«Стерх: Убийство неизбежно»

Николай Басов Стерх: Убийство неизбежно

Жертвы интересуют меня больше, нежели преступники.

Агата Кристи

Посвящение

Вернеру Толцке, замечательному немецкому детективисту, у которого я украл идею, сюжет, некоторых героев и даже диалоги, но все остальное сочинил сам.

Уведомление

Все герои, предприятия и учреждения в этом произведении придуманы автором; любое сходство с реальными людьми, живыми или умершими, и организациями, когда-либо существовавшими или существующими поныне, является чистым совпадением.

Глава 1

Мир был слишком красивым. Он даже казался упорядоченным и справедливым. Но Стерх знал, что это не так. Следовательно, зло находилось в засаде, и готовилось прыгнуть на кого-то, кто ничего не подозревал, кто, подобно ему, радовался позднему августовскому солнышку и виду Учинского водохранилища, любовался шлейфом пены за кормой катера, и дышал свежим ветром, бьющим в лицо.

Крышки над дизелем катера были подняты, и шум стоял такой, что Стерх полностью не слышал ни одного предложения из тех, что пытался проорать ему потенциальный работодатель – Велч. Он так и представился Стерху, когда они четверть часа назад познакомились на Акуловской плотине – Велч, а полностью – Велемир Прорвич, как ни ужасно это звучит. Он подхватил Стерха согласно телефонному договору, чтобы доставить на коктейль-парти, где Стерх мог увидеть всех участников расследования, если оно, конечно, состоится.

А вот короткие фразы понять было можно, хотя и не наверняка. Вот как сейчас, когда Велч наклонившись к Стерху проговорил:

– Ну что, сыграем в…

Дальше Стерх не разобрал. Но Велч просто информировал, что придумал нечто. Твердой рукой он выволок рычаг газа до предела и повернул автомобильный руль так, что нос катера уперся в медлительную яхту, появившуюся впереди.

– Он, кстати, тоже тут, – Велч вытянул руку к яхте.

На палубе яхточки были видны какие-то девицы в купальниках и несколько загорелых не на бледном подмосковном солнышке молодцов, разодетых в спортивные, яркие, этикеточные костюмчики. Это делало их странно похожими друг на друга.

– Который из них?

– Тот, на руле.

Яхта приближалась с удивительной быстротой. Велч покрепче взял руль и широко улыбнулся, не разжимая зубов. Так волк предупреждает противника о своей ярости, или ощеривается, когда видит добычу. Стерх проследил за ним по автомобильному зеркальцу над ветровым стеклом, и запомнил, хотя еще и не понимал, что именно он видел.

Рядом с рулевым, светловолосым пареньком, поглядывающим на катер с беспокойством, стояла спортивная, довольно сильная девушка, положив ему руку на плечо.

– Это и есть полька? – спросил Стерх.

– С которой они должны пожениться, – подтвердил Велч.

– Красивая. – Стерх еще раз как следует осмотрел польку, хотя с такого расстояния это было и не просто.

Впрочем, катер летел, не сбавляя скорости, и до яхты оставалось уже недалеко. Стерх посмотрел на Велча. Этот молодой человек казался ему вполне вменяемым, то есть, он понимал, что и как делает, но могло оказаться, что это и не так. Катер был нацелен прямо в середину яхты, как колун в полено. Стерх сделал глотательное движение, потому что во рту стало сухо и противно.

Кто-то вдруг закричал на яхте дурным голосом. Кто-то из девиц бросился на нос, с явным намерением прыгнуть за борт.

А наследник торговой империи подержанной одеждой, из-за которого Стерх и должен был получить эту работу, стоящий на руле, вдруг сделал нелогичный и даже опасный для такого ветра поворот руля. Гик мачты резко перелетел на другой борт, яхта сильно накренилась, кто-то, не удержавшись на гладкой палубе, свалился в воду, потом паруса заполоскались, и лебединое суденышко сразу стало некрасивой, потерявшей достоинство уткой.

– Он никогда не выдерживает, – крикнул, все так же странно улыбаясь, Велч и резко дернул руль. Катер развернулся почти на месте.

Тяжелая волна, образованная катером, гулко хлопнула по борту яхты и закачала ее, заставив мачту забиться в растяжках, а людей покрепче вцепиться в поручни. Скорость катера резко упала, теперь он был едва движущейся вперед колодой, вовсе не похожей на ту торпеду, какой был только что.

Стерх достал подчеркнуто неторопливым движением платок и вытер выступивший на лбу пот.

– Я думал, парни твоей профессии покрепче, – насмешливо бросил Велч.

– Парни – может быть, но не я. К тому же – жарко, – ответил Стерх, злясь, что приходится оправдываться.

На самом деле, он, конечно, испугался. Главным образом потому, что не мог ничего предпринять, не понимая ситуации.

Вика – уже полтора года его секретарша и единственный сотрудник, как она любила говорить, настоящая Делла Стрит при ненастоящем Мейсоне, передала ему телефонную трубку сегодня чуть за полдень, и добавила, что с ним хочет поговорить сынок какого-то миллионера. Стерх тем временем читал труд одного из своих согруппников по истфаку Московского университета, который, в отличие от Стерха, не бросил науку и которому наконец-то разрешили наваять монографию. Книжка была не очень сильной в плане изложения, а идеи, которые излагал согруппник, как и в прежние времена, были насквозь пропитаны идеологией. Только теперь это была не верность партии, а присяга своре экономических душегубов из Кремля.

Оба сидели, разумеется, на квартире Стерха, которая служила ему с нового года и офисом, потому что содержать настоящий офис Стерху стало не по карману, а присоединяться к какому-либо скопищу лентяев, именующих себя охранным бюро, и получать зарплату за то, что он должен был кому-то все время подчиняться, Стерх пока не хотел.

Сигарет у Стерха было множество, голова после вчерашнего почти не болела, книга была настолько скверной, что не вызывала зависти, жизнь катилась своим чередом. Вика время от времени деловито шуршала за единственным столом какими-то бумагами. Очевидно, она что-то там делала, то есть, у нее имелась работа. Это было странно, потому что уже третью неделю телефон молчал, как заговоренный. В Москве, столице якобы великой державы, экономика которой стоила менее половины экономики любого не считающего себя великим государством, например, Мексики, преступления явственно и решительно не требовали участия Никиты Стерха, бывшего историка, потом бывшего следователя прокуратуры, а ныне лицензированного частного детектива.

Вот тогда-то и раздался звонок. Стерх дошел до какого-то очень уж нелогичного рассуждения, погрузился в разгадку этого ребуса с головой и пропустил все воркование Вики. Каково же было его удивление, когда он осознал, что она стоит рядом и протягивает трубку ему. Лицо ее было решительным и, как писали в коммунистических романах, волевым. На нем определенно читалось решение, к подробностям которого Стерх был еще не допущен.

Она ничего не говорила ему, просто смотрела чуть прищурившись, не мигая, возвышаясь, как просроченный банковский счет.

– Я занят, – попробовал было Стерх.

Она сунула трубку его запараллеленного аппарата ему в руку и демонстративно отошла к столу. Тогда-то Стерх и узнал, что его будут ждать на плотине, до которой лучше всего добраться на электричке с Ярославского вокзала, а потом немного пешком.

Пару раз он раскрывал рот, чтобы возразить, но именно в этот миг взгляд его находил лицо Вики, и приходилось покорно прятать недовольство за междометиями.

Когда трубка вернулась на аппарат, самозваная Делла Стрит, не смущаясь, пошлепала в соседнюю комнату, которая служила Стерху спальней, и принялась резво, как барсучиха, рыться в платяном шкафу. Голос ее стал звучным.

– Наши акции идут в гору, шеф. Придется тебе не ударить лицом в грязь и приодеться в костюм. Как удачно вышло, что на прошлой неделе я отдавала его в чистку. – Она стояла в дверях большой комнаты с темно-серым костюмом на вешалке. – И тебе придется обещать, шеф, что ты не развяжешь галстук, пока не поговоришь с владетелем этой империи.

Она уже дважды назвала его шефом. Это значило, что споры бесполезны. И лучше все-таки смотаться на эту вечеринку и осмотреться, может быть, в самом деле что-нибудь да получится. То есть, выгорит дело, а это означало хоть какой-то доход или, как иногда говорила Вика – «запас плавучести».

Пока он переодевался в спальне, она информировала его, готовя на кухне чай с бутербродами. Оказывается, должно было произойти убийство, ни больше, ни меньше. В жертвы наметили некую Нюту, или Нюру, горничную в загородном доме Вильгельма Витунова, барона от оптовой продажи подержанной одеждой. Девица некоторое время спала с его сыном, Митяшей, и теперь ждала от него ребенка. Помимо того, что молодчик с труднопроизносимым отчеством Вильгельмович сделал ей ребенка, он был также наследником действительно немалого состояния, которое составил его папаша. Он также дружил с Велчем, и собирался вскоре заключить династический брак с полькой по имени Маго Шагеринска. Эта сама Маго также была единственной наследницей польского магната разнообразной одежды, так что союз обоих фирм и взаимопроникновение их на смежные рынки открывал для папаш этой пары сногсшибательные перспективы.

Вернее, откроет, если брак состоится, а помехой ему как раз и являлась Нюта. Хотя она, может быть, и не догадывалась об этом.

Пока Митяша Витунов, наследник миллионов, орал на Велча, перегнувшись через релинг яхты, Стерх внимательно его рассматривал. Чем дольше он смотрел, тем больше его одолевали сомнения. Дело было всего лишь в том, что Митяша был совершенно, ну просто абсолютно не похож на убийцу. Он был похож на телка. Затянутого в дорогие тряпки, немного пресыщенного, но все-таки телка. Эта модненькая прическа под горшок, эти веснушки, слабенькие руки маменькиного сынка, которые так и не научились как следует играть на пианино – все выдавало в нем нерешительность, едва ли не безволие.

Когда гомон от несостоявшейся аварии поутих, а выпавшую за борт девицу подобрали, Велч и Стерх перебрались на яхту. В катер спустился какой-то костистый молодой человек и стайка девчушек, среди которых верховодила долговязая девица с хищной улыбкой на бледных губах. Катер взревел дизелем и умчался в сторону Пестовского водохранилища.

Велч принялся церемонно представлять Стерха польке, которая почти не смотрела на них, зато не сводила взгляд со своего жениха, как бы прося у того пояснений или перевода.

Так толком ничего и не добившись, потому что Митяша вдруг не захотел становиться переводчиком, Велч со Стерхом отошли на нос.

– Породистая девка, – сказал Велч, глядя как их тени бегут по гладким волнам.

– Ты полагаешь?

– Ха, папашка перетряхнул половину какого-то научного института по полякам. Оказалось, она – прямая ветвь одного их гетмана, и скорее всего, происходит даже от короля из семнадцатого века. Конечно, король – так себе, его выбирали шляхтичи. Был у них в прошлом такой обычай…

– Я знаю, – сдержанно ответил Стерх.

– Но она в любом случае – из благородных. Такую и трахать нужно с реверансами.

– Сейчас-то все решают деньги. Нынешние деньги их отцов.

– Деньги не всегда все решают. Посмотри на нашего рулевого. – Стерх мельком обернулся на Митяшу. Тот уже стоял у руля и заставлял яхту набирать ход. – Вот кому все плывет в руки. А он валит в постель служанку, и не может отвязаться от нее иначе как через убийство.

Стерх достал сигареты. Теперь все было слышно, не то что на катере.

– Почему ты думаешь, что убийство все-таки состоится?

– Он весь сделан из комплексов. Он никогда сам не подошел бы к такой девушке, как Маго. Ощущение неполноценности не пустило бы… Он чувствует себя уверенно только в присутствии такой простушки как Нюта.

– Ты же говорил, что ее зовут Нюра.

– Нюра – совсем уж просто. А Нюрочка – бессмысленно.

– Не вижу ничего бессмысленного.

Велч окинул Стерха косым, быстрым взглядом. Сам по себе это был даже и не взгляд, а так, дань вежливого внимания к собеседнику. Но Стерху показалось, что его мгновенно оценили, взвесили и определили в какую-то графу, где он почувствовал себя не очень уютно. Более того, ему как бы и будущее предсказали. И все это со скучающей физиономией – потрясающе!

– Я, кстати, предлагал ее Аней называть, но они не послушали.

Стерх и сам внимательно, стараясь, впрочем, чтобы это было не очень заметно, следил за Велчем. Он даже на поручень оперся, что бы иметь возможность смотреть на него краем глаза. В этом было что-то очень новое для Стерха. А может быть, не для него одного.

– Стерх, пойми правильно. Я ничего не имею против красивой служаночки. Но не обязательно брюхатить ее. Тем более, если у старика такие виды.

– Я все-таки не догадываюсь – зачем убивать? И за что?

– Чтобы она потом не ехала на твоей шее до самой старости. Чтобы не было огласки, которой у нас никого не испугаешь, но этих, из-за бугра, может оттолкнуть. Потому что девку такого класса, как Маго, нужно брать очень чисто, без единого пятнышка на горизонте. Разумеется, если ничего не видно, то пятнышко может быть величиной с убийство.

Стерх потряс головой.

– Бред какой-то. Неубедительно, Велч. За это не убивают. Да еще в наше время.

– Ты хорошо знаешь, за что сейчас убивают в этой стране?

Стерх вспомнил случай, происшедший весной, простой и бессмысленный случай, о котором даже газеты написали как-то сквозь зубы, хотя по тому состоянию общественного нездоровья, которое он высветил, его нужно было выносить на первые полосы.

Двое молодых ребят-фермеров из неблизкой провинции, прослышав про московские бешеные цены на все, что можно есть – кстати, действительно, самые высокие цены в стране, кроме Крайнего Севера – привезли на заемном грузовичке какую-то свою продукцию. Откинули борт, стали торговать. Цена была такой низкой, что моментально выстроилась очередь.

Через полчаса к ним подошел мужичок и предупредил, что если через пятнадцать минут они все еще будут здесь, он начнет стрелять из автомата. Фермеры были не самые хилые, привыкли, вероятно, от таких наездов в своей деревне отмахиваться, и послали мужичка подальше. Очередь поддержала.

Через пятнадцать минут мужичок вернулся с автоматом. Шесть трупов и одиннадцать раненных. Оба фермера и два человека из очереди – в упор. Остальных – веером от живота, просто потому, что поддержали фермеров. Когда местные заправилы грабят, фраера должны быть тихи и никого не поддерживать. А фраера – это как раз все те, кто стоит в очереди. По сравнению с таким ельцинским «капитализмом с человеческим лицом» рабовладение кажется недостижимым идеалом светлого человеколюбия.

Пока Стерх курил и разглядывал воду, яхта довольно резво вошла в небольшую затоку и подвалила к молу, на котором стоял щит с яркими красными буквами – «Не приставать, частная собственность».

Последняя программа правительства, или кто там в действительности принимал какие-то решения, шла полным ходом. Бывшие председатели колхозов втихаря распродавали землю, а государство еще пару-тройку лет могло выглядеть державой, способной вести какую-нибудь войну или усмирять недовольных. О более отдаленных перспективах никто не думал.

Выбросив на берег конец, Митяша выпрыгнул на мол, протянул руку Маго и, не оборачиваясь, ушел в сторону песчаного пляжа, за которым виднелся большой, невеселый сарай, вероятно, эллинг. Митяша был уверен, что найдется кому заняться яхтой, и оказался прав.

На молу сразу появился человек, который принялся вязать конец, и выглядел так, словно всегда этим занимался. Все было правильно, потребности новых русских создавали новые рабочие места.

Когда на берег сошел Велч, перед ним сразу образовалась стайка девушек в купальниках. Стерх им позавидовал – как только он оказался на берегу, стало ясно, что в костюме и галстуке можно одуреть от жары. Но он обещал Вике, приходилось терпеть.

Перед домом, построенным в центре огромной лужайки, скорее даже луга, веселыми пятнами выделялись тенты. Под одним из них кто-то в белом пиджаке тряс шейкер. Перед этим тентом толкались преимущественно мужички, все как на подбор похожие друг на друга – отяжелевшие от чрезмерной сытости и немереного потребления спиртного. Немного в стороне, на шезлонгах, обосновались дамы. Впрочем, многие из них тоже не упускали возможности накачаться бесплатной выпивкой.

В стороне от дома, за высокими и довольно густыми кустами сирени, время от времени ревели моторы. Вероятно там была площадка для машин. Чуть дальше, в той же стороне, между высоких сосен виднелись другие подобные дома. Но они стояли настолько далеко, что не вызывали раздражения, и казались просто частью леса. Все было очень дорого и похоже на представление русского о нерусской жизни.

С другой стороны участка все было тихо и довольно-таки уныло. Если нужно остаться незамеченным, то подходить следует оттуда, решил Стерх. Хотя почему так подумал, он не сумел бы объяснить даже на суде.

Неожиданно зазвучала музыка, откуда-то вышли шесть музыкантов, которые старались не сбиться с ритма на ходу. Почему-то они не захотели сначала обосноваться на небольшом возвышении в углу лужайки, а лишь потом начинать играть. Вероятно, так было в контракте. Веселье стало набирать обороты. Солнце опускалось за деревья. Стерх подошел к мужчинам, расположившимся перед барменом.

Оказалось, что выпивку теперь разносили две девушки, выглядевшие совершенно невероятно в кокошниках и платьях старинного покроя. Одна из девушек была чуть ли не со Стерха ростом и рассматривала всех злым, неулыбчивым взглядом. А вот вторая была мягкая, и очень приятно, по-домашнему улыбчивая. Стерх сразу почувствовал, что с ней хорошо сидеть рядом, даже не разговаривать, а просто ощущать эту готовность к доброте и участию. Такая девушка способна была залечивать любые раны, особенно душевные.

Вот только разносила она какую-то гадость. Стерх, пригубив желто-зеленое пойло из широкого бокала, чуть не выплюнул его на траву. Он оглянулся, соображая, куда бы отставить этот бокал, и заметил Велча. Юноша был уже навеселе. Его глаза блестели, на верхней губе выступили бисеринки пота, но пьяным он, конечно, не был.

– Кстати, это она и есть.

– Нюра? – Теперь Стерх внимательнее присмотрелся к девушке, улыбавшейся гостям. И чем дольше он смотрел на нее, тем больше доверял первому впечатлению. И тем лучше начинал понимать Митяшу. Уже через минуту она показалась ему надёжной, как земля или это водохранилище.

Нюра подошла к группе молодых людей, среди которых был и Митяша. Многие из них принялись растаскивать бокалы. Маго взяла один бокал и протянула его Митяше. В этом жесте была такая демонстрация покровительства, которая могла задеть любую женщину.

Митяша поднял глаза на Нюру, на его щеках вдруг появились два отчетливо видимым красных пятна.

– А сейчас переодеваемся, и – в воду, – прокричал какой-то бугаек с целым ювелирным магазином на шее.

Девушки, в сопровождении кавалеров, со смехом отправились к дому. Маго взяла Митяшу под руку и повела с собой.

Нюра с полупустым подносом смотрела им в след. Она сразу оказалась покинутой и равнодушной ко всему, что творилось вокруг. Она стала настолько неподвижной, что никто из гостей довольно долго не подходил к ней, пока за бокалом не начала охотиться бесчувственная как камень, молодящаяся старуха с лысеющим молодым человеком, рукав которого она не выпускала ни на мгновение.

Тогда Нюра вздрогнула и осознала, что за ней наблюдают. Она оглянулась на Стерха. В ее глазах появился глубокая, темная синева, и Стерху вдруг захотелось подойти к ней и обнять, чтобы вытащить ее из этого мира богатеев и скрытых сволочей.

Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга. В глазах Нюры медленно возникал вопрос, она не понимала ни интереса этого человека к себе, ни того ощущения, которое он вызывал в ней.

Наконец, она обернулась и пошла к бармену. Стерху понравился упругий, широкий для ее роста шаг, который едва помещался в длинном платье. Она поставила поднос на небольшой столик сбоку от бара и тряхнула затекшими руками. Легкая, естественная как дыхание, улыбка снова появилась на ее губах. И стало ясно, что любви этой девушки хватило бы на полмира, а может быть, и больше – необременительной, невесомой, как вечерний свет, неостывающей, почти божественной любви. Даже парни покрепче Митяши могли полюбить эту девушку.

От наблюдения за Нюрой Стерха и Велча отвлек человек в смокинге, твердо стоящий на ногах и тяжелым взглядом изучающий все, что видел перед собой. Он был крепко, плотно сбит, а сквозь редкие волосы на черепе его кожа блестела, как поверхность очень твердого металла. Ему было здорово за пятьдесят, но странное дело – он казался из тех, кто становится только сильнее от возраста. Он улыбался, но даже морщинки в уголках глаз вызывали ощущение холода и неуязвимости. Тяжелый подбородок с ямочкой посередине требовал относиться к этому человеку с осторожностью.

Он осмотрел Стерха легко, как бабочку, случайно залетевшую на этот луг и повернулся к Велчу.

– Ну, вот я вижу сына моего старого друга и коллеги… Сам-то будет?

– Вряд ли, дядя Вилли, – ответил Велч, и Стерх догадался, что перед ними стоит хозяин дома.

– Очень жаль, – чтобы скрыть какой-то второй смысл этой фразы, понятный только ему, Витунов поднес бокал к губам и снова посмотрел на Стерха.

– Это господин Стерх, – быстро отозвался Велч. – Он работает в нефти.

Витунов-старший рассмеялся.

– Работает в чем?

– Ну, ты понимаешь, что я хотел сказать.

Вильгельм Витунов неторопливо переложил бокал в левую руку, а правую протянул вперед.

– Рад видеть вас у себя.

Стерх пожал эту руку. Она была горячей, как у гиревика, только что отошедшего от снаряда. Потом Витунов-папаша потрепал Велча по плечу, от чего тот расслабленно, по-мальчишески улыбнулся. Хотя он был выше Витунова-старшего на полголовы, но в этот миг показался маленьким и вполне мирным.

– Веселитесь, дети, радуйтесь жизни. У нас не было такой возможности… И все-таки жалко, что отец не появился.

Он повернулся и пошел к следующей группе гостей.

– Ваш отец бывает в этом доме? – спросил Стерх Велча.

– Нет, конечно. Но дядя Вилли всегда задает этот вопрос. – Велч задумчиво смотрел на воду, уже темнеющую в ранних сумерках. – Ему кажется, что карманы у него уже набиты польскими злотыми.

– Быть может, – ответил Стерх, указав едва заметным жестом на нескольких пожилых мужчин в превосходных костюмах, окруживших Вильгельма Витунова. Один из них, повадками похожий на Витунова, заговорил со странной, звучной интонацией, в которой с трудом можно было понять лишь корни русских слов. Вероятно, это был отец Магдалены, пан Шагерински.

– Это вовсе не так просто, приятель, – в голосе Велча появились поучающие, зудящие ноты. – Конечно, сила и авторитет дяди Вилли идут вверх, поскольку лишь глухой не слышал о браке его сына с полькой. Но есть еще Нюра. А будет и ребенок, внук или внучка Витунова… А, пойдем к бару.

Стерх охотно принял предложение. Он пошел в сторону беседки так быстро, что Велчу пришлось поспевать за ним. Когда до беседки оставалось не больше десятка шагов, вдруг раздался щелчок, и на металлических стойках вокруг стола с напитками загорелись разноцветные лампы. Такой же свет вспыхнул по периметру лужайки и на террасе дома. Только теперь стало заметно, насколько основательно стемнело.

Перед баром стояла все та же карга с лысым сосунком, по-прежнему сжимая его рукав, и разговаривала с каким-то усталым, сгорбившимся дедом. Его лицо показалось Стерху знакомым, хотя он и не вспомнил, где мог видеть его.

– Ах, на приемах у Витунова всегда бывает что-то исключительное. Столько неожиданностей, – карга с молодым муженьком или любовником посмотрела на лампочки с таким восторгом, словно только что приехала из глухой тайги.

Стерх вдруг заметил, что бармен в белой куртке пропал, а появился кто-то с неразличимым лицом, кто носил старорусскую рубаху с таким видом, с каким мог носить и одежду средневекового китайца. Заметив взгляд Стерха он протянул ему виски с содовой.

Стерх глотнул, потом еще, и оказалось, что стакан уже пуст.

– Можешь придумать что-то посильнее? – спросил он бармена.

Бармен кивнул и с уважение налил чистого виски, которое даже не пытался разбавлять для вида. Стерх вспомнил о Велче, который стоял рядом и смотрел на своего гостя с улыбкой.

Стерх взял свой стакан и наклонился к Велчу, который открыл банку водки с лимонным соком. Нужно было выпить целую упаковку таких банок, чтобы понять, что водка присутствует только в названии.

– Кто еще знает о том, что Нюра ждет ребенка от Митяши?

– Никто, кроме нас, и конечно, Витуновых. Никто и не должен знать, пока дело не дойдет до объявленной помолвки. Тогда мы и подбросим эту бомбу – сначала полякам.

– А как вы об этом узнали? – Стерх сделал ударение на обращении.

Велч таинственно улыбнулся.

– Любопытство – первейшая вещь, которую молодцы моего возраста должны использовать в бизнесе. Это важнее, чем десять тысяч на подносе официанта, после расчета за ужин уважаемого клиента.

Вдруг перед ними появилась молодая и слегка растрепанная девица. Как-то неуловимо она очень подходила Велчу. Она смотрела на него со смесью восхищения и осторожности.

– Велч, я не видела тебя уже неделю. Потанцуй со мной.

– Катя, я занят, может, позднее.

Осознав по тону, что большего она не добьется, девушка повернулась к Стерху.

– А ты, благородный господин, неизвестный и таинственный?

Стерх с улыбкой потряс головой. Девушка была хороша, даже очень. Но в ней не ощущалось тепло, которым так щедро была одарена Нюра.

Она сделала раздраженную гримаску и отошла. Может быть, способность к всеохватывающей женской любви еще не проявилась в ней, а возможно, уже стала размываться от бурных развлечений, подобных этому вечеру. Слишком уж явно она охотилась, хотя почти наверняка год-другой назад ходила в школу.

– Хорошо, предположим, что ваша информация надежна…

– Она абсолютно надежна.

Стерх посмотрел на Велча. Юноша был не просто убежден в этом, он знал что-то, о чем не сказал, и наверное, никогда не скажет. Этому следовало доверять.

– Хорошо. Я принимаю эти сведения. Но убийство… Это очень сильное средство. Я видел здесь людей, которых не испугаешь внебрачным ребенком, даже если дело дойдет до ребенка. А вот преступление… Огласка, расследование… Тому же Вильгельму Витунову проще договориться с паном Шагерински, и все будут довольны.

– Стерх, посмотри на весь этот цирк, разув глаза. Это же неофициальная помолвка. Посмотрите, как они друг за друга держатся… – Стерх посмотрел на Митяшу, который снова вынырнул с Маго на краю лужайки. Теперь он был в строгом смокинге, а она в длинном вечернем платье, которое очень шло ей. Он вел ее под руку. Это действительно было похоже на выход светской пары на официальном приеме. – И самое главное, пойми – ни дядя Вилли, ни этот пан ни на йоту друг другу не верят. Они отчаянно нуждаются друг в друге. Но дело у них пойдет только после определенного гарантированного обеспечения, которым является этот брак. А до тех пор, разумеется, возможен полный разрыв, особенно если шляхтич узнает…

Внезапно какая-то женщина взвизгнула, а со стороны бара послышался звон бьющейся посуды. Нюра, проходя мимо стола со свежими стаканами, упала в обморок.

Глава 2

Но в общем, особенного внимания это событие не привлекло. Только две или три пары гостей отошли от бара, а две женщины, наоборот, склонились над упавшей девушкой. Зато бармен действовал решительно. Он подошел к Нюре, поставил на ноги и повел в сторону дома. На ступенях террасы как раз стояли Маго и Митюша. Увидев, что произошло, молодой человек сгорбился и долго смотрел в сторону исчезнувшей за дверями пары в старинных русских нарядах.

– С девушкой что-то случилось? – спросила Маго на вполне понятном русском.

– Ничего особенного, – ответил Вильгельм Витунов, появившийся как из-под земли рядом с сыном. – Наверное, надышалась из бокалов, пока разносила напитки гостям. Ты позволишь? – обратился он к сыну и взял Маго под руку.

Тревога появилась на лице Митюши, как только он остался один. Он спустился с террасы и пошел в сторону бара, где вместо бармена напитками занялся Велч. Он делал это настолько весело и легко, что довольно скоро около него собралась группа гостей, чтобы переброситься с ним шуткой.

Впрочем, это не могло продолжаться долго, скоро гости отошли от освещенной фонариками беседочки и перед Велчем остался только Митяша.

– Тебе коньяку или чего-нибудь полегче?

– Давай, что есть, – резко ответил Митюша и почти вырвал из рук Велча широкий коньячный бокал, налитый почти до половины.

Стерх придавал существенное значение тому, как человек пьет спиртное, но сейчас он ничего не успел разобрать, потому что Митюша выхлестал бокал одним движением.

– Вот, посмотри на него, господин Стерх, – обратился Велч к детективу, который стоял рядом, опершись на металлическую стойку.

– Что это значит? – неуверенно спросил Митюша.

– Ничего особенного. Я думал, что в амурных делах, так сказать, ты еще подгузники носишь, а ты сматываешься в Варшаву и там уламываешь такую девицу, что… Маго – это класс, дружище. Давай выпьем за ее здоровье.

Если Велч и ждал какой-либо реакции на свои слова, то ему пришлось разочароваться – спокойно, не выказал ни малейшего напряжения Митяша повернулся и пошел в сторону темной рощи. Все-таки Велч допил свой бокал шампанского, подмигнул Стерху и принялся смешивать какой-то сложный коктейль трем дамам, подошедшим с явным намерением выпить и заняться обсуждением какой-то другой дамы, отсутствующей в их блистательном собрании.

Когда они отошли, Стерх спросил, сам наливая себе чистого виски:

– На каком она, собственно, месяце?

– На третьем.

– Вы подозрительно хорошо информированы.

– Вообще-то, я знаю больше… Например, когда и как ее просили сделать аборт. И знаю, как она отказалась. Может быть, она думает, это ее шанс не умереть с голоду даже в самые «реформаторские» годы, а может, рассчитывает, что ее просто устроят на тепленькое местечко. Старик Витунов пока ни на что не может решиться. Все-таки, что ни говори, а если девица будет действовать решительно, возникнет скандал. А если они ее по-простому куда-нибудь сплавят, она всегда может возобновить свою игру. И опять – неизбежный скандал, так или иначе… Поверьте, Стерх, единственное решение – убийство. Оно попросту неизбежно.

Довольно долго никто к ним не подходил. И на время стало тихо – музыканты ушли отдохнуть. Потом откуда-то появился бармен, поблагодарил Велча, и, едва они отошли к музыкантам, снова появилась Катя.

На этот раз она действовала смело.

– Там ставят настоящую музыку, пошли, Велч, а то обижусь.

Велч вздохнул, взял девушку за руку и пошел в сторону площадки, выложенной хорошо подогнанными мраморными плитами. Через мгновение оттуда действительно ударили звуки такого бесноватого диско, что находиться в радиусе нескольких сот метров стало опасно для слуха.

Стерх почувствовал, что на сегодня с него достаточно. Он подошел к бару, захватил уже опробованную бутылку виски, и пошел в сторону темного пляжа. Парень в белой куртке только хмыкнул ему вслед, но не протестовал. Те, кто запросто разговаривали с Велчем, пользовались здесь некоторой свободой.

Чуть не наступив на какую-то парочку, которая сомкнутой массой крутилась на остывающем уже песке, и пробормотав извинение, Стерх нашел лавочку, уютно спрятанную от дома, пляжа и лужайки невысокими кустами жасмина. От воды тянуло уже нелетним холодом. Зато виски было совсем не наихудшего сорта. Не самое дорогое, но вполне приличное. А после четвертого бокальчика даже показалось превосходным.

Зато сигареты медленно теряли какой-либо вкус вообще, это значило, что Стерх был уже изрядно пьян, даже по своим меркам. Пока он мог еще соображать, он припомнил все, что с ним случилось после полудня. Сейчас все было очень резким, ярким, подвижным и изменчивым.

Может быть, по причине подвижности своего воображения, Стерху казалось, что в этой головоломке чего-то не хватало. Нужно было добраться еще до какой-то информации, которой он сейчас не располагал. Нужно было выяснить, каково реальное положение империи Витуновых на рынке. Поляка можно было пока не проверять. Наверняка это сделал сам Витунов, и если он пытался женить сына на его дочери, значит там, по крайней мере внешне, все было в порядке.

И все-таки, все-таки… Убийство, настоящее, подлинное, опасное, ведущее ко многим непредсказуемым последствиям преступление. Даже в России, где больше шестидесяти тысяч человек в прошлом году пропало без вести, где вблизи почти каждого большого города находят захоронения стариков, убитых из-за квартир, где милиция разучилась приезжать по вызову раньше, чем через пару-тройку часов… Даже сейчас и здесь убийство было несоизмеримо с реальной сложностью причины, которую привел Велч.

Пожалуй, стоило обратить внимание на самого Велча. Мог ли он придумать сложный, многоходовой и действенный замысел с подставками и ложными следами? Скорее всего, да. Он выглядел не очень серьезным, не казался чересчур обремененным знаниями, но умение комбинировать было у него в крови. А самоуверенности хватит на дюжину западных миллионеров. Да, Велч вполне мог вообразить какой-нибудь проект, в котором Стерху отведено место свидетеля, чьи показания послужат если не прямым алиби, то порукой некоторой безопасности.

Стерх допил уже пятый бокал и решительно отодвинул от себя бутылку. Что бы он ни думал о себе и других заправилах всего этого свинства, происходящего в воображении Велча или в реальности, могла возникнуть настоящая угроза жизни Нюры, полной доброты и женского, особенного смирения. Или Нюты. Нет, Нюра – лучше, привычней нашему уху, хотя и в самом деле кажется грубоватым… Значит, нужно пока смотреть, что происходит, и не выходить из дела. Даже если Велч придумал что-то помимо того, о чем рассказал.

Стерх встал и пошел в сторону, где по его мнению находилась автомобильная площадка. Он прошел мимо гаража на четыре бокса, мимо небольшого стада очень дорогих машин, среди которых не было ни одного «Жигуленка», вышел на шоссе и довольно быстро, по наитию, оказался на автобусной остановке. Было еще не поздно, и уже через полчаса он залез в пустой, едва освещенный салон автобуса, который, судя по указателям, мог довезти его до Лианозова.

Продремав всю дорогу и сделав пересадку на площадке у Лианозовской платформы на 179 маршрут, Стерх еще до полуночи вошел в свою квартиру, с наслаждением скинув лакированные, новые, и потому очень тесные ботинки.

На дверце бара он нашел лист бумаги. Аккуратным до изумления почерком Вики на нем было написано ярко-фиолетовым фломастером: «В 10 часов ровно – подписываем договор с Прорвичем-старшим в его офисе».

Вздохнув, Стерх вытащим бутылку водки и сделал порядочный глоток. Водка после виски показалась вульгарным пойлом для конченых алкоголиков. От ее вкуса по всему телу прошла дрожь. Стерх посмотрел на этикетку, чтобы удостовериться, что это та самая бутылка, что и вчера, а не подмененная особенно изощренными лазутчиками общества трезвости, злобно поставил ее на письменный стол и ушел спать.

Глава 3

Следующим утром Стерх еще спал, когда открылась дверь его квартиры. Он не слышал, как кто-то легким, но не очень осторожным шагом прошествовал к его комнате, потом вернулся на кухню, и там раздался неописуемый звук, когда на стол со всего размаха были поставлены сумки с какой-то снедью, банкой с кофе и пакетом молока. Потом шаги направились в так называемый офис, и оттуда раздался резковатый, почти по-настоящему возмущенный голос:

– Опять тут пахнет, как в трактире… Да еще в грязном.

Вот этот голос он уже не мог не услышать. Он проснулся, перекатился на спину, потому что почти всегда после слишком крепких возлияний спал на животе, подтянул одеяло к подбородку, и очень хорошо представил себе, что произойдет дальше. Ждать пришлось недолго, особа, вторгшаяся в квартиру, прокричала уже из коридора:

– Удивляюсь, как у тебя хватило ума раздеться. Однажды я войду, и ты будешь спать в сапогах.

Стерх не хотел двигаться. Он не выспался, к тому же чувствовал, как в его крови еще гудел алкоголь. Поэтому он отвернулся, чтобы не видеть коридора. Но агрессора это не остановило, шаги раздались в самой комнате, и приближались, пока не оказались под самым его ухом. Делать было нечего, Стерх разлепил глаза. Над ним стояла Вика.

Вообще-то она была среднего роста, щупленькая, и хотя ее возраст приближался к тридцати, все еще со спины походила на девочку, которая не торопилась избавиться от подростковой угловатости и резкости движений. К сожалению, не только движений. В ней осталась, должно быть, с юности, резкость суждений, суровость взгляда и сила воли, которая происходила не только от цельного характера, но и от сумасшедшего убеждения в своей правоте. Если бы Стерх не помнил об этой особенности своей сотрудницы, и не был постоянно настороже в их отношениях, она уже давно захомутала бы его, да так, что неясно было бы кто начальник, а кто подчиненный.

Ее почти всегда очень коротко постриженные волосы меняли свой цвет не реже, чем раз в квартал. Иногда это случалось даже чаще, и почти всегда настолько, что Стерх никогда, ну ни разу в жизни, не сумел угадать следующую палитру. Она побывала платиновой блондинкой, красновато-русой, ярко-рыжей и однажды даже неописуемой светло-русой с розовыми прядями. Прошедшее лето Вика имела цвет темно-ореховый, и это было почти пристойно, не выбивалось из общего ряда, по крайней мере, ее можно было без опасений отпускать для наружного наблюдения.

– Однажды я увижу тебя совсем лысой, – сказал он, стараясь не облизывать пересохшие губы.

– Что? – спросила Виктория, но он знал, что она прекрасно его поняла. На всякий случай, она одернула юбку.

Обычно она носила голубые джинсы, или очень строгие, почти по-девчоночьи скроенные платья, что подходила под ее размашистую, не совсем совместимую с ее габаритами широкую походку. Но сегодня она была в темной, почти деловой юбке и широком пиджаке. Кажется, это у нее называлось видом «настоящей секретарши». Такой вид пугал его – это значило, что предстоит еще один раунд борьбы за свое начальственное положение.

К тому же, она нацепила на нос не свои обычные, круглые, как у Леннона, очки, а довольно дорогой инструмент в фигуристой и не очень практичной оправе. Стекла у него были дымчатые, что придавало ее глазам странный блеск, словно вампирше, вышедшей на охоту. При всем при том, Стерх отлично понимал, что есть огромное количество мужиков, которым женщина с такими манерами и поведением должны нравиться больше всего. Вот только он сам страдал от этого, и частенько не мог справиться с вспышками раздражения, которые иногда одолевали его при виде Вики. На всякий случай, он списывал их на счет ее напористости.

На миг она стащила очки с носа, чтобы он мог полюбоваться холодным, требовательным выражением ее глаз. Решив, что демонстрация силы завершена, она снова спряталась за ними, как за забралом.

– Ну, ладно, дражайший шеф, пора вставать, – высказалась она. – Не забывай, нам назначено у Прорвичей на десять.

Стерх поморщился, закатил глаза, изображая муку и злость одновременно, но понимал, что это ни к чему не приведет. Слишком по-деловому она была сегодня приодета.

– Вылезешь из своей кроватки сам, или мне вытаскивать тебя за ноги? – спросила она, покусывая нижнюю губу.

– К черту, – подал голос Стерх, добавил громче: – К черту!

Через полминуты он все-таки собрался с силами и стал подниматься. Приняв вертикальное положение, осознал, насколько у него кружится голова. Дотащился до кресла, стоящего под торшером, сел в него, и посмотрел на Вику. Она не спешила выходить, скептически оглядывала его длинные, худые, волосатые ноги.

– И учти, опохмеляться не дам.

После этой убийственной фразы она все-таки ушла на кухню, и уже оттуда выдала следующий номер своей программы:

– Нет, в самом-то деле, на кой мне все это нужно?! Слиняю, как только найду подходящее место…

– Ты обещаешь мне это уже года три, – отозвался Стерх.

Она тут же вернулась и поставила перед ним на журнальный столик стакан холодной воды, в котором шипела таблетка импортного аспирина. Посмотрев на нее, он закончил свой монолог:

– Может, мне принять участие в этих поисках? Может, уже сегодня подвернется…

С неподвижным лицом, как у индейца во время пытки, она пошла в соседнюю комнату, и Стерх услышал, как она убирает бутылку, потом протирает стол, хлопает какими-то папками. Выдвинулись и задвинулись какие-то ящики, потом она принялась шуровать у сушилки. Стерх знал, что его сопротивление сломлено, никаких протестов придумать он больше не мог. Поэтому, выпив зелье, поднялся и потащился в душ.

Закрыв на всякий случай полиэтиленовую занавеску, пустил воду, и с внезапным острым наслаждением стал натираться намыленной мочалкой. Когда пришла пора пускать холодную воду, внезапно дверь приоткрылась, и Вика, стоя в коридоре, совершенно спокойно спросила:

– Как вчера было… на Витуновском парти?

Протестовать и против этого вторжения было бесполезно, по крайней мере, сегодня утром. Поэтому, вздохнув, Стерх ответил:

– Отлично.

– Поляка с дочкой видел?

– Да.

– Они поженятся?

– Официального обручения не было.

– А девушка… Нюра. Скандал пыталась устроить?

– Ее хватило только на то, чтобы свалиться разок без чувств.

– Тогда чего же Прорвич ждет от всей этой истории?

– Сущей мелочи – убийства.

Стерх закрыл воду, натянул на себя махровый халат, вышел в коридор, вытирая волосы капюшоном. Голова еще болела, но уже не кружилась.

– Прорвичи считают, что Витуновым не остается ничего иного, как решительно избавиться от девицы, избежав разрыва с поляком и возможного банкротства.

– А что считаешь ты? – спросила Вика.

Она ушла на кухню, где принялась звенеть чашками и банкой с кофе.

– Мне начинает казаться, что кое у кого есть еще более веские причины для этого убийства.

Стерх дотопал до кухни, уселся за привычный, знакомый до последнего пятнышка стол, и вытянул руку, ожидая свою утреннюю кружку.

– У кого?

– У Прорвича, – сказал, прихлебывая первый, слишком горячий глоток.

Стоя у плиты Вика чуть не уронила свою чашечку, из которой тоже пыталась отпить. Поставила ее на боковину мойки, взглянула на Стерха искоса, так она выражала свое удивление.

– Допускаешь, что Прорвич может грохнуть девицу и свалить все на Витуновых? Избавиться от конкурентов, и к тому же?..

– Самым надежным образом, – подтвердил Стерх. – Как думаешь, если Витуновых придержат в следственном изоляторе хотя бы полгода, какую часть их рынка отхватит Прорвич?

– Неплохая гипотеза, – согласилась Вика. – Но кое-что тут… «натяжно». Если бы Прорвич решил действовать таким образом, он не нанял бы детектива, который должен следить за каждый шагом девушки.

Стерх не ответил. То, что высказала Вика, было правильно. И нуждалось в обдумывании. Он поднялся, дотащился до своего стола в большой комнате. Тут, на кресле для клиентов, уже был разложен костюм, свежая сорочка, галстук, даже новая пара носков. Сбоку стояли начищенные после вчерашнего ботинки. Вика приготовила все.

Стерх поднял голову, посмотрел в сторону коридора. Там, как вихрь, пронеслась фигура с темной юбке, а потом из его спальни стали доноситься звуки убираемой кровати. Она делала для него гораздо больше, чем положено делать компаньону с мизерной зарплатой… Впрочем, Стерх решил простить себя, пообещав, что это происходит в последний раз. Как всегда с похмелья его начинало мучить недовольство собой, но по-настоящему это чувство еще не окрепло. К вечеру будет хуже…

А пока он принялся переодеваться, лениво раздумывая над тем, что сказала Вика. Да, в нашем славном отечестве, да еще в таком городе, как Москва, разумеется, существовало немало особ, легко соглашающихся «смолоть» деньжат таким промыслом, как убийство. И при некоторой сноровке можно было создать такую цепочку от заказчика к исполнителю, что никогда ни одно следствие не докопалось бы до правды. А это значило… Значило, что Прорвичи – отец и сын – желали поднанять Стерха для того, чтобы иметь психологическое алиби хотя бы в глазах будущего следствия. И к сожалению, уровень этого следствия в восьмидесяти процентах был таков, что эта нехитрая, в общем-то уловка, неизбежно сработала бы.

Все-таки, это было как-то… сложновато. Не так, как обычно привык думать Стерх. Поэтому он покрутил головой, мельком еще раз убедился, что она не кружится, и нашел на столе часы. Застегивая браслет, он выяснил, что было без двадцати минут девять.

Стерх любил начинать день в медленном темпе, любил поваляться в кровати, посидеть на кухне, ни о чем не думая, покуривая и прихлебывая стынущий кофе. Но разумеется, не в те дни, когда Вика вламывалась в его, скажем, крепость как орда захватчиков, как броненосец на рейд мирного порта, как лавина с горы. Он вернулся на кухню, вышел на балкон. С высоты его девятого этажа открывался изумительный вид на Академический пруд, на Тимирязевский лес и на стадион «Наука», некогда главную базу регбистской команды МАИ.

Но сегодня вид, какого не имели в центре города самые крупные шишки, не радовал его. Солнце лилось с неба безо всякой жалости к тем, кто выпил вчера слишком много. И обещало жару, очень неприятную, позднеавгустовскую, какую-то слепую московскую жару. И так было уже почти неделю, без единого дождичка, хотя бы на пару минут.

Он вернулся за стол. С тоской посмотрел на бар, где должна была находиться бутылка водки. Твердо потряс головой, и закурил еще одну сигарету. Дело выглядело скверно, обещало быть сложным, путанным, такие никто не любит. Но он не мог отказаться от него. Потому что уже три месяца, с конца мая, не платил Вике за работу, и хотя в июле она уходила в двухнедельный отпуск, по договоренности, за него тоже следовало платить. А еще потому, что слишком хорошо, стоило ему закрыть глаза, вспоминал Нюру, Нюту… Анну. Ему было бы неприятно, если бы он не попытался разобраться в том, что Прорвичи с Витуновыми хотят сделать этой девушке.

Стянул с кресла галстук, вышел в прихожую, где на стене размещалось большое зеркало, попытался его завязать без складки в середине. Вика убрала постель, вышла из спальни.

– А какое впечатление оставляет эта… девушка?

– Кто? Полька?

– Я спрашиваю о… о той, что ждет ребенка.

Определенно, она уже научилась читать мысли Стерха. Это было плохо, все было плохо.

– Нюра, Нюта… Нюта, кажется, ей больше подходит. – Он закончил с галстуком, как всегда, вышло далеко от идеала. – Если мы займемся этим делом, то потому, что она, – он посмотрел на Вику, – очень хорошая.

– Блондинка? – спросила Вика сразу же.

– С чего ты взяла?

– Некрупная, довольно фигуристая?

– Волосы светло-русые. А фигурка… Да, довольно приятная.

– Поэтому мы беремся за дело?

– Слушай, в нашей фирме допросы провожу я, у тебя для них не хватает квалификации, ты не забыла?

– Я так и думала, что если ты в это влезешь, то из-за девушки. – Вика кивнула, потом еще раз кивнула каким-то своим мыслям. – Но я считаю своим долгом напомнить, что на счету фирмы осталось всего-то пятнадцать тысяч триста два рубля. Что мы еще не заплатили налоги за первую половину года, и что таким образом финансовое положение этого зачуханного детективного агентства хромает на все четыре ноги. Не говоря уж о моем окладе и отпускных… – Вика прошла на кухню, и зашуршала пакетом. – Завтракать ты, конечно, не хочешь, но потом я заставлю тебя что-нибудь съесть, чтобы ты дотянул до вечера.

Стерх проводил ее мрачным взглядом. Собрал свою волю, и довольно спокойно ответил.

– Я бы съел сейчас пару яиц всмятку.

Он вошел за ней, глядя ей в спину. Она вдруг вытянулась, не оборачиваясь. Атмосфера между ними сделалась очень густой, как хороший кисель. Ему почему-то показалось, что она смотрит ему прямо в глаза, и даже не щурится, и эти дурацкие стекла очков делают их очень большими, ясно видимыми… Потом она вздохнула, и спокойно, не дрогнувшей рукой опустила два яйца в алюминиевый ковшик, в котором он варил себе яйца.

– Ни для чего другого у нас уже не осталось времени, – сказала она.

Запалила газ. Вода закипела быстрее, чем он ожидал, видно, набрала горячей. Он сел к столу.

– Где документы?

– Какие?

– На Витуновых. – Неожиданно он почувствовал, что раздражение, которое пытался подавить в себе с самого момента просыпания, берет верх. – Полагаю, ты не забыла, что я не могу толком оценить ситуацию, если лишен информации? Даже той, которую мы, с нашими скудными возможностями, способны отыскать в этом городе… Угнетать меня, ругать за лишний выпитый стакан «напарница» умеет. А вот выполнять свою работу, за которую действительно пока не заплачено, но которая от этого не остановилась на месте…

Вика вышла из кухни, сделав огонь под ковшиком поменьше, щелкнула ящиком его стола, вернулась и плюхнула перед ним здоровенную папку, в которой было подшито несколько листков бумаги.

– Все было готово еще вчера. Если бы ты думал о деле, а не о выпивке, то обнаружил бы документы в правом ящике письменного стола. Конечно, следовало оставить их на столе, но ты сам ругаешься, когда там лежит что-то кроме твоих книг. – Она подумала и добавила, уже не так сердито: – И бутылок. Но это уж не моя забота.

Стерх посмотрел на нее искоса. Поместил перед собой папку, раскрыл. Автоматически, как будто так и должно быть, получил первое яйцо, вставленное в пластмассовый стаканчик, разбил, отрезал хлеб, обжигаясь и почти наслаждаясь, стал есть. И читать. Глупо все выходило, уж он-то знал, что Вика никогда не забывает о том, что должна сделать. И что у нее было время, почти вся вторая половина вчерашнего дня. И потому она могла просчитать, что он потребует эту информацию с утра, с больной головой, в раздражении. Нет, ругаться явно не стоило. Он тряхнул головой, и попробовал понять, что читает.

Документы были получены, скорее всего, двумя путями. Из районного отделения налоговой полиции, где у Вики работала давняя подружка, и из экономического отдела газеты «Метрополис», на которую Стерх дважды работал, и довольно удачно. В эту газету Стерх едва не перешел на постоянную службу, потому что им требовалась оперативная помощь в журналистских расследованиях. Как он подозревал, они не потеряли надежду, что он образумится, и потому старались поддерживать хорошие отношения. Стерх рассчитывал, что это заблуждение продлится у них еще не один год.

Именно на листочке с логотипом «Метрополиса», полученном по факсу, Стерх вычитал что Витунов-старший, разбогатев на централизованных, и для России отнюдь не дешевых поставках одежды «секонд-хенд», в последнее время вдруг увлекся провинциальными рынками. И для полноценного контроля за своей империей стал вкладывать деньги в специализированные магазины, иногда проводя ремонты и расплачиваясь с местными заправилами – читай, рэкетирами – с необъяснимым размахом. Таких магазинов в областных городах Витунов открыл шестнадцать, и еще с полсотни прилавков в районных центрах. А там, куда завоз его товаров был затруднен, например, на Украину и в Казахстан, приобрел неустановленное количество местных фирм, которые лишь по виду оставались под контролем прежних торгашей, а на деле уже давно управлялись из Москвы. Из документов, полученных от налогового управления, следовало, что казахские филиалы работали почти бездоходно, главным образом потому, что там, по-видимому, возникли свои рынки китайских товаров, более дешевых, чем покупаемые в Европе Витуновым. Из третьего листка, тоже полученного от налоговиков, Стерх понял, что последний год Витуновская корпорация пыталась наладить торговлю по каталогам для чуть более состоятельной части населения, но понесла серьезные потери, потому что народ в России не очень-то верил в торговлю по подписке, когда товар нужно получать позже оплаты. Четвертый листок давал представление о том, что Митяша чуть было не окончил заочный факультет Института легкой промышленности, но был исключен за академическую неуспеваемость, и должен был загреметь в армию, но каким-то образом был признан белобилетником, с отсрочкой на три года. Не возникало сомнения, что Витунову-отцу этот… диагноз обошелся в кругленькую сумму, но особого криминала в этом Стерх не видел.

Он обнаружил, что сидит, уставившись в прочитанные бумаги, прожевав яйца в смятку с хлебом, и даже заглотив вторую кружку кофе, не разбирая вкуса. Потому что в его сознании все яснее проступала идея, что Витунов находился на пороге банкротства. Без какого-нибудь экстраординарного шага, или вернее, без немедленной финансовой поддержки, он мог считаться «спеченным». Даже если бы он обратился к банкам, те вполне могли принять «участие» в его положении, выделили бы кредиты, но… под такие проценты, что уже через несколько месяцев вся построенная Витуновым торговая система сменила бы владельца. Следовательно, оставался один поляк, причем не от хорошей жизни. Но ведь он-то не лопух, не дурачок, которого можно заманить исключительно на Витуновского сынка как мужа для дочери… И все-таки, он на что-то клюнул, что-то в построенной системе магазинов, или во всех этих бесчисленных прилавках, или хотя бы в торговле по каталогам ему понравилось… Вот только что? И еще следовало оценить – не было ли во всем этом какого-то другого, неявного смысла, который Стерх пока не постиг?

Он сосредоточился, закрыл глаза, откинулся назад, уперся спиной в холодильник, представил себе фигуру Витунова-старшего, рядом пририсовал поляка. Как его там? Да, пан Шагерински. В возникшей картине что-то было не так, что-то не играло, как говорят те же поляки. Словно бы даже не Витунов, а Шагерински занимал подчиненное положение, словно бы именно поляк был просящей стороной… Но все могло измениться. Если возникнет скандал, если станет известно о слишком далеко зашедших отношениях Митяши с Нюрой, если станет известно о шаткости всей выстроенной Витуновым корпорации.

Да, что возникнет тогда? Возможно, на первый план выдвинется Прорвич-старший, принявший на себя пока неясно какую роль? Может, перебьет цену, которую затребовал за свою дочь пан Шагерински? Или удовольствуется тем, что разделит недостроенные магазины Витунова, и забудет о поляке, как о прошлогоднем снеговике?

Внезапно Вика положила ему руку на плечо. Он открыл глаза. Она стояла, улыбаясь, кажется, впервые за все утро.

– Фирма набирает обороты, шеф. Новое дело. Звонит какой-то архитектор из Воронежа, у него исчезла невеста… Нет, не пропала без вести, а смылась, не объяснив причину разрыва. Он проследил ее путь сюда, в Москву и хочет продолжить расследование.

– На что-то еще надеется? – спросил Стерх, неожиданно радуясь Викиной улыбке. Потом стал подниматься. – Нет, для этого архитектора у нас нет времени.

– Но это может быть не менее выгодно, чем работа у Прорвичей, если все провернуть быстро… – зачастила Вика.

– Успокойся, – попытался притормозить ее Стерх. – Если мы договоримся с Прорвичами, то… Нет, я определенно не знаю, что мы можем для него сделать.

Вика повернулась на каблуках, протопала в комнату и уже оттуда Стерх услышал ее звонкий голос:

– Алло, вы еще у телефона?.. Рада сообщить, что господин Стерх заинтересовался вашим предложением. Сейчас мы не сможем вас принять, но если вы перезвоните вечером, или оставите ваш адрес и телефон, мы договоримся о встрече.

Потом в квартире стало тихо, на долгих-долгих четверть минуты. Потом Вика положила трубку на рычаг и вернулась к нему с прежней улыбкой. Она стала, пожалуй, немного шире. И в глазах за очками прыгали чертики.

Стерх вздохнул.

– Все, Виктория, пошли. Уже четверть десятого, ты же не хочешь опоздать к нашему будущему работодателю?

Глава 4

Большие часы над входом в офис Прорвичей, который находился в бывшем Доме кино, что на Краснопресненской, ныне превращенным в скопище самых разнообразных контор и представительств, показывали несколько минут после десяти, когда Стерх и Вика остановились перед дверями. Оба, не сговариваясь, оглянулись по сторонам, словно занимались тут слежкой, а не пришли на деловое свидание. Коридоры были пустынны, видимо в этот час все или еще не начинали работать, или уже были полностью поглощены работой.

Не постучав, Стерх вошел в довольно большую, обставленную мягкой мебелью приемную. Огромное окно, выходящее на какие-то не очень красивые, еще сталинской постройки дома, тем не менее давало достаточно света. Боком к окну сидела, кажется, настоящая блондинка, молоденькая, с непонятным выражением глаз, которые были излишне, по мнению Стерха, подведены тушью. Она читала стопку каких-то бумаг.

В воздухе возникла тишина, которую не захотелось ломать ни Стерху, ни Вике. Секретарша намеревалась делать это еще меньше, чем они. Когда Стерх сделал насколько шагов к столу, он обратил внимание, как беззвучны были эти шаги – по всему полу приемной было настелен новомодный ковролин строгого серовато-зеленого цвета. Блондинка мигнула, перевернула верхний лист пачки, и принялась читать следующий документ. Она не поднимала глаза на Стерха, даже когда он навис над ней, отбрасывая тень на край стола.

Она сидела прямо, как пианистка. Широкий ворот, словно чуть великоватый лепесток ладно скроенного светло-фиолетового платья подчеркивал тонкую, гладкую шейку, на которой не было ни бус, ни прочих украшений. Лишь серебряная цепочка уходила в острый вырез, видимо, на нем висел крест, а не дурацкий знак зодиака или кулон. Это понравилось Стерху больше всего. Волосы блондинки были зачесаны так, что на виски спадали совершенно естественные локоны. В общем, она выглядела отлично воспитанной девушкой. И сейчас была похожа на кинозвезду, изучающей будущую роль второго плана, за которую могла получить четверть миллиона долларов.

На столе также царил абсолютный порядок. Даже компьютер, что бывает в московских офисах очень редко, светился чистым стеклом монитора, а не вызывал в памяти инструменты для археологических раскопок, которыми этот монитор следовало очистить от трехмесячных, как минимум, наслоений пыли. Напротив девушки стояла небольшая табличка из темного плексигласа, на которой бронзовыми буквами была написано: Ивон Раиса. Стерх улыбнулся, ему понравилось имя.

Вика, наконец, потеряла терпение и начала покашливать. Вполне вежливо, но со значением. Стерх на миг пожалел, что вообще взял ее с собой, он любил, когда женщины перед ним играли великосветских дам. Наконец Рая подняла голову, и сделала это действительно хорошо – торжественно, чуть утомленно, без любопытства, но с ощутимым резервом вежливости. Глаза у нее были серо-зеленые, от которых мужчин и покрепче Стерха могло бросать в трепет. Глаза эти строго осмотрели Вику, затем более холодно перекинулись на Стерха. Этот взгляд был похож на луч мощного прожектора зимней штормовой ночью, где-нибудь у скал Бискайского залива. Его можно было повторять движениями учительской указки.

Виктория, которой все эти игры в выжидания и гляделки надоели, выпалила:

– Нам назначено.

Голос ее вдруг стал похож на карканье нахохленной, вымокшей под дождем вороны.

Рая решила отказаться от дальнейшего обозрения Стерха, видимо уяснив, что он не Майкл Паре и не Дэвид Духовны. Она дотянулась до папочки, которую последнее время все чаще называли «органайзером», хотя на русском языке название имело весьма вольные смыслы, и принялась неторопливо ее перелистывать. Через минуту, а то и дольше, она выговорила в пустоту за окном:

– Господин Прорвич информирован.

Подняла глаза на Вику, при этом выражение ее глаз было таким же, как при обозревании многоквартирных домов за окном. Стерху осталось только подивиться выдержке Виктории. Впрочем, молчание не затянулось, сладким, как мед, голоском она поинтересовалась:

– Может быть… мисс соблаговолит доложить по телефону, что мы уже тут?

Рая Ивон сдержанно улыбнулась и выпрямилась еще больше, что подчеркнуло ее почти не видимую под этим платьем грудь. Потом уже более откровенно окинула щупленькую фигурку Вики с головы до ног, и ответила так, что каждому становилось ясно – то, что она удосужилась ответить, было уже достаточно:

– Когда господин Прорвич надумает с вами переговорить, он сам позвонит.

Возникла пауза, секретарша воспользовалась этим и углубилась в свои бумаги. Причем ее зрачки забегали по строчкам, значит, она не играла занятость, а действительно вернулась к работе.

Стерх повернулся, подошел к широкому, с высоченной спинкой диванчику, и уселся на него с глубоким удовлетворением. Кожа, выкрашенная в темно-синий цвет, заскрипела под ним почти оглушительно. Виктория, проследив его путь взглядом, тоже подошла к дивану, и уселась, на расстоянии вытянутой руки. Она кипела, поэтому вытащила из портфельчика пачку «Кэмел» без фильтра, которые покупала блоками в каком-то полусекретном месте в Москве, и закурила. Говорить ей не хотелось, она подтащила пепельницу, поставленную сбоку от журналов, откинулась назад и закрыла глаза. Почему-то после этого вдруг стало слышно, как работает настенный кондиционер. И Стерх чуть не с благодарностью ощутил, что в приемной царит восхитительная прохлада.

За секретаршей висели часы, стрелки которых двигались неторопливо, но успели отсчитать шестнадцать минут, когда двустворчатые, обитые кожей двери в кабинет открылись и в них появился начальник конторы. Вернее, глава торговой империи. Не посмотрев на Стерха с Викторией даже мельком, он прошагал к секретарше и склонился над ней. Ситуация была однозначной, девушка молча двинула рукой, указывая на посетителей.

Прорвич-старший обернулся, посмотрел быстрым взглядом, и принялся копаться в каких-то бумагах, которые доставал из папки с надписью «Исходящие». И двери, и папки очень напоминали недоброй памяти прежние райкомы, в которых Стерху приходилось бывать. Наконец, Прорвич-отец завершил свой обзор документов и подошел к Стерху с Викой.

– Отлично, что вы подождали меня.

Он подхватил один из узких стульев, стоящих по другую сторону от столика с журналами, выставил его, чтобы видеть обоих собеседников, и уселся верхом, выдвинув руки вперед. Стерх посмотрел на него, и вдруг широко разулыбался, изображая счастье видеть возможного работодателя, о котором уже кое-что слышал.

Прорвич выглядел как самый настоящий старорусский купец, для которого весь мир распахнул свои кладовые, вот только борода у него была не окладистая, а довольно коротко постриженная. Зато редкие волосы на голове были зачесаны так, чтобы скрывать обширную лысину, возникающую на затылке и заканчивающуюся перед самым чубчиком. Лицо у Прорвича-пэр должно было, по идее, возбуждать доверие. Руки, свисающие в сторону Стерха, были руками человека, который когда-то работал физически, с широкими ногтями, толстыми и красными пальцами. Но теперь они были ухоженными сверх всякой меры, и на них блестела огромная, чуть не в новую пятирублевую монету печатка, на которой что-то было выгравировано. Даже глаза у него были купеческие – маленькие, узкие у висков, темные, не меняющие выражения, на что бы они не смотрели. А вот костюм у Прорвича был великолепный, темно-серый, в чуть светлую полоску, из настоящего английского твида, и покрой у него был в высшей степени консервативный. Все в этом человеке свидетельствовало о солидном и привычном добробыте.

И еще Стерх про себя отметил вот что – может быть, Прорвич и Витунов занимали разные секторы рынка, на которых сколачивали свои капиталы, может, по-разному понимали свои светские обязанности, но оба подходили друг другу, как два сапога.

Краем глаза Стерх посмотрел на Вику, теперь она сидела выпрямившись, на самом краешке дивана, и даже пепельница с ее окурком как-то отдалилась вбок. Стерху не составляло труда догадаться, что этот человек ей не понравился, но она была готова демонстрировать вежливость и даже деловую любезность. Разговор начала она:

– Господин Стерх готов принять ваше предложение, если…

Прорвич поднял руку, оставил Вику движением ладони, и прогудел низким, слегка певучим басом:

– Значит, это вы были с моим сыном на сборище Витунова?

Но если Прорвич и думал, что знает женщин типа Виктории, то на этот раз он ошибся. Она не дала вывести себя из равновесия, а спокойно договорила:

– …если вы примете наши условия.

Прорвич совершил своим массивным телом полуоборот и посмотрел на Вику. Целую минуту он присматривался к ней, потом опустил голову, и стало ясно, что Вика в целом не вызвала у него одобрения. Выражение его лица говорило, что он скорее думает о том, не пора ли поменять ковролин в приемной, чем о сидящих перед ним людях. Он снова обратился к Стерху:

– И как вы нашли старшего Витунова?

Неожиданно Стерх был избавлен от необходимости отвечать, потому что дверь в приемную широко распахнулась, и в нее со смехом, вызванным какими-то разговорами в коридоре, ввалился Прорвич-младший. С радостью и удовольствием он посмотрел на Вику и Стерха.

– Вот и хорошо, что вы пришли, – сказал он вполне искренне. – Когда вы вчера неожиданно исчезли в неизвестном направлении, я уже подумал, что наше предложение вас не заинтересовало.

– Неужели? – невыразительно пробормотал Прорвич-пэр. Для него было необычным делом осознать, что кто-то может не принять предложение фирмы Прорвичей.

– Что вы вообще думаете об этой истории? – спросил Велч, издалека поклонившись секретарше и остановившись у плеча отца.

– Прежде всего, – начал Стерх, – мне странно, что вы рассматриваете Витуновых как… людей, которые способны учинить что-нибудь, скажем так, нелегальное. Исключая, разумеется, неуплату налогов.

Прорвич-старший посмотрел на Стерха, пожевал свои мясистые губы, потом оглянулся на секретаршу. Та, не поднимая голову, встала, стянула какую-то папочку с подставки под монитор и легко направилась к двери. Когда она вышла, главный начальник проговорил:

– Почему вы считаете убийство чем-то неправдоподобным?

– Не вижу мотива, вернее, нахожу приведенный вами мотив недостаточным. Даже Витунову не справиться со скандалом, который возникнет, если кто-то увяжет убийство этой девушки с его именем. Кроме того, мы живем в довольно безалаберное время, такой вот «холостой» грешок Митяши никто не посчитает экстраординарным. Скорее, наоборот…

– Стерх, позвольте мне привести некоторые факты, – пророкотал Прорвич-старший. – Недавно я прочитал в журнале статью некоего сексолога, или невропатолога, не помню точно, который свидетельствует – инфантильные молодые люди, когда их подружки беременеют, перестают ими интересоваться. Они переносят на этих девушек представление о «мировом материнстве», как выразился тот профессор. И спать с ними становится попросту невозможно, потому что это является чуть ли не инцестом с собственной матерью, понимаете? – Он оглядел Стерха и качнулся, не поворачиваясь к Вике ни на сантиметр. – Кроме того, они выбирают довольно нерациональную схему, так сказать, возврата к прежнему положению вещей, в случае, если девушки отказываются от аборта. Это очень серьезное явление.

Пока он говорил, Велч сходил в кабинет и вернулся оттуда с папочкой, похожей на все остальные папки в этом офисе. Но когда он раскрыл ее и подал отцу, тот стал вычитывать из бумаг, вложенных в нее, вещи не совсем обычные.

– Виктор Лобовской из Пскова столкнул свою подружку с лодки в озеро, когда она отказалась делать аборт. На следствии он сказал: «она была не в моем вкусе, все равно не смог бы с ней жить». Лейтенант Герасим Мышеватов, служа в Чите, задушил девочку шестнадцати лет, когда узнал, что она ждет ребенка и хочет выйти за него замуж. Объяснение – «она могла помешать карьере». Дмитрий Яковлев, двадцати двух лет, сын очень богатых родителей, занимающийся дизайном, задушил свою секретаршу, двадцати лет, компьютерным шнуром, когда стало ясно, что ему придется платить алименты на ребенка, которого он ей нечаянно сделал. Его слова – «это не давало мне работать». Михаил Жданов из Таганрога убил свою подружку топором, на следствии плакал и повторял только одно: «это не понравится моей маме».

Прорвич-старший захлопнул папку и, не глядя, сунул в руки сыну.

– Я попросил одно агентство просканировать информацию по этому поводу, и они нашли только за этот год восемнадцать сообщений в прессе о подобных случаях. Восемнадцать, Стерх! Если бы вы внимательнее читали всякие сводки с настоящей уголовной хроникой, вы бы не говорили, что мотив выглядит неубедительным.

