«Правозащитник»

Правозащитник (fb2) - Правозащитник 1622K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Артур Строгов

Артур Строгов Правозащитник

Часть первая Миссия

Глава 1. Катастрофа

Москва начала 90-х… Беспокойный, шумный, взволнованный город, точно гигантский улей с потревоженным роем ненасытных пчел, уничтожающих все на своем пути… Город дерзких удовольствий, вульгарных полночных забав, преступных желаний; город, презирающий добродетель и любовь, отдающий дань пошлости и насилию; заколдованный Вавилон, в котором гигантский Сфинкс неизменно предлагает извечную загадку неопытному обывателю и безжалостно пожирает души наивных новичков…

Был жаркий вечер августа 19… года. Солнце настолько раскалило брусчатку мостовых, что казалось, камни готовы были превратиться в жидкую глину. На *** бульваре располагались затейливые ночные клубы с пестрыми сверкающими вывесками, навевающими помимо воли вакхические сцены. С некоторых пор *** бульвар стал популярен. Здесь располагались клубы, посещаемые праздной молодежью, богатыми бездельниками, которые вполне заслуженно могли бы получить звание удачливых «риччи», если бы за ними в народе не закрепились более прозаичные пошлые прозвища. Одним из таких заведений был клуб «Орион», располагающийся в старинном флигеле, который печально забыл отреставрировать прежний владелец; впрочем, репутация клуба от этого нисколько не страдала. Наоборот, ходил слух даже о сборище так называемых «избранных», о том узком круге любимцев фортуны, которым судьба преподносит деньги на золотом блюде, а власть — на серебряном. Однако эти баловни судьбы отличались определенными «странностями». Будучи юными и горячими, им хотелось доказать обществу, что они «особенные» и «неповторимые», и могут без труда совершать подвиги, достойные византийских паладинов или римских гладиаторов на арене Колизея. Причем все эти достоинства проявлялись в том, что они устраивали сумасшедшие гонки посреди ночи. Вообразите себе две или три гоночные машины, летящие, словно колесницы Менелая или Диомеда по Тверской улице; на перекрестках же авто напоминали яркие кометы с огненным шлейфом позади, оставляющим выжженные полосы…

* * *

В тот вечер из клуба вышли трое приятелей, одетых, на первый взгляд, слегка небрежно: толстовки, джинсы разных цветов, кеды — все это отнюдь не говорило о принадлежности к «высшим». Один из них — высокий статный молодой человек лет двадцати пяти, с миловидными правильными чертами лица, светло-каштановыми длинными волосами — был изрядно навеселе и слегка покачивался.

— Ну что, устроим сегодня очередной «забег»? — спросил он спутника, упитанного юношу с заметно выступающим брюшком.

— Конечно, Алексей, — согласился толстяк, — ведь ты не боишься разбить свой «car»… Ты можешь превратить в груду металла хоть десять машин. Ведь тебе дедушка подарил бизнес.

— Верно, — отвечал Алексей, — фирма «Белосельский и компания» сегодня ценится дороже всех! Так что брось завидовать, и давай вернемся к сегодняшнему уговору…

— Какому уговору?

— Я обгоню вас всех на моем спорткаре! — ответил Алексей с самонадеянной улыбкой.

Толстяк слегка пожал плечами.

— Мой «Мустанг» не менее хорош… Впрочем, увидим!

— Вот именно, сейчас и увидим, кто победит! Уверен, что моя «тысяча лошадок» обскачет всех в два счета! — прибавил третий, дерзкого вида юнец смуглой наружности с вздернутым носом и выпуклым подбородком.

— Вызов принят! — заключил Алексей и его глаза сверкнули веселым задором. — Теперь условимся о том, какой приз достанется победителю.

Молодые люди поговорили еще немного. И хотя — как мы повторяем — были слегка «навеселе», довольно уверенным шагом направились к своим великолепным «колесницам», которые были небрежно припаркованы на мостовой. Сверкающие «чешуи» автомобилей напоминали гигантских искрящихся жуков, которые внезапно расправили крылья и взмыли в воздух, точно их вспугнула неведомая опасность.

Считаные секунды, и ночной переулок наполнился яростным жужжанием трех несущихся огненных шаров, оставляющих позади себя пылающий шлейф…

Машины летели с головокружительной быстротой, ловко лавируя между небольшими препятствиями, которые встречаются на бульваре. Казалось, они смеялись над каменными тумбами, дорожными ограждениями, «пузатыми» грузовиками. Как и предупреждал Алексей, его «колесница» лидировала среди других. Он с ловкостью опередил соперников еще на *** бульваре и теперь удачно свернул на Тверскую, где должно было пройти основное состязание. Дорога все более подчинялась ему, теперь она представлялась ему ковром, который послушно расстилает перед ним небесный служитель. Сумасшедшая скорость завораживает подобно зелью; подобно укусу змеи она «разливает» по жилам особый яд удовлетворенного честолюбия и победы; это поймет только тот, кто находит особое удовольствие в этом развлечении — опасном лишь для малодушных сердец. Однако есть тонкая грань — особое состояние, когда разум настолько готов презреть опасность, что никакие страхи, никакие опасения уже не способны удержать неистовый пыл человека. Это опьянение скоростью подобно столбняку, который парализует все силы и лишь подстрекает человека гнать еще быстрее. Нечто подобное опять переживал Алексей. Он понимал, что победил, ведь все его соперники остались далеко позади. Но ему захотелось большего — «выжать» последние соки из послушной «колесницы», и он нажал до отказа педаль. Дорога уже казалась ему не ковром, а сплошным горизонтом, сотканным из мерцающих линий, которые становились все более яркими с каждым мгновением и больно резали глаза… и в какой-то момент он закрыл их… Какая-то ничтожная доля секунды и машина, наскочив на препятствие, подобно колеснице древних гладиаторов, у которой отвалилась ось, подобно ястребу взвилась в воздух и, сделав в свободном полете несколько «сальто», грузно и неумело приземлилась на асфальт…

* * *

Свет, ослепительный свет… Что может быть ярче него? И как глазам тут вообще распознать темноту, если ослепительное, всепоглощающее белое море всецело завладевает зрением, нервами, каждым мускулом, всем существом… и свет захватывает в плен и неумолимо несет в свою неведомую пучину… Полет, ощущение пребывания в некой невесомости. Неведомую доселе мощь и силу ослепительного манящего света — это то, что ощутил Алексей. Ему казалось, что он подобно коршуну вынужден парить на недосягаемой высоте в океане белого теплого пламени, которое мешало открыть глаза… Тело как будто настолько слилось с океаном света, что каждая живая клетка кожи сама превратилась в мерцающие искрящиеся флюиды… сознание покинуло ненужную более телесную оболочку и все мысли, хаотичные, странные, неподвластные рассудку, превратились в поток лучей, неизбежно впадающих в общую мощную неумолимую лавину, которая подобно водопаду низвергается вниз с головокружительной высоты. Но сознание, наконец, вернулось, точнее, он не узнал себя… не узнавал свой голос и тело… Открыв глаза, он ужаснулся, увидев, что как бы парит над землей, а внизу простираются величественные горы, украшенные остроконечными вершинами, и луч солнца нежно скользит по их склонам…

И внезапно возник голос в ушах:

— Посмотри на себя, вглядись в прошлое, осознай все сделанное тобой! Вот каким ты стал!

Глас звучал настолько торжественно и вместе с тем печально, что Алексей ощутил нечто вроде упрека в душе. Он инстинктивно зажмурил глаза, так как не мог выносить слепящего света. Ему все казалось, что он спит и не может проснуться. Ощущение невесомости и легкости не проходило, точно он действительно парил над землей подобно птице.

Между тем голос продолжал:

— Вместо того, чтобы приносить пользу другим людям и посвятить себя заботе о них, ты погряз в лености, подлости и разврате… Твой эгоизм и беспечность мешали тебе стать тем, кем ты должен быть.

Алексей понял, что нужно произнести что-то в ответ, но не ощутил даже, что в силах открыть рот. Мысленно он хотел оправдаться, произнести одну из тех банальных фраз, какими любой человек может себя мысленно отделить от несчастий других людей: «Я ни в чем не виноват!»

— Ты виновен и грешен, как и любой человек… Вместо того, чтобы использовать то, что тебе было дано от рождения, ты жил лишь для одного себя!

— В чем я виновен?

— Ты стал себялюбцем и гордецом, и не ценил тех благ, которые тебе были даны в жизни и которые ты мог бы использовать для людей… А теперь ты жалеешь о своей жизни?

Алексей тщательно припоминал все свое прошлое, все события, силясь вспомнить ужасное событие, за которое он мог заслужить столь ужасное наказание. Но не мог. Все, что с ним случилось, могло произойти с любым другим богатым человеком, который привык жить в радости и довольстве. И вот теперь он… Но голос, который звучал, казалось, читал все мысли.

— Богатство — это лишь мишура, за которой может скрываться человек. Ты принес страдания не только своим близким… Вспомни сестру… и тех, кто из-за тебя пострадал.

— Да, я виноват… я признаю… но…

— Ты хочешь вновь вернуться к жизни, чтобы вести себя по-прежнему, пребывая в грехе?

— Нет, нет, я клянусь, что если… мне позволят вернуться обратно… я все исправлю… я помирюсь с сестрой… я не буду больше тем, кем я был… Если бы можно было вернуть время назад…

— И ты считаешь, что этого будет достаточно во искупление тех бед, которые ты натворил в мире… в том мире, который ты так любишь? И в котором так жаждешь остаться? Не кажется ли тебе, что ты еще очень много должен сделать… доказать, что твоя жизнь прожита не зря… что ты в силах еще очень много сделать для людей, к которым раньше ты относился с таким презрением…

— Да, конечно, я стану другим!

— Одного желания мало, ты должен стать другим… В тебе заложено и хорошее, и дурное… Помни, что чем больше ты сделаешь для людей, тем более неуязвимым ты станешь для своих врагов… Твой путь будет труден, полон опасностей и тревог, сомнений и споров со своей совестью; ты будешь неустанно бороться с несправедливостью, которая выпадает на долю простых людей. Ты явишься страшным врагом для притеснителей и гонителей тех, кто взывает о помощи… Это огненный путь, который тебе предназначен… и, если ты готов по нему ступить…

— Я готов! Готов! — Алексей словно задыхался.

