«Товар для Слона»

Хазарин Андрей Товар для Слона

Пролог Три мазка на новом холсте

Телефон зазвонил поздно, уже в одиннадцатом часу. Трубку сняла Ася. Все-таки она у себя дома, а я ещё чувствую себя гостем, в конце концов, только две недели прошло, как тут появился (хотя две недели насыщенные получились, нормальным людям не на один год приключений хватило бы, да и мне тоже, скажу прямо; тридцать семь — не тот возраст, когда тянет на подвиги, поздновато я ввязался в игры со стрельбой). И не то чтобы я такой деликатный был (ах, неприлично, мол, когда у одинокой женщины дома мужской голос по телефону отвечает) или такой осторожный (теперь уже прятаться не от кого: главный враг убит, прочие, думаю, боятся шевельнуться, если уж сам Слон пообещал защиту). А просто… по сути ведь, вскочил я в чужую жизнь на ходу, мало ли кто ей может звонить, пусть сама решает, кого и когда информировать о моем наличии.

— Вадим, это тебя!

Вадим? Значит, кто-то посторонний. Не из общих друзей. Впрочем, общих друзей у нас с ней в буквальном смысле раз-два и обчелся: Ирина, из-за которой вся каша заварилась, да Жека Батищев, Асин сотрудник, мой дружок ещё по училищу — помогал эту Иру выручать. Правда, на днях познакомила Ася меня со своей любимой Надеждой Павловной. Обширная дама. И хоть Игорь у неё тоже не скелетик, но за ней теряется, одну бороду и видно. Асе, как я понял, они друзья близкие, но мне ещё присмотреться надо — пока что, как говорят в народе, «мы с нею вместе не служили».

— Слушаю.

— Вадим Андреич? Это Алексей, бригадир. С вами будет говорить Борис Олегович.

Бригадир сиречь командир бригады боевиков. А Борис Олегович — это лично Слон! Ну-ну…

— Вадим Андреич, Дубов беспокоит. Простите за поздний звонок — только вернулся. К Ланским ходил на девятины…

На последних словах голос Слона приобрел подобающий случаю сдержанно-траурный оттенок.

Ланского, известного мне как Иван Иваныч, моего бывшего начальника по СИАМИ, нечаянно пристрелили боевики Слона, когда спасали нас с Аськой от Мюллера. Думаю, на девятинах Слон о своей роли не упоминал. Впрочем, комментировать я не стал — вежливо промолчал.

— И вот, знаете ли, появился некий импульс… порыв… — продолжал краснобайствовать Борис Олегович, — совершить небольшое сентиментальное… паломничество… к месту усыпновения. Так не захотите ли составить компанию? Завтра, скажем, часиков в десять утра. Естественно, с уважаемой Анной Георгиевной. Если, конечно, я этим не нарушаю ваши планы…

Были у меня планы, отоспаться, скажем. Неделя беспрерывной беготни не так-то просто оформить фирму — очень к тому располагала. Но «когда пристав говорит садитесь, как-то неудобно стоять». Лучше по повестке, чем приводом. А кроме того, нам с ним, похоже, ещё работать и работать, как говаривал комендант Зубо. Слон-то нас спас, даже денежек дал за кое-какую интересную информацию, а то на какие шиши мы бы фирму открыли? Но только работать нам придется у него под крылышком, а точнее говоря — под пятой.

— Хорошо. В десять — где?

— А мы попросим Алексея Глебовича за вами заехать. Белый «рекорд», номер 227-27. Ровно в десять у вашего подъезда.

— Нет, пусть в десять ноль три едет мимо гастронома у входа в метро. Я буду голосовать.

— Так учили? — иронично отозвался Слон. — Ну-ну. Впрочем, как угодно. До завтра. — И положил трубку.

Именно так мне угодно. Не те связи, которые хочется рекламировать. Бандиты — они бандиты и есть, пусть даже в рафинированном бизнесменском оформлении. А голоснуть у метро — мало ли кто остановится, случайное дело.

* * *

Борис Олегович Дубов, более известный в городе Чураеве под кличкой Слон, «де юре» числился хозяином скромной научной консультационной фирмы «Элефант» (о чем в Чураеве мало кто знал, как и о его ученой степени кандидата химических наук). Известность же и кличку приобрел он не за «де юре», а за «де факто». Борис Олегович был одним из двух самых могущественных дельцов в городе. Другим считался некий Арсланов, причем даже в самых осведомленных кругах не сложилось единого мнения по вопросу, кто из двоих первый, а кто всего лишь второй (круги менее осведомленные отдавали предпочтение Арсланову — как же, свой банк, торговые центры и все такое прочее, — но люди серьезные понимали, что не обязательно большому человеку играть на гармошке у прохожих на виду). Впрочем, ответ на этот вопрос Дубова не интересовал. Его не устраивала сама постановка вопроса: он не хотел быть ни первым, ни вторым, он хотел быть «единственным». В этом он видел свою стратегическую цель, сверхзадачу, если угодно, именно она составляла предмет напряженной деятельности его недюжинного и изобретательного ума.

Однако же стратегия без тактики бессильна. Достижение стратегической цели возможно лишь путем своевременной постановки и правильного решения конкретных тактических задач при безошибочном информационном и материальном обеспечении. Вот потому-то Борис Олегович сию минуту не думал об Арсланове — он размышлял о Колесниковых. Умело, оказывается, очень умело организовала дело мадам. Мадам!.. По виду и не скажешь — пигалица. Воробьишка. А вот поди ж ты. Да и господин Колесников экземпляр штучный. Зицпредседатель Фунт ему бы пальца в рот не положил. Растет молодежь. Любопы-ытная пара. Надо хорошо присмотреться.

В самом деле, Манохин в своей «Татьяне» организовал бизнес остроумно и не без изящества, на семейных и дружеских связях, при минимуме посвященных — а эти двое сумели разгрызть и отработать обе линии: и поставку живого товара, так сказать, рабочей силы, в азиатские бордели через манохинское брачное агентство ИФЦ, и встречные поставки героина. Хороший был бы скандальчик, выплыви все на свет Божий: господин Манохин со своей супругой-сообщницей отправились бы в места не столь отдаленные (в самом деле, теперь-то держава своих нашаливших граждан в Сибирь не высылает), а тестюшка, господин полковник милиции, загремел бы под фанфары… Но вмешалась благосклонная фортуна, позволила делу попасть в разумные руки — и все обернулось наилучшим образом для всех заинтересованных сторон… хотя, возможно, Манохин с женушкой и тестюшкой ещё не поняли своего счастья…

Но, независимо от всего прочего, не исключено, что господин Колесников и его мадам — пара действительно перспективная. По сути, всего вдвоем… если не считать таинственной информационной сети, которую сумела организовать и задействовать пигалица…

Хотя почему же так сразу пигалица? В конце концов, небезызвестная В. Милосская (подобную манеру шутить Борис Олегович заимел с тех пор, как обнаружил в каталоге некоей библиотеки «Гептамерон» Маргариты Наваррской под записью «Наваррская М.») росточку имела ровно 160 сантиметров. Ну, допустим, у Анны Георгиевны формы не те, но, кроме Венеры, была на свете ещё и Артемида, она же Диана… Интересно бы узнать, какой цвет волос приписывали древние богине-охотнице? Уж не рыжий ли?

Борис Олегович вдруг обнаружил, что у него приоткрылся рот и язык облизывает нижнюю губу. Шевельнул левой бровью, мысленно похлопал себя по плечу снисходительным жестом. Сделал в памяти помету Nota Bene — и отложил на потом…

* * *

Ася ехать категорически отказалась.

— Не хочу! И Слона с его хоботом сальным видеть не хочу…

Ну художница слова! Но, видимо, что-то углядела. Умеет.

— И не то место, и не те воспоминания, которые хочется пробуждать, и вообще, родители велели прибыть на дачу, огурцы поспели. Короче, не поеду. Отправляйся один…

В Сады приехали хоть и двумя машинами, но практически одновременно.

Слон устроил на месте форменный допрос. Ему было интересно, как мальчишке, он забыл свой имидж вальяжного барина, резво перебегал с места на место, расспрашивал, что видно было, и где остановился наш «Москвич», и откуда стреляли.

Я сориентировался не сразу: тогда, десять дней назад, мы попали сюда поздно вечером, после нескольких часов метаний по городу на угнанной машине; водили за собой сперва слежку, потом откровенную погоню, пока Алексей готовил здесь засаду… В темноте Сады напоминали дремучий лес, расстояния представлялись больше, кусты выше, а дома массивнее. А сейчас, при свете дня, все выглядело совсем по-другому. Но тут случайное облачко наползло на солнце, вокруг помрачнело, и я вдруг узнал над одной из крыш хрупкий скелет телевизионной антенны — тогда, ночью, небо за ней мне показалось каким-то буроватым… и угол забора, за которым я сидел на корточках и смотрел на зловещий длинный пистолет в руках у Мюллера… а потом снова полыхнуло в глазах — это когда я свалил его подножкой, он выронил оружие, но встретил меня двумя ногами в солнечное сплетение… и хлесткие брызги по щеке выбитых пулей комочков земли, и треск разбитого мобильника во внутреннем кармане куртки, и жесткую упругость спускового крючка под пальцем…

Господи, до чего же мне повезло! Тогда, в горячке, я ничего толком не прочувствовал, но сейчас, когда вспомнились холодные светлые мертвые глаза, я вдруг понял, как близко была «она.» Меня передернуло — но сразу пришло на смену другое чувство: да, смерть была рядом, но я не ждал её покорно, я бился — и это «его» мертвые глаза уставились в ночное небо, а не мои! Только теперь, через десять дней, на меня в первый раз накатило ощущение победы в бою, бешеное, дикое, до багровости в глазах, до повисших у колен скрюченных пальцев…

* * *

Борис Олегович не сводил глаз с Колесникова. Тот вначале вел себя сдержанно, говорил по-военному скупо — не говорил, докладывал, — но вдруг, в какой-то важный для него момент, лицо заиграло, в нем появились отблески чувства — и Дубов ощутил, как его самого захватывает и несет… Это длилось несколько секунд, потом Колесников выпрямился, расслабились скрюченные пальцы, он неловко тряхнул головой… И Слон подумал, что, кажется, смог бы понять прелесть вуайеризма.

Дубов перевел дух. Да, напрасно подозревал. Никакого обмана не было. Это человек честный и искренний. Хотя, с другой стороны, вовсе не простофиля — сие он вполне убедительно показал в тот же вечер, когда так успешно сумел продать свой товар и войти в дело… Конечно, все его ходы и уловки видны были насквозь, но парень не вцепился когтями в предложенные деньги — и немалые! — он тоже просматривал собеседника, ему было что предложить на продажу, было чем расплатиться за собственную жизнь и жизнь своей прекрасной дамы, и он сумел выдавить из контрагента не просто деньги и не просто жизнь — он сумел заполучить право на активное существование под крылышком у Слона! И торг вел вроде бы честно и открыто, но не без ловкости и хитрости. Тем, собственно, и привлек…

Что ж это выходит? Честный и искренний человек, отличающийся хитростью и ловкостью? Не сочетается.

Борис Олегович искоса взглянул на Колесникова. Тот смотрел в сторону, нервно курил в кулак, глубоко затягиваясь, и видно было, как постепенно успокаивается у него дыхание.

Странно. Совершенно открытый, все на лице, как крик души на заборе, так где же за этим зеркалом прячется тот деловой и умный? Странно. А значит, все же подозрительно… Неужели цирк, неужели такой лицедей?

Тем временем сзади вынырнул Алексей с фляжкой в руке, протянул Колесникову, тот растерянно поднял глаза, потом кивнул, сделал глоток, резко выдохнул.

Алексей вернулся к хозяину, лаконично объяснил:

— Непривычный. Не стоило его сюда привозить.

— Но в тот вечер, — отозвался Дубов, — у меня… он держался очень уверенно, даже нагло…

— А он был только-только после драки, на волне… ну, раздухаренный.

— Подробнее! — приказал заинтересовавшийся Дубов.

— Ну, я так понимаю: те ребята, манохинские, на него с его женщиной наехали, он как-то отбился, даже тачку у них угнал, потом по городу водил, пока мы обставляли территорию, потом сам в драку влез и положил не кого-нибудь — Короля Артура! И тут же к вам попал, и что-то вы ему сказали, не знаю, меня там не было, он почуял опасность — и снова стал биться. Правильные у мужика рефлексы, он бы в нашей профессии далеко пошел, если б помоложе был…

Любопытная версия, подумал Дубов. Однако Алексей — психолог! Кто бы мог подумать! Но, по-видимому, прав. Спору нет, у него были все возможности изучить психологию бойца…

Борис Олегович не стеснялся учиться у кого угодно. Понимал, например, что в данном случае его познания не сравнить с жизненным опытом Алексея, и был готов прислушаться и использовать. Но тут же дополнил выводы бригадира собственными соображениями: способный человек с душой бойца может пойти далеко и в других профессиях…

И ещё одну деталь отметил про себя Дубов: покойный Кононенко… э-э… Артур Митрофанович, начальник охраны многоотраслевой фирмы «Татьяна», для своих сотрудников был Мюллером, то бишь главой гестапо. А вот истинные коллеги по профессии звали его куда уважительнее — Король Артур! Говорит о многом. И заставляет смотреть на Колесникова куда более внимательно…

* * *

Бригадиров бальзам на семи травах подействовал. Я ощущал, как постепенно расслабляюсь, как мир возвращается на круги своя. Слон с каким-то зализанным типом ходил по участку Иван Иваныча — вроде бы о покупке садика толковали. Алексей следовал за ними в нескольких шагах. Все группа то скрывалась за постройками и деревьями, то неожиданно появлялась на открытом месте. Я тоже зашел на участок, огляделся, прикидывая, где тут могла прятаться Аська, пока я из-за угла следил за перестрелкой, а потом дрался с Мюллером. Прошел по дорожке в северную сторону, остановился, снова закурил.

Участок доходил до самого оврага. От невысокой — по грудь проволочной изгороди спускался довольно круто вниз откос, поросший травой и кустами дикой маслины. На противоположном склоне ярусами, как сакли, тянулись кооперативные гаражи. Справа, подальше, выглядывал край высокого моста через овраг — там проходила главная дорога на Новоалексеевку. Чем-то меня это зрелище раздражало: и не дикая природа, и не законченная цивилизация. От крохотного ручейка на дне даже журчания не доходило — зато доходила гнилая вонь. Не нравилось мне это место…

За спиной кашлянули. Я оглянулся.

— Да, неприглядная картина, — сказал Слон. — Хотя, если склон террасировать и засадить тенелюбивыми растениями… Едемте, Вадим Андреич, дела наши окончены, а любоваться здесь действительно нечем…

Бригадир Алексей придержал дверцу перед хозяином, я открыл себе сам, сел рядом со Слоном на заднее сиденье, Алексей устроился возле водителя (вторая машина куда-то исчезла). Вырулили на центральный проезд, неподалеку от ворот остановились.

— Вот здесь это… — виновато буркнул Алексей.

Слон огляделся, кивнул головой, показал рукой — езжай, мол, и философски заметил:

— Нужно учиться доверять контрагенту — и не иметь дел сконтрагентами, которым доверять нельзя. Ланского подвел ленинский принцип «доверяй, но проверяй». Вот что значит догматический подход к великому учению…

Я понял, что имеет в виду Дубов. Когда потребовалось выручать нас с Асей от людей Мюллера, Иван Иваныч обратился за помощью к Слону — это по его заказу фирма СИАМИ, где я тогда трудился, поручила мне расследовать делишки Манохина. И было бы все нормально, но Иван Иваныч перестраховался. Видно, опасался, что я сговорюсь с заказчиком напрямую, а СИАМИ останется с носом. А может, это его начальник, неведомый мне Петр Петрович, таким предусмотрительным оказался… Короче, прибыл Иван Иваныч на место событий лично — и получил пулю в лоб. И Андрюше, его шоферу, досталось. Правда, есть надежда, что выкарабкается. Хороший парень, мы с ним сработались…

Тем временем Слон скомандовал в своей подчеркнуто вежливой манере:

— Антон, давайте-ка выедем на мост…

Шофер, не нагличая, пропустил троллейбус, вышел с левым поворотом на Проспект, плавно обогнул клумбу, свернул направо — по сторонам дамбы поплыла сплошная зелень садов. На мосту Антон покосился в зеркальце и остановился по кивку хозяина уже на той стороне, выехав правыми колесами на обочину. Чуть дальше начиналась Новоалексеевка — вправо уходил проспект с одинаковыми длинными домами, а слева, за такими же двенадцатиэтажками, только ещё недостроенными, проглядывал сквозь дымку студгородок.

Дубов вышел из машины, остановился, сунув руки в карманы, во рту дымящая прямая трубка. Еще раз внимательно огляделся. С одной стороны дамбы выгнулись по склону гаражи, с другой, между оврагом и крайними домами микрорайона, — пустырь, уходящий вначале полого, а потом все круче вниз, к кленовой роще вдоль ручейка… Пологого места — метров сто пятьдесят в ширину, а в длину — не меньше полукилометра. Проспект, начинающийся от моста, несколько дальше вдруг суетливо изгибался нелепым вывихом, огибая заборы строящейся станции метро.

— Хоро-ошее место, — проговорил Борис Олегович, ни к кому не обращаясь.

Сел в машину и ещё раз задумчиво произнес:

— Очень хорошее место.

* * *

Перед «Дружбой» Рыжая кое-как протиснулась к двери — собралась выходить. Лешечка этого ждал — а чего, ясно же, баба на работу ездит, каждый день, только не всегда в одно время, видно, режим у неё свободный, ждал, и потому уже стоял у своей двери. Рыжая была, на Лешечкин вкус, сильно тощая, но главное — коротышка, и не спускать с неё глаз в набитом вагоне было трудновато. Потому Лешечка заклинивался в уголочке у самой двери в конце вагона: хоть какая толпа, но на выходе не упустишь.

На эскалаторе он ехал ступенек на десять ниже Рыжей, приостановился возле журнального лотка в подземном переходе, вроде бы разглядывая обложку «Пентхауза», убедился, что объект следует обычным маршрутом, неспешно двинулся следом. Рыжая, как каждый день, вышла из подземного перехода на Дзержинскую… тю, на Грушевскую, голову как у коня иметь надо все новые названия помнить, кто такой этот Грушевский, интересно знать, наверно, тоже сука порядочная, только не коммуняка, а бандера… дотопала до тридцать седьмого номера, зашла в подъезд. Все нормально, сейчас поднимется на второй этаж, позвонит в пятую квартиру… точно, звонок такой, аж сюда слышно… так, минут восемь есть, можно покурить.

Лешечка прошел ещё вперед, присел на лавочке в стеклянной трамвайной ожидалке, облепленной рекламой «мальборо», закурил. Засек время.

Сегодня Рыжая, видать, торопилась: вышла уже через шесть минут и резво-резво пошлепала в арку — а там двинет через проходной двор, через дырку в заборе, через Жмуриков парк, вынырнет на Репинскую возле ментовки на углу, после свернет на Искру и во двор напротив пожарки… Нудная работа, за три дня все расписание стало ясно, ездит баба на работу в фирму «Асдюк» — вот кликухи люди своим фирмам выдумывают, на задницу не натянешь…

Рыжая прошла через двор в свою контору, Лешечка устроился на детских качелях за мусоркой, вытащил мобильник.

— Але, Вэ-Вэ! Это Леха. Я тут девушку провожал на работу, так сразу не мог позвонить… — начал он вроде бы невинный разговор, как учил Виктор-второй, но сразу же забыл о конспирации и пошел шпарить в открытую: — Я ж тебе говорю, вход в подъезд только со двора, не, с улицы забито, зато двор трое ворот имеет — на Искру, на Добролюбова и на Белинскую, прямо к ментовке… какой-какой, на углу Репинской и Белинской! Столичный райотдел! С улицы не уследишь, а посреди двора мне маячить не с руки, возле каждого подъезда бабки сидят. Слышь, а тут кругом гаражики, ну, так я вот думаю, может, пригнать какую-нибудь тачку, я её вроде чинить буду… Давай, подумай. Не, Кучерявого ещё не видел. Хромой? А вон, топает, только он сегодня молоток, почти не хромает. Дипломат несет… Может, пощупать?.. Че-че? Да ты что, вот этот тощак Мюллера положил? Ничего себе, сказал я себе!.. Понял, жду, гуляю, освободится девушка — провожу. Ну лады, до вечера!

* * *

КамАЗ-самосвал с высокой кучей желто-рыжего песка в кузове медленно перевалил через рельсы подъездного пути, проехал ещё немного, выполз на обочину и, пшикнув тормозами, остановился по соседству с «Зеленой жабой» излюбленной шоферской кормушкой на Кацаповке. Щеголеватый смуглый водитель аккуратно запер дверцу, пнул мимоходом левый задний баллон и прошел в кафе. Взял гуляш с гречкой, две порции оладьев со сметаной, два компота и щедрую горку хлеба. Занял столик в углу, сел лицом к выходу, отпил полстакана компота и врубился в гуляш.

Минуты через три напротив него опустился темноволосый человек лет сорока с бутылочкой «пепси».

Армянин, отметил про себя водитель. А что удивляться, в Чураеве кого угодно можно встретить, всегда кавказцев много было, а за последние годы ещё прибавилось — Спитак, Карабах, Абхазия, Осетия, Чечня, жить людям где-то надо, и детей растить не под пулями…

— Слушай, это твой КамАЗ 13–20 там стоит?

Водитель поднял голову от тарелки.

— Ну?

— Тормоза слабые.

— А их, считай, вообще нет. Сзади только среднее левое и берет.

— А дизель?

— Дизель — зверь!

Темноволосый покивал, отхлебнул из горлышка.

— Ты — Валера из Гагры, ущелье Дзхерва одиннадцать жил?

— Жил. Только я тебя не помню.

— Мы не встречались. Мне про тебя Сурик говорил. Просил, если увижу, привет от Руслана передать.

Шофер дожевал, проглотил, положил вилку.

— Спасибо. Я не забыл, какой человек Руслан, как он мне помог, когда надо было семью вывезти. И не забыл, как Сурик здесь помог.

Темноволосый снова покивал, заметил:

— Говорят, кто красное вино пьет и много чеснока ест, у всех хорошая память…

Темноволосый встал, подошел к стойке, взял ещё бутылочку «пепси». На обратном пути словно нечаянно осмотрел зал. Сел на прежнее место, широко расставил локти на столе. Не спеша полез во внутренний карман пиджака, вытащил бумажник, вынул зеленую сотенную, протянул водителю.

— Без тормозов, Валера, нельзя ездить. Убьешься — кто твоих детей кормить будет? Автобазу три семерки знаешь? Заедь, спроси Алика Газеева, он самый лучший камазовский тормозник в городе. Скажи, тебя Ричард направил, деньги отдай. Сделает тебе тормоза лучше, чем у «вольво».

— Спасибо за совет и за помощь, Ричард.

— Не мне спасибо — Руслан тебя помнит. Может, и ты ему как-нибудь поможешь.

У водителя чуть вытянулось лицо, опустились уголки рта. Но ответил он твердо:

— Обязательно помогу. Скажи Руслану, у Валеры Костылина есть память и есть совесть.

Глава 1 Шпионское заведение

Октябрь в этом году стоит на диво теплый. Обычно числа с десятого начинаются дожди. А сегодня уже двадцать четвертое, но солнышко ещё светит вовсю. Хорошо, не душно. Даже листья всерьез не начали облетать. Редкие желтые красавцы неторопливо планируют и еле-еле шелестят под ногами.

Теперь мне до офиса ехать ближе, чем раньше, в ИФЦ, незабвенный свахин-офис, и пересадка всего одна, зато от метро идти дальше — но сейчас я не боюсь опоздать, никто не обругает, сама хозяйка, можно неторопливо пройтись через парк, полюбоваться осенним городом. К восьми не бегу, высыпаюсь как белый человек, и лишние пятнадцать минут прогулки мне только на пользу. Лето идиотское получилось, без отпуска, а все равно чувствую поздоровела. Неужели приключения молодят?

А вот Колесников у меня поскрипывать начал: то голову у него прихватывает, то ногу выкручивает. Сначала я пугалась, все хотела врача вызывать. А он только усмехается:

— Не дрейфь, Алиса. Бывает.

Через несколько дней — все сначала. Но Димка, оказалось, давным-давно к этому привык.

— Чернобыль, Рыжая, ничего не поделаешь.

Осеннее обострение. И так каждый год — весной и осенью грызут болячки моего Димку, и сделать ничего нельзя. А он терпит, бегает по делам и вроде даже не реагирует. Только когда посторонних рядом нет, иногда позволяет себе покряхтеть.

Поэтому я чаще всего одна по дачам и по делам мотаюсь. Димка на машине, а я — ножками. А ещё больше языком — офис наш посетители стороной не обходят, не часто мне представляется случай вырваться из уютных стен родного шпионского заведения.

Кажется, вроде не сильно я свою деятельность и сменила: опять офис, звонки, клиенты. Только теперь они жениться не желают. Теперь желания у них очень секретные — в смысле, им хочется знать секреты, причем обычно не свои, а чужие. Нынешний наш клиент приходит к нам по рекомендации другого нашего клиента. Это как правило. Хотя мы все-таки дали о себе рекламу, по-честному. Небольшую такую, скромненькую. Почти как у нас на вывеске в офисе:

«АСДИК Информационное обеспечение научно-технических и коммерческих исследований»

(АСДИК — это Димка придумал: во-первых, так называется по-английски гидролокатор, которым подводные лодки выискивают, во-вторых — «АСя и ДИма Колесниковы»; положим, пока что — Ася Иващенко и Дима Колесников, а там поживем, увидим). И телефончик мы в рекламе указали.

Понятно, что это не телефон нашего офиса. Просто контактный. Отвечает по нему приятная вежливая женщина молодым и обаятельным голосом. Сообщает о месте и времени встречи, принимает кое-какую информацию. А я утром и вечером забираю.

Это все тоже Димка придумал, великий конспиратор. Если конкуренты — то им по номеру телефона нашу штаб-квартиру не вычислить. А если серьезным людям и в самом деле нужны наши специфические услуги — они до нас и через Марию Леонидовну доберутся.

Так и офис Дима подбирал — в центре, но на улице не самой людной. Легко добраться, но не у всех на глазах. Сняли квартиру на первом этаже, чуть подремонтировали — и получилась контора что надо. А чего, все-таки три комнаты. Правда, планировка малость подгуляла. Нет, для конторы вполне. А вот жить здесь, наверное, не очень.

Две более-менее приличные комнаты справа от коридорчика темные, северные. А та, что на юг выходит, крошечная, метров девять всего. Шеф наш, Вэ-А, её моментально оккупировал себе под кабинет.

Вот интересно, когда выторговали мы у Слона проклятого право на существование и на собственную шпионскую фирму (сумели доказать, что СИАМИ ему не годится, потому что у Арсланова из рук кушает), как-то само собой понятно было, что именно Колесников — первый человек. Наверное, Маша Арбатова на дыбы встала бы, но я не прыгаю, знаю, что против Димы не потяну. Это не брачная контора, где я была всему голова, хоть и имелся директор мужского пола — так, носовая фигура, для представительства. А здесь все же Димкины мозги главнее. Потому и нужен ему отдельный кабинет, пускай думает без помех…

Комнату, что побольше и подальше от наружной двери, попросил под «компьютерную залу» Шварц — во-первых, северная сторона для компьютера здоровее, чем южная, раз уж кондиционеров у нас пока нет (и не предвидится). А во-вторых, совершенно не обязательно, чтобы каждый посетитель сходу совал нос в нашу сокровищницу.

Так что мне досталась первая от входа комната. В качестве приемной. Мы здесь нашего клиента разговариваем.

И последнее, но совсем немаловажное достоинство нашего нестандартного офиса — кухня. Я-то хорошо знаю, как можно загнать желудок бутербродами. А мой господин и без того жизнью загнанный…

Правда, за занавеской в этой кухне имеет место ванна. Вот ей мы ещё не нашли применения. Пока. А там видно будет…

Такая вот у нас хатка на первом этаже. Раньше её хозяевами были три далматина: два побольше и один поменьше. А также их обслуживающий персонал в лице владельца и владелицы. Не знаю уж, почему они квартиру сдали, только помню, что хозяйка все сокрушалась, где ей теперь собачек выгуливать.

Здесь-то дом стоит на углу двух улиц и одной стороной (не нашей) смотрит в парк. То есть, теперь это парк. А раньше было кладбище. От этого невеселого заведения осталась в парке церквушка и деревья (кусты искоренили — во избежание). Церковь действующая, и весьма активно. Да ещё несколько могил — тех людей, которые и в самом деле составляли когда-то гордость нашего города и на чьи памятники даже ретивая рука не поднялась.

Кладбище было старое, давно закрытое, пионеры окрестных школ растаскивали оградки на металлолом — и весьма в том преуспели. Потом градоустроители решили создать на этом месте парк. И назвали его «Молодежным», потому что рядом комплекс студенческих общежитий. Естественно, народная мудрость тут же породила название «Молодежное кладбище».

Честно говоря, местечко не очень уютное. Скамеек полторы штуки, пара лесенок и горка для детишек. Так, скверик… Да и церковь как-то мешает прогуливаться просто так. Правда, имеется небольшое кафе с летней площадкой, как же, его наипервейшим образом возвели, раньше лесенок и скамеек. В народе кафе зовется скромно: «Могилка».

А вот собакам здесь хорошо. Вечером целые клубы собираются — животные отдельно, хозяева отдельно. Пока братья меньшие резвятся, большие братья решают проблемы.

Мы иногда возвращаемся домой поздновато. А парк — самая короткая дорога до метро. И когда начинает темнеть, а на тебя несется какое-нибудь баскервильское чудовище, бывает не очень приятно. То есть, бывало. Сейчас мы уже всех хозяев и всех собак выучили. А они нас. Привыкли по-соседски…

Сегодня я добиралась на работу сама. Димку с утра прихватило, остался отлеживаться. Обещал приехать, как полегчает.

Вообще, честно сказать, с этими поездками туда и обратно глупо получается. Колесников каждый день бурчит, да я и сама почти согласилась. Но вслух пока не публикую.

Вот живем мы у меня на Черной Горе. Дорога занимает минут сорок, если на метро ехать. А до Димкиной квартиры возле Дворца брака (когда-то кто-то сострил, а теперь как так и надо) — минут пятнадцать пешком. Казалось бы, переезжай к мужику своему и не бери в голову. Но… Вот именно «но». Не хочу я пока переезжать. В своей квартире я сама себе госпожа. Сама себя уважаю и от всех остальных могу того же требовать. А в чужой?

Вот то-то. Не хозяйка — и все тут. Гостья или обслуживающий персонал. Хрен редьки не слаще. А замуж, уж простите, не тороплюсь. Нет, не боюсь продешевить. Не перебираю харчами. Не так уж дорожу независимостью. И Димкой вполне довольна. Но ведь самое главное, что дает брак, это возможность жить вместе — ну, мы и так живем вместе…

Может, и бардак у меня в голове. Может, как говорит одна приятельница, в мозгах завелся преогромный таракан. Но вот не тороплюсь я пока за печатью в паспорте. Скорее всего, я как та кошка, которая, один раз усевшись на горячую плиту, второй раз уже и на холодную не сядет…

Хотя, наверное, когда пойдут дожди, мой таракан станет посговорчивее. А пока что я опять на каблуках, опять от метро добираюсь в офис своей фирмы. И хочется мне, чтобы Димка поскорее приехал, и не хочется. Отлежаться ему просто необходимо. Но ведь его величество — мужчина самоуверенный. Плюс четко знает, что его урок никто кроме него не сделает. Вот и ходит на службу весь перекореженный, болезнь свою пересиливает…

От мыслей о достоинствах и недостатках этого господина надо избавляться как можно быстрее. Лучший способ — делом заняться. А делом заниматься лучше всего, пока никто не мешает.

Хотя мешать особенно некому — в фирме нас вообще раз-два и обчелся. Всего четверо. Из них двое — мы с Димычем. Третий — шофер Андрюша. Его Колесников из старой фирмы привел. Числится шофером, но время от времени очень дельные мысли подсказывает. Особенно по части «наружки» — наружного наблюдения (это я уже осваиваю новые слова). По-моему, Андрей — настоящий профессионал-оперативник. Уж не знаю, то ли из органов, то ли в СИАМИ опыта набрался. Но Димка ему доверяет. Короче, это его кадр. Хотя и мне он нравится. С виду ничего особенного, весь такой средненький, пока в глаза не заглянешь. Я на него сперва косилась, но потом разглядела. Теперь и я ему доверяю.

Ну, а четвертый сотрудник — кадр уже мой. Шварц ненаглядный, одуванчик наш. Как только уволилась я из ИФЦ сама, сразу стала уговаривать Сергея, немножко ему приоткрыла глаза на головную фирму, на Манохина с его Валентиной, на их бордельно-героиновый бизнес. С Димкой встречу устроила. Убедили. Ушел Шварц из брачной конторы. По-хорошему ушел, без шума и скандалов. Просто списал свои программы и подал заявление.

А мы его у себя тут же трудоустроили. Вот поэтому для меня все привычным и осталось — инфракрасные басы мужчин в офисе, чай-кофе клиентам и неспешные разговоры. Только разговаривает теперь больше Димка, я на заднем плане держусь, Анечку-секретаршу изображаю (была у нас в ИФЦ такая, девочка, что называется, простая и простодушная).

Интересная работка (не в смысле наивную дурочку из себя строить, а вообще), хотя иногда глаза на лоб лезут. Если бы только знали наши клиенты, сколько информации они сами выбалтывают! Это просто уму непостижимо! Языки у людей просто без костей… Или они считают нас чем-то вроде исповедальни?..

Теперь я плотнее влезла в Надину Службу Информации Секретарш (это её Игорь все ехидничает, иначе как «СИС» не выражается). Великое дело, неформальное объединение единомышленниц, рожденное в целях самозащиты (ибо «предупрежден — вооружен»). Можно сколько угодно острить про бабьи сплетни, но Надежда Павловна умеет из них вылущивать зерно истины. При нашем нынешнем промысле не использовать такую сеть — глупо. Забрать Надежду к нам я не смогла — не согласилась она бросить свое место главбуха. Но все-таки оформили мы сотрудничество вполне законным образом, как консультации. Она меня постепенно связала со своими девчонками, теперь я и сама езжу к ним. Иногда и они ко мне… Странная такая работенка. Но очень и очень напряженная.

Кроме шпионской, мы и нормальную экономическую деятельность завели по совместительству. Чтобы доходы равномернее поступали. Нам выгода и клиентам тоже. Экономисты у нас замечательные! Сертифицированные, зубастые, как акулы, аудиторы без работы: Валентин и Саша. Сашка — она высоченная и очень симпатичная дама, готовая диссертация на полке пылится, а Александра семью кормит. Поэтому если появляется заказ, мы вызываем именно девочку Сашу. Работяга дай Боже, все у неё в руках горит, мы её с удовольствием взяли бы в штат — не хочет, говорит, наши дела для неё семечки, ей нужна свобода: чтобы раз в сто лет, когда подвернется, делать работу для души. Жаль. Честное слово, жаль.

Вот, пожалуй, и все. Теперь осталось только к сегодняшнему дню подготовиться. Для двоих клиентов отчеты написаны, в папочках лежат. Прогоню последний раз через «корректор» заключение аудита, распечатаю — и все мои сегодняшние клиенты будут удовлетворены. А после трех я поеду к Надежде.

Глава 2 Занятия по плану

Серега и Димка зашли в офис вместе. Два высоченных мужика. Продолжают какой-то начатый в транспорте разговор, смеются.

— Вы чего развеселились, крошечки?

— Да так, денек хороший. Солнышко светит.

Это правда, денек неплохой. Только по твоей физиономии, миленький ты мой Колесников, можно уже сегодня предсказать не только первый день заморозков, но и первую февральскую оттепель. Крутит его, бедного. Но он же герой-пионер, он виду не подаст. Ни за что! Ладно, будем считать, что я ничего не заметила.

— Значит так, господа. У Марии Леонидовны я была, список посетителей у тебя на столе, начальник. А ты, Сереженька, проверь, нет ли для нас чего нового в почте… Да вы что, мужики?! Скоро полдень — работы навалом…

Закончить я не успела — родненькие коллеги по-быстрому взялись за дела. Честно говоря, пошумела я так, больше для порядка. Но уж кто-кто, а Колесников точно знает, что спорить со мной нужно только по поводам серьезным.

Я сделала вид, что не заметила, как Димка нашаривает в кармане таблетки. Но сама потихоньку пошла в кухню и поставила на огонь молоко его лекарства запивать водой нехорошо. А тем более нашей, чураевской.

Нашему городу с водой почему-то не везет. Как оно было при царе-батюшке, я не знаю. А при нас — бесконечные ремонты, отключения, пониженные напоры — только до третьего этажа… Особенно круто пришлось прошлым летом.

Ну кому бы в голову пришло, что летом бывают дожди? В общем, как-то в конце июня прошел дождик — недолгий, но мощный. Водички в ливневке стало много, и городские очистные сооружения не выдержали.

Построенные в эпоху торжества социализма над здравым смыслом, они единолично обслуживали весь город — самая крупная выгребная яма в Европе и её окрестностях. Поэтому авария стала для Чураева трагедией: для ремонта требовалось понизить уровень, и по всему городуотключили воду.

Представьте-ка себе, что такое двухмиллионный город без воды, да ещё в летнюю жару! И с официальными призывами пореже садиться на унитаз… Кое-как подлатали, включили воду. Прорвало. Опять подлатали, опять включили, опять прорвало. Снова выключили, занялись очередной починкой. В общем, маялись целый месяц. Водолазы совершали чудеса трудового героизма в фекальных водах, население — подвиги мужества и стойкости в отхожих местах, а властям пришлось на время забыть политику и заняться делом. Промежду прочим, тут-то и стало проясняться, кто из начальничков чего стоит…

Ладно, дело прошлое, теперь вроде все в порядке, но вот вода из крана течет такая интересная! Весной рыжая, летом вонючая, осенью серая… Понятно, пить её сырую не стоит. Особенно пилюли запивать.

Чашка теплого молока с таблеткой вернула Диме нормальный цвет лица. Он сидел за столом и просматривал отчет, который надо было сегодня сдать клиенту. Честно говоря, этот отчет я делала сама — выяснила все, что надо. Тонкие моменты с девочкой Сашей согласовала. Так что Димкиной проверки почти не боялась. Но все-таки…

— Молодец, Аська, быстро учишься. Я тобой доволен.

Приятно. От Колесникова похвалу услышишь совсем нечасто, надо и в самом деле заслужить.

— Где список, Ась? Ага, вижу.

Когда-то я себя за беспорядок на столе корила, все с Димкой-аккуратистом сравнивала. А оказалось, что это он в кухне хирургическую чистоту наводит, а на работе… Для поисков у шефа нужного документа не помешало бы держать в штате отдельного сыщика. Поэтому мы стараемся без нужды на его стол документы не класть — пропадут навеки. Уж лучше у себя хранить, а ему передавать только на время работы. Или сразу нотариально заверенные копии делать.

Основной наш клиент в офис приходит нечасто. Он больше любит встречаться на нейтральной территории. И поэтому список необходим — чтобы со всеми успеть встретиться. «В поле» работают Дима и Андрюша, а мне достаются те, кто решается преодолеть скромность и показаться в конторе (Серега, естественно, неотлучно сидит при своей машиночке и нежничает с ней шершавым языком «виндоуза»).

Сегодня, судя по записи, до нас решился дойти только один — какой-то Власов Федор Гаврилович. Он должен был появиться в три часа дня.

Поэтому сейчас, над бумажками, можно было и неделовые темызатронуть.

— Слушай, Димка, сходил бы ты к доктору — всю работу не переделаешь. А трупы в офис не ходят, это не украшает интерьер. Кстати, ты сейчас больше на труп похож, чем на живого человека.

— Ладно, Ась. Не надо меня укачивать — я уже и сам созрел. Даже созвонился с Гущиным — сегодня в два должен у него быть. Как раз обратно к клиенту поспею.

— Поспеешь?

— Так наша клиника рядом. Три квартала. Ну, серый оштукатуренный забор напротив кафедры криминалистики.

Сто раз уже замечала: у мужчин и женщин разные ориентиры. Я бы сказала, что этот забор находится рядом с театральным институтом. Может, потому с мужиками так трудно о встрече договариваться? «На том же месте, в тот же час…»

— Рассчитываешь за час вылечиться?

— Рассчитываю за час пройти осмотр и договориться, когда лягу на лечение.

Я довольно улыбнулась — приятно, что господин Колесников иногда и сам до правильных выводов додумывается!

— Не радуйся, Рыжая. И в отпуск не пойдем, и фирму не закроем. Максимум — дневной стационар. Валяться три недели я не могу. И дела, и времени жалко. Сколько там его осталось — так что, на больницы тратить?

Господи, это ещё что? Раньше Вадим Андреич более оптимистичен был.

— Димыч, что, так плохо?

— Успокойся, я просто пошутил.

— Не очень удачно.

Жаль, что в офисе курить нельзя. Димкины слова меня расстроили. А успокоиться смогу не сразу… Хоть валерьянку пей…

С курением в нашем офисе произошла серьезная история. Поначалу, летом, мы просто открывали окна и дымили преспокойно. Но после как-то сам собой завелся у нас инвентарь — кот конторский приходящий. Все мы животных любим, поэтому не выгнали. Кормим, должность определили. Он свою кормежку честно отрабатывает: время от времени я нахожу у себя на рабочем столе мышку. Сдает, значит, чтобы знали: не дармоед. Сначала он был просто Кот, потом Дима окрестил его Барином, но не привилось, а в конце концов стал кот отзываться на имя Веник — уменьшительное от «Инвентарь», а ещё потому, что пушистый и всю пыль на себя собирает. Так вот, этот самый Веничка, как оказалось, запаха курева не выносит — чихает, носом хмукает, из комнаты уходит. Что ж вы думаете, пришлось отказаться — не терять же нужного сотрудника из-за вредных человеческих привычек. И курим мы теперь во дворе — лавочку поставили. Да и клиента там иногда разговаривать удобнее природа (целый куст сирени) и меньше ушей. Неясно, что будем делать зимой. Но до зимы ещё жить и жить, может, целый месяц…

Подумала о постороннем — чуть легче стало. А тут и сам Веничка из форточки материализовался. Он к нам обычно вечером приходит, а сегодня что-то рановато заявился. Может, похолодало или дождик пошел?

— Димыч, так будет дождь сегодня или нет?

— Не обещали.

— А что наша нога говорит?

— К вечеру. Или ночью.

— А голова?

— Завтра.

— Значит, ночью и будет.

Вот так по здоровью чернобыльца можно погоду предсказывать. За несколько часов, а то и за несколько дней. И поточнее, чем Гидрометцентр.

— Так, господин мой, тогда сейчас перекусим — и иди к доктору. А мы с Серегой останемся у синхрофазотрона.

— Скоро Андрюха должен приехать, привезет снимки и экспертное заключение. Бумажки — девочке Саше, фотографии мне в стол.

— Так точно, шеф! Как скажете, шеф! Будет сделано, шеф!

Ухмыльнулся. Доволен, значит. Ну так вот тебе за это и работка привалит.

— Я пойду Сережку от машины отрывать, а ты чайник поставь. И рыбку зверику предложи — вон его уши видны. Ждет.

Это тоже интересный факт. Веник наш, в смысле, кот, изловленную мышку сдает на стол мне, спит в свободное от прогулок время под Сережиным столом, а ест только то, что ему положит в тарелочку Дима. От других еду не принимает — боится, наверное, что какую-нибудь гадость подсунем. А может, делает уважение начальству.

Неизвестно еще, кто кого больше дрессирует — мы животных или они нас.

* * *

День неспешно перевалил за половину. Отбыл к врачам Колесников, приехал Андрей — привез документацию. Потом появилась девочка Саша, одни папки оставила, другие забрала. Входя и выходя, привычно пригнула голову под притолокой. Дюймовочка. Я созвонилась с Надеждой, передоговорились: у нее, но не в три, а в пять.

Вернулся Димка.

Все идет неторопливо, размеренно. Стрелки часов доползли до трех, но клиент не появился. Такой уж он, посетитель наш: и время вроде сам выбирает, а все равно опаздывает. А может, просто цену себе набивает?

— Димыч, что доктора сказали?

— Пациент скорее жив, чем мертв.

— Уже хорошо. А ещё чем порадуешь?

— С понедельника на три недели залягу. Несколько дней подержат круглосуточно, потом переведут в дневной стационар. Обещали починить.

— Слушай, так до праздников всего-то несколько дней и осталось. Кто же тебя на октябрьские лечить будет?

— Ты.

— В каком смысле?

— Я лекарства домой заберу. А шприц ты, по-моему, в руках держать умеешь?

Это верно, умею. Хотя ужасно не люблю. Я не брезглива и вид крови меня не пугает. Просто кажется, что делаю все неправильно и вместо пользы приношу вред.

Но Колесникову отказать не смогу. Так что придется нам с ним на праздники не гулять, а дома посидеть.

— И не рассчитывай, Рыжая, дома отсидеться!

Ничего себе! Он что, после Чернобыля ещё и телепатом стал? Или у меня все на морде написано?

— Я говорю, что все сделаем, как планировали: и на шашлыки поедем, и окна помоем…

— А как же твои процедуры?

— В перерывах между рюмками.

И болеть он тоже не умеет! Хотя что за радость болеть, когда плохо? Болеть надо, когда ничего не болит, а тебя просто балуют, вкусненьким кормят, развлекают. А ты лежишь себе и страдаешь… Чтобы все видели, что они не зря на тебя время тратят…

Это я так когда-то гриппом болела. Когда температуру сбили, стало полегче… Папенька мне тогда Брэдбери и подсунул, «Вино из одуванчиков». День был солнечный, в комнате тепло, тихо. Я валялась на диване и глотала страницу за страницей…

До сих пор это воспоминание осталось — уже сколько лет прошло. И Брэдбери с тех пор люблю, и так безболезненно поболеть тоже иногда…

— Эй, Рыженькая, о чем задумалась?

— О фантастике.

— Слушай, кстати, я Кунцев свежих видел — у Инны на лотке. Посмотри, когда домой ехать будем. А то я не помню названий.

— Не посмотрю — я на пять к Надьке иду.

— Ладно, Андрей отвезет. Ждать тебя надо?

— Не надо. Сам понимаешь, эту работу не спланируешь.

— Хорошо. Тогда добирайся домой сама, как большая девочка.

Я кивнула. И в этот момент раздался звонок в дверь. Клиент наконец появился.

Серега проводил его к нам. Господин Власов оказался мужчиной небольшого роста, очень и очень близким к пенсии. А может, уже давным-давно на заслуженном отдыхе. Но глаза молодые, абсолютно здравомыслящие. И в лице, кстати, холодная оценка и сосредоточенность.

Огляделся по сторонам, без приглашения уселся в гостевое кресло.

— Добрый день. Чем можем быть вам полезными?

Голос мой был сух и официален.

— Да вот, рекомендовали мне услуги вашей фирмы.

— Кто, любопытно?

— Игорь Данилович из «Шедевра».

Ага, нормально. Упомянутый Игорь Данилович командует охраной в некоей ремонтной фирмочке, для которой мы успешно поработали. Только одно мне непонятно: он, Игорь, мой ровесник, непохоже, чтобы таким, мягко говоря, взрослым, он советы раздавал…

А господин Власов ещё раз по сторонам огляделся, вытащил из кармана пачку сигарет и зажигалку.

Я решительно вклинилась в его жизненные планы:

— Простите, пожалуйста, у нас в офисе мы просим не курить.

— За здоровье боитесь?

— Да, угадали.

Ох, не надо бы тебе, дедуля, такие вопросы задавать! В этих стенах не ты хозяин — не тебе и иронизировать.

А он, Власов, сигареты не прячет, ждет, наверное, когда для него лично сделают исключение. Не дождешься, дедуля.

— Идемте во двор — у нас там курилка.

В. А. Колесников, известный миротворец. Писмэйкер. Сорок пятого калибра.

— Анна Георгиевна — дама неуступчивая. Да и денек сегодня теплый. Вот и совместим приятное с полезным.

И аккуратненько так повлек клиента на свежий воздух. Ну, это его работа — клиента разговаривать и заказ принимать. Вот пусть на солнышке и побеседуют.

Я начала собирать бумаги для разговора с Надюшей. Щелкнул замок приехал Андрей. Значит, ещё какой-то урок исполнил.

— Слушай, Ася Георгиевна, с кем это я сейчас Вадим Андреича во дворе видел?

— А бес его знает. Клиент. Зовут Власов Федор Гаврилович. А что?

— Пока ничего. Только весной я этого Власова вместе с ИванИванычем покойным встречал. Вот и заинтересовался.

Глава 3 Привет с того света

Федор Гаврилович Власов оглядел скамейку, вынул из кармана плаща газетку, подстелил, сел. Понес было зажигалку к сигарете, остановился, протянул пачку мне. Я покачал головой, вытащил свои. Закурили.

— Вам привет от Иван Иваныча, Маугли.

Та-ак… С того света приветик. Собственно, это всего лишь пароль, но при сложившихся обстоятельствах звучит двусмысленно. Лягушонок Маугли — это меня в СИАМИ такой кличкой наградили, от инициалов КВА. Юмористы… А кто ж ты такой, господин Власов, что пароль знаешь? Учитывая возраст, можно предположить…

— Петр Петрович, полагаю?

Выпустил струю дыма, кивнул. Улыбается легонько. Это у них с покойным Иван Иванычем общая манера: улыбаться невпопад. Видно, профессиональное, для возможного наблюдателя со стороны.

— И чем могу служить? — спрашиваю.

— Ну как же, Вадим Андреич, вы все ж таки наш сотрудник.

— Ваш? Не знаю. Поступал я на работу к Иван Иванычу покойному, и теперь, полагаю…

— Нет, отчего же… Скорбь наша безутешна, но незаменимых людей нет. Все мы смертны, однако работа должна продолжаться.

— Уважаемый Петр Петрович, давайте сразу расставим точки над «i». Вы прекрасно знаете, что день, когда погиб…

— …безвременно погиб!

Что? Ты, иезуит старый, меня хочешь пристегнуть к этой гибели? А вот фиг тебе!

— …Иван Иванович, — внешне не реагируя на его слова, продолжил я, этот день резко изменил мой настрой и мои обстоятельства. Я задание Иван Иваныча выполнил в полном объеме, материалы представил исчерпывающие, так что никаких обязательств за собой не чувствую. Но теперь я, можно сказать, человек семейный, подвергать опасности жизнь свою и Анны Георгиевны больше не желаю…

Я вдруг поймал себя на том, что говорю архаичным языком, — и удивился. Потом сообразил, что оправдываюсь, — и обозлился.

— Короче: я вам не должен, вы — мне, и на том квиты. Считайте, что я подал заявление по собственному желанию.

— В случае служебной необходимости администрация может задержать увольнение на срок до двух месяцев со дня подачи заявления.

— В таком случае администрации придется ещё оплатить мне временную нетрудоспособность по бюллетеню — я завтра ложусь в больницу.

Петр Петрович приподнял бровь:

— Но за вычетом полученного вами под расписку аванса в размере эквивалента пятисот условных единиц.

Я было опешил, но тут щелкнула память: ну да, был такой эпизодец, выдавал мне Иван Иваныч пятьсот баксов под расписку.

— Ну-у, Петр Петрович, нужно внимательнее читать финансовые документы! Какой аванс? Выплата была произведена для покрытия непредвиденных служебных расходов, в той же записке поименованных! Иван Иваныч, царствие ему небесное, был человек пунктуальный…

Улыбка Петра Петровича стала шире:

— Сдаюсь, сдаюсь! Где мне тягаться с дипломированным юристом! Однако, если всерьез, заявление вы мне все-таки напишите задним числом, порядок есть порядок, да и материальные ценности кое-какие за вами числятся…

Это он о чем?..

Петр Петрович, видя мое недоумение, согнул указательный палец, словно нажимая на спусковой крючок, тут я сообразил: пистолет-то они мне выдавали! — и кивнул. Он тоже кивнул и продолжил фразу:

— …а пришел я к вам в качестве клиента.

Клиент — это другой разговор. Клиенту можно и отказать, не начальство. Однако же и платит клиент не как начальство. Что ж, переключаемся на соответствующий режим.

— Слушаю вас, Федор Гаврилович.

* * *

Так что это за Власов такой, которого Андрюша встречал с Иван Иванычем? Неужели история с СИАМИ ещё не кончена?

Я шмыгнула в кухню, выглянула из-за занавески. Сидят, голубки, беседуют. Только рожа у Колесникова нестандартно сосредоточенная. И спина закаменела. Серьезный разговор, видно, идет. И неприятный.

Если и вправду СИАМИ, то, конечно, неприятный. Не успел Димка развязаться с квартирными жуликами, как эти его подобрали. «Сверхсекретное подразделение МВД»! Это они ему так мозги пудрили. Вруны, каких свет не видел. Хотя это я зря, свет много чего видел. Но Колесникова они уж точно на пустой крючок поймали красивыми словами о борьбе с коррупцией и преступностью. А он поверил, как мальчишка, заела романтика благородного шпионажа. И только после всей этой истории с наркотиками и работорговлей у него глаза открылись. СИАМские начальники Димку подослали, чтобы через нашу контору найти ход в головную фирму, в «Татьяну». Только никого они не собирались разоблачать и под суд отдавать, им Слон заказал вызнать манохинские секреты, чтобы перехватить выгодный бизнес или хоть в долю войти… Вот тогда мы с Колесниковым и познакомились…

А потом Ире удалось сбежать из махденского борделя и вернуться домой, а мы с Димкой начали её прятать и спасать и понемногу раскопали всю историю, а потом Надежда через девочек вызнала, какое на самом деле дерьмо это СИАМИ, я психанула, Димку из дому выгнала, решила, он тоже такой… вот так они нас чуть не развели насовсем, СИАМы эти проклятые…

Я уже считала, что они отцепились от Димки. Но выходит, нет, недостаточно им, что нас чуть не убили!

Хотя что это я завелась? Мало ли кого и с кем видели, что из того? Ну встречался Димкин покойный начальничек с кем-то. Ну и что? Я тоже черт-те с кем встречаюсь. Даже на лавочке сижу. И мороженое ем. Надо же информацию добывать.

Сказал тебе Власов, что из «Шедевра» люди ему говорили о нас — значит, так оно и есть. Вполне могли говорить, мы на «Шедевр» хорошо поработали.

И нечего заводиться раньше времени. Успокойся, дуреха, и иди работай!

Но что-то не получалось успокоиться, и ноги к полу приросли. Из кухни я уйти уже не могла. Пусть разговора не слышу, но хоть присматривать буду, чтобы влезть в случае чего…

* * *

Клиент огляделся по сторонам — искал, куда бычок кинуть, обнаружил на обломанном сухом сучке сирени жестяную баночку из-под скумбрии, хмыкнул, опустил аккуратно, отряхнул пальцы друг о друга.

— Вадим Андреич, вы — человек опытный, профессионал высокого класса. Иван Иваныч покойный неоднократно отзывался в самом положительном смысле. И, насколько я понял, ваша… партнерша… тоже человек способный, и работает в традиционном для российских служб охраны ключе… Мы предлагаем вам собрать материалы о противозаконной деятельности господина Дубова Бориса Олеговича. Слона.

Ни фига себе! Я оторопел. Чтобы выиграть время, бросил окурок в баночку, промахнулся, буркнул досадливо, встал, поднял, уложил, вытащил следующую сигарету, закурил и медленно опустился на место.

— А что ж так, Федор Гаврилович? Ваш клиент, солидный заказчик…

— Позвольте напомнить, Вадим Андреич, наш клиент — правосудие… Мы работаем на благо государства и общества.

Теперь уже я приподнял левую бровь. Романс Пушкина на слова Лермонтова «Не пой, красавица, при мне».

— Господин Дубов, — продолжал Федор Гаврилович, — фигура и в самом деле солидная, но сегодня в бизнесе честными путями фигурой не станешь. Это не политика, где можно выехать на былом инакомыслии, на популистской болтовне или национализме. Общественное мнение не случайно связывает с его именем так много правонарушений.

— Общественное мнение — для прокуратуры не аргумент. Здесь можно говорить о деликатной проверке, а употребленный вами глагол «собрать» звучит очень уж категорично: есть ли, нет ли — а разыщи и предъяви.

— Не будем цепляться к словам. Преступные группировки творят произвол и рвутся к власти. Когда им это удается, они из просто преступных становятся мафиозными. Слон — преступник, сами прекрасно знаете. И слишком много силы последнее время забрал. Пора приструнить.

— Один он, что ли, такой в городе? Взять хотя бы…

Господин Власов, однако, умел отбивать и с лета.

— Не волнуйтесь, господином Арслановым мы тоже занимаемся. Хоть нам все больше не хватает профессионалов вашего класса, но на Арсланова людей найдем. А у вас сейчас более удобная позиция для работы по Слону. Волей-неволей, а вы к нему уже внедрились.

Я расставил ноги пошире, наклонился, оперся локтями на колени. Опустил голову, сильно затянулся. Выдул дым к земле. Насчет профессионализма и класса — это он в порядке вежливости, но в остальном объективно прав. Все верно, внедрился. Верно, волей-неволей, попробуй умышленно человека так ввести…

Минутку-минутку, Петр Петрович, а ты откуда знаешь, что я внедрился? Впрочем, когда пришлось нас с Асей от Мюллера спасать, боевиков у Слона, наверное, он сам просил, а о прочем догадывается. Или успел разнюхать, что мы со Слоном пакт заключили? Попробовали бы не заключить, сейчас над нами уже оградки и памятники стояли бы… Интересно, как ему удалось дознаться. Ох, непростые ребята у них там в бывшем КГБ трудились… Ладно, поставим пока большую птичку для памяти.

И дальше он прав — доставать Слона я рано или поздно начну, выручить-то он нас выручил, только мы с Аськой просто поменяли хозяев вместо шайки жуликов от КГБ да сравнительно мелкого наркодельца теперь у нас в «покровителях» ходит преступник покрупнее… Короче, с крючка слезать надо. Только не сейчас, попозже. Сейчас Слон с меня глаз не спускает. Да и не нужно с ним спешить. Пока что он — меньшее зло. Нельзя Арсланову двери настежь раскрывать. Впрочем, господину Власову я этого не скажу. Но и браться за его заказ тоже не хочется. Себе дороже.

Я откашлялся, прочищая глотку:

— Не могу, Петр Петрович. Совесть не позволяет. Как-никак, а он мне жизнь спас. Догадываюсь, по вашей просьбе, но спас. Вот так сразу продавать благодетеля? Не могу.

— Ах, Вадим Андреич, какой вы и в самом деле ещё зеленый лягушонок! Во-первых, не вас он спасал, на вас ему, извините, наплевать с высокой колокольни. Спасал он нужную ему информацию и, кстати говоря, ещё на этом поживился — знаете, сколько он с нас слупил за своих боевиков?

Власов сделал паузу, я интереса не проявил — ты тоже не меня, а информацию спасал, чтоб было за что от того же Слона денежки взять… Он продолжил:

— А во-вторых, господин Маугли, в вашем возрасте пора уже снять розовые очки. Пора уразуметь, что вокруг — джунгли! Вы не забываете, что такое совесть, что такое благодарность и благородство — о-о, он тоже не забывает! Но для вас это моральный кодекс, вы по нему живете, а для него человеческие слабости, которые можно прекрасно использовать в работе с некоторыми личностями.

И вот тут мне тошно стало. Ведь не такой уже я лягушонок, просто не хватает навыка в цинизме — прямо называть вещи своими именами, — а на самом-то деле в отдаленной перспективе я твердо намерен своего спасителя и благодетеля завалить. И чем же я лучше господина Власова? Тем, что собираюсь это сделать во имя высшей справедливости? Так и Власов во имя. Э-э, а вот фиг! Это полгода назад я считал по лягушачьей своей зеленой глупости, что во имя, а теперь выучил: музыку заказывает тот, кто платит деньги. А кто же теперь платит?

— Предложение серьезное… Позвольте полюбопытствовать, а кто оплатит заказ?

Власов скользнул по мне снисходительным взглядом.

— Я. Как вы можете помнить, нашу фирму пока кризис неплатежей не захватил…

Я торопливо покивал. Вовсе незачем было выскакивать с этим вопросом, так и проколоться недолго. Пусть лучше за старательного наивнячка держит.

— Вы уж простите бестактный вопрос, Федор Гаврилович, но, сами понимаете, мне теперь не только о себе надо думать. Интересы фирмы…

— Как же, как же, вы теперь ком-мерсант, владелец заведения…

— Совладелец, партнер.

— Естественно, естественно. И потому должны обсудить со вторым партнером. Ну, тогда два слова об условиях: при наличии результатов возмещение расходов плюс тридцать процентов на плановую прибыль плюс договорная стоимость результатов…

* * *

Ладно. Допустим, господин этот, Власов, с Иван Иванычем встречался не случайно, а сам служил в СИАМИ. И что из этого? Ну, служил в фирме. Та распалась. Работать где-то надо? Надо. На пенсию не проживешь. Умения специфические имеются? Наверное. Вот и пришел к бывшему сотруднику на работу проситься. А вдруг поможет по старой памяти?

Ой вряд ли! Не сидел бы тогда Димка с каменной спиной и деревянной мордой. Разве что этот дядя совсем поганец — но по виду не скажешь, вон, улыбается… Мало ли, Слон тоже улыбается, даже Мюллер улыбался… как змея. Нет, это он специально пришел по поручению СИАМИных шефов — Димке войну объявлять! Или нам всем. Но за что? И почему сейчас, а не месяц назад, например?

Ну, допустим, теперь мы с Димкой не одни, если что, Слон от них отделаться поможет, он в нас нуждается. Но только после такой помощи мы ему ещё больше должны будем. В смысле, обязаны… И вообще, два раза на помощь позвать, конечно, можно. Но тогда в третий раз тебя могут и не услышать. Сказка такая есть. Старая…

Чем дольше я думала, тем все мерзее и мерзее на душе становилось. Предположения одно хуже другого лезли в мою бедную голову. Из-за одного неосторожного Андрюхиного слова…

А может, подруга, зря ты заводишься? Вот добеседуют они, придет Колесников, все расскажет — и окажется полная чепуха, а морда у него деревянная, потому что нога ноет. Нечего раньше времени психовать, неприятности надо переживать по мере их поступления. И почему обязательно неприятности, сидят мужчины, беседуют спокойно. Не торопятся, кричать друг на друга вроде тоже пока не собираются… Вот и ты сиди. Жди появления Вэ-А с новостями.

Я резко встала и ушла из кухни. Все! Стыдно, матушка. И подглядывать стыдно, и распускаться стыдно. Делай, что должен, и пусть будет, что будет.

* * *

Я для виду задумался.

— Что ж, условия разумные. Однако, вынужден предупредить, есть осложняющие обстоятельства. Я уже сказал, ложусь в больницу. Недели на три. Следовательно, вся работа свалится на партнера, штат-то у нас раз-два и обчелся. А есть ведь ещё и ранее взятые обязательства.

— Послушайте, Маугли, у меня ощущение, что вам хочется вежливо отказаться. Не торопитесь. Зачем нам ссориться? Вы теперь фирма, вам «ре-но-мэ» нужно держать, и мы тут можем много чем помочь…

«Или подпортить», — мысленно перевел я.

Но господин Власов высунул ножичек из-под полы чуть дальше:

— Вы, запамятовал, в каком году училище заканчивали? Помнится, это в вашу бытность нашумевшее дело майора Бураковского проистекало? Громкое, громкое было дело… Под суд пошли считанные люди, но сколько карьер и репутаций пострадало! И что любопытно, публике, как и самому господину депутату, до сих пор неизвестно, кто именно сигнализировал…

Я почувствовал, как закипает злость, но сдержался. Состроил из себя наивного:

— Действительно любопытно! И кто же это был, Петр Петрович?

Петр Петрович с готовностью посмеялся:

— Шутите? Откуда же мне знать? Я Бураковским лично не занимался, а агентуру Комитет всегда прикрывал надежно, что вы, это же были патриоты, золотой фонд! Да почему были, люди живы и посейчас, многие в самом активном возрасте… Нет, без крайней нужды их светить никто не станет, ни ветераны органов, ни новые, им ведь тоже с кем-то работать надо? Однако, сами знаете, нынче средства массовой информации повсюду нос суют, кто-то вдруг начнет копать старые дела… Конечно, до архивов не доберется, но слухи любые пойдут…

Ну подлец! Ишь чем грозить вздумал! Внутри закипело, но я сосчитал до десяти и сдержался. Встал и сформулировал очень корректно:

— Ваше предложение, Федор Гаврилович, представляет для фирмы значительный интерес, причем на уровне не только коммерческом, но и, я бы сказал, идейном. Тем не менее с моей стороны было бы легкомыслием давать вам окончательный ответ прямо сейчас, без обсуждения с партнером. Давайте свяжемся через пару дней. Как вас найти?

— А по старому телефону Иван Иваныча. Если меня на месте не будет, скажете: «Это я, мы с женой ждем вас тогда-то и тогда-то».

Петр Петрович поднялся, слегка потянулся и сообщил, что пора ему идти, друзья в Саду заждались, что ещё пенсионерам делать, как не в шахматишки время убивать, — и удалился.

Я проводил его взглядом, перевел глаза на кухонное окно. Аськи за занавеской уже не было.

* * *

Щелкнул замок. Димка вернулся. Судя по шагам, один. Клиента проводил, значит. И хорошо. Сейчас все узнаю.

Но тут я посмотрела на часы. Мама дорогая! В пять надо быть у Надежды, а уже без двадцати! И бумаги не готовы, и сама я тоже — сижу как дура и думаю, за каким чертом Власов приходил.

Я вылетела из кабинета. Дима дает какие-то ценные указания Андрею. Но лицо озабоченное. Видно, что-то вонючее к нашему берегу приплыло.

— Ася Георгиевна, собирайся. Мы с Андрюшей тебя отвезем, а потом и мне надо будет кое-куда заехать.

— Так что, едем вместе?

— Ага. Ключи Сереге отдай. Пусть завтра к десяти придет.

— Хорошо.

Я отдала Сережке ключи и договорилась на утро. Не было, правда, никакой гарантии, что Шварц приедет к десяти. Я ни разу в жизни не видела его на работе вовремя — ни в «Татьяне», ни в проектном нашем заведении.

Вылетела из офиса, сбежала по ступенькам, хлопнула дверцей машины. Уж очень мне побыстрее хотелось узнать новости. Любые, хоть хорошие, хоть плохие. Лишь бы не томиться.

Но Дима сказал только:

— Дома обсудим.

Я робко спросила:

— Что, большие неприятности?

— Надеюсь, нет. Просто надо подумать толком.

— А кто он?

— Я о нем слышал, как о Петре Петровиче.

Мамочки! Выходит, я была права! СИАМИ! Видно, физиономия у меня стала какая-то особенная. Вэ-А по руке меня похлопал:

— Не волнуйся, Рыжая. Интересное предложение нам сделали. Вечером обсудим. А пока не бери в голову. Все, приехали, тебе выходить. Павловне привет.

Он чмокнул меня в щеку и открыл дверцу.

— Пока.

Машина уже уехала, но я не торопилась к Наде. Постояла минуту, перевела дыхание, надела другое лицо. И пошла к подружке своей за сплетнями.

Глава 4 Предложение, от которого нельзя отказаться

Я приехала домой довольно поздно, было почти девять. Но Димка ещё не появился. Поставила на огонь кастрюлю с супом, чайник. Переоделась, накрыла на стол, закурила. И только тогда услышала щелчок замка. Наконец!

С первого вечера как-то повелось, что за едой мы о делах не говорим. Хотя я еле до дому дотерпела. Что же все-таки случилось? Какими неприятностями пахнет на этот раз? И кто мы теперь — опять жертвы? Или пока преследователи?

Но лицо дороже — позволить себе психоз я не могла. Поэтому мы «весело» поужинали под телевизор. Димка такой же, как и я — без крайней необходимости ничего не покажет.

Так же традиционно вымыли вместе посуду и только после этого приступили к беседе. Но первой пришлось рассказывать мне: ведь это я, в основном, занимаюсь добычей сплетен. И сегодня за этим к подружкам ездила. Появились кой-какие новости по «Миражу» и «Карменсите».

Отчиталась, дождалась благосклонного кивка Вэ-А. И замолчала, пусть теперь он говорит.

А он молчит, курит.

— Ну что скажешь, Димыч? — не выдержала я.

— Да вот, Ась, сейчас нам с тобой надо будет одну очень серьезную задачку решить.

— Какую?

— Которую нам Петр Петрович задал.

— Он что, в сотрудники набивается?

— Нет, в клиенты.

Но голос неуверенный. И глаза далеко где-то, и мысли, похоже, там же. Значит, надо чуть-чуть отвлечь.

— Слушай, а куда ты вечером ездил?

— К приятелям своим старым. Которые меня когда-то в СИАМИ привели.

— И что?

Сегодня даже больше, чем обычно, из него каждое слово тащить приходится. Уже не клещами, как в поговорке, а многочелюстным грейферным захватом…

— Погоди, Ась, не торопи.

Ну, пока он думать будет, пойду-ка я ванну наберу. Вечер поздний, так что вода течет почти горячая.

Но я и встать не успела — Дима остановил:

— Все. Я додумал. Давай обсуждать.

Я привычно достала с полки пачку бумаги, ручку.

— Давай.

— Вот чего Петр Петрович от нас хочет…

— Погоди, Димуля. Начни сначала. И постарайся рассказывать не что ты об этом думаешь, а что говорил он. С того момента, как вы во двор вышли.

— Ну вышли. Закурили. Он ещё раз представился. И начал заливать, что я, мол, по-прежнему их сотрудник, и что Иван Иваныч из-за меня погиб, и ещё бабки я им должен, а когда я его окоротил, начал петь, как много слышал обо мне от Иван Иваныча и какой я опытный профессионал. Я слушаю, понимаю, что врет. Не мог Иван Иваныч обо мне такого говорить: и профессионал я никакой, и работал в фирме месяца три всего… Нет, не мог.

— Бабушка, не отвлекайтесь.

— Ага. Значит, навесил он мне первую порцию лапши и смотрит, поверю или нет. Ну, я лицо сделал такое, что скорблю о смерти Иван Иваныча, а в разговоры их прошлые лезть не буду.

— А он?

— А он сделал лицо, что поверил в мое лицо…

Странный народ мужчины. Всегда так темнят, такие тайны мадридского двора разводят — вместо того, чтобы конкретно о деле говорить.

— Дальше что было? — мне не терпелось услышать продолжение, но Димка опять задумался.

Все, пора тактику менять. Пусть рассказывает, как хочет. Лишь бы говорил. Хотя самое главное (по-бабски главное) я уже поняла. От этого типа жизни нашей пока ничто не грозит. Пришел Петр Петрович не войну объявлять. Можно и подуспокоиться чуток.

— Ну, потом, — Дима очнулся от своих мыслей, — он опять начал о СИАМИ говорить. Как они там с беспросветной преступностью борются и как им настоящих профессионалов не хватает.

— Тебя, то есть?

— Надо полагать. А потом… Слушай, ну не могу я так — а он, а я…

— Говори, что помнишь.

— В общем, борются они. Понимают, что в городе действуютпреступные группировки.

— Тоже мне открытие!

— Ага… Ну, ты же помнишь их легенду, я тебе рассказывал: они, мол, не ищут конкретных улик по конкретным преступлениям, пусть, мол, этим милиция занимается, а они собирают информацию, отслеживают течения, уточняют тенденции. И теперь, значит, предлагают нам участвовать в этом святом деле как партнерам.

— Чудненько. Опять наступать на те же грабли?

— Да. Он хочет, чтобы мы добыли компромат на Слона, потому как мы к нему уже внедрились. Кстати, не за так и не за зарплату, а за нормальные деньги. А Арслановым, мол, они сами займутся.

Я потрясла головой — не укладывается здесь что-то. Ну, положим, со Слоном понятно… Но Арсланов? Они же едят у него из рук, лают по его команде и палочку за ним носят, как верные псы…

— Погоди, Димыч. Они что, в самом деле против своего патрона шпионить вздумали?

— Навряд ли. И потом, Петр Петрович вовсе не говорил, что Арсланов их крыша. А я, само собой, дубина стоеросовая, сижу, ушами хлопаю, ничего не знаю. Откуда мне, лягушонку зеленому, такое знать?

— Поганец он, твой Петр Петрович.

— Что да, то да.

— А что ты ответил на это предложение?

— Обещал подумать и с партнером обсудить.

— А он?

— Оставил телефончик и пароль.

— Делать нам больше нечего. Пошли ты его…

— Нет, Ася. Не так все просто. Он — человек со связями в весьма сильных структурах. Захочет — лавочку нашу прикрыть может… Вообще, он много чего может. Намекнул уже: не будешь сотрудничать — пущу феню, что ты был стукачом и Бураковского заложил…

— Ах он…

— Спокойней, Георгиевна, не опускайся до их лексикона. Короче, посылать его опасно. А может, и невыгодно. Давай лучше обсудим, как «нет» не сказать и ничего не делать.

— Слу-ушай, а почему «нет»? Мы вроде бы Слону на верность не присягали, за честь его мундира жизнь положить не обещали. Так? Вот и давай скажем «да». А заодно о Слоне распрекрасном побольше узнаем, да ещё не за так, а за деньги.

— Рыжая, ты хоть что-нибудь соображаешь? Или мозги в конторе оставила?

— Не хами.

— Я не хамлю, я констатирую. Подумай, что будет, если Слон узнает. Да он нас с тобой в порошок сотрет! Причем не в переносном смысле, а в прямом. Для Алексея и его бригады — работы минут на восемь.

— Так-таки и сотрет?

— Именно что так-таки. Мы, конечно, в верности не клялись, но стоит нам хоть чуть-чуть за барьер заглянуть, как все, привет. И хоронить нечего будет. Это тебе не «Татьяна», это люди серьезные.

— Серьезнее Мюллера?!

Он только кивнул.

— Ничего себе! Весело живем. А я-то, дурочка, успокаиваться начала! Ладно, Дим, я поняла: согласиться мы не можем, так?

— Абсолютно.

— Но ведь и отказаться тоже не можем? Так что же нам делать?

— Решить, как время потянуть и шкуру спасти. А заодно подумать и понять, кому и зачем понадобилась биография Слона.

Ладно, думать так думать. Но почему Дима так спокоен? А может, он уже чего-то изобрел?

— Димыч, но ты ведь уже нащупал что-то?

— Что ж, зря я по старым связям ездил?

— Тогда с этого и начинай.

— В общем, в СИАМИ все осталось как было. Ведут деятельность все в том же банке «Эдем». Уход клиентов их ни фига не убил. Другими работами занимаются. Петр Петрович все ещё шеф. И в последнее время стал частенько ездить в Ерофеевку.

— Куда?

— Поселочек есть по дороге к Половецку, на север от города. Некий господин Арсланов там проживают.

— А некий господин Власов, значит, к нему зачастили…

— Именно…

— А дальше что?

— Тебе мало?

— Ерофеевка… И что же теперь думать надо?

— А вот что: мы с тобой прекрасно знаем, что СИАМИ никогда не работала и не работает на милицию. Это первое.

Я кивнула.

— Мы с тобой знаем, откуда денежки прибежали. Так что, скорее всего, сведения нужны не фирме, а именно Арсланову.

Я опять кивнула. Выходило именно так.

— А раз сведения нужны лично Арсланову, то мы с тобой, моя дорогая, попали в очень неприятное положение. Две мафии, или, если хочешь, две банды, борются за сферы влияния. Или делят их по-новому.

— А мы-то тут при чем? Мы, что ли, делить будем?

Я уже немножечко понимала, о чем идет речь, но пусть Дима передо мной пораздумывает — вслух проговорит. Может, тогда ему что-то яснее станет. Уж такова, видно, моя доля — дурочкой прикидываться.

— Мы, конечно, ничего делить не будем. Просто конкуренты нашего покровителя предлагают нам на них поработать. Не нажимают пока. Но, будь уверена, нажмут. Это с одной стороны. С другой стороны, если наш «покровитель» об этом предложении узнает, ему может и не понравиться… Короче, они будут драться, а у нас будут чубы трещать.

— Понятно. То есть, ты, миленький мой, в справедливую борьбу с преступностью не веришь?

— Не верю. Будь это так, СИАМИ уже давным-давно бы на дне нашего Водобуда лежала всем личным составом.

— А пока не лежит.

— Ага, пока не лежит, а наоборот, энергично работает и о борьбе своей на всех углах кричит.

— Ну ладно. С СИАМой мы вроде разобрались. Но что нам делать? У нас с тобой классическая проблема — между молотом и наковальней. Хорошо бы, конечно, в сторонку отскочить, но, я так понимаю, придется влезть?

— Придется. Но умненько.

— Излагай.

— Есть у нас варианты. Ты рисуй, рисуй.

Я начала рисовать.

— Первый — тянуть время. В принципе сказать Петру Петровичу «да», но с двадцать восьмого я на три недели ложусь в больницу. И буду лежать себе, болеть. А там посмотрим. Кстати, я ему уже об этом сказал.

— И что тут хорошего?

— Не отказались — раз. Не работаем — два. И заодно проверим. Если Петра Петровича такая тянучка устроит, если он торопить не станет, то не исключено, что с Арслановым мы попали пальцем в небо. Скорее, материалы действительно нужны вообще. Чтобы, может быть, когда-нибудь, при случае Слона придушить.

— А Арсланов, ты хочешь сказать, ждать не будет?

— Наверняка не скажу, но мне кажется, не будет… А вот если Петр Петрович поторопит нас, значит, торопят его. Значит…

Я кивнула. Да, похоже на правду.

— Второй путь — попробовать собрать информацию сразу и по Слону, и по Арсланову.

— Самим? Мы же в этом утонем!

— Мы не просто утонем. Нас утопят. Обе стороны.

— Значит, на этой дорожке тупик получается.

— Тупик.

— А ещё какой путь может быть?

— А ещё можно сделать так, как хочет Петр Петрович: открыто работать на Слона, тайно — против. Тогда за нашими скальпами начнет охотиться только Слон, а Петр Петрович даже защищать будет — до поры до времени.

— Слушай, а если заказ принять, информацию начать собирать, но отдавать не всю?

— Милая, это тоже путь тупиковый. Слон задерет хобот, как только узнает, что мы в его грязном белье копаемся. А Арсланов — когда узнает, что до него не все доходит.

Да, Дима несокрушимо, железно прав. До тошноты.

— Дим, а если так: согласиться, но только сплетни пособирать. А документы пусть уж сам Петр Петрович ищет…

— Не думаю, что его такое устроит. Но попытаться можно. Зафиксируй в уголочке.

Я аккуратненько записала этот вариант.

В кухне было уже совсем душно — дымили мы оба. Ты смотри, как работа есть, так Вэ-А о болезнях напрочь забывает. Я встала, открыла форточку.

— Ладно, Дим, это все диспозиция — а что ты придумал?

— А я придумал к Слону пойти.

— И?

— Продемонстрировать лояльность. Предупредить об угрозе. Совместно придумать контрмеры.

— А он и сам придумает — к ногтю Димочку с Асечкой, и нет проблемы, мрачно возразила я.

— А Димочка с Асечкой открытым текстом и объяснят, что тогда Арсланов и СИАМИ начнут других шпионов искать — и могут найти, а те не побегут лояльность демонстрировать. Конечно, никаких гарантий, что мы будем единственным источником сведений, но так у Слона появляется шанс скармливать противнику дезу.

— Чего-чего?

— Дезинформацию.

Положим, это словечко я и без него знала, но пусть лишний раз почувствует, какой он умный… Но потом я отключилась от глупостей и задумалась о деле.

Так. При таком варианте Слон может набраться подозрений, но сразу нас к ногтю не возьмет, погодит. И Петр Петрович погодит, посмотрит, что мы ему в клювике принесем. Что ж, если не решение, то хотя бы оттяжка. А с другой стороны, учили меня на психологических курсах: «если не знаешь, как поступить, поступай благородно». Был бы это не Слон, а кто-то порядочный, мы что, раздумывали бы? Сразу кинулись бы…

— Да, Димка, это выход. Надо идти к Слону — и не откладывая.

— Ну, так уж не откладывая… Можно сначала самим покопаться. Проверить, откуда ветер дует…

Но мне уже все было ясно.

— Нет. Встречайся со Слоном немедленно. Нельзя откладывать подозрительно будет. А я пока чуть-чуть понюхаю через девчонок.

Он заулыбался:

— Да я и сам так думал. Просто хотел твое мнение услышать. Выходит, у нас с тобой в одну сторону мозги работают. Все, идузвонить. Пусть аудиенцию назначает.

Дима отбыл общаться с телефоном.

А я размечталась: наберем мы гадость всякую на Слона, наберем на Арсланова, наверняка найдется, чего набирать. А потом все это отправим в милицию — берите их тепленькими. Избавим город от обоих, сами избавимся, и можно будет перестать шпионить и заняться нормальным делом…

Вернулся Димка, выслушал мои мечтания, вздохнул и поцеловал меня.

— Эх, Лиска, мы с тобой — те самые дурачки, что мечтой богатеют… Ладно, завтра я буду в офисе не раньше трех часов — утром Слон машину за мной пришлет.

Глава 5 Юное дарование

Косые лучи утреннего солнца падали на фасад Академии живописи и ваяния, прорываясь сквозь редеющую желтую листву тополей. На другой стороне перекрестка, по диагонали от здания Академии, устроился с этюдником бородатый юноша в бейсбольной кепочке и черных джинсах, на которые живописно спускалась длинная, чуть не до колен, белая рубашка в широкую полоску, прикрытая сверху светло-серым свитером несколько меньшей длины, а поверх свитера имелась совсем уже коротенькая джинсовая куртка без рукавов.

Юноша набрасывал на загрунтованном картоне контуры здания и тополей, размашисто орудуя угольным карандашом. На крышке этюдника был наколот лист толстой шершавой бумаги, на котором живописец время от времени подправлял свой уголь.

Старший сержант Косов уже достаточно долго работал на этом посту, и появление здесь художника его не удивило. Здание Академии, хоть и не древнее, но достаточно старое, выделялось среди серой угловатой застройки тридцатых годов и причудливостью архитектуры, и крутыми черепичными крышами, и разноцветными стеклами витражей над главным входом, а потому будущие художники частенько рисовали его. Не удивил Косова и внешний вид живописца — такие уж ребята, панкуют, они ж богема, у них это вроде форменной одежды, и борода тоже словно уставом предписана, а у девчонок распущенные длинные волосы, у кого прямые, у кого закрученные, как веревочки. Народ в общем безобидный, хоть и любят пошуметь.

Косов ещё раз взглянул через плечо бородатого на картон с наброском и подумал, что все-таки ни черта в этом деле не смыслит — на его взгляд, нарисована Академия была косо-криво. Он и сам когда-то тоже рисовал, даже цветными карандашами, но лет в тринадцать бросил — вырос…

В 8.48 ко второму подъезду жилого дома напротив Академии подкатил «фиат» — Косов узнал водителя Лукина и дежурного охранника Кочерыгу, впритирку за «фиатом» остановилось «рено», за рулем, как обычно — плечистый Степа Зыбун. Косов нажал кнопку переговорника, доложил, что все нормально. Через пару минут из подъезда вышел старичок с фокстерьером, тоже уже дряхлым, жилец с четвертого этажа, из прежних, потом Вовка Донец — замер на секунду, оглядел улицу, скользнул взглядом по Косову, тот кивнул. Вовка раскрыл пошире дверь подъезда, появился хмуроватый по-утреннему Коваль в обычном темно-сером костюме, Кочерыга распахнул перед ним заднюю правую дверцу «рено», Коваль сел, охранник без стука прикрыл дверцу, нырнул на свое место в «фиате», обе машины отчалили.

Косов отметил время — 8.51, доложил по связи.

Когда он снова приостановился возле художника, тот энергично раскрашивал свой картон красками — по мнению Косова, не имеющими никакого отношения к действительности. Старший сержант пожал плечами и двинулся дальше по маршруту.

В 9.02 к дверям Академии приблизилась стройная пожилая дама с молодежной не по годам стрижкой под мальчика — секретарша ректора. Косов переждал десять минут, доложился по связи лейтенанту и пошел в Академию.

Дама с мальчиковой стрижкой вопросительно подняла на него глаза, потом узнала. Косов пригласил её к окну.

— Ваш студент?

Дама чуть прищурилась.

— Наш. Сослан Дигоев из Владикавказа. Необычайно одаренный. Совершенно исключительное видение цвета.

— Точно, — буркнул Косов, поблагодарил и ушел. Уже с улицы отрапортовал по рации, прошел на полквартала дальше, сел за столик крохотного заведения под названием «Люля-кебаб». Краснолицая химическая блондинка, не спрашивая, принесла ему яичницу с колбасой, ломоть лаваша и кофе.

— На смене?

— Ну, — подтвердил Косов.

— Начальник, и когда ты на мне женишься?

— Сейчас не могу, сама сказала — на смене.

Такой у них был обычный шутливый разговор. На самом деле блондинка была замужем за хозяином «Люля-кебаба», да и Косов имел законную супругу и двоих детей.

— Анекдот хочешь? Новому русскому говорят в роддоме «У вас дочка. Три семьсот». А он: «Нет проблем!» и лезет за кошельком.

Косов вежливо посмеялся. За соседний столик сели две девицы, блондинка отошла к ним. Сержант доел, покурил, поглядывая на двери подъезда. Отметил, что старичок с фоксом вернулся, как обычно, через сорок минут. Близилось к десяти. Косов оставил на столике деньги и ушел.

Художник успел уже раскрасить свою картонку, поставил её сбоку на асфальт, оперев на стойку этюдника, сам взялся за другую. Косов присел, уставился на готовый этюд.

— Осторожно, не выпачкайтесь, — предупредил художник.

Сержант ещё раз подивился буйной игре ярких цветных пятен, подумал, что парень все-таки перестарался с красками, после подумал, что такую штуку можно было бы повесить дома, в северной комнате, там света мало, мрачновато, а это вроде как пожар. Обратил внимание, что на картинке в углу написано «СД», а чуть ниже «24.10.96 8.50-9.50».

Встал. Художник снова набрасывал углем тот же рисунок. «На продажу клепает», — подумал Косов.

— Слышь, парень, и сколько дают за такую картинку?

— За такую? Пятерку, конечно!

— Пятерку зеленых или наших?

Бородатый повернул к Косову удивленные глаза:

— Оценку поставят пятерку, хорошо получилось!

Теперь уже сержант удивился:

— А зачем вторую такую же рисуешь?

— Солнце поднялось, изменилось освещение. Цвет другой теперь. Хочу написать серию этюдов при разном свете. Может, не один месяц буду работать.

— Одно и то же несколько месяцев рисовать? Это же сдуреть можно!

— Клод Моне писал Руанский собор при разном освещении больше двух лет!

— Так то ж собор! А чего ты не рисуешь собор? У нас в Чураеве их хватает.

Художник презрительно оттопырил губу.

— Руанский собор — поздняя готика, там такое многообразие форм, есть где свету играть. А тут… Успенский — чистый классицизм, это скульптура, а не живопись. А Вознесенский — обычная византийская мешанина, светлые и темные горизонтальные полосы все задавливают, там игры света не увидишь.

— Понятно, — отозвался Косов деловым тоном. — Так что, небудешь продавать картинку?

— Пока не буду. Приходите через недельку, поговорим.

— А куда приходить?

— Сюда, конечно!

Косов угукнул и отошел в сторону — на следующий пост, предусмотренный маршрутом.

В 11.10 из ворот дома выполз «Москвич-2140» светло-серого цвета. За рулем сидела Жанна Степановна, супруга мэра. Косов поприветствовал её, проводил машину глазами, связался с лейтенантом, дал подтверждение.

Жанна Степановна вернулась к часу, мэр приехал на обед в 14.15. Такой он был человек, предпочитал дома обедать. В 15.20 снова уехал на работу.

Бородатый художник начал собирать манатки. Косов подошел ещё раз. Теперь были готовы уже второй и третий этюды. Сержант осторожно присел, поглазел — и особой разницы не увидел, хотя на последней картинке вроде было побольше синих пятен. Обратил внимание, что оба этюда тоже аккуратно подписаны с указанием даты и времени.

— Что, на обед пора? — поинтересовался Косов.

— Нет, на сегодня хватит — солнце ушло, фасад в тени.

— А тень, значит, рисовать неинтересно?

Бородатый задумался.

— Интересно, но уже глаз устал, не вижу оттенков. Может, завтра начну позже, тогда и попробую взять цвета в тени. Спасибо, что подсказали. Подходите завтра, посмотрим вместе.

— Подойду, — пообещал Косов, хотя завтра не дежурил.

Одаренный бородач нагрузился своим скарбом и ушел. Косовпосмотрел ему вслед и зашел к лейтенанту в дежурку.

— Интересный художник. Рисует Академию при разном освещении, говорит, цвет меняется. На каждом этюде проставляет время. Регистрировал убытие и прибытие мэра и его жены.

Лейтенант нахмурился.

— А кто дальше будет следить?

— Присмотрюсь, кто в «Кебабе» засидится. И, может, стоитпоспрашивать по соседним домам, не снял ли кто квартиру недавно.

— Добро, — сказал лейтенант и задумался.

Глава 6 Действительно, отказаться нельзя

Не так все просто. Позвонить, конечно, дело нехитрое, но где гарантия, что наш телефон не прослушивают? Поэтому я набрал номер и подождал два звонка. К телефону, естественно, никто не подошел.

У Слона на этом аппарате висит АОН — автоматический определитель номера. По протоколу можно запросто узнать, кто звонил. Я сообщил, что мне необходимо с ним пообщаться. Вот так, одним своим звонком. А он пусть уж сообразит, когда и откуда меня к себе для этого общения привезти.

Аська ещё плескалась, когда раздался звонок. Я снял трубку:

— Да.

— Извините, это 25-11-15?

— Ничего похожего.

— Это зоопарк?

— Нет, говорю же. Внимательнее номер набирайте.

— Точно не зоопарк? А почему мне обезьяна отвечает?

И бряк трубочкой.

Понятное дело. Значит, завтра, двадцать пятого октября, в одиннадцать утра я должен быть в зоопарке (само собой, у слоновника). Плюс-минус пятнадцать минут.

Не ахти какая конспирация. Да и шуточка не самая свежая. Но если вдруг и в самом деле слушают нас чужие уши, то толком они ничего не поймут: ну позвонил мне пьяный. Или, может, наколотый. А я тут при чем? Мало ли какой кретин может человеку позвонки морочить?..

Но Слон-то живенько отреагировал! Что ж так? Или шибко уважает, или нюх у него особый на неприятности, хороший нос за неделю кулак чует? Хотя, может, просто так совпало… Однако утреннее рандеву несколько меняет мое расписание на завтра. Я-то планировал встретиться с ним вечером…

Ну ничего, Аська меня подстрахует. Я тогда с утра к себе домой заеду карточку заберу, бумажки медицинские. Сергей Александрович велел привезти. Значит, потом в зоопарк… Когда в офис приеду?.. Ну, на Слона часика два-три отсчитать надо. Не любит наш благодетель торопливых разговоров, тем более, вопрос не пустяковый. Хотя черт его знает, это для меня вопрос серьезный, а для него, может, тьфу и растереть. На всякий случай нужно считать три, а то и все четыре часа. Ладно, примем, что в офис попаду не позже трех пополудни…

Я поставил чайник и пошел вылавливать из ванны свою даму. Пока у неё жабры не выросли.

* * *

Затянулась осень в этом году. Долгая и теплая. Конец октября, а я ещё толком ни разу и дождичка не видел. Покапает немного и все. И сезонное обострение из-за этого, наверное, переносится полегче. А может, из-за другого…

Я сейчас не очень доверял ноге, а потому приехал загодя. Не торопясь шел через Сад, посматривал на девушек, иногда даже оглядывался, вроде бы на особо привлекательные ножки — нет, не видно никого подозрительного. Подходящие по возрасту шагают резво, догоняют и обгоняют… хотя не стоит забывать Петра Петровича: этакий безобидный дедушка, кто его заподозрит? Но дедушки либо отсиживались на лавочках за газетками и шахматами, либо явно отставали. А предположить, что всю аллею обставили и передают с рук на руки, — это уж слишком… Но черт их знает, насколько они меня всерьез воспринимают, а скучающих пенсионеров Пэ-Пэ запросто насобирал бы из бывших, тем более за небольшую приплату к пенсии. Нетушки, лучше все делать, как говорится, по учебнику…

Остановился на пересечении двух аллей возле лотка, купил батон. Пусть обломится другу-бизону сверх программы. Вот такой я шизанутый, вместо того, чтоб денежки зарабатывать, хожу зверей кормить…

Еще раз оглянулся — и вдруг пришло в голову, что иду той же дорогой, что и с Аськой в самом начале нашего знакомства. Только Сад тогда был зеленый, а сейчас красно-золотой. Славно мы с ней посидели в «Хрустале». А потом не до развлечений было. И даже когда слегка устаканилось, всего один раз в приличное место выбрались. И то не развлекаться, а по делу. Презентация какая-то была… Всю ночь сливки общества друг перед другом выделывались. А мы — перед ними. Новая информационная фирма, похоже, с приличной крышей. Нас туда пригласили знакомые из нынешних клиентов. Они же рекомендации дали, что мы люди серьезные. Теперь мода такая: своему дружку-приятелю рекомендовать фирму. Глядишь, ещё лет сорок — и дорастем мы до Америки… времен Великой Депрессии. Хотя, может, и быстрее. Умеем учиться всему дурному…

Бригадир Алексей был на месте — вернее, шел на место, глазея по сторонам. Остановился у бегемотов, попялился на орлиную горку.

Но я его в упор не заметил, протянул слону на ладони последний кусок батона. Зверь вытянул хобот сквозь забор из рельсов, я наклонился через оградку, чтобы он мог достать. Гибкий палец на кончике хобота свернулся колечком, подобрал приношение, с задумчивой неспешностью унес в рот. Хобот ещё раз вытянулся, хукнул в мою сторону, мол, раз у тебя больше нету, так я пошел, и слон удалился из тени на солнышко.

Алексей уже исчез. И я, демонстративно прихрамывая, двинулся на выход — другой выход, в сторону спуска к реке. Свернул направо, к площади, заметил, что приближается неброская «пятерка», голоснул. Поторговался с Алексеем, сговорились на Тургеневскую за троячок, сел.

Днем особняк Слона ничем среди прочих не выделяется. Даже для меня, спеца по недвижимости. Ничего особенного. Ну, два этажа с мансардой, ну, кирпич. Все особенное внутри. И правильно. Незачем соседям глаза мозолить. Садик небольшой. Кустики всякие, малина-смородина. Иногда даже кто-то в земле копается. Все ухожено, но в меру. Как у всех.

Слон уже ждал меня. После традиционного обмена любезностями секунду помолчали.

— Так чему обязан, Вадим Андреич?

— Да вот пришел вчера к нам один человек. Некто Власов, Федор Гаврилович.

Я притормозил, но по лицу Слона увидел, что это имя ему ничего не говорит.

— Из СИАМИ. Я его как Петра Петровича знаю.

Вот теперь у тебя, товарищ Дубов, лицо совсем другое стало.

— И предложил мне этот господин заняться сбором материалов на ведущих представителей городского бизнеса. В порядке заказа. Причем они на себя берут сбор сведений об Арсланове. А нам готовы поручить аналогичную работу по другому лицу…

— Понимаю.

Я подробно, почти дословно пересказал Слону все, что мне вчера грузил Петр Петрович. И насчет сбора данных, и насчет благородных целей этой акции, и насчет «много силы забрал, пора приструнить». Не пропустил и упоминания, что я уже внедрился.

Сидит Слон, ухмыляется. Трубочкой попыхивает. А потом спрашивает:

— Из СИАМИ, говорите? Значит, не упокоилась фирма?

— Отнюдь, функционирует. Источники финансирования все те же. И банк тот же — «Эдем». И о делах отчитываться Петр Петрович ездит в Ерофеевку. И, по слухам, даже штат расширяет…

Ну, что такое Ерофеевка, Слон лучше меня осведомлен. Растолковывать не потребовалось. Поднялся, заходил неторопливо из угла в угол — раздумывает. Пока он молчал, я в который раз подумал, что манерой своей, разговором, трубочкой, одеждой он под Ширвиндта работает — не вообще, а того, что в фильме «Трое в лодке».

Молчание затягивалось. Меня уже начало грызть нетерпение. Мое дело сделано — Слона я проинформировал. Как учил Суворов (не Александр Васильевич, а Виктор, который «Аквариум») — что бы ни случилось, доложись. Вот я и доложился. Пора бы ему и отреагировать.

* * *

А Борис Олегович интенсивно размышлял. Его не удивил внезапный интерес СИАМИ — такой интерес постоянно наличествовал у многих лиц и организаций, и пока что обуздывать его удавалось успешно. И практически не было у него сомнений, кто сей интерес инспирирует и финансирует. Обдумывания требовали два пункта: почему СИАМИ обратилась к Колесникову и почему Колесников примчался докладывать. Что, Петр Петрович по наивности считает Колесникова по-прежнему своим человеком? Отчего же по наивности, возможно, так оно и есть. Не случайно щенок в первый вечер так пекся об интересах Петра Петровича. Хотя, с другой стороны, в нем прослеживается явный избыток чисто квакерской добропорядочности в делах, так что упомянутый факт может ни о чем и не говорить.

Другой вариант: СИАМИ не подозревает о связи АСДИКа со мной и просто хочет привлечь человека, неплохо себя зарекомендовавшего успешной работой по «Татьяне». Ну, совсем успокоительный вариант, а потому интереса не представляющий.

Вариант третий: не такие простаки сидят в СИАМИ, знают они, чей сейчас человек Колесников, понимают, что он ко мне помчится, и тем хотят спровоцировать мою реакцию. Элементарнейшее правило военной тактики: прояви инициативу, заставь врага изыскивать ответы в навязанных условиях. Подвариант: не знают, а подозревают и хотят узнать твердо. Если так, это задача мелкая, тогда их ближайшая цель — он, а не я, а на меня будут выходить уже потом. Неинтересный подвариант. Впрочем, неинтересный для меня, хотя довольно «волнительный» для Колесникова. Ну что ж, либо сам отобьется, и тогда, значит, я приобрел лучший товар, чем думал, либо запросит подмоги, а я, великодушный, не откажу, и тем завоюю или наивную признательность, или деловое понимание, что должок вырос. А вот последнее может вывернуться двояко…

Однако об этом потом. Сейчас важнее и срочнее, что из себя представляет господин Колесников, что он за человек.

Мысли Бориса Олеговича, как всегда, сворачивали к главному — к человеку. В конечном счете, именно конкретный маленький человечек, нищий и общипанный, является источником всех богатств. Именно он кормит и производителя, и спекулятора, и политика, и госбюджет, нашу высокоудойную коровушку… Дубов был твердо убежден, что главный рабочий материал бизнесмена — люди. Люди в массе, так называемый народ, и люди поштучно.

В данный момент интерес представляет именно этот штучный экземпляр. Кто же он? Наивный чистосердечный младенец, который пытается корчить из себя битого дельца, или прожженный жук, который прикидывается честным фрайером? Наивняк примчался бы ко мне, исходя искренним рвением. Прожженный хорошо подумал бы, а после изобразил честность и преданность. М-да, в любом случае господин Колесников сделал красивый ход, и теперь мне разгадывать…

Чутье подсказывало Дубову, что Колесников скорее честный человек, мудрый жизненный опыт твердил, что предусмотрительность бывает только недостаточной, но не чрезмерной, а артистическая натура подзуживала: рискни! Ты ученый или нет? Окончательные ответы дает только эксперимент. Конечно, не каждый эксперимент приносит положительный результат — но какой химик боится эксперимента? А бизнесмен — это химик человеческих душ!

Борису Олеговичу очень понравилось, как изящно удалось перефразировать Вождя и Учителя, он хмыкнул и принялся выколачивать трубку.

* * *

— Так, Вадим Андреевич. Во-первых, они вас дурачат. Никто расследовать Арсланова и не думал.

А то я сам не знаю!

— Конечно, это Арсланов. И ему очень хочется насобирать жареных фактиков обо мне. Но отчего и почему именно сегодня? Затевает что-то?..

Вот именно. И к какому заключению вы придете, премудрый господин Слон?

— А потому сделаем мы вот как. Вы, Вадим Андреевич, на предложение согласитесь, но!.. Говорите Петру Петровичу, что согласны, а сами тяните время. Передавайте ему обо мне разные сведения, какие сорока на хвосте принесет, — я думаю, сенсаций там не окажется. И смотрите, чем он интересоваться станет, какие вопросы уточнить попросит.

Киваю, молчу. Пока все нормально.

— Кое-что я вам сам расскажу, кое-что вы и без меня раздобыть сможете. Через вашу всезнающую супругу. Но, естественно, хотелось бы мне, чтобы вы перед встречей с Петром Петровичем ваши сведения мне показывали: и vox populi, то бишь глас народа, интерес представляет, и лишние детали успеем устранить, если что… Естественно, буде глас народа что-либо любопытное о коллеге Арсланове произнесет, не упускайте…

Опять киваю — понятно, чего же переспрашивать?

Дальше разговор пошел сугубо конкретный и технический — как звонить, через кого связываться. Решили, что Ася будет встречаться с Алексеем, пока я по больницам хвори свои залечиваю. Или Алексей прямо ко мне будет приезжать… Меня устраивает — он мужик деловой, немногословный, мы с ним легко друг друга понимаем, а это в деле немаловажно… Если же Алексей будет занят, приедет известный нам Анатолий (известный, та самая горилла на побегушках) или известный же водитель Антон. Если, наконец, возникнет нужда использовать лицо, нам не известное, упомянутое лицо назовет пароль, к примеру, «Мудрый Хати протрубил день».

Я улыбнулся и отметил про себя, что Дубов цитирует совсем старое издание «Маугли» — в более поздних переводах слон именовался Хатхи…

На прощание Слон мне руку пожал и отечески так посоветовал:

— Лечитесь как следует, Вадим Андреевич. Не торопитесь наработу выходить. Здоровье дороже.

Что это они все о моем здоровье пекутся? Наверное, и в самом деле выгляжу соответственно.

Пока ехал в офис, ещё раз подытожил. Значит, так. Говорю Петру Петровичу «да». Но время тяну — я в больнице, а коллектив мой для таких серьезных расследований ещё не готов. Это раз. Пусть Аська, «супруга моя», по своим бабским каналам тем временем сплетни собирает. А оперативная работа — документы там, свидетельства — подождать может. Пока я выйду. Здоровый.