Стерх посмотрел в окно. Он тоже читал эту статью об инфантильном отношении к беременности своих подружек некоторых молодых людей, и тогда она показалась ему интересной в теоретическом плане. Он не ожидал, что ее заметит кто-то еще, тем более такой человек, как Прорвич. И почти тотчас его стало одолевать воспоминание о той идее, которую он уже высказал Вике, что Прорвичу было бы очень удобно, если бы убийство Нюры произошло в семействе Витунова. Уж слишком настаивал Велч, что у Витуновых нет другого решения проблемы, слишком уж были старательно подобраны эти материалы, слишком все это попахивало… затеей самих Прорвичей. А ума, по крайней мере, у старшего из них, вполне хватит, чтобы спланировать и устроить это предумышленное убийство. Разумеется, направленное прежде всего против Витуновых, и никого иного.

Голос Велча вывел Стерха из задумчивости:

– Ну, господин частный сыщик, что ты думаешь по поводу сказанного? Не кажется ли тебе, что все это может оказаться правдой? И убийство состоится?

Прорвич-старший вздохнул и потер палец под печаткой.

– Должен признаться, что план будущего убийства – идея фикс только моего сына. Я тоже полагаю, что вряд ли Витуновы зайдут так далеко. В это трудно поверить, хотя бы рассмотрев, как следует, эту девушку – она вовсе не выглядит непослушной упрямицей… Но если он хотя бы случайно прав, или Витуновы задумают другой вид преступления, скажем, насильственный аборт, я хотел бы помешать. Поэтому, в сущности, мне нужны лишь доказательства, годные для суда, что Витунов-младший поддерживал отношения определенного рода с этой девушкой. И разумеется, что она беременна. Думаю, для моей игры против них этого будет достаточно. Видите ли, он оказался в дурацком положении, вколотил все оборотные средства в эти магазины…

– Меня информировали, – проговорил Стерх почти ненароком.

Тут же Вика подала ему скоросшиватель, который, конечно, не шел ни в какое сравнение с папочками, имеющими оборот в офисе Прорвичей, но Стерха это не смутило. Он попереворачивал страницы, а потом спросил:

– Вот что меня интересует – почему Витунов, довольно опытный… купец, вдруг так неэффективно просадил оборотный капитал на этих магазинах?

– Это объясняется, – медленно, чуть опустив голову проговорил Прорвич-старший, – особенностями развития торговли в нашем славном отечестве. В последние годы, в поисках долговременных связей, многие… купцы двинулись в сторону провинции. Что бы не писали всякие маркетологи, там есть деньги, к тому же, покупать одежду люди будут всегда. Поэтому Витунов попытался обойти посредников, которые возникают при торговле с провинцией через «челноков». Понимаете, кто-то привозит какое-то шмотье в Россию, кто-то переправляет его на рынок, кто-то держит сам рынок и накладывает свои местные… поборы. Вот их всех он и попытался обойти. В целом, идея правильная, она неизбежно сработала бы, будь у него больше времени. Или больше денег.

– Это я понимаю. Я не понимаю почему он так… увлекся, что позволил себе лишиться собственных оборотных средств?

– Витунов играет ва-банк. В его положении это более естественно, чем, скажем, в нашем. – Он поднял голову и посмотрел на сына. – К тому же, ему повезло в самом начале. Торгуя «секонд-хендом», он вложил в них с самого начала довольно большие суммы, наладил перевод безналичной валюты в легко возвращаемые деньги за продажу своего тряпья тут, в России… И «проскочил» тот момент, когда следовало бы притормозить. Думаю, он рассчитывал на курсовой рост доллара, за который покупал товар там, а когда этот рост стал замедляться, и динамика доходов упала, он уже не мог, просто не имел такой возможности – приостановить эти вложения в свои торговые дома.

– Кроме того, – вмешался Велч Прорвич, – он рассчитывал, что его схема банковских наворотов за перевод безнала в нал будет выгодна постоянно. Сейчас эти операции перехватывают банкиры, и ему вместо дохода приходится за эти операции платить… Кстати, разрабатывая провинцию, он надеялся, что там в банках сидят более… умеренные люди. К сожалению, получилось наоборот, расценки там выше. К тому же, и распыление средств приносит свои убытки. Это главная причина, почему в провинции пока не заработали торговцы из центра.

Стерх посмотрел на Прорвичей, он не заметил, что склонил голову на бок, словно старательный ученик на лекции по непонятному предмету. Это заставило Прорвича-старшего раздвинуть губы в подобие улыбки. Он продолжил, посмотрев на папку в руках Стерха:

– Я подозреваю, что о фирме Витунова вы информированы достаточно. А знаете ли что-нибудь о моей ситуации?

Стерх посмотрел ему прямо в глаза и тоже улыбнулся. На самом деле в метро он просмотрел информацию о Прорвичах, и осознал, что их положение тоже не внушает доверия, скажем, в долговременной перспективе. Они слишком положились на западный опыт продаж, полагая, раз люди в России имеют белый цвет кожи, то ничем не отличаются от европейцев. А они отличались, и каталожные распродажи оказались у нас гораздо дороже, чем они планировали. К тому же, судя по всему, их предприятие упустило время. Чтобы вклиниться во все более конкурентную торговлю одеждой, приходилось все больше платить. И уже сейчас, чтобы повторить попытку Витунова с постройкой магазинчиков и перекупкой прилавков, следовало запустить в дело такие суммы, каких не было, пожалуй, ни у Прорвичей, ни у Витунова, ни скорее всего, у них всех, включая поляка.

Согласно полученным от «Метрополиса» сведеньям, доходы им давала только торговля кожей и дубленками, и то, конкуренция со стороны челноков турецкого и греческого направления все усиливалась. Это значило, что Прорвичам следовало или менять стратегию, может быть, на более удачную, как пытался сделать Витунов, или искать другой сектор приложения активности.

Он ничего не ответил, это было излишним. Даже глупо, потому что разговорившийся человек, слушающий самого себя, неизбежно расскажет больше, чем хочет. А Прорвич-пэр именно разговорился, сейчас это ему нравилось, он был, так сказать, в ударе…

И вдруг Прорвич-старший тяжело поднялся со своего стула. Он отказывался говорить о своей фирме, он просто решил оставить все, как есть. Стерх его недооценил, и весьма изрядно. Впрочем, для самого оговариваемого дела это значения не имело, просто любопытство взыграло… Но как взыграло, так и «завязло».

– Что же, – прогудел главный тут начальник, – принимайтесь за дело, молодой человек.

Стерх поглядывал на Велча, ему показалось, что свое любопытство он сможет удовлетворить через младшего начальника, то есть, он продолжал размышлять… А вот Вика улыбнулась, она не желала подыгрывать Прорвичу-старшему, и это не потребовало от нее даже особенного напряжения.

– Мы еще не оговорили наших условий, – сказала она ровным голосом.

– Каковы же они? – поинтересовался Прорвич-пэр уже в дверях кабинета.

– Выплата нам четырехсот двадцати долларов невозвращаемого гонорара, – холодно проговорила Вика. – Из расчета сорока долларов ежедневно для господина Стерха, и двадцати долларов моего участия, при расчете, что работа должна быть проделана в течение недели. Если и после этого вы захотите продолжать расследование, то цена за каждый последующий день упадет на треть, до сорока долларов ежедневно за нас обоих.

Прорвич-старший посмотрел на Вику, чуть прищурившись, и проговорил с очевидной иронией в голосе.

– Полагаю, что за названный вами гонорар господин Стерх должен работать целый год.

– Не совсем вас понимаю, – нахмурилась Вика.

– Ладно, скажу откровенней, – решил Прорвич-пэр. – Послушайте меня, девушка, за названную вами сумму я могу выписать целый отряд пинкертонов из Нью-Йорка, и даже еще на чай для них останется.

– Конечно, – Вика встала, одернула юбку, подхватила свой портфельчик, – вам этого никто запретить не может. Особенно, если вы найдете пинкертонов, который хотя бы на десять процентов знают Москву, как мы.

С этими словами она легко зашагала к двери, даже не повернувшись в сторону Прорвича-младшего. Стерх чуть развел руками и поднялся.

– Минуточку, – почти возопил Велч, сделал жест, словно мановением руки пытался удержать Вику на месте, и посмотрел на отца.

Тот нахмурился, потом вздохнул и отчетливо крякнул.

– Ладно… Разумеется, я хотел бы, чтобы вы на меня работали… Знаете, у вас недурная школа. Вы не работали в какой-нибудь… более разносторонней фирме?

– Как вы уже, наверное, поняли, основную часть… ремесла принял на себя в нашей фирме господин Стерх.

Стерх выслушал эту реплику Вики с тайным потрясением. Но сдержался, повернулся к Прорвичам, кивнул и стал ждать, потому что была их очередь реагировать.

– В ментуре? – спросил Прорвич-младший. – Или… в бурении?

– В прокуратуре, – ровно ответил Стерх.

– А потом вас выгнали?

– Сам уволился, – ответил Стерх. – В восемьдесят девятом. Тогда разгоняли многие команды.

– Мне показалось, – медленно и нехотя признал Прорвич-старший, – вы на самом деле профессиональны. Но вот цена…

Внезапно на столе секретарши зазвонил телефон. Прорвич-сын подошел к нему, поднял трубку.

– Фирма Прорвича, вас слушают. – Он помолчал. – Да, это я… Повтори, что ты сказал?

В комнате стало очень тихо. Даже шум кондиционера стал какой-то сдержанный. Наконец, Велч положил трубку.

– Я утверждал это с самого начала, – с удовлетворением проговорил он. – Митяша со своей пассией уезжает куда-то на юг.

– С этой… Магдаленой? – спросил Прорвич-отец.

– Полька куда-то слиняла сегодня поутру. Кажется, улетела домой. Нет, он уезжает не с ней.

Стерх медленно набрал воздуха в легкие, потом выдохнул:

– С Нюрой?

– С Анной Николаевной, – кивнул Велч, – если полностью.

Стерх медленно прошелся по приемной, остановился у окна. Все, что он думал об этом деле прежде, отошло на второй план. Сейчас смертельная опасность нависла над девушкой, которая об этом не подозревала, и он мог, если постарается, остановить эту угрозу.

– Ладно, – проворчал Прорвич-отец, – принимайтесь, Стерх, за работу. Надеюсь, вы выполните ее хорошо.

Стерх посмотрел на него так, словно забыл, где находится, и почему тут присутствуют люди. Этим решила воспользоваться Вика.

– Я приготовила две копии договора, который мы обычно заключаем с нашими клиентами, – она вытащила из портфельчика новую папочку. – Вы согласны подписать его?

Вежливо подала бумаги Прорвичу-отцу. Тот посмотрел на нее, как взбешенный тигр, его привычная выдержка изменила ему. Потом, не читая, дошел до стола секретарши, выдернул из письменного прибора ручку.

– От кого ты получил эту информацию? – спросил Стерх Велча.

Тот потряс головой.

– Стерх, это тебя не касается. Не мы тебе, а ты нам должен поставлять информацию, не так ли?

– Чтобы в будущем не возникло недоразумений, – отозвался Стерх, – следует признать – мы сможем работать, только если наши отношения будут основаны на взаимном уважении.

– Молодой человек, – проговорил Прорвич-старший, передавая подписанные бумаги Вике, – оставьте эту риторику. На основании заключенного договора вы всего лишь мой подчиненный, и не больше.

– Прошу прощения, – заговорила Вика, – но вы ошибаетесь, господин Прорвич. Если бы вы прочитали договор, вы бы нашли там клаузулу, согласно которой мы, как одна из сторон, можем отказаться от выполнения взятых обязательств в любую минуту. Разумеется, с последующим перерасчетом гонорара и прочих сумм.

– Ну, так кто выдал тебе эту информацию? – спросил Стерх.

Велч Прорвич пожал плечами, посмотрел на отца, а тот сделал жест, означающий, что ему не нравится этот вопрос. Потом посмотрел на Вику, вздохнул, и вдруг голосом на октавы ниже, чем прежде, пророкотал:

– Может быть, это ничему не помешает… В общем, я поддерживаю у Витунова одного человека. Он шофер, садовник, охранник, и разумеется, по моей просьбе – друг Нюры, о здоровье которой мы тут так печемся. – Он помолчал. – А теперь, ради Бога, начинайте работать, девушка.

– Сразу же, – легко улыбнулась Вика, – как только получу оговоренный гонорар на ближайшую неделю.

Прорвич-старший поднял глаза к потолку. Вздохнул, достал из внутреннего кармана бумажник, и стал отсчитывать купюры, выкладывая их на стол секретаря. После каждой бумажки он косился на Вику, словно она должна была в какой-то момент схватить их и побежать к двери.

Когда названная сумма была, наконец, отсчитана, он проследил, как Вика спрятала деньги в портфельчик, и насупленно, недовольно спросил:

– Кстати, девушка, вы не думали о смене профессии? Если такая мысль вас посетит, я мог бы найти что-нибудь в моей фирме.

Вика на миг замерла, потом вполне торжественно отчеканила:

– Это мило слышать… Но нынешняя работа меня совершенно устраивает.

Стерх не поверил своим ушам, впрочем, сегодня он часто удивлялся, и ему все время приходилось скрывать это удивление. И разумеется, был доволен, что сегодня не он пал жертвой несгибаемой воли своей напарницы, а кто-то другой.

Прорвич-отец еще раз обвел взглядом фигурку Вики с головы до ног, потом изобразил на лице улыбку.

– Господин Стерх, ваша партнерша по бизнесу имеет острый язык.

Стерх только вздохнул с пониманием. А Вика была бы не Викой, если бы не ответила:

– Иногда я еще затачиваю его таким маленьким напильничком.

После этого сделала странное подобие реверанса, и уже не оборачиваясь, двинулась к дверям из приемной. Стерх тоже наклонил голову, прощаясь, и пошел за ней, стараясь спиной показать, что на свете, кроме этих Прорвичей, есть как минимум еще пара очень деловых и профессионально умеющих торговаться людей. Разумеется, главным образом, он имел в виду Вику, хотя и себя немножко тоже.

Глава 5

Вика отправилась к себе, а Стерх вернулся домой. Где стал вбрасывать в дорожную сумку разные вещи, чтобы хватило на три дня, не больше. Сейчас ему оставалось только следовать за Митяшей, куда бы он не «намылился». Все остальное приходилось на волю случая.

Когда он думал над принятым делом, то ощущал на лице какое-то онемение. Слежка за Митяшей могло продлиться дни, даже недели, и включая подвижность этого вполне обеспеченного молодого человека, могла растянуться на сотни километров. А вот Стерху помешать могло все что угодно, например, дорожная авария. И это сделало бы слежку невозможной, а самого Стерха совершенно бессильным перед обстоятельствами.

Когда он застегнул сумку, он прошествовал к своему столу и из нижнего ящика достал иностранный паспорт. Минутку подумал и набрал номер Вики.

– Не забудь иностранный паспорт, – прокаркал он ей, когда она подняла трубку на том конце линии.

– О Господи, ты думаешь, он везет ее за границу?

– Он может отправиться в Чехию, или в Польшу, или в Турцию.

– А если они выбрали страну, куда нужна виза?

– Не думаю. Иначе бы он побеспокоился о получении визы и для Нюры, а этого он не делал. – Помолчал мгновение, добавил: – Прорвичи нас предупредили бы, им донес бы их человек в доме Витунова. А они об этом не знали, следовательно, Европа нам не грозит.

– Жаль, – вздохнула Вика и тут же сменила тон: – Я поняла, подготовлюсь.

– И вот еще что… – отозвался Стерх.

– Нет, – тут же заговорила Вика. – Я не позволю, чтобы ты испортил мне эту поездку.

– Я только хотел сказать, чтобы ты не забыла вытащить из своего портфеля деньги, которые выдали Провичи. И обменяла хотя бы сотню. За неимением расходных, придется пока платить из гонорара.

– Ах, это… – она была, кажется, на нервах. – Конечно.

– Я буду у твоего дома минут через сорок.

Он положил трубку, посидел в молчании. Нет, это определенно не была работа, которая его воодушевляла… Для временного успокоения он решил считать, что взялся за нее не только из-за Нюры, а из-за денег тоже, тем более, что утром все получилось довольно удачно. Ему был нужен этот гонорар, ему были нужны эти четыреста с чем-то долларов.

По размышлению, он вытащил из ящика свой револьвер, «Хиггинс-88», облегченный девятизарядник с укороченным стволом, к которому подходили мелкашечные патроны, и который, тем не менее, был почти так же хорош, как и большие револьверы. Это был второй ствол Стерха, первым, как обычно бывало, считался ПМ, который он решил на этот раз оставить в обычном для него тайнике. Револьверчик был хорош в быстрой пальбе, как говорили стрелки, по ощущению, разумеется, на небольших дистанциях. Но для метров семидесяти или больше и ПМ не подходил. Как эта американская пушка попала в Россию, Стерх, разумеется, не знал, свою «машинку» он купил в оружейном магазине напротив зоопарка еще полтора года назад. Потом он достал оригиналы лицензии на оружие и лицензию частного охранника, которая давала право на ношение пулевого оружия при себе.

Россия была такой страной, где очень неохотно передавалось в руки простым гражданам что-то, что могло сойти даже за чисто оборонительное оружие. С высоких постов, как и во все времена, это объяснялось тем, что оружие было слишком опасно, и что в тех странах, где, якобы, оно свободно продавалось, преступность была гораздо выше, чем в тех, где «стволов» не было на руках граждан. Как будто именно наличие оружия определяло преступность…

Оружие не продавалось свободно и в странах Европы, где преступность была низка изначально, но вовсе не по отсутствию пистолетов в открытой продаже, а потому, что государство сумело обеспечить своим гражданам куда более высокий жизненный уровень, достигаемый честным образом, чем посредством любой преступности, кроме, разумеется, беловоротничковой, например, банковскими махинациями, жульничеством в сфере финансов, инвестиционных вложений и прочего в том же духе. В России же, где каждый урка, вышедший из тюрьмы мог купить пушку на Рижском рынке или у частного оружейного контрабандиста, приезжающего раз в две недели из Прибалтики, оружие могло сохранить немало жизней, просто потому, что ничто другое не обеспечивало безопасность граждан – надежда на милицию или какие-то прочие государственные учреждения была так же слаба, как на творческий полет мысли у Ельцина или честность его дочерей. Но оружие все равно не продавалось… потому что «повышало» преступность.

Отыскав коробку патронов, заправив их в барабан, Стерх прошелся по квартире, поставил ее на сигнализацию, подхватил сумку и вышел. Теперь ему предстояло еще одно испытание. Он должен был завести свою дряхлеющую «Ниву». Которую, к тому же, умел водить с техникой среднего «чайника», то есть, для детектива – едва-едва. А потому и не любил ездить на ней. Но сейчас был особый случай, он мужественно открыл ее, проверил наличие двух канистр за задним сиденьем, и тронулся до ближайшей заправки. Там он залил полный бак, почти не расплескав бензин, наполнил канистры, и почувствовал себя готовым ко всему, что следовало сделать.

Заехав за Викой, которая уже ждала у подъезда, он проверил маршрут по карте, и отправился к южному берегу Учинского водохранилища, где располагались владения Витуновых. Именно оттуда, скорее всего, и должен был стартовать Митяша.

К счастью, не заблудившись, они нашли дом Витуновых почти сразу, и Стерх припарковался неподалеку от остановки, на которой его вчера на обратном пути подобрал автобус. Непонятное строение из стеклянных «кирпичей» неплохо закрывало его машину, что в этой безлюдной местности было необходимо.

После разговора у Прорвичей прошло уже больше часа, но Стерх рассчитывал, что они с Викой оказались оперативнее, чем Митяша с Нюрой. Зато теперь его стало раздражать солнце, разогревающее их машину. Чтобы меньше бросаться в глаза, в свое время он выбрал темно-синий, почти черный цвет, и сейчас это давало знать. Вика это тоже почувствовала. Она завертелась на сиденье, потом выскользнула на миг из машины и оглядела окрестности в бинокль, который выволокла из своей сумки.

– Километрах в трех отсюда есть деревья, а под ними небольшая забегаловка. – Стерх посмотрел на нее непонимающим взглядом. – Нам все равно придется покупать еду на дорогу и воду… Таблетки я взяла с собой.

Стерх сдался, вздохнул и повел машину к забегаловке. Тут на самом деле было прохладней, вот только от замечания о еде у Стерха в желудке поднялась волна отвратительной слабости. Но Вика не настаивала на немедленном обеде, она лишь накупила каких-то пончиков, булочек, сосисок и высоких бумажных стаканчиков с салатом. Пластмассовые вилки и ложки она взяла с собой из дома.

Вяло последив за этой активностью своей компаньонки, Стерх откинул сиденье, возлег на него, как в самолетном кресле, выволок с заднего сидения солдатскую панаму, которую иногда использовал, чтобы было не видно его лицо в машине, и попробовал подремать. Сначала, как всегда в таких случаях, ничего не получалось, но вдруг он понял, что спит, потому что ему снился сон. Это был неприятный сон – он стоял на берегу широкой реки, которая блестела под солнцем, как лента металлической фольги, и кто-то в сотне метров от него тонул, поднимая вверх слабые руки… Он искал лодку, но ее, конечно, не было, и тогда он стал раздеваться, хотя отлично знал, что доплыть до тонущего, скорее всего, не успеет…

Вдруг рядом с ним хлопнула дверца машины. Он раскрыл глаза и стащил панаму, это была Вика, она держала бинокль. И трясла его другой рукой за плечо.

– В путь, дорогой шеф. Они выезжают.

Стерх завел машину, развернулся, и лишь тогда увидел, что в полутора километрах впереди на пустынной дороге появилась белая «Вольво», которая направлялась к Пушкино. Краем глаза Стерх взглянул на часы, было четверть второго, он спал почти час. После этого Стерх попробовал догнать машину, висящую впереди, как мираж. Он приблизился к ней, когда она сбавила скорость перед въездом в Пушкино, а совсем близко пристроился уже на Ярославском шоссе. Больше всего его волновало, правильно ли Вика определила машину Митяши.

Вика тем временем не выпускала из рук бинокль и пыталась рассмотреть водителя. Наконец, когда Стерх и сам все отлично увидел, она сообщила:

– Один молодой человек, темный блондин, и светло-русая девушка с ним. Она смеется и все время пытается его поцеловать.

Стерх вздохнул, у него немного отлегло от сердца. Он не мог бы узнать Митяшу со спины, но с чего бы тот стал хитрить? Витунов-младший не мог догадываться о том, что за ним ведут слежку, не должен был догадываться… По крайней мере, пока. А вот догадается ли вообще, зависело теперь, скорее всего, от умения «топтаться по следу» его самого и Вики. Хотя, с этим, скорее всего, проблем не будет. Что-что, а «топтунами» они за последние два года стали вполне квалифицированными.

«Вольво» Витунова перестроилась вправо лишь у самой Кольцевой, Стерх оставил между собой и «Вольво» две машины, он ожидал, что Митяша выйдет на Кольцевую. Но тот вдруг сменил ряд, и пошел по центру дороги, впрочем, не очень торопливо. Стерху пришлось подрезать какой-то грузовик, тянущий свой фургон сзади, и он, представив, какие проклятья в его адрес высказывает водитель грузовика, поежился. За такие вот трюки он и не любил автомобили, все могло кончиться прямо здесь и сейчас – грузовик заехал бы ему по заду, пришлось бы останавливаться, и след Митяши безвозвратно потерялся бы… А впрочем, кто сказал, что пришлось бы останавливаться? Он вполне мог списать это столкновение за счет Прорвичей. Эта мысль расцвела в его вялом сознании как экзотический цветок. Он даже должен был продолжать преследование, не обращая внимание на грузовик… Вот только он выдал бы себя с головой, если Митяша умеет читать дорогу позади своей машины. Что ни говори, а внимание на это столкновение он непременно обратил бы, а тогда уже только отпетый остолоп забудет тачку, которая не останавливается после столкновения, и гонит, гонит за ним, следуя по пятам.

В Москве Митяша дотащился до Садового кольца, повернул на Колхозной направо, и пошел в левом ряду в сторону Самотеки. Миновали эстакаду перед Цветным бульваром, потом чуть притормозили у Маяковки, тут всегда водители немного сбрасывали скорость, должно быть, психологически, перед въездом в тоннель, потом проскочили площадь Восстания, Смоленскую, вышли на Крымский мост. Между «Вольво» и Стерхом все время было три-четыре машины. Стерх надеялся, что для маскировки этого хватит, хотя понимал, что опытный человек уже «считал» бы его как преследователя… И вдруг подумал, что сам не отслеживает машины сзади. Он проверился пару раз, но лениво, уж за ним-то следить не должны. Это странным образом успокоило его – если он не следит за своим «хвостом», то и Витунов-младший не должен был делать этого.

На Серпуховке они свернули на Люсиновскую, вышли на Варшавку, и темп гонки возрос. Машин тут было меньше, их сверкающие на солнце крыши уже не образовывали подобия большой и неаккуратной брусчатки впереди, поэтому Митяша газанул, хотя и не очень решительно.

Вышли из города, и по прямой, уже не стесняясь, рванули на юг, строго на юг. Стерха всегда интересовало, почему это шоссе, направленное совсем не на Польшу, называют Варшавским, но выяснить это ему не удавалось – то он забывал, то книг подходящих не подворачивалось под руку, то было лень. Миновали боком Подольск и чуть сбавили скорость, шоссе было не в том состоянии, чтобы соревноваться в живучести моторов. Стерх чуть отпустил Митяшу вперед, на этих ухабах и колдобинах его «Нива» давала слабое, но преимущество. Потом проскочили Оку, Стерх приблизился на всякий случай к Митяше, но предосторожность оказалась излишней, как только они съехали с моста, тот снова поднажал, и снова на юг.

– Куда они едут? – неожиданно спросила Вика.

Стерх лишь посмотрел на нее. Она сидела, расслаблено поглядывая вперед, шурша картой на коленях своих джинсов. Она чуть наклонилась к нему, стараясь вычитать что-то ей одной интересное в его глазах.

– Фокус в том, сколько это продлится. – Неожиданно Стерх почувствовал, что уже начал уставать. – Вся эта история вообще чистая авантюра… Вот только не знаю, с нашей стороны, или от Прорвичей тоже.

– А Витуновых?

Вопрос Вики остался без ответа. Стерху приходилось слишком сосредоточенно работать. И лучше было не отвлекаться.

Час проходил за часом. За Тулой начался небольшой дождик, но он почти не заставил Митяшу сбросить скорость, а вот Стерху приходилось нелегко. Он даже пару раз заюзил, меняя рядность, пытаясь оставаться за какими-нибудь попутными машинами. Как ни странно, теперь он чувствовал себя довольно уверенно, только очень болели глаза. Блеск солнца лился на асфальтовое покрытие, и отбиваясь от него, как от серого зеркала, слепил не хуже дешевого компьютерного монитора.

Когда миновали Орел, Вика, наконец, не выдержала, и принялась шуршать своими пакетиками. Насытившись, она стала вздыхать, удовлетворенно откинувшись назад. Прошел еще час. Стерх лишь покосился на нее, когда она спросила:

– Хочешь, я поведу немного? – Помолчав километров пять, она сделала еще одно предложение: – Могу разжевать тебе немного булочек. С сосиской.

– Мы не настолько близки, мадмуазель. – Стерх сам испугался своего голоса – хриплого, прерывистого, с непонятным присвистом.

Лучше бы он этого не говорил. Вика немедленно обеспокоилась.

– Я взяла таблетки с кофеином. Хочешь попробовать? Почти чистый тоник…

– Нет, он ведь тоже не железный.

Не доезжая до Курска, в городке под странным названием Фатеж, Митяша, наконец, стал притормаживать. Было уже без чего-то шесть. Он заехал на автозаправку и наполнил бак. Потом отъехал на стоянку и, подхватив Нюру, вошел в кафе с названием городка, в котором они оказались.

Стерх решил не волноваться по пустякам, подъехал к той же заправке, выбрав колонку подальше от окон, залил бензина, которого в его баке тоже оставалось километров на сто, не больше, и послал Вику за свежей едой. Пока она ходила, он принялся было за очерствевший в душной машине хот-дог, но едва сумел проглотить одну сосиску, кетчуп на которой превратился в подобие застывшей крови.

Впрочем, подвигов в способности перемалывать еду от него не потребовалось, Вика вернулась очень быстро, и принесла двойную порцию шаурмы на бумажной тарелочке, такую же тарелку, только с одинарной порцией, себе, пачку салфеток, и главное – две бутылки воды и пластмассовую баклажку тоника. От тоника Стерх отказался, а вот вода пришлась в самый раз. Он сумел даже прожевать шаурму, стараясь не думать, из какого мяса ее приготовили.

Потом он устроился на сиденье, как и перед домом Витуновых, чувствуя, что сил у него осталось ровно столько, сколько нужно, чтобы натянуть на лицо панаму. Глазам стало чуть легче, зато проявилось онемение в правой ноге, которой он вынужден был все эти часы давить на газ. Полежал, вышел и вылил немного воды себе на шею, давая ей стечь за ворот рубашки. Удовольствием это оказалось сомнительным, потому что ткань теперь неприятно липла к спине и груди.

Вика принялась обмахиваться картой, расстегнув свою кофточку чуть не до пупа, продемонстрировав Стерху тонкий, телесного цвета бюстгальтер. Но сейчас это никого из них не интересовало.

– Солнцезащитных очков тут не видела? – спросил он.

Вместо ответа Вика порылась в сумке и вытащила свои, крохотные, в стальной оправе. Стерх попробовал натянуть их на нос и уши, они давили.

– Можешь их разогнуть, – предложила Вика.

– Все равно будут давить.

Тогда Виктория принялась соблазнять его салатом, который купила еще перед Москвой. Салат подсох, но выглядел еще вполне… Если бы Стерх хотел есть.

– Оставь это для кроликов, – только и проговорил он.

Они закурили. Стерху вкус сигареты показался неприятным, как и приправа к шаурме, но он героически постарался не раздражаться.

– Может, попробуешь эти таблетки с кофеином? – предложила она.

– Наоборот, я готов пуститься с тобой в пляс, если…

Договорить он не успел. Из дверей забегаловки вышел Митяша, один, Нюры не было. Вика посмотрела на Стерха тревожным взглядом, но против своего обыкновения, ничего не спросила.

Митяша успел дойти до своей «Вольво», как дверь снова открылась, и из нее появилась Нюра. Она была свежа, умыта, и улыбалась чуть не до ушей. Она чуть собственнически, словно родилась с этим чувством, подошла к Митяше, погладила его по плечу, легко поцеловала в щеку, и пошла к противоположной дверце машины, устраиваться на своем месте.

– Кажется, они о чем-то договорились, – отозвалась Вика.

Митяша включил мотор, вышел, протер тряпочкой лобовое стекло, и они снова поехали. Курск, как и Орел, миновали в объезд, что Стерх только приветствовал, потому что крутить ставшую тысячекилограммовой баранку по узким улицам полагал сейчас откровенной пыткой. Так же крупно ему повезло с Белгородом.

Зато после Белгорода пришлось поднажать, потому что Стерх решил пересечь украинскую границу перед машиной Митяши. На случай, если у них возникнут какие-либо неприятности с таможенниками. Поэтому, уперевшись, казалось, не только ногами в педали, но и всем телом в сиденье, он обогнал «Вольво», главным образом потому, что ему уже было все равно, гнать дальше, или оказаться в кювете.

Сложностей с украинцами почти не возникло. Вика заплатила какие-то деньги в кассе, уже освещенной бледным, люминесцентным светом, и лишь тогда Стерх понял, что солнце склонилось к горизонту. Через час должно было совсем стемнеть. Он представил себе, как заболят его глаза от света идущих по встречной полосе машин, и готов был заныть в голос. К тому же еще и Вика, чуть не подпрыгивая от радости, принесла ему большие, и довольно дорогие противосолнечные очки, широкие, как витрины процветающего магазина. На одном из стекол была крохотная наклеечка с фирменным знаком «Адидас», но ей Стерх не поверил.

Он уже готов был высказаться по поводу несвоевременного подарка, как вдруг к пропускному пункту подкатила «Вольво» Митяши, и пришлось в ускоренном темпе сматываться. Езда в сторону Харькова испортила Вике характер. Она стала требовать, чтобы Стерх пустил ее за руль, и снова вспомнила о таблетках. Первое не вызвало в Стерхе энтузиазма, а в отношение второго ему было все равно, и он съел две коричневые таблетки, запив их чуть не полубутылкой воды.

Лишь когда «Вольво» миновало их, Стерх вдруг вспомнил о револьвере, который в высшей степени бестолково провез среди своих вещей. Если бы таможенники потребовали раскрыть сумки, у них могли бы возникнуть неприятности… Или задержка на пару часов, что было бы еще хуже. Впрочем, Стерх все равно не знал, как легально следует провозить оружие через все эти новообразованные границы. Разумеется, подрабатывая охранником, ему случалось оказываться и с более тяжелым оружием, например, помповиками «Моссберг», которые многие охранные агентства покупали по бросовым ценам, на другом конце России, скажем, в Хабаровске. Но там все было просто, разобрал, задекларировал, сел в самолет, и… А вот что делать с границей, он не знал, и дал себе слово, что по возвращению непременно прочтет соответствующие статьи законов, если сумеет их раздобыть.

В Харькове их догнали сумерки. Судя по скорости, с какой они перемещались, дороги в бывшей империи оказались не намного хуже, чем автобаны в Германии. Но Стерх-то отлично понимал, что это не так, а вот причину своего подвига осознать не мог. Митяше за рулем «Вольво» было, без сомнения, легче, у него все основные технологические открытия цивилизации, включая кондиционер… Впрочем, с наступлением сумерек, должно было стать прохладнее.

Они въехали в Харьков, покружили по каким-то улочкам, потом Митяша развернулся, снова выехал на Белгородское шоссе, разбивающее северную часть города на две почти равные половинки, и наконец, свернул на улицу Свердлова. Сбоку показалась какая-то речонка, но уже через четверть часа они вышли на магистраль, и на одном из знаков мелькнуло название «Запорожье». Разумеется, оно было на украинском и английском языках, но Стерх был уверен, что не ошибся.

– Они едут в Крым, – сказала Вика.

Стерх только вздохнул. После таблеток стало полегче, но во всем теле его накопилась такая масса свинцовой тяжести, что всем законным таблеткам на свете не удалось бы ее прогнать.

Снова шоссе, сверкающее теперь уже под его и чужими фарами, ослепительные сполохи встречных машин, и скорость, скорость. Одуряющая скорость, перекрывающая сотню километров в час… После Харькова Вика стала устраиваться поудобнее, а потом вдруг с ее стороны раздался монотонный, совсем не девчоночий храп. Стерх поморщился и включил радио, оно наполнило салон какими-то заунывными песнями, непонятной скороговоркой диктора, либо тяжелыми раскатами немерено жестких электрогитар. Стерх сморщился уже как лимон, выжатый в чай, но поймать что-то более спокойное не сумел.

Потом наступила полночь. Вика на миг проснулась, поняла, что они уже миновали Запорожье, приближаются к Мелитополю и все еще едут на юг, напилась воды, перевернулась на другой бок, и снова попробовала «придавить ухо». Стерх сделал музыку потише, но не очень, гораздо важнее было не спать ему, а Вика, в конце концов, могла перебраться и на заднее сиденье.

Все-таки, Россия слишком большая, думал он, проезжая Джанкой. Сегодня для него это обернулось неприятной слабостью в руках и ногах, сонливостью, которая стала еще неприятнее, едва прошло действие таблеток, и страхом, что он неправильно «поймает» свет впередиидущих машин, и примет за «Вольво» какой-нибудь местный рыдван. О том, что Крым уже не принадлежал России, он не думал, это был грех Хрущева и Ельцина, как и множество их прочих грехов…

Он очнулся уже перед Симферополем. Машина, в которую он уставился совершенно одурелым взглядом, вдруг стала сходить с ленты шоссе. Он лишь с трудом вспомнил, что в какой-то момент решил рискнуть и остановив машину, почти наощупь перелил бензин в бак. К счастью, Митяша занялся примерно тем же, только километров на сто дальше и в более комфортной обстановке, на нормальной автобусной остановке, пристроенной на обочине. На которой он с Нюрой даже пробовал немного перекусить бутербродами… Кажется, это было у Мелитополя.

«Вольво» с мягкостью, достойной знаменитой и чрезвычайно выносливой шведской марки, покрутилась по узеньким улочкам между высокими, темными зданиями, окруженными подобием парков, вырулила вдруг на настоящую стоянку, разбитую перед нескладным, гостиничного вида сооружением. Потом в «Вольво» вспыхнул свет, и из машины вылез Митяша. Он прошел к дверце со стороны пассажира и помог выбраться Нюре. Нырнул внутрь и выволок дорожные сумки весьма умеренных размеров. После этого пара, чуть покачиваясь от усталости, направилась к главному входу. Потоптавшись там, Митяша добился, чтобы двери раскрылись, и обоих пустили внутрь.

Через десять минут в одной из больших комнат на третьем этаже засветилось окно. Потом к шторам этих окон подошла Нюра и задернула их, смешно поднимая руку и пытаясь подпрыгнуть, чтобы ее рывок был более высоким.

После этого Стерх решился.

– Эй, побудка! Зорю еще не играют, но это лишь вопрос времени.

Он толкнул Вику, и убедился, что ее сон был не так уж прочен – она сразу уселась прямо, как солдатик, оглядываясь красными от сна глазами по сторонам.

– Где мы?

– В пригороде Симферополя. У какой-то гостиницы.

– Отлично, – Вика заворочалась, выискивая бутылку с водой. – Крым, это то, что сейчас может оказаться самым приятным на свете. Бархатный сезон… – Она пригляделась к Стерху. – У тебя глаз не видно, опухли как от скарлатины.

– Я и чувствую себя ходячей скарлатиной.

Стерх нашел сбоку от стоянки, подальше от основных машин, свободный уголок. Надеясь, что тут его машину не «разденут», он припарковал ее, и с тяжким вздохом откинулся на спинку. Они достали каждый свои сумки, потом, кажется, так же как и предыдущая пара, покачиваясь, дотащились до входной двери. В вестибюле гостиницы уже никого видно не было. Вика отыскала звонок и нажала на него недрогнувшим пальцем.

Их впустила сонная, разморенная толстушка с косой. На ней от форменной темно-синей одежды осталась только юбка. Блузка у нее была из какой-то розово-белой шерсти, явно самовязанная. Усевшись за конторку, она ленивым, певучим голосом осведомилась:

– Чего угодно господам?

– Найдется у вас комната на третьем этаже, желательно слева от входа, с видом на стоянку?

– Туристский сезон еще не кончился, поэтому могу предложить парный покой на пятом, с видом на парк.

Стерх потряс головой.

– Нет, вы не понимаете. Мы будем жить отдельно. Девушке нужна комната на третьем, а мне… Я поселюсь где угодно, в любом одноместном номере, разумеется, с душем.

– У нас есть отличная комната на шестом, большая и светлая.

– Хорошо, очень хорошо, но нам нужна также комната с видом на стоянку. На третьем.

– Там у нас остались только двухместные апартаменты, довольно дорогие, – толстушка скептически осмотрела Вику и измотанного Стерха. – Японский телевизор, европейские каналы от спутниковой тарелки, увеличенная ванна… И как раз слева от входа.

– Отлично. Оформите сначала эту барышню на третий.

Толстушка приняла паспорта.

– Сколько времени хотите у нас оставаться?

– День, может, два, я думаю, не больше, – ответила Вика.

– Вы будете довольны апартаментами, – автоматически, почти без выражения проговорила толстушка, заполняя что-то на разложенной перед собой карточке. – В них у нас останавливаются только самые знаменитые гости. Жил и Ролан Быков, и когда-то, говорят, Никита Михалков снимал тут какой-то фильм.

Стерх вдруг почувствовал, что его кто-то рассматривает. Это был портье, высокий и худой парень с прыщами по всему лбу. Он облизнул губы, и попробовал улыбнуться. Лучше бы он этого не делал, потому что треть зубов этого двадцатилетнего паренька были сделаны из стали.

– Покой состоит из трех комнат, ласкавые паны, – проговорил он с сильным смягчением согласных. – И окно в сторону паркинга.

– Восемьдесят долларов до завтрашнего вечера, – проговорила толстушка, все еще недоверчиво глядя на Стерха.

Вика усмехнулась, она еще могла смеяться, достала из сумки смятые доллары, полученные этим утром от Прорвича.

Толстушка сразу стала глядеть веселее.

– Портье проводит даму в ее апартаменты, – зачастила толстуха, – а вот товарищу… придется донести свою сумку самому. По ночам у нас только дежурная смена… Но я могу проводить.

Стерх ее не слушал. Он подхватил свой паспорт с конторки, поднял сумку и зашагал за толстой служащей, которая уверенно, не оглядываясь, протопала к лифтам.

Высадив Вику с портье на третьем, толстуха поднялась со Стерхом на шестой этаж. Она подвела его к номеру с неясной в полумраке цифрой, открыла дверь. Заметив, что Стерх оглядывается, пояснила:

– По вечерам мы должны экономить электричество, счета стали слишком большие. – Она вошла в комнату, постояла посередине. – Может быть, господину что-то нужно? – Стерх в немом удивлении уставился на нее. – Ну, я имею в виду, какие-то особенные услуги?

Стерх только и сумел, что качнуть головой, даже не собираясь раздумывать, что дежурная имела в виду. Вздохнув, и для вида поправив торшер у кровати, толстуха удалилась. Стерх разделся, умылся, и уже через три минуты спал совершенно каменным сном.

Глава 6

Пронзительный звук будильника вызвал у него ощущение, что он спал не больше часа. С закрытыми глазами он поискал на тумбочке около себя проклятый будильник, и не нашел. Этот механический, пилящий нервы звук так его разозлил, что он должен был, наконец, осмотреться. Будильника нигде не было, а звонил телефон. С тихим отчаянием он поднял трубку.

– Что на этот раз? – проговорил он, откидываясь назад, в тепло подушки.

– Добрый день, мой сладенький, – прошептала Вика заговорщическим голосом. – Неужели даже в Крыму ты начинаешь свой день недовольным?

– Началась гражданская война? Или американцы высадились на крышу нашего отеля? Я только час, как лег…

– Сейчас полдень. Ты проспал больше семи часов, если я правильно перевела часы, – отозвалась она. – А этого для взрослого мужика вполне достаточно.

Стерх взглянул на свои часы, которые так и не снял с руки. Было четверть двенадцатого. Если тут время отставало от московского на час, то в самом деле, он спал с пяти до полудня по местному.

– Ты где?

– Звоню из города. Наш приятель оказался куда крепче тебя, и уже больше часа со своей подружкой ходит по местным магазинам… Это называется шопинг, если хочешь знать.

Стерх заворчал, он очень хотел сердиться, но не знал, как и по какому поводу.

– Прими душ, мир покажется тебе более светлым и справедливым местом, – посоветовала Вика.

Стерх положил трубку, и зарылся в подушку. Поворочался с боку на бок, но заснуть уже не мог. Наконец, встал, подошел к окну. Прямо под ним раскинулся роскошный южный парк, в котором было больше грецких орехов, если он не ошибался, и акаций, чем сирени. Чуть дальше, у изгороди, росли пирамидальные тополя, они важно кивали своими верхушками. Еще дальше виднелись какие-то дома, но не привычные московские дачи, а довольно необычные саманные кубы с маленькими окнами. Оставалось только возрадоваться, как советовала Вика, и приветствовать Крым. Он вздохнул и потащился в душ.

Когда получасом позже, выкупанный холодной водой, потому что горячей не было, и выбритый до синевы, он съехал на лифте вниз, даже самому себе он показался значительно бодрее. Сбоку от двери лифта стояла металлическая стойка с табличкой «Кафе», он отправился в указанном направлении. Стоило ему сесть за столик, как перед ним вырос седоволосый официант с очень большими, навыкате, глазами. Стерх заказал себе кружку кофе, яичницу с охотничьими колбасками, и две булочки.

Пока официант ушел на кухню, он выволок пачку сигарет, неуверенно подержал ее перед собой, оглянулся, так и не решившись закурить, положил на стол. Прибыла еда, яичница на подсолнечном масле и колбаски пахли довольно аппетитно, булочки были мягкими, а кофе примерно таким, как Стерх любил – некрепкий, черный, несладкий, и его была целая кружка.

Едва он принялся за кофе, как к столу подошел очень высокий, тощий тип, со лбом, на котором, казалось, только вчера зажили прыщи. Он походил на ночного портье как раннее издание одной и той же жизни. Даже волосы его так же торчали вверх, только были чуть короче, чем у запомнившегося Стерху юноши. Выражение его глаз было злым, словно он только что узнал, что остаток своей жизни должен прожить без чаевых.

– Пан Стерх? – спросил он. И уселся за столик, вытянув перед собой узловатые руки. – Как мне сказали, это вы приехали сегодня часов в пять утра?

Стерх сделал два больших глотка кофе, поставил кружку на не очень свежую скатерть и кивнул.

– Значит, вы прибыли сразу после одесситов?

– Каких одесситов? – Стерх был расслаблен, еще больше, чем при просыпании, а на лице имел как бы скучающее выражение.

– Я говорю о паре Делюжных, которые прописаны в Одессе, хотя свой паспорт пан Делюжный получил в Приднестровской республике. Забавно, правда? Они хотели бы провести у нас медовый месяц, вот только сама панна забыла свой паспорт, но она есть в паспорте мужа, так что приемщица пошла ей навстречу, прописала их по одному документу. – Тип медленно оглядел почти пустое кафе, словно опасался, что из-под столиков вынырнет племя индейцев. – Они воркуют между собой, как голубки. Это каждому должно нравиться, кто понимает, о чем я говорю… В общем, они прибыли, а вы со своей спутницей отметились на двадцать минут позднее.

Стерх посмотрел на остывшие на тарелке остатки яичницы, словно размышлял, не промокнуть ли желтковую лужицу корочкой, потом, видимо, отказался от этой идеи, и просто хлебнул кофе.

– Как вам нравится наше кофе?

– Наш кофе, – поправил его Стерх. – В русском языке кофе имеет мужской род.

– Вы позволите? – спросил тип напротив, протянул руку и вытащил одну из сигарет из пачки «кента», Стерх лишь проследил его движение глазами.

– Видите ли, – мужичек закурил, помахал рукой в воздухе, разгоняя дым, – ваша спутница, которую зовут Виктория Игоревна Запольная, заняла апартаменты прямо через стену от Делюжных. Когда я это узнал, то сразу кое-что стал соображать. – Стерх удержался от того, чтобы не поднять удивленно брови. А тип продолжал: – Вы сняли комнату на шестом этаже, а ваша… подруга внизу. Причем покои, которые, по правде говоря, в это время года занимают очень редко, потому что они дорого стоят.

– Вы любите заглядывать в чужие кошельки?

– Признаться, да, – улыбнулся тип, и продемонстрировал миру, что треть его зубов сделаны из золота. Впрочем, как показалось Стерху, довольно дешевого, потому что желтого, как прогорклое масло. – Но об этом потом… А пока я хочу спросить ласкавого пана, вы за ними следите?

Стерх обернулся, выискивая официанта, чтобы попросить еще одну кружку кофе, но никого видно не было. Он вздохнул.

– Слушаю дальше.

– Вы знаете, что в тех апартаментах, которые заняла Запольная, останавливался Никита Михалков?

– Меня информировали, – отозвался Стерх. Потом почувствовал, что пора выходить на финишную прямую. – Послушайте, приятель, я не знаю вашего имени, поэтому обращаюсь так свободно… У меня был вчера трудный день, спал я плохо, и совсем не расположен слушать какие-то бредни. Если у вас есть что-то конкретное, я готов выслушать. Если нет, я пойду себе, чтобы… спокойно переварить завтрак.

Лицо мужичка приняло теперь свой естественный облик – жесткий, даже слегка зверский. Такого можно было бы испугаться, если бы Стерх уже давно не понял, что этот тип отчаянно старается спрятать от посторонних манеры мелкой уголовной шоблы – таких Стерх навидался на своем веку немало, и по роду прежней службы, да и сейчас они еще попадались, хотя в Москве реже, чем в провинции.

– Я приглядываю за этим отелем… Выражая волю его хозяев, если пан позволит. – Тип загасил сигарету в пепельнице, и взял еще одну, не спрашивая, из пачки Стерха. – Если хотите, я могу назваться местным детективом.

– Разве существует такая профессия? – спросил Стерх.

– Не знаю… Но это моя работа – разглядывать гостей этого отеля, и… – тип препогано усмехнулся, – оказывать им дополнительные услуги. Знаете, если кто-то тайком от жены шалит тут с местными красавицами, или тратит деньги, которые ему не принадлежат, или вообще не хочет какой-либо огласки.

– Мне не нужны дополнительные услуги. А то, что вы перечислили, называется шантажом.

– Шантаж? Что вы, такое я даже не способен измыслить, – золотозубый снова помахал в воздухе рукой. Стерх вспомнил, что именно так в зонах машут рукой, когда курят в неположенном месте, чтобы не видело начальство, или чтобы было неясно, кто именно курит. Он и сигарету держал к себе, пряча ее в ладони. – Я просто не упускаю для моих хозяев небольшой, но верный заработок. Вот и в вашем случае, как мне кажется, может кое-что наклюнуться. И замечайте, совершенно законно, не так ли, пан Стерх?

– По-русски следует говорить «прошу заметить», – поправил его Стерх. Он тоже взял одну сигарету, а пачку спрятал в карман. Потом зажег ее и затянулся с ощутимым удовольствием.

– Знаете, о чем я думаю? – спросил тип.

– Не имею понятия.

– Если вы знаете что-то об этих Делюжных, вам самое время рассказать это мне. И мы поделим денежки поровну. Даже если вы что-то о них подозреваете, я могу предложить вам помощь для дальнейшего… сотрудничества. Поверьте, помощь эта окажется значительной, у нашей организации серьезные возможности.

Стерх минуту подумал.

– Вы говорите, у Делюжных, или как они там себя назвали, Одесская прописка?

– Вероятно, они там живут. Пока мы их не проверяли. – Тип снова широко усмехнулся. – Хотя отсюда смотаться в Одессу – день работы, вы это и сами понимаете.

– Ну, а я живу в Москве.

– Не имею ничего против, пан Стерх. Даже наоборот, приветствую, потому что Крым – всесоюзная здравница.

– Вы сказали, что никто не видел паспорта этой девушки, верно? А не кажется ли вам странным, что она не показала свой паспорт?

– Если один из паспортов в порядке, мы не поднимаем шума. Пока не выяснится обратное.

– За что можно содрать дополнительную цену, – перебил его Стерх.

– Вы отлично понимаете ситуацию.

– Как видите, научился, – отозвался Стерх. – Вот только должен признаться, мне не нравится ваш способ зарабатывать деньги, ласкавый пан.

– Это не имеет к делу отношения, – сказал тип с золотыми челюстями. Неожиданно, он стал еще более хищным, чем прежде, хотя минуту назад это казалось невозможно. – Думаю, что триста долларов будет вполне достаточно, чтобы я отошел в сторону.

– Так много? – удивился Стерх.

– Судя по тому, как они и вы легко оплатили едва ли не самые дорогие апартаменты в нашем отеле, в вашей игре ставки куда выше.

Стерх поднялся. Наконец, нашел взглядом официанта, который стоял в самом темном углу кафе, и кажется, беззвучно трясся от страха. Или от напряжения.

– Включите в счет, пожалуйста, мой номер шестьсот тринадцать. – Не оглядываясь, он пошел к выходу.

Потом поднялся к себе. Этого типа следовало или выбросить из головы, или серьезно обдумать его предложение. Конечно, три сотни баксов было не по карману Стерху, но если поторговаться… Нет, скорее, следовало выбросить его из головы.

Стерх улегся на тахту и включил телевизор, внушительный, потертый «Славутич», старый, как египетские пирамиды, без пульта управления. По единственному бесплатному каналу демонстрировали какой-то американский боевик, где все говорили по-украински, и где прилизанный, даже лоснящийся молодой хлыщ, которому Стерх в обычной жизни не доверил бы завязать шнурки от своих ботинок, распоряжался сверхсекретными планами, а когда стала угрожать опасность их утечки в Россию, принялся крошить всех врагов из автомата, пистолетов и даже базуки. В итоге, насколько Стерх понял украинский, всю эту гору трупов он навалил только для того, чтобы кошмарно секретные планы узнала рядовая американская общественность, потому что Америка – свободная страна, где царит открытость информации.

Около половины второго дверь открылась, и в его комнату проскользнула Вика.

– Наша парочка обручилась, – выдала она вместо приветствия.

– И как это выглядело?

– Вошли в ювелирный магазин, а когда вышли из него, на пальце девушки сверкало такое миленькое колечко.

– Они не обручились, а поженились.

– То есть? – в свою очередь спросила Вика.

– Вчера они прописались тут как супруги Делюжные из Одессы, хотя фальшивый паспорт выдан Митяше где-то в Приднестровской республике.

Вика выключила телевизор, уселась в кресло напротив Стерха, вытащила сигареты из сумочки, закурила, выпустила огромный клуб дыма.

– Знаешь, я начинаю полагать, тут ни в коем случае не может дойти до убийства. Объяснение звучит просто – парень девицу любит. Это не очень понятно, но у тех, кто за ними последил бы час-другой, не вызывало бы сомнений. Он просто тянется к ней, а она его принимает… Полагаю, когда парню стало ясно, что отец хочет навязать ему другую, он смылся из дома, чтобы… этого не произошло. И в надежде, что по прошествии, скажем, месяца, обоих простят и примут назад.

– А фальшивые фамилии?

– Ну, если бы они демонстрировали настоящие документы, этот Витунов мог бы найти их, прежде чем им этого захочется. – Внезапно Вика расхохоталась. – Это отлично, что выдумка Прорвича-младшего обеспечила нам такой отменный отпуск. Предлагаю выпить за его счет и за его здоровье сегодня вечером бутылочку местного муската, разумеется, вместе с молодой парой Витуновых.

– Может, ты и права, – лениво отозвался Стерх. – В любом случае, это решение понравилось бы мне куда больше, чем любое другое. Бутылочка муската за чужой счет… да, это неплохо. Кстати об отпуске, как тебе апартаменты?

– Мечта! – воскликнула Вика. – Такие я видела только в кино.

– Там и жили в основном киношники, если послушать служащих отеля.

– Да, я тоже слышала, Никита Михалков… Вот это мужчина!

Стерх вдруг разозлился.

– В таком случае – мои поздравления по поводу отменного вкуса… ласкавой пани. Только мечтай об этом в коридоре.

Вика состроила гримаску, загасила сигарету в пепельнице, и вышла. Но уже через минуту вдруг зазвонил телефон.

– Они спустились на стоянку к машинам.

– Лечу, – подскочил на кровати Стерх.

Он даже забыл ключи от машины, когда бежал к двери, но вернулся и подхватил их, прежде чем вылететь из номера. Внизу, в холле стоял золотозубый тип, который медленно и лениво просматривал книгу регистрации гостей, не обернувшись к Стерху. Но Стерх отлично видел, что тот не спускает с него взгляд через зеркало, которое, вероятно, для этой цели и висело за спиной женщины, выдающей ключи. Стерх кивнул ему, обозначая, что такой мелкой хитростью его не обманешь, и выбежал на стоянку. В машине уже сидела Вика, она запустила мотор, потому что у нее были свои ключи.

Стерх плюхнулся на место водителя и дал газу. Они поехали по подъездной аллее парка, которую вчера в темноте толком и не рассмотрели.

– Насколько он нас опережает?

– Максимум на четыре минуты, – отозвалась Вика. – А скорее всего, чуть меньше.

– Куда он может направляться?

Вика уже крутила в руках свой дурацкий бинокль. И как она может смотреть в него, не снимая очков, удивился Стерх. Улица, по которой они вчера подъезжали к отелю, вывалилась на бампер машины, требуя решения. Стерх осмотрелся, сбоку в совершенно расслабленной позе сидел какой-то пьянчужка, или просто попрошайка. Вика поняла его без команды. Она выскочила, подлетела к нему, что-то спросила, сильно наклонившись вперед, положив ему руку на плечо. Мужичок махнул влево, Вика вернулась. Она не успела даже обосноваться на сиденье, как Стерх уже газовал.

Они проскочили какие-то повороты, но так как спрашивать было не у кого, Стерх решил, что и Митяша вряд ли туда сворачивал. Потом они выкатили на некоторую автострадку, где был только правый поворот, Стерх так и повернул. Вика поднесла бинокль к глазам и наконец торжествующе прокричала:

– Вот они!

Стерх напряг зрение, после вчерашнего это требовало от него усилий. Так и есть, впереди, километрах в пяти, между легкими глиссадами, которыми шла дорога, появилась «Вольво». Стерх сразу успокоился. Он, конечно, еще немного поднажал, но теперь это не имело значения. Они поехали ровно, словно бы погони никакой не было.

Впереди возникли горы, они теперь не темнели неровной линией на горизонте, как это было видно из их отеля, а возносились все уверенней и все круче. Дорога стала более спокойной, дома по ее сторонам исчезли, а само полотно теперь то и дело проходило между прорезанными в земле склонами, чувствовалось, что она проложена тут более продуманно. Потом они вышли на ровный участок, и Вика даже ахнула от возбуждения:

– Ну и красота!

Местность действительно была на редкость красива. Склоны горы, видимых теперь со всех сторон, заросли смешанным лесом. Кустарник вообще покрывал склоны, как пятидневная щетина, но в отличие от щетины, не вызывал ощущения неопрятности. Наоборот, вокруг стало чисто, как и было, наверное, задумано Богом.

– Где мы? – спросил Стерх.

Вика пошуршала картой.

– Скорее всего подъезжаем к перевалу Ангарскому. А справа, вот эта красавица-гора называется Чатыр-даг.

– Ангарскому? – переспросил Стерх.

– У них и Ангара есть, крохотная такая речушка… Ты не заметил, мы ее проехали.

Стерх немного поднажал и приблизился к «Вольво» как можно ближе. И вовремя. Потому что светлая машина вдруг съехала с шоссе и стала, словно трудолюбивый муравей, взбираться в гору по проселку. Скоро она скрылась в лесу.

Стерх вздохнул, подумал о шлейфе пыли, который его непременно выдаст, но все-таки решился, тоже съехал и потащился в облаке еще не до конца осевшей пыли. Впрочем, ему помог какой-то грузовик, который вдруг продребезжал навстречу, теперь пыли бояться не стоило, дорога была куда более езженной, чем показалась вначале.

– Как думаешь, он знает, куда едет? – спросила Вика.

Стерх только крякнул. Они два раза чуть не заюзили, причем довольно опасно, потому что склоны вдруг стали очень обрывистыми, сказывалась высота и неровность складок горы, а потом попали в плотный лесок из невысоких сосенок, перебиваемых круглыми елками… А потом они выехали на небольшую, отсыпанную гравием площадку, сделанную на краю очень обширного альпийского луга. В дальнем от дороги конце этой площадки стояла «Вольво», пустая.

Стерх закатил свою «Ниву» под кусты, так, что не очень внимательно оглядевшийся человек ее не заметил бы, и выскочил. Вика за ним едва успевала.

– Куда? – спросила она.

Но Стерх уже увидел, что от площадки, примерно в том месте, где стояла «Вольво», между кустами пробита довольно утоптанная тропа. Вот к ней-то он и побежал. Потом пошел, почему-то бежать было очень тяжело, уже через сотню-другую метров его догнала Вика, и даже опередила размашистым, легким шагом. Они шли минуты две, не больше, и вдруг…

Это была площадка для обзора. Местная, ни на что особенно не претендующая, но замечательная. Потому что совершенно неожиданно впереди, где-то совсем недалеко, километрах в десяти, или чуть дальше, земля заканчивалась, и начиналось море. Оно было не очень хорошо видно, потому что тонуло в дымке, как и почти сплошная кора домов, расположенных на побережье. Но все равно, от пространства, от обилия света и этого чуть влажного простора, захватывало дух.

На краю площадки стояла одинокая девичья фигурка, на фоне этого великолепия она смотрелась на удивление беззащитной. Митяша Витунов сидел метрах в десяти от нее, на вполне приличном валуне, совсем немного не докатившемся до обрыва. Он подтянул колени к подбородку, как ребенок, и по положению его головы Стерх понял, что он не спускает взгляд с девушки.

В первое мгновение Стерха охватило только одно желание – подбежать к Нюре и оттащить ее от края, на котором она оказалась. С трудом он справился с собой, и подхватив Вику под локоть, заволок напарницу в кусты. За ними, при желании, можно было добраться почти к самой парочке, но не ближе пятидесяти-шестидесяти метров – это было видно сразу.

Успокоившись, и даже слегка расслабившись, Стерх пошел вдоль кустов, стараясь не выпускать молодых людей из виду. Идти было нелегко, и все-таки они справились, подобравшись даже ближе, чем Стерх надеялся. Теперь Вика не отставала от него, хотя, разумеется, и держалась чуть сзади.

Когда они раздвинули ветки, то увидели, что Нюра стоит еще ближе к краю, почти на самом изломе обрыва, раскинув руки, смеясь, подставив лицо соленому морскому воздуху, летящему с юга. Иногда она оглядывалась, посматривая на Митяшу, не понимая, что с ним происходит, почему он не радуется с ней вместе.

Стерх отчетливо представил себе следующую возможность – он выскакивает, хватает девушку за руку, и отводит ее подальше от смертельной опасности. Скорее всего, это кончилось бы ничем, потому что она не поверила бы его объяснениям – мол, Митяша все это устроил, чтобы ее убить – они уезжают, но все возможности для слежки окажутся потеряны, ни Митя, ни сама Нюра больше не подпустит к себе странного Стерха, явно свихнутого, не то что на расстояние контакта, как сейчас, но даже для безошибочного наблюдения. Нет, этот путь не годился. Следовало придумать что-то еще. Но что?

Наконец, Нюре надоело веселиться в одиночку, она вернулась к своему другу, села рядом, заботливо подложив под себя его свитер, и обняла за плечи, заглядывая ему в лицо. Что-то заговорила, потом вдруг засмеялась, откинувшись назад, и Стерх услышал ее слова:

– Когда я там стояла, мне показалось, наш ребенок зашевелился.

– Что? – почти в ужасе воскликнул Митяша.

Каждому постороннему было бы видно, что он именно в ужасе, а не просто волнуется. Но Нюра была влюблена, может, впервые в жизни, и не ожидала от этого человека ничего плохого.

– Я понимаю, еще рано, – ответил Нюра. – Но я уверена…

Дальше Стерх не разобрал слов. Он опустил голову и посмотрел под ноги. Камешки, стебельки травы, опавшие или сбитые ветром листья… Поднял голову снова, так и не успокоившись.

И вдруг случилось что-то неожиданное. Митяша, обмякнув спиной, которую видел Стерх, прижался к Нюре, словно к мудрой и сильной няньке, как все дети приникают к женщинам, которые должны оберегать их от опасностей мира, с которыми они не могут справиться. А Нюра погладила его по голове, подняла лицо, прижалась к нему губами, счастливая откинулась назад.

– Да что с тобой? – спросила она.

– Н-не з-знаю, – заикаясь проговорил Митяша. – Может, вчера устал?

– Или от местного солнца заболел, – отозвалась Нюра. – Я так и знала… Нужно возвращаться в пансионат.

– Нет, – слабо, но довольно решительно запротестовал Митяша. – Мне тут нравится, посидим еще, а?

Нюра поднялась, подошла к краю пропасти. Снова попробовала, раскинув руки, вдохнуть морского ветра… Митяша, не отрываясь, смотрел на нее, и лицо его вдруг стало жестким. Он поднялся, одна его нога задрожала, это было видно даже под джинсами, но он заставил ее передвигаться вперед, в сторону девушки. Из-за этой ноги или возникшего внезапно страха шаги его выглядели механическими, словно к его ногам были прикованы тяжеленные ядра. Но он шагал, подготавливая руки для сильного, единственного толчка…

– Сделай что-нибудь, – прошептала Вика.

Стерх вытащил револьвер и взвел боек. Если Митяша подойдет еще ближе, или замахнется, он будет стрелять, сначала в воздух, потом… Как придется… Может, уже пора?

Внезапно неясная тревога, словно темное покрывало, накрыла Нюру. Она обернулась, всмотрелась в Митяшу. Но юноша этого не видел, или не понимал, он продолжал шагать, чуть отведя плечи, закусив губы, едва удерживаясь от крика или слез… Нюра шагнула назад, еще раз, оказалась уже совсем на краю, стала поднимать руки, не решаясь еще спросить, что происходит?

А Митяша шагал, вдруг быстрее, разгоняясь, уже не думая ни о чем, уже решившись действовать, подчиняясь задуманному… На лице у Нюры выступили первые признаки удивления, но она еще не вполне понимала, какие чувства испытывает. Стерх поднял револьвер и прицелился. И вдруг…

– А сейчас, уважаемые господа, мы оказались в одной из самых прекрасных точек для обозрения моря, раскинувшегося перед нами. – Потом кто-то, едва ли не мужским, усталым и натруженным голосом забубнил эти слова на непонятном языке.

И на полянку вывалилась толпа невысоких, как школьники, японцев с фотоаппаратами и камерами, а впереди них шагала высокая, худая как жердь девица, которая, не оборачиваясь, твердила перевод. Чуть сбоку от всей группы семенила, то и дело оборачиваясь и шагая спиной к пропасти, хохлушка с сильно блестевшими, крашенными сверх всякой меры волосами. Вероятно, она использовала какой-то лак для волос, решил Стерх и с облегчением опустил револьвер. Потом посмотрел на Нюру с Митяшей.

Они стояли, обнявшись, и как зачарованные смотрели на приближающуюся группу туристов. Вика от перенапряжения села прямо на землю, словно у нее подкосились ноги. Оказалось, у нее тоже были нервы.

Глава 7

Группа японцев дружно зажужжала камерами, защелкала фотоаппаратами, некоторые из них не выключили вспышки, и они засверкали, как фейерверки. Стерх сцепил зубы и вырвал у Вики бинокль. Потом стал водить по лицам туристов, стараясь выяснить, куда нацелены объективы. И опустил голову, это были японцы, люди в высшей степени ценящие природу, и к тому же старающиеся не допустить любопытства. Ни один из них даже не попытался зацепить хотя бы краем видоискателя пару, застывшую перед ними на фоне моря.

Потом опомнился Митяша, он вздрогнул, и оттащил, чуть не силой, Нюру от края. Она уже немного успокоилась и попыталась улыбнуться. Она прижалась к Митяше всем телом и подчинилась ему.

А экскурсовод вещала:

– Справа от нас доминирующей высотой вздымается гора Роман-кош, слева, если зайти за эту рощу, будет виден Демерджи. Эти горы и Чатыр-даг, на котором мы находимся, являются главными горами Крымского хребта. Прямо перед нами находится один из самых известных курортов – Алушта. Слева, хотя сегодня не очень хорошо видно, расположен Судак. За Роман-кош находится Ялта, возникшая от старого греческого слова – Ялос, что означает «земля». По преданию, именно в районе Ялты античные греки впервые открыли этот благодатный берег и решили основать тут свои колонии.

Переводчик бубнила свое, но ее, похоже, никто особенно не слушал. Все просто рассыпались по краю пропасти, осторожненько заглядывали вниз, какой-то из самых пожилых японцев с улыбкой спрашивал, нельзя ли бросить вниз камень, не вызовет ли это камнепада, переводчик тоскливо озиралась и транслировала ответ экскурсовода, что камнепада не будет, и камень, конечно, можно бросить, мол, местные туристы делают это постоянно, и не спрашивая разрешения. Японец несильно размахнулся, и кинул камень, словно горы и весь вид вокруг были стеклянными. Спустя четверть часа экскурсовод объявила:

– А теперь, садимся в автобус и едем в Алупку, там у нас экскурсия по виноградным плантациям.

Туристы послушно, пощелкав еще немного фотоаппаратами, потащились к стоянке за деревьями. Вика проговорила:

– Кошмарный язык, ужасный текст. Виноградные плантации, местные туристы, – она хмыкнула.

– Как думаешь, стоит разрабатывать этих ребят? Вдруг у кого-то все-таки эта парочка попала в видоискатель?

– Было бы у нас больше сил… – отозвалась она, сразу погрустнев. – В любом случае, это не будет иметь юридической силы. Мы, как свидетели, куда достойней.

Группа удалялась. Слышался пронзительный голос экскурсовода, отвечающий кому-то:

– Да, на виноградниках мы будем дегустировать вино, а вечером отправимся в Байдарское ущелье, слушать эхо…

– Не знаю, я бы хотел иметь их фотографии, – сказал Стерх, пряча револьвер.

– Тогда сам купи аппаратуру, – высказалась Вика.

