что Тирни выглядит ужасно, казалось, он не спал всю ночь.

— Есть проблема? — спросил Тони, выбираясь из узкой, жесткой постели и заворачиваясь во фланелевый халат.

— Есть и очень серьезная, — ответил Тирни, его тон соответствовал понурому виду. Он рассказал Тони об аресте Сунь Беньчонга и выдвинутых против него обвинениях.

— Да… надо сказать, это действительно проблема, — согласился Тони. — Вы считаете…

— Виноват ли он? Не знаю, поэтому я и здесь.

Буффолино неожиданно почувствовал себя неловко.

Ему предстояло услышать откровения Тирни по поводу его приемного сына. Тони не без интереса относился к чужим семейным тайнам и проблемам, однако без этих секретов он вполне мог обойтись… Одно дело — обеспечивать безопасность семьи, и совсем другое — быть посвященным в ее тайны. Тони решил для себя, что Тирни сглазили или прокляли. Его секретарь убита, приемный сын попался на отмывании денег, брак под угрозой, родная дочь его ненавидит. Ему встречались такие люди, как Тирни. Они гонят поезд своей жизни на предельной скорости, пока не произойдет крушение, тогда вагоны, один за другим, начинают сходить с рельсов, пока весь состав не полетит под откос. Тони готов был уже сказать, что все это не его дело, и ему бы лучше ничего не знать.

Но он, конечно, промолчал. Он выполнял свою работу, и ему неплохо платили за нее. А значит, пусть выкладывает свои проблемы.

— Вы осмотрительный человек, — заговорил Тирни, — частный детектив, рискующий своей лицензией.

— Верно, — ответил Буффолино, сознавая, что далеко не всегда был осмотрительным и осторожным. «Письма, что он достал из отдела вещественных доказательств, организовав подкуп Фрэнка Честера, — думал Тони, — рассказал ли Смит о них Тирни? Показал ли? Объяснил ли он Венделю, как попали к нему эти письма, назвал ли он имя Антонио Буффолино, разжалованного полицейского? Да, осторожность не помешает», — улыбнулся своим мыслям Тони, а вслух сказал:

— Я могу держать язык за зубами.

Тирни смотрел на него, но, казалось, не видел. Все мускулы его лица обмякли, а само лицо напоминало воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Его всегда тщательно уложенные с серебристой сединой волосы были всклокочены.

Буффолино ждал.

— Я верю в невиновность Суня, — наконец начал Тирни, — но беспокойство отца, даже приемного, естественно. Честно говоря, я немного знаю об их делах с Сэмом Танклофом, за исключением сделок, непосредственно связанных с моей компанией. Также не имею представления о размерах его долгов в казино. Я деловой человек, Тони, стараюсь, чтобы к моей оценке не примешивались эмоции. Мне необходимо узнать, сколько он проиграл. Вы сможете это выяснить для меня?

— Зависит от того, где он чаще всего бывал, — ответил Буффолино, пожимая плечами.

— Атлантик-Сити. Думаю, что он ездил в Лас-Вегас не больше одного-двух раз за последние несколько лет.

— Ладно, значит, Атлантик-Сити. Какое казино он предпочитал? Или играл во всех подряд?

Тирни ответил.

— Вам везет, — расплылся в улыбке Буффолино. — Я знаю там одного парня, большая шишка, мы знакомы очень давно. Это тот человек, который… ну, да неважно. Вы хотите знать, насколько рискованно… сколько денег проиграл Сунь Беньчонг?

— Да, и информация мне нужна срочно. Как я и говорил, все, что вы узнаете, останется между нами.

— Я сейчас же собираюсь и лечу, — сказал Буффолино, потягиваясь и почесывая живот сквозь халат.

— Хорошо, сделайте это сегодня. — Тирни встал, голос у него был как у больного, который пытается бодриться.

— Отлично, — согласился Тони, — приму душ, позавтракаю, и я готов.

Тирни направился к двери, взялся уже за ручку, но остановился и повернулся к Буффолино.

— Вам понадобятся деньги, зайдите ко мне перед уходом.

— Понял, — ответил Тони, подумав при этом, поднимал ли Смит в разговоре с Тирни вопрос о тысяче долларов, которые он, Буффолино, выложил, чтобы получить копии писем.

И вот в пятницу утром Тони был на месте, в казино, у стола для игры в кости — с тысячей долларов, выданных Тирни, в кармане. Он был рад, что оказался там. По крайней мере, для него в атмосфере казино было что-то располагающее. В те редкие минуты, когда он старался заглянуть себе в душу, Тони задавался вопросом, не дает ли о себе знать нереализованная часть его души в том удовольствии, которое он ощущал, находясь в замкнутом пространстве игорного зала, впитывая его застоявшийся воздух, видя рядом с собой крупье, распорядителя, неудачников и тех, кому улыбнулось счастье. А если так, то что в этом такого? Мог бы он привести сюда Мака Смита и разделить с ним азарт игры? Вряд ли. Люди определенного склада могут получать удовольствие от казино, особенно от игры в кости, которая устанавливает нечто вроде родства меду игроками, горящими желанием сделать свою игру. Для этого надо быль таким, как он, Тони Буффолино.

Перед тем как вылететь из Вашингтона, он созвонился со своим информатором Фрэнки Браззо и спросил, могут ли они встретиться по важному делу. Когда Тони был еще полицейским, Браззо состоял тайным агентом в полиции нравов. Тогда ходили слухи, а кое-кто, включая Буффолино, знал точно, что Браззо поддерживает тесные связи с мафиози округа. Но никто никогда не выдвинул против него никакого обвинения, и он в положенное время спокойно вышел на пенсию. Никого не удивило, когда он обосновался в Атлантик-Сити. Видно, о нем было кому позаботиться. В старые времена Буффолино и Браззо оказывали друг другу услуги, когда работали вместе, а такие вещи никогда не забываются.

Браззо согласился встретиться, но не раньше часа дня, что вполне устраивало Тони. Он давно уже не играл в кости, потому что Алисия считала азартные игры глупостью, в лучшем случае. И на самом деле оно так и было. И тем не менее…

Стол был в выигрыше, что привлекало еще больше игроков. Кубик переходил из рук в руки под радостные возгласы и вопли досады. Бросок Тони не охладил азарта. Он выбросил семерки и продолжал играть, пока ему и большинству игроков за столом сопутствовала удача. Но полоса везения кончилась с появлением молодого человека в засаленной одежде, от которого пахло виски. Он заключил «неправильно» пари, играя против игроков, за казино. Он начал выигрывать; это означало, что те, кто держат «правильное» пари, стали проигрывать. Буффолино оценил ситуацию, прекратил игру и взял свой выигрыш. Он прибавил к своей тысяче 800 долларов. Совсем неплохо за час, плюс полученное удовольствие. Имея в кармане 1800 долларов, Тони попытал счастья за другими столами. Он проиграл несколько партий в очко и оставшееся до встречи время развлекался, бездумно дергая ручку игрального автомата. Его выигрыш уменьшился на две сотни долларов. За несколько минут до условленного часа он вышел на Бодвок и подошел к киоску с пиццей и хот-догами. Браззо уже поджидал его. Они по-мужски, неловко обнялись. Тони заказал булочку с сосиской и пиво.

— Ну, старик, чем могу помочь? — спросил Браззо.

— Мне нужна информация об одном азартном игроке, его зовут Сунь Беньчонг. Предпочитает у вас баккара.

— Хороший клиент, — ответил Браззо. — Я сегодня читал о нем в газете. Там сказано, полиция округа прихватила его на грязных деньгах.

— Может быть, так, а может, и нет.

— А с чего это ты им интересуешься?

— У меня есть клиент.

— Работаешь на федеральную полицию?

— Нет. — Буффолино доел свой хот-дог и запил его пивом. — Ты же меня знаешь, у меня частная контора.

— Он много проигрывает по-крупному, это точно, Тони. Действительно много.

— А когда-нибудь ему везет?

— Еще бы, если бы не выигрывал, его бы здесь не было. Но, как и большинство, он здесь накрепко привязан.

— И на какую же сумму? Пятьдесят, сто тысяч?

— Может быть, и миллион, — пожал плечами Браззо. — Могу узнать поточнее, но только между нами, идет?

— Идет.

— Мне нужен час, — сказал Браззо.

— Ладно, мне сегодня повезло в кости, сыграю еще. Где встретимся?

— Снова здесь. И держись подальше от стола. Везти не будет до вторника.

Тони вернулся к киоску через час. В его кармане было три сотни долларов.

— Последовал твоему совету, Фрэнки, сыграл за другим столом, лучше бы послушал жену и вообще не играл. Так что же мы имеем?

— Он в минусе на два миллиона.

— И вы допускаете такие проигрыши? — спросил Тони, пораженный размером названной суммы.

— Верно, парень много проигрывает, но он и расплачивается — откупается.

— Расплачиваться это одно, а откупаться — совсем другое. Просвети меня на этот счет.

— Его крупные проигрыши оплачивал какой-то богатый покровитель из Гонконга.

— Да?! — удивленно поднял брови Буффолино. — И кто же это?

— Имени не знаю, приходили корпоративные чеки от находящейся там службы или компании MOR.

— Компания MOR. — Тони наморщил лоб, пытаясь припомнить. — Мне эти буквы почему-то знакомы. Мне показалось, ты сказал, что «проигрыши оплачивались», а кто платит сейчас?

— А вот здесь уже и начинается откуп, Тони. Но это должно остаться строго между нами, договорились?

— Конечно.

— У китайца есть патрон.

— Здесь, в казино?

— Нет, в Нью-Йорке.

— И кто же?

— Я слышал, китаец — финансовый гений.

— Мне тоже так говорили, Фрэнки.

— Умеет здорово ворочать деньгами большими причем.

— Значит, у него есть легальная фирма, через которую он отмывает деньги?

Браззо согласно кивнул.

— И большие деньги?

Еще один утвердительный кивок.

— Деньги от продажи наркотиков?

Браззо неопределенно пожал плечами.

— Ну, да это неважно. Значит, так он отрабатывает карточные долги?

— Угу.

— Ясно, что-нибудь еще?

— Все.

— Я твой должник. Если что-нибудь понадобится в Вашингтоне, звони.

— Обязательно. Слушай, я слышал, ты опять женился. Это в который же раз? Второй или четвертый?

— Третий. И уже на всю жизнь.

Убогий вид трущоб, по которым проезжал Буффолино в поисках выезда на дорогу, ведущую в Вашингтон, представлял разительный контраст со сверкающим великолепием расположенных по соседству многочисленных казино. Внимание Тони сосредоточилось на трех моментах.

Во-первых, Вендель Тирни совсем не обрадуется, когда узнает, что его сын фанатичный игрок-неудачник. Такие проигрыши могут толкнуть человека на все, включая кражи со взломом, отмывание денег или другие финансовые махинации. Тони знал, как случаются подобные вещи.

Во-вторых, Браззо вскользь упомянул, что Беньчонг с кем-то связан, и этот кто-то вцепился в него мертвой хваткой. Зачем Браззо преувеличивать? Нью-Йорк предполагает связь с мафией, по крайней мере, той ее частью, которая имеет отношение к казино. Значит, он отмывает деньги для мафиози. А чем же занимается Беньчонг? Крупный мафиозо? А может, он говорит, что он с Сицилии? — Тони рассмеялся своему предположению.

И третий момент. Он касался основного правила обращения с выигрышем. Половину денег, выигранных Тони за первым столом, следовало убрать подальше, а на вторую половину играть. Ну, да это всего лишь деньги, сказал он себе. Но Алисии он не станет ничего рассказывать. Что же касается расходов, то отчет о них не займет много места, если только Тирни он понадобится.

31 В тот же день перед обедом

К тому времени, когда приехал Сэм Танклоф, Тирни успел побывать в душе, побриться и принять солнечную ванну в своем домашнем солярии. Хотя внешний вид Венделя значительно улучшился, настроение его испортилось окончательно. Причиной послужил звонок Тони.

— Я возвращаюсь из Атлантик-Сити. — Голос Буффолино с трудом пробивался сквозь шум автострады. — Хотел подождать с отчетом до возвращения, но решил, что вам нужно поскорее все узнать. Я на одной из стоянок для отдыха.

— Слушаю, — сказал Тирни.

— Ненавижу сообщать дурные вести, мистер Тирни, но Сунь Беньчонг в числе самых заядлых игроков в казино. И ему не очень везло.

— И насколько велик его проигрыш?

— Миллионы. Два точно.

— Спасибо, — ответил Тирни после долгой паузы и повесил трубку.

Теперь, разговаривая с Танклофом в своем кабинете, Вендель не скрывал злобы и досады.

— Ты говоришь, что не знал о личных счетах Сунь Беньчонга на Кайманах?

— Именно так, Вендель. Когда мы были там, то встречались с одним из моих адвокатов. Он специализируется на размещении счетов за границей. Я прямо спросил его о законности моих счетов. И он уверил меня, что все в полном порядке.

— Ты сказал, что твоими счетами интересовались. Кто?

— Специальный отдел Министерства финансов. Я не придал этому особого значения. Для меня было главным, что мои счета не противоречат закону. Мой адвокат объяснил, что это была рядовая проверка. Послушай, Вендель, проблемы Суня с законом не имеют никакого отношения к тем счетам, которые он открыл для меня и моей компании. Очевидно, у него были там свои счета, я ничего о них не знал.

— А где же он брал деньги, чтобы класть на эти счета? — спросил Тирни, подаваясь вперед; видно было, как на его скулах заходили желваки.

Танклоф повесил свой пиджак на спинку кресла и закатал рукава белой рубашки. Ему не нравился тон друга, а также тот оборот, который принимал разговор. Тирни обвинял его в проблемах Сунь Беньчонга.

Одновременно Сэм сознавал, в каком напряжении находился Тирни, и не хотел усугублять его состояние.

— Вендель, ты знаешь, что я сделаю все, чтобы помочь Суню, — заговорил Танклоф примирительно. — Он твой приемный сын, но и я относился к нему как к сыну. Он допустил какие-то нарушения, открыл на Кайманах свои счета, но мне кажется, с властями все можно уладить. Сделку можно расторгнуть и одновременно договориться о возмещении ущерба.

— Это означает признать, что он виновен.

— Если это действительно так, следует предпринять шаги, способные смягчить наказание или штрафы, которым он может подвергнуться. — Тирни сидел и молча слушал. Танклоф размышлял, стоит ли ему касаться этой темы или нет, но все же решил высказаться: — Вендель, ты знаешь, как азартно играл Сунь Беньчонг в последние годы?

Тирни резко обернулся. Неужели все, кроме него, знали о пагубном пристрастии Суня? Звонок Тони потряс Тирни до глубины души. Миллионные долги! Такая сумма могла толкнуть любого на нарушение закона. Но тем не менее вслух он сказал:

— Страсть Суня к картам для меня не новость. Он всегда был со мной откровенен на этот счет, ничего от меня не скрывал.

Танклоф почувствовал, что Тирни говорит неправду, но не стал уличать его во лжи.

— Ты говорил с Сунь Беньчонгом о сути дела, о тех обвинениях, которые выдвинуты против него?

Тирни рывком оторвался от стола и вернулся в кресло.

— Нет, — покачал он головой. — Сунь очень подавлен тем, что произошло вчера. Представь его состояние, когда его арестовали в аэропорту и надели наручники на виду у сотен людей. Его недавно назначили адъюнкт-профессором экономики в университете. Его репутация в финансовых кругах была чиста, я не говорю уже, какой ущерб все это наносит моему положению.

Танклоф снова заговорил о своей поддержке, но его прервал отрывистый стук в дверь.

— Кто там? — поднял глаза Тирни.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Сунь Беньчонг. На нем были джинсы, кроссовки, серая трикотажная рубашка и ветровка. Танклоф поздоровался, но Тирни холодно прервал его.

— Что ты хочешь? — спросил он.

— Поговорить о том, что произошло.

— С этим можно подождать, — голос Тирни звучал особенно жестко. — Мы с Сэмом сейчас разговариваем.

— Нет проблем, — вмешался Танклоф. — Мы можем обсудить все сообща. Может быть, я смогу помочь.

— Ты отдаешь себе отчет в том, какой удар ты нанес семье? — спросил Тирни.

— Конечно, — ответил Сунь Беньчонг, — и очень сожалею об этом.

— Ах, сожалеешь? — язвительно переспросил Тирни. — Как трогательно звучит.

— Давайте сядем, выпьем кофе и все уладим, — принужденно улыбнулся Танклоф, подкрепляя слова гостеприимным жестом.

Беньчонг оставил тираду Сэма без внимания и подошел к отцу. Он был напряжен, как туго скрученная пружина.

— И ты имеешь наглость говорить об ущербе для семьи? — спросил он.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать? — с гневом проговорил Тирни, глубоко уязвленный неожиданным выпадом Беньчонга.

— Это ты как смеешь так говорить со мной, — возразил Сунь, еще ближе подходя к отцу. — Я пришел извиниться за то, что поставил тебя в трудное положение, пришел поговорить с отцом. Но отец слеп, он не видит, что происходит вокруг него.

— Чип не стал бы говорить со мной в таком тоне, — сказал Тирни, глядя на Танклофа в полном замешательстве.

— Чип никогда не говорит отцу правду. Он боится, потому что знает все, что произошло в этом доме.

— Включая твои миллионные проигрыши в Атлантик-Сити? Твое распутство? Твою связь с Полин?

