«Последняя версия»

1

Над административным корпусом мигает электическими лампочками надпись: Росбетон. Такие же «вывески» над входом в здание, переходом в цеха, над конторкой дежурного, то-есть, повсюду. Любит генеральный директор рекламу, прямо-таки млеет при виде сияющих букв, выкрикивающих наименование руководимой им фирмы. Блокноты с тиснением «Росбетон», ручки и карандаши — с соответствующими закорючками, обрамленными виньетками. На спецодежде арматурщиков и бетоншиков — все та же «печать» акционерного общества.

Впечатление — даже мозги проштампованы, на почках и печени выгравировано опротивевшее сочетание букв.

Было бы понятно и оправдано, находясь Росбетон в столице, будь он связан с многочисленными филиалами и дочерними фирмами на всей территории страны. Тогда назойливая реклама преследовала бы некую благую цель. Но предприятие, в котором я работаю, располагается на окраине затрапезного городишки Кимовск, никаких ни «сыновьих» ни дочерних фирм в других городах не имеет, пробавляется местными заказами, иногда получает их из соседних городов.

К чему афишировать свои способности и стремления, когда нет под боком конкурентов? Росбетон — единственное предприятие подобного рода!

Как кому, а мне разрекламированное благополучие изрядно надоело. При виде таблички, прикрепленной к дверям заместителя генерального по экономике и реализации продукции Вартаньяна Сурена Ивановича к горлу подступает тошнота. Слово «заместитель» выгравировано максимально маленькими буквами, РОСБЕТОН — крупными, а уж фамилие-имя-отчество едва умещается на двери.

Будто Вартаньян по меньшей мере не обычный заместитель, пусть даже в ранге главного специалиста, а Президент с большой буквы или всевластный регент при нем.

В многоступеньчатой лесенке производственных и административных должностей я — самая незаметная ступенька — начальник пожарно-сторожевой охраны предприятия. Ниже располагаются подчиненые мне сторожа и неподчиненные уборщицы.

Звучит-то как! А на самом деле — обычный сторож с двухтысячным окладом, не имеющий ни прав, ни обязанностей. Старший кто куда пошлет. Ибо цемент и щебень, слава Богу, не горят, деревянных деталей в цехах кот наплакал, единственная опасность возгорания — в кабинетах. Вот поэтому и приходится «начальнику» большую часть рабочего времени проводить вместе с дежурным в его остекленной конторке.

А сегодня вообще — в одиночестве: отпросился Феофанов по причине недомогания, без пред»явления больничного листа. Сурен проявил необычное внимание — отпустил. Как всегда, обязанности дежурного по совместительству, без дополнительной оплаты, возложил на «пожарника».

Сопротивляться я не стал — бесполезно, даже вредно. Портить отношения с взрывчатым армянином все равно, что садиться на стул с поломанными ножками — можно оказаться на полу. И в прямом, и в переносном смысле слова. Тем более что Светлана весь вечер занята — то ли заседание, то ли банкет, нередко два эти мероприятия совмещаются в одно.

Сидеть, бездумно уставившись на фонтанчик, омывающий виньетку из все тех же букв — РБ, надоело. Я поднялся, потянулся до хруста в суставах и отправился к входу в цеха. Поглазеть на трудовые достижения коллектива Росбетона — пусть маленькое, но развлечение. Там все кипит: арматурщики ползают на коленях, скручивая вязальной проволокой арматурное плетение; вдоль форм ползает тельфер, разнося громоздкий ковш с бетоном; в формы укладываются изготовленные каркасы; натужно хрипят вибраторы; кран выносит к выезду на эстакаду готовые панели; отчаянно матерятся бетонщики и арматурщики, визгливо отчитывает их сотрудница отдела технического контроля, доказывает высокое качество изделий сменный мастер…

Посмотришь со стороны — бедлам, вникнешь — производственный процесс, приносящий предприятию немалые прибыли. Мизерная их доля «капает» и в мой карман. В виде премий и добавок, разного рода компенсаций и помощи. Поэтому мой интерес к происходящему в пролетах цеха не столько познавательный, сколько материально заинтересованный.

Войти в цех так и не пришлось.

Прямо на меня выскочил распаленный работой мужик в распахнутой на груди клетчатой рубахе. Подбежал к автомату газированной воды, наполнил поллитровую банку, выпил залпом.

— Помираешь с безделья, Сергеич, — прохрипел он, жадно следя за снова подставленной под струю банкой. — Поди, поворочай дерьмовые каркасы — повеселишься…

— У каждого свое, Тимофеич, — я примирительно посмеялся, похлопав работягу по потному плечу. — Кому каркасы ворочать, кому пожары гасить. Соответственно и платят: ты кладешь в карман десяток увесистых кусков, я — всего-навсегох пятую часть.

— Куски, говоришь? Бумаженции, которыми впору стены оклеивать. Пошли давеча с жинкой на рынок, купили пожрать, одежонку пацанятам — поллимона выложили… А жрать, между прочим, каждый Божий день охота, та же обувка на пацанятах просто-таки горит, да и бабе не ходить голяком… Вот и все мои прибытки. Впору выходить потемну с ножичком, подстерегать дерьмовых богачей. Посадят — туда и дорога, не повяжут — жить можно…

Железная дверь с грохотом открылась, из цеха выглянул бородатый мужик с растрепанными волосами, щедро попудренными цементом.

— Ты что, косоглазый, на чужом… в рай в»ехать хочешь? Форма простаивает, так тебя и перетак. Тащщи каркасы, вдоль тебя и поперек, по матушке Волге с пересадкой в космосе…

Обычный производственный диалог, пересоленный и переперченный. Так уж повелось в Росбетоне: на одно нормальное слово — полтора десятка извлеченных из соседней лужи.

Тимофеич быстренько опростал вторую банку шипучки и бросился трусцой на зов приятеля. Или — бригадира, черт их там разберет, в каких должностях пребывают. Лично я различаю только три категории работающих: работяги, мастера с онтролерами всех степеней да толстые матерщинные крановщицы. Итти в цеха мне расхотелось. Не потому, что — высоконравственный и святой, сам могу при случае и соответствующем настроении такими словообразованиями огреть — у слушающих мозги набекрень. Просто считаю постыдным находиться среди вкалывающих работяг этаким туристом, шастающим вдоль стендов бездельником.

Возвратился в дежурку и ожидающе уставился на упорно молчащий телефон. Ну, зазвони, дорогой, проснись, ведь наступает пора проверки бдительности несения службы сторожами. Шесть часов вечера. Сурен, небось, возвратился с очередного собрания-совещания в свой уютный кабинетик и вот-вот примется обзванивать дежурных. Казалось бы, что главному экономисту до сторожевой охраны, его дело — деньги считать, обкатывать прибыльные контракты с заказчиками да повыгодней реализовывать продукцию. А Вартаньян и охраной занимается. Причем — не вскользь, не время от времени — вплотную. С минуты на минуту позвонит.

Так и получилось. Телефонный аппарат вздрогнул, зашелся в истерических всхлипываниях и, когда я поспешно снял трубку, радостно заблаговестил голосом Сурена.

— Костя, порадуй, скажи, как дела? Не напали рэкетиры, не поджидают ли лучшего твоего друга киллеры?

В голосе заместителя генерального ни малейшего акцента, о его армянском происхождении говорит, разве, чисто кавказской построение фраз и частое употребление набивших оскомину словечек: пожалуйста, дорогой друг, порадуй, понимаешь…

— Все чисто, Сурен Иваныч, можете спокойно ехать домой.

— Какой там дом, друг, когда работать надо? Замучили всякие бумаги и бумажки, дышать не дают. А тут ещё в кассе — ремонт, кассирша все деньги стащила в мой сейф… Понимаешь, друг?

Понятно. Вартаньян обожает работать по вечерам, раньше полуночи из кабинета не выходит. По его убеждению, день загромождается неприятной текучкой, когда — ни подумать, ни взвесить. Тащат из бухгалтерии многостраничные ведомости, отдел реализации донимает накладными, производственники информируют — обязательно в письменном виде! — о марках и количестве выпущенной продукции, посетители, один за другим, появляются в кабинете…

А вот ночью — благодать. По правую руку — трубка радиотелефона, по левую — стакан крепчайшего чая, мерцает монитор компьютера, покорно раскладываются многочисленные бумаги. Думай, взвешивай, принимай решения.

— Послушай, друг, просьба имеется. Маленькая, как мизинчик твоей Светланы… Не пускай, пожалуйста, ко мне никого, а? Если даже президент заявится под ручку с премьером — все равно не пускай…

— Сделаю.

Меня покоробило упоминание «мизинчика» Светы. Правда, многозначительное словечко «твоей» несколько сгладило возмущение, но все же — неприятный осадок надолго проник в сознание. Ибо наши отношения с давних пор напоминают примитивный треугольник, нижние вершины которого занимаю я с Суреном, в верхнем углу парит над нами изящная, умненькая Света. И не просто красивая женщина — главный технолог Росбетона.

Наши со Светой два угла сближены почти вплотную, угол Вартаньяна отдален, но горячему армянину помогает мое положение обычного сторожа. Во время совещаний-банкетов, доступ туда мне перекрыт, Сурен имеет возможность беспрепятственно ухаживать за технологиней, добиваясь нашего с ней отдаления друг от друга.

Вот и сейчас Вартаньян не просто узнал о безопасности вокруг административного корпуса, тем более, не обеспокоил «сторожа-пожарника» дурацкой просьбой никого к нему не пропускать — лишний раз убедился в том, что я не брожу по коридорам третьего, управленческого, этажа. Невенчаный муж технологини — на месте, можно беспрепятственно «штурмануть» её в очередной раз. Авось удастся.

«Штурм» облегчается тем, что Светка во время моих ночных дежурств тоже «дежурит». А что ей, спрашивается, делать одной дома? Уборкой квартиры заниматься или еду готовить? Шалишь, незаконный муженек, зря надеешься, сопостельничек, жена — не домработница и не служанка, она предназначена совсем для иной цели… Не знаешь, какой именно? Изволь, ночью подскажу…

Светка выпорхнула из лифта веселой, беспечной птахой. Единственное, пожалуй, отличие от пташки — отсутствие крылышек. На ходу, не оглядывааясь по сторонам, чмокнула меня в плохо выбритый подбородок.

— Уже домой? — удивился я, взглянув на настенные часы, окаймленные все тоже же символикой — Росбетон. — Всегда задерживаешься…

— Головка бо-бо, — изобразила детский лепет Светлана. — Хочу отоспаться…

Я бы чувстввал себя намного спокойней, зная, что «ребенок» сидит в своем кабинете, но не показывать же охватившую меня ревность. Возможно, дома подружка будет под большим контролем — телефон под рукой. А её кабинет на третьем этаже находится в опасной близости к кабинету главного экономиста.

— Действительно, тебе нужно отдохнуть. Полежи, почитай, попозже позвоню, узнаю о самочувствии, — ненавязчиво, вскользь, упомянул я о неизбежности проверки. — Поужинай и ложись в постель…

— Какая постель без тебя, милый, — засмеялась «жена». — Скорей всего до утра проворочаюсь без сна.

Женщины по своей природе — самые опытные психологи, им дано умение успокаивать либо возбуждать мужчин-идиотов, внушать им ревность или гасить её проявления. Вот и сейчас, выслушав слегка замаскированное признание в любви, почувствовал облегчение. Зловещая фигура «соперника» перестала донимать меня, расплылась в подсвеченном голубом тумане.

Светка одарила меня парочкой самых сладких улыбок и побежала к остановке автобуса. А я оперся локтями на стол и стал ожидать появления Вартаньяна. Появится армянин — все ясно: назначено свидание, возможно даже в нашем со Светкой гнездышке. Не появится — можно дежурить спокойно.

Сурен не появился. Дышать мне стало легче, настроение улучшилось.

Вместо него в вестибюль вошел с улицы мужчина средних лет, в модном плаще и такой же модной шляпе. Раскрасневшееся от ветра лицо выражает уверенность в праве врываться в любое учреждение после завершения рабочего дня, все встречные-поперечные обязаны падать на колени, предупредительно открывать и закрывать двери, стряхивать дождевые капли, согревать румяные щеки.

Короче, вошел новоявленный богач, полный собственник современной России. Вгляделся я повнимательней и обалдел. Всего навидался на своем веку, всякого испробовал на вкус, но такая втреча — впервые.

В далекие времена, когда я не был «сторожем-пожарником» — работал сыщиком уголовного розыска, пришлось брать одну преступную группу, занимающуюся сбытом наркотиков. Главарь — поджарый, будто весенний волк, с бегающими жадными глазками и золотым оскалом — не стал запираться, выдал не только своих подельниколв, но и «курьеров», доставляющих ядовитое снадобье из районов Средней Азии.

Как водится, получив причитающийся ему по закону срок, Листик — такую он носил кликуху — отправился на зону, исправляться и учиться жить честно. Не знаю, чему его там научили, но вот — стоит передо мной, попыхивая сигарой, сощурив маленькие глаза. Пальцы рук унизаны кольцам и перстнями, на груди выпущен на всеобщее обозрение золотой крест, украшенный крупными бриллиантами.

Ничего похожего на давнего главаря наркобизнеса.

Я, конечно, тоже изменился. И не только внешне — внутренне. Попробуйте не измениться после постигшей меня передряги: подсунули сыщику засвеченную взятку, подвели под суд. Сколько не оправдывался, как не суетились сотрудники уголовного розыска — ничего не помогло: три года заключения, которые я отбарабанил минута в минуту.

И вот — встретились.

— Если не ошибаюсь, старший лейтенант Сутин? — неуверенно спросил бизнесмен. — Надо же — встреча… Думал, в генералы выбился, а ты — в сторожа…

— Не ошибся, Листик. Что же касается должности, то по мне лучше сторожить, чем воровать… Хочу спросить, не ты ли приложил руку к той самой фальшивой взятке?

Листик самодовольно улыбнулся. Стряхнул влагу с плаща, небрежно потряс своей дорогой шляпой. Будто отряхнул все свои грехи — и прошлые, и настоящие, и будущие.

— Зря ты так со мной, Сутин. Сам ведь знаешь, не воровал. И сейчас этим не занимаюсь… Что же касается давнишней историей со взяткой, ты не ошибаешься — самолично организовал… На сколько тебя тогда упекли? На три года, кажется. Именно этого времени мне и не хватало для накопления, как сейчас любят выражаться, стартового капитала. Слишком уж глубоко ты залез в тогдашние мои делишки — сам виноват…

— Сейчас, значит, не воруешь? Верю с трудом… Чем же тогда занимаешься? Ежели, конечно, не секрет…

Бизнесмен пренебрежительно стряхнул столбик пепла мне под ноги — будто плюнул.

— Могу, конечно, не отвечать — не на допросе у следователя, но если просишь — пожалуйста. Создал аптечную фирму. Сейчас люди часто болеют, всем нужны лекарства, а мне — их денежки… Вот так, учись, малолеток, постигай азы современного бизнеса… Навсегда кончилось ваше времячко, нищих правдоискателей, мешающих жить достойным людям. Жизнь все расставило на свои места: кому заниматься бизнесом, кому — сторожить.

Напряженная беседа все больше напоминала дуэль на шпагах, в которой я безнадежно проигрывал. Острые жалящие уколы противника пронзали меня насквозь, до самого сердца доставали, жалкие ответные удары оставляли на Богомоле легко заживающие царапины. Да и чем я мог ответить — жалкими всхлипываниями о позорности воровства и своей честности?

Еще раз окинув бывшего сыщика презрительным взглядом, бизнесмен медленно пошел в сторону лифта.

— Погоди, Листик, — остановил я его. — Рабочий день окончился, приказано посетителей не пускать.

Не оборачиваясь, Богомол попросил-приказал.

— Позвони Вартаньяну — разрешит.

Я поколебался. С одной стороны, пропускать наглеца не хочется, но, с другой — вдруг он приятель Сурена? Рассвирепеет армянин, вполне может превратить начальника пожарно-сторожевой службы Росбетона в обычного безработного. Без согласия профсоюза и решения суда.

Позвонил.

— Сурен Иваныч, к вам рвется посетитель…

— Неужели ты не понял, Костя? Никого, ни клиентов, ни родственников. Нет меня, понимаешь? Вознесся на небеса, провалился в преисподнюю, выпал в осадок, уехал купаться в озере Севан.

Я не успел положить трубку — её взяла пухлая рука Листика.

— Это я, Сурен Иванович. Богомол. Мы договорились встретиться…

Листик умолк. Видимо, на него полился водопад гневных фраз, щедро расцвеченных чисто восточными выражениями. Я с удовольствием следил за лицом бывшего торговца наркотиками. Сейчас оно покроется красными пятнами, во взгляде появится раздражение и я с удовольствием выставлю за дверь новоявленного аптечного дельца.

Ничего подобного не произошло. Трубка возвратилась к моему уху.

— Пропусти, пожалуйста, Костя, — вяло, без привычной горячности, попросил Сурен. — Понимаешь, нужный человек, очень нужный…Больше — никого, пожалуйста, даже президента под ручку с премьером, — повторил Вартаньян коронную свою шуточку. — Очень прошу.

Пришлось подчиниться. С презрительной улыбочкой на пухлых губах Листик вошел в кабину лифта.

Странный человек Сурен, непредсказуемый, но мне ещё не приходилось сталкиваться с подобным качеством его характера — уступчивостью. Неожиданной и поэтому — необ»яснимой. Интересно, что связывает между собой аптечного предпринимателя и главного экономиста Росбетона, где и когда пересеклись их пути-дорожки, чем покорил эмоционального армянина холодный и расчетливый Листик?…

Судьба свела меня с Вартаньяном через полгода после того, как я поселился у Светки. Еще не прошел шок от свалившихся на меня несчастий, которые искарежили всю мою жизнь. До чего же все было надежно и прочно: любимое дело, заработанный нелегким трудом авторитет, безоблачное будущее… А потом посыпалось: взятка, арест, суд, зона. На фоне этой черноты единственное светлое пятнышко — знакомство со Светланой.

Наше с ней сближение произошло на редкость легко — без многодневных ухаживаний и красноречивых взглядов. В один из зимних вечеров я бесцельно бродил по улицам Кимовска, мучительно выискивая «маршрут» дальнейшей своей жизни. В первую очередь — устроиться на работу, получать ежемесячно зарплату, занять панические мысли. Слава Богу, не отобрали прописку, есть где жить — родительская комнатушка в коммуналке — мое убежище от настоящих и будущих ненастий.

Впереди быстро шла изящная женщина. Видимо, очень торопилась либо к мужу домой, либо — на свидание. Так спешила, что не заметила предательской наледи, спрятанной под снежком, взмахнула руками и упала. Попыталась подняться — не получилось, помешала подвернувшаяся нога.

Я поспешил на помощь, помог подняться, предложил вызвать скорую. Женщина, болезненно гримасничая, отказалась. Пришлось почти нести её на руках. В двухкомнатной квартирке с разбросанными вещами, ванной, перегруженной грязным бельем, остатками еды на кухонном столе я помог даме сбросить дубленку, уложил на диван. Все, миссия спасателя выполнена, можно возвращаться к своим проблемам.

Не получилось — Светка не отпустила. Как же она обойдется без помощи, когда не может передвигаться? По её твердому убеждению, я не имею морального права оставлять её в беспомощном положении.

— Суп в холодильнике, там же — колбаса, — безаппеляционно заявила она, будто перед ней не случайный прохожий — офицерский денщик. — Для поднятия тонуса налейте мне рюмку водки. Закуска — малохольный огурчик. И не вздумайте сбежать — все равно найду.

Пришлось провести ночь в качестве брата милосердия. Заодно навести порядок в захламленной квартире, приготовить еду, сбегать в дежурную аптеку за лекарствами. Честно признаться, мне самому не хотелось покидать случайную знакомую, и не только по причине бедственного её положения.

Любовь появилась потом, через двое суток, которые мы провели в разных комнатах. И тоже — случайно.

— Отопление отключили, что ли? — глядя на меня безгрешными глазами, пожаловалась женщина. — Замерзла до зубной дрожи… Погрел бы…

Вот и все «любовное об»яснение». Судя по горячности об»ятий, Светка вовсе не замерзла — просто нашла подходящую причину для сближения.

Странно, но память не подсказывала детали знакомства — рисовала пунктиром, не фиксировала бесед и об»яснений. Мне виделось то время, словно прокручивалось немое кино.

Так и повелось — уборка и готовка — на мне, любовь — на Светке.

— Зря ты так переживаешь, милый, — однажды воскресным утром, нежась в теплой постели, проворковала женшина. — Все образуется, поверь мне. У любого человека бывают черные полосы, которые сменяются светлыми… Принеси мне в постельку кофе и булочку — сразу все просветлеет.

Пришлось, как обычно, подчиниться. Я поставил поверх одеяла поднос с дымящейся чашкой и тарелкой с бутербродами и решительно продолжил прерванную беседу.

— Светлей некуда — ни прописки, ни приличного жилья, ни работы, живу у тебя этаким примаком, — ворчал я. — И ты называешь это «черной полосой», которая сменится на светлую?

— Глупости! Прописка, регистрация брака — условности…Что же касается работы — завтра пойдем устраиваться… Я уже переговорила в Росбетоне — возьмут. Конечно, не Президентом и не его заместителем, на высокооплачиваемую должность рассчитывать не приходится, но с чего-то ведь надо начинать? Сурен Иваныч пообещал помочь, он — человек слова, не откажется… Авось, отыщет моему мужу достойную должностенку…

Слишком часто в последнее время меня называют «мужем». Что это — прозрачный намек на желательность регистрации наших отношений или простая оговорка?

Но сейчас меня интересует работа и только работа, все остальное «пришвартуется», притрется позже, когда я перестану быть иждивенцем любовницы.

— Кто такой? Директор?

— Его заместитель по экономике и реализации… О, да ты успел и яишню приготовить! Спасибо, милый, дай поцелую, — потянулась ко мне губами, сложенными сердечком. — И не грусти по пустякам. все образуется, дай время.

2

В понедельник рано утром Светлана достала из шкафа костюм первого своего мужа, отгладила белую рубашку, выбрала галстук. Смирив гордыню, я напялил на себя чужую одежду. Благо, ежели бы первый муж женщины, скажем, скончался от неизлечимой болезни, или попал под бешенную иномарку — Павел жив и здоров, блаженствует с какой-то очередной подружкой. А я должен щеголять в его костюме.

Но другого выхода не было — не итти же устраиваться на работу в обтрепанных штанах и кургузом пиджаке? Не говоря уже о рабочей спецовке. Не зря говорят: встречают по одежке…

— Все переговоры беру на себя, — вцепившись в мой локоть, будто вывела на прогулку домашнюю собачонку, способную улизнуть, безостановочно твердила Светка. — Твоя задача — молчать и строить умнейшие гримасы… Вот так, — продемонстрировала она наморщенный лобик и сдержанную улыбочку, по моему мнению, далекую от «умной» гримаски. — Что ответить на прямо поставленный вопрос — подскажу. И Боже сохрани самому задавать вопросы — Сурен этого страшно не любит.

На мой взгляд, главный экономист предприятия и главный технолог — равнозначные величины. Оказалось, не так. Вартаньян подмял под себя всех, без исключения, разве только генеральный был вне сферы его воздействия, да и то относительно.

Сурен Иваныч принял главного технолога в точно назначенное время. Ожидающие в коридоре посетители проводили нас со Светланой гневными взглядами. Будто обдали кипятком. Надо же, столько времени ожидают приема, а шалашовка чуть ли не в обнимку с хахалем лезут вне очереди.

Вартньян окинул нас благожелательно. Даже улыбкой одарил.

— Присаживайтесь, дорогие, — проговорил он, вальяжно обводя рукой многочисленные стулья и полукресла. — Рад видеть тебя, Светочка, ей-Богу, ты стала ещё красивей со вчерашнего дня. Боже мой, от такой, как у тебя фигурки, с ума сойдет любой мужик… Даже такой старпер, каким ты меня считаешь.

Брошенный на Светлану многозначительный взгляд показал мне: появился соперник. Вернее, не появился — был давно, неизвестно с какого времени, видимо, с тех пор, когда мы ещё не были со Светланой даже знакомы. Кто знает в каких тношениях состояли главные специалисты до того, как нарисовался я?

Сросшиеся на переносице брови, мясистый нос, выпирающее брюшко — главный экономист далек от идеала мужской красоты. А я сам разве красавец? Костлявый, широкоскулый, долговязый. Удивляюсь, что такая красавица, как моя подружка, обратила внимание на скелет, обтянутый пупырчатой кожей.

Впрочем, все познается в сравнении: по моему твердому убеждению лучше быть костлявым, нежели расплывшейся квашней.

— Вот Сурен Иванович, человек, о котором я говорила, — не отреагировала на комплимент женщина, положив перед главным экономистом заполненную вечером анкету. — Тут имеются некоторые неприятные сведения, надеюсь, вы обойдете их вниманием…

«Неприятные сведения» — моя судимость с трехлетней отсидкой на зоне. Посасывая леденец, Вартаньян бегло просмотрел поданную анкету, форма которой сохранилась со времен диктатуры и застоя.

Весь вечер мы со Светкой спорили: упоминать о чертовой моей судимости или промолчать? Отношение кадровиков и руководителей всех степеней к людям, отбывшим наказание — общеизвестно. Зачем, спрашивается, наживать себе лишнюю головную боль в виде преступника, по недоразумению освобожденного из мест заключения? Ныняшняя безработица позволяет выбрать не замаранного или менее замаранного человека.

Светлана настояла: написать все, как есть. Будет намного хуже, если Вартаньян позже узнает о черном факте биографии нового сотрудника. Тогда не жди пощады — взашей выгонит.

— Ого, судимость! — насторожился он, натолкнувшись на предательскую графу — За что же тебя, дорогой, так наказали? Ограбил кого-нибудь, изнасиловал, убил?

— Ничего подобного не было, — бросилась в бой Светлана, опередив мои неуклюжие пояснения. — Работал Константин Сергеевич сыщиком, бандюги, которым перекрыл кислород, подсунули, якобы, взятку. Следователь не разобрался толком, а может быть — купили его, сварганил дело…

— Это за взятку судимость? — искренне удивился Вартаньян, обращаясь, конечно, к женщине. Я — бесплатное приложение, нежелательный свидетель доверительной беседы двух «главных» персонажей. — В таком случае, я могу провести на зоне всю жизнь… Посуди сама, Светочка, пойдешь в муниципалитет за пустяшной справчонкой — семь шкур с тебя спустят, все карманы вывернут… А в санэпидстанцию? Понимаешь, дорогая, недавно племянник руку порезал, воспалилось, термометр зашкалило, пришлось отправить парня в больницу. Хирург поглядел и сказал: операция платная, гони пять стольников, плюс по полтинику за каждую перевязку… Нет, нет, — замахал Сурен обеими руками, будто матрос-сигнальщик на мостике корабля, — мне денег не жалко, просто обидно стало… Если все берут, почему нельзя мне брать, что я дурак или психически больной? Тот же хирург, пользующий племянника…

История с прооперированным племянником и отношение хозяина кабинета к медицине, вообще, и к хирургии, в частности, грозила отвлечь внимание главного экономиста от моей анкеты… Или придумана специально для этой цели? Вслух размышляет, шутит, гневается, а про себя ищет достойную причину для отказа.

Видимо, подумала об этом и Светлана.

— Вернемся к нашим баранам, — решительно перебила она Вартаньяна. — Про операцию я слышу уже третий раз… Что вы предложите моему протеже?

— Зачем бараны? Лучше — шашлыки, вино…Обижаешь, Светочка… Сама понимаешь, что я могу предложить? Свое место — ради Бога, с удовольствием, в цех лучше пойду, каркасы клепать, бетон мешать… Начальником пожарно-сторожевой охраны пойдешь, а? Только из уважения к Светочке-красавице предлагаю, без нее, сам понимаешь, отказал бы… На это место просятся два кандидата каких-то наук, пять инженеров. Гуляй по территории, дыши свежим воздухом, проверяй сторожей и получай свои две тысячи… Сам думаю — не пойти ли… А что — идея: ты — на мое место, я — сторожем…

Видел болтунов, сам не из числа молчальников, но такого говорливого увидел тогда впервые. Перебить, направить разговор в нужное мне русло — обидеть, тем самым написав на моем заявлении соответствующую резолюцию: отказать. Покорно слушать — зря расходовать дорогое время.

Положение снова спасла Светка.

— Согласна.

Вартаньян снова обошел взглядом мою физиономию и засмеялся.

— Послушай, дорогая, кто писал заявление: ты или Сутин? Кто будет охранять предприятие и получать зарплату: ты или он? Что у него языка нет или ты работаешь его адвокатом? Согласен, конечно, согласен, но под полную твою ответственность. Изнасилует сторожиху бабу Машу — посажу, сам это сделаю, без помощи хваленных сыщиков.

Отсмеявшись и вволю наигравшись сросшимися на переносице густыми бровями, Сурен наложил требуемую резолюцию.

— Работай, пожалуйста, дорогой, вкалывай на всю железку. Только, будь добр, забудь про грабежи и насилия, ежели захочешь поживиться взяткой — умненько бери, оглядывайся. Засекут — не спасу.

Последние слова выданы вполне серьезно, без смешков и извинительных взглядов в сторону главного технолога.

С тех пор прошло немало времени, но я постоянно ощущаю далеко не дружественное внимание главного экономиста, особенно, когда он видит нас со Светланой вместе. Похоже, любвеобильный армянин ревнует точно так же, как и я, скрывая за внешней благожелательностью злость и обиду. Разговаривает, будто медом намазывает, но медом не обычным — с ядовитой начинкой…

Хорошо все же, что сейчас Светлана сидит дома, а Вартаньян — в своем кабинете. Не знаю, как им, а мне — спокойней.

Для упрочнения покоя не мешает позвонить домой. Светка — женщина импульсивная, непредсказуемая. Жарко обнимет и тут же, по неизвестным ей самой причинам, обдаст волной холода, поблагодарит за заботу и через несколько минут упрекнет в равнодушии, несколько ночей подряд требует супружеских об»ятий и месяц не подпускает к себе.

Телефон издавал издевательские безответные длинные гудки. Или испортился или подружка где-то гуляет. Может быть, поехала навестить отца? Вряд ли, что-то я раньше не замечал особой привязанности Светки к родителям либо к близким родственникам.

На всякий случай позвонил отцу. Как и предвидел, Светка у него не появлялась и даже не звонила. Подруга ответила тем же…

Душевного покоя как не бывало. Вместо него появилось желание прогуляться на третий этаж, поглядеть, чем занимается «соперник». Дурость в квадрате, конечно, ведь у Вартаньяна сейчас сидит Листик, в этой компании Светке делать нечего. Да и как она могла незаметно прошмыгнуть мимо моей конторки?

Скорей всего, так крепко уснула, что телефонный перезвон не смог пробудить. Завтра разберусь. Подружка имеет одно несомненное положительное свойство характера: не умеет врать. Язык говорит одно, глаза — совсем другое, первый может пофантазировать, взгляд немедленно признается во лжи…

Наконец, появился Листик. Сколько же времени он просидел у Вартаньяна? Ого, целых два с половиной часа! Судя по замасленным глазкам аптечного бизнесмена и по нетвердой походке, общение проходило не только в разговорном плане.

Впрочем, что мне до времяпровождения руководителя, каждый человек обязан знать свое место в жизненном раскладе и строго держаться в его рамках. Я, к примеру, в рамках обычного сторожа, пусть даже в должности «начальника»

— Счастливого тебе дежурства, Сутин. Возьми бутылочку, ночью взбодришься. Ничего не жаль для «друга».

Какая-то деталь в облике Листика зацепилась в сознании, что-то необ»яснимое, необычное. Я мысленно быстро перелистал собственные ощущения. Шляпа? Все в порядке — легкомысленно сдвинута на бок, тулья, как и положено, кокетливо примята, переднее поле опущено… Плащ? Обычное модное одеяние деловых людей — длиннополый, широкий… Гапстук? На месте, узел приспущен, немного смещен в правую сторону…

Прфессионал отличается от новичка тем, что в него в»елись преподанные теорией и практикой привычки, Тем более, это касается защитников правопорядка. И хотя отсидка в следственном изоляторе, а потом — на зоне, изрядно подчистили эти самые «привычки», но не смогли удалить их окончательно.

Размышлял я по поводу треклятого наркодельца чисто автоматически, выискивал затронувшую меня несуразность…

Ага, вот оно что — перчатки! Обычно люди, перед выходом на улицу, натягивают их — бизнесмен, наоборот, снял и спрятал в карман… Впрочем, разные бывают привычки, нет причин связывать злополучные перчатки с визитом к главному экономисту.

С идиотским смехом Богомол поставил на стол плоскую бутылку с коньяком и вышел из вестибюля. Послышался приглушенный гул автомобиля.

Зачесались руки швырнуть подношение в мусорную урну, с трудом удержался. Оставлю Феофанову, пусть отведет душу, не все же время жрать ему ядовитую водку, местного «подвального» розлива.

Из производственного зала торопливо вышел Тимофеич в сопровождении бородатого мужика. Разместились на стульях рядом с автоматом газированной воды, развернули каждый свой сверток. Понятно — перекус. В свертках — сало, соленые огурцы, толсто нарезанные ломти черного хлеба.

Тимофеич вытащил из прикрепленных к поясу ножен нож-финку, аккуратно порезал сало, ополовинил огурцы, очистил луковицы. Работяги с таким наслаждением заработались челюстями, что и мне захотелось поесть. Благо, Светлана каждое утро укладывает в рабочую мою сумку такой же сверток, правда, не с салом — с колбасой и сыром, плюс — бутылку с морсом.

Глядя на азартно жующих работяг, я незаметно уничтожил два бутерброда — с колбасой и превкусным сыром. Запил черносмородиновым морсом. Все, порядок, до утра вполне хватит, а утром появлюсь пораньше дома, разжарю картошку, разогрею котлеты и позавтракаю вместе со Светкой на теплой, ароматной постели. Жаль, завтра — будний день, Светлане приходится торопиться на работу, в выходные дни «постельные» завтраки заканчиваются, как правило, любовным «десертом».

Тимофеевичу тоже захотелось запить с»еденное — подставил банку под сосок автомата, нажал кнопку. Вместо струи — безнадежное шипение.

— Так их и перетак, — привычно выругался работяга. — Все пришло в разор…

— Експлуататоры, вдоль их и поперек, от Москвы до любимого Нью-Йорка, с пересадкой в аду, — поддержал Тимофеича бородатый напарник. — Сами, небось, ликеры жрут, а простому люду шипучку жалеют…

Видимо, после сала и, особенно, соленых огурцов, желание испить водички выросло в жажду путника, потерявшегося в безводной пустыне. Оба то и дело жали на кнопку, надеясь на то, что автомат в конце концов сжалится и нацедит хотя бы четверть банки газировки.

— Поднимитесь на третий этаж, там наверняка работает, — пожалел я страдальцев,

— Спасибо, Сергеич, за добрый совет… А там не дадут нам ногой под зад? — с опаской осведомился Тимофеич, нерешительно шагнув в сторону лифта.

Я пожал плечами. Сейчас опытные мастера в чести, ими не разбрасываются, ибо именно в них залог барышей компании, возьмешь новичка — хлебнешь с ним горя. Тем более, люди захотели попить — какой в этом криминал. К тому же, чиновничная братия давно разбежалась по домам, на всем этаже — один Вартаньян.

Возвратились напившиеся мужики, я отправил по тому же адресу жаждущую газировки мастера отдела технического контроля, полную, безцветную даму с пышно взбитой прической, прикрытой от цементной пыли прозрачной косынкой. Потом бесплодно пощелкал кнопкой автомата начальник вечерней смены. Как водится, выругался.

Постепенно я превратился в диспетчера по утолению жажды. Хоть маленькое, но — занятие, отвлекающее от мыслей по поводу непонятного исчезновения подружки и дурацких перчаток Листика.

В половине десятого в вестибюле появился генеральный директор.

— Как, Сутин, все нормально?

— Порядок, Вацлав Егорович! — бодро отрапортовал я, сопровождая Пантелеймонова к выходу. — И в сторожевом, и в пожарном отношении.

— В случае чего звони мне домой. Не стесняйся. Не отвечу — могу заснуть — поднимай Вартаньяна.

Что касается стеснений генеральный меня с кем-то спутал — никогда не страдал излишней стеснительностью, скорей — наоборот. Теперь я самый главный начальник в Росбетоне, выше меня разве только Сурен, но он сидит в своем кабинете и манипулирует цифрами.

Около десяти вечера повторил телефонный призыв. Знал — вызову приступ неудовольствия, Светлана не терпит, когда её будят, может высказаться на манер Тимофеича и его дружков. Ничего, потерплю, зато буду знать: невенчаная супруга — в целости и сохранности.

Почти десятиминутное ожидание разрешилось злым шипением.

— Ты почему не даешь спать? Нервы и без того вот-вот лопнут, а тут их лишают отдыха… Безжалостный ты человек, Константин, не знаю даже стоит ли нам продолжать семейную жизнь.

Испугала, называается! Та же Соломина с удовольствием переселит меня к себе, так кормить станет — через неделю превращусь в упитанного барашка. Не знаю, что меня удерживает от переезда к ней…

— Перестань злиться — желчь выльется, — тоже прошипел я. — Где была?

— В постели, — промяукала Светка, поняв, что змеинным шипением меня не испугать. — С трудом без тебя уснула, а ты… Теперь не знаю удастся ли снова отбиться…

— Желаю успеха, — я тоже сменил шипение на более доброжелательный тон. — Уверен — уснешь. Утром появлюсь — проверю: отдохнули ли нервы либо все ещё натянуты.

В ответ — ехидный смешок, дескать, после твоей «проверки» вообще не уснуть.

Положил я трубку и снова ощутил возвратившийся покой. Конечно, никуда от Светки мне не уйти, никакая соломина либо травина её не заменит — не тот настрой, не тот уровень. Блещущая остроумием, не показной добротой и заботой, изящная и модная главный технолог крепко повязала меня по рукам и ногам. Что в постели, что за столом или во время редких прогулок я ощущал Светлану частью себя — моей печенью, собственным сердцем, желудком, сосудами.

Единственно, что портило наши с ней отношения — ревность к Вартаньяну. Идиотская, ровным счетом ни на чем не основанная, она постоянно жила во мне этаким клубком змей, жалящих друг друга, ну, и, конечно, своего «хозяина».

Не успел я до конца проанализировать наши со Светкой отношения, заработал городской телефон. Неужели, очередная неприятность? Половина одинадцатого, все добрые люди изволят почивать, недобрые только собираются на ночной промысел… Кто может в такой час беспокоить дежурного по Росбетону?

В трубке — знакомый сочный беритон. Генеральный?

— Сутин, Сурен Иванович ушел?

По обыкноверию, без «здравствуй-досвиданья», не теряя дорогое время на разного рода вежливости. Мужик практичный и деловой до одури, до омерзения. Казалось, в детстве сделали ему операцию по удалению всех эмоций, не связанных с бизнесом.

— Нет, у себя… Что-нибудь случилось?

— Это я и хочу выяснить. Несколько раз звонил — молчание, либо в туалете сидит, либо с красоткой балуется. Поднимись, скажи Сурену: пусть срочно перезвонит мне домой. Идея одна появилась — хочу посоветоваться…

Пантелеймонов всегда со всеми советуется. Так принято думать. На самом деле, под видом «советов» навязывает свою волю, свой взгляд на решение той или иной проблемы. Он и главный экономист — одинаково заряженные частицы, которые сталкиваются и разлетаются в разные стороны, вызывая целые снопы искр… Скорей всего, под понятием «хочу посоветоваться» прячется: не терпится приказать. С соответствующим коротким замыканием в сети Росбетона.

Я положил трубку и в нерешительности оглядел просторный вестибюль. Как известно, приказы не обсуждаются — их нужно выполнять, но как оставить без охраны вход в здание? Воспользуйся какой-нибудь бандюга моим отсутствием, такого понаделает, что моей пятилетней зарплаты не хватит рассчитаться. Из вестибюля проникнет в полуподвальное помещение медпункта, поднимется на любой из пяти этажей, особенно, на четвертый, в бухгалтерию и кассу… Правда оружия дежурным не положено, вся надежда — на телефон, связанный с милицией…

Черт с ними, с бухгалтерией и кассой, авось, за несколько минут ничего не произойдет. Обозлить генерального значительно опасней, нежели противостоять целой банде грабителей… И все же во мне заработал червячок сомнений — тычется в душу мокрой мордой, поддает под дых.

Решившись, я заглянул в цех. Направо от входа яростно сопел, пытаясь втиснуть в форму явно увеличенный сантиметров на пятнадцать каркас, потный работяга.

— Слышь, Тимофеич, — негромко окликнул я его. — Будь добр, подежурь за меня пяток минут — начальство зовет.

— Не могу, друг, видишь, каркас не лезет. Подадут ковш с бетоном, в щебень его и в гравий, в цемент и в песок, — многокрасочно продемонстрировал потный мужик познания в инженерном деле, — мастер отматюгает… А то и от премии отстегнет штраф, хрен едучий…

— Зря пыжишься — каркас твой бракованный или сделан для другой формы. Пока арматурщики станут переделывать или клепать новый — возвращусь.

Тимофеич вдумчиво поковырялся в прыщавом носу.

— Впрямь, не тот, едят его мухи с комарами, — и заорал, заглушая треск рядом включенного вибратора. — Сидоров, кол тебе в задницу, мать-перемать, тащи другой каркас! — повернулся ко мне. — Лады, посижу. Вот только жажда мучит — беда, у тебя не найдется?

Я вспомнил оставленную Листиком бутылку. Придется распечатать её, ничего не поделаешь, за каждую услугу в нашем мерзком мире приходится расплачиваться.

— Налью стопешник.

Опасливо оглядев подходы к своему рабочему месту, Тимофеич рысью побежал к застекленной конторке. Скорей всего, не с целью помочь дежурному — получить желанную стопку.

— Прошу тебя, Сергеич, поторопись. Не дай Бог, засечет мастер — и мне, и тебе достанется, скипидару бы ему под хвост, рыжему доставале, вдоль да поперек через кавказский хребет в Каспийское море…

Не дожидаясь завершения «географически-матерного» пожелания, я вскочил в лифтовую кабину. Тимофеич прав: узнает мастер про отлучку работяги, доложит на завтрашней планерке: дежурный своей властью снял с ответственной операции арматурщика, в результате нарушена технология изготовления сверхважного изделия, сорван график выпуска, допущен многомиллионный брак…

Шуму будет — не разгребешь. Все отлично понимают — чушь собачья, но необходим некий громоотвод, способный отвести гнев генерального директора, переключить его на соседа. В конкретном случае — на начальника пожарно-сторожевой охраны.

По третьему этажу я мчался с завидной скоростью. Коридор длинющий — метров шестьдесят, не меньше, кабинет Вартаньяна — в самом конце. В связи с тем, что заместителю генерального приемной не положено — стулья для посетителей выставлены в коридор. Один из них я и сшиб, подбегая к двери — такой поднял грохот, что мертвый возродится к жизни.

Замер, потирая ноющую ногу. Сейчас откроется дверь и Вартаньян устроит мне Варфоломеевскую ночь — помянет всех своих и моих предков по отцовской и материнской линии. Еще бы, неуклюжий «пожарный сторож» нарушил размышления главного экономиста о путях расширения производства!

Вартаньян не появился, в кабинете — тишина. Неужели Сурен ушел, как же я не заметил? Превратился в мышонка, пробрался к выходу вдоль плинтуса — бред да и только, голая фантастика, которую я не выношу ни в книжном, ни в телевизионном виде.

Осторожно, кончиками пальцев, извинительно постучал по филенке двери. После грохота сшибленного мною стула — робкое позвякивание. Дескать, извините, господин главный экономист, за доставляемой беспокойство, но генеральный приказал…

Ответа не последовало. Пришлось заглянуть в кабинет.

По роду прежней своей профессии сыщика всякого навидался: изуродованных трупов, расчлененок, застреленных в упор несколькими выстрелами бизнесменов, но то, что увидел в кабинете главного экономиста Росбетона невольно вызвало чувство ужаса. Может быть, потому, что там были чужие, незнакомые люди, а здесь — человек, нанявший меня на работу, с которым приходилось ежедневно общаться, к которому зверски ревновал свою подругу.

Вартаньян сидел, откинувшись на спинку полукресла, закинув назад голову. В груди, загнанный по самую рукоятку, нож. Лицо искажено гримасой муки. Крови немного — красные брызги на столе и разложенных бумагах.

Оцепенение, охватившее меня, быстро прошло — осторожно, будто боясь принести убитому боль, я притворил дверь и бегом, позабыв про ожидающий лифт, помчался в вестибюль по лестнице.

— Что случилось, Сергеич? — осведомился покрасневший от пары стопок коньяка арматуро-бетонщикк. — За тобой будто нечистая сила гналась…

— Вроде того, — присел я к столу и положил руку на телефонную трубку. — Спасибо тебе за помощь, можешь считать себя свободным.

Тимофеич медленно двинулся к входу в цех, посылая многозначительные взгляды на шкафчик, куда я поставил ополовиненную бутылку. Он, видимо, ожидал, что во мне проснется совесть и я предложу ему ещё парочку стопок. В уплату за оказанную невероятной важности услугу.

Не дождавшись, горестно вздохнул и ушел к своему рабочему месту, откуда сразу же донеслись негодующие его выкрики, обильно сдобренные хриплыми матюгами, по поводу отсутствующего каркаса и, следовательно, пониженной зарплаты.

Первый, кого я оповестил о страшном происшествии — генеральный директор. Тот никак не мог врубиться, десяток раз переспрашивал: не ошибся ли дежурный, не почудилось ли ему спьяну убийство?

— Немедленно сообщи в милицию, — наконец решился Пантелеймонов. — Постарайся не поднимать особый шум — не к чему знать в цехах о… происшествии.

Слово «убийство» — на подобии колючего ежа, слишком уж больно колется. В смысле же рекомендованного молчания — генерального легко понять: пойдут слухи, один фантастичней другого, станут всезнающие трепачи изобретать причины убийства главного экономиста, в конце концов, поколеблется, если не рухнет, высокий авторитет Росбетона. Кто решится заказывать те же, скажем, конструкции элитного коттеджа в фирме, руководителей которой режут, будто новогодних гусей?

Следующий мой звонок — в милицию. Так и так, дескать, произошло убийство, охранять место происшествия некому, прошу срочно выслать сыщиков. Представил себя полузабытую картинку вызова тревожной группы, кинолога с собакой, разного рода экспертов. В том числе, конечно, врача, уже никому не нужного: ни сыщикам, ни, тем более, Вартаньяну.

Хотел было позвонить домой, даже набрал на диске две первые цифры — во время опомнился. Женщины — слабонервные создания, тем более, вырванные из омута сонной одури. Светка — женщина в квадрате, поэтому не стоит её беспокоить, появлюсь утром — расскажу.

3

Cыщики появились минут через двадцать после моего звонка. Все правильно — убитого не оживить, убийца милицию ожидать не станет, сейчас, небось, сидит дома и смывает водкой с души пролитую им кровь. Отправить человека на тот свет не так легко даже для закоренелого преступника, как это кажется писателям и журналистам — поэтому почти все киллеры, которых довелось мне «вязать» во время службы в уголовном розыске — злостные алкаши или наркоманы.

Зачем же торопиться, отрываться от чашки чая или стопки водки? Мертвец не убежит, убийца давно скрылся…

Первым в вестибюле появился мужик средних лет в распахнутом коричневом плаще. Увидел меня и остановился.

— Бог ты мой, Костя? Вот не ожидал…

Во время отсидки в следственном изоляторе я решительно порвал связи с товарищами по работе. Когда они пытались навестить меня — отказывался от свидания, просил следователя наложить запрет даже на передачи и тягостные для подследственного сыщика встречи. Да и что дадут они, эти встречи, зеку, кроме очередных болезненных уколов в самолюбие?

Было обидно и нестерпимо стыдно, будто я действительно брал взятки. Старомодное поколение с гипертрофированным чувством долга и чести никак не может вписаться в современные рыночные отношения, в которых взятка — обычная благодарность за состоявшуюся уже услугу или в виде аванса за будущую.

Так почему я должен стыдиться?

Кимовск — небольшой городишко, рано или поздно все равно встретился бы с сотрудниками местного уголовного розыска. Хотелось бы — попозже, но это не в моей власти. Все равно пересекутся дорожки — во время возвращения с работы или по пути в Росбетон, при прогулках по берегу речушки или в магазине, куда мне приходится заходить за продуктами.

И вот встреча произошла. Передо мной — Славка Ромин, человек, которого мне довелось учить трудному сыщицкому мастерству.

— Здорово, Славик, — изобразил я приветливую улыбку, скрывающую царапающую душу обиду и горечь. — Третий этаж, кабинет — в конце коридора. Проводить, сам понимаешь, не могу — служба.

— Не волнуйся — за тебя подежурят, — кивнул он на застекленную конторку милиционеру в форме. — Не мне говорить, не тебе слушать — без свидетелей не обойтись, а ты сейчас — главный и единственный… Пошли.

Пришлось подчиниться. Славик прав.

Сопровождающие Ромина ребята со следственными чемоданчиками набились в лифт, мы с ним медленно пошли по лестнице.

— Почему не сообщил об освобождении? Что за дурацкая идея пойти работать сторожем? — бурчал Славка, взяв меня под руку. Будто боялся — сбегу. — Подыскали бы тебе более подходящую работенку в какой-нибудь коммерческой фирме. Сейчас опытные сыщики — на вес золота…

Я больше помалкивал. В гробу видел всяческие дельцов, выкачивающих, на подобии насоса, деньги из карманов нищих соотечественников. Охранять их? Перебьются, лучше сидеть дежурным в остекленной конторке либо следить за пожароопасными помещениями.

— Стыдишься? — продолжал поучать несмышленыша Ромин. — Интеллигент несчастный, жидкая каша-размазня. Все ведь знают — уверены: тебя подставили, а ты отращиваешь обиду, словно волосы на голове… Подавать на реабилитацию не собираешься?

— Зачем? Свое отсидел от звонка до звонка, буду заново строить жизнь…

— Заново, говоришь, глупец? Ничего у тебе, Костя, не получится, как бы не вертелся — сыщик, от этого тебе не уйти, как бы не старался…

Ковыряется на подобии неумелого хирурга в открытой ране! Я и сам знаю — не выбросить из себя десять лет работы в угрозыске, не переквалифицироваться ни в дворники, ни в сторожа. Но что делать, если возвращение в милицию прочно перекрыто идиотским шлагбаумом, выкрашенным в похоронно-черный цвет? Кто решится брать на службу, пусть даже не восстанавливая звание, отбывшего срок преступника?

— Подумаешь, сыщик! — воскликнул я преувеличенно бодрым голосом. — Ни нормального отдыха, ни личной жизни. Здесь отработал законные восемь часов — хоть на голове ходи, хоть напивайся до полного одурения. Никто не вызовет, не пошлет на поиски пропавшего мальца либо престарелого деда. Да и получаю я в Росбетоне побольше, чем ты… Скажешь, не так?

Славка не стал доказывать или опровергать — сожалеюще вздохнул. Дескать, как сказано в одном из фильмов: если ты дурак, то это надолго. Разве дело в зарплате, какой бы мизерной она не была?

Слава Богу — третий этаж! Тягостный для меня разговор поневоле прекратился. По коридору мы с Роминым шли молча: он внутренне готовясь к расследованию убийства, я переваривая услышанное и откровенно завидуя Славке. Расследовать преступления это вам не посиживать в застекленной конторке, вдумчиво ковыряя в носу, с каким наслаждением я поменялся бы с тем же Роминым местами: его — в пожарно-сторожевую, себя — в угрозыск.

Ребята занимались привычным делом: осматривали кабинет, что-то измеряли, фотографировали, снимали отпечатки пальцев с дверной ручки, с поверхности стола, ползали по полу, отыскивая возможные следы. Короче — работали. Точно так же, как когда-то работал я.

Мертвый хозяин кабинета сидел в прежней позе, выпятив рукоять всаженного в грудь ножа. На него не обращади внимания, только старались не задеть, чтобы не изменить позы. Один из сыщиков внимательно обследовал открытый сейф, показывал фотографу, что запечатлеть на пленке, подставлял под об»ектив какие-то папки, бумаги.

В коридоре осматривали дверь черного выхода — по моему, единственный путь для преступника, решившего проникнуть к Вартаньяну, в противном случае я засек бы его в вестибюле… Если, конечно, преступление не совершил один из работников Росбетона. Тот же Тимофеич.

Правильно работают ребята, профессионально, никаких претензий — я действовал бы точно так. Помню, пришлось расследовать убийство одного директора ресторана — приблизительно такая же «схема» — тогда я обратил внимание на приоткрытую дверь, ведущую на лестницу в подвал. Она, эта дверь, и стала основой следственной версии, которая привела нас к преступникам.

Воспоминания садистки щипали мое сознание, оставляя на нем синяки и кровоподтеки. Я старался изгнать из памяти картинки прошлого, но они настырно высвечивались, ехидно подмигивали.

— Ну, что, отставной сыщик, займемся делом, — сухо предложил Ромин, которого, похоже, обидел мой отказ воспользоваться предложенной помощью. — Перечисли, пожалуйста, имена и должности людей, которые поднимались на лифте, начиная с шести вечера.

Молодец, парень, сразу взял быка за рога! Перечень посетителей — некая исходная точка для постройки версий убийства. И все же лично я начал бы с другого: кому выгодно, кто заинтересован? Что было в сейфе?

Будто обожгла выпрыгнувшая в памяти фраза Сурена. Что-то о ремонте кассы, из-за которого наличность перегрузили в его сейф… Ничего страшного, ребятишки и к этому придут, никуда не денутся, мне, замаранному взяткой, отставному сыщику лучше помалкивать в тряпочку. За исключением, естественно, ответов на поставленные вопросы.

И я принялся подробно перечислять посетителей верхних этажей. Бизнесмен Богомол, двое работяг, мастер отдела технического контроля, мастер ночной смены… Славка фиксировал показания свидетеля в своем блокноте. Не торопил меня и не выуживал комментариев. Понимал — имеет дело не с рядовым свидетелем, которого нужно направлять наводящими вопросами, поощрять доброжелательными улыбочками.

— Что ещё можешь добавить?

Много, очень много, дружище, но нет особого желания. Застряла в горле обида, не дает рассказать о перчатках Листика, о ноже-тесаке, которым резал сало Тимофеич, о невесть где пропадавшей Светлане. Обида не на Ромина — на свою нескладную судьбину, превратившую сотрудника уголовки в затрапезного сторожа Росбетона.

— Понятно, не хочешь, — разочарованно прокомментировал мое упорное молчание сыщик. — А зря. Здорово помог бы следствию… Хотя бы подскажи возможные версии убийства… Не упрямься, Костя, не мсти за прошлое. В твоих несчастьях повинен не уголовный розыск и не его сотрудники, а бандиты, которых ты невольно выгораживаешь…

— Не тереби за нервы, Славка — все я понимаю. Подумать нужно. Сам знаешь, в нашем деле не след торопиться не только с выводами, но и с версиями… Завтра позвоню — встретимся…

Ромин согласился, мне почудилось — с радостью и надеждой. Знал, я на ветер слов не бросаю, если пообещал подумать, значит, имею определенные подозрения, которые выложу только тогда, когда буду в них абсолютно уверен. И не раньше.

Милиция покинула здание около двух часов ночи. Уехала, прихватив с собой труп Вартаньяна, бумаги с его стола и из открытого сейфа, мои свидетельские показания. А я засел в своей конторке, положив на стол чистый лист бумаги. Будто возвратился на службу в угрозыск и начал анализировать известные мне факты.

Итак, что произошло между шестью и десятью часами вечера?

Вартаньян приказал никого к нему не пускать, но после краткой телефонной беседы с Листиком — разрешил. Аптечный бизнесмен провел в кабинете главного экономиста два с половиной часа. Вышел из лифта в перчатках, в вестибюле перед тем, как покинуть помещение, снял их и бережно положил в карман плаща.

Завтра же нужно попросить у Тимофеича его нож-тесак. Скажем, порезать хлеб и колбасу. Если его не окажется — потерял, мол, сам переживаю, а вот где — не могу сказать — фигура бетонщика-арматурщика выйдет на первый план. Слишком уж легко работяги согласились подняться на начальственный этаж.

Даму в прозрачной косынке, наброшенной на причудливую прическу, я сразу же вычеркнул из списка подозреваемых — даже самая физически сильная женщина не может загнать тесак по рукоятку, силенок не хватит.

Мастер вечерней смены? Как подсобная версия, пригодится, но на убийцу он не тянет. Слабый, щуплый и до предела наивный. Такие верят сказочкам о том, что детей находят в капусте, а Боженька укоризненно качает головой, сидя верхом на облаке.

Подозреваемые все. Если не считать, конечно, крепко спящую Светлану, которую даже настойчивые телефонные гудки, якобы, не разбудили, а вот повторный, короткий в десять вечера, буквально выдернул из крепкого сна.

Я, конечно, не собираюсь говорить Ромину о подозрениях в отношении Светки, противно это и недостойно настоящего мужика. К тому же, как и у мастера ОТК, сил у подружки кот наплакал. Оставлю непонятное её поведение, как говорится, для внутреннего пользования…

Промаявшись до шести утра, я встретил дневного сторожа далеко не доброжелательным урчанием голодного зверя. Не терпелось поглядеть в невинные глазки бесценной моей подружки, послушать такой же невинный лепет, сопоставить одно с другим и решить: врет или говорит чистейшую правду.

Домой летел птицей, соскучившейся по родному гнезду. С небольшой поправкой — «гнездо» не мое, принадлежит Светлане, оставленную мне родителями комнату в коммуналке сдаю каким-то торгашам, приехавшим с Кавказа.

Кимовск — небольшой городок, разрубленный на две части речкой, летом напоминающей ручей, в половодье — могучий поток. Одна его часть, та, которая побольше, сохранила патриархальные черты далекого прошлого: приземистые, вросшие в землю, домишки, кривые улочки, заросшие бурьяном пустыри. Вторая — многоэтажные дома, асфальт, скверы и парки, Дом культуры, кинотеатр.

Росбетон располагается на окраине одноэтажного Кимовска, Светлана занимает двухкомнатную квартиру на пятом этаже девятиэтажной башни в цивилизованной половине города. Моя комнатенка — в доме барачного типа в старой части, именуемой «заречной».

Без десяти семь я уже маялся возле закрытых дверей лифта. Вызов упорно не срабатывал — то ли неисправен, то ли на верхнем этаже пацаны в виде развлечения подсунули деревяшку. Пришлось плюнуть и использовать более надежный способ передвижения — пешком по лестнице. Вернее — бегом, ибо меня подгоняло нетерпеливое чувство исследователя, запланировавшего многообещающий эксперимент.

Многократные звонки оказались безрезультатными — не разбудили подружку. Пришлось воспользоваться ключами. Когда я, наконец, вошел в кваритру — сразу понял причину молчания: Светлана уже ушла…

Очередная странность! Обычно главный технолог покидает теплую постель никак не раньше половины восьмого. Покидает — не то слово: выпрыгивает, зябко поеживаясь, с недоумением поглядывая на уже отзвонивший будильник, наспех глотает горячий чай и бежит к лифту. Марафет, как правило, наводит в своем кабинете.

А сегодня умчалась раньше семи.

Никуда тебе от меня не укрыться, подумал я, расстилая постель, даже лучше, что задуманный «допрос» не состоялся — отдохну, как следует высплюсь — вечером достану Светке до самых потаенных уголков сознания.

Выспаться не пришлось. Не успел забраться под теплое одеяло — заработал телефон, самое мерзкое из всех изобретений человечества. Хрипел, взвизгивал минут пять, словно твердил: бери трубку, идиот, все равно не отстану.

Пришлось подчиниться.

— Константин Сергеевич, вас беспокоят из Росбетона…

Девушка могла бы не представляться — с первых слов узнал кокетливую, как все секретарши, охранительницу служебного покоя генерального директора. Злые языки утверждают: не только служебного, но и личного. Делит, якобы, несекретарские свои услуги между генеральным директором и его заместителем по экономике и реализации.

— Слушаю, Катенька.

— Смотри-ка, сразу узнали, — удивилась секретарша. — Шеф срочно вызывает…

— Но я только-что сменился с дежурства, всю ночь пришлось не спать…

— Знаю, Константин Сергеевич, все знаю… Какой ужас! Бедный Сурен Иванович. Не представляю, как переживет трагедию Ниночка…

— Какая Ниночка? — не понял я. — Любовница, что ли? Какая по счету?

Ехидство у человека стоит на втором месте после подлости. Знаю же, отлично знаю жену покойного, не раз она навещала мужа, когда тот задерживался в своем кабинете. И не потому, что так уж беспокоилась о состоянии его здоровья — гнала женщину ревность к многочисленным и, как правило, удачливым любовным похождениям супруга.

— Как вам не стыдно, Константин Сергеевич, — потревоженной медведицей гневно заворчала Катенька. — Разве можно так говорить о покойном — грех это незамолимый…

Удивительно, все вокруг стали такими богобоязненными, что диву даешься. Прежде чем воткнуть нож в спину другому, набожно перекрестятся, нажимая кнопку радиовзрывного устройства, сотворят молитву, посылая пули в грудь и в голову заказной жертве вспомнят цитату из Библии или из Корана. Нисколько не удивлюсь, узнав, что киллеры просят у священников отпущение грехов, получив же его, снова отправляются на «дело».

Фальшь, когда-то осужденная, загнанная в подполье, выползла на свет Божий, распустила во все стороны ядовитые корешки и ветви. Забралась в редакции газет и на телевидение, опутала депутатов парламента и министров правительства, дошагала до самого Президента. Что же говорить о простых людях, доотказа пропитанных лжеинформацией и лжеобещаниями…

Та же Катенька, для любовных забав с которой Вартаньян снял неподалеку от Росбетона однокомнатную «берложку» в старом, рубленном доме, обвиняет меня в «незамолимом грехе». Не исключено, что этой же квартирой в тех же целях пользуется и Пантелеймонов.

— Ладно, минут через сорок буду, — невежливо прервал я сердитые воспитательные фразы девушки. — Передай генеральному. Вот только посижу в туалете и — бегом.

Упоминание туалета вызвало новый взрыв эмоций, мне показалось, что даже трубка завибрировала под наэлектризованными волнами, исходящими изо рта потрясенной моей наглостью Катеньки. Подумать только, говорить девушке о туалете — мерзость какая!

Когда ровно через сорок минут я вошел в приемную генерального директора Росбетона, секретарша сидела, максимально выпрямившись, выпятив и без того немалую грудь, и смотрела в окно, будто ожидала известия от неземной цивилизации. На меня — ни малейшего внимания.

— Прибыл по вашему вызову, красавица! — браво доложил я, не желая портить отношений с нужным человеком. — Надеюсь, Вацлав Егорович на месте?

Снисходительный кивок завитой головкой, театральный жест ручкой в сторону оббитой коричневым дермантином двери. Реакции отработаны многомесячной практикой, опробованы почти на всех сотрудниках Росбетона.

Я, подавив приступ раздражения, прошел в кабинет генерального директора.

Пантелеймонов — крепкий пятидесятилетный мужчина со спортивной фигурой и проницательными серыми глазами, как любят выражаться работяги, помесь быка и велосипеда. От первого он унаследовал упрямство и силу, у второго — маневремнность и надежность. Дед генерального — поляк, бабка — француженка, отец — украинец, мать — русская. Короче, столько намешано в нем разной крови — любой генетик запутается.

Эмоциональный, подвижный, Пантелеймонов терпеть не может сидеть за столом — всегда в движении: то — по кабинету, то — по цехам и отделам предприятия, то — просто по этажам и коридорам.

Вот и сейчас рабочее место директора пустует. Бегает Вацлав Егорович между широченным окном и книжным шкафом. Будто тренируется в беге на короткие дистанции, готовится к соревнованиям, как Лужков к футбольному матчу между командами московской мэрии и российского правительства.

— Слушаю вас, — доложился я, нагло присаживаясь к приставному столику. — Вызывали?

Истоки редкого для меня раздражения понятны: бессонная ночь, убийство Вартаньяна, напряженный диалог с Листиком. Нервы, как утверждают знающие люди, бывает даже лопаются от перенапряжения, а у меня если и не лопнули, то потеряли, похоже, присущую им эластичность.

— Присаживайтесь, — не останавливаясь и не обращая внимание на то, что я уселся без приглашения, пробурчал генеральный. — Прежде всего, хочу послушать все, что вам известно. Имею в виду ночную трагедию… Правда, мне уже позвонили из уголовного розыска капитан… как его, — он подбежал к книжному шкафу, провел тонкими пальцами по корешкам томов «Большой Советской энциклопедии», будто там закодирована забытая фамилия сыщика, — ах, да, некий Ромин, но он — чужой для Росбетона человек, вы — близкий.

Вот как, близким стал, охватил меня новый приступ раздражения, как мизерную зарплату платить — чужой, как оказывать внеслужебные услуги — близкий. Но дерзить, излечивать дерзостью больное самолюбие — самому себе вредить. Вспомнилось наименование одной из книг Соложеницина: «Как теленок бодался с дубом». В данном конкретном случае «дуб» — Пантелеймонов, «теленок» — бывший зек. Как бы мне не обломали недавно народившиеся слабые рожки…

Я постарался максимально сжато проинформировать Пантелеймонова о ночных событиях, естественно, без своих умозаключений и переживаний. Так и так, дескать, в начале одинадцатого, выполняя ваше поручение, поднялся в кабинет главного экономиста и нашел его убитым. Версии, выстроенные сотрудниками уголовки мне неизвестны, лично у меня пока ничего не сложилось.