Стерх вздохнул. Дальнобойная оптика стоила столько, что он не знал, что лучше – научиться фотографировать или рисовать по памяти.

Нюра с Митяшей, расположившиеся совсем неподалеку от рощи, провожали туристов взглядами и оглядывались, словно еще не могли поверить, что остались без этой нежданной компании. Или Митя почувствовал на себе взгляды Стерха с Викой, или Нюта все еще не могла избавиться от ощущения близкой смерти, которое накрыло ее двадцатью минутами ранее. Но если даже так, она не могла определить источник угрозы, о том, что такой угрозой был Митяша, она и не догадывалась. И она отвергла бы с гневом это предположение, если бы кто-нибудь ей об этом сказал.

Самым удивительным было то, что Митяша, спрятав голову на груди девушки, поглаживал ее по плечу. Это не была маскировка, это был жест признательности и любви, это было настолько неподдельное движение, что Стерх засмотрелся на эту подрагивающую ладонь, которая гладила тело девушки, словно пыталась спастись, удержаться от чего-то ужасного.

Наконец Нюра не выдержала. Она чуть оттолкнула Митяшу от себя и посмотрела ему в лицо. Оказалось, что его глаза были раскрыты, и если Стерха не обманывало зрение, то застыли, как восковые, не мигая.

– Митя, что с тобой происходит?

– Не знаю, не… понимаю. Вдруг стало так страшно.

– Глупости, – рассмеялась Нюра, но в ее голосе прозвучали нотки подавляемой истерики. – Пойдем-ка домой, я буду тебя лечить.

Она подхватила своего кавалера под руку и повела на парковку. Еще разок рассмеялась, но теперь, из отдаления, ее смех резанул, как осколок стекла по незащищенной ладони. Стерх вздрогнул и вытер руки, они все еще были мокрые от пота. Повернулся к Вике.

– Согласна, – ответила та на незаданный вопрос, – все висело на волоске.

– Все по-прежнему висит на волоске, и никто об этом не догадывается.

Оба, не сговариваясь, вышли на поляну, подошли к обрыву и заглянули вниз. Скальная стена уходила метров на сорок, а то и больше. Внизу из кустов и травы вставали, как истертые зубы, острые камни и чуть менее острые валуны. Место выглядело настолько дико, что труп мог пролежать тут не один день никем не замеченный. Вика обернулся к Стерху.

– Безнадежный для жертвы вариант… Ну, я имею в виду, для любой жертвы, – она чуть смутилась. В самом деле, было нелегко так отстраненно относиться к девушке, которую она совсем недавно видела.

Чуть ссутулившись, Стерх пошел на паркинг. Машина Митяши исчезла, «Нива» стояла, как стояла, только внутри стало чуть более душно, чем раньше. Но виной тому были поднятые стекла, и ветер на площадке перед морем, к которому, оказывается, они успели привыкнуть.

Посидев без движения, с расстроенным, удрученным видом, Стерх, наконец, включил мотор, поманеврировал немного, выехал на уже знакомый проселок, и покатил назад. Неподалеку перед отелем он повернулся к Вике.

– Ты должна следить за ними весь вечер. – Подумал, добавил: – Именно ты, я не могу показываться, они меня видели на своей вечеринке.

– Да, кажется от той бутылки вина, которую я предлагала утром, следует отказаться.

Они припарковались там же, где и предыдущей ночью. Стерх кивнул на вход отеля.

– Посмотри, не торчит ли там этот золотозубый местный бандит.

Вика подняла на него недоуменный взгляд. Стерх сообразил, что ничего еще ей не рассказал, и быстро, в несколько слов, доложил о своем разговоре с местным «наблюдателем» за завтраком. Осознав, в чем дело, Вика выскользнула из машины, подошла к дверям, исчезла между створок, потом появилась снова, помахала рукой.

Лифт отвез Вику на третий этаж, а Стерха на шестой. Оказавшись в номере, Стерх сорвал с себя пропотевшую рубашку. Отправился в душ, потом позвонил вниз и заказал бифштекс с картошкой, и две бутылки местного пива. Последнее оказалось ошибкой, пиво было настолько отвратительным, что Стерх, даже весь иссушенный внутри, не допил и первой бутылки. В Крыму, решил он, следует пить вина, но он побаивался загружаться алкоголем, потому что в любой момент могло случиться, что нужно сниматься и гнать куда-нибудь, например, в Москву.

Насытившись, он улегся поверх одеяла в кровать, натянув на себя только тренировочные штаны, и включил без звука телевизор, в котором замелькали какие-то не очень определенные фигуры людей. Он больше смотрел в окно, чем на экран, и следил, как темнеет, как все гуще становятся тени. Он даже подумал о том, чтобы сходить в местный книжный магазин и купить что-нибудь для вечернего чтения, но его мечты о книге разрушил телефонный звонок.

Вика доложила, как Митяша и Нюра отужинали, или, по европейским стандартам, отобедали, и что потом Митя отправился в местный бар, полный всяких сортов крымского вина и коньяка. Она спрашивала, стоит ли следить за ним и там, или это может взять на себя Стерх, если прилепит себе бороду и густые брови. Последнее было, вероятно, шуткой.

Потом стало совсем темно. Тьма тут, на юге, была какой-то слишком плотной, ощутимой, почти материальной. Чтобы еще определенней это почувствовать, Стерх открыл окно и подышал на редкость горячим воздухом, приходящим из степи. Чтобы не ходить третий раз за день в душ, он включил вентилятор и наставил его на стену, памятуя, что вероятней всего получить воспаление легких – обдувать себя из вентилятора в течение часа в жаркую погоду. Снова лег, высматривая огоньки домов, разбросанных за парком, в стороне города, хотя самого Симферополя видно не было. Его мысли постепенно вернулись к делу, которым он занимался.

Да, молодой Витунов, когда пошел на Нюру там, на обрыве, принял решение. И Стерх был готов стрелять, даже не думая о том, что в результате применения оружия у него могли возникнуть серьезные неприятности… Это-то как раз было не важно. А по-настоящему важным было одно – если раньше у него не было внутреннего убеждения, что готовится убийство, теперь это убеждение у него возникло. И следовало понять, что будет дальше.

Отважится ли Митяша на вторую попытку убийства? Стерх взвесил эту возможность довольно тщательно, усилия, которые потребовались от Мити для первой попытки, доказывали, что вопрос не риторический. Он вполне мог отказаться от того, чтобы совершить преступление своими руками. Кроме того, он любил эту девушку. Когда он затащил ее в постель, в нем играли не просто гормоны, он испытывал эмоции, чувства, у него определенно была какая-то искра, которая разбудила ответную искру у Нюры…

Он вдруг понял, что храпит. Поднялся на ноги, включил торшерчик, часы на руке показывали без чего-то одиннадцать. Он и не догадался, что так долго дремал. Закурив, улегся на измятую кровать и стал ждать. В окно по-прежнему влетал легкий ветерок, вентилятор был уже не нужен, но выключать его было лень.

Когда прошло еще около часа, в коридоре раздались шаги, Стерху показалось, что он узнает их, хотя они могли принадлежать кому угодно. Но на этот раз он не ошибся, дверь открылась, и в комнату проскользнула Вика. Она посмотрела на него и прыснула со смеха. Заботливо закрыла дверь за собой, подошла и тяжело уселась на край кровати. Долго-долго смотрела на него с таинственной усмешкой, потом заявила:

– Отбой. Пара Делюжных удалилась к себе, думаю, чтобы спать. – Посмотрела на Стерха выжидаючи, так как он не реагировал, продолжила: – Из двух бутылок массандровского вина, которые они выпили в баре, Нюра отведала два раза по половинке стакана. Остальное пришлось на его долю, вероятно, ему очень было нужно.

– А ты? – спросил Стерх с вымученной улыбкой.

– Что я?

– Сколько пришлось на твою долю?

– За здоровье Прорвичей, три бокальчика местного коньяку. Оказался, кстати, хуже молдавского, но куда лучше дагестанского.

– Это лишь твое мнение, местные, наверняка, полагают иначе.

Вика достала сигареты, закурила, глубоко затянулась, выдохнула дым прямо в лицо Стерху.

– Я разбираюсь в коньяках не хуже, чем ты в испорченной водке.

Стерх дотянулся до лампочки над кроватью и щелкнул выключателем. Свет, заливший его номер, оказался хуже, чем он предполагал – слишком неопределенный, слишком интимный.

– Вика, думаю, тебе следует отправляться на боковую. А то придут в голову непристойные мысли.

– Мне или тебе? – спросила она. И не дождавшись ответа, пробормотала: – В отношении тебя мне это не грозит. – Посмотрела в зеркало. – А вот в отношении одного местного грека, который там крутился… Может быть.

– Ну, не стоит недооценивать впечатления, которое я произвожу на женщин, – на всякий случай пробормотал Стерх.

Вика рассмеялась, не совсем трезво, и посмотрела на него внимательно. Опасные огоньки еще не погасли в ее глазах.

– Все еще… производишь?

– Вика, – Стерх попробовал стать серьезным и деловым, – Митяша и Нюра на самом деле пошли спать?

– Я проводила их до дверей их комнаты. Но конечно, в постель их не уложила, думаю, это было бы немного слишком… за такой гонорар.

– Надеюсь, они тебя не заметили?

– Вообще-то, они были, как всегда, слишком заняты собой. Даже противно.

– Ладно, – Стерх кивнул, поднялся и натянул на себя курточку от тренировочного костюма, подхватил ключи от номера и, по привычке, от дома в Москве. Сунул в карман. – Если не выгонят, я тоже, пожалуй, спущусь в бар. Думаю, стоит попробовать, действительно ли местный коньяк настолько плох, как ты говоришь. Когда будешь уходить, хлопни, как следует дверью.

Вика все еще сидела в ногах его кровати, воткнув в него острый, как отточенный карандаш, взгляд. Он редко замечал у нее этот взгляд, и не мог в нем разобраться. То ли она его ненавидела, то ли в ней проявлялось извечное женское, которое он старательно трактовал в ней как отношения коллег и напарников.

Он улыбнулся и вышел из комнаты. Его посетила мысль, что сегодня ночью Вика будет нелегко засыпать, ворочаясь в кровати, на которой спал Никита Михалков, настоящий мужчина… И был уверен, что он сам ей долго теперь не придет в голову.

Он уже сходил вниз, решив не беспокоить лифт, когда, проходя мимо третьего этажа, остановился, как вкопанный. Страх, даже легкая паника овладела им до кончиков ногтей. Потому что по коридору, направляясь в сторону лестницы, всего в десятке шагов от себя он увидел Нюру. Она была одета в плотную шерстяную ветровку, и несла в руке свою дорожную сумку, через которую был переброшен явно привезенный из дому плед.

Подниматься, сменив направление, было уже поздно, это возбудило бы подозрение, или привлекло внимание – неизвестно, что хуже. Поэтому он пошел дальше, лишь чуть-чуть прибавив шагу. Опустившись на первый этаж, свернул к двери, потом снова свернул, приостановился. В темных окнах, выходящих на кусты за парковочной площадкой, он видел отражение Нюры, она шла, чуть тщательнее, чем обычно, опуская ноги на пол, очевидно, Стерха она не успела рассмотреть, когда он мелькнул перед ней. Но она оглядывалась по сторонам, что-то выискивая.

За конторкой приема никого не было, двери в ресторан оказались уже закрыты, где находился бар, Стерх не подозревал. Поэтому он сделал самую обычную вещь на свете, зашел за угол и открыл первую же дверь, которая поддалась его руке.

Это было выложенное кафелем помещение, с раковинами и зеркалами. У одной раковины стояла весьма начесанная, немолодая женщина, которая, заметив Стерха, замерла, открыв рот. Он автоматически прошел дальше, и лишь тогда понял, куда попал. Резко повернулся на месте, потряс головой.

– Прошу прощения, кажется, я ошибся.

– Да уж, ошибся… – ответила женщина выражая голосом ядовитую неприязнь. – Для мужчин – рядом.

Он открыл дверь, выглянул, Нюры в холле уже не было. Он открыл дверь шире, вышел и оглянулся.

– Разумеется, для леди, – проговорил все еще немыми губами. – Очень жаль.

Ему удалось даже выстроить на лице что-то напоминающее смущенную улыбку. Женщина, которая не сводила с него негодующего взгляда немного смягчилась.

– Ну, в общем-то, ничего страшного.

Стерх закрыл за собой дверь и почти побежал в неосвещенную часть холла, откуда можно было посмотреть на паркинг. Первое, что он увидел там, был ночной портье, тот самый прыщавый, что принимал их прошлой ночью. Теперь он нес за Нюрой ее сумку, и что-то щебетал, чуть наклоняясь к девушке. Золотозубого поблизости не наблюдалось, и Стерх решился.

Он почти добежал до выходной двери и выскочил наружу. Теперь стало видно, что у «Вольво», поставленной неподалеку от его «Нивы», в плохоосвещенной части площадки, стоял кто-то еще. Кто-то, кто принял сумку от портье и тут же уселся на водительское место. Потом дверца машины негромко стукнула, это Нюра разместилась на заднем сиденье. Потом мотор легко завелся, и «Вольво» плавно тронулась с места.

Стерх бросился к своей машине, отыскал ненароком прихваченные ключи, впрыгнул в нее, как летчик перед боевым вылетом. Повернул зажигание, снова, еще раз. Мотор мягко заурчал.

Когда он выруливал на улицу, он уже не сомневался, что «Вольво» свернула направо, в противоположную сторону от той, куда они ездили сегодня днем. Газанул, и уже через четверть минуты увидел огни впереди. «Вольво» двигалась не очень быстро, к тому же, иногда слабо ходила из стороны в сторону, видимо, Вика не лукавила, когда утверждала, что Митяша выпил почти две бутылки вина.

Скоро они выехали на какое-то шоссе, и машина Витунова повернула налево, на юго-запад. Перед Стерхом на миг мелькнул указатель «Бахчисарай», и сколько-то там километров. Потом дорога завиляла, как и все здешние дороги, проложенные, собственно, в предгорьях.

Стерх чуть расслабился, он даже позволил себе приблизиться к «Вольво» метров на двести. И вдруг понял, что с его машиной что-то происходило, что-то было не в порядке. Он поехал чуть медленнее, и понял, что «Нива» теряет скорость быстрее, чем он позволял ей. Он осмотрел уровень бензина – треть бака. Но что-то мешало ему набирать ход… Он еще раз пробежал глазами по приборам.

Температура зашкалила, стрелка чуть не ломалась, упершись в ограничитель. Тогда он все понял. Съехал на обочину, поставил на ручной тормоз, достал из дверного карманчика фонарик, отдернул ручку, выбежал, задрал капот. Ему в лицо ударила волна раскаленного воздуха, когда он открыл горловину радиатора, вместе с паром… Воды в радиаторе не было. Он наклонился ниже – болтик, позволяющий спустить воду, был отвинчен и лежал в какой-то грязной ямке сбоку.

Он закрутил его и погасил фонарик. Повернулся и далеко-далеко увидел красные огоньки машины Митяши, которая уходила все дальше. Через пару минут их вообще скрыла рощица деревьев, или верхушка холма. Стерх знал, что увидит их очень нескоро, если увидит вообще.

Глава 8

Было почти девять часов, когда Стерх вернулся в отель. Он чувствовал себя разбитым, словно всю ночь разгружал вагоны. Его внимание немного задержала группа новых туристов, которые весело разбирали вещи, шутили, смеялись и предвкушали отдых. Главной темой были, конечно, море и походы в горы. Стерх позвенел своим ключом от номера, и двинулся в сторону лифта. Золотозубый стоял прямо тут, и разговаривал с ночным портье. Их сходство, словно у братьев, бросалось в глаза. А может, они и вправду были братьями, решил Стерх.

– Доброе утро, – приветствовал Стерха золотозубый. – Как спалось? – Его глаза блестели совершенно невыразительно. – Мне кажется, не очень хорошо?

– Не так уж и плохо, – ответил Стерх, едва сдерживая злость. – Наблюдал восход солнца с гор.

– Ну, тогда ласкавый пан еще не привык к нашему климату.

– Допустима и такая версия.

Стерх вошел в лифт и нажал кнопку третьего этажа. Золотозубый остался в холле, кивнув с приятельской ухмылкой. Доехав, Стерх отправился к апартаментам Вики. Осторожно нажал ручку, вошел и остановился у открытой двери.

Шторы были так плотно задернуты, что оставалась только узкая полоска между ними, но света было достаточно. Он закрыл дверь и прошел дальше, Вика спала на широкой, как некогда говорили, французской кровати, глубоко закопавшись в перину и подушки.

Стерх осмотрелся, нельзя было сказать, что апартаменты выглядели скромно. На стенах висели какие-то не очень умелые картины, зато настоящие, а не репродукции. Ковер был неплохой ручной вязки, видимо, о ковролине тут еще не догадывались, да и сама кровать заслуживала в высшей степени одобрения, разумеется, от тех, кто любил спать на теннисном поле. Сбоку открытая дверь вела во внушительных размеров ванную комнату, в которой светило усталое освещение – Вика забыла выключить его, или не выключила специально, используя как ночник. Стерх заглянул, кафель в ванной был расписан нелепыми пастухами и пастушками, а внизу складывался в темно-зеленые полосы, вероятно, под цвет моря. Стерх дотащился до кресла, уселся и со вздохом вытянул ноги.

Скорее всего, эти апартаменты были скромными и даже аскетичными по стандартам мирового гостиничного сервиса, но для Вики представлялись верхом роскоши. Стерх подтащил поближе к себе стеклянную пепельницу, и вжикнул зажигалкой. Вика сразу проснулась.

– Что такое? – спросила она сонным голосом.

Стерх курил и не отвечал. Она посмотрела на него, но он не был уверен, что узнаёт. Тем не менее, она не занервничала, увидев кого-то в своем номере. Протянула тонкую руку, подхватила очки и утвердила их на носу.

– Разумеется, это ты. Хотя и не ожидала. Разве ты умеешь вторгаться без предупреждения в жилище одинокой, спящей женщины? – Наконец, она рассмотрела его. – Что случилось?

– Митяша и Нюра испарились, – ответил нехотя.

Вика одним движением поднялась в кровати, на ней была фланелевая пижама с большими желтыми и розовыми пятнами. Обнаружив, что видна ее грудь, быстро подняла одеяло до подбородка.

– Спокойно, – устало продолжил Стерх. – Мы их уже не нагоним.

Она оправила пижамку, всунула ноги в домашние тапочки, поднялась, чуть нахмурившись. Стерх рассказал все, на что у него ушла ночь – на поиск воды для радиатора, на поиски «Вольво», в чем он и не рассчитывал добиться успеха, и даже на дурацкие расспросы на милицейских постах, которые ни к чему не привели, как он ни старался.

– Кто это сделал? – спросила Вика хрипло. – Кто спустил воду из радиатора?

– Может, Митяша. Может, кто-то еще, кому он дал за работу некую мелкую, впрочем, сумму.

– А на той поляне ты был?

– Разумеется, – отозвался Стерх. – Но у Митяши, как мне сейчас кажется, есть план. А в любом плане предусматривается запасной вариант.

– Думаешь, он предусмотрел эту поляну и… другие варианты заранее?

– Он или кто-то, кого он нанял. – Стерх докурил сигарету, полез за следующей. – Какая теперь разница?

Вика вздохнула, умылась, вернулась и тоже закурила, присев на край кровати.

– Что будем делать?

– У них тут наверняка есть какая-нибудь газетенка, которая получает из местной милицейской управы сводки. Позвоним в «Метрополис», чтобы они нас рекомендовали и допустили до этих сводок, а потом… будем ждать.

– А если обзвонить отели, пансионаты, дома отдыха?

– Их сотни или тысячи. Кроме того, Митяша вполне может использовать другое имя, понимая, что эти два – настоящее и Деж… – от усталости и разочарования, Стерх не мог даже вспомнить, – или как его там, нам известны. – Он посмотрел на сигарету, она тлела, словно медленный бикфордов шнур. – Он вообще может уехать из Крыма куда-нибудь под Одессу. Или к Азовскому морю, или через Керчь в сторону Анапы.

– Так, – вздохнула Вика, – согласна. Но пока я предлагаю умыться и позавтракать.

– Я пас, я просто хочу спать.

Кивнув, Стерх вышел из апартаментов и направился к себе. Там он разделся и уснул, словно ему разрешили это сделать впервые в жизни. Около шести Вика разбудила его, зазвенев стаканом молока на столике. Кроме того, она принесла еще яйца всмятку, которые уже остыли, и три булочки, обсыпанные корицей.

– Я разговаривала с местной теткой-администраторшей. Она подтвердила, что Делюжные собирались очень скоренько, даже не успели забрать все вещи, оставили халаты и бритвенный станок. Их кто-то предупредил, это определенно… Еще я освободила апартаменты, теперь они не нужны, не так ли? Живу напротив тебя, дверь в дверь. – Она помолчала, не решаясь сесть. – Сходила в местный «Вечерний Симферополь», нашла парня, который согласился передавать нам данные сводок, предварительно отзвонив в Москву, по дружбе с кем-то из отдела информации «Метрополиса».

– Сегодняшнюю сводку видела?

– Видела, но они не дали мне ее распечатку, – вздохнула Вика. – Нет, пока не найдено никакого трупа девушки. Но вообще-то, – она подняла глаза к потолку, – Крым отнюдь не безопасное место. Столько пьяных драк, случаев поножовщины… Впрочем, меня уверили, что туристов местные, как правило, не трогают. По крайней мере, в разгар сезона.

Стерх посмотрел на Вику чуть внимательней, она поняла и отвернулась. Он вылез из кровати, дошел до душа, пустил холодную воду на полную. И вдруг обнаружил, что и теплая немного идет.

Вышел из душа он освеженный, и даже ощущение собственной бесполезности уже не было таким острым. Оделся в тренировочную куртку и шорты, посмотрел на яйца и молоко. И отправился вниз, в ресторан.

Золотозубый уже был там, кажется, он так и простоял, поджидая Стерха. Уже без вопросов уселся напротив, вытащил пачку сигарет с грузинской надписью, закурил.

– Сложности, пан Стерх?

– Что навело тебя на такую мысль?

– Ну, я должен понимать человеческую натуру, – отозвался золотозубый с широкой улыбкой.

– Что ты сказал обо мне Делюжным?

– А разве я что-то им говорил? Не припоминаю.

Стерх вдохнул, полез в карман, достал бумажник и вытащил копию лицензии частного детектива. Потом достал свою пачку «Кента» и тоже закурил, пока золотозубый изучал бумагу. Наконец, охранник кинул копию на стол.

– Я вчера так и подумал, что ты – тихарь. Неумелый, москальский, жадный тихарь.

– А себя ласкавый пан почитает, видимо, щедрым крымским, тертым честнягой… Которому, впрочем, пальца в клюв не клади. – Снова блеск зубов от широкой улыбки. – Что ты рассказал им обо мне?

– Да в общем-то, ничего особенного. Просто спросил, не знает ли он тебя? Ну, и еще спросил о том, не заметил ли этот парень, что ты сидишь у него на хвосте? Он уехал?.. А мне даже не жалко.

Стерх смотрел на него внимательно, спокойно и грустно. Постепенно ухмылка сползла с лица золотозубого. Чтобы поддержать себя, он загасил свою сигарету и тут же взял одну из пачки Стерха.

– Сколько он тебе заплатил?

– Он оказался щедрее, чем ты, Стерх.

Стерх вздохнул. Официант принес тарелку каких-то сероватых пельменей, обильно политых соусом с аджикой. И большой бокал местного красного вина. Пельмени в горло не шли, зато вино оказалось почти не разбавленным. Прожевав, Стерх спросил:

– Тебе не приходило в голову, что отношения этого… Делюжного с его девушкой могут быть сложнее, чем кажутся на первый взгляд? – Он попытался справиться со следующим пельменем, но это оказалось делом невыполнимым, он отодвинул тарелку. И окончательно взялся за вино. – Тебе, мастеру психологического портрета, не бросилось в глаза, что выговор этого… Делюжного так же подходит к Приднестровью, как мой, скажем, к местному сюсюканью?

– Что ты хочешь сказать? – золотозубый набычился, и сразу стало ясно, что драки он не боится. Может быть, наоборот, даже не прочь подраться. Но в планы Стерха это не входило.

– Ты слышал когда-нибудь о фальшивых паспортах?

– Ха, о фальшивых паспортах я могу спеть пану Стерху не одну байку. Кроме того, паспорт пана Делюжного был настоящим, выданным в ментуре, без балды. Я проверил. А что касается выговора… Мне неизвестно, откуда Делюжный приехал в Приднестровье. Он мог осесть там, будучи и из москалей, как ты. Но мне показалось, что у него небольшой след Ставропольского выговора.

– А не обратил ли ты внимание, братец, на его машину? На номера, которые стояли на его «Вольво»?

– Разве у него была «Вольво»? Удивительно, я решил, что он прибыл к нам на сереньком «Запорожце». И вот у этого «Запора» номера были самые что ни на есть Приднестровские. Но я готов признать, что мог и ошибиться, ведь так трудно следить за всем, что тут происходит, и правильно определить машину каждого из наших гостей… Ты не находишь, что это почти невозможно?

Стерх сложил лицензию, забрал свои сигареты, допил вино. Все это не имело смысла. Митяше и Нюре дали двухместный номер, хотя ни у кого не возникало сомнения, что они не муж с женой. На них натравили этого золотозубого шакала, потому что это считалось в порядке вещей. И он должен был выбить, выпросить, «отначить» у мягкотелого дурачка-москаля какую-то дополнительную мзду. Это был их бизнес. Обычный, бесчеловечный хохляцкий бизнес, когда платить должен тот, у кого есть деньги. Безотносительно к тому, насколько это справедливо и честно.

Если украинские таможенники прославились на всю Европу своими немереными поборами, если они практически грабили поезда с пассажирами, пересекающими узкую полоску случайно доставшейся им земли между Ростовом и Белгородом, если верхушка погрязла в воровстве, размеры которого превышали только размеры воровства российского, если вся эта, так сказать, «незалежная» республика годами не платила за газ, за нефть, поставляемые из России, а при случае и подворовывала его, – то почему в этом подлом и грязном отельчике в пригороде Симферополя должно быть иначе?

– Один последний вопрос? Это ты спустил воду из моей машины, или это сделал Митяша?

– Кто?

– Ты или он?

Внезапно золотозубый оскалился в совершенно очевидной маске ненависти.

– Этот фраер не сумел бы спустить воду. Он бы разлил ее по асфальту, и ты мог бы заметить… Пришлось мне попросить у уборщиц таз, плоский такой… Чтобы ты не трехнулся.

– Понятно, – кивнул Стерх. – Очень правильная оценка способностей… пана Делюжного.

Он купил по дороге бутылку сухого вина и вернулся к себе, на шестой этаж. Вызвонил к себе Вику, и они вдвоем съели ранее принесенные булочки, которые оказались безвкусными, как и местные пельмени, выпили вино.

Теперь их положение стало безнадежным. Митяша мог прикончить Нюру где угодно, сбросив ее с горы. А мог утопить, отправившись поплавать под луной и парализовав одним, достаточно простым ударом в шею, или вообще убить ее и закопать в тенистой, диковатой местной лесопосадке, хотя в такой версии Стерх уже сомневался, для этого все-таки требовалось какое-то присутствие духа, которое Митяша, кажется, ни разу не продемонстрировал.

Когда Вика ушла, чтобы позвонить своему приятелю из «Вечернего Симферополя», Стерх опять разделся и лег в кровать. Его трясло, он чувствовал себя не просто больным, а неизлечимым. К тому же, он не верил, что их трюк с милицейскими сводками хоть чуть-чуть поможет делу. Но ничего другого не придумывалось.

Он хотел бы еще разок уснуть, но стоило теперь ему закрыть глаза, как он видел, как меняется лицо Митяши там, над пропастью, за стоящей на самом краю Нюрой. И почти тотчас в его сознании возникало виденье того, как Митяша цеплялся за Нюру, как приникал к ней, стараясь спрятаться под ее слабые, девчоночьи руки от ужасов и подлости мира, либо от своей подлости и глупости… Он без сомнения любил Нюру, как без сомнения, она могла быть ему превосходной женой. Если бы не эти дурацкие новорусские замашки, если бы Митина жизнь сложилась чуть более правдиво и правильно, с достойной работой, с пониманием того, что есть на свете совесть и правда… Да, тогда он оказался бы вполне неплохим человеком. И никогда, разумеется, не случилось бы этого убийства. Которого он сам-то не хотел, даже не желал себе его представлять, даже не собирался совершать…

Стерх повернулся на бок, и стал смотреть в окно, на далекие огоньки домов, в которых он никогда не побывает. За этим убийством стоял не сам Митяша, за ним стоял его отец, этот Вильгельм Витунов, названный, если принять во внимание его возраст, в честь Рот-Фронта, в начале тридцатых, когда нерусские имена вдруг запестрели в наших загсах.

Где-то, может быть, за стенкой, ударили часы. Это был не мелодичный бой, а вполне дешевое бряцанье, оно известило, что наступило девять часов. Стараясь избавиться от этого звона, Стерх, наконец, заснул.

Утром следующего дня он с Викой еще раз сходил в «Вечерний Симферополь», проглядел разные сводки. В них не было ничего похожего на несчастный случай с девушкой. Расплатившись с журналистом, обеспечившим им такую услугу, двумя бутылками массандровских вин, хотя сам парень, кажется, был бы не против московской водки, они вышли из редакции, расположенной в солидном, еще сталинском здании с колоннами.

– Что теперь? – спросила Вика робко. Она вообще изрядно утратила свой напор, только воля в ней еще и осталась.

– Возвращаемся в Москву, – отозвался Стерх. – И разумеется, в вольном темпе… Кажется, пора привлечь к делу сыскарей, только не местных, которым дела не будет до наших рассказов, а кого-нибудь из моих старых коллег.

Еще до обеда они выехали из отеля, и к вечеру были в Белгороде, примерно, на полпути до Москвы. Переночевав в каком-то туристском лагере, состоящем из дощатых домиков и шикарно названном кемпингом, они поехали дальше, и незадолго до вечера следующего дня Стерх припарковал свою «Ниву» на ее обычное место перед своим домом. О том, как ему удалось за один присест долететь до Крыма, следуя за «Вольво», он решил никому не рассказывать. Все равно никто, зная, как он водит, не поверил бы.

Глава 9

Прежде чем «слить» в прокуратуру информацию, полученную по этому делу, Стерх решил выдержать марку и сначала доложиться Прорвичам. Поэтому следующим после прибытия утром он поехал в их офис, и незадолго до одиннадцати часов вошел в знакомую приемную. Где по-прежнему «мисс» Ивон, по имени Рая, сидела за своим столом, и так же, как несколько дней назад, когда это все только начиналось, читала какие-то стопки бумаг. Можно было подумать, что прошло всего несколько минут, или в крайнем случае, часов. Она точно так же не обратила внимание на Стерха, пока он не подошел к ней.

Постояв, так и не собравшись прервать секретаршу, он на всякий случай поклонился ей, и уселся на уже обжитой диванчик. Это подействовало, она оторвалась от документов и с заметным неодобрением уставилась на него. По прошествии пяти минут, не дольше, она объявила:

– Господин Прорвич очень недоволен.

– В самом деле? Тогда скажите ему, что я тут, это его утешит.

Рая Ивон посидела еще немного, видимо, в раздумье, искривила губы в скептической усмешке и надавила на какую-то кнопку на пультике перед собой.

– Ну, что там еще? – вопрос прозвучал совсем не обнадеживающе.

Ивон Рая повернулась к Стерху и изобразила на лице что-то, что должно было иллюстрировать мнение – «разве я вам не говорила?»

– Пришел господин Стерх. – Возникла пауза, во время которой секретарша и Стерх смотрели друг на друга в ожидании. Наконец, девушка спросила: – Должна ли я направить его к вам?

На этот раз ответ пришел довольно быстро.

– Избавьтесь от него.

Мисс Ивон улыбнулась Стерху вполне добродушно, и произнесла в полный голос:

– Он все слышал, шеф.

– Тогда… Иду, черт побери! – Потом голос зазвучал уже совершенно спокойно. – Да, я сейчас выйду в приемную.

Секретарша выключила связь. Посмотрела на Стерха и известила:

– Шеф сейчас выйдет.

– Как это мило с его стороны.

Девушка важно кивнула головой, потом снова принялась читать, уже не обращая внимания на Стерха. А он подтащил к себе поближе пепельницу, и закурил, углубившись в этот процесс как можно старательней. Но все подходит к концу, вот уже и сигарету пришлось задавить в пепельнице, а кроме этого и делать больше было нечего… Стерх закрыл глаза. А когда отрыл их, в дверях кабинета стояли оба Прорвича – отец и сын.

Они двинулись вперед почти синхронно, как в вестерне. Подойдя к Стерху, старший Прорвич посмотрел на детектива и ледяным тоном проговорил:

– Вас слушают.

Стерх посмотрел на отца, на сына. За несколько последних дней ему досталось немного больше, чем он собирался выносить. Но он ни в коем случае не хотел замазывать свои ошибки, хотел рассказать все, как было, несмотря на внешнее безразличие, вызванное нервным утомлением, пожалуй, даже депрессией.

– Ваше мнение получило подтверждение.

– Какое именно? – спросил Прорвич-пэр.

– Вы были свидетелем преступления? – быстро проговорил Прорвич-сын.

– Всего лишь одного фрагмента, не всего преступления, – отозвался Стерх, и вытащил новую сигарету из пачки. – Хотя и должен признать, не самого важного, скорее побочного.

– Слушаю, – прокаркал старший.

Стерх стал рассказывать, не упуская мелочей, но и не задерживаясь на них. Он просто докладывал, как это должен был сделать, например, по протоколу. Когда он договорил, Прорвич-старший важно кивнул головой, и спросил, все еще разглядывая Стерха, как бабочку, наколотую на его, именно его, булавку.

– Значит, у вас нет прямых доказательств, что было совершено преступление?

– Пока не найдено тело девушки, разумеется, нет. Но ждать осталось недолго.

– Я не понял, почему ты решил, что Митяша вообще убил эту… девушку? – спросил Велч.

– Он должен это сделать, и потому снова рискнет. Подтверждением является та попытка, свидетелем которой я стал. Кроме того, косвенной уликой является бегство от меня, когда его наемник выпустил воду из радиатора.

– А вы не ошибаетесь? – спросил Прорвич-младший. – То, что вы говорите – штука серьезная. И потому звучит… неубедительно.

– Что? – удивился Стерх.

– Уж не выдумал ли ты всю эту историю, чтобы содрать с нас свой гонорарец – вот что я имею в виду.

Стерх погасил сигарету в пепельнице и встал.

– Нет, я ничего не выдумал.

– Следовательно, ты полагаешь, ее нет в живых?

– Да, черт побери!

– Нет, господин Стерх, девушка не была убита, – проговорил Прорвич-старший. И посмотрел на Стерха холодными, пустыми глазами. – Они вернулись. Вернулись… Оба! – Он вздохнул и стал еще холоднее, еще злее. – Очень довольны поездкой, и весьма здоровы. А вы, молодой человек, нас разочаровали. И я хотел бы забыть о знакомстве с вами как можно скорее.

Оба повернулись и направились к двери в кабинет.

– Минуточку! – завопил Стерх.

Вдруг последние дни стали просто мороком, но в них уже не было той свинцовой тяжести, которая вколачивала его в землю почти на каждом шаге. Он почувствовал облегчение, услышав, что Нюра жива. Словно вылез из тягучего болота на сухой и твердый берег, как будто вышел из ядовитого тумана на свежий воздух. Он даже начал смеяться, хотя этого совсем не стоило делать.

Должно быть, именно этот смех и заставил обоих Прорвичей обернуться. Их взгляды были настолько внимательно-настороженными, что Стерх даже закрыл лицо рукой, чтобы они не видели этот дурацкий смех.

– Минуточку, – попросил он снова и заставил себя посерьезнеть. – Я хочу сказать, если девушка вернулась, она по-прежнему находится в опасности.

– Какой именно? – спросил Прорвич-старший.

– Ее по-прежнему могут убить.

– Эта идея существовала только в воображении моего сына. Как-то я уже пробовал объяснить это вам.

– То есть, вы желаете, чтобы я перестал заниматься этим делом?

– Именно, – сухо подтвердил Вильгельм Прорвич. – Потому что не было никакого дела. И заниматься вам, собственно, нечем.

Стерх посмотрел на обоих Прорвичей, потом рука его вдруг поползла по пиджаку, словно самостоятельное существо. Наконец, она набрела на карман, залезла в него, и через миг Стерх выволок на свет восемьдесят долларов и кучу счетов, сколотых большой скрепкой.

– Вот остатки ваших денег. Я вынужден их вам вернуть. Разумеется, гонорар не стал меньше, просто я возвращаю его вам. Вместе со всеми чеками и расписками, которые подтвердят, что я не тратил их зря, что все они ушли на необходимые расходы по делу. – Стерх посмотрел на Прорвичей, вздернул подбородок. – Я могу заниматься делом Нюры и сам, без вас.

Прорвич-старший подошел, взял деньги и чеки, не глядя положил на стол Ивон Раи, и проговорил:

– Если все сойдется, будем считать наши финансовые отношения урегулированными. – Повернулся к секретарше. – Проверьте все расходы, сведите в ведомость, доложите результат. И прошу этого господина больше сюда никогда не впускать.

И не одарив Стерха больше ни одним взглядом, прошествовал к себе в кабинет. Сын, разумеется, потопал за ним. Оба выглядели весьма внушительно.

Когда дверь закрылась, Стерх подошел к столу.

– Если нужно будет прояснить что-нибудь с этими чеками, звоните по этому телефону, – он положил на стол свою визитную карточку с домашним адресом и поднял голову.

«Мисс» Ивон смотрела на него широко раскрытыми глазами. Он даже чуть отступил, чтобы угол этого обзора, как сектор стрельбы по нему, стал меньше. А потом она улыбнулась. И показала отменные, как в рекламе зубной пасты, зубы, и ласковую сеточку морщин в уголках глаз.

Стерх даже засмотрелся на это явление природы, на эту невидаль, это чудо – улыбку Раи Ивон. Он неуверенно покопался в кармане, убедился, что выволок все, что Вика приготовила и подложила ему, а потом решился и тоже чуть-чуть улыбнулся.

– Вам-то хорошо смеяться… над бедным, хотя и старательным детективом.

– А почему бы и нет?

– В самом деле… А ведь сначала мне показалось, вы вообще не умеете смеяться.

– Даже так?

– А вот теперь я вижу, что умеете. И довольно по-женски, я хотел сказать – ехидно.

– Раньше, как я понимаю, у вас не было полной ясности?

Стерх еще раз грустно улыбнулся и кивнул головой, принимая шутку. Подтолкнул карточку в общую кучу бумажек, и вздохнул. Потом посмотрел на дверь в кабинет Прорвичей.

– Да, ты оказался молодцом, – проговорила чуть слышно Рая. – Дал им по шее, натер холку… Как бы я хотела сделать это хоть раз в жизни!

– По правде, это чисто безумие, – проговорил Стерх.

Теперь она уже не сдерживалась, а прыснула смехом, который и вовсе сделал ее красивой. Положила руку на кучку чеков, стала споро и умело их тасовать, записывая колонку цифр в какую-то книжечку, извлеченную сбоку. Потом достала металлическую шкатулочку, отперла ее и сунула в нее деньги – полусотенную, десятку и очень измятую двадцатку.

– Надеюсь, деньги настоящие, ведь ты – детектив, сразу определил бы фальшивку? – она снова улыбнулась, вернее, и не переставала улыбаться, словно от Стерха веяло каким-то ветром веселья, как от Жванецкого.

Потом взяла в тонкие, холеные пальцы визитку. Посмотрела на нее внимательно, словно никогда прежде не видела ничего подобного.

– Это офис?

– Я беден, – честно ответил Стерх. – Устроил офис на дому, и приемы провожу в гостиной, а картотеку держу под кроватью… В коробках из-под винных бутылок.

– Сразу видно, ты изобретателен, и… всегда найдется бутылка хорошего вина.

Стерх запнулся, он сказал про коробки и кровать без всякого значения, не подумав. Но все обрело вдруг совсем непонятный, какой-то очень насыщенный смысл. Словно код шифровки, или… предложения?

– Я вижу тут и телефон, – довольно, словно кошечка, получившая нежданную мисочку сметаны, прошелестела девушка.

Стерх провел рукой по волосам, посерьезнел, поклонился и вышел. Еще долго он чувствовал между лопаток неожиданно веселый, изучающий, но дружелюбный на этот раз взгляд секретарши. И не очень-то понимал, как это могло получиться. И что из этого вообще должно было получиться.

Глава 10

Дома Стерх застал Вику. Она сидела за своим столом и самоотверженно работала. Окна, выходящие на Тимирязевский лес, были задернуты шторой, закрыты наглухо, и в помещении царила жара. Стерх и раньше замечал это за Викой – мерзлячество и неожиданное желание создать вокруг себя чуть не тропический климат. Вентилятор, который работал рядом со столом Стерха, разумеется, только гонял воздух, но легче от этого не становилось.

На стерховом столе лежали какие-то распечатки, которые к тому же были пропущены через факс. Вика нехотя писала что-то на листах сероватой бумаги. Все-таки, когда Стерх постоял в дверях минут пять, она оторвалась, взглянула на него и медленно опустила подбородок.

Стерх вздохнул, дошел до своего стола, плюхнулся в кресло со всего маху, развернул к себе вентилятор и тут же вынужден был прижать рукой листы, лежащие перед ним. Отставил вентилятор, отодрал верхний листок от потной ладони, и потащился на кухню. В холодильнике у него должно было стоять пиво, которое он попросил Вику в утренней записке купить наравне с их обедами – большая пластмассовая бутылка с восхитительно холодной жидкостью… Она и стояла, и была так холодна, что вызывала ломоту зубов от одного взгляда на нее, только была не пивом, а колой. Стерх все-таки налил себе стаканчик, второй для Вики, и вернулся в комнату. Поставил один стакан рядом с ее локтем, а из своего отхлебнул, присев на край стола.

Некоторое время царила тишина. Наконец, Стерх объявил:

– Дрянное дело.

– Исключительно точное определение, – согласилась Вика, с чрезмерным удовольствием принимаясь за свою колу.

Снова помолчали. Воздух после холодной колы стал какой-то сладкий, немного липкий, но уже не только от пота. Возможно, кому-то это нравилось, но не Стерху. Поэтому он и предпочитал пиво, а не… американский газированный квас.

– Они вернулись. Оба. По крайней мере, такой доклад от своего агента получили Прорвичи.

– Ага! – выдала Вика.

– Потому пока считается, что никакого дела и не было. Так думает Прорвич-старший. Младший, кажется, соображает по-другому, но теперь и он вынужден пригаснуть.

– Да, – согласилась Вика.

– Меня считают последним шутом и полной бездарностью.

– Вот уж правда… Ну, так выглядит… Иногда, я хотела сказать.

– Так как им не нужна никакая дальнейшая работа…

– Ты вернул им деньги!?

Стерх отпил колы, обрадовавшись, что может сделать хотя бы это.

– Именно.

– То есть, ты взял все оставшиеся у нас восемьдесят долларов, и швырнул их им в лицо? Прямо вот с таким же видом, с каким сейчас сидишь там, на краю стола?

– А что ты бы сделала на моем месте?

Она посидела спокойно, потом решительно произнесла:

– Что бы сделала я? Да я бы придушила их обоих, и заставила сожрать эти деньги под стволом твоей пушки. Старшего – полусотенную, а остальное – этого засранца младшего.

Стерх допил колу и хмыкнул.

– В этой конторе есть хотя бы одна сигарета?

Пачка появилась в руке Вики и метко плюхнулась Стерху на живот, он едва успел ее подхватить. Как всегда, это были «Кэмел» без фильтра, с большой добавкой турецкого табаку, резкие, как наждачная бумага. Стерх давно хотел спросить, не курит ли их Вика потому что все еще тайно влюблена в герра Шелленберга из «Семнадцати мгновений», в исполнении Табакова, разумеется, а не в реального. Именно он, кажется, любил эти сигареты, и курил их все время. Но так и не спрашивал, лишь иногда пытался сравнить себя с этим киногероем и приходил к самому неутешительному выводу, разумеется, на свой счет.

Закурив, Стерх кинул пачку назад. Вика посмотрела на него, допила колу, откинулась на спинку стула и тоже взяла сигарету. Стерх не спускал с нее глаз.

– Виктория, – сказал он, выпуская густое облако дыма, – теперь послушай меня внимательно. Так дальше продолжаться не может. Уже больше трех месяцев мне нечем платить тебе, а с наступлением сентября будет четыре… Кроме того, я не плачу за квартиру, нет денег на налоги, нет денег на бензин для моей тачки. Это значит – все, финиш. Приплыли. Я закрываю бюро.

– Нет, нет и нет, – запротестовала Вика, и очень энергично. – Не стоит смотреть на вещи так трагично.

– Не будем спорить или торговаться, – решительно продолжил Стерх. – Я решил.

Вика помолчала, стряхнула пепел в корзину для бумаг, где не было ничего, кроме обертки от жевательной резинки.

– Пожалуй, я действительно перегнула палку с этой «колой», – произнесла она вдруг. – Следовало, как ты и просил, купить пива.

– Это совершенно ни при чем. Я просто не хочу, чтобы ты, такая способная и красивая девушка, тратила свою единственную жизнь на такое безнадежное дело, как мое агентство.

– Ну, лично я думаю, что жизней у меня много, – спокойно ответила Вика. И продолжила: – Стерх, шеф, любезный мой начальник… Это просто настроение. Чувство упадка, усталость, может быть, ты даже слишком близко принял слова Прорвичей о своей бесталанности… Но это они сказали зря. Мало кто на твоем месте сумел бы сделать столько, сколько ты. Правда. И если бы не этот подлый охранник, или кем он там себя считает, ты бы вообще все дело раскрутил в лучшем виде… В общем, я остаюсь.

Она сидела потная, немного злая, довольная, возбужденная и даже взъерошенная. Именно в таком порядке. Стерх посмотрел на нее, прищурившись, затянулся покрепче.

– Это твое последнее слово?

– Более того, – сказала она, твердо постукивая кулаком по краю стола. – Я и тебе не позволю отвалить от этого дела.

Стерх погасил сигарету.

– Я и не собирался… А потому должен признать – ты отличный парень, Вика.

– Парень? И это похвала за все что я делаю? – Вика потрясла головой. – Я могла бы быть твоей матерью, и это стало бы видно каждому, если бы… Иногда я не пользовалась краской для волос.

– Даже так? – Стерх подумал, не начать ли новый разговор о том, какого же настоящего цвета волосы у его напарницы, но не решился. Как всегда.

– Мы должны найти новое дело, – решительно проговорила Вика.

– Но я… – начал было Стерх.

– Чтобы мы могли и дальше продолжать раскручивать дело Нюры, – завершила Вика свое предложение.

– Скорее всего, никакого дела нет, – промямлил Стерх и подумал, что теперь-то уж наверняка клянчить еще одну сигарету неудобно, но у него где-то оставалась трубка и пакетик с табаком.

– Ты просто не прочитал это.

Вика сняла с его стола факс и сунула под нос Стерху.

– Что-то интересное? – лениво спросил Стерх.

– Я только что получила по каналу связи с журналом «Интерполиция». Они получают все сводки по бывшему СССР. А кое-что даже из Европы.

Стерха охватило темное предчувствие. Не спуская взгляд с Вики, он взял факс.

– Но ведь это по-украински!

– На таком языке они там пишут отчеты, – объявила Вика. – Теперь.

– Ничего не понимаю. Если тебе что-то понятно, то переведи.

Вика взяла лист и стала читать.

– «Вчера, приблизительно в шесть часов утра, на склоне горы Лысая, обращенном в сторону поселка Орлиное, обнаружено тело девушки около двадцати лет. До настоящего времени не удалось идентифицировать ее, поскольку она упала с обрыва более пятидесяти метров высотой, и в результате оказалась полностью обезображенной. Погибшая не имела при себе никаких документов. Единственное, что может помочь определить ее – обручальное кольцо на среднем пальце левой руки. Местная милиция не стала обращаться к жителям, чтобы они помогли определить личность погибшей…»

Вика сложила факс пополам, потом пригладила на столе рукой.

– Где находится эта гора Лысая? – спросил Стерх.

– Вообще-то, этих Лысых – тьма. И даже в Крыму есть две, если не ошибаюсь, – проговорила Вика, хотя наверняка все уже выяснила самым подробным образом. – С одной Лысой начинается Ай-Петринская гряда. Другая – севернее, километрах в двенадцати. Поскольку упоминается Орлиное, я думаю, что именно Ай-Петринская и есть. – Она помолчала. – Та самая, с которой была сброшена эта девушка. Потому что в случае северной Лысой упоминался бы поселок Передовое.

Стерх потер лицо, стараясь скорее вернуться к способности соображать.

– Знаешь, что я хочу тебе сказать, – он посмотрел прямо в зеленые глаза Вики, и ткнул ее пальцем в грудь. – Я хочу сказать… Что я прищучу этого сукиного сына, этого… Митяшу.

– Если это Нюра, – быстро проговорила Вика.

– Да, конечно, если это она. – Он кивнул. – Но что-то мне подсказывает, что это она.

– Кольцо на пальце, – подсказала Вика. – Но это еще ничего не значит. Хотя… Не могут же в Крыму девушки падать с гор, как яблоки в осеннем саду? Не знаю, Стерх. – Она вернулась за свой стол. – Может, удастся ее идентифицировать по одежде?

Стерх посмотрел на нее бессмысленно. Покачал головой.

– Думаю, он мог ей купить новое платье и новую обувь. Помнишь, как мало у них было вещей, когда они выезжали в Крым?

– Да, шансов на это не много, – согласилась Вика.

– Меня интересует, откуда Прорвичи получили свою информацию? – спросил Стерх. – Ну, о том, что они вернулись…

– Может, все-таки, отправиться в милицию и доложить обо всем, что мы знаем? – спросила Вика.

– Обязательно, – согласился Стерх. – Но сейчас уже не имеет значения, сделаем это сразу или через пару дней.

Прошелся по комнате. Поискал за книгами на книжной полке трубку и табак. Нашел, но закурить не успел. Потому что зазвенел телефон, Вика сняла.

– Офис частного детектива Стерха… – помолчала, протянула руку с трубкой. – Это тебя, шеф. Что-то очень… изысканное.

– Стерх, – он взял трубку, прижал ее плечом, потому что пальцами пытался набить умять табак.

– Я хотела удостовериться, что номер на визитке существует в природе.

– Номера действуют почти все, – признал Стерх. – Вот только иногда они приводят не к тем людям…

– Значит, я хотела удостовериться, что телефон в славном детективном агентстве еще не отключили.

– Пока еще нет.

Стерх стоял и слушал. При этом он соображал, пытаясь осознать, насколько этот звонок вызван интересом «мисс» Ивон, и не могло ли так случиться, что она позвонила по приказу своих начальников, кого-нибудь из Прорвичей?.. Пока он раздумывал, Рая на другом конце набрала побольше воздуха в легкие, и разом выпалила:

– Чем сегодня вечером будет занят господин Стерх?

– Ну, – Стерх расплылся в глуповатой улыбке, – как раз сегодня вечером я наклеиваю свои почтовые марки в альбом. – Его голос стал заметно басовитей. – Это очень кропотливое дело. Поэтому, придется исполнять его в одиночестве… Полном.

– Не могла бы я помочь? – спросила Ивон Рая, на этот раз чуть более уверенно. – Я могу их сортировать по цвету и по ценам.

– Ну, если вы, сударыня, умеете как следует придавливать их своими нежными пальчиками?.. Умеете?

– Могу попробовать, – теперь она прыснула смехом. – Сразу видно, что ты отстал от жизни. Марки в альбом уже тысячу лет никто не наклеивает. Их вставляют в кляссер, или, в некоторых случаях, делают специальные конвертики из прозрачного целлофана.

– Да ну? – удивился Стерх. – Может быть, тогда мы попробуем склеивать конвертики? Из целлофана, – пояснил он.

– Что нам мешает попробовать?

И трубка на том конце линии негромко опустилась на рычаги. Вот это да, вот это «мисс» Ивон, неприступная, величественная, холодная, как Гренландия. Вика смотрела на Стерха так, словно он в ее глазах сделался подопытным кроликом – внимательно, жестко, холодно и очень трезво.

– Если в мое отсутствие ко мне придет одна… девушка, прошу ее впустить. И предложить ей чаю, или колы из холодильника.

– И кто эта авантюристка? – спросила Вика равнодушно.

– Секретарша Прорвичей.

– О Господи! – удивилась Вика.

– Вот так, – отозвался Стерх.

– Видно, что ты там времени даром не терял. А я-то думала, по крайней мере, что с этой стороны нам опасность не грозит.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Стерх, но понял, что ответа не дождется. – В общем, все как-то само собой вышло.

– Это-то и опасней всего, – снова очень загадочно ответила Вика. И как-то так улыбнулась, что Стерх поскорее закрыл за собой дверь.

Глава 11

Стерх усаживался в свою машину не без некоторой дрожи. Но справился с собой, решив, что когда-то нечто подобное его гонке за Митяшей в Крым все равно должно было произойти, и теперь, пожалуй, хорошо, что так все вышло, он будет знать каково это, и на что он способен. Из-за этих мыслей им овладело озорство, и он решил ехать не по Ярославке, а тем путем, которым возвращался домой после известной вечеринки. Он и поехал сначала на Дмитровку, потом, мимо Лианозово, куда-то в бок…

Он не заблудился, но раз пять вынужден был останавливаться и спрашивать дорогу, потому что те якобы дороги, которые были нарисованы в его карте, оказались или перекрыты или вовсе ничем не проявили себя, даже пешеходной тропой, зато в округе оказалось немало других. По одной из них даже ходил автобус, следуя за ним Стерх и докатил до требуемого места. Дав себе последнее и окончательное слово, что теперь непременно купит самый новый и полный план дорог Подмосковья, он подкатил на маленькую площадочку прямо перед воротами владений Витуновых.

Выходить он не спешил, опустил стекло, закурил трубку. Он хотел понять, как держаться с Витуновыми, но неожиданно его привлек шум. Из-за низких кустов сирени, закрывающих часть газона перед домом так, чтобы не видно было, что там творится, ближе к воде, появился какой-то мужичок, спокойно толкающий перед собой машинку для стрижки травы. Это мог быть только тот служака Витуновых, о котором говорили Прорвичи. Разумеется, если они говорили правду.

Стерх присмотрелся и… должен был даже покрепче затянуться, увидев лицо этого мужчины. Просто чтобы убедиться, что не спит. Но сном это не оказалось, он знал этого типа.

Было удивительно, как некоторые люди мало меняются с годами. Минуло больше десяти лет, а этот человечек не только остался прежним, но даже как-то лучше выглядел, словно годы оказались тем проявителем, в котором лицо этого типа яснее проступило. Они познакомились, когда Стерх служил в Подольской прокуратуре, и самым страшным преступлением было не убийство, а так называемые нетрудовые доходы. И статьи по ним были ломовыми, и суды свирепствовали, как средневековая инквизиция, либо почти как сталинские тройки… Но это лишь увеличивало доход верхушки всего фарцового сообщества Москвы и городов-«спутников», как тогда говорили. Этот тип был вождем Подольских фарцовщиков, только не долго, года полтора, много – два. И чем только он не торговал, начинал, кажется, с импортных зажигалок и чешского стекла, потом перешел на «шмотье» – джинсы, женские сапоги и куртки, присборенные у пояса, которые тогда только-только появились, считались очень модными и назывались «радикулитками». Через некоторое время его отловили на оптовой продаже радиоаппаратуры не очень внятного происхождения, а потом пошли и запчасти для машин. Этого вынести уже было нельзя, по тогдашним меркам это были «слишком» серьезные деньги. Его забрали и на немалый срок «отвели» на зону. Стерх потерял его из виду, впрочем, как выяснилось, из его памяти он никогда не улетучивался, только отошел на задний план.

Сейчас они встретились снова, и совсем не в тех ролях, которые расписал бы обоим Стерх еще пару лет назад. Себя в то время он явно переоценивал, а этого типа… тоже. По его предположению, если бы Стерх стал его сочинять, он был бы сейчас каким-нибудь легальным «фирмачом», с серьезной крышей, огромным количеством шлюшек и «шестерок», качающий немалые «бабки» и глотающий не то что водку литрами, а кокаин или даже «колеса» типа «экстази». Но вот оказалось, что он всего лишь шофер, садовник и тайный стукач Прорвичей. Причем лицо этого типа оставалось спокойным, словно он никогда и не мечтал заниматься чем-то более доходным, кроме как стричь траву и мыть лимузины Витуновых.

И все-таки Стерх пошире улыбнулся, когда миновал площадку и вошел в узенькую калиточку, проделанную сбоку от въездных ворот на участок Витуновых, потому что решил это старое «знакомство» использовать. Пока он шел, человек с сенокосилкой бросил на него несколько мимолетных взглядов, но даже бровью не повел. Он так же размеренно вышагивал за своей машинкой, так же направлял ножи, жужжащие у его ног, на самые большие кустики травы, и не проявлял к подходившему никакого интереса.

Постояв у края травяной площадки, поджидая, пока сюда с неизбежностью геометрической теоремы подойдет этот тип, Стерх вдруг вспомнил, что подольские называли его «Жемал», по странному обычаю блатняков навешивать едва ли не самую подходящую погонную. Иногда, впрочем, его называли «Ножевиком», но это могла быть и ошибка, или неправильная интерпретация донесений, выжатых из стукачей.

Пока Стерх вспоминал эти подробности, Жемал подкатил уже совсем близко. Он докосил необходимую площадку, одним поворотом рычажка выключил тарахтелку и проговорил, снимая дешевую полотняную бейсболку:

– Здравствуйте, товарищ… Или мне следует говорить, господин Стерх? Все-таки ваша карьера, вероятно, существенно продвинулась наверх, не так ли?

– Здравствуй, Жемал. Называй как хочешь, – отозвался Стерх.

– Жемал, о Господи… Тысячу лет не слышал этого прозвища. Вот это были времена! – Он быстро улыбнулся, и так же быстро посерьезнел. – Начальник, я завязал, и потому называюсь Виталием, как мамка хотела.

– Виталий? – переспросил Стерх. Кажется, начиналась обычная игра следователя и блатняка, которого еще не за что прижать. Когда-то Стерх умел играть в нее неплохо, но давно уже не восстанавливал прежние навыки, и боялся, что не «повытянет». – Может, ты еще и крестился под этим именем?

– Именно так, господин начальник. – Жемал важно покивал. – Блатняку, особенно бывшему, без Бога нельзя.

– Меня прямо слеза прошибает, – сказал Стерх. – От сочувствия крошке «Ножевику».

Это было ошибкой. Жемал сделал удивленные глаза, потом быстро наклонился над машинкой, подергал какой-то рычажок, и она затарахтела снова. После этого Жемал-Виталий развернул ее на колесах, выцелил новую полосу травы, и пошел срезать ее с непроницаемым видом. Стерх пристроился сбоку, на уже скошенной травке.

– Сейчас, значит, работаешь на Витуновых?

– Стригу газоны и кусты, мою и вожу машины, иногда доставляю что-нибудь для кухни или ремонтирую сантехнику, прочищаю водостоки, заклеиваю яхту Митяши, когда он разбивает ее о причал, и иногда помогаю в разных отделениях фирмы «папаши» как сопровождающий барахла и манекенов.

– Мастер на все руки, как я посмотрю?

– Можно сказать и так, только я считаю, что непрестижных работ нет. Особенно у нас, в стране почти победившего социализьму.

Он так и сказал – «социализьму», чтобы подчеркнуть звучание этого действительно кошмарного словца.

Стерх остановился, сейчас самое время было достать пачку хороших сигарет, но у него их не было. Он достал свою трубку, и закурил, вдохнув дым как можно глубже. Жемал приостановился.

– Табак из голландских? – сказал он, с шумом втянув в свой длинный нос воздух, в котором расходились клубы дыма Стерха. – А ведь было время, я очень любил голландские сигарилос – такие плотные и крепкие сигарки… Только теперь все в прошлом. Едва хватает на пачку сигарет в неделю.

– Неужели Витунов так плохо платит? – спросил Стерх. – Тот самый Витунов, который только что, буквально за последние три года сколотил даже по европейским меркам совсем немалый кошт? На торговле «шмотьем», как ты сказал, на валютных перепадах, может быть, на ремонте всех этих своих бесчисленных магазинов?

– Впервые слышу, что он считается богатым, – промурлыкал Жемал и сделал рукой движение, от которого косилка взвыла громче, но бывший фарцовщик перестарался, и она вдруг умолкла.

– Не верю, – отозвался Стерх. – Принимая во внимание твою бывшую специализацию. Ведь то, чем занимается Витунов, и фарца, за которую тебя посадили – близнецы-братья. Скажешь, нет? Это следует обдумать, почему ты, такой известный левый торгаш начала восьмидесятых, вдруг оказался тут, у Витунова, который определенно – «легкоимпортный» торгаш середины девяностых.

– Ничего об этом не знаю, – глухо отозвался Жемал. – Могу сказать только, что я работаю, что у хозяина деньги есть, хотя и не сказал бы, что их – не меряно, и что он, скорее всего, более умный человек, чем был я когда-то. У меня не вышло, а у него, – и он сделал быстрый жест в сторону дома, гаража на несколько боксов и парка.

– Что тебя привлекает в этой работе, Жемал? – спросил Стерх. Покуривая, он делал вид, что внимательно наблюдает за бывшим королем Подольской фарцы. – Ведь ты, со своим опытом и ходкой на зону мог бы занять в криминале место повыше, чем занимаешь сейчас?

– Сказал же, я – завязал.

Он снова включил свою косилку, и они снова пошли рядом, на этот раз в молчании. Это Стерха устраивало, потому что с дальнего конца газона можно было заглянуть за дом, и увидеть что-нибудь, что было не видно с дороги. И он увидел.

В креслицах, больше похожих на усложненные шезлонги, лежало несколько мужичков и дамы в строгих, едва ли не форменных костюмах, а на подиуме, где во время памятной вечеринки выступал ансамбль, крутились какие-то девицы. Рядом с подиумом стояла строгая, как палка, женщина и вещала в небольшой, повешенный на плечо мегафончик с выносным микрофоном:

– Комплект из трех деталей, на осень. Материал – твид, что позволяет легко обозначить фигуру в талии, но в рукавах и юбке сделать его очень индивидуальным. Обратите внимание, на несимметричное положение пуговиц…

– Что это? – спросил Стерх.

– Осенне-зимняя коллекция, – отозвался Жемал. – Цеховики съехались чуть не со всего СНГе.

Опять, от отвращения к слову он смягчил последнюю согласную, определенно, у него был языковой слух – штука довольно редкая в наши времена. На подиуме появилась другая девица.

– Марион демонстрирует комплект вечернего и делового назначения. Мы назвали его «Шик де нуар». Материал – немного «сжатая» тонкая шерсть с добавками. Обратите внимание на обшлага у рукавов и отворот на брюках. Они добавляют комплекту в зависимости от освещения и места или строгий, или смягченный, интимный характер.

– Бред какой-то, – отозвался Стерх.

– Это торговля, начальник, – сказал Виталий-Жемал. – Не для таких, как мы.

Стерх посмотрел на него, резко повернулся на месте и пошел в сторону подиума. Он шагал так уверенно, посасывая «респектабельную» трубочку, что на миг ему показалось, что Жемал не поймет, что происходит. Но тот сообразил и завопил:

– Эй, начальник! Стой… Стой, говорю, а то хуже будет!

Стерх остановился, медленно повернулся и со старательно скрытым беспокойством посмотрел на Жемала. А тот показал в сторону калиточки у выездных, на этот раз, ворот.

– Сматывай отсюда, пока я подмогу не вызвал.

– Ничего не выйдет, приятель, – отозвался Стерх. – У меня есть еще вопросы. Я подшиваю их в папочку под именем «Нюра».

Жемал кивнул головой.

– Хорошая и вежливая девочка. Я бы не хотел, чтобы ты своими ментовскими лапами касался ее.

– Как я слышал, она несколько дней нигде не появлялась.

– Путешествовала, – отозвался Жемал и чуть нахмурился. – Не одна, конечно, но это не наше с тобой дело. Она совершеннолетняя, и может делать с собой все, что захочет.

– Она тут? – мягко спросил Стерх.

– Загорелая, как головешка, на юге загар быстро пристает.

Жемал знал, что делал, он отвечал, только ответ его был никак не связан с вопросом. Это был старый, отменно отрепетированный трюк уголовников, впрочем, и некоторые нынешние политики им пользовались, хотя чаще от глупости, чем со значением.

– Значит, она в доме?

– А где же ей быть?

– Вот и отлично, я хотел бы на нее посмотреть.

– Нет, начальник. Какой бы крутой ты ни был, но если нет санкции, впустить тебя не могу.

– Санкции нет, – Стерх пососал трубку, она погасла, видно, он хуже владел собой, чем ему казалось. – Тогда вытащи ее сюда.

Жемал смерил Стерха с ног до головы прищуренным взглядом. Это был плохой, оценивающий взгляд, но главное – он был слишком уверенным. Такую уверенность ему не могло добавить признание, что официальной санкции на проникновение в дом у Стерха не имелось. А было что-то еще, более заковыристое… Или Стерху так показалось.

– Нюру? – спросил Жемал наконец.

– Ее самую.

– Ничего не выйдет, – проговорил Жемал, и как показалось Стерху, сглотнул слюну. – Она не пойдет… С утра не очень хорошо себя чувствует.

– Больна?

– Может, и больна, я не доктор… – Вдруг Жемал рассвирепел. – Все, начальник. Сваливай отсюда, пока беды с тобой не произошло.

– Но-но, – покачал головой Стерх. – Ты раньше воинственностью не отличался.

– То было раньше, а теперь мне и не таких, как ты, приходится выкидывать. Если они суют нос туда, где им не место… Проваливай, начальник! Ты плохо слышишь, прочистить уши?

Лицо его покраснело, и он мигом утратил свой патриархальный покой. Стерху, кстати, на это было, наплевать. Он уже получил главное. Он спокойно сунул трубочку в карман, повернулся к воротам, и шагая по тропинке, бросил через плечо:

– Раз так, то – пока, Жемал.

– Прощайте, господин Стерх.

Прежде чем выйти, Стерх на ходу наклонился и подхватил горсть скошенной травы, поднес ее к носу. Она пахла резко и свежо, как самые правильные, самые прекрасные на свете духи. Он даже не решился выкинуть ее, а донес до машины и бросил на панель перед пассажиром. Она легла беспорядочным стожком и мигом утратила всю свою красоту, которую сохранила даже скошенной. Но без нее было бы хуже.

Глава 12

Если до этого разговора Стерх и имел какие-то сомнения, что труп, найденный под горой Лысой у поселка Орлиное, является Нюрой, то теперь они отпали. Поэтому ему оставалось только одно – завтра же отправляться в облпрокуратуру, к своему давнему приятелю и некогда начальнику, а ныне «особому» следователю Линдбергу. Другой калибр следственной работы для этого преступления не подходил.

Если ему удастся справиться с обычно очень неподатливым Костей Линдбергом, если он все-таки решит хотя бы курировать это дело, Стерх мог бы считать свою работу завершенной. Дальше ему тут делать было нечего, за преступление взялись бы, как их обычно называют – профессионалы.

Он уже выехал с площадочки перед домом Витуновых и повернул налево, в сторону Лобни, откуда и приехал, когда вдруг увидел, что туда, где он только что стоял, свернула машина с затемненными стеклами. Стерх спрятался за автобусную остановку, и выволок из перчаточного ящика бинокль Вики, который так и остался тут после поездки в Крым. Вылез, поставил локти на капот «Нивы», поправил резкость. Пока наводил, двери новоприбывшей машины беззвучно раскрылись, и из глубины тяжелого черного «Мерседеса» появились люди, которых Стерх знал. Прорвичи – отец и сын. Они потоптались немного на дорожке перед воротами, разминая ноги, затем исчезли за оградой и кустами перед домом Витунова.

Стерх подумал, спрятал бинокль и поехал дальше. Выруливая, отжимая сцепление и производя всякие необходимые движения, он думал о том, что бы мог значить этот визит. Всего несколько дней назад Велч сказал, что его отец никогда не бывает у Витунова. И вдруг – такое нарушение привычного хода вещей! Стерх думал довольно долго, пока не въехал в Долгопрудный, но так ни к чему и не пришел.