* * *

Гостя повез Антон, а бригадира Дубов вызвал к себе. Во время поездки в Сады Алексей удивил его своей психологической проницательностью, и Борис Олегович, который не страдал высокомерием и не стеснялся пить из любого источника, начал чаще советоваться со своим начальником охраны.

— Знаете, Алексей, я все пытаюсь понять Колесникова, что он за человек — наивный идеалист или хитрый пройдоха?

Алексей помолчал. Наконец сказал:

— Боец. Честный. Если прижать, убьет — но не в спину, а в грудь.

Дубов снова изумился: никак не ждал от своего оруженосца такой чеканной формулировки. О чем не замедлил Алексею сообщить.

Тот переступил с ноги на ногу:

— Это не я придумал. В одной книжке прочитал.

И Дубов изумился ещё раз. Начал набивать трубку. Наконец заговорил, уже другим тоном.

— Приставьте к нему людей. И к ней. Пишите телефоны.

— Охрана или контроль?

— А это вы мне скажете. И как можно раньше.

Глава 7 Стивенс, Кузя, Джо и др

Под вечер пятницы раздался звонок и незнакомый мужской голос попросил Вадим Андреича. Дима снял трубку параллельного телефона, поговорил недолго и появился возле моего стола. Морда довольная. Чего это он?

— Порядок, Алиса. Это звонил Стивенс.

— Кто?

— Не перебивай. Мы на два дня едем на дачу. В гости. На день рождения.

— Ну и что? Чего ты довольный такой?

— Давно хотел тебя с этими ребятами познакомить. Очень нестандартная компания — они тебе понравятся.

Ага, теперь оказывается, что мне нравятся нестандартные. Вот вы, значит, какого о себе мнения, милый Вэ-А. Хоть это правда, конечно. Господин Колесников так же далек от стандарта, как наш родной Чураев от Парижа.

— Димыч, давай ещё раз с начала и не торопясь.

— Стивенсы — друзья Полковника.

— А генерала в вашей нестандартной компании нет?

Не знаю почему, но в последнее время я что-то стала на людей кидаться.

Он перемолчал, пожевал губами.

— Давай я ещё раз попробую.

— Попробуй.

Вот что оказалось. В чернобыльские времена познакомился Дима с неким Полковником. Господин этот был командиром разведчиков — конечно, химразведчиков. Не очень я поняла, как они встретились. Но близко познакомились уже в госпитале, лечились вместе. Полковник в миру носил приличное имя Жора — Георгий. Однако со студенческих времен его по имени не звал никто, тем более, когда после 86-го получил он майора…

Но в миру Полковник был биохимиком, работал в университете, на химфаке, и изобретал те самые радиопротекторы, которыми его потом и лечили — по большому блату.

А близким знакомым Полковника чуть ли не с детского сада и был Стивенс. Кстати, и это не фамилия, а студенческая кличка. Тоже заканчивал университет. Только другой факультет — физический.

Перед самым отъездом на историческую родину Полковник и познакомил Колесникова со Стивенсом.

И вот теперь Дима (вместе со мной) зван к вышеуказанному Стивенсу на день рождения. А поскольку отмечается почти круглая дата, то решено провести празднование на природе. И воздух лучше, чем в городе, и уехать можно на все выходные.

— Димыч, выходит, нам сейчас надо срочно подарок изобретать.

— Не надо. Уже все изобретено. Мы везем в подарок чайник. Электрический.

— А почему так?

— Заказано. Ну, а еще, конечно же, бутылочку хорошего коньяка.

— А где мы чайник возьмем?

— Завтра с утра перед электричкой в «Тысячу мелочей» зайдем.

Вот и хорошо. Два дня на даче, и не на уборочной, а в гостях… Отлично. И по дому ничего делать не надо, да и Димке два дня на воздухе совсем не повредят.

— Дим, а как же Петр Петрович?

— В понедельник встретимся.

— Ты же ложишься в больницу.

— Вот там и встретимся. У одра страданий.

Я кивнула. Господин так решил — и все. И не суйся со своим мнением. Правда, я и не стремилась. Не тот случай. Ему виднее.

Чайник в магазине обнаружился без затруднений. И, как договаривались, компания встретилась прямо на платформе ровно в 10.30. Электричку ждать не пришлось, поэтому знакомились уже в вагоне.

Честно говоря, новых знакомств я не боюсь — после двух лет практики в «Татьяне», наверное, даже с коброй нашла бы общий язык. Поэтому уже через десять минут со мной все были на «ты», и я с ними тоже.

Гостей и хозяев набралось, в общем, немного. Стивенс, урожденный Стефановский Анатолий Сергеевич, его жена Алла Кузьмичева, которую никто по имени не звал — только Кузя, мы с Димой и ещё пара: Джо с мужем Геной. Чуть попозже ждали приезда ещё двоих, а может, двух пар, я как-то не поняла. Сейчас в электричке шел общий треп, сплетничали о старых знакомых. А заодно нас, людей, в общем, практически незнакомых, расспрашивали. Я не спешила составлять мнение, отметила только, что они все на удивление шумные.

За болтовней я их даже не успела толком разглядеть, лишь занесла в оперативную память для целей идентификации, что Стивенс большой, оручий и с усами, как у городового (а вот интересно, какие такие особые усы были у городовых?), Кузя вся черная и стройная (тощей меня!), у Джо рыжесть не своя, а импортная, и мордаха по циркулю, зато у Гены морда топором и лысина от уха до уха.

Ехали недолго. Вышли на станции Восточная. Минут десять пешком, распахнулись с рипом и скрипом деревянные ворота, и мы все ввалились в шикарно заросший осенний сад.

Да, братцы, это вам не наша дача! Моя мамочка и на природехирургическую чистоту наводит. Грядочка к грядочке, кустик к кустику, а тут… В общем, тоже и деревья, и клумбы. Все честь по чести. Только побольше травы, поменьше грядок и прочего чернозема. Роскошный виноград неторопливо так заплел стену до самой крыши. Огромный куст хмеля радовал глаз зелеными шишечками. Причем шишки эти висели рядом с красными ягодами шиповника. Этакий мичуринский шедевр.

Мужики немедленно занялись мужским делом — костер, дрова… А прекрасные дамы отправились разбирать сумки и готовить стол.

Ровно через три минуты этой интеллектуальной работы мы все общались, словно знакомы были лет сто, вместе бегали в комнату то за вилками, то за бокалами, Кузя кричала мне: «Аська, ты сошла с ума!» В общем, даже притираться не пришлось — я сразу стала совсем своя.

Так как празднование было запланировано на два дня, то основной запас съестного и спиртного мы опустили в погреб. Разобрали сумки, накрыли на стол. Тут и сильный пол подвалил с требованием аперитива, пока уголья для шашлыков поспеют.

Стивенс достал «Конику» и началось собственно отмечание некруглой, но солидной даты. Каждый из присутствующих вручилподарки, произнес что-то приятное. Наш чайник вызвал одобрение. Кузя громогласно заявила, что чайник — это гениально. И тут же поставила кипятить воду на первую порцию кофе.

Надо сказать, что сумки ещё на вокзале произвели на меня устрашающее впечатление. Четыре здоровенных клетчатых баула, с какими обычно «челноки» ездят. Доверху набиты провизией и выпивкой. А ещё рюкзак со всякими необходимыми предметами, а ещё пластиковая канистра с пивом, литров на двадцать. Куда столько? Наверное, половину придется назад везти.

Но первая же совместная трапеза развеяла мои опасения. Мужчины вместе с цивилизованной одеждой избавились и от городских комплексов — свежий воздух, теплый осенний день вернул им первобытный аппетит… Костер, опять же, прибавил настроения.

В общем, вскоре на полянке возле огня собралась вся компания с бокалами и фотоаппаратом. Расселись кто где: на лавочке под вишней, на ступеньках крыльца, прямо на траве. Выпили за здоровье новорожденного, потом за его успехи. А после традиционного тоста «за пострадавшую» компания разбилась на несколько групп. Говорили все одновременно и каждый о своем.

И тут Дима въехал с вопросом не от той стенки (это тоже из его анекдотов: один сумасшедший приставил гвоздь к стене шляпкой и пытается вбить, а другой объясняет, мол, не лезет, потому что гвоздь не от той стенки). Я имею в виду, что вопрос его прозвучал не совсем к празднику.

— Слушай, Стивенс, ты в Химтехе работаешь? Да?

— Ну!

— А Дубова такого никогда не встречал?

Зачем это он?! Ведь выходные. Мы не на работе.

— Почему не встречал? Я его чуть не каждый день встречаю.

— Но ты же физик?

— Ну и что? Он по совместительству сейчас в лаборатории низких температур работает, на нашем этаже.

— А что он за человек?

И тут на нас полился золотой дождь сведений. Как на Данаю.

Благодетель-то наш оказался моложе, чем я думала, сорок девять лет всего. И до благословенного 85-го жизненный путь его складывался, как у всех прочих интеллигентов: институт (конкретнее, химфак университета), аспирантура, защита. Но — это уже не как у прочих — удачный и очень своевременный брак с какой-то высокопоставленной дочерью. А кроме того, комсомольская работа с мощной поддержкой тестя.

Говорили о Слоне без малейшего уважения, даже слегка неприязненно. Понятно, что ребятам, которые в науке пробивались сами, только своей головой и лошадиной работоспособностью, зятек блатно-химических наук совсем не нравится. И пускай они, два доктора и два кандидата, живут по-прежнему от зарплаты до зарплаты, но богатый и знаменитый на весь город Слон для них не то что не предмет зависти, а просто ничтожество.

— Если нормальный человек попробовал науку на зуб, он её на коммерцию не променяет! — категорично заявил Стивенс.

Тон разговора стал довольно резким, и я поняла, что пора менять тему. Спросила, что знала:

— Ребята, а где сейчас Полковник?

Жору этого я отродясь никогда не видала, но терять было нечего. По Диминым словам он — мужик замечательный. А Вэ-А я уже почти привыкла доверять.

Ответил мне именинник:

— Он в институте Вейцмана, недавно мэйл прислал. Как будто у него все прилично.

Тут Джо спросила, как сын Жоры. Потом вспомнили какой-то из первых выездов в Крым.

— Дима, ты Асе про съемки фильма не рассказывал?

— Нет. Я сам эту историю только со слов Полковника знаю. Давайте уж вы, глазами очевидцев.

В Крыму снимали фильм про приключения Буратино. Где-то в районе Ялты. А веселая компания, в которой я сейчас находилась (плюс Жора-Полковник), отдыхала рядом, в Гурзуфе. Раз в неделю толпа выезжала на катере из голодного Гурзуфа в Ялту — попировать. В какой-то из приездов заказали столик в ресторане «Горка», наверху.

Расселись, чуть выпили, ждут основного блюда. По одному отлучаются вниз, в туалет. Тут появляется Жора, весь из себя бледный, и заявляет, что больше пить не будет никогда — белая горячка началась, привиделось, что в туалете внизу моет руки собака.

Мужики утраты товарища и бойца вынести не смогли, рванули вниз. Видят — и вправду, под краном моет руки (!) здоровенный пудель, ростом с двенадцатилетнего мальчишку.

Стивенс, смелый по пьяному делу, спрашивает:

— Ты кто?

— Пудель Артемон.

— А где твоя Мальвина?

И простодушный пудель ответил:

— В женском туалете.

Оказалось, что съемочная группа приехала обедать, как была, в костюмах.

Я на секундочку себе все представила — и мне стал чуть яснее стиль этой компании.

Смотрю, а Димка-то недоволен: от темы отклонились. Теперь ему надо как-то исхитриться и опять разговор на Слона свернуть.

Пора ситуацию латать. Я встала, подошла сзади к Диме и тихонько на ушко сказала:

— Не торопись. Мы ещё про Слона все узнаем. Они тебе самирасскажут. Только чуть попозже.

Пока зрел шашлык, Кузя повела коллектив собирать шиповник. Потом более или менее трезвые мужчины вырубили лишние ростки в саду — всякие там неуместные клены и осины. А после уж и к основному блюду приступили.

На электричку никто не торопился — засиделись поздно. И комаров не было. Господа мужчины писали пулю. Дамы вязали и сплетничали.

Стемнело. Появились звезды. Под очередной чаек Гена вытащил гитару. Пели. Кто как умел, но вдохновенно. Потом болтали.

Разошлись по комнатам часа в два ночи. А с утра решили, что мужчины непременно должны отправиться на пруд — рыбки наловить.

Вот тебе, миленький мой Колесников, и возможность порасспрашивать Стивенса. Главное — не торопиться.

* * *

Продолжение истории о жизни Слона я услышала уже дома, вечером в воскресенье.

С точки зрения карьеры дела у Дубова шли совсем неплохо — завлаб в Химтехе, удачно защищенная кандидатская. О более высоких степенях пока не думал — тридцать три ещё не возраст для доктора наук. Зарабатывал неплохо, в училище у Димки почасовиком физхимию читал. Спокойная, устоявшаяся жизнь — работа, горком комсомола, прочная семья.

Так все и было до прихода к власти Михаила Сергеевича, когда коммунистическая власть стала подумывать, не повернуться ли к остальному миру человеческим лицом. Очень вовремя тогда и прозвучал взрыв Чернобыля на всю Европу.

Дубов, как и многие прочие химики, никак не мог от работы в зараженной зоне отвертеться: специалист, да со степенью. Но, к счастью для него, в «поле» не попал, а работал в штабе. А может, опять ему тесть помог. По словам Стивенса, в штабе занимался снабжением — оборудование, защита, дозиметры. Да и потом остался верен этой теме — через возникшую на обломках комсомола сеть научных фирм финансировал разработки всяких систем защиты, расчеты режимов в «саркофаге». Короче, качал денежки под актуальную тематику.

Тут и прорезался его истинный талант. Произрос Слон, как клубника на дерьме. Связи появились — те же комсомольцы, лысея и толстея, влезли на властные должности. Да плюс знакомые среди военных, да старые связи тестя…

— Слушай, господин мой! — не выдержала я. — И что, это всем известно?

— Как видишь.

— И Дубов этого не боится?

— А чего бояться? По документам он чист как стеклышко. Все законно. А общественное мнение… а чье, извините, мнение? В глазах хозяев жизни Дубов фигура — Слон! А кого волнует мнение господ ученых? Это же брезгливые чистоплюи, оторванные от жизни, потому и нищие. Знать-то они много чего знают, пораскинули бы своими докторскими мозгами, развязали языки глядишь, и прокуратуре хватило бы. Но им противно в дерьме копаться. Не бойцы они. Вот Дубов им противен — они и молчат брезгливо.

— Но тебе же рассказали!

— Ну, я-то не прокуратура. Со мной можно поговорить, это не донос, это так, душу излить, пар выпустить… И чую, поверь мне, что это ещё не информация — так, цветочки. Если покопаться хорошенько, много чего интересного о покровителе нашем узнать можно.

Я видела, что Димку зацепило и копать он будет до полных двух метров ему Слон тоже не очень нравится.

А я тем временем и для себя задачку наметила — Кузю, жену Стивенса, привести в ряды СИС. И ещё порасспрашивать о Дубове. И не раз. На то они и бабьи сплетни, чтобы всегда правдой быть.

Глава 8 Здесь продается славянский шкаф?

Прямо с утра в понедельник Вэ-А отправился в больницу. А мне пришлось тут же утром, перед работой, завезти к нему домой свои вещички. Сейчас не до щепетильных тонкостей. Отсюда проведывать ближе — всякие там соки из холодильника да фрукты с базарчика таскать. И на работу пешочком два шага. А Дима, само собой, опять завел разговор, что надо совсем к нему перебираться…

Пришлось отшутиться — вещей, мол, слишком много, тесно будет. Димка нахмурился — не любит он такого моего тона, да и когда не по его вкусу что-то делается, тоже не любит. Ладно, а ты сама любишь?..

Но все равно, извини, дружище. Решать это я буду своей головой — когда и к кому переезжать. Но решать действительно придется, сколько можно тянуть? Пожалуй, надо ещё разок к Ильинишне зайти, присмотреться к квартире плотнее.

Как-то, когда я шла в офис, встретилась мне на лестнице приятная такая дама с мусорным ведром. Значит, живет здесь. Один раз «Здрасьте», другой. Потом я с ведром, она с сумкой. Дама правда приятная — годиков за пятьдесят, высушенная, как таранка (интересно, я в её возрасте тоже такая буду?), улыбка шесть на девять.

Разговорились, в общем. Она видит — у нас на двери написано «информационное обеспечение», ну и спрашивает, не распространю ли я информацию, что она квартиру продает. Я, правда, не поспешила извиняться, что мы больше другой информацией занимаемся. Ответила неопределенно, что узнаю.

А квартира-то прямо у нас над головой. Соседи. Уезжают в Германию на ПМЖ. Собираются потихоньку, документы делают. А квартиру, хоть и трехкомнатная, и на втором этаже, и район хороший, продать не могут: подъезд угловой, потому планировка дурацкая, коридор какой-то кривоколенный, узкий в бедрах, и ванна в кухне, как у нас.

Рассказала Димке. Он спрашивает:

— А ты не хочешь эту квартиру купить?

— Да ты что?! Откуда у меня столько?

— Ну, во-первых, Слоновьи денежки есть. Да и мы сами зарабатываем.

Это он про те деньги, что нам Слон заплатил за материалы по манохинским делам и за фамилию Кучумова. Неплохо заплатил, хватило свою фирму организовать, ещё и осталось кое-что.

— Так договорились же Слоновьи деньги только на дело тратить!

— А ты их и потратишь на дело — сколько времени можно выиграть, если на работу всего-то на этаж спуститься… И сил тоже — ни тебе транспорта, ни давки, ни каблуков поломанных… А ту квартиру, черногорскую, если хочешь, продай. Все-таки часть денег вернешь…

Тут он прав — на мою квартиру покупателя найти нетрудно. Да и цену я заламывать не буду… В общем, Димка обещал подключить кого-то из приличных риэлтеров, старых своих знакомых, с тех времен, когда он работал в агентстве по недвижимости, — был у него такой период, пока агентство не завалили доброжелатели, да и Димка там чуть ли не крайний вышел…

Пока, правда, знакомые не активничают — видят, что клиент ещё не созрел, да и нам с Ильинишной хотят сделать разницу. Может, разозлиться и через государственную контору напрямую оформить? Впрочем, сперва с Димкой обговорю, а то и меня, и этих Резников держава нагреет не хуже, чем частники…

Перед отбытием их величества на излечение получила я кучу ЦУ. Мне сегодня же надлежало связаться с Петром Петровичем (пардон, господином Власовым) — передать, что Дима уже лег в больницу, но ходит и будет ждать его во дворике у круглой клумбы в паузах между процедурами.

Далее, придется мне стать передаточным звеном между Колесниковым и Слоном. Это поручение я восприняла без энтузиазма — встречи с господином Дубовым вызывают у меня стойкое отвращение, как визиты к стоматологу. Хоть надо, но противно. И вообще, что-то мне Слоновье поведение перестало нравиться. Я Диме не говорила, но похоже, что Слон меня снимает, говоря языком современной молодежи. Очень некстати. У меня на него с первого взгляда возникла аллергическая реакция, да и для дела только помеха…

А кроме всего, оставалась ещё и обычная работа — заказы, текучка, информация. Никто этого за меня не сделает. И значит, предстоит мне до самых праздников развеселое время — как белке в колесе вертеться.

Все это у меня в голове мелькало, как в видике на ускоренном просмотре, пока у Димки в доме располагалась. И потом, когда на работу шла.

И ещё подумалось вдруг — как сильно я изменилась за эти полгода! Раньше была и спокойнее, и веселее. А может, просто тревоги были мельче масштабом? Или високосный год виноват? А также сглаз, парад планет, озоновые дыры, возросшая активность Ключевской сопки и назначенный на конец столетия Армагеддон…

Придя в офис, я первым делом позвонила Петру Петровичу — и, надо же, застала на месте. Тот заахал, по-моему, для приличия, поинтересовался, от какой болезни так внезапно занемог Вэ-А. Шуточек таких я терпеть не могу, поэтому врезала ему сразу и прямо. Что пока вы, многоуважаемый господин, из штанов выпрыгивали, врага внутреннего отлавливая, мой мужчина вас, дармоедов, своим телом от настоящего врага прикрыл. Сам заразился, чтобы тебя, паразита старого, спасти. Конечно, пришлось выдать все это чуть помягче, хотя и не сильно. Мне сдерживаться не надо — я Диму защищаю.

Петр Петрович поутих, извинился. И уже вполне деловым тоном я ему рассказала, как к Вэ-А в больницу проехать и как дойти от метро. Продиктовала, когда и на какой скамейке Дима будет его ждать. Хотя мне показалось, что Петру Петровичу все эти «как дойти» да «как доехать» совершенно не нужны. Но я делала то, что велел Димка.

И началась обычная рабочая неделя: звонки, заказчики, отвезти отчет, составить новый, позвонить Наде, переговорить с Ларкой, передать информацию Вере… Карусель, одним словом.

В перерыв забежала к Вэ-А — принесла фрукты, осмотрела палату. А заодно уже и с врачом познакомилась. Симпатичный дядька, старенький, вроде моего папки — где-то под шестьдесят, русо-седой масти, усы рыжеватые, очки на кончике носа. Вот этот Сергей Александрович обещал мне Димку починить недели за две-три. Велел носить фрукты и овощи тоннами, соки и всякое там укрепляющее для иммунитета. Просто еду не надо — чернобыльцев государство в больницах ещё пока кормит. А вот всякого такого… Ну, понятное дело.

Весь день и прокрутилась. Знала, что буду как белка — так и вышло. Ничего. Потерпим.

* * *

Аська разуважила, принесла снежный кальвиль. Идя навстречуневысказанным пожеланиям трудящихся. Где добыла? По сезону рановато еще… Ох, дурак, самое время — просто затянувшееся тепло с толку сбивает. Ну да, об эту пору дождик по оцинкованному подоконнику снаружи кап-кап — а сейчас только лекарство капает. Немного беспокоит вена… Никуда не денешься, капельница — не самая приятная процедура. Хорош я буду после двух недель лечения. Вены — они тоже умные, уколов не любят и через пару дней начнут прятаться… Но это все же лучше, чем с легочным катетером. С одной стороны, вроде бы ты ни к чему не привязан, беги куда хочешь, с другой стороны — как на тебя деловой партнер посмотрит, когда у тебя из кадыка заливная горловина торчит?..

Хотя сегодня вполне пригодилась бы. Для встречи с Петром Петровичем. Конечно, этого старого волка чужими болезнями не проймешь, но пусть видит, что я не от него в больнице кантуюсь, а лечусь на полном серьезе…

Когда через два часа меня отключили от капельницы, я дозрел — и двинул к Гущину.

— Сергей Саныч, поставьте мне катетер!

Гущин задрал брови повыше, очки сдвинул на нос пониже.

— Может быть, сначала проконсультируемся с доктором Вишневской?

Вишневская Лидия Викторовна — местный психиатр. Блондинка, Мэрилин Монро, пятый размер. Ей бы в реанимации работать, она мумию из саркофага поднимет.

— Нет, Сергей Саныч, от доктора Вишневской держите меня подальше. Я теперь человек несвободный, а во внешних стимуляторах пока не нуждаюсь.

Гущин тонко усмехнулся в рыжие с проседью усы:

— Как же, как же, видел и одобрил…

Да, мы, постоянный контингент, для здешних медиков — вроде членов семьи, все они про нас знают, все примечают.

— Но что за безумная идея с катетером, Дима?

— Ох, Саныч, достает меня один клиент — придет сегодня проведывать. Он подозревает, что я в больницу лег, лишь бы его заказ не выполнять, так мне ему надо убедительно показать, что я действительно и активно лечусь.

— А вы его просто пошлите — мало ли на свете клиентов?

— Нельзя. Он денежный, злопамятный и со связями. Да и заказ его нам нужен.

— Ну-ну…

Гущин закатил глаза к небу, выпятил губы, посопел в усы.

— Но вас, полагаю, устроит и надводная часть айсберга, без настоящего прокола?

— Ну естественно, я о том и говорю!

Пока шли в манипуляционную, я ему рассказал, что видел в газетке прелестную опечатку:

«Титаник» затонул, столкнувшись с Айсбергом.

Гущин усадил меня на кушетку и, бормоча себе под нос что-то о пацанячьих выхватках, перебрал несколько прозрачных пакетиков с катетерами, нашел один, как ему показалось, похуже, отрезал хирургическими ножницами верхушку сантиметров в семь и прилепил мне на шею марлей с клеолом. Посидел, покурил, рассказал, что с неким Ленькой Айсбергом учился в школе с третьего класса, а недавно того выставили из автодорожного на пенсию, потому что надо было освободить место для одного хмыря, папаша которого заведует в городе отправкой вузовских ученых в зарубежные командировки. Потрогал наклейку пальцем, убедился, что высохла, забинтовал шею, оставив катетер торчать наружу, и буркнул:

— Иди, артист. В следующий раз могу тебе для убедительности изобразить выпадение прямой кишки…

Немного меня познабливало. То ли после капельницы, то ли застудился слегка. Я надел куртку, неторопливо спустился со своего второго этажа во двор и занял оговоренную скамеечку. Теплое осеннее солнышко просвечивало через остатки листвы на клене. Сидеть было удобно. Вот только курить не хотелось — или в самом деле заболеваю, или начали действовать лекарства.

На крышке канализационного люка дремала, свернувшись калачиком, трехцветная больничная кошка Дарья Ивановна. Я от Аськи заразился примечаю кошек и собак. Раньше они меня как-то мало занимали… Да и я их тоже — помнится, первый раз ко мне кошка подсела, когда дожидался Асю возле Серегиного дома. Было это на третий… нет, на четвертый день нашего знакомства, Ася тогда уже начала раскапывать историю с живым товаром…

Вот к чему может привести добросовестное выполнение служебных обязанностей! Я ведь в Асину лавочку пришел не просто так, а по заданию Ивана Иваныча. Слон ему заказал расследовать делишки фирмы «Татьяна», и мы с ним прикинули, что напрямую туда влезть не так просто, а вот через брачную контору, подразделение «Татьяны», — в самый раз…

Впрочем, я тогда о Слоне не знал. Иван Иваныч сумел мне внушить, что наша контора СИАМИ — глубоко законспирированный отдел МВД, и старался я не за страх, а за совесть, рвался раскрывать преступность и коррупцию со всем усердием новоиспеченного юриста. Правда, между окончанием юракадемии и приходом в СИАМИ успел я покрутиться в поисках работы, успел поторговать квартирами в недоброй памяти «Крове», который прогорел со скандалом…

Как все в последние годы «завертелось, закружилось и помчалось колесом»! С ног на голову встало — или с головы на ноги? Это, как говорят оптимисты медики, вскрытие покажет. Переменилось, короче. Мог ли я пятнадцать лет назад предполагать, что меня ждет такая жизнь? Собирался быть военным, окончил училище химзащиты, служил в учебке и горя не знал… Но вдруг грянул Чернобыль, и пришлось мне свои знания и умения применять на практике. И применял — пока не угодил в госпиталь… Ох, будь оно неладно, теперь до конца дней своих не расстаться мне с медициной. Да ладно, что ныть, биографию обратно не пролистаешь и ничего в ней не перепишешь. Живой — и слава Богу. Все-таки подлатали, уже почти не инвалид. Сумел гражданскую профессию получить. Понимал, после чернобыльских приобретений о занятиях химией думать не приходится, вот и подался в юристы, где окружающая среда поздоровее…

И, как говорится, из огня да в полымя — в Чернобыле в меня по крайней мере не стреляли. Впрочем, до дела «Татьяны» я никак не ожидал, что работа в СИАМИ окажется опасной, и на выданный «макаров» смотрел с юморком… В самом деле, какой там пистолет — идет человек в брачную контору с честными-благородными матримониальными планами. И, между прочим, нашел кандидатуру, правда, не в каталогах невест, а среди персонала. А главное, намерения, придуманные для легенды, оказались самыми что ни на есть серьезными.

Как с этими делами неожиданно у меня обернулось… напуганный прежним грустным опытом, и не думал, и не мечтал — а вот поди ж ты, встретил! Не знаю, побоялась бы Ася жизни в глухом гарнизонном городке, но уж бандюг она не испугалась: одного чуть на тот свет не отправила изящным каблучком… в давние времена, рассказывали, такой назывался «контесс» — графиня, значит. Вот такая досталась мне графиня — толковая, отважная и рыжая. Да ладно, чего дразниться, так-таки рыжая! Коричневато-золотистая, по строгому разбору. Без глупой светлокожести, но, конечно, с конопушками…

Да, негаданно-нечаянно — и сразу, обвалом! В первый день просто интерес возник, во второй укрепился, на третий та-ак потянуло… А на четвертый — все, решил. Но вот чем её взял — сам не понимаю!

Тем более, ей тогда не до лирики было, она все глубже влезала в историю с Ириной: девчонка позарилась на богатого заграничного жениха, а угодила в публичный дом; год маялась, все-таки сумела сбежать, добралась до нашего посольства, оттуда кое-как домой отправили. Я случайно об этом узнал — и сразу смекнул, что из-за каких-то таких дел меня Иван Иваныч в «Татьяну» и заслал. Осторожно намекнул я Асе, она в кухне своей лавочки покопалась и выкопала кое-какие потрошки смердючие. А дальше пошло-поехало: пикантная новость попала в прессу (Иркина мамаша расстаралась, кретинка), и манохинские гориллы прикончили журналиста. Ирку мы успели спрятать, да не совсем чисто сработали, и Мюллер взял след. Еле-еле поспел я Асю выручить но тут уж они на нас двоих насели, и неизвестно, где бы мы с ней сейчас были, если бы не Слон и его охрана под руководством бригадира Алексея.

Собственно, к тому времени Ася через своих подружек сумела на удивление много вызнать о моем заведении, СИАМИ, будь оно проклято, обозвала меня шпионом поганым и выгнала из дому. Между нами, по делу: заведение-то оказалась сугубо частной лавочкой, укомплектованной бывшими кагэбэшниками, и за хорошие деньги занималось экономическим шпионажем по заказам отечественных младокапиталистов. Что говорить, противно было терять иллюзии и такую женщину одновременно, но хватило ума не забиваться в темный угол со своими обидами — только потому и сумел Мюллеру дорожку перебежать и Аську у него из-под носа выхватить.

А после разборки со стрельбой привезли нас пред светлые очи заказчика — он же спаситель, он же Слон, как выяснилось. Сейчас-то я понимаю, что и в разговоре с ним нам крепко повезло, очень по-разному та беседа могла закончиться. В самом деле, материалы для Слона у нас с собой были. Долго ли их изъять, нас с пристрастием допросить, а после отправить вслед за Мюллером? Совершенно не обязательно всяким посторонним знать, что в нужный момент тихий и скромный господин Дубов может выставить взвод автоматчиков… Видно, в тот вечер сумели мы нахально ухватиться за подол Фортуны, а может, после стрельбы море было по колено — но доказали, что глубокоуважаемому Борису Олеговичу полезнее и выгоднее оставить нас на этом свете и иметь в качестве верных слуг. Немалую роль сыграла и фамилия Кучумова, которую мы ему преподнесли с должной подачей и за которую были щедро вознаграждены.

Короче, продались мы ему. Наверное, возвышенные герои литературы на нашем месте гордо отказались бы сотрудничать с лощеным бандитом и приняли мученический венец, но последнее десятилетие очень успешно вышибло из нас… ладно, не буду говорить за всех, — из меня вышибло дух идиотского идеализма. «Пускай ты умер, но в песне смелых…» На фиг такие песни! Пока живой, я еще, может, сумею выкрутиться и побороться за те самые прекрасные идеалы. Пусть лучше примером для юношества буду я лично, а не мой светлый образ…

В тот вечер я ничего такого не думал, просто бился, спасая свою и Аськину жизнь. Нравственные оценки выплыли уже потом, как и в меру шкурные оправдания.

Ладно, тогда для меня такая логика звучала убедительно — как и в эту минуту, прямо скажу, но все равно стало тошно, и я поспешил переключить мысли на что-нибудь поприятнее. Начал вспоминать июньский вечер, когда перехватил Асю возле ИФЦ и повел гулять по городу, и как сидели в «Хрустале» и я ей рассказывал про рыбалку, а она улыбалась… А потом следующий день. Ася, уже захваченная азартом поиска, помчалась к Шварцу искать у него в компьютере доказательства нечистых делишек Манохина, а я прочно устроился на лавочке внизу, уже все за нас с ней решивший и потому готовый ждать до второго пришествия. Вот тогда и подошла ко мне местная кошка и деликатно села рядышком. Тоже трехцветная, как здешняя Дарья Ивановна.

День был летний, теплый, светило солнышко, и все мне представлялось ласковым и солнечным: и великолепное настоящее, и безоблачное будущее…

На солнышке разморило, я и сам чуть не задремал не хуже кошки, но тут по гравию заскрипели шаги и появился Петр Петрович. Такой уж безобидный дедушка! Твое счастье, шпик старый, что телепаты редко встречаются… Впрочем, твое тоже, шпик молодой… Я постарался унять эмоции и изобразил приветливость на уровне «митте».

Петр Петрович вышагивал с букетом наизготовку — на кой ляд ты его припер, я ещё не умер! — и с кульком апельсинов. На лице его светилась отточенная десятилетиями приятность.

Я поднял голову ему навстречу, дальнозоркие серенькие глазки уткнулись в нагло торчащую из белоснежных бинтов черную трубочку с пробочкой, и мой клиент сбился с ноги.

— Здравствуйте, Петр Петрович, — ослабевшим от страданий голосом проговорил я.

— Здравствуйте, Вадим Андреич, — отозвался он как-то машинально, не сводя глаз с моей шеи. — Как здоровье?

— Прозектор сказал, буду жить.

— А что это вы меня Петром Петровичем величаете?

— А вы что, хотите, чтобы здесь все ваше настоящее имя знали?

— Не тревожьтесь, Федор Гаврилович — это тоже псевдоним.

Вот так тебе, щенку, учись, пока мастера живы… Я шмыгнул носом и промолчал. Впрочем, мастер тоже был не безупречен — все поглядывал на мое украшение. Наконец не выдержал:

— Позвольте полюбопытствовать, Вадим Андреич, что это за странная заколка у вас на повязке? Или, простите, какое-то новомодное электронное устройство, вроде микронаушника? Сейчас у каждого второго что-нибудь в ухе торчит…

Э-э, папа-аша, да ты никак боишься, что я пишу разговор? Ого, моя шалость вышла ещё плодотворнее, чем намечалась!

— Увы, Федор Гаврилович!.. Это всего лишь легочный катетер. Знаете, легкие устроены неудачно — если какая дрянь туда попала, то там и остается. Вроде, например, табачной смолы. А также пыли, на которой абсорбируются радионуклиды, и сажи, собирающей канцерогены. Вот через эту трубочку с пробочкой в меня заливают разные лекарства — попросту говоря, промывают легкие. Чернобыльцам такое удовольствие устраивают два раза в год.

— Господи, так уже ведь десять лет!

— А период полураспада у некоторых особо приятных изотопов — тридцать лет… И не в одном Чернобыле дело. Обыкновенная угольная электростанция выбрасывает в атмосферу больше активной пыли, чем исправный реактор… Ладно, что это мы все о болячках, вы ведь, полагаю, не за тем пришли?

Вот так, пускай первым деловой разговор начинает. Это не шахматы, тут важно не первое слово, а последнее.

Но дедушка не первый день замужем, его таким пустяком не смутишь. Присел рядышком, однако же с подветренной стороны, закурил, чуть улыбнулся:

— Буду накапливать в легких смолы… А вы, гляжу, не закуриваете?

— Здешние лекарства охоту отбивают.

— Ты гляди! Хоть сам ложись да лечись… Ну так что, Вадим Андреич, обдумали наше предложение?

Ага, так это было предложение. В давние наивные времена такое называлось ультиматум.

— Обдумал, как не обдумать.

— И что скажете?

Так, пора подпустить в голос горькую и скорбную нотку.

— Да что тут скажешь, сами видите, в больницу загремел. Недели на две. А то и на все три.

— Вы давеча, помню, упоминали о таких планах, я предположил, речь идет о мероприятии скорее…

Мол, не придуривайся, не помираешь.

— Увы, Федор Гаврилович, скорее не профилактическом, а восстановительном. Терпел сколько мог, сюда пришел, когда болячка за горло взяла… — Я ненавязчиво потрогал безымянным пальцем пластмассовую пробочку катетера. — Ладно. Не будем спорить о терминах. Предложение ваше я, конечно, обдумал — и самым тщательным образом. Дело вы предлагаете серьезное, нужное, привлекательное и по идее, и по финансовой стороне. Но увы — видит око, да зуб неймет…

Старый лис слушает, кивает, сигареткой попыхивает. Приятно улыбается…

— Сам я из строя вышел надолго. Персонал у меня грамотный, но в оперативном плане неопытный. Хороший оперативник у нас всего один — Андрей Сычев, вам, вероятно, известный. Вдвоем с ним мы были бы полезны, на деле «Татьяны» неплохо сработались…

— На деле «Татьяны» вы не только с Сычевым неплохо сработались, отозвался Власов с добродушной ухмылочкой.

А-а, не удержался дед, ударил по подставленному шару! На Асю намекает. Ну да, шел-то я в «Татьяну» с оперативными целями, а повстречался, похоже, со своей судьбой…

Я скромненько улыбнулся:

— Но, извините, возможности моей партнерши ограничены информацией, так сказать, находящейся в обращении. Попросту говоря, ОБС — «одна баба сказала». Неужели вас это привлекает?

Господин Власов встал, отнес окурок в урну. Аккуратист дедуля.

— А я, позвольте напомнить, об этом прямо говорил в прошлую нашу беседу. Именно привлекает. Рассчитывал, конечно, и на ваши оперативные способности, но тут выбор шире…

Самое время запаниковать — как же без меня, мол?

— Погодите, Петр… э-э… Федор Гаврилыч, что ж это вы торопитесь меня со счетов сбрасывать? Не навечно же я сюда залег!

Оч-чень я занервничал, закурил даже — черт, через силу курю, противно! Горячусь:

— Послушайте, не вчера же вы вдруг надумали по этому лицу сведения собирать, думаю, давно работаете, поняли уже, копать глубоко надо, значит, неделя-другая дела не решает. Вот я чуть подлечусь, смогу перейти в дневной стационар, тогда и появится у меня время для работы по вашему заказу.

Он голову чуть набок наклонил, бровью повел, наконец кивнул утвердительно — согласен, мол.

— Конечно, раньше праздников мне из больницы и на полдня не выйти. Но, думаю, шестого со второй половины дня…

— Ну так уж шестого… праздник есть праздник, Вадим Андреич. Будем считать, оперативную работу начнете дней через десять…

Ага, скушал! Тогда вперед:

— Заказ и договор, конечно, вы можете с Анной Георгиевнойсоставить без меня, думаю, не сочтете за труд заглянуть в нашу контору, благо здесь рядом, она сейчас на месте, условия, вами предложенные, мы обсудили и нашли приемлемыми…

Это я такой деловой, ком-мерсант, как господин Пэ-Пэ изволили выразиться. И стрекочу дальше:

— Я ей, с вашего разрешения, соответствующую записочку черкну…

Достаю из кармана блокнотик и ручку, строчу:

«Ув. А. Г.! Прошу оформить заказ и договор с ф. СИАМИ на информационный поиск по согласованному ранее перечню вопросов, условия те же: возм. расх. + 30 % + догов. вознагр. по конкр. р-там».

Подписал карлючкой, протянул дедулечке, не складывая. Он просмотрел, кивнул, упрятал в старое портмоне. Оттуда же извлек сложенный в несколько раз листок.

— Я так и надеялся, что вы разумно отнесетесь к нашему предложению…

Гнида ты старая, считаешь, взял меня за глотку?

— …захватил с собой, так сказать, официальные данные — где родился, на ком женился. Будет с чего начинать.

— Я просмотрю, а позже передам Анне Георгиевне, пусть начинает работать.

— По мере появления результатов информируйте. Телефончик вы знаете. Звонков ваших я буду ждать вечером.

— Если вечером, то, наверное, после восьми.

— Вот и ладно. Время связи — с двадцати сорока пяти до двадцати одного тридцати.

— Пароль? — я постарался спросить серьезно.

О, да нашим службам безопасности, оказывается, чувство юмора не чуждо! И даже улыбаться они умеют.

— Пусть тот, кто будет звонить, скажет, что его интересует славянский шкаф.

— И окажется, что шкаф уже продан, но есть кровать с тумбочкой?

И мы оба вежливо рассмеялись.

Глава 9 Частное ракло

— Ричард! Я не хочу таких дел! Спроси у Сурика, я дома ни во что такое не лез, жил трудом, и здесь не хочу ввязываться. Мне надо живым и на свободе быть, мне семью кормить…

— Валера, успокойся, дорогой! Дело совсем пустяковое. Никакой крови, никаких трупов. А если прицепятся за железо — всегда тебя отмажем и за все заплатим, и дети твои будут сыты и одеты.

— Детям надо при отце расти, а не скрывать, что отец в тюрьме.

— Валера, уважаемый! Мне неловко тебе напоминать, но когда в Гагре уже стреляли, Руслан не говорил, что опасно, что не хочет ввязываться, — он послал людей и помог тебе и твоим детям.

Валера стиснул зубы, на скулах заходили желваки.

— Хорошо. Никто не скажет, что Валера Костылин не знает чести и долга. В случае чего объяснишь моим детям, что их отец — мужчина.

Ричард, как и в прошлый раз, тайком оглядел «Жабу», вынул бумажник, отсчитал десять пятидесятидолларовых бумажек.

— Это задаток. Сделаешь дело — ещё два раза столько получишь.

Валера, не пересчитывая, спрятал деньги.

Ричард убрал бумажник, достал из наружного кармана снятую на ксероксе схемку — часть карты города.

— Вот это место знаешь?

Валера взглянул на схемку.

— Знаю, конечно. Это же…

Ричард остановил его движением руки.

— Ничего не говори вслух, только да и нет, — предупредил негромко. Ты же ту неделю в ночь работаешь?

— Да, вывозим грунт с площадки…

Ричард снова поднял ладонь.

— …вот этой, — Валера показал пальцем. — Обратным рейсом везем песок с… вот отсюда, отсыпаем дорожное полотно.

— Твое задание — в ночь с понедельника на вторник, в четыре пятьдесят утра стоять вот здесь, за двадцать метров от перекрестка, с работающим дизелем…

* * *

В четыре двадцать Валера разгрузился, дернул машину пару раз, чтобы высыпался весь песок и, уже на ходу опуская кузов, двинулся в сторону карьера. Однако не доехал, выключил фонари и резко свернул в переулок. Груженый, с песком, он проскочил маршрут быстрее обычного, чтобы оторваться от Николая, 13–26, который ездил следующим за ним, и потому сумел исчезнуть незаметно.

До назначенного перекрестка ехать было примерно семь минут. Валера остановил КамАЗ на пустыре, не доезжая километра. Здесь у него с вечера было приготовлен сверток — за наполовину разворованным забором вокруг какого-то долгостроя. Огляделся по сторонам, никого не увидел, вытащил из-за забора гнилой мешок. Внутри, завернутые в целлофан, лежали два номера — передний и задний, скрученная трубочкой бумага, рулончик липкой ленты и даже ножницы. Гаечные ключи он специально не готовил — это добро у порядочного шофера всегда в машине, тут никто не прицепится.

Он быстро сменил оба номера, потом прикрыл бумагой надписи «Автопредприятие Метростроя» на дверцах кабины и аккуратно закрепил бумагу липучкой. Прогладил ленту, чтобы везде прихватила, а то на ходу может ветром отодрать. Бумага была синяя, почти точно под цвет кабины, ночью разницу никто не заметит.

Глянул на часы — минут шесть ещё в запасе. Положил ключи в бардачок, взял большую отвертку, обошел колеса, выковырял щебенку, застрявшую кое-где между шашками протектора. Незачем особенные следы оставлять, резина и так не новая, если начнут докапываться, могут найти. Что-что, а такие тонкости он знал. Детективные книжки все читают, только всем важно знать, что наши ихних поймали, а Валеру больше интересовало, как именно удается найти и поймать, когда люди с головой вроде бы все продумали и предусмотрели, а сыщики все равно ухитряются иголку в стоге сена разыскать… Ладно, то, допустим, в книжках, а в жизни не всегда, но Валера понимал, что рассчитывать человек должен не на везуху, а на себя. Кто сделал все возможное сам, тому и удача улыбнуться может…

Сел в кабину, ещё раз огляделся, не осталось ли что незакрепленное, и застегнул ремень. Над ним весь гараж посмеивался из-за этого ремня, но он отвечал всегда одинаково: «Если я убьюсь, ты моих детей вырастишь?» Сам купил ремни, сам поставил — и на своем месте, и на пассажирском, и если сажал кого, заставлял пристегиваться. И никогда никому не рассказывал, как ещё совсем молодым повез девушку кататься на «жигулях» и столкнулся с пьяным на «Волге». Конечно, непристегнутые ехали. Сам-то вовремя отреагировал, уперся руками в баранку, а девушка выбила головой лобовое стекло, повредила шейные позвонки и на всю жизнь осталась калекой… После того случая месяц не мог за руль сесть, хотел вообще из водителей уйти, но зарабатывать все-таки надо…

На месте он оказался точно в назначенное время. Выключил фары, два раза мигнул подфарниками. Впереди коротко вспыхнул огонек, похоже, от спички, засветилась сигарета. С ночи было пасмурно, рассвет запаздывал, Валера едва различал поперечную улицу впереди и темный высокий забор на другой стороне.

Ждать было противно, сильно колотилось сердце, на лбу и на висках проступал пот. В кабине воняло, совсем дерьмовую солярку вчера залил, что ли? Да нет, движок тянул нормально. Нервы, наверное…

Сигарета на той стороне начала смещаться в левую сторону, вот уже почти поравнялась с углом, сейчас скроется… Валера моргнул подфарниками. Огонек остановился.

Теперь пот уже заливал всего, и под мышками, и по хребту. Начала ныть спина — Валера не сразу сообразил, что упирается руками в баранку, а телом вжимается в спинку сиденья. Перевел дух, чуть расслабился. Ну чего ты, чего? Обещал же Ричард, что никаких трупов! Э-э, жалко ему пообещать, что ли? Нет, если мужчина пообещал, значит, так и будет. Руслан честь знает. Надо будет убить — прямо скажет, втемную не пошлет…

Наконец огонек впереди засветился чуть ярче, поднялся, опустился… Валера выжал сцепление, воткнул вторую. Покачал баранку вправо-влево пощупал люфт. Довернул чуть вправо.

На улице по асфальту потянулась с левой стороны светлая полоса чьи-то фары.

Сигарета впереди снова поднялась и опустилась, потом ещё раз, потом застыла — и вдруг резко полетела в сторону, вправо.

Валера отпустил сцепление — резче обычного, и газу прибавил тоже резче обычного. Одновременно успел включить дальний свет.

КамАЗ прыгнул вперед, вылетел на перекресток и ударил краем буфера в светлую легковушку. Валера даже не успел разглядеть, что за машина, заметил только, что удар пришелся высоко, почти под крышу. Со звоном посыпалось стекло, заскрежетал металл, лучи от фар легковушки метнулись с дороги на ту сторону, на забор и тротуар — и осветили вдали человека с собачонкой…

Валера резко вывернул руль вправо, ударил по тормозам, самосвал развернуло, тряхнуло… Теперь и его фары высветили собачника…

Проскакивая мимо него, Валера полностью вырубил свет. Мелькнули слева освещенные ворота в заборе, ещё сто метров — правый поворот, квартал, ещё раз вправо, теперь потише, включить подфарки, ближний свет, спокойно к тому долгострою…

Все, дело сделано. Быстро сменить номера — и как можно скорее вернуться на линию. И так уже три рейса пропустил…

О том, кто был в машине, он старался не думать. Пусть этоостанется на совести Руслана.

* * *

Лейтенант Родионов снял фуражку и обтер пот со лба. Было б c чего потеть, самый конец октября, только рассвело, тут мерзнуть впору… Но все-таки, когда сам в первый раз расследуешь дорожно-транспортное происшествие, поневоле взопреешь. Тем более, такое дурацкое.

Он в двадцатый раз огляделся по сторонам.

«Москвич-2140» светло-серого цвета стоял, уткнувшись левымпередним колесом в бордюрный камень тротуара. Угол к оси дороги — градусов сорок. Крыша сбита набекрень — поехала у тачки крыша, тут у самого скоро поедет… Стойки, конечно, завалены, правая дверца и крыло — вмяты и прочесаны, стекла… Вон, вся дорога в стеклах.

А самое главное — нет тел. Допустим, пассажиров могло и не быть — но водитель-то куда девался? Вылетел при ударе, подхватился и сбежал? Теоретически мог вылететь — левой передней дверцы вообще нет. Только почему дверцы нет?! Он что, с собой её унес, водитель этот? И номеров нет… Ну, допустим… допустим, угнал машину, номера снял, газовал сдуру, залетел под грузовик — тот тоже хорош, выскочил на Т-образный перекресток, на главную дорогу, не осмотревшись… правда, ночь, место глухое, думал, никого не будет в такое время… Все равно, правила есть правила! И главное, не остановился, сволочь, смылся с места ДТП! А помощь оказать жертвам, а сообщить и дождаться прибытия ГАИ? Преступник!

Только где жертвы? С какой скоростью «Москвич» ехал — не установить, тормозного следа нет, ну да, дорога темная, не видел, что тут перекресток, не ожидал опасности. А уклон на улице не настолько большой, чтобы тормозить. Хотя, конечно, уклон есть, надо сказать сержанту, чтобы не забыл занести в протокол… Но если не видел перекрестка и не ждал столкновения, то почему света от грузовика не заметил? И как он уцелел? Вылететь он мог только после удара колеса о бордюр — а его до того крышей бы придавило… или голову снесло… А может, и нет — если был не очень высокого роста и непривязанный… И куда дверца делась?!

— Тарищ лейтенант, — донеслось из-под битой машины, — погляньте на колеса…

Родионов присел, заглянул под «Москвич», куда показывал лучом фонарика младший сержант… как его, все фамилия из головы вылетает… Кривопузенко? Козолупенко? А переспросить неловко… Так что там с колесами?

Да ничего вроде особенного, колеса как колеса.

— Колеса прямо стоят, — деликатно объяснил младший сержант Козупица. У сержанта все-таки это было не первое ДТП, и он уже знал в общих чертах, как должна выглядеть битая машина. Потому и заметил, потому и полез. Сейчас прямо светил фонариком — а лейтенант, салага, смотрит и не видит. Погляньте, трапеция заклинена… Видите, там железки с болтами? Колеса только прямо и могли стоять…

Он выполз наружу, поднялся, подошел к проему на месте левой передней дверцы. Присветил фонариком.

— О, а тяги дверцы целые! Она не сорвалась, её нарочно сняли!

Теперь и Родионов начал соображать.

— Так вы говорите, Козо…

— Козупица я, тарищ лейтенант…

— Ну да, прошу прощения, — торопливо извинился Родионов, — получается, машину специально готовили? А зачем?

— Наверно, чтобы можно было поставить носом в нужную сторону, включить скорость, а после бросить сцепление и выскочить… И акселератор, наверно, дрючком каким-то заклинили, а он при ударе вылетел, надо будет пошукать в салоне… А то б движок заглохнул…

— Но для чего это все?

— Может, какую-то диверсию задумали, там дальше, на повороте, ларек торговый, как раз в него мог «Москвич» врезаться…

— Тоже мне, стратегический объект! — засомневался Родионов.

Козупица смущенно завертел головой.

— Ну не знаю, это я так, придумалось, по автомобилям я что-то соображаю, а это…

У Родионова же в голове оформлялась куда более красивая версия: «Москвич» готовили, чтобы подставить под тот грузовик… например, в порядке мести водителю или хозяину… Но хватило ума промолчать и не выскочить с такой догадкой — она ещё глупее, чем диверсия против ларька с шоколадками и жвачкой. Тем более, попробуй подгадай, когда тот грузовик тут проедет — разве что специально заманили на точный момент… Все равно, тут же до секунды надо время вымерить, упреждение рассчитать… Лезут в голову глупости какие-то. Неловко будет перед капитаном с такими версиями выступать…

Его отвлекло нетерпеливое повизгивание. Только тут Родионов вспомнил о свидетеле.

— Товарищ сержант, а что свидетель показал?

— Говорит, видел тот КамАЗ…

— КамАЗ? Он что, разбирается в машинах?

— А сами спросите.

Родионов двинулся к свидетелю. Мужчина был немолодой, здоровенный и пузатый, а собачонка у него на поводке — совсем никудышная, малявка какая-то лохматая.

— Государственный автоинспектор лейтенант Родионов! — представился лейтенант по всей форме. — А вы, простите?

— Пенсионер Мисочка Антон Антонович! — отрапортовал свидетель. — Я все видел!

— Ну, ну! — подбодрил Родионов.

— Легковушка шла сверху, по прямой, фарами светила. А КамАЗ-самосвал вылетел из переулка, прямо в бок ей стукнул, вывернулся — и наутек! Прямо мне в глаза фарами, Чарлика моего чуть не зацепил, паразит!

— Вы точно видели, что КамАЗ?

— А как же! Кузов рыжий, в косую линейку, а морда темная. Да что я, КамАЗа не отличу?!

— А может, «Татра» или «Вольво»!

— Никак нет, этих я в жизни не видел и не знаю, а КамАЗа знаю! Да вы найдете, сами увидите!

— Найдешь его теперь…

— Так номер же известен! Я лично номер заметил — когда он мимо ворот пивзаводского склада проезжал, там свет яркий. Записывайте! Ваш сержант уже записал, и вы запишите, крепче будет! «Че-Эр 62–00»! «Частное ракло»! Мисочка радостно захохотал. Чарлик поднял лобастую морду и тявкнул.

— Чего-чего частное? — не понял Родионов.

— Ракло! Ты что, ни разу не грамотный? Вор, значит! Точно, жулик, как ударил легковушку, так и смылся сразу, чуть нас с Чарликом не раздавил, там впереди какой-то товарищ стоял, курил — я потому и заметил издали, иначе и не увидел бы, темно ещё было — так он перепугался, бросился удирать, вскочил в машину и уехал!

— Разрешите доложить, тарищ лейтенант, свидетель раньше про товарища не упоминал…

— А чего упоминать, это ж не он легковушку переехал! — сострил Мисочка. Похоже, ему нравилось быть свидетелем, он ни капли не смущался и говорил очень охотно.

— Вы, гражданин, говорите, он на машине уехал?

— Ну да!

— А с какой стороны он сел в машину — с тротуара или с дороги, на водительское место? — допытывался сержант.

— А не знаю, я же на самосвал смотрел, а после, когда он скрылся, тогда уже повернулся — увидел, что машина уезжает, красные фонарики.

Родионов хмурил брови. Он что-то не мог припомнить такого кода на государственных номерных знаках — «ЧР».

— Так об этом номере…

— Не сомневайтесь! Ясно видел, я ж дальнозоркий, а возле склада сами видите, какой свет яркий! Номер желтый, буквочки черные — «Че-Эр 62–00», 62 я запомнил, потому что сам живу в шестьдесят второй квартире, а два ноля есть два ноля! Ну и Че-Эр — само собой, частное ракло! Я когда пацаном был, на всех частных машинах такие стояли, а кто в те времена мог машину купить? Только раклы!

Козупица тем временем пробежал к указанному месту и начал там чуть ли не на четвереньках ползать с фонариком. Наконец вернулся.

— Точно, тарищ лейтенант, стоял там автомобиль, предположительно ВАЗ-2101 или 21011, насколько я смог по отпечаткам шин установить. И курящий товарищ был — вот, бычок свежий, предположительно от «примы» или «полета», без фильтра, но на глаз не скажу, он до фабрики выкуренный… А с того места, где он курил — там пепел на асфальте — как раз переулок просматривается, и человек не просто проходил, а стоял там, раз пепел на одном месте…

Родионов задумался — очень уж не хотелось на первом же деле лапки задирать, звать на помощь, но картина ДТП была нетипичная, очень его смущала — и он вытащил рацию и вызвал дежурного по райотделу.

— Товарищ капитан! Связывайтесь с городской ГАИ, пусть наряд высылают, тут что-то странное, похоже на инсценировку… Мы с сержантом будем место происшествия охранять и свидетеля придержим, пока они подъедут… Григорий Степанович, разрешите вопрос: что такое ракло? Свидетель говорит, значит вор…

— Та шо я тебе, словарь? Федоренко и Шошин? В свободное от службы время узнаешь и мне доложишь!

* * *

— С интересным вопросом обратился к нам телезритель Родионов… Ракло — чисто чураевское выражение, означающее «вор». Родилось оно в давние времена, когда чураевскую епархию возглавлял иерарх Ираклий. Тогда в нынешнем здании журналистского факультета на Бурсацком спуске располагалась бурса, и учащихся называли «ираклиевцы». Когда вечно голодные бурсаки вырывались на волю, они толпой неслись вниз по спуску, на Вознесенский рынок, и на бегу хватали с прилавков все, что успевали. Поэтому торговки все время поглядывали на спуск и, завидев бегущую толпу, поднимали крик. А поскольку кричать «ираклиевцы бегут» не очень удобно, у них это слово звучало как «ракловцы», а потом сократилось до «раклы»…

Глава 10 Дорогая, сходи на свидание

Вторник для меня всегда день тяжелый — хуже понедельника. И сегодня тоже: дел накопилось столько, что страшно начинать. А деваться некуда, надо вкалывать, Димину работу делать. Только сейчас мне стало ясно, какой тяжеленный воз он тащит, сколько всего на себя берет. Да и лицо терять не хотелось, стыдно оказаться беспомощной без умного дяди.

Но работа шла, что называется, через пень-колоду. Грыз меня разговор Вэ-А с Петром Петровичем. Черт его знает, может и прав Слон, может, Арсланов и в самом деле что-то затевает? Понятно, хочет конкурента устранить — так он уже давно хочет. Но как конкретно?

И вот ещё вопрос, уже не столь академический — чем грозят нам эти пока непонятные события? С кем сотрудничать вреднее для здоровья — со Слоном или с Петром Петровичем?

Хотя постепенно, из рассказов Стивенса и из собственных впечатлений, у меня начало складываться впечатление, что в Дубове довольно много здравого смысла и осторожности — не станет он уничтожать людей просто так, для профилактики. А СИАМИ? Станет или нет?

Веселенькая работка — рассчитывать, где тебя скорее пристрелят…

Я пялилась в почти пустой лист, который ждал изложения отчета для фирмы «Спектр» — их интересовали законы насчет рекламы и инвестиций в таковую. Господа художники — народ малограмотный. Честно говоря, я тоже, но Дима меня только на черновой работе держит — до выводов пока не допускает. Вот и для «Спектра» главное сам набросал. Мне остались мелочи: вставить ссылки на статьи законов, изложить удобочитаемо и распечатать.

Да, надо делом заняться. Переливать из пустого в порожнее — занятие утомительное и непродуктивное. А за работу хоть деньги платят. И вообще, подружка дорогая, возьми-ка ты себя в руки. У тебя и так проблем — с головой. В смысле, через голову. Хотя, может, и с головой проблемы?.. Мужчина твой в больнице, куча работы, которую делать надо. А где-то в перерыве и жить хочется. С друзьями общаться, к родителям съездить, к праздникам готовиться…

Проблем до фига, одним словом. И начала я с самой простой — позвонила родителям. У нас заведено, раз в день я им звоню. Узнаю последние новости, мирю Альку с мамой (или с папой). Прямо по телефону. Причем всегда одной и той же фразой: «Из двоих кто-то должен быть умнее». А заодно и добрее.

За отчетный период, к счастью, ничего экстраординарного не произошло. Мама опять заставляла ехать на дачу, я ей клятвенно пообещала, что вот в праздники… Тут же мама медовым голоском поинтересовалась, одна ли я явлюсь. Ну, это мы проходили…

— Не знаю, мам, как сложится. Что у Альки?

Все, можно не слушать — мама сильно недовольна поведением моего младшего брата: и домой является поздно, и с девушками опять не теми знакомится, а ведь ему уже… А ведь давно пора… А ведь положение обязывает…

О положении мама говорит потому, что братик в науку ударился. Поступил в аспирантуру в политехническом, там же на кафедре подрабатывает. Да ещё и практические какие-то с первокурсниками ведет. Пустили козла в огород братец у нас по молоденьким дамам спец.

Я улыбнулась. И пока держалось приличное настроение, набрала Надькин номер. У нее, конечно же, было занято. Положила трубку, решила все-таки поработать. И сразу зазвонил телефон. Она, подружка моя дорогая! А ещё говорят, что телепатии не существует.

Для разгона — обычный разговор: как ты, как Дима, как ты, как Игорь, девочки… Наконец по делу:

— Приезжай ко мне завтра с утра. Часиков в десять. Я девчонок соберу насчет седьмого договориться надо.

Идея насчет седьмого исходила от Надькиного Игоря. Друзей у них море, погода стоит отменная, значит, можно собраться на даче и как следует обмыть если не великую годовщину, то хотя бы старую дружбу.

Но идея — это проще всего. Вот организовать такое мероприятие намного сложнее. Теперь за дело должны взяться женщины: согласовать время, меню (кто что закупает и готовит), транспорт (кто кого подвезет)… Это все непросто утрясти, только мужики до таких мелочей не опускаются и до логического завершения не доводят: «в рабочем порядке», «утрясется». Короче, нам лучше лишний раз встретиться, чем, например, остаться вдруг без сладкого…

Я полезла за ежедневником и сделала соответствующую запись. Теперь мне без склерозника не обойтись — в офисе не сижу сиднем, приходится и по городу мотаться. А даже если в офисе, то наши клиенты случайных встреч и взаимных пересечений не любят — им противопоказано… Впрочем, нам иногда тоже.

* * *

К Димке в больницу я опоздала — обещала прийти к шести, но за делами и звонками спохватилась уже в восьмом часу. Как сумасшедшая, выскочила на улицу и понеслась. Конечно, можно и не спешить, из палаты Дима далеко не уйдет, не дальше клумбы во дворе, но он же волнуется… В общем, двигалась я не тем шагом, что подобает леди, тем более, когда у леди сумки такой грузовместимости.

Дима и в самом деле ждал меня на лавочке под фонарем, и, как в давние времена, рядом с ним на лавочке сидела кошка. Я с ней уже познакомилась, она знала, что я своя, но из врожденной благовоспитанности удалилась. Может, подозревала, что сейчас пойдет разговор не для благовоспитанного слуха.

Но Димка повел себя на редкость сдержанно. Подождал, пока ячмокнула его в щеку и скороговоркой отбарабанила рапорт. В моих вестях не было ничего из ряда вон выходящего, поэтому Дима выслушал и пару раз кивнул. И только потом заметил, что если человек пообещал в шесть, то должен прийти хотя бы в четверть седьмого, а если не уверен, что успеет, то лучше перестраховаться и предупредить, а для этого надо хоть чуть-чуть думать наперед…

Я искренне пообещала, что больше не буду, и поспешила перевести разговор на другую тему.

— А что у тебя, Димыч?

— С Петром Петровичем пообщался.

Ну черт подери! Я его о здоровье спрашиваю, что доктора говорят, а этот болван только о делах и думает! Я посчитала про себя до десяти и сказала:

— Родненький, давай сначала. Что говорят врачи?

— Жить буду, говорят. Запустил организм, говорят. Беречься надо, говорят.

Особенно беречься! Как раз тот человек!

— Ладно, все это лирика. Давай к делу. Тебе предстоит свидание с одним мужчиной, оч-чень импозантным.

— Со Слоном? Да пошел он!

— В принципе да, но мы этого ему не скажем.

— Чего ему на этот раз надо?

— На этот раз надо не ему, а нам. Я же тебе сразу хотел рассказать, а ты меня всякими докторами перебила.

Я вздохнула про себя — сколько все-таки терпения с этими мужчинами надо! — и промолчала.

А Дима поведал мне о визите Пэ-Пэ. Причем не как обычно, а как мне надо: а он сказал, а я ответил. Сначала все изложил, а уж потом прокомментировал. Шикарные у Димки мозги, просто великолепные!.. Если заставить шарики крутиться в нужную сторону.

— И ты, выходит, сразу после ухода Пэ-Пэ позвонил Слону?

— Ну, не сразу. Сначала его «официальные данные» прочитал. Потом подумал немножко… Не знаю, то ли он мне только часть показал, то ли СИАМИ слабо поработала. Ты бы такую информацию за день собрала, максимум за полтора.

— А ты говорил «бабьи сплетни»! — воскликнула я — и тут же прикусила язычок. Сам, по собственной инициативе похвалил, а я тут же с попреком, в другой раз подумает, стоит ли хвалить…

— Так вот, подумал я и решил, что надо Дубова в известность поставить. Сделал сводочку, какие материалы на него есть и какие сплетни ходят. Держи, в больничной тумбочке такое хранить совсем не нужно…

Я забрала у него несколько листков, мелко исписанных с обеих сторон. И впрямь, у меня в сумке им поуютнее будет…

— Значит, передать Слону?

— Ага, он согласился, что ему сюда лучше не ездить. Заберет бумаги у тебя сам, завтра или послезавтра. Позвонит в офис около десяти.

— Пусть звонит, меня в десять на работе не будет! Я к Надежде договорилась пойти. Ничего с ним не станется, подождет, перезвонит ещё раз.

— Ася, запомни: этот господин никого и ничего ждать не будет. Раз ты завтра занята чем-то другим, перезвони ему сегодня.

Я открыла было рот, но Дима оборвал меня:

— Перезвони сегодня и договорись. Это дело, тут личным симпатиям и антипатиям места нет.

— Димочка, противно же!

— Терпи, здоровье дороже. Дальше. Если у него что-то для нас есть, пусть передаст с тобой. И кстати, раз уж будешь у Нади, поспрошай про Дубова.

— А может, лучше у Стивенсов?

— Одно другого не исключает. Нам просто необходим третий комплект информации.

— Третий?

— Считай сама: первый мне сегодня Пэ-Пэ принес, второй Слон обещал. Третий, независимый, — чтобы проверить, кто где врет.

— Хорошо, о повелитель.

— Слушай, забери-ка ты у меня веник!

— Димыч, ты о чем?

— Да Петр Петрович от большого ума цветы мне принес. А они пахнут, сволочи, голова кружится.

Мы тихонько встали с лавочки и отправились на второй этаж. Я забрала цветы, поцеловала Диму на прощание и ушла домой.

Противно было — сил нет! Самой Слону звонить! Но Димка велел, значит, надо. Есть у него одна отвратительная черта — он всегда и во всем прав.

Но по дороге немного успокоилась. Решила, что раз встречи с Дубовым все равно не избежать, я назначу её после визита к Наде. Часа за два управлюсь… за два? Черта с два, клади все три… ладно, три, там же у дверей «Арахны» за минуту бумаги Слону передам и пойду спокойно работать. Может, даже подвезет до офиса. С паршивого слона хоть шерсти клок…

И только возле Дворца бракосочетания мне пришла в голову мысль, которую Димка выложил бы мгновенно: а что, Слону обязательно знать, что ты ходишь к Надежде в «Арахну»?

Глава 11 Слоновьи нежности

И не в том кайф, что на работу с утра не надо, а в том, что отчитываться не перед кем. Господина я о своих передвижениях предупредила, в офис позвонила и на автоответчик ценные указания для коллектива надиктовала. И все это не вылезая из халата и тапочек. Отличный у Димы район — до всего рукой подать. В смысле неторопливо ножками дойти. Раньше мне к Надежде приходилось ровно пятьдесят две минуты в интенсивном темпе добираться, если из дому. А теперь — четверть часика мимо базара, через скверик, мимо института электроники и прямо в двери любимой «Арахны».

Я нанесла на лицо последние штрихи молодости, сунула в сумку зонтик и заперла дверь. По дороге мысленно просмотрела свое расписание на сегодня: до двенадцати у Нади, потом Слон подъедет за документами. В три девочка Саша должна привести комплексного клиента, в пять ненадолго заскочит Виталик из ОВИРа. Вроде сегодня должна успеть в больницу к шести.

Проходя через базарчик, накупила для Димы фруктов. И ещё йогуртов ореховых. В общем, привела себя в нормальное сумчатое состояние. И уже на пороге Надиной фирмы сообразила, что можно было все покупки к Диме домой занести, а не таскать с собой — всего-то перекресток перейти…

Сказать, что совещание прошло нормально — значит, ничего не сказать. Девчонки не виделись друг с другом давно, недели три. А Свету Левченко я вообще с Нового года не встречала. Поэтому с полчаса мы просто сплетничали — мужья, дети, работа… Наконец Пална взяла разговор в свои руки. И мы за час расписали меню, кто что берет. Кто кого подвозит. И вообще… Все-таки два дня на природе — многое предусмотреть надо. Хотя, честно говоря, от дачи до города на машине всего минут двадцать… Но собирались мы как на Северный полюс — в смысле ничего не забыть.

Я вышла из офиса и посмотрела на часы… Ни два, ни полтора. До рандеву со Слоном двадцать пять минут. Что, явиться заранее? Много чести. Можно к Димке домой сумки занести, но тогда как бы не опоздать… Ничего, подождет! Я дама или что?

Но на всякий случай шаг ускорила. Сумки занесла и почти не опаздывая (минуты четыре, делов-то!), появилась у «Калинки».

«Вольво» Дубова уже стояло на месте. Импозантная фигура хозяина заполняла (и даже слегка переполняла) пассажирское сиденье рядом с водителем, уже известным мне Антоном. Кстати, все шестерки у него на «А» Алексей, Анатолий, Антон — зато всегда на «вы» и всегда только полным именем. Вроде бы подчеркивает уважение, но больше похоже, что не желают их сиятельство унижаться до фамильярности.

Антон меня заметил, выскочил из машины, заднюю дверцу распахнул — и все с улыбкой. Школа! Я опустилась на сиденье и приготовилась передавать Слону бумаги.

А он таким барственным движением рукой повел:

— Не торопитесь, Анна Георгиевна.

— Почему?

— Я столик в «Лесном» заказал. Вы же ещё не обедали?

— Да рановато вроде.

Обед для меня — это где-то часов в восемь вечера. А все остальное перекусоны разной степени легкости.

— Час дня. Самое время. Поехали. А документами позже обменяемся…

Не выскакивать же из машины на ходу! Я откинулась на спинку и бездумно уставилась в окошко.

Мы направились к выезду из города на север по Половецкому шоссе. Ехали недолго — минут десять. Прямо на развилке трассы стоит знаменитый кабак кафе «Лесное». Раньше его «Домик лесника» называли, потом ещё как-то… Однако знаменито это место своей кухней, а вовсе не названием. Поэтому сюда вся местная круть из города приезжает.

А столик, значит, Слон заранее заказал. Ладно, на шару и покутить можно. До нас пока американская эмансипация не дошла, за себя платить не придется.

Под изобильный обед (и слоны любят простые радости жизни) мы обменялись документами. Я отдала Дубову Димин манускрипт, а он мне несколько листков, отпечатанных на принтере. Я сделала вид, что мне эта тема совершенно не интересна — пусть Вэ-А разбирается.

Беседа шла на нейтральные темы — вроде погоды, урожая яблок и прочих благословенных плодов. Слон меня то по ручке похлопает, то за локоток возьмет… Старается обаять, одним словом. Или снимает, что то же самое… Изящно так, по-слоновьи.

Тут уж я свое вузовское прошлое вспомнила. Нас в группе всего шесть девчонок было, а мальчишек — двадцать штук. Поэтому я научилась и кокетничать, ничего не обещая, и самые зверские ругательства выслушивать, не моргнув глазом.

Пригодился опыт — сижу невозмутимая, как статуя, улыбаюсь. Деловито улыбаюсь. На часы поглядываю, хоть на самом деле и не тороплюсь никуда.

А он не видит. Или делает вид, что не видит. Беседу продолжает. И, паршивец такой, расспрашивает меня о прошлом, да как я с Димой познакомилась, да как в «Татьяне» работала.

Смотрю я, а глазоньки у Слона внима-ательные, а вопросики целеустремленные и настойчивые. Ну погоди, Слоняра! Я тебя сейчас сведениями так завалю, за неделю не выплывешь. И начала я ему всякие истории из своей бурной карьеры свахи сливать. За все два года. Подробно и со вкусом. А память у меня профессиональная.

Терпит, слушает. В ударных местах улыбается.

Так до самого кофе и добеседовались. Я на часы уже не демонстративно, а беспокойно поглядываю — время-то к половине третьего подбирается, мне ещё в офис попасть надо, а он разливается соловьем… Слоновейчик…

* * *

Борис Олегович не прекращал монолога — а сам решал сложную этически-производственную задачу. С одной стороны, пигалица ему была ясна, как на ладони: собеседник ей не по вкусу, разговорподдерживает на профессиональной выучке, на обострения не идет, явные предложения развития подчеркнуто игнорирует и ловко обходит.

С другой стороны — а почему? Настолько увлечена своим партнером? Борис Олегович прекрасно знал, что они в браке не состоят, это проверили между делом, когда выясняли так называемые объективные данные. Возможно, причина именно в этом — партнер к ней ничем не привязан, в любой момент может и исчезнуть, так что надо удерживать. Состояние рыбака, который подсек крупную рыбу на легкую снасть и старательно вываживает — ему сейчас наплевать, что рядом плавает рыба куда крупнее… Что ж, нужно обратить внимание рыбака, что не одна на свете, так сказать, рыжая корова… Борис Олегович усмехнулся — ему нравилось играть словами, нравилось смешивать идиомы и образы, иногда получается забавно…

А может, напрямик, нахрапом, кавалерийским наскоком?.. Тут же внутренний голос решительно воспротивился — и Дубов замер. Он считал себя человеком творческим (именно тем и объяснял собственные успехи и достижения). Творчество же, как убедительно показано в специальных трудах, процесс слабо формализуемый, протекающий «en masse» за рамками логики. Творческие решения в широком смысле — плоды интуиции и озарений. И хоть говорят, что «информация — мать интуиции», но кроме матери время от времени нужен и отец. И потому Борис Олегович был чуток к подсказкам внутреннего голоса.

Итак, напор противопоказан. Тем не менее… Нет. В конце концов, есть ведь и производственная сторона, так можно делу повредить. Отчего же повредить? Личные симпатии только подстегнут служебное рвение… И тут до Дубова дошло: пока что он столкнулся только с личными антипатиями! А почему?

Господи, да потому, что дамочка-то воспитана в старых нравах! На моральном кодексе строителя коммунизма!.. А деловую и прожженную только разыгрывает — начала в тот вечер, когда надо было спасать жизнь, и теперь вынуждена поддерживать образ. Сама же — существо благородное и альтруистичное. Неужели в наше время можно быть такой наивной?..

Слон улыбнулся — с удовлетворением и облегчением. Когда объект точно классифицирован, уже не требуется прозрений и озарений. Настает черед отработанных технологических рецептов.

* * *

Слон вдруг переменился. Вздохнул, выпрямился в кресле, мягко, даже застенчиво как-то улыбнулся, и проговорил совсем другим тоном:

— Эх, Анна Георгиевна, приятно все-таки иногда отпустить вожжи. Надеюсь, вы понимаете, что я ни в малейшей степени не посягал на вашу… э-э… женскую честь. Просто общество привлекательной дамы и весь антураж… пробудились старые рефлексы… В конце концов, надо иногда хоть чем-то отвлечься от забот, снять стресс… А сам процесс ухаживания несет в себе не меньше радостей, чем его, так сказать, номинальная цель, не случайно в рыцарские времена… Не обижайтесь, если я в чем-то показался вам бестактным. И не смотрите на часы — не напоминайте о прозаических заботах…

Он снял очки в черепаховой оправе, двумя пальцами потер глаза — и в первый раз за все время знакомства я увидела в нем живого человека… И, признаюсь честно, на одну крохотную минуточку мне стало жаль, что этот человек не посягает на мою… э-э… женскую честь.

Очки снова вернулись на место, но глаза за ними уже не были ни ироничными, ни маслеными. В них светилась озабоченность и сосредоточенность.

— Анна Георгиевна, все внимание — на Арсланова. Это очень опасная фигура. Рэкет, проституция, наркотики дают ему втрое больше дохода, чем легальные источники — банк и торговля. Пока что ему не удается довести свою организацию до уровня мафии — он не сумел купить людей на достаточно высоких постах. Но, как говорится, panta rhei — все течет… Все меняется… Я с ужасом думаю, куда может привести нас с вами и весь город какое-либо внезапное изменение, случайное или нет…

Его тревога была мне вполне понятна — я даже на миг ощутила к нему сочувствие. Но тут же во мне взвился трезвый наблюдатель. Слушай его больше, до манохинских наркотиков, между прочим, не Арсланов добирался, а этот мудрый, усталый и озабоченный!

И я мысленно погладила себя по головке, что отказалась отспиртного и за всю трапезу ничего крепче сока не выпила.

Глава 12 Любопытство не порок

Бригадир Алексей поставил машину на Боровиковской, между магазином «Сделай сам» и отелем «Метрополис», носом к Хазарской. Отсюда ему отлично будет виден «вольво» возле «Калинки», когда приедет хозяин. Встреча с госпожой Иващенко у него в тринадцать, значит, появится без двух минут. Хозяин опаздывает, только когда надо поставить клиента на место. И все равно предупредил бы — охрана должна знать.

Иващенко с утра находится в здании НИИ ОП, в фирме «Арахна», у своей знакомой Чуевой, телефон 30-40-50. Должна вот-вот показаться, идти будет пешком, ходу пятнадцать минут, а машину она берет редко.

В 12.47 Алексей заметил в зеркале заднего вида знакомую фигуру. Ветер трепал рыжеватые волосы. Шла Анна Георгиевна легко, хотя в обеих руках несла сумки. Вечно женщины что-то таскают. Им не так важно, чтобы в любую минуту руки были свободны для дела.

Лера шла метров на тридцать позади. Тоже пакет (конечно, в левой руке), батон выглядывает, сумка через плечо. Четко работает. На улице её просто не видно. В трамвае будет рядом с объектом сидеть, а объект её и не вспомнит через минуту. Молодец девушка. Надо будет хозяину похвалить.

На углу Иващенко вдруг свернула правее, перешла улицу наискосок и исчезла из поля зрения. По-видимому, пошла на квартиру Колесникова — она тут уже двое суток ночует, с того дня, как Колесников лег в клинику.

Лера свернула вслед за объектом. Появилась через две минуты, собралась перейти улицу перед машиной Алексея, остановилась на секунду, поглядела налево, приподняла на миг большой палец левой руки — порядок, мол. Значит, Иващенко действительно пошла домой. Лера перешла на другую сторону, остановилась у киоска, поставила пакет на асфальт — отдыхает, витрину разглядывает.

В 12.58, точно по расписанию, возле «Калинки» затормозил «вольво». Антон за рулем, хозяин трубкой дымит. Алик-Живчик на «опеле-рекорде» остановился подальше, у жилого дома напротив Дворца бракосочетания. Один старик говорил, во время оккупации в этом доме был не то штаб немецкий, не то гестапо. Подходящее здание — шесть этажей с лифтом, коридорная система… Саша-Е вышел из «рекорда», закурил.

В 13.05 из-за угла появилась Иващенко — без груза, только сумочка дамская, волосы собраны и подколоты, но одежда та же. Женщины могут сильно изменять внешность — причешется иначе, одежду сменит, а то парик напялит. Была когда-то повальная мода на парики, очень мешала наружному наблюдению. Хорошо, сейчас сошла.

Алексей завел двигатель, оставил на холостых, прогреть. Лера подняла свой пакет с батоном, медленно двинулась вперед. Усталой походкой.

Иващенко процокала мимо Алексея, на машину не глянула даже. Учить вас и учить, в нашей профессии все нужно видеть… Впрочем, это пока неясно надо учить или наоборот…

Подошла к нерегулируемому перекрестку возле Дворца. Переходить здесь непросто, а она, конечно, кинулась через дорогу в самый глупый момент и чуть не попала под «Запорожец» последнего срока службы. Некоторые объекты ведут себя так, словно о правилах дорожного движения в жизни не слышали. В основном по глупости, но есть и хитрые, специально, чтобы выявить наблюдателя, если сдуру кинется следом. Лера не кинулась — видела Алексея, видела ребят в «рекорде».

Антон встретил Иващенко, посадил в машину, вернулся за руль, плавно тронул с места — в левую сторону, на север. Саша-Е бросил окурок в урну (хозяин долго приучал быть аккуратными даже в мелочах), сел в автомобиль, но тут перед носом у «рекорда» дорогу перешла Лера, и Живчик с места не тронулся.

А что так?

Алексей насторожился — и тоже увидел. Через дорогу, как ошалевший заяц, метнулся молодой парень, пацан даже. Рост 175–180, волосы как будто светлые, очень коротко остриженные, одет по четвертой схеме (кроссовки-ботинки, джинсы, свободная толстая рубаха навыпуск). Дорогу перескочил, головой вертит — то вправо, то влево, руку отставил голосует… Понятное дело, старается одновременно и за удаляющимся «вольво» проследить, и машину поймать, пока Анна Георгиевна не скрылась из виду.

Неприметная «пятерка» тихонько тронулась с места, приостановилась у перекрестка, пропуская движение по главной дороге. Топтун на той стороне увидел, что в машине только водитель, что мигает сигналом поворота, — рукой задергал, головой показывает: давай, мол, давай, вот он я!

«Пятерка» пересекла Хазарскую, свернула налево, тормознула.

— Подвези, браток, тут недалеко!

— Куда ехать? И сколько дашь?

— Да рядом! Это тут, по Хазарской, за парком… Возле завода… Трояку даю!

— Садись, только дверью сильно не стучи, — сказал Алексей. Про себя подумал: «Кто ж тебя, сынок, заставил не своим делом заниматься? Из тебя такой сыщик, как…» Развивать мысль не стал, последнее время решил нецензурных выражений не употреблять — Вера ругает, говорит, Игорек уже повторять пробует. Нехорошо, стыдно перед сыном… Да и хозяин укорял: «Недостойно, Алексей, вы не люмпен».

— Адрес говори…

Сыщик-самоучка по карманам шарит — адрес вроде ищет. А сам все шею тянет, «вольво» высматривает…

«Пятерка» успела к перекрестку возле Выжлятников как раз в тот момент, когда светофор переключился с зеленого на желтый. Еще есть пара секунд, можно газануть и проехать… Но торопиться не будем, пусть клиент проявится.

— Слушай, давай быстрее, друг, тороплюсь я.

«Зеленый ты, братишка, нельзя так раскрываться. Одно слово любитель», — подумал Алексей. Но вслух сказал:

— На тот свет торопишься? Успеешь еще. Вот смотри, видишь, «девятка» влево поворачивает из правого ряда — нарушает. Если бы я сейчас газанул, она бы мне как раз всю правую сторону снесла. Меня, может, только задело бы — перелом или пару трещин. Хотя мог бы и ушибами отделаться. А ты…

— Прости, не учел. Только теперь давай быстрее.

— Как скажешь.

«Опель-рекорд» остановился в левом ряду, на корпус сзади. Алексей покосился в боковое зеркальце. Алик поглядывал на светофор, Саша-Е уставился прямо перед собой деревянными глазами.

Загорелся зеленый. Алексей суетливо — напоказ — воткнул передачу, рванул «пятерку» вперед. Дубовский «вольво» был ещё виден, Антон не спешил. Постепенно нагоняли. Вот уже всего три машины осталось.

Пассажир забеспокоился.

— Слышь, друг, ты все-таки не так быстро, а то и в самом деле убьемся.

Алексей пожал плечами:

— Что-то ты, парень, как баба, семь пятниц на неделе у тебя, то быстрей, то не так быстро…

Однако газ сбросил и чуть прижался к обочине. Справа вдоль дороги тянулась шеренга тополей, за ней — трамвайные пути, пустая полоса метров десять и высокий каменный забор завода. Слева — мрачноватый строй дубов. Лес, только не дикий, а высаженный ещё в допотопные времена, в двадцатые, что ли, годы…

Белый «рекорд» висел на хвосте, но держался чуть левее. Впереди показался перекресток — забор кончился, вправо уходила узкая дорога к заводской спортбазе. И вдруг «рекорд» выдвинулся вперед на полкорпуса и стал плавно прижимать «пятерку» к обочине.

— Чего он, чего он?! — задергался пассажир.

Алексей сделал испуганное лицо, резко свернул на боковую дорогу и ударил по газам. Но «рекорд» его мгновенно обошел, вырвался вперед и с заносом затормозил, перегородив дорогу. Алексей тоже нажал на тормоз, причитая:

— Вот мать твою, вот мать…

Из «опеля» вылетел дюжий мужик в черной бороде и надвинутой на глаза кепочке, рванул правую дверцу и за грудки выволок топтуна из машины. Мужик кричал:

— Ты че, гад, за моей бабой гоняешься, а?!

Водитель «опеля», помельче размером, но тоже в черной бороде, оказался возле Алексея, вежливо раскрыл его дверцу, громко сказал:

— Так, братан, извини, что бизнес поломали, на тебе пятеру и вали отсюда!

Справа доносился треск кустов, удаляющиеся выкрики:

— Ну чего ты, чего ты?!

Лера уже сидела в «пятерке». Алексей сдал назад, в два приема развернулся на узкой дороге и заторопился к «Лесному».

* * *

В восемнадцать часов Дубов вызвал к себе бригадира Алексея для доклада.

Алексей излагал очень сжато и конкретно:

— В 13.05 Лера обнаружила чужую слежку за госпожой Иващенко. К сожалению, наблюдатель проявился слишком поздно, уже после вашей с ней встречи.

Дубов чуть повел бровью, но промолчал. Алексею нельзя часто выговаривать, слишком казнится.

— Наблюдатель был задержан и допрошен. Гусак Алексей Сергеевич, 1977 года рождения, проживает по улице Бестужева-Рюмина, дом 37…

— Хм… Ваш тезка, мой сосед, — иронически отметил Борис Олегович.

— Сотрудник фирмы «Татьяна». Задание получил от Виктора-второго — это Терещенко Виктор Владимирович, нынешний начальник охраны «Татьяны», 1971 года рождения, Полтавская, 24, квартира 6.

— Такие мальчишки вместо Короля Артура? М-да, теряет марку господин Манохин…

— Терещенко, предположительно, получил приказ на эту слежку от Манохина лично.

— Непродуманный поступок со стороны Манохина, — обронил Дубов и поиграл желваками. — И что же сей юноша успел выследить?

— Место жительства, место работы, регулярные маршруты следования, личности сотрудников, описания внешности отдельных посетителей фирмы, адреса родителей и, предположительно, друзей — два адреса, без номеров квартир и фамилий. Наблюдения вел с 14 октября, в одиночку, без сменщика.

— Дилетанты… Что же вы его раньше не засекли?

— Хитрый. Лера его приметила ещё два дня назад, когда начала работать по Иващенко — он чинил во дворе фирмы АСДИК четыреста седьмой «Москвич». Там постоянно люди возятся с машинами, гаражики-сараюшки. А сегодня поймала на горячем.

— Поблагодарите от моего имени… Кто проводил допрос?

— Евженко Александр.

— Вам не кажется, Алексей, что братья Евженко несколько… м-м… грубоваты?

— Не беспокойтесь, Борис Олегович, клиент через неделю будет бегать.

— Надеюсь, не за Анной Георгиевной… Но, между прочим, охрану вы от меня отвлекли, Алексей.

— На три минуты двадцать секунд. Виноват, Борис Олегович. Ситуация потребовала.

— Полагаю. Тем не менее, не будем считать это прецедентом, Алексей…

И достаточно. Алексей ревностен и чуток. В данном случае чутье подсказало ему правильное решение.

* * *

Вечером в четверг Манохин пришел домой поздно, гораздо позже обычного. Валентина уже и злиться перестала — всерьез обеспокоилась, не случилось ли с мужем чего.

Измены она не боялась. Но у Евгения Борисовича стало пошаливать сердце. Вот это и тревожило.

Когда, наконец, щелкнул замок, она выскочила в коридор — ибессильно прислонилась к двери: муж как ни в чем не бывало снимал туфли.

— И где ты, друг мой дорогой, ошивался?

— В больнице был. У сотрудника.

— А позвонить?

— Не до того было.

— Что-то ты мне не нравишься. Выпил, что ли?

— Немного. Не волнуйся.

— Я не волнуюсь. И с чего это тебя к бутылке потянуло? С какой такой радости?

— Без радости, Валь. С родственниками сотрудника пришлось выпить.

Валентина опешила. Ее Манохин, человек безмерно щепетильный относительно табели о рангах, вдруг хлещет водяру с какими-то родственниками какого-то сотрудника! Что-то стряслось!

— Есть будешь?

— И побольше.

Ну хоть тут порядок — и Валентина Дмитриевна отправилась на кухню, в который уже раз за вечер подогревать ужин.

Пока она гремела сковородками, появился Манохин, одетый по-домашнему. Свято уважая заповедь насчет сердца мужчины, путь к которому лежит через желудок, Валя терпела с расспросами, пока муж не отставил пустую тарелку.

Потом заварила две чашки чаю покрепче, придвинула к Евгению варенье и присела на соседний стул.

— Расскажи-ка ты мне поподробнее. Что за сотрудник? Какие родственники? И с каких делов ты с ними водочку потреблял?

— Не водочку, а коньяк. А потреблял потому, что надо было.

— Ты лучше скажи, что за сотрудник? Уж не главбух ли твой в больницу загремел?

— Да пока миловал Бог… В больницу загремел один парнишка, новенький, из юротдела.

— Опять охрана дурака валяет? И во что этот парнишка вляпался?

— Избили его. Хорошо избили.

— А ты чего сочувствовать полез?

— Избили при выполнении задания. Моего задания.

— Прости, милый, я что-то не понимаю. С каких пор ты стал своим гориллам задания раздавать? Что, Виктора-второго тоже убили? Или он уволился? Да что происходит у тебя в лавке, черт подери?! — Последние полгода нелегко дались Валентине Дмитриевне, ей стало изменять профессиональное спокойствие. Вот и сейчас голос прозвучал излишне громко.

— Не ори! Сам в делах своих разберусь. Не лезь!

Валентина вскочила, будто её током ударило. «Не лезь!» Не было ещё такого, чтобы Манохин на неё голос повысил. И за что?!

— Не лезь?! Тебя полночи дома нет, в офисе нет, мобильник не отвечает, я все больницы, все морги обзвонила, милицию — не случилось ли с тобой чего-нибудь, не прихватило ли сердце, а ты теперь мне глотку затыкаешь?! Из-за какого-то сопляка орешь на меня? Скотина!

Валентина так хлопнула рукой по столу, что самой стало больно. Убежала в спальню, грохнула дверью. «Сколько можно сдерживаться, я что, не человек?» На глазах закипали слезы.

Но выучка быстро взяла свое: психолог — он и для себя психолог. Чуть успокоилась, вытерла слезы, высморкалась. Ухмыльнулась при виде двух черных пятен от туши на носовом платке. Пора завести черные носовые платки для семейных ссор.

Через пару минут Валентина проглотила таблетку валерьянки. А ещё через пару минут вышла из спальни и вернулась на кухню.

Манохин пялился в беспросветную темень за окном. Чай в чашке остыл, так и не тронутый. Зато в пепельнице дымился уже третий окурок.

Так. Значит, случилось нечто экстраординарное. Чтобы Евгений Борисович курил дома в открытую?

Но сию минуту расспрашивать не стоит. Валентина Дмитриевна взяла рюмку, налила себе немного красного вина, отпила. Еще разочек. Потом закусила ягодкой из варенья. Хлебнула чаю. И все молча, нейтрально, как будто ничего не случилось.

Манохин очнулся. Повернул голову.

— Валюш, извини. Зря я тебя облаял. Дела допекли.

— Женечка, я-то извиню. Только пойми: это ты не меня, ты себя обидел. И кстати, в первый раз уж не помню за сколько лет мы ссоримся из-за работы.

— Я понимаю. Просто плохо мне, очень плохо.

— Милый мой, сейчас мы спокойно во всем разберемся. Только давай сразу договоримся: это просто ра-бо-та. — Последнее слово она произнесла по слогам. — Я очень не хочу, чтобы просто работа мешала нашей жизни. Запомнил?

Манохин кивнул.

— Да, в работе могут возникать проблемы. Их надо обдумывать и решать. Но не переживать. Переживания — это занятие для чувствительных дам, а не для деловых людей. А теперь спокойно рассказывай, что произошло. Только факты.

— Избили моего сотрудника, молодого совсем пацана — пришел к нам только два месяца назад. Врачи говорят, что кто-то обработал его очень грамотно — болезненно, но жизненно важные органы не задеты. Переломов нет, печень и почки целы. Лицо отделали так, что еле говорит — губы разбиты, зуба одного нет.

— Дальше.

— Нашли его в среду в кустах возле приемного покоя гинекологического отделения четырнадцатой больницы, за заводами, перед Авиагородком, знаешь?

Валя кивнула.

— Собственно, даже не нашли. Кто-то позвонил из города на коммутатор женщина, мол, кровью истекает у вас прямо под приемным покоем.

— Юмор, я так понимаю…

— Уложили на стол, зашили. По документам выяснили, кто такой, где живет. Сообщили в милицию, те нашли родителей. А безутешные папа-мама не в больницу кинулись, а в фирму, бабки качать. Пришлось их в кабак вести, ублажать. Пообещал, дурак, что вытащу парня, лечение оплачу.

— Правильно пообещал. По суду тебе куда дороже обошлось бы производственная травма. А так — по совести поступил, показал великодушие… И без скандала.

— Вот именно! Эти куркули решили меня подоить. Мамаша там особенно старалась: вот мы в суд, вот мы всему народу, пусть весь город знает!.. Только-только удалось с Мюллером дело замять, не хватало мне новой шумихи. Слава Богу, папочка оказался нормальный жлоб — все забыл ради случая выпить на халяву… Ничего, мамочка после первой тоже подключилась…

— Ну успокойся, с куркулями поладил, будем считать. Но ты хоть разобрался, за что его? Какое задание ты ему дал? Как его звать хоть, мальчика-то?

— А бес его знает, вроде Леша или Леня. Не помню.

— Хорош… Не помнишь, как сотрудников твоих зовут!

— А на фига он мне? Пусть его имя Виктор помнит.

— Ладно. Так что же этот Леша-Леня делал такого, что его избили?

Валентина очень не любила вспоминать историю с Мюллером. И скандал все-таки полностью замять не удалось. И Зою страшно жалко. До сих пор перед глазами вся в слезах, на вокзале… Отправили в Луганск, к родным, денег дали. Бедняга, забитой бабой всю жизнь прожила, мужики всю душу делами своими дурацкими выжгли… И дочку жалко.

В этом вопросе был у Валентины Дмитриевны пунктик — даже не пунктик, а главный пункт мировоззрения. Не относя себя к феминисткам, она была твердо убеждена, что женская шкала ценностей — дети, семья, дом — куда важнее всяких мужских глупостей, что потому именно женщине должен всегда принадлежать решающий голос, а иначе остается она всю жизнь существом забитым и бесправным, безгласной рабой…

И только следующие слова мужа, чудовищно безумные, вернули Валю в нынешний вечер.

— Да велел я за вашей бывшей, Иващенко, последить… Вдругрешит воспоминаниями с кем-то поделиться. И вообще зажилась она на этом свете. На неё глядя и другие оборзеют.

Несколько секунд Валентина только беззвучно раскрывала рот. А потом её прорвало:

— Идиот!!! Кого ты из себя корчишь?! Господи, какой кретин… Жить надоело?! Сказал же тебе папа — оставь её в покое!

— Папа сказал… — произнес Манохин слегка презрительно.

— Ах, ты ещё на папу хлебало разеваешь?! Да где ты сейчас был бы, если бы не папа? Или за решеткой, или на том свете! Это ты зажился, в долг живешь — папе должен! Папа из-за тебя… ладно, из-за нас… попал к Слону на крючок, а ты…

Валентина вскочила, нервно заходила по кухне. Снова плеснула себе в рюмку — только теперь коньяка. Опрокинула по-мужски. Опять зашагала туда-назад.

Отец Валентины, полковник милиции Кучумов, был для дочери не просто высшим авторитетом. Само его существование и должность обеспечивали и ей, и Манохину мощную защиту — далеко не всякий следователь или прокурор стал бы углубляться в делишки дочери и зятя первого зама начальника облуправления внутренних дел. И вовсе не требовалось Кучумову для этого давать указания, говорить хоть слово, да что там говорить — вообще что-то знать!.. Зато слово отца было для Валентины законом. И когда Слон сунул под нос полковнику ту проклятую видеозапись с рассказом шлюхи, сбежавшей из борделя и прямо обвинявшей Манохина и её с братом Юрой, отцу деваться было некогда, он уступил шантажу, стал пешкой в руках Дубова, лишь бы выручить детей… Вот в этом видела Валентина Дмитриевна свою вину, свою и мужа, и дала себе зарок: больше никак папу в жизни не подведу. А теперь Женька безмозглый…

Она вдруг резко повернулась:

— А ты, когда задание давал, не подумал, кто Аську прикрывает? На кого она сейчас работает? Ты не подумал, кому можешь дорожку перебежать? Ты вообще о чем-нибудь подумал?!

Ну что, что с ним говорить, что он сейчас понимает? Если он вообще когда-нибудь что-то понимал! Господи, как давит в висках! Но-шпу выпить, что ли? Нет, медленно действует…

— Дай сигарету!

Валя затянулась, второй раз, третий — и почувствовала, как отпускает голову и сердце перестает проламывать грудную клетку. Опустилась на стул.

— Так. Отвечай коротко и по существу. Ты говорил с этим, Лешей, Леней?

— Не говорил, я с родителями…

— Но надо же было узнать, кто его бил и за что!

— Виктор-второй к нему съездил, поговорил.

— Слава Богу, хоть до этого додумались! Ну рассказывай же, что из тебя слова клещами приходится тащить?!

— Сама глотку затыкаешь, — огрызнулся Манохин.

Валентина затянулась ещё пару раз.

— Все. Успокоились. Повторяй слово в слово все, что запомнил.

Манохин, хоть и мог иногда рявкнуть на жену, но не забывал, что в трудные моменты Валентина с отцом всегда оказывались его главным резервом и запасным выходом. Сейчас пьяный кураж постепенно покидал Евгения Борисовича и до него начало доходить, что Валентина, возможно, права, и что успешно выигранная схватка с родителями-куркулями далеко не исчерпала проблему.

— Иващенко была в НИИ ОП. Пешком прошла до Хазарской через сквер, ему тоже пришлось идти пешком. Возле Дворца бракосочетания села в белый «вольво»…

Валентина застыла.

— …номер не то 00–01, не то 10–00…

— И тебе этот номер ничего не говорит? — голос Валентины зазвенел.

Манохин глянул, не понимая.

— Ты что, совсем мозги пропил?! Кто ездит на белом «вольво», номер «а 00–01 ЕТ»? Ты даже этого не знаешь? Слон, Слон на нем ездит!

— Погоди, погоди, — растерянно бормотал Манохин, — он за мной тогда «опель-рекорд» присылал, номер был с семеркой, что ли…

— Это за тобой, шестеркой, он послал «опель» с семеркой! Что, по-твоему, у него одна машина? Даже у тебя во дворе фирмы четыре штуки стоит! Господи, весь город…

Валентина оборвала себя. Помолчала, ещё раз затянулась, выпустила дым через нос.

— Что дальше было?

— Леша схватил какую-то тачку, поехал следом, но их притер и остановил белый «опель-рекорд»…

— Господи!

Тут и Манохин запнулся. Перевел дух, продолжил:

— Его вытащили из машины, стали кричать, зачем он за чьей-то женой следит, загнали в кусты, били и выспрашивали. Он все сказал, что знал, щенок…

Валентина презрительно скривилась. На языке уже вертелось «Ты бы на его месте ещё не то сказал», но вовремя сдержалась.

— Кто угодно сказал бы. Тем более мальчишка, который не понимает важности дела. Ладно, это все?

Манохин молча кивнул.

— Итак, тебе прямо было сказано: не трогай женщину. Сказано было, что так велел Слон, который и нас с тобой за глотку взял, и отца. А ты решил, что всех хитрее, — и вот теперь Слон знает, что его требование не выполнено. Настройся, что с этого дня начнешь ему отстегивать не десять процентов, а двадцать. И наше счастье, если обойдется деньгами, если не появятся новые трупы. Например, твой и мой…

Валентина снова встала, прошлась по кухне. Она кипела.

«Ну почему мужики вечно такие самонадеянные болваны?! Ладно, ты решил что-то сделать — допустим. Но сперва хоть совета спроси. Не у меня, если дурой считаешь, у папы. Уж в чем-чем, а в слежке он получше тебя разбирается, да и мозгов у него — дай тебе Бог половину, муженек милый… Послушал бы умного совета, глядишь, на одну проблему меньше решать пришлось бы…»

Всю жизнь она знала, что за спиной у неё мудрый и всесильный папа, и хотя с детских лет приучена была, что на папиной служебной машине ей ездить нельзя и что иметь такого папу — не привилегия, а дополнительные обязанности, но ощущение прикрытой спины позволяло ей жить спокойно, уверенно и смело. И сейчас она, не признаваясь себе, верила, что папа все уладит и что на этот раз обойдется без трупов. А что мужу сказала — так и надо, иначе не прочувствует.

— Ладно, Евгений, думаю, ты что-то понял. Но сейчас, среди ночи, такого дела не решишь. Завтра я поеду к папе… — Запнулась, пересилила себя, поправилась: — Или вместе поедем, посоветуемся. Может, он придумает, как сделать, чтобы обошлось малой кровью…

Глава 13 КЗОТу вопреки

День бежал за днем. Я быстро привыкла к новому расписанию. Хорошо, вставать можно почти в восемь, не торопиться. Перед работой забежать на базар за витаминами для Вэ-А, потом в больницу. Что-то принести, ненужное забрать. Причем успеть сделать это между девятью и десятью часами — чтобы и доктора поймать, послушать, как на самом деле обстоят дела у моего господина, сам-то разве правду скажет? Он же крутой мужик, жаловаться не приученный… Потом в фирму до вечера — работу делать надо. И, что самое интересное, в срок. Вечером, в шесть-семь, опять к Диме — рапорт сдать, ЦУ на завтра получить и домой. Готовить, убирать, стирать, и прочая, и прочая, и прочая… Интересно, государыня императрица Александра Федоровна «Ариэлем» стирала или «Лотосом»?