— Ты должен принести клятву в своей душе, отныне быть верным своему слову. Огненный путь, что предназначен тебе, лишь опалит, но не убьет. Помни: отныне ты будешь совсем другим человеком, дурные качества уступят место благородным — подобно тому, как настаивается доброе вино… И еще одно — вернувшись к жизни, к той жизни, к которой ты привык, не бойся бросаться в схватку с твоими противниками. Ни пуля, ни сталь не возьмет тебя до времени… Ты станешь неуязвим для врагов… Храни этот секрет в твоем сердце и не открывай никому…

Глас умолк, но Алексею казалось, что его эхо все еще отражается в мозге, словно в пещере, сплошь состоящей из сталактитов трепещущих мыслей и чувств.

Слепящее мерцание постепенно блекло и сменялось обыкновенной молочной пеленой, подобно утреннему туману. Когда молодому человеку удалось открыть наконец глаза, то он обнаружил себя лежащим на неудобной жесткой кровати, сплошь опутанной проводами. Это была больница. Алексей все сразу понял. Какая это радость — больше не ощущать себя в полете! Вновь обрести свое тело! Как прекрасно быть молодым, здоровым, полным сил! Знать, что весь ужас остался позади! Но нет, он ведь дал клятву стать другим, и даже сейчас у него в ушах звучал голос: «Чем больше ты сделаешь для людей, тем более станешь неуязвимым для врагов»… Итак, отныне у него другая жизнь! И она начинается сегодня!

Немного погодя он попробовал слегка приподнять левую руку, затем правую. То же самое он проделал и с ногами, и с радостью убедился, что тело, пусть еще и вяло, но подчиняется его разуму. Немного погодя пришел врач, но он почти его не слушал. Ему сказали, что пришла навестить сестра. При имени Марины он вздрогнул и с силой сжал руку врача так, что тот невольно поморщился.

— Приведите мне сестру! — произнес Алексей и с удивлением понял, что не совсем узнает свой голос. Он звучал хрипло и резко, хотя и властно.

Марина встретила его вначале слегка настороженно.

— Ты знаешь, что ты чуть было не…

— Это неважно, со мной все будет хорошо, поверь, — произнес Алексей уверенным тоном. — В прошлом я… я вел себя непорядочно по отношению к тебе…

Сестра с удивлением взглянула на него.

— Да, да, послушай меня, не перебивай. Я виноват перед тобой, я признаю это. Ты, наверно, думаешь, что я говорю, потому что лежу тут? Но это не так! Через три дня я выйду отсюда… И мы поговорим, обещаю… Во-первых, я помогу тебе решить проблему с мужем и помогу твоему сыну.

Марина широко раскрыла глаза, словно не веря своим ушам.

— Не благодари, сейчас я пока еще слишком слаб… Но все изменится, поверь мне. Настолько, что ты даже не представляешь.

— Доктор сказал, что ты ударился головой…

Алексей с улыбкой парировал:

— То, что я говорю — это не сиюминутная вспышка раскаяния… Поверь, очень многое изменится.

— Я тебя не понимаю.

— Ты увидишь, Марина. Как это будет… Не думай ни о чем… Да, и вот еще… у меня к тебе просьба, пока не говори ни моим друзьям, ни Елене обо мне… Я не желаю пока никого видеть, хорошо?

Она улыбнулась.

— Я все сделаю, чтобы моя дорогая сестренка была счастлива!

Он произнес эту фразу, но вдруг ощутил, как сердцу стало тесно в груди. «Как странно, — подумал он, — такие простые слова, но я почти счастлив, произнеся их».

— Ты точно не болен? — вдруг произнесла Марина.

Он понял ход ее мыслей.

— Мариночка, мой ум ясен и тверд… Впрочем, сейчас мне нужно отдохнуть. И еще одно…

— Что еще?

— Здесь есть поблизости церковь?

— Есть, но я не понимаю.

Он замолчал.

Сестра ушла, качая головой. Она не узнавала своего брата. И она решила, что это последствие аварии. Остальные родственники не пожелали явиться. Впрочем, пожаловал Дмитрий, с которым он попросту притворялся как мог, убеждая, что ничего не помнит. На третий день явились многочисленные подруги, с которыми Белосельскому ранее нравилось играть в «романтические» идиллии. Елена, которая была больше всех дорога ему, не смогла или не захотела прийти. А ведь он так перед ней был виноват! Нет, он все исправит и извинится перед ней…

Не через три дня, а недели через две к Алексею начали возвращаться силы. Он избегал встреч с друзьями и подругами и принимал только Марину. С сестрой он окончательно помирился.

— Кстати, я собираюсь вернуть тебе акции, которые достались мне от дедушки. Я тогда поступил подло… Не благодари… Но это еще не все. Как только я окрепну, все узнают…

— О чем?

— Пока рано об этом говорить. Я еще не полностью восстановил силы. Но очень скоро все узнают о моем решении. Я тебе скажу, как тогда нужно поступить. И еще, дай мне, пожалуйста, адрес и телефон того друга дедушки… который… военный в отставке… Мне с ним нужно поговорить, а еще лучше увидеться.

— Зачем тебе этот ворчун?

— Видишь ли, мне в скором времени понадобится надежная охрана… ведь то, чем я собираюсь заняться, очень не понравится многим людям…

— И чем же?

— Благотворительностью… — произнес Белосельский так тихо, что сестра не услышала его. — Неважно, сделай, как я прошу!

Марина с сомнением покачала головой и провела рукой по его слега взлохмаченным светлым волосам.

— Как скажешь… Но ты точно не болен? Может, у тебя что-то не в порядке?

Но он нетерпеливо прервал ее:

— И помни теперь, что я всегда на твоей стороне. Я твой брат, и не дам в обиду мою сестру! Никогда!

Сестра ушла удивленная. Она не знала, приписывать ли благодушное настроение брата его чудесному воскрешению после жуткой аварии или, наоборот, страшиться начала худшей болезни, зовущейся весьма красноречиво в устах простого народа.

Алексей пребывал в раздумьях. Они не были отмечены ни печатью меланхолии, ни мизантропии. Наоборот, пока он выздоравливал, он делал кое-какие заметки в дневнике, прикидывал будущие расходы и даже позвонил старому другу деда — полковнику в отставке, которого помнил с детства.

Глава 2. Преображение

Пятого августа роскошный трехэтажный особняк, располагающийся в одном из самых престижных районов Подмосковья, был полон народа. С самого утра во дворе, у фонтана, на игровых площадках и на тропинках для гольфа царило небывало возбуждение. Как мог догадаться читатель, особняк этот принадлежал Белосельскому и был его «личной резиденцией», где он любил проводить немало времени. Многочисленные друзья, приятели, родственники, подружки, — все те, кто составлял непосредственный круг общения Белосельского, сегодня желали в этот знаменательный день оказаться здесь, поприветствовать «воскресшего Алешу» и заверить его в своей любви и преданности. Больше всех усердствовал Дмитрий, двоюродный брат, совладелец бизнеса Белосельского, упитанный лысоватый человек лет сорока; с вызывающей надменностью он отдавал приказы повсюду — куда удобнее поставить праздничный торт, как рациональнее разместить афишу «COME BACK, ALEXEY» и повесить воздушные шарики. Впрочем, было решено накрыть праздничный стол прямо в гостиной, а затем продолжить веселье в бассейне. Дмитрий сообщил, что машина за Алексеем уже выехала и должна была привезти хозяина часам к пяти, не раньше. А пока что Дмитрий считал себя почти что владельцем этого роскошного дома. Он разговаривал со всеми покровительственным тоном, непристойно шутил, позволял себе адресовывать нескромные жесты девушкам, которые сами, надо сказать, не прочь были пофлиртовать, ибо все знали о значительном состоянии двоюродного брата Белосельского.

Наконец, когда гости и приглашенные уже устали от ожидания, Дмитрий оповестил всех, что машина через пять минут появится у ворот.

— Надо сделать сюрприз! Как на дне рождения! Сегодня мой дорогой Алеша должен понять, насколько мы его любим!

Идея была поддержана всеми. Марина была тоже здесь, хотя Дмитрий сказал ей несколько крайне вызывающих слов.

Черный лимузин проехал через парадный вход, и вскоре все увидели виновника торжества. Он выглядел немного похудевшим и осунувшимся. Несмотря на прохладный день, он был в рубашке с коротким рукавом и в слегка помятых брюках. Лицо его хранило слегка печальное и в то же время величественное выражение; в глазах притаилась насмешливая искра. В довершение ко всему он был небрит. Первое, что заметили гости, Алексей сухо поздоровался со всеми, несмотря на то, что его хотели обнять и расцеловать столько трепещущих губ. Напрасно очаровательные девушки обнимали молодого человека за шею, напрасно расточали самые сладкие многообещающие взгляды; напрасно Дмитрий буквально «душил» в объятиях брата — Алексей отпрянул от него как от змеи и прошептал лишь одно слово: «Иуда!» Если брат и расслышал это слово, то не придал этому никакого значения. После многочисленных, полных фальши поздравлений и неискренних пожеланий здоровья Дмитрий взял микрофон и поднял руку — голоса тотчас смолкли.

— По такому торжественному случаю я пригласил знаменитую рок-группу, которая…

Но здесь все с удивлением увидели, что Алексей резко выпрямился, почти вырвал микрофон из рук брата и, насильно усадив за стол, произнес твердым и спокойным голосом:

— Долг вежливости требует, чтобы я поблагодарил всех присутствующих за этот теплый прием, который меня, разумеется, еще полностью не разуверил в том, что в мире больше нет искренности… Что ж, я благодарю вас, господа, за этот музыкальный номер, за все эти изъявления симпатии и любви… Но… (при этом за столом наступила тягостная тишина и многие стали переглядываться) к сожалению, или, вернее, к счастью для меня, это все является бесполезным… Это дань моему прошлому… Ибо Алексея Белосельского больше нет… Да! Да! Алексей разбился в аварии месяц тому назад на Тверской улице. Того человека, которого вы любили и ценили, и который посещал с вами клубы, ездил на пикники, больше не существует!

Трудно описать то впечатление, которое произвели на всех слова Белосельского. Дмитрий решил, что это шутка, и попытался встать, но был усажен таким резким жестом брата, который заставил его усомниться в здравости рассудка последнего.

— Я говорю, что отныне я буду тщательно выбирать людей, которых можно именовать священным словом «друг»… Первым делом я избавлюсь от братьев, проворачивающих за спиной махинации, а потом скрывающихся в тени своих кабинетов; я вышвырну вон из этого дома приживалок, которые даже не заслуживают статуса «подружек»; я не потерплю лицемерных приятелей, которые способны лишь вытягивать деньги на бесконечные развлечения и делать ставки в казино… Этого я в своем доме не потерплю!