Слушая мою исповедь, генеральный стоял в центре кабинета. Ловил каждое слово, отслеживал каждый скупой жест. С таким вниманием, что даже о пробежках по комнате позабыл. С одной стороны, можно понять его беспокойство. с другой — удивительная настороженность.

Не выпирает ли из меня подозрительность, далекая от профессионализма? Всех подозревать не только нельзя, но и опасно, ибо это чувство затушевывает способность сосредотачиваться на главном, размывает сознание.

— Странно, Сутин, очень странно. Насколько я осведомлен, в сыске вы не новичок и не дилетант, откуда нежелание высказаться более подробно? Росбетон, можно сказать, приютил вас, дал надежду на повышение, а вы чем платите? Черной неблагодарностью.

— Наоборот, благодарностью, — довольно резко возразил я. — Именно потому, что долгие годы я занимался сыском, опасаюсь выдавать непроверенные, неотработанные версии. Тем более, непрофессионалу.

Пантелеймонов подбежал поближе, всмотрелся в простодушное лицо сыщика-зека. Словно пытался проникнуть под маскировочную завесу в истинные мысли начальника пожарно-сторожевой службы. Несколько долгих минут молчал, зондируя меня, потом разочарованно вздохнул.

— Предположим вы правы… Действительно, готовить бетон без предварительного анализа количественного соотношения составляющих глупо и даже опасно. Но мне вы могли бы открыться.

Спрятав довольно-таки ехидную улыбку, я отрицательно покачал головой. Никому нельзя открываться, особенно, заинтересованному лицу.

Очередная пробежка вдоль и поперек кабинета.

— Ладно, переживем, — неизвестно, что именно собирается «переживать» генеральный, но мне почему-то стало легче. — Выслушайте меня внимательно… Почему-то я вам верю… Из сейфа Сурена Ивановича похищена солидная сумма — около пяти миллионов рублей, но не это главное… Убийца унес папку с бумагами, в которых — наши коммерческие секреты, они стоят значительно большего…

Новая пробежка. Будто шевеление ногами придавало импульс мозгам генерального, поощряя их на новые «свершения».

Я помалкивал, выуживая из откровений Пантелеймонова все, что поможет мне приоткрыть завесу таинственного убийства. Будто предугадывал дальнейшее развитие событий.

— Для поощрения сыщиков, занимающихся расследованием убийства, мы назначили премию, пятьдесят тысяч. Авось, она придаст им резвость мышления, увеличит профессиональный азарт. Кроме этого, принято решение освободить вас от обязанностей начальника пожарно-сторожевой службы и поручить поработать вместе с Роминым. Судя по отзывам капитана, вы, Константин Сергеевич, — надо же, по имени-отчеству величает, когда приспичило, — высококвалифицированный специалист. Вот и займитесь расследованием. Мало этого, мы в виде поощрения за будущие успехи будем доплачивать вам к окладу начальника службы ещё пятьсот рублей… Согласны?

Впорос задан в чисто риторическом плане — мое согласие или несогласие Пантелеймонова не интересует, как он решил, так и должно быть. Щедрым его предложение не назовешь — та же Светка получает больше десяти деревянных, а мне за исполнение двух должностей предложен всего ничего. Но не торговаться же?

— Согласен, — не раздумывая выпалил я.

Конечно, любая прибавка к окладу стимулирует человека, но сейчас я обрадовался не этой прибавке — возможности, пусть даже на время, возвратиться к старой своей профессии…

— Одно условие, — подумав, добавил я к своему согласию. — Никто в Росбетоне не должен знать о новом моем качестве. Так будет лучше.

Пантелеймонов охотно согласился. Понимающий все же он мужик, с такими приятно иметь дело не только на уровне «начальник-подчиненный», но и в чисто житейском плане.

Итак, недавний зек возвращается в прошлое свое положение сотрудника уголовного розыска.

Проходя по коридору, заглянул в кабинет главного технолога. Дверь заперта. В отделе мне сообщили: Светлана Афанасьевна выехала по делам в Москву, пообещала возвратиться завтра к обеду.

Знакомый почерк: под прикрытием «командировки» навестить подруг, почесать застоявшийся язычок, заодно проверить на прочность незаконного супруга. Об»явит ли он «всесоюзный розыск», приготовит ли к её возвращению «обедоужин», обрадуется ли появлению гулены?

Неожиданная «командировка» дополнила зародившееся у меня подозрение. предполагаемый «допрос» Светланы превратился в необходимость.

4

До обеда я демонстрировал служебное рвение — обходил территорию предприятия, придирчиво оглядывая «пожароопасные» места, в которых, на самом деле, гореть просто нечему. Устроил грандиозный разнос в одном из помещений строительной лаборатории, где вечно зябнувшие дамочки включили сразу две электроплитки. Недовольно поворчал по поводу плохо заизолированных концов электропровода в медпункте.

Короче, коллектив Росбетона мог убедиться: пожарная безопасность — на высоте, ибо её начальник — на страже. Если и просочились невнятные слухи о моей переквалификации в сыщики, своим поведением я доказал — чушь несусветная, очередное вранье.

— У каждого спрашивай пропуск, — строго наказал Феофанову. — Знаешь, небось, о трагедии, которая произошла ночью? По физиономии вижу — знаешь. Меня следователь прямо-таки замучил, слышал — и завтра вызовет на допрос. Так вот, гляди в оба, как бы самому не загреметь. Беда одна не ходит — подружку за ручку водит, как бы убийцы ещё на кого не нацелились… Знаешь, куда в случае чего звонить?

— Знаю, Сергеич, — ткнул Феофанов толстым пальцем на настольное стекло, под которым — длинный список служебных и домашних телефонов сотрудников. В конце — бумажка с номером уголовного розыска. — Хоть бы какое оружие нам выдали… Нападут — чем отбиваться?

И хорошо, что не выдают, сторожа друг друга перестреляют, стекла в окнах перебьют. Стрелки — аховые.

— Подумаю, — солидно ответил я, натягивая куртку. — Но сейчас главное наше оружие — телефон. Пока бандюги доберутся — наряд мигом их повяжет. Так что, не дрейфь, Феофаныч, не тряси штанами…

Около двух часов дня побежал домой.

Как я и предполагал, подруга раздраженно бродила по кухне, проверяя содержимое кастрюль и сковородок, гневно хлопала дверцей почти пустого холодильника. Не успел я войти в прихожую и бросить на тумбочку потрепанную дорожную сумку — появилась на пороге. Руки уперты в пухлые бока, округлая грудь возмущенно колышется, из глаз — искры, будто в голове — короткое замыкание, прическа всклокочена.

— И это по твоему — любовь? — почти шепотом спросила она, изо всех сил удерживаясь от обычных «эмоций». — Жена вкалывает до седьмого пота, не жалеет себя, а ему, видите ли, трудно хотя бы нищенскую кашку сварить, котлеты накрутить.

По опыту общения с этой взрывоопасной дамой я усвоил — лучше промолчать, дать Светке возможность «спустить пары». Но бессоная ночь, трагическая кончина главного экономиста, утренняя сверхнапряженная беседа с генеральным, видимо, «перетянули» канаты нервов, ослабили силу воли.

— А я, между прочим, в кухарки и подавальщицы не нанимался. Во всех приличных семьях домашним хозяйством занимаются жены. Не нравится — сложу вещички и поищу другое жилье. Вдруг отыщется хозяюшка, которая не потребует завтрак в постель и не станет устраивать скандалы по поводу истощенного холодильника.

Намек настолько прозрачен, что человек, снабженный природой минимумом мыслительных способностей, мигом разглядит его во всех деталях. А невенчанная моя супруга далеко не глупа, иначе её не даржали бы в должности главного технолога Росбетона, не подкармливали премиями да компенсациями.

Выпалил гневный монолог, как говорится, на одном дыхании и сам перепугался. Вдруг Светка примет ультиматум, достанет из кладовки мой желтый чемодан и, с проклятиями, всхлипываниями, возмущенными жалобами на судьбу-индейку, побросает туда все мои немногочисленные вещички. Хочешь уходить — скатертью дорожка, ищи другую, которая бы тебя кормила да обстирывала.

Извиняться, просить прощения не позволила мужская гордость.

Неужели придется либо искать новую подругу либо коротать свободное от дежурств в Росбетоне время в родительской коммуналке? Впрочем, это не самый плохой выход из положения — лучше одиночество с минимумом удобств, нежели максимальные удобства заполненные оскорблениями мужского достоинства.

Удивительно, но Светка не вспылила и желтый чемодан не покинул своего насиженного места.

— Пугаешь? — полуутвердительно, полувопросительно прошептала женщина, пронизывая меня опасливым взглядом. — Неужто, на самом деле, сможешь уйти?

— Смогу! — как можно тверже подтвердил я, предчувствуя сладостное примирение. — Еще один подобный скандальчик — уйду…

— К Соломиной? — чуть погромче произнесла Светка ненавистную ей фамилию заведующей лабораторией. — К этой бочке, поставленной на попа?

Я мастерски изобразил этакое смущение мужика уличенного в попытке нарушить супружескую верность. Светлана поверила. Крутнулась на месте так, что полы халата поднялись, обнажая стройные ножки, и рванула к газовой плите.

Торжествуя одержанную победу, я отправился в спальню, переоделся в спортивный костюм. По дороге в ванную заглянул на кухню. Работа там шла в усиленном режиме — раскрасневшаяся хозяйка крутила фарш, следила за двумя кастрюлями, в которых шипело и булькало какое-то варево. Светка не просто занималась домашним хозяйством — с азартом доказывала сопернице приоритет супруги полузаконного мужа и повелителя.

Представил я себе черные, пережаренные котлеты, пересоленный суп и сырые блинчики — возмущенно запротестовал желудок, появилась тошнота.

Дело в том, что Светка начисто лишена способности варить, жарить, убираться, стирать, то есть, заниматься домашним хозяйством. Читать художественную и специальную литературу — с удовольствием, смотреть по телеку идиотские боевики — ради Бога, часами болтать по телефону — пожалуйста. А вот приготовить еду или убрать крохотную квартиру — избави Господи.

Вот и сейчас предстоит мне испробовать на обед пережаренное и пересоленное. Заодно «прощупать» искренность подружки, сверить болтливый язычок с правдивыми глазками. Ну что ж, невкусная еда — не такая уж большая плата за откровение, которое мне необходимо, как ныряльщику лишний глоток живительного воздуха.

— Костик, иди обедать.

Желудок тревожно подсказал: кроме легкого ночного перекуса, ему ничего так и не досталось. И я поспешил на зов хозяйки.

Голос её явно помягчел. Всего несколько минут назад Светка выбрасывала из себя сгустки слов, сейчас — напевала любовный романс. Видимо, так на неё подействовала перспектива моего ухода к Соломиной. Возьму на вооружение, подумал я на подобии дрессировщика, нашедшего новый подход к «воспитанию» подопечного хищника, часто применять не стану — привыкнет, но при случае кольну в наболевшее место. В виде профилактики.

— Как поживает Москва? — как можно равнодушней спросил я, занимая место во главе кухоного стола. — Гудит? Что-то ты раненько заявилась, твои сотрудники обещали — не раньше зеатрашнего дня.

— Все по прежнему, — в таком же равнодушном тоне отпарировала Светка. — Это у нас в Кимовске гудит… Не успела с электрички сойти — будто по голове трахнули: убит Вартаньян… Господи, что же это творится, Костенька?… Милый, добрый человек, никому не делал вреда…

Милый — возможно, а вот в доброте покойного главного экономиста Росбетона я сильно сомневаюсь — по моему его доброта напускная, нечто вроде наброшенного маскхалата. Да, я должен быть обязанным Вартаньяну за прием на работу, но, на мой взгляд, это сделано с явно просматриваемой перспективой заманить Светку в свою постель. В качестве, так сказать, «нематериальной» взятки.

— Действительно, ужасно… И все же с какой целью ты моталась ни свет, ни заря в первопрестольную? И почему вечером ни слова мне не сказала?

Со Светкой нужно говорить только так — в упор, без обходных маневров и многозначительных умолчаний, не давая опомниться, придумать очередную лазейку. Ибо по части придумывания она — невероятная мастерица: такого наворочает — не разгребешь.

— Сурен позвонил, попросил… Я даже раздеться не успела… Сказал: срочно нужно отвезти письмо, сам он не может, поручить кому-нибудь не решается… Честно говорю, Костик, ехать не хотела, устала зверски… На всякий случай — вдруг придется задержаться — сказала в отделе: вернусь только завтра…

— Значит, вечером встречалась с Вартаньяном? — в упор спросил я, вспомнив свои бесплодные попытки «разбудить» уснувшую подругу. — И мне — ни слова? Почему?

— Не сердись, милый… Всего несколько минут…Не хотела тебя тревожить.Ты, дурашка, ревнив, будто Отелло…

— Как прошла мимо меня незамеченной? В вестибюле я тебя не видел.

— Ты в это время уходил в цеха… Понимаешь, Костенька, мне не хотелось давать повод для ревности… Догадывалась — ты думал, что я и Сурен… Сам понимаешь…Глупо… Разве можно сравнить тебя и его…

Сейчас мне кружила голову не ревность — нечто иное, подпитываемое новыми подозрениями.

— А как же ты ушла незамеченной? Я ведь покидал конторку всего один раз…

— Через черный ход. Там замок висит только для вида — покрутишь его несколько раз — откроется. Вот я и…

— А как закрыла?

— Выбросила на помойку. Сурен дал мне ключ от внутреннего замка…

Господи, сколько предосторожностей! И все это только для того, чтобы передать какому-то московскому адресату конверт с письмом? Как любил выражаться начальник уголовного розыска, «мужики сумлеваются». Вот и я тоже засомневался, сверил доверенные мне болтливым светкиным язычком тайны с виноватым взглядом из-под полуопущенных ресниц, понял: врет подружка, бесстыдно врет. Если не во всем, то в некоторых деталях.

И все же кое-что прояснилось. Если встреча с любвеобильным армянином действительно имела место, становится ясным почему мои настойчивые телефонные звонки не «разбудили» красотку — попросту её не было дома. Причина неожиданного визита в столицу тоже об»яснена достаточно правдоподобно. С некоторыми из»янцами, правда, — почему в качестве секретного «курьера» выбран главный технолог Росбетона? Не проще было бы командировать того же начальника пожарно-сторожевой службы?

Что же касается выброшенного висячего замка, врученного «курьеру» таинственного ключа от внутреннего замка двери черного хода — помесь плохого приключенческого чтива с наспех придуманным детективом.

Я проанализировал связку «язычок-глазки» и понял — не ошибся. Светлана только приоткрылась, оставив что-то важное в полной темноте. Торопиться открыть скрытое — не самый лучший метод, значительно полезней перенести разговор на вечер.

— Давай отдохнем? — потянулась женщина, закинув руки за голову. — Ты почти сутки на ногах, поездка в Москву меня изрядно вымотала.

Знакомы эти послеобеденные «отдыхи», напоминающие, скорей, нелегкую работенку. Светка обожает заниматься сексом при свете дня, сладостно отслеживая каждое движение, каждый поцелуй. Но отказаться невозможно. Только в постели жанщина раскрывается полностью, как цветок под воздействием солнечных лучей. Авось, не придется ожидать вечера…

Несмотря на все мои старания, «цветок» так и не раскрылся. Светка ахала, охала, вертелась, на подобии освобожденной пружины, засыпала меня самыми ласковыми словечками и — все. О встрече с Суреном и поездке в Москву — ни полсловечка, ни даже намека.

Утомленная, счастливая, она уснула. Я завидовал ей черной завистью — со сном у меня вечные проблемы, не могу заставить себя отрубиться, часами кручусь на постели. А она пару раз вздохнет, подомнет подушку, что-то пробормочет и — все, спит.

Осторожно выбрался из об»ятий «сопостельницы», натянул спортивные шаровары и отправился на кухню. Курить и раскладывать по полочкам памяти добытую информацию. Заодно, планировать сегодняшний вечер и завтрашний день. В»елась в меня эта привычка ещё со времени работы в уголовном розыске — продумывать каждый шаг расследования, соотнося его с уже сделанным.

Итак, выброшенный в мусорный контейнер висячий замок, непонятное письмо, врученное в Москве Светкой какому-то мужику… Мало это или много? Скорей всего, серединка наполовинку. Предстоит ещё покопаться в вываленном передо мной «мусоре», отбросить ненужное, выщелушить важное.

Машинально прошел в прихожую, открыл сумочку-портфель Светы, покопался, разложив на столике обычный женский набор: духи, зеркальце, носовой платок, косметика, ключи от квартиры… А это что? На ладони — старый, зазубренный ключ с удлиненной бородкой.

Хоть в этой малости не соврала — похоже, ключ от двери черного хода… Впрочем, придется проверить… Пластилина под рукой не оказалось — пришлось воспользоваться хлебным мякишем. Если ключ подойдет — одной загадкой меньше, но останется достаточно много для того, чтобы пропустить их через себя.

Автоматически в голове сложилась очередная версия, пусть пока из области фантастики, но в любой фантазии имеются этакие пузырьки реальности — большинство из них лопаются, но остающиеся создают достаточно прочную основу.

Прошмыгнув мимо входа в производственный зал, куда я в это время заглянул, Светка на цыпочках взлетела по лестнице на третий этаж. добежала до кабинета Вартаньяна, поскреблась в дверь. Чем занимались они вдвоем под тусклым светом настольной лампы — один Бог знает. Приходится надеяться — не любовью. Получив конверт с письмом, если он действительно существовал, а не выдуман находчивой подружкой, Светка сняла висячий замок, пропустила в коридор убийцу или убмйц, дождалась пока они не совершат гнусное преступление, выпустила и закрыла за ними дверь черного хода. Во дворе выбросила в мусорный контейнер замок и с чувством выполненного долга отправилась домой.

Что— то в этом раскладе цеплялось, не вписывалось в придуманную схему… Я напряг мозги до такой степени, что застучало в висках и заныл затылок… Ага, вот оно -дежурный возле ворот! Он обязательно должен был засечь и возвращение Светки и выход преступника, мимо будочки, воздвигнутой стараниями Пантелеймонова возле приоткрытой калитки, незамеченным не пройти.

В соответствии с занимаемой должностью начальника пожарно-сторожевой охраны предприятия я старательно изучил периметр ограждения Росбетона, ликвидировал всяческие лазейки и подкопы. Мощный железобетонныйм забор с натянутыми поверху тремя нитями колючей проволоки казался неприступным.

Единственный путь — через калитку в»ездных ворот. Или пройти днем и затаиться в каком-нибудь здании? Отпадает — проникнуть труда не составит, а вот выбраться… Погоди, аналитик, а кто помешает убийце дождаться в укромном месте начала работы первой смены?

Все зыбко, все в тумане.

Одно только совершенно ясно — без помощи Ромина, своими силами мне не справиться. Тем более, пообещал позвонить Славке, выдать ему известные мне факты, а свои обещания я привык выполнять.

Шесть часов вечера. Вторая смена приступает к работе в четыре. Пожалуй, сегодня встретиться с Роминым не получится — предстоит разобраться с Тимофеичем и с его ножом-финкой. Что же касается вновь испеченного капитана — переговорю по телефону.

Ромина я отыскал после третьей попытки — то занят номер, то сыщик на очередной оперативке у начальника, то отправился в буфет подкрепить угасающие силы.

— Тебя отыскать сложней, чем планету в созвездии Девы. — с садистским наслаждением с»ехидничал я, вспомнив пристрастие сыщика к астрономии. — Третий раз звоню, никто не знает, где ты и чем занимаешься. В обсерваторию отлучался, что ли?

— Такая уж работа, — в свою очередь запустил Славка длинющую иголку. — Кажется, ты успел позабыть… Когда повидаемся? — переключился он на деловой разговор.

— Сегодня не получится. Давай завтра? Вызовешь на очередной допрос свидетелей, в том числе меня. Тогда и определимся… Только не вечером, желательно, часов в двенадцать… Я ведь тоже живой человек — отдохнуть после бессонных суток не помешает…

— Добро. Заметано…

С сожалением поглядев на расстеленнную постель и с завистью — на посапывающую подружку, я натянул на себя одежду, сформовал парочку бутербродов с колбасой и отправился на работу. Когда освобожусь — неизвестно, а портить и без того испорченный желудок — обрекать себя на очередной приступ злющей язвы.

5

Возле будочки, придирчиво оглядывая машины и пешеходов, прогуливается дед Ефим, ночной сторож. Вредный и в»едливый до омерзения. Работал на бывшем ЖБИ-1 мастером смены, вышел на отдых, теперь подрабатывает сторожем, подпитывает скудную пенсию такой же скудной заработной платой.

По — моему, Пантелеймонов взял старика на столь «ответственную» должность по причине вредности. Дед Ефим не просто проверяет накладные выезжающих водителей — кажется, обнюхивает кузов, долго пересчитывает те же фундаментные блоки, тычет в них полусогнутым, заскорузлым пальцем. Водители негодуют, матерятся, размахивают руками — никакого внимания.

А уж ночью без пропуска никто на территорию не проникнет. Рядом с аппаратом внутренней связи в будке имеется неприметная кнопка, стоит только нажать — в отделении милиции грохочет тревожный сигнал. Через несколько минут у ворот тормозит патрульная машина.

Как правило, дед Ефим выбирает для своего дежурства ночные смены, поговаривают, что днями возится на огороде или занимается разглядыванием спичечных коробков, которые коллекционирует.

По долгу службы я знал: дед в прошлую ночь тоже дежурил, зарабатывал три дня отдыха, которые намеревался провести на садовом участке.

— Здорово, Ефим Сидорович, — протянул я руку сторожу. — Как служба?

Старик изобразил на морщинистом лице нечто подобное приветливой улыбки. Как не говори, начальство здоровается, не свой брат-пенсионер, без подхалимажа нынче, как и в прошлые времена, не проживешь.

— Служба она и есть служба, Константин Сергеевич. А вы, гляжу, порешили вторые сутки провести без сна. Непорядок. Здоровьишко ни за какие деньжища не купишь, его беречь и укреплять следует.

— Вы ведь тоже дежурили вчерашнюю ночь…

— Я что — старик, мне беречь нечего, пора играть отходную…

Ишь ты, старик! На днях, к вечеру, водитель КАМАЗа попытался вывезти парочку, не указанных в накладной, железобетонных столбов. Дед Ефим засек и потребовал разгрузить. В выражениях, далеких от дипломатии, граничащих с матерщиной. Шофер, естественно, полез на настырного служаку с кулаками. Дежурный не стал вызывать милицию — легонько толкнул здоровяка, подставил ножку и верзила, недоуменно хлопая глазами, грохнулся задом на бетонку.

Свидетели происшедшего столкновения зашлись в хохоте.

Вот тебе и «отходная»!

— Часов в десять вчера кто выходил за ворота?

Дед Ефим подтянулся, вспомнил, небось, старикан, армейскую службу, которую, по его заверениям, проходил в частях морской пехоты, на самом деле — в госбезопасности. По причине крайней непопулярности этой организации он и «переквалифицировался» в десантника.

— Сейчас доложу!

Дедок заскочил в будочку, вышел с блокнотом в руке. Таким же, как и его хозяин, старым и потрепанным.

— В двадцать один двадцать выехал на черном «мерседесе» посетитель… В двадцать один тридцать вышла главный технолог, Светлана Афанасьевна. Пикантная, доложу я вам, дамочка… Все, больше никого не провожал… А что случилось? — заволновался Ефим, побаиваясь какой-нибудь промашки с его стороны. — Я завсегда на посту, даже по нужде не покидаю, — многозначительно кивнул он на забор, под котороым опрастывал мочевой пузырь, возможно, и желудок.

Вот и попробуй выскользнуть из-под такого контроля! Получается, что убийцы обратились в невидимок либо улетели из административного здания по воздуху, верхом на помеле. Или, что более вероятно, работают на Росбетоне, поэтому «улетать» не было необходимости.

Что касается воротного стража, с первых дней нашего с ним знакомства я ощутил по отношению к себе особое его внимание. И не только в то время, когда мне приходилось миновать доверенный ему пост — дед Ефим непонятным образом возникал рядом с конторкой, в цеху, на эстакаде и так же непонятно исчезал. Беседую с крановщицей — вытянет шею, высвободит из под шапки либо кепки поросшее седыми волосками чуткое ухо и слушает. Прохожу по территории вместе со Светкой — стоит в стороне, пронизывая нас всевидящими взглядами, сижу с ней в кабинете — торчит под дверью.

Вот и сейчас докладывает а сам прощупывает меня обыскивающими взглядами.

— Все в порядке, Ефим Сидорович, спасибо за службу…

Дома сторожа зовут «дед» или «старик», на работе — дед Ефим или, неизвестно по какой причине — Ноздря. Уважительное обращение по имени-отчеству — бальзам на гордую душу ветерана труда, подаренная плитка сладкого шоколада.

— Не беспокойся, Сергеич, мимо меня не только человек без пропуска мышь не проскочит! Помню, в морской пехоте…

Предчувствуя длинейшее повествование о временах армейской юности и о подвигах, совершенных тогда дедом Ефимом, я поторопился распрощаться с дежурным. Пожал ему мозолистую руку, будто приколол на грудь медаль «За отвагу».

Но все же как смогли проскочить мимо бдительного дежурного убийцы? Подозревать деда Ефима в соучастии или пособничестве глупо, не тот он человек. Скорей всего, перебрались через забор или приготовили заранее подкоп под ним… Завтра же нужно проверить каждый метр, просмотреть каждую нитку колючки.

В мозгах будто образовались два «экрана». На одном — мощный железобетонный забор, который и танком не прощибить, с колючкой поверху, на другом — жаждущие газировки Тимофеич и его бородатый приятель. Их тоже необходимо «просветить». Желательно, поскорей, по свежим следам.

Если они — убийцы, все становится на свои места, все поддается разгадке. Поднялись ребятки, испробовали газировочки, заодно заглянули в кабинет главного экономиста. Почему спустились в вестибюль без ноши? Тоже об»яснимо: припрятали на той же лестничной площадке за батареей отопления, после смены унесли.

Все ясно и понятно. Завтра станет ещё ясней.

А сейчас «познакомлюсь» с мусорным контейнером.

Если Светка не врала, то на пути от черного выхода из административного корпуса до ворот стоит только два контейнера: один чуть в стороне, на специально забетонированной площадке, и второй — возле двухэтажного здания, на первом этаже которого располагается лаборатория. Сворачивать на площадку главный технолог вряд ли станет — не то настроение: волнение, возможно — испуг. А вот «лабораторный»…

И я свернул к двухэтажному особняку. Шел и молил Бога, чтобы не вывезли накопившийся мусор и не пришлось бы долго копаться в нем, привлекая внимание проходящих мимо работяг.

Господь помог ровно наполовину: мусор не вывезли, но лаборантки так забили контейнер, что он, кажется, распух: бумага, картон, остатки от раздавленных под прессом бетоных кубиков, опустошенные сигаретные пачки, пакеты из-под молока и кефира.

Пришлось вызвать сторожа, дежурившего в лаборатории.

— Тащи огнетушитель, — без предисловий и об»яснений приказал я. — Будем ликвидировать возможный очаг возгорания.

Сторож, мужик средних лет, почесал в затылке.

— Это как же ликвидировать, Сергеич? Пусть постоит до утра — вывезут на свалку…

— А вдруг загорится?… Короче, давай огнетушитель, сами сожжем. А уж негорючее вывезут…

Приказы не обсуждаются не только в армии. Мужик не стал настаивать на своем, притащил сразу два огнетушителя и полведра солярки. Не прошло и пяти минут, как из контейнера повалил густой дым, показались языки пламени. Я ворощил горящий мусор железным прутом, одновременно вглядывался в содержимое железного ящика.

— Иди, Сергеич, сам послежу, пока не сгорит — не уйду, — заботливо предложил сторож, пытаясь перехватить горячий прут. — Моя оплошка — не доглядел…

— Это ты отправляйся на свое место, — возразил я, намереваясь избавиться от нежеланного свидетеля. — Ты ведь не пожарник — сторож, вот и сторожи…Нет в этом твоей оплошки, зря казнишься.

Мужик все же остался. Стоял в стороне с огнетушителем в руках и завороженно смотрел на пламя. Я понимал его недоумение, но ничего другого придумать не мог — проверить правдивость Светланы было просто необходимо.

Мне повезло — прут зацепил висячий замок и вытащил его из контейнера. Я незаметно для сторожа, отшвырнул важную улику в сторону.

— Пожалуй, все, бумага выгорела, остались куски бетона да щебень… Помог огнетушитель. Спасибо за помошь. Не забудь утром напомнить заведующей лабораторией — пусть вывезет остатки, а то так замусорим Росбетон — никакая реклама не поможет. Так и скажи, Сутин предупредил: ещё раз увидит — штраф обеспечен.

Ушел, прихватив обгоревший замок. На душе полегчало. Значит, Светка ничего не придумала, была полностью откровенна, можно исключить её из списка подозреваемых… Нет, рановато, пусть пока переместится с первой линии на вторую, запасную, хотя бы до тех пор пока не прояснит история с загадочным конвертом, не нарисуется адресат. И ещё одно непонятно: зачем понадобилось женщине бросать замок в мусорный контейнер, а потом открываться мне? Очередная уловка или машинальный поступок преступницы, испугавшейся содеянного?

В конторке сидел не Феофанов — тот сменился и теперь отсыпается. За столом — Козырев, тоже пенсионер, но помоложе остальных. Вздорный мужик, склочник и матерщинник, образование, как говорится, семилетка пополам с братом. Лично у меня он вызывает чувство брезгливости — всегда грязный, небритый, с приклеенной на лице ехидной ухмылкой.

— Решил проверить, как дежурю, Сергеич? Чтой-то зачастил ты в наш монастырь. Иль жинка — от ворот поворот? Так ты её, стерву, выбрось на помойку, смени на добрую бабу. Типа нашей холостячки-Соломиной. Кажись, она давно на тебя облизывается — отказу не будет…

— Спасибо за совет. А проверять сторожей — моя обязанность… Все в порядке?

— Как у доброй бабы за пахухой… Вздрогнуть нет желания? — показал дежурный горлышко бутылки. — Дак ты не стесняйся — спробуй. И закусон найдется… У меня с этим туго, баба приучена не токо постельные нужды справлять, но и мужика держать в теле… Глянь-ка, чегой наготовила, — торжествующе раскрыл хозяйственную сумку Козырев. — Здеся и домашняя колбаска, и сальце, и яички… Полный набор…

Не отвечая, я прошел мимо к входу в цеха. Никогда не был любителем возлияний, сейчас — тем более: голова не тем забита, нервишки — на пределе. А вот от «закусона» не отказался бы — после переваренных щей и подгорелых Светкиных котлет в желудке — космическая пустота, тоскливые всхлипывания.

Но раньше — дело, потом — пиршество. Никуда Козырев со своими деликатесами не денется, я ему — захваченные из дому бутерброды, он мне — содержимое своей сумки.

Справа от входа шуровал вибратором Тимофеич. Вязкая бетонная смесь расползалась по арматурному каркасу, покрывала его, забираясь в ячейки. Закончит вибрирование, обработает поверхность — перейдет к соседнему стенду. А готовая панель затвердеет, наберет прочность — мостовой кран перенесет её на склад готовой продукции, оттуда на специальной тележке выкатят на эстакаду.

Технология отработана и опробована. Начиная от арматурного цеха и бетонного узла, заканчивая эстакадой и местом загрузки автомашин. Повсюду — надзор технологов и сотрудников отдела технического контроля: ходят дамочки, измеряют размеры форм и каркасов, следят за марками и диаметрами арматурных стержней, отвозят в лабораторию кубики бетона, контролируют правильность погрузки.

Но мне сейчас не до любования слаженной работой — другая задача, на мой взгляд, более важная и ответственная. Перед глазами все ещё колышется «цветная» картинка: откинувшись на спинку полукресла, сидит Вартаньян с загнанным по рукоятку в грудь ножом. Любить или ненавидеть главного экономиста — одно, а найти и покарать его убийц — совсем другое.

Если в роли начальника пожарно-сторожевой охраны Росбетона я действовал по принуждению и необходимости, то в качестве сыщика — вдохновенно, не думая о вознаграждении и премиях. То ли соскучился по родной профессии, то ли охватило нестерпимое желание отомстить за смерть «соперника».

— Тимофеич! — громко позвал я, пытаясь перекричать вой вибратора, рокот электродвигателей крана и прочие производственные шумы. — Тимофеич, поди сюда, дело есть…

Бетонщик распрямился, выключил вибратор, тыльной стороной ладони смахнул со лба пот, перемешанный с цементом.

— А-а, Сергеич! Здорово, начальник, наше вам с кисточкой… Погоди малость, отформую панель — подойду. А то она, так её и наперекосяк, гонит чистые денежки.

И снова включил отдохнувший вибратор.

Торчать возле дверей любопытствующим туристом не хотелось и я пошел вдоль стендов. Деловым шагом, высоко подняв голову, будто выискивал очаги возможного загорания.

Возле пятого стенда стоит монументальная Соломина со своими девчатами. Будто квочка в окружении цыплят. Здорово подметила Светка: бочка, поставленная на попа, язычек у моей подружки — шершавый драчевой напильник, проведет по кому-нибудь — долго будет болеть.

Две девчушки вынесли на носилках два бетонных кубика — словно покойника в крематорий. Раздавят под прессом, засекут недостаточную прочность бетона, вывалят на оперативке Пантелеймонову — заварится густая каша, расхлебывать которую придется начальнику бетонного узла. А завлабораторией торжествующе выпятит огромную грудь, упрет кулаки в жирные бока и примется подливать масла в огонь, добивая ненавистного мужичка, который, по слухам, отверг её предложение создать крепкую российскую семью.

— Константин Сергеевич, — проворковала Соломина, «припарковываясь» ко мне. — Интересуетесь? — кивнула она на стенды. — А чем, спрашивается, интересоваться — сплошной разврат и безобразие… Пойдемте, покажу вам настоящую работу.

Схватила под руку и повлекла за собой, как буксир тащит хилую лодчонку На ходу изливает негодование, обещает бракоделам неминуемое возмездие. Бетонщики и арматурщики, мимо которых мы проходим, язвительно ухмыляются, перемигиваются. Наверняка завтра же утром Светку поставят в известность о моей «прогулке» в обществе Соломиной, с обязательными подробностями, наспех придуманными и разукрашенными талантливыми сплетниками.

— Простите, у меня — дела, — попытался я отделаться от «буксира». — Освобожусь — с удовольствием погляжу на настоящую работу.

Остановился, ухватившись рукой за край панели. Ну, и силушка же у бабенки, ей бы вместо крана или вибратора трудиться. Кажется, панель, за которую я уцепился, вот-вот не выдержит напора и сломается.

— Всегда вы так, — обиженно промолвила вынужденная тоже остановиться великанша. — Вокруг — одно бескультурье, кроме нас с вами, конечно, — уточнила она, сопроводив это уточнение многозначительной улыбочкой, — а вы почему-то сторонитесь…

Пришлось поклясться, перекрестившись на ползущий мостовой кран, что я вовсе не сторонюсь, что общение с завлабом для меня отдохновение от серости и гнилости бытия. Мешают производственные проблемы, которые я непременно аннулирую и тогда отдамся душой и телом. Главное — телом.

— Культурные люди обязаны соединяться, — твердила Соломина с напористостью запрограммированного робота, пытаясь оторвать меня от спасительной панели. — Иначе они утонут в серости и мерзости теперяшней жизни.

Спас меня Тимофеич. В самый ответственный момент, когда занемела моя рука и Соломина удвоила усилие, он появился, будто посланный Господом ангел для спасения грешника из лап Сатаны.

— Сергеич, я освободился… Зачем звал?

Огорченно повздыхав, дама была вынуждена переключиться на тощего мастера вечерней смены. Тот испуганно шарахнулся в сторону ближайшего стенда. Обиженная завлабораторией принялась «воспитывать» своих девчонок.

— Видишь ли, Тимофеич, незадача приключилась… Надумал перекусить, вспомнил — забыл взять из дому перочинный ножик: даже хлеб нечем порезать. Вчера видел у тебя тесачок — не одолжишь ли на время?

Работяга растерялся — или мне показалось? — лицо вытянулось, правая рука исконне русским манером потянулась к затылку. На лице — виноватое выражение.

— Я б со всем нашим удовольствием, да вот — потерялся ножик, — Тимофеевич расстегнул грязную рубаху, показал прикрепленные к поясу пустые ножны. — Наверно, когда бетонировал, мать бы её в три господа с присвистом да прискоком, плиту, выронил. Теперича тесачок где-то в стене дома обретается, штоб его тама перевернуло в десять оборотов, треклятого.

Внешне все выглядит вполне правдоподобно: во время бетонирования форм работяги так карежатся, такие немыслимые позы принимают — немудренно тесачку выскользнуть из ножен и упасть в бетонную массу. Превратившись в дополнительную «арматурину».

— Ничего не поделаешь, обойдусь, авось, дежурный не потерял. Не переживай, друг, чепуха все это…

Не знаю, переживал Тимофеич либо демонстрировал переживания, но лично я равнодушным не остался — очень уж не хотелось убеждаться в причастности к убийству, в принципе, доброго и покладистого мужика. Лучше на его месте видеть того же Козырева.

Кстати, пора воспользоваться приглашением подзакусить!

Я пошел вдоль стендов к выходу. Все тем же деловым шагом, с той же сосредоточенностью. В душе молил всех святых убрать с моего пути Соломину — повторного штурма мне просто не выдержать. Испробовать деликатесов из хозяйственной сумки дежурного в этот вечер так и не пришлось. Помешала секретарша генерального директора.

— Константин Сергеевич, вас вызывает следователь, — провозгласила она на подобии архангела, призывающего очередного грешника на страшный суд. — Он — в кабинете главного инженера. Просил — срочно.

Если просил «срочно» — обязательно Ромин, ибо Славка все делает только срочно и архисрочно, в плановом порядке у него ничего не получается. Даже приглашая на застолье — день рождения либо завершение очередного уголовного дела — непременно добавит: немедленно, не опаздывай.

Я не ошибся — в кабинете главного инженера сидит сыщик. Интересно, если бы главный был не в отпуску — какой кабинет выделили для допросов? Здание забито чиновниками до предела, ни одной свободной комнаты. Разве только потеснили бы девчонок в медпункте…

— Проходи, Костя, садись, — толчком ноги придвинул мне стул Ромин. — Разговор предстоит долгий — с непривычки в обморок упасть можешь. Валидол приготовил?

Я молча протянул старому другу пробирку с валидолом. Славке ответный демарш пришелся не по вкусу — поморщился. Точно так же в давние времена, когда мы вместе работали в угрозыске, серьезные беседы начинались с хитроумных подначек — своеобразная разминка, психологическая зарядка.

— Давай без подходцев, — предложил я мировую. — Времени мало для обменов «ударами».

— Ну что ж, давай… Вацлав Егорович согласился на время откомандировать тебя в мое распоряжение… Знаешь?

— Слыхал.

— Очень хорошо, — неизвестно чему восхитился Ромин. — Тогда слушай внимательно и напряги оставшиеся от передряг мыслительные способности. У нас — пустота…

О пустоте в расследовании Славка мог бы и не упоминать — при малейшем успехе он распускал павлиний хвост, говорил многокрасочно и хвастливо. Сейчас грустен и немногословен, как мужик на похоронах любимой тещи.

— Понятно, — односложно прокомментировал я, не без язвительности подмигивая. — Хочешь узнать о моих достижениях? Пожалуйста. Версия номер один, главный «герой» — аптечный бизнесмен Богомол. Подробности предстоит узнать тебе самому. Версия номер два…

Я скрупулезно выложил все накопившиеся у меня версии, за исключением одной, с участием Светланы. Хоть убейте, не мог подставить «жену» под микроскоп уголовки, это казалось настолько постыдным, что скулы сводило.

— Предложения? — не унимался Славка. Похоже, его интересовали не сами по себе версии, а их воплощение в конкретные дела. Кого брать за горло, на кого надевать наручники. — Надеюсь, ты их продумал с такой же дотошностью?

— Перестань придуряться! — дружелюбно прикрикнул я. — И не строй из меня дворового пса, который будет облаивать прохожих в то время, как ты станешь ковыряться в их нижнем белье… Что же касается предложений — разделим сферы влияния. Я беру на себя Росбетон, ты — того же Листика и человека, которому Вартаньян отправил послание…

Жаль, нет прищепки для излишне болтливого языка — набросить бы её во время и защелкнуть. Никогда раньше не замечал за собой проявлений неконтролируемых поступков, как в поведении, так и в беседах, обычно продумывал каждый шаг, анализировал каждое слово. А тут проговорился.

Ромин вцепился в последнюю фразу не хуже дальневосточного клеща по весне.

— Какое послание, с кем убитый его передал, кому именно?

Вопросы посыпались автоматными очередями и все пули ложились только в «десятку». Пришлось полупризнаться.

— Вартаньян попросил мою жену — она рабоает в Росбетоне — отвезти в Москву какой-то конверт. Вот все, что мне пока известно.

— И ты хочешь взвалить это расследование на меня? Шалишь, брат, не получится. Сам допрашивай супругу — хоть на кухне, хоть в постели. Выйдешь на «адресата» — подключусь. И не раньше.

Вообще-то, Славка прав. Зачем ему входить в контакт с женой товарища, вырабатывать у неё чувство доверия, когда я могу это сделать с меньшими затратами времени и с большим успехом? Логика — непрошибаемая, противопоставить ей просто нечего.

— Ладно, порешили. Потроши клятого коммерсанта, выдавливай из него показания. Супругу беру на себя. Точно так же, как и Тимофеича… Когда очередная встреча?

— Только у меня и делов, что ездить в твой Росбетон. Появится новенькое — звякни, номер телефона знаешь. Буду в отлучке — скажи… предположим, звонит брат жены. Буду знать. Годится?

— Подходяще… У меня есть ещё одна просьбишка — пусть в вашей лаборатории освидетельствуют этот древний замок, — подал я Ромину обгоревшую улику.

И снова попал, как петух в ощип. Славка вцепился в болтуна мертвой хваткой: что за замок, откуда, как связан с убийством главного экономиста, где найден, почему обгорел?

Пришлось в очередной раз признаваться, а поскольку обойти стороной Светку невозможно — она опять выступила на передний план, потеснив того же Тимофеича.

— Если бы я тебя не знал почти… с пеленок, наверняка заподозрил бы неладное, — процедил сквозь зубы Ромин. — Больно уж часто засвечивается твоя женушка… Кстати, кем она работает: секретаршей, инженером?

— Главным технологом, — проинформировал я, скопировав скрипучий голос друга. — А это имеет какое-то значение?

— Пока ничего определенного сказать не могу…

Казенный ответ бывшего сослуживца, недовольная гримаса, промелькнувшая на его лице, показали — наше знакомство «с пеленок» не помешало появлению у Славки ещё одной версии. На этот раз сразу с двумя «героями»: мной и Светланой.

Спускаясь по лестнице — лифта решил не дожидаться — я столкнулся с мастером вечерней смены. Бледный до синевы, насмерть чем-то перепуганный парнишка прыгал через несколько ступеней.

— Что случилось?

— Плита… сорвалась с крюка… Рабочего… насмерть.

Я не стал спрашивать кого именно — был уверен: убрали Тимофеича. Вбежал в цех и убедился — он. Из-под плиты выглядывают ноги в разношенных туфлях, виднеется клетчатая рубашка.

Как это ни странно, но гибель Тимофеича убедила меня в его непричастности к убийству главного экономиста. Обычный почерк преступников: виновник погиб, уголовное дело есть на кого «списать», можно отправлять в архив, настоящие убийцы спокойно выпивают и закусывают.

Ничего не получится, ребятишки, есть-спать не буду, а выведу вас на чистую воду, посажу за решетку. Теперь уж точно выведу! Если убийство Вартаньяна как-то можно пережить, то ни за что не прощу смерти доброго работяги-матерщиника.

6

Обычно после завершения рабочего дня я захожу за Светланой и мы вместе едем домой. Отужинав и немного передохнув, мне приходится снова навещать предприятие, проверять сторожей — ничего не поделаешь, служба. Когда возвращаюсь, Светка уже спит. Что-что, а поспать она любит, каждую минуту использует для отдыха. Точно так же, как и покушать. Странно, но при подобном образе жизни сопостельница сохранила фигуру пятнадцатилетней девочки.

В этот день около пяти вечера я побродил по территории, прошелся вдоль забора, осматривая внизу возможные подкопы, а наверху — примятые места в нитях колючки. Ни того, ни другого не обнаружил. Исчезновение убийц Варианьяна попрежнему осталось загадкой.

Впрочем, сейчас меня интересовало не только это. Настораживало то, что подобных загадок становилось все больше и больше. Будто случайно потревоженный на склоне горы камень увлек за собой десяток других и все они обрушились на меня. Мысленно перебрал «камни», попытался установить связь между ними. Обгорелый висячий замок никак не стыковался с найденным в сумочке Светки ключом, гибель Тимофеича не укладывалась рядом с подозрительным визитом к Вартаньяну аптечного предпринимателя, загадочное письмо Сурена не вписывалось в откровенные признания подруги.

И все же шестым-десятым чувством я знал: разгадка всех секретов находится в злополучном пакете главного экономиста. С какой бы хитростью и умением не строилась замысловатая пирамида, есть в её основании некая опорка, выдерни которую — сооружение рухнет.

Значит, прав Ромин — главная моя задача не крутить круги на тихой воде Росбетона, не ковыряться в мелочах, какими бы многообещающими они не казались. Искать ту самую «опорку»…

Ровно в пять я поднялся на третий этаж. Четвертая дверь справа — отдел главного технолога. Войдешь — небольшой коридорчик с двумя входами: в общую комнату и в светкин кабинетик. Осторожно подергал дверь в комнату — закрыта. Главный технолог терпеть не может сотрудников, отсиживающихся по кабинетам, вечно гоняет их в цеха и на полигон, в бетоно-растворный узел и на склады готовой продукции.

Из кабинетика доносится раздраженный до визгливости женский голос. Снова Светлана кого-то воспитывает, как она выражается, «прочищает» сосуды.

— Ваши доказательства смахивают на лошадиное седло, напяленное на козу. Полученный заказ настолько серьезен, что к его выполнению нужно подходить осторожно. Это не занятие сексом и не сбыт доверчивым покупателям прокисшего молока… Что?

Минутное молчание, напоминающее отдых боксеров перед очередным раундом. Правда, молчание — со стороны Светки, её абонент, кажется, пытается доказать недоказуемое.

— Короче, прекратите вешать лапшу на уши. Как я сказала, так и будет. Все.

Хлопок трубки, брошенной на рычаги, напоминает заключительный аккорд симфонического оркестра, исполняющего невесть какую фугу Баха. «Оваций» Светлана предпочитает не слушать — лишняя потеря дорогого времени, последнее слово всегда остается за ней.

Я постучал по филенке костяшками пальцев и, не ожидая разрешения, вошел в кабинет.

— Ах, это ты? — ещё не остывшая от недавней телефоной баталии подружка гневно сверкала глазками, кривила слегка подкрашенные губки. — Позднее не мог проявиться? Сижу усталая, голодная, а он где-то гуляет. Еще и говорит: люблю, люблю…

Что касается об»яснений подобного рода, то я успел забыть, когда произносил их в последний раз. Наши отношения со Светланой все больше и больше напоминают семейные, когда супруги настолько привыкли друг к другу, что не мыслят жизни врозь, но успели забыть о частом постельном общении.

— Перестань шипеть и брызгать ядом, — доброжелательно посоветовал я. — Лучше погляди на часы — семнадцать с минутами… А ежели проголодалась — возьми, — положил я на стол непременную шоколадку.

Невенчанная женушка изменчива, как погода в мае: то побрызгает легкий дождик, то проглянет солнце, то засверкают молнии. При виде шоколадки губы перестали кривиться, округлились и потянулись к моему лицу.

— Спасибо, миленький, благодарю, любимый. Просто не знаю, как жила бы без тебя… Посиди, посмотри новые журналы по архитектуре — мне нужно позвонить.

Архитектура меня интересует, как погода в Антарктиде весной прошлого столетия, но пришлось изобразить телячий восторг. Уселся в углу и принялся перелистывать красочный журнал с изображениями зданий и сооружений, шпилей и башен, парковых комплексов и водных станций. Рассматривал картинки, восторженно вздыхал и… ничего не видел — все внимание обращено на Светлану. Кажется, мои ушные раковины вытянулись и расширились, впитывая каждое слово, глаза превратились в локаторы, фиксирующие каждый жест. Начальник пожарно-сторожевой службы Росбетона совершил умопомрачительный «кувырок под куполом цирка» и приземлился в кабинете главного технолога совсем в другом облике — сыщика, ведущего расследование.

— Да, Сурен Иванович умер, — трагически прикрыв глаза ресницами, будто набросив траурную вуаль, полушептала женщина. — Совершенно верно — убили… Расследование?… Не знаю, лично меня никто не допрашивал… Кого допрашивали? Откуда мне знать — производственных проблем хватает, через край переливаются… Почему звоню? Но вы сами просили… Конечно, буду информировать… Повторите, пожалуйста, номер телефона — запишу…

Светлана положила трубку, облегченно подышала. Будто нарубила положенное количество дров либо выкопала отмеренный участок траншеи. Кажется, она напрочь забыла о моем присутствии — ссутулилась, во взоре — растерянность и какая-то едва ощущаемая грустинка.

— Очередная неприятность? — напомнил я о себе. — Похоже, внеслужебная…

Светка вздрогнула, поглядела на меня и вдруг… рассмеялась. Так неестественно и манерно, что у меня поневоле зачесался неугомонный язык. Памятуя прошлые просчеты, я мысленно прищемил его. Сидишь за зубным забором — вот и сиди, не дергайся.

— Откуда ты взял, фантазер? Обычные деловые переговоры. Префектура заказала фигурные цветные мусорные урны, а я никак не могу подобрать нужные красители… Вот и психую… Что же касается расспросов о смерти Сурена, так вся область сейчас стоит на ушах, все интересуются.

Об»яснение, прямо скажем, на уровне детсадовского, но я сделал вид — поверил. Пусть поуспокоится, придет в себя — возьмусь за неё более фундаментально, расколется, никуда не денется. Речь шла вовсе не о мусорницах и не о красках, на другом конце провода интересовался расследованием не чиновник местной префектуры. Готов положить голову на плаху — Светка разговаривала с Москвой.

К нашему, вернее, к Светкиному, дому можно идти двумя путями: по улице, через «парадную» площадь или запущенным парком, аллея которого спускается к утлому мостику через речку. Обычно маршрут выбирала Светка, на этот раз я настоял на парковом варианте.

Весна только-только пробует свои силы, кой-где лежат островки снега, из-под которых вытекает вода, но воздух постепенно нагревался, дышится легко и свободно. Отчаянно орут птицы и коты, за суками следует экскорт жаждущих собачьей любви кобелей. Гуляющая молодежь сбросила шапки и куртки, пожилые люди распахнули пальтишки.

Мы медленно шли по аллее и молчали.

Перед входом на мостик расползлась большая лужа, которую не обойти. Машинально я поднял Светку на руки и шагнул в воду. Она положила голову на мое плечо, обхватила руками за шею — маленькая, беззащитная — и вдруг всхлипнула. Так жалобно, что у меня зашлось сердце. Действительно, кто у неё есть, кроме меня? Сын от первого брака, бессердечный тип, алкаш и наркоман, ставяший выше всего свои удовольствия и свое благополучие. Разве он поддержит в трудную минуту мать? Скорей всего, подтолкнет её к пропасти для того, чтобы заполучить квартиру и пропить её с дружками.

— Ну, что ты раскисаешь, маленькая? До тех пор, пока я рядом с тобой, ничего тебе не грозит… Давай распишемся? — неожиданно для себя предложил я.

— Давай, — всхлипнула Светка, успокаиваясь. — Я не потому, что не надеюсь на твою поддержку… просто — настроение… Отпусти, — попросила она, отстранившись, — что ты меня держишь, как маленькую…

Посредине мостика я осторожно отпустил женщину, поправил на ней куртку, потуже подтянул шарфик.

— Только для того, чтобы защитить тебя, я должен знать все. Начиная от письма, которое ты отвезла в Москву, и кончая сегодняшним телефонным разговором. В противном случае я бессилен… Это ты, надеюсь, понимаешь?

Светка согласно кивнула: да, понимаю. Обычно дерзкая, острая на неожиданные сравнения, не признающая любых проявлений женской слабости, сейчас она выглядела обиженной первоклашкой, которую мальчишки-хулиганы подергали за растопыренные косички.

Я терпеливо ожидал откровенных признаний. Все, что должен сказать — сказано, очередь за ней.

— Даже не знаю, с чего начать…

— С самого начала, — глупо сострил я.

— Очень остроумно, — в свою очередь с»язвила Светлана, помолчала и приступила к откровению. — Толком мне ничего неизвестно — одни мелочи, но чувствую — влипла я в смертельно опасную ситуацию и очень не хочу тащить тебя за собой… Итак, письмо… В тот вечер Сурен едва не стал передо мной на колени, Христом Богом молил выручить его, отвезти письмо в Москву. Дескать, иичего особенного, сам бы отвез — не может, в столице его ожидают крупные неприятности. В начале я отказалась: нет ни времени, ни желания, да и потом — почему я должна превращаться в курьера? Есть же в Росбетоне соответствующие люди рангом пониже… А он — никому, кроме тебя, довериться не могу, слишком важное письмо, слишком много от него зависит… Ну, я и поддалась на уговоры…

Светка помолчала, поерзала носком туфельки в щели между досками настила. Будто пыталась выковырять оттуда причину странного своего согласия. Я тоже молчал. В принципе, разговор с Вартаньяном меня не интересовал, если беседа, конечно, не балансировала на сексуальном уровне. Похоже, этого не было. Остальное — вступление, ни о чем не говорящее и ничего не значащее.

— Оказалось, моя задача сродни голубиной — обычная почтальонша. Разница только в том, что письмо я должна была положить в почтовый абонентский ящичек, а не — из рук в руки. Предварительно позвонить. Приехала в Москву и сразу — к телефону-автомату. Ответил мужской голос. Как было велено Суреном, сказала одно слово: конверт. В ответ — спасибо. После этого заглянула на почту, оставила письмо и поехала обратно… Вот и все.

— А сегодняшний телефонный разговор?

— Продолжение. Утром мне позвонили и сказали: будь на месте в пять часов.

— Тот же мужской голос?

— Нет, женский. Видимо, секретарша… А вот в пять — тот же.

— Куда ты должна позвонить?

Светка расстегнула сумочку, достала блокнотик, раскрыла и протянула мне. Обычный семизначный московский номер, судя по цифрам, телефонный аппарат находится где-то в центре города. Я записал номер на сигаретной пачке — обязательно нужно приобрести приличный блокнот, типа того, которым пользуется подруга. Пачки сигарет и спичечные коробки — вещи ненадежные, легко теряются либо оставляются в той же застекленной конторке.

— Костик, пошли домой, а? Проголодалась и зверски устала. Покушаем и ляжем в постельку…

Я согласился, несмотря на то, что страсть как хотелось продолжить откровенный обмен мнениями, потолковать по части выброшенного почему-то висячего замка и появления у Светки ключа от внутреннего запора.

Не успели дойти до конца мостика сзади забарабанили по настилу чьи-то торопливые шаги. Я обернулся и невольно загородил спиной Светку. К нам приближался… дед Ефим, воротный страж Росбетона, бывший в молодости сотрудником органов. Передвигался сменившийся с дежурства сторож довольно резво, бойко постукивал по доскам мосточка сучковатой палочкой, заранее ехидно улыбался.

— Гляжу издаля на голубков и никак не могу определить кто именно идет. Вроде — свои и вроде — чужаки? Вот и порешил догнать… Извините деда, больно уж любопытство заело… Весь день — один да один, ежели, конешно, не считать шоферов-матюганщиков… Что скажешь, никакой теперича культуры в стране — один разврат да бестолковщина…

Безостановочно говорит, а глазами обшаривает меня и Светлану, будто обыскивает. Странное любопытство, если не сказать большего!

— Небось, домой нацелились? Хорошо дома вдвоем, завидую. А у меня жинка в прошлом году померла, оставила меня бесприютным сиротинкой… Пошагали вместях, поговорю с вами — отойду, душу погрею…

Всю дорогу к жилому массиву дед изощрялся в признаниях да горестных всхлипываниях, не давал нам ни слова сказать, ни взглядами обменяться. Сколько раз мне хотелось сослаться на необходимость посетить продуктовый магазин и избавиться от соглядатая — удерживала Светка. Почему-то вслушивалась в стариковское бормотание, сочувственно качая головой или негодующе хмурясь.

Еще одна загадка на многострадальную мою голову! Уж не сговорились ли дед Ефим и главный технолог Росбетона повстречаться около мостика, да я помешал «задушевному» разговору. Знаю — глупо и непрофессионально, но отбросить приклеившуюся «версию» так и не удалось.

Все— таки решился проверить.

— Идите вдвоем, посудачьте, а я на полчаса — в магазин, Туалетная бумага кончилась — куплю.

Если бы идиотская моя версия действительно имела место, Светлана обрадовалась бы, охотно отпустила меня за «бумагой». А она, вместо этого, вцепилась в локоть — не оторвать.

— О чем ты говоришь, Костик? В кладовке ещё целых три рулончика лежит.

Так и добрели втроем до дома. Дед Ефим выждал пока мы не войдем в под»езд и появимся на балконе, только после этого отправился восвояси. Часто постукивая по асфальту палочкой, согнув и без того кривую спину. Бедный, несчастный топтун! Только неясно на кого он работает, кто ему платит?

— Как ты думаешь, зачем старику понадобилась эта явная слежка? — спросил я, провожая сторожа задумчивым взглядом. — Ведь догнал он нас не в порядке развлечения, сопровождал не ради удовольствия.

— А почемы ты меня спрашиваешь? Скорее, я должна задать тебе этот вопрос. И как мужчине, и как бывшему сыщику…

По логике Светлана, пожалуй, дала мне очередной урок. Действительно, кто кому должен задавать подобные вопросы: обычный, пусть даже главный, технолог Росбетона или бывший профессиональный сотрудник уголовного розыска?

— Почему тогда ты удерживала деда, выслушивала его трепотню?

— Думала, проговорится: на кого работает, откуда нам с тобой ожидать очередных неприятностей?

На кого работает воротный страж я узнал на следующий день.

К вечеру меня вызвал генеральный директор. Естественно, не лично — через секретаршу. Ничего особенного — начальнику желательно узнать о состоянии пожарно-сторожевой службы, о всех её достоинствах и нуждах, недостатках и возможностях. Скажем, уточнить, как могли скрыться с охраняемой территории убийцы Вартаньяна?

Поэтому я поднялся на третий этаж без тени подозрений. Шел и мысленно выстраивал доклад с выводами и, конечно, с предложениями. В частности, о назревшей необходимости опоясать территорию электрической сигнализацией.

До назначенного времени остается пятнадцать минут. Приходить раньше не рекомендуется точно так же, как и опаздывать. Поэтому я притормозил возле многокрасочного стенда, прямо-таки воспевающего достижения Росбетона. В самых высших традициях прошлого, застойного периода нашей многострадальной истории: на сколько процентов увеличился выпуск панельных домов, во сколько раз — элементов парковой архитектуры, какие новые изделия освоены, как выросла производительность труда…

Одно только отсутствует: социальная сфера. А неплохо бы узнать о росте реальных доходов на среднестатистическую душу того же бетонщика-арматурщика, о снижении платы за детсады, о новой школе и только-что введенном в эксплуатацию клубе, о снижении стоимости «корзины» с необходимыми для жизнедеятельности человека продуктами,,,

Это не афишируется — стыдливо умалчивается.

Торжественный, будто клятва Родине, стенд занимает весь простенок рядом с входом в приемную. Поэтому прихрамывающий дед Ефим, выползая оттуда, натолкнулся на меня, испуганно шарахнулся в сторону лифта, едва не сшиб с ног выходящего из кабины главного бухгалтера. Бормоча извинения, вытирая с лица испарину, запрыгал по лестничным ступеням.

Прежде всего, что делать сторожу в приемной генерального директора? Кокетничать с секретаршей или ремонтировать компьютер? Глупо даже подумать. Предположим, его вызвал глава Росбетона? Ничего предосудительного, начальство знает с кем и о чем беседовать, никто не имеет право диктовать. Но почему при этой беседе не присутствовал я, непосредственный начальник деда Ефима?

Значит, Пантелеймонов разговаривал со стариком обо мне! К примеру, о моих отношениях с главным технологом предприятия. И топтун выкладывал Вацлаву Егоровичу все, что ему удалось подслушать и подсмотреть… Ничего не скажешь, веселенькая картинка! Сейчас я разукрашу её в похоронные краски…

Ну, нет, ссориться с Пантелеймоновым сейчас не стоит — не та обстановка, не тот «карточный» расклад. Сначала послушаю, что он мне скажет, за какую струну дернет.

Помедлил, успокаиваясь, и решительно вошел в приемную.

— Сердечный привет, Катенька!

Отношения с секретаршей сложились, мягко говоря, совсем не сердечные, она невесть почему не взлюбила меня с первой же встречи. Причина лежит на поверхности — имею судимость, значит, опасный человек, от которого лучше держаться подальше. Подобное примитивное мышление свойственно умственно ограниченным людям. В тюрьмы и на зоны попадают не только преступники, там отсиживают сроки честные, добропорядочные люди, попавшие под карающий меч закона по несчастному стечению обстоятельств. Или по ложному доносу.

Но попробуй втемяшить это в заскорузлые мозги сторонников жесткой руки.

— Здравствуйте, Константин Сергеевич, — сурово продекламировала секретарша, не отрывая взгляда от бумаг. — Вас ожидают.

Возле двери, оббитой черным дермантином я остановился.

— Простите за неслужебный интерес: Ефим Сидорович уже был у Пантелеймонова?

Секретарша не успела распознать ядовитую начинку, на первый взгляд, невинного вопроса — ответила утвердительно: да, был, только-что ушел. Мои предположения оказались правильными: воротный страж — человек генерального директора, «работает» на него и, возможно, по его заданиям.

Странная, необ»яснимая ситуация! Зачем генеральному знать о моем времяпровождении, что ему дают сведения о наших отношениях с главным технологом, как увязать все это с убийством Вартаньяна? И почему в качестве соглядатая избран именно дед Ефим, воротный страж предприятия? Фантастические переплетения явно запутывали уже возникшие у меня правдоподобные версии…

При моем появлении Пантелеймонов не бросился жать руку своему пожарнику-сторожу, не изобразил неземное блаженство по поводу предстоящего общения — поднял голову и показал на стул напротив письменного стола.

Я послушно занял указанное место.

— Пригласил вас, Константин Сергеевич, для того, чтобы узнать о ходе расследования. По моему, имею на это право. На вашем месте не стал бы ожидать приглашения — пришел бы сам.

За внешне пристойными фразами чисто служебного плана прятался обидный намек на получаемую мной незаработанную зарплату плюс некое вознаграждение за следовательские труды. Захотелось бросить камнем в лицо генеральному нечто дерзкое, повернуться и уйти. Пусть даже на биржу труда или дежурным сторожем на автостоянку.Это неразумное желание подпитывалось организованной генеральным слежкой, непонятной и обидной.

Но я уже успел втиснуться в расследование убийства, наработал несколько правдоподобных и откровенно фантастических версий, бросить которые не хватит силы воли. Придется терпеть замаскированное хамство работодателя, изображать подхалимское согласие с его манерами рабовладельца. Вдруг сошлет непослушного раба на галеры либо прикажет выпороть его кнутом…

— Вы настолько заняты более серьезными делами — не хотел мешать… К тому же, пока нет почти никаких успехов — одни предположения, жидкие, как манная кашка, и вязкие, как бетонная смесь…

— Однако с Алферовой вы делитесь и успехами и неудачами, — с ехидцей проговорил Пантелеймонов, глядя на меня немигающим взором удава, который готовится проглотить бедного кролика. — Я не говорю о ваших интимных отношениях — брезгую копаться в грязном белье сотрудников.

Значит, все же нашептал бывший сексот органов. Перемешал отрывочные фразы, которые удалось подслушать, с выдуманными им самим откровениями и преподнес полученный коктейль генаральному. А тот с удовольствием отпил пару глотков отвратительной смеси.

— Вы, как всегда, правы, Вацлав Егорович. Интимные отношения сотрудников Росбетона никого не касаются. Если, конечно, они не снижают производительность труда и не отражаются на качестве выпускаемой предприятием продукции…

Генеральный воспринял довольно острую отповедь совершенно спокойно. По лицу не промелькнула недовольная гримаса, глаза не сощурились с угрозой. Только повел рукой в сторону, будто отстранил пущенную в него стрелу.

— Успокойтесь, речь не о ваших отношениях с главным технологом. Мне интересно знать все ваши выводы и предположения по поводу совершенного в Росбетоне преступления. Повторяю, имею на это некоторое право.

Действительно, имеет. И в качестве руководителя предприятия, и в качестве человека, «заказавшего» мне расследование. Почему-то не хотелось быть откровенным, выкладывать свои предположения, как бы мизерны и слабы они не были. Что это — чутье опытного детектива или боязнь получить неудовлетворительную оценку строгого «педагога»?

Скорей всего, одно и другое вместе взятые.