Танклофу на мгновение показалось, что Сунь Беньчонг готов броситься на отца. Тирни еще больше сократил расстояние, их разделяло всего несколько шагов. Отец и сын стояли лицом к лицу, напряженно глядя друг другу в глаза. Танклоф уже собирался вмешаться, но в последний момент Сунь пробормотал ругательство и гордо удалился.

— Какая неблагодарность! — воскликнул Тирни.

— Мне кажется, он не думал, что говорит, Вендель, он сейчас под таким давлением.

— Так это он под давлением? А под каким давлением я?

Вспышка гнева удивила самого Беньчонга. Прямое свидетельство потери контроля над собой, — это его пугало. Он весь дрожал от негодования, сбегая вниз по лестнице. Выходя во двор, он чуть не сбил с ног стоявшего за дверью охранника. Сунь зашел в свою комнату и вместо ветровки надел непромокаемую куртку с капюшоном. Он порылся в ящике комода и достал ключи от моторной лодки. Затем вышел в парк и спустился к причалу по длинной деревянной лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Шел сильный дождь, осложняя видимость. Ступив на борт, Беньчонг поднял капюшон и освободил швартовы. Он оглянулся на дом. Через окно в кабинете Тирни Танклоф увидел направляющегося к причалу Суня. Сэм спустился вниз и вышел в парк через парадную дверь.

— Сунь! — крикнул он.

Усиливающийся ветер унес его слова. До причала долетели лишь отдельные звуки. Сэм начал спускаться, когда услышал, как взревел оживший мощный мотор, и вслед за этим увидел Беньчонга, уводящего лодку от причала. Выйдя на речной простор, Сунь прибавил обороты, резко развернул лодку и направил ее вниз по течению, оставляя за собой расходящийся веер вспененной воды.

32

В ожидании экскурсии по чайнатауну Анабела успела пройтись по нескольким выставкам, организованным музеем строительства. Одна из экспозиций, работавшая постоянно, называлась «Вашингтон: символ и город». Представленные здесь фотографии, архитектурные эскизы, макеты позволяли проследить эволюцию города и оценить попытки соединить красоту столицы с потребностями этого процветающего мегаполиса.

Анабела прошла за группой школьников в зал, где с помощью сложных маленьких моделей воссоздавалась картина сооружения Бруклинского моста. Дети смотрели вокруг широко открытыми глазами и от волнения и смущения хихикали. Анабеле подумалось о водопаде Грейт-Фолс и повторяющихся ночных кошмарах Мака, напоминающих ему об увиденной трагедии. Эти крепко держатся за руки, глядя на детей, отметила про себя Анабела и перешла в следующий зал, где размешалась еще одна экспозиция, посвященная «Великим проектам». Здесь были собраны восемь проектов, сочетающих в себе первоклассную планировку и отличное архитектурное решение. Каждый из проектов был удостоен премии «За совершенство», учрежденной институтом городского ландшафта. Среди них были: административное здание в Сан-Диего, прекрасный обновленный вариант площади Гэнт-сквер в Норфолке и другие яркие свидетельства того, что человек, если захочет, с успехом может создать проекты истинно выдающиеся, удачно сочетающие эстетику с практическими нуждами.

А потом для Анабелы началось путешествие в мир чайнатауна вместе с умной и милой подругой Сью Йой. Та не только была прекрасно знакома с китайским кварталом Вашингтона, но и с огромной гордостью делилась этими знаниями с участниками своих экскурсий. Конечно, чайнатаун Вашингтона не впечатлял размерами, он занимал всего лишь два квартала. Но с точки зрения истории, на каждом углу там встречалось что-то интересное.

Естественно, они остановились у дома, имеющего прямое отношение к заговору с целью убийства президента Линкольна.

— Вот гнездо, в котором зрел зародыш измены, — с воодушевлением объясняла Сью Йой. — Именно так его обычно описывают. Но прошу не забывать, что в те времена здесь еще не было чайнатауна. Никто из представителей моего народа не был причастен к заговору, по крайней мере, о таком факте не упоминается в истории, слава Богу!

— Первоначально чайнатаун располагался не здесь, — продолжала Сью Йой, когда группа повернула за угол. — Он находился в нескольких кварталах южнее. Но в тысяча девятьсот тридцать пятом году власти начали скупать там собственность, а это означало, что китайской общине приходилось переселяться. Она выбрала это место, и члены ее тоже стали покупать недвижимость. — Сью рассмеялась. — Чувство общности у китайцев развито очень сильно. Они дружно снялись с места и переехали сюда.

— А что находится там, где раньше был чайнатаун? — поинтересовался один из экскурсантов.

— Административные учреждения, федеральный суд, — ответила Сью и пригласила следовать дальше, продолжая свой рассказ: — Облик чайнатауна менялся, как и других прилегающих к нему кварталов города. В результате изменений, внесенных под давлением Центра по контролю за эстетикой, чайнатаун лишился некоторых черт, составляющих его колорит. Но, как видим, лишь в незначительной степени, — прибавила она со смехом, напоминавшим перезвон колокольчиков. — Вне зависимости от происходящего вокруг, жители чайнатауна не меняют установившийся ритм жизни.

Сью Йой провела свою группу через новый отель «Гранд Хайет», его крытый портик словно парил над маленькими запыленными лавочками чайнатауна. Он выглядел здесь явным пришельцем. Обратно они вернулись, пройдя под аркой, перекинутой над Аш-стрит.

— Эту арку возвели в то время, когда здесь обосновалась община, — пояснила Сью Йой. — Это плод сотрудничества городских властей и нашего города-побратима Бейинга. Но строительство вызвало кое у кого возражения. Они считают арку выражением чересчур дружественных отношений с материковым Китаем и хотят построить вторую арку как знак расположения к Тайваню. И здесь, в Вашингтоне, продолжаются политические споры. Интересно, что думают по этому поводу драконы?

Все дружно подняли головы и посмотрели на изрыгающих пламя драконов, изображения которых украшали арку. Раздался смех.

— Напоминают компанию конгрессменов, — заметил мужчина в клетчатых бермудах с зонтом и увесистой видеокамерой.

— Пройдемте дальше, — пригласила Сью, и экскурсанты двинулись за ней.

Анабела замыкала группу и несколько задержалась, вдыхая тянущиеся из раскрытых дверей манящие ароматы рыбного пирога, капусты брокколи, куриного мяса и всевозможных запахов блюд китайской кухни.

— Жаль, что идет дождь, — сказала Сью, останавливая свою группу у Азиатского культурного центра. — Мы заглянем сюда на несколько минут. Здесь есть немало интересного, затем вы пойдете на ленч. Как вы могли заметить, в этом небольшом кусочке столицы на каждый квадратный метр приходится больше ресторанов и кафе, чем в любой другой части города. Возможно, исключением является Джорджтаун, но если вы решите поесть там, то через десять минут после обеда ощутите чувство голода.

Сью и Анабела заранее договорились перекусить вместе. Сью выбрала ресторан на Аш-стрит. Они прошли под мини-аркой, украшенной изысканным орнаментом, миновали фойе, где у стен стояли огромные чаны с рыбой, и по лестнице поднялись в главный зал, окна которого выходили на улицу. Они выбрали удачное время: столик у окна был свободен.

— Чудесно, — с удовлетворением проговорила Анабела, когда они сели. — Я так довольна, что пошла сегодня с тобой на экскурсию.

Сью когда-то работала фотомоделью в Нью-Йорке, затем вышла замуж за сотрудника государственного департамента, и они переехали в Вашингтон.

— Однажды я с твоей помощью совершила путешествие в мир искусства доколумбовой эпохи, — сказала Сью, изящно приподнимая хрупкую фарфоровую чашечку с чаем, — теперь настало время познакомиться с чайнатауном.

Анабела попросила Сью сделать заказ, та согласилась, заметив, что в меню обещали кушанья провинции Сычуань, хотя они больше походили на тайваньские.

За ленчем Анабела забыла о времени, ей доставляло удовольствие общение с подругой, с которой удавалось видеться до обидного редко. Уютная атмосфера ресторана в сочетании с превосходной едой приятно расслабляли. В довершение ленча их бесплатно угостили абрикосовым соком, в знак благодарности за посещение ресторана.

— Ой, — воскликнула Анабела, — я и не заметила, как пролетело время.

— Сейчас идем, подожди минутку, — ответила Сью и вышла в дамскую комнату, а Анабела посмотрела в окно, во время ленча она часто поглядывала на улицу. Дождь прекратился, стало многолюдно. В этот момент она приблизила лицо к стеклу, чтобы не мешало собственное отражение, и прищурила глаза. Анабела едва удержалась, чтобы не сказать вслух: «Да ведь это…» Сомнений не было: по улице быстрым шагом шел Сунь Беньчонг. Он помедлил у расположенного напротив маленького ресторанчика, торгующего блюдами на вынос. Прежде чем войти, Беньчонг внимательно посмотрел по сторонам.

Анабела вспомнила, что в своем сообщении Мак говорил, что Беньчонг решил отсиживаться дома. Как оказалось, он передумал. Она обвела взглядом Аш-стрит в противоположном направлении. К ресторанчику приближался еще один человек. Неужели опять Сунь Беньчонг? Как же она пропустила момент, когда он вышел, поднялся по улице и теперь снова возвращался? Нет, покачала головой Анабела, она не могла его пропустить. У Сунь Беньчонга был двойник, очень похожий на него человек. Второй мужчина был немного ниже ростом и менее коренаст, чем известный ей молодой человек, но лица их невозможно было различить. Второй мужчина, так же как и Беньчонг, сначала внимательно огляделся, а потом вошел в ресторанчик.

К столику вернулась Сью Йой.

— Интересно, что они здесь подмешивают в еду? — пошутила Анабела.

— Почему ты так решила? — удивилась Сью.

— Только что я видела, как по улице прошел знакомый мне человек. А через несколько секунд я снова увидела его или того, кто похож на него как две капли воды.

— Я его знаю? — рассмеялась Сью.

— Вполне возможно, это Сунь Беньчонг, приемный сын Венделя Тирни.

— Да, я его знаю, но не очень хорошо. То, что с ним произошло, так ужасно. Его арестовали на виду у всех, я узнала об этом из газет.

— Мы с Маком были просто потрясены.

— Как, по-твоему, в этом есть доля правды?

— Кто знает? — пожала плечами Анабела. — Думаю, все станет ясно в процессе расследования. — Она посмотрела в окно, лицо ее стало задумчивым.

— Тебя что-то тревожит, Анабела?

— Все в порядке, — улыбнулась она, покачав головой. — Как странно увидеть двух абсолютно похожих людей, хотя я и не ожидала увидеть даже одного. Ну дорогая, мне действительно пора идти. Я замечательно провела время. Экскурсия была захватывающе интересная, еда потрясающая, а встретиться с тобой мне всегда приятно. — Анабела поблагодарила еще раз и расплатилась за обеих.

— Как хорошо: дождь кончился, — обрадовалась Сью, когда они вышли на улицу.

— Но может пойти снова, — заметила Анабела, глядя на пасмурное небо.

Они пожали друг другу руки и пообещали снова скоро встретиться. Анабела неторопливо пошла по улице, но, убедившись, что Сью уже не может ее видеть, вернулась назад и остановилась у дверей ресторанчика, в который направились Беньчонг и похожий на него мужчина. Рядом находился вход в двухэтажное административное здание. Дверь была открыта. Подталкиваемая любопытством, Анабела вошла в крошечный вестибюль и просмотрела список нанимателей. Многие надписи были сделаны по-китайски, под некоторыми стояло английское соответствие. Ее внимание привлекла одна надпись, не имевшая перевода. Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть. Анабела не умела читать иероглифы, однако в них угадывалось что-то неуловимо знакомое. Она не находила этому объяснения и приготовилась уйти, но остановилась, открыла сумочку и достала конверт с фотографиями, который дал ей Мак. Она отобрала снимки с Тони Буффолино на пристани Тирни. Буквы на борту «Сигаретт» получились мелко, но фотографии были очень четкими. Анабела присмотрелась внимательнее, затем перевела взгляд на доску со списком. Знаки, похоже, были те же. Она снова взглянула на фото: сокращение MOR[15] напомнило ей слова Салли о музыке — средненькая, неинтересная.

Анабела перешла улицу, вошла в ресторан, где они были со Сью, и поднялась на второй этаж.

— Мы с подругой только что поели у вас. Все было замечательно. Нельзя ли еще выпить чая? До следующей деловой встречи у меня есть немного времени.

Хозяин остался очень доволен и с радостью проводил ее к тому же столику, за которым они сидели с Сью Йой. Когда официант налил чай и поставил перед ней чашку, Анабела стала наблюдать за двумя дверями на противоположной стороне улицы. Она сама не смогла бы объяснить, почему взяла на себя роль сыщика, ведущего слежку. Анабела очень бы смутилась, если бы кто-нибудь из знакомых стал свидетелем ее дилетантских попыток вести наблюдение. А Мак бы просто подшутил над ней. Но она напрасно беспокоилась: ей не за кем было следить. Анабела и не подозревала, что в тот самый момент, когда она шла через улицу к административному зданию, Сунь Беньчонг задергивал шторы на окнах своего кабинета, он тоже видел, как она вернулась в ресторан через дорогу и заняла столик у окна. В то время как его брат Джон пересчитывал деньги из настенного сейфа, Сунь еще раз взглянул на рыжеволосую женщину по имени Анабела Смит, чье пристальное внимание было привлечено к тому месту, о котором ни она, ни многие, многие другие люда не должны были ничего знать. Он наглухо задернул шторы и сел за стол, его широкое лицо осталось невозмутимым, взгляд стал отсутствующим. Затем Беньчонг открыл правый верхний ящик стола. Там лежал пистолет типа 67, калибра 7.65 производства Китайской Народной Республики, купленный им в чайнатауне у подпольного торговца оружием год назад как средство самообороны в случае крайней необходимости. До этого момента такой необходимости не возникало.

33

— Дьявол, опять попала на его автоответчик, — с раздражением сказала Сюзен Тирни, бросая трубку на рычаг. Она звонила из офиса Артура Саула.

Сам Артур, одетый в салатовую фуфайку без рукавов, джинсы и голубые шлепанцы, был занят подсчетом чеков, полученных от студентов его актерской студии.

— Не могу поверить, что все это происходит на самом деле. — Сюзен развела руки в стороны и с досадой хлопнула себя по бокам. — Черт бы все побрал. — Она сняла трубку и снова набрала номер телефона Сунь Беньчонга в его комнатах в особняке отца.

«Меня нет дома. После сигнала вы можете…»

— Да где же он, черт его возьми? Сегодня утром я разговаривала с Чипом. Он сказал, что Сунь собирался несколько дней отсидеться дома. Так отец рекомендовал.

Саул поднял глаза и сдвинул очки на нос.

— Позвони отцу, — посоветовал он, — может быть, Беньчонг у него.

— Я не могу звонить отцу. Услышу еще одну речь по поводу того, почему я не рядом с ним в трудный для него час. Что за семейка — сплошной бардак.

Саул опять занялся своими финансовыми расчетами, а Сюзен как заведенная ходила по комнате, через каждые несколько минут набирая один и тот же номер. Сначала она оставила на автоответчике только свое имя. Теперь же она умоляла Беньчонга позвонить в студию Саула, как только он услышит ее сообщение.

— Прошу тебя, Сунь, пожалуйста, это очень важно для меня.

— Может быть, тебе стоит сказать, что ты сожалеешь о его аресте? — заметил Саул. — У него есть над чем подумать, кроме как о том, чтобы отдать тебе деньги.

— Ты что же, Артур, тоже против меня? Он мне обещал эти деньги. Я их за-ра-бо-та-ла.

— Заработала? И как же? — усмехнулся Артур, откидываясь на спинку потертого кожаного кресла.

— Это мое дело, — отрезала она.

— Чем же ты занималась? Спала со своим братом?

— Ты просто отвратителен.

Сюзен села на маленький стул у стола, на котором стоял телефон. Разные чувства смешались в ее душе, но преобладающим оказался скептицизм. Деньги были так близки, так реальна возможность поставить в Нью-Йорке свое шоу. А теперь случилось все это. Ее источник финансирования арестован. Но это не означало, что он не может дать ей денег. Разве он не знает, как много они для нее значат, какие мучения она терпела. Но почему бы ей так удивляться? Ведь он ничем не лучше остальных мужчин в семье: эгоистичных, самовлюбленных, жадных, думающих только о себе. Женщины в этом семействе — мать и она — оказались жертвами мужчин рода Тирни. И даже Сунь Беньчонг не стал исключением, хотя его не связывали с семьей кровные узы. Он приобрел эти черты под влиянием отца и брата.

— Послушай, детка, — обратился Саул к Сюзен, после того как положил в ящик стола заботливо перетянутую резиновым кольцом пачку чеков, — я должен точно знать, появятся у тебя деньги или нет. Я хочу поставить твое шоу, но у меня есть и другие предложения. Если твоя сделка сорвется, я не могу себе позволить отказаться от них.

— Что ты хочешь от меня? — спросила Сюзен. — Я уверена, что получу деньги. Просто произошедшие события отодвигают все на день-два.

— На день-два? — Саул задумался. Он встал, прогнулся и вытянул вперед руки со сцепленными пальцами. — А почему бы тебе не съездить в Вашингтон? — предложил он. — День-два я могу подождать. Поезжай туда и поговори со своим братом. Отсюда ты ничего не сможешь сделать.

Сюзен знала, что предложение разумное. Она просто надеялась, что здесь, в Нью-Йорке, сможет успокоить Саула. Но было очевидно, что для него имели значение только деньги. А они как раз находились в Вашингтоне.