Если бы молния влетела в окно и ударила посреди всего этого сборища, то она и тогда бы произвела меньший эффект, чем слова Белосельского. У многих широко раскрылись глаза и чуть не вылезли «из орбит»; девушки разочарованно опустили глаза; хмельные приятели выглядели несколько пришибленными. Одна из «нимф», дерзкого вида красотка по имени Лола, резко вскочила из-за стола и решительно направилась к Белосельскому:

— Ты что же, бросаешь меня?

— Успокойтесь! — пробовал вмешаться Дмитрий. — Мой брат еще не выздоровел… Он еще болен… Ты же видишь…

— Я тебе больше не брат, — возразил Белосельский, — я не могу быть братом такому мошеннику и негодяю, как ты! Кстати, тебе, наверно, невдомек, что я передал уже в прокуратуру документы по той недвижимости, которую ты приобрел в прошлом году… Из-за тебя пострадали люди… Я позабочусь о том, чтобы ты понес должное наказание…

При этих словах Дмитрий весь позеленел.

— Ты не понимаешь, что говоришь! Ты болен и должен оставаться в больнице! Я позабочусь об этом!

— Не выйдет… Теперь я вижу все ваши ходы наперед и различаю ложь и правду, как свет и темноту…

— Тебя признают недееспособным! — вскричал Дмитрий, застыв в угрожающей позе.

При этих словах раздался звон стекла. И все гости, и без того удивленные всем происходящим, увидели людей в черном с оружием в руках. Они, точно «преторианцы», построившись в боевой порядок, навели пистолеты на гостей и в особенности на Дмитрия.

— Что происходит?

— Захват заложников!

Девушки закричали и стали звать на помощь.

— Успокойтесь, это мои люди! Я хорошенько подготовился к этой встрече! — вскричал Белосельский, в то время как Дмитрий уткнулся носом в пол под сильным нажимом «преторианцев».

Белосельский простер руку вверх и вновь воцарилась тишина.

— Итак, слушайте все! Как я сказал, я собираюсь избавиться от тех, кто столько лет лицемерил, предавал и обкрадывал меня. Все эти люди покинут мой дом. Со мной останется только Марина… Вам придется смириться с моим решением, ибо оно неизменно.

— Ты болен… ты проведешь всю жизнь в сумасшедшем доме! — Дмитрий брюзжал слюной, выкрикивал угрозы и извивался в руках «черных преторианцев». — Ты свихнулся после аварии!

— Вы заблуждаетесь, мой ум ясен и тверд как никогда. Кстати, знайте все, что я продаю свой бизнес и буду заниматься совсем другими вещами. Я собираюсь стать полезным обществу. Очень скоро мое имя будут произносить с ненавистью и с угрозами на устах, но мне это безразлично, ибо я знаю, что я смогу победить…

— Чем же ты намереваешься заняться? — спросила Лола с вызывающей улыбкой.

— Я стану правозащитником… точнее, защитником прав людей.

— Ха-ха, — рассмеялась Лола, — ты в аварии повредил не только машину, но и мозги! Ты знаешь, кто ты?

Красотка попыталась выкрикнуть еще какие-то угрозы, но Белосельский дал знак своим людям, и через пять минут не было и следа от приглашенных «нахлебников». Молодой человек остался со своей сестрой.

Некоторое время они хранили молчание.

— Ты тоже считаешь меня сумасшедшим?

— Нет, ну что ты!

Она подошла к брату и нежно обняла его, как может обнять только самый близкий человек.

— Я восхищаюсь тобой!

Он улыбнулся.

— Но с тобой явно что-то произошло…

Белосельский отвечал:

— Это верно, но это должно остаться секретом. У меня было время переосмыслить всю мою жизнь… После катастрофы я многое понял… словно пелена упала с моих глаз…

— Но ты точно выздоровел?

Белосельский улыбнулся.

— Конечно, и готов к моей миссии…

— Миссии… что это значит?

— Пока еще рано об этом говорить… Мне много нужно сделать, многое предпринять, многому научиться… На совершенство я не претендую.

— Не может же быть, чтобы ты…

— Изменился за один день? Ты это хотела сказать? Конечно нет, я полон недостатков, как и месяц назад. Но я найду в себе силы их преодолеть…

— Ты правда не хочешь больше знаться со всеми друзьями, которых прогнал?

— Нет. Я сожалею лишь, что здесь нет Елены…

— Она не захотела прийти… Дмитрий ей сказал, что ты не желаешь ее видеть.

— Я знаю, но это все равно моя вина. Я должен с ней увидеться… Хорошо, Марина, теперь я сдержу слово, которое дал тебе еще в больнице. Пакет акций будет тебе передан без каких бы то ни было условий. В остальных твоих делах я тебе помогу.

— Я благодарна тебе, но имею ли я право…

— Конечно имеешь.

— Все равно, когда-нибудь ты мне все расскажешь…

Белосельский лукаво улыбнулся.

— Все может быть… Я провожу тебя.

И велел отвезти Марину домой на своем черном лимузине.

Белосельский вернулся в гостиную и дал распоряжение горничной немедленно покончить с беспорядком, который царил почти во всем доме. Он поднялся к себе в кабинет, открыл несгораемый сейф, просмотрел некоторые документы и взял с собой пачку банкнот, перевязанных лентой. Ему доложили, что один человек ожидает его у входа. Белосельский приказал ему немедленно подняться. Вошел высокий человек лет тридцати пяти, крепкий, загорелый, широкоплечий; зеленая униформа выдавала в нем военного.

Белосельский поздоровался с ним за руку.

— Виталий, — представился вошедший и улыбнулся своей уверенной и чуть снисходительной улыбкой.

Белосельский внимательно изучал вошедшего секунд десять и затем произнес:

— Вы знаете, зачем здесь и какова работа, о которой говорил…

— Да, да, — резко прервал Виталий, — и этот же человек дал рекомендации на мой счет. Полагаю, это тоже Вам известно.

— Да, конечно, рекомендации, безусловно, важны, но я привык полагаться на собственное мнение. Так что я поздравляю Вас, Вы приняты.

— Спасибо. Мне все-таки хотелось бы знать, каковы будут мои обязанности? Предупреждаю сразу, что ничего противозаконного не…

— Это не понадобится! — возразил Белосельский. — Должность начальника охраны отнюдь не будет вынуждать Вас делать то, что Вам не по душе. Видите ли, Вы будете не только моим телохранителем… Время от времени Вы будете выполнять небольшие поручения — именно Вы, лично. Это никак не пойдет вразрез с Вашей совестью. Мне нужна лишь преданность и верность.

— За меня уже поручились.

— Да, но есть просто преданность, а есть абсолютная преданность.

— Мне странно слышать такие слова, ведь я не работал у Вас… Может, я Вам не подойду?

— Мне нравится Ваша искренность. Вы не подойдете в том случае, если станете лгать мне…

— Всегда есть место лжи. Правдивым человек может быть только с самим собой.

— Я имею в виду другое… Вы будете руководить другими людьми, которые должны быть такими же преданными. Если возникнут какие-либо проблемы, Вы просто дайте мне знать. Мне нужна единая целая команда, которая будет меня охранять днем и ночью. Это значит, по сути, что моя жизнь, мои секреты будут в Ваших руках, и мне нужно лишь полагаться на Вашу скромность в этом отношении.

— Я человек простой, — отвечал Виталий, — не умею красиво выражаться. Я уже дал слово и этого достаточно. Если Вы мне поручите набрать людей, я это сделаю.

— В этом плане я полностью полагаюсь на Вас.

— Однако позвольте вопрос… откровенный вопрос.

— Конечно, ведь, по сути, у нас не будет секретов друг от друга — Вы же постоянно будете при моей персоне.

— Если сработаемся, конечно, — отвечал Виталий. — Я, как уже сказал, человек прямой, и иной раз люблю крепкое словцо. А Вы человек…

— При мне Вы можете выражаться как угодно. Исключение составляют лишь мои родственники. Это все мелочи. Но в чем состоит Ваш вопрос?

— Почему Вам так срочно нужна сильная охрана? Вы получили угрозы? Сейчас время непростое… я подумал, что…

— Нет, сейчас никаких угроз нет, но они будут…

— Простите, не понял?

— Я говорю, что очень скоро весь мир будет меня ненавидеть за то, чем я собираюсь заняться…

— Чем же таким может заняться такой богатый высокообразованный человек, как Вы, если только он не…

— Я собираюсь стать правозащитником. И не только… То, что я буду предпринимать, будет не просто вызывать ярость или негодование; очень многие люди — продажные политики, коррумпированные чиновники — захотят свести со мной счеты… Но это все в будущем. Пока еще я слаб… я не обрел всей полноты силы, и на данный момент мне угрожает лишь мой двоюродный брат, с которым у меня совместный бизнес. Я понимаю, о чем Вы думаете, Виталий, — улыбнулся Белосельский, — что у нас, у богатых, свои причуды. Так оно и есть. Как раз одной из таких причуд станет моя миссия…

— Что за миссия?

— Она скоро станет известна… Кстати, мы будем много разъезжать, командировки, перелеты, мы будем колесить по всему миру, оставляя позади себя незабываемую память.

— Всегда мечтал о такой работе.

— Слишком сильно не радуйтесь, — предупредил Белосельский, — Вы займетесь тем, что будете отслеживать снайперов, которые захотят меня застрелить… Но это все в будущем… Пока что я просто говорю Вам, что Вы — мой новый начальник охраны. Вот задаток.

И он протянул перевязанные купюры в руки Виталия.

— И вот первое задание. Мне нужен вот этот адвокат, привезите мне его. Скажите, что я хочу с ним поговорить. Да, кстати, теперь дом и все, что в нем — машины, гаражи — все это переходит к Вам. Вы будете сами за этим следить. Мне некогда, мне предстоит еще очень много сделать…

Виталий кивнул.

— Кроме адвоката выясните судьбу одной девушки, которая пострадала в аварии в начале июля. Детали найдете в этих бумагах… Мне нужен адрес больницы и адрес места жительства девушки. Если необходимо — оплатите лечение, и сделайте так, чтобы она ни в чем не нуждалась… Позже я навещу ее сам. Да, и кстати, Вы будете иметь дело со значительными суммами, наличными и безналичными. И если вдруг Вам понадобятся лишние деньги, предупредите меня, пожалуйста, об этом.

Виталий кивнул.

— Это все?

— Да.

— А как же испытательный срок? — спросил Виталий.

— Не нужно, — ответил Белосельский. — Без испытательного срока. Я же сказал, что Вы приняты. Приступайте к своим обязанностям… Работа сложная и тяжелая, но обещаю, что «лишнюю нагрузку» я Вам оплачу.

Виталий кивнул и в конце пробормотал старое армейское «разрешите идти», но Белосельский почти дружески кивнул своему начальнику охраны и отпустил жестом головы.