Я довольно скупо ввел генерального в курс дела. Особый упор на непонятного бетонщика Тимофеича, недавно погибшего под сорвавшейся с крана плитой.

— Думаете, его убрали? — перебил меня Пантелеймонов. — Кто и зачем?

— Кто — пока не знаю, а вот «зачем»…

И я пустился в изложение популярных учебников по криминалистике, припоминая лекции, слышанные в Академии, разбавляя их наработанным опытом сыщика. С совершенно искренним выражением лица такого намолол, что услышь меня коллеги из угрозыска в обморок попадали бы.

— Понятно, — удовлетворенно протянул генеральный, запивая удовлетворение несколькими глотками минералки. — Почему преступники пошли на убийство? Ради мизерной суммы, хранящейся в сейфе Вартаньяна?

Именно это интересует и меня. Конечно же, дело не в деньгах, подозреваю — в содержимом конверта, отвезенного Светкой в Москву. Но это подозрение — зыбко и ненадежно, на нем не выстроить добротной версии.

— Работаю, — без особого энтузиазма оповестил я Пантелеймонова. — Преступления подобного типа в одночасье не раскрываются.

— И все же вы уже имеете какие-нибудь версии? Кроме погибшего рабочего. Уверен, со Светланой Афанасьевной вы более откровенны, почему же лишаете меня такой возможности? Поверьте, мною движет не примитивное любопытство…

Генерального можно понять: главный экономист — не обычный работяга и даже не инженер, в его руках, говоря образно, вожжи управления предприятием. Гибель Вартаньяна может оттолкнуть многих клиентов, переориентировать их на другие аналогичные Росбетону заводы. Сомнения в устойчивости фирмы — первый шаг к её банкротству.

— Простите, Вацлав Егорович, не привык я преждевременно бить в литавры да в барабаны. Наступит время — все скажу, ничего не утаю. Потерпите.

Пришлось генеральному согласиться — не выдавливать же из подчиненного силой желаемые версии и варианты…

Кажется, пришло время переключаться на Москву, попытаться раскрутить дело с таинственным конвертом, ибо в нем таятся ответы на множество недоступных пока мне загадок.

Но как подступиться? Имя владельца абонентского ящичка мне не откроют, вмешивать в это того же Ромина не хочется. Остается полученный от Светки номер телефона, но я твердо уверен — путь тупиковый, сидит на другом конце провода ничего не знающая секретарша, от которой ничего не добиться.

Если мне недоступны официальные пути-дорожки, придется использовать криминальные. В наш век у них — большая свобода действий и больший запас необходимой мне информации. Вдруг в одном из запакованных файлов компьютерной памяти, спрятанных под кодовыми «замками», отыщутся нужные мне сведения. А таких «тайников» — уверен в этом — у криминальных банд и группировок множество. Только как подобраться к ним, просмотреть хотя бы бегло, одним глазом?

Неожиданно вспомнил пожилого, культурного зека, соседа по нарам в следственном изоляторе, напарника в лесопильном цехе на зоне. Имел он на ушах десятку, но отсидел всего три года — наверняка выкупили дружаны, пустив в ход общаг. Найти бы его — считай, полдела сделано. Хитрый мужик, ухватистый, сейчас, на свободе, наверняка ходит в видных авторитетах.

Кликуху напарника я запомнил — Костяк. Высокий, неуклюжий, с умнейшими глазками, спрятанными под лохматыми бровями, высоким чистым лбом мыслителя и распирающими кожу костями, он по праву числился королем зоны.

Как же зовут его «в миру»?

7

Вместе с реформами в нашу жизнь вошли и старые, казалось бы, отжившие понятия, и понятия «новорожденные». Акции, инвестиции, доходы с капитала, курсы валют соседствуют с рэкетом, заказными убийствами, вымогательством. Особое место занимает на первый взгляд непонятное словечко «крыша».

Вряд ли на территории России, и не только одной России, отыщешь предприятие либо фирму без негласной охраны. Хочешь спокойно жить, не подвергая опасности ни капиталов, ни самой жизни — плати взносы неким криминальным бизнесменам, обеспечивающим твою безопасность. Только тогда можно уберечься от взрывов и пожаров, выстрелов из-за угла и невозвратимых потерь продукции и товаров.

Моя милиция меня бережет — отжило, ушло в прошлое вместе со всеми разновидностями социализма. Скорее, наоборот, излишнее внимание со стороны родной милиции немедленно вызывает усиленный нажим преступного мира. А вот «криминальная охрана» оправдывает себя на все сто процентов.

Я был твердо уверен — Росбетон тоже имеет «крышу». Возможно даже, не простую — многослойную. Платил покойный главный экономист энную сумму и спал спокойно… Почему тогда его убили? А разве в наше скорбное время существуют полная гарантия безопасности? Наехали конкуренты, пустив в ход свою «крышу», во время не уплатил «налога» или не согласился с повышенным процентом — вот и поплатился жизнью.

Лично меня «крыша» Росбетона интересует не сама по себе, она — единственная возможность выйти на Костяка, подключить его к расследованию убийства Сурена. Через таинственный конверт. Согласен, замысел тяжеловат и далеко не прост, но попробуйте в сложившейся ситуации придумать иные «шахматные» ходы.

На первых порах предстоит отыскать путь-дорожку к росбетоновской «крыше». Не обращаться же с этим вопросом к генеральному, не под»езжать же к главному бухгалтеру…

А что — идея! Кто-кто, а главбух знает кому и за что переводит деньги, если не переводит — то передает из рук в руки. Сомнительно, чтобы этой передачей занимался сам Пантелеймонов. Не тот уровень Задача генерального директора приказать, нацелить, остальным занимаются исполнители. Тот же главбух, Соломон Моисеевич Вайнштейн, старый хитрый еврей, наряду с Вартаньяном хранитель многих экономических секретов Росбетона.

К нему-то я и решил «под»ехать».

Легче сказать, чем сделать. Ибо начальник пожарно-сторожевой службы не та фигура, которая может рассчитывать на откровение главбуха. Значит, придется привлечь на помощь главного технолога, по совместительству — мою любовницу. Она общается с руководством Росбетона на разных собраниях-совещаниях, учавствует вместе с тем же главбухом в праздничных застольях и мимолетных выпивонах. Куда мне вход строго-настрого запрещен. Как детям до шестнадцати запрещено смотреть остро-сексуальные фильмы.

Задача тоже не из легких, но все же поддается решению. Нужно только выбрать удобный момент и осторожненько внедрить в хорошенькую головку сопостельницы свою просьбу. Чтобы она, Боже избавь, не заподозрила, что её попросту используют.

Удобный момент представился через несколько дней после убийства Вартаньяна. И, главное, не пришлось привлекать Светлану и расспрашивать Соломона Моисеевича.

— Милый, мы с тобой приглашены на день рождения дяди. Обязательно отгладь свою белую в полоску рубашку, заодно — мое выходное платье.

— Впервые слышу о каком-то дяде…

— Многого ты ещё не знаешь, глупышка, — назидательно проговорила Светка, будто подсунула мне под нос сюрпризный пакет с множеством оберток. — Поживем с тобой ещё пару лет — войдешь в курс моей жизни. Дядя — солидный человек, в прошлом — секретарь горкома партии, сейчас — нечто вроде банкира…

— Почему «нечто»? — удивился я. — Банкира наполовину или на одну треть не бывает.

— «Нечто» — дядино выражение. То ли он стыдится новой своей должности, то ли, наоборот, старается выпятить ее… Очень прошу тебя, Костик, в гостях держать язык за зубами, меньше говорить, больше слушать. Авось, сойдешь за умного…

Последняя фраза здорово ущипнула мое развитое самолюбие, но ругаться со Светкой — плевать в зеркало на свое изображение. Выяснять отношения перед запланированным обращением с просьбой — глупей не придумаешь. Все равно, что сначала подпилить ножку стула, а после плюхнуться на него. Ведь я тогда даже догадаться не мог о том, что начисто отпадет необходимость в помощи со стороны Светки и главбуха.

Поэтому я пропустил мимо ушей ядовитое замечание и отправился на кухню отглаживать наряды ехидины. Так уж повелось в нашей совместной, не освященной ни ЗАГСом, ни церковью, жизни: готовить еду, убирать квартиру, стирать и гладить моя — обязанность; мурлыкать и ласкаться, часами болтать по телефону, вертеться перед зеркалом — «обязанности» подруги. Любая семья имеет свои особенности, только лишь ей присущие, у нас со Светкой — тем более.

Я покорно сносил все её фокусы, фактически превратился в домашнюю хозяйку… Ради чего? Кажется, простой вопрос, а вот сколько минуло столетий и ответ так и не найден. Ибо он, этот ответ, находится в связке с другим: что такое любовь?

Нарядившись и старательно накрасившись, будто не в гости собралась, а выступать на сцене перед многочисленными ценителями театрального искусства, подружка выпорхнула из дома. Не одна, конечно, в сопровождении верного пажа и телохранителя.

— Усек, Костик, не болтай и чаще улыбайся. Улыбка для умного человека — тот же грим, маскирующий истинные мысли… Понял?

— Давно.

Всю дорогу подружка кормила меня инструкциями, наставлениями и настырными советами. Впечатление: мы шли не на празднование дня рождения полубанкира-полуфункционера рухнувшей партии, а на подпольное сборище противников существующего режима, где я буду исполнять дурацкую роль бессловесного улыбчивого робота.

Признаться, мне было глубоко безразлично, что подумают о «муже» племянницы юбиляра его гости. Попросила Светка сопроводить её на празднование — ради Бога, попросит остаться дома и заняться приготовлением обеда — пожалуйста. Я чувствовал себя тряпичной куклой, которую наряжают, с которой играют и — главное — ласкают. Ибо отравлен страстными светкиными ласками, без которых не мыслю жизни.

— Насколько я знаю своего дядюшку, гостей соберется немного — от силы пять человек. Возможно — десять. Бабы — трясогузки, разряженные куклы, безголовые, жирные. Не вздумай пялить глаза на их, так называемые, прелести — выцарапаю. Мужики зацикленны на бизнесе… Кстати, не удивляйся, если увидишь знакомые морды…

Я заранее настроился именно на такой вариант — увидеть знакомых. И этот настрой — спасибо Светке, низкий ей поклон — позволил мне не удивляться и, следовательно, сохранить спокойствие.

Светкин дядя, как и положено бывшему партийному функционеру, проживал в самом центре города, занимая трехкомнатную квартиру на пятом этаже многоэтажной башни. Вычеканенная надпись на металлической пластине, наглухо прикрепленной к стальной двери, гласила: Второв Петр Николаевич. И все, ни указания занимаемой должности, ни упоминания званий. Правильно поступаешь, Петр Николаевич, дальновидно и умненько. Укажешь — «банкир», наедут рэкетиры, помянешь прежнюю высокую партийную должность и немалое положение — заподозрят сторонника возврата в «проклятое» прошлое. Не зря говорят: береженного и Бог бережет.

Пока я разглядывал мощную бронированную дверь и размышлял о превратности нашего бытия, Светка торопливо скармливала мне очередную инструкцию.

— Дядя не любит, когда ему возражают. Выбрасывает из себя явную глупость — соглашайся… Понял?…

Деврь, как сейчас водится, открыли не сразу — видимо, разглядывали визитеров в глазок. Когда убедились в абсолютной безопасности, открыли. На пороге плотный мужик с небольшой бородкой и спокойными, выразительными глазами. Под пиджаком угадывался округлый животик, руки заложены за спину.

— Здравствуй, дядюшка Петюн, — кокетливо пропела женщина и подтолкнула меня. — Познакомься, мой друг, Константин Сергеевич, по родственному — Костик…

— Рад, — коротко выдохнул хозяин, протягивая раскрытую пухлую ладонь. — Петр Николаевич Второв. Родной дядя этой ветренницы.

Подтверждая родство, дядя прикоснулся губами к головке племянницы. Будто клюнул её. Светка закинула тонкие руки на плечи родственника и одарила его несколькими короткими поцелуями. Тоже смахивающими на склевывание хлебных крошек. В применении к банкиру — более чем понятно, ибо «хлебные крошки» вполне могут превратиться в нечто более ценное.

Я ограничился вежливым пожатием.

— Проходите в гостиную. Представлю своим друзьям.

Представлять меня не пришлось. Хорошо, что Светка предупредила, без этого впору упасть в обморок.

В креслах за угловым столиком — всего несколько человек. До тошноты мне знакомых. С бокалом в руке — генеральный директор Росбетона. С сигарой во рту — аптечный фабрикант. Разглядывает какую-то книгу главный бухгалтер. В противоположном углу довольно обширной комнаты о чем-то перешептываются жены. Судя по азартно поблескивающим глазкам и подрагивающим двойным-тройным подбородкам, перебирают косточки неким соперницам.

Увидев «старого знакомого» Листик выронил изо рта изжеванную сигару, но ловко поймал её. В глазах — идиотское выражение пациента дурдома.

— Старлей? Сыскарь? Вот это встреча! Неужто кого-нибудь пасешь?

— Друг моей племяшки, — недовольно пророкотал сочным баском Второв. — Не знаю, о каком сыскаре ты говоришь…

— Действительно, раньше Константин Сергеевич работал в угрозыске, — внес свою лепту в неприятный для меня разговор генеральный директор Росбетона. — Сейчас — начальник пожарно-сторожевой службы предприятия.

Листик отрывисто захохотал, будто внутри сработал некий пульверизатор, выплескивающий наружу сгустки смеха. Впечатление такое четкое и об»емное, что мне захотелось смахнуть с нового своего костюма жирные брызги, которые ни одна химчистка не удалит.

— Ну и ловкачи, ну и дельцы! — захлебывался Листик. — Надо же — удумали нанять в сторожа сыскаря. Когда старлей сказал мне об этом, я, честно говорю, не поверил… Да Сутин всех вас с потрохами продаст уголовке…

— Говори да не заговаривайся! — поспешно перебил Пантелеймонов. — Константин Сергеевич может вообразить невесть что: мы все, мол, отпетые жулики, замаскированные под честных коммерсантов и предпринимателей. Так что от души советую вам, уважаемый Евгений Степанович, прекратить глупые шутки.

Странно, но Листик действительно замолчал, только беспрерывно сверлил меня подозрительными взглядами. Ради Бога, дорогой, хоть дырки во мне высверливай, хоть скважины пробивай, прошло и, к сожалению, уже не вернется время, когда я, не раздумывая, напялил бы на твои бледные ручки известное «украшение» и отправил в «обез»янник». Теперь я рядовой служащий Росбетона, имеющий неограниченное право на подхалимистую улыбочку и подтверждающие кивки головой. Что угодно, господа? Не хотите ли отведать тушенного сторожа в кисло-сладком маринаде? Соответственно — угодливое выражение на глуповатом лице и склоненная в готовности шея.

Листик пренебрежительно пустил в мою сторону клуб сигарного дыма и повернулся к Пантелеймонову. Беседа — вполголоса, сколько я не напрягал слух — так ничего и не понял. Речь шла о каких-то конструкциях для аптечных павильонах, акциях, приобретенных Богомолом, снабжении медикаментами заводского медпункта.

— Сними перчатки! — недовольно проговорил Пантелеймонов, морща гладкий лоб. — Впечатление — собираешься кого-нибудь придушить…

Действительно, натянутые на руки аптечного бизнесмена нитянные перчатки выглядели довольно странно. Как и тогда, в вестибюле административного здания Росбетона.

— Привычка, — засмеялся Богомол, но перчаток не снял. — В давние времена боялся оставить сыскарям свои «пальчики». Снимешь — будто чего-то не хватает…

Откровенно из»ясняется наркоделец, ничего не боится, почему-то уверен: в этой компании никто его не продаст. Кроме отставного сыщика, конечно. Вот и буравит меня глазами-сверлами.

Вайнштейн продолжал разглядывать книжные иллюстрации, время от времени поглядывая по сторонам. Будто удивлялся немногочисленности компании. Юбиляр переходил от группы мужчин к женщинам, шутил, пересмеивался, отвешивал тяжеловесные комплименты.

Светка присоединилась к дамам. И без того эмоциональная женская беседа получила новую порцию горючего — запылала ярким «пламенем». Памятуя наставления подружки, я устроился в стороне от беседующих бизнесменов, рядом с главбухом, изучающим очередной толстенный том. Без иллюстраций. По моему, толковый словарь Ожегова. Видимо, Соломону Моисеевичу было безразлично, что разглядывать: Библию или словари, книгу по кулинарии либо советы молодоженам. Чтиво — прекрасное прикрытие, надежно скрывающее любопытствующие взгляды и настороженный слух главбуха.

На мой взгляд «квартирное» торжество не отвечало уровню бывшего партноменклатурщика, он был просто обязан организовать застолье в каком-нибудь коммерческом ресторане с подобострастными официантами и экстравагантными закусками. Здесь вместо официантов — жена, вместо деликатесов — скромные винегреты и салаты, а вместо многочисленных гостей — всего несколько «новых русских».

Подозрительная скромность! Юбилейное застолье больше походит на тайное совещание… Впрочем, разные бывают вкусы и привычки, не мне их осуждать.

— Милости прошу к столу! — тоном профессионального метрд»отеля пригласил юбиляр. — Рядом со мной — любимая племяшка и её друг, остальные — вперемежку. Категорически запрещается садиться рядом со своими женами! Только — с чужими.

Плоская, на подобии листа однослойной фанеры, шутка не вызвала не только поощрительного хохота — даже мимолетной улыбки. Будто гости собрались не на празднование дня рождения, а на поминки. Молча принялись рассаживаться за довольно-таки скудным столом.

Светлана села по правую руку хозяина, я — по левую.

— Наливайте божественные нектары, накладывайте закуску. Сейчас должен появиться ещё один гость — тогда приступим.

— Что ещё за гость? — недовольно спросил Листик. — Лично мне достаточно одного сыскаря, чтобы испортить праздничное настроение.

Я вежливо поклонился. С такой ядовитой гримасой, что у Богомола, наверняка, пропал аппетит. Он даже поперхнулся и раскашлялся. Конечно, не от табачного дыма.

Видимо, ожидаемый последний гость славится редкой пунктуальностью. Жена юбиляра выбежала в прихожую и сразу же закричал дверной звонок. Второв торжествующе поднял на уровень лица вилку — вот, дескать, какие люди со мной дружат, цените, пунктуальность и обязательность — основная черта характера удачливого бизнесмена.

В дверях появился юркий человек небольшого роста с редкими волосами. Припухшие глаза внимательно с оттенком презрения пробежали по лицам сидящих за столом гостей. Тонкие, нервные губы покривились и снова заняли прежнее положение.

— Господи, да это же моя «крыша»! — не удержался от удивленного возгласа Богомол. — Ну и посиделки — то сыскарь появляется, то «крыша».

— Не только твоя, но и моя, — ревниво перебил аптечного бизнесмена генеральный директор Росбетона. — Самая надежная из всех мне известных… Добрый вечер, Семен Аркадьевич.

— Добрый… Поздравляю с днем рождения, Петр Николаевич, прости, дорогой, за опоздание на целых, — гость мельком взглянул на дорогие часы, украшенные бриллиантами, — две с половиной минуты… Дела задержали, делишки… К своему стыду, вынужден признаться: не успел купить достойный подарок — возьми десять тысяч баксов, купи, что душа захочет.

Стеснительные отнекивания Второва оказались бесполезными — плотный, толстый пакет втиснут в карман пиджака.

Я забыл о приличиях, застольном этикете — впился взглядом в главу «крыши». Так вот каков будущий мой «проводник», призванный высветить старого тюремного дружана! Судя по внешности, хитрый, увертливый, знающий на кого можно гавкнуть, а кого лизнуть. Захочет ли он искать в бурном море криминального беспредела нужного мне человека? Что я могу предложить ему взамен ожидаемой услуги — свободный доступ на территорию Росбетона или ключи от того же чертова черного хода в административное здание?

Сомнения бушевали во мне, переплетаясь с надеждами.

Семен Аркадьевич в сопровождении хозяина обошел вокруг стола, обмениваясь рукопожатиями с мужчинами, целуя ручки дамам. Культурный человек, галантный кавалер, настоящий интеллигент, вежливый, образованный. Кому придет в голову действительный его облик заурядного бандита? Тем более, что он сам никого не пытает и не убивает, не грабит и не насилует — просто руководит особой отраслью современного бизнеса, не хуже и не лучше других.

Меня не покидало странное ощущение: присутствую на собрании «акционеров», связанных воедино владельцем контрольного пакета акций, заодно — судеб собравшихся. Не зря же подобострастно кланяется Листик, сгибает полную шею в полупоклоне Пантелеймонов, поддерживает гостя под локоток Второв? Ими движет не уважение и не боязнь потерять доходное место работы — страх расстаться с жизнью.

Один только Вайнштейн ведет себя с достоинством — не кланяется, не виляет толстым задом — вежливо отвечает улыбкой на улыбку, поклоном на поклон. Это и понятно — главбух и «крыша» наверняка часто общаются, им ни к чему изображать радость от неожиданной встречи.

Почудилось, что в торце стола сидит Вартаньян. Широко улыбается, протягивает навстречу Волину обе руки, будто приглашает того окунуться в об»ятия главного экономиста Росбетона… Кажется, я начинаю медленно, но верно, сходить с ума!

— А это, дорогой друг, любимая моя племяшка, она же — главный технолог фирмы Пантелеймонова. Прошу жаловать. Любить не надо — рядом сидит человек, завоевавший это право… Прошу познакомиться — Константин Сергеевич Сутин, бывший сыщик, старший лейтенант милиции, сейчас — сотрудник Росбетона.

Я по— офицерски наклонил голову, почтительно пожал протянутую влажную ладонь. Будто погладил холодную змеиную кожу.

— Ценное приобретение, Вацлав Егорович, — не оборачиваясь, через плечо, похвалил Волин генерального директора. — Офицеры госбезопасности и милиции сейчас нарасхват. Как бы не перекупили, — улыбчиво посмотрел мне в глаза. — Хотите перейти ко мне? Сколько платит вам этот скупердяй? — пренебрежительный жест в сторону покрасневшего генерального. — Нищенских пять кусков?

— Ровно половину.

— Вот видите… А я предлагаю вам стартовую зарплату в сумме трех тысяч баксов. Обязанностей, практически, никаких — отдельные поручения.

Знаем эти расплывчатые «отдельные поручения»: кого выследить, кого убрать. Но дело даже не в обязанностях и не в «зарплате» — уход с Росбетона означает для меня прекращение расследования убийства Вартаньяна. А я уже так вжился в него, что не соглашусь ни за какие деньги…

Впрочем, переход к Волину не означает конец начатому следствию — скорее, перенесет его на новую, более перспективную ступеньку.

Светка смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Неужто откажусь? Предлагаемые деньги дадут возможность купить более удобную квартиру, обставить её. Не сразу, конечно, со временем. Не зря ведь всесильный глава «крыши» небрежно упомянул о «стартовости» предлагаемого вознаграждания.

— Подумаю, — неопределенно вильнул я хвостиком. — Не привык прыгать с работы на работу, на подобии блохи.

Невероятно глупое сравнение с блохой позабавило бизнесмена и он отрывисто посмеялся. Будто откашлялся.

— Думайте… А ты, Вацлав Егорович, не обижайся, не дело поручать опытному специалисту уголовного розыска сторожить железобетонные панели и блоки… Сколько намереваетесь думать? — снова обратился ко мне Волин. — Больше двух дней дать не могу…

— Послезавтра отвечу…

Глава «крыши», занял место напротив юбиляра. Слева многозначительно прижалась к нему пухлым плечом крашенная блондинка — по моему, супруга Пантелеймонова, справа щебетала брюнетка — жена Листика.

— Неужели откажешься? — с оттенком угрозы спросила Светка. — Или — поторгуешься? Что в наше время три тысячи баксов? По моему, Волин заинтересовался тобой — знаешь, сколько можно выдавить? — рядом с угрозой высветилась жадность. По-моему, даже пальчики с ярко накрашенными коготками зашевелились, готовясь вцепиться в стопку банкнот. — Меньше чем на пять тысяч не соглашайся… Слышишь?

А я думал не о деньгах — планировал предстоящий диалог с криминальным деятелем. Единственно, что от него нужно — как найти Костяка? Надежда — мизерная, едва просматриваемая в самый сильный микроскоп, но, к сожалению, других не имеется. Не отправиться же в адресное бюро: помогите найти отбывшего срок зека, который сейчас должен трудиться на ниве грабежей и разбоев? Услышат такое — либо напялят «браслеты», либо запрут в дурдом.

Поэтому поднимая наполненные рюмки, радостно поддерживая торжественные тосты, я до головной боли перебирал варианты послезавтрашенго разговора, отбрасывал наивные и глупые, обогащал более или менее подходящие.

Выявление убийц Сурена сделалось для меня навязчивой идеей, можно даже сказать, смыслом жизни. Уж не по причине ли того, что я слишком долго был оторван от любимой работы в уголовном розыске? Или толкающая меня идея подпитывается ещё одним убийством — казалось бы, примитивного работяги-пропойцы Тимофеича. Два человека — главный экономист Росбетона и арматурщик-бетонщик как бы слились в один образ, вызывающий острое чувство мести.

После «официальной» части с торжественными тостами, родственными лобызаниями, и сентиментальными пожеланиями наступил черед «развлекательной» программы. Гости перешли в гостиную и закружились в вальсе под аккомпанимент японского магнитофона. Светка в буквальном смысле слова переходила из рук в руки, порхала расцвеченной бабочкой, этаким невинным ангелочком, указывающим мужикам дорогу в ад. Они перехватывали её почти на лету, прижимали, кружили.

Остальные женщины танцевали редко, поджав перекрашенные губы и зло щурясь, следили за мужьями, отбивающими друг у друга технологиню, нашептывающими ей на ушко то ли комплименты, то ли деловые предложения.

Похоже, у моей подружки от небывалого успеха закружилась головка. На меня — никакого внимания, раскраснелась, взволнованно смеется.

С одной стороны, мне приятен её успех, впору гордиться тем, что ты — обладатель сокровища, которым стремятся овладеть более симпатичные и импозантные мужики. С другой — мучила ревность, ворочалась в душе, вызывая физическую боль.

Особенно разыгрался глава «крыши». Он чаще других танцевал со Светланой, крепче остальных прижимал её к себе, шептал в заалевшее ушко такое, что моя подружка млела от наслаждения.

Врезать ему между глаз, что ли? Чтобы выбил башкой балконную дверь и улетел в космическую невесомость… Возможно, я так бы и поступил, если бы Волин не планировался в качестве человека, который приведет меня к старому тюремному дружану. Приходилось терпеть. До поры, до времени.

Подвыпившие мужики окончательно расшалились, теперь они просто перебрасывали друг другу худенькую, легкую технологиню. Пантелеймонов не с»умел поймать и Светка едва не упала на пол — я с трудом успел перехватить подружку «в полете».

В этот момент, наверно, выражение моего лица было далеко не дружелюбное. Недаром Волин миролюбиво похлопал меня по плечу.

— Не паникуй, сыщик, никто не собирается отбирать твою «игрушку». Обычные шутки…

Он подхватил пришедшую в себя технологиню и закружил в танце — нечто среднее между вальсом и гопаком…

— Что тебе нашептывал этот недоносок? — раздраженно осведомился я, когда мы ночью возвращались домой.

Усталая Светка едва шевелила точенными ножками, Даже макияж не мог скрыть потускневший, серый цвет лица.

— А что могут предложить бабенке обалдевшие мужики? — с неменьшим раздражением ответила она. — Приглашал навестить его в офисе, обещал уплатить за свидание столько, сколько нам с тобой не снится…

— Пойдешь? — как можно равнодушней, поинтересовался я. — Когда и за какую сумму? Слышал, московские путаны берут полтыщи баксов, смотри не продешеви…

— Хочешь посориться? Не старайся, не получится — сил у меня не осталось… Утром скажу тебе все, что думаю по поводу твоих милых шуточек…

И скажет ведь, не подбирая культурных словечек и изысканных выражений. У неё не заржавеет, ни одно из них не покроется плесенью. Впрочем, впереди — ночь, успокоится, утром примется мурлыкать на моем плече, словно кошка, выпрашивающая блюдце молочка.

Такое уже случалось многократно — привык.

Ссориться нельзя, многое ещё предстоит выяснить и уточнить.

8

Утром я пеенес трубку радиотелефона в переднюю. Светка сладко спала. Слава Богу, суббота, нет причин рано подниматься, пусть отоспится. А я воспользуюсь этим в своих целях, без подслушивания и последующих комментариев, на которые главный технолог Росбетона превеликий специалист.

— Дежурный по уголовному розыску. Слушаю вас.

Говорит и зевает, будто сутки не спал… А может быть на самом деле не спал? Служба в уголовке — врагу не пожелаю.

— Мне нужен капитан Ромин…

— Кто спрашивает?

— Брат жены, — вспомнил я обусловленный пароль. — Родной брат, — на всякий случай уточнил я.

— Капитан Ромин сегодня отдыхает. Позвоните домой.

Хорошо, что Славка предвидел и такой вариант — снабдил меня номером домашнего телефона.

— Слушаю, Ромин.

Голос — тусклый, усталый, будто сыщик предыдущие сутки таскал на горбу тяжеленные мешки. А чем, спрашивается, отличается работа детектива от перетаскивания тяжестей? Одна только разница: грузчики не рискуют получить пулю в спину или удар ножа в грудь, а сотрудник уголовки вечно ходит над пропастью.

— Говорит брат жены, близкий твой родственник по женской линии. Встретиться нет желания?

Славка протяжно, со вкусом, зевнул. Не удивлюсь, если вывихнул челюсть. Видимо, ему страсть как не хочется вылазить из дома. Отсюда — нерешительное молчание. Точная копия дежурного по угрозыску — зевает и говорит с паузами, вдвое большими, нежели сам разговор.

— Если назрела такая необходимость… Где и когда?

Несколько минут я прикидывал варианты. Со временем встречи все ясно — Светка раньше обеда не очухается, а вот место… Кимовск — маленький городишко, где почти все друг друга знают, засвечиваться в обществе сыщика — не резон. Хорошо хоть все, наверняка, успели позабыть мою деятельность в этом богоспасаемом учреждении. В противном случае опасность «засветки» возросла бы в несколько раз.

— Давай возле автовокзала. Потом порешим. Через полчаса успеешь?

— Надо успеть…

В голосе Славки — унылая безнадежность. Знает — я не отстану пока не добьюсь своего, сопротивляться, пытаться выторговать не только день, но и час — совершенно бесполезно

— Вот и успевай. Не вздумай опаздывать — заявлюсь домой, полуголого вытащу…

Автовокзал в Кимовске — наиболее оживленная часть города. Не считая рынка. Двухэтажное тусклое здание, перед которым — крытый перрон, увешанный табличками с номерами автобусов. Первая — отправление в Москву. Здесь всегда толпа ожидающих пассажиров. Удивительно — цены подскочили во много раз и продолжают расти, а количество желающих поехать в столицу не уменьшается, наоборот — растет. Пользуются автобусным сообщением не коммерсанты и миллионеры — обычные полунищие граждане современной России. Богатеи раскатывают на дорогих иномарках.

Я остановился перед витриной комка, принялся вдумчиво вычитывать наименование выставленных видеокассет. Примелькавшиеся боевики, сексуальные «учебные пособия», устрашающая фантастика. Духовная пища для бандитов и сексуально озабоченной молодежи.

— Пытаешься что-нибудь выбрать стоящее, — остановился рядом со мной Ромин.

В легком дождевике, из-под которого выглядывает красная водолазка, в наглаженных серых брюках он не походил на сотрудника уголовки, скорей — на представителя малого бизнеса, порешившего отдохнуть от нелегкой своей работы. — Зря надеешься. Советую что-нибудь отечественное, из периода диктатуры и застоя. Возьми тот же «мушкетерский» сериал с участием Боярского. Хотя бы позабудешь о проблемах современной житухи.

— Спасибо. Учту.

Мы медленно пошли по улице, ведущей к центру городишки. Туда, где распялось на фоне сквера помпезное здание бывшего горкома партии, ныне — обиталище районной администрации. Говорят, кабинетов не хватает, собираются пристраивать вдвое большее. С портиками и колоннадой, с четверкой коней наверху, управляемой Президентом. На подобии Большого театра.

— Что новенького? — прикрыл ладонью очередной зевок Славка. — Зачем вытащил из дому?

— Нужно посоветоваться. Заодно, узнать о твоих успехах.

Ромин внимательно посмотрел на меня. С хитростью и сожалением.

— Наколько понимаю, решил первым выдоить старого друга? Хитер бобер, ничего не скажешь… Ну, да, ладно, держи… Итак, первое — обгоревший замок невесть от какой двери… Интересно, сыщик в отставке, что ты хотел узнать о нем? Отпечатки пальцев? Ерунда, все, что там было — сгорело, безвозвратно стерто. Одно могу сказать: замок в полной исправности, без родного ключа его не открыть и не закрыть.

Именно это я и хотел узнать! Вспомнилась фразочка Светки: покрутила-повертела — он и открылся… Вранье номер один. Послушаем, что ещё откроет Ромин, чем порадует?

— Твой знакомец, специалист по аптекарскому ремеслу, похоже, ничем не замаран… Нет, нет, как и любой другой бизнесмен, с законом он не в ладах, рыльце в пушку, но связей с Росбетоном, в частности, с главным экономистом, не просматривается… Продолжаем работать…

Называется порадовал! Измельчали сотрудники кимовского угрозыска, явно измельчали. Видите ли, аптечный бизнесмен не в ладах с законом — а кто нынче с ним в ладах? Меня ведь интересует не взаимоотношения его с уголовным кодексом, а факты, фактики…

— Как с перчаточками Листика? — напомнил я. — Просветили?

Легкий презрительный смешок просигналил — Славка окончательно проснулся и принял боевую стойку. Теперь держись — десяток колючих вопросов и ответов обеспечено. Впору надевать бронежилет и выставлять перед собой защитный экран.

— После твоего ухода из уголовного розыска у нас не осталось ни одного специалиста по выворачиванию чужих карманов. Даже с самыми благими намерениями. Поэтому перчатки Богомола так и остались необследованными. Возьмешь на себя — гарантирую полный лабораторный анализ.

— Подумаю, — максимально серьезно отреагировал я. — Вот только разберусь с таинственным пакетом… Скорей всего, перчатки ничего не дадут — обычный трюк старых уголовников, берегущих свои «пальчики»…

— Жену допросил?

Я притворился глухим. Отвечать на шершавый вопрос друга — вызвать на себя прицельные «выстрелы» дополнительных, а подставлять Светку не хотелось.

— Завтра поеду в Москву, попытаюсь обольстить почтовых работников…

— Можешь не трудиться — сработано за тебя. Владелец загадочного абонентского ящика — помощник депутата Госдумы Никаноров. Дерзай дальше… Кстати, хочу повторить уже однажды заданный вопрос: реабилитироваться не собираешься?… Не взрывайся! — громче обычного приказал Ромин, зафиксировав грозоопасное выражение на моем лице. — Не испугаешь… Я уже переговорил с начальством, посоветовался. Подашь покаянное заявление — рассмотрят. Максимально доброжелательно… Так что, думай, шевели мозгами, если они ещё сохранились…

Честно говоря, Славка высказал заветное мое желание — возвратиться в альма-матер, покинуть осточертевшее обличье пожарника-сторожа и заняться настоящим делом, которому я учился и которое, признаюсь, полюбил. Но согласиться, вытереть повлажневшие глаза, облобызать «благодетеля» мне мешало разросшееся за последние годы чувство собственного достоинства, распухшее самолюбие. Не привык быть кому-то обязанным, кого-то благодарить за помощь и поддержку.

Вот завершу начатое расследование, выведу на чистую воду убийц Вартаньяна и Тимофеича, тогда может быть и покаюсь, и попрошусь в уголовный розыск. Не в качестве вольнонаемного помощника пятого заместителя, а опытным сыщиком, имеющим пусть даже прежнее звание «старшего лейтенанта».

Приблизительно так и высказался. Строго и сухо без примеси сентиментальных эмоций.

— Твои проблемы, — задумчиво прокомментировал мой отказ Ромин. — Возможно, ты прав… Итак, завтра — в Москву?

— Да… Только, прошу, без страховки и слежки. Обещаю не лезть на рожон, не испытывать судьбу, которая однажды уже «подковала» меня…

Славка понял правильно и не стал ни обещать, ни возражать.

Погуляли мы с ним по улицам Кимовска минут сорок, не меньше, но и за это время успели обсудить кой-какие вопросы, найти им правильное, по нашему мнению, решение. Правда, я затаил многое, так или иначе касающейся невенчанной женушки.

Когда возвратился домой, Светка уже не спала — голодной тигрицей металась по квартире, на ходу грызя черный сухарик, запивая его водой из-под крана. Соответственно «бушевало» настроение.

— С твоей, так называемой, любовью скоро ноги протяну, — официальным тоном сообщила она мне о скорой кончине. — Раньше кофе приносил в постель, яишню жарил. Теперь — приелись, похоже, мои ласки, ни свет, ни заря убегаешь невесть куда… Признайся, к Соломиной? Неужели жирная бабища слаще меня, а?

Глазки гневно сверкают, наброшенный на голое тело халатик полураспахнут. Пришлось доказать приоритет Светкиной любви перед любовной неповоротливостью заведующей строительной лабораторией. Так убедительно, что образ соперницы потускнел и распался на атомы и молекулы.

— Тебе звонили, — слабым голосом пролепетала любовница прежде, чем окунуться в привычное для неё состояние сна. — По моему, кто-то из твоих сторожей… Сказал: перезвонит…

На большую информацию сил не хватило.

Минут через двадцать ожил телефон и я поспешно приник к трубке, как теленок к материнскому вымени. На излишне взволнованное: алло, слушаю вас — молчание. Только слышно дыхание человека — неровное, спазматическое.

— Кто это? Говорите.

— Константин Сергеевич? — прошептал низкий мужской голос. — Вас беспокоит…

Кто беспокоит я понял без представления — конечно, глава «крыши». Интересно, кому он звонит: мне или Светке? Ревнивое чувство зашевелилось где-то в обрасти желудка, запустило щупальце в горло…

Зря я так думаю о любовнице, если бы Волин домогался её — договорился бы во время моего отсутствия. Хотя разные бывают ситуации, разное настроение… И откуда взяла Светка, что меня ищет какой-то сторож? Странное, если не сказать, подозрительное, предположение.

— Я узнал вас, Семен Аркадьевич. Мы договаривались встретиться завтра.

— Договоренность остается в силе?

— Конечно… Но без окончательного решения — я ещё до конца не продумал ни положительного, ни отрицательного ответа и пока не готов…

Легкий смешок — одобрительный и презрительный, одновременно.

— Стартовая цена ваших услуг моей фирме не поколебала вашей верности Росбетону? Если так — назовите свою цифру. Могу заверить — соглашусь с любой…

Услышала бы последнюю фразу Светка — обеспечен сердечный приступ с истерическим уклоном. Много мимо меня прошло разного человеческого «материала», но таких жадных, как Светка, встречать не приходилось. При самом легком упоминании о деньгах по лицу пробегает гримаса и шевелятся наманикюренные коготки.

— Речь не о сумме. Не привык подводить людей, которые помогли мне в трудную минуту…

— Нынешний ваш хозяин уже дал добро…

Прежде словечко «хозяин» имело иронический подтекст, в послереформенной России возвратило себе истинное значение. В применении ко мне — больно резануло по самолюбию. Ибо если есть хозяин, то имеется принадлежащая ему «вещь», в качестве которой в данном случае выступаю я. Не даром же «хозяева» перебрасываются мной, будто теннистым мячиком… Видите ли, господин Пантелеймонов изволил дать добро…

— Мне кажется, разговор не телефонный… Буду в Москве — загляну…

Вот тебе, самонадеяный типчик, не к тебе еду — по своим делам, надумаю — загляну. Потому что — не раб и не «мячик» — самостоятельный человек, умеющий защитить свое достоинство. Не знаю, так или не так воспринял Волин мой выпад, но показалось — его шопот сделался более громким, в нем появились хриповатые интонации.

— Ожидаю в промежутке между десятью и одинадцатью утра. Запишите адрес офиса…

Как обычно, последнее слово осталось не за мной. Адрес и время — будто приговор, вынесенный невесть за какое преступление…

Сообщение о запланированном посещении столицы Светка восприняла равнодушно. По моему, её волнует только одно: моя мифическая связь с заведующей лабораторией Росбетона, все остальное воспринимается с необычной легкостью.

— Надеюсь, ночевать будешь дома?

Я отделался многозначительной гримасой: дескать, ничего сказать не могу, неизвестно, как сложится обстановка. Поддразнивать ревнивую любовницу стало своеобразным развлечением, скрашивающем скучное существование.

— Как это так, не знаешь? — медленно начала закипать подружка. — Или нашел себе зазнобу в Москве? Учти, сексуальный маньяк, вышибу из квартиры, переселю в твою заплеванную коммуналку… Да я тебе… тебя…

Пришлось сдать назад. Ссориться с сожительницей — все равно, что пилить сук, на котором сидишь. Может, на самом деле, выгнать из теплой постели, заодно — из насиженной квартиры. Потом пожалеет, станет каяться, плакать но тогда встану на дыбы я. И — расплюемся, разбежимся в разные стороные. Как любил образно выражаться бывший мой начальник, попка об попку и — кто дальше отлетит.

— Успокойся, красавица, никуда не денусь — приеду. Пантелеймонов посылает, не смог отказаться… Кстати, напомни номер телефона, по которому ты звонила, выполняя поручение покойного Вартаньяна.

— Зачем тебе? — доставая из сумочки записную книжку, подозрительно спросила Светка. — Не советую совать глупую башку — в момент отрубят…

— Не сделали ещё топор для моей головы, — самонадеяно возразил я, пытаясь загнать поглубже в нору поднявший голову страх. Ибо сам чувствовал — волей-неволей подставляюсь бандитам. — Можешь спать спокойно…

В Москву я приехал в девять утра. Автовокзал забит народом, как ульи пчелами. Женщины с детьми, пенсионеры с хозяйственными сумками, черноголовые южане, молодые сноровистые парни — разместились на лавках, выпивают, закусывают, не спуская глаз с чемоданов и сумок, коробок и узлов. Молоденькие девчонки выразительно покачивают худющими бедрами, выпячивают крохотные грудки — ожидают покупателей своих незрелых прелестей.

Не теряя времени, я купил телефонный жетон и оккупировал одну из будок. Подпирает время — не позже половины одинадцатого нужно быть в офисе «крыши». До этого — «высветить» образ помощника депутата Госдумы. Как это сделать — продумано во время поездки в автобусе.

— Доброе утро. Слушаю вас?

Мелодичный девичий голос будто погладил по натянувшимся нервам. Не даром говорят бизнесмены: найдешь хорошую секретаршу — обеспечишь удачный бизнес. Если театр начинается с вешалки, то любая фирма — с секретарши.

— Мне нужен Василий Васильевич Никаноров.

— Представьтесь, пожалуйста.

А вот этого, милая девонька, делать мне не хочется. Попробую представиться первой попавшейся фамилией, авось, проскочит.

— Николай Степанович Громобоев.

Не тут-то было: не секретарша — железобетонная стена, о которую впору расшибить голову.

— Будьте любезны, господин Громобоев, вкратце изложить цель вашего визита…

Попробуй «изложить» неведомую цель, о которой не имеешь ни малейшего представления. И все же придумал.

— Речь пойдет о приглашении посетить парламент Украины. Я — помощник одного из депутатов.

Нерешительное молчание. С одной стороны, можно подставить босса, с другой — заработать от него выговор. Изворотливая девица быстро нашла проход между Сцилой и Харбидой.

— Господин Никаноров сейчас отсутствует, прошу позвонить по этому телефону после обеда…

Вот и все, что мне удалось добиться. И много, и мало. Самое главное, помощник депутата — лицо не вымышленное, существующее в реальности. Значит, «живет» и его абонентский ящичек на почте, куда Светка опустила таинственное письмо. Для кого именно: помощника или депутата, его хозяина?

Похоже, к великому множеству вопросов прибавился ещё один, может быть, самый основной. Кирпичик из подножия пирамиды, обеспечивающий её устойчивость. Удастся вытащить — пирамида рухнет, обнажив фигуры убийц Вартаньяна и Тимофеича.

Пожалуй, в создавшейся ситуации поиск тюремного дружана отступает на второй план — многое удалось выяснить без его помощи. Впрочем, надежды на помощь того же Ромина — никакой, а одному мне не справиться — не тот расклад, ни та обстановка. Умный и хитрый Костяк, если, конечно, он согласится стать помощником отставного сыскаря, — ценное приобретение.

Так я рассуждал спускаясь в метро, переходя со станции на станцию, толкаясь в переполненом автобусе.

Наконец — длинная, унылая улица со странным названием: Цеховая. Видимо, в старое время здесь располагались цеха с закопченными узкими окнами-бойницами и широченными металлическими воротами. Три четверти старых зданий снесено, вместо них — жилые многоэтажки. А название сохранилось.

Возле входа в одно из зданий — металлическая доска с выгравированной надписью: СИМФОНИЯ. Ниже, более мелким шрифтом пояснение: мастерская по ремонту музыкальных инструментов. Рядом с под»ездом — бетонная площадка для автомобилей, на которой скучает одинокий «мерседес».

Вот она — «крыша» над «крышей»! Мирная, необходимая людям творческого и нетворческого труда, мастерская укрыла под своим кровом криминальную группировку господина Волина. Кому придет в голову искать в рояле спрятанные автоматы, в виолончели — гранатомет, в губной гармошке — пистолет? Лицензия утверждена и проштампована солидными печатями, налоги платятся исправно, качество ремонта — выше любых похвал. Что ещё требуется от владельца предприятия?

9

В первой комнате за столом восседает мордатый приемщик. Ему бы ворочать мешки с зерном, вместо экскаватора копать котлованы под фундаменты зданий, а он ухватил крохотную шариковую ручку и выписывает квитанцию худому музыканту в очках и бородкой клинышком. А тот говорит, говорит, не переставая, расписывает достоинства своей чудо-скрипки, проводит смычком по струнам, извлекая жалобные всхлипывания. Дескать, болеет, бедная невесть чем, нужно срочно ставить диагноз и лечить, лечить…

Пришлось дождаться ухода единственного посетителя мастерской. За двадцать минут ожидания я успел ознакомиться с расклеенными по стенам плакатами, прочитать правила выполнения заказов, требования к состоянию сдаваемых в ремонт инструментов. Даже разгадать часть кроссворда в лежащей на столике газете.

— Что вам угодно? — сдержанно пророкотал приемщик, разминая уставшие от писанины пальцы-сосиски. — Где ваш инструмент?

— Мне нужен Семен Аркадьевич. Мы с ним договорились о встрече.

Приемщыик обшарил меня подозрительным взглядом, будто обыскал с головы до ног. Хорошо, что у меня нет оружия, мелькнула опасливая мысль. Я нисколько не сомневался — в ящике письменного стола мордатого парня лежат не только бланки квитанций и штемпельные подушки.

— Посидите, вас пригласят.

Видимо, приемщик нажал неприметную кнопку — из дверей выглянул его двойник, с такой же угрюмой физиономией и накачанными мускулами. Выглянул, перемигнулся с приемщиком и снова исчез.

Я продолжил разгадывание кроссворда… Прохладительный напиток из четырею букв? Квас, что ли? Последняя буква — первая в названии итальянского города…

— Господин Волин ожидает, — уже более миролюбивым тоном оповестил мордатый. — Вас проводят.

Сопровождение более походило на конвоирование: правая рука «проводника» засунута в карман, идет он вслед за мной, подсказывая куда свернуть, какую дверь открыть. Настоящие катакомбы, немудренно заблудиться и попасть вместо кабинета бизнесмена в пытошную камеру. Интересно, что раньще размещалось в этом здании: склады или производство по выпуску артиллейских снарядов?

Я подобрался, мысленно пробежался по мышцам и нервным сплетениям своего натренированного тела, заодно припомнил полузабытые приемы карате. За год пребывания в следственном изоляторе и три года — на зоне я, конечно, потерял спортивную форму, ослабли мышцы, потеряли остроту реакции, но в случае опасности все должно восстановиться, прийти в норму. И тогда — горе напавшим на меня: минимум трех бандитов отправлю к Сатане, прежде чем остальным удастся меня повязать…

Наконец, миновали последний поворот и остановились перед резной дубовой дверью.

— Вам — туда, — почему-то прошептал сопровождающий и… исчез.

Кабинет главы фирмы ничем не отличается от кабинета генерального директора Росбетона: возле окна — письменный стол, вдоль стены — «совещательный», в углу — треугольный для более доверительного общения. С двух сторон зажат креслами.

Именно туда приветливо сопроводил будущего раба улыбчивый глава «крыши». Улыбчивый — не совсем точное определение, ибо улыбающиеся губы никак не стыкуются с ледышками, положенными в оба глаза, а гостеприимные жесты напоминают манипуляции карточного шулера.

— Рад видеть вас у себя, господин Сутин. Надеюсь, мы придем к взаимному согласию.

— Я тоже надеюсь, — вежливо из»явил я готовность к мирным переговорам.

На столике появилась бутылка коньяка в сопровождении двух хрустальных рюмок и вазы с фруктами: киви, виноград, груши. На отдельной тарелочке — непременный нарезанный лимон, посыпанный сахарной пудрой. Как принято говорить, мелочи, но — приятно. Надеюсь, в коньяк не подсыпан яд, а лимон с сахарной пудрой не снабжен снотворным. Сейчас все это не на пользу хозяина кабинета, вот если я нагло откажусь от его предложений, тогда можно ожидать любой пакости.

Повинуясь очередному приглашающему жесту, я пригубил довольно вкусный коньяк, зажевал долькой лимона. Нахально отделил гроздь винограда, положил рядом с собой прямо на лакированную поверхность стола и принялся отщипывать виноградинки, отправляя их по одной в рот.

При виде столь дерзкого поведения будущего раба Волин скривился, но тут же усилием воли прогнал недовольство. Дескать, что можно ожидать от обычного сторожа-пожарника, даже если он бывший сыщик? Культуры — ни на грош, умения вести себя в обществе — тем более.

— Итак, ваша цена? Свою, если не забыли, я назвал во время нашего знакомства у Петра Николаевича…

Я кивнул — помню. Но называть встречную цифру не торопился — она меня сейчас не интересовала.

— Прежде чем мы займемся торгами, мне хотелось бы изложить маленькую просьбу. Маленькую — для вас, для меня — огромную.

— Слушаю, — насторожился Волин. — Если в моих силах…

— В ваших, — заверил я, будто перед визитом в музыкальную мастерскую изучил все возможности её владельца. — Мне необходимо отыскать одного человека. Кличка — Костяк, к сожалению, ни имени, ни фамилия не помню. Сидели мы с ним в одной камере следственного изолятора, потом — парились на зоне.

Мне показалось, что ледышки в глазах собеседника выросли, затянув мерзлотой пространство под ресницами, улыбка сползла, обнажив ничем не прикрытое недовольство.

— Почему вы решили, что я имею отношение к криминальному миру?

— Семен Аркадьевич, давайте перестанем принюхиваться друг к другу! Если предстоит работать вместе, без доверия — невозможно… Сами подумайте, на торжестве у Второва и Богомол, и Пантелеймонов откровенно признали: вы — «крыша»… Помните? — Волин кивнул, попытался изобразить этакую вспоминающую улыбочку — дескать, действительно, имел место такой фактик, как же я запамятовал — но ничего у него не получилось: раздвинутые губы обнажили острые, хищные зубы. — А что означает в переводе на нормальный язык словечко «крыша»?

— Чувствуется закваска талантливого сыщика, — то ли похвалил, то ли обругал меня бизнесмен. — Действительно, я имею некоторые знакомства и готов быть вам полезным… Но вы сами должны понимать — в наших структурах нет ни справочной службы, ни адресного бюро… Короче, постараюсь… Теперь, надеюсь, мы с вами найдем взаимопонимание и по остальным проблемам?

— Обязательно найдем, — «радостно» воскликнул я. — Как только удастся встретиться с Костяком…

— Значит, все же — условие?

Растаявшие было льдинки снова принялись разрастаться. Интересно, зачем понадобился Волину отставной сыщик, почему он добивается меня с такой настойчивостью, разве сейчас мало сотрудников милиции, готовых за определенную мзду оказать даже примитивным бандитам определенные услуги? Что вынуждает собеседника изощряться в обещаниях? Будто домогается женщины, без обладания которой жизнь — не жизнь.

— Ну, что вы, Семен Аркадьевич, какое там условие! Просто мне перед переходом к вам на службу необходимо завершить кой-какие дела по старому месту… Для этого и нужен Костяк…

Конечно, открываться Волину смертельно опасно, он ещё не просвечен, некоторые «уголки» остались в затемнении, но чем иначе об»яснить «сердечную привязанность» бывшего зека к своему дружану? Лично я ни за что бы не поверил в желание просто повидаться или в душещипательную любвишку между уголовниками.

— Убийство Вартаньяна?

— И да, и нет… Позже посвящу, сейчас — не могу — связан словом, — заюлил я, нагромождая одно вранье на другое. — Отыщете Костяка — продолжим разговор.

— Разве нельзя совместить поиск вашего друга и переход ко мне на службу? Не собираюсь контролировать ваши передвижения и занятия… Впрочем, ладно, будь по вашему, завершайте пантелеймоновские делишки. По поводу Костяка кой с кем переговорю, — левая рука поднялась над столом, пальцы неопределенно пошевелились. — Но гарантировать ничего не могу… Легче отыскать иголку в стоге сена, нежели человека в нашем, как выражаются горе-политики, криминальном мире.

— И все же постарайтесь. Очень прошу.

На моем, излишне вертком языке так и вертелось повторное напоминание о том, что предстоящая служба в «музыкальной мастерской» прямо зависит от успехов Волина в поисках Костяка. С трудом сдержался.

— Надеюсь, понимаете — наш с вами разговор не предназначен для третьей пары ушей?

— Понимаю…

Волин наполнил рюмки, поднял одну из них, звякнул донышком о верх моей. Жеманно вздохнул. На подобии женщины, желающей отдаться мужику, но не знающей, как лучше показать это свое желание.

— Все же зря вы заняли такую непримиримую позицию, дорогой Константин Сергеевич… В нашем мире все взаимосвязано, любой необдуманный поступок может отрицательно сказаться либо на нас самих, либо на близких нам людях… К примеру, были этой осенью с женой на рынке, я поскользнулся и… сбил её с ног. Открытый перелом, сотрясение мозга. А все почему — неосторожно наступил на скрытую под снежком проплешину льда… Или один мой приятель, такой же бизнесмен, торопися в свой офис и на солидной скорости врезался в дерево на обочине дороги. Результат — труп, который с трудом опознали…

Тогда я не придал значения этим многозначительным примерам — мало ли о чем может болтать подвыпивший мужик в состоянии хмельной разнеженности? Отделался твердым обещанием сменить твердокаменную позицию на более умеренную.

— Постарайтесь управиться со своими росбетоновскими делами максимум за пару недель. Мне не звоните — сам вас найду…

Расстались почти дружески. Как принято, выпили на посошок, заверили друг друга в неизменных симпатиях и приязни. Тот же мордатый парняга, появившись, будто из под земли, вывел меня в «приемную комнату» и сдал с рук на руки такому же мордатому приемщику. Тот одновременно принимал в ремонт от старика допотопный баян и желал мне всего самого наилучшего.

— Заходите к нам в любое время по любому поводу, — расплывался он подтаявшей наледью, сродни той, на которой поскользнулся его хозяин зимой. — Мы ценим добрых, культурных посетителей… Семен Аркадьевич именно так охарактернизовал вас… Босс — талантливый психолог, с первого взгляда отличает самородок золота от куска пустой породы… Он и рекомендовал вас коллективу мастерской…

Интересно, когда Волин успел это сделать? По телефону внутренней связи, что ли, пока мы с «конвоиром» петляли по коридорам и переходам? Таинственное дружелюбие напоминает острую заточку, завернутую в тряпицу, благоухающую французскими духами…

Выбрался я на Цеховую улицу во второй половине дня. Самое время побеспокоить медоточивую секретаршу помощника депутата. Авось, кофе с пирожными подавили в ней чувство подозрительности и я добуду «пропуск» к получателю письма Вартаньяна.

Дай— то Бог… Или -Сатана, если Господь не поможет.

Видимо, молитва долетела до Всевышнего намного скорей, нежели обращение к Дьяволу, и я получил желанную помощь. В виде восторженного голоска секретарши.

— Господин Громобоев? Слава Богу, а то мы уже заждались… Господин Никаноров согласился принять вас завтра утром. К сожалению, сегодняшний день расписан у него буквально по минутам…

Шалишь, девочка, я не собираюсь подставлять свою физиономию под изучающие взгляды твоего босса. Обойдусь телефонным разговором. Кстати, сегодня — воскресенье, все добрые люди отдыхают, отсыпаются после трудовой недели, готовятся к следующей. А помощник народного избранника вкупе с секретарями и столоначальниками трудится на благо своих избирателей.

Вполне возможно, что и депутат тоже вкалывает, сидя над проектами новых законодательных актов. Неужели всем им дома нечего делать? Выгуляли бы застоявших болонок, заморских псов и дородных супружниц, посидели дома за чашками ароматного чая, пообщались с детьми и внуками, друзьями и подругами… Так нет, проявляют самоотверженный энтузиазм, доводят себя и своих многочисленных шестерок до инфарктов и инсультов…

Вообще-то, что мне до энтузиазма депутатов и их помошников. Сидят на службе, держат под рукой весь свой аппарат и мучительно размышляют, как выбраться из тупика, куда загнали страну. Не отыщут путей и способов — вышибут из удобного кресла и великолепной квартиры.

Видимо, мои горестные раздумья заняли много времени и секретарша призывно заалекала. Пришлось возвращаться из дьявольского подземелья на свет Божий.

— Огорчен, но вынужден вечером покинуть Москву… Пожалуйста, соедините меня с Василием Васильевичем для небольшой беседы. Рассчитываю в конце месяца снова посетить Россию — тогда и состоятся более обстоятельные переговоры.

Как я и думал, чрезмерная занятость помощника депутата — такой же миф, как его недавнее отсутствие в кабинете. В трубке щелкнуло и меня оглушил этакий руководящий басок человека, знающего себе цену.

— Слушаю, господин Громобоев. Мне передали вашу просьбу, но, увы, государственные деятели не вольны распоряжаться своим временем… Как дела в Киеве?

Впечатление — со мной говорит не заурядный чиновник, а, по крайней мере, заместитель премьер-министра. Не сомневаюсь в наличии непременного животика, будто его обладатель проглотил футбольный мяч, высоко вздернутой лысоватой головы и натренированной угодливыми поклонами гибкой спины. Любой помощник — должность двухсторонняя, он и принимает подхалимистые поклоны от подчиненных и просителей, и раздает их своим вышестоящим начальникам. От того, насколько низко и своевременно поклонится, зависит чиновничья судьба.

— Здравствуйте, Василий Васильевич, и простите за вынужденный камуфляж. Я не Громобоев и не имею никакого отношения к Украине…

— Кто же вы? — легкий басок превратился в угрожающий баритон. Мембрана трубки жалобно завибрировала. Не удивлюсь, если палец второй руки застыл на спрятанной под столешницей кнопке — в наше время открыта всесезонная охота на предпринимателей и политиков, их отстреливают буквально в лет.

— Моя фамилия ничего вам не скажет. Вы получили некое письмо и не ответили на него…

В трубке — замешательство. Упоминание о некоем письме подействовало на абонента, как на больного солидная порция наркоза перед хирургической операцией.

Пришлось повторить.

— Меня послали напомнить вам о необходимости ответить. Надеюсь, вас это не затруднит.

— Вы знаете содержимое конверта?

Важная деталька: содержимое не письма, а конверта. Значит, через Светку переслали не бумагу с каким-то текстом, а нечто другое… Что бы это могло быть: деньги, дискета с информацией об экономическом положении предприятия, копии важных документов?

Если в конверте было не письмо — ответ необязателен… Впрочем, в любых случаях подтвердить получение — ответным письмом, телефонным звонком, обусловленным словом в телеграмме, об»явлением в газете о продаже, скажем, породистой кошки, короче, любыми способами — принято в цивилизованном обществе…

Все это из области фантазии… Да и не мог успеть адресат подтвердить получение пакета — Вартаньяна убили через час-полтора после передачи Светке таинственного послания.

Меня интересует совсем иной расклад.

Если Никаноров знает о насильственной смерти Вартаньяна или является одним из «авторов» совершенного убийства — примется заметать следы, обещать немедленно, сегодня же, ответить. Если не знает — реакция будет прямо противоположная — скажет: никакого ответа давать он не собирается, а если и собирается — до этого никому нет дела. В том числе, лжегромобоеву.

Вот и все, что я собирался выудить из респектабельного помощника депутата Госдумы. Остальные мероприятия по расширению и укреплению главной версии — позже.

Нервы до того напряглись, что я машинально до боли стиснул в руке трубку телефона-автомата. Нисколько не удивлюсь, если с неё закапает расплавленная пластмасса.

Молчание затянулось. Я физически ощущал, как мечется в поисках выхода из нелегкого положения помощник депутата. Он понимает, не может не понимать, что от его реакции зависит слишком многое.

— Вообще-то, необязательность не в наших правилах, но, знаете ли, дефицит времени… Сегодня же вечером напишу…

Знает, сволочуга, что писать ему придется на тот свет, что Вартаньяна уже похоронили! Крутится, уголовная мерзость, будто нашкодившая кошка… Зря мечешься в поисках лазейки, дерьмо вонючее, ты уже на крючке, снимут тебя с него только для того, чтобы отправить в суд…

Все ясно и понятно, можно успокоиться.

Рука, выжимающая из трубки доказательную фразу, ослабла и покрылась потом. Вывод может быть только один: помощник депутата, возможно и сам депутат, это предстоит ещё расследовать, как-то связан с убийством главного экономиста Росбетона. Прямо либо косвенно. Все остальные версии либо исчезли либо поблекли до полной неузнаваемости.

Не пора ли включать в работу официальные органы, того же Ромина? Слишком опасно сыщику-зеку лезть в открытую зубастую пасть государственной власти — сожрут и даже не заметят. Но если поглядеть с другой стороны, Ромину ковыряться в «крокодиловых» зубах не менее опасно. Проглотят меня или не проглотят — вопрос спорный, максимум, что могут изобрести — отправить обратно на зону… Переживем, не рассыпемся. Ромину грозит кара значительно страшней — уберут, как уже убрали Вартаньяна и Тимофеича.

А разве меня не могут убрать?

Могут, конечно, но вряд ли пойдут на подобное завершение деятельности обычного начальника пожарно-сторожевой службы Росбетона. Слишком уж мелкая фигура для заказного убийства. Даже с учетом сыщицкого прошлого. Небось, думают: один раз обжегся, вторично — побоится, подергается, поелозит чувствительным носом по добытым сведениям и… успокоится.

Сидел я в мягком кресле автобуса и прикидывал всевозможные варианты дальнейшего расследования. В конце концов, так запутался, что постарался выбросить из головы и загадочного Никанорова, и главу бандитской «мастерской» Волина, и даже бывшего своего ученика, а ныне капитана милиции Славку Ромина. Одно стало ясным: следствие по делу убийства Вартаньяна будет продолжено. До поры, до времени собственными силами. Не считая, конечно, Костяка, если он найдется.

Впрочем, Костяка временно тоже нужно выбросить из головы… Нет, не выбросить — спрятать поглубже, откуда при необходимости вызвать на «монитор памяти».

Так я и сделал.

В почищенном сознании воцарилась одна Светлана. Умная и взбаламошная, ласковая и дерзкая, безалаберная и заботливая.

Какой же я дурак! Оставил в одиночестве свободную от производственных тягот женщину, помчался в Москву, хотя мог бы сделать это и в будни — Пантелеймонов предоставил персональному сыщику полную свободу действий. Без ограничения по времени и по затраченным средствам. А я, придурок, полетел к Волину в выходной день. Небось, тоскует бедная девочка, невидяще глядя на экран включенного телевизора, изобретает разного рода ужасы, один из которых — мое бегство из её об»ятий в жирные об»ятия заведующей лаборатории.

Оказывается, Светка вовсе не горевала — «висела» на телефоне, обзванивая многочисленных подружек и друзей. Наряду с деловыми темами — полученный Росбетоном низкопробный цемент, недоразумения с предварительным натяжением арматуры, трудности с выпуском заказанных префектурой тонкостенных конструкций — широко использовались сведения о нарядах, макияже и прочих дамских причиндалах.

Услышав стук двери, Светка торопливо положила трубку и выбежала в переднюю. Мурлыкала кошкой, ласкалась, прижималась, то-есть, всячески изображала радость по поводу моего появления.

— Что нового в нашем «монастыре»? — осведомился я, снимая дождевик. — Никого больше не убили? О, черт, совсем позабыл — воскресенье.

— Представь себе — работали. Пантелеймонов просто взбесился — выжимает все соки…

Работа по субботам и воскресеньям — давно забытая практика проклятого прошлого, но, видимо, прорехи в росбетоновской кассе подтолкнули руководство к возрождению старых методов.

— Значит, все тихо и мирно?

— А я откуда знаю? — ещё крепче прижалась женщина, обхватив мою шею. — Только и забот слушать разные пересуды да сплетни… Твоя Соломина снова отличилась — прихватила начальника растворо-бетонного узла и подставила под Пантелеймонова. Все думали — инфаркт обеспечен, а он переморгался, отошел… — и тут же без перерыва. — Если голоден, приготовь что-нибудь вкусненькое. Лично я готова тебя с»есть с косточками и с хрящиками.

