«Убийство по правилам дзен»

От автора

Камакура — симпатичный городок со множеством храмов дзен, некоторые из которых очень напоминают храм, описанный в этой книге. Но Хорин-Джи — всего лишь плод моей фантазии, так же как и множество других мест, в которых происходит действие романа. Несмотря на то, что Камакура славится своими фестивалями, фестиваль Танабата проводится в Хиратсуке, близлежащем городке, определенно достойном внимания в начале июля.

За исторические и географические сведения я благодарна Джону Кэрроллу, автору книги «Два города — путеводитель по Йокохаме и Камакуре», выпущенной издательством «Коданса» в 1994 году.

С тех пор, как я начала писать «Так велит дзен», и до того, как была написана последняя страница, мне помогали многие друзья. В особенности я благодарна Джону Эдеру, владельцу антикварного магазина в Роппонги, Синджи Кавасаки из Киото, Тецуро Коно из Национального музея Токио, жителям Камакуры Сузуко Асакуре, Джунко Катано и Эйко Мори, устроившей мне замечательную экскурсию по городу и храму Токей-Джи, двум выпускникам клуба айкидо при Токийском университете, Кончи Хиёго и начальнику национальной полиции Наохито Ямагиси за то, что инструктировали меня во всем, что касалось работы японской полиции; я также благодарна Расти Канакоджи — американцу, чемпиону по дзюдо и тренеру олимпийской сборной, Кристоферу Белтону — писателю и переводчику, монахам из Дай Босатсу Дзендо — дзенского монастыря в Нью-Йорке и Дж. Д. Консидину, музыкальному критику из «Балтимор сан». Как и всегда, все ошибки лежат на моей совести и не имеют отношения к вышеуказанным людям.

Я рада отзывам читателей, интересующихся японской культурой. Если хотите написать мне или узнать больше о моих книгах, вы можете посетить мой вебсайт:

Действующие лица

Рей Симура — наполовину японка, наполовину американка, антиквар-фрилансер.

Нао Сакай — владелец антикварного отдела в магазине «Искусства Гиты».

Джун Курой — симпатичный продавец машин, работающий в Гите.

Братья Глендиннинг: Хью большую часть времени проводит в «Сёндаи лимитед», где работает адвокатом; Энгус — темная лошадка, путешественник.

Ясуси Исида — пожилой антиквар, наставник Рей.

Семья Михори — владельцы Хорин-Джи, знаменитого храма дзен в Камакуре. Настоятель монастыря Михори следит за имуществом, его жена Нана коллекционирует антиквариат и делает все, чтобы сохранить земли в Камакуре. Акеми — их единственная дочь —чемпионка по дзюдо, оставившая спорт. Ее двоюродный брат Казухито фактически усыновлен семьей Михори, чтобы стать следующим настоятелем монастыря.

Мохсен Завар — иммигрант из Ирана, прибывший в Японию искать лучшей жизни.

Ному Идета — пожилой прикованный к постели коллекционер антиквариата, живущий в Токио в респектабельном районе Денен-Чофу. Хару Идета — его сестра, посвятившая себя уходу за братом.

Лейтенант Хата — полицейский из Роппонги.

Йоко Маэда — владелица «Антиквариата Маэды», маленького магазинчика в Камакуре.

Ваджин — загадочный монах, работающий в саду.

Джуничи Ота — многострадальный адвокат Хью.

Госпожа Кита — клиентка Рей со здоровым аппетитом к антиквариату и сплетням.

Плюс еще некоторое количество монахов, торговцев, нелегальных эмигрантов и девушек легкого поведения, ищущих в Японии кто духовных, а кто материальных благ.

1

С самого начала я подозревала, что тансу Наны Михори обойдется мне слишком дорого.

Японский рынок антиквариата достаточно беден. К сожалению, хороших или ценных вещей давно уже не осталось, поэтому найти что-либо стоящее практически невозможно, даже если у вас есть деньги. Так что, приняв заказ, я вполне понимала всю его сложность. Правда, я никак не ожидала, что за какой-то деревянный ящик мне придется выложить почти все, что у меня было.

Во-первых, мой отпуск так и не состоялся. Хью Глендиннинг, мужчина, к которому я переехала со дня Святого Валентина, наконец перестал умолять меня, помахал билетами и улетел в Таиланд в одиночестве. И я осталась один на один с заказом, который уже считала невыполнимым, — казалось, что старинный деревянный комод был всего лишь порождением фантазии моей клиентки. В последние две недели я только и делала, что ездила из своего дома в Токио то на север — в Нигату, то на запад — в Киото. По дороге я страдала от москитов, которые, похоже, слетались тучами специально за тем, чтобы откушать моей кровушки. Сезон дождей закончился, и теперь я мучилась от июльской жары, пытаясь найти тансу.

Размышляя о преследовавших меня неудачах, я вдруг заметила, что попала в пробку на шоссе Томэи.

Раздражение мое усилилось, потому как я была уверена, что абсолютно все сидящие в окружающих машинах люди едут куда-нибудь в отпуск. Отцы держали руль, а матери протягивали детям разные лакомства и пластиковые стаканчики с напитками Я мечтала о том, чтобы у меня выросли крылья и я смогла улететь из этой проклятой пробки, как вдруг зазвонил мой мобильник.

— «Антиквариат Рей Симуры», — сказала я, нажав на кнопку специального переговорного устройства. Я читала, что водители, прикладывающие к уху мобильный телефон, не менее опасны, чем пьяные, потому что телефон стесняет движения. И я этому верила.

— Рей-сан, где вы сейчас находитесь? — раздался вежливый голос Наны Михори.

Мы разговаривали с ней ежедневно в течение тринадцати дней, включая и вчерашний, когда я позвонила сказать ей, что возвращаюсь домой из Нары. Я видела много комодов, подходящих под описание, но она хотела определенный тансу, точно такой, какой видела в книге. В принципе, все мои клиенты хотели что-то, что видели в книге.

— Я недалеко от Изу Пенинсула, — ответила я, размышляя о том, что все еще не изучила полторы или две тысячи японских иероглифов кандзи, которые обязан знать каждый взрослый человек.

Я выросла в Сан-Франциско. Моя мать была американкой, а отец японцем. Говорить мне было легко, и, как правило, для работы этого вполне хватало.

— Я так понимаю, что вы все еще не в Токио, — сказала Нана Михори, — а я тут слышала про симпатичный магазин в Гите, в котором продают только качественный антиквариат из всех уголков страны.

Моя подруга, госпожа Кита, нашла там прекрасный комод на прошлой неделе.

— Гита — это где? Рядом с Хаконе? — Район, о котором говорила Нана, был довольно далеко от места, где я находилась.

— Рей-сан, — ответила Нана, — вы так стараетесь ради меня. Я очень хочу, чтобы вы заработали свои комиссионные, но после ваших мытарств мне кажется невозможным просить вас еще раз съездить...

— Ну что вы, — протянула я, — это же совсем не сложно, Где находится магазин?

Я прижала телефон к уху плечом и пошарила второй рукой в поисках ручки. По правде говоря, я очень нуждалась в этой клиентке. Моему бизнесу было пять месяцев от роду. Кроме того, я была иностранкой. Но я надеялась на лучшее. Моя тетя Норме представила меня Нане Михори, жене известного владельца знаменитого буддийского храма в Камакуре — живописном городке в часе езды от Токио. Средства Наны были неограниченны, кроме того, она могла замолвить за меня словечко в будущем. А ее рекомендация стоила очень дорого. Я просто не могла не выполнить ее заказ.

Прощаясь со своей клиенткой, я заметила, что мальчик и девочка из соседней «мицубиси-харизмы» дразнят меня, изображая разговор и прикладывая к уху пластиковые стаканчики, будто говорят по телефону. Я решила им подыграть. «Моси-моси», — внятно проартикулировала я стандартный японский аналог «алло». Дети захихикали и что-то проартикулировали в ответ. Но что?

«Абунай» — вдруг поняла я, прежде чем что-то тяжелое врезалось в мою машину. Опасность!

Я бросила телефон и схватилась за руль. А потом посмотрела в зеркало заднего вида и увидела, как водитель маленького коммерческого грузовика машет мне рукой, показывая на узкое шоссе.

Как я умудрилась попасть в аварию в практически неподвижной пробке, осталось для меня загадкой. Видимо, я просто королева неудач. Починка «тойоты-виндом» обойдется в астрономическую сумму. Но самое плохое заключалось в том, что это была не моя машина.

Чувствуя себя ужасно, я смотрела на водителя грузовика в желтом комбинезоне и кепке. При других обстоятельствах я бы, наверное, улыбнулась.

Я вышла из машины, прекрасно понимая, что выгляжу неважно: наполовину японка, под тридцать, с короткой стрижкой, в коротких шортах и севшей после стирки футболке с надписью «Беркли». Я поторопилась навстречу водителю со своей японской лицензией и регистрацией машины Хью в руке.

Водитель грузовика тоже что-то нес. Маленькую бутылку минеральной воды, еще закупоренную. Он вежливо протянул ее мне. Я взяла бутылку, глядя на этикетку. «Всегда освежит вас, только попробуйте!» — гласила надпись. «Не сегодня», — подумала я, чувствуя, как футболка начинает прилипать к спине.

Вместе с водителем грузовика мы оценили убытки от аварии. Грузовик практически не пострадал, разве что на бампере отпечаталось немного краски с моей «тойоты». А вот задняя фара «тойоты» была разбита вдребезги.

Водитель осторожно подобрал осколки, завернул их в платок и протянул мне.

— Домо сумимасен десита.

Услышав это формальное мужское извинение, я вдруг вспомнила, что, по японским законам, любой корпоративный грузовик, ударивший другую машину, автоматически считается виновным.

— Я тоже прошу прощения, — растерянно пролепетала я, — я была расстроена.

— Это моя ошибка, — возразил водитель. — Только посмотрите, что я сделал с вашей прекрасной машиной.

Голос водителя дрогнул, и я поняла, что он очень волнуется из-за того, что попал в аварию на служебной машине. Я собралась было заверить его, что не собираюсь подавать иск, как он уже доставал из кармана бумажник.

— У вас точно не будет проблем на работе? — спросила я. — У вас содрана краска.

Он покачал головой.

— Это обычная амортизация, никто не обратит внимания. Но я должен возместить вам ущерб и никуда не уйду, пока не сделаю этого.

Я растерялась. Мне казалось, что мы оба пострадали, а тут... Я взяла деньги, даже не глядя на них и чувствуя себя виноватой.

— Если вы дадите мне свой адрес, — промямлила я, — я могу выслать вам копию счета и сдачу, если останется.

— Пожалуйста, не думайте об этом, — сказал он, запрыгивая в грузовик. Поскольку мы не обменялись именами и телефонами, он имел полное право считать, что инцидент исчерпан. А я попыталась справиться с чувством неловкости, села за руль и снова сосредоточилась на пробке.

Два часа спустя я уже приехала в Гиту. Я заранее связалась с магазином, о котором говорила госпожа Михори, и удостоверилась, что у них действительно есть тансу. Продавец антиквариата сообщил, что у них имеется только один тансу, недавно прибывший из Ягаты — города, славящегося работой по дереву, — и тансу этот очень похож на тот, какой я безуспешно до сих пор искала.

— Откуда вы его получили? — спросила я, боясь спугнуть удачу.

— Из надежных рук, — ответил продавец. — Пока что он у нас, но я советую вам поторопиться. Вчера приходила клиентка и просила придержать тансу для нее. Но она не вернулась, так что я решил выставить его на продажу.

Как известно, если сделать вид, что не слишком заинтересован, всегда можно договориться о скидке, что делает покупку еще более приятной. Но к сожалению, у меня не было времени играть в эти игры. Так что я сразу же поехала в Гиту, нашла магазин и припарковалась в неположенном месте прямо напротив него. Меня не слишком волновала стоянка, поскольку я знала, что нескольких минут вполне хватит для того, чтобы оценить тансу.

Впрочем, я не слишком надеялась на хороший результат. Магазин «Искусства Гиты» явно был рассчитан на туристов и сиял красным и золотым цветами, наподобие синтоистского храма. Первый этаж был забит массивными керамическими изделиями, занавесками и свадебными кимоно, в общем, разными псевдояпонскими штучками, явно изготовленными в Китае.

Нана Михори хотела, чтобы я приехала сюда. И я напоминала себе об этом, направляясь к прилавку, над которым крупными буквами было написано: «МЫ ГОВОРИМ ПО-АНГЛИЙСКИ! МЫ ПРИНИМАЕМ ДОЛЛАРЫ!».

— Нао Сакай работает наверху, — вежливо ответил на мой вопрос администратор. — Это прямо за отделом футболок и рядом с отделом марок.

Да, антиквариату тут явно не отдавали предпочтения. Однако, поднявшись наверх, я обнаружила, что отдел прекрасно оборудован и товаров в нем достаточно много. Я оглядела прекрасный кухонный тансу и несколько комодов поменьше.

Стройный мужчина с резкими чертами лица сидел, закинув ногу на ногу, на стуле и разговаривал с кем-то по телефону. Мельком взглянув на меня, он сказал:

— Если вы хотите купить футболку, то пройдите туда, ближе к окну.

— Меня зовут Рей Симура. Я звонила вам насчет тансу, — скрестив на груди руки и невозмутимо глядя на него сверху вниз, ответила я.

Сакай широко улыбнулся, явно оценивая меня заново.

— Симура-сан? — вежливо переспросил он. — Да. я оставил вам заказ. Пойдемте покажу, — мигом закончив разговор, сказал он.

Я прошла за ним в комнату, заставленную картонными коробками, декоративными изделиями и каким-то железным хламом.

Госпожа Михори точно описала мне то, что желает приобрести, так что я достала ее рисунок, чтобы поточнее сравнить его с тансу. Она искала исключительно касанэ — так называемый «невестин комод» — с двумя отделениями, по два ящика в каждом, и хотела, чтобы дерево было самого высшего качества и чтобы тансу украшали черепашки — традиционные символы удачи, которые часто изображал мастера с острова Садо в Ягате. Металл на тансу потемнел, но не настолько, чтобы изделие выглядело очень старым. По виду гвоздей с необычными шляпками можно было заключить, что они изготовлены в середине девятнадцатого столетия.

— Вы разбираетесь в мебели, — уважительно сказал господин Сакай, наблюдая, как внимательно я изучаю каждый ящик и гвоздь.

Ящики тоже оказались в прекрасном состоянии — никаких царапин или дефектов. В свое время, путешествуя по разным магазинам, я удивлялась, как плохо иногда сохраняются тансу внутри — их просто сжирают жуки. А эти пахнущие свежестью кедровые ящики были старыми, но прекрасно сохранившимися, что заставило меня вздохнуть свободнее.

— Вы полировали тансу? — спросила я.

— Конечно, нет! — воскликнул господин Сакай. — У меня маленький бизнес, так что я просто покупаю эти вещи и как можно быстрее их перепродаю.

На тансу не было цены. Но, будто услышав мой невысказанный вопрос, господин Сакай произнес:

— У пожилого хозяина тансу финансовые проблемы, так что он готов продать его по вполне умеренной цене — один миллион и пятьсот тысяч иен.

Он просил немногим больше двенадцати тысяч долларов, что было вполне нормально. Но, как говорится, поторговаться сам бог велел.

— Да-а, — протянула я, — а нельзя ли как-нибудь снизить цену? Это несколько превышает сумму, на которую я рассчитывала.

— Хм, вы ведь из Токио приехали? — задумался Сакай-сан, изучая меня, и я понадеялась, что место моего жительства не слишком скажется на цене. — Я могу включить в эту сумму стоимость доставки.

— Хорошо, — согласилась я, — только сначала мне надо позвонить матери.

Никто не обязан был знать, что я покупаю тансу для клиента, особенно сейчас, когда торговец включал доставку в основную стоимость. Он согласился подождать, и я побежала к машине. Молодой человек с выбритыми на макушке волосами в костюме из искусственного шелка цвета лайма стоял на улице, пристально рассматривая мою разбитую фару. Японцы всегда переживают за других, поэтому я улыбнулась ему и кивнула, показывая, что знаю о повреждении.

Я проскользнула в салон «тойоты», оставив дверь открытой для поступления свежего воздуха, и набрала номер. Госпожа Танака, домоправительница Наны Михори, сказала, что хозяйка занята с гостями. Я повесила трубку, раздумывая над тем, стоит ли совершать покупку без ее разрешения. Мне так не казалось, тем более что два предыдущих найденных для нее тансу она решительно отвергла.

Я снова посмотрела на рисунок Наны Михори. Удивительно, что я все-таки нашла такой тансу, и шансы найти еще один такой же были минимальными. Терять его нельзя. Надо было попробовать отложить его хотя бы на время, так что я поторопилась обратно в магазин и, к своему удивлению, застала там клиентку, одетую в шелковую блузку и юбку цвета зеленого чая. Когда она повернулась, я увидела большую черную родинку на ее левой ноздре

— Проблема в том, — сказал ей Сакай-сан, показывая на меня, — что у нас новая клиентка.

— Но, — настаивала она, потрясая кошельком, — я готова купить, и деньги у меня здесь, с собой

Я поняла, что это женщина, которая откладывала тансу для себя.

— Извините, — вмешалась я, — мне казалось, что дело с тансу уже решено.

— Она говорит о моем тансу? — повысила голос женщина.

— Вообще-то, — виновато кашлянул Сакай-сан, — у нас складывается несколько странная ситуация.

— Я куплю тансу, если только вы подождете несколько минут, пока я дозвонюсь матери, — сказала я, нервно улыбаясь, — ну, может быть, это займет несколько часов.

Женщина ахнула, а господин Сакай посмотрел на меня и покачал головой.

— Думаю, это невозможно.

— Яхари хафу да, — пробормотала женщина. «Она полукровка», — перевела я. Видимо, она имела в виду мою невежливость.

— Я больше не буду откладывать этот тансу, — сказал господин Сакай. — Кто готов купить его сейчас, тот пусть и покупает.

Вокруг нас собралось несколько человек: два продавца из сувенирного отдела и пара—тройка покупателей.

Решившись, я вытащила свою кредитку.

— Я не принимаю кредитные карты, — покачал головой господин Сакай, глядя на мою кредитку так, будто она была вываляна в грязи, — принимаются только наличные.

Такой большой магазин просто обязан был принимать кредитные карты, но господин Сакай, видимо, не желал платить какие-либо проценты со сделок. К счастью, зная систему, я привезла больше наличных, чем было нужно, — около двух миллионов двухсот тысяч иен в нескольких небольших коробочках.

— Хорошо, — пожав плечами, сказала я, — могу заплатить наличными.

— Но я была здесь первой, — решительно вмешалась дама в зеленом.

— Один миллион пятьсот тысяч, — принялась считать я, не слишком радуясь собирающимся рядом зевакам. — Налог уже включен в эту сумму?

— Я заплачу больше нее! — воскликнула женщина. — На пятьдесят тысяч!

Это было неслыханно. Это было неэтично. Я вопросительно посмотрела на господина Сакая.

— Я должен действовать в интересах своего клиента, — понизив голос, сказал он.

— Хорошо. Тогда я заплачу миллион пятьсот шестьдесят.

Чувствуя себя совершенно растерянной, я начала потеть, несмотря на работающий кондиционер.

— Один миллион пятьсот семьдесят тысяч. — Женщина смерила меня взглядом.

— Миллион восемьсот тысяч, — сказала я, чувствуя, что торгуюсь на аукционе.

Пока господин Сакай что-то нервно бормотал, дама предложила миллион девятьсот. Поднимет ли она еще цену? Понять это по ее лицу было невозможно. Я приближалась к финальной отметке, которую допускал мой бюджет, и не могла рисковать этой идиотской игре.

— Я дам вам два миллиона сто тысяч, — заявила я, ринувшись напролом.

Женщина замерла, будто осознав, что все зашло слишком далеко. Тем не менее она снова заговорила

— Два миллиона двести.

И вот тут я опустила голову. Все, я сдалась. Можно было снова укладывать деньги в коробочки и застегивать сумку. Нельзя так превышать установленную цену, я чувствовала это. В любом случае, мне не стоило вообще дергаться без разрешения Наны Михори.

Но, выходя из магазина, я почувствовала, как меня тянут за ремень сумки. Первой мыслью было, что кто-то видел мои деньги и теперь пытается украсть их. Я вслепую пихнула этого «кого-то» и услышала, как он упал. Резко развернувшись, я налетела на молоденькую продавщицу, которая присутствовала при несостоявшейся сделке.

— Мисс, — сказала она, — вы можете купить тансу. Я пришла сказать...

— Гомен насай, — извинилась я, помогая ей подняться. Черт, какое счастье, что она не ударилась головой о какой-нибудь твердый предмет.

— У второй покупательницы недостаточно денег. Господин Сакай послал меня передать, что готов продать вам тансу за два миллиона сто тысяч иен. Как вы и предложили.

Губы девушки дрожали, словно она едва сдерживала слезы.

Я и сама готова была расплакаться. Если бы это действительно был аукцион, женщину заставили бы платить назначенную ею цену. Я думала об этом, снова поднимаясь по лестнице и снова направляясь к отделу господина Сакая.

— У меня в данный момент два миллиона, — говорила женщина, вытаскивая из сумки купюры так, словно это были салфетки, — но я могу сходить в банк.

— Банк сейчас закрыт, — глядя на меня, сказал господин Сакай. — Симура-сан, я прошу у вас прощения.

Теперь, когда я снова была на коне, я могла позволить себе небольшую вольность.

— Я покупаю у вас тансу за два миллиона вместе с доставкой, как мы договаривались раньше, — сказала я.

— Продано, — резюмировал господин Сакай, принимаясь выписывать чек.

— Продано, — повторила я, и тансу стал моим.

2

Выйдя на улицу, я ощутила, как мое ликование сходит на нет: передо мной стоял тот молодой человек, с которым я недавно столкнулась у машины.

— Тебе придется починить фару, онэсан, — спокойно показывая пальцем в сторону моей машины, сказал парень. — Она разбита.

Я нахмурилась. Он назвал меня «старшей сестрой», а такое обращение к незнакомке приравнивается к флирту. Если себе позволяли такое обращение продавцы в магазинах, это было еще приемлемо, но мне не понравилось, что фамильярность допускает хорошо одетый незнакомец. Несмотря на то, что он был не таким уж незнакомцем: мы ведь уже встречались. Кроме того, он неуловимо кого-то мне напоминал.

— Я собираюсь сделать это в Токио, — сказала я, взглянув на темнеющее небо, а потом на фару, которая при ближайшем рассмотрении оказалась в худшем состоянии, чем мне показалось сначала.

— Что? — удивился парень. — Но ты же не можешь ехать с одной фарой до самого Токио. Ты в каком районе живешь?

— В Роппонги. — Это был район иностранцев и вкусной пиццы. Я обитала в более скромном районе, прежде чем в моей жизни появился Хью Глендиннинг.

Молодой человек присвистнул и провел рукой по своим блестящим волосам.

— Фантастическое место, — сказал он, — мне нравится гулять в парке Ёёги, он там недалеко...

— С подражателями Элвису? — Я немного расслабилась. Я знала, что по субботам толпы молодых людей в обтягивающих джинсах и черных кожаных пиджаках танцуют в парке под музыку пятидесятых. Теперь я поняла, кого он мне напоминает — японского Элвиса.

— Правительство Токио запретило танцевальные вечеринки на открытом воздухе, так что я туда больше не хожу. — Он вытащил из кармана пиджака визитку и протянул мне: — Меня зовут Джун Курой, работаю дилером в «Тойоте». Здесь, в Гите. Я увидел твою машину, подумал, что она — одна из наших, и остановился.

— Нет, не из ваших, — сказала я, разглядывая визитку.

— Плохо, — отозвался Джун, — я бы тебе устроил временную замену машины. Это одна из оказываемых нами услуг.

Визитка выглядела весьма представительно — на ней стояла официальная эмблема «Тойоты».

— Да, — сказала я наконец, — мне действительно надо починить фару. Как думаешь, сколько это будет стоить? Я еще ни разу не обращалась в автосервис.

— Эти «виндомы» никогда не ломаются, правда? — с энтузиазмом воскликнул Джун, показывая на серебристую «тойоту» с именем дилера над лицензией. — Я сам на такой же машине езжу. Думаю ремонт будет стоить около четырех тысяч иен. Но конечно, это не окончательно, я могу сделать скидку...

Магическое слово «скидка». Долго не рассусоливая, я села в машину и поехала за ним в фирму — маленькое здание со стеклянными дверями заполненное блестящими машинами.

— Гита — прекрасный городок, — сказал Джун принеся мне чашечку холодного кофе, пока я ждала мастера, — и чем дольше ты тут живешь, тем больше привыкаешь. Кстати, не хочешь принять холодную ванну, прежде чем вернешься в город? Я бы к тебе присоединился, если б мог, ха—ха.

— Вообще-то, я приехала сюда по работе. — Я рассказала ему о тансу.

— Bay, — прореагировал Джун, — мне тоже нравится антиквариат. У меня пятьдесят каталогов того, что в «Искусствах Гиты» никогда не найдешь. И сколько же ты потратила? — спросил он, подвинувшись ко мне на кожаном стуле.

Когда я сказала, он присвистнул.

— Два миллиона иен — это большие деньги! Но ты, наверное, знаешь, что делаешь. Кстати, у нас много новых моделей, можешь поменять машину с небольшой доплатой.

— Нет, спасибо, это даже не моя машина, — отказалась я.

Продавцы автомобилей были одинаковыми во всех частях света. Только акценты у них различались.

Я была рада новой фаре, поскольку вернулась в Роппонги-Хиллс, когда солнце уже зашло.

Открытый шкаф сразу поведал о том, что мои любовник вернулся из Таиланда, но куда-то ушел. Единственное, что ждало меня дома был тансу в защитной упаковке. Пока я слушала болтовню Джуна Куроя, компания перевозок уже успела доставить мою покупку в Токио. На автоответчике было сообщение от консьержа, извиняющегося, что впустил грузчиков в квартиру без моего ведома. Тот факт, что они не были одеты в униформу и не попросили его расписаться на чеке, расстроил его.

Впрочем, главное, что тансу был доставлен. Сняв с него упаковку, я невольно залюбовалась. Мне еще не приходилось покупать антикварные изделия в таком хорошем состоянии. В основном я имела дело с городскими аукционами и барахолками, где продавали ненужные вещи. Но, как правило, они оказывались просто неухоженными, и достаточно было протереть их тряпочкой, чтобы привести в порядок. Я довольно часто что-нибудь покупала. С тех пор как шесть месяцев назад мы с Хью стали жить вместе, его холостяцкая квартира превратилась в некое хранилище японской антикварной мебели, тканей и гравюр. Каждые несколько месяцев мы устраивали вечеринки для моих клиентов и его сотрудников, где продавали большую часть предметов, так что я могла снова заниматься приобретением.

Тансу острова Садо выглядел просто роскошно. Я знала, что госпожа Михори останется им довольна. Когда я наконец дозвонилась до нее, она подтвердила правильность моего решения.

— Слава небесам, что вы не позволили той ужасной женщине купить тансу, — сказала она. — Судя по вашему описанию, это прекрасная вещь. Ваша тетя была права — вы просто чудо.

Я не видела своих родителей уже три года, так что мои дядя и тетя из Йокохамы практически заменили их. Они даже чем-то напоминали моих родителей: у моего отца—психиатра и матери-дизайнера был шикарный викторианский особняк в Сан-Франциско, а мои японские родственники жили в доме поменьше, но в безумно дорогом районе Йокохамы. Переехав в Японию, я жаждала финансовой независимости, так что отказалась жить с родственниками и провела три года в маленькой квартире в трущобах. А потом появился Хью. Было неудобно жить за его счет, но следовало признать, что мраморная ванная нравилась мне гораздо больше, чем та, что была в моей прежней квартире.

Минут двадцать я провела под душем, а затем облачилась в юката — японский хлопковый халат — и отправилась на кухню чинить подарок, который купила для Хью, — довольно симпатичный фонарик с разорванной бумагой по бокам. Я даже придумала, чем можно ее заменить.

Вскоре после того, как фонарь был починен, я услышала щелчок замка и пошла встречать Хью.

— Тадайма! — Выругавшись, Хью бросил свою видавшую виды сумку и сообщил, что так и не смог избавиться от шотландского акцента, несмотря на мои усилия.

Я рассмеялась и бросилась к нему на грудь.

— Да ладно, можешь меня не привечать, — пробормотал он, выпуская меня из объятий. — Представляешь, я вернулся два дня назад и ждал тебя, гадая, где ты можешь быть! Да плюс я еще и без машины остался! Мне пришлось ездить на работу в метро!

— Тебе это полезно, — поддразнила я его, — не понимаю, почему ты так любишь водить машину — я была бы рада больше никогда ее не видеть.

— О, мой «виндом» — моя святыня. Только на нем я могу ездить из пункта А в пункт Б, не сталкиваясь с миллионами токийцев.

Конечно, толпы людей раздражали. Но я подозревала, что проблема Хью кроется не в этом, а в том, что он выглядит как молодой Гаррисон Форд. В конце концов, я была белой только наполовину, так что на меня обращали гораздо меньше внимания. В общем, желая побыстрее сменить тему, я предложила Хью бокал вина.

— Как насчет хорошего стаканчика виски? — поинтересовался Хью. — Или ты так давно меня не видела, что забыла мои привычки?

— Просто для скотча сейчас слишком жарко, — пожала плечами я. — Как было в Таиланде?

Я достала упаковку кунжутной лапши, купленную в ближайшем магазине деликатесов, и протянула Хью палочки. Если бы мои японские родственники увидели, что мы едим прямо из коробки, они бы умерли на месте.

— Отличный отпуск, — сказал Хью, — кроме того, уверен, что «Сёндаи» скоро откроет еще один филиал. С тайцами легко работать, они даже по-английски говорят лучше любого японца.

— Лучше тебя, ты хотел сказать?

— Естественно! А что касается девочек на пляже, так им вообще не надо было со мной разговаривать, я и так прекрасно понимал, что им нужно. — Он подмигнул мне. — В общем, тебе стоило съездить.

— А чем ты там, кстати, занимался в свободное время? — Хотя это якобы была командировка, мне не слишком нравилось, что у Хью остается много свободного времени.

— Давай я тебе покажу. — Хью принялся расстегивать рубашку, и я увидела, что его мускулистые плечи и живот сильно покраснели.

— Ты что, уснул на пляже?

— Читал свои юридические журналы. И выпил слишком много пива. Кстати, я тебе тоже кое-что купил. — Хью отодвинул от себя коробку с лапшой и протянул мне большой бумажный пакет.

Развернув его, я увидела мерцающий кусок шелковой ткани, точь-в-точь такой, какую художники используют на различных японских церемониях. Эта ткань прекрасно украсит комнату.

— Спасибо, — сказала я и поцеловала Хью, — теперь у меня будут лучшие в мире диванные подушки.

— Подушки? — поперхнулся Хью. — Это же для вечернего платья! Тут подрезать, там убрать...

— Ну, я не слишком хорошо шью, — сказала я, — и не смогу сшить платье.

— Обратись к портнихе. Если поторопишься, оно будет готово к нашей вечеринке.

Черт, у меня совсем вылетело из головы, что на выходные у нас грандиозные планы. Мы даже еду уже заказали, но больше ничего я так и не удосужилась сделать. Внезапно мне расхотелось устраивать большую вечеринку, а захотелось просто побыть с Хью наедине.

— У меня тоже есть кое-что для тебя, — сказала я, увлекая любимого в гостиную.

Я перетянула фонарь тонкой оранжевой газетой, так что свеча, которую я вставила внутрь, давала теперь розоватый оттенок.

Несколько мгновений Хью ничего не говорил, а потом разразился хохотом.

— Господи, Рей, ты сделала абажур из моих «Финансовых новостей»! Это самое смешное из всего, что я видел!

— Мне показалось, что это очень подойдет для твоего офиса — такое необычное смешение Запада и Востока.

Когда Хью вдруг принялся закрывать жалюзи, я просто не могла поверить — он не заметил тансу. Пришлось ткнуть в него пальцем. Хью вытаращил глаза.

— Где ты это нашла?

И я рассказала ему обо всем, начиная с разбитой фары.

— Это прекрасный тансу, — сказал Хью. — А мы можем подержать его у себя? Сколько он стоит? — Хью поставил свой фонарь на кофейный столик и вернулся, чтобы провести руками по деревянной поверхности.

— Я рада, что тебе понравилось, но завтра тансу переедет к Нане Михори. Кроме того, он стоит два миллиона иен — дороговато для нас.

— Говори за себя, любимая. А мне это нравится больше всего, что ты покупала раньше. Как думаешь, какой вес он выдержит?

— Ну, несколько сотен фунтов, — ответила я. — Он сделал из очень прочного дерева. И прекрасно сохранился с девятнадцатого столетия.

— Замечательно, — сказал Хью и неожиданно поднял меня и посадил на тансу, — мне кажется, заняться любовью на том, что стоит такую кучу денег, довольно забавно. А ты как думаешь?

— Но он принадлежит госпоже Михори, — слабо запротестовала я.

— Он твой, пока тебе за него не заплатили, включая расходы на транспорт и твой процент. — Хью сyял с меня халат и расстелил его, как простыню. — Кроме того, я суеверный: все, что входит в эту квартиру, в ней же должно быть сломано.

Ему больше ничего не пришлось говорить, чтобы убедить меня. Мы шесть месяцев жили вместе, страсть еще кипела. Хью был изобретательным любовником и желал заниматься любовью везде: в ванной, на китайском коврике в столовой и в лифте нашего дома. Это было даже слишком хорошо, как мне казалось, так что я легла на спину, дрожа, как пламя на ветру.

— Ты посмотри, как я обгорел на солнце, — пробормотал Хью, когда я потянулась к нему.

— Но ведь не все сгорело, правда? — поинтересовалась я.

— Вообще-то, нет. О господи! Сделай так еще раз!

— Не забывайся, — сказала я.

— Не забывай, что я люблю тебя, — прошептал он.

— Ты знаешь...

— Давай сделаем ребенка. Это будет прекрасно.

— Не сходи с ума, — заметила я.

— Между нами барьер в виде презерватива, — фыркнул он, — если ты так боишься забеременеть, принимай противозачаточные.

— Я терпеть не могу химикаты, — возразила я.

— Знаю, знаю, — отозвался Хью, — ты сходишь с ума по здоровой пище. Пойду поищу презервативы.

Пока он рылся в поисках оных, зазвонил телефон.

— Не обращай внимания, — посоветовала я, слушая свой записанный на пленку голос, предлагающий по-английски и по-японски оставить сообщение.

А после сигнала вдруг раздался голос, точь-в-точь похожий на голос Хью, так что я удивленно посмотрела на своего милого, который неожиданно странно взвизгнул:

— Это же Энгус! Господи, вот это день!

И Хью побежал на кухню поднимать трубку.

Это показалось мне достаточно интересным, так что я села и прислушалась. У Хью было три сестры и только один брат, Энгус, о котором вся семья больше всего беспокоилась. Семейный любимчик, которому исполнилось двадцать лет, был исключен из трех лучших британских школ, прежде чем отправился в длящееся вот уже три года путешествие по Европе и Азии. Хью слал письма до востребования во все возможные страны земного шара, но не получил в ответ даже открытки. «Энгус, наверное, где-то в пути», — успокаивала я Хью, но тот только печально качал головой.

А теперь я слушала, как Хью восторженно говорит по телефону. Его акцент стал таким ужасным, каким не был никогда раньше. Что-то впилось мне в ягодицу, так что я встала, помассировала больное место, надела халат и пошла на кухню.

— Приезжай на сколько захочешь, младшенький, — сказал Хью и прикрыл рукой трубку: — Рей, ты свободна в среду днем? Сможешь быстренько подскочить в аэропорт встретить Энгуса?

«Быстренько подскочить» в аэропорт Нарита было невозможно. Такое путешествие занимало несколько часов. А вот сколько — зависело от пробок на дорогах.

— Да конечно, — ответила я. — Спроси, как он выглядит. Мало ли, вдруг он обрился наголо. В конце концов, его последним адресом был буддийский монастырь.

— Как он выглядит? — переспросил Хью. — Так же как и я, только моложе, конечно.

Даже сидя голым на кухне, Хью оставался воплощением лощеного корпоративного адвоката. Возможно, у Энгуса такой же рост, хорошая фигура, густые рыжеватые волосы и зеленые глаза, но я сомневалась, что он будет держать себя как кронпринц токийского общества.

— Ты слышал, что я живу не один? — спросил Хью телефонную трубку.

Повисла пауза.

— Нет, Вообще-то она из Америки. Но она не такая... хм—м... она вегетарианка.

Хью клялся, что обожает рыбно-овощные блюда, которые я готовила для наших вечеров при свечах. И что, мне придется готовить отдельно для Энгуса стейки и бифштексы? Я не собиралась покупать мясо. Одна мысль об этом вызывала дрожь.

Когда Хью повесил трубку, он буквально порхал от счастья.

— Поверить не могу, он приезжает! Мы же пять лет не виделись!

— Положу ему старый футон в кабинете, — сказала я, усаживаясь на диван и стараясь относиться к ситуации позитивно. — Как ты думаешь, он не будет против того, что у нас нет мужских и женских душевых?

— Он же спал в джунглях! — воскликнул Хью. — Для него квартира будет раем!

— Он привык к простой жизни, это хорошо. Но ты не думай, что он разделит все твои пристрастия и взгляды.

— Ты думаешь, что рыжий Глендиннинг захочет остаться в аэропорту Нарита? — улыбнулся Хью. — Ты ангел, который его встретит. Я люблю тебя. Кстати, давай я закончу показывать тебе насколько. — И Хью придвинулся к тансу.

— Только не там, — сказала я, демонстрируя ему покраснение. — Я себе ягодицу уколола.

— Выглядит ужасно, — сказал Хью, проводя пальцем по красному пятну, — надевай штаны, я отвезу тебя в больницу.

— У меня был столбняк в январе, помнишь? — Я не собиралась ехать в больницу, особенно с учетом того, что там работал мой двоюродный брат.

Хью включил верхний свет, которым мы крайне редко пользовались, и снова пошел к тансу.

— Вот что тебя укололо, — проговорил он через минуту, — там гвоздь торчит.

— Тансу должен быть скреплен болтами, а не гвоздями, — сказала я.

Японские мастера славились умением делать поверхность мебели абсолютно гладкой.

— Ну, значит, это исключительный случай, —ответил Хью, — этот гвоздь надо забить.

Я подошла взглянуть, о чем он говорит.

— А, ты имеешь в виду гвоздь в металлической обшивке. Это нормально.

— Нормально, но некрасиво, — сказал Хью, —тем более что он тут совсем некстати. И не похож на остальные.

— Что? — Я наклонилась и посмотрела на гвоздь. Он выглядел новым и блестящим, совсем не таким, как другие. Как я могла это пропустить? — Господи! — Меня бросило в жар и холод одновременно.

— В чем дело? — Хью обнял меня за плечи.

— Я должна была его заметить. Черт, могу поклясться, я же осмотрела каждый дюйм этого комода. Придется вытащить его. Ты принесешь мне кугинуки?

— Что? — Хью непонимающе уставился на меня.

— Ну, ту штуку, которой я гвозди вытаскиваю. Кажется, я засунула ее в ящик с бельем.

— Большинство женщин держит в дамском белье нежные и хрупкие предметы. Ты предпочитаешь инструменты. И какой вывод я должен сделать? — Хью вернулся со специальным инструментом для вытягивания гвоздей.

— Так, надеюсь, ситуация прояснится, — сказала я, осторожно вытаскивая гвоздь.

На всякий случай я решила вытащить еще один, постарше, чтобы сравнить их между собой. А потом вытащила все. Пятнадцать минут спустя гвозди лежали передо мной. Гнездо, из которого я вытащила первый гвоздь, было светлее других. Я закрыла глаза, потом снова открыла. А потом хрипло спросила Хью, видит ли он то же, что и я.

— Я вижу темные гнезда. Это плохо? — забеспокоился Хью.

— Потемнение — это нормально. Это от реакции железа и дерева под влиянием влаги.

— Так, — протянул Хью, заглядывая под металлический ободок. А вот я вижу большое отверстие, оно светлее других. Это что?

— Призрак, — дрожа, сказала я.

— Что ты имеешь в виду?

— Металлический ободок взят от чего-то другого. Его просто прикрепили к тансу. Изначально ободок был меньше. Этот просто прикрыл его.

— Рей, — сказал Хью, — я терпеть не могу всякие антикварные загадки. Давай поконкретнее.

— Комод не принадлежит к периоду Эдо, — объяснила я, стараясь скрыть горечь в голосе, — только металл действительно той эпохи. Его специально прикрепили на комод, чтобы подороже продать.

— Ох, — огорчился Хью, наконец поняв ситуацию.

В принципе, разговаривать было больше не о чем.

Я совершила чудовищную ошибку. Не важно, какова ее причина — темная комната, то, что я торопилась или еще что-то. В итоге тансу Наны Михори, каким бы симпатичным он не казался, был обычной фальшивкой.

3

Я начала с того, что прикончила бутылку вина. После этого расплакалась. И пока я изливала свое горе в египетскую простыню, Хью пытался меня успокоить. А потом вспомнил, что он адвокат, и принялся куда-то звонить. Он позвонил в магазин в Гите, но тот был уже закрыт. Затем Хью позвонил в свой офис и отменил все назначенные на следующий день встречи. И наконец я услышала, как он разговаривает с Ясуси Исидой, антикваром, моим наставником все три года, которые я жила в Японии. Я представления не имела, что господин Исида говорил Хью, но чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы впасть в тяжелую алкогольную дремоту.

На следующее утро я проснулась со страшной головной болью и осознанием того, что моей карьере пришел конец. Единственным выходом из этой ужасной ситуации было улететь обратно в Америку, сменить имя и начать новую жизнь подальше от Японии и антиквариата. Я застонала, жалуясь Хью на свою несчастную судьбинушку, после чего мы вместе пошли принимать душ, как и всегда по утрам.

— Два миллиона иен — это меньше семнадцати тысяч долларов. Знаешь, в прошлом году на бирже я потерял больше, — сказал Хью, пытаясь отрегулировать напор воды в душе.

— Ты не понимаешь, — уворачиваясь от бьющей в меня струи, возразила я, — два миллиона иен — это все, что было у меня для дела. Теперь мне придется лезть в запасники, чтобы покрыть расходы.

— Если ты возьмешь свои сбережения, у тебя не останется никаких денег, — резонно заметил Хью. — Ты должна позволить мне купить этот тансу. Тем более что он мне действительно нравится.

— Это очень мило с твоей стороны, — вздохнула я, — но нет.

Я не могла позволить Хью расплачиваться за свою ошибку. Кроме того, я все время вспоминала водителя грузовика, которому тоже пришлось расплачиваться за разбитую по моей же вине фару.

— В любом случае, нам совсем не обязательно принимать решение сию минуту, — резюмировал Хью, — подождем, пока приедет господин Исида и оценит тансу. Вчера по телефону он сказал, что, возможно, тебе удастся вернуть его.

— Думаешь, они согласятся забрать тансу назад? — засомневалась я.

— Ну, ты всегда можешь поговорить со своей госпожой Михори и сказать ей, что тансу не так ценен, как тебе сначала показалось, и договориться с ней о скидке. Так ты потеряешь совсем немного.

— Нет! — воскликнула я. — Госпожа Михори очень образованна и умна и, кроме того, прекрасно в этом разбирается. Она сразу поймет, что я ее обманула, она никогда не купит подделку. Она же... Она же японка!

— Так же как и тот парень, который продал тебе тансу, — заметил Хью и спокойно принялся бриться.

На это мне было нечего возразить, я громко вздохнула и ушла, хлопнув дверью так, что с раковины свалилась мыльница.

Проводив Хью на работу, я снова отправилась в гостиную и осмотрела тансу, будто за ночь могло что-то измениться. Изогнутый черный гвоздь осуждающе смотрел на меня. Я всерьез задумалась о том, не мог ли этот тансу быть только копией того, что я видела в магазине. Однако, поразмыслив, я пришла к выводу, что вряд ли.

В девять утра пришел господин Исида и сразу заявил, что, прежде чем мы приступим к какому-либо осмотру, он желает выпить чаю.

— Я привез целую сумку первосортного чая из Киото, — сказал он, протягивая мне что-то завернутое в темно-зеленую упаковку, цвет которой символизировал, что подарок сделан от души.

Надо сказать, одним из талантов моего семидесятичетырехлетнего друга было умение выбирать чай. А еще я его боялась, и мне было нелегко сообщить ему то, что раньше я поведала Хью. Кажется, у меня дрожал голос, когда, попивая зеленый чай, я рассказывала о своей ужасной покупке.

— Значит, господин Сакай, в общем-то, ни разу не упомянул, что этот тансу относится к периоду Эдо? — Выражение морщинистого лица Исиды казалось скептическим от природы.

— Нет, — сказала я, — он не говорил. А когда я заметила, что ящики были отполированы, он поклялся, что не прикасался к ним.

— Интересно. — Господин Исида почесал шею.

— Давайте я покажу вам, что имела в виду. — Мне не терпелось услышать его мнение.

— Вы слишком торопитесь, — одернул меня Исида, — а я немного устал после утренних занятий тай чи. Позвольте мне посидеть и понаслаждаться чаем.

И только двадцать минут спустя господин Исида заявил, что готов посмотреть тансу.

Он изучил комод со всех сторон: выдвигал ящики, заглядывал внутрь, осматривая каждый уголок. Используя мои инструменты, он исследовал все металлические детали, вытащил и вставил на место винтики. В конце концов он удобно устроился в кресле в гостиной и выдал мне свой вердикт.

— Как вы и решили, металл действительно относится к периоду Эдо. Полагаю, сделан он в Ягате. Лаковое покрытие и вообще работа по дереву заставляют меня думать, что изготовлен тансу был позже, в городе Оги. Это тоже на острове Садо.

— Но плотники Оги не делали тансу до периода Мейдзи.

— Очень хорошо, Симура-сан, — кивнул господин Исида, — думаю, ваш тансу принадлежит к позднему Мейдзи. Ему приблизительно девяносто лет, и он прекрасно сохранился. Тем не менее я бы советовал серьезно проверить его на наличие насекомых.

— Что же мне сказать Нане Михори? — спросила я.

Прежде всего мне хотелось найти выход из ситуации, а уж потом говорить о всяких скучных вещах вроде обработки против насекомых.

— Не говорите ей про цветы, — пожал плечами господин Исида и, увидев мой непонимающий взгляд, добавил: — Некоторые вещи лучше оставлять недосказанными.

— Вы думаете, что мне надо просто соврать? — удивилась я.

— Послушайте меня, — сказал Исида, — ваша клиентка задала вам нелегкую работку, с который вы возитесь уже две недели. Ей будет неудобно отказаться от покупки при таких обстоятельствах. Кроме того, не думаю, что вам обязательно нужно рассказывать ей о всех проблемах.

— Но ведь мой долг — сказать ей, что тансу не принадлежит к периоду Эдо.

— Вы говорили, что госпожа Михори — дама из высшего общества. Так вот, неважно, что вы скажете об этом тансу, она все равно сочтет себя обязанной купить его. Даже если вы заявите, что это плохой образец, она будет настаивать на покупке. Однако она никогда не поставит его у себя в доме, да и пойдут слухи о том, что вы ее обманули.

Я уронила голову на руки. То, о чем говорил Исида, было даже хуже, чем я могла себе представить.

— Скажите ей, — продолжал он, — что тансу еще не привезли. Или что, например, вашу квартиру только что ограбили!

— В Роппонги-Хиллс? — покачала головой я. —Это же лучший дом на весь район. Мне никто не поверит.

Лицо господина Исиды просветлело.

— Если дадите мне запасной ключ, — возбужденно сказал он, — я смогу организовать для вас ограбление. Со мной по соседству живет очень любезный босс Якудзы, так что я могу попросить его о помощи. Он возьмет только то, что мы ему скажем.

— О, нет, не надо, Исида-сан! — воскликнула я.

Мне не нравилось, что японцы воспринимают мафиози как уважаемых граждан. Даже если они спонсировали праздники и снабжали пищей пострадавших от землетрясений, гангстеры все равно оставались гангстерами. За это я могла поручиться.

— Это было всего лишь предложение, — пробормотал он. — А что вы собираетесь делать?

— Я поеду в Гиту и попробую вернуть тансу. Может быть, ваша оценка заставит магазин принять его обратно.

— Возьмите с собой фотографии этого тансу. А то возить его туда-сюда может влететь в большие деньги.

Его совет был ценен. Мне не придется платить за перевозку тансу, прежде чем я не буду уверена, что получу назад свои деньги. Этот чертов кусок лакированного дерева уже обошелся мне слишком дорого.

Поездка в Гиту на поезде заняла всего час, гораздо меньше, чем на машине. Я сидела в первом вагоне, так что передо мной расстилалась прекрасная панорама гор и рисовых полей. В отличие от автострады, в поезде было не пыльно и нашлось место для всех отдыхающих в светлых летних шортах и меня, одетой в костюм и чулки, поскольку мне казалось, что так я выгляжу по-деловому. Я даже сменила обычную дорожную сумку на бежевую кожаную сумочку, в которой лежала небольшая сумма денег, товарный чек и официальная оценка тансу от господина Исиды на сумму не более миллиона иен. Эта сумма почти покрывала годовую арендную плату за мою старую квартиру и составляла половину того, что я заплатила господину Сакаю.

Высадившись в Гите, я пожалела о том, что выбрала костюм. Было еще жарче, чем в прошлый раз. Чулки прилипли к моим ногам, и, прежде чем войти в знакомый магазин, мне пришлось вытирать лицо и шею платком.

— Иррасяимасе! — поздоровались со мной два клерка.

Я выдавила улыбку и проследовала на второй этаж.

На этот раз господина Сакая за столиком не было. Более того, не было ни самого столика, ни всего антиквариата, который я видела вчера. Я сунула голову в соседнее помещение. Там оказалось пусто и тихо.

— Чем могу помочь? — Молодая продавщица футболок встретила меня с тем же испуганным выражением лица, которое было у нее, когда я случайно толкнула ее днем раньше. Возможно, она чувствовала, что я вернулась создать еще большие проблемы.

— Благодарю, — ответила я. — Я ищу Сакая-сан.

— Его сегодня нет.

— Он в отпуске? — Я пыталась не кричать, но не могла скрыть удивления.

— Нет, — сказала девушка, — он ушел.

— Ушел? — переспросила я. — В банк или еще куда-то? Может, пообедать?

— Извините, но вы находитесь на складе, а сюда посторонним нельзя. — Продавщица вывела меня из помещения и молча смотрела, как я иду вниз по ступенькам к столику обслуживания клиентов.

Я спросила, где можно найти управляющего, и, когда мужчина лет пятидесяти вышел мне навстречу, уже держала в руке визитку.

— Ах, вы пришли так быстро, что мы еще не готовы принять вас, — расплылся в улыбке управляющий.

— Принять меня? — переспросила я.

— Вы же хотите записаться на антикварную выставку? Не знаю, как разошлись слухи, но нам сегодня уже дважды звонили по этому вопросу

— Я ищу Сакая-сан. Это все, — сказала я

— Правда? — Его голос взлетел на октаву выше, — Ну, я, к сожалению, не могу сказать где его найти. Но если вы его найдете, дайте нам знать, хорошо?

— А что, какие—то проблемы? — осторожно спросила я.

— Вы видели, как выглядит его помещение наверху?

— Оно абсолютно пустое.

— Правильно. После того как мы закрылись вчера вечером, Сакай каким-то образом вернулся и вывез все свои вещи. Весь антиквариат принадлежал ему, так что формально он у нас ничего не украл, но все-таки... — Управляющий поскреб засохшее на галстуке пятно от супа.