Глава 3. Елена

C Еленой Белосельский познакомился в университете, она училась на том же факультете. Это была грациозная стройная девушка с длинными соломенными волосами, гибкой фигуркой и звонким голосом жаворонка. Сквозь едкую иронию ее речей проглядывал пытливый расчетливый ум, прагматичное мышление, сводящееся к рациональному осознанию пригодности теорем и формул, которые ей преподносили профессора на лекциях. Елена отличалась непостоянным капризным характером, как и любая красавица, но Алексей нравился ей, и она дала ему это понять. Отвечая на флирт, Белосельский (до катастрофы) не планировал заводить с девушкой серьезных отношений и продолжал подтрунивать над нею. Окончательное объяснение состоялось у Алексея с Еленой в клубе, где он встретил девушку в компании друзей. Он увез ее к себе в особняк…

После этого, однако, его интерес стал постепенно иссякать. Елена же ожесточилась и в душе затаила обиду. В сущности, очень много девушек «вешались» на молодого человека не только из-за его располагающей внешности, но и из-за прочного финансового положения. На курсе все знали, что Белосельский — наследник громадного состояния, душа любой компании. Он воплощал самые честолюбивые устремления молодых людей. А именно в юности так хочется, чтобы самые безумные мечты обретали очертание реальности — хотя бы в отдаленном будущем… Поэтому для своих сверстников Алексей как раз и был неким кумиром, перед которым преклонялись, которому льстили, перед которым заискивали. До аварии духовный мир Белосельского можно было описать всего несколькими словами: пустой, напыщенный, самовлюбленный юноша, увлеченный шумными дискотеками, гонками на спортивных машинах и английским гольфом. Где-то на самом дне его холодного сердца словно пребывали, застывшие как льдины Ледовитого океана, такие качества как совесть, благородство и способность сопереживания. Но эгоизм и вседозволенность так глубоко пустили свои корни, что казалось, ничто не может разбить эти оковы, эти цепи, не позволяющие благородным чувствам взять верх… Ведь что есть душа — это вечное борение стихий, вечное столкновение страстей и желаний, над которыми не всегда властен человек…

* * *

— Елена, послушай, давай поговорим! Я хочу с тобой поговорить с того времени, как случились важные события в моей жизни… и, может быть, в твоей тоже…

Она шли по набережной; дорога была усыпана увядающими сухими листьями; выглядывающее из облаков солнце золотило их и словно превращало в узор для бархатистого малахитового ковра.

— Ты столько дней меня преследуешь, звонишь подругам! Прекрати, я знаю, какой ты! Я только что вернулась из Ялты…

— Елена, ты не даешь мне сказать ни слова!

— А что ты хочешь сказать? Чем на этот раз желаешь себя оправдать? Чтобы я была с человеком, который ведет себя столь безответственно? Ведь в этой аварии пострадал не только ты…

— Я знаю, я как раз собираюсь помочь всем, кто пострадал… я не эгоист, пойми… Я искал с тобой встречи, потому что хотел попросить прощения за прошлое. Да, я был негодяем, подонком… Но после того случая…

— Да, я уже слышала про твои очередные выходки… Ты рассорился со всеми родственниками, обвинил брата во всех смертных грехах, ведешь себя странно… у тебя раздвоение личности, что ли? Знаешь, как называется то, что с тобой происходит?

— Я действительно изменил имя, это, если угодно, мой псевдоним… Но это совсем не должно тебя смущать. Да, этот случай, эта авария изменила меня…

— За месяц человек не может поменяться.

— И тем не менее это так… Конечно, во мне полно недостатков, но теперь у меня есть силы их преодолеть. Вспомни то, о чем мы мечтали…

— Ты всегда останешься таким, какой есть… Ты обидел меня тогда, и я…

— Я порвал со всеми друзьями и подругами. Они мне не нужны. Ты понимаешь, о чем я?

Он попытался взять ее за руку, но девушка вырвалась.

— Ты же опять ведешь себя как животное! Разве не видишь?! А мой отец был еще такого высокого мнения о тебе…

Елена резко повернулась и сверкнула глазами. Ветер стал заигрывать с ее длинными золотыми волосами.

— Ты с ума сошел?!

— Нет, я делаю тебе официальное предложение…

Она отвернулась, но он крепко взял ее руку и уже не отпускал.

— Ты же меня знаешь, я жду твоего ответа.

— Ты ненормальный!

Он принялся целовать соблазнительные губы девушки. Елене пришлось покориться. Когда она вырвалась из объятий, то вновь разразилась упреками.

— Я тебе так шутить с собой не позволю!

— Я вовсе не шучу! Посмотри на меня! Чем я плох? Мне почти тридцать лет, у меня свой бизнес, я скоро стану еще более богатым и известным… известным правозащитником… Ты будешь гордиться мною.

Она более внимательно посмотрела ему в глаза, ища в них искры безумия, и не увидела.

— Ты правда хочешь на мне жениться? И делаешь предложение так внезапно? Но почему ты вел себя так гадко?

— Я был не прав и уже извинился за это. Не будем вспоминать. Для меня начинается новая жизнь…

— Когда делают девушке предложение, то обычно ей что-то дарят, — заметила Елена, — тем более, такой девушке, как я.

— Милая Елена, ты думаешь обо мне хуже, чем я есть. Кто тебе сказал, что я об этом не подумал заранее?

Белосельский извлек из кармана небольшую бархатную коробочку, скрывающую великолепный перстень с бриллиантом. Увидев такой роскошный подарок, девушка просияла и даже сменила гнев на милость.

— Ты знаешь, мне понравилось, как ты мне сделал предложение. А я тем временем подумаю… пойдем в кафе.

— Точнее, в ресторан!

— Мне нужно вернуться не поздно.

— Обещаю, что отвезу потом до дома, и не забудь только, что ты моя невеста!

И Белосельский сделал знак Виталию, который, находясь неподалеку, жадно ловил знаки шефа. Подъехала «черная карета», Белосельский открыл дверцу будущей жене, бережно усадил и приказал:

— В «Метрополь»!

Глава 4. Благотворительный фонд

Глава благотворительной организации — господин К***, благообразный старец — важно восседал на своем кресле, точно на насесте и не спеша разбирал документы, разложенные в симметричном порядке на столе. Золоченые старинные часы с маятником и кукушкой только что пробили шесть часов. К*** отбросил бумаги, задумчиво прошелся по кабинету и выглянул в окно, выходившее на Кузнецкий мост. Убедившись, что его иномарка надежно припаркована перед зданием, старик решил надеть выходной фрак, как вдруг ему доложили о неожиданном визите некого бизнесмена. Хотя К*** и не ожидал гостя, тем не менее он относился к тем людям, что уважают тех, кого судьба щедро «держала за пазухой». К*** изумился, увидев перед собой совсем еще молодого человека, гладковыбритого, с безупречно уложенными, напомаженными, светло-каштановыми волосами. Однако с первого взгляда он ощутил на себе взгляд гостя — пронзительный, завораживающий, в котором ощущалось столько скрытой силы, которая, казалось, была даже важнее, чем слова, которые он произносил. Отбросив обычные приветствия, Белосельский перешел к самой сути дела с поразительной прямотой и упорством:

— Я знаю, что Вы один из первых организаторов благотворительных обществ в Москве. Конечно, их насчитывается более тысячи, и их деятельность не всегда правильно определена законодательно, но по наведенным справкам мне нужны именно Вы!

К*** недоумевал, но Белосельский уверенно продолжал:

— Вам может показаться слишком опрометчивым мой шаг и предложение, так как у нас не принято приглашать к партнерству лиц, которые ничего не знают друг о друге… Но тем не менее я хочу предложить Вам партнерство. Я сделаю даже больше — я создам свой собственный большой фонд пожертвований. Финансирование я полностью беру на себя. Кроме того, я хотел бы поддержать некоторые Ваши проекты, которые мне представляются чрезвычайно важными и востребованными.

— Все это несколько неожиданно, Вы понимаете, что я не могу…

Белосельский прервал старика:

— Послушайте, Вам все равно нужен инвестор. Пусть это буду я. Я навел справки о Вашем фонде. Мой банк обеспечит финансирование. Это на начальном этапе. Меньше чем через год я открою свой собственный фонд, но мне важен именно Ваш опыт.

— Почему именно мой фонд?

— Потому что мне нужны именно Вы, — улыбнулся Белосельский. — Я как бизнесмен имею возможность выбирать, и выбираю Вас. К тому же мое партнерство не стеснит Вас.

— Может, Вам нужен мой офис? Но знайте, это здание принадлежит…

— Я знаю, каким людям принадлежит это здание, — прервал его Белосельский. — Увы, в ближайшие годы произойдут такие события, я имею в виду переделы собственности, рейдерские захваты… В общем, я не собираюсь претендовать на Ваш офис. Мое партнерство не стеснит Вас, не беспокойтесь. Но Вы можете мне помочь…

— Чем?

— У Вас опыт, и мне он очень важен. Я оставлю Вам бизнес-план.

— В плане инвестирования?

— Вы интересуетесь суммой, не так ли? Я скажу Вам, я выделяю около миллиона долларов.

Старик изумился.

— Не удивляйтесь, это только для начала. Это небольшая сумма для меня… Но, разумеется, меня будет интересовать, как эти деньги будут использованы…

— О! Я буду всегда готов дать Вам отчет в использовании средств.

Белосельский прервал старика:

— Для меня будет важно самому проверить, как будут использованы мои средства. Это не будет проявляться в моем недоверии к Вам, наоборот, я просто хочу сделать некоторые вещи сам… Для начала нужно улучшить положение некоторых людей в городе. После кризиса прошлого года, когда обвалился курс доллара, стало еще больше бездомных и нуждающихся. Так что я предлагаю открыть целую сеть благотворительных заведений, чтобы помочь людям. Вы мне поможете с организацией… Вы и Ваши волонтеры… будет много работы.

— Все это верно…

Старик молчал и с сомнением глядел на этого человека. Ему по-прежнему мерещились ловушки и обман.

— Какого рода партнерство Вы хотите предложить?

Белосельский устремил на старика проницательный взгляд.

— Не бойтесь, я не претендую на то, что Вы подумали. Впрочем, когда мы будем работать вместе, Вы измените свое мнение обо мне… Я не захватчик, не рейдер. Не беспокойтесь… Завтра мой банк переведет на счет Вашей организации первый транш суммы — двести пятьдесят тысяч. Но это только начало… первые шаги… Поверьте, нам еще столько предстоит сделать, что все, что мы предпримем завтра, — лишь капля в море. Пройдет не менее пятнадцати или даже двадцати лет, прежде чем наш город примет облик той столицы, где будет место одновременно всем: и богатым, и нуждающимся. А пока принимайтесь за работу. Мне нужны результаты. Вы согласны?