Способности любовницы мне давно известны. И в части голода физического, и в части — сексуального. Поэтому поспешил на кухню удовлетворить хотя бы первый. Благо, накрученный позавчера фарш использован ещё не весь — на пяток котлет осталось.

Пока я крутился возле газовой плиты, Светка из-под моих рук таскала полусырые котлеты и с аппетитом уничтожала их без гарнира. Мне досталась половина одной, которую я и поспешил сжевать, намазав остатками горчицы.

Умиротворенная, сытая любовница, как обычно, потребовала совместного отдыха в постели. Я не стал отказываться, ссылаться на усталость и плохое самочувствие, знал — под воздействием светкиных ласк даже мертвец возродится к жизни. Так и получилось — возродился… Утром, когда я под ручку с главным технологом Росбетона появился возле в»ездных ворот предприятия, воротный страж уже поджидал своего непосредственного начальника.

— Сергеич, тебя ищет Пантелеймонов, — с понимающей ухмылкой оглядев Светлану, об»явил он. — Велено без промедления двигать в его кабинет. Кажись, ожидает тебя детское наказание — заранее спущай штаны.

Все понятно — нужно птицей лететь на зов генерального, неся в клюве ожидаемую им порцию информации, которой у меня не было. Ибо сообщать Вацлаву Егоровичу о посещении офиса Волина — все равно, что показывать быку красную тряпку.

Предчувствуя очередную разборку, подружка бросила меня на с»едение и подалась в лабораторию к так нелюбимой ею Соломиной. Вечером пожалеет, залечит раны, нанесенные безжалостным генеральным, а сейчас лучше держаться от него подальше. Когда Вацлав Егорович входит в азарт, достается всем окружающим, не взирая на причастность и степень вины.

В вестибюле дежурил Феофанов. Как обычно, жевал — челюсти сторожа находились в непрерывном движении, перемалывая пищу, даже когда пищи не было.

— Сергеич, мать твою в колючку, беги к Пантелеймонычу, подставляй задницу. Пять раз звонил, антиресовался, где ентот прохиндей…

Наверно, случилось нечто особенное: что-то ночью сгорело или ворюги уволокли через пролом в заборе десяток железобетонных панелей. Обычное желание пообщаться с завербованным сыщиком не может вызвать такую реакцию.

Секретарша, не дожидаясь моего вопроса, испуганно кивнула на дверь кабинета генерального. Дескать, не теряйте времени, господин Сутин, вас с нетерпением ждут. Обошлась без поджимания тонких злых губок и ненавидящего взгляда.

— Наконец, об»явился! Я уж думал…

Обычно Пантелеймонов ко всем без исключения обращается на «вы», неожиданное тыканье — ещё один показатель, свидетельствующий о чем-то неординарном, о каком-то несчастьи.

— Что произошло, Вацлав Егорович? — невежливо перебил я генерального, чувствуя, что сердце медленно сползает в область живота. — По какой причине такая паника?

— Он ещё спрашивает? — взметнул руки над головой Пантелеймонов, аппелируя если не к Господу, то, наверняка, к ближайшему его помощнику. — Скоро весь Росбетон переселится на кладбище! Будто кабана, режут главного экономиста, опрокидывают панель на рабочего, теперь сбивают машиной Суворова… Кто на очереди? Скорей всего — я, — трагически завершил он монолог, уставившись в меня скорбными глазами с похоронными синяками подглазий. — А собственный сыщик Росбетона, получая немалую зарплату, раскатывает в Москву, прогуливается… Где она, честность и справедливость?

И снова руки протягиваются к потолку, символизирующему в данном случае карательные органы на небесах.

— Успокойтесь, Вацлав Егорович, выпейте воды и об»ясните толком: что случилось?

Вместо воды генеральный отпил прямо из горлышка бутылки несколько глотков коньяка, немного успокоился и более или менее внятно поведал о происшествии.

Некий работяга по фамилии Суворов вышел после ночной смены из ворот, не успел преодолеть и пятидесяти метров, как из — а угла выскочил грузовик, сбил его с ног, крутанулся на поверженном теле и исчез за тем же поворотом, откуда появился. Растерявшийся дед Ефим не сразу вызвал милицию. Когда приехала патрулька, ей оставалось только полюбовапться раздавленным телом рабочего да следами шин на проезжей части улицы. Сработали, не в пример деду Ефиму, оперативно — не прошло и получаса, как на месте происшествия все забурлило: гаишники измеряли, прикидывали, сыщики искали в луже отпечатки шин, с пристрастием допрашивали воротного стража, милиция охраняла место происшествия…

— Что представляет из себя погибший? Я не имею в виду его квалификацию либо образование — интересует внешний облик.

Задавая этот обычный в следственной практике вопрос, я был на сто процентов уверен, что сбитый машиной человек — тот самый бородач, который вместе с Тимофеичем поднимался в тот страшный вечер на третий этаж попить газировки.

Генеральный осторожно, будто боясь причинить боль, положил передо мной взятое в отделе кадров личное дело. С анкетой, заявлением с просьбой о приеме на работу и, главное, с фотографией.

Я не ошибся — вслед за Тимофеичем отправился в мир иной его дружок.

Продолжается настойчивое подталкивание следствия в сторону убийства главного экономиста «погибшими» работягами или за гибелью Суворова прячется другой, более хитроумный ход?

— Понимаю, не дело дилетанту подавать советы профессионалу, — снова нервно забегал по кабинету генеральный. Будто догонял ускользающие от него «советы» и «пожелания», — но обстановка сложилась такая — приходится… Так вот, мне кажется, что вы зря сбрасывавете со счетов погибших или убитых, как хотите, работяг. Того же Суворова. Вдруг они были связаны с бандой убийц? На вашем месте я бы призадумался…

К сожалению, Пантелеймонов никогда не займет «моего места». Я с удовольствием поглядел бы со стороны на потуги генерального в роли сыщика. Дров наломал бы — на три зимы хватит!

Но даже в лепете младенца имеется нередко здравый смысл.

Почему, спрашивается, я с ходу отмел подозрения в отношении Тимофеича? Скорей всего, возоблодали эмоции, строго противопоказынные любому уважающему себя детективу. Одни только факты, вдумчивое их исследование, сопоставление — вот альфа и омега расследование любого преступления. Я же поддался симпатии к человеку, несомненно доброму и честному, а разве мало «добрых» и «честных» осуждены за самые мерзкие преступления?

К сожалению, Тимофеича уже не допросишь, не прощупаешь. Остается «прощупать» его образ, бывшие связи, друзей-приятелей. И сделать это, конечно же, с помощью вдовы.

— Спасибо за совет, — вежливо поблагодарил я, склонив повинную голову. — Немедленно займусь.

Генеральный победоносно усмехнулся. Хваленный сыщик посрамлен, и кем — примитивным технарем…

10

Домишко Тимофеича — на окраине старой части Кимовска, на берегу речки. Обшит досками, крыша — черепичная, подновленная, чистая. Над трубой растопырил крылья и задрал горластую голову жестяной петух. Точь в точь задиристый хозяин. Стены дома старательно разрисованы живностью. Здесь и петухи, и кошки, и собаки, и хрюши. А главный фасад — целая картина: две лягавые преследуют козу, из-под окна наблюдает за охотой лохматый мишка, над другим окном парит беркут, или — ястреб, не разобрать.

Оказывается, арматуро-бетонщик — неплохой рисовальщик и заботливый хозяин. Одно очко — в его пользу.

Во дворе возится с курами худенькая женщина в черном. Поймает курицу, ощупает ей задок, скажет что-то ласковое и отпустит. Видимо, определяет — можно ожидать яйца либо нельзя. Я пришел на подворье Тимофеича почти с той же самой задачей — «снесется» ли его вдова или зря потеряю дорогое время?

— Можно к вам?

Женщина подняла побагровевшее от натуги лицо с большими синяками в подглазьях. Больная, наверно, наклонится — кровь к голове приливает. Да и попробуй быть здоровой при таком стрессе!

Недоуменно поглядела на незнакомого человека.

— Ко мне?

— К вам, Лариса Евгеньевна, к вам. Понимаю, не во время заявился, но — служба…

Идиотское оправдание! Какое отношение имеет пожаро-сторож к супруге убитого человека? Гасить пожар в душе настрадавшейся женщины или посторожить её дом от наемных убийц? Наспех придуманная причина — протухшая от длительного пользования. Одна надежда — поверит, не станет копаться.

Вдова отряхнула с подола невидимые крошки хлеба, которыми потчевала кур, горькая улыбка проскользнула по бледным губам.

— Наверно, сослуживец мужа?… Спасибо. Друзья Тимофеича часто навещают, помогают, чем могут… Только ни к чему помощь-то, Феденьку не вернуть, остальное… — она взмахнула худой рукой, будто отстраняла слова сочувствия и… милостыню. — Заходите в дом — молочком угощу. Феденька любил парное молочко, сам коровку обихаживал, иногда — доил…

Я молча прошел в чистенькую комнату, без приглашения уселся за стол, накрытый цветастой скатертью. Лариса Евгеньевна осуждающе покачала головой, выразительно перевела взгляд с меня на икону. Лба не перекрестил, нехристь, прочитал я в её глазах, сразу — за стол.

Перекрестилась за двоих: за себя и за неверующего гостя.

Все же поставила передо мной полулитровую чашку налила молока, нарезала вкусно пахнущий свежий хлеб.

Доверительный разговор начался со спотыканий и недомолвок. Хозяйка либо отмалчивалась, либо отвечала короткими фразами, я не умею разговаривать с близкими умерших, не могу найти ни приличествующего случаю тона, ни сочувственного выражения лица.

Через каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут понял: зря потерял время, ничего путного узнать не удастся. Из немногословных рассказов вдовы возник образ святого человека, не имеющего ни одного недостатка, обладающего такими достоинствами, что дух захватывает. Тимофеич — рачительных хозяин, не выпивоха, ни драчун, жену любил, детей обожал. А уж творческие способности убитого — достаточно поглядеть на его картины.

Не слушая отнекиваний, женщина заставила меня ещё раз полюбоваться разрисованными стенами дома, вытащила из-за печки, завернутые в чистую тряпицу, листы ватмана с картинками и портретами. Знаток я в живописи, честно говоря, никакой, даже меньше, чем никакой, но творения Тимофеича мне понравились. Особенно, на «росбетоновскую» тематику. Да и портреты хороши, главное — узнаваемы. Вот — Суворов, вот — генеральный задрал гоолву к потолку… А вот — Боже мой, как же он подметил черты характера моей подружки — Светка глядит на меня, обиженно и насмешливо… Мастер вечерней смены… Кадровик… Вартаньян…

— Друзья у Федора Тимофеевича были?

— Как же без друзей? — обидчиво поджала губы вдова. — Тянулись к нему люди, как на огонек. Тот же Суворов — дрянь человек, пьянь и матерщинник, а посидит с моим мужиком за чаем — трезвеет, перестает браниться. Со всеми Тимофеич язык находил, ко всем душой прилипал. Вот только соседа не любил, как завидит — день волком ходит, пачку сигарет высмаливает…

— А кто — сосед?

Спросил и точно знал ответ. Сердце колотилось, будто полковой барабан в старой царской армии. Зря сожалел о потерянном времени, оно вовсе не потеряно, вон какую находку подбросило!

— Дряной старикашка. Дед Ефим. Он на Росбетоне работает сторожем…

Итак, пересеклись дорожки воротного стража и доброго бетонщика. О такой удаче я только мечтать мог. Уж не дед ли Ефим подстроил падение плиты на Тимофеича — не сам, естественно, при помощи той же крановщицы?

— Что не поделили? Соседи ведь…

— Грешно сказать, но таких соседей — в гробу видеть! Сколько дед принес нам горестей — ни в одной книжке не опишешь. То милицию наведет — дескать, Тимофеич в баньке фальшивые деньги рисует. То дохлую кошку перебросит через забор… А давеча, перед самой кончиной Феденьки, царство ему небесное, что удумал, гнилая кочерыжка. Сам не заявился — боится, небось, соседского парнишку подослал. Так и так, порешил кабанчика прирезать, одолжите тесачок, возверну, мол, с добрым шматком сальца…

В душе у меня заныло, будто там непонятным образом очутился больной зуб.

— Что за тесачок?

— Дед Феденьки с фронта привез. Острый — ужас… Хозяин в баньке был, а я по бабской доброте не отказала… На второй день перехватила Ефима около калитки и спрашиваю тесачок. А этот злодеюга круглит воровские глазища. Что ты, Ларисочка, не брал я, напраслину возводишь. Да и кабанчика, мол, рано резать — пусть жирку нагуляет… Так и пропал ножик, одни ножны и остались…Грешна, муженьку ничего не сказала, побоялась, как бы он не начистил морду ворюге…

Обозначились две зацепки, связанные между собой: соседство деда Ефима с Тимофеичем и судьба чертова гитлеровского кинжала. Плюс — развалился миф о поездках бывшего сексота органов на садовый участок. Зачем он, спрашивается, владельцу обширного подворья на берегу реки на окраине Кимовска?

Молодчаги, ребятишки, круто завернули, — щедро похвалил я в душе изобретательных преступников, только одного не учли — наличие умного сыщика, замаскированного под начальника пожарно-сторожевой слшужбы Росбетона. Как бы им эта оплошка боком не вышла, геморроидной шишкой не вспухла.

Я невольно поглядел в окошко.

За забором, разделяющим два участка, дед кормил собаку. Трепал её за уши, подсовывал в миску куски мяса, а сам нет-нет да поглядывал в сторону соседского домишки. Будто прислушивался к неприятному для него разговору.

— Спасибо за угощение, — поднялся я из-за стола. — Молоко вкуснейшее, давно такого не пробовал. И — за беседу

— Заходьте на сорок дней и… вообще, — всхлипнула вдова, закрыв лицо согнутой в локте рукой.

— Трудно сейчас… работы много…

Женские слезы мигом выбивают меня из состояния равновесия. Утешать, сочувствовать не люблю и не умею. Единственное спасения — в ногах. Вышел на крылечко, неприметно покосился на соседский участок. Дед Ефим все ещё играл с собакой, делал вид — увлечен этим занятием, ничего и никого вокруг себя не видит. Да и мне сйчас не очень-то хочется заниматься болтовней со старым бандитом. Не то настроение.

Впереди аналогичный визит к семье Суворова.

Если сказать откровенно, без рисовки, я ничего хорошего от посещения усадьбы второго погибшего работяги не ожидал. Нет же рядом с ним второго деда Ефима. Лично мне одного хватает по самую завязку, не дай Бог, образуется «копия» — не долго ума лишиться, после зоны «освоить» психушку.

Закадычный дружок Тимофеича проживал тоже по соседству с рекой, на опушке вытоптанного в поисках грибов леса. Вообще-то, лесом поименовать его можно с большим трудом — хилые деревья цепляются извиващимися корнями за глинистую землю, каракаются на небольшую возвышенность. Как это сейчас делаю я, порешив сократить дорогу к суворовскому подворью.

Не успел втиснуть правую ногу в скользкую выбоину сделанной, видимо, рыбаками ступеньки — сверху прямо на мою многогрешную голову скатилась огромная каменюга. Прямо-таки — глыба. Не заметь её во время, валяться бы мне на речном берегу с ппроломленным черепом. С трудом уклонился. Ах, сволочи, вот до чего дошли! Явное покушение на зека-сыщика при исполнении им почти служебных обязанностей!

Позабыв об длительном отсутствии тренировок и о том, что — безоружен, птицей взлетел на взлобок. Поздно. Киллер либо мальчишка-озорник исчез. Только успел заметить перебегающую от дерева к дереву мужскую фигуру.

Крутые ребятишки, снова то ли осудил, то ли похвалил я преступников, придется держать хвост трубой, ушки на макушке, нос — пистолетом. Вопрос не о раскрытии убийств — о сохранении собственной жизни, которая почему-то так мне дорога.

Оставив мысль о дурацком сокращении дороги, я выбрался к указанному мне «микрорайону». Это так зовется у почтовиков и милиционеров пяток прижашихся друг к другу домишек.

В каком из них проживает семья убитого?

Потоптался возле крайней лачуги, выждал появления сопливого пацаненка, загнавшего на забор кошку и теперь натраваливающего на неё злющую дворнягу.

— Пацан! — окликнул я живодера. — Не мучай животину. Лучше подскажи, где живут Суворовы?

Сопляк отвернулся от кошки, с любопытством оглядел мужика-идиота.

— Вроде, не слыхал — рынок у нас, — голосом опытного политика посвятил он меня в страшнеюшую иайну двадцатого века. — Значится, любой труд требовается оплатить. Мой — тожеть.

Вот тебе бабушка и Юрьев день! Едва лесяток годков отмахал и уже — предприниматель, «новый русский».

— И сколько ты возьмешь за подсказ?

Пацан задумался. Его душу разрывали сомнения. Запросишь много — фрайер отвалит, мало — урон своему карману.

— Пять баксов, — нерешительно промолвил он, готовясь немедля сбросить цену. — На мороженное.

Посмеиваясь про себя, я протянул юному бизнесмену десятку. Видимо. решив — больше из «фрайера» не выжмешь, он схватил деньги и принялся внимательно разглядывать. Наверно, подсмотрел в магазине, как кассирша проверяет подозрительные банкноты.

— Так где же живут Суворовы?

— Где, где? — отскочив на безопасное расстояние, передразнил меня парнишка. — Сам стоит возле ихнего дома и сам спрашивает… Фрайер лапотный!

На калитке — здоровенный замок, вдвое больше того, который Светка отправила в мусорный контейнер. Такой же висит на дверях дома.

— Чаво зыркаешь? — подобрел пацан. — С»ехали Суворовы. Как дядьке Николаю требуху выпустили — подались к родичам.

— Куда?

Ответить маьчишка ен успел.

— Брысь, паскудник! — раздался хорошо знакомый старческий голос и «бизнесмена» будто кошка за забор уволокла.

За моей спиной ехидно ухмыляется… дед Ефим.

— Вы?

— Добрый вечер, Сергеич. Я за рыбкой припожаловал — хорошую рыбку здешние рыбаки ловят. Гляжу — знакомец… Тожеть за рыбкой, аль по другой надобности?

— Пантелеймонов откомандировал поглядеть, как живут семьи погибших рабочих, не нужна ли помощь?

— Погляди-ка, заботу проявляет. Молодец мужик, справедливый. А Суворовых-то нетути, пацаненок правду сказал — уехали в Сибирь-матушку, тамо у Фроськи родня проживает…

Я внимательно слушал стариковскую болтовню, оглядывал его, сверяя слегка согнутую фигуру со скользнувшей между деревьями фигурой киллера. Ни малейшего сходства… И все же появление воротного стража после того, как я видел его забавляющегося с собакой рядом с домом, не подается разгадке… Пока не подается…

11

Целую неделю ходил сам не свой — в голове перемешались последние события, несомненно связанные с таинственым убийством Вартаньяна. Бессмысленная гибель Тимофеича, смерть под колесами грузовика бородатого Суворова. Казалось бы, ничем не связанные между собой трагические события подкреплялись странным поведением деда Ефима, упрочнялись загадочным разговором в офисе «крыши», окутывались серым туманом передачи ещё не распознаного конверта.

Короче — ералаш, в котором предстояло разобраться, разложить по кармашкам и полочкам. Ибо только путем наведения порядка в сплетении разнообразных фактов и фактиков можно докопаться до имен убийц, извлечь из провала причины и взаимосвязь всего происшедшего в мирном, на первый взгляд, железобетонном предприятии.

Единственное достижение — раскрыта тайна гитлеровского кинжала, «тесачка». И — прояснился действительный, а не нарисованный, облик воротного стража.

Впрочем, «прояснение» — условное, над бывшим сексотом придется долго ещё работать, разбирать деда Ефима на отдельные детали, каждую из которых рассматривать под микроскопом.

Первое желание — сообщить все известное мне Ромину. В конце концов, я — лицо однажды пострадавшее, битое-перебитое до крови, до синяков, мне ли вступать в схватку с опытными преступниками, если для этого существует уголовный розыск, работают милиция и прокуратура?

И снова, в который уже раз, я одернул себя, пригасил разгорающиеся инстинкты. Проще всего взвалить решение проблем на официальные органы, отойти в сторону? Если решил возвратиться в извергнувшее меня лоно родной матери-уголовки, придется потрудиться, делом доказать свою пригодность. Без этого не сработают самые жалостливые заверения, самые искренние обещания.

Но без помощи со стороны мне не обойтись. Слишком разветвленным становится расследование, слишком много наслаивается дополнительных «подверсий», часть которых придется отметать, а из оставшихся выращивать новое «дерево».

Подумал, поколебался и вечером позвонил на квартиру некстати заболевшего Славки. Если не помощи, то хотя бы совета ожидать я вправе, не о собственной безопасности пекусь, не свою задницу оберегаю.

Ответный хрип можно назвать человеческим голосом с некоторой натяжкой — нечто среднее между жалобным рычанием подраненного зверя и писком младенца.

— Накричался на бедную жену, развратник? — невесело пошутил я. — Или от жадности кусок черствого хлеба в горле застрял?

— Врачи говорят: ангина… Встретиться не могу — пообщаемся по телефону… Что нового?

Разговаривать из застекленной конторки вестибюля все равно, что выступать на общем собрании работников Росбетона. К лифту и из лифта проходят сотрудники, из производственных цехов выскакивают работяги. Каждый с любопытством оглядывает начальника пожарно-сторожевой службы, недавно получившего втык от начальства. Слухами буквально пропитан воздух предприятия, они сочатся из любопытных взглядов, слышатся в женской болтовне, в беседах инженеров и техников. Мне кажется, что даже осточертевшее сочетание букв — РОСБЕТОН ехидно колышится, насмешливо скалится.

Можно, конечно, позвонить из дому, но мне не хочется покидать рабочее место, привлекая этим ещё большее внимание. Неужто уже уволили? Или подался к медикам за справкой о болезни?

Впрочем, почему бы не пойти навестить больного? Что в этом криминального, если во мне так и бурлит соболезнование, изливается наружу сострадание?

— Если позволишь навестить тебя дома — расскажу.

— Навестить?

В вопросе — недоумение. И — зря. То, что я до отсидке работал в уголовке ни от кого не скрыть, значит, знаком с сыщиками, с тем же Роминым. Наоборот, большее подозрение вызовет демонстративное «незнакомство».

— Вот именно — навестить! Только пообещай не кусаться и не падать в женский обморок.

Наверно, аналогичные мысли осенили и Славку. Он часто-часто замемекал, громко откашлялся и буркнул: приходи.

Пришлось позвонить генеральному и демонстративно громко попросить разрешения отлучиться по делам на часик с небольшим хвостиком. Ибо этот «хвостик» необходим для деловых переговоров двух сыщиков: действующего и отставного.

Занятый делами Пантелеймонов буркнул нечто среднее между «вались ко всем чертям» и «можешь вообще не появляться».

Я предпочел первое, ибо «ангинистый» Славка как нельзя больше смахивал на рогатого беса. Строго проинструктировав молчуна, повторив такой же инструктаж Семеновне, я отбыл из Росбетона…

По натуре Ромин зверски консервативен. Все сотрудники кимовской милиции получили достойные квартиры в многоэтажках, капитан отказался покинуть «аппартаменты» на втором этаже двухэтажного деревянного домишки, в котором все «удобства»: огородики под окнами, отопление — печное, туалет — во дворе, только освещение не свечное — электрическое. Ванной, конечно, нет — семья Роминых в субботу посещает местную баньку, считает это намного приятней, нежели скучную помывку в крохотном закутке. Единственный признак цивилизации, оживляющий тусклую жизнь в дореволюционном жилище — телефон.

Как во всех старых домах, ступени лестницы — музыкальные: скрипят, поохивают, жалуются на нелегкую свою судьбу. Так громко, что нет необходимости выбивать на звонковой кнопке у дверей мотив детской песенки — обитатели второго этажа загодя знают о прибытии гостей.

Славка с вымученной улыбкой ожидал меня возле раскрытой настежь двери. Шея обмотана полотенцем, лицо — красное, видимо, измучила парня температура.

— Не обращай внимания на придурковатый видок, — пожал он протянутую руку, пропуская в квартиру. — Второй день валяюсь, глотаю разную гадость, полощу рот содой с иодом. Сейчас — один: жена — на работе, сын — в школе. Так что нам никто не помешает… Все же, что нового?

— Все старо, как наша житуха… Про убийство Суворова знаешь?

— А ты уверен в том, что это — убийство, а не дорожное происшествие?

На тумбочке радостно закричал электрический чайник. Славка достал из шкафчика сахар, печенье, масло, нарезал крупными ломтями батон хлеба. Извлек бутылку водки, раздумчиво оглядел её, покосился на меняи со вздохом поставил на место.

— Отведать жениного винегрета с малахольной селедочкой не желаешь?

— Сыт, — выразительно провел я ребром ладони по горлу. — С утра набил желудок сосисками с картохой — по сей час икается…Что до так называемого «дорожного происшествия» — давно вырос из детских штанишек. Примитивное убийство…

Вкрадчиво замурлыкал радиотелефон. Ромин взял трубку. Слушал внимательно, не переспрашивая, не перебивая, только изредка покашливал. Положив на стол трубку, долго молча расхаживал по кухне.

— Кажется, ты прав, Костя… На окраине Кимовска нашли грузовик. Сейчас с ним работают… Водитель, естественно, смылся. Ищут… Итак, твоя версия?

— Упорно подталкивают следствие в нужном преступникам направлении. Дескать, убийцы Вартаньяна погибли, дело можно закрывать… Или — наоборот: убрали людей, которые слишком много знали… В последнем варианте я глубоко сомневаюсь, ибо немного знаком с Тимофеичем, уверен — он не убивал и вообще не замешан в преступлении… Побывал у него дома…

Я вкратце описал посещение Ларисы Евгеньевны, неудачный визит в дом Суворова, головокружительную акробатику вредного сторожа. Одно только утаил — покушение. Терпеть не могу охов, ахов и «инструкций по соблюдению техники безопасности» — появляется мерзкая тошнота, будто голова переместилась в желудок, а он занял её место.

— Что по твоему нужно предпринять?

Будто возвратилось старое время, когда Ромин учился у меня азам профессии, сверял с моим опытом каждый свой шаг. Ну, что ж, Славку можно понять, любой сыщик на его месте поступал бы так же, да и я непрочь поучиться у старших коллег. Столько упущено дорогого времени — простить себе не могу давнишней оплошности с фальшивой взяткой.

— У меня наметилась интересная ниточка, но говорить о ней преждевременно. Мой совет — делай вид, что веришь в виновность двух погибших работяг, допрашивая свидетелей, больше расспрашивай о них, интересуйся связями. Нисколько не сомневаюсь, что в Росбетоне «сидят» бандитские инфораторы, сообщающие авторитетам о каждом нашем шаге. К примеру, тот же дед Ефим, воротный страж, пронырливый и в»едливый старикашка, в молодости сотрудничавший с НКВД, чем не пособник преступникам?… Собственно, причастность зловредного старика к преступлениям, считай, доказана. Арестовывать его — преждевременно. да и нет оснований, а проследить — в самый раз. Авось, выведет на босса… Выздоравливай поскорей и принимайся за дело…Просто необходимо успокоить бандитов, убедить их в том, что мы с тобой поверили в виновность Тимофеича и его бородатого дружка…

— А ты чем займешься? — взмолился Славка. — Хотя бы намекни. Вдруг пересекутся наши следственные тропки и станем мы топтаться на одном и том же месте…

— Не станем! Ибо я буду сверлить дырки в более высоких сферах… Видимо, придется покинуть Пантелеймонова, сменить его на более перспективного «хозяина»…

Судя по недоуменному выражению лица болящего сыщика, Ромин так ничего и не понял. Усиленно морщил покатый лоб, обидчиво покусывал губы, но от дальнейших расспросов удерживался — знал мой характер, ученик, ни за что не уступлю. Одно только дошло — ему отведена второстепенная роль этакой маскировочной сети, под прикрытием которой мне предстоит прокопать подземный ход в логово настоящих преступников. Потом уже — фронтальный удар уголовного розыска с одновременным ударом с тыла завершит задуманную операцию.

Я будто наяву видел заключительный этап трудных поисков, убийц, закованных в наручники, их пособников на скамье подсудимых. Тогда и напишу покаянное послание начальнику кимовского уголовного розыска. Примите блудного сына, отбывшего наказание за несовершенное преступление, обещаю впредь быть более внимательным. Залог полного исправления — раскрутка убийств главного экономиста Росбетона и двух работяг… Не без помощи, конечно, ваших сотрудников…

Покинув уютную квартиру Роминых, я возвратился в Росбетон. Страшно хотелось пойти домой, перекусить и подремать до прихода с работы Светки, но давила необходимость показаться в чертовой конторке, лишний раз продемонстрировать служебное усердие. На предприятии должны знать: Сутин работает и ничем, кроме выполнения своих обязанностей, не занимается. Не зря же я перед от»ездом в Москву или даже покидая территорию завода обязательно испрашиваю разрешения генерального директора либо одного из его замов. Желательно, на людях, громогласно и до предела официально.

Конечно, слухов не избежать — секретарша может выдать желаемое за действительное, болтануть бухгалтерше, та поделиться с инженером отдела технического контроля… И — пошло, поехало… Но слухи долговечными не бывают, они гаснут для того, чтобы вспыхнуть тут же по другому поводу и в адрес другого действующего лица. Скоро, очень скоро женщинам надоест перемывать бедные мои косточки… Дай-то Бог!

Возле ворот переминалась с ноги на ногу сменщица деда Ефима с длинным прозвищем Сама Себя Шире. Завидев непосредственное начальство, нагнала на лицо множество морщин, что означает, по её мнению, доброжелательную улыбку, полную готовность немедля броситься выполнять полученное распоряжение.

— Припозднились, Сергеич?

— Ходил по делам в город, — максимально деловым тоном ответил я. — Начальство послало. Утром вызвал Вацлав Егорович и откомандировал.

Дежурная понимающе закивала головой, дескать, дело подневольное, приходится подчиняться. И мелкой рысью поспешила к груженной машине — проверять документы и пересчитывать фундаментные блоки.

А я пошагал к административному зданию.

В застекленной конторке вместо Феофанова — угрюмый мужик, выдавливающий из себя за смену не больше пяти бессвязных фраз. Подобных молчунов поискать! При моем появлении покивал головой, дескать, на месте, все в полном порядке, можете быть спокойны, и снова уставился на жестяную кружку с горячим чаем.

Я ответил одобряющей улыбкой и поспешил на третий этаж, проконтролировать подружку. Хотя бы — визуально. Навещать кабинетик главного технолога вошло в привычку: приоткрою дверь, погляжу на занятую бумагами или телефоном Светку — на душе становится покойно, будто её, душу, смазали специальным бальзамом.

На этот раз «бальзам» не получился — дверь кабинета заперта. Пришлось заглянуть в общую комнату, к инженерам-технологам.

— Где бродит ваша хозяйка?

В комнате — три стола, два из которых пустует, а за третьим склонилась над чертежами молоденькая деваха годков эдак двадцати трех, не больше. Она уже давно строит мне глазки и обстреливает обещающими улыбочками, но Светка крепко держит вожжи своего возлюбленного, и мне никогда в голову не приходит «сыграть» левую партию на чужом «инструменте».

— Светлана Афанасьевна пошла в цеха… Соскучились? — девчонка сделала очередную попытку увлечь любовника начальницы фривольным разговором. — Я бы на её месте надолго такого мужчину, как вы, не оставляла…

— Почему?

— Украсть могут! — звонко рассмеялась инженерша, кокетливо пожав покатыми плечиками. — Вот даже наша дебелая Соломина подозрительно на вас поглядывает, что тогда говорить о других женщинах?

Нетрудно догадаться, кого она имеет в виду. Но об»ясняться в служебное время в служебном помещении все равно, что пытаться полакомиться конфеткой, не сняв с неё бумажки. Оба мы отлично понимаем бесплодность интригующей беседы.

— Простите, сейчас я тороплюсь… Как-нибудь продолжим интересный разговор… В другом месте…

Девичье личико вспыхнуло румянцем, будто симпатичный мужчина поджег его своим обещанием продолжить разговор, а я побежал в цеха.

Найти главного технолога трудней, чем генерального либо его замов, она может находиться либо на растворобетонном узле, либо на полигоне, либо у арматурщиков, либо в лаборатории, короче, везде. Территория завода огромна, оббежать её — дня не хватит.

На этот раз повезло — едва вошел в производственный зал, увидел возле одного из стендов свою любимую, распекающую толстую Соломину. Появиться в их обществе — принять удары сразу с двух сторон, ибо женщины считают себя соперницами, и их взаимная антипатия при моем появлении превращается в тротиловую шашку с подожженным бикфордовым шнуром. В качестве которого выступаю я.

Пришлось свернуть в арматурный отсек и освидетельствовать его на пожарную безопасность. Ползающие на коленях арматурщики ехидно посмеивались, матерно подшучивали, предлагали мне связать хотя бы один каркас. Ради развлечения. Я в свою очередь отвешивал тяжеловесные пожелания, травил набившие оскомину анекдоты.

А сам нет-нет да и брошу вопрошающий взгляд на спорящих женщин. Ну, сколько можно зубатиться по поводу низкопробного цемента и замусоренного песка, на самом деле — по моему адресу. Вот надоест мне «дележка», развернусь и отправлюсь договариваться о встрече с молоденькой инженершей.

Наконец, соперницы разошлись в разные стороны. На подобии боксеров на ринге. Соломина, горделиво потряхивая жировыми складкми и выпятив могучую грудь, пошла в сторону лаборатории, Алферову я перехватил возле выхода в вестибюль.

— Не пора ли домой? — выразительно поднес я к её лицу наручные часы. — Время — около пяти…

— Вот и шагай, коли нечего делать! — проворчала сквозь зубы любовница, не успев остыть после схватки с завлабом. — Мне предстоит ещё расшвырять бумаги… Приготовь к моему приходу что-нибудь вкусненькое, — более миролюбиво попросила-приказала она.

Ради Бога, начальница, оставайся на своей руководящей работе хоть заполночь, хоть до утра, устало подумал я, проводив Светку к лифту, сейчас прихвачу в комке бутылку «столичной», разжарю дома привычную яишню, сдобрю её свекольным хренком и устрою себе отдых по первому классу. С пряными килечками, винегретиком, украинским сальцем и полуголыми девицами, отплясывающими на телевизионном экране сексуальный танец.

Дома разделся, бесцельно побродил по комнатам, мимоходом включил на половину громкости телевизор. Светка появится не раньше девяти вечера, можно с яичницей не торопиться. Для просветления мозгов хлопнул полстакана водки, закусил килькой — вместе с головой и хвостом, развалился в кресле и принялся продумывать подходы к помошнику депутата Госдумы.

Ничего не поделаешь, придется напроситься на прием, телефонными разговорами глубоко не достанешь. О чем именно говорить при встрече лицом к лицу? Как увязать свой визит с содержанием таинственного конверта Вартаньяна? Каким образом заставить раскрыться собеседника, самому оставаясь в полумраке?

Вопросы, вопросы… Отыскать ответы на них — осилить добрую половину дороги, ведущей к истине…

В половине девятого заверещал телефонный аппарат.

— Слушаю.

— Это я, миленький. Собираюсь домой, можешь поставить на огонь жаренную картошечку, собрать на стол… До чего же я голодна, глупыш, выразить невозможно!

Все в порядке, домработник озадачен, ужин должен быть готовым…

И тут я спохватился — хлеба-то нет! Последнюю половину батона умяли за завтраком. Увидит Светка пустую хлебницу — скандал обеспечен и не простой — со сверканием молний и громыханием грома. Она может простить мне все, даже измену, а вот голодное состояние — никогда.

Быстро сунул ноги в мокрые туфли, на ходу натянул дождевик и, не ожидая занятого кем-то лифта, сбежал по лестнице, прыгая через три ступени сразу.

По закону подлости булочная рядом с домом закрыта на ремонт, пришлось бежать чуть ли не на другой конец города. Вспомнил я молодые годы, армейские марш-броски — двести метров бегом, сто — шагом, подобрался и рванул по тротуару. Через два квартала понял — молодость ушла, забрав с собой прежнюю силу и сноровку, задыхаюсь, ноги от напряжения подрагивают. Короче — полный абзац!

Авось, Светка задержится на работе. И я перешел с бега на спортивную ходьбу. В усиленном темпе.

Ранние сумерки опрокинули над городом звездную чашу. Легкий ветерок пробегает по кронам деревьев, бьет в лицо. Улица — пустынна, изредка её перебагает запоздавший работяга, или, прижимаясь к фасаду дома, выгуливает собаку мужик.

На третьем квартале пришлось перейти на неторопливый шаг.

Впереди — теплая компания: трое подвыпивших парней пощипывают таких же пьяненьких, хохочущих девчонок лет по четырнадцати, не больше. Ничего удивительного — обычная картинка из современной жизни, раньше пели серенады, сейчас дружно матерятся, раньше целовали дамам ручки, ныне прилюдно лапают.

Мне показалось — при моем приближении от компании отошел, постукивая палочкой по асфальту, старичок, удивительно похожий на воротного стража Росбетона… Наверняка, показалось — отдежуривший свою смену дед Ефим сейчас возится на своем участке, что ему, старому бедолаге, делать в «цивилизованной» части города. Особенно, с учетом того, что он изрядно засветился, наследил.

— Чего кривишься, дерьмо вонючее? — загородил мне дорогу один из «кавалеров». — Или не нравится наша компания?

Булочная вот-вот закроется, а мне предлагается один из вариантов примитивной уличной драки. Типа — ты меня уважаешь?… Ах, нет? Тогда получай плюху! Светка, небось, уже спешит домой, постукивает каблучками по тротуарам. Через парк одна, конечно, не пойдет — выберет более длинную, зато — безопасную дорогу.

— Некогда мне, парни, тороплюсь, — миролюбиво проговорил я. — Что мне до вашей компашки — сами разбирайтесь.

— А мы вот не торопимся, — необ»езженным жеребцом заржал второй, сунув руку в карман. — Поделись с нами башлями, а? На пузырь не хватает.

Обойти стороной компанию не удастся, да и стыдно пасовать перед уличными хулиганами. Я остановился, подобрался. Не чувствовал ни страха, ни злости, в душе — одна досада: испортят же вечер, паразиты неумытые, заставят снова поругаться с подружкой.

— Гляди-ка, он, падло, ещё и кулаки сучит…

Знать бы парням, что задирают бывшего сыщика, специалиста по карате, знатока самбо и ещё доброго десятка боевых единоборств — тогда может быть отступили бы. Но мальчиков гнала пьяная одурь, подталкивала вседозволенность.

Первый удар я отбил играючи — подставил согнутую в локте руку, от второго спасся, поднырнув под локоть ударившего. И тут мне в голову хлынула волна злости. Ах, вы так, подонки, мать вашу вдоль и поперек? Ну, теперь глядите…

Ударом ребра ладони по горлу отправил в глубокий нокаут более рослого хулигана, пяткой ноги в прыжке достал второго. Третий выхватил нож, но даже не успел размахнуться — мой кулак вошел ему в солнечное сплетение.

Оставив за собой охающую, стонущую, ползающую по асфальту братву, я спокойно пошел в сторону булочной. Сейчас — около девяти, должен успеть.

Не успел — догнал милицейский «газик».

— Вот он, бандит! — кричала из него размалеванная девчонка. — Мирно общались, а он напал, покалечил наших мальчиков… Хватайте его!

Я не успел ничего сказать — два милиционера взяли меня под руки и поволокли к машине. Конечно, ничего не стоило расправиться с ними так же, как недавно — с хулиганами, но пребывание в следственном изоляторе, а потом на зоне, привило мне уважение к людям в милицейской форме. Поэтому я безропотно покорился. Упрямиться, доказывать правоту — себе дороже станет, врежут по морде, а то и по почкам. Меры воздействия на нарушителей опробованы неоднократно, ребята крепкие, здоровые, натренированные.

Подсаживая меня в машину, приложили в качестве профилактики палкой по загривку, обложили многослойными матюгами. Вот тебе и правовое государство, вот и защита прав и достоинства гражданина великой России. Я успел успокоиться — недавно бушевавшая во мне ярость перешла в иронические размышления.

— Пьяный дебош, — коротко доложил сержант дежурному офицеру. — Покалечил трех пацанов…

Унюхал все же несчастные полстакана водки! Специалист, ничего не скажешь.

— Вот этот долговязый? — удивился лейтенант. — Силен, бродяга — с тремя справился… Наверно — хлюпики, младенцы?

— Да нет, вроде, парни крутые… Похоже, он оказался «круче»… Или водка погнала на преступления…

— Тогда пусть протрезвится в обез»яннике. Завтра придет начальник — разберемся…

— Никаких «завтра», лейтенант, — заупрямился я, представив себе, что станется со Светкой, когда она войдет в пустую квартиру. — Разрешите позвонить…

— Наш «звонок» дорого тебе станет, — засмеялся сержант, вытаскивая из кармана трубку сотового телефона. — Плати сто долларов — три минуты разговора.

Даже здесь, в милиции — дикий, неуправляемый рынок, вяло удивился я, стоит ли осуждать пацана, потребовавшего вознаграждение за обычную человеческую услугу — показать, где проживают Сувороы?

Лейтенант оказался большим психологом — понял: дело не чисто, задержанный не относится к числу занюханных алкашей, закатит после освобождения скандал — не расхлебаешь неприятностей. Что-то насторожило его в моем поведении, заставило обращаться более вежливо.

— Звоните, — подтолкнул он ко мне телефон. — Только — покороче.

Когда в трубке послышалось хрипение болящего Ромина, оно показалось мне пением райской птички.

— Выручай, Славка…

— Что случилось?

Выслушав мою бессвязную исповедь, капитан попросил передать трубку дежурному. О чем они говорила я не понял, но выражение лица лейтенанта было не таким веселым, как только что. Покраснел, бедняга, на лбу пот выступил.

— Извините моих парней, Константин Сергеевич, — пробормотал он, глядя мимо меня на висящий на стене портрет очередного руководителя. Будто не передо мной извинялся — перед ним. — Промашка вышла… Не обессудьте…

Через несколько минут, сопровождаемый извинениями и твердыми обещаниями «разобраться» с пьяными хулиганами, я помчался в булочную. Убедился — опоздал, закрыта и понуро поплелся домой, проклиная свою забывчивость, пьяную компанию и… деда Ефима… Уж не с его ли подачи хулиганы привязались ко мне? Чего добивался хитроумный старикан? И кто им руководит?

Одно совершенно ясно: старик — шестерка Пантелеймонова. Тогда с какой-такой радости генеральный директор решил малость попугать своего персонального сыщика? Или дед Ефим — слуга двух господ, работает не только на Вацлава Егоровича, но и, предположим, на того же Волина? А может быть разворотливый новый сексот «прибомбил» не двух, а трех-четырех боссов и отсасывает у них солидные «гонорары»?

Что касается Волина — сомнительно. Потому-что алогично. Зачем, спрашивается, одновременно и приглашать на службу, ещё и как приглашать — настойчиво, энергично, и пытаться отправить на тот свет?

Очередная порция безответных вопросов обрушилась на бедную больную голову начальника пожарно-сторожевой охраны. Почему-то теперь я был на все сто процентов уверен в том, что пьяных парней на вечерней улице «инструктировал» именно бывший негласный сотрудник НКВД. Именно он столкнул на меня каменую глыбу…

Лифтом опять я не воспользовался — медленно пополз по скудно освещенной лестнице. Будто сонная муха по обоям. В голове перемешались разнообразные версии и предположение, в висках кровь выбивала азбуку Морзе, глазные впадины, казалось, превратились в глубокие овраги.

Какими словами встретила меня голодная Светка можно только догадываться…

12

Именно с тогдашнего «бесхлебья» все и началось. Моя ревность превратилась в мишень, обстреливаемую ежевечерне из многочисленных «стволов».

Светка будто обезумела — появляется домой не раньше девяти вечера, закончились наши вечерние прогулки от Росбетона до центра города с посещениями магазинов и ранка. Мало того, моя сопостельница возвращается на иномарках в сопровождении местных бизнесменов. Однажды видел с балкона, как наш генеральный доставил её к под»езду и на прощание почтительно поцеловал ручку.

Я понимаю разницу между главным специалистом Росбетона и сторожем-пожарником, которого не приглашают на посиделки, не поят коньячком. Разные сферы общения, разные уровни знакомств. Ничего не попишешь, так уж устроена жизнь. Но я, между прочим, не простой работяга — фактический муж высокопоставленной дамочки, со мной не мешает и посчитаться.

Обида в»едалась в душу, больно щипала самолюбие, разжигала ревность. Предположим, тот же Пантелеймонов не понимает абсурдности сложившихся отношений, но Светка ведь должна понимать! Если не башкой, то женским чутьем, которое у каждой представительницы так называемого слабого пола развито не хуже нюха розыской овчарки.

Похоже, её вполне устраивает шаткое равновесие в нашей семье. С одной стороны, захватывающий дух успех у руководителей Росбетона и бизнесменовской мафии, с другой — наличие верного любовника, он же — домашняя хозяйка. Шикарные застолья, раскатывание на престижных иномарках и домашнее тепло, исходящее от с в о е г о мужчины.

Я иронизировал, издевался над собой, будто подкидывал сухой хворост в разгорающийся костер недовольства. Травил себя мутными картинками общения Светки с вылощенным генеральным, до боли «кололся» ревнивыми подозрениями. Будто наркоман наркотиками.

На третий или четвертый день после того, когда Славка вызволил меня из милиции, вечером курил я на балконе, ожидая, когда какой-нибудь миллионер доставит мою любовницу. Настроение, прямо признаюсь, препакостное. Жизнь со Светланой, которая раньше казалась мне неземным блаженством, повернулась изнанкой, и не только в смысле общения и выпивонов. Сколько платят мне? Два с половиной куска. Сколько получает главный технолог? Пятнадцать. С кем общается начальник службы? Со сторожами, пожарниками, разными дедами и бабками. В какой компании проводит время «супруга»? Крупные бизнесмены, ведущие руководители, мэры пополам с префектами…

Любой мужчина хочет быть главой семьи, добытчиком, ухоженным и обласканным хранительницей домашнего очага. Спрашивается, ради чего я должен терпеть прямое уничижение мужского достоинства? Мы со Светкой, будто поменялись местами: добытчик — она, хранитель семейного очага — мужчина.

Так что же у нас с ней общего, кроме постельных утех? Но и в области секса главный технолог постепенно превратилась в повелительницу. Когда заниматься любовью, в какой позе и в каких условиях — ответы на эти интимные вопросы дает только Светка, оставляя за мной только одно право — подчиняться.

Сладкие всхлипывания во время оргазма теперь казались мне ненатуральными, притворными. «Натуральное» отданы тому же Пантелеймонову. Либо — Листику.

Господи, до чего докатился бывший сыщик! Сейчас, на балконе, я начал понимать, что семьи так и не сложится, что Светка живет в одном измерении, я — в другом. Не пора ли перестать тянуть волынку и разбежаться? В конце концов, я не бомж, у меня имеется родительская комнатушка в коммуналке, работа. Что касается интимной жизни, тоже не буду обделен женским вниманием — достаточно вспомнить жаждующую моих об»ятий Соломину и вспыхивающую румянцем от моего взгляда инженершу светкиного отдела. Ни та, ни другая не откажутся от легкой, ни к чему не обязывающей любовной игры.

«Нарисовал» себе предстоящую «счастливую» жизнь без Светки и… ужаснулся. Нет, ни за что, нужно искать другие выходы, жизнь так припаяла меня к сопостельнице — если и оторваться, то — с кровью, с муками, которые мне явно не под силу. Вот и стоит на балконе безвольный начальник пожарно-сторожевой службы Росбетона, ожидает, когда новый поклонник женской красоты привезет в «мерседесе» любюмую женщину сыщика, курит, заполняя консервную банку дымящимися окурками.

Я не могу ни уйти от Светки, ни оставаться рядом с ней. Сплошная безысходность, идиотское положение…

Около восьми заработал телефон.

Сейчас подружка оповестит: приехать не могу, срочные дела, ожидай утром, дорогой муженек-сопостельник, не скучай, милый. И не забудь к утру заварить кофе покрепче… Правда, такого ещё не было, но исключить подобной возможности я не мог.

Звонила не Светка.

— Здравствуйте, Константин Сергеевич. — прошелестел в трубке тихий мужской голос. — Простите за беспокойство…

Волин! Ему-то что нужно от затраханного мужика? Договорный срок кончается только через неделю, именно тогда «музыкальный» бизнесмен имеет право требовать моего окончательного решения. Он уверен — положительного.

— Решил позвонить пораньше. Ваше согласие необходимо немедленно — так складываются обстоятельства.

— Но я ещё не решился…

— Дорогой дружище, вам все равно придется согласиться с моими предложениями, так стоит ли тянуть время? Поверьте, у меня вам будет намного лучше, нежели у Пантелеймонова: и материально, и морально.

Интересно, о каких-таких «обстоятельствах» идет речь? Неужто я превращаюсь в некий спасательный плот, который должен вызволить из морской пучины утопающего Волина? Тем более, не следует торопиться — как бы не утонуть вместе с «крышей».

— Повторяю, ещё не созрел. Обещаю через недельку дать ответ…

В бархатистом голосе Семена Аркадьевича появились шипящие оттенки. Кажется, ещё пара минут и трубка взорвется от немыслимого напряжения.

— Убедительно прошу не играть со мной в дурачка, многие пытались это делать и… Неделю ждать не могу — через три дня вы должны приехать ко мне для окончательного разговора.

Частые гудки обрушились автоматными очередями.

Прошло ещё два дня.

Как обычно, вечером я занял «наблюдательный пункт» на балконе. Стою и покуриваю, бездумно следя за кольцами табачного дыма. Рвать нервы, размышляя о непростых отношениях между мной и Светкой, не хочется, надоело. Душевные переживания не способны что-либо изменить в моей нескладной жизни, следовательно придется либо отстраниться от них, либо отправиться своим ходом в местную психушку.

Восемь вечера. Ни подкатывающего к под»езду «мерседеса», ни телефонного звонка, извещающего о скором прибытии сопостельницы в родные пенаты.

Девять. Тот же результат — ничего.

Десять…

Я стал медленно «закипать» беспокойством и злостью.

Одинадцать…

Никогда ещё Светка так поздно не приходила — если не в девять, так максимум в половине десятого, с непременным телефонным предупреждением. Может быть, крайние обстоятельства: банкет по случаю неожиданно выпрыгнувшего выгодного заказа или приезд знатных гостей из-за рубежа? Но что помешало ей позвонить, предупредить? Знает же — волнуюсь, переживаю…

Не стоит успокаивать себя всяческими домыслами — что-то произошло ужасное. Выстаивать на балконе, придумывая извиняющие любовницу обстоятельства, не только глупо, но и опасно.

Рывком сорвал с рычагов телефонную трубку, решительно набрал на диске знакомый номер домашнего телефона генерального. Набирал и про себя молился: дай Бог, чтобы Пантелеймонова не было дома, Господи, сделай так, чтобы он задержался в Росбетоне на очередной пирушке. Вместе со Светкой.

Бог не внял моим горячим молитвам — трубка ответила хорошо поставленным баритоном.

— Слушаю вас.

— Простите за поздний звонок, Вацлав Егорович. Сутин…

— Что произошло? Еще одно убийство?

— Слава Богу, нет… Просто жена до сих пор не возвратилась с работы и я беспокоюсь…

Впервые я назвал Светку женой не про себя, как делал это обычно, — вслух. Пантереймонов скептически буркнул что-то непонятное, но достаточно обидное. Я с трудом удержался от дерзкого выражения из производственного «арсенала», позаимствовав его у того же погибшего Тимофеича.

— Вы имеете в виду Светлану Афанасьевну?

— Да, ее… Еще раз простите… Я очень волнуюсь… Уже двенадцатый час ночи… Извините за беспокойство…

— Ничего… Странно, где она бродит в столь поздний час… Мы вместе вышли из Росбетона в семь вечера. Попрощались. Я хотел довезти её до дома на машине — отказалась… Вот, пожалуй, и все, что могу вам сообщить.

— Светлану Афанасьевну никто не провожал?

Иронический смешок, за который следовало бы врезать по физиономии.

— Слежка за своими сотрудницами не входит в мои обязанности… Успокойтесь, Сутин, ничего страшного, бывает. Заглянула к подруге, заболталась. Женщины — есть женщины. Советую хлопнуть стакашек водочки и лечь в постель…

Короткие гудки. Генеральный даже не попрощался — просто положил трубку. Обижаться глупо — мы с ним находимся на разных полюсах понимания вежливости и культуры общения. Кроме того, мне было не до обид. Куда же исчезла Светка? Успокоительные поглаживания Пантелеймонова не только не вернули мне равновесие — ещё больше растревожили.

Следующий звонок — в милицию. Вопрос, который я задал дежурному настолько страшен для меня лично, что дыхание прервалось и помутнело в глазах.

— У меня пропала жена… Простите… Возможен несчастный случай…

— Фамилие, имя, отчество, возраст?

— Светлана Афанасьевна Алферова… Тридцать восемь лет…

Молчание свидетельствует о том, что дежурный перебирает какие-то бумаги, перелистывает страницы журнала… Я мысленно подгоняю его: скорей, ну, скорей же, скажи пожалуйста, что в твоих гроссбухах не зафиксировано ни убийство, ни наезд машины, ни обморока…

— Алферова у нас не значится. Попробуйте позвонить в морг больницы.

Звонить в морг я так и не решился, несколько раз снимал трубку, держал её на весу и с грохотом возвращал на прежнее место. Боялся своим звонком напророчить несчастье, услышать положительный ответ, лучше неведение, нежели трагическая реальность.

Поспешно оделся и пошел парком к Росбетону — знакомой аллеей, по которой мы со Светкой сотни раз возвращались с работы и столько же раз шли к воротам предприятия. Вдруг — неожиданный обморок и Светка сейчас лежит без сознания под деревьями? Лишь бы она осталась жива, лишь бы мне не найти бездыханное тело супруги… Да, да, именно, супруги, пусть незарегистрированной, не венчанной в церкви…

Луч фонарика скользил по траве, грязным скамейкам, кустам, окаймляющим аллею. Однажды, сердце екнуло и замерло — в кустах лежит человеческое тело! Тьфу, черт, алкаш! Так храпит, что листья на дереве вздрагивают от испуга…

Возвратился домой и снова придвинул телефонный аппарат. Ромин! Вот кто может мне помочь!

— Славка? Выручай, друг.

— Костя? Черт дранный, погляди на часы! У тебя что, бессоница? Глотни стакан водки — мигом уснешь…

Будто сговорились с Пантелеймоновым — и тот, и другой «подсовывают» успокоительное питье. А мне не нужен оглушающий сознание адкоголь — нужна Светка.

— Мне не до шуток… Пропала жена…

— Как это пропала? Поищи получше, пошарь под одеялом — найдешь.

Судя по игривому тону, Ромин ещё не ложился, а если и лег, то не для того, чтобы спать — побаловаться с женой. С трудом втолковал сексуальному разбойнику серьезность положения, попросил помощи. Капитан для этого имеет куда больше возможностей, нежели сторож-пожарник.

— Хорошо, сделаю все, что в моих силах, — твердо пообещал Славка. — Думаю, для паники нет оснований. Сам же говорил о том, что Алферова непредсказуема и взбаламошна. Вдруг умчалась в Москву… на помеле, к какой-нибудь из подружек, а тебя известить попросту забыла…

— Исключается. Подозреваю — Светку похитили…

Я не слышал, что говорил Ромин, уверенность в том, что Светка стала жертвой похитителей, охватила меня с такой силой — голова закружилась. На память пришел разговор с Волиным, его скользкая фраза о человеке, который сам себе вредит и приносит вред своим близким, сидела в сознании занозой. Подонок ещё и пример привел, как он, поскользнувшись, сбил с ног супругу.

На чем же «поскользнулся» отставной сыщик? Уж не на том ли, что не дал согласия перейти на службу в «музыкальную» мастерскую? Если это так, тогда Светку похитили по приказанию главы «крыши» и она находится в заключении у Волина. Вспомнились многочисленные запутанные коридоры и переходы, запертые двери в боковых ответвлениях…

Где— то там сейчас сидит Светлана. Может быть, с наручниками на тонких руках, с тоской и надеждой поглядывает на зарешеченное окно… Впрочем, наручники и решетки -из области старинных романов, сейчас все делается гуманней и проще…

В два ночи позвонил Славка.

— Одно могу сказать точно: под машину не попала, бомжами не убита, вообще, в морге не числится. Вынужден согласиться с тобой: похищена. Завтра начну раскручивать. Если похищение — обязательно позвонят и потребуют выкуп. Будь готов.

Знаю, что за выкуп — согласие работать на Волина… Заранее согласен, без условий и торгов, единственное требование — отпустить жену…

Утром на первом автобусе я выехал в Москву. Будто рыцарь, спешил на неслышный зов «принцессы». Недавние горькие мысли о взбаламошной девчонке, дерзкой и нежной, одновременно, одолевающей своего сожителя просьбами-приказаниями приготовить что-нибудь «вкусненькое», отгладить выходной наряд, убрать квартиру, расплылись совсем в других воспоминаниях. Более приятных и ласковых.

Теперь сопостельница представлялась мне идеальной супругой, единственной женщиной, которая мне нужна. Я рассеянно глядел в автобусное окно и… ничего не видел. Деревушки, коттеджи новых русских, речушки и поля с островками леса все это было своеобазным фоном, на переднем плане которого мне улыбалась Светка.

В таком же состоянии я ехал на метро, автоматически переходил со станции на станцию, толкался в переполненном троллейбусе. Машинально переставляя гудящие от напряжения ноги, сошел на конечной остановке.

Цеховая улица — необычайно пасмурна. Низкие облака, казалось, легли на крыши домов, солнце спряталось за ними. Под ногами — лужи, оставленные ночным дождем. Обстановка подстать моему настроению — тягостная, таящая в себе угрозу. Появиться в таком, полуразбитом, состоянии перед главой «крыши» ни в коем случае нельзя — полная гарантия поражения.

Вспомнив советы своего тренера по карате, я стал дышать глубже, заставил себя успокоиться, «проверил» надежность всех мышц своего натренированного тела. Так проверяет сам себя компьютер, «ощупывает» все программы и файлы, находит и излечивает вирусные заболевания.

Сейчас все решится. Если Светка находится в руках Волина, мне предстоит самое настоящее сражение, если не физическое, то схватка нервов. Поэтому я должен быть в полной, спортивной форме. И в физическом и в психическом плане.

В уже знакомую первую комнату мастерской вошел с абсолютно спокойным, хотя и безулыбчивым выражением лица. Обычный клиент, желающий узнать цены и сроки ремонта любимой своей трубы, гарантию качества и сохранности.

— Здравствуйте, господин Сутин! — громко приветствовал меня приемщик, отложив в сторону просматриваемые бумаги. — Рад вас видеть.

Комната пустая, ни одного посетителя, но мне показалось, что в приоткрытой двери, ведущей во внутренние помещения, мелькнуло лицо того самого «проводника», который в прошлый визит конвоировал меня к хозяину.

— Мне необходимо срочно переговорить с Семеном Аркадьевичем.

Приемщик огорченно вздохнул и развел руками.

— К сожалению, господин Волин сейчас отсутствует.

Я демонстративно уселся в мягкое кресло, стоящее возле окна, расстегнул дождевик. Раздражение медленно поднималось, заполняя все мое существо.

— Когда возвратится?

Повторное огорчение напоминало ворчание дворовой собаки, охраняющей запертый дом.

— Точно сказать не могу, думаю — во второй половине дня. Загляните часа в четыре…

Плохо скрытое пожелание: убирайся ко всем чертям не подействовало на нахального визитера. Я тоже вздохнул, копируя парня, и поудобней устроился в кресле. Мало того, придвинул поближе старую газету с кроссвордом и достал из внутреннего кармана ручку.

Мое поведение приемщику не пришлось по вкусу. Он поднялся, вышел из-за стола и остановился напротив «наглеца», скрестив руки на груди.

— Простите, но вы мешаете нам работать…

Я выразительно оглядел пустую комнату. Дескать, в чем заключается работа приемщика, если рядом с его столом не толпится очередь жаждущих сдать в ремонт свои скрипки и гобои? И углубился в разгадывание кроссворда… Областной центр России на букву «к»… Красноярск или Краснодар?… Нет, не подходит… А что по вертикали?…

И снова мне помешали. За окном зафыркал автомобильный двигатель и в комнате появилось сразу два мужика. Таких же мордатых и крепких, как приемщик… Трое противников — это уже явный перебор, а если к ним присоединятся невесть сколько «помощников» из-за двери, мне, пожалуй, придется нелегко.

Ничего, как-нибудь справлюсь. Хоть со взводом или даже — ротой. Холодная ярость подпитывалась уверенностью в том, что где-то поблизости находится похищенная Светка.

За окном пятился к дверям грузовик с кузовом, покрытым тентом. Видимо, я мешал его разгрузке. Тройка парней растерянно переглянулась.

Обстановка накалялась.

— Еще раз прошу вас покинуть помещение, — с трудом сдерживая злость, прошипел приемщик. — Погуляйте по свежему воздуху… Семен Аркадьевич раньше обеда все равно не появится.

— Нагулялся, — благожелательно проинформировал я, внимательно следя за входом. — Посижу, отдохну…

Извещая о готовности к разгрузке, машина вежливо погудела. Мне почудилось в этом гудке нетерпение, напоминание о некой грозящей опасности.

— Еще раз прошу вас, господин Сутин, покинуть помещение.

Я отрицательно помотал головой. Этот жест взорвал и без того накаленную атмосйеру.

— Выметайся, падло! — заорал мордатый. — Не то вышвырнем силой!

— Хорошо же у вас встречают гостей, — осуждающе проговорил я, примериваясь к столику, на котором лежал так и неразгаданный кроссворд. — Угрожают, матерят… Нет, друзья, как хотите, а я вам свою скрипку в ремонт не сдам. Лучше отнесу к конкурентам. Вот дождусь хозяина…

Разумней было бы подняться и уйти, в крайнем случае можно погулять неподалеку от бандитского офиса, контролируя вход и выход, но меня все больше и больше охватывало злющее желание «наказать» похитителей «супруги». Казалось, покинув приемную, я предам похищенную Светку, оставлю её в руках насильников. Поэтому я и развалился в кресле, внимательно наблюдая за действиями парней, поэтому и сохранял напускное спокойствие человека, уверенного в своих силах и праве поступать так, как ему хочется.

Приемщик медленно двинулся на меня, сжимая громадные кулачища. Два его напарника подступали с обеих сторон. Дверь распахнулась и оттуда вышли сразу четверо. Конечно, не с распахнутыми об»ятиями.

Кажется, предстоит нешуточное сражение.

Грузовик издал длительный гудок, на этот раз — раздраженный. Он подстегнул моих противников.

Пришлось так же медленно подняться. Нет, я не собирался покидать мастерскую, но для предстоящей схватки мне был нужен простор. Противники неправильно поняли мой маневр — они расслабились.

— Давно бы так… В штаны не наложил? — засмеялся мужик справа.

— Они у него давно мокрые, — поддержал его левый. — С самого утра опрастывается…

Приемщик оказался недоверчивей своих дружанов, он не смеялся, смотрел настороженно и злобно.

Сделав отвлекающий маневр, я врезал ему по челюсти с такой силой, что заболели пальцы. Не теряя времени, своим коронным ударом пяткой по голени вывел из строя правого, одновременно, ребром левой попал точно в намеченное место третьему — по шее.

Столик взметнулся в воздух и обрушился на растерявшихся мордоворотов. появившихся из «запасника». Взревев, они набросились на меня. В ход пошли сданные в ремонт музыкальные инструменты, полки, стулья. Я оборонялся, как мог, но где справиться с целой ратью озверевших бандюг? Пришлось отступить к окну.

Ловко брошенный табурет парализовал правую руку. Рядом с головой воткнулся в стену нож-финка.

Не знаю, чем бы закончилось сражение — скорей всего, меня одолели бы, но вдруг шум схватки заглушил громкий голос.

— Стоять!

В дверях — Волин. В длинном, почти до пят, плаще, в модной широкополой шляпе.

— Что происходит?

Парни побросали стулья и ножи, приемщик поспешно спрятал кастет.

— Господин Сутин отказался уйти…

— И вы решили выбросить на улицу моего друга?

— Но вы же сами знаете, — приемщик показал на грузовик. — Мы не могли…

Глава «крыши» несколько минут внимательно вглядывался в меня, будто изучали здоровенный синяк под глазом и повисшую правую руку. Его шестерки стояли почти по стойке «смирно», тоже помятые и побитые.

— Господин Сутин — наш сотрудник, считайте, мой заместитель. Прошу извиниться за доставленные ему неприятности.

В голосе — спокойная уверенность в праве приказывать и в том, что отданный приказ будет выполнен. Немедленно и беспрекословно.

Действительно, мордовороты с грациями цирковых медведей принялись склонять бычьи шеи, хрипло бормотать слова извинений. Дескать, бес попутал, не разгадали, с кем имеют дело, впредь — лучшие друзья, не стоит мне таить злобу за полученные ушибы.

Приемщик попутно пытался вправить вывихнутую челюсть, правый его сосед ворочал ногой и морщился от боли, левый стоял, склонив голову набок. Разгромленная комната не имела ничего общего с недавней ухоженной приемной: ломанная мебель, разорваные плакаты, рассыпанные по полу бланки квитанций.