За исключением совершенно обалденной среды — так славно было с девками повидаться, на часок забыть обо всем, плюс шикарный обед в «Лесном» (хотя Слон с его неприкрытыми ухаживаниями изрядно портил аппетит), вся неделя так в суете и прошла. Дела, звонки, больница…

Да ещё дедушке Власову регулярные рапорта по вечерам. Димка подумал-подумал, велел про «Лесное» доложить: мол, продолжаем внедрение. Ничего, порадовались дедушка, что-то даже двусмысленно-поощрительное изрекли.

Вот сегодня уже суббота — а я все равно сижу в конторе. Отчеты пишу. В час должна появиться девочка Саша, возможно, вместе со своим младшеньким. Он у неё хоть и пятилетний, но исключительно крупный и очень солидный — в папу. Муж у девочки Саши (тоже отменного роста) — господин очень невозмутимый и очень неторопливый. Как кормленый удав. Ничем его из состояния равновесия не вывести. Сашка резкая, импульсивная, а мужики вдвоем её бурный темперамент уравновешивают.

Сегодня часов до пяти провозимся, никак не меньше. И завтра, хоть воскресенье, тоже придется выйти поработать. Деваться некуда — скоро ноябрьские праздники, щедрое правительство целых четыре дня отвалило. Да и шестое — день рабочий, но предпраздничный, часов с двенадцати народ уже на рабочих местах отмечать начнет. Вот у нас целых пять дней плодотворного труда и выпадет.

Дело даже не в том, что все люди выходные будут. Пусть. Мы-то можем и офис открыть, и даже какие-то бумаги изобретать. Но… Почти весь наш с Надей СИС легче всего (и проще, кстати) найти именно на рабочих местах и по рабочему телефону. А раз праздники — девчонки кто по дачам, кто по гостям. У кого-то дома нет телефона. В общем, не найти человека.

Наш хлеб — информация. И людьми, которые нам её добывают, мы дорожим, зря не беспокоим. До людей не добраться, значит, и до информации тоже. Все логично.

Поэтому я сегодня работаю. Готовлю черновики для Сережи — пусть он их в понедельник в удобочитаемый вид приведет.

Звякнул телефон — Мария Леонидовна вчерашние сообщения передала. Я её сама предупредила, что сегодня можно по телефону и что я буду в офисе. Поохали вместе по поводу испортившейся погоды, пожелали друг другу приятных выходных. Договорились, что я позвоню завтра вечером.

Вспомнилось мне, как нанимали мы наш контактный телефон. Приходит раз Дима и говорит, что нашел полезного сотрудника. Я думала, какого-нибудь опера размером с трехстворчатый шкаф. Но в условленное время пришла к нам милейшая крошечная дама. Голос — чудо, терпения — море и замечательные зеленые глаза, хитрые и добрые. Договорились о режиме работы, об оплате, а потом пошел у нас вольный треп под кофеек. Я поинтересовалась, почему Мария Леонидовна телефонной барышней трудится.

Она объяснила, что её контора замечательная (небезызвестный ГИПРОзавод) не выплачивала своим сотрудникам зарплату уже несколько более года. А потом и вовсе коллектив отправили в отпуск без сохранения содержания. На одну пенсию прожить невозможно. Да и каково человеку, который всю жизнь по восемь часов в день вкалывал, вдруг остановиться на всем скаку и предаться заслуженному отдыху на свои максимальные двадцать семь долларов в месяц?..

В общем, дала она объявление в газетке, что предлагает услуги контактного телефона. Раз позвонил какой-то маньяк, другой раз… Потом нормальную работу предложили — принимать заказы на сантехработы, поработала немножко. Стала в трубах разбираться, всякие там дюймы-фитинги. Не то чтобы сильно разбираться, но слова выучила… Фитинги кончились с очередным запоем у господина водопроводчика.

А потом материализовался новый работодатель, некто Вячеслав Романович. Молодой парень, который начал разворачивать хитрое дело — изготовление всякой лепнины из гипса. Технология, то-се… Перспективно, в общем. И объявление дал, что предлагает надомное производство.

Народ на слово «надомное» и клюнул. Звонков было столько, что с ума сойти, человек по двести в день интересовались, как бы озолотиться или, чаще, на хлеб заработать. И с каждым поговорить надо, объяснить, выслушать, посочувствовать.

— Хорошо еще, что я в тонкости не лезла. Только людей на ознакомительную беседу приглашала. И то хватало. Первого клиента принимала ещё в постели — в шесть утра. Последнего — тоже в постели, в двенадцать ночи, — с невинным лицом рассказывала Мария Леонидовна.

В общем, несмотря на относительно приличный заработок, решила она отказаться от лепнины и передала её своей дочери Ире. Та живет рядом, но отдельно. Телефон свой, а нервы пока крепче, потому что моложе.

Да, после такой каторги наши клиенты — просто ангелы. Вежливые, спокойные… И всего пять-семь звонков за день. Санаторий…

Правда, мы Марию Леонидовну жалованьем не обделили. Первые же две недели показали — надежнейшая дама. Ни одного нужного человека не отшугнула, ни одному лишнего слова не сказала и всегда на посту — как 01, 02, 03. И к нам очень прилично относится. В наше сложное время это не пустяк.

Я вытащила из Димкиного стола последние законодательные акты и начала прорабатывать. Куда деваться, надо идти в ногу с творческой мыслью наших поборников добра. Которые не покладая ног придумывают, как своими поборами последнее добро отнять у людей (именно ног в их, так сказать, исходной точке, потому что другим местом таких законов не придумаешь).

Подозревала я, что неделька каторжной получится. Так и вышло. Монотонная такая каторга. И чем больше работы делаешь, тем её становится больше…

Не жалуйся, Анна Георгиевна, не стоит. Никто тебя не пожалеет. Да и не надо. Жизнь хороша. Потому что другой все равно не будет.

* * *

Вымотанный за день Кучумов приехал домой только к десяти вечера. Хоть суббота, хоть воскресенье, для милиции предпраздничные дни — всегда самая работа, а теперь ещё эти параллельные демонстрации. Это тебе не радостное шествие охваченных всеобщим подъемом масс. Заявки рассмотреть, маршруты утвердить. Оцепление, черт его подери… И выставить не просто мальчишек срочной службы, а спецподразделения со спецоснащением. Да маршруты так проложить, чтобы демократы и коммунисты не пересекались. Передерутся в лучшем случае. Так мало их — ещё националисты. И не выпустить на улицы невозможно, и глаз с них спускать тоже нельзя. Это не престарелые болтуны, это молодые штурмовики, организованные, обученные и тоже не без оснащения. А всякие панки, рокеры, битлы… Они, конечно, демонстрировать не пойдут, но в Саду могут похулиганить, попортить кровь пенсионерам, для которых 7 ноября — великая годовщина…

В кухне Дмитрий Николаевич увидел Валентину.

— Здравствуй, дочка! Что сидишь — муженек загулял, пришла со стариками время скоротать?

Валя регулярно навещала родителей. Но Кучумов приходил домой поздненько, поэтому видел дочь редко. Обычно жена докладывала, что Валентина прибегала и рассказывала… У неё Валюшка — главная тема; Юрка отрезанный ломоть, дипломат, хорошо, если раз в месяц позвонит из своего Махдена, будь он трижды проклят… Дмитрия Николаевича передернуло.

— Муженек у меня занят трудами праведными — я ещё с утра их с Колькой на дачу отправила, яблоки дособрать. А мне с вами поговорить надо.

Кучумов понял, что поговорить надо с ним, поэтому Валентина и сидит, дожидается. Но на голодный желудок говорить без толку, подождет ещё полчаса. Переоделся, поужинал. Кто хорошо работает, тот ест быстро. Оставили мать на кухне посуду мыть, прошли с дочкой в кабинет.

— Ну, во что там твой Манохин опять вляпался?

Валентина глубоко вздохнула.

— Вижу ведь… Не тяни, говори по делу.

— По делу… Женя решил перестраховаться и организовал слежку за нашей бывшей сотрудницей Иващенко, помнишь? Ну, той, которую преследовал Кононенко. Когда убили его…

— Помню — которая раскрыла ваши махинации. Неописуемая красавица…

Это Дмитрий Николаевич процитировал Дубова — именно так выразился Слон, когда в недоброй памяти первую встречу повествовал с невинной рожей о резне в Садах и намекал, что Иващенко и её напарника трогать нельзя.

Валентина вскинулась:

— Какая там она красавица!

— Ну-ну, уймись. И что показала слежка?

— У них с её хахалем теперь своя фирма.

— Знаю.

— И она встречается со Слоном.

Кучумов побарабанил пальцами по столу.

— И это все, что удалось узнать твоему благоверному болвану?

— Пап, давай без комментариев, ладно? В общем, Женя хотел её контакты проверить… Ну, не проболталась ли…

— Знаешь, дочь, я могу и без комментариев сказать, что твой Евгений просто кретин. Ведь Слон ещё тогда меня прямо предупредил, чтобы её не трогали, а я вам передал. Не просто передал — приказал! А твой… — Кучумов остановился и перевел дыхание, — …муженек…

Он замолчал, переждал минутку. Прошелся по комнате.

— Ладно, раз сама пришла, значит, понимаешь. — Вдруг свел брови, прищурился. — Только, чует мое сердце, это не все…

Валентина проглотила комок в горле.

— Да, не все. Мальчишка, который следил… поймали его…

Пересиливая себя, она рассказала все, что знала, не упустив кровавых подробностей.

Кучумов закурил, выпустил струю дыма под стол.

— Ну спасибо, порадовала… Опять вы меня, детки дорогие, подставили не просто подставили! Слон меня и раньше за глотку держал, а теперь и вовсе не слезет, как же, слова не держу!

Валентина подавленно молчала.

— Ну, поблагодари от меня своего муженька, погладь по заднице, которая у него вместо головы…

— Папа!

— Что — папа? Опять обгадились с головы до ног, а теперь «папа»? Ну когда ты его научишь хоть на один ход вперед думать?..

— Пап, неужели ничего нельзя по законной линии сделать? Все-таки избили человека, в больнице лежит…

Кучумов скривился.

— Хоть ты-то из себя дурочку не строй! Таких случаев по городу десятки ежедневно, до меня они только общей цифрой доходят, слава Богу… Конечно, будет райотдел заниматься, только что они могут? Искать людей с наклеенными бородами?

— А машина? Он ведь запомнил машину, может, и номер вспомнит…

Теперь Кучумов выпустил дым к потолку.

— Дурак он будет, если вспомнит. Тогда он из больницы прямо в крематорий отправится… Ты Евгению скажи сегодня же, пусть мальчишку немедленно проинструктируют, может, ещё не успел ляпнуть. А если успел пускай говорит, что перепутал, голова, мол, кружилась, а теперь вспомнил яснее… Хотя, думаю, в райотделе у ребят голова не кружится, сами сообразят, когда не надо рыпаться…

Валентина шевельнула было рукой и приоткрыла рот, но отец её оборвал:

— Только глупостей не говори, не хватало ещё мне свою рожувысовывать по такому делу!

Кучумов встал, прошелся по комнате, остановился перед книжным шкафом, бездумно глядя на розовые корешки собрания сочинений Вальтера Скотта.

— Вот что, дочка. Ты у меня девочка умная. И с этой писаной красавицей…

— Иващенко, — буркнула Валя.

— Ну да… не ссорилась до той истории. Личного зла она на тебя держать не может. Иди и извинись перед ней.

— За что? И перед кем?!

— Перед женщиной, которая может твоего отца подвести под монастырь. Благодаря, кстати сказать, твоему мужу. Поэтому извиняйся, падай в ноги… Что хочешь говори, но чтоб было тихо! И все. Делай, как сказано!

Валентина Дмитриевна знала, что после таких слов спорить с отцом бесполезно. И если он сказал, значит, так надо. Хотя унижаться и извиняться перед этой мерзкой предательницей ей хотелось меньше всего.

Глава 14 Катастрофа

В конце осени темнеет рано. На пасмурном небе — ни звездочки. Тучи наползли ещё с утра, долго раздумывали и только сейчас собрались с духом и обронили на лобовое стекло несколько капель дождя.

Водитель светло-серого «Москвича-2140» поежился и довернул ручку стеклоподъемника до упора — тянуло из щели. Сердце вроде болеть перестало, но ещё напоминало о себе, стоило не так шевельнуться. Ничего, пятнадцать минут — и дома.

Автомобиль ехал вниз по Проспекту. Хотя проспектом его назвать сейчас было весьма затруднительно. Проспект — это от слова «перспектива» — широкая прямая улица, которая просматривается из конца в конец. А последние… погоди, это сколько уже? Ну да, шесть лет… у обоих концов дамбы, насыпанной когда-то через Петрову балку, строили выходы из новой станции метро. Объезды вокруг стройплощадок петляли между глухими бетонными заборами, сперва спускаясь на дамбу, а после снова выныривая наверх, на давно остепенившуюся, заросшую высокими тополями часть Проспекта. Да, сорок лет уже, как проложили Проспект через глухую окраину, по-деревенски тихую Саблинку. До сих пор ещё одна улочка здесь именуется «Саблина дача», до сих пор можно услышать искаженную бесконечными пересказами историю про страстную любовь баронессы к красавцу кучеру Саблину, каковому она выстроила уютный домик — скромный, одноэтажный, удивительно пропорциональный. До сих пор стоит, между прочим…

Пора бы уж кончать свистопляску с переименованием улиц. Это же счастье, что город сохранил древнее название, никто и не знает, откуда взялось — одни говорят, от славного козака Чурая, даже портрет в музее висит, изготовленный, впрочем, лет сто пятьдесят назад, другие — просто от речушки Чуры, впадающей в самом центре города в Казачку (стыдно смотреть на эту Чуру, не речка — сточная канава, а знатоки говорят, когда-то имела в глубину одиннадцать метров и под илом ещё и сейчас старинные корабли лежат, чуть ли не с петровских времен… да что там петровские времена, ещё в двадцатые годы так разливалась по весне, что все прибрежные улицы затопляла), третьи же пытаются возвести название к языческой нечистой — или чистой? — силе, от которой до сих пор осталось выражение «Чур меня» и глагол «чураться»…

А-а, браток, попустило сердечко, враз потянуло разливаться мыслью по древу? Лучше уж по сторонам гляди, раз тут оказался, до праздника чуть больше суток осталось, успеют или нет подготовить к пуску новую линию? Сейчас, конечно, времена не те, не пришлет ЦК эмиссара из столицы головы снимать, а все же приятно бы горожанам сделать подарок к празднику…

Да только много по сторонам не увидишь — дождь пока не пошел, но воздух от влаги набух, фары его желтым высвечивают. Уличные фонари не горят — а надо бы. Троллейбусы ведь ездят, машины, да и грузовой автотранспорт работает вовсю — тяжелые КрАЗы везут к новым станциям фигурную тротуарную плитку, бордюрный камень, чернозем, обратным рейсом вывозят строительный мусор — частично за город, на свалку, частично на Кленовую рощу, подсыпают площадку… Ну, собака, хорошо у него голова работает! Пройдоха, конечно, рано или поздно зарвется и сядет, но голова — Дом Советов!..

Навстречу «Москвичу» прогрохотал очередной груженый КрАЗ, впереди трюхал по разбитому асфальту другой. В салон потянуло вонючим дизельным выхлопом. Вот тоже проблема — за пять лет машин в городе вдвое больше стало, до черта иномарок с дизелями, а экологи тревогу бьют, говорят, дизель хуже бензинового мотора, хоть угарного газа не дает, зато выбрасывает ядовитые окислы азота и какую-то канцерогенную дрянь. Надо бы подумать, может, хоть часть перевозок, хоть в ночное время перевести на электротягу? Трамвайщики все свои материалы для ремонта путей на грузовых трамваях возят — а не завести ли десяток-другой грузовых троллейбусов? Реальное дело, 713-й и 85-й заводы вместе с «Электротягой» и «Контактором» уже делают троллейбусы — долго ли склепать пару десятков грузовых? Особенно, пока перебои с поставкой стекол из Федерации. Надо бы записать для памяти, пусть отдел гортранспорта проработает вопрос. Если наберется достаточно грузов вдоль существующих линий… точно наберется, все заводы, вокзалы, большие универмаги связаны маршрутами… где-то можно и тупички погрузочно-разгрузочные сделать, или петли, как там у них называется…

Он потянулся правой рукой к прикрепленному под щитком блокноту с ручкой, опустил голову, черкнул пару слов, выпрямился — и вдруг в глаза ударили яркие красные фонари.

Увлекшись раздумьями, он не заметил, как «Москвич» разогнался на спуске и оказался в опасной близости к идущему впереди КрАЗу — а тот начал тормозить перед близким поворотом. Водитель «Москвича» уверенно и энергично нажал на тормоз — совсем недавно делали…

И вдруг машину резко швырнуло влево, в свете фар возникла серой тенью бетонная стенка забора на другой стороне проезда, уходящая в сторону, на поворот. Оттуда прямо в глаза полыхнули встречные фары, надвинулись, он ещё сильнее вдавил педаль тормоза, его швырнуло вперед, на рулевое колесо, в левой стороне груди вспыхнул нестерпимый жар, перед глазами сотнями трещин бесшумно и медленно взорвалось лобовое стекло, медленно рассыпалось сотнями искрящихся алмазов, они ещё медленнее поплыли к нему, поворачиваясь, посверкивая — и не доплыли, затопленные сплошной чернотой…

* * *

Водитель КрАЗа перевел дух, с усилием разжал пальцы, вцепившиеся в баранку, откинулся назад и застонал от резкой боли — кажется, ребра сломаны… В глазах до сих пор круги от фар, ослепили, гады, сразу две машины из-за поворота… Во что ж это я врезался? В забор?..

Постепенно зрение возвращалось, он смог осмотреться — и только теперь разглядел внизу серую крышу легковушки, неподвижные руки на баранке за выбитым лобовым стеклом… а капот спрятался под буфером, похоже, радиатором в мое колесо уперся… Надо вылезть, посмотреть, что с этим придурком. На закрытом повороте, в тесноте, пошел на обгон, идиот, сам же меня ослепил, теперь из-за него… Все равно, надо посмотреть, может, ему скорая нужна, лишь бы живой остался, все срок меньше…

Он хотел выбраться из-за баранки и сдвинуться по сиденью к правой дверце, не вылезать же на проезжую часть, ещё к кому-то под колеса — но только шелохнулся, как под вздох словно ножом шарахнуло. Лоб обсыпало холодным потом, густо, как росой, он с трудом нашел положение, в котором кололо не так сильно, и нажал на кнопку сигнала.

Между серыми кладбищенскими стенами объезда понесся бесконечный тоскливый вой.

Глава 15 Волны

Я планировала зайти за Димой в больницу около пяти. Может, в шесть. В общем, после работы, как обычно. Честно говоря, он бы и сам отлично дошел до дому, но я понимала, что ему будет приятно. Вот приду я, сложим мы все его склянки-пилюли в сумку и неторопливо уйдем на волю — праздновать и отдыхать от лечения.

Но сегодня утром мои праздничные планы как-то поблекли, да и настроение упало градусов на пять. Еще вчера весь день светило солнышко, чирикали птички. Однако под вечер начало натягивать облака, потом они сомкнулись в серое обложное безобразие. А ночью я услышала отчетливое кап-кап о подоконник. Похоже, праздновать придется под дождем. Не так и страшно, Надина дача в смысле тепла и крыши над головой вполне на уровне. Но что это за шашлыки, если их на сковородке жарить? Профанация.

Я влезла в джинсы и любимый свитер — самый длинный и пушистый. Пока настаивался кофе, быстро пролистала ежедневник. Кроме двух дел, ничего на сегодня не намечено. Даже за готовыми отчетами никто не придет. Закончим сегодняшнюю работу, распущу я счастливый персонал на праздники и уйду сама.

Постой-ка, милая. А куда ты Веника денешь? Четыре дня все-таки офис будет стоять закрытым. Что, пусть зверик по помойкам кормежку ищет? А если прибьет кто? Он же, пушистенький, к людям привык, доверяет. Ну уж нет! Надо его домой взять. Хотя и там его, конечно, оставлять одного нехорошо, но дома хоть еды наготовить можно… Надо с Димой согласовать. Или попросить Резников, чтобы присмотрели? Так они вроде тоже на дачу собрались… Нет, надо как-то эту проблему решить.

Так ни до чего не додумавшись, я ушла в офис. Решила в больницу к Вэ-А по дороге не заходить — если я ему сильно нужна, сам позвонит. Нечего мужчину лишний раз тревожить. Пусть спокойно понаслаждается последним утром в гостеприимных больничных стенах, внутривенными и внутримышечными ласками сестричек, бегают там, халатиками пообтягивались, мужикам внутричерепное давление поднимают…

И конечно, в офисе я оказалась первой. Шварц сейчас, небось, в метро трясется или на ходулях своих по кладбищу через лужи скачет. А Андрей вообще, как все эти господа на колесах, со временем вольно обращается. Если сказал, что приедет к десяти, значит, минут десять туда-сюда, или опоздает, или ждать будет. Я в этом уже столько раз убеждалась. Никогда его вовремя нет… А может, для него это и есть вовремя, может, это только я с чужим временем привыкла считаться и вечно на транспорт допуск даю. Что ему подождать десять минут, он под крышей, над ним не каплет и музычка в колонках орет, а что кто-то под дождем мокнет, ему плевать…

В общем, вожусь я в офисе — зверю еду в мисочку положила, ничего, сожрал, не побрезговал. Чует, что Димки не дождется. Включила кофейник, бумаги разбираю… Господин позвонил, после обхода удосужился до телефона добраться. Поговорили. Ничего, голос бодрый, хоть и буркнул что-то там про погоду. Насчет кота сказал, что проблемы здесь никакой нет, берем домой. Выдал ЦУ — где искать синее пластмассовое ведро, в котором транспортировать до дому млекопитающее. Я, правда, подумала, что Веник и на руках прекрасно доехал бы, но спорить не стала.

Около одиннадцати позвонила Надька, вообще вконец расстроенная. И дожди пошли, и у Игоря сердце прихватило, и Ларка приехать не сможет — на работе все праздники торчать придется. Я даже удивилась — с чего бы это такое трудолюбие?

— Ты что, ничего не знаешь?!

— А что я такое особенное должна знать?

— Ну подруга, ты просто чудо в перьях! Мэр, Коваль, в автокатастрофе погиб!

Я захлопала глазами, пробормотала:

— Ни фига себе подарочек к праздничку…

— Ну!

— А ты откуда узнала?

— Так от Ларки же! Она же в мэрии работает, их с утра всех под ружье…

— Так это не сегодня случилось?

— Нет, конечно. Еще вчера вечером. Тело в десятом часу нашли.

Да, Надежда Пална не знает только одного — где господь Бог в данный момент находится. Все остальные сведения приходят к ней в первую очередь.

— Так что, все отменяется?

— Не все, только дача. Мы всех ждем в семь вечера у нас дома, сможете?

— Сможем. Синенькие я приготовила. И ещё лобио сверх плана.

— Класс. И шампанского бутылочку прихвати. И Вадима, конечно. Он из своего лазарета выбраться сможет?

— Я его сегодня домой заберу. Только пить он, скорее всего, не будет.

— Нам больше останется. А ему я компотик сварю. Он малинку любит?

— Он все любит. А особенно внимание.

— Такого мужчину без внимания не оставим, Анна Георгиевна, будьте бдительны! Ладно, до завтра. Жаль, Ларки не будет. И наполеона, значит, тоже.

— Ага, целую. До завтра.

Трубку я положила, честно говоря, с облегчением. Ничего, обойдусь без Ларкиного наполеона, вечно у неё коржи сухие, в последнюю минуту печет, не понимает, что надо дать постоять, пропитаться… А главное, ехать на два дня за город мне не хотелось.

Еще когда на работу шла, глухое раздражение почувствовала. И с каждым часом зверела все больше. Хотя вроде и не с чего было, а настроение все равно и гнусное, и слезливое, и злое. Причем одновременно.

Налила себе кофе и села к компьютеру — пасьянс пораскладывать, успокоиться, хоть несколько минут ни о чем не думать.

Только не получалось не думать. Мэр погиб… И что же это значит для нашего несчастного города? Говорят, Коваль был деловой человек. Это его стараниями, большей частью, удалось у нас построить третью очередь метро. По слухам, завтра её должны были пускать. А теперь, наверное, опять все застынет… Хотя, может, пару станций и пустят. Или задержат? Нет, наверное, пустят. Не он же один там мрамор клеил и винтики крутил…

Да, приличный человек был. Жалко только, что уже «был». Кого теперь к нашему многострадальному берегу прибьет? А-а, найдется кто-то. Свято место пусто не бывает, было бы корыто, а свиньи найдутся…

А ведь Ковалю совсем мало лет было! Около пятидесяти, а то и меньше. Тогда тем более жалко человека…

Эта новость ухудшила и без того неважное настроение. Я пощелкивала клавишами и постепенно закипала. Работать не хотелось просто катастрофически, прямо руки опускались.

Тут к ноге прислонился мягкий бок — Веник с обхода явился. Мокрый, паразит. Дождь, значит, не прекратился. Муркнул кот возле ноги вопросительно — пущу такого чумазого на колени или нет? Ну конечно же пущу, что с тобой делать?

Зверик вспрыгнул ко мне на джинсы, начал устраиваться — топчется, оставляет мокрые следы. Сейчас вылизываться начнет, не посидит спокойно, наглая морда.

Точно, засуетился, лапку переднюю выставил. Критически осмотрел и начал вдохновенно так розовым шершавым язычком варежку свою обрабатывать.

Смотрю — и чувствую, отвлекаюсь. Никакой фантастики не надо. Вот он, параллельный мир, у тебя на коленях. У людей настроение, у людей мэр погиб, а для него все это пустой звук. Пожрал, погулял, на мягкое-теплое уселся и красоту наводит. Гостей в дом намывает… Интересно, кого первого принесет?

Но первым оказался один из хозяев — Шварц явился. Поставил в угол мокрый зонтик. Подошел, глянул на экран, совет дал. Глупый какой-то. Обернулась я, смотрю: да, господа, а Сережа-то не в себе. Прямо распирает его.

Это уже давно так — в метро сплетен наслушается и нам на хвосте приносит. Вот сейчас новости совсем нестандартные — Серега весь наполнен, до самых краев. Они даже потихоньку выплескиваются через нос. Жалко, что я уже знаю, о чем речь. Испорчу человеку все удовольствие.

— Слушай, Осинка! Что я сейчас слышал!

— Не может быть!

Однако вежливо повернулась к нему от экрана.

— Мэра нашего, Коваля, убили!

— Да что ты говоришь!

— Точно тебе говорю! И по местным каналам в ящике толькосерьезная музыка. Все передачи поотменяли.

— Вот это уж точно не может быть! И рекламу тоже?

— Нет, — Серега смутился.

Можно подумать, что это он политику на телевидении определяет.

— Реклама идет, значит? А что за музыка?

— Рахманинов, по-моему.

— Хорошо хоть не «Лебединое озеро».

Мы одновременно усмехнулись — вспомнили август 1991 года. Тогда мы с ним оба в ГИПРОпроме трудились. Надо было видеть, с каким лицом ходил парторг нашей проектной лавки. Маялся без указаний сверху, не знал, кого поддерживать, хотя бы в устной форме, а кого, наоборот, осуждать со всей коммунистической принципиальностью и беспощадностью. А премудрая республиканская столица, как назло, помалкивала. Ждала, куда события повернутся. Не знаю, что у них там среди своих творилось, но по радио и в ящике одну классику крутили, пока ГКЧП благополучно почил в Бозе. Правда, и от таких событий польза бывает — тогда я десять бутылок уксуса закупила. А мама — муки, уж не знаю сколько…

— И что же люди говорят?

Я-то спросила насмешливо, а Сережа ответил на полном серьезе. Он вообще-то не дурак, но всю самостоятельность мышления расходует на «Виндоуз» и «Бэйсик». И хоть понимает, что слухи из метро — почти такой же бред, как слухи из электрички, но на какой-то процент где-то в глубине желудка верит.

— Ну, во-первых, говорят, что он погиб в автокатастрофе. Кроме него, ещё три машины разбились. Одна даже в бетонный столб въехала.

— А как он в катастрофу-то попал?

Шкурка у Веника почти высохла, гладить её было уже приятно, только немного сыро.

— Так в том-то и дело! Ехал он от любовницы. А её муж, моряк Балтийского флота, сейчас на КрАЗе работает, из ревности задавил.

— Балтийского флота?

— Ну да. Он же сам из Калининграда.

— Мэр?

— Нет, муж.

— Ну что ж, муж из Калининграда — такое бывает.

— Правда, — тут Серега притормозил, — на другой линии по-другому рассказывали. Что Коваль лично принимал станцию «Петровское поле». По-серьезному принимал. Ходил, смотрел, проверял. Он же строитель…

Ну, положим, никакой он не строитель. Он инженер-электрик. Я это точно знаю. Его когда-то, очень давно, из нашего политехнического выперли, и именно с электрофака. Но молчу. «Не любо — не слушай, а врать не мешай».

— Ну, принимал он, значит. И обнаружил, что там разворовали сахалинский мрамор. Вот на него ворюги и ополчились. Чтобы замести следы, взорвали всю станцию — и его убили, и улики уничтожили.

— А кто?

— Непонятно пока, говорят. На исламский след похоже. По взрывчатке определили.

Очень любопытно мне стало, чем же исламская взрывчатка откатолической, например, отличается. Но, оказалось, что это ещё не вся история… с этой линии.

— Взрыв уничтожил залегание геологических слоев. И теперь источник Чураевской воды номер один выльет все сразу, и дамбу вместе с метро смоет не позже, чем завтра к одиннадцати часам.

Надо отдать Сереге должное, в этом месте даже он ухмыльнулся.

— Ну ты смотри, выходит, прямо на праздники угадали!

— Так специально и рассчитали — чтобы демонстрации не было. Движение на Новоалексеевку перекрыли, поэтому надо срочно спички закупать.

— Только знаешь, Сереженька, ты спички в метро не бери, сбегай в обед на базарчик — там в полтора раза дешевле.

Серега оживился:

— Серьезно? Ты сама видела? А то мне Машка когда ещё велела, а я все забываю.

— А реклама, значит, идет.

— Ну да.

— Значит, строй не меняется? Жалко. А то ужасно работать не хочется. Ну ладно, выпей кофе и давай с делами заканчивать.

Но у Сереги случайное упоминание супруги и повелительницы пробудило к жизни ассоциативную память.

— Да! Тут Машка твоему Диме «ломик» передала. Она им свою матушку после операции на ноги поставила.

Я даже поперхнулась.

— Матушку? Ломиком?!

Он замахал руками:

— Не в этом смысле! Это такая смесь: лимоны, орехи, мед, изюм и курага — сокращенно «л-о-м-и-к»… Хотя, может быть, и наоборот. Но помогает замечательно!

И выдал мне литровую баночку. Тяжеленькую.

— Спасибо огромное, и тебе, и Машке. Передай, не забудь.

— А? Не забуду, я запишу… Она Диму очень уважает. Расстроилась, когда узнала, что он в больнице.

— Ты утешь её — выздоровеет он. Мне врачи обещали.

Сережа кивнул своими лохматыми белокурыми кудрями и вытащил блокнот записать спасибо Машке.

Пока он пил кофе, я все-таки «пирамиду» разложила, за что была награждена электрической музыкой.

Потом мы поменялись местами и вплотную занялись уроками.

Так до самого вечера и пропахали. Приезжал и уезжал Андрей, пришла девочка Саша. Я выдала ей жалованье, которое она же в банке и получила.

Бухгалтера у нас своего нет — Сашка нам все балансы ведет. Отчеты с конфетками в налоговую таскает. Наши кровные, ею же выписанные, в банке получает. А потом уже мы их по ведомости друг дружке раздаем.

Около шести я господ сотрудничков по домам разогнала — к празднику готовиться. Да и самой пора было собираться. Взяла Машкин подарок, сунула в пакет. Вытащила из указанного руководством места синее пластмассовое ведро и устроила в авоське так, чтобы оно на боку лежало, а сетка верх затягивала. А потом взяла сонного Веничку и аккуратненько его внутрь уложила. Он не возражал, посмотрел пытливо и зевнул. Неси, мол, меня, куда хочешь, делай, что хочешь, я тебе доверяю.

А я пошла за господином своим — домой из больницы отводить.

Глава 16 Клянусь, это убийство!

Шестого ноября ровно в десять утра в кабинете у первого зама начальника областного УВД полковника милиции Кучумова звякнул зеленый телефон — прямой городской.

— Здравствуйте, Дмитрий Николаевич, — мелодично проворковал барственный голос. — Увы, не могу сказать «доброе утро», к сожалению, далеко не доброе нынче утро. Вы, боюсь, не узнаете моего голоса по телефону, напомню, мы с вами разговорились на презентации фильма…

Кучумов отвернул трубку в сторону, прочистил горло. Только Слона сегодня не хватает. Как будто без него хлопот мало… Да ещё про фильм напомнил с чисто слоновьим тактом…

— Здравствуйте, Борис Олегович.

Что в переводе означало: не разыгрывай конспирацию, говори по делу.

— Рад слышать. Понимаю, как вы сегодня загружены, но дело не терпит отлагательства. Нужно срочно переговорить.

— Слушаю.

— Лучше лично.

Кучумов сцепил зубы, медленно вдохнул, раздувая ноздри, выдохнул.

— Через пятнадцать минут под ивой.

Положил трубку. Побарабанил пальцами по столу. Почему так долго тянул Слон? Почему не явился с претензиями раньше? Ждал, пока я дойду на медленном огне? Добирал улики? Ладно, разговор покажет…

Он снял мундир, повесил на плечики во встроенном шкафу, натянул свитер с высоким воротом, который прикрыл форменную рубашку, сверху надел куртку. Оставались, правда, брюки с красным кантом, но черт с ним. Не лампасы. Пока что.

Вышел из кабинета, бросил секретарше:

— Буду через тридцать минут.

— А если Мирон Александрович позвонит?

— Встреча с информатором. По делу Коваля.

Кучумов перешел через Добролюбовскую и направился к месту встречи по другой стороне. Дубова разглядел издали — тот уже ждал, сидел, откинувшись на спинку скамьи под ивой возле районной библиотеки, листал книгу. Чуть дальше к краю тротуара прижалась неприметная темно-вишневая «пятерка», слегка припыленная. Хватило ума не являться на «вольво»…

Дмитрий Николаевич опустился рядом с Дубовым на скамейку, пожал руку.

— Что стряслось?

Борис Олегович протянул ему книгу:

— Не попадалась на глаза?

Кучумов небрежно пролистал несколько страниц, заглянул в оглавление.

— Здесь все старое, обложку только новую сочинили…

Вернул книгу хозяину, конвертик незаметно сунул во внутренний карман. «Странно, пайку принес, как вроде ничего и не было, — думал он. — Что за хитрый ход?»

— Дмитрий Николаевич! — проговорил Дубов, театрально сведя брови. Простите, что отнимаю время в такой горестный и напряженный день, но безвременно ушедший из жизни Саша Коваль был моим давним и близким другом, и я не успокоюсь, пока подлые убийцы не будут найдены и покараны!

Кучумов опешил. Что это он несет?! Да нет, не тот человек, чтобы без толку выступать. Не-ет, определенно хитрый Слон что-то затеял! Впрочем, пусть приоткроет карты…

— О чем вы, Борис Олегович? Какое убийство? Обыкновенная автокатастрофа, прискорбный случай, конечно, но никакого криминала. Водитель КраЗа, с которым он столкнулся, тоже серьезно пострадал. Переломаны три ребра, пришлось удалить селезенку… Сам Коваль почти не травмирован. По предварительному заключению, причина смерти — остановка сердечной деятельности. Разрыв сердца, как говорится. Увы, реанимировать не удалось…

Дубов сосредоточенно набивал трубку. Долго раскуривал от особой английской трубочной зажигалки — с откидной крышкой и широким пламенем. Наконец выпустил клуб дыма.

— Искусная инсценировка, Дмитрий Николаевич! — отчеканил он. — Клянусь вам, это убийство! Хитро задуманное, безукоризненно осуществленное, демонстративно и нагло приуроченное к празднику вообще, к личному триумфу Саши… сколько души вложил он в эту очередь метро… И не мне вам рассказывать, кому мешал этот кристально честный человек! Поднимите на ноги всех, но найдите улики! Вы должны остановить распоясавшихся дикарей. Ищите руку Арсланова!

На протяжении этого краткого монолога голос Дубова несколько раз менял интонацию, в нем слышалось и негодование, и пафос, но заключительная фраза прозвучала жестко и однозначно: это был приказ.

Но Кучумов не спешил щелкать каблуками. Да, конечно, ты меня за глотку держишь, но все равно завтра разоблачать не кинешься. Теперь, когда Коваль умер, ослабла твоя позиция, господин Слон. Теперь я тебе куда нужнее, чем раньше, и не просто я, а я в своем кресле и верный друг.

— Борис Олегович, можете не сомневаться, искать будем как следует, все-таки первое лицо города, не сопляк какой-нибудь, вздумавший из себя Пинкертона строить… по приказу упрямого болвана…

Тут Кучумов сделал кратчайшую паузу, а Дубов бросил на него взгляд искоса.

— И все же, говорю вам, это просто дорожное происшествие, поверьте моему опыту. Сколько не ищи, а злого умысла не найти и не доказать.

— В таком случае, если вам не удастся найти улики и доказать злой умысел, останется предположить, что на убийц работал человек незаурядного ума и большого опыта — и искать этого человека. И вы будете искать, и вся общественность.

Кучумов вздрогнул. Сказано было более чем ясно: не найдешь компромат на Арсланова — сам пойдешь соучастником и покровителем своих детишек-преступников и их босса, гнусного убийцы Арсланова…

Он поднялся со скамьи.

— Что ж, Борис Олегович, может быть, ваша интуиция зорче, чем милицейская логика. Мы будем искать всеми силами, не отвергая с порога ни одной версии. Это я могу пообещать твердо, и вам, и всей общественности…

Полковник уходил, чуть сутулясь, а Дубов внутренним слухом слышал недосказанные слова: «Но большего не обещаю».

Ах, мерзавец! Ничтожество в погонах! Ты думаешь, без мэра я уже не Слон? Рано зачирикал, ты ещё будешь щелкать каблуками и ножкой шаркать!..

Он затянулся ещё раз, выпустил дым и взял себя в руки. Ну что, право, сердиться на человека. Все могут ошибаться. Мы ещё будем больши-ими друзьями, Дмитрий Николаевич!

Глава 17 Удобный случай

Шестой час, но уже темнеет. А может, потому, что дождик целый день то покаплет, то перестанет.

В такую погоду только сумасшедший будет на лавочке сидеть. Но здесь больница совсем другого профиля, сумасшедших не держат, поэтому во дворе было действительно пусто. Только лежали на мокром асфальте квадраты света из окон. Я поднялась по вечерней лестнице — в смысле, по той, где вечером местные входят-выходят, — в отличие от дневной, парадной, и потому вечером всегда закрытой.

Здесь потихоньку от врачей дымили, покашливая, больные. Смотрели в окно — не идет ли кто из близких. А иногда (это я видела сама) господа студенты по этой лестнице с лекций сбегали. Рядом с отделением чернобыльцев теперь кафедра медицинской радиологии. Чтоб было ученым поближе к экспериментальному материалу. Чтоб ножки не били, добираясь до подопытных…

В палате я Диму не нашла. Сосед его, Роман Ильич, не отрываясь от газеты, сообщил, что Вадим Андреич в ординаторской играет с врачами в шахматы.

Я поблагодарила и пошла в ординаторскую. И ничего подобного. Никакими шахматами здесь и не пахло (совсем как в старом анекдоте). Наоборот, господа лекари плюс четверо пациентов горячо обсуждали злободневную тему смерть мэра.

Почему врачей этот вопрос волнует, понять не сложно — чернобыльская клиника находится на балансе города. Пока был у нас порядочный мэр, честный человек (насколько это вообще в политике возможно), клиника скрипела, но работала. А придет на смену нормальный ворюга — и все, привет. Урежут финансирование под лозунгом «лечиться даром — даром лечиться» (вот же придумала какая-то сволочь!), либо совсем больницу закроют.

А что, у нас это запросто. Вот год назад произошла у моей знакомой жизненная драма — муж бросил. Муж у неё тот ещё был, ей бы подумать да порадоваться, а Ольга, умница, решила отравиться, наглоталась таблеток. Мама её вовремя в комнату зашла, вызвала «скорую», свезли в больницу. Одним словом, откачали. Мама сама слегла с сердцем, а к Ольге в больницу ходила я — лекарства таскала, шприцы, даже перчатки резиновые: в больнице ничего нет, все за счет пациента… (Насмотрелась я там, наслушалась всякого. К примеру, такой эпизод: одна юная дама с мужем покушала грибочков, через двое суток пришла в сознание, и первые её слова были «А этому ироду хоть бы хны!» Квинтэссенция супружеской любви. Но это так, к слову.) И вот однажды вижу — стоит заведующая этим самым токсикологическим отделением, единственным на весь город, сама не своя. Курит. Из ноздрей дым, из глаз слезы черные. И что, вы думаете, оказалось? Решают, не закрыть ли больницу на зиму. Нечем платить за отопление.

Умно, да?

Наша власть вообще и традиционно отличается особым умом. Специфическим, простой смертной голове недоступным. Вот потому власть они, а не мы с вами.

Как раз эту тему Дима с врачами и обсуждал.

Я дверью тихонько скрипнула, вызвала своего господина, пошли мы в палату — собираться. Сосед уже отбыл, пусто в палате, тихо. Веничек, зайчик, так в ведре и спит. Мы сумки собираем, переговариваемся.

— Дим, а откуда в больнице про смерть Коваля узнали?

— Интерн один у нас, Синицын, ночью на «скорой» дежурил подрабатывал. По рации услышал. Утром здесь всем раззвонил. А что?

И я начала пересказывать версии, которые утром Шварц на хвосте приволок. Особенно Диме понравилось, что «взрыв уничтожил залегание геологических слоев». Он несколько раз с улыбкой повторил эту формулировку.

Мы уже совсем было собрались выйти. Но тут в дверь тихонько постучали — и вошел Слон. Самолично. Собственной величественной персоной.

— Разрешите, Вадим Андреич? Простите, если помешал. Но обстоятельства вынуждают.

Дима молча кивнул.

— Я звонил к вам в офис и домой, но трубку никто не брал, и я понял, что вы здесь и Анна Георгиевна с вами.

— А где ж ей быть? — проворчал под нос Дима.

— Да-да…

Помолчали. Смотрю я, а Слон-то, голубчик, нервничает. Это чтобы господин джентльмен Дубов да сел, когда дама стоит?! Да закуривать прямо в палате начал?! Руки подрагивают… Интересное кино…

— Беда в городе, дорогие мои. Большая беда. Погиб Александр Николаевич Коваль, мэр города и мой личный друг.

Опять замолчал. Я на часы поглядывать начала — домой охота. Но Дима мне рукой циферблат прикрыл: сиди, молчи. Еще бы — Слон лично явился. Значит, очень серьезное дело. Иначе сам бы не утруждался, нас к себе вызвал бы.

— Я в горести, Вадим Андреич. Погиб мой друг, благородный и очень приличный человек. Но, как мне удалось выяснить, милиция считает, что это обычный несчастный случай. «Дорожно-транспортное происшествие», как они выражаются. Не верю! Ни единому слову не верю! Есть люди, которым наш мэр был как кость в горле…

«А тебе?» — подумала я.

Дубов продолжал, но почему-то после прекрасно исполненного негодования дальнейшая речь его звучала очень по-деловому.

— Все мы знаем, как сейчас раскрываются убийства, особеннозаказные. Милиции спокойнее и выгоднее представить эту смерть несчастным случаем. На самом деле Коваля убрали. И мне не нужномилицейского следствия, я и так знаю — это Арсланов!

На этом месте Слон сорвался, теперь в голосе послышались истерические нотки:

— Все, больше я его наглость терпеть не намерен! Рано ему считать этот город своей вотчиной!

Однако тут же взял себя в руки:

— Вадим Андреич, мы с вами должны доказать вину этого мерзавца… И, конечно, Анна Георгиевна…

Ты смотри, спохватился, галантность вспомнил — а по делу, выходит, он меня за человека не считает!

— Я заказываю и оплачиваю расследование. Все остальное — побоку. Делайте все что угодно, возможное и невозможное, но Арсланов уйти от возмездия не должен!

Красноречивый обрыв. «Я сказал. Хуг».

Ах ты ж дерьмо, Слоник! Друга у тебя убили! Так чего ж ты не бежишь со вдовой и детьми сидеть? Что же ты сразу уши своего конкурента ищешь?

Если ты друг, ты даже о мести сейчас не подумаешь, ты сейчас слезы должен проливать… Ну не верю я в искреннее отчаяние человека, который на смерти друга хочет конкурента устранить!

Я смотрела на него — и видела насквозь: делайте что угодно, копайте на три метра в глубину, но найдите криминал. А если не найдем? А если не найдете, то слепите!

Димка в таких случаях говорит: «Пенки с дерьма снимает»…

Кстати, мой господин реагировал на речи Дубова поспокойнее. Сочувственно кивал, даже вопросы какие-то задавал. Беремся за заказ, выходит. Только непонятно мне, как мы это делать будем.

Мало сказать, что я кипела. Наверное, я сейчас больше всего была похожа на скороварку — кипит, да под давлением, да у критической точки… Но внешне я старалась себя ничем не выдать. Даже из-под клапана не шипела.

И вот, пока я старалась лишние атмосферы в себе придушить, мысли мои сами совсем в другую сторону пошли. А почему это господин Дубов милиции не доверяет?

А может, он ей вполне доверяет, а нам лапшу на уши вешает?

На смерть Коваля ему, в сущности, наплевать. Цель совсем другая: нашими руками найти компромат на Арсланова — это раз. Если не найдем, то сфабриковать — это два. А потом, когда Арсланова заарканят, на авторов расследования пальчиком показать. Вот, мол, те, кто вас, ментов, обставил. Или — вот, мол, те, кто липовый компромат изготовил. И все. Нам хана. В смысле абсолютно прямом. Ни мне, ни Димке уже не отвертеться, не спрятаться за чьей-то широкой спиной.

И вот так, одним движением расправиться и с конкурентом, и с людьми, которые знают слишком много лишнего.

Что и говорить, случай отличный. Удобнее просто не бывает.

Но здравомыслящая сторона моего «я» все-таки спросила: а зачем всесильному Слону расправляться с нами таким сложным способом? Чего проще: послать Алексея с бригадой, они нас прихлопнут, как комаров…

Господи, да что же такое со мной произошло, что я в каждом событии только подлянку вижу? Ну почему мне не посочувствовать Слону — друга человек потерял все-таки. Почему не помочь ему отомстить за эту смерть? И заодно бандитского главаря посадить. Все-таки Слон более деликатными методами действует, чем Арсланов… Э-э, подруга, а что ты вообще знаешь об Арсланове? Может, тот же Слон про него страшные сказки и распускает. А вот методы Слона тебе уже известны, вспомни, как тряслась в Садах, когда автоматные очереди гремели…

Но эти очереди, между прочим, твою жизнь спасали!

Кажется, я совсем запуталась…

Но тут Дубов встал с койки — собрался уходить. Я уж совсем было открыла рот, чтобы попрощаться, но взгляд Слона упал на наши сумки.

— Давайте, я вас до дому подвезу. Зная наши больницы, ядогадываюсь, что вас, Вадим Андреич, на все праздники отсюда выставляют. И вещей у вас вон сколько, и сами нездоровы.

— Да неловко, право. И ходу тут пятнадцать минут, рядом…

— Может, и рядом, но Анне Георгиевне лишние тяжести носить вредно, да и вам сейчас не нужно.

С чего это мне вдруг стало вредно тяжести носить? А хоть и вредно — он что, сейчас возьмет наши сумки и понесет?

Но сумками занялся появившийся неизвестно откуда Анатолий лакей-горилла Слона. Что ему наши сумки, вон какие мускулы! А все равно противно, когда у такого здоровенного мужика лакейская морда.

И кота я ему нести не дала!

* * *

Да… Отличный предпраздничный вечер получился. По телевизору все местные каналы поотменяли фильмы и передачи. Действительно, как Шварц и говорил, только серьезная музыка. Не знаю, была ли днем реклама, но сейчас в перебивках показывали портрет Коваля в черной рамке и произносили высокие слова о том, каким замечательным человеком и прекрасным мэром он был. Что-то частенько наш город громкие смерти начали лихорадить. Летом журналисты, которые напечатали статью, как Ирочку продали в бордель (подозреваю, на тот свет они отправились не без помощи покойного Мюллера), потом исполнительный директор одной знаменитой фирмы, теперь вот мэр.

Об этом даже столичные новости страну оповестили: дали кусочек некролога прямо из нашего телевидения.

Мы с Димой посмотрели этот траур минут шесть и выключили ящик. И обсудить кое-что надо было, и Скрябина с Рахманиновым я переношу с трудом. Мамочка с детства приучила к Моцарту…

После ванны и чая Вэ-А смотрел на мир оптимистично и жаждал работы. Поэтому обсуждение начал он.

— Что, Лиса, хорошего скажешь?

— О Слоне, что ли? А ничего — хорошего ничего.

— В смысле?

— А это как с заказом Петра Петровича. И отказаться нельзя, и соглашаться опасно.

— И в чем ты видишь опасность?

Нет, тон не экзаменатора. Просто он так работает: сначала меня выслушает, а потом свое мнение высказывает.

— Кажется мне, что Слон хочет одним ударом двух зайцев убить: и матерьяльчик на Арсланова получить, и нас после этого угробить.

Я повторила Диме все мысли, до которых ещё в больнице дошла. Тогда я как-то сумела паранойю отогнать, но сейчас снова вылезло.

Он слушал, курил, даже местами кивал. А потом говорит:

— Рыженькая, ты права почти во всем. Конечно, отказать Слону нельзя, это не заказ, это приказ. Хоть и обещал оплатить. Но, по-моему, он действительно очень близко к сердцу эту историю принимает. И я вижу тут три возможных причины. Первая — действительно жалко друга: если у дельца мэр города в близких друзьях ходил, его смерть — очень большая потеря. Тут и загорюешь, и отомстить захочешь. Вторая, как ты с ходу просекла, убрать под это дело главного конкурента. Наконец третья возможность: он сам приложил руку к этой смерти и изо всех сил старается свалить её на другого. Нам крайне любопытно, какой из трех вариантов правилен. Отметим, что если виноват Арсланов и получится его разоблачить — так ему и надо. Но в любом случае мы попутно узнаем что-то о нашем спасителе и покровителе — глядишь, и найдем лазейку, чтобы с крючка сорваться.

— И нам тоже такими двуличными быть? Противно…

— А на поводке ходить не противно? Хочешь на волю — терпи.

Я только вздохнула.

— Дальше, насчет опасности. Тут, думаю, ты преувеличиваешь. Если мы добудем нужную информацию, зачем же ему резать курицу, которая несет золотые яйца? А если не добудем…

— Значит, мы не выполнили задания, толку от нас никакого, а в дела влезли, могли узнать что-то лишнее!

Мания преследования во мне не унималась.

Димка пожевал левой щекой, досадливо цокнул языком. Наконец решительно изрек:

— Значит, надо либо добыть нужную информацию, либо доказать абсолютно и несокрушимо, что таковой не существует! Короче: выход один — выполнять приказ всеми силами, как будто… нет, не как будто, а «поскольку» речь идет о жизни и смерти.

Подозреваю, глаза у меня сделались, как у самой большой собаки из сказки Андерсена «Огниво».

— Ладно, когда мы завтра едем?

Этот вопрос выдернул меня из размышлений, как морковку из грядки. Куда едем? Зачем? Ой, он же ещё ничего не знает!

— Димуля, мы никуда не едем. Погода — сам видишь. И потом — эти события… Ларка на работе сидит, как привязанная. Да и тебе, дорогой, совсем не обязательно простуживаться на холодной террасе — не будешь же ты весь день на печке сидеть, правда? В общем, планы поменялись.

— На аналогичный кусок сала?

— Приблизительно. Утро в нашем полном распоряжении. А вечером, часиков в шесть, начнем собираться. Чтобы не позже четверти восьмого быть у Нади дома, на Новоалексеевке.

Он кивнул.

— С собой что берем — бутылку?

— Я тут приготовила кой-чего — не выбрасывать же.

— Сами съедим.

— Все банки? Лопнем. Тем более, ты ослаблен тяжким недугом.

— Тогда немножко на завтрак оставим.

— Ладно тебе, обжора. Хватит и нам поесть, и с собой взять. Да, ещё с утра надо на базар выйти — Венику рыбки купить.

— Это с утра. А сейчас надо ему доску для когтей сделать. А то он нам тут всю обивку живо украсит бахромой, как индеец племени кикапу.

Вполне возможно. В старопрежние времена мой кот первого поколения так и поступил. А квартировавший у нас на два года раньше хомяк сделал ещё лучше: сбежал из своего домика и прошел через платяной шкаф, насквозь. Ни плащ его не остановил, ни пальто. А пиджакам досталось почему-то сильнее всего. Хомяку, наверное, больше шерсть с лавсаном нравилась, чем натуральный продукт…

Только какого такого племени кикапу? Нет такого племени. Хотя где-то это слово было. И тут я вспомнила: это же «Волшебник изумрудного города»!

Я состроила страшную рожу и загнусавила:

— Кикапу-трикапу! Я Гудвин, великий и ужасный!

Растопырила руки и грозно двинулась на Димку. Он ужасно перепугался и забился в угол дивана.

Кот Инвентарь следил за нами с пониманием и одобрением.

Пришлось оторваться и выставить наглое животное за дверь.

Глава 18 В четыре руки

Кучумов вернулся к себе обозленный и встревоженный. Тварь Слон, ох и тварь! Спасибо, доченька, спасибо, зятек, что ж вы со мной сделали, паршивцы! А-а, и сынок не лучше, тоже шкодливую руку приложил к грязным делишкам… Всю жизнь прожил честно, а теперь…

Но Дмитрий Николаевич был реалистом — работа приучила. Что случилось, то случилось. Конь о четырех ногах, и тот спотыкается. Сам бы, конечно, не споткнулся, есть голова на плечах — но на чужие плечи свою голову не поставишь… Все, хватит убиваться, не баба. Думай, полковник.

Он прошелся по кабинету, остановился перед окном, глядя на осыпающийся сквер. Ивовые листья лежали желтой рябью на воде декоративного бассейна, прозванного за форму «восьмеркой». Не успеешь оглянуться, и в одно прекрасное утро прихватит воду ледком, а листья будут торчать из него загнутыми хвостиками…

Грянул на столе раскатистым звоном прямой телефон начальника управления. Кучумов очнулся, сделал три шага — не бегом, но энергично, снял трубку:

— Кучумов слушает.

— Ну, Николаич, что там твой друг-приятель наинформировал?

Откуда знает?!

Ох, не паникуй, сказала же Лидия, что звонил, значит, повторила ему, как велено было: встреча с информатором…

— Разговоры в городе, Мирон Александрович. Оказывается, мэра убила кавказская мафия. Частные телестудии, — фантазировал Кучумов на ходу, собираются разослать по городу репортеров, выспрашивать у людей мнения…

Перепелица, как всегда в минуту раздумья, замычал что-тонемелодичное (знатоки утверждали, что имеется в виду «ой зийды, зийды, ясэн мисяцю»), потом сказал:

— Оно, конечно, глупости, я рапорт видел, но активность и оперативность нам сейчас не повредят. Скомандуй Пуляеву, пусть сыскари своих дятлов пошевелят, соседей я о том же сам попрошу — а вы с Белецким сядьте, пораскиньте мозгами. Ты, Дмитрий Николаич, дело Коваля координируй лично.

Перепелица отключился, Дмитрий Николаевич задумчиво похлопал телефонной трубкой по ладони. Все правильно старый жук говорит — найдем или не найдем, а искать надо, притом шумно и энергично. Убийство — глупости, авария — она авария и есть, а поковырять под шумок Арсланова не помешает. Что-то последнее время активизировался. И Слона заодно тоже, известно, кто громче всех кричит «держи вора»… Да, расследовать надо, и дотошно, а что сообщить Слону — будет видно. Да и само расследование можно повернуть по-разному…

Белецкий пришел минут через пятнадцать после звонка.

Хм, заметно изменился Виктор Витальевич за год. Пока у себя в ГАИ командовал, вечно встрепанный был, дергался и матерком не брезговал. А теперь, замом, пускай хоть и третьим, очень посолиднел — что телом, что лицом. И причесан всегда аккуратно, и взгляд спокойный, и голос даже тише стал, а уж лексикон — не придерешься.

Но при всем при том осталось в Белецком главное, на чем в ГАИ вырос до начальника областного управления, да и Перепелицу тем же привлек — энергия, шустрая деловитость и необычайная гибкость ума.

Кучумов по должности был старше, но без нужды разницу не подчеркивал. Вот и сейчас прошел к кожаному дивану, сел, похлопал ладонью рядом.

— Садись, Виталич, покурим да помозгуем — тебе Дед сказал, в чем дело?

Белецкий сел очень ловко — не на краешек, как садится пешка у шишки, но и нагло откидываться на спинку не стал, а свободно оперся локотком на круглый валик.

— В двух словах сказал…

И правильно, Белецкому больше не надо, на ходу соображает. Пошел бы не в милицию, а в жулики — большущим человеком мог стать. Впрочем, он и тут поспевает.

— …а курить я не буду, — продолжал третий, — восемь месяцев как бросил.

— О-о, а я гляжу, что это ты такой румяный и рубашечки форменные на клеш перешиваешь, — не удержался Кучумов.

— У твоего портного, Николаич, выкройку брал, — с ходу отбрил Белецкий.

Посмеялись — коротко так, начало разговору задать.

— Коваль-то, бедолага…

Помолчали, покивали. Белецкий заметил:

— В кои-то веки за баранку сел, он редко сам ездил. Супруга его куда увереннее водит.

Было за Ковалем покойным такое свойство — очень четко разграничивал: от сих до сих служба, а дальше — частное лицо, такой как все. По службе его на представительском «рено» возили, с шофером и машиной сопровождения, зато в личное время — на собственном «Москвичике» пятнадцатилетней давности, без всякого сопровождения и охраны.

Пора было брать быка за рога. Кучумов бросил осторожно:

— Неприятная история, черт знает что оттуда может выползти. По городу уже дурацкие слухи ходят, мол, Арсланов мэра прикончил…

Белецкий хохотнул:

— А также исламские фундаменталисты, ортодоксы-сионисты и западные националисты!

Кучумов нахмурился:

— А если все-таки… Помнишь, Машеров тоже в ДТП погиб?..

Белецкий смотрел на первого служебно-внимательными глазами, и ход мысли Кучумова был виден ему насквозь, как головастик в ручейке. Да, вполне могли мэра прикончить. И кавказские могли, и местные могли, неудобный мэр городу достался — не брал. А технически такое обставить и срежиссировать проще пареной репы. И если взяться, так можно найти кончики. Вот только опасается Кучумов их находить: кто знает, кого следующим в мэрское кресло вынесет и кто при новом мэре в силу войдет?

Сам бы Белецкий подумал минут пять, принял решение — и рискнул. Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Бандюг найти, примерно наказать, и по-быстрому, тогда и мэром станет, кто надо. Но тут разворачиваться надо шустро, а Кучумов с Дедом привыкли семь раз отмерить…

Однако на гладком румяном лице Виктора Витальевича все эти мысли никак не отразились. Наоборот, у него сдвинулись брови, поползли кверху домиком, и глазки стали совсем стеклянные.

— Дмитрий Николаич, не путай ты меня в вашу уголовщину. Это твоя линия. Я всю жизнь гаишником был, гаишником и остался, я расследую ДТП — а в тонких делах буду только путаться под ногами. Накручу Гармаша, накручу ребят, привлечем НТО. Если что есть, найдем. Правда, что именно найдем гарантировать заранее не могу. Но… — В глазах у Белецкого промелькнула хитрая искорка, тонкие губы растянулись в улыбке. — На всякий случай есть запасной вариант — независимая научно-техническая экспертиза. Внешняя. Ученые — они умные, они столько всякого знают, что у нас с тобой голова бы лопнула. Они что хочешь найдут и что хочешь объяснят. Такого туману напустят, как надо, так и понимай. Был, помню, случай…

Виктор Витальич вскочил на ноги, для его деятельной натуры и эти десять минут на одном месте были непосильны.

— Слушай, я от тебя в Дальний Кут позвоню?

Кучумов хотел было сказать, что Лидия, мол, вызовет, но Белецкий уже лихо наяривал на кнопочном номеронабирателе. И ответили сразу, как будто его энергия неслась по проводам, сметая все препоны.

— Райотдел? Белецкий говорит! Ну-ка, Галочка, Цимбалюка мне!

Пока Галочка искала Цимбалюка, Кучумов не преминул заметить, мол, надо бы жене Белецкого доложить, что у него в Дальнем Куте имеется знакомая Галочка. Белецкий отмахнулся, отодвинул трубку:

— Я их всех подряд Галочками зову. Ничего, откликаются… Раз из области сказали, что Галочка, значит Галочка!.. Не упирайтесь, больной, главврач сказал в морг, значит в морг!

Тут же кинул трубку обратно к уху:

— Роланд Хвэдорович, привет! Ты помнишь, лет десять назад ты кума выручал, который аварию сделал? Что, пятнадцать уже? Ну ты гляди, как время летит! Ладно, мне срочно нужны координаты человека, который тебе экспертизу делал! Ну вот, а я тут всем говорю, берите пример с Цимбалюка из Дальнокутска, вот кто всегда все помнит и в момент найти может… Ну так беги домой, найди старые блокноты и перезвони! Только быстро, одна нога здесь, другая там!.. Ну так скажи Глущенке, чтоб без тебя совещался, нам с Дмитрий Николаичем Кучумовым этот человек позарез нужен!.. Ладно, перезвони, я сижу жду!

Белецкий бросил трубку, покатился шариком из угла в угол.

— О, то была история! Кум Цимбалюка на новеньком автомобиле — между прочим, тоже «Москвич», помнится — врезался в автобус. Сам ничего, а в автобусе два трупа! Ну, нашел Цимбалюк человека, тот ему такую экспертизу отгрохал, что кума суд оправдал вчистую!..

Цимбалюк перезванивать не спешил — то ли у него ноги оказались короткие, и «одна здесь, другая там» никак не получалось, то ли начальник райотдела Глущенко его так сразу с совещания не отпустил… Белецкий дергался, поминутно поглядывал на часы, и Кучумов наконец его отправил.

Уже после семнадцати запарившийся за день и частично утративший свой лоск Белецкий снова появился в кабинете Кучумова.

— Так, Дмитрий Николаевич! Человека зовут Борис Иосифович Школьник, сорокового года рождения, доцент из автодорожного. Телефон, адрес есть… только сейчас его нет дома, будет вечером, после семи.

— Так автодорожный — это по твоей части, добей уж, Виктор Виталич, а? И, попрошу тебя, сегодня же.

Белецкий не был в восторге от такой просьбы — в самом деле, предпраздничный вечер — но, как известно, чья идея, того и выполнение. На войне — почетное право, в мирной жизни — закон сохранения энергии. Первое следствие этого закона: а потому не высовывайся…

Мужской голос ответил в семь двадцать.

— Борис Иосифович! Это вас Белецкий беспокоит, может помните, в ГАИ когда-то встречались…

Белецкий этого Школьника напрочь не помнил, но если человек работает в автодорожном и когда-то делал экспертизу, то наверняка встречались.

В трубке зашумело, и отдалившийся голос крикнул:

— Рита, сделай тихо этот дурацкий ящик, а то мне не слышно с милицией разговаривать!.. Так я вас слушаю, Виктор Витальевич.

Оказывается, не промахнулся, действительно встречались, даже имя-отчество помнит! Значит, можно резвее к делу переходить.

— Борис Йосич, — продолжил Белецкий тоном давнего приятеля, — помните, вы когда-то делали экспертизу тормозов «Москвича» для Дальнекутского райотдела?

— Для Дальнекутского, Ближнекутского, Лознюковского и ещё штук десять для города. И что, у того «Москвича» какие-то жалобы?

— Нет, нужно сделать точно такую же экспертизу тормозов машины погибшего мэра. Тоже, кстати, «Москвич-2140».

— Так что ж вы не позвонили лет пять назад? — вскричал доцент.

— Лет пять назад мэр был жив, — сухо напомнил Белецкий.

— Зато пять лет назад у меня был жив стенд! — с негодованием отозвался Школьник. — А сейчас я его показываю студентам, как экспонат в музее, и объясняю, что когда-то так выглядел лучший в Союзе стенд для диагностики тормозов!

— А что со стендом? — деловито поинтересовался Белецкий.

— С ним уже ничего — ни привода, ни измерительной системы, ни самописцев!

— А что же вы не починили?

— Вот когда мне в будущем году заплатят мои доцентские две сотни за март этого года, а я заплачу квартплату за октябрь того года и у меня что-то останется, я сразу начну чинить стенд!

Белецкий вздохнул. Такое время. Чума. Но ничего, у областного УВД возможности чуть больше, чем у какого-то доцента или института вообще, пусть он даже теперь не институт, а университет.

— Это ведь кафедра Немовлюка? Что Григорий Васильевич, работает еще?

— Работает и полон сил.

— И телефон у него старый? 19-19-65?

— Одну минуточку…

Наступила долгая пауза, потом зашуршали страницы.

— Нет. Теперь 19-19-55, он с кем-то в своем же доме поменялся.

— Спасибо! Увидимся еще.

Школьник положил трубку и буркнул:

— Тогда я пошел шнурки для ботинок гладить.

Тем не менее, Белецкий не соврал. Примерно через час Школьнику позвонил шеф.

— Борис Йосич, завтра в десять будь на кафедре. У нас будет совещание с заместителем начальника областного УВД Белецким…

— Так он уже зам начальника УВД? Ай-яй-яй, а я с ним сидя разговаривал!

— Борис Йосич, прекрати свои шуточки, серьезное дело и серьезный человек. И пригласи Разина, Байбака и Носового.

Глава 19 Праздничные поминки

Первым возле подъезда нас встретил Тобик — Надин пес. Местной породы, неизвестной широким научным кругам. Потрясающе ответственная собака. Лицом немного напоминает эрделя. Он сказал, что все собрались и ждут только нас. А он, Тобик, пока по своим делам отправится, не будет мешать.

У Нади и правда все уже собрались. Начали, нас не дожидаясь, но покричали, посадили, налили, разложили принесенный мной холодец по тарелкам. Выпили за праздник по второму разу.

А что? Ну, подумаешь, раньше днем Великой Октябрьской Революции называли, теперь — днем октябрьского переворота. Но гуляем-то все равно четыре дня.

Да и мы все, кто сейчас за столом собрался, этой самой Революцией воспитаны. Марксизм, октябрята и прочий комсомол — это же наша жизнь. Чего же теперь лицо делать, что мы ко всему этому не имеем отношения?

К горячему вместе с Тобиком появились Надины дочери. Минут шестнадцать говорили о проблемах абитуриентов — куда поступать престижнее, а куда дешевле… Потом Светка Левченко о плачевном состоянии науки что-то такое грузить начала… Короче, пошла обычная болтовня.

Мы с Димой ещё дома, когда задание Слона обсуждали, решилипоступить наоборот: не искать виноватых, не раздумывать, «как» это сделал Арсланов… А сначала понять, кто такой был наш мэр. Что за человек, какими делами занимался, кому и чем мог помешать.

Вот сейчас за столом был очень подходящий повод, чтобы такие вопросы задавать. Но тема эта возникла в разговоре и без нас, сама по себе. Еще бы, город вообще второй день ни о чем другом не говорит. Мы пока до Нади на автобусе добрались, чего только не наслушались: Коваля убили все мафии, от цыганской до нигерийской, а также черный маг Ваня Рыжих и рухнувшая прямо на «Москвич» неисправная тарелочка инопланетян.

Начался этот разговор, похоже, с появлением первых гостей и продолжался весь вечер с небольшими перерывами. После нашего прихода и штрафной слово захватил Надин Игорь по праву хозяина дома и зычного голоса. Как я поняла, он тоже учился в политехническом и тоже на электрофаке, только лет на пять позже мэра. Но повесть о том, как Коваль вылетел из вуза, пересказывалась во всех последующих поколениях политехников.

Мэра нашего, тогда обыкновенного студента третьего курса, застукали на лекции за чтением «Доктора Живаго». Но до суда дело не дошло, его просто отчислили из института, по доброте, наверное, учитывая высокую успеваемость и безупречное комсомольское прошлое. Конечно же, через месяц в армию забрали. Служил Коваль где-то в Сибири. Отслужив, оказался в Новосибирске, закончил там вечерний институт. Пока учился, работал истопником, вахтером, дворником. Женился. В наш город вернулся только в 87-м, когда над страной повеяли другие ветры и чтение «Доктора Живаго» или, к примеру, Льва Николаевича Гумилева стало неотъемлемой характеристикой человека с демократической ориентацией.

Жил мэр в центре — в старом районе, на улице Вересаева, в служебной квартире, с женой и дочерью.

Ребята рассказывали, что был Коваль в студенческие времена юноша немного сумрачный и очень вдумчивый. На веру ничего не принимал, поэтому историю партии на первом курсе сдавал четыре раза. И только на пятый измотанный профессор поставил ему три балла, на всякий случай не дав раскрыть рот. Экзаменатор, принимавший политэкономию социализма, умудренный опытом коллег, выписал ему государственный балл автоматом. Но из Сибири мэр привез красный диплом и обширные практические знания. Видно, после института на настоящей работе трудился.

Здесь, в Чураеве, стал преподавателем. Читал «основы научных исследований» в пединституте. До самого 95-го, когда его выбрали мэром.

Я вспомнила те выборы. Какие мы все тогда были демократы! Какие политически активные! На митинги ходили, дома за обедом о политике говорили, кандидатов обсуждали. Только потом стали понимать, что к чему. В смысле, что ни к чему.

В общем, был мэр человеком приличным. Наши собутыльники и собеседники — и Игорь, и Гриша, Светкин муж, как могли, хвалили его. Жалели, что хороший человек умер.

Смотрю, а Вадим Андреич мой слу-ушает!.. Только что не стенографирует. Я ему тихонечко намекнула, что в сумке у меня есть блокнот и ручка. Он и пошел. Вроде лекарство принять. А заодно и записать кое-что.

Некуда деваться, довольно противный у нас с ним хлеб. Люди о человеке горюют, добрым словом поминают, а мы в его чуланах копаемся, разбираемся, мешал ли он всем преступникам, или, к примеру, потрафлял какой-то одной группировке (не будем указывать пальцем) в ущерб остальным, за что и пострадал. Что поделаешь, детектив обязан рассмотреть все версии…

Расходились не поздно — ещё и двенадцати не было. Без Ларки и традиционного наполеона финал праздника немного смазался. Но вообще вроде все прошло на уровне. И Димка чувствовал себя вполне прилично (это если по физиономии ориентироваться). Ну не пил человек. И не надо — на лекарствах он. Зато я позволила себе немного лишнего. На меня спиртное действует как-то странно. Могу выпить довольно много — и не берет; потом, даже через год, например, могу вспомнить, о чем говорила. Или с кем целовалась. Но стоит какую-то грань перейти, становлюсь злющая, как тигра. Вот тогда могу и поскандалить. Кстати, так я от своего бывшего и избавилась — здорово набралась. И ни разу не пожалела о выпитом тогда. Честно.

И уж никак не жалела теперь, когда мы с Димой ехали домой. Прямо возле Надиного подъезда поймали маршрутку, которая довозила нас практически до самого дома, хоть и кругом.

Я сидела, опираясь на Димину руку. Мимо проплывали темные улицы, почти не освещенные. И дождь почти перестал. Хорошо… Потом вдруг с дамбы свернули направо — на Проспект. Водитель маршрутки объявил:

— До метро «Инженерная»!

Есть логика, может, кому-то из пассажиров надо в метро поспеть, пока ходит… Ехали медленно — дорога от дождя скользкая, да и грязи хватает, не успели всю строительную вычистить, как обычная осенняя началась.

Мимо проплыли корпуса Химтеха, базарчик, потом какое-то непонятное строение с безумно-зеленой надписью «Прохлада». Вот сегодня как раз прохлады нам не хватает…

Выехали на дамбу, которую теперь украсили знакомые буквы «М». Сегодня утром открыли метро — целых три станции: «Петровское поле», «Кленовая роща» и «Студгородок». Гордость покойного мэра. Сколько он туда, в строительство это, сил вложил…

Он вообще много городским транспортом занимался. Гриша — он на заводе «Контактор» работает — рассказывал, что это была идея Коваля делать троллейбусы для города. Устроили кооперацию нескольких заводов, начали понемногу клепать. Но платить мэрии нечем, так Коваль придумал, чтобы эти троллейбусы были сколько-то лет собственностью заводов и плата за проезд им шла. Заботился не о доходах для городской казны, а о транспорте для людей и работе для заводчан…

Возле выезда с дамбы на Проспект осталось ещё несколько секций бетонного забора. И место, по импортной моде, огороженное бумажными лентами. Рядом дежурил гаишник на мотоцикле.

— Вот здесь он разбился, — проворчал водитель маршрутки.

Тоже о смерти Коваля думает.

Димка тихо так мне на ушко прошептал:

— В ГАИ связи надо будет поискать. И в УВД.

Я кивнула.

Глава 20 Где же вы теперь, друзья…

Белецкий знал профессора Немовлюка как облупленного. Старый пройдоха, своего не упустит. Но очень хорошо знает, как делаются дела в этом мире, и нужду милиции поймет в момент. Ничего, работать с ним можно, только надо по мелочам уважение показать. Потому Виктор Витальевич согласился встретиться на чужой территории, потому и свиты большой не взял, одного капитана Бабешко за секретаря и соколиного глаза — тот сам когда-то после вуза у Немовлюка на кафедре работал, правда, диссертацию делать поленился и сбежал в ГАИ. Но отлично соображает, что к чему у этих ученых. Не даст на мякине провести.

Как договорились с Немовлюком, прибыл к одиннадцати, без опоздания. Подрулили на служебном «жигуле» с мигалкой и надписями к воротам института… извиняюсь, университета, вахтер открыл без задержки предупрежден, значит.

Профессор же Немовлюк Григорий Васильевич собрал своих на час раньше. Впустил в кабинет, расселись по заведенному порядку — Школьник по левую руку, спиной к окнам (всегда так садится, чтобы ехидство в глазах меньше отсвечивало), завлаб (а по сути — завхоз кафедры) Разин — справа, ассистенты Байбак и Носовой скромненько устроились под стеночкой. Однако профессор велел обоим сесть к столу, пригласил, дескать, молодежь для дела, с правом голоса. Ничего, научены, без команды голос не подадут.

— Так, товарищи, — начал профессор (слово «господа» он на дух не переносил), — милиция хочет, чтобы мы им выполнили экспертизу технического состояния тормозов «Москвича», на котором разбился мэр. Мы таким уже не раз занимались, но сейчас у нас нет действующего стенда. И мы думаем, что придется нам с вами срочно восстанавливать лабораторный стенд. Давайте-ка прикинем, что понадобится.

— А что там прикидывать, все надо делать, только железо и целое, если подшипники не проржавели, — раздраженно пробурчал Школьник.

— Недавно смазывали, когда Сережа Шлыков расход топлива измерял, обиженно возразил Владимир Иванович Разин. — Владик смазывал. Литолом.

Школьник вдруг расплылся в улыбке:

— Это тебе с Владиком повезло, Володя, золотой парень! Он ко мне на лекции ходит — душа радуется.

— Все они золотые, когда знают, что экзамен сдавать, — желчно вставил Владимир Иванович Носовой (чтобы не путать с Разиным, его все звали Вовкой — не Володей, не Вовчиком, а именно Вовкой).

Профессор оборвал болтунов:

— Так, давайте быстро составим список, что нам потребуется.

Школьник повернулся к соседу слева:

— Мишенька, принеси спецификацию, так быстрее пойдет.

Байбак поднялся и неторопливо отправился в конструкторскую комнату.

Профессор недовольно глянул вслед:

— Одно слово — Байбак! Такой неповоротливый!

Школьник бросился на защиту своего воспитанника:

— Ничего, зато когда что-то делает, за ним переделывать не приходится!

— А я вам и так скажу, что надо, — влез тенорком Разин. — Генератор в подвале перемотать, тахогенераторы выставить, измерительные системы и управление прозванивать и перепаивать, самописцы новые добывать…

— И мотор гидронасоса, — напомнил Носовой, — и обратный клапан.

Вернулся Байбак со старым томом документации по стенду, раскрыл на столе. Профессор потащил толстую книжку к себе, взял красный карандаш, начал зачитывать, сбиваясь иногда на непривычных терминах — сам конструктором никогда не был.

Дочитал до конца — и в кабинете повисло обреченное молчание. Тысяч восемь долларов и месяц работы.

— Может, лучше в тридцать пятой автоколонне восстановим стенд? извиняющимся голосом промямлил Миша Байбак. — Там меньше работы… И люди смогут пользоваться…

Школьник хмыкнул, похлопал его ладонью по руке — хороший ты парень, Миша, только наивный.

— Михаил Юрьевич, стендом они никогда регулярно не пользовались, потому он у них и цел до сих пор. Построили, когда стало модно и денег по новой технике девать было некуда. Для престижа, — объяснил доцент. Восстановит им милиция стенд, сделаем экспертизу — и начнет по новой ржаветь.

— А тебе по-прежнему не на чем будет делать экспериментальную часть, дополнил профессор.

Не такой наивный был Байбак и прекрасно понимал, что не о его экспериментах печется Шеф, а о Серегиных — Серега-то Шлыков шефскую идею разрабатывает, плюс аспирант, третий год на исходе, его надо выпускать пусть и без защиты, но хотя бы с готовой диссертацией. А сам Байбак числился соискателем, и за него никто с профессора не спросит и не поругает. Зато в 35-й колонне он бы отлично поработал, набрал статистику, тем более, Сашка Чикало, институтский друг, там сейчас выбился в главные инженеры… А вообще, что теперь толку от диссертации, все равно по полгода не платят, хоть рядовым, хоть кандидатам, а рихтовать помятые крылья (именно этим Миша кормил семью) можно и без ученой степени.

Немовлюк изобразил на лице досаду:

— Старею все-таки, не подумал, что надо бы Ванду Стефановну вызвать, Белецкому список отпечатать.

— Я сделаю, — кротко сказал Школьник, — только лучше давайте на компьютере.

— Нет, на машинке, — возразил профессор.

Миша с Вовкой переглянулись — известно было, что Шеф никак не перестроится на современную технику, но Школьник лучше знал заведующего кафедрой и понимал, что профессор надеется под это дело выдавить из милиции ещё и компьютер — или хотя бы принтер. Искорки в глазах Володи Разина показывали, что тому тоже ясен ход мысли руководства.

Школьник ушел печатать, а профессор повернулся к Вовке Носовому:

— Так, Владимир Иванович. Ты электронику сумеешь проверить и восстановить?

— Управление могу. А измерительные системы и автоматику — нет. Их без Юрика никто не восстановит.

Немовлюка передернуло. Любое упоминание о тихом, улыбчивом и безмерно талантливом электронщике, который разрабатывал всю электрическую часть стенда, вызывало у профессора разлитие желчи. Одна фамилия чего стоит Завезиздров! А главное — при всей своей мягкости и тихости ни разу не послушался, все всегда делал как хотел, на обещания дать защититься не реагировал и в конце концов сгинул неизвестно куда.

Миша Байбак — не хватало ему чуткости в подобных делах, по молодости, видимо, — напротив, живо заинтересовался и развернулся к Вовке:

— А где Юрик сейчас, не знаешь?

Вовка, который тоже держал себя за электронщика, однако понимал, что до Юрика ему и за сто лет не дорасти, буркнул презрительно:

— Бутылки принимает на Вознесенском рынке.

Профессор разразился негодующим монологом о тех, кто способен изменить науке в погоне за длинным рублем…

…но тут без стука распахнулась дверь и в кабинет вошел румяный, гладкощекий и наглаженный Белецкий. За ним следовал, сияя широкой ухмылкой, Павлик Бабешко в распираемом внутренними противоречиями милицейском мундире.

По безмолвной команде профессора завлаб Разин живчиком метнулся звать Школьника, но тот уже неспешно шел к кабинету с отпечатанными бумагами в руке.

Профессор, сделав два шага из-за стола, пожимал руку Белецкому, завлаб тихонько затворял за собой дверь, ассистенты, поднявшись со стульев, переминались с ноги на ногу, а бесцеремонный Школьник, не считаясь с торжественностью момента, хлопнул Бабешко по пузу и спросил:

— Что, Павлуша, все пухнешь от забот?

На что капитан ухмыльнулся ещё шире и ответил своей всегдашней присказкой:

— Пока толстый сохнет, худой сдохнет!

Белецкий подозрительно покосился в ту сторону, увидел, что речь идет не о нем, и сел к столу, поддернув наглаженные форменные брюки. Профессор занял свое место несколькими секундами позже, сделал жест рукой:

— Садитесь, товарищи.

Переждал, пока утихомирятся, и начал:

— Боюсь, не сможем мы вам помочь, Виктор Витальевич…

Белецкий не отреагировал — за столько лет знакомства изучил уже все подходцы старого торгаша.

— …мы тут с товарищами посмотрели — не починить нам стенд. Десять тысяч долларов и три месяца работы. Вот, как видите… — протянул полковнику список.

Белецкий взял листки, остановил профессора движением приподнятой ладони, начал читать.

— Генератор постоянного тока 50 киловатт… в Чураеве их делают?

— На «Электротяге», — так же коротко и быстро отозвался Школьник. Сам за собой не раз замечал, что подстраивается в резонанс собеседнику, — и сердился на себя. Но сейчас оно было кстати.

— Павлик, есть у нас друзья на «Электротяге»?

Бабешко вытащил пухлый «органайзер».

— Начальник отдела сбыта подойдет? Звонил мне вчера насчет техпаспорта.

— Годится. Пороется в неликвидах, найдет… — Белецкий рассеянно потянулся левой рукой к мраморному стакану на столе у профессора, вытащил красный карандаш, поставил в списке жирную птичку. — Так. Что там дальше? Электродвигатель переменного тока 1,2 киловатта, привод гидронасоса… Обратный клапан…

Павлик, не дожидаясь вопроса, доложил:

— Завод «Гидроавтомат», директор — друг Будяка, все бегает с жалобами на таможенников, он в Россию продукцию КамАЗами возит, оттуда комплектующие…

Список непреодолимых проблем в руках Белецкого съеживался, словно шагреневая кожа.

— Так. Ага, перечень работ… Установка тахогенераторов — это что, для электрика работа?

— Для слесаря высокого класса, — отозвался Школьник.

— Это сколько угодно. Слесарей, электриков, такелажников, бетонщиков мы у Никодимова найдем. — Заметив недоуменный взгляд профессора, пояснил: В тюрьме. — Вдруг коротко улыбнулся: — Чураевская тюрьма в книге рекордов Гиннесса числится как самая большая в мире. Только цифры у них устаревшие…

Он дошел до конца списка, перевернул листок, убедился, что на обратной стороне нет дополнительных пунктов.

— Так. Сегодня у нас восьмое. Десятого к вечеру закончим?

— Десятого декабря? — с сомнением переспросил Немовлюк.

— Какого декабря? Следствие ждать не может, мэр погиб, Григорий Васильевич! Десятого ноября, послезавтра!

Профессор возмущенно засопел, откинулся на спинку кожаного полукресла.

— Виктор Витальевич, сколько тебя знаю, всегда ты был авантюристом, но сейчас явно лишнего хватил!

Белецкий глянул на него абсолютно невинным, ну совершенно непонимающим взором, ответил без улыбки:

— Сейчас у меня рычаги длиннее.

Аккуратно сбил листки стопочкой, протянул Школьнику.

— Мне копии сделайте на ксероксе, пожалуйста.

Немовлюк развел руками:

— Нету у нас ксерокса…

Ксерокс был, стоял у Разина в конторке, но картридж кончался, и Немовлюк жадничал.

— А что же на компьютере не набрали? Распечатали бы копии.

— Компьютер что-то барахлит, а принтер вообще никогда как следует не работал, — строил из себя казанскую сироту профессор. — Держу для вида…

Белецкий повернул к нему глаза — вдруг, ни с того ни с сего, совершенно оловянные.

— Да, я свой домашний тоже никак не починю, все руки не доходят, ответил скороговоркой и резво поднялся. — Так я тогда этот список возьму, с пометками.

— Возьмите, у нас второй экземпляр есть, — сказал с улыбкой Школьник.

Ему всегда нравился этот жулик.

* * *

Проснулся я рано, и первая мысль была та же, с какой заснул: надо искать источники информации в ГАИ и в милиции. Дублировать их работу бессмысленно, да и просто нам не по силам. Надеяться, что Слон их результаты добудет… может, и добудет, но где гарантия, что всем с нами поделится? И где гарантия, что милиционеры всем поделятся с ним? И в любом случае, без перепроверки не обойтись.

До восьми я как-то провалялся, пытаясь придремнуть ещё с полчасика, но дальше организм уперся — все-таки за десять дней в больнице отлежался, отоспался, и теперь тянуло его на какую-то активность. Ты гляди, подлечили все-таки, а говорят, ни к черту наша медицина. Оказывается, к черту.

Встал, подумал — и сделал зарядку. Легонькую, просто разминочку, но запыхался и в пот бросило. М-да, слухи о моем чудесном исцелении явно преувеличены… Включил колонку, поторчал под душем, немножко ожил. Побрился. Полдевятого.

Ну как убить время? Сегодня — восьмое ноября, надо быть последней скотиной, чтобы позвонить человеку раньше десяти утра. Э-э, мужик, а кому ты собрался звонить?

Видимо, подсознание исправно трудилось, пока сознание скребло притупившейся двухлезвийной головкой по щекам, и наконец выдало решение. В самом деле, ты же юрист «де юре» — где же тебе искать ход в милицию, как не среди коллег-юристов? Не может быть, чтобы никто из однокашников не пристроился туда!

Я заглянул в спальню. Ася вывернулась на кровати чуть не поперек и дрыхла вовсю. Только сейчас я заметил, что у неё заметно ввалились щеки. Да, хоть и несерьезная у меня болезнь, а побегать ей пришлось, да и мою работу в конторе тоже на себе тянет…

Взыграла совесть, и я отправился на кухню чистить картошку. Конечно, еды полон холодильник, но наутро после праздничного стола хорошо идет что-нибудь простое и нейтральное, вроде пюре.

По закону подлости, молока не оказалось. Я смотался в молочный на Белинскую, а на обратном пути прихватил пару «турецких» батонов — их только подвезли, горяченькие… Ася, правда, их не очень любит, но хлебозаводские последнее время вообще никуда не годятся.

Когда вернулся, Аська разлепила один глаз и объявила:

— Я ещё полчасика посплю…

Минут в двадцать десятого я её все же поднял и погнал под душ. За завтраком она мою идею одобрила, от мытья посуды меня освободила, и я уселся на телефон.

Санька Белевцов меня узнал по голосу, заохал, заухал, рад был безмерно, но ничего в данную минуту полезного не сказал — работал он в частной юридической фирме у Скрипаченко и знал больше жуликов, чем милиционеров.

Толик Грошев, все такой же вежливый и интеллигентный, оказывается, погрузился в науку, числится в аспирантуре и исследует параллели между правовыми нормами Запорожской Сечи, с одной стороны, и кодексами Хаммурапи и Юстиниана — с другой. Из наших регулярно видит только Люду Черкасову, которая работает продавщицей в винном отделе приватизированного гастронома «Лознюковский», ныне «Лувр». Последнее позволяло сделать вывод, что живет Толик не на голую аспирантскую стипендию.

Жоры Жука дома не было, зато Колян Жуков оказался информирован лучше всех, чего и следовало ожидать от старосты группы. Он мне чуть не полчаса выдавал отчет о судьбе, трудоустройстве, адресе и телефоне каждого однокашника. И вот в середине алфавитного списка прозвучал Степка Мовчан, который, как оказалось, сейчас работает в пресс-службе областного УВД, и это не особенно удивительно, если вспомнить, что он ещё со школы баловался литературой…

Я уже рвался к Аське с радостной вестью, но Колян меня не отпустил, пока не выяснил состояние здоровья (удовлетворительное), текущее семейное положение (промежуточное, но отличное), место работы (а-а, лавочка, нечем хвастать), домашний адрес и телефоны, домашний и рабочий (я ему дал номер Марии Леонидовны).

Положив трубку, я вышел на кухню, закурил и задумался — под каким же предлогом добраться до Мовчана, как его разговорить и, не вызывая подозрений, выдоить известную милиции информацию по смерти мэра?

Ася, естественно, проявила живой интерес к моим раздумьям, пожала плечами, удивляясь, какие мужики тупицы, и предложила завтра же собрать всю группу у нас дома по случаю праздника и трехлетней годовщины окончания юракадемии. Или нет, лучше послезавтра, будет нам лишний день на готовку. А за это время, глядишь, ещё какие-то новости выплывут.

— Твой Степка, — категорично заключила она, — после третьей сам о мэре заговорит, а после пятой даст адреса и телефоны любовниц Перепелицы и всех его замов!

— Надо еще, чтобы он был свободен послезавтра…

— Назначь на семь вечера, к тому времени сумеет закруглить служебные дела.

На все у неё готовый рецепт!

— И потом, мы с ним не особенно дружили в те времена — не ссорились, просто разные компании…

— Но это же он не к тебе лично, а на сбор группы приглашен! А если ещё добавишь чего-нибудь жалостного про счастливое избавление от болезни…

Я усомнился в последней детали, но в целом идея была здравая и не вызывающая никаких подозрений. Второй круг обзвона я, естественно, начал с Мовчана и нашел его по служебному телефону (он оказался не просто Степан Павлович, а капитан Мовчан). К моему удивлению и радости, приглашение вызвало у него бурную положительную реакцию, он забожился, что явится, и деликатно поинтересовался, нельзя ли перенести мероприятие с девятнадцати на семнадцать, потому что в понедельник ему придется быть на службе с восьми и уже в полностью протрезвелом состоянии.

Да. Нет на свете людей с неомраченным счастьем.

Глава 21 Учиться всегда пригодится

«Назвался груздем»… Это про меня. Сама велела Димке народ собрать. Вот тебе и отдых, вот и выходные…

Хорошо еще, что Вэ-А в состоянии собственноручно дом прибрать. Значит, я могу спокойно в кухне возиться. Надеюсь за два дня управиться. Ой, да откуда два дня? Люди придут десятого в пять. Значит, не позже чем в три надо последнюю точку на последнем блюде поставить. А сегодня восьмое, и время уже к четырем подбирается. Выходит, скупаться буду завтра. А сейчас надо инвентаризацию произвести. Чтобы, как говорил Жванецкий, «вычитанием определить, сколько останется» и чего.

По шкафам мы с Димой лазили вместе. И одновременно рассуждали, кому была выгодна смерть мэра. Странное дело получалось: никому. Ну, предположим, год назад… Например, всяким там подрядчикам, которые материалы поставляют. Кабели силовые или цемент… Тоже не сильно. Даже наоборот. Для такого подрядчика важно не только договор о поставке заключить, но и оплату за материалы получить. А возможно это только в том случае, если мэр жив-здоров и по-прежнему уделяет пристальное внимание строительству метрополитена.

Кому-то Коваль чего-то не подписал? А чего? Он, мэр-то, и не подписывал ничего такого, думаю. За него этим начальники разных управлений должны заниматься.

Вот разве что столичные ребята… Но представить, чтобы представители Главного налогового управления пожелали подобным образом наказать человека за то, что он с налогами обходится по собственному разумению?! Весь город знал, что наш мэр очень неохотно и далеко не все налоги отправлял в столицу. Не хотел Коваль кормить другие области в ущерб собственным голодным землякам — и, возможно, правильно делал. Но все равно ерунда. Предположим (хотя такая мысль пахнет психиатрической клиникой), что из столицы приехали и за эти художества с налогами «устранили» Коваля. Ну и что? Где гарантия, что следующий мэр в этом смысле послушнее окажется? А ему объяснят, вот и окажется… Да нет, не те времена (по крайней мере, мы так понадеялись).

Под поиски риса, консервов и прочей муки Дима разбивал в пух и прах мои предположения. Я понимала, что несу бред, — а что делать, когда ничего разумного в голову не приходит?

Вот если бы убийцы нацелились на начальника областной налоговой… Или на представителя Президента… Те хоть какие-то разрешительно-запретительные рычаги имеют. А мэр только исполнял.

Хотя исполнял с умом.

Тем более странно. Кому и когда честный трудяга мог дорогу перейти? И чем? Честностью своей? А что, вполне может быть, что именно честностью…

К семи вечера пришлось эти размышления прекратить за полной бесплодностью.

— Вот что, Дим, давай закругляться. Сейчас мы ничего толкового не придумаем. Подождем до послезавтра. Может, твой опогоненный друг чего поумнее скажет.

Дима с откровенным сомнением покрутил плечами:

— Хорошо бы.

— А пока что скажи мне лучше, Вадим Андреич, сколько лет у тебя эта мука стоит?

— Трудно вспомнить. Может, три года, может, все пять.

Я вздохнула — придется выбросить много некогда хороших продуктов. Но, честно говоря, к муке, которая простояла в кладовке три года, а может, все пять, я бы не притронулась.

— Надо, Димуля, список составить. Я завтра выйду, скуплюсь. А ты тем временем приберешь.

— Я с тобой пойду. В качестве грубой физической силы.

— Нет уж, дружище. С сумками я справлюсь сама, сколько тут нести, вон базар — из окна видно. Ты лучше уборкой займись. Это тяжелее. Да и руки я поберечь хочу. Еще посуды намоюсь. Так хоть сначала рудиментами маникюра похвастаюсь.

И мы стали составлять меню и вытекающий из него список покупок. Исходя из контрольной цифры четырнадцать мужиков плюс восемь их жен. По договоренности, бутылки гости с собой несут. Не в деньгах дело, списали бы расходы, пусть Слон возмещает, но это же на сколько пудов меньше грузопоток!

Держись, Анна Георгиевна! Работенки привалило. «Назвался груздем»… Но, кажется, это я уже говорила.

* * *

Вот уже и девятое. Двух выходных как не бывало. Да и сегодня, честно говоря, тоже не выходной, а ударная трудовая вахта, хоть и оперативного назначения.

Я сверилась со списком, поставила в хозяйственную сумку пластиковую бутылку для молока. Подумала — и сунула список в карман.

— Димыч, я пошла. Закрой за мной!

А ведь это в первый раз я хозяйкой на Димкином празднике буду и в его квартире! Хорошо, что хоть иногда в нашей жизни появляется возможность делать что-то в первый раз. Например, блеснуть кулинарным талантом перед гостями, пусть все видят, что твоему мужчине повезло и язва от плохой кормежки ему не грозит. А грозит только обжорство, вплоть до торжества желудка над разумом…

Люблю осень. Не за дожди — сеется потихоньку с самого утра, а зонтик не возьмешь, программа у меня насыщенная, на обе руки, пришлось курточку с капюшоном надеть, — нет, за щедрый базар люблю: всего навалом и цены невысокие. Выбирай, хозяйка, что хочешь.

А я хотела очень многое и все одновременно. Поэтому, когда забила третий пакет килограммов на десять, поняла, что надо притормозить и занести добычу домой.

«Домой», а не «к Диме». Вот так, красавица, перед собой лучше не кокетничать. Может, и впрямь согласиться наконец, сходить к Оперному театру? И подать заявление, как все нормальные взрослые люди. Не выделываться, не изображать торжество свободной любви.

Наверное, эти основосокрушающие мысли крепко отразились у меня на лице — Дима мне дверь отворил и сам в лице переменился. Перепугался, засуетился:

— Что с тобой, Ась, плохо? Сядь, посиди. Черт с ним, я сам все сделаю.

Я плюхнула сумки на пол (кроме той, что с яйцами) и чмокнула его в щеку:

— Еще не знаю, Дим, но надеюсь, что хорошо. Успокойся.

— Нет, посиди. Сейчас я тебе корвалола накапаю. Губы холодные. И руки тоже.

— Просто на улице прохладно — не май все-таки. И потом, у меня всегда руки холодные, как у змеи.

— У змеи нет рук. И ног тоже. И вообще, не морочь мне голову, Аська! Пей!

С чего это он так взвился?

Но все же послушно отсиделась несколько минут.

— Все, Димуля, я пошла. Не волнуйся, если немного задержусь. Может, в метро подойду за кофеем. А может, на Проспект в новый магазин — там, говорят, буженину делают. Дешево и возиться не надо.

— Ладно, не буду волноваться, только ты приходи поскорее.

* * *

Увы, далеко я не ушла, даже до базара (через дорогу) добраться не успела. Прямо у подъезда меня отловил бригадир Алексей.

— Анна Георгиевна, я за вами.

— Что-то Борису Олеговичу нужно?

— Нет.

Мы погрузились в машину.

— Так в чем дело?

Алексей ответил не сразу — только когда уже выехали на Хазарскую. Оказывается, несколько дней назад он заметил за мной слежку и вынужден был принять меры.

Я не стала уточнять, какие именно — ещё помнила, что знакомство наше состоялось, можно сказать, под грохот автоматных очередей. Да и вряд ли он ответил бы — страшный молчун. От него лишнее слово раз в год услышишь, и то в високосный. Тем не менее, он продолжил рассказ, чем меня несказанно удивил и заинтриговал.

В общем, с мужчиной, который меня преследовал, «побеседовали» (могу себе представить!) и выяснили, что заняться этим ему поручил давний мой знакомец — Манохин Евгений Борисович, директор фирмы «Татьяна», откуда я летом сбежала, изрядно подпортив ему бизнес. Тем не менее, насколько удалось понять со слов этого «побеседованного», Манохину моя голова пока что не требовалась. За мной всего-навсего постоянно следили, выясняя, где я живу, что делаю и с кем встречаюсь.

— Я доложил Борису Олеговичу. Он согласился, что вас надо подготовить. На случай неприятных встреч. Перестраховаться.

«Неприятные встречи»… Не хотелось бы выяснять на практике, что он имеет в виду. Опять кто-то похищать будет? Так обуви у меня на всех хватит. Одного уже отделала английской шпилькой, когда Мюллер послал своих горилл меня выловить и представить пред светлые очи. Английской шпилькой — в смысле, высоким и тонким каблуком английской туфельки, а не английской булавкой.

Тем более, что когда я решила прислушаться к последней моде и все-таки приобрести туфли без каблуков, Дима весьма категорично заметил, что женская ножка без такенных каблучищ смотрится намного хуже. А ещё сказал: «Ты, Аська, маленькая и тоненькая, как молодь осетровых пород. Так что хотя бы каблуками росточку добирай». Спасибо хоть «тоненькая», а не «тощая». Деликатный у меня Колесников.

Поэтому каблуки — оружие слабого пола — всегда при мне. Но, боюсь, если неприятные встречи будут протекать, как тем вечером в Садах, каблуков окажется недостаточно, и мне ещё что-то понадобится. Например, раздвижная пружинная дубинка «кийога», как у Дика Фрэнсиса.

— И что вы мне посоветуете на случай «неприятных встреч»? Кевларовый бюстгальтер? Или солнечные очки с пуленепробиваемыми стеклами?

Съехидничала — и самой неловко стало. Конечно, Слон — сволочь, а его «бригадир» Алексей — наемный убийца. Но, между прочим, тебе, ехидна, и твоему Димке этот наемный убийца шкуру спас. И нечего выпендриваться, сама-то намного лучше, шпионка? Жизнь сегодня такая, нужны шпионы и нужны наемные убийцы. А он, между прочим, о тебе подумал, захотел помочь. И не по приказу, а по собственной инициативе…

Но Алексей мои бабские штучки оставил без внимания. А на вопрос ответил, по своему обыкновению, односложно:

— Пистолет.

Я присвистнула. А потом мне стало так стра-ашно. Вспомнила тот жуткий вечер и холодный черный блеск металла у Димки в руках…

— Да я же стрелять не умею. И боюсь!

— Научу. Учиться едем.

— Прямо сейчас?

— Да.

— Алексей, но у меня же гора работы, завтра гости… И Вадима Андреича предупредить надо бы. И не одета я…

Допустим, я и сейчас в джинсах. Но это у меня единственные приличные джинсы остались. Можно себе представить, на что они станут похожи после урока стрельбы!

Я немедленно вспомнила военку в школе. Как наш учитель, подполковник в отставке, учил нас стрелять «из положения лежа». Тир был какой-то левый, открытый, зима, снег, холод жуткий, маты пропитаны пылью веков и потом стрелков. В общем, стреляли-палили, пока Танька Кривошапка грача не подстрелила. Дурак носатый некстати на забор присел. А мишень-то черная на белом фоне… Как та птичка, покойница.

— Зайдите домой, переоденьтесь.

— Так у меня все там, на Черной горе.

— Сейчас заедем.

Согласна я, не согласна — его не интересовало. Я уже хотела намекнуть открытым текстом, что думаю по этому поводу. Но тут пришло в голову, что раз уж домой попаду, то могу захватить пару-тройку баночек консервированных овощей. У Димки в запасах даже приличного соленого огурчика не найти. А терять лицо и ради такого пустяка на рынок идти?!

И потом, я от себя смогу Диме позвонить, предупредить. Только так, чтобы он не волновался.

* * *

Пара-тройка баночек обернулась туго набитой сумкой. Даже Алексей крякнул, когда оторвал её от пола. Правда, лифт работал — повезло бригадиру. Димке я позвонила, как и собиралась. Совсем врать не стала, но ведь консервы действительно необходимы к столу. И гостей лучше не в джинсах встречать, а в приличном платье. И ещё кое-какие мелочи ради праздника не помешают. Те же английские туфельки, например.

Алексей терпеливо ждал возле машины. Взял сумку с вещами у меня из рук, погрузил в багажник. Поехали.

Остановились в лесу, где-то за окружной дорогой. Я не очень хорошо знаю окрестности города.

Когда замолчал мотор, стало слышно, как на желтых опавших листьях шепчет слабенький дождик. А кроме него — ни звука, словно ни одного человека вокруг на тыщу километров.

Алексей, извинившись, потянулся через меня, открыл бардачок и без всякого предупреждения вытащил оттуда пистолет.

— Полуавтоматический пистолет «Вальтер ППК» калибра 7,65 миллиметра, объявил он, как будто представлял мне приятеля.

Этот самый ППК был почти такой же, как та штуковина, что я видела у Димки, только чуть-чуть меньше, по-моему, и не такой толстый. Весь черный и вообще посимпатичнее. Но все равно большой.