— Если все обстоит так, как Вы говорите, то да. Но позвольте личный вопрос…

— Конечно.

— Даже если он покажется нескромным?

Белосельский улыбнулся, как умел улыбаться лишь только он.

— Я отвечу на Ваш вопрос прежде, чем Вы мне его зададите. Я вижу, что творится у Вас в душе. Вы хотите меня спросить, зачем все это мне, человеку, который должен вести беспечный и праздный образ жизни? Зачем мне думать о тех вещах, которые занимают лишь людей на закате жизни? Все просто, иногда происходят события, которые меняют людей… Впрочем, Вам это не нужно знать. В конце концов, главное — мой бизнес и мои инвестиции. И я буду ждать полной отдачи.

Господин К*** покачал головой.

— Как я уже сказал, мне нужны конкретные действия. Не удивляйтесь, что время от времени я буду вникать в детали, сам лично приезжать и проверять как Вы справляетесь… Кстати, сколько волонтеров Вы могли бы мобилизовать на первое время?

— Если придет та сумма, о которой Вы говорите, то не менее тысячи, в одной только Москве…

— А в других городах?

— Наш фонд имеет отделения еще в десяти городах.

— Надо с чего-то начинать, вторую часть суммы Вы можете получить непосредственно после некоторых результатов. В общем, жду от Вас конкретных шагов; организуйте все так, чтобы уменьшилось количество нищих и бедствующих. Если будет идти речь об аренде зданий, нужны будут дополнительные средства — уведомите меня.

— В таких делах, Вы же знаете, я имею дело с чиновниками администрации.

— Это верно, я понимаю, поэтому я и говорю, что если понадобится дополнительное финансирование. А пока не выходите из лимита. На сегодняшний день я все еще лишен некоторой полноты действий… Рим не сразу строился.

— Справедливо.

— Итак, можно считать наше партнерство свершившимся фактом?

— Да.

— Вашу руку.

И К*** вновь ощутил ту необычайную энергию и небывалый энтузиазм в молодом человеке, который так поразил его в самом начале.

Глава 5. Муж сестры

Подмосковный двухэтажный коттедж был окружен внушительной каменной стеной; парадные ворота предусмотрительно забраны прочной чугунной решеткой. В довершение всего на страже стояла пара «Аргусов», одетых во все черное.

Однако это не смутило Белосельского. Он почти выпрыгнул из черного лимузина, несмотря на все возражения Виталия, и, не обращая внимания на предупредительные крики бдительной охраны коттеджа, вплотную приблизился ко входу.

— Это частная собственность! Просим Вас удалиться!

— Это дом моей сестры. Я ее брат, и вам лучше пропустить меня.

Видя, с каким упорством они имеют дело, «Аргусы» пытались напасть на молодого человека, но через секунду уже оба лежали на земле. Они не ожидали такой силы от хрупкого, на первый взгляд, молодого человека.

— Неплохо, — заметил Виталий, — но как мы попадем в дом?

— Ты же говорил, что твой лимузин выдержит любую стену.

— Подождите, Вы и в самом деле хотите…

Белосельский надавил изо всех сил на педаль и на полной скорости снес ворота в одну секунду. Машина была искорежена, но Алексей не получил ни царапины.

Во дворе дома он увидел Марину и ее мужа с ружьем в руках. Девушка закричала, Белосельский поднял руку и Виталий прицелился и выстрелил. Ружье выпало из рук мужчины. Он был безоружен и только слегка ранен. Это был высокий мускулистый детина лет сорока. Он с рёвом быка бросился к Белосельскому. Но его попытка не увенчалась успехом, ибо он тут же был повергнут на землю подобно Антею.

— Алексей, не надо, прошу тебя.

Белосельский хорошенько встряхнул детину и приподнял его одной рукой в воздух как куклу.

— Алексей, прошу тебя!

Молодой человек отпустил его, дав возможность слегка отдышаться.

— Слушай и не говори, что я не предупреждал. Ты немедленно оставишь мою сестру в покое, дашь ей развод. Этот дом также придется вернуть. И всякие грязные домогательства прекратишь, это понятно?

Детина пробурчал что-то невнятное.

Белосельский заставил мерзавца заучить «урок» заново.

— Теперь ясно?

— Да.

— Очень хорошо… Виталий отвезет тебя на твою квартиру. И не вздумай больше приближаться к Марине, иначе в следующий раз я не буду таким снисходительным…

— Твоего брата выпустили под залог… Ты не сможешь доказать, что Дмитрий совершил подлог, — пробурчал детина.

— Не нужно мне ничего доказывать. Если его не накажет наше правосудие, я знаю другое правосудие, которое будет к нему весьма пристрастно… пока подумай о себе.

— Ты проиграешь…

— Нет. Итак, помни, что я сказал тебе! Тебя должно волновать лишь это… Виталий, отвези этого человека на квартиру. Здесь он больше не появится. И проследи, чтобы этот подонок больше ничего не предпринимал. Кстати, для охраны коттеджа выдели еще четверых. Вечером возвращайся.

Затем он подошел к Марине. Она была задумчива, в слезах.

— Если бы я знала, что он так изменится… ведь когда-то он говорил, что любит меня… впрочем…

— Тебе нужно его забыть. Кстати, я считаю, что тебе небезопасно оставаться здесь. В городе ты будешь в большей безопасности. Я, между прочим, купил тебе хорошую квартиру. Поверь, ты будешь довольна. Все наладится, поверь… Ты сможешь жить там со своим сыном.

Губы Марины тронула грустная улыбка.

— Я тебе благодарна… Но, может, я допускаю ошибку? Быть одной…

— Ты еще очень молода. Посмотри, что он сделал с твоим домом… взгляни на эти постройки… он же строил каменную стену, чтобы разделить имущество… Не расстраивайся, все это в прошлом. Обещаю, что больше тебя никто не обидит.

— Алексей, ты не понимаешь…

— Наоборот, Марина, сейчас в тебе говорит лишь гордость. В любом случае тебе нужно сменить обстановку. Этот коттедж лучше продай, впрочем, поступай, как подсказывает тебе сердце…

— Алексей, я не знаю, почему ты это делаешь для меня… ведь в прошлом… до аварии… ты был совсем другим. Ты ведь относился ко мне как к чужой… а если опять…

— Нет, я не переменюсь, не волнуйся. Как ты понимаешь, вернее, видишь — я изменился.

— Люди не меняются за один день…

— Да, но со мной произошло нечто другое…

— Что же?

Белосельский не ответил.

— Давай не будем обо мне. Ты единственный родной мне человек. Я все сделаю для твоего блага. О деньгах можешь не беспокоиться. Я открыл счет на твое имя в надежном банке, также распорядился перевести на тебя часть недвижимости.

— Алексей…

— Не говори… это моя обязанность, мой долг.

— Так странно слышать от тебя такие слова… «обязанность», «долг», можно подумать, что…

— Я хочу поскорее покончить со всеми моими делами, перед тем как я уеду.

— Уедешь? Куда?

— Тебе одной я могу сказать. Называй это безумием, сумасшествием, наваждением… Но я чувствую в себе какой-то жар, неумолимое желание сделать то, что я задумал. Это не прихоть, не каприз, а полноценное осознание моего предназначения… Я уезжаю с одной благотворительной миссией в Б***.

— В эту страну?! Алексей… Алексей, ты с ума сошел? Зачем? Там же идет война!

— Именно поэтому я обязан там быть…

— Это безумие.

— Скажу правду: я не знаю зачем, но я чувствую, что должен там быть.

— Ты и впрямь сумасшедший!

Белосельский улыбнулся.

— Даже больше, чем раньше?

— Да.

— Я всегда мечтал путешествовать, конечно, не в такие опасные места, но я уверен, что со мной ничего не случится.

— Откуда такая уверенность?

Он промолчал.

— Ладно, мне пора ехать, Виталий ждет меня.

Он обнял сестру и с невыразимым чувством прижал к груди.

— Ненавижу прощания… ведь мы не скоро увидимся.

— Боюсь, что да… Впрочем, ты знаешь мой телефон, если тебе что-то понадобится, я смогу тебе помочь, даже находясь в другой стране.

— Тогда уезжай… и помни, что есть сестра, которая тебя любит!

Глава 6. Полковник в отставке

Грузный человек лет шестидесяти с помятым морщинистым лицом неспешно прогуливался по дорожке, выложенной булыжником и ведущей к добротному белоснежному особняку с внушительным белым портиком и резными колоннами. Увидев идущего навстречу гостя, старик слегка удивился, но затем морщины на его лице несколько разгладились, но тем не менее взгляд не утратил свою колючесть.

— Я не понял, почему ты настаивал на встрече со мной, теперь молодое поколение не то, что прежнее. Молодые не ценят, не уважают старших. Что поделать, предрассудки прошлого…

— Вы правы, но я не такой.

Старик смерил гостя недоверчивым взглядом.

— Я очень уважал твоего деда, моего друга, но ты, Алексей… вряд ли заслуживаешь этого священного слова «уважение». Ты думаешь, я не знаю?

Белосельский хотел ответить, но старик прервал его.

— Ты думаешь, я не знаю, что с тобой произошло? Вместо того чтобы учиться, ты забросил университет! Вместо того чтобы встать во главе бизнеса, доверенного тебе дедом, ты участвуешь в автомобильных гонках! Потом попадаешь в больницу! Ты думаешь, это все игра и забавы?

— Так было в прошлом! Но теперь я изменился!

— Так быстро? Всего за несколько месяцев… Так не бывает!

— За исключением того случая, когда с человеком происходит нечто удивительное и необыкновенное… Но не будем об этом. Если Вы слышали о том, что произошло, то не можете не знать о том, чем я решил заняться.

— Конечно, я в курсе, — возразил старик, — ты поссорился со всеми друзьями и заявил, что хочешь стать правозащитником.

— Никогда не сомневался в Вашем всеведении.

— Ты сам-то понимаешь, что это такое? Ты понимаешь, что происходит в нашей стране? Ты можешь осмыслить это, когда ты прилично не сдал ни одного экзамена в институте?

Старик стал распаляться все больше и больше. Теперь он казался профессором, читающим лекцию с кафедры для «незрелых юнцов».

Белосельский спокойно выслушал обличительную речь. В конце молодой человек сказал:

— Все, что Вы говорите — верно. Я был таким — безответственным, ветреным, ненадежным, не способным вести ни одно серьезное дело. Но в моих поступках было больше наивности, чем злого умысла… не было должной серьезности и ответственности. Но сейчас я как раз собираюсь вплотную заняться бизнесом, построением моего будущего… которое важно мне… из-за моей миссии, которой я буду следовать!