Сюзен зашла в ванную, взбила волосы, подкрасила губы, затем вернулась в кабинет и достала спортивную сумку, с которой приехала. В ней лежало только белье и футболка.

— Мне кажется, ты прав, Артур, полечу ближайшим рейсом. Вечером позвоню.

— Ты не застанешь меня, детка, звони завтра днем.

— Хорошо, — ответила она и направилась к двери, но в этот момент зазвонил телефон. Саул медленно потянулся к стоящему на столе аппарату, но Сюзен опередила его, схватив трубку на параллельном телефоне.

— Алло, студия Артура Саула, — выдохнула она.

— Сюзен? — раздался в трубке голос Беньчонга.

— Сунь, слава Богу, ты получил мое сообщение? Где ты был?

— Деньги тебе нужны? — холодно спросил он.

— Конечно, — торопливо ответила Сюзен и потом, словно спохватившись, добавила: — Я слышала, что с тобой произошло, мне очень жаль.

— Возьми посылку в обычном месте через два часа. Принести ее ко мне в офис. После этого я отдам тебе деньги.

— А ты не считаешь, что это может быть…

— Или ты сделаешь это, Сюзен, или можешь распрощаться со своим великолепным шоу.

Она взглянула на Саула, который с интересом наблюдал за ней из-за стола.

— Ладно, через два часа, — ответила она брату, понижая голос. — А ты уверен, что у тебя уже будут деньги, когда я приеду?

— Делай, как я сказал, Сюзен. — И она услышала звук зуммера.

Специальный агент ФБР Джордж Дженкинс довольно улыбнулся, когда разговор между Сунь Беньчонгом и Сюзен закончился. Дженкинс находился в маленькой комнате в доме на Аш-стрит в чайнатауне, как раз напротив офиса Беньчонга. Весь складной стол был завален белыми контейнерами с остатками пищи из китайского ресторана. Возле занавешенного окна на треноге стояла оптическая труба. За спиной Дженкинса на катушечном магнитофоне медленно двигалась десятидюймовая лента, по мере того как установленный на телефоне Беньчонга «жучок» посылал на записывающее устройство устойчивый сигнал.

Пост прослушивания установили за месяц до этого, когда в Бюро и других федеральных ведомствах пришли к выводу, что Беньчонг замешан в отмывании денег. И с этого времени каждый его звонок фиксировался на пленке.

Дженкинс повернулся к другому агенту, находившемуся в комнате, Максу Джонсону, худощавому темнокожему мужчине, который слышал весь разговор через динамик.

— Ничего себе парень, а, Макс? К его услугам куча подонков, горящих желанием забрать для него грязные деньги, а он отправляет за ними свою сестру. Вот это класс, нечего сказать.

— Семейный бизнес, — ответил Джонсон. — На этом была построена Америка.

— Да, дружно работают, хоть премию давай. Есть хочешь? Заказать тебе что-нибудь?

— Конечно, если бы ты нашел китайский ресторан да с негритянской кухней, где доставляли бы еду по заказам. А то я уже доел последний фаршированный блинчик.

Но драматическая ситуация складывалась не только в студии Артура Саула. В это же время в Вашингтоне режиссер театральной труппы «Потомак плейерс» Сеймур Флетчер горячо упрашивал Карла Мейберри, первоначально утвержденного на роль Бартона Ки, участвовать в спектакле. Перед этим Флетчеру позвонил Чип Тирни и, ссылаясь на неблагоприятные обстоятельства, отказался играть в предстоящей постановке театра общества «Три С».

— Я был с тобой суров, Карл, — говорил Флетчер, — но я режиссер. Моя работа заключается в том, чтобы помочь актерам и актрисам наиболее полно раскрыть себя. Если бы я не считал тебя самым талантливым актером своей труппы, мне было бы решительно все равно, как ты играешь.

— Знаю, Си, — ответил Мейберри, — он пил всю ночь, и теперь разговор давался ему с трудом, — и понимаю, но ты должен уважать мои чувства. Ты не можешь обращаться со мной как с другими, как с собакой. К каждому актеру нужен свой подход. Меня не вдохновляют твои крики и оскорбления.

— Знаю, знаю, признаю, что выбрал не лучший путь, чтобы раскрыть твои способности. Меа culpa.[16] Признаю, что был не прав, что еще мне сказать?

— Ценю твое признание, Си, но талант — не водопроводный кран, который можно по желанию открыть или закрыть. Его нужно поддерживать.

— Конечно, нужно, — согласился Флетчер. — Послушай, выступи завтра. Твое участие необходимо для спектакля, и важно именно твое понимание характера Ки. Избавь меня от этого богатого, избалованного юнца. Но хочу сказать тебе еще об одном. В Вашингтон с большим шоу приезжает на гастроли театральная труппа с Бродвея, возможно, я буду отвечать у них за режиссуру. Больше ничего не могу сообщить, но в этом спектакле есть роль, написанная для тебя, я имею в виду, что автор пьесы словно был знаком с тобой и писал эту роль специально для тебя.

— Ты не шутишь?

— Серьезнее быть не может. Так ты сыграешь Ки?

— В котором часу начало?

34

Детектив Айкенберг ушла с работы пораньше, чтобы успеть принять душ и сменить будничную одежду на что-либо менее официальное. Ее ждет работа, но может быть, и не только она.

С самого начала службы в полиции для Дарси было важно не влезать, по примеру своих коллег-женщин, в «униформу» — бесцветный костюм блеклых тонов и закрытые туфли. Отец учил ее одеваться для работы немного лучше других, независимо от того, какую карьеру она предпочтет. И она не забывала этот совет. Возможно, она одевалась иногда чересчур нарядно для детектива, она сама чувствовала это, но в этом не было ничего страшного, пусть ее упрекают только за модные наряды.

Когда Дарси появилась в ресторане на крыше отеля, она выглядела свежей и жизнерадостной. Именно эти слова пришли в голову Смиту, стоило ему увидеть Дарси, направляющуюся к его столику у окна.

В отличие от нее Мак выглядел далеко не свежим и бодрым. Последние несколько дней ему приходилось поздно ложиться, и усталость давала о себе знать. На щеках отчетливо проступила щетина, ставшая особенно заметной к концу дня.

— Красивый отсюда вид, — заметила Дарси. На фоне расплывчатого горизонта начинали отчетливо проступать огни Вашингтона.

— Выпьете что-нибудь? — спросил Смит.

— С удовольствием, официально я сейчас не на службе. — Она заказала водку с тоником. — Должна признаться, Мак, меня очень обрадовало, когда вы позвонили сегодня утром, а еще больше я довольна, что вы пригласили меня сюда. Я начинаю уставать выполнять в жизни одни лишь служебные обязанности. Всегда только правила, распоряжения, указания — сплошная бюрократия. Вечно ублажать начальство, умиротворять политиков. За приятный, неофициальный вечер, — провозгласила тост Дарси, поднимая бокал и со значением прищуриваясь.

Мак откликнулся без особого воодушевления, скрытый подтекст в ее словах вызывал у него неловкость. Он поинтересовался, как продвигается расследование.

— Я считала, что вы сейчас не на службе, — заметила она.

— Верно, если смотреть по часам. Это точка зрения профсоюзов и касается гражданской службы.

— Вы забываете, что я и есть государственный служащий. Живу на жалованье, оплаченное налогоплательщиками.

— И все же, как идет следствие? — повторил свой вопрос Смит, деланно улыбаясь.

— Ну хорошо. Первая партия ваша. Вы поэтому предложили встретиться? Чтобы задавать мне вопросы? Вы говорили, что у вас есть для меня информация по делу Юрис.

— Да, это так, я перейду к ней через минуту. Просто я посчитал, что вы могли бы ввести меня в курс событий неофициально, возможно, я помог бы ускорить дело.

— Хорошо, давайте попробуем. Итак, Джо Честер.

— Директор музея строительства.

— Да, он начинает поддаваться. Мы не ослабляем на него нажим, потому что предполагали, что это произойдет. Его отношение к Полин далеко не дружественное.

— Вы считаете, что он и есть предполагаемый убийца?

— Я думаю, это не исключено, мы будем продолжать работать с ним. Мне встречались люди такого типа, пассивные с виду, но ожесточенные. Когда их прижмут, они выплескивают чувства наружу и способны на все.

Смиту вспомнился недавний разговор Анабелы с Честером. Будь он его адвокатом, он потребовал бы у полиции либо предъявить обвинение, либо оставить Честера в покое. Но он не являлся его адвокатом, как, впрочем, и ничьим другим.

— Сегодня утром я провела час в обществе Чипа Тирни, — сказала Айкенберг.

— И?

— Вы меня изумляете, Маккензи Смит. — В смехе Дарси прозвучала еле заметная ирония. — Я здесь всего несколько минут, а чувствую себя так, словно даю показания.

— Мне как раз не хочется, чтобы вы себя так чувствовали, — парировал Смит. — Что же сказал Чип?

— Он отрицал, что был в любовной связи с Полин Юрис.

— Это вас удивляет?

— Нет, но я ему не верю. Он безвольный и слабохарактерный. Папенькин сынок. Он также отрицает связь отца с Полин. Он не хотел говорить со мной наедине, предлагал пригласить его невесту. Я отказалась.

— Из-за того, что он не захотел бы обсуждать в присутствии невесты свои отношения с Полин?

— Да, с ней я встретилась после разговора с Чипом.

— И конечно, вы упомянули о своем подозрении, что ее жених был в любовной связи с секретаршей отца?

— Конечно, я предположила, что она могла знать об этом, что, естественно, давало ей повод убить свою соперницу.

— И она это сделала? Я хотел спросить, она подтвердила, что Чип…

— Нет, но я и ей не верю.

— Вот один из недостатков профессии полицейского. В конечном счете можно перестать верить всем.

— Это не так. Я поверила, что у вас есть важная информация. — Он хотел ответить, но она продолжала: — Но я не спешу услышать ее. Жаль портить приятный вечер разговорами о делах. Мне нравится, что мы с вами не соперники.

— Нет причин для этого. Позвольте мне перейти к делу, ради которого я вам звонил.

— Вы наметили уже, где будете ужинать? — спросила Дарси.

— Да. — Вопрос Айкенберг застал его в неудобной позе; он в этот момент наклонился, чтобы достать из-под стола конверты с копиями писем и рукописью Полин.

— У миссис Смит? — игриво улыбнулась Дарси. — А что вы там делаете?

— Да, я ужинаю с женой, — ответил Смит, выпрямляясь и держа конверты в руках.

— А вы часто ходите ужинать в ресторан?

— Реже, чем раньше, — ответил Смит. — Мы предпочитаем ужинать дома. Я считаю себя неплохим поваром, хотя друзья, наверное, правы, когда говорят, что секрет моего успеха в свежести купленных продуктов и простоте блюд.

— Вы просто незаменимый мужчина. Мне это нравится. Без вас никуда, как без мяса и картофеля.

— Сейчас мясо ем уже не так часто, все больше рыбу или макаронные изделия. — Он положил конверты на стол. — Ко мне в руки…

— А я иногда не прочь съесть бифштекс из вырезки и от куска филея не откажусь, хотя позволяю себе их не часто.

— Разговор на гастрономические темы всегда доставляет мне удовольствие, но сейчас речь идет об убийстве.

— Жаль, что вы так настроены. Я уже не на службе, профессор. Я отдыхаю.

— А я нет и не могу долго задерживаться.

— Хочу еще выпить. Присоединяетесь?

— Нет, а вы — пожалуйста. — Он заказал для нее еще порцию водки с тоником, а сам продолжал пригубливать свой бурбон с содовой.

— Мак!

— Да?

— Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя неловко.

— Неловко? Я не чувствую…

— А я считаю, что это так, и могу только гадать о причине.

Смит снова попытался перейти к делу, он взял верхний конверт и открыл его.

— Буду с вами откровенна, — начала Дарси, — вы…

— Это копии писем, написанных, как считают, Венделем Тирни Полин Юрис. Те самые, всем скандально известные письма.

Кокетливый тон Дарси Айкенберг исчез без следа.

— Откуда они у вас?

— Отказываюсь отвечать. У вас серьезные нарушения в отделе вещественных доказательств. Эти копии были переданы моему знакомому, а он отдал их мне. Я снова возвращаю их вам.

— Черт возьми! — воскликнула Дарси, уставившись на верхнее письмо.

— А это, — Смит открыл второй конверт и достал рукопись, — это семейная хроника, которую писала Полин. Без сомнения, она трудилась над ней много лет.

— Какое отношение она имеет к письмам?

— Очень большое, как мне кажется, сами увидите, когда прочитаете и то и другое и сравните. Я считаю, автор у них один.

На лице Айкенберг отразилось явное замешательство. Она начала что-то говорить, замолчала, посмотрела на второе письмо в стопке, затем перевела взгляд на обложку рукописи Полин.

— Вы сказали, что эту хронику написала Полин Юрис. Но правильно ли я вас поняла: по-вашему мнению, эти письма написала она, значит, писала самой себе?

— Именно так.

Дарси еще раз безуспешно попыталась заговорить, потом все же овладела собой.

— Абсурд, нелепость, — нервно рассмеялась она.

— Нелепостью вам кажется, что она сама себе писала любовные письма? Конечно, это необычно. Но я считаю, что так все и было.

— Она, должно быть, была сумасшедшей?

— Совсем не обязательно. Она была безумно влюблена в Венделя Тирни, но не встретила взаимности. Вначале я ошибочно подумал, что она написала эти письма, чтобы заняться шантажом, потом решил, что она хочет показать письма Мэрилин, жене Тирни, в надежде, что это разрушит их брак. Но сейчас я другого мнения. Не знаю, как объяснят этот факт психиатры, но она находила удовлетворение в написании писем. Она обращала к себе слова, которые отчаянно хотела услышать, но не могла на них надеяться.

— Кто сделал копии? — спросила Айкенберг, к ней уже полностью вернулось самообладание.

Прямолинейному Смиту пришлось на этот раз уклониться от прямого ответа.

— Их достал журналист и передал моему знакомому, о котором я говорил. Кто был источником утечки информации в полиции, меня не касается, это ваша проблема. Но я советую вам и вашим коллегам прочитать рукопись и письма, а потом сравнить. Мне кажется, вы придете к аналогичному заключению. Между прочим, на мой взгляд, последняя часть рукописи выполнена на той же машинке, что и письма.

— Должна сказать… когда мы договорились о встрече, я не предполагала, что вы мне расскажете. Помимо других ваших отличительных черт, вы еще обладаете умением устраивать поразительные сюрпризы.

— Дарси, мне действительно пора уходить.

Айкенберг разложила бумаги по конвертам и посмотрела в окно. Громада погружающегося в сумерки города была усеяна светящимися точками окон административных зданий. Мощные прожектора высвечивали знаменитые памятники столицы, своим жаром наделяя их новой жизнью, не давая тьме поглотить их.

— Мне кажется, я могу понять женщину, пишущую себе любовные письма.

Смит промолчал.

— Вы не согласитесь поужинать со мной сегодня?

— Боюсь, что нет, Дарси. — Смит жестом попросил официантку выписать счет. — Рад был вас видеть, — сказал он, — но, возможно, идея пригласить вас выпить была не очень удачной.

— Вы ведь знаете, правда?

— О чем?

— О том, как я к вам отношусь. Боюсь, что скрывала это не слишком умело.

Официантка взяла кредитную карточку Смита и чек.

— Детектив Айкенберг, мне кажется, между нами возникло какое-то непонимание. Если я сделал что-то, что…

— Нет, вы ничего такого не сделали, — покачала головой Дарси, глядя на свои руки, — вы просто были и остаетесь Маккензи Смитом. Я влюбилась в вас, когда еще была вашей студенткой. Недавно я ужинала со своим бывшим мужем Ником, он напомнил мне, что я только о вас тогда и говорила. Просто как влюбленная школьница. Ничего нет удивительного, студентки часто влюбляются в своих преподавателей. Я уверена, что была не первая, в ком вы возбудили подобные чувства. Забавно, но я иногда думаю, не послужило ли то сильное увлечение вами причиной нашего развода с Ником.

— Вы предположили раньше, что я чувствую себя неловко, так вот теперь мне в самом деле неловко, давайте уйдем отсюда.

— Можно мне, по крайней мере, закончить свое нескромное признание?

— Не буду лишать вас такой возможности, — сказал Смит. Он поставил свою подпись под чеком и снова спрятал карточку в кошелек. — Почему бы нам не забыть об этом разговоре? — спросил он. — Возможно, я каким-то образом ввел вас в заблуждение. Я этого не хотел, но, наверное, мой голос, выражение лица говорили о том, что я считаю вас в высшей степени умной женщиной, не говоря уж о красоте. Вы производили впечатление еще будучи студенткой. И сейчас вы не перестали впечатлять, детектив Айкенберг. Но я женат на такой же красивой и умной женщине. Вот и все.

— Хорошо сказано, профессор. Видите, я все же умею сдерживать свои чувства. Пойдемте.

Он вышел из-за стола и отодвинул ее стул. Они прошли бок о бок к лифту, молча спустились вниз и, так же не говоря ни слова, пошли к стоянке. Дарси поискала в сумочке ключи, наконец нашла. Смит открыл перед ней дверцу машины. Они стояли рядом. Она подняла голову, и ее мягкие, как лепестки цветка, губы оказались совсем близко. Букет ароматов ударил ему в ноздри.

— Мы могли бы остаться друзьями, — тихо сказала она, глаза ее умоляли и требовали, — могли бы просто иногда разговаривать, мне это нравится.