— А я думала, дамские пистолеты совсем маленькие…

Алексей, не повышая голоса, очень терпеливо ответил:

— Чтобы остановить противника выстрелом из дамского пистолета, нужно очень большое умение, меткость и удача. А в условиях внезапной стычки вы, Анна Георгиевна, не всегда сумеете выстрелить нападающему в сердце, висок или глаз.

Меня передернуло и что-то шевельнулось в желудке.

— Поэтому я выбрал оружие более солидного калибра — а оно всегда больше по размеру и тяжелее. Между прочим, Джеймс Бонд часто дарил знакомым дамам ППК… Полуавтоматический, — продолжал Алексей лекторским тоном, значит, очередями не стреляет, для каждого выстрела надо нажать…

— …на курок! — блеснула я эрудицией.

— …на спусковой крючок, — поправил меня бригадир.

— А это что, не одно и то же? — удивилась я.

— Нет.

Он без пояснений что-то там нажал внизу ручки, из неё высунулась черная плоская коробочка с дырочками сбоку и черным пластмассовым хвостиком. Потом левой рукой сдвинул назад всю верхнюю часть, и впереди вдруг открылась какая-то несолидная трубочка. Что-то он ещё сделал, верхняя часть вернулась на место. И тогда только он вручил эту железяку мне.

— Вот это — спусковой крючок, — показал он.

Я немедленно зацепила этот самый крючок пальцем, согнула…

— А нажимать не надо, — спокойно заметил Алексей. — Это оружие, с ним не играются. По первому разу всем не терпится на спуск нажать, я поэтому и разрядил… А курок — вот это.

Он показал на какую-то ерундовую фитюльку с насечкой. Я даже немного разочаровалась: в боевиках главное слово всегда «курок», его каждую минуту то взводят, то спускают — а тут смотреть не на что!..

Бригадир Алексей все время держал пистолет двумя руками, поглаживал, даже когда объяснял. Видно было, что человек ценит и любит оружие. Наверное, оно ему не раз жизнь спасало. А может, ему просто, как всем мужчинам, нравятся железные игрушки. Они ведь так и остаются мальчишками до седых волос…

Я отвлеклась, и как этот самый «Вальтер» устроен, слушала не очень внимательно. Ладно, все равно от Димы утаить не получится — так пусть он мне потом ещё раз все покажет и расскажет. Но как заряжать и разряжать, Алексей меня заставил выучить. В общем, ничего сложного, в конце концов, инженер я или что? Только затвор — оказывается, эта подвижная верхняя часть у него называется затвор, а ствол — это как раз та самая несолидная трубочка — так вот этот затвор оттягивать было трудно: тугая пружина, объяснил мой наставник.

Мы ещё немного поупражнялись. И наконец слова «оттянуть затвор, чтобы дослать патрон в патронник» стали для меня осмысленными. Я поняла, что происходит внутри этой увесистой черной штуковины.

А потом он выгнал меня из машины наружу. Дождь немного утих, но под ногами было скользко и в воздухе висела сырость.

Алексей осмотрелся, велел мне держать пистолет стволом в небо и ни в коем случае не опускать, а сам подошел к дереву шагах в десяти и приколол кнопкой к стволу листок из записной книжки. Вернулся, встал справа от меня и чуть сзади.

— Ну вот, сейчас будете стрелять, Анна Георгиевна.

В отличие от своей обычной манеры, говорил он сегодня много и подробно. Все мужчины одинаковы, даже самые молчуны — когда речь заходит об их родном и любимом деле, говорят так, что не остановишь. Но до меня уже потихоньку дошло, что мы подобрались к главному, и теперь слушать вполуха было никак нельзя.

— Главное для вас — правильно прицелиться. Оба глаза открыты, мушка и прорезь прицела находятся на одной линии. И держите оружие двумя руками отдача приличная, можно и лоб себе разбить…

Я не выдержала:

— Так уж и лоб! Где лоб, а где пистолет!

— Анна Георгиевна, у вас в руках оружие, вещь серьезная, из него и человека убить можно, и себе повредить, так что я не шучу.

Он вздохнул, велел снять палец со спускового крючка и мягко согнул мне руку, придерживая за локоть. Зажатый в пальцах пистолет пошел кверху и действительно оказался в опасной близости ото лба!

Я, стесняясь, попробовала взять пистолет как в кино — двумя вытянутыми руками. А ссутулиться и пригнуть голову, как все эти киношные сыщики, вышло само собой — иначе не видно было прицела и мушки.

— Плавно нажимайте второй фалангой указательного пальца…

Спуск был не очень тугой, я давила плавно, спусковой крючок уползал назад, а выстрела все не было, но я помнила со школы, что там ещё есть свободный ход, сейчас как грохнет…

Щелк! — и все…

Алексей смотрел без улыбки. Конечно, я что-то сделала не так, но все же приятно, когда над тобой не смеются.

— Анна Георгиевна, пять минут назад я вам рассказывал о предохранителе.

Ой, точно! Совсем забыла… Я немного повернула руки — ну конечно, красной точки не видно. А он ведь объяснял, что она должна быть видна — раз красная точка, значит, опасно… Я осторожно потянулась указательным пальцем левой руки к предохранителю, а он (Алексей) вдруг гаркнул:

— Отставить!

Я дернулась, чуть не выпустила пистолет.

Бригадир, уже спокойно, напомнил:

— Большим пальцем правой руки, снизу вверх…

Я послушно, хотя и неуклюже, подняла «флажок», снова вцепилась в пистолет двумя руками, набычилась, снова начала тянуть спусковой крючок только теперь он шел намного туже!

Алексей все видел, терпеливо объяснил:

— Сейчас курок спущен, вы стреляете с самовзводом, поэтому усилие на спусковом крючке больше…

А если мне вообще не хватит силы его надавить? Не прибедняйся, на сумки сил хватает?..

Бабах!

Я выстрелила! Первый раз в жизни из настоящего пистолета! И не такая страшная отдача, руки дернуло вверх, но не до лба, наверное, это он страху нагонял. Мне даже понравилось — как из бутылки джинна выпускаешь… Хотя и очень шумно.

Интересно, попала или нет? Бумажка на месте, дырки на ней не видно…

— Я не попала?

— Попали, — кивнул Алексей и показал куда-то вверх и совсем в сторону от дерева — там качалась какая-то висячая ветка.

Ф-фу, мазила… Все-таки, значит, плохо я его держала, этот «Вальтер»! ППК…

— Попробуйте ещё раз.

Теперь я стиснула рукоятку из всех сил, нарочно взяла прицел пониже и решительно нажала на крючок.

Бабах!

Дернулся кустик слева от дерева…

Да-а… Один выстрел в небо, второй в землю.

— Анна Георгиевна, — увещевал Алексей. — Глаза закрывать не надо…

А я и не закрывала, только на одну секундочку, пока нажимала…

— …и дергать спуск не надо — нажимайте плавно, как первый раз. Тут главная хитрость — сфокусировать глаза на цели, а не на мушке. Прицел кажется расплывчатым, но это ничего, к этому просто привыкнуть надо. Вы же стреляете в цель, поэтому её надо видеть ясно. А если смотреть на прицел и мушку, тогда обязательно промажете.

Все-таки этот ППК очень тяжелый, у меня уже начали дрожать вытянутые руки.

Он заметил.

— Передохните немного. А пока повторим, — Алексей говорил и показывал. — После стрельбы или если хотите взять оружие с собой… Я извлекаю магазин, — он нажал кнопочку на рукоятке, которую я уже выучила, смотрите: в нем ещё есть патроны. Вот так загоним магазин в рукоятку, теперь оттянем затвор, дошлем патрон… Курок остался во взведенном положении. Надо его плавно спустить, — Алексей мягкими, осторожными движениями сдвинул курок вперед, — чтобы не произошло случайного выстрела. Когда снаряжаете магазин патронами, будьте очень внимательны — иногда патрон перекашивает и пистолет может заклинить…

— Тогда я брошу им в противника…

Шутка получилась не ахти, но Алексей чуть-чуть улыбнулся.

— А попадете?

— Да уж скорее, чем пулей!

— Ну, все-таки попробуем ещё пулями…

Я снова стреляла, потом «снаряжала» магазин — четыре раза, надоело даже, и снова стреляла — у меня уже ныли руки. Синяк на правой ладони, думаю, продержится неделю, а на второй фаланге указательного пальца точно будет водянка…

Я больше не могла. Меня охватывала холодная злость. Я бы эту проклятую бумажку зубами прогрызла! Никогда мне в неё не попасть… Я опустила руки. Пошло оно все к черту, и все враги и похитители. Если что — дождусь, пока будет рядом, уткну прямо в брюхо, тогда уж точно попаду…

Я отвернулась от мишени — но тут этот изверг, бандюга чертов, вызверился на меня волком, орет:

— Вернуться на позицию! Огонь!

Я психанула: «Огонь тебе? Будет тебе огонь!»

Резко развернулась, вскинула тяжеленный «Вальтер» и не целясь, просто прожигая взглядом проклятую бумажку, выпустила одну за другой все оставшиеся пули.

Бах, бах, бах, бах! Клац…

Затвор остановился в заднем положении, я зашипела змеей, еле сдержалась, чтобы не выматериться, — и только теперь заметила на заколдованной бумажке черные пятна.

Я попала! Мамочки, я попала!!!

Алексей молча забрал у меня из рук пистолет, полез к себе под куртку и вытащил другой — вдвое больше размером.

— Так. Теперь из этого.

Я его едва удержала, он был тяжелый, как портняжный утюг, но я его как-то задрала, я сцепила пальцы, я нажала на спуск — и вдруг утюг загрохотал и затрясся, как отбойный молоток, я его с испугу выронила, он беззвучно упал на мокрые листья под ногами…

А от бумажки остался только маленький клочок, прижатый кнопкой. Зато на стволе в трех местах появились светлые ссадины, там, где пули сбили кору. Жалко дерева…

Бригадир Алексей аккуратно поднял свою гаубицу, протер куском замши, спрятал под куртку, а потом повернулся ко мне и сказал одно-единственное слово:

— Уважаю.

Глава 22 Праздничная трудовая вахта

Белецкий, сдерживаясь, чтобы не бежать, чинно поднялся на второй этаж управления. Не пристало заму начальника скакать по лестницам, как какому-нибудь лейтенантику. Бабешко, посапывая, топал следом. Через приемную — общую со вторым замом Будяком — полковник следовал уже в более привычном темпе, однако у стола секретарши (тоже общей) тормознул.

— Галочка!

Тамила Андреевна невозмутимо подняла голову.

— Позвони Деду и первому, что я на месте. Тарасович у себя?

Тамила Андреевна невозмутимо кивнула.

— Павлик, дай список, сам иди ко мне в кабинет!

Белецкий для порядка постучал к Будяку, открыл дверь, не дожидаясь ответа, и влетел внутрь.

— Разрешите, товарищ полковник? С поклоном до вашей милости, Эдуард Тарасович! Выручай, нужно потрясти директора «Гидроавтомата», говорят, он твой закадычный друг!..

— Это он друг, когда ему надо Леню Матюченко уломать, — презрительно проворчал тощий, сухой и колючий Будяк. — И чего тебе от него нужно?

— А-а, полкило железок…

Будяк потянулся с карандашом к перекидному календарю, но Белецкий мгновенно пресек это явное поползновение отложить дело до конца праздников:

— Для экспертизы по делу Коваля!

Будяк вздохнул, порылся в длинном телефонном блокноте, ткнул кнопку интеркома:

— Тамила, найди мне хоть из-под земли Тимченко Сергея Ивановича, — и продиктовал три телефона.

Белецкий тем временем вылетел в приемную, включил ксерокс и наснимал копий. Шлепнул один комплект Будяку на стол, обвел красным карандашом нужные позиции, накорябал внизу: «ЧАДУ каф Немовлюка».

Таинственное словечко «ЧАДУ» не подразумевало ни чьего-то потомства, ни призыва дать больше копоти — это была всего лишь аббревиатура от названия «Чураевский автодорожный университет».

— Тарасович! Если ему понадобятся подробности, переключи на меня!

Негодующе пфукнула дверь кабинета, возмущенная несолидной резвостью третьего зама, в кабинете ещё пару секунд металось между стенами эхо его последних слов. Будяк буркнул что-то нечленораздельное, но тут деликатно квакнул сигнал интеркома, и Эдуард Тарасович потянулся к кнопке, мысленно перестраиваясь на вежливый разговор с Тимченко, который свое директорское достоинство ставил очень высоко.

Белецкий между тем, подпрыгивая от нетерпения, слушал неспешную телефонную беседу Павлика Бабешко с начальником сбыта «Электротяги». Павлик, озабоченно покосившись на начальство, оборвал собеседника:

— Станислав Минаич, я же сказал — одиннадцатого с утра техпаспорт на «Колхиду» будет у вас… нет, не у вас, у меня на столе. Пришлете человека — получит. А сейчас вам подробнее объяснит заместитель начальника областного управления внутренних дел полковник Белецкий Виктор Витальевич… — и подсунул Белецкому визитную карточку.

— Товарищ Коханый, надо помочь следствию…

Бабешко недовольно покрутил носом. Несолидный все-таки тенорок у Виталича, и скороговорка… Будяк бухающим басом куда скорее убедил бы…

Но Белецкий знал, что убеждает не голос, а информация.

— Сделаем-сделаем, сам поговорю с начальником ГАИ Гармашом, я же в его кресле пять лет сидел, мы с ним друг друга скорее поймем, но у него сейчас все люди в разгоне, ищут какой-то генератор, без которого нам ЧАДУ не может провести экспертизу, смерть мэра нераскрытая висит… Какой? Сейчас… Белецкий прочитал по списку полное наименование. — Ах, это ваша прежняя продукция? Мне вот Бабешко говорил, а я не поверил, вечно он все перепутает и никогда толком не сделает, если я за ним лично не присмотрю… Так я к четырем часикам пикапчик подошлю… Нет, не тринадцатого, а сегодня! — В тенорке внезапно зазвучал металл. — Ничего, мы тоже все на работе… С бухгалтерией поговорить успеете… Станислав Минаич, у вас же эта железка наверняка в неликвидах, только висит на балансе, а сколько убытков, если «Колхида» с продукцией ещё пару недель на посту «Перепелкино» простоит?.. Ну конечно, конечно… Подумаем. Будет в четыре генератор — в четыре десять будет техпаспорт. Это у капитана Бабешко одиннадцатого с утра, а у полковника Белецкого — восьмого в шестнадцать десять!.. Договорились, договорились, лады, если что — звоните…

Брякнул трубку, ухмыльнулся, резко выдохнул, вдохнул и уткнулся носом в список.

— Вот самописец меня смущает, ростовское производство…

* * *

Профессор Немовлюк промурыжил подчиненных ещё добрых два часа, составляя план работ и перемежая деловые разговоры возмущенными выпадами в адрес болтуна Белецкого. Подчиненные помалкивали, только завлаб Разин время от времени поддакивал и кудахтал, вспоминая ещё какую-нибудь прореху в материальной части. Наконец, в третьем уже часу, собрались расходиться — но тут зазвонил телефон.

Григорий Васильевич снял трубку, сообщил, что Немовлюк слушает, после чего действительно слушал сорок секунд и ошарашенно положил трубку.

— В семнадцать часов привезут генератор…

Смотались в «Сераль», перехватили, выбрав что подешевле, вернулись на кафедру и Разин побежал за черными халатами. Обрядились — у ассистентов, на зависть Школьнику, нашлись в шкафу рабочие брюки и старые ботинки — и принялись расчищать от завалов лестницу и проходы в подвале. Разин метался туда-сюда, добывая то метелку и тряпку, то лампочку, то ведро. Наконец со скрипом открыл дверь в помещение, где ржавела генераторная установка. Вовка Носовой, ворча под нос, перещупал кабели, прозвонил предохранители на мраморном щите, пожал плечами, взялся заматывать какие-то концы черной изолентой.

Без пяти пять профессор лично поднялся из подвала наверх, прошел к воротам и предупредил вахтера, что должны привезти оборудование. Тот потребовал пропуск на ввоз в праздничный день, профессор высокомерно объяснил, что ввозить будет милиция, а кроме того, ввозить, а не вывозить, но вахтер, пенсионер из отставников, сделал суконное рыло, и Немовлюк принялся названивать ректору домой, ректор внушительным тоном похвалил вахтера за бдительность и дал разрешение, вахтер же, наглец, заявил, что человек он новый, голоса по телефону ещё не выучил, кроме голоса начальника охраны Полухатко… Но тут загудел автомобильный сигнал, вахтер выглянул в окошко и увидел «газель»-полуторку с водителем в форме, майором милиции рядом и двумя молодыми милиционерами в кузове.

Немовлюк порывался нажать кнопку открывания ворот, вахтер без всякого почтения оттер его в сторону, взял ключ и пошел отпирать замок.

Полуторка, слегка присев на левое колесо, остановилась возле дверей кафедры, водитель посигналил, хозяева вышли встретить — и уныло уставились на генератор. Был он толщиной с хорошего кабана, лоснился консервационной смазкой и весил, судя по виду, добрых полтонны.

— Такелажники сейчас будут, — успокоил майор.

И верно — через пять минут во двор въехал «черный ворон», из кабины выскочил невысокий худощавый старший лейтенант с живым интеллигентным лицом, сдернул с головы форменную фуражку, огляделся и, поправляя на носу очки в тонкой золотистой оправе, с радостной улыбкой бросился к Школьнику.

— Борис Йосич!

— Колечка, это ты?! Что ты тут делаешь?!

— Такелажников вам привез! Как услышал, что к нам в институт посылают наряд, сразу попросился сопровождать! Здравствуйте, Григорий Васильевич! Владимир Иванович… Миша… Володя…

Видно было, что такое нарушение субординации несколько задело профессора, но Колечка Шинкаренко, бывший лаборант кафедры и студент-вечерник, Йосича обожал, бегал к нему за советами, обменивался книжками и в конце концов делал у него диплом. Надо сказать, что доцент, который вообще испытывал ко всем своим дипломникам отцовские чувства, в этом парне просто души не чаял и до сих пор убивался, что такой толковый и пытливый юноша не стал заниматься наукой, а по совету родного дядьки подался в тюремщики.

Тем временем из задка тюремной машины спустились два охранника с автоматами и собакой, а за ними потянулись крупные как на подбор мужики в темных робах и телогрейках.

Шинкаренко закурил, спросил:

— Генератор куда, в подвал?

— А-а, Коля, ещё не забыл? — улыбнулся Разин.

— Да ну, сколько раз я на старом щетки менял! Вы как собирались его по лестнице? Наверное, лучше через окно… Гаврилов, Митюк! Ну-ка примерьте размеры приямка.

Гаврилов или, может быть, Митюк, вытащил из внутреннего кармана телогрейки желтый складной плотницкий метр, с помощью напарника обмерил приямок подвального окна, потом генератор в кузове. Кивнул.

— На месте бы глянуть, гражданин старший лейтенант…

— Пошли, глянем!

Колечка резво застучал каблуками вниз по лестнице, Гаврилов с Митюком потопали следом.

Профессор поднял глаза на милицейского майора, спросил потихоньку:

— А не опасно?

Майор пожал плечами.

Школьник неловко поежился — ему было стыдно.

Кто-то за спиной у него буркнул:

— Козел.

Другой голос внятно произнес:

— Николаю Сергеевичу не опасно.

Доцент оглянулся. Заключенные выстроились сзади полукругом, конвоиры курили в сторонке, собака сидела, вывалив набок длинный розовый язык. Cудя по всему, сказал, что не опасно, остриженный под машинку крупный мужик среднего возраста с добрым деревенским лицом. Глянул вскользь на Школьника, чуть заинтересовался.

— Это не вы Борис Иосифович будете?

Школьник удивился, кивнул.

— Он рассказывал.

Тем временем Колечка, целый и невредимый, вынырнул из подвала с криком:

— Так там же ещё старый генератор не сняли!.. Владимир Иваныч, ключи найдете?

Появился Гаврилов, уточнил:

— Двадцать семь на двадцать четыре, две штуки, и семнадцать на девятнадцать.

Митюк тем временем почти без слов расставлял людей по местам.

* * *

Медовый женский голос в трубке проворковал:

— Борис Иосифович? С вами будет говорить президент Пятницкий Генрих Сократович.

Школьник недоуменно поднял брови. Насколько он помнил из только что прослушанных вечерних новостей, президента звали как-то иначе.

— Борис Иосифович, мне дал ваш номер господин Белецкий! Товариществу «Медаппарат» стало известно, что вам требуется самописец, но названная мне модель давно снята с производства. Мы могли бы представить современный эквивалент, если вы будете любезны уточнить характеристики.

Ах, вот это какой президент…

— Стандартный сигнал постоянного тока, четыре канала, скорость протяжки бумаги хотя бы пятьдесят миллиметров в секунду, но лучше сто. Питание можно от сети. Вы записываете?

— Да-да, у меня включена запись… Сколько штук?

— Простите? — не понял Школьник.

— Сколько самописцев вам нужно?

— Один!

— Завтра в десять в университете вам удобно?

— Вполне.

— Благодарю вас, уважаемый Борис Иосифович.

— Послушайте, господин президент, но я не уверен, что университет сможет оплатить…

— О чем вы говорите? Когда просит господин Белецкий…

Школьник выругался себе под нос.

— Простите? — переспросил вежливый голос в телефоне.

— Я ругаюсь матом, — объяснил Школьник. — Небось, если бы я сам пришел…

— Ну почему же сразу так… Вы в приемной комиссии не работаете?

— Не работаю! — рявкнул Школьник. — И никогда не буду работать! Впрочем, тут же успокоился, ухмыльнулся и добавил: — Я принимаю зачеты, экзамены и подписываю к защите дипломные проекты.

— Ну вот видите! Очень приятно было побеседовать, если что — прошу прямо ко мне.

Президентский голос умолк, в трубке запикало.

— Вот гниды! — сказал Школьник.

— Он будет мне рассказывать! — отозвалась жена фразой из анекдота. Что там такое, опять неприятности?

— А, пошли они… Слушай, Ритуля, я сегодня видел Колечку Шинкаренко! Ты помнишь Колечку?

* * *

Юрика Завезиздрова доцент Школьник нашел на Вознесенском рынке в начале девятого. Юрик, как всегда вежливый, с мягкой улыбкой, сидел на рыбацком раскладном стульчике возле расстеленного брезента, на котором стояли квадратами по типоразмерам принятые бутылки, и расплачивался с симпатичной худощавой женщиной.

— Нет, шампанских бутылок не принимаю, мне их самому некуда сдавать. Не берет винзавод, а в Артемовск везти — слишком дорого, вы же не захотите по пятачку сдавать?.. Спасибо, всего хорошего.

Школьник смотрел — и сердце кровью обливалось. Ладно, за столько лет уже можно привыкнуть, что опытные проектировщицы работают уборщицами, а заводские инженеры торгуют газетами в метро и «гербалайфом» вразнос. Но к Юрику это «ладно» не относилось. Этот золотой парень, золотая голова и золотые руки, имел необычайный талант. Ха, сегодня толковый электронщик не редкость. Но когда толковые электронщики один за другим задирали лапки и твердили, что при таких первичных датчиках никакая электроника не снизит погрешность до нужных двух процентов, Юрик, помуркивая под нос, набычив голову, прохаживался из угла в угол, потом бормотал: «Подумать надо», а через три дня запускал схему, которая давала те самые два процента. А ещё через неделю или две притаскивал самодельный датчик, работающий на каком-то совершенно нахальном принципе и дающий (естественно, с его схемой) погрешность полпроцента. А кроме всего, он любил фантастику, с ним можно было со смаком поболтать, и ни разу в жизни он ни одной подлости не сделал.

— А-а, Бори-ис! — расплылся в улыбке Юрик, поднимаясь навстречу. — И ты принес бутылки сдавать?

— А шо такое? — Школьник выделил голосом местное «шо». — Или я уже с доцентской зарплаты не могу выпить бутылку?

— А что, заплатили зарплату? — изумился Юрик.

— Ха, ещё в марте!

Школьник сердито хохотнул, Завезиздров грустно улыбнулся.

— Ладно, Боря, я подозреваю, ты в праздник в такую рань не просто потрепаться пришел?

— Юрик!.. — воскликнул Борис Иосифович — и замолчал.

Ну в самом деле, как уговорить даже очень хорошего человека, чтобы на несколько дней бросил занятие, которым кормит семью, и закопался в дело, которое ему не только не принесет ни копейки (ни славы, ни хотя бы публикации), но и заставит снова столкнуться с бывшим любимым руководством?

Юрик терпеливо улыбался, и был он весь кругленький — круглоголовый, круглолицый, чуть подплывший в талии. «Пушистый, домашний», — как выразилась когда-то одна коллега.

Наконец сказал:

— Ну хорошо, я все понял и согласен.

— И что ты понял?

— Что ты пришел не от хорошей жизни, что тебе что-то срочно нужно сделать, наверно, противное и бесплатное…

— …но зато такое, чего никто в городе сделать не сможет! ощетинился Школьник. — Юрочка, надо срочно реанимировать твою измерительную систему на лабораторном стенде.

— А что, кому-то ещё нужен стенд? — иронично удивился Юрочка.

— Милиция просит провести экспертизу тормозов «Москвича», на котором разбился мэр.

— И что же им надо, чтобы тормоза оказались виноваты или не виноваты?

Школьник резко выпрямился, хотел уже высказаться, но потом сообразил, что это все же Юрик, — и выдохнул.

— Юрик, мне глубоко наплевать, что им надо, я напишу то, что мне покажет экспертиза!.. А она что-то покажет, если ты оживишь стенд.

Завезиздров привычно набычился, глянул из-под левой брови.

— И когда это все надо?

— К понедельнику.

— И что ты с этого будешь иметь?

Школьник пожал плечами, ответил фразой из очередного анекдота:

— Как тот, что работал лебедем в зоопарке: мокрый зад и длинную шею… И Мише Байбаку будет на чем эксперименты провести.

— А что, кто-то ещё делает диссертации? — все так же иронично удивился Юра. — Подожди, это какой Миша, это твой любимый дипломник?

— Он уже пять лет как ассистент…

Юрик подумал, поднял голову.

— Ладно, сегодня работа максимум до двух, потом приедет Надежда за бутылками, пока загрузим…

— Какая Надежда?

— Наша Надюша Ольшанская, бывшая аспирантка, она ездит на ГАЗ-52, купила, у нас с ней вроде артели, её детишки мне помогают на погрузке и выгрузке…

Школьник выматерился, Юрик пожурил его, что, дескать, браниться некрасиво, а ещё интеллигент, Школьник рассказал, что ещё одна бывшая аспирантка, Мария, ударилась в религию на полном серьезе и стала сектанткой, и тут уже Юрик выматерился. Поболтали ещё немного, приняли пару сумок стеклотары, причем Школьник аккуратно расставлял её по сортам, как командовал хозяин, договорились, что Юрик появится около пяти, — и вдруг он спохватился:

— А привод работает? Мне же надо, чтобы ролики вертелись, я без этого систему не отлажу и тахогенераторы не выставлю.

— Вчера в десять вечера запустили новый генератор! — с торжеством объявил Школьник.

— Ну ты подумай!.. — Юрик покачал головой, поднял глаза: — Слушай, а кого ещё надо убить, чтобы все забегали и все начало работать?

Глава 23 Пресс-релиз

Говорят, что с бедой надо ночь переспать. Уж не знаю, как с серьезными бедами, а с заурядными хлопотами — точно!

Утром Вэ-А, значительно менее сумрачный, чем вчера, отобрал у меня мой распрекрасный «Вальтер ППК» вместе с запасным магазином и коробкой патронов (платочком брал, профессионал, и платочком же вытер). Я толком рот раскрыть не успела, а он уже спросил зловещим тоном:

— Что, три года хочешь с собой в сумочке носить? Ты же, умница, не спросила у Алексея, на кого зарегистрировано оружие, где оно должно находиться… Это я с ним сам обсужу. А ты, пожалуйста, больше таких глупостей без спросу не делай. Ладно?

— Ладно.

Я была уверена, что Алексей все продумал, но если Дима так запаниковал, то пусть в самом деле с ним разберется и успокоится… Мысли мои сегодня были заняты совсем другим. Я и не смогла бы сейчас разговаривать насчет всех этих дел с Манохиным и его дурацкой слежкой. Хотя, наверное, зря…

Но у меня одновременно выкипала фасоль на плите и отчего-то чихали-перхали горелки в духовке. То ли старость, то ли тараканы. Добрых полчаса пришлось биться насмерть с этими горелками, пока плита наконец соизволила заработать как надо. Я поставила в духовку бисквит и смогла наконец переместиться в комнату: поворачивать стол, стелить скатерти, сервировать… И тут же кинулась к Димке с воплем:

— Слушай, хозяин, а как ты собираешься усадить двадцать шесть человек за этот ломберный столик?!

— Во-первых, не двадцать шесть, а… м-мэ… двадцать четыре, во-вторых, не такой уж и ломберный, а вполне раздвижной, а в-третьих, мы сейчас заглянем к Стасику. Пошли.

Стасик жил этажом выше, и пришли мы, оказывается, очень вовремя: сосед, уже в уличной одежде, собирался с женой и дочерью в гости к женатому сыну, догуливать последний вольненький денечек. К просьбе относительно стола он отнесся с пониманием и тут же снял с подставки телевизор. Я довольно скептически глянула на это сооружение — длиной подставка была около метра, но в ширину на ней и две десертные тарелочки не стали бы. Сам же Стасик, мужчина рослый и пузатый, скептически глянул на меня.

— Слабоватая у тебя рабсила, Вадим, — буркнул он пренебрежительно и рывком повернул подставку от стены. — Вы, девушка, раз уж пришли, можете пару стульчиков взять. Стулья ж тоже понадобятся, или на доски будешь гостей сажать?

— Сегодня придется на доски, — вздохнул Дима. — Народу много будет.

— Ну тогда возьмешь кухонные табуретки, — решил Стасик. — Люська, Муська, протрите табуретки, дайте девушке!

Муська сложением своим живо напомнила мне Надежду Палну, только у ней экватор был не на бедрах, а на талии. У Люськи же, лет восемнадцати с виду, все ещё было впереди. Хотя и на боках уже хватало.

На лестнице слышалось характерное подъемно-транспортное кряхтение и бурчание мужиков, Муська окинула меня скорбным взглядом, успокоила: «Ничего, ты ещё молодая» и вручила две табуретки, а юная Люська подхватила ещё пару и решительно двинулась следом за мной, шлепая тапочками.

Как оказалось, Стасикова подставка под телевизор — это не какая-то там несчастная тумбочка, а шикарный раскладной стол-книжка минимум на дюжину посадочных мест, а если среди гостей найдется хоть несколько лиц нашего с Димкой тощего сложения, то и на все четырнадцать… «А если найдется пара Мусек?» — опасливо подумала я, но поспешила отогнать от себя мрачные видения.

Глянула на часы — и поняла, что за всеми этими бегами и прыжками привести себя в порядок не успеваю. Расстроилась, честно говоря. Да что толку? С той готовкой, что на сегодня осталась, Вэ-А мне не поможет…

Хорошо еще, что не согласилась на Димкины уговоры: «Да брось, не возись, что-нибудь попроще сообразим».

С этими «не возись» и «попроще» я знакома. Стыда потом не оберешься, если ленивых мужиков слушать.

Помню, дело было лет пять назад, может быть, четыре. Мой братец Алька опять надумал жениться. Дело хорошее, кто спорит. Надо идти к будущим родственникам знакомиться. Папка с мамой даже на дачу не поехали, мылись-чистились, красоту наводили.

Собрались, цветы купили, приехали.

И стол вроде. И бутылки, и сладкое. Но… Братец, как потом выяснилось, постарался. Заявил авторитетным тоном: «Не возись, что-нибудь сварганим по-быстрому». Девочка, Инна её звали, и не возилась. Купили всякого, бутерброды нарезали. Торт фабричный.

Сидим… Беседуем… Смотрю я, а Инночки-то за столом и нет. В кухне она спряталась, от стыда, что Альку послушала, талантами не блеснула. Тот, конечно, тоже хорош! Наша мамочка — такое ОТК, такой спец! Для неё кухня почти все. А тут будущая жена (!) любимого сына (!!) — да не умеет готовить!!!

Мамуля свое возмущение и выразила. Даже не очень мягко. Я бы тоже на месте Инны со стыда сгорела… Хотя потом Алька так и не женился, как и остальные разы. Но, думаю, не по кулинарным причинам.

Вспомнила я тот давний стыд, хоть и чужой. Да чтобы я такое по отношению к себе допустила! Ни-ког-да! Вот и парилась возле духовки, пока «ласточкины гнезда» поднимались.

Дима крикнул из комнаты, что закончил столы расставлять. Я велела взять полотенце и протереть всю посуду — тарелки, рюмки, фужеры. Посмотрела на часы: успеваю! Значит, удастся мне себя хоть чуть-чуть украсить…

Как водится, гости, званные на пять, с трудом укомплектовались к шести. Пока познакомились, пока расселись… Выпили за праздник, за встречу… И пошло-поехало.

Я даже толком никого не рассмотрела — слишком много сразу чужих людей. Они выпивают-закусывают, я мечусь из кухни в комнату и обратно. То соль, то компот, то салфетки… В общем, как обычно.

Дима гостей разговаривает. Хотя профессиональные юристы, как и следовало ожидать, и сами оказались не дураки потрепаться. Но все как-то не о деле…

* * *

Вроде пустяк — три года, но сказались. Потолстели, отощали, повзрослели, поседели, женились… Ребята-то у нас очень разные были, от таких стариков, как мы с Коляном, до полных салажат прямо со школьной скамьи, вроде Людочки Черкасовой и Дениски Повстенко. Не вся группа собралась — кое-кого нет в городе, Гриша Шевчук уже два года в Канаде, а Костя Иванов вообще в Новой Зеландии. Потерялась связь с Альбертом Казанджяном, даже Колян ничего не слышал.

Мне приходилось не забывать роль хозяина, хотя командовал, конечно, староста Колян — а я потихоньку новеньких жен знакомил с Асей, она вокруг себя женскую секцию собрала… Заметил, что Толик со Степкой завелись — у них с тех времен ещё какие-то контры — ну, утащил Толика посмотреть, как я сделал скользящую дверь на кухню и тем выиграл половину квадратного метра полезной площади…

Слава Богу, в шесть сели за стол. Первый тост за трехлетие, потом три минуты тишины, заполненной хрупом и чавом челюстей, второй тост за дружбу, третий, как положено, за дам — и уже начала работать смазка, вечер покатился положенной колеей…

* * *

Незаметно до девяти время добежало. Кто-то начал домой собираться, другие поднялись следом. В общем, через полчаса нас осталось совсем немного: четверо мужиков при Диме, трое дам вместе со мной.

Прекрасные леди в несколько рейсов отволокли на кухню всю грязную посуду, а мужики открыли балкон и под чудом уцелевшуюбутылку «Ай-Петри» начали решать государственные дела. Как обычно.

Солировал господин Мовчан. Голос у него оказался очень громким, а спиртное только добавило ему зычности. И потом, все-таки фигура пресс-представитель областного УВД. Человек, который все и всегда обо всем знает. Не шутка…

Сначала я прислушивалась так, что уши под волосами шевелились, но быстро разочаровалась, когда поняла, что он долго и подробно рассказывает о таинственной перестрелке летом в Садах у Химтеха… Чуть ли не сам все видел, от первого до последнего трупа.

Вот странно, а я его там даже не заметила. И кем он, интересно бы узнать, командовал: мюллеровскими бандюгами или слоновьими?.. Ох и трепачи мужики!

Других голосов слышно не было, похоже, мужчины внимали ему восхищенно. Только Вэ-А ухмыльнулся мне, когда я в очередной раз меняла грязные пепельницы на чистые.

Слушать Мовчана можно было из любой части Диминой квартиры — громкий голос перекрывал и плеск воды, и лязг посуды, и шум газовой колонки.

Под старые новости мы вымыли посуду. Кире, жене Мовчана, удалось заначить в нашу пользу бутылочку шампанского — она своего пресс-атташе и дома слышала, а потому меньше отвлекалась. Когда последняя тарелка была вытерта, мы устроились с бокалами за кухонным столиком (пыталась зазвать в спальню, но бабы дружно воспротивились, на кухне привычнее) — надо же и прекрасным дамам хоть чуточку поболтать о своем, о девичьем. Во-первых, они тоже люди, а во-вторых, знают ничуть не меньше, а иногда и больше некоторых осведомленных мужиков.

Но Мовчана переорать не получалось.

Так мы и услышали, можно сказать, «из первых уст», полную информацию о знаменитой трагедии. Я в своих прогнозах не ошиблась, оратора наводить на тему не пришлось…

* * *

После массового исхода остались Жуков, Мовчан, Ваня Мирошник и Леня Подкопаев. Степке лестно было показать перед «стариками» свою значительность и информированность — в студенческие времена он все-таки пацаном против нас был — и он рассказал о гибели мэра куда подробнее, чем в выступлении по телевидению. Права была Ася, наводящих вопросов не потребовалось.

— Авария произошла, это вы знаете, там, где сейчас южный выход из станции метро «Петровское поле», на объезде, между заборами. Как показало изучение ситуации и тормозных следов, «Москвич» мэра…

Ваня его прервал:

— А говорят, мэра на «рено» возили? Или я что-то путаю?

— Нет, ты ничего не путаешь, — снисходительно ответил Мовчан. — По служебным, официальным делам он действительно ездил на представительском «Рено-Сафран». А в личное время — на своем «Москвиче-2140». В тот вечер он возвращался от матери, она у него на проспекте Воли живет.

— Поехал бы как все, прямо до Выжлятников, а потом по Хазарской может, и сейчас живой был бы, — философски заметил Жуков.

— Эх, Колян, знал бы, где упадешь, соломки б подстелил, — вздохнул Леня.

— Предположительно, он хотел проехать по трассе новой линии, посмотреть, как идут заключительные работы, — внес разъяснение Степка, впрочем, свидетельств на этот счет нет. Следы на месте аварии показали, что «Москвич» шел в общем потоке транспорта, следом за грузовиком, скорее всего КрАЗом, гаишники тут единодушны. Грузовик затормозил перед поворотом, мэр тоже, его занесло на полосу встречного движения и он столкнулся с другим КрАЗом, самосвалом. Водитель самосвала пострадал, но, по мнению врачей, выживет. Показывает, что перед поворотом его ослепили фары встречного автомобиля, внезапно появившегося из-за огражденного забором поворота, он машинально притормозил, но «Москвича» вообще не видел, только ощутил удар при столкновении…

Тут Степка сделал многозначительное лицо:

— Сами понимаете, что такое «Москвич» против КрАЗа! В лепешку… Боюсь, хоронить придется в закрытом гробу, хотя окончательное решение на этот счет пока в столице не принято…

Мне показалось, что насчет столицы и закрытого гроба — это из области уничтоженного залегания геологических слоев. По крайней мере, рожа у Степки в этот момент соответствующая стала. Важно умолк, подбавил себе коньячку. Я тут же разлил остаток всем поровну. Иначе этот проглот сам все вылакает, тут он со студенческих времен не изменился…

Зашла Ася, принесла пару чистых пепельниц, вопросительно глянула на меня — я чуть подмигнул, мол, все нормально.

Степка дождался, пока она вышла, и продолжил:

— Сейчас перед следствием стоят два вопроса. Во-первых, как вы сами уже заметили, почему он поехал через Проспект. Тем более, если учесть, что водитель он был не очень опытный, за рулем чаще сидела жена, так что логично ему было выбрать более простой маршрут, где лучше дорога и меньше светофоров. И во-вторых, где он пропадал пятьдесят минут.

Вот тут Мовчан действительно добился драматического эффекта — у всех глаза на лоб полезли.

* * *

Что-то у мужиков вдруг стало тихо. Я не выдержала — заглянула в комнату. Мовчан сидел с такой довольной мордой, как будто он — Агата Кристи и только что подкинул читателям неразрешимую загадку. Но Димка сделал одной половиной лица свирепую рожу, пришлось смыться и слушать громовой таинственный шепот господина Мовчана из кухни.

* * *

— Катастрофа произошла в двадцать часов пятьдесят одну минуту — это время показывали остановившиеся в момент удара часы на щитке «Москвича». Допустим, плюс-минус пять минут, Коваль был насчет времени человек аккуратный, вряд ли у него часы могли сильно врать. Свидетелей нет, сам момент столкновения никто не видел, кроме пострадавшего водителя самосвала, но ему было не до времени.

— Да уж, — вздохнул Леня Подкопаев.

— Ребята, только дальше — не для распространения. Мне, сами понимаете, все сообщают без купюр… — Степка сделал небольшую паузу — вот показушник! — …но в интересах следствия об этом пока надо молчать. Итак, как показала мать погибшего, Коваль уехал от неё незадолго перед программой «Время», хотел её уже дома посмотреть. Значит, самое позднее без четверти восемь. От дома матери до места катастрофы нормальной езды девять минут, даже если еле-еле ехал — минут двенадцать, от силы — пятнадцать. И вот вопрос: где же он ещё пятьдесят минут пропадал? А?

— Да мало ли где! — Ваня Мирошник пожал плечами. — Может, на тех же станциях метро останавливался.

— Такая версия рассматривалась, но на станциях его никто не видел.

— Мог заехать в магазин за бутылкой или за хлебом, а то просто катался — некоторые любят так усталость снимать…

— Он торопился послушать программу «Время», а охрана утверждает, что это у него был обязательный пункт в распорядке дня, — авторитетно опроверг Колину гипотезу Мовчан.

— А кстати, где ж была охрана?

— В личное время он не позволял за собой следить.

Я вспомнил рассказанные Асей сплетни:

— Кагановская линия метро считает, что он ехал от любовницы.

Мовчан сделал непроницаемое лицо: мол, знаю что-то или не знаю, а сплетничать не буду.

— Дело житейское, — вздохнул Леня Подкопаев, — но как-то несолидно, заскочить на полчасика…

— А чего! — оживился Мовчан, но голос понизил. — Подумаешь, солидно, несолидно…

— Ладно тебе, Степка, не балабонь, — оборвал его староста. — То ты, а то мэр… Значит, час времени пропал?

— Скорее, пятьдесят минут.

Я подкинул невинным тоном:

— Так чего же утаивать? Наоборот, рассказать по радио, по телевидению — глядишь, кто-то и объявится, мол, видел господина мэра в двадцать тридцать, на углу Пушкинской и Лермонтовской бабушку-старушку через дорогу переводил…

Степка глянул на меня свысока:

— Кроме любовницы, возможны и другие версии… м-м… о встрече, которую мэр не хотел афишировать… И дать объявление — значит, предупредить… м-м… вторую сторону.

Помолчали. Комментировать никто не стал. Все-таки юристы, хоть и не все практикующие.

Колян Жуков закурил очередную сигарету, потянул пару раз, поднял глаза.

— Слышь, Степан… А водителя грузовика, который впереди мэра ехал, не нашли, значит?

Да, я всегда знал, что у старосты мозги цепкие. Вот кому следователем быть — ничего не прозевает.

— Ищут.

— Значит, не два вопроса перед следствием, а три, — подытожил Колян.

* * *

— Ну что, Димыч, доволен вечером?

— Вполне. Поставленная задача выполнена. Молодец, Рыжая, отлично придумала и отлично организовала.

Мог бы он и потеплее слова найти, но из господина Колесникова похвалу выдавить непросто. И на том спасибо.

Глава 24 Похороны

Проснулась я злая, как собака. Вот это его благодарность! «Поставленная задача выполнена!» Как будто квартальный отчет составила! Уродовалась целый день, базар, кухня, посуда, потом этих их жен развлекала, опять посуда — и за все про все «ты молодец»! Надо было и в самом деле настругать бутербродов с варенкой, хватило бы им под водяру, не баре. Старалась, дура, как же, Димочкины друзья придут, не дай Бог лицом в грязь ударить, а он…

После завтрака молча сопроводила господина в больницу, сдала с рук на руки лейб-гвардии гренадерского полка медсестре Софье и помчалась на работу. Промелькнул Андрей, доложил, что убывает по заданию Вадим Андреича и исчез раньше, чем я успела спросить, о каком таком задании идет речь и когда это Вадим Андреич успели выдать ему задание. Шварц продевал через форточку на кухне антенный кабель, который собирался воткнуть в маленький телевизор.

— Откуда ящик? — с подозрением спросила я.

— Из дому, у Машки узурпировал.

— Может, реквизировал?

Все меня сегодня злило, даже Серегины вечные выкрутасы со словами.

— Может, и так, но, по-моему, все же узурпировал — с мясом оторвал.

Потом, с небольшим запозданием, до меня дошло, что кабель идет сверху и где-то он его должен был подключить.

— На крышу лазил?! — в ужасе заорала я.

— Не-е, у Ильинишны зацепился. На крышу я боюсь.

И когда это он успел так близко с Резниками сойтись? Хотя они туристы, ребята контактные.

— И что, интересно узнать, ты собрался смотреть в рабочее время: футбол или их нравы?

Серега уставился на меня ошалелыми глазами:

— Слушай, Осина стоеросовая, ты что, не похмелилась с утра?

Я огрызнулась в том духе, что не ваших привычек и не имеюобыкновения с утра опохмеляться.

— Сегодня же Коваля хоронят!

Я нахмурилась. Действительно, за обидами забыла все на свете… хотя не то, в общем, зрелище, без которого мне не прожить.

— И какую оперативную ценность представляет для нашей фирмы это печальное событие?

Шварц повернулся ко мне, укоризненно покачал головой:

— Мы расследуем версию об убийстве мэра или нет? А убийца всегда является на похороны жертвы, это же общеизвестно! Книжки надо читать, Ася Георгиевна.

Доконал он меня. Была у нас когда-то сотрудница Альма — нет, это не собаку так звали, а её саму. Она время от времени такое высказывала, что глаза на лоб лезли, и я до сих пор не знаю, действительно она была наивная или у неё так чувство юмора функционировало. Порой Сереженька мне её напоминает. Хорошо, что у нас он работает по другой линии. Программист царя небесного…

Однако, когда в двенадцать часов начали передавать гражданскую панихиду из здания мэрии, я тоже не выдержала, бросила работу и подошла к телевизору. Играли Шопена, показывали толпу на улице перед входом, зал и почетный караул у гроба. Гроб, конечно, был открыт, несмотря на болтовню пресс-Мовчана, лицо… не знаю, был он сейчас похож на себя или нет, я никогда к Ковалю особенно не присматривалась, хотя показывали его в городских новостях часто.

Но я больше не на гроб смотрела, а на проходящих мимо него людей. И меня поразило, что среди явных должностных лиц, представителей и заместителей общественности, мелькало множество просто человеческих. Отличить всегда можно…

Постепенно и меня начало охватывать специфическое похоронное настроение, я почувствовала, что все равно работать не смогу, и решила пока сбегать в больницу. Димка, конечно, хамло, но все-таки больной. А мозги я ему успею дома прочистить, когда поправится и наберется сил. Хотя пьянствовать с алкашами от юриспруденции ему сил хватило!

В общем, оставила я Шварца одного выискивать на глазок убийцу среди провожающих и ускакала.

Однако в больнице тоже смотрели телевизор — правда, размерами побольше и с поразительно яркими цветами. Его японцы прислали для чернобыльской клиники. Ничего, не прогадали, о таком событии неделю галдело и радио, и телевидение, за простую рекламу куда больше заплатили бы…

Колесников меня заметил, помахал рукой и сдвинулся, освобождая полстула. Иногда в тощем сложении есть свои преимущества.

На экране репортеры из «Саймона» и «Семь-плюс» приставали к людям, выходящим из зала. Пожилая женщина говорила:

— Не знаю, почему другие пришли, у них спросите, а мне Александр Николаевич помог выбраться из подвала, живем теперь с сыном, невесткой и внуком в нормальной квартире…

Димка усмехнулся, я тоже. История с подвалами в свое время нашумела на весь город. Буквально с третьего дня после вступления в должность Коваль велел всех торгашей, желающих занять подвальное помещение под магазин, адресовать к нему лично. И каждому доверительным шепотом обещал немедленное разрешение с оформлением и передачей в полную собственность, если уважаемый бизнесмен семью такого-то, проживающую там-то, переселит из подвала в нормальную квартиру. Если же бизнесмен начинал ныть, что это ему не по карману, мэр разводил руками, извинялся, что ничем не сможет помочь и вынужден будет направить уважаемого господина имярек в управление нежилым фондом для рассмотрения вопроса в порядке общей очереди в следующем году. А подвалы в самых оживленных местах — на Хазарской, Полтавской и Грушевской шли за две квартиры…

— Пока Коваль не навел порядок в архивах, — рассказывал старый мужчина с орденом Отечественной войны на пиджаке, — мне платили пенсию по минимуму, а с января у меня восстановлены все документы, полная пенсия и льготы участника боевых действий…

И с этим делом Коваль придумал красиво: на лето собрал со всех вузов переносные компьютеры и послал с ними в руках два курса экономического и исторического факультетов на практику в архивы. Совершенно случайно среди практикантов оказались и студенты милицейского университета, в результате два особо ярых ревнителя секретности и неприкосновенности документов пошли под суд за вымогательство и взятки.

Тем временем режиссер переключился на зал — там начались речи. Через тридцать секунд слушателей (в моем лице, по крайней мере) потянуло на мат и противоправные деяния. И как у людей совести хватает говорить такими суконными, казенными, затертыми словами! Это же не про посевную и уборку мусора, человек умер — и совсем не плохой, по их же словам.

Допустим, выплыл он на своем умеренно диссидентском прошлом, но не стал в тысячный раз клеймить забывших о народе коррумпированных партократов, а занялся делом. И оказалось, что хватает у него не только твердых убеждений и честности, но и смелости — не боялся Коваль ради дела подставить собственную шею под удар.

Никому не сосчитать, скольких лет жизни стоила ему одна только история с налогами. Чураев — город-донор. Большой научный и промышленный центр, а заводы и институты, в отличие от бизнесменов, не научились увертываться от уплаты налогов, и львиная доля собранных средств уплывала в столицу, на поддержание областей более хилых, зато политически горластых. И вот свежевыбранный мэр улетает в столицу и, неизвестно уж какими путями, добивается уменьшения этой самой львиной доли. Так у него появилась возможность что-то сделать за счет городского финансирования.

Чуть не каждый выступающий вспоминает третью линию метро и самодельные троллейбусы. Может, не так и много значат эти троллейбусы сами по себе, но открыто показывают: шевелите мозгами, придумайте что-то действительно нужное для людей — и поможем, и поддержим…

И вдруг Колесников больно стиснул мне руку.

Председательствующий объявил, что от имени кавказских беженцев, которых приютил город Чураев, выступит глава землячества Алан Александрович Арсланов.

К микрофону подошел высокий, красивый, наверное, сильный мужчина, немного похожий на Абдуллу из «Белого солнца пустыни». Говорил он со слезами в голосе, по-кавказски цветисто, но почти без акцента. Он прощался с погибшим мэром, благодарил его лично и всех горожан за сердечное тепло, за предоставленный кров, за сочувствие и помощь. Нигде больше, ни в каком другом городе так много не делалось для поддержки обездоленных людей. Стольковнимания уделялось — и квартиры, и материальная поддержка, и рабочие места, и школы для детей…

В голосе Арсланова звучали ноты искреннего горя — а я не могла ничего с собой поделать, я не верила, что человек, испытывающий искреннее горе, может говорить так красиво и витиевато…

И, заглушая отрепетированные фразы Арсланова, звучала в ушах дурацкая фраза Сережки Шварца: «Убийца всегда является на похороны жертвы».

* * *

Борис Олегович Дубов смотрел на экран — и презрительно кривился. Дешево, дешево, господин Арсланов! И модное черное пальто до пят, и черные пальто охраны — все дешевка… Пой, ласточка, пой!.. Недолго осталось. Это тебе не кавказское застолье, тут витийство твое недорого стоит. Зарвался, наглец, рано себя князем почувствовал… Ишь, разговорился, «беженец»! Жулик ты мелкий, шпана, а туда же — «крестным отцом» себя вообразил! Ладно, почирикай, пока не понял, в каком дерьме по уши сидишь…

Сам Дубов на гражданской панихиде не появился. Подождал, пока тронется от мэрии траурный кортеж, плеснул себе в рюмку джина «бифитер», молча помянул покойного. Велел подать «жигули», сел рядом с Антоном, негромко сказал:

— На второе городское, и езжай по Кобзаря — по Грушевской сегодня не пробиться.

Незаметно для всех, в самом хвосте процессии, появился на кладбище, прошел, затерявшись в траурной череде, в последний раз посмотрел в лицо Коваля, попрощался без слов и, не дожидаясь, пока снова взвоют трубы и грохнут холостые залпы салюта, поехал на Вересаевскую, помогать с поминками.

Анатолий был уже на месте, сумки с провизией и спиртным поднял в квартиру, сейчас под руководством прилетевшей из Новосибирска Евгении Степановны, свояченицы покойного, двигал столы — готовили поминки для самых близких.

Дубов вытер ноги, повесил плащ, прошел в квартиру. Поздоровался со свояченицей. Та уже видела его в доме позавчера, признала за своего.

— Как Жанна Степановна, как Наташа?

— Держатся — все-таки пятые сутки уже. А на панихиду с ней пошел мой муж, и доктор там…

Дубов покивал, огляделся по сторонам, принялся нарезать хлеб. Тут же возник рядом Анатолий.

— Да что ж это вы, Борис Олегович, давайте я.

— Открывай консервные банки — и посматривай по сторонам, сегодня кто угодно в дом войти может…

* * *

В седьмом часу Дубов решил, что пора уходить. Вдова и дочь покойного Коваля действительно держались неплохо, гости вели себя чинно…

Дубов вспомнил девятины Ланского и досадливо покрутил головой — там затесался среди гостей мужичок, сосед, что ли, уже в изрядном подпитии, который все порывался взять на себя обязанности тамады, но, похоже, не помнил, что происходит — то ли свадьба, то ли именины. Кончилось тем, что сидящая рядом дама (как можно было понять из её разговоров, сожительница мужичка), десять раз извинившись перед хозяевами, увела тамаду, который на лестничной площадке разразился песней.

Но тут, слава Богу, случайных людей не было…

Однако Жанна Степановна, заметив маневр Дубова, вышла с ним в коридор.

— Борис, задержитесь на пару минут, мне нужен совет.

Провела в спальню, притворила дверь и достала из шкафа, из-под постельного белья, конверт.

— Посмотрите.

В конверте лежали три тысячи долларов сотенными бумажками и записка:

«ДОЛГ, КОТОРЫЙ МЫ НЕ УСПЕЛИ ОТДАТЬ».

— Это принесли сегодня днем с корзиной цветов и отдали Жене. Какой-то мужчина. Борис, я не понимаю… Вы же знаете, у нас никогда не было больших денег, Саша просто не имел возможности дать кому-то в долг такую сумму…

Для Жанны Степановны было естественным обратиться за советом именно к Дубову. Саша с ним приятельствовал со старых, ещё студенческих времен. Когда в 1987 приехали сюда из Сибири, случайно встретились, разговорились и знакомство возобновилось. До близкой дружбы дело не дошло, Борис Олегович сохранял дистанцию, однако в трудное время, когда надо было устраиваться на новом месте, крепко выручил, причем деликатно — не просто дал денег, а помог заработать. Саша устроился преподавать в педагогическом, и Дубов сделал ему через НТТМ несколько хороших заказов, интересные темы с приличным финансированием. Так что знакомство у них было больше деловое, хотя и в дом Дубов захаживал — последнее время, после избрания Саши, пореже, но и в этой квартире побывал пару раз…

Дубов настороженно смотрел на конверт с деньгами — и думал. Эта история ему не нравилась. Коваль действительно не имел возможности ссудить кому-то такую сумму, тут она права. Да если б и ссудил — пришел бы должник как человек, так мол и так, возвращаю… В крайнем случае подписался бы на записке. Что-то тут нечисто…

— Жанночка, я, естественно, не знаю Сашиных финансовых дел. Но с этими деньгами действительно что-то непонятное. Я думаю, вам о них лучше пока молчать. Суньте эти доллары в полиэтиленовый пакетик вместе с конвертом и запиской, спрячьте подальше и не трогайте.

— В полиэтиленовый пакет? Это на случай…

— Совершенно верно. С первого взгляда — немного неуклюжая попытка помочь вам с Наташей. Но не забывайте, какой пост занимал Саша. Нельзя исключить какую-либо мерзость — провокацию, попытку очернить имя… Может быть, придется передать все это милиции, пусть поищут отпечатки пальцев. Либо найдут отправителя, либо же, если там окажутся только наши с вами отпечатки, значит, отправитель старался остаться неизвестным — и это явно провокация…

— Господи Боже, в такой день… Какая низость!

Дубов усмехнулся про себя её интеллигентской наивности — именно в такой день! — вслух же постарался успокоить, пообещал подумать и аккуратно навести справки, ей же велел набраться терпения, не спешить с мрачными выводами и подождать несколько дней. Деньги пока ни в коем случае не трогать, если же что-то надо — обратиться к нему и ни к кому другому.

Жанна Степановна растерянно пожала плечами.

— Не знаю даже, немножко у нас отложено. И Саша пятого числа получил зарплату, потому и к матери поехал, повез ей денег. Потом, он же был застрахован, как все автомобилисты, наверное, что-то заплатят…

Борис Олегович спускался по лестнице крайне озабоченный. Неужели Коваль не удержался и начал брать? Лично Дубову и фирме «Элефант» это ничем не грозило, Коваль ему стал абсолютно ясен с первого разговора на улице летом 87-го, и все дела с ним Дубов вел абсолютно легально…

«Но неужели я мог так ошибиться в человеке? Неужели время и пост могли его изменить? — Борис Олегович даже приостановился, не опустив ногу на следующую ступеньку. — Неужели у мерзавца Арсланова действительно была причина говорить прочувствованные речи?..»

Глава 25 Кто катается на КрАЗе?

Полковник Белецкий из-за потерянных суток сходил с ума. Конечно, надо было начать трясти гаражи вчера, в первый же рабочий день после праздников, но похороны все отодвинули. Никуда не денешься, это посерьезнее событие, чем приезд какой-нибудь там турецкой делегации, — а ведь даже ради турок Гармаш половину инспекторов выгоняет на улицы… А вчера весь состав выперли, на каждом углу маячили, да в парадной форме… и кортеж сопровождали, и все поперечные улицы по дороге от мэрии до кладбища перекрыли… Потерянное время.

Кучумов вернулся с поминок в Управление около шести, вызвал к себе. Через пару минут и Гармаш подъехал с Черногузовского склона. Сели.

— Курите, — разрешил Кучумов.

Гармаш закурил, Белецкий сдвинулся немного ближе к кондиционеру.

— Так, товарищи. Ход расследования по делу Коваля вам известен. Пуляев всех людей бросил на поиски свидетелей, выясняют, где был мэр с момента отъезда от дома матери и до катастрофы. Ваша задача, Валерий Кузьмич, найти КрАЗ, который ехал впереди мэра. Кстати, точно КрАЗ, не автобус, не иномарка?

— Точно, Дмитрий Николаич. И по ширине беговой дорожки шин, и по рисунку протектора, и по колее. Плюс удалось разобрать, что действительно трехосный — правое среднее колесо не тормозило, как подпись собственноручную оставило.

— Хоть что-то установлено… Так. Ты, Валерий Кузьмич, сейчас же звони в отдел регистрации, пускай распечатают тебе номера всех КрАЗов, какие есть в городе, с указанием названий и адресов автопредприятий. Завтра с утра всех мало-мальски толковых инспекторов рассылаешь по предприятиям. Выяснить, где был каждый автомобиль пятого вечером, кто на нем ездил, кто сменщик — фамилия, имя, отчество, домашний адрес. Проверить, была ли возможность выгнать машину из гаража и после вернуть так, чтобы никто не засек. На эту тему осторожненько поговорить с водителями и слесарями может, механик или кто там на контрольно-техническом пункте стоит, за бутылку выпустит и впустит…

— И проверить ограды, — вставил Белецкий. — У нас в автобате такой случай был. Иван Груша наладился на своем сто пятьдесят седьмом по ночам мотаться к девушке, а командир ремроты заметил машину в городе. Утром приходят в автопарк — стоит этот ЗИЛ на месте…

Кучумов поморщился, постучал карандашом по столу:

— Виктор Виталич, доскажешь свою байку как-нибудь по свободе.

— Нет, Дмитрий Николаич, байка вполне к месту! А парк былвременный, ограда — столбы с перекладинами наверху, никак не проехать, упрется кабина в перекладину. Короче, через полгода уже выяснили: он давление в шинах стравил, машина опустилась, прополз под перекладиной, а снаружи снова подкачал.

Гармаш покачал головой:

— Не подходит к случаю. У ЗИЛ-157 система регулировки давления на ходу, а на КрАЗе пока вручную накачаешь десять колес…

Белецкий нетерпеливо подпрыгнул в кресле:

— Кузьмич, это я к тому, что умный человек найдет способ за ограду выбраться! Пусть смотрят толком… И ещё вот что. Пускай проверят, не меняли ли на каком КрАЗе резину за праздники, обратят внимание на задние фонари, может, кто ездит с побитым, особенно левым…

Гармаш снова упрямо покачал головой:

— Лишнее. Он же не с передним КрАЗом столкнулся, а со встречным.

Кучумов же мысль Белецкого ухватил быстрее:

— Не спорь, Валерий Кузьмич. Мог и зацепить.

— А водитель грузовика на это ноль внимания? Да он тут же помчался бы из него душу вынимать за побитый фонарь!

«Недалекий человек Гармаш, — подумал про себя Кучумов, — а убрать непросто. До пенсии ему далеко, с понижением перевести — вроде неловко, сильно ничем не проштрафился, а с повышением — рано. Надо будет намекнуть Белецкому, пусть серьезные дела берет на себя Запашный… к примеру, поставить майора на отдел расследований ГАИ, он потолковее и разворотливый, школа Белецкого, а Гармаш пусть рутиной занимается и представительством…»

Вслух же Дмитрий Николаевич объяснил внушительным тоном:

— Он никуда не помчался бы, если спровоцировал аварию умышленно.

В глазах у Гармаша мелькнуло сначала недоумение, потом недоверие, но спорить с начальством он не стал.

Кучумов продолжал:

— Не упустить из виду мелкие фирмы и частных владельцев. Обращать внимание на кавказские фамилии. К исходу дня копии рапортов на стол Виктору Витальевичу. А список автопредприятий и фирм — сегодня же.

Гармаш старательно записывал. Вмешался Белецкий:

— Разрешите добавить, товарищ полковник? Ты, Валерий Кузьмич, прямо сейчас из моего кабинета позвони в отдел регистрации, пусть начинают, пока ты доедешь, уже распечатают первые списки. И пусть Хитройван тебя дождется, растолкуй ему, что к чему, он подготовит черновик инструкции, с тобой согласует и к утру размножит, чтоб было что людям на руки выдать…

Начальник ГАИ отправился выполнять приказ, Белецкий по знаку Кучумова задержался.

— Что там за Хитройван?

— Одно слово — Хитрый Иван. Голова — дай Бог нам с тобой одну такую на двоих. Молодой еще, я его перед уходом сюда только-только успел на старлея представить. Далеко пойдет… — Белецкий побарабанил пальцами. Николаич… Насчет кавказских фамилий — это ты серьезно?

— Надо все версии проверить, — уклончиво ответил Кучумов, но Белецкий умел понимать с полуслова. — Вот что, Виктор, когда получишь список мелких фирмочек, выясни через ОБЭП, не принадлежит ли какая из них Арсланову или Слону…

Чуткий Белецкий вскинулся. Никогда ещё Кучумов не обращался к нему просто по имени, и что-то это могло значить — то ли в самом деле первый приближает к себе на шажок, то ли подчеркнуто демонстрирует доверительность отношений. А кроме того, впервые в связи с этим делом промелькнул Слон.

Кучумов тем временем продолжал:

— Ладно, ты, я думаю, этому хитрому Ивану прямо сейчас позвони, растолкуй, а то Гармаш по дороге что-то перепутает.

— Дмитрий Николаич, насчет Гармаша ты не промахнись — он, может, не семи пядей во лбу, но совсем не такой дурак, как прикидывается. Делай поправку. Пускай тебя его пузо и деревенская рожа с толку не сбивают. Дураков я у себя в управлении не держал. Но Хитройвану, конечно, позвоню… А стоит ли в общую инструкцию насчет кавказских фамилий включать? Может, мы с тобой сами посмотрим, когда будем рапорта анализировать?

Кучумов медленно покивал.

«Да, Витя, ты и сам хитрован тот еще. Но ничего, год-другой стараться будешь, побегаешь петушком, пока время придет всерьез за тобой приглядывать… А сейчас мы в одной упряжке».

* * *

Госавтоинспектор старший лейтенант милиции Хитройван Вячеслав Кимович решил, что главную точку — автотранспортное предприятие «Метростроя» должен проверить лично.

По списку в АТП числилось двадцать самосвалов КрАЗ-256Б и четыре седельных тягача КрАЗ-258. Просто бортовых не имелось, машин нового семейства тоже. Тягачи сейчас все были на линии, возили длинномеры с завода ЖБК на начатую строительством Косулинскую линию. Четыре самосвала гнили под забором, два стояли в ремонте, остальные работали. Хитройван отметил, что все машины были двухсменные и за каждой числилось по два водителя.

Пока Свириденко с Константиновым обходили территорию, лейтенант засел в отделе эксплуатации составлять список.

13-50 ЧУС КрАЗ-256, Ткаченко В.С., Ткаченко Н.В.

— Отец и сын, — пояснила девочка-учетчица.

Так, пятого в ночь работал сын, два рейса от станции «Петровское поле» со строительным мусором на свалку, обратно — с черноземом от совхоза «Бугаевка», семь рейсов с таким же грузом на станцию «Кленовая роща».

— После аварии дорогу перекрыли и диспетчер перебросил машины, пояснила девочка.

13-51 ЧУС КрАЗ-256, Иванов К.М., Чалых П.Н. В ночь работал Иванов, три рейса на «Петровское поле», десять рейсов на «Студгородок».

13-52 ЧУС КрАЗ-256, Пащенко А.И., Меняйло С.С., работал Меняйло, двенадцать рейсов на «Кленовую рощу». Так, этот, выходит, на месте аварии вообще не должен был появляться…

13-53 ЧУС КрАЗ-256 — под забором, готовится к списанию.

Понятно, раздевают, пустили машину на запчасти.

13-54… 13–55…

И вдруг Хитройвана пробила испарина.

13-56 ЧУС КрАЗ-256, Арсланов М.И., Темиркулов А.Т.

— А этот выезжал?

— Нет… Стоит на ТО-2 — ну, вообще ему коробку должны менять, заодно и обслуживание проведут.

— А водители не выезжали на других машинах, на подмену?

— Темиркулов Ахмет Теймуразович на больничном был, Арсланов Максуд Ибрагимович день отработал на ремонте, до семнадцати часов.

— А я смотрю, обе фамилии среднеазиатские, и вместе на одной машине…

— Так шофера вообще предпочитают сменщиком своего человека иметь родственника, соседа или земляка. Только эти, по-моему, не из Средней Азии, а с Кавказа… Ничего, симпатичные.

— А у вас много таких симпатичных в АТП?

— Есть ещё несколько человек, только они на ЗИЛах и КамАЗах работают.

Хитройван вытер пот со лба платком, улыбнулся учетчице и продолжил работу. Потом перешел в отдел кадров и выписал адреса всех КрАЗовских водителей. Потом заглянул в профилакторий и посмотрел, как с 13–56 снимают тельфером коробку передач. Среди слесарей разглядел высокого стройного парня, темноволосого и темноглазого, с тонкими усиками и большим синяком под глазом. Парень был действительно из себя ничего.

— Что, — спросил лейтенант, — в темноте на кулак наткнулся?

— Упал, — лаконично ответил парень и отвернулся.

Глава 26 Вскрытие показало…

Гущин меня с утра осмотрел, общупал, обстукал, сдвинул очки на кончик носа, посопел в усы и отменил капельницу. Внутримышечные уколы, однако, оставил.

— Иди, Колесников, не ной. Без твоей задницы наши сестрички тоской изойдут.

В процедурной сегодня работала Софья, и тоской исходил я. Беспощадная баба, сто семьдесят пять на семьдесят пять, и шприц вгоняет с размаху. Ей бы у Спартака гладиатором работать. Или у капитана Кидда судовым хирургом и, по совместительству, командиром абордажной роты.

Зато потом последовала физиотерапия, и это был бальзам на раны моего уязвленного сердца. Озокеритовые грелки — замечательная штука. Я улегся на живот, Людочка прилепила мне на икры толстые, исходящие паром квадратные коричневые лепешки («шоколадки», как они тут выражаются), прикрыла клеенкой, сверху вытертым до ажурности байковым одеялом, критически глянула и притащила ещё одно. Перевернула песочные часы и пошлепала к следующему пациенту, отделенному от меня символической занавеской из простыни с черными штампами. Я раскрыл «Двойную звезду» Хайнлайна и погрузился в двойное блаженство.

Дарья Осиповна — хозяйка УВЧ — долго передвигала с место на место голенастые никелированные рычаги своих аппаратов-богомолов, стараясь правильно разместить эбонитовые диски возле моих хворых ног, бурчала себе под нос, щелкала реостатом и спрашивала, что я чувствую. Увидела, что я укладываю перед собой книжку, и столь же долго рассказывала, как вредно читать во время процедур, а также и в любое другое время. Поскребла пересохшей шариковой ручкой в журнале, повздыхала — ей хотелось рассказать мне о дочери, которая выгнала мужа, осталась сама с ребенком, но не унывает, устроила во дворе теплицы под полиэтиленом и даже сейчас ещё выращивает там зеленый лук, а в погребе — шампиньоны. Про шампиньоны мне было интересно, но только первые три раза. На мое счастье, загудел таймер в какой-то из соседних клетушек, и Дарья Осиповна пошла избавлять от ультравысоких частот моего коллегу, отбывшего срок.

В общем, УВЧ — тоже неплохая процедура, но нет в ней той душевной теплоты, что в озокерите.

Перед массажем я заскочил в туалет покурить и собраться с духом. Массаж — это серьезно. Там не почитаешь. Там поохаешь. Массажист Володя невысокий, но широкий, того сложения, которое именуется «что поставь, что положь». Ручки у него примерно такой же толщины, как у меня ножки. Я такие ручки видел (если не считать всяких Шварценеггеров, а в жизни) всего ещё на одном человеке — это была юная дантистка, которая вырывала из меня зуб мудрости. Зуб мудрости — значащая, даже символическая деталь человеческого организма: он вырастает, когда тебе положено уже быть умным, и его вырывают, когда дальше ты уже не станешь умнее, а только опытнее…

Конечно, массаж — не такая впечатляющая процедура, как искоренение зуба, но тоже запоминается.

Володя поморгал глазами за стеклами сантиметровой толщины, повернулся лицом к окну, спросил:

— Где вы там, Вадим Андреевич? Встаньте против света, а то я вас не вижу…

Он вообще почти не видит, давно уже, и когда понял, что зрения не восстановить, оставил свою электронную профессию и выучился массажу.

— Володя, я уже лежу на столе, спиной кверху и ногами к двери по народному обычаю…

Володя на ощупь вымыл руки под краном, вытер полотенцем и долго растирал, чтобы ладони согрелись.

— Ну, что вы сегодня читаете? — спросил он, нащупывая мои конечности.

— Хайнлайна.

— Это про любовь или про шпионов?.. — произнес он традиционную шуточку и впился своими манипуляторами мне в икру.

Есть такое выражение «железная рука в бархатной перчатке». Представьте себе стальные крючья внутри вареных сарделек — это Володины пальчики.

— Почитайте мне, пока я работаю. Тут раз в сто лет попадается человек, который читает хорошие книжки и умеет читать с выражением. Вы — мой любимый пациент.

Между прочим, «пациент» на латыни значит «страдающий»…

— «Если входящий в бар человек одет как деревенщина, но при этом ведет себя словно владелец заведения, можете быть уверены — перед вами космонавт…» У-у-ух-х… — начал я.

— Воете вы от себя или там так написано? — поинтересовался Володя.

— Угадайте, — буркнул я и снова охнул.

Володя довольно хихикнул.

— Так как вам нравятся результаты вскрытия?

— Я… я не понял, что это уже вскрытие… хотя должен был догадаться по ощущениям… О-о-ой… Вот это то самое место, Володя.

— Я чувствую, Вадим Андреевич, у меня очень чуткие пальцы.

— А особенно нежные, — поддержал я.

— Но я имел в виду пока не ваше вскрытие, а покойного мэра.

Про вскрытие мэра я ничего не слышал.

— Володя, если вы на минутку снимете с меня испанский сапог, то я смогу даже услышать, что показало вскрытие.

— Вскрытие показало, что больной умер от вскрытия, — произнес Володя любимую в этом сезоне остроту медиков. — Оказывается, он не убился, а просто умер от разрыва сердца.

— Откуда сведения?.. Воло-о-одя, имейте со-оох! — весть…

— Простите, ещё раз последнее слово?..

— О-о-ох…

— А, вот что вы имели в виду… Оказывается, наш патанатом — один из лучших специалистов города… если что, сможете хвастаться личным знакомством… его приглашали на консилиум… давайте-ка пройдем сегодня выше по ноге…

— Только помните, сегодня меня колола Софья, с левой стороны.

Володя прошелся в щадящем режиме по обеим ногам, спросил, почему я не читаю дальше и тут же сообщил, что, к сожалению, его медицинских познаний оказалось недостаточно, чтобы усвоить всю информацию, принесенную патанатомом.

Само собой, сразу после массажа я поплелся в ординаторскую. Гущин вытащил доску, расставил фигуры. Пробормотал:

— Гроссмейстер пошел e2 — e4…

Врачи обсуждали результаты аутопсии более квалифицированно, хотя и их постоянно сносило на черный медицинский юмор. Доктор Коновалов заполнял истории болезней, бормоча под нос:

— Естественная смерть от удара по голове тупым предметом, возможно, буфером грузовика…

Я вполголоса спросил:

— Сергей Саныч, это он всерьез или шутит?

— Шутит, Дима, шутит… Где-то я прочитал, что люди больше всего шутят на самые страшные темы — смерть, травмы, болезни… супружеские измены… Юмор помогает уменьшить масштаб беды, опустить ниже порога ужаса… Медики каждый день имеют дело с ужасами, но им работать надо, а не ужасаться… Так я слона возьму?

— Воля ваша… Так что же вскрытие?

— Вскрытие подтвердило предварительное заключение: смерть наступила не от травматических повреждений организма, а от прекращения сердечной деятельности, спровоцированного аварией. Возможно, он в тот вечер себя неважно чувствовал — в крови обнаружен нитроглицерин. В кармане тоже, по словам милиции…

— А нитроглицерин… он может давать побочные эффекты?

Гущин приподнял взгляд, пожал плечами:

— Даже морковка может давать побочные эффекты… гнилой зуб можно сломать, например… Ах вот зачем ты слона подставил!.. Некрасиво так обходиться со старшими… Может вызвать шум в ушах, головную боль, головокружение, коллапс… то есть резкое падение артериального и венозного давления и гипоксию… Не считая способности взрываться…

Тема меня заинтересовала, и я прикинулся шлангом:

— Так это что, тот самый нитроглицерин, что в «Таинственном острове»?

— Тот самый, тот самый… и в «Плате за страх»… товарищ химик…

Я смущенно хмыкнул.

— Это я в смысле — может, ему нельзя было принимать нитроглицерин?

— Не думаю, Дима. Судя по действиям Коваля, он не страдал выраженным склерозом сосудов головного мозга.

В дискуссию включился доктор Коновалов:

— А не мог ли проявиться ятрогенный эффект, Сергей Саныч?

Гущин, снисходя к моей медицинской безграмотности, перевел:

— Ты, Вася, имеешь в виду неудачное сочетание медикаментов? Не слышал о таком сочетании, в котором нитроглицерин мог бы стать причиной смерти… Вам шах, Вадим Андреич…

— Нет, Саныч, вы не торопитесь, в конце концов, мы с вами не специалисты в этой области…

Гущин недовольно засопел:

— Вася, если, к примеру, аспирин с водкой может вызывать язву желудка, то специалисты нам с тобой об этом давно сообщили. Уж если бы что-то такое было связано с нитроглицерином, мы бы знали.

Я смешал фигуры:

— Сергей Саныч, вы меня своими ятрогенными разговорами совсем отвлекли от игры. Нечестно!.. Так что, выходит, не мог какой-нибудь враг угробить мэра, подсунув ему что-то, не сочетающееся с нитроглицерином?

Гущин снял очки, подышал на стекла, протер их полой халата. Снова надел, скептически оглядел меня, задрав брови.

— Димочка, при сложившихся обстоятельствах мне представляется, что какой-нибудь враг мог гораздо успешнее угробить мэра, наехав на его «Москвич» грузовиком.

Глава 27 Злобные псы воспоминаний

То ли ноябрьские дожди не прошли для меня даром, то ли злость на Димку доконала. Вчера с обеда начало саднить горло, к вечеру поднялась температура, и господин Колесников приказали мне сидеть дома и даже не думать о выходе на улицу. Чем я сейчас и занималась. Между приемами таблеток и потреблением безумного количества чая с малиной и лимоном. Не пробовали? И не пробуйте без крайней нужды. Эффект тот еще. Хотя лечит. Вчера к вечеру я уже кое-как разговаривать могла. Еле-еле, не говорила шипела как змея. Но все-таки достаточно разборчиво. Смогла кое-кому выложить, что я думаю о неблагодарных людях.

Дима меня выслушал, вздохнул и долго молчал. А после заметил:

— Ася, мы с тобой очень устали. Летом ты была не такая задерганная. Да и я, наверное, тоже.

Хотелось бы видеть в этих словах попытку извиниться. Ну да, прямо сказать «Извини, я был неправ» настоящему муш-ш-шчине гордость не велит…

Сейчас дома тихо. Ихнее величество в больнице, готовить не надо — я на десятое число столько наготовила, что остатков нам двоим на неделю хватит. Жалко только, что вязание не взяла… Зато у Вэ-А на полке нашла свой любимый «Лунный камень». Теперь лежу, смакую.

Дзы-ынь!

Ох и горластый у Колесникова телефон! Особенно когда прямо над ухом.

— Да… Да… О-о… Пожалуйста… Пожалуйста… Ладно.

Донаслаждалась… Лично Валентина Дмитриевна Кучумова напрашивается поговорить! Интересно, как она этот телефон узнала? И о чем нам с ней говорить? Ясное дело, не о прошлом.

В теплой кухне было тихо, только тикали часы на стене. Из-за Валькиного звонка настроение, и без того не ахти, стало ещё хуже. А мысли сами собой вернулись назад. Вдруг показалось мне, что за окном не дождливое ноябрьское утро, а облачное июньское, и я по-прежнему работаю свахой в фирме «Татьяна», той самой, где генеральный директор — Валькин муж Манохин…

Трудилась я с удовольствием, надо сказать. Нас таких энтузиастов был целый коллектив, назывались мы ИФЦ. Если с импортного перевести «Международный клуб дружбы».

Из самого названия понятно, что предлагали мы клиентам нашим не только узы Гименея, хоть нашего, хоть международного, но и переписку по интересам. Всякие там музыкальные фаны и прочие поехавшие на разных глупостях ребята тоже встречались в нашей работе. Но главным образом мы все-таки выдавали замуж и женили, если сложится. И честно старались, чтобы сложилось.

Работали, к слову, не по-дилетантски. Вовсю использовали достижения техники — компьютеры, электронную почту, во все сети подключались. Правда, лженауками тоже не брезговали, вродеастрологии и гадания на картах «таро». Кто скажет, что больше помогало? Да и не все ли равно?

Вот только из-за этих достижений науки и произошло то, что произошло…

Даже сейчас, почти через полгода, негодование мое не стало меньше ни на йоту.

В общем, механизм работал просто. Из этих самых компьютерных сетей мы выбирали всякие объявления: и брачные, и насчет переписки… Так и называлось в сетях, насколько помню, «клуб знакомств». Объявления мы переводили на русский язык и предлагали (продавали) всем желающим. Особенно тем, кто хотел найти спутника жизни за рубежом. Упомянутые желающие через наши компьютеры отвечали на объявления, давали свой почтовый адрес, списывались — и даже иногда уезжали. Кто знакомиться, кто замуж выходить. По-всякому.

И вот как-то прилетела ко мне некая мамочка. Наорала, обвинила в работорговле. Из её матерных воплей удалось понять, что одна девочка, ну, из тех, которые знакомиться уезжали, вместо семьи будущего мужа попала в публичный дом. А потом уже, когда эта Ира домой вернулась, удалось выяснить, что убедила её выбрать именно этот адрес наша психологиня. Она же жена генерального директора, распрекрасная Валентина…

Мы трудились в ИФЦ уже почти полгода, когда она у нас появилась. Ясное дело, жена самого большого шефа поначалу вызвала у нас настороженность. Но она оказалась чудной бабой — без задвигов. И ни капли надменности. Отлично вписалась в коллектив, помогала много… В общем, хороший человек…

Потому, когда вся эта грязь с борделем на свет Божий всплыла, я ещё долго не могла поверить. Только позже оказалось, что этот покупатель живого товара из страны Махден оказался в наших бумагах совсем не случайно, и совсем не случайно девочки-клиентки выбирали именно его объявление. Их к этому подталкивали. Убеждали. На высоком психологическом уровне. И делала это она, квалифицированный психолог и хороший человек, Валентина. Для того и помогала нам вовсю, чтобы держать руку на пульсе и своевременно заметать следы. А её братец-дипломат, между прочим, улаживал дела с бордельным шейхом на месте, в Махдене.

Еще позже выяснилось, что живым товаром господин генеральный директор торгует по бартеру — получает в обмен наркотики. А Валентина, оказалось, для того и пришла к нам на работу, чтобы обеспечивать бордельных дел мастера первоклассной экзотической рабочей силой — нашими девчонками. Глупенькими и романтичными. Ничего себе романтика!

Сама бы я, наверное, никогда до истины не добралась. Понадобилось появление В. А. Колесникова.

Пришел он к нам как обычный клиент, явился, помню, во вторник, и прямо с порога заявил: «Хочу жениться». На самом деле, как я потом выяснила, ни о какой женитьбе он и не думал. Начальство послало его разузнать про деятельность нашей фирмы. Работал он тогда в конторе со странным названием СИАМИ и наивно верил, что его лавочка — это жутко засекреченное подразделение правоохранительных органов. А засекреченное потому, что борются они, значит, не только против преступности, но и против коррупции в рядах этих самых органов и ради такого святого дела готовы использовать любые средства, в том числе не самые законные, но зато действенные. Этакая изящная легенда для собственных рядовых лопоухих сотрудников.

И надо же было ему появиться у нас в офисе как раз в ту минуту, когда на меня наехала Иркина мамаша!.. Ну, он сразу учуял, что дело нечисто, и начал меня энергично науськивать. Честно признаться, я и сама рвалась со сворки и заходилась лаем…

Короче, так я всю эту бордельно-наркотическую махинацию и раскрыла. Трудолюбиво раскопала, собрала по бусинке и нанизала на ниточку. Правда, не без Димкиной помощи — он все-таки с самого начала был настроен искать криминал, да и понимал в таких делах побольше меня, юрист как-никак…

Известно, совместная работа сближает. В общем, отношения у нас с ним возникли и бурно развивались. А на работе — совсем наоборот.

Сначала мне просто противно было — тошно вдруг понять, каким дерьмом занимаешься, пусть даже сама того не сознаешь. А потом стало вообще опасно, когда мои шефы поняли, что про их распрекрасную деятельность мне известно.

Им это очень не понравилось! До такой степени, что они послали нашего гестаповца, пардон, начальника охраны, заткнуть мне рот. Этот самый Кононенко по кличке Мюллер становление характера прошел в Афганистане, а потому жизненные проблемы решал методами самыми простыми и радикальными силой и оружием.

А спас меня от него Димка. И из фирмы вытащил тоже Димка. Несмотря на многочисленные недостатки, В. А. Колесников оказался для меня тем самым мужчиной, который… Понятно, в общем.

А Валька — ну что Валька… После истории с живым товаром, понятно, ни капли теплых чувств у меня к ней не осталось. Ни понять не могу, как она могла такое делать, ни простить. Она мне теперь враг. И слежка, пущенная Манохиным, любви к ним обоим не прибавила.

Так на фига мне с ней встречаться?

Но тут из-за дивана мудрый внутренний голос задал вопрос: а на фига тебе лишний враг? Сама знаешь, худой мир лучше доброй ссоры. Тем более, не просто враг — врагиня, это серьезнее! Валентина — баба очень и очень неглупая. И очень со связями. Я уж мужа в расчет не беру, одного папочки хватит с бровями. И если я её разозлю… Ну, это все равно, что сесть на гадюку…

С гадюкой — жизненный факт, без юмора. Папкин приятель дядя Толя сумасшедший грибник. Поехал он как-то в лес, на заветное место, за первыми боровичками. Набрал беленьких, идет обратно к станции, довольный и счастливый… До электрички времени много, решил на солнышке погреться, сел на пенечек… А там до него уже грелась гадюка — она раньше пришла и на электричку тоже не торопилась. От того, что кто-то её спокойствие потревожил, она и укусила незваного соседа. Понятно, в какое место.

И удалилась — но дядя Толя успел заметить, что сел не на острый сучок, а на змею. И даже разглядел, что это не безобидный ужик, а гадюка…

Ну что делать? Полагается змеиные укусы надсекать и яд высасывать. Если укусили в руку или даже в ногу, можно все как-нибудь проделать без посторонней помощи. А из… Ну, в общем, «оттуда» как?

Что ж вы думаете, как-то все-таки извернулся, высосал яд. Потом, правда, с растяжениями да порванными связками долго по врачам ходил. Но все же ходил живой.

Вот и у меня сейчас всего два выхода — или послать Валентину подальше и потом изворачиваться, или стерпеть и поговорить с ней. Может, так сразу и не укусит. Тем более, и гибкость у меня уже не та…

Глава 28 Высокие договаривающиеся стороны

Вроде сотрудница моя замечательная сказала, что знает, как дойти, но почему-то не торопилась. Обещала, что будет в час, а уже почти два. Лучше бы поспешила. Около четырех Дима с процедур примчится, а встречаться им совсем не обязательно…

Наконец звонок. Явилась…

— Здравствуй, Ася.

— Здравствуй, Валя. Заходи.

Горло я старалась беречь, как оперная примадонна. Но для вежливости улыбнулась.

Валентина поставила сумку, сняла туфли, сунула ноги в приготовленные тапочки.

— Куда пригласишь, хозяйка?

А в голосе-то иронии чуть больше, чем надо. Или это мне мерещится?

— В кухню. Там теплее.

Об отоплении пока можно и не мечтать. Хоть по календарю давно начался отопительный сезон, но среднесуточная температура до положенных восьми ещё не опустилась. А в квартире так вообще четырнадцать градусов жары.

— Чаю выпьешь?

— С удовольствием.

Я налила. Сидим, пьем. Молчим. И долго так будем? Ведь пришла ты, подруга, не за чаем цейлонским…

Наконец раскачалась:

— Ася, нам надо поговорить. Хоть неприятный разговор…

Ясное дело.

— …но надо. Расставить все по местам. Не знаю, с чего и начать…

Ты, психолог, и не знаешь, с чего со мной разговор начать?! Свежо предание… И можешь не разыгрывать тут передо мной смущение и неловкость, я тебе помогать не стану. Сижу, молчу, чаек прихлебываю. С малиной, будь она неладна.

— В общем… Ты же знаешь…

Все как по нотам — робкая девочка колебалась-колебалась инаконец решилась. Сделала длинный вздох, как всегда перед монологом. Ну?..

— Я на тебя, Ася, зла не держу. За ту историю летом… Я ведь понимаю, ты все это делала ради своего мужчины. Конечно, тебе уже не шестнадцать, надо думать о будущем…

Тут она права, конечно, думать надо. Только зря о возрасте напомнила, не ей о возрасте говорить. Сама-то постарше. Но против природы не попрешь, не может гадючка не зашипеть.

— Наверно, он стоящий мужик, раз ты из-за него против всех пошла. Ну, это ты сама потом разберешься, стоящий или нет, но мне ясно — ты боролась за свое будущее, старалась создать семью. Я бы и сама так поступила, потому и не осуждаю, что ты Манохина подставила… хоть и не радуюсь…

Это тебе ещё повезло, будь моя воля, я бы твоего подлеца Манохина не подставила, а посадила, и тебя вместе с ним, нашла оправдание — ради своего семейного счастья людей продавать и наркотиками травить!..

— Мужики, когда хотят, веревки из нас вить могут… А под конец ты уже просто защищала свою жизнь… Я все понимаю…

Много ты понимаешь! Да, защищала, и дальше буду защищать, и не только свою… Ну и что из всего этого следует? Давай, делай выводы, формулируй а я пока ещё по малинке вдарю и послушаю свою гостью незваную…

— В общем, пришла я за идиота своего, Манохина, извиниться…

Интересное кино! Чтобы Валька унизилась до извинений? Не иначе, крепко их Слон напугал. Стала бы она по своей воле ко мне подлизываться, нужна я ей очень!.. И наверняка не Евгений Борисович её сюда прислал, а папочка. Насколько я помню Манохина по «Татьяне», он и сам извиняться не будет, и Вальку не пошлет. Да она и сама тоже гордая, хоть не до глупости. Точно, папочка подсказал.

— Женька мой, конечно, болван. Ведь никто за тобой и не думал следить. Ну, в смысле шпионить… Тебя охраняли, чтобы ничего не случилось, понимаешь? Слон нам как велел — чтобы тебе никакой угрозы, полная безопасность. Вот Женя и пустил ребят — за каждым шагом следить, чтобы даже пьяный на улице не мог к тебе пристать…

Ну ясное дело, охраняли, я так сразу и поняла… Как раз те люди, ангелы-хранители, они бы меня без соли сожрали, если бы Алексей кому-то там рога не обломал. А я ведь, дура, ничего не замечала. Так и ходила бы, ушами хлопала…

А Валентина дальше соловьем разливается:

— И представляешь себе этого идиота: из дурацкой гордости — я, мол, мужчина, сам все знаю, сам решу — не предупредил никого, ни меня, ни тебя… За дур держал. Думал, ты ничего не заметишь. А ты давно усекла, да? Ну и правильно. Мужиков только так и можно научить, на их собственной дурости.

А вот тут ты, Валентина Дмитриевна, неверный тон взяла. И муж у тебя не такой уж дурак, и я тебе больше не подружка, чтобы против мужиков общий фронт обороны держать. У меня теперь другой фронт. Так что не старайся из меня союзницу сделать, мы с тобой сейчас враги, врагами и останемся…

Но ничего, я уже ученая — внутри все кипит, а сама сижу, слушаю и с улыбочкой чаек попиваю.

— Вот это и все, что я хотела сказать. Ты прости моего медведя. Он хотел как лучше.

«А получилось как всегда». Бессмертную фразу произнес господин Черномырдин, останется в веках.

— Прости, правда! Ведь ничего ужасного не случилось!

Прикинуться дурой, мол, о чем ты толкуешь, какая слежка, ничего не знаю? Не поверит, только ещё больше обозлится. А если убедительно прикинуться? Тактически выгодно, пусть держит за идиотку… Не могу! Лопну от злости, через минуту сама себя выдам…

— Ладно, Валя, кончай каяться. Взрослые люди, понимаем — работа есть работа и не надо выискивать в ней личные обиды. Объясни Евгению Борисовичу, что я больше «Татьяной» не занимаюсь и следить за мной нечего, даже с самыми благими намерениями. В конце концов, взрослой женщине может быть неудобно, когда кто-то посторонний знает каждый её шаг, сама прекрасно понимаешь…

От такого намека Валентину передернуло — ничего, стерпишь, а любить меня ты и так не любишь. И я продолжила, как ни в чем не бывало:

— Лучше расскажи про знакомых. Как дела в конторе?

Вздохнула с облегчением, можно переключиться на нейтральную тему:

— А что в конторе? Была когда-то контора, а теперь из прежних только мы с Лавруком остались… Галка ушла главбухом куда-то. Еще в сентябре. Шварц уволился через месяц после тебя… Правда, по-хорошему ушел, пояснения к программам оставил, можно работать…

Лаврук — это директор ИФЦ, манохинский дружок с комсомольских времен. Не знаю, был ли он в чем-то замешан, думаю, вряд ли. Не та голова. А Галочка — бухгалтерша наша. Правильно сделала, что ушла, порядочному человеку в этом клоповнике делать нечего…

— И как, взяли нового компьютерщика?

— Взяли. Ни то, ни се… Вроде и знает дело, но… Сразу порядок начал наводить. Нас барахольщиками назвал — за каталоги. Не доверяете, говорит, машине…

— Ну, эту песню мы уже слышали…

Э, а Валечка-то чуть расслабилась, даже чуть улыбнулась. Поверила в мою доброту?

— Анечка, — продолжала свою сагу Валентина, — замуж вышла. За араба из Алжира. Где подцепила, не знаю…

— Во влипла! Уже уехала?

— Нет пока. Ему ещё год учиться.

— Богатый хоть?

— Вроде. Машина, квартиру снял…

— Ну, этого она и хотела…

Анечка, секретарша наша, неискушенное дитя природы. Все никак не могла в толк взять, чего это Ира из борделя сбежала — работа за границей, и заработок хороший. «Я, — говорила, — и сама бы пару лет поработала»… А что ж это Валентина Юльку не вспоминает, мою напарницу?

— Юля работает пока. Но полдня всего. Дениску в школу водить надо. А бабушка отказывается… Толком не знаю, почему. По-моему, после той истории с метро боится его из дому выводить.

Ну да, Юлина мама куда-то с ним ехала, а мальчика толпа с платформы столкнула, еле успели вытащить перед поездом…

— Поня-атно…

Понятно мне, что ваш рабовладельческий бизнес накрылся. Кто же их уговаривать будет, дур молодых? Раньше мы с Юлькой, дуры старые, этим занималась, а Валентина своим авторитетом психолога добавляла убедительности нашим советам. А теперь — меня нету, Юлька перешла на полдня… Неужели сама стараешься? Или папочка не разрешает? А почему, собственно, не разрешает, мы ведь так и не разобрались, была ли это детская самодеятельность или он замешан с самого начала…

Пауза затягивалась. Валентина учуяла, повернула разговор на совсем безобидную тему:

— Слушай, классная малина у тебя… Совсем как свежая!

— А это я из «Бурды» рецептик списала. Могу поделиться.

— А можно?

Нет, определенно, Валентина сегодня совсем какая-то не такая. Конечно, не по своей воле человек действует, вот и все. Это же сразу видно — сидит как деревянная. Смотрит на меня очень внимательно, настороженно.

Я, правда, тоже так смотрю. Но у меня есть для этого причины, в конце концов, не за ней, а за мной следили. А теперь извиняются. А интересно, знает Манохин или не знает, что Валентина ко мне пошла?

Продиктовала я ей рецепт, и на этой мирной и невинной ноте она собралась уходить. Держать не буду. Как говаривали древние греки, «не длите неприятное».

— Пойду я, Асенька. Выздоравливай.

— Спасибо. Лавруку привет передавай.

И все же не выдержала госпожа психолог, уже возле самой двери спросила:

— Так ты не сердишься больше, Ася?

Я отрицательно покачала головой и закрыла за Валентиной дверь.

«Сердишься»… Слово-то какое интересное нашла. Да нет, я не сердилась и не сержусь. Я злилась и злюсь. А ещё просчитываю варианты: кто её послал и зачем. Потому что слепому видно было, что идти сюда ей не хотелось. А пришлось. И заставили такие обстоятельства, которые намного сильнее какой-то там моей злости и её нехотения.

То-то Валька не в себе. Ох, боюсь, не скоро она забудет свое унижение, рано или поздно этот её приход мне боком выйдет…

Похоже, я, как ни остерегалась, все-таки села на гадюку.

* * *

Только первые несколько ступенек Валентина прошла неспешно. А потом сбегала все быстрее. И жалела, что невысоко Аська устроилась.

Может, отец сто раз прав, но до чего ж тошно было извиняться перед этой сучкой! Господи, какое унижение!

Весь разговор Валентина Дмитриевна продумала заранее, отшлифовала, даже для себя самой сделала убедительным и логичным. Тщательно отрепетировала — и провела строго по плану. Но сейчас дала волю обиде и гневу, и старательно разыгранная роль незаметно начала представляться ей самой её подлинными и искренними чувствами.

«А я еще, дура, оправдание ей искала, что не для своего интереса работает, что хочет мужику своему угодить… Да кому бы она угодить ни хотела!.. Елки-палки! Тоже мне! Я там перед ней дуру из себя корчу, а она молчит, словечка лишнего не проронит. Горло у неё болит, видите ли! Извинила — как в лицо плюнула!

Да кто ты такая, чтобы перед тобой извиняться! Подумаешь, неописуемая красавица! Да пускай хоть три Слона тебя защищают! За этот разговор, за мое унижение ты ещё заплатишь!..»

Где-то на полпути в родную контору Валентина взяла себя в руки и наконец смогла не психовать, а хладнокровно анализировать встречу. Конечно, ничего Аська не простила и верной подругой вмиг не стала. А ты что, на это рассчитывала? Прекрасно знала, за чем идешь — не получить прощение, а формально оправдаться. Чтоб не было у Слона повода высказывать претензии к отцу и к ним с мужем. И весь разговор был не для Аськи, а для Слона. Так чего нервничать?

А того нервничать, что сама — старая дура, с одного раза ничему не научилась. Прекрасно знала, Аську вокруг пальца не обведешь — но надеялась. А на что надеялась? Если Аська смогла все махденское дело просечь, то ей твои извинения видны насквозь и ещё на метр в землю… Ведь предупреждали же: нельзя, оставь в покое…

Ах, какого дурака Манохин свалял! Сказано же, «не трогай г…., не будет вонять». Тронул, идиот — и теперь пришлось снова встретиться, напомнить о себе.

А она сидела, молчала и вычисляла. Всю дорогу. Оценивала, взвешивала, старалась разгадать, в чем дело. Положим, пока что разгадывать нечего, нет никакого конкретного дела — но все равно, Аська четко поняла, что та история ещё не окончена. И вот это — главный проигрыш в сегодняшней встрече.

Ох, по-другому надо было говорить, по-другому! Разыграть страх, валяться в ногах, совать деньги, по-настоящему унижаться, плакать, кричать «бери последнюю рубашку, только спаси от Слона!» Тогда, может, и поверила бы.

А так — одни потери: напомнила о себе с Манохиным и дала понять, что счета ещё не сведены. Короче, открыто предупредила. И не удивляйся, если Аська теперь ответные меры начнет принимать… А та видеокассета, между прочим, ещё где-то лежит. Допустим, пока Слон свой процент получает, она и будет лежать. Но Аська-то никакого процента не получает, её ничто не сдерживает, может опять в дела фирмы полезть.

Вот это — самое противное. Неизвестно, с какой стороны ждать удара. Ничего нельзя предугадать — и предотвратить.

Но тогда где же выход?

Ну почему нет на земле справедливости? Каждый день с кем-нибудь случаются несчастья, вон, мэра самосвалом убило, а эта ходит как ни в чем не бывало, горло простудила — и все её горести…

Господи, как противно! Что ж это жизнь делает с нами?! Могла ли я когда-нибудь подумать, что буду мечтать о несчастье, о смерти другой женщины? Совсем неплохой, неглупой и не очень счастливой женщины…

Ладно, нечего сопли распускать, это она раньше была не очень счастливая, а сейчас у неё свой мужик и своя фирма под крылышком у Слона. Между прочим, за твой счет добытая, твой и твоей семьи. И неплохая женщина она своему сожителю, а тебе она враг. Неглупый и сильный враг.

А от врагов надо избавляться. И, по возможности, радикально. И, лучше всего, чужими руками.

Валентина застыла посреди аллейки, прокручивая в мыслях последние слова.

Чужими руками… Где бы ещё найти такие руки!

А вот это уже конкретная задача, можно думать, можно с Манохиным посоветоваться. И решить задачу как можно скорее. Пока Аська сама не придумала решения…

* * *

Вечером вернулся из столицы Манохин. Валентина давно заметила, что мужу полезно делами заниматься. С первого взгляда видно — и спокойнее стал, и увереннее.

Небрежно чмокнул в дверях.

— Привет! Как тут у нас?

— Да потихоньку… Есть хочешь?

Железное правило было у Валентины — о делах после еды, а не до.

— Сначала ванну, если можно.

— Можно. Горячая вода с самых праздников идет. Я пока обед разогрею.

— Да нет, не стоит. Лучше пару бутербродов. Только кофе побольше.

— Ладно. Тогда хоть фруктов поешь.

— Валь, да я всю дорогу только фруктами и питался!

— А кофе на ночь тебе не повредит? Давно за сердце хватался?

— Хорошо, не надо кофе. Давай чаю с лимоном.

— И пирогом?

Манохин рассеянно кивнул. Вытащил из сумки яркий пакет.

— Это тебе презент. От фирмы. Теперь мы тоже дистрибьюторы.

И расплылся в гордой улыбке — всю дорогу готовил сюрприз.

А Валентина увидела надпись «NIVEA» — и поморщилась.

— Женечка, это же дешевка, Польша…

— Рыбка моя, это в метро на лотках Польша. А у тебя в руках настоящий товар. С настоящим качеством. Попробуй. Через неделю поговорим насчет дешевки…

— Верю, верю! О поставках договорился?

— Валентина, когда ты уже запомнишь, что твой муж — деловой человек? Я все сделал как надо: план поставок согласовал, документы привез. И образцы. Не надо ни о чем беспокоиться… Договорились?

«Договорились, договорились, — подумала Валя. — Только бы потом тебя опять из какой-нибудь глупости вытаскивать не пришлось. Как сейчас…»

И, словно отвечая на её мысли, Манохин спросил:

— Ну что, была у Иващенко своей? Уболтала?

— Жень, чуть попозже, ладно?

— Что так?

— Не минутный разговор.

И только после ванны и ужина, после того, как сытый и довольный Манохин тайком покурил в туалете, Валентина собралась с духом.

— Так вот, Женя, побывала я сегодня у Иващенко.

— И что?

— Да в общем, ничего особенного. Историю ей слила, что ты, мол, защитить её хотел от возможных неприятностей. И по крайней глупости или занятости не предупредил. Ни её, ни меня.

— А она?

— А она, по-моему, нисколечко не поверила. Я же говорила, умная она. И вот что еще. Скандалить не скандалила, вела себя корректно, но мне показалось, что своим приходом я её здорово разозлила. Опасная она стала.

— Она и была опасная — тебе что, напомнить? Слушай, не тяни. Я же вижу, ты уже придумала, как от неё отделаться — давай, выкладывай.