— Какая еще миссия?

Белосельский не ответил.

— Оставим мою миссию в стороне… вернемся к делам. Я изучил банковский рынок и пришел к выводу, что он ненадежен. Пакет акций, который оставил мне дедушка, дает мне возможность на правах акционера получать неплохую прибыль, но… скажем так, после зрелого размышления я пришел к выводу, что это мнимое благосостояние не долговечно… Мне нужна поддержка влиятельных людей, поэтому я и пришел к Вам.

На лице старика отразилось удивление.

— Да, да, я сейчас назову Вам фамилию… точнее, одного человека, который мне нужен. Хочу, чтобы Вы организовали мне с ним встречу. Я введу его в состав директоров банка.

— Зачем это?

— Потому что в будущем, — пророчески произнес Белосельский, — он станет членом Правительства, и мне нужна его поддержка.

— Кто этот человек?

Белосельский назвал имя.

Старик рассмеялся.

— Да ты что, это мелкий депутатишко.

— Я знаю, кем он станет. Сделайте, как я прошу. Через десять лет он будет таким влиятельным, что будет оказывать давление на нефтяные компании, которые будут получать миллиарды.

— Откуда такая уверенность?

— Вам одному я могу сказать правду. В сущности, никто кроме Вас в это все равно не поверит. С момента аварии я, как это сказать, вижу вещи в несколько ином свете, мне кажется, что я чувствую приближение некоторых событий и могу их предвидеть…

— Скорее всего, после аварии ты повредил голову, — проворчал старик. — Хорошо, я помогу тебе встретиться с этим депутатом… но имей в виду — он очень скользкая личность и связан с настоящими мерзавцами.

— На данном этапе я не так силен, как буду лет через десять. У меня нет особого влияния, и владение банком не вселяет в меня достаточной уверенности. Банк могут и отобрать, поэтому мне нужны влиятельные люди… Кстати, я Вас хотел поблагодарить за Виталия.

— Он как верный пес, — усмехнулся старик, — к тому же надежный… Пока ты не перейдешь дорогу серьезным людям, тебя не оставят в покое… Ты послушай, какие витают настроения в воздухе — одни говорят «рыночная экономика», а что это? Они и сами не представляют. Старое здание идей и предрассудков давно погребено и разрушено как мавзолей. Они сместили с пьедесталов старых идолов, но воздвигли новые…

— Я знаю, поэтому мне нужна Ваша помощь и дружба тех, кто будет у власти, потому что то, чем я буду заниматься, будет вызывать всеобщее раздражение и недовольство.

— Значит, хочешь всерьез защищать права людей? Как адвокат? С чего вдруг проснулась такая забота?

— Нет, у меня врожденное предубеждение к адвокатам, основанное на внутреннем чутье… Я собираюсь не только защищать права людей. Я разверну широкую благотворительную деятельность по всей стране. У меня много проектов, но это все в зародыше. На реализацию всего того, что я задумал, нужны миллиарды, которыми я пока не обладаю… но буду обладать.

— Хочешь стать «филантропом всея Руси»? Смотри не прогадай. На Руси всегда были филантропы, в былые времена их называли миллионщиками, но всегда ненавидели, несмотря на все их благие деяния. Сегодня не принято, чтобы человек, обладающий твоими достоинствами и богатством, занимался подобными вещами… героев наша страна не особо жалует… скорее, восхищается ими, когда их уже нет в живых.

— Так я и есть другой человек, Алексей Белосельский разбился в аварии. Я — не он. Я изменился. И судить меня станут только по моим будущим поступкам.

— Все, ты ненормальный, но в твоих словах я вижу логику. Ты твердо стоишь на своем?

— Совершенно твердо.

Старик устремил свой тяжелый взгляд на почти бесстрастное, но полное благородной решимости лицо молодого человека.

— Я сделаю, как ты просишь!

Глава 7. В университете

В течение получаса профессор в потертом старомодном пиджачке вещал с кафедры студентам про социалистов-утопистов, затем отметил достоинства Томаса Мора, отказавшегося признавать Генриха VIII главой англиканской церкви, а после изящного спича перешел на сочинение под название «Похвала глупости» Эразма Роттердамского.

Белосельский присутствовал на лекции, и вопреки обыкновению достаточно внимательно слушал преподавателя, над которым всегда посмеивался и старался задеть. Внезапно профессор устремил на молодого человека взгляд, полный укоризны, и произнес:

— Что касается некоторых студентов, то я не уверен, что смогу их допустить до экзамена по причине их многочисленных пропусков.

Несколькими месяцами ранее Белосельский бы отделался шуточками, но теперь он встал и возразил:

— Даже если на это есть веская причина?

— Никакие причины не могут служить оправданием Вашего поведения.

— Вы ведь сейчас имеете в виду не мои пропуски, а мое поведение.

Профессор промолчал.

— Нет, давайте это обсудим. Я действительно пропустил лекции… Но ведь Томас Мор также пропустил некоторые заседания королевского совета по причине того, что сидел в тюрьме, я же был в больнице.

— Это понятно, но тот объем, который нужно подготовить к экзамену…

— Я даже буду готов сдать Вам несколько раньше, так как мне, по всей вероятности, придется уехать и оставить учебу.

— Разумеется, — съязвил профессор, — кому сейчас интересна философия… Ведь Вам, банкирам, куда милее бухгалтерский учет.

— Нет, Вы глубоко заблуждаетесь, — отвечал Белосельский, — Ваш предмет очень важен. Тем более что пример Томаса Мора, который остался верен своим убеждениям, является уникальным примером человека, пострадавшего за свои убеждения… Может быть, когда-нибудь Вы услышите обо мне, который также остался верен…

— Вы сравниваете себя с великими стоиками?

В голосе преподавателя явно ощущалась насмешка.

В зале раздался хохот. Студенты стали «чирикать» как стая птиц.

— Видите ли, молодой человек, — продолжал профессор, слегка почесывая седеющую бородку, — недостаточно владеть только лишь банком или предприятием. Важно еще правильно использовать средства…

— Кто Вам сказал, что я их буду неправильно использовать? — горячо возразил Белосельский. — Может, я тоже принадлежу к плеяде избранных, имена которых будут написаны золотыми буквами? Откуда Вы можете знать все это? Вы судите лишь с поверхностной точки зрения.

Профессор замолчал.

— Не спорь с ним, — шепнул на ухо Алексею Артем, единственный его приятель, к которому наш герой чувствовал симпатию.

В это время ученый спор был прерван, так как явился рыжеватый человек, похожий на взъерошенного попугая, и визгливым тоном заявил, что декан желает видеть Алексея Белосельского.

Декан — грузный мужчина лет сорока, без признака каких-либо волос на голове и затылке, поднял свои водянистые глаза, в которых наряду со строгостью была некая примесь раболепия.

— Я Вас позвал, чтобы решить вопрос о…

— Я знаю, что Вы хотите сказать, — прервал декана Алексей, — экзамены я, скорее всего, сдать не смогу, так как я уезжаю…

Лицо декана приобрело беловатый оттенок.

— Как уезжаете? А как же плата за…

— Не волнуйтесь, — несколько высокомерно отвечал Алексей, — Вы получите двойную сумму. Я позабочусь об этом. Вопрос с оплатой будет решен сегодня же. Не беспокойтесь, единственное, я хотел бы сдать экзамены раньше, чтобы получить диплом.

Декан был явно озадачен и не сразу нашелся что ответить.

— А как же правила?

— Для меня Вы сделаете исключение… Я думаю, что для Вас это не составит особого труда.

Декан внимательно посмотрел на своего студента и затем, словно завороженный его властным взором, утвердительно закивал головой.

Белосельский вышел от декана довольный одержанной победой. У выхода из института, прислонившись к белой колонне портика, курили студентки. Елена была среди них. Ему показалось, что она ждала именно его. Есть девушки, поведение которых манит и завораживает. Они не просто красивы, они притягивают как магнит. Причем их жесты, шаловливая улыбка всегда располагают к флирту. Но всегда понимаешь — к кому именно обращены все улыбки и подмигивания. Елена глядела на него с таким выражением, какого не понять невозможно. Он остановился слегка поодаль от нее, несколько секунд вдыхал холодный осенний воздух, потом попрощался со своим другом Артемом и поманил девушку пальцем. Елена отделилась от группы подруг.

— Поедем, — предложил молодой человек, — Виталий отвезет нас. Я тебе кое-что хочу показать. Ты удивишься… А потом пойдем в ресторан?

И почти не дожидаясь ее согласия, он дал знак своему «церберу» подогнать автомобиль ко входу.

Они приехали на Б*** бульвар. В ту пору центральные улицы Москвы еще не были замощены скользкой и неудобной плиткой; здесь властвовал лишь гранитный камень и асфальт; высившиеся здания «глядели» несколько угрюмо, напоминая мрачные бесчувственные изваяния из мрамора, подобно египетским пирамидам.

— Зачем ты меня сюда привез? — в голосе Елены звучало нетерпение и легкий оттенок недовольства.

— Посмотри, — горделиво произнес Белосельский, — в этом здании мой офис. Это крупная благотворительная организация. Она теперь моя полностью. Скоро все здание будет мое.

— Я рада, — сухо отвечала Елена, — надеюсь, в этом здании есть приличный ресторан…

— Я не только это тебе хотел показать… Кстати, сегодня на лекции по философии говорилось о филантропии, я хочу показать, сколько я сделал для всех нуждающихся.

— Мне это совершенно неинтересно…

В это время к Виталию, который сторожил роскошный по тем временам «Ауди», подошли несколько подозрительных людей в засаленных плащах и грубых резиновых сапогах. Белосельский не обратил на них никакого внимания, так как был занят спором с любимой девушкой.

— Ты меня не понимаешь, — говорил молодой человек, — скоро не одно здание, а очень много зданий будут принадлежать мне… я выкуплю…

— Меня твой бизнес не волнует.

— Но я думал… раз мы поженимся…

— Меня больше беспокоит твое отношение ко мне… Я вижу уже, что твой бизнес для тебя важнее меня.

Белосельский хотел возразить, но его отвлек Виталий.

— В чем дело? Кто эти люди?

— Шеф, они хотят с Вами поговорить, но лучше…

— Да, подойдите.

Двое приблизились. Это были мужчины с грубыми лицами. Один из них бойко выкрикнул угрозу на том жаргоне, по которому его сразу можно причислить к самому низшему классу общества. Второй, приземистый, достал сигарету и, пренебрежительно оттопырив пальцы, более внятно произнес:

— Мы от Сеньки Лысого. Он сказал, что ты арендовал это здание и открыл здесь столовые для бездомных.