Короче, бедлам!

— Я тоже приношу вам, дорогой Константин Сергеевич, извинения за происшедшее. Можете быть уверены, виновники будут строго наказаны… Разрешите пригласить вас в мой кабинет.

13

Я охотно повиновался. Говорить о Светке в присутствии волинских «пехотинцев» не только нежелательно, но и опасно. Черт их знает, что они могут предпринять, узнав, что жена победителя находится в их власти! В ярости вполне могут выйти из повиновения.

Шел вслед за Волиным, как одержавший победу полководец вдоль строя пленненых солдат. Когда мы следовали по многочисленным переходам и коридорам, позади гулко бухали шаги «конвоиров». Похоже, они не поверили заверению Волина о моем превращении в их дружана, и на всякий случай охраняли своего хозяина и благодетеля.

Как и в прошлый мой визит, Волин не уселся за рабочий стол, вместе с «гостем» занял место за угловым. На этот раз ни коньяк, ни фрукты не появились, видимо, этим хозяин лишний раз подчеркнул чисто деловой характер беседы.

— Я не ошибся, вы действительно соглашаетесь перейти ко мне на службу?

— Почти так… Но попрежнему при выполнении некоторых условий…

— Костяк? Пока-что мои усилия по его розыску успехом не увенчались. Но не теряйте надежды, думаю, все уладится.

— Костяк — не самое главное. Похитили мою жену…

Волин огорченно завздыхал, но мне показалось, что за этими сочувственными вздохами таится откровенная насмешка человека, заранее знающего о происшедшем «несчастьи».

— Господи, что за время, что за нравы!… Такая красавица, умница и — вдруг в лапах бандитов… Примите, дорогой друг, мои соболезнования. Поверьте, приму все меры… Если честно — влюбился в вашу супругу с первого взгляда. Да и как можно не влюбиться в такую прелестницу… Только не вздумайте ревновать, — замахал он руками, будто крыльями старинной ветрянной мельницы. — Отношение к Светлане Афанасьевне — чисто платоническое… Похитители вам не звонили?

— Зачем?

— Так уж принято в этих безбожных кругах: назначают сумму выкупа, сроки и так далее…

— Нет, никто не звонил.

— Вот это уже хуже… А может быть вы ошибаетесь, не было никакого похищения, супруга спокойно спит в своей постельке… Давайте проверим, а?

Предложение смахивает на издевательство. Я автоматически сжал руки в кулаки. Какой же мерзавец, этот бандит! Ведь я уверен почти на все сто процентов в том, что сидит сейчас Светка в одной из комнат и плачет… Нет, моя сопостельница никогда не плачет — выжать из неё слезы, по моему, намного трудней, чем из булыжника каплю воды. Злится, это точно, колотит кулачками в дверь — могу поверить, крестит вдоль и поперек похитителей труднопереводимыми сочетаниями слов — наверняка, но без слез и горестных всхлипываний. Силе воли и стойкости Светке может позавидовать самый могучий мужик.

Не обращая внимание на мое негодование, Волин набрал код Кимовска и номер телефона Светкиной квартиры. Несколько минут вслушивался в длинные, потом по его бледному лицу расплылась «радостная» улыбочка.

— Я не ошибся… Ну, и паникер же вы, дорогой дружище, — доверительно прошептал он, протягивая мне трубку. — Сами убедитесь.

Я не поверил своим ушам — трубка «алекала» светкиным голосом.

— Ты???

— Конечно, я, Костенька. А кто ещё может быть в моей квартире? Не Соломина же? — весело заблаговестила любовница, ударив сразу во все колокола. — А ты, небось, надеялся услышать голос этой жирной бабы, распустил слюнки, сексуальный маньяк…

Бедная заведующая лабораторией Росбетона — всегдашний пример, во всех бочках затычка. Имя «соперницы» сразу меняет тон голоса Светки, он становится скрипучим и вязким.

— Где ночевала?

Двусмысленный вопрос явно пришелся Волину не по вкусу — он поморщился и осуждающе покачал головой. Дескать, разве можно говорить такое женщине, да ещё такой умнице, как Светлана Афанасьевна?

— Ой, Костик, что произошло — словами не передать. Тем более, по телефону… Встретимся — расскажу. У Томки, ты её знаешь — моя подружка, в Москве живет, случился сердечный приступ. Когда вечером мне сообщили, обо всем позабыла — полетела выручать. А там — врачи, скорая, медсестры… Поэтому и не позвонила… Короче — ужас, кошмар… Думала придется хоронить… Томка только к утру оклемалась… А как ты провел ночь в одиночестве?

Многословие — первый признак вранья. Светка пытается скрыть за водопадом слов действительно происшедшие события. Знакомый, не раз ею опробованный способ давно мною разгадан. Соответственно, отработаны ответные реакции.

— Искал тебя. Даже генеральному звонил.

Светка поперхнулась. Упоминание Пантелеймонова уподобилось кляпу, загнанному в её болтливый ротик.

— Ладно, верю. Прошу тебя, Костик, поторопись домой. Сегодня я на работу не пойду — получила разрешение. Кушать хочется — ужасно, а на кухне — будто все вымели. Впечатление — ты был не один, устроил застолье для другой женщины…

— Скоро приехать не обещаю — дела. Свари пару яиц, под морозилкой лежит колбаса…

Волин слушал семейные откровения с нескрываемым выражением удовольствия и радости, будто голодная жена и заботливый муж «работали» на его фирму, помогали ей загребать баснословные доходы.

Я осторожно положил трубку радиотелефона и вопросительно посмотрел на собеседника. «Пациент» готов, можете его препарировать, солить, мариновать, как вам будет угодно, господин владелец музыкальной мастерской.

— Все ваши условия либо выполнены, либо находятся в «работе». Что касается Костяка, твердо обещаю — разыщу.

Я молча поклонился.

— Молчание — знак согласия, не так ли? Но мне хочется услышать нечто более определенное. Вы будете работать в моей фирме?

— Буду.

— Вот это уже кое-что, — потирая руки, воскликнул Волин, но льдинки в его глазах не растаяли, наоборот — увеличились. — Стартовый оклад вам известен, его увеличение либо уменьшение — в прямой зависимости от ваших успехов…

— Мне хотелось бы узнать причины настойчивого переманивания меня из Росбетона. Согласитесь, одно дело — просто предложить, совсем другое — настаивать, пуская в ход не только слова…

— Что вы имеете в виду? — насторожился глава «крыши».

— Похищение супруги, — тихо, но предельно четко, проговорил я, опершись локтем на столик. — То, что похищение Светланы Афанасьевны либо организовано, либо санкционировано вами — никаких сомнений. Точно так же, как и дурацкое нападение на меня пьяных парней. И слежка вашей шестерки, не буду упоминать его имени. и попытка разбить мне череп, якобы, случайно сорвавшимся камнем…

Волин похрустел суставами пальцев, вынужденно посмеялся. Будто я своими обвинениями доставил ему невыразимое блаженство. Притворство, наигранность противны в любых случаях, лично у меня сейчас они вызвали приступ тошноты.

— То, что вы сейчас сказали, лишний раз подтверждает: в выборе нового своего сотрудника я не ошибся. Аналитический склад ума, умение сопоставлять разные факты и укладывать их в определенную систему — несомненное ваше достоинство. Действительно, нападение на ночной улице задумано и выполнено мной. Похищение вашей супруги, каюсь, тоже моя вина. А вот так называемая «слежка» — абсурд, оно — не мой метод. Ищите другого «автора»… Что до покушения — глупость, обижающая меня. Обещаю провести следствие по полной форме и наказать виновников, неважно — своих шестерок либо шестерок конкурентов.

Угроза разобраться и наказать организаторов и исполнителей слежки и покушения на мою персону высказана жестко и непримиримо. Не проверить, усомниться — невозможно.

И я поверил.

— Вам нужны мои извинения или обойдемся без них?

— Обойдемся, — скопировал я улыбку хозяина. — Мне страшно хочется узнать о своих правах и обязанностях…

— Прежде отметим новую вашу должность.

Волин легко поднялся, подошел к мощной тумбе, стоящей в углу кабинета, открыл её и выкатил столик на колесиках. На этот раз он был сервирован по «праздничной» программе: тонко нарезанная дорогая колбаса, салаты, рыба под маринадом, копченное мясо, фрукты. На нижней полке — коньяки, вина, водки.

Ловко, будто много лет проработал официантом, хозяин подкатил столик, манерным жестом пригласил меня отведать угощение. Рюмки наполнились коньяком, фужеры — шампанским.

— Давайте, дорогой Константин Сергеевич, выпьем за наше плодотворное сотрудничество. Взаимовыгодное, — выразительно подчеркнул он. — Такое, чтобы никогда мне не приходилось применять силовые методы, а вам искать нового хозяина.

Пришлось согласиться с предлагаемым тостом. Особенно, в части применения «силовых приемов», ибо повторного похищения Светки я просто не выдержу. Что касается меня — ради Бога, пусть нападают хоть киллеры, хоть алкаши, хоть бомжи — с»умею отбиться. Уже доказано итогами схватки на ночной улице и в приемной офиса Волина.

Выпили. Закусили. Волин плотоядно набросился на поросенка, разрывал его на части прямо руками, азартно жевал, отрыгивал. Наброшенный полог культуры и умения вести себя в обществе сполз с него, обнажая сущность хама и наглеца.

После третьей рюмки сделали небольшой перерыв. Небрежно швырнув на столик скомканную салфетку, Семен Аркадьевич приступил к главному: изложению моих обязанностей. Как я и предполагал, о «правах» речи не было, ибо они не существовали в природе.

— Буду предельно откровенен, ибо без откровенности мой бизнес ничего не стоит. Первое. К убийству Вартаньяна не имею ни малейшего отношения. Насколько осведомлен, главный принцип расследования любого преступления — кому оно выгодно. Я не ошибаюсь? — и не ожидая подтверждения, продолжил. — Смерть Сурена Ивановича лично для меня явно невыгодна. Ибо именно он поддерживал деловые отношения с моей фирмой, которые приносили ей немалые барыши. Думаю, убийство главного экономиста Росбетона — дело рук моих конкурентов. Поэтому, я не только не стану мешать следствию, но по мере сил и возможностей помогу вам… Теперь, о ваших обязанностях… Выпьем?

Не дожидаясь согласия, наполнил рюмки, опрокинул в рот свою и придвинул тарелку с рыбой в маринаде. Удивительный аппетит! Ежели бы я обладал им — превратился бы в пампушку, а не в скелет, обтянутый пупырчатой кожей.

Пригубил коньяк и заел его долькой лимона. Есть не хотелось, вид жующего собеседника вызывал брезгливость.

— С первым, вроде покончили, — отодвинул Волин пустое блюдо. — Перейдем ко второму… Нисколько не сомневаюсь, что вы давно разгадали настоящее назначение «музыкальной мастерской». Действительно, под крышей скрывается… «крыша», — захохотал бизнесмен. — Собственно, загадка проста, как младенческая пеленка. Еще во время юбилейного торжества у Второва собравшиеся идиоты трезвонили во всю. Знаете, нередко делается обидно — на кого работаю, кого защищаю? Но дело даже не в этом — идиоты тоже необходимы, потому-что из них легче выкачивать деньги. Вартаньян не был идиотом, поэтому и поплатился… Моя фирма занимается не только… прикрытием платежеспособных предпринимателей, она — многопрофильное предприятие… Но об этом вам лучше не знать. До поры, до времени…

— Никак не могу понять, в качестве какого «винтика» я вам нужен?

Волин снова рассмеялся. Странная раскованность у человека, возглавляющего бандитскую организацию! По идее он должен быть немногословным и скрытным. А этот веселится, будто жаворонок в голубом небе, то и дело разражается дурацким смехом.

— Винтик, говорите? Точно замечено — винтик. Вы — опытный криминалист, великолепный сыщик. Мало этого — получили дополнительное «образование» в следственном изоляторе и потом — на зоне. Как я уже говорил, аналитический склад ума, талант сыщика и следователя в одном лице.

— Не боитесь предательства?

— Нет, не боюсь. Возвращение в уголовку для вас просто невозможно — не примут. Подрабатывать в качестве сексота — не по вашему, излишне гордому, характеру. Вот и получается — не подставите, не предадите.

Ошибаешься, мразь бандитская, злобно думал я, сохраняя на лице соглашающее выражение, и предам, и подставлю, только не сейчас — предстоит поглубже закопаться в твою «фирму», побольше узнать про её делишки. Заодно, под твоим прикрытием, жирный стервец, «поработать» с неким помощником депутата.

— Поразмыслил я и решил: такой человек, как вы, должен возглавить мой аналитический отдел… Пусть вас не пугает бюрократическое словечко «отдел», как такового его не существует. Вам предстоит стать единственным в своем роде начальником и подчиненным одновременно. Если хотите, главным аналитиком моей фирмы.

— Понятие очень уж расплычатое. Если можно — поконкретней.

И Волин охотно развернул передо мной картину многоплановой деятельности «главного аналитика». Чего он только не намешал! Определение платежеспособности клиентов, выгодность задуманных «операций» с той же недвижимостью, перспективы внедрения в правительственные сферы, отработка методов взаимодействия с купленными представителями силовых ороганов, смычка с родственными фирмами за рубежом…

— Но для этого мне нужно переселиться в Москву?

— Зачем? При необходимости я вас вызову. Не собираюсь устанавливать строгое служебное время — от и до… К тому же, первое задание предполагает ваше местожительство именно в Кимовске. Крайне необходимо определить платежеспособность Росбетона и банка Второва. Мне начинает казаться, что эти фирмы намного богаче, чем представляются. Вот и продемонстрируйте свои аналитические способности… Соответственно изменится стартовая цена ваших услуг… И ещё хочу добавить: кимовским деятелям необязательно знать о том, что вы фактически работаете на «крышу». Так будет лучше и для вас, и для меня, и для… Пантелеймонова и Второва. Надеюсь, расшифровывать эту проблему нет необходимости?

Я ограничился очередным пожатием плечами. Мне-то какое дело до информированности бывшего хозяина и его лучшего друга банкира? Пусть об этом побеспокоится господин Волин, я же стану выполнять его волю. Конечно, до тех пор, пока она совпадает с моими намеренями.

Вопросы и ответы исчерпаны, бутылка коньяка прикончена. На прощание Волин посоветовал не устраивать супружеских разборок, пощадить здоровье милой Светланы Афанасьевны, ей и без того достается от Пантелеймонова. Лично Семен Аркадьевич чувствует себя виновным в душевном потрясении, которое был вынужден нанести женщине, но в основном винит мою несговорчивость и неуступчивость.

— Остается скрепить наш договор, так сказать, на материальной основе.

Волин танцующим шагом приблизился к вделанному в стену сейфу, набрал комбинацию букв и цифр — дверца открылась. Долго что-то перебирал, считал, потом закрыл вместилище секретов и вернулся к угловому столику.

— Возьмите аванс — три тысячи баксов. Можете не проверять — фирма гарантирует.

— Почему так много? — спросил я, небрежно засовывая во внутренний карман конверт с деньгами. — Вы ведь назначили стартовую цену моих услуг…

— А это уж, дорогой аналитик, мои трудности, — весело перебил меня босс. — Не стоит вам туманить мозгим. Сколько хочу, столько и плачу… Судя по нашему разговору, вы заслуживаете большего. Извините, но многие сейчас страдают болезнью этакой неполноценности, принижают свои способности. Настоящий бизнемен обязан разобраться в качествах своего работника и соответственно поощрить настоящего трудягу. Знающего и опытного, умелого и старательного. как вы, к примеру.

Минут двадцать с лишком хозяин изливал заботу и внимание, демонстрировал доброту и чуткость. Потом тепло попрощавшись, взял нового своего сотрудника под руку и лично сопроводил в комнату приемщика.

— В основном, вам придется общаться с Димычем, — кивнул он на мордатого парня, все ещё потирающего потревоженную моим ударом челюсть. — Прошу вас не обижаться друг на друга, как принято выражаться в торговле, быть взаимно вежливыми… Так я говорю или у тебя другое мнение?

Неожиданное пожелание Димыч воспринял, как и положено, приказом. Он наклонил крупную, в черных завитушках, башку и исподлобья одарил меня далеко не дружеским взглядом. Дескать, раз хозяин приказывает — выполню, но твоего нокаута не забыл и никогда не забуду. При первом же удобном случае расплачусь, можешь не сомневаться.

Я милосердно подал новому «приятелю» руку. Тот сжал её с такой силой, что пришлось с трудом удержать крик. Ладонь будто стиснули слесарные тиски, подготавливая её под обработку напильником. Похоже, мой урок, данный этому мордовороту, не пошел впрок, как бы не пришлось повторить.

Волин с умиилением взирал на новых друзей. Когда трогательное «примирение» завершилось ещё одним дружескими рукопожатиями, он сопроводил «аналитика» к выходу…

Цеховая улица встретила меня все той же суровостью, помноженной на легкий снежок, подгоняемый резвым ветром. Обычная весенняя погода, но сейчас она будто напомнила мне, какую опасную игру я намереваюсь начать с преступным миром и как легко можно оказаться без трех взяток при мизере.

И тем не менее, я шел прогулочным шагом, распахнув на груди мохеровый шарф. Со стороны — принял мужик чуть больше положенного, едва не качается, но все же держится. Разрумянился, жарко ему, бедняге, вот-вот запоет «марш алкашей» типа «шумел камыш, деревья гнулись…».

А у меня, между прочим, ни в одном глазу не застрял бандитский коньячок. И настроение далеко не повышенное. Просто по привычке стараюсь держать перед собой этакий защитный «экран», не позволяющий даже случайным прохожим проникнуть в действительные мои мысли.

Там где Целовая улица вливается в Лабораторный проспект — улавливаете наименования героического прошлого нашего родного государства? — я неожиданно увидел знакомую фигуру старого человека, ковыляющего мне навстречу… Дед Ефим? А этому соглядатаю что понадобилось на окраине Москвы?

Главное сейчас — не позволить подозрительному топтуну засечь меня издали, не дать время на подготовку. Поэтому я зашел за угол первого попавшегося дома. Дедок приближался, бойко постукивая по асфальту знакомой палочкой, внимательно глядя себе под ноги — не дай Бог споткнуться о какой-нибудь камень, вывихнуть ногу на выбоине. Для профессионального топтуна травма ходули равноценна потере зрения.

Когда до деда Ефима оставалось метров двадцать, я выскользнул из-за укрытия и пошел ему навстречу.

— Сергеич? — резко остановился воротный страж Росбетона и вытаращил подслеповатые глаза. — Откель взялся здеся? Иль выходной дали?

— А вы что делаете? — вопросом на вопрос ответил я, изобразив такое же удивление. — Думал, садовый участок облизываете, а вы…

Два слова — садовый участок — «отпечатаны» жирным шрифтом, выделены солидными паузами. Надо нарушить показное спокойствие топтуна, показать ему, что акробатические номера не прошли мимо моего внимания.

Дед Ефим не завертелся, не смутился. Опытный сексот, ничего не скажешь!

— Тут такое дело приключилось… Дочка живет вон в той башне, попросила посидеть с внучкой… Обычная дедовская обязаннность — рази откажешься?… У вас тоже здеся родичи проживают, да? — с ехидцей спросил дедок, ощупывая меня далеко не старческими глазами. — Штой-то раньше не слыхивал…

— К товарищу заходил, в молодости вместе учились, — не остался я в долгу. — Отгулов скопилось немало, вот Пантелеймонов и расщедрился…

Минут десять мы с Сидоровым изощрялись в явном вранье, одаривали друг друга благожелательными улыбочками. А что остается делать? Не признаваться же в том, что и его «дочка», и мой «приятель» находятся в одном месте — в музыкальной мастерской.

— Значится, сейчас — домой, в Кимовск?

— Точно. Посижу у дружка, вспомним студенческие годы, обмоем встречу и — на автобус.

— Кланяйтесь тама всем знакомым, а я пару деньков погощу у дочи, душой отдохну, жирку нагоню на дармовщинку… А вам, Сергеич, советую больше не принимать, от вас и без ентого несет коньячком.

Унюхал все же, паразит, вон как брезгливо поморщился.

— Спасибо за заботу, дедуля… Привет дочке и внучке.

— Твоему приятелю тожеть передай мой приветик, — на прощанье с»ехидничал вредный дедок.

Я, независимо покуривая, пошел к остановке автобуса, дед Ефим застучал палкой по направлению к жилой башне. Медленно, раздумчиво, то и дело оглядываясь — уехал ли чертов начальник или следит за ним? Демонстративно отерев подошвы теплых ботинок, зашел в под»езд и затаился

Пришлось пропустить автобус, под его прикрытием скользнул за припаркованную рядом машину. И меня не видно, и обзор — дай Боже: просматривается стариковская башня и вход в мастерскую.

Сторож — тоже не дурак — долго стоял в под»езде. Показался оттуда только после отправления третьего по счету автобуса, внимательно оглядел остановку м прилегающие к ней дома, и поспешно затрусил в сторону Волинского офиса.

Что и требовалось доказать.

Я был прав, бывший сотрудник НКВД — слуга двух господ: господина Пантелеймонова и господина Волина, отсасывает из обоих солидные денежки. Но я-то при чем? И кто больше интересуется времяпровождением отставного сыщика: Росбетон или «музыкальная» мастерская?

Вдруг меня «разрабатывают» и те, и другие? В нынешнем нашем мире нет никаких оснований верить окружающим, недоверие превратилось в самый надежный щит, поэтому «дружеские» заверения Волина и благожелательность того же Пантелеймонова точно такое же вранье, как заверения деда Ефима о посещении дочки с внучкой.

Возьмем на заметку.

Я вскочил в автобус и помчался к метро. Оттуда, с двумя пересадками, к автовокзалу и — в родной Кимовск. Расшифровывать мою любимую подружку, сопоставлять болтливый язычок с невинными глазками.

Если вдуматься, зачем «расшифровывать», лишний раз травмировать Светку? Волин сам, почти без принуждения с моей стороны, признался в организации её похищения. Разве только выяснить некоторые детали…

Светка встретила сожителя истерикой. На этот раз не по причине голодного существования или невыглаженного постельного белья — просто так, без видимых оснований. Прижалась ко мне всем телом, будто стремилась спрятаться от чего-то смертельно опасного, залила потоками слез.

— Господи, Костик, как все это ужасно… Как страшно… Никогда не думала…

— Погоди, — отстранил я от себя женщину и требовательно всмотрелся в мокрое лицо с подрагивающими губами и погасшим взглядом. — Неужели твоя подружка так уж безнадежна? Успокойся, врачи сейчас делают чудеса, с того света вытаскивают людей…

— Какая там подружка, — безнадежно махнула рукой Светка. — Просто мне приказали так говорить… Но тебе врать я не в силах… Не могу…

Подруга так дрожала, так плакала, что мне пришлось взять её на руки, отнести в спальню и укрыть двумя одеялами. Заодно чуть ли не силой заставить проглотить сразу три таблетки валерьянки. Дождался, когда она перестала дрожать и всхлипывать, и приступил к допросу. По всей форме, только без заполнения привычного бланка и получения вводной информации — фамилия, имя, отчество, год рождения, место жительства. Ибо все это мне давно известно.

— Расскажи все, что с тобой произошло вчера вечером. Постарайся не упускать ни малейшей детали. Учти, попытка может повториться, надо быть ко всему готовой.

И Светка рассказала.

14

Пантелеймонов и главный технолог Росбетона вышли из административного корпуса вместе. На площадке, рядом с припаркованными машинами, остановились. Речь шла о предстоящей выставке с участием именитых бизнесменов и гостей из-за рубежа, в том числе — из Финляндии. Ни в коем случае не ударить в грязь лицом, не опозоритья — на это напирал генеральный директор.

— Все должно быть организовнно на самом высшем уровне. Плевать финны хотят на разные панели и урны, фундаментные блоки и конструкции остановочных павильонов общественного транспорта. Важна обстановка, понимаешь? Пои их коньяком, виляй бедрами, рассказывай опасные анекдоты — вот в чем состоит твоя задача. Пока обалдевшие от твоих грудок бизнесмены станут пялить на тебя глаза, наши люди подсунут им на подпись выгодные для нас контракты… Снабженец привезет на выставку достаточное количество коньяка и фруктов…

Алферова внимательно слушала, одобрительно кивала. Действительно, качеством отечественных железобетонных конструкций ни наших деятелей, ни, тем более, зарубежных не удивить. Не зря Пантелеймонов доверил педставительство на выставке именно ей, Светлане Афанасьевне. Обаятельная женщина, умный дипломат, толковый собеседник, она, как никто другой, способна обольстить кого угодно.

— Все поняла, Светлана?

Попробуй сказать — не все, или, не дай Бог, переспросить. Генеральный директор Росбетона вспыльчив на подобии подоженного бенгальского огня, в приступе гнева может такое сказать, о чем позже пожалеет.

— Все, до тонкости, Вацлав Егорович, — кокетливо заулыбалась Светка, поправляя на голове шапочку. — Справлюсь, не в первый раз…

— Тогда, до завтра… Время позднее, давай подвезу тебя к дому…

За последний месяц Пантелеймонов оказывает своему главному технологу особые знаки внимания, разве только не пытается завалить женщину на заднее сидение своей машины. Лучше пройтись пешком, подрожать от страха, чем испортить отношения с начальником очередным отказом.

— Стоит ли вам делать крюк? Узнает жена — припадок обеспечен. Я бегом по парку — пятналцать-двадцать минут и — дома.

— Сейчас в парке бродят наркоманы и бомжи. Как бы чего не случилось…

Светка понимала: Пантелеймонов беспокоится не об её безопасности — его волнует предстоящая выставка, ведущая роль на которой доверена ей. Поэтому её изрядно обижала фальшивая забота директора. Обычно редко когда предложит подвезти, а сейчас прикидывается джентльменом. Знаем мы это «джентльментство», от него за километр сексом припахивает.

— Ну, смотри, — недовольно пробурчал генеральный, усаживаясь в свой «мерседес». — Мое дело предложить…

Машина презрительно фыркнула и поехала к заранее раскрытым воротам.

Обиделся? Ну, и черт с ним, пусть обижается, подумала Светка, зябко ежась на холодном ветру. Разве позвонить Костику — пусть встретит? Нет, не стоит, ничего с ней не случится.

В этот момент дежурный позвал её к телефону.

— Кто звонит? — шопотом спросила она.

— Какой-то мужчина. Не отрекомендовался.

Скорей всего, Костик беспокоится, подумала Светка, принимая из рук сторожа трубку, беспокойный он, заботливый. Повезло ей с мужиком, ох, как повезло: работящий, внимательный, не алкаш и не гулена.

— Слушаю, Алферова, — сухим, деловым тоном произнесла она, приготовившись перейти на любящий, благодарный голос, если на самом деле звонит муж. — Я у телефона… Алло!… Алло!

В трубке молчание, только прослушиватся тяжелое дыхание абонента. Несколько долгих секунд и — частые гудки отбоя. Непонятный звонок не особенно взволновал женщину — ошиблись номером, решили подшутить, после передумали — мало ли причин. С досадой положила трубку на рычаги и побежала к воротам. Понадобится — позвонят домой, все её подруги и коллеги по работе знают домашний номер.

Возле калитки с ноги на ногу переминался дед Ефим. Видимо, холодный ветер изрядно донимал старика, от него не спасали ни валенки, ни теплый полушубок, ни кроличья шапка с опущенными ушами.

— Домой подались, Светлана Афанасьевна?

Хороший старикан, улыбчивый, всегда здоровается, заранее откроет калитку. Не то, что угрюмый молчун в вестибюле — приветливого слова не дождешься, улыбки не выдавишь.

— Домой, дедуля. Время позднее — пора отдохнуть.

— Точно, пора. Сергеич, небось, волнуется. Позвонили бы ему, предупредили…

— Хотела, но передумала. В такую погоду хозяин собаку из дому не выгонит, сама добегу, не маленькая.

— Ну, ну, беги, милая. Да не боись, посторожу. В случае чего кричи погромче — милицию вызову… Время-времечко, — завздыхал сторож, вытирая рукавом куртки слезящиеся глаза. — Раньше с бабкой-покойницей по ночам гуляли — не боялись, а нынче — там убили, там изнасильничали, там пограбили…

Старик посветил в сторону парка фонариком. Странная заботливость — свет от неоновых букв «Росбетон» ярко освещал площадку перед воротами. Зачем старику допотопное осветительное устройство? Подозрение вспыхнуло и тут же погасло. Глупо подозревать каждого, так можно с ума свихнуться. Что она, спрашивается, сделала этому старику, где преградила ему дорогу?

И женщина, кивнув на прощание сторожу, побежала к входу в парковый массив.

Сумрак постепенно сгущался, под деревьями стало темно и страшно. Светка помедлила, тряхнула мелкими кудряшками и, как пловчиха в воду, бросилась бегом в глубину парка.

Постепенно страх проходил, оставляя некоторое неудобство, подгоняющее её. Быстрей, быстрей… Сейчас — развалина бывшей оркестровой ниши, потом — памятный мостик через речушку, откуда просматриваются высокие здания центральной части Кимовска.

На неё напали возле мостика. Напали — не то слово: плеснули в лицо какой-то гадостью, скрутили, заклеили рот скотчем и понесли на руках, будто купленное на рынке, свернутое в тюк, ковровое покрытие.

Страх сковал Светку или неведомый газ, которым брызнули ей в лицо, подействовал, но она не могла пошевелить ни руками, ни ногами. В голове блуждает ядовитый туман, не позволяющий оценивать обстановку, искать пути спсения.

Распеленали пленницу в какой-то узкой комнате, сняли с лица скотч и повязку, положили на диван.

— Жрать-то хочешь? — глухим голосом из-под маски-колпака осведомился один из похитителей. — Не боись, газок не вредный, через полчаса оклемаешься. Только засеки, телка, станешь орать или бить в дверь кулаками — заново свяжем. Веди себя тихо — не тронем.

— Что вам нужно от меня?

— Вот этого сам не знаю. Шеф распорядился провести с тобой ночку… Нет, нет, трахать не станем, не велено портить дорогой товар. Утром позвонят и скажут, куда тебя девать: в парке под деревом закопать или домой отвезти…

Нельзя сказать, что Светка перепугалась насмерть, что была недалека от того, чтобы пасть на колени, вымаливать пощаду — она была уверена в благополучном исходе похищения. Если понадобится выкуп — Пантелеймонов на рога встанет, всю кассу Росбетона выпотрошит, но главного технолога выручит. Ибо в руках Светки — нити многочисленных связей предприятия, которыми она действует со сноровкой и умением. Исчезни Алферова — «нити» перепутаются, придут в полную непригодность.

Самое главное — «рынок заказов». В функциональные обязанности главного технолога они, заказы, не входят, но жизнь сложилась так, что волей-неволей Светке пришлось вариться в этой каше. Заполучить выгодный заказ, выхватить его из-под носа конкурента, нередко с помощью взятки или «крыши» — все это требует дипломатической сноровки, знаний подводных течений рынка, умения лавировать между опасностью загреметь за решетку и возможностью получить пулю в затылок.

Светка обладала и сноровкой и умением, они подкреплялись женским обаянием, умением вести себя, доводя ситуацию до крайности и во время выскальзывая из об»ятий заказчиков, унося «в клювике» солидную добычу. Совсем недавно не без её помощи Росбетон получил «могильный» заказ: маленькие железобетонные лавочки и цветочницы. Правда, конкуренты с»умели перебить налаженное было сотрудничество, но Пантелеймонов с»умел-таки изрядно потрясти карманы кладбищенского начальства, оставив нахальным конкурентам жалкие крохи.

Нет, нет, генеральный все сделает для спасения попавшей в беду незаменимой помощницы. Поднимет на ноги не только родную милицию, но и неродные «формирования» того же Волина, закружит головы думцам, привлечет федералов.

Именно эта уверенность и держала пленницу «на плаву», не позволяла расслабиться, потерять контроль над бабскими своими эмоциями.

— Так хочешь жрать или нет? — уже с раздражением повторил свой вопрос похититель. — Нет времени с тобой возиться, уговаривать, дружаны ожидают в соседней комнате — нам тоже нужно есть-пить, не роботы — живые люди.

— Простоквашу и пирожки с клюквенной начинкой! — с издевкой выпалила Светка. — И мандаринового соку на ночь.

«Колпак-маска» несколько долгих минут переваривал в неповоротливых своих мозгах требования бабы. Потом поднес к её носу литой кулачище.

— Вот здесь, телка, и простокваша, и пирожки, и соки. Один раз отпущу — взлетишь на небеса. Без крыльев и мотора. Лучше не трави мне душу — дольше проживешь.

Все же принес кусок белого хлеба, покрытый пластиками докторской колбасы, и стакан чая. Поставил угощение на стул рядом с диваном и ушел. На всякий случай повторно повертев перед носом Светки громадным кулачищем…

— Ты представить себе не можешь, как мне было страшно, — снова всхлипнула женщина. — Старалась не показать свою боязнь этим ублюдкам, держалась изо всех сил. Даже выдавливала беззаботную улыбочку. Всю ночь не спала — бродила по комнате, придумывала, как сбежать из заключения. Глупо, конечно, за окном — провал, наверное, самый верхний этаж башни, за дверью сопят недоноски. Единственная надежда — на Пантелеймонова и, конечно, на тебя… А утром…

Часов в семь утра появился тот самый охранник, который показывал пленнице кулак. Развалился на заскрипевшем под его тяжестью стуле, поправил на голове дурацкий колпак.

— Слушай меня внимательно, телка. Сделаешь, как скажу — долго жить будешь, не сделаешь — порешим и закопаем в том же парке… Усекла? — женщина молча кивнула. — Молоток, баба… Сейчас отвезем тебя домой. Мужику своему скажешь: всю ночь, мол, просидела рядом с заболевшей подружкой, позвонить и предупредить не было времени… Скажешь правду — заказывай поминальную молитву, накрывайся простынью и ползи своим ходом на кладбище…

Бандит долго и красочно расписывал, какие муки ожидают женщину, как её трахнут всей компанией, после прирежут, словно поросенка. В прорезях маски поблескивали глаза наркомана и убийцы. Руки, положенные на колени, то сжимались в кулаки, то снова расслаблялись… Выродок, самый настоящий выродок! Такой на все пойдет: и на насилие, и на убийство.

Светка с»ежилась на своем утлом диванчике, но так и не смогла унять дрожь, сотрясающую её тело. Видимо, именно этого добивался бандит. Удовлетворенно что-то промычав, поднялся и жестом приказал следовать за собой…

— Костик, это трудно передать… Теперь я твердо убеждена: уголовный розыск, милиция, разные спецназы и группы «Альфа» — пустое место, ибо бандиты сильней их. Тот самый «колпачник» на прощание предупредил: обратишься в милицию — двух дней не проживешь, пойдет туда твой мужик — живым не выйдет… И, знаешь, я ему поверила… Поэтому умоляю тебя никому не говорить о том, что только-что услышал, в милицию не обращаться, в министерство не писать. Будто ничего не было — загуляла женушка у московских подружек…

Я слушал Светку и… ничего не слышал. Слова пролетали мимо, всхлипывания — не громче капель воды из неисправного крана. Да и что нового она мне сказала! Похищения преступниками отработаны до полного автоматизма, разница существует только в малозначащих деталях. Угрозы освобожденным после выплаты выкупа тоже не грешат разнообразием. Трахнут, моргалы выбьют, руки-ноги отрежут и бросят собакам, горлышко бутылки вобьют в то самое место, откуда растут ноги.

Обычный набор, ассорти, часто применяемое, но не всегда осуществляемое. Ибо угрожая, преступники до дрожи в коленях, до недержания мочи боятся за свою безопасность, знают — как бы веревочке не виться, кончик все равно будет. И тогда рано или поздно всплывут на поверхность все их грехи: пытки беззащитных людей, издевательства, убийства. Если не смертная казнь — сверхгуманные поборники прав человека добиваются её отмены — то длительная, многолетняя отсидка на зоне строгого режима обеспечена.

И все же кое-что я почерпнул.

Главное в светкином рассказе — фигура деда Ефима. Из простого топтуна, примитивного соглядатая он вырос до уровня полноправного члена бандитской шайки в «должности» наводчика. Так бывает, когда проявляется в ванночке фотоотпечаток: вначале — расплывчатые контуры, потом они, эти контуры, соединяются друг с другом, появляется тоже размытый портрет человека. Наливается красками, снимок становится «читабельным». Наконец — готовая фотокарточка.

Так вот, встреча деда Ефима с моей женой сделала его читабельней, но до полной четкости и ясности мне ещё долго предстоит «потряхивать ванночку», подливать проявитель-закрепитель, промывать отпечаток в десяти водах.

Итак, что представляет из себя и что может представлять бывший секретный сотрудник органов госбезопасности? На кого он работает — ясно и понятно: на Пантелеймонова и на Волина, но я не знаю, с чьей подачи старикан следит за мной и Светкой, кто приказал ему учавствовать в похищении, организовывать покушения на скромного начальника пожарно-сторожевой службы предприятия? Или — ему известна «вторая моя жизнь»?

Не связан ли дедок с убийцами Вартаньяна?

И вдруг меня осенило. На двое раскололся давний вопрос: как могли уйти с территории предприятия незамеченными убийцы, вылупился простой до прозрачности ответ. Господи, какой же я тупой, куда девались нажитые долгими годами службы в уголовке навыки сыщика? В ту ночь дежурил дед Ефим, он и выпустил убийцу или убийц, не через забор или в подкоп под ним — в удобную калитку. Может быть, даже раскланялся на прощание, заботливо вытер с одежды капли крови главного экономиста.

Подумал, пошевелил заржавелыми от долгого бездействия мозгами и обозвал себя тупицей в квадрате.

На самом деле, если верить Светке, а не доверять ей у меня нет — пока нет! — оснований, уходя от Вартаньяна с конвертом, она закрыла за собой дверь, ведущую на черную лестницу, ключом от внутреннего замка, полученным от Сурена. Неужели у главного экономиста несколько комплектов таких ключей? Подобное предположение граничит с очередной глупостью. Уже — в третьей степени.

От хоровода полезных и нелепых мыслей закружилась голова. Пришлось отвлечься, походить по спальне, ощущая на себе вопросительный взгляд подружки.

Кажется, Светку изрядно обидело мое равнодушие. Вместо «охов» и «ахов» — отсутствующее выражение лица, блуждание по комнате. И это называется муж — самым близкий человек?

Действительно, мне было не до женских переживаний. В голове продолжался хоровод вариантов и версий, предположений и фактов.

Несомненно только одно: дед Ефим работает сразу на двух предпринимателей, официального и криминального. Все остальное — из области фантастики, которую, как я уже говорил, не воспринимаю. Как мне поступить со сторожем-топтуном: не обращать внимание или припугнуть? Скорей всего — ни то, ни другое, ни в коем случае не прерывать полезного для меня общения.

Я не очень поверил Волину в то, что он непричастен к убийству Вартаньяна равно как и желанию Пантелеймонова найти и покарать убийц своего главного экономиста — жизнь заставляет никому не доверять. Поскольку дед Ефим связан с тем и с другим бизнесменом, естественно, не верю и ему. Поэтому покопаться во внутренностях всех троих — одна из первоочередных задач.

Один вопрос отработан.

Остается узнать: что находилось в конверте, который Светка по дурости увезла в Москву? Лучшего времени для допроса, чем после освобождения, пожалуй, мне не сыскать.

— В награду за стойкость и силу воли получи вот эту пачечку империалистических банкнот, — подсунул я к лицу все ещё вздрагивающей подружки полученный от Волина «аванс». — Можешь израсходовать на свои любимые тряпки.

Светка перестала всхлипывать и дрожать, приподнялась на локте и осторожно, мизинцем, прикоснулась к деньгам. Будто боялась — взорвутся или исчезнут.

— Откуда у тебя… такие деньжища?

— Ночью, когда ты сражалась с похитителями, в окно влетел легкокрылый ангел. Уселся на край кровати и ласково прошептал: «Подари баксы своей любимой женушке. Если она, конечно, будет с тобой откровенной до конца». И — улетел. Вот я и выполняю ангельское повеление. Дело за малым — за откровенностью.

Все ещё вытирая с лица растворенный в ручьях слез макияж, освобожденная пленница старательно пересчитала банкноты и засунула под подушку.

— Сколько получил? — ревниво спросила она, протянув ко мне руки — то ли для благодарственного об»ятия, то ли для обыска.

— Ровно три тысячи баксов…

— Почему здесь, — ткнула она наманикюренным пальцем под подушку, — две тысячи девятьсот пятьдесят?… Зажилил?

Воистину Светка неисправима — даже после перенесенного душевного потрясения требует финансового отчета. Другая бы почти сутки пребывала в обморочном состоянии, а эта уже разгневанно сверкает глазами и окидывает меня подозрительными взглядами.

— Видимо, ангел ошибся, — безмятежно константировал я. — Так будешь до конца откровенной или…

Я протянул руку к подушке. Светка быстро перехватила её и положила на сооблазнительную выпуклость груди, которая, видимо, не имеет особой ценности, в то время, как деньги…

— Что ты хочешь узнать? — огорченно вздохнула она, увидев, что я остался равнодушным к её женским прелестям. — И прекрати рассказывать мне сказочки про ангела — вышла уже из младенческого возраста. Давай — по делу.

Хочешь чисто делового разговора — ради Бога, я тоже не против.

— Мне страшно хочется узнать, что находилось в конверте, который ты отвезла в Москву. Понимаешь — очень! Хотя бы с точностью до пятидесяти процентов. Измышляй, фантазируй, гадай на картах, но говори. Ведь ты не чистый главный технолог Росбетона, занимаешься и экономикой, и подыскиванием выгодных заказов…

— Погоди, Костик, не торопись, — Светка села, подложила под спину вторую — мою — подушку. Глаза азартно прижмурились. — Мне в голову пришла одна мысль… Конечно, в конверте — не любовная записка и не приглашение на очередной выпивон. Наверняка — деловая информация. Скажем, Вартаньян сообщает адресату о том, что в определенное время он выбросит на рынок ценных бумаг солидный пакет акций по демпинговым ценам… Понимаешь?

В современном российском бизнесе я — полный профан, старые понятия застойного периода создали некий непроницаемый экран, не пропускающий к сознанию разные маркетинги, идиотские ценные бумаги, бартеры. Поэтому в ответ на многозначительный вопрос супруги я ограничился презрительным пожатием плеч. Дескать, не понимаю и понимать не хочу.

— Ну и глупо, — фыркнула Светка. — С волками жить — по волчьи выть. Если я тебя правильно понимаю — затеял очередное расследоване? Неймется отставному сыщику, карежит его бесправное существование сторожа… Изволь слушать и вникать.

Добрый час она вдалбливала в бедную мою башку азы нынешней экономики, понятие о прохождении акций, их регистрации, купле-продаже, возможных махинациях и спекуляциях. У меня сложилось впечатление — живу в самой настоящей бандитской стране.

— Не исключено, что Сурен дал сертификаты акций кому-то в виде взятки. Возможно, именно этот сертификат был упакован в том конверте. Спросишь, как проверить? Проще простого. Заведи знакомство с заведующей депозитарием. Фросенька — сдобная бабенка, холостячка, в свои пятьдесят так и лупит глазища на мужиков… Гляди, не вздумай подбивать к ней клинья — евнухом сделаю, легкий флирт, не больше… Сидит Фросенька в своем депозитарии…

— А это что за зверь? Если равнозначен крематорию — наотрез отказываюсь! — с опаской перебил я, вступившую на излюбленную тему любовницу. — Господи, да неужто русский язык так уж беден, что приходится употреблять иностранные словечки! Нет, избавь меня и от крематориев и от депо…зат… Язык сломаешь!

— Дело твое. Чем ещё могу быть полезной?

В моей голове выпрыгнула шальная мыслишка — сделать любовницу своей помощницей. Ведь, хочешь-не хочешь, предстоит изучение доходов Росбетона и банка Второва, а у меня на это явно не хватает времени.

Странно, но Светка с удовольствием и азартом согласилась на мое предложение. Видимо, сидят в этой хрупкой женщине сыщицкие гены, невесть от каких предков взятые…

15

На следующий день меня вызвал генеральный директор. Естественно, не для дружеского застолья и не для обсуждения эффективности сторожевой службы. Как я и ожидал, речь пошла о расследовании убийства Сурена Ивановича. Можно подумать, что поимка бандитов резко увеличит производительность, подбросит новые выгодные заказы, снизит у директора артериальное давление и преподнесет ему новую любовницу.

Поскольку в моей голове, загнанным по шляпку гвоздем, сидел чертов депозитарий, отвечал я на дотошные вопросы Пантелеймонова невразумительно и сбивчиво. Будто подозреваемый в страшном преступлении на допросе у следователя.

— Что с вами творится, Константин Сергеевич? — спросил повышенным тоном директор. — Можно подумать, что не вы у меня работаете, получая почти директорский оклад, а, наоборот, я у вас. Или так подействовало ночное отсутствие Светланы Афанасьевны? Будьте добры, оставьте обсуждение семейных проблем на вечер… Разверните мозги в другую сторону. Меня нисколько не интересуют ваши версии, перекрестные допросы, исследование следов пальчиков и прочая профессиональная дребедень. Ответьте только на один вопрос: кто и за что убил Вартаньяна?

На языке так и крутилась колючая фраза — мне задан не один вопрос, а два, на какой из них отвечать в первую очередь? С трудом проглотил её, слегка оцарапав горло. Ибо реакция на подобную дерзость была бы равнозначна ядерным бомбам, сброшенным на Хиросиму и Нагасаки. Портить отношения с работодателем — плевать против ветра: ветру — ничего, а себя забрызгаешь.

— Видите ли, Вацлав Егорович, отыскать преступников намного сложней, чем забетонировать панель перекрытия. Одно могу сказать — дело продвигается и недалек тот час, когда я приведу к вам преступника…

— Ради Бога, только не ко мне, — откинулся на спинку кресла директор, будто перед ним, на самом деле, возник убийца в наручниках под конвоем. — Вполне достаточно известия о том, что злодей посажен под крепкий замок… И кого же вы подозреваете? Надеюсь, не из числа сотрудников Росбетона?

— Конечно, нет, — горячо отмел я саму возможность причастности арматурщиков или бетонщиков к преступлению. Не говоря уже про инженерный состав. — Подозреваемый — местный житель… Пока больше ничего сказать не могу…

На самом деле, я почти уверен в обратном: Вартаньяна зарезали именно сотрудники нашего предприятия. Но это ещё нужно доказать — эмоции к делу не пришьешь, суду не пред»явишь. К примеру, тот же ночной сторож, дед Ефим. Разве мало имеется доказательств его связи с бандитами? Но эти, так называемые, «доказательства» — зыбки и расплывчаты, ни один суд не примет к расмотрению основанное на них дело.

Чертов старик! Прилип липучкой, засел в печенке-селезенке, никак его оттуда не выковыряешь!

— И все же вы могли бы быть со мной более откровенным, — настаивал Пантелеймонов, вонзив в мое лицо шильца требовательных глаз. — Твердо обещаю гробовое молчание. Ни жена, ни любовница, не говоря уже о нашем коллективе, знать не будут…Включая Волина…Могу поклясться.

Директор обвел кабинет ищущим взглядом, будто искал подходящую икону либо сувенир, на которых можно принести требуемую клятву. Единственно подходящая вещь — портрет очередного руководителя, в данном случае — Президента или хотя бы коммуникабельного Жириновского, но стены пусты. После частой смены портретов в дореформенные времена хозяйственники посчитали разумным вообще никого не «вывешивать», зря не выбрасывать на помойку деньги.

Поэтому пришлось обмахнуть себя небрежным крестом, повернувшись к пустующим книжным стеллажам, ранее заполненным произведениями вождей революции. Директор снова принялся оглядывать невинную мою физиономию, разыскивая на ней готовность преподнести ему имя убийцы.

А я мысленно сделал очередную зарубку в многострадальной своей памяти.

Почему-то в число приближенных не включены Второв и Богомол, с которыми Вацлав Егорович проводит все свободное время. Если, конечно, не занят с любовницами или производством. Случайно это произошло или преднамеренно? Ведь Бога все равно не обмануть, по заверению священнослужителей он все видит и все знает, а вот настырный сыщик — другое дело. Авось пропустит мимо ушей, не заметит.

Шалишь, хозяин, все замечено и… отмечено.

— И все же дайте мне хотя бы полмесяца…

— Полмесяца? — возмущенно закричал генеральный, подняв над головой обе руки. — И это когда Росбетон приступает к выполнению ответственного заказа! Когда мы собираемся выпустить на рынок новую партию своих акций! Вы шутите или издеваетесь? Учтите, Константин Сергеевич, я не потерплю издевательства… Извольте отвечать: кто убил Сурена Ивановича и за что?

Любой талантливый сыщик в первую очередь — актер. Без способности перевоплощаться либо в добряка, либо в сурового и строгого следователя невозможно расколоть подследственного, расположить его к себе либо подавить его волю. Генеральный не был ни обвиняемым, ни свидетелем, но, тем не менее, нужно изобразить легкое смущение, граничащее с извинениями. Собеседник требовал полной откровенности, на которую я не имел права. Ну, что ж, он получит суррогат, ничем не отличающийся от полноценного продукта.

Пришлось стыдливо опустить глаза, вызвать на щеки румянец.

— Ни то, ни другое. Просто раньше, чем через полмесяца, у меня в руках не будет необходимых доказательств.

— Простите, но мне наплевать с высоты нашего башенного крана на ваши доказательства…

Пантелеймонов требовал, настаивал, переходил от крика к просьбе и, наоборот, от просьбы к возмущению. Я стоял на своем. Извинительно улыбаясь и неловко пожимая плечами. Дескать, рад вам услужить, но, прошу меня правильно понять, — не могу. В ваших же интересах. Наступит время — все скажу, все выложу на ваш стол, а сейчас не мучьте безответного подчиненного, не выдавливайте из него последние соки.

— Ладно, — наконец сдался директор. — Будь по вашему. Полмесяца и ни днем позже. И ещё одна просьба: прежде чем передавать дело в милицию вы посоветуетесь со мной.

Пришлось согласиться, хотя предварительное согласование с генеральным по многим причинам меня не устраивает. В первую очередь, из-за нераскрытости воротного стража. Престарелый сторож висит надо мной железобетонной плитой, готовой вот-вот обрушиться на голову.

Успокаиваясь, прогулялся по территории. Возле разгрузочно-погрузочной эстакады стояло два панелевоза, мостовой кран устанавливал на них стеновые панели, строповщики, беззлобно матерясь, увязывали их между собой. Мастер дневной смены перекрикивался с кокетливой крановщицей. Дама из отдела технического контроля расчерчивала мелком панели, требующие доводки. Две девицы несли в лабораторию бетонные кубики, их конвоировала дебелая Соломина.

Производственная обстановка, как обычно, действовала на меня успокаивающе, ослабляла натянутые нервы, замедляла сумасшедший хоровод мыслей.

Через полчаса, заглянув по дороге в технологический отдел и убедившись в «сохранности» Светки, я направился в депозитарий.

В конце коридора, неподалеку от кабинета главного экономиста, находится мощная дверь, оббитая нержавейкой. За ней — небольшой тамбур отделяет посетителей от святая святых акционерного общества Росбетон. Обе двери открыты. В просторной комнате — столы с установленными на них компьютерами, за крайним, играя на клавиатуре, будто на рояле, восседает главный хранитель акций — немолодая женшина с подведенными глазами и ярконакрашенными губами. Ефросинья Никитишна Слепцова.

Когда я впервые перешагнул порог завода, административный корпус дрожал от сдерживаемых эмоций, невероятные слухи перекатывались по этажам, потрясая слабые души женского пола. Причина — Слепцова, два года тому назад похоронившая мужа. Взрослые дети разлетелись из материнского гнезда, оставив родительнице трехкомнатную квартиру с балконом и телефоном. Ефросинья Никитишна сдала одну комнату азербайджанцу, торгующему дарами природы на Кунцевском рынке. Вторую комнату заселила молодая женщина, тоже — торгашка, но с Киевского рынка.

Азербайджанец свел близкое знакомство с дамой родственной профессии, но не оставил без внимания и квартирную хозяйку. Солидный её возраст и внешность, далекая от идеалов женской красоты, не остановили страстного предприимчивого воздыхателя. Он разработал нечто вроде графика, предусматривающего очередность ночных посещений двух женщин.

Иногда, под влиянием очередных неудач, в целях успокоения взбудораженной нервной системы, торгаш умудрялся посещать сразу двоих: в первую половину ночи — квартирантку, во вторую — хозяйку. Естественно, сохраняя тайну и удовлетворяя женщин.

Так и жил предприимчивый южанин со своим «гаремом».

Не прошло и двух месяцев, как обоим дамам стало известно коварство южанина. Возник перевернутый любовный треугольник со всеми его атрибутами: слезами, скандалами, драками между соперницами. После одной из них, изрядно помятая Слепцова очутилась на больничной койке, любвеобильный азербайджанец — в тюрьме, квартирантка сменила место жительства.

Скандальная новость облетела весь город, но особую реакцию вызвала в Росбетоне. Секретарши, бухгалтерши, инженерши, медсестрички, крановщицы, сверкая накрашенными глазами и глотая голодные слюнки, азартно обсуждали и, конечно же, осуждали моральное падение Фроси, но по всему было видно — они не прочь повторить её «подвиг».

Пантелеймонов со вкусом рассказывал посетителем и про сексуальную могучесть азербайджанца и про не менее горячую активность своей бухгалтерши. Но слова словами, а какие-то меры надо было принимать. Из заместительницы главного бухгалтера пострадавшую женщину перевели заведовать депозитарием. Оклад чуточку пониже, зато занятость не сравнить.

В то время, когда я с помощью Светки и Вартаньяна занял ответственный пост пожаро-сторожа, страсти уже улеглись. Слепцова, словно подраненный мышонок, забилась в свою «оцинкованную» нору.

Никогда даже помыслить не мог, что эта пожилая женщина с морщинистым лицом и застенчивыми глазами могла быть любовницей торгаша, драться с соперницей, выкрикивать в её адрес бранные слова, позаимствованные у работяг Росбетона.

В эту комнату я заглянул впервые — раньше не было ни необходимости, ни особого желания. Поэтому помещение представлялось мне этаким огромным хранилищем, уставленным сейфами, в которых стопками лежат акции. Типа банковских кладовых с кипами банкнот и ящиками с золотом и драгоценностями. К вящему своему удивлению не увидел ни сейфов, ни ящиков, ни бухгалтерских документов, подшитых в специальные папки. Четыре компьютера, на столе у Слепцовой — амбарная книга и стопки бланков.

— Разрешите, Ефросинья Никитишна? — скромно, с оттенком подхалимажа, почти прошептал я. — Не помешаю?

Женщина поспешно спрятала в ящик стола снятые очки, обеими руками прошлась по прическе, проверяя её порядок и ухоженность.

— Пожалуйста, Константин Сереевич, заходите… Присаживайтесь…

Честно говоря, боюсь взрывоопасных женщин, по возможности стараюсь избагать общения с ними. Но необходимость превыше всего. Я уселся по другую сторону письменного стола на краешек жесткого стула, изобразил улыбку опытного ловеласа.

Надо сказать, что моя внешность далека от облика дамского угодника — высокий, нескладный, костлявый, нос — картохой, брови — густые и всегда растрепанные. Неизвестно почему женщины — и молодые, и не очень молодые — при встречах краснеют и расплываются. Еще большей тайной окутана причина падения перед уродом первой красавицы Росбетона, Алферовой.

Такой же интерес к моей особе я подметил и у Фроси. Встречаясь с ней в коридоре или в столовке, обратил внимание на стыдливо опущенные глазки и нервно подрагивающие руки.

Пока я размышлял по поводу своих успехов у слабого пола, Слепцова успела закрыть книгу, отодвинуть в сторону бланки, выключить работающий компьютер.

— Слушаю вас?

Выдавила из себя чиновничью фразу и покраснела. Румянец зародился на морщинистых щечках, проник под взбитые локоны, поджег мочки ушей. Волнуется, старушенция? Очень хорошо, значит, будет более податливой.

— Понимаю — помещал вам, но мне просто не к кому обратиться…

— Всегда рада помочь вам, Константин Сергеевич…

Фрося потерла ладонями щеки, будто хотела стереть с них предательскую красноту. Потирания не помогли — щеки ещё больше заалели, уши превратились в пунцовые лепестки.

— Дело в том, что раньше я думал — в депозитарии акции хранятся в сейфах за семью замками и продаются покупателям, как принято говорить, за наличный расчет…

И я завел тягомотину, в которую верил до разговора со Светкой, честно признавался в невежестве, несовместимом со своим зрелым возрастом. Слепцова внимательно слушала, постепенно успокаивалась. В её взгляде даже появилась некоторая насмешливость, покровительственная и добрая.

— Время сейфов и металлических шкафов миновало, дорогой Константин Сереевич, теперь эти громоздкие хранилища заменил компьютер — в его памяти хранятся и сами акции и их передвижения… Хотите, покажу?

— Очень хочу…

Наманикюренные пальчики женщины резво забегали по клавиатуре. Я внимательно следил за каждым их движением, запоминая последовательность и чередование операций.

Ефросинья Никитишна окончательно успокоилась, только когда я слишком близко склонялся к ней, руки начинали дрожать, ошибки вызывали на экране монитора совсем другие комбинации таблиц и схем. Приходилось досаддиво сбрасывать их, заменять новыми.

— Все это — практика, — сожалеюще покрутил я головой. — Представляю себе, какой об»ем теоретических знаний необходимо иметь для работы с компьютером…

— К чему вам теория? Пусть ею занимаются ученые и программисты, для повседневной работы нужна самая малость… Смотрите, я вызову несколько файлов, наиболее часто употребляемых при общении с посетителями. Вот это — список акционеров, которые получили у нас сертификаты…

На это раз пальчики не бегали — медленно нажимали то одну, то другую клавишу, останавливались, давая мне возможность запомнить.

Так просидели мы за компьютером минут сорок. Время шло незаметно: хозяйка депозитария с увлечением открывала мне «секреты» своей профессии, я с неменьшим старанием старался запомнить их.

— Большое спасибо, — я склонился и поцеловал резвые пальчики. — Вы доставили мне громадное наслаждение. Извините — отнял уйму рабочего времени… Поскольку каждый труд должен быть вознагражден, разрешите пригласить вас вечером в кафе «Отдых». Посидим, может быть, потанцуем, поговорим…

Растерянная, смущенная улыбка будто омолодила пожилую женщину, щеки её и уши снова загорелись.

— Что вы, Константин Сергеевич, какое вознаграждение… Мне было очень приятно… поверьте… К тому же, неизвестно, как посмотрит на это Светлана Афанасьевна…

Видимо, женщина с содроганием вспомнила дикую драку с соперницей за право обладания страстным азербайджанцем. Правда, Алферова, не в пример тогдашней противнице, интелигентна и культурна, но все же в борьбе за обладание мужиком все женщины одинаковы.

— При чем Светлана Афанасьевна? — «искренне» удивился я. — Ничего зазорного не вижу в том, что проведу вечер в обществе очаровательной и умной коллеги… Нет, нет, никакие отказы не принимаются. Вечером, в восемь часов, ожидаю вас возле кафе. Не придете — серьезно обижусь… Что же касается Алферовой — не волнуйтесь, никакого криминала, я ей все об»ясню… Договорились? Слепцова нерешительно перебрала пальчиками бумаги на столе, но я видел — согласна.

— Сегодня я занята… Дочка просила помочь ей дошить платье. Живет она отдельно… Извините, пожалуйста…

Она явно колебалась между желанием и боязнью.

Я не отступал — перенес посещение кафе на завтра. Оказалось — и следующий вечер у Фроси занят — обещала навестить подругу. В конце концов, договорились на послезавтра. Согласившись, женщина потупилась, будто молоденькая девчонка, впервые идущая на свидание с мужчиной. Глаза повлажнели, в них появились счастливые искорки.

— А вас не пугают… некоторые слухи обо мне?

— Нисколько. Вообще, не доверяю сплетням, особенно, женским, — горячо аверил я собеседницу, посмеиваясь про себя. Не зря все-таки женщин именуют безмозглыми курицами. — Доверяю только собственным взглядам.

— Ладно… послезавтра… Только очень прошу вас, чтобы не было неприятностей… Светлана Афанасьевна может устроить скандал…

— Успокойтесь, недоразумений не будет. Итак, до послезавтрашнего.

Я чувствовал себя подлецом, посягнувшим на девичью невинность. Тем более, что в намеченном свидании теперь уже не было необходимости, главное достигнуто — в моей памяти зафиксированы имена нужных файлов, пути к их раскрытию. Намеченная посиделка в кафе — на всякий случай: вдруг не сработает память, выскользнет из неё одно или несколько манипуляций на клавиатуре. В задуманной мною операции не мешает подстраховаться — слишком многое от неё зависит.

Когда, тепло распростившись со Слепцовой, я вышел в коридор, столкнулся с Алферовой. Светка разгневанно ухватила меня за рукав, зло зашептала.

— Добился своего, развратник, да? Небось, оседлал Фросю прямо на рабочем месте? А я-то, дура, поверила в россказни про расследование… Ну, погоди, дома разберемся, устрою тебе головомойку!

— Прекрати дурачиться, Светка, — прошипел я, оглядывая пустующий коридор. — Зациклилась на сексе, только о нем и думаешь, дура! Брысь в свою нору, паршивка!

Любовница впервые услышала от меня подобный набор резкостей — её гнев мгновенно исчез, сменившись жалобным «блеяньем».

— Успокойся, милый. И пошутить теперь нельзя… Домой пойдем вместе?

Вот так бы всегда, обрадовался я, неожиданно отыскав новый способ обуздания взбаламошной сожительницы. Возьму на вооружение: чуть вз»ерепенится — осажу мутным потоком непереводимых сравнений. Авось подействует так, как только что.

— Провожу и возвращусь на работу. Ночью буду дежурить…

Обрадованная обещанием совместной прогулки, Светка бодро застучала каблучками туфель по коридору. С другой стороны ко мне приблизился… генеральный директор.

Вот это уже намного неприятней женской ревности! Неужели Пантелеймонов видел, как я выходил из депозитария?

Оказываается, видел.

— Не знал, Константин Сергеевич, что вы интересуетесь акциями.

В голосе — добрая насмешка, а в глазах — тяжелое подозрение. Интересно, в чем именно он может меня подозревать?

— Скорей, не акциями, а их хозяйкой, — рассмеялся я. — Ефросинья Никитишна — на редкость интересная женщина…

— Привлекают древности?… Ну, ну, у каждого мужчины — свои вкусы. Только, сдается, после сдобной Алферовой депозитарша покажется… зачерствевшей черняшкой…

И этот — о сексе? Да что в Росбетоне все помешались, что ли? Разговоры сходятся либо к сексу, либо к пьянке, других интересов попросту не существует. Но не станешь же отнекиваться или возражать — пришлось виновато посмеяться, изобразить нечто вроде мужской стыдливости…

Из лифта, будто птица из гнезда, выпорхнула секретарша. Выбивая каблучками тревожную дробь, подбежала ко мне.

— Не знаете, Ефросинья Никитишна у себя? — задыхаясь и обдавая собеседника ароматом только-что выкуренной сигареты, спросила она.

— А почему я должен знать? — недоуменно ответил я. — Следить за Слепцовой не входит в мои служебные обязанности.

Девица обиженно вздернула выщипанные бровки, выпятила нижнюю губу.

— До чего же вы грубы, Константин Сергеевич, — я спросила потому, что вы только что вышли из её комнаты.

Пришлось повторно пожать плечами и кивнуть на дверь, оббитую нержавейкой. Дескать, можете сами проверить, а не отнимать дорогое время у занятых людей.

На лестничной площадке увлеченно глотали ядовитый сигаретный дым девчонки из бухгалтерии, одновременно, с чисто женским интересом слушали наш с секретаршей разговор. Из приемной с любопытством выглянул главный энергетик. В противоположной конце коридора, опершись на подоконник, стоял и следил за мной с таким же любопытством неизвестный посетитель

Кажется, добрая половина сотрудников Росбетона к обеду будет знать о моем посещении депозитария. Ради Бога, не возражаю, пусть знают — ничего предосудительного не просматривается. Женщины, конечно, усмотрят в этом чисто любовный интерес, мужчины позевают и забудут.

Как же я ошибался!

Секретарша скрылась в приемной, увлекая за собой любопытного энергетика. Мужик, стоящий возле коридорного окна, скучающе позевал и повернулся ко мне спиной. Бухгалтерши затрещали сороками, осуждая какую-то Клавдию и превознося до небес её «рогатого» муженька. Генеральный, посмеиваясь над моей наивностью и тупостью, зашел в соседний кабинет, откуда тут же послышались громовые раскаты его разгневанного до предела голоса.

Я спустился в вестибюль.

В пять вечера Слепцова сдала дежурному сторожу ключи от служебного помещения, покраснев, отвела взгляд в сторону.

— Вы не забудете о нашей встрече? — фиксируя опасливым взглядом стоящего в стороне парнишку, спросил я. — Послезатра в восемь вечера.

— Нет, не забуду…

Послерабочая обстановка в вестибюле не располагает к длительной беседе — всего несколько фраз, обмен понимающими взглядами. Рядом со мной — заступивший на ночное дежурство Молчун, которому не заткнешь любопытные уши, не заклеишь острые глаза. Возле выхода на лестничную площадку о чем-то переговариваются дед Ефим и Семеновна… Странное содружество двух воротных стражей, обычно несущих службу в ночное время. Из производственных цехов выходят работяги дневной смены, к стендам устремляются их сменщики.