— Ну слушай. От Виктора-второго мы узнали, чем она сейчас занимается шпионажем. После случая с Лешей-Леней знаем, чтоработает на Слона. Вопрос: на кого мог её натравить Слон? Кто у него противник в городе?

— Арсланов, например. Да мало ли! Бойко, Длугач, Шапиро…

— Бойко, Длугач… ты бы ещё Гаврилко вспомнил! Это же мальчишки, шпана. Один у него противник и конкурент — Арсланов! Вот их нам и надо столкнуть лбами!

— Дело неплохое. Чем больше они друг друга обдерут, тем больше нам, шпане, останется. И как ты собираешься их столкнуть?

— А вот как. Мы сообщим Арсланову, что против него собирают сведения люди Слона — фирма АСДИК. И главным шпионом выставим Аську. Поверь мне, так оно и есть. Мужик у нее, так… Тряпка, пустое место.

— А Виктор говорит, что это именно он Артура застрелил.

— Застрелил?.. Ну, для этого большого ума не надо. А главное — он на нас с тобой личного зла не держит.

— Допустим. И что дальше?

— Арсланов убирает Аську, а может, и её героического стрелка вместе с ней. Слон заводится — его шпионскую сеть уничтожили. Наезжает на Арсланова…

— Прекрасно. И что в результате?

— А вот что: Аську с её лавкой уничтожат — это раз. Не мы — это два. Слон и Арсланов воюют — три. А когда пойдет стрельба, разве не может пуля и Слона достать? Вот тогда папа с развязанными руками всех оставшихся повяжет — четыре. А мы в стороне и чистые — пять.

— Неплохо задумано. Твои бы слова да Богу в уши…

Манохин задумчиво смотрел на жену. Страшное дело — разъяренная женщина. Но ещё страшнее вот такая — холодная и расчетливая… Видно, крепко достала её сегодня эта Иващенко, не считая даже того, летнего дела…

Но в главном Валентина права — хороший ход придумала, может, самый длинный, но самый красивый. Не тратя сил, не подвергая себя риску, слегка толкнуть один нужный камешек — и пошла лавина…

— Ладно. Делай!

Глава 29 Экспертиза

Тринадцатого ноября, в одиннадцать часов утра, во двор автодорожного университета лихо въехал грузовичок «мерседес», оборудованный для эвакуации аварийных автомобилей. На платформе сиротливо жался закрепленный винтовыми стяжками светло-серый «Москвич» с битой мордой и без лобового стекла. Облицовка радиатора была глубоко вмята внутрь, передний бампер вогнут.

За «мерседесом» остановился микроавтобус, оттуда высыпали милицейские офицеры и два гражданских лица. Через пару минут на черной «Волге» без мигалки подкатил Белецкий.

Профессор Немовлюк в расстегнутом белом халате шагнул навстречу.

Белецкий, чуть медленнее обычного — все-таки полно подчиненных вокруг — выбрался с командирского места, протянул Немовлюку руку, начал представлять прибывших. В их числе оказались, кроме хорошо всем известного Павлика Бабешко, начальник техотдела областного управления ГАИ майор Сачков и капитан Пархоменко, его заместитель, капитан Сидоров из Столичного райотдела со старшим сержантом Нечипоруком, майор Пантюхо из уголовного розыска и эксперт НТО старший лейтенант Винницкий, а также торговый представитель АЗЛК в Чураеве и понурый инженер с фирменной СТО (оба без фамилий).

Пока шла церемония представления, Школьник нетерпеливо поправлял очки и, выпятив нижнюю губу, косился на подследственный «Москвич». Через пару минут улыбающийся Миша Байбак подвел к доценту милиционера достоинством в три звездочки и заговорил:

— Борис Йосич, а вы Толика Винницкого помните? В один год со мной кончил институт, диплом делал у Леонида Марковича…

Школьник посмотрел — и тоже заулыбался. Прекрасные дипломники подобрались в тот год у них с другом Леней — Миша, этот Толик, лихой одессит Вадик Зинченко. За три месяца сдружились, после защиты посидели в лесу вокруг пенечка…

— Как же, как же, отлично помню! А вы, Толик, давно навещали Леонида Марковича? Он, к сожалению, у нас уже не работает… Загляните, он будет рад вас видеть…

Тем временем Немовлюк начал представлять свою свиту и поднялась некоторая суета — не сразу обнаружили главного виновника торжества, доцента Школьника, который, пренебрегая собственным авторитетом, принялся откручивать стяжку.

Наконец с официальной частью покончили и взялись за дело.

Водитель «мерседеса» откинул съездные аппарели, включил гидравлику и поднял передний конец платформы, на которой стоял «Москвич». Потом, постепенно отпуская лебедку, скатил побитую легковушку на асфальт и отогнал свой грузовичок в сторону.

Дальше взялись за дело хозяева. Завлаб Разин усадил за руль «Москвича» Вовку Носового, крикнул невидимому Владику, чтоб открыл ворота поста и шел сюда.

Ворота открылись, появился Владик, остриженный по моде чуть не налысо, и, оценив обстановку, двинулся к багажнику — толкать. Институтские, хорошо знакомые с методикой научной работы, облепили машину со всех сторон и налегли. Белецкий немедленно дал знак коллегам, и те бросились на помощь.

Пост диагностики занимал довольно просторное помещение с высоким потолком, но без окон. Освещали пост мертвым желтоватым и синеватым светом люминесцентные лампы. В тупике зачем-то стояли два больших зеркала, на некотором расстоянии от ворот начиналась осмотровая канава. Знаменитый стенд был встроен в пол и почти незаметен. Собственно, все располагалось внизу, в приямке, и сверху видны были только желтые щиты из рифленого железа, между которыми выделялись красным рабочие ролики, они же беговые барабаны (уже не одно десятилетие тлел вялый терминологический спор — как называть правильнее), по два справа и слева от канавы. Левее стенда стоял пульт управления на стойке в форме перевернутой трапеции (по моде семидесятых годов), справа горбился кожух приводного электродвигателя.

Школьник устроился на среднем щите стенда и руками сигналил Вовке, куда рулить. Впрочем, Вовка и сам видел — именно для этого и служили загадочные зеркала. Юрик Завезиздров возле пульта в последний раз проверял новенький самописец.

Доцент перебежал за пульт и, дождавшись, пока передние колеса окажутся на нужном месте, ткнул кнопку опускания. Загудел гидронасос, площадки подъемников пошли вниз, колеса плавно опустились на ролики. Взвизгнул предохранительный клапан, Школьник отпустил кнопку и выключил насос. В наступившей тишине профессор объяснял гостям:

— Вот сейчас мы установили проверяемый автомобиль передними колесами на беговые барабаны стенда и можем начать проверку тормозов.

До начала, однако, было ещё неблизко.

По команде Школьника все тот же Владик с тюремной стрижкой и развеселой улыбкой установил под задние колеса деревянные страховочные колодки. Школьник, недовольный, что вокруг стенда и машины столько лишнего народу, раскрыл рот и неожиданно зычным басом попросил всех отойти подальше. Разин суетливо отгонял посторонних, Школьник объяснял, что сзади стоять опасно, поскольку автомобиль аварийный и, если тормоза заклинит, машину вышвырнет со стенда назад.

Немедленно подключился профессор:

— Виктор Витальевич, вы ведь Мотыку помните?

Белецкий утвердительно кивнул и сказал, что не помнит.

— Ну да, вы ж молодой, это в шестьдесят девятом году было, когда первый стенд пускали, в таксопарке. Он был министр, возглавлял комиссию, «Волга» вылетела со стенда и чуть его не убила. Министра!

Положим, Мотыка был только замминистра, но Школьник не стал уточнять с чуть не убитым министром байка звучала солиднее.

Все-таки слишком их тут много…

Школьник с сосредоточенным лицом обошел вокруг стенда и автомобиля и вежливо, но напористо отодвинул зрителей ещё дальше. Потом спустился в канаву, осмотрел снизу передний мост и рулевую трапецию. Сильно все-таки перекосило…

Выбрался наверх, подошел к сидящему за рулем ассистенту.

— Вовка… э-э… Владимир Иванович, геометрия нарушена, начнем крутить — машину потащит. Найди положение баранки.

Вовка кивнул.

— Потом, когда я махну рукой, легонько тормознешь — и смотри, как он себя поведет.

Вовка кивнул ещё раз.

Борис Иосифович вернулся за пульт и включил генераторную установку. Из подвала гул не доносился, но лампочка на пульте зажглась. И вот наконец Школьник начал медленно и плавно поворачивать потенциометр. Что-то отчетливо скрипнуло, ролики и колеса шевельнулись, повернулись и начали вращаться.

Нос «Москвича» поплыл вправо, Вовка резко повернул рулевое колесо, нос шарахнулся влево, но Вовка уже поймал нужное положение и вернул рыскливый автомобиль в достойное положение.

— Здорово вправо тащит! — крикнул Вовка Школьнику.

— Началось вращение колес, — авторитетно объяснил профессор.

— Приготовься тормознуть — вполсилы и коротко! По моему сигналу! скомандовал доцент Вовке и оглянулся.

Возле Юрика уже сиял счастливой улыбкой от уха до уха старый друг Бабешко, что-то рассказывал, быстро шевеля губами, Юрик машинально кивал, но сам внимательно следил за Школьником.

Борис Йосич повернулся к Вовке, сделал знак бровями — и резко махнул рукой. По этому сигналу Юрик нажал кнопку «Торможение», а Вовка — тормозную педаль.

Коротко вжикнуло, нос «Москвича» мотнулся влево, ассистент энергично заработал рулем, выравнивая машину. Колеса повертелись ещё немного, постепенно замедляясь, и остановились.

— Давайте ещё пару раз, — попросил Вовка, — пока я прилажусь перед торможением перебрасывать руля.

— Минутку! — отозвался Школьник и кинулся к самописцу.

— Пишет! — с некоторым удивлением сообщил ему Завезиздров.

— А масштаб «йот» не мал? — нахмурился доцент.

— Думаю, нормально будет — он ведь слабо тормозил, — отвечал Завезиздров с плохо скрываемым удовольствием. Все-таки это дело, при всей своей экономической невыгодности, было для него приятнее и интереснее, чем прием бутылок. Подумал, добавил: — На пятнадцати сопротивление было нормальное.

— Ну да, иначе вот эта ступенька на диаграмме была бы повыше… что, подзабыл уже?

Школьник промокнул взмокший от суеты и нервов лоб и кинулся на прежнее место.

Еще раз восемь разгоняли и тормозили, пока Носовой не приладился теперь «Москвич» стоял прилично и не шарахался из стороны в сторону.

— Ну вот, — довольным голосом объявил Школьник, — сейчас дадим тормозам остыть минут пятнадцать — и можно начинать.

Белецкий, непостижимым образом оказавшийся рядом с ним, спросил нетерпеливо и даже как будто обиженно:

— Так вы что, ещё не начинали?

Ему, как всегда, надо было, чтобы дело закончилось за пять минут до начала.

— Так машина ж битая, товарищ полковник, — пояснил Бабешко, — надо было приладиться, вы ж видите, кидает её. При настоящем торможении вообще вылететь вбок может, если не приспособиться, никакие предохранительные ролики не удержат.

Объяснения своего человека удовлетворили Белецкого — а то ему все казалось, что эти ученые жулики его обманывают, только цену набивают.

Пока остывали тормоза, покурили во дворе. Лаборант Владик тем временем установил в кабине пневмоногу и тоже вышел с сигареткой.

Капитан Пархоменко, человек новый, а потому незнакомый в тонкостях с диагностикой, выспрашивал у Школьника немного презрительным, немного подозрительным тоном:

— Так это что, вам каждый раз столько возиться приходится, чтобы проверить тормоза? Я по тормозному следу за минуту все увижу…

— Не каждый — это же экспертиза автомобиля, побывавшего в катастрофе, а не просто текущая проверка… А насчет тормозного следа — предположим, что идет дождь. Много вы проверите?

Пархоменко что-то буркнул, Бабешко похлопал его по плечу:

— Не спорь с наукой, капитан, заклюют…

Винницкий утащил некурящего Юрика внутрь, к самописцу, и взялся дотошно выспрашивать о тонкостях, Юрик благодушно отвечал, но в особо заковыристых пунктах покачивал головой и рекомендовал спросить у Йосича.

Немовлюк же, прибившись к Белецкому, рассуждал:

— Вот как судьба решает — достиг человек такого поста, и вдруг… Даже странно, машина почти не побитая, а человека нет.

Полковник отвечал своей обычной скороговоркой:

— Медики говорят, прекращение сердечной деятельности, спровоцированное аварийным стрессом.

Немовлюк поднял глаза:

— Так что, если бы не сердце, был бы жив?

Белецкий коротко развел руками.

— Слушай, Виктор Викторович…

— …Витальевич, — пробормотал полковник.

— Конечно, конечно, — согласился профессор. — А не могли его… специально? Медики всегда все на сердце списывают…

Белецкий захлопал глазами и уставился на него:

— А я думал, это вы мне после экспертизы скажете!

Профессор беззвучно открыл и закрыл рот. Как рыба.

Школьник в десятый раз глянул на часы, убедился, что пятнадцать минут наконец прошли, и рысцой помчался к стенду. Пора было заняться главным.

— Так, ребята, по местам!

Хотя, в общем-то, для дела вполне достаточно было двоих ребят — его самого за пультом да Вовки за рулем, но он поставил за пульт Юрика, а сам полез в канаву — хотел посмотреть на колеса в момент торможения.

— Юрий Константинович, если водитель готов, выводи на семьдесят!

— А почему семьдесят? — встревоженно спросил уголовный майор Пантюхо. — Там он шел никак не больше пятидесяти!

Но в этот момент Завезиздров вопросительно приподнял голову, Вовка кивнул, и Юрик подчеркнутым движением нажал на кнопку. Раздался свирепый визг тормозов, колеса резко остановились, а ролики под ними, как заметил Школьник, провернулись ещё примерно на полоборота. Все торможение длилось какую-то секунду. Борис Йосич выбежал из канавы наверх, велел Владику сбросить давление на полатмосферы и кинулся к самописцу.

На широкой бумажной ленте нарисовались диаграммы — характерное для «Москвича» повышенное время запаздывания, нормальной крутизны передний фронт (значит, воздуха в гидросистеме нет) и плавная выпуклая кривая на участке установившегося замедления с максимумом ближе к концу торможения. Левый тормоз дал несколько большее замедление — процентов на двадцать пять, соответственно и время торможения получилось короче.

— Нормальные москвичевские диаграммы, — заметил Юрик.

— Давай повторим с восьмидесяти.

— Ну что вы то семьдесят, то восемьдесят, — сердито вмешался майор Пантюхо. — Я же вам говорю, у него скорость была не больше полста!

— Вовка, верни пневмоногу в исходное! — крикнул Школьник.

Вовка кивнул — уже, мол.

— Юрик, разгоняй.

И только потом повернулся к майору:

— Видите ли, на стенде инерционная масса меньше, чем на дороге, поэтому приходится увеличивать скорость, чтобы воспроизвести реальную температуру поверхностей трущейся пары. Если ещё учесть разный темп теплоотвода, то надо выдержать равенство эм-вэ-куб для дороги и стенда… Вы догоняете, или лучше написать формулы?

Пантюхо хлопал глазами:

— А-а… а зачем выдерживать куб?

— Ну, подробно вы можете почитать нашу с Ситояном статью в пятнадцатом выпуске «Трудов», а в двух словах — коэффициент трения сильно зависит от температуры, поэтому её надо точно воспроизвести, чтобы торможение на дороге и стенде получилось одинаковым. «Москвичу» надо семьдесят-восемьдесят для передних тормозов и сорок-пятьдесят для задних.

— А…

— Из-за неравномерного конструктивного распределения тормозных сил по осям, — внес полную ясность доцент и повернулся к пульту.

Белецкий покачал головой и хмыкнул, верный Бабешко хитро ему подмигнул — знай наших! Да, именно то, что было обещано Кучумову. Все очень умно — и как хочешь, так и понимай.

— Борис Йосич, вы об этом обязательно в заключении эксперта напишите, пожалуйста, — деловито сказал полковник.

Школьник посмотрел на него какими-то очумелыми глазами, пожевал губами и наконец ответил:

— Писать слишком много будет, я сделаю ссылки на статью и приложу ксерокопию — устроит?

Белецкий подумал и сказал, что так даже лучше будет.

Тем временем Юрик вышел на режим, снова обменялся мимическими сигналами с Вовкой и затормозил. Теперь юза не было, доцент расплылся в довольной улыбке и торжествующе ткнул пальцем в левую диаграмму замедления — максимум отчетливо сместился вперед, разница между правым и левым тормозами выросла до тридцати процентов.

— Все, переставляем машину! Во… Владимир Иванович, снимите пневмоногу с педали, приготовьтесь к перемещению!

Школьник нажал кнопку подъема, заныл гидронасос, площадки подъемников поползли кверху, подхватили колеса и застыли на уровне пола.

Господа ученые занялись привычной научной работой — протолкнули «Москвич» вперед, пока на роликах не оказались задние колеса. Завезиздров включил привод, раскрутил до пятнадцати, подержал, пока установятся колеса, проверил, нет ли повышенного сопротивления.

— Давай сорок пять! — крикнул доцент.

Тем временем Белецкий обратил внимание, что водитель за рулем не сидит, и вполголоса попросил у Бабешко объяснений.

— Так управляемые ж колеса не крутятся, чем управлять? — объяснил Павлик.

— А машину не выкинет вбок?

— Не-е, она самоустанавливается…

— Силы образуют систему с отрицательной обратной связью, исчерпывающе разъяснил доцент снизу.

— А когда передние крутили?

— С положительной, — рассеянно ответил Школьник: скорость уже выровнялась, и он приготовился следить за колесами.

Снова завизжало, левое колесо довольно быстро затормозилось, а правое продолжало вертеться как ни в чем не бывало. Народ загудел.

— А кто ж тормозил? — невпопад спросил капитан Пархоменко.

— Пневмонога, — ответил ему Носовой, наклонился и оттянул шток и педаль в исходное положение.

Школьник пробежал к пульту, глянул на диаграммы. Левая — боле-мене, а на месте правой — чуть волнистая линия миллиметра на три выше нуля. «Все-таки отлично зэк тахогенераторы выставил», — машинально отметил про себя доцент. Переглянулся с Юриком, оба в унисон кивнули — им уже все было ясно.

— Ну и что вы там увидели? — поинтересовался Белецкий.

— Правый задний тормоз не работает, Виктор Витальевич, — терпеливо разъяснил Школьник, — а впереди правый немного слабее. При экстренном торможении эту машину должно было неизбежно занести в левую сторону, на полосу встречного движения.

— А почему не работает?

— Сейчас посмотрим. Владимир Иванович! — крикнул доцент Разину. Вскрываем задний правый тормоз!

Ловко и слаженно скатили «Москвич» вперед, на канаву, поддомкратили, сняли колесо и тормозной барабан.

Школьник присвистнул.

— Владик, переноску!

Безотказный Владик живо подал переносную лампу на длинном шнуре, доцент светил и бурчал себе под нос, сзади сопела толпа — это не какие-то там диаграммы, это здесь все понимали.

Тормоз зарос ржавчиной, колодки были рыжие и накладки рыжие, хоть и новые. Впрочем, несколько рисок под ржавчиной просматривалось.

Рядом со Школьником присел хмурый представитель СТО.

— Пускай там кто-нибудь нажмет на педаль…

Вовка Носовой со вздохом прошел вперед (ему тоже хотелось посмотреть) и сел на водительское место.

— По чуть-чуть! — скомандовал Школьник.

Этот лозунг, общепринятый при других обстоятельствах, здесь прозвучал как-то неожиданно, но Вовка понял.

— Ну что, ты жмешь?

— Нажал и держу.

— Отпусти и снова нажми!

Картина не изменилась — колодки стояли как вкопанные.

Внезапно инженер со станции обслуживания оживился:

— Дайте две монтажки!

Вежливо отпихнул доцента плечом, примостился, зацепил плоскими концами монтировок закраину опорного диска… Тут и Школьник увидел: обе колодки были наклонены вперед. А инженер тем временем поднажал и сдвинул их на место.

— А ну, ещё надави, плавно… Стоп!

Колодки разошлись.

— Брось!

Колодки, стянутые пружинами, сошлись снова. Тормоз заработал.

Доцент смущенно крякнул. Ему было неловко. Понятное дело, человек со станции обслуживания — практик, на эти колодки каждый день глядит, потому и заметил быстрее, а все равно неудобно. Надо бы у них поторчать несколько дней, набить глаз…

Быстренько поставили на место тормозной барабан и колесо, убрали домкрат. Владик нырнул в канаву, включил гидравлику и вывесил передок. Вытащили колодки передних дисковых тормозов, начали придирчиво сравнивать. На левом тормозе накладки были рябые, словно изъеденные оспой.

— Странно, — удивился инженер с СТО, — накладки хуже, а тормозит лучше…

У Школьника отлегло от сердца — ему диаграммы все это давно показали, теория могла взять реванш.

— Из-за выкрашивания понижена площадь контакта, поэтому плохие накладки нагревались немного сильнее. А у зависимости коэффициента трения от температуры вначале идет подъем, а потом уже спад. При однократном торможении и сравнительно небольшом нагреве тормозной момент получается больше…

Школьник дал команду собирать, сам, вытирая руки ветошкой, подошел к Белецкому:

— Все, господин полковник. Экспертиза закончена, можно писать заключение.

— А какое ж заключение?

— А я уже вам сказал: при таком состоянии рабочих тормозов эту машину в случае экстренного торможения неизбежно должно было занести и именно в левую сторону. Водитель, скорее всего, не мог отреагировать — не успел.

— Но как же он ездил и не знал, что у него такие тормоза?!

Школьник пожал плечами:

— Запросто. Передние дисковые тормоза дают около семидесяти процентов всей тормозной силы, поэтому при плавных служебных торможениях он мог и не чувствовать, что один задний тормоз не работает. А разница в силе передних тормозов при слабом торможении тоже не проявляется — нет нагрева.

— А почему задний тормоз не работал?

— Колодки сильно наклонились вперед, задний поршенек перекрыл входное отверстие колесного тормозного цилиндра.

Белецкий пожевал губами, усваивая информацию. Сформулировал следующий вопрос:

— И как это могло получиться?

— Во-первых, вероятно, ослаблены пружинные упорные кольца — это ваши эксперты из НТО установят. Во-вторых… жалко, нельзя водителя расспросить…

Белецкий невозмутимо поднял глаза:

— Почему же нельзя? Можно.

У Школьника приоткрылся рот, по спине побежали мурашки.

— Идемте к моей «Волге».

Белецкий, довольный, что может наконец что-то делать, а не стоять тупым столбом, резво устремился во двор, Школьник — за ним, профессор Немовлюк, не понимая в чем дело (он разговора не слышал), на всякий случай двинулся следом. Полковник нырнул на свое место в машине, поднял трубку радиотелефона, набрал номер. У Школьника первая оторопь прошла, он сдвинул брови, дожидаясь какого-то подвоха, — от этого жулика всего можно ждать…

— Коваль сам мало ездил, — снизошел наконец до объяснений Виктор Витальевич, — машиной больше пользовалась жена… вдова. — Он вздохнул, но в это время на звонок ответили, и полковник закричал: — Алле, Жанну Степановну можно? Это вы? А я думал, дочка…

Он подмигнул одним глазом Школьнику — понял, мол, как надо с женщинами разговаривать?

— Жанна Степановна, с вами хочет поговорить наш эксперт, доцент Борис Иосифович… — и сунул трубку Школьнику.

Тот лихорадочно думал, что надо, наверное, выразить соболезнования, но потом застеснялся и сразу перешел к делу:

— Простите, не случалось ли вам в недавнее время удариться задним правым колесом о что-нибудь?

В трубке помолчали, потом женский голос неуверенно проговорил:

— Н-ну… как-то поехали в лес по грибы, трава высокая, я наскочила на какой-то пенек…

— Ага! А это когда было, до того как делали тормоза или после?

— После. Я, помню, машину со станции забрала во вторник, а в воскресенье днем вырвались на пару часов.

— Понятно. А на какой станции делали тормоза?

— «Алеко». Это на улице Кобзаря, знаете?

— Знаю. Спасибо, вы мне очень помогли.

И отдал трубку полковнику.

— Все, я пошел писать акт.

Белецкий кивнул, ответил «Ага» и начал было набирать другой номер, потом вдруг оживился и положил трубку.

— Слушайте, Борис Йосич, я понимаю, «Алеко» — это экспортное название «Москвича-2141», а почему — не скажете?

Школьник ухмыльнулся:

— Автозавод имени Ленинского Комсомола — А-Ле-Ко. Какой-то шутник хорошо придумал: иностранцам легко произнести, — и выбрался из «Волги».

По дороге его перехватил Немовлюк:

— Борис Йосич, дело серьезное… очень серьезное, — подчеркнул он, акт надо написать вдумчиво, а здесь тебе будут мешать разговоры. Пройди ко мне в кабинет, запрись и пиши не торопясь.

Что в переводе означало: «Думай, что пишешь».

Белецкий тем временем снова поднял трубку, набрал номер, закричал:

— Алле, ОБЭП? Шахраюка, ты, что ли? Это Белецкий. Слушай, майор, выясни мне срочненько, кому принадлежит автомобильная СТО под названием «Алеко» на улице Кобзаря… Не номинально, а на самом деле… Перезвонишь, лады? Если меня на месте не будет, продиктуй секретарше…

Школьник прошел к пульту, аккуратно отрезал диаграммы, попросил Юрика и Вовку расписаться на каждой, свернул в рулончик и пошел наверх. Отпер дверь в профессорский кабинет — и первым делом заметил на столе включенный ксерокс. Ай да шеф! Может, он и не сечет в тормозных диаграммах, но уж в политике вокруг нашего дела — дока…

Доцент запер за собой дверь, присел на профессорское кожаное кресло, поерзал — непривычно, да и не тянет на это место. Пересел на свой обычный стул — за столом совещаний, спиной к окну — и вытащил ручку.

* * *

Кучумов дочитал последнюю страницу. Ничего почерк у доцента, разборчивый. Еще раз поглядел на диаграммы — черт их разберет, наверное, специалисту они что-то говорят…

— Слушай, Виктор, и что нам толку от такого заключения? Разве из этой зауми поймешь, что произошло в действительности — обыкновенный несчастный случай или умышленное убийство?

Белецкий посопел.

— Ну, Дмитрий Николаич, а разве надо, чтобы это хитромудрый доцент решал? Он человек аккуратный, что по его части — сделал и написал.

Развивать мысль он не стал — первому и так понятно, именно такого акта он и добивался.

— А на словах ты из него что-нибудь вытянул?

— Слова к делу не подошьешь, — пробормотал вечной своей скороговоркой Белецкий. — Но вообще сильно сомневается. Говорит, тонкий специалист мог такое задумать, но очень уж ненадежный способ, мина без часового механизма — сработать может, только неизвестно когда. Особенно пенек его смущает…

— Пенек?

Виктор Витальевич пересказал разговор Школьника со вдовой. Кучумов подумал, качнул головой, попросил разъяснить.

— Понимаешь, на СТО ему накладки поменяли, они какое-то время работали — риски остались, а потом, когда она на пенек наскочила, вот тогда только колодки наклонились, поршенек продвинулся сильно вперед, перекрыл дырочку, теперь сколько на педаль ни дави, жидкость в цилиндр не попадет — тормоз перестал работать. Конечно, для этого надо было, чтобы поршеньки легко ходили. Допустим, поставили ему на станции прослабленные упорные кольца но не могли же тот пенек специально подсунуть? А ждать, вдруг когда-то что-то такое случится… Это уж какая-то монте-кристовщина, месть, отложенная на неизвестное время…

Кучумов откинулся на спинку, заложил руки за голову, потянулся.

— Ну что ж… По-видимому, можно будет вскорости прикрыть дело и сообщить широкой общественности, что никто в смерти мэра не виноват. Несчастный случай…

«Вот так, господин Дубов. Утрешься. Мы бы и рады, да спецы говорят нет…»

Белецкий убрал акт экспертизы в папку, аккуратно сложил гармошкой диаграммы — они все время норовили скрутиться рулончиком. Вспомнил:

— Да, Николаич… Тормоза Ковалю делали на СТО «Алеко», улица Кобзаря, 197. Хозяин — какой-то Рудой Григорий Тимофеевич, но Шахраюка говорит, на самом деле станция принадлежит Слону.

— Ну-ка, ну-ка, ещё раз, а то я задумался.

Белецкий добросовестно повторил.

— Любопы-ытно… — протянул Кучумов.

Белецкий опустил глаза, ответил отрешенно:

— Да нет, Слон с мэром корешили, известный факт, такого друга он бы берег и лелеял… Разрешите идти, товарищ полковник?

— Идти ты, конечно, можешь, Виталич, но папочку эту мне оставь на вечерок — хочу посмотреть-почитать внимательнее, приглядеться, как умные люди бумаги пишут…

Дмитрий Николаевич смотрел вслед испарившемуся третьему заму и думал: «Оказывается, рано пока закрывать дело…»

Глава 30 По горячему следу

В шестом часу полковник Кучумов с третьей попытки вызвонил Слона по мобильнику и, изо всех сил сдерживая себя, чтобы ликование не прорвалось в голосе, предложил встретиться в кафе «Сераль», что возле ЧАДУ. Без трех шесть он подходил к перекрестку, но тут его окликнули из стоящей у бровки машины:

— Дмитрий Николаич!

Кучумов узнал знакомую «пятерку», подошел, сел внутрь. Дубов протянул руку, спросил:

— Разговор у нас долгий?

— Минут тридцать-сорок.

— Ага. Тогда, Антон, поезжайте к «Ваське Буслаю».

Столь нестандартное название носил крохотный, всего на шесть столиков, ресторанчик для очень богатых клиентов — во-первых, потому что находился на улице Псковской, во-вторых, потому что владел им господин Буслаенко Василий Хомич, прославленный в прошлом шеф-повар «Европы». Хомич оформил свое заведение под Ледовое побоище и кормил у себя в основном тех, кому не хотелось торговать мордой в ресторане отеля. Короче, малиновых пиджаков у него не бывало.

— Что это вы надумали, Борис Олегович… — недовольно пробурчал Кучумов.

— Ах, Дмитрий Николаевич, что «вы» надумали! В «Серале» нас полгорода увидит, в том числе половина вашего управления. Вам обязательно афишировать наше близкое знакомство?

— А в «Ваське»?

— А в «Ваське» «никто никогда никого не видит», так заведено.

Короче, первый раунд остался за Слоном, но полковника мелкое поражение не обескуражило — это все ерунда, психология, а козыри все равно у меня на руках, вот в этой папочке… не считая того туза, что в рукаве.

В небольшом зале было почти темно, только настольные лампы под плотными цветными абажурчиками освещали льняные скатерти, хрусталь и серебро. Слон, проходя мимо стойки, бросил коротко:

— Слегка перекусить.

Подвел гостя к угловому столику, усадил спиной к залу, пояснил:

— Мое лицо тут привычно, а ваше демонстрировать не будем…

Кучумов, устраиваясь поудобнее, покосился за спину, заметил, что соседний столик заняли два дюжих молодых парня, по фигуре совершенно одинаковых.

— Мои коллеги, — успокоил его Слон.

Бесшумный официант поставил на стол маленький графинчик спрозрачной бесцветной жидкостью, пару бутылок «боржоми», блюдо с рыбным ассорти, лаваш. Разлил из графинчика в хрустальные стопочки и исчез.

— Не обессудьте, Дмитрий Николаевич, после Чернобыля желудок стал пошаливать, пришлось отказаться от вин… Против джина, надеюсь, у вас возражений не будет?

Приподняли стопки, выпили. Кучумов к можжевеловому духу не привык, тем не менее признал напиток приемлемым. Закусил ломтиком семги с лимоном, промокнул губы салфеткой.

— Ладно, Борис Олегович. Я, собственно, хотел познакомить вас вот с этим документом…

Дубов раскрыл папочку, прочитал вполголоса:

— «Акт независимой научно-технической экспертизы…» Ну-ну… — и углубился в чтение.

Полковник тем временем плеснул себе водички, сделал бутерброд с маслом и икоркой. Не то чтобы для него деликатесы были в диковинку, но не пропадать же добру…

Слон дочитал, закрыл папку, приподнял очки, протер двумя пальцами глаза.

— И как прикажете понимать это сочинение?

— Как бесспорное доказательство непредумышленности происшедшего. Несчастный случай. Никакого криминала нет и нечего искать преступников.

«И верно, нечего искать преступников там, куда вы пальчиком указываете, господин Дубов, мы их будем искать совсем в другом месте! думал Кучумов и радовался, что в зале так темно и Слон не может видеть его лица. — Ничего, недолго тебе осталось держать меня на крючке…»

А Дубову не нужно было видеть его лицо — он смотрел на руки, нервно комкающие салфетку, и подозрение, зародившееся было у него после истории с манохинской слежкой, вновь подняло голову.

— Ну что ж, Дмитрий Николаевич, возможно, вы правы и меня ослепила… э-э… нелюбовь к нашему общему знакомому. В моих глазах — он источник всех зол, вы уж простите… Но возможно и другое — что дело задумано куда хитрее, чем представляется с первого взгляда, и ваш ученый муж, сам того не желая, подыгрывает преступнику.

Ох, как хотелось Дмитрию Николаевичу бросить прямо в лицо этому мерзавцу, что именно так все и есть и что дело задумано большим знатоком и действительно очень хитро, где там до такой тонкости Арсланову с его примитивными азиатскими интригами — но поднятые глаза не увидели дубовского лица в полумраке, лишь блеснул на очках блик отраженного света, и Кучумов сдержался. Ничего, потерпи, полковник, немного осталось.

— Я обещал держать вас в курсе — и выполняю свое обещание. Конечно, спешить с закрытием дела мы не станем и добросовестно отработаем все версии… Ну что, двинули?

— Еда, как и работа, не терпит торопливости, — изрек Дубов. — Двадцать минут никого не спасут — ни вас, ни меня. А вы попробуете здешних котлеток «де-воляй». Смею заверить, это нечто исключительное…

* * *

Весь вечер Бориса Олеговича томили мрачные подозрения. Темнит чертов полковник, что-то прячет за пазухой. Не могло его так взбудоражить заключение эксперта, ничего там толком не сказано, только запротоколировано идиотское состояние тормозов — а откуда такое состояние? Дубов отнюдь не считал себя всезнающим. Кое-что ему растолковали Антон и Алексей, но и они не могли тягаться с этим доцентом.

Однако, хоть Борис Олегович не понимал в тормозах, он понимал в людях — и ему становилось все яснее, что доцент два написал, а семь на ум пошло. Что-то он вынюхал, что-то заподозрил… возможно, даже намекнул ментам неофициально. И что же он вынюхал? Что могло так взбудоражить Кучумова? Вряд ли какое-то доказательство вины Арсланова, он бы совсем иначе себя повел. И вряд ли твердая уверенность, что криминала нет. Конечно, Кучумова и такой пустячок порадовал бы, все-таки повод повыдрючиваться перед человеком, который его за глотку держит, — но нет, слабовато. Слишком уж взвился полковник, «раздухарился», как сказал бы Алексей…

Ох, надо бы с доцентом потолковать по душам. И не такое хитрое дело дать команду, поговорят, вытрясут все…

Нет, нельзя. После такого разговора доценту придется исчезнуть — а с невинным человеком так поступать нехорошо, тем более, он ещё пригодиться может. Вон как ловко бумагу написал, из неё разнообразные выводы можно сделать. В том числе те, какие нужны Кучумову, — но и те, какие нужны мне! Нет, пусть господин Школьник погуляет пока что целенький…

А что же нужно Кучумову? Ну, с этим ясно, ему нужно с крючка слезть. И как это сделать? Просто арестовать шантажиста и посадить — опасное дело, он на суде рот раскроет… Арестовать, а мерзавцы уголовники придушат в камере? А мерзавец шантажист свой компромат где-то оставит надежным людям, в случае смерти все на свет выплывет…

А в самом деле, какой выход есть у жертвы шантажа?.. Что я сделал бы на его месте? На его месте я бы ещё подумал, стоит ли вообще что-то делать: шантажист не требует денег, а наоборот, сам приплачивает — а потребовать может покровительства и помощи, если дело неудачно обернется. Ну, это ещё то ли будет, то ли нет, а пока что приличные денежки капают, пока что полковник от меня вдвое больше имеет, чем от державы, — какого ж ему рожна надо?…

Так, это — на его месте. А на своем? Потерпел бы я шантаж? Ну извините, чтобы кто-то мог мне приказывать?! Уж я бы… А что ты бы? Если держат за глотку?..

Размышления Бориса Олеговича прервала супруга, позвала ужинать. Собственно, ужинать Дубов не стал, какой там ужин после «Васьки», так, чайку попил. На разговоры Инги Харитоновны, однако, он отвечал односложно все пытался придумать самое изящное решение задачки о шантаже.

Пока что у него получалось, что для делового человека разумнее всего вывернуть ситуацию наизнанку — найти на шантажиста такой компромат, чтобы тому выгоднее было самому помалкивать, а после достижения патового положения предложить взаимовыгодное сотрудничество… если, конечно, от данного шантажиста может быть какая-то выгода. Никакого лучшего выхода Дубов придумать не сумел и в девять вечера включил телевизор — послушать, что новенького на свете, в частности, в Федерации, да не по официозному первому каналу, а по более языкатым НТВ и РТР, благо дом стоит на горе и Половецк ловится отлично…

В 22.00 позвонил коммерческий директор Александр. Борис Олегович ожидал обычного ежевечернего доклада, но уже первые фразы заставили его вскочить со стула. Он нажал кнопку отключения микрофона и скомандовал жене:

— Срочно машину и чистую рубашку!

* * *

— Значит так, Борис Олегович, — докладывал Рудой, — пока я пытался в райотделе понять, чего им нужно, на станцию нагрянула целая бригада с обыском. Не знаю, был ли у них ордер, я не видел.

— Когда это случилось?

— Меня увезли около пяти, бригада прибыла в четверть шестого, так вахтер записал.

— И что они искали?

Григорий Тимофеевич взял со стола сделанную под копирку копию написанного от руки списка.

— Вот…

Дубов недоуменно взглянул на длинный перечень каких-то чисел.

— Запчасти по москвичевским тормозам. Все выгребли, чем завтра работать будем — не представляю. Не поставлю ж я ихнюю расписку людям на машины…

— А тебя о чем спрашивали?

— Кто делал на машине мэра тормоза, когда. Я говорю как было, Сережа Фомин делал, я эту машину никому другому не доверяю. Сидел у них, дожидался, пока его привезли, он подтвердил.

— Где он сейчас?

— Дома, я его завез по дороге.

Дубов задумался.

— Ладно, завтра с утра пусть сядет, напишет мне на бумаге дословно, что его спрашивали, что он отвечал… Хотя нет, не завтра — сейчас отправь человека, пусть дождется и записку мне утром привезет. А то, глядишь, менты среди ночи надумают его забрать… Так. Обо мне спрашивали?

— А как же! Ну я говорил все как есть: мол, да, знаю, научный консультант из фирмы «Элефант», нам эта фирма регулярно делает анализ масел и антифризов, помогла избавиться от недобросовестных поставщиков.

— Добро. Завтра с утра бери кладовщика, покупай в фирменном магазине запчасти взамен изъятых и работай. Еще вот что: ты за последние три месяца новых людей на работу принимал? Вспомни, подними бумаги, может, хоть на несколько дней кого в помощь брал. Список — Алексею. Последнее: когда домой попадешь, сразу оставь жене мой телефон.

Рудой недоуменно уставился на хозяина, и тот пояснил негромко:

— Они ведь и тебя могут сцапать среди ночи…

* * *

— База, докладывает седьмой. «Пятерка» 14–07 уехала с объекта в 23.55. С пассажиром.

— Вас понял, седьмой. Наблюдение прекратить, вернуться на базу. Конец связи.

* * *

Все-таки есть свои прелести в дневном стационаре. С утра искололи, отпроцедурили, дали полчасика отлежаться — и вали домой, Колесников, вкушай целебный отдых на родной койке. А там уж если и нарушат вдруг покой страдальца, то не ради инъекций и замера температуры…

Ася, упершись плечиком мне в подмышку и уложив голову на мою согнутую руку, уже посапывала, я растекался мыслию по древу — отоспался за время лечения, сейчас долго не засыпаю, и виделось мне, что сидим мы с Андрюшей в «девятке», на берегу, раскрыли дверцы и прямо оттуда забросили удочки. У Андрюши клюет раз за разом, а у меня две стрекозки, синяя и зеленая, устроились на поплавке и тешатся любовью, и я даже не могу перебросить снасть в другое место, нельзя мешать, им ведь тоже надо, а на той стороне речки, невидная за деревьями, грохочет по рельсам электричка с прерывистым высоким воем, повоет — передохнет, потом снова, елки-палки, она что, бесконечная? Давно должна уже проехать, а она снова в-ву-у-у… в-ву-у-у… дзы-ы-ынь…

Ася завозилась под мышкой, буркнула сквозь сон:

— Лежи, это опять Свету…

— Какую Свету?

— Которой здесь нету… Лежи…

Черт, это же телефон!

Я выбрался из-под одеяла и побрел на кухню к телефону. Все-таки холодно в одних трусах, когда топить начнут?..

— Слушаю…

— Вадим Андреич? Простите, что беспокою так поздно…

Я глянул на часы — десять минут первого. Действительно поздновато. Только кто ж это? Ой, Слон! Проморгался, протер глаза.

— Да-да, я вас слушаю.

— Возьмите ручку, запишите.

Я придвинул блокнот.

— Готов.

— Сегодня в автодорожном университете доцент Школьник Борис Иосифович провел экспертизу тормозов разбитого «Москвича», который нас с вами интересует. Заключение я видел, ничего конкретного, можно истолковать как несчастный случай. Тем не менее сегодня же вечером милиция допрашивала работников станции, где обслуживали машину, и изъяла все запчасти по москвичевским тормозам. Предполагаю, эксперт обнаружил что-то, в акт не записал, но милиции сказал, и теперь она ищет доказательства умышленной порчи тормозов при обслуживании — на моей станции!.. Вы меня слушаете?

— Слушаю, слушаю внимательно.

— Отзывайтесь как-нибудь, а то мне все время кажется, что вы снова заснули.

— Хорошо.

— Задание: срочно найти выход на Школьника…

— Да.

— …и суметь узнать у него, что именно не попало в акт.

— Да.

— Я точно знаю, что против… э-э… погибшего не злоумышлял и никаких особых указаний на станцию не давал.

— Да.

— Следовательно, возможны два варианта. Либо экспертиза ничего не обнаружила, кроме факта, что тормоза обслуживали на моей станции, — но почему тогда они нагрянули только после экспертизы, что, раньше не могли узнать?

— Действительно.

— Либо эксперт и в самом деле выявил какую-то… э-э… диверсию, значит, что-то сделано тайком от меня и других, и надо бы знать, что именно, может, это выведет нас на виновника…

— Понимаю.

— Естественно, с экспертом надо говорить по-хорошему, без угроз и воздействий.

— Естественно. — Я замолчал, но про себя психанул — за кого он меня держит, за гестапо?

— Приоритет этого задания — высший. Постоянно информируйте.

— Понял.

— Еще раз простите за поздний звонок.

В трубке раздались гудки. Я аккуратно положил её, взял из пачки на столе сигарету и закурил.

— Слон? — спросила Ася. Она стояла в дверях, закутавшись в халат.

— Он самый… Садись, доложу.

Она принесла домашнюю куртку, набросила мне на плечи и села слушать.

* * *

«Я точно знаю, что против Коваля не злоумышлял, — повторил про себя Дубов. — Вот это — самое главное». И уже вслух позвал:

— Алексей!

— Да, Борис Олегович, — отозвался бригадир с переднего сиденья, не поворачивая головы — как всегда, он следил за дорогой впереди и правым тротуаром. Левую сторону держал под наблюдением водитель.

— Вы слышали все, что я говорил Колесникову?

— Да, Борис Олегович.

— Я не исключаю, что Арсланов внедрил кого-то к Рудому на станцию. Проверьте самым тщательным образом, но аккуратно и без эксцессов. Завтра же.

— Да, Борис Олегович.

Дубов прикрыл глаза. Ох, Арсланов… Чем же тебе помешал мэр? И почему именно сейчас? И что это за три тысячи, попавшие к Жанне неизвестно от кого? Все это неслучайно, все завязано в какой-то хитрый узел… Он подумал ещё несколько минут, раскрыл глаза, приказал:

— Алексей, наберите ещё раз тот же номер, если вас не затруднит…

Бригадир нажал на мобильнике кнопку, вызывая из памяти последний номер, дождался гудка, передал трубку хозяину.

— Простите, это снова я. Мне мысли не дают покоя, а я — вам… Думаю, следует конкретизировать ещё один аспект поиска по основному заданию. Ищите связь между погибшим и… э-э… главным объектом…

— Главным объектом? — с недоумением переспросили в трубке.

— Ну, нашим темноволосым другом…

— Вы полагаете?..

— Полагаю, что нет. Но, как говорил мне один знакомый… специалист… нужно отработать каждую версию.

* * *

Алан Александрович вернулся домой поздно, слегка навеселе, тем не менее, как обычно, перед сном решил просмотреть почту, отобранную для него секретарем. Среди обычных писем, деловых и личных, обнаружился конверт без обратного адреса, отправленный, судя по штампу, из Чураева. Письмо, написанное печатными буквами по шрифтовому трафарету, было коротким — всего две строчки:

«РЫЖАЯ ХОЗЯЙКА ФИРМЫ АСДИК

КОПАЕТ ТЕБЯ ПО ЗАКАЗУ СЛОНА».

Алан Александрович усмехнулся и отбросил письмо на тумбочку. Кто-кто, а он знал точно, что все как раз наоборот: фирма АСДИК по заказу Петра Петровича копает самого Слона.

Глава 31 Меркурий и «Меценат»

Вот уже и четырнадцатое. Быстро время бежит. Дима завтра выписывается. Подлатали его, теперь почти как новенький — нога не болит, настроение бодрое, на чужие запахи — дезодоранты всякие и прочие духи — реагирует нормально.

И праздники так славно прошли… Славно? А как злилась на него после встречи с юристами, уже забыла? Ладно, дело прошлое. Наверное, то я на погоду так завелась. Папка говорит, первая примета надвигающейся перемены погоды — неадекватные психические реакции… Хотя вообще-то он свинтус, конечно. Не папка — Димка. А может, и не свинтус, просто он у меня не из говорунов. Сказал: «Молодец, отлично все сделала» — чего тебе еще? Поэму? Мадригал? Привыкай ценить не слова, а дела… Ну, положим, сейчас я для него больше делаю, чем он для меня. Даже колола сама. Вспомнить страшно, как руки тряслись. Но ничего, Колесников потом даже «спасибо» говорил… правда, добавлял «за причиненное удовольствие», ехидина…

В общем, завтра вечером уже вернется господин на постоянное место жительства. И теперь тебе, красавица, она же умница, самое время решать, куда денешься ты. Останешься здесь или отправишься домой…

Остаться здесь? В качестве кого?

Нет, я, конечно же, сплетен или разговоров никаких не боюсь. Какие сплетни, о чем вы? С Димкой все мои друзья успели познакомились, родители тоже. Он уже и с Алькой, и с папкой по каким-то своим мужским, мне не ведомым делам перезванивается…

Но остаться здесь я могу только в одном случае: если на многочисленные Димины предложения отвечу «да». Когда это «да» официально закрепится — не столь важно… Хотя, неплохо зная своего мужчину, могу утверждать, что долго он тянуть не станет. А я? Готова я больше не тянуть? Готова ли довериться? Прошел ли у меня тот проклятый иммунитет, который ни на одного мужчину не давал взглянуть нормальными глазами?

А если я уеду к себе?.. Нет, ничего ужасного не произойдет. Все вернется к прежнему состоянию. Для меня. А для Димы? Он говорит, что будет и дальше ждать. Но будет ли? Будет, дура, не поняла еще, что ли?.. Ну да, говорит, что будет, но ведь обидится…

Не так давно простодушная Надежда объяснила мне, что такое «хочется выйти замуж». Это когда четко знаешь, что будешь мужу стирать рубашки, и одна эта мысль тебя радует…

Может, и так. Хотя подход немного нестандартный.

А если так?.. Рубашки я стираю? Стираю. И носки с трусами тоже. Отвращения у меня это не вызывает? Ни малейшего. Получается, по этому критерию я уже давно замужем.

А по другим? Ты ему доверяешь? Больше, чем себе. Ты его ценишь, дорожишь им, боишься обидеть? Без сомнения. Для тебя любые его слова истина в последней инстанции? Ну, может, не любые, но все равно он почти всегда прав, даже странно, что такие умные на свете бывают. И что мне такой достался…

Так чего же тебе, милая, надо?!

И вдруг стукнуло в голову, что нужно мне только одно — романтическое объяснение и настоящее, по всей форме предложение руки и сердца. Желательно на коленях и при цветах. Вот тогда я мигом соглашусь.

Потому что Димыч, при всех своих многочисленных достоинствах, чуточку суховат. Немножко слишком. Неужели так трудно ему сказать то же самое, но «красиво?..» Дура, да? Ну и пусть, я все-таки ещё и женщина, а не только боевая единица…

Но пока что я должна на уровне завершить Димино лечение. Вэ-А желает завтра вручить бутылочку шампанского Катюше, внутривенной сестричке. По случаю последнего укола. Остальным — шоколадки, а Кате — бутылку. Говорит, очень классно она работает… Ему виднее. Вот только решает господин, а бутылочку обеспечить должна я. Такое разделение труда в нашей ячейке общества. Подозреваю, не только в нашей, подозреваю, так оно вечно и будет, не только с этой бутылкой.

Хотя бутылка — совсем не проблема. Рядом, на базаре — фирменный киоск завода шампанских вин. И там этих самых вин… На выбор. И по вполне приемлемым ценам.

Как все же меняется жизнь! Вспомнить только, что творилось лет восемь назад: какое к черту шампанское, куска мыла не достанешь. А сейчас — были бы деньги… Ладно, по-хорошему ли, по-плохому, а деньги сейчас есть, можно и о другом подумать.

Кстати, о другом! Который час? Ага, Надежда уже на службе. Я одной рукой нащелкала номер, пока другой варила кофе. Надька ответила раньше, чем кофе.

— Приветик!

— И тебя тем же самым по тому же месту.

Моя подружка с утра бывает колючая, как репейник. Поэтому сейчас надо покороче и только главное.

— Слышишь, Наденька, мне бы найти одного человечка… Вернее, выход на него. А ещё лучше, чтобы представили…

— Говори, как фамилия и где работает.

Я продиктовала фамилию, имя, отчество, должность, кафедру. Надежда там у себя задумчиво фыркнула пару раз в трубку и деловито сказала:

— Позвони-ка ты мне, Лиса, сегодня, часика в четыре. Думаю, успею. Есть тут у меня кое-кто…

Ну как можно не преклоняться перед такими талантами! И темпами, кстати. Я попрощалась и вернулась к своему напитку, который сегодня убежал почти совсем чуть-чуть…

Так. О другом подумали. Но пока я спускалась по лестнице, мысли сами вернулись к размышлениям о самом сейчас для меня другом: обо мне и Диме. Ведь наиглавнейший вопрос я себе так и не задала: а люблю ли я его? Так, как говорят в американском кино — «в горе и радости, в нищете и богатстве»? Так люблю или нет?

Не знаю. Себе надо говорить честно — не знаю. Жить мне с ним хорошо. И ни на кого я его менять не хочу. А вот люблю ли — не знаю… Время, конечно, покажет, но, похоже, решать надо побыстрее…

Все, на базаре о таких возвышенных вещах лучше не думать. Вмиг можно глупостей натворить, а то и без кошелька остаться…

Возле загородки с эмблемой шампанки (стилизованная под бокал буква «Ч» с пузыречками внутри) никого не было. Середина ноября на дворе. Кому сейчас нужно шампанское, особенно когда в домах ещё не топят? Только нерегулярным покупателям, вроде меня, к случаю.

Я расплатилась, взяла свою бутылку полусладкого в золотистой фольге, погрузила в сумку. Пошла к выходу — и нос к носу столкнулась с Тамарой. Мы с ней в ГИПРОпроме на соседних комбайнах пахали. Со времени своего увольнения я её и не видела. А теперь смотрю — стоит знакомое лицо, запотевшие очки протирает. Конечно, в рынке не то чтобы теплее, но влажнее.

— Привет, Томочка!

— Ой Господи, Аська! Ты что здесь делаешь?

— Да вот — огненной водой запаслась…

— А ты где-то тут рядом живешь?

— Нет, работаю.

— Работаешь? Ой, а где? И кем?

Ну, мне не привыкать. И на бедную Томкину голову вылилось несколько развеселых историй из жизни свахи на жаловании. А что делать? Это же почти невинная ложь, а девушку развеселю. Хвастаться же, какая я теперь Мата Хари, ни к чему. Понадобится — тогда другое дело… Вот дожила, старой приятельнице не могу сказать правду!

Посмеялись. Томка в ответ порадовала меня перлами из сочинений своего сыночка.

Болтаем, в общем.

— Слушай, Том, как там наш ГИПРО? Похоронили?

— Ой, нет! Конечно, людей четверть осталась, но работаем! Правда, теперь больше на заказах по городу и области, старых объектов почти не осталось. Денег немного, но платят…

— Что ты говоришь — даже платят! И ты вытерпела, высидела и все так же инженер второй категории?

— Бери выше, первую присвоили! Я теперь большие люди. Вот видишь зарплату трачу.

Судя по Томиным сумкам, зарплата была солидная. Или она её решила всю угробить за один раз.

— За два месяца? — спросила я.

— Нет, за один, но две — свою и Гришину. Представляешь, такой виноград купила! На, попробуй.

И она сунула мне в рот несколько ягод. Действительно, отличный. Крупный, сладкий.

— Во-он тетка стоит, видишь, в углу? — она показала на открытую дверь. — Нет, тебе отсюда не видно… В общем, снаружи, под крайним навесом. Представляешь, всего по полтора. А вокруг-то минимум по два пятьдесят. Я на радостях три килограмма уцапила. И, представляешь, она просила меня никому не говорить, что так дешево продает! А то черные держат цены, у тетки могут быть неприятности.

— Какие черные?

— Ой Аська, да ты посмотри, кто на базаре стоит!

Я посмотрела — и поняла, что Тамара имела в виду не африканцев.

— Так, говоришь, цены держат?

— Ой, ну да! Вот, значит, купила я виноград, на два шага отошла. А эти черные на кого-то уже накинулись, бьют. Не тетку, парня какого-то. Видно, тоже пытался продать дешевле. Там до сих пор дерутся…

Я прислушалась, но особенного ничего не услышала… Хотяжелания посмотреть что-то не возникало.

— Слушай, Том, что же вы делаете в конторе? Вроде здесь, в городе, никто промбазы не строит. И железку к ним не проводят…

— Ошибаешься. Вот тебе последний пример: проект недавно сдали — даже премию получили за досрочность. И зарплату. Теперь с нами уже по март рассчитались.

Вот это да! И за март! На дворе, правда, ноябрь…

— И что же вы такое делали?

— Фирма одна заказала нам полный проект — от генплана до нестандартного оборудования. Все на работу вышли — за два месяца сделали. Возле выхода из метро на Новоалексеевке… Ну, там, где спуск к Кленовой роще…

Я кивнула, представив, о каком месте она толкует.

— Вот эта фирма там разворачивает комплекс: авторынок, рядом гаражи… Обычный рынок, базар то есть, комплекс отдыха — ресторан, пара кафе… Ларьки. Чуть пониже, ближе к роще, сауна, корты для элиты. В общем, комплекс. Каждый отрезок решен в своей манере — готика, Возрождение, под Древний Египет — пирамиды, под Древнюю Грецию… Своровали идею из американского фильма!

— Ошалеть! Что, из камня?

— Нет, легкие конструкции. Много пластика… Хитрая асфальтовая плитка, цветная…

— Слушай, да это же не заказчик, а просто Рокфеллер какой-то! Это же какие деньги в строительство вгрохать надо! Сметная стоимость, небось, выше неба?

— Ой, правда, большая. Зато этот Рокфеллер на изысканиях сэкономил. Купил у «Метростроя» геологию, нам только привязки игенпланы остались.

— Виктор Игоревич, небось, нестандартное сам проектировал?

— А кто ж еще? Не Овидиус же, в самом деле!

— Что, этот старый хрыч ещё жив?

— Жив?! Он работает!

— Нормоконтроль ведет?

— А что ж еще!

Мы обе улыбнулись. Во времена оны, когда нестандартизированное оборудование кормило нас согласно штатному расписанию, Овидиус (дал же Бог фамилию!) уже был на пенсии. Но регулярно раз в год на два месяца выходил поработать. Кровушку из нас попить…

Все знают, что такое инженерный труд в проектной конторе. Хотя бы иллюстративно. Чертежи карандашом на ватмане или кальке… Мы вот на кальке работали. А этот поганец проверял наши чертежи на соответствие ГОСТам. И если находил ошибки, то обводил их красным фломастером! А потом через весь лист тянул линию в противоположную сторону и вопросительный знак ставил. Так, чтобы исправить уже нельзя было, а только перечертить. Полностью. От первой до последней линии. Воспитывал, Дуремар проклятый! Дуремар — по внешнему виду (тощий и с крохотной головой) и по внутреннему пиявочному содержанию…

— И по-прежнему зверствует?

— Фигушки! Ему Игоревич пообещал, что если хоть один лист испортит, то будет сам перечерчивать. Сдался — старенький стал, нет прежней силы духа. Только ноет, что теперь ГОСТы никому не нужны…

— Бедняга. Страдалец.

— Слышишь, Аська, так ты и вправду в брачной конторе работаешь?

— Ну да…

— И номер телефона домашнего тот же?

— А что?

— Да надо бы Зоське мужика найти.

— Ну пусть мне на работу позвонит. Найдем какого-нибудь завалященького.

Я продиктовала номер телефона. Естественно, контактный.

— Тома, а что ж это за фирма такая богатая? Которая вас так щедро наняла? Как называется?

— Этот… как его… Который всех содержит…

— Любовник? Спонсор?

— Нет… Не любовник и не спонсор… Вспомнила — «Меценат»!

— О-о, фирма знаменитая…

— Не знаю, знаменитая или нет, но богатая.

На том и расстались. Томка ушла радовать семейство полными сумками. Я через другой выход — к себе в контору. По дороге заметила, что к дерущимся уже почти все взрослое мужское население рынка присоединилось. И ещё увидела, как к этой свалке свернули с улицы Тельмана две милицейские машины.

Значит, фирма «Меценат» собирается строить новый суперкомплекс — рынок и зона отдыха. Интересное кино! Ведь «Меценат» — это Арсланов, весь город знает… кроме Томки. Выходит, расширяет деятельность. Вовлекает в свой бизнес новые городские районы… Еще бы, Кленовая роща — отличное место для нового рынка. Вся Новоалексеевка там два раза в день проезжает. На Каганове возле станции метро «Звездная» такой базар расцвел, куда там Вознесенскому. И тут будет не хуже. А цены на рынках держат арслановские люди…

Оч-чень интересная цепочка! Пожалуй, поинтересней, чем мысли о моем гражданском состоянии. Главное, сейчас нужнее.

Названье-то какое выбрал — «Меценат». Следующая фирма, наверное, будет «Благодетель». А там, глядишь, и вообще «Спаситель» — чего мелочиться!

Глава 32 Арсланов невиновен!

С утра пораньше, не добравшись даже до законного койко-места, я отловил доктора Гущина и начал клянчить у него выход на вышеупомянутого школьного друга Леньку Айсберга, несправедливо сокращенного из автодорожного института. Сочинил жалостную историю про своего приятеля, у которого пацан третий семестр не может сдать зачет какому-то доценту Школьнику. Может, этот Ленька с этим доцентом знаком, может, замолвит словечко, посодействует и все такое прочее.

Гущин хмыкнул и сказал, что если этот Школьник другу Леньке друг, то с такой просьбой лучше не соваться: не те люди, идеалисты, считают, что раз они чему-то учат, то эти олухи должны учиться, а не добывать зачет по блату. Если же этот доцент Леньке не друг, значит, он шкура, взяточник или просто непорядочный человек, и Ленька не станет даже телефон об него марать.

Я поскреб в затылке, но все же набрался наглости и начал хныкать, что я-то не шкура, что человек я в целом порядочный, и единственное, о чем прошу — отрекомендовать меня в этом смысле господину Айсбергу и попросить уделить пять минут. А дальше, мол, мое дело.

Гущин по своему обычаю посопел в рыжие усы, буркнул, что нечего его укачивать, как слона, в конце концов, он нам всем врач, а не нянька, потом вздохнул и сказал, что после обхода попробует позвонить и если что, то поканючит в психотерапевтических целях.

Золотые они все-таки мужики, эти самые «не те люди, идеалисты».

* * *

Я прилетела в Димкино отделение со всей скоростью, какую позволили развить разлюбезные каблуки. И сумка, кстати, тоже. Все это шампанское, шоколадки и прочие презенты оказались в совокупности достаточно тяжелы. А доставить-то все равно надо. И именно сегодня с утра — под последние процедуры. В общем, доволокла.

Да плюс ещё новость с «Меценатом». Внутренний голос твердил, что любые сведения, имеющие отношение к Арсланову, надо передавать Колесникову со всей возможной скоростью. Пусть уж господин Мегрэ сам решает, важные они или не очень. Мое дело — вызнать и доложить.

Поднялась в отделение, подошла к обычно закрытой двери палаты… Только сегодня все было не как обычно. И дверь настежь, и в палате, обычно тихой и уютной, народу тьма, как в метро. Белых халатов — штук двадцать. Это господа студенты. Да преподаватель, да завотделением, да завкафедрой… И, по-моему, кто-то из соседей — то ли хирурги, то ли терапевты. Все на одного моего бедного Димку. Берут интервью с пристрастием — и что чувствует, и где болит, и как болит, и чем лечили…

Минут десять расспрашивали — я уже по коридору бегать устала. Ну, думаю, сейчас выйдут. Как же! Вместо того, чтобы дать человеку спокойно доболеть последний день, начинают выслушивать, общупывать и ногу смотреть… Ага, поэтому тут, значит, хирурги. А господа студенты пользоваться фонендоскопом умеют плохо, чтобы не сказать не умеют совсем.

Примерно через полчаса я уже и сумку на стульчик поставила, и сама на соседний присела — дело затягивалось. Дима давал показания голосом, уставшим от страданий: его отлично было слышно — низкий бархатный рокот… И перепуганные тенорочки студентов. Они хоть и взрослые мужчины, но акселерация их уже не затронула — как на подбор, мелкие, щуплые какие-то… Не то что мои однокурсники.

Я вспомнила свой курс: один к одному, как ретрансляционные вышки. Тоже тощие, но длинные. И голоса, как у Димы. Или как у Сережи.

Ну люблю я крупные предметы — бизона, например. Трехстворчатый шкаф… Или вот мужчин нормального роста, которым до плеча дотянуться можно с трудом и то, если на каблуках. Это у меня издержки социалистического воспитания. Ничего не могу с собой поделать.

И этих, мелких, не принимаю всерьез ни за мужиков, ни, тем более, за лекарей. Несолидно как-то они выглядят, не тянут на последнюю надежду страждущих.

А Дима так добросовестно им все, неторопливо. За десять лет он в своей болезни, наверное, профессором сделался. Вот теперь, выходит, молодежь учит. Опыт свой передает.

Опять я закипаю. Да что же это такое — дня без психоза не проходит. Вот жизнь настала…

Дальше я додумать не успела — студиозы начали палату покидать. Выходили медленно, лица похоронные, задумчивые.

— Да, повезло мужику! — сказал один. — Выжил…

— Непонятно, сколько ему осталось…

— Не дай Бог такие боли… И терпит ведь…

Да, господа студенты, терпит. Сильный у меня мужчина. Не причитает, не рыдает, головой о стены и прочие предметы не бьется. И сколько ему осталось, лучше вас знает. Потому и живет на полную катушку, не репетирует, силы на завтра не оставляет. Поучитесь у такого, сопляки…

Э, матушка, а вот слезы спрячь… Не нужны они никому. Чего завелась? Ну глупенькие, молодые, безграмотные. Ну болтанули лишнего… Может, им ещё меньше осталось. Особенно если я того, с челкой, задушу прямо сейчас своими собственными руками.

Вытерла глаза и нос. А господа студенты, на свое счастье, ушли. От греха подальше. И от меня.

Зашла я в палату, из сумок дары выгружаю. Стараюсь к Диме лицом не поворачиваться, чтоб не увидел, что я плакала. Но у него же глаз! Главный сыщик, господин Ш. Холмс, рядом с ним — мальчишка…

— Асик, эй, ты что, плачешь?

Я кивнула, чтобы не разреветься в голос.

— И чего вдруг?

Я и рассказала, что студенты под дверью его палаты говорили. Димыч ухмыльнулся, похлопал меня по плечу.

— И правильно говорят. Никто не знает, сколько ему на роду написано. А я и так живу на уворованное у судьбы время, год мне остался или век каждому дню радуюсь. А для этих детишек что мои тридцать семь, что девяносто — разницы нет. Не понимают, как быстро сами такими же сделаются… Не расстраивайся по пустякам — это они языком треплют по тупости, по глупости, по молодости лет. Нашла из-за чего сопли распускать! Не реви, Асенька, не надо. И что только бабы головой своей глупой не насочиняют!.. Нормальному мужику такого ввек не придумать.

Во гад, знает, как я на такие слова реагирую!

— Знаешь, Колесников, я тебе тут сплетню на хвосте принесла, интересную. Но что рассказывать, она ведь от глупых баб исходит…

— Н-ну… они, конечное дело, глупые, но мы их ценим не только за это.

В этом весь Димка: даже трижды больной, будет цитировать старые анекдоты.

Глаза мои вмиг высохли и настроение стало на порядок лучше. И правда, что эти недоумки в моем мужике понимают!

— Ну, Ась, ну, Рыженькая, ну я больше не буду…

Подлизывается, рожа. А голос умильный, хитрый…

— Че-сло, не буду больше о бабах гадости говорить… сегодня. Расскажи сплетенку, а? Ну пожалуйста, ну пожалей убогенького…

— Да ладно уж, слушай, убогенький…

И я рассказала о встрече с Томкой и о проекте, который моя бывшая контора выполнила для «Мецената».

Вэ-А не хуже меня знает, чья это фирма. На несколько минут в палате наступила пауза. Дима жевал яблоко и пялился в стену. Размышлял.

— Арсланов собирается новый рынок строить! Трех ему, значит, мало…

— Выходит, мало, — согласилась я.

— А без городских властей получить решение о землеотводе как-то затруднительно. Насколько я знаю.

Это все знают.

А он продолжал размышлять вслух:

— Раз затруднительно, значит, получил официально. И без самого мэра наверняка не обошлось — такой уровень… Точно, мимо Коваля никак решение не могло пройти…

Я добросовестно кивала — пусть видит, что аудитория реагирует.

— Так что же получается? Принял Коваль решение в пользу Арсланова — и хватит, больше не нужен? Мэр сделал свое дело — мэр может уходить?..

— Глупо! — сказала я.

— Глупо, конечно, — полностью согласился Вэ-А. — Теперь-то зачем его убирать, когда решение есть… А если ещё одно решение понадобится? Или два?

Подумал минуточку. Опять заговорил:

— И потом — это же какие бабки, какие суммы! И для Арсланова, и для города через налоги, сколько ни уворуют, а все что-то в казну приплывет… Какой же резон его теперь убирать? Не дай Бог, кто-то вмешается, захочет поломать дело — как его без мэра отстоишь? Не-ет, после такого решения Арсланов должен был мэра беречь как зеницу ока. Мэр ему нужен был живой, здоровый и во всей полноте власти. Короче, Арсланов невиновен. Древний, ещё римский, принцип гласит: «Ищи, кому выгодно». А ему убивать мэра было «невыгодно.»

Конечно, невыгодно, конечно, невиновен. Это только Слону могло пригрезиться от ненависти. Параноик!

А если не Арсланов, кто же тогда мэра убил? Уж не сам ли Слон? А потом начал на другого валить!..

Да нет, непохоже — уж очень сильно он тогда нервничал. Заказчик убийства по-другому себя вел бы, уж я бы заметила, что притворяется. Слон тогда по-настоящему был расстроен. Хотя и не убит горем, хотя и спешил воспользоваться поводом и прихлопнуть конкурента…

Но теперь выходит, его слова, что мэр мешал Арсланову — это только слова самого Слона, только его мнение, даже не мнение, а утверждение, кто его знает, какое у него на самом деле мнение. А по сути у Арсланова мотива нет, даже наоборот, глупо и невыгодно убирать человека, если он нужные бумаги подписывает. И вообще сотрудничает…

— Слушай, Анна Георгиевна, надо ехать к Слону. Рассказать то, что ты узнала сегодня. И активность проявить, и на реакцию посмотреть…

— А может, не торопиться? Может, сначала прикинуть, нельзя ли нам на этом пару взяток отобрать? Или ты опасаешься играть с ним втемную?

— Рано или поздно, думаю, придется, но пока не тот случай. Пока нам с тобой картина непонятна, надо играть чисто, чтобы не запутаться. Другое дело, когда будем знать расклад…

Дима откинул одеяло, встал, заходил по палате.

— Не нравится, не нравится мне это все… Если Арсланов ни при чем, то Слон со своими обвинениями сел в лужу — ну, его трудности, ему и бороться. Но тогда остается вопрос, кто же убил мэра.

— Никто не убивал, несчастный случай, показала же экспертиза.

— Что показала экспертиза, мы ещё не знаем, вряд ли милиция накинулась бы на станцию обслуживания без повода. Если же Арсланов все-таки приложил руку, а сам организовал хорошее прикрытие, значит, мы пока ещё не все выяснили, надо копать, и тут нам очень пригодятся возможности Дубова. А чтобы он их задействовал, надо доложиться. Так, мол, и так, вот вам, любезный Борис Олегович, любопытный фактик… Да, надо докладывать.

— А если это сам Слон мэра?..

— Зачем? Ему-то зачем такого друга-приятеля на тот свет отправлять? Хотя, наверное, есть вещи, о которых мы не знаем. Например, никакой он не друг, а просто хитрый Слон создал легенду и пользуется. А может, был друг, но Дубов перед ним на чем-то прокололся, и бывший друг стал опасным врагом… Вот доложимся и посмотрим, что нам в ответ Слон споет. Он же все-таки не великий актер, не Плятт и не Смоктуновский — увидим, если врет. А с нами все ясно: работаем по его заказу, информировать обязаны — вот и информируем. Позвонишь, договоришься, ладно?

Я угрюмо кивнула. Куда же деваться, если надо.

А Дима все так же ходит по палате, видно, не додумал чего-то. Или не договорил.

— И еще, Алиса. Я тут вроде нащупал выход на того ученого, который экспертизу делал. И не только по слоновьему наущению — нам самим нужна подлинная информация. Ведь не только господа мильтоны, но и Слон мог выводы подредактировать, когда нам рассказывал. Короче, нужно добывать сведения у первоисточника, во избежание испорченного телефона. Поэтому к Слону мы поедем сегодня, а завтра я все-таки попробую встретиться с учеными.

На том и порешили. Я собралась уходить. Дима поцеловал меня в щеку и сказал:

— Знаешь, Рыжая, с тобой приятно работать. Очень вовремя ты встречаешь знакомых и очень быстро по делу соображаешь.

Опять подначивает? Нет, я уже его тощее величество выучила. Это он стесняется напрямую похвалить, вот и грубит… Поэтому я не стала реагировать на его слова, как на провокацию. Просто чмокнула в ответ и уже от двери заметила:

— И не по делу я тоже неплохо соображаю. Все, Димыч, лечись, дары в тумбочке. Прибегу в шесть. До того договорюсь с дядей Слоном… Пока!

И настроение стало поприличнее. И неправы мальчишки эти. А прав Димыч, как всегда стопроцентно и занудно прав: много ли, мало ли у нас времени, а сколько ни есть — наше. И надо пользоваться им на всю катушку.

Глава 33 Эх, Валера, перестарался…

Госавтоинспекцию лихорадило. С первой рабочей минуты первого дня после похорон мэра инспекторы прочесывали автопредприятия города, пытаясь найти какой-нибудь подозрительный КрАЗ, допрашивали водителей. В техотделе у Сачкова дым стоял коромыслом — шло непрерывное совещание. В сотый раз изучали схему происшествия, а со второй половины дня тринадцатого — и копию научной экспертизы, материли ученых: за что им только такие деньги платят, не считая, сколько они имеют на лапу со своих студентов, а пользы от них как с козла молока.

Так толком не разобрались, и уже под вечер Сачков позвонил капитану Бабешко, попросил подъехать и растолковать ещё раз, что там такое понаписывали в автодорожном. Бабешко по собственной инициативе прихватил Винницкого из НТО — тоже выпускник ЧАДУ, по той же кафедре защищал диплом, да ещё успел два года экспертом поработать. Приехали, разложили перед собой несчастный акт и диаграммы, разобрали по косточкам, объединенными усилиями поняли, что к чему, только пришлось все время затыкать глотку сачковскому заму Пархоменко — склочный оказался мужик и, по неграмотности, подозрительный.

Совещание несколько расширило эрудицию руководства технического отдела ГАИ, но других ощутимых результатов не принесло.

Сачков откинулся на спинку стула, закурил очередную сигарету и философски заметил:

— Что-то в те дни серым «Москвичам» не везло…

— Именно серым? — удивился Павлик Бабешко.

Толя Винницкий начал было рассказывать о проведенных голландцами исследованиях — как влияет цвет автомобиля на вероятность ДТП, но Бабешко, лучше знавший Сачкова, почуял, что у того наготове какая-то занятная байка, и проявил активный интерес.

Майор Сачков себя ждать не заставил и рассказал о странном происшествии, имевшем место 29 октября, когда какой-то неизвестный КамАЗ с нагло и демонстративно нацепленными фальшивыми номерами «ЧР», какие сорок лет назад выдавали частникам, среди ночи разбил на Т-образном перекрестке светло-серый «Москвич-2140» («Как у мэра!» — вставил тут капитан Пархоменко, словно остальные сами до такого не додумались бы), причем «Москвич», похоже, был пустой, во всяком случае, не имел левой дверцы, зато имел наглухо замкнутую рулевую трапецию. Расследовал это дело салага-лейтенант, вышло у него, что разбитая машина вообще нигде не числится, словно из воздуха сама собой возникла, хозяин не объявился, среди угнанных автомобиль не значится, но салага Родионов бегает по инстанциям и доказывает, что это очень загадочное ДТП, явная инсценировка, и надо искать, кому и зачем она понадобилась.

— Инсценировка? — удивился Бабешко. — Если б там внутри, в этом «Москвиче», лежал труп со следами удушения, я такую инсценировку могу понять. А так чего инсценировать?

— И что, машина в самом деле такая же, как у покойного мэра? поинтересовался Толик Винницкий.

— Не знаю, я её не видел, — ответил Сачков. — Модель та же и цвет вроде такой…

— А я видел! — с торжеством заявил Пархоменко. — Мне интересно было поглядеть, как там закрепили колеса, съездил… Точь-в-точь такая, я ж вам говорю!

И вот тут Толик Винницкий произнес слова, которые потом ещё долго обжевывало все УВД, приходя к единогласному заключению, что Толик — голова и далеко пойдет:

— Так, может быть, это не инсценировка, а репетиция?

* * *

Номер «чр 62–00» в отделе регистрации обнаружился. Номер старый, выдан аж в 1952 году на черный «БМВ» ещё довоенного выпуска, адрес есть, где-то на Черногузовке, но последний раз автомобиль проходил техосмотр лет двадцать назад, так что с тех пор хозяин мог сто раз переехать на другое место жительства, если вообще не помер, а наследники поленились перерегистрировать старую развалину, ржавеет где-нибудь во дворе, а то курятником служит, или же просто спихнули её в овраг за городом. Тем не менее для порядка дали ориентировку по районам.

И вот — бывают же чудеса на свете! — совсем с другого конца города, с Дальнего Каганова, доложили, причем не автоинспектор, а участковый: есть такой «БМВ», стоит обычно на Ростовской улице, 184, возле крайнего подъезда, живой ещё — раз в месяц хозяин его выгуливает, все пацаны сбегаются поглядеть. На зиму, правда, он его в какой-то сарайчик прячет, где-то у знакомых, но в этом году осень затяжная, восемь минут назад ещё стоял возле подъезда…

Сообщение принял дежурный по ГАИ, хотел было подослать ближайшего инспектора на мотоцикле или патрульную машину, но старшина, постоянный ночной помдежурного, напомнил: капитан Пархоменко велел доложить ему лично в любое время дня и ночи, а до того никаких действий не предпринимать. Дежурный пожал плечами, нашел номер и перезвонил Пархоменке: хочет капитан отличиться — на здоровье, хотя, вообще-то, не его это дело, а следственного отдела ГАИ…

Пархоменко, при всей его вредности, оказался службистом, сказал, что конечно, посылать надо следователей, но пусть и его прихватят, ему охота своими глазами глянуть. К удивлению дежурного, следователи на месте нашлись, сообщению обрадовались, но просьбу Пархоменко выслушали с матерными комментариями: живет он, правда, тоже на Каганове, только совсем в другом конце, ближе к метро, за добрых три километра от Ростовской, а заезжать за ним придется. Да и вообще им не нравилось, когда посторонние лезли в их епархию.

Все было, как сообщил участковый: действительно прямо напротив крайнего подъезда стандартной девятиэтажки стоял древний «БМВ» в очень приличном состоянии, освещенный желтым светом из лестничной клетки и соседних квартир. Лак, конечно, давно потерял блеск, но синяя и белая эмаль на эмблеме сияла как новенькая.

Вот только участковый забыл предупредить, что хозяин музейного транспортного средства устроил сигнализацию. А потому, когда Пархоменко со своим личным фонариком кинулся к машине поперед батьки, сигнализация визгливо затявкала на весь квартал, выскочила из-под колеса и цапнула капитана за руку. Правда, не до крови — слишком была маленькая. Пархоменко, остервенев, с размаху пнул её ногой, собачонка покатилась с жутким визгом. На втором этаже распахнулась балконная дверь, ударил луч мощного фонаря, раздался крик:

— Ольга, звони в милицию, машину угоняют!

Пришлось вмешаться ребятам из следственного и устроить цирк. Выждав несколько секунд, они набросились с двух сторон на Пархоменко и скрутили. На переднем плане вертелся водитель — он единственный был в форме. Не в меру ретивого капитана затолкали в «Жигули», обошли вокруг «БМВ», присвечивая фонариками, крикнули хозяину, что поймали злоумышленника вовремя, он ничего даже тронуть не успел. А тем временем установили, что оба номера на месте — настоящие, желтые с черными буквами и цифрами, но вокруг болтов видны свежие царапины от гаечного ключа…

* * *

Дальнейшее было делом техники. Совершенно очевидно, что похититель номеров живет или работает поблизости, — во-первых, должен был заметить эту машину и установить, что ездят на ней редко, а потому вряд ли хватятся номеров среди ночи. Во-вторых, он должен был достаточно часто проходить мимо, чтобы его появление здесь не вызвало интереса старушек на лавочке у подъезда. И, наконец, надо было ему познакомиться с Сигнализацией, а может, и прикормить маленько.

Валеру взяли буквально на второй день. Жил он по другую сторону Ростовской, в переулке — там ещё сохранился частный сектор, и Костылиным после выезда из Гагры удалось сравнительно недорого приобрести домик; подсказали земляки, постепенно заселяющие этот уголок города. Четырнадцатого ноября Валера работал неподалеку и в первом часу заехал домой пообедать.

С утра возле дома 184 околачивался младший сержант Козупица, тот самый, что вместе с Родионовым был на месте предполагаемой репетиции. Попал он туда не случайно, все-таки Ростовская относилась к их району, а кроме того, раз он участвовал в деле с самого начала, то вроде уже оно ему не чужое. Понятно, сержант явился на пост не в форме, но все равно, когда он в третий раз небрежно прошелся перед домом, бабки его засекли и начали строить предположения, причем многие склонялись к мысли, что это вчерашний незадачливый похититель старого «БМВ» или же его сообщник. Сравнительно недавно по каналу «Саймон» показывали документальный фильм про одного скромного собирателя старинных автомобилей, в коллекции которого был даже бронированный ЗИС-110 не то Берии, не то Брежнева, а потому у пенсионерской общественности открылись глаза на истинную ценность музейного экспоната. Случившийся же среди них дедка Иван Савельич, насмотревшийся на эти «БМВ» ещё в войну, достоинств автомобиля в целом не отрицал, но по давнему своему водительскому опыту с одного взгляда определил в Козупице лягавого по гражданке (так, вовсе уж непочтительно, звали ментов в его молодые годы) и твердо заявил, что никакой это не сообщник, а совсем наоборот, засада на возможных сообщников.

В 12.08 Козупица заметил свернувший в переулок самосвал КамАЗ, по описанию именно такой, какой видел свидетель Мисочка: оранжевый кузов, синяя кабина. Незаинтересованным тоном поинтересовался у бабок, что тут делать самосвалу, если никакие работы не проводятся. Бабки охотно и многословно сказали, что этот грузовик тут видят частенько, то днем, то иногда под вечер, видать, шофер домой заезжает. Козупица сказал в ответ «А-а» и неспешным шагом двинулся в переулок. Савельич снисходительно посмотрел на бабок сверху вниз, и теперь все с ним единодушно согласились: точно, лягавый.

Козупица небрежной походкой прошел по переулку, посматривая на бумажку в руке — вроде, значит, адрес ищет. Куда более внимательно он посматривал на дорогу. Проезжую часть в переулке последний раз ремонтировали, наверное, к 50-летию СССР, песка и грязи на ней хватало, так что отпечатки шин просматривались отлично. Шины были похожие, но это ни о чем не говорило, у всех КамАЗов шины похожие, только экспертиза сумеет сказать доподлинно. Может быть. Зато буфер недавно подкрашивали. Весь самосвал в пыли, однако номера чистые, аккуратно промытые и протертые. Опять же ни о чем не говорит, на грузовиках водители всегда номера в чистоте держат, хоть на знаках, хоть на бортах, чтобы инспектора меньше цеплялись.

Сержант дошел до перекрестка, демонстративно поскреб в затылке и свернул направо. Притулился возле какого-то глухого забора, вытащил рацию и передал сигнал…

Валера допил крепкий чай, поглядывая в телевизор — там какой-то здоровенный седельный тягач таранил разгоняющийся по полосе самолет, лопасти пропеллера лупили по капоту тягача и загибались, а дизелю хоть бы хны, брехуны голливудские, что там, топливопроводы из броневой стали стоят?..

Поцеловал жену, подбросил к потолку Вовку, потом Тамару и уже в дверях напомнил, что сегодня может задержаться, просили отработать ещё по полсмены, кто может. Со сверхурочной надбавкой. Вроде бы и немало подкинул Ричард за ту дурацкую историю (до сих пор неясно, к чему все это было), но что такое полторы тысячи? В старый дом и в КамАЗ деньги уходили, как в прорву, а впереди зима, уже сейчас приходится на ночь включать АГВ…

За квартал до Коммуны его остановил инспектор — откуда он тут взялся? Валера с документами и путевкой в руках выскочил из кабины, инспектор козырнул, взял документы и начал талдычить про отклонение от маршрута, демонстративно не обращая внимания на заложенную в права пятерку. Валера, тыча пальцем в часы, принялся объяснять, что у него обеденный перерыв — и тут откуда-то сзади его ухватили и начали заламывать руки за спину, а когда попытался вырваться, треснули по затылку дубинкой, защелкнули наручники и запихнули в милицейский «жигуль». С сиреной и мигалкой промчали семь кварталов до райотдела, чуть не бегом протащили по двору и коридору, подпихивая дубинкой под ребра, загнали в какой-то кабинет и заставили сесть на деревянный стул посреди комнаты.

В коридоре послышались шаги, чей-то усердный голос отрапортовал:

— Товарищ капитан, убийца задержан и доставлен!

Какой убийца?! Они тут что, совсем е. нулись?

Валера попытался вскочить, его силой усадили обратно и ещё раз легонько угостили дубинкой.

В кабинет кто-то вошел — дверь была сзади, но Валера не решился оглянуться. Шаги, за столом перед ним появился немолодой капитан, за вторым столом, справа — ментайка с сержантскими погонами. Села за машинку, заложила бумагу. К капитану подошел здоровенный мент в штатском, положил на стол Валерины документы. Капитан полистал все очень внимательно, прочитал, шевеля губами. Поднял оловянные глаза.

— Вы — Костылин Валерий Семенович?

— Я.

— Гражданин Костылин, вы задержаны по подозрению в умышленном убийстве мэра города, Коваля Александра Николаевича, совершенном пятого ноября сего года путем создания аварийной ситуации.

У Валеры отвалилась челюсть, все поплыло перед глазами. Он несколько раз тряхнул головой, пытаясь привести в порядок мысли. Мешал стук машинки.

— Вы признаете себя виновным? — тем же деревянным голосом, с теми же оловянными глазами спросил капитан.

— Да вы что! Какое убийство? Совсем ошалели…

— Отвечайте на вопросы! — рявкнул капитан.

В бок ткнули дубинкой.

Валера дернулся.

— Так признаете вы себя виновным?

— Не признаю! Я пятого ишачил как проклятый, всю ночную смену, двенадцать часов отмотал!.. На Косулинской линии дамбу прорвало, мы промоину засыпали…

— А между делом отклонились от маршрута, в нужном месте в нужный момент тормознули и создали аварийную ситуацию, в результате которой погиб мэр!

Валере было очень страшно: хватают, лупят дубинкой, наручники нацепили, а после такое обвинение — но постепенно мысли приходили в норму. Одно дело, когда ничего не понимаешь, другое — когда пошел конкретный разговор, тут есть чем защищаться, свидетелей сколько хочешь, ребята все меня на работе видели.

— Товарищ капитан, никак я не мог отклониться от маршрута, это ж совсем другой конец города: мы возили песок из карьера возле Тракторной улицы на Косулинскую дамбу, а мэр разбился на Проспекте!

— Значит, вы знаете, где разбился мэр?

Валера опешил, потом перевел дух.

— Конечно знаю, весь город знает, неделю по телевизору говорили, памятник на том месте собираются поставить…

— Допустим… — подозрительно отозвался капитан. — И почему ж это вы не могли с Тракторной попасть на проспект Независимости?

Валера почувствовал в голосе капитана слабинку — нет у него никаких доказательств против меня, хватают кого попадя и пробуют взять на пушку…

— А потому, что там отлучиться налево никак нельзя было, и совесть не позволила бы, авария же, и ребята все кругом видели — пятнадцать самосвалов мотались колонной один за одним. Это же как конвейер — загрузился на карьере под экскаватором, восемь километров до дамбы, поднял кузов, вытряхнул, и обратно восемь километров. И все время Николай Мандыч, 13–26, впереди меня, а Манукян Тариэл, 13–33 — сразу за мной. Двенадцать часов, двадцать четыре ездки по пять кубов, проверьте, у нас у всех троих одинаково, больше нас никто в ту ночь не сделал!

— И так все время строем, и ни разу никто не отстал и никто не обогнал?

— Это салаги гоняют, а мы ровно ездили. Тут главное не гонять, главное — не простоять под экскаватором или на разгрузке. Так выбрать время от переднего, чтобы он успел отъехать из-под ковша и освободить место. И самому четко обернуться, чтобы задний на хвост не наседал и не приходилось с ним разъезжаться, там же не шоссе, хоть на погрузке, хоть на выгрузке…

Валера уже почти совсем успокоился, говорил нормально, не оправдывался, а объяснял. И капитан, кажется, почувствовал, что Валера чистый — лицо обмякло, глаза моргать стали.

— Ну что ж, это мы проверим.

— Проверьте, прямо сейчас можете проверить, часа хватит. Мы и сегодня песок возим с того же карьера, и ребята оба на работе. Пошлите человека, я же говорю, 13–26 и 13–33, они вам подтвердят слово в слово, что я сказал…

— Лейтенант!

— Слушаю, товарищ капитан! — отозвался голос из-за спины у Валеры.

— Направить двоих инспекторов с рациями, пусть остановят указанные автомобили и возьмут у водителей объяснения, по возможности одновременно и в разных местах маршрута, чтобы не было сговора.

— Есть, товарищ капитан!

Валера даже улыбнулся. Зря суетятся, никакого сговора и не нужно.

— Нет, товарищ капитан, это ваши люди что-то напутали. Ни в чем я таком не виноват, не разбивал я машину с мэром…

— А двадцать девятого октября светло-серый «Москвич» разбили?

Узнали, гады! У Валеры перехватило дух, словно ногой под ложечку двинули. Тут не отвертишься, видно, не случайно все-таки сцапали. Ладно, сейчас главное — отмазаться от обвинения в убийстве, а тот «Москвич» ерунда…

Валера перевел дух и заставил себя рассмеяться:

— Вы бы так сразу и говорили, а то — мэра убил! Тот «Москвич» — совсем пустяковая история. Есть у меня друг один — ну, не друг, так, знакомый, но я ему обязан. Не знаю, как у вас тут, а я с Кавказа, у нас закон — если человек тебе помог, а после о чем-то просит, умри, а сделай. Вот он и попросил разбить тот «Москвич».

— А если бы он вас попросил двадцать человек убить?

— Зачем убить? Разве можно людей убивать? Тут дело совсем пустое и смешное вышло. Мой знакомый заспорил со своим другом, загорится или нет машина после удара, как в американских фильмах. Мой знакомый в машинах лучше понимает, он говорил, не загорится, вай, сколько битых машин видел, да? А его друг горячий, кричит: загорится и взорвется. Заспорили, купили у одного дедушки старую тачку, подлатали немножко, лишь бы доехать могла…

— И за сколько же купили?

— Ну, я там не был, но Ричард — этот мой знакомый — говорит, за триста долларов.

Капитан нахмурился:

— Триста долларов на дурацкий спор выбросить?

Валера сделал удивленное лицо:

— А если можно три тысячи выиграть?

— А если проиграть?

— На Кавказе мужчины любят рисковать. Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

— И вы, Костылин, значит, тоже решили рискнуть государственным автомобилем и своей жизнью?

Валера вздохнул:

— А что делать? Я ему обязан… И рисковал я все же за деньги. Но с умом: у меня ремни стоят, а за машину что бояться, разве КамАЗ об «Москвича» разобьешь?

— И что, хорошие деньги заплатили?

— Пятьсот, — ответил Валера, как было договорено с Ричардом.

Капитан выругался себе под нос, прикидывая, сколько месяцев ему надо трубить за пятьсот баксов чистыми.

— Ну и как же вы это столкновение устроили?

Валера рассказал, ничего не скрывая: как ждал на месте, пока ребята подогнали и подготовили «Москвич», как Ричард ему сигнал подал, что он потом сделал — и даже про человека с собачонкой.

— А зачем же ты, Костылин, номера менял? — уже совсем по-приятельски спросил капитан.

Вот тут-то до Валеры и доперло, как его нашли. Вздохнул:

— Перестарался сдуру. Боялся все-таки, вдруг кто-то посторонний увидит, как ему объяснишь?

Капитан откинулся на спинку стула, расстегнул китель.

— Так что, твой знакомый, значит, выиграл спор?

— Выиграл, его друг деньги на второй день отдал, мне Ричард ещё сотню от себя отстегнул.

— А за что, ты ж свое вроде получил?

Валера ухмыльнулся:

— А за то, что я, как мы с ним потихоньку договорились, бил подальше от бензобака!

Капитан укоризненно выпятил губу:

— Так нечестно же!

Валера пожал плечами, насколько пустили наручники за спиной:

— А если бы взорвался бензобак, и мне вместе с государственным автомобилем гореть ради чужого глупого спора, это честно было бы?

Капитан покрутил головой.

— Ну что ж, Костылин, излагаешь ты складно, хорошо слова выучил… Посидишь в камере, пока твоих 13–26 и 33 допросят. А сейчас скажи, где этого твоего знакомого Ричарда найти — надо же проверить, правду ты говоришь или вводишь следствие в заблуждение… Кстати, фамилия у него есть?

— Не знаю фамилии. И где найти не знаю, он меня сам находил, когда нужно было. Обычно в «Зеленой жабе»… это такая закусочная на Кацаповке…

— А если бы он не захотел тебя найти, когда пришло время деньги отдавать?

— Нашел же. А если бы не нашел — значит, мы с ним в полном расчете, и я ему уже ничем не обязан.

— Какой он хоть из себя?

— Обыкновенный армянин. Волосы черные, ростом и фигурой на вас смахивает, только моложе. Нос… Одевается по-разному.

— А особые приметы? Шрамы, бородавки?

Валера честно постарался вспомнить.

— Да нет, вроде ничего такого… Волоски черные на пальцах с тыльной стороны… За стол когда садится, широко локти расставляет…

Положим, локти он расставляет, когда надо незаметно деньги достать, но капитану это знать не обязательно.

— Ладно, иди в камеру, посиди, подумай, может, ещё чего вспомнишь.

* * *

Валеру выпустили часа через три, взяв подписку о невыезде. Он вскочил в свой КамАЗ и поехал прямо в карьер.

Хвост катался за ним до десяти вечера и даже подвез до дому за троячок. Объект честно отработал вместе с другими, успел за это время переговорить с двумя-тремя шоферами в очереди у экскаватора. Не отлучался, по телефону не звонил.

Капитан из райотдела тем временем перезвонил майору Пантюхо в областной угрозыск, доложил вкратце, обещал прислать протокол и магнитофонную запись. От себя высказал мнение, что история со спором явная выдумка, хотя неясно, понимает это сам Костылин или нет. Черт их знает, этих кавказских, у них все не как у людей.

В тот же вечер начальник угрозыска Пуляев доложил первому заму. Мнение у них с Кучумовым сложилось одинаковое: несомненно, 29 октября была проведена репетиция аварии; судя по результатам, неудачная — «Москвич» пострадал мало, водитель вполне мог отделаться синяками, а потому замысел изменили и вместо удара в бок устроили лобовое столкновение…

Кучумов мрачно барабанил пальцами по столу. Значит, все-таки преступление, а не простое ДТП! И занимались люди с Кавказа — точно Арсланов! Кстати говоря, был чуть не месяц назад сигнал от охраны мэра, кто-то следил за его передвижениями, и тоже с Кавказа человек… Но как же эпизод со станцией обслуживания? Неужели Слон спелся с Арслановым?..

Глава 34 Я знаю, что это не я!

Сколько ни приходилось мне здесь бывать, а возникшее с первого раза отвращение к Слоновьему жилищу не исчезало. Вместе со страхом перед неизвестностью. И ощутимым чувством опасности, таящейся за каждым поворотом коридора. И в каждой лампочке, и в каждом кресле.

Хотя сегодня вечером все было чуточку не так. Да, я снова оказалась в логове опасного зверя, но на этот раз не с пустыми руками. По-прежнему мне недоставало портрета сэра Хьюго Баскервиля над камином. Но сейчас меня это даже обрадовало. А ещё обрадовало совсем другое выражение лица хозяина — не барский интерес к подопытному животному, как у Базарова, и не сальное любопытство к другой половине рода человеческого, как за обедом в «Лесном».

Нас уже ждали. И притом с явным нетерпением. Сегодня не надо было изображать ни всеведение, ни деловитость, ни преданность. Наш визит все сказал за нас. Это я ещё днем поняла, когда договаривалась о приезде. И время никто не назначал, Слон ждал в любой час, лишь бы скорее. И вроде ничего конкретного я ему по телефону не сказала, но что-то он учуял.

Почти с уважением поздоровался с Димой за руку, почти без позы поцеловал руку мне.

Сели. Мужчины закурили.

— Ну, господа, хвастайтесь.

— Не тот случай, Борис Олегович. Что-то странное вылезло. Боюсь, не порадуем мы вас.

— Что ж так?

— Сами судите… Анна Георгиевна, прошу.

Я и рассказала. Про место возле новой станции метро. Про разработку моего любимого ГИПРОпрома — все эти рынки, сауны, рестораны. В общем, обо всем проекте, выполненном по заказу «Мецената».

Кому принадлежит «Меценат», здесь объяснять не требовалось. И чем больше я говорила, тем мрачнее становился Дубов. Хотя от комментариев пока воздерживался. Но видно было, что действительно не порадовали мы его такими новостями.

Но молчит пока. Только трубку набил. Попыхивает.

— Так, — обронил сухо. — И каковы ваши выводы из этого?

Теперь уже Дима взял слово. Изложил примерно то же, что мне в больнице. Разве только, пока лежал под процедурами, сумел выразительнее расставить акценты. Сейчас говорил четко, как по писаному: Арсланову смерть мэра была просто невыгодна — кто же станет резать курицу, несущую золотые яйца? Отвод земли — только первый шаг, в это строительство ещё столько вложить надо, пока пойдет отдача. И на любом этапе, если сделка срывается, все эти средства просто улетают коту под хвост. Значит, для Арсланова выгоднее иметь мэра живым и здоровым. Ведь не дурак же он, в самом деле!

— Он не дурак, — согласился Слон. И вскочил: — Он сволочь и вор! Мошенник черножопый!

Мама дорогая, что же это делается! Господин Дубов совсем контроль над собой потерял! Впрочем, он тут же опомнился:

— Извините за выражение, Анна Георгиевна…

Слон заходил взад-вперед по своему холлу, нервно пыхая трубкой. Остановился, повернулся к нам, ткнул в Димкину сторону чубуком трубки, как Сталин в кино.

— Вадим Андреич, вы помните тот день, когда мы с вами ездили в Сады, через некоторое время после… м-м… нашего знакомства?

Димка настороженно кивнул — он явно не понимал, куда клонит Слон.

— Возможно, вы помните также, что после осмотра места происшествия мы выехали на дамбу и остановились за мостом?

Димка снова кивнул — видно, помнил, хоть теперь я не понимала, о чем идет речь, Колесников мне об этом не рассказывал.

А Слон задрал голову, заложил левую руку за спину, а правой снова ткнул в нашу сторону.

— В тот день я обратил внимание на это место — и немедленно предпринял шаги. Наши отношения с Сашей Ковалем, при всей близости, не допускали ничего противозаконного, а потому я предложил ему абсолютно чистую и привлекательную для города идею: акционерное общество с контрольным пакетом у муниципалитета!

Он сделал паузу, чтобы дать нам время восхититься красотой идеи. Ну, это и мне было понятно: городу куда выгоднее получать половину доходов, чем жалкие крохи в виде налогов. А Слон таким путем открывал себе зеленую улицу при полной неприкосновенности со стороны любых лиц, на то уполномоченных. Ай да Слон! И ни взяток, ни прочих правых и левых поборов…

— Общество «Кленовая роща» уже создано, зарегистрировано и разворачивает работу! А этот…

Слона передернуло. Да, а Димка-то опять оказался прав. Что не Смоктуновский, то не Смоктуновский. Точно. Руки дрожат, не сдерживается. Даже голос повысил.

— Вор! От первой до последней точки все украдено! Мерзавец, пронюхал и решил опередить…

Ну, положим, совершенно не обязательно пронюхал, Арсланов рынками постоянно занимается, наверняка сам не проглядел такое место…

— Не-воз-мож-но! — отчеканил Слон. — Саша Коваль, земля ему пухом, был чистая душа, бессребреник, он бы ни за какие посулы не пошел на сделку с аферистом и бандитом в ущерб городу! Абсолютно исключено!

Дима поднял левую бровь, многозначительно покосился на меня — тоже не ожидал такой бурной реакции.

Но Слон уже начал успокаиваться. То ли выкричался, то ли сидящий внутри умный слоник заставил притормозить. Тяжело опустился в кресло. Отложил трубку, глотнул сока. Вздохнул.

— Вот что, Вадим Андреич… И Анна Георгиевна… Этот мерзавец, похоже, додумался до той же идеи, что и я. Но, безусловно, с опозданием. Наш совместный с городом проект был утвержден мэрией ещё в начале сентября… Единогласно, при полном и единодушном одобрении всех служб ещё бы, он должен увеличить доходы муниципалитета на добрые тридцать процентов, это ведь не налоги, которые надо отчислять центру!

А сколько же, интересно, тебе обломится, премудрый Слон? Тоже, думаю, не обеднеешь. А главное — на самой легальной основе, это не с манохинского героина пенку снимать…

Дубов передохнул и продолжал:

— Раз Арсланов заказывает проект, значит, разрешение на землепользование у него есть. Но город дать ему такое разрешение не мог! Это же, извините, из своего кармана… Нет!

— А если, — прервал его Дима, — было решено спроектировать этот торговый центр на конкурсной основе? Город бы изрядно сэкономил на проекте, да и опыт Арсланова по работе с рынками нельзя сбрасывать со счетов…

Слон осекся, пожевал губами, попыхал трубкой.

— Нет! — отрезал. — Коваль неспособен на двурушничество. О да, он умел считать деньги, когда доходило до городских дел, но действовал бы в открытую, дал бы мне шанс. Я бы знал!

Он снова вскочил:

— Ergo, арслановское разрешение — фальшивка! Обман! Липа! И я с этим обманом разберусь!..

Замер с остекленевшими глазами.

— Так вот зачем он убил мэра… Я нутром чуял, что без этой твари не обошлось, не знал только, зачем… Так вот откуда ноги растут! Посадить на Сашино место свою креатуру, прикрыть жульничество — и урвать себе этот жирный куш…

Димка задумчиво кивал. А я слушала и не верила ни одному Слоновьему слову. Ну не могу я ему верить! Уж скорее все наоборот. С чего это вдруг Слону пришло в голову взяться за рынки? Это Арсланов занимается рынками, это он должен был додуматься давным-давно и взяться за дело, а Дубов сам пронюхал, допустим, через то же знакомство с мэром, и решил перехватить идею, а когда честный Коваль заартачился…

Но додумать я не успела — телевизор в углу все время был включен, что-то там показывал без права голоса, но тут на экране возник наш недавний гость Степа Мовчан — и Слон включил звук с помощью пульта дистанционного управления.

Сегодня Мовчан был жутко солидным. И с лицом, как у дельфийского оракула — все знания мира в одной отдельно взятой голове.

Он излагал ежевечерний рапорт УВД родному городу о ходе расследования смерти мэра. Уже второй раз за последний год с небольшим все местное телевидение сплотилось вокруг заявлений официальных властей. Первый раз был в прошлом году, когда прорвало очистные сооружения и весь город в условиях, приближенных к апокалиптическим, целый месяц отрабатывал приемы спасения на фекальных водах. А теперь, значит, второй случай наступил. Весь город каждый вечер слушал «По сводкам чураевского УВД».