— В общем, он поставил вас в неудобное положение, — сказала я, стараясь показать, что всецело на его стороне. — У меня те же проблемы. Вчера Сакай-сан продал мне тансу, но поднял цену, когда пришел другой покупатель. Так что я заплатила за тансу гораздо больше его фактической стоимости.

— Это очень плохо. — Тон управляющего неожиданно стал более официальным.

— Вот, — я выложила на стол оценочный лист господина Исиды и товарный чек, выписанный Сакаем, — посмотрите: у меня есть документы.

— Хм, эта цена указана как окончательная, — сказал управляющий, глядя на бумаги, но не прикасаясь к ним.

— Однако я прошу учитывать обстоятельства и явное мошенничество...

— Мне очень жаль, что вы совершили неудачную покупку, мисс Симура, — вздохнул управляющий —однако на чеке стоит имя Сакая-сан, а не наше. Мы всего лишь сдавали ему помещение. А теперь, если позволите, мне нужно обслужить следующего клиента...

Шансов получить деньги назад у меня явно не было.

Я ушла из магазина в таком ужасном настроении, что врезалась по дороге в торговца, несущего на плечах две корзины с рыбой. Вода расплескалась по тротуару, а несчастному торговцу пришлось гнаться за крабом, умудрившимся сбежать. Пока он ловил краба и собирал рассыпавшуюся рыбу, я извинилась и задумалась о том, кого жалеть больше — краба, который успел познать прелести свободы, несчастного торговца или себя — мокрую и обедневшую на два миллиона иен.

Я собиралась найти господина Сакая, даже если бы мне пришлось умереть. Самым легким выходом из положения был абсолютно прямой: у него должен быть адрес и телефон. Я направилась к телефонным будкам с наклеенными на них рекламными плакатами разных клубов, страстно желая иметь достаточно денег, чтобы приобрести собственный мобильный телефон. Покето, как называли эти телефоны в Японии, — аналог домашнего телефона, работающего в радиусе сорока миль. У Хью был такой, помимо обычного мобильника, установленного в автомобиле. Кстати, Хью давно предлагал купить мне телефон, но я отказывалась, стремясь оставаться финансово независимой.

Я копалась в сумке в поисках какой-нибудь мелочи для телефона-автомата, когда рядом притормозила серебристая «тойота».

— Онэсан! Тебя подвезти? — Как рыцарь в сверкающих доспехах, японский Элвис показался из люка в крыше машины, чтобы я могла его видеть.

Я помахала рукой, словно прощаясь, и повернулась к телефону.

— Ты не ездила домой? Была вчера на вечеринке? А ты приняла ванну, как я советовал? — Джун Курой вышел из машины. Несколько автомобилей позади него посигналили.

— Вообще-то, я ищу мужчину... — начала я.

— Я тут, я тут! — расхохотался Джун.

Кстати, он вполне мог оказаться полезным, так что я подошла к его «виндому» и поинтересовалась, можно ли воспользоваться его телефоном.

— Конечно! Начальник оплачивает все разговоры, так что можно спокойно звонить. — Джун протянул мне телефон, и я позвонила оператору.

Я встревожилась, когда женский голос сообщил, что телефон Нао Сакая отключен, и попыталась узнать какую-либо дополнительную информацию. Безуспешно.

— Ты говорила о том парне из антикварной лавки? — спросил Джун, когда я отключила телефон. — Такой женоподобный, да?

— Что-то вроде этого, — сказала я, раздумывая о продвинутой прическе самого Джуна.

— Я видел его в городе пару раз. Он похож на идиота преклонного возраста. Зачем он тебе нужен?

— Сакай обманул меня, — ответила я, — вот я и пытаюсь его найти.

— Я же говорил тебе, что «Искусства Гиты» — дорогой магазин! — воскликнул Джун. — Я мог бы показать тебе магазины и получше. Я же знаю весь город!

— Как думаешь, не мог бы ты познакомить меня с кем-нибудь, кто может сказать, где он живет? — спросила я. — Его телефон отключен, а узнать адрес я не могу.

— Я продаю машины, — сказал Джун, — это моя работа — находить людей. Мне нравится продавать машины, а это значит, что я звоню людям каждый месяц поболтать и укрепить отношения. Правда, иногда их от меня тошнит, — подмигнул Джун, — но тем не менее я всегда их нахожу.

Звучало неплохо. Пока мы ездили из одной антикварной лавки в другую, я поняла, что все эти люди действительно знают Джуна по имени. А еще я узнала, что его отец и был его начальником, то есть владельцем автосалона. Сам Джун этот факт тщательно скрывал.

По словам хозяина одной антикварной лавки, дела Сакая до сих пор шли весьма неплохо. С его уходом из «Искусств Гиты» у других появился шанс занять это теплое местечко на втором этаже рядом с отделами марок и футболок.

Выйдя от антиквара, я рассмеялась: Джун снова предложил мне принять ванну или выпить сакэ, чтобы расслабиться. Но я отказалась и попросила его отвезти меня в пригород Гиты, чтобы посмотреть на дом, который снимал Сакай.

Но дверь никто не открывал. Выглянувшая на шум соседка рассказала, что вчера вечером все вещи семьи Сакай увезли. Правда, забрали они только антиквариат, а старую мебель оставили за домом. Господин Сакай не говорил, куда они переезжают, но его жена была так добра, что оставила на прощание соседке в подарок телевизор.

— Это очень интригует, — сказал Джун Курой по дороге обратно. — Зачем они отдали телевизор? И, раз уж он планировал такое надувательство, почему он вообще послал тебе в Токио этот тансу? Он мог просто взять твои деньги, а тансу оставить у себя.

— Возможно, в компании грузоперевозок смогут сказать, куда он отправил мебель, — вслух размышляла я. — Надо ее найти.

— Соседка не помнит названия компании, — сказал Джун, — она была слишком занята дареным телевизором.

Я готова была обзвонить все компании в округе, но, чувствуя себя совершенно разбитой, попросила Джуна высадить меня у вокзала.

— Не грусти, Рей-сан, — улыбнулся Джун, — я много тут езжу, я найду этого мерзавца.

— Он исчез, — покачала головой я, — уверена, что в Гите его нет.

Я попыталась открыть дверь, но она не открывалась.

— Ой, извини, — воскликнул Джун, — я ее на всякий случай защелкиваю. Кроме того, это позволяет задержать клиента еще на пару минут.

— Ты великолепен. — Я улыбнулась.

— Так все девушки говорят, — подмигнул Джун, — я великолепен во всем, онэсан. Сделаю все, чтобы найти эту скотину.

— Я уверена в этом, — сказала я, впрочем, ни на что не рассчитывая.

4

Приближалась встреча с Наной Михори. По дороге к ее дому, расположенному на землях храма северной Камакуры, я пыталась представить, что и как мне лучше ей сказать. Когда, выйдя из поезда, я минут пятнадцать брела по дороге, то чувствовала, как внутри меня нарастает паника. Я совершенно не знала, что сказать Нане Михори. При знакомстве она представилась мне домохозяйкой из Камакуры, любящей антиквариат, но я-то знала, что она активно занимается общественной деятельностью. В прошлом году какой-то нувориш пытался построить многоэтажный дом в Камакуре, так именно Нана Михори разрушила его планы всего лишь за неделю. Она пожаловалась прессе, организовала кампанию против этого строительства и даже создала проблемы для его бизнеса в другом городе. Жену нувориша исключили из женского клуба, сына не приняли в престижную школу. По крайней мере, слухи об этом происшествии были такие.

Я прошла через ворота храма, краем глаза заметив одну из знаменитых статуй нио — фигуру мускулистого мужчины с суровым лицом. Увидев эти статуи впервые, я задержалась, чтобы получше их рассмотреть, но сегодня я пошла прямо к дому настоятеля. В это время года зелень выглядела замечательно, так что можно было в полной мере насладиться темно-синими цветами гортензии, растущей в Хорин-Джи.

Подошвы моих туфель тонули в грунте, так что я очень медленно приближалась к камню, отделявшему дом семьи Михори от территории храма.

Нана Михори казалась весьма довольной, когда я позвонила со станции Кита—Камакура и попросила разрешения заскочить к ней. «Заскочить и сбросить бомбу», — мрачно думала я по пути.

Рядом с домом был припаркован черный грузовичок. Я внимательно осмотрела его, поскольку Хью давно уже размышлял о том, чтобы сменить свой «виндом» на что-то более подходящее для перевозки антикварной мебели. Грузовичок назывался «Тойота-мега-краузер». Большой крейсер, проще говоря. Джуну Курою он бы понравился. Я задумалась, кто может водить эту машину. Трудно было представить за рулем Нану Михори, самую, пожалуй, женственную из всех женщин, которых я видела.

Я подошла к дому, который, казалось, стоял всегда, а на самом деле построенному всего пять лет назад. На следующий день после смерти свекрови Наны Михори сама Нана распорядилась снести дом, который вполне устраивал два поколения семьи Михори. Нана нашла архитектора, который смог построить самую настоящую виллу восемнадцатого столетия. Голубая крыша, огромные окна от пола до потолка с великолепным видом на сад, полный редких видов камелий. А за ними — кое-что действительно интересное: доджо — студия дзюдо, где занималась дочь Наны, Акеми.

Нио в Хорин-Джи казались грозными, но главным борцом тут была Акеми. Дело в том, что она входила в группу дзюдоисток, представлявших Японию на Олимпиаде в Сеуле в восемьдесят восьмом году. Это был первый раз. когда в число олимпийских видов спорта вошло женское дзюдо, и Акеми пророчили золотую медаль среди женщин в среднем весе. Но ее выступление оказалось неудачным так что она разочаровала и всю нацию в целом, и меня в частности, поскольку я болела за японцев, сидя перед телевизором в Сан-Франциско.

После Сеула Акеми больше ни разу не участвовала ни в каких соревнованиях. Теперь ей было тридцать, и она появлялась только на показательных матчах в школах и спортивных центрах по всей стране. Я видела ее однажды выходящей из дома в кимоно, подпоясанном черным поясом, но она меня проигнорировала.

Сегодня же двери доджо Акеми были открыты, и я услышала доносящиеся оттуда звуки ударов, тяжелое дыхание и боевые кличи. Не удержавшись, я незаметно подошла и заглянула внутрь.

На полу, сцепившись, лежали мужчина и женщина. Причем сцепились они так сильно, что напоминали любовников. Мужчина был по меньшей мере на пятьдесят фунтов тяжелее Акеми и давил на нее, вовсю используя весовое преимущество. Но Акеми не сдавалась. Вырваться она не могла, но и хватку не ослабляла, ерзая по полу вместе с противником.

Тяжелый, пропитанный потом воздух спортивного зала смешался с запахом пыльцы из сада, и я вдруг почувствовала, что вот-вот чихну. И когда это произошло, мужчина поднял голову и посмотрел на дверь, а Акеми, не растерявшись, подцепила его под бедро и перевернула. Когда его руки коснулись мата, он издал боевой клич.

Тихонько ретировавшись, я прошла к резиденции Михори и нажала на кнопку звонка. Через минуту госпожа Танака, домоправительница Михори, пропустила меня внутрь и помогла разуться в просторной прихожей. Нацепив домашние летние шлепанцы, я задумалась о том, чувствует ли Танака запах морской воды, исходящий от моего костюма после столкновения с торговцем рыбой. Ее лицо было непроницаемым, но мне показалось, что ноздри ее трепетали.

— Вы можете идти дальше сами, — сказала госпожа Танака, подтверждая мои подозрения.

Я уже несколько раз бывала в этом доме, так что хорошо знала путь, лежащий через множество комнат к выстеленной татами комнате с рисунками дзен, древней керамикой и другими сокровищами семьи Михори, копившимися более шестисот лет. Но это была малая толика того, чем владели Михори, все остальное хранилось в храме. Я пошла туда, откуда доносились звуки записанной на пленке инструментальной музыки кото, и вскоре оказалась у комнаты Наны Михори, служившей ей также и кабинетом. А сама Нана стояла на коленях перед маленьким столиком, заваленным книгами по искусству.

— Я побеспокоила вас, — произнесла я принятую форму приветствия, используемую при вхождении на чужую территорию.

— Входите, пожалуйста. Вам, наверное, очень жарко. — Нана посмотрела на мой костюм. — Может, вы думали, что у нас есть кондиционер, но, к сожалению, мы соблюдаем традиции в своем доме.

— О, — сказала я, — я уважаю традиции! А ветерок из сада очень освежает. — Я махнул рукой распахнутые окна.

На противоположной окнам стене висела позолоченная буддийская святыня с двумя черно-белыми фотографиями: мужчины в деловом костюме и женщины в кимоно. Возможно, это были покойные родители Наны Михори.

— Госпожа Танака принесет вам вентилятор —сказала Нана. — Вы будете муги-ча? — Иона налила мне прохладного ячменного чая в темную глиняную чашку.

— Очень вкусно. Гораздо лучше того чая, что есть у меня, — сказала я, отхлебнув глоток. — Где вы его покупаете?

— В магазине, недалеко от станции Камакура. Уверена, вы тоже его видели, — сказала Танака, входя в комнату и неся небольшой электрический вентилятор. Я невольно задумалась о том, как долго она стояла под дверью и прислушивалась к разговору.

— Да, — сказала я, — я видела магазинчик. А другие сорта чая там такие же качественные? — спросила я в надежде, что госпоже Танака понравится моя заинтересованность.

— Да, там все очень качественное. Я покупаю чай только там, включая специальный сорт мача — для чайных церемоний.

— Я не знала, что вы проводите чайные церемонии, — обратилась я к Нане Михори.

— Да, я уже десятки лет состою в чайном обществе, — ответила она. — Кстати, на следующей неделе я иду на встречу с мастером, которым просто восхищена. Но для молодых женщин чай — это, наверное, слишком скучно. — Нана чопорно поправила прядь волос, выбившуюся из-под шиньона.

— Вообще-то, я бы с радостью попробовала, что это такое, но не хотелось бы брать уроки постоянно, — сказала я.

Поскольку я еще долго собиралась жить в Японии, было бы неплохо уметь смешивать для гостей чайные листья с кипятком в особой церемонной манере. По крайней мере, так говорила моя тетя.

— Возможно, я смогу дать вам частный урок, — улыбнулась Нана Михори и тут же намекнула на дела: — Ведь вы оказали мне большую услугу с тансу.

— Прошу прощения, — вздохнула я, — но мне нужно кое-что вам сказать.

— Прежде чем вы что-либо скажете, я хочу показать вам место, куда поставлю тансу. Думаю, вы будете удивлены. — Нана вскочила на ноги и одернула кимоно.

— В прихожей? В вашей комнате? — попыталась угадать я, но Нана, улыбаясь, покачала головой.

Я вспомнила, что если европейцы обычно ставили подобную мебель в гостиной, то японцы предпочитали ставить тансу в спальню, где хранили постельное белье и одежду.

— Вот это спальня моего племянника Казухито. Он уже очень хорошо разбирается в антиквариате. — Госпожа Михори открыла дверь в комнату, отделанную в японских традициях, с покрытым татами полом. Кровать отсутствовала, и я предположила, что футон спрятан в шкафу. В спальне стоял тансу, над ним висел свиток дзен. Но больше ничего в комнате не было. Видеть такую пустоту было непривычно.

— А теперь посмотрите на комнату моей дочери. — Госпожа Михори открыла следующую дверь, и, во-первых, я удивилась царящему там беспорядку, а во-вторых, тому, что Акеми спала на напоминающей королевскую кровати, застеленной бельем в цветочек. Стены были увешаны лентами с соревнований. фотографиями и вырезанными из газет статьями. оставшимися из ее прошлой жизни.

— Что ж, ей явно придется наводить порядок. — Нана пригласила меня войти. — Я хотела бы поставить тансу тут, возле ее кровати.

— Насчет тансу, — сказала я, — возможна небольшая задержка.

— Вы полируете его? — сдвинула брови Нана. — Я думала, что он в прекрасном состоянии.

— Состояние было даже слишком прекрасным, — вздохнула я, — Вообще-то, возникла проблема.

— Не сомневайтесь в своей оценке, Рей-сан, — утешила меня Нана. — Ваша тетя рассказала мне о сделке, которую вы заключили с музеем в прошлом году. Тот, кто работает с музеем, конечно, может удовлетворить скромные потребности домохозяйки вроде меня.

— Я поторопилась, — призналась я. — Когда я осмотрела тансу еще раз у себя дома, то обнаружила, что настоящие металлические ободки были заменены более старыми.

— Что вы имеете в виду? — Нана выглядела скорее озадаченной, нежели сердитой.

— Сам шкаф был сделан в период Мейдзи, а не Эдо. Он тоже старый, но стоит немного дешевле, чем я за него заплатила. Мне жаль разочаровывать вас, но, думаю, я должна была признаться. — И я склонила голову, не желая наблюдать ее реакцию.

— И что вы собираетесь делать с ним? — раздался голос Наны.

— Мне надо вернуть его. — Этикет не позволял сказать, что такой исход событий был не слишком вероятен.

— Понимаю, — сказала Нана, немного помолчав. — Конечно, я разочарована, но вы получите отсрочку. В конце концов, я не антикварный эксперт, а просто любитель.

— Мне жаль, что я подвела вас, но я продолжу поиски и не жду, что вы купите уже приобретенный мной тансу.

— Думаю, нам следует пока отказаться от этой идеи. — Нана повернулась ко мне, и я испугалась: на ее лице было то выражение, с которым она встречала незнакомых людей.

— От чего отказаться? — пролепетала я.

И тут в комнату вошла Акеми, успевшая сменить кимоно на спортивный лифчик и шорты, прекрасно подчеркивающие ее мускулистые руки и ноги.

— Акеми, — Нана казалась взволнованной, — а я показывала твою комнату.

— А, это ты, антикварщица? Ты разве не американка? — сказала Акеми по-английски, сжимая мою руку в железном рукопожатии.

Несколько капель пота скользнули с нее на меня.

— Да. Меня зовут Рей Симура, — ответила я, делая вид, будто ничего не произошло.

— Симура-сан говорит, что с тансу возникли некоторые проблемы, — сказала Нана Михори.

Она больше не называла меня по имени.

— Правда? — Акеми говорила по-английски, несмотря на то что ее мать продолжала говорить по-японски. — Симура, ты занимаешься бегом?

— Нет, я не слишком увлекаюсь спортом, — ответила я, не имея ни малейшего представления, куда она клонит.

— А плаванием? От тебя пахнет морем, — засмеялась Акеми. — Ну же, я думала, что все американцы занимаются спортом.

— Жаль вас разочаровывать. Впрочем, я уже разочаровала вашу семью во многом.

— Не переживайте, — холодно сказала Нана, и Акеми наконец отвела от меня взгляд, поняв что что-то не так.

— Мне надо идти, уже поздно, — сказала я.

 Несмотря на неприятную ситуацию, я надеялась что Нана предложит мне еще чашечку чая. Кроме того, она должна была спросить меня о моих тратах за те две недели, что я искала для нее тансу. Вместо этого она извинилась, сообщила, что ей надо сделать еще несколько звонков, и направилась к своему кабинету. Я понимала, что она ужасно зла.

— Подожди минутку, Симура-сан, я тебе кое-что покажу. Как ты можешь ходить в такой обуви? — Акеми фыркнула, глядя на мои туфли.

— Ну, вы же носите спортивный костюм, а это, можно сказать, моя рабочая униформа.

— Думаю, твои туфли сильно пачкаются, когда ты носишься по всей стране в поисках антиквариата!

Я надеялась, что Акеми отправится в тренировочный зал, но вместо этого она всунула свои короткие широкие ступни в спортивные туфли и последовала за мной. Когда мы немного отошли от дома, Акеми неожиданно хлопнула меня по плечу.

— Обслуживать женщин, подобных моей матери, — адская работа, — сказала она.

— Не поняла? — удивилась я, поскольку никогда не слышала, чтобы в Японии так неуважительно отзывались о родителях.

— Не верь, что мне нужен был этот дурацкий тансу. По-правде говоря, твой провал только отсрочит уборку моей комнаты. — Она энергично шагала по дороге, уводя меня от дома к парку.

Я попыталась было рассказать чуть больше о том, что произошло, но Акеми решительным жестом остановила меня.

— Давай не будем говорить об антиквариате, я его терпеть не могу, — поморщилась она. — Лучше скажи, как тебе нравится парк, где я бегаю? У вас в Америке есть такие?

— У нас по-другому, — растерянно сказала я. — Американцы предпочитают бегать по асфальту. Это нечто иное.

— Лучше?

— Ну, не знаю. Сомневаюсь, что здесь это кому-то понравится.

— Что ты имеешь в виду под словом «здесь»? — удивилась Акеми.

— Ну, местные жители точно предпочтут бегать и гулять в парке.

— В моем парке никто, кроме меня, не смеет бегать! — заявила Акеми. — Это запрещено, мне никто не должен мешать.

Я невольно подумала об устроенном прямо в Белом доме специальном беговом маршруте президента, которым, кроме него, могли пользоваться лишь члены администрации. Я ничего не сказала, а вместо этого спросила, насколько длинный у нее маршрут.

— Всего два километра, — ответила Акеми. — Я постаралась проложить его так, чтобы он проходил только по парку, не приближаясь к храму.

— Мне бы хотелось пробежаться к храму. — Маленький чертик во мне заставил меня заговорить, — Хотелось бы знать, что там происходит, и услышать, как монахи бьют в барабаны.

— Это потому, что ты иностранка и любишь Японию! А я лучше послушаю «Симпли Рэд» на своем плеере «Сони». Знаешь, нам надо как-нибудь побегать вместе. Я даже сбавлю темп, чтобы не загонять тебя, — добавила она, поколебавшись.

— Да нет, ты все равно не сможешь бежать так медленно.

— У тебя ноги длиннее моих. Счастливица А каким спортом ты в школе занималась? — Акеми посмотрела на меня, что я смутилась.

— Я же говорила, я никудышная спортсменка. Немного плаваю. Но даже нырять не умею — не могу задерживать дыхание.

— Бег очень полезен, — сказала Акеми, — у тебя проблемы с дыхалкой, ты не привыкла к этому. Но начинать все равно надо потихоньку. Беги, пока можешь, потом иди, а когда дыхание восстановится, снова беги. Все очень просто.

Парк был очень красивым и спокойным. Никто не увидит, если я остановлюсь, задыхаясь от бега. Никто, кроме Акеми Михори, чемпионки по дзюдо.

— Я тяжело схожусь с людьми, — сказала Акеми. — Японские женщины моего возраста давно продали себя в рабство и сидят дома с детьми. Вокруг только мужчины, вроде моего тренера, которого ты видела днем.

Я подумала о том, что она, должно быть, очень одинока, если открылась мне, чужому человеку. Повинуясь внезапному импульсу, я спросила, есть ли у Акеми планы на субботу.

— Нет, — ответила она. — А почему ты спрашиваешь?

— Устраиваю вечеринку. Я прислала приглашение твоей матери, но сомневаюсь, что она придет. А ты приходи, может, тебе будет интересно. — Мне хотелось сказать: «Может, ты с кем-то познакомишься», но я решила, что это будет уже слишком.

— Я не особенно люблю вечеринки.

— Это не обычная японская вечеринка, — сказала я, — там будет много иностранцев. Ты когда-нибудь была на иностранной вечеринке? — Возможно, Акеми понравится Хью, хотя он точно покажется ей слишком высокомерным. Правда, там будут и другие люди.

— Но я вегетарианка! — заявила Акеми. — Я не могу есть блюда западной кухни.

— Я тоже вегетарианка, — успокоила ее я, — как видишь, у нас есть кое-что общее.

— Ладно, — усмехнулась она, — может, и приду. Если ты приедешь на этой неделе побегать со мной.

— Когда твоя мать увидит меня...

— Она и Танака-сан уезжают в Токио купить все, что требуется для чайной церемонии. Тут никого не будет.

Я не понимала, зачем делаю шаг навстречу дружбе, на которую у меня нет времени. Учитывая мои проблемы, я должна заниматься только работой. Кроме того, я сильно сомневалась, что смогу пробежать хотя бы несколько метров. Но глаза Акеми умоляли. Так что я кивнула и снова ощутила железное рукопожатие.

5

Вернувшись в Роппонги-Хиллс, я нашла Хью спящим на диване и укрытым страницами газеты «Азиан Уолл-стрит джорнал».

— Ты где была? — пробормотал он, когда я тихонько сняла с него газету. — Я отменил все вечерние встречи, чтобы побыть с тобой.

— Мне не удалось вернуть тансу, — ответила я, глядя на этот несчастный комод, все еще стоявший посреди гостиной. — Слушай, может, мы все-таки уберем его отсюда? Я смотреть на него не могу.

— Давай перенесем его в кабинет, вдруг мой брат захочет им воспользоваться, — вставая и потягиваясь, предложил Хью.

— Энгус! — Я совсем забыла об ожидаемом госте.

— Он прилетает завтра в первой половине дня. Ничего не изменилось? Я думал, что твои проблемы с тансу закончатся и ты сможешь встретить его, — сказал Хью, когда мы начали передвигать комод в комнату, уже снабженную факсом, двумя компьютерами и футоном для гостей.

— Моя проблема еще далека до разрешения, — ответила я.

После того как мы установили комод у окна, я опустилась на футон и рассказала Хью все: и об отказе магазина взять на себя ответственность за тансу, и об исчезновении господина Сакая, и об оскорбительном поведении Наны Михори.

— Значит, — резюмировал Хью, массируя мне какую-то точку между лопатками, — ты целый день пробегала безрезультатно. Мой день прошел так же. Иногда я задумываюсь о том, зачем я все еще работаю в Японии.

— Ну, — сказала я, — ты, наверное, заработал сегодня кучу денег, а я нашла новую подружку. Акеми Михори.

— Спортсменку?

— Да, ту, которая ездила на Олимпиаду в Сеуле. Думаю, она очень одинока. Она предложила мне бегать вместе с ней на этой неделе. Кроме того, она, возможно, придет на нашу коктейль-вечеринку.

— Бегать? Это быстро-быстро перебирать ногами? — удивился Хью. — Дорогая, но ты же не можешь переходить на марафоны без физической подготовки! Если хочешь позаниматься, воспользуйся моей беговой дорожкой.

— Я не верю в занятия спортом в помещении, — обиженно сказала я. — Вообще-то, я собираюсь завтра побегать в парке, чтобы хоть немного подготовиться.

— Завтра обещают довольно жаркую погоду. Это не самый лучший день для того, чтобы начинать заниматься легкой атлетикой, особенно для тех, кто ничего о ней не знает.

— Я все равно собираюсь, — упрямо сказала я. — Я должна.

— Подумай об этом завтра утром, — целуя меня, сказал Хью, — а пока тебе надо успокоиться и принять ванну. А после ванны тебя ждет массаж, покажу тебе, чему научился в Таиланде.

Массаж перешел в нечто даже более приятно. Я прекрасно расслабилась, но на следующее мы проспали все на свете, так что у меня было всего лишь двадцать минут, чтобы выпить чашечку чая, прежде чем Хью уехал на работу. Я все еще намеревалась устроить пробежку. Поскольку подходящего спортивного костюма у меня не было, я влезла в футболку Хью, старые шорты, кроссовки, в которых обычно занималась полировкой мебели, и проехалась на метро до парка Ёёги — огромного, ухоженного, со множеством асфальтовых дорожек. После нескольких упражнений, известных мне еще с давних времен, когда я занималась в тренажерном зале, я попробовала бежать, но вскоре остановилась рядом с каким-то пожилым мужчиной. Буквально после нескольких минут физической активности мое сердце готово было выскочить из груди. Я пошла шагом, как советовала Акеми, и через несколько минут дыхание восстановилось. Я снова побежала. Пожилой мужчина теперь был в четверти мили от меня.

Я слышала, что бег очищает разум и приносит просветление. Но со мной этого не произошло. Я могла только сожалеть о том, что уже шесть месяцев единственным спортом, которым я занималась, был секс, а он, как оказалось, недостаточно развивал мышцы. В общем, я давно бы умерла от стыда, если бы не умирала от жары.

Не имея представления о преодоленном расстоянии, я не сомневалась, что оно было минимальным. Я бегала приблизительно семь минут и ходила двадцать. Сбегав к автомату, я купила бутылку холодной воды «Аквариус», специально для спортсменов. Я сильно засомневалась, что переживу бег с Акеми.

Притащив свои усталые кости домой, я помылась и села думать о том, как организовать свой день дальше. Поскольку большая часть времени уходила на поездку в аэропорт Нарита, у меня было всего несколько часов, чтобы вычислить компанию грузоперевозок, которая обслуживала Сакая. Я позвонила в справочную. Безрезультатно поговорив с оператором, я услышала звонок на второй линии и, быстренько попрощавшись, переключилась на ожидающий звонок.

— Это Джун из «Тойоты» в Гите, — сквозь шум расслышала я.

Видимо, Джун звонил из машины.

— Элвис! — брякнула я. — Как дела?

— Я нашел кое-кого очень важного, — быстро сказал Джун, — твоего продавца.

— Продавца тансу? — удивилась я.

— Да, я нашел продавца автомобилей, которого ты искала. Мы сейчас на западе Токио. Ты можешь с нами встретиться?

Кто-то был в машине вместе с ним. Это было единственным объяснением тому, что он использовал слово «автомобиль» вместо «тансу».

— А я знакома с этим человеком? — спросила я.

— Да, конечно, — многозначительно ответил Джун, — он здесь ненадолго.

— Сакай? — выдохнула я. — Джун-сан, как ты затащил его в свою машину?

— Не сейчас. Я все объясню, когда ты приедешь. Я не слишком хорошо знаю Токио, так что буду ездить кругами.

Я задумалась.

— Ты говоришь, вы сейчас на западе? — спросим я. — Поезжай в парк Уэно. На него везде указатели. Через полчаса я буду там

— Понял, — отозвался Джун. — Скорее всего, там нет стоянки, так что мы припаркуемся где придется. Поторопись.

Если Ёёги был парком современным и солнечным, то Уэно — тенистым, старинным и не слишком урбанизированным. Вообще-то, ступеньки, ведущие ко входу в парк, давно превратились в притон восточных мужчин, ищущих работу категории «три К»: кицуй, китанай икикэн, — что означало тяжелые грязные и опасные работы, которые кроме них никто не брался выполнять. Японская полиция начинала потихоньку депортировать их из страны якобы за то, что у них просрочены визы, а на самом деле из-за повышения преступности среди иностранцев. Благодаря полиции, парк Уэно был весьма небезопасным местом для нелегальных рабочих, так что я удивилась, когда меня окликнул мужчина с темными вьющимися волосами.

— Вам нужна телефонная карточка? Я продаю десять карт за две тысячи иен! Они полностью «заправлены» и прекрасно подходят для звонков за границу.

Я задумалась, вспоминая все возможные проблемы, которые могут возникнуть из-за использования нелегальной карточки. Обычные карты стоили тысячу иен за штуку — больше восьми долларов за приблизительно тридцать минут местных разговоров. Карты с черного рынка, конечно, были более выгодными, но если бы меня поймали с такой карточкой, то могли бы посадить в тюрьму или депортировать в Сан-Франциско. Я опустила голову и пошла в парк, стараясь думать только о том, что мне надо встретиться с Джуном.

Где же он? Я осмотрела семьи, пришедшие в зоопарк, группу студентов, направляющихся в Токийский национальный музей. Джуна среди них не было. Я присела на скамейку неподалеку от входа и стала ждать. Минуту спустя передо мной появился Джун, его шевелюра блестела от геля, и к ней почему-то прицепились листья.

— Ты задержалась, — упрекнул меня Джун. — Парень на ступеньках приставал ко мне, так что пришлось переставить машину.

— Ты поймал Сакая? Правда?

— Вчера вечером я был в офисе, и вдруг зазвонил телефон. Звонил дилер из другого офиса. Сакай неожиданно решил избавиться от своей машины, но они не хотели покупать его «Гранд-корону», так что позвонили нам спросить, не хотим ли мы ее приобрести. Естественно, я попросил, чтобы они соединили меня с Сакаем, и пообещал, что, если он привезет мне свою «корону», я попробую обменять ее на что-нибудь без обычной бумажной волокиты. Не знаю почему, но он в это поверил. Я захватил его из дешевенького отеля в Йокохаме, где он остановился, и сказал, что нам надо заехать в Токио за новой машиной.

— Какой ты умный, — восхитилась я, хотя и начинала нервничать. Последние сорок восемь часов я только и думала о том, как найти Нао Сакая. Несмотря на то, что у меня была официальная оценка господина Исиды, я не знала, как убедить Сакая вернуть деньги. Моя нервозность все возрастала по мере того, как я шла за Джуном на другую сторону улицы, застроенную деревянными домиками, выглядящими так, словно строили их еще до воины.

— Я оставил его в машине, а машину закрыл. Джун махнул рукой в сторону машины припаркованной рядом с тротуаром. — Он подозрительно отнесся к тому, что мы едем не покупателю, но ты же знаешь, всегда можно выдумать какую-то причину.

— Он все еще там, — сказала я, увидев силуэт мужчины на переднем сиденье,

— Конечно, там, я же закрыл двери.

Подойдя к машине, я обратила внимание на то, что господин Сакай прислонился головой к стеклу. Это ничуть меня не удивило: японцы всегда поражали меня умением спать в любых условиях. Пройдите мимо стоянки такси и обнаружите, что водители дремлют в машинах. А в поезде казалось бы крепко спящий пассажир в момент просыпается, как только объявляют его станцию.

— Он спит. И ему явно снится его новая машина, — сказал Джун, открывая дверь со стороны водителя. — Сакай-сан, — обратился он к пассажиру, — проснитесь, пожалуйста. Я привел вам кое-кого.

Но Сакай не ответил. Джун наклонился и потряс его за плечо. Сакай свалился набок, как тряпичная кукла. Он был одет в ту же рубашку, в которой я видела его в «Искусствах Гиты», но теперь она была сильно помята. Я пробежала взглядом по его одежде, а потом посмотрела в лицо. Оно было иссиня-бледным. Открытые глаза смотрели куда-то вперед.

— Как ты думаешь, он заболел? — нервно спросил Джун.

— Нет. — Все было очевидно, и у меня запершило в горле. Пришлось на секунду прикрыть глаза, а потом открывать снова. Тело Сакая оставалось все в той же позе. Я потянулась к телефону Джуна, но сразу же отдернула руку и отпрянула. Ничего нельзя трогать.

— Н—н—надо сделать ему искусственное дыхание, — проблеял Джун, — нас учили, когда я был бойскаутом.

— Не надо. Он...

— Не говори это! — вскрикнул Джун. — Не говори!

— Я сейчас вернусь, не трогай его. И вообще ничего не трогай, — сказала я.

Я бежала обратно в парк Уэно. В кармане у меня лежала банкнота в тысячу иен, мне нужно было либо разменять ее, либо купить телефонную карточку и позвонить в полицию.

Боковым зрением я увидела продавца карточек, разговаривавшего с каким-то иностранцем. Подбежав к ним, я выдохнула свою просьбу.

— А что случилось? — спросил второй мужчина, со шрамом на лице, пристально глядя на меня. — Ты из полиции?

— Нет, это срочно! Там... там человеку плохо! — Каким-то образом у меня получилось не сказать «умер».

— Ай, хода! Нет, не надо денег, просто бери карточку. — Мужчина вложил карту в мою руку, и я помчалась к зеленой телефонной будке. Добравшись, я вставила карточку в телефон и набрала номер сто десять. Карточка выскочила обратно. И я поняла, что звонок — бесплатный. Надо просто нажать кнопку, чтобы попасть прямо в пожарную службу. «Скорую» или полицию.

Дозвонившись и сообщив обо всем, что произошло, я заметила, как иностранец что-то кричит продавцу.

Я повесила трубку и обернулась, чтобы возвратить карточку, но оба мужчины уже исчезли.

6

Когда пять минут спустя примчалась команда полицейских и карета «скорой помощи», Джун Курой поведал им, что был бойскаутом и руководил кружком дзюдо в своей школе. А еще входил в детский фонд ООН и каждые выходные считал своим долгом помогать бабушке в саду. Но, по правде говоря, полицию больше интересовало то, что случилось за последние полчаса.

— Я припарковал машину и выключил кондиционер, — признался Джун Курой, — возможно, мой пассажир перегрелся. Это ужасный несчастный случай!

В машине было тепло, но даже если господин Сакай и не сумел открыть дверь, он все равно мог позвать на помощь. Но, с другой стороны, в случае сердечного приступа у него просто могло не быть сил кричать.

— Вам надо проехать с нами, чтобы записать показания. Это всего лишь формальность, — заверил нас полицейский, напоминавший новобранца.

— Вообще-то, мне нужна моя машина, — запротестовал Джун, когда невесть откуда взявшийся эвакуатор принялся поднимать его «виндом», — я на ней работаю.

Я удивленно посмотрела на него. Неужели он и правда собрался ехать обратно на машине, в которой только что кто-то умер?

— К сожалению, нам придется обследовать вашу машину. Таковы правила, — вежливо объяснил полицейский.

Джун изменился в лице. Всю дорогу до полицейского участка Северного Уэно он что-то бормотал себе под нос.

Нас оставили ждать в вестибюле — светлом помещении с кучей постеров на стенах и фигурками животных на столиках. Помещение казалось таким миленьким, что напоминало детскую площадку, и я почувствовала себя беспомощной, как дитя. Конечно, я могла сказать, что мои поиски Нао Сакая и его внезапная смерть были всего лишь совпадением, но разве мне кто-нибудь поверил бы? Это было все равно что рассказать учителю о том, как ты делал домашнее задание, а его взяла и съела собака.

Джуну и мне пришлось повторить свою историю несколько раз. Сначала по отдельности, потом вместе. А потом, пока шесть представителей полиции Северного Уэно, патруля парка и токийской Метрополией полис совещались, Джун и я снова были отправлены в комнату, напоминавшую детскую площадку.

— Скоро приедет вдова. Передали, что она уже недалеко, — сообщил нам молодой полицейский, жуя яблочную жвачку.

— Вы нашли ее? — удивилась я. — А я думала, что Сакай уехал, не оставив адреса.

— Мы позвонили его брату в Кавасаки, а он знал, где найти жену. Так что полиция поехала к ней и теперь везет ее сюда.

Упоминание о брате заставило меня вспомнить об Энгусе Глендиннинге. Я посмотрела на часы, мне нужно было встретить его тридцать минут назад Я оставила его одиноким в огромном аэропорту.

Я не надеялась на то, что мне разрешат позвонить. В любом случае мне совершенно не хотелось светить нелегально купленную телефонную карточку. Пришлось, изобразив смущение, попросить разрешения воспользоваться комнатой для мытья рук. Услышав женский эвфемизм слова «туалет», полицейский закатил глаза, но все-таки махнул рукой куда-то в правую сторону.

Недалеко от туалета стоял платный телефон. Я вставила в него карточку, набрала номер и сразу же попала на автоответчик Хью, где и оставила сообщение о своем местонахождении и искренние извинения за то, что не смогла встретить Энгуса.

Я вернулась обратно в комнату, где Джун нетерпеливо ерзал на стуле. Мне хотелось намекнуть ему на то, что я смогла позвонить, но сделать это на глазах полицейского не было возможности. К сожалению, ситуация не располагала к разговорам, так что я попыталась успокоиться, уставившись на клетку с канарейками, висевшую на стене. Глядя на желтеньких и зелененьких птичек, я размышляла о том, как они оказались в комнате, куда животным вход воспрещен, но потом пришла к выводу, что эти канарейки — часть полицейской команды. Ведь канарейки умирают от малейшего проникновения удушающего газа, которого больше всего боятся в Японии. Сейчас они беззаботно пели, но в случае террористической атаки они умрут первыми.

Впрочем, о смерти мне думать не хотелось. Я переключила внимание на стену и попыталась читать постер с правилами по безопасности вождения велосипеда. По причине слабого знания иероглифов кандзи, мне понадобилось добрых полчаса, чтобы прочитать довольно простенький текст.

Между тем автоматическая дверь участка открылась, и вошли двое полицейских. Между ними шла женщина, но сзади мне была видна только ее мужская стрижка.

— Сакай-сан, мне жаль сообщать вам ужасную новость, — поклонился женщине вышедший из своего офиса начальник участка Северного Уэно.

Женщина повернулась к нему, и на несколько мгновений я перестала дышать: на ее лице выделялась большая черная родинка.

Это оказалась вчерашняя покупательница, торговавшаяся со мной за тансу. Я была в шоке, но женщина, которую я теперь знала как госпожу Сакай, не заметила этого. Она смотрела только на начальника участка.

— Ваша поездка из Кавасаки сюда была, наверное, утомительной, — тихо сказал начальник. — Пожалуйста, пройдемте ко мне в кабинет. Мой помощник принесет вам что-нибудь попить.

— Сакай-сама! — Джун Курой неожиданно вскочил со стула и упал перед ней на колени. — Я был с вашим мужем. Я очень сожалею, что ему стало плохо, когда он сидел в моей машине. Я хотел помочь ему, но моя подруга сказала, что уже слишком поздно...

— Мне нужно присесть, — пробормотала госпожа Сакай, даже не глядя на Джуна.

И полицейские увели ее.

— Пожалуйста, не делайте так больше. Вы же расстраиваете жену пострадавшего, — обратился молодой полицейский к Джуну.

Я отвернулась, обдумывая новую информацию о жене Сакая. Я изложила полиции обстоятельства при которых купила тансу, но внешность второй покупательницы не описывала, не зная, что это имеет значение. Если рассказать сейчас, это может заставить их отнестись к смерти Сакая по-другому — более внимательно, — и превратить меня из невинного свидетеля несчастного случая в гораздо более зловещую персону.

Я размышляла об этом весь следующий час, не обращая внимания на школьников и парочку местных жителей, приходивших поинтересоваться регистрацией недвижимости и разрешениями на вождение велосипедов. Ох, если бы моя жизнь была такой же скучной. Но я сомневалась, что это когда-нибудь случится.

И вдруг атмосфера изменилась. Молоденькая студентка, пришедшая оформлять документы на свой велосипед, была почти сметена ворвавшимся длинноволосым иностранцем, который, казалось, видел все, но только не то, что было перед глазами. На вид молодому человеку было чуть больше двадцати. Оценив размер его рюкзака и серебряную серьгу в виде ящерицы, я предположила, что это какой-нибудь нелегальный продавец ювелирных украшений. Но полицейских рядом с ним не было. Заметив канареек, парень хихикнул и подошел к ним.

— Как дела? — Он засунул палец в клетку, но когда канарейки шарахнулись в сторону, тут же убрал руку, полез в карман шортов и достал сигарету.

Парень зажег сигарету, затянулся и повернулся ко мне лицом. Увидев его темно-зеленые глаза, я вдруг совершенно четко поняла — он являл собой кошмарную копию Хью. Да, таким мог бы быть мой любимый, если бы носил шорты, а не костюмы.

— Ой, марихуанакай? — Молодой, жующий жвачку полицейский вскочил на ноги и подошел к незнакомцу.

— Нет! Это же не травка? — спросила я по-английски.

— Гвоздика, — сказал парень, — а что, женщина?

Он выпустил колечко дыма на канареек, которые возмущенно зачирикали.

— Это сигареты с гвоздикой, — перевела я полицейскому.

— А это что за субстанция? — немного спокойнее спросил полицейский.

— Приправа, очень популярная за границей, обычно ее используют для приготовления пирожков.

— Этот иностранец, — сказал полицейский, — вполне может понести наказание за курение в неположенном месте и за издевательство над животными.

— У тебя могут быть проблемы, — перевела я молодому человеку, — если не прекратишь издеваться над канарейками и не выбросишь сигарету. Перестань, если не хочешь остаться тут на ночь.

— Какая-то странная страна, — отозвался парень и затушил сигарету о клетку, стряхнув пепел прямо в нее.

— Ты Энгус Глендиннинг, да? — спросила я.

— Рей? — Парень оглядел меня с головы до ног и ухмыльнулся. — Никогда бы не догадался. Ты не похожа на белую госпожу.

— Ты тоже меня удивил, — выдавила я. — Где ты нахватался этих слов? В кино?

Когда я говорила с ним по телефону, он не казался таким идиотом.

— Шуг просил передать тебе, что скоро приедет, — усмехнулся Энгус. — Он помчался за своим адвокатом.

Шуг. Это была кличка Хью, которой я никогда не слышала. Ну, если я подружусь с Энгусом, возможно, узнаю о Хью намного больше.

— Извини, — сказала я, стараясь сдерживаться, — что не смогла приехать в аэропорт. Как ты добрался до города так быстро?

— Я позвонил брату, когда ты не появилась, а он велел взять такси до его офиса. Когда я приехал, Хью сообщил мне, что нам надо вытащить тебя отсюда. Сейчас он поехал за каким-то адвокатом. Черт, столько беготни, а мне жутко хочется куда-нибудь прилечь. — Энгус уселся рядом со мной, так что я увидела грязную лодыжку с вытатуированной на ней змеей.

Если Хью позвонил господину Оте, токийскому адвокату, который уже однажды помог ему выпутаться из неприятной истории, значит, он думал, что у меня серьезные проблемы.

Когда наконец Хью без тени улыбки появился на горизонте, я уверилась в своей теории еще больше.

— Прости, — сказала я, когда он подошел поцеловать меня.

Джун Курой зевнул. Естественно, он ничего не знал о количестве иностранцев в моей жизни.

— Ничего никому не рассказывай, пока не поговоришь с господином Отой, — пробормотал Хью куда-то мне в волосы.

— Это всего лишь несчастный случай, — сказала я, — это, конечно, ужасно, но мы с Джуном сами сюда пришли. Тебе правда не стоило так беспокоиться.

— Мы обо всем поговорим позже, — отозвался Хью, — в любом случае, мой брат благополучно добрался и мы прекрасно проведем время.

— У вас нет повода для беспокойства, — сказал господин Ота, возникая за плечом Хью.

В руках у адвоката была огромная коробка конфет. И, когда он вручил ее молодому полицейскому, я поняла, что адвокат привык ставить людей в положение своих должников.

— Шуг, — сказал Энгус, — если ты хочешь вытащить ее отсюда, тебе придется заплатить этим свиньям. Я так в Индии делал.

К сожалению, я не успела спросить, почему он оказался в полицейском участке в Индии, поскольку господин Ота поманил меня в небольшой пустой кабинет для конфиденциальной беседы. Хью уже поведал ему историю о том, как я познакомилась с Сакаем и при каких обстоятельствах купила тансу, так что мне пришлось рассказывать только о последних событиях.

— А вы не хотите поговорить с Джуном? — спросила я, когда мы закончили.

— Не в этот раз, — ответил господин Ота, — сейчас я должен побеседовать с начальником участка. Наши отцы играют в одной футбольной команде пенсионной лиги. Правда, он еще об этом не знает.

Важность этого заявления прояснилась позже, когда пятнадцать минут спустя господин Ота вышел из кабинета начальника с постановлением, в котором говорилось, что я могу идти домой.

— А как же Джун? — Мне не хотелось бросать его.

— Езжай домой, — сказал сам Джун, — они сообщили, что мой отец уже едет сюда.

Поскольку его машина была конфискована, кто-то действительно должен был отвезти его в Гиту. Я с сожалением попрощалась, гадая, будет ли еще когда-нибудь Джун Курой оказывать услуги иностранкам.

Поездка домой, казалось, никогда не закончится, поскольку нам пришлось заезжать в Эбису, куда подвозили господина Оту. Потом Хью на пару минут забежал в офис. Он выглядел уставшим, так что я предложила вести машину, но он только покачал головой.

— Заберите с Энгусом багаж из холла, а я пока поставлю машину в гараж. Договорились?

— Да, — ответила я, несмотря на то, что не слишком радовалась перспективе остаться наедине с его братцем.

Когда я открыла дверь квартиры, Энгус заскочил внутрь и бросил сумки у порога.

— Я и не знал, что мой братец так клево устроился, — воскликнул он, — эта квартира просто отпадная!

— Эту квартиру оплачивает фирма «Сёндаи», в которой работает твой брат, — объяснила я.

— Ах да. — Он попытался спародировать японскую речь. — А вот это, похоже, довольно дорогие вещи. — Энгус повернул голову в сторону гравюр Хиросиги. — Они что, даются в придачу к квартире?

— Вообще-то, это мое, — сказала я, — я дилер.

— Правда? — удивился он. — Не думал, что Хью этим интересуется.

— Я его учу, — ответила я, поднимая тяжелую сумку Энгуса.

Надо отдать ему должное, он схватился за вторую ручку, приняв на себя половину ее веса.

— Ты его учишь? Вот дерьмо!

Такие выражения, пусть даже сказанные и не со зла, не слишком ласкали мой нежный слух.

— Хью быстро учится, — сквозь зубы процедила я. — Пойдем в кабинет...

— А чем конкретно ты занимаешься? Я слышал, что экстази расходится здесь на ура.

Замечательно. Он подумал, что я наркодилер.

— Да при чем тут наркотики! — воскликнула я. — Я занимаюсь антиквариатом!

— Правда? — снова удивился он и засмеялся. — Я бы не сообразил.

— Это твоя комната, — сказала я, пытаясь вернуть самообладание, — на тансу лежит ключ от квартиры. Я накрыла комод защитной тканью, но все равно старайся ничего на него не класть. И лучше не кури в квартире, потому что с мебелью и произведениями искусства надо быть очень аккуратным. Если захочешь курить, выходи на балкон. — Внезапно я поняла, что говорю в точности как моя мать.

— Я понял, мама. — Энгус смиренно сложил руки.

— Что касается ужина, — начала я, — я замариновала баклажаны, сварила макароны и сделала салат из огурцов.

— Я не ем цветочки, — фыркнул Энгус.

— Значит, Хью поможет тебе приготовить другую пищу, — грозно сказала я, — у него есть масса рецептов, сохранившихся со времен его холостяцкой жизни.

Наконец появился Хью. Но прежде чем я успела сказать ему что-либо об ужине, он тихо и твердо проговорил:

— Ты. Я. Спальня.

— Ты что, Тарзаном себя возомнил? — попыталась протестовать я на фоне грубого смеха Энгуса.

Но Хью вытолкал меня и захлопнул дверь. В машине Хью был тише воды ниже травы, и я искренне полагала, что он устал. Но он прямо-таки кипел.

— Как, как ты позволила этому случиться? Господи, Рей!

— Я просто пошла в парк, пытаясь уладить свои проблемы. Но все пошло неправильно...

— Начальник участка сказал господину Оте, что тебе несказанно повезло отделаться от этого!

— От чего?

— Не «от чего», а «от кого»! От Джуна Куроя, если это его настоящее имя. Ты вообще когда-нибудь слышала, чтобы парня звали Джун? Его могли обвинить в похищении людей, если не хуже!

— Если бы Джун был так опасен, вряд ли полицейские отпустили бы его домой, — возразила я.

— Его отец приехал в полицию поговорить, а не забрать его домой. Я не сказал этого раньше, потому что не хотел тебя расстраивать.

— Расстраивать? Хью, ты меня с ума сведешь. Ты меня обманул!

— Полиция собирается задать Джуну еще какие-то вопросы. Ему, а не тебе. Но мне хотелось бы знать побольше о вашей связи.

— Ты имеешь в виду, не встречалась ли я с ним, чтобы по-быстрому перепихнуться? Нет, Хью. Джун — просто парень, с которым я познакомилась в Гите, который помог мне починить фару и сделал все, что мог, чтобы помочь мне вернуть деньги за тансу.

— Ох уж эти чертовы два миллиона иен! — воскликнул Хью. — Сколько раз я тебе говорил, что возмещу тебе убытки? Мне это ничего не стоит!

— Выходите! — Стук в дверь и голос Энгуса раздались одновременно. — Нет времени на выяснение отношений!