Лифт работает с полной нагрузкой, доставляя к выходу из корпуса разнокалиберных чиновников, так называемый, инженерно-технический состав и обслуживающий его персонал. Прихрамывая, опираясь на резную трость торопится домой главный бухгалтер. Резво пробегают мимо конторки дежурного молодые ребята из компьютерного отдела. Из полуподвального этажа в распахнутых плащах спешат девочки-медсестрички.

Короче, обычная неразбериха, в которой можно и затеряться и выпятиться. В зависимости от степени подготовки «наблюдателей» типа того же деда Ефима.

В половине шестого призывно застучали каблучки светкиных туфелек. Неизвестно по какой причине я узнаю их издали, ещё до появления изящной обладательницы обуви тридцать пятого размера. Сердце начинает биться с перебоями, с длительными паузами, переходя по мере приближения любовницы на повышенную частоту.

— Проводишь?

Удивительная способность совмещать вопрос и приказание. Лично я начисто лишен подобного таланта, а у Светки он, талант, выплескивается струей из пульверизатора — легко и свободно.

— Обязательно, — вышел я из-за остекленной перегородки — Прямо сейчас?

Вместо ответа Светка взяла меня под руку, прижалась бедром и грудью. Я не считаю себя таким уж сексуально-возбудимым, скорее, наоборот, зациклен на определенных условностях, мешающих быстрому сближению. Но прикосновения светкиных рук, губ, груди, пусть даже мимолетные, мигом доводят меня до точки кипения.

Вестибюль в пересменку — не самое удобное место для об»ятий и прижиманий — решительно отодвинулся от подружки и открыл перед ней дверь, ведущую на площадку перед административным корпусом.

Вслед за нами вышли дед Ефим и Семеновна.

— Сегодня же твой черед, — недовольно бурчала Сама Себя Шире. — Зачем обеспокоил, заставил телепаться в такую даль?

— Прошу, Семеновна, заменить — захворал малость, — дед Ефим натужно закашлял, засопел заложенным носом. — За сутки оклемаюсь — отдежурю… Богом прошу, не откажи…

— Ладно уж, — смилостивилась женщина. — Разотри грудину водкой, поставь горчишники да выпей стакашек — к утру будешь, как новенький.

— Одинокий я, некому ни растирать, ни горчицей намазывать. Раньше жинка пользовала, так вот скоро год, как свез её на погост… Разве соседку попросить? Больно уж она сурьезная да строгая, ни в жизнь не согласится…

Доверительная беседа сторожей не вызвала у меня особого интереса — обычная договоренность кому и когда дежурить. Последующие события заставили вспомнить и придать разговору особую значимость.

Как обычно, Светка по дороге резвилась во всю: шаловливо прижималась ко мне, срывала ветки с набухшими почками, распугивала бродящих по аллее голубей. В передней швырнула в угол плащ, на полку вешалки — кокетливый берет, босиком пробежала прямиком на кухню. Застучала кастрюлями и сковородками, отыскивая с»естное.

— Проголодалась ужасно, устала до дрожи в коленках, — промяукала она приевшееся признание. — Давай, муженек, корми, пои, иначе ничего от меня не получишь… Страшно хочется рисовой кашки с абрикосовым вареньем…

— Вчера последнее с»ела.

— Тогда — с вишневым…

Я молча полез в тумбу, где в стекляных банках хранились крупы и сахарный песок. Риса — пара столовых ложек, из него не то, что для человека — для кошки кашу не приготовить.

— Где у нас рис, не помнишь?

— Ты же сам положил в тумбочку в прихожей…

Действительно, черт возьми, принес из магазина и не донес до кухни. Полный склероз, скоро стану забывать куда поставил обувь или как садиться на унитаз. Придется навестить врача в местной поликлинике, попросить каких-нибудь таблеток…

Когда я возвратился с пакетом риса на кухню, стол был занят старательно разложенными бумагами. Рядом с ним торжествующе улыбалась сопостельница.

— Что за демонстрация деловой активности? Или решила вместо рисовой каши заняться дегустацией дурацких бумажек?

Светка обиженно передернула плечиками. Будто отбрасывала издевательское мое предположение.

— Сам же поручил мне разузнать о финансовом положении некоторых фирм… Вместо благодарного поцелуйчика — издевательства. Все, Костик, больше помощи от меня не дождешься. На колени встанешь, ножки оближешь — ни за что не соглашусь!

Не обращая внимания на колкости подружки, я принялся изучать бумаги… Молодец, Светка, какая же она молодчина! Полные финансовые отчеты по Росбетону, банку Второва… А это что? Аптекарская фирма Листика?

— О Богомоле тебя не просил…

— На всякий случай заглянула… Ведь у дядюшки на юбилее присутствовали три бизнесмена. Значит, ежели ты заинтересовался двумя — обязательно нацелишь на третьего. Так зачем зря терять время…

— Спасибо…

— Словесной благодарностью не отделаешься. Сейчас поужинаем и — в койку… Там договорим…

Все понятно — предстоит «отработка натурой». Дело даже не в добытых бумагах — у подружки сексуальное настроение. Честно говоря, не отказался бы от предлагаемой близости, если бы не депозитарий — его обследование ни отложить, ни отменить.

— Обязательно «договорим», но — попозже, ночью. Сейчас отправляюсь на работу, возвращусь — разбужу…

— Приспичило? — прикусила нижнюю губу женщина, что означает надвигающиеся на ясный небосвод грозовые тучи. — Утром не можешь проверить своих сторожей-пожарников?

— К сожалению, не могу, — отрезал я, выставляя на стол масленку, хлеб, банку с вишневым вареньем, нарезанную колбасу. — Обещаю долго не задерживаться и по возвращению вознаградить тебя за долгое ожидание.

Светка ехидно улыбнулась, но глаза замаслились. То ли из-за моего обещания «вознаградить», то ли при виде исходящей паром тарелки с рисовой кашей…

16

Молчун встретил меня настороженным взглядом, будто просветил на рентгене в поисках «онкологического заболевания». Как всегда, задумчиво жевал бутерброд не то с сыром, не то с колбасой. С равнодушием робота, выполняющего заданную программу.

— Как дела? — официальным тоном начальника обратился я к дежурному. — Ключи все сдали?

Кивок в сторону табло с номерами комнат. Дескать, зачем спрашиваешь, зря сотрясаешь воздух, мог бы сам поглядеть, убедиться: все крючки заняты, ни одного нет свободного. Остановившиеся было челюсти снова мерно задвигались.

Время — половина двенадцатого, пора приступить к задуманной операции Я вытащил из ящика стола громадную связку запасных ключей, подбросил их, поймал.

— Пройдусь по помещениям, погляжу, не оставлены ли включенными электроплитки, погашен ли свет. Сам понимаешь, чем все это грозит… Дверь запри и никому не открывай.

Очередное идиотское распоряжение — кто может появиться в вестибюле административного корпуса в полночь? Грабители? Так для них наши замки — семячки, открыть которые отмычкой или ломиком — плевое дело.

— А если замерзнет Семеновна? — взбросил густые брови дежурный, такие же, как у меня, но — с проседью. — Тогда как?

Ишь ты, разговорился! Кажется для этого «робота» существует две услады: еда и женщина. Вон как заблестели угрюмые глаза, хищно скривились губы.

— Отогрей, — милостиво разрешил я. — Но к лифту или на лестницу — избави Боже. И гляди, как бы она тебя самого не разогрела. Сама Себя Шире — баба горячая, оседлает — недолго получить инфаркт.

Сторож безулыбчиво кивнул, равнодущно поглядел в сторону ворот. Пусть, мол, попробует, ничего у бабы не получится — был конь о четырех ногах, да без подков остался. Но при необходимости — поскакаю, без сердечных приступов и разных недомоганий. Молодой не перегонит.

Все это выдано без единого звука и без остановки работающих челюстей.

Закончив односторонний диалог с неразговорчивым подчиненным, я пошел на лестничную площадку. Подниматься на лифте не стоит — Молчун вычислит на какой этаж поднялся пожарный начальник. А мне, между прочим, все остальные этажи, кроме третьего, нужны, как той же Семеновне бараньи рога.

Шагая по ступенькам, покрытым ковровой дорожкой, я перебирал, будто нанизанные четки, все проделанное и то, что ещё проделать предстоит. Заатра же встретиться с Роминым, обменяться информацией, попросить старого дружка вплотную заняться дедом Ефимом. Настырный, хитрый старикан не просто действует на нервы — оказывается напрямую замешанным в происходящие со мной события. К примеру, в похищение Светки. Будто настроенный на определенную волну хитрый приборчик, пришпилен к моей особе, и тянет из меня «энергетические» запасы. Нисколько не удивлюсь узнав, что одна из «щупалец» дедова устройства дотянулась до самого донышка моего сознания.

Вот и пусть Славка постарается отрубить эту «щупальцу». А лучше — придумает средство хотя бы на время избавить меня от в»едливого старикашки. Положит его в больницу на обследование или пошлет в санаторий для нервнобольных. Техническая сторона выполнения меня нисколько не интересует — задача Ромина. Мне — завести его, как заводят будильник.

Вторая ступень размышлений — Волин. Чем он порадует своего главного аналитика, когда тот притащит ему сведения, добытые «платным агентом», каким новым заданием одарит?

Судя по легкости, с которой Светка проникла в офисы трех бизнесменов, первое поручение «музыкального» главаря — обычная проверка на «профпригодность». Поэтому вторая задача должна быть посложней… Черт с ней, справлюсь! Лишь бы она не была связана с кровью. Именно кровью привязывают к себе шестерок опытные главари бандитских шаек…

Третяя ступень — завершающая и поэтому почти невыполнимая — выход на помощника депутата, может быть, и на него самого. Ибо в полном соответствии с разработанной мною версией депутатское окружение должно представлять из себя некий вал, на который насажено множество шестеренок, вращающихся с разной скоростью в разные направления, но — к одной и той же цели. «Шестеренки» смазываются заинтересованными подельниками, тем же покойным Вартаньяном. Значит, убийство последнего — либо результат плохой «смазки», либо в процесс вмешались «смазчики» соседней системы: вал — шестерни.

Сейчас должна подвердиться моя правота либо моя ошибка. Ключ — за дверью, оббитой нержавейкой.

Мощная полотно, похожее на вход в долговременное фортификационное сооружение, открылось на удивление легко, ни разу не скрипнув. Второе, более легкое, скрипнула, будто недовольно вздохнуло. Я посветил фонариком и огляделся. После дневного посещения ничего не изменилось. Сумрачными четырехугольниками застыли мониторы, на столе депозитарши — пустота, бумаги убраны либо в ящики, либо в огромный сейф, стоящий в углу.

В комнате темно. Включить настольную лампу? А почему бы и нет — пожарный начальник обязан осмотреть помещение, выявить включенные нагревательные приборы, попробуй сделать это в темноте.

Нажал клавишу на основании настольной лампы. Еще раз огляделся. Ничего подозрительного.

Поколебавшись, включил компьютер и мысленно перебрал предстоящие манипуляции… Включатся панели — правая и левая… Вызвать нужный каталог… Найти имя файля, распаковать его… Потом — следующий…

Пальцы действовали осторожно, ощупывая символы на клавиатуре, как минер ощупывает взрыватель обнаруженной мины. Монитор доброжелательно подмигивал, при допущенных мною ошибках, тревожно пищал, выбрасывая на экран подсказку.

Наконец, нужный мне файл раскрылся. Перечень акционеров, количество проданных им акций, сумма вкладов. По экрану побежали фамилии. С номерами сертификатов, указаниями о количестве акций, их стоимости. Много фамилий, незнакомых и знакомых. Волин… Еще раз Волин… Волин… Волин… Суммы небольшие, мало о чем говорящие… Ага, вот и Второв появился! А вот ещё один знакомый персонаж — Богомол… Богомол… Богомол…

Все правильно и обоснованно — расплачиваются росбетоновцы дивидентами, берегут свой основной капитал. Суммы сранительно небольшие, не угрожают банкротством…

И вдруг палец оторвался от клавиши, навис над ней, будто топор палача над шеей жертвы.

Севастьянов? Фамилия тоже знакомая — депутат Госдумы, помощник которого получил через Светку таинственный конверт. Сумма настолько значительная, что в глазах зарябило от множества нулей. И — главное — дата, когда был оформлен сертификат — день убийства Вартаньяна.

Сдерживая волнение, я просмотрел файл до конца. Фамилия Севастьянова больше не появлялась, а другие меня теперь не интересовали.

Жаль нельзя взглянуть на сертификат — кто его подписал? Главбух — понятно, но это ничего не дает: умный главный бухгалтер никогда не полезет на рожон, не станет конфликтовать с начальником. А вот левая подпись меня серьезно беспокоит: Пантелеймонов или Вартаньян? Кто из них повязан с законодательной властью, кто подкармливает народного избранника? Ответы на эти немаловажные вопросы могут не только приоткрыть тайну расправы с заместителем генерального, но и вывести следствие на более высокий уровень.

Итак, содержимое таинственного конверта просвечено — сертификаты на акции. За что депутат получил такой богатый подарок, какую услугу он оказал Росбетону и лично Вартаньяну? Или — Пантелеймонову, который мог приказать подчиненному передать по назначению оформленный документ?

Кажется, эти вопросы так и останутся безответными, ибо они похоронены вместе с убитым главным экономистом.

Может быть удастся послезавтра — теперь уже — завтра — кое-что узнать у Слепцовой. В частности — кто приказал ей оформить документы на продажу акций и кто подписал сертификаты. Под влиянием коньяка и моего мужского обаяния Ефросинья Никитишна раскроется, как роза, впустив в свои тайны умелую «пчелку». Если не получится в кафе — придется впервые изменить Светке, пойти на «приступ» хозяйки депозитария в её трехкомнатной увартире. Там-то уж я добьюсь своего, непременно добьюсь! Как в прошлом добился свего продавец киви и бананов.

Дай— то Бог!

А сейчас пора двигать к спящей Светке, которая и во сне, наверняка, мечтает о пробуждении под моими ласками.

На всякий случай обошел все четыре этажа административного корпуса, для вида открывал и закрывал двери. Мучила навязчивая мыслишка — за мной следят, фиксируют каждый шаг, каждое движение. Несколько раз я резко поворачивался, окидывал взглядом полутемный коридор. Никого! И все же кто-то находится вблизи — прячется за поворотом, выглядывает из-за приоткрытой двери на лестницу.

Глупости, конечно, все это — игра расшалившихся нервов.

Наконец, спустился в вестибюль.

Ночной сторож лениво пережевывал яблоко. Отрежет дольку и медленно отправляет её в рот, прожует — режет новую. В той же позе, в которой я оставил его полтора часа тому назад… Значит, если, на самом деле, кто-нибудь следил за мной, то это был не Молчун.

Увидев меня, дежурный вопросительно поглядел в лицо. Дескать, все ли в порядке, нет ли необходимости вызывать милицию или пожарную команду?

— Все в норме, — зевнул я. — Сейчас похожу по территории и — домой. Спать хочется зверски. С раннего утра на ногах.

Сторож кивнул и изобразил понимающую улыбку. Действительно, не мешает — на боковую. А вот ему предстоит полубессонная ночь — часа в три прикурнет на утлом диванчике, а в шесть уже подниматься. Появятся уборщицы, заберут ключи, разбегутся, трещотки, по этажам и кабинетам. В семь примчится, будто погорелец на пожар, генеральный…

Так или не так расшифровываются взгляды и гримасы угрюмого дежурного — не знаю. К тому же, мне не до анализа мыслей и настроения Молчуна — дома, укутавшись с головой в жаркое одеяло, спит Светка. Головой — на своей подушке, ногами — на моей половине кровати. И мне ужасно хочется разбудить её. Так разбудить, чтобы до утра не сомкнула глаз, наслаждаясь близостью с сопостельником.

И я покинул административный корпус.

Вторая остановка — в калитке ворот. Сама Себя Шире зевает и тут же крестит согрешивший рот. Ей не столько хочется спать, сколько донимает скука — с самого вечера ни с кем словечком не перебросилась, никому косточки добела не отмыла, никого на мелкие кусочки не разобрала.

С ума можно сойти!

И вдруг появился человек, с которым грех не посудачить, не отвести душу. Плюс к скуке — женское чувство, стоящее на втором месте после любви — любопытство. Обычно начальник пожарно-сторожевой службы Росбетона либо всю ночь дежурит, либо уходит вечером домой и появляется только утром. Что его заставляет бежать, сломя голову, в три часа ночи? Может жинку заревновал или под прикрытием ночной работы порешил навестить любовницу? Ну как тут удержаться, не поразведать, а поутру пустить по кабинетам и цехам Росбетона свежую сплетенку? Проведает Алферова — вот будет смеху!

— Куды торопишься в ночное времячко, Сергеич? — загородила мне дорогу Семеновна могучей своей фигурой, более похожей на сейф главного бухгалтера. — Самые разбойничьи часы наступают опосля трех… Мой покойный муженек так говорил, а он-то знал почем фунт лиха да кило беды…

Пришлось притормозить. Не прыгать же через бабу? Обойти — бесполезно, она так закупорила калитку — мышь не пролезет…

— Почему же разбойники промышляют именно после трех? — равнодушно поинтересовался я. — Лучше — под утро, когда сон крепкий… Может быть ваш супруг именно это имел в виду?

В Росбетоне тайны держатся, как вода в решете. Поэтому я слышал сплетню об умершем муже Семеновны. Мужик был нечист на руку: мог ободрать пьяного, почистить оставленную незапертой квартиру, вытащить из сумки зазевавшейся бабенки кошелек… По нынешним временам — мелочевка, а по тогдашним — серьезные преступления. Короче, профессионал среднего уровня.

Поэтому мнение умершего супруга для безутешной его вдовы — закон, который невозможно опровергнуть, опасно критиковать. В отместку за туманные сомнения в профессионализме супруга сторожихи я получил разгневанный взгляд и пренебрежительную гримасу.

— В мущинские дела не лезла и по сей день не лезу. Но мой Пантюша ведал о чем говорил… Опосля трех — самое разбойное времячко! — с нажимом повторила Сама Себя Шире.

— Тогда мне нужно торопиться, — с нарочитым испугом поглядел я на наручные часы. — Пока добегу до дома, пока поднимусь на лифте — аккурат три часа пропикает… Спасибо вашему Пантюше, может он через вас вызволил меня из беды.

— Беги, Сергеич, поторапливайся, милый, — разнеженно всхлипнула сторожиха и полезла в глубокий карман теплой своей куртки. — Береги тебя Бог, начальник…

Сейчас достанет допотопный дедов фонарик и три раза мигнет, направив его в сторону парка, мелькнула в моей голове нелепая мысль. Вдруг не зря энкавэдэшный старикан поменялся дежурствами — вместо себя подставил подельницу?

Но вместо фонарика — горсть леденцов.

— Пососи по дорожке, милая, легче станет дышать да и дурные мысли сладость прогоняет…

Не знаю, как помогают конфетки, но смутные предостережения Семеновны насторожили меня, подняли в душе волну самого настоящего, позорного для сыщика, страха. Всячески ругая себя за слабоволие и трусость, я старался итти медленно, внимательно оглядывал дорогу и окружающие её насаждения.

Вошел в запущенный парк. Темные провалы между деревьями, аллея, освещенная тусклым светом фонарей, которые ещё не успели разбить пацаны, неухоженный асфальт покрыт выцветшей прошлогодней листвой, ветками, камнями, мусором. Кое-где поблескивают бутылки из-под водки, пакеты из-под кефира и молока, конфетные обертки. Какой-то шутник повесил на кусте несколько использованных презервативов — символов современной безопасной любвишки.

Я машинально посасывал леденец, торопился расправиться с ним и заменить успокоительной сигаретой. Глупый страх — преступники, если даже они притаились в темноте, поджидая легкую добычу, не решатся нападать на крепкого мужика. Да и что у него возьмешь — пару стольников да пачку отечественных сигарет? Как говорится, овчинка не стоит выделки.

Ориентиры маршрута давно изучены: сейчас — полуразрушенная раковина эстрады, потом — памятный мостик через речку, от него — несколько сот метров до первой жилой башни центральной части города.

Метрах в пятидесяти от эстрады и произошло то, чего я так боялся. Черт, скорее — опекающий меня святой мученик, подсунул под ногу здоровенный камень. Я не просто споткнулся — упал, ухватившись рукой за нижнюю ветку дерева. Одновременно раздался негромкий хлопок выстрела и пуля ударила в ствол в нескольких сантиметрах от моей головы.

Я перекатился и залег в невесть для какой цели отрытую канаву. Хорошо еще, что по весне крапива — не такая кусачая, не то появился бы перед Светкой с красными пятнами на морде и руках. Впрочем, не исключен иной вариант — утром отыщут окровавленное мое тело и отвезут в местный морг на радость студентам медицинского училища.

Затаился, даже дыщать стал пореже. Убийцы обязательно постараются отыскать тело для того, чтобы, во первых, убедиться в том, что пуля попала в цель, и, во вторых, произвести контрольный выстрел в голову. Такой уж порядок у киллеров — доводить дело до конца, с бессрочной гарантией.

Время ползло со скоростью черепахи. Вокруг — непроглядная темень и тишина. Неужели я ошибся?

Нет, все правильно: из зарослей вышли две мужские фигуры. Остановились метрах в десяти от меня. Оба широкоплечие, настороженные, в коротких куртках и, кажется, в джинсах.

— Попал или — в молоко?

Низкий мужской голос показался мне знакомым. Неужто дед Ефим? Та же надтреснутость, та же манера глотать окончания слов…Нет, это не старикан — убийца, судя по голосу, намного моложе.

— Молоком не пользуюсь. Подшиб стерву, точно подшиб…

Бандиты, подсвечивая фонариком, принялись разглядывать пространство между деревьями. Видимо, батарейки сели, свет фонарика — тусклый, слабый. Разгребают листву ногами, словно я не человек, а какой-то мерзкий червяк.

— Гляди-ка, нет мертвяка? — удивился «стрелок». — Куда же он подевался?

— Убежать не мог — мы бы услышали, — вторил ему подельник. — Переполз на другое место. А с твоим фонарем только у бабы за пазухой искать… Подранили — это точно, лежит где-нибудь и загибается…

Киллер достал из кармана бутылку, встряхнул складной стаканчик. Со вкусом выпил. Как мастер, добросовестно выполнивший порученное ему дело и имеющий право расслабиться. Напарник тоже пропустил стакашек.

— Что делать-то станем?

— Рассветет — придем поглядеть. Кровушку пустили, её не скроешь… На всякий случай…

Он поднял ствол автомата и пустил веером очередь вокруг себя. Пули негромко ударяли в землю, в листву, в ветки. Две или три прожужали рядом со мной.

— Слышь, падло недорезанное, — негромко продекламировал убийца. — Ежели жив останешься — остепенись. Второй раз от нас не уйдешь — достанем хоть на службе, хоть дома. А лучше подохни до утра — нам меньше работы!

Успокоив таким детским способом оставщуюся у них совесть, бандюги нырнули в кусты. Побежали докладывать об исполнении вынесенного мне приговора… Кому?

Минут двадцать я не шевелился. По мне ползали муравьи, донимали нахальные мухи, запах перегнившей листвы щекотал обояние. Приходилось терпеть — киллеры могут тоже неподвижно сидеть в кустах по другую сторону аллеи, выжидать неосторожное движение жертвы.

Канава прокопана вдоль аллеи и я осторожно, стараясь не шуметь и не высовываться, пополз по ней. Медленно, с остановками, до рези в глазах всматриваясь в темноту, до боли в голове напрягая слух.

Кажется, все спокойно.

Жаль нельзя таким же дедовским способом форсировать речку. Пришлось подняться и, пригибаясь, перебежать по мостику. Дальше пошло легче — шел в стороне от аллеи, маскируясь за деревьями и редкими постройками, типа сараев и голубятен.

Наконец вышел к первой жилой башне с ослепшими ночными окнами. Отряхнулся, будто пес, вылезший из воды, причесался. Бодрости прибавил милицейский газик, медленно проехавший мимо. Моя милиция меня бережет, кажется так сказал великий Маяковский, и я с ним согласен. Хотя и с оговоркой — не всегда и не во всем.

Поравнявшись со мной, «газон» остановился. Из него вышли двое — здоровенный сержант с автоматом на плече и рядовой, направивший ствол на подозрительного прохожего.

— Кто такой? Документы?

— Начальник пожарно-сторожевой службы Росбетона, — торжественно представился я, протягивая паспорт. — Возвращаюсь домой после проверки сторожей.

Автомат подстерегал каждое мое движение, перемещаясь от груди к голове и обратно. Паспорт с пропиской и штампом родного завода несколько разрядил обстановку.

— Рискуешь, парень, бродя по ночам, — миролюбиво покачал головой сержант. — Время — не для прогулок…

— Ничего не поделаешь, служба…

— Может, подвезти?

— Спасибо, не стоит — жилье рядом.

Сержант неодобрительно пожал плечами и забрался в тесную для него машину. Напарник ещё раз подрожал стволом автомата и последовал примеру старшего. «Газик» так же медленно поехал по улице в сторону центра. Наверно, в родное «стойло».

А я, уже не таясь, двинулся к знакомому под»езду…

В прихожей, как можно тише, снял обувь. Заглянул в спальню. Светка спала беззвучно, раскраснелась, руками обхватила подушку, втиснула в неё растрепанную головку. Она не признавала ночных рубашек, считала, что они мешают телу дышать и… ещё кое-чем заниматься — из под одеяла выглядывает тугая грудь и обнаженная до бедра нога.

Разбудить? Потихоньку раздеться догола, забраться под одеяло и…

Желание не пришло — покушение убило его. Пробрался на кухню, достал из холодильника запотевшую бутылку водки, присосался к горлышку, как хронический алкаш. Не запивая водой и не закусывая. Стало полегче — перестали подрагивать пальцы рук, отпустило внутреннее напряжение. Все же водка — удивительное изобретение, помогает и в беде и в радости, снимает напряг, расслабляет. Сделал ещю один продолжительный глоток — почти на четверть бутылки. Еще больше полегчало, в голове прояснилось, будто алкоголь разогнал в ней черные тучи.

Значит, все же кто-то решил убрать излишне дотошливого отставного сыщика? Первый наиглавнейший вопрос: кто, кому выгодна моя смерть? Волину? Не похоже, судя по настойчивому переманиванию из Росбетона, я ему нужен… Листику? Но между мной и аптечным бизнесменом ещё не возникли конфликтные ситуации, требующие силовых воздействий. Отпадает. Пантелеймонову? А чем я ему мешаю? Или мое посещение депозитария дало толчок для устранения любопытного подчиненного? Вряд ли Вацлав Егорович пойдет на такое серьезное преступление, как убийство, при всей своей взбаламошности он — на редкость трусливый человек.

Кто же тогда? Имена исполнителей меня не интересовали, главное — кому я помешал?…

Так я и заснул, положив гудящую от усталости голову на кухонный стол. А утром меня разбудила Светка, так разбудила, что я начисто позабыл о ночном покушении и о сведениях, полученных из запакованных файлов. Как я оказался в постели рядом с невенчанной женушкой, убей меня Бог, не помню. Прижавшееся ко мне дрожащее, кипящее страстью женское тело затмило все.

Отдышавшись, попал под прицельный огонь вопросов, которыми забросала меня подруга. Главный — почему я не сдержал обещания и не разбудил её ночью.

— Ты так сладко спала, что пожалел…

Легкий смешок показал мне, что выставленная причина просто смехотворна, ибо женщина не помнит ни одного случая, когда я не воспользовался бы предоставленной возможностью овладеть ею. Неважно где и в каком состоянии: в спальне, в ванной, на кухне, занимающейся приготовлением обеда, стирающей либо отдыхающей.

— … и ещё я очень устал…

Повторный смешок — значительно ехидней предыдущего. Дескать, знакома твои усталость и недомогание. Все это — ложь, а ей необходима правда и одна только правда. Фальшивыми признаниями она сыта по горло, поэтому зря я стараюсь, изобретая все новые и новые причины.

Пришлось рассказать о ночном происшествии. Светка, как это ни странно звучит, поверила и с ужасом прижалась ко мне.

Короче говоря, попали мы с ней на работу со значительным опозданием…

17

Ромин поверил моему повествованию с первых же слов. Нахмурился, свел на переносице блеклые брови.

— Дело принимает опасный оборот, дружище. Боюсь, тебе придется переселяться в Москву. Поговорю с тамошними сыщиками — устроят на жительство и обогреют.

— Но на этой стадии переселение невозможно, — резонно возразил я. — Есть кой-какие вопросы, которые можно разрешить только в Кимовске.

— Тогда тебе помогут переселиться на кладбище!

Сегодня Славка, как никогда раньше, серьезен и хмур. Неужели так на него подействовала весть о покушении? Вон как поджал пухлые губешки, какие глубокие морщины нагнал на лоб. Все же, несмотря на длительный перерыв в общении, наша с ним дружба выдержала испытание временем — не исчезла и не ослабла.

— Ежели у тебя нет желания принимать участие в погребальной церемонии, выполни две моих просьбы.

— Выкладывай.

— Убери от меня подальше зловредного деда Ефима. Хотя бы на время.

Ромин задумался.

— Задерживать нет оснований. Следит? А где статья, запрещающая слежку? Одолжил у соседки мужнин ножик? Ну, и что, если одолжил? Посветил фонариком твоей жинке сторону парка, где её похитили?… Глупость, ничего не доказать.

— Действительно, глупость, — подхватил я. — Прилумай что-нибудь поостроумней.

Ромин думал. Потирал лоб, традиционно чесал в затылке.

— Месяц годится?

— Вполне достаточно.

— Заметано… Вторая просьба?

— Прикомандируй для подстраховки одного из своих парней. В качестве того же приехавшего «старого друга»… Думаю, за недельку сверну росбетоновские делишки и тогда с удовольствием поселюсь в столице нашей Родины. Кстати, мне это переселение на руку…

— Насколько понимаю, командировка «друга» — долгосрочная, не ограничивается Кимовском?

— Ты всегда понимаешь правильно, Славка. Без «подпорки» мне не обойтись. Задуманное мероприятие слишком опасно…

Ромин не стал расспрашивать и уточнять: не свойственная сотрудникам правоохранительных органов скромность и тактичность — главная черта его характера. В отличии от моего, кстати.

Следующий день — праздничный: работники Росбетона получают зарплату.

Возле кассы — столпотворение. И это несмотря на то, что здесь выдаются деньги только главным специалистам и инженерному составу. Остальные получают по службам и отделам. Светка «кормит» своих девчонок, я — своих сторожей.

Получив положенные суммы, люди не расходятся, тут же договариваются о совместном застолье, о поездках на рынки и в магазины, возвращают друг другу долги, делают новые.

Самое большое оживление вокруг Семеновны. Сама Себя Шире ораторствует во всю, компенсируя вынужденное молчание во время ночных дежурств. Полные руки то аппелируют к потолку, то звучно шлепают друг о друга ладонями, похожими на поварские разливальные ложки.

Я невольно прислушался.

— Ночью, значит, подкатывает к дому Ефима «скорая помощь». Вылазют из неё врач с фельдшерицей и стучат в дверь. Ефимушка, конешное дело, возмущается: не вызывал, здоров и даже помолодел. Куды там — подхватили бедолагу под белы руки да свезли в больничку. Сказали: какой-то енсульт приключился, лежать требовается и не двигаться… Вот и лежит. А кто за него станет службу справлять, я что ль?

Все происходило далеко не так — Семеновна дала волю фантазии, выдала желаемое за действительное. Старикан вызвал врача из поликлинники, почудилось — в сердце колит. Остальное, не без подачи Ромина, прошло без сучка и задоринки. Никакой «скорой помощи» — насмерть перепуганный отставной энкэвэдэшник потопал в больницу самостоятельно, своими ножками.

Теперь нужно ожидать появления любимого «старого друга». А вечером — встреча со Слепцовой, которая прольет свет на пока неизвестные мне подписи. Если, конечно, удастся разговорить бабенку.

— Сутин! — раздался призывный вопль секретарши генерального директора. — Никто не видел Сутина?

Я осторожно подвинул загораживающую меня Семеновну, выглянул из-за её мощной спины. Словно актер из-за кулис.

— Что случилось?

— Константин Сергеевич, вас срочно требует к себе Вацлав Егорович. Срочно!

У Пантелеймонова несрочного не бывает, все происходящие в Росбетоне события получают наклейку «немедленно», «срочно», «быстро». Точно, как у Ромина. Поэтому я нисколько не удивился и не побежал — медленно, нога за ногу, поднялся из вестибюля, где в застекленной конторке занимался раздачей заработной платы, на третий, начальственный, этаж. Сотрудники проводили меня кто — сожалеюшими, кто — торжествующими взглядами. Как правило, срочный вызов к генеральному сравним разве с доставкой больного в операционную. Секретарша Катенька шла вслед, будто подгоняла ленивого вола если не бичом, то умоляющими просьбами поторопиться.

В кабинете генерального, виновато опустив голову, сидит Славка Ромин. Его вид насторожил меня, показал — вызов действительно срочный.

— Когда это кончится? — уже не кричал — шипел Пантелеймонов. — Я вас спрашиваю — когда? Мало того, что прирезали главного экономиста, раздавили панелью бетонщика, переехали грузовиком второго, так теперь за женщин взялись! Я сделал все, что в моих силах: обещал премию, доплачиваю невесть за какую работу своему начальнику пожарно-сторожевой службы, терплю идиотские допросы… И что же! Где, спрашиваю, результаты? Убийцы вольготно разгуливают по Кимовску и буквально истребляют сотрудников Росбетона…

Ромин продолжал сверлить взглядом дырки в ворсистом ковре, расстеленом на полу кабинета. Внешне — измучен невесть какой виной, переживает совершившуюся трагедию. Но если присмотреться — прячет довольно ехидную улыбочку. Подумаешь, росбетоновцев убивают, в Кимовске и его окрестостях столько трупов, что перед ними несчастные жертвы Росбетона — капля в ведре воды.

— Что произошло? — невежливо перебил я Пантелеймонова. — Успокойтесь и об»ясните — что?

— Он ещё спрашивает? — очередной взрыв потряс кабинет. С этажерки свалилась фигурная вазочка. — Убили Слепцову, понимаете — у б и л и, — по складам продекламировал он страшную новость.

— Как это убили? — спросил я, чувствуя, как на голове зашевелились дыбом вставшие волосы.

Генеральный молчал, из приоткрытого рта вырывалось тяжелое дыхание. На стол выложены крепко сжатые кулаки. Взгляд сконцентрирован на обломках несчастной вазочки.

— Грабители, — негромко пояснил Славка. — Отмычками открыли замки в квартиру. Женщину оглушили, перенесли в ванную и там… задушили. Что именно украдено — сейчас выясняется…

Можно и не выяснять — депозитаршу убрали из-за меня, побоялись, как бы она окончательно не раскололась, не открыла бы мне что-то грозящее преступникам разоблачением. Я, будто воочью, увидел длинный коридор, куда я вышел из комнаты Фроси. Кого я там встретил? Кто передал бандитам весточку о моем посещении Слепцовой?

Первой подбежала разгневанная, разгоряченная ревностью, Светка… Нет, она не может быть пособницей убийцам, её причастность к трагедии исключается, товарищ проверенный.

Пантелеймонов? Тоже на грани абсурда, вспыльчивый генеральный может нагрубить, обложить тяжелым матом, но — не больше. Да и что ему до сотрудника, посетившего депозитарий, если Пантелеймонов непричастен к убийствам на заводе?

Его секретарша? Пожалуй, самый подходящий вариант! Лично я, подбирая «кадры» для нелегальной работы, обязательно остановился бы на кандидатурах секретарш либо учетчиц… Почему? Причина ясна до прозрачности — девицы крутятся среди большого количества людей, следовательно, имеют возможность обладать полезной и бесполезной информации.

Девчонки-бухгалтерши, вернее, одна из них…

Главный энергетик Росбетона…

Неизвестный мне мужчина возле коридорного окна…

Работяги и служащие в вестибюле, слышавший наш со Слепцовой краткий диалог…

Анализировать и выбирать возможно при наличии максимум трех вариантов, но размышления превращаются в бессмыслицу, когда количество вариантов становится лавиной камнепада. Попробуйте вычислить самый опасный «камень» среди множества ему подобных.

Как не печально, придется остановиться на секретарше и незнакомом мужике.

Пантелеймонов гневно боднул головой, словно вышиб из кабинета бесталанных сыщиков. В приемной секретарша жалостливо вздохнула, одернула сверкороткую юбчонку и пошла докладывать генеральному об очередном посетителе, который тоже поднялся со стула и принялся охорашиваться перед зеркалом. Тот самый мужик, который тогда стоял возле коридорного окна! Я незаметно показал на него Славке и тот понимающе кивнул. Дескать, все понятно, «заложил» в память, подробности — после.

Когда мы с Роминым, прогулочным шагом, шли по знакомой, черт бы её побрал, аллее, я высказал ему свои сображения. И он одобрил их.

— Беру на себя «коридорного» мужика, а ты поработай с секретаршей. Смотри только, узнает Светка — не сносить тебе головы!

Пошутили, посмеялись, хотя ситуация не располагала к веселью. Количество убитых превысило норму: Вартаньян, Тимофеич, его бородатый дружок, Слепцова… Плюс — покушение на меня… Статистика явно не в пользу уголовного розыска и его добровольного помощинка. И ни единного шанса на раскрываемость, даже намека нет. Версии напоминают засохшие деревца, высаженные в песок. Разработанный вместе со Славкой план оперативных мероприятий — беспомошная попытка малограмотных диллетантов изобразить докторскую диссертацию.

Как любит выражаться начальник кимовской уголовки — полный абзац.

А у меня, между прочим, в резерве всего несколько свободных дней, после чего придется перебираться в Москву, где заняться Волиным и помощником депутата. То-есть, пытаться нащупать «болевую» точку, стоившую жизни главному экономисту Росбетона.

Поэтому не стал терять времени для теоретической разработки «операции» — на следующий же день заявился в приемную и принялся обстреливать страстными взглядами кокетливую секретаршу. Которая ненавидела сторожа-пожарника всеми фибрами своей изрядно поношенной души. А за что, спрашивается, любить грубияна и хама? Никогда шоколадки не предложит, комплиментиками не осыпет, только зыркает насмешливыми глазами да что-то нелестное бурчит себе под нос.

— Удивительно симпатичная на вас кофточка, — забросил я пробный розовый шар. — Недавно купили?

Катенька испытующе окатила комплиментщика удивленно-вопросительными взглядами густо накрашенных глаз, выразительно похлопала приклеенными длинющими ресницами. Будто просигналила по азбуке Морзе: не подкатывайся, хамло, все равно ничего у тебя не получится. Но ответила доброжелательной улыбочкой кроваво-красного рта.

— С каких это пор, Константин Сергеевич, вы стали обращать внимание на женские наряды? Тем более, что ваша Светлана Афанасьевна одевается не в пример модней…

— Не скажите, Катенька, вы — самая модная женщина в Росбетоне… Только вот… не знаю, как выразить… слишком прозрачная кофточка. То, что просвечивается — более интересно и увлекательно…

Сообразуясь с требованиями современной моды секретарша не носила бюстгалтера, а по причине жары в приемной — комбинации. Желающие имели возможность полюбоваться выпуклыми розовыми сосками девичьих грудей, похожих на сладкие ягоды клубники среднего размера. Что я и делал, изображая страстное смущение.

Светка умчалась в столицу пробивать выгодный заказ, поэтому её любовник безбоязненно рассматривал девичьи прелести. Тем более, что в приемной пусто, никто не отвлекает будущих партнеров от деловой беседы на любовные темы. По полученным от Алферовой сведениям, она останется в Москве, заночует у подруги — на следующий день состоится важное совещание, не стоит мотаться туда-сюда. Такой расклад меня вполне устраивает, поэтому я не стал возражать, предоставил Светке свободу передвижения.

Катенька не засмущалась, не набросила на грудь висящую на спинке стула косынку — наоборот, призывно задрожала плечиками и расстегнула кофточку ещё на одну пуговицу.

— Вы скажете, Константин Сергеевич… Все бы вам издеваться над бедной девушкой… Придется пожаловаться вашей жене…

Угроза «пожаловаться» не сработала. Я был уверен — ни слова не скажет, даже не намекнет. Ибо мужское внимание в наш откровенный век высоко ценится, им не делятся, о нем не говорят. Перспектива отбить у главного технолога завидного мужика, по твердому убежданию секретарши, настолько привлекательна, что об аморальности и бесчестности можно не думать. Пусть этот самый мужик — хам и грубьян, но если его выбрала такая дамочка, как главная технологиня, значит в нем что-то есть особенное, привлекающее знающих женщин.

А я продолжил «обработку» красотки.

— Всю жизнь мечтаю погулять с такой красавицей, как вы, по Кимовску. У всех встречных-поперечных мужиков от зависти, небось, глаза полопаются. Не осчастливите?

— Фи, по Кимовску? Завтра же полгорода примется перемывать мне бедные косточки… Для любой девушки репутация выше красоты.

— А если — по Москве? Скажем, по центральному парку или по Тверской?

— Тоже — не конфетка. Только мозоли на ногах набьешь. Прогулки сейчас не в моде. Рестораны, театры, концерты — да, а бесцельное блуждание по улицам — извините…

— Где же нам в таком случае повидаться? — усилил я нажим, увидев, как замаслились накрашенные глазки. — Может быть, к себе пригласите?

Отлично знаю — Катенька живет одна, снимает комнату в коммуналке, родители — в Твери, мужем, сколько не старалась, так и не обзавелась. Последний претендент на «высокую должность», наш начальник производства, не рискнул стать владельцем «клубничек», предпочел медсестру заводского медпункта. Тем самым превратился в злейщего врага эмоциональной секретарши. Оплативший комнату секретарше Пантелеймонов — или Вартаньян? — нашел более перспективную любовницу…

— А как же нам быть с Алферовой? — переключилась на деловое обсуждение уже решенной проблемы девушка. — Мне не хочется устраивать на заводе разборки…

— А почему Светлана Афанасьевна должна узнать о нашем с вами свидании? — выдал я встречный вопрос, перечеркнувший опасные трудности. — Знать будут только двое: вы да я, третьему, вернее, третьей, вход в нашу тайну воспрещен… Ничем предосудительным заниматься не станем — попьем чайку, побалдеем, поговорим…

— И после этого «чая с разговором» вы вернетесь к Алферовой? — поджала губки Катенька. — Такой вариант — не для меня. Не привыкла быть на вторых ролях.

— Погляжу на ваше поведение — возможно никуда не уйду.

Это уже не легкий намек на возможное сожительство — предложение руки и сердца. Ярко-красные губки приоткрылись, будто приглашая меня испробовать их вкус. «Клубнички» заволноваплись и запрыгали.

— Больно уж сооблазнительно вы говорите, Константин Сергеевич. Разве попробовать?

— С удовольствием. Сегодня же и организуем…

Вечером того же дня, купив три гвоздички и бутылку коньяка, я отправился в гости. Если точней — по делу, ибо в качестве женщины секретарша меня не волновала. Другое дело — расколоть её, попытаться выяснить: не она ли нацелила убийц на заведующую депозитарием?

На берегу речушки, служащей границей между двумя районами города: старым и новым, стоит двухэтажный деревянный дом постройки тридцатых героических годов. Старый, обветшалый, давно не ремонтируемый. По описанию Катеньки — второй этаж направо, дверь в коммуналку, в глубине коридора — четвертая комната. За двумя сундуками, над которыми висит старый велосипед.

До сундуков я не добрался — возле них стояла дебелая мамаша с кастрюлей в руке. За её обширную юбку уцепилась сопливая девчонка с лицом, измазанным манной кашей.

— Кого нужно? — густым, неженским басом осведомилась женщина. Рыжеватые усики потешно вздрогнули над верхней губой. Девчонка перестала хныкать, открыла рот, в который тут же отправилась ложка с кашей.

— Мне — Катю…

Из первой двери выглянула небритая физиономия с красным носом, обдала меня алкогольным ароматом.

— Очередной е… пожаловал к Катерине, — ухмыльнулся мужик. — Дерут девку почем зря, и старый, и малый…

— Заткни хайло, — негромко посоветовала усатая баба. — Дерут, значит, нравится. Не с тобой же в кровати прыгать, когда ты все мущинское естество пропил?

Посрамленный апкаш захлопнул дверь.

Из— за сундуков показалась раскрасневшаяся секретарша. На этот раз в облегающем тело домашнем халате, под которым, похоже, ничего нет.

— Проходите, Константин Сергеевич, заждалась. Думала — не появитесь.

Из двери, напротив той, куда укрылся пьяный мужик, вышли двое мальчишек с любопытными глазками. Засунув в рот кулачки, принялись рассматривать катькиного «хахаля». Из туалета, на ходу застегивая ширинку, выбрался молодой парень с сигаретой в зубах.

— Зачем к себе чужаков водишь? — осведомился он, сощурив маслянистые глаза. — Ежели хочешь потрахаться — пригласи меня, удовлетворю за милую душу.

Катенька поспешно схватила меня за рукав куртки и втащила в свою комнату.

— Извините соседей, Константин Сергевич. Добрые, хорошие люди, а вот как поддадут — хамье… Раздевайтесь, присаживайтесь к столу. Почаевничаем.

Повесила мою куртку под ситцевую занавеску, попутно включила стоящий на тумбочке магнитофон. Сноровисто принялась накрывать на стол. В центр водрузила вазочку с моими гвоздиками. Отошла, полюбовалась.

— Люблю, чтобы было красиво. Симпатичная посуда, цветы, хорошая музыка… Какое любите варенье: клубничное, вишневое, мандариновое? В прошлый год всякого наготовила — любительница сладкого. И ещё обожаю мучное. Пышки, блины, пироги, торта. Говорят, от мучного толстеют, а я вот, сами поглядите, изящная.

Девушка кокетливо покружилась по комнате. Полы халатика разлетелись, продемонстрировав хорошей лепки ноги и нижнюю часть аккуратных бедрышек. Я получил возможность не только убедиться в полезности мучных изделий, но и сполна оценить женские прелести хозяйки.

Оформление комнаты завершилось выключением верхнего света. Стоящий возде дивана торщер осветил глубокое кресло. Так таинственно и двусмысленно, что у меня непроизвольно сильней обычного забилось сердце.

Интересно, что бы сказала Светка, увидев меня в полутемной комнате наедине с кокетливой хозяйкой без лифчика и комбинации? Наверняка, закатила бы скандал такой силы — пришлось бы вызывать сразу и милицию, и пожарную команду, и «скорую помощь».

Катанька продолжала порхать вокруг меня разноцветной бабочкой. Она то передвигала тарелки, то перемещала вазу с цветами, то смахивала со скатерти невидимые крошки. В заключении наполнила чашки ароматным чаем и устроилась напротив гостя.

Я нерешительно достал из кармана бутылку коньяка. Неудобно приходить к пригласившей тебя женщине с несчастными тремя гвоздичками, купить торт не догадался. Пусть алкоголь выглядит несколько двусмысленно, но все же свидетельствует о моем участии в устройстве застолья.

— Ни в коем случае, Константин Сергеевич! Немедленно уберите!

— Почему? Чисто русский обычай…

— Я могу вообраить, что вы задумали подпоить меня и… изнасиловать. Ссловечко «изнасиловать» выдано совершенно спокойно, без малейшего стеснения. Типа — пейте чай, или почему вы ничего не едите. Сразу припомнились едкие выражения в коридоре, которые повстречали меня, едва я перешагнул порог коммуналки.

Шут с ними, в конце концов, с выражениями! Я пришел не для того, чтобы подмять под себя секретаршу, и не собираюсь этого делать, как бы сооблазнительна и доступна она не была. Получу ответы на несколько вопросов и отправлюсь холостяковать в Светкину «конуру».

Пришлось вернуть бутылку в карман. С показным удовольствием отхлебнул прекрасный чай, выбрал на блюде самый маленький кусок бисквита.

— Признаюсь честно, принять ваше приглашение меня заставила необходимость поговорить наедине…

Девушка понимающе улыбнулась и пересела ближе ко мне. Дескать, все ясно-понятно, не тяните время, приступайте к задуманной «беседе». Ворот халатика сам собой распахнулся больше, чем требуется, обнажив выпуклости грудей почти до сосков-«клубничек». Еще несколько подобных выражений и девица переберется на мои колени, которые превратятся для неё в пересадочную «станцию» на пути в постель.

— Сами понимаете, Катюша, в Росбетоне нельзя откровенничать — окружающие сочтут длительную беседу между мужчиной и женщиной… как бы это выразить… началом любовных… переговоров.

— Ну, до чего же ты старомоден, Костенька, — «упростила» наши отношения девушка. — Сейчас жизнь — более проста и поэтому более приятна. Ушли в прошлое приторные ухаживания, целование рук, признания в вечной любви, — она поднялась и заходила вокруг меня, менторским тоном изрекая современные законы взаимоотношения полов. — Главное — не подцепить какую-нибудь заразу… Ну и чтобы мужчина был для женщины приятен… Есть такие — не поговорят, не пообщаются — в первые же минуты знакомства валят на диван или прямо на пол… Бррр! Противно! Поднимаешься с чувством, будто на тебя вылили ведро помоев… Ты не такой — внимательный, ласковый, не зря с тобой Алферова сошлась…

Неожиданно монолог прервался. Катенька сзади обхватила меня и прижала голову к обаженной груди. Так ловко, что мои губы оказались возле одной из «клубничек». Отказываться от «угощения» не в моих правилах. Девушка застонала и прыгнула мне на колени. Совершенно голая — халатик выполнил свою миссию и за ненадобностью брошен на пол.

— Разложить диван или… так? — часто дыша и гримасничая, спросила она. Похоже, место и поза мало интересовали, главное — поскорей. — Говорят, сидя лучше… получается…

— Погаси свет…

— Зачем? Когда видишь — больше наслаждаешься… Бог человеку дал обоняние — поэтому мы пользуемся духами, осязание — ласкать, гладить, зрение — видеть…

Говорила и, не теряя времени, умело расстегивала пояс на моих брюках. снимала рубашку.

Оттолкнуть — не оставалось сил. «Клубнички», казалось, выросли, налились сладкими соками, загорелое тело, магнитом притягивало жадные ладони. Из головы будто ветром вымело разработанный план беседы. Осталось только жгучее желание.

Я поднялся и на руках перенес горячую девушку на диван, где она продемонстрировала понимание мужских проблем и умение их разрешать…Странное соитие: без охов-ахов, будто любовники не занимаются сексом — выполняют приятную работу.

Наконец, девица молча выгнулась, укусила меня за грудь и отпала.

— Ты кончил или — продолжим?

Я промолчал. Бесстыдный вопрос остался без ответа. — Понятно, — прокомментировала мое молчание любовница. — Отдохни… Кстати, о чем ты хотел со мной поговорить?

Тон голоса — деловой, без примеси разнеженности и усталости. Будто недавнее сумасшедшее общение на диване — прелюдия беседы, некое вступление. Катенька лежит на боку, положив кудрявую головку на подставленную ладошку, правая нога заброшена на мой живот, уменьшившиеся в об»еме умиротворенные «клубнички» нацелены на мое лицо.

— Скажи, пожалуйста, у тебя никто не спрашивал обо мне и Слепцовой?

Глазки широко раскрылись.

— А ты и её трахнул? Вот это мужик, вот это силушка богатырская! Фроська, небось, осталась довольна? Не зря Соломина глядит на тебя, как коза на кочан капусты… «Кочанчик» дай Боже — до самого сердца достал…

— Прекрати дурацкие бредни, — обозлился я. — Отвечай на вопрос: интересовался кто-нибудь моим посещением депозитария или не интересовался?

Катька вдумчиво пожевала губками, положила голову на подушку, пристроив левую грудь на моем плече, колено придвинула пониже. Если её немедленно не укротить — повторение «сеанса» обеспечено. Соответственно, отодвинется ответ на мой вопрос.

Довольно невежливо я выбрался из горячих об»ятий хозяйки, снял с себя сооблазнительную ножку. Девушка обидчиво сморщилась.

— Ну, спрашивали, конечно, спрашивали. У нас бабы любопытные, мужики тоже по части секса старательные…

— Кто спрашивал?

Катенька принялась загибать пальчики. Судя по перечисленным фамилиям моей персоной интересовалась, по крайней мере, добрая половина сотрудников Росбетона. Опять — множество вариантов, из которых выбрать наиболее опасный просто невозможно.

И тем не менее, одна фамилия меня «зацепила». Может быть, потому, что я не только не знаю этого человека, но никогда не слышал о нем.

— Кто такой Фомин?

— Приехал из Москвы. Представитель какой-то фирмы-заказчика. Представляешь, подошел ко мне, погладил по плечику — бескультурье, фамильярность! Я, естественно, отстранилась, а он положил на стол шоколадку и снова огладил. По спине… Решил, мерзавец, что оплатил свою наглость копеешной шоколадкой… Говорит: пропустите к генеральному без очереди, очень нужно. И под шоколадку — стольник. Это — другое дело: любой труд требует оплаты, а секретарский — тем более…

— А почему этот Фомин спросил обо мне?

— А я знаю? — горячее женское колено пришло в соприкосновении с важнейшей частью моего тела, «клубнички» принялись расти на глазах. — Он не только о тебе распрашивал — Суреном Иванычем интересовался. Почему, дескать, отсутствует ваш главный экономист, когда он будет? Вроде, мертвяки оживают и возвращаются в свои земные кабинеты… Ты, что, решил допрос устроить? Пожалуйста, отвечу, только… позже. А сейчас…

Катенька владела множеством способов возбуждения особей мужского пола и выбрала для меня наиболее действенный, ведущий прямо к цели. Под влиянием многоопытной секретарши я задохнулся от нестерпимого желания, начисто позабыл про «допросы» и окунулся в огнедышащую печь, получившую в наше время короткое и емкое название «секс». Секретарша развила таквую скорость, так вертелась и подпрыгивала, что я с трудом удерживался на горячем «гейзере». Кровать отчаянно скрипела, люстра качалась, посуда позвякивала. На этот раз не обошлось без сладостных охов-ахов и похвал в адрес «кочанчика»…

18

— Что выбил из секретарши? — ехидно подмигивая, спросил Ромин на следующий день. — Продолжишь разработку или отвалишь?

— Отвалю. Безмозглая курица, зацикленная на мечтах снести золотое яичко… Единственно, что удалось узнать — фамилию некоего Фомина…

Про интерес, проявленный посетителем к погибшему Вартаньяну — ни слова. Не потому, чо не доверяю Ромину — очень доверяю! — просто решил оставить добытые тяжким трудом сведения для личного употребления.

— Фомин? Да это «знакомый», увидевший торжественный выход твоей милости из депозитария… Мы его малость провентилировали…

— Любопытно. И кем он оказался?

— Ничего любопытного — сотрудник хозяйственного управления Госдумы. Приезжал к Пантелеймонову с заказом на изготовление напольных ваз для цветов и другой экзотики типа мусорных урн. Зовут мужика Ефим Григорьевич. Возраст — тридцать пять. Женат. Супруга работает в этом же управлении. Ничего криминального не отмечено, но возьми на заметку — авось пригодится.

Опять Госдума? Не много ли сплошных и пунктирных линий сходятся в этом законодательном «квадратике»? Кажется, пришла пора бросить Кимовск и переселиться поближе к «музыкальной» банде и подозрительным депутатам. С убийством Слепцовой разберется местный угрозыск. Похоже, с таким же успехом, как уже разобрался с гибелью Вартаньяна и двух бетонщиков.

Ромин согласился — действительно, пора. Ехидное замечание по части достигнутых успехов в предыдущих расследованиях постарался не услышать. Есть у него такой талантище — не слышать неприятные для него высказывания. Вроде заглушек в ушных раковинах.

Шагов двести — молчание.

— Знаешь, что больше всего меня волнует? — возобновил я беседу

— Сообщат ли Светке о твоей сексуальной шалости? — отомстил Славка за ехидину о фактическом провале следствия по фактам убийств. — И об её реакции на услышанное?

— Я — серьезно. Убрали Слепцову из-за боязни, что она выдаст… Что именно?

— А если подумали — уже выдала?

— Тогда повторят попытку избавиться от меня. Но ежели бы заподозрили это — какая необходимость пойти на убийство депозитарши? Глупо и недостойно для серьезных преступников…

— Ты не разучился мыслить логически, — сдержанно похвалил Ромин. — Вот и ещё одна причина покинуть Кимовск. Мне предостаточно четырех трупов на одном только Росбетоне.

Я уныло кивнул. Причина, веская, неопровержимая. Отреагировать на неё очень легко: собрал чемоданчик, поклонился приютившей меня уютной квартирке и — в путь. Единственная, пожалуй, трудность — Светка. Оставить её в Кимовске на с»едение Пантелеймонову и его секретарше — об этом даже подумать грех. Взять с собой? А как же быть с работой? Захочет ли Алферова перебраться на иждивение невенчанного супруга? Скорей всего, не согласится. Женщина самостоятельная, деловая, заниматься домашним хозяйством и сплетнями не в её характере.

Авось, найдется для пробивной, талантливой дамочки дело по зубам в Москве. Там её отлично знают и ценят. Первым, конечно, из Кимовска уеду я, соскучится Светка — примчится впереди электрички. А в том, что соскучится — ни малейшего сомнения. Во всяком случае, пока не узнает о моем посещении секретарши.

Дай Бог, чтобы подольше оставалась в неведении.

Торопиться меня заставляло ещё одно обстоятельство, связанное с изменой Светке. Кажется, я пришелся по вкусу Катеньке. В ту ночь она до утра использовала меня то в качестве «одеяла», то в виде «тюфяка», вымотала так, что с трудом добрался домой — держался руками за фасалы зданий, едва передвигал подкашивающиеся ноги.

А девице — хоть бы что. Проводила до выхода из коммуналки — бодрая, веселая. Насмешливо подмигивая, потребовала скорейшего повторения «визита». Она, дескать, не все блюда распробовала, не все темы обсудила. С»ехидничала: отменный вкус у Алферовой, придется мужику поработать на два фронта, обслуживая сразу двух клиенток.

И не отстанет ведь настырная деваха, силой затолкает мне в рот свои «клубнички», использует и на стуле и на диване… Бежать, только бежать, иного выхода нет! При одной мысли о возможности повторения ночи в комнате секретарши меня охватывал позорный панический страх.

— О чем задумался, сексуальный богатырь? — посверкал насмешливыми глазами Славка. — Шатаешься, в глазах тоска… Опомнись, Костя! Третий раз пытаюсь привлечь твое внимание и все — бесполезно. Завтра к тебе на службу заявится «старый друг». По институту. Ожидай от десяти утра до часа дня. Звать просто — Иван, фамилия тоже не вычурная — Сергеев. Почти твой тезка: он — Сергеев, ты — Сергеевич…Послезавтра чтобы в Кимовске вами и не пахло! Дошло?

— Знаешь, Славка, передумал я — не нужно мне ни «родственников», ни старых «друзей». Незачем подставлять других — сам справлюсь, не маленький и не новобранец. Отставить Ивана Сергеева — можешь дать ему другое задание… А по поводу убытия из Кимовска — будь покоен, послезавтра меня здесь не будет.

Решение пришло неожиданно — окутанное непонятным раздражением. Сам справлюсь, сам, не нуждаюсь в помощниках и подмастерьях. Провинился — расплачивайся, а о какой расплате может итти речь, если тебя подопрет мощный аппарат угрозыска?

Единственная помощь, которую я соглашусь принять — от зека Костяка, который не продаст и не потребует за свои услуги расплатиться почетом и перспективой возвращения на официальную должность сыщика. Пусть даже в звании сержанта. В одной упряжке с проницательным дружаном мы такой бы хоровод закрутили — у многих мозги поедут. Если, конечно, старый зек согласится поработать против своих.

Ромин, вытаращив глаза и приоткрыв губастый рот, недоуменно глядел на меня. Ну и пусть глядит, все равно не соглашусь на подстраховку, легче рисковать своей башкой, чем жизнями «страховщиков».

— Как хочешь… Твои проблемы, — растерянно разворчался Славка, на подобии пожилой домашней хозяйки, у которой на коммунальной кухне стащили кастрюлю с наваристыми щами. — Только после не жалуйся…

— И не подумаю, — уже остывая, пробурчал я. — Обмишурюсь — разрешаю не провожать на кладбище.

Расстались сдержанно, без обычного дружелюбия, но и без злости. Просто пожали друг другу руки и разошлись. Я — к родному предприятию, Ромин — в неизвестном для меня направлении…

Росбетон так набит вздорными слухами и сплетнями, что, кажется, вот-вот лопнет. В полную силу работает один формовочный цех — в арматурном, на бетоно-смесительном узле, в лаборатории и, особенно, в чиновничьих кабинетах царят растерянность и страх. Убили Вартаньяна, бетонщиков, удушили депозитаршу — кто на очереди?

Соответственно, грибами после теплого осеннего дождика, растут и набухают самые невероятные версии. Главный герой — начальник пожарно-сторожевой службы, то-есть, я. Оказывается, убийца сначала проник в депозитарий, сооблазнил несчастную женщину, под воздействием любовных ласк выпытал, где находится тайник с драгоценностями, ночью убил бедную любовницу и похитил бриллианты и деньги.

По второму варианту я — сексуальный маньяк, задушил любящую меня женщину, не добившись от неё полного удовлетворения извращенных своих потребностей. И не просто задушил каким-нибудь шнурком или леской — использовал в качестве орудия убийства старый бюстгалтер. Эта деталь трагедии особенно подействовала на ранимые души росбетоновских дам. До чего же развратны похотливые козлы! Нет того, чтобы использоватьдля убийства полотенце, чулки, собственные подтяжки — что придумал негодяй — бюсьгалтер. За такое издевательство над женским достоинством его нужно четвертовать!

В третюю версию вовлечена главный технолог Росбетона… В четвертой действует заведующая лабораторией Соломина… В пятой — воротный страж дед Ефим, убежавший из сумасшедшего дома и задушивший Слепцову по моему заданию.

Со мной перестали здороваться, при встречах либо отворачиваются, либо скрываются в первом попавшемся кабинете. Даже секретарша генерального, глупая простушка, с которой я провел незабываемую ночь, перестала заигрывать и приглашать на повторное свидание. Смотрит с испугом, будто я не человек, а хищный зверь, убежавший из клетки зоопарка.

Представляю, как возгордятся сплетники и сплетницы, когда я исчезну из Росбетона. С каким облегчением вздохнут запуганные валом преступности его сотрудники. Теперь, дескать, можно не бояться бандитского ножа, падающих панелей, бешенных грузовиков и безжалостных душителей — убийца сам себя выдал, сбежал.

Светка умчалась на совещание в префектуру. На прощание одарила меня негодующим взглядом, не послала даже привычного воздушного поцелуя. Неужели и она поверила вздорной болтовне?

Все оказалось намного проще и сложней.

Когда я, ещё раз проверив пожарную безопасность, заявился домой, в прихожей стоял разбухший желтый чемодан, рядом с ним — авоська, набитая моей обувью. Светка сидела на диване, подобрав под себя ноги и смотрела мексиканский сериал. Холодная и неприступная, как перебравший вертухай в следственном изоляторе.

— Что за фокусы? — показал я на выставленные вещи. — На продажу приготовила или в химчистку?

Презрительное молчание, сопровождаемое брезгливой гримасой.

— Или поверила в то, что я удушил Фросю?

Та же реакция.

— Хочешь, чтобы я ушел — уйду. С превеликим удовольствием. Просто мне хочется узнать причину…

— Ах, значит, причина вас интересует, грязный развратник? Волк в шкуре ягненка и тот менее противен, чем ты, — взорвалась Светка, спрыгнув с дивана и подбоченясь. — Весь Росбетон пропустила через себя эта проститутка, ты тоже решил испробовать потасканные её ласки! Ну, и как она в постели? А может быть и не в постели — на полу или на кухонном столе?… Мерзкий маньяк, вонючий козел…

Светка изощрялась в сравнениях, старалась найти побольней, колола ими с наслаждением садиста. А я не мог опровергнуть, внутренне соглашался со всеми обвинениями и эпитетами. Действительно, мерзавец, на самом деле — грязный волокита, вонючий козел, сексуальный маньяк…

Не скажешь же в виде оправдания, что проводил «расследование», что заподозрил причастность секретарши к трагическим событиям на Росбетоне? Глупо и невразумительно. Не только Светка, сам себе не поверю, и правильно сделаю.

Молча поднял непод»емный чемодан, взял авоську и покинул приютившую меня, ставшую родной, квартиру. В коммуналку вход заказан — мою комнату занимают квартиранты, остегивающие мне ежемесячно полторы сотни баксов. Сутки перебьюсь в Росбетоне — пусть судачат кумушки, пусть с пониманием косятся на нового бомжа мужики, перебьюсь, переморгаюсь. А послезавтра сяду на первый автобус и с удовольствием покину чертов городишко, грязный и неухоженный, в котором имеют честь проживать проститутка Катька и сверхдобродетельная невенчанная моя женушка Светка. Теперь уже — бывшая.

Притащился в административный корпус весь в поту, со страшной головной болью и ощущением безысходности. Уезжать расхотелось. Силой выбросил из себя это странное нежелание, настроился на выполнение обещания, данного Ромину.

Послезавтра — в дорогу! И — никаких сомнений и переживаний!