Из Степкиных слов выходило, что наша родная милиция, приложив сверхчеловеческие усилия, растянула сутки до тридцати часов, в каковые сумела втиснуть все оперативно-розыскные мероприятия. В результате же таковых стало ясно, что мэр был замечательный человек и что его… убили!

Я чуть не подскочила. Вот так да! То они все талдычили про ДТП и трагическую случайность, а теперь вдруг убийство!

А Степчик, не теряя времени попусту, уже обещал, что ещё буквально несколько часов — и грязные убийцы будут пойманы!

Судя по физиономиям моих собеседников, их тоже такой поворот озадачил.

Как только Мовчан закончил свою речь, Слон выключил телевизор и повернулся к нам.

— Так… Теперь и официальное расследование тоже об убийстве запело. Хотя я не понимаю, почему вдруг, и мне это не нравится… Тем более необходимо и нам вплотную заняться этой версией.

Как будто раньше мы чем-то другим занимались.

— Одно могу сказать совершенно определенно: «мне», — он сделал ударение на этом слове, — смерть Саши Коваля была совершенно не нужна. «Я», — он опять сделал ударение, — этого не делал. Я знаю, что это «не я».

Слон помолчал, чтобы придать веса своему заявлению.

— А если это «не я», значит, Коваля убил Арсланов. Он, только он, и вы найдете доказательства!

Дубов был невероятно убедителен. Он даже меня убедил бы, если бы я его первый день знала. Видно, похожие чувства испытывал и Димка.

— Скажите, Борис Олегович, — медленно проговорил он, — вы на сто процентов уверены, что искать доказательства надо?

— Отчего столь странный вопрос, Вадим Андреич? — в голосе Слона зазвенела сталь.

— А если в ходе расследования мы наткнемся на… скажем так, нежелательные факты? Которые могут свидетельствовать не против Арсланова, а против… скажем так, других лиц?

Слон смотрел на Диму, брезгливо прищурившись.

— Нуте-с?..

— Может быть, не стоит особенно глубоко копать? Ведь можно найти и лишнее. А если милиция спросит, на её вопросы придетсяотвечать!

Слон наливался краской, я кажется, слышала скрип зубов. Потом он взял себя в руки, несколько раз глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Н-да, Вадим Андреич, скажу честно, мне крайне неприятны такие инсинуации с вашей стороны. Неприятны — и неожиданны… Но если они пришли в голову вам, моим сотрудникам, то могут прийти в голову и моим неблагожелателям.

Он встал, прошелся.

— Впрочем, по зрелом размышлении, я должен вас даже поблагодарить. Уж лучше тот, кто не подумавши скажет, чем тот, кто подумавши промолчит. Я не сержусь. Ищите, не опасайтесь. А если вдруг найдете что-то против меня проинформируйте. Да, немедля проинформируйте. Либо это окажется какое-то нелепое случайное совпадение, либо происки моих врагов. В любом случае я буду знать, по какой линии подготовить оборону.

Ага, вот так мне понятно, приоткрылся Слоник!

— Но только помните, господа. Коваля убрал «не я». И не «мои» люди. А если не я — значит, он. Однозначно. Вот и найдите мне его след. А я уж постараюсь, чтобы милиция этот след взяла и загнала шакала Арсланова в ловушку…

Наша аудиенция у Дубова закончилась. Мы уехали домой на белой машине, за рулем сидел какой-то мордоворот, небось, тоже на букву «А». Поэтому сразу же переговорить о деле не могли. Дима рассказывал непринужденным тоном, как прошел день, кому какие презенты по случаю окончания лечения были вручены и как встречены. И что говорил Гущин и по какому поводу. Пока доехали домой, у меня от этого рассказа закружилась голова.

Только дома Вэ-А оставил свой шутовской тон:

— Вот что, Лиска… Надо бы тебе сходить в твой ГИПРО… Как его там?

— ГИПРОпром. Государственный институт проектирования промышленных предприятий.

— Во-во. И посмотреть как следует на проект, а особо на предварительные документы… Кто визировал, кто изыскания проводил. Может, ещё что интересное прочитаешь, ты лучше меня знаешь. Ты же инженер.

— Это Эйфель инженер, а я — старший инженер!.. Была когда-то.

Уже и я у него научилась цитировать старые анекдоты.

— Вот и разберись. Посмотри на документацию с точки зрения нашей теперешней работы. А потом мы Слону расскажем, где её взять. Может, он сумеет. Сама не лезь. Просто сунь носик невзначай, придумай повод — не знаю, ну, например, вроде ты в торговой фирме работаешь и вам тоже туда хочется пристроиться…

Я подумала, покачала головой:

— Нет, Димчик, не смогу. Мы с ГИПом пуд соли вместе съели, врать ему не хочется… — Заметив озадаченный взгляд Колесникова, я пояснила: — ГИП значит, главный инженер проекта, который всю разработку в голове держит и координирует. Может, я просто скажу ему, что шефу моей нынешней фирмы хочется посмотреть на эту территорию. М-м… допустим, с точки зрения охраны… Ведь можем же мы получить такой заказ? Или хотим сначала сделать, а потом уж у возможных конкурентов хлеб своей предусмотрительностью отобрать…

— Ну, может, так и лучше. А что, вполне… Хотим, значит, выбить заказ на охрану территории и заранее готовимся к работе, чтобы обойти конкурентов…

Нет, Колесников у меня и вправду понятливый, если ему хорошо объяснить.

— Ладно, согласен. Завтра пойти сможешь?

— Смогу. Сейчас Люське позвоню и договорюсь.

— А почему не этой?.. Ну, которая тебе все рассказала.

— А чтобы лишний интерес не демонстрировать…

— Немножко непонятно.

— Дим, я свой бывший коллектив хорошо знаю. Так нужно — не спорь. Не волнуйся, сделаю все как надо. И пойду прямо с утра.

— Что, прихоть мастера?

— Нет, лисья хитрость.

Глава 35 Не всех можно купить

Асина подружка Надежда Пална с её информационной службой ОБС… пардон, СИС, сработала безотказно, но меня на этот раз результаты секретарского поиска не устроили. В самом деле, вышли они через какую-то восемнадцатую знакомую на некую девятнадцатую девочку, у которой сынок номинально обучается в том самом автодорожном университете, а эта девятнадцатая бегает по преподавателям и упрашивает, чтобы сынка пожалели, потому что он такой хороший мальчик. И, в частности, бегала к нужному мне доценту Школьнику, да так, что до самой квартиры добежала с каким-то предпраздничным свертком. Доцент её выставил за дверь вместе с подношением и пообещал вызвать милицию, если она ещё раз появится. С одной стороны, ему это вроде плюс — похоже, доктор Гущин в своих догадках не ошибся; с другой же стороны, воспользоваться рекомендацией этой мамаши — значит, провалить дело на корню…

Так что пришлось мне утереться, состроить подхалимскую собачью рожу и снова идти на поклон к Сергею Александровичу. Тот побурчал, но не подвел и устроил мне свидание с одноклассником.

Примчался я в указанное время по указанному адресу. Ленька Айсберг меня впустил в квартиру, извинился за бардак, убрал со стула толстые немецкие словари и пригласил садиться. С виду он был вполне взрослым Леонидом Марковичем, скорее уже седым, чем черным, да и морщин хватало, но стоило ему заговорить, и я понял, почему Гущин иначе как Ленькой его не называет. Абсолютно свойский мужик.

— Значит так, Вадим Андреич! — начал он, не теряя времени. — Сережик меня просил, я с вами разговариваю, только сразу скажу честно: не мыльтесь, бриться не будете. Борю я знаю от и до, парень он золотой, но терпеть не может, когда за кого-то клянчат, а особенно предлагают на лапу. Вашему протеже просьба не повредит, Боря не отыгрывается на детях за глупости родственников, но и пользы никакой не будет. Так что не ходите, не тратьте времени и нервов, ни своих, ни Бориных. Пускай ваш оболтус сядет и выучит, самое простое дело… И не дай вам Бог заикнуться о взятке в любом виде.

С одной стороны, легко и просто работать с человеком, признающим классический принцип «деньги — товар». Ясно, современно, но противно. Идеалисты мне как-то больше по душе. С другой же стороны, к идеалисту нужен специальный подход…

Я помялся, покомкал в руках берет.

— Леонид Маркович, простите… Доктор Гущин вам обо мне что-нибудь сказал?

Айсберг поднял на меня оценивающий взгляд:

— Сказал, что вы его пациент и порядочный человек.

Я покивал.

— А вы мнению доктора доверяете?

Айсберг ухмыльнулся:

— С оговорками. Вот если б он сказал, что вы подонок, это была бы истинная правда…

Я открыл и закрыл рот.

— А если Сережик кого-то хвалит, то может и ошибиться, он парень добрый, все у него замечательные и порядочные. Всю жизнь и страдает из-за своего прекраснодушия.

М-да… Судя по Аськиным приятельницам, женщины в этом смысле как-то больше друг другу доверяют: раз одна баба другую просит, значит, надо помочь. Это у них идет на уровне коллективной круговой обороны против сволочей-мужчин. Нет, лучше, видно, говорить открыто, хватит валять дурака.

— Леонид Маркович, мне, в общем-то, ваш коллега Школьник нужен вовсе не по студенческим делам. Просто не хотелось многократно и открыто объяснять свой интерес, вот я и придумал байку с нерадивым студентом. Но мне в самом деле очень нужно с ним побеседовать.

Айсберг на меня вылупился:

— Так что вы морочите людям голову? Идите и беседуйте, он вас не укусит! К нему каждый день с улицы идут!

Я улыбнулся.

— В том-то и дело, мне бы больше понравилось прийти к нему не с улицы. Вы хотя бы просто предупредите, что говорили со мной…

Кажется, я ему уже надоел, и он решил от меня отделаться. Посмотрел на часы, довольно ухнул и повернулся к столу. Выгреб из-под разложенных бумажек телефон, накрутил номер, дождался ответа и заорал:

— Ванда Стефановна! Айсберг говорит, ты ещё со мной здороваешься? Слушай, Ванюша, мне срочно нужен Боря Школьник, покричи, может есть на месте, вторая пара ведь уже кончилась?

И надолго замолчал — видимо, Ванюша Стефановна пошла кричать. Минуты через три его лицо вдруг изменилось, рот расплылся в улыбке до ушей.

— Здравствуй, Боречка! Живой, живой, чего и тебе желаю… Нет, пока молчат… Чем-чем, а то ты сам не знаешь, чем всегда кормились интеллигенты в Российской империи, переводами! Как Ритуля, не болеет?.. Ладно, слушай, Боречка! Ты мне можешь сделать одолжение? Есть один человек, которого мне рекомендовали как порядочного, и ему хочется с тобой побеседовать… нет, не насчет зачета, гарантирую… Нет, не знаю, он не говорит, а мне спрашивать неловко, раз не говорит, значит, какие-то конфиденциальные дела… Нет, с виду приличный, и на КГБ не похож, хотя глазки серенькие…

Да, можно понять, почему, когда потребовалось освободить место для какого-то блатного, из вуза выперли именно этого Айсберга — язычок тот еще. Думаю, он и своему начальству в морду цитировал Ильфа и Петрова…

— Ну спасибо, Боря, мы с Сережей Гущиным тебе благодарны… Ну и дай тебе Бог его не знать, он доктор по чернобыльским болячкам… Целуй Ритулю!

Он брякнул трубку и тут же начал раскладывать по местам свои бумаги.

— Значит так, в тринадцать тридцать стойте напротив входа в автодорожный, возле центральной клумбы. Найдете клумбу, не ошибетесь. Доцент Школьник моего возраста, моего роста, среднего сложения, в черной кожаной курточке со словом.

Я переспросил.

— Ой, какое-то слово несоветскими буквами слева на груди написано, кто их читает, это слова? В кожаной кепочке, сумка на ремешке через плечо. Узнаете! Только не опаздывайте, он страшно не любит непунктуальных!

* * *

Я не опоздал. Я тоже не люблю непунктуальных, а кроме того, надо было мне, а не ему. Появился Школьник вовремя, полностью соответствовал описанию, а слово на груди довольно мелкими буквами было «Montana». Он повертел головой, немедленно вычислил меня и подошел.

— Я — Школьник, это вы меня ждете?

Я представился.

Он меня внимательно оглядел, кивнул.

— И вы в самом деле не из КГБ?

Я засмеялся — два сапога пара! Ничего, кажется с этим человеком можно говорить.

— Нет, не из КГБ, которого уже нет на свете, я из фирмы АСДИК.

— Ха, нет на свете! Пока есть государство, всегда будет лавочка, которая опасается, как бы какой-нибудь Школьник не перегадил государству всю его безопасность!

Я снова засмеялся:

— Да вы, Борис Иосифович, вольтерьянец!

Он тоже улыбнулся:

— Я не вольтерьянец, я старый трепач… А фирма, вы сказали, АСДИК? Ну вот, а говорите, не КГБ! И кого же вы там вылавливаете под водой?

Ты смотри, грамотный человек доцент!

— Любопытно: с КГБ вы не хотите иметь дело, а с милицией можно?

Вот тут он стал серьезным:

— Я имею дело не с милицией вообще, а с ГАИ. Мне не нравится, когда люди гибнут под колесами, я стараюсь по мере своих возможностей это предотвратить, а если уж случилось — найти истину.

Я тоже стал серьезным:

— И мы стараемся найти истину. Наша фирма — что-то вроде частного сыскного агентства. К нам обратился клиент, друг покойного мэра. Он убежден, что мэра убили, и опасается, что милиция хочет это дело замять. У него там есть связи, настолько серьезные, что он может получать информацию о ходе следствия, и тем не менее он не верит милиции. Он считает, что в УВД крутят вокруг этого дела политику, а найти и наказать убийц не спешат.

Лицо у доцента заметно изменилось: видно было, что он хочет от меня поскорее избавиться.

— Раз вы ко мне пришли, значит, вам и вашему другу известно, что я проводил экспертизу тормозной системы автомобиля покойного мэра. Все, что достоверно показала экспертиза, я записал в акте. Акт передал заместителю начальника УВД полковнику Белецкому. Можете обращаться с вопросами к нему или выше.

— А вы что, давали подписку о неразглашении?

Он смерил меня колючим взглядом:

— Молодой человек, я не давал никаких подписок, но существует этика работы эксперта, и говорить с посторонними на эту тему я не намерен.

Ах, вот как!

— Вам предъявляли постановление прокурора или следственных органов о производстве экспертизы?

— Не понял…

Пришлось объяснить:

— Если есть такое зарегистрированное постановление, то акт экспертизы в обязательном порядке попадет в дело и может быть использован в суде любой из сторон. В противном случае ваше заключение окажется в деле лишь в том случае, если будет содержать данные, угодные следствию.

— Угодные следствию? — повторил он за мной, выделив первое слово.

Мы уже приближались к метро «Дружбы народов», я чувствовал, что он вот-вот смоется.

Я вздохнул:

— Борис Иосифович, две минуты назад вы разыгрывали из себя прожженного циника, говоря о КГБ. А теперь, когда речь пошла о милиции, вы ей вдруг свято верите?

Доцент все больше ощетинивал иголки:

— С этими людьми я работаю много лет, почему мне им не верить? И с чего вдруг следствию может оказаться угодно что-то фальсифицировать?

Снова начал накрапывать дождь, доцент поежился и решительно шагнул на первую ступеньку входа в подземный переход, но я не отставал.

— Борис Иосифович, вы согласились поговорить со мной. Я не в силах заставить вас отвечать на мои вопросы — но хотя бы выслушайте!

Старый дешевый трюк, но на такой безотказно ловятся мягкие воспитанные люди, которым неловко послать подальше назойливого собеседника.

— Не под дождем же… — буркнул он.

Попался! Все, теперь уболтаю!

Мы прошли мимо строя лотков, протискиваясь сквозь толпу, свернули на станцию, и тут я его отволок в дальний угол, не давая улизнуть к турникетам.

— Борис Иосифович, вы знаете такую фамилию — Арсланов?

Он снял очки, вытащил из внутреннего кармана куртки лоскуток замши, принялся протирать стекла.

— Не на луне живу, — буркнул наконец.

Я чуть раздернул молнию на куртке, перевел дух. На станции было теплее, чем на улице, только сыро, и снизу тянуло озокеритом — у меня теперь этот запах больше ассоциируется с больницей, чем с пропиткой изоляции…

— Мы подозреваем, что убийство заказано именно Арслановым. И если раньше это были просто подозрения, то вчера выявился серьезный мотив. На несколько миллионов ежегодно.

— Ха, мотив! У десятка моих студентов есть мотив придушить меня, но я пока ещё живой!

Я посмеялся, он коротко дернул щекой — обозначил улыбку.

— Слушайте, Вадим Андреич, это пустой разговор! Вы нашли мотив — ну так сообщите в милицию, они ваш мотив расследуют и посадят преступника!

Я покачал головой — мудро и снисходительно.

— Нет, Борис Иосифович, они сперва глубоко задумаются. Потому что не сегодня-завтра устроят выборы нового мэра, Арсланов вполне в силах посадить своего человека, и тогда милиция со своим расследованием может оказаться в глубокой… гм… луже.

— Он ещё меня называет циником! — Доцент надулся.

Я ответил ему в тон:

— Не на луне живу… — А потом перешел в атаку: — И вы со своим заключением сыграли им на руку. Ну как же, экспертиза однозначно показала, что смерть мэра произошла в результате несчастного случая, вызванного специфическим техсостоянием тормозов… По крайней мере, так сказал моему клиенту некий высокий милицейский чин.

— Однозначно?! — вскинулся Школьник — и тут же прикусил язык.

Я не стал кричать «Ага!», я только печально кивнул:

— Вот видите, вы пишете одно, а они читают другое… А говорят третье, а делают — четвертое.

Он пожевал губу, небрежно поинтересовался:

— И что же такое четвертое они делают?

— Не успели высохнуть чернила на вашем заключении, как они кинулись искать следы преступления на станции обслуживания.

Школьник пожал плечами:

— Бессмысленно, конечно, но их можно понять. За соломинку хватаются…

Я почуял, что в эту точку надо бы ткнуть киркой ещё пару раз, и брякнул наугад:

— Отчего же бессмысленно? Найдут там какую-то негодную запчасть и скажут: вот, мол, такое поставили на машину мэра, он из-за этого столкнулся с КрАЗом, а такой способ убийства указало нам заключение эксперта.

Но он ещё не сдавался, он крепко держал язык за зубами.

— А в какой мере это вас волнует?

У меня оставалось последнее оружие — полная откровенность.

— Формальный повод для волнений прост: станция обслуживания принадлежит моему клиенту. А он предъявляет очень весомые доказательства того, что мэр, его друг, нужен был ему живым и здоровым не только по дружбе, но и по финансовым соображениям. Ведь мой клиент — это Слон…

— Слон? — удивился доцент. — Женя Долгов с кафедры экономики?

Да-а, Борис Олегович был бы уязвлен.

— Нет, не с кафедры экономики. Это фигура того же масштаба, что и Арсланов, разве только менее одиозная. Действует чуть-чуть изящнее.

— И вы такого защищаете? — В голосе Школьника прозвучалабрезгливость.

— Нет, это вы защищаете и покрываете убийцу своими осторожными недомолвками! Не знаю, что вы написали в акте, но ваше заключение явно можно толковать как угодно, этим милиция и занимается! А я хочу установить истину! Мне не нравится, когда убивают порядочных людей, и мне не нравится, когда на невинных людей вешают обвинение в убийстве! Я должен знать правду… Хотя бы затем, чтобы не помогать подонкам…

— Если ни вы, ни милиция не смогли установить правду, так чего вы хотите от меня? Я что, ясновидец?

— Борис Иосифович, я хочу от вас только одного: расскажите мне, что именно показала экспертиза и на какие выводы вас натолкнула. Вы что-то написали, милиция перетолковала по своему вкусу и что-то из этой отредактированной версии сообщила по знакомству моему клиенту, а что из этого клиент передал мне — черт его знает! А мне надо вести расследование!.. Господи, да неужели вам безразлично? Пусть и дальше убивают, да?

Школьник долго смотрел на меня, время от времени подталкивая пальцем очки — они у него сползали на нос. Наконец буркнул:

— Сейчас я поеду домой, пообедаю и возьму копию акта. Через три часа на этом же месте.

Я поскреб в затылке.

— Простите, вы откуда будете ехать?

— С конца Кагановской линии.

— Тогда давайте я вас буду ждать через два с половиной часа возле входа в метро «Трудовая» — правильно, да? Черная «восьмерка» 25–73.

* * *

Ася налила по третьей чашке кофе и снова примостилась в торце стола. Андрюша продолжал пытать Школьника — все-таки он шофер поопытнее. Впрочем, я тоже почти все понимал: доцент есть доцент, всю жизнь что-то объясняет бестолковым студентам, привык говорить понятно.

— Вот так, ребята, — заключил Борис Иосифович и отпил глоток кофе. Сами видите, тут такое нагромождение случайностей, которое никак не устроишь умышленно. Даже если кто-то подпортил тормоз специально, это был дурацкий замысел: совершенно ведь неизвестно, когда сработает. Нет, слишком сложно. Не верю. И вообще, погиб бы не мэр, а его жена, он ездил раз в год на пасху…

— Но ведь сработало же? — вставила Ася.

— Сработало! Но скорее не по плану, а по случайности! — взбеленился доцент. — Если бы он не наглотался нитроглицерина, у него не замедлилась бы реакция, он затормозил бы раньше и спокойнее, успел бы парировать занос поворотом рулевого колеса… И вообще, если б не сердце, он бы остался жив после столкновения! Умышленное убийство организовали бы куда надежнее! Нет, не верю!

— А станцию обслуживания трясет милиция и вот-вот кого-нибудь посадит, — снова вмешалась Ася. Она, хоть и инженер, все-таки меньше понимала в автомобилях, потому не так углублялась в детали и продолжала видеть общую картину.

— Девушка… — с сожалением глянул на неё доцент. — Я понимаю, вам хочется защитить своего клиента. Но я что могу сделать? Конечно, то, что я говорил здесь, я повторю в любом суде. Только как отреагирует суд? Был казус, как-то я полчаса доказывал, новорожденный мерин уже понял бы, а судья — дама в тот раз случилась — мне в ответ: «Бросьте, знаю я, как эти шофера ездят, меня саму однажды чуть не задавили!»

Он помолчал, пожевал губами, ухмыльнулся:

— Конечно, можно было бы провести моделирование на ЭВМ, напрофанов производит впечатление, им почему-то кажется, что машина врать не умеет…

— А разве умеет? — Ася сделала большие глаза.

— Девонька, машина — дура, что ей задашь, то и получишь. Только и разницы, что быстро считает и не ошибается в арифметике. Умным должен быть исследователь…

Но Аська не сдавалась — «уж если ей втемяшится в башку какая блажь…» Говорит:

— Слушайте, так давайте сделаем такую штуку для профанов — вдруг и в самом деле придется защищать безвинно обвиненного.

Борис Иосифович вздохнул и сник на глазах.

— Увы, я говорил вообще, об отвлеченной возможности. А в реальной жизни возникают на дороге самые идиотские препятствия: у нас на кафедре машины вообще слабоваты, добиты, полторы штуки работают с грехом пополам, и единственный толковый программист загружен выше головы. Так что без договора и оплаты шеф к машине и близко не подпустит…

Не знаю, что задумала Аська, но я уже видел в таком моделировании кое-какие возможности, а потому энергично подключился:

— Слабоваты машины, говорите? А «пентиум» вас устроит? Программист у нас прекрасный, дай Бог каждому. Вот с оплатой сложнее — оплатить мы можем, клиент согласится, только не вузу, они накрутят черт знает сколько, а вам лично как консультанту. Официально, через кассу.

У него начали стервенеть глаза, я тут же объяснил:

— Если консультация не будет оформлена по всем правилам, в суде она прозвучит двусмысленно…

Он ещё раз глянул на меня с подозрением — а потом вдруг что-то щелкнуло у него там в глазах, возникла на губах улыбочка:

— А давайте и в самом деле попробуем! Не знаю, пригодится ли оно для суда, а мы матмодель обкатаем… Так когда вы нас сможете пустить на свой прекрасный «пентиум»?

— Завтра с девяти утра — подходит?

— Ха! — ответил доцент.

* * *

Школьник уже усаживался в «восьмерку», и тут я решился наконец задать вопрос, который давно капал с языка:

— Борис Иосифович, а почему вы все-таки решили нам помочь?

Он поднял глаза выше очков, дернул щекой:

— Ах, Димочка, за столько лет на этой работе я все-таки научился определять, когда студент врет, а когда нет…

Глава 36 Родное ГИПРО

Не люблю я к старому возвращаться. А иногда приходится. Вот как сегодня, когда шла по некогда родной Томской улице в бывший родной ГИПРОпром. Сразу после окончания института я провела там несколько незабываемых лет. Особенно незабываемых с точки зрения колхозов и командировок. Когда поняла, что наездилась по ранее бескрайней шестой части суши и больше не хочу, уволилась. Причем контраст вышел самым разительным, поскольку занялась шитьем на дому. Брюки шила. Из расчета два доллара за пару. По доллару за штанину, значит. Целых три года сиднем за машинкой просидела, пока не пошла в «Татьяну» наниматься.

В общем, «дела давно минувших дней»… Хотя в родном ГИПРе меня помнили и даже периодически привет передавали и на работу звали. Любимый ГИП с годами становился все крупнее. Но характер, как говорили девчонки, не портился. Он так и остался жизнелюбом и если не охотником, то уж точно большим ценителем прекрасного пола. А так как его группа и до сегодняшнего дня — пол исключительно прекрасный, то Виктор Игоревич в лепешку разбивается, а работу находит. По нынешним временам — подвиг.

Шла я наверх к девчонкам и смотрела, как сильно изменилась наша контора. Из трех верхних этажей шестиэтажного здания институт сохранил только один, все прочее разобрали разные фирмы и фирмочки. Да и от коллектива остались рожки да ножки. Геологи раньше были командой «ух», теперь же их всего четверо. Про транспортный отдел я и не говорю…

Не пощадило время наше родное ГИПРО. Зато милосердно обошлось с моими бывшими сотрудницами. Они такие же, как и были, и все так же сидят за комбайнами, как сидели. Люська что-то рассчитывает, Любаша деталировки делает, Таня в ГОСТах копается. Томки и Зоси на месте нет. Перекуривают, судя по времени.

Привычка, хоть и старая, оказалась так сильна, что я бросила сумку на бывший свой стол. За ним, кстати, сейчас никто не работает. Может, меня до сих пор ждут…

ГИП возвышался на своем рабочем месте. Вот кто импозантен, так импозантен! Слон против него — недомерок! Виктора Игоревича и росточком, и калибром Бог не обидел. Очень даже не обидел. А скверная привычка в минуты напряженной работы грызть сушки и прочие баранки прибавила за последние годы килограммов двадцать к всегда нескудной фигуре моего любимого ГИПа. И работы, судя опять же по фигуре, у него за это время было немало.

Как только я вышла из-за комбайна, он завопил:

— Анна, Рыжее Солнышко! Наконец-то в гости пожаловала!

Это только он один из всех моих знакомых меня так называет: и Анной, и Рыжим Солнышком. И это именно он когда-то отговорил меня краситься в брюнетку. Сказал, что рыжую душу все равно не закрасить, да и цвет волос нечастый.

Я пришла на работу совсем девчонкой. А он тогда был ГИПом уже три года — солидный мужчина, чуть за сорок. И работать учил, и красоту чертежей чувствовать. И приударял, кстати, но чуть-чуть, не нахально. Красиво, одним словом. Даже сейчас вспомнить приятно. И остались мы с ним хорошими приятелями. Потому что не дружить с Виктором Игоревичем просто невозможно. Такой уж он человек.

Девчонки на зычный вопль шефа головы подняли, заулыбались. Не забыли, морды!

— Девочки, я тут сладенького принесла. Ставьте чайник!

Это тоже старая привычка, почти ритуал. Чаепитие ровно в одиннадцать (говорили мне люди старые и опытные, когда-то родные партия и правительство в заботе о здоровье трудящихся ввели повсеместно производственную гимнастику по радио, принудительную, под присмотром администрации и парторгов; где теперь те парторги? А лишний перерывчик вошел в традицию). Чаепитие Игоревич не мыслит без изобилия сладкого — считает, что так мозги лучше работают. Было бы над чем им работать…

После чайка я подошла к ГИПу.

— Виктор Игоревич, до меня дошли слухи, что вы спроектировали новую промплощадку. Под торговый комплекс.

— Был грех, спроектировали.

— А посмотреть на неё можно?

— На кой ляд она тебе сдалась? Или профессию вспомнить захотела?

В скобках замечу, что наш Игоревич только инженерный труд почитает за настоящую работу, достойную настоящих мозгов. Все остальное он называет словами малопечатными. И плюет при этом на пол и возраст собеседника.

— А что, материалы закрытые?

— Да какие они, к черту, закрытые! Базар — он базар и есть. Его только полный идиот секретить будет!

Но в глазах Виктора Игоревича вопрос остался. Поэтому я поспешила рассказать ему почти всю правду.

— Понимаете, я работаю сейчас в одной фирме. Такой, чуточку специальной… Немножко информационная разведка, немножко охрана… В общем, такая деятельность…

— Ух ты, шпионская фирма! И оружие у тебя теперь есть?

— Есть.

Чего же врать-то? Димка, конечно, пистолет отобрал и спрятал, но пока он по больницам отлеживался, я его тайник нашла. А на Игоревича впечатление произвести не помешает.

— И стрелять умеешь?

— Выучили.

— Во класс! Настоящая женщина! Слушай, Анна, и начальник у тебя небось из Афгана, да?

— Нет, Бог миловал. Приличный начальник.

Что-то, наверное, в моем голосе насторожило Бочарова. А может, удивило.

— Приличный, говоришь? Молодой?

— Не очень. Так и я уже не девочка.

— Не расстраивайся, Анна. Маленькая собачка до старости щенок. Тебе всегда не больше двадцати будет!

Я благодарно улыбнулась. С чем мне в жизни везло, так это с начальством. Ни одной гниды в непосредственных шефах не водилось. И слава Богу.

— И теперь твоему приличному начальнику нужен генплан нового рынка, да? Ведь не от себя же ты любопытствуешь, так?

— Ну Виктор Игоревич, от вашей проницательности не скроешься. Может, пойдете к нам в фирму на должность Ниро Вульфа?..

Игоревич замахнулся, словно хотел меня шлепнуть (понял, значит, намек; но он привык отшучиваться, когда над его сложением подтрунивают). Я страшно перепугалась, извернулась и продолжила:

— Там хозяева этого рынка, по слухам, будут конкурс объявлять на проект охранных мероприятий. А мой начальник очень хочет этот конкурс выиграть…

— А чего же, благородное дело. Это чтобы ты жалованье получала, да? Поможем, девушки?

Девушки — вон, торчат из-за комбайнов, слушают, любопытные Варвары, согласно закивали.

— Ну так несите Анне чертежи!

— Да я сама возьму…

— Сиди, ты теперь гость!

И через секунду я получила две довольно толстые папки с надписью: «Рынок — „Меценат“». Это у нашего ГИПа такой бзик — все разработанные проекты должны храниться под рукой. Нет, в архив мы, как положено, первые экземпляры сдавали — карандашные, с настоящими подписями. Но в нашем шкафу обязательно копия оставалась. «Чтобы не изобретать велосипед» — по словам того же Бочарова.

Вот теперь этот «велосипед» я и смотрела. Генплан как генплан. Несколько зон, действительно. Но в архитектуру я не полезла. Меня больше интересовало техзадание. И план землеотвода. Ну что ж, и такие документы присутствуют. Сбоку надпись «Утвердить», росчерк, в скобочках «А. С. Коваль». И печать мэрии. Все как положено.

Смотрю я на генплан, думаю, как бы его скопировать и откланяться. И смотрю вроде внимательно. А экспликацию углядела только с третьего раза. Ого, да «Меценат» уже знает, какие фирмы у него какую площадку заказали. Интересно… Ну, названия мне ничего не говорят…

Постой, подруга, а это что? Как это «не говорят»? А аптечный киоск «Татьяна-фарм»? Что, не знаешь? Манохин на территории рынка, принадлежащего Арсланову… Оч-чень даже любопытно…

Рядом раздался голос Виктора Игоревича:

— Нравится?

— Ага, здорово.

— Смотри, а вот тут, в овражке, мы механизированный склад поставили… Класс!

И Бочаров начал рассказывать, какие там конвейеры и штабелеукладчики с автоматическим адресованием. Ну, склады — это его слабость. А тут же рядом, вот, третья позиция, оптовый рынок. Поэтому и склад нужен.

Сижу, слушаю. И впрямь интересно. И ГИПа спешкой обижать не хочу. А он вдруг меня спрашивает:

— Слушай, тебе же для конкурса чертежи нужны? Копии хочешь?

Ясное дело, хочу.

— Какие?

— Генплан бы с экспликацией. И планы участков.

— Геологией не интересуешься?..

— Пока нет. Вот списком фирм интересуюсь. У них же у каждой свои требования к охране. Утрясти надо.

— Ладно, сделаем. Допивай чай.

И мы пошли в отдел размножения. Так у нас в конторе называют все эти машбюро, РЭМы, ксероксы и прочие ЭРЫ.

Две-три бархатные улыбки Бочарова — и в моих руках оказались ещё теплые РЭМ-копии всех бумаг, которые мне хотелось. И причем сделано это все было на чистой дружбе и воспоминании о былых привязанностях.

Да, это — настоящий товар. И Димычу показать не стыдно. И Слону тоже. Фирма веников не вяжет, это вам не выкраденные черновики…

Кстати, сегодня вечером надо у Дубова быть. Дима велел позвонить бригадиру Алексею и договориться о времени. Опять общаться со Слоном… Ох и муторно мне было возвращаться в тот мир из такого светлого, как мой ГИПРО… Бывший, к сожалению…

Телефон у Игоревича тоже остался старый — черный, тяжелый. Стоит, как и раньше, на подоконнике. Я набирала номер Алексея и бездумно пялилась в окно. С четвертого этажа просматривалась почти вся улица — от Проспекта до самой школы искусств. Внизу кого-то ждала на лавочке молоденькая девушка. Второй раз уже сумку такую интересную вижу — аппликация из кожаных кусочков, в виде двух бабочек…

Постой-ка… Да и девушку я тоже второй раз вижу! Внимание на неё я обратила ещё возле Надиной фирмы — лицо вроде ничего особенного, но фигура классная, и походка легкая, упругая…

Ну Валентина, ну же гадюка! Еще извиняться приходила! Не следим, а охраняем! Дрянь!..

Алексей ответил как всегда, после третьего звонка.

— Слушаю.

— Добрый день, это я. Мне нужно с вами встретиться.

— Где и когда?

— Через полчаса я буду возле метро «Инженерная».

— Подъеду.

И весь разговор. Чуточку слишком суровый человек Алексей. Но очень надежный.

— Ну как, Рыжее Солнышко? Связалась с любимым начальником?

— Да. Поеду я — а то он там заждался. Спасибо за помощь, Виктор Игоревич.

— Кушай на здоровье. И нас не забывай. Помни, что рыжие — большая редкость. А среди нас есть очень большие ценители редкостей.

— Большие и толстые!

Я улыбнулась и чмокнула Бочарова в щеку. Теперь, когда онперестал быть моим начальником, можно было себе позволить маленькую вольность.

— Ладно уж, Рыжая. Не подлизывайся. Лучше заходи почаще. Можно и не по делу.

Я кивнула и стала собираться. Разложила копии в две стопки — комплект для Слона, комплект для нас с Димой. К слоновскому экземпляру подколола маленькую записочку с объяснением, где что нарисовано. Пусть господа предприниматели химических наук сами разбираются. Если смогут.

До «Инженерной» я добралась быстро. И почти сразу же подъехал Алексей на темно-красных «Жигулях». Я проголосовала — он остановился.

— Здравствуйте, Алексей.

— Добрый день, Анна Георгиевна.

— У меня тут для Бориса Олеговича документы. Сможете сразу передать?

— Без проблем.

— И еще… — Я замялась — вдруг стыдно стало. Но, в конце концов, это же он меня о слежке предупредил! — За мной опять следят! Теперь женщина. Молодая, симпатичная… Проклятый Манохин никак не успокоится…

— Описать можете?

Я попробовала. Как могла, оценила возраст, внешность. Но больше всего о походке помнила. И о сумке этой распроклятой.

Алексей слушал, не перебивая. Запоминал.

— Хорошо, Анна Георгиевна. С этим я разберусь. Куда вас отвезти? На работу?

— Давайте на работу.

И через десять минут я входила в знакомый подъезд, заранее предвкушая, как порадую сегодня Диму результатами похода в прошлое.

* * *

Алексей ехал, не торопясь, и покачивал головой. И как это у баб мозги устроены? И глаза тоже.

Все ведь Лера делала правильно. Иди догадайся, что Анне Георгиевне именно её сумка приглянется! Насчет походки можно понять — Лера тренированная, оно всегда видно, как ни прячь. Да, походка и осанка…

Жалко, но придется девушку кем-то заменить. А может, и к лучшему, что Анна Георгиевна сама заметила. Мог и кто-то другой обратить внимание, а это уж вовсе ни к чему. Ладно, пускай отдохнет. Свою часть она отработала отлично, пора менять, пока ей не приелось — внимание притупится…

* * *

Я поднималась по ступенькам на наш первый этаж, вспоминала разговор с Алексеем о слежке — и вдруг представилось, как иду вечером с работы, а в самом низу, уже возле двери во двор, которая вечно закрыта, потому что на пружине, и до которой не достает свет с лестничной клетки, меня кто-то поджидает… Все! Пускай Димка бубнит что хочет, а «Вальтер» я у него из ящика с инструментами утащу и буду носить с собой!

Глава 37 Алиби есть, алиби нет

Пятнадцатого, уже почти перед обедом, Белецкий принес Кучумову списки кразовских водителей. Трудолюбивый Хитройван для облегчения работы все упорядочил: сперва пустил тех, кто в ночь с пятого на шестое работал на метростроевских перевозках, потом — тех, что работали вообще по городу, под конец тех, которые в тот день не выезжали, во всяком случае, по документам. Мало того, он ещё отметил птичками кавказские фамилии.

Кучумов читал, скользя по строчкам сверху вниз карандашом, на некоторых фамилиях останавливался.

— Саакянц… Габуния… Абакарилов… Газдюк… Ну, елки-палки, и фамилии попадаются! Только это ж явный хохол, на черта он птичку поставил?

— Тебя посмешить хотел, — невозмутимо объяснил Белецкий (и, между прочим, попал в точку: хитер был Вячеслав Кимович, знал, пускай лучше начальство смеется, чем ругается).

— Янопуло — это грек, зачеркнем птичку… Бабаджанян… Ероян… Убирия… Абдурахманов, Гайнутдинов — ну, это Туркестан…

— Или Дагестан, — заметил Белецкий.

— А сам Арсланов откуда? — поинтересовался Дмитрий Николаевич.

— Из Чураева. Местный разлив. По паспорту — русский. Имеет право, мать русская…

Кучумов буркнул что-то невразумительное и продолжил чтение выбранных мест:

— Былда, твою мать… — Перешел к последнему списку. — Хучуа… Яичный — так это ж у меня сосед по лестничной клетке с такой фамилией! Джаникян… Сулейманов… Наврузов… Давыборщ, Вчерашний — слушай, их на КрАЗы что, специально по фамилиям отбирают?

— Ну, Николаич, ты же Ивановых и Савченко пропускаешь, — мягко заметил Виктор Витальевич.

— Сароян — это писатель есть такой, американский, — отметил Кучумов.

— Американский? Они и там есть?

— Армяне — как евреи, по всему миру есть. Жордания… Ведмедеря… А вот этого проверь особо, помню, совсем несусветное дело было — у частных лиц змей воровал, скажи, чтоб посмотрели инициалы в архиве… Сергуладзе… Авалиани… Арсланов… Темиркулов… Погоди-погоди! Арсланов?

Белецкий вздохнул:

— Навряд ли, Николаич. Он и не работал в тот день, видишь отметку — на техобслуживании стоял.

* * *

На всякий случай Арсланова Максуда Ибрагимовича, 13–56, все же засекли на подъезде к заводу ЖБК с горой щебня в кузове. Дали выгрузиться, но сразу за воротами завернули, отобрали руль и повезли на том же КрАЗе в Фабричный райотдел. В наручниках. Правда, не били, даже посматривали с интересом.

Дежурный лейтенант не дал опомниться:

— Вы работали пятого ноября вечером?

— Пятого? Это какой день был?

Лейтенант заглянул в настольный календарь под стеклом.

— Вторник это был, вторник…

— А-а, работал — только днем. На ремонте.

— А на линию не выезжали?

— На линию я только вчера выехал, коробку менял. Первый раз за месяц выехал — и на втором рейсе колесо пробил! Внутреннее! Два часа провозился, ничего не заработал, а сегодня — вы с линии сняли!

— Может быть, вы подменяли кого-нибудь из товарищей, на чужой машине выезжали?

— Не выезжал.

— А нам сообщили, что вас видели за рулем около девяти часов вечера на проспекте Независимости, — закинул удочку лейтенант.

— Мало ли что люди болтают…

— Вблизи того места, где погиб мэр…

Арсланов вскочил:

— А-ах! Плюньте тому в глаза, кто так говорит! Совсем подлый человек! Будете таких слушать, они вам скажут, что это я мэра ударил и три раза вперед-назад переехал!

— А может, так и было? — вкрадчиво поинтересовался лейтенант. — Кто может подтвердить, что вас там не было в это время?

Максуд сморщился, посмотрел в окно. Вздохнул:

— Вы можете.

— Я?!

— В вытрезвителе я был, с шести вечера и до одиннадцати утра шестого. Позвоните, проверьте.

— Как же так — в вытрезвителе? Вы же, извиняюсь, мусульманин, вам Аллах запретил пить.

Арсланов пригладил усики, улыбнулся на тридцать два зуба.

— Аллах сказал Мухаммеду, Мухаммед в Коране записал — нельзя пить вино. А про самогонку в Коране ни слова не написано! — Опять вздохнул: Какой я теперь мусульманин… У вас тут всему научишься, скоро сало есть начну.

Лейтенант вступился за родину:

— Лучше сало есть, чем в людей стрелять!

Задержанный его поправил:

— Лучше сало есть, чем чтобы в тебя стреляли…

Снова вздохнул. Вздохнул и лейтенант — изобразил человеческое сочувствие. Снял трубку, позвонил в вытрезвитель. Тамошние бюрократы рылись минут десять в своих книгах — понятное дело, праздники все-таки прошли, списки длинные — наконец ответили:

— Был такой. Асланов Максим… не-е, Максуд Ибрагимович, шестьдесят девятого года рождения. Поступил пятого в восемнадцать десять, вышел шестого в одиннадцать…

— Фамилию повторите! — оживился лейтенант.

— Ас-ла-нов! — прокричал вытрезвитель по слогам.

— Вас понял, спасибо!

Лейтенант, очень довольный, поднял на арестанта прищуренные глаза:

— Все верно, был там в это время Максуд Ибрагимович — только не Арсланов, а Асланов!

— А я и есть не Арсланов, а Асланов. Права посмотрите, паспорт посмотрите.

Лейтенант опешил. Кинулся смотреть — действительно…

— А-а… а почему же в путевом листе Арсланов?

— А я не знаю, почему в вашем городе везде меня пишут Арсланов. Совсем дикие люди, простую фамилию запомнить не могут. Закривидорога могут, Кривохлобыстенко могут, а Асланов не могут!..

* * *

Валера с утра подсунул диспетчерше Зине шоколадку, и она по дружбе выписала ему путевку на Кацаповку — там дальность ездки всего два километра, а водитель, сами понимаете, получает не за километры, а за тонны. На самом деле Валере больше нравилось возить песок с Тракторной дорога хорошая, машин мало, светофоров почти нет. Заработок в конце концов так на так выходит, а устаешь меньше. Но ему надо было повидать Ричарда.

Под экскаватором следом за ним оказался 13–34, кое-как выпихнутый из ремонта. Водитель на нем сидел новенький, первый день в колонне. Пока экскаваторщик лазил на стрелу — трос у него на блоке заело, что ли, новенький подошел к Валере, представился:

— Крюков, Аркадий. — Протянул пачку «кэмела»: — Закуривай.

Валера покачал головой, вытащил свои.

— Слушай, ты ж Костылин Валера, да? Мне диспетчерша посоветовала за тобой следом поездить, поучиться, говорит, умеешь ездить и зарабатывать, не возражаешь?

— Езди, секретов в этом деле нет, полдня поездишь, сам все поймешь. Главное — не сиди прямо на хвосте, держись на расстоянии, чтобы под светофором меня в зад не поцеловал. Тормоза-то тебе хорошо сделали?

Крюков засомневался:

— Так если я буду держаться на расстоянии, меня тут же обгонят и назад отожмут, а?

Валера улыбнулся:

— А вот этому ты и будешь учиться, чтоб не обогнали и не отжали!

В первом часу Валера затормозил возле «Жабы». Зашел в зал, огляделся Ричарда не видно. Остановился перекинуться словом с одним знакомым, другим. Новичок, Крюков, не стал ходить хвостиком, сразу двинулся к раздаче. Валера переждал несколько человек, потом и сам стал в очередь. Взял обычный набор, незаметно кинул глазами по залу. Новичок пристроился в углу за двухместным столиком, напротив какого-то пенсионера, случайно затесавшегося в шоферскую компанию. Вот и отлично, а то Ричард может и не подойти.

За любимым Валериным столом сидел Хачик, крановщик из коммунхозовской автоколонны. Широко расставив локти, наклонившись над тарелкой, быстро-быстро работал ложкой — хлебал харчо. А-а, разве это харчо? Одно название… Валера опустил поднос на угол стола, начал выставлять свои тарелки, Хачик недовольно зыркнул снизу вверх, но тут же узнал. Подождал, пока Валера сядет, наклонился вперед, заговорил чуть не шепотом:

— Слуша-ай, Валера! Ты знаешь, что по городу делается, а? Всех шоферов, кто на КрАЗе ездит, в милицию тащат, допрашивают! Особенно к нашим землякам цепляются, каждого спрашивают, ты мэра стукнул или нет! Что такое, раз человек с Кавказа, должен мэра убивать, а? Тебя не трогали?

Валера презрительно скривился:

— А-а, глупые люди, понимаешь! Зачем нам мэра трогать? Хороший человек был, вполне приличный, беженцев в город принимал, с жильем помогал, с работой помогал! Автандил Чхония к нему ходил — помог, Грише Топалиди помог. Глупости придумывают, лучше бы среди здешних поискали, и не среди шоферов, а среди денежных людей, кому-то мог мэр помешать, понимаешь…

Хачик отставил пустую тарелку, придвинул гуляш, так же быстро заработал вилкой.

— Противно, да? Не хочется за баранку садиться, на дорогу выезжать, едешь и оглядываешься…

Валера оторвался от борща, пожал плечами:

— А тебе что волноваться, ты же не на КрАЗе ездишь?

Хачик засмеялся:

— А-а, прицепятся, пойди докажи им потом, что это не КрАЗ, а кран!

Бросил вилку, один за другим выпил залпом два компота и умчался. Симпатичный человек Хачик, только суетливый немного…

Новичок, Крюков Аркадий, тоже быстро поел, но дожидаться не стал, ушел. Ну что ж, может он такой понятливый, в самом деле за полдня всему выучился?

Ричард подошел минут через пять. Сел.

— Нашли меня, Ричард. Стали кричать, ты, мол, мэра убил, яперепугался, что-то доказываю, они говорят, ты двадцать девятого «Москвич» бил и пятого точно такой тоже, только с мэром! Сам понимаешь, когда тебя в убийстве мэра обвиняют, стану я про какой-то «Москвич» молчать? Все выложил, после только сообразил: они меня на пушку взяли. Но я говорил слово в слово, как ты велел, Ричард!

Ричард оперся локтями на стол, обхватил обоими руками стакан с простоквашей.

— И что, они поверили?

— Откуда мне знать? Взяли подписку о невыезде и отпустили.

— Э-э, нехорошо… Значит, они за тобой хвост пустили.

Валера заулыбался:

— Думаю, пустили! Крюков Аркадий зовут. Полдня за мной на самосвале ездил, не отставал. Но я тут с Хачиком разговорился, знаешь, на автокране ездит? На тебя фигурой немного похож…

Ричард кивнул.

— И вот странно — Хачик ушел, и этот Аркадий за ним!

Ричард немного расслабился.

— А, ну тогда ничего, Валера. Лучше бы, конечно, они тебя не нашли, но ты все сделал как надо. Ничего не бойся. Найдут меня — все подтвержу, Налбандяна, с которым спорил, покажу, дедушку Гогишвили, у которого машину купили, покажу… Не волнуйся. И с Хачиком ты вовремя поговорил. Молодец, Валера. Руслан узнает — будет благодарен.

Допил простоквашу, кивнул, поднялся. Отнес стакан, поставил в окно к судомойкам, прошел дальше через кухню, вышел в заднюю дверь, мимо мусорных контейнеров, отодвинул доску в заборе и оказался на лесоскладе. Дошел до конторки, снял трубку, набрал номер.

— Сурена Акоповича попрошу…

Сурик взял трубку, Ричард тут же перешел на армянский язык и объяснил, что Валеру зазывали в гости и расспрашивали о машине дедушки Гогишвили, он им честно объяснил все как есть, что машины уже нет, а они не поверили и зачем-то даже стали за Валерой следить, потом почему-то стали следить за крановщиком Хачиком, а его, Ричарда, так и не повидали…

Сурик ответил, что действительно, странные люди, надо бы папе рассказать, какие бывают на свете чудаки, а вот Валера…

Ричард перебил и сказал, что как раз Валера все сделал как надо и перед папой его нужно похвалить.

— Ну, ты там был, тебе виднее, — согласился Сурик. — Ладно, так и передам…

* * *

Госавтоинспектор старшина Сердюк, стоя возле своего мотоцикла, просматривал врученный ему утром список и недовольно морщился. Дурость они там придумали — вылавливать кавказцев. Столько их в городе, столько баранку крутят. Ну переберем всех, ну узнаем, что такой-то и такой-то в ту ночь работали на Проспекте — так оно и так по путевкам известно. А если какой лишний затесался, черта с два он скажет. Не знаю, не был, сидел дома, смотрел телевизор, вон, у жены спросите…

А все же было что-то, связанное с тем вечером, не давало покоя, как гвоздь в сапоге, только никак не вспомнить…

Снизу, с дамбы, подкатила к перекрестку светло-бежевая «Волга» ГАЗ-21, прижалась в левый ряд, остановилась. Явно хочет водитель свернуть на Псковскую, а сигнал не включил… Ну точно, дождался паузы, рванул…

Сердюк свистнул и поднял жезл. «Волга» замерла как вкопанная.

— Товарищ водитель, почему не включаете сигнал поворота?

Открылась дверца, на проезжую часть выбрался водитель — седой, с виду интеллигент, вроде как профессор какой-нибудь. Ну да, был тогда профессор, мог себе позволить машину, а по нынешним временам его заработки тьфу, вот и ездит, небось, лет тридцать уже…

— Как же не включаю, смотрите, у меня на щитке до сих мигает…

Не стоит наказывать. Солидный человек, машина ухоженная.

— Проедьте за перекресток, остановитесь, проверьте лампочку.

Сердюк вернулся на место. Задумался о жизни. Как-то наперекосяк все сложилось. Годы поджимают, на мотоцикле гонять и на посту стоять в мороз и в дождь уже утомительно, а на бумажную работу без диплома не возьмут. На пенсию выходить, ковырять садик-огородик? Неинтересно и неденежно. Ну вырастишь яблок лишних пару ведер — на базар нести? Стыдно… Глупый по молодости был, ленился учиться…

Светофор переключился на зеленый по Псковской, пешеходы двинулись через Проспект, рядом с мотоциклом возник седой профессор из «Волги» с лампочкой в руках.

— Вот, товарищ старшина, лампочка перегорела! Я специально подошел поблагодарить вас!

— Поблагодарить? — Ну-ну, нечасто нарушитель инспектора благодарит…

— А как же, может быть, вы спасли меня от столкновения, я ведь и по вечерам езжу! Прошу вас, мало ли что… — он вручил Сердюку визитную карточку и церемонно раскланялся.

Сердюк в очередной раз оценил взглядом дорожную ситуацию, опустил глаза к карточке. Там было написано:

Малишевский Феодор Валентинович ветеринарный врач, к.б.н.

Инспектор покачал головой, усмехнулся. А черт его знает, может, придется когда-то Астру лечить. Ишь, доктор собачий, прибежал с лампочкой…

Лампочка! Точно, вот что покоя не дает! Перед глазами всплыл КрАЗ-самосвал с неработающим левым стоп-сигналом, вечером дело было, ну да, именно пятого — тогда ещё засек номер и хотел этот самосвал на следующем рейсе перехватить, а тут по рации передали об аварии… А где-то ведь должен быть записан номер… Сердюк отошел с проезжей части на тротуар, вытащил блокнотик, порылся. Вот! «13–51 л ст». Правильно, левый стоп…

Ищут-то КрАЗ, который ехал впереди мэра и не задержался на месте аварии. Ну да, если подвернулся мэру самосвал без левого стопа, мог мэр и не увидеть, как правый мигает, особенно если не выдерживал дистанцию… Кинулся тормозить в последний момент, может, и рулем отработал на обгон…

Вот это надо проверить, это не глупости с грузинскими фамилиями…

Он поднес ко рту рацию и начал вызывать горотдел ГАИ.

* * *

— Фамилия, имя, отчество?

— Иванов Кирилл Михайлович.

— Дата и место рождения?

— 15 сентября 1955 года, город Чураев.

— Где и когда жили на Кавказе?

— На Кавказе? Лазаревское — это Кавказ считается? Отдыхал с родителями, когда двенадцать лет было.

Капитан сердито глянул на задержанного:

— Вы мне тут не острите! Отвечайте на вопросы!

Иванов пожал плечами и промолчал.

— На какой машине ездите?

— На самосвале. КрАЗ-256Б, номер ЧУС 13–51.

— Пятого ноября в ночную смену работали?

— Это когда мэр погиб? Работал.

«Чего спрашивает, если у самого моя путевка лежит?» — подумал Иванов.

— В 20.51 где находились?

— Откуда ж мне помнить, я что, время засекаю?

— Примерно в это время инспектор ГАИ заметил ваш номер в трехстах метрах от места аварии.

— Ну не знаю — раз инспектор заметил, может, так и было. Когда дорогу перекрыли после девяти, ехал с мусором… со строительным мусором от станции «Петровское поле», меня завернули обратно на Псковскую и через низ.

— А перед этим?

— А перед этим привез пять кубов чернозема с Бугаевки.

— Дорогу перекрыли в 21.15. Как вас загружали мусором?

— Как всех — сперва экскаватором маленьким, «Беларусем», а после лопатами.

— И сколько времени шла погрузка? — допрашивал капитан ничего не выражающим голосом.

— Минут двадцать — или полчаса, не знаю. На часы не смотрел.

— А почему не смотрели, вам разве не хотелось поскорее загрузиться и ехать, лишний рейс сделать?

— Хотелось, — отвечал Иванов, — но я, пока они лопатами кидали, лампочку менял. Полно песка за шиворот набросали…

— Какую именно лампочку?

— Сзади, в левом стоп-сигнале. Мне молодой Ткаченко сказал, что не горит, я и поменял, пока грузили.

— Ну что ж, все сходится. Направляясь с грунтом к станции «Петровское поле», вы резко затормозили с нарушением правил дорожного движения, автомобиль мэра, пытаясь уйти от столкновения, зацепил ваш левый фонарь и разбил лампочку, после чего попал под встречный КрАЗ, а вы, опять в нарушение правил, не остановились и покинули место аварии! По чьему заданию вы действовали?

— Чего?! — вскочил с места Иванов. — Какое задание?!

— Вот и я хочу знать, какое именно задание вы получили и от кого? Кто поручил вам убить мэра?!

Иванов обессиленно сел.

— Елки, да что вы такое говорите? Убить… Э-э, подождите! Вы из-за лампочки решили, что мэр меня зацепил? Так меня никто не цеплял, лампочка сама перегорела! Если б он зацепил, так разбил бы весь фонарь, а там только лампочка сгорела.

— Может, он и разбил весь фонарь, а вы отремонтировали, пока шла погрузка.

— Во дает… — Иванов не знал, что ответить. Забормотал: — Елки… Ну чего тут скажешь?.. О, вы у Коли Ткаченко спросите, он скажет, что фонарь был целый! — И тут ему в голову пришла совсем спасительная мысль: — Э-э, стойте! Говорите, меня гаишник заметил, да? А почему он меня заметил, почему внимание обратил?

— Потому что у вас не горел стоп-сигнал, — победным тоном ответил капитан.

— Ну вот! — с торжеством отозвался Иванов.

— Что значит — «ну вот»?

— А то значит, что фонарь был не разбитый, лампочка освещала номер, иначе как бы он мой номер узнал?

— А на борту у вас что, номер не написан?

— Тю… Какой же задний борт у КрАЗа-самосвала? Сами посмотрите! И вообще, мэр же на легковой машине был, так ведь? Так как же он крылом до моего фонаря мог достать?

— Почему обязательно крылом — мог, например, углом крыши зацепить…

— Да вы что, товарищ капитан, совсем сдурели?

Иванов только руками развел. Что докажешь человеку, который как будто вообще ни одной машины в жизни не видел?

— Все, Иванов, хватит хамить! Твоя песенка спета! Посидишь на Черной горе, подумаешь — может, сообразишь, что добровольное признание засчитывается при вынесении приговора… — Капитан откашлялся и перешел на официальный тон: — Гражданин Иванов, объявляю вам о задержании на семьдесят два часа. До выяснения обстоятельств!

* * *

— Здоров, кум! Это я, Медведь! Тебе слышно?..

— Слышно.

— Ты, помню, шоферами интересовался? Появился тут один, Иванов фамилия. Из метростроевских.

— А-а. Ладно. Я перезвоню.

Глава 38 Ищи, Кучум!

Борис Олегович Дубов ехал на встречу с Кучумовым в грозном настроении. Сеялся дождик, ныло колено, не раскуривалась трубка… Бесила наглость этого черного шакала Арсланова, бесила мелочная двуличность полковника, который одной рукой брал конвертики, а другой шарил по кустам, пытаясь найти дубинку против своего благодетеля… Борис Олегович выколотил трубку в пепельницу, велел Алексею подать из бардачка «Герцеговину Флор» подходят к концу старые запасы, а выпуск прекращен… Полузабытым жестом заломил мундштук папиросы, затянулся, выпустил дым через нос. Еще раз затянулся.

Надо успокоиться. В гневе нельзя принимать решения, в гневе нельзя вести разговоры. Полковник — тварь двуличная и опасная. Нет, с ним надо говорить спокойно, продуманно и не впадая в эмоции. Наоборот, это в нем надо разогреть эмоции — пускай нервничает, делает ошибки, тогда скорее попадется… Ничего, будут ему эмоции…

Кучумов, как было условлено, ждал на троллейбусной остановке возле Выжлятников — спрятался от дождя в будочку с выбитыми стеклами, ежился в простонародной нейлоновой куртке. «Вольво» плавно затормозил, Алексей было собрался выйти — открыть гостю дверь, но Дубов показал двумя пальцами, что не надо. Алексей вывернулся назад, открыл дверь изнутри.

Полковник нырнул в машину, суетливо и неловко с непривычки захлопнул за собой дверь. Поздоровался.

Антон тем временем отплыл от бровки, выждал, поглядывая в зеркало, круто развернулся в обратную сторону и тут же свернул направо, через мостик. До крайних домов восточной границы Петровского поля — километра два — дорога шла по незастроенным местам и только потом, уже за широкой балкой, превращалась в улицу Дубоноса. Мотора почти не было слышно, лишь зудели по мокрому асфальту шины. На первом перекрестке пришлось тормознуть — «скорая помощь» с сиреной и мигалкой подрезала нос и умчалась к неотложке.

— Чуть ли не единственный в городе освещенный перекресток, — брезгливо проворчал Дубов.

— По статистике дорожных аварий входит в первую десятку, — объяснил Кучумов.

Темные улицы раздражали Бориса Олеговича. Федерация разыгрывала с обнаглевшим независимым соседом политические игры с отчетливым душком экономического шантажа, поэтому независимые политиканы подчеркнуто экономили энергию на своих независимых согражданах. Когда фирменный поезд Чураев — Москва пересекал границу и в ночном мраке вспыхивали залитые светом улицы Половецка, в вагонах начинали матерно браниться.

Следующий островок света был у круглой клумбы на углу Проспекта. «Вольво» повернул налево, потом направо, в узкий и темный проезд.

— Не удивляйтесь, Дмитрий Николаевич, я тут недавно домик приобрел по случаю смерти владельца… Тормозните, Антон… Знаете, Дмитрий Николаевич, мне говорили, Ланской погиб вот на этом месте, где мы с вами сейчас стоим…

Кучумов пожевал губами, потом спросил небрежным тоном:

— А вам не говорили, где погиб главарь преступников Кононенко?

— Ну как же! — оживился Дубов. — Говорили! Я, конечно, не знаю, насколько это соответствует истине, но говорили, что вон там, за поворотом…

— Ты смотри, — покачал головой Кучумов, — правильно вам говорят! Пустячок, конечно, но приятно подколоть Слона…

Дубов снисходительно улыбнулся.

Проволочную ограду сменил тесовый забор, весь участок стал выглядеть чуть-чуть аккуратнее — но не более того. Домик оставался прежним, без изменений, разве что на окнах появились другие занавески, чуть плотнее. Сейчас за ними горел свет.

— Прошу в мой скромный приют отдохновения, — пригласил Дубов.

Кучумов вошел, оглядел действительно скромную, хотя и уютную обстановку. С удовольствием отметил, что в домике тепло, и расстегнул молнию на куртке. Откуда-то возник крупного сложения молодой человек, забрал у Дубова и гостя верхнюю одежду. Исчез в крохотном коридорчике, снова появился, подкатил к столу сервировочный столик, прикрытый крахмальной салфеткой, снова исчез.

Борис Олегович расположился за столом, показал полковнику место напротив, проговорил:

— Не удивляйтесь, что я привез вас сюда, — нам с вами нужно без помех просмотреть некие документы.

Он выложил перед Кучумовым копии, добытые Асей, а сам тем временем снял с сервировочного столика салфетку, налил джину в два высоких стаканчика, разбавил индийским тоником, бросил по кубику льда. Перенес на стол два блюдечка — с орехами и фисташками.

Кучумов, листая бумаги, пробормотал:

— «Меценат»…

— Да-да, — подхватил Дубов, — одно из легальных заведений господина Арсланова.

Дмитрий Николаевич досмотрел бумаги, молча сложил, подровнял, сколол обратно скрепкой. Взял стаканчик, отпил глоток, закусил фисташкой. Совершенно очевидно, эти бумаги — полное и окончательное оправдание Арсланова, они снимают с него всякие подозрения в убийстве. Непонятно только, как он убедил мэра. Гм, а с другими рынками как убеждал? Да нет, другие были до Коваля… Ладно, не в том дело.

Так что, неужели Слон открыто признает несправедливость своих обвинений и сам принес доказательства? Ну уж нет, не тот человек. Небось, ждет, чтобы я высказался, мол, я же говорил, — а потом ошарашит каким-то новым вывертом. Молчание затягивалось, и Кучумов произнес спокойно:

— Я догадываюсь, это ещё не все?

Борис Олегович медленно склонил голову, отдавая дань выдержке и проницательности собеседника. Вынул из кожаной папки второй комплект бумаг, заметно толще, положил на стол.

Кучумов начал читать, приподнял брови:

— Акционерное общество с контрольным пакетом у мэрии? По-моему, это новая форма у нас в городе… Полагаю, ваша идея?

Дубов скромно поклонился, тоже поднял стаканчик. Посмаковал, шевеля губами, отпил ещё глоток. Вытащил из кармана трубку, досадливо поморщился. Позвал негромко:

— Анатолий! Нет ли у нас здесь трубочного табаку?

Возник все тот же молодой человек, поставил на стол жестяную коробочку, расписанную парусами и якорями. Дубов собственноручно вскрыл жестянку, развернул фольгу. Великолепный аромат, чуть медовый… Взял щепотку, помял двумя пальцами, удовлетворенно кивнул и принялся набивать трубку.

Кучумов читал дальше. Что у Слона комплект полнее — это понятно, свои бумаги, не добытые оперативным путем… Вернулся к началу, положил оба комплекта рядом, сравнил даты. Гм, Слон начал на добрый месяц раньше, зато Арсланов разворачивался куда быстрее. Тоже понятно, у него на пути было меньше бюрократических рогаток, сам себе хозяин…

— Вам ничего не кажется странным, Дмитрий Николаевич?

— Да ладно вам, Борис Олегович, говорите сразу, я только начинаю думать, а вы, надо полагать, уже сто раз обдумали и передумали…

— Вот именно, полковник! Как вы полагаете, какой вариант выгоднее для города?

Кучумов молча пожал плечами и отпил ещё глоток.

— Как вы полагаете, мог мэр Коваль отказаться от моего варианта в пользу арслановского?

Кучумов сделал непроницаемое лицо и проговорил:

— Полагаю, при обычных обстоятельствах не мог.

Дубов вскинулся:

— А что вы, извините, понимаете под необычными обстоятельствами? Шантаж? Взятку?

Дмитрий Николаевич чуть скривил рот.

— Без доказательств следствие не может отвергнуть ни одну версию. И в случае шантажа, и в случае взятки господину Арсланову нужен живой мэр, важно не только получить подпись, важно ещё и отстаивать свой проект от возможных посягательств… Например, от конкурента в лице АО «Кленовая роща»…

Дубов, слушая его, терял спокойствие.

— Простите, Дмитрий Николаевич, вы разглагольствуете об отвлеченных возможностях, голых абстракциях — а я говорю о конкретном человеке! Зачем ему брать взятки, я и раньше помогал ему «заработать» деньги честным и законным путем, и сейчас помог бы в любую минуту! А что касается шантажа Саша Коваль был чистый и честный человек, его можно было бы шантажировать лишь похищением жены или дочери — но обе ведь на месте? Ни на какой другой шантаж он не поддался бы, имея в своем распоряжении ваши и мои возможности…

— Отчего же? Женщины… Необычное сексуальное поведение… Тайное сотрудничество с КГБ…

Дубов не выдержал, вскочил со стула:

— С КГБ?! Коваль, при его прошлом — с КГБ?! А почему тогда не с ЦРУ или с князем тьмы? Господин полковник, не стройте из себя наивного! Не думайте о Ковале, думайте об Арсланове! Самый простой вариант всегда самый вероятный! Бритва Оккама, не слышали? Все э-ле-мен-тарно!

Борис Олегович наклонился, оперся локтями на стол и принялся тыкать черенком трубки в скатерть, подчеркивая свои слова:

— Допустим, Арсланов не украл идею, допустим, додумался сам, не столь важно! Он начинает зондировать почву, узнает, что поезд ушел, понимает, что если «я» договорился с мэрией, то ему там делать нечего — и он идет привычным путем! Обыкновенная фальшивка! Вы что же, вчера на свет родились, не понимаете, что сделать можно любую бумагу и из любой организации? Даже из вашей, между прочим, только надо знать нужных людей и таксу… А дальше — все в пределах простой бандитской логики: когда мэра не станет, некому будет доказать, что он не подписывал эту липу; значит, мэру пора на тот свет! А там, глядишь, появится новый мэр, а предварительно можно позаботиться, чтобы им оказался нужный человек, который вообще не станет поднимать бучу…

Дмитрий Николаевич слушал, сцепив зубы. В какой-то мере версию Слона подтверждали данные о «репетиции», когда был разбит «Москвич» — двойник машины Коваля. Там-то однозначно работали люди с Кавказа, и определенно репетировали один из вариантов дорожной аварии… Но как же тогда тормоза, которые обслуживали на СТО у Слона? Неужели два мерзавца стакнулись?

Дубову надоело говорить в стенку.

— Вы молчите, Дмитрий Николаевич? Вы ещё не все поняли? Так позвольте обратить ваше внимание на одну деталь, которую вы просмотрели!

Он рывком повернул к себе бумаги «Мецената», принялся листать, совершенно плебейски слюня палец. Нашел список фирм, развернул к полковнику, ткнул ногтем:

— Вот это вы видите? Некое заведение под названием «Татьяна-фарм» желает поставить у Арсланова на рынке свой аптечный киоск! Дурак Манохин, как баба, горит обидой, мечтает о мести, трясется от жадности за те десять процентов, которые отстегивает гаду Слону, — и не хочет видеть, что с тех пор, как он стал работать под крылышком у Слона, его доходы увеличились на сорок процентов! Он готов связаться с откровенным преступником, бандитом смотрите, господин полковник, посадит вас зятек по глупости своей! Совместно с доченькой и сыночком они вас уконтрапупят! Без всяких к тому усилий с моей стороны. Я даже буду избавлен от необходимости пускать по телевидению известный вам видеофильм!

Дмитрий Николаевич ссутулился, выпустил стакан. «Рано, рано я зачирикал, пока что мне его не свалить…»

Дубов запыхтел трубкой, прошелся по комнате, постепенно успокаиваясь.

— Вот так, Дмитрий Николаич… Простите мне мою горячность. Итак, первое: немедленно прижмите «Меценат», ищите липу! Не сомневайтесь, найдете! Ясно?

— Да. Я займусь «Меценатом».

— И не промахнетесь! Второе: оставьте в покое мою СТО «Алеко», не теряйте времени, не распыляйте сил. Там нечего искать! Неужто вы не понимаете, что кому-кому, а мне мэр был нужен живым? Так же, как и вы, живым и активно работающим!

— Да, я понимаю.

— А теперь… — Борис Олегович опустился на стул и улыбнулся, — у нас с вами очень нервная работа, Дмитрий Николаевич. Давайте допьем этот прекрасный напиток, на миг расширим сосуды, предотвратим инфаркт. Мы с вами ведь нужны друг другу живыми и здоровыми, как я уже заметил… Не только вы мне, но и я вам — разве угадаешь, кто станет рыться в моем имуществе, когда я умру?..

— Да, Борис Олегович. Будьте здоровы!

Глава 39 Машинный эксперимент

Что-то у нас в фирме настала запарка. Обычная текущая работа (ты ж понимаешь, Слон велел все отложить — как же, разбежались, а неустойки он за нас платить будет?), возня по Слоновьему заданию — так плюс ко всему Димка уговорил Бориса Иосифовича промоделировать ситуацию на машине. А тот даже не особенно упирался. Неужели ему так интересно?

Честно говоря, вся эта возня с экспертизой, моделированием и прочим казалась мне лишней тратой времени — она в лучшем случае могла показать, есть тут основания подозревать умышленное убийство или нет. Оценить возможность — но не ответить однозначно, «да» или «нет».

И потом, на мой бабский взгляд, немножко опасно становилось. Это я учуяла ещё раньше — как только Слон начал нам доказывать вину Арсланова… Уж очень крутые имена, очень громкие у нас в городе.

О нас двоих речи нет, мы с Димычем и так Слону жизнью обязаны, будем работать. Куда деваться? А Андрей, а Сережа? Они-то за что? Андрюха, тем более, уже столкнулся с Алексеем и его людьми. «По запарке», как выразился бригадир. Всего три месяца, как из больницы вышел. А у Сережи — Александр Сергеевич годовалый… Нет, надо ребят как-то выводить из-под огня.

Я хотела сначала поговорить об этом с Вэ-А, но потом решила сама попробовать. Начала со Шварца. Он же не болван, все понимает. Да и знает уже достаточно.

Но как только я этот разговор завела, сразу же пожалела: вместо миленького одуванчика Сереженьки увидела перед собой сурового жилистого мужика — желваки на щеках катаются, кулаки с мою голову, холодный блеск в глазах.

— Вот что, Ася, давай сразу договоримся: обо всех опасностях я осведомлен. И давно. К вам на работу пошел с открытыми глазами. Я взрослый мужчина и сам решаю, как поступить…

Впрочем, тут же вся его грозность расплылась от уха до уха:

— И вообще, что вы, бабы, себе воображаете? Только-только интересно становится, как ты кудахтать начала: ой опасно, ой то, ой се! Я что, по-твоему, вырос за компьютером, никогда не дрался?

Господи, он совсем олух или прикидывается, хочет от меня шуточками отделаться? Дождется, что я к Машке пойду! Ну да, как же, Машка с ума сойдет, спать перестанет. Никуда я не пойду, и он это отлично знает… А может, я все же преувеличиваю? Мне бы самой для себя что-то решить, в конце концов, мы с Димой тоже не нанимались жизнью рисковать…

К Андрею я уже просто не полезла с разговорами. Оба они идиоты, сотруднички наши, выучили любимую киношную фразу Вэ-А: «на том простом основании, что я мужчина». Им, кретинам, важно себя героями чувствовать. Напомнила бы я им другую фразочку, которую сказал когда-то человек поумнее: «Живой собаке лучше, чем мертвому льву»…

Надо будет попросить Алексея, чтобы при случае снова свозил в лес пострелять. Я-то не хочу из себя героиню корчить, но не каждый раз получится каблуком отмахаться…

В общем, в субботу с утра весь наш небольшой, но дружный коллектив собрался в офисе, чтобы ударно потрудиться над разрешением животрепещущих проблем.

Правда, для этого потребовалась кое-какая подготовительная работа. Вела её я, потому что надо было Шварца на целых два дня у жены отпросить. Не скажу, что сразу и легко, но в конце концов мне это удалось. После долгих уговоров Машка сдалась, только поставила железное условие — чтобы Сережа сначала забил холодильник по полной программе. Ну, с этим серьезным делом справились без особого перенапряжения — Серега с Андреем два часа покатались по базарам-магазинам и все заказы выполнили (конечно, я им на бумажке расписала, что дешевле покупать на Вознесенском рынке, что на Цыганском, а что на Звездном). Кстати, на нашу с Димой долю они тоже накупили всякого, да и себе Андрюха сумочку утрамбовал — дай Боже.

И вот к одиннадцати утра мы все уже были на месте. Гостей ждали к полудню. А пока столы-стулья приготовили, кофе заварили, игры из машины на время выбросили…

Еще двенадцати не было, появились наши ученые эксперты: Школьник и Байбак. Притащили справочники, формулы, набросок программы, какие-то рукописи. Я заглянула через плечо мимоходом — дифференциальные уравнения. После первого курса ни разу не сталкивалась. Только и могу в лицо узнать. Бывают же на свете умные люди…

Бориса Йосича я уже видела. А сотрудник его, Байбак Михаил Юрьевич, оказался неожиданно молодым. И, как я поняла, чуточку… Короче, байбак. Сурок. Немножко хомяк, немножко медведь.

Борис Иосифович представил его нам просто:

— Золотой мальчик!

Господа ученые написали программу на «Бэйсике». Серега только презрительно фыркнул. Это даже я понимаю — устаревший язык, примитив. Сейчас на более мощных программы пишут. Шварц решил, что тут в самый раз будет «Турбо-паскаль». Нет, я не такая умная, это Серега бормотал, пока по-шустрому переписывал программу.

Потом товарищи ученые, доценты с кандидатами и со Шварцем, начали не то уточнять, не то конкретизировать математическую модель, в общем, совсем в дебри полезли. Мы с Веничком заскучали.

Кот сначала обрадовался новым людям, пришел знакомиться. Но довольно скоро влез на мой стол, оттуда плавно переместился ко мне на колени, включил мурчатор и уснул.

Я копалась в старых бумагах — решила пока отчет составлять. Скучно. Я-то думала, они будут машинки по экрану гонять, как в видеоиграх. Но до машинок, судя по всему, было ещё далеко…

Потом, уже ближе к трем часам, Школьник начал какому-то своему знакомому Эдику названивать, я так поняла, тоже спецу по тормозам, выяснять всякие тонкости «дорожного торможения», и тут у них посыпались слова коэффициент сцепления, блокировка, сопротивление боковому уводу, одновременность срабатывания, состояние дорожного покрытия, погодные условия и даже какая-то полнота рисунка (а что, бывает ещё и худоба рисунка?). С особенно большим смаком они обсуждали «клевок» и перераспределение нагрузки по осям, а также координаты центра масс при одном человеке в машине. Почему-то вдруг их взволновал рост и вес покойного мэра и сколько у него было топлива в баке. Могли бы ещё упомянуть, что Сатурн в созвездии Весов…

Я сперва заподозрила, что это доцент туману напускает, чтобы произвести на нас впечатление и набить цену, потом устыдилась таких низменных предположений, потом перестала слушать. Сложно и мутно… для меня, во всяком случае.

Так что звонок телефона меня почти обрадовал. Во всяком случае, разбудил. Да и позвонил человек немалый — сами Федор Гаврилович! Они же Петр Петрович. Мягенько так здоровьицем уважаемого Вадима Андреича поинтересовались. Ну я и передала трубочку.

Дима был суров и немногословен. Коротко сказал, что сегодня занят работой с экспертами. И встретиться с Федором Гавриловичем сможет только завтра вечером, после восьми. В конце разговора произнес странную фразу: «Где дырка в заборе за мусорником».

Поговорил на полном серьезе, положил трубку, а потом подмигнул мне левым глазом. Выйди, мол. Я вышла на кухню, он за мной.

— Асик, садись на телефон, только не у Сереги, а в приемной, дозвонись до Алексея, скажи, мне надо срочно со Слоном встретиться — согласовать, что докладывать Петру Петровичу.

Я даже обрадовалась, что появилось занятие. Дозвонилась, изложила. Алексей, как всегда лаконичный, сказал: «Ожидайте», исчез минут на пять (в телефоне тем временем играла какая-то электронная музычка), потом бригадир снова взял трубку и сообщил:

— Через восемнадцать минут Паша-Е на «рекорде» будет проезжать по Репинской мимо вашего дома, пусть Вадим Андреич голосует.

Паша-Е и Саша-Е — это близнецы-гориллы из его бригады. В прямом смысле близнецы, братья Евженко. Поскольку у них там несколько штук Александров, Сашу в отличие от остальных зовут Саша-Е — а Паша, хоть и один, стал «Паша-Е» за компанию.

Димка быстренько собрался, извинился перед учеными и оставил меня изображать восхищенную аудиторию.

Шварц вовсю нудился за машиной — пока маленький Школьник и большой Байбак вкупе с незримым Эдиком рисовали свои пентаграммы и бормотали автомобильно-алхимические заклинания, он то вылизывал программу, то запускал её, подставляя наугад случайные числа, и на экране рисовались точками какие-то невразумительные кривые. Потом Серега придумал что-то поинтереснее, заухмылялся, быстро натрещал клавишами и торжественно нажал «Enter». Машина принялась рисовать кривые с умопомрачительной скоростью, вскоре экран покрылся целой паутиной извилин.

Школьник положил трубку, удивленно заморгал глазами:

— Простите, Сергей Леонидович, что это у вас за фигуры Лиссажу?

— Это я в цикл по «фи» вставил второй цикл — по «фи-бэ». Красиво, правда?

— Красиво, — согласился, улыбаясь, симпатичный Михаил Юрьевич.

А Борис Йосич на него буркнул: «Тоже мне ценитель прекрасного выискался!» и поинтересовался, нельзя ли наложить на эту сетку траекторию истинного движения машины при аварии. Когда же выяснилось, что таковой не имеется, тем более в машине, Школьник, кажется, нас запрезирал. Впрочем, у него самого тоже этой самой траектории не оказалось.

Что-то в конце концов ученые наколдовали, написали несколько страниц формул, потом много квадратиков и ромбиков со стрелками, «алгоритм», как я поняла, и начали смущенно умолять Серегу, нельзя ли вот так и вот так дополнить программу, вы уж извините, что морочим голову. Шварц великодушно сказал, что можно, но что это вы тут в алгоритме накрутили?.. А до какой точности? Вот по этому условию? Нет, так нельзя, она зациклится на вот этом месте, когда поменяет шаг и пойдет в обратном направлении… Нет, если уменьшить требуемую точность, то получится не плавная кривая, а броски то вверх, то вниз… А это что добавляется? Варьирование по «тэ-зэ-один», два, три и четыре? А зачем? Разве у вас на записях конкретных значений нету?..

Появились на свет записи — вроде кардиограмм, только лента широкая и на ней сразу четыре трепещущие кривульки, причем две довольно простые, вроде горки, с которой на санках катаются, а две чуть сложнее, немного похожи на пьедестал под Медным всадником. И где-то там обнаружилась ступенька, обозначающая загадочное «тэ-зэ».

Судя по реакции Школьника и его хомяка Миши, Серега влез в их науку глубже, чем они от него ожидали, и тем заслужил уважительные взгляды. Ну, я, допустим, всегда знала, что Шварц умный, но чтоб до такой степени? И решила, что буду ему теперь даже сплетни из метро прощать.

Дима вернулся около восьми, когда доценты с кандидатами начали собираться. Андрюша должен был развезти их по домам (и Шварца тоже), начал выяснять, кому куда, но Школьник, который жил дальше всех, объявил, что доедет потом на метро, а сейчас ему надо, если не трудно, в район улицы Грушевского, к вышеупомянутому Эдику Федотову.

А мы с Колесниковым поползли домой. Ноги меня еле несли — то ли так устала от ничегонеделания, то ли, по авторитетному Димкиному утверждению, надвигается перемена погоды, но у меня не хватило сил даже выяснить, как Дима к Слону съездил. Решила подремать часок, а остальное все потом… Уже сквозь сон слышала — звонил телефон. Вэ-А с кем-то беседовал. Похоже, это были Стивенсы. Не знаю. Я спала.

* * *

Часок незаметно растянулся, и проснулась я в девять утра.

Дима не ошибся. Ночью здорово похолодало (он даже, как выяснилось, вставал часа в три, вытащил ещё одно одеяло). Утро выдалось темное, хмурое, по небу ползли черные тучи — неужели снег пойдет? Какой-то очень уж резкий переход от почти лета к почти зиме…

Вторая мысль была более радостная: что холодильник, спасибо Андрюхе, забит и идти с утра никуда не надо. В смысле, торопиться. Потому что в контору-то все равно придется, хоть и воскресенье, но не к девяти, а попозже. Боже, какое счастье!

С утра там господа ученые с Сережей работают — мы не нужны. Пока они все свои модели рассмотрят, пока поймут, что намоделировали. Это нас с Димой только результаты интересуют. А наших консультантов — сам процесс, как в старом анекдоте.

За утренним кофе неторопливо обсудили планы.

— Дим, что, вчера Стивенсы звонили?

— Ага. В гости зовут.

— У них праздник какой-то?

— Нет, мне показалось, просто пообщаться хотят.

— А ты что сказал?

— Что у меня планы на вечер, наверное, не сможем.

— Какие планы? К Слону собрался?

— Вижу, ты, Рыженькая, толком ещё не проснулась — я же у Слона вчера был. А сегодня иду к Петру Петровичу. Порадовать заклятого друга информацией о Дубове.

Судя по Димкиному лицу, не сильно он Пэ-Пэ порадует. Похоже, Дубов придумал очередную подлянку.

— Слон гадость какую-то сочинил?

— Смотря для кого. Для меня — нет, а для дяди Пети…

Но рассказывать мне Вэ-А явно не собирался. Я допила кофе. Смотрю Дима уже в комнате, что-то пишет.

— Дим, кому письмо?

— Ему, дедушке Пете. Пусть лучше прочтет, чем от меня услышит.

— Мне расскажешь?

— Со временем. Иди, там тебе ванна уже готова. Да и время поджимает. Мы все-таки в одиннадцать быть обещали.

Я никаких таких обещаний не помнила. Но если мужчина говорит…

Мое величество успело и ванну принять, и посуду помыть, и даже кое-что простирнуть, прежде чем Вэ-А сообщил, что пора выходить.

Дошли до офиса — а там… Дым коромыслом, ржание. Четверо мужиков пялятся в монитор и комментируют, не отрывая глаз. Четверо — это потому, что Андрюха приехал.

Мы зашли вместе с котом, который терпеливо нас дожидался под дверью. Учуял сигареты, фыркнул и на кухню подался. Раз травите, так хоть кормите. Пока я его аппетиты удовлетворяла, господа мужчины к делу приступили.

Тут уже и мне интересно стало. Вышла, села у Сереги за спиной. Смотрю. На мониторе туда-сюда машинки передвигаются, а сбоку высвечиваются характеристики дороги, покрытия, погоды. Ого, да это уже четвертый вариант.

Господа ученые сидят довольные — дальше некуда. Еще бы, заработала программа, да ещё картинки рисует, все видно…

Тут Андрей голос подал.

— Борис Йосич, а что это мы только «дорога, тормоза»?.. А водитель так, для мебели? Он ведь тоже что-то делал? Ну, тормозил там, или наоборот, на газ давил, рулил…

— Медики говорили, он незадолго перед смертью глотал нитроглицерин, напомнил Дима.

— И что?

— А то, что нитроглицерин вызывает резкое расширение сосудов сердца и головного мозга…

— Ну? — подогнал Андрей. Его иногда Димкина манера никуда не торопиться просто из себя выводит.

— Это значит, что голова может закружиться… Или просто туман перед глазами… Или сильное сердцебиение… Головная боль… Да мало ли что еще…

— Так и я о том же!

Шварц с тяжелым вздохом повернулся к нам.

— Ну, господа хорошие, головную боль я запрограммировать не смогу.

— А ты её уже запрограммировал — время реакции у тебя там, между прочим, входит… — Дима повернулся к Школьнику. — Так ведь, Йосич? Прокомментируйте результаты.

Мы все, как было принято писать в старинных романах, обратились в слух.

— Так, ребята. Никаких особенных сенсаций у нас не получилось, чего и следовало ожидать. Ясно следующее. Во-первых, с таким состоянием тормозов и при увеличенном времени реакции водителя занос был практически неотвратим. Тем не менее, авария могла и не произойти, если бы не подвернулся встречный автомобиль. Дальше, кто-то мог умышленно подстроить дефект правого заднего тормоза, но не пенек. А без пенька ничего смертельного не произошло бы. Все просчитанные варианты показывают, что без проклятого пенька вероятность успеха этой диверсии практически нулевая. Ведь тормоз перестал работать только после удара колесом, от которого колодки ушли вперед. Потом, конечно, машина могла такую каку в любой момент выкинуть. Но тогда в аварию скорее попал бы не мэр, а его жена — она чаще ездила на этом «Москвиче». А с третьей стороны, она более опытный водитель, так что и от переднего КрАЗа держалась бы подальше, и отреагировала быстрее, и, думаю, сумела бы парировать занос рулем…

Слова Школьника прервал решительный звонок в дверь. Дима открыл и впустил в комнату довольно высокого человека с собачкой.

— Знакомьтесь, ребята. Это профессор Эдик Федотов. В смысле, Эдуард Васильевич.

Я, конечно, уже любому внешнему виду не удивляюсь. В концеконцов, вон Стивенсы — он профессор, она доцент, но больше на хиппи похожи, а не на солидных ученых. И этот тоже — морда совершенно хулиганская, представьте себе Костю Райкина, растянутого по вертикали. Пышные, почти седые волосы, довольно тощий (еще один…), такой весь немножечко «танец скелетов».

И собачка у него такая же — афганская борзая. Тоже крашена под «соль с перцем». Тоже волнистые волосы. И тоже тощенькая и высокая. Только морда не хулиганская, а благовоспитанная.

Впрочем, профессор Эдик поздоровался с незнакомыми тоже благовоспитанно, зато потом приветствовал знакомых Школьника и Байбака на очень своеобразной смеси полуприличных слов.

Они, судя по реакции, ничего другого не ждали.

Я поняла, что Федотов заглянул к нам из любопытства. Видать, именно с ним вечером советовался Школьник.

Через десять слов профессор внима-ательно так на нас посмотрел. А потом и говорит:

— А что вы все только «дорога», «тормоза»? Может, все намного проще?

— Вот и я говорю, водитель виноват, — влез Андрей, — а может, плохо ему стало…

— Или ещё проще. — Как все мужчины, профессор Эдик разговаривал руками. — КрАЗ, вот этот, передний, сбрасывает газ, скорость падает. Но стоп-сигнал не горит, потому что тормозная педаль не нажата. «Москвич» приближается, водитель видит — опасно. Потом КрАЗ тормозит, «Москвич» уходит влево, объехать — и сталкивается со встречным КрАЗом. Тем более вечер, закрытый поворот…

Теперь уже все мужики в офисе обдумывали предложенный вариант. В воздухе висели не просто сизые слои дыма, а сплошной туман.

Наконец Школьник произнес:

— Непротиворечиво. Так могло бы быть — но на самом деле он тормозил, след совершенно отчетливый.

Смотрю я — а в глазах Димы, как у нас в офисе, тоже сплошной туман. Ничего господин не понимает.

Зато я начинаю — если кто-то хотел убить мэра, то проще оказалось бы подстроить ситуацию на дороге, чем портить машину.

А Школьник продолжал:

— Нет, все-таки преступного умысла не было. Все можно предусмотреть и рассчитать — но не тот пенек.

— Какой пенек? — нахмурился профессор Эдик.

Школьник терпеливо объяснил.

И вот тут профессор Эдик показал, что не зря он профессор:

— А может, колодки наклонились вперед в момент резкого торможения?

У Школьника вспыхнули глаза — и тут же угасли.

— Нет, Эдик. Колодки наклонились задолго до аварии — ты б видел этот тормоз, там все ржавчиной заросло…

Но Эдик Федотов уже несся в атаку полным галопом:

— Но расчет мог быть именно на это! На поршеньках стоят слабые упорные кольца, при служебных торможениях они как-то держат, но потом злоумышленники создают аварийную ситуацию, которая вынуждает водителя прибегнуть к экстренному торможению, замедление и сила инерции намного выше, и вот в этот момент…

Без всякого почтения к профессорскому мнению вмешался Байбак:

— Так колодки ж уже разжатые, как же они наклонятся?..

Школьник задрал очки на лоб, потер глаза:

— Миша! Что б ты уже сначала думал, а потом говорил, а? Непозорь меня перед Эдуардом Васильевичем!

Эдуард Васильевич победно ухмылялся, Борис Иосифович жевал губами, дожидаясь, и изо всех сил сдерживался, чтобы не выпалить разгадку.

Но Байбак уже и сам сообразил:

— Ой… тю… Ну да, разное время срабатывания…

Тут же все трое коршунами накинулись на свои драгоценные диаграммы, профессор Эдик бормотал:

— А ну покажи, покажи…

А Борис Иосифович, снизойдя к безграмотной публике, объяснил:

— Впереди дисковые тормоза, у них очень малое время срабатывания видите, вот эта площадка? При скорости протяжки ленты сто миллиметров в секунду… ну, скажем, двенадцать сотых секунды. А сзади тормоза барабанные, да ещё зазоры повышенные — вот смотрите, на левом тормозе почти три десятые. В это время передние колеса уже тормозят, а задние ещё нет, и профессор Федотов выдвигает гипотезу, что именно в этот промежуток времени колодки могли уйти вперед и выключить из работы задний правый тормоз и что именно в этом состоял расчет преступников.

У меня ноги подкосились. Так что, все-таки Слона работа?! Час от часу не легче!

А они, вырывая друг у друга ручку (хотя на столе их три штуки валялось), уже писали очередные дифференциальные уравнения, а хомячок Миша сидел на телефоне, вызванивал какого-то друга Толика (как выяснилось из разговора, милицейского эксперта, который занимался «Москвичом» Коваля) и со ссылками на доцента Школьника и профессора Федотова уговаривал его немедленно лететь на службу, вскрыть тормоз и чувствительным динамометром вымерить усилие, необходимое для смещения колодок, да ещё при разной степени нажатия на педаль, а потом все разобрать, тщательно взвесить и определить центры масс и моменты инерции колодок, потому что, как оказалось, именно от этих цифр зависел приговор ученых: преступный замысел или несчастный случай.

Правда, Школьник немного охладил мой пыл, подчеркнув: «возможный» преступный замысел.

Пока поднятый по тревоге друг Толик где-то в недрах милиции возился с динамометрами и весами, профессура обсела Шварца, и он им с шиком моделировал умышленно организованную аварию без всяких фокусов с тормозами — по гипотезе профессора Эдика. Судя по гуканьям этих седовласых младенцев, убийство получалось хоть куда.

Я вздохнула в сотый раз и отправила Андрюшу в «Горячий хлеб» за булочками с корицей, а сама смолола очередной заряд кофе и засыпала в кофеварку.

Господам ученым наплевать, что нас они совсем запутали. Сидят довольные, разглагольствуют: какую, мол, работу провернули! Школьник своему сотруднику и говорит:

— Ну вот, Мишенька, цени частное предпринимательство! После этих двух дней твоя диссертация сделала гигантский шаг вперед.

А Мишенька, солидный такой, как хомяк сытый, отвечает:

— Я ценю, Борис Йосич, на работе такое вряд ли удалось бы… Особенно с нашим любимым научным руководителем.

И оба усмехнулись. По-моему, не очень весело.

Друг лейтенант все не звонил. Афганская борзая напомнила профессору Эдику, что пора домой, влегла в ошейник, как упряжная лошадь в хомут, и утащила хозяина из нашей конторы. Борис Йосич посадил было Мишеньку за машину писать пояснения, но через минуту не выдержал его дилетантского тюканья по клавишам, согнал со стула и взялся за дело сам. Закончил, отредактировал. Сережка все распечатал в трех экземплярах — для нас, для них и для Слона. Дима тем временем приготовил деньги и ведомость.

— Распишитесь, пожалуйста.

— Смотри, Михал Юрьич, тебе сделали кусок диссертации, а теперь ещё и платят!

Тот ответил со вздохом:

— Эх, Борис Йосич, так бы в институте платили, за каждый рабочий день…

Но расписались оба. Денежки взяли. Довольны.

А что же! И мы довольны. Хотя и не сильно. Ситуация для нас ещё больше запуталась. Так убили мэра или сам погиб? А если убили, то как — машину испортили или катастрофу подстроили?

И наконец позвонил Винницкий. Йосич, по пять раз переспрашивая, записал все цифры, сунул Шварцу и вскричал:

— Ну же, Сергей Леонидович!

Сергей Леонидович долго ждать себя не заставил, тем более, этот кусок программы у него уже был набран, отлажен и вычищен; ввел, ответ появился мгновенно — и поверг ученых в раздумье, а нас в уныние. В переводе на общедоступный язык ответ этот означал: а чего там, могло и так быть, хотя сомнительно, чтобы преступники были такие тонкие знатоки тормозов и сумели все рассчитать.

Школьник быстренько набрал пояснение к этому куску, Сережа сбросил на дискеты все наработанное — господам ученым для личного пользования, после чего Андрюша погрузил наших дорогих гостей в «восьмерку» и повез на заслуженный отдых.

А мы сидели, тупо глядя друг на друга, и пытались осмыслить результаты. Самый осмысленный вывод гласил: «А хрен его знает».

Наконец Дима сказал:

— Знаешь что, Алиса, хватит мозги сушить. Сделаем вот как: отдадим Слону все, что тут у них получилось, а он уже пусть решает, торчат отсюда уши Арсланова или нет… Главное, мы всю эту бодягу провели — экспертов опросили, математическую модель, будь она неладна, построили, даже вон картинки движущиеся нарисовали. А Слон пусть сам думает, устраивает его такая информация или нет… Сережа, пожалуйста, сделай ещё одну дискету для клиента. И можешь идти домой. Мы сами закроем.

Серега унесся домой, а мы отправились переодеваться. Последвухдневных трудов так приятно будет отвлечься и отдохнуть — пойдем к Стивенсам и, в порядке перемены обстановки, проведем воскресный вечер в простой компании. Среди ученых.

Глава 40 Мэрская подпись

Для городских властей суббота — день рабочий. Так было во все времена. А в эти дни, пока не расследована таинственная смерть мэра, пока не избран новый — тем более. Мэрия сейчас больше походила на армейский штаб в разгар напряженных боевых действий.

Поэтому никого не удивило появление в приемной довольно юного и очень уверенного человека в милицейской форме. Настолько разные слухи ходили по городу, что тут можно было ожидать появления не только милиции, но и «Интерпола». А также белых и черных магов, прорицателей и ясновидцев. Говорили даже о предстоящем прибытии из Полтавы народного умельца — так называемого психометриста, который якобы способен, вступая в мысленный контакт (рукой) с незнакомым предметом, узнавать его историю и проникать в души людей, владевших этим предметом, — в обратной хронологической последовательности.

Лицо, на то уполномоченное, представилось лейтенантом Новиковым, следователем уголовного розыска. Однако, вопреки обывательским представлениям, интересовали лейтенанта не свидетельские показания или волосок с костюма погибшего, а вполне законные документы. Причем самые разные, и годичной давности, и подписанные в день смерти. А еще, кроме подписи покойного ныне мэра, интересовала его печать или печати, которыми эта самая подпись удостоверялась.

Удивленная про себя, но внешне невозмутимая секретарша, приятная дама неопределенно-ухоженного возраста, охотно предоставила все требуемое (черта с два она бы отдала бумажки, если бы не звонок ответственному секретарю с самого верха). Более того, по привычке предложила чай или кофе. Но юный лейтенант ни чаем, на кофе не заинтересовался, а вместо этого сел писать протокол изъятия соответствующих документов. А также 3 (трех) оттисков с каждой печати. Галине Кузьминичне же и отловленным в коридоре понятым предложил на каждом из этих листков с оттисками расписаться, что все трое и сделали, указав в скобочках свою фамилию, инициалы и должность. Понятыми оказались две девицы, возвращающиеся из, пардон, туалета в родную бухгалтерию, и глаза у них при процедуре изъятия были больше и круглее Большой городской печати.

Лейтенант Новиков, надо сказать, только недавно попал в уголовный розыск, всех процессуальных тонкостей, как и психологии следствия, ещё не освоил, а потому пока больше верил человеческому слову, чем бумажкам. Когда Галина Кузьминична документы подписала и отдала, он прямо спросил у нее, кому принадлежала подпись на вот этом документе — и показал ксерокопию.

Вопрос был настораживающий, потому что следом за подписью было отпечатано на машинке «А. Н. Коваль».

Галина Кузьминична, дожившая на своей должности до сиреневых волос, эту тонкость немедленно уловила и разглядывала подпись внимательно, через две пары очков. Не поверив электрическому освещению, встала, поднесла листок к окну, покрутила туда-сюда. Покачала головой:

— Оригинал бы…

— Простите, оригинала пока нет…

Наконец секретарша вынесла приговор:

— Нет, не его это подпись! Печать наша. Вот у неё тут, в слове «Чураев» возле «у» волосочек… А подпись не Александра Николаевича, нет. Похожа, довольно похожа. Но не его. Я уж за полтора года все её варианты на память выучила…

— Тогда объясните, как на ненастоящую подпись настоящая печать попала. Ведь поставить печать можете только вы, я правильно понимаю?

Галина Кузьминична ощутила негодование — как! я ему, этому мальчишке, сразу все определила, разве он сам разобрался бы, а он ещё обвиняет, угрожает… Ну уж нет! И, поскольку любая женщина от рождения знает, что лучшая защита — это нападение, застрекотала сорокой, как торговка на базаре:

— А что вы на меня набрасываетесь? Я вам что, робот? Все контролировать должна? Не знаю, кто эту печать ставил!

Новиков, человек молодой и неженатый, с женскими повадками знакомый мало, просто опешил:

— Да что вы, в самом деле! Вы не волнуйтесь так, я же вас ни в чем не обвиняю! Просто ответьте — кто-нибудь, кроме вас, мог этой печатью воспользоваться?

— Нет, — резко, но на полтона тише, ответила секретарша, — кроме меня, никто. Ну, может, пока я была в отпуске… Но часто ведь как бывает: любой начальник управления или отдела может выйти от мэра с пачкой подписанных бумаг… Я эти бумаги пропечатаю, зарегистрирую… Не буду же я с каждым листочком к Ковалю бегать и спрашивать, это он подписывал или нет! А ещё если в это время телефон звонит… Разговариваешь — и печати ставишь, разговариваешь — и шлепаешь…

Галина Кузьминична обреченно махнула рукой.

— Тогда, конечно, внимание рассеивается. Можно на что угодно печать шлепнуть…

Следователь Новиков забрал бумаги, поблагодарил и ушел. Но про себя подумал, что, пожалуй, напрасно образцы брал, и без них все ясно… Если так, как она сказала, сделать можно… Так что выходит, теперь всех начальников отделов и управлений допрашивать? А толку? Так тебе виновный и признается!

* * *

Галина Кузьминична пожаловалась на грубияна лейтенанта закадычной подруге, Раисе Владимировне из планового отдела, и под строжайшим секретом рассказала, что фальшивая подпись покойного Коваля стояла на какой-то бумаге для фирмы «Меценат». Через три часа строжайший секрет свято хранили все работники мэрии и члены их семей.

Еще через два часа новость дошла до Алана Александровича. Он нахмурился, посмотрел на часы — суббота, семь вечера — и набрал домашний номер Джихангирова.

Ответил незнакомый мужской голос. Не просто незнакомый — чужой. Не из своих, сразу слышно. Арсланов нахмурился. Кажется, опоздал… А там наверняка уже ищут номер…

— Простите, я туда попал или нет? Это 12-15-12?

— Нет, это 12-16-12.

— Извините…

Он аккуратно прижал рычажок, тут же отпустил и вызвал из памяти телефона номер своего дома в Половецке. Надо предупредить жену, пусть не спешит возвращаться к понедельнику. Пару дней не походят дети в школу, ничего не случится…

Глава 41 Все дают, все берут

Директора АО «Меценат» доставили в Управление около десяти вечера. Событие было немаловажное, и Пуляев Сергей Васильевич, начальник уголовного розыска, сам подъехал взглянуть на арестованного. Господин Джихангиров Феликс Рустамович, высокий, красивый, с небольшими усиками, в приличной кожаной куртке на подстежке и в блестящих наручниках, сидел между двумя милиционерами, и лицо у него не было ни встревоженным, ни напуганным, а напротив, веселым и наглым.

Пуляев прошел, не останавливаясь, в кабинет и сказал майору Пантюхо:

— Ты сам с этим типом не связывайся, тертый калач, битый и наглый. Он из тебя душу вымотает и до психушки доведет. Пусть с ним Казьмин поработает.