Сказав это, она прижалась к нему всем телом, и ее губы почти касались его губ. И вот они соприкоснулись, она застонала от удовольствия. Поцелуй сначала был неуверенным, но постепенно становился все настойчивее, нерешительность исчезла.

Непреодолимое влекущее чувство, вызванное их объятием, было резко разрушено: Мак вдруг осознал, что, как летчик, достиг критической точки, того рубежа, пересекая который он делал невозможным возвращение назад, на базу, а был бы обречен лететь вперед навстречу своей судьбе.

Смит отступил назад и перевел дыхание.

— Восхитительно, — сказала она. — Мы могли бы быть друзьями, хорошими друзьями.

— Я… спокойной ночи, Дарси.

35 Позднее, в тот же вечер

Чтобы отвлечься, Смит поехал окружным путем. В Арлингтоне он заехал в компанию, поставляющую на рынок морепродукты, и купил двух омаров, моллюсков и упаковку сладкого картофеля с луком. Из телефонной будки у магазина он позвонил Анабеле и очень удивился, услышав автоответчик. Он полагал, что к этому времени она должна была уже вернуться. Смит набрал номер галереи, но там также ему ответил механический голос.

Когда он подъехал к дому, в окнах было темно: Анабела не вернулась. Никакой записи на автоответчике не было. Теперь он стал беспокоиться по-настоящему. Это на нее не похоже, на них, если быть точнее. Чтобы избежать волнений, они взяли за правило оставлять сообщения на автоответчиках. Смит уже собирался начать обзванивать знакомых, когда услышал звук открываемого замка.

— Я беспокоился, — сказал он.

— Извини, Мак, знаю, что нужно было оставить для тебя сообщение, но время пролетело совершенно незаметно. — Она повесила плащ и пошла в ванную. Они встретились на кухне.

— Я купил на ужин омаров, — сказал Смит.

— Звучит заманчиво, но я уже поела. Мне нужно с тобой поговорить.

— Кажется, это даже важнее омаров, — недовольно поморщился Мак.

— Верно. Налей мне немного вина.

Смит принес бокалы с красным зинфанделем[17] подал один жене, и оба сделали по глотку.

— У меня сегодня выдался очень бурный, богатый событиями день, — начала Анабела, устроившись поудобнее на маленьком диванчике. Она передала мужу свой разговор с Джо Честером, рассказала, как отправилась в галерею с намерением поучить Салли Фрезер работать на компьютере, — занятия не совсем удались, но ей преподали урок в подборе музыкальных программ. Анабела поделилась также впечатлениями от посещения чайнатауна и завтрака с Сью Йой.

— Да, день в самом деле насыщенный, но я догадываюсь, что до самого главного мы еще не добрались.

— Верно. — Лицо Анабелы еще более оживилось, она положила руку мужу на колено и продолжала: — После того как мы с Сью расстались, я снова вернулась в ресторан. Я сделала это потому, что увидела идущего по улице Сунь Беньчонга, когда во время ленча посмотрела в окно. Сью в это время выходила в туалет.

— Ты видела Сунь Беньчонга? Вендель мне сказал, что тот очень подавлен и несколько дней проведет дома.

— Должно быть, его планы изменились, а возможно, переменилось настроение. Мак, это точно был он, нет никакого сомнения. Мне показалось, что он нервничал, потому что постоянно оглядывался. Сунь остановился перед входом в маленький китайский ресторанчик, расположенный прямо через улицу, он снова посмотрел по сторонам, прежде чем войти.

Смит молча пригубил вино.

— Потом я увидела его двойника, который появился с противоположной стороны и тоже зашел в этот ресторан.

— Двойник? — Брови Смита поползли вверх.

— Ну, не совсем близнец, но кто-то, очень на него похожий. Немного ниже ростом, а в остальном сходство абсолютное. Могу поклясться.

— Хорошо, а что было потом?

— Я перешла улицу и заглянула в ресторанчик, но их там не увидела. Рядом с этим рестораном находится небольшое административное здание. Этажа три, мне кажется. Дверь была открыта, я вошла и посмотрела на список размещавшихся там контор. Большинство надписей было по-китайски.

— А ты до лета успела освоить китайский, — пошутил Смит.

— Но там было несколько знаков, показавшихся мне знакомыми.

— Знала их в той жизни, что была до этой?

— Перестань, — шлепнула его по колену Анабела. — Я стала внимательно рассматривать эти знаки, стараясь припомнить, где могла их видеть. Потом меня осенило. Я захватила с собой фотографии, которые ты мне дал сегодня, среди них еще были снимки Тони на причале Тирни. Подожди секунду. — Она вскочила с дивана и заторопилась в кухню, оттуда вернулась с фотографиями, быстро просмотрела их и подала мужу нужный снимок. — Видишь буквы на гоночной лодке за спиной Тони?

— MOR, — произнес Смит, поднося снимок к свету, — это я вижу отчетливо.

Анабела снова встала, открыла ящик его стола и вернулась с увеличительным стеклом, которым обычно пользовался Мак.

— Так ты говоришь об этих иероглифах внизу?

— Да.

— Посмотрим, правильно ли я понял. Эти знаки в английском переводе обозначены буквами MOR. Твоя помощница упомянула это сокращение, говоря о музыкальных программах. И такие же иероглифы, которые явно переводятся как MOR, были на доске с названиями контор в фойе административного здания в чайнатауне.

— Я всегда говорила, Мак, ты схватываешь все на лету.

— Не придирайся ко мне, Анабела. Извини, но я не вижу в этом какого-то особого смысла.

— Тогда позволь мне тебе объяснить, — с удовольствием предложила она. — Я сегодня утром просмотрела расписки, которые составляла Полин Юрис каждый раз, когда снимала деньги специального фонда. Почерк у нее отвратительный, но на большинстве из них можно разобрать буквы MOR.

— Указывающие на получателя.

— Да, кто знает, может быть, ее пометки на расписках обозначали компании, предоставлявшие какие-то услуги. Подрядные организации, поставки столового белья для обслуживания званых обедов. Это, в принципе, не имеет значения. Суть в том, что большая часть денег, как следует из расписок, ушла фирме или частному лицу, обозначенным буквами MOR.

— Значит, к Сунь Беньчонгу.

— А как еще это можно объяснить?

— Ты не знаешь, кто-нибудь в музее пытался когда-либо установить, что или кто скрывается за этими буквами?

— Нет. По словам Хейзл Бест-Мейсон и Дона Фарли, только Полин и Вендель имели доступ к этому счету. Он начинался с совсем незначительной суммы, но потом существенно вырос. Фарли также сказал, что никто не мог потребовать у Венделя отчет, поскольку он представлял в музее серьезную силу и добился многократного увеличения размеров денежных фондов.

— Понятно, — сказал Смит.

— Вот почти и весь мой отчет. — Анабела вновь наполнила бокалы. — Сегодня я почувствовала себя на месте Буффолино — стала настоящим сыщиком и вела слежку, кажется, есть такое выражение, то есть наблюдала за интересующим меня домом.

— И как же ты это проделала? — не мог сдержать улыбку Мак. — Где ты устроила свой пост?

— В ресторане напротив. Я заказала чайник чая и стала наблюдать.

— Ты уверена, что тебя никто не видел?

— Да, меня не видел никто, — покачала головой Анабела.

— Каков же был результат твоей слежки?

— Тебя ждет сюрприз. Ты готов?

— Не уверен, но так и быть — говори.

— У меня было большое искушение уйти, но я решила выяснить все до конца. Прошло несколько часов, и я осталась в ресторане пообедать, продолжая наблюдать. Еда, как всегда, была отличная.

— Оставим еду, Анабела.

— Я расплатилась и приготовилась уйти, как до моего сознания наконец дошло, что было уже достаточно поздно. Я чувствовала, что ты будешь волноваться, не застав меня дома. Тут я в последний раз посмотрела на улицу. Там была Сюзен Тирни.

— Она вошла в ресторан?

— Нет, в административное здание. В этом же доме помешается ресторан, куда заходил Сунь. Двери расположены рядом. Она несла большую спортивную сумку, и как видно, тяжелую.

— Что в ней было, как ты думаешь?

— Не могу сказать, но разве сам факт не примечателен?

— Да, верно. Нам надо будет хорошенько над этим поразмыслить. Ты сказала, что уже ела, так что мне теперь делать с двумя омарами?

— Ты их съешь. И я, может быть, попробую кусочек. Китайская пища не такая уж… ну, ты сам знаешь.

Анабела отличалась прекрасным аппетитом, у нее внутри как будто находился двигатель внутреннего сгорания, который моментально перерабатывал все, что в него попадало. Она быстро разделалась с одним из омаров и приличной порцией картофеля с луком. Они убрали на кухне и вернулись в кабинет.

— Я был сегодня в ресторане с Дарси Айкенберг.

— Правда, а почему?

— Я позвонил ей договориться о встрече, чтобы поговорить о письмах, но не хотел делать это в полиции. В конце дня мне нужно было переговорить с Джерри Мэлоном, он советует мне переместить инвестиции, так вот, я предложил ей подъехать к ресторану «Ки бридж».

— Ты имеешь в виду, что Мэлон предлагал что-то более рискованное? Айкенберг, наверное, была в восторге.

— Я бы так не сказал.

— Просто я считаю, что она без памяти влюблена в тебя, это совершенно очевидно.

— Может быть, это и было когда-то — увлечение студентки своим преподавателем, а сейчас вспомнилось.

— Ну хорошо, расскажи, как она отнеслась к письмам.

— Поразилась до глубины души. Естественно, ей захотелось узнать, как они ко мне попали. Я отдал ей письма вместе с рукописью Полин и предложил сравнить. Я ей сказал, что уверен в том, что Вендель не писал писем, и убежден в авторстве Полин.

— И как же отнеслась к этому очаровательная сыщица?

— Сначала восприняла скептически, а потом более серьезно. Она призналась, что может понять женщину, у которой неудовлетворенность от неразделенной любви могла вызвать подобные фантазии.

— Она намекала на тебя.

— Да, и мне стало очень неловко.

— Ты считаешь ее привлекательной? Хотя, думаю, спрашивать об этом глупо. Конечно да. Я нахожу ее именной такой. А у тебя не было искушения пойти до конца?

— Нет.

— Совсем нет?

— Немного, но не идти до конца, как ты выразилась. У меня возникла мимолетная внутренняя реакция.

— Обожаю, когда ты говоришь эвфемизмами.

— Я дал ей понять, что между нами ничего не может быть.

— Надеюсь, ты сделал это мягко.

— Мягко, но решительно.

— Хорошо.

— Я ее поцеловал.

— Серьезно?

— Все произошло как-то неожиданно. Вообще, поцеловала она меня. Нет. Мы поцеловали друг друга. Вот так это было. Я подумал, что ты захочешь об этом узнать. Она предлагает быть моим другом.

— Близким родственником, готовым к поцелуям?

— Поцелуев больше не будет. Мне кажется, ты сможешь ее понять.

— Почему?

— Потому что вы обе — красивые женщины. Ты сама знаешь, как это бывает. Помню наш разговор на эту тему вскоре после нашего знакомства. Речь шла о том, что красивых женщин и слишком интересных внешне мужчин часто не принимают сразу всерьез. Должно пройти некоторое время, чтобы окружающие осознали, что за яркой внешностью таких людей стоит еще и ум. Незаурядный, если говорить о тебе.

— А как у Дарси?

— У нее тоже светлая голова.

— Я люблю тебя, Мак.

— Я тоже очень люблю тебя, Анабела.

— Ты больше не будешь ее целовать, даже как друг?

— Нет, не буду.

В середине ночи Мак проснулся.

— Что с тобой? — спросила Анабела.

— Кошмар. Я опять вспомнил, как тот ребенок упал в водопад. Но теперь во сне вместо него был я. Я падал, кричал, меня крутило в водовороте.

Она нежно обняла Мака и не отпускала, пока дрожь у него не унялась и дыхание не стало нормальным.

— Извини, что разбудил тебя, — сказал он.

— Спи, это был всего лишь сон, — начала она, но это не было сном. Он действительно видел тонущего ребенка, и Анабела желала сделать так, чтобы из его памяти стерлось это ужасное, неотвязно преследующее его видение. В этот момент она почувствовала, что любит мужа как никогда сильно.

36 На следующее утро, в субботу

Общество «Алый грех» явно имело знакомства в небесной канцелярии. Субботнее утро выдалось ясным и свежим, прекрасный фон для убийства в парке Лафайета.

Хорошая погода привлекла публику задолго до назначенного на середину дня спектакля. К нескольким вечным демонстрантам, называвшим парк своим домом, присоединились сотни гуляющих, а вскоре их число перевалило за тысячу. Это были театралы, просто любопытные и туристы всех возрастов. Многие принесли с собой складные стулья или одеяла и выбрали самые удачные места. Заняв таким образом территорию, они разбрелись по парку, раскинувшемуся на семи акрах. Некоторые останавливались у больших скульптур, возвышающихся над площадью, кого-то заинтересовали мемориальные доски, не было недостатка в желающих сфотографироваться.

Смотритель Национального парка Ллойд Майес с чувством гордости стоял рядом со статуей, воздвигнутой в честь француза, чье имя носил парк. Мари Жозеф Поль Ивес Роше Жильбер дю Мотьер маркиз де Лафайет, названый сын американского народа, стал героем в войне за независимость, друзья и коллеги-военные называли его Жильбер. У подножия памятника находилась скульптура юной цветущей девушки. На курсах по истории Майес узнал, что это олицетворение молодой американской нации. В поднятой руке девушка держала меч. Как объяснили Майесу на тех же курсах, она просила Лафайета о помощи. Однако для туристов, особенно если это была молодежь и их чувства не задевало другое объяснение, смотрители вкладывали в уста девушки другие слова. По их мнению, она говорила: «Давай договоримся: ты отдаешь мне одежду, а я возвращаю тебе меч».

Майес предпочел бы остаться на своем прежнем месте на острове Рузвельта, но после того как там было найдено тело Полин Юрис, его перевели на площадь Лафайета. Хотя в ту ночь не он оставил открытыми ворота на мост, но очень придирчивый начальник решил, что в этом была и его вина. Смена места дежурства явилась определенного рода наказанием.

Майес считал этот перевод несправедливым, но так сложилось, что в последнее время все и всё оказались против него. Марджи уложила вещи и уехала к своей матери в Цинциннати. И хотя с ее отъездом он обрел некоторое спокойствие, по крайней мере, не с кем было ссориться, но одновременно пришло и чувство одиночества. Единственное, что вызывало у него улыбку, так это то, что она уехала именно в Цинциннати, а не в Лос-Анджелес, Детройт или Майами. Слово «Цинциннати» казалось ему очень смешным, и город он тоже считал смешным — и Майес улыбался своим мыслям. Но это были редкие моменты. В остальном его жизнь теперь состояла из безрадостных дней и длинных ночей.

К тому моменту, когда приехали Анабела и Мак, собралась огромная толпа зрителей. Джаз-диксиленд занял свое место в центре парка у подножия памятника Эндрю Джэксону, имя которого первоначально носил парк, пока его не обошел стремительный Лафайет. Статуя Джэксона являлась доминирующей среди других, располагавшихся в центре и по углам парка. Она была единственной в парке статуей национального героя Америки — первого президента от демократической партии, Которая на собранные средства воздвигла в 1853 году как дань благодарности памятник из металла и мрамора.

Чета Смитов приблизилась к парку со стороны Шестнадцатой улицы и остановилась перед епископальной церковью святого Иоанна на углу Аш-стрит. Эту церковь называли «президентской», поскольку состав прихожан напоминал светский справочник. Анабеле и Маку удалось пробраться к группе людей, стоявших сбоку от сооруженной для спектакля временной сцены. За ней находился длинный дом-прицеп, в котором расположились актеры.

— Мать-природа благоволит к вам сегодня, — проговорил Мак Монти Джемисону, стоявшему в обществе Чипа Тирни, режиссера Сеймура Флетчера и нескольких других наиболее активных членов общества «Три С».

— Я того же мнения, — откликнулся Джемисон. Он пожал руку Смиту и поцеловал Анабелу в щеку. — Великолепный день, чтобы совершить убийство.

Они подняли головы и посмотрели на лазурную синь неба.

— Прошу меня извинить, — сказал Монти и направился к прицепу.

— Как дела? — обратился Смит к Чипу.

— Ужасно, — с сожалением покачал головой молодой человек. — Вы, конечно, слышали о Сунь Беньчонге?

— Конечно, — ответил Смит. — И мы, и все в Вашингтоне. Отец здесь?

— Нет, и вы представляете, как он расстроен, что приходится пропускать постановку. Он уединился в своем кабинете.

— А как Сунь?

— И он тоже, я думаю. Я его не видел. В тот вечер, когда его арестовали, я попытался с ним поговорить, но он не захотел. Не могу его в этом винить. Нашу семью потрясают скандал за скандалом. Очень хочу, чтобы все это кончилось.

Смит вспомнил, что Чип должен был участвовать в спектакле, и спросил будет ли он играть.

— Господи, конечно, нет, — ответил Чип. — Я сказал, что сделать это было бы выше моих сил, после всего, что случилось. Флетчер убедил вернуться прежнего исполнителя.

— Просто поразительно, сколько публики собирают эти постановки, — заметил подошедший к ним с женой Мари Сэм Танклоф, — ну прямо как на распродаже домашних пожитков, на которые любит бегать Мари. Народ выползает из всех щелей тучами за несколько часов до самого действия.

Мари рассмеялась и игриво ущипнула мужа за руку. Она часто это делала, выражая таким образом свое восхищение всем, что он говорил и совершал.

