«Испанский башмачок»

— Вон, того, — показал охранник, — серебристого, с мустангом.

Лопатин посмотрел в указанном направлении. Оба-на! Это ж Зеленого тачка! Она самая! Три шестёрки на номере!

— Точно оттуда кидали? — уточнил он.

— Точно. Длинный швырнул. Он ещё прицеливался, сволочь.

Длинный… Водила Зеленого.

Мысли вихрем закружились в раненой голове Лопатина. «Это Саша, значит, так мира хочет? Я к нему с чистым сердцем, а он мне ботинком по роже. Да ещё каблуком в нос попал. Полный беспредел. Ну, позвонил бы, сказал бы, что не хочет встречаться… А то вот так, на людях. Типа, с дерьмом не общаюсь. Ну, с-сучонок…»

Иван Викторович до боли в костях сжал кулаки. «Ладно, Зелёный, я тебе тоже сюрприз приготовлю. Сегодня же… На всю оставшуюся жизнь запомнишь. Если, она, конечно, останется…»

— Задний ход! Полный назад!

— Шеф, может, я выйду, рыло им начищу, — предложил охранник, — это ж хулиганство злостное.

— Я сказал, полный назад!

— А стрелка как же?

— Отменяется.

Иван Викторович подобрал с палубы башмак, взял его за носок и со всей силы швырнул обратно на набережную.

— Это тебе ответка, Зелёный! Лови…

Ботинок по восходящей дуге устремился к берегу…

— Ну, все, точно теперь выгонят! — сокрушался вахтенный, выслушав Эдика.

— Может, сказать, что крысы утащили? — с виной в голосе посоветовал реставратор. — Тут в архиве их полным-полно.

— Да на хрена крысам ботинок? Да ещё испанский… В общем, как хочешь, брат, а ботинок верни. Хоть в Мойку ныряй, хоть сачком его лови!

— Да его уж в Неву унесло, наверно. Или утонул.

— Твои проблемы. Или мою семью кормить будешь.

Эдик покинул особняк. Ботинки и носки высохли, но настроение окончательно ушло в минус. Старая примета в очередной раз подтвердилась. Как день начнётся, так же и закончится. А ещё ведь не вечер.

Сам не зная почему, вместо того, чтобы идти к метро, он свернул за угол, к набережной. Вдруг ботинок, на самом деле ещё плавает?

Ничего не плавало, кроме бутылок, которые специальным сачком на удилище вылавливал молодой бомж. Обуви среди улова не было. Эдик минуты две с грустной миной поторчал у гранитного парапета, развернулся и побрёл к метро.