В Москве уже немного затеплились фонари. Такое бывало с московскими улицами ранней осенью, которая, собственно, уже наступила – фонари включали чуть раньше, еще до наступления настоящих сумерек… Или они сами включались, потому что темнело уже ощутимо раньше, чем в июне, хотя субъективно глаз к ним еще не был привычен.

Доехав до дома без происшествий, вошел в свою квартирку и включил свет в коридоре. Посмотрел на вешалку, она была пуста, разулся, нашел домашние шлепанцы, повесил джинсовую куртку, из которой сегодня не вылезал. Вгляделся в свое отражение, осознал, что мысли его еще вертятся вокруг Нюры и Кости Линдберга…

Вдруг понял, что лицо его ощущает какую-то необычную прохладу, вкатывающуюся в квартиру из открытой настежь балконной двери в кухне, закрыл ее, сделал пару шагов в коридор… И тогда понял, что это не только ветерок, но и запах. Он уже понял, что находится в квартире не один. Дернул рукой к полочке под телефоном, там скотчем под столешницу был приклеен его запасной «Макаров», передернул затвор и заорал:

– Руки вверх! Веди себя спокойно, я вооружен.

При этом он заметил в большой комнате в одном из кресел какую-то темную фигуру. Выцелил ее, придерживая рукоять двумя руками, стараясь, чтобы мушка не упиралась этой фигуре в живот, а брала все-таки чуть ниже, к ногам…

Целое мгновение, похожее на вечность, ничего не происходило. Лишь передернутый затвор еще какое-то время хранил звон, словно камертон. Рука фигуры медленно поднялась вверх, но вместо растопыренных пальцев Стерх увидел, как заалел огонек сигареты, потом рука так же спокойно опустилась. Стерх вошел в большую комнату, нащупал левой выключатель, дернул, яркий свет залил все помещение.

В кресле перед его столом сидела Рая Ивон. Руки ее были спокойно сложены на коленях, чуть усмехаясь, она смотрела на Стерха с откровенным любопытством.

Стерх глубоко вздохнул, потом поднял глаза к потолку, попытался сделать менее глупое лицо, чем у него было. Он попросту забыл, что они договорились свидеться.

– Почему вы сидите тут в темноте? – спросил он, вытаскивая магазин из пистолета, выщелкивая патрон из ствола, и вставляя его снова в магазин.

– Чтобы проверить насколько хорошо вы владеете собой, – ответила она уже с настоящей улыбкой. – В детективах, которые я обожаю, все парни, вроде тебя, очень хладнокровные типы. Хотела убедиться, так ли это на самом деле?

– Теперь-то знаешь, что нет?

– Теперь знаю.

Оба снова посмотрели на ПМ, который Стерх держал в руке. Вздохнув, он отодрал от него остатки липкой ленты, подошел и бросил его в верхний ящик стола. И пошел на кухню, чтобы поставить чайник.

– Я все еще должна… вести себя спокойно, или могу встать?

– Разумеется, – вздохнул он.

Она вошла на кухню своей спокойной, чуть ленивой, но на самом деле очень решительной и красивой походкой. На эту встречу мисс Ивон приоделась довольно… гм, спортивно. На ней был обтягивающий тонкий свитерок и темно-серые шароварчики, которые, как ни странно, подходили к плетеным туфлям на невысоком каблуке. Волосы свои она собрала в свободный хвостик, спадающий ниже лопаток, почти до поясницы, а «макияжа» на лице не было. Или он был таким искусным, что Стерх не мог его увидеть.

– Я забыл о нашем уговоре, – повинился Стерх.

Она подошла и встала около него.

– Это совсем не комплимент, тебе не кажется? – Он покачал головой, соглашаясь. – Может, скажешь что-нибудь более обнадеживающее?

Он повернул голову. Она смотрела ему в глаза с улыбкой. Он положил руки ей на плечи, легко притянул к себе и поцеловал в губы. Сам был холодным и совершенно жестким, потому что некогда слишком часто и легко совершал подобные действия. Впрочем, девушкам это нравилось, однажды, как он помнил, девицу от поцелуя начала бить дрожь… Но Ивон Рая не задрожала, он посмотрел на нее и убедился, что она почти так же холодно и трезво смотрит на него. Единственное, что ее извиняло – она не перестала улыбаться. Стерх восстановил равновесие, отошел от девушки и сделал вид, что ищет в навесном ящике чашки для чая.

– Должна признать, у тебя это получается, – сказала она.

Она уже не улыбалась, смотрела на него чуть исподлобья. Он не знал, что это значит.

– Вика была вежлива?

– Виктория? – Рая чуть приподняла одну бровь. – Вежлива? Не знаю, что ты имеешь в виду. Дождалась меня, демонстративно закрыла все шкафы, потом самыми кончиками пальцев подала мне несколько номеров «Интерполиции», и уходя так хлопнула дверью, что я пожалела, что не захватила плеер. Он бы закрыл уши от этой акустической… атаки.

Стерх улыбнулся даже с каким-то облегчением. Некоторые вещи были привычны и не менялись, например, поведение Вики.

– Она в тебя влюблена? – спросила Рая напрямую.

– Господи! Откуда такие мысли?

– Значит, вас ничто не связывает?

– Связывает, и довольно много – работа.

– А кроме… этого?

– Моя фамилия не Прорвич-младший. И я не думаю, что каждая юбка, которая появляется в радиусе трех километров, теряет голову от моего обаяния.

– Давай не будем о Прорвичах, особенно о младшем, – попросила она.

Вода вскипела, Стерх налил немного в заварочный чайник, сполоснул, потом заварил, поставил под ватный колпак.

– Вот, нужно немного подождать. – Он подумал, посмотрел на Раю, которая деловито усаживалась к столу. – Я, собственно не спросил, не хочешь ли ты кофе… Но кофе у меня только растворимый, а вот чай я обещаю настоящий. – Он сел напротив нее. Распределил чашки. С удивлением подумал, что все еще не хочет есть, а может быть, не хочет возиться с пиццей или бутербродами. – Обойдемся печеньем и джемом, ладно? Вот только с молоком, кажется проблема… И масла у меня нет, я стараюсь худеть.

Она кивнула, он поднял колпак с заварочного чайника, разлил остро пахнущий, возбуждающий напиток. Намазал джемом овсяную печеньину, откусил сразу половину.

– Почему Прорвичи отказались от моих услуг? – спросил он, жуя.

– Ах, вот оно что!

– Что такое?

– Ты… ты пригласил меня к себе, чтобы задать этот вопрос?

Стерх поставил свой бокальчик на стол и внимательно посмотрел на нее.

– Разумеется.

– Это твоя ошибка, – она тоже поставила свою чашку на блюдечко. – Прорвичей я оставляю на работе.

Он протянул руку, положил ее на стол ладонью вверх.

– Дай мне свою руку.

Она посмотрела на него с неудовольствием, потом перевела взгляд в окно, даже повернулась к нему чуть боком. Но он знал, что она уступит, потому что была не из тех женщин, которые быстро отказываются от своей цели, а цель у Раи Ивон на сегодняшний вечер, кажется, была вполне определенная. Вздохнув, повернулась к нему, положила свою узенькую лапку в его широкую, чуть мужиковатую ладонь. Он несильно сжал ее.

– Собственно, я не хочу чаю, – признался он. – Просто соблюдал этикет. Пойдем лучше покурим… на диване.

Она улыбнулась. Не выпуская ее руку, он поднялся, обвел ее вокруг стола и направился в большую комнату. Усадил гостью в уголок дивана у окна, быстро сел рядом, скинул домашние шлепанцы и лег на ее коленки. Это было так приятно, он и забыл, как приятно это бывает.

– Мы уже похожи на женатиков, – проговорила она все еще чуть надутым тоном.

– Я поясню, что имел в виду, когда задал тот вопрос… Собственно, извини, у меня были очень тяжкие дни. На моих глазах происходит довольно страшная история.

– Сказочная?

– Почему сказочная?

– Ну, ты же сказал, что история страшная. А сказки обычно бывают страшными.

Стерх запрокинул голову, посмотрел на нее, она откинулась на спинку дивана, сидела тихо, еще не очень уверено придерживая его голову.

– Ну, ты начинаешь? Жил-был…

– Жила-была девушка, – невесело начал Стерх.

– Блондинка, – внесла со своей стороны одну из главенствующих, должно быть, деталей Рая.

– Почему блондинка? – удивился Стерх.

– Принцессы в старых сказках почти всегда бывают блондинками.

– Вообще-то, она была обычная светло-русая красавица… Нет, не красавица, не так. Но в ней была некая радость жизни, которая сейчас редко встречается.

Замолчал, послушал, как его голос тает в шуме автомобилей, проносящихся по улице внизу, как где-то очень далеко загудела электричка… Наверно, это на Октябрьской дороге, а может, на Рижской. Они обе проходили недалеко, скорые и мимоидущие электрички были слышны, как на интеллигентной даче в старых романах.

– А дальше?

– Потом появился некий… принц, поцеловал ее, и у нее случилось дитя.

– А вот тогда явилась врагиня, и она… – решила внести свою лепту Рая. Но Стерх прервал ее резковато:

– Откуда ты знаешь?

– Я же сказала, что сказки плохо кончаются. Как правило.

Стерх больше не мог лежать, он сел, повернул голову, внимательно посмотрел на Раю при свете этого дурацкого, старомодного торшера, который никогда не давал достаточно света, какие бы лампочки в него не вворачивались. Рая могла что-то знать, просто потому, что слышала разговоры Прорвичей с тем информатором, от которого, собственно, и поднялась вся волна, который впервые и выдвинул, наверное, версию, что дело идет к убийству. И еще он понял, если Рая что-то знает, то продаст это довольно дорого.

– М-да, веселый у нас вечерок получается. Может, у тебя найдется что-нибудь выпить?

– Конечно, – он тряхнул головой, поднялся. – Конечно, да.

Зазвонил телефон. Стерх сел на край своего стола и поднял трубку.

– Стерх слушает.

– Подождите немного у аппарата, – сказал на том конце Жемал.

Потом Стерх услышал стук о столешницу, звуки музыки, кажется, что-то очень попсовое, потом кто-то, поднимая трубку, сказал:

– Маго, сделай, пожалуйста, потише.

Значит, полячка снова появилась на горизонте, понял Стерх. Сразу после первого вечера Прорвич-старший сказал ему, что она уехала к себе, и вот вернулась в Москву. В трубке зазвучал голос Витунова-старшего.

– Вы еще у аппарата?

– Слушаю, – холодно отозвался Стерх. – Здравствуйте.

– У нас тут небольшая вечеринка, понимаете?

– Я догадался.

– Я не знал, что вы работаете совсем не в нефти, – сказал Витунов, чуть изменив голос.

– Это была шутка, может быть, не слишком умная.

– Ладно, шутка – так шутка… У меня есть предложение, которое будет вам небезынтересно.

В животе Стерха, совершенно пустом, поднялась волна слабости и боли. Но он справился с ней, и спросил:

– В чем суть предложения?

– Я не могу изложить его в несколько слов, это прозвучит… некорректно. Не могли бы мы встретиться завтра поутру, предположим, часов в одиннадцать?

Стерх повернулся и посмотрел на Раю. Она сидела на самом краешке дивана, подавшись вперед. Совсем не скрывала, что пытается услышать, сколько удастся.

– Так я могу вас ждать у себя? – спросил Витунов.

– Почему бы нет?

– Хорошо. Тогда в одиннадцать завтра. Спокойной ночи, Стерх.

Потом Стерх услышал стук трубки на том конце линии, и сказал себе:

– Чем дальше, тем интересней.

Рая Ивон подошла к нему, положила руки на плечи, на этот раз ее улыбка была не таинственно-хитрая, а искренняя.

– Чертово дело, – Стерх провел рукой по лицу. – Извини…

Она положила ему палец на губы, отвернулась и легкими, широкими шагами, чуть покачивая бедрами, пошла вдоль стены комнаты. Именно так и должны двигаться женщины, именно такие платья им и положено носить, чтобы слегка пересыхало в горле, чтобы слова застревали от малейшего прикосновения их пальчиков к губам… Она остановилась перед репродукцией «Сада Наслаждений» Босха – отличной, изготовленной в Германии, очень подробной, почти как картина, – забранной в рамочку. Эту штуку Стерху подарила давняя знакомая, уезжая на постоянное жительство в Израиль.

– Больше всего меня заинтересовала эта картина, – она искоса посмотрела на него. – Не ожидала увидеть что-то подобное тут. Ты, случайно, не депрессуешь при каждом удобном случае.

– Это еще что? – буркнул Стерх, разглядывая ноги Раи – кстати, отличные ноги, прямые, чуть загорелые, с тонкой и сильной лодыжкой. – В спальне у меня «Падение Икара» Питера Брейгеля.

– Я видела. И по-моему, должно быть наоборот: эта – в спальне, а Брейгель – тут. И на кухне что-то из Кранаха… Это ведь все… немцы?

– Не совсем. Но называется Северное Возрождение, и в нем было много немцев… Просто я люблю смотреть на что-то красивое, когда лень думать.

– Ты не ответил на вопрос о депрессиях.

Стерх отвернулся, дошел до бара, открыл и стал наливать два высоких стакана выпивки. Ничего кроме водки и очень редкого джина у него не было. Хорошо, хоть тоник оказался, но себе он его не налил.

– Есть джин с тоником. Это поможет от лишних вопросов.

– А водка – от депрессии, – отозвалась Рая.

Она была или слишком умна, или чрезмерно опытна в некоторых аспектах жизни мужчины, которые Стерх предпочел бы не обсуждать. Хотя бы в первый же вечер.

Когда он обернулся, ее уже в комнате не было. Но он знал, где ее искать. И нашел безошибочно, в спальне. Она сидела, чуть откинувшись в любимом кресле Стерха, включила лампу для ночного чтения в изголовье кровати, направила ее на Брейгеля и смотрела, закинув одну руку на голову, выставив вперед остренький локоток. Другу руку она сразу протянула ему навстречу.

– Давай скорей, мне кажется, в этот доме не принято ханжить по части выпивки.

Стерх подал ей джин, и легко наклонившись, чмокнул в локоть. Она хмыкнула, и сразу положила руку на колени.

– Все-таки, все это выглядит слишком странно.

– Что именно? Дом?

– Все. В этом доме… – она почти беспомощно еще раз оглянулась на книжные завалы, на платяной шкаф, который Стерх держал тут за неимением места в большой комнате, на подсвеченного Брейгеля, на другие репродукции. – Есть оружие. Тут привыкли думать, тут странные, очень хорошие репродукции… На мой вкус немного мрачноватые и классические, но – хорошие.

Он еще раз посмотрел на нее, она созрела для определенного разговора. Он отхлебнул чуть не половину, поморщился от вкуса водки и начал.

– А мне странным кажется другое. Твой шеф нанял меня неделю назад. Мне показалось, он не мог дождаться, пока его конкурент Витунов влипнет в скандал и понесет такие потери, что можно будет его слегка затоптать. А теперь он отказывается от моих услуг, и даже… Даже, кажется, рассказывает все самому Витунову. Если не напрямую решает сотрудничать с ним.

– Так это Витунов звонил?.. – Рая сделала порядочный глоток. – И это не дает тебе покоя? – Она вздохнула. – Ладно, признаюсь тебе кое в чем. На следующий день после вашего отъезда у нас в офисе появился Витунов-старший.

– Нет!

– Что значит «нет»? Да, – она посмотрела на него с притворным негодованием. – И состоялось великое перемирие.

– Чего он, собственно, хотел?

– А ты не догадываешься?

– Хотелось бы услышать факты, а не «констромить» домыслы.

– Ты все-таки не умеешь рассказывать сказки. Я тебе вот расскажу… – Она еще выпила, и начала: – Жили-были два… короля. И дрались они между собой не на жизнь, а на смерть. Война длилась много-много лет, но вдруг обоим стало понятно, если они не будут драться, то смогут на пару разрабатывать… предположим, новую золотую жилу. Ну, а поскольку они не умерли до сегодняшнего дня, то…

Стерх кивнул. Да, все было похоже на правду, было даже разумно. Не тратить деньги на попытку выстоять в одиночку, а соединиться, и тогда, может быть, решается проблема оборотных средств для обоих предприятий, и финансирования, и даже, кажется, управление становится легче, если грамотно разделить зоны ответственности.

Потому Прорвич-старший и выкинул меня из офиса так грубо, он не мог допустить в этой ситуации ни малейшего скандала с Витуновым. И по этой же причине он сразу бросился к нему, чтобы изложить всю историю с моим наймом, чтобы выглядеть честным, как… как водка. Стерх не заметил, что опрокинул в себя стакан одним движением. Ну, а получив эти сведения, Витунов понял, что лучшее, что он может сделать – самому выяснить варианты контригры. Как он, вероятно, почти всегда и делает.

Он не понимал только одного – почему Нюра должна была погибнуть? Ради чего, как они дошли до такого решения и действия?..

– Эй! – вполне дружелюбно прокричала Рая. Она наблюдала за Стерхом, не отрываясь. – Ты окаменел? Есть ли еще надежда, что оживешь когда-нибудь?

– Значит, Прорвич и Витунов соединяют свои лавочки. И скорее всего, привлекают поляка.

– Последнего я не знаю… Кроме того, это вообще сказка. – Она встала, осторожно дошла до кровати, села на край. Провела тонкой рукой по покрывалу.

И тогда-то вдруг в замке повернулся ключ. Рая удивленно посмотрела на Стерха, потом поднялась и спросила шепотом:

– Кто это?

– Вика, – шепотом же ответил Стерх.

Рая улыбнулась, поднялась и пошла к выходу из спальни, чуть покачивая бедрами. На ходу она замурлыкала, почти нечленораздельно:

– Пришла врагиня, они всегда приходят… Жаль.

В коридоре совершенно без стеснения, в легком летнем плащике стояла Вика. В одной руке она держала полиэтиленовый пакет с продуктами, в другой – что-то вроде деловой папки для бумаг. Она довольно отчетливо скрипнула зубами и вдруг весело произнесла:

– Я принесла вам минеральной воды. Выпейте, это… остужает.

Глава 13

Без пяти минут одиннадцать следующего дня Стерх остановил свою «Ниву» на уже знакомой ему, и даже слегка опротивевшей стоянке перед воротами во владения Витуновых. Осмотрелся. Дом пытался быть гостеприимным – шторы отдернуты, парадные двери распахнуты, газон докошен до последней травинки, срезанная трава убрана. Стерх обернулся к Вике, сидящей рядом с ним на переднем сиденье.

– Прочти-ка мне еще раз последнюю сводку.

Вика быстро раскрыла папочку, которую держала в руках. Что-то она слишком исполнительна сегодня, мельком подумал Стерх.

– «Отделение милиции поселка Орлиное и бригада специалистов из Симферополя, расследующие дело о гибели молодой женщины, упавшей с горы Лысой, предположительно четверо суток назад, допускают версию несчастного случая, когда жертва переоценила свои альпинистские либо туристские возможности. Вызывает удивление отсутствие заявления со стороны лиц, знавших жертву, но подобное – не редкость в случайных, плохо знакомых между собой группах людей. Кроме того, вызывает сожаление беспечность туристов, плохо знакомых с условиями гор – это уже третья жертва подобных инцидентов, произошедших в этом году на склонах гор Байдарской долины». – Вика подняла голову. – Это не ментовская рапортичка, это роман какой-то, шеф. – Она поправила и без того идеальную шевелюру. – Обрати внимание, что последняя фраза подводит к соображению – другие идеи по поводу гибели девушки и рассматриваться не будут.

– Обратил, – согласился Стерх.

Вика вздохнула и протянула Стерху маленький диктофон «Сони» для обычных, а не микрокассет. Стерх тем временем старательно прилаживал провод от микрофона через специальную прорезь в подкладке почти к самому верху нагрудного кармашка. Сунул руку в карман, включил, дважды негромко кашлянул, потом отмотал и выволок диктофончик наружу. В динамике отчетливо прозвучал его кашель. Снова отмотал и вылез из машины. Вика похлопала его по нагрудному карману, чтобы сделать микрофончик еще незаметнее, кивнула.

– Интересно, какого сорта у нее было белье?.. – Стерх тряхнул головой. – Я хочу сказать, на трупе?

– Риторический вопрос, – вздохнула Вика. – Если Митяша позаботился о Приднестровских паспортах, о смененном номере на машине…

– Этого мы не видели, – отозвался Стерх.

– Скорее всего, после нашего «наезда» на него он позаботился и об этом, – Вика, несмотря на исполнительность, в главном осталась прежней. – А Нюре объяснил как-нибудь, например, происками отца… Он мог подумать и о такой мелочи, как французские трусики или греческий купальник под израильским халатом.

– Да, ему это не составило бы труда, – согласился Стерх. – Он даже должен был это сделать.

Они миновали площадку для машин, калиточку и пошли к входу в дом. Но проникать в распахнутые двери Стерх не стал, а почти с комической серьезностью надавил на кнопку звонка, прикрученного медными шурупчиками на стояке около дверной ручки в виде головы какой-то птицы. По открытым обозрению комнатам прокатился долгий, хотя и не раздражающий перелив. Почти тотчас откуда-то появился Жемал. Сегодня он был в довольно строгом и неплохо сшитом капитанском кителе из светлой ряднушки, может быть, даже настоящей парусины, темных гладких брюках с лампасами ярко-зеленого цвета, и в мягкой фуражке с кокардой какого-то яхт-клуба. Рубашка с широким открытым воротом под пиджаком тоже была льняной и недешевой. Если бы Стерх не знал прошлое этого субъекта, он решил бы, что видит перед собой слегка карнавального, но тем не менее честного служаку.

– Добрый день, господин Витунов уже ждет вас, – отозвался Жемал.

Стерх посмотрел на Вику.

– Вот мой старый знакомый, Жемал. Тот самый, о котором я тебе рассказывал.

– Полагаю, ничего хорошего в этом рассказе я не удостоился, – отозвался Жемал, и сделал приглашающий жест рукой.

Стерх и Вика пошли за ним. Они миновали какие-то прихожие, идущие странной анфиладой, вышли в небольшой зал, в котором почти не было мебели, и оказались прямо на заднем крылечке дома, перед лужайкой, уходящей к воде и причалу. Сбоку стоял пустой подиум и десяток шезлонгов. Еще несколько шезлонгов стояли под ярким пляжным зонтом на помосте у воды, рядом со столиком, на котором что-то блестело. Жемал проводил их прямиком к этим шезлонгам и столику.

– Ага, вот и вы, – из своего шезлонга вылез Вильгельм Витунов. Он вежливо поклонился Вике, потом пожал ей руку. Все это было весьма элегантно. – Собственно, представляться, я думаю, смысла не имеет, мы уже знакомы, заочно.

Стерх пожал руку торговца и по привычке «снимать» местность, огляделся. Из этой точки стали видны манекены, расставленные в тени деревьев сбоку от подиума. Они были в тех нарядах, которые, вероятно, демонстрировались вчера. А может быть, основная часть коллекции и показывалась именно на манекенах, ведь это был все-таки не парадный смотр, а домашний, деловой консилиум.

Вика тоже принялась рассматривать манекены с огромным любопытством, словно бы и забыла обо всем на свете. Стерх включил магнитофон и обрадовался, когда кнопка не щелкнула слишком громко.

– Собственно, дело идет к зиме, – проговорил Витунов, заметив этот интерес Вики. – А за ней наступит новый год, и будет новая коллекция, весенне-летняя. Так вот мы и работаем, почти по-европейски… Прошу садиться, господа. – Он махнул рукой в сторону дома. – Жаль, вы не видите лучшее, мы затащили манекены в дом, где они составили, так сказать, сливки всего сбора. Уверяю, это одежда почти мирового класса. Хотя, – он изобразил смущенно-сдержанную улыбку, – до настоящих откровений в моде нам еще далеко.

Жемал бесшумно открыл бутылку с легким светлым вином, кажется, грузинским, и налил в высокий, тонкий бокал своему хозяину. Тот мотнул головой, и тотчас такие же бокалы оказались перед Стерхом и Викой. О согласии пить вино их никто не спрашивал, просто налили и все.

Стерх отвернулся к воде, от нее веяло уже осенней прохладой. По водохранилищу тащился какой-то особенно утомленный речной трамвайчик. В окнах не было видно ни одного человека. Лишь на верхней задней палубе, под полосатым тентом обнаруживалось десяток фигур, не больше. Внезапно Вика щелкнула пальцами, Стерх понял ее и медленно, чуть рассеянно посмотрел в сторону дома. На заднем крылечке появился Митяша, рядом с ним стояла Магдалена, или Маго. Полька. С этого расстояния оба выглядели почти как манекены, только волосы на головах иногда шевелились, да головы поворачивались в неспешном разговоре.

– Давайте сразу перейдем к делу, – предложил Витунов, допив свое вино и тут же получив от Жемала новую порцию. – Ситуация в моей фирме, о которой вы наводили справки, резко меняется. Я начинаю мыслить не масштабами одного-двух рынков у метро, а систематических поставок по всему Союзу… Пардон, по бывшему Союзу, а ныне СНГ. Основой этой… торговой интервенции у меня и моих компаньонов послужит большое количество магазинов, разбросанных и по областным городам России, и даже в иных районных центрах, короче – в провинции.

– Эта лекция имеет отношение к тому предложению, которое вы хотите нам сделать? – спросила Вика, посматривая на Витунова-отца слегка напряженными, блестящими глазами, ухитряясь сидеть даже в шезлонге с вытянутой в струну спиной, с высоко поднятой головой.

– Именно, – подтвердил Витунов. – Дело в том, что в этих условиях я должен иметь некую персону, весьма доверенную и высокооплачиваемую, разумеется, которая, зная криминальные склонности и обычаи, могла бы следить за честностью и чистотой ведения торговли по всем наших филиалам.

– Думаю, если привлечь хорошего бухгалтера, он всегда сможет разоблачить фальшивую игру, поработав несколько часов с отчетностью заподозренных в нечестности филиалов. Или наоборот, подтвердить неукоснительное исполнение получаемых инструкций.

– Мне нужны живые, так сказать, свидетельские сведения, – проговорил Витунов. – А не отчетность… Бумажки я и сам умею писать такие, что никакая проверка ничего не докажет.

Вика искоса посмотрела на Стерха, потом взглянула на воду.

– Но нас двое, и по сути мы составляем единую фирму…

– Я знаю от одного из моих нынешних компаньонов, что вы оба великолепно сработались в течение нескольких лет, исполняя нелегкие заказы на весьма высоком, профессиональном уровне. Кроме того, я бы даже настаивал на включении, так сказать, женского взгляда в эти инспекции, потому что большинство мужчин, если только он не модельер, не способен оценить частности. Так что предложение сделано не в последнюю очередь именно потому, что вы составляете такой вот… тандем.

Он хотел сказать какое-то другое слово, решил Стерх, но изменил формулировку, изо всех сил пытаясь быть вежливым. Он не выдержал и пригубил вино, это было нежное, кисловатое, как незрелое яблоко, разливное, кажется, кахетинское. Такого Стерх не пил с тех пор, как бывал в Грузии, вот только непонятно было, почему его наливали из бутылки, а не из специального винного кувшинчика? Наверное, в этом доме кувшинчики считались не слишком элегантной деталью.

– Мне интересно узнать, – сказал с деланным смешком Витунов, обращаясь к Стерху, – что вы думаете о моем предложении?

– Обращайтесь к Вике, – ответил Стерх, – я без ее согласия не принимаю ни одного решения.

Витунов повернулся к Вике.

– У вас есть вопросы?

– Эта работа подразумевает довольно продолжительные и частые разъезды, – полуутвердительно спросила Вика. – Или я ошибаюсь?

– Подразумевает, – согласился Витунов. – Но оклады, хотя я еще не называл ни одной цифры, это учитывают. И полагаю, учитывают в высшей степени.

А ведь он довольно красноречив, и говорит на редкость правильно, подумал Стерх. Хотелось бы знать, кем он был в «прошлой» жизни? Скорее всего, каким-нибудь инструктором райкома партии, или завлабом в институте каких-нибудь гуманитарных наук.

– Все-таки я не совсем понимаю… – замялась Вика, хотя Стерх отлично видел, что она так же «мнется», как штурмовая колонна во время атаки – просто она получше выстраивала неизбежные прямые вопросы. – Не совсем понимаю, почему это задание, и даже высокооплачиваемое, вы решили предоставить нашей фирме?

– Я уже говорил, что хотел бы, чтобы этим у меня занимались абсолютно доверенные люди. А для этого лучше всего подходят именно люди со стороны, как вы, например. – Витунов подумал, наклонил голову и повернулся к Стерху. – Я знаю, что вы работали в прокуратуре, и ушли оттуда отнюдь не с черным пятном. А ведь, наверное, была возможность там остаться, правда?.. Кроме того, мне нужен человек, нацеленный на разоблачение афер, иногда не простых… Ума не приложу, почему этот выбор кажется вам таким странным? Да он по всем статьям свидетельствует – я говорю правду…

Внезапно он запнулся и тут же приник к бокальчику вина.

– Вот именно, – спокойно сказал Стерх и отпил еще вина, но вкуса его не почувствовал. – Вы не столько выдвигаете причину, сколько доказываете какую-то теорему. А именно, хотите уверить, что приглашение на работу в вашу фирму выглядит взвешенным и объективным решением. Но если вдуматься…

– Что тогда?

– Вы когда-то слышали такое слово – коррупция? И прошу отметить, в сорока процентах случаев она начинается именно с ситуации, когда кого-то приглашают подработать в свободное от работы время, или как в нашем случае, в основное время, но за высокий оклад.

– Оклад мы с вами еще не обсуждали, – отозвался Витунов. – Кроме того, чтобы был факт коррупции, следует найти причину, по которой она происходит.

– Верно, – согласился Стерх. – Но в моем случае, кажется, причина лежит на поверхности. – Он допил вино, поставил бокал на столик и мельком взглянул на Жемала. Тот стоял, вытянувшись в своем опереточном капитанском мундире, и даже не моргал. – Пару дней назад я был в Крыму. И знаете, кого встретил там в коридоре отеля? Нюру… Извините, не помню ее фамилии.

– Все правильно, – твердо ответил Витунов, но по его скулам заходили желваки. – Она взяла несколько дней отпуска и провела их на юге.

– Вместе с вашим сыном.

– Это ложь, – почти спокойно ответил Витунов.

– Нет, это правда. Как правда и то, что Нюра не вернулась из Крыма. Может быть, это и есть смысл предложенной нам с Викой работы – отвлечься от дела Нюры… Или мне следует сказать – убийства Нюры?

Витунов вдруг совсем успокоился. Он смерил Стерха неприязненным взглядом, едва сдерживая бешенство, и повернулся к Жемалу.

– Виталий, позови, пожалуйста, Капитанову.

– Ее сегодня нет, – отозвался Жемал.

– Снова получила вольную, верно? – спросил Стерх. – Для поправки здоровья после вчерашней болезни.

– Вчерашней… Чего? – переспросил Витунов.

– Он был вчера тут, – негромко отозвался Жемал. – Толокся вокруг дома, но я предложил ему отвалить.

– Куда же она делась? – спросила вдруг своим ровным голоском Вика.

– Кажется, поехала в город за покупками, – проговорил Жемал.

– Может, мы могли бы ее подождать?

– Нет, не могли бы, – Витунов поднялся. Выпрямился и посмотрел на Стерха в упор. В его глазах появились какие-то желтые искры, как бывает у взбешенной, злой собаки.

– Из этого я могу судить, что вы уже не хотите предложить мне и Вике работу?

– Вероятно, это была ошибка, – проговорил Витунов.

– Без «вероятно», – подтвердил Стерх. – Самая что ни на есть прямая ошибка.

– В таком случае, прошу покинуть мой дом, – пророкотал Витунов.

Вот сейчас он был настоящий. Гневный, привыкший к тому, чтобы никто не перечил ему, жестокий, довольно опасный.

Стерх кивнул Вике, она мигом поднялась на ноги. То же, только менее красиво проделал и Стерх. И оба пошли по тропинке, ведущей к выходной калитке, разумеется, в обход дома, потому что теперь дверь в анфиладу была плотно закрыта. Вероятно, это сделал Митяша, когда уходил со своей невестой внутрь.

Шли молча, каким-то образом оба сразу устали. Стерх оглянулся, убедился, что Жемал отстал позади, и выключил магнитофон. Вика грустно улыбнулась.

– Наверное, теперь самое время известить Линдберга.

– Да, – кивнул Стерх. – Но меня что-то от этого все время удерживает… Что-то тут не чисто.

– Думаешь, Нюра жива, а на Лысой погибла какая-то неумелая альпинистка?

– Нет, Нюра, скорее всего, погибла, – вздохнул Стерх. – Но я не понимаю, почему они пытаются убедить нас, что Нюра где-то тут, что она вот-вот выйдет из-за угла дома?

– Может, тянут время? Для суда определение времени ее гибели может быть существенным.

– Может, – согласился нехотя Стерх.

Они вышли из калитки, подошли к машине.

– Нет, – проговорила Вика, – у нас просто нет другого продолжения дела, кроме как обо всем переговорить с Линдбергом.

– И все-таки, все-таки… – Стерх почти мычал, пытаясь понять мысль, которая точила его. Наконец, он решился. – Все-таки, прежде чем пойдем к Линдбергу, давай-ка заедем к родителям Нюры. Это необходимо… для полноты картины.

– И Витунов сам доложил нам ее фамилию, – с почти детским удовольствием проговорила Вика.

– Да, – вздохнул Стерх. – Удачно получилось.

Глава 14

Николая Капитанова, с отчеством, начинающимся на букву «В» они отыскали по телефонному справочнику, только-только выпущенному хакерами на лазерном диске. Собственно, это была милицейская база данных, только кто-то ее украл, «перекатал» на диск и на Горбушке она стала стоить лишь чуть дороже пары бутылок пива.

Телефонных адресов с такими инициалами было всего три. По одному номеру признались, что никакой Нюры тут никогда «не жило». Второй не отвечал, зато потом включался факс, и Стерх предположил, что это квартира превращена в офис, поэтому поехали по третьему адресу, хотя там тоже никто не отвечал. Место оказалось напротив Химок, неподалеку от выхода канала из-под моста Ленинградского шоссе, и его течения в сторону Левобережной и дальше к каскаду северных водохранилищ. Называлось оно Прибрежный проезд. Дома дальше от шоссе и Северного порта, ближе к Смольной улице, оказались обычными пятиэтажками, что Стерх удивило, он полагал, что в прежние времена тут не строили, а когда начали строить, пятиэтажек уже не изготавливали.

Как почти всегда бывает в этих старых пятиэтажках, многие ненавязчиво следили друг за другом. Когда в квартире по Прибрежному никто не открыл дверь, и Стерх принялся топтаться в раздражении и постукивать кулаком в ее косяк, вдруг открылась дверь соседней квартиры. Из нее выглянула тощая, совершенно безгрудая женщина с изрядным пушком на верхней губе, за старый халат которой цеплялся паренек лет десяти. Но он выглядел каким-то недокормленным, и потому мог оказаться существенно старше. Дети при Ельцине голодали даже больше, чем при коммунистах, это было фактом, который не бралась опровергать даже кремлевская пропаганда.

– Чего стучать-то? – недовольно спросила женщина, смерив Стерха хмурым взглядом. – Его в это время никогда не бывает.

– А где он бывает? – спросил Стерх, оглянувшись на Вику. Для таких особ присутствие другой женщины, в данном случае Вики, служило сигналом относительной безопасности, и потому соседка в халате могла оказаться более разговорчивой.

– На канале рыбу ловит. – Женщина сделала презрительное лицо, словно хотела сплюнуть. – На обед или на ужин, как уж получится.

– А где именно? – спросила Вика, сделав шаг вперед.

– А в затоке, где же еще? Как выйдете из нашего подъезда, идите к каналу, там заливчик такой, вот на нем, в кустах, и найдете старика.

– Спасиб… – начал Стерх, но не успел договорить – дверь захлопнулась раньше.

Они переглянулись с Викой, и пошли вниз. В «затоке», или как там ее называли местные, никого видно не было. Для купальщиков было уже холодно, а для рыбаков – рано, лед еще не встал. Вероятно, к берегу рыба не рисковала подходить. И правильно делала, решил Стерх, оглядев топкие, мусорные берега заливчика. Зато на мыску, образованном изгибом залива и основного, довольно высокого берега, виднелись кусты. Стерх, по размышлению, двинулся в ту сторону, и не ошибся.

На поваленном дереве, у самой воды сидел мужичонка в кепке, еще не старый, лет пятидесяти, но выглядящий так, словно жизнь потеряла для него всякий смысл. Он даже за поплавками следил без интереса, лишь по обязанности, словно какую-то работу делал. А может, так и было, может, это давно не было для него развлечением.

Стерх уже совсем решился заговорить с рыбаком, как вдруг один из трех поплавков дернулся, потом исчез под водой, мужичок подобрал удочку и дернул ее вверх. Леска натянулась и поплавок весь вылетел на поверхность. Рыбак осторожно потянул ее, но когда показался крючок, он был пуст. Мужичок спокойно, обреченно поймал в воздухе крючок, дотянулся до банки с мокрой землей и принялся ковыряться в ней заскорузлыми, грязноватыми пальцами.

Насадив червя, мельком посмотрел на Стерха с Викой, и забросил удочку в то же место. Потом вздохнул и нехотя пробормотал:

– Плохо берет, сегодня уже раз десятый срывается.

Стерх сделал шаг вперед и поинтересовался:

– Николай Капитанов?

– Да, Николай Васильевич.

– Я хотел бы задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете. У вас есть дочь Нюра?

– Есть.

– Часто с ней видитесь?

– Конечно, видимся. Как выдается у нее свободный день, так и приезжает. Она добрая девочка.

Еще одна из удочек вдруг подергалась, а когда поплавок так и не утонул, рыбак выволок ее на поверхность. Червя опять не было. Николай Васильевич снова полез в банку, но там с червями уже было не густо. А когда один нашелся, то он никак не хотел лезть на крючок. Справившись с ним и закинув удочку, Капитанов спросил:

– Может, только умная очень рыба в этом месте и осталась?

Стерх подошел к мужичку, заглянул в помятое пластмассовое ведро. Там было три совсем крохотных бычка и один, кажется, карасик размером с ладонь.

– Похоже на то, – согласился Стерх.

– Но я с ними расправлюсь, – сказал Николай Васильевич с неожиданной решимостью.

Тогда Стерх отважился.

– Николай Васильевич, послушайте меня, в отношении вашей дочери проводится расследование.

– Какое такое рас… расследование? – он повернулся, его лицо налилось суровостью и в то же время стало растерянным. – Она хорошая девочка, она не могла попасть ни в какие неприятности.

– Господин Капитанов, – вышла вперед Вика, – когда вы видели Нюру последний раз?

– Да недели две назад. А что?

– Значит, она приходит к вам, когда у нее есть свободный день? – переспросила Вика.

– Я же сказал… Так чего вы от меня хотите?

– Видите ли, Николай Васильевич, – сказал Стерх, – нам было указано следить за Нюрой.

Капитанов вдруг встал, порылся в кармане, выволок измятую пачку «Примы», вытащил одну сигарету губами и стал чиркать спичками. Выпустив облако дыма, он посмотрел на Стерха внимательно.

– Кем было указано? – Он оглянулся на удочки, словно там искал спасения от свалившейся на него новости.

– Где мы могли бы спокойно поговорить? – спросила Вика.

– Тут спокойно… Почему нужно следить за Нюрой?

Вика набрала побольше воздуха и резковато выпалила:

– Одна из причин в том, что Нюра ждет ребенка. Она вам об этом не говорила?

Капитанов снова сел на дерево, потянулся к удочкам, руки его дрожали.

– Дурак ты, – отозвался он, с трудом выговаривая слова, глядя на Вику, почему-то в мужском роде. – Это же моя… Нюра. Она моя дочь… – Он снова посмотрел на Стерха. – Да кто вы, собственно, есть? Приходите сюда, наговариваете какую-то дурость!

Стерх вздохнул и вытащил из внутреннего кармана удостоверение с номером лицензии частного детектива. Протянул ее мужичку. Как он и рассчитывал, печать и номера МВДешного разрешения произвели необходимый эффект.

Капитанов снова поднялся, вернул удостоверение, похлопал себя по карману дешевой, заношенной куртки. Сунул туда руку, это был жест чисто нервический, Стерх и за собой его замечал, особенно в молодые годы, например, когда отвечал на экзаменах. Сейчас он решил подождать, пока Капитанов успокоится. И дождался, Вика не помешала.

– Не могу в это поверить. Нюра бы сказала, если бы…

– Дети не всегда все рассказывают родителям, – вымолвила Вика.

– Может, ваши дети. Но Нюра… она другая. Она мне верит… знает, что может сказать все. К тому же, она скромная девочка.

– Я тоже так думаю, – согласился Стерх. – Очень хорошая. Именно потому, что она хорошая и доверчивая, молодой Витунов, сын хозяина, у которого она работает, воспользовался ее доверчивостью.

Капитанов отвернулся от него, посмотрел на удочки. Поплавки стояли в воде, как влитые.

– А зачем вы интересуетесь моей Нюрой?

– Тот человек, который предложил нам следить за ней, опасался, что с ней может случиться… что-то очень скверное.

– Спид? – спросил Капитанов.

– Нет, – чуть удивленно отозвалась Вика. – Понимаете, она должна была поехать на юг… Кстати, вы не знаете, что она выезжала на прошлой неделе в Крым?

– Нет, – отозвался Капитанов, – но если бы она уезжала, она бы мне сказала. Да и откуда у нее такие деньги?

Он умолк, неожиданно догадавшись, что деньги могли быть оттуда же, откуда и ребенок. Вздохнул, еще более тяжко, чем во время рыбалки.

И тогда Вика чуть торопливо, но решительно и трезво все ему рассказала, все, чему она со Стерхом была свидетелем. Завершила рассказ так:

– Мы опасаемся, что ей грозит беда. Особенно потому, что после возвращения ни разу ее не видели.

Пока она рассказывала, Капитанов вдруг стал выдергивать удочки из воды и сворачивать их. Едва прозвучало последнее слово Вики, он взял их под мышку, схватил свое ведерко, банку с червями и решительно пошел к домам, виднеющимся из-за кустов.

– Куда вы? – спросил его Стерх.

– В милицию, – отозвался Капитанов через плечо.

– Мы пойдем с вами, – согласился Стерх. – Но у меня есть одно предложение. Не съездить ли нам сначала к Витуновым? В сущности, нам сказали, что Нюра уже работает, что с ней все в порядке, вот и стоило бы это проверить. Нас оттуда попросили, и не вполне вежливо, а вот вам, отцу, мне кажется, отказа не будет.

– Я… – Капитанов замешкался, – не знаю, где это находится.

– Мы знаем, – ответил Стерх. – И подвезем вас, если вы не против.

– Только мне придется умыться… И переодеться, – сказал Николай Васильевич.

– Мы подождем вас в машине, – отозвалась Вика. – В синей «Ниве», вон в той.

Они уже подошли к домам, и их машина была видна на углу. Капитанов кивнул и исчез в подъезде.

Через полтора часа проехав по Кольцевой трассе и Долгопрудный, Стерх подкатывал к владениям Витунова. Опять, как-то неожиданно, стало темнеть. Солнце скрылось за низкими, очень плотными тучами, местность уже не выглядела безобидной и радостной.

Остановились перед воротами, вышли. Капитанов поправил свой вытертый до блеска темный пиджак и поежился, пригладил жесткие, давно не мытые волосы. Он терял уверенность, в отличие от Вики. Подошли к калитке, на этот раз она была закрыта. Но у входа Стерх обнаружил внешний домофон и нажал на кнопку.

– Кто там? – спросил Жемал из забранного металлической решеточкой динамика.

– Стерх. С нами отец Нюры, Николай Васильевич Капитанов. Он хотел бы поговорить с дочерью.

– Не уверен, что это возможно…

– Даю вам три минуты, – отозвался Стерх. – Или по прошествии этого срока вы нас впустите… Или мы все равно войдем сюда, но уже с милицией.

Домофон с треском отключился. Они подождали. Стало еще темнее, Стерх даже подумал, что зря не купил батареек для фонаря, сейчас это было бы к месту. Но деньги… А впрочем, свет почти ничего не решал.

Три минуты уже давно прошли, как вдруг стальной засовчик на калитке отдернулся, и около входа загорелась слабая, неуверенная лампочка. Стерх толкнул калитку, она раскрылась с металлическим скрежетом. Они вошли в нее, и двинулись по дорожке. Откуда-то из-за дома вдруг всплыло несильное марево, видно, на задней террасе тоже зажгли свет. Стерх изменил направление и зашагал вокруг дома. Вика и Капитанов пошли за ним.

На каменной террасе, почти на ступенях, ведущих на заднюю лужайку, стояли Жемал и Витунов-старший. Еще издали, едва увидев их, Капитанов вдруг закричал хриплым, грубоватым голосом:

– Где Нюра? Почему ее нет?.. Что с ней случилось?

– Ничего не случилось, гос… господин Капитанов. Мы не смогли найти ее в доме, вероятно, она вышла в парк, – резко отозвался Витунов.

– Вот эти товарищи сказали мне, что она… Не вернулась из Крыма. Это правда?

– Она вернулась, – хмуро сообщил Витунов. – Я видел ее собственными глазами. Не раз. Сейчас она… Где-то тут, но это не имеет значения. Раз ее видели столько людей…

– Сколько именно? – спросил Стерх. – И кто именно ее видел? Жемал и вы?

Витунов демонстративно поднял глаза к небу, снова поежился, посмотрел в упор на Капитанова, который стоял на три ступеньки ниже его.

– Господин Капитанов, с вашей дочерью все в порядке. Вы просто попали в руки шантажистов, которые пока непонятным мне образом хотят заработать деньги. Но так как я проявляю… неуступчивость, они подняли бучу, наговорили вам Бог знает чего…

– Где моя дочь?

– Неужели вам-то недостаточно знать, что она жива и пребывает в отличном здоровье?

– Где она?

Стерх сделал вперед несколько шагов.

– Вчера мне сказали, что она нездорова. Сегодня я тоже не видел ее, потому что она, якобы, отправилась за покупками. Нам нужно с ней поговорить, сейчас же.

– Да, делать покупки – ее обязанность по дому, – пробурчал Жемал.

– Если бы она была в порядке, то узнав, что о ней волнуются, обязана была позвонить, – сказала Вика. – Хотя бы отцу.

– То, что она не звонила вам, не делает нас виноватыми, – отозвался Витунов, демонстративно глядя только на Капитанова. – А следить за каждым ее шагом никто не собирается.

– Мы хотели бы с ней поговорить, – сказал Стерх. – Сейчас и здесь.

– Да, здесь, – добавил Капитанов.

Витунов раздраженно повернулся к Жемалу.

– Где она?

– Я видел ее полчаса назад.

– Так найдите ее, – предложил Стерх.

Жемал смерил его напряженным, но коротким взглядом.

– Она вычистила кухню, как я ее просил, потом сказала, что до ужина у нее есть пара часов и…

– А где ваш сын? – спросил Стерх. – Могу я с ним поговорить?

– Нет, – очень жестко, категоричней некуда, ответил Витунов. Он уже не очень хорошо владел собой, если бы не присутствие Капитанова, он бы, пожалуй, позвал кого-нибудь из дома, и попробовал выставить незваных посетителей силой.

– Да вон же она стоит! – вдруг воскликнул Жемал.

– Что? – переспросил Стерх.

Жемал, пока они тут переругивались, спустился с террасы и прошел десяток метров по газону. Потом поднял руку, указывая куда-то в темноту. Стерх проследил этот жест. Он вел к той площадочке у воды, на которой стояли шезлонги.

Вика поправила очки, Стерх подошел к Жемалу. Но то ли у него от света на терраске ослепли глаза, то ли вообще темновое зрение у бывшего фарцовщика оказалось лучше – так ничего и не увидел.

Тем временем Капитанов решительно затопал в сад… И вдруг вскрикнул. Он не заметил, как столкнулся с высоким, выше человеческого роста, манекеном из темной пластмассы, поставленным прямо на траву. Николай Васильевич отпрыгнул вбок и оглянулся.

– Я… не заметил, тут темно, – он был готов оправдываться. – И кто такое придумал?

– Да ерунда это, – махнул рукой Витунов. – Виталий, ты видишь ее? Где она?

– Стоит над водой, – отозвался Жемал.

Стерх обогнал Капитанова и пошел вперед. Теперь он очень жалел, что не удосужился купить батарейки для фонаря. Но память подсказывала ему, что он идет правильно, лишь чуть, кажется, забирает в сторону кустов. Он поправился, оглянулся, свет на терраске теперь казался ярким, как от прожекторов. Трава под ногами жестко шуршала, хотя и не очень громко.

Постояв, Витунов вдруг пошел за Стерхом, рядом с ним затопал и Жемал. Да, оказалось, Стерх немного обманулся в направлении, и ему пришлось догонять Витунова, который ориентировался, конечно, гораздо лучше. За хозяином владений шли и Вика с Капитановым. Наконец, Николай Васильевич не выдержал:

– Нюра! – позвал он, но это был не крик, это была просьба отозваться.

Впереди показалась вода, она процедила свой блеск сквозь кусты, как тяжелое, неподвижное стекло. На ее фоне стали видны поручни площадки, какие-то темные тени, то ли шезлонги, поставленные горбылем, то ли манекены. Манекены…

– Но ведь это не человек, – проговорила Вика неуверенно.

Стерх хмыкнул что-то, соглашаясь, потом сделал еще несколько шагов, попал в какую-то ямку, пока выбирался, почувствовал холод, пробежавший по спине. И тут же услышал свой голос, словно отдаленный раскат грома:

– Я не думал, что вы так далеко зайдете, Витунов.

Витунов стоял с Жемалом перед сходом на площадку и не ответил. Потом он достал из кармана домашней куртки пачку сигарет, вытащил одну, Жемал тут же чиркнул зажигалкой. При этом свете впереди стала видна неподвижная, темная, молчаливая, почти угрожающая фигура. Она чуть склонилась над самой водой, облокотившись о поручни. Ветер с воды трепал ее волосы.

Стерх решил покончить с этим. Он сделал вперед несколько шагов, обогнав Капитанова и Вику, положил руку на плечо манекена… И вздрогнул. Под толстым свитером определенно была живая плоть. Но Стерх по инерции продолжал движение, и развернул к себе стоящего над водой человека… Девушку.

И тогда стала видно ее лицо. Она еще чуть замедленно, видимо, задумавшись, подняла голову и сделала короткий выдох, словно не дышала последние минуты. Зажигалка сзади не гасла, даже наоборот, Жемал поднял ее повыше, словно фонарь.

Стерх знал это лицо, знал эти глаза. Перед ним стояла Нюра.

Глава 15

Они смотрели друг другу в глаза. Стерху показалось, что это длилось целый век, хотя на самом деле, всего несколько секунд. Но Стерх чувствовал себя и эту девушку очень далекими от всего, что творилось вокруг, вообще творилось в мире и считалось важным. Увидев перед собой Нюру, он словно бы мгновенно умер, даже не заметив этого, не почувствовав боли или сожаления. А она все смотрела и смотрела на него с безмолвным вопросом.

Наконец, в ее глазах проявились признаки жизни, и это заставило Стерха отойти в сторону. Он почти испугался этой девушки.

– Нюрочка! – закричал сзади Капитанов.

– Отец, – отозвалась она, но как-то неловко, словно до конца не была уверена, что этот близкий ей человек может появиться тут, в мире Витуновых и ее внутренней боли и неуверенности.

Теперь Стерх видел все как бы со стороны, и свои поступки оценивал тоже со стороны. Он увидел, что некто, по фамилии Стерх, подходит к Вике, берет ее за руку повыше локтя и ведет к выходу.

Это может быть ошибкой, подумал он, так быстро удирать отсюда, но поделать ничего не мог. Он шел сам и вел Вику к выходу. Молча, ничего не объясняя даже себе, ни с кем не попрощавшись… Лишь мельком понадеявшись, что после всего случившегося найдется кому довезти Капитанова до дома. Но он не мог больше оставаться тут. В крайнем случае, чтобы исчезнуть, он дал бы себя отправить на Луну без обратного билета, только бы его тут не было.

Относительно ясно он начал думать, лишь уселся за баранку своей «Нивы» и автоматически застегнув ремень безопасности. Он оглянулся, Вика ждала, пока он откроет ей задвижечку на окне, он расстегнул ремень, поднял штырек, и она уселась рядом. Они поехали.

Значит, Витунов был прав, Нюра вернулась из Крыма. А ведь он был уверен, что она осталась там, пару часов назад он даже поставил бы на это свою жизнь… Но Витунов оказался прав. Очевидно, Стерх ошибался, когда думал, что Нюра умерла. В самом деле, у него не было ни малейшей зацепки, лишь ощущение ужаса перед чужой смертью…

Столбы мелькали мимо них в темноте, чаще это были обычные телеграфные бетонные балки, но попадались и мачты линий высокого напряжения. Когда-то их выставили по всей земле без счета, лишь для удобства бездарных инженеров, решающих сиюминутную задачу. Существовала архитектура домов и городов в целом, но в России еще не было архитектуры нерукотворной земли, полей и лесов, рек и неба. Появится ли она когда-либо?

Его взгляд упал на спидометр, он выжимал более ста сорока километров, как во время той гонки за Витуновым младшим на юг, в Крым. Стерх стиснул зубы и заставил себя снять ногу с педали газа. Потом снова газанул, но уже отслеживая, чтобы скорость не превышала восьмидесяти. Так они доехали до Москвы.

Перед Кольцевой Стерх посмотрел на Вику. Он чувствовал, что в ее голове кружатся почти те же самые мысли. Она заметила этот взгляд, и вдруг довольно-таки больно стукнула его кулаком по колену.

– Съезжай, шеф, на обочину… И стой.

Стерх послушно, как в школе, съехал с дороги. Они остановились.

– Сладенький мой, – проворковала Вика, и тут ее голос стал суровым, как у сержанта, – попробуй вернуться в себя. В таком состоянии нельзя въезжать в Москву, ты или нас угробишь, или людей на переходе.

– Ты о чем?

– Ты знаешь, о чем.

Он вздохнул, наверное, она была права. Он выключил двигатель, откинулся назад и посмотрел на проносящиеся мимо машины. Было еще не поздно, и машин по шоссе проходило видимо-невидимо.

– И что ты думаешь о нашей ошибке? – спросил она без преамбул.

Вытащила свои «Кемел» без фильтра, подала ему. Он чиркнул зажигалкой, закурил.

– А ты? – спросил он, без особого вдохновения.

– Где тебя только воспитывали? – беззлобно удивилась она.

– Что такое?

– Я тоже нуждаюсь в огоньке, – пояснила она.

– О, прошу прощения.

Он поднес ей трепещущий язычок пламени.

– Теперь я думаю, – начала она, – что все обошлось так, как и должно было с самого начала. В Крым они поехали вовсе… не искать ее смерти, а сделать аборт. И скорее всего, это прошло вполне благополучно. С точки зрения Витуновых, разумеется. – Она затянулась почти на треть сигареты. – Это подтверждается и болезнью девушки сразу после возвращения, и тем, что с ней все слегка носятся, по крайней мере, ее не школят, как полагалось бы в отношении не очень толковой служащей в доме. А кроме того, этим объясняется ее… странное поведение. Тебе не показалось, что она не в себе?

– Показалось. Но как же быть со сценой на той горе?

– Она называлась Чатыр-даг, если не ошибаюсь. – Вика докурила и решительно выбросила окурок в окно машины. – Было жарко, мы устали, накрутили себя непременным ожиданием какого-то злодейства… Злодейство, может быть, произошло, но оно допустимо в этом обществе и в этой стране, а называется – аборт.

– Но почему он спустил воду из радиатора, почему бежал?

– Он не знал, кто ты, а в мире таких акул, как Витуновы, есть страх все потерять, страх за жизнь, страх шантажа, страх оказаться на виду… Вот он и поступил так. Причина – паника, вызванная непониманием ситуации в целом, и скорее всего, неуверенностью, что он поступает правильно. – Она чуть нахмурилась. – Почему ты думаешь, что убивать собственного неродившегося ребенка так уж просто? Даже этому слегка инфантильному, но может быть, совсем не глупому Митяше?

– А труп под горой Лысой, что около поселка Орлиное?

– Дорогой, а вдруг версия милиции верна, и это останки сумасбродной путешественницы, полагающей, что ходить по горам не сложнее, чем по городской мостовой?

Стерх резко вытащил диктофон, почти вырвал из нагрудного карманчика микрофон, скрутил их, словно приборы и были во всем виноваты, сунул их в бардачок. Потом вылез, поднял заднюю дверь и из инструментов и не до конца разобранных вещей вытащил бутылку вина, купленную еще в Крыму, но забытую. Выбил пробку, приложился, вино показалось теплым и невкусным.

Вика протянула руку, Стерх отдал ей бутылку и сел на место водителя.

– Удивительный ты парень, шеф, – отозвалась Вика, вытерев подбородок после изрядного глотка. – Словно бы и не рад, что девица жива.

– Я чувствую облегчение, – признался Стерх. – Но действительно, почему-то совсем не ощущаю радости.

– Сегодня любовь выглядит немного иначе, чем во времена трубадуров, – чуть грустно проговорила Вика и снова выпила, после этого решительно вставила бутылку в боковой карман дверцы. – И девушки это понимают… Нет, в самом деле, а что должна была эта бедняжка сделать? Стоять на своем до конца?

– Ладно, уговорила, – согласился Стерх. – Может, я и в самом деле, обрадуюсь, что все это дело получилось, как получилось, только не сейчас, а завтра, когда высплюсь.

Они въехали в Москву, Стерх отстраненно наблюдал все это – дома, людей, автомобили, рекламные щиты и светофоры. Он старался вести машину как по ниточке, чтобы не залететь на бойкого гаишника.

– Сегодня утром опять звонил наш приятель из Воронежа.

– По поводу пропавшей невесты?

– Именно. Я договорилась о встрече с ним в ресторане на Новопетровской. Чтобы ты, если и выпьешь там, не вел машину.

Новопетровская улица находилась в десяти минутах от дома Стерха, между Коптевской площадью и Большой Академической. Там было не очень-то уютно, и вершили бал кавказцы, но с посторонними обычно бывали вежливы. Стерх кивнул.

– Когда?

– В три часа, почему-то раньше он не согласился. Кроме того, я не знала, как ты отнесешься к тому, что я займу твое утро.

Понемногу Стерх успокаивался. Вместо того, чтобы сразу вернуться, он повез домой Вику. Из благодарности, должно быть, она спросила:

– Маленькое разочарование, Стерх?

– Я чувствую себя после этой истории… совсем не в белом фраке и не на белом коне.

– В белом фраке, кажется, на белых конях обычно не ездили, – она довольно усмехнулась. – Тебе тяжело, мой милый. Тебе очень тяжело. – Она подумала и перед тем, как уже у своего дома вылезти из машины, проговорила со значением: – Тебе тяжелее всех на свете.

Стерх проводил ее грустным взглядом, она даже не улыбнулась ему на прощанье, она просто вошла в подъезд не оглядываясь. А он поехал спать, но перед тем как уснуть, допил ту бутылку водки, которая у него оставалась слишком долго. Облегчения выпивка, конечно, не принесла. Но по крайней мере, он уснул быстро, не давая себя затравить нежелательным мыслям.

Глава 16

Стерх поднялся с кровати, потому что у него болело все тело, словно его изрядно отколошматили, не жалея кулаков. Или ног. Кроме того, ему снилась девушка, лежащая под кручей на камнях, окровавленная, превращенная ударами о выступы стены в какое-то подобие черного киселя, у которого, тем не менее, оставалось лицо… То лицо Нюры, то Вики, а внезапно, перед самым пробуждением, возникло лицо Ивон Раи.

Он поднялся, довольный тем, что может, наконец-то, стряхнуть эти кошмары. Пытаясь на кухне проглотить чашку чаю, он включил магнитофон и стал слушать все записанные разговоры, относящиеся к этому делу. Собственно, их было всего три, первый – с Прорвичами в офисе, второй вчерашний с Витуновым, и третий – когда в деле уже участвовал Капитанов Николай Васильевич.

Следовало признать, что разговоры остались прежними, ничего в них нового для Стерха не «засветило», да и поведение участников всех бесед показалось нормальным. Почти у всех, кроме самого Стерха. Он-то выглядел просто клоуном с гипертрофированной подозрительностью. Настроения Стерху это соображение не прибавило.

Отправившись в душ, он включил почти ледяную воду, и с удовольствие принялся драить себя самой грубой мочалкой, даже лицо, чтобы отделаться от прежних мыслей, и настроиться, может быть, на новое дело. Вики долго не было, перерабатывая последние дни, она, очевидно, решила явиться чуть не к самому отбытию на встречу с архитектором… И тут-то зазвонил телефон. Стерх натянул полотенце на чресла, и бросился к аппарату, трубка неудобно легла на мокрое ухо.

– Да?

– Стерх, мне только что звонил Витунов, – раздался холодный и жестковатый голос. – Он мне пожаловался, знаете ли… И объяснил, наконец, всю ситуацию. – Стерх молчал, слушал Велча. – Я советую вам прекратить это дело. Потому что криминала тут нет, девушка взяла деньги.

– Много? – спросил Стерх.

– Изрядно, – вздохнул Велч. – Три двести, согласно сообщению Витунова. По его словам, она еще и торговалась.

– Раньше она не выглядела способной торговаться.

– Это не наше с вами дело, Стерх, – проговорил Велч. – Уже не наше… Так что я делаю вам последнюю любезность, сообщаю эту цифру, и надеюсь, что вы остановитесь. И не будете больше терзать нашего компаньона.

– Кстати, как получилось, что он стал вашим компаньоном?.. – начал было Стерх, но его слова столкнулись с гудками – на том конце связь оборвалась.

Он вернулся в душ. Но мыться больше не стал, растерся изо всех сил и с тоской подумал, что чистого белья почти не осталось, поэтому придется скоро заняться стиркой. А потом его мысли послушно, как стадо баранов, ведомое опытной овчаркой, свернуло к последнему сообщению. Деньги, всего лишь деньги… Может, она действительно торговалась, стараясь получить как можно больше за несостоявшееся материнство, за грядущее одиночество без Митяши? Но внешне все выглядело не так.

И если даже она согласилась взять деньги, это вовсе не значило, что впредь она поведет себя так, как на это рассчитывает Витунов-отец. Совсем не значило. И даже, скорее всего, будет иначе, когда она избавится от наваждения и поймет, что же наделала. А это неизбежно приводило… Да, убийство еще может случиться. Нюре еще грозит беда, или даже смерть.

Это соображение привело Стерха совершенно неожиданно в хорошее настроение. Джинсы он натягивал уже напевая какой-то мотивчик, кажется, из Квинов. Потому что ничего еще не прекратилось, мир еще мог перевернуться… чтобы стать на ноги. Чтобы деньги не играли в этом деле решающей роли, чтобы люди поняли, что с ними происходит, и стали людьми, а не машинками для подсчета банкнот.

Заехав на заправку и купив на последние бумажки полбака горючего, Стерх отправился к дому Витунова. Машину он загнал за уже знакомую автобусную остановку и затих. Он ждал, не очень-то понимая чего именно, просто вспоминая слова Жемала о том, что в обязанности Нюры входит закупка продуктов.

Простояв почти два часа и отметив, что если Нюра не покажется в течение следующего часа, ему придется возвращаться в Москву не солоно хлебавши, чтобы не пропустить встречу с архитектором, он вдруг отметил в Викин бинокль, что около интересующего его дома возникло оживление. А потом калиточка, ведущая на дорогу, отворилась и появилась Нюра. Она вела дамский велосипед с маленькими колесиками, с корзиночками спереди и сзади, сделанными как багажники, в которые были помещены вместительные сумки. Выйдя на шоссе, она уселась в седло и надавила на педали.

Стерх подождал, пока она отъедет подальше, и тронулся с места. Он обогнал ее, остановился у одного магазина, но Нюра миновала это магазин, и Стерху пришлось снова догонять ее. Лишь у второго, большого, на вид довольно грязноватого универсама, из новых, появившихся совсем недавно, Нюра слезла с велосипеда и, подхватив сумки, пошла внутрь. Стерх догнал ее, когда она уже бродила между полок, заставленных разными коробками и пакетами.

Он не сразу подошел к ней, а постоял чуть в стороне, кажется, впервые по-настоящему осознав, как рад, что девушка жива и здорова. Потом сообразил, что она заметила его, лишь не подает виду, сделал несколько шагов навстречу.

– Привет, Нюра, – сказал он.

Она посмотрела на него спокойным, даже не удивленным взглядом, и не ответила.

– Вы не узнаете меня?

– Что вам нужно?

Стерх смутился.

– Я хотел бы извиниться за вчерашний вечер, ну, за то, что довольно сильно дернул вас, когда поворачивал к себе.

– Это все, что вы хотите сказать?

– Нет, не все. Я вчера был… слегка ошеломлен вашим неожиданным для меня появлением. И потому хочу еще раз удостовериться, что это мне не приснилось.

Теперь смешалась она, румянец появился на ее щеках.

– Чего вы от меня хотите?

Стерх посмотрел на ее руки. Это были чистые, очень ухоженные руки, но не как у обычной девицы, а как у музыкантов – почти без ногтей, с аккуратно вымытыми пальцами, без всякого намека на лак. И разумеется, на пальцах не было колечка, подаренного Митяшей.

– Я хочу помочь вам. – Он посмотрел ей в глаза. – По моему скромному мнению, вам грозит немалая опасность.

– Глупости все это, совершенные глупости, – резко ответил она, и, повернувшись на месте, пошла в обратном направлении, откуда только что пришла.

Стерх не догонял ее, он вышел, миновав кассу, и стал у самой двери магазина. Как только Нюра появилась с сумкой, нагруженной какой-то снедью, он вырвал ее, прошел до машины, открыл дверь и поставил сзади. Потом оглянулся и спокойно предложил:

– Я довезу вас, садитесь.

Она долго смотрела на него, потом закусила губу и оглянулась. Народу вокруг было немного, но все-таки он был, и немало глаз следило сейчас за ними, и чтобы вернуть себе сумку пришлось бы учинять скандал. А этого ей не хотелось, она вздохнула и кивнула в сторону велосипеда.

– А как быть с этим?

Стерх открыл заднюю дверь и всунул велосипед так, чтобы он завис над задним сиденьем. Ему даже удалось закрыть багажную дверь, что можно было считать немалым достижением. После этого она уселась, и чуть повернула к Стерху голову, не решаясь поднять на него взгляд.

– Куда едем?

– Если не возражаете, то на маленькую прогулку, Нюра. Мне необходимо с вами поговорить.

– Я должна как можно быстрее вернуться домой.

– Десять-пятнадцать минут никто не заметит.

– А если заметят?

– Неужели Витунов такой строгий? Или Жемал не спускает с вас глаз?

– Кто?

– Виталий?

– Ладно, – она отвернулась и стала смотреть в боковое окно. – Если хотите мне что-то сказать, то начинайте.

– Да, я не очень толково вчера действовал, – Стерх тронулся с места и поехал в сторону Пушкино. – Но вы должны меня понять, я о вас изрядно беспокоился. Потому что уже больше недели пытаюсь вам помочь, а Витуновы под любым предлогом пробуют от меня избавиться.

– Можно покороче?

– Как прошла ваша встреча с отцом? – спросил Стерх. – Он не ругался, что вы перестали ему звонить?

– Мне… мне не хотелось ему звонить, только и всего, – ответила она.

– Вы даже не хотели сообщить ему, что поехали в Крым… Почти в свадебное путешествие?

– Свадебное? – она вздохнула. – Все обернулось совсем не так, как… выглядело.

– Зачем же тогда Митяша покупал вам колечко?

– Послушайте, это все такие… мелочи, которые я не хочу обсуждать. Кстати, как вас зовут?

– Никита Стерх. К вашим услугам. Но все зовут меня по фамилии.

– Никита? – вдруг удивилась девушка, и почти улыбнулась. – Забавное имя… А что у вас за профессия такая, Стерх? Спасаете грешных девушек, попавших в неприятности… определенного рода? Разумеется, воспользовавшись их положением в своих интересах?

– Зачем вы так говорите, Нюра? Я детектив.

– Нет, давайте я скажу, Стерх, – жестковато продолжала девушка. – Я могу ездить куда хочу и с кем хочу, не так ли? Разумеется, я могу звонить отцу или не звонить ему. Могу рассказывать, а могу и ничего не рассказывать ему о своей жизни. И вас это никак не касается.