— Ты беседовал с Венделем? — спросил Сэм у Мака, когда Анабела с Мари отошли в сторону, чтобы поболтать о своих делах.

— После вчерашнего дня — нет.

— Меня он очень беспокоит, Мак. Ты же знаешь Венделя. Слово «депрессия» для него не существует. Я заскочил к нему сегодня утром. Сначала он не хотел со мной встречаться, а когда передумал и вышел ко мне, передо мной предстал совершенно подавленный и деморализованный человек. Эта история с Сунь Беньчонгом потрясла его до глубины души. Я был у него вчера днем, когда между ними произошло настоящее столкновение. Честно говоря, если бы я не знал, какой сильный характер у Венделя, я бы опасался, что он может покончить с собой.

— Это ужасно, — сказал Смит. — Ты считаешь, он способен на самоубийство?

— Кто может с уверенностью говорить о таких вещах, — пожал плечами Танклоф. — Одна из родственниц Мари несколько лет назад кончила жизнь самоубийством. Никто не мог предположить, что она способна на подобное. И тем не менее она это сделала.

— Есть какие-нибудь предложения? — спросил Смит.

— Нет, жаль, что Вендель сегодня не пришел. Думаю, это отвлекло бы его от тяжелых мыслей. Ты знаешь, как важен был для него этот клуб — общество «Три С».

— Как ты думаешь, он придет сегодня на званый вечер?

— Надеюсь. Я спросил его об этом сегодня утром, но он не дал прямого ответа. Может быть, твой звонок побудит его прийти.

— Я позвоню ему, как только вернусь домой.

В доме-прицепе царила лихорадочная деятельность. Си Флетчер, Монти Джемисон, актеры и технический персонал театра были заняты последними приготовлениями перед спектаклем. Сюзен Тирни появилась поздно, ей предстояло сыграть Терезу Багиоли Сиклс, опрометчивую жену конгрессмена Дэна Сиклса. Для Сюзен опоздания были характерны. Задержки других выводят из себя многих, но Флетчер, казалось, не очень обращал внимание на это. Так было до сегодняшнего дня. Ко всеобщему удивлению, он набросился на Сюзен, как только она пришла.

— Ты такая же безответственная, как и бесталанная.

Но еще большее удивление вызвало спокойствие Сюзен.

— В твоих устах это звучит как комплимент, — мило улыбнулась она и отошла, напевая.

— А президент будет присутствовать? — спросил кто-то.

— Нет, но я слышал, что министр сельского хозяйства среди публики.

Раздались возгласы разочарования.

— Прошу вашего внимания, — попросил Флетчер. — Через несколько минут мы начинаем.

Разговоры не утихали.

— Черт побери! — рявкнул Флетчер, и постепенно все успокоились. — Вы готовы? — спросил Сеймур у Монти Джемисона, прежде чем обратиться к актерам.

Толстяк-профессор откашлялся, по своему обыкновению, и ответил:

— Готов, душой и телом.

Обычно подобной церемонией руководил Вендель Тирни, сейчас заменить его попросили Джемисона, которого долго упрашивать не пришлось. Он вышел из дома-прицепа, чтобы обратиться к публике.

— Прошу внимания, леди и джентльмены, — поднял руки Флетчер.

Открылась дверь, и вошел Чип Тирни в сопровождении Сэма Танклофа.

— Жаль, что ты не играешь, — шепнула Чипу молоденькая актриса. На репетициях ясно было видно, что она влюблена в него.

— Костюмерша, где костюмерша? — раздался отчаянный вопль одного из актеров. — У меня отлетела пуговица от фрака.

— Послушайте, — хлопнул в ладоши Флетчер. — Как у вас заряд энергии, высокий? Сегодня ваш творческий подъем должен достичь наибольшей высоты. Вы должны донести свой эмоциональный заряд до каждого зрителя, если мы хотим…

Танклоф прошел сквозь группу актеров в маленькую спальню в дальнем конце фургона, где хранились костюмы и реквизит. Костюмерша бросилась на крик актера усмирять непокорную пуговицу, в комнате осталась девушка-бутафор.

— Все готово? — любезно поинтересовался Танклоф.

— Думаю, да, — ответила девушка. — Извините. — Она вышла с платком для Карла Мейберри, которым тот должен был подать условный сигнал Терезе, что настал час свидания. Когда девушка вернулась, комната была пуста: Танклоф вышел из дома-прицепа и присоединился к жене, Маку, Анабеле и дюжине других стоявших с ними рядом людей.

— Добрый день, леди и джентльмены, — торжественно произнес в микрофон, предварительно откашлявшись, вышедший на сцену Монти Джемисон. — Добро пожаловать на спектакль об одном из самых грязных убийств прошлого.

— Я расстроилась, когда услышала о твоем брате, — сказала Чипу молодая актриса.

— Что? Ах да, спасибо. Думаю, все обойдется.

— Надеюсь. Я попыталась с ним заговорить сегодня, но он, похоже, не настроен на беседу. Я на него не обижаюсь.

— Сунь был здесь?

— Да, я пришла одной из первых и неожиданно столкнулась с ним, но он не хотел говорить, ну, ты понимаешь его.

— Он будет в порядке. Все будет отлично.

Джемисон тем временем поведал публике об обстоятельствах, послуживших причиной убийства, совершенного в феврале 1859 года. Им была дана краткая характеристика каждого действующего лица. Как пояснил Джемисон, спектакль начинался со сцены званого вечера в пансионе, принадлежавшем человеку по имени Лоренцо де Понте, девяностолетнему католическому священнику, который сочинял либретто для Моцарта и был близким другом легендарного Казановы. Помимо пансиона Лоренцо де Понте содержал бакалейную лавку. Гости собрались, чтобы отпраздновать обручение Дэна Сиклса и пятнадцатилетней Терезы Багиоли. На вечере присутствовали друзья и знакомые, в том числе и «старина Бак», Джеймс Бьюкенен, будущий президент Соединенных Штатов, который находился в это время в ранге посла в Лондоне при дворе королевы Великобритании; через несколько дней он собирался назначить своего друга Дэна Сиклса секретарем посольства. Хотя Бартон Ки, еще одно из главных действующих лиц спектакля, не был в то время знаком с четой Сиклс, автор сценария Маделон Сент-Сири взяла на себя смелость включить его в число приглашенных на званый вечер и тем самым ускорить действие. Филип Бартон Ки служил прокурором столичного округа. Он был сыном Фрэнсиса Скотта Ки, автора гимна «Звездное знамя».

В заключение своей речи Джемисон сообщил, что по всему парку находятся точки, где можно получить информацию об обществе и заполнить заявление о вступлении в его члены.

— В следующем месяце мы планируем провести заседание специально для новичков, на нем будет в общих чертах представлено убийство, нашедшее отражение в художественной литературе благодаря Эдгару Аллану По, который в рассказе «Убийство на улице Морг» провел блестящий анализ и установил, как оказалось тело молодой девушки в дымоходе камина. Кроме того, мы углубимся еще дальше в историю, обратимся к апокрифам и поговорим о содержащихся в них жестких историях, которые были истолкованы не кем иным, как самим пророком Даниилом. В одной из…

— Тссс! — тихонько свистнул Сеймур Флетчер и показал на часы.

— Да, да, — понял намек Джемисон. — Итак, продолжаем. Без лишних слов начинаем нашу пьесу.

Уже было сыграно с десяток эпизодов, предваряющих сцену убийства Бартона Ки конгрессменом Дэном Сиклсом. Соблазнение юной Терезы было представлено тонко, без непристойных подробностей с акцентом на роль, сыгранную в этом деле Лоренцо де Понте, который являлся отчимом Терезы и, согласно, пьесе, поощрял эту добрачную связь. В спектакле была также центральная сцена в Лондоне между Сиклсом и Бьюкененом, предшествовавшая избранию последнего главой Белого дома.

Избрание Бьюкенена президентом упрочило положение Сиклса в политических и светских кругах Вашингтона. В то время как он постоянно был занят неотложными делами, не исключая и частого посещения столичных публичных домов, его близкий друг Бартон Ки стал выполнять роль официального «эскорта», сопровождая Терезу на благотворительные вечера и другие неофициальные церемонии. Вскоре они стали любовниками и часто устраивали свои тайные свидания на территории кладбища на исполненных покоя холмистых берегах реки Анакостия.

Но, как нередко происходит в подобных случаях, ситуация стала осложняться для неверной Терезы и развратного Ки, который как-то похвастался, что может заставить любую женщину делать все, что он захочет, не проведя с ней и двух суток. Терезу полюбил молодой человек по имени Бикман, работавший у конгрессмена Сиклса и ставший близким другом семьи. Он заподозрил, что Тереза была любовницей Ки и решил проследить их до места, где проходили любовные встречи. Он поделился своими чувствами с другом, а тот, в свою очередь, рассказал об этом знакомому, который, как и следовало ожидать, позаботился о том, чтобы обо всем стало известно Сиклсу.

Встретившись лицом к лицу с Сиклсом, Ки страстно все отрицал, и это, казалось, удовлетворило его подозрительного друга.

В конечном счете Ки и Тереза решили прекратить свои встречи на природе. Проявив потрясающую наглость и поражающую воображение глупость, Ки снял маленький домик на Пятнадцатой улице, недалеко от Вермонт-авеню, но всего в двух кварталах от дома Сиклса. Там любовники продолжали встречаться все чаще и чаще, что очень забавляло живший по соседству простой люд, быстро уяснивший, для каких целей был снят дом, и без труда узнавший его обитателей.

Как-то раз Сиклс получил анонимную записку, в которой сообщалось о неверности его жены. Перечислялись многочисленные подробности, в том числе говорилось об условном сигнале, который подает Ки Терезе, стоящей у окна спальни. Находясь на площади Лафайета, он махал ей платком, это означало, что он направляется в их уютное гнездышко, после чего Тереза следовала за ним.

Сиклс нанял людей, чтобы проверить слухи, и вскоре узнал правду о своей жене. Она написала ему письмо с признанием. Сиклс собрал близких друзей, чтобы посоветоваться, как ему поступить. Должен ли он, чтобы защитить свою честь, вызвать Ки на дуэль? Возможно, он бы так и поступил. Но суждено было случиться, что во время этой встречи он подошел к окну: там, внизу, среди бела дня стоял его друг Бартон Ки и махал платком, глядя в окно верхнего этажа.

Одновременно борзая Сиклса, по кличке Данди, подбежала к Бартону и лизнула ему руку.

— Негодяй, — прорычал Сиклс. Даже пес его предал. Сиклс попросил одного из своих друзей, Сэма Баттерворта, спуститься вниз и задержать Ки, пока он возьмет пистолет.

Роль Баттерворта исполнял молодой актер по имени Кларенс, стройный молодой человек с аккуратно подстриженными усиками.

— Доброе утро, Филип, — поздоровался он с актером, игравшем Бартона Ки. — Прекрасный день для февраля.

Ки собирался отправиться в снимаемый им дом, но остановился, спрятал платок в нагрудный карман и обменялся с Баттервортом обычными в этой ситуации фразами, то же самое говорили друг другу и другие проходящие мимо них люди. У некоторых в руках были зонты, две женщины из числа актерской труппы, одетые в костюмы того времени, держали за руки маленьких детей. Однако Ки заметил, что Баттерворт нервничает и часто поглядывает через плечо, хотя и разговаривает при этом дружелюбно. Ки хотел спросить о причинах беспокойства у Баттерворта, но в этот момент появился Дэн Сиклс в исполнении Стюарта Гельба, с пистолетом в руках. Баттерворт отступил в сторону.

— Ты, ублюдок! — голос Сиклса звучал угрожающе, пистолет в руке подтверждал серьезность намерений.

— Не надо, Дэн, — испуганно проговорил Ки, поднимая руки, словно пытаясь так защититься. — Не стреляй. — Он опустил руку к животу.

Тишину дня разорвал пистолетный выстрел.

— Убивают! — вскрикнул Ки, схватившись за плечо и делая стремительный выпад в сторону нападавшего.

Пораженные прохожие замерли, затаив дыхание. Они стояли неподвижно, как манекены, с расширенными от ужаса глазами и открытыми ртами. Ки достал из нагрудного кармана театральный бинокль и бросил им в Сиклса. Ударившись о его грудь, бинокль отскочил в сторону.

Ки медленно отступил назад, снова выставляя вперед руки, как щит, который мог уберечь его от второй пули.

— Не убивай меня, — сказал он, — пожалуйста, не убивай.

Еще один выстрел. Ки прижал руку к паху. В реальной жизни, когда Сиклс стрелял в Ки в 1859 году, вторая пуля вошла в ногу ниже паха и вышла с другой стороны у основания ягодицы.

— Я убит, — с трудом проговорил Карл Мейберри, судорожно хватая ртом воздух. Пытаясь устоять, он обхватил обеими руками дерево — прибитую к полу сцены декорацию. Но постепенно его тело стало сползать, обмякнув, одежда на бедре и вокруг паха набухала красным пятном. Эффект достигался с помощью спрятанного под одеждой флакона с малиновым соком.

Сиклс стоял над ним.

— Убийство, убийство, — повторил Ки, приподнимаясь на локте.

Сиклс приставил пистолет почти вплотную к голове Ки и нажал курок. Оружие дало осечку: раздался неприятный металлический щелчок. Сиклс снова взвел курок, приставил пистолет к груди Ки и выстрелил. Ки дернулся в предсмертной агонии. Сиклс снова выстрелил Ки в голову, опять осечка, но это уже не имело значения. Умереть можно только раз.

— Он мертв наконец? Этот ублюдок мертв? — Сиклс повернулся к публике, словно ожидая от нее ответа. Затем усмехнулся, спокойно положил пистолет в карман и удалился со сцены под гром аплодисментов.

37 В середине того же дня

— Все это действительно стоило закончить убийством, — угрюмо заметил Мак, когда они шли домой после спектакля.

— Понимаю тебя, — ответила Анабела, посмеиваясь. — Сцена суда была сплошным мучением. А священник, который играл Бака Бьюкенена, — я все ждала, что он вот-вот разразится проповедью.

— Как ты выражаешься, это делается из добрых побуждений. Жаль Венделя не было, возможно, он посмотрел бы с удовольствием. Хотя в его теперешнем положении убийство вряд ли можно считать поводом для развлечения. Тем не менее все прошло нормально и собралось достаточно много зрителей.

Как только они переступили порог дома, их встретил Руфус, весело барабаня сильным хвостом о стену холла.

— Пойду прогуляюсь с ним, — сказал Смит.

— А ты разве не собираешься позвонить Венделю? Ты обещал Сэму, что позвонишь.

— Все дело в приоритетах, — проговорил Мак, выходя из кухни с поводком. — Руфус в отличие от Венделя нуждается в том, чтобы его выводили. Тирни может и подождать.

Анабела занялась на кухне делами, а Мак вышел. Она вдруг вспомнила, что они не прослушали автоответчики, и направилась в кабинет, где стояли оба аппарата. Она включила свой. Там была только одна запись: «Берегитесь». Она снова прослушала пленку, потом еще раз.

— Я вернулся! — крикнул из холла Мак.

— Зайди, пожалуйста, сюда, — позвала Анабела и повторила для него запись. — Узнаешь голос? — спросила она.

— Нет, достаточно трудно узнать голос по одному слову. Включи еще раз.

— Должна признаться в предвзятом мнении, если не в прямом предубеждении.

— Что ты хочешь сказать?

— Я пытаюсь уловить признак азиатского акцента. Возможно, Сунь Беньчонг все же заметил меня, когда я играла в сыщика, и ему не понравилось, что я узнала о компании MOR, что бы за ней ни скрывалось. Я не перестаю думать о его двойнике и Сюзен, которая к ним присоединилась. А что ты об этом думаешь?

— Пока ничего конкретного, но давай вместе размышлять. Из твоих наблюдений следует: Полин потихоньку брала деньги из специального фонда и передавала их Сунь Беньчонгу, возможно, через какую-либо компанию типа MOR. Может быть, у него в Гонконге есть родственник, который приехал его навестить. Кроме того, существует еще обвинение в финансовых преступлениях. На Кайманах у него явно были какие-то секретные счета, но деньги, лежащие на них, совсем не обязательно заработаны нечестным путем. — Смит нахмурился. — Но всем также известно, что счета за границей часто используются для отмывания грязных денег, полученных от продажи наркотиков, они могут быть капиталами мафиозных организаций и так далее. Это интересное, но всего лишь предположение.

— Самым главным продолжает оставаться вопрос, какое это все имеет отношение к убийству Полин. Мы знаем, что она приобрела землю незадолго до того, как купила у бывшего мужа принадлежавшую ему долю их общей земельной собственности. Объединение этих двух участков — очень дальновидный шаг, поскольку Вендель намеревается развернуть там строительство. Будет ведь справедливо предположить, что она еще до покупки знала, что иена объединенного участка возрастет многократно?

— Конечно. Хочу еще спросить. Если она позаимствовала из музея достаточную сумму, чтобы купить землю — сколько, ты сказала, составила недостача? Сто восемьдесят тысяч? — Зачем ей тогда был нужен Сунь Беньчонг?

— Значит, все-таки нужен. Возможно, земля стоила значительно больше, чем Полин могла получить из фонда.

— Если она дешево заплатила бывшему мужу за его долю, зная ее истинную цену, это могло его порядком разозлить, — сказал Мак.

— И подтолкнуть к убийству.