Я вылетела из комнаты, столкнувшись с Энгусом, в руках которого был бокал, наполненный чем-то, что пахло в точности как нежно любимый Хью шотландский виски восемнадцатилетней выдержки.

— М—м—м, — промычала я, — это прекрасно подойдет к пицце или что ты там еще собираешься есть.

— Заказать еду — замечательная идея. — Хью налил виски и себе. — Эй, Энгус, осторожней со стерео. Что ты хочешь поставить?

— У меня есть «Девятидюймовые ногти», «Тощие щенки» и «Восставшие члены», — сказал Энгус, подходя к дорогому музыкальному центру Хью, — я эти кассеты уже несколько лет с собой вожу. Трудно оставаться на волне, когда все время путешествуешь.

— Может, лучше включишь радио? — посоветовала я. — На FM крутят много новых песен.

— Не люблю поп-музыку, — скривился Энгус, — у меня свои пристрастия.

— Пусть Энгус слушает что хочет, — вмешался Хью.

— Так с чего вы хотите начать? — поинтересовался Энгус. — «Восставшие члены», можно сказать, танцевальная музыка, «Тощие щенки» — более шумные, ну а «Ногти» вообще все знают. Правда, насчет вас я не уверен.

— Да неважно, — сказал Хью, усаживаясь на диван и прикрыв глаза.

— Ладно, тогда «Девятидюймовые ногти».

Энгус вставил кассету в дорогущую стереосистему Хью, и раздалась такая жуткая гитарная какофония что я подошла к окну и посмотрела вниз.

Подо мной простирался город, в котором человек шел сегодня навстречу смерти. А наверху, в Роппонги-Хиллс, мы слушали песню под названием «Прекрасный наркотик». Квартира Хью была нашим собственным миром. Страной, в которую у меня имелась временная виза, в которой я всегда могла остаться, но которой никогда не принадлежала.

7

Кассета Энгуса все еще играла, когда я проснулась на следующее утро. Не в силах выносить эту какофонию, я выключила стерео и потопала на кухню завтракать. Хью уже ушел на работу, оставив на столе «Джапан тайме» с отмеченной статьей. В статье говорилось о торговце машинами и безработной иностранке, нашедших тело Нао Сакая, продавца антиквариата из Гиты, и о том, что результаты вскрытия станут известны через несколько дней.

Выпив чаю, я задумалась. Можно было остаться дома и обзвонить своих клиентов, но это значило, что придется проводить время с Энгусом. С другой стороны, я могла съездить в полицию и узнать, как дела у Джуна.

Натянув голубое платье, которое, как мне казалось, ничем не выдавало «безработную иностранку», я обнаружила, что Энгус уже проснулся и теперь валялся на диване в гостиной и смотрел по телевизору австралийский сериал.

— А, ты здесь, — сказала я. — Какие планы на сегодня? Тебе что-нибудь посоветовать?

— Да нет пока, — зевнув, ответил он, — попозже я собираюсь поискать какие-нибудь местные группы, выступающие в парках.

— В Ёёги?

— Да, что-то на «ё».

— Городские власти запретили музыкантам выступать в парках, — сказала я, вспоминая рассказ Джуна, — тебе даже радио на улице нельзя будет включить.

— Идиотская полицейская страна, — пробормотал Энгус. — Ну должны же эти группы где-то репетировать.

— Послушай, Энгус, — сказала я, — я бы помогла тебе найти хоть какую-нибудь группу, если бы у меня было время. Но времени у меня нет. Тут недалеко открылся музыкальный магазин, может, кто-то из работников подскажет тебе, где проходят какие-нибудь концерты.

— Отвали, — буркнул Энгус, — у меня такое впечатление, что я вернулся домой и мать и сестры продолжают меня изводить.

— Поэтому ты все время путешествуешь? — спросила я, прислонившись к дверному косяку. — Ты не любишь свою семью?

— Это они меня не любят, — сказал Энгус, — я все делаю неправильно. Представь, каково это, когда все только тем и заняты, что говорят о твоем брате. Он и то, он и се, и бизнесмен, и гуру в гольфе. И так далее.

— Но ведь ты тоже был вполне способным, — возразила я, — тебя же приняли в хорошую школу.

— А я отовсюду вылетел. — Казалось, Энгус безмерно гордится этим фактом своей биографии. — Наркотики, секс, рок-н-ролл... Разве Шуг тебе не рассказывал?

— Немного, — отозвалась я.

Самое смешное, что на Хью у его родителей не было средств. Он учился где-то в бесплатной школе и попал в университет Глазго только потому, что получил грант. Окончив университет, он устроился на работу и большую часть денег отсылал домой, чтобы оплатить образование Энгуса.

— Если твой брат так тебя раздражает, зачем ты к нему приехал? — пристально глядя на парня, спросила я.

— Потому что я путешествую вокруг света и мне надо где-то ночевать.

— Значит, фактически ты используешь эту квартиру в качестве гостиницы?

— А ты не возникай, — сказал он, — в любом случае, это не твоя квартира.

— Да, действительно. — Я вспомнила о странном и неприятном ощущении, которое охватило меня у окна прошлым вечером. — Ладно, я ухожу. На столе лежит карта метро и парочка путеводителей. Счастливого дня.

— Угу. — Энгус снова повернулся к телевизору. — Соседи! — фальцетом пропел он мелодию из шоу, словно насмешливо прощаясь со мной.

Я проехала тринадцать остановок до Уэно. Моя несчастливая цифра, как думала я, пробираясь сквозь веселую суматоху улицы Амейоко, где торговали всякой мелочью — от сушеной рыбы до дезодорантов. После вчерашней пробежки у меня болели голени, идти было тяжело. Добравшись до полиции, я обнаружила, что сильно вспотела, так что прямиком направилась в женский туалет хоть немного освежиться.

Из одной кабинки доносились не слишком приятные звуки: кого-то сильно рвало. «Возможно, там молодая беременная работница», — предположила я, умываясь. Когда я вытирала руки и лицо, дверь кабинки распахнулась и оттуда появилась женщина среднего возраста. На лице ее была большая родинка. Я узнала женщину — это была госпожа Сакай. Она стояла рядом со мной и рассматривала себя в зеркало — щеки ее были покрыты красной сеточкой полопавшихся от рвоты сосудов. Я знала это, поскольку со мной такое тоже случалось. Волосы госпожи Сакай были сальными, помада осталась только в уголках губ.

Я придвинулась ближе к зеркалу, чтобы она могла увидеть меня. Поначалу она меня не узнала, но потом вдруг обернулась.

— А-а! — воскликнула она испуганным голосом.

— Мне жаль, что вы заболели. — Несмотря на то что она обманула меня, я действительно сочувствовала этой женщине, ведь она потеряла мужа.

— Они пытались заставить меня есть, а я не могу. — Надменность, на которую я обратила внимание в магазине, полностью испарилась. Она вытащила из кармана грязный желто-розовый носовой платок и вытерла рот.

Я предложила ей пакетик бумажных носовых платков, полученный утром в Роппонги в качестве рекламы. Она не взяла. Понимая, что времени у меня мало, я заговорила.

— Насчет Джуна Куроя... Он всего лишь пытался мне помочь. В смерти вашего мужа он не виноват.

— Помочь вам? — недоуменно спросила она.

— Вы были в магазине в тот день. Если бы не вы, я заплатила бы за тансу его реальную цену.

— Вы думаете, что если я была его женой, то я не могла быть действительно заинтересована в приобретении тансу? — вспыхнула она. — Так вот, позвольте сказать, что я правда хотела купить его для себя, я даже отложила...

— Прекратите, — возмутилась я, — и вы, и ваш муж прекрасно знали, что тансу — это всего лишь подделка.

— Подделка? — недоверчиво переспросила она.

— Да, металлические ободки были заменены, — сказала я, — увы, я не сразу заметила, и моя ошибка принесла вашему мужу немалый доход.

— Как вы можете говорить о выгоде? Он умер, он ничего не выиграл! — Госпожа Сакай вытащила из сумки расческу и яростно провела по волосам. — Мой муж заплатил нормальную цену своему клиенту, у которого брал тансу.

— Если это правда, то почему же вы убежали из Гиты?

— Мы просто переехали на новое место, — сказала госпожа Сакай, причесываясь еще более яростно, — кроме того, мой муж отправил вам тансу в Токио. У вас нет причин жаловаться. А теперь, если позволите...

— В каком состоянии был тансу, когда попал к вам в магазин? Ваш муж ничего в нем не менял? Был ли у вас какой-нибудь кабинет или кладовка, где он держал разные детали и мог что-то делать с вещами.

— Конечно, нет. Он был торговцем, а не плотником.

— Где он взял тансу?

— Да что вы прицепились ко мне? Мой муж умер! — Госпожа Сакай затеребила расческу, выронила ее из рук, и та грохнулась на плиточный пол.

— Как вы думаете, — спросила я, поднимая и протягивая ей расческу, — не мог ли у вашего мужа случиться инфаркт из-за каких-нибудь нелегальных дел. Могло что-то спровоцировать его смерть?

— Не знаю.

— Полиция, возможно, захочет допросить меня еще раз. Пока я ничего не сказала о нашем знакомстве.

Она закрыла глаза. Я недвусмысленно предлагала ей сделку.

— Фамилия клиента — Идета, — наконец сказала она. — Идета-сан из Денен-Чофу.

Она говорила об анклаве на юго-западе Токио, где жили любители старины, — прекрасное место для торговли антиквариатом. Инстинкт подсказывал мне, что она не лжет, так что я спросила, как зовут господина Идету и где он живет.

— Я не знаю, — ответила Сакай, — я рассказала все, что мне известно.

В принципе, фамилии было вполне достаточно, можно было расспросить местных жителей.

— Спасибо, Сакай-сан, мне жаль, что пришлось побеспокоить вас в такое время, — сказала я.

— Вы ничего им не скажете, да?

Но только я собралась уверить ее в этом, как появились две женщины-полицейские, и госпожа Сакай вышла из туалета, делая вид, что мы не знакомы. Я вышла на несколько секунд позже и направилась к информационной стойке.

— Я принесла ленч господину Курою. С ним можно встретиться? — спросила я, показывая небольшую коробку, купленную в магазине неподалеку.

— Еще рано для ленча, — ответил мне сидевший за стойкой сержант. — А вы кто, родственница?

Этого сержанта не было, когда мы с Джуном попали в полицию, так что он представления не имел, кто я такая.

— Я просто друг, — помотала я головой.

— В таком случае я не могу позволить вам повидать его, — ответил сержант, — им сейчас занимается полиция.

— Хорошо, я подожду, — сказала я.

— Вы не сможете повидать его, — повторил сержант, но, увидев, как затряслась моя верхняя губа, сдался: — Хорошо, я передам ему ленч. Можете написать записку.

Просияв, я принялась строчить записку на листике, любезно предложенном мне сержантом. Я использовала хирагана — слоговую азбуку, которая, как я надеялась, подскажет Джуну, от кого письмо. «Я не собираюсь бросать тебя. Пожалуйста, попроси этого человека помочь и будь смелым», — написала я и добавила номер телефона Джуничи Оты, того самого адвоката, который помог мне.

Возможно, следовало сообщить об этом самому адвокату, так что, выйдя на улицу, я нашла телефон и позвонила господину Оте все по той же нелегальной карточке.

— Мисс Симура? — переспросила тонким голосом дочь Оты, работавшая его секретарем. — Как забавно, что вы звоните сейчас. Господин Ота как раз разговаривает с господином Глендиннингом. Хотите, чтобы я перевела ваш звонок?

Но мне хотелось поговорить с адвокатом наедине.

— Не надо, — сказала я, — я в телефонной будке, тут люди ждут. Я перезвоню попозже.

Если Хью о чем-то разговаривал с господином Отой, это, наверное, касалось меня — положение ухудшилось. С другой стороны, Хью мог убеждать Оту помочь Джуну. Я надеялась на лучшее но внутри меня звенела какая-то зловещая музыка, будто предупреждая о чем-то. И, услышав звуки аварии, я поняла, что музыка была вполне реальной.

На другой стороне улицы выступала какая-то группа чиндонья. Бродячие музыканты с прическами в стиле девятнадцатого века напевали старинные песни. Плакат, прикрепленный к спине барабанщика, сообщал о том, что открывается новый караоке-бар. Традиция чиндонья давно ушла в прошлое, но эта группа явно имела успех, судя по толпе школьников, следовавшей за ней.

Как далеко я готова зайти с Хью? Собираюсь ли позволить ему не только платить за мои покупки, но и решать за меня проблемы с законом? Эта мысль мне не нравилась. Хорошо бы уехать из душного Токио и привести в порядок нервы. Но, поскольку такой возможности не было, я свернула к аллее Амейоко, прошла через рынок и направилась в Роппонги-Хиллс.

Я почти закончила готовить роллы со шпинатом, когда услышала, как Хью разговаривает с кем-то у порога квартиры. Было полвосьмого, так что Хью мог встретиться с Энгусом, который, естественно, не оставил записки и не сообщил, куда отправился. Но, выйдя в коридор, я увидела, что Хью пришел с господином Отой. Я пожалела, что одета в футболку и шорты и что приготовила только три порции еды. Мучительно размышляя, как поделить еду на четверых, я предложила гостю домашние тапки.

— Простите, что оторвал вас от дел, — извинился Ота по японскому обычаю.

— Мы слышали, что ты звонила в офис господина Оты, но отказалась разговаривать. Где Энгус? — не давая мне возможности ответить на вопрос, поинтересовался Хью и пошел к кухонному тансу, где держал свою прекрасную коллекцию шотландского виски.

— Я налью всем, если у нас найдется что-нибудь пожевать. Есть рисовые крекеры?

Хью намекал, что господин Ота не останется на ужин. Хорошо. Я достала из шкафа рисовые крекеры и разложила их на тарелке. Плохое предчувствие, появившееся при встрече с чиндонья, снова вернулось.

Когда я принесла закуску, Хью похлопал по дивану рядом с собой, приглашая меня присесть.

— Я пригласил господина Оту, — сказал он, — поскольку Сакай умер при весьма странных обстоятельствах. И я решил, что лучше бы подумать об этом вместе.

— Коронер представил результаты вскрытия, — вмешался Ота. — Сакай погиб от травмы на трахее. Это был... как вы это называете?.. — Он изобразил удар. — Удар по горлу.

— Удушение, — сказал Хью.

Я закрыла глаза, вспоминая, как лежала голова Сакая и что он был похож на марионетку, которую никто не дергает за ниточки. Внезапно мне стало холодно, и я почувствовала, как волосы на руках встали дыбом.

— Это не мог сделать Джун, — сказала я.

— Тебе повезло, — сказал Хью.

— Пожалуйста, мисс Симура, я склонен согласиться с господином Глендиннингом, несмотря на то что полиция еще не предъявила обвинения. Возможно, они допросят парочку свидетелей и иностранцев, бывших в парке...

— Но это расизм! Один из них был так добр, что дал мне телефонную карточку!

— Вы взяли телефонную карточку? — переспросил господин Ота. — Разве вы не знаете, что это подделка? Эти люди собирают использованные карточки и перемагничивают их. За такое сажают в тюрьму!

— Отлично, — сказала я, — сейчас я соберу сумку и присоединюсь к Джуну Курою.

— Не стоит, — обнял меня Хью, — господин Ота почти всю ночь и целый день потратил на то, чтобы вытащить тебя.

— Но меня ни в чем не обвиняли!

— И этого не случится, поскольку я передал все результаты своего расследования в полицию. — Господин Ота открыл записную книжку: — Во-первых, я нашел работника метро на станции Уэно, который вспомнил, как вы проходили мимо него после прибытия поезда в двенадцать шестнадцать. В двенадцать двадцать вы отказались от рекламного купона, который вам давал продавец около парка Уэно. Торговец ювелирными изделиями видел, как вы кого-то ждали, а через несколько минут из кустов появился господин Курой. Пожилая домохозяйка видела в окно, как вы подошли к припаркованной в неположенном месте машине пять минут спустя. Женщина запомнила вашу удивленную реакцию, когда Джун открыл машину. Потом, по ее словам, вы побежали обратно в парк, а Джун Курой сел в машину и что-то сделал с телом. Огромная ошибка, надо сказать.

— Он пытался сделать Сакаю искусственное дыхание, — объяснила я, — он научился этому, когда был бойскаутом.

— Кто знает, кто знает. Полицию беспокоит то, что он передвинул тело. А женщина, которая все видела в окно, говорит, что господин Курой не сразу вышел из машины после того, как припарковался. Он еще несколько минут что-то делал там, но она не разобрала что.

Джун мог убить Сакая по пути, припарковаться и пойти встречать меня. Но у него не было мотива. Почему Ота не понимает этого?

— Если я вам заплачу, вы будете представлять Джуна? — спросила я.

— Боюсь, что у меня достаточно много клиентов... — сжался на стуле господин Ота.

— Думаю, надо держаться от этого подальше, — сказал Хью. — Отец Джуна Куроя — бизнесмен, он вполне может нанять хорошего адвоката.

— Но это я втянула Джуна в это дело. И у меня достаточно денег, чтобы заплатить господину Оте за защиту, так?

— Пожалуйста, давайте не будем говорить о деньгах, — хлопнул в ладоши Ота. — Прошу прощения, но мне пора идти. Жена и дочь ждут меня к ужину.

Попрощавшись с господином Отой, Хью попытался обнять меня.

— Я плачу за то, чтобы этот адвокат представлял тебя, Рей. Не волнуйся, это стоит не дороже билета на самолет в Таиланд.

— Это сделка?

— Ты же знаешь, я заплачу сколько угодно, лишь бы ты была со мной. — Голос Хью перешел в заговорщический шепот.

— Я не продаюсь. — Я оттолкнула его и пошла на кухню, где достала из духовки форель и продолжила готовить ужин.

— Я не это имел в виду, — сказал Хью, заходя на кухню с грязными стаканами в руках. — А если бы все было наоборот? Что, если бы ты была преуспевающим антикваром, а я жил бы на официантские чаевые? Ты бы меня не поддержала?

— Я всегда думала, что люди должны сами себя обеспечивать, — ответила я, представляя Хью в роли официанта в нашем любимом мексиканском ресторане. — Я хочу жить с тобой, но мне не нравится, что я не плачу за квартиру. Я попала в эту жизнь случайно, она для меня слишком дорогая.

— Ты влюбилась в меня. — Хью поболтал виски в нетронутом стакане. — По крайней мере, ты так говорила.

Я сказала это лишь однажды, в одну из наших фантастических ночей. Не ожидавший услышать это Хью был на седьмом небе от счастья. А теперь он бил меня моими же словами.

Именно в этот момент Энгусу Глендиннингу приспичило вернуться и бросить свою сумку посреди стола, где я готовила ужин.

— Это что за рыба? Ты собираешься поджарить ее с картошкой? — спросил он, отщипнув кусочек форелевого хвоста.

— Это форель. И я собираюсь поджарить ее с солью и имбирем. Я варю рис, картошки не будет. Если хочешь помочь, можешь помолоть имбирь. Только сначала помой руки, — попыталась улыбнуться я.

Энгус исчез, удивив меня тем, что не попытался спорить.

— Скажи мне, Рей, — заговорил Хью, — если ты думаешь, что это не Джун Курой убил Сакая, то кто это мог быть?

— Уэно не такое уж безопасное место, — крикнул Энгус из ванной, — я обратил на это внимание. Один из иностранцев мог попытаться угнать машину, пока антиквар спал. Ну, парочка ударов — и хана Сакаю.

Я бы предпочла говорить об этом с Хью, но, поскольку возможности не было, когда Энгус вернулся на кухню, я рассказала братьям о том, как встретила госпожу Сакай и узнала имя владельца тансу.

— Кстати, его могла грохнуть жена. Где она была вчера днем? — спросил Энгус, нарезая имбирь.

— Господин Ота слышал, что она была у свекра со свекровью, — сказал Хью. — Рей, если все это правда, то нет смысла скрывать от полиции, как тебя обманули в магазине.

— Я должна узнать, когда и где тансу переделали, — высказала я вслух идею, пришедшую мне на ум во время приготовления ужина. — Если найти настоящие металлические ободки, можно поставить их на место и сказать клиентам, что у меня есть прекрасный тансу периода Мейдзи.

— Ты все еще пытаешься вернуть деньги. Даже после того, как они принесли кому-то смерть. — Казалось, в голосе Хью сквозит отвращение.

— Ну, что поделать, — заметила я. — Энгус, давай имбирь. — И я попыталась сосредоточиться на рыбе.

— Если ты обвинишь хозяина тансу в мошенничестве, он вышвырнет тебя из дома, — предупредил Хью. — Как ты собираешься это провернуть?

— Как-нибудь. У меня прекрасные японские манеры, — пожала плечами я.

«Так, как положено», — подумала я, открывая духовку и отшатываясь от вырвавшегося из нее горячего воздуха.

8

— Кто вы? — прокричал голос в домофоне, висящем на стене дома Идеты. Трудно было понять, кто говорит — мужчина или женщина, так что я на секунду замешкалась. Я ничего не знала об этой семье, кроме того, что, по словам почтальона, встретившегося мне на соседней улице, это был дом Ному Идеты.

— Это дилер по антиквариату из Роппонги, — сказала я наконец.

— У нас достаточно своего антиквариата, спасибо, — ответил голос.

Да, придется постараться понравиться.

— Вообще-то, я покупаю антиквариат. И перепродаю. Если вы откроете мне, я буду рада рассказать вам о себе подробнее.

Голос не ответил, и я собралась было уходить, как вдруг услышала щелчок открываемой двери. Женщина лет шестидесяти с короткой стрижкой сначала пристально посмотрела мне в лицо, а потом на безупречно сидящее платье. Я стояла в поезде всю дорогу, чтобы не помять его. Низко поклонившись, я подошла ближе, и женщина шире отворила дверь.

— Только на минутку.

— Оджама симасу, — радостно прощебетала я извинения за беспокойство, вошла в прохладный коридор и задумалась, стоит ли мне разуваться: возможно, хозяйка собиралась поговорить со мной именно тут, как обычно разговаривали с торговцами. Я снова повернулась к ней и протянула визитку.

— Вы живете в Роппонги, — сказала она и кивнула, словно еще раз подтверждая этот факт.

— Да, у меня там серьезный бизнес, — объяснила я, разглядывая причудливый фартук хозяйки с именем дизайнера Ханаэ Мори, — дипломаты из разных стран, бизнесмены. А вы жена господина Идеты?

— Нет, — она покачала головой, — я его младшая сестра. Я забочусь о нем. Доктор посоветовал держать в доме медсестру, но в нашем случае это не лучший вариант.

Женщина провела меня через коридор мимо пустой комнаты, в которой находился буддийский алтарь с черно-белыми фотографиями мужчины и женщины, похожих на тех, что я видела у Наны Михори. А потом мы вошли в гостиную.

Поскольку японские дома обычно очень малы, я готовилась увидеть нагромождение вещей, но реальность превзошла ожидания. Небольшая комната была буквально напичкана предметами старины: массивными тансу, высокими керамическими вазами, позолоченными гравюрами и прочими диковинами. Госпожа Идета, минуя препятствия, направилась к низеньким стульям у стеклянной двери, ведущей в сад.

— Весь дом так выглядит, — заметила она. — Наш отец был помешан на коллекционировании антиквариата.

— И замечательно, ведь это прекрасное вложение денег.

— Ну, толку от этого мало. — Госпожа Идета поджала тонкие губы. — Мой брат очень болен, и нам пришлось убрать всю мебель из его комнаты, чтобы поставить медицинские аппараты.

Уже во второй раз она упоминала о болезни брата — это явно было главной заботой ее жизни.

— И вы уже что-то продали? — спросила я.

— Да, — кивнула она, — мы нашли чудесного человека, который помог нам. Вообще-то, единственная причина, по которой я согласилась поговорить с вами, это то, что мы хотели бы оценить еще кое-что.

— А вы давно имеете дело с тем мужчиной? — снова спросила я.

— Хм, уже, пожалуй, месяца три. Одна женщина, занимающаяся антиквариатом, написала мне письмо, предложила свои услуги, а я предложила брату — это он унаследовал весь антиквариат — продать что-нибудь, чтобы покрыть расходы на медицинское обслуживание. Тем более что оно дорожает. Эта женщина пришла к нам, ей многое понравилось, но цены, которые она предложила, были не выше тех, что предлагал мужчина. Так что мы отдали предпочтение ему. Он купил два тансу, несколько гравюр... вещи, которыми мы годами не пользовались.

— А как этот дилер работал с вами?

— Он продал все именно по той цене, что и обещал! — сообщила госпожа Идета. — Проблема была только с нашим тансу периода Эдо.

— Но он все-таки продал его?

— Конечно, — гордо сказала она, — как раз на этой неделе. Клиент был заинтересован, но не решался купить. Так что господин Сакай позвонил нам и попросил разрешения сделать небольшую скидку. Я согласилась, ведь он так хорошо позаботился о нас раньше, и, конечно же, он сразу продал тансу.

— Сколько вы получили за этот тансу? — деловито осведомилась я.

— Семьсот тысяч иен.

Я попыталась сохранить невозмутимость. Так, значит, Сакай оставил себе миллион триста иен! Да, пора мне прекращать мучиться чувством вины за то, что беру с клиентов двадцать процентов от сделки.

Но теперь я не знала, что делать. Я могла продолжать вести себя как обычный дилер. Или могла быть честной. Последнее, как мне казалось, должно принести больше пользы, так что я расстегнула сумочку и достала из нее конверт.

— По делам своего бизнеса, — сказала я, — я часто покупаю антиквариат в магазинах. Я была клиенткой господина Сакая и купила ваш тансу, заплатив за него два миллиона иен. Вот чек.

По лицу госпожи Идеты промчалась буря эмоций: сначала недоверие, потом тревога и, наконец, злость.

— С этим уже ничего не поделаешь, — добавила я, не желая слишком подробно описывать свое участие в этой истории, — потому что он вчера умер. Я читала в газете.

— А магазин, где он работал, разве не несет ответственности за его действия? — спросила госпожа Идета.

— Нет, если верить их управляющему. Сакай арендовал у них помещение и нес полную ответственность за свой бизнес.

— Я рада, что больше ничего ему не отдала, — сказала госпожа Идета.

Меня слегка задело то, что она не спросила, при каких обстоятельствах умер Сакай. С другой стороны, раз уж она думала только о том, обманул ее, я предположила, что дальнейший разговор пойдет легче.

— Я пришла, чтобы узнать немного больше о тансу, — сказала я, — о его истории, например.

Госпожа Идета внимательно изучила полароидные фотографии тансу и покачала головой.

— Он очень похож на наш, но я не уверена, что это именно он. Я не очень хорошо разбираюсь в мебели. А вот мой брат — да. Ах, вот он меня зовет.

— Оча! — раздался откуда-то издалека надтреснутый голос.

Больной требовал чаю.

— Хозяин, — скривилась женщина.

Я задумалась, не пыталась ли она иронизировать. Слово «хозяин» в японском языке имеет не только основное значение, но и является вежливым обращением к мужу.

— Вы подождете минутку? — спросила Идета. — Мне нужно отнести брату чай.

Я присела, пока она возилась на кухне, но вскочила на ноги, как только женщина, неся в руках чайник, поднялась по лестнице, очевидно, в комнату брата. Первым делом я осмотрела все, что относилось к периоду Эдо. Отец семейства, видимо, занялся коллекционированием еще до Второй мировой войны, поскольку многие вещи стоили слишком дорого на современном рынке. Мебель была самого разного возраста. Например, чайный комодик относился к периоду Мейдзи и, скорее всего, был сделан корейцами по японскому образцу, когда Япония захватила Корею.

Без зазрения совести я прошла в другую комнату, где, как намекнула госпожа Идета, хранились еще более ценные вещи. Напротив буддийского алтаря я увидела семейные портреты. Изображенный на одном из них молодой человек в военной форме подтвердил мои догадки о путешествии отца семейства в Корею. Рядом с этим портретом висела парочка других. Лица изображенных на них людей были такими же строгими, как на портретах у Наны Михори. Казалось, они хмуро и неодобрительно смотрели на меня, пока я обследовала комнату. Больше всего меня заинтересовал свиток с каллиграфией периода Эдо, висевший в токонома — специальном месте для свитков и икебан. Мой взгляд перебегал от нечитабельного скопления иероглифов на маленькую прореху в левом верхнем углу, бережно затянутую целлофаном. Если семья Идета пыталась осторожно починить такое сокровище, возможно, они могли заменить и металлические ободки на тансу.

Госпожа Идета сказала, что ее брат Ному хорошо разбирается в мебели. Секунду поколебавшись, я поднялась по пыльной лестнице и пошла прямо в комнату в конце коридора, откуда доносился запах антисептика и болезни. В наполовину открытую дверь я увидела капельницу с пластиковым пакетом, наполненным какой-то жидкостью, и трубки, тянущиеся к руке пожилого мужчины, лежащего в постели. Кроме капельницы, в комнате стоял какой-то большой агрегат, занимающий место как минимум нескольких тансу. Теперь я понимала, почему у семьи Идета проблема со свободным пространством в доме.

— Что случилось? — недовольно спросила госпожа Идета.

— Кто-то звонил в дверь, — ответила я. Вообще-то, этот кто-то звонил в соседнюю дверь, но мне это было на руку.

— О, спасибо. Я не слышала. — Госпожа Идета поднялась на ноги.

— Кто эта девушка? Она похожа на одну из наших загребущих кузин. — Голос господина Идеты был таким же кислым, как и запах, а его глаза критически рассматривали меня.

Я поклонилась.

— Тебе нужно сделать диализ, не спорь, — сказала его сестра, — а это мисс Симура, она просто зашла в гости.

— Чем вы больны? — спросила я, когда хозяйка пошла вниз.

У меня было очень мало времени до ее возвращения.

— Диабетом. Какая же ты медсестра, если не знаешь, как выглядит аппарат для диализа?

— Я не медсестра. Я пришла по поводу мебели.

— Что? — крикнул он, как будто его укололи булавкой. — Ты пришла забрать мои сокровища, как этот идиот Сакай?

— Я думала, вы заключили с ним сделку.

— Я согласился только на оценку. Я же не могу уследить за тем, что происходит внизу, живя тут и не вставая с постели. Мои хибачи, мои тансу... их, возможно, уже нет, эта негодная женщина может и врать.

От болезни и старости у господина Идеты явно развилась паранойя.

— Ваша сестра сказала, что вы договорились продать всего несколько вещей, — попыталась успокоить его я, — внизу еще очень много всего осталось.

— Мой свиток — он цел?

— Тот, который с целлофаном? По правде говоря, это не слишком удачная идея.

— Не будь смешной! — Он так сильно тряхнул чайничком, что чай пролился на кровать. — Это чушь! Мой свиток должен быть в отличном состоянии!

— Я не знаю, — сказала я, присаживаясь на стул — Когда вы что-то меняете в старых вещах, они теряют ценность. Вообще-то, я хотела спросить, не делали ли вы чего-нибудь с металлическими ободками тансу с острова Садо?

— Нет, он того не требовал. Мой отец держал все вещи в прекрасных условиях и передал их мне. Они достаточно хороши для Национального музея, которому я и собираюсь их завещать, несмотря на то что это расстроит сестру.

— Что меня расстроит? Старший брат, что-то ты разошелся. — В дверях стояла госпожа Идета.

Я так увлеклась разговором, что не услышала ее шагов.

— Мы говорили о вашей коллекции, — сымпровизировала я. — Жаль, что ваш брат не хочет оценить ее всю.

— Я тоже могла вам об этом сказать, — холодно проговорила госпожа Идета.

Я нарушила правила и была наказана. Что я могла ответить?

— Никто не приходил, но скоро появится медсестра, так что мне надо привести тут все в порядок.

И госпожа Идета проводила меня к выходу.

9

Договор с Акеми Михори все еще оставался в силе. Я могла отказаться, но она, скорее всего, подумала бы, что я струсила. Учитывая все произошедшие со мной в последние двадцать четыре часа события, я почему-то решила, что обязательно должна сдержать обещание и почувствовать, что хотя бы что-то происходит так, как запланировано.

Я надеялась, что Энгуса Глендиннинга не будет дома, но когда я пришла домой переодеться, он лежал на диване в гостиной. И сообщил, что хочет пойти со мной. Вспомнив Хью, я изобразила энтузиазм, сообщив, что пока я занимаюсь с Акеми, Энгус сможет посетить буддийский храм.

В течение часового путешествия в Камакуру я пыталась читать роман Бананы Ёсимото о сексуальной озабоченности, а Энгус напевал песенку под названием «Дзен повсюду». Видимо, в честь поездки. А когда я попросила его помолчать, он засыпал меня вопросами.

— А чем дзен отличается от обычного буддизма? А они все поклоняются одному и тому же парню?

— Ну, многие буддийские секты придерживаются идеи, что мир и личность — всего лишь иллюзия. — Я попыталась вспомнить, что нам рассказывали в колледже на занятиях, посвященных религии Азии. — Все буддисты пытаются достичь нирваны, отказывась от эгоистичных желаний. Но приверженцы дзен  пожалуй стараются слишком сильно: часами сидят в позе лотоса, что очень тяжело, и через боль приходят совершенству. Я еще слышала, будто они считают, что отказ от рациональных мыслей приведет к особому внутреннему просветлению.

— О, так велит дзен, — пропел Энгус, — легко приходит, легко уходит. Мне нравится!

— Ты сможешь неподвижно сидеть в позе лотоса целый день, в то время как учитель кричит и бьет тебя специальной палкой? Уверен?

— Конечно, нет! — замотал головой Энгус. — Не верю, что эта дзюдоистка так живет. Хью сказал, что у них куча денег.

— Да, они богаты, — подтвердила я, — учитывая, сколько они отдают на благотворительность и что они освобождены от налогов. В принципе, только один человек из всей семьи должен работать в храме. А остальные Михори могут заниматься спортом, искусством и так далее.

Как Нана Михори, спасающая земли Камакуры.

— Неплохо, но на дзен не похоже. — фыркнул Энгус

Приехав в Камакуру, минут пятнадцать мы шли в Хорин-Джи. Пройдя через высокие храмовые ворота, я показала Энгусу на вход в храм, где толпились сотни паломников и туристов с фотоаппаратами.

— Помни, что надо разуваться перед входом, — сказала я, — впрочем, ты уже, наверное, видел такое в Индии. Если что, попроси туристов помочь тебе.

— Да ведь это немцы, — запротестовал Энгус.

Но я ушла, пытаясь напомнить себе, что Хью когда-то раздражал меня, а потом я его полюбила. Однако Энгус был другим. Он отталкивал людей, пищу — все, что было не таким, как он привык Он был эгоистичен и не имел ничего общего с буддийскими ценностями.

Я застала Акеми в разгар тренировки — она сидела в странной позе на мате неподалеку от своего доджо.

— Я думала, ты не придешь, — сказала Акеми, глядя мне в глаза.

— Хочу тебя предупредить, — вздохнула я, — что я бегала всего один раз. У меня не слишком хорошо получается. Кроме того, у меня болят ноги.

— Но ты ведь сделала это, да? — Акеми сменила позу. — Это классно. Иди сюда. Перед бегом желательно размяться минут десять.

Сначала дорога была ровной и широкой. Акеми сообщила мне, что, прежде чем я смогу заниматься серьезно, пара месяцев уйдет на тренировки. Ярдов через пятьсот дорожка сузилась и начала петлять между кипарисами и кедрами. В темном лесистом Хорин-Джи жара почти не ощущалась, хотя, возможно, дело было в том, что мы находились далеко от стального и цементного Токио.

Когда мы стартовали, я надеялась, что Акеми вырвется вперед. Вместо этого она несколько минут бежала с моей скоростью, а потом велела мне бежать медленнее.

— Ты двигаешься не с постоянной скоростью. Слишком много замедлений и ускорений, — сказала она. — Если бы ты так вела машину, полиция лишила бы тебя прав.

Я подумала о том, не стоит ли пойти шагом, но покорно замедлила бег и заметила, как Акеми тоже сбросила обороты. Через несколько минут, когда мое дыхание нормализовалось, я смогла заговорить.

— Ты уверена, что это называется бегом?

— Не торопи события, — захихикала Акеми.

— А что такое? — поинтересовалась я.

— Соревноваться с собой сложно. Если ты слишком волнуешься, хочешь быть лучшей и заставишь себя бегать в неправильном темпе, ты никогда не добьешься хорошего результата.

— Всегда себя переоцениваю, — вздохнула я. — Я была слишком уверена насчет тансу и не позаботилась о том, чтобы проверить его тщательнее.

— Я читала в газете, что мужчина, работавший в Гите, умер. Иногда все складывается так странно.

— Я не хотела, чтобы он умирал. Я просто хотела вернуть свои деньги. Он был мошенником: присвоил миллион триста тысяч иен...

— Откуда ты это знаешь? — спросила Акеми. — В газете об этом не писали.

— Я разговаривала с семьей, у которой он купил тансу.

На этом мое дыхание отказалось работать нормально, я больше не могла говорить.

— Правда? Они, должно быть, сильно сердятся!

— Да, но с этим ничего нельзя поделать. Я была в «Искусствах Гиты», но они отказались нести ответственность за Сакая. — И, чувствуя, как наваливается депрессия, я сменила тему: — Твоя мать нас не увидит? Она никогда не гуляет тут?

— Я же говорила, мама уехала, но тебе не стоит волноваться, даже если захочешь побегать одна. Когда-то моя мать пользовалась стоявшим тут недалеко чайным домиком, но с тех пор как чайную комнату устроили в доме, она перестала сюда приходить.

Этот чайный домик выглядит довольно старым, — сказала я, используя момент для того чтобы остановиться неподалеку от низенького домика напоминавшего детский. На крыше не хватало пары черепиц, деревянные двери были сломаны, но в домике имелись прелестные круглые окна, идеально подходящие для того, чтобы любоваться луной.

— Следи за своим темпом и думай об успехе! На последнем круге ты можешь идти шагом, только не стой на месте, — приказала Акеми.

Мы сделали еще один круг, прежде чем Акеми разрешила мне перейти на ходьбу, а сама побежала вперед. Ее ноги мелькали все дальше и дальше, пока сама она не исчезла из виду. Я шла вперед всего несколько минут, как Акеми снова пробежала мимо меня.

Деревянные двери чайного домика разбухли от влаги, так что мне пришлось прилично поднажать на них, чтобы попасть в небольшую квадратную комнату, выстланную татами. Согласно дзен, чайный домик был снабжен небольшим шкафом для посуды. Запах плесени поведал мне, что сырость и насекомые давно поселились в татами и забутонах — подушках для сидения, сваленных в углу.

— Ты не занимаешься! — крикнула Акеми, снова пробегая мимо, и мне пришлось выйти наружу и сделать несколько болезненных приседаний.

Чего мне действительно хотелось, так это пить. Недалеко протекал небольшой ручей, но я не была уверена в чистоте воды. Я уже собиралась отправиться к фонтанчику, бившему неподалеку от храма, когда прибежавшая Акеми принесла с собой две бутылки воды.

— Ты прочитала мои мысли, — сказала я, жадно хватая бутылку.

— Вода — это очень важно, я набрала ее в ручье у дома, — сказала она и сделала пару наклонов вперед. Ее дыхание восстановилось буквально в течение минуты.

Я даже позавидовала, поскольку обливалась потом и устала так же, как и в первый раз в парке Ёёги. Однако я подсчитала, что пробежала около мили без остановки.

— Моя мать не звонила тебе? — Акеми допила воду и снова принялась за упражнения. — Думаю, она тебя простила.

— И как это случилось? — Я была удивлена.

— Я сказала, что она несправедлива к тебе. Некрасиво было не брать то, что ты для нее купила. Этот комод должен стоять у меня в комнате, а мне совершенно наплевать на его возраст.

— Но если твоя комната будет заставлена антиквариатом, — задала я давно интересующий меня вопрос, — куда ты денешь свои медали и все, что есть в комнате сейчас?

— Мать хочет, чтобы я засунула их в шкаф. Глупо держать их на виду, я же не выигрывала ничего уже десять лет.

— Но ты всегда занимаешься в доджо.

— Это просто хобби. Я могу только что-то показать, — пожала плечами она.

— Почему ты не работаешь в храме? Ты же единственный ребенок, я думала, что ты наследница.

— Нет, — покачала головой Акеми, — в буддизме, как и в католицизме, женщина не может стать священнослужителем. Храм получит мой двоюродный брат Казухито. Уверена, что родители построили мне доджо, чтобы загладить чувство вины.

— Я тоже единственный ребенок, — сказала я. — Когда я росла, мне всегда казалось, что у меня есть все, кроме кого-нибудь, с кем я могла бы играть.

Я вспомнила, как родители повсюду таскали меня с собой, учили хорошим манерам, водили по музеям и ресторанам, но не привили любви к спорту. Проведя всего несколько часов с Энгусом, я поняла, что не хочу иметь брата, но я была бы рада, если б у меня была старшая сестра, показавшая мне мир тренажерного зала. Кто-нибудь вроде Акеми.

— Нет ничего хуже, чем когда кто-то чужой вторгается в твою жизнь, — сказала Акеми. — Казухито переехал к нам жить, когда нам обоим было двенадцать. Внезапно он стал получать лучшую пищу, прекрасные подарки, занимать лучшее место рядом с моим отцом в храме.

— А сейчас какие у вас отношения?

— Ну, мы сосуществуем, — ответила Акеми.

Где-то недалеко завыла сирена, а я думала о том, что случится с Акеми после смерти отца. Неужели ей придется уехать из дома и поселиться где-нибудь в маленькой квартирке? Что достанется ей в наследство?

— А Казухито сейчас работает в храме? — спросила я.

— Он помогает отцу: следит за делами храма, нашей коллекцией антиквариата и культурной программой для иностранцев. Не знаю почему, ведь он почти не говорит по-английски...

— Ты могла бы заниматься этим, — твердо сказала я, — у тебя прекрасный английский.

— Я же говорила, что мой пол не позволяет мне быть настоятелем. Я могу выйти замуж, но мне не хочется превращаться в подобие своей матери.

Акеми был неприятен этот разговор, а мне хотелось поговорить об этом. Но, к сожалению, пора было уходить.

— Пожалуй, я пойду, — сказала я. — Надо только зайти в храм забрать любимого братца Хью. Думаю, занятия для иностранцев закончились.

— Может, сходим в душ? — спросила Акеми.

— Нет! Я не привезла полотенца и сменной одежды, — быстро отказалась я.

Я бывала в общественных банях раньше, но почему-то мне не хотелось раздеваться перед Акеми. Она уже упоминала о моих ногах, больше ничего я слышать не желала.

— Тебе нельзя заходить в храм грязной, это против буддийского этикета, — сказала она.

— Я останусь снаружи. Уверена, Энгус будет меня ждать.

— Как хочешь, — пожала плечами Акеми и почесала нос,

— В субботу у нас вечеринка, — напомнила я, — ты придешь?

— Еще не знаю. Зависит от моего расписания.

Ее расписание казалось мне вполне свободным, но я не стала давить на нее. В конце концов, я же струсила от перспективы душа.

Энгус стоял у входа в храм, увлеченно беседуя с каким-то монахом-японцем в длинной мантии цвета индиго. Монах был неопределенного возраста, с гладко обритой головой и живыми глазами. К моему ужасу, он заметил меня и поманил к себе:

— Симура-сан, подойдите, пожалуйста. Этот молодой человек сказал, что вы занимались с моей дочерью.

Монах, прекрасно говоривший по-английски, без сомнений, был отцом Акеми, настоятелем и владельцем храма. Если он расскажет жене о моем визите, она точно разозлится.

— Прошу прощения, что помешала вам, — сказала я, расшнуровывая кроссовки и надеясь, что мои носки не будут оставлять влажных следов на кедровых ступеньках, ведущих в храм.

— К нам приезжала «скорая». — Энгус был в таком восторге, как никогда раньше. — Один монах вырубился во время медитации.

— Он говорит о моем племяннике, — пояснил монах. — Энгус-сан спас ему жизнь.

— Да, это было прикольно, — вмешался Энгус, — мы все сидели, скрестив ноги, и заглядывали в души или куда-то там еще. Было тихо, и я подумал, что все впали в транс, потому что, когда один монах упал, никто кроме меня этого не заметил. Сначала я решил, что тут так заведено.

— К счастью, — сказал господин Михори, — Энгус-сан поверил своим глазам и чувствам и прервал медитацию, чтобы помочь ему.

Значит, Энгус стал героем. Что ж, я могла поздравить его позже, а пока поинтересоваться здоровьем Казухито. Теперь я поняла, что сирена, которую я слышала, раздавалась отсюда.

— Что произошло? — спросила я.

— У моего сына случился приступ диабета, он страдает им еще с юности. У меня в кабинете есть специальный сахарный напиток, приняв его, Казухито пришел в себя. Врачи забрали его в больницу, а я собираюсь найти дочь, чтобы она меня туда отвезла.

Диабет — серьезное заболевание. Я подумала о Ному Идете, беспомощно лежавшем в постели в Денен-Чофу. А настоятель Михори казался на удивление спокойным для человека, который только что наблюдал приступ у своего наследника.

— Они хотят, чтобы я приехал сюда на какой-то фестиваль, — сказал Энгус, отрывая меня от грустных мыслей.

— Фестиваль Танабата, — подтвердил настоятель Михори. — Праздники в Камакуре не такие большие, как в других местах, но, думаю, атмосфера тут даже лучше. У нас есть морской парад, лучники и танцы у святыни Хачимана...

— Звучит заманчиво, если там не слишком много религиозных мумбо-юмбо, — прокомментировал Энгус.

Я покраснела от таких слов, но настоятель Михори принял их спокойно.

— Это светский фестиваль, — сказал он, — посвященный японским и китайским легендам. Это история о двух влюбленных звездах...

— Вы хотите сказать — о созвездиях? — перебил Энгус.

— И это тоже, — улыбнулся монах. — Принцесса Орихиме жила на звезде, где она занималась ткачеством. Ее отец — император всего неба — познакомил ее с пастухом со звезды, лежавшей на другом берегу Млечного Пути. Они встретились и полюбили друг друга так сильно, что принцесса забросила свою работу. Император рассердился и запретил им видеться. Кроме одной ночи, седьмого июля, когда птицы строят мост через небо, чтобы любящие могли встретиться. Впрочем, вы намного больше узнаете на самом фестивале. Вы еще будете в это время в Токио?

— Я буду в Токио, пока Рей меня не выставит, — заявил Энгус.

— Ах, со десу ка? Правда? — посмотрел на меня господин Михори.

И я задумалась о том, что мог рассказать Энгус о нашем совместном проживании, и о том, одобряет ли господин Михори мои занятия с его дочерью.

10

По дороге домой я отдыхала, прислонившись к двери поезда, и наблюдала, как Энгус втиснулся между двумя студенточками из университета Софии, практиковавшимися в английском языке. Не прошло и нескольких минут, а они уже поведали Энгусу, какой он замечательный парень, как похож на Гаррисона Форда и солиста «Симпли Рэд» в одном флаконе. Знает ли он эту группу? Нравится ли ему ночная жизнь Токио?

— «Симпли Рэд» — дурацкая группа, — бурчал Энгус, разглядывая их с головы до ног.

Я совершенно не удивилась, когда, приехав в Роппонги, Энгус скинул мне свою сумку и ушел с новыми подружками куда-то кутить. В этом я не сомневалась.

А я пошла домой.

Проходя мимо газетного киоска, я остановилась — с газеты на меня смотрело лицо Джуна Куроя. Вернее, его фотографии: школьника, улыбающегося дилера «Тойоты» и, наконец, Джуна в футболке и черных кожаных штанах с элвисовской прической. Я купила газету и посмотрела, не упоминается ли там мое имя. Но на самом деле я волновалась за Джуна. Что писали о нем в статье? Что он жертва стечения обстоятельств, как я и говорила Хью? Или и же Джун связан с Нао Сакаем как-то еще? в конце концов, оба они были из Гиты. Возможно, они знали друг друга давным-давно, а я могла об этом и не догадываться.

Я волновалась и тогда, когда принялась готовить обед. Только рис начал закипать, как вернулся Хью.

— Где мой брат? — спросил он, увидев меня одну на кухне.

— Мы съездили в Камакуру, — ответила я, — а по дороге домой он познакомился с какими-то девушками. Я даже удивилась, что он так легко познакомился с японками. Может, это хороший знак. Кстати, он помог настоятелю Михори. Ты не поверишь, в храме такое случилось...

— Как ты думаешь, он надолго ушел? — оборвал меня Хью, совершенно не интересуясь тем, что произошло в Хорин-Джи.

— Не знаю, — пожала плечами я, — может, на час. Может, больше. Может, он захочет пойти на танцы. Надеюсь, он найдет дорогу обратно.

— На несколько часов? — промурлыкал Хью, целуя меня в шею, и я сразу поняла, к чему он клонит.

У нас давно ничего не было. Возможно, поэтому Хью стал таким раздражительным. С тех пор как приехал Энгус, мы не могли позволить себе заниматься сексом.

Тщательно закрыв дверь в спальне, чтобы не возникло никаких казусов, я включила кондиционер и начала расстегивать рубашку Хью. Солнечный ожог на его коже все еще болел, так что приходилось действовать осторожно. Мне нравилось быть с ним. По-настоящему нравилось.

Позже я лежала, прислонившись к спине Хью, и думала о том что рис уже точно сварился, но у меня не было сил подняться и приготовить нам рыбу и овощи, остававшиеся со вчерашнего вечера.

Тут зазвонил телефон.

— Не обращай внимания, — пробормотал задремавший Хью.

— Это может быть клиент, — сказала я, стремительно хватая трубку.

Но это оказался не клиент, а какой-то японец, говоривший по-английски так быстро и неразборчиво, что мне пришлось дважды просить его представиться. Звонил Козо, любимый бармен Хью. Козо сказал, что был вынужден специально приехать в клуб «Вам сюда», поскольку какой-то клиент отказывался платить, ссылаясь на Хью Глендиннинга.

— Хью не занимается криминалом, тем более в Японии, — сказала я, — он занимается только контрактами.

— Но его брат говорит...

— Брат? — повторила я.

Хью выхватил у меня трубку, и я пошла одеваться. Я была уверена, что у Энгуса оставалось пять тысяч иен, когда мы вернулись из Камакуры. Козо сказал, что счет Энгуса составлял одиннадцать тысяч иен. Даже с учетом заоблачных цен на выпивку в Токио я представить себе не могла, сколько нужно выпить на эту сумму.

Клуб «Вам сюда» располагался на последнем этаже в типичном для Роппонги-Хиллс ночном развлекательном центре. Мы поднялись на лифте вместе со стайкой японских девушек в длинных платьях и туфлях на высокой платформе. Трудно сказать, кто из нас больше казался не от мира сего: я в коротком летнем платье или Хью в своем классическом костюме

Парочка вышибал-американцев, прежде чем пропустить нас внутрь, проверила, не пытается ли Хью пронести в своем портфеле оружие или контрабанду. Вход был бесплатный, но любой напиток стоил тут тысячу иен. Кажется, клубу «Вам сюда» стоило бы сменить название. Я проложила себе путь через тусовку крашеных в зеленый цвет подростков и вспомнила, что читала в какой-то газете об истории с наркотиками, произошедшей в этом клубе.

Энгус сидел у барной стойки. Увидев нас, он замахал руками с преувеличенным энтузиазмом.

— Мама! Папа! Спасибо, что пришли!

Его кто-то ударил — на губе запеклась кровь. Вышибала, не спускавший с него глаз, шагнул к нам и обратился к Хью:

— Этот ублюдок, пытавшийся сбежать, имеет к вам какое-то отношение?