Стерх посмотрел на Нюру искоса. Была ли эта девушка та самая чуть простоватая и добрая девица, которую он видел на вечеринке, да и потом, в Крыму? Скорее всего, теперь она говорила и думала гораздо решительней, чем прежде, и слова выбирала куда жестче. А кроме того, она и выражалась совсем не так, как прежде… В этом Стерх был уверен. Прежняя Нюра говорила короткими, спокойными фразами, не очень красноречиво и, может быть, даже не слишком правильно. Эта же рубила так, словно прочитала не одну тонну книг, и почти все их запомнила.

– Что-то не так? – вдруг спросила Нюра.

– Нет, – рассмеялся Стерх, – вы совершенно правы. Кроме одного, как только я дал втянуть себя в это не очень-то доходное дело, я начал чувствовать за вас определенную ответственность.

– Господи ты мой! – вскричала Нюра. – Да почему же?!

– Могу рассказать все с самого начала.

– Рассказывайте, только поверните к дому, мне действительно пора возвращаться, – согласилась девица.

– Когда мне предложили следить за тобой и Митяшей, – Стерх и не заметил, как перешел на «ты», разворачивая машину в обратном направлении, – я не очень-то хотел этим заниматься. Мне не понравилась аргументация и мышление заказчика.

– Кем является этот заказчик?

– Являлся, мы уже поссорились, – вздохнул Стерх. – Поэтому его имя уже не имеет значения, практически я работаю от себя.

– Но в таком случае, кто вам платит?

– Никто, – ответил Стерх и попробовал надеть на себя самую беззаботную из всех своих мальчишеских улыбок, к сожалению, впечатления на Нюру она не произвела.

– Тогда зачем все это?

– По двум причинам. Во-первых, как я сказал, потому что чувствую за тебя ответственность. А во-вторых, хотел еще раз свериться с тем впечатлением, какое ты на меня производишь.

– И какое же?

– Несмотря на всю твою ожесточенность, мне кажется, тебе нужна помощь.

– А раньше… Раньше я производила такое же впечатление?

– Нет, раньше ты выглядела более спокойной и уверенной. Более ласковой и женственной. Поэтому мне казалось, что никто не сделает с тобой ничего плохого… Сейчас, когда ты такая, какая есть, ты станешь жертвой еще вернее.

– Интересная теорийка… Чем человек решительней и тверже, тем он вернее должен пострадать? Всегда считалось наоборот, выживают лишь крутые.

– Крутые быстро умирают, – сказал Стерх, и тут же пожалел об этом. Но теперь оставалось лишь продолжать. – Как юноши, так и девушки. Кроме того, они всегда ломаются… с большим треском, и до основания. Те же, кто никогда не играет в крутизну, обладает, как правило, способностью восстанавливаться.

Нюра посидела рядом с ним, теперь он не чувствовал ее отдаленности, наоборот, она как бы приняла его в свое поле.

– Иногда возникают ситуации, которые меняют кого угодно.

Скорее всего, лишившись ребенка, она помнила об этом постоянно. И боль ее была причиной всех изменений, которые видел Стерх. Если считать это изменениями – могло ведь оказаться, что и та, прежняя Нюра могла постоять за себя, просто ей это было не нужно, и потому не очень-то проявлялось.

Они подъезжали к дому Витунова. Стерх остановился километра за полтора до него, и выволок из багажника велосипед Нюры. Она сама уже подхватила сумку с покупками. Устраивая ее на багажник велосипеда, не поднимая голову, она проговорила словно бы заученную фразу:

– Не люблю тех, кто сует нос не в свое дело.

– Это моя профессия, – пожал плечами Стерх. – Кроме того, в данном случае это вам выгодно, потому что гарантирует…

– Это ничего не гарантирует, и никогда не гарантировало, – жестко ответила она, и уселась в седло.

– Нюра, – он посмотрел на нее стараясь всю силу своего убеждения передать ей, – уезжайте из этого дома, как можно скорее, и никому из местных не оставляйте адреса. Вы здесь по-прежнему находитесь в немалой опасности.

– Я предупредила об уходе Витуновых еще до своего отъезда в Крым. Мне осталось работать тут две недели, пока они подыщут новую работницу.

– Может, и это слишком долго. – Стерх выволок из нагрудного кармана визитку. – Если вам что-то будет нужно, позвоните мне. В любое время, с любым вопросом, даже если он покажется вам не очень существенным.

Она взяла карточку, повертела ее в своих чистых, сильных пальцах.

– Я не могу позволить себе нанять частного детектива, – она посмотрела на него. – Я не богата.

– Неужели? – он удивился, кажется, сильнее, чем хотел показать.

– Прощайте, Стерх, – сказала девушка. – Может, вы и в самом деле неплохой… детектив.

– До свидания, – механически сказал Стерх, думая о трех тысячах двухстах долларах, которые, как минимум были у этой девушки. Или она и вправду считала, что это не очень большие деньги? Но тогда она должна была воспитываться совсем не Капитановым, а кем-то гораздо более обеспеченным или амбициозным.

Впрочем, сейчас с людьми происходили странные вещи. Вчерашние инженеры, получающие на государственной службе сто пятьдесят рублей, становились миллионерами, бухгалтеры – банкирами, и все, все подряд считали, что это – не деньги. Как будто деньги, как какая-то мечта, постоянно лежали где-то за дальними горами, которые никогда не удастся перейти… И все-таки, в этой фразе Нюры было что-то еще, не только психологическое несоответствие тому типу личности, который Стерх нарисовал в своем воображении.

Он постоял, поглядывая на то, как она своими крепенькими, чуть полноватыми ногами давит на педали велосипеда, удаляясь в сторону дома Витунова. И вспомнил, как впервые увидел ее на вечеринке, куда его привез Велч. Тогда она так же посмотрела на него, только улыбнулась беззаботнее и счастливее. И с той же грацией переставляла свои ноги, когда разносила тяжелые стеклянные бокальчики с каким-то пуншем.

Глава 17

Встреча с архитектором из Воронежа означала новое дело и радовала Стерха возможностью забыть обо всем, что связано с Нюрой Капитановой. Стерх успел вернуться домой вовремя, и разумеется, уже нашел там Вику. За пятнадцать минут до встречи Стерх вышел с ней из дома, и оба направились в сторону Новопетровской улицы.

– Как его зовут? – спросил Стерх.

– Халюзин, – отозвалась Вика. – Он представился по фамилии.

На полдороги Стерх не выдержал и рассказал о своем утреннем разговоре с Нюрой, не прибавляя, впрочем, никаких своих соображений. Они были слишком непонятны самому Стерх. Вика дослушала его, потом произнесла приговор:

– Не стоит больше об этом думать, Стерх. Дело пока все равно не сдвинется с мертвой точки.

Стерх покивал головой, и они дошли до ресторанчика.

Метрдотелем его оказался небольшого росточка, но уже изрядно толстенький грузин, а может и армянин с огромным носом. Он проводил Стерха с Викой до столика, а потом сделал непонятный жест какому-то парню, топчущемуся у барной стойки в конце зала. Парень, у которого не было никаких признаков официанта, тут же подошел и получил заказ на пару чашек кофе. Стерх огляделся.

Ресторанчик был пуст, три или четыре человека обедали в разных концах зала, не обращая друг на друга внимания. Очевидно, ни один из них не был Халюзиным, потому что интереса к Стерху с Викой они не проявили. На стенах большого зала висели какие-то довольно странные панно из дерева разных пород, цветных стекляшек и камней. Что они должны были изображать, и как способствовали пищеварению клиентов, осталось для Стерха загадкой. Но возможно, они просто напоминали кому-то о Грузии или об Армении. В углу около бара виднелась дверь, закрытая тяжелой драпировкой, еще одна дверь в дальнем от входа конце зала вела в кухню.

Стерх выпил свой кофе с жадностью, и Вика, вздохнув, заказала еще одну. Стерх довольно жалобно спросил:

– Слушай, а деньги у тебя есть? Я-то все истратил на бензин.

– Может, получим аванс, – вздохнула Вика, и Стерх опять, как все последние месяцы, почувствовал угрызения совести.

Вторая чашка кофе была еще меньше первой, или Стерху так показалось. Но он попробовал ее посмаковать, хотя ничего из этого не вышло. Она кончилась почти так же быстро, как первая. Вика с неудовольствием посмотрела на Стерха, но заказала третью. Ожидание явно затягивалось.

– Еще один пустой номер, – проговорил Стерх, решив ни в коем случае не просить четвертую чашку кофе.

Но Вика посмотрела на него и сделала осторожное движение бровями, указывая на мужчину, стоящего у входной двери, оглядывающего зал. Высокий, сильный, с прямой спиной и поджарыми ягодицами. Такие, по мнению сексологов, должны были нравиться женщинам, потому что воплощали глупенькое девичье представление о настоящей мужественности. Кроме того, ростом он приближался к метру девяносто, и даже Стерх рядом с ним почувствовал бы себя уменьшившимся в размерах.

Тем временем парень, если не баскетбольного, то явно волейбольного роста подошел к Стерху с Викой, чуть согнулся и протянул вперед руку. Его большие глаза за стеклами очков часто заморгали от напряжения, парень явно был менее уверен в себе, чем казалось издалека.

– Халюзин Игорь Владиленович. – Голос у него был хрипловатый, словно он или много курил в последнее время, или просто волновался и недосыпал. – Вы не меня ждете?

Стерх встал, подал руку.

– Именно вас.

Халюзин сел.

– Я нашел след, хотя это было… нелегко. – Он чуть улыбнулся, но особого облегчения в его улыбке не наблюдалось. – Она устроилась медсестрой в МОНИКИ, Областной Клинический Институт. Знаете такой? – Стерх кивнул, это заведение располагало одним из лучших патологоанатомических отделений в стране, и Стерху пришлось с ним познакомиться еще во время его работы в Подольской прокуратуре.

– Как ей это удалось? – спросил Вика. Как добросовестный сотрудник она выволокла из своей сумочки записную книжку, и чиркала в ней какие-то закорючки. – Ведь для этого необходимо медицинское образование. Без образования, даже формального, ее могут взять, наверное, только санитаркой.

К ним подошел непонятный официант, и Халюзин тоже попросил кофе, официант изобразил лицом неудовольствие столь скудными заказами, но пошел его исполнять.

– У нее есть два года нашего мединститута, – проговорил Халюзин. Получив кофе, он выпил его почти в том же темпе, что и Стерх незадолго до этого. – В том-то и дело, что она с этого сентября должна была учиться на третьем курсе, но… Бросила все, забрала документы и исчезла.

– В таком случае, все в порядке, не так ли? – спросила Вика. – Вы уже ее видели?

– Нет, она исчезла и из МОНИКИ, – Халюзин с раздражением заглянул в свою уже пустую чашечку. – И это произошло почти неделю назад. Она также забрала документы, без объяснения причин… И теперь ее снова нужно искать.

– Как вы получили эту информацию? – спросил Стерх.

– Один мой приятель в Воронеже сумел разговорить подругу Мариши, и она призналась, что две недели назад получила от нее письмо. Оказывается, у них был уговор, если все тут, в Москве, у Мариши будет более-менее нормально, то подруга тоже переберется сюда. Первое письмо было простым и довольным, но второе не пришло. И тогда подруга решила пока не ехать сюда, но молчала… Только теперь я узнал эти подробности.

– Где она жила тут, в Москве? – спросил Стерх.

– В общежитии для медсестер МОНИКИ. Это где-то по Ярославскому шоссе, я не знаю, как точно называется это место.

– Неважно, – кивнула Вика, – общежитие-то найти мы сумеем.

Опять Ярославское шоссе, подумал Стерх. Но скорее всего, это было чистое совпадение.

– Что говорят ее сослуживицы по работе и общежитию? – спросил Стерх.

– Я говорил только с двумя из них… Они отзываются о Марише хорошо, вот только не понимают, почему она даже не все вещи забрала из общаги.

– Что она оставила? – быстро спросила Вика.

– Да так, старый плащ, кроссовки, и еще она забыла в соседней комнате свой кассетный магнитофон-приемник. Знаете, такой, не очень дорогой, но… У нее никогда не было особенного достатка, поэтому она отличалась бережливостью. И я не понимаю, зачем она оставила этот магнитофон.

– Может, торопилась и хотела заехать за ним позже? – спросил Стерх.

– Зачем бы ей торопиться?

– Причин могло быть много, – ответила Вика. – Гадать бессмысленно.

– Например?

– Ей предложили другую, более высокооплачиваемую работу. Или у нее появилась подруга, которая предложила быстренько переехать к ней, а всякие мелочи доделать позже.

Халюзин оглядел Вику со Стерхом тяжелым, удрученным взглядом.

– Знаете, что говорят о Москве? Что тут невозможно отыскать честного человека, что девушку, попавшую сюда ждут только две дороги – или на панель, или в «общие девочки» к какой-нибудь банде. Что деньги тут улетучиваются быстрее, чем их удается зарабатывать честным трудом.

– Ну, это преувеличение, – отозвался Стерх довольно решительно. – Хотя в суждении о деньгах есть зерно. – Шутка не получилась, архитектор был слишком взволнован.

– Мне кажется, что Марина не такая, – сказала Вика серьезно посмотрев на Стерха. – При желании она могла и в Воронеже… найти себе ту же работу. Но она училась, причем в мединституте, получая одну из самых трудных и напряженных профессий. Господи, да там на одной латыни можно свихнуться, наверное, – вырвалось у нее, но Стерх знал, что это ее обычный способ разряжать напряжение у клиента.

А Халюзин смотрел на Вику как на самое чудесное виденье на свете, кроме, может быть, его Мариши, и кивал чуть не после каждого Викиного слова. И еще моргал, но к этому Стерх успел привыкнуть.

– Все так… Куда же она делась теперь?

– Я бы, скорее всего, искал ее через новых подруг, – ответил Стерх. – Понимаете, обосновавшись тут, вероятно, прослышав, что медсестры в Москве действительно могут устроиться без труда, она завела себе новых знакомых, предположим, среди больных, и выяснила, что есть варианты и получше. И не обязательно криминального толка.

– Да она могла просто поменять МОНИКИ на что-то другое, например, на городскую больницу, – предположила Вика.

– Знаете, что меня в этой истории больше всего удивляет? – заговорил вдруг Халюзин. – Марина была довольно дисциплинированной, даже немного амбициозной девушкой. И весьма решительной в отстаивании своих намерений. Но она вдруг бросила мединститут и уехала. А потом, еще этот «Жигуль»…

– Какой «Жигуль»? – быстро, наклонившись вперед, спросил Стерх.

– Тот, который вдруг стал следовать за мной по пятам.

– Он и сейчас приехал за вами?

Халюзин выглянул в широкое, забранное чуть дымчатым стеклом окно.

– Нет, отсюда не видно… Но я уверен, что он стоит вон там, тремя домами дальше.

– Что же вы раньше… – но Стерх не стал даже договаривать. Он уже поднимался. – Какого цвета машина?

– Темно-красный, почти кирпичный, – ответил Халюзин, оставаясь сидеть на месте.

Стерх вышел из ресторана и осмотрелся. В одном конце улицы было пусто. В другом стояли две машины. Одна была светлым, очень подержанным фордом с Воронежскими, по всей видимости, номерами. За ним, довольно грамотно спрятавшись, стояла темная «семерка». Цвет ее под слоем грязи было трудно разобрать, но Стерха это не интересовало. Он быстро зашагал к ней, радуясь, что «форд» прикрывает не только преследователя, но в какой-то мере и его самого. Но он понадеялся на это зря. Когда до машины осталось метров сорок, «семерка» вдруг зарычала, а потом резво, чуть не на полном газу сдала назад. Она доперла задним ходом почти до Коптевской площади, там как-то быстренько, чуть не на месте, развернулась и исчезла за показавшимся на миг грузовиком. Разумеется, номер машины был тоже старательно залеплен грязью, а потому рассмотреть что там в действительности было начертано, Стерх не сумел. Да если бы и сумел, то не поверил бы ни одной цифре. Все было сделано довольно толково. Вот только почему и зачем?.. Раздумывая об этом, Стерх вернулся в ресторан.

Вика и Халюзин сидели за столиком молча. Стерх доложил:

– Едва я к нему подошел, он рванул прочь.

– Номер? – спросила Вика.

Стерх покачал головой. Вика посмотрела на Халюзина, тот кивнул и поднял глаза к потолку. И продиктовал номер, потом, подумав, еще один.

– Они менялись, кажется. Но в этом я уже не очень уверен. Понимаете, он грязный был все эти дни, а на второй день я уже и не присматривался.

– Так сколько же дней он вас «водил»? – спросил Стерх, усаживаясь на свой стул.

– С самого начала, – подтвердил архитектор.

– А когда вы его заметили?

– Дней пять назад, когда получил известие о том, что Мариша жила в общежитии при этом… Областном Клиническом.

– Да, скорее всего, они следили за вами раньше, – подтвердил Стерх. – А пять дней назад, когда вы вышли на настоящий след, решили немного подавить на психику. Отпрессовать, пока в рамках допустимого.

– Зачем? – спросил архитектор.

– Чтобы вы уехали назад, в Воронеж, – пояснила Вика. – Это такая игра на нервах, если они не очень крепкие.

– Дикость какая… А что будет теперь? – спросил Халюзин.

Стерх пожал плечами.

– Они видели меня, скорее всего, все поняли. Их грязь и небрежный вид машины – не потому, что это любители. Скорее всего, это профессионалы, достаточно сообразительные, чтобы прибегнуть к маскировке, даже прессуя вас. – Стерх допил кофе. – Теперь они попробуют с вами договориться. Скорее всего, по телефону. Было бы неплохо, если бы вы записали этот разговор. У вас есть диктофон?

– Нет, но я могу купить, – проговорил архитектор. – Деньги у меня пока есть… Собственно, только деньги у меня еще и остались.

– Кстати, о деньгах, – проговорила Вика. Она быстро посмотрела на Стерха, убедилась, что тот не имеет ничего против такого оборота, и достала из своего портфельчика папку с контрактами. – Это контракты. Мы заключаем их со всеми клиентами. Согласно ему, вы нанимаете нас на три дня, на половину нашей недельной ставки.

– Я понимаю, – архитектор поднял палец, пытаясь удержать Вику от дальнейшего продолжения, одновременно читая контракт. Это было для него сейчас не просто, он часто возвращался к уже прочитанным строкам, потом скакал на пару пунктов вниз, и продолжал старательно читать. Когда он завершил чтение документа, прошло не меньше трети часа. Судя по всему, он был доволен. – Я должен это подписать?

– Верно, – согласилась Вика. – И выплатить аванс.

Он подписал, отдал один из документов Вике, которая тут же убрала его в свою папку, свой сложил и спрятал в бумажник. Тут же, не пряча бумажник, достал из него двести долларов, протянул их Стерху. Потом опомнился, и передвинул к Вике. Добавку сверх двухсот долларов он заплатил рублями, по курсу продажи в самых дорогих обменных пунктах. Не торгуясь и не мелочась.

– Что теперь?

– Теперь вы оставляете нам свой адрес, – сказал Стерх, – возвращаетесь домой, в Воронеж, и ждете. Не позднее, чем через три дня мы доложим вам результат наших поисков, и… скорее всего, если все будет хорошо, выработаем дальнейшие шаги.

– Например? – спросил Халюзин.

– Ну, вдруг вы, убедившись, что Марина жива-здорова и благоденствует в одной из приличных и вполне небандитских московских контор, решите, что дальнейшее расследование необязательно? – вопросом ответила Вика.

– Я хочу с ней поговорить, понять, почему она уехала… – Халюзин посмотрел на потолок. Видимо, это был его привычный жест, когда он не знал, что следует говорить. – Понимаете, я уже не молод, был однажды женат. Когда воцарилась эта… перестройка, жена требовала, чтобы я занялся бизнесом. А когда я отказался, она ушла от меня. Потом выяснилось, что и в своей профессии я могу зарабатывать… И вдруг встретил Маришу.

Он явно хотел поговорить, хотел объяснить.

– Как вы встретились?

– На вечеринке. Чуть меньше года назад. Я и идти-то туда не хотел, меня приятель затащил, тот самый, что мне звонил по поводу ее адреса… Там была она. Тоже не хотела там оказаться, всего как несколько месяцев похоронила мать… Просто послушала подруг, что будет весело, что ей необходимо развеяться. Мы ушли раньше всех, полночи бродили по городу, разговаривали. И я понял, что она – то, чего у меня в жизни еще не было. Я пытался ей помочь, хотел стать частью ее жизни, ее судьбы… Потом она продала свою квартиру, кажется, довольно удачно, и переехала ко мне, но жила, как жиличка, в своей комнате. Хотя, конечно, была мне женой, даже лучше жены… А теперь вот – уехала. И как бы я ни думал, не могу понять – почему?

– Так, а теперь последнее, – отозвал Стерх. – У вас есть ее фотография?

– Да, конечно, – кивнул архитектор. И снова полез за бумажником. При этом он говорил: – Разумеется, фотография не очень хорошая, я сам не люблю фотографировать, больше рисую. А ее подруги были небогаты… Но один черно-белый снимок я все-таки раздобыл.

Он достал бумажник и раскрыл его.

– Как ее зовут полностью? – спросил Вика, что-то записывая.

– Марина Шамотина. – Архитектор снова задумался. – Может, причина в том, что у нее умерла мама? Ровно два года назад. Она очень болела, и вот… Мариша всегда говорила, что хотела бы кончить институт, но сейчас, когда до занятий осталось… Вернее, уже ничего не осталось, занятия начались.

Халюзин вздохнул. В этот момент к их столику подошел официант.

– Господин Халюзин? – спросил он.

Архитектор поднял голову.

– Это я.

– Вас к телефону.

– Кто знает, что у нас тут назначена встреча? – быстро спросил его Стерх.

– Никто, – устало ответил архитектор.

– А где находится телефон? – спросил Стерх официанта.

– Вон там, – отозвался официант, на этот раз с легким кавказским акцентом, и кивнул головой на дверь, забранную тяжелой тканью. – В коридорчике.

Стерх со злостью подумал, что ведь хотел захватить с собой диктофон, но забыл, потому что думал о другом. А должен был уже думать об этом деле.

– Что это значит? – спросил Халюзин Стерха.

– Может, это они, – сказал Стерх довольно глубокомысленно, и опять, как и в случае с диктофоном, почувствовал, что все это не очень правильно. Но тут ничего не могло быть неправильного, потому что он контролировал дверь. И сам архитектор, наверное, все понимал. Поэтому он добавил: – Идите, поговорите, потом перескажите нам разговор.

Халюзин поднялся и пошел за портьеру. Стерх посмотрел ему вслед, потом закурил. Вика не сводила взгляд от ткани, скрывавшей коридор с архитектором, и думала о чем-то своем. Наконец, она выдала:

– Знаешь, он мне нравится. Это серьезный и… благонравный клиент.

– Почему же тогда Марина сбежала?

– Она его не любит. – Вика прищурилась от напряжения. – Не понимаю, почему. Но поговорить с ним она должна была… Хотя, если бы она поговорила, у нас не было этого дела.

– А машина, из которой за ним следили?

– Уж не думаешь ли ты, что она связалась тут с лихими ребятами? – спросила Вика быстро.

– Я пока еще ни о чем не думаю, – отозвался Стерх. – Слишком мало мы знаем, чтобы думать. Вот он вернется и тогда…

Прошло минут пять.

– Я все-таки думаю, что она нашла себе какого-нибудь доброго, пожилого дядюшку, может быть, действительно, из больных, который предложил ей куда более выгодные условия, чем работа в МОНИКИ. Теперь оба – она и ее дядюшка – заметают следы.

– Это можно было бы сделать одним звонком, – отозвался Стерх. – Если только она уверена, что не захочет вернуться к этому Халюзину… Вариантов слишком много. Подождем, пока он поговорит по телефону и вернется.

Они еще подождали.

– Что-то он долго, – решила Вика. – Проверь, чем он там занимается?

Стерх послушно поднялся, дотопал до двери, оттянул вбок ткань, вышел в коридор. С правой стороны видна была кухня, в ней грохали какие-то кастрюли, и был виден человек в белом халате. Слева коридор темнел каким-то поворотом и непонятной дверцей. Между Стерхом и этой дверцей на стене висел обычный телефон-автомат. Трубка его покоилась на рычагах.

Стерх дошел до конца коридора и заглянул за поворот. Короткое ответвление, две узкие двери по бокам, и одна широкая, чтобы пролезала тележка, в дальней стене. Стерх подошел к широкой двери, на ней был крючок, он чуть-чуть раскачивался. Стерх толкнул дверь, она раскрылась, и стал виден высокий пандус. Это был грузовой подъезд, двери в ответвлении сбоку вели в склады. Стерх пошел назад и попал на кухню.

Мужичок в белом халате напевал что-то атональное для европейского слуха, и помешивал длинной деревянной поварешкой в высоком узком котле.

– Уважаемый, – обратился к нему Стерх, – ты человека в очках не видел?

– Чего-чего? – быстро спросил повар, подошел к Стерху и уставился на него большими, черными глазами.

– Ты не заметил, не было ли тут человека в очках?

– Не понимаю.

– В очках, высокий такой человек, в свитере и джинсах? – Стерх даже сделал из пальцев колечки и приставил их к глазам.

– Не понимаю.

– Тут никого не было, – раздался сзади уверенный голос. Стерх обернулся. Метрдотель стоял, скрестив руки на груди. – Он вышел, наверное, из задних дверей. Я видел, что он проскочил по улице, пока вы смотрели на дверь в коридор.

– Как проскочил? – удивился Стерх.

– Тайком. Сначала глянул, куда вы смотрите, потом быстро пробежал, вы и не заметили… – Метрдотель подошел к Стерху, чуть набычившись. – Вы будете за него платить?

– Платить?.. Ах, да, конечно… – Стерх рванулся к выходу и выбежал из ресторана. Машина Халюзина Игоря Владиленовича сворачивала в дальнем конце Новопетровской улицы, что выходила на Коптевскую площадь, помигивая огнями. Архитектор из Воронежа попросту сбежал.

Глава 18

С довольно глупым выражением на лице Стерх постоял минуту-другую, потом выглянул в зал. Вика уже шла к нему широким шагом, обеспокоенно поправляя волосы. Метрдотель пересчитывал деньги, сокрушенно качая головой – для его кавказского сердца было едва ли приемлемо, чтобы за двоих мужиков платила дама. Но с другой стороны, чего только не насмотришься в этой Москве?

Стерх вернулся в ресторан. Вика его ни о чем не спросила. Стерх обошел метрдотеля, который собрался что-то сказать, но так ничего и не произнес. Стерх зашел за тряпичную занавеску, которая стала уже раздражать его, и попросил Вику подержать ее. Она послушна подняла тяжелую ткань, что дало больше света в том месте, где стоял телефон. Стерх опустился на колени и осторожно, чуть не сантиметр за сантиметром, стал осматривать пол, стены, и дверь, ведущую наружу.

Пол и стены не несли никаких следов сопротивления. На них не было ни одного пятнышка, похожего на кровь, кроме того, довольно обширные куски пола с грязью и пылью доказывали, что наводить лоск и чистоту тут явно не стремились. В коридоре относительно много ходили только посередине, оставляя вдоль плинтусов полосы сантиметров в тридцать, которых месяцами не касалась тряпка какого-нибудь случайного уборщика. Эта грязь очень помогла Стерху, теперь он был уверен, что архитектор ушел из этого ресторана без борьбы, и если не совсем по своей воле, то по крайней мере, без насилия.

Стерх заторопился, решил теперь завершить осмотр как можно быстрее… Но не успел. Только он поднялся с колен, вытер руки о джинсы и посмотрел на Вику, как вдруг она влетела в коридор от сильного толчка в плечо. И тотчас за ней появились три добрых молодца, коротко стриженные, с широкими, совершенно бычьими загривками. Метрдотель выглядывал из-за их плеча, глазки его хитро поблескивали, хотя он и старался принять по-прежнему добродушный вид.

Занавеска упала, отрезав Стерха, Вику и этих обломов с толстяком от всего мира. Один из них неторопливо достал пушку и с деланным равнодушием посмотрел на Вику. Мужичок, что был посередине, внимательно осмотрел Стерха. Он явно был старшим в этой бригаде.

– Что происходит? – спросил Стерх, похлопывая ладонью о ладонь, чтобы они выглядели почище.

– Это ты скажи нам, дорогой, что происходит? – спросил главный. – Что ты тут вынюхиваешь?

Стерх еще раз внимательно посмотрел на метрдотеля, тот даже отступил на пару шагов, но глаза его даже не мигали от любопытства, он хотел все увидеть и все запомнить.

– Полагаю, тебя это не касается, – сказал Стерх ровно.

– Можно, я ему печень отобью? – спросил главного облом, который последним вошел в коридор.

Так, роли были ясны. Обеспокоенный «метр», один стрелок, другой «кулачник» и старший группы. Странно, что «кулачник» говорил без малейшего акцента, но он вполне мог оказаться русским, иногда в эти этнические группировки набирали и местных… то есть, русских, для орнамента, так сказать. Впрочем, до сколько-нибудь заметных постов они все равно не поднимались.

Вика быстро подошла к Стерху и стала перед ним, спокойно, даже как-то лениво изучая троих «быков». Стерх подумал и очень медленно, раздельно произнес:

– Смотри, приятель, не наделай ошибок. Я конечно, не могу похвастаться крышей, которая бы серьезно на вас наехала, но если с нами что-то случится, думаю, сумею испортить вам тут всю малину. И чтобы ее поправить, придется изрядно раскошелиться, вряд ли это понравится вашему бригадиру.

– Я сам бригадир, брат, – сказал главный.

– Не брат ты мне, – отозвался Стерх.

– Фраер, – вдруг сказал парень со стволом, едва выговаривая звуки, похожие на русские. – Только слишком смелый.

– Можно, я ему все-таки врежу, он сразу и расскажет, что он да откуда? – спросил «кулачник».

– Вижу, что фраер, – отозвался бригадир. – Только… Фраер, может ты мне какую-нибудь ксиву посветишь?

– А кто ты такой, чтобы тебе ксиву показывать?

– Ты здесь подозрительно крутишься, мешаешь работать, теперь вот по коридору ползаешь… Нет, чтобы просто спокойно покушать и уйти, как все делают.

– Правильный вывод, – согласился Стерх. – Я не все. – Он обернулся к Вике, которая все-таки, сама того не желая, чуть отползла вбок от Стерха. – Это крыша, им важно лишь, чтобы все было тихо.

– Верно, чтобы было тихо и спокойно, мадам, – почти галантно отозвался бригадир. Потом перевел заплывшие жиром глазки на Стерха. – А ксиву показать придется, не можем же мы тебя просто так отпустить.

Стерх подумал, еще раз посмотрел в совершенно поросячьи глаза «кулачника».

Это была мелкая «угла», уличная шушера по сути, ни на что не способная, кроме как «доить» такие вот рестораны, или просто драться. Их обычно сажали, но в последнее время как-то не очень охотно, словно бы не было такого желания. Оправдывались по-разному, и гуманизацией наказаний, и несовершенством законов, и тем, что тюрьмы переполнены, а процент туберкулезников в них уже поднялся до такой цифры, что даже посчитав все несидящее население России, по всем санитарным нормам требовалось объявлять пандемию. Для кого-то, видимо, это было оправданием. Для людей, которых это шобла ежедневно грабила, чувствуя свою безнаказанность, это был обычный политико-идеологический треп, которым чинуши привыкли поливать граждан этой страны так же, как привыкли воровать, врать и не заботиться ни о чем, кроме своего брюха.

Стерх вспомнил статью одного очень неглупого криминального журналиста, который утверждал, что вся эта шпана, получившая вдруг такую свободу, была попросту прикрытием всех тех действительно очень серьезных криминальных процессов, которые шли на самом верху власти, где делили серьезную собственность, где и совершалось главное ограбление страны. Журналист был уверен, что со временем придет приказ и всех этих субчиков просто сметут, пересажают, перебьют, передавят, как тараканов, сведя их количество до неизбежного минимума, но пока… Пока они стояли во плоти и крови перед Стерхом и собирались, кажется, приняться за более радикальные меры, чем разговоры.

– Я ведь все равно посмотрю, что у тебя в карманах, – пояснил бригадир. – Только можно по-хорошему, а можно по-плохому.

– Залезешь в карман, это будет грабеж, – даже с каким-то интересом сказал Стерх. – И статья тебе известна.

– Разве грабеж? – Бригадир сделал удивленные глаза. – Да спроси моих свидетелей, ты просто уронишь свой бумажник, и я тебе его верну, вежливо и даже без… выкупа.

– Как хочешь… – пожал плечами Стерх, но больше ничего поделать не успел.

Бригадир и парень с пистолетом бросились вперед и прижали его к стене, прихватив руки. «Кулачник» с большим удовольствием заграбастал Вику, которая вздумала было заорать, уже открыла рот, но вдруг увидела, что Стерх не сопротивляется, и спокойно обвисла.

– Именно, что хочу, – объяснил бригадир. Он протянул руку и выволок из внутреннего кармана куртки Стерха бумажник. Потом развернул его и стал перебирать документы. – Что тут у нас?.. Ага, лицензия, право на оружие… Ты серьезный человек, фраер. Или нет, не фраер, ты же обычный частный тихарь.

– Частный? – удивился «кулачник». – А я-то думал… Уж очень он смелый! Давай его прихлопнем малек, чтобы он не был таким смелым?

– Ты видел частного сыча, – быстро проговорил Стерх, обращаясь к бригадиру, – у которого не было бы приятелей среди цветных?

– Ты имеешь в виду кумовую крышу?

– А хоть бы и так? – согласился Стерх.

– Так что ты все-таки тут искал? – спросил бригадир, поглядывая на Стерха уже чуть более спокойно. Вспышка озлобленности проходила, хотя глаза его еще горели желанием, чтобы Стерх хоть ненароком, хоть случайно сделал непонятный жест – за который можно ударить.

– Один приятель сбежал от меня, не договорив, – признался Стерх. – Я решил понять, сам он ушел, или ему помогли?

Бригадир обернулся к метрдотелю.

– Только-то?

Стерх освободил руку от захвата парня с пистолетом. Потом спокойно, как на светском рауте взял из пальцев бригадира свой бумажник. Потом посмотрел на кулачника.

– Оставь ее в покое, парень. Я не люблю, когда мою девушку так держат.

– А я не люблю, когда всякие чмо… – начал было кулачник, но Стерх его перебил.

– Осторожно, парень. Пока вы вели себя… почти пристойно. И все может еще кончиться по-хорошему. Но если ты распустишь язык, и я вдруг да обижусь, то…

– Нет, что будет тогда? – спросил бригадир.

– Пока не знаю, – признался Стерх. – Но что-нибудь придумаю. Я парень изобретательный.

– Ладно, – бригадир сделал неопределенный жест, – отпусти девку. Адрес твой мы знаем, – он посмотрел на метрдотеля. – Может, ты, сыч, и прав, не стоило все это поднимать.

Метрдотель чуть побледнел, уж ему-то «понт с фасоном», как иногда говорили блатные, когда кто-то «играл» под фраеров, не могло помочь.

– Ну, поскольку мы расплатились за кофе, – Стерх усмехнулся, – и даже чуть с избытком, мы вас оставляем.

Бригадир не сказал ни слова. Стерх довольно неучтиво выдернул Вику из лап «кулачника», и пошел вперед. Парень с пистолетом посторонился. Они вышли, и не оглядываясь двинули к выходу. Из-за занавеси послышался резковатый, даже немного пронзительный голос метрдотеля.

– Что они с ним сделают? – спросила Вика.

– Пожалела? – бросил на ходу Стерх, и только после этого понял, что все еще держит ее за руку. Он расслабился и попробовал улыбнуться.

Они вышли из ресторана. Стерх положил руку на пульс, как ни странно, он был спокоен. Куда спокойнее, чем при встрече с архитектором. Они пошли по улице, домой.

– Что теперь? – спросила Вика.

– Очень просто, – вздохнул Стерх. – Нужно звонить Линдбергу.

– Об этих остолопах никому не сообщим?

– А что мы можем сообщить? – удивился Стерх. – Повздорили в ресторане, повыясняли отношения… И все. Нужно делом заниматься.

– Они могут к тебе явиться, – проговорила Вика, все-таки оглянувшись.

– Неужели ты думаешь, что они и так о нас не знали? – Стерх вздохнул снова. – Знают, слышали о нас, мерзавцы, может, потому все так «гладко» и обошлось.

Молча, шагая едва ли не в ногу, они вернулись домой. Стерх полез в записную книжку, но Вика, посмотрев на него почти с жалостью, подняла трубку телефона и принялась набирать номер. Стерх стоял около нее с любопытством. Оказалось, не ошибся – Вика не хотела терять время, и просто вспомнила номер телефона.

– Могу я поговорить с Константином Линдбергом? – спросила она, когда на том конце линии отозвались. Помолчала, потом протянула трубку Стерху.

– Алло, – проговорил Стерх.

– Кому нужен Линдберг? – спросил в трубке густой, немного ворчливый голос.

– Я частный детектив Никита Стерх, – представился Стерх. – У меня есть сообщение для Кости.

– Вы знакомы? – спросили на том конце линии.

– Мы работали вместе еще… – Стерх высчитал, – да, пять лет назад.

– Линдберг занят, – оповестил голос.

– Дело довольно срочное, – объяснил Стерх. – И совсем не личное.

– Если вы оставите информацию мне… – проговорил голос.

– Нет, так не пойдет. – Стерх помолчал мгновение. – Дело не личное, а служебное, и у Линдберга ко мне почти наверняка появится масса вопросов. Я хотел бы сразу на них ответить.

– Он вам перезвонит.

– А я по-вашему должен сидеть у телефона и ждать, пока он соизволит отозваться? – Стерх попытался смешком смягчить резкость фразы. – Где я могу его найти?

В трубке послышались непонятные стуки и чей-то дальний голос произнес длинную фразу, вот только ни одного слова из нее понять было невозможно – человек, с которым Стерх разговаривал, зажимал микрофон ладонью.

– Вы уверены, что все так уж срочно?

– Послушайте, – проговорил Стерх, стараясь, чтобы все звучало как можно более убедительно, – неужели встреча и разговор с Вием такая сложная штука?

Мужичок на том конце линии вздохнул. Если раньше у него и были сомнения, теперь они немного «стаяли», потому что Стерх использовал давнишнее прозвище Линдберга, а именно слово «Вий».

– Он на выезде, – пояснили в трубку.

– Где? – спросил Стерх. – Я могу перехватить его и на выезде.

– Сомневаюсь, что…

– А вы не сомневайтесь. Предоставьте решать ему. Если он сочтет, что я излишне настойчив, он сам пошлет меня, будьте уверены, он умеет это делать.

– Хорошо, – согласился голос, – записывайте. Произошла какая-то странная авария на шоссе между Кольцевой и Бородино, знаете, того, что между Долгопрудным и Мытищами?

Стерх не очень хорошо знал тот район, но вспомнил, что в указанном месте, помимо известной деревни, давшей название великой исторической битве, было еще одно Бородино, расположенное на довольно всхолмленной местности.

– Спасибо, я найду, – поблагодарил он и положил трубку. Он посмотрел на Вику. – Ну, дела… Старшего «особняка» облпрокуратуры вызывают на какую-то аварию. Что, у них совсем людей нет?

– Может, он оказался дежурным? – предположила Вика.

Следователи, действительно, иногда попадали под дежурства, как правило нерегулярные, назначаемые в память о прошлых, еще социалистических временах начальством. И тогда все неприятности, которые возникали в таком большом городе, как Москва и ее окрестности, сваливались на головы именно дежурных следователей. Предположение было разумным.

– Поехали, – решил Стерх.

Они выехали на Тимирязевскую улицу, выскочили на Сущевский вал, добрались по нему до проспекта Мира, здесь слились с потоком машин, идущих в сторону Мытищ, а потом перестроились на Осташковскую улицу. Она должна была привести, если Стерх ничего не напутал, как раз в то самое Бородино, которое не было историческим, но куда им сейчас было нужно.

Прочитав определенную неуверенность в шефе, Вика достала карту и принялась ее изучать. Она вообще сегодня была очень понятливой. И молчаливой. Никак не раскритиковав Стерха и подтвердив этим выбранный маршрут, она откинулась на спинку сиденья.

Сразу за Кольцевой появились холмы, некоторые были довольно высокими. Иногда на этих холмах росли рощи, и даже небольшие лески, местность была довольно глуховатой. Никаких коттеджных поселков, никаких роскошеств нигде не наблюдалось. И дорога стала не вполне ровной. То и дело появлялись «опасные» повороты, иногда обочину подгрызал оползень.

– Как ты выяснила телефон Линдберга? – спросил Вику Стерх. – Мы же до сих пор ни разу с ним не работали?

– Да, – кивнула Вика. – Я его не знаю, но… Ты так часто о нем вспоминаешь, что выучить имя – не сложно.

– Но телефон? – Стерх посмотрел на ее профиль с большим сомнением. – Ты набрала его по памяти.

– Ты – настоящий детектив, – хмыкнула Вика, впрочем, не очень весело. Потом объяснила: – Все шло к тому, что мы вынуждены будем просить у него поддержки. Вот я и побеспокоилась заранее. Кстати, номер нашла в твоей записной книжке, а не в справочнике. Так уж вышло.

Выскочив на один из холмов, Стерх рассмотрел впереди несколько машин, стоящих в середине спуска с холма, у поросшей кустами в полсотни метров крутизны, уходящей от дороги к какому-то болоту. Стерх сбросил скорость, подъехал к машинам, оставленным на обочине. Удивляло, что тут при всей опасности этого отрезка, не было предохранительных бетонных столбиков. Зато теперь стояло с пяток людей, из которых трое были в форме. Один из гаишников попробовал было махать на машину Стерха, чтобы он проезжал мимо, но Стерх сделал неопределенный жест, гаишник нахмурился, потом потерял к «Ниве» Стерха всякий интерес.

– Обрати внимание, – покосился он на Вику, – на того худого и уже лысеющего типа. Валера Собинов, главный помощник и ныне правая рука Линдберга.

Собинов поговорил с мундирными гаишниками и вернулся к «уазику» без особых знаков. Из той точки, где стоял Стерх, трудно было рассмотреть, кто сидел в «уазике».

– А где сам Линдберг? – спросила Вика.

– Погоди, – чуть усмехнулся Стерх. – Его появление – не такой уж простой трюк.

Собинов распахнул заднюю правую дверь «уазика», потом протянул руки и уперся ногами в землю, словно собирался тяжело работать. Потом из «уазика» появились ноги, они довольно долго и бестолково топтались по подножке машины, наконец, каким-то невероятным образом стало видно, что они соскочили на землю, и тотчас прямо перед Собиновым возникли две очень толстые и короткие руки. А между ними находился живот.

– Он растолстел еще больше, – со сдержанным удовлетворением проговорил Стерх.

Собинов тут же вцепился в протянутые к нему руки и потянул их на себя. И только после этого из машины стало возникать нечто, отдаленно похожее на человеческую фигуру. Когда этот человек выпрямился, если это слово подходило к туше, совершенно лишенной талии, больше напоминающее неумело слепленного снеговика, то стала заметна непропорционально небольшая, абсолютно лысая голоса, умещенная на заросшие жиром плечи.

– Это и есть Линдберг? – Вика чуть хохотнула, впервые после встречи с архитектором и рэкетирами. – Если ты отказался от работы с ним, я этому совсем не удивляюсь.

– Все не так просто, – пояснил Стерх. – Обрати внимание на плечи. Когда-то этот человек выжимал одной рукой двухпудовую гирю шестьдесят раз, и был красив, как Аполлон. Рядом с ним стоять было опасно, того и гляди вспыхнешь от идущего от него жара и силы.

– Культурист?

– Гиревик, – нахмурился Стерх, – разумеется, после пятидесяти лет.

– А он вообще-то?.. – договорить Вика не смогла. – Стоит ли он того, чтобы с ним завязываться?

Стерх достал сигарету, прикурил ее, и выдохнул дым с силой через нос. Отстегнул ремень безопасности.

– Запомни, он – номер один во всей облпрокуратуре. У такого типа, как он, не пролетит незамеченным комар над местом преступления. А что касается системы доказательств, то он более чем за двадцать лет, кажется, ни разу не проиграл дело по своей вине.

Они вылезли из машины и неторопливо пошли к следственной бригаде, собравшейся на краю дороги. Подойдя ближе, Стерх заметил, что все они смотрят вниз. Настолько внимательно, что он подошел почти на десять метров, пока его, наконец, остановил все тот же мент, который махал им, чтобы проезжали.

– Гражданин! – окликнул он Стерха.

– Все в порядке, – пояснила Вика. – Мы к Линдбергу.

Милиционер кивнул и посмотрел на них еще более подозрительно. Тогда Стерх крикнул:

– Константин Аркадьевич!

Линдберг обернулся, посмотрел на Стерха, на Вику. В этот момент он действительно был похож на не совсем проснувшегося Вия.

– Господи ты Боже мой! – воскликнул Линдберг. – Кого я вижу? И почему же на меня снизошла такая удача?

– Мне нужно с тобой поговорить, – объяснил Стерх.

– Видишь ли, Стерх, я немного занят.

– Мы подождем, только в конце концов выслушай меня.

Пока они так разговаривали, Стерх с Викой подошли к Линдбергу почти вплотную. Теперь между ними стоял только Собинов. Он окинул Стерха и Вику подозрительным, как он, вероятно, думал, «пронзительным» взглядом, и сказал старшему из группы гаишников:

– Докладывайте.

– Машина перевернулась через крышу два раза, – резковато высказался старший. – И встала, как ни удивительно, почти на колеса.

– А при чем тут мы? – спросил Линдберг, собрав густые, в противовес лысой голове, брови в одну, почти сплошную линии. – Что, по-вашему, должен делать я?

– Дело в том, как мы решили, что водитель умер не от этих пируэтов, – пояснил гаишник.

– Точнее, – попросил Собинов.

– Мы думаем, что его убили, – отозвался гаишник.

Милиционер, который видел массу крови и трупов, но имеющих, так сказать, преимущественно техногенный характер, довольно уверенно посмотрел вниз, в кусты, где лежал сильно измятый «Жигуль».

– Правда, признаю, я не эксперт. Потому вас и вызвали, чтобы не было потом препирательств между нами.

– Ты хочешь сказать, что я – эксперт? – удивился Линдберг. – И еще, ты хочешь, чтобы я туда спустился?

Он обеспокоенно оглянулся на Собинова.

– Если они так настроены, – обреченно сказал Собинов, – то этого не избежать, шеф.

– Дело может кончиться еще одной катастрофой, – полушепотом проговорил гаишник, стоящий за спиной своего начальника.

– Я тоже могу помочь, – с усмешкой, которую он собирался скрыть, произнес Стерх.

– Да, – вздохнул Линдберг обреченно. И повторил: – Этого не избежать! В хорошенькую историю вы меня втравили… Ладно, Стерх, придерживай меня с левой стороны.

То, что Собинов будет держать его справа, он даже не стал обсуждать.

Спуск вниз оказался делом непростым. Пару раз Линдберг чуть было не завалился на спину, но гораздо серьезней было то, что он едва не скатывался по сыроватому галечнику головой вперед, грозя увлечь обоих поддерживающих его людей, которые вдвоем весили меньше, чем он в одиночку. Поэтому Стерх вздохнул спокойно, лишь когда они добрались до машины. Пытаясь отдышаться, он обернулся и посмотрел на гаишников, которые следили за всем происходящим с явной насмешкой.

– Ну, и что тут? – спросил Линдберг Собинова.

Тот отпустил шефа, приоткрыл дверцу машины и положил руку на плечо мертвого водителя.

Голова погибшего, залитая кровью, склонилась набок. И Стерх чуть не вскрикнул. Потому что человек, погибший в этой аварии, был Игорем Халюзиным. Архитектором из Воронежа, с которым Стерх чуть более часа назад разговаривал в ресторанчике на Новопетровской улице. И который заключил со Стерхом контракт, заплатив за поиски его неизвестно куда исчезнувшей невесты.

Глава 19

Халюзин лежал, неплотно притянутый ремнями к спинке сиденья, спокойный, с той мертвенной расслабленностью, которую Стерх уже не раз замечал в трупах. Лицо с полураскрытыми глазами было обращено к небу, словно его уже ничто не могло заинтересовать в этом мире. Он показался бы спящим, если бы не эти полураскрытые глаза и не струйка крови, стекающая из губ на край его свитера.

И все-таки он был мертв, совершенно мертв. Когда ошеломление прошло, Стерх вдруг стал замечать людей, которые стояли около машины. Словно теперь, когда Линдберг спустился сюда, тут возникло что-то более интересное. Неизвестно откуда появился медэксперт в неизбежной, как клятва Гиппократа, медицинской шапочке, кто-то еще из экспертов, правда ни один из них не имел фотокамеры. Они посматривали на Линдберга и Собинова, о чем-то очень тихо переговариваясь.

Линдберг пару минут тяжело дышал. Стерх вспомнил за ним эту особенность, и лучше многих других понял ее. Он всегда так дышал, рассматривая труп в первую минуту, это было вызвано вовсе не героическим для него спуском по крутому склону, это была его реакция на смерть. Наконец, он повернулся к медику.

– И что сделало необходимым наш приезд? – спросил он.

– Труп, – отозвался медик. Он подошел к машине и перехватил голову Халюзина из рук Собинова. – Смотри сюда, как говорят в Одессе.

Он закинул голову вперед, с бесцеремонностью, которая Стерху показалась излишней. И сразу, чуть ниже затылка, почти на шее, неприкрытой свитером, стала видна интереснейшая, совершенно ни на что не похожая вмятина, вокруг которой расплывался чудовищный, чуть не с блюдце величиной, синяк.

– Удар был нанесен сбоку, почти по горизонтали, с огромной силой. Предположительно круглым и конусовидным предметом, размером с крупную сливу. Или, если его сильно наклонили вперед, то сверху, под углом градусов семьдесят.

– Кастетом? – спросил Собинов.

– Кастет, дорогой мой прокурор, – отозвался «лекарь», – пробил бы кожу. А это – что-то весьма специфическое. Как я сказал, небольшой гладкий конус, закругленный, и который, тем не менее, за счет точечного приложения, создает очень глубокие, едва ли не проникающие повреждения. Я не берусь сейчас сказать наверняка, но уверен, что такое повреждение могло вызвать или сдвиг позвонков, или даже перелом основания черепа.

– Ударился, пока машина кувыркалась, – предположил Собинов.

Медик возвел глаза вверх, словно молил горние силы придать ему больше терпения.

– Ты видишь машину, дорогой. Найди тут хотя бы один предмет, который мог оставить на привязанном теле такой след… Нет, это сделано раньше, еще до того, как машину сбросили с обрыва.

Линдберг потянул носом.

– Алкоголь, – сообщил он свое наблюдение. – Этот человек был пьян, как зюзя.

Теперь и Стерх понял, что чувствовал запах свежей водки или другой, еще более пахучей выпивки, поднимающийся из машины плотным облаком.

– Бутылка лежит на заднем сиденье, – сообщил другой эксперт, делая пару шагов к Линдбергу. – Но это ничего не значит, даже если мы найдем половину ее объема в желудке. – Он помолчал, и чуть менее уверенно заявил: – К тому же, кто-то не постеснялся обрызгать салон и одежду.

– Вливали уже после смерти? – спросил Стерх. – Это довольно непросто сделать.

– Можно через воронку, – сообщил медик. – А если воронка мягкая, то для того, чтобы обнаружить царапины на гортани придется… очень тонко поработать патанатому.

Линдберг вздохнул. Собинов понял этот вздох по-своему.

– Все-таки не совсем понятно, почему так сложно? Водка, поворот… – он посмотрел наверх, откуда подходили гаишники.

– Точно, – согласился тот мент, который делал жест Стерху, чтобы он проезжал мимо, – поворот поганый. Тут три-четыре раза в год всегда кто-то да навернется. Мы уж и знаки ставим, и разметку обновляем чаще, чем на других участках, а все равно.

– Столбиков нет, – обронил Стерх.

– Потому и нет, что они их сбивают, – пояснил гаишник. – Хотя, конечно, это все равно не дело. Но денег мало… Тут не столбики нужны, а сплошная отбойная полоса. Но тогда дорогу следует расширять, иначе у встречных машин не будет возможности для маневра.

– Так, – сказал Линдберг. – Собинов, ты ближе стоишь и все равно уже руки испачкал… Достань-ка все, что у него в карманах.

Собинов послушно стал обыскивать тело. Спустя четверть минуты он передал своему шефу бумажник. Линдберг сразу залез в него, достал паспорт. Раскрыл.

– Халюзин, Игорь. Проживает, если верить прописке, в Воронеже, на улице Приречной, дом шесть, квартира шестнадцать. – Порылся еще, достал фотографию. Повертел ее в пальцах, передал Собинову.

– Классная кошечка, – сказал Собинов, вытирая руки бумажной салфеткой, которую извлек из кармана.

– В твоем духе, Собинов? – переспросил Линдберг.

– Вполне, шеф.

– У тебя же есть невеста, – буркнул Линдберг, потом вдруг взъярился. – А я женат. И в этом вся разница.

Еще в возрасте, подумал Стерх, но добавить эти слова не решился. Ему очень хотелось посмотреть на фотографию, он и посмотрел, почти вырвав ее из пальцев Собинова.

Девушка на фотографии улыбалась. У нее были красивые зубы, четкие губы, высокий лоб, на который спадали чуть выбившиеся из гладкой прически волосы, высокая шея поднималась над широкими для девушки плечами, а вот высокая, правильная грудь почти вся осталась за кадром. В целом все было бы хорошо… Но вот глаза – они смотрели слишком пристально, прямо в объектив, и в них не совсем правильно отразился свет, падающий откуда-то из-за плеча фотографа. Но даже с этими бликами, глаза были недобрые, вернее, какие-то неискренние. Стерху она не понравилась. Он вернул фотографию Собинову.

Поднял голову, оказалось, что его в упор рассматривает Линдберг.

– Как ты тут оказался?

– Искал тебя, – ответил Стерх. – Позвонил в управу, мне сказали, что ты на выезде. Тогда я тоже приехал.

Линдберг оглянулся на всех, кто стоял поблизости.

– Парнишка работал когда-то со мной, был неплох… Но сейчас бросил нас, и подался в частные детективы. – Линдберг фыркнул. – Заделался частником. О времена, о нравы! – Подумал и добавил: – Я слишком давно учил термины, чтобы помнить как это звучит по-латыни. – Демонстративно, всем корпусом повернулся к остальным и буркнул через плечо: – Ну ладно, у нас тут, знаешь ли, работа. Поэтому, все – потом. – Неожиданно возвысил голос: – Потом, Стерх.

Посмотрел на медэксперта.

– Ты уверен, что этот удар нанесен до того, как машину направили под откос?

– Это даже гаишники поняли, – пожал плечами медик. – А если тебе нужно мое достоверное заключение, придется подождать вскрытия. Думаю, завтра к вечеру сделаю.

– Почему бы не через полгода? – Он посмотрел на гаишников. – А водку разлили для маскировки?

– Так мы подумали, – отозвался главный из гаишников, тот, что был без мундира. – Ну, в самом-то деле, машина крутилась полминуты, максимум – секунд пятьдесят. Даже за минуту много вытечь не должно было, бутылка бы брызгала, а не выливала содержимое… А тут – почти все залито.

– Рассчитывали на дурачков, – подытожил гаишник в мундире. – И сработали грубо – скорость на нейтралке.

– Что это значит? – Линдберг нахмурился.

– Вы не водите машину? – удивился начальник гаишников. Для него было немыслимо, что кто-то не умеет делать такую естественную вещь.

– Я спрашиваю, ваше мнение как специалистов. Что я умею делать, не имеет значения, – взъярился Линдберг.

Гаишники довольно долго объясняли, в чем разница между скоростным положением рычага и нейтральным, необходимым, чтобы, уперевшись сзади, подтолкнуть машину к обрыву.

– Рычаг не мог сам соскочить в это положение? – спросил Собинов. – Например, когда она кувыркалась.

– Как правило, такого не происходит, – сказал мундирный гаишник, – как бы она ни кувыркалась. Тем более, тело этого водителя было пристегнуто, и он никак не мог толкнуть его своим весом.

– Черт побери! – выругался Линдберг. – Значит, все-таки убийство?

– Значит, – согласился начальник гаишников, и стал карабкаться по склону вверх. Свои функции он посчитал выполненными, дело об убийстве передано прокуратуре, и сделано это в соответствии с требованиями инструкции – на начальном этапе работы.

Линдберг посмотрел на него, повернулся к эксперту.

– Фотограф где?

– Скоро будет, – отозвался тот. – Приедет на своей тачке, просил ждать.

– Что за порядки? – удивился Линдберг. – Он же должен не отходить от вас…

– Он один у нас сегодня, и у него много работы, – пояснил эксперт. – Вот мы с ним и носимся.

– Ладно, я ползу наверх. – Линдберг обернулся к Стерху. – Помоги-ка.

Снова, как и при спуске, у него даже тени сомнения не возникло, что Собинов может не поддержать его под другую руку. Втроем они поднялись по склону. Это получилось легче, чем при спуске. Оказавшись наверху, и отдышавшись, Линдберг спросил Стерха, поглядывая на него своими круглыми, чуть навыкате глазами:

– Теперь – ты. Выкладывай, что у тебя в рукаве?

Стерх покосился на Собинова, но Линдберг не имел ничего против, чтобы тот стоял рядом. Тогда он посмотрел на Вику, и она подошла, чуть не подлетая в воздух на каждом шаге. Теперь силы были равны, хотя бы численно.

Пока она подходила, Линдберг ворчал:

– Только быстро. Я хотел бы еще заехать в управу, мне придется кое-чем заняться, если уж дело попало ко мне.

– Его звали Игорем Халюзиным, – начал Стерх.

– Проживающим в Воронеже… Это все мы уже выяснили.

– Вероятно, да, – согласился Стерх. – Фокус в том, что я на него работал… Должен был работать, мы заключили контракт.

– То есть, ты в этом участвовал?

– В чем именно? – удивился Стерх. Линдберг не ответил, только выражение его глаз стало нетерпеливым. – Мы встретились сегодня, часа полтора назад. Он опоздал на полчаса, или чуть больше.

– Где? – Собинов уже записывал эти показания в блокнот.

– В ресторанчике на Новопетровской. И могу свидетельствовать, тогда он был совершенно трезв.

– А я и не думаю уже, что он был пьян, – пояснил Линдберг. – Такие за рулем не пьют. – Он потер щеку, Стерх вспомнил этот жест. – Все это, как сказал тот молодчик, грубая работа, очень грубая. Что ты должен был для него сделать?

– Найти его невесту, – подала голос Вика.

– А это?..

Стерх представил Вику Линдбергу, и Линдберга Вике. Получилось глупо, словно они находились не на месте преступления, а на светском приеме. Линдберг посмотрел на Вику чуть прищурившись.

– Вы вместе работаете? – Дождался кивка. – Выражаю искреннейшее сочувствие.

– Нет, – чуть улыбнулась Вика, – он ничего… Когда не напивается.

– Продолжай, – потребовал Линдберг.

– Он приехал сюда больше недели назад, едва ли не сразу, как узнал, что девушка обосновалась в Москве. И ему на хвост села машина. Согласись, это уже необычно.

– Номер? – спросил Собинов.

Вика чуть понизив голос стала описывать ему машину и назвала по памяти оба номера, полученных от Халюзина. Собинов застрочил в блокноте, как атомный. Стерх не любил следователей, которые для себя слишком много пишут в блокнотах. Как правило это выдавало людей, не способных свести факты воедино. Он писал всегда только самые необходимые слова и цифры.

– Они его прессовали? – спросил Линдберг, заметив этот взгляд Стерха и внутренне согласившись с ним.

– Видимо, но делали это… ненавязчиво. Архитектор этого даже не понял.

– Кто из нас архитектор?

– Халюзин был архитектором. – Стерх посмотрел на Собинова, который и эту информацию стал описывать десятком слов.

– Как вы расстались?

Стерх припомнил все, происшедшее на Новопетровской еще раз, и стал как в прежние времена, коротко, но не упуская подробностей, описывать. Когда он завершил доклад, Линдберг опять потер щеку. Потом достал сигару и сунул ее в рот.

– Ты так и куришь эти веники? – спросил Стерх.

– Слушай, – удивился следователь облпрокуратуры, – это же настоящая Голландия.

– Все равно, веник, – выразил свое мнение Стерх.

– Что ты обо всем этом думаешь? – спросил, ожесточившись, Линдберг, кивнув на машину внизу, под дорогой.

Стерх слова посмотрел на Собинова, на этот раз почти с жалостью.

– Вариантов, собственно, напрашивается два. Первый, что ребята из этого ресторана знают что-то, чего пока не знаем мы… И провернули эту имитацию с похищением.

– Но ведь машина уехала, – сказал Собинов. – Это больше похоже на бегство…

– Они могли подхватить ключи у него в карманах, а человека за рулем, когда машина уезжала, я не рассмотрел, – пояснил Стерх. – Но есть еще вторая версия. Его вызвали из ресторана и грохнули те, кто за ним следил эти дни.

– Зачем бы им потребовалось его убивать? – Линдберг все-таки закурил, разгоняя дым рукой, чтобы Стерх меньше нервничал. – Убийство – серьезное преступление, даже в наши дни, даже у нас. И он должен был сообщить тебе содержание переговоров, которые провел по телефону. Ты разве не просил его об этом?

– Просил, – согласился Стерх. – Но он мог пренебречь просьбой, если его проинструктировали как-то… настойчиво. Например, сообщили, что его подружку прибьют, если он все расскажет мне. Не забывайте, он ее, похоже, действительно любил.

– Что ты о ней думаешь? – спросил Линдберг.

– Покажите еще раз фотографию, – попросил Стерх. Получив ее в руки, он снова рассмотрел это лицо, и вынужден был согласиться со своим первым впечатлением. Девушка не стоила того, чтобы за ней гоняться.

– Она не подходит Халюзину, – выговорил он. – Он был разведен, у таких людей возникает желание не связываться с хищными особами в юбке. А эта выглядит как… хорек.

Линдберг тоже осмотрел фотографию, кивнул.

– Элегантная и довольно ленивая. Такие сейчас идут… в секретарши к депутатам, хотя бы местного пошиба.

После этого на фотографию стала смотреть Вика. Она сдержано покачала головой, ничего не произнесла, и вернула ее Собинову.

– Как-то это все не очень обычно, – высказался, наконец, и он, засовывая фотографию в карман.

– Что у него еще было в карманах? – спросил Собинова Стерх.

– Больше ничего, только бумажник. Даже сигарет нет… Ключи, конечно, остались в замке зажигания.

– Так, – чуть устало кивнул Линдберг, уже не отгоняя клубы дыма от Стерха. – Если это все, то я вас, мистер частный детектив, не задерживаю.

Они с Собиновым повернулись и отправились к «уазику». Вика проводила Линдберга взглядом.

– Почему ты не сообщил ему всего, что мы знаем о девушке?

– Например?

– Что они жили вместе, что она после смерти матери продала квартиру, что поступила в МОНИКИ?

– Машина Линдберга работает очень точно. Может, не слишком быстро, но точно. Уже к завтрашнему дню он будет это все и сам знать. К тому же, с большей достоверностью, чем это знаем мы. И даже с большими подробностями. Кроме того…

Они пошли к «Ниве» Стерха.

– Что?

– Мне нужно немного времени. А получить его я могу, только если Линдбергу будет чем заняться. Вот пусть и занимается.

– Зачем тебе время?

– Очень просто, – Стерх даже остановился, повернулся к Вике. – Потому что мы продолжаем наше дело. – Он проследил, как машина с Линдбергом и Собиновым проехала мимо, в сторону Москвы. – Ты сегодня же отправишься в МОНИКИ, найдешь там отдел кадров, попробуешь выяснить, где она обитала, пока не исчезла оттуда, и поговоришь со всеми, кто ее знал.

– А ты? – спросила Вика.

– А я отправляюсь в Воронеж. Попробую понять, как там жил архитектор Халюзин. Наш такой неудачливый клиент… Благо, у нас теперь есть адрес.

Глава 20

Отвезя Вику в МОНИКИ и залетев на полчаса домой, Стерх бросил немного белья в дорожную сумку, на которую еще по прежней поездке едва мог смотреть, памятуя тот отчаянно-кошмарный перегон в Крым, сунул в наплечную кобуру свой «Стерлинг» и потопал к двери. Уже выйдя в коридор, он вынужден был вернуться, и нашел большой, на четыре батарейки, фонарь, а потом, покопавшись в верхнем ящике стола, отыскал и короткий, как ручку, и почти такой же тонкий фонарь на две пальчиковые батарейки.

Часы показывали без чего-то четыре, когда его «Нива» двинулась по Люсиновской, как в прошлый раз. Только теперь он свернул на Каширку. Саму Каширу проехал, когда стал накрапывать дождик, особенно неприятный потому, что он как-то неуверенно повел себя в этих не очень широких провинциальных улочках, вдруг испугавшись, что заблудится. У него возникло даже желание остановиться и расспросить кого-то, как выехать на мост через Оку, но он пересилил себя, решил, что это признак нежелания ехать на юг, отвлекся, и очухался только когда увидел указатель поворота на Мордвес.

Потом дело пошло веселее, около Ефремова ему очень захотелось есть, но он продержался до Ельца и лишь тут сделал небольшую остановку, со вкусом, неторопливо разобравшись с совсем неплохим пловом и шашлыком, как водится, из неизвестно какого мяса, запив все это огромным количеством жидкого кофе.

К Воронежу он подъезжал, уже ощущая усталость, но все еще ему только предстояло, поэтому он крепился. Было без чего-то одиннадцать часов, уже основательно смерклось и машин на улицах города стало совсем немного, но люди еще не ложились, светились окна большинства домов и в небольших уже по-южному палисадниках, мимо которых он проскакивал, толкалась беззаботная молодежь.

Покружив по городу, он отыскал улицу Приречную, тихую, едва освещаемую всего-то пятком фонарей, которые уже не способны были разогнать мрак, пронзаемый резкими, совершенно осенними по запаху и силе порывами ветра. С одной стороны улицу составляли четырехэтажные дома, на два подъезда. Такие любили в предвоенные годы строить на центральных улицах провинциальных городов. Перекрытия у них были деревянные и как правило отчаянно скрипели. А вот с другой стороны улицы стояли трехэтажные длинные бараки, из тех, что строили сразу после войны пленные. В прежние годы в них обитало гораздо больше народу, чем в довоенных домах, и в плане удобств они были куда проще, но выстроены оказались прочнее и аккуратнее. А потому со временем их перестраивали, превращая в совсем недурное по провинциальным меркам жилье. Об этом стоило бы поговорить с самим Халюзиным, подумал Стерх, паркуясь напротив дома с табличкой «шесть».

Он осматривался минут двадцать, спокойно попивая «Спрайт», жуя на всякий случай остывшие хот-доги, которые купил, расспрашивая об этой Приречной в шоферской забегаловке. Между двумя бараками, которые его интересовали, шевелилась, видимо, расположившись на укромной лавочке, какая-то парочка. Парень был настроен вяло, а вот девица чего-то от него добивалась, или Стерх неправильно понимал ситуацию. На них из окон дома напротив время от времени поглядывало чье-то белое, или даже серое при этом свете лицо, видимо, мать парня – судя по его пассивности, он подозревал об этом.

По улице прошло всего трое взрослых, один мальчишка лет десяти, нахохлившийся и отчаянно замерзший, и пробежало две собаки. Потом Стерх вдруг бросил слежку и поймал себя на том, что просто дремлет, откинувшись назад. Окна он правда поднял, так что это было почти безопасно. Взглянул на часы, было начало первого. Парочка с лавочки давно исчезла, лицо в окне больше не показывалось, прохожих вовсе не было видно. Оглядевшись еще раз, и пожалев, что он не может купить себе прибор ночного виденья, Стерх выбрался из машины, запер ее поосновательнее, и пошел к парадной, над которой среди прочих отыскал и табличку «шестнадцать», означающей квартиру.

Она оказалась на третьем этаже, налево от лестницы. Дверь была простая, строганная, какую установили еще строители сорок с чем-то лет назад, без всяких новомодных штучек. Это внушало надежду. А вот что ее не внушало, так это сердцебиение, которое Стерх вдруг ощутил висками, пульсом на шее и даже слабоватым мерцанием в глазах.

– Ничего страшного, – прошептал он себе, – обычная реакция… Ведь ты не очень-то привык к взлому, не так ли?

А это было именно то деяние, которое можно было квалифицировать как нарушение неприкосновенности чужого жилища. Подумывая об этом, он на всякий случай нажал на кнопку звонка. Трель за дверью испугала его своей резкостью и отчетливостью, но на нее никто не отозвался. Он позвонил еще раз, на случай, если подруга архитектора по одним ей ведомым причинам вдруг да вернулась, но все вышло, как Стерх и ожидал. По ту сторону двери никого не было, никто его там не поджидал. Он обогнал всех. А потому достал пистолетик-отмычку, вставил пружинистую шпильку в отверстие обычного английского замка, подергал поводок и раскрыл дверь, словно она только и ждала его.