Чемодан засунул под стол, стоящий в остекленной конторке, авоську с обувью спрятал под кушетку. Дежурящий Феофанов не удивился и не стал задавать вопросов — демонстративно вышел и затеял глубокомысленную беседу с мастером вечерней смены. Даже спиной повернулся к начальнику.

Вроде никто не видел моего переселения, но слухи неведомыми путями понеслись по этажам, возбужденно размахивая ажурными «крылышками». Куда только смотрит уголовный розыск… Явное подтверждение виновности Сутина… Возможно маньяк готовит следующее преступление, поэтому перебрался поближе к намеченной жертве… К кому именно?

Люди шарахались от переносимых краном панелей, держались подальше от под»езжающих и от»езжающих машин, старались не ездить в лифте поодиночке, курили на лестничных площадках только группами. Будто под Кимовск заложена ядерная бомба и взведенный взрыватель отсчитывает последние минуты перед взрывом.

Я старался ни на кого не обращать внимание, занимался своим пожарно-сторожевым делом. Круглосуточно. Ибо превратился в бомжа, грязного, неумытого… Слава Богу, осталось немного — завтра утром уеду. Ничего страшного, проверчусь на жестких стульях, подложив под голову журнал сдачи-приема дежурств, не набью мозоли на костях — они у меня крепкие, неподдающиеся.

Пришлось подать официальное заявление с просьбой уволить по собственному желанию из-за сложившихся «семейных» обстоятельств. Туманно и непонятно, но попробуйте подобрать иную причину. Не напишешь же, что переезда на другое место жительство связан с расследованием некоторых обстоятельств серии убийств на Росбетоне.

Пантелеймонов с видимым удовольствием подмахнул заявление. Бухгалтерия с таким же наслаждением произвела расчет. Касса выплатила деньги.

Вечером в вестибюль заглянул серый от усталости Ромин.

В таком маленьком городишке, как Кимовск, сотрудник уголовного розыска, капитан милиции — важная фигура. Не так важная, как приметная. Не замаскироваться под посетителя-бизнесмена либо водителя панелевоза, не укрыться под приклеенными усиками и «навесной» бородкой. Поэтому Славка не стал таиться и придуриваться. Обратился официально с едва прослушиваемой насмешкой.

— Сутин, есть несколько вопросов — нужно переговорить.

Я развел руками. Дескать, рад поговорить, помочь следствию, но вот где — не знаю: личного кабинета у пожаро-охранника нет, просить приюта у начальства не решаюсь, в конторке подслушает дежурный, на лестничной площадке — куряки. Положение безвыходное.

— Понятно… — протянул презрительно сыщик. — Тогда просто прогуляемся по территории, заодно — побеседуем.

Я повел Славку на склад стеновых панелей. Кассеты с ними щетинились на довольно большом участке, проходы между кассетами — удобные «улочки» для любовных встреч и таинственных переговоров. Разве только крановщица увидит — переживем, пусть полюбуется. Кажется, у неё наклевывается роман с тщедушным мастером смены, она не сводит с него жадных глаз, поэтому вряд ли уделит даже частицу внимания двум мужикам на складе.

Видимо, Ромин серьезно обижен моим отказом от помощи. Об этом говорит хмурое выражение лица, гордо вздернутая голова и несвойственное ему немногословие.

— Запомни адрес: Олимпийская улица, дом двадцать шесть, тридцать вторая квартира. Сдает её Сенцова Клавдия Петровна. Станешь платить двести баксов в месяц…

— Ого!

— Не «ого», а «игого», — плоско пошутил Славка. — Не обеднеешь. Вначале хотели презентовать тебе служебку, поразмыслили и отставили. Это все равно, что повесить на грудь плакатик: сексот. Или того хлеще: ментовская подстилка… В отношении помощи не передумал?

— Нет, по прежнему отказывааюсь от неё в любых формах. И не только отказываюсь — запрещаю!

— Ого! — повторил мое «высказывание» Ромин и смутился. — Впрочем, твои заботы. Хозяин — барин… Пожалеешь на том свете — дай знать.

— Не сомневайся — отпишу… Телеграммой.

Вот и вся «душещипательная» беседа между двумя сыщиками: действующим и проштрафившимся, отставным…

Позже вечером пришлось организовать отходную. Собрал сторожей, выставил пару бутылок водки, легкий закусон: соленые огурцы, селедка, яблоки. На каждого пришлось по полстакана — не густо, конечно, но служба есть служба. Ни одного чиновника не пригласил, не говоря уже о начальстве. Обойдутся без прощания, перезимуют, не пропадут. Пусть пируют вместе со Светкой, радуются избавлению от настырного экссыщика и сексуального маньяка.

Утром знакомый шофер добросил желтый чемодан и авоську на вокзал. Заодно прихватил и их хозяина. До боли стиснув зубы, сволок я багаж на вторую платформу, где уже припаркована электричка. После недолгих раздумий автобус получил отставку — тошно и противно ползти от остановки к остановке в обществе сварливых баб и осоловелых мужиков.

Не успел разместиться в вагоне — благо, оказался полупустым: работяги уехали в шесть утра, новые русские ещё не проснулись — рядом со вздохом человека, боящегося опоздать к отходу поезда и не опоздавшего, на лавку опустился худой парнишка в распахнутом дождевике.

— Сколько до отправления? — отдышавшись, спросил он.

— Считай, уже отправились, — бегло взглянул я на наручные часы.

Будто подтолкнутая этими словами, электричка тронулась с места и, набирая скорость, двинулась к Москве. За окном побежали окраинные домишки Кимовска, здания Росбетона, запущенный парк, мостик через речушку… Закололо в сердце, появилось предчувствие — никогда больше не видеть мне родного города, знакомого завода и… Светки.

— Здорово у вас получается, — позавидовал парень. — Сказали «вперед» и поезд пошел… Фокусник, что ли?

— Почти, — признался я рассеянно. — Скорее — заместитель фокусника по общим вопросам…

— Вот это знакомство! Повезло мне, не придется скучать, — протянул узкую ладонь и представился. — Иван Сергеев… Отчество не называю — не заслужил.

Я обалдел.

— Ты??? Но ведь Ромин пообещал…

— Константин Сергеевич, мне неизвестно, что обещал вам Ромин. Я возвращаюсь домой. Вот и все. Наша встреча — чистая случайность…

Врет! Никакой случайности — Славка наплевал на мою просьбу и свое согласие, приставил ко мне своего агента. Что же делать? Из электрички парня не выбросишь, отстать не заставишь.

Иван сохранял на лице дружелюбную улыбку. Ни малейшего раздражения, ни капли обиды. Человек едет домой, кто может ему запретить? Да и вообще с какой стати «длинная верста» диктует, как поступать попутчику?

— Черт с тобой, Ваня, езжай. Только не вздумай пасти меня — беду накличешь. Славка тебе сказал, кто я?

— Сказал, — сощурился Сергеев. — Бывший сыщик, попавший в переделку… Пасти вас не собираюсь, но всегда буду рядом…

— Как это «рядом»? — не понял я. — Зачем?

— Так мне хочется, Константин Сергеевич. И давайте не будем спорить.

Вот и все. Мне не дано право приказывать и инструктировать — придется терпеть. Тем более, что я понял — переспорить Ивана все равно не удастся. Он из породы редких упрямцев — вон, как насупился, пригнул к груди пацаний подбородок.

На одной из промежуточных станций в вагон вошла группа крутых парней. Заняли купе рядом с нашим, поставили на колени чемодан и принялись хлестать по нему засаленными картами. Сопровождая игру такими же хлесткими выражениями. Мат клубился над ними, засорял чистый воздух, проникающий в вагон через приоткрытые фрамуги, застревал в ушах. Но на родном, черт бы его побрал со всеми потрохами, Росбетоне я не такого наслушался, поэтому не удивлялся и не морщился. Старался пропускать мимо ушей.

Точно так же вел себя и Сергеев.

Среди изрядно выпивших картежников я узнал двух мордоворотов, которые затеяли драку в Кимовске, когда я торопился в булочную. Кажется, они тоже опознали человека, с»умевшего не только отбиться, но и положить рядком нападающих.

Видимо, алкоголь отбил у них естественное стремление не рисковать, не подвергаться опасности. Пошептались с незнакомыми мне дружками, то и дело бросая на меня косые взгляды. Кажется, пришли к полному согласию. Хмель туманил сознание, толкал на «подвиги».

— Гляди, какая встреча! — провозгласил один из мордоворотов, поднимаясь и показывая на меня собутыльникам. — Кажись, за этим мужиком должок остался — пусть расплатится.

— Точно, — охотно подтвердил второй. — С процентами.

Выпивох — пятеро. Молодые, накачанные. А я — один. Нельзя же считать помощником худосочного агента Кимовского угрозыска? Расклад не в мою пользу, быть мне битым. Хорошо еще, если не выбросят на ходу из электички. Тогда — кранты.

Пятеро, демонстративно засучив рукава, столпились в проходе. Я тоже поднялся с места. Сдаваться либо звать на помощь родную милицию не собирался, если даже мне предстоит быть жестоко искалеченным. сделаю все, что могу. Постараюсь тоже — с процентами.

И вдруг между мною и парнями встал Иван. Худой, низкорослый — самый настоящий пацан из седьмого класса школы. Стоит с прежней доброжелательной улыбочкой, не напрягаясь, не подняв к груди сжатые кулаки. И бесстрашно смотрит на пьяных парней.

— Отойди! — рявкнул мордоворот, пытаясь отстранить непрошенного защитника. — Раздавлю!

Растопыренная ладонь прошла мимо мальчишеского плеча. Рассвирепевший мордоворот ударил тычком — кулак пролетел мимо, не задев Ивана. Окончательно потерявший самообладание парень размахнулся…

Сергеев сделал неприметный жест правой рукой, одновременно выбросил левую ногу. Кряжистый, широкоплечий мужик жалобно охнул и очутился на полу. Стоящий рядом с ним размахнулся и… улегся на своего дружка. Дальше произошло необ»яснимое: могучие, крепкие парни не смогли справиться с «пацаном», один за другим отпрыгивали назад — кто с переломленной рукой, кто захлебываясь «коктейлем» из собственной слюны и сукровицы.

Я не успел вступить в схватку. Прошло всего несколько минут, а победа, полная и бескровная, осталась за «пацаном». Прихрамывая, придерживая поврежденные руки, согнувшись в поясе, выпивохи спешно перебазировались в соседний вагон зализывать раны и ушибы.

— Силен, бродяга! — с уважением похвалил я спокойно занявшего свое место паренька. — Где набрался приемчиков?

— В школе милиции… Да разве это противники — шелуха от семячек. Однажды пришлось схватиться со стоящими ребятками, знающими карате. Вот тогда было действительно трудно… Ромин рассказывал — ты тоже классный специалист по боевым приемам… Покажешь?

— Обязательно, — обещающе улыбнулся я. — Научу. И ты меня — тоже научишь? — Не откажусь… Весело болтая, доехали до Москвы.

19

Хозяйка квартиры на Олимпийской улице, добрая старушка, похожая на сказочную волшебницу, получила от меня первый взнос и исчезла, пообещав наведаться в конце месяца. Конечно, не для проверки моего самочувствия и сохранности такой же, как и она, древней мебели — получить аванс за второй период моего проживания.

Первое, что я сделал, поставив в прихожей тяжеленный чемодан — обследовал квартиру. Третий этаж — отлично, при опасности можно спуститься по водосточной трубе… Крохотная кухня? А что мне пиры закатывать? Никого не собираюсь приглашать в гости. Разве только Светка приедет повиниться. Зряшная надежда, типа миража, такие женщины, как моя невенчаная, ни за что не признают совершенных ошибок. Да и кто совершил ошибку: я, изменивший подруге, или она, изгнавшая из своей жизни предателя?

Окна выходят во двор, заставленный в несколько рядов автомашинами всех систем, начиная от нищенского «запорожца» и кончая разными «ауди», «мерседесами», «вольвами». Тоже неплохо — открывать двери любой марки машин без ключа я научился ещё до отсидки на зоне, так же мастерски умел включать голыми руками зажигание, вырубать самую хитрую сигнализацию. Спасибо Костяку за науку, заставил зек молодого кореша постигать азы современной житухи.

В комнате — скрипучая тахта, колченогий стол, древний шкаф и пара таких же прадедовских стульев. Все удобства, необходимые для проживания симпатичного холостяка среднего возраста без вредных привычек.

Обследовав жилье, я старательно изучил телефонный аппарат.Отверткой перочинного ножа вывернул винты, осторожно приподнял крышку. Все в порядке, жучки ещё не завелись, можно во сне орать сколько угодно — никто не подслушает и не запишет. С такой же дотошностью я обследовал настольную лампу, внутренности шкафа и тахты, портьерный карниз. Даже капризная газовая плита не избегнула этой участи — просмотрел духовку.

Часа два возился, но не успокоился до тех пор, пока не стало ясным — подслушивающих приборчиков ещё не установили. Но обязательно установят в ближайшем будущем. Кто это сделает — квартирная хозяйка либо незванный «гость» проникший в квартиру во время отсутствия хозяина — не так уж важно. Главное — Волин не успокоится до тех пор, пока не обретет полную уверенность в том, что нанятый за немалые деньги бывший сыщик — не предатель.

Придется заниматься «шмоном» ежедневно.

Чертова тахта, наверно, будет мне сниться до самой могилы. Уверен, что её доставили на квартиру «доброй волшебницы» прямиком из пытошной камеры испанской инквизиции. Пружины прямо-таки ломали ребра, какие-то гвозди сладострастно терзали мою плоть, малейшее движение приводило в действие целый симфонический оркестр, лишенный дирижерской палочки и поэтому играющий сумасшедшую смесь из произведений доброго десятка спятивших композиторов.

Представляю, какую бы истерику закатило садистское спальное место, если бы мы со Светкой порезвились на нем в четверть силы!

Утром, невыспавшийся и поэтому злой до бешенства, я небрежно побрился, сделал несколько разминающих мышцы движений, выпил стакан чая с куском батона и отправился в музыкальную мастерскую. Интересно, как встретит меня «любимый» Димыч? Дружескими об»ятиями или напоминающим потиранием пострадавшей от моего кулака челюсти? Впрочем, общение с мордатым приемщиком — не главная моя забота, основное — реакция на мой визит Волина.

Как об»яснить излишне подозительной главе «крыши» неожиданное мое переселение в Москву? Ведь Волин и для меня тоже — «крыша», причем бесплатная, лишаться её, ох, как не хочется.

В приемной комнате все осталось без изменений. Поврежденная во время моей схватки с волинскими шестерками мебель либо восстановлена, либо заменена; челюсть у гробоподобного приемщика — на месте, из двери, ведущей в недра здания выглядывает знакомый парняга с вылеченной рукой.

Димыч принимает в ремонт древнюю скрипку у… Сергеева.

Вот это фокус! Впору ущипнуть себя за мягкое место и произнести магическое заклинание. Как же Иван умудрился узнать, куда я заявлюсь в первый свой московский «рабочий» день? И не только узнал — опередил мое появление.

— Только прошу не задерживать ремонт, — мальчишеским ломким баском уговаривал Сергеев приемщика. — Она не просто скрипка — кормилица. Заиграешь в подземном переходе «марш энтузиастов» рублики так и сыпятся в шапку. Некоторые по десятке отламывают… Вот и наскреб на ремонт…

— У нас — фирма. Все будет — о, кэй, — бурчал под нос Димыч, выписывая негнущимися пальцами квитанцию.

Иван стоял спиной ко мне, но я был уверен на все сто — знает, кто вошел в комнату. По запаху определил либо приспособил на затылок вторую пару глаз, но — знает.

— Когда можно получить скрипку? — тягуче вымаливал он сокращение срока ремонта. — Мне ведь кормиться надо…

— Мастер должен поглядеть, — солидно отвечал Димыч, глядя на меня через плечо клиента. — Тогда скажу.

— Так может мне посидеть, подождать? — невесть чему обрадовался «скрипач». — Время есть…

Димыч покровительствовано разрешил. Сергеев скромно уселся в углу. Я нисколько не сомневался — он использует все возможности для того, чтобы не покидать «музыкальное» учреждение до того, как убедится в моей безопасности.

— Хозяин на месте? — строго спросил я, извлекая из кармана немецкую губную гармошку. — Мне необходимо поговорить с ним…

— Что случилось, господин? Претензии?

— Вот именно, претензии, — негодующе повысил я голос. — После ремонта два часа поработала и скисла, — подул я в крайнюю «дырочку». — Будто прохудилась…

— Может быть, вызвать мастера? — продолжил игру Димыч, осторожно косясь на хозяина скрипки: как тот реагирует на появление обиженного хозяина губной гармошки. — Стоит ли из-за мелкого дефекта беспокоить…

— Никаких мастеров! — ещё больше разошелся я. — Только — хозяина!

— Пройдите, пожалуйста… Фимка, проводи господина! — крикнул он, — Успокойтесь, все будет в полном порядке, мы бережем свою марку.

Сергеев равнодушно глядел на дверь, куда унесли его «кормилицу»…

Волин сидел за письменным столом над разложенными бумагами. В стороне мерцал экран компьютера, по другую руку журчала музыка из магнитофона. Никогда не скажешь, что это глава преступной группировки — обычный бизнесмен, подсчитывающий доходы от торговли теми же дамскими трусиками и бюстгалтерами. В данном конкретном случае — от ремонта баянов и скрипок.

— Проходите, Константин Сергеевич. Рад вас видеть. Как дела?

Отрывистые фразы напоминают урчание хищника, подмявшего под себя жирного лося. Не по зубам добыча, про себя зло подумал я, как бы не подавиться.

— Ваше задание выполнено.

Доказательством — финансовые отчеты, скопированные помошницей, она же — сопостельница начальника аналитического отдела банды. Разложил я их поверх деловых бумаг «крыши» эффектно — веером. Будто закрывая капающие кровь и слезы.

Мне показалось, что Волин поглядел на отчеты довольно равнодушно. А чего я мог ожидать? Задание — элементарная проверка нового сотрудника, о доходах и расходах обслуживаемых «крышей» фирм Волин осведомлен во всех подробностях ещё на стадии заключения соответствующих договоров.

— Гляди-ка, — удивился хозяин, — я поручал проверить Пантелеймонова и Второва, а вы притянули и Богомола! Ничего не скажешь, талантливого приобрел я помощника. Повезло… Спасибо, дорогой, огромное спасибо! С меня причитается премия.

Отодвинув в сторону ненужные ему отчеты, Волин, кряхтя и жалуясь на радикулит, прошел к сейфу. Небольшая пачка зелененьких легла передо мной на угол стола… Отказаться? Шалишь, бандюга, не откажусь, пусть эта подачка станет компенсацией моих расходов по найму квартиры. Не расплачиваться же нищему уголовному розыску за твои проделки!

— Как продвигается расследование убийства Сурена? — усевшись на свое место, поинтересовался бизнесмен. — Удалось выйти на преступников или не удалось?

— Решил не засвечиваться — пусть следствием занимается местный угрозыск. Рработа у вас важней расследования убийства главного экономиста Росбетона.

Волин внимательно осмотрел мою безмятежную физиономию. Улыбнулся.

— Молодец. Все правильно. Значит, нет необходимости жить в Кимовске?

Мне не пришлось выходить на щепетильную тему о моем переселении в Москву отпала — хозяин сам на неё вышел.

— Я тоже так подумал и уже живу в столице…

— Вместе со Светланой Афанасьевной?

Я понурился, изобразил смущение. Дескать, нелегко признаваться, но предпочитаю ничего от вас не скрывать.

— Мы с ней разошлись…

— Господи, как это разошлись? Такая умница, такая красавица… Как вы решились?… Простите за то, что вмешиваюсь в вашу интимную жизнь, но своим признанием вы просто поразили меня…Видимо, есть веская причина развода?

Пришлось признаться в измене, покаяться со слезами на глазах. Бес попутал, нечистый подтолкнул. Мужик есть мужик, подвернулась симпатичная бабенка, разве откажешься? Тем более, что секс — далеко не любовь, баловство — не измена, можно порезвиться с красоткой, но возвратиться к любимой женщине.

Короче, наворочал такое — сам удивился. Жаль Светка не слышит, может быть, убедилась бы в моем отношении к… семье.

Волин понимающе усмехнулся. В глазах — томное выражение заядлого покорителя дамских сердец, пальцы зашелестели бумагами. Будто забегали по женским прелестям.

— И кого вы покорили?

— Секретаршу Пантелеймонова…

— Катеньку? Жирный кусок, ничего не скажешь… И как она в постели?

Расследование убийства главного экономиста отступило на второй план. Кажется, изо рта бизнесмена вот-вот закапает похотливая слюна.

— Нормально.

— Понимаю, говорить о таких вещах — не по мужски. Еще раз — молодец! Хотя между близкими друзьями, надеюсь, что это именно так, некоторая вольность допустима… Впрочем, вапши дела, ваши заботы… И где же вы сейчас живете?

Я охотно продекламировал адрес и номер телефона. Подозреваю, что все эти данные хозяину известны с той минуты, как я переступил порог дома на Олимпийской улице.

— Спасибо, — поблагодарил он, бегло записывая мой адрес на страницу блокнота. — И сколько платите?

— Двести баксов.

— Фирма компенсирует эти затраты… Теперь о деле…

Итак, проверка, похоже, прошла благополучно. Ибо второе задание — более серьезное и откровенно криминальное. Вкратце речь идет о некоем магазине, задолжавшем «крыше» немалую сумму. «Главному аналитику» поручается разработать план воздействия, исключающий даже самую мизерную опасность подставиться под уголовный розыск.

Вообще-то, не исключается вторая, более тщательная проверка. Ничего страшного, постараюсь благополучно миновать и этот «шлагбаум», перекрывающий дорогу и к тайнам «музыкантов», и к потаенным делишкам хозяйственного управления Госдумы.

Бегло познакомившись с расписанным по дням и часам планом приведения «в сознание» забастовавшего директора магазина, Волин пришел в восторг. Вместе с пачкой баксов меня облагодетельствовали дружескими поцелуями и об»ятиями. Льдинки в глазах босса медленно подтаивали, но окончательно все же не исчезли…

Один за другим потянулись «трудовые» будни. Мне выделили кабинет поблизости от кабинета хозяина. Задания все больше усложнялись, становились день ото дня откровенней и опасней. Чем только я не занимался! Планировал разборки с конкурентами, изобретал способы воздействия на «неплательщиков», разрабатывал ограбления и хищения, давал советы по отмывке награбленного.

Вечером снова и снова проверял квартиру на наличие «жучков». Первый появился на третий день после моего вселения. Убирать не стал — опасно, просто научился временно отключать, при разговорах с Иваном, и включать, при посещении квартирной хозяйки, которая, как я подозреваю, работает негласным сотрудником московского угрозыска, этакой «сексотихой».

Но чем бы я не занимался, в голове крутилась одна неподдающаяся разрешению проблема — как выйти на депутата и его окружение, как нащупать несомненно существующую связь Госдумы с Росбетоном? Связь, уже стоящая жизни четырех человек. Скорбный этот список возглавляет кому-то не услуживший веселый и разворотливый Вартаньян.

Образовался запутанный до предела клубок, вернее — куча зловонного мусора, которые предстоит распутать и разгрести. Типа контейнера, куда Светка выбросила старый замок. Правильное тогда я принял решение — выжечь содержимое, отделить ненужный хлам от «твердых» частиц. Но там были поиски улики — замка. А здесь… Госдума, Росбетон, «музыкальная мастерская», аптечный бизнес…

Однажды, проходя по коридору в туалет, столкнулся с… Богомолом. Листик шел с гордо поднятой головой в сопровождении Димыча. Уже одно это настораживало — на моей памяти первый случай, когда посетителя сопровождает приемщик. Обычно для этого существуют другие мужики, рангом помельче.

— Вот это встреча! — язвительно проговорил бывший наркоделец. — С повышением тебя, мент. Слышал, не стану скрывать, но не поверил. Неужто, успел продать Вацлава и теперь решил подставить Семена? Далеко пойдешь, если не подколят.

Я повелительным жестом отослал Димыча и тот покорился — повернул назад. Трудно сказать, что подействовало на бандита: внушение хозяина либо мое независимое поведение, но он стал относиться к начальнику аналитического отдела более лояльно, перестал выразительно потирать челюсть, даже научился сдержанно улыбаться.

Вот и сейчас покорно покинул пустой коридор, вышел в соседний переход и аккуратно прикрыл за собой дверь. Дескать, пусть разбираются без моего участия, у меня хватает своих забот.

Я прижал Листика к стене, блокировал слабые руки, надавил пальцами на горло.

— Ты, падло, попридержи язык, пока я его не выдрал. Понял? Подколят меня или не подколят — моя забота, но вякнешь ещё раз хоть одно слово — не жилец. Придушу.

И я заиграл на горле аптечного бизнесмена, будто на клавишах духового инструмента. Нажму — отпущу — снова нажму. Листик побагровел, попытался оттолкнуть «садиста» — не получилось.

— От…пусти… Больше… не… буду.

Я смилостивился — отпустил мерзавца. Мало того, лично сопроводил его к входу в кабинет Волина. О чем они разговаривали — неизвестно, но, похоже, о моей угрозе Богомол так и не пожаловался. Побоялся.

На следующий день к обеду в «музыкальную» мастерскую пожаловал генеральный директор Росбетона. В это время я находился в волинском кабинете, докладывал свои соображения по «покорению» одной туристской фирмы, упрямо не желающей согласиться на защиту «крышей» её безопасности.

Когда хозяину позвонили из приемной, он покосился на меня и что-то буркнул в трубку. Кажется, согласился с невесть каким предложением. Я насторожился.

В кабинет вошел Пантелеймонов.

— Ба, беглец! — с напускным удивлением воскликнул он. — Вон где вы обретаетесь! Значит, все же Семен Аркадьевич переманил…

— Заткнись! — негромко приказал Волин, но с такой внутренней силой, что генеральный закашлялся. — Платил бы специалисту, как он этого заслуживает, не переметнулся бы.

Вот это обращение! Не к выгодному заказчику — к проштравившемуся рабу, которого вот-вот закуют в колодки и обработают бичами. Как только генеральный терпит?

Вацлав Егорович присел на краешек стула, положил на колени дипломат, вопросительно поглядел на хозяина кабинета. Тот, не обращая на него внимания, обратился ко мне.

— Здорово придумано, Константин Сергеевич. Одобряю. А теперь оставь нас наедине, поработай в своем кабинете. Мне нужно потолковать с бывшим твоим хозяином, как говорится, с глазу на глаз. Не обижайся.

Я ушел. Неясные подозрения бродили в голове, образуя туманные образы Вартаньяна, Тимофеича, бородатого бетонщика, Слепцовой. Впервые ощутил едва заметную ниточку, соединяющую людей, погибших насильственной смертью, с Цеховой улицей. Мало ли что говорит Волин о своей непричастности к убийствам, сказать можно, что угодно, тем более, что у меня нет фактов, опровергающих его заявления. И подтверждающих, кстати, — тоже…

Вечером того же дня офис «музыкального» бизнесмена навестил банкир Второв. Этот вел себя более независимо, да и Волин не демонстрировал по отношению к посетителю господство и необ»ятную власть. Пожимая мне руку, банкир одарил «родственника» сладкой улыбкой. Будто обмазал липким медом.

— Наслышан, — трубно оповестил он. — Расплевались вы с племянницей.

Я опустил голову и горестно вздохнул. Дескать, вина — на мне, постараюсь исправиться.

— Не горюйте, Константин Сергеевич, конь о четырех ногах и тот спотыкается. Дай Бог, Светочка перемучается, поймет и простит. Покайтесь.

Многое бы я отдал, чтобы сбылись слова дядюшки, но знаю гордый нрав сопостельницы. Не простит, ни за что не простит, не тот характер, чтобы склониться перед мужчиной. Даже горячо любимым.

Банкир ещё раз потрепал «родственника» по плечу и вошел к Волину…

После этого я окончательно нарисовал волинскую «крышу», хитро сплетенную паутину, в которую попадали жирные «мухи», высасываемые пауком доотказа, до скелетов, обтянутых сморщенной кожей. Но представление — не доказательства.

Господи, до чего же мне хочется подслушать серетные переговоры хозяина со своими посетителями! Пусть не все, пусть отрывки, отдельные фразы, по которым, не сомневаюсь, удастся восстановить тематику и смысл всей беседы.

Приспособить подслушивающее устройство? Прежде всего, такого я не имею. И потом — вдруг у Волина имеется какой-нибудь «антиподслушиватель», некий лазер, с помощью которого можно не только заглушить, но и узнать кто и откуда ведет слежку? Об оснащенности современного преступного мира я знал не по наслышке, ещё в те, далекие от сегодняшнего дня, времена бандиты превосходили правоохранительные органы во всем, начиная от мощностей автомашин и кончая всякими хитрыми приборчиками.

И все же попрошу Сергеева раздобыть хотя бы микромагнитофон. На всякий случай. Вдруг появится возможность приспособить его под столом хозяина либо в кадке развесистого фикуса…

И вдруг меня осенила колоссальная идея. Такая, что я чуть не захлебнулся от удовольствия.

20

Здание, в котором разместилась мастерская по ремонту музыкальных иструментов, когда-то в давние времена представляло из себя цех какого-то предприятия, изрыгающего вредные газы. По этой причине по требованию профсоюзов была смонтирована мощная система вентиляции. Короба круглого и прямоугольного сечения, позволяющие протиснуться человеку и настолько малые — палец не просунешь, пронизали здание по всем направлениям. Мощные воздуходувки гнали в помещения чистый воздух, вытягивая оттуда испарения, вызывающие всевозможные болезни. Со свистом и всхлипываниями, скрежетом и воем.

Конечно, Волин не мог смириться с подобным «унижением» своего офиса, вентиляцию разобрали, большинство дырок в стенах заложили, но кое-где они остались. Небольшие, неприметные — стоит ли заделывать, не проще ли завесить теми же настенными ковриками? И завесили. В некоторые отверстия врезали вентрешетки — для лучшего проветривания особо важных помещений. Одно из них — волинский кабинет.

Однажды, проходя по коридору, я невольно задержался возле бокового прохода, огибающего кабинет хозяина. До меня донеслись не только голоса беседующих мужчин, но даже их дыхание. Оглядевшись, догадался — шум из вентиляционного отверстия, размером в кулак, заделанного со стороны кабинета гипсовой решеткой.

Тогда я не удивился и не взял сделанное открытие на заметку. Сейчас оно превратилось в ньютоново яблоко, свалившееся на мою глупую башку. Обогнуть поворот коридора, постоять под почти незаметным отверствием — все секреты в твоем распоряжении…

Ну, ладно, подслушаю, рассуждал я про себя, а дальше что? Услышанное ни один суд не примет, на него ни один опытный сыщик не обопрется. Следовательно, все же необходим маленький приборчик, который не только прослушает, но и запишет. Обнаружат — я в стороне, зачем опальному сыщику, недавнему зеку подслушивать, какую выгоду от этого он получит? Если все же заподозрят — успею удрать, Сергеев — под рукой, поможет, не даст в обиду.

Вызванный условленным сигналом, Иван, поколебавшись, обещал переговорить с начальством. Колебания — понятны: ведь я не просто сыщик на общественных началах, но и человек, осужденный за взятку, отсидевший положенный срок. Черт его знает, что затаил в душе недавний эек, осознал свою вину либо затаил обиду на несправедливый приговор? Стоит ли давать ему дорогостоящий приборчик, пусть даже во временное пользование? Возьмет обиженный властями человек да и использует зарубежную технику не по назначению, а во вред тому же уголовному розыску?

Начальство оказалось понимающим — магнитофон размером в спичечный коробок с вытисненной надписью по-английски «Сделано в США» очутился в моих руках. Мало того — с дистанционным управлением. Не будет нужды бегать к дырке в стене — включать и выключать. Остается время от времени менять крохотные кассеты, нумеровать их и аккуратно складывать дома в специально организованным под подоконником тайнике.

С кого начать?

Особенно заинтересовали меня частые визиты в офис Волина генерального директора Росбетона. Неясные подозрения требовали либо подтверждения, либо исключения. О чем шла речь между хозяином и Второвым, Листиком, десятками других людей — поддается анализу. Пантелеймонов — другое дело… Почему? Уж не потому ли, что генеральный покинул свой кабинет незадолго до предполагаемого времени убийства главного экономиста? Чем черт не шутит, когда Сатана спит — проверить не мешает. Я с нетерпением ожидал очередного появления в «мастерской» бывшего своего босса. Ждал и надеялся, не упуская, однако, попыток расшифровки других версий. Передо мной вырисовались две задачи, соединенные между собой пока-что пунктирной линией: проработать «депутатскую» команду и выяснить, что представляет из себя «крыша». В смысле организационного построения, наличие филиалов и подотделов. Казалось бы, общего между этими двумя задачами мало, но и эта «малость» вполне может родить гору.

В решении первой задачи помог случай.

— Константин Сергеевич, — шептал мне в спину, сидящий в автобусе позади настырный Иван. — Сегодня я увидел на Цеховой знакомую морду. Ромин показывал мне фотокарточку и говорил, что вы в курсе. Некий Фомин из хозяйственного управления Госдумы…Вы встречались с ним в Росбетоне.

Я повернулся к окну, делая вид, что разглядываю примечательный фасад здания. Едва шевелил губами. Умение передавать информацию «губами», а не языком — трудная наука, которой научил меня на зоне Костяк… А вот кто обучил этому мастерству Ивана? Насколько мне известно, в милицейских школах и академиях «губной» дисциплины не преподают…

— В мастерскую Фомин заходил?

— Не могу сказать… Помешал мне один старичок — заслонил видимость.

Сергеев устроился хитро и удобно — снял комнатушку в одной из башен с вмдом на вход в офис Волина. Сиди, попивай чаек и любуйся. А уж если нужно кое-что или кой-кого рассмотреть более подробно — приспособь бинокль. В случае чего — телефон под боком, номер уголовного розыска известен, тамошние ребятки предупреждены.

Вот и высмотрел «пацан» госдумовского деятеля, опознал его и предупредил «подшефного» о возможности неожиданной встречи. Сама по себе эта встреча ничем мне не грозит, зато позволяет внести в составленный «депутатский» план изрядные коррективы.

Поэтому я нисколько не удивился увидев возле стола приемщика щуплого человечка с выпирающим тонким носом, под которым двумя пучками топорщились усики. Он нервно расхаживал по комнате, то и дело бросая вопрошающие взгляды на безмятежного Димыча.

— Когда же появится ваш хозяин?

— Не могу сказать, — односложно бурчал Димыч. — Бизнес. Сообщите, какое у вас до него дело и оставьте свой номер телефона. Позвоню.

Видимо, господину не очень-то хотелось доверяться обычному приемщику, человеку с нерасполагающей внешностью. Поэтому он продолжал измерять расстояние от окна к двери и обратно — от двери к окну, пощипывая кошачьи усики, то и дело поглядывая на часы.

Увидев меня, приемщик радостно вздохнул. Настырный посетитель не только действовал ему на нервы, но и мешал «производственному процессу». Точно так же, как и в первый мой визит в это заведение, к под»езду причаливал огромный грузовик, двое парняг метали в Димыча вопросительные, в постороннего человека — подозрительные и нетерпеливые взгляды.

— Вот — ближайший помощник босса, он вам поможет.

Фомин посмотрел в мою сторону. Усатая голова дрогула, будто к лицу поднесли зажженную спичку, но, повинуясь приглашающему жесту, он послушно поплелся в указанном направлении — в недра здания, к моему кабинету. Словно собака на поводке, обнюхивал каждый угол, обследовал каждый поворот. Только разве ноги не задирал для собачьей «отметины».

В кабинете остался стоять возле двери.

— Присаживайтесь… Слушаю вас? Депутатский деятель послушно присел на стул, но держал себя так напряженно, что можно подумать: при малейшей опасности вскочит и убежит.

— Кажется, я где-то вас видел? Только не припомню где…

Придуряешься, таракан, зло подумал я, отлично помнишь нашу встречу в коридоре третьего этажа Росбетона, потом — в приемной генерального. Помнишь и боишься. Ну, погоди, зараза, сейчас я тебя выпотрошу.

— А я вот отлично помню. Виделись мы в Росбетоне… Вы ещё допрашивали кокетливую секретаршу, подсовывали ей шоколадку… Вспомнили?

Фомин пожевал бескровными губами, будто определял на вкус стоит ли вести со мной доверительный разговор. Поскольку время отсутствия Волина неизвестно, а его, видимо, ожидают дела, не терпящие отлагательства, порешил рискнуть.

— Вспомнил. Если не ошибаюсь, зовут вас Константином Сергеевичем…

— По фамилии — Сутин, — перебил я. — Итек, что привело к нам?

Сказал «А», говори и «Б» — старая нержавеющая истина. Но на всякий случай Ефим Григорьевич задумал подстраховаться. Слишком опасна лишняя откровенность, да ещё не с самим хозяином, а неизвестно с кем.

— Можно узнать, чем вы здесь занимаетесь? Как мне поведала Катенька, в Росбетоне вы ведали сторожами, — он покривился, показывая свое отношение к ранее занимаемой мною должности. — Если и здесь…

— Приемщик ясно сказал: ближайший помощник босса, — четко выговаривая каждое слово, осадил я собеседника. — Если не хотите говорить со мной — подождите прихода Волина. Я не возражаю. Как говорится, баба с воза — кобыле легче.

— Когда он придет?

— Скорей всего вечером, — равнодушно произнес я, отлично зная, что Волин вот-вот появится в своем офисе. — Выслушав вас, он все равно поручит мне проработать просьбу, проанализировать её и высказать свое мнение. Это займет несколько дней…

— Так долго? — ужаснулся усатик. — Нельзя ли ускорить?

— Можно, но, похоже, вы этого не хотите…

— Не понимаю…

— Все очень просто. Вы сейчас выкладываете мне все, что собираетесь сказать господину Волину. Я прорабатываю и завтра утром докладываю ему свои предложения. Сразу после того, как он согласится, звоню вам. Вот и все… Лично мне ваши секреты не интересны, подобными забит мой сейф. Решайте сами…

Я придвинул папку с бумагами и занялся ими, не обращая внимания на сомнения, терзающие сотрудника хозяйственного управления Госдумы. Уверен — тот согласится со мной, ибо не имеет иного выхода.

Так и получилось.

— Ладно, будь по вашему… Мне поручено заключить договор об охране имущества некоторых депутатов…

— Охране имущества? — удивился я. — Депутатов охраняет мощная служба, к их услугам отлично подготовленные парни, вооруженные по последнему слову науки и техники, у них — бронированные машины, современные средства ауди и видеоразведки. А вы просите защиту у слабосильной «крыши»! Согласитесь, глупей не придумаешь…

Минут пятнадцать Фомин курил благоуханный фимиам нашей фирме, изощрялся в похвалах и славословиях. По его мнению, официальная охрана депутатов — дети в коротких штанишках, не способные сами себя защитить, не говоря уже о государственных деятелях. И подготовка у них хлипкая, и вооружение времен периода гражданской войны, и не имеется материального стимула.

— Кроме того, речь идет не о защите самих депутатов. Многие из них занимаются бизнесом, учавствуют в прибылях некоторых компаний и банков. Именно их и должна охранять фирма господина Волина…

— Значит, вы печетесь не о себе? В таком случае, договор может быть заключен непосредственно с клиентом. Посредники, кем бы они не были, нас не интересуют… Назовите, пожалуйста, фамилию конкретного депутата — я с ним свяжусь и все уточню.

Фомин задумался. Я терпеливо ожидал. Рыбка глубоко заглотнула крючок, если и сорвется, то оставит на нем все свои внутренности. Именно они мне и нужны.

— Хорошо. Как принято выражаться, снявши голову по волосам не плачут, — с невеселой улыбкой проговорил посетитель, привычным движением руки ощупав колючие усики: на месте ли они, не выдрал ли волосинки жестокий помошник Волина. — Единственное условие: позвоните Севастьянову в моем присутствии. Желает быть в курсе деловых переговоров? Ради Бога, на данном этапе — никаких секретов, пусть слушает и оценивает мое долготерпение. Тем более, что фамилия Севастьянова хранится на одной из потаенных «полочек» натренированной памяти сыщика. И взята она не с газетного листа и не с телеэкрана — из компьютерного файла убитой Слепцовой.

Я усмехнулся и набрал сообщенный мне номер.

Трубка отозвалась знакомым голосом помощника депутата. Мне пришлось изобразить гриппозное состояние в виде легкого кашля и соответствующей хрипоты. Очень уж не хочется открываться, подставлять себя депутатскому окружению. Вдруг многоопытная секретарша запомнила голос депутата украинской Рады Громобоева,

— Могу я переговорить с господином Севастьяновым?

Фомин весь обратился во внимание, он слушал телефонный разговор, как верующий — молитву, искал в нем похвалу своему усердию и удачливости. Не знаю — находил или нет, мне это, как часто выражался на зоне Костюк: до фени.

— Кто спрашивает Бориса Демьяновича?

— Один из его избирателей. Это может подтвердить сидящий со мной рядом господин Фомин.

Упоминание усатого ловкача напоминало военный пароль или пропуск в зону особого режима, куда простому смертному вход строго воспрещен. Голос помощника помягчел, из него выпали оттенки служебной подозрительности и официальной сухости.

— Ефим Григорьевич у вас? Будьте добры, передайте ему трубку.

Я поспешил выполнить просьбу. Кажется, кроме пароля и пропуска для входа в законодательную крепость, требуется гарантия влиятельного лица. Не возражаю, пусть будет гарантия.

Фомин превратился в немтыря, единственные употребляеме им слова: «да», «конечно», «нет», «возможно». Вставляя в промежутки между ними пропущенные выражения вместе с вопросами, задаваемыми помощником депутата, я с большей или меньшей достоверностью сконструировал диалог.

— Ты находишься у Волина?

— Да.

— Знаешь человека, с которым говоришь?

— Нет.

— Как же ты решился открыться ему? Вдруг — предательство?

— Возможно.

Дальше — непереводимая игра слов, далекая от парламентской изящности. Облегчив душу абонент малость успокоился и продолжил «допрос».

— Этот мужик близок с Волиным?

— Конечно.

— Обещает свое содействие? Гарантированы ли мы от предательства? Не продаст ли он нас журналистам?

— Все возможно.

Очередной взрыв негодования, сдобренный коктейлем из площадного мата и профессионального сленга. Прослушивается несомненный талант опытного полемиста, не раз учавствующего в словесных баталиях в кулуарах Думы. Если таков помощник, то что из себя представляет депутат, удастся ли слабосильному сыщику-зеку справиться с ветераном словоизвержения?

Деятель хозяйственного управления вытер со лба выступивший пот, разгладил усы и протянул мне трубку.

— Что вы хотите? — подавив раздражение, грубо спросил помощник депутата.

— Говорить непосредственно с гоподином Севастьяновым.

— Вас не устроит беседа, предположим, со мной?

— Нет, не устроит. Предпочитаю иметь дело с… первоисточниками.

— Прошу подождать.

Понятно, предстоит получить согласование шефа, помощник считает себя слишком незначительной личностью, чтобы принимать столь важные решения. Впрочем, так оно и есть — такова чиновничья сущность: выполнять повеления хозяина и, Боже избавь, не проявлять опасной инициативы. Такой, к примеру, какую проявляю я, подменяя Волина.

Прошло минут десять. Я, будто воочью, видел растерянные физиономии совещающихся законодателей, которых грызут сомнения и подталкивают надежды получить «крышу над головой». В наш скорбный век ни одна организация — государственная либо частная — не рискует вести дела без «прикрытия». Тем более, это относится к депутатам-бизнесменам, занимающихся, практически, подпольным бизнесом.

— Вы слушаете?

— Да. С нетерпением.

— В принципе вопрос решен. Борис Демьянович согласен на переговоры. Но вот как это осушествить… Сами понимаете, приезд депутата в вашу фирму невозможен. Точно так же, как и ваше появление у него в кабинете…

Я задумался. Встретиться где-нибудь на улице или в парке — на это Севастьянов тоже не пойдет, посчитает слишком опасным… Пригласить на Поклонную гору, там легко затеряться среди посетителей? Ни за что не поедет по той же самой причине.

Остается одно…

— Почему бы вашему боссу и мне вместе не пообедать? Ресторан выберете сами, время — тоже…

Новый «антракт». Хитроумные политические мужи анализируют предложенную ситуацию, колеблются и «колышатся». Обычные парламентские переживания. А что, спрашивается, опасного в моем предложении?

— Сегодня, восемь вечера вас устроит?

— Вполне.

— Название ресторана узнаете в девятнадцать. Вам позвонят.

Тоже понятно. За час, задумай я покушение на священную особу депутата, почти невозможно подготовиться, нацелить киллера, подложить под ресторанный столик адскую машинку…

— Вы довольны? — облегченно улыбнулся Фомин. — Думаю, теперь все проблемы разрешены…

— Только благодаря вашим усилиям, — изящно поклонился я. — Мне хотелось бы выяснить ещё один вопрос. Почему вы в Росбетоне интересовались Вартаньяном?

Кажется, мой невинный вопрос показался Фомину излишне колючим. Он поморщился, но все же ответил.

— Тогда я не знал о смерти Сурена Ивановича. У нас с ним были некоторые общие дела, связанные…

— Только не говорите мне об архитектурных украшениях парламентского интерьера и о мусорных урнах с российской символикой. Не поверю.

Усач картинно развел руками. Насмешливо улыбнулся. Дескать, не могу ничего добавить, верить либо не верить — ваши проблемы.

Я молча ожидал более внятного ответа. И дождался.

— Кажется, вы подозреваете меня или других думцев в причастности к убийству Вартаньяна. Большей глупости трудно себе представить! Кто же решит зарезать курицу, несущую золотые яйца?

— Значит, главный экономист Росбетона все же работал на вас? И что подразумевается под «золотыми яйцами»?

— Сейчас, после его гибели, нет смысла отрицать. Да, Сурен Иванович был связан с нами. Правда, не со мной, ибо я — простой исполнитель, старший кто куда пошлет. И тем не менее, уверен — гибель главного экономиста связана с конкурентами…

Второй мой вопрос, касающийся услуг Вартаньяна, усач пропустил мимо ушей. Ну, что ж, настаивать не стану, и без этого все ясно. К тому же, о переправленном с помощью Светки конверте с сертификатом Фомин может и не знать — слишком он мелкая сошка.

— Вот как! У Госдумы, высшего законодательного органа имеются конкуренты?

Фомин ехидно улыбнулся, кончики усов зашевелились и он успокоительно пригладил их двумя пальцами.

— Сейчас не старые времена, дорогой Константин Сергеевич, все подчинено бизнесу. В том числе, и властные структуры… К сожалению, у меня нет свободного времени для бесплодной дискуссии. Одно могу сказать: ищите убийц не у нас. Верить или не верить — ваши проблемы.

Я понял: настаивать, расспрашивать — зряшное дело. Видимо, причастность депутатской команды к убийству главного экономиста Росбетона можно считать не доказанной.

Пришлось самолично проводить усача к выходу. Не дай Бог, встретится с Волиным! Придется тогда начальнику аналитического отдела «крыши» изворачиваться ужом, кудахтать курицей с застрявшим в известном месте яйцом, блеять запутавшимся в веревке козлом. С неизвестными последствиями.

Бог выручил — Фомин беспрепятственно добрался до бетонной площадки, где его ожидала машина…

— Удовлетворил зануду? — по приятельски спросил Димыч, обнажая прокуренные зубы. — Спасибо тебе — не знал, что с ним делать.

— В получку выставишь бутылку — будем квиты, — ответил я в таком же тоне.

Времени предостаточно — вполне успею спрятать в вентиляционном отверстии полученный от Ивана микромагнитофон. При появлении в кабинете Волина подозреваемых лиц нажму кнопку дистанционного включателя. Отличная вещица! Не только записывает на пленку, но и передает записываемое на микронаушники. Жаль, нельзя полюбоваться мордами собеседников, но я настолько изучил их голоса, что узнаю с первого же слова.

Ровно в семь позвонили и женский кокетливый голосок, от которого, казалось, так и несло французскими ароматами, сообщил: известное вам свидание состоится в ресторанчике «Отдых».

Шеф в этот вечер так и не появился.

21

Небольшой ресторанчик ничем не отличается от своих собратьев. Зал на десять столов, вышколенные официанты — ни одной женщины! — экзотические блюда, на эстраде — «оркестр» из трех человек с тоненькой певичкой. Начисто отсутствуют балетные номера с раздеванием, демонстрация модных ножек и грудей, пение блатных песен.

Короче говоря, примитив.

Но оформление интерьера примечательное: стены представляют из себя зеркала, украшенные картинами на кулинарные темы. Натюрморт из фруктов и вина. Тарелка, заполненная супом или борщом, и тонко нарезанная селедочка. Свиная отбивная соседствует с новогодним гусем. Виноградные кисти окунают ягоды в дымящиеся чашки с кофе и чаем. Неизвестный художник дал волю своему воображению, даже потолок разрисовал фигурами поваров и официантов с подносами на растопыренны пальцах. Злые языки утверждают — один из поваров списан с хозяина, толстого добродушного армянина.

Посетители, поглощая сациви или отпивая из бокалов сухое вино, видят в зеркалах не только себя, но и соседей по залу. Знатоки говорят: подобное общение вкупе с натюрмортами способствует лучшему пищеварению, соответственно повышает настроение, вызывает своеобразную конкуренцию поглощаемости блюд.

Лично мне зеркальные стены очень понравились не по причине необычного оформления — можно, не поворачивая головы, видеть, что творится позади тебя и по бокам. Удобно и полезно.

Наметанным взглядом я сразу же вычислил на тротуаре возле входа интеллигентного парня лет двадцати пяти в шляпе и при модном галстуке. Манера пристально оглядывать каждого входящего, будто обыскивая его, широкие плечи, спрятанные под долгополым плащом, правая рука — в кармане — все это выдавало охранника или, лучше сказать — телохранителя. Интересно, кого он пасет: депутата или его противников? Ибо противников имеет каждый человек, начиная от вечно пьяного бомжа, кончая президентом и премьером.

Философствовать на работе — вредно и постыдно, сам себе сделал выговор зек-сыщик, открывая прозрачную дверь и принимая поклон дородного швейцара. А я ведь значусь по всем параметрам именно на работе: и по линии Волина, и по своей собственной.

В зале — человек восемь посетителей, каждый — за отдельным столиком. Трое из них, наверняка, мужики того же назначения, как и тот, в плаще. Ради Бога, пусть бдят, я пришел без оружия, которого вообще не имею, со стерильно чистыми намерениями — потолковать за жизнь с народным избранником…

Трех минут хватило для того, чтобы вычислить Севастьянова. Это, конечно, не развязный молодой человек из числа «новых русских», так задравший гордую голову, что, наверняка, сместились шейные позвонки. И не старик с аккуратно подстриженной седой бородкой клинышком, размазывающий по губам жидкую кашу. И не упивающийся музыкой худосочный человек средних лет, перешагнувший последнею грань, за которой — путешествие на четвереньках под стол. И не перекрашенная жрица любви, выбирающая на ночь клиента побогаче.

Я уверенно направился к столику, стоящему поодаль от других и от эстрады. За ним сидит мужчина лет пятидесяти с дряблыми щеками и злыми глазами, спрятанными под набрякшими веками. Оттопыренные уши походят на подслушивающие локаторы, короткий нос с пуговкой напоминает аналогичную деталь лица лидера одной из левых фракций парламента.

— Господин Севастьянов?

— Он самый, — привстав, депутат ткнул вялую руку в мою сторону и тут же, не дожидаясь рукопожатия, положил её на стол. — Если не ошибаюсь, вы посланы господином Волиным?

— Его помощник, — уклонился я от прямого ответа на опасный вопрос. — Будьте добры, изложите свою просьбу. Что вы хотите от нашей фирмы?

Севастьянов послал мне странную улыбку. Губы, не открываясь, растянулись, морщины на полных щеках углубились, но в глазах застыло полнейшее безразличие. Будто депутат беседовал с выставленным в витрине манекеном, передразнивая его ужимки. А я, между прочим, держал себя солидно и достойно, не улыбался, не подмигивал, не вертел пальцем у виска. И не робот я — обычный человек с несложившейся судьбой. Зачем же меня передразнивать?

Молодой официант склонился в полупоклоне, принялся сервировать стол, второй, приятно улыбаясь, выставлял на него экзотические закуски, про которые я нигде не читал и не слышал. В окружении тарелок и тарелочек гордо подняла голову бутылка коньяка. В стороне дружески обнялись более скромные бутылочки с нарзаном и фантой.

Выждав, когда официанты отошли, я повторил свой вопрос: что нужно всемогущему депутату от скромной «музыкальной» фирмы?

— Подобные вопросы вы могли бы задать Фомину — он уполномочен вести переговоры. Зачем вам понадобилась встреча со мной? Было бы не удивительно, когда бы на свидании настаивал сам господин Волин, — недовольно гудел депутат, наполняя рюмки.

Обычные парламентские выкрутасы, стремление вести переговоры на равном уровне: бизнесмен с бюизнесменом, президент с президентом. Но я не обиделся, следственный изолятор и зона начисто излечили от излишнего самолюбия. Не чокаясь, не провозглашая подхалимистого тоста, опрокинул в рот свою порцию спиртного… Какая все-таки гадость эти заграничные напитки, сродни современным политикам — вызывают головную боль и тошноту.

— Предпочитаю вести деловые разговоры с людьми, которые имеют право решать. Нет времени заниматься словоблудием с разными шестерками… Если вас устраивает — продолжим.

Повторная улыбка, но уже с более дружелюбным подтекстом. Кажется, мой демарш пришелся народному избраннику по вкусу. Тем лучше, терпеть не могу людей, зацикленных на своей избранности и величии. Севастьянов приложился к рюмке, как верующий к иконе — будто поцеловал её. И сразу поставил на стол.

Боится опьянеть и сделать что-нибудь не так, как задумано. Грызущая душу боязнь, свойственная любому политику. Впрочем, и не политику — тоже.

— Продолжим… У меня имеются некоторые предприятия, на которые то и дело наезжают рэкетиры. Приходится терпеть немалые убытки. Поэтому предпочел бы платить разумную сумму денег фирме, способной защитить мои интересы.

Нет нужды расспрашивать о законности совмещения депутатских обязанностей с занятием бизнесом. Фомин уже просветил меня в этой полукриминальной, а может быть и вполне криминальной, отрасли.

— Мне необходимо знать, что за предприятия, какой вы получаете от них доход, в виде наличных сумм или ценных бумаг… Короче, необходима исчерпывающая информация. Ответ получите только после того, как мы её проанализируем.

— Законное требование, — в третий раз раздвинул вялые губы депутат-бизнесмен. — Нечто подобное я предвидел, поэтому захватил с собой бизнес-план, — он отвернул полу пиджака, заглянул в его боковой карман и… замер. — Вы можете гарантировать мне конфиденциальность нашей беседы? Моя справка не попадет в руки…

— Не попадет, — перебил я, отвечая радушной улыбочкой на боязливую гримасу собеседника. — Мало того, я сейчас же вам её верну, только сделаю себе некоторые заметки. Так сказать, для внутреннего употребления.

— Приятно иметь дело с умным чловеком, — похвалил Севастьянов, протягивая несколько скрепленных между собой листов плотной бумаги. — Вы даже представить себе не можете, что произойдет, попади этот бизнес-план газетным писакам!

Я представлял. Очередная стопка «жаренных фактов» превратится в разгромные статьи того же «Московского комсомольца». Вслед за скандальной публикацией — возбуждение дела о защите чести и достоинства, оцененные в десятки миллионов рублей. Господи, какая куча дерьма вывалится на нищих пенсионеров и годами не получающих заработанных денег работяг, учителей, медиков! Как они «возрадуются» деловой активности своего избранника!

Размышляя о гнусном времени «демократии и свободы», я старательно переписывал себе в блокнот наименования «предприятий» и многонулевые их рибыли… Автосервиз… Магазины… Автозаправки… Мотели… Вот это прибарахлился «народный избранник», солидная прибавка к немалой депутатской зарплате.

Я ожидал увидеть в бизнес-плане знакомое до боли слово «Росбетон», предприятия, на котором трудится моя единственная и неповторимая сопостельница Светка, и… не увидел. Впрочем, ничего удивительного — Пантелеймонов продолжил дело погибшего главного экономиста, перезаключил договор с «музыкальной мастерской». А депутат исправно получает огромные дивиденты по полученным от Вартатьяна акциям. Никаких сложностей!

— Росбетон исправно вам платит? — все же поинтересовался я, внимательно отслеживая реакцию собеседника.

— За что? — удивился Севастьянов, но за удивлением, будто за ширмой, заколыхалось беспокойство. — Какой Росбетон?

— Я имею в виду Вартаньяна, — безмятежно пояснил я. — Которого убили. Ножом в грудь. Что же касается сертификата, его переслали через вашего помощника… Да вы не волнуйтесь, Борис Демьянович, вам ничего не грозит. Заведующая депозитарием убита, Вартаньяна нет в живых, я на покушение не пожаловался…

Депутат подскочил на стуле, будто под ним сработала катапульта. Но говорил громким полушепотом, не срываясь на скандальный крик и змеиное щипение.

— Не вмешивайте меня в криминальные делишки! Забыли, с кем разговариваете? Попытка очернить депутатов Думы не пройдет! Я найду способ наказать вас — завтра же позвоню господину Волину…

Этого мне только и не хватает! Узнает хозяин о подозрительном поведении начальника аналитического отдела — конец. И моей службе в «музыкальной мастерской», и расследованию, и, скорей всего, жизни.

— Успокойтесь, — посоветовал я. — Не привлекайте к себе внимание.

Моя минутная растерянность об»ясняется просто — в зеркале отражалась входная дверь заведения, к которой я сидел спиной. Она приоткрылась и в зал заглянул… Димыч. Да, да, верная шестерка Волина, бандит и по совместительству приемщик в ремонт музыкальных инструментов. Оглядел сидящих за столами и исчез.

Что он здесь делает? Единственный ответ — следит за мной. По поручению заботливого хозяина, почти друга, выплачивающего мне практически за безделье круглую сумму. А может быть, Димыч интересуется не моей скромной особой — тем же бородачем, продолжающим пережевывать манную кашку?… Или — моим собеседником?

Депутат постепенно успокоился. Гневные вытаращенные глаза вошли в берега орбит, покрасневшее отечное лицо побледнело, даже уши, кажется, прижались к черепу.

— Когда я получу ответ? — засовывая в карман возвращенную мной справку, спросил он. — Сами понимаете, промедление — страшные убытки.

Пришлось заверить парламентария — в самое ближайшее время, не исключено, что даже завтра к вечеру.

Минут пятнадцать, будто соревнуясь друг с другом, мы налегали на выпивку и закуски. Обменивались понимающими взглядами, приподнимали над столом рюмки, адресуя безмолвные дружеские тосты. Официанты стояли поодаль, готовые ринуться при малейшем движении перспективных клиентов.

Про обещанную жалобу Волину — молчок. А она больше всего меня беспокоит. Дай-то Бог, чтобы под воздействием алкоголя и фирменных закусок Севастьянов помягчел, изгнал из памяти свою угрозу.

Я постарался переключиться на более приятные размышления — на того же чертова Димыча. Приятного в его появлении, с одной стороны, маловато, с другой — предостаточно. Вычисленный противник на пятьдесят процентов теряет свое преимущество. Если неожиданный визит в скромный ресторанчик связан с моим пребыванием в нем — у меня зародился план об»яснения, которое я представлю Волину.

— Мне пора, — старательно сложив салфетку и по-дамски вытерев уголком жирные губы, поднялся депутат. — Рад был познакомиться…

Синхронно в разных концах зала поднялись три добрых молодца. Двое пошли впереди Севастьянова, третий охранял его вихляющийся зад. Проходя мимо официанта, депутат, не спрашивая счета, небрежно сунул в подставленную ладонь несколько крупных купюр. Оба офиицанта согнули благодарные спины.

Я пристроился в кильватер к третьему телохранителю — захотелось посмотреть на торжественный церемониал от»езда политического деятеля. На всякий случай поинтересоваться маркой и номером его служебной машины. Авось, пригодится, ибо в практике сыщиков любая мелочь иногда вырастает до необ»ятных размеров.

На тротуаре возле выхода из ресторана группа остановилась в прежнем, отрежиссированном порядке: двое — впереди, один — позади. Выпятив брюшко, Севастьянов с нетерпением ожидал машины.

И машина под»ехала. Правда, не депутатская — заляпанные весенней грязью «жигули». Будто по команде опустились стекла. высунулось два автоматных ствола. Я не успел открыть рот — кто-то сильно дернул за рукав, ударил по голени и я очутился на асфальте.

Грянули очереди — одна, вторая, третяя. Со звоном разлетелась зеркальная витрина, в ресторане посетители попадали на пол, официанты укрылись за буфетной стойкой.

— Бежим! — заорал мне в ухо Иван. — Скорей!

Так вот кто сбил меня с ног! Хилый мальчишка, ростом едва достающий до моего плеча! Откуда же он появился?

Совет разумный, нужно бежать. Застанет на месте преступления милиция, не станешь же об»яснять свою непричастность к убийству. Тем более, что в стороне стоит, наблюдая за паникой перед рестораном Димыч.

Не он ли организовал отстрел депутата Госдумы?

И мы с Иваном побежали.

Перед тем, как завернуть за угол, я посмотрел назад. «Жигуленок», как водится, исчез, напротив разбитой витрины лежали изувеченные пулями депутат и трое его телохранителей. В стороне два дюжих милиционера боролись с отчаянно отбивающимся Димычем…

Чем не понравился стражам порядка законопослушный приемщик музыкальной мастерской? Или решили привлечь в качестве свидетеля? К чему тогда наручники?

Размышлять, перебирать варианты не было времени. Сергеев настойчиво тянул любопытного начальника аналитического отдела за угол. И правильно, между прочим, поступал — мне опасно засвечиваться даже перед сыщиками и милиционерами, не говоря уже о собравшейся толпе любопытных зрителей.

Проводив меня почти до дома, Иван, не прощаясь, исчез. Удивительное умение возникать при необходимости и исчезать, когда опасность минует. Мне бы его, хотя бы частицу — вечно тороплюсь или медлю, высовывая в неположенные ситуации запоминающуюся свою физиономию.

Заперев за собой дверь квартиры, я по привычке тщательно проверил телефон, настольную лампу, карнизы, все места, куда непрошенный визитер мог днем приспособить подслушивающее устройство. Есть! Под опорным диском настольной лампы — небольшой черный цилиндрик, внутри телефонного аппарата — второй, к карнизу прижался третий.

Когда же они успели? И главное — кто? Скорей всего, «музыканты», больше некому, вряд ли пойдут на это шестерки из депутатской команды.

Оставил приборчики невыключенными — разговаривать по телефону не собираюсь, гостей не ожидаю.

Словно опровергая глупую уверенность, зазвонил аппарат. Интересно, кто меня домогается поздно вечером? Волин? Ромин? Другие деятели из Кимовска?

Осторожно снял трубку.

— Слушаю вас?

Молчание.

— Алло! Алло! Отвечайте!

— Я тебя разбудила?…

Светка!! Вот уж кого не ожидал, перестал надеяться на примирение… В голосе виноватые нотки, знакомые ласковые переливы. Издевается над незадачливым любовником или намерена восстановить прежние отношения?

— Нет, ещё не ложился… А ты почему не спишь?

— Думаю, — тихо прошептала женщина и вдруг затараторила, будто сорвалась с тормоза. — Знаешь, Костик, мы ведем себя глупо… Не только ты, но и я… Взрослые люди, с одинаковыми взглядами на жизнь, любим друг друга и — разбежались, как обиженные пацаны… Правда, ты оказался кучей дерьма, предателем, сексуальным маньяком, заглядывающем под подол любой бабе, паразитом, сосущем из меня кровь…

Минут пять разгоряченная обидой женщина изобретательно обстреливала меня самыми грязными кличками. Оказывается, я — мозгляк, мерзкий бомж, гнусный алкаш, безвольный мужик…

— … и все же зря мы с тобой разбежались…

— Я не «разбежался», — предельно сухо отреагировал я. — Просто ответил на твои оскорбления. Подумать только, собрала чемодан, выставила в переднюю, даже старые тапочки и поношенные туфли выбросила. А теперь опрокинула на бедную мою голову несколько ведер вонючих помоев. Как прикажешь мне поступить?

— Повиниться, попросить прощения… Я бы простила, Костик, обязательно простила…

— А сейчас? — так же тихо спросил я, чувствуя, как бешенно забилось сердце и перехватило дыхание. — Сейчас прощаешь?

Короткое словечко «да» выдохнуто так, что мембрана почти не дрогнула. Но я понял.

Долгое молчание и — короткие гудки отбоя. Минут пять я вслушивался в них, надеясь на продолжение разговора. Потом осторожно положил трубку. Уже услышанного хватит для максимально активных размышлений на тему о своем собственном будущем. Связанным, конечно, с главной технологиней Росбетона…

Утром, как всегда, приехал на службу около восьми утра.

Вместо мордатого Димыча за столом приемщика сидит его дружан долговязый Фимка и просматривая корешки квитанций. Морда невыспавшаяся, злая. Неужели мордоворот, подобно мне, всю ночь переживал любовную трагедию. Или… комедию, кому что нравится?

— Волин звонил, — сухо проинформировал приемщик. — Просил вас не отлучаться, подождать его приезда.

— И когда он прибудет? — официальным тоном осведомился я, задержавшись возле внутренней двери. — У меня — дела…

— А я знаю? Приказано — передал. Сами решайте, не малолеток.