— Да, это сделал я…

— В общем, так… — продолжал наглец. — Мы из местного профсоюза. Сенька сказал, что это его территория и нужно платить.

— Значит, ваш начальник Сенька Лысый?

— Верно говоришь, ему принадлежит этот район, а ты здесь чужак и порядки тут наводишь.

— Так вот что я отвечу, — твердо произнес Белосельский, — сегодня я заплачу… Я отдам вам столько, сколько вы скажете. И здание, и людей, которые работают в моем офисе, вы не тронете… за это я вам буду, разумеется, платить… Вашему Сеньке Лысому… Но очень скоро вы все понесете наказание, ибо никому не позволено наживаться на горе людей.

Последние слова Белосельского вызвали в мужчине всплеск ярости, и он почти вплотную приблизился к молодому человеку с явной угрозой, так что Виталий схватился за пистолет. Но Белосельский быстрее молнии схватил наглеца за грудки, приподнял в воздух как пыльный мешок и хорошенько его встряхнул.

— Я повторяю еще раз. Я действительно открыл эти пункты питания для всех нуждающихся на вашей территории, как вы говорите. Вы не будете больше собирать дань с нищих и обездоленных, этого я не позволю… если вам нужны деньги, вы их получите от меня… сегодня…

— Ладно, ладно, успокойся.

Белосельский выпустил рэкетира и тот едва перевел дух…

— Черт, — выругался рэкетир, — откуда в тебе такая сила?

— Шеф, они разогнали вчера волонтеров, — подсказал Виталий, положа руку на рукоятку черного револьвера.

— Да, и еще мое условие: тех ребят, волонтеров, которые раздают пищу — не трогать! Это понятно?

— Это пускай решит Сенька!

— Отлично, передайте ему это!

«Профсоюзные лидеры», получив из рук Виталия в машине пачку банкнот, ушли довольные и хитро посмеивались.

— Это серьезные люди, — произнес помрачневший телохранитель, — у них связи в прокуратуре и милиции. Их так просто не прижмешь. Они связаны с весьма влиятельными лицами, имена которых слишком известны.

— Да, я знаю, — отвечал Белосельский, — сегодня я вынужден согласиться на условия этих вымогателей. Но те семена, которые я посеял сегодня, скоро дадут всходы. Мне нужен мой фонд и то, что я делаю. Я знаю, что на этом эти мерзавцы не остановятся. Пока я еще слаб, чтобы бросить им вызов. Но очень скоро у меня будет такая власть, что я поставлю на колени не только таких, как Сенька, но и более могущественных мерзавцев!

— Каким же образом?

— Ты все скоро узнаешь, а пока что нужно заручиться поддержкой влиятельных людей. Ты все узнаешь, но не сразу…

— Хорошо Вы его встряхнули! — не унимался Виталий. — Я уж думал, Вы его задушите. Я и не подозревал, что в Вас такая сила.

— Пустяки, — прервал его Белосельский, — видишь ли, после той катастрофы я обрел некоторые способности, о существовании которых я сам и не подозревал. Ты еще многого обо мне не знаешь…

— Но это все равно очень опасные люди, и так просто их не запугаешь, они могут…

— Они бессильные против меня, поверь.

— Такими трюками их не запугаешь, все равно им придется платить — и немало. А средства не беспредельны. Надеюсь, Вы знаете, что делаете, шеф.

— Вижу, Елена ушла, — воскликнул Белосельский, меняя тему разговора, — что ж, жаль… подожди меня здесь…

Он миновал арку, ведущую в один из мрачноватых дворов, который всем своим видом свидетельствовал об упадке и запустении. Здесь, на площади около ста квадратных футов, кипела настоящая работа. Несколько волонтеров во главе с рослой матроной раздавали пищу всем тем, кто в ней нуждался. Толпа обездоленных выглядела поистине удручающей: казалось, это были бродяги со всех концов города; их лица, красные как кирпич, хранили отпечаток горя и лишений. Белосельский видел десятки блуждающих глаз, лес протянутых рук, с жадностью поедающих хлеб и перловую кашу… Увидев молодого человека, рослая матрона (по-видимому, служительница Красного Креста) передала свой пост одному из волонтеров, подошла к Белосельскому и воскликнула с металлической интонацией:

— Нам здесь долго не продержаться… Вчера и сегодня захаживали бритоголовые ребята.

— Да, я знаю, — отвечал Алексей, — я с ними договорился… какое-то время они вас не тронут… Но все равно вам нужно другое место. Вы сможете это организовать без меня? Что касается финансирования…

Он вынул из кармана свою визитную карточку и написал что-то на ней.

— Держите, придете в мой банк и там Вам откроют счет.

Рослая матрона внимательно посмотрела на Белосельского.

— Я благодарна Вам…

— Счет будет открыт на Ваше имя, я уверен, что средствами Вы распорядитесь во благо… пока что я мало кому могу доверять, но Вам я верю.

— Могу я спросить? Почему Вы это делаете? В Вашем возрасте? Это нетипично, тем более в наше нелегкое время.

Белосельский улыбнулся и ничего не ответил.

— Сделайте все как нужно. Если Вам что-то понадобится, звоните мне, не стесняйтесь.

Глава 8. Отец невесты

Отец Елены, человек лет пятидесяти, благообразный, с седеющей бородкой, но живыми и умными глазами, в безукоризненном костюме, направился лично навстречу гостю. Он, казалось, сделал над собой усилие и даже позволил себе улыбаться молодому человеку. Белосельский, в свою очередь, войдя, окинул взором старомодный офис, сохранивший отблеск ушедшей эпохи — выцветшие пожелтевшие мебель и диваны, нелепо висящие шторы и фотографии вождей на стенах.

— Я так понимаю, что Вы пришли меня уведомить о Вашем решении. Точнее, доказать, что Вы будете хорошим мужем для моей дочери.

Белосельский ощутил в голосе оттенок снисхождения и скрытого недовольства.

— Отнюдь, я пришел совершенно по другому поводу… Впрочем, если Вам нужны гарантии насчет моего финансового положения, то они более чем прочные, и, как бы сказали французы, credible. В будущем я намереваюсь заработать миллиарды долларов. Кстати, в качестве свадебного подарка я преподнесу Елене красивый особняк.

Старик одобрительно хмыкнул, что обозначало, что он целиком разделяет суждение своего будущего зятя.

— Тогда как мой собственный дом больше не нужен, я даже намерен из него сделать приют.

Старик даже не успел удивиться.

— Я слышал также, что Вы учредили благотворительный фонд. Это очень хороший способ избежать налогов.

Белосельский слегка нахмурился.

— Дело не в налогах, а в моей миссии… Я еще стану учредителем большого числа таких фондов. Все это больше относится к будущему, нежели к настоящему. Но я не поэтому пришел.

— Зачем же тогда?

— Я хотел Вас заверить, что у Елены никогда не будет денежных затруднений. Как я сказал, за это Вы можете не беспокоиться. Я создам трастовый фонд, который будет приносить ежемесячно солидную прибыль.

— Вы ведь владеете банком?

— Да, я являюсь конечным бенефициаром банка «Люциус», впрочем, скоро я его продам и займусь нефтяным бизнесом. Я, кстати, пришел к Вам поговорить о делах… о Ваших делах.

— О моих?

— Я так понимаю, что, раз Вы мой будущий тесть, мне необходимо Вас предупредить о… некоторых затруднениях, которые больше имеют отношение к Вашему собственному бизнесу… ведь Вы занимаетесь строительством, не так ли?

— Да, моя фирма…

— Так вот, я Вам советую выйти из бизнеса…

— Что?

— Видите ли… мне просто стали известны некоторые вещи… На Вашу фирму готовится, скажем так, рейдерское нападение.

— Кто Вам сказал?

— Это неважно, — отвечал Белосельский, — я просто знаю, что все именно так и произойдет.

— Я так понимаю, что это угроза мне?

— Наоборот, это дружеский жест с моей стороны. Если Вы продадите свою долю в фирме, то сможете хотя бы выручить капитал, который позволит…

— Хватит, мне понятна цель Вашего визита… я и не знал, что…

— Я делаю это только из моих чувств к Елене, а не из симпатии к Вам. Хотите, я введу Вас в члены правления моего банка? Вам это ничего не будет стоить. Не хотите? Я так и думал.

— Я думаю, что Вы и Ваши сторонники намерены заняться рейдерством!

— Нет у меня никаких сторонников. Что касается моей миссии, то я более одинок, чем Вы думаете. Нет, я пришел к Вам чисто по-дружески, я не хотел, чтобы Вы обанкротились. Вот и все. До конца года Ваша фирма будет полностью захвачена другими людьми.

— Это нелепо! С чего Вы взяли?

— Я просто пытался Вам помочь из-за того, что Вы отец Елены, но не более! Но я не позволю оскорблять себя. Вы отказываетесь прислушаться ко мне! Что ж, жаль. Когда обанкротитесь, в мой банк, пожалуйста, не обращайтесь. Кредитов я Вам не дам!

Старик замолчал.

— Какое Вам дело, в конце концов, до моего бизнеса? Мне интересно, как Вы будете жить с моей дочерью? Я вижу, что Вы целиком подчинили ее своему влиянию… она даже не закончила институт!

— Она закончит его, получит диплом. Ее ждет прекрасное будущее.

— По-моему, мир Вам рисуется в радужном свете.

— Отнюдь, успех мне не во всем будет сопутствовать… но, неважно… кстати, я уезжаю скоро.

— Накануне свадьбы?

— Как Вы точно выразились, это наше с Еленой решение. Свадьба состоится в любом случае. Но я должен ехать в Б***.

— Зачем? Не понимаю Вас.

— Есть вещи, которые от меня не зависят.

Старик пристально посмотрел на своего будущего зятя.

— Я могу Вам задать личный вопрос?

— Разумеется.

— Как бы это сказать помягче, после той аварии… в которой Вы…

— Это изменило меня полностью — внутренне. Вы это хотели услышать? Да, я не отрицаю! Но это слишком личный вопрос, как Вы заметили. Но зато я приобрел некоторые ценные качества, которые мне понадобятся.

— Какие же?

— Предвидение, к примеру. Я же говорю, подумайте над тем, что я сказал. Советую Вам для Вашего же блага. Прощайте.

После ухода Белосельского старик пребывал в некоторой задумчивости. Затем, сопоставляя в уме все, что он слышал в последнее время о молодом человеке и на основе собственных умозаключений, произнес:

— Он сумасшедший. Больной на голову! Елена должна отменить свадьбу! Отдаст дом для приюта! Фантастический рейдерский захват! Что за бредовые идеи!