— Может быть. Но возможно, не только его Полин вывела из душевного равновесия. Если мое предположение ошибочно и письма все же писал Вендель, тогда она вполне могла угрожать ему шантажом. Еще мы имеем Чипа Тирни. Была ли у него действительно связь с Полин? А что Сюзен? Тони говорит, что они с отцом совершенно чужие, и она прямо обвиняла его в близости с Полин. Но, как я уже говорил, это только наши домыслы. В список подозреваемых можно включить еще многих людей, с которыми она была в контакте: это могут быть деловые партнеры, с которыми у нее происходили столкновения. Не исключен и тайный любовник, и еще Сунь. Если она переводила ему деньги, украденные в музее, значит, существовала паутина финансовых сделок, в которой наметился разрыв. Мы имеем столько потенциальных подозреваемых, сколько есть мотивов. Что касается записи на твоем автоответчике, я хочу ее сохранить и сделать копию. Возможно, это не стоит воспринимать серьезно, однако лучше нам быть осторожными. Сейчас позвоню Венделю и узнаю, собирается ли он присутствовать на обеде. Я сказал Сэму, что постараюсь его убедить, однако совсем не уверен, стоит ли это делать. Возможно, для него было бы лучше на некоторое время отойти от светской жизни.

— Он придет? — спросила Анабела у мужа, когда тот вернулся на кухню.

— Нет, хотя я говорил, что ему, может быть, будет полезно отвлечься. Честно говоря, я бы тоже с удовольствием туда не пошел.

— Знаю. — Она закончила полировать второй из имеющихся у них двух серебряных подсвечников. — Нам необязательно долго задерживаться, — сказала она, вытирая руки. — Если тебе только не придет мысль потанцевать после обеда.

— Очень возможно. — Мак обнял жену. — Я готов, как это сегодня называют, к многозначительным отношениям и отпуску.

— Давай устроим себе настоящий отпуск, — проговорила Анабела, поворачиваясь к мужу и целуя его. — Мы говорили о поездке на Бермуды. Но может быть, ты поедешь со мной в Сан-Франциско? Конференция продлится два дня. Мы могли бы остаться и немного попутешествовать, к примеру, съездить в страну красного леса или полюбоваться, как клубится туман над Золотыми воротами, может быть, проведем пару дней в Кармеле или Напе?

— Звучит заманчиво. Позвони своему агенту в туристическом бюро, пусть закажет два билета.

38 Вечером того же дня

До того как общество «Алый грех» влилось в бурлящий поток светской жизни Вашингтона, город оказывал поддержку в проведении трех ежегодных благотворительных балов. Один из них проводился в пользу Оперного общества, другой — с целью собрать средства для музея Коркоран, но, возможно, самым щедрым из всех становился гала-концерт в пользу Национального симфонического оркестра. Проблема проведения четвертого масштабного мероприятия состояла в том, чтобы отыскать необходимое количество женщин-энтузиасток, располагающих ко всему и достаточными средствами, чтобы воплотить эту идею в реальность. Всегда находились женщины, чья жизнь неразрывно была связана с благотворительной деятельностью, о которых можно было с уверенностью сказать, что они готовы свой ум, усердие и организаторский талант направить на реализацию достойных акций. Однако для успеха дела необходимы были десятки таких преданных энтузиасток. Но ряды их значительно поредели, что явилось следствием возвращения женщины к трудовой деятельности, диктовалось финансовыми причинами или потребностью сделать карьеру.

Когда Вендель Тирни предложил организовать в благотворительных целях еще одно впечатляющее ежегодное действо, близкие друзья советовали ему умерить свои честолюбивые устремления. Но Тирни всегда привлекали масштабы. Поэтому он старался увлечь своей идеей главных в городе «дам-устроительниц балов», как обычно их называли.

— Они будут с энтузиазмом трудиться для общества «Три С», — часто говорил Вендель, — а секрет в том, что оно отличается от других, все дело в его своеобразии. Арии, картины и увертюры — все это прекрасно, но убийство обладает своей притягательной силой.

И он оказался прав. Очаровательное своеобразие общества «Три С» признали не только влиятельные лица Вашингтона и энтузиасты-организаторы. Размер пожертвований от спектакля и званого вечера потряс общественное сознание всех заинтересованных лиц. Оперным обществам и музеям, конечно же, нужны были деньги. Но никто из них не был обделен. Программы помощи жителям гетто, центры реабилитации наркоманов, молодежные центры, проекты помощи пожилым и неимущим гражданам — все они получали финансовую поддержку за счет постановок театральной группы клуба «Три С». Почитатели Моцарта, Пуччини и Пикассо могли теперь сказать, что от их щедрот жизнь многих людей стала хоть немного, но лучше. Это принесло энтузиастам «Три С» удовлетворение. Налицо был продуктивный эгоизм. Сделка, выгодная всем.

Ежегодный спектакль и званый обед вместе с танцевальным вечером с самого начала завоевали признание. В этом году число билетов, приобретенных богатыми и влиятельными людьми, еще больше возросло. Свыше шестисот пар из Вашингтона и состоятельных любителей развлечься из других городов заплатили по семьсот долларов за вечер с коктейлями, экзотическими блюдами и танцами под музыку высоко почитаемого в высшем свете оркестра Жене Донати. Сотни других разместили дорогие рекламные объявления в бюллетене бала и установили внушительное количество призов, включая оплаченную недельную поездку в Париж, пользование в течение года «роллс-ройсом» и целый ряд других, не столь шикарных, но не менее дорогих сюрпризов.

Британское посольство также склонили стать спонсором вечера. Им было предоставлено восемь тысяч долларов, а также каждого гостя ждал комплект из шести романов Агаты Кристи. Кроме того, для тех, кто готов был внести в качестве пожертвования пятнадцать тысяч долларов, чтобы почувствовать себя высокопоставленными лицами, британское посольство устраивало во время уик-энда два приема. Щедрость этих немногих избранных была причиной их вступления в члены клуба, названного Тирни «Уютным клубом», в честь таинственных преступлений, отмеченных печатью благородства.

Поток гостей, подъезжающих в лимузинах к Национальному музею строительства, приветствовала у входа группа музыкантов из оркестра Донати.

В Большом зале, у одной из возносящихся ввысь коринфских колонн, стоял в окружении небольшой свиты Монти Джемисон. Он был великолепен в щегольском смокинге. Вокруг него собралось с десяток пар. Монти был особенно оживлен и весел, что случалось всякий раз, когда он находил заинтересованную аудиторию, готовую внимать его рассказам о малоизвестных исторических фактах.

— Возможно, мы находимся рядом с доказательством, — говорил Монти, вынужденный повышать голос, чтобы быть услышанным среди говора публики и звона посуда, — что за убийством честнейшего Эйба Линкольна скрывается гораздо больше того, в чем нас уверяют историки. Когда президент Линкольн был убит, его сын занимал пост военного министра. В то же самое время под бдительным, хотя и не всегда согласующимся со здравым смыслом руководством квартирмейстера Монтгомери Мейгса возводилось это величественное здание. В обязанности молодого Линкольна входило также утверждение планов Мейгса по строительству здания пенсионного архива. Хотя это и не было доказано, но существуют серьезные и, я должен отметить, заслуживающие доверия предположения, что к Роберту Линкольну попали многочисленные документы, подтверждающие более запутанную сеть заговора. Чтобы не усугублять нервозность и нестабильность нации, он предпочел отдать бумаги Мейгсу, чтобы тот спрятал их для потомков в одной из этих колонн.

Джемисон самодовольно оглядел лица слушающих.

— А есть какое-нибудь конкретное тому доказательство? — поинтересовался педантичный, лишенный воображения вашингтонский юрист.

— Нет, — рассмеялся Джемисон, стараясь таким образом скрыть досаду, — не более чем свидетельств того, что по ночам по этим залам разъезжают бестелесные всадники или безногий призрак бродит по коридорам. Но тем не менее один из ночных сторожей попал в сумасшедший дом, повстречавшись с таким призраком как раз в этом самом зале.

Гости откликнулись веселым смехом.

Мак и Анабела приехали поздно, они задержались, поскольку не могли сразу взять такси у Центра Кеннеди. Анабеле нравилось бывать на церемониях, для которых Мак облачался в вечерний костюм. Он выглядел в нем особенно красивым, и она сразу же ему об этом сказала.

Что касается очаровательного рыжеволосого существа, бывшего его женой, то Мак всегда с гордостью шел с ней под руку. Она была совершенно неотразима в сером с зеленым вечернем платье от Черрути, купленном специально для такого случая.

Едва они подати свои пригласительные билеты женщинам у входа и вошли в большой зал, как Мака подхватила под руку Джолин Лаззарас, жена выдающегося хирурга, специалиста по пластическим операциям, и одна из первых дам светского общества Вашингтона.

— Анабела, ты не будешь возражать, если мы с Маком потанцуем? Если я не сделаю этого сейчас, то потом придется стоять в длинной очереди, — сказала она.

Анабела улыбнулась, заметив смесь эмоций на лице мужа: «Я не должен быть грубым, но прошу, спаси меня», — услышала она молчаливую просьбу.

Ее быстро окружили; благодаря высокому росту Анабела могла наблюдать, как ее муж героически выдерживал ритм с подъемом исполняемой оркестром мелодии «Как раз вовремя». Она заметила Тони и его жену Алисию. Тирни всегда приглашал не только принадлежащих к светскому обществу людей. Ему доставляло удовольствие вращаться в разнородной среде, а не в однородной массе. Чета Буффолино обосновалась у одного из длинных столов, ломившихся от закусок. На одном из столов возвышались ледяные скульптуры, изображающие Шерлока Холмса и доктора Ватсона. В руках у каждой статуи были серебряные чаши, доверху наполненные креветками. Хотя десятки официантов и официанток беспрерывно сновали между гостями, разнося на подносах еду, Тони предпочитал самообслуживание.

Анабела взяла себе мусс из утиной печени, официантка проносила мимо нее шампанское, и она облегчила поднос на один бокал. Запрет на красное вино существовал с тех пор, как в Большом зале уложили ковровое покрытие. Анабела поискала глазами Мака: он разговаривал с Джолин и ее мужем, отличающимся непревзойденными складками на животе. Наконец Маку удалось вырваться, и он направился к ближайшему бару. Анабела улыбнулась.

— Я только что разговаривал с Тони, — сказал Мак, когда вернулся. — У него вид потерянный. Мне нужно было попросить Венделя посадить нас за один стол.

— Тони найдется в любой ситуации, — рассмеялась Анабела.

— Я бы тоже был не прочь затеряться.

Стоило ему это сказать, как к ним подошел Чип Тирни и тронул Мака за плечо.

— Добрый вечер, Чип, — обернулся Мак.

— Добрый вечер, миссис Смит, — поздоровался Чип. — Вы не могли бы пройти со мной на несколько минут, — сказал он, близко наклоняясь к уху Смита. — Отец хочет поговорить с вами.

— Он здесь? — удивился Мак и, обращаясь к жене, спросил: — Ты не возражаешь?

— Нет, поскольку он не станет приглашать тебя танцевать, — пошутила Анабела. — А твое желание исполнилось — затеряться.

— Анабела, как приятно увидеть тебя, — приветствовала ее жена британского посла.

Анабела тоже обрадовалась. Именно жена посла познакомила ее с Маком на приеме в посольстве.

— Тебе здесь нравится?

— Да, очень. — Анабела проследила взглядом за Маком, пока он не скрылся за колонной.

— Потанцуем? — Анабела узнала в мужчине частого посетителя галереи.

— С удовольствием, — откликнулась она, неожиданно припомнив, что он обожал тратить деньги.

Оркестр исполнял «Где и когда», придерживаясь одинакового темпа для всех мелодий. Анабела закружилась в своем первом за вечер танце.

Смит был уверен, что Чип проводит его в другую часть зала. Вместо этого тот стал подниматься по лестнице в западной стороне здания. Смит собирался последовать за ним, но в этот момент его окликнули.

— Дарси, — произнес он, оборачиваясь.

— Профессор Смит, — сказала она, — не ожидали меня здесь встретить?

— Нет.

— Мистер Тирни щедрый человек, он пригласил комиссара и нескольких детективов, которые на протяжении ряда лет состояли членами его общества. Думаю, мое приглашение продиктовано более практическими соображениями.

— Через минуту догоню вас. — Смит бросил взгляд на лестницу, где его ждал Чип Тирни, и повернулся к Айкенберг. — Желаю приятно повеселиться. Вендель всегда устраивает отличные вечера.

— У вас уже все танцы расписаны? — спросила она.

— Я уже станцевал раз, боюсь, что лимит исчерпан.

— Я не видела мистера Тирни. Он здесь?

— Если и так, то я его тоже не видел.

— Рада снова встретиться, Мак. Я пришла с моим бывшим мужем Ником.

— Звучит многообещающе.

— Вовсе нет. Но он лучший танцор из всех, кого я знала. И для него лимита не существует.

Смит и Чип достигли второго балкона, Чип продолжал подниматься.

— А где же отец? — спросил Смит.

— На четвертом этаже.

— Как можно дальше от празднества.

— Что-то в этом роде. Он может расположиться в любом офисе, но предпочитает тот, который арендует компания Тирни. Своеобразное убежище, где он может уединиться и поразмышлять. Вас здесь вряд ли потревожат.

«А кто может это сделать?» — подумал Смит.

На четвертом этаже он был всего один раз, когда заходил в офис к юристу, состоявшему на государственной службе. Зданием распоряжались на правах партнерства Главное бюджетно-контрольное управление и совет музея. Здание находилось на содержании государства, музей также освобождался от арендной платы, все остальные расходы покрывались из средств, полученных от создания благотворительных фондов. Федеральные службы размешались на третьем и четвертом уровнях. Очевидно, что Тирни, пользуясь своим влиянием в музее, без труда стал одним из немногих частных нанимателей. Балкон четвертого этажа в отличие от первых трех представлял собой всего лишь платформу из сварного железа, шириной около полутора метров с ограждением из того же материала, выкрашенного в золотистый цвет.

По мере того как они поднимались, задорная музыка, веселые голоса и звон бокалов утрачивали отчетливость, сливаясь в один неясный шум. Поднявшись на четвертый этаж, Чип, а вслед за ним и Смит направились к просторному офису в северо-восточном углу здания. Смит остановился и посмотрел вниз на сотни веселящихся гостей. Оркестр исполнял мамбо.

Через стеклянную дверь Смиту был виден сидящий за столом Тирни, лампа с зеленым абажуром отбрасывала на стол небольшое пятно бледного света. Чип открыл дверь, и Смит вошел, ожидая, что молодой человек последует за ним. Но вместо этого Чип закрыл дверь и ушел.

— Прекрасный праздник внизу, Вендель, — сказал Смит, — тебе нужно было бы там быть.

Тирни был одет в смокинг, но в его движениях чувствовалась несвойственная ему подавленность и даже уныние. От его обычной жизнерадостности не осталось и следа.

— Извини, что оторвал тебя от веселья.

— Ничего страшного. Чип сказал, что ты хочешь со мной поговорить.

— Да, садись. — Он показал Смиту на мягкое коричневое кожаное кресло с хромированными подлокотниками. — Мак, события последнего месяца тяжело подействовали на меня. Говорят, что молодым не свойственно задумываться о смерти. Они стремятся вперед, полагая, что здоровье и жизнь вечны. Наверное, я всегда оставался ребенком, потому что разделял эти взгляды вплоть до убийства Полин. Теперь еще эти неприятности с Сунь Беньчонгом окончательно выбили почву у меня из-под ног.

— Тебя несложно понять, — заметил Смит.

— Страдаем мы от собственных ошибок.

— Шекспир?

— Не знаю автора, помню, что мне встречалась где-то эта фраза. Я не очень начитанный человек, не хватало на это времени. В молодости я поставил себе задачу заработать миллион, никогда не отступал от этой цели и шел дальше… Ты понимаешь, что это означает.

— Каждому нужна цель в жизни, Вендель.

— Верно, но одних целей добиться легче, чем других. Полагаю, ты стремился сталь самым лучшим адвокатом Вашингтона.

— Нет. Я просто решил стать адвокатом. А целью своей считал счастливую жизнь.

Тирни неподвижно сидел в кресле, руки его лежали на столе. Он развернулся в сторону Смита. Свет лампы освещал только половину его лица, оставляя другую в тени.

— Ты говоришь верно, но полагаю, что ты двигался к своей цели, не вредя другим.

— Надеюсь, что так, но, если я ущемил чьи-то интересы, это было непреднамеренно.

— Жаль, что я не могу сказать то же о себе. Но не переступая через других, невозможно было добиться того, чего достиг я. Не обойтись было без сломанных жизней. Если оглянуться назад, видится слишком много горя и печали.

Смит промолчал.

— Нетрудно найти оправдание своим поступкам, ведь так? — продолжал Тирни. — Особенно когда речь идет о семье. Я считал себя хорошим отцом и мужем, поскольку обеспечивал семью всем, что можно купить на деньги.

Смит нетерпеливо поерзал в кресле. Не для того ли позвал его Тирни, чтобы иметь возможность выговориться и тем облегчить свою совесть? Как всегда, Смит готов был слушать, но надеялся, что процедура не затянется надолго. Исполняя роль исповедника, Мак всегда испытывал неловкость, не имея преимуществ настоящего служителя церкви.

— Мак, я всегда был уверен, что смогу справиться с любыми трудностями. Раньше мне удавалось устранять проблемы, касающиеся семьи или бизнеса. Наши ссоры с Мэрилин не показатель всей нашей супружеской жизни. Вначале отношения между нами складывались хорошо, но пару лет назад все стало меняться. Не знаю, в чем причина. Мне кажется, она изменилась. — Он выдавил из себя какой-то вялый смешок. — Бог свидетель, я остался прежним, но, может быть, мне и стоило перемениться. Невозможно всю жизнь ехать по скоростному шоссе, а потом неожиданно остановиться.