Казьмин Илья Трофимович, сорокавосьмилетний капитан, был ветераном, и давным-давно носить бы ему полковничьи погоны и возглавлять областной угрозыск, но на пути карьеры встало отсутствие высшего специального образования и несговорчивый характер. Не было в нем политического и тактического чутья, к намекам руководства он относился невдумчиво и не желал понимать, что преступник преступнику рознь. Однако Пуляев, вступив в должность, очень быстро оценил Трофимыча, свозил разок на рыбалку в родной район, показал другу Цимбалюку (с мнением Роланда Федоровича Пуляев очень считался и его нюху на людей доверял безоговорочно), после чего они втроем усидели традиционный бидончик у костра под свежую рыбку. С тех пор Пуляев всякое мало-мальски серьезное дело поручал именно Казьмину, пренебрежительно отодвигая в сторону туповатого Пантюхо.

Казьмин оказался на службе, даром что суббота и вечер. Пуляев ему дал напутствие: допрашивать с ходу, клиент шустрый и хитрый, замариновать его ожиданием в коридоре не получится, только детальнее продумает свое вранье.

Капитан вернулся к себе в кабинет, убрал со стола лишние бумаги и велел ввести арестованного. Тот держался спокойно и даже игриво, паспортные данные сообщил без запинки, после чего с веселым удивлением поинтересовался, отчего бы вдруг такой интерес к скромному человеку, наемному работнику, между прочим, — вплоть до обыска и наручников. Тем более, что при обыске не нашли ни несметных сокровищ, ни оружия (кроме зажигалки в виде пистолета), ни наркотиков, ни клише для печатания фальшивых купюр.

Казьмин дал клиенту выговориться, потом выложил на стол все тот же документ на землеотвод.

Джихангиров бумагу осмотрел, посетовал, что ксерокопия не очень качественная, но согласился: да, вероятно, снята с подлинного документа или, может, с первой копии.

— Когда вы получили этот документ?

— Ну, точно я не помню, но вот же дата стоит, глядите…одиннадцатое сентября! — улыбнулся Феликс Рустамович.

— А почему ваша фирма называется «Меценат»? — вдруг совсем ни к селу ни к городу поинтересовался Казьмин.

Арестант смерил капитана взглядом, отметил изрядно потертый мундир, простоватое лицо с наметившейся к вечеру щетиной, по-крестьянски темные и узловатые руки, и решил, что имеет дело с человеком как минимум малообразованным, а потому, возможно, и недалеким.

— Видите ли, господин капитан, был у древнеримского императора Августа приближенный по имени Меценат, довольно богатый человек, между прочим, так он оказывал покровительство поэтам. И с тех пор его именем называют покровителей искусства. Наша фирма создавалась для спонсирования молодых талантливых художников, музыкантов, литераторов, практически вся наша прибыль уходит в фонд помощи… Мы выплачиваем стипендии, разовые пособия…

— Ага, ну да, ну да… — покивал капитан. Этот трюк ему был прекрасно известен: всеми правдами и неправдами прибыли перекачиваются в фонд (а потому налогами не облагаются), уходят на стипендии — и пойди проверь, сколько чистой наличности возвращается потом в карманы хозяев! — Только мне как-то непонятно, где помощь талантливым студентам, а где базар?

Джихангиров улыбнулся с прежней снисходительностью:

— А как вы полагаете, где мы берем деньги на эту помощь? Естественно, приходится заниматься коммерческой деятельностью! А этот базар, между прочим, даст работу многим нашим ребятам, они и спроектируют оформление, и выполнят своими руками, там же столько будет росписи и скульптуры…

Капитан снова покивал.

— А почему тогда, если вы базар задумали строить для помощи талантам, подпись мэра на документе поддельная?

Это был любимый приемчик Казьмина: задать главный вопрос с самой дурацкой подачей.

Арестованный захлопал глазами:

— Я как-то не понимаю…

— Вот и я не понимаю, — откликнулся в тон Илья Трофимович, — если такое благородное дело задумали, так отчего же мэр не захотел подписывать, зачем понадобилось подделывать подпись?

Джихангиров сбился с ноги и задергался:

— Почему же вы считаете, что кто-то подделывал подпись?

— А это не я, это экспертиза так считает. Вам акт предъявить или на слово поверите?

Феликс Рустамович ухватился за возможность выиграть время и собраться с мыслями, а потому попросил показать акт. Тем временем зазвонил телефон.

— Трофимыч! — зазвучал в трубке голос Пуляева. — Ты с «Меценатом» беседуешь?

— Да.

— У тебя телефон громко орет?

— Изрядно.

— Ну так выставь его пока в коридорчик.

Казьмин звонком вызвал конвоира, велел вывести задержанного в коридор.

— Слушаю.

— Мне сейчас первый звонил. Странная новость в нашем деле. Вчера был задержан шофер по фамилии Иванов, Кирилл Михайлович. По подозрению в причастности к смерти Коваля: есть основания полагать, что это он ехал впереди «Москвича» и резко затормозил.

— Ага… Ну и что?

— А то, что час назад его обнаружили в камере мертвым. Подушкой придушили. Соседи по камере, как водится, ничего не видели, ничего не слышали, все спали как младенцы.

— Ну да, само собой.

— Тебе все понятно?

— Да уж…

— И вот что странно: Иванов этот был чистый русак, на Кавказе отродясь не жил и никакой родни там не имеет… не имел.

Пуляев положил трубку, капитан тоже. До последних слов все было ясно приложил руку этот Иванов к смерти мэра, наверняка не по собственному почину, и теперь его убрали, чтобы не раскрыл рот. Но если он к Кавказу никакого отношения не имеет, то как тут выйдешь на Арсланова? Странная история…

Казьмин снова впустил задержанного, дал ему дочитать акт экспертизы и продолжил допрос:

— Так что скажете по поводу поддельной подписи, гражданин Джихангиров?

Феликс Рустамович пожал плечами:

— Что можно сказать против экспертизы? Знаю только, что мэр эту подпись у меня на глазах ставил. Правда… — подчеркнуто задумался он, словно бы восстанавливая в памяти картину, — в тот день он, между прочим, неважно себя чувствовал, сердце, наверное, беспокоило, конечно, такой человек, столько забот… При мне принимал нитроглицерин… Наверное, из-за этого рука дрожала и подпись получилась нечеткая…

— Скажите, гражданин Джихангиров, вы организовали убийство мэра по собственной инициативе или вам кто-то приказал?

Джихангиров вскочил, потрясая перед собой скованными руками:

— Как вы такое можете говорить?! Какое убийство?!

Стоявший сзади конвоир энергично усадил арестованного обратно на стул, а капитан довольно резко ответил:

— Не добившись у мэра разрешения на землеотвод, вы подделали его подпись, а затем организовали убийство, чтобы замести следы. Еще раз спрашиваю, это был исключительно ваш замысел или вы выполняли чей-то приказ?

Вот теперь Джихангиров заволновался:

— Гражданин капитан, здоровьем матери клянусь, никакого убийства не было! Я вам сейчас все расскажу, вы сами поймете… Можно попить?

Казьмин налил стакан воды из графина, придвинул. Феликс Рустамович схватил стакан двумя руками, жадно выпил, поставил обратно на стол. Обтер усы и подбородок.

— Гражданин капитан, вы же знаете, какое сейчас время, только успевай… Когда мы у себя придумали этот рынок строить, кинулись наводить справки, нам говорят: на самом верху упираются, там какие-то свои планы… Ну, это понятно, интересную идею увидели, сразу стали соображать, как перехватить и отдать своим людям. Я понял, надо идти прямо к мэру и просить. Хотел записаться на прием, умные люди отсоветовали, говорят, не надо, чтобы ты был там записан, мы тебе так встречу организуем. Организовали. Встретились. Мэр долго не соглашался. Но, сами понимаете, я не первый раз с людьми разговариваю… Уговорил.

— И как же вы его уговорили?

— По-хорошему! Дал пять тысяч баксов, обещал полпроцента с прибыли постоянно. Вы не думайте, гражданин мэр был честный человек, порядочный, другой бы в десять раз больше содрал!

— А вы бы дали?

— А как же иначе? Такая жизнь: все дают, все берут, иначе не проживешь. Мы не проживем, они не проживут, вы не проживете. Что вы хотите, он же мэр, ему надо держать уровень, иметь приличный дом, людей принимать… Ему в столице надо вопросы решать, между прочим, — и все расходы, расходы… Нет, я на гражданина Коваля не в обиде, он очень честно и красиво со мной поступил.

— А вы его убили.

— Гражданин капитан! — впервые за весь допрос в голосе Джихангирова прорезался гортанный акцент. — Я же вам объяснил!

— А сегодня по вашему приказу задушили шофера Иванова, который выполнил это убийство, спровоцировав аварию.

У Джихангирова отвалилась челюсть:

— Ка… какой шофер?! Какой Иванов?! Первый раз в жизни такую фамилию слышу! Ну гражданин капитан, ну подумайте сами, между прочим: если я уже с господином мэром договорился, я его буду беречь, как родного отца! Он же теперь будет мое дело защищать от всех, чтобы не мешали, как бы я иначе стал вкладывать деньги акционеров, если бы не имел надежной защиты?.. А-ай, как я теперь буду вкладывать деньги?!

Он умолк, опустил голову.

— Я думаю, вам теперь не так скоро придется вкладывать деньги…

Джихангиров горестно закивал. Вздохнул:

— Детей жалко, жену жалко. Отец в тюрьме — кто их накормит? Какая судьба несправедливая, между прочим: никого не убил, не ограбил, не украл, только хотел хорошее дело сделать! И все из-за того, что у мэра сердце болело и рука дрожала! Чувствовал бы он себя хорошо — и я бы здесь у вас не сидел, между прочим. А он ведь и пятого себя плохо чувствовал, тоже нитроглицерин кушал…

— Так вы признаете, что пятого ноября видели мэра?

Джихангиров удивился:

— А почему я не должен признавать? Он мне сам позвонил, назначил встречу в восемь тридцать вечера возле Пушки. Подъехал вовремя, я к нему сел, поговорили минут десять-пятнадцать, не больше — у него сложности возникли, кому-то он раньше этот участок обещал, надо было дать отступные, три тысячи. Я, конечно, не отказался, предложил сейчас же и заехать, но он торопился домой, пообещал назавтра перезвонить. Теперь уже никогда он никому не позвонит… Так жалко, очень хороший человек был, с таким можно работать…

Феликс Рустамович горестно вздохнул и покачал головой.

Капитан видел, что излагает допрашиваемый очень складно, без запинки, и объективные факты приводит точно. Да, вполне мог покойный Коваль в тот вечер оказаться возле военного мемориала на углу Проспекта и улицы Освобождения именно в это время — и тогда, кстати, объясняется прореха в пятьдесят минут между его отъездом из дома матери и моментом аварии. Суммы, правда, называет несерьезные — то ли чтобы снизить тяжесть преступления, то ли действительно Коваль, до того взяток не бравший, ещё не освоился с ценами…

Казьмин спохватился, что уже готов поверить жулику — а возможно ведь и другое объяснение: излагает гладко, потому что сто раз отрепетировал текст, и факты в этот текст вставлены убедительные, твердо укладывающиеся в известную картину. Вот это больше похоже на правду: конечно, работал он не от себя, а от Арсланова, конечно, куда спокойней ему сесть не за соучастие в убийстве, а за дачу взятки, срок там ерундовый, Арсланов обеспечит благополучие его семье, а ему самому — мирную отсидку с досрочным освобождением и последующей щедрой компенсацией. И Арсланова он в таком случае полностью отмазывает от убийства…

Хотя… Будь оно проклято, это сволочное время! Правильно говорит, паскуда, все берут, все дают. И хоть твердили ребята в один голос, что Коваль чистый, но мало ли… Ведь и в самом деле никто не знает, во что ему влетали поездки в Столицу, зато все знают, что там хапуга на хапуге, со всей державы отобранные и собранные…

Он чувствовал, что в данную минуту у него нет на руках козыря, который можно выложить перед скользким «Меценатом», такого, чтоб шарахнул между рог и опрокинул все его гладкие речи. Ну что ж, пускай посидит, а козыри придется тем временем искать. Жулик он первой гильдии, но под следствием пока не был, а потому не понимает: любое, самое складное вранье — первый шаг за решетку. Как только показал что-то конкретное, у следствия появляется шанс — раскопать, опровергнуть и прижать.

Вот теперь ясно, что нужно искать: установить, где был мэр на самом деле, установить, был ли таинственный конкурент, от которого мэру нужно было откупаться, установить, кто, как и зачем убил шофера Иванова…

Капитан дал Джихангирову подписать протокол, поинтересовался между прочим, понимает ли тот, что уже посадил себя в тюрьму, и посоветовал хорошо подумать, благо больше в камере делать нечего.

* * *

Кучумов подошел к окну и закрыл форточку. В Управлении уже топили, и свежий воздух не помешал бы, но снаружи тянуло противной смесью выхлопных газов и сырых гниющих листьев. Глянул вниз — ночь на дворе, а упакованные все раскатывают на своих иномарках, красные стоп-сигналы отражаются в мокром асфальте…

Протокол допроса директора «Мецената» лежал на столе. Все в точку. Все неясные места прояснились. Неприятно, конечно, что покойный Коваль оказался не лучше других, но понять его можно. И Джихангиров этот предлагает вполне логичные объяснения. А что Слон возражает, мол, не требовалось Ковалю брать у кого-то, когда Слон ему в любой момент устроил бы сколько надо, — так есть ведь простая человеческая психология: ты мне друг, я тебе друг, а как только легли между нами деньги — все, дружба врозь…

Но как же с убийством мэра? А никак, не было никакого убийства, с самого начала понятно, что простое ДТП, несчастный случай.

Но зачем тогда убили шофера? Кому он мешал?

А если представить на минутку, что «Меценат» ни слова не соврал, — вот тогда становится ясно, кому мешал шофер Иванов! И почему он Иванов и никогда не был связан с Кавказом… Плюспочему мэру делали тормоза на СТО, принадлежавшей Слону… Хотя, с другой стороны, экспертиза изъятых со станции деталей ничего не показала — нормальные кондиционные запчасти… И Слоновьи документы на АО «Кленовая роща» — это уж точно не липа, проверено…

Но тогда напрашивается ещё объяснение: все-таки мэра устранил Арсланов (репетиция-то была, и слежка была, это не версия, это факты!), «Мецената» своего Арсланов сдал для отвода глаз, а несчастного Иванова удушил, чтобы бросить подозрение на Слона. Может, Иванов этот к смерти мэра никак не причастен, просто не вовремя оказался в камере…

И важно разобраться с этим делом, показать, что милиция работает, и важно остаться чистым перед сволочью Слоном, но и со сволочью Арслановым тоже надо считаться…

Ох, деточки… Будь ты проклят, Манохин!

Глава 42 И в тюрьме есть порядочные люди

Андрей высадил доцента Школьника у подъезда. По дороге они со вкусом обсудили некоторые особенности работы барабанных и дисковых тормозов при повышенном нагреве накладок и расстались во взаимно уважительном настроении.

Бориса Йосича встретила в дверях квартиры жена и немедленно сообщила:

— Борик! А у нас — Колечка с Людой!

Школьник просиял и, на ходу влезая в тапочки, ринулся в гостиную. Люда, такая же тоненькая, как и четыре года назад, хоть теперь уже не новобрачная, а солидная мать семейства (в составе Колечки-старшего и Колечки-младшего), заулыбалась и оторвалась от Ритиной толстой тетради с кулинарными рецептами. Коля Шинкаренко, сегодня без формы, поправил очки скопированным когда-то у Школьника движением и вскочил Йосичу навстречу.

— Дети, вы давно ждете? А я тут был на одной интересной консультации… Ха, Ритуля! Мы теперь богатые, нам с Мишей заплатили! Нет, ты себе представляешь? Не успел закончить работу, а уже заплатили!

Рита Семеновна уперла кулак в бедро и наклонила голову набок:

— Оказывается, кому-то в этой стране ещё нужна наука! А они не догадались тебя покормить за день?

— Покормить? — удивился Школьник. — Я не помню… Нет, то есть, что я говорю! Там была такая милая девочка, не то Ася, не то Аня, вылитая наша Танька… Чем-то она нас кормила, кофе я точно помню… Ха, и бутерброды с какой-то смазкой… не знаю, вроде паштета…

— Так ты будешь кушать или нет, доцент несчастный?

— Дети, а вы будете со мной кушать?

Коля немного смешался, потом сказал:

— Борис Йосич, а пришел с вами посоветоваться… Я читаю Зенона Галушку и никак не разберу несколько мест. Мы давно уже пришли, так что если вы мне сможете уделить минут пятнадцать, мы уже пойдем…

Когда-то Школьник приохотил Колечку читать по-польски, было это в давние времена, ещё до современного книжного бума, и по-польски можно было прочитать много такого, чего по-русски не издавали. Но «Десять дней на карусели» Зенона Галушки Колечка тогда же и прочитал, собственно, именно по этой книжке он и выучился… Школьник с удивлением поморгал глазами, но тут сообразил, что Колечка, видно, не просто так пришел, а Галушка — только предлог.

— Ха, тогда мы не будем кушать! Сытое брюхо к учению глухо. Так, девочки, вы тут найдете о чем побеседовать пятнадцать минут? А мы пока поговорим на наши мужские темы. Бери, Колечка, своего Галушку, идем в ту комнату, словари у меня там!

Он тщательно прикрыл за собой двери, раскрыл на тумбочке большой польско-русский словарь, положил сверху раскрытого Галушку вверх корешком и только потом усадил Колю в креслице. Сам устроился на диване.

— Ну вот, Колечка, конспирация соблюдена. Что у тебя стряслось?

— Не у меня. У нас на работе. Даже не совсем у нас — в следственном изоляторе.

— Подожди, а ты где работаешь?

— Я работаю в тюрьме, там где отбывают срок осужденные. А в следственном изоляторе содержатся подследственные, которых ещё не судили.

Борис Йосич наклонил голову влево, потом вправо, что должно было обозначать интенсивную работу мысли.

— Ладно, я понял. Ну и?..

Коля оглянулся на дверь, наклонился вперед:

— Я не хотел при Люде об этом говорить, она и так переживает из-за моей работы…

— Ха! — заявил Школьник и поднял глаза к потолку. — Можно понять! Чего тебя вообще туда понесло? Я уже три года пытаюсь от тебя добиться вразумительного ответа!

— Ну, Йосич… тогда я просто дядю Гришу послушал, вы же помните, на кафедре мне не светило, а тут сразу предложили звание, приличный оклад, квартиру через год…

— И где твоя квартира? — иронически поинтересовался Школьник.

Коля вздохнул.

— Ладно, не в этом дело… Понимаете, я там поработал… Я ведь не в той зоне, где рецидивисты, у нас, хоть и считается зона строгого режима, но это люди, попавшие случайно, — убийство из ревности или в драке, водители, совершившие катастрофу… ну, в общем… они просто несчастные люди, понимаете? На их месте практически любой может оказаться!

Школьник сочувственно шевельнул бровью.

— Конечно, не любой, но я тебя понимаю — тебе их жалко, да?

Коля ссутулился, зажал сложенные ладони между коленями.

— Жалко — но не в этом дело. Они совершили преступление, теперь отбывают наказание… Йосич, ну вы же понимаете — нельзя, чтобы там работали одни подонки! Человек приходит в зону с сознанием, что оступился, а когда насмотрится, начинает считать, что виноват не он, а общество, потому что все вокруг сволочи… И если он вдруг видит, что не все вокруг сволочи, если кто-то с ним по-человечески… Знали бы вы, как они тонко улавливают…

Йосич откашлялся, вспоминая, как заключенные разгружали генератор.

— Да, Колечка, я немножко видел. И мне твоя мысль понятна — в тюрьме тоже должны работать порядочные люди, это ты хотел сказать?

Коля кивнул, не меняя позы.

— Но, я догадываюсь, ты пришел поговорить не о нравственной стороне работы тюремного воспитателя?

Коля вздохнул, поправил очки.

— Борис Йосич… Вчера в СИЗО убили человека. Задушили в камере подушкой.

Теперь вздохнул Школьник:

— Вот видишь, Коля… А ты говоришь — несчастные люди…

Коля вскинулся:

— Но это же не заключенные! Его убил надзиратель Потапов.

Школьник ехидно скривился:

— «Задушен подушкой при попытке к бегству».

Коля шутки не принял:

— Нет. После отбоя. Выждал час, пока заснут, зашел в камеру…

— И никто ничего не услышал?

Коля грустно взглянул на доцента.

— Все, конечно, слышали.

— И лежали, молчали?

— А кому охота оказаться следующим?

Школьник вскочил, заметался по крохотной спальне.

— Колечка, но что же делать?!

Остановился:

— Подожди — а как же ты узнал?

— Заключенные сказали.

— А они как узнали?

— У нас всегда все узнают.

— А почему они сказали тебе, а не кому положено?

— Знают, что бесполезно. Даже опасно.

— А тебе?

— Мне хотя бы не опасно.

— Но ты пошел, доложил?

— Я пошел к вам.

Школьник расстроенно уставился на него:

— А я-то что могу тут сделать?

— Это был человек, задержанный по делу Коваля. А вы ведь этим делом занимаетесь, правда? И у вас есть знакомые в милиции, на высоком уровне.

Школьник подумал о Белецком, с сомнением покачал головой. Он, конечно, далек от преступников, но политик… Непонятно, захочет ли ввязываться…

— А кто был этот человек? Которого…

Борис Йосич вдруг обнаружил, что не в силах повторить это страшное слово «убили».

Но Коля понял:

— Шофер. Фамилия — Иванов. Он говорил соседям по камере, его обвиняли в убийстве мэра: что он будто бы подставил ему свой самосвал, потом выбрал момент, тормознул, мэр попытался его объехать и столкнулся со встречным.

Борис Йосич поскреб затылок:

— Честно говоря, мы такой вариант разбирали. Вполне могло быть.

— Ребята считают, что он не виноват.

Школьник оживился:

— Очень интересно! А по каким соображениям?

— Без соображений. Они умеют отличить. Редко когда ошибаются.

Коля так и сидел, зажав руки между коленями, говорил ровным голосом, без выражения.

— Но почему же ты не доложил кому положено?

— Потапов с майором вась-вась. Вы ведь помните майора Прибытко?

— Откуда мне его помнить? — удивился доцент.

— Вы ему несколько лет назад подписывали диплом к защите.

Школьник поморгал:

— Подожди… Был такой… Все пытался мне подарить финку тюремной работы. Но я ему сказал: «А потом сами же придете меня арестовывать за незаконное хранение холодного оружия!»

Коля усмехнулся:

— К вам он, конечно, не пришел бы, но в тюрьме первый мастер по провокациям. Подлый…

Школьник поднял глаза к потолку:

— Ну почему они все к нам в институт лезут?

Коля удивленно глянул на него:

— А вы что, не понимаете? У нас же вуз купленный! Есть и похлеще вузы, но и у нас все заочники знают, где, что и за сколько можно взять — задания, курсовые, дипломный проект… Сколько надо дать за зачет, сколько — за экзамен.

Доцент возмущенно засопел:

— Не знаю, у меня…

Коля улыбнулся:

— А разве вы что-то принимаете у заочников?

— Нет, я заочникам не читаю.

— Ну естественно, кто же вам такой жирный кусок отдаст! И сами брать не будете, и с другими не поделитесь. На экзаменах будете гнать, люди станут вылетать из вуза, значит, и общий доход меньше…

Школьник буркнул про себя какую-то мать.

— Ладно, Коля. Мы отклонились…

— Да, действительно, не в этом дело… В общем, я не знаю, что делать. Но нельзя же, чтобы людей просто так убивали?!

— И что же я могу с этим сделать?

— Найдите кого-нибудь честного, кому можно сказать!

— А ты никого не нашел — там, у вас?

Коля поднял измученные глаза:

— Борис Йосич! Я уже не знаю, кому верить, кому нет! Я даже дяде Грише боюсь говорить — он ведь всю жизнь в этой системе…

— Господи…

Школьник снова заходил по комнате.

— Николай… Но ведь раньше или позже придется встать открыто…

— А что я могу сказать открыто? Что среди заключенных ходят такие слухи? И какой суд сочтет это доказательством?

— А что ты скажешь своим заключенным?

Коля снова опустил голову.

— Ну… Вообще-то, они от меня чудес не ждут. Просто поделились. Гаврилов даже предупреждал, чтобы я не вздумал куда-то с этим бежать, только их подведу. Они эту систему лучше меня понимают.

— И все же в глубине души на что-то они надеются, иначе нерассказали бы, а? Оказывается, Колечка, быть порядочным — это не так легко… Оказывается, просто не убивать людей и не брать взяток — это ещё не все… Оказывается, нужно рано или поздно решиться на следующий шаг…

Коля все ниже опускал голову, Школьник наконец посмотрел на него — и ухватил за плечо:

— Успокойся сейчас же! Это я не тебе говорю, это я себе, старому страусу! Живу себе чистеньким, сунул голову в песок, никакой грязи вокруг себя не вижу и видеть не хочу…

Он вскочил и снова забегал по спальне.

Коля медленно поднял голову:

— Наверное, чувствовать себя молодым, но уже страусом, в сто раз противнее.

Школьник остановился, рявкнул шепотом:

— Не выпендривайся! Расшибешь себе лоб о каменную стену, твоему Гаврилову и поделиться не с кем будет, и твоему Матюку…

Коля улыбнулся:

— Митюку…

— Вот именно! И, между прочим, твоему Колечке-младшему!

Доцент вдруг застыл:

— Ша, Колечка! Пускай три минуты в этом доме будет тихо…

Конечно, на три минуты его не хватило, но все же секунд тридцать Йосич размышлял, шевеля пальцами, как дворовой шахматист, прикидывающий: «Я так он так, я так — он так…»

— Слушай, Колечка, я ничего не обещаю. Ты меня знаешь, я никогда не обещаю, если не уверен, что смогу сделать. Но, кажется, я вспомнил человека, с которым можно об этом поговорить. Если что-то получится, ты узнаешь. А сейчас вставай, смотай сопли в узелок и спрячь за пазуху. Бери своего Зенона — кстати, ты ещё читаешь по-польски? Я тебе подсуну такую Джозефин Тэй, которая в польском переводе лучше, чем в английском оригинале! Это редкость, но это бывает! Пошли попьем чайку, у Риты Семеновны где-то ещё заначена баночка прошлогоднего сливового повидла!

— А почему прошлогоднего? Вы что, в этом году не варили? Так я вам принесу!

— Что значит не варили? Конечно варили, но у Ритули железное правило: до белых мух — ни-ни!

Глава 43 Вновь я посетил…

Наш Чураев, как все старые города, имеет очень нестандартную планировку. Площадь, например, ныне Независимости, которая с Садом граничит, формой похожа на башмак. А та развилка семи дорог, на которой жили Стивенсы, — на кляксу Роршаха, какие-то во все стороны ответвления, углы… Топологи на ней могли бы свихнуться похлеще, чем на кенигсбергских мостах…

Раньше была такая игра — с длинной ниткой, которую на пальцах двух рук по-разному растянуть можно, у американцев называется «колыбель для кошки», а мы в неё играли просто так, без названия — «в ниточки». Вот оттуда форма…

Зато район старый, престижный, потолки четыре метра, лифты. Хотя внутри планировка та еще. Например, пятиугольная кухня. Или ванная комната размером с футбольное поле. А рядом туалет — с носовой платок. Да ещё черный ход из кухни прямо во двор по отдельной лестнице — для прислуги… Старый дом, одним словом.

Встретил нас сам Стивенс — ужасно шумный, как и в первый раз, и ужасно довольный, что мы смогли выбраться. Димка отдал ему тортик и бутылку. А я за это получила тапочки.

Пока переобувалась, из недр квартиры послышался грохот, долетел порыв воздуха, пропахшего французской парфюмерией, и Кузин голос:

— Я сейчас!

Но прежде неё появился кот — очень плотный, темно-серый, серьезный. Он проинспектировал мои туфли, сумку и пару раз дернул хвостом.

Стивенс немедленно посерьезнел, предупредил:

— Ася, ты сумку все-таки повыше пристрой. Наш Лапс — настоящая таможня.

— Да там ничего съедобного нет.

— А он пометить может.

Тут и я посерьезнела. Котиная метка — это вам не меловой крестик на чемодане. От такого запаха не отмоешь уже никогда, лучше сразу выбросить и не возиться.

Я встала на цыпочки и повесила сумку на вешалку. Зашла в комнату. К нашему приходу готовились. Стол накрыт — легкий ужин. Свет притушен. Вполголоса поет телевизор. На кабинетном рояле (надо же!) развалился зверь, который по совместительству таможня, — поспел, пока я возилась.

Хлопнула дверь, появилась Кузя. Пальцы — в разные стороны: лак сохнет. Расцеловалась со мной, как будто мы сто лет дружим. Начались разговоры, что да как.

Следом зашли мужчины, но Дима был по-прежнему одет.

— Ребята, вы тут Аську без меня часок потерпите?

— Без тебя даже больше потерпим! — сострил профессор и радостно загоготал.

Кто-то мне когда-то объяснял, что настоящие ученые — народ раскованный, иначе от них в науке толку мало. Насчет толку не знаю, но ведут они себя, как мой братик Алька в одиннадцать лет. Пятый класс, вторая четверть.

— А то мне надо заскочить к одному тут, по соседству. Через час уже точно буду… — пообещал Дима. Персонально мне сообщил: — Петр Петрович рядышком живет.

А я-то думала, что мы просто в гости идем! Колесников естьКолесников. Как всегда, сначала дело.

Но мне здесь было хорошо и уютно. Так что на этот раз я улыбнулась и сказала:

— Привет ему передай. И не задерживайся.

— Ладно.

* * *

После паники со слежкой за Асей я решил осторожничать. Стефановский, удивленно поглядывая на авоську с кефиром и свертками у меня в руке, открыл дверь на черную лестницу, я поплутал по проходным дворам и наконец оказался на Добролюбовской. Пришлось обойти квартал с трех сторон, чтобы на всякий случай не мелькать перед подъездом Стивенсов. Однако я почти не опоздал и в одну минуту девятого позвонил в дверь знакомой квартиры.

Как будто ничего не изменилось — точно так же, как и во времена Ивана Иваныча, после двух коротких звонков дверь мне открыли, не спрашивая, кто там. Точно так же никого не было в квартире, кроме Петра Петровича. Я разулся, влез в знакомые шлепанцы и прошел в знакомую комнату, все к тому же круглому столу с той же красной плюшевой скатертью. Интересно, кто из неё пыль вытряхивает…

Вручил господину Власову рапорт и принялся излагать на словах комментарии. На словах — по двум причинам: во-первых, мне хотелось видеть реакцию, во-вторых, на бумаге я их излагать не стал. Во избежание.

Смысл моего рассказа сводился к следующему: я попал в дурацкое, но выгодное положение. Наш объект, господин Д. (даже здесь, в своей долговременной укрепленной точке, они предпочитали не называть вслух имен, адресов, дат и т. п.), сам пришел в АСДИК с заказом расследовать смерть мэра, каковую считает не случайностью, а умышленным убийством, совершенным по приказу господина А. Втемяшилось ему — колом не выбьешь. Отказать было невозможно и неосторожно, пришлось согласиться.

Через некоторое время люди господина Д. обнаружили слежку за моим партнером (я сделал паузу, добрый дедушка Петя покивал, мол, понял, о ком идет речь). Ну, со слежкой прояснилось — господин М., тот же что и летом, из той же фирмы Т. Неймется человеку, судьба покойного Мюллера (Пэ-Пэ поморщился) ничему не научила. Но важно здесь другое — не что М. за нами следил, а что Д. эту слежку обнаружил: значит, сам с нас глаз не спускает. Это вносит свои сложности (Пэ-Пэ покивал), серьезной оперативной работой заниматься невозможно. Но само по себе тесное сотрудничество со С-с… с господином Д. дает немало информации. У меня на него прямой выход — вот телефоны, вот мой пароль, вот номера машин, которые нас возили.

Далее, господин Д. очень любит поговорить, но, впрочем, о делах старых, ныне уже неактуальных. Сводка этих разговоров — на отдельном листочке. Пока все.

Сводку эту мне Слон сам составил. Я только переписал своей рукой.

Петр Петрович взял листок с привычной улыбчивой небрежностью, начал просматривать, но чем дальше скользил по строчкам взгляд, тем глубже залегали складки на лбу. Под конец он даже начал сопеть носом. Между нами говоря, было от чего засопеть.

После Чернобыля Слон очень плотно законтачил с армией, стал даже вхож в предназначенные для высшего командования сауны со столовыми залами и особым обслуживающим персоналом. Затем грянуло разоружение. По договору наивная заграница заплатила деньги за уничтожение ракет, в частности, дислоцированных в районе села Пасхальное. Наша независимая держава мудро объявила себя зоной, свободной от ядерного оружия, и ракеты, которые остались от «космического зонтика СССР», были ей на фиг не нужны.

Деньги получили, боеголовки демонтировали, шахты взорвали. Сами же ракеты решено было уничтожить методом запуска и подрыва уже там, в космосе. Не знаю уж, почему нельзя было их запустить прямо из шахт — то ли были такие хитрые условия договора, то ли поторопились рвануть шахты, короче, потребовался космодром. Значит, либо в Казахстан обращаться, либо к северному соседу. После долгих переговоров выбрали космодром Олений. И вот в процессе транспортировки из ракет каким-то чудом исчезли хитрые узлы, за изготовление которых Министерство Обороны в свое время заплатило большие деньги. Впрочем, ракеты взорвали и без драгоценных узлов.

А подготовка к транспортировке шла через одну из фирм Слона. Здесь и испарилось лакомое оборудование, весьма ценимое на рынке.

Понятно, в операции были задействованы очень высокие уровни: и ответственное лицо в независимом генштабе, и один из нынешних вице-премьеров, и пара-тройка чиновников поменьше. Не считая некоторых ба-альших фигур из Федерации, без коих тоже такой трюк замять не удалось бы. Что поделаешь, всем кушать хочется.

Опять же понятно, напрямую все эти фигуры на том листке поименованы не были, ни Слон не хотел своей рукой их вписывать, ни я, но в устной форме я Петру Петровичу объяснил, кто скрывается под выдуманными фамилиями Забийворота, Розбийворота, Нетудыхата и Несюдыхата, а также Иванов, Петров и Сидоров.

Петр Петрович сперва хотел было записать, но перо дрогнуло и не решилось осквернить бумагу. С каждым новым именем он все больше мрачнел. Наконец положил ручку на стол, поднялся и прошелся по комнате, сцепив руки за спиной.

— Вот, значит, как обстоят дела, господин Маугли… — бормотал он на ходу. — Крайне любопытно… Очень интересно было бы разрабатывать эту жилу дальше, как вы полагаете?..

Я ответил многозначительной улыбкой.

— Но за последние дни переменились обстоятельства… Я вас, собственно, затем и вызывал… У нас, видите ли, возникли сложности с финансированием и, боюсь, договор придется расторгнуть.

Ах ты, болтун старый, за последние дни у тебя переменились обстоятельства!.. Сказал бы уж честно — за последние минуты.

— Конечно, ваша фирма получит все, что предусмотрено договором на такой случай, — компенсацию затрат плюс тридцать процентов… Вы завтра часикам к двенадцати сумеете подготовить счет-фактуру?.. Вот и ладненько. Ну, отчет, естественно, больше времени займет… Плюс, пожалуй, оплатим мы вам договорную цену собранных материалов… — Он черкнул на листке четырехзначное число, показал мне, листок тут же скомкал и сжег в пепельнице. — Не возражаете, надеюсь?

Я подумал — и показал два пальца. Пусть прочувствует серьезность ситуации.

Он несколько раз укоризненно покачал головой, потом вытянул рожу, поднял брови и пожал плечами — никуда, мол, не денешься. Вот именно, жулик старый. Вижу, достало тебя — не промахнулся хитрый Слон.

— М-да… и, пожалуй, я не стану задерживать эту выплату…

Вышел в соседнюю комнату, вернулся с небольшой пачечкой зеленых.

— Расписочку, будьте любезны.

Расписочку тебе, дедуля? Был ты КГБ, КГБ и остался. Это как академик, пожизненно. Хочешь меня на всякий случай иметь на крючочке? А вот сейчас проверим, чего тебе больше всего хочется…

— Расписочку, конечно, можно. Но в этом случае мне придется хранить в отчетности копии переданных вам сведений, как основание для получения указанной договорной цены… Собственно, сейчас у меня такие копии, естественно, имеются…

И в нужный момент могут попасть на глаза кому надо, например, вышеупомянутым дружкам Слона — а тогда не спасут тебя и твою фирму никакие КГБ, ГСБ и как бы вы там ни назывались, несчастный случай не разбирает…

Петр Петрович умел читать и между строк и под строчками, и даже вместо строк, не один год учили.

— Действительно, стоит ли засорять нашу и вашу отчетностьформальными бумажками… — широко улыбнулся Петр Петрович. — А отчет…

— А отчет я вам представлю… скажем, послезавтра к исходу дня, вы выскажете редакционные замечания, мы откорректируем, и в отчетности будет лежать экземпляр, утвержденный вашей подписью и печатью, без них это не отчет, а филькина грамота, вы прекрасно понимаете, и налоговая у нас его не примет как основание для получения оплаты…

* * *

Я швырнул черный пластиковый мешок в мусорный контейнер и пошел обратно к Стивенсам, теперь уже напрямик — пусть смотрят, кому интересно…

По дороге я думал, что, оказывается, даже у всемогущего КГБ свои страхи есть. Не исключено, что Петр Петрович догадался, откуда у меня такие сведения, — собственно, почему догадался, я ему открытым текстом указал на источник! — но так даже лучше, поостережется без крайней нужды прибегать к решительным мерам. Главное, выводы он сделал правильные: не суйся, кусок тебе не по зубам.

И тут меня вдруг пробрал холодок. А мы с Аськой? Сегодня, допустим, мы честно ишачим на Слона, но на уме-то у нас совсем другое. Сегодня мы копаем Арсланова — а сами мечтаем завтра раскопать и закопать Слона. И тут надо сто раз подумать. Если даже КГБ — ну, пусть не КГБ, но уж Петр Петрович точно — боится Слоновьих дружков… Ну да, это ведь уже не один отдельно взятый пройдоха и жулик, это система. А с системой бороться — что отливать против ветра…

Я стоял на углу, дожидаясь зеленого света, и ежился. И вообще, что мне плохого сделал Слон? Жизнь спас и дал кучу денег. Ну завалим мы его — но свято место пусто не бывает, придет кто-то другой, между прочим, ничем нам не обязанный. И, может быть, не такой рафинированный и сравнительно деликатный в выборе средств. Так что, возможно, Дубов — не самый худший вариант.

Стоит ли? Стоит ли переть на рожон и пытаться искоренить мировое зло нашими с Аськой четырьмя хилыми руками? Елки-палки, до чего тошно…

Загорелся зеленый, я пошел через улицу мимо нетерпеливо порыкивающих машин. Ладно. Что толку сушить мозги сейчас? Будет день, будет пища. Пока что мы копаем не Слона, а Арсланова… который, кстати, тоже не сделал нам ничего плохого…

Я ступил на тротуар, выматерился и постарался переключиться на Стивенсов. Они там сейчас развлекают Аську и ждут меня. Впереди — два или три часа беззаботной жизни. Вот и радуйся, Колесников. Как бы там ни обернулось завтра, а сегодня ты одну заботу с плеч скинул — отвязался от СИАМИ… Я силком напялил на лицо радостную улыбку и, не расслабляя мышц, чтобы не потерялась, потопал по лестнице.

* * *

Пока Стивенс провожал Диму, пока пришел обратно, Кузя приволокла откуда-то шесть или семь пухлых конвертов с фотографиями.

— Стивенс, накапай нам по чуть-чуть. Мы пока гагринские фото посмотрим, повспоминаем.

Под бокал шампанского выяснилось, что наши новые друзья раньше каждое лето ездили на Кавказ, в Гагру. Вернее, каждый сентябрь. А я — туда же, только все больше в июле. Но общие воспоминания о любимых местах расшевелили меня. Одни названия чего стоят! А надписи на абхазском: «аресторан», «акультура алуша» (в переводе означает «отдел культуры»). Помню, Алька тогда сказал, что научиться говорить по-абхазски просто, надо только перед словом прибавлять букву «а».

Но Стивенс — вот что значит большой ученый! — это изящное построение разбил в пух и прах. Оказывается, существовали минимум два слова, начинающиеся не на «а»: «ркомитет» и «ркатер». Из уважения к предмету, наверное.

Мы рассматривали фотографии, которые вызывали и у меня, и у них одинаковые эмоции: тоску по прошлому и страшное желание туда попасть. Тосковали потому, что там было легко и беспроблемно. А ещё потому, что были моложе… В общем, тосковали, и все тут.

Вспоминали глаженное огромным утюгом море, теплое, как компот в столовой. Близко подходящие к берегу горы, курчавые от леса, невысокие. Красоту и лень тех мест.

Потом Стивенсы пустились рассказывать, как отдыхали там в первую абхазо-грузинскую войну.

— Представляешь, Ася, никого! Все побоялись! Даже в Адлере, прямо в аэропорту, путевки продавали. Куда хочешь — хоть в «ХVII партсъезд»…

Ну, мне этого объяснять не надо: по социалистическим временам самый элитный санаторий был. Цэковский. Даже с горячей водой. На этаже.

Кузя, мечтательно потягиваясь, вспоминала:

— За три недели — ни одного дождя. Погода — мечта. И на каждом углу, в каждой лавочке замороженное «Псоу» продается.

А мы, дураки, в тот год не поехали! Позвонила мамина закадычная подруга и закричала в телефон:

— Рэна, ты с ума сошла! Куда вы собрались! Там же бабы по пляжу с автоматами ходят!

Рэна потому, что мама у меня Ирина Михайловна. Так её все подруги зовут.

Вот так, из-за панического звонка, мы никуда и не поехали. Еще тогда мои друзья говорили, что зря. А вот теперь Стивенсы добили.

Под гагринские воспоминания пролетел не час, а целых полтора. Почти незаметно. Потом откуда-то материализовался Дима. Его, оказывается, Стивенс впустил, пока мы с Кузей в прошлое углубились.

Смотрю, а Вэ-А сияет улыбкой. Интересно бы узнать, чем он так доволен. Но это потом. Пока достаточно, что улыбается. Значит, можно и расслабиться.

Мы и расслабились. Расписали пулю. Но сегодня господа физики обыграли нас в пух и прах. На целый тортик…

С тем и разошлись. Правда, уже во втором часу.

Зато отдохнули и хоть чуточку о деле забыли. Я — так точно.

* * *

Для работников банка «Эдем» понедельник, 17 ноября, ничем из прочих дней не выделялся. Приходили и уходили люди, принимали и отправляли платежи… Как всегда.

Легким ветерком неприятностей повеяло к перерыву. За утро ушло очень много платежей. И все — от небольшой фирмы СИАМИ. В этот день контора постаралась отправить платежи и в бюджет, и организациям-партнерам, и зарплату с квартальной премией наличными из кассы выписала. На счету остались буквально копейки. Не такой уж серьезный клиент, не такие уж катастрофические суммы, но необычно. А для банка любая необычность — сигнал тревоги.

Неформальный хозяин банка — Алан Александрович Арсланов — узнал о странном поведении клиента в первые минуты перерыва. Но для него СИАМИ была не просто какой-то мелкой фирмой, одной из многих, а потому известие заставило его оставить все дела и глубоко задуматься.

«Что же это значит? Почему он мне ничего не сказал? Случайное совпадение? Ну уж нет, у старого стервятника всегда все размерено и распланировано. Прикрывает фирму или отделывается от меня? Почуял что-то? Узнал? Но промолчал… Узнал, но что? — Арсланов почувствовал, что фундамент его существования ещё раз покачнулся. — Если уж „он“ торопится меня покинуть… Крысы… Всегда первыми с корабля бегут крысы. Вот поспешила и эта — старая мудрая крыса… Свою шкуру спасает. От чего?»

Последнее время Арсланова и бывшего кагэбэшника связывало только одно дело — поиск компромата на Слона через фирму АСДИК. И тут Алан Александрович вспомнил нелепую записку о рыжей хозяйке фирмы АСДИК.

«Неужели анонимный стукач прав и она действительно разнюхала что-то обо мне? Вряд ли… Но чего так испугался Власов?.. Хорошо. Примем меры предосторожности».

И Алан Александрович потянулся к телефонной трубке.

Глава 44 Комплекс Кассандры

И не так мы много выпили у Стивенсов, и не так поздно легли, минут в пять третьего, но когда утром в понедельник телефон звонит в четверть восьмого, трубку снимаешь без чувства глубокого удовлетворения.

— Алло, — проскрипел я после восьмого звонка.

— Алле, это вы, Димочка?.. Извините, мне нужен Вадим Андреич…

Школьник? В такую рань? Что ему надо? Надумал за ночь ещё какой-то расчет?

— Я слушаю, Борис Йосич.

— Слушайте, с вами ничего не случилось? Такой голос…

— Ничего не случилось, просто я ещё сплю…

— А если ничего не случилось, так где вас носит?! Я звонил весь вечер, до одиннадцати часов!

— Нас не было дома, Борис Йосич. Что у вас такое срочное?

Школьник покашлял.

— Мне необходимо поговорить с вами. Как можно скорее.

— Я вас слушаю.

— Нет, разговор долгий и не телефонный, тем более, если я через две минуты не выйду из дому, то опоздаю на первую пару.

Что-то его голос звучал очень уж серьезно, словно он подготавливал меня к известию о безвременной кончине любимой прабабушки.

— Вы что, нашли какую-то ошибку в модели?

— Дима, не морочьте голову, я опаздываю. Да, это по тому делу, но с моделированием не связано.

— Хорошо! Говорите, где и когда.

Тут я вспомнил, что должен везти к десяти Слону отчет о моделировании, а заодно и доклад о вчерашней встрече с Петром Петровичем — и торопливо добавил:

— Только лучше после двенадцати, раньше я занят.

— После третьей пары, в половине второго, возле главного входа.

— У клумбы?

— Да-да, у клумбы, все, я побежал!

Славный мужик, потешный немного… Что там у него могло стрястись? Разбудил, толком ничего не сказал, это ж ещё добрых сорок пять минут спать можно было…

— Что там, Димочка? — спросила Аська, не открывая глаз. — Опять Слоняра?

— Нет, Школьник.

— А-а, тогда я ещё посплю…

Черт его знает, старею, что ли? Раньше я тут же завалился бы снова… Когда раньше? До Чернобыля?.. Вот тебе и все «что ли», и не надо искать других причин…

Ладно, все равно уже не сплю… Я полез в холодильник, ломящийся от запасов, — Андрюша позаботился, спасибо ему. Там было все, что душе угодно, как говорится, но сегодня моей душе вдруг стало угодно молочненького, а вот такого Андрюша не предусмотрел. Ничего, базарчик рядом. Я влез в спортивный костюм и куртку с капюшоном, натянул кроссовки, поплелся к двери — и только тут спохватился: деньги забыл! Схватил кошелек, но что-то он мне показался совсем легким. Елки, всего троячка… Выходит, и буржуазия после праздников может оказаться на мели! Сегодня восемнадцатое, два дня надо продержаться до зарплаты…

— Ась, у тебя деньги есть?

Она, не просыпаясь, ответила:

— В сумочке… Или поменяй…

Нет, я все никак не отвыкну от психологии нищего! В конце концов, в банке на счету энная сумма, да и дома на всякий пожарный сотен шесть зеленых лежит, а я все считаю, сколько осталось до зарплаты, тоже мне, хозяин фирмы! Всю жизнь был ты, Колесников, трудящимся и эксплуатируемым, таким и помрешь… Погоди, брат, о чем ты шепчешь, какие шесть сотен? Вчера ведь выдавил из Петра Петровича две тыщи долларов! Как говорится, не облагаемых налогом… Э-э, а где они?

Деньги нашлись в нагрудном кармане рубашки, которую Аська вчера кинула в грязное, но замочить не успела, слава Богу… Был у меня казус когда-то: лето, жара, пропотел насквозь, содрал с себя рубашку и кинул в стиральную машину. И только когда начал полоскать, обнаружил, что забыл вынуть из кармана паспорт, в котором, между прочим, лежал последний рубль — это ещё в те времена было, когда рубль кое-что стоил. С паспортом ничего страшного не случилось, тушь все испытания выдержала стойко, и фотография не отклеилась, только края страничек залохматились. Ничего, до сих пор живу с выстиранным паспортом. А вот рубль мой стал очень чистым и несколько посветлел. Интересно, как на стирку в «Лотосе» отреагировали бы доллары? Может, Бенджамин Франклин приобрел бы бледный вид? Можно бы провести эксперимент, но не с сотней, конечно…

Ладно, деньги есть, но все равно, хозяин, на базарчик за молочком с сотней долларов не пойдешь… Я влез в Асину сумку, обнаружил там две пятерки и с легким сердцем вышел на лестницу.

Только на обратном пути, когда я, продолжая внутренний монолог, в очередной раз обратился к себе «хозяин», мне стукнуло в голову, что я ведь теперь действительно хозяин и что у меня есть не просто сотрудники, свои в доску ребята, но наемные работники, которые все-таки живут на зарплату, а я им её выплачу только двадцатого числа. И я твердо решил выдать обоим по сотне премии. В связи с переработкой. Прямо сегодня. Без оформления, без ведомости, без подоходного. Гулять так гулять, в конце концов, не каждый день удается ограбить КГБ.

* * *

В 9.45 я голоснул напротив своего дома, белый «рекорд» остановился, и не то Саша-Е, не то Паша-Е доставил меня к Слону.

Борис Олегович, похоже, вчера позволил себе расслабиться, как и мы, или даже основательнее, чем мы: вид у него был неособенно цветущий, уголки рта опущены и трубка в руке не дымилась. Он повертел дискету, отложил в сторону, полистал распечатку комментариев, наконец поднял глаза:

— И что все это значит?

— Во-первых, что ваш источник в милиции не соврал: результат экспертизы неопределенный, хотя скорее всего просто несчастный случай. Во-вторых, что вашу СТО они трясли с отчаяния, просто больше им схватиться не за что. В-третьих, что аварию можно было организовать и вообще без возни с тормозами, только за счет ловкого использования дорожной ситуации. В-четвертых, при сочетании этих двух способов надежность, скажем так, искомого результата повышается. В-пятых, предполагаемая порча тормозов на самом деле хитрее, чем представляется, и очень грамотный специалист мог её задумать и осуществить во время обслуживания.

Мое «в-пятых» означало: вы, Борис Олегович, вполне можете быть истинным виновником смерти мэра.

Но Слон оказался выше мелочных обид. Даже не спросил, во сколько ему влетит его самого обвиняющий машинный эксперимент. И вообще как-то без интереса он меня сегодня слушал. Лишь пробормотал что-то по-латыни, как мне показалось, «И ты, Брут», хоть я не понял, к чему это сейчас.

— А теперь мои новости, Вадим Андреич… — заговорил он наконец деревянным голосом. — Позавчера арестовали директора акционерного общества «Меценат», некоего… — он заглянул в бумажку… — Джихангирова. Он показал, что получил подпись мэра на землеотводе за взятку и долю в прибылях от будущего рынка. Пятого же вечером вновь встречался с мэром, и тот потребовал дополнительную взятку, на что Джихангиров с удовольствием согласился… Именно эта встреча и заняла недостающие пятьдесят минут. Экспертиза подвергает сомнению подлинность подписи мэра, но арестованный объясняет, что тот плохо себя чувствовал и у него дрожала рука. Вчера его допрашивали повторно, но он своих показаний не изменил ни на йоту.

Я обмяк в кресле. М-да, от таких новостей у любого вид будет как с похмелья. Значит, все повернулось на сто восемьдесят градусов, и это не Дубову, а Арсланову мэр нужен был живой, а Дубов с его акционерным обществом «Кленовая роща» мало что не у дел, так ещё и становится подозреваемым номер один: как же, к чисто финансовому мотиву добавляется эмоциональный — месть предавшему другу! А мои новости только подливают масла в огонь: мотив есть — а вот средство и возможность…

Мне его даже жалко стало. Я уже твердо поверил, что он чистый, особенно, когда увидел документы АО «Кленовая роща», очень уж изящный трюк: конкурент обойден, доходы обеспечены абсолютно легальные и абсолютно защищенные от всякого посягательства властей. Плюс рассказанная им история с репетицией — кавказские ребята явно отрабатывали столкновение с «Москвичом». После этой истории я даже перестал в его сторону плеваться за желание на чужой смерти угробить Арсланова: неясно, действительно ли тот прикончил мэра, но собирался определенно. И вдруг такой поворот оверкиль, с ног на голову… Или с головы на ноги?

А Слон тем временем все же раскурил трубку.

— Вадим Андреич, не спешите ставить на мне крест. Я дольше вас варюсь в этом котле и, смею заверить, липу носом чую. Это очередной ход мерзавца Арсланова, жертва пешки за позицию. Ничего, сколько веревочка ни вьется, а конец найдется. Попомните мои слова, эта фальшивка лопнет, как мыльный пузырь. Спокойно продолжайте работать. Как говаривал Вождь и Учитель, будет и на нашей улице праздник.

Он встал, прошелся по своему роскошному холлу.

— Играть интересно с сильным противником. Думаю, потом мне будет его не хватать…

Конечно, он бодрился, делал хорошую мину при плохой игре. Но одно я понял твердо: Арсланов, даже если выиграет битву за рынок, живым не уйдет.

* * *

Школьник появился на две минуты раньше назначенного времени, но я уже ждал. Вообще не люблю опаздывать, да и полезно, говорят, прийти на место встречи чуть раньше и осмотреться, нет ли чужих глаз. Конечно, возле вуза это несерьезно, вечно тут толкутся студенты, особенно в перерыве между парами. Правда, при некотором навыке топтуна от студента отличить можно — и по возрасту, и по прическе-одежде, а главное — по глазам. Но сегодня я никого такого не заметил.

Борис Йосич был молчалив, встревожен и взъерошен.

— Проводите меня до метро.

Заговорил он, когда уже перешли Репинскую:

— Дима… Я не знаю, почему обратился к вам, но больше мнепо этому делу обратиться не к кому. Я напуган… Стыдно признаваться, но я не герой. Я могу фрондировать перед своим институтским начальством, но когда убивают людей, моей смелости не хватает. Допустим, у меня есть знакомые в милиции, но я уже не знаю, кому можно верить, кому нет…

Такое вступление меня не вдохновило, да и не понимал я пока, что к чему.

— Простите, Борис Йосич, но почему именно я?

— Но вы же расследуете смерть мэра, или я что-то не так понял?

— Расследую.

— Не буду вам говорить, как мне стало известно, но в субботу в тюрьме был убит человек. Водитель Иванов, задержанный по делу Коваля. Возможно, это именно он ехал перед мэром в тот вечер. Есть основания считать, что его убил надзиратель по фамилии Потапов.

— Как вы узнали?

Школьник одернул свою курточку со словом «Montana», оттянул пониже резинку — ветер был холодный и резкий.

— Там работает один из моих бывших студентов, очень хороший мальчик…

— Хороший мальчик работает в тюрьме?

Он иронически хмыкнул:

— А по-вашему, там должны работать только сволочи и садисты?

Я задумался на миг — и смущенно кашлянул. Полез в карман, вытащил сигарету.

— Сейчас, Йосич, минутку… Мне надо подумать.

Было о чем подумать. Убили шофера, возможно участвовавшего в ДТП. Зачем убили? Совершенно очевидно, чтобы не мог рассказать, кто его на это дело послал. А-а, Колесников! Хватаешься за первую, самую явную версию? А какие версии менее явные? Сведение счетов, ревность и кровная месть — это все, как выражается Аська, рояль в кустах. Пока он не заинтересовал милицию, никто не рвался сводить с ним счеты. Выходит, всего одна версия? Так эта версия сразу придет в голову и милиции… Значит, убийц это не беспокоило? А почему? Либо они считали, что милиции и так все ясно, либо…

Либо «хотели», чтобы милиции стало все ясно! Ну да, вполне возможный вариант. И тогда, как во всем этом деле, две равновероятные возможности: или шофер причастен к смерти мэра (и его убили, чтобы не выдал сообщников), или же непричастен, и его убили, чтобы не доказал свою непричастность! В последнем случае кто-то очень старается убедить следствие, что мэра действительно убили! А кто? В свете утренних новостей, это нужно Арсланову: у меня, дескать, прямой денежный интерес, чтобы мэр был жив, сами видите, — значит, убил мэра не я! Тем более, что шофер Иванов… Ну, допустим, это ни о чем не говорит: в репетиции участвовал шофер Костылин… А с другой стороны, кто с самого начала и громче всех кричал «убийство, убийство»? Отнюдь не Арсланов, а Слон…

Нет, глупости! Стоит задуматься на секунду — и сразу поймешь: кто-то, не будем показывать пальцем, подставляет Слона, старательно и тонко…

Доцент деликатно дернул меня за рукав, я очнулся и заметил, что мы стоим посреди тротуара за несколько шагов от входа в метро, а толпа обтекает нас справа и слева.

— Так, Борис Йосич, — заговорил я. — Наверное, вы пришли с этой новостью по правильному адресу. Все. Можете успокоиться, теперь я буду сушить мозги.

— Правда? Вы этого просто так не оставите?

— Да уж, не та новость, которую можно просто так оставить. Не беспокойтесь.

Он улыбнулся на прощание и несолидно, вприпрыжку, заторопился вниз по ступенькам. Я смотрел вслед ещё несколько секунд, а потом двинулся на работу.

* * *

Аська все-таки встала не с той ноги. Я это сразу понял, едва вошел в офис, уже на пороге почуял грозовую напряженность в воздухе. Шварц во второй комнате щелкал клавишами, но не пел. Андрюша отсиживался на кухне с детективчиком в руках и даже кот Инвентарь устроился здесь же, на высоком кухонном шкафчике-пенале.

Да, точно, непогода надвигается. Наверняка снег пойдет, может даже сегодня вечером. Тогда Асю отпустит. А пока кому-то надо ложиться грудью на амбразуру.

Я снял куртку и бодро прошел в приемную. Я чмокнул её под ухом и погладил по спине. Я передал привет от Школьника.

Она все снесла терпеливо, но глаза остались пасмурными.

— Так, дорогой партнер, — начал я, устраиваясь за свой стол, — Бог дает день, а черт — новости…

И дальше изложил все в порядке поступления — разговор со Слоном, его сообщение и комментарии, свои мысли по этому поводу, потом по той же схеме описал встречу с Йосичем.

Она мой рассказ выслушала молча, только хмурилась все сильнее.

— Ну, и что ты собираешься делать?

Я пожал плечами:

— А что тут сделаешь? Ситуация обостряется. Пошли убийства, надо срочно докладывать Слону.

И тут её прорвало:

— Слону! Ты уже совсем примирился с этой сволочью! Как что, так сразу к Слону! Он мерзавец, я ему вот на столько не верю! Ты ещё увидишь сам, только поздно будет! Мы ещё вот такими слезами плакать будем, что с ним связались!

Я попытался её урезонить:

— Асик, да если б мы с ним не связались, нас бы сейчас на свете не было!

Но её уже несло:

— Да лучше бы нас на свете не было, чем помогать этому убийце!

— Ну что ты такое говоришь, пока что он убил бандитов, чтобы нас с тобой спасти!

— А скольких он ещё убил, мы разве знаем? Может, и мэра он убил, и этого Иванова несчастного! Сам же говоришь!

Я старался сохранять мирный тон:

— Асенька, я ничего не говорю — я просто перебираю все возможности, вплоть до самых маловероятных…

Но комплекс Кассандры уже овладел ею полностью:

— Дима, ты все рассуждаешь и взвешиваешь, а я и так, без рассуждений, знаю: придумай самую невероятную подлость — и в конце концов окажется, что это его рук дело! Ты ещё вспомнишь мои слова!

Я видел, что её прикручивает погода, а она этого не понимает, у неё сейчас все кругом негодяи и мерзавцы, ей в эту минуту что ни скажи, все не в струю, будет спорить до истерики — ладно, может, дело терпит, плевать, в конце концов, на всех Слонов на свете, если из-за них Аська вот-вот реветь начнет…

— Маленькая, успокойся. Я ведь с тобой не спорю — я советуюсь. Ты же видишь, я в одиночку ничего не стал предпринимать, прибежал с тобой обсудить. Знаю, что сам могу только логикой оперировать, ну так я же мужик, нам иначе не дано. Вспомни, я хоть раз когда-нибудь слово плохое сказал о женской интуиции? Я с твоим чутьем очень считаюсь… В общем, говори свое мнение, как скажешь, так и сделаем!

Положим, если б она совсем глупость спорола, я бы как-то спустил на тормозах, но до сих пор совсем глупостей я от неё не слышал. Даже в тот дурацкий вечер, когда она меня выгнала и черт знает что наговорила. Если не брать в расчет обычные крики в сердцах, остальное-то было не без смысла…

Не знаю, то ли мне удалось её убедить, что я не враг, то ли она себя сама взяла в руки, но ответила она довольно спокойно.

— Дима, твой Слон — гад и преступник, я ему не верю. Ему нельзя ни слова говорить. Допустим на минутку, что это он во всем виноват — мы же тогда подставим хорошего парня!

Она сделала драматическую паузу, я кивнул — если принимать во внимание невероятные вероятности, в таком рассуждении своя логика есть.

А мою Асю Георгиевну тем временем посетила новая мысль:

— И вообще, раз пошли убийства, надо быть вдвойне осторожными. Давай с этим надзирателем сами разберемся сперва!

У меня просто челюсть отвисла:

— И вот это ты называешь осторожностью?!

Но она уже загорелась своей идеей:

— А мы издали посмотрим! Андрюха третий день стул просиживает, пусть последит за этим Потаповым!

Я не знал, что и сказать. Господи, где же логика? Чужого парня ей жалко, а Андрюху не жалко? А нас самих? У Слона целая бригада, он им за риск платит, и побольше, наверное, чем мы Андрюхе… Я уже собирался ей все это выпалить — и вдруг прикусил язык.

Не понимаю, как мне это сразу в голову не пришло… Я ведь уже усек, что Слон регулярно получает из милиции свежую и полную информацию. И нетрудно догадаться, кто ему сведения поставляет, не случайно он нам двадцать пять тысяч заплатил за фамилию «Кучумов»… Сегодня Слон рассказал мне об аресте и допросе Джихангирова, даже о двух допросах, субботнем и вчерашнем — так почему же он ни словом не упомянул о смерти шофера?

Я хлопнул рукой по столу и встал:

— Все, Кассандра Георгиевна, уговорила! Как сказала, так и сделаем. Андрюша! Иди прогрей движок, нам с тобой надо смотаться на Каганово, к Школьнику!

* * *

В шестом уже часу зазвонил телефон. Ася сняла трубку, послушала, передала мне. Молодой голос прокричал с каким-то диковинным акцентом:

— Хелло, это мистер Колесников? Я вам привозить привет из Монтана, фром доктор Боб Скулер!..

Не знаю, что за Скулера он приплел, но слово «Монтана» мы с Йосичем согласовали.

— Май адрес в Чураев есть Бестужев-Рюмин Стрит, намбер восемь! Вы меня узнать — май рост есть метр семьдесят восемь, размер пятьдесят четыре, олд сорок лет, волосы браун, глаза браун!

Я прокричал в ответ: «О'кей!» и улыбнулся. Ну конспиратор! Молодец пацан, все что надо доложил. Ну что ж, пошлем Андрюшу погулять на Бестужев-Рюмин Стрит. Что-то все наши дела вертятся вокруг Черной горы…

Ася вопросительно смотрела на меня. Я ей пересказал сообщение, потом спросил:

— Слушай, дорогая моя, ду ю спик инглиш?

— Дую, но слабо, — автоматически отозвалась она.

— С чего это вдруг он мне передал привет от какого-то Боба Скулера?

— Боба Скулера?.. — Она задумалась на миг. — А-а, это он перевел на английский Бориса Школьника!

И улыбнулась — в первый раз за этот день.

Глава 45 Я видела мэра!

Восемнадцатого с утра позвонила моя мамочка. В контору. Домой к Диме она что-то ни разу не звонила. Не знаю, то ли стеснялась, то ли демонстрировала так свое неодобрение. Грех мне на родителей жаловаться, но все же они люди другого поколения и к штампу в паспорте относятся серьезно. Допустим, я к нему тоже отношусь серьезно, потому и не тороплюсь, но для них брачное свидетельство — вроде пропуска в постель… Ладно, пусть это у нас с ними будет самое большое разногласие.

Мамин голос звучал на грани истерики:

— Асенька, ты должна повлиять на брата!

Я перевела дух — хорошо, значит, дома все в порядке, если у мамы истерика только по поводу Олега.

— Здравствуй, мамочка! Я сейчас повлияю. Только сначала скажи, как ваше здоровье.

И пока мама набирала воздуха, я добавила:

— Если можно, начни с себя. И папы.

В общем и целом дома было все в порядке. Мама очень переживала по случаю поломки антенны на крыше. Ее любимый сериал «Династия» целых два дня (подумать только!) был для неё недоступен. Я, правда, подумала, что нить сюжета мама все равно не потеряла… Папа работает. Как всегда. Зато Алька…

Если опустить подробности и эмоции, оказалось, что братец мой завел себе новую девушку. Беды в том особой вроде нет. Но вот сама эта… девушка! Тут мамочка долго и со вкусом рассказывала, как Алька с ней познакомился.

По соседству с нашим домом стоит двухэтажный магазин «Орбита». На втором этаже не знаю что сегодня, там раз в неделю меняются хозяева, а на первом — исключительно приличный гастроном. Вот во время каких-то предпраздничных закупок братец мой и познакомился с этой, извините за выражение, Анжелой. (Далее последовали мамочкины комментарии по поводу имени, впрочем, ей хватило совести не попрекать саму девушку, зато по родителям она прошлось вволю.) Все бы ничего, но Анжела работает продавцом в винном отделе. По словам мамочки, после «Муму» ни одной книжки не прочитала.

А вчера Алька привел её знакомиться (тут я про себя сказала: «Ого!»). Так эта красотка целый вечер ни о чем другом не говорила, кроме как о смерти мэра. И о том, что буквально за полчаса до аварии видела его живым и здоровым. Самое большое событие за всю прожитую жизнь.

Да, бедная моя мама! Она всех Алькиных подружек априори на дух не переносит. А тех, кто все-таки отваживается переступить порог нашего дома, проверяет на музыкальную культуру. А заодно на эрудицию вообще. Я уже и не помню, кто этот экзамен достойно выдерживал…

Но в данной ситуации воспоминания и иронические комментарии отступили на задний план — меня страшно заинтриговали слова «за полчаса до аварии» и очень захотелось лично пообщаться с этой самой Анжелой. Уж я-то знаю, что такое «полчаса», когда говорит женщина. Это может значить тридцать минут, два часа и тридцать минут, а то и пару суток…

Конечно, своих мыслей я маме пересказывать не стала. Я громогласно посочувствовала, я за компанию поохала, повозмущалась и только потом велела сей минут подать мне такого-сякого Олега к телефону. Однако вместо того, чтобы читать ему нотацию, как того хотела наша родительница, я с живейшим интересом расспросила братца о его новой пассии и между делом получила словесный портрет и особые приметы. Вот и чудненько, теперь смогу сама узнать, ни к кому не обращаясь.

— Алька, от тебя привет передать можно?

— Конечно. И скажи, что билеты на концерт я взял.

На том и распрощались, оба очень довольные. Я — тем, чтополучила пароль, братец — что обошлось без занудного полоскания мозгов.

Димка со вчерашнего дня ходил как в воду опущенный. Мне так хотелось его порадовать — но я боялась сглазить, а потому сухо и без всяких комментариев проинформировала:

— Дима, я уезжаю на час-полтора по семейным делам. Вернусь — расскажу.

Вэ-А кивнул. Вчерашние новости его просто оглушили, не могу даже понять, почему. Я-то всегда знала, что из себя представляет Слон. Когда все его вранье вылезло наружу, я, конечно, не радовалась — нам это разоблачение жизнь никак не облегчит. Но и разочарования не испытывала. Ничего хорошего я от Дубова не ожидала. А вот на Димку злилась. Поверил, как дурак, этому мерзавцу! Теперь сидит, посыпает голову пеплом. Переживает крушение своих дедуктивных построений! Ладно, может, научится немного разбираться в людях. Пора уже, большой мальчик…

Докипала я в тридцать седьмом автобусе, который по коммерческим ценам, но без пересадок и лишних остановок вез меня прямо к «Орбите». И только когда вышла на нашей остановке, сообразила, что можно было ведь на метро доехать до новой станции…

Да, гастроном стал ещё лучше. И богаче. А наверху-то и вовсе «Rowenta» и прочий «Philips». Где бы только денег взять, чтобы все это купить? И тут же вспомнила Димкин рассказ вчера за завтраком. Действительно, психология нищего…

Анжелу по Алькиному описанию я узнала сразу. Действительно брюнетка, действительно натуральная. Высокая, с маленькой родинкой над левым глазом.

Я подошла деловым шагом. Ослепительно-профессионально улыбнулась.

— Здравствуйте, Анжела! Я старшая сестра Олега. Вам от него привет.

— Ой, вы, наверное, Асенька?! Здрасьте! Ой, извините, Ася Георгиевна…

«Асенька»? Оказывается, братец ко мне прилично относится. Или это читательница «Муму» от себя, из вежливости, такую формулировку придумала? И тут же смущение разыграла?

Да нет, вряд ли, у неё же все на лице написано. Димке бы понравилось, он любит, когда лицо живое, современных девчонок ни в грош не ставит, все свою любимую цитату твердит: «как эта глупая луна на этом глупом небосклоне»… Нет, правда, внешне девочка приятная. И что только мама в ней некультурного нашла? Молоденькая, миленькая. Глазки улыбаются… А «Муму»… Ничего, молодая, успеет ещё и «Трех мушкетеров» прочитать.

Я решила, что буду к ней хорошо относиться. Что бы мама ни говорила. На неё ни одна девчонка не угодит, как же, охотницы за сыночком, бесценным сокровищем…

— Анжела, а что у вас вкусненького найти можно?

На лице рядом с хорошим отношением возникла профессиональная гордость.

— Десертные вина у нас прекрасные! Не какие-нибудь виноматериалы, настоящие. Может, чуточку дорогие… Зато качество! Вот «Черный доктор», вот «Мадера».

— Я такой и не видела раньше!

— Пятилетней выдержки. Очень мягкая.

У этой «мягкой» медалей было побольше, чем у нашего некогда любимого генерального секретаря. Да и цена показалась мне менее кусачей, чем остальные.

— Беру!

Тут Анжела перешла на полушепот.

— А у Насти во фруктовом отделе есть отличные персики… Без пуха. «Нектарины» называются. Очень вкусные. И к вину хорошо подходят.

Я повернулась — но вместо фруктового отдела увидела аптечный киоск.

— Настю вижу — но, по-моему, это не совсем фруктовый отдел…

— Ой, так вы ж не туда смотрите! — засмеялась Анжела. — Фрукты левее! А это не Настя, это Света. Она новенькая. Раньше другая девочка работала, Рита. Но та после гибели мэра уволилась…

— Почему?

Анжела всплеснула руками:

— Так это же она ему нитроглицерин продала! Ну, а как убился он, решила, что подсунула ему что-то не то…

— Чушь какая-то!

— Так и мы все ей говорили. А она — «я его убила»… И прямо шестого заявление подала! Ну, сейчас желающих много, девятого уже Света вышла. Между прочим, с высшим образованием, фарминститут закончила!

— А почему она так решила — та, прежняя, Рита? Он что, принял и ему сразу плохо стало?

— Нет, конечно. Наоборот, по-моему. Зашел к нам пятого, за несколько минут до того, как «Время» началось… Вы не думайте, когда люди есть, мы в ящик не смотрим, но около восьми уже пусто…

Я посочувствовала:

— Ох и долгий же у вас рабочий день!

— И не говорите, Ася Георгиевна! Домой просто мертвая прихожу… Зато хоть платят прилично. Не то что в других местах. И потом, мы ведь по неделям работаем, неделю я — неделю Люба. Правда, когда у неё сессия, я её выручаю… Она умная, учится на журналистском факультете…

Самое время было пощупать её саму насчет умности, но тогда разговор совсем не туда уплыл бы. Надо быстренько возвращаться к теме.

— Так мы отвлеклись, что же Рита?

— А она уже закрывать собиралась. Но не каждый же день сам мэр приходит в магазин! Мы-то думали, им там все из спецраспределителя, а они сами и дороги в магазин не знают… Ну вот. Пришел он — и сразу к лотку. Нитроглицерин купил. А потом у Насти бутылочку минеральной львовской. Расплатился и сразу вышел.

— Так почему же Рита так беспокоится?

— А-а, так вы слушайте дальше! Он вышел, а мы сразу же к окнам выскочили… Сел Коваль в «Москвич» задрипанный…

— И уехал?

— Нет! Еще почти полчаса, а может, и сорок минут простоял. Только потом поехал.

— Значит, отсиделся. Легче ему стало…

— И мы ей точно так же говорили. Но Ритка наоборот… Что от минералки ему могло потом хуже стать, голова заболит или закружится, а она не предупредила…

— О чем?

— Ну, я не знаю. Кажется, что лучше не минеральной, а чем-нибудь другим запивать… В общем, уволилась Ритка. А жалко. Хорошая девка была. И в лекарствах разбиралась. И нам советовала, что когда… Жалко…

Я стояла и думала. Наверное, лучше бы помолчать, но девочка должна почувствовать, что сыграла в жизни какую-то важную роль.

— Анжела! То, что ты рассказала, невероятно важно. Это может невинных людей спасти от тюрьмы, а виновных — посадить…

Я прикусила язык. «А тебя саму — отправить на тот свет». Вздохнула, продолжила:

— Скажи, Анжела, а ты сможешь все это, если понадобится, повторить в милиции и в суде?

— Ух ты, вот это да! Конечно смогу! Ася Георгиевна, а в суд что надевают?

— Анжелочка, в суд одеваются красиво, но строго, а макияж — самый легкий.

— Ага… — Взгляд уплыл в стену, уже перебирает свой гардероб.

— Только вот что: пока что не звони направо и налево, как видела мэра. И девчонкам скажи. Есть люди, которым это может не понравиться.

Взгляд вернулся ко мне не сразу, постепенно стал серьезным, потом растерянным:

— А я уже всем рассказала, кому могла. И девчонки…

Я улыбнулась. А чего ещё от них можно было ожидать? Странно даже, что эта история не дошла до меня и до милиции неделю назад. Да, теперь уже поздновато осторожничать. Ну что ж, надо хоть перебить настроение, чтобы не оставлять её в страхе.

— Рассказала — и рассказала, теперь уж что. Но если все знакомые знают, тогда не так страшно… Ладно, спасибо тебе, Анжела, за вино… Да, чуть не забыла, Алька просил передать, что билеты на концерт он взял.

— Ой, классно как! Спасибо. Заходите, Ася Георгиевна. Я вам ещё что-нибудь хорошее оставлю. А персики возьмите. Они дешевле винограда базарного! А вку-усные…

Я распрощалась с новой Алькиной подругой, персики, как она советовала, все же купила. И вернулась в офис. Все-таки не на метро, а на том же тридцать седьмом. Медленнее, зато к автобусу и от автобуса немножко меньше пешком идти.

Я ехала и испытывала смешанные чувства. Как любит повторять Надежда Пална, смешанные чувства — это когда твоя свекровь в твоем «жигуле» падает с обрыва. Я радовалась, что сниму у Колесникова камень с души и он сможет снова поверить в свои дедуктивные способности. Я злилась, что Слону, сволочи, снова удастся вывернуться. Но Арсланов, выходит, ещё больший подлец, своего собственного человека не пожалел подставить под суд за взятку, лишь бы у Слона вырвать кусок, этот несчастный рынок. И мэра убил, гад!

Но ничего, никуда он не денется! Пока есть на свете женщины, которые все видят и все знают, этим сволочам жизни не будет!

* * *

После моего рассказа Дима подхватился как ужаленный. Чуть не заплясал. Меня на руки схватил, завертел по офису.

— Аська, золото мое рыжее! Да ты понимаешь, что ты сделала?!

Еще бы я не понимала! Он что, совсем меня за дуру держит?

Я высвободилась, подбоченилась:

— А ты понимаешь?

— А то!

— Не вижу знаков признательности!

— Сейчас бегу за бутылкой!

— Ха! — сказала я доцентским словечком. — Бутылку я и сама привезла!

— Ладно. Будет тебе другой знак признательности. А сейчас вот что: сгони Шварца…

— Я уже сам согнался, — донеслось от двери, — вы так базлаете, что сейчас весь подъезд сбежится. Что тут у вас за радость, умер дедушка-миллионер в Америке?

Димка шевельнул бровью и сделал командирское лицо.

— Ася, ты садись за компьютер и срочно молоти отчет. Серега, ты стой у Золотой Леди за спиной, затаив дыхание, и смотри на экран, все узнаешь, а заодно укажешь на опечатки. А я звоню Слону!..

* * *

Он вернулся через два часа. Гордый, слегка улыбающийся. Положил на стол конвертик.

— Это — знак признательности от Слона.

Я брезгливо отодвинула конвертик ногтем:

— Засунь его… в сейф.

— А вот это — от меня.

Я ойкнула и села. Он меня вообще-то баловал время от времени сюрпризами, но попроще…

— Димочка, так ты что, и в этом разбираешься?

— Откуда?! Зашел в магазин, говорю: «Шанель номер пять»! Запомнил по «Гиперболоиду инженера Гарина»… Ну, мне блондинка объяснила, что сегодня любимой женщине покупают номер двадцать один.

— Дим, но ведь дорого…

— А что делать? Заслужила! Ну посидим месяц на вермишели.

* * *

Борис Олегович прохаживался по холлу. Ковер приятно пружинил под ногами, и ноги ступали особенно упруго, и табак сегодня был особенно ароматен. Он поймал себя на том, что напевает неаполитанским голосом: «Весел я, меня пьянит свобода…»

Усмехнулся. Проговорил негромко:

— Анатолий, попросите ко мне Алексея.

Бригадир появился через полминуты. Молча застыл в двух шагах от двери.

— Алексей, будьте любезны, свяжитесь с Медведем. Передайте ему мою просьбу. Пусть он сделает вот что…

Глава 46 Все дороги ведут в гастроном

Да, насчет размера анонимный информатор промахнулся. Видать, сам был не шибко могучего сложения, а потому пятьдесят четвертый представлялся ему пределом возможностей. На самом деле этот Потапов едва вмещался в свой пятьдесят восьмой.

Впрочем, внес поправку в свои оценки Андрей, может, это он в телогрейке такой квадратный. Хотя и ниже телогрейки тоже… Это ж не дай Бог с таким врукопашную сойтись! Можно понять несчастных зэков, которые там в камере ничего не видели, не слышали. Да и морда тоже — только щенят толочь…

С самого утра надзиратель Потапов полез на крышу. Частный сектор, ничего не попишешь. Видать, не та все же фигура рядовой вертухай, чтобы ему наряд зэков присылали крышу чинить…

Последнюю неделю шли дожди, вчера слегка посыпал снежок, ночью выл ветер, грохотал железом, дребезжал стеклами — фронт проходил. А сегодня тихо с утра, солнышко, но холод почти зимний. Антициклон. Не соврала тетя Погода. Вот это фигура, не женщина — третий рейх! От Голландии до Волги заслоняет Европу телосложением…

Андрей покачал головой и добродушно выматерился.

Видно, вчерашним ветром Потапову расшевелило железо на крыше. То-то подался наверх с утра пораньше. А ничего кровельным молотком орудует, гнида. Мать твою, есть же ремесло в руках, на хрена тебе, суке, людей подушками душить?!

Сам Андрей, допустим, не первый год в этом мире крутится, наслушался всякого, да и насмотрелся такого, что по три дня кусок в глотку не лез. Но привычка не приходила и чувствительность не притуплялась. Покойный Иван Иваныч посмеивался: «Субтильная у тебя натура, Андрюша, как у барышни. А ты ведь мальчик, резвый и кудрявый… Не пора ли мужчиною быть?»

Кому он теперь оперы цитирует? Что не ангелам Господним, так это уж точно. Интересно, в пекле душа его тоже с дыркой во лбу ходит?

Андрея передернуло. До сих пор жутко, хоть уже четыре с половиной месяца прошло с того вечера. Тогда не столько от собственной раны сомлел, сколько от картины… Ладно, Иван Иваныч, пусть тебе земля пухом будет… Только навряд ли. Это под старость был ты мяконький да ласковый, а сколько до того из людей крови попил, небось, и Бог на небе не знает — и Богу нет хода в архивы КГБ, да и не все на бумагу попадало.

А сам? Да нет, сам пока ничего. Сперва просто баранку крутил — вообще разговора нет, дело честное и чистое. После стали к наружному наблюдению приспосабливать — тут погрязнее, но вовремя Колесников появился, с ним действительно по преступникам работали, чужие спальни через телевик снимать не приходилось…

Ты гляди, вдохновенно вертухай трудится, не видит ничего вокруг. Даже на собственную бабу ноль внимания — вон, вынырнула откуда-то сзади. Выходит, у него там вторая дверь — может, и дырка в заборе с проходом через соседский двор на параллельную улицу? Может и так, только вряд ли он ею часто пользуется, это если и есть, то на крайний случай, в частном секторе народ жлобоватый, вряд ли им понравится, чтоб чужой через двор шмыгал, хоть и сосед…

А баба — между нами, и смотреть не на что. Тощая, жилистая, черная… Давай-ка щелкнем пару раз, анфас и профиль, а вдруг он её куда-нибудь с поручением пошлет… Черт её знает, может, в молодости ещё была на что-то похожа, пока стервозность наружу не просочилась…

Минутку, куда это он рожу поворачивает? А-а, сосед окликнул, тоже на крыше сидит. У того дела похуже, кровля — шиферная плитка, в двух местах выдрало клочьями.

Ладно, сюда они не смотрят. А хоть бы и поглядели: сразу за углом какая-то фирма, на входе молодой облом в черном комбинезоне с нашивкой на плече, под деревом «БМВ», ещё три тачки на край тротуара колесами влезли. А я там не поместился, я в переулочке припарковался, шефа жду. Спинку откинул, валяюсь, дремлю — допустим, вчера всю ночь катались, сегодня добираю… Так, лежа, мне Потапова на крыше лучше видно.

Но вообще скуш-шное это занятие. Пойти, что ли, свечи почистить?

Вылез, поднял капот, повозился в движке для виду, взял старую свечу специально на такой случай лежит в тряпочке — присел на порожек открытой дверцы, начал драить контакты старым, советским ещё гривенником. Жалко машину выстуживать, но пускай видят, человек делом занят — если кому интересно. Чтоб не начали любопытством исходить: «Отчего ж это ты, касатик, тут прохлаждаешься?»

Поднялся, влез под капот, вроде, значит, ставлю свечу на место — а он все молотит по железу, фальцует… Закончил полосу, сел, раскинув ноги, закурил. Все-таки наверху ветерок есть, вон как дым уносит…

Так, внимание! Что-то он дернулся. Сел, пасть раскрыл. Ого, вот это глотка! Сюда слышно:

— Горпы-ына! Телефо-он!

Да ну, не могут сейчас сорокалетнюю бабу Горпыной звать! Наверное, кликуха домашняя, нежное прозваньице придумал любящий супружник… Вышла из дому, задрала голову, что-то неслышное сказала. Потапов, судя по роже, матюгнулся, однако полез с крыши вниз. Так, засечем время — 9.52. И на всякий случай ремонт закруглим.

Андрей вернулся за баранку, завел двигатель, послушал — тикает как часики, движок у нас всегда в порядке, это снаружи окраска может быть не самая шикарная и там крыло неряшливо отрихтованное, зато движок, ходовая, тормоза — в идеале, и бензин только с заправки Саши Раппопорта, с гарантией, он марку держит, клиентура постоянная к нему через весь город ездит… Пусть минут десять ещё поработает на холостых, прогреется — вдруг придется резко стартовать. Звонок, видно, не пустяковый был, если мордатый с крыши вниз полез, Горпыне своей не доверил поговорить и передать. Может, сейчас побежит куда-то…

Нет, снова на крышу взобрался. Ладно, ещё книжечку почитаем. Колесников дал, «День триффидов» называется. С мыслью книжка. У нас бы так — развалить все к чертовой матери и начинать понемногу строить, только теперь с умом. Ну а почему «бы», так и происходит, и ослепляющей зеленой кометы не понадобилось, мы и без неё полжизни безглазыми прожили. Все как всегда у нас, половина задачи выполнена без задержек — развалили страну на хрен, это что, это мы запросто. А вот насчет построить с умом…

Поменять стоянку, что ли? Пожалуй, можно минут на десять отлучиться, хоть малую нужду справить. А если кто-то придет тем временем? А, авось не придет. Некоторые наблюдатели из самых старательных на такой случай с собой резиновую грелку возят, но это уж слишком. Противно. Да и по объекту видно, ничего чрезвычайного в ближайшее время у него не намечено, вон, теперь взялся подкрашивать кровлю. Правильно, погода подходящая…

Обернулся за двенадцать минут — ничего, все так же возится вертухай на крыше. Ну и ладушки, станем на прежнее место. Движению не мешаю, крышу видно, вход во двор видно и переднюю дверь — через палисадничек.

Без двадцати одиннадцать объекту, похоже, крыша надоела. Побросал инструменты на землю, с ведром в руке слез по лестнице, исчез в доме. А ещё через десять минут вышел из калитки и двинулся на уголочек, к Полтавской, и прямо к подземному переходу, он же — спуск в метро.

Я задергался. Бросать тачку, бежать за ним? Но тут же успокоился: вертухай вышел в полудомашнем виде. Не в телогрейке, правда, но куртка затерханная, и не брюки, а спортивные штаны. Вряд ли он в таком наряде далеко двинет. Я выдержал характер и через полминуты увидел его на другой стороне улицы — от перехода повернул направо, перебежал переулочек под носом у автобуса, а там уже зашел в гастроном.

Можно бы, конечно, и тут подождать, никуда не денется, скупится и пойдет обратно, но в нашем деле удачу приносит только дотошность. Я вырулил на Полтавскую, проскочил до ближайшего разворота, подъехал к гастроному и приткнулся за какой-то «пятеркой», такой же перекрашенной и видавшей виды, как мое «зубило».

Гастроном — это так, по привычке со старых времен, сейчас в этом магазине можно что хочешь купить: от немецкой спаржи и калифорнийского красного вина (не знаю, где его делали, на Саблинке или в Лознюках, но на обложке написано «калифорнийское» не нашими буквами) до угловой ванны и душевой будки с прозрачными стенками. «Джакуцци» называется. В ихних фильмах любят показывать, как в такой хреновине девушка моется.

Но Потапов сегодня пришел не за «Джакуцци», да и калифорнийским красным, по-видимому, не увлекался (здешнее население предпочитает домашнее сизое). Купил по-простому сосисок, кефира и теперь, похоже, выбирал печенье. Выбор, видно, был немалый, потому что стоял он перед кондитерским прилавком довольно долго. Интересно, Горпына ему велела или сам сластена?

Мне потаповская широкая спина в темно-зеленой куртке была хорошо видна. Надежная такая, неторопливая спина. Иногда другие покупатели на минутку заслоняли, но в это время по магазину крутились больше женщины, и такую спину они полностью заслонить не могли.

Пока Потапов решал кондитерские проблемы, возле него остановился ещё один покупатель. Мужчина. С такой же широкой спиной, такой же бычьей шеей, но более рослый. И молодой, судя по походке.

Чуть повернул голову, как вроде что-то сказал. Вертухай на него оглянулся, ответил. Поговорили, время от времени тыча пальцем в стеклянную витрину, — советовались друг с другом насчет печенья, что ли. Значит, все-таки жена велела печенья купить: был бы сам любитель, не нуждался бы в советах. Хотя, может, тот, рослый, совета спрашивал.

Наконец поручкались на прощание и разошлись в разные стороны, так ничего и не купив. Вот это уже поинтереснее…

Оба они мне были отлично видны — стекла в магазине большие, наклоненные вперед, солнечные лучи отражались очень удачно, вниз, и в объектив не лезли. На фотографиях наверняка получится не только кондитерский прилавок, но и цены можно будет прочитать…

Я успел сделать уже несколько снимков двух широченных спин, а потом тот, что помоложе, повернулся и пошел к выходу. Я машинально щелкнул затвором — и чуть не выронил «Зенит».

В глазах ещё стояло увеличенное телеобъективом лицо в видоискателе спокойное, серьезное лицо бригадира Алексея!

Ничего себе, сказал я себе…

Е-мое, это же я прямо за его «пятеркой» стою!

Руки тряслись, пришлось на себя гавкнуть. Включил зажигание, оглянулся, сдал назад, переключился на первую и спокойненько, не торопясь, дотянул до переулка — а там резво дальше, снова направо, ещё раз, перескочил Полтавскую и тормознул у телефона-автомата.

Ответил Колесников, и я доложил, что так мол и так, с другом нашим виделся, но пришлось подождать, пока он поговорит с одним человеком, вообще-то знакомым, просто неловко было в чужой разговор встревать, да вы его тоже знаете, здоровенный такой, на вишневой «пятерке» ездит.

Вадим Андреич с ходу просек:

— Погоди-погоди, это ты кого имеешь в виду? Бригадира могильщиков, что ли?

Я подтвердил, он отозвался: «Ага… ага…», а после велел мне дальше все покупать по списку. То есть продолжать наблюдение за надзирателем Потаповым, а на Алексея не отвлекаться.

Я повесил трубку, закурил, поглядел в спину вертухаю — он со своим кефиром и сосисками как раз протопал мимо телефонной будки — и пошел обратно в машину.

Временами удивляет меня Колесников. Не то он вообще такой невозмутимый, не то просто по телефону не хотел бурно реагировать… Не то моя сенсационная новость оказалась для него меньшим сюрпризом, чем для меня.

* * *

Бригадир Алексей появился у нас днем. По-моему, около двенадцати. Конечно, после Андрюшиного сообщения я смотрела на него во все глаза. Не могу сказать, что лицо у него было смущенное или виноватое — и с чего бы? Но все равно мне оно показалось совершенно «не таким.»

— Анна Георгиевна! Вадим Андреич передал Борису Олеговичу результаты компьютерного моделирования. Борис Олегович поручил мне разобраться и доложить. В общем и целом я понял. Но по некоторым пунктам нужны разъяснения. Тем более, в компьютерных делах я не силен.

— Увы, Алексей, на этом уровне я тоже не сильна. Если не возражаете, передам вас нашему специалисту. Зовут его Сергей Леонидович.

Я свято блюла принятое у Слона подчеркнуто вежливое обращение. Хотя, думаю, Сережу такое «выканье» собьет с толку. Ничего, потерпит. Пусть привыкает к разнообразию стилей и учится видеть содержание за формой.

— Какие же возражения! Наоборот — только от специалиста и можно чему-то научиться.

С некоторых пор Алексей со мной уважительно любезен и даже, по его меркам, многословен.

Я отвела его к Сереже в комнату, Шварц вызвал из памяти ту программу, а бригадир вытащил список вопросов — и началось.

Вот кто работает педантично! Списочек не в один десяток пунктов, похоже. Спросит Алексей, выслушает ответ, разберется, переспросит, что не понял, после все старательно записывает. Почерк мелкий-мелкий, строчки ровные, аккуратные. Издали — как будто азбука Морзе. Точки — тире точки…

Я их оставила и вернулась к своим баранам, пардон, законам.

Через открытую дверь мне было слышно Серегу — бубнит басом, как в бочку. Объясняет добросовестно и терпеливо, напрактиковался на частных заказчиках. Иногда, правда, он сам путался и бежал к Вэ-А. Тот трудился за своим столом, не поднимая головы. Только периодически вперял взгляд в окно. Там на редком теперь солнышке ссорились две собаки. Их диалог временами был таким громким, что вырывал моего господина из глубины раздумий.

Я его творческие родовые муки могла наблюдать, потому что время от времени на цыпочках покидала приемную, заглядывала то в «компьютерную залу», то в «кабинет» пана директора — держала нос на пульсе. А что касается собачьей дискуссии, то она и до меня иногда долетала: у нас уже топили (!), так что днем форточки можно было держать открытыми.

Около половины второго вдруг позвонили в дверь — чужим звонком. Я удивилась, насторожилась, на всякий случай дала Шварцу сигнал (стукнула кулаком в стенку), чтобы убрал с экрана лишнее, — мало ли кто там заявился?

Но это оказались сантехники. Первый раз я их увидела за все месяцы, что тут квартируем. А на черта они нам нужны, когда Димка на все руки мастер?.. Я им говорю, не вызывали, мол, а они объясняют, что пришли проверить батареи, нет ли где воздушной пробки, все ли секции прогреваются.

На разговор вышел Димыч, послушал, кивнул, говорит: «Конечно, ребята, смотрите». Провел их по комнатам, они все прощупали, все их как будто устроило. Только в Сережкиной «зале» задержались подольше — им показалось на ощупь, что крайние секции радиатора холоднее. Господа сантехники принялись лупить по батарее молотком, Колесников заорал: «Эй ребята, полегче!» Они поворчали, после решили, что все же пробки нет и посоветовали как следует заклеить окно, даже предложили свои услуги за скромное вознаграждение.

Когда Колесников их выпроводил, бригадир Алексей небрежным таким тоном поинтересовался, знаем ли мы этих ребят. Мы переглянулись, я двинулась к Ильинишне за агентурными данными — и увидела сантехников перед её дверью.

Минут через сорок они протопали вниз по лестнице (мне в приемной отлично слышно через стенку), и я снова поднялась на второй этаж.

Ильинишна в допотопном тренировочном костюмчике с кустарно накрашенным на груди трилистником и надписью «ADIDAS» (она мне когда-то объяснила с улыбкой, что это Резник развлекался) вытирала в коридоре пол после гостей. У неё они тоже все проверяли и, татары чертовы, в двух местах отбили краску на батарее.

— Почему татары? — удивилась я.

— А ты что, не заметила? Они между собой на каком-то незнакомом языке орали.

— А вы их вообще знаете? — насторожилась я.

— По-моему, новые, Данилыча я знала… Но и этих уже видела во дворе несколько раз. А что тебя так волнует?

— Да мало ли… Все-таки фирма, документы, а иногда и деньги бывают, когда зарплату выдаем…

— О-ой, сколько там той зарплаты на четверых! Станет кто-то из-за такой мелочи суетиться…

Весь этот разговор я господам мужикам и воспроизвела, они покивали и снова взялись за работу.

Дело близилось к трем, когда Алексей получил ответы на все вопросы и оставил Шварца в покое. Мы с Димой тоже заканчивали работу.

Выпить кофе с нами Алексей отказался. Извинился, что торопится, и ушел.

Тогда Дима встал, сделал таинственное лицо и набрал номер.

— Привет, старик! Это я. Голос не забыл еще?

Судя по звукам, которые доносились из трубки, абонент не только не забыл голос моего господина, но и горел желанием пообщаться.

— Хорошо. Когда тебя можно застать?.. Годится. Адрес старый, догадываюсь, раз я тебя по этому номеру застал? Ну лады, до встречи.

Я сделала вопросительные глаза. Но грубиян Димка все с тем же непроницаемым видом ответил:

— Много будешь знать — скоро состаришься.

Вот гад!

Глава 47 Жертва пешки за слона

Борис Олегович местом сегодняшнего разговора с Кучумовым выбрал снова «Ваську Буслая». «В прошлый раз господин полковник пытался заставить меня здесь, извините, сопли утирать под семгу и „бифитер“. Ничего, сегодня сам утрется. Под ту же рыбку и тот же джин».

Предупреждать Кучумова о месте встречи Дубов не стал, тот сел в машину чуть ли не в спортивном костюме и, увидев, где Антон остановил «вольво», изрядно надулся.

Борис Олегович, проходя мимо мэтра, бросил:

— Как обычно.

Заняли тот же столик, так же пристроились по соседству охранники. Через минуту засуетился официант — хозяин для поддержания имиджа звал их на немецкий лад «кельнерами». Слон с разговором не спешил, растягивал удовольствие.

Кучумов томился — видел по сотне мелких признаков, что собеседника распирает какое-то подленькое мелкое злорадство. Наконец, где-то уже за котлетками «де-воляй» — что он в них такого нашел? — Дубов небрежно заметил:

— Слабовато все-таки ваш угрозыск работает. Девятнадцатое сегодня, две недели уже, а до сих пор не сумели найти свидетелей…

— Свидетелей чего? — нейтральным тоном поинтересовался полковник.

— Свидетелей последнего часа жизни Александра НиколаевичаКоваля, — со своей дешевой театральностью ответил Дубов.

— Ну почему же, — возразил Кучумов с обезоруживающей мягкостью, задержанный нами господин Джихангиров Феликс Рустамович, директор акционерного общества «Меценат», внес в этот вопрос полную ясность.

— Позволю себе освежить вашу память, — отвечал Борис Олегович сладчайшим голосом, — господин Джихангиров Феликс Рустамович задержан «вами» на основании данных, полученных «нами.» Господин директор акционерного общества «Меценат» вам нагло врет, а вы без всякой проверки принимаете его слова за чистую монету — только потому, что такие показания работают на угодную вам, милейший Дмитрий Николаевич, версию… с позволения сказать. Я с первого дня твержу вам: Арсланов, Арсланов — а вы хватаетесь за любую соломинку, лишь бы не согласиться со мной! Ваши ручные эксперты проводят экспертизу — вы с триумфальными криками объявляете «несчастный случай» и тут же кидаетесь обыскивать мою станцию обслуживания…

Дубов умолк на секунду, приподнял рюмку со словом «прозит», выбранным, видимо, под влиянием тевтонско-псковской атмосферы заведения, отпил глоток.

— Стыдно и неосторожно, Дмитрий Николаевич, считать противника дураком. А я ведь вам, избави Бог, не противник, напротив, надежнейший союзник…

Кучумов тоже отпил глоток, крякнул, но совпало это с последними словами Дубова, а потому прозвучало двусмысленно. Борис Олегович ухмыльнулся про себя, но продолжил как ни в чем не бывало:

— Неужели вы полагали, что я, задумав такую операцию, оставил бы вещественные следы? Несолидно… Ваши же службы вам приносят свидетельства: кавказские люди отслеживают перемещения мэра, кавказские люди экспериментируют, отрабатывая технологию уничтожения «Москвича» и его пассажира, — а вы ничего не видите и не слышите! Но вот к вам в руки попадает болтун Джихангиров — и вы в восторге! Скажите, многоуважаемый Дмитрий Николаевич, чем вас так пленил господин Арсланов? — Таким патетическим вопросом завершил свой монолог Борис Олегович.

Полковника мало тронула патетика Слона, он парировал спокойно и рассудительно:

— Кавказцы следили за перемещениями мэра, но теперь, когда мы знаем, как важно для них было его здоровье и благополучное пребывание на посту, этому можно не удивляться. Кавказцы разбили серый «Москвич» — но картина ДТП настолько отличается от катастрофы, что я готов скорее поверить в идиотское объяснение, данное шофером Костылиным. Оно полностью соответствует тамошней ментальности: есть у тебя деньги — значит, все дозволено. Как-то я отдыхал в Батуми, и один местный автомобилист мне между прочим сообщил, что если у водителя отобрали права за управление в нетрезвом виде, то выкупить их стоит шестьсот рублей. Когда же я начал возмущаться жадностью местных автоинспекторов, он пожал плечами и ответствовал: «Так у кого нету шестьсот рублей выкупить свои права, тот не ездит пьяный за рулем!»

Борис Олегович дернул щекой:

— Очаровательный анекдотец…

А полковник, придав голосу серьезность и увесистость, говорил теперь, словно забивал гвозди:

— Показания директора «Мецената» расставили все по своим местам. Ответили на все вопросы. Ваша версия о виновности Арсланова в смерти мэра полностью опровергнута. Сейчас мы, так сказать, подчищаем мелкие детали следствия. Думаю, — заключил он снисходительным тоном, — в конце концов подтвердится предположение о несчастном случае… — Он отпил ещё глоток джина и добавил самым незаинтересованным тоном: — Если, конечно, какие-то вновь вскрывшиеся обстоятельства не прольют на аварию неожиданный свет…

Дубов задумчиво выбрал ломтик картофеля фри, наколол на вилку, прожевал.

— Действительно, показания господина «Мецената» рассеивают все ваши сомнения — кроме совершенно необъяснимого психического вывиха, который якобы заставил покойного Сашу Коваля отказаться от крайне прибыльного для города проекта ради несчастных пяти тысяч долларов.

— Восьми, — поправил полковник, — плюс регулярные полпроцента от доходов нового рынка…

Ну что ж, господин Кучумов отстоял свою позицию, отмел все возражения, господин Кучумов празднует победу, он так высоко поднялся в своем триумфальном полете — пора. Чем выше взлетишь, тем больней падать.

— Ладно, Дмитрий Николаич, — проговорил Дубов, — не нам с вами решать психологические этюды, пусть этим занимаются адвокаты. Вы лучше взгляните-ка на «документы».

Он аккуратно, двумя руками, положил на стол папочку, где находилась копия отчета Анны Георгиевны, дополненная заверенными у нотариуса собственноручными показаниями Анжелы, Насти и Риты. Прекрасно поработали сегодня Лера и Александр! Да, опыт в сотый раз подтверждает: прав был Рокфеллер, надо держать умных, инициативных и добросовестных работников, и любые затраты на заработную плату окупятся стократ. Собственно, то же самое говорил Вождь и Учитель: «Кадры решают все». Правда, он чрезмерно ценил преданность и расплачивался за неё крохами собственной власти. Вот в этом была его ошибка, расплачиваться можно деньгами, привилегиями — но не властью…

— Это… — начал Кучумов внезапно охрипшим голосом.

— Это — абсолютно достоверные документы, которые не оставляют камня на камне от всех ваших психологических построений. — Теперь уже Дубов забивал гвозди в крышку гроба. — Александр Николаич ушел от матушки, чувствуя себя неважно. По дороге ему стало ещё хуже, он не решился ехать домой, свернул на Проспект, к известному ему магазину с аптечными товарами. Он купил нитроглицерин, принял его и ждал в машине, пока подействует лекарство. А после этого тронулся в дальнейший путь, столь трагически прервавшийся…

Голос Дубова дрогнул, но драматическая пауза не затянулась сверх необходимого.

— Обратите внимание на показания продавщиц: они видели его в машине одного, они заметили время, когда он пришел в магазин, запомнили, как долго стоял на месте. У него просто не было времени встретиться с вашим коронным свидетелем Джихангировым! Ваш коронный свидетель нагло врет: не было встречи, не было взятки, а подпись Александра Николаича подделана, как и говорит ваша собственная экспертиза! Ergo: у господина Арсланова на самом деле был серьезнейший мотив для ликвидации мэра, он действительно следил за перемещениями мэра, он действительно отрабатывал операцию по уничтожению мэра — и в конце концов её осуществил!