Он вошел, закрыл за собой дверь, послушал, что творилось на лестнице, оставшейся за дверью – там ничего не творилось. Тогда он спрятал отмычку, надел хирургические перчатки, достал слабый фонарик и включил его. Он стоял в прихожей, пустой и пыльной, как бывает в некоторых небольших официальных учреждениях, с вешалкой, на которой не висело ни одного пальто или плаща, лишь спортивная «адидасовская» куртка из акрила, в которой по утрам удобно совершать пробежки. В доказательство этой гипотезы под курткой расположились «адидасовские» же кроссовки с вложенными в них толстыми, не первой свежести носками.

За прихожей расположился небольшой коридорчик. Дверь налево с непрозрачным стеклом вела в маленькую комнату, с ней Стерх решил разобраться позже, две плотно закрытые двери направо привели его в ванную и «гальюн». Здесь все было как обычно – теснота, освежители воздуха, газовая колонка, опасная бритва, которой давно не пользовались. Над ванной оказался шкафчик с бытовыми химикатами, но Стерх решил, что это вряд ли продвинет его в расследовании.

Прямо впереди коридорчик выходил на кухню. Ее скрывала широкая, основательная дверь, она даже торжественно заскрипела, едва Стерх толкнул медную ручку. Когда он заглянул на кухню, из проезжающей машины каким-то образом через окно упали блики на потолок. Отразившись, они забили свет фонаря и показали газовую плиту, холодильник, сушилку для пустой посуды над раковиной, стол с тремя табуретами и большой, старинный, резной буфет с медным переплетом на стеклянных передних дверцах.

Стерх успокоился окончательно. Он даже подумал, не включить ли свет, чтобы не тратить время на борьбу с темнотой, но почему-то этого не сделал. Он повернулся и отправился к двери, ведущей в главную комнату. Дверь тут была хоть и не шире, чем на кухню, зато двустворчатая. Она была прикрыта.

Стерх толкнул одну створку, но она не подалась, лишь суховато звякнула на верхнем и нижнем шпингалетах, встроенных в дерево косяка. Тогда Стерх дернул вторую створку, и вот она уже легко, как во сне, отошла в сторону открыв панораму комнаты. Стерх шагнул, поднял фонарик и… Остолбенел.

Вся мебель, что находилась в комнате – книжные полки, огромный платяной шкаф, сервант с посудой, бельевой комодик в углу, за торшером – зияла раскрытыми настежь дверцами, и предметы, в этих шкафах хранимые, были безжалостно, даже свирепо выброшены наружу. Книги разбросаны по полу, посуда из серванта стояла на столе неправильными грудами, белье и плащи, которых Стерх не обнаружил на вешалке в прихожей, завалила диван, стоящий справа…

Стерх дернулся вбок, он проделал это еще раньше, чем сообразил, что лучше было не торопиться, убраться в коридор, включить всюду свет и как можно быстрее достать револьвер… Но додумать свои действия уже не успел.

Что-то тяжелое и твердое, как камень, к тому же еще и холодное, словно лед, возникло слева, в темноте, за той створкой, которую он не сумел открыть, вознеслось и обрушилось на Стерха. Падая он только успел отвести руку с фонариком вбок, чтобы не напороться на него, когда этот фонарик окажется между полом и его телом… Но длилось это недолго. Пол возник из темноты гораздо раньше, чем Стерх успел к нему подготовиться, и ударил его плашмя по всему телу. А потом все исчезло из этого мира, вернее, из мира исчез сам Стерх.

Глава 21

Где-то очень далеко за стенкой зазвонил чужой будильник. Звук был неприятный, злой и очень хлесткий. Стерх открыл глаза и попытался понять, что он видит перед собой. А видел он что-то странное, никогда прежде не замечаемое – истертый коврик, у которого не было, кажется, ни одной чистой нитки. Но Стерх, по крайней мере, начинал кое-что понимать. Это внушало надежду.

Он попытался сесть. И тут же снова закрыл глаза, уперся в пол руками. Если бы не очевидный факт, что он уже лежал на полу, он бы снова лег, настолько трудно было находиться в сидячем состоянии. Голова кружилась, при этом была какой-то пустой, словно ее изнутри тщательно очистили от мозгов, протерли, а затем еще и надули гелием. Легкие работали, словно опустелый автобус, подрагивая на ухабах, и в общем, качали воздух без понимания значения и смысла этой работы. Во рту стоял какой-то на редкость неприятный привкус. Стерх пожевал губы и понял, что это был вкус его слюны – горькой, пахучей, словно грузинская пряность, и тягучей, как клей.

Он привалился спиной к креслу, заставил себя еще раз разлепить глаза. Он сидел в комнате, в которую вчера пришел… Он не помнил, куда пришел, не понимал, как оказался на полу. Покряхтывая от натуги, поднял руку, посмотрел на часы, было начало седьмого – самое время в провинциальных городах приниматься за жизнь.

Он еще раз провел рукой по глазам, муть, через которую они смотрели на комнату, стала тоньше, потом вовсе прошла. Стерх осмотрелся уже старательно, словно пытался составить протокол. Что-то в этой комнате теперь было не так, как раньше, что-то изменилось… И вдруг он вспомнил. И понял.

Теперь всюду царил порядок, не было навалено кучей тех предметов, которые он видел вчера выброшенными из шкафов, не было ни малейших признаков того, что кто-то тут устроил обыск… А это был обыск, понял Стерх, и я на него нарвался, как лох. А ведь мог бы действовать иначе.

Он попытался осознать, как он действовал, и не сумел. Все, что предшествовало тому, как он очнулся, было затянуто дымкой, в которой, казалось, могла утонуть не то что его память, но и все его способности соображать. Он откинулся назад, и тогда на его шее возник, а затем разросся очаг боли, острой, не совсем локализуемой, но определенно знакомой.

Стерх провел рукой, шея болела все отчетливее. На пальцах оказались следы растертой крови. Стерх напрягся, он думал сосредоточенно, словно от этого зависела его жизнь, а может и в самом деле зависела… И тогда он вспомнил выросшую рядом с ним из пола тень, и боль.

Он заставил себя приподняться, как ни странно, ноги прислушались к его желаниям, заполз в кресло, достал бумажник, посмотрел документы. Все в порядке, все было на месте. С каким-то даже отчуждением Стерх взглянул на свою лицензию, паспорт и некоторое количество денег… Откуда у него деньги? Он еще раз подивился наличию купюр, но решил выяснить это позже. Достал револьвер, патроны были в барабане, из ствола не стреляли, и смазывали его довольно давно… Свежую смазку Стерх теперь, когда даже его слюна превратилась в подобие химического реактива, определил бы безошибочно.

Покряхтывая, постанывая и придерживаясь за стену, Стерх заставил себя подняться, вышел в коридор, с радостью понял, что помнит его, и отправился в ванную. Тут он умылся, щедро набрызгивая воду на щеки, на лоб, на глаза. Глаза… Под ними словно бы что-то горело. Вообще, он казался себя заполненным гриппозным жаром. И даже вода не способна была убавить этот жар.

Он поднял голову, заглянул в зеркало. Это было обычное, начавшее терять амальгаму зеркало, старое, темное, каких сейчас уже не выпускали, и чуть более явственное, чем новые, у которых блеск бывал металлическим и довольно бесцветным. Оно показывало лицо несомненно того самого человека, которого Стерх привык считать собой. Но у него были красные, словно бы выкатившиеся вперед глаза, как от базедовой болезни, и синяки в пол-лица, словно после очень неудачно отыгранного боксерского матча на звание чемпиона мира, проведенного по профессиональным правилам.

Стерх намочил какое-то старенькое полотенце, и приложил его к шее. Боль стала определеннее, и это его порадовала. Чувствительность, и даже способность думать медленно возвращались. Он пошел в комнату.

Книжки стояли на полках. Кульман и стеллажик с чертежами, свернутыми трубочкой, блистали чистотой. Стол рядом с кульманом был прибран, как на военном корабле перед адмиральской проверкой. Стерх открыл ящики стола, обычные карандаши, пачки бумаг, и никаких рисунков. Потом он развернул чертежи – фасады домов, какие-то конструкции, и опять ни одного рисунка. Обыскал книжные полки, иногда разворачивая самые крупные книги, иногда сдвигая или даже раскрывая их, в надежде отыскать что-то заложенное между ними или в них – снова ничего.

Вдруг что-то заставило его обернуться. Странно, что раньше он не обратил внимание на этот взгляд, упертый ему между лопаток… Но это оказалась лишь фотография. Марина, в той же позе, как он видел ее на фотографии в бумажнике Халюзина. Даже на миг показалось, что это одна и та же фотография. Стерх подошел к ней, дешевая проволочная рамочка, не очень новое, тонкое стекло. Повинуясь какому-то импульсу, Стерх поднял ее и увидел на обоях чуть светлый след. Понятно, ясными днями через окно на стол и кульман падал свет солнца, вот обои и выгорели. Он уже опустил рамочку, как вдруг вздрогнул. Поднял снова, проверил. Так и есть, треть сантиметра, не больше, отличали рамку от следа на обоях. А может и нет… Это было важно, это должно было что-то значить, вот только Стерх не мог понять, что именно. Подумал, покрутил рамку и только тогда сообразил, что сама рамка сдвинулась в сторону. Вот это уже уликой быть не могло, потому что он ее поднимал.

Теперь следовало подумать. Стерх сел в кресло, подышал, стараясь понять, что произошло с его легкими, поднялся, подошел к двери. Так и есть, между шкафом и дверью было пространство, предназначенное для того, чтобы дверь не била в шкаф. Тут-то его и ждали – умно, просто, и как показала практика, эффективно.

А он еще и шаг сделал к этой засаде, еще ближе подошел, чтобы тот, кто его ждал, мог ударить коротко и жестко, изо всех сил… Почему он промахнулся, почему не сломал шею, как Халюзину? Кажется, он дернулся, или темнота позволила ему выиграть чуть-чуть времени, может, четверть секунды, и он остался жив? Но почему он тогда не поднялся на ноги через полчаса, хотя бы через час? Он пролежал в отключке более шести часов. Для простого удара по шее это было слишком много. Что с ним сделали, как его выключили?

Вздохнув он отвращения, Стерх снял куртку, осмотрел руки. Они были чистыми, уколов видно не было, подозрительных синяков, остающихся иногда от иглы, тоже. Но конечно, это ничего не значило, его могли «заколоть» так, что он и не способен был увидеть след укола, даже если бы был мастером йоги, например, в спину или в ту же шею…

Оставив это безнадежное занятие, Стерх вышел в коридор и подошел ко второй двери. На миг замер, его пугала эта дверь. За ней его вполне мог ждать кто-то… Хотя, конечно, никто, скорее всего, не ждал. Это было бы глупо – ждать и не прикончить его, когда он лежал шесть часов в соседнем помещении. Просто у него взыграл посттравматический мандраж, обычная история.

Открыл дверь. Вид, открывшийся ему, не имел в себе ничего сенсационного. Тут так же царили чистота и порядок, которые Стерха почему-то так же пугали, как и вкус его слюны, как и эта дверь еще миг назад. Широкая двуспальная кровать, валики в изголовье, с одной стороны – тумбочка с часами, с другой подобие трюмо с каким-то очень уж покосившимся зеркалом. А перед трюмо – пуфик для сиденья, в меру продавленный и истертый. Напротив кровати – довольно большой телевизор, корейский, не очень дорогой, но выносливый и с неплохим звуком. Сбоку от двери еще один платяной шкаф, с антресолькой. Стерх открыл антресоль и увидел несколько пакетов со странной одеждой, в дальнем углу десяток виниловых пластинок, которые были и не нужны уже, но и выбросить их, очевидно, было жалко или просто руки не доходили. В платяном шкафу наблюдалась примерно то же самое – одежда, вперемежку мужская и женская, тючки, какие-то мелочи, совсем далеко – портативная пишущая машинка и недорогой проигрыватель, оставшийся от советских времен, без усилителя. Этот аппарат не стоил даже того, чтобы его использовали как подставку для обуви.

Когда Стерх выходил из комнаты, у него возникло ощущение, что он только что случайно забрел в магазин небогатого антиквара, который гребет все подряд, и ничего не хочет никому продать. Или в провинциальный частный ломбард, в котором никто не может выкупить заклады. Что поражало – не было ни одного листка бумаги, ни одной открытки, ни одного рисунка. Даже на стенах не было невыгоревших квадратов, обозначающих картины. Тут было пусто, гулко и бессмысленно, потому что ни о чем не свидетельствовало.

Еще раз пройдясь по квартире, Стерх понял это со всей очевидностью. Тут все как бы осталось на своих местах, но лишь потому, что кто-то неизвестный, по-своему хитрый и даже умный, оставил именно то, что можно было оставить кому угодно, и Стерху в том числе. Под конец осмотра это стало слегка действовать на нервы.

Вспомнив кое-что, Стерх протопал на кухню и тут-то обнаружил то, что его больше всего сейчас могло заинтересовать – другую антресоль над коридором. Он подтащил табуретку к двум створкам над дверью, взобрался на нее, стараясь не грохнуться вниз, распахнул… И чуть не застонал от разочарования. Антресоль была так же аккуратно прибрана, как и все комнаты. Все лежало стопочками, иногда в старых полиэтиленовых пакетах, на которых не осталось ни малейшего налета пыли. Делать было нечего, следовало признать, что парень, который выскочил из угла, на этот раз обошел Стерха по всем статьям.

Стерх спустился, присел на табуретку, огляделся. Поднялся, подошел к шкафчику, распахнул его. Тут было несколько пачек с кофе, не каким-то растворимым, а настоящей арабикой, судя по запаху. Пакеты с крекерами почти десятка сортов свидетельствовали о пристрастиях Халюзина к быстрым и нехлопотным перекусам, вероятно во время работы. Тут же стояло несколько банок с джемом, одна из них была почти пуста, этикетка свидетельствовала – клубничный.

Стерх проглотил слюну, открыл холодильник, но тот был пуст. Он даже не светился и не урчал, вероятно, был выключен. Что-что, а к этой поездке в Москву архитектор подготовился толково. Даже слишком, мог бы оставить кусок сырокопченой колбасы, или коробку плавленых сырков, или банку огурчиков… Только теперь Стерх понял, что он давно и почти безнадежно голоден.

Используя эту идею, как двигатель прогресса, он дошел до плиты, снял перчатки, которые до этого так и оставались на его руках, сунул их в карман, сполоснул руки под краном, наполнил чайник, включил газ, открыл шкаф и смолол кофе. Подумал и смолол еще порцию – уж очень емкость электрической кофемолки показалась ему мелкой. Потом с удовольствием перебрал крекеры, нашел сухие, как песок в пустыне, галеты, достал одну, тщательно намазал клубничным джемом и прихлопнул сверху другой такой же. Вытащил из мойки чашку, блюдце, ложечку, чтобы не вставать еще раз, если она потребуется, стал заваривать кофе.

Совершенно неожиданно кофе показался слишком горячим, он отставил его, взял в руки галеты и потопал в большую комнату. Посмотрел на фотографию девушки на стене. Теперь-то она висела правильно, след и рамка совпадали совершенно. Стерх вспомнил, что держит в руках еду и попробовал ухватить ее зубами. У него ничего не вышло, но он не отчаялся и слизнул джем. Вкусом джем напоминал старые резиновые шланги, правда был чуть помягче, и его можно было все-таки заглотить.

Внезапно его взгляд упал на телефон, стоящий на краю письменного стола. Отложив галеты, Стерх стал накручивать междугородный московский код. Сигнал на том конце прозвучал словно бы из далекой и гулкой трубы. Раз, другой, десятый… Наконец его терпение было вознаграждено. Заспанный голос отозвался:

– Слушаю.

– Вика, это ты? – спросил Стерх, потому что был ни в чем не уверен. У него были искажены не только вкусовые, но и слуховые способности.

– Разумеется, кто же еще? – ответила его верная напарница. – Вчера немного простыла, вот голос и сел… Чего ты звонишь так рано?

– Уже почти семь, – отозвался Стерх, – не так уж и рано.

– Тебе легко говорить, а я уснула чуть ли не в два.

– Зато меня бессонница сегодня миновала, – отозвался Стерх. – Ладно, слушай. Я в Воронеже. Пытаюсь позавтракать в жилище Халюзина.

– А по делу ты узнал что-нибудь?

– Не уверен… Но иногда мне кажется, что ключ я уже отыскал. Еще бы узнать, где та дверь, к которой он подходит?

Некоторое время царила тишина, наконец, Виктория взорвалась:

– Дьявол тебя забери, шеф, с твоими присловьями и намеками! Почему ты не можешь говорить более определенно?

– Все в свое время, дорогая, – попытался утихомирить ее Стерх. – Как там в клинике и общежитии?

– С ее коллегами разговор получился не очень содержательным, она слишком недавно прибыла в Москву. А вот ее фотографию я смогу рассмотреть в отделе кадров, но только после обеда.

– Вика, – голос Стерха чуть дрогнул, – я очень прошу тебя соблюдать предельную осторожность.

– Ну, я в общем-то, как могу, так и рассказываю одну и ту же красивую сказочку…

– И все-таки, не забывай еще и оглядываться по сторонам. Кажется, наши… противники на этот раз очень ловкие ребята.

– Ладно, – согласилась Вика. – Когда ты возвращаешься?

– Есть у меня идейка – поискать в здешнем мединституте.

– Ага, это и есть тот шкаф, от которого у тебя имеется ключ?

– Как раз ключа к местным профессорам у меня нет, но если у меня выйдет, то мы все-таки узнаем, какова она в обучении, понимаешь?

– Думаешь, это пояснит, почему она от обучения решила отказаться?

– Скорее всего, она не отказалась, а просто решила сделать перерыв.

– Гениальная догадка, шеф, – произнесла Вика. – Я едва не лишилась чувств от силы этой идеи.

– Ну, может, это и в самом деле не Бог весь что…

– Ладно, – вздохнула Вика. – Попробую нарыть кое-что тут. В любом случае, это будет не намного слабее, чем то, что ты узнаешь в мединституте.

Попрощавшись, Стерх положил трубку на рычажки, нащупал галеты, попробовал куснуть их еще раз, теперь ему удалось отгрызть самый краешек одной из них. Поднял глаза, посмотрел на лицо Марины, и еще раз, как бывает у заик, подивился тому, насколько это лицо выражает скрытую, но хорошо видимую целеустремленность, желание пробиваться, может быть даже бесцеремонно добиваться успеха… Разумеется, самого низкого порядка, как это сейчас почти все понимали – бизнес, деньги и красивые вещи без осознания подлинной цены, которую приходится за это платить.

Он уже решил идти за своим кофе, как вдруг из прихожей раздались какие-то очень подозрительные звуки. Щелканье, позвякивание и поскребывания. Спустя четверть минуты, они уже не вызывали никакого сомнения – кто-то осторожно пытался открыть дверь.

Стерх одним скачком, как ему показалось, вылетел в коридор, стал в прихожей, вытащил револьвер и только тогда понял, что так и не выпустил свои галеты из левой руки. Он уже стал подумывать, что их следует бросить и изготовиться к пальбе с двух рук, как вдруг услышал знакомый, ворчливый голос, который вещал:

– А у вас нет информации, может кто-то за последние дни интересовался Халюзиным, наводил о нем справки?

Глава 22

На заданный вопрос тут же прозвучал вежливый, с интонациями подчиненности, ответ:

– Нет, товарищ следователь, никто им не интересовался. Место у нас спокойное, если бы это произошло, я бы знал.

– Товарищ участковый, – вмешался другой, чуть более уверенный и быстрый говор, – хорошо знает свой участок. Мы в этом не раз убеждались.

– Значит, ничего у вас подозрительного не было?

Вопрос, без сомнения, был задан Линдбергом. Стерх вздохнул и сунул револьвер в кобуру. Потом занялся галетой, которая была обмусолена чуть больше другой, и снова попробовал, какова она на вкус. При этом, он попытался принять как можно более независимый и пристойный вид. Дверь открылась окончательно.

– Тогда, спасибо, – отозвался Линдберг. – Когда буду уезжать, непременно захлопну дверь покрепче… О Господи, что это?

Свет с лестничной клетки упала на Стерха, который для верности решил прислониться к стенке рядом с вешалкой. Линдберг отступил, вытаращив глаза на Стерха, и всей своей тушей чуть не задавил щупленького участкового, который пытался, вытянув шею, заглянуть в квартиру, и понять, что происходит. А вот второй, с покровительственным баском, без мундира, уже увидел Стерха, хотя при этом не проявил особого удивления.

Разумеется, за Линдбергом находился еще и Собинов, но его, после толчка в грудь, участковый просто-напросто сбил на лестницу, и тот загремел по ступенькам, стараясь остановиться, хотя удалось это ему не сразу. В общем, получилась свалка. Изрядный колорит ей придал сопровождающий в штатском, в руке которого вдруг появился стандартный ПМ. Посмотрев на него с удивлением, участковый тоже принялся выдергивать свой пистолет из кобуры, сдвинутой чуть не за спину, но это у него выходило не очень быстро, и совсем не лихо. Хотя бы потому, что при этих взмахах он сдвинул Собинова еще на пару ступеней вниз.

Наконец, в дело снова вступил Линдберг. Он завопил, так что эхо прокатилось по всей лестнице:

– Прекратить! Этого парня я знаю. И хотя наглости ему не занимать, пока в преступных намерениях его никто не ущучил.

Штатский, еще раз посмотрев на Линдберга, спрятал свой «макар», участковый решил вообще его не доставать. Тем более, что с этим по-прежнему возникали проблемы. А из-за ступеней, ведущих вниз, сумел, наконец-то, появиться и Собинов.

Стерх, серьезно обдумав возникшую ситуацию, взмахнул рукой, в которой были зажаты галеты, и с максимально доступной ему сейчас вежливостью поинтересовался:

– Костя, если ты еще не завтракал, могу угостить тебя свежим кофе и печеньем с джемом. Входи.

– Стерх, – прошипел Линдберг так, что некоторые лампочки под потолком мигнули, – я сказал вчера, что буду поддерживать с тобой контакт… – И он тут же сорвался на рев: – Но это не значит, что ты должен портачить мне работу!

– Халюзин был моим клиентом, – проговорил Стерх. – Я могу это доказать посредством подписанного контракта. И я продолжаю выполнять его.

– Халюзина нет в живых, – отозвался Линдберг. – И дело переходит в разряд прокурорского следствия.

– Это вопрос дискутабельный, – отозвался Стерх. – По закону я имею право вести свое расследование…

– Проникновение в чужое жилище есть нарушение закона куда более наказуемое и явное, чем все соображения по поводу независимого расследования, – выпалил Линдберг. – Ты должен был знать это с первого курса юрфака. Попробуй-ка доказать это местным, когда я, и только я, являюсь тут полномочным представителем следствия.

Стерх посмотрел на парня в штатском и на участкового в мундире. Усмехнулся и куснул галетину. При этом вполне небрежно ответил:

– С этим невозможно не согласиться… Ты нашел себе таких сотрудников, что сейчас, того и гляди, они меня сожрут. Придется тебе за меня еще и заступаться.

Тут-то парень в штатском решил выступить на первый план. Он вытянул руку, чуть было не сдвинул Линдберга из дверного проема, и потребовал:

– Документы!

– Ну вот, что я говорит, – ответил Стерх и полез за бумажником.

Штатский, а потом и мундирный тщательно обследовали каждую бумажку, которую им подавал Стерх, от лицензии, корочки на оружие и кончая паспортом. И все это в их руках стало выглядеть каким-то не вполне настоящим. Особенно непритязательными оказались водительские права, которые Стерх вложил в серую обложку, но она вытерлась в уголках и стала похожа на кляссер для обменных марок, не больше. Наконец, главный из местных огласил свое мнение:

– Значит ты частный детектив. Очень хорошо. Таких, как ты, обычно мы сажаем под административное задержание.

– Прошу все-таки на «вы», – попросил Стерх очень мягко. – Я же еще не судим, не так ли?

– Оружие, – нахмурившись, потребовал штатский.

Стерх отвел полу куртки, чтобы стала видна кобура с револьвером. Штатский быстро хапнул его своей лапой.

– Осторожно, – предупредил Стерх, – если вы хотя бы один раз спрячете его за спину, мне придется подать заявление. Я не хочу, – пояснил он, – но мне придется, иначе будет нарушен контроль оружия.

– Я тебе покажу контроль оружия, – зарычал в штатском. – Я тебя… – Он откинул барабан, проверил патроны, поднес ствол к носу. – Мигом потеряешь охоту к шуточкам.

– А он и не думал шутить, – вдруг очень мягко, как будто только что проснувшись, отозвался Линдберг. Он улыбнулся широкой, немного мечтательной улыбкой. – Как вы думаете, майор, почему я изо всех сил стараюсь сдерживаться и позволяю этому наглецу делать вещи, которые всякому другому ни за что бы не позволил?

– Почему? – с явным трепетом поинтересовался мундирный участковый.

– Потому что если этот парень говорит, он всегда делает, – пояснил ему Линдберг. – Сказал, что поднимет бучу, если ему не понравится ваше обращение с его оружием, будьте уверены – поднимет. К тому же, найдется кому его поддержать… Это называется – друзья.

– Здесь у него нет никаких прав.

– Если он сумеет подыскать законные основания, а они у него, по всей видимости, все-таки имеются, он как дважды два докажет, что… территория города Воронежа не является исключением из зоны действия общефедеральных законов. А он докажет, потому что в свое время был совсем неплохим прокурором.

Майор в штатском быстро посмотрел на Стерха, на участкового старшину, даже на Собинова. Ситуация не нравилась ему еще больше, чем вначале. Ввязываться в неприятности со Стерхом, чьи возможности были отрекомендованы самим Линдбергом, ему не хотелось. Но он еще не знал, как выйти из положения.

– Вы вместе работали?

– Он был моим учеником, – отозвался Линдберг. – И одним из лучших. Если не самым… При желании, могу за него поручиться.

– Что же вы сразу не сказали? – уже явно отыгрывая назад, отозвался майор. Он нехотя, как большое одолжение, вернул револьвер. Потом вытащил из окостеневших пальцев участкового документы, тоже протянул их Стерху.

– Видишь, Стерх, – сказал Линдберг, теперь подыгрывая майору, – будь ты официальным следователем, ничего такого бы не произошло. Ну что, лучше тебе на вольных хлебах?

– Да, в общем-то, не намного хуже, – вздохнул Стерх, пряча оружие, и лишь потом документы. – Раньше ведь плечами пожимать было трудно – погоны мешали.

Линдберг махнул рукой, словно от мухи, отбиваясь от этих слов, обернулся к Собинову, строго посмотрел на него, и сказал:

– Ну, товарищи, если все в порядке, входим в жилище… жертвы, и принимаемся за дело. При желании, я вас не задерживаю, – это отнес уже к майору в штатском и участковому, но те даже не моргнули на это предложение отчаливать.

Все вошли в прихожую, и Собинов закрыл дверь. Стало сразу тихо и как-то тесновато. Участковый похлопал по стене и включил свет.

– Осторожнее, – предупредил его Собинов, – отпечатки…

– Какие отпечатки, когда этот был тут, – раздражено отозвался майор. Потом он принял воинственный вид. – И все-таки, Стерх, или как вас там, когда вы вломились в квартиру Халюзина? Какие технические средства вы при этом использовали?

– Сегодня незадолго до полуночи, – отозвался Стерх. – А вошел просто, потому что дверь была приоткрыта.

Это была ложь, но Стерху не хотелось признаваться, что он воспользовался отмычкой.

– Как так? – чуть не подскочил участковый.

– Очень просто, я оказался не единственным, кто заинтересовался… квартирой Халюзина.

– Ты накрыл еще какого-то парня, не только нас? – спросил Линдберг.

– В общем-то, не я его накрыл, скорее, наоборот…

И Стерх принялся рассказывать, что и как с ним произошло. Когда он подошел уже к самому завершению, Линдберг повернул его к себе спиной и потрогал пальцами рану на шее. Пробурчал:

– Похоже на почерк… Определенно похоже. Продолжай.

– Да, в общем, не особенно много чего осталось продолжать. Скорее всего, он меня не только оглушил, но и накачал какой-то дурью.

– Наркотиками? – спросил Собинов. Он, как обычно, все тщательно и многословно записывал. – Как же это можно сделать?

– Легко, – отозвался Стерх. – Например, распаляешь косяк, зажимаешь нос, и подпихиваешь его к губам того, кого хочешь выключить подольше. Если человек в отрубе, это не значит, что он не дышит, а раз дышит…

– Понятно, – буркнул Линдберг. – Только зачем это ему было нужно?

– Он хотел убрать следы своего пребывания. Ну, и разумеется, захватить улики.

– Какие? – поинтересовался Собинов. Он даже писать перестал, ожидая ответа.

– Я полагаю, что таких улик было два типа. Первый, рисунки Халюзина… Он сказал мне, когда мы обсуждали дело, что любит рисовать. Но никаких рисунков тут нет, даже технических, пейзажных или натюрмортов. В этом парень и сделал ошибку, ему следовало забрать только портреты девушки. А второй тип улик – отпечатки пальцев девушки.

– Как ты объясняешь, что он забрал все рисунки? – спросил Линдберг.

– Думаю, он торопился. К тому же, не хотел включать свет, и не мог точно и однозначно отобрать только те рисунки, которые изображали Марину. Ну, и разумеется, боялся пропустить хоть один из них. А если их было, скажем, несколько сот, и они лежали в беспорядке, как обычно бывает с эскизами, то… Лучше забрать все, даже рисовальные принадлежности, чем рисковать и оставить хоть что-то. К тому же, преступники не знали, что Халюзин обмолвился мне об этих рисунках.

– Но о том, что он рисует, они знали, – буркнул Линдберг.

– Как и вообще довольно много знали о нем с самого начала.

– Девица стукнула? Может, это она все устроила? – спросил Собинов.

– Девица… могла стукнуть, – согласился Стерх. – Но устроить? А что, собственно? Убийство – тут нужна сила. Нападение на меня? Тут действовал очень подготовленный человек…

– Сейчас такие девицы пошли, что и у них подготовка, как у коммандос, – отозвался Линдберг. – Мы несколько преждевременно строим версии. Давайте-ка осмотрим дом.

Все разбрелись, даже участковый, горя желанием помочь начальству, болтался за майором. Стерх вернулся на кухню, где снова вынужден был разогреть кофе, и наконец-то, с немалыми муками, сумел отмочить пару галет и даже проглотить полторы из них. Потом на кухне появился Линдберг, Собинов следовал за ним, как буксир при несамоходной барже. Через пару минут появились и майор со старшиной.

– Ты был прав, – тяжело усаживаясь, Линдберг кивком поблагодарил за чашку кофе, которую налил Стерх. – Похоже, ему нужно было скрыть именно отпечатки и… личину этой девушки. Как ее?

– Гусинская, – подсказал Собинов, для значительности пошуршав страницами своего блокнота. – Марина.

– А как же фотография? – спросил майор.

– Думаю, подмена, – отозвался Линдберг. – Слишком уж похожа на ту фотку, которую мы нашли в кармане покойного, словно снята с одного негатива. А она ведь не слишком… художественная, и даже не цветная.

– Ваши люди занимаются ею? – мельком спросил Стерх.

– Пока преждевременно разрабатывать ее всей бригадой, – ответил Линдберг. – Но если потребуется…

– С машины отпечатки пальцев сняли? Нашли что-нибудь?

– Нашли. И не только Халюзина, но и женские.

– Неужели?! Маринины?

– Этого мы пока не знаем, но… Думаю, да. Вряд ли парень, который за полтыщи километров приехал разыскивать свою подружку, начнет крутить шуры-муры с какой-нибудь другой. – Он поморгал ресницами. – Как думаешь, нужны ли представления об анатомии, чтобы знать куда и как следует бить… ну, раз уж тебя ударили?

– Нужны, – сказал Стерх. – Но их можно получить от знающего человека за пару минут, и усвоить за полчаса тренировки, допустим, на макете.

– Макете?

– Или манекене… – Стерх запнулся, помолчал, вспоминая что-то, что никак не хотелось вспоминаться, потом отмахнулся от этой идеи. – Нет, все-таки, скорее, на борцовском макете. Знаете, такая мягкая кукла, на которой тренирую иные приемы, в том числе и ударные.

Линдберг допил свой кофе, и вдруг приблизил свое крупное, подвижное лицо к Стерху почти вплотную

– Послушай, Стерх, кто тебя научил всем этим трюкам – размышлениям, гипотезам, версиям, выводам? Случайно, не я?

– Ясно, что ты, – отозвался Стерх, решив, как в прежние времена, обращаться на «ты».

– Именно поэтому ты из меня тут дурачка пытаешься организовать?

– Конкретно, в чем ты меня обвиняешь? – удивился Стерх.

– Я уже устал обвинять тебя, и объяснять то, чего ты не должен делать… По крайней мере, никак не лазить впереди следствия!

– А по ночам, – отозвался Стерх без тени улыбки, – я еще пожираю маленьких детей, особенно люблю тех, у кого нет мамы-папы. Они так сладко рыдают перед смертью на сковороде.

– Кто тебя знает? – отозвался Линдберг.

– Костя, мы возвращаемся к нашим старым… препирательствам, – предупредил его Стерх. – Или назвать это диалогами?

– Что ты тут трогал руками?

– Везде был в перчатках, снял их только на кухне… Вот еще что, обрати внимание на фотографию на стене, она была чуть сдвинута, и я посмотрел насколько, – отозвался Стерх.

– Ну и?.. – быстро спросил Собинов.

– Миллиметра на три. – Стерх проследил, как Собинов поместили эту цифру в блокнот.

– Халюзин был убит сразу после того, как сконтактировал с тобой, – начал Линдберг. – Версию банды из ресторана мы отрабатываем, но пока там ничего нет. Скорее всего, и не будет. Номера машины, которая преследовала архитектора, разумеется, оказались фальшивым. – Он вздохнул, и мельком посмотрел на Стерха. Обычно он так поступал на допросах, когда подходил к самому главному. – Какие еще следствия ты ведешь, Никита?

Ого, даже по имени, подумал Стерх. И довольно легко произнес, без напряжения.

– Сейчас у меня осталось только это. Но вот пару недель назад у меня было дело…

– Какое?

– Нет, нет, эта версия – чистая придурь, – резко отозвался он. – Оба дела не имеют… не могут иметь между собой ничего общего.

– Ты в этом уверен?

– Да нет же между ними ни малейшей связи! – почти закричал Стерх. И лишь после этого понял, что это похоже на уговаривание, а не на свидетельство.

– Я бы ему не верил, – отозвался майор. – Его следует как положено… У нас и повод есть – все-таки вломился.

– Оставьте его в покое! – загремел Линдберг. – Или моего поручительства вам мало?.. – Он опомнился, и уже куда спокойнее добавил: – Поймите, это все вышло случайно, он больше неприятностей вам не доставит, так зачем же… пылить по мелкому?

– Ну, если он пообещает… – многозначительно пробурчал майор.

– Он пообещает, – перебив майора, согласился с этим требованием Линдберг.

– Вообще-то, воронежские яблоки продаются и в Москве, – чуть улыбнулся Стерх. – А больше я у вас ничего вкусного не припомню.

– Ладно, – согласился, нехотя, майор. – Принято.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Линдберг, наливая себе еще одну чашку уже совершенно остывшего кофе. – После отравления… Если оно было.

– Я и сам не очень уверен, – согласился Стерх, – что нападавший действовал именно так, как я описал. Но что-то похожее, безусловно, было… Голова раскалывается.

– Голова заживет, – отозвался Линдберг. Попробовал кофе, скривился, поставил чашку на стол. – Раз ты так глубоко залез в это дело, то приказываю тебе все время находиться под рукой. Понимаешь?

– Согласен, – кивнул Стерх.

– Тогда, – пророкотал Линдберг и оглянулся на обоих воронежских, отчетливо желая, чтобы их тут не было, – выкладывай, братишка, что думаешь делать дальше?

– Ну, сначала я хотел обратиться в местный мединститут, – признался Стерх, повесив голову, – чтобы посмотреть на фотографию Марины в личном деле.

– Это сделаю я, – мрачно сказал Линдберг. – У меня получится лучше, потому что… ксива прочнее. Вернее, – он посмотрел на Собинова, – кое-кто из нас сделает, и сегодня же. Что еще?

– А еще, на пару деньков в Крым смотаюсь, и когда вернусь… Буду у тебя под рукой. – Он подумал и добавил: – Непременно. Я действительно влез в это дело… по самое некуда.

Глава 23

С неба лился чистый, ласковый, уже без августовского напора крымский солнечный свет. Голубизна стояла такая, что в ней хотелось, как в море, купаться. Да, собственно, поднимаясь в горы, они и купались в этом небе, обливались солнечным светом как благодатью. Стерх немного запыхался, но его провожатый, младший лейтенант местной милиции, бежал вперед чуть не вприпрыжку. Иногда он кричал, что осталось уже немного, и Стерх замечал в нем нестерпимое желание бежать еще быстрее.

А сам Стерх подустал. Во-первых, потому что он так и не восстановился после того отравления, которое ему устроил неизвестно кто в квартире Халюзина. А во-вторых, потому что он попытался доехать до Крыма всего за два перегона, и дались они ему так тяжко, что он даже и сам уже не понимал, как пару недель назад проделал этот путь за сколько-то там часов. То есть, конечно, добравшись из Воронежа до какой-то украинской деревушки, он свалился с ног в некоем подобии кемпинга, и проспал более четырнадцати часов. А потом, отправившись дальше, ехал чуть ли не весь день и лишь поздно вечером отыскал где-то около Ялты подходящую гостиничку, совершенно пустую по окончанию сезона. И вот сегодня поутру отправился в милицейское отделение поселка Орлиное, чтобы расспросить о девушке, погибшей в конце августа на склоне горы Лысой.

Расспросы оказались результативными, и даже более того – Стерх нашел проводника, который ему все объяснил, и согласился отправиться с ним на место происшествия. Вот только он оказался слишком молод для Стерха, горел энтузиазмом и умел бегать по горам слишком быстро. А при этом еще и разговаривал.

– Подождите, – попросил его Стерх, когда ему стало казаться, что сердце его вот-вот выскочит из груди. Да и легкие, когда он курил или делал вдох поглубже, заливали его зрение какой-то темной мутью. Может быть, это был повод бросить курить?

– Но тут действительно осталось всего-то метров триста, – отрапортовал провожатый лейтенант.

Стерх оглянулся, он не понимал, какие триста метров тут могут быть, если они стояли даже не на склоне горы, а в какой-то балочке, высоко вздымающей свои стены по обе стороны от тропы, по которой они двигались. Впрочем, может эти стены и загораживали от него вид?

Обреченно вздохнув, Стерх зашагал дальше… И вдруг у него даже спина выпрямилась, а руки сами собой вытянулись вперед и чуть разошлись, словно он свое удивление пытался передать кому-то еще. Они вышли на площадку, обращенную в Байдарскую долину. Или это была не вся долина, а какая-то ее часть… По крайней мере, ровный, голубеющий морем проем слева, к югу, назывался Байдарскими воротами, это Стерх знал наверняка.

Долина лежала внизу, под обрывом в несколько десятков метров, как отдельная, удивительная, может быть, немножко волшебная страна. Рощи, которые еще и не начали желтеть, сменялись домами, иногда между ними вились дороги. Как слабое зеркальное отражение моря, виднеющееся в Байдарских воротах, справа, на склоне чуть более высоких гор стояло, словно опрокинутое против всех законов физики под углом градусов в тридцать, Крымское водохранилище. Оно было мелковатым, не очень голубым, скорее серым, но выглядело на редкость миролюбиво, словно бродячая дворняжка, которая привыкла ни с кем не задираться, потому что тогда получала больше подачек.

– Здорово, правда? – спросил лейтенант.

– Да, – согласился Стерх. – Удивительная красота… Даже странно, что кому-то она послужила орудием преступления.

Лейтенант подошел к самому краю пропасти, осторожно заглянул вперед.

– Я сюда уже третий раз по этому делу поднимаюсь. И мне кажется, что она падала тут.

Стерх стал с ним рядом и тоже заглянул в пропасть. Ему тут же захотелось лечь и отползти назад, на твердую землю. Потому что не ощущать притяжение этой пустоты было невозможно.

– Тому, кто отсюда свалится, – продолжал лейтенант, – уже ничего в жизни будет не нужно.

– Вы говорили, что вычислили это убийство… Объясните, пожалуйста.

– Очень просто, – засмеялся лейтенант. – Я сам-то не сразу заметил, а потом вдруг ночью проснулся, и меня как ударило… Что это не может быть ни самоубийством, ни несчастным случаем. Утром доложил начальству, а они меня стали отговаривать от рапорта, мол дело не имеет значения… Как же не имеет, если человека убили?

– Вы в милиции давно служите?

– Около года.

Скорее, существенно меньше года, решил Стерх. Иначе ты бы не просыпался по ночам по поводу преступления, и не доказывал начальству свою точку зрения, мотивируя… всего лишь справедливостью.

– Так что же в этой истории вас как бы «ударило»?

– У нее правая рука была в кармане курточки, – ответил лейтенант.

– Что?

– Вот и мои… коллеги так же спросили, когда я им это выложил.

Он говорил довольно чисто, без южной тягучести и без признаков украинской скороговорки. Если бы он определенно не был жителем Крыма, Стерх решил бы, что он никогда не выезжал южнее Оки или севернее Владимира.

– Видите ли, товарищ детектив, – в голосе юноши зазвучали нотки триумфа, – когда девушку нашли, меня тут не было, я ближе к Балаклаве находился. Но я посмотрел на фотографии, и увидел, что одна рука у нее в кармане. – Он помолчал, посмотрел на вид, открывающийся им, еще раз безотчетно улыбнулся. – Выглядела она ужасно, вероятно, ни одной косточки целой не осталось, особенно пострадала голова. Но… Значит так. Самоубийством это не может быть, потому что человек, каким бы крутым он не был, когда кидается с высоты, расставляет или выставляет вперед руки. Это у него подсознательная реакция, защита от грозящего удара. Это так же нелепо, как бросаться с высоты боком… Всегда бросаются или лицом, или спиной, как бы прячась от грозящей опасности. Понимаете?

– Продолжай, – кивнул Стерх. – А почему это не несчастный случай?

– Ну, просто несчастных случаев тут быть не может. Она явно подошла к краю, а если человек подходит к краю… Попробуйте сами, подойдите ближе, еще ближе.

Стерх поймал себя на том, что расставил руки, готовясь вот-вот сесть на землю.

– Вот так-то, – рассмеялся лейтенант. – Вам захотелось схватиться за что-то, хотя бы за землю. Причем это очень сильная реакция, мне опытные горцы говорили, что даже они в некоторых случаях берут в руки камень, чтобы хоть за что-то держаться, как психологический метод обмануть подсознание. Или держатся за край куртки, а иногда цепляются за свой пояс…

Стерх сглотнул слюну, поднял камень, сжал его и выпрямился во весь рост. Нет, все равно, ни одного шага вперед он сделать уже не мог.

– Так, может, и она держалась за что-то в кармане?

– В кармане держат руки, но там бессмысленно что-то сжимать, это не дает ощущение опоры.

– Согласен, – кивнул Стерх. – Один – ноль, в вашу пользу. И вы сумели это доказать, раз дело открыто вновь?

– Ну, это было нелегко. Знаете, в первые годы службы никто не относится к тебе серьезно.

– Знаю, – признался Стерх.

– Но им не осталось ничего другого, как согласиться. И дело было возобновлено. Только занимаются им не наши… А из Симферополя.

– Не знаете, что они выяснили?

– Курточка китайская, белье французское, обувь польская. Явная туристка, потому что у нас на полуострове никто с такими приметами не пропадал. Данные экспертизы нам не сообщили.

– А вы на свой страх и риск не пытались что-нибудь выяснять?

– Пытался. Мне, знаете ли, любопытно было… Но я получил за это любопытство по шапке.

– Пусть вас никогда не оставляет это любопытство, – сказал Стерх, и подкинул камень на руке.

Оказалось, ко всему можно привыкнуть, даже к этой высоте. Лейтенант посмотрел на него с явным напряжением. Очевидно, он боялся, что Стерх бросит камень с горы, а это было бы примерно то же самое, что стрелять из ружья по городу, и надеяться, что ни одна пуля не попадет ни в дом, ни в человека. Стерх вздохнул и положил камень строго на то самое место, где он лежал раньше, лейтенант от облегчения даже кивнул.

– На руке девушки было колечко. По виду смахивающее на те, что иногда делают местные умельцы… Я попробовал выяснить, нет ли таких в округе. Но налетел на выговор. Правда, устный.

– Да, – вздохнул Стерх. – Кольцо.

– А вы ведь не просто так задаете эти вопросы. У вас есть кто-то на примете, кто имеет отношение к этому делу?

– Я думал, что есть, – согласился Стерх. – Но особа, которая могла погибнуть, вернулась домой в целости и сохранности. Вот только без кольца.

– Тогда это не та особа, – сказал лейтенант. – Нет трупа – нет и дела.

– Вы сказали, что были сделаны фотографии тела, – произнес Стерх, отступая, наконец-то, от края пропасти и направляясь в сторону тропинки, по которой они поднялись.

– Да, были. Но следователи из Симферополя забрали почти все.

– Все или почти все?

– Одну фотографию я оставил. На память. Все-таки, мне удалось впервые сделать что-то… полезное. Чего не сумели другие, более опытные чины.

– Покажешь? – спросил Стерх. Он снова, как у него бывало уже не раз, путался в «ты» и «вы». Это его раздражало, но чаще он этого и сам не замечал.

– Она у меня дома, – сказал лейтенант.

Спустившись, они пошли довольно крутыми и узкими улочками, более похожими на коридоры не в меру большой коммуналки. Попетляв, Стерх запоздало подумал было, что следовало и поднимать, и ехать к дому этого лейтенанта на машине. Но тогда бы он не увидел этих иногда совершенно деревенских проходов между заборами, не шире полутора метров. Впрочем, теперь об этом было поздно думать. Это лишь свидетельствовало, что сам Стерх по-прежнему находился отнюдь не в лучшей форме.

Наконец, лейтенант подвел Стерха к покосившейся, невысокой мазанке, определенно украинского образца. Лейтенант смерил взглядом превышающего метр восемьдесят Стерха и предложил:

– Подождите в беседке, я сейчас ее вынесу.

Стерх с облегчением уселся на дощатую лавочку в беседке, увитой уже начавшим поникать виноградом. Пара темноватых и чуть пыльных гроздей висела прямо над столом, неподалеку от лампочки. Стерху невероятно захотелось залезть на стол и сорвать хоть несколько ягод, но он не стал этого делать. Вместо воровства винограда он закурил. И снова его легкие сжал такой спазм, что в глазах запрыгали темные круги.

– Вот и я, – объявил лейтенант, протягивая Стерху конверт из коричневой бумаги.

Стерх развернул его и вытащил большую, профессиональную фотографию. Девичий труп лежал между обломков скалы, некоторые из камней доходили до трети человеческого роста. Они как-то определенно показывали, что с этой девушкой все кончено, потому что слегка сжимали ее, словно челюсти великана. Она лежала на левом боку, голова ее свисала вниз, из головы на камни натекла лужица крови, хотя и непонятно было, как кровь могла тут составлять лужу, она должна была совершенно точно скатываться между камней. Вот если раны были неглубокими и кровотечения множественными, тогда… Она еще могла хоть бы несколько секунд оставаться живой, даже долетев до этих камней… Стерх вздрогнул.

Правая рука девушки действительно находилась в кармане, вот только по перелому около локтя и странному вывиху у плеча было непонятно, сжимает она там кулачок или нет. И ясно становилось, почему она не вытащила эту руку в воздухе – слишком быстро все произошло, а потом она уже не могла этого сделать, рука ее не слушалась?

– Если девушка, которую вы подозреваете в гибели… Ну, то есть, которая по-вашему, могла тут погибнуть, вернулась, – спросил лейтенант, – почему вы интересуетесь этим делом?

Если бы Стерх мог ответить на этот вопрос, он бы, наверное, решил уже половину задачи. Но он не мог на него ответить, и не знал, зачем вообще сюда приехал. Он просто приехал, и пока не жалел об этом.

Кроме того, зрение Стерха вдруг расплылось, и вместо вежливого, хорошо воспитанного лейтенанта он увидел Нюру в куртке и с сумкой в коридоре Симферопольского отеля. Откуда они сбежали по сигналу того золотозубого бандита, который сорвал Стерху всю игру.

– Курточка на ней была светло-желтая.

– Точно, – согласился лейтенант. – Знаете, похожая на наши формы для пустыни, только не пятнистые, а ровного желто-серого цвета.

Стерх поднялся, вернул фотографию и пакет.

– Знаете, лейтенант, – он чуть улыбнулся, из вежливости, а не от веселья, – я очень вам благодарен.

– Может быть, чаю? – спросил лейтенант. – Или, хотите, я вам винограда сорву?

Ему очень хотелось поговорить об этом деле, он надеялся, может быть, что с этим человеком из Москвы, то есть, со Стерхом, начнется какое-нибудь новое, увлекательное и необычное дело.

– Нет, спасибо, я должен спешить.

Отыскав свою «Ниву» неподалеку от стоянки милицейского отделения поселка Орлиное, Стерх заправился, и поехал в Симферополь. Отыскать прокуратуру этого совсем немалого и довольно запутанного города оказалось делом непростым. Он потерял часа два, и к тому же проголодался. Разумеется, это не прибавило ему хорошего настроения.

К тому же стал собираться дождик, хотя, вполне по-южному, он никак не мог пролиться. Зато поднялся ветер, и Стерху осталось только порадоваться, что до смотровой площадки они с лейтенантом добрели, когда погода еще не испортилась.

В прокуратуре ему сначала сказали, что следует записаться на прием и явиться завтра. Когда он изобразил удивление по этому поводу, девушка с длинной, темно-русой косой, отвела его в какую-то комнату и предложила ждать. Чтобы ускорить дело, Стерх передал ей копию лицензии частного детектива, надеясь, что этим он не испортит ситуацию. Но он ошибался.

Прошло не меньше полутора часов, как он вошел в это здание, и лишь после этого его пригласили к широкому, по-видимому, не очень высокому и хитроватому даже на вид мужичку в старой форме советника юстиции. Он сидел в кабинете, где помимо занятого мужичком, стояло еще два стола, и хмуро разглядывал Стерха, даже не пытаясь изобразить интерес или занятость.

Стерх протянул руку, удостоился ее пожатия, хотя зад советника юстиции ни на миллиметр не покинул привычного положения на мягкой подушечке. Стерх, разумеется, увидеть ее из-за края стола не мог, но был уверен, что на этом деревянном, похожем на старые станционные скамьи, кресле с полукруглыми подлокотниками, с которых давно слез лак, под задом советника лежит подушка по меньшей мере десятисантиметровой толщины.

Вместо приветствия советник спросил:

– У вас есть еще что-то, кроме этого? – его обгрызенный и в то же время грязноватый ноготь толкнул листочек с ксерокопией лицензии на край стола.

– У меня есть паспорт.

Про лицензию на оружие он решил молчать, ему не улыбалось застрять тут только потому, что кто-то начнет качать незадекларированный провоз его револьвера. Кстати, как на этот раз выяснилось, задекларировать его не было никакой возможности. На границе между Россией и Украиной частенько обирали туристов… мотивируя претензии в нарушении правил как раз отсутствием деклараций. Хитрость была в том, что никому и в голову не приходило вообще снабжать ими участки перехода границы.

– Ладно, это все не интересно, – промямлил советник. – Что вам нужно, по какому делу вы сюда пришли?

Его украинский акцент стал настолько нестерпимым, что Стерх чуть головой не потряс.

– С горы Лысой, в сторону поселка Орлиное, пару недель назад была сброшена девушка. Я хотел бы узнать, каковы данные экспертизы по поводу ее смерти.

– Родненький мой, – издевательски пророкотал советник, – она летела метров пятьдесят, а то и больше. Какая экспертиза после этого тебе нужна?

– Не была ли она беременна, какая у нее группа крови, не подверглась ли насилию незадолго до убийства, сколько ей было, предположительно, лет, что можно сказать о ее кольце, найденной на пальце?.. Вот такого рода сведения.

– Прямо вот так? – удивился советник юстиции. – Все тебе расскажи… Какая цаца к нам приехала, и стала вот так простенько инспектировать нашу работу. К тому же забесплатно.

Теперь это был уже не советник, а был самый нормальный, самый неприятный тип украинца – хохол. Злой, не очень устроенный, вредный, потому что не умел ничего толком делать, но очень заботящийся о своей значительности. Вероятно, его появление тут объяснялось стремительной, за гранью дозволенного украинизацией Крыма, вытеснением всех крымчан со сколько-нибудь ответственных и важных постов.

– Это дело меня очень интересует, – все еще мягко, но решительно сказал Стерх. – Если кое-какие подозрения подтвердятся, я готов за ваши сведения выложить и часть своих. Вернее, те, которые кажутся мне доказуемыми.

– Это и есть твое предложение? – спросил хохол. – Ты от нас все, а мы от тебя – только доказуемое?

Стерх подумал и сел на стул, стоящий перед столом советника. Тот в своей русофобии даже не предложил Стерху присесть.

– Да поймите же, родненький мой, – отозвался Стерх, и тут же понял, что его сарказм сыграл с ним плохую шутку, делать этого было нельзя, как все недалекие люди, этот хохол смертельно боялся показаться смешным, а что может быть для его инфантильного сознания хуже поддразниваний? – Я не могу и не сумею изложить вам свои версии. Их много, они – тонкая материя. А вы владеете информацией, которая сразу отсечет многие из них, сделает мои заблуждения более явными и позволит нам сэкономить время.

Хохол в форме советника рассмеялся, на миг став очень похожим на того золотозубого громилу из отеля.

– Вот именно, у вас, очевидно, ничего нет. Одни заблуждения. Вы хотите попросту рыбку съесть, и на… ну в общем, понятно, куда сесть.

Стерх, подумав лучше, чем обычно, все-таки решил задать еще один вопрос:

– Почему, объясните, вы считаете, что помощь в этом деле вам не нужна?

– Она не была мне нужна, не нужна сейчас, и не будет нужна никогда, – отчеканил хохол. – Потому что дело – чистый висяк. Девицу эту, шлюху, скорее всего, никто у нас не знает, и знать ее мне вовсе не нужно. Я ясно излагаю? По-русски? – И он скороговоркой добавил какие-то, очевидно, украинские слова.

Стерх, который украинский понимал очень плохо, не уловил ни одного знакомого корня. Это было что-то очень глупое, даже не русский мат, а какой-то его заменитель, которые «орлы» вроде вот этого долдона придумали, даже не заметив, что испоганили этим родной язык, которым собирались гордиться.

– Почему вы решили, что она шлюха? – спросил Стерх, поднимаясь. – Она была беременна? А что же тогда означает это кольцо? Оно было свежим или старым, успело притереться к пальцу или лишь намяло кожу?

– Идите, идите, – сказал хохол зло. – У меня есть еще и другие дела, не только с вами лясы точить.

– Это считается у вас тут профессиональной и полной консультацией? – спросил Стерх, забрав копию лицензии и делая шаг к двери.

– А почему я должен давать тебе консультацию? – вдруг взъярился хохол.

– Потому что вы ведете это дело. И потому что я предложил информацию за информацию. Которая вам, с вашими достижениями, очевидно, смертельно нужна.

– Да я тебя могу привлечь, за оскорбление, и ты у меня наплачешься в камере… сучок москальский.

Стерх постоял. Теперь, когда ему бросили оскорбление, он просто не мог уйти не показав, что не боится. Это было неприятно, его действительно могли «замести», и за оружие, и за выдуманное этим вот типом оскорбление, но необходимо.

Вот он и стоял, смотрел в гневные, мигом покрасневшие глаза хохла.

– Да, – сказал он, наконец, – просто нет слов. – Он развел руками. – Нет слов – это еще самое мягкое определение.

Хохол поднялся на ноги.

– Ну, давай, давай, брякни что-нибудь, москаль, – прорычал он. – Я тогда не только за оскорбление тебя начну трясти, я еще попрошу ребят, тебе вольют пару бутылок портвейна в глотку, и возьмут за вождение в нетрезвом виде. Скажешь спасибо, если выпустят, милок, суток через пятнадцать…

Бесправие граждан в этой стране, как и раньше в так называемой «совдепии», всегда было полным. Мент мог оскорблять, крыть последними словам, мог подтасовывать факты, мог сделать что угодно, а граждане не имели возможности от него защититься, у них просто не имелось способов противодействия. Бывало, что «не удавалось» доказать случаи явного изнасилования женщин ментами, даже на глазах мужа или детей, не удавалось доказать насильственного опаивания для «укрепления» протокола, или «применения» побоев, даже самых серьезных. Гражданам вообще некуда было пожаловаться. Иногда это бывало по-настоящему страшно. И это по-прежнему осталось тут, в Крыму, впрочем, как и в России, хотя Стерх не ожидал, что это будет настолько явно.

– Ну, придумал, что сказать? – спросил коротышка в форме прокурора.

– Судя по всему, дружище, – сказал Стерх, широко улыбнувшись, – тебе очень плохо. – Он помолчал, подошел к двери, оглянулся, и еще раз сказал, как выстрелил: – Хуже некуда, верно? И что же ты такого сотворил в своей жизни, если дошел до этого?

Потом открыл дверь и вышел. А коротышка плюхнулся за свой стол, причем звук показал, что подушка на кресле действительно существовала, да так и остался сидеть с открытым ртом. Такого оскорбления, как жалость, он не ожидал. И пока не научился на нее реагировать.

А Стерху не было его жалко. Он просто считал, что сумел выпутаться из тяжелой ситуации. Хотя сделал это с огромным ущербом – он так ничего и не узнал о девушке, убитой под город Лысой неподалеку от Орлиного.

Глава 24

Так же считала и Вика. Она пила кофе на кухне Стерха, впитывала в себя его рассказ, воздерживалась от комментариев, но похохатывала, даже не скрывая своего веселья. Стерх, раздраженный, наконец, не выдержал:

– Думаешь, это смешно? А мне там было не до смеха.

– Уж очень ты стараешься иногда головой стену пробить, – подавив очередной приступ нелестных для Стерха звуков, пробормотала Вика. Потом она посерьезнела. – Я подсчитала твои расходы, что-то они слишком… невелики.

– Информация, которую я там добыл, больше и не стоит. – Он подумал, и добавил, уже примиряюще: – Я торговался, когда там обедал или останавливался на ночь.

– Или вовсе не обедал, верно? – поинтересовалась Вика.

Стерх допил свой кофе, который казался ему слишком горячим, черным, горьким и вообще – слишком во всем. После отравления ему все так казалось, не только кофе, но и сама жизнь.

– Что в клинике? – спросил он.

– Мне стоило полутора дней выйти на молодого человека, который, якобы, с ней заводил шашни и был хоть как-то заинтересован в том, чтобы сообщим мне что-нибудь конкретное, но… На решающее свидание он не пришел.

– Что это значит?

– Они могли упредить и этого юношу.

– Кто они? – спросил Стерх зловещим шепотом.

Вика смутилась.

– Ну, может, дело и не так драматично обстоит, – призналась она. – Может, он просто решил держаться от всего этого подальше, или нашел другой объект для своих увлечений, или вообще те девицы, с которыми я разговаривала и которые мне этого юношу указали, переоценили его эмоции? Кто знает?

– Кто он?

– Какой-то техник или механик в гараже этих самых «Моник», но теперь уже там не работает.

– Сколько времени?

– Неделю или две… Точно не знаю.

– Что-то ты многого не знаешь, – грустно высказался Стерх.

– А ты попробуй, пообщайся с медиками, – огрызнулась Вика. – Самый трудный для расспросов контингент. Они же себя считают центром вселенной, и ни за что не хотят распространять информацию неформалам, вроде нас. Мы для них как экстрасенсы для настоящих врачей.

– Ладно, – признал Стерх. – Не появился, удрал, пусть так и будет. Все равно, вероятно, от него только и можно было добиться, что у этой Марины «большие глаза» или, например, «сочные губы».

Вика снова усмехнулась, но уже чуть грустно. Что-то в этой шутке Стерха ей не понравилось. Может, она была не прочь, если бы и о ней кто-нибудь так говорил? Она допила свой кофе, принялась мыть кружки, и поинтересовалась через плечо:

– Когда ты звонил из Воронежа, ты был в неплохом настроении. Говорил о каком-то ключике… Чем это вызвано?

– Идеей, – признался Стерх. – Дикой, ненормальной и неправдоподобной.

Вика вытерла руки и пошла в большую комнату, за свой стол. Допрашивать Стерха ей было сподручнее со своего рабочего места. Стерх отправился за ней.

Расположившись в своих креслах, оба закурили, Стерх для разнообразия попробовал трубку, а Виктория, как это ни странно выглядело, закурила какие-то коричневые сигаретки с фильтром и парусником на обложке. Название Стерх даже не попробовал запомнить, ему было достаточно определить по запаху, что это опять оказался очень крепкий, чуть не сигарный табак.

– Что за идея? – спросила Вика. – И чем она вызвана?

– Почти ничем, – признался Стерх. – Если более подробно, то самим строением этого дома, цветом его обоев, телевизором, положением фотографии на стене.

Вика заинтересовалась, но Стерх умолк, он и не собирался делиться впечатлениями.

– Ты прямо как Мегрэ какой-нибудь, – сказала она наконец, прерывая паузу. – А по факту, чего мы добились?

Стерх опять чуть усмехнулся.

– Все той же идеи. С которой я не знаю что делать.

– Слушай, мне это надоело… Подсказку какую-нибудь можешь дать?

– Если бы у нас были официальные полномочия, я бы знал, кого и как допрашивать. Но так как мы частники, то… Все разом становится очень сложно. Мы не можем задавать слишком лобовые вопросы, не можем настаивать на них, не можем добиться ответов, если кто-либо не захочет с нами разговаривать.

– Как-то все слишком туманно, – поморщилась Вика.

– Верно, – согласился Стерх.

В этот момент затренькал входной звонок. Стерх удивленно посмотрел на Вику. А она сразу подобралась, поднялась, не стесняясь Стерха одернула юбку, и пошла к двери. Вернулась через мгновение, на ее лице читалось изумление.

За ней, отстав лишь на пару метров, вышагивал старший следователь облпрокуратуры Костя Линдберг. В руке он тащил огромный даже для него полусложенный зонт, который он пытался сделать меньше, но конструкция все равно напоминала шатер или парашют.

Стерх вздохнул и сразу стал спокойным, как старый ботинок, который поставили подсыхать около батареи. Он смотрел на бывшего коллегу с видом наивного простака, у которого не хватает соображения даже удивиться.

– Ну, ты забрался, – сказал Линдберг, отказываясь одолеть свой зонт и просто уместив его посередине комнаты в полураскрытом состоянии. Плащ, на котором блестели капли дождя, он даже и не пытался снять.

Он поместился в кресло перед столом Стерха и почти довольно осмотрелся по сторонам, едва не вывихивая себе шею.

– Это и есть твой офис?

– Что-то ты сегодня без своего спутника, – пробормотал Стерх, решив не здороваться, если Линдберг сам выбрал подобную тактику.

– Ждет внизу, в машине. – Линдберг подумал, посмотрел на Вику. – Кофе будет в самый раз, – пророкотал он. Потом его взгляд упал на Стерха, и он мгновенно взъярился. – Кроме того, у моих людей есть работа, которую они должны исполнять. И я не хотел бы отрывать их от дела.

– Тогда, господин Линдберг, – отозвался Стерх, – если вы восстановили свое дыхание, прошу переходить к делу. – Помолчав, он объяснил: – Это мой дом, и я не намерен выслушивать здесь комментарии, в которых для меня нет ничего нового.

– Ладно, может ты и прав, – решил Линдберг. Он получил из рук Вики чашку кофе, чуть удивился такой оперативности, помешал его ложечкой, и удивился еще больше. – Надо же, не растворимый… – Сделал глоток, повернувшись всем телом, посмотрел на шкафы с делами, на репродукцию Брейгеля. – А вообще-то, должен признать, неплохо. Я бы тоже хотел иметь что-то похожее у себя.

– Да, отлично, – согласился Стерх. – Что еще?

Но Линдберг был слишком старым и опытным следователем, чтобы терять хоть малейшее преимущество. Поэтому он просто стал прихлебывать кофе, осматриваясь, как бы случайно, на Вику, которая, несмотря на свои развернутые плечи, заметно нервничала, поправляя очки. Потом, все чаще, очевидно, собираясь с мыслями, он стал присматриваться к Стерху. Допив кофе, он с удовольствием фыркнул, достал сигару, на этот раз в красной коробочке с надписью «Винтерманс» и сунул ее в пасть. Вика щелкнула огонек, но Линдберг вытащил из ее пальцев зажигалку и закурил по всем правилам, чуть поворачивая сигару в губах.

– Что это за фокусы с допросами в областной клинике? – спросил он, наконец, выпуская клуб остро пахнущего дыма.

– По месту работы Марины Шамотиной? – переспросил Стерх. Пожал плечами. – Я выполнял свою работу.

– А по шее за это не хочешь? – спросил Линдберг, подаваясь вперед.

– Осторожнее, Линдберг, Виктория спит с кодексом, поэтому может в любой момент обвинить вас в оскорблении личности.

Стерх так и не сумел, как всегда, до конца обращаться к этому человеку на «ты», хотя после Воронежа решил, что уже перешел этот рубикон.

– А что ты скажешь на мое предложение о препятствовании следствию?

– Я бы попросил представить факты, – отозвался Стерх, после небольшого раздумья.

– С нами, ссылаясь почему-то на твою коллегу, почти все отказываются разговаривать и сообщать хоть что-то стоящее. – Линдберг вздохнул с отвращением. – Понимаешь, Стерх, они все оказались подготовленными к нашим вопросам. Они уже проходили этот этап с тобой, и отлично поняли, что лучше вообще отвалить от всего этого дела. Как тебе ситуация?

– Люди имеют свободу воли, не могу их в этом упрекать.

– Но ты своим вмешательством их буквально сориентировал, и против нас!

– Мне кажется, что непрофессионализм своих помощников вы пытаетесь спихнуть на нас, и сделать нас ответственными за то, в чем мы не можем и не собираемся быть виновными. Даже перед судом, – сказал Стерх. – Вернее, именно перед судом. – Он помолчал. – Когда мы подписывали контракт с Халюзиным, мы не знали, что дело обернется убийством. И вашим вмешательством.

– Выкручиваешься, – сказал Линдберг. – Значит, полагаешь, что виноват.

– Давишь, – фыркнул Стерх. – Значит, понимаешь, что кроме слов за этим ничего не стоит.

– А что ты скажешь на то, что из шкафов отдела кадров Воронежского меда исчезло ее личное дело? И теперь треть моих людей должна проводить мелкое и совершенно безнадежное расследование чтобы узнать, кто продал неизвестно кому папочку с ее данными.

– Недобросовестность кадровиков, наблюдаемая в последнее время, – отозвался Стерх, – вещь неприятная. Но мы тут ни при чем.

– Это точно?

Стерх посмотрел на Вику. Она лишь изобразила бровями нечто возвышенно-благородное.

– Неужели ты считаешь, что я стал бы скрывать хоть что-то стоящее, если бы располагал этой информацией?

– Я действительно не знаю, на какой ты стороне, Стерх, – отозвался Линдберг, и уже чуть спокойнее затянулся сигарой. – И если мне станет известно, что мои подозрения небеспочвенны, то можешь попрощаться со своей лицензией.

– Она так дешево стоит, что это – не угроза, – сказал Стерх.

Теперь пришла очередь вздыхать Линдбергу. Чувствовалось, что ему не очень хочется говорить то, что он задумал, но он был не тот человек, чтобы слишком долго принимать во внимание формальный этикет.

– Стерх, твое агентство – это мелкая лавочка, рассчитанная на простачков с инфантильными мозгами, или на дурачков, начитавшихся американских детективов. И ничего более, – он посмотрел на Стерха в упор, хотя их разделяло почти три метра. Стерх вспомнил, что в прежние годы этот взгляд не всегда выдерживали и очень опытные преступники. – И вдруг ты влезаешь в действительно крутую игру, с трупом, с пропадающими людьми, с организованным противодействием следствию… Ты, у которого даже крыши-то настоящей нет! Да они тебя задушат голыми руками, неужели ты этого не видишь?