Смиту вспомнилось, как он сам принял решение оставить бурную и напряженную адвокатскую практику и сменить ее на спокойную и размеренную жизнь университетского профессора. Он хотел напомнить об этом, но не решился прерывать монолог Тирни.

— Мак, ты не против того, что я изливаю перед тобой душу? Ты единственный человек на свете, которому я открылся. Я не из тех, кто занимается самоанализом, никогда не обращался к психоаналитику, не выворачивался наизнанку перед священником. Последний раз я был в церкви, когда участвовал в торгах в связи с крупным проектом по реконструкции. Я выиграл, потом внес немалое пожертвование, и больше ноги моей там не было. Я ни с кем не делюсь тем, что происходит у меня в душе, говорят, что это вредно для здоровья, надо выговориться, чтобы стало легче. Может быть, считающие так правы, но что-то я не ощутил особого облегчения в последние несколько минут.

— Вендель, ты находишься в постоянном напряжении после смерти Полин, — начал Смит, ему хотелось подвести разговор, скорее, монолог, к концу. — Я не знаю об обвинениях против Сунь Беньчонга, но это ложится на тебя дополнительной тяжестью. Мне бы очень хотелось помочь тебе, но я действительно не знаю, что…

— Понимаю, понимаю, тебе хочется поскорее вернуться к своей красавице жене, немного потанцевать, насладиться едой, за которую пришлось выложить бешеные деньги. Но прошу тебя, удели мне еще несколько минут. Все разговоры о моей связи с Полин — сплошная чушь. Да, она была влюблена в меня и призналась мне в этом. Несколько раз мы были на грани близости, но я всегда уходил в сторону. — Тирни жестом подтвердил свои слова. — Да, я не хотел близости с ней. Пойми меня правильно. Я далеко не добродетельный и совсем не ангел, когда дело касается женщин. Но с Полин мне не хотелось заходить далеко. Я хорошо понимал, к чему она стремилась.

— К чему же?

— К власти и деньгам. Власть она имела, поскольку была моей правой рукой. И она отлично справлялась. Меня поражали ее энергичность и умение работать. Уверен, что без ее помощи мне не удалось бы ничего добиться. Но что касается денег, здесь я все держал в своих руках. Время от времени я давал ей кое-какую конфиденциальную информацию по бирже. Она покупала несколько акций и зарабатывала на этом. Когда я собирался приступать к реализации проекта строительства торгового центра в Западной Виргинии, мне стало известно, что Полин и ее бывший муж владеют участком земли как раз в центре территории будущей застройки. Я предложил ей откупить его долю. В теперешнем виде земля, где растет сосновый и дубовый лес, не имела особой ценности. Я также намекнул ей, что нужно приобрести соседний участок, который тоже входил в границы строительства. Я сказал ей, что если она купит у мужа его часть и прибавит к этому соседний участок, то мы заплатим ей за всю землю в десять раз больше, чем потратит она.

— И она последовала твоему совету.

— Конечно, но только не успела оценить его достоинства.

Смит подумал о докторе Лукасе Вартоне. Не намекал ли Тирни непосредственно на него?

Но Вендель переключился на Сунь Беньчонга и его проблемы с законом.

— Мак, у него карточный долг на миллион, и даже больше. Ты знал об этом? Наверное, поэтому он и сделал то, что сделал.

Тирни признавал виновность Беньчонга. Вендель наклонился и придвинул кресло поближе к Смиту. Они почти касались коленями друг друга. Падающий косо свет искажал черты его красивого лица.

— Ты был со мной откровенен, Мак. Ты всегда откликался на мой зов. Ты никогда не задавал этот вопрос, но боюсь, что тебе придется узнать.

— Что же я должен узнать? — нахмурился Смит.

— Кто убил Полин Юрис.

Если бы Сюзен не была в составе исполнителей, она бы не пошла на званый вечер. Но она появилась там в сопровождении Сеймура Флетчера. А поскольку бунт не получился и ей пришлось прийти, Сюзен решила свой протест выразить в наряде. На ней была розовая хлопчатобумажная фуфайка, она расшила ее искусственными бриллиантами, воспользовавшись набором, который заказала, увидев передачу по телевизору. К фуфайке она надела длинную голубую хлопчатобумажную юбку и серьги в форме колец. Голову посыпала металлическими блестками конфетти, которые, отражая свет, делали Сюзен похожей на рождественскую елку. Флетчер был одет в белую рубашку с черной бабочкой и фиолетовый смокинг, черные брюки и черные туфли. Они направились к столу, у которого стояли Тони и Алисия Буффолино. Чаша с креветками в ледяных руках Холмса почти опустела, но не стоило прибегать к помощи детектива, чтобы установить, куда исчезли креветки.

— Привет, Сюзен, — поздоровался Буффолино.

— Здравствуйте, мистер Буффолино, — ответила она. — Это Тони, телохранитель отца, — объяснила она Флетчеру.

— Я не телохранитель, — возразил Буффолино, пожимая Флетчеру руку. — Телохранители обеспечивают личную охрану, а я отвечаю за безопасность в целом.

Флетчера явно не интересовало, что говорил Тони, и он не пытался это скрыть. Взгляд его был устремлен мимо Буффолино на Хейзл Бест-Мейсон и ее мужа Хола — руководителя столичного комитета по планированию, которые как раз закончили танец.

— Мистер и миссис Взятка, — сказал Флетчер.

— Как? — Тони посмотрел, кому было адресовано замечание Сеймура, которого он с первого взгляда невзлюбил так же сильно, как любил креветки.

— Папочка типичных местных проституток, — сказал Флетчер, обращаясь к Сюзен. — Я подал заявку на получение лицензии, чтобы иметь возможность использовать свободную площадь в цирке Дюпона для театральных постановок. Заявка попала к Мейсону, но мне позвонила его жена. Она сказала, что просьба будет рассмотрена, если я часть доходов стану перечислять, как она выразилась, в общий фонд развития цирка Дюпона. — Сеймур презрительно усмехнулся. — Общий фонд развития. Проще говоря, взятка. Подкуп.

Присутствия Сюзен и Сеймура было достаточно, чтобы оторвать Тони от его любимых креветок. Чета Буффолино отправилась на поиски более приятной компании. Проблема состояла лишь в том, что знакомых на вечере у них было немного.

— Потанцуем? — предложил Тони.

— С удовольствием, — обрадовалась Алисия, беря его за руку. Оркестр играл медленный фокстрот: вариации на тему мелодии «Наша любовь останется с нами», темп как раз устраивал Тони. Он прижал к себе Алисию, поднял высоко свою левую, а ее правую руку и заскользил в такт мелодии, украшая танец периодическими вращениями партнерши.

Анабела на этот раз танцевала со специалистом по продаже антиквариата, в частности, мебели эпохи Карла Великого, он входил в число ее добрых друзей. Танцуя, они приблизились к сыщику и его жене. Обе пары остановились.

— Анабела, рад вас видеть, — произнес Буффолино. — Вы выглядите потрясающе.

— Могу сказать то же самое о вас обоих. У тебя такое красивое платье, Алисия.

— Спасибо, Анабела.

— А где Мак? — поинтересовался Тони.

— Именно это мне и хотелось бы узнать, вы его не видели? Он ушел, чтобы поговорить с Венделем Тирни.

— Тирни здесь? — удивился Тони. — Последнее, что я слышал не далее как сегодня днем, это то, что он не собирается ехать сюда.

— Я его не видела, — ответила Анабела, — это Чип сказал Маку, что отец хочет с ним переговорить.

Оркестр переключился с умеренного фокстрота на рок-н-ролл.

— Это не для меня, — вздохнул Буффолино.

Анабела поддержала его, но ее партнер задвигался в такт музыке.

— Покажем класс, — пригласил он Анабелу, и та рассмеялась и стала повторять его движения.

— Увидите Мака, — обратилась она к Тони, — скажите, что я в плену у мастера экстра-класса.

Буффолино улыбнулся, и они с Алисией сошли с площадки.

— Достаточно, — несколько минут спустя сказала Анабела, когда оркестр снова заиграл рок.

Партнер отвел ее к друзьям, с которыми она разговаривала, до того как он ее похитил. Компания пополнилась другими гостями, среди которых Анабела увидела, к своему удивлению, Дарси Айкенберг, стоявшую рядом с шефом полиции округа.

— Добрый вечер, миссис Смит, — поздоровалась Айкенберг. Она представила комиссара, с которым Анабеле приходилось встречаться раньше.

— Кто-нибудь видел моего мужа? — спросила Анабела.

— Я видела, — лукаво улыбнулась Айкенберг.

— Да, и где же он?

— Не знаю, где сейчас, но в последний раз я видела его, когда он поднимался по той лестнице. Он был вместе с сыном Венделя Тирни.

— Он пошел наверх? Там тоже гости?

— Насколько мне известно, нет, — ответила Дарси.

— Извините, — произнесла Анабела и направилась к лестнице в западной части музея.

— Прошу вас занять свои места за столами, — объявила в микрофон распорядительница бала. — Обед сейчас будет подан. Нас ждет первоклассное угощение.

Анабела с трудом продвигалась среди потока гостей, двинувшегося ей навстречу к накрытым столам. Но наконец она остановилась у основания широкой кирпичной лестницы. За спиной у нее остался зал, залитый светом, полный музыки и веселых голосов. Впереди и выше ее встречали тишина и таинственная полутьма. Она раздумывала, идти ли ей дальше. Мак не стал бы так долго задерживаться, если бы не было необходимости, и ей совершенно не хотелось появляться в середине важного разговора. С другой стороны, она предполагала, что Маку может потребоваться помощь. Если Тирни удавалось завладеть чьим-либо вниманием, он был мастер его удерживать, особенно если ему попадался такой человек, как Мак, который был очень терпеливым слушателем.

Анабела готова была вернуться к гостям и сесть вместе со всеми за стол. Мак, без сомнений, услышал приглашение к обеду и сможет освободиться от Тирни. Но ноги сами понесли ее в противоположном направлении, и она стала подниматься по лестнице.

Достигнув первого балкона, она заколебалась, не зная, как ей поступить. Этот балкон, как и другие, расположенные над ним, опоясывал Большой зал. Она подошла к перилам и, прикрывая от яркого света, идущего снизу, глаза, оглядела три верхних яруса. Насколько ей удавалось разглядеть, в офисах, в залах с экспонатами — везде было темно. И только в северной части здания на четвертом этаже она заметила слабый свет. Не туда ли отправился Мак? — спрашивала она себя. — Но почему так высоко? Стоит ли ей идти туда? Надо было решаться: или продолжать путь или забыть о муже, возвратиться назад и одной сесть за стол. Нет, так дело не пойдет.

Она поднялась на четвертый этаж, слегка запыхавшись, и медленно пошла в северном направлении на видимый в одном из офисов свет. Анабела ступала не торопясь, осторожно переставляя ноги. Она делала шаг, только убедившись, что нога стоит устойчиво. Ей пришло в голову, что со стороны может показаться, будто она пьяна. Алкоголики часто передвигаются неуверенно и с опаской.

Она остановилась и взглянула вниз с высоты тридцати метров. Собравшиеся внизу гости казались маленькими, словно она смотрела на них с самолета. Анабела постаралась отключиться от звуков бала и сосредоточиться на окружающем. В полутьме ориентироваться было достаточно сложно. На мгновение перед ней возникло видение тонущего в водопаде ребенка. Она затаила дыхание и двинулась вперед на свет. Неожиданно ее остановил какой-то звук. Он донесся спереди, слева. Она стала всматриваться. Ничего. Она склонила голову набок, прислушиваясь. Звук не повторился. Что это было? Как будто кто-то ударился рукой о стену. Или ногой зацепил стол или стул. Может быть, шум донесся не с балкона, а откуда-то снизу.

Анабела подняла голову. Над ней проходила подвесная дорога, идущая вокруг всего Большого зала. В то время, когда в здании располагался Пенсионный архив, по ней в тележках развозились документы. На специальном лифте, закрытом теперь стеной, документы перемещались с этажа на этаж.

Анабела приближалась к цели своего пути. Она миновала много дверей, за которыми находились офисы, мастерские, залы с экспонатами. Свернув за угол, она пошла по длинной части балкона, но на полпути остановилась.

— Мак, — позвала она тихо, потом сказала себе: «Глупо, ни он, ни кто другой не могут меня услышать». Анабела взялась рукой за золотистые перила и постояла так немного. Она проделала такой длинный путь и была намерена найти мужа и вернуться с ним к веселящейся публике.

Снизу до нее донесся тонкий, усиленный динамиком, голос:

— Перед тем как нам подадут первое блюдо, нужно поблагодарить многих людей за организацию этого чудесного праздника. Надеюсь, что не пропущу никого.

Анабела посмотрела вниз. Она не страдала боязнью высоты, но сейчас у нее закружилась голова. Она отшатнулась к стене, подальше от опасного края. Но вместо того чтобы ощутить надежную устойчивость стены, она почувствовала, как ее схватили чьи-то руки. Она дико закричала.

— Тихо, — шепнул мужской голос.

— Кто здесь? Отпустите меня!

Незнакомец продолжал удерживать ее, в это время из темноты выступил еще один мужчина. Это был двойник Сунь Беньчонга.

— Что вы делаете? — возмутилась Анабела, — отпустите меня, мой муж…

— Замолчите, миссис Смит, — сказал Сунь Беньчонг, его руки все еще не отпускали ее.

— Мак! Мак! — снова закричала Анабела, но ее голос утонул в громе барабанов и звуках фанфар, сопровождаемых взрывами аплодисментов и приветственными возгласами. Голос в микрофон объявил, что кто-то стал обладателем подарочного талона в магазин фирмы Сен-Лоран.

В то время как Анабела боролась, пытаясь освободиться, она вспомнила о молодой женщине, которую столкнул с балкона разъяренный любовник.

В этот момент Мак собирался уходить от Тирни.

— Вендель, я потрясен тем, что услышал. Но до конца ли ты уверен?

— К сожалению, да. У меня такое чувство, что меня предали, но ни удивления, ни потрясения я не испытываю. Я сделал для него жизнь слишком легкой, чересчур много ему давал. Как странно, но он действовал так, как Дзян Суньван. Этот студент-китаец в тысяча девятьсот восемнадцатом году убил представителей руководства китайской миссии по вопросам образования. Мы несколько раз обращались к этому убийству на заседаниях нашего общества, но никогда не пытались воспроизвести эти события на сцене. Слишком деликатное дело. Легко можно заработать обвинение в антиазиатских настроениях. Знаю только одно, Мак: неважно, что я чувствую, но я его не оставлю.

— Ну конечно, нет, — сказал Смит. — Как это ни тяжело, но для него единственный путь — пойти в полицию и все рассказать. Я порекомендовал тебе лучших адвокатов. Они не только превосходные специалисты в уголовных делах и знают судебную процедуру, они еще порядочные и чуткие люди, которые сделают все, чтобы смягчить последствия для семьи.

— Деньги развращают, — проговорил Тирни, он поднял вверх руки, потянулся и зевнул. — По крайней мере, в этом случае так и было. Это заставляет меня думать, что…

— Это Анабела. — Смит резко повернул голову к двери.

— Что?

— Там кричат. Это Анабела. — Он поднялся и быстро пошел к двери.

— Я ничего не слышал, — произнес Тирни в спину Смиту, который выбежал на узкий балкон. Мак не был уверен, что слышал крик, он его почувствовал, как ощущает мать проблемы своего малыша, когда другим кажется, что все в порядке. Дало о себе знать шестое чувство.

— Анабела!

— Мак…

Он двинулся на голос, туда, где смутно угадывались чьи-то силуэты, но отблеск света на стволе пистолета в руке Джона остановил его.

— Отпустите ее! — крикнул Смит.

— Что происходит? — спросил Тирни из-за спины Смита. Увидев приемного отца, Сунь Беньчонг инстинктивно разжал руки. Анабела сделала усилие, пытаясь освободиться, и ее силой инерции потянуло к перилам. В этот момент из соседней комнаты появился Чип Тирни и в последнюю минуту успел задержать ее. Отведя Смита к отцу, он вошел к маленькую темную комнату по соседству и провел там все это время.

— Обладателем изумительной поездки в старый добрый Париж становится…

— Чип, — с облегчением выдохнула Анабела.

Тирни обошел Смита и протянул руку в сторону Джона.

— Отдай мне пистолет, Джон. Вы с братом причинили уже достаточно вреда.

— Обладателем становится Маккензи Смит!

Оркестр заиграл «Апрель в Париже».

Тони Буффолино оставил Алисию в обществе жены своего друга-детектива и направился в туалет, когда услышал, как объявили имя Мака.

— Вот это сюрприз, — сказал он и оглядел огромный зал в поисках Мака и Анабелы.

— Не стесняйтесь, Мак, — проговорила распорядительница бала в микрофон.

Буффолино перевел взгляд на помост. И когда ни Мак, ни Анабела не вышли получать приз, он насторожился. «Что-то здесь не так», — подумал он. Тони поднял глаза вверх к необъятным пространствам колоссального здания. Смит пошел к Тирни и, очевидно, еще не вернулся. Обед был в разгаре. Но куда же девалась Анабела?

Взгляд Тони блуждал по балконам и остановился на четвертом ярусе. — Ему показалось, что он видит там людей. Он быстро пошел к лестнице и побежал наверх, перепрыгивая через три ступеньки.