— Я пришел, чтобы оплатить его долги, не более, — ответил Хью, больно сжимая мою руку.

Он пытался сохранять спокойствие.

— Ему повезло, что Козо знаком с вами. Если бы он меня не остановил, я бы приложил парня о стенку.

— А потом у вас были бы проблемы с полицией, — сказал Хью. — Но вы сделали свою работу. Почему бы вам не оставить нас?

— Хью-сан, прошу прощения, — поклонился подбежавший Козо, и я поразилась, каким неуместным было соблюдение японского этикета в этих современных джунглях. — Я уверен, что ваш брат просто не разобрался в ценах...

Вокруг меня стояла куча людей, — сказал Энгус, — я думал, что каждый платит за себя, а оказалось, что нет.

— Что случилось с твоими японскими подружками? — спросила я. — Они были прекрасно одеты, я думала, у них есть деньги.

— О ком ты говоришь? — удивился Энгус. — А, про этих цыпочек из поезда? Они давно ушли домой, им тут не понравилось.

— Козо, сколько я должен заплатить? — спросил Хью.

— Одиннадцать тысяч иен.

— Я заплачу больше. Это за моральный ущерб, чаевые тебе и твоим работникам. Кроме, конечно, того ублюдка, который ударил моего брата.

Вышибала попытался что-то сказать, но сник под строгим взглядом Козо и пошел к дверям.

— Хочешь выпить? — заплетающимся языком спросил брата Энгус.

Я ожидала от Хью какой-нибудь гневной тирады, но этого не случилось. Мой милый вздохнул и проговорил:

— Да, очень. Давай вернемся домой.

По дороге Хью посоветовал Энгусу приложить к синяку лед, если он хочет хорошо выглядеть на нашей вечеринке. И все. Он ничего не сказал о расходах и не поинтересовался, как Энгус мог влипнуть в такую дурацкую историю.

— Этот город слишком дорогой — тысячу иен за «Будвайзер»! Это же восемь долларов. В Таиланде пиво стоит пятьдесят центов. Мне стоило остаться там, я ж тут совсем разорюсь, — жаловался Энгус, с заднего сиденья.

— Все в порядке, братец, я очень рад, что ты приехал, — Хью подмигнул мне, намекая, что неплохо бы и мне что-нибудь сказать, — а если не хватит денег, возьмешь мою кредитку, так что у тебя не возникнет никаких неприятностей.

— Кредитка — это здорово. А какой у нее код? А ты можешь дать мне ее сейчас?

— Как долго ты планируешь пробыть тут? — спросила я, оборачиваясь.

— Пока не надоест.

— Может, тебе стоит найти работу? — поинтересовалась я.

К сожалению, дикция у Энгуса была не слишком четкой, так что преподавать английский он бы не смог, а для того чтобы быть официантом, ему не хватало знания японского. Но у него был фирменный представительный внешний вид Глендиннингов.

— Ты мог бы быть моделью! — осенило меня. — У меня есть друг в модельном бизнесе, а господин Ота похлопочет о рабочей визе для тебя.

— Вряд ли у меня получится, — фыркнул Энгус.

— Не волнуйся о его работе, Рей, — неожиданно жестко сказал Хью. — Энгус, как и все мужчины, еще успеет поработать за свою жизнь, а пока что я о нем позабочусь.

Как и все мужчины. Что это, обычное проявление сексизма, или Хью намекал на меня? Несмотря на то что я работала, большинство счетов оплачивал Хью. Как только мы припарковались, я тут же рванулась вон из машины, чувствуя себя одновременно злой и пристыженной.

— Подожди. — сказал Хью. поворачивая рычажок, блокирующей двери.

—Эй, — подал голос Энгус, — можете развлекаться хоть всю ночь, только выпустите меня.

— Я кое-что придумал, Рей. — Хью неожиданно обнял меня за плечи и поцеловал.

— Если вы собираетесь тут лизаться, я ухожу, — подпрыгнул Энгус, открыл дверцу и выскочил на улицу.

Мы остались одни.

— Рей, разве ты не понимаешь? В парке Уэно Элвис, я имею в виду Джуна Куроя, закрыл дверь, чтобы Сакай не выбрался наружу. Но Сакай мог и догадаться, что открыть машину можно всего лишь подняв рычажок.

— И что? Сакай впустил убийцу?

— Может быть. Это меняет ситуацию. Я позвоню господину Оте, — довольным тоном сказал Хью и поднял рычажок, чтобы я могла выйти из машины.

— Почему ты об этом заговорил? — спросила я. — Два дня назад ты считал Джуна убийцей.

— Ну, не совсем так, — ответил Хью, — кроме того, я просматривал газеты. Оказывается, ему всего двадцать лет, он ровесник Энгуса. Кажется, во мне говорит старший брат.

— Или ты переутомился, — заметила я.

Сравнение его испорченного братца с Джуном мне абсолютно не понравилось.

— У тебя же не было брата, — вздохнул Хью, — ты не поймешь. Я только прошу тебя воздержаться от попыток воспитывать Энгуса.

Я была рада, что Хью собирается поговорить с господином Отой о защите Джуна, но обиделась на то, что он считал, будто я пытаюсь командовать Энгусом. Я провела полубессонную ночь, пытаясь придумать, как разрешить ситуацию. Проснувшись в полшестого утра, я представила холодящий утренний ветерок на своей коже и решила выйти на улицу

Быстренько натянув постиранные шорты и свежую футболку Хью, я скользнула в сандалии и взяла плеер. Несмотря на то что моя кассета была заменена на «Девятидюймовые ногти», мне не хотелось терять время на поиски другой кассеты, так что я просто пошла на улицу.

Вставало солнце. Это было очень кстати, поскольку на тротуаре все еще валялись банки из-под пива, бумажные флаеры и прочий хлам, оставшийся с пятничной ночи. Чем дольше я жила в Роппонги, тем меньше мне нравился его статус центра ночной жизни. Когда Хью только въехал в свою квартиру, район этот славился иностранными ресторанами и дискотеками, но сейчас на каждом шагу развелись виртуальные клубы, где за деньги мужчина может пораздевать виртуальных девушек.

После ужасной пробежки я замедлила шаг и погрузилась в задумчивость. Сегодня вечером должна была состояться вечеринка. Придут гости, я встречу их, угощу и попытаюсь продать свои штучки. Но на вопрос «как дела?» я не смогу признаться им, как все на самом деле плохо.

Приближаясь к станции Ногизака, я встретила первых отправляющихся на работу людей. Большинство японцев работает по субботам как минимум полдня, и я почему-то подумала о том восточном мужчине, который дал мне карточку в парке может он видел что-то, что могло бы помочь Джуну? Радуясь такому прекрасному поводу прервать занятия бегом, я поискала мелочь в карманах

К сожалению в Уэно никого не было, кроме какого-то туриста, спящего прямо на лавочке, и нескольких пенсионеров, занимающихся тай чи. Господин Исида, мой друг-антиквар, тоже был среди них. Я помахала ему рукой, но он этого не заметил.

Не найдя никого в парке, я решила сходить на Амейоко выпить чашечку кофе. Поскольку было больше семи утра, некоторые кафе уже открылись. Я послонялась, выискивая самые низкие цены, как вдруг набрела на украшенное зелеными и красными флагами иранское кафе.

Передо мной за столиком сидели четверо темноволосых мужчин. Перед каждым из них стояла чашечка кофе. До меня докатилась волна тягучего, почти шоколадного запаха, и я услышала, как недовольно забурчал мой живот.

Я не слишком хорошо запомнила мужчину, помогшего мне, обратила внимание разве что на его шрам. Поклонившись компании, я медленно заговорила по-японски.

— Телефонные карты? Не понимаю, о чем вы говорите. Я сюда просто позавтракать пришел. — Молодой человек лет двадцати с небольшим посмотрел на меня и провел рукой по своим коротким кудрявым волосам.

Я могла бы поклясться, что это именно он продавал десять карточек за две тысячи иен, но мне не хватало духу произнести это вслух.

— Этот человек мне очень помог, понимаете? — сказала я, доставая из кармана карточку и протягивая ее парню. — Он одолжил мне карточку и на ней все еще есть сорок единиц.

— Новая карточка, — сказал молодой человек — она не размагничена. Могу даже сказать, где ее приобрели.

— Хорошо. Но я просто хочу отдать ее тому человеку.

— У всех есть телефонные карточки. Как по-вашему, мы должны искать ее хозяина? И откуда мы можем знать, что вы не из полиции?

— Ну, у них вряд ли есть такая штука. — Я показала свою регистрационную карточку иностранца.

Они взяли ее и так долго рассматривали, что я заволновалась, как бы им не вздумалось присвоить ее. Такие карточки давали право на работу, и чья-нибудь жена или подруга вполне могла ею воспользоваться. И где, в конце концов, владелец кафе? Еще и двух минут не прошло, а я уже напугана.

— Так ты тоже иностранка? У тебя японское имя. — Старший из мужчин покачал головой и пристально взглянул на меня.

— Да, я из Америки, — сказала я, не спуская глаз со своего документа.

— А конкретно? Мой брат — владелец персидского ресторана в Нью-Йорке.

— Я не из Нью-Йорка, а из Сан-Франциско.

Мои слова вызвали между ними краткую дискуссию, из которой я не поняла ни слова, но регистрационная карта вернулась наконец ко мне в руки.

— Когда тебе дали телефонную карточку? — спросили они.

— В среду, — ответила я.

— Это когда произошло убийство, да? Нам не повезло. Какой-то полицейский-расист ударил Хасана.

Широкая голубая занавеска, скрывающая кухню, зашевелилась, и я услышала чей-то голос.

— Я помню ее, — по-английски сказал голос.

Мужчина со шрамом, одетый в чистый белый фартук, голубые джинсы и футболку с коротким рукавом шагнул из-за занавески в кафе.

— Меня зовут Рей Симура, — представилась я. — А вы Хасан?

— Нет, меня зовут Мохсен. Вам необязательно было возвращать карточку, но в любом случае спасибо.

— Мне нужно было позвонить в полицию. Я же не знала, что они прицепятся к вам. Если бы знала... Я прошу прощения.

— А к кому еще вы могли обратиться? — проворчал Мохсен. — Там тупиковая улица, в любом случае вам пришлось бы бежать в парк.

— Простите, может, вы помните кого-нибудь, кто был там до меня?

— Конечно, — кивнул он, — но никто из них не показался мне убийцей.

— А как они выглядели? Это так много может значить, — понизив голос, сказала я, что, впрочем, не избавило меня от пристального внимания мужчин за столом.

— Вы собираетесь мне заплатить? — горько рассмеялся человек со шрамом. — Пять тысяч иен, которые я зарабатываю тем, что мою кофейные чашки двенадцать часов в день?

— Я не хотела оскорбить вас...

— Не важно. Я не имею никакого отношения к этому делу, — сердито сказал Мохсен.

— Мой друг попал в беду. Чтобы спасти его, мне надо знать, кого вы видели.

— Ну, я видел пожилого мужчину живущего по соседству, — поколебавшись, сказал Мохсен. — Я знаю его, поскольку он плюнул в мою сторону. Видел троих детей в школьной форме. Видел японку. Она выглядела довольно странно: на ней было светлое кимоно, а прическа была старомодная, как будто она выступает где-то в театре или музыкальной группе.

— Чиндонья, — кивнула я, вспомнив о бродячих музыкантах. — А у женщины на лице не было родинки?

— Не знаю. У нее на лице был белый грим, так что я даже возраст ее определить не могу.

В костюме мог быть кто угодно. В этой части Токио любой, кто носит традиционный костюм, сошел бы за работника сувенирного магазина, ресторана или же за музыканта.

— Это интересная информация, — сказала я, — спасибо. Я была бы рада сделать что-нибудь для вас.

— Что именно? Вы вернули мне карточку, этого достаточно.

Но что-то в его манерах и прекрасном английском заставляло меня колебаться.

— Вы из Ирана? Где вы тут работаете?

— Я изучал бухгалтерию. После университета я надеялся найти работу в Тегеране, но в нашей стране экономика в плачевном состоянии. Там не оказалось работы, так что я перебрался сюда.

Он приехал работать мойщиком посуды, имея образование. Это было нечестно.

— Мохсен, — спросила я, — во сколько вы заканчиваете сегодня вечером?

— Кафе закрывается в семь. А почему вы спрашиваете?

— Я устраиваю вечеринку. Там будет довольно много бизнесменов — как японских, так и иностранных. Возможно...

— Вы правда думаете, что кто-нибудь из них захочет взять меня на работу? Вы ненормальная.

— Гарантий нет, — пожала плечами я, — но если даже ничего не получится, вы сможете поесть вкусных сасими.

— Я никогда не пробовал сасими, — задумчиво протянул Мохсен.

— Ну, они вам либо понравятся, либо нет, — улыбнулась я, понимая, что он придет.

11

Существует множество способов разделывать замороженную рыбу, но в шесть вечера госпожа Вада все еще возилась с рыбьим хвостом. Консьерж уже сообщил, что первая партия гостей поднимается к нам, а я сидела на диване с бокалом вина в руке, вспоминая ссору с Хью.

— Где твое новое платье? — спросил он, когда я вышла из ванной в платье, которое надевала миллион раз.

— Извини, у меня не было времени заниматься им, — ответила я, хотя на самом деле я просто забыла о шелке, привезенном Хью из Таиланда.

— Я же дал тебе телефон портнихи Винни. Ты ей вообще звонила?

— Ну, я все равно его сошью, — пробормотала я, — только я пойду к портнихе, когда все уляжется.

— Что за старье на тебе надето? — Губа Хью подозрительно задрожала.

— Это платье от Джозефа Магнина, и моя мать заплатила за него целое состояние в шестьдесят восьмом году! Она надевала его только на серьезные вечеринки.

— Только не говори об этом моим коллегам, ладно? — попросил Хью и направился открывать дверь гостям — нескольким работникам «Сёндаи» с женами. Как оказалось, некоторые пары соврали нянькам своих детей, что идут на свадьбу, поскольку в Японии было немыслимым делом оставить ребенка ради другого праздника.

— Не знаю, понравится ли вам стол, но попробуйте пожалуйста, — сказала я, приглашая гостей. В придачу к сасими их ожидали креветки с имбирем, салат с рисовой лапшой и различные овощи, украшенные бамбуковыми побегами. Как я и думала, женщинам больше всего понравились рис с угрем и уксусом и вишневые деревья, сделанные из имбиря и черных морских водорослей. Позже госпожа Вада и ее помощницы должны были принести чай, кофе и фрукты — дыню, клубнику, манго и киви. А еще пирожные с кремом.

— Мяса нет? Да, японцы явно любят, когда на них тратят деньги, — выразила из-за моего плеча свое мнение Винни Клэнси.

Я обернулась и посмотрела на ее красивое, но скучное платье из голубого шелка и порадовалась, что так и не обратилась к ее портнихе.

— Ты готовила Хью ростбиф, когда меня не было в городе, да? — спросила я. — Я нашла остатки в холодильнике, но не была уверена в их свежести.

— Странно, что вообще хоть что-то осталось! Мы с Хью ужинали вместе, в смысле — вдвоем. Мой Пирс, к сожалению, был в Лондоне. Если бы я была тобой, дорогая, я бы не отказывала ему в ростбифе.

И тут я увидела Мохсена. Он явно одолжил у кого-то костюм. Рукава были слишком длинными, но сам костюм сидел безупречно. Мохсен напоминал европейского бизнесмена.

— Вы выглядите совсем по-другому, мисс Симура. — улыбнулся он. — Думаю, вам стоит носить платья, а не спортивные шорты.

— Полностью согласен, — сказал подошедший Хью. — Я Хью Глендиннинг, друг Рей и адвокат «Сёндаи лимитед». А вы, должно быть, Мохсен?

— Мое полное имя Мохсен Завар. — Секунду поколебавшись, он пожал протянутую руку Хью. — В данный момент я ищу работу.

— Рей сказала, что вы бухгалтер. Уверен, с вашими способностями к языкам вы вполне сможете получить работу в какой-нибудь компании. Например в нефтяной. Пирс Клэнси — тот парень, что спорит с женой у окна, — знаком с директором «Британской компании» в Токио. Мы можем поговорить с ним.

Хью любил сводить людей, и обычно у него это получалось. Он представил Мохсена как профессионала в международной коммерции, а я взяла еще бокал вина, впервые за вечер вздохнув свободно. А потом я уловила некоторые перемены: спокойные джазовые баллады, записи которых я поставила, сменились бренчанием «Девятидюймовых ногтей». На балконе в окружении группы молодых людей с зелеными и оранжевыми волосами стоял и курил Энгус. Двинувшись к ним, я увидела несколько знакомых лиц из клуба «Вам сюда», включая девушку-новозеландку, работавшую там стриптизершей.

Коллеги Хью не смешивались с этой компанией, но они, разумеется, заметили смену музыки. Мацухиро Сёндаи, директор компании, притопывал ногой, несколько женщин начали танцевать. И я передумала просить Энгуса сменить кассету, в конце концов, музыка была не самой плохой. Это могло внести в вечеринку свежую струю.

Я поспешила к вошедшей Акеми Михори, но замерла на полдороги: за ее спиной стояла Нана Михори. Один из менеджеров «Сёндаи» подошел к Нане, и та улыбнулась и поздоровалась. Старые друзья. Воспользовавшись этим, Акеми ускользнула от них и присоединилась ко мне

— Извини, что опоздала да еще и не одна пришла. — Акеми нервно повела плечами. Она была в красном платье которое очень ей шло. — Мать узнала, куда я собираюсь, и захотела пойти со мной. Извини.

— Переживу. — Я отерла пот со лба. — Что будешь пить: зеленый чай или лимонад?

— Хочу что-нибудь покрепче. О, супер, у вас есть «Гиннес»!

— Ты пьешь пиво? — удивилась я, но налила ей «Гиннеса», а сама принялась за третий бокал вина.

— В пиве много железа, знаешь? Это очень полезно для женщин, — объяснила Акеми. — Эй, это твой парень там, на балконе?

— Нет, — рассмеялась я, — это его младший брат. Энгус.

— Женщина, живущая с двумя мужчинами... — протянула Акеми. — Это фантастика! Твой Энгус похож на солиста «Симпли Рэд», но он не кажется достаточно сильным для меня.

— А я думала, что тебе не нравятся мужчины, — вылетело у меня, прежде чем я успела подумать.

— Я могу спать с мужчиной, но не стану его собственностью. Это две разные вещи.

Один из сотрудников «Сёндаи» попросил у Акеми автограф. Акеми расписалась, но на лице у нее застыла маска, когда она вежливо отвечала на вопросы. Да, она моя подруга. Нет, она больше не участвует в соревнованиях. Пришло время уступить дорогу молодому поколению.

Но тут ко мне подошла официантка и спросила не надо ли заказать еще выпивки: было только семь часов, а три четверти алкогольных напитков уже разошлось.

— Да, конечно, надо заказать еще вина, — сказала я, соображая, что и мне понадобится еще стаканчик

Краем глаза я заметила, что Акеми отошла от бизнесмена и присоединилась к Энгусу. Похоже, она что-то требует от него, и это было забавно: что ей могло от него понадобиться?

Мне казалось, что стоило попробовать помириться с Наной Михори, которая, в конце концов, пришла на эту вечеринку. Я подождала, пока она останется одна, и подошла ближе.

— Довольно забавно знать, что «Токио Тауэр» — это копия Эйфелевой башни, — сказала Нана. — Когда мы с мужем ездили во Францию на медовый месяц, я была шокирована оригиналом.

— «Токио Тауэр» — прекрасная копия, как и тансу, который я для вас купила, — сказала я.

— Дочь рассказала мне, чем для вас обернулась эта покупка. Возможно, мне стоило взять тансу.

— Нет, — покачала головой я, — каждый дилер должен отвечать за свои ошибки. Так приходит опыт.

— Это здравая мысль, — улыбнулась Нана, и я почувствовала, что она расслабилась. — Это похоже на дзен. Новички совершают множество ошибок на пути к нирване. Но на этом пути им встречаются и маленькие благословения. Как, например, ваша дружба с Акеми.

— Правда? — Я думала, что наши занятия с Акеми держатся в секрете, но это явно было не так.

— У моей дочери слишком мало контактов в обществе. Это хорошо, что у нее появилась молодая подруга. Мы всегда будем рады вам. Кроме того, я настаиваю, чтобы в следующий раз после бега вы обязательно искупались! Вода в душе Акеми вытекает из…

Звук разбившегося стекла помешал ей договорить.

— Простите, — сказала я, ставя стакан на стол.

— Рей-сан, у вас же есть официантки для таких случаев — сказала госпожа Михори. — Как хозяйка вы должны научиться перекладывать ответственность за происшествия на других.

— Я не слишком опытна, — ответила я и подпрыгнула от звука хлопнувшей двери.

Гости замолкли, а я протиснулась сквозь толпу и подошла к дверям кабинета. На паркете лежали два разбитых стакана из-под пива.

— Просто нужно прибраться, — сказала Нана, — скажите, чтобы служанка принесла тряпку.

Прибежал Хью, тщетно пытаясь уговорить гостей перейти в гостиную. Вместо этого гости расступились, и я увидела Акеми, лежащую на футоне Энгуса. Она была полностью одета, но казалась мертвой. Меня затрясло.

— Что ты сделал? — спросил Хью у Энгуса, подбиравшего битое стекло.

— Ничего. Откуда я знал, что она так прореагирует?

Каким-то образом мне удалось пробраться к Акеми и взять ее за запястье. Оно было теплым, а биение пульса позволило мне немного расслабиться.

— Что случилось? Ты меня слышишь? — спросила я по-японски.

— М—м—м—м. — Веки Акеми дрогнули.

— У нее тоже диабет? — спросила я у Наны Михори, пытавшейся меня оттолкнуть.

— Нет. — Нана обняла Акеми.

— Она просто вырубилась, — нервно сказал Энгус.

— Цвета... — пробормотала Акеми по-японски, — уберите от меня цвета.

— Моя дочь сильно заболела, — со слезами в голосе сказала Нана Михори, — я прошу прощения за то, что мы испортили вам вечер.

— Забери меня, — простонала Акеми, — цвета… Они у меня в голове.

— Я позвоню врачу с десятого этажа, — сказал Хью не терпящим возражений голосом, — а пока, будьте добры, выйдите все из комнаты и оставьте Акеми в покое.

Все еще трясясь, я помогла Хью препроводить гостей в другую комнату и закрыла дверь. В любом случае пойдут слухи. Жена одного из торговцев уже повторяла то, что я сказала про диабет. Один из гостей предположил, что Акеми слишком много тренируется, пытаясь вернуться в большой спорт, но уже слишком стара и слаба для этого. Кто-то еще винил во всем алкоголь — почему же еще она уронила свой стакан?

Проводив прибывшего вскоре доктора в кабинет, я увидела, что Хью разговаривает с Энгусом на балконе, и пошла к ним.

— Она съела два пирожных с орехами. Не знаю я, почему она вырубилась! — Энгус нервно рассмеялся.

— Что ты положил в эти пирожные? — спросила я.

— Немного гашиша, только и всего. Я не собирался давать их гостям, но Рей сказала, чтобы я их на поднос положил!

— Где ты взял гашиш? Привез из Таиланда или купил у новых дружков?

— Успокойся Рей — сказал Хью, — я пытаюсь понять, могут ли эти пирожные снова попасть к гостям.

— Я собирался забрать их с подноса, но Акеми съела два, а на ее глазах мне не хотелось хватать пирожные.

— Останови официантов, — попросил меня Хью, — господин Сёндаи обожает сладкое. И бог знает кто еще.

Я помчалась убирать поднос.

Японцы очень боятся пищевых отравлений. В начале шестидесятых много людей умерло от зараженной ртутью рыбы. Кроме того, они очень осторожно относятся к заморской еде. Так что если кому-то на вечеринке станет плохо, может последовать обвинение в отравлении.

— Пирожные есть нельзя, — сказала я госпоже Ваде, — пожалуйста, пошлите официантов собрать все пирожные с тарелок.

— Но это неправильно, — возразила Вада, — мы готовили только японскую пищу.

— Да, но люди подумают иначе, — предупредила я. — Если еще кто-нибудь потеряет сознание, ваш бизнес развалится.

Оставив бормочущую что-то госпожу Ваду, я поторопилась в гостиную с кремовыми шариками. Но, к моему ужасу, у господина Сёндаи на тарелке лежало ореховое пирожное.

— Сёндаи-сан, — обратилась я к нему, — пожалуйста, простите меня, но я должна заменить вам пирожное.

— Почему? Оно очень вкусное. — Любитель сладкого как раз отправлял пирожное в рот.

Я ударила его по руке, и пирожное хлопнулось на пол.

— О, простите, я такая неуклюжая, — извинилась я, — на следующей неделе я дам Хью с собой несколько ореховых пирожных специально для вас А пока попробуйте кремовые шарики, их готовила моя тетя.

Госпожа Вада приказала официантам сказать гостям, что поднос с пирожными стоял там, где Акеми разбила стакан, так что в них могли попасть осколки. Винни Клэнси сбегала домой и принесла шоколадки в качестве дополнительного десерта, за что я чуть ли не впервые была ей благодарна.

— Хозяйка всегда должна быть готова к неожиданностям, — вещала Винни, — запомни это, вдруг пригодится на следующей вечеринке.

Госпожа Михори все еще оставалась с Акеми, но доктор уже вышел и пил кофе.

— Мисс Михори еще слаба, — сказал он гостям, — такое часто случается, когда попадаешь из жары в холодную квартиру. Здесь же работает кондиционер.

— Да, кондиционер здоровья не прибавляет, — поддакнула Винни Клэнси, — в Англии ими никто не пользуется.

— Со десу нэ, — согласился господин Сёндаи, и инцидент был исчерпан.

У Хью не возникнет никаких проблем со сплетнями, разве только скажут, что у него слишком мощный кондиционер в квартире. А у меня даже появилась потенциальная клиентка, подруга Наны Михори, госпожа Кита. Она хотела приобрести парочку старинных фарфоровых хибачи.

— Несмотря на драматические события, все прошло не так уж плохо, — зевнул Хью, когда Нана и хихикающая Акеми отправились домой. — Мои коллеги научились танцевать под «Девятидюймовые ногти», ты получила новое задание, а Пирс поговорил с Мохсеном.

— Ты видел лицо Наны Михори перед отъездом? — спросила я. — Она не купилась на байку с кондиционером.

— Госпожа Михори рада, что ее дочь жива. И слава богу что Энгус не позволил Акеми съесть еще парочку пирожных. Если б она съела их штук шесть, тут же отправилась бы в больницу.

— Ты собираешься поговорить об этом с братом?

— Попозже. Не думаю, что он способен сейчас разговаривать.

— Но ты поговоришь с ним? — настаивала я.

— Я ему не отец, так? Если у тебя проблемы, поговори с ним сама. А я устал встревать между вами.

— Вчера вечером ты сказал, чтобы я не пыталась его приструнить, — запротестовала я, — к чему тогда сегодняшний разговор?

— Извини, но у меня нет сил, — сказал Хью, укладываясь в кровать. — Ты ложишься?

— Не думаю. — Я была слишком зла, чтобы ложиться спать.

Я была готова убрать кухню, выпить еще бокал вина, переставить мебель. Я могла навести внешний порядок, но ничего не могла поделать с хаосом. Царившим внутри.

12

Спать на диване — не слишком большое удовольствие. Когда я проснулась на следующее утро, ощущения были не из приятных. Я забыла принять аспирин, так что в горле у меня пересохло, а голова раскалывалась.

Что разбудило меня? Какие-то скулящие звуки из кухни. И Хью, вошедший в комнату со стаканом апельсинового сока и тостом с яйцами — моим любимым воскресным завтраком. Это была не шутка.

— Ты хорошо спала? — весело осведомился он. — Кухня выглядит чистой как никогда.

— Я даже не помню, как убирала, — буркнула я и потянулась за соком, внезапно ставшим самым желанным для меня объектом.

— Я не думал, что ты останешься спать тут, — сказал Хью. — Я бы перенес тебя, если б не уснул. Когда пойдем на распродажу ценностей?

— Что-то мне не хочется, — снова пробурчала я, абсолютно не испытывая желания тащиться за антиквариатом.

— Даже если у меня выдается неудачный день, я все равно хожу на работу, — упрекнул меня Хью.

— Не дави на меня, — предупредила я, — я не хочу, чтобы Энгус слышал, как мы ссоримся.

— Не беспокойся о моем брате, это касается только нас — сказал Хью. — Почему ты не пришла ко мне в постель? Только честно.

— Мне хотелось побыть одной.

— Ладно, Грета Гарбо, — коротко хохотнул Хью, — не буду тебя беспокоить. А раз уж тебе не нравится моя компания, то мы с братом пойдем играть в гольф.

Хью пришлось вытаскивать брата из постели, а через час они ушли, споря о том, нужно ли Энгусу надевать шорты. Я позавтракала, приняла душ и позвонила Нане Михори. Прозвучало восемнадцать гудков, но никто не поднимал трубку. Чувствуя себя довольно паршиво, я все-таки решила пойти на распродажу антиквариата.

Уже пробило десять утра, когда я добралась до места, так что искать что-либо действительно стоящее было поздно. Не слишком расстраиваясь, я пошла смотреть мебель. Конечно же, я не рассчитывала увидеть тансу, подобный моему, но держала ушки на макушке. Увидев господина Исиду, я обрадовалась. Он присутствовал на нашей вечеринке, но я была так занята, что успела только поздороваться с ним.

— Давайте я вам помогу, — предложила я, увидев у него тяжелые сумки.

Я все еще страдала от похмелья и головной боли, но все-таки была младше него на сорок семь лет.

— Это слишком тяжело для молодой леди, — извинился он, все же протягивая мне большую сумку, в которую, судя по весу, были навалены камни. — Спасибо за вчерашний вечер. Я прекрасно провел время.

— Вечеринка была кошмарной, — поморщилась я. — А что это вы купили?

— Кое-какую посуду. Я бы показал вам, но придется все распаковывать, и, боюсь, я могу что-нибудь разбить. На той стороне появился новый дилер по фарфору, он мне даже сделал скидку. Кстати, неплохо бы вам с ним познакомиться.

— Обязательно, — кивнула я и, вспомнив о заказе госпожи Киты, спросила: — А вы не видели тут хибачи?

— Да-а, эти вещи тяжело найти, нэ? Я видел парочку, но прошел мимо: на них изображена Фудзияма, а это несколько простовато, на мой вкус. И они немного великоваты, без Глендиннинга-сан вы их не унесете.

— Ой, надо бы мне на них посмотреть! У меня есть клиент.

— Нана Михори? Я видел, как вы разговаривали вчера. Кстати, как вы решили вашу проблему? — Господин Исида поставил сумки и прислонился к сучковатому дереву.

— Это не Нана, это новая клиентка, а Нана, к сожалению, для меня потеряна. — И я рассказала о смерти Сакая и аресте Джуна.

— Если бы вы только позволили мне помочь, — хмыкнул Исида. — Мой сосед из Якудзы украл бы тансу, вы получили бы страховку, покрыли расходы и не потеряли клиентку.

— Где вы припарковали свой грузовик? — попыталась я сменить тему.

— На соседней улице, — смягчился господин Исида, — только не забывайте о дилере по фарфору. Если вам понравятся хибачи, попросите, чтобы их перенесли в мой грузовик. А я подержу их столько, сколько нужно.

Хибачи, разрисованные светло-голубыми и оранжевыми-красками по кремовому фарфору, мне подходили. На одной паре был изображен восход солнца над Фудзиямой, а на второй — закат. Набор стоило приобрести, даже если он и не понравится госпоже Ките. Я попросила дилера отложить хибачи, сбегала в банкомат и позвонила госпоже Ките. Как я и думала, она была очарована мотивами восхода и заката и согласилась приобрести эти хибачи.

— Полная стоимость, включая мои комиссионные, составит сто двадцать тысяч иен. Вас это устроит? — осторожно спросила я.

— Конечно! — заверила меня госпожа Кита. — А доставка входит в стоимость?

— Да, это не проблема, — ответила я.

Обычно я развозила заказы на «виндоме» Хью, но сейчас он уехал. Я понадеялась, что Исида согласится одолжить мне свой грузовичок.

— Симура-сан, — пропела госпожа Кита, — я так рада, что встретилась с вами! Меня никогда еще не приглашали на вечеринки вместе с мужем. Муж говорил, что мне будет неинтересно, но он ошибался! Несмотря на неприятности у Акеми Михори. Кстати, я волнуюсь о ее здоровье.

«И хочешь посплетничать», — мысленно добавила я.

— Очень мило с вашей стороны, — сказала я, — с Мисс Михори, к счастью, все в порядке. Доктор сказал, что ей просто нужно выспаться.

— А он осмотрит ее сегодня?

— Нет, у нее же есть свой врач. — Я не собиралась говорить ей о том, что пыталась дозвониться до Михори, но никто не отвечал на звонки.

— Уверена, вы поговорите с ее врачом. Расскажете мне последние новости, когда привезете хибачи, — прощебетала госпожа Кита и повесила трубку

Как всегда, в воскресный день на дорогах были огромные пробки. Я хорошо помнила, как попала в пробку неделю назад и — стоило мне на секунду отвлечься — тут же разбила машину Хью. Мысль о том, что я могу разбить грузовичок господина Исиды, приводила меня в ужас, поэтому я даже не пыталась включить радио и пристально следила за дорогой. Домой я приехала в семь вечера совершенно уставшей, улеглась на диван и закрыла глаза. Казалось, что прошло всего несколько минут, когда вдруг зажегся свет и я услышала голос Хью.

— Где мой брат? — спросил он.

— С тобой, — поморщилась я, — вы же играете в гольф.

— Я привез его домой в пять часов, а сейчас пол-одиннадцатого. Куда он мог пойти?

— Представления не имею, — ответила я. — А ты где был?

— У меня была встреча с господином Отой. Мы обсуждали, как избежать судебных разбирательств с Михори, если те вздумают подать иск. Завтра он передаст им деньги в качестве извинения за то, что произошло с Акеми.

— Но это же доказывает твою вину! — подпрыгнула я. — Кроме того, ты знаешь, как богаты Михори. Тебе не хватит денег с ними рассчитаться.

— Дело не в сумме, а в заботе. Господин Ота говорит, что так принято в Японии.

— Ты думаешь, что Михори натравят полицию на Энгуса? — спросила я, осознав, что Хью боится, как бы Энгуса не привлекли за распространение наркотиков. — Если так, то, пожалуй, стоит попробовать.

— Забудь, — отозвался Хью, — это мои проблемы.

— Только потому, что ты сам этого хочешь.

— Рей, послушай, все уже решено. Господин Ота знает, что делает. — Хью сердито посмотрел на меня, пошел в спальню и закрыл за собой дверь.

Я за ним не пошла.

Энгус явился в семь утра. По его словам, он потерял где-то ключи от квартиры и не хотел будить нас среди ночи.

— Я волновался за тебя, парень, — сказал Хью, — надо было возвращаться в любое время.

— Ну, я же пришел, — пожал плечами Энгус.

— Думаю, с этим надо что-то делать, — снова заговорил Хью. — Для начала я возьму отпуск на недельку, и мы сможем поиграть в гольф или поплавать.

Я уставилась в «Джапан тайме», пытаясь скрыть шок. Хью никогда не брал отпуск. Работа для него — святое.

— Терпеть не могу гольф, — отреагировал Энгус, — но не возражаю против того, чтобы пошляться где-нибудь. Скоро будет фестиваль в Камакуре. Помнишь, отец Акеми говорил о нем?

Хью от удивления выронил нож, которым резал хлеб.

— Не думаю, что после случившегося стоит ехать к Михори, — сказал он.

— В Йокохаме будет выставка новых машин, — сказала я, выискивая в газете информацию о разных мероприятиях. — Можете съездить туда, а потом пообедать в Чайнатауне.

— Я, кстати, думаю сменить свой «виндом», — задумчиво сказал Хью, — интересно было бы посмотреть на новые модели.

И тут мой взгляд упал на страницу с некрологами, и я увидела знакомое лицо — пожилой японец с ясными глазами.

Ному Идета.

Я прочитала некролог, в котором говорилось, что старый коллекционер, живший благодаря своей сестре, скончался в Денен-Чофу от диабета.

— Нет! — Я сжала в руках страницу.

Прошло всего несколько дней с тех пор, как я видела его живым. Он казался достаточно бодрым. Не готовым к смерти.

— Что, никаких мероприятий? — не понял моего возгласа Хью. — Ну, можно пойти поплавать. Рей, ты пойдешь с нами?

— Не могу! — воскликнула я и тут же, понизив голос, добавила: — Я это... буду занята, извини.

Пройдя в ванную — единственное место, где я могла побыть в одиночестве, — я думала о том, почему меня так потряс некролог и зачем я собираюсь ехать в Денен-Чофу.

Казалось, все соседи Идеты уже знают о его смерти. Мальчики вяло гоняли мяч, а домохозяйки тихо переговаривались между собой, разглядывая машины, подъезжавшие к дому семьи Идета. Я, одетая по такому случаю в черное платье, тоже удостоилась их внимания.

На этот раз входная дверь была широко распахнута. Я проскользнула в дом за двумя женщинами, которые даже не подумали звонить.

— Когда будут похороны? — спросила я, следуя за ними на кухню, где они принялись выкладывать еду из небольших контейнеров.

Женщина помоложе, одетая в розово-белую футболку с надписью «Бабочка Се'Ля Ви» улыбнулась мне.

— Идета-сан как раз договаривается об этом со священником в храме, — сказала она. — А кто вы такая?

— Я пришла насчет мебели, — сымпровизировала я, не имея желания называть свое имя.

— Да, конечно, тут же полно антиквариата, — сказала женщина постарше, очень похожая на Бабочку, видимо, ее мать. — На первом этаже нужно навести порядок для церемонии. Кстати, я думала, что вы придете в униформе.

— Я узнала о смерти господина Идеты только сегодня утром, — сказала я, — и пришла, чтобы оценить вещи.

— Не думали мы, что так получится, — вздохнула мать, — а все эта машина виновата.

— Какая машина?

— Господину Идете делали диализ. Он был связан с этой машиной капельницей, и каждые несколько дней она очищала его кровь.

— Как стиральная машина, — добавила дочь и получила от матери укоризненный взгляд.

— Обычно кровь циркулировала из тела в машину и обратно, но в последний раз... — женщина шумно вздохнула, — кровь вытекла из него и не вернулась. Осталась в машине.

— Он умер без крови? — Меня затошнило.

— Да. Бедная госпожа Идета винит во всем себя, а это несправедливо. Она посвятила жизнь своему брату!

— Она только смирилась со своей жизнью, как случилась трагедия, — сказала Бабочка.

— А это не ошибка медсестры? — спросила я.

— Медсестры не было. Госпожа Идета давно научилась пользоваться этой машиной, уже лет десять назад. Они вынуждены были экономить. Так что управляться с машиной она умела. Госпожа Идета включила машину и вышла в сад, а когда вернулась, ее брат был уже мертв, — вздохнув, рассказала Бабочка.

В Японии, как и в большинстве других стран, эвтаназия запрещена законом. Но я сильно сомневалась, что Ному Идета мог попросить сестру помочь ему уйти из жизни. Идета рассказывал мне о том, как кто-то ворует его антиквариат, когда его сестра помешала нам. Могла ли она убить брата, чтобы заставить замолчать?

Донесшийся до меня знакомый голос означал, что Хару Идета вернулась домой. Приехав в Денен-Чофу, чтобы поговорить с ней, я неожиданно испугалась. Нам нельзя было встречаться. Я выскользнула в сад. На веревке все еще сушилось белье, явно принадлежавшее Ному. Длинные подштанники развевались на ветру, и я понадеялась, что Бабочка с матерью позаботятся о том, чтобы наконец снять их.

Вернувшись домой, я проверила автоответчик и нашла сообщение Хью о том, что они с Энгусом отправились в бассейн при американском клубе и. возможно, останутся там ужинать.

Ну и черт с ними. Я стерла сообщение, пошла в спальню, скинула платье и закрыла глаза.

Как интересно, чувствует себя человек, когда из него вытекает кровь? Постепенно теряет сознание или просто засыпает? Ному Идета умер медленной смертью, а вот смерть Нао Сакая была внезапной и насильственной. Но почему-то казалось, что обе эти смерти связаны. Кто умрет следующим? Когда Акеми отравилась гашишем, я думала, что это Энгус во всем виноват, но теперь уже уверенности не было. Кто-нибудь из гостей вполне мог подсыпать ей в пирожное что-либо гораздо более опасное. Но если этот так, нас что, всех хотели отравить?

Мне было не уснуть, я приняла сильное снотворное и снова легла, не в силах дождаться, когда же на меня снизойдет благословенный сон.

Мне снилось, что я бегу. И чем быстрее я перебираю ногами, тем легче передвигаюсь. «Не может быть!» — кричу я, оглянувшись на отставшую Акеми. Бег похож на полет, я чувствую, что именно для этого родилась на свет.

Шум в моих ушах нарастал, и тут я услышала голос Хью.

— Что за беспорядок ты тут устроила? — спросил он.

Я что-то пробормотала, не открывая глаз и пытаясь снова заснуть.

— Зачем ты это сделала? Это выглядят просто Ужасно.

Я открыла глаза и увидела перед собой разгневанного Хью.

— Да не на меня смотри, — кипятился он, — а на комнату.

И тут я поняла причину его гнева: шкаф стоял открытым, а дорогие рубашки и костюмы Хью валялись на полу. Моя одежда была свалена в кучу, как и книги с нескольких полок. Турецкий коврик был перевернут, мои гравюры сняты со стен. Я резко села на кровати, не заметив, как с меня соскользнула простыня. Пока я спала, случилось что-то ужасное.

— Это не я, я этого не делала. Кто-то был в нашей квартире.

— Вся квартира выглядит так, — простонал Хью, — господи, только подумать, что ты лежала тут голая...

В дверях появился Энгус, и Хью укрыл меня простыней.

— Ну, кто тут руководит уборкой? — поинтересовался Энгус. — Уверен, что не она.

— Скажи, тансу еще у тебя в комнате? — пытаясь собрать воедино то, что связывало меня, Сакая и Идету, спросила я.

— Этот старый комод? — отозвался Энгус. — Он на месте, только из него все вытряхнули. Мне теперь несколько часов придется раскладывать кассеты по алфавиту.

— Энгус, ты не мог бы выйти на минутку? Мне надо одеться. — Я просто обязана была проверить тансу сама.

Все еще ворча насчет своих кассет, Энгус вышел, а я вылезла из постели и кое-как оделась. Хью поднял с пола телефон и внимательно его осмотрел.

Кабель перерезан, — объявил он. — Прекрасно если бы ты проснулась, то оказалась бы совершенно беспомощной.

Одевшись, я сразу пошла к тансу. Как и говорил Энгус, все ящики были вывернуты. Глядя на разбросанную по полу грязную одежду Энгуса, я думала, нашел ли взломщик то, что искал. Если да, то дело можно было считать закрытым. Но, судя по разгрому, учиненному в квартире, вряд ли стоило считать проблему решенной. Все было перевернуто, книги и одежда горками валялись на полу. Я не знала, как смогу привести в порядок вещи, которых касался неведомый взломщик, и внезапно возненавидела Роппонги-Хиллс. Несмотря на высокие цены и присутствие консьержа, здесь больше нельзя было чувствовать себя в безопасности. Я была так же уязвима, как и Ному Идета. Еще хорошо, что я осталась в живых.

Думать о причинах всего этого мне абсолютно не хотелось.

13

Буквально через несколько минут прибыли бело-голубые автомобили полиции. Выглянув на улицу из окна, я увидела восторженно носящуюся между ними Винни Клэнси. На ней было надето спортивное трико, и я предположила, что она выскочила на улицу, прервав занятия аэробикой по видеокассете. Я даже порадовалась, что телефон вышел из строя, иначе Винни появилась бы у нас гораздо раньше.

Квартира была полна полицейских, ползающих по коврам, собирающих образцы грязи для экспертизы и снимающих отпечатки пальцев с тансу. А я рассказывала лейтенанту Хате — молодому офицеру — о пятидесяти с чем-то гостях, побывавших у нас на вечеринке.

— Учитывая количество гостей, отпечаткам пальцев можно не придавать значения, — задумчиво произнес лейтенант.

В квартире, казалось, ничего не пропало, кроме дорогого телефона Хью.

— А взлом не может быть своего рода предупреждением? — спросил меня лейтенант Хата. — Работа господина Глендиннинга ведь связана с конфиденциальностью? Вы не могли бы спросить, нет ли у него каких-нибудь врагов?

Я перевела, но Хью покачал головой.

— Нет — сказал он, — к моему компьютеру даже не прикасались, а ведь именно в нем у меня хранится информация. Кроме того, у меня со всеми нормальные отношения.

— Грабитель мог быть у нас на вечеринке, — Энгус лениво опустился на диван рядом со мной, — а я потерял ключи. Возможно, кто-то из гостей просто свистнул их у меня.

Выслушав мой перевод, лейтенант Хата кивнул Энгусу, словно тот был каким-то великим мудрецом.

— Возможно, — согласился он, — тем более что на дверях нет следов взлома.

— Сомневаюсь, — вмешался Хью, — наши друзья — хорошие люди. Скажи ему, Рей.

Я подумала, что один из странных гостей Энгуса вполне мог стянуть ключ, но такие ребята, скорее всего, позарились бы на дорогущую стереосистему, а не на старый тансу. В этом, напомнила я себе, и заключалась проблема.

— Думаю, лейтенант, — сказала я, — мне стоит рассказать, что дело может касаться тансу, приобретенного мной на прошлой неделе.

— Рей, — оборвал меня Хью, — тансу все еще на месте. Сейчас не время его обсуждать.

— Продолжайте, — сказал лейтенант, — я тут, чтобы помочь.

— Кто-нибудь хочет чаю? — спросила я. — Это сложная история, но мне давно хотелось рассказать ее кому-нибудь.

Трудно объяснить, почему я решила довериться лейтенанту. Он был одет в такую же синюю форму, как и остальные. Он был молод — лет эдак тридцати.

Но у него были очень добрые глаза. Кроме того, он оказался прекрасным слушателем, и я изложила ему свою историю, вспоминая даже самые мелкие детали. Сначала я говорила по-японски, а потом перешла на английский, чтобы глядящий на меня с негодованием Хью понимал все, что я рассказываю.

— В общем, — резюмировал Хата, — вы считаете, что ваш взломщик может иметь отношение к смерти Нао Сакая? И к несчастному случаю в Денен-Чофу?

— Да, — ответила я, — именно тансу объединяет всех нас. Я только не могу понять, почему он так важен!

— Думаю, прежде чем продолжить, — сказал Хью, — я приглашу своего японского адвоката. Он лучше знаком с ситуацией.

— Лучше меня? — язвительно осведомилась я.

— Пусть свяжется со мной, — примирительно предложил лейтенант Хата, улыбнувшись. — Благодарю за честность, мисс Симура. Вы многое сумели связать воедино, но я все-таки напишу кое-что своим коллегам.

— Коллегам? — повторила я, расстроившись, что Хата не собирается продолжать дело.

— Да, — ответил он. — Я работаю в отделении Роппонги и не имею права вести дела в Уэно или Денен-Чофу. У нас в полиции — как это сказать? — много значения придается территории. Я имею право заниматься взломом квартиры господина Глендиннинга, но сведениями по поводу смерти господина Сакая я должен поделиться с коллегами из Уэно.

— Если каждый из вас работает только на своей территории, как же вы раскрываете преступления? — вмешался Энгус, впервые озвучив мои собственные мысли

— Мы сотрудничаем, — пожал плечами лейтенант Хата.

После нескольких безуспешных попыток мы с Янгусом и Хью пришли к выводу, что вместе убирать квартиру мы не можем. Мне не хотелось, чтобы Энгус касался моих рабочих папок, а он пришел в бешенство от того, что я случайно перевернула уже сложенные им кассеты. И мне совершенно не понравилось, что Хью пытается разложить в шкафу мою одежду так, как он считает нужным.

— Давайте оставим уборку уборщице, — наконец сказал Хью, — она должна прийти в среду, но, если Рей позвонит, может, согласится прийти завтра.

— Фумие вряд ли поможет, — запротестовала я. — Что она будет делать с нашими бумагами?

— Положит их на стол, я думаю, — сказал Хью, — а потом ты рассортируешь свои, а я свои.

— А мне не хочется, чтобы еще хоть один японец прикасался к моим вещам, — глумливо сказал Энгус. — мне вполне хватает ее.

Хью отвернулся от разбросанных книг, которые пытался привести в порядок, и посмотрел на брата.

— Я твой брат, — сказал он, — так что можешь нападать на меня сколько влезет. Но у тебя нет ни малейшего права говорить так о Рей.

Энгус даже покраснел от злости.

— Пора мне садиться на самолет, — рявкнул он, — спасибо за гостеприимство. И тебе, и твоей суке!

— Перестаньте, — проговорила я, внезапно ощутив как навалилась усталость. — Нас просто слишком много в квартире. Если кому-то надо уйти, то уйду я. Я могу пожить у родственников в Йокохаме

— Даже не думай, — твердо сказал Хью.

— А что не так с моими родственниками?

— Переедешь к ним — и они подумают, что я какой-то ублюдок. А потом до них дойдут слухи о том, что произошло у нас на вечеринке, и они никогда не позволят тебе вернуться.

— Что значит «не позволят»? Мне двадцать семь лет!

Хлопнула дверь, и появилась Винни Клэнси в голубом трико.

— Господи, — сказала она, — ну и джунгли тут у вас. Придется все убирать...

Не говоря ни слова, я сбежала.

В стеклянной телефонной будке было, наверное, около ста градусов по Фаренгейту, когда я забежала туда позвонить господину Исиде.

— Хм, вы говорите, тансу все еще на месте? — спросил он. — Значит, вас обокрал не мой друг. Перестаньте шептать, как призрак, и приезжайте ко мне в магазин. Я помогу вам найти квартиру.

— У меня сегодня нет времени, — сказала я и извинилась, что вынуждена повесить трубку.

Затем я позвонила Михори, втайне надеясь, что ответит Акеми. Но, к сожалению, это оказалась госпожа Танака. Стараясь скрыть разочарование, я заговорила.

— Это Рей Симура. Рада, что вы дома, госпожа Танака. Я пыталась дозвониться до вас вчера утром.

— Мы провели весь день в храме, — елейным голосом отозвалась Танака, — я думала, вы знаете, что семья обслуживает его.

— А как себя чувствует Акеми-сан? Я хотела бы поговорить с ней, если она в состоянии.

— Конечно, она здорова! В данный момент она тренируется в доджо. Могу я сказать, чтобы она вам перезвонила?

— Вообще-то, у меня не работает телефон, и я звоню с улицы...

— С улицы? Тогда я сейчас ее позову.

— Это не так уж важно. — Я почувствовала, что госпожа Танака недовольна.

— Мне не трудно, — сказала она и с громким стуком бросила трубку рядом с телефоном, не слушая моих причитаний насчет платы за разговор.

Жаль, что я вернула Мохсену карточку.

— Рей? Ты еще тут? — услышала я голос запыхавшейся Акеми.

— Извини, что оторвала тебя от тренировки, — сказала я.

— Все нормально, — отозвалась она по-английски, — это ты извини, что я натворила дел вчера. Я не слишком хорошо помню, что случилось, но моя мать была в ужасе.

— Это не ты виновата, — вздохнула я, — кстати, вам должен был позвонить адвокат Хью, чтобы э—э—э... извиниться.

— Да у меня все в порядке, вернулась в нормальный режим, — сказала Акеми. — Приедешь в гости?

— Не знаю. Все так странно, — прислонившись к стеклу, изнемогая от жары, ответила я.