– Некоторые пытались, – признался Стерх, и снова набил свою трубку. Теперь он сделал это с удовольствием, такое отступление от нормальных сигарет было необычным фактором, а ему очень хотелось подразнить Линдберга. К тому же, это было небесполезно для дела, хотя Стерх еще и не знал, что из этого выйдет. – И сейчас еще пытаются, причем, как ты выразился, с обеих сторон.

– Но ты действительно испортил нам следование за этой дамочкой, я имею в виду Шамотину, на ее последнем месте работы.

– Так, – пробормотал Стерх, чуть смутившись, – я, кажется, понял, где собака зарыта. Ее дело из МОНИКИ тоже исчезло?

Линдберг только вздохнул, посмотрел на Вику и, наконец, кивнул.

– Я не совсем понимаю, – отозвалась Вика. – Если вам так уж нужно получить ее облик, почему вы не склеите фоторобот? У вас для этого специалистов нет?

– Ого, как ты ее выучил, – буркнул Линдберг, потом повернулся к Вике и чеканя чуть не каждое слово, ответил: – Она не преступник, чтобы объявлять ее в розыск. Она даже не пропала формально, поскольку сама забрала свои документы, намереваясь где-то продолжить свою жизнь. Я бы вообще на нее время не тратил, если бы кто-то не заметал за ней следы… А главное, я по-прежнему опасаюсь, что к этому причастен твой замечательный шеф.

– Я? – переспросил Стерх. – Нет, я в этом не участвую. – Он помолчал. – И ты это знаешь. А поэтому позволь тебя спросить – зачем тебе нужны все эти обвинения? Чего ты, собственно, добиваешься?

– Да мне и обвинять тебя не нужно, – отозвался Линдберг. – Достаточно сообщить ребятам в Воронеже твой адрес, и сказать, что я больше не собираюсь тебя прикрывать… И статья тебе обеспечена.

– Дудки, – отозвался Стерх. – Так в прежние времена ты не покупал даже бакланов. – Он вздохнул. – Да, вырождается следственная практика в бывшей стране Советов, ох, вырождается.

– Ладно вам, – нахмурившись, проговорила Вика. – А что с машиной, которая следила за Халюзиным?

– Этим ребята все еще занимаются, но это – четкая пустышка, – отозвался Линдберг. – Я не удивлюсь, если выяснится, что эти номера принадлежали какому-нибудь научному сотруднику из Дубны, который уехал с семьей в Штаты еще полгода назад, и больше тут не появлялся. Который и заявить о пропаже машины не смог, потому что ее не угнали, лишь сняли номера. Понимаешь, девушка, документы и номера наши автомобильные воры, или те, кто с ними сотрудничает, научились фальсифицировать куда лучше, чем мы научились их выслеживать. – Он попыхал сигарой. – Господи, да несколько бывших братских республик катается чуть не поголовно на украденных машинах, а ты спрашиваешь о каких-то номерах!

– Печально, – отозвался Стерх, – но и в этой ситуации мы не виноваты. Претензии адресуй коррумпированным гаишникам, не нам.

Линдберг отчетливо скрипнул зубами.

– Ладно, – сказал он, – не знаю, зачем я это делаю, наверное, действительно окретинился, на моей работе это – не редкость, но я дам тебе, Стерх, последний шанс. Действительно последний. Он заключается вот в чем. Ты рассказываешь мне все о твоем предыдущем деле, о котором я не знаю ничего, а я закрываю глаза и на твои делишки в МОНИКИ, и даже на незаконное проникновение в жилище Халюзина. Ну как, идет?

Стерх посмотрел в потолок пососал потухшую трубку и со вздохом покрутил головой.

– Ладно, последний довод, – сказал Линдберг. – Неужели ты не видишь, что Халюзина убили, скорее всего, по твоей вине? Что именно ты, когда он сунулся в твою лавочку, не сумел просчитать последствия и защитить его? Да ты просто опасен, в том числе, и для своих клиентов! – Он посопел, уставившись на Стерха большими, выпуклыми глазами. – Неужели мне придется тебе доказывать, что ты, и твое дело, скорее всего предыдущее, является причиной, связавшей Халюзина с его убийцей?

– Ох, – вздохнул Стерх, – придется. Только не мне, а наверное, суду.

– Все, – твердо, как в былые годы, проговорил Линдберг, – собирайся. Беру тебя с собой, чтобы прессовать уже на своей территории. А чтобы тебе было еще противнее, я тебя, пожалуй, украшу парой прекрасных, новеньких браслетов. – И неожиданно, он заорал: – И мне плевать, что подумают твои соседи!

– Если у вас есть разрешение на арест, – промурлыкал Стерх, – тогда я, конечно, отправлюсь с сами. Если же нет…

– Оно мне не нужно. Санкцию я сварганю позже, ты и сам знаешь, как это делается.

– Делается, – согласился Стерх. – Сам так делал, хотя и не так грубо, но…

– Одевайся, – сказал Линдберг и поднялся из кресла. – Так и быть, разрешу тебе сначала одеться, а потом уж защелкну…

– Стойте, – проговорила Вика. – Думаю, что информацию, которая вам нужна, вы можете получить и от меня, не так ли?

– Вы уверены, что располагаете всей информацией? – поинтересовался Линдберг.

– Даже больше, чем он, потому что оформляю наше, так сказать, финансовое положение.

– Я слушаю, – нехотя кивнул Линдберг.

Вика начала рассказывать. По мере того, как она говорила, Линдберг снова уселся в кресло, и, время от времени поглядывая на Стерха, покачивал головой. Он был слишком хорошим следователем, чтобы прерывать этот фонтан Викиного красноречия вопросами, но по его лицу было видно, что их накапливается немало. Впрочем, на некоторые из них он предпочитал получить ответы самостоятельно, а не через Вику или Стерха.

Когда она замолчала, заметно переводя дух, Линдберг посмотрел на Стерха уже чуть по-новому.

– Хорошо, что у тебя хватило выдержки молчать, пока она говорила, – признал он. Посмотрел на Вику, уже думая о своем. – Так, теперь, кажется, я понимаю, почему ты поехал в Крым из Воронежа. И что ты там надыбал?

– Благодаря идее одного толкового мальчика делу снова дан ход, – скучным голосом ответил Стерх. – Это убийство признано… убийством. Им занимается какой-то жлоб из симферопольской прокуратуры, у которого я не добился ни одного ласкового слова, кроме обещания напоить меня и арестовать как алкаша. В вашем прокурорском стиле. – Он помолчал. – Да, думаю, вы найдете общий язык. Только не задевайте национальный вопрос, и вместе вы горы свернете.

– Значит, он даже не сказал, удалось ли им идентифицировать труп?

– Думаю, что нет, – сказал Стерх. – Судя по энтузиазму, которым буквально светился этот хохол, ему для идентификации нужно еще пару тысяч лет, если до той поры, разумеется, дело само не разрешится.

– А что теперь думаешь делать ты?

– Если бы я хотел всем подряд выкладывать свои соображения, то уже давно закрыл бы свою… «лавочку», и попросту пошел бы в охранники. Знаешь, сейчас такой спрос на охрану рынков, на поездки с компанией мешочников, чтобы разным бандитам было кому мять бока и не портить дорогостоящие грузы. Или вот еще, проституткам по вызову всегда нужен кто-то, желательно с пистолетом, чтобы не нарываться на групповуху. Обычно это называется «помощник по бизнесу», но возможны и другие, более современные названия. Да еще есть ментура, которая предпочитает раздевать всех, кто к ним попадет, или в крайнем случае, обворовывать под видом обыска… Так что я-то уж не пропаду… при острой необходимости.

– Хватит, – стукнул по подлокотнику Линдберг. Он посмотрел под ноги. – Ты злишься Стерх, а ведь это слабость. Ты злишься, потому, что я погрозил тебе пальцем…

– Не пальцем, а статьей, – холодно уронил Стерх.

– Даже если и так, ну и что? – Линдберг помолчал. – Я знал тебя раньше, ты был неплох. И мог бы стать еще лучше. Но я не видел тебя скоро уже пять лет. Откуда я знаю, не изменился ли ты? Не стал ли, в самом деле, работать на проституток и бандитов? – Он качнулся в кресле, выражая негодование сложным движением своей сигары. – Если бы ты знал, сколько наших бывших… коллег пошли заколачивать бабки именно таким образом? Тем более, – он взмахнул, обводя всю комнату, – что в деньгах, судя по всему, ты не очень нуждаешься. – Линдберг дососал свою сигару и оглянулся, выискивая, куда бы ее выкинуть. Вика поднялась, подала ему свою пепельницу, и вернулась с ней на место. – Все, это мы забыли, – твердо проговорил Линдберг. – Рассказывай, что ты надумал об этой девушке?

– О какой именно? – спросил Стерх. – Девушек-то, очевидно, две.

– Думаю, тебе придется выложить свои соображения об обеих.

– А мы уже выложили свои карты. Об обеих, – четко, очень уверенно высказался Стерх. – А мои мысли, что бы ты там ни грозил, я оставлю при себе.

Линдберг посидел, набычившись, потом, помогая себе руками, выбрался из кресла. Постоял, раздумывая, как бы поднять зонт.

– Ладно, поверю тебе, пока. Я, должно быть, сошел с ума…

– Только не здесь, – быстро отозвалась Вика, вставая из-за своего стола. – Одного сумасшедшего мне тут вполне хватает.

Она наклонилась и подала Линдбергу зонт. Тот хмыкнул, но без улыбки, взял его и посмотрел в окно. Дождь, словно бы дождавшись, застучал по жестяному внешнему подоконнику еще сильнее, Стерх его очень отчетливо услышал.

– Ты, наверное, решил связаться с Симферополем, – сказал Стерх. – Я не ставил условий сотрудничества. Но если сочтешь возможным известить меня о том, что там отыщется, я буду благодарен.

Линдберг не оглянулся. Уходя, он так хлопнул дверью, что Стерх даже с опаской посмотрел на шкафы, они вполне могли рухнуть, не выдержав этого сейсмического толчка.

Глава 25

На этот раз Стерх не стал даже терять время, просто поехал к заливчику, на берегу которого обычно сидел Капитанов. Он и на этот раз оказался тут. Спокойный, чуть сгорбленный, как все заядлые рыбаки, он торчал над водой, словно был частью пейзажа. На звук подъехавшей машины даже не обернулся, или задумался, или его это не интересовало.

Стерх вышел, потянулся, снова, уже в который раз потер шею, отдававшую болью, и стал спускаться по скользкому и мокрому склону к воде. Тучи внезапно разошлись, и на воде заиграли блики неяркой сентябрьской ряби. Солнце словно бы принарядило эту воду и землю своим светом, но особенно, конечно, воду.

За кустами, за спуском пропали все звуки большого города, которые не стихали никогда, к которым ухо горожанина привыкало, как хронический больной привыкает к постоянной боли. Стерх даже головой покрутил, но так ничего и не расслышал, это было удивительно приятно. Подойдя к Капитанову, он постоял немного в стороне, чтобы рыбак заметил его сам, но тот и не собирался осматриваться, поэтому пришлось покашлять. Капитанов, не поворачивая головы, спросил:

– Что вы опять тут ищите?

Значит он все-таки ориентировался в пространстве, только не подавал вида.

– Добрый день, Николай Васильевич, – отозвался Стерх. – Я думаю, вы уже поняли, что случилось с вашей дочерью, и поверьте, мне это тоже весьма… неприятно.

– Вы имеете в виду операцию, которую она сделала? – Капитанов бросил в сторону Стерха мимолетный взгляд. – Она считает, что так будет лучше для всех. Может, она права.

Стерх присел на уже знакомую ему наклонную корягу и вытащил сигареты. Старик воткнул удочки плотнее, поднялся, подошел к Стерху, молча протянул руку и вытащил еще одну сигарету себе. Они закурили, Капитанов прямо посмотрел Стерху в лицо.

– Я не сержусь. Думаю, вами руководили хорошие побуждения… И не ваша вина, что вы навоображали себе невесть чего. – Стерх кивнул. Капитанов вернулся к удочкам. – Ее ничего не связывало с этим… хлыщом. Витунов решил по-своему, она тоже переменила решение.

– Вам не кажется, что она рисковала, делая аборт? Все-таки она была уже на очень большом сроке, кажется, на третьем месяце.

– Она сказала, что сейчас есть клиники, которые могут оперировать и после большего срока. – Капитанов затянулся сигаретой, поморщился и вдруг выбросил ее под ноги. Засунул руки в карманы и вытащил пачку «Кептена Блека», довольно дорогих и очень крепких сигарет, которые Стерх уже видел у Вики. – Не могу курить… гвозди. По мне – лучше уж эти. Когда есть деньги, разумеется.

– Они не каждому подойдут, от них дыхание перехватывает, если с непривычки, – заметил Стерх.

– А кто сказал, что у меня нет привычки? – голос Капитанова звучал обыденно, он вовсе не хотел задираться. – Было время, когда я вообще курил только сигары, и я так скажу – после них остальной табак кажется сырой бумагой да и только. – Помолчав, с удовольствием добавил: – Я скучал по кубинскому табаку, вот, к счастью, появились эти.

– Она их вам купила? – полуутвердительно спросил Стерх.

– Конечно, – согласился Капитанов. – Она не любит, когда я курю, но все-таки балует меня, если в хорошем или грустном настроении.

– Вы ей во всем доверяете? – спросил Стерх.

– А кому бы я еще мог доверять? – удивился Капитанов. – Во всем мире у нас больше никого нет, только она и я. – Стерх промолчал, старик над удочками продолжил: – Я все-таки ее вырастил, сам стирал пеленки, водил в детсад, потом в школу.

– И вы всегда несли за нее ответственность.

– Если бы вы знали, как это бывало тяжело, – отозвался Капитанов. – Когда ей было пять лет, она заболела какой-то странной формой гепатита. Я чуть с ума не сошел. Почему-то ее не хотели забирать в больницу, нужно было подождать дней пять… Я не спал эти пять дней, не ел, кажется, даже не присаживался, так и бродил вокруг ее кровати, стараясь не скрипеть при каждом шаге… В конце концов один мой приятель помог мне купить в больнице какую-то вакцину, и она поправилась.

– Где?

– Я тогда работал на строительстве особых объектов за границей, у меня еще остались знакомые… Вот через них это лекарство я и купил, хотя едва сумел собрать деньги.

– Вы были строителем?

– Я был выездным прорабом, если вы знаете, что это такое. Мотался по всем нашим… – он чуть хмыкнул, – союзничкам. Которые потом, когда им перестали платить, всех нас послали.

– Где именно? – Стерх после недолгого молчания, добавил, испугавшись, что разговор иссякнет: – Просто любопытно…

– Начинал еще в Китае, – Капитанов снова хмыкнул. – Я же из военных детдомовских. Работал чуть не с десятилетнего возраста… Потом выучился, стал бригадиром, потом инженером, как тогда говорили – практиком. И мотался – в Китай, Египет, потом долго сидели на Кубе, во Вьетнаме немного… Платили хорошо, вот только на жену не хватало времени.

– Жена ваша давно умерла?

– Она ездила одно время со мной, тоже детдомовка… А когда ей приспела пора рожать, ее вернули домой, сюда. И через три месяца как мы расстались, я получил сообщение, что она погибла. Они куда-то ехали, я даже не помню куда, но их автобус, целая экскурсия, застрял на переезде. И в них врезался поезд.

Стерх почему-то очень живо представил себе эту картину, хотя невыразительный, мягкий говор Капитанова никак не способствовал излишней драматизации.

– Ужасно, – сказал Стерх.

– Да, людей там собирали ложкой, как мне потом сказали. – Он пожевал свою сигарету, она была так плотно набита, что погасла, пришлось ему снова чиркать спичками. – Ну, думаю, если дочь осталась жива, мне еще не очень-то и не повезло. Хотя, конечно, жену я и посейчас вспоминаю. – Он поднял кроткие, ясные глаза на Стерха. Простецкое слово «посейчас» подчеркнуло его правдивость. – Я любил ее. Очень. Мы были друг для друга всем, что есть на свете. Такое, наверное, бывает только у детдомовских.

– Вы вернулись, чтобы воспитывать дочь?

– Да. Я в то время работал на Кубе. Дочь тут, а я там. Но меня почти четыре месяца не выпускали. Понимали, что я могу уволиться, и требовали, чтобы передал дела. Я их и передавал, как будто сам должен был умереть… Дочь, когда я приехал, была здоровенькая и очень похожа на Свету. Мою жену так звали, если вы еще не знаете, – Светланой.

Стерх кивнул. Снова полез за сигаретами. Отчего-то у него дрожали руки, когда он зажигал ее.

– За эту задержку я их не простил. Хотя они хорошо платили, а потом не раз приходили и просили вернуться… Но я на них обиделся.

– Понимаю, – согласился Стерх.

– Сложил все деньги, что мы наработали со Светой, купил эту вот квартиру, тогда тут только начинали строить, и зажили мы с дочкой в радости. Вот только… Тогда время было такое, никому ничего нельзя было рассказывать про несчастные случаи, про аварии… Все молчали, словно это была какая-то военная тайна. Даже расспросить никого не удалось. И я никогда не видел документов, которые могли бы объяснить, что же там произошло. Только свидетельство о смерти Светы получил и какое-то пособие, чуть больше ста рублей.

– А сейчас? – спросил Стерх. – Сейчас-то другие времена, вы можете поднять эти документы.

– А зачем? – спросил Капитанов. – Жену это все равно не вернет. А на опознание ее трупа ездили… Ездили ребята из нашего детдома. Мы, пока были моложе, друг друга не бросали, всегда, если нужно, поддерживали. Как и ребятишек, которые стали детдомовцами после нас. – Он подумал. – Это только сейчас стало трудно – там какой-то детприемник открыли, уголовников сажают… Вот эти – звери, к ним и подходить-то страшно. Весь мир ненавидят.

Да, так и было. Малолетка, как называлась эта система на жаргоне юных преступников, которые получали статьи с учетом их возраста, и отсиживали отдельно от взрослых зеков. По многим понятиям малолетка была более жестокой и страшной, чем даже тяжелые, усиленного режима зоны. Стерх знал это доподлинно, как бывший прокурор, как следователь, которого не раз привлекали к расследованию так называемых «внутризонных» преступлений.

– Давайте прошлое оставим прошлое, – сказал Капитанов. – Так для всех будет лучше.

Нужно было продолжать разговор, вот только как?

– Значит, на Кубе пристрастились к крепкому табаку?

– А где же еще? – хмыкнул Капитанов. – Вот было время! За коробку сигар, которые там стоили дешевле грязи, иностранные моряки готовы были штаны с себя снять. Но я не очень-то торговал, понимаете? – спросил Капитанов, чуть скосив глаза. – У меня не было к этому особого тяготения.

Он и сейчас, спустя два десятилетия, уже в другой стране, где все только и делали, что торговали, не желал признавать как явление то, что в совдепии называлось «фарцой». И как бывший детдомовец, в самом деле не придавал большого значения вещам, тряпкам, всему барахлу, в котором слишком многие видели смысл существования и цель жизни. Стерх почувствовал симпатию к этому человеку, который был ему ближе и понятнее, чем многие из тех, с кем пришлось сталкиваться в последнее время.

Стерх покрутил головой и вдруг понял, почему Капитанов так напоминал ему бывалого зека, человека, чья жизнь прошла среди казенной обстановки, который не хотел, да и не мог уже чувствовать себя уверенно, спокойно, и никогда, даже если имел к тому возможность, не пытался наладить свою жизнь сколько-нибудь комфортно.

– Скажите, Николай Васильевич, – спросил Стерх, стараясь не выдать своим голосом волнения, которое на самом деле испытывал, – у вас не осталось о той поре каких-нибудь фотографий?

– А зачем вам?

– Я хотел бы посмотреть какие-нибудь альбомы. – Стерх набрал воздух в легкие и докончил еще решительней: – А лучше, если Нюра попробует объяснить мне, что это за фотографии, что на них изображено? Правда для этого придется ее вызвать из дома Витуновых…

– Не понимаю, – потряс головой Капитанов. Посидел, подумал. Вытащил одну из удочек, сменил на ней червя. – Фотографии, конечно, есть, только немного. Меня эта возня с проявителями-закрепителями никогда не привлекала. Баловство это, а не дело… А вот Нюру можно и не вызывать. Она сейчас должна быть дома.

– Что? – не понял Стерх. – Где это – дома?

– Ну, она приехала сегодня с утра. Сказала, что этот щенок Витунов женится, и у нее теперь несколько дней не будет ни одной свободной минуты. Вот она и приехала, постирать, приготовить что-нибудь. И деньги привезла, иначе откуда бы у меня эти цигарки?

– Так она сейчас у вас… в квартире?

– Я об этом и толкую.

Стерх подобрался, как охотничий пойнтер, почувствовавший, что находится очень близко от цели, которую прежде не приметил.

– Если вы не возражаете, я бы сходил к ней. – Он даже руки поднял, словно сдавался врагу. – Просто потолковать… Мне еще кое-что не понятно в этой истории.

– Пожалуйста, – разрешил Капитанов. – Дорогу вы знаете.

Стерх сорвался с места так, что только на середине склона опомнился, оглянулся и попрощался:

– До свидания, Николай Василич.

– Иди, иди уж, – проворчал рыбак. – Ей уже недолго осталось тут возиться, скоро на работу отправится.

Стерх вскочил в свою машину, словно за ним гнались. И поехал к уже известному ему дому, даже не закрыв толком дверь. Он действительно не предвидел, что ему выпадет такая удача. И эту удачу он собирался использовать на всю катушку.

Глава 26

Дверь оказалась открыта. Но Стерх, проверив, как легко она ходит в петлях, не решился войти. Он потоптался и с некоторой неуверенностью надавил на пуговку звонка. До него не донеслось ни звука, словно он и не звонил. Тогда он похлопал по двери открытой ладонью, словно пыль выбивал из старого, в немыслимую клеточку коленкора, под которым почти не было подкладки.

Подождал. Снова никакого ответа, ни малейшей реакции изнутри. Тогда он открыл дверь и с замиранием сердца сделал два шага в прихожую.

Квартира эта была обычной хрущевской «распашонкой», то есть комната налево, и комната направо. Сразу после узкого коридорчика налево, перед комнатами, находилась кухня. Из нее до Стерха доносились самые мирные звуки на свете – позвякивала посуда, шумела вода и доносился негромкий девчоночий голосок, напевающий какую-то мелодию. Кажется, что-то из Аллы Пугачевой, со словами: «Жизнь меня порой колотит и трясет, но от бед известно средство мне одно, вот сейчас, когда смертельно не везет, говорю, что везет все равно». Стерху смутно показалось, что в песне слова немного другие, но придираться он не стал. Он еще раз похлопал по двери в туалет, и сделал шаг к кухне.

Из-за поворота на кухню выглянула Нюра. Она увидела Стерха и побледнела, это было видно несмотря на то, что свет падал сзади. Она подняла дрогнувшую руку в мыле к груди и произнесла:

– Ой!

– Это всего лишь я, – произнес Стерх быстро. – Николай Василич сказал, что вы тут, Нюра, и что можно с вами поговорить.

– Вы меня напугали, – она скрылась на кухне, и вода тут же стала течь тише.

– Я не хотел, – сказал Стерх. – На всякий случай, извините. Дверь была открыта.

– Да, я знаю, – она продолжала мыть посуду, но теперь каждое движение ее было медленным и неуверенным. Посуда позвякивала так тихо и осторожно, словно ее чистота уже не имела никакого значения.

Стерх прошел на кухню, посмотрел на Нюру. Она стояла, опустив голову, в простом домашнем халате, в фартуке из цветного полиэтилена, с пятном пыли на щеке, вероятно, оно возникло, когда девушка убирала комнаты.

– Жалко, что он разрешил вам со мной разговаривать, – сказала она. – Я думаю, ничего хорошего из этого все равно не выйдет, придется вам уходить.

– Ну, зачем же так? – для верности Стерх сел на табуретку, стоящую у кухонного стола. Так его было труднее сдвинуть с места. – И почему вы думаете, что из этого ничего не выйдет?

– Скажите пожалуйста, почему девушкам все время приходится страдать от грубости и бесцеремонности мужчин?

Стерх не ответил. Вопрос этот не имело смысла обсуждать, если пресловутый бесцеремонный мужчина не хотел тут же бурно и послушно каяться, принимая на себя все грехи мира. Нюра, не оборачиваясь, домыла посуду, повернулась, посмотрела на Стерха, нахмурившись, убавила газ под большой кастрюлей, распространявшей запах борща, и стала снимать фартук.

– Что вы тут ищете?

Стерх еще раз посмотрел на ее руки, чистенькие, с коротко подрезанными розовыми ногтями, без малейших признаков лака, чуть покрасневшие от горячей воды.

– Я приехал попросить Николая Васильевича показать мне фотографии. Семейный альбом. Вы мне его покажете?

– Нет, – резко отозвалась Нюра. – Я спешу, и так тут задержалась дольше, чем рассчитывала.

– Я на машине, могу подбросить вас к дому Витуновых, это позволит сэкономить время. Вы как обычно туда добираетесь?

– Электричкой. – Она еще раз окинула хозяйским взглядом кухню. – А потом автобусом… Пойду приму душ и переоденусь.

– А альбом?

– Я же сказала, у меня нет времени.

– Тогда можно я сам посмотрю? Когда кончу, я все положу на место, обещаю. – Он смотрел на нее с внезапным интересом. – Где я могу его добыть?

– Ищите сами, – она все еще демонстрировала недоверие и враждебность, но теперь в ее тоне проскальзывали нотки неуверенности. Их Стерх не ожидал, но слушал, как музыканты слушают самые трудные, не очень четко исполняемые пассажи. Если бы он не боялся упустить что-то из этого разговора, он бы даже глаза закрыл, чтобы получше разобраться в этих интонациях.

Она резко повернулась и ушла в ванную. Стерх заглянул в левую комнату, она была чуть меньше. Кушетка, шкафчик, зеркало на большом комоде, не имеющем никакого сходства с трельяжиками шестидесятых годов или туалетными столиками. На нем стоял проигрыватель и лежала кучка старых пластинок. Становилось понятно, почему в голове у этой девушки звучала песня, спетая чуть ли не до ее рождения. Фотографий тут быть не могло, скорее тут обреталось постельное белье, полотенца и зимние вещи, которые еще не достали.

Он заглянул во вторую комнату. В душе зазвенела по чугунной ванне вода. Тут стоял широкая раскладная кровать, которая так давно не превращалась в диван, что походила на раздавленную каракатицу, даже ножки покривились. У окна блестел полированный стол, рядом с ним как-то кривовато, закрывая угол, примостился старый, низкий книжный шкаф, половину которого за стеклом занимали не книги, а дешевенький хрусталь и стопки фаянсовой посуды. Стерх открыл дверцы этого шкафа и быстро, словно всю жизнь только и делал, что рылся в чужих вещах, перебрал книги из серии «Жизнь замечательных людей» и папки с какими-то пожелтевшими документами. В самом дальнем углу второго ряда находился альбом для марок, из тех, страницы которого еще были расчерчены меленькими квадратиками. На его страницах Стерх и нашел приклеенные намертво, пожелтевшие в уголках фотографии. Их было немного, они наполняли едва ли треть альбома.

Он не успел как следует вработаться в эти фотографии, как дверь открылась и в комнату вошла Нюра. Она была свежей, чуть надменной, и ее волосы влажно поблескивали.

– Ага, нашли. Чувствуется, что вы не особенно стесняетесь, где бы ни оказались.

– Вы не помните свою мать? – спросил Стерх, решив не обращать внимания на задиристый тон.

– Я была слишком мала, когда… Когда произошел несчастный случай. – Она вздохнула. – Отец еще из командировки не вернулся.

– Да, я знаю, – сказал Стерх.

Он смотрел альбом, стараясь запомнить всех этих улыбающихся людей на фоне циклопических и не всегда понятных сооружений. Среди них с большим трудом можно было найти невысокого, еще молодого Капитанова. В плотно собранных группах попадались темнокожие люди, видимо переводчики, стоящие чуть не по стойке «смирно».

Его все больше охватывало ощущение, что он смотрит эти фотографии напрасно. Они ни о чем не свидетельствовали, они не могли донести до Стерха ни малейшего намека на то, что произошло давным-давно, двадцать лет назад.

– Я не могу найти тут вашу маму.

– Я не люблю смотреть эти фотографии, – резко сказала Нюра. – Так что мучайтесь в одиночку.

Она вышла в прихожую. По звукам стало понятно, что она собирается. Стерх закончил разглядывать фотографии, заполнившие едва треть альбома. Они не дали ему ни малейшей идеи, ни одного толкового соображения. Лишь пару раз он увидел на них лицо девушки, похожей на Нюру, только чуть более плотной, коренастой и, как ни странно, растерянной. Она не смотрела в объектив, а почти всегда смотрела на Капитанова, стоящего, как правило, рядом с ней. Вздохнув, он закрыл альбом, положил его на стол, прибрал, как мог, книжки, и вышел в прихожую.

Нюра уже была в платье, темно-красном, из плотной шерстяной ткани. Оно ее старило, но делало и более защищенной, какой-то несгибаемой.

– Вы были очень красивым ребенком, – сказал Стерх, потому что не совсем знал, что теперь должен говорить.

– Успокойтесь, – попросила Нюра, – пожалуйста.

– Не могу ли я вам помочь?

Она оглянулась на него, подхватила красную сумочку на длинном ремешке, решительно повесила ее на плечо.

– Оставьте нас в покое, это и будет самой действенной помощью.

Стерх уже не знал, что делать дальше. Он понимал, если не использует этот шанс, который выпал ему совершенно случайно, то не добьется уже ничего. Может, у него вообще никогда не будет такой удобной возможности понять, что тут в действительности происходит. Но что он должен делать дальше, чего, собственно, должен добиваться – он не знал.

– Я обещал вас подвезти, – сказал он. – Я готов.

Нюра окинула его быстрым взглядом, вздохнула.

– Тогда пошли.

Они вышли из квартиры. Нюра порылась в сумочке и достала ключ. Поковырялась в замке, дернула дверь, она открылась. Снова пощелкала замком, снова толкнула, замок опять не подчинился ее усилиям.

Внезапно резко, как от удара, открылась соседняя дверь. Из нее выглянула уже известная Стерху соседка с мальчиком, который стоял у ног матери, сжимая в кулачке край материнского халата.

– А, Нюра, – сказал соседка. – Уже уходишь?

– Нужно работать, – ответил Нюра, помедлив. Она была чуть бледнее, чем после ванной. И снова, как со Стерхом, растягивала слова, как бы не доверяя их звучанию.

– Пока, Нюр, – произнес мальчик.

– Пока, – отозвалась Нюра и посмотрела на Стерха чуть ли не враждебно. – Ну, закройте дверь, может, у вас лучше получится.

Стерх взял ключ, приоткрыл дверь, замок застрял в положении удерживания язычка. Он отпустил залипнувшую щеколду, закрыл дверь и одним плавным движением запер замок. Вернул ключ.

– Этот молодой человек тут уже был, – сказала соседка.

– Я знаю, – ответил Нюра и пошла по лестнице вниз.

– До свидания, – чуть поклонился соседке и мальчику Стерх, поспешил за Нюрой.

Они вышли, уселись в машину. Нюра старательно, чуть мрачно разместила свою сумочку на коленях, подумав, убрала ее за себя, со стороны выходной двери. Стерх следил за ее манипуляциями, не скрывая интереса понять, отчего девушка занервничала. Или она нервничала все время, когда Стерх был рядом, только раньше лучше скрывала это.

– Не очень вы любезны с соседями.

– Я не в настроении, – отозвалась девушка. Потом повернулась всем телом и почти с отчаянием закричала: – Откуда вам знать, что между нами было, почему я не хочу с ними общаться, и какие вопросы не хочу услышать?

– Мне кажется, я могу догадаться, какие вопросы вы не хотите услышать, – отозвался Стерх, когда они направились к Ленинградскому шоссе. – Не такая уж сложная задача. – Он проехал под мостом через канал и повернул к центру города, туда, где жил сам.

– Куда мы едем? – спросила Нюра.

– Ко мне, я хочу показать вам несколько фотографий, спросить, не видели ли вы этих людей.

– Я не хочу, – промямлила она. – Я спешу.

– Тут недалеко, минут двадцать займет, не больше.

– Я не хочу.

– Послушайте, – решился Стерх, – я веду дело об очень опасных людях. Они уже совершили не одно преступление, и если их не остановить…

– Это не мое дело.

– Это в большей степени ваше дело, чем мое. – Он помолчал. – К тому же, вам ничего не стоит мне помочь. Вы просто подниметесь ко мне, посмотрите на фотографии, и я повезу вас дальше.

Фотографии, упомянутые Стерхом, изображали девушку, которую просил отыскать Халюзин, и самого Халюзина. Копии этих изображений Вика привезла от Линдберга прошлым вечером, догадавшись выпросить их каким-то образом, минуя самого Стерха. Теперь они могли пригодиться. Кроме того, Стерх надеялся, что пришло факсовое изображение фотографии, сделанной с трупа упавшей девушки, той самой, которую оставил себе на память молоденький лейтенант из поселка Орлиное в Крыму. Вика должна была заниматься этим все утро, и Стерх надеялся, что она чего-то добилась.

– Нет, – твердо произнесла Нюра. – Или поехали домой… Я хотела сказать, к Витуновым, или я выскочу из машины на первом же светофоре.

Стерх вздохнул. Разговор с Нюрой рассыпался, словно карточный домик. Он пожал плечами, и на ближайшем же повороте развернул машину. Теперь они ехали из города, в сторону Кольцевой трассы. Нюра заметно расслабилась, она даже откинулась на спинку сиденья, отвернувшись от Стерха к окну.

– Скажите, а вы настоящий детектив, как в кино? – спросила она, не поворачивая голову.

– Не совсем, – признался Стерх. – Я детектив российского пошиба. Но это не значит, что я меньше понимаю жизнь.

– Кто вам платит за то, что вы шпионите за мной?

– Никто. Я уже говорил вам.

– У вас нету другого занятия, как… – она замолчала. Стерх посмотрел на нее, по ее щеке он понял, что она закусила губу.

– Пока у меня нет других дел.

– Ваши дела идут настолько плохо? Не можете заработать другим способом?

– Что касается заработка… Не все делается ради денег, хотя новые правители и пытаются вколотить это в наши головы. Ну, например, недавно Витунов предлагал мне и моей коллеге большой, на пару лет контракт, чтобы я разъезжал по городам, где у него есть магазины, и был его, так сказать, независимым инспектором.

– Должно быть, вы могли бы затребовать немалый оклад.

– Должно быть, – признал Стерх. – Но я ему не поверил. И отказался.

– Если бы я попросила вас… Наняла вас для своих целей, вы бы согласились?

– Конечно. И вы это знаете.

– Знаю… Вот только у меня нет денег, даже если бы я и хотела, чтобы кто-то помог мне.

Они выскочили на Окружную и поехали к северу, теперь Стерх знал, что следует делать.

– Свадьба польки с Витуновым будет богатой? – спросил он, как бы между прочим.

– Я уж и не знаю, когда вы спрашиваете как… как человек, а когда как детектив. – Помолчала. Повернула голову, посмотрела на Стерха. В ее глазах читалось что-то очень сложное, что трудно было понять. Кроме того, на шее у нее билась жилка, так сильно, что Стерх испугался на миг, что она вот-вот порвется.

– Значит, три кита – Витунов, Прорвич и этот поляк – решили объединиться?

– Наверное, – равнодушно ответила Нюра. Потом еще раз посмотрела на Стерха внимательно, словно собиралась обвинить его в чем-то, или признаться самой. – Как же вы смогли отказаться от денег, которые вам предложил Витунов?

– Его деньги плохо пахнут. – Стерх попробовал улыбнуться, хотя сам знал, что у него это не слишком хорошо выходит. Немного ненатурально. Или даже не немного. – Должен признать, для моего бюджета это был тяжелый удар.

– Но ведь если есть деньги, можно позволить себе то, чего нельзя добиться без них. Например, выучиться… Или вы считаете, что это не обязательно?

– Обязательно, – ответил Стерх. – Но учиться можно и дешево, было бы желание… А можно дорого, только такое учение никому не принесет настоящего умения. Только бумажку о сданных экзаменах.

– Бумажка может все, – уверенно ответила Нюра. – И без умения.

– Ерунда, – убежденно ответил Стерх. – Без умения, без настоящей профессии жизнь всегда будет построена на песке.

В этом момент они доехали до поворота на дорогу, где неделю назад погиб архитектор Халюзин. Стерх притормозил, а потом свернул на эту дорогу. После этого поехал медленней. Ему очень захотелось закурить, он и закурил, вот только отлично понимал, что дело не в табаке, а в том, что он не знает, как перейти к решающей фазе этого разговора. Внезапно Нюра попросила:

– Дайте и мне сигарету.

Стерх притормозил, но останавливаться не стал, просто одной рукой достал пачку, потом чиркнул зажигалкой.

– Вы и в самом деле такой бескомпромиссный?

Стерх удивился. Он никогда о себе так не думал.

– Ну, в общем… Если вам так кажется, то приеду домой и перед зеркалом попробую потренировать… сдергивание шляпы перед самим собой. В знак почтения и восхищения.

Она не улыбнулась, осталась такой же угрюмой или грустной, как и в начале разговора. Или испуганной.

– Почему вы пытаетесь не замечать в себе то, что бросается в глаза? – спросила она.

– Потому что не очень интересую самого себя. Я больше привык заниматься другими людьми. Вами, например. – Он поехал чуть быстрее. До места гибели Халюзина было уже недалеко. – Меня многое интересует в вас, поэтому я хотел бы, чтобы вы доверяли мне…

– Не очень-то я уловила, почему ваш интерес должен вызывать мое доверие.

Машина выскочила на холм, стало видно далеко вперед. Рощицы и поля предстали вдруг в самом красивом для Подмосковья обличии – разрисованные красными и охристыми тонами золотой осени. Дорога пошла вниз, под горку, потом снова вверх и повернула около холма, где Халюзин и завалился со своей машиной вниз.

– Красиво тут, – сказал Стерх. И остановился. – Не правда ли?

– Очень, – серьезно ответила Нюра.

– Но красота в последнее время бывает испачканной, – продолжил Стерх. – Вот неделю назад тут, на этом самом повороте, погиб человек. Молодой, может быть, талантливый, спокойный и вежливый.

– Мечта провинциальной невесты, – буркнула Нюра, и еще раз неумело затянувшись, выбросила окурок в открытое окошко Стерха.

– Его нашли под этим склоном. И авария была действительно ужасной.

Трава и мелкие веточки, придавленные машиной Халюзина, уже успели подняться. Но пара кустов орешника были обломаны. Машины, конечно, уже не было, ее забрали для экспертизы. Склон под травой тоже не казался очень уж глубоким и страшным, если не знать, что тут можно совершить два полных оборота через крышу.

– На самом деле, никакой аварии не было, а было обычное, не очень умело замаскированное убийство.

– За что его убили?

– Он искал кое-что, что кто-то другой хочет сохранить в тайне. Он не был любопытным человеком, но его подловили… Обычный архитектор из Воронежа, невеста которого удрала в Москву непонятно почему и для чего. У следователей есть пара версий, но главная заключается в том, что девушка нашла какого-то богатого старичка, и решила поднять свой, так сказать, общественный статус. Была студенткой мединститута, но решила стать содержанкой. Сейчас это несравнимые величины, разумеется, в пользу содержанки.

– Я не могу ее осуждать, – прошептала Нюра, – если ей самой этого хотелось. Каждый должен поступать так, как ему подсказывает…

– Это пример того, как люди иногда строят свои прожекты на песке. И как за них расплачиваются другие.

Стерх еще раз, подавшись вперед, попытался рассмотреть то место, где машина Халюзина остановила свое падение. Должно быть, он слишком увлекся, потому что не заметил, как дверь рядом с ним хлопнула, он повернулся, но опоздал – Нюры уже не было. Он оглянулся.

Она шла назад, в сторону Москвы, покачиваясь, как слепая, чуть расставив руки, словно искала и не могла найти опору. Вдруг ее занесло, и она оказалась на середине дороги, у самой разделительной линии. Стерх повернулся к двери со своей стороны, чтобы открыть ее, и скорее чутьем водителя, чем зрением, определил тяжелый, неуклюжий «мерседес», приближающийся к повороту с противоположной стороны. Видеть Нюру водитель за склоном холма, разумеется, не мог. Или все-таки мог?

Стерх вылетел из машины, как катапультированный, и побежал к девушке, закусив губу, со злостью и недоверием убеждаясь, что не может бежать так быстро, как необходимо, как того требовали обстоятельства. Он бежал, и кричал что-то, но девушка не оборачивалась, а по-прежнему ковыляла спиной к опасности, не обращая внимания ни на что, кроме своей боли, которая вдруг затопила ее, подчинила и погнала прочь от Стерха, от всех людей, может быть, от самой себя.

Стерх хорошо понимал, что его может задеть машиной, вылетевшей из-за поворота, даже раньше, чем Нюру, он не думал об этом. Он хотел только добежать до нее и прикрыть, прижать и спрятать, хотел спасти, хотя бы и рискуя собой… Он успел. За мгновение до того, как машина темной и жаркой массой пронеслась мимо, он схватил девушку за плечи, и вместе с ней повалился от разделительной линии вбок, к обрыву.

Удар об асфальт был таким сильным, что он даже дышать перестал, но не издал ни звука. Нюра тоже не вскрикнула, ее тело лишь глухо и туго, как набитая сырой ватой кукла, шмякнулось и чуть-чуть продвинулось за Стерхом, ровно на столько, сколько нужно было, чтобы не попасть под колеса, которые миг спустя оказались дальше по дороге.

Стерх попытался набрать воздуха во внезапно занемевшие легкие. Потом дернулся, поднялся на локте, и попытался сесть, чтобы освободить руки. Он еще не сел как следует, а его рука потянулась к кобуре под пиджаком. Он уже выискивал противника, который теперь, когда они оглушенные лежали на асфальте, мог повторить попытку наезда…

«Мерседес» заюлил всеми колесами, проехал еще метров тридцать, съехал в сторону холма и остановился. Вместо того, чтобы сдать назад и атаковать снова, он постоял, потом дверца водителя открылась и из нее вылез, широко расставляя ноги, какой-то тип в серо-зеленых военных штанах и смешном, темно-синем берете. Такие береты были положены в советские годы школьникам, согласно той форме, которую коммунисты считали обязательной для всяких торжественных случаев. Стерх не видел подобных беретов уже лет тридцать, он даже и забыл, что они существуют.

Человек нашел взглядом Стерха, который прикрывал собой Нюру и решительно затопал вперед. Стерх выдернул свой револьвер, но поднимать его почему-то не стал. Вместо этого скосил глаза на номер машины, стараясь прочитать его, прекрасно зная, что теперь запомнит надолго.

– Что это было? – спросила Нюра. Она попробовала подняться. Ее лицо было залито слезами и на коже стала видна темная полоса от дорожной грязи. Она была почти спокойна, вернее, относилась ко всему равнодушно, словно это происходило не с ней, а с кем-то, кого она никогда в жизни не знала.

– Вы чуть не попали под машину, – пояснил Стерх. – И еще я подумал, что… Что настала ваша очередь.

Они стали подниматься, причем Нюра даже не пробовала опереться на руку Стерха.

– Очередь чего?

– Того, что они устраивают всем, кто…

Да, в самом деле, кто и зачем устраивает все это? Стерх не знал ответа на этот вопрос, как и на многие другие вопросы. Но он был рад, что на этот раз, кажется, ошибся, что тип из «мерседеса» оказался обычным московским лихачом, вообразившим, если уж он катается на иномарке, то ему можно выжимать на этих дорогах ту же скорость, что и на немецких автобанах.

– Вы что, молодые люди, с ума сошли? – заорал тип в берете. Он был красен от злости, сжимал кулаки и, кажется, действительно, собирался доказывать свою правоту. По крайней мере, силой своей луженой глотки. Стерх машинально отметил, что по возрасту он не старше его самого.

Стерх, наконец, выпрямился, но прятать оружие не стал. Все еще могло обернуться совсем не мирно, а все эти крики и красная рожа могли оказаться маскировкой. Лучше быть готовым ко всему. Револьвер произвел на береточника некоторое впечатление, но не слишком значительное.

– Вы бы лучше не давили на газ, как чокнутый, – ответил Стерх почти спокойно, – а следили за знаками, которые не всегда ставятся для красоты пейзажа.

– Как я понимаю, эти знаки тут расставлены для того, чтобы ваша куколка могла гулять где ей вздумается, даже по встречной полосе. – Он сорвал свой беретик и стиснул его изо всех сил, но подходить ближе десяти метров, впрочем, не решился. – Она же могла угодить под колеса!

Стерх посмотрел на этого типа. Обычный нервный и слишком уверенный в себе горожанин. Он определенно был виноват в том, что произошло, но признавать за собой вину не собирался.

– Хорошо, будет считать, что инцидент исчерпан. Желаю всего хорошего.

– Ну, уж нет! – Он посмотрел на Стерха внимательно, перевел взгляд на его «Ниву». – К тому же у вас есть оружие… Думаю, я сумею найти на вас управу.

Стерх посмотрел на Вику. Она, а не этот тип, была его главной проблемой. Поэтому он улыбнулся, достал свободной рукой свою визитку, которые привык носить в нагрудном кармашке пиджака, и протянул ему.

– Если у вас имеются претензии, предлагаю обсудить их позже. – Он еще раз проверил, как револьвер лежит в ладони. – Позже, если вы позволите.

Осторожно, сжав губы так, что они побелели, сильно наклонившись вперед мужичок, уже без берета, вытянул руку, взял визитку и, отступив на пару шагов, посмотрел в нее. Потряс головой, еще раз внимательно и сурово осмотрел Стерха. Потом так же зло бросил взгляд в сторону Нюры.

Скорее всего, это действительно был один из скандалистов, от которого не приходилось ожидать большего, чем ругани. Поэтом Стерх обнял Нюру и повел ее к машине. Он понимал, что, возможно, допускает ошибку, возможно уже сейчас их спины выцеливает человечек, которого Стерх по ошибке принял за обычного лихача, но решил не оглядываться. Должно быть, потому, что Нюра, безжизненным, едва ли не потусторонним голосом, слабо потирая ушибленную руку, вдруг заговорила:

– Кажется, я ошиблась в вас. Вы действительно порядочный человек, который…

Она всхлипнула, Стерх обнял ее сильнее.

Усадив девушку, Стерх вернулся на свое место. «Мерседес» подергался, выехал из кустов и укатил в сторону города. Револьвер, который теперь показался глупой и ненужной игрушкой, вернулся в подмышечную кобуру.

Усевшись за баранку, Стерх откинулся назад. Посмотрел еще раз на Нюру, которая прислонилась к окошку и смотрела на холмы, расписанные осенью, не видя ничего, кроме своей грусти. Тогда Стерх решился, одним резким жестом дотянулся до сумочки Нюры, подхватил ее, расстегнул и запустил туда руку. Как он и думал, на самом дне сумочки, под ворохом обычных дамских мелочей лежал… Стерх извлек его наружу, посмотрел внимательно.

Это был пистолетик, небольшой, с клеймом «Браунинга». Хотя, скорее всего, это была, как говорили оружейники, одна из браунингоподобных перепечаток. Недорогая, но от этого не менее смертоносная. Он выдернул магазин, пять патрончиков тридцатого калибра. Заглянул в ствол, патрона в нем не было. Зато сам ствол и вся система подачи были со знанием дела смазаны и блистали оружейной чистотой.

– Зачем это? – спросил он, на всякий случай убирая магазин пистолета в карман.

Нюра молчала. Она даже не повернула голову, когда Стерх нашел этот пистолет. Тогда Стерх решился. Он подумал, что теперь знает достаточно, чтобы произнести:

– Нюра, послушайте, не прячьтесь от меня. Я не враг, я друг и хочу помочь. Но не знаю как это сделать, потому что вы не отвечаете на вопросы.

Она молчала и даже, как показалось Стерху, не дышала. Она просто обмякла в кресле его машины, и ее спина выглядела так, словно из нее разом выпустили воздух, лишили энергии, необходимой для жизни, словно разом обрезали все ниточки, которые заставляли ее двигаться.

– Нюра… – снова позвал Стерх, но вдруг разозлился, хотя и понимал, что этого не следует делать. – Вы не Нюра, вы другая. Так кто вы? – Она не отреагировала. Чтобы молчание не стало и на этот раз непреодолимым, Стерх почти закричал: – Зачем вам оружие? Почему вы не знаете, где лежал альбом с фотографиями в вашем родном доме? Почему вы не умеете даже закрыть за собой дверь в этом доме? Почему вы молчите? – И тогда Стерх сделал самый отчаянный ход, он спросил, от неуверенности понизив голос до предела, почти шепотом: – Вас зовут Марина?

Она повернулась к нему. Медленно, словно во сне, бледная, испачканная, с еще не просохшими слезами. Ее глаза были так широко и неподвижно раскрыты, как бывает, наверное, только у мертвецов. Но она еще была жива. Потому что губы ее слабо дрогнули.

– Я… – Она вздохнула. – Я не Нюра. – Она помолчала, увидела свой пистолетик в руках Стерха. – Я Марина. – Она закрыла, наконец, глаза. – Вы все угадали верно.

Глава 27

Почти всю дорогу они молчали, Стерх гнал, как сумасшедший, но ему все равно казалось, он не успевает. Или не может сложить эту ситуацию во что-то осмысленное, понятное и разумное от начала до конца. Но кое-какие хвосты в событиях можно было подобрать и потом, а вот утратив эту способность Марины без сопротивления выкладывать информацию, можно было потерять очень быстро.

И все-таки он не успел. Когда они входили в дом Стерха, потом поднимались на девятый этаж в лифте, когда, стараясь не смотреть друг на друга, рассаживались в креслах, у Стерха отчетливо билось в сознании сравнение их поведения с состоянием любовников, у которых ничего не получилось после первой же попытки, и вряд ли уже получится.

Усевшись на свое привычное место, так же молча, как они ехали, Стерх запалил сигарету, Марина сделал жест пальцами, словно вынимала из губ другую сигарету, и Стерх, с некоторым сомнением закурил еще одну, передал в ее подрагивающие пальцы, но она взяла ее, словно это было само собой разумеющейся вещью. Лишь тогда Стерх вспомнил, что она из медиков, может быть, даже вполне толковая медичка, а у них этот жест и обычай был в большом ходу, разумеется, среди своих.

Она сидела в кресле для клиентов, Стерх за своим столом, и мучительно размышлял, нужно ли ему еще куда-нибудь сегодня ехать, и может ли он выпить хоть пару глотков? Но так как ситуация оставалась совершенно неопределенной, решил пока не пить. А вот Марине после некоторого колебания налил рюмку водки, рассудив, что качество выпивки большой роли сейчас не сыграет.

– Итак, – начал Стерх, – пойдем по кругу еще раз. Что вы помните о своей матери?

– Она умерла больше года назад, незадолго до того, как я окончила первый курс.

– Как ее звали?

– Какое это теперь имеет значение? – Марина косо посмотрела на Стерха, вздохнула. – Ну хорошо. Она была больная и довольно неудачливая женщина. Когда-то жила где-то тут, неподалеку от Москвы, но после аварии переехала под Воронеж. Как-то она сказала, что опасается, что меня у нее отнимут… Ну, может, ее бывший друг, не знаю точно.

– У нее был друг?

– А как бы я могла родиться? – чуть раздраженно ответила Марина. – Там мы жили… Она была медсестрой в больнице, но сама все время болела. И умерла… Посттравматический нефрит.

– Что за авария, в которую она попала?

– На автобус, в котором она ехала, налетел поезд. На переезде.

– Стоп. – Стерх ощутил, что его лоб вдруг стал мокрым, как будто над ним кто-то включил в полную силу на редкость горячий и противный душ. – Вы были в этом автобусе?

– Была. – Марина смотрела в пол, отвечая Стерху. Она о чем-то напряженно думала, и Стерх с неудовольствием понимал, что эти мысли были отнюдь не навеяны неприятными воспоминаниями, она явно что-то планировала. Вот только что именно? – Но я не пострадала, а она… Как я сказала, до конца жизни так и не оправилась.

– Не было случая, чтобы она… – Стерх не понимал этого вопроса, но слова вылетали из него сами, словно он их давно придумал: – Чтобы она называла вас каким-то другим именем?

– Иногда она называла меня Леной. Особенно во время приступов. – Марина загасила сигарету, полезла в сумочку и вытащила свои. Закурила с мрачным и неприступным видом. – Я думала, что она вспоминает свою мать… Ее звали как раз Еленой.

– Она была… вменяемым человеком? – спросил Стерх осторожно.

– Что вы имеете в виду? – Не дождавшись ответа, Марина вздохнула. – Нет, не была. Она часто впадала в депрессии, иногда просила у меня за что-то прощения. Был период, когда она стала довольно крепко выпивать. Если бы не ее подруги, которые ее по-тихому пролечили, наверное, стала бы настоящей алкоголичкой.

– Чем лечили?

– Антидепрессантами, не знаю какими точно. – Она посмотрела в окно, как почти все, кто сидел в этом кресле. Уж очень вид открывался красивый. – Это не имеет значения.

Стерх подумал, потом набрал номер Капитанова, молясь про себя, чтобы он оказался на месте. К счастью, Николай Васильевич дома оказался.

– Алло, здравствуйте еще раз, – сказал Стерх, когда расслышал на том конце знакомый, унылый голос. – Это Никита Стерх. У меня к вам, Николай Васильевич, один-разъединственный вопрос. Ваша жена не извещала вас, что у нее родилась… Только не ругайтесь, пожалуйста, а выслушайте меня до конца. Она вам не говорила, что у нее родилась двойня? Понимаете? Две девочки, а не одна?

– Говорила, – сказал Капитанов чуть удивленно. – Она послала мне телеграмму сразу, как вышла из роддома.

– Одна девочка была Анна, а вторая…

– Леночка погибла в той же аварии, что и жена. – Капитанов вздохнул. – Я и забыл об этом, слишком много времени прошло.

– Вы не наводили справки, не пытались найти ее среди погибших?

– Девочка еще не была даже зарегистрирована в тот момент… – Капитанов помолчал. – Это потом стали выдавать свидетельства сразу при рождении, а мне-то пришлось идти в загс. Была такая практика в те годы.

– Так вы не искали вторую девочку?

– Мне сказали, что она погибла. Вместе с женой.

– Но вы не разыскивали ее?

– Как же я мог? – удивился Капитанов. – Ведь все было официально… Свидетельство, справка о похоронах. Я и не знаю, как… кого-то после такой аварии разыскивать. Да и болтать было нельзя, понимаете? Такое было время.

Стерх потер затылок, у него вдруг очень заболело где-то под кожей и костью, словно туда на миг попало что-то очень твердое и острое, как металлический осколок.

– Вы упомянули, что вторую девочку звали Леной.

– Она не успела дать ей имя, но мы – да, мы хотели назвать ее Леночкой.

– Итак, Анна и Елена, правильно я говорю?

– Что это значит? – спросил Капитанов подозрительно. – Что вы опять хотите от меня узнать?

– Пока все, – быстро ответил Стерх. – Но если вас не затруднит, не уходите никуда из дома, я, может быть, вам еще позвоню.

Он положил трубку. Марина смотрела на него внимательно, даже настороженно.

– Вы настолько похожи на… Нюру, что вывод можно сделать только один. Вы не дочь вашей матери, Марина. Вы – Елена Николаевна Капитанова, дочь Николая Василича и родная сестра Нюры.

– Как это могло случиться? – спросила она. В голосе ее уже не было напора, только подавленность и какая-то вымученная насмешка. Иногда такая вот попытка не принимать слова чужого человека всерьез имеет причиной скрытую истерику. Стерх посмотрел на рюмку с водкой, которую девушка едва пригубила и поставила на стол, подвинул ее ближе к девушке.

– Все довольно просто. Авария была жестокая. Никто из жертв ни на кого очень внимательно не смотрел. Да и развезли их по разным больницам, чтобы избежать огласки, – Стерх подумал. – Наверное. Как сказал Капитанов, такое было время.

– При чем тут я?

– Думаю, что ваша мать, вернее, не настоящая мать, потеряла в той аварии настоящую свою дочь. И так как была женщиной немного истеричной, решилась… – Стерх в упор посмотрел на Марину. – Решилась на подмену. Она сказала, что одна из девочек, которые остались от погибшей жены Капитанова, ее дочь.

– Ну, на такое… злодейство она вряд ли была способна, – протянула Марина. Сейчас в ее голосе зазвучало что-то похожее на иной, южный выговор.

– И тем не менее она это сделала. – Стерх снова закурил. – Возможно, она была в шоке, не очень соображала, что делает, возможно, действительно ошиблась, когда санитары и милиционеры вытаскивали ее из-под обломков… Так или иначе, но она это сделала. И когда поняла, что украла, по сути, чужого ребенка, пыталась перед вами повиниться.

– Выдумки, – ответила Марина.

– Ничуть не бывало, – ответил Стерх. – Скорее, версия, которая способна все объяснить. Вернее, не все, конечно, но главное – почему ваше сходство с Нюрой… способно ввести в заблуждение даже Капитанова.

– Зачем все это понадобилось?

– Вы имеете в виду Витуновых?.. Смогу объяснить, если вы ответите вот на какой вопрос – как вас нашел Витунов?

– Да ничего в этом нет особенного. Я ехала с работы. Он, кажется, возвращался из Москвы к себе, может быть, всему причиной то, что мы живем в одном направлении от города… Притормозил машину, я топталась на остановке автобуса, чтобы ехать в общежитие, только что вышла из магазина. Он пристал, начал предлагать работу. Я его послала. А через три дня, на том же месте, на той же остановке в Мытищах, ко мне подъехал Виталий и отвез в офис к Витунову. На этот раз он предложил столько, что я решила поработать у него три-четыре месяца. Этого бы хватило, чтобы… доучиться в институте.

– У вас же есть деньги, – сказал Стерх. – Вы продали квартиру матери, когда переезжали к Халюзину. Думаю, это была главная причина, почему вы к нему переехали, на самом-то деле вы его не любили, верно?

– Не любила. Но я не единственная девушка, которая совершает такие ошибки. Кроме того… Вы же его видели, он красивый, обеспеченный. Очень вежливый. Но никогда, слышите, никогда не стал бы по-настоящему обеспеченным… В общем, когда я поняла, что больше теряю, чем приобретаю от этой связи… Я уехала. Сюда, в Москву. После двух лет мединститута должность сестры мне в любой больнице обеспечена.

– Ну да, медсестер у нас берут с четвертьоборота, – Стерх погасил свой окурок в пепельнице. Она была уже почти полна, но выносить ее было нельзя, следовало продолжать расспросы. Он как раз подошел к самому неприятному. – Халюзин был красивым и обеспеченным. Ваша любовь принесла ему смерть.

– Я не знала, что так выйдет, – ответил Марина. – Я этого не хотела.

– Это вы сказали Витунову, где находятся рисунки, которые делал Халюзин? И про антресоль, про фотографию на стене?

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Это вы вызвали Халюзина из ресторана, где мы сидели и обсуждали его дело? Если это были не вы, тогда я просто не в состоянии понять, почему он все бросил и уехал от нас… Чтобы встретить свою погибель.

Марина молчала. Стерх на миг подумал, что он зря вернул браунинг в ее сумочку. Правда, он его разрядил, но эта девушка была способна на многое. Даже на… запасную обойму, спрятанную где-нибудь еще, не обязательно в сумочке.

– Теперь о Нюре. Что они сказали вам о ней? Как они объяснили тот факт, что вы должны ее подменить?

– Сказали, что она по настоянию папаши Витунова поехала за границу, где, скорее всего, и останется. Они обещали ей присмотреть там подходящую работу.

– То есть, о том, что ее убили в Крыму вы ничего… – Стерх понял, что сделал ошибку. Но было уже поздно, следовало договаривать, он и договорил: – Не знаете?

– Уби… Убили? – Марина поднесла ладони к губам, словно пыталась закрыть рвущийся из груди крик.

– Витунов-младший, согласно моей версии, столкнул ее с обрыва на горе Лысая около поселка Орлиное, в юго-восточном углу Байдарской долины.

Стерх теперь жалел, что не пригласил Вику для этого разговора. Похоже, ее помощь была бы теперь в самый раз.

– Если вы полагаете, что эта… Нюра – моя сестра? И они убили…

– Вашу сестру-двойняшку.

Она вскочила, ее глаза засверкали, но Стерх видел, что в них появились внезапные слезы.

– Вы лжете… Вы все время лжете!

В этот момент в дверь позвонили. Стерх поднялся, мельком подумав о том, как не вовремя кто-то собрался к нему вторгнуться. Это могла быть Вика, хотя у нее имелся свой ключ… Скорее всего, это был Линдберг или кто-то из его помощников.

– Иди выпей воды и умойся, – сказал он. – Потом я покажу изображение девушки, погибшей в Крыму. И расскажу подробности. – Она потрясла головой, словно не понимала, что он ей говорит. – Поймите, Марина… Или, скорее уж, Елена. Поймите, ситуация для вас, именно для вас, а не для кого-нибудь еще, выглядит очень скверно. Формально вы соучастница двух убийств. И нам требуется очень точно разыграть эту партию, чтобы вытащить вас из неприятностей. Кроме того, вас нужно серьезно прикрыть как свидетельницу от Витуновых.

Она выпрямилась, оказывается, она даже не дышала. Теперь она слушала Стерха, и смотрела на него огромными, как две дыры, глазами. Слезы каким-то образом высохли, она, кажется, приходила в себя. В дверь снова позвонили.

– Идите, – толкнул ее в плечо Стерх по направлению к ванной, и пошел к двери.

Стерх отдернул щеколду, отворил… И замер. Перед дверями стоял Жемал, садовник, шофер и порученец Витуновых, в руке он держал не букет цветов, а старый немецкий «Парабеллум», видимо, с нарезанной на конце ствола резьбой, потому что его ствол продолжал большой, чуть сплюснутый с боков глушитель. И вся эта конструкция смотрела Стерху прямо в левый глаз, тот самый, которым Стерх обычно целился из своих пистолетов, потому что им видел гораздо лучше правого.

– Нужно обсудить кое-какие делишки, начальничек, – сказал Жемал-Виталий и бесцеремонно толкнул Стерх в прихожую.

Стерх проглотил неприятно горчащую слюну и попытался как можно спокойнее спросить:

– Обсуждать будем под пушкой?

Не спуская со Стерха взгляд, Жемал закрыл дверь, нащупал задвижку и задернул ее.

– Ты что-то уж слишком заботишься о нашей куколке, приятель. А нам это не нравится, понимаешь?

Отступая перед стволом, который действительно мог в любой момент выстрелить, Стерх вперся в большую комнату. Потом сделал еще пару шагов назад и наткнулся на кресло для гостей.

– Если хочешь со мной разговаривать, то убери свою артиллерию из-под моего носа.

– А мне так удобнее, – ухмыльнулся Жемал. – Предупреждаю, никаких подозрительных штучек или слишком быстрых движений. Я сегодня отчего-то нервничаю.

В этот момент с правой стороны коридора появилась Марина. Она двигалась бесшумно, и медленно, как во сне. В двух руках, вытянутых вперед, она держала свой браунинг, который Стерх разрядил. И по тому, как она его несла, Стерх понял, что никакой запасной обоймы у нее не было, она тащила пустое оружие, может быть, даже и не соображая, что делает. Она вполне могла еще находиться под впечатлением той новости, которую Стерх на нее обрушил, и действия ее были далеки от разумных и взвешенных.

Стараясь не смотреть на девушку, чтобы не обозначить ее движением зрачков, Стерх сделал плавный жест в сторону своего стола.

– Не лучше ли нам сесть, если уж ты намерен со мной о чем-то вести переговоры?

– Не двигайся, – мрачно проговорил Жемал. – Иначе я…

В этот миг девушка сделала последний беззвучный шаг, и ствол ее пушки уперся Жемалу в спину, как раз между лопаток. Он замер.

Стерх подумал, что теперь следует сделать, очень старательно подумал, а потом скакнул чуть в сторону, уходя с линии возможного огня обоих пистолетов, вцепился в пушку Жемала обеими руками и вывернул ее вбок, в сторону, и на себя. Это был классический фокус с выдергиванием оружия у противника, его смысл заключался в том, что даже если противник, в данном случае, Жемал, начнет стрелять, то все пули уйдут вбок и вверх. Но Жемал не стрелял, видимо он хорошо умел наощупь различать ствол пистолета и, например, горлышко пустой бутылки. Или Марина дала ему это понять совершенно определенно, нажимая на свое оружие изо всей силы.

Получив «Парабеллум» в свои руки, Стерх, чуть не потеряв равновесия, толкнул Жемала в угол комнаты. Тот сразу съежился, присел и снизу вверх посмотрел на Марину.

– Значит, эта лахудра уже все усвоила?

– Кто? – ласково спросила Марина.

– Курва, сучка, падла…

Больше он ничего проговорить не успел, потому что правая кроссовка Марины, со свистом распоров воздух, врезалась Жемалу прямехонько в подбородок, и он, кажется, даже не удивившись, лишь дернув головой, бессильно повалился на пол. Таким ударом можно было не только вырубить Жемала, но и челюсть ему сломать, подумал Стерх. Впрочем, пока чрезмерно осуждать девушку он не собирался.

Он так же спокойно, как вообще старался держаться и раньше, подошел к Марине, или к Елене, вытащил из ее окостеневших пальцев браунинг и вернулся за свой стол. Посидел, положил оба пистолета перед собой, посмотрел на них. Поднял голову и смерил оценивающим взглядом девушку.

– Откуда у вас этот пистолет, Лена?

– Купила, – хрипло, не отрывая взгляда от Жемала, проговорила она.

– Где и когда?

– Пару недель назад, когда поняла, что… Что-то во всем этом нечисто.

Она, наконец, отодвинулась от Жемала и подошла к креслу. Остановилась, оперлась о его спинку. Ей хотелось сесть, но она почему-то не решалась.

– Значит, это правда? И про смерть Нюры и… Про все остальное?

«Парабеллум» был в отменном состоянии, и, несмотря на почтенный возраст, Стерх никак не мог установить, где его раздобыл Жемал. Собственно, его могли похитить из какого-нибудь оружейного музея или из спортивного стрелкового тира, наконец, его могли откопать так называемые «черные» следопыты. Они и не такое находили, Стерх вспомнил недавнюю оперативку о том, что неподалеку от Клина, на месте боев за оборону Москвы кто-то из этих хмырей откопал и восстановил ручной пулемет Дегтярева с немалым запасом патронов. Тот самый, который так любят наши киношники, с круглым диском, надеваемым сверху, кстати, довольно эффективное оружие для физически сильного и умелого стрелка.

– Лучше бы вам довериться мне, Лена.

– И вы все это уже знали? Давно…

– Догадывался, скажем так, – вздохнул Стерх. – Знал бы наверняка, не сделал бы кое-каких ошибок. Например, задавал более толковые вопросы Капитанову… Вашему отцу.

– Тогда почему вы меня… не арестовали? Вместе со всеми?

– Я хочу вам помочь, и для этого, – Стерх подумал, – попробую предпринять кое-что еще. А именно… Мы сейчас оформим признание. Полное и окончательное. Конечно, для Линдберга это не будет иметь значения…

– Кого?

– Для следователя облпрокуратуры, который занимается убийством Халюзина. А сейчас, думаю, и Нюры. Но для суда, возможно, это будет… подходящей формой.

Он замолчал, взвешивая варианты, обдумывая следующие шаги. Елена поняла его молчание по-своему.

– Значит, вы мне верите? – спросила она.

– Я попробую кое-что сделать… – пробормотал он. И лишь тогда заметил, что Жемал начал приходить в себя. Только старательно скрывает это. – Ага, наш друг приходит в себя. Хотя и жаль, что вы его не пристукнули посильнее… – Лена, или Марина – Стерх никак не мог приклеить к ней одно из этих имен окончательно – сделала шаг к свернувшемуся чуть ли не в классическую позу эмбриона уголовнику. – Назад, – заорал он, – парень, конечно, не в лучшей форме, но все еще опасен.

Для убедительности он даже взял «Парабеллум» наизготовку.

– Но он же… Убийца.

– А вот с это мы предоставим разбирать суду. – Стерх вздохнул и с облегчением понял, что Марина его слушает, потому что шагнула назад. – Сделаем вот что. – Левой рукой он достал листок бумаги из стола, карандаш и быстро написал адрес Вики. – Подойди-ка. Поезжай по этому адресу, – заговорил он шепотом, когда Марина склонилась над ним, – только как следует проверяйся по дороге, чтобы не было хвоста. Лучше, если возьмешь два или три частника и будешь их последовательно менять. Тут, – он сунул ей листок, – тебя примут и спрячут. Пока я не переговорю со следователем и… пока он не поймет, что ты скорее жертва обстоятельств, чем участница банды.