— Кажется, Мак и Анабела хотят поторговаться, — вышла из положения женщина-председатель. — Мы продолжим вручение других призов, а потом будет подано основное блюдо.

— Пистолет, — повторил Тирни.

Джон передал оружие брату, который навел его на Венделя. Тирни приостановился, поднял руки и деланно улыбнулся.

— Мы все уладим, сын, — произнес он. — Я обо всем рассказал Маку. Он поможет. Мы вместе пойдем в полицию. Мы наймем лучших адвокатов…

— Нет.

Теперь внимание всех переключилось на Чипа.

— Отойди от него, Анабела, — сказал Смит. Она вопросительно посмотрела на мужа, потом заглянула Чипу в глаза. Из них лились слезы. То, что он удержал ее, успокаивало, но слезы придали смысл предупреждению мужа. — Иди сюда, Анабела, — повторил Смит. — Отпусти ее, Чип.

— Что ты здесь делаешь, Чип, уйди, скройся, — проговорил Тирни.

— Нет, отец, я не уйду, я не хочу больше скрываться.

— Черт возьми, все решено.

— Он хочет сказать, что я должен сесть в тюрьму. Вот что ему нужно, — обратился Сунь Беньчонг к Смиту.

— Знаю, — ответил Мак и обернулся к Тирни: — Я не поверил тому, что ты мне рассказал, Вендель. Слишком все гладко. Проблемы Сунь Беньчонга с законом — отличный повод, чтобы повесить на него убийство Полин.

— Я ее не убивал, — возразил Сунь.

— Сходи за полицией, — велел Тирни Чипу. — Пусть поднимутся сюда.

— Чтобы арестовать меня? — спросил Чип.

— Нет, чтобы арестовать его, — ответил Тирни, указывая на Сунь Беньчонга.

Сунь Беньчонг медленно опустил пистолет, потом повернулся к Чипу.

— Я знаю, почему ты убил ее. Чтобы помочь мне, не дать ей рассказать о деньгах. Это теперь не имеет значения. Все кончено. Давай встанем рядом и вместе встретим то, что нас ждет. Ведь мы — братья. Мы можем…

— Я не пойду в тюрьму. — Голос Чипа, до этого тихий и испуганный, зазвучал жестко и резко. Он выхватил пистолет из опущенной руки Суня и приставил его к голове Анабелы.

— Я старался помочь тебе, отец. Полин знала все о семье, о том, что Сунь Беньчонг отмывает деньги через свой бизнес с бриллиантами, она знала о сделках с землей, взятках — обо всем. Она погубила бы всех.

Смит шагнул в сторону Чипа.

— Навредив другому, ты ничему не поможешь, Чип. — Он увидел за спинами Чипа и Анабелы крадущуюся согнутую фигуру.

— А теперь посмотрим на того счастливчика, кому целый год выпало разъезжать на этом роскошном «роллс-ройсе». Победителем стал…

Бросок Буффолино был скор и точен. Он ударил Чипа по руке, и оружие полетело вниз, в зал, но при этом он толкнул Чипа плечом в спину, и тот наклонился над перилами.

Но Чип Тирни не должен был упасть. Все это видели. Буффолино протянул руку, чтобы схватить Чипа за ворот смокинга и удержать от падения. Но молодой Тирни оказался проворнее. Он перегнулся еще больше, его ноги лишились опоры, и он перевалился через перила.

— Нет! — рванулся за сыном Тирни.

Но Чип уже летел вниз, вращаясь и широко расставив руки и ноги. Он упал на помост лицом вниз.

Оркестр исполнял «Туманный день».

39 Две недели спустя

Мак и Анабела закончили завтрак в модном ресторане шикарного отеля «Георг V», как и было предусмотрено программой их призового путешествия в Париж. Маку доставил большое удовольствие отлично приготовленный антрекот. Анабела предпочла тушеное мясо под белым соусом. На их столике стояла пустая бутылка божоле.

После окончания конференции в Сан-Франциско, на которую была приглашена Анабела, они отправились в Париж. Чудесная, незабываемая неделя подходила к концу, еще один день, и им снова предстояло вернуться домой, к заботам повседневной жизни.

— Мне кажется, семейство Тирни подходит под определение семьи «с нарушенными функциями», — заметила Анабела.

— Думаю, что так. Самих функций было много, но в итоге… Во время нашей прогулки по реке Тони высказал мысль о том, что падение людей, подобных Тирни, бывает особенно глубоким и очень быстрым. Так все и случилось.

Анабела попробовала пирожное.

— Подумать только, Сюзен Тирни выполняла для Сунь Беньчонга обязанности курьера.

— Скорее курьерши, — поправил Смит.

— Так не звучит, — не согласилась Анабела. — Что ей грозит?

— Достаточно. Хотя она заявляет, что не знала о содержании посылок, но это трудно доказать.

— Мне до сих пор непонятна система отмывания денег, использованная Сунь Беньчонгом.

— Система довольно сложная, но отнюдь не оригинальная. Джон Симс просветил меня на этот счет. — Сотрудник Министерства финансов Джон Симс и Мак Смит на протяжении многих лет были друзьями. — Эта система жизнеспособна в том случае, если вовлеченные в нее банкиры обладают достаточной жадностью, а таких немало.

— По словам Джона, около восьми лет назад некий южноамериканский торговец золотом организовал систему отмывания денег для кокаинового картеля Меделлин. Он открыл свой офис в Калифорнии, куда в больших количествах доставлялись деньги. Вот чем занималась Сюзен для Сунь Беньчонга. Она, как и десятки других курьеров, переправляла деньги в легально существующую фирму для отмывания. В нашем случае таким заведением была мастерская по обработке бриллиантов.

Тот парень в Калифорнии, работавший на картель Меделлин, использовал поступавшие к нему деньги для покупки золота. Смысл операции заключался в том, что золото скупалось по цене выше рыночной, при этом дельцы, продававшие ему золото, получали прибыль, за то что проводили деньги через свои счета. После этого золото быстро продавалось, чтобы рассчитаться с торговцами наркотиков в Колумбии. Сложность состояла в том, что постоянная покупка золота по высоким ценам и продажа по низким не могла не привлечь внимание. Насколько я понимаю, он представлял дело таким образом, что золото было закуплено за границей, а не внутри Соединенных Штатов, речь шла о более низком качестве иностранного золота. В любом случае дело было поставлено с размахом и приносило миллионные прибыли.

— Сунь Беньчонг занимался тем же?

— Да, только он использовал бриллианты, которые закупал в Гонконге через своего брата.

— Видимо, прибыли составляли колоссальные суммы, если ими соблазнялись даже честные люди.

— В принципе, так, но у Сунь Беньчонга был еще и дополнительный мотив, чтобы влезть в это дело. Он проиграл в баккара очень много денег и не мог расплатиться с казино. Его репутация финансового гения привлекла к нему внимание преступных синдикатов, которым необходим был канал для отмывания денег, заработанных на продаже наркотиков. Они предложили сделку. Сунь искренне рассказал, как все произошло. Они крепко подцепили его на крючок, так крепко, что он был вынужден отказаться от честной карьеры и заняться отмыванием денег, образно выражаясь, в бриллиантовом корыте. Вот суть трагедии.

— А ты веришь Сэму, что он ничего не знал о занятиях Суня на острове?

— Да, я ему верю. Танклоф — открытый и честный человек, Анабела. Он верил Сунь Беньчонгу, как сыну. Счета, открытые Сунем для Танклофа на Кайманах, были законные, а вот собственные его счета такими не назовешь. Джон сказал, что в отношении Сэма никакого расследования проводиться не будет. Им заинтересовались, поскольку он был тесно связан с Сунь Беньчонгом. Сэм не виновен и очень подавлен случившимся с Сунем. Он так тяжело это переживает.

— Мне кажется, даже сильнее, чем Вендель.

Смит кивнул и попробовал пирожное.

— Очень вкусно.

— Будем этим злоупотреблять и растолстеем.

Мак взял себе еще.

— Merci, — поблагодарила Анабела официанта, налившего ей черный кофе.

— Вендель, кажется, находит странное утешение в том, что полиция не может доказать, что Полин убил Чип. По крайней мере, в суде. Наши показания о признании Чипа перед самоубийством закрыли дело, и семья теперь избавлена от судебной процедуры в связи с убийством.

— Слабое утешение, — тихо произнесла Анабела. — Ведь сын погиб.

— Кажется, сейчас для Венделя самая серьезная проблема — показания, которые дает против него Сунь Беньчонг. Он оказывает полиции содействие в деле против Тирни.

— Интересно, согласился бы он на это, если бы Вендель не пытался его подставить вместо Чипа в связи с убийством Полин, — сказала Анабела.

— Возможно, что нет. Сунь Беньчонг в самом деле любит эту семью. Или любил. Отец, решивший продать сына, неважно, приемного или родного, не может рассчитывать на любовь и преданность.

— Вендель проводил свои нелегальные операции, подкупая Хола Мейсона и других. Продажа конфиденциальной информации, касающейся биржи. Махинации с земельными участками. Как отец, так и сын, оба сбились с честного пути.

— Но у них были разные мотивы. Сунь Беньчонга погубила страсть к картам, в результате он оказался в ловушке.

— А Венделем двигала жадность. Определенно можно сказать только то, что в сложной жизненной системе нашей милой сердцу столицы есть много разных чипов,[18] которые могут из нее вывалиться.

— Чипы, которые могут вывалиться? — переспросила Анабела.

— Игра слов, непроизвольно пришло на ум. Извини, я вообще не любитель черного юмора.

После завтрака Мак и Анабела пошли побродить по узким, одетым легким туманом улочкам на левом берегу Сены. Они остановились, чтобы посмотреть работы молодого художника, обратившие на себя их внимание. На Анабелу они произвели большее впечатление.

— Эта вещь напоминает мне манеру Моне, — сказала она, рассматривая в рассеянном свете дня понравившуюся ей акварель.

— Если ты так считаешь, наверное, так и есть. Меня она не трогает. То есть картина привлекает мои глаза, но не волнует душу.

— А вот в моей душе она нашла горячий отклик, — заметила Анабела.

К радости художника, они приобрели акварель и продолжили прогулку. К пяти часам проглянуло солнце, и Анабела с Маком с удовольствием посидели в открытом кафе на берегу Сены.

— Как на Потомаке, — проговорил Смит, глядя на молодую парочку на берегу.

— Здесь значительно спокойнее.

— И дома нам тоже будет спокойно, — заверил он.

— Ты серьезно подумал, что во время спектакля могло быть использовано настоящее оружие? — Мак упомянул вскользь об этом во время их долгого перелета.

— Когда мы его смотрели, мне просто пришла в голову эта мысль, неплохая идея для сюжета.

— Жаль, что общество «Алый грех» распалось, ты мог бы высказать эту мысль на одном из заседаний.

— Еще одна упущенная возможность в жизни Маккензи Смита.

— Полин слишком много знала, — нарушила короткое молчание Анабела.

— Что ты говоришь?

— Она знала слишком много. В этом и состояло ее преступление, за него она и поплатилась жизнью.

— Этому суждено было случиться. По словам Сунь Беньчонга, она угрожала, что расскажет о незаконной деятельности Венделя и Суня. Сунь признался брату, что мафия прибрала его к рукам, и пояснил, чем ему приходится заниматься. Полин была уже в это время в курсе тайных сделок Венделя. Когда Чип и Полин сблизились, он проболтался ей о Сунь Беньчонге. Теперь Полин знала о двух членах этой семьи вполне достаточно, чтобы добиться того, о чем она мечтала больше всего: власти и денег.

— И тогда Чип убил ее, чтобы заставить замолчать. Так он надеялся защитить семью.

— Звучит благородно, но на деле все не так.

— Да, совсем не так.

— Но одного мы не узнаем никогда, — сказал Мак.

— И чего же?

— Как Чип доставил тело на остров Рузвельта. Он мог привезти его на лодке, может быть, просто столкнул в воду, не задумываясь, куда его отнесет, а возможно, протащил по мосту и сбросил вниз.

— Полагаю, что это не имеет значения.

— А для Тони имеет. Он говорит, что не сможет спокойно спать по ночам, пока не выяснит этого.

— Бедная Алисия.

Они снова замолчали. Мак сидел, держа у губ бокал вина. Брови его были сосредоточенно сдвинуты.

— О чем ты задумался? — спросила Анабела.

— О Дарси Айкенберг.

— Правда?

— Да. Она неплохой человек и хороший детектив, я считаю.

— У нее был отличный учитель.

— Это не играет роли. У нее природный дар, инстинкт. У Тони тоже есть внутреннее чутье. И у меня тоже, между прочим.

— Это относится к расследованию преступлений или к тому, что другая женщина проявила интерес к моему мужчине?

— Верно в некоторой степени и для одного и для другого. Такие люди, как Дарси, отмечены в нашем мире какой-то печалью.

— Как ты на днях выразился, дело в том, что из-за яркой внешности их не принимают всерьез.

— На это еще накладывается ее профессия следователя. Женщина — офицер полиции. Незваный пришелец во владениях мужчин. С кем ей общаться? С другими полицейскими? Но она по уму и способностям превосходит большинство из них. Ей необходим более высокий уровень общения.

— Подойдет, к примеру, преподаватель колледжа или университета.

— Гм. А ты знаешь, куда я хочу сходить в первый уик-энд после нашего возвращения?

— Куда же?

— Пойду к водопаду.

— Почему? — удивилась она.

— Потому что не хочу оставаться заложником того, что там произошло. Это сходно с желанием снова сесть на лошадь после падения. Там так красиво. Мне хочется иметь возможность снова наслаждаться этой красотой. Может быть, если я пойду туда, моя душа успокоится и ее не будет тревожить видение тонущего ребенка.

— Если это поможет, тогда я — за. В твоих снах мы все были жертвами водопада. Кстати, если речь зашла о реке, — ты обещал отвезти меня на рыбалку.

— Вам представится такая возможность, миссис Смит. Может быть, Тони отвезет нас куда-нибудь в тихое местечко на своем «роллс-ройсе». Машина теперь на год в распоряжении Буффолино. Намек принимаешь? Нам следует уложить вещи: мы завтра уезжаем.

— Намек принимаю, но не такой. Я совсем не думала о подготовке к отъезду.

— А какой же план созрел в этой хорошенькой, умненькой головке?

— Мне бы хотелось отметить наш последний вечер в Париже, покупку картины, которую ты поймешь и оценишь, и может быть, праздничным фейерверком вспыхнут в нас искры нашей любви.

Примечания

1

Ки Фрэнсис Скотт (1779–1843) — юрист и поэт. В 1814 г. написал песню «Звездное знамя» во время осады форта Мак-Генри британскими войсками. В 1931 г. песня стала национальным гимном США. — Здесь и далее прим. пер.

(обратно)

2

Английское название общества «Scarlet Sin Society».

(обратно)

3

Согласованное признание вины в американском законодательстве — договоренность между судом и подсудимым о том, что последний признает себя виновным в совершении менее тяжкого преступления и подучит минимальное наказание, причем суд не будет рассматривать обвинение в более тяжком преступлении.

(обратно)

4

Игра идет на площадке между двумя командами, каждый игрок имеет длинную клюшку с сеткой на конце, которой наносится удар по маленькому, твердому мячу.

(обратно)

5

Лукреция Борджа (1480–1519) — молва считала ее коварной интриганкой. Отец, Папа Римский, организовывал убийства, брат отличался беспринципностью и коварством. Ее многочисленные браки служили политическим планам брата и отца.

(обратно)

6

Оолонг — чай, занимающий промежуточное положение между черным и зеленым.

(обратно)

7

I owe you — я должен вам (англ.) — форма долговой расписки.

(обратно)

8

Ищите женщину (фр.).

(обратно)

9

Конфедерация — 11 южных штатов, отколовшихся в 1860-61 гг.

(обратно)

10

Новая Шотландия — провинция Канады.

(обратно)

11

Таксидермист — набивщик чучел.

(обратно)

12

Рэкитбол — тип тенниса, игра ведется на площадке, огражденной четырьмя стенами, двумя или четырьмя участниками, по правилам гандбола, но с использованием ракеток с короткой ручкой.

(обратно)

13

Да, да (исп.).

(обратно)

14

Гражданское правонарушение (англ.).

(обратно)

15

Middle-of-the-Road — проводящий средний курс, избегающий крайностей (анг.). По отношению к музыке — не вызывающая всплеска эмоций, спокойная, несколько однообразная.

(обратно)

16

Моя вина (лат.).

(обратно)

17

Зинфандель — сорт калифорнийского вина.

(обратно)

18

Чип — кристаллик интегральной схемы.

(обратно)

Оглавление

1

2

3 Вечером следующего дня

4 В тот же день вечером

5 Тем же вечером, позднее

6 Ранним утром следующего дня

7 В полдень того же дня

8 В этот же день в 5 часов вечера

9 Час спустя

10 На следующее утро

11 Утром того же дня

12 На следующее утро

13 В середине того же дня

14 Утро субботы

15 Утро понедельника

16 На следующее утро

17 10.00, утром того же дня

18 В то же самое время

19 Вечером того же дня

20 На следующее утро

  Вторая встреча

  Третье совещание

  Четвертая встреча

21 Вечером того же дня

22 На следующее утро, в четверг

23 В тот же вечер

24 В тот же вечер на Каймановых островах

25 Утро того же дня

26 Утро следующего дня — пятницы

27 Час спустя

28

29

30 В тот же день

31 В тот же день перед обедом

32

33

34

35 Позднее, в тот же вечер

36 На следующее утро, в субботу

37 В середине того же дня

38 Вечером того же дня

39 Две недели спустя X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?