Борис Олегович налил себе «боржоми», жадно выпил.

— А показания директора «Мецената» — это домашняя заготовка, тщательно продуманный хитрый ход — жертва пешки за слона!

Дубов успел отшлифовать и уточнить фразу, которую ненароком обронил в давешнем разговоре с Колесниковым, и окончательной формулировкой был доволен.

— Да-да, этот щенок Джихангиров добровольно признается во взятке, получает какой-то пустяковый срок, за который наверняка будет вознагражден сторицей, зато господин Арсланов добывает желанный и лакомый кусок, он очищен от всех подозрений, напротив, набрасывает подозрения на своего конкурента… А точнее говоря — на единственную силу, которая не дает ему превратить город в свое монопольное владение!

Борис Олегович сцепил зубы, покатал желваки, побарабанил пальцами по столу. Конечно, в его горячности была известная доля наигрыша, но под конец он распалился на самом деле, а это недопустимо. Такие беседы надо вести с холодной головой. Он взял себя в руки и переключил разговор в нужное русло.

— Не стану лишний раз напоминать, что этих свидетелей должны были найти вы, а не я — и вы бы их нашли, если бы не были так ослеплены предубеждением против меня… Да, я не ангел — но я не стал бы резать собственными руками гусыню, которая несет золотые яйца!

Кучумов тоже налил себе воды, молча выпил.

А Дубов продолжал, теперь уже более миролюбивым тоном:

— Любезный Дмитрий Николаич, я прекрасно понимаю ваше… э-э… не самое теплое отношение ко мне. Вы испытываете чувства молодого человека, который обрюхатил девицу и вынужден был на ней жениться, дабы не пойти под суд за изнасилование. Прямо скажем, поводов для любви такая ситуация не дает. Но, может быть, молодому человеку стоит присмотреться? Может быть, судьба послала ему не такую уж плохую супругу, и с ней удастся прожить долгую и счастливую жизнь? Подумайте, Дмитрий Николаевич, стоит ли нам конфликтовать? Ваши детишки, при всей их опрометчивости, находятся на воле и благоденствуют. Вы сами никак не пострадали, и я не требую от вас ничего чрезмерного, кроме… э-э… обмена мыслями на интересующие нас обоих темы… Не надо. Не надо сию минуту ничего говорить. Сейчас мы с вами выпьем кофе, вы возьмете эту папочку, передадите её следователю — и господин Джихангиров расколется, смею вас заверить!..

* * *

На обратном пути Дубов вел самые отвлеченные разговоры — почему-то вдруг принялся рассуждать о сравнительных достоинствах вина из винограда «изабелла», выращенного в Крыму и здесь, в Чураеве. Великодушно отдавая предпочтение винограду крымскому, он, тем не менее, находил определенные интересные особенности в букете местной «изабеллы», некую пикантную терпкость, и все обещал Дмитрию Николаевичу дать продегустировать напиток собственного изготовления из собственноручно выращенного на личном приусадебном участке винограда. И только уже высадив полковника в разумной близости от дома (хоть и не внаглую напротив подъезда), Борис Олегович заметил вместо прощания:

— Кстати, вы этого «Мецената» убрали бы из СИЗО от греха подальше, пока не придушили его там, как шофера Иванова… Есть же у вас, наверное, какие-то камеры прямо в Управлении, а?

«Вольво» исчез вдали, Дмитрий Николаич, угревшийся в теплой машине, шагал к дому, ежась от первого в эту осень морозца, и думал: «Как же он узнал? Я же ему, подонку, ни словечком не упомянул… Неужели и здесь сработала Валькина подруга подколодная, Иващенко? Ох, не зря дергался Манохин… До чего же тварь опасная!»

И вся кипевшая в нем бессильная ненависть против Слона вдруг прорвалась, найдя себе новое русло.

Глава 48 Подписка о невыезде

Уже под утро, в пятом часу, по коридорам СИЗО разнесся душераздирающий вопль. За первым воплем последовал второй, третий, крики разбудили арестантов, они тоже начали орать и стучать кружками в двери. Надзиратели бросились наводить порядок.

Первым добрался до источника шума надзиратель Потапов. Истошные вопли неслись из одиночной камеры, которую занимал подследственный Джихангиров (кто-то на воле нажал на нужные рычажки, смазал нужные шестеренки, и директор «Мецената» оказался в покое и относительном уюте, без подозрительных соседей). Потапов открыл глазок, посветил внутрь мощным фонариком.

Арестант сидел на койке, подтянув под себя ноги и кутаясь в серое байковое одеяло. Когда луч ударил в глаза, он зажмурился, умолк, но рот не закрыл.

— Чего орешь? — рявкнул Потапов.

— На меня напали! — ответил заключенный дрожащим голосом.

Потапов подергал ручку — дверь была заперта, как положено; обвел камеру лучом, сколько достал, — пусто.

— Сиди, не ори… Щас…

Потапов дал сигнал — два коротких свистка, через минуту подоспел Косолапов, старший по этажу.

— Чего тут?

— Подследственный Джихангиров заявляет, что на него напали. Приснилось, наверно. Дверь заперта, в камере вроде пусто.

— Проверь.

Потапов, погремев ключами, открыл дверь, осмотрел тесную клетушку, посветил под койку.

— Не иначе приблазнилось ему, — бросил через плечо.

Теперь внутрь вошел и Косолапов. Глянул на заключенного, тот как будто постепенно приходил в себя.

— Чего стряслось?

— Я спал… Потом меня разбудил шум, как будто замок щелкнул… Я не сразу проснулся, но тут кто-то потащил из-под головы подушку — и я закричал… Он исчез и дверь стукнула… и замок снова…

— А кто «он» — ты видел?

Заключенный помотал головой.

— Не знаю… со сна… Большой… Темный…

Надзиратели переглянулись, покивали. Обычная паника спросонья, тем более, после истории с шофером.

— Спи дальше, то тебе приснилось, — сказал Косолапов и двинулся на выход.

— Не-ет! — завопил подследственный. — Не оставляйте меня тут! Заберите с собой! Куда угодно! Я один не останусь!

— Ты гляди, нежный какой, — проворчал Потапов, запирая дверь. — То ему изолированную квартиру, то один не хочет!

— Заберите меня отсюда! — неслось из камеры. — На допрос! Хочу на допрос!

— Ладно, будет тебе допрос… Подождешь, в пять утра следователя будить не станем…

Тем не менее Косолапов доложил по команде, дежурный по СИЗО перезвонил дежурному по Управлению, и в восемь часов невыспавшийся, небритый и все ещё напуганный директор уже сидел в коридоре у двери Казьмина.

Однако ему пришлось дожидаться. Капитана прямо на входе перехватил помдежурного и велел немедленно прибыть к первому заму. Илья Трофимович поднялся на второй этаж, зашел в приемную, Лидия Макаровна, секретарша, увидев его, нажала кнопку, сказала:

— Дмитрий Николаевич, к вам капитан Казьмин.

Из динамика донеслось:

— Пусть зайдет.

Капитан вошел, козырнул, доложился, полковник нетерпеливо показал ему на стул для посетителей и вручил несколько сколотых листков.

— Просмотри внимательно, капитан.

Илья Трофимович прочитал первый отчет, показания свидетелей бегло просмотрел, поднял на Кучумова глаза:

— Выходит, брешет директор?

— Врет, сволочь, как сивый мерин. Он там тебя уже должен дожидаться, сам на допрос запросился с ночи… Прижми его, прощелыгу, все вытряси.

— А откуда бумаги?

Кучумов понимал, что опытный Казьмин сразу обратит внимание на нестандартные документы, но объяснять не стал. Буркнул только:

— Работают люди… Как видишь, лучше нас с тобой работают. Ладно, иди.

Казьмин прошел к себе в кабинет, на ходу мазнул взглядом по физиономии подследственного — ты гляди, сегодня уже не такой красавчик! — плотно закрыл за собой дверь, позвонил дежурному.

— Казьмин говорит. Слушай, как тут у меня оказался подследственный Джихангиров?

Дежурный порылся в записях, сказал:

— Из СИЗО позвонили, дескать, просится на допрос.

— Ага. Ну спасибо.

Капитан ещё раз прочитал бумаги, подумал, глядя в стенку, наконец открыл дверь, сказал:

— Введите.

Прошел на свое место, достал бланк допроса, заполнил первые строчки, наконец поднял глаза:

— Вы, гражданин Джихангиров, просились на допрос. Я вас слушаю.

— На меня напали ночью в камере! — Дергаясь и подскакивая на стуле, Феликс Рустамович подробно описал пережитые ужасы.

Казьмин выслушал, ничего не записывая, разочарованно вздохнул:

— Так с этим не ко мне, я в СИЗО не командую. Отправляйтесь обратно в камеру, потребуйте бумагу и письменные принадлежности, напишите жалобу на имя прокурора. Рассмотрят, примут меры.

— Да?! А меня пока придушат, как шофера!

Капитан сделал удивленное лицо, спросил, про какого шофера речь. Джихангиров снова раскричался, мол, нечего ему лапшу на уши вешать, вся тюрьма знает, весь город знает о задушенном шофере…

— А-а, вот вы о чем… Так чего вы опасаетесь? Вы что, не все ещё рассказали, что-то настолько важное знаете, что вас захотят ликвидировать, лишь бы не проболтались?

— Все рассказал! — возмущенно запротестовал Феликс Рустамович. — Я вам сразу всю правду рассказал, мне скрывать нечего, но почему же меня хотели убить, и не на улице, в темном переулке, а у вас в тюрьме?

— Это, конечно, вопрос серьезный, но пока мы его оставим в стороне. Больше показать ничего не желаете?.. Тогда у меня к вам есть вопросы.

Капитан вытащил из сейфа дело, полистал, нашел нужный протокол.

— Вы показали, что пятого ноября в восемь тридцать вечера встретились с гражданином Ковалем возле Пушки и в течение десяти или пятнадцати минут беседовали о даче дополнительной взятки в размере трех тысяч долларов… То есть, пребывали вместе с ним в районе памятника на углу Проспекта Независимости и улицы Освобождения от 20.30 до 20.40 или 20.45. Это правда?

— Конечно, здоровьем матери клянусь!

— Вы, гражданин Джихангиров, шестнадцатого на допросе тоже здоровьем матери клялись — а соврали. Не видели вы мэра пятого ноября в это время! Вот у меня показания трех незаинтересованных свидетелей, которые в один голос утверждают, что в тот вечер гражданин Коваль с 19.55 и минимум до 20.40 находился в другом месте, сидел в своем автомобиле один и ни с кем не разговаривал.

— Это они врут!

Казьмин театрально развел руками:

— А им-то зачем врать? Им не надо оправдываться за поддельную подпись мэра. Это вам надо. И, я так думаю, не вам одному, раз вас даже в следственном изоляторе достали и пытались отправить на тот свет. Что-то, значит, вы опасное знаете… Не представляете, о чем может идти речь?

— Ничего не знаю, все уже рассказал!

Капитан разочарованно вздохнул:

— Да-а… Жалко, что не можете сейчас вспомнить ничего важного… Ну ладно, отправляйтесь обратно в камеру, подумайте хорошо, может, вспомните все-таки…

Джихангиров вскочил, конвоир привычным движением вернул его на стул.

— Гражданин капитан! Там меня точно убьют! Спросите ещечто-нибудь, может вспомню, только не отправляйте обратно!..

Капитан сделал скучающее лицо, полистал дело, поскреб в затылке.

— Ну так что, видели вы мэра пятого ноября или не видели?

Джихангиров ссутулился, выдавил из себя:

— Не видел…

— Ну вот, давно бы так… Тогда у меня вот какая картина складывается: гражданин Коваль вам позвонил насчет дополнительных трех тысяч, вы обещали принести, но сами решили не платить. Вместо этого проследили за ним, дождались, пока он тронется от магазина, перекрыли дорогу КрАЗом, все время держались впереди, а на закрытом повороте, заметив встречный самосвал, резко тормознули и тем вынудили Коваля, который держался слишком близко, пойти на обгон… В результате произошло столкновение и мэр погиб.

— Гражданин капитан, здоровьем… Честное слово, ничего такого не было! Какой КрАЗ, о чем вы говорите, я не умею ездить на КрАЗе! Меня вообще в тот вечер на Проспекте не было, спросите у жены, у детей!

— Так и запишем: вечером 5 ноября на Проспект Независимости не приезжал… А что же вы — вам мэр свидание назначает, а вы даже не являетесь? Или знали, что нет смысла являться, все равно его убьют, а? Может, из-за того вас и доставали в камере, что вы знали о готовящемся убийстве?

Джихангиров понемногу терял соображение. Раз за разом повторяющиеся обвинения то в убийстве, то в сообщничестве сводили его с ума.

— Я не пойму, о чем вы спрашиваете…

— Я спрашиваю, почему не поехали на свидание с мэром?

— Не было никакого свидания, не звонил мне мэр!

— Вот как? — удивился капитан. — А что ж вы вводите следствие в заблуждение? Может, вы вообще все врете? Может, вы и одиннадцатого сентября с мэром не встречались?

— Какого одиннадцатого сентября? Я вообще никогда с мэром не встречался!

Капитан качнул головой, вздохнул:

— Так и запишем, одиннадцатого сентября вы с мэром не встречались и вообще никогда не встречались… Ладно, следующий вопрос: знаком ли вам Сослан Кантемирович Дигоев?

Джихангиров захлопал глазами:

— Какой Дигоев? Не помню…

— А я вам напомню: студент-художник из Владикавказа, получает стипендию от фонда АО «Меценат»…

— А-а… Так я их не знаю, этим директор фонда занимается, Овсепян Сусанна Назаровна.

— Значит, это она по вашему указанию поручила Дигоеву следить за перемещениями мэра с целью подготовки его убийства?

Джихангиров снова дернулся:

— Ну какое убийство, ну что вы такое говорите?!

— Значит, не по вашему указанию? А по чьему?

— У неё самой спросите, я не знаю вообще, о чем вы спрашиваете!

— Может, вы и Костылина Валерия Семеновича из Гагры не знаете? И не привлекали его для репетиции убийства?

Джихангиров ошарашенно пялился на капитана:

— Какой Костылин, какая репетиция?..

— И Ричарда вы не знаете?

Феликс Рустамович чуть оживился:

— Ричарда знаю, Амбарцумов фамилия, в оперном театре на флейте играет. Другого Ричарда знаю, Погосяна, на лесоскладе работает, мы через него всегда лесоматериалы достаем… Ричард Львиное Сердце знаю, король…

«Так-так, — отметил про себя капитан, — ты уже резвишься? А мы тебе ещё вопросик…»

— Сейчас, я ваши ответы запишу… Погосян… на флейте…

— Извиняюсь, гражданин капитан, Амбарцумов на флейте…

— Как? А-а, это я перепутал… Ну хорошо, а вот тут выше мы записали, что одиннадцатого сентября вы с мэром не встречались — правильно?

Джихангиров насторожился, но как будто это действительно были его слова… Осторожно кивнул:

— Наверное, правильно, раз вы записали…

Капитан сделал дурацкое растерянное лицо:

— А как же вы тогда получили одиннадцатого сентября подпись мэра на решении о землеотводе? Которую он у вас на глазах написал дрожащей рукой, потому что глотал валидол?

Джихангиров молчал. Даже на валидол вместо нитроглицерина не отреагировал.

— Я так понимаю, не получали вы эту подпись?

Подследственный кивнул, не поднимая головы.

— В таком случае, гражданин Джихангиров, где вы взяли вот этот документ с поддельной подписью мэра Коваля?

Джихангиров долго молчал, наконец выдавил:

— Руслан…

— Громче!

— Мне этот документ дал Руслан…

— Кто такой Руслан?

— Руслан? — недоуменно переспросил Джихангиров. — Кто же Руслана не знает?

— Я не знаю. Кто такой Руслан?

— Арсланов! Арсланов Алан Александрович, такого знаете?!

— Вроде слышал где-то, — невнятно бормотал капитан, торопливо записывая показания. — А сказочку про взятки сами придумали или тоже Руслан подсказал?

Джихангиров молча кивнул.

— Вслух говорите! — рявкнул капитан.

— Да, гражданин Арсланов мне подсказал, что надо говорить, если будут допрашивать.

— Когда это было?

— На праздник, седьмого ноября.

— Где?

— У него дома, в Ерофеевке… я заехал поздравить…

Капитан трудолюбиво писал. Просмотрел протокол, велел допрашиваемому внимательно прочитать, расписаться на каждой странице, а в конце протокола написать: «С моих слов записано верно», потом расписаться и после подписи написать разборчиво фамилию, имя, отчество и сегодняшнее число.

* * *

Джихангиров сидел в коридоре рядом с конвоиром, неловко перекладывал с места на место скованные руки и мучился мыслями. Капитан куда-то убежал с какими-то бумагами, велел ждать. Наверное, сейчас решают, когда отдавать под суд. Ничего, Руслан же обещал помочь — адвоката лучшего, семье деньги, заботу… А как в лагере будет?.. Он говорил, везде есть свои люди, самое большее — полтора года… Это… это пятьсот сорок восемь дней… и ночей… и каждую ночь лежать и ждать, как сегодня?.. Но Руслан же обещал…

В конце коридора появился капитан, приблизился торопливой походкой, сказал конвоиру:

— Введите.

Пробежал на место, сел, начал раскладывать бумаги, потом, словно вдруг вспомнил, поднял голову:

— Наручники можно снять, сержант. И свободны, возвращайтесь на место службы…

Джихангиров ничего не понимал.

— Ну так, гражданин Джихангиров Феликс Рустамович… Доложил я руководству, что теперь ваши показания не противоречат материалам следствия. Подозрение в причастности к убийству с вас снято, дача взятки места не имела… Конечно, остается ответственность за дачу ложных показаний, но по этой статье предварительное содержание под стражей не требуется, в связи с чем вам изменена мера пресечения. Вы освобождаетесь с обязательством явиться по первому требованию следствия, прокуратуры или суда. Покидать город вам не разрешено. Распишитесь на подписке о невыезде… Так, вот ваши документы, часы, деньги… В СИЗО какие-нибудь вещи остались?

— А-а, — отмахнулся Феликс Рустамович, — не такие вещи, чтобы за ними туда ездить… — Его передернуло.

— Ну как хотите. Вот вам пропуск на выход, можете идти домой…

Джихангиров замялся:

— А позвонить можно, гражданин капитан? Жене, чтоб не волновалась и чтобы кого-нибудь с машиной прислала, сами понимаете, неловко в таком виде по городу ходить, меня же люди знают…

— А чего ж, позвоните. Через девятку.

* * *

В пятнадцать часов Джихангиров — вымытый, выбритый, в свежем костюме остановил свой «ниссан» возле дома Руслана в Ерофеевке.

Хозяин сам встретил его на пороге, обнял, провел в дом.

Усадил на диван у себя в кабинете, откупорил бутылку коньяка «Ани», налил в две рюмки, присел рядом.

— Ну что, дорогой? Рассказывай.

— Плохо, Руслан. Они все знают!

Сбиваясь, перескакивая с пятое на десятое, он изложил свою трагическую повесть. Даже сейчас жутко было вспоминать, как прошлой ночью лежал в одиночной камере, в темноте, дожидаясь неведомых убийц…

Руслан кивал, расспрашивал о подробностях, цокал языком, доливал ещё в рюмку. Особенно заинтересовали его показания продавщиц из «Орбиты».

— Не заметил, кто подписал отчет?

— Какая-то фамилия там стояла, не помню… Обыкновенная, здешняя. Название фирмы незнакомое… Не то САДИК, не то СИДАК…

— Вот как… Жалко, что ты фамилию не запомнил…

— А-а, на том стуле посидишь, свою фамилию забудешь!

— Понимаю, Феликс, понимаю…

Руслан встал, походил по кабинету, подумал.

— Серьезно дело обернулось, Феликс. Нельзя тебе здесь оставаться. Поедешь в Архангельск.

— Почему в Архангельск? — удивился Джихангиров.

— Там есть мои люди, помогут. Не насовсем, первое время там побудешь, потом придумаем место потеплее. — Он улыбнулся. — Твоя уважаемая жена имеет доверенность на машину и твой счет?

— На счет — нет.

— Нехорошо. Ничего, сейчас сделаем.

Он вышел из кабинета, через пару минут вернулся.

— Хорошо, когда дома есть свой нотариус, да?

Вошла красивая женщина в длинном прямом платье, принесла с собой какие-то бланки, штампы, печати, толстую книгу.

— Кима, уважаемая, помоги нашему другу сделать доверенность на жену, чтобы могла распоряжаться его личным банковским счетом… Августом месяцем, пожалуйста… И другую, относительно счета фирмы, — пусть бухгалтер пока поработает за двоих. Что надо, он тебе все расскажет.

— Хорошо, Руслан.

— Так, Феликс, у тебя другой паспорт есть?

— Зачем другой? — удивился Джихангиров. — Мне мой отдали…

— Да? — Теперь удивился Руслан. — Ну тогда хорошо. Скажешь Киме номер, она тебе на завтра на утро сделает билет из Половецка на Архангельск через Москву… Ладно, вы работайте, я пока распоряжусь насчет обеда.

* * *

Полковник Кучумов читал рапорт:

«…в 14.57 остановился у дома 14 по ул. Ленинской в поселке Ерофеевка, принадлежащего Арсланову А. А. В 17.10 вышел из дома в сопровождении предположительно хозяина, сел тот же автомобиль и направился обратно к Чураеву. По дороге не останавливался. В 17.32, не доезжая 800 метров от пересечения Половецкой трассы с Окружной дорогой, наблюдением была отмечена огненная вспышка вблизи левого переднего колеса, после которой „ниссан“ потерял управление, пересек шоссе по диагонали в юго-восточном направлении, сбил ограждение и покатился под откос, перевернувшись три раза. Через несколько секунд после прекращения падения произошло возгорание топливного бака. Силами группы наблюдения и водителей остановившихся машин пытались сбить пламя, что не удалось до полного выгорания топлива и других горючих материалов в автомобиле».

— Излагают, грамотеи… — буркнул Кучумов.

Подошел к окну, привычно уставился на бассейн в садике. Воду оттуда уже спустили, дно было усеяно узкими темно-бурыми листьями.

«Арсланов начинает своих убивать. Следы заметает. Похоже, Слон его в конце концов укатает… А может, оно и к лучшему. Как говорится, свое дерьмо не воняет».

Глава 49 Не ходите в гости

По случаю первого дня рождения Александра Сергеевича его папу, Сергея Леонидовича, Шварца нашего ненаглядного, мы отправили домой пораньше. Имениннику, может быть, все равно, но маме Маше приятно будет. По этому же поводу счастливый папочка получил для именинника подарок — мягкого черно-белого медведя-панду размером с меня. А чтобы папу с этим подарком доставить до места целым и невредимым, был выделен Андрюша.

Вот так мы и остались в офисе вдвоем. Работы было не так чтобы очень много, но достаточно. Мы её и делали: я заканчивала отчет, а Вэ-А тут же рядышком, в гостевом кресле, размышлял — рисовал квадратики. Когда никого нет, он любит думать возле меня. Пускай думает Чапай. Главное, чтобы придумал. Он, как все для себя прояснит, за час может такую гору работы своротить, что мне и за неделю не справиться.

* * *

По улице «Искры» от Добролюбова к Репинской неспешно катился «Ауди-100» с затемненными стеклами. Остановился на красный свет. Два пассажира — один на переднем сиденье, второй на заднем — разглядывали окна первого этажа жилого дома по правой стороне.

— Угловое окно?

— А-ай, сколько раз тебе объяснять! Второе от угла, где сейчас темно! Угловое никак нельзя! Перепутаешь — убью!

— На окнах решетки, помешать могут…

— Слушай, ну говорили уже про эти решетки! Если с первого раза попадешь в решетку, бей сразу ещё раз, в дырку!

Светофор переключился, водитель тронул с места, на Т-образном перекрестке свернул налево, огибая занимающее полквартала пожарное училище. Дальше сместился в левый ряд, включил левый поворот, остановился перед следующим светофором. В рации затрещало, послышался голос:

— Ваня, Ваня, это Петя! Длинный белый с водителем отчалили на «восьмерке» пятнадцать минут назад, хозяева не выходили.

— Понял тебя, Петя, понял хорошо. Значит, застанем дома, не впустую приехали, — ответил пассажир на переднем сиденье.

Пассажир на заднем сиденье тем временем ещё раз проверил свои два автомата АК-74 с подствольными гранатометами.

Водитель выбрал момент между идущими по Архитектурной вниз машинами, плавно вывернул влево, на Добролюбовскую (здесь она сходится с Репинской острым углом), и поехал обратно к улице «Искры». Пассажир на заднем сиденье завертел ручку, опуская стекло с правой стороны.

* * *

В офисе было совсем тихо: топить хоть и начали, но после долгого перерыва так стеснительно с отвычки, что форточки приходится к вечеру закрывать. Даже уличный шум не доносится — темнеет, машин меньше, только по Репинской проскакивают изредка — а у нас окна выходят на «Искру». Я обнаружила, что забыла внести в исполнительную смету транспортные расходы, включила калькулятор…

И вдруг за окном как бабахнет! Мелькнула мысль, что курсанты из пожарки опять ракетами забавляются, но тут же я услышала, как посыпалось стекло в соседней комнате, у Шварца в компьютерной. Они что, совсем перепились, эти детишки в погонах? Не дай Бог, зацепило «пентиум»… Я вскочила, Димка уже успел сделать два шага к двери…

Но не дошел — через секунду из соседней комнаты донесся настоящий взрыв.

* * *

Я вылетел в коридор, отпихнулся от вешалки и бросился в Сережкину комнату — там уже полыхал огонь. А улица за окном вдруг осветилась на миг, в комнате снова грохнуло, мне в лицо ударила тугая горячая волна и отшвырнула на кухню.

* * *

«Ауди» цвета мокрого асфальта плавно тронулся на зеленый свет, повернул налево и прибавил газу. Пассажир на заднем сиденье начал поднимать стекло, пассажир, сидевший рядом с водителем, его остановил:

— Пускай проветрится, полно дыма…

Повернулся к водителю:

— Быстро назад и через ворота на Добролюбовской въезжаешь во двор.

— Не дергайся, Арчил дорогой, я помню…

* * *

Боже, да что там стряслось?! Я вскочила — и вдруг заметила, что кофеварка включена в сеть — ой, загореться ведь может! Руки тряслись, я никак не могла выдернуть вилку из розетки, а тут за стенкой грохнуло в третий раз и на меня посыпалась штукатурка. Господи, там же Димка!.. И вечно, когда надо бежать, оказывается, что я на высоких каблуках… Ничего не видно в коридоре, лампочка, наверное, лопнула, ну где же он, что он возится, там же горит! Надо звонить ноль-один… Нет, сначала вытащить Димку, он же там, пожар тушит… Ох, страшно как заходить…

Вдруг меня дернуло сзади, я чуть не упала, но он меня подхватил:

— Куда лезешь, дура! Назад, там стреляют!

Я попятилась, огонь в компьютерной гудел все сильнее, а у меня в мозгах засела не выключенная из сети кофеварка, я вывернулась из Димкиных рук, бросилась в приемную, он заорал:

— Куда ты?!

Только тут до меня начало что-то доходить. Настольная лампа не погасла, на моем отчете и калькуляторе валялся здоровенный пласт штукатурки с потолка, из-под него торчал ремешок сумки. Я её выдернула, прижала к себе, вдруг ощутила облегчение. «Женщина без сумочки — все равно что голая»… Мама всегда так говорит, из какого-то старого фильма…

* * *

Аська, как идиотка, торчала на свету перед окном. Она ещё ничего не поняла, запаздывающее зажигание… Черт побери, крепко я приложился затылком… Да что же она!

Пришлось схватить и волочь силой:

— Ну, что стоишь, как столб?! Давай быстрее отсюда!

Дотащил до двери, но тут опомнился. Взрывов больше не было, только все сильнее трещало и гудело пламя…

— Стой!

Я кинулся к выходу, приоткрыл дверь, осторожно выглянул. В подъезде было пусто, спокойно светила дохлая сорокаваттная лампочка, слева уходила лестница наверх, справа — короткий, в несколько шагов проход и шесть деревянных ступенек вниз, к выходу во двор. Там темно, дверь притянута пружиной. Выход на улицу, как всегда, закрыт — дверь снаружи заложена доской и забита гвоздями-сотками…

Оглянулся. Аська, путаясь в рукавах, натягивала плащ. Я тоже схватил куртку, надел, задержал дыхание — и все же смог застегнуть молнию. Несколько секунд не спасут, но помогут привести мозги в норму…

* * *

— Бригадир! Говорит три-три-три…

— Слышу тебя, три-три-три!

— У объектов в конторе вспышки и взрывы, перед подъездом неизвестная машина, номера частные… вижу троих людей… у одного ручное оружие…

— Понял, выезжаем! Не вмешивайся, следи! Если будут увозить осторожно преследуй, все время докладывай!

— Понял, следить. Внимание, оружие у всех! Вы с базы?

— Нет, из офиса! Пять минут…

* * *

Дима выскользнул в дверь, я — за ним, вцепилась в рукав. Он как будто озверел:

— Пусти! Отстань…

Да он что?!

— …отстань на несколько шагов. Я спущусь, выгляну во двор. Скажу тогда и ты иди.

Господи, я совсем идиотка!.. Ладно, пока он разведывает, я же могу запереть офис… Рука полезла в сумочку за ключами… Боже, тут совсем чокнешься, что его теперь запирать, там же пожар, а я так и не позвонила ноль-один, ладно, сначала надо самим выбраться… А может, побежать к Ильинишне, предупредить? Сейчас ведь и они загорятся!.. Да где же ключи? Все лезет под руку «Вальтер» этот дурацкий… Ой, опять я про ключи, каша в голове…

Димка осторожненько, по стеночке продвигается к спуску во двор. Опять хромает! Ведь подлечили уже, совсем не хромал… Я отпустила его на три шага — а больше не могла стоять, страшно, двинулась следом.

* * *

Алан Александрович посмотрел на часы. Без десяти шесть. Феликс, бедняга, уже приехал. Жалко, старый друг, но совсем глупый оказался. Неопытный. Взяли его на испуг там, в СИЗО, сперва страху нагнали с убитым шофером — кому он нужен, какой-то там шофер, чтобы его убивать?.. Потом замком погремели — и у него полные штаны… Напрасно, Феликс, не надо было тебе рот раскрывать, зачем болтал лишнее? Так ведь все складно придумано было, так хорошо все выучил — зачем стал показания менять? Себя подвел, меня подвел…

Но все-таки что-то заметил у ментов в бумагах, хоть немножко перепутал… САДИК! Ты смотри, предупреждал же меня какой-то умный человек, а я сам оказался глупый, не поверил. Ладно, лучше поздно, чем никогда. Привезет Арчил рыжую хозяйку, поговорим, расспросим, послушаем, что она ещё интересного знает…

Мяукнул телефон. Алан Александрович протянул руку, нажал кнопку.

— Да?

— Руслан! Такое несчастье — твой гость разбился и сгорел!

— Ай-яй-яй, ну ты подумай, какое горе!

— Прямо на глазах у тихарей — за ним шла машина от самой Ерофеевки.

— Точно?!

— Точно, не сомневайся, я сначала думал — просто тоже едет в город, но держалась, как приклеенная, а после аварии они выскочили, побежали, хотели тушить, все на дороге остановились, тоже побежали, и я побежал, конечно… Заметил у них оружие, да они сами потом отгоняли лишних, кричали, что милиция…

— Понял тебя, Тенгиз. Быстро уезжай оттуда — и домой.

* * *

Дима спустился уже на три ступеньки — деревянные, скрипят, в подъезде тихо, слышно… Сейчас я пойду следом, каблуки будут стучать, надо осторожнее… А почему осторожнее? Почему он вообще крадется, надо удирать поскорее…

И тут дверь со двора распахнулась, в подъезд ударил яркий свет от фонаря, чей-то голос заорал:

— Стой! Руки вверх!

* * *

Он остановился на самом пороге, свет меня ослепил, я не мог разглядеть, кто это и сколько их — а ведь ждал, догадывался, ведь били не в освещенное окно, а в дальнюю комнату, выкуривали нас, как лису из норы… Три ступеньки ещё донизу, плюс полтора шага от последней ступеньки до порога — нормально, лишь бы нога не подвела… Я напрягся — и нырнул ему в колени, как в бассейн с тумбочки…

* * *

Свет фонаря дернулся немного, как будто тот сделал шаг в подъезд, и тут Димка ему в ноги как бросится! Луч метнулся кверху, потом гупнуло, наверное, это бедный Димка об пол грохнулся, нет, и тот тоже, фонарик упал со стуком и погас, а Димка и тот, кажется, оба отлетели в дверь, потому что она осталась открытая, а снаружи, во дворе, было светло, там лампочка над дверью, и я увидела, как оттуда лезут здоровые, черные, в черном… Дима и тот, первый, возились внизу, на полу, черные лезли прямо по ним ногами, а я стояла, окаменев, только рука все шарила в сумочке, искала ключи (Господи, какая я идиотка!) и все натыкалась на «Вальтер»…

«Вальтер»! У меня вдруг словно щелкнуло в голове, и я начала соображать. Гады, вы нам пожар устроили, вы на нас напали?! А вот вам сейчас…

Я была невероятно спокойная, я очень хорошо соображала, я очень аккуратно вынула из сумочки пистолет, а он вверх ногами лежал, и я его спокойно перевернула, и когда рукоятка легла в ладонь, сразу включилась механическая память, рука пошла кверху, большой палец поднял флажок предохранителя, я увидела совсем близко, может, в трех шагах, силуэт, лица не различить, но это неважно, указательный палец нажал на спуск…

Ба-ах!

Тут, в подъезде, в узком коридорчике, выстрел прозвучал намного громче, чем в лесу, а потом сразу крик, громкий, рычащий какой-то, и силуэт начал валиться влево — я попала! Но за ним уже лез следующий, я торопливо выстрелила снова, и, наверное, промазала, потому что все время задирала ствол, боялась попасть в Диму, ведь я стояла на шесть ступенек выше и стреляла сверху вниз, а он как раз и был внизу, где-то на полу, и я в этой полутьме никак не могла его рассмотреть, нападавшие были в черном, а у Димы куртка тоже черная, кожаная, не отличить…

Я снова выстрелила, и вдруг навстречу мне снизу полыхнула вспышка! И сразу противный такой «вжи-ик». Что, это пуля, да? Это называется «рикошет»? Ой, это же они в меня стреляют!

А вот вам, получайте! Палец сам собой нажимал на спусковой крючок. Вы, гады, в нас с Димкой стреляете?! Так вот вам!

Бах! Бах! Бах!

Щелк…

Все, отстрелялась…

* * *

Он упал на меня и придавил, жутко болело плечо — неужели сломал ключицу? Но ему я, похоже, вышиб колено — он дергался и стонал, вдруг охнул и стал тяжелее… Я пытался вывернуться, наконец выпростал голову — и увидел чью-то ногу, чуть мне на морду не наступила, а после прямо на того, что на мне сверху лежал, — и вдруг раздался выстрел, за ним крик, и тот, что по нас ногами лез, повалился вниз!

Неужели Аська стреляет?! Я же спрятал этот её чертов ППК, как нашла?.. Снова выстрел сверху, сразу ответный, снаружи, пуля ударила в потолок стреляют не на поражение, хотят взять живыми?

Наконец выстрелы смолкли, стали слышны голоса, сдавленный мат, топот ног по деревянным ступенькам — и злой Аськин крик!

* * *

Снаружи, кажется, только и ждали, пока у меня кончатся патроны. В узком коридорчике вдруг стало совсем черно от людей. Мне показалось, что прямо из стены выросли руки с железными пальцами. Больно схватили за кисти, плечи. Поволокли вниз. Я заорала и вцепилась зубами в руку у себя на левом плече, кто-то двинул меня локтем в ухо, прошипел: «У-у, зараза!» и ещё что-то не по-русски…

Только сейчас я поняла, что значит выражение «сыпаться вниз». Меня тащили, и я вот так «сыпалась», задевая каблуками за ступеньки… Но все равно вниз, вниз… Как будто не шесть ступенек до выхода из подъезда, а шестьсот…

Димка, наверное, уже снаружи… А может, сообразил вниз, в подвал сбежать? Хотя здесь входа в подвал нет, он с лестничной клетки, у меня за спиной. Елки-палки, что делать?

Передо мной распахнулась наружу дверь. Тот, кто волок меня, споткнулся. Но мою левую руку не выпустил. Я чуть вместе с ним не грохнулась.

Рот мне никто не зажимал. Но я уже больше не кричала и напомощь не звала. Кто нам тут поможет? Не попрут мирные обыватели против вооруженных бандитов…

Лампочка над подъездом горела по-прежнему, падал свет из окон квартир — сидят люди, ужинают, смотрят телевизор и в упор не слышат ни выстрелов, ни криков. Пусть убивают, лишь бы не меня…

Возле подъезда стояли две машины, вокруг них суетилисьнесколько черных фигур. Одна из этих машин уже была закрыта, на заднем сиденье между двумя обломами зажат мой несчастный Колесников. А вторая, выходит, для меня предназначена?..

Но погрузить меня не успели. Только вытащили во двор, как дальше, за теми машинами, вылетели откуда-то ещё фары, мигалки и даже вроде прожектора. Ревели моторы, завывали сирены, лучи света прыгали вверх и вниз, приближались и становились все ярче. Завизжали тормоза, сирены смолкли, стало слышно, как хлопают дверцы, из темноты донесся очень громкий голос:

— Стоять! Милиция! Бросай оружие!

Наш крошечный закуток двора, аппендикс, вдруг до отказа заполнился машинами и людьми.

Теперь роли поменялись. Те, кто на нас напали, стали жертвами. Их хватают, руки за спиной скручивают. Раздался щелчок металла по металлу, наверное, наручники…

В этой круговерти я стою столбом, только головой верчу. А в правой руке по-прежнему «Вальтер» зажат. Смотри, не выпустила! И ноги целы, и руки, вроде, тоже. Даже каблуки…

Вдруг рядом оказался бригадир Алексей.

— Анна Георгиевна, вы как?

Я помотала головой и пробормотала:

— Живая, кажется…

Он похлопал меня по плечу, попытался забрать пистолет. А пальцы не разжимаются! Ну не могу я его отдать, и все тут. Как сковало меня всю, двинуться не могу, только стою и трясусь все сильнее. Алексей потихоньку, по одному, разогнул мне пальцы, мягко отобрал «Вальтер».

Слышу топот. Знакомый такой. А потом родимый инфракрасный голос:

— Рыженькая, как ты?

Димка, родной! Жив, здоров! И на руки ему так тихо-тихо оползать начинаю. Все, кончились мои силы.

Над головой голос Алексея:

— Вадим Андреич, вон там «пятерка». Садитесь с Анной Георгиевной. Мы сейчас этих… повяжем по-быстрому.

Дима повел меня к машине, придерживая за плечи. Следит, чтобы дышала.

А я по сторонам смотрю. Вокруг тех двух машин — ещё три. И здоровые такие. Одна, по-моему, даже «джип», и туда пакуют двоих каких-то, с руками за спиной. А двор хорошо освещен — все видно. И по этому двору кто-то ходит, что-то с земли собирает.

— Дим, что он ищет? Следы, да?

— Оружие собирает.

Тоже красиво.

— Дима, Алексей у меня пистолет забрал.

— И слава Богу! Ты когда палить начала, я чуть не помер со страху. Все, думаю, сейчас в меня влепит!

— Но ведь не влепила!

— Ну, положим, влепила. Но не в меня. Честно говоря, по-моему, ты им своей пальбой крепко планы нарушила. Пока ты маму Сталлоне изображала, подоспел Алексей с ребятами.

— Они что, милицию вызвали?

— Какую милицию?

— Так кричали же: «Стой! Милиция!» И потом сирены, мигалки…

— Это у них на крышах мигалки…

Дошли до «пятерки», сели внутрь. Я к Диме прижимаюсь, но в окно все равно смотрю. А там уже пусто — только машины стоят. Вот по одной заводиться начали, из двора выезжают. А мы, в смысле, наша машина, в самом дальнем углу стоим, возле сарайчиков. Тут Алексей влез, впереди сел, а за руль — другой парень, тоже здоровый, но помоложе. Начал разворачиваться. Алексей повозился с какими-то железками (слышно было, как клацает), поднимает руку с пустым магазином от моего «Вальтера», говорит:

— Вы, Анна Георгиевна, стреляли, вижу?

Я вздохнула:

— Палила, как дура, куда попадя, все пули зазря выпустила, тут они нас и схватили…

— Ну-ну, так уж и зазря. Вы бросьте своего учителя позорить перед посторонними. Двоих вывели из строя… Или это ваша работа, Вадим Андреич?

Димка вздохнул:

— Мне, кроме голых рук, работать нечем было. «Макаров» я Петру Петровичу сдал, когда рассчитывался…

— Вот это вы напрасно. Надо при себе что-то иметь на случай неприятных встреч. Я доложу. Думаю, поможем.

Ага, вот, значит, что называется «неприятная встреча» на профессиональном языке… Действительно, что неприятная, то неприятная!

Шофер уже повернул к воротам, и вдруг машина впереди насзатормозила зажглись яркие красные фонари, большие такие, просто ослепили. Возле нашей машины появился кто-то, постучал Алексею в окошко. Алексей открыл дверцу.

— Бригадир, беги послушай, там рация включилась!

Димка полез из машины следом за Алексеем, я, конечно — за ним. Добежали по передней машины. Там была открыта дверца, и я услышала, как хриплый голос говорит по радио:

— Повторяю… Дети, папа говорит! В гости не ходите, именины отменяются! Отвечайте, почему не отвечаете?.. Повторяю…

Глава 50 Пожарище

Алан Александрович мерил шагами кабинет. Нехорошо… Нехорошо! Если правда следили, то видели, что Феликс у меня был, видели, как уезжал… Конечно следили! Специально выпустили под подписку, чтобы проследить, куда кинется, он, глупый, примчался… А-а, сам глупый, надо было по телефону сказать, чтоб не ехал! Следили… Могли видеть, как шашка взорвалась… На машине, даже если обгорела, могли остатки взрывателя найти, они все могут, если знают, что надо хорошо искать… Ай, как нехорошо!

Последнее время все нормально шло. С мэром прекрасно устроилось, ничего не пришлось делать, судьба помогла… или какой-то добрый человек постарался… Удачно сложилось, Валера мог и заартачиться, он, конечно, долг понимает, но после репетиции и допроса прямо Ричарду сказал: все, за мной долга нет. Пришлось бы другого искать — а так все само собой получилось, очень удачно, я чистый, ребята чистые.

Даже с Феликсом не так страшно — он в милиции сказал одно, я скажу другое, сам, мол, кого-то в мэрии подкупил, кого — не знаю, как теперь проверишь? А что тот человек обманул — так это он мошенник, я подпись не подделывал…

Но если докажут, что был взрыв, трудно будет отговориться… Это уже не поддельная подпись, это убийство…

И вдруг Арсланов замер.

Но если они следили за Феликсом, если выпустили его, как приманку, то и документы на допросе ему могли показать, как приманку, тогда они и за рыжей тоже следят, накроют там всех, Арчил, конечно, ни слова не скажет, но есть у него молодые ребята, совсем неопытные…

Алан Александрович кинулся к рации, включил на передачу, схватил трубку:

— Дети, папа говорит! В гости не ходите, именины отменяются!

* * *

Наконец покончили с разговорами, снова расселись по машинам. Только выехали из двора на тротуар, Дима вдруг резко повернулся направо.

— Алексей, будьте добры, притормозите!

Машина остановилась. Дима раскрыл дверцу. Я его за руку схватила:

— Ты куда?

Он охнул, руку потихоньку высвободил, буркнул:

— Полегче, я малость плечо ушиб…

Другой рукой направо показывает.

А там — мама моя родная!

Из окон нашего офиса дым, огонь. А вокруг толпа! Курсантики из пожарки валом валят. Кто с ломом, кто с ведром, кто так бежит. И все к нашим окнам!

Дима заторопился:

— Надо присмотреть за ними, а то на радостях весь дом разнесут! Асенька, не волнуйся, я позже прийду.

И к Алексею:

— Отвезите её домой, пожалуйста.

А потом опять ко мне:

— Рыжик, ты только не беспокойся. Уже все хорошо. Ты молодец. Тут кончится — сразу прибегу.

Я только кивнула.

Ох и вечерок мне предстоит!

* * *

До наших окон было всего шагов пятьдесят, но под конец я уже бежал. Больно лихо там орудовали курсанты-пожарники. Здоровые ребята, шуруют ломами, выдирают решетки из стены. Одно окно осталось без стекол — и черные языки сажи уже закрасили стену над ним…

Кричу:

— Стой! Не ломай решетку! Отдерите доску, пройдем через подъезд, в квартиру дверь открыта.

Послушались! С дверью в подъезд действительно быстрей получилось. Влетели в офис, а тем временем подкатила машина, протянули рукава, появился парень в брезенте и каске, с брандспойтом.

— Посторонись!

Из Серегиной комнаты вынырнул какой-то курсант, чумазый как черт, говорит:

— Ерундовое горение, плюнешь два раза…

Пришлось напомнить:

— Перекрытия деревянные!

Брезентовый поддернул рукав поближе, отозвался:

— Сейчас зачерним вам перекрытие, все зальем в лучшем виде, хозяин. Вы ж хозяин, а?

У меня упало сердце:

— Да там же компьютер, дискеты…

— Так что, пускай весь дом сгорит?

Из брандспойта ударила струя и первым делом попала в шкаф с Серегиным барахлом.

Я вздохнул и попятился к выходу.

На лестничной площадке услышал разговор в толпе:

— Окна что, камнем выбили?

— Каким камнем? Стреляли!

— Ну да?!

— Я тебе говорю! Валек сам видел. А потом, говорит, тачка, откуда стреляли, завернула налево, по Репинской!

— Опять разборки какие-то!

— Ага, как прошлой зимой, за мостом. Когда церковь жгли…

Я ещё раз вздохнул, вышел во двор, закурил — и не почувствовал вкуса. В глотке и без того першило от сажи. Во дворе тоже появились люди, стояли группками, кто-то высовывался из окон. Сверху окликнул Резник:

— Дима, что там у вас стряслось?

— Уже ничего, заливают.

Да, это счастье, что училище через дорогу, а то бы всему дому досталось.

Хлопнула дверь за спиной:

— Где хозяин, милиция спрашивает!

Милицию олицетворял капитан Сидоров — райотдел тут рядом, один квартал.

Я ему представился, объяснил, что арендую квартиру под офис (елки-палки, раньше как-то и не вспомнил про хозяйку, даму с собачками, она все бубнила, чтобы мы ей не прокуривали квартиру… да, теперь всю зиму сможем спокойно курить в помещении). А по существу дела могу показать следующее: сидели и работали в приемной с коллегой, больше никого в конторе не было, как вдруг в соседнем помещении раздались взрывы, по силе — как от небольших гранат (да, разбираюсь, раньше был офицером, комиссован по здоровью после Чернобыля), начался пожар, мы покинули помещение, но возле выхода во двор, на лестнице, на нас напали неизвестные, нет, лиц не видел, опознать не смогу, там темно, нет, сотрудница тоже не сможет, говорю же, темно было, только силуэты видел, началась драка, кто-то стрелял из пистолетов, нет, не знаю, в меня не попали, в жену тоже… ну да, она и жена, и коллега, работаем вместе… рикошеты слышал, нет, не знаю, может, в темноте и задело кого-то, кричали много… Да нет, не я стрелял, у меня и оружия нет, я же не в Афгане служил, а в Чернобыле, после училища химзащиты… Ну вот, скрутили, сунули в машину, по-моему, там несколько машин было, я вообще ничего не мог понять… Вдруг сирены, фары, крики «Стой, милиция!» Похватали бандитов и повезли, и жену мою взяли, обещали домой подбросить — а я остался, пожар все-таки… Нет, я ведь уже сказал, опознать никого не смогу… Машина? Не знаю, иномарка какая-то, они сейчас все похожи, задние фонари запомнил, большие, прямоугольные, загнутые — на борта заходят, знаете?.. Да сказал же вам, не видел лиц! Волосы? В темноте разве поймешь? Темные вроде… Голоса слышал. Незнакомые, не узнал. Говорили — не все, но один или два точно — с акцентом, может, кавказским, может, среднеазиатским… может и турецким, я не разбираюсь, турок знакомых нет…

Капитан меня дослушал, покивал, помялся, наконец говорит:

— Вы меня извините… Не волнуйтесь только… Но милиции здесь не было…

Вот тут наступил самый трудный момент: к лицедейству у меня способностей никогда не наблюдалось, максимум — могу деревянную рожу изобразить, ничего не выражающую. Но пришлось попотеть: переспросил, как это не было, покричал, что не может быть, и кинулся в офис, к телефону. Темно, лап-лап на ощупь. Телефон, само собой, не работает, я выскочил на площадку, капитан смотрит на меня с сочувствием, как будто пришел на похороны с официальными соболезнованиями от политотдела, я — бегом на второй этаж, к Резникам, Ильинишна впустила и меня, и капитана, дозвонился — на месте Ася (а где ей быть?), дал капитану поговорить: видишь, дома, довезли, значит, все же был кто-то! И гляжу на него сверху вниз, как на идиота, мол, как вам с преступниками разбираться, если вы со своими разобраться не можете?..

* * *

Алан Александрович нервничал: Арчил так и не ответил на вызов. Допустим, могла поломаться рация, но вызывал их с шести, сейчас уже восемь. За два часа можно было не только из центра города до Ерофеевки доехать, а даже за границу добраться, в тот же Половецк… Машина сломалась? Могла но не обе сразу. Даже если так, есть телефоны-автоматы…

Опять что-то случилось! Прокол с Валерой, прокол с Феликсом, прокол с АСДИКом, поспешное исчезновение Петра Петровича… Словно чья-то злая рука все время вмешивается.

Алан Александрович нахмурился. Кажется, он начинал догадываться, чья это может быть рука… Ладно. С этим — потом. Пока надо выяснять, куда девался Арчил.

Снял трубку, вызвал из памяти номер.

— Сурен, это я. Запиши адрес: Репинская, шестьдесят два. Напротив училища. Да, пожарного. Там Арчил с Ричардом и ребятами должен был побывать. На двух машинах. Проверь. Перезвони. Немедленно. Жду.

Сурик — хороший мальчик. Молодой. Голова хорошо работает. Знает, когда надо вопросы задавать, а когда не надо. Он посмотрит издали. Тем более, что Ричард поехал. А они дружат. Значит, откладывать не станет…

Снова пришлось ждать. Даже ковер под ногами, голубовато-зеленый, как персидская бирюза, начал действовать на нервы.

Наконец гуднул телефон.

— Папа, Сурен говорит. Был там. Близко подъехать не смог — все оцеплено. Возятся пожарные. Менты работают. Пытался заехать во двор — то же самое.

— Наши машины видел?

— Нет. Пешком во двор зашел — там только ментовозки. Все освещено, как днем. Не спрятать.

— Хорошо, спасибо. Отдыхай.

Так… Во дворе нет — уже хорошо, значит, на месте не захватили и не постреляли. Но где же они тогда? Две машины — не иголка, Сурен не пропустил бы. Если говорит нет — значит, все вокруг обошел, все проверил. Иначе мальчик не работает.

Может, успели уехать? А если моего приказа не услышали, рыжую захватили, за ними погоня, водят по городу? Так почему не сообщают? Где-то спрятались и соблюдают радиомолчание, чтобы не засекли? А-а, милиция — не контрразведка, что у них, пеленгаторы есть?

Нет, если захватили, значит, последнего приказа не слышали, значит не работает рация. И теперь может случиться что угодно.

На всякий случай надо готовиться к плохому. А-ай, дед из СИАМИ старая хитрая крыса, раз уж сбежал, значит правда опасно, любых гадостей можно ждать… Надо готовиться.

* * *

На экране две машины одна за другой пронеслись через кучи пустых картонных ящиков под беспрерывный гром выстрелов, что-то взорвалось, взвились к небу клубы дыма… Дмитрий Николаевич никак не мог включиться в действие, не отпускала реальность, пусть совсем не такая лихая и живописная. Что за идиотская акция? Нападение на тихую и неденежную фирмочку, гранаты, поджог, стрельба — и ни трупов, ни пострадавших, ни похищенных, а нападающие захвачены и увезены никому не известным отрядом милиции…

Мрачные мысли прервал телефонный звонок.

— Слушаю.

— Дмитрий Николаич, простите за поздний звонок, Дубов беспокоит. Сюрпризец у меня для вас, презентец, извините за словотворчество. Ивку у библиотеки помните? Вот там и ждет подарочек, пошлите людей забрать… Э нет, не скажу! Что ж это за сюрприз будет!

Слон хихикнул и отключился.

Кучумов выругался шепотом и вызвал дежурного по управлению…

Дежурный — Пантюхо из угрозыска — перезвонил через десять минут:

— Товарищ полковник! На указанном месте обнаружен автомобиль «ауди», запертый, внутри какие-то люди в наручниках, под дворником записка издевательского содержания… Я велел не трогать, выставил охрану, мало ли что, вдруг заминировано? Какие будут приказания? Может, саперов вызвать?

Ох идиот!

— Вышлите за мной машину. Найти и привезти в управление капитана Казьмина. Свяжитесь с Гармашом, пусть пришлет кого-то, кто сможет открыть «ауди». Приказ ясен? Повторите, товарищ майор!

* * *

В эту ночь охранники элитного квартала поселка Ерофеевка даже не присели. С одиннадцати вечера и до самого утра одна за другой въезжали и выезжали машины. Все они принадлежали очень уважаемым в городе людям, номера охрана знала наизусть.

В доме 14 по улице Ленинской всю ночь горел свет. Люди приезжали именно туда.

И если бы какому-то наблюдателю со стороны вдруг удалосьзаглянуть в окно, он бы увидел Алана Александровича Арсланова, который беседовал в кабинете то с одним, то с другим посетителем.

Когда поток машин иссяк, Арсланов ушел из кабинета в спальню, но даже не прилег — начал сосредоточенно и очень аккуратно складывать в один желтый кожаный чемодан одежду, а в другой — какие-то бланки и документы. Потом оба чемодана запер, ключики повесил на брелок к остальным разнокалиберным ключам, а всю связку сунул в карман.

* * *

Майор Пантюхо оказался ещё большим болваном, чем считал Кучумов: кольцо с ключами от «ауди» было надето на ту же щетку, которая прижимала к стеклу записку «издевательского содержания». Записка гласила:

«УВАЖАЕМОЙ МИЛИЦИИ ОТ ДОБРОВОЛЬНОЙ НАРОДНОЙ ДРУЖИНЫ в честь Дня милиции, хоть и с опозданием.

Эти нехорошие люди разгромили контору на Репинской, 62 и пытались похитить хозяев.

P.S. Магазины и боеприпасы в багажнике».

Нехороших людей оказалось пятеро. Все они были скованы наручниками по рукам и ногам, даже двое раненых — один со сквозным пулевым ранением в мякоти плеча (перевязанным!), второй — с выбитым коленом. На полу валялось изрядное количество оружия: два «калашниковых» калибра 5,45 миллиметра с подствольными гранатометами ГП-25, четыре «макаровых», два ТТ, один «Вальтер ППК» и один настоящий «маузер» длиной с руку до локтя, правда, без деревянного приклада. Все оружие было без магазинов и с пустыми патронниками, зато в багажнике действительно обнаружились в избытке автоматные и пистолетные магазины, две запасные обоймы для «маузера» («Точь-в-точь как для трехлинейки», — отметил про себя Кучумов) и множество разнокалиберных патронов россыпью.

«Ауди» вместе с пассажирами загнали во двор Управления, пассажирам освободили ноги и отвели на третий этаж. Рассадили вдоль коридора (возле каждого — по конвоиру), стали по одному водить на допрос. Однако Казьмин бился с ними зря: видно, ещё в машине сговорились молчать. Раскрыл рот только раненный в плечо.

— В меня баба стреляла! — заявил он. — И Павлика она убила!

— Какого Павлика? В машине все живые были…

— Не знаю, куда дели Павлика. И Арчил тоже пропал… Но это баба в нас стреляла!

— А вы в неё не стреляли?

— Я не стрелял!

— А кто в потолок стрелял?

— Не знаю, кто-то сзади…

Больше он ничего не сказал.

Но Казьмин особенно не беспокоился. Дактилоскопист Черкашин уже сообщил ему, что на оружии полно отпечатков, к утру удастся рассортировать, где чье. Дальше пойдет трассологическая экспертиза, глядишь, выплывет где-то знакомый ствол — а там показания посыплются.

Казьмин ещё раз перезвонил дактилоскописту, поинтересовался, не нашлись ли на чем женские отпечатки.

— Женские? — удивился Черкашин. — Есть у меня неотождествленные пальцы, но крупные… Разве что у неё лапочка двенадцатого размера…

— Да нет, — вздохнул с облегчением Казьмин. — У этой ручка маленькая.

Вовсе ему не хотелось доказывать, что раненый не соврал и стреляла действительно жена погорельца (Сидоров из райотдела у неё на квартире побывал, пытался разобраться с таинственным милицейским отрядом, доложил подробно). Казьмин бы и сам на её месте стрелял. При всей добросовестности капитана его личные представления о пределах необходимой самообороны были значительно шире, чем представления законников-буквоедов. Особенно, когда речь шла о женщинах — Илья Трофимович вырастил двух дочерей.

* * *

Теперь скрежет ключа в замке прозвучал для меня не просто музыкой, а какой-то победной симфонией. Димка! Слава Богу!

Я бы выскочила в коридор поприсутствовать при перемене обуви, но увы… Ноги меня держали не очень уверенно, поэтому с дивана я не встала.

— Эй, Ась, ты где спряталась? Выходи копченого мужчину отмывать!

Голос веселый, боли не чувствуется.

Онемевшими ногами нашарила тапочки и вылезла в коридор. Да! Не то слово «копченый»! Эти гады, что на нас напали, немножко помяли Диму, а пожар в офисе, похоже, добавил красок. Но больше всего досталось, как ни странно, не куртке, а костюму. И если надежда отстирать пиджак ещё теплилась, то брюки, похоже, уже отслужили…

Дима куртку повесил, пиджак бросил на стул.

— Ась, я шмотки замочу…

— Только в холодной воде.

Я вспомнила Санина и его повесть «Большой пожар». Очень интересная книжка, особенно для жен. Я там несколько любопытных советов вычитала… «Для жен…»

— Димушка, что это?

На рукаве пиджака расплылось мокрое пятно, но это была явно не вода…

Как Дима умеет драться, я уже видела.

— А это я там в самом начале, под грохот твоих выстрелов одного приложил…

— Ты же в куртке был.

— Молния расстегнулась, наверное… Мы с ним на полу возились, а по нас сверху бегали. Больше, правда, по нему.

Та ещё работа мне предстоит — все это аккуратненько смыть. Хорошо хоть костюм не чистошерстяной. Есть надежда, что пятен не останется… Чем же мне его, губкой, что ли?

Стою я, раздумываю. Дима уже в кухне. Полез в верхний шкафчик — коньяк вынимает. Это у него лекарство такое, от всех стрессов и болезней. Наливает в две рюмки, прилично так.

— Ну, Рыженькая, давай!

— А есть за что?

— Да уж есть… За жизнь, например — мало тебе?

За жизнь — придется. Фу, гадость какая! Но чувствую, тепло по горлу вниз пошло… А потом так легко стало…

— Дима, скажи, твое предложение ещё в силе?

Димка смотрел на меня минуту-другую. Соображал, наверное, о чем я. Потом проговорил:

— Да.

Коротко так. Что, боится?

— Слушай, пока тебя не было, я вот о чем подумала: завтра четверг. В ЗАГСе возле оперы завтра заявления принимают. Может, сходим? Или ты передумал?

В глазах Димы что-то такое полыхнуло. Он схватил меня на руки, закружил. У меня в руке пиджак с окровавленным рукавом, за мной следом по передней вертится, пыль поднимает…

А я реву! И не могу остановиться…

Глава 51 По образу и подобию

Двери банка «Эдем», как всегда, открылись ровно в девять. Как всегда, сверкали полированные каменные плиты пола, желтый металл дверных ручек, узкие желтые полоски-ободки на стеклах окон и дверей. Как всегда, приходили и уходили люди — солидные клиенты в незастегнутых черных пальто, из-под которых выглядывали темно-серые костюмы и белоснежные рубашки с галстуками, бухгалтеры и кассиры из фирм и фирмочек, разномастные случайные посетители, заскочившие обменять доллары в надежном пункте… Шла обычная повседневная работа.

Так же обычно, ровно к девяти, приехал и Арсланов. Коротко кивнул в ответ на дежурное радостное «Здравствуйте, Алан Александрович!» личной секретарши Лианы, прошел в кабинет.

Из-за хорошо пригнанной двери почти не доносились посторонние звуки. Он быстро просмотрел почту, приготовленную Лианой, набросал несколько писем — это заняло минут сорок. Наконец повернулся к компьютеру, вызвал на экран баланс за вчерашний день, а потом текущую сегодняшнюю сводку. Объем выплат быстро нарастал, быстрее среднего темпа. Уходили деньги фирм, связанных с милицией (кто-кто, а Алан Александрович доподлинно знал, где чьи деньги). Ох, не прошел даром вчерашний день… Теперь можно не сомневаться, где Арчил…

Арсланов нажал кнопку интеркома, приказал Лиане:

— Ковазова ко мне, быстро!

Директор банка появился через шесть минут, когда Арсланов уже изнывал от нетерпения.

— Амин, где тебя носит, когда ты нужен! Ты это видел?! — он ткнул пальцем в экран монитора. — Немедленно вывози наличность в резервные хранилища, частями. Безнал перегоняй в чужие банки, что успеешь — в Половецк. Бегом!..

Ковазов открыл было рот, хозяин бешено заорал:

— Кретин! Мы до вечера не проработаем, жди ментов! Бегом! Стой! Мне сюда — тысяч двадцать сотнями, быстро! И крутись!..

Директор исчез, Алан Александрович откинулся на спинку кресла, бессильно вглядываясь в экран. Плотину прорвало, вода уходила все быстрее…

Без пяти одиннадцать в приемную вбежал Георгий из охраны банка:

— Лиана, хозяин у себя?

Та лениво включила интерком, промурлыкала:

— Алан Александрович, к вам охрана…

Но Георгий, не дожидаясь разрешения, уже распахнул двойную дверь. Закричал прямо с порога:

— Алан Александрович, в банке проверка! Налоговая полиция!..

— Хорошо, жди в приемной.

Вот оно! Ах, почему не задумался, когда Власов сбежал?!

Алан Александрович взял себя в руки. Все. Больше тянуть нельзя.

Через несколько минут, уже в пальто, с кейсом в левой руке, он быстрым шагом вышел из кабинета. На ходу бросил:

— Лиана, я иду в торговый центр. Георгий, за мной.

Вышел из приемной и повернул. Не налево, к главному выходу, а направо — к переходу и спуску в торговый центр. Вот этим в свое время и привлекло его здание: несколько корпусов, соединенных теплыми переходами, но в каждом свои подъезды, парадные и черные лестницы и двери. Внутренние дворы — два, сообщающиеся. И тоже — каждый со своим отдельным выездом на улицу… Со всех точек зрения удобно. Вход в банк — незаметный, с тихой улочки, вход в торговый центр — броский, с центральной магистрали… Вход, а вернее, въезд во дворик ресторана со своей охраняемой стоянкой.

Не успел он показаться в дверях, как с этой охраняемой стоянки выехал белый «вольво» — личная рабочая машина Арсланова (он не подражал Слону просто не желал ему уступить даже в этом). В салоне рядом с водителем уже сидел телохранитель.

Алан Александрович сел в машину, жестом отпустил Георгия, который, как положено, шел на два шага сзади. Теперь, за широкими плечами Роландо, Арсланов чувствовал себя спокойнее.

Роландо был единственным человеком, который заставил Арсланова изменить принципам подбора кадров. Парень этот был не с Кавказа, а из Мексики. Когда-то, ещё при социализме, учился в университете, на благородном биофаке. А чтобы заработать на хлеб с маслом (по мексиканским меркам), открыл там же, в университете, школу боевых искусств. Владел он разными стилями — и бразильской борьбой «капоэйра», и модным уже тогда в Америке (а у нас только входящим в моду) каратэ, и вообще никому не известными полинезийскими видами самообороны. Школу Роландо неоднократно и настойчиво закрывали инстанции, и так же настойчиво он продолжал вести тренировки подпольно.

Правда, биофак закончил, но в Мексику не уехал. Зачем? Его хобби кормило здесь очень пристойно, по сравнению с местными он жил как король, девушки на его экзотическое происхождение летели, как мухи на мед, — а потом началась перестройка, реформы, и его пригрел Арсланов.

— Домой! — скомандовал хозяин.

По обеим сторонам Хазарской стыли на ветру дома. «Вольво» направлялся к северной границе города. За Выжлятниками прибавили скорость, слева словно задергались корявые голые сучья дубов. Проскочили развилку на Авиагородок, вылетели на Половецкое шоссе. Здесь сильнее начала трещать рация, словно в конце ноября вдруг надвинулась гроза. Роландо потянулся выключить. Но окрик Арсланова заставил его отдернуть руку, как от горячего.

— Не трогай!

И тут сквозь помехи прорвался голос Арчила. Тот самый голос, который Арсланов уже не надеялся услышать:

— Папа, ты меня слышишь?

Алан Александрович рванул трубку:

— Сынок, где ты?

Арчил закричал:

— Папа, папа, дети нашалили, их наказали, маленькие плачут. Срочно уезжай!..

И через секунду:

— Меня… Уезжа…

Голос исчез, покрытый жутким грохотом. Потом грохнуло ещё раз выстрелы у самого микрофона прозвучали невероятно громко. А потом — только шипение статических разрядов в атмосфере…

Алан Александрович шумно выдохнул. Все! Случилось! Еще вчера случилось — а ты, баран, не хотел верить, надеялся, почти сутки ждал! Вчера надо было, вчера…

Но ничего, можно успеть, пока ещё никто не гонится… Он оглянулся назад: нормально, на трассе обычная картина, мигалок не видно, машины идут ровно…

Он вынул из внутреннего кармана пальто мобильник, набрал номер.

— Хаджи-Мурат! Через тридцать минут жди меня на девяносто девятой, на два километра ближе к городу. За руль посади Чингиза. Положи в багажник два желтых чемодана из шкафа в спальне… Все понял?..

* * *

По ведущему на север шоссе двигался поток машин. До границы с Федерацией оставалось ещё километров двадцать, но дорога уже взбиралась на южные отроги Средне-Русской возвышенности — то вползала на пологий затяжной подъем, то вдруг ныряла в широкую долину между холмами. Сегодня почему-то машины шли плотнее обычного и с меньшей скоростью. Неужели успели перекрыть границу, собаки?..

В общем потоке двигался и темно-синий ВАЗ-21099 с накладными буквами на багажнике «Samara» и с тонированными стеклами. Обычно Чингиза не сдерживали ни ограничения скорости, ни транспортная ситуация. Он бы и сейчас ехал быстрее, но мешал какой-то нахальный светло-серый «Москвич-2140» — маячил перед носом и, как только открывался хоть небольшой просвет, тут же вклинивался, причем в правый ряд не уходил, скотина, а торчал посреди полосы, перекрывая оба ряда, и обогнать его не мог даже Чингиз.

— И откуда у него такой движок? — бурчал Хаджи-Мурат.

— Жигулевский поставил, троечный… — равнодушно отозвался Чингиз. Долго ли…

— Да нет, что-то не так просто с ним… Антенну видишь? Точно как у ментов.

— И у нас такая.

— Так он же — не мы!

Арсланов на заднем сиденьи по сторонам не смотрел — он пробегал глазами документы из кейса, на полях делал заметки любимым «Паркером».

Хаджи-Мурат нахмурился, начал гонять рацию по каналам. Вдруг в салон ворвался чужой голос:

— Гэ-восемь!

— Мимо… — прозвучал ответ.

Пауза, потом:

— А-три!

— Мимо…

Чингиз покачал головой:

— Совсем сумасшедшие. Это он с кем-то в «морской бой» играет! Выключи…

Хаджи-Мурат упрямо покачал головой:

— Не станут серьезные люди по рации в «морской бой» играть, не верю!

Светло-серый обошел ЗИЛ с прицепом, чуть принял вправо, Чингиз пролетел за ним, водитель ЗИЛа сердито посигналил, но немного притормозил, дал втиснуться.

Чингиз наконец ответил товарищу:

— Значит, они несерьезные люди…

— Гэ-семь!

— Попал…

Партнер раздумывал. «Москвич» тем временем снова лихо обогнал — теперь сразу две машины, даром что подъем. И в самом деле двигатель у него был отличный… Чингиз рванулся следом, хотел с ходу обойти и серого, но тот снова наполовину высунулся из ряда влево, а навстречу пер с горы широкий «Икарус». Чингиз выругался.

— Гэ-шесть!

— Попал…

— Слушай, надо же говорить «ранил» или «убил»…

— А, по-разному играют…

— Гэ-пять!

— Мимо!.. Бэ-два!

— Мимо!

«Москвич» снова кого-то обогнал, снова Чингиз проскочил за ним — и снова серый пыльный задок перекрыл ему путь.

— У-у, шайтан! — пробурчал Чингиз и для крепости добавил по-русски.

Выехали на ровное, дорога снова пошла вниз, но за коротким пологим спуском сразу начинался следующий подъем. Отсюда увидели, что сдерживало поток автомобилей.

Впереди с натугой полз огромный японский автокран «Като» — здоровенная восьмиколесная махина. Такую ни разогнать толком нельзя, ни затормозить. Широченный, негабаритный, он диктовал скорость всем, кто шел сзади него по трассе.

А в рации те же голоса продолжали дурацкую перекличку; даже если и вправду один из партнеров находился в «Москвиче», то играл наверняка не водитель: он, используя хорошую видимость, торопился обогнать всех, кого получится. Чингиз, матерясь через слово, шпарил за ним, как приклеенный, только приговаривал:

— Ай, лихой водила! Его бы на настоящую машину посадить! Слушай, Мурат, запомни номер, поищем, может, к себе заберем…

Проскочили низину — на перегибе центробежная сила чуть вдавила в сиденья — понеслись вверх, обошли одну за другой три машины, и вот «Москвич» повис на левом колесе крана, выжидая момента. «Като» полз на подъем, оглушительно рыча, дизельная вонь лезла в салон через вентиляцию.

— У нас что, окна открыты? — недовольно бросил Арсланов.

— Нет, Алан Александрович, это из-под капота попадает, извиняюсь… виновато ответил Чингиз.

Из рации донеслось:

— А-ноль!

— Какой «А-ноль»? — удивился Хаджи-Мурат. — Ноль не бывает!

И тут серый «Москвич» рванул на обгон — рванул так, словно движок у него был не от «тройки», а от «ягуара». Автокран уже почти выбрался на самый верх, обрисовался на сером фоне осеннего неба. «Москвич» чертом проскочил слева от него, резко ушел вправо и скрылся за громадой «Като».

Чингиз, вцепившись в баранку, пригнувшись, в азарте прижал педаль до полика, потянул влево, огибая широченную задницу крана, чуть не взлетел над дорогой на плавном перегибе — и прямо перед ним возник оранжевый передок КамАЗа-автобетономешалки. Хаджи-Мурат, сидевший справа, успел ещё заметить, как медленно поворачивается на ходу косо торчащий вверх барабан, а Алан Александрович Арсланов на заднем сиденье не увидел и того — его резко швырнуло вперед, на подголовник Мурата, даже через обивку труба оказалась страшно твердой, а потом сквозь рассыпавшееся лобовое стекло на него метнулся огромный, как стена, черный буфер и нелепая, вытертая до блеска скоба под ним…

* * *

Роландо видел все своими глазами — «вольво» шел сзади километра на два и оказался на предыдущем холме как раз вовремя. Поток машин, идущих на север, застывал, словно скованный льдом… Роландо подождал, пока проедет последняя встречная машина, велел Артему подъехать по левой полосе сколько сможет, дальше пошел пешком, как и люди из других машин.

* * *

Через сорок минут появилась автоинспекция — пост рядом, быстро сообщили.

Чуть пришедший в себя водитель бетономешалки курил в сторонке. На лбу у него наливался огромный синяк — долбанулся в лобовое стекло, правда, не выбил. А ещё было трудно дышать — налетел животом на баранку. Другие шоферы вечно дразнились, что в телогрейке ездит. Ну, у них работа почище, а он целый день возле раствора, никакой одежды не напасешься. А сейчас только телогрейка и выручила: был бы в какой-нибудь пижонской кожанке, не обошлось бы без сломанных ребер. И так не радость, конечно, но ничего — отделался легким испугом… Только руки до сих пор дрожат…

Он так и отвечал на вопросы инспектора — с дрожащей в пальцах сигаретой.

— А шо? Я ж сразу по тормозам, ещё как «Москвич» выскочил по моей стороне… Та моя ж зараза такая тяжелая… Ее так, с ходу, не остановишь… А эти, козлы е. ные… только гонять и умеют, на закрытом подъеме их, идиотов, обгонять потянуло… Та шо ж я мог сделать…

Кто-то из стоящих за спиной сержанта ГАИ вполголоса сказал:

— Спасибо, сам живой остался…

— Если б заранее не притормозил, могло рулевой колонкой грудь пробить, при лобовом столкновении сплошь и рядом так люди гибнут…

Водители, народ опытный, единогласно признали, что шофер с бетономешалки ни при чем. Их скапливалось все больше и больше, и те, что ехали со стороны Чураева, все как один твердили, что серый «Москвич» и синяя девяносто девятка гнали как сумасшедшие — вот и догонялись… «Москвич», правда, успел ускакать, но это ненадолго — кто так гоняет, залетит рано или поздно.

Крановщик с «Като» остановил свою громадину метров на сто дальше и прибежал поглядеть, как гаишники возятся возле расплющенной «Самары».

Она влепилась КамАЗу под передний мост по средние стойки, крышу загладило буфером до самого багажника, передних колес вообще как не бывало. Конечно, никто там внутри уцелеть не мог. Тем более, из-под машины расползалась красная лужа…

Сержант связался по рации с постом, доложил о ДТП, сообщил среди прочего номер «Самары», запросил указаний и подмоги. С поста перезвонили в район, оттуда — в город. Через десять минут передали паническим голосом указание ничего не трогать, всех опросить, свидетелей не отпускать, «Самару» из-под бетономешалки вытащить и спасти всех, кого можно.

— Тю, — сказал сержант, опустив рацию, — как же вытащить, если ничего не трогать?

Впрочем, через минуту пост снова вышел на связь и сказал, что ой, он по запарке перепутал, вытаскивать будет спецгруппа, они уже летят на вертолете, а ты пока делай искусственное дыхание рот-в-рот. Рация у сержанта орала довольно громко, собравшиеся вокруг все слышали, и указание насчет рот-в-рот вызвало оживленные комментарии и остроты, которые несколько сняли напряжение.

Тормозных следов на дороге не осталось, взаимное положение столкнувшихся автомобилей нарушить было трудно при всем желании, а потому сержант взялся за опрос свидетелей.

Все единодушно подтвердили картину случившегося, водитель «Като» дополнил её важной подробностью: когда чертов «Москвич», висевший у него на хвосте, вдруг неизвестно как выскочил перед носом, он чуть не обо…лся. Прочие свидетели полностью подтвердили показания крановщика — не в смысле того, что с ним чуть не случилось, а в том смысле, что «Москвич» действительно был светло-серый, обгонял всех на дороге только так, если даже новенькая «Самара» его не могла достать. Правда, он ехал не только быстро, но и нахально: других обгонял, а сам никого не пропускал, торчал посреди дороги, не придерживался своего ряда. Одно слово — наглый. Объединенными усилиями твердо установили даже номер наглого «Москвича»: «а 67–49 ЧУ». Запомнили его «Като»-крановщик, водитель ЗИЛа с прицепом и водитель синей «восьмерки», который имел манеру замечать необычные номера. Этот был необычный, потому что обе пары цифр давали одинаковую сумму: 13 и 13.

* * *

Роландо ворвался в дом с криком:

— Кима!

Красавица молча вышла навстречу, остановилась, держась рукой за косяк двери. Как будто чувствовала…

— Кима… Шеф погиб. Я и Артем все видели. Твоя работа кончилась. Поедешь со мной?

Ее шатнуло.

— Слушай меня, женщина! Плакать будешь потом, сейчас некогда. Хочешь едем со мной вместе, хочешь — оставайся здесь и разговаривай с милицией.

Последние слова отрезвили Киму, она кивнула.

— Быстро собери одежду на дорогу, посмотри, есть ли в доме деньги — и через десять минут приходи в гараж…

Он выбежал из дому:

— Артем, забирай себе «вольво» и уходи, пока можем!

— А ты?

— Я возьму «пассат», «вольво» для меня слишком мощный.

«Вольво» был для Роландо не слишком мощный, но слишком заметный — а потому он выбрал небольшой «фольксваген пассат». Но и это лишь на время доехать до дома, там стоит свой «фиат типо», совсем скромный, зато собственный и оформленный по закону.

Через несколько минут появилась Кима в шубе из голубой норки, с двумя чемоданами.

Корабль тонул, и в силу вступил старый закон: «Спасайся, кто может!».

* * *

Наконец прибыл вертолет с большими надписями ГАИ на бортах и днище, оттуда высыпали спецы в комбинезонах, потащили изнутри домкраты и резаки. Вместе с ними прибыл сам полковник Белецкий, замначальника УВД — но все инспектора его знали с тех пор, как он был начальником областного ГАИ.

Белецкий для начала перепроверил номер раздавленной «Самары», потом выслушал доклад сержанта со всеми живописными подробностями вплоть до чуть не обмочившегося крановщика. Услышав номер светло-серого «Москвича», полковник вздрогнул:

— Повторите-ка ещё раз…

Сержант добросовестно повторил, глядя в блокнот.

Белецкий покачал головой:

— Кто сообщил номер?

Сержант показал ему крановщика и водителя ЗИЛа. Кряжистый парень с синей «восьмеркой» исчез. Кто-то в толпе объяснил, что тот парень ругался, мол, опаздывает на смену, развернулся и поехал через Куренное.

Белецкий слушал свидетелей и хмурился. Кто-кто, а он точно знал, что светло-серый «Москвич-2140» с госномером «а 67–49 ЧУ» уже две недели стоит под замком в гараже ОблГАИ. Именно на этом автомобиле погиб мэр Коваль.

— Кто ещё видел этот «Москвич»? — громко спросил он.

Отозвался добрый десяток голосов: все, кто ехал с юга, от Чураева, видели — уж больно лихо он гнал, уж слишком бесцеремонно обходил всех подряд.

— А из встречных кто-нибудь его видел? Не заметили, куда делся?

Рослый мужчина лет тридцати с лишним, водитель замызганной «пятерки», покачал головой:

— Я шел за бетономешалкой метрах в семидесяти, ближе держаться не хотел, чтоб не обляпала на ухабе, а обгонять перед гребнем подъема — себе дороже… — Он покосился в сторону разбитой машины. — Не видел никакого серого «Москвича». Если б был — точно заметил бы, я глазастый. Последним перед «Като» проехал зеленый «Запорожец», ушастый, а перед ним темно-бирюзовое «зубило»…

— Да-да, я тоже ту «девятку» заметила, красивый цвет и нечасто попадается, — поддержала его молодая худенькая водительница «Таврии», стоящей впритык за «пятеркой». — И «Запорожец» был, не могу точно сказать, что ушастый, но прямой во всяком случае. А серый «Москвич»? Не помню. Не видела…

Белецкий почувствовал, как по спине бегут мурашки.

Автомобиль-покойник, нагло летящий по шоссе и ведущий за собой на гибель арслановскую «Самару», а потом исчезнувший, как призрак… Было бы хоть ночью, но сейчас — белый день… Бред!

Тем временем спецы в комбинезонах как-то изловчились стащить бетономешалку с пострадавшей девяносто девятой. Теперь они с помощью домкратов и гидрорезаков снимали крышу.

Свидетели вели себя по-разному: одни (большинство) попятились подальше, другие, напротив, чуть на спину спецам не лезли — не терпелось поглазеть на трупы. Впрочем, их быстро оттеснили.

В «Самаре» погибли три человека, все мужчины. Головы… Белецкий, на что уж привычный был, отвернулся и отошел. Через пару минут один из спецов подал ему найденные на телах документы. Следом извлекли черный кожаный кейс. В нем лежали две пачки стодолларовых купюр — профессионально увязанные бумажной лентой, но не в банковской упаковке. Судя по надписям на ленте, в каждой пачке было ровно по десять тысяч долларов. Там же нашлись бумаги и чистые именные бланки с шапкой:

«Коммерческий банк „Эдем“

Председатель правления

Алан Александрович Арсланов»

Старший спецбригады заметил:

— Вот паспорт его. Сзади сидел. Откатался, выходит, Арсланов. И что интересно, совсем как наш мэр погиб… Вы заметили, товарищ полковник?

* * *

— Понимаешь, Николаич, — говорил Виктор Витальевич первому заму нервным торопливым тенорком, — такое впечатление, что нас с тобой мордой тычут: смотрите, это не просто катастрофа, это месть за мэра! Вы, менты тупые, сами не смогли раскрыть — за вас раскрыли, за вас наказали убийцу! Сама по себе картина ДТП типичная, но очень уж похоже на тот случай, только того и разницы, что там был закрытый поворот, а тут — подъем…

Он вскочил, пробежался туда-сюда по кабинету, снова сел. Очень хотелось пожаловаться, как его кошмарный страх пробрал, но сдержался стыдно взрослому человеку.

— И, чтобы никаких сомнений не оставить, подсунули этот «Москвич», точно такой, как у Коваля, и с теми же номерами!

Замолчал на несколько секунд, и все же не выдержал:

— И куда-то он исчез! Встречные его не видели, я дал команду по трассе, до самой границы — исчез!..

Но все равно не хватило духу высказать свои страхи, забормотал:

— Исчезнуть, конечно, плевое дело, мало ли там проселков. Номера сменить — пять минут. А что встречные не видели, тоже ничего удивительного: это попутные подолгу маячат перед глазами, запоминаются, а встречный проскочил и нет его… Но все равно…

Кучумов пожевал губами, подумал.

— Виктор, я тебя правильно понял? Из твоего рассказа у меня сложилось впечатление, что этот «Москвич» как будто провоцировал арслановского водителя, на обгон не пускал, тот все сильнее заводился, а потом выпустил в точно рассчитанный момент — так?

— Ну да! Среди водителей много таких ненормальных, которые не могут выдержать, если их обгоняют, а этот, тем более, из кавказцев был, они же все чокнутые, горячие!

Кучумов снова кивнул:

— Ладно. Все равно мы начали Арсланова разгребать — теперь сам Бог велел, всю его лавочку разберем по винтику, отделим плевелы от злаков. Не нужна нам в городе лишняя власть… Даже если уделали Арсланова умышленно, как-нибудь без него проживем… Спасибо, Виталич, беги занимайся…

Белецкий ускакал — ходить не умеет, только бегает, что поделаешь, характер, — а Дмитрий Николаич поднялся из-за стола и по привычке подошел к окну. Пасмурно на улице, холодно и сыро, в скверике на асфальте грязь растоптанная с листьями…

Обнаглел Слон. Разделался с конкурентом. Нагло, дерзко, демонстративно. Но зато с какой подачей! Благородный мститель, Зорро, Робин Гуд… Вся восхищенная общественность теперь будет легенды складывать… И не отвязаться от него, и не избавиться. И будет у нас теперь полновластный самодержец, император всея Чураевщины, со своим ручным полковником на поводке… А через несколько лет, глядишь, ручной полковник превратится в ручного генерала — но все равно на поводке…

Ладно. Не стоит загадывать на будущее. Как говорится, мяч круглый, а поле квадратное… Однако готовиться к будущему надо. Нет, не так: готовить будущее надо.

Он вернулся к столу, вызвал к себе Пуляева.

— Сергей Васильевич, понимаю, работы у тебя невпроворот, каждая пара рук на счету, но все же обездолю… Сумеешь ты без Пантюхо прожить?

Пуляев, не веря своему счастью, вскинул на полковника глаза.

— Надо нам строевой отдел укрепить, люди забыли, что форму носят, никакой подтянутости, а уж результаты последних стрельб — стыдоба. Не дай Бог что — постреляют нас, как кур. Нельзя же все на спецподразделения надеяться!

Пуляев добросовестно кивал. За своих, впрочем, он не беспокоился форму им носить разве что на параде, а пользоваться оружием умеют, в угрозыске с этим не шутят…

— А на майорскую должность выдвигай-ка ты Казьмина. Толковый мужик, по-моему…

Пуляев закивал ещё добросовестнее.

Кучумов, угадав его сомнения, добавил:

— А что нет образования — это я на себя возьму, не тревожься. Он, кстати, на месте? Подошли его ко мне, все как-то у меня не было случая с ним поговорить по душам…

Пуляев умчался, окрыленный. А первый-то, оказывается, умеет в корень смотреть!

Через несколько минут Лидия Макаровна доложила, что пришел Казьмин. Дмитрий Николаич пригласил капитана к себе, выслушал рапорт, пригласил сесть.

— Илья Трофимыч, я тут к тебе присмотрелся. Работать ты умеешь и лишнего не звонишь… У вас освобождается майорская должность, я Пуляеву дал указание. Теперь у тебя руки чуть свободнее будут. Предстоит нам с тобой дело… Очень серьезное. И не знаю, сможем ли мы его до суда довести. Но раскопать надо. Ты не мальчишка желторотый, тебе не требуется объяснять, что не всякое дело до суда доходит. Подбери группу мужиков — цепких, толковых и молчаливых. Человека три для начала, а там поглядим. Докладывать будешь мне лично — и только мне. С Сергеем Васильичем я утрясу… Известна вам, товарищ капитан, такая фигура — Дубов Борис Олегович?

Эпилог Итого за месяц…

Какая все-таки странная погода в нашем городе! Еще две недели назад было тепло — в плащах и курточках ходили. А сегодня я проснулась от странного света за окном — выпал снег. Конечно, к девяти утра он уже весь растаял, оставив после себя только лужи на асфальте и холодную сырость в воздухе.

В офис пришли неторопливо, но все равно Шварц припоздал. Как обычно. А ведь всего второй раз пришел на работу после пожара! Двадцатого мы им с Андрюшей и не вспомнили позвонить, не до того было. Андрей утром приехал, увидел сперва выбитое окно и копоть на стене до самого балкона Резников, после милицейские бумажки с печатями на двери, прыгнул уже было в машину мчаться к нам с радостной вестью, но вовремя опомнился и зашел к Ильинишне за справками.

Серега приперся минут через пятнадцать после того, как мы пришли из райотдела и открыли контору. Оказывается, увидеть готовый результат ещё страшнее, чем наблюдать процесс. По крайней мере, судя по Шварцу. Никогда не думала, что интеллигентный мальчик из еврейской семьи может знать столько слов и даже правильно их произносить.

Он так причитал над останками своего безвременно почившего компьютера и над испорченными водой дискетами, что мы отправили его домой спасать эти дискеты с подмоченной репутацией. И велели до особого вызова не показываться.

А потом, совершенно для нас неожиданно, явились ремонтники. И набросились на работу, как изголодавшиеся. Дима попробовал робко заикнуться, что мы ещё никого не нанимали и о ценах не договаривались, но их старший ответил, что платит страховая компания. Тогда нам стало яснее. Особенно когда старший серьезно улыбнулся и представился:

— Андриан. Бригадир.

Работали они как черти, но все равно эти четыре дня прошли, будто в аду. С разгону даже сантехнику обновили. Ладно, сейчас офис снова на что-то похож, только гарью воняет — не продохнуть.

А в воскресенье под вечер страховая компания привезла новый компьютер (естественно, им его у себя в магазине взять по себестоимости дешевле, чем нам рыночную цену компенсировать).

Вот тогда мы и вызвали Шварца на пашню — пусть включает, кишки ему набивает чем положено. Я Сереженьку знаю: плакать-то он плакал, но наверняка дома в ужасном тайнике между Машкиными платьями дискеты-копии держал, хоть какие они секретные.

Серега с Андреем, вот уж дети, до сих пор переживают, что не присутствовали при всех этих драках-пожарах. А про перестрелку мы с Димой им даже не намекнули, чтобы крошечек совсем до слез не довести. Так черта с два, дворовая общественность расстаралась, все честно доложила про четыреста восемьдесят две автоматные очереди и двадцать шесть трупов, из них два монгола. Что интересно, только после этого ребята окончательно поверили в наш купированный вариант.

Девочка Саша, наоборот, порадовалась, что драка без неё обошлась:

— А то б зашибла кого до смерти. Потом пойди докажи, что не нарочно.

Димка на неё покосился и, как всегда, процитировал старый анекдот:

— Эта может.

Сегодня, кстати, девочка Саша явилась с очень интересной выпиской из банка: пришли денежки. Ну, такое время от времени случается. Но денежки-то от дяди Пети прибежали, в смысле, от фирмы СИАМИ. За выполнение заказа. И копия акта через банк переслана.

Дима на эту копию посмотрел и говорит:

— На, Ась, подшей в договор. Всегда бы так заказы выполнять…

— Сильно напугал Петра Петровича?

— Судя по результату, сильно.

Это было с утра. Но, оказывается, в этот неприятный понедельник приятные сюрпризы ещё не закончились. К часу дня явились Борис Олегович Слон. Самолично.

Нынче их толстокожее величество пребывало в состоянии деловитой эйфории. Если можно так выразиться. Проще говоря, все сводилось к невысказанному вслух обещанию: «Вот теперь я им всем покажу!»

Они с Димой о чем-то там поговорили, пока я кофе готовила. Потом ещё один акт подписали. Уж не знаю, к какому договору. Но оплату Слон пересылать не стал — прямо из рук в руки вручил. В смысле, стоявший за спинкой стула Анатолий передал Диме.

Потом господин Дубов соизволил и ко мне обратиться:

— Скажите, любезная Анна Георгиевна, а вы смогли бы договориться с вашими знакомыми в… э-э… ГИПРОпроме, чтобы они несколько переработали проект, согласно требованиям нового заказчика?

С удовольствием поговорю с Игоревичем. Пусть ребята ещё немного заработают. С паршивой овцы (в смысле, со слона)… В общем, отвечаю:

— Смогла бы, конечно, они работой не завалены. Но все равно заказчику надо будет самому с ними связаться официально, техзадание новое выдать… Еще мелочи кое-какие…

— Ну что ж, окажите любезность, подготовьте такую встречу. И сообщите Александру. Он займется.

Анатолий тут же выложил мне на стол визитку упомянутогоАлександра Александровича Дюваля (ни фига себе!), директора-распорядителя фирмы «Элефант».

Да-а, деловые люди наши черноземные слоны. И правда, чего добру пропадать? «Меценат» умер, но дело его живет…

Я не удержалась от крохотной шпильки:

— Аптечный киоск «Татьяна-фарм» в проекте сохранится?

Слон ответил с абсолютной серьезностью:

— Всенепременно! Что может быть важнее для нас, чем здоровье народа?

Испивши кофею в нашей компании, господин Дубов отбыл.

Дима, который в моей со Слоном краткой беседе участия не принимал, сидел, что называется, тупо глядя перед собой.

Я принесла ему соку из холодильника (наш «Саратов», гордость советского холодильникостроения, стойко перенес не только взрывы и пожар, но даже ремонт). Выпил мой господин, но лицо его по-прежнему выражало глубокую задумчивость.

Тут я перепугалась по-настоящему:

— Димка, что случилось?!

— Посмотри, сколько он денег принес…

Я посмотрела — принесено было солидно. Правда. Но не настолько, чтобы довести человека до ступора.

— Ну и что?

— А за что столько?

— За что? А ну-ка вспомни, сколько мы сделали за этот месяц. Ты вон даже из больницы по заданиям бегал! Вот и считай, что больничные тебе выплачены.

И вообще, сколько бы Слон ни платил, все равно мало. Раза в четыре меньше, чем мне стоит благовоспитанное обхождение с ним. А то и в пять.

Димка покивал, оторвал глаза от стенки и опустил к блокноту — начал рисовать квадратики.

Андрей устроился в его кабинете писать недельный отчет, потом хлопнул наружной дверью и зарычал мотором — поехал куда-то.

Сережа в своей коптильне пощелкивал клавишами и время от времени радостно ржал. Но я уже не думала, как первое время, что он развлекается играми или мультиками. Нет, это он так реагирует на самые остроумные переходы в программах собственного сочинения.

А мне было тошно смотреть на отчет для «Миража» — даже тут чудилась самодовольная Слоновья рожа. Мне теперь ещё часа три от всего будет тошно…

Я встала из-за стола, прошла в «залу», остановилась в дверях, опершись плечом на косяк.

— Шварцушка, чудо природы, чему радуешься?

Он поднял свой одуванчик, повернулся ко мне.

— А-а, Осинка! Классную все-таки программу мы с доцентами сварганили!

По экрану ползали машинки. Не так красиво, как в игре «автодром», но тоже интересно.

— Это я на модели изображаю катастрофу с Арслановым. Получается довольно похоже на то, что в ящике рассказывали, хочешь посмотреть?

Я ещё раздумывала, хочу ли, но тут мне в спину уперлось что-то ребристое, вроде проволочного ящика для молока. Димка с его грудной клеткой… На него иногда накатывает, он за мной хвостиком ходит. Особенно когда мысли покоя не дают.

— А что вы тут интересного придумали, ребята?

Шварц снова повторил свою саморекламу. В моем господине вдруг проснулась звериная сила, он приподнял меня под локти, переставил в сторонку.

Уселся возле Сереги.

— Ну-ка, ну-ка…

Вытащил из кармана блокнотик.

— Это у тебя что, КрАЗ? Нет, там был автокран «Като», он шире и тяжелее… Ну не знаю, тонн тридцать возьми… А встречный у них был КамАЗ с бетономешалкой, считай двадцать тонн, но он немножко уже, чем КрАЗ… Продольный профиль… Скорость? Нет, у крана точно меньше… Поставь сорок, что ли…

— А откуда данные? — поинтересовался Шварц.

— От Степы Мовчана в белой рубашечке, которого тебе в ящике показывали.

Я пристроилась на стуле сбоку — сзади ничего не увидела бы, у них плечи выше моего носа…

— КамАЗ, они думают, не больше пятидесяти шел…

Серега убрал картинки, вызвал начало программы, подправил исходные данные.

— Димочка, а с чего это Мовчан с тобой данными поделился?

— Во-первых, они не секретные, там десятки людей все видели, а во-вторых, Степка почему-то решил, что я — юрисконсульт автотранспортной фирмы…

Да, пути мужского разума неисповедимы.

Серега закончил ввод, запустил программу. По экрану неспешно поползли навстречу друг другу два крупных прямоугольника, оранжевый и красно-белый, между ними ужом проскочила серенькая машинка, за ней, в последнюю секунду, когда уже и места почти не осталось, — вторая, синяя.

— Уменьши допустимый зазор и время реакции, наверняка там был классный водитель, — сказал Дима.

Серега набрал новый вариант. На этот раз синяя машинка едва успела за серой.

— Теперь постепенно перебирай варианты, сдвигая начало движения лидера, скажем, на секунду позже каждый раз.

На третьей пробе синяя машинка зацепилась за передний уголоранжевой, а на десятой или двенадцатой влепилась ей прямо в середину — и картинка остановилась.

Мужики, оживленно переговариваясь, записали какие-то цифры, прогнали ещё несколько вариантов, синяя машинка исправно сталкивалась с оранжевой.

— Ну что же, — вздохнул Дима, — допуск на начало обгона — почти три секунды, это и я успел бы… — Повернулся ко мне: — Ты все поняла, Ась?

— Почему вы выбрали для первой машинки серый цвет? Ее плохо видно.

— Она и была серая. Светло-серый «Москвич-2140».

— Как у мэра?

Димка сцепил зубы, глядя на меня. Потом ответил:

— Как у мэра. И номер на ней был тот же, что у мэра. Только об этом милиция не стала сообщать прессе. И так слухов хватает. А остальное, значит, тебе все понятно?

Мужчины очень любят чувствовать себя умными и объяснять глупым женщинам. Но это мы с ним дома будем мужчина и женщина, а здесь нечего строить из себя дуру.

— Да что ж тут понимать, сделали мы с доцентами программу-тренажер для Слона, они весь расчет времени на ней обкатали. То-то Алексей так дотошно Серегу пытал… И эта сволочь Слон даже особенно не скрывает, что убил Арсланова…

— Эту сволочь Арсланова, — пробормотал Дима.

— Да, сволочь, можешь не напоминать, что это его люди на нас напали, все равно — убивать…

— А ты…

Он прикусил язык, вскочил, буркнул:

— Играйся, Сережа, дальше, может, ещё что умное вытащишь…

Вернулись в приемную, сели. Я сказала:

— Да, Дима, я убила одного человека и ранила другого. И не жалею. Сделала то, что должна была и смогла. И потому сплю спокойно по ночам. Я стреляла, защищая себя и тебя. Как ты стрелял в Мюллера, защищая себя и меня… Но Слон защищал не себя, а свой карман. Устранил конкурента да ещё под видом благородной мести за мэра… А нам заплатил за то, что мы ему дали оружие — вот эту самую программу.

Он сидел, откинувшись в кресле, положив руки на подлокотники, и медленно кивал головой. Потом проговорил:

— И неясно даже, действительно ли надо было мстить за мэра… Я думаю, он погиб случайно. Да, готовил Арсланов покушение, но готовил его куда прямолинейнее и надежнее, чем этот фокус с тормозом. А то, что произошло в действительности, — просто несчастный случай. И хитрый Слон ловко его использовал.

— И нас с тобой он ловко использовал.

— И спас нам жизнь два раза, — напомнил Димка.

— Как спасает рачительный хозяин осла своего и раба своего, огрызнулась я, перефразируя Библию.

И замолчала. Оба мы сидели и молчали.

Мы старательно раскрывали преступление, которого, скорее всего, не было, мы чуть сами не погибли, мы помогли совершить другое преступление — и непонятно, станет ли людям легче жить на свете теперь, без хитрого и наглого бандюги Арсланова… если остался хитрый и наглый бандюга Слон…

Наверное, я не только думала, но и повторяла свои мысли вслух, потому что Дима вдруг поднял голову и пробормотал:

— И все же из двух бандюг остался один…

И тут вдруг хлопнула входная дверь — оказалось, приехал Андрей и привез с собой Женю Батищева.

Я страшно обрадовалась: уже очень давно их не видела, ни его, ни Иру, даже соскучилась. Набросилась с вопросами, но тут появился Колесников, сказал:

— Хватит гостя держать на пороге, хозяйка! Зови в дом, что в печи, все на стол мечи!

Я засмеялась и включила кофеварку. На третий бульк явился Серега — эти звуки он слышит даже сквозь стены и гул машины.

А Димка потирал руки:

— Ну, господа шпионы, чем порадуете?

— А вот смотри.

Шикарным неторопливым жестом Женька выложил на стол толстую пачку фотографий. Мужики набросились на снимки, как коршуны. Посмотрят — и только потом мне передают. По одной штучке.

На первом плане каждого снимка сияла улыбкой на тридцать два зуба шикарная блондинка (Ирочка, котик! Она стала ещё лучше). А вот на заднем… Некто в кепке рядом с шофером на фоне громадного автокрана, некто в кепке за витриной кафе — беседует с Алексеем, Алексей с охранником, Сашей-Е, кажется, перед виллой Слона… И отдельно пачечка потоньше, без Иры, все сплошь автомобильные сюжеты: синий ВАЗ-21099 в хвосте у крана — номер крана хорошо виден. Номер девяносто девятки, кстати, тоже. Снова та же машина, впереди серый «Москвич» — и тоже номер отлично виден… Еще интереснее… И вдруг: бригадир Алексей в куче народа, что-то объясняет гаишнику в шлеме, а рядом с Алексеем, чуть сзади — знакомое лицо, я ведь эту девушку точно видела, только где ж её сумочка?..

— Молодцы, шпионы, — произнес Дима, довольный, как сытый кот. — Это уже кое-что. С этим можно и на слоновью охоту отправиться…

В приемной мгновенно стало тихо. Дима оглядел нас, чуть увял.

— Ну, может не так сразу. Может, ещё не завтра. Но рано или поздно обязательно!

Оглавление

Хазарин Андрей Товар для Слона

  Пролог Три мазка на новом холсте

  Глава 1 Шпионское заведение

  Глава 2 Занятия по плану

  Глава 3 Привет с того света

  Глава 4 Предложение, от которого нельзя отказаться

  Глава 5 Юное дарование

  Глава 6 Действительно, отказаться нельзя

  Глава 7 Стивенс, Кузя, Джо и др

  Глава 8 Здесь продается славянский шкаф?

  Глава 9 Частное ракло

  Глава 10 Дорогая, сходи на свидание

  Глава 11 Слоновьи нежности

  Глава 12 Любопытство не порок

  Глава 13 КЗОТу вопреки

  Глава 14 Катастрофа

  Глава 15 Волны

  Глава 16 Клянусь, это убийство!

  Глава 17 Удобный случай

  Глава 18 В четыре руки

  Глава 19 Праздничные поминки

  Глава 20 Где же вы теперь, друзья…

  Глава 21 Учиться всегда пригодится

  Глава 22 Праздничная трудовая вахта

  Глава 23 Пресс-релиз

  Глава 24 Похороны

  Глава 25 Кто катается на КрАЗе?

  Глава 26 Вскрытие показало…

  Глава 27 Злобные псы воспоминаний

  Глава 28 Высокие договаривающиеся стороны

  Глава 29 Экспертиза

  Глава 30 По горячему следу

  Глава 31 Меркурий и «Меценат»

  Глава 32 Арсланов невиновен!

  Глава 33 Эх, Валера, перестарался…

  Глава 34 Я знаю, что это не я!

  Глава 35 Не всех можно купить

  Глава 36 Родное ГИПРО

  Глава 37 Алиби есть, алиби нет

  Глава 38 Ищи, Кучум!

  Глава 39 Машинный эксперимент

  Глава 40 Мэрская подпись

  Глава 41 Все дают, все берут

  Глава 42 И в тюрьме есть порядочные люди

  Глава 43 Вновь я посетил…

  Глава 44 Комплекс Кассандры

  Глава 45 Я видела мэра!

  Глава 46 Все дороги ведут в гастроном

  Глава 47 Жертва пешки за слона

  Глава 48 Подписка о невыезде

  Глава 49 Не ходите в гости

  Глава 50 Пожарище

  Глава 51 По образу и подобию

  Эпилог Итого за месяц…

Реклама на сайте