— Поэтому и не стоит отказываться от бега, — нетерпеливо проговорила Акеми, — это прочищает мозги. Я скоро закончу тренировку. Приезжай, мы сможем побегать.

— Не смогу, — запротестовала я, — я принимала снотворное, у меня туман перед глазами.

— А как насчет пообедать?

— А ты скажешь об этом матери? — вздрогнула я

— Думаю, это не слишком хорошая идея, — сказала Акеми. — Мы можем встретиться не в Камакуре. У меня нет времени ехать в Токио, но можно выбрать место где-нибудь посередине.

— В Йокохаме? Я доберусь туда около половины седьмого.

— Отлично. Встретимся в книжном магазине на станции. Только не говори ничего своему бойфренду.

И Акеми положила трубку, прежде чем я успела спросить что-либо еще.

В поезде Токио-Йокохама сломался кондиционер. Окна открыли, но жар от сотни разгоряченных тел был совершенно невыносимым. Бизнесмены и матроны обмахивались веерами, молодежь прижимала ко лбу банки с прохладительными напитками. Я рассматривала рекламу тура на Аляску: всего тысяча шестьсот долларов за пять дней во льдах. Этот тур разрешил бы проблемы с жарой и позволил бы уехать подальше от всех страхов, но, к сожалению, мой банковский счет не выдержал бы таких расходов. Год назад, когда я еще преподавала английский, я могла бы себе это позволить.

Помещение станции Йокохама, где работали кондиционеры, было благословением. Я прошла в книжный магазин и, не увидев Акеми, отправилась в отдел иностранной литературы. Я листала какую-то английскую мистическую книжку, когда Акеми положила руку мне на плечо.

— Прекрасная погода, — сказала она без тени иронии, — люблю летние вечера. Хочешь пойти в Чайнатаун?

Это было всего несколько остановок на электричке, и я никогда не пошла бы туда пешком. Но я кивнула и поплелась за своей спортивной подругой.

— У тебя заспанные и растерянные глаза. Ты что, ела те пирожные, которые приготовил Энгус? — спросила Акеми по дороге.

— Нет, я принимала снотворное. — Меня удивило, как легко Акеми говорила о своем обмороке. Интересно, что думает обо всем этом ее мать?

— Тебе стоит поесть. Когда я проснулась после наркоты, то умирала с голоду. Пришлось останавливать машину и покупать еду. Я бы съела еще парочку пирожных, но Энгус унес их от меня подальше.

— Так ты знала?

— Конечно! Энгус рассказал, но мне было интересно попробовать. Меня вообще наркотики интересуют. Кроме того, я принимаю стероиды.

— Я не знала. Но ты не принимала их во время Олимпиады?

— Принимала. К сожалению, мой тренер давал мне не слишком хорошие стероиды, так что анализ все это показал.

Я нервно огляделась по сторонам, но, казалось, никто из прохожих не интересуется беседой, которую вели на английском языке две молодые потные женщины.

— У нас было соглашение, — сказала Акеми, — я должна была проиграть матчи, в противном случае они бы рассказали комитету по дзюдо о допинге.

— Сколько человек знает об этом? — Меня шокировало, насколько просто Акеми рассказывает мне такие вещи.

— Тренер, врач и родители. Они считают, что лучше было участвовать и проиграть, чем получить славу обманщицы.

— Ты даже не пыталась победить? — рассердилась я.

Я болела за японцев на той Олимпиаде и сильно расстроилась, когда Акеми проиграла.

— Ну, я поддалась Корее и Китаю, — безжизненным голосом сказала Акеми, — никто не мог понять что случилось с лучшей спортсменкой в среднем весе. Я чувствовала себя полной идиоткой во втором туре.

— И ты так и не смогла вернуться, — сказала я, думая обо всех боях Акеми, происходивших уже после Олимпиады.

— Естественно, я ушла от своего тренера и полностью отказалась от таблеток и витаминов. Я пыталась черпать силу в здоровой пище, стала вегетарианкой, — скривилась Акеми, — но что-то было потеряно. Я стала слабой. Я потеряла волю к победе.

Час спустя мы прошли сквозь кривые красные ворота Чайнатауна. В нос ударил запах жареной свинины и курицы барбекю, и я засомневалась, что мы найдем тут вегетарианскую кухню.

— Теперь ты понимаешь, почему я попробовала гашиш? — спросила Акеми.

— Честно говоря, не особо.

— Всю юность я отдала дзюдо. Все это время я принимала наркотики. У меня не было друзей. Я даже не знала, какие музыкальные группы были популярны в то время, — коротко рассмеялась она. Энгус — интересный парень. Мы ели вместе эти пирожные, и я много рассказала ему. Это было своеобразное откровение.

— Но ты потеряла сознание, — напомнила я, — ты приняла слишком много...

— Глупо было устраивать такое при моей матери. Теперь она не знает, что делать: то ли брать деньги у адвоката твоего парня, то ли не брать.

— Да, ситуация скверная. Будто мы пытаемся подкупить тебя.

— Ну, все не так страшно. Моя мать не будет звонить в полицию. Обо мне она уже не беспокоится, поскольку больше занята приготовлениями к чайной церемонии.

Акеми провела меня в маленькое уютное кафе, где поздоровалась с хозяйкой-китаянкой, как старая подруга. Мы сели за столик, но я никак не могла сконцентрироваться на меню.

— Почему ты попросила, чтобы я не рассказывала Хью об этой встрече? — спросила я.

— Он не доверяет мне.

— Почему ты так решила? — сжалась я, когда рука Акеми легла поверх моей.

— А ты как думаешь? — рассмеялась она. — На вечеринке Хью знакомил меня только с дамами, но не с мужчинами. Он же решил, что я лесбиянка, правда?

Сделав над собой усилие, я постаралась не отдергивать руку.

— А это так?

— Я же уже говорила, что мне нравятся мужчины. В ограниченных дозах, правда. — Акеми отпустила мою руку. — Тебе стоит бросить Хью. Энгус сказал, что вы ссоритесь.

Значит, Энгус подслушивал.

— Когда живешь вместе, — сказала я, — бывают и неприятные минуты.

— Стыдно жить в таком положении, когда тебе даже тридцати еще нет.

— Хотите овощную запеканку? — к нам шла хозяйка ресторанчика, помешав мне вступить в спор.

— Две, — заказала Акеми, — с горчицей. И еще лапшу, нам надо подкрепиться.

Я успокоилась не раньше, чем съела еще и пудинг из личи, и только потом рассказала Акеми о вторжении в квартиру.

— Значит, ты думаешь, что все это началось с тансу? Несмотря на то что его не украли?

— Мне так кажется. Правда, лейтенант Хата предположил, что это может быть что-то личное. Предупреждение мне, Хью или Энгусу. Ты обратила внимание на его друзей?

— Компания идиотов, дети. Хотела бы я посмотреть на них после парочки недель занятий дзен, — фыркнула Акеми. — Тебе надо уехать из квартиры. Если не хочешь жить с родственниками, возможно, я смогу помочь.

— Нет, — отказалась я. — Я имею в виду, нет, спасибо. Если кто-то охотится на Хью, я не должна бросать его в одиночестве.

— Да, но ты же сказала ему, что хочешь уйти?

— Я говорила это не слишком серьезно. Просто я так всегда веду себя при ссорах. Я хочу быть с Хью. Только вот Энгус... Эх, было бы у меня немного спокойствия дзен, чтобы пережить это.

— Дзен расслабляет, но он не может спасти тебе жизнь. — Акеми слизнула последний кусочек пудинга. — Приходи в доджо, я научу тебя парочке приемов самозащиты.

— Мне не стоит ездить в Камакуру.

— Но ведь моя мать в Киото. И не переживай насчет госпожи Танаки.

Если бы все было так, как говорила Акеми, ей бы не пришлось разговаривать со мной по телефону на английском языке. Она не доверяла Танаке.

По дороге в Токио я пересела на другую линию и прибыла в Роппонги немного за полночь, прошла сквозь сотни пьяных и счастливых молодых людей, но оказавшись на пустынной улице, подумала о непойманном грабителе и ускорила шаг. Мало ли, вдруг он вернется, проследит за мной и сделает что-то ужасное?

Я почти вбежала в дом и поднялась на лифте, чувствуя, как меня все больше охватывает тоска.

Войдя в квартиру, я замерла. Кругом царил порядок. Возможно, это заслуга Винни Клэнси. Каждая бумажка лежала на своем месте, а для меня был уже расстелен диван. Это Винни сделала? Неужели Хью рассказал ей, что мы больше не спим вместе?

Я подняла свою подушку и на цыпочках прошла в спальню, где посапывал Хью. Наверное, он был так же несчастен, как и я. Подойдя к кровати, я начала стягивать с него одеяло, разглядывая в слабом освещении его тело. Даже с закрытыми глазами он был красив. Если бы только можно было стереть чувства...

Когда я наклонилась поцеловать его, Хью размахнулся и ударил меня кулаком в лицо. Я упала.

— Я убью тебя! — завопил Хью.

Я прижала руки к скуле, куда пришелся удар, словно пытаясь сдержать расползающуюся боль. Поразительно, что Хью так силен и агрессивен. Я тихонько всхлипнула и тут же возненавидела себя за это.

— Что за черт? — Одной рукой Хью прикоснулся ко мне, а другой нащупывал выключатель лампочки у кровати. — Рей, господи, я думал...

— Что я грабитель? — просипела я.

— Да! Я думал, что он вернулся. Наверное это был сон, я проснулся, увидел чье-то лицо прямо над собой и запаниковал.

— Я каждый вечер рядом с тобой. Я имею в виду раньше так было. — Слезы текли безостановочно, а Хью вытирал их с моих щек.

— Дай посмотреть на твое лицо. О господи. Я не знал, что ты вернешься — видела, я постелил тебе на диване?

— Значит, это я виновата в том, что случилось?

— Нет, я. Я ударил тебя...

Я прекрасно понимала, что произошло. Его злоба росла где-то внутри, и подсознательно ему хотелось меня стукнуть. Организованный, педантичный Хью никогда бы не сделал этого, но в полусонном состоянии такое стало возможным. Что бы сказал мой отец-психиатр? Правда, я никогда не расскажу ему об этом. Мой бойфренд ударил меня. Это ужасно.

— Я принесу лед. — Хью встал и натянул халат, прежде чем выйти из комнаты. Я услышала, как в коридоре что-то сказал Энгус, Хью что-то ответил, и тот вернулся в постель. Хорошо. У меня не было ни малейшего желания встречаться с Энгусом.

Я заползла под одеяло, когда вернулся Хью. Он принес лед, завернутый в носовой платок. Я высморкалась в него.

— Хочешь, я побуду с тобой? — спросил Хью, и я кивнула.

Он лег в постель, но так далеко от меня, что я будто осталась одна.

14

Тональный крем скрыл синяк на моей скуле, но не мог скрыть наливающегося под глазом фингала. Впрочем, его я тоже попыталась замазать. Скула болела. За завтраком мне пришлось глотать и жевать очень осторожно, иначе ныл подбородок. Хью сидел напротив, не говоря ни слова.

Когда появился Энгус в одних трусах, я взорвалась.

— Ты не мог бы что-нибудь надеть на себя? — прошипела я. — У тебя на полу валяется куча одежды.

— Вы занимались садомазо? — посмотрел на нас обоих Энгус.

— Я упала, — быстро сказала я, что, в общем-то. было наполовину правдой.

Энгус подошел ближе, внимательно глядя на мой глаз.

— Надень штаны, сейчас же! — рявкнул Хью, и Энгус тут же повиновался.

— Я иду на работу, — сказал Хью, когда мы остались одни, — но закончу пораньше. Мы с Энгусом улетаем в Окинаву. Он хочет поехать на пляж.

Я посмотрела на недоеденный тост. Я могла запихать его в рот целиком и проглотить, ничего не почувствовав.

— Какие-то проблемы? — спросил Хью через минуту.

Мы никогда не отдыхали вместе. Возможно, это была моя вина. Я отказалась от поездки в Таиланд ради поиска тансу, который не принес ничего, кроме несчастий.

— Я подумал, что ты не захочешь ехать, поскольку ты не слишком рада обществу моего брата.

— Жаль, что тебе так показалось, — отозвалась я.

Конечно же, Хью оплачивал все расходы ради того, чтобы какое-то время отдохнуть от меня.

— Так будет лучше для всех нас, не правда ли? — сказал Хью. — Кстати, пока ты была в ванной, звонил лейтенант Хата.

— Я не знала, что у нас работает телефон.

— Полиция провела нам свою линию вчера вечером. Кроме того, у меня новый карманный телефон.

— Как насчет грабителей? Полиция что-нибудь нашла?

— К сожалению, нет. Хата настаивает, чтобы ты заехала в отделение Роппонги сегодня утром. Я предложил перенести эту встречу, но он не захотел даже слышать об этом. — У Хью заходили желваки на скулах.

— Не понимаю, зачем я ему понадобилась. Это даже не моя квартира, — сказала я.

— Думаю, ты ему понравилась. И он знает, что мы не женаты.

— Ты агрессивен, — сказала я, — что несколько странно в такой ситуации...

— Ну, так как вам понравилось садомазо? — поинтересовался вошедший Энгус, одетый в мой халат, едва прикрывавший его колени. — Где твои синяки, Шуг?

— Слишком интимно, чтобы показывать, — буркнул Хью. — Мне пора, иначе опоздаю. Я позвоню, когда закажу билеты.

В полиции Роппонги тоже стояла клетка с канарейками. Послушав их щебет, я переключила внимание на стены с разными объявлениями для посетителей. Я изучала портрет разыскиваемого преступника, удивительно похожего на японскую версию Энгуса, когда голос лейтенанта Хаты заставил меня подпрыгнуть.

— Вы видели его, мисс Симура? Преступника с фотографии?

— Я практикуюсь в чтении. — Решив, что он шутит, я расслабилась.

— Хорошее занятие, — похвалил лейтенант, — но не хотите ли вы пройти в кабинет?

Мы пришли в кабинет с большим столом и парой пластиковых стульев. Хата закрыл двери, сел напротив меня, вытащил записную книжку, и я заметила блестевшее на его пальце обручальное кольцо. Значит, он был женат. Мне захотелось срочно сообщить об этом Хью.

— Я просмотрел вчера ваше дело, — сказал он, разглядывая мое лицо. — А вы были в больнице? Если взломщик ранил вас, это очень серьезно.

— Это не взломщик, — призналась я. — У меня случилась небольшая авария.

— Нельзя оставлять это безнаказанным, — с минуту помолчав, сказал Хата. — Как в вашей, так и в нашей стране против таких вещей есть закон.

— Это не то, что вы думаете, — возразила я, — я просто упала в темноте.

— Лицом? Если так, то у вас должна быть отбита вся левая сторона. — Его глаза пробежались по моим здоровым плечу и руке.

— Вы не за этим меня сюда позвали, — ответила я, — что я могу для вас сделать?

— У меня есть парочка новостей, которые думаю, порадуют вас. Ваш друг Джун Курой освобожден.

— И?.. — Я вцепилась в стол.

— Когда полиция снова проверила аппарат для диализа, она нашла доказательства намеренной поломки. Как вы и предполагали, смерть Ному Идеты могла быть насильственной. А еще там обнаружено кое-что, связывающее эту смерть с гибелью Нао Сакая.

— Что? Отпечатки пальцев?

— В данный момент это конфиденциальная информация.

— А в нашей квартире тоже были эти признаки?

— Теперь мы, по крайней мере, знаем, что искать. Нам бы надо еще раз осмотреть вашу квартиру. — Хата уклонился от прямого ответа. — Но прежде чем я это сделаю, мисс Симура, я бы хотел кое-что вам показать.

Он вытащил из папки коричневый конверт. Энгус. Это его конверт. Черт, мы все сядем в тюрьму за хранение наркотиков.

— Думаю, вы знаете, что это, не правда ли?

Я опустила голову, но, увидев, как лейтенант достает из конверта какие-то карточки, почувствовала облегчение.

— Телефонные карты?

— Нелегальные телефонные карты, — поправил он. — Я нашел конверт у вас в спальне и не сказал вам об этом сразу, потому что хотел сначала их проверить.

— Они не мои, и я представления не имею, как они попали к нам — заявила я. — Может, тот, кто не знаком с черным рынком, не знает, что это фальшивые карточки?

— Телефонную карту в Японии нельзя купить на улице вы же знаете. По одной теории, человек, торгующий подобными вещами, мог бросить их у вас в квартире. Случайно или поменялся на что-то.

Я сразу же вспомнила Мохсена. Но мог ли Мохсен принести карточки в надежде продать? Я в это не верила.

— Я позвал вас, чтобы спросить, не дадите ли вы мне список гостей?

— Всех я не помню. Это была самая большая из наших вечеринок. Но у Хью в компьютере все должно быть записано.

Хью составлял список неделю назад. Имя Мохсена там не упоминалось.

— Пожалуйста, — вздохнул лейтенант, — пришлите мне этот список по факсу.

— Не знаю, получится ли. Хью сегодня днем улетает.

— Куда? — подозрительно спросил Хата.

— На Окинаву. — Я закатила глаза. — Я знаю, что никто не ездит на Окинаву в июле. Но его брат хочет увидеть пляжи с белым песком.

— Вы останетесь одна в квартире, мисс Симура возможно, нам стоит выставить у вас охрану.

— Нет, я тоже уезжаю, — брякнула я.

— Ах, со десу ка? Правда? Вы делаете правильный выбор. Скройтесь, он вас не найдет.

Не стоило спорить.

— Обещаю, что спрошу у Хью насчет повторного обыска квартиры, но я не думаю, что он позволит вам сделать это, пока не вернется.

— Я не хочу доставлять вам лишних хлопот — сказал Хата, — я спрошу сам. А вы пока позаботьтесь о том, чтобы срочно уехать оттуда. Вы уверены, что все в порядке? Позвоните мне, когда будете в безопасности.

Уходя из полиции, я ощущала сочувствующий взгляд лейтенанта Хаты, который решил, что Хью меня бьет. Надо было предупредить Хью и перемыть всю посуду. Если полиция найдет «штучки» Энгуса, карьеру Хью можно считать оконченной.

Дверь в квартиру была открыта, и я, затаив дыхание, шагнула внутрь.

— А, это ты, — пакуя сумку, сказал Энгус.

— А кого ты ждал, своих ненормальных дружков? Поэтому дверь открыта?

— Что ты сказала?

— По правде говоря, мне плевать на твои жалкие мозги или тело, но когда ты уедешь на Окинаву, я хочу, чтобы из квартиры было убрано все, что запрещено законом.

— Простите? — Энгус сардонически приподнял бровь.

— Как ты это сделал? — Злость, которую я сдерживала в полиции, вырвалась наружу. — Всего за одну неделю ты умудрился набрать в баре столько, что не смог расплатиться. Ты принес в квартиру наркотики и нелегальные карточки, привел каких-то непонятных людей. Учитывая, что ты ни слова не знаешь по-японски, твои успехи просто потрясают!

— Мои карточки у тебя? — Лицо Энгуса прояснилось. — Сегодня утром я их не нашел и решил, что их свистнули.

— Значит, ты признаёшься. — Я упала в кресло и закрыла глаза.

— Это подарок! Какой-то парень попросил у меня сигарету, я дал ему две. А он в благодарность подарил мне карточки.

— Я тебе не верю, — сказала я. — У лейтенанта Хаты есть две карточки...

— Семнадцать, — мрачно сказал Энгус.

— И ты считаешь это благодарностью за две сигареты?

— Не знаю. Я просто хочу получить эти долбаные карточки назад!

Я сделала все, что могла, чтобы отмазать Энгуса от полиции, а он оказался таким наглым. Почувствовав, что меня начинает трясти, я сказала:

— Если хочешь вернуть их, тебе придется изрядно попотеть, пытаясь обмануть полицию.

Хлопнула дверь. Появился Хью.

— Кого обмануть? — зашипел он на меня, а не на Энгуса.

— Твой брат только что наплел мне небылиц о том, как преступил закон с нелегальными телефонными карточками. Лейтенант Хата считает, что их потерял грабитель, но настоящий преступник живет у нас тут...

— Извинись перед моим братом, Рей. Он не лжец, а ты вышла из себя.

— Я просто предупреждала его, поскольку полиция собирается вернуться, — пожала плечами я.

— О господи. Когда?

— Не знаю. Но они тебе позвонят. И очень скоро. Кстати, мне нужен список гостей из твоего компьютера. Как ты думаешь, полиция будет спрашивать у наших гостей, не они ли потеряли карточки? На пример, господин Сёндаи?

Зазвонил телефон.

— Черт, лучше бы нам не чинили линию, — простонал Хью.

— Может быть, это мне, — воскликнул Энгус и помчался к телефону.

— Почему ты не отдашь ему пейджер? — спросила я. — У всех наркодельцов есть пейджеры.

Схватив за локоть, Хью поволок меня в кухню.

— Ты меня слушаешь? — прорычал он. — Я хочу, чтобы ты оставила моего брата в покое. Ты стала мстительной стервой, ты не та Рей, с которой я познакомился шесть месяцев назад! Я тебя не узнаю.

Хью отпустил меня так резко, что я вынуждена была схватиться за стол, чтобы не упасть.

— Рей, — сказал он, — полагаю, нам надо немного пожить раздельно. Подумать.

— Кровь гуще воды, да? — сказала я, глядя на рассыпанные по столу хлебные крошки. Я не могла позволить себе упасть.

— У моего брата нет никого и ничего. Ему нужна помощь, и в данный момент он нуждается во мне больше, чем ты.

— Я уйду отсюда. Чем быстрее, тем лучше.

— Ты можешь остаться здесь.

— Забудь! Тебе не кажется, что это слишком унизительно — я заставила тебя сбежать из собственной квартиры.

— Подожди. Я говорю только о коротком отдыхе.

— От меня! Черт, желаю прекрасно провести время — выпалила я и выскочила из кухни.

Почти не видя из-за слез, я чуть не наткнулась на Энгуса, вбежала в спальню, закрыла дверь на ключ и принялась запихивать в сумку свои вещи. Я хотела побыстрее убраться, но должна была подумать и о своем бизнесе. Тут возникала проблема: если я уйду из квартиры, то не смогу звонить клиентам.

Игнорируя стук в дверь, я схватила новый телефон Хью вместе с инструкцией по использованию и открыла дверь на балкон. Мы жили на четырнадцатом этаже, но до квартиры госпожи Ито было всего-то три фута, а ее стеклянная дверь не была заперта. Мне не хотелось проходить мимо Хью, особенно если вдруг зазвонит его мобильный телефон.

Смогу ли я? Я бросила сумку на балкон госпожи Ито и задумалась. Если ухватиться за балкон, перекинуть ногу...

Стук в дверь раздражал меня. Я села на перила балкона. От высоты к горлу подступила тошнота. Я посмотрела на небо и представила, как меня тренирует Акеми Михори: «Ты можешь сделать это. Думай о своем успехе».

Люди на улице начали поднимать головы и кричать, чтобы я не шевелилась, пока не приедут пожарные. Запретив себе смотреть вниз и затаив дыхание, я перенесла через решетку правую ногу. Зависнув над соседским балконом, я глубоко вдохнула и спрыгнула вниз. И оказалась в куче стираного белья.

Пробираясь через сырые трусы, штаны и рубашки, я чувствовала себя мокрой, но находящейся в безопасности.

15

Уехать из Токио было бы легче, если б на мне была хоть какая-нибудь обувь. Но, поскольку дома я не носила тапочки, а в спальне ничего не оказалось, в квартиру госпожи Ито я попала босиком. Загипнотизированная телевизионным шоу, соседка не видела меня. Я сбежала вниз по лестнице, проскользнула через черный ход и помчалась в первый попавшийся обувной магазин. Единственная пара обуви моего размера оказалась довольно-таки уродливой.

Я мерила туфли, когда зазвонил мобильный. Это оказался консьерж нашего дома, любивший попрактиковаться в английском.

— Мисс Симура, с вами все в порядке? — поинтересовался он. — Тут люди заявляют о попытке самоубийства девушки с четырнадцатого этажа. После того как вас ограбили, я заволновался.

— Конечно, со мной все в порядке! — заявила я. — Я просто занималась гимнастикой.

— Да? О, вот идет мистер Глендиннинг, он кажется очень расстроенным. Вы подождете?

Я немедленно отключилась и купила туфли. Я была готова бежать, но сначала надо было позвонить. Прислонившись к газетному ларьку, я набрала номер своей тети из Йокохамы. Автоответчик сообщил то, о чем я совершенно забыла: вся семья уехала в отпуск. Дом в Йокохаме был закрыт, так что шансов попасть туда у меня не оставалось.

Я позвонила в справочную и узнала номер дешевого мотеля, где жила в первый месяц своего пребывания в Токио. Но все комнаты оказались заняты. Отключившись, я поразмыслила, не стоит ли взять комнату в гостинице для любовников, но находиться среди влюбленных у меня не было желания. В конце концов я сделала то, о чем все время думала: позвонила Акеми Михори.

Мы встретились час спустя на западном выходе станции Камакура.

Взгляд Акеми стал жестким, когда она увидела мой глаз.

— Можешь не бояться, что он еще хоть раз безнаказанно тебя ударит, — сказала она. — Я научу тебя защищаться.

— Я же говорила по телефону, Хью думал, что я — грабитель. Это не специально.

Я не стала говорить ей, что гораздо больнее было то, что Хью поставил своего братца выше наших отношений. Акеми бы не поняла.

— Сегодня томобики, поэтому можешь быть спокойна — тебя никто не увидит.

— Что это такое? — спросила я.

— Выходной у монахов. Это случается каждые шесть дней. Мой отец и Казухито могут уйти из храма и заняться своими делами. Многие монахи играют в гольф, а мое семейство... — Акеми поморщилась. — пошло в музей. Госпожа Танака дома, так что там мы поесть не сможем. Думаю, нам стоит куда-нибудь пойти.

— В таком виде? — Я кивнула на ее спортивные шорты.

— Ну, один ресторанчик держит сестра моего тренера. Она будет рада видеть меня в любом наряде, — без тени высокомерия говорила Акеми, пересекая центральную площадь Камакуры.

Я видела, что ее все знают. Продавец газет окликнул ее, две женщины из магазина помахали рукой, молодой человек, готовящий рисовые шарики, предложил ей их попробовать. Для человека, считающего, что у него нет друзей, Акеми знала просто массу народа.

— Ты не боишься, что тебя увидят со мной? Эти люди явно знают твою мать, а она меня терпеть не может.

— С моей матерью никто не разговаривает, — бросила Акеми. — Они говорят, что моя мать хочет убить Камакуру.

— Но это же чушь! Она ведь председатель Общества по охране древностей и окружающей среды.

— Отсюда все и начинается, — сказала Акеми. — Она не принимает перемен в городе. Город застраивается, места мало, подрядчики уже накладывают руки на пещеры и места захоронений. Отец хотел продать небольшой участок земли, но мать не разрешила. Земля — святая, трогать ее нельзя.

Любители перемен часто кидаются в крайности. Лично я волновалась за традиционное японское искусство больше, чем мои родственники из Йокохамы. Я ощутила к Нане чуть большую симпатию.

— Она давит на всех, кто владеет землей, убеждая не продавать ее, — продолжала Акеми. — Конечно, в результате цены на землю взлетели. Если кто-нибудь решится продать ее, станет богатым человеком.

— А почему ты обвиняешь ее в том, что она хочет спасти землю?

— Ну, немногие миллионеры не так трепетно относя к традициям. Но настоящая война началась, когда моя мать в прошлом году предложила запретить в городе частный транспорт.

— Для туристов еще куда ни шло, но при чем тут местное население?

— По ее плану, — кивнула Акеми, — по улицам смогли бы ездить только официальные городские мини-автобусы и мотоциклы. Она решила таким образом сохранить старинную атмосферу Камакуры. Естественно, владельцы магазинов кричали, что она хочет убить их бизнес. Да и жители, ездящие на работу на машинах, тоже не слишком обрадовались. Скандал улегся за пару недель, но люди его не забыли. Эй, мы пришли.

Я и раньше ходила в ресторанчики дзен из-за их вегетарианского меню. В этом нас встретили очень вежливо, с Акеми тепло поздоровались все официантки, а пожилой мужчина, мывший посуду на кухне, вышел и чмокнул Акеми в щеку. Поскольку уже настало обеденное время, большинство столиков было занято. Мы сели под небольшой колонкой, из которой лились последние мелодии Акико Яно. Казалось, мне было не о чем беспокоиться, но что-то в истории о Нане Михори тревожило меня.

— Сакэ? — Акеми налила его, не дожидаясь моего ответа.

— Вчера я продала два хибачи и могу заплатить за себя сама. — Я решила сказать это прежде, чем она проявит еще больше гостеприимства.

— Не говори ничего, пока не попробуешь. Люди с Запада частенько не могут есть пишу дзен.

— Я такая же вегетарианка, как и ты, — напомнила я.

— Ты не сможешь готовить в чайном домике. В нем нет душа и туалета. Не знаю, как ты сможешь там жить.

Я не была уверена, что решусь на это, когда позвонила Акеми. Но чайный домик располагался так далеко от храма, что никто не заметил бы моего присутствия. Это было прекрасное место, чтобы перекантоваться, пока я не найду что-то более подходящее.

— Буду ходить в общественный туалет в храме, а воду можно брать из питьевого фонтанчика, — предположила я.

В юности я читала изумительный роман о девушке, которая вместе с младшим братом переехала в музей искусств «Метрополитен» и жила там несколько недель. Часть меня, видимо, всегда мечтала о приключениях.

— Только не забирайся далеко, — сказала Акеми. — В горах есть несколько пещер, использовавшихся для захоронения монахов. Каждые десять лет кто-нибудь любопытный пропадает в тамошних лабиринтах. Я знаю, что ты интересуешься историей, поэтому предупреждаю.

— Я не пойду туда, да и в чайном домике поживу всего пару дней. Обещаю. Я тебе так благодарна. Я буду работать, чтобы больше никогда ни от кого не зависеть.

Зазвонил мобильный.

— «Антиквариат Рей Симуры», — сказала я, нажав на кнопку приема.

Но в ответ услышала только чье-то дыхание, и через секунду звонивший бросил трубку. Когда японцы ошибаются номером и слышат, как им отвечают по-английски, у них случается шок и чаще всего они молчат или хихикают. Я снова повернулась к Акеми.

— Я правда очень тебе благодарна за помощь. Постараюсь быть тихой и незаметной гостьей.

— Дай бог, чтоб для тебя домик не стал адом. Кстати, ты прихватила средство против москитов?

Акеми нашла достаточно большую свечу, которой должно было хватить на всю ночь, но никаких преград цикадам, сороконожкам и тануки — японскому аналогу барсуков — в чайном домике не оказалось. Я старалась не думать о том, каким темным будет лес ночью, и о том, как лесные обитатели могут попытаться проникнуть в домик. Стоило только представить это, и сердце колотилось быстрее.

Никто, кроме Михори и монахов, не знал о существовании чайного домика, но я не чувствовала себя в безопасности. Теперь, когда я осталась одна, я сильно сожалела о своем поспешном решении. Двери в домике не закрывались, оконные проемы были затянуты разорванной бумагой. Лежа на старом футоне Акеми, я пришла к выводу, что домик был таким же небезопасным, как и ночлежки для бомжей. Но бомжей защищала полиция, а меня связывал с цивилизацией только мобильный телефон.

Было что-то забавное в том, что я, как обезьяна, слезла с четырнадцатого этажа и подалась в объятия Матери Природы. Хью бы посмеялся, подумалось мне, прежде чем я вспомнила, что именно Хью был причиной большей части моих несчастий. Не стоило думать о нем этой ночью, и я постаралась прогнать от себя все дурные мысли.

Я не очень любила искусство дзен. Каллиграфия и буддийские притчи могли потрясать своим изяществом или простотой, но их содержание меня не интересовало. Работы нескольких известных и талантливых художников часто пытались подделать, так что заниматься покупкой подобных произведений было довольно рискованно.

Одна серия свитков из Национального музея Токио производила просто потрясающее впечатление. Чоджу Гига — «Шаловливые животные» — представляла собой сатиру на буддийское общество. Обезьяны, лягушки и зайцы играли в игры, изображающие буддийские ритуалы.

Эти свитки подали мне идею сходить в главный храм Хорин-Джи, чтобы посмотреть его собственную коллекцию, но перед этим я должна была встретиться с госпожой Китой. Я все еще была одета в джинсы — довольно необычный костюм для деловых встреч. Но я не взяла с собой больше ничего и теперь об этом сожалела.

Госпожа Кита не узнала меня и прошла мимо, направляясь к станции Камакура.

— Кита-сан, Кита-сан! — окликнула я ее и, когда она обернулась, заторопилась поведать историю о своем неуклюжем падении, чтобы оправдать синяк под глазом.

— Вы уверены, что способны работать? Возможно, вам стоит поехать в больницу? — с сомнением глядя на меня, поинтересовалась Кита.

— О, у меня все порядке, — заверила я ее.

Госпожа Кита настояла на том, чтобы угостить меня чаем с лимонным пирожным в небольшом кафе на Комачи-дори. Мы смотрели принесенную ею книгу с изображениями свитков дзен, и я осторожно заговорила о цене.

— Вы очень удачно купили мне хибачи, — сказа клиентка — Если бы можно было... приблизительно за эту же цену... вот такой же свиток. — Госпожа Кита замолчала, явно не желая говорить о деньгах напрямую.

— Даже Токийский музей не выставляет свитки тринадцатого столетия, — сказала я, — если вы удвоите цену, мы все равно не найдем ничего ранее двадцатого века. Но, — поторопилась добавить я, — это не так уж плохо. Я видела парочку цветных работ, которые, как мне кажется, гораздо больше подойдут для современного дома, и, конечно, эти свитки будут в гораздо лучшем состоянии.

— Конечно. — Госпожа Кита ковыряла пирожное, явно не будучи голодной. А я уже проглотила свое и вполне была готова покончить и с ее тоже.

— Сейчас довольно хороший момент для покупки, — продолжила я. — Я думала над тем, чтобы поискать что-то подходящее в Гите, но, к сожалению, ваш любимый магазин закрылся.

— Нэ? А где это — Гита?

— Я говорю об «Искусствах Гиты» в Хаконе. Нана Михори сказала, что вы там что-то покупали. Может быть, тансу? — Именно это сказала мне Нана, когда я застряла в пробке по дороге домой. Из-за того что госпожа Кита порекомендовала ей этот магазин, мне пришлось ехать в Гиту.

— У меня нет тансу. Вы перепутали меня с другой клиенткой, — немного обиженно сказала Кита, не понимая, что Нана Михори солгала мне.

— Прошу прощения. Обычно я ничего не пугаю. Но я забыла сегодня свои записи...

— Понимаю. И как дела у Михори?

— Что? — На секунду мне показалось, что она в  курсе того, что я живу на их земле. А потом я поняла: она имеет в виду обморок Акеми на нашей с Хью вечеринке. — О, Акеми полностью поправилась, как я слышала.

— Прекрасно, учитывая их слабые гены.

— Вы имеете в виду ее двоюродного брата Казухито?

— Да. Вы же знаете, у него диабет. Это, наверное, большое несчастье для госпожи Михори!

— Почему? — Я уловила неприязнь в ее голосе и хотела услышать больше.

— Ну, он сын ее кузена или что-то вроде этого. Они усыновили его пять лет назад, и я уверена, ничего не знали о его болезни.

— А я думала, он вырос у них в доме, — сказала я. — Разве они с Акеми не с детства вместе?

— Да, но он взял имя Михори пять лет назад. А до тех пор ничего не было решено. И даже если он женится и у него будет сын, — Кита постучала по столу ухоженным ногтем, — когда он умрет, ребенок будет слишком маленьким, чтобы стать наследником.

— А что Михори могут сделать? Кажется, у них нет выбора.

— Им стоило передать храм Акеми, — посмотрела на меня госпожа Кита. — У этой девочки достаточно силы духа, и она очень любит Хорин-Джи. Когда ее отец умрет, Казухито может выгнать их из дома, и им придется жить в какой-нибудь маленькой квартирке. Новый настоятель ничем не будет им обязан.

Я никогда не задумывалась о том, хочет ли Акеми управлять храмом. Теперь я стала понимать, что мои собственные проблемы меркли на фоне тех, которые выпали на долю семьи Михори.

Вернувшись в Хорин-Джи, я забросила купленную еду в чайный домик и, жуя наси — вкуснейший гибрид яблока и груши, — снова пошла на улицу.

Я услышала топот еще до того, как увидела бегуна. Акеми была явной фанатичкой, раз бегала по два раза в день. Подойдя ближе к дорожке, я стала ждать ее появления.

Но увидела молодого японца, размеренно бегущего по дорожке. Его обритая голова блестела от пота, а одет он был только в шорты и спортивные туфли.

Увидев меня, он чуть не упал. Как, впрочем, и я. Он пробежал мимо, а я еще какое-то время смотрела ему вслед. Вряд ли это был какой-нибудь спортсмен, занимавшийся вместе с Акеми. Бегун больше походил на местного жителя, случайно узнавшего о «дорожке Акеми». Интересно, побежит ли он прямиком в храм, чтобы рассказать о незваной гостье на частной территории Михори? Или расскажет настоятелю? Возвращаясь в чайный домик, я никак не могла унять беспокойство.

16

Когда зазвонил телефон, я как раз просматривала список своих клиентов. Звонили Хью из его фирмы. Я подозревала, что Хью все еще на Окинаве, но приняла сообщение и позвонила в Роппонги-Хиллс.

— Хью, когда услышишь это, — сказала я, прослушав собственный голос на автоответчике, — немедленно позвони господину Сёндаи насчет какой-то проблемы в Таиланде. Он будет дома. Телефон: ноль-три-четыре-три...

— Рей, где ты? — услышала я голос Хью и почувствовала, как подпрыгнуло сердце.

— Ты же должен быть на Окинаве, — проигнорировала вопрос я.

— Как будто я мог уехать после того цирка, который ты устроила! На улице было полно людей, не верящих, что с тобой все в порядке, полиция дышит мне в затылок... и что я могу им сказать, если понятия не имею, где ты?

— Мне нужно было побыстрее уйти из квартиры. В полиции знают, что я жива, я говорила с лейтенантом Хатой.

— Жива и с моим телефоном, — зло бросил Хью. — Я взял другой, но мне пришлось менять служебный номер.

— Господин Сёндаи сказал, что у вас могут быть какие-то проблемы в Таиланде.

— Это означает всего лишь еще одно путешествие в Пхукет, — вздохнул он, — переживу.

— Да, можешь отдать Энгусу мой неиспользованный билет, — сказала я и отключилась.

Я вышла на улицу. Скоро должны были начаться вечерние молитвы в храме.

Акеми появилась словно из ниоткуда. Казалось, еще секунду назад между деревьями никого не было, как вдруг возникла она в голубых брюках и темной блузке. Она была одета как крестьянка, но на ее стройной фигуре наряд смотрелся очень привлекательно.

— Я принесла тебе постиранные вещи и немного одежды. А еще ужин, — усаживаясь на землю, сказала она и вытащила из пакета рис, шпинат с соевым соусом, салат и бутылочку рассола. Это был самый вкусный и неожиданный пикник из всех, что у меня случались. Когда Акеми поведала мне, что это всего лишь остатки роскоши из холодильника, я была удивлена.

— Госпожа Танака готовит так, даже когда твоей матери нет дома?

— Отец и Казухито очень требовательны. Кроме того, это мой последний ужин.

— Что ты имеешь в виду?

— Я уезжаю на два-три дня, меня пригласили на показательные выступления в Кансае. С тобой все будет в порядке?

— Конечно, — сказала я, не чувствуя ни малейшей уверенности.

— Я оставлю доджо незапертым, там ты сможешь помыться. Только тихонько, нэ?

Вспомнив о бегуне, я все рассказала Акеми

— Раз у него была обрита голова, значит это один из монахов. Когда-то им разрешалось бегать тут. Это вина Казухито — он слишком мягок с ними. И считает это прогрессивной теологией.

— Бегун был очень удивлен, увидев меня. Надеюсь, он никому об этом не расскажет.

— Когда ты его видела? — спросила Акеми.

— Около пяти.

— Хм. Обычно в это время проходили молитвы, но их перенесли на шесть часов, в угоду Казухито. Какой-то монах взбунтовался против приказа настоятеля. Домо аригато, — поблагодарила меня Акеми.

— Не сообщай никому! — воскликнула я. — Зачем рассказывать о таких вещах, пока я тут живу?

— Скажу, что я его видела, — ответила Акеми.

— А что, если монах уже заложил меня?

— Значит, скажу, что мне рассказал об этом турист. Не волнуйся, этот вопрос я улажу. Просто держись за свой конец веревки, и все будет нормально.

— Мой конец веревки? — удивленно переспросила я.

— Ты же будешь продолжать бегать?

И, оставив меня наедине с мыслями, Акеми исчезла за деревьями.

Остаток вечера я изучала каталог рисунков дзен, приобретенных Национальным музеем. Звонил телефон, но, когда я подняла трубку, на том конце молчали, и я отключилась. Когда спустя несколько минут телефон зазвонил снова, я поняла, что звонили мне. Наверное, это был Хью, не желавший со мной разговаривать. Такое казалось возможным, но мысль об этом разбивала мне сердце.

Потом позвонила госпожа Кита. В трубке что-то шумело, и я с трудом разобрала, что она интересуется тем, как продвигаются поиски свитка.

— Вообще-то, я только что начала смотреть каталог... — сказала я.

— Что это за шум? — прокричала госпожа Кита. — Я вас почти не слышу!

Мне не хотелось сообщать ей, что я сижу с мобильником в чайном домике — это прозвучало бы слишком патетично.

— Думаю, это на линии, — успела сказать я, и разговор прервался.

В телефоне села батарейка. Согласно инструкции, зарядить батарейку можно было от любой розетки, но в чайном домике не было электричества. Я должна была искать розетку где-нибудь в Хорин-Джи.

Когда я направилась к главному храму и дому Михори, было уже совсем темно. Я была рада тому, что у меня есть брюки и обувь, поскольку в Камакуре водились змеи и ядовитые сороконожки.

Храм был закрыт. Безуспешно поискав какую-нибудь розетку снаружи, я посмотрела на свет в доме Михори, стоявшем чуть поодаль. Подойдя так близко, чтобы можно было заглянуть в окно, я увидела три силуэта в гостиной и голубоватый отсвет работающего телевизора. Несложно было догадаться, что Михори, как и любая другая семья, смотрят телевизор. Но я не видела его, когда приходила к Нане.

Я вспомнила о доджо Акеми. Можно было проскользнуть внутрь, включить в розетку телефон и не слишком опасаться, что меня сразу же заметят, поскольку доджо располагался довольно далеко от дома.

Войдя в сад, я тихонько прикрыла калитку, стараясь ничего не повредить, чтобы не быть замеченной, я киношным жестом достающих пистолет ковбоев вытащила из кармана джинсов телефон, подняла его над головой и помолилась Будде, чтобы он отвел от меня всякую опасность. Пара насекомых попалась мне под ноги, и я чуть не упала. «Они боятся тебя больше, чем ты их», — напомнила я себе и двинулась вперед.

Доджо был заперт, хотя Акеми обещала оставить его открытым. Безуспешно подергав дверь, я отступила.

Пришлось возвращаться к дому. Окна в его задней части были темными, но я узнала раздвигающуюся стеклянную дверь, ведущую в комнату, где Нана готовилась к чайной церемонии.

Сняв обувь, я влезла в комнату через открытое окно. В лунном свете можно было разглядеть, что в пустой комнате находятся лишь чайный столик, пара низких кресел и изящная лампа андон, стоящие в углу. Я подошла к розетке, в которую была включена лампа. Отлично, есть еще одно гнездо. Я включила свой телефон.

Повернувшись, краем глаза я уловила какое-то движение и замерла, но потом догадалась, что это была моя собственная тень, отражающаяся от застекленных портретов. Я посмотрела на фотографии родителей Наны Михори на буддийском алтаре.

Женщина казалась потупившейся, а рот мужчины несомненно выдавал человека сильной воли, оба были одеты в черные кимоно. Они явно принадлежали к поколению, пережившему войну и строящему лучшее будущее. Как бы они отреагировали, если бы узнали, что Нану не любит так много горожан и что в скором времени ее с дочерью могут выгнать из дома?

Кругом было темно и тихо, легко было представить, что души людей с портрета витают где-то рядом. Я напомнила себе, что родители Наны не жили в этом доме. Но меня мучило ощущение, что я где-то их видела. Прозрение наступило внезапно. Покопавшись в памяти, я наконец поняла, в чем дело. Я видела эти же два портрета в Денен-Чофу, когда рассматривала гравюры в доме Ному и Хару Идета, которые, как я теперь понимала, были родными братом и сестрой Наны Михори.

17

Времени на раздумья не было. Телевизор выключили, и я услышала шаги в коридоре.

Я проскользнула через окно и почти упала в сад. И только я вскочила на ноги, как в комнате вспыхнул свет, на который тут же полетели тучи бабочек. Кто-то раздраженно бормотал, приближаясь к окну. Я юркнула под куст и лежала там, пока этот кто-то закрывал окно. Наконец свет погас, и, набравшись смелости, я вылезла из-под куста. Хор цикад сопровождал меня всю дорогу до чайного домика, а я пыталась привести в порядок мысли.

Нана Михори использовала меня. Ей нужен был тансу Ному Идеты, но по каким-то причинам она не могла заполучить его напрямую. Она придумала историю про госпожу Киту и послала меня в «Искусства Гиты», чтобы я ни в чем ее не заподозрила.

Я начала играть не по сценарию, когда не доставила ей тансу. Если бы я не заметила, что тансу — подделка, все бы прошло без сучка и задоринки. Нана Михори не гналась за качеством, ей просто нужен был один определенный комод.

Я попыталась вспомнить свою сделку с Сакаем. Когда я впервые позвонила ему, он упомянул о том, что у него уже есть клиент. Покупая тансу, я решила, что клиентом этим является женщина с родинкой. Когда оказалось, что она жена Сакая, я поняла, что это не могло быть правдой. Скорее всего, клиентом был кто-то из семьи Михори.

Я вытащила из сумки свою записную книжку, пытаясь вспомнить, что говорила Акеми о томобики — свободном дне у монахов. Отсчитав шесть дней назад от приезда в Хорин-Джи, я поняла, что день смерти Нао Сакая как раз выпадал на томобики.

Любой член семьи Михори мог быть в этом замешан. Я задрожала, вспомнив, как на вечеринке я подозревала всех, кроме матери и дочери. После того как доктор вышел из комнаты, чтобы рассказать всем о состоянии Акеми, Нана и Акеми оставались в комнате одни по меньшей мере десять минут. Возможно, болезнь Акеми была просто шоу. Таким же шоу, как и ее выступление на Олимпиаде.

Я ощутила дикий зуд в спине и, запустив руку под майку, извлекла оттуда огромного красного муравья. Я даже не вскрикнула. У меня были причины опасаться чего-то гораздо более серьезного.

Было еще совсем темно, когда меня разбудил будильник на наручных часах. Четыре утра, через пятнадцать минут должна начаться первая медитация в храме. Покопавшись в принесенной Акеми одежде, я надела свободные брюки, в которых удобно было сидеть, скрестив ноги. Нацепив футболку, я направилась к общественным туалетам, чтобы помыться, прежде чем войти в храм.

Женская уборная из серого мрамора была стерильно чистой. «Ах, если бы здесь был душ!» подумала я, быстренько моясь в умывальнике.

Я пошла туда, откуда доносились звуки гонга, и неожиданно для себя обнаружила много людей, ожидающих церемонии. Некоторые были одеты в традиционные буддийские мантии, другие — в спортивные костюмы. В большинстве своем собравшиеся были пожилыми — в Японии буддизм почему-то привлекал в основном зрелых людей.

Я присоединилась к девушке лет тридцати европейской наружности. Мы расположились в третьем ряду, за монахами, сидевшими в черных мантиях, с полуприкрытыми глазами и скрещенными ногами. Я надеялась, что сумею просидеть в позе лотоса хотя бы какое-то время.

Настоятель Михори уже устроился на полу, держа в руках красивый старинный гонг. Я думала, что он узнает меня, но ему было не до того. Да и церемония была публичной — каждый имел право прийти.

Настоятель позвонил в серебряный колокольчик и объявил о начале чтения первой сутры. Он начал, к нему тут же присоединились другие, и храм наполнился голосами. Интересно, а все ли понимали пали — древнюю смесь санскрита и японского, — на котором писались сутры? Я двигала ртом, как и другие, регулируя скорость в зависимости от ударов гонга.

Это было прекрасно — находиться в темной комнате с позолоченным алтарем, поблескивавшим в неверном пламени свечей. Однако сидеть в позе лотоса оказалось гораздо сложнее, чем я ожидала. Через пятнадцать минут у меня затекли ноги. Когда наконец дочитали сутру и можно было встать и пойти за всеми к алтарю, я думала о том, что ходить — это просто чудесно.

Отдохнув, мы приступили к дзадзен, сидячей медитации, практикуемой только в дзен—буддизме. Ранее я пыталась медитировать абсолютно безуспешно, да и сейчас тоже старалась не позволить себе расслабиться, ведь я пришла в храм, чтобы подумать.

Десять минут спустя настоятель Михори покинул свое место у алтаря и стал прохаживаться по нашим рядам, держа в руке четырехфутовую деревянную палку.

— Сконцентрируйтесь! — грубо кричал Михори. — Сядьте прямо!

Неужели он кричал на меня? Я внезапно обнаружила, что из-за неудобной позы меня клонит в левую сторону. Я выпрямилась, мечтая о том, чтобы лодыжки перестали затекать и болеть.

Но я была не единственной, кто получил выговор. Настоятель Михори раскритиковал позицию моей европейской соседки, которая, казалось, вообще не понимала японского. Он делал замечания тем, кто отвлекался.

— Сотрите у себя в голове все мысли! — закричал он на женщину лет семидесяти, которая наклонилась так низко, что коснулась носом пола.

Когда же он начал бить неумех палкой, мне захотелось испариться. Я сконцентрировалась на дыхании, за которым советовал следить настоятель, и, как ни странно, почувствовала, что успокаиваюсь. Я не достигла нирваны — да и кто бы мог при таких криках? — но на меня снизошло философское настроение. Церемония должна была закончиться через сорок минут, а пока сохранялась вероятность того, что я буду бита. Это займет всего лишь секунду. Раз уж пережила побег с балкона, переживу и это.

Почувствовав, как палка коснулась моего плеча, я наклонилась в ожидании настоящего удара.

— Убери плечи, — распорядился настоятель Михори.

Он не узнал меня.

Втянув плечи, я ощутила, как на мою спину опустилась палка. В одну секунду болевой сигнал посту пил в мозг. Теперь я понимала, почему настоятель велел мне убрать плечи. Это было проявление гуманизма в насилии.

Мы поклонились друг другу, и я попыталась отвлечься от ноющей спины и затекших ног.

Когда же боль утихла, я подумала о необыкновенной харизме настоятеля Михори. Монахи обязаны были быть строгими, и настоятель играл свою роль очень достойно. Он мало напоминал того вежливого человека, с которым в предыдущую пятницу разговаривали мы с Энгусом.

Нана Михори тоже играла свою роль, только эта роль была мне неизвестна. Мне хотелось понять, что связывало ее с Ному Идетой помимо кровных уз. Возможно, ей хотелось иметь какую-нибудь семейную реликвию, но как младшая дочь она не имела на это права. Тогда я могу предложить ей тансу еще раз.

Участие этой семьи в деле было несомненным, но все-таки головоломка не хотела складываться до конца. Два человека умерли, оба насильственной смертью. Что-то тут было не так.