Действительно, откуда простой шестерке знать замыслы босса. Вот Димыч, тот, наверняка, был бы осведомлен… Значит, все же повязали ближайшего помощника Семена Аркадьевича. Сейчас местные сыщики активно выкачивают из него информацию…

Плохо это или хорошо? Настроение — прескверное. Так всегда бывает, когда мне приходится сталкиваться с необ»яснимыми событиями. Кому понадобилось ликвидировать депутата, выбивть из моей колоды козырную карту? Учитывая появление возле ресторана Димыча, организатором покушения является Волин. А вот по какой причине — темный провал.

Новое задание хозяина, которое он, наверняка, уже заготовил для аналитика, меня мало интересовало — привык, научился обращаться с боссом и его помощниками. Но на одинадцать часов намечена моя встреча с Роминым. Первая после того, как мы с ним расстались в Кимовске.

Неужели я не освобожусь до этого часа? Волин — человек непредсказуемый, сверять свое время по его «часам» я никому не посоветую. Обязательно опоздает на намеченное свидание, не приедет во время на вокзал, пропустит интересный концерт.

Слава Богу, на этот раз хозяин нигде не задержался.

22

Не успел расположиться в шикарном своем кабинете — вызвал главного аналитика.

— Вам особое задание, Константин Сергеевич, — взволнованно проговорил он, пытаясь заглушить тревогу рюмкой коньяка. — Особое и — очень важное. От удачи или неудачи зависит наша с вами судьба.

Я молча поклонился, продемонстрировав готовность закрыть грудью вражескую амбразуру или броситься с гранатой под танк. Волин покровительственно похлопал «преданного» помощника по плечу.

— Но прежде я обязан повиниться перед вами, — он опустил голову и продолжил, глядя на пушистый ковер, закрывающий паркет. — Мне не удалось отыскать вашего друга — Костяк два года тому назад погиб во время разборки с конкурирующей фирмой…

Странно, но я не ощутил горестного потрясения. За истекшие годы образ старого зека, моего соседа в изоляторе и на зоне, сильно поблек. Прежнее восхищение его проницательностью и умением найти выход из, казалось бы, безвыходного положения сменилось равнодушием. Что же касается помощника в расследовании убийства Вартаньяна, на роль которого я выбрал Костяка, то необходимость отпала — появился Ваня Сергеев.

Но не скажешь же это лидеру преступной группировки, погрузившего в меня испытующий взгляд? Пришлось изобразить горе, даже смахнуть с ресниц набрякшие слезинки.

— Успокойтесь, Константин Сергеевич, Бог дал, Бог и взял. Такова уж наша житуха, короткая и обкаканная, как распашонка младенца…

— Слушаю ваше задание, — мужественно подавив в себе приступ «горя», с трудом промолвил я. — Погибшего не оживить…

— Ценю ваши дружеские чувства, по мере сил постараюсь заменить Костяка… Итак, задание…

Волин обожал высокопарные высказывания, обволакивал ими самые мерзкие свои идейки, как ватой обкладывают упакованный в коробки хрупкий хрусталь. Но самые обворожительные улыбочки и самые вычурные фразы оказались неспособными смягчить то, что он задумал. Из-под ватных «прокладок» выскакивали острые шипы, обливание сладко пахнущими духами не смогло заглушить зловония.

— У вас, конечно, сохранились связи с уголовным розыском? Не отнекивайтесь — не поверю. К примеру, старый дружок, ныне капитан Ромин…

Я обомлел. Впору опереться на угол стола, чтобы не упасть в беспамятстве к ногам садиста. Все знает, пройдоха, все известно бандиту! Постарался пересилить неожиданную слабость — лихорадочно «включил в работу» резервные участки мозга.

— Конечно, есть… Простите за слабость — все ещё не могу себе представить дружана мертвым… Сколько мы с ним пережили трудных дней и ночей, сколько раз были на краю гибели!… И вот я — жив, а он…

Волин сочувственно покачал головой, в свою очередь промокнул совершенно сухие глаза. Мне показалось, что во взгляде, исподволь брошенном на меня, мелькнула откровенная насмешка.

— Как я вас понимаю. Сколько я тоже потерял друзей — не перечесть… Но погибшие уходят, оставляя нам память, а живые обязаны продолжать бороться с судьбой-злодейкой.

Хозяин участливо взял меня под руку, сопроводил к креслу возле углового столика, усадил, налил коньяк. С притворной жадностью я опрокинул пару рюмок, откинул голову на спинку кресла, полузакрыл глаза.

— Успокоились? — нетерпеливо спросил Волин через несколько минут. — Может быть, возвратимся к моему поручению?

Я безвольно кивнул — давайте возвратимся.

— Читали сегодняшние газеты?

— Не успел — торопился в офис…

— Посмотрите на первых страницах…

Коньяк со стола перекочевал на подоконник, вместо бутылки с рюмкой — тугая пачка газет. Ну, что ж, поглядим, поудивляемся, подумал я, заодно поворошим варианты своих связей с уголовкой. Газеты можно не читать, я и без них знаю сногсшибательную новость, которыми газетчики в очередной раз пытаются оглушить и без того потерявшего сознание читателя.

Так и есть!

«Московский комсомолец» — очередная трагедия: расстрелян депутат Госдумы господин Севастьянов! Зверское покушение! Имеется мнение: дело рук левой оппозиции! Возбуждено уголовное дело…

«Сегодня» — кровавая расправа над народным избранником! Куда смотрят правоохранительные органы? Преступиники пользуются безнаказанностью, а может быть и поддержкой, в верхах…

«Правда» — правительство, которое не может защитить своих граждан, должно подать в отставку! По неофициальным данным застреленный бандитами депутат Севастьянов был связан с криминальным бизнесом…

«Независимая газета» — трагедия возле ресторана «Отдых»: убиты депутат Госдумы и три его охранника! Куда смотрит милиция? Убитый в последнем своем выступлении клеймил позором слабость Генеральной Прокуратуры. Не это ли причина зверского убийства?…

И так далее, и тому подобное. Газетные страницы набухли кровью и гневом. Настоящим и притворным. Почти в каждой строке — гримасы российского общества, за каждым словом прячутся распри и антипатия. Ко всем подряд, без разбора.

— Какое отношение это убийство имеет к нам? — удивился я, изображая святую наивность человека, далекого от текущей за окном жизни.

Нервно расхаживающий по кабинету Волин, резко остановился напротив меня. Будто невинный вопрос включил в нем некую тормозную систему.

— Не притворяйтесь, Константин Сергеевич, вы все отлично понимаете. Севастьянова убрали наши люди — он слишком много знал. Кстати, перед гибелью депутат в ресторане о чем-то откровенничал с вами… О чем?

Этап притворства и хитрых маневров завершен — Волин смотрит на своего аналитика жестко и требовательно. Будто я голый лежу на операционном столе перед опытным хирургом, склонившимся надо мной в маске со скальпелем в руке. Вот-вот начнет действовать наркоз и из меня вырежут все секреты и тайны. Лучше добровольно признаться, смешав вместе правду и ложь, честность и обман.

— Я хотел вам рассказать, но вы оглушили меня известием о гибели друга… Действительно, встречался с депутатом в ресторане по его просьбе. Речь шла о сертификате, полученном Севастьяновым от Вартаньяна. Борис Демьянович знал о прежней моей службе в Росбетоне…

— В качестве главного сторожа, — презрительно сморщился Волин. — Спрашивается в детской задачке, чем может быть полезен обычный работяга видному политику?… Не темните, Константин Сергеевич, не пытайтесь мусорить мне мозги — вам же будет хуже…

— Зря вы мне угрожаете, Семен Аркадьевич, — изобразил я крайнюю степень обиды. — Я чист перед вами. Неизвестно по какой причине Севастьянов решил, что я не примитивный работяга, а доверенное лицо главного экономиста, к тому же, пользуюсь доверием генерального директора…

— И что же он потребовал?

— Очередного сертификата. Уже полученного от Вартаньяна ему показалось мало. Но не только это — он постарался склонить меня к секретному сотрудничеству, превратить в шпиона…

— Вот как? Ну, и сволочь же!… И что вы должны были выведать у меня?

Кажется, хозяин начал верить моим россказням! Отлично, побросим жару…

И я принялся фантазировать. Чего только не накрутил, какой моток перепутанных «ниток» не подсунул огорошенному Волину. Единственная задача — самому не запутаться, сохранить хладнокровие, не упустить кончиков закрученой «пряжи».

— Вы правы, зря убрали этого подонка, — сокрушенно помотал Волин обалдевшей головой. — Преждевременно. С ним можно было поиграть в кошки-мышки. Но сделанного не возвратить… Так можете вы укрепить сохранившиеся связи с уголовкой или не можете?

— Постараюсь. Задача?

Хозяин явно колебался, похоже, ему не хотелось открываться до конца, но другого выхода он не видел.

— Ладно. Буду полностью откровенен… Депутата ликвидировали мои люди, — повторил он и добавил. — Они получили задание ни в коем случае не подстрелить вас…

Очередная ложь! Если бы Сергеев не сбил меня с ног, на асфальте перед рестораном лежало бы не четыре, а пять трупов. Ибо, по мнению Волина, я превратился в несомненную шестерку Севастьянова… Удалось ли мне разубедить его в этом или где-то в запаснике сознания все ещё тлеет непогашенный уголек?

— Мииция появилась возле ресторана почти мгновенно, мы не рассчитывали на подобную реакцию. В результате задержанно несколько человек. В качестве подозреваемых. В их числе — Димыч… Понимаете?

Я отлично все понял, но состроил недоумевающую гримасу. При чем, спрашивается приемщик «музыкальной мастерской», почему его вдруг задержали?

— Значит, не понимаете… Димыч слишком много знает, его необходимо либо освободить либо ликвидировать… Короче, выходите на связь с бывшими друзьями, уговаривайте, подкупайте, но Димыч должен молчать… Все!

Голос жесткий, не допускающий ни отказа, ни сомнения. Димыч должен молчать!

— Сделаю все, что смогу!

Волин поморщился, ему больше понравилась бы твердая уверенность, нежели расплывчатое обещание. Чем богаты, тем и рады! Я не собираюсь превращаться ни в убийцу, ни в пособника убийц. Если, конечно, не придется защищать себя либо своих друзей. Того же Сергеева или Славку.

Нет худа без добра, всплыла в голове очередная поговорка, теперь я могу безбоязненно встречаться с Роминым — хозяин не просто разрешил это делать, но даже приказал мне связаться со старыми друзьями из угрозыска…

Славка должен ожидать меня на территории рынка, что возле станции метро «Теплый Стан». Неподалеку от выхода стоит лоток с разложенными очками, напротив женщина торгует дамскими сумочками и разной хурдой-мурдой. Именно там и станет прогуливаться капитан.

Без пяти одинадцать я неторопливо вышел из метро. Огляделся. Славка отчаянно торговался, держа в одной руке дамскую сумочку, вторую запустив в карман за деньгами.

— Ничего себе заломила цену! — гневался он. — Полтыщи за дерьмовую смесь дермантина и тряпки!

— Поищи что получше — кусок отдашь, — мягким, совсем не торгашеским голосом возражала женщина. — Кожаные сейчас в цене, да и то — купишь вьетнамское или китайское дерьмо — на одну зиму хватит…

— За триста отдашь?

— Ни за что. Какой смысл себе в убыток торговать?

Ромин с подчеркнутым сожалением положил понравившуюся ему сумочку на место. Встряхнулся на подобии петуха, попавшего под дождь.

— Ладно, поброжу по рынку, поищу. Не найду чего-нибудь получше и подешевле — возвращусь к тебе для окончательного разговора…

И пошел вдоль лотков, киосков и просто людей, торгующих с рук. Не оглядываясь, заложив руки в карманы. Человек прогуливается просто так, без определенной цели. Приценивается, не без того, сама рыночная обстановка подталкивает.

Я прибавил шагу и догнал приятеля.

— Ты? — деланно удивился он. — За продуктами либо за шмотками?

— Не придуряйся, Славка, пойдем посидим где-нибудь, потолкуем.

— Сбрендил? — опасливо оглядываясь, пробормотал сыщик. — Хочешь засветиться?

— Ни то, ни другое. Имею разрешение и поручение своего хозяина…

Вкратце я нарисовал новую обстановку, сложившуюся после убийства депутата и сопровождающих его лиц. Ромин внимательно выслушал, по привычке потирая нос и хмуря негустые брови.

И все же «осваивать» и дальше простреливаемый взглядами рынок слишком опасно, даже при наличии разрешения Волина. Прежде всего потому, что главарь «крыши» не единственный лидер в криминальном мире столицы, у него имеются сверхлюбопытные конкуренты, которые заинтересуются необычной встречей главного аналитика «музыкальной мастерской» с капитаном уголовного розыска из Кимовска.

Не сговариваясь, мы прошли подземным переходом к улице «Теплый Стан» и медленно двинулись в сторону Юго-Запада. Шли и перебрасывались короткими фразами, любовались красивыми корпусами зданий, нарядной рекламой, множеством иномарок, заполонивших чисто русский город.

Ромин хмурился.

Перспектива изображать купленного на корню мента не особенно его порадовала и он, наверняка, мысленно перебирал своих сотрудников, все больше и больше склоняясь к мысли о том, что уголовный розыск Кимовска явно залез на «чужую» территорию.

Ведь действовать придется не в родном Кимовске — в Москве, так почему он должен подставляться, рисковать своей не раз простреленной шкурой или — шкурой своих ребят? Пусть этим займется МУР, у него больше возможностей…

— Ладно, подумаю, — недовольно пробурчал он. — Сообщу через Ивана… Теперь слушай меня… Дед Ефим раскололся.

Я равнодушно кивнул. Славка обладал удивительным талантом допрашивать подозреваемых и свидетелей, умел так втираться в доверие, так строить, казалось бы, совершенно безобидные вопросы, что даже закоренелые преступники, побывавшие в руках доброго десятка следователей, невольно приоткрывались.Так почему должен быть исключением воротный страж, из жадности проевший остатки своих мозгов?

— Ну и что ты откопал?

Ромин недовольно фыркнул. Будто кот, которому вместо молока подсунули блюдце, заполненное несвежей, протухшей водой. Ибо, несмотря на зрелый возраст, Славка обожал комплименты и славословие, в буквальном смысле слова грелся под жаркими лучами похвалы, как греется озябший человек перед горящим камином, поворачиваясь к нему то одним, то другим боком. А недавний зек и давний сыщик вместо восторженного удивления задает примитивный вопрос: что откопал? Разве не обидно?

— Как ты и предвидел, престарелый сторож — слуга двух господ: Пантелеймонова и Волина, — перешел капитан на сухой официальный тон. — Отхватывал из этой своей паскудной деятельности немалые барыши. Но дело даже не в барышах. Дед Ефим косвенно или прямо принимал участие во всех преступлениях, совершенных на Росбетоне: его шестерки убрали друзей-бетонщиков, он организовал похищение Алферовой. В трех своих делишках дедок так и не признался: в убийствах Вартаньяна и Слепцовой и в покушении на тебя… Впрочем, ещё не вечер, мы с этой древней падалью ещё не все обговороили, он, старый бандюга, ещё попляшет под мою дудочку. Я его, занюханного сексота, выведу из болота, где он надеется отсидеться, на чистую воду…

Неприкрытая злость так и бурлила в парне, переливаясь через край, заставляя сжиматься крепкие кулаки и сужаться зрачки. Пряча напряжением воли эту злость при общениях с преступниками, сейчас Ромин изливал её, сорвав предохранительный клапан с кипящего «котла».

— Конечно, выпотрошишь и дедка и его шестерок, — слегка погладил я по «колючкам» вз»ерошенного друга. — Давай лучше поговорим о другом: как я тебя «завербую»?

— Меня? — удивился Ромин. — А кто тебе сказал, что подставкой буду именно я? Ничего подобного, не собираюсь. У меня дел — во! — рубанул он себя по горлу ребром ладони. — Заниматься одним Росбетоном — накладно.

Вообще-то, Славка прав, я его понимаю на все сто процентов, но другого кандидата не просматриваю… А почему давно отошедший от дел сыщик должен «просматривать» ловких и деловых сотрудников угрозыска? Слава Богу, не шаман и не экстрасенс — обычный затюканный эксуголовничек, затесавшийся в чужую игру.

— Что ты скажешь о кандидатуре Ваньки Сергеева?

— Отличный парень, подготовленный, ловкий… Но, во первых, неизвестно как он поведет себя при игре в подкидного, во вторых, разве от рядового сотрудника зависит судьба подследственного, в данном случае — зловонного подонка Димыча? Другое дело — ты…

Спор разгорался. Я отстаивал свою точку зрения, Ромин — свою. С ожесточением, иногда — до взрывов гнева. Других кандидатур, кроме Сергеева, Славка не видел и видеть не хотел. Я настаивал на необходимости покопаться за «пазухой», вытащить парочку других имен. Оппонент молился на крыши жилых башен, клялся братьями и сестрами, которых у него не было — все стоящие сыщики в разгоне, остающиеся — бездарь, способные разве допрашивать старичков и старушек.

— Шла бы речь о другом задании — ради Бога, но что из себя представляет Ванька в свете устранения арестованного бандита, набитого тайнами, как подушка пухом? — не сдавался я.

— Зато лейтенанта легче завербовать, — сопротивлялся Славка.

— Шутишь, дружище? Сейчас взятки хватают не только лейтенанты — бери выше… К тому же, Волин приказал мне выйти на связь со старыми друзьями по совместной работе в уголовке, а какой Сергеев «старый»? Он же появился в Кимовске после моего ареста…

В конце концов пришли к согласию. Ромин неопределенно пообещал подумать. Я нехотя согласился с участием в операции Сергеева… При одном непременном условии: его подстрахует не кто-нибудь, а именно Славка.

23

Возвратился я в офис в полдень. Обычно в это время Волин уезжает обедать домой. На этот раз, не успел я разместиться в своем кабинете и достать из тумбы письменного стола непременный сверток с бутербродами, дверь без предварительного постукивания открылась. На пороге — приветливый хозяин.

— Приятного аппетита, Константин Сергеевич! — провозгласил он, широко улыбаясь. — Почему в одиночестве? Древние философы уверяли: пища лучше усваивается в компании… Прошу пожаловать в мою келью — стол накрыт и ожидает сотрапезников.

Пришлось покориться — любое пожелание босса равносильно приказу.

Стол был действительно накрыт. При виде расставленных и разложенных явств торжественно возрадовался вечно пустой мой желудок, слюнные железы будто взбесились, ударными темпами выбрасывая в рот голодную слюну.

Минут пятнадцать мы с хозяином трудились то над одной закуской, то над другой. Тарелки и тарелочки пустели на глазах. Соответственно понижался уровень коньяка в нарядной бутылке.

Наконец, Волин откинулся на спинку кресла, благодарно огладил на славу поработавший живот. Я последовал его примеру, исключая поглаживания брюшка.

— Успешно ли прошло свидание с капитаном Роминым? — приступил к задуманному допросу босс. — О чем договорились?

Как выражаются засланные во вражеский стан разведчики, я нахожусь «под колпаком», мои передвижения, встречи, беседы — все находится под контролем. Кто же засек меня в обществе Славки? Бородатый пенсионер, выгуливающий на обочине тротуара крохотную собаченку? Или дебелая мамаша с двумя ребятенками? Или развеселая компания подростков, следующая за двумя сыщиками под аккомпанимент двух гитар и магнитофона? Какая разница, главное — Волин получил нужную для него информацию и опирается теперь на нее, как инвалид на костыли.

— Действительно, встретился с Роминым. От сотрудничества с нами он отказался, предложил другой вариант. Есть у него один сыщик, лейтенант, мечтающий об иномарке, шикарной квартире и ресторанных ужинах. По мнению Ромина — пойдет на контакт. Босс зевнул, не потрудившись прикрыть ладонью вставные зубы. Мой вариант ему не понравился, что он и высказал с присущей бандиту прямотой.

— Лейтенантов и прочей шушеры у меня — хоть в вагоны грузи. Свистну — сбегутся с открытыми ртами. Нужны либо генералы-полковники, либо вертухаи из следственного изолятора.

— Ошибаетесь, Семен Аркадьевич, иногда рядовые лейтенанты представляют большую ценность, нежели полковники. Все зависит от решаемой проблемы. Устранение или освобождение Димыча под силу именно рядовому сыщику. Поверьте уж мне — много лет поварился в милицейской каше, узнал отличия соленого от пресного, кислого от переперченного.

— Ну, ну, ваши проблемы, — проворковал босс. — Вы их и решайте. Мое дело — посоветовать, подсказать… Как живете, что нового? С красавицей не помирились? Мне почему-то кажется, что вы или уже сошлись, или говоря образно, вступили на тропу мирного сосуществования. Ошибаюсь?

Забота насторожила меня намного больше, чем жесткая требовательность. Волин ничего зря не делает — слова лишнего не скажет, рукой не помашет. Значит, уверен главарь банды в безошибочности своего предвидения. Почему? И тут я неожиданнол вспомнил о трех подброшенных «жучках»: в настольной лампе, телефонном аппарате и под карнизом. Ведь я их не отключил, следовательно, наши со Светкой «мирные» переговоры стали достоянием хитроумного и бесцеремонного босса.

Но какое ему дело до моих семейных проблем?

— Похоже, вы не ошибаетесь, — в меру смущенно признался я. — Вчера Светлана Афанасьевна позвонила и мы с ней почти договорились…

— Вы не представляете, как я рад! — снова разулыбался Волин, но я заметил, как побелели костяшки его пальцев, стиснувших подлокотники кресла. — Такая красавица, такая умница! Потерять её равноценно полному банкротству. А ведь в нашей протухшей жизни все может быть. Один раз Светлану Афанасьевну уже похищали. Повторный ваш просчет может трагически сказаться и на её, и на вашей судьбе! Вы подумали об этом?

Волин уже не улыбался — он угрожал. Как ни странно, эта неприкрытая угроза успокоила меня, размягчила напряженные нервы. Так всегда бывает, когда противник открыт, вычислен, все черты его характера выявлены и зафиксированны.

— Подумал. Все будет так, как вы желаете. Димыч либо выйдет из изолятора, либо — переселится на кладбище.

Хозяин удовлетворенно качнул зализанной головой.

— Завтра, максимум — послезавтра, ожидаю информации… Кстати, не забудьте пообещать вашему другу Ромину за наводку десять тысяч баксов. Он стоит этих денег не только за услугу, которую окажет, но и за перспективное сотрудничество…

Возвратившись к себе я залпом выпил один за другим два стакана воды. Разложил на столе бумаги и принялся рисовать… чертенят. Ошибаешься, бандит, все решится не завтра — сегодня, ибо после обеда наступит время приемов, пожалуют в офис твои дружки, заработает в вентиляционном отверстии мой радиомагнитофончик.». Проанализируем записи вместе со Славкой — придет конец и тебе и твоей «музыкальной» мастерской.

А Сергеева я все же подставлю. Завтра же утром. К вечеру Димыч отойдет в царство теней — Ромин сделает это со свойственной ему дотошностью, даже могилку оборудует, даже крест поставит над пустым гробом.

Все продумано и решено.

Жалко только, что с убийством Севастьянова порвалась путеводная ниточка, которая должна была привести меня в логово покровителей и вдохновителей преступного беспредела. Рыба гниет с головы — как верно сказано!

Впрочем, почему порвалась ниточка? На другом её конце — помощник депутата Никаноров, работник хозяйственного управления Фомин. Вот завершу срочные дела с бандой Волина — переключусь на них. Тем более, что, как мне кажется, и у «музыкальной» команды, и у депутатской братии имеется одна и та же икона, перед которой они отбивают поклоны. Зовется эта «икона» жаждой обогащения, которую невозможно погасить, ибо она не имеет пределов. На этом и нужно сыграть задуманную «мелодию»…

От раздумий оторвал шум шагов в коридоре. «Аналитический» кабинетик находится всего в нескольких шагах от хозяйского, поэтому посетителям не миновать моих дверей. Раньше они проходили мимо почти на цыпочках, сейчас, видимо, убедились в покровительстве, оказываемом скромному аналитику всесильным хозяином, считают своим долгом заглянуть, подобострастно поздороваться.

Противно и… полезно.

В дверь вежливо постучали. Получив разрешение, заглянул Богомол. Ни следа прежней ехидной улыбочки — светится дружелюбием. После того, как я поиграл на его цыплячьем горлышке, Листик превратился в лучшего друга. Привязанность к бывшему сыщику он то и дело подчеркивает ласковыми слрвечками и умильным выражением лица.

— Добрый день, Константин Сергеевич, — прокудахтал он.

— Не такой уж он добрый, — кивнул я на окно, за которым прыгал по лужам премерзкий дождик. — Впечатление — на улице не весна, а ранняя осень… Как дела, Евгений Степанович?

Листик поморщился, будто я насильно засунул ему в рот таблетку хинина.

— Какие там дела — они у вас, у меня — мелкие делишки, которых хватает разве на скудное пропитание… Помогли бы мне, а?

— Чем же я могу помочь преуспевающему бизнесмену?

Богомол опасливо посмотрел в сторону страшного кабинета Волина. Ему и хочется продолжить разговор с удачливым знакомым, и одолевает боязнь. Как бы не подслушали непростую беседу с бывшим врагом, а нынче — лучшим другом.

Не сомневаюсь, что аптечный бизнесмен в удобную минуту с наслаждением всадит нож в спину «лучшему другу». Такова уж специфика уголовщиков, не знающих любви и дружбы, не признающих приятельских отношений. Все заслоняет жажда наживы.

Листик переборол боязнь и решился на крохи откровенности.

— Посоветуйте Семену Аркадьевичу уменьшить плату… Ведь обдирает почище рэкетиров…

— Подумаю, — равнодушно обронил я.

— А я уж отблагодарю вас… Не пожалеете… Значит, завтра навещу?

— Не знаю, как сложится день.

Отказать в услуге — проще всего, оказать её — намного сложней и… опасней. Черт его знает, как поведет себя непредсказуемый босс, услышав неожиданное «ходатайство». Авторитеты, воры в законе, короли всех мастей терпеть не могут, когда их шестерки дружат между собой, им значительно приятней и поэтому — безопасней всяческие разборки, ненависть, неприязнь.

Не ожидая более конкретного согласия, Листик тихо прикрыл дверь и пошел по коридору. Походка стала более уверенной, полусогнутая спина выпрямлена.

Включить маг? А что нового я услышу? Только зря истрачу дефицитную пленку… И все же, более машинально, чем продумано, я нажал клавишу дистанционного переключателя. Микронаушников не приготовил — они предназначены для более серьезных посетителей.

Через полчаса после посещения Листика, пол в коридоре задрожал под тяжелыми шагами двух человек. Если, конечно, обитателей волинского зверинца можно называть людьми. Второва сопровождал охранник. Банкир — более значительная личность, нежели аптечный предприниматель, только что покинувший хозяйский кабинет.

Занятно!

— Добрый день, родственник, — без стука заглянул ко мне Второв. — С племяшкой не помирился?

— Идут переговоры, — улыбнулся я. — Имеются кой-какие надежды…

— Слава Богу… Как настроение у босса?

— То улыбается, то морщится. Ничего особенного.

После ухода банкира я сменил кассету. Все ранее записанное — прелюдия, вряд ли несущая в себе стоящую информацию. Сейчас заявится Пантелеймонов, его беседа с Волиным — решающая.

Так и есть — идет. Почему-то один, без сопровождения. Или все охранники в разгоне, или — свой человек, изучивший все ходы и выходы. Скорее всего — второе.

— Привет, изменник! — с явно наигранной веселостью прокричал генеральный директор Росбетона, настежь распахнув дверь. — Возвратиться в родные пенаты нет желания?

Шикарный голубого цвета плащ распахнут, из под него выглядывает полотнище белого шарфа. Пижон, а не глава прсцветающей фирмы, связанной с едучим цементом, вязким бетоном, маслянными смазками для форм и опалубок.

Но я подметил — настроение у бывшего босса далеко не праздничное, белый шарф напоминает просьбу о помиловании.

— Разбитого не склеить, Вацлав Егорович, — с грустным сожалением ответил я. — Да и зачем? Где бы не служил — всегда к вашим услугам.

— Запомню и при случае воспользуюсь…Возникнет необходимость — обращайся, помогу…

— Вы — соответственно…

Обменявшись с отставным начальником пожарно-сторожевой службы щедрыми обещаниями, генеральный, не прощаясь, потопал дальше.

Услышав скрип двери хозяйского кабинета, я поспешно включил маг. Нельзя, ни в коем случае нельзя упустить хотя бы одно слово из перспективной для меня беседы. Вставил в ухо микронаушник и… ничего не услышал. Зарубежное дерьмо! Придется подождать до «расшифровки» кассет.

Пока работает подслушивающее устройство мне предстоит не менее важный разговор по телефону. Важный не только для меня, но и для «слухачей» Волина, которые, небось, напряглись и подключили для верности свои магнитофоны.

Ради Бога, ребятки, старайтесь, зарабатывайте кусок хлеба с ветчиной и черно-красной икоркой, мне не жалко. Ибо то, что вы сейчас услышите — отрепетировано, продумано и прштамповано не только капитаном Роминым, но и руководителями московской уголовки, с удовольствием согласившихся включиться во многообещающую игру.

Сергеев ожидает моего звонка в МУРе. «Слухачи» — не полные идиоты, они прежде всего зафиксируют по какому номеру я звоню и доложат об этом любопытному хозяину. Поэтому ни комната, снятая в башне напротив мастерской, ни, тем более, любое другое жилье не годится — только один МУР.

— Здорово!

— Здравствуйте.

— С тобой уже говорили?

— Да, говорили.

— Ну, и как ты смотришь на возможность заработать баксы, много баксов?

— Хорошо смотрю, положительно… Только и опасность велика… Разговор — не телефонный, повидаться бы.

— С удовольствием. Тот, кто тебе передал мое предложение, подскажет где меня найти и когда… Время не терпит, поэтому лучше сегодня же вечером.

— Согласен…

Беседа — на границе между полной деградацией мозговых извилин и легкой тупостью. Все окупается невероятной жадностью, которую мастерски изобразил Иван, и сохранением в тайне имен и фамилий. Именно эти две особенности должны покорить Волина, поверить в мою старательность и невероятную тягу к обогащению Сергеева.

Представил себе, как удовлетворенно переглянулись «слухачи», как зашевелились их жадные пальцы, предчувствуя очередную немалую подачку хозяина, и ехидно заулыбался. Все идет по смазанным рельсам, движется по накатанной дорожке, близок час окончательной расплаты за все: и за убийства, и за покушения, и за похищения…

Видели, как убегает собака, стащившая у хозяина кусок мяса? Так вот, я бежал значительно быстрей. Подгоняло желание добраться до своей квартиры, прослушать доверительные беседы между хозяином и его «дружанами». Во внутреннем кармане пиджака нетерпеливо «шевелились» миниатюрные кассетки. И, конечно, их родная мамаша — минимагнитофон. Но с начала предстоит повидаться с Иваном. Встреча с ним назначена на шесть вечера. Я торопился — подпирало время. На душе неспокойно, извлеченный из вентиляционной отдушины приборчик, кажется, прожигает ткань внутреннего кармана. Операция вступает в завершающую фазу. Один-два дня и я из бывшего заплеванного зека могу превратиться в достойного сотрудника уголовного розыска и в законного мужа самой красивой на свете женщины. А мои «дружаны» займут положенные им места за решеткой.

Дай— то Бог!

Вышел на станции «Речной вокзал», поднялся наверх. Оконченный рабочий день согнал к автобусам уйму людей. Как правило, стоят они молча, уставшие, поникшие. Женщины — с сумками, набитыми продуктами, мужчины с пустыми руками. Детей не видно — они под надзором бдительных бабушек ожидают родителей дома.

Так было в царские времена, при разных видах социализма, так и сейчас в реформируемой России. Особенно сейчас, когда общество раскололось на две неравные части: рабы и господа. Первые пользуются общественным транспортом, обессиленные, высосанные до предела, вторые раскатывают на иномарках, изнеженные и богатые, жадные до развлечений и увеличения своих вкладов в отечественных и зарубежных банках.

Сергеев, как условленно, стоял возле крайнего от выхода из метро остановочного павильона, вместе с другими ожидал редкого автобуса. Вместо того, чтобы сразу подойти к нему, я неприметно оглядел пассажиров, прошелся взглядом по окнам ближайших домов, проверил припаркованные к тротуару легковушки.

Не может быть, чтобы никому не доверяющий Волин не отрядил за мной своих шестерок. Тем более, когда должно состояться столь ответственное свидание. Где же затаились волинские топтуны? Разве вычислишь? Среди пассажиров — вряд ли, не то «образование», не тот опыт… Скорей всего, сидят, как вши в складках одежды, за занавеской одного из окон, направив на меня бинокль и, возможно, хитроумный, подслушивающий на солидном расстоянии аппарат. Во времена моей работы в уголовном розыске таких не существовало, но всезнающий Костяк не раз твердил: действуют, завезены из-за рубежа, поэтому, дружан, будь на-чеку, берегись.

Не знаю, так это или не так, но придется держать ушки на макушке и хвост трубой… Ага, вот где затаились топтуны! В припаркованной неподалеку от остановочного павильона иномарке — двое парней. Делают вид — увлечены беседой, но время от времени фиксируют меня настороженными взглядами

Кажется, Ванька тоже заметил соглядатаев — повернулся к ним в полоборота и многозначительно подмигнул мне. Дескать, твой выход, дружище, разыгрывай мелодраму всерьез, без ошибок и накладок.

И я разыграл.

— Здравствуй, Ваня.

— Привет, коли не шутите… Я вас не знаю, наверно, вы ошиблись адресом.

— Меня направил наш общий друг. Это я разговаривал час тому назад с тобой по телефону…

Сергеев опасливо оглядел пассажиров, припаркованные легковушки, окна домов. Парней-топтунов обошел взглядом. Ничего опасного — обычные «новые русские», ожидают либо дружка, либо подружку.

— И как зовут нашего «общего друга»?

— Вячеслав… Слава…

Ваня демонстративно колебался. Соглашаться сразу — не резон, можно подставиться сыскарям из службы внутренней безопасности. С легкой руки министра они следят за всеми, без исключения, начиная с рядовых гаишников, обдирающих автолюбителей, и кончая важными генералами, которые оперируют несоизмеримыми суммами взяток.

— И что хочет от меня ваш Слава?

Я вкратце изложил задание, не раз и не два втиснутое в мою дурную башку Волиным.

Не прекращая маловразумительной беседы, мы медленно двинулись в сторону от остановки, по направлению, параллельному стоящей иномарки с топтунами. Остановились с расчетом на тонкий слух бандюг — надеяться на какое-нибудь устройство — глупо и ненадежно.

— Принимай, дружище, задаток, — «незаметно» я положил в карман Ванькиной ветровки врученный мне Волиным конверт с зелеными бумажками. — И вот ещё — надежное средство, которое поможет тебе получить остальные баксы, — рядом с конвертом удобно улеглась крохотная пробирка. — Двух зернышек хватит…

Иван дрожащими руками заколол карман английской булавкой. Он так талантливо играл трудную свою роль, что я на какое-то мгновение поверил в жадность и трусость молоденького лейтенанта. Поверил и ужаснулся: а если это не игра?

— Когда увидишь парня?

— Сговорился с одним вертухаем… Сегодня вечером… Часов в девять…

— Все ясно. Утром позвони. Не позже семи — в половине восьмого выхожу из дому на службу… И не трусь, дружище, не трепыхай нервы — они не восстанавливаются…

Сергеев ответил «вымученной» улыбкой и, не прощаясь, поплелся к входу в метро. Я выждал минут десять, проследил от»езд бандитской иномарки, экипаж которой торопился доложить хозяину о подсмотренном и подслушанном. Потом весело сбежал на перрон, вскочил в предпоследний вагон поезда и помчался домой. Успокоившийся во время разговора с Ваней минимагнитофон снова ожил и принялся тревожно подталкивать хозяина. Дескать, не тяни, беги в свою однокомнатную берлогу, доставай из карманов кассеты, заряжай меня и слушай, слушай внимательно, придавая каждому слову второе-пятое значение.

И я изо всех сил старался «не тянуть» — перескакивал с одного вида транспорта на другой, словно воздушный акробат с трапеции на трапецию. В под»езд дома влетел пулей, не ожидаясь лифта, побежал по лестнице…

Из кухни доносилась неторопливая беседа мужчины и женщины. Ромин разговаривал с моей квартирной хозяйкой. Речь шла, конечно же, обо мне.

— Не досаждает вам постоялец? — заботливо осведомлялся Славка. — Не устраивает ли пьянок, не водит сюда проституток?

— Кто ж его знает? — с тревогой в голосе отвечала Клавдия Петровна. — Ныняшняя молодежь — сами знаете какая… Навроде все в порядке, мебель не побитая, бельишко чистое… Спасибочко, хорошего мужичка порекомендовали… Ежели и водит каких бабочек — парнишка молодой, горячий, грех осуждать…

Сенцова жила этажем ниже у дочери, видимо, ежедневно наведывалась ко мне, проверяя чистоту и порядок. Ромин не исключал возможности «авторства» квартирной хозяйки в установке подслушивающих устройств, но, как говорится, непойманный — не вор.

Цилиндрики под настольной лампой, в телефоне и на карнизе были включены и исправно информировапли волинских «слухачей». Ромин знал об этом, держался соответственно.

— А как — с пьянками? — увеличивая волнительную заботу, жидкой кашкой расплывался капитан. — Пьет?

— А кто нынче не пьет? Мой покойный мужик говаривал: водку не потребляет один телеграфный столб — изолятороры поставлены вниз горлышком, водочка вытекает, не держится.

Славка внимательно выслушал древнюю байку, умудрился ни разу не улыбнуться.

— А вот и наш гулена! — радостно вскричал он, когда я появился на пороге кухни. — Приглашает в гости, а сам на службе задерживается. Дескать, приходи, когда меня нет дома… Звоню, стучу — никого. Вот и пришлось побеспокоить добрейшую Клавдию Петровну. Хорошо еще, что она имеет запасные ключи, без этого впору возвращаться не солоно хлебавши… Небось, срочная работа? — сочувственно обратился ко мне Ромин. — Все исполнил?

— Все, — устало вздохнул я. — Ты сегодня освободился раньше времени — не приболел ли, не дай Бог?

— Ни одного вируса не заглотнул, — рассмеялся Славка. — Температура — семьдесят два градуса, с женой пополам.

Сенцова поняла — она лишняя, друзья давно не виделись, им хочется пообщаться без свидетелей. Пора уходить. Поднялась, оправила юбку.

— Ну, я пошла. Дочка поручила постирать, погладить, ей недосуг, ныне в банке ох какие строгости, не отлучиться, не вздохнуть…

После ухода квартирной хозяйки я заперся на все три замка. Постарался сделать это с максимальным скрипом и шумом — пусть «слухачи» убедятся.

— Тебе просили передать десять тысяч баксов…

— За что? — удивился Ромин.

— За выход на лейтенанта и — в счет будущих услуг.

— Многовато, — артистически заколебался капитан. — Моя «цена», вроде, поменьше. Да и не сделал ничего особенного, так, по малости…

— Прибедняешься, дружище? Не волнуйя, все — впереди, успеешь наработать. К тому же, Сергеев — дорогой подарочек.

Во время обмена короткими словами и фразами мы отключили «жучек» на карнизе, уничтожили второй в телефонном аппарате. Оставили под настольной лампой, которую я «неловким движением» столкнул со стола. Видела бы Сенцова, как вдребезги разлетелся плафон — инфаркт обеспечен. Цилиндрик не пострадал.

— Гляди, Костя, — жучек? Это кто ж тебе подсунул? Неужели наши сыщики сработали? Если так, я под колпаком…

— Какой там колпак, — передразнил я трусливого капитана. — Давай поищем — может быть и в других местах присобачили. Выбросим на помойку — все дела… Ну, и артисты в МУРе, позавидуешь, на ходу подметки отдирают, подковки приделывают… Как думаешь, не лейтенант ли старается?

— Сергеев? Грешишь, Костя, парняга не то, чтобы слишком верный, нет, просто повязанный. В прошлом месяце получил небольшую взятку за передачу подследственному какой-то бумажки. Станет известным — может крупно погореть. Поэтому я и порекомендовал его — замаранный…

— Откуда тогда «жучки»?

— Внутренняя безопасность зарабатывает место под солнцем, — твердо заявил Ромин. — Вслепую забрасывают крючки, авось клюнет какая-нибудь плотвичка. Понесут её, бедолагу, торжественно положат на стол тому же министру. Вот, дескать, как мы отрабатываем доверие и… зарплату… Ничего страшного, выбрось из головы. Вначале я тоже, честно сказать, напугался, потом — поразмыслил… Пока «внутренники» нас с тобой не зацепили за жабры, можно спать спокойно. И не только спать, но и жить…

По замыслу, «слухачи» должны убедиться — наивные друзья уверены в том, что жучки принадлежат уголовке, у них нет ни малейшего подозрения в причастности Волина.

С час мы со Славкой ползали на коленках, простукивали пол, шевелили занавески, прощупывали обои, проверяли мебель. Так старатели на приисках разыскивают золотинки в породе, вот только наши «золотинки» совсем другого качества и назначения. В заключение отключили цилиндрик в настольной лампе.

— Кажется, все, — старательно отряхнул пиджак и модные брюки Славка. — Можно говорить открытым текстом…Принес?

На кухонный стол лег минимагнитофон, рядом — две кассеты.

23

Как я и предполагал, беседа Волина с аптечным препринимателем ничего нового не содержала. Слезливые просьбы Листика сократить размер «налога» встречали откровенные насмешки главы «крыши». Ссылки на предстоящее банкротство — наглый смех. Единственный «пунктик» привлек внимание.

«Почему-то Второв платит меньше моего, а у него — банк…»

«Второв — особая статья, с ним не равняйся.»

«А Пантелеймонов?»

«Тем более. Не хочешь платить — пожалуйста, сниму своих парней — сам разбирайся с рэкетирами…»

Заключение «дружеского диалога» заставило насторожиться.

«К тому же, ты провинился, а любая провинность вызывает наказание.»

«В чем? — голос „аптекаря“ испуганно завибрировал. — Всегда делал, как ты скажешь…»

«Наезжать на завербованного мною сыскаря кто тебе велел? Я?»

Небольшая пауза. Я представил себе, как побледневший бизнесмен ловит открытым от изумления ртом почему-то сгустившийся воздух, как таращатся его хитрые глазища.

«Тут дело, можно сказать, семейное, Семен Аркадьич… Когда-то сыщик повязал меня… Пришлось отсидеть…»

Волин несколько раз насмешливо помычал. На подобии коровы, в ясли которой вместо вкусной травы подсыпали песок.

«Не темни, меня не запутать. За тот случай ты сполна расплатился — три года Сутин пробалдел на зоне.»

В принципе я давно был уверен — покушение организовал Листик. Даже сейчас, когда мы «помирились», я физически ощущаю волну ненависти, исходящую от аптечного бизнесмена. Его беседа с Волиным — лишнее подтверждение. А вот почему у «крыши» на первом месте Пантелеймонов, на втором — Второв, и где-то на «запятках услужливый Листик. Сейчас это — вопрос вопросов.

Прослушивание записи беседы с банкиром несколько развеяли туман. Оказывается, дядя Светки — подставное лицо, фактическим владельцем банка является Волин, отмывающий через него грязные, окровавленные деньги.

В принципе, ничего удивительного: сращивание криминальных группировок с властными структурами и с банковским бизнесом — реалии нашего смутного времени. В данном случае банком руководит от имени и по поручению откровенного бандюги бывший партийный бонза, правоверный коммунист. Вот тебе и ещё одно «сращивание», ранее просто немыслимое. Бывший секретарь горкома партии — шестерка главаря бандитской группировки! Уму непостижимо! Для такого партбилет и номенклатурная должность всегда была непробивваемым щитом и надежной маскировкой. Лишившись этой защиты, Второв оказался голеньким, несчастненьким. Вот его и пригрел Семен Аркадьевич, внушил уверенность, помахал перед чутким носом баксами и использовал для своих целей. Зачем — тоже ясно: экссекретарь сохранил связи, которые необходимы новому хозяину.

Эта запись как бы просветила Волина, подняла его на несколько ступенек вверх. Обычная «крыша» с примесью примитивной уголовщины превратилась в самую настоящую банду оголтелых преступников,, имеющую свой собственный банк, свою вооруженную «гвардию», своих аналитиков и контрразведчиков.

Запись беседы Волина и Пантелеймонова вообще оглушила нас со Славкой.

Маг долго шипел, в нем — невнятные шорохи, непонятные шумы. Я догадался: хозяин накрывает на стол, готовит угощения для дорогого «друга». Звон стекла — упала со столика бутылка или фужер. Многослойная матерщина. Странно, при общении со мной Волин всегда обходился без ругательств, а тут…

«Тебе из железной кружки пить, паскуда, так тебя и перетак! Не умеешь вести себя в приличном обществе, отправляйся в бардак!»

«Извини, случайно… Я заплачу… Куплю новую…»

Молчание. Судя по звукам — «друзья» насыщаются, пьют.

«Куда девался все-таки обещаный мне сертификат на акции Росбетона?»

Я насторожился на подобии охотничьей собаки, почуявшей дичь. Машинально положил руку на плечо Ромина, крепко сжал его.

«Я ведь уже говорил — выписан на Севастьянова…»

«Слышал. Твой Севастьянов уже отчитывается перед Богом. Мне не он нужен — сертификат… Что сказала Слепцова?»

«Сперва молчала. Только молила оставить живой. А вот когда отнесли её в ванну и принялись окунать в воду с головой, заговорила… Вартаньян заставил выписать сертификат. За это дал бабе стопку баксов…»

«У тебя в Росбетоне кто командует: генеральный директор или дерьмовый экономист?»

Виноватое молчание. Я, будто на яву, вижу бодрого, деятельного Пантелеймонова, опустившего голову, перебирающего тонкими пальцами пуговицы на пиджаке. Вот кто, оказывается, задушил пожилую женщину!

«Почему молчишь, падла? Не вернешь мне украденное — сам знаешь, что я с тобой сделаю!»

Поток самого гнусного мата, змеиное шипение, сменяющееся ревом зверя, жаждущего добычи.

«Пощади, Семен Аркадьевич… Ведь я все сделал, что можно. Даже на убийство пошел — думал сертификат находятся в сейфе Сурена… Слепцову тоже…»

Господи, сколько накручено было версий — ни одна не оправдалась. Кто мог подумать, что Вартаньяна убил генеральный директор? Привычка нумеровать версии у меня в крови… А эта какая по счету?… Последняя.

«Называется подвиг совершил, безмозглая скотина! Подколол Вартаньяна, а что толку? Мои шестерки поджарили бы его на огоньке, отполировали брюхо утюгом — раскрылся бы, никуда не делся.»

«Я его вначале добром просил, а он… Вот и пришлось… Не я его, так он бы меня… Подскажи, как теперь поступить?»

«Аннулируй выданный Севастьянову сертификат, выпиши новый — на меня! И не тяни, не заставляй принимать другие меры!»

«Но как это сделать?… Сертификат в сейфе то ли у Фомина, то ли у Никанорова… Не устраивать же налет на Думу…»

«Твои проблемы, дерьмо вонючее! Я и без того слишком долго ожидал, больше не намерен… Понял или пояснить другими словами? Даю тебе, тварь, неделю сроку, не выполнишь — пожалеешь, что на свет народился.»

«Выполню… Не знаю как, но — выполню.»

«Вот это другой разговор, за него стоит и выпить и закусить…»

Длительное молчание, слышны только горестные вздохи Пантелеймонова и громкое отрыгивание Волина. Изредка — бульканье наливаемого в рюмки коньяка.

«Знаешь, чего я больше всего боюсь, Семен Аркадьевич?»

«Ну?»

«Твоего зека-сыщика… Не верю ему, честно признаюсь, не верю. Пытался однажды убрать — не получилось… Хваткий он парняга, юркий, думаю, деда Ефима взяли не без его наводки.»

Так вот кому я обязан покушением в ночном парке! Ничего, дорогой Вацлав Егорович, теперь — твой должник, расплачусь сполна, с процентами, дай время. Только непонятно, кто именно дважды покушался на меня: Пантелеймонов или Богомол? А может быть, «двойной тягой»?

«Как взяли? Он же — в больнице?»

«Уже — в изоляторе… Позавчера переселили. Как хочешь, но Сутина я побаиваюсь…»

«Нашел кого бояться, — звучный смех походит на рев гиены. — Доживает твой супротивник последние денечки. Выполнит одно мое задание — отправится догонять Вартаньяна. Да не один — вместе с подружкой, которая переправила в Москву сертификат.»

Ромин многозначительно поглядел на меня. Дескать, все понял, пояснений не требуется? Я успокоительно снова сжал его плечо.

«Какое задание? — всполошился Пантелеймонов. — Продаст он тебя, не задумываясь, продаст. Может быть сейчас сидит в уголовке и пишет…»

«В уголовку Сутину нет хода, там его вычислили и выбросили… Спасибо за предупреждение — учту… Пока он мне нужен.»

Все, запись кончилась, магнитофон умолк. — Спасибо, Костя, здорово помог. Завтра же возьмем Пантелеймонова. А перед его арестом переправим тебя в глубинку.

— Переправим, — зло передразнил я Ромина. — А как же быть с Иваном? Тоже — в глубинку? Тогда конец задуманной операции. Волина не повяжешь — никого не убивал, не пытал, за организацию преступления наказаний не предусмотрено, сам знаешь. Он чист, как новорожденный, не успевший ни одной пеленки обмарать… И потом Волин ясно сказал по моему адресу: пока нужен. Сколько продлится это «пока», трудно сказать, думаю, столько, сколько проживет на этом свете зловонный Димыч.

Ромин разочарованно вздохнул.

— А я уже собрался завтра же организовать похороны по первому разряду. С плакальщицами и салютами… Придется отставить.

— Придется… А как ты об»яснишь арест генерального директора Росбетона? Пред»явишь запись его собеседования с главой «крыши»? Сразу меня высветишь…

— Ничего подобного. Пантелеймонова заложил… дед Ефим. Об этом с моих слов ты завтра в обед доложишь хозяину. Так, мол, и так, купленный капитан Ромин начал отрабатывать полученные денежки, сообщил: с подачи деда Ефима он вынужден арестовать вашего лучшего «друга» Пантелеймонова… Годится?

— Только на первый взгляд. Волин — не безмозглая курица, которая только и знает, что копаться в дерьме, он — думающий мужик. Короче, нужно порасмыслить…

— Для того, чтобы мозги у тебя быстрей проворачивались, должен сообщить важную новость…

Показалось, что Славка стал выше ростом. Выпятил цыплячую грудь, поднял голову на подобии петуха, приготовившегося кукарекать.

И закукарекал.

— Приказом министра внутренних дел тебе возвращенно звание старшего лейтенанта милиции и ты восстановлен в уголовном розыске… Пока без оглашения… Доволен?

Еще бы не доволен! Зековское прошлое, позорное и страшное, будто растворилось в небесной голубизне — я задохнулся от радости. Теперь бы ещё приезд Светки, её ворчание, требование покормить, приголубить — вряд ли можно найти в России более счастливого человека.

Кажется, ангел в виде Славки не исчерпал счастливые новости. Только почему-то нахмурился, стыдливо отвел в сторону глаза.

— Мне поручили передать тебе ещё кое что… Похоже, ты с дурацкой настойчивостью полез в самое, что ни на есть, осиное гнездо… Заботясь о твоем здоровьи и сохранности, начальство приказало не трогать деятелей из Госдумы…

— Как это не трогать? — изумился я. — Там же прорисовывается самое основное, связанное и с Волиным, и с убийствами… Ничего не понимаю…

— Нам с тобой не положено понимать, — почти прикрикнул Ромин. — Получил приказ — выполняй, вот и все тонкости. Лично я ухожу в глухую защиту и тебе советую сделать то же самое… Гляди, Костя, накличешь на свой зад очередную беду, похлеще дела со взятками… Завяжешь думские делишки?

— Ну, если ты так советуешь и начальство приказывает — завязываю, — согласился я, про себя давая клятвенное обещание ничего не завязывать.

— Молоток, дружище… А со званием и должностью — поздравляю!

— Спасибо…

— Можешь не трепыхать крыльями и не кричать «Служу Советскому народу и родной партии», — смешливо предупредил Славка. — И без того ясно, что — служишь… Итак, столковались. Пантелеймонова я завтра же беру, а ты сообщаешь эту волнующую новость своему, дьявол бы его забрал в преисподнюю, хозяину. Димыч продолжает отравлять воздух своей камеры, Иван ссылается на трудности, но обещает при малейшей возможности отправить подследственного к прадедушкам… Так?

— Так…

И все же Ромин колебался — задумчиво бродил по комнате, перебирал обезвреженные «жучки», включал и выключал магнитофон, Что то его тревожило, какие-то неясные предчувствия не позволяли покинуть меня.

— Что тебя мучает? — нарочито недовольно спросил я. — Сам не идешь отдыхать и мне не позволяешь отбиться.

— Ты твердо решил завтра идти к Волину?

— Кажется, мы обо всем договорились. Пока Димыч — в целости и сохранности, мне бояться нечего. Зато постараюсь поглубже проникнуть в замыслы бандитов… Многое ещё не ясно. Хотя бы связь Волина с депутатами, связь и противостояние…

— Мы ведь уже договорились…

— Ладно, ладно, успокойся — позабыл… Что еще?

— Окно твоего кабинета, кажется, выходит на улицу?

— Точно… А зачем тебе мое окно? Пристроить «жучка» или поглядеть издали, чем занимается возрожденный сыщик?

— Прекрати шутить, баламут! — беззлобно прикрикнул Славка. — Договоримся таким образом: при малейшей опасности, даже намеке на опасность, откроешь фрамугу… Мне Иван говорил — она у тебя всегда закрыта. Жаль, нельзЯ воспользовться мобильником — твои «дружаны» мигом заподозрят неладное… Сделаешь?

Вот доставала, везде ему чудятся опасности. А вот я, между прочим, абсолютно спокоен, уверен в благополучном завершении операции. Когда омоновцы повяжут музыкантов-ремонтников.

Заручившись моим твердым честным словом выполнить его просьбу, Ромин ушел.

Всю ночь я не сомкнул глаз, в темноте, не зажигая света, бродил по комнате, натыкаясь на мебель, выкурил две пачки сигарет, выпил с десяток банок импортного пива. Слава Богу, не было водки — свалился бы на пол в усмерть пьяный или провел бы ночь в обнимку с унитазом.

То ли подействовало предстоящее возвращение в лоно родной уголовки, то ли — надежда на восстановление глупо оборванных отношений с главной технологиней Росбетона, но фантазия разгулялась во всю. В основном, наряженная в розовые одежды.

24

Невыспавшийся, но, как никогда раньше, бодрый, утром приехал на Цеховую улицу и гимнастическим шагом вошел в «музыкальную мастерскую». Ничто не предвещало трагедии. В комнате приемки инструментов вместо Димыча сидел за столом его коллега — такой же мордатый, с такими же патлами нечесаных волос. Склонился над квитанциями и отчаянно зевает. В ответ на мое приветливое пожелание доброго утра буркнул нечто похожее на матерщину. Даже головы не поднял, скотина.

Первая примета предстоящих неприятностей. Обычно боевики-«музыканты» относятся к главному аналитику, если и без особого дружелюбия, то и без злости. На этот раз — откровенное «противостояние».

Главное — не показать тревоги, вести себя точно так, как обычно.

Напевая развеселую песенку про чижика-пыжика, я прошел знакомыми коридорами и переходами, открыл дверь в свой кабинет. Новых заданий не было, старые все отработаны и переданы хозяину, делать совершенно нечего. Разве только помечтать о будущем — совместной жизни со своевольной Светкой, любимой работе, из которой меня выдернули бандюги. Короче, есть о чем подумать, что спланировать.

Странно, но Волин не вызывает меня и сам не приходит. Будто начисто позабыл о существовании начальника аналитического отдела. Неясные предчувствия снова шевельнулись во мне и я вспомнил о фрамуге.

Если мои предчувствия оправданы — меня не выпустят из здания. Значит, нужно проверить. С независимым видом вышел из кабинета и направился в сторону «приемного» помещения. Дошел до поворота и остановился. Прислонившись плечом к стене стоит один из «ремонтников» с автоматом. Впервые вижу в волинском офисе вооруженных людей…

— Что-нибудь случилось?

— Хозяин приказал.

— Мне нужно выйти по делам…

— Не велено. Хозяин сказал.

По— моему статуя Апполона Бельведерского намного разговорчивей этого болванчика. Видя, что я попрежнему стою перед ним и не собираюсь возвращаться к себе, парень сделал легкое движение плечом и автомат послушно нацелился мне в грудь.

Я резко повернулся и зашагал к кабинету босса. Открою без стука дверь, с возмущением выскажу все, что я о нем думаю. Работаешь, стараешься, «покупаешь» за бесценок старых друзей из угрозыска и вместо благодарности…

Возле кабинетной двери — ещё один мордоворот и тоже — с автоматом.

— Не велено…

Пришлось возвратиться в свою комнату — вошел, оставив дврь приоткрытой. Будет идти Волин — перехвачу. Так просто не сдамся. Все сделано аккуратно, все продумано, комар носа не подточит. Перед «музыкальными» бандитами я чист до прозрачности.

Хлопнула дверь в коридоре, послышались голоса. Тревожный — Волина, и радостный, захлебывающийся от удовольствия… — Листика. Примчался аптечный предприниматель ни свет, ни заря из Кимовска… Зачем?

Я прислушался.

Собеседники остановились возле моего кабинета. Будто я уже труп, недвижимый и безгласный, можно не таиться, не прятаться.

— У меня в угрозыске — шестерка, надежная, давно купленная. Верю ему, как себе самому… Деда Ефима допрашивал капитан Ромин. Он же его и повязал прямо в больнице… И ещё — сегодня поутру должны арестовать Пантелеймонова… Говорил тебе: Сутин продаст, а ты не верил…

— Спасибо, дружан, открыл глаза. Этот падла вонючая от меня не уйдет. О Сергееве не слышал? Лейтенант Иван Сергеев, — по слогам повторил Волин.

— Я ведь в кабинете тебе говорил — сыскарь, в одной упряжке с Роминым работает. Мой шестерка сказал: приставлен к Сутину для охраны и связи…

Все ясно, пора спасаться. Я выглянул в окно. По тротуару расхаживал «музыкант», без автомата, но можно не сомневаться — в кармане пистолет. Ходи, ходи, скот, я не собираюсь бежать через окно. А вот фрамужку открою, авось, Иван засечет тревожный сигнал подопечного.

Забрался на стул и стал дергать чертову фрамугу. Она не поддавалась, будто её приклеили к раме… Ага, гвоздь держит! Ну, это не проблема. Перочинным ножом отогнул шляпку, дернул… Все!

Сойти со стула не успел. В настежь открытых дверях оскалил зубные протезы Волин.

— Жарко стало, сыскарь? Решил проветриться? Или… сигнал подаешь? — захлопнул он пасть и бросил за спину. — Взять его! Скорее закройте фрамугу.

В кабинет ворвались «музыканты». Человек восемь. Набросились на меня, как свора лягавых на загнанного лося. Ударом ноги я отправил первого в угол, второго оглушил сильным ударом стула, третьего послал в нокаут… Но разве один человек, будь он физически крепким и подготовленным, может совладать с накачанными парнями? И тем не менее, я изо всех сил защищал открытую фрамугу. Захлопнут её поеждевременно, не дойдет до Ивана сигнао тревоги — все пропало…

Меня свалили на пол, ударом по голове отправили в беспамятство.

Очнулся привязанным к стулу. Веревки впились в тело, голова раскалывается. Напротив, тоже на стуле, сидит Волин.

— Пришел в разум, сыскарь? Отлично. Поговорим… Спасибо Листику, открыл тебя, падла. Надо бы сразу отправить следом за Вартаньяном, да вот захотелось на прощание побазарить…

— О чем? — с трудом шевеля кровоточащими, распухшими губами, спросил я. — По моему, все ясно и без базара…

Говорю для того, чтобы протянуть время, дать возможность Ивану позвонить в МУР, вызвать помощь. Единственная надежда. До чего же не хочется «новорожденному» старшему лейтенанту отправляться на тот свет, в бессрочную командировку.

— У тебя, сыскарь, имеется два выхода. Первый — выдаешь свои связи. Не с уголовкой — там все ясно и понятно, с помощниками Севастьянова. Сделаешь — аккуратно пристрелим, не почувствуешь. Второй выход — станешь молчать. Тогда познакомишься с моими ребятками, отведаешь раскаленных игл под ногти, поджаришься под утюжком. Уверяю тебя, все равно все выложишь… Выбирай.

Садист вынул из бокового кармана фляжку, отвинтил крышку, плеснул в неё коньяк. Выпил. Закурил. Делал все это медленно, с наслаждением, не сводя с меня настороженного взгляда. Как подействовала на подопытного кролика «иньекция» сильно действующего лекарства? Типа раскаленных игл и палки, загнанной в задний проход.

— Нужно подумать, — с максимальной нерешительностью проговорил я. — Минут двадцать-тридцать…

Ноги свободны — поджать их, а потом выбросить, целясь под вздох… Глупо. Возле дверей застыл «приемщик» с автоматом, он не останется безучастным свидетелем… Предположим, выйдет — что я сделаю со связанными руками?

— Многого захотел, дерьмо подзаборное, больше десяти минут не дам.

Волин задрал рукав рубашки и принялся демонстративно вслух отсчитывать минуты. На третьей или четвертой минуте считать надоело.

— Послушайте, Константин Сергеевич, — перешел он на «культурную» схему общения. — Вы проиграли. А проигравший, как известно, платит. Признаюсь, я малость сблефовал — ни смерть, ни пытки вам не грозят. Мало того, договоримся — получите солидное вознаграждение.

— Зачем вам потребовался аппарат Думы? Неприкосновенность?

Разговор напоминает беседу двух добрых друзей. Но это кажушееся благополучие меня не обманывает. В любую минуту может произойти взрыв.

— И она — тоже, — добродушно согласился главарь банды. — Буду предельно откровенен. Задумал выставить свою кандидатуру вместо Севастьянова. И не только по причине депутатской неприкосновенности. Сами подумайте, кто я сейчас? Преступник, которого в конце концов отправят на зону, человек без будущего и… без настоящего. Кусок дерьма, плавающего в зловонной луже… Возьмем того же Севастьянова — полный дурак, не способный отличить правой ноги от левой. Чем я хуже его?

Семен Аркадьевич раскраснелся, в глазах замерцали алчные огоньки. Красочные картины будущей обеспеченной жизни подавили обычную настороженность. Да и чего ему бояться? Зек-сыщик связан, оружия у него нет, а вокруг — верные боевики-шестерки.

— Порешили?

Все же придется драться, подумал я, поджимая под сидение стула напряженные ноги, не подставляться же волинским палачам. Погибать, так с музыкой, желательно — бодрой, маршеобразной, терпеть не могу похоронных мелодий.

— Сожалею, но разговора у нас не получилось. Согласиться не могу. Впрочем, как сейчас принято выражаться, возможны варианты…

— Все, — поднялся Волин, вытаскивая из кармана пистолет. — Твое время кончилось. Будешь говорить или позвать ребяток?

— Говорить, — твердо сказал я, с наслаждением услышав шум в дальнем конце коридора. — Повтори, пена морская, что ты хочешь услышать?

Волин насторожился, подошел к двери. Со стороны приемной комнаты — глухая автоматная очередь. Одна… вторая… Молодец, Ванька, сработала фрамужка…

Боевик выскочил за дверь, послал длинную очередь по коридору. Будто подмел его. Мы с Волиным остались вдвоем.

— Молись Богу, падла!

Даже в минуту смертельной опасности, когда омоновцы штурмуют его офис, а шестерки разбегаются на подобии тараканов при включенном свете, Волин не изменил своей привычке покуражиться над беззащитным человеком, продемонстрировать свою власть.

Ствол пистолета медленно поднимается. Будто ощупывает мое тело. Ноги, потом замирает на уровне паха, перемещается к животу. Садистская улыбка искривила губы садиста — он наслаждается страданием связаного человека, ищет на его лице мученические гримасы.

Не дождется! Я не для того, чтобы ускорить глядящую на меня из дула «макарова» смерть — для того, чтобы не показать испуга, поливаю мерзавца отборным матом.

Палец застыл на спусковом крючке, напрягся. Сейчас выстрелит!

Мои ноги выбросились из-под стула, будто их вытолкнула освобожденная пружина. То ли сказался длительный перерыв в тренировках, то ли я ослаб, но — промахнулся, задев одной ногой плечо противника. Вторая ушла в «молочко».

Истошный вопль пронизал коридоры и переходы. Вслед за ним — несколько коротких автоматных очередей.

Волин выглянул в коридор, повернулся и выстрелил. Я резко бросил тело в сторону. Боль обожгла плечо. Больше стрелять бандиту не дали — омоновец достал его пулей прямо через оконное стекло. Теряя сознание, я увидел, как противник разодрал на груди скрюченными пальцами рубашку и свалился к моим ногам…

Очнулся в больничной палате. Рядом сидела Светка и смотрела на меня, не замечая бегущих по щекам слез. Возле окна оперся на спинку соседней кровати Славка Ромин. Возле дверей скромно устроился Ваня.

Жизнь продолжается, счастливо подумал я, и снова потерял сознание…

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

23

24