Марина обреченно, как-то очень уж послушно кивнула, взяла листок, взглянула на него и спрятала в кулак.

– Подожди-ка, – скомандовал Стерх. – Эй, Жемал, ты уже оклемался? Можешь говорить? – Жемал решил больше не притворяться, раскрыл глаза. Поднес подрагивающую руку к подбородку, на котором расплывался огромный, чуть не до носа, синяк, потрогал его. Потом с ненавистью посмотрел на девушку, на Стерха. – Отлично, тогда скажи мне, дорогуша, ты один сюда приехал? Или тебя у подъезда ждет кто-то из твоих друзей?

– Пошел ты…

– Отвечай вежливо, – нахмурился Стерх, – пока я не рассердился.

– Пошел…

Стерх встал. Вышел из-за стола. «Парабеллум» сейчас скорее мешал ему, чем помогал. Все еще в состоянии грогги Жемал не мог быть слишком опасным противником. К тому же, он полулежал на полу, в углу, подтянув под себя ноги, и вряд ли мог быстро вскочить.

– Спрашиваю последний раз – ты один?

– Для такого сосунка, как ты, и меня-то одного много, – чуть шепеляво от залившей его рот крови пробормотал Жемал.

– Как показывает практика, ты и с девушкой справиться не сумел… Ты точно один? Смотри, если что-то не так, то…

– Она просто неожиданно появилась, – объяснил Жемал. – Я ее не видел.

– Тогда, – Стерх повернулся в Марине, – иди. И жди.

Марина кивнула, потом осторожно, не спуская глаз с Жемала, обошла его, вышла в коридор, заскочила за угол. Стерх на миг удивился, потом понял, что она ищет свою сумочку. Она действительно спустя миг появилась в коридоре, уже с сумочкой через плечо, как-то необычно посмотрела на Стерха, кивнула. Открыла дверь и ушла.

Стерх успокоился, сел за стол, взглянул на часы. Жемал попробовал встать. Стерх закурил, вытащил еще одну сигарету.

– Курить будешь? – спросил он, думая о том, что ему теперь делать с этим головорезом.

– Я не курю, – ответил Жемал. – Ты же знаешь.

– Ну да, здоровье – прежде всего. В камере это очень важно.

– Почему так? – спросил Жемал. На чуть подгибающихся ногах он дотащился до кресла для гостей и плюхнулся в него, потряс головой, стараясь быстрее прийти в себя.

– За двойное убийство вашу компанию по головке не погладят.

– Ты сначала докажи, что это я убил, а потом издевайся.

– И доказывать не буду, – решил Стерх. – Просто передам тебя и твоих друзей Линдбергу, а потом… Потом как следует отмечу все это поганое дело. Девушку с обрыва Митяша спихнул?

– Девку действительно затемнил сынок… – согласился Жемал, и вдруг его глаза стали тверже, он явно приходил в себя. – Да, купил ты меня. Но это все, начальник, больше от меня ничего не добьешься.

– Да ну? А может, еще на один вопрос ответишь? Кто из ваших убил Халюзина? – Жемал молчал. – Может, со стороны кого нанимали, ведь слежка на протяжении нескольких дней – дело непростое? – Жемал молчал, лишь пальцем пытался выяснить, все ли зубы целы. Скорее всего, все, потому что удар пришелся ниже. Вот если бы по зубам, было бы у него, скорее всего, сейчас штуки на три меньше. – Значит, Витунов кому-то заплатил? Или все-таки, тобой обошелся?

– Ты докажи сначала, что это я, – Жемал был уже почти в норме.

Стерх посмотрел на часы, прошло минут десять. Скорее всего, Марина – или Елена – уже нашла частника и укатила от дома Стерха. Все-таки, Большая Академическая была вполне деловой улицей, тут от гула машин не становилось тихо даже по ночам. Конечно, лучше бы выйти на балкон и посмотреть, но оставлять Жемала одного было невозможно. А вырубать его еще раз Стерх не хотел, он всегда был следователем, его дело было не кулаками или дубинкой махать, а думать.

– Ну, что ты сидишь? – вдруг окрысился Жемал. – Вызывай ментуру. Или я… – он встал, – или я пойду.

Стерх улыбнулся. Он не хотел быть слишком мягким, но этот парень со своими замашками дешевого жулика – или все-таки убийцы? – был не намного глупее, чем Стерх.

– Сиди.

– Нет, – вздохнул Жемал и окончательно выпрямился. – Ты всего лишь частник, мелкая сошка, тихарь на лицензии… Ты даже задержать меня не можешь, понял? – Он вгляделся в лицо Стерха. – Так что или стреляй, или я ухожу.

Он сделал несколько шагов к двери. Он не ошибался. Стерх не имел права его задерживать. Он должен был или вызвать милицию и людей Линдберга, или отпустить его. Это было законно. Даже самые крутые охранно-детективные агентства в России, в стране, где больше заботились о том, чтобы не принимать заявления от граждан, чем этих граждан действительно защищать, при задержании каких-нибудь рэкетиров-вымогателей брали хотя бы одного мента. Лучше нескольких, потому что тогда вся слава доставалась целому подразделению в красных погонах. А вот самостоятельно захватывать бандита было нежелательно – в некоторых случаях это был весомый предлог, чтобы не доводить дело до суда.

– Пистолет я оставлю себе, – пояснил Стерх. – Он у тебя слишком легко может выстрелить.

– Все равно ничего не докажешь, – зло бросил Жемал. – На рукоятке и стволе твои отпечатки. А внутренние, которые при чистке оружия остаются, я еще в школе научился стирать, понял?

– Скажи пожалуйста, какие мы грамотные, – снова усмехнулся Стерх. – А на патронах тоже стираешь?

– Все стираю, – быстро проговорил Жемал и боком двинулся к двери. Сначала неуверенно, потом все быстрее. Наконец, он дошел до двери, еще раз посмотрел на Стерха, зло бросил: – Ну, покеда, сыч поганый…

Дверь за ним закрылась. Стерх сидел, обмякнув. Словно где-то в его мозгу разом повернули какой-то рычажок, и ток перестал питать его тело. Нужно было обыскать этого субчика, подумал он. Вдруг у него есть еще какое-нибудь оружие… А, это было уже неважно. Он с отвращением бросил «Парабеллум» на стол. Ему хотелось выпить, хотелось залезть в горячую ванну и долго-долго не вылезать.

Вот этим он и решил заняться, тем более, что париться в ванной и думать можно было одновременно. А ему обязательно нужно было подумать. Он не был уверен, что правильно поступил, отпустив Жемала. Он не был уверен, что разобрался в Марине, в ее мотивах и поступках. Да, прежде чем он позвонит Линдбергу, он должен был как следует подумать.

Глава 28

С этим решением он и запер дверь на ключ. Чтобы нежелательных гостей больше не было. Вдохнул полной грудью, подышал, словно в присутствии Елены-Марины и Жемала забывал делать это регулярно. А может, так и было. Пошел в ванную и открыл воду, разделся в спальне.

Вода, горячая вода, какое это иногда незаметное, забытое в свое значимости благо… Впрочем, почему же забытое? По телевизору то и дело показывали, что администраторы в своем рвении украсть побольше забывали к зиме не то что горячую воду «сообразить», но даже отопление наладить, и это называлось ельцинскими мерзавцами «созданием новых экономических условий всеобщего благосостояния»… Стерх оборвал себя, заводиться не стоило, у него были другие проблемы.

Он залез в воду, и стал думать о том, правильно ли поступил, отпустив Жемала. Все-таки, если бы он пригласил Линдберга, тот приехал бы и попробовал получить хоть какие-то сведенья из этого «голубя»… Вот только сам тип был тертый, умел ждать, терпеть и выкручиваться. А значит, ничего бы существенного они не получили. Могло не выйти даже у Линдберга, очень уж немногое удавалось пока доказать из того, что имелось сейчас на шайку Витунова, пусть даже Стерх и выложил бы свои карты на стол с показаниями Марины…

Вот именно – эта девушка и была главной причиной неуверенности Стерха. Он ей верил, вернее, полагал, что она настроена серьезно, узнав об убийстве сестры – именно сестры, в этом Стерх был уверен. Но сомневался в том, как она поведет себя потом, когда начались бы бесконечные следственные разбирательства, допросы под протокол и без протокола, когда станут закреплять имеющиеся сведенья и реконструировать событий для суда. А повести она могла себя как угодно, вплоть до смены показаний за необходимую сумму в зеленой «капусте». Уж очень она была меркантильной, слишком серьезно относилась к деньгам, и верила в них, как в решение всех проблем.

Да и сестру практически не знала. А стыд, совесть и ответственность даже за родных, за близких по крови людей для нее могли в какой-то момент значить не очень много. Кроме того, ее было жалко, и для этого следовало чуть подтасовать показания и факты, главным образом, избавиться от этого идиотского браунинга… Так что поступил он неформально, но правильно. Потому что ситуация должна была теперь усложняться, как говорят шахматисты. Хотя, интересно, до каких пределов?.. Что-то подсказывало Стерху, что уже не очень – слишком много они знали о Витуновых, а значит, «прихватить» их, как говорили старые следователи, было уже несложно, и возможно в любой момент. Только бы… не было других жертв и крови, новых преступлений.

В прихожей щелкнул замок. И раздались знакомые Стерху шаги, Вика быстро сходила в его спальню, потом деликатно пощелкала ногтем по двери в ванную.

– Эй, ты там живой?

– Я тут, все в порядке, – ответил он. – А у тебя?

– Была в офисе Линдберга. Получала фотографии девушки из Крыма.

– Говори уж – Нюры.

– Скорее всего, да, – призналась Вика из-за двери.

– Погоди, я одеваюсь, – стал выбираться из воды Стерх. – Сейчас расскажешь.

В должной мере энтузиазм к нему так и не вернулся. Он ждал осложнений, которым сам, фактически, дал ход, отпустив Жемала. И это ему не нравилось. Осознав это, он даже браунинг Марины решил пока считать уликой.

Пока он одевался, Вика сделала кучу бутербродов и свежий чай. Чай сейчас был в самый раз, лучше кофе, от которого у Стерха, наверное, заболела бы голова.

– Рассказывай, – пробормотал он, вгрызаясь в первый из бутербродов.

– Во-первых, я узнала, что девушка была беременной. А во-вторых, получила копии фотографий, – она вытащила пять штук факсовых листков, на которых виднелось уже известное Стерху тело.

– Как тебе это удалось? – спросил Стерх, в очередной раз поражаясь эффективности своей партнерши.

– Я выложила им адрес и описала мужичка, который продал Митяше и Нюре золотое кольцо. – Для убедительности Вика потрясла в воздухе своей пухленькой записной книжкой. – С бельем девушки и ее одеждой они ничего нового не узнали, отпечатки, конечно, тоже ничего не дали. А вот кольцо, скорее всего, будет существенной уликой.

– Косвенной, – пробурчал Стерх.

– Разумеется, но все-таки существенной. – Она пожевала немного, потом доложила задумчиво: – Линдберг решил направить в Крым для опроса этого продавца своего человека, чтобы получить достоверную информацию.

– Как ты запомнила продавца?

– Ну, я зашла в магазин сразу же, как наша парочка из него вышла. Хватило одного взгляда, – Вика взяла еще один бутерброд. – Не очень приятный тип, с характерными признаками, описать его нетрудно. А что у тебя?

Стерх рассказал, как он пытался «колоть» Марину, как дошел до решения, что настоящее ее имя Елена, как к ним вторгся Жемал и как он его отпустил. А вот что он по этому поводу думает, объяснять не стал. В иные моменты даже для Вики было лучше, если она знала не все. Этого-то она и не поняла.

– Что с тобой, шеф?

Они кончили жевать и перешли за свои столы. Вика первым дело, разумеется, закурила, а вот Стерх с неудовольствием подумал, что выпить, скорее всего, еще не может.

– Ничего особенного, – отозвался Стерх. – Поживем – увидим, правильно ли я поступил.

Они посидели, пуская дым к потолку. Вика задумчиво сообщила, вытягивая усталые, натруженные за день ноги:

– Не нравится мне эта история. Я бы предпочла получать более простые и ясные дела, – она улыбнулась. – И более доходные. – Потом они еще посидели. Вика снова решила высказаться: – Чего мы ждем?

– Момента, когда я смогу позвонить твоей маме и узнаю, что с Мариной все нормально.

– Если все идет, как ты задумал, – Вика взглянула на часы на запястье, – то уже можно звонить.

Стерх кивнул и протянул руку к аппарату. Но тот, словно ждал именно этого жеста, зазвонил сам. Вика подхватила свою трубку и сладким, «секретарским» голоском доложила:

– Офис частного детектива Стерха… – Умолкла. Потом кивнула на отведенный за стол Стерха телефон. Он взял трубку плавным жестом, но подслушивать не нужно было, потому что Вика тут же добавила: – Передаю ему линию.

– Алло?

– Это Ивон Рая, – послышался шепот с легким придыханием. – Вы меня еще помните?

– О да, Рая, – пророкотал Стерх как ему показалось вполне мужественным тоном. – Но только знаете, в последние дни у меня было много работы, и я сегодня совершенно не могу…

– Я не предлагаю встретиться, – Рая помедлила, потом все-таки вполне решительным тоном договорила: – Твое мужское самомнение сейчас неуместно… – Она помолчала, потом пояснила: – Я о девушке, на которую ты работаешь.

– О Марине… – Стерх снова, как было сегодня уже не раз, подумал, что ее следовало бы все-таки называть Еленой. – Но я на нее не работаю, мой клиент совсем другой человек. К сожалению, уже покойный…

– Они называли ее Нюрой, – прервала его Рая. – Так вот о ней новая информация, они ее как-то перехватили. И отправили в эллинг на участке Витунова.

– Что? – Стерх посмотрел на Вику, та держала свою трубку у уха, и бросила на него такой же отчаянный и испуганный взгляд.

– То, что слышал. А теперь…

И трубка на том конце линии холодновато и уверенно опустилась на рычажки. Именно опустилась, Рая ее не бросила и не оттолкнула от себя. Скорее всего это было хорошим знаком, подумал Стерх, хотя он не представлял, как она смогла ему позвонить, чего ей это стоило, и чем она в действительности руководствовалась. Могло так случиться, что прямыми указаниями Прорвичей.

– Вика, – Стерх тоже опустил свою трубку, – срочно звони матери, узнай, приехала ли к ней Марина?

Вика стала накручивать диск на своем аппарате. Потом заговорила:

– Мам, это я, девушки нет?.. Ну, какой, обычной, с запиской от Стерха. Лет двадцати или около того… Все в порядке, только… Ты точно никуда не выходила?.. Да нет, я чтобы быть уверенной, что она не болтается где-то около дома… Сегодня я буду позже. Пока.

Она посмотрела на Стерха блестящими и сухими глазами. У нее бывали такие глаза, когда что-то шло неправильно, не так как нужно. Когда Стерх и она, его напарница, терпели поражение.

Стерх вздохнул. Достал свой револьвер, проверил патроны, положил еще несколько штук в целлофановый пакетик, чтобы не испачкать смазкой подкладку пиджака. Потом передумал и ушел в спальню, где достал из шкафа легкую и темную спортивную курточку, пиджак явно был не для этой поездки. Оттуда он начал кричать:

– Вика, звони Линдбергу. Доложи ситуацию, скажи, что я прошу его помочь. Если упрется, а он может упереться, скажи ему, что я считаю, он сразу возьмет всех, кто ему нужен. Но только там.

– Понятно, – Вика вошла в спальню. – Ты бы лучше надел штаны полегче, шеф, чтобы… убегать было можно.

Стерх пристроил на плотной темной майке кобуру, накинул куртку. Достал из шкафчика легкие черные кроссовки.

– Еще, если он начнет спрашивать, расскажи ему все. Все, понимаешь? – Он помолчал и добавил: – Мне не хотелось бы, если он начнет тягать меня по разным поводам, чтобы они думали, что ты моя соучастница.

– Я поняла, – она кивнула, но Стерх сомневался, что последняя его просьба будет выполнена.

Глава 29

Перед домом Витуновых было не протолкнуться из-за дорогих машин, разумеется, иномарок. В некоторых были видны водители. Еще несколько человек, вероятно, той же профессии, стояли совсем недалеко от ворот тесной кучкой, переговариваясь, ждали своих хозяев. Стерх не мог войти в калитку, он был совсем неподходяще одет для того, чтобы притвориться одним из гостей. Поэтому он проехал чуть дальше, к той части владений Витуновых, откуда еще в первый раз высмотрел наиболее незаметный подход к дому.

Здесь Стерх вышел, выключив свет в салоне своей «Нивы», постоял, усмиряя дрожащие руки, даже поприседал, подышал поглубже, и запер ее ключом, чтобы она не вздумала мигать фарами от брелка. Пошел вдоль ограды. Она была не высока, и вполне цивилизованной – метра два с небольшим, без всяких неожиданностей по верху в виде колючей проволоки, лишь с тонким сигнальным проводом. Отыскав подходящее дерево, Стерх снова вернулся к машине, подогнал ее задом к самой ограде и дереву, взобрался на крышу, которая чуть не провалилась, хотя Стерх ступал по самому краю, чтобы его вес держали боковые распорки. Потом повис на ветках, стараясь миновать провод, не задев его. Это был настоящий акробатический номер, но он справился. Главным образом потому, что одна ветка дерева росла в нужном направлении.

И все-таки ее не хватило, она стала прогибаться под его тяжестью, едва не касаясь проклятой проволочки. Тогда Стерх решился, привстав на ветке, он почти выпрямился, придерживаясь за ствол, а когда понял, что дальше продвинуться уже не сможет, изо всех сил оттолкнувшись, прыгнул в темноту…

Удар о землю оглушил его, сразу заболели легкие, но больше всего шея. И все-таки он не вывихнул себе ноги, и даже руками сумел удариться не очень сильно, должно быть потому, что каким-то чудом почти по-борцовски прокатился по траве, через плечо. Отдышавшись после героического полета, он попробовал оглядеться.

Дом угадывался за деревьями и кустами, потому что и не думал прятаться даже от непрошенных гостей – он светился всеми огнями, гремел отдаленным шумом, похожим на музыку, и отзывался негромкими женскими голосами. Стерх и раньше замечал, что в лесу мужские голоса бывали временами почти не слышны, а вот женские и детские прорезали нагромождения листьев как спица пробивает неплотное вязанье.

Чуть пригибаясь, должно быть от напряжения или от боли в шее, он миновал все эти заросли сирени и жалкое подобие живой изгороди, радуясь тому, что владения Витуновых оказались настолько большими, что отыскался такой темный уголок, и вышел на лужайку за домом, ближе в воде. На самой лужайке, где еще в августе устраивались гулянья, теперь было пусто, должно быть тусоваться тут в платьях и костюмах было уже холодновато, все-таки это была Россия, а не Испания. Столики, шезлонги и матерчатый павильончик, прежде украшенный цветными лампочками, испарились без следа. Впрочем, на террасе, выходящей к пристани, виднелось несколько человек, они стояли все вместе, некоторый курили, женщины смеялись. Их-то голоса Стерх и услышал еще в зарослях.

Медленно, стараясь оставаться за ветвями, Стерх прошел к водохранилищу. Тут кусты стали гуще, но и они кончились. Теперь в ту сторону, где стоял эллинг, простиралось открытое пространство метров в десять. Стерх снова посмотрел из-за веток на дом, людей на террасе стало больше, но они стояли на свету, и далеко, следовательно, видеть его не могли. Он пригнулся как мог ниже, чтобы его фигуру было не видно на фоне воды, которая мягко мерцала где-то слева, и перебежал это расстояние. Достигнув новых зарослей, он присел и еще раз оглянулся. Кажется, все было нормально.

Тогда он на корточках прополз между кустами, выпрямился и отправился, как он думал, в сторону эллинга… Но заплутал и оказался на глухой тропе, ведущей к дому, лишь тогда понял, что следовало прижиматься к воде. Это стоило ему минут двадцати, или даже больше, но он надеялся, что время не будет теперь, когда он уже тут, решающим фактором.

Решившись искать эллинг у самой кромки воды, он пошел по найденной тропе, и вдруг наткнулся на какую-то беседку, сложенную из белоснежных гипсолитовых блоков. Ее Стерх раньше не видел, должно быть, она стояла слишком далеко от газона и пристани, поэтому он повернул назад и вдруг… Нет, ему не показалось, он услышал отчетливый, хотя и приглушенный голос:

– Эй, Стерх!

Револьвер скакнул ему в руку настолько быстро, что Стерх и сам удивился. Видимо, он все-таки нервничал больше необходимого. Он оглянулся, пытаясь разобрать хоть что-нибудь в темноте.

– Кто тут?

– Уберите револьвер. – Теперь голос стал яснее, и Стерх понял, что где-то поблизости находится Велч. – Это я.

И действительно, Велч вышел из-за толстой, но невысокой сосенки, зашуршав веточками и опавшими листьями под ногами.

– Как ты меня нашел?

– Я знал, что ты будешь тут… Вернее, ждал тебя. Подслушал звонок Раечки. Вот уж не знал, что она помнит твой домашний номер… И следил за садом.

– Следил? – отозвался Стерх. – Как ты увидел меня в этой тьме?

– А… – И Велч наощупь протянул что-то Стерху. – Держи, если все получится, как надо, я тебе это подарю.

Стерх взял непонятную пластмассовую штуковину и повертел ее в пальцах. Потом догадался и поднял к глазам. И тут же мир вокруг замерцал причудливым зеленоватым светом, и все, буквально все проступило из темноты, стали видны деревья и кусты, перламутром заиграл дом, угадываемый слева, а вода справа зашевелилась вполне распознаваемой поблескивающей скатертью. На ее фоне проступила и крыша эллинга. До него оказалось совсем недалеко, метров пятьдесят, даже странно, почему Стерх не сумел его отыскать. Обзор немного портило только перекрестие из тоненьких фосфоресцирующих полосок в самом центре.

– Классная штука эти ночные приборы, – признал Стерх. – Спасибо за подарок.

– Если все получится, как мне бы хотелось, – повторил Велч. – Этот прицел обошелся мне в шестьсот долларов, и за так я его отдавать не намерен.

– Чего ты конкретно хочешь? – спросил Стерх.

– А вот это ты уж сам отгадай, – промямлил Велч и поежился в своем пиджаке. – Ну все, я пошел, а то еще хватятся, что я слишком долго отливаю… Где тут эта чертова тропа?

Стерх подхватил Велча за руку и поставил его на тропу, которая шла от беседки к дому. Повернул в нужном направлении, слегка подтолкнул в плечо, и наследник торгового дома Прорвичей побрел себе, то и дело врезаясь в мокрые, острые кусты, поругиваясь в голос, хотя и сдержанно – сделать то, что он сделал, все равно следовало, ругайся тут или не ругайся.

Теперь дело пошло быстрее. Стерх нашел кратчайший, как он думал, проход к эллингу и даже не поцарапался, пробиваясь через живую изгородь, которая окружала это сооружение с тылу. Прижимаясь к стене из грубых, шершавых досок, он дошел до ворот, обращенных к пристани, с проложенными в бетонной дорожке, уходящей в воду, рельсами, только не обычными, а какими-то узенькими и невысокими, меньше трамвайных. Подумал, переложил револьвер в правую руку, прижал к глазам ночной прицел и тихонько сдвинул одну створку, потому что не сумел отыскать дверь. Или она была с другой стороны эллинга, от беседки, или ее вообще не было.

Ворота открылись с противным, хотя и негромким звуком. И сразу стало видно огромное пустое помещение, предназначенное для зимовки яхты и катера Витуновых. Про себя Стерх порадовался, что теперь у него есть этот прицел, иначе он ни за что не сумел бы разглядеть, что тут находилось. А находилось тут многое – верстаки в углу, шкафчики, стеллажи, с разложенными кипами какой-то ткани, возможно, запасными парусами. На стене, обращенной к дому, на специальных кронштейнах покоилась толстая, светлая мачта с пазами под парус, с краспицей и какой-то блестящей штуковиной на конце, обращенной к воротам. Стерх с удивлением понял, что знает как называется эта часть – шпор мачты. Она предназначалась для крепления основания мачты и выглядела на удивление ненадежной.

Медленно, как во сне, Стерх прошелся по эллингу, поводя своим устройством. И вдруг в круглый глазок прицела вползло темное, тонкое плечо – Стерх даже вздрогнул. Плечо было, очевидно, женским… Он довернулся дальше, и понял, что видит перед собой неживую, безволосую голову, темное пластмассовое лицо, на котором выделялись излишне старательные глаза – он отыскал один из манекенов, которым Витунов пользовался для показов одежды. Потом Стерх обнаружил еще чуть не с два десятка таких же или похожих манекенов.

Спустя треть часа, перерыв все, что можно было, и даже заглянув под крышу, на небольшой чердачок, устроенный в треть длины эллинга, Стерх убедился, что Марины тут не было. Не имелось даже следов того, что она тут побывала, не обнаруживался даже намек на то, что за последние пару месяцев это помещение посещал хоть кто-нибудь.

Стерх вышел наружу. Плавно, как на шарнире, обвел кусты, разглядывая их в чудо-прибор. Никого видно не было, заросли стояли мрачной, сырой стеной, лишь у близкого теперь причала несильные волны хлопали в звонкие борта яхты и катера. Стерх подумал, что теперь задача усложняется, что придется ждать Линдберга с его людьми, чтобы войти в дом на полном основании… И вдруг он понял, что яхта стоит тут не просто так. Это что-то значило, и значить могло только одно.

Осторожно, все так же сжимая револьвер, Стерх поднялся на пристань, подошел к катеру. Это была примитивная машина, только скорость и мощь, без всяких закоулков и видимых неожиданностей, поэтому Стерх миновал его с облегчением. А вот яхта… У нее была каюта, крохотная, где могли усесться всего-то человека три-четыре, но больше и не требовалось. Стерх еще раз обвел ночным прибором корпус кораблика, который стоял со снятой мачтой, лишь с кипой толстого брезента на носу и ближе к рубке. Зачем она была там нужна, Стерх не знал.

Он шагнул на яхточку, с неудовольствием оглядываясь на дом, где люди с терраски куда-то исчезли, видимо внутри происходило что-то более интересное, чем снаружи. Палуба отозвалась странным, похожим на звон ведущего барабана, звуком. Стерх и не знал, что эти маленькие корабли такие звучные. Подошел к двери в каюту, дернул за медную, чуть потускневшую ручку, она не подалась – каюта была заперта. Стерх попробовал еще раз, с большей силой – и тем же исходом. Тогда он присел и приник головой к узенькому, в ладонь шириной окошку, проделанному сбоку от двери, разглядывая каюту.

Наверное, и без прибора он увидел бы связанную широкой лентой, видимо клеящейся, фигуру человека в джинсах, уложенную в неудобной позе на боковой лавочке каюты. Человек чуть поднимал голову, он пытался рассмотреть Стерха, а значит, был не просто жив, но и в сознании… Потом что-то зашуршало, быстро, как нападает змея…

Удар пришелся мимо, почти коснувшись головы, задев волосы на макушке, но все-таки мимо. Причиной всему был прибор, который заставил его голову держаться сантиметрах в двадцати от того места, где она должна была бы находиться, как раз на то расстояние, на которое промахнулся нападавший…

Удар пришелся по дверце каюты, и нанесен был сверху, из-под края брезента. Не выпуская прибор из рук, Стерх откатился к румпелю, и поднял глаза на человека, стоящего теперь на коленях над каютой, на самом краю крыши… Вернее, того, что прежде было прикрыто брезентом… Ни для чего иного, а только чтобы скрыть эту засаду, в которую Стерх угодил как цыпленок.

Это был Жемал. И он держал в руке интереснейший инструмент, похожего на который Стерх никогда прежде не видел. Нож, выкидной, наверное с хорошим фиксатором, но… и с большим навершьем в другой от лезвия стороне рукоятки, похожим на отрезанную поперек себя продолговатую сливу. При ударе кулак упирался в выступающие края этой «сливы», и не давал ему соскользнуть, а потому можно было бить как угодно сильно и решительно, рука оставалась защищенной, хотя точность оказывалась почти такой же, как и при ударе кулаком, то есть, для тренированного драчуна – наивысшей.

Убедившись, что он промахнулся, Жемал завалился вниз, но очень ловко, уже через полмгновения оказался на ногах, и очень близко от Стерха, занося свое оружие вверх… Стерх попробовал откатиться, но неудачно, на локоть левой руки, в которой находился его прибор. Он отпал от глаза, и на миг Стерх потерял всякое представление о том, где находится. Он не смог бы с уверенностью сказать, куда нужно смотреть, тем более, что снова что-то просвистело мимо и врезалось в борт всего в десятке сантиметров от его уха, и дерево, усиленное какими-то полимерами, треснуло, словно тонюсенькая ореховая скорлупа… А потом что-то темное и угрожающее возникло, на этот раз над ним, и он понял, что Жемал теперь не промахнется, и готовится нанести еще один удар своим беззвучным, но таким страшным оружием…

Спустя много месяцев это снилось ему по ночам, и он почти всегда просыпался, обливаясь потом, стискивая зубы изо всех сил, чтобы не закричать от страха перед этой неумолимой, сильной фигурой. И мучаясь, как и тогда, что, завалившись на бок, не может понять, куда стрелять, а бить просто наобум не решается… И вдруг стало светло почти как днем. Стерх даже призажмурил глаза, но не до конца, потому что это было слишком опасно – оставаться слепым хоть мгновение… И лишь после этого понял, как ему повезло, что он выронил этот прибор – если бы этот свет включился, когда он шел с этой штуковиной у глаз, не исключено, пришлось бы очень долго ждать, пока вернется зрение. А времени у него как раз и не было…

Зато теперь все стало видно. Жемал, с оскалом, похожим на волчий, возвышался над ним, и был виден револьвер, который Стерх навел ему на плечо. И Жемал понял, что Стерх успеет первым. Он разглядывал Стерха у его ног, занеся руку со своей металлической сливой, но… стоял неподвижно.

– Очень хорошо, – отозвался Стерх, стараясь превозмочь дрожь в голосе, – не будешь послушным мальчиком, я разворочу тебе плечо, сам знаешь, что получается, когда начинает стрелять такой любитель, как я – остановиться невозможно, палец сам давит на собачку. Значит этим ты и убил Халюзина? Трудновато будет теперь отвертеться… Вернее, невозможно.

Он заставил себя умолкнуть. Кажется, у него начался словесный понос – первый признак плохого солдата… или трусоватого детектива. Высунулся из-за борта, вгляделся в два очень ярких огня, приближающихся со стороны водохранилища, и оказавшихся вдруг очень близко, всего лишь в полусотне метров.

– Говорит следователь облпрокуратуры Линдберг, всем оставаться на местах. Попытка бегства или прочие… беспокойства, будут блокированы оружием.

– Навел-таки свою свору, начальник, – прошептал со злостью Жемал.

Стерх поднялся, присел на расколотый ударом «сливы» борт, не выпуская из рук револьвер.

– Стерх, – снова загромыхал мегафон, – опусти оружие, ребята рядом со мной нервничают.

Стерх пожал плечами, потом осторожно и плавно опустил револьвер в кобуру. И тотчас свалился в воду – его толкнул Жемал, который теперь, не обращая внимания на Стерха, бросился на причал, смешно приседая и пытаясь дергаться из стороны в сторону… Но это не помогло. Неподалеку раздались негромкие хлопки, которые Стерх и не расслышал бы, если бы они не звучали над водой, которая, как известно, разносит все звуки куда дальше и отчетливей, чем в студии с хорошей акустикой, а потом…

Потом эта же самая вода, холодная как смерть, сомкнулась над головой Стерха. На миг стало темно и очень противно, но Стерх заставил себя открыть глаза, хотя не очень много увидел, лишь какое-то мутное марево над собой. Потом он стукнулся головой обо что-то мягкое и понял, что достиг дна, всплыл осторожно, без резких движений, чтобы не удариться о яхту, нависающую сверху, и оказался на воздухе. Принялся выбираться на берег, сильно упираясь в илистое дно ногами, чуть всплывая, потому что было все-таки глубоко, подгребая руками.

Он вышел на берег позже, чем по настилу причала застучали сильные ноги множества людей. Они отозвались музыкой в залитых водой ушах Стерха, и все-таки не обошлось без происшествий. Кто-то подхватил Стерха под локоть и поволок куда-то, причем от холода и злости на себя, пропустившего последний толчок Жемала, он попробовал упираться, но это было нелепо, потому что кто-то тут же подхватил его сзади и понес чуть не по воздуху… Его оставили в покое, когда он оказался перед мрачным, переваливающимся с ноги на ногу Линдбергом.

«Особняк» облпрокуратуры осмотрел лежащего Стерх и покачал головой:

– Хорош… Ну, рассказывай.

– Девушка в каюте яхты, – сказал Стерх.

Он еще не договорил, а кто-то из окружающих его высоких, забранных в камуфляжку, маски и бронежилеты, с причудливым, чуть ли не штурмовым оружием люди уже разбились на два отряда, один по-прежнему окружал его с Линдбергом, а второй приступил к… вскрытию яхты, не смущаясь ее деликатной природой. Дверь была выломана, внутрь проникло сразу человека три, потом один из них откатился назад, уступая кому-то дорогу.

Стерх огляделся. Он ошибся, в свете обоих очень мощных прожекторов, бьющих теперь с больших и горячих катеров, пришедших из тьмы водохранилища, он увидел третью группу спецназовцев – они окружили Жемала, который показался теперь маленьким, с руками на голове… Нет, он не был маленьким, он просто стоял на коленях, и послушно ждал, пока ребята около него обыщут не то что каждый сантиметр его тела, но каждый шов его спортивного костюма.

– Стерх, – от злости голос Линдберга даже как-то просел, хотя от холода сипеть нужно было бы как раз Стерху, – какого черты ты полез в эту кашу?

Вопрос ответа не требовал. Поэтому Стерх посмотрел на стоящего рядом облома в маске и попросил, явно подлизываясь:

– Можно я посмотрю, что с моим револьвером, а то в него вода попала?

Облом сделал одно движение рукой к полурасстегнутой куртке Стерха, и у него в руке оказался «Хиггинс». Парень осторожно подержал револьвер и молча повернулся к Линдбергу.

– В порядке, я же сказал, этот – наш. Верните ему оружие, – отозвался Линдберг.

– Интересная штуковина, – пророкотал парень в маске, и почти вежливо передал Стерху ствол.

Тот взял его двумя пальцами, отрыл барабан, осторожно тряхнул, чтобы пули не вывалились, подул, защелкнул и снова сунул в кобуру под рукой.

– Почему вы так быстро оказались тут, Костя? – спросил Стерх. – Вика к тебе дозвонилась?

– Разумеется, но… Видишь ли Стерх, ей можно было бы и не звонить – телефон в офисе Прорвичей стоял на прослушке. А на дамбе я уже держал этих вот… – Линдберг и сам посмотрел на спецназовцев с довольно сложным чувством, – ребят. Их выделили мне… в достатке, три отделения, больше двух десятков человек.

Группа людей с некоторым трудом миновала борт яхты и ступила на пристань. Впереди, обнимая девушку за плечи, вернее, поддерживая ее, шел огромный бугай, кажущийся еще больше из-за света, падающего с катеров. Оказавшись перед Линдбергом, бугай сделал шаг в сторону и все посмотрели на освобожденную. Это была… Стерх не поверил глазам, но ошибиться не мог. Это была Рая Ивон. Она стояла, чуть покачиваясь, временами закрывая глаза от слабости, от часового, если не больше пребывания в тугих липких повязках. Ее волосы растрепались, край платья был порван, но не очень, в целом она выглядела невредимой. Стерх сделал шаг вперед.

– Ты в порядке?

Кто-то уже укутывал пленницу одеялом, она посмотрела на Стерха и медленно кивнула. Говорить, по-видимому, она не могла.

– Так, – решительно пророкотал Линдберг. – Не совсем то, чего мы ожидали, верно, Стерх?

– Да, – отозвался Стерх. – Похоже, что ловить меня они решили… все равно на какую девушку.

– Именно, – сказал Линдберг. – Ну все, теперь они от меня не уйдут. – Он осмотрел спецназовцев. – Ребята, выдвигаемся к дому, берем это… теплое семейство. – Он повернулся. – Кстати, Стерх, где Капитанова?.. Я имею в виду ту, живую? Учти, если ты ее не отыщешь, я тебя не просто без лицензии оставлю, я тебя вообще до суда доведу.

Все затопали по причалу, ступили на землю. Стерх, дрожа от холода, едва успевал за Линдбергом, на Раю он даже не посмотрел, судя по всему, было, кому о ней позаботится.

– Значит, Вику вы сюда не захватили?

– А зачем? – Линдберг даже не оборачивался, он шагал уверенно и зло, и неизменный Собинов вынужден был идти как-то вприпрыжку, чтобы оставаться за плечом своего начальника.

– Правильно, – согласился Стерх. Подумал и сказал уже менее уверенно: – Но если мы вот так вломимся в дом Витунова, он может от всего отпереться.

– Не отопрется, – рявкнул Линдберг. – Отпечаток его пальца найден на фотографии, которой подменили фотографию Марины… Елены Капитановой в доме Халюзина. Под стеклом, понимаешь? Стекло протерли, все протерли, а вот на этой фотографии остался отпечаток. А большего мне и не нужно.

Это действительно был убийственный довод, о таком каждый следователь может только мечтать. Но иногда они и в жизни подворачивались, вот как сейчас.

– Он взял в руки фотографию прежде, чем Жемал подменил ее на ту, что была над столом Халюзина? – переспросил Стерх. – Отлично, теперь, кажется, он действительно спекся… Стоп! А откуда ты все знаешь?

– Через пару дней, когда все успокоится, – проговорил невыразительным тоном Собинов, – я зайду к тебе, Стерх, и выволоку из-под сиденья кресла микрофончик. Сами понимаете, их нам дают лишь на время и под расписку.

– Значит, ты меня прослушивал? – с недоверием и злостью спросил Стерх, обращаясь к Линдбергу.

– Он прослушивал, – Линдберг кивнул на Собинова, – я лишь воткнул устройство в деревяшку под сиденьем, кстати, не самое лучшее место, радисты сказали, что скрипит твое кресло, голосам мешает.

– Ну, Линдберг, ну… – Стерх и сам не знал, что сейчас сделает или скажет.

– Все, хватит, – резко проговорил Линдберг. – Пришли. – Посмотрел на спецназовцев. – Всем – тихо, без криков, будем вести себя цивилизовано.

Они и в самом деле пришли, терраса, на этот раз почему-то не освещенная, темная и пустая стояла перед ними, предлагая войти без всяких сложностей. Спецназовцы уже окружили дом, и без ночного прицела Стерх различил троих слева, у газона, который уходил к воротам и стоянке для автомобилей, трое находились у кустов справа, еще человек пять было, по-видимому, с той стороны, остальные стояли чуть спереди Линдберга с Собиновым и Стерха.

Все притихли, ступали уже осторожнее, хотя следовало признать, что по сравнению с каждым из ребят в масках даже легкий Собинов производил очень много шума. Стерх тоже не мог похвастаться бесшумностью, а Линдберг вообще, кажется, и не собирался не топать. Они поднялись по ступеням, подошли к дверям, закрытым, но не запертым. Линдберг сделал жест одному из ребят в маске, и тот несильно толкнул створки двери, они расползлись в разные стороны. Все вошли.

И оказались в одной из комнат, которые анфиладами уходили к парадной двери, но они сейчас не привлекали внимания. Главное действие происходило в большом, на полдома зале, расположенном слева от них. Тихонько, но вполне спокойно, они вошли в зал.

Тут было ярко, жарко, душно. По углам стояли какие-то лавочки, столики с едой, бутылками и емкостями разного калибра и назначения, в углу дымилась от перегрузки довольно мощная, практически студийная музыкальная установка. На нее-то и было устремлено внимание всех пяти или шести десятков людей, собравшихся тут.

Установка не играла, от нее тянулся длинный шнур к микрофону, который держал в руке Витунов-старший. Он говорил:

– Сегодня, дамы и господа, замечательный, знаменательный для моего семейства и, надеюсь, для всех, кто хорошо ко мне относится, день. Сегодня сложилось окончательное решение наших молодых людей, Митяши и… Маргариты.

Эти слова Витунов подкрепил широким жестом, указав на что-то справа от себя, луч прожектора отполз чуть в сторону, и стал виден бледный, взъерошенный Митяша, который под руку поддерживал польку. Вот она-то была свежа, как утренняя роза, и почти так же красива. Только Стерху эта красота и эта неизменная свежесть показались наигранными, и потому неестественными. Он бы предпочел ясность и доброту Нюры… Настоящей Нюры, а не Марины. Но этого уже быть не могло. Никогда.

– Они решили соединить свои судьбы в одно целое, то самое, что является основой любого общества, и называется семьей. Не скрою, я не без волнения следил за… детьми, побаивался, что у них ничего не выйдет, хотя и надеялся на это. Сами понимаете, надежды мои были не только эмоциональными, но и деловыми… – в толпе, окружающей Витуновых и поляков, послышался смех. – Но на первом плане, несомненно, находились…

– Тошно его слушать, – пророкотал вдруг Линдберг. Он зашагал вперед, и ребята в масках вокруг него прикладами раздвинули людей в смокингах и вечерних платьях, как ледокол прорубает непрочный весенний лед. А по дороге он еще и закричал: – Тихо всем!

Витунов вгляделся, прищурившись, в приближающихся людей, и вдруг бледность залила его слегка потное лицо. Он дернулся всем телом, посмотрел на Митяшу. Тот выглядел кролик перед удавом, перед темными спецназовцами с оружием в руках. Он сделал слабый жест свободной правой рукой в воздухе, потом ноги его подкосились, и он попробовал усесться на пол. Маго, которая ничего не понимала, попыталась его удержать, но не сумела, бросила и отступила к отцу.

По залу прокатился шорох, но он тут же утих. А Линдберг без всякого микрофона на весь зал отчетливо проревел:

– Вильгельм Витунов, ты обвиняешься в соучастии убийства Анны Капитановой и Халюзина Игоря… – он оглянулся на Собинова, тот что-то прошептал, Линдберг сразу подхватил, – верно, Владиленовича. Митяша, или как тебя там, ты обвиняешься в убийстве Анны Капитановой, своей любовницы и горничной этого дома. – Линдберг посмотрел на фонари, высвечивающие его с упорством театральных софитов. – Ну, а ваш друг Виталий, обвиняемый в убийстве Халюзина, уже у нас, думаю, дает показания, чтобы не загреметь под вышку.

Зал в какой-то тихой панике молчал, потом кто-то сделал движение к двери, но их без труда остановили ребята в масках с оружием. Какая-то дамочка неподалеку от Стерха проговорила визгливым и очень недовольным тоном:

– Я всегда говорила, что никому нельзя верить.

Стерх оглянулся на эту женщину. Это была та самая молодящаяся старуха, которая на памятной вечеринке в конце августа все время буксировала, ни на миг не отпуская лысеющего молодого человека. Сейчас она была одна, зато держала в руках огромных размеров стеклянный кубок, не меньше пивной кружки, сосуды большего размера Стерх видел только в музеях Петровской эпохи.

Это навело его на мысль. Не обращая внимание на свои кроссовки, которые на самом деле от воды стали жесткими, как дерево, он прохлюпал к ближайшему столу, отыскал чистый на вид конический фужер, налил его почти до краев французским, кажется, коньяком, бутылка которого стояла ближе всего, и выпил одним движением. Потом поставил фужер, снова налил, но на этот раз отпил только половину. С этим фужером в руке он прошагал к Велчу.

А Велч, нимало не смущаясь, уже держал за руку Маго, которая собиралась заплакать, но кажется, не знала, стоит ли это делать. Другой рукой Велч поглаживал девушку по плечу и что-то негромко внушал, не обращая внимание на скороговорку папаши-поляка, которого все равно никто не понимал.

– Велч, прицел мой, не так ли? – сказал Стерх, с удовольствием ощущая, как жидкий огонь от конька растекается по телу. – Это ведь то, чего ты хотел, правда?

– Разумеется, и даже чуть больше… моих мечтаний. – Велч мельком оглянулся, улыбаясь. Внезапно он посерьезнел. – Думаю мне удастся уговорить папашу отослать вам чек за проделанную работу, Стерх. Двухнедельного гонорара хватит?

– Если вам не хочется раскошелиться на премиальные, тогда да… – отозвался Стерх, и лишь потом вспомнил о ночном прицеле, который остался на палубе яхты. Он открыл рот, хотел было еще что-то произнести по поводу того, что завтра сам явится в офис Прорвичей, чтобы такое важное дело, как проплата его гонорара, не задержалось, но кто-то с силой дернул его за рукав мокрой спортивной куртки.

– Стерх, ты же понимаешь, пока у нас нет этой девицы… Марины то есть, – проговорил Линдберг, – мы не можем быть уверены в удачном исходе на суде.

Фраза была не очень грамотной, но так говорили прокурорские, и она отличала эту профессию с не меньшей определенностью, чем жаргон моряков или летчиков.

– Разумеется, – попробовал улыбнуться Стерх.

– Смотри, – добавил Линдберг, еще не очень понимая, чему Стерх так веселится. – Моя угроза остается в силе. Если ты…

– Это не проблема, – сказал Стерх и отпил еще коньяку. – Я знаю, куда Марина Шамотина, она же Лена Капитанова, обязательно придет, даже если ее увязать в смирительную рубашку.

– Куда? – тут же спросил Собинов. Он уже держал в руке свой блокнотик.

– Обещаешь взять меня на задержание? – быстро спросил Стерх.

– Кажется, тут не ты ставишь условия, – ответил Линдберг. – Ладно, рассказывай, что ты надумал?

Глава 30

Наступил октябрь. И однажды наступил вторник, который ушлые журналисты потом стали называть «Черным», потому что у людей далеких от сыска и, к сожалению, от правосознания, что-то случилось на бирже. Рубль стал падать, да не так, как к этому привыкли деляги всех мастей, а катастрофически – на десятки процентов, и это, конечно, должно было со временем отразиться на жизни всех людей, обитающих в этой стране.

К тому же, как назло, после полудня выпал первый за эту осень очень тяжелый, еще мокрый снег. Он летел с низкого, совершенно безрадостного неба, а потом к нему прибавился ветер. Он завивал снежные заряды тугими косами, бросал его в стекло и сметал по тротуарам в липкие, не очень уверенные сугробики вдоль бордюров, стен домов, закрывая зеленую еще траву на газонах, тяжело облеплял ветви деревьев, заметал тоненький лед Академического пруда.

Стерх стоял у окна, смотрел на Тимирязевский лес, краем уха прислушиваясь к тому, что говорила Вика, которая выставила рядом со своим компьютером приемник и через наушники не отрывалась от самых последних радиокомментариев. Ее реплики выдавали и интерес, и разочарование, и злость ко всем начальникам. Попутно она хлопала по кнопкам клавиатуры, видимо, взялась за давнюю свою мечту – составляла электронную картотеку их дел, которой Стерх еще не знал как пользоваться, хотя и пообещал себе, что обязательно научится.

Тогда-то и раздался этот звонок. Стерх посмотрел на Вику, она ничего не слышала, он сам поднял трубку.

– Стерх, частное детективное агентство…

– Да знаю я, чем ты занимаешься, – прервал его, не вполне любезно, голос Линдберга. – В общем так, приезжай.

– Куда?

– Ты знаешь куда, – брякнул Линдберг. Потом все-таки подобрел. – Она звонила, через час назначила встречу, ты оказался прав, старый… бродяга.

«Бродягой» Линдберг в прежние времена называл кого-нибудь, если хотел похвалить, и только в том случае, если сам находился в отличном настроении. Тихонько щелкнула пластмасса параллельного аппарата. Стерх оглянулся. Вика со свойственной ей проницательностью уже отложила свои наушники и слушала разговор. Вернее, ей уже нечего было слушать, потому что Линдберг вздохнул, как вздыхают очень толстые и заматеревшие мужики, и дал отбой.

– Поехали, – сказал Стерх. И пошел одеваться.

Вика похлопала клавишами на прощанье, не выключая компьютер, потому что в какой-то книжке прочитала, что выключать его вредно, лучше все время держать в рабочем состоянии, и торопливо принялась натягивать высокие, зимние уже ботинки.

– Ну, все срослось?

Эта фразочка была ее недавним приобретением. Она раздражала Стерха, но он знал, что со временем привыкнет, как привыкал ко всем нововведениям Вики, даже к ее новому цвету волос, почти изумрудному, но с искусственной проседью. А может быть, и сам скоро начнет время от времени так выражаться.

После ареста Витуновых Стерх приболел, все-таки нырянье с борта витуновской яхты не прошло для него даром, но он мог себе это позволить – Велч не подвел, он добился от своего папаши выплаты весьма недурного гонорара. Который оказался к месту – Стерх расплатился с долгами, почти полностью рассчитался с Викой и даже сумел что-то сделать с налогами. В ознаменование торжественного завершения этого неожиданного финансового успеха Стерх купил себе новую курительную трубку, а Вика перекрасилась.

Посмотрев на нее впервые, Стерх покачал головой и сообщил, что теперь ее невозможно использовать в наружном наблюдении, потому что она привлекает к себе не меньше внимания, чем кортеж президента на улице, но она ответила, что зимой может ходить в шапочке, а к весне что-нибудь еще придумает. В последнем Стерх нимало не усомнился.

Они вышли на улицу, после некоторого размышления Стерх направился к машине. Ждать окончания этого дела, возможно, придется очень долго, решил он, поэтому лучше посидеть в машинном тепле. А то, что Марина – или Елена – знала машину Стерха, вполне можно было бы «разрядить», обосновавшись где-нибудь в темном уголке, где ни один нормальный человек ее не заметит.

Они выехали на Большую Академическую, попетляв, оказались на Ленинградском проспекте, и рванули в сторону Химок. Машины, которые катили бок о бок со Стерховой «Нивой», вели себя неуверенно, юзили, иногда то одна, то другая включали ближний свет. Метель разразилась нешуточная, Стерх не мог вспомнить, чтобы в первой половине октября в Москве когда-нибудь происходило такое.

Вика сначала сидела молча, потом ей надоело, и она попробовала рассказать Стерху о том, что узнала по радио. Но он прервал ее, у него было странное ощущение, словно он ехал на похороны. И он никак не мог избавиться от этого настроения, тем более, что и погодка способствовала. Вика поняла, умолкла и стала думать. Стерх почти физически ощущал, как она перебирает все перипетии дела, которое должно было скоро завершиться.

– Значит, ты был прав, – сказала она, наконец, со вздохом. – Ты с самого начала был все время прав. И как тебе это удается?

– Только не сумел ничего сделать, – пробормотал Стерх.

Они свернули перед мостом и поехали вдоль канала. Дом, в котором жил Капитанов, высился тяжкой, из-за снежных вихрей показавшейся бесформенной массой. Словно это была не обычная пятиэтажка, а какой-то средневековый замок, вернее, развалины, в которых некому было обитать. Или причина заключалась в том, что не светилось ни одно окно, даже занавесок на окнах не наблюдалось… Плохой день все-таки, решил Стерх. И уже в который раз попытался справиться с разгулявшимися нервами.

Он остановил свою машину в стороне, за кипой еще не вполне голых кустов, чтобы со стороны парадной, в которой жил Капитанов, его не было видно, и чтобы его нельзя было рассмотреть даже из окон этого дома. Откинулся, отключил печку, спустя минуту снова включил.

– Долго это продлится? – спросила Вика.

– Не знаю, – отозвался Стерх. – Если все пройдет, как нужно, то не очень. – Помолчали. – Если тебе не хочется в этом участвовать, можешь не ждать. Отправляйся домой.

– А ты вернешься домой и назюзюкаешься вдрызг.

Стерх посмотрел в водительское окошко.

– А ты вернешься со мной, и не дашь мне назюзюкаться – так что ли?

– Ну, хоть немного проконтролирую ситуацию.

Стерх выключил печку, нечего было гонять двигатель, жечь бензин.

Кто-то в высшей степени утепленный, с капюшоном на голове вывалился из кустов и направился к машине Стерха. Подошел, приподнял капюшон и аккуратно постучал в водительское окошко полусогнутым пальцем. Стерх присмотрелся, это был Собинов. Запахнул куртку, вылез, ежась от ветра и снега.

– Вий считает, ты слишком близко стал, – объявил Собинов, не здороваясь. – Откати машину дома за три и подходи вон туда, – он небрежно махнул рукой в сторону канала. – Только быстрее, скоро все начнется.

Стерх откатил машину и снова вылез наружу. Потом, согнувшись от внутреннего неустройства, потащился в подсказанном Собиновым направлении. Вика следовала за ним, как нечистая совесть. Машину оперативников они нашли не сразу, а лишь после того, как задняя дверца «Газельного» фургончика раскрылась, и Собинов замахал им руками. Они влезли в узенький, тесный выше всякого разумения кузов. А может, тут было и нормально, даже уютно, просто треть всего пространства занимал Линдберг, который, не отрываясь, следил за всем происходящим через затемненные окна.

На водительском месте неизвестный парень свесил голову так, что Стерх не сомневался – он спит глубоким, усталым сном. От небольшого приборчика с весело мигающими огоньками, стоящим рядом с водителем на переднем сиденье, отходили наушники, временами, изображая занятость, Собинов брал эти наушники и подносил их к щеке.

– Привет, Стерх, – сказал Линдберг, с трудом повернувшись к вновь пришедшим. – Рад сообщить, что твое предположение было правильным.

Стерх промолчал, ему не очень хотелось сидеть здесь, но скорее всего, Линдберг был прав, торчать в знакомой Марине «Ниве» было не очень разумно. Она могла и осмотреться перед тем, как соваться в ловушку. А тогда…

– Поэтому я решил твое вшивое агентство пока не прихлопывать, – сообщил Линдберг, и даже попытался улыбнуться, демонстрируя отличные, а может быть, и искусственные зубы.

Стерх опять не ответил. Вика посмотрела на него и решительно заявила:

– Мы не вшивое… Мы делаем то, что должны были бы делать вы.

– Да, с такими замашками, как у вас, кто же может состязаться, – буркнул Линдберг и отвернулся.

Связываться с Викой он не хотел, скорее всего потому, что она сняла свою вязаную шапочку и ее зеленые волосы рассыпались на воротнике курточки.

Стерх с тоской потопал ботинками, сбивая с них снег. Сидеть в этой машине, поддерживать не очень содержательный разговор ему не хотелось. Но деваться было некуда, он сам напросился на этот, завершающий, этап дела, и Линдберг, скорее всего, выразил таким образом допустимую меру благодарности. Вероятно, ему еще меньше хотелось, чтобы Стерх с Викой сидели тут, но он крепился.

– Вы установили подслушку в доме? – спросил он Собинова.

– Ага, и на телефон Капитанова, и на… – Собинов почти с нежностью погладил приборчик, стоящий сбоку от водителя. – Запитали от аккумулятора, теперь и звонить можно. Техника, – закончил он свой монолог, с явным уважением.

– Ерунда вся эта техника, – буркнул Линдберг. – Наружное наблюдение проторчало тут все это время. Представляешь, Стерх, почти месяц наружки, да еще по полной программе. Стоило кому-то из названных тобой лиц выйти за хлебом, приходилось… – Он расстроенно наклонился к окну, демонстрируя негодование. – Если бы ты тогда ее не отпустил, всего этого удалось бы избежать.

– Ну, чего ты от меня хочешь? – отозвался Стерх. – Браунинг ее я отдал, объяснительные написал. Выложил все на тарелочке…

– Тарелочка твоя оказалась и немытой, и щербатой, – резко пробасил Линдберг. – Сразу все нужно делать, как положено. Сразу. Тогда и претензий никто тебе не предъявлял бы.

– Грубый ты все-таки, Линдберг, – отчетливо произнесла Вика.

– Что?

– Что слышал, – отозвался Стерх, потому что Вика, ошалев от собственной смелости, промолчала. – Что мы от таких как ты слышим все время? Ругань и попреки, угрозы и недовольство… Ты не задавался вопросом, почему люди, подобные Нюре и даже тем же Прорвичам не спешат прибежать к вам? Не спрашивал себя?

– Эх, раскипятился, – пробурчал Собинов.

– Вы послушайте, что я думаю, – разозлился Стерх. – Придется послушать, потому что я прав… Если бы вы делали свое дело как следует, не прессовали каждого свидетеля просто по привычке, если бы хоть внешне соблюдали иногда приличия, для проформы держались вежливо, если бы работали, как ты выразился, как положено, черта с два они бы ко мне приходили. А они приходят, и будут приходить. Потому что я – прокладка между вами и теми людьми, которые уже оплатили ваши услуги, но которым вы не всегда – слышишь, – почти никогда не торопитесь помочь. И вместо того, чтобы это осознать, вы только ругаетесь, только угрожаете…

– Нет, ты понимаешь, Собинов, – сказал Линдберг своему верному помощнику, – мы еще и виноваты… Он всегда на судах говорил лучше, чем в жизни. Кажется, это Паганини на репетициях играл хуже ремесленника, зато на концертах… Одно время я его даже уважал за это. – Он повернулся к Стерху. – Слушай, ты сидишь тут, хотя я и не понимаю, как ты этого добился. Но ты сидишь, а потому помалкивай, слышишь, бывший судебный Паганини?

Они все замолчали, нехорошо замолчали, и Линдберг понял это. Он первый же и попытался это молчание разбить.

– Как у тебя дела – вообще-то?

– Я надеялся, что можно помолчать… – Стерх вздохнул. – Нормально.

– То, что ты получил деньги задним числом от Прорвичей, я знаю, – проговорил Линдберг. – А что с новыми делами?

– Наши акции идут в гору, – с деланной радостью объявила Вика. – Пару дней назад звонил тот самый тип, который чуть не сбил на месте аварии машины Халюзина Марину, ну, когда Стерх повез ее туда, чтобы расколоть.

– Помню, – кивнул Линдберг. – У него об этом в рапорте очень… живописно доложено.

– Оказывается, он какой-то производитель кошек…

– Ч-чего? – удивился Линдберг.

– Ну, он привез откуда-то редкого кота, особенного и очень дорогого, ценою под десять тысяч долларов.

– Такие коты бывают? – сдержанно удивился Собинов, но тут же заерзал от смущения.

– И он сдавал его на случки… – Вика чуть тряхнула головой, не найдя подходящего слова. – За каждого из этих котят цена выходит под тысячу, если с паспортом и всеми причиндалами.

– Понимаю, – отозвался Линдберг.

– Так вот, один конкурент этого… котовода похитил основу благосостояния нашего клиента и требует выкуп. То есть, угнал этого кота и держит его в каком-то специальном питомнике. Сначала заявлял три тысячи, но теперь уже поменьше. – Вика вытянула ноги, потом все-таки поджала их. – Котовод нанял нас, чтобы мы провели с похитителем переговоры, скостили выкуп, и главное, вернули ему драгоценное животное в целости и сохранности.

– Теперь надеешься на котах заработать? – спросил Линдберг Стерха, подозрительно скосив глаза.

– Уже, – сказал Стерх, – зарабатываю. Он выплатил аванс, кстати, больше, чем за дело с Нюрой.

– Ты заставил его платить за унижение, – кивнул Линдберг. – Одобряю.

– Почему же за унижение? Обычная работа… Кота я, конечно, верну, и довольно скоро.

Они снова посидели. Внезапно Собинов, который решил, что он тоже может поучаствовать, или просто вспомнил один из разговоров, который они некогда вели с Линдбергом, спросил, ни к кому не обращаясь:

– Все-таки, я не очень понимаю, почему они убили девушку? У них же хватало денег от нее просто откупиться!..

Стерх посмотрел на Собинова, и вдруг увидел такой азартный блеск в его глазах, что решил ответить.

– Витунов относится к тем людям, которые считают, что им можно больше, чем остальным. Они покупают самые крутые тачки и едут на красный свет, они покупают особняки на берегу водохранилища и устраивают подобие великосветской жизни… И они презирают всех, кто, по их мнению, остался вне этого благополучия. – Он прислушался к себе, кажется, он действительно понимал, почему так получилось, и продолжил: – Следует учесть, Митяша не хотел ее убивать. Но Витунов-старший решил таким образом преподать урок Митяше, хотел сделать его таким, каков сам. Он считал, вероятно, что этим приобщает его к новой психологии и новому отношению к жизни, недоступному нам, простым смертным.

– У него могло все получиться, если бы не ты, – неожиданно проговорил Линдберг. – Повезло тебе.

– Нет, не повезло, – отозвалась Вика. – Это тот случай, когда праведник не пропускает зло. Понимаете, попросту его не пропускает, – она произнесла последнее слово чуть не по буквам. – Стерх оказался тем, кто способен спасти множество людей, целый город, окажись он в нужном месте… Ну, когда приходит время судить и разводить судьбы.

– Это из Библии, – с осуждением вымолвил Собинов.

– Ты думаешь, будто он, – Линдберг бесцеремонно кивнул на Стерха, словно его «тут не сидело», – по каким-то заумным законам…

– Именно, – отозвалась Вика. – И потому все так… срослось.

– Девушка была на третьем месяце, – спокойно, даже равнодушно отозвался Стерх. – Я узнавал, нигде не делают аборт на таком сроке. – Он потер лицо, стараясь избавиться от онемения кожи, которая вдруг даже здесь, в тепле стала какой-то чужой.

– Стерх, – жестковато спросил Линдберг, – ты когда заподозрил, что Витуновы сделали сменку?

«Сменкой» на уголовном жаргоне называется подставка одного человека под другого. Иногда так матерым уголовникам с огромным сроком заключения удавалось выйти на свободу досрочно, «сменявшись» с типом, у которого «звонок» был ближе. Или избежать карцера, данного не очень опытным контролером… В данном случае термин был применен не очень точно, но Стерх понял.

– Да уже давно, – повинился Стерх. – Едва ли не впервые, как увидел Марину… вместо Нюры. Понимаешь, – он посмотрел почему-то на Собинова, – у Марины руки медицинские, ухоженные, ногти подрезанные, а вот у Нюры… Я не помню, какие у нее были руки и ногти, как она держала предметы. Пытался вспомнить изо всех сил, но не сумел. Но я ощущал, здесь что-то не то. Именно – в руках.

– М-да, – сказал Линдберг, наконец, – неплохо. Для дурачков это, может быть, и ботва на постном масле, но для тех кто понимает… Убедительно.

– А почему же ты тогда так… «прислонился» к этой Марине? – спросил Собинов, расчувствовавшись. – Почему отпустил ее, ну, тогда, когда она…

– Понимаю, – кивнул Стерх. – Видишь ли, я не мог поверить, что она так… легко продала сестру. Я думал, что у нее должны быть какие-то представления о родстве, об убийстве, о мести хотя бы… Но не угадал.

– Праведник, – фыркнул Линдберг. И завершил свое мнение чисто по-прокурорски: – Ладно, для начала поверим.

– Она выходит, – сказал вдруг водитель с переднего сиденья. Оказывается, он уже не спал. Стерх перевел взгляд на дом Капитанова, и увидел, что у двери стоит тощая соседка, только теперь она была в вытертом до блеска драповом пальто с узеньким каракулевым воротником, и без своего сына, который обычно держался за ее халат. В руках она несла небольшой полиэтиленовый пакет.

– Вы с ней разговаривали? – спросил Стерх. – Качали ее на предмет этих денег?

– Нет, – признался Собинов. – Только косвенно пытались выяснить, что к чему… Но в конце уже не сомневались.

– Я приказал прямо ее об этом не расспрашивать, – пророкотал Линдберг. – Ни ее, ни мальчика, ни самого Капитанова. Все-таки была вероятность, что они предупредят Марину, и тогда мы ее… Да, тогда нам оставалось только конфисковать эти деньги, а сама бы она ушла.

– Как ты догадался, что Марина именно соседке оставила все деньги? – спросил Собинов.

Водитель неторопливо включил машину, вышел, деловито сбил с ветрового стекла наледь, вернулся, включил дворники, и поехал за спешащей и не оглядывающейся по сторонам соседкой.

– Марина уже готова была удрать из дома Витунова. Но убегать с деньгами в руках она не хотела, она понимала, что может налететь на обыск, что, возможно, уходить придется налегке… Вот тогда она и решила спрятать деньги заранее. – Стерх оглянулся на Линдберга, тот смотрел на него чуть скептически, словно уже все знал, но не прерывал. – Спрятать у Капитанова было невозможно, Жемал, вы или я могли «провентилировать» его квартиру, и не один раз. А больше знакомых у нее не было. Я имею в виду, надежных знакомых. Если бы она попробовала передать деньги кому-то из своих коллег, скажем, в МОНИКИ, скорее всего, она бы их больше не увидела. Вот и осталась… соседка. Подходящая кандидатура по всем статьям. Тем более, что она-то думает, что имеет дело с Нюрой, а не с ее сестрой.

– Была бы умнее, вообще от них отказалась, – проговорил водитель.

– Нет, она на все это и пошла из-за денег, – сказал Стерх. – Она жадная… Вернее, ее сделали такой, потому что внушали с детства, что только деньги решают все проблемы.

– Да, жадная, – согласился Линдберг.

Соседка прошла дворами, потом покрутилась среди домов, и вдруг по узенькой тропе пошла между деревьями.

– Не упусти, – сказал Стерх водителю.

– Не волнуйся, – отозвался Собинов, – у нас на проспекте еще две машины.

«Газель» развернулась, проехала какой-то скользкой дорогой, на которой плотными рядами были выставлены автомобили из соседнего многоподъездного дома, а потом вынырнула на шоссе. Тут она довольно необычно развернулась, скакнула на противоположную сторону шоссе, и поехала неторопливо, прячась за троллейбусом. Стерх подивился мастерству водителя, тот действительно умел следить из машины за пешеходом, это не все даже опытные «наружники» умели.

– Куда она идет? – спросил Собинов, очевидно, он нервничал.

– К универсаму «Ленинград», – нехотя отозвался Линдберг. – Очень далеко Марина ее вряд ли вытащила бы.

– Верно, вот и… объект, – согласился Стерх.

К соседке, притормозившей на площадке перед универсамом, вдруг подошла девушка. В теплой шапке, в длиннополой дубленке Марина была не очень похожа на ту девушку, с которой Стерх уже был знаком. И уж тем более она не была похожа на настоящую Нюру. Что-то в Марине все время возникало остроугольное, что отличало ее от сестры. А может, все дело было в этой недешевой дубленке?

– Все, берем, – приказал Линдберг.

– Приготовились, – сказал Собинов в посверкивающий аппаратик с наушниками, и как оказалось, с микрофоном. – Пошли.

Откуда-то, словно из-под земли, из-за какого-то ларька, из дверей магазина, из неподалеку стоящей машины вдруг возникли пять человек. Они сошлись в круг, и центром этого круга была соседка Капитанова, имя которой Стерх так и не удосужился узнать, и Марина Шамотина, она же Елена Капитанова, а сейчас, может быть, кто-то еще.

– Вот и все, – сказал Линдберг с удовлетворением. – Хочешь с ней поговорить? Я придержу их, если тебе нужно.

– Нет, – покачал Стерх головой. – Не о чем мне с ней разговаривать.

– Даже так? Ну, ладно. – Они посмотрели, как девушку и соседку повели к двум машинам, чтобы отвезти одну в камеру, а другую для дачи показаний. – Подвезти тебя к твоей машине?

И вдруг Стерху стало очень тяжело, видеть этих людей не хотелось. И даже признаваться в этом было выше его сил. Он потянулся к дверной ручке, отворил ее и поежился, снаружи пуржило, и уже начинало смеркаться.

– Мы пройдемся до нашей «Нивы», – сказал он. – Не хочу вас утруждать.

Вика вздохнула, запахнула свою курточку, и полезла через ноги Линдберга к двери, следом за Стерхом. Они вдвоем вылезли, хлопнули дверцей и пошли по тротуару, подыскивая где бы им форсировать Ленинградский проспект, потому что их машина стояла среди домов на другой стороне. Как вдруг задняя дверь «Газели» открылась, из нее высунулся Линдберг.

– Эй, Стерх, ты был молодцом. Удачи тебе, праведник.

Дверь хлопнула, и «Газель», подняв в заснеженном воздухе облачко горячего выхлопа, растворилась среди других машин. Стерх посмотрел с негодованием на Вику.

– Конечно, праведник, – уверенно отозвалась она, запахивая полы его куртки плотнее, чтобы его не продувало. – Иначе я бы с тобой не связалась.

Оглавление

Посвящение

Уведомление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Реклама на сайте