Я попыталась представить, как стройная Нана, одетая в кимоно, преследует Сакая из Хаконе в Токио и за несколько минут расправляется с ним. Это казалось невозможным, учитывая еще и тот факт, что ни Нана, ни ее муж не умели водить машину. Акеми возила отца в больницу, когда туда отправили Казухито.

Связь была очевидна. А вот мотивы — нет. Я вздохнула.

Когда занятие закончилось, я не была уверена, что мои ноги еще когда-нибудь будут ходить. Но тем не менее я присоединилась к очереди, выстроившейся в столовую. Здесь монахи распаковывали небольшие пакетики с тремя чашками для пищи. Как и все остальные, я получила такой наборчик.

— Вы тут впервые? — прошептала старушка, которую я уже видела на занятии. — Они дают рисовую кашу. Я прихожу сюда три раза в неделю.

Если она ходила в храм так часто, возможно, она знакома с Казухито. Я поинтересовалась, не знает ли она, где можно его найти, и расстроилась, когда старушка отрицательно покачала головой. Возможно, в роли вице-настоятеля Казухито занимался другими делами.

Усевшись между старушкой и девушкой из Европы, я наблюдала, как монахи молча проходят между людьми, раскладывая в чашки еду. Когда все были обслужены, старший монах благословил пищу и заставил нас повторить несколько сутр. Ели мы быстро. Даже не успевали поговорить.

Мои занятия дзен закончились. Я прошла мимо монахов, державших в руках огромные шляпы, в которых они собирали пожертвования на храм. Шляпы выполняли разные функции: защищали от жары и от дождя, а также не позволяли своим владельцам смотреть в глаза тем, у кого они просили денег.

Забавно, что монахи были в Хорин-Джи такими защищенными. У них была крыша над головой, еда, бесконечное сидение в позе лотоса и связанная с этим боль. Но и работа у них была не из легких. Я наблюдала, как молодой монах возился с кустиками герани. Услышав мои шаги, он обернулся.

Это был тот самый бегун, кого я видела на дорожке Акеми. По взгляду стало понятно, что монах меня узнал. Он поклонился.

— Мы встречались, — сказал он.

— Да, я только что ходила на занятие.

— Правда? Вы же иностранка, не так ли?

— Наполовину. Но живу я здесь, — сказала я

— В чайном домике?

Я хотела было сказать, что приехала из Токио но потом подумала, что он мог видеть мои вещи через окна, и решила не лгать.

— Я живу в чайном домике из-за некоторых обстоятельств. Это только на несколько дней, — попыталась оправдаться я, — у меня есть разрешение.

— Михори очень щедры, это правда, — сказал монах, подходя ближе ко мне. — Но это смешно — как можно жить в таком месте?

— Мне очень хочется изучать буддизм, — соврала я, отступая.

— И вам нравится? — Он не шевелился, но глаза его, казалось, смотрели прямо мне в душу.

— Я думаю, что дзен излишне жесток. Зачем такая боль?

— Через какое-то время ты к ней привыкаешь, — мягко сказал он. — Но, я вижу, вы уже знаете, что такое боль.

— Не понимаю.

— Вы занимаетесь дзюдо с дочерью Михори, разве нет? — Он махнул рукой на мои брюки, которые, как я догадалась, были частью униформы. — У вас рана. — Монах протянул палец и нежно коснулся моей щеки.

Я замерла. Сначала от шока, что незнакомец при коснулся ко мне — даже мои родственники не трогали меня, — а еще от бесспорной чувственности этого прикосновения. Даже когда он убрал руку, я ощущала тепло там, где она касалась моего лица. Было что-то неземное в этом человеке и его прикосновении, и я подумала, не занимается ли он чем-то вроде акупунктуры или хилинга.

— Я не спортсменка, — сказала я, когда голос вернулся ко мне, — это была просто случайность.

— Храм всегда служил убежищем, — снова возвращаясь к работе, сказал монах, — во времена сёгунов женщина не имела права на развод, даже если муж был последним подонком. Но если они приходили сюда, мужья не могли вернуть их силой. Женщины называли Хорин-Джи «замком разводов».

— Но ведь это не женский монастырь. Все монахи и священники — мужчины! — воскликнула я. — Женщина не имеет права присоединиться к ним.

— Существуют традиции, которые нельзя изменить, — сказал он. — Но женщины могут приходить сюда на дзадзен по утрам и вечерам.

— Раз уж вы знаете так много об истории монастыря, можно я спрошу у вас кое-что о Михори?

— О друзьях, разрешивших вам остаться здесь? — удивленно спросил он.

— Из какой семьи происходит госпожа Михори? Она ведь не из Камакуры?

— Думаю, из Токио, — сказал он. — Но я не знаю никаких сплетен. Обычно мы ведем очень тихую жизнь и такие разговоры — как, например, сейчас с вами — случаются крайне редко.

— Ладно, мне пора идти. Было очень приятно побеседовать с монахом.

— Это была неформальная встреча. Я даже имени вашего не знаю.

— Симура Рей, — ответила я так, как принято в Японии — сначала фамилия, потом имя, — а вас?

— Меня зовут Ваджин. Я приглядываю за этим местом. Садовник.

— Акеми не будет сегодня днем, — ощутив неожиданный прилив симпатии, сказала я, — вы можете бегать по дорожке, она не увидит вас.

— Вы имеете в виду, что не будете больше жаловаться на меня? — рассмеялся Ваджин.

— Я рассказала только потому, что вы видели меня на частной территории и я не знала, что вы предпримете.

— Но вам же разрешили, — с сарказмом заметил он, — какая разница, что я мог сказать?

Развернувшись, я пошла в женский туалет и помыла руки и лицо, потому что все еще чувствовала прикосновение Ваджина к синяку под глазом. Но когда я взглянула на себя в зеркало, то едва устояла на ногах: синяк исчез.

18

Вернувшись в чайный домик, я провела пальцем по совершенно здоровой коже под глазом. Я всегда считала лечение внушением полной ерундой, но теперь была уже не так в этом уверена. Буддизм полон чудес — деревья роняют слезы, похожие на жемчуг, мертвые возвращаются к жизни. А если у Ваджина такой талант целителя, по-моему, он зря тратит время на сад.

Изменения, произошедшие с моим лицом, настолько взволновали меня, что я забыла сходить в дом Михори и забрать телефон. Это значило, что мне придется вернуться туда в полдень, когда госпожа Танака уедет по делам в другую часть города. А пока можно пойти в Камакуру и воспользоваться платным телефоном.

Переодевшись в платье без рукавов, которое было на мне во время побега через балкон, я пошла на юг по Камакура-каидо — длинной узкой дороге, вдоль которой выстроились небольшие буддистские храмы, а кроме них еще и несколько ресторанов и магазинов. Проходя мимо женщин, провожавших детей в школу, я заметила, что многие из них прятались от солнца под зонтиками — наследие прошлого, когда бледная кожа свидетельствовала об аристократизме, а загорелая выдавала крестьянина. Я знала, что должна бы следовать примеру множества японских женщин, которые с детства пользуются зонтиками и доживают до шестидесяти и семидесяти лет без единой морщинки на лице. Мне это было бы очень непросто, поскольку моя кожа редко загорала; она просто впитывала жар и сразу же перегревалась. Вот что напомнили мне ощущения от прикосновений Ваджина: казалось, будто меня ласкает солнце.

Рестораны еще не открылись, и я коротала время, сидя на скамейке неподалеку от усыпальницы Хачимана, самого крупного в Камакуре культового сооружения синтоистов. Вокруг суетились рабочие, устанавливая трибуны, украшенные искусственными цветами и разноцветными лентами, символами приближающегося фестиваля Танабата. Я слышала, как несколько рабочих обсуждали показательные выступления лучников: вопрос был в том, как расположить места для особо важных гостей вокруг поля и насколько близко зрители могут быть к лучникам, оставаясь при этом в безопасности.

В девять утра, когда Хью должен был уже уйти на работу, я могла без опасений позвонить автоответчику, так что, подойдя к платному телефону, я бросила в щель двести иен и набрала номер.

— Да. — Судя по голосу, Энгус что-то жевал.

— Извини, что побеспокоила тебя, Энгус. Если ты положишь трубку, я позвоню еще раз и проверю автоответчик.

— Рей? — У Энгуса был довольный голос. — Повесить трубку — глупая идея, потому что Шуг уже прослушал твои звонки и стер их.

— Передай Хью, что он ублюдок. И что теперь. Как я могу быть уверена, что он прослушал все сообщения?!

— Да ладно, давай без психов, — проворчал Энгус. — Кстати, один парень оставил сообщение на японском, которое мы не смогли понять. Мне кажется, мой брат догадался, кто это был, потому что он начал болтать о японском Элвисе.

— А, это Джун Курой! Кто-нибудь еще?

— Ну... — Энгус помедлил. — Последний звонок был от парня, который говорил по-английски с акцентом, вязким, как йогурт.

Мохсен. Нужно было проследить за ним на аллее Амейоко.

— Спасибо, Энгус. А теперь мне пора идти.

— Не хочешь поговорить со мной, спросить, как у меня дела?

— Я знаю, что лейтенанту Хате стало известно о твоих телефонных карточках и он пожалел тебя. Ты хоть понимаешь, как тебе повезло? Если бы ты только знал, на что похожи японские тюремные камеры. — Стоя в телефонной будке в сорока километрах от его самодовольно ухмыляющегося лица, я могла быть откровенной.

— Ну знаешь, этот коп забрал мои карточки, и теперь я не могу позвонить друзьям за границу, разве что по домашнему телефону. Тебе это не понравится. Я уже представляю, как ты бушуешь и возмущаешься?

— Похоже, ты по мне соскучился, — язвительно предположила я.

— Ну, даже ты лучше, чем новая подружка моего братца, эта сучка с верхнего этажа—Винни Клэнси?

Я была так ошарашена, что чуть не выпустила из рук трубку. Перехватив ее как следует, я напомнила:

— Винни замужем.

— Это ее не останавливает. Она каждый вечер заявляется на ужин. И мы всегда едим мясо Я тут прикинул — между нами говоря, мы поправились килограмма на три каждый. Не знаю как Шуг, а у меня уже кошмарное несварение желудка.

— Не говори мне, что собираешься стать вегетарианцем. — Я старалась сосредоточиться на забавных моментах и не думать о том, что мое место заняла Винни.

— Нет! Просто я предлагаю тебе время от времени заскакивать к нам на ужин. И оставаться посидеть. Винни уже промяла диван своей задницей. На очереди кровать.

— Понимаю. Но это невозможно — тут дело во мне и Хью.

— Не знал, что ты окажешься из тех, кто легко пасует перед трудностями. — Слова Энгуса сочились ядом, и я ужасно разозлилась на Хью. Да и на себя тоже.

Оставив весьма эмоциональные сообщения для Джуна Куроя на всех пяти его телефонных номерах, я заказала блинчики с лимонной начинкой и кофе в магазине, в который я ходила с госпожой Китой. Выливая тесто на огромную сковороду, хозяйка, женщина средних лет, улыбнулась мне так, будто знала, как долго я мечтала поесть. Я улыбнулась в ответ. Сахар и кофеин взбодрили меня, и я наконец почувствовала, что готова к работе.

Я пробежалась по всем антикварным магазинам, расположенным в центре. Торговцы обычно не слишком радуются, когда приходится показывать старые свитки, — и это неудивительно, учитывая, что хрупкую тонкую бумагу нужно извлечь из идеально подогнанной деревянной коробочки, развернуть и продемонстрировать, не оставив дырочек и складок, а по том снова свернуть. В основном я пыталась прицениться к свиткам начала двадцатого века.

Я разоткровенничалась с владелицей «Антиквариата Маэды», маленького магазинчика, расположенного дальше к северу, в котором я уже как-то покупала гравюры. Вместо того чтобы разворачивать свои сокровища, госпожа Маэда предложила мне пролистать альбом с фотографиями имеющихся у нее свитков. Это помогло нам обеим сберечь время.

— Кто знает, может, я найду здесь что-нибудь редкое и интересное. У меня есть и другие клиенты, я всегда стараюсь думать о перспективе.

— По крайней мере, вы честны в том, что делаете, — сказала госпожа Маэда. — В отличие от большинства из них.

— Правда? — Я перестала перелистывать страницы.

— Ох, — вздохнула она, — несколько храмов требуют отдать им свитки с буддийскими текстами, заявляя, что это их собственность.

— Но ведь большинство религиозных реликвий попадает к торговцам антиквариатом из храмов. Они что, хотят, чтобы вы вернули их назад?

— Некоторым антикварам пришлось отдать, — скривилась Мазда, — никто не желает спорить с Буддой. Или женой настоятеля. Когда эта леди пришла и объявила, что один из моих свитков — их украденная собственность, я попросила ее предъявить страховое свидетельство или еще какое-либо доказательство того, что свиток был собственностью семьи ее мужа. Конечно, ничего у нее не оказалось.

Мне вспомнился просторный дом Наны Михори в котором каждую неделю появлялись новые произведения искусства.

— А эта женщина... она хорошо известна? Она случайно не состоит в Обществе по охране древностей и окружающей среды?

— Да, так и есть, И сразу после того, как я отказалась отдать ей свиток, по обеим сторонам улицы появились знаки «Остановка запрещена». Представьте себе, скольких клиентов я потеряла из-за того, что здесь нельзя припарковать машину.

— Это очень печально, — согласилась я, чувствуя себя особенно плохо из-за того, что я, одна из немногих посетителей магазинчика, не могу ничего в нем купить.

— Иногда я думаю, не сглупила ли я, отказавшись отдать ей свиток. Если бы я отдала его, то потеряла бы сто тысяч иен. А теперь мои убытки гораздо серьезнее, я даже помощника лишилась. Сато-сан приезжала во второй половине дня и сменяла меня. А теперь она не хочет здесь работать, потому что ей негде оставлять машину!

— Она была продавцом? — У меня появилась идея.

— Да. Ближе к вечеру я должна забирать внучку из детского сада и вынуждена закрывать магазин. Это просто ужасно!

— Я могу работать у вас во второй половине дня, — предложила я.

Я ожидала, что госпожа Маэда либо придет в восторг, либо ужаснется. Но она смутилась.

— Мне нужна работа. И место, откуда я смогла бы звонить и отвечать на звонки, — продолжила я, решив быть честной.

— Но я вас не знаю, — сомневалась она.

— Вы имеете в виду то, что я приходила сюда несколько раз, но вы не знаете моей группы крови и что там еще вас интересует? — Я была очень расстроена. — Я иностранка, и у меня нет обширного резюме, но среди антикваров найдутся люди, которые могут поручиться за меня. Мой друг господин Исида из Токио, например.

— Разве вы иностранка? Ведь ваше имя — Симура.

— Я из Калифорнии, — ответила я. довольная, что меня сочли японкой.

— Вы говорите по-английски? — Она вытаращила глаза.

— И немного по-испански.

— Вы были бы очень полезны. Иногда сюда заходят туристы, а я никак не могу понять, чего они хотят.

— К иностранцам нужен особый подход, — согласилась я. — Они очень падки на скидки.

— Я смогу платить вам только двенадцать сотен иен в час, но готова предложить вам скидку... скажем, сорок процентов?

— Правда? — По такой цене я, пожалуй, смогла бы приобрести что-нибудь для госпожи Киты.

— Я могу себе это позволить, и это пойдет на пользу моему делу, вам не кажется? — улыбнулась госпожа Маэда.

Йоко-сан, как я теперь могла ее называть, во время перерыва на ленч показала мне весь магазин. Я обнаружила целый склад оби — парчовых поясов для кимоно, — которые она засунула в дальний угол. А еще я убедила ее помочь мне вывесить яркий вымпел, который теперь развевался на ветру.

— Это для празднования дня мальчиков. У меня не получилось вывесить его прошлым летом.

— Он привлекает внимание, так что люди будут знать, что магазин открыт, — объяснила я.

После того как она ушла, я осмотрела маленький магазинчик, оценивая его и размышляя над собственным положением. Работать продавщицей — для меня это шаг назад, но того, что мне будет платить Йоко, хватит на повседневные расходы, и я смогу откладывать деньги на комнату.

Она была права, говоря, что дела продвигаются вяло. Во второй половине дня я обслужила всего двух покупателей, один из которых заплатил восемьсот иен за оби. У меня было предостаточно времени на то, чтобы позвонить госпоже Ките и рассказать о предварительно отобранных мною свитках. Она обещала завтра же прийти и посмотреть их.

Время закрытия, пять часов, подошло незаметно. Я немного задержалась, но наконец заперла дверь и бросила ключ назад через щель почтового ящика. Вместо того чтобы сесть на поезд, я вернулась в Хорин-Джи пешком. Страдая от боли в ногах, я все яснее понимала, как хочу побыстрее выбраться оттуда.

Ваджин слишком много обо мне знал, да и то, что я услышала о Нане Михори, было просто ужасно.

Я подошла к дому Михори, думая о том, что теперь мой телефон как следует зарядился. Увидев, что госпожа Танака снимает высохшее белье, я спряталась за кустами. Мои черные трусики, футболка и шорты тоже висели на веревке. Танака нахмурилась, глядя на них, и я твердо решила, что отныне буду стирать сама. Благо, речка была недалеко.

Воспользовавшись тем, что садовник, подравнивающий живую изгородь, подошел спросить что-то у госпожи Танаки и та, положив снятое белье, пошла вслед за ним, я протиснулась сквозь ограду и бросилась к полуоткрытому окну. Времени снять туфли не было. Я как могла смахнула с них грязь, залезла в комнату и обнаружила телефон на том же месте. Я схватила его вместе со шнуром и к возвращению Танаки успела снова укрыться за оградой, осторожно пробралась вдоль нее и оказалась на территории главного храма.

— Что вы делаете? — раздался над моим ухом строгий мужской голос. Прямо перед своим носом я увидела пару грубых соломенных сандалий. На меня сердито глядел монах в рабочей одежде. — Эта территория закрыта для посетителей.

Я отчаянно пыталась что-нибудь придумать.

— Извините. Поднялся ветер, и я потеряла контактные линзы! — Из-за чего еще молодая женщина может ползать на четвереньках?

Монах тоже опустился на колени и начал шарить взглядом вокруг себя. Я сделала вид, что нашла линзы, неловко поднялась на ноги и поблагодарила его за помощь.

— Линзы не пострадали? — раздался новый голос, более вежливый и низкий. К нам присоединился Ваджин. На этот раз на нем было чистое голубое одеяние, а не серое, испачканное в земле. Он сложил руки в благочестивом приветственном жесте. Я ограничилась тем, что кивнула, потому что мои руки были заняты телефоном и воображаемыми контактными линзами.

— Кажется, с ними все в порядке. Если вы разрешите...

— Вам нужно промыть линзы в соляном растворе, он найдется в чайном домике. — Ваджин явно не собирался от меня отставать

— Я знаю, что делать, спасибо.

Зазвонил телефон, и я ответила, придерживая его около уха левым плечом.

— Рей-сан? — Я сразу же узнала голос. Джун Курой.

— Я так рада, что ты позвонил, — сказала я, махнув рукой Ваджину, который все еще не уходил.

— Мне надо с тобой поговорить, — прошептал Джун. — Но не звони больше. Мой отец прослушал некоторые из твоих сообщений и хочет, чтобы я держался от тебя подальше.

— Где ты хочешь встретиться? И зачем? — добавила я после паузы.

— Завтра днем я смогу приехать в Токио и встретиться с тобой в Ёёги в два.

— Но, Джун-сан, у меня новая работа, и я не смогу оставить ее. Я буду свободна либо до полудня, либо вечером.

— Тогда в одиннадцать. Мне нужно время, чтобы добраться до Хаконе, но я должен кое-что тебе рассказать.

— Что-нибудь случилось с тех пор, как тебя отпустили? Тебе грозит опасность?

— Я все объясню завтра.

— Ты опять работаешь? — Я не могла сказать больше, потому что Ваджин так и отирался поблизости.

— Да, ночным швейцаром в агентстве отца. Мое лицо теперь настолько известно, что никто не хочет допускать меня к работе с клиентами.

— Прости меня. За все, — сказала я.

— Во всем виновата моя собственная глупость. Не нужно было сажать Сакая в свою машину. Мне нужно идти. Я слышу голос отца. — И он повесил трубку

— Приятель? — поинтересовался Ваджин, когда я убрала телефон и пошла дальше.

— Нет, и мне сейчас не хочется разговаривать. Я пришла сюда, чтобы побыть в одиночестве.

— Но не отключили телефон, нэ?

Разозлившись, я остановилась и повернулась к нему:

— Знаете, вы слишком хорошо осведомлены об удобствах современной жизни. Это очень странно для монаха.

Со стороны храма раздался звук гонга.

— Вечерняя молитва. Я должен идти. — В голосе Ваджина я уловила раздражение, что заставляло задуматься, насколько набожен он был на самом деле.

— Идите, исполняйте свой долг, — поторопила его я.

Было очень приятно смотреть, как он уходит.

На ужин я съела груши и апельсины и помыла блюдо водой из бутылки, которую наполнила в общественном туалете. Если продолжать сидеть на такой диете, мой желудок уменьшится и я не буду так хотеть есть. Буддизм учит, что физические лишения должны привести к миру и покою в душе. Может, и так, но мой желудок всю ночь урчал, выражая несогласие с этим постулатом.

19

Когда я проснулась на следующее утро, надо мной кто-то стоял. Насторожиться меня заставил скрип шагов по старому татами и какой-то восхитительный аромат. Открыв глаза, я увидела Акеми Михори, одетую для занятий бегом и уже слегка вспотевшую.

— Ты такая ленивая. Вставай!

— Когда ты вернулась? Я очень рада тебя видеть. — Я изо всех сил старалась скрыть смущение.

— Почему тебя не было на беговой дорожке? Совсем забросила бег, да? — Акеми сдернула с меня одеяло. Я спала в длинной майке, которую попыталась как можно быстрее натянуть на оставшиеся неприкрытыми части тела.

— Я собиралась заняться этим сегодня вечером — не думала, что ты успеешь вернуться раньше.

— Пожалуй, мы можем побегать, а потом поесть. — Она продемонстрировала мне термос с зеленым чаем и корзинку с отборными овощами и онигири, рисовыми шариками с изюмом, которые я очень любила. Должно быть, их запах я и уловила, когда Акеми вошла и разбудила меня.

— А может, сразу поедим? — с надеждой спросила я.

Акеми выложила содержимое корзины, и я воспользовалась шансом нормально поесть впервые за двадцать четыре часа.

— Как прошло выступление? — спросила я, уничтожив два рисовых шарика.

— Выступление? — В первую секунду у нее был озадаченный вид. — А, ты об этом. Нормально. Выиграла три состязания и дала несколько автографов. Как обычно.

— А где все происходило? — Неопределенность ее ответов вдруг показалась мне подозрительной.

— В Осаке.

— Я имею в виду — на каком стадионе?

— Стадион неполной средней школы. Теперь ты счастлива? Когда узнала, насколько низко я пала? — Она вскочила с края матраса, на котором только что сидела.

— Извини, я ничего такого не имела в виду. Я... я и сама понемногу опускаюсь. Вчера пошла работать продавщицей на неполный рабочий день.

— Какой ужас! — Акеми поморщилась.

— Вообще-то, мне нравится чувствовать себя полезной. Это маленький магазинчик недалеко от храма со знаменитой скульптурой богини Канон. «Антиквариат Маэды», — после паузы добавила я. — Твоя мать кое-что покупала там, правда?

— Я не знаю. — Судя по голосу, Акеми что-то смущало. — Я пришла спросить, не хочешь ли ты воспользоваться моим душем. Уезжая, я случайно оставила доджо запертым. Извини

— Душ — это было бы прекрасно. — Я покосилась на часы. — Но уже восемь. Ваша домоправительница уже встала.

— Танака-сан поехала вместе с моей мамой в город на фестиваль Танабата. До полудня их не будет.

— Акеми, ты же знаешь, что я остановилась здесь только на время. Если твоей матери нет дома, это прекрасный случай для того, чтобы сбежать, не поднимая шума.

— Не делай этого! — Акеми сорвалась чуть ли не на визг.

Не на шутку перепугавшись, я постаралась не выдать этого и как можно более спокойно сказала:

— Я уже и так злоупотребляю твоим гостеприимством. В Англии говорят, что после двух дней рыба и гости начинают пованивать. Кроме того, теперь у меня есть работа, и я смогу снять небольшую комнату.

— Нет никакой необходимости убегать, — твердо заявила Акеми. — Фестиваль Танабата займет мою маму на следующие четыре дня. А потом, никто, кроме меня, не знает, что ты здесь. И ты не готовишь рыбу.

Обдумывая свои дальнейшие действия, я плеснула немного чая в миску, из которой ела маринованные овощи, покрутила ее немного, ополаскивая, а потом вытерла насухо бумажным полотенцем. Пытаясь создать у Акеми впечатление, что остаюсь, я спросила:

— Ничего, если я буду пользоваться этой миской?

— Ты начала перенимать застольные манеры у дзен-буддистов, — улыбнулась Акеми, снова расслабившись. — Так какие у тебя планы на сегодня? Теперь, когда ты передумала переезжать?

— После полудня я работаю. А утром у меня деловая встреча в городе. — Я собиралась встретиться с Джуном, но это Акеми не касалось.

— Понятно. — Она внимательно посмотрела на меня. — Тогда не буду тебя задерживать.

— Я очень благодарна тебе за все, что ты делаешь, Акеми. Если бы не ты, мне пришлось бы жить на улице,— сказала я.

— Можешь оставаться здесь, сколько захочешь. Я серьезно. — Акеми хотела сказать что-то еще, и я даже обрадовалась, что она не нашла подходящих слов, — с меня уже и так достаточно неожиданных признаний.

У меня оставалось немного времени до встречи с Джуном, так что я зашла в кофейню «Старый Тегеран» в надежде узнать, зачем мне звонил Мохсен.

— Он здесь больше не работает, — сообщил усталый японец, выглянув из заляпанной маслом кухни.

— Да что вы! И где же он работает теперь? — Может быть, Хью помог ему получить работу в нефтяной компании?

— Я не знаю. Он просто ушел.

— Как это — ушел?

— Он исчез — и все. — Повар пожал плечами. — Сюда уже заходили его друзья, искали его, они тоже не знают, где он.

Я чувствовала себя так, будто у меня выбили почву из-под ног. Может быть, Мохсен вспомнил что-нибудь об убийстве? Все, кого я посвящаю в суть своей проблемы, умирают.

— Он не говорил, что ему что-то угрожает? Он никого не боялся? — спросила я.

— Все они боятся полиции Токио, так ведь? — коротко ответил японец. — На мой взгляд, он, скорее всего, скрывается из-за проблем с визой. А может, его вообще вышвырнули из страны.

Был только один способ узнать, так ли это. И я вернулась на улицу Хибия в Роппонги.

— Лейтенант Хата на месте? — спросила я сержанта, сидящего за конторкой в полицейском участке

— Он на совещании. А потом будет очень занят.

— Это связано с одним из его незакрытых дел. Мне необходимо поговорить с ним. — Я протянула свою визитную карточку.

Сержант посмотрел на карточку и вернул ее мне.

— Ночная кража со взломом в Роппонги-Хиллс?

— Да, именно это, — ответила я.

— Посидите тут, — предложил он, показывая мне на стул, — и никуда не уходите.

Решив, что он собирается вызвать Хату, я немного осмелела, почувствовав себя знаменитой настолько, что из-за меня собираются прервать совещание в полиции. Однако мне пришлось подождать. Прошло не меньше получаса, прежде чем на горизонте появился лейтенант Хата.

— Извините, что задержался, — сказал он. Я пробормотала извинения за то, что помешала ему. У лейтенанта был измученный вид, он был бледен, вокруг глаз легли темные круги.

— Это дело меня добьет, — сказал он. — Я уже несколько дней света белого не вижу. Не хотите ли пройтись?

— Вы хотите сказать, что не ходите домой? — спросила я, когда мы брели по Роппонги-авеню на восток. Под автострадой Шуто было не слишком живописно, но лейтенант Хата шел, повернув лицо в ту сторону, откуда должно было светить солнце.

— Последние четыре дня я задерживался на работе за полночь, а в шесть утра уже снова был на месте. От меня требуют как можно быстрее закончить это дело. Люди начинают бояться убийцы, который взялся за антикваров. — После паузы он добавил: — По крайней мере, вы все еще живы, хотя и сбежали неизвестно куда!

— Возможна еще одна смерть. — Я замолчала, увидев, как напрягся полицейский.

— Возможна? Что вы хотите этим сказать?

— Пропал один человек, которого я знаю. Когда все произошло, он был в парке. Раньше я о нем не упоминала. Несколько дней назад этот человек звонил и пытался разыскать меня. Я пошла в заведение, где он работал, чтобы поговорить, но повар сказал, что он исчез. И никто не знает, где он.

— Вы скрыли от меня имя свидетеля? Теперь я понимаю, почему этот случай оказался таким сложным. Так как же его зовут? — Хата тяжело вздохнул.

— Его имя — Мохсен Завар.

— Он откуда-то со Среднего Востока, судя по имени?

— Иранец. Но я уверена, что в стране он легально. Он работал в маленьком ресторанчике...

— Тогда я посмотрю, что у него с визой, чтобы быть уверенным. Хотите, я подошью рапорт об исчезновении к делу? — Хата остановился около торгового автомата.

Я кивнула.

— Просто мне кажется, что это не похоже на него — так исчезнуть. Хью старался найти ему место в нефтяной компании с представительствами в разных странах. Мохсен умен и не станет просто так убегать, когда ему обещают лучшую жизнь.

Лейтенант Хата кинул в торговый автомат несколько иен и выбрал чашку кофе.

— А вы ничего не хотите?

— Нет, спасибо. Я должна сказать вам еще кое-что: между семьями Идета и Михори есть связь. Нана Михори, несомненно, родственница Ному Идеты. Я видела на их фамильных алтарях одинаковые портреты предков.

— Вы уверены? Старики-японцы довольно-таки похожи друг на друга.

— Если вы мне не верите, сходите и посмотрите сами. Или уточните по документам. Или просто спросите Нану Михори, из какой она семьи!

— Мисс Симура, мы в японской полиции стараемся быть щепетильными в том, что касается прав человека. Я не могу вломиться в дом Михори без ордера, а официально они не причастны к делу.

— Нана и Акеми Михори были на нашей вечеринке. Они без труда могли взять у Энгуса ключ от дома и вернуться, чтобы обокрасть квартиру.

— Если Мохсен Завар тоже был на вашей вечеринке, а теперь исчез, не считаете ли вы, что подозревать его логичнее, чем женщин из лучшей японской семьи?

Лейтенант Хата мирно отхлебывал кофе, и мне ужасно захотелось выбить чашку у него из руки. Как он может быть таким тупым? Сам же сказал, что ему нужно как можно быстрее закончить дело. И вот я даю ему средство для этого, а он не берет.

— Была очень рада, что вы нашли время поговорить со мной. Все, о чем я прошу, — это чтобы вы записали мои слова в блокнот на тот случай, если я тоже исчезну, — язвительно заявила я.

— Не беспокойтесь, — сказал он, бросая пустую чашку в отверстие для использованной посуды. — Я обязательно наведу справки о вашем иранском друге, но боюсь, вас не порадует то, что я узнаю.

В последнее время иностранцы с просроченной визой часто уезжают в сельскую местность, где они могут найти работу без риска быть обнаруженными. Возможно, именно это ваш друг и сделал.

— Если окажется, что он где-то в провинции, я вздохну с облегчением. Я всего лишь хочу знать, что он жив.

— А если жив, но не имеет визы? Как вы будете чувствовать себя, если я его найду и его вышлют из страны?

Я не ответила. Через час с небольшим мне нужно было оказаться на работе в Камакуре, поэтому я поспешила на поезд и только потом поняла, что совершенно забыла о встрече с Джуном Куроем. Я не могла позвонить ему, так как он просил меня этого не делать. Проклятье. Придется ждать, пока он сам попытается связаться со мной.

Подойдя к «Антиквариату Маэды», я обнаружила, что моя работодательница вывешивает вымпел под горячий летний ветерок. Она не рассердилась за пятиминутное опоздание и предложила попробовать сласти, которые выложила на блюдо для утренних посетителей. Похоже, теперь она смотрела на жизнь с гораздо большим оптимизмом.

Госпожа Кита появилась часом позже, и я помогла ей выбрать изящный свиток начала двадцатого века. Она получила десятипроцентную скидку, а я тридцать процентов комиссионных, потом мы уселись выпить чаю с пирожными мокко.

— Какое прекрасное место для работы вы нашли! И я до сих пор не могу поверить, что такую вещь по такой цене. Я расскажу своим друзьям? Как вы считаете, госпожу Михори это заинтересует?

— М-м-м. А вы хорошо ее знаете? — спросила я. Раз лейтенант Хата не намерен вести расследование в этом направлении, я займусь им сама.

— Слышала кое-какие рассказы в нашем женском клубе. А что вас интересует? — улыбнулась госпожа Кита.

— Мне интересно, из какой она семьи. В ней чувствуется врожденный стиль. Думаю, она благородного происхождения.

— Да, она из семьи Идета. Это старая самурайская фамилия. Они служили многим поколениям землевладельцев, и в результате в семье хранится множество ценных даров. Несколько лет назад мы были на экскурсии в храме, и кто-то спросил, какие вещи она принесла с собой в новую семью. Оказалось, что только лишь невестин тансу, как и все. Я была удивлена, — добавила госпожа Кита.

— Невестин тансу! Вы его видели? — вскрикнула я.

— Да, конечно. Он был украшен металлическими бабочками.

Вспомнив журавлей и черепах на своем тансу, я распрощалась с надеждой на легкое решение проблемы.

— Интересно, где сейчас остальные ценности семьи Идета.

— В их доме в Денен-Чофу. Дом и все, что в нем находится, унаследовал старший брат Наны.

Да, таковы законы наследования. Мой двоюродный брат никогда не покидал родительского дома, потому что унаследовал его, а двоюродная сестра была вынуждена выйти замуж, чтобы найти себе приют.

— Так, значит, все досталось брату госпожи Михори? Он намного старше нее? — Я специально спросила об этом, делая вид, будто не знаю, что Ному Идета мертв.

— Лет на двадцать, кажется. Недавно он скончался, я послала госпожа Михори карточку с соболезнованиями, за которую она меня так и не поблагодарила. У нее осталась еще сестра, Хару, которая все эти годы заботилась о брате и так и не вышла замуж.

— Сейчас я припоминаю, что видела некролог в газете, — признала я. — Но я уверена, что имя госпожи Михори в нем не упоминалось.

— После замужества имя женщины вычеркивается из списков членов ее семьи и добавляется в списки семьи ее мужа, — сообщила Кита. — Скорее всего, журналист не стал копать слишком глубоко.

В отличие от госпожи Киты, любительницы сплетен.

— Ну так теперь сестры наконец получили наследство! — радужно улыбнулась я.

— Нет, это не так, — постучала по столу аккуратным пальчиком Кита. — Не забывайте, что имущество переходит только к наследнику по мужской линии. Думаю, это будет кто-нибудь из двоюродных племянников.

Но Казухито, вице-настоятель, родственник Наны, уже был принят в клан Михори. Он больше не нуждался в деньгах.

— Если племянник — это тот человек, о котором я думаю, он уже достаточно состоятельный. Разве это справедливо? То, что он получит дом Ному Идеты и семейный антиквариат? — спросила я.

— Он мужчина. Я считала, что вы лучше разбираетесь в положении вещей, ведь вы изучал историю Японии.

Но то, что я изучала, было далеко от жизни общества: японский фарфор, текстиль и бумага — вещи, которые можно спасти и сохранить, в отличие от жизней окружавших меня людей.

Тем вечером я стояла, укрывшись за кипарисами, в Хорин-Джи и наблюдала за вечерним богослужением. Монахи, выстроившиеся в два ряда, проследовали в главный храм, опустив глаза и благочестиво сложив руки. Отец Акеми возглавлял процессию. Я поискала Ваджина, но не увидела его.

Двери храма были раскрыты настежь, и я видела, как монахи уселись на жесткие подушки и погрузились в медитацию. Я тоже сидела в своем темном углу под деревьями, скрестив ноги, в позе, которая заставила меня выпрямить спину. За эту неделю мне пришлось много побегать, и ноги болели довольно сильно, но мне начало нравиться это ощущение.

Я ждала Казухито. После разговора с госпожой Китой я пыталась позвонить Энгусу и уточнить у него, как выглядит кузен Акеми. Но на звонок ответил Хью, так что я повесила трубку и не стала говорить. Я знала, что это нехорошо с моей стороны, особенно после того, как мне по три раза в день звонил на сотовый телефон какой-то неизвестный, тихо дышал и вешал трубку. Но я не была готова к разговору с Хью.

Я заставила себя переключиться на неуловимого Казухито.

Можно было спросить у Акеми, как он выглядит. Но когда мы вместе бегали, она сунула в уши наушники и вместо того, чтобы разговаривать, слушала музыку. Она злилась — возможно, на меня за желание уехать.

Этим вечером медитация была недолгой. Монахи сидели всего лишь полчаса, после чего священник ударил в гонг, и они проследовали в другую часть храмового комплекса. Я решила, что они собираются поесть.

Сколько мне придется ждать Казухито и что это мне даст? Вообще-то, я всего лишь хотела посмотреть на него, заглянуть в его глаза. Может ли он быть убийцей, или, скорее, он — следующая жертва. Недавно у него был серьезный приступ диабета. Мог ли убийца спровоцировать этот приступ?

Мое внимание привлекло какое-то движение между деревьями. Две стройные фигуры двигались к дому Михори: Акеми, о которой я только что думала, и ее мать Нана. Они медленно шли в мою сторону, и я забралась поглубже в кусты.

— Тайхен коматта-ва.

Все пропало. Я услышала только последние из слов, которые Нана Михори говорила своей дочери. Ее голос звучал необычно резко.

— Ничего еще не закончено. Давай еще немного подождем, а? — успокаивала ее Акеми.

— Ты говорила, что ей можно доверять. Я тебе поверила. — Нана остановилась. Она была так близко от меня, что если бы я протянула руку, то могла бы потрогать темно-фиолетовое кимоно с узором из цветков гортензии. Акеми я почти не видела — только маленькую, но широкую ступню в дорогих теннисных туфлях и гладкую, мускулистую ногу.

— Она полна сюрпризов, правда? — сухо сказал Акеми, и я почувствовала, как одежда на мне становится влажной от пота. Они говорили обо мне.

— Мы должны позаботиться о ней. — Нана уселась на бамбуковую скамью, спугнув нескольких голубей, которые перепорхнули ближе к моим кустам. Мне оставалось только молиться, чтобы женщины не повернули головы и не увидели меня.

— Сначала фестиваль. Для нас это важнее, — сказала Акеми.

— Да, спасибо, что ты мне помогаешь. Извини, я... мне пришлось оставить тебя, когда ты во мне нуждалась, — сказала Нана.

— Ничего страшного, — сказала Акеми.

— Он хочет поговорить со мной сегодня вечером. Что мне ему сказать?

— Просто улыбайся и разыгрывай из себя дурочку, как ты делала все эти годы. — Сквозь листья я видела, что Акеми сгибает и разгибает ноги, как будто она ни минуты не могла прожить без тренировки.

— Акеми... — В безжизненном голосе матери зазвучала предупреждающая нотка.

— Да ладно. Я же просто пошутила. Пошли, а то меня комары загрызли.

К моему удивлению, они направились в сторону монастыря: должно быть, собирались поужинать с монахами и настоятелем Михори.

Убедившись, что они ушли, я с трудом выпрямилась и, продолжая прятаться за кустами, выбралась из монастырского сада. Потом, как на автопилоте, пошла к чайному домику, который больше не был моим тайным убежищем.

Нана не упоминала в разговоре моего имени, но было очевидно — она знает, что я остановилась здесь. И когда она напомнила своей дочери, что обо мне нужно позаботиться, у меня сложилось впечатление, что речь идет вовсе не о том, чтобы приносить мне еду.

Итак, сначала начнется фестиваль Танабата. Только сегодня днем Акеми просила меня участвовать в нем, а после нашей молчаливой пробежки мы сходили в магазин и купили себе костюмы и маски. Мне досталась маска лисицы и красный юката, украшенный цветами, а юката Акеми был желто-розовым и совершенно не подходил к ее маске медведя.

Мы пройдем по Камакуре вместе со всеми, прокатимся на рикше, меня никто не узнает. Так меня уверила Акеми.

А что потом? Альтернативы были одна другой хуже. Я помнила, как Акеми боролась со своим партнером и, воспользовавшись тем, что он отвлекся, размазала его по мату. Она была терпеливой и безжалостной.

Конечно, я могла рассказать о подслушанном разговоре лейтенанту Хате, но что бы это дало? Нана сказала, что она расстроена и не может кому-то доверять. Акеми посоветовала ей думать о фестивале, а о проблемах они смогут подумать после. Это все.

Мне придется участвовать в фестивале, надо просто быть осторожной. Это все, что я могла сделать.

20

В магазине Йоко Маэды было шумно, когда я приехала туда около двенадцати в день завершения фестиваля Танабата. Туристы разглядывали браслеты ручной работы и восторгались старинной игрушечной бамбуковой звездой и цветочными украшениями, которые мы подвесили к потолку.

— Сейчас каникулы, поэтому моя внучка сегодня целый день здесь. Мы сможем работать все вместе, — сказала Йоко.

Семилетняя девочка бросила на меня застенчивый взгляд, а затем вернулась к игре со своим тамагочи, пластиковой игрушкой в форме яйца с рамкой, в которой находился дисплей, показывающий цыпленка и его нужды в данный момент. Электронную зверушку надо было «кормить» и «выгуливать» каждые несколько часов — если не были введены правильные коды, внутренний компьютер провозглашал, что цыпленок умер. Тамагочи был дико популярен среди детей, но казался мне скучным, особенно по сравнению с коллекцией старинных кукол на антикварном складе Маэды. Я хотела заманить внучку Йоко в секцию с куклами, но вечер был настолько загруженным, что я едва успевала поправлять кимоно и отвечать на вопросы иностранных туристов. Их неожиданное массовое появление оставалось для меня загадкой, пока кто-то не сказал, что все это из-за фестиваля. Организация «Экология и чистота» оплатила троллейбусные туры для доставки туристов в храмы и магазины. Если бы я знала о троллейбусах, то сама бы воспользовалась одним из них, вместо того чтобы идти две мили по солнцепеку.

Толпа поредела около четырех часов, когда начался фестиваль. Госпожа Маэда выгнала и меня, так что я запрыгнула на последний троллейбус, возвращавшийся в храм, и высадилась вместе со всеми около главных ворот, где укрылась за деревьями, чтобы не платить за вход.

Акеми оставила в чайном домике записку: «У меня твой костюм. Приходи в доджо помыться». Конечно, ей было легко предлагать, но мне-то нужно было попасть туда незамеченной. Впихнув туалетные принадлежности в рюкзак и понадеявшись, что она сможет одолжить мне чистое полотенце, я пошла в доджо.

— Ты собираешься праздновать Танабата? — остановил меня голос Ваджина, когда я дошла до лужайки между лесом и домом Михори.

Он развалился на валуне в искусно сделанном саду камней.

— Что думаешь о моем костюме? — Он встал, демонстрируя впечатляющее бирюзовое одеяние.

— Довольно мило, — прошептала я. — Пожалуйста, не говори так громко. Родители Михори не знают, что я здесь.

— Что ты собираешься надеть? Возьмешь у Акеми униформу для занятий боевыми искусствами.

— Нет, я пойду в традиционной одежде, но не приближайся ко мне, ладно? Я не собираюсь привлекать внимание.

— Вот о чем ты должна волноваться! — Акеми держала пару традиционных сандалий гэта на трехдюймовой подошве, сделанных из гладкого полированного дерева.

Я поднялась на них — да, равновесие удержать будет сложно.

— Мне надо пройти всю дорогу до выхода из храма в этих сандалиях? Не знаю, смогу ли, — засомневалась я.

— Я не прошу тебя бежать, просто иди. — Акеми нахлобучила лисью маску на мою влажную голову и плотно затянула эластичный шнур вокруг затылка, не задумываясь о том, что у меня будет очень странная шишка, когда волосы высохнут. — Вот. Отлично выглядишь.

— Повтори еще раз, зачем мне это надо, — сказала я. — Я думала, что мне придется спрятаться в лесу.

— Ты жила здесь несколько дней и не сделаешь мне одолжение? — укоризненно посмотрела на меня Акеми сквозь прорези своей медвежьей маски.

— На самом деле все гораздо сложнее, правда? Вы с матерью... — Мне надо было завести разговор о том, что я подслушала в саду.

Но Акеми меня остановила.

— Сейчас мы не можем об этом говорить. Все, что я прошу, — это чтобы ты сидела рядом со мной, держа рот закрытым, а глаза — открытыми.

Пришлось последовать за своим новым врагом через храмовые земли. Сандалии на высокой платформе сделали мою походку весьма манерной. Всегда страстно желая быть высокой, я наслаждалась своим ростом, но понимала, что к концу вечера натру себе кровавые мозоли.

Нас посадили к шестому рикше в веренице из почти тридцати, в маленькую открытую тележку, украшенную бумажными лентами, цветами и звездами. Когда я уселась на мягкое сиденье около Акеми, никто не возразил против моего присутствия. Наш водитель-рикша был спарринг-партнером Акеми, и я удивилась, что он добродушно перешучивается с женщиной, которая неделю назад швыряла его через бедро. Но этой ночью он пил сакэ и передавал фляжку Акеми.

— И сколько же сакэ надо выпить мужчине, чтобы утратить свою мужественность? — поддразнила Акеми.

Некоторые леди в масках, сидящие в других тележках рядом с нами, рассмеялись. Слушая их низкие голоса и замечая мельком слишком волосатые ноги, я засомневалась, что все принцессы — женщины.

Когда мы свернули на юг, к главному кварталу Камакуры, толпа, наводняющая улицы, увеличилась. Я восторгалась тем, как засаженная вишневыми деревьями аллея, по которой мы ехали, была украшена разноцветными лентами и оригами. Махая бамбуковым шестом, декорированным орнаментом из бумаги васи, я чувствовала себя членом очень странной королевской семьи. Через маленькие прорези своей маски я изучала толпу — тысячи японцев, одетых в разноцветные юката, похожие на тот, что был на мне. И вдруг около пивной палатки «Асахи» я заметила пару рыжих голов, выделявшихся из моря черноволосых. Я прищурилась, чтобы рассмотреть, и узнала братьев Глендиннинг. И тут я вспомнила, как Энгус заставлял Хью отвести его на фестиваль. Да уж, он явно нашел убедительные слова.

Моим первым порывом было нырнуть вглубь повозки, но я решила, что это было бы слишком заметно. Вместо этого я ссутулилась, глядя на свои сандалии.

— Ты странно себя ведешь, — резко прошептала Акеми.

— Это они. Хью и Энгус! Около палатки «Асахи», — пробормотала я на английском.

— Даже не упоминай про покупку пива! Этот рикша рекламировал лучшее сакэ в Камакуре! — воскликнула одна из мужественных принцесс.

— Да, налейте моей встревоженной подруге выпить, — пошутила Акеми, добавив: — Никто не опознает тебя в этой маске, глупышка.

Она была права. Вдобавок Хью понятия не имел, что я живу в Камакуре или что буду такой дурой, чтобы разъезжать на рикше. Я подняла голову и обнаружила, что ни он, ни Энгус не обращают внимания на парад. Они смотрели на Винни Клэнси, одетую в элегантное длинное льняное платье и очень непринужденно берущую Хью под руку.

Моя тележка проехала мимо, и я больше не могла наблюдать за ними. Но удар был нанесен. Что-то внутри меня умерло. Я глотнула сакэ и прислушалась к разговору Акеми с окружающими. Несмотря на костюм, все понимали, кто она, и я услышала несколько почтительных упоминаний о ее спортивной форме, на которые Акеми ответила шуточными протестами.

Я вспомнила жителей Камакуры, с энтузиазмом приветствовавших Акеми, когда мы приезжали в город на обед. Она точно так же была своей среди людей на параде. Все беседовали о том, что произойдет дальше — о предстоявшей речи отца Акеми при завершении парада около храма Хачимана. Настоятель Михори и другие сановники произнесут речи, потом несколько детей продекламируют молитвы, которые они написали в честь богини празднеств.

— Начало довольно скучное, — сказала мне Акеми. — Единственная вещь, от которой я получаю удовольствие, — это состязание лучников. Я представляю себе, как стрела летит в определенную мишень.

Не думала ли она о своем кузене Казухито? Я снова занервничала, вспомнив, что Камакура уже была раньше местом убийства. Здесь в тысяча двести девятнадцатом году произошло очень известное преступление, когда молодому сёгуну Санетомо из клана Ходзо отрубил голову ревнивый родственник. Многие верили, что убийца был его племянником, но существовало множество версий, указывавших на других людей, которые могли спрятаться внутри большого дерева гинкго, стоявшего по левую сторону от ступеней храма, и выпрыгнуть для совершения злодеяния. Это было нераскрытое убийство со множеством семейных тайн, похожих на сагу Идета-Михори.

Парад закончился около покрашенного в красный цвет входа в храм Хачимана. Мы слезли, и я встала рядом с Акеми. Отец Акеми находился на сцене вместе с остальными буддийскими священниками. Тут же расположилось и несколько синтоистских священников, в более нарядных одеждах и замечательных головных уборах. Мэр Камакуры и другие официальные лица города, стоявшие на сцене, были в строгих деловых костюмах. Женщин среди них я не заметила.

— Не могу поверить, что он будет говорить первым. — Голос Акеми достиг моих ушей, и, проследив за ее взглядом, я увидела, как Ваджин, блистающий в замечательном бирюзовом одеянии, подошел к микрофону. Теперь я поняла, что его наряд не был маскарадным костюмом — Ваджин имел более высокий ранг в храме, чем я предполагала.

— Добрый вечер. От лица настоятеля Михори и всей религиозной и деловой общественности Камакуры я приветствую наших уважаемых гостей на празднике Танабата. — Ваджин низко поклонился.

Его тон был теплым, хоть и повелительным, а голос мощным и низким, какого я раньше от него не слышала.

— От лица семьи! Как мило. — Фырканье Акеми было раздраженным, и я постаралась игнорировать его и слушать слова Ваджина.

— Этот звездный фестиваль дает нам уникальную возможность отпраздновать летний сезон и исследовать значение древних народных мифов. Издавна фестиваль Танабата открывался благородными женщинами, которые писали поэмы и пожелания на полосках разноцветной бумаги и привязывали их к ветвям священного бамбукового дерева. Эти ветви приносили в дар звездной богине Орихиме, покровительнице ткачества. Орихиме была предназначена в жены своему возлюбленному, Кенгё, пастуху, живущему на другой звезде. Кто-нибудь знает окончание истории? — Он улыбнулся группе учеников младших классов, одетых в летнюю морскую форму, но никто из них не посмел ничего сказать.

— Когда Орихиме влюбилась, она перестала ткать. Ее отец, небесный император, не одобрил этого. Может быть, он боялся потерять свою маленькую девочку. — Произнося эти слова, Ваджин пробежался глазами по толпе и остановил взгляд на мне. Я по глупости сказала ему, что надену маску лисы, но наверняка и другие были в похожих масках. — Император сослал обоих по разные стороны Млечного Пути. Возлюбленным разрешено встречаться только одной ночью каждый год. Сегодня как раз та ночь, когда они побегут друг к другу по мосту, выстроенному птицами.

Стая голубей, сидевших на черепичной крыше храма, выбрала этот момент, чтобы взметнуться в воздух и сделать круг над сценой, поднимая крыльями ветер. Неужели это Ваджин приказал им? Меня бы ничто не удивило после того, как он исцелил мой синяк под глазом одним прикосновением пальца.

Ваджин взглянул вверх, улыбнулся и посмотрел прямо на толпу.

— Танабата — это волшебная ночь. Пусть сбудутся ваши мечты. Начнем мы с декламации молитвенных пожеланий от учеников первого класса начальной школы Камакуры...

Акеми подтолкнула меня.

— Нам не нужно слушать глупых детей. Давай пойдем на стрелковое поле, пока не заняли все хорошие места, — сказала она.

— Мне нравятся дети. — Я устала от того, что меня дергали туда-сюда.

— Принцесса Орихиме, надеюсь, твоя семья здорова, а отец больше не сердится. Пожалуйста, помоги мне сдать экзамен по кандзи. Знаешь что? Я тебя люблю! — продекламировала круглолицая девочка с двумя хвостиками.

— Юная Мичико Отани очень хорошо выступила. Может быть, у кого-то из маленьких мальчиков есть пожелания или молитвы? — спросил Ваджин.

— Не могу выносить Казухито, когда он такой фальшивый. Если бы ты его хорошо знала, тебе было бы так же противно, как и мне, — пробормотала Акеми.

— Казухито? — тупо переспросила я.

— Мой кузен, глупышка. Тот, который сейчас говорит! Он считает себя таким важным, что даже больше не представляется.

Когда Акеми развернулась и начала протискиваться через толпу по направлению к стрелковому полю, я последовала за ней, стараясь сопоставить все факты. Казухито — человек, которого я знала как Ваджина.

— Я встречала твоего кузена, но не знала, что это он. — сказала я. — Разве это не Ваджин?

— Сейчас он Ваджин. По буддистской традиции полностью посвященным монахам дают имена с китайскими, а не с японскими корнями. Для написания и старого, и нового имен используют одинаковые иероглифы кандзи, но читаются они по-разному.

Глядя на имя кузена Акеми, написанное на кандзи, в фестивальной программке, я поняла, что два иероглифа, которые его составляли, достаточно просты, чтобы даже я смогла их прочитать: «мир» и «человек». Мирный Человек — идеальное имя для буддиста. И я в душе была рада, что Ваджин не солгал мне насчет своего имени. Удивительно, что он выбрал работу в саду, имея такой высокий статус.

Мы дошли до стрелковой зоны, длинной, достаточно узкой пыльной дороги, которая уже была заполнена мужчинами, скачущими верхом и одетыми в самурайские доспехи. Акеми заняла складной стул в первом ряду, и я села рядом.

— Я думала, Ваджин, то есть Казухито — человек болезненный. Энгус говорил, что он упал в обморок в первый день, когда я собралась с тобой на пробежку.

— У него хрупкое здоровье. Настоящий слабак, — сказала Акеми.

— Он разве не работает в саду? — спросила я осторожно.

— Эта работа несложная! — фыркнула Акеми. — Он говорит, что берется за любую работу в храме, чтобы понять, через что проходят монахи. Так он сказал моему отцу, но я думаю, ему просто лень. Он ищет способы находиться снаружи и болтать с прохожими, хотя на самом деле должен вести себя более замкнуто.

Это было похоже на Ваджина, которого я знала: он не оставил бы меня в покое. Произнося речь перед людьми, он чувствовал себя в своей стихии. В конце выступления Ваджина раздались искренние аплодисменты, после чего люди поднялись и направились к стрелковому полю. У меня оставалось слишком мало времени для разговора наедине с Акеми, так что я спросила:

— Казухито — жулик или просто очень хорошо умеет общаться с людьми? Он в конечном счете получит храм и тому подобное, но, возможно, он не такой уж плохой.

— Думаешь, я ревную?! А я уж решила, что ты меня понимаешь. После всего, что я для тебя сделала! — Акеми поднялась на ноги и посмотрела на меня с отвращением.

— Тс-с. Давай поговорим об этом позже, — сказала я.

Сиденья вокруг нас уже были заняты, и остались только стоячие места. Я волновалась, что люди вокруг начнут прислушиваться к ссоре мисс Лисы и мисс Медведицы.

— Забудь. Если ты не можешь понять, как опасен этот ублюдок, тебе же хуже. — Акеми посмотрела на меня в последний раз и куда-то унеслась. Место около меня в долю секунды оказалось занято восьмилетним ребенком, нетерпеливо ожидавшим начала состязаний. Он вертелся на сиденье и возился со своим тамагочи, похожим на тот, с которым играла внучка Йоко Маэды.

— А стрелы правда острые? Они в нас попадут? — спрашивал мальчик у своего отца, который навис у меня над головой, возможно, в надежде, что я тоже встану с места. — Почему на тебе маска лисы? — Мальчик нахально смотрел на меня.

— По народной традиции надо на Танабата надевать маску, — начала я терпеливо.

— Ты лис или лиса?

— Вообще-то, лиса.

— Но у тебя волосы как у мальчика и голос подозрительный.

— Я из другой страны. — Я взглянула на отца ребенка, ожидая помощи.

— Мой сын очень невоспитан, прошу прощения...

Все происходящее начало меня раздражать. Я сняла ставшую уже ненавистной маску, подставляя потное лицо свежему воздуху. Довольная, что рядом нет Акеми, чтобы меня остановить, я сказала мальчику:

— Я женщина, видишь?

— Ты потная, как строитель. А строители — мальчики!

Я вздохнула, обрадовавшись, что соревнования наконец-то начались и ребенок сможет сосредоточиться на настоящих мужчинах.

— Мой тамагочи! Ты его скинула на землю! — Мальчик стукнул меня.

— Посмотри на рыцарей и их лошадей, — сказала я, мечтая, чтобы его отец принял хоть какие-то меры. — Очень красивые лошади!

По команде разодетые всадники пустили своих лошадей в легкий галоп. Скорость определялась шириной поля.

— Отосан, заставь ее отдать мне тамагочи!

Его отец пробормотал извинения, но я сдалась и нагнулась. Пластиковое яйцо откатилось от моих ног куда-то под стул. Длинный юката осложнял поиски. Пока я ощупывала землю между своими щиколотками, меня ошарашили резкий порыв воздуха и странный вибрирующий звук.

— Стрела, отосан! Настоящая стрела!

Я глянула себе за плечо и увидела то, о чем говорил мальчик: в спинке моего стула дрожала металлическая стрела приблизительно в фут длиной.

21

Если бы я сидела прямо, стрела попала бы мне точно в грудь. Я едва успела осознать это, как заметила еще одно быстро приближающееся расплывчатое пятно. Я упала вперед, подмяв под себя надоедливого мальчишку ради его же безопасности, и в мой стул ударила следующая стрела.

Ужасный звук, издаваемый стрелой, был почти заглушён начавшейся паникой. Отец мальчика, наконец-то начав действовать, вырвал у меня своего ребенка, а вокруг нас все кричали и спотыкались о стулья, спеша покинуть опасное место. Люди бежали прямо на поле, лучники остановили своих лошадей. «Без паники! — кричал ведущий в мегафон. — Ни один из лучников с поля ни разу не выстрелил. Стрелы прилетели откуда-то еще. Пожалуйста, без паники!» Но мне было абсолютно все равно, кто стрелял. Сбросив свои неудобные сандалии, я смешалась с толпой. Я бежала не разбирая дороги, пробиралась через толпу, мечтая убраться со святой территории в место, где не будет летящих стрел.

«Беги, Форрест Гамп! Беги!» — заорал Энгус Глендиннинг, когда я проносилась мимо него, стоящего возле пивной палатки «Асахи». Я не остановилась, но краем глаза заметила, как Хью убрал руку, которой обнимал Винни. Значит, он меня узнал.

Меня больше не волновал его новый роман. Это лучник позади меня? Я не хотела оборачиваться, когда услышала, что за мной кто-то бежит. Вспомнив о беге все, чему меня учила Акеми, я припустила так быстро, как могла, по дороге, по которой приехала сюда на рикше.

Точнее, я бы это сделала, если бы не наступила голой ногой на крапиву. В ту же секунду, как я остановилась, в меня кто-то врезался.

— У тебя отличный темп. — Хью тяжело дышал.

— Слезь с меня, пока не поздно, — попросила я из-под него.

— Какое совпадение, что ты на ярмарке! Теперь понимаю, почему Энгус так стремился сюда пойти. — Короткие выдохи Хью маленькими взрывами били мне в затылок.

— Ну хорошо, ты меня нашел. Теперь возвращайся к своей Винни. — Я начала извиваться, чтобы сбросить его с себя.

— Ты все преувеличиваешь! Я просто обнял ее, чтобы не потеряться в толпе. Она мне как старшая сестра. — Хью не отпускал меня.

Я начала брыкаться, заставив его застонать и схватиться за пах. Удар не причинил ему особого вреда, но мне этого хватило, чтобы восстановить собственное достоинство. Я села, поправляя платье и ощупывая ссадину на ноге.

— Я не могу тут больше оставаться, мне грозит опасность! — В нескольких словах я рассказала Хью о том, что случилось на стрелковом поле. — Это не был кто-то из всадников, потому что стрела летела с другой стороны.

— Давай вернемся в Токио. — Хью уже поднимал меня на ноги.

— Не могу. Мне обязательно нужно сегодня ночью забрать в чайном домике вещи.

— Тогда веди, потому что я тебя не брошу, — твердо сказал Хью, — по крайней мере, не сегодня ночью.

Эта ночная прогулка оказалась особенно долгой из-за моей раненой ноги и отсутствия фонарей. Когда мы наконец дошли до леса и Хью начал бормотать что-то о ядовитом плюще, мелкий зверек выбежал на тропинку и уставился на нас холодными желтыми глазами. Хью схватился за меня.

— Это что еще за Гончая Ада? — выдавил он.

— Она называется тануки. Это просто японская енотовидная собака.

— Ты действительно здесь живешь? Как ты ухитряешься попасть внутрь? — спросил Хью, когда мы подошли к чайному домику.

— Эти окна — как двери. Но залезать удобно только в одно. — Я отодвинула сёдзи и забралась в свою маленькую комнату. После того как Хью последовал моему примеру, я задвинула жалюзи и зажгла свечу.

Посередине комнаты я заметила большой бумажный пакет из супермаркета «Юнион». Заглянув в него, я обнаружила верхнюю одежду, которую оставила в душевой Акеми. Значит, мне не нужно будет заходить к ней на следующий день. И, раз Акеми потратила время, чтобы занести пакет, она не могла стрелять в меня на состязании лучников.

— Этот дом так же плох, как и твое жилище в Северном Токио. Но он более минималистский. — Хью не обратил внимания на пакет, его взгляд бродил по потертому футону и ветхим татами. — Как я понимаю, здесь нет кухни. А туалет-то хоть у тебя есть?

— Я хожу в дамскую комнату недалеко от храма. Или, если положение отчаянное, в лес.

— Ну, по крайней мере, у тебя есть сотовый. Слава тебе, господи. Мне надо позвонить.

Донельзя разочарованная, я наблюдала, как он нажимает на кнопки.

— Я только что отправил сообщение Энгусу на пейджер. Он мне перезвонит.

— Энгус купил себе пейджер? Не выглядит ли это подозрительным, как по-твоему? — спросила я.

— Я сам взял на прокат для него пейджер, — рявкнул Хью.

Вскоре зазвонил сотовый, и Хью, конечно же, не стал медлить с ответом.

— Энгус? Э... я звонил попросить об услуге... ты не вернешься в Токио с Винни? Я занят.

Должно быть, Энгус устроил ему разнос, потому что Хью слушал со смиренным выражением лица, а потом протянул телефон мне.

— Он хочет поздороваться.

— Хорошо сработано, Рей, — протянул Энгус. — Теперь, когда Шуг не стоит на пути, я устрою ликвидацию Винни. Слышал, тут бегает наемник с луком и стрелами.

— Не смешно.

— Задержи моего брата на ночь, ладно? Я возвращусь вместе с Винни, но после этого собираюсь проветриться. Проследи, чтобы он не звонил на квартиру, и не передавай ему наш разговор, ладно? Не хочу ранить его братские чувства. — И он отключился.

Бедный Хью. Естественно, я не собиралась ему передавать, что Энгус не жаждет его компании и, возможно, собирается устроить вечеринку в Роппонги-Хиллс или пойти гулять на всю ночь, нарываясь на неприятности.

— Я невероятно хочу пить. Что у тебя есть? — спросил Хью.

Я махнула в сторону угла, где держала фрукты и воду в бутылках.

— Энгус мне сказал, что фестиваль провалился. Кругом рыщет полиция, и все туристы сражаются за места в троллейбусах, чтобы попасть на вокзал, — сказал Хью, налив тепловатую воду в две пиалы.

Мне пришла в голову мысль, что, должно быть, кто-то начал стрелять по толпе, чтобы вызвать массовую истерию. Трудно придумать лучший способ дискредитировать Михори или добиться запрета фестиваля. Я озвучила свои мысли, но Хью отмахнулся от них.

— Подойди ближе к свече и покажи мне свою ногу. — Он сжимал щипчики из своего швейцарского армейского ножа. — Целью была ты. Акеми неспроста посадила тебя в первый ряд, а потом ушла.

— Она ушла только потому, что мы поругались. — Я дернулась, когда он вытащил самый длинный крапивный шип.

— Неужели ты ругаешься еще с кем-то, кроме нас с братом?

— Я что-то сказала о ее кузене, и она как с цепи сорвалась. — Я подвигала ногой, но Хью крепко держал ее.

— Ты говоришь о злобном монахе с припадками? Которого спас Энгус? Мы его видели сегодня ночью.

— Где?

— Он стоял на сцене и произносил речь, которую мы не смогли понять. Потом выступали какие-то дети, которые что-то декламировали, и он ушел вместе с отцом Акеми.

— К месту состязания лучников?

— Я не видел. Там было слишком много народа, а Винни канючила сосиску на палочке. — Он посмотрел на меня. — Прости, ты выглядишь голодной.

Вообще-то, у меня были пошлые мысли насчет того, какую сосиску на самом деле хочет Винни, но я сказала только:

— Я всегда голодная. Не могу тут хранить еду из-за муравьев.

— Хочешь немного жареных каштанов? Я как раз их покупал, когда ты пробегала мимо. — Он вытащил помятый бумажный пакет из кармана рубашки. — Каштаны и вода. Один из наших самых странных ужинов при свечах.

Я не хотела отвлекаться, поэтому тяжело на него посмотрела и сказала:

— Помнишь, я решила, что тансу связывает смерти Нао Сакая и Ному Идеты? Ному Идета, старик, которому он изначально принадлежал, был старшим братом Наны Михори. Меня послали купить тансу у Нао Сакая, чтобы не возникло подозрений, что за этим стоит Михори.

Хью уставился на меня, а потом сказал:

— Ты отказалась доставить тансу, потому что эпоха его создания была указана неправильно. Может, он ценен по другой причине?

— Все, что я знаю — у Наны и Акеми был какой-то секрет. А теперь Мохсен пропал, и Джун Курой в опасности.

— С Мохсеном все в порядке, — легкомысленно сказал Хью. — Он на несколько дней улетел в Корею, чтобы «Британская компания», которая собирается его нанять, закончила оформление бумаг, позволяющих ему прилететь обратно с надлежащей визой.

— И ты знал об этом все время, пока я думала, что он убит? — Я была в ярости.

— Тебе надо было спросить, вместо того чтобы вешать трубку каждый раз, когда я подходил к телефону, — отозвался Хью. — Мохсен позвонил прошлой ночью, чтобы узнать, как у тебя дела. Было довольно неудобно отвечать, что я понятия не имею, поскольку совершенно не в курсе твоей жизни.

— Слава богу, он жив, — сказала я. — Не могу дождаться, чтобы рассказать об этом лейтенанту Хате.

— То, что Михори не убили Мохсена, не значит, что они не замышляют что-нибудь против другого человека, — сказал Хью. — Может быть, ты слышала, как они говорили обо мне.

— Не смеши меня! Они едва ли знают, что ты существуешь.

— С тех пор как ты меня бросила, только я связан с тансу, а это опасно. Я хочу его выбросить.

— Ладно, я от него избавлюсь. Попрошу господина Исиду взять его на свой склад, — сказала я.

— Ты можешь сделать это завтра? Тебе все равно надо зайти к нам, поскольку половина твоих деревянных гравюр исчезла.

— Украдены? — Я была в ужасе. Мои финансовые потери сильно возросли.

— Не совсем. — Хью хихикнул. — Вчера нас удивила компания леди, которые пришли на встречу насчет покупки, о которой ты, очевидно, забыла.

— О, нет! — Теперь я их вспомнила: дамский клуб «Цветы сакуры». Можно оплакивать несостоявшуюся покупку.

— Я приготовил им чай и сказал, что тебя срочно вызвали по делам. Энгус управился с продажами. Тебе достались чистыми примерно девяносто тысяч иен.

Поскольку я покупала гравюры несколько месяцев назад, то едва могла вспомнить, сколько за них заплатила, но девяносто тысяч иен, то есть примерно семь с половиной тысяч долларов, придутся очень кстати.

— За сколько Энгус их продал? Обычно я назначаю цену на десять процентов ниже, чем указано на бирке.

— Энгус продал в точности за ту цену, что была написана, и все остались довольны. Не жалуйся.

— Госпожа Маэда будет удивлена, — улыбнулась я. — Может быть, она предпочтет нанять продавцом Энгуса вместо меня!

— Кто такая госпожа Маэда?

— Моя новая нанимательница, — ответила я, — я работала по вечерам в ее антикварном магазине в Камакуре.

— Ты себе сотворила целую новую жизнь, правда? Вот так. — Хью щелкнул пальцами. — Ну, если ты завтра утром заедешь домой, сможешь разделаться с тансу, принять душ, сменить одежду...

— Полагаю, я не слишком чистая, — сказала я, отбрасывая с лица мокрую челку. Я принимала душ пару часов назад, но у Акеми было какое-то органическое мыло без запаха, которое могло не справиться со своей работой.

Голос Хью стал тише.

— Мне нравится твой запах. Настолько, что я не менял постельное белье.

Я напомнила себе, что он встречался со мной по привычке, и сказала:

— Чем скорее ляжем спать, тем скорее сможем отправиться домой.

— Правильно. — Его тон снова стал деловым.

— Ладно, подбросим монетку, кому достанется футон?

— Ты с ума сошел? Ни один из нас не должен мучиться и спать прямо на татами. — Меня передернуло. — На них полно маленьких кусачих насекомых.

— Что там чирикает? — Хью с подозрением посмотрел в угол, прежде чем начать раздеваться.

— Это сверчок. Ты должен быть счастлив! В эпоху Эдо аристократы держали сверчков в клетках, кормили их и поили все лето, потому что их трели считались очень красивыми, — просветила его я. — Все еще существуют высококлассные рестораны, которые используют сверчков в качестве аккомпанемента к обеду. — Я продолжала что-то говорить, чтобы отвлечься от его беспечного раздевания. Когда он расстегнул свою мадрасскую рубашку, я отметила небольшое расширение в талии, недостаточное, чтобы казаться непривлекательным, но достаточное, чтобы вызвать желание его потрогать.

— Я собираюсь пойти отлить. Если не вернусь, значит, меня схватил тануки, — заявил Хью и исчез в ночи.

Воспользовавшись его отсутствием, я переоделась в почти чистую футболку и забралась под тонкое покрывало.

Зазвонил сотовый, и, в твердой уверенности, что это мой призрачный абонент, я не ответила. Если это был Энгус, он мог оставить сообщение на моей голосовой почте.

Телефон перестал звонить к тому времени, как Хью вернулся и скользнул в постель.

— Этот дурацкий футон такой узкий, что я окажусь сверху, хочешь ты этого или нет, — прошептал он, прижавшись к моей спине и обхватив меня руками. Даже если бы на футоне было место, я все равно не смогла бы двинуться. Я была парализована желанием.

— Ты ведешь себя нечестно, — пробормотала я, когда он начал целовать мой затылок.

— Ага. На тебе моя майка. — Его рука проскользнула под футболку, поглаживая мою грудь. — Отдавай обратно.

— Она твоя. — Быстрым движением я стянула футболку через голову и повернулась к нему лицом. Мои руки дрожали, когда я коснулась его.

Хью нежно меня поцеловал, но вдруг неожиданно отстранился.

— Нам нельзя.

— Что не так?

— Я приехал этим вечером в Камакуру только ради брата! Я не ожидал, что встречу тебя!

— Ты был с Винни. — Я почувствовала укол ревности.

— Она мне как старшая сестра. — Повторил Хью, поглаживая мои волосы. — Не стоит об этом даже упоминать, особенно когда у нас есть наконец время побыть наедине.

Это была наша ночь. Череда ужасных событий выстроила путь звездам и привела его в мою постель. Так было предначертано. Я коснулась губами живота Хью, зная, как подарить ему наслаждение, которому он не сможет сопротивляться.

— Ты не понимаешь! У меня с собой ничего нет. Ни презервативов...

— Этой ночью мне все равно, — прошептала я, забираясь на него.

— Если мы это сделаем, ты утром будешь меня ненавидеть, — пробормотал он.

— Мне все равно. — И, скользнув вниз, на него, я поняла, почему так много людей предпочитает секс без презервативов. Ощущения были более глубокими и восхитительными, чем любые, о каких я мечтала. Я взглянула на Хью, внушая ему открыть глаза и посмотреть, как я двигаюсь в мерцании свечи. Он так и сделал.

— Это слишком хорошо. — Его лицо выражало чистое наслаждение.

— Я это люблю. Я люблю тебя, — выдавила я. Пел сверчок, Хью сжал мои бедра, и мои чувства улетели куда-то вдаль.

22

Я проснулась от теплого прикосновения к своему рту. Смакуя поцелуй, я не торопилась открывать глаза.

— Какое красивое утро, — сказал Хью, переведя взгляд с моего лица на окно. — Первый раз с тех пор, как я уехал из Шотландии, меня будит птичье пение.

Я покосилась на свои часы, которые показывали половину шестого. Как будто у Хью был какой-то внутренний будильник, который, по сравнению с моим, всегда спешил. Когда я рассказала ему о своих размышлениях, он засмеялся.

— Это счастье, Рей. Я всегда просыпаюсь раньше и наблюдаю за тобой. Ты забыла?

Когда мы были в ссоре, он вставал с кровати раньше, чем я просыпалась. Это было обратной стороной медали. Я поднялась, натянула через голову свое помятое платье, прежде чем покопаться в рюкзаке в поисках чистого белья. Я уже вытащила из рюкзака руку, когда почувствовала, что под моей одеждой кто-то шевелится.

— Эй, возможно, у тебя появился шанс увидеть тануки при дневном свете. — Я поманила Хью, который наклонился, чтобы рассмотреть двигающееся белье.

— Лучше отойди подальше. Что бы это ни было, оно может оказаться бешеным, — предостерег он

— Не веди себя как папочка. — Я скорчила ему рожу и повернулась к рюкзаку в тот момент, когда оттуда показалось что-то коричневое.

— Змея. — Хью так тихо выдохнул это слово, что я едва его услышала. — Медленно отходи. Мы выберемся через окно.

Маленькая плоская голова поднялась над рюкзаком. Я замерла, колеблясь. Должна ли я убегать как сумасшедшая или прикинуться мертвой? В конце концов рука Хью на плече заставила меня отползти на коленях назад. Когда мы добрались до открытого окна, Хью выбрался первым и резко потянул меня, я упала сверху на него. Мы были снаружи.

— Мы живы, — вздохнула я. Потом, заметив, что Хью смотрит в окно, крикнула: — Нет!

— Она только что вылезла. Маленький экземпляр, может быть, полтора фута длиной. Коричневая, с плоской заостренной головой, — прокомментировал Хью.

— Мамуси. Ее укус, как правило, смертелен. — Я вся тряслась. — Боже, сколько времени я спала со змеей?

— Шесть месяцев, по мнению твоей тетушки.

— Не смешно. Отойди от окна, не хочу, чтобы тебя покусали, — попросила я.

— Я лучше понаблюдаю за ее передвижениями. Эй, она исследует твои яблочно-грушевые припасы, — ухмыльнулся Хью.

— Как ты можешь на нее смотреть? — Если бы я продолжила копаться в вещах, была бы уже мертва. Змея казалась более опасной, чем летевшие в меня прошлой ночью стрелы. Может быть, потому что я испытывала врожденную ненависть к рептилиям и никаких особых эмоций к заточенной стали.

— Ш-ш, вот она выползает через дыру в полу. Теперь она под домом, — сказал Хью.

— Я собираюсь войти обратно. — Меня захлестнула новая волна паники.

Хью без возражений последовал за мной, захлопнув жалюзи. Я свернулась на футоне, наблюдая, как Хью вытряхивает мой рюкзак. Грязная одежда вывалилась на пол вместе с порванным полиэтиленовым пакетом, которого там раньше не было. Заглянув внутрь, я увидела чешуйчатые кусочки змеиной кожи.

— Посмотри, откуда он взялся, — сказал Хью, поднимая пакет двумя пальцами. — Супермаркет «Юнион». То же место, откуда и большой пакет, в котором лежала твоя одежда. Та самая, которую, как ты думала, занесла Акеми.

Через минуту мы выбежали из чайного домика, захватив мой багаж, и брели по главной дороге минут десять, пока не подъехало такси. На станции Камакура Хью настоял на покупке билетов первого класса на поезд «Грин Кар», а я была слишком ошеломлена, чтобы спорить о лишних тратах. К тому времени как мы положили багаж на верхнюю полку, все места в «Грин Кар» были заняты, и наступила странная насыщенная тишина, столь характерная для переполненных вагонов.

Хью углубился в «Джапан таймс», а я смотрела в окно и старалась разгадать смысл событий этого утра. Верить в то, что змею подложила Акеми, не хотелось, так же как и в то, что на соревновании она усадила меня в первом ряду специально. Тем не менее Акеми была самым сильным, тренированным человеком, какого я когда—либо встречала. Она могла задушить мужчину или поймать змею — в этом я не сомневалась.

Ваджин — другое дело. Он был опасным, коварным и слишком интересовался тем, что я делала в храме. И не будучи даже спортсменом, он был сильнее физически, чем думали многие.

Пакет из супермаркета «Юнион» заставил меня подумать о госпоже Танаке, закупавшей для Михори бакалею. Она всегда искоса поглядывала на мое белье, сушившееся на ее веревке рядом с вещами Акеми, — знала ли она, с какого времени я живу в чайном домике?

Защебетал сотовый, и пассажиры вокруг нас с раздражением подняли головы. Хью достал телефон из кармана рубашки.

— Не отвечай, — попросила я.

— Может быть, это по делу, — сказал он, открывая сотовый. — Хью Глендиннинг слушает. — Но через несколько секунд он захлопнул крышку. — Или никого, или абонент невероятно застенчив.

— Ну, конечно, — горько сказала я, — такое все время происходит.

— Тогда нам надо поменять номер, — сказал Хью, пряча телефон и передавая мне газету.

— Не сейчас, спасибо. — Мне хотелось подумать еще о Танаке.

— Тебя подташнивает, да? Либо это недостаток еды в желудке, либо... как рано может начинаться утренняя тошнота?

— Прекрати! — оборвала я Хью, стараясь не думать о том, что его сперма просачивается в меня.

— Ты чувствуешь изменения? — настаивал Хью. — Некоторые женщины это сразу ощущают.

— Конечно, я чувствую изменения, — фыркнула я, — за последние двенадцать часов кто-то дважды пытался меня убить. А ты снова стараешься меня напугать. — Я умолкла, заметив в соседнем ряду какого-то клерка, как мне показалось, навострившего уши. Один из недостатков поездки первым классом заключался в том, что пассажиры с большой вероятностью понимали английскую речь.

— Хотим мы иметь ребенка или нет, нужно поселиться в более пригодных для жилья условиях. Думаю, следует отправиться в Великобританию, хотя с моим паспортом я могу работать где угодно в Европе.

— Я не хочу уезжать! — воскликнула я, чувствуя, как странный поворот беседы сбивает меня с толку. — О чем ты вообще говоришь?

— Токио — не такой город, каким его представляют. Как оказалось, он чертовски опасен, к тому же я устал, что ко мне относятся как к изгою, тогда как на тебя все молиться готовы.

— Никто на меня не молится, — сказала я.

— Да перестань! Ни одно мое совещание с боссом не проходит без того, чтобы он про тебя не спросил. Дома это делают консьерж и женщины из клуба «Цветы сакуры». Ты отлично приспособилась, а я никогда не смогу. У меня неправильный цвет кожи, и я не знаю языка.

— Это неправда! — горячо заговорила я. — Тебя уважают, Хью. У тебя есть положение в обществе, тогда как у меня — нет.

Даже произнося это, я корила себя, что не обращала внимания на все предупреждающие сигналы, которые он мне посылал. Я замечала их раньше, еще до приезда Энгуса. но старалась игнорировать.

Теперь я понимала раздражение Хью. когда его разглядывали в поезде, и его бегство на обеды Винни с мясом и картошкой. Его выживали из страны, которую я никогда не смогу покинуть.

В квартире не было и следа Энгуса, если не считать беспорядка. Прежде чем войти в ванную, я добавила свои вещи к куче белья в стиральной машине и включила ее.

— А что случилось с домработницей? — спросила я, увидев, что пол в душевой кабинке покрыт пеной и длинными рыжими волосами.

— Юмико сказала, что тратит на квартиру слишком много сил, и уволилась. Эй, можно мне с тобой принять душ? Время поджимает: я через полчаса или около того должен быть в офисе.

Но я предложила ему пойти первым — хотелось побыть одной. Меня беспокоило, что он не понял, как меня расстроило его рассеянное предложение покинуть Японию. Грохоча посудой на кухне, я приготовила чай и тосты. Когда Хью вышел из ванной и жизнерадостно сел напротив меня, я поняла, что едва ли могу есть. Либо мой желудок уменьшился, либо я отвыкла от хлеба.

— Ты будешь здесь, когда я вернусь? — Хью выпил свою кружку чая и со стуком поставил ее на стол.

— Может, и нет. Не волнуйся, я больше не собираюсь возвращаться в чайный домик Михори. Найду одну из комнатушек, которые можно снять на неделю.

— Если тебе не нравится беспорядок, я найму другую домработницу, обещаю!

— Это не из-за беспорядка. Я больше не собираюсь с тобой жить, — сказала я.

— О чем ты говоришь? — изумился Хью. — Прошлой ночью ты призналась, что любишь меня!

— Не достаточно, чтобы уехать из Японии, — проглотив ком в горле, выдавила я.

— Эй, я еще не уезжаю! Все можно отменить.

— Несправедливо заставлять тебя жить здесь, если ты чувствуешь себя изгоем. Ты молод и свободен, и у тебя есть миллион вариантов карьеры, — сказала я, ощущая еще большую печаль. — Я не хочу тебя удерживать.

— Нельзя было мне говорить то, что я сказал. Нужно было просто смолчать! — страдальчески воскликнул Хью.

— Это никогда не срабатывает, — покачала головой я.

— Думаю, ты права. — Его голос стал ниже и сдержаннее. — Я бы хотел поговорить с тобой, но мне надо идти. Не забудь взять свои деньги из серванта, они в верхнем ящике с левой стороны.

Я только пронзительно взглянула на него.

— Энгус продал четыре твои гравюры, помнишь? Увидимся. — Он вышел так быстро, что я едва успела попрощаться.

Все вернулось на круги своя. Я стояла под душем и первый раз в жизни не наслаждалась этим. Потом я вытерлась, оделась и позвонила в антикварный магазин господина Исиды. Телефон звонил бесконечно — он не доверял автоответчикам. Решив в последний раз взглянуть на тансу, прежде чем подготовить его для отправки на склад Исиды, я прошла в студию с удивлением услышала стон откуда-то снизу. Из-под одеяла и горы скрученных простыней на меня уставился Энгус.

— О, я не хотела на тебя наступать! — извинилась я, внимательно вглядываясь, чтобы быть уверенной, что больше никого под одеялом нет. — Ты все это время был здесь?

— Нет, я был в клубе «Вам сюда», потом в «Газовой атаке», потом в одном месте под названием «Андеграунд», которое ты точно не знаешь, — сказал Энгус, зарываясь обратно в подушки. — Я пришел, когда ты была в душе. Вряд ли ты бы хотела, чтобы я сунул голову в дверь и сказал: привет.

— Совершенно верно, — присев на корточки рядом с футоном, ответила я. — Не против, если я взгляну на тансу, пока ты отдыхаешь?

— Что ты хочешь увидеть? Там опять полно моей одежды.

— Обещаю, что не буду шпионить. Только хочу проверить состояние комода.

— Ну, ты же владелица. Действуй. — Энгус повернулся на бок, продолжая наблюдать, как я открываю один за другим ящики комода.

Одежда Энгуса переваливалась через края ящиков, а один из грязных носков застрял в узкой щели между стеной и задней поверхностью тансу. Я аккуратно потянула за него, стараясь не порвать материю, и дно тансу сдвинулось.

— В последнее время такое постоянно происходит, — сказал Энгус. — Что-то сломалось, и теперь дно приподнимается.

Через минуту до меня дошел смысл его слов. Я стукнула по деревянной панели, которая представляла собой дно тансу, и услышала глухой звук.

— Это фальшивое дно. И ты знал об этом все время? — Я уставилась на скомканное одеяло, которое прикрывало Энгуса.

Не услышав ответа, я перевернула тансу на бок, вытащила панель и обнаружила неутешительно пустое пространство.

— Ты ничего здесь не находил, ведь так? — спросила я.

— Только рулон какой-то старой бумаги, — пробормотал Энгус из своего кокона.

— Что ты с ним сделал?

— Я его использовал. Он был старым, но у тонкой бумаги оказалась подходящая текстура.

— Ты мог выкинуть предмет старины? — Я все еще не знала, что это была за вещь, но достаточно расстроилась, чтобы стянуть одеяло с лица Энгуса.

Он откатился от меня по футону и пробормотал в подушку:

— Я знаю, что ты не любишь, когда я курю в квартире. Но ты переехала, а Хью было все равно.

— Не важно. Что случилось с бумагой?

— Я ее скурил.

Я попыталась расшифровать это странное заявление.

— Ты имеешь в виду, что разрезал бумагу, чтобы сделать сигареты?

— Что-то еще осталось. Это был очень длинный рулон.

— Пожалуйста, покажи. — попросила я.

Сползший с футона Энгус оказался в одних трусах, но этот факт меня не волновал. Я смотрела, как он протянул длинную худую руку к верхней части книжных полок и скинул длинную и тяжелую тубу с плакатами. Она была мне знакома: там лежал мой диплом из Беркли, который я еще не успела вставить в рамку. Энгус снял крышку с тубы и вытащил толстый рулон бумаги. Я сразу же увидела, как был обкромсан один из его краев, но ничего не сказала. Энгус передал мне рулон, и я развернула его, использовав тяжелые книги Хью, чтобы прижать концы.

— Видишь, я же тебе говорил, что это просто каракули. Как будто кто-то проверял свою кисть, — пробормотал Энгус.

Письмена напомнили мне водопад: падающие каскады букв, выстроенных в вертикальные линии поперек восьмифутового ряда скрепленных листов бумаги. Иероглифы были желтыми, красными и цвета индиго, некоторые из них были украшены золотыми хризантемами. Такого рода бумагу использовали в период Момояма начала семнадцатого века, и, возможно, каллиграф был аристократом, а не монахом. Пристальнее вглядевшись в письмена, выполненные в знаменитом неразборчивом, но изящном стиле coco, я смогла распознать иероглифы «река» и «гора». Писатель сделал эскиз горы Фудзи. Может, это был журнал путешествий?

— Что было на части, которую ты отрезал? Ты помнишь? — спросила я Энгуса.

— Без понятия, — пожал плечами он. — Теперь, когда ты его развернула, он стал похож на что-то стоящее. Проклятье, я опять все испортил. — Казалось, Энгус убит горем.

— По крайней мере, ты мне сказал, что свиток существует, — вздохнула я. — У тебя остались сигареты?

— М-м. Думаю, да. Это поможет? — Когда я кивнула, он вернулся к тубе с дипломами и достал пять толстых сигарет. — Я уже три скурил, прости. Эти я для тебя разверну.

Через минуту мы исследовали пять слегка свернутых кусочков бледно—голубой бумаги. Я их приложила друг к другу, чтобы получить последнюю строку текста. На одном из кусочков было крошечное пятно алых чернил — возможно, край печати художника. Остальное, полагаю, было скурено.

— Бумага стоит того, чтобы ее склеивать? Что там написано?

— Я должна изучить свиток, — сказала я. — Очень плохо, что он не попал к нам в своей оригинальной коробке. На ней бы стояло имя художника, описывалось бы содержание и было бы указано время изготовления.

Я уже знала, куда пойду — в исследовательский центр токийского Национального музея. Но я не понесу с собой свиток — он слишком ценный. Вместо этого сделаю несколько снимков.

Я ходила вокруг свитка со своим «Полароидом», фотографируя все крупным планом.

Энгус разразился вопросами.

— Это сколько-нибудь стоит?

— Я бы сказала, что да. Свиток этого периода продали в прошлом году в Сан-Франциско за сорок тысяч долларов.

— Полагаю, он не был кем-нибудь загублен. Извини, Рей.

В первый раз он за что-то извинился. Я была тронута.

— Моя мама рассказывала, — сказала я ему, — тот продали, несмотря на плесень по углам и ущерб от насекомых. Так что надежда еще есть. Ну, и раз уж ты извинился, признаю, что ты гениально поступил вытащив свиток из тансу. Уверена, именно за ним охотились взломщики.

— Правда? — Его лицо просветлело. — А где мы теперь его спрячем?

— Надо вынести его из квартиры. Я его сейчас унесу с собой и положу в свой депозитный банковский сейф.

— Радикально, — уважительно протянул Энгус. — Хочешь, чтобы я тебя проводил? Из соображений безопасности и все такое?

— Я думала, тебе нужно поспать, — напомнила я ему.

— Что такое сорок минут сна по сравнению с сорока штуками баксов? — оскалился Энгус.

23

Час спустя свиток уже был в безопасности в банке «Санва», а я пыталась убедить Энгуса, что меня можно оставить одну. Мы стояли около кафе «Миндаль» на перекрестке Роппонги, и сорокапятиградусный вечер казался еще жарче из-за юного придурка, который заводил свой мотоцикл, выпускающий огромные порции выхлопных газов.

— Не уходи пока, — настаивал Энгус. — Пойдем домой, пожалуйста, и приготовь мне ленч. Спаси меня от остатков ростбифа Винни. — Энгус издал рвотный звук.

— Ты обо мне не заботишься — только о своем желудке, — взглянув на часы, сказала я, — это настоящее оскорбление.

— А что хуже? Вспомни, как ты вывела из себя моего брата. Он не привык, что с ним так обращается кто-то, кроме меня.

— Энгус, я ценю твое беспокойство, но ты же сам так кричал на меня неделю назад, — устало произнесла я.

— Если я уберусь, ты вернешься к моему брату?

Я коснулась его худого плеча.

— Проблема не в тебе, Энгус, а в нас с Хью. Но мы больше не ссоримся. Пришли к мирному соглашению.

Похоже, Энгус не поверил.

— Ну, так где ты сегодня ночуешь? — спросил он

— Я начну снимать комнату. Поскольку ты продал мои гравюры, я могу себе это позволить.

— Но ты не потянешь жилье в хорошем районе. — Энгус нахмурился, и я поежилась, осознав, что он говорит в точности, как его брат.

— Послушай, — тихо сказала я, — мне надо сначала провести исследования в токийском Национальном музее, так что с квартирой я разберусь позже. Я позвоню тебе и скажу адрес, когда въеду, договорились?

— Договорились. Даже если моему братцу не нужен твой номер — мне нужен. Просто для учета. Ясно?

Когда мы расставались на станции Роппонги, меня посетило странное чувство, что я больше не увижу Энгуса. С минуту постояв на месте, я следила, как он прогуливается вниз по Роппонги-дори, надев наушники и отбивая ритм при ходьбе. Танцуя под собственную музыку в такт неслышному барабанщику.

Токийский национальный музей размещался в парке Уэно, в том же месте, где Нао Сакай встретил свою смерть в «виндоме» Джуна. Я поднялась по тем ступенькам, где впервые увидела Мохсена, и прошла в парк, мимо фонтанов, извергающих струи восхитительно прохладной воды, к прекрасной галерее Изящных искусств, в которой располагался музеи. Мне пришлось остановиться около билетного киоска, чтобы узнать, где находится исследовательский центр. Я шла туда впервые, но знала, что это было лучшее место для начала большой исследовательской работы, поскольку музей выставлял на обозрение только малую часть своих сокровищ.

Обойдя главное здание, я обнаружила очень утилитарный на вид исследовательский центр. Внутри моложавая женщина-библиотекарь в белом лабораторном халате попросила меня оставить все вещи в запирающемся шкафчике, вернуться и расписаться в журнале.

Я вытащила свои фотографии.

— Мне бы хотелось посмотреть на свитки, похожие на этот.

— Кто художник?

— Понятия не имею. Думаю, это период Момояма, начало семнадцатого века.

Ноздри старшего библиотекаря слегка раздулись, как будто она почувствовала какой-то приятный запах.

— Этот свиток ваш личный? — строго спросила она.

— Да, это недавняя покупка. — Я не думала, что свиток можно рассматривать как собственность семьи Идета, ведь сестра Ному Идеты Хару отдала тансу господину Сакаю, который, в свою очередь, продал его мне. Но знала ли Хару о свитке, спрятанном под фальшивым дном? Я в этом сомневалась и чувствовала себя немного не в своей тарелке, когда вслед за библиотекарем оказалась среди забитых книгами шкафов.

— Вам нужна помощь при чтении японского?

Я кивнула, как всегда, чувствуя смущение, когда приходилось признаваться в своей безграмотности. Парадокс, но библиотекарь стала более дружелюбной. Теперь у нее появился предлог для наблюдения за моими передвижениями. Некоторое время она с помощью лупы рассматривала снимки, а потом сказала:

— Это записки человека, который путешествовал из Токио в Камакуру, причем весьма интересные, потому что он перемежает свои впечатления от различных ландшафтов несколькими хайку. Вот эта часть рассказывает о холоде тумана. — Она показала пальцем на группку иероглифов.

— Правда? Манера письма напоминает туман своими нежными переходами, — заразилась ее энтузиазмом я.

— Очень плохо, что именная печать потеряна. Все, что я могу предложить вам — поискать похожие свитки. Если найдете художника с подобным стилем, я смогу провести более тщательное исследование, затем мы сравним манеру письма и, возможно, установим личность художника.

В период Момояма творили тысячи художников, но сохранилось менее сотни работ. Я впала в транс, просматривая письмена — страницу за страницей. Я была настолько погружена в процесс, что подпрыгнула, когда библиотекарь сказала мне, что музей закрывается.

— Мне осталось просмотреть только две книги. Можно задержаться на пару минут?

— Разве что пока я тут приберусь. Потом, боюсь, мне придется закрыть исследовательский отдел.

Изучение манеры письма не терпит спешки. Поскольку на свитке не было авторской печати, мне приходилось сравнивать технику наложения мазков, промежутки между словами, выбранные художником способы передачи бледных переходов в иероглифах. Я уже почти решила, что эта задача невыполнима, когда наткнулась на каталог с изображением свитка, повествующего о дипломате, путешествовавшем из Киото в Токио. Свиток датировался началом семнадцатого века. Это я смогла понять, потому что, к счастью, каталог, посвященный выставке экспонатов Токийского национального музея в нью-йоркском музее «Метрополитен», был на английском языке.

— Что вы знаете о Карасумару Мицухиро? — поинтересовалась я у библиотекаря, когда та снова подошла ко мне.

— Он был аристократом и мог не работать, но добился многого как дипломат и поэт. Я могла бы рассказать вам больше, но мне действительно надо закрывать библиотеку.

— А в какой галерее находится коллекция Мицухиро? — спросила я. — Я могла бы прийти завтра утром.

— В настоящее время работы Мицухиро являются частью выставки, которая проводится в парижском Лувре. Какая досада! — воскликнула библиотекарь.

Мне, как всегда, не повезло.

— А могу я одолжить каталог? У меня есть подозрение, что...

— Прошу прощения, но это не обычная библиотека. — Она помедлила. — Но, если вам нужна информация о Мицухиро, я знаю место, где хранится одна из его работ. В прошлом мы заимствовали ее несколько раз.

— Какой это музей? — Я сунула фотографии обратно в конверт.

— Это не музей, а Хорин-Джи, храм дзен в Камакуре. Вы можете проехать по южной ветке Йокосуки, это займет примерно час.

— Я знаю это место, — прохрипела я.

Я была так ошеломлена, что забыла взять вещи из шкафчика и заметила свой промах, только оказавшись на станции Уэно. Я поспешила обратно, но со времени закрытия уже прошло полчаса, и исследовательский отдел был заперт. Попасть внутрь нельзя было до девяти утра следующего дня. У меня оставалось немного денег в кармане джинсовой мини-юбки, но и только. Впрочем, причин волноваться за вещи не было, я вполне могла забрать их на следующий день. Присев возле фонтана, я постаралась припомнить детали своего визита в дом Ному и Хару Идета в Денен-Чофу. Господин Идета спросил меня, в безопасном ли месте его свиток. Я предположила, что он говорил про свиток, который висел на стене и был обесценен грубым восстановлением записей. Он пытался сказать, что его свиток в идеальном состоянии, но его прервала пришедшая сестра Хару. И через несколько дней Идета умер.

И все же не было никаких гарантий, что мой свиток действительно работы Мицухиро. Я жаждала сравнить его в следующий раз с подлинной работой мастера. Значит, несмотря на страх перед Михори, придется мне вернуться в Хорин-Джи.

Ехать одной было небезопасно. Но я не могла попросить, например, Хью или Энгуса составить компанию — они бы воспротивились. Мне нужно было отправиться в путешествие с союзником, который сошел бы за одного из последователей дзен, собиравшихся утром на молитву. Какого-нибудь старого японца, вроде господина Исиды, который, должно быть, только что закрыл магазин и готовился к тихому домашнему вечеру.

— Значит, сейчас люди едят лапшу таким способом? Для меня это слишком быстро. — Господин Исида сердито смотрел на потоки белой лапши сомен, проносившейся мимо нас в стильном маленьком ресторане, куда я пригласила его на ужин.

Мы сидели рядом за длинной овальной барной стойкой с ручейком холодной воды в центре. Цель была в том, чтобы, используя палочки, выхватывать лапшу из потока и класть в собственную тарелку. После этого можно было добавить овощной гарнир и опустить полученный маленький комочек в соевый соус. Я привела сюда Исиду, потому что ему нравились вегетарианские блюда из лапши и овощей, но я не предвидела, что такой конвейерный способ самообслуживания станет чрезмерным испытанием для его зрительно-моторной координации.

— Да, должно быть, у них сегодня высокая скорость или что-то вроде этого. Обычно они не такие быстрые, — промямлила я, используя свои палочки, чтобы положить ему порцию побольше.

Он проворчал слова благодарности, и, пожелав друг другу итадакимасу, то есть приятного аппетита, мы приступили к еде.

Голод, который я чувствовала утром, вернулся вместе с приподнятым настроением. У меня уже было несколько хороших находок за время карьеры антиквара, но я все же не предполагала стать владелицей свитка Мицухиро. После изучения моих фотографий господин Исида подтвердил, что банковская ячейка была достойным местом для хранения свитка. А уничтожив лапшу и заказав себе зеленый чай, он поведал мне, что, если будет доказано авторство Мицухиро, свиток, даже поврежденный, могут оценить в триста тысяч долларов. Если бы Энгус не отрезал печать художника, свиток был бы бесценным.

— Вы сможете выкупить мой магазин, Симура-сан, — говорил господин Исида, — не в этом году, а когда я уйду на покой в следующем веке. В том случае, если правительство разрешит вам оставить свиток.

— Что вы имеете в виду? Свиток был в тансу, который я честно купила. Расписка получена на мое имя. Этого должно быть достаточно!

— Как вы знаете, предметы, являющиеся национальным культурным достоянием, не позволено вывозить за пределы страны, а вы иностранка. Если свиток принадлежит вам, вы, возможно, не получите права увозить его из Японии.

— Я не собираюсь уезжать из Японии.

Господин Исида предостерегающе поднял руку.

— Если у вас будет официальная оценка свитка и он привлечет внимание министерства культуры, правительство обратится к бывшему владельцу, чтобы удостовериться, что свиток был действительно выставлен на продажу. И если Хару Идета не знала, что свиток находился в тансу, вас могут заставить его вернуть.

«Если свиток действительно национальное культурное достояние, — размышляла я, — тогда у лейтенанта Хаты наконец-то появится мотив взлома квартиры и двух убийств. Но мне надо будет установить цену свитка, прежде чем идти с ним в полицию».

— Если мы сравним мой свиток с подлинным свитком Мицухиро, вы сможете оценить его стоимость?

— Конечно. Но думаю, коллекция Токийского национального музея сейчас во Франции.

— Библиотекарь из исследовательского центра сказала мне, что свиток Мицухиро есть в Хорин-Джи. Туда попасть будет трудно, но думаю, стоит попробовать.

— Это правда? — заинтересовался Исида. — А я и не знал, что у них в архивах есть светская живопись. Это должно быть интересно.

— Конечно! Проблема в том, что монахи могут не разрешить нам посмотреть на свиток. Такие сокровища, должно быть, доступны для посетителей только в определенные дни. Не знаю, каким образом можно упросить монахов показать его. Я не посмею тайком прокрасться внутрь.

— Мы можем представиться паломниками, — сказал господин Исида. — Сначала помолимся, а потом выскажем смиренную просьбу взглянуть на свиток. Беседу буду вести я, а если кто-нибудь спросит про вас, скажу, что вы моя внучка.

— Думаете, это сработает? Два человека из храма меня знают: настоятель Михори и кузен Акеми, который собирается занять его место.

Глаза Исиды заблестели.

— Мы можем одеться дзенскими монахами, позаимствуем костюмы из моей коллекции старинных тканей. Поскольку это старые одеяния, мы будем выглядеть бедными, но чрезвычайно религиозными людьми. Идеально! — радостно потер руки господин Исида.

Идеально... Я надеялась, что выдержка не оставит меня, когда дело дойдет до позы лотоса. Что ж, по крайней мере, я освою традиционные для дзен манеры поведения.

— Симура-сан, вы со мной согласны? Вы будете повиноваться малейшему моему знаку?

— Обещаю, — сказала я, думая, что, если Хью когда-нибудь узнает о моем безоговорочном согласии повиноваться мужчине, он будет вне себя.

Я и сама не могла поверить, что сказала это.

Господин Исида настоял на том, чтобы положить меня на ночь на свободный футон, который мы ухитрились втиснуть между выставкой старинных кимоно и коллекцией древних самурайских мечей. Но ночью меня мучили кошмары. Мне снилось, что я беременна от художника Мицухиро, но у меня появляется на свет не ребенок, а пластиковое яйцо, из которого вылупляется змееныш.

Исида разбудил меня в полтретьего ночи. Сам он обычно в это время выезжал, чтобы успеть на аукцион или распродажу антиквариата, для меня же пробуждение в такую рань стало пыткой. Я наскоро умылась и натянула мантию дзен поверх платья, в котором спала и в котором собиралась пойти днем на работу. Господин Исида нарядился в монашеское одеяние и стал похож на священника с картинки. Я заволновалась, что он выглядит как-то уж слишком впечатляюще, но Исида уверил меня, что в таком виде его просто обязаны будут с почтением встретить в Хорин-Джи.

— Конечно, монахи бреют головы, а у меня еще осталась парочка волос, — сказал Исида.

— Думаю, на это никто не обратит внимания, — ляпнула я и тут же прикусила язык, перехватив его взгляд. Ему было за семьдесят, но на самолюбии это не сказывалось.

Я рассчитывала, что даже если на дороге не будет пробок, наше путешествие займет около двух часов, но господин Исида оказался любителем быстрой езды Мы приехали гораздо быстрее, чем когда-либо ездила я, но сразу же столкнулись с проблемой парковки. Благодаря стараниям Наны Михори по всему Хорин-Джи стояли знаки: «Не парковать».

— Давай припаркуемся где-нибудь по дороге к храму. Уверен, там найдется место для маленького грузовичка, — сказал Исида.

Однако на землях храма висела табличка: «Только для монахов».

— Ну, помолимся Будде, чтоб мою машину не отбуксировали отсюда, — весело проговорил господин Исида, заглушив мотор и открывая дверь.

На часах было без пяти четыре — мы успевали на утреннюю церемонию дзен.

Я была рада, что уже знакома с предстоящими обрядами. Как я и ожидала, Исида затерялся в толпе пожилых паломников.

Сначала мы стояли в очереди к храму, а потом присоединились к декламации сутр. Краем глаза я следила за господином Исидой, который выглядел просто безупречно.

Полчаса мы декламировали сутры, после чего надо было подняться и перейти к другому церемониалу.

Усевшись снова в позу лотоса на жесткой подушке, я пыталась рассматривать всех, кто входил в помещение, но, поскольку голова моя была опущена, то видела я только ноги и подолы мантий. К нам подошел священник, и через несколько минут началась медитация. Дыхание господина Исиды было ровным, так что я даже позавидовала ему. Он был спокоен, а я не могла избавиться от чувства, будто на меня кто-то смотрит.

Стараясь не поднимать голову, я открыла глаза. Монахи и гости медитировали, сидя с полуприкрытыми глазами. Я перевела взгляд налево, где увидела трех сидящих рядом монахов. Одним из них был Ваджин.

Я нашла того, кто наблюдал за мной.

24

Взгляд вице-настоятеля остановился на мне, но выражение его лица не изменилось. Значило ли это, что он не узнал меня? Я опустила голову и глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Ваджин не бил паломников так же, как настоятель Михори во время моего предыдущего визита. Доставалось только людям, которые склонялись перед ним по мере того, как он медленно проходил по рядам. Я замерла, как это сделал господин Исида. Ваджин, не останавливаясь, прошел мимо нас.

Завтрак дзен был все так же невкусен. Правда, господин Исида посчитал его восхитительным и даже взял добавки. Я хотела предупредить его присутствии Ваджина, но не смогла: любые разговоры были под запретом. Вымыв и протерев миски, мы отнесли их младшему монаху, Ваджин произнес молитву, что означало конец периода молчания. Монахи вернулись к своим обязанностям, а верующие покинули здание. Воспользовавшись этим, я провела господина Исиду через сад к небольшой деревянной постройке, где хранились архивы.

— Разве это не чудесно, дитя мое, проделать такой длинный путь, чтобы наконец получить возможность увидеть сокровища Хорин-Джи? — произнес Исида.

— Да. — Мне бы хотелось, чтобы он был менее заметным, но он продолжал свои причитания, даже когда мы вошли в следующее здание.

— Это мечта всей моей жизни — увидеть работу Мицухиро. Простите, не могли бы вы провести нас в архив? — неожиданно обратился он к кому-то.

— Он закрыт до полудня. — Монах с круглым, как у ребенка, лицом выглядел испуганным.

— Именно поэтому мы пришли сейчас — чтобы избежать толпы, — сказал господин Исида. — Я уже не в том возрасте, чтобы толкаться. Я специально договорился об утреннем посещении. — Господин Исида в запальчивости ударил по земле тростью.

Взгляд монаха пробежал по изношенному черному монашескому одеянию Исиды и опустился на его ветхие сандалии. Наряд был слишком внушительным — он выдавал возраст и положение, а также классовую принадлежность. Я почувствовала, что монах начинает сдаваться.

— Нужно узнать, что скажет Джиро-сан, — наконец сказал он, — это в его компетенции.

Лицо Джиро, отвечавшего за антиквариат, не выдавало его возраста и было словно вырезано из мрамора. Я узнала в нем того самого строгого монаха, который поймал меня ползающей около резиденции Михори, и не поднимала головы, пока господин Исида рассказывал о нашем паломничестве.

— Вы обучались в Киото, обосан? В каком храме? — Джиро обратился к Исиде с почтением, которое обычно выражал священникам.

— Роян-Джи. — Господин Исида уверенно назвал самый известный храм дзен в Японии.

— О, тогда вы должны знать его почтенного настоятеля...

— Да, мы обучались вместе как послушники, — вдохновенно врал Исида, — за эти годы я оценил сокровища его храма. Моя цель сегодня — подтвердить подлинность одного нашего свитка. Сравнив его с вашими шедеврами, я надеюсь узнать ответ на интересующий меня вопрос. Я даже привез с собой внучку, которая в следующем году собирается стать послушницей в женском монастыре в Киото.

Я закашлялась, и взгляд монаха скользнул по мне, но тут же вернулся к господину Исиде как к более интересному собеседнику.

— Что бы вы хотели видеть, обосан?

— Если это не слишком хлопотно, то я бы хотел посмотреть на ваш свиток Мицухиро.

— Да, он у нас есть, но, к сожалению, мы не показываем его сейчас из-за влажного воздуха. Он будет выставлен на обозрение в конце октября.

Мы предвидели такой поворот событий, и я произнесла заготовленную реплику:

— Национальный музей Токио отправил свой свиток в Лувр. В Европе рекордно высокая температура этим летом, не так ли, дедушка?

— Все верно. Токийский национальный музей понимает важность культурного обмена, как и мы в Киото, — кивнул господин Исида. — Только в прошлом месяце нас посетила делегация почтенных священников из Камакуры, и мы открыли им доступ ко всему, что они пожелали увидеть.

— Ладно, но я могу показать вам свиток разве что на несколько минут. — Мраморное лицо Джиро вспыхнуло.

— Вы слишком добры ко мне, старику, — почтительно произнес господин Исида.

Младший монах принес нам чай, в то время как Джиро отправился в архив, за свитком. Через пять минут он вернулся, держа длинную деревянную коробку, поставил ее на стол, подошел к шкафу и достал несколько больших листов бесщелочной бумаги. Свиток торжественно полежал на длинном библиотечном столе, прежде чем Джиро медленно развернул его, прижав каждый из концов куском люцита.

Свиток был в точности таким же, как мой. Я вспотела, а Исида достал лупу из крошечного кошелька.

— Описание путешествия! — сказал он, прочитав несколько первых слов. — Внучка, запиши это, пожалуйста.

Я не понимала, чем монастырский свиток лучше моего. Разве что цвета казались ярче. Единственным признаком возраста документа была легкая плесень.

Я ждала, что господин Исида достанет стопку фотографий, которую я дала ему для сравнения, но он не сделал этого, и я задалась вопросом, не опасается ли он стоявшего рядом Джиро. Развернув свиток, монах сосредоточенно наблюдал за тем, как Исида пробегает по линиям округлых букв своей лупой.

— Пока я просматриваю написанное, почему бы тебе не изучить печати? — спросил у меня господин Исида.

В левом нижнем углу стояли три печати — художники часто использовали несколько разных печатей со своим именем. Я узнала длинную овальную печать, потому что видела такую же на репродукции свитка Мицухиро в каталоге Национального музея Токио; здесь чернила были немного другого оттенка. Я с удивлением отметила это. В деревянном холле архива послышались мягкие шаги. Я обернулась и увидела, как мелькнула чья-то черная мантия. Отведенное нам время подходило к концу, а сталкиваться с Ваджином у меня не было ни малейшего желания.

— Дедушка, нам, наверное, пора идти, если мы хотим вернуться в Токио вовремя, — робко произнесла я.

— Я думал, вы из Киото. — Джиро заметил мою оплошность.

— Да, конечно. Я просто часто посещаю Токио со своей внучкой. — Господин Исида спрятал лупу. — Вы были необычайно добры. Я помолюсь Будде в благодарность за вашу помощь.

Исида поспешно сложил свои вещи и подал мне знак взять его кошель. Мы, кланяясь, отступили к двери.

— Мне не понравилось то, как выглядели печати, — сказала я, после того как мы вышли из храма.

— Тише! Давай поговорим об этом в грузовике. — Господин Исида быстро свернул за угол и направился к крошечной стоянке для автомобилей.

Его старый добрый «Таун-Эйс» был по-прежнему там. Как только мы заняли наши места, я отметила, что в салоне пахнет ладаном. Исида оставил окно открытым. За те несколько часов, что машина ожидала нас у Хорин-Джи, она пропиталась святым

— Итак, что вы думаете? Чернила другие слишком хорошо сохранилась, не так ли? — спросила я. что на свитке

—Так. Но более существенно то, что на свитке те же стихи, что и у вас.

— Их свиток — подделка! — Кусочки головоломки встали на свои места.

Все начало становиться на свои места, словно черные и белые шашки в игре го.

— Вы быстро учитесь, — ответил господин Исида. — Скорее всего, ваш свиток — подлинный. Я бы хотел изучить его лучше, не только по фото.

— Я бы тоже, — услышала я вкрадчивый голос Ваджина, и в ту же секунду легкий, но крепкий кусок черного шелка перекинулся через мою голову. Она откинулась назад со страшной силой, и мне показалось, что шея легко может сломаться.

— Что такое, молодой человек? Вы имеете хоть малейшее представление о том, кто я? — запротестовал господин Исида.

— Вы — Исида, торговец антиквариатом из Токио, а никакой не священник. — Пока Ваджин говорил, еще один кусок материи рассек воздух, и по хрипу Исиды я поняла, что ему тоже завязали глаза.

Мои руки все еще были свободны. Я резко потянулась к пассажирской двери, но что-то острое врезалось мне в плечо, и я подалась назад, остановленная болью.

— Будьте осторожны. Я легко могу перерезать вам самую главную артерию, — прошептал Ваджин, связывая мне руки за спиной.

Когда он закончил и повернулся к господину Исиде, я сильно прижала свое пораненное плечо к сиденью, чтобы остановить кровотечение. Рваться к двери было страшно. Я чувствовала, как все больше отдаляется от меня моя послеобеденная работа в магазине Йоко Маэды. Интересно, а узнает ли она когда-нибудь, что со мной случилось?

— Теперь, дедушка, ваша очередь. — Я поняла, что Ваджин связывает руки господину Исиде.

— Ради бога, отпустите его, — произнесла я. — Исиде семьдесят четыре, и он не представляет для вас никакой опасности. А если у него случится сердечный приступ, это будет на вашей совести.

— Его естественная смерть — совсем не то, что меня сейчас беспокоит. Скажите, где ваш мобильный телефон? — спокойно спросил Ваджин. — Вы же всегда носите его с собой, не так ли?

Телефон был заперт в камере хранения Национального музея Токио, о чем я ему и сообщила. Но он не поверил и грубо задрал мою одежду, чтобы провести руками по телу. В этот раз в его прикосновениях не было ничего волшебного. Я сжалась, но осталась неподвижной, помня о ноже.

В конце концов Ваджин надел мне на голову что-то еще. Кажется, танабатскую фестивальную маску.

— Я воспользовался маской лисы, которую вы оставили в чайном домике. На старике маска медведя. Довольно интересно, нэ? Когда мы пройдем по территории храма, все подумают, что вы всего лишь участники фестиваля.

Фестиваль был два дня назад. Маски покажутся неуместными.

— Танабата в Камакуре празднуется всю неделю, — словно прочитав мои мысли, сказал Ваджин, — и сейчас здесь гуляет несколько туристов в костюмах. Прислушайтесь, и вы их услышите.

Сквозь шум мотора я могла расслышать гул голосов и крики торговца, продающего шарики из мяса осьминога. Должно быть, мы двигались по главной дороге. Куда он нас везет? «Дом Михори», — поняла я, когда грузовик поехал по гладким речным камням. Затем грязь — мы, должно быть, на тропе Акеми. Я пыталась определить, куда же мы направляемся, но бросила это занятие через несколько минут. Можно было сказать только, что мы движемся по горной местности. Мы покидали территорию главного храма и направлялись в горы, куда Акеми мне советовала не соваться.

— Вы вломились в квартиру? — спросила я у сидящего впереди.

— Я нашел ключ в сумочке Наны. Но, когда вошел в квартиру и проверил тансу, то обнаружил, что свиток исчез. Я обыскал все и уже собирался силой заставить вас сказать, где он, но ваш друг вернулся домой. Я выскользнул, но это дело осталось незаконченным.

Поскольку грузовик трясло, мы с господином Исидой упали друг на друга. Он прошептал так тихо, что сначала я подумала, а не показалось ли мне: «Молчите. Если сохраните секрет, сохраните жизнь!»

Убедив Ваджина в том, что мне нужно в Токио, чтобы получить свиток, я бы смогла сбежать. И так уже упущено несколько возможностей спастись. Я потянулась к дверце машины, но отдернула руку, когда в нее вонзился нож. Когда мы проезжали по территории храма, я должна была кричать из окна. В горах же не будет никого, кто мог бы меня услышать. Единственный шанс — сбежать, но это нереально с завязанными глазами и со скрученными руками. К тому же господин Исида не сможет бежать вместе со мной.

Грузовик затормозил и остановился. Ваджин обошел вокруг него, чтобы открыть мне дверь.

— Могу я снять маску? Мне плохо. — Я хотела знать, куда он нас привез.

— Да, в ней очень сложно дышать, — произнес слабым голосом Исида.

— Темнота поможет вам сконцентрироваться. Я сегодня заметил, что у Рей проблемы с ее дзен медитацией. Вы запачкали кровью все сиденье.

— Да, у меня сильное кровотечение. Я очень слаба... — Я решила притворяться, но он только вывернул мою руку за спину и вытащил меня из грузовика, не заботясь о том, что я потеряла по дороге обувь.

— Осторожно, голова, — сказал он, когда я ударилась лбом обо что-то жесткое.

Мы шли в пещеру. Подталкиваемая Ваджином, я медленно брела и вспоминала пещеру, где с тринадцатого по шестнадцатое столетие хоронили Хорин-Джийских монахов, — место, куда Акеми предостерегала меня ходить.

— Сядьте.

Ваджин отпустил мою руку, и я оперлась о влажную стену, придерживаясь за нее, пока опускалась на каменистую поверхность пола. Я не думала, что мы зашли глубоко внутрь. Если быть точной, то я насчитала пятьдесят два шага, сделанных нами от входа. Избавившись от повязки, закрывавшей глаза, я бы смогла отыскать выход.

Ваджин ушел за господином Исидой — я прислушивалась к эху его бодрых шагов, доносившихся снаружи.

Время тянулось медленно, и я начала считать тихие звуки падающих капель. Я насчитала сотню, затем еще одну. Связанные запястья больше не болели — они затекли. Почему Ваджин не привел Исиду? Что происходило снаружи?

Спустя довольно длительное время Ваджин вернулся. В этот раз он тяжело дышал. Я надеялась, что его хватит диабетический удар, но он продолжил медленно приближаться ко мне. Я прислушалась в тщетной надежде услышать шаги второго человека.

— Исида-сан? — Ответа не последовало. — Где он? Ваджин, принесший с собой запах ладана, присел рядом и мягко рассмеялся:

— Старик уже в другом мире. А если вы не будете осторожны, то отправитесь следом за ним.

25

— Вы убили его? — Я вспомнила господина Исиду, трясущегося вместе со мной в машине. Я должна была поговорить с ним, сказать, как я люблю его. Никогда не прощу себе того, что привезла его в Хорин-Джи.

— Да. Старик не представлял для меня никакого интереса. В отличие от вас.

Я услышала рокот мотора машины, поднимавшейся по горе, и произнесла:

— Сюда приедет полиция. Я оставила сообщение о том, где мы находимся.

— Лжете. Вы не связывались с полицией: никто не должен был узнать, что вы украли наш свиток.

— Мне он не нужен. Я даже не подозревала о его существовании пару дней назад.

— Тогда почему вы не отдали его мне? И все стало бы намного проще.

— Вы убили моего друга. Если я скажу вам, где свиток, вы убьете и меня. — Я говорила громко, надеясь предупредить того, кто был снаружи, об опасности. Если это турист, он может спуститься вниз, к подножью, за помощью.

— Подумайте, как бы вы хотели умереть, Рей. Медленно или быстро. Безболезненно или в мучениях. — Ваджин издал несколько сдавленных звуков, и, когда он вновь заговорил, его голос звучал глухо. — Я покину вас на некоторое время, чтобы исполнить свои обязанности. Но не беспокойтесь вы не останетесь одна — за вами присмотрит кто-то, кого вы хорошо знаете.

Звук неуверенных шагов позволил мне предположить, что пришедший не был знаком с пещерой.

— Мы здесь! — крикнул Ваджин.

И я услышала быстрые шаги. Мужской голос ответил что-то на японском. Наконец некто подошел к нам и остановился. Темнота немного рассеялась, и я подумала, что пришедший принес с собой карманный фонарик.

— Она все еще жива? — Джун Курой — я узнала голос.

— Я оставил ее тебе. — Ваджин мерзко рассмеялся. — Зная вашу привязанность друг к другу, я подумал: может, тебе удастся убедить ее сказать, где свиток. Затем ты позвонишь мне, и я заберу его. Не теряйте времени, я хочу уладить все до захода солнца.

— Хорошо, — ответил Джун.

— Вот и все, Рей. Я не буду говорить тебе «сайонара», потому что рассчитываю больше не увидеть тебя живой. — Ваджин еще раз пнул меня перед тем, как уйти.

Джун молчал, пока мы не услышали звук отъезжающей машины.

— Мне очень жаль, — сказал он, — думаю, теперь ты все знаешь.

Я искала связь между семьями Михори и Идета, но никогда не думала о продавце машин из Гиты. Хотелось посмотреть ему в глаза, чтобы понять наконец, действительно ли он был моим врагом, и я тихо попросила его снять мою повязку.

— Нет, мне стыдно.

— Не скромничай, Джун. Ты хорошо делаешь то, что должен. Ты убил Нао Сакая, привез его тело в Токио и использовал меня для того, чтобы замести следы. Затем ты пытался встретиться со мной в Уэно, чтобы забрать свиток, а меня убить — не так ли?

— Боюсь, что так, — ответил Джун. — Ты должна понять, что лично я не имел ничего против Нао Сакая. Но он пытался убежать, а мой брат оторвал бы мне голову, если бы я это допустил.

— Я не знала, что вы братья, — проговорила я, пытаясь скрыть отчаянье, охватившее меня после измены друга. — Я думала, Ваджин родственник Наны Михори.

— Мы были семьей, до тех пор пока не пришел человек от Михори. Он искал мальчика для обучения в храме, — с горечью сказал Джун. — Казухито исполнилось двенадцать, он был помощником в нашем деревенском храме, и священники думали, что его ожидает хорошее будущее. Он любил молитвы, буддистские тексты и искусство — все те вещи, которые ты можешь изучать, если слишком слаб, чтобы играть в подвижные игры. А еще он похож... у него глаза и нос такие же, как у Акеми — ты замечала? Гита далеко от Камакуры, и вряд ли кто-то мог догадаться, что он не Михори.

— Как твои родители согласились на это? Отдать ребенка, которого любишь...

— Михори убедил их, что Казухито проживет остаток жизни в уважении и достатке. Он заплатил моему отцу кучу денег — достаточно, чтобы отец смог открыть автосалон. А моя мать решила жить с Михори, чтобы быть рядом с Казухито. Она стала домоправительницей. Все зовут ее Танакой — это ее девичье имя.

Я подумала о вечно недовольном лице госпожи Танаки. Каково это было — оставить мужа и младшего ребенка, чтобы жить с людьми, которые присваивали каждое достижение ее старшего сына себе? Было ли это веской причиной, чтобы обокрасть их?

— Кому был нужен свиток? — спросила я.

— Казухито и Акеми были допущены к коллекции храма, когда они были еще подростками. Свиток Мицухиро очень ценен, а Казухито отвечал за его показ, происходящий раз в году. Он восхищался свитком, а Акеми считала себя его собственницей. Два года назад мой брат, осмотрев свиток, заподозрил неладное: на бумаге пропали повреждения. Он решил, что оригинал был похищен Акеми или ее матерью, поскольку все знали — когда он станет настоятелем, у них больше не будет имущества и денег. Особенно после того, как провалилась спортивная карьера Акеми, — с презрением добавил Джун. — Мой брат безуспешно обыскивал дом Михори, но потом решил, что Акеми или ее мать припрятали свиток в безопасное место. А какое место может быть более безопасным, чем набитый антиквариатом дом семьи Наны в Денен-Чофу? Даже если свиток унесли в ящичке, то он будет принят за часть семейной коллекции.

Слушая рассказ Джуна, я поняла, насколько хорошо Ваджин предвидит действия людей и умеет использовать их себе на пользу. Раньше я думала, что у него дар лечить прикосновением, но, по здравом размышлении, пришла к выводу, что синяк под моим глазом уже, наверное, исчез к тому времени как Ваджин его коснулся. Он просто делал вид, что исцеляет а я этого не знала, ведь у меня не было зеркала.

— Брат показал мне снимок свитка и приказал найти его. Я тогда продавал машины, поэтому мне не составило труда найти дом Идета. Когда меня пригласили войти, я увидел свиток, висящий внизу. Вероятно, Нана не сказала сестре, насколько он ценен.

— И ты забрал его?

— Конечно, нет — я был бы первым подозреваемым. Казухито решил подождать хотя бы год, прежде чем прийти за ним, — чтобы никто не вспомнил о продавце машин.

— Вся эта таинственность только ради возвращения свитка в Хорин-Джи? Я не могу поверить в привязанность Казухито к храму.

— Он не посвящен. Какой священник закажет убийство? — возмутился Джун. — Он планировал перехитрить Акеми и продать свиток частному лицу. С этими деньгами он бы мог оставить храм и начать новую жизнь.

Снаружи раздался звук ломающейся ветви дерева. Я хотела позвать на помощь, но решила не рисковать, ведь это разрушило бы мою слабую связь с Джуном. Я промолчала, а он продолжил рассказ.

— Потом произошла неприятность. Ному Идета — старик, о котором я упоминал — спускался вниз на семейный обед и увидел свиток. Он узнал печать Мицухиро и выговорил своей сестре Хару за то, что она оставила столь драгоценный экземпляр на влажном воздухе. Ному забрал свиток и не сказал ей куда. — Джун вздохнул. — Тогда Хару начала продавать антиквариат, чтобы раздобыть денег.

— Вы подумали, что можете потерять свиток, — проговорила я, — и обратились к Нао Сакаю, чтобы получить доступ в дом Идета и возможность приобрести тансу.

— Верно. — Джун был удивлен.

— Все, что от тебя требовалось, — это подождать, пока я куплю комод, чтобы, когда он будет доставлен, извлечь свиток. Но не вышло.

— Разносчики, которых нанял Сакай, оказались глупцами. Вместо того чтобы доставить тансу в Камакуру, где Казухито мог обыскать его, они привезли его по адресу на почтовой накладной — по твоему адресу. Эти дураки позвонили моему брату, и он приказал им обыскать тансу и побыстрей убираться оттуда. Они не нашли двойного дна, но сбили металлические скобы и были вынуждены заменить гвоздь.

— Я укололась им! Значит, это не я пропустила гвоздь. Его забили после того, как я купила тансу.

— Казухито знал, что у многих тансу есть потайные отделения, поэтому он был уверен, что получит свиток, если доберется до комода быстрее, чем Нана Михори. Но проблемой была ты. Ты почему-то заинтересовалась тансу и пыталась выяснить, откуда он взялся.

— Когда я обнаружила Ному Идету, это так напугало твоего брата, что он убил старика.

— Мы партнеры, — мягко заметил Джун. — Каждый убил по человеку.

— Но это он начал все, — возразила я. — Пора перестать подчиняться брату и пойти в полицию. Я помогу тебе. — Джун вскочил, и я почувствовала, как наша с ним связь буквально испаряется.

— Ты пыталась сбежать от нас, перестала отвечать на звонки, не пришла в парк Уэно, укрылась от моих стрел и спаслась от змеи. Но теперь ты в моей власти, и если не скажешь, где свиток, я могу сделать ужасные вещи. Казухито оставил палку для наказаний. Здесь есть спички, и я подожгу тебя, если захочу…

— Как ты можешь такое говорить? Мы же неплохо проводили время вместе, — начала умолять я.

— Да, ты находила меня забавным. Классная машина, дорогая одежда... Но сегодня я не так красив.

— Все не должно заканчиваться так, Джун. Развяжи меня и помоги спуститься с горы.

— Я убил человека. Если я не буду делать то, что говорит Казухито, он сообщит об этом в полицию. Он же священник, и они поверят каждому его слову. Я же просто молодой хулиган.

Совсем как Энгус, который попадал в переплеты из-за того, что его старший брат добился успеха. Это казалось мне такой глупостью — тратить столько сил на злость. Я обижалась на Энгуса по самой эгоистической причине — мне не нравилось быть оттесненной на второй план. А сейчас я знала, что больше не увижу Глендиннинга.

— Ты не хулиган. Ты мог бы быть героем.

— Ты понимаешь, что должна сейчас рассказать, где этот свиток. Мой брат быстро разберется с иностранными паломниками и вернется сюда, чтобы услышать ответ. Если его не будет, он заставит меня прибегнуть к пыткам.

Упоминание об уходе Ваджина всколыхнуло что-то в моей памяти. Ваджин точно взял машину Джуна, потому что я не слышала скрежета старого грузовика господина Исиды. Это означало, что грузовик все еще где-то поблизости.

— Я полагаю, что тело Исиды все еще в грузовике, — сказала я.

— Чье тело?

— Старика, который был моим другом. Твой брат выкрал нас, когда мы вышли из храма, и, как только мы приехали сюда, убил господина Исиду.

— Где тело? — Джун издал звук отвращения.

— Я была здесь с завязанными глазами, когда это произошло, но знаю, что все случилось снаружи. Скажи, как он был убит? Я чувствую себя ужасно, ведь это я привезла Исиду сюда.

— Грузовик, скорее всего, начал вонять, — сказал Джун с практичностью продавца машин, которую тщательно скрывал. — Лучше проверить, открыты ли окна. Не двигайся, я сейчас вернусь.

Услышав его удаляющиеся шаги, я попыталась освободиться от веревок на руках, но не было ни малейшей возможности снять их через самую широкую часть кисти. Я перестала теребить веревку, как только услышала, что Джун возвращается.

— Он не оставил там тело. Где еще оно может быть?

Джун просил меня помочь сделать его грязную работу. Я собиралась сказать что-нибудь колкое по этому поводу, но не стала. Можно было выиграть время, заставив его гоняться за призраками.

— Гм, — протянула я как можно задумчивее, — я слышала странный звук, прежде чем Ваджин вернулся сюда.

— Какой еще звук?

— Сначала шаги, а затем словно что-то волокли. Да, наверное, твой брат спрятал тело в одной из внутренних пещер.

— Может, он хотел его там и оставить, — ответил Джун.

— Но сюда после обеда поднимется группа туристов. Из-за фестиваля пещеры снова открыты — разве ты не видел объявление?

— Черт — выругался Джун, — хотел бы я знать, теперь делать. Если я все испорчу...

Я бы помогла тебе поискать, если бы ты снял повязку, — предложила я.

— Оставайся здесь. Я сам найду. — Он быстро вышел. Я снова осталась одна и начала тянуть веревки. Левая рука сильно кровоточила: порез открылся, хотя я прижимала его изо всех сил. Я была почти рада этому, ведь благодаря жидкости веревки легче скользили по коже. Однако из-за глубокого пореза я теряла много крови.

К несчастью, веревка была все еще крепко связана и никак не соскальзывала с рук. Я попыталась встать, но мои ноги затекли. Вытянув связанные руки, я ударилась о стену пещеры. Наконец мне удалось нащупать небольшой, но острый выступ. Я перекинула веревки через него и потянула, но вместо того чтобы развязаться, мои путы затянулись в узел еще сильнее. Я повисла на стене, когда звуки шагов Джуна стали громче.

Как я хотела бы, чтобы у меня был армейский нож Хью или сам Хью. Под маской по моему лицу покатилась слеза. Я не могла умереть вот так. Если веревка зацепилась за скалу, значит, узел можно развязать. Я подалась ближе к стене и через пять минут я смогла достаточно ослабить веревку и отцепить себя от скалы.

Я опустилась на землю, прижимая к ней кровоточащие руки. Кажется, веревка начала перетираться. Я смотрела на проблему не с той стороны. Вместо того чтобы попытаться выскользнуть из крепко связанной петли, надо было перерезать ее. Я принялась ощупывать стену пальцами и наконец наткнулась на маленькую выемку с острыми краями вероятно, крошечный алтарь.

Я терла самую тонкую часть веревки об острый край и чувствовала, что она вот-вот порвется.

— Где ты? — позвал Джун.

Неужели он вернулся? «Нет, — решила я, — у него есть фонарик, и я заметила бы свет, несмотря на повязку». Джун звал меня из другой пещеры, потому что хотел услышать мой голос. Он заблудился. Акеми предупреждала, что здесь запутанные туннели. Именно на это я и рассчитывала, когда посылала его искать тело господина Исиды.

Ничего не отвечая, я продолжала тереть веревку об острый край алтаря. Еще через несколько минут на руке добавилось как минимум пять дюжин новых царапин. Я молча терпела боль, и, когда почувствовала, как кровь бежит по запястью, веревка наконец разорвалась. Я пошевелила пальцами, чтобы возобновить кровообращение. Их покалывало, когда я срывала маску и черную повязку, покрывавшие голову.

26

Перед глазами была зияющая темнота. Ваджин хорошо придумал оставить меня в пещере: даже если я освобожусь от повязки, все равно не смогу ничего увидеть. Я двинулась вдоль стены, считая шаги, чтобы не потеряться, и шла до тех пор, пока мои руки не наткнулись на другой алтарь с не менее острыми краями. В нем был крошечный огарок свечи, а рядом с ним деревянная коробочка. Я открыла ее и нащупала пять маленьких палочек. Спички. Они или остались после совершения ритуалов, или Ваджин принес их для того, чтобы пытать меня.

Я провела первой спичкой вдоль грубого края коробки и получила слабый дымок. Попробовала еще, но спичка сломалась. То же самое повторилось со второй и третьей. Четвертая вспыхнула. Я зажгла свечу, которая наконец осветила мою тюрьму.

Я стояла в пещере высотой всего в пять футов.

В одной из стен было трехфутовое отверстие, которое, как я предположила, вело в туннель, куда ушел Джун. В дальнем конце пещеры виднелся арочный выход приблизительно в четыре фута высотой. Это через него привел меня Казухито — я должна была пригнуться, чтобы не удариться головой.

— Рей? Отзовись, — сердито позвал Джун.

Прихватив свечу, я вышла в арку. Развилка — нужно было выбирать одно из двух направлении.

Я не помнила, с какой стороны мы пришли, и подняла крошечный огарок свечи, который у меня остался, пытаясь осветить оба туннеля. Меня осенило, я опустила свечу: на полу были видны следы. Надеясь, что это следы Ваджина, я пошла по ним.

Я шла несколько минут, прежде чем увидела свет. Не удержавшись, я сломя голову понеслась навстречу яркому полуденному солнцу. Тепло никогда еще не казалось мне столь желанным. Снаружи зеленели листва и трава. Глядя с обрыва крутого холма вниз на долину, я видела крыши строений монастыря, раскинувшегося, словно игрушечная деревня. Но дорога вниз заняла бы время. Я стерла кровь с циферблата часов и обнаружила, что было почти два часа дня. Ваджин скоро закончит с иностранными паломниками и приступит к исполнению следующей части своего плана.

Не найдя ключей от грузовика господина Исиды, я начала спускаться с горы пешком. Пробегая через рощу, я споткнулась о бамбуковую трость. Трость Исиды. Ваджин, должно быть, обронил ее после того, как убил старика. Я подняла трость и решила взять ее с собой на память о своем друге и как оружие на случай, если случайно встречу Ваджина.

Я почти достигла территории храма, когда услышала шорох листьев. К несчастью, бамбук слишком тонок, чтобы можно было спрятаться за ним, и я упала на землю.

Появились два мальчика школьного возраста. Я поднялась, собираясь попросить у них помощи, но, увидев меня, они отскочили назад.

— Это злой дух, — прокричал младший.

Я, поднимающаяся с земли в окровавленной одежде, наверное, показалась им персонажем истории о призраках. Открыв рот, чтобы переубедить их, вместо этого лишь захрипела. Прочистив горло, я попыталась заговорить снова, но мальчики уже убежали. Я оставила под кустом снятую мантию и направилась к храму. Перед домом Михори стояла черная «тойота-мега-краузер». Теперь я поняла, что это на ней Ваджин спустился с горы.

Я проползла по саду Михори, оставляя левой рукой кроваво-рыжие следы, и остановилась, только когда увидела корзину для белья, наполненную мокрой одеждой.

Госпожа Танака вешала штаны Акеми на веревку для сушки белья. Ее лицо, обращенное к ним, отражало такую же сосредоточенность, как и лицо Акеми во время тренировок по дзюдо. Стоит ли ей прицепить тяжелые хлопковые штаны двумя прищепками или все же тремя?

Она знала о свитке, но, в отличие от своих сыновей, не пыталась меня убить. Пока еще не пыталась. И я поползла быстрее.

Я уже почти добралась до ворот, когда Танака повесила штаны и, повернувшись, чтобы взять из тазика следующие, увидела меня. Она закричала.

— Дайджобу, дайджобу, — медленно поднимаясь на ноги, попыталась успокоить ее я.

Распахнулось окно, и пока она отвернулась посмотреть, кто там, я рванула к калитке.

— Это та Симура. Она все еще здесь! — проговорила госпожа Танака.

— Мы должны сообщить охране у ворот, — ответил ее сын Ваджин своим властным священническим голосом. — Ее надо поймать.

— Она назойлива, но я не думаю, что это необходимо, — проворчала Танака.

— Она воровка. Она украла ценную вещь, принадлежащую храму!

Я побежала прочь от дома по территории храма. Верные охранники повиновались Ваджину без малейших вопросов. Они бы задержали меня, и я никогда бы не увидела никакой полиции. Моим единственным шансом был телефон, но он располагался возле главного входа и тщательно охранялся.

Я уставилась на топчущихся туристов, представляя, как они отреагируют, когда увидят на мне кровь. Они могли запаниковать, поэтому я решила не приближаться.

Пройдя по каменной тропе к открытому фонтану, где люди при помощи маленьких бамбуковых черпаков совершали ритуальное омовение, прежде чем войти в главное здание, я постаралась привести себя в порядок, заработав несколько неодобрительных взглядов, когда выливала воду на руки. Уже потом я сообразила, что они думали, будто я оскверняю святую землю.

— Могу я воспользоваться вашим телефоном? — прошептала я гиду, у которого на поясе был прицеплен телефон. — Пожалуйста.

Она уставилась на меня, затем отскочила в сторону. Мохсен поступил иначе и помог мне в парке, а ведь ему было что терять. Я увидела другого гида, ведущего свою группу к стоянке. Около тридцати пенсионеров с желтыми наклейками на одежде медленно шли за желтым флагом, который он нес. Я проскользнула в середину, несколько людей расступились, освобождая мне немного места, и никто не выгнал меня.

— Следующая остановка — Великий Будда в храме Хас, — объявила гид. — Более девяноста трех тонн весом, он был создан в середине двенадцатого Столетия по велению сёгуна.

Когда мы приблизились к высоким воротам храма, я увидела пару охранников, пристально наблюдающих за выходом: Джиро, показывавшего нам свиток, и молодого монаха, который провожал нас в архив. Они выглядели гораздо более устрашающими, чем раньше, и свирепо взирали на толпу, стоя по обе стороны ворот, но группа туристов была настолько большой, что монахам пришлось расступиться. Только оказавшись за воротами, у автобуса, я осмелилась оглянуться. Охранники снова повернулись к храму, все еще ожидая меня.

— Вы с этого автобуса? «Тур Саншайн»? — Гид, стоявший рядом с автобусом, многозначительно посмотрел на мою одежду — испачканную кровью и без желтой наклейки.

— Вы хотите сказать, что это не автобус в Камакуру? О, я вижу другую остановку. Простите. — Я вышла из очереди и постаралась выглядеть так, словно просто шла по улице, а не убегала. Я хотела остановить первый попавшийся автобус и добраться в центр города, но, засунув пораненную руку в карман, поняла, что у меня совсем нет мелочи. Все деньги я оставила в грузовике господина Исиды, чтобы оплатить дорогу домой. «Я хочу, чтобы это закончилось», — проговорила я себе. В Камакуре не было никого, кто мог бы помочь мне, кроме Йоко Маэды, — и то, если она не закрыла магазин и не отправилась встречать внучку, уроки у которой закончились час назад.

«Антиквариат Маэды» был за последним поворотом направо, перед остановкой трамвая. Я ускорила темп, но услышала сзади велосипедный звонок.

— Абунай! Осторожно! — крикнул велосипедист призывая меня посторониться.

Уступая ему дорогу, я шагнула на мостовую. Завизжали тормоза автомобиля. Я бросила взгляд за плечо и увидела черный «мега-краузер». Солнечный свет скрывал лица сидевших в салоне.

Я отскочила обратно на тротуар, пробираясь сквозь толпу туристов, столпившихся возле автоматов с напитками. Там был платный телефон, а рядом стоял монах Хорин-Джи, который держал чашу для пожертвований. Смотрел ли он на меня из-под своей огромной шляпы? Был ли одним из шпионов Ваджина?

Я побежала по улице. Машина все еще преследовала меня, а тот, кто сидел за рулем, недовольно сигналил.

— Пешеходы должны ходить по тротуарам. Абунай, — любезно сказал мне какой-то старик.

Я побежала быстрее и вдруг почувствовала, как наступила на что-то влажное и теплое. Я могла только надеяться, что это была грязь. Снова посмотрев вверх, я с опозданием заметила красный свет светофора и, не успев остановиться, врезалась в бампер полицейской машины, заходившей справа.

Боль пронзила мое колено, но не успела я осознать это, как уже отлетела от бампера. Пролетая по теплому летнему воздуху, я услышала голос господина Исиды, зовущий меня по имени. Если бы я могла полететь к нему, навстречу загробной жизни, я больше не чувствовала бы боли. Но я вернулась на землю, рухнув на что-то мягкое. Это оказалось человеческое тело. Мы вместе покатились по дороге.

27

— Думаю, тебе больше не нужно никуда бежать, — сказала Акеми Михори.

Я уставилась на рукав ее дзюдо-джи, обляпанный грязью и кровью. Моей кровью. Она была тем человеком, которой схватил меня и смягчил мое падение своим телом. Мы лежали вместе посреди проезжей части. Все водители были вынуждены заглушить двигатели своих машин, и, если бы не ее голос, тишина стояла бы как в храме.

— Она точно не повредила ногу? А вы, мисс Михори, вы тоже ранены? — Надо мной навис пожилой ангел — господин Исида, все еще одетый в старую дзенскую мантию.

— Я в порядке, — тяжело выдохнула Акеми, — но у Рей могут быть серьезные проблемы с коленом, если она все еще собирается продолжить свою пробежку.

— Исида-сан, как вам это удалось? Ваджин сказал, что убил вас, — прошептала я, в то время как машины возобновили движение, аккуратно объезжая нас.

— Я жив! Я не быстр, зато гибок. В дороге мне почти удалось избавиться от веревок. Когда Ваджин забрал тебя в пещеру, я снял повязку — еще одно движение тай чи, — небрежно заметил он. — Я долго пускался с горы, но мне повезло встретить мисс Михори около зала для занятий дзюдо, и я рассказал ей обо всем, что случилось.

Итак, Ваджин соврал об убийстве Исиды. Он знал, что я поверю, и, вероятно, надеялся, что это убедит меня рассказать о местонахождении свитка.

— Мы вызвали полицию к пещерам полчаса назад, и, когда тебя там не обнаружили, все запаниковали, — сказала Акеми. — Я была готова убить Казухито, если мы не найдем тебя.

— Вы спасли мне жизнь, — ответила я. — Но Джун Курой заблудился в туннелях, а Казухито находится в твоем доме!

— Больше нет. Мой ассистент сообщил, что оба доставлены в тюрьму, — сказал лейтенант Хата.

— Вы знали, что я была в Камакуре? — Хотя мне хотелось бы, чтобы он попал к горе раньше, я была благодарна ему.

— Вы помните, я упоминал о том, что в смертях Нао Сакая и Ному Идеты есть общие черты? На местах преступлений полицейские нашли землю с чрезвычайно высоким содержанием щелочи. Такую же землю я обнаружил в вашей квартире. А когда вы упомянули о Хорин-Джи, я подумал об их знаменитых гортензиях.

— Они нуждаются в щелочной почве, — пояснила Акеми. — Я заметила его помощника шныряющим у моей личной тропы и берущим пробы почвы. Я собиралась прогнать его, но он сказал, что сотрудничает с камакурской полицией и разыскивает тебя.

— Как вы узнали об этом? — спросила я у лейтенанта Хаты.

— Вы оставили вещи в камере хранения Национального музея Токио. Когда ваш телефон начал звонить, охранник открыл ячейку и связался с нами. Мы позвонили в квартиру Глендиннингов, и Энгус-сан рассказал нам о свитке.

Я думала, что Энгус ненавидит полицию. Не так уж и плохо иметь младшего брата, особенно если он собирается присматривать за тобой. Или младшего шурина? «Не совсем», — подумала я, когда приехала «скорая», визжа, словно песня «Девятидюймовых ногтей».

Мое колено было выбито, но не безнадежно. Неделю я провела в Международной больнице Святого Луки, после чего лечащий врач высказался за хирургическое вмешательство. Вопрос стоял о том, кто будет проводить операцию: местный хирург или же специалист из Лондона, как настаивал Хью. Я удивила всех, приняв свое собственное решение:

— Я хочу это сделать в Калифорнии, в госпитале моего отца. Американская медицина лучше всего.

— Но ты же собиралась никогда не покидать Японию! И как, черт возьми, ты намереваешься сидеть в самолете? Тебе нельзя сгибать колено. — Хью, обедавший со мной, погладил меня по бедру выше повреждения. Он все еще прикасался ко мне, а я все еще реагировала на его прикосновения.

— Ты должен помнить, что родители купили мне билет в Сан-Франциско первым классом, а я его так и не использовала. Я думаю, там полно места для ног. Ты же мне сам всегда рассказывал о своих путешествиях первым классом.

— Когда ты летишь?

— На следующей неделе. Я, наверное, останусь на месяц, чтобы они могли убедиться, что нога полностью восстановилась.

— Ты едешь в Калифорнию из-за ребенка? — спросил Хью после небольшой паузы.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что он говорит о мифическом существе которое он выдумал во время нашей поездки из Камакуры.

— Не стоит переживать. Мои месячные начнутся завтра.

— Завтра? Откуда ты знаешь?

— Спазмы.

— Наверное, я должен чувствовать облегчение, — он вздохнул. — Но на самом деле мне жаль терять эту последнюю ниточку, связывающую нас.

— Что ты имеешь в виду? Ты же сам хотел, чтобы я уехала из Японии.

— Ты передергиваешь. Мне не нравится быть чужестранцем. Я думал об этом и понял, что буду таким же чужестранцем почти во всей Европе.

— И ты хочешь вернуться в Шотландию?

— Да. Мне нужно вернуться к истокам. Я не держал Энгуса в ежовых рукавицах, потому что не видел его годами. Я думал, что если буду строг, то он сбежит, и я больше никогда не увижу его. Если быть честным, то я не хотел семьи. Я был за границей так долго, что не видел своих племянников и племянниц. А теперь я уверен, что хочу детей. Для начала могу потренироваться быть дядей.

— Ты обязательно кого-нибудь там встретишь, женишься, и у тебя будет все, о чем ты мечтаешь. — Мое настроение внезапно испортилось.

— Но я хочу жениться только на тебе.

Я никогда не ожидала, что мне сделают предложение, в то время как я лежу в больнице, страдая от пораненного колена и предменструальных судорог. Мои сомнения должны были исчезнуть, когда я посмотрела в глаза Шуга. Но они не исчезли.

— Я не могу выйти замуж, — ответила я.

— Ты имеешь в виду — не хочешь?

Я начала говорить медленно, пытаясь разобраться в вихре нахлынувших эмоций:

— Я люблю тебя — я знаю это уже несколько месяцев, но я не готова стать твоей женой. Я должна заработать годовое жалованье, приличное годовое жалованье, прежде чем думать о замужестве.

— Я могу подождать год. Даже два. — Хью взял меня за руку.

— Правда?

— Я все время забываю, насколько ты юна. Тебе о многом нужно подумать. Я все равно поеду в Шотландию, но закажу один из тех номеров, по которому ты сможешь свободно мне звонить.

— Номер восемьсот?

— Верно. Ты сможешь звонить мне ежедневно, если будет желание.

Я громко рассмеялась, забыв о колене, забыв обо всем, кроме его рук, обнимающих меня. Хотя моя жизнь была далека от совершенства, она была не так уж и плоха.

За несколько дней до моего отлета в Калифорнию с визитом в госпиталь пришла Нана Михори, одетая не в привычное кимоно, а в горчичного цвета тунику и брюки. Когда я сказала, что мне нравится ее костюм, она сразу же наговорила на него, как того требовал японский этикет.

— Единственное преимущество широких брюк, по моему мнению, их удобство. В последнее время мне приходится много путешествовать поездом. Туда — обратно, от офиса Национальной полиции в Национальный музей Токио, обедая в перерывах с коллегами. Это сумасшедший график.

— Присаживайтесь, пожалуйста. — Я была заинтригована целью визита.

— Рей-сан, я очень вам благодарна.

— Я не сделала того, что вы хотели. — Я почувствовала, как жар прилил к моему лицу. — Если бы я выполнила ваше поручение, возможно, ничего этого не было бы.

— Мой бывший приемный сын и его брат пошли на преступление, потому что Акеми и я решили оставить полотно Мицухиро себе. Я понимала, что забирать его из хранилища неправильно, но наша судьба после смерти мужа волновала меня. Я не хотела жить, как моя сестра, которая ютится в доме, где ей не рады.

— Все мы хотим быть независимыми, — ответила я. — Меня интересует другое: как вы узнали, что свиток спрятан в тансу?

— Это длинная история. Сначала я спрятала его в нашей коллекции дома, но, к сожалению, Ному заметил его и перепрятал. Затем, когда Хару отвезла Ному в больницу для обследования сердца, я и Акеми обыскали его дом. Мы нашли свиток среди бумаг моего брата. Я решила положить его в тансу, где было потайное отделение, о котором я помнила еще с детства. Мы подумали, что это будет мудро — не говорить Хару о новом тайнике. Она неприятно нас удивила этим летом, продав тансу в «Искусства Гиты». Теперь мы должны были доставать свиток вместе с тансу. Я попросила вас помочь, чтобы мои брат и сестра не заподозрили меня ни в чем.

— Откуда Казухито и Джун узнали об этом?

— Мне кажется, что Казухито подслушал разговор о тансу между мной и Акеми на кладбище возле храма. Нам казалось, что разговаривать там безопасно, но, как выяснилось, это не так.

— Ваш храм снова в безопасности, — ответила я.

— Да. — Она, несмотря ни на что, выглядела грустной. — Скоро прах Ному будет похоронен на нашем кладбище. Мы также пытаемся убедить госпожу Сакай похоронить ее мужа в Хорин-Джи. Я не уверена, удастся ли нам, но мы должны были предложить, учитывая то, что он попал в нашу семейную разборку.

— Наверное, она согласится, — сказала я.

Из-за нехватки земли в Японии похороны обходятся очень дорого, а предложение бесплатного места на кладбище в храме, подобном Хорин-Джи, равносильно благословению. И это не Нана Михори сбила господина Сакая с пути — это был Казухито, который не принадлежал к семье Михори. Нана словно бичевала себя за поступки, которых не совершала.

— Я должна подумать, что могу сделать для вас. — Взгляд ее остановился на мне. — Как я понимаю, вы решили передать свиток в Хорин-Джи. Это необычайная щедрость.

После нескольких серьезных разговоров с лейтенантом Хатой стало ясно, что у меня нет законных прав на свиток, поскольку он случайно попал в тансу. Хата назвал свиток «утерянным», а не «украденным», объясняя это тем, что действия Акеми невозможно рассматривать как воровство, потому что она была одним из опекунов свитка. Я могла бы получить возмещение в суде, но это меня не заботило. Есть вещи более важные, чем деньги.

— Я думаю, что мне стоит купить заказанный вам тансу, — сказала Пана.

— Это не имеет смысла теперь, когда свиток снова у вас, — пожала плечами я, — вы получили то, что хотели.

— Вообще-то, я планировала пожертвовать тансу Йоко Маэде, которая управляет магазином антиквариата, в котором вы до недавних пор работали. Она, наверное, упоминала, что однажды я причинила ей некие хлопоты. Я хотела бы искупить свое эгоистичное поведение этим подарком. Вы больше не будете там работать, а ей будет не хватать вашей помощи.

— Вы очень влиятельны. — Я пристально посмотрела на Нану. — Как думаете, камакурское Общество охраны древностей и окружающей среды могло бы решить вопрос со стоянкой возле ее магазина?

— Конечно. Я уже отправила письмо об этом в муниципалитет. — Она сделала паузу. — Я должна повторить, как благодарна вам за спасение моей семьи. Я знаю, что Акеми не пришла проведать вас, потому что ей очень стыдно. Она думает, вы откажетесь с ней встречаться, потому что знаете, как она взяла свиток.

— Это смешно. Передайте ей, что, когда мое колено заживет, я хочу начать тренировки.

— Снова бег?

— Определенно, и, возможно, даже дзюдо. Моя жизнь показала, что пришло время научиться защищать себя.

Нана Михори улыбнулась, пожелала мне приятной поездки и оставила жестяную коробку, полную восхитительного ячменного чая. Под коробкой я нашла длинный белый конверт. Итак, она действительно собиралась купить тансу. Я вытащила толстую пачку денег и пересчитала их. Госпожа Михори оставила пять миллионов иен и записку:

Пожалуйста, примите компенсацию за тансу, а также за дорожные расходы и комиссионные посредника. Братья Глендиннинг уверили меня, что лично добавят тансу завтра утром, поэтому не беспокойтесь о транспортировке. Я буду отзываться о Вас теплотой. С нетерпением жду новой встречи. Передавайте наилучшие пожелания своей тете.

Искренне Ваша, Нана Михори.

— И что случилось с деньгами? Ты делец черного рынка? — Энгус Глендиннинг не спеша вышел из кафе «Старый Тегеран» с сумками в обеих руках и, как мне показалось, счастливо фыркая.

— Это законная плата, — ответила я. — Я заработала каждую иену кровью, потом и слезами.

— Люди, о которых ты упоминала — настоящая банда. — Он усмехнулся, швыряя кассету с моим японским. — Я сделал это для тебя. Это самый современный английский: куча мотивов восьмидесятых, как ты любишь.

— Что за группа? Я не могу разобрать твой почерк, — спросила я, разглядывая каракули на коробке.

— Они называются «Масштабная атака». Тебе понравится, — пообещал Энгус, забирая у меня кассету и вставляя ее в плеер, который принес мне в прошлый раз.

К тому времени как первая песня проиграла, он уже танцевал по комнате, а я смеялась так сильно, что опрокинула бутерброд на покрывало.

— Гайдзин, иностранцы, — вздохнула дежурная медсестра, обращаясь к коллеге, когда они вошли в комнату и обнаружили, какой беспорядок мы там устроили.

Мы только усмехнулись.

Оглавление

От автора

Действующие лица

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

Реклама на сайте