И он стал торопливо звонить дочери.

Глава 9. Земля Черных дроздов

Б***… 1999 год… Там, где река Черный Дрин сливается со своим белым братом, почти у подножья Северо-албанских Альп раскинулся маленький симпатичный городок, миниатюрный, точно построенный подземными сказочными жителями. К нему вела всего одна дорога, утомительная, полная крутых подъемов и не менее трудных спусков. Город печально вырисовывался на фоне сапфирового неба и жемчужных облачков. Воздух был насыщен жженой древесиной. Всю эту картину увидела маленькая процессия, которая приближалась к городу на трех машинах, в одной из которых находились люди, а две другие перевозили гуманитарный груз.

— Да, шеф, — произнес мужчина в камуфляжной зеленой форме, — ну и заехали мы… Вы уверены, что следовало остановиться именно здесь?

— Да, здесь находится миссия Красного Креста.

— А военные?

— У нас есть все необходимые разрешения.

Белосельский достал сигару.

— В Москве Вы не курили… последую Вашему примеру.

— То было в Москве… Сейчас нам позволено многое другое.

— Что же, например?

Белосельский не ответил.

Виталий тем временем стал пускать кольцеобразные клубы дыма.

— Идет война. Одно это допускает совершенно жуткие вещи и последствия.

— Да уж, самое подходящее время для путешествия!

Белосельский пропустил эту шутку мимо ушей.

— Вон, видишь там — первый контрольно-пропускной пункт.

— Вооруженных людей я не вижу.

— Зато я вижу. Как я сказал, все документы у нас в порядке.

Через пять минут все разрешилось благополучно. Солдаты хоть и встретили «эскорт» несколько враждебно и даже уперлись дулами пулеметов в наших героев, но, увидев, какого рода груз к ним прибыл, сменили гнев на милость. После тщательной проверки всех необходимых бумаг Алексею и его спутнику было позволено найти гостиницу и посетить миссию Красного Креста. Белосельский искал некую Агнешку, к которой у него было письмо из Москвы. Но Виталий был голоден и мечтал о сытном обеде. У Алексея не было аппетита, ему хотелось поскорее выполнить поручение, но пришлось подчиниться обстоятельствам. Гостиница оказалась обычным хостелом с большими невзрачными общими комнатами, рассчитанными на человек пять-шесть. Белосельский даже глазом не моргнул, несмотря на эти неудобства, Виталий же забеспокоился о сохранности багажа.

После ужина они оба направились в миссию Красного Креста.

Есть города и деревни, которые иногда навевают тяжелую давящую грусть… как будто сам ветер разносит предвестие беды и несчастья, и все пронизано ожиданием этой боли… И это чувство ощущалось во всем — во взглядах прохожих, в настороженных лицах солдат, в покосившихся крышах белоснежных домов… Сама атмосфера города — гнетущая и удручающая — висела как Дамоклов меч, как неумолимый свинцовый купол. Война! Страшное слово для тех, кто знает, что это такое!

— Это солдаты М***.

— Да, я знаю. Солдаты НАТО должны прекратить все это, но пока они медлят. Видно, такой приказ им отдан. Они обязаны подчиняться командованию.

— Да, я сам служил. Приказ есть приказ, с этим ничего не поделаешь, — подтвердил Виталий.

И он пустился в пространное повествование о своей армейской жизни, обо всех ее прелестях и тяготах.

Миссия Красного Креста помещалась в грязном желтоватом покосившемся строении, которое, казалось, только каким-то чудом уцелело от разрушения. Агнешка оказалась женщиной лет сорока пяти, худая, с седеющими каштановыми волосами; она с трогательной серьезностью прочитала письмо из Москвы. Алексей заметил, что она несколько раз поднесла платок к глазам.

— Нам нужно найти одну семью, я знаю, где они сейчас находятся. Они беженцы и хотят уехать.

— Почему именно они?

— Гуманитарной помощи все равно на всех не хватает. Вы посмотрите, что вокруг делается… это сегодня тихо, но вчера стреляли весь день.

— Да, мы слышали, но это там, за горами, — возразил Виталий.

— Это мы, взрослые, понимаем… но дети все равно пугаются.

— Солдаты, насколько я вижу, не относятся враждебно к местному населению.

Агнешка промолчала. Казалось, она воспринимала действительность несколько по-особому, с какой-то особой покорностью фаталиста.

— Вы пойдете со мной?

— Да, — отвечал Белосельский.

Виталий пожал плечами. Казалось, убогость обстановки и ожидание неминуемого обстрела города действовали на него угнетающе.

Дом находился неподалеку. Это было одноэтажное каменное строение с черепичной крышей, казавшееся миниатюрным на фоне других белых домов. Члены семьи — средних лет люди в несколько нелепых халатах и почти не говорящие по-английски — встретили Агнешку довольно радушно. С Алексеем и Виталием они поздоровались довольно сдержанно и проводили их в гостиную — бедно обставленную комнату с потухшим камином и выцветшей мебелью. Говорили по-сербски, причем некоторые слова почти походили на русский язык, но Виталий лишь морщился. Белосельский произнес несколько выражений по-английски и по-французски, но затем убедился, что лучше предоставить Агнешке роль переводчика, которая в должной мере владела сербским языком.

Немного погодя хозяева предложили гостям легкую закуску. Перед Виталием выросло несколько странных блюд в глиняных горшочках, в которых был замешен йогурт, огурец и чеснок.

— Это называется таратор — традиционный салат, — пояснила Агнешка.

Виталий, привыкший к походной жизни еще в армии, не слишком избалованный прелестями изысканной кухни и никогда не терявший аппетита в любой ситуации, с жадностью набросился на еду. Белосельский старался выспросить у семьи их истинное положение и узнать, чего они хотят.

— Они желают уехать… — Агнешка перевела. — Но они не могут…

— Почему?

— Нужны документы, а потом, опасно… в округе рыщут люди М***.

— Кто этот М***? — наивно спросил Виталий.

— Местный каратель.

— Хорошо, значит, они собираются переправиться через границу? И куда же они думают двинуться?

— Минуя Балканы — в Европу… во Францию или Германию.

— У Вас там родственники? — продолжал допытываться Белосельский.

Хозяйка дома опустила глаза.

— Отвечай же, Адриана, можешь говорить открыто. Этот человек может помочь! Адриана! — воскликнула Агнешка по-сербски.

Вдруг Адриана схватила Белосельского за руки и стала что-то говорить с таким даром убеждения, что молодой человек почти догадался, о чем речь.

— Хорошо, что Вы хотите от меня? Помощи в чем?

— Адриана, успокойся.

Муж Адрианы пытался успокоить жену.

— Она говорит, что помощь ей нужна только ради ее племянников — ради Милоша и Ивы. Они еще совсем маленькие, она хочет избавить их от тягот войны… она хочет перевезти их через границу в Европу.

— Если я это сделаю, на какие средства Вы будете жить там? Спросите у нее, Агнешка? У нее есть родственники в Европе? Они смогут ей помочь хотя бы первое время?

Женщина, казалось, инстинктивно поняла вопрос, но продолжила что-то горячо доказывать Агнешке.

— Она не ради себя, а из-за детей… она хочет избавить их от этого ужаса…

Тем не менее хозяйка дома продолжала убеждать Агнешку.

Белосельский лишь покачал головой и отвернулся.

— Где же дети? — спросил Виталий, покончив с холодной молочной закуской.

В этот момент бесшумно отворилась дверь и показалась девочка лет семи-восьми; хрупкая, миниатюрная, с темно-каштановыми длинными локонами она напоминала куклу, у которой живыми были только глаза. Казалось, что именно они поддерживали связь девочки с внешним миром; глаза говорили, глаза печалились, туманились, глаза отвечали отказом; но в лице — каменная неподвижность, точно глубокое горе наложило ужасные чары. В Алексее шевельнулась острая жалость.

— Иди сюда, Ива, — произнесла Агнешка.

Девочка приблизилась так скорбно и так торжественно печально, что невыносимо было смотреть на это безысходное горе. На ней было простое хлопковое платье, шея повязана шелковым платком.

Хозяйка дома Адриана усадила девочку рядом с собой, провела рукой по ее волосам и сказала что-то на ухо по-сербски. Но Ива молчала точно зачарованная.

— Какой красивый ребенок, — заметил Виталий, — но молчаливый.

— Она всегда такая, — сказала Агнешка, — с тех пор как… но брат ее понимает и мы тоже. Милош даже немного говорит по-русски.

В это время Белосельский увидел мальчика лет десяти. Он выглядел не таким подавленным, как сестра, но казалось, что его черты лица носят оттенок печальной задумчивости, слишком серьезной, слишком трогательной для ребенка его возраста. Он примостился на диване возле сестры и взял ее за руку. Теперь дети сидели вместе и походили на два поблекших цветка, пересаженных из благодатной почвы в чужую, враждебную.

— Я позвала Вас из-за них, — продолжала Агнешка, — я знаю, что Вы возглавляете благотворительный фонд, Вы можете что-нибудь сделать для этих детей? Перевезти через границу?

— Это опасно. Вы сами знаете, что может произойти по дороге. К тому же мы сами здесь полуофициально, — отвечал Белосельский, — войска НАТО скоро прибудут. Приказ задерживается, но может быть принят в любую минуту. Люди М*** неподалеку. Могут пострадать дети. Я не могу взять на себя эту ответственность.

— Но кое-что Вы можете, я это знаю, я это чувствую… сделайте что-нибудь, прошу Вас.

Белосельский внимательно смотрел на детей, и в его душе росла еще большая ненависть к тем, кто развязал кровопролитие.

— Вы поможете нам?

В этот момент Ива встрепенулась, точно поняла значение вопроса, и взглянула на Алексея таким чистым и невинным взором, в котором была не просьба, не упрек, а лишь горькое смирение, что молодой человек не выдержал и отвернулся. У него навернулись слезы на глазах, и он произнес твердым тоном:

— Хорошо, я подумаю… Лучшее, что я могу сделать — это перевести детей через границу. Я ведь возвращаюсь в Москву. Есть вертолет, который должен нас эвакуировать, я могу забрать с собой этих детей, ведь в России нет войны, в Москве… там будет спокойно, но одиноко.

— Это лучше, чем быть здесь, когда…

— Да, я понимаю.

В это время раздались сильные хлопки, а затем оглушительные залпы. Ива зажала уши руками, ее брат обнял ее крепко-крепко, точно желая защитить от неведомой опасности.

Белосельский выглянул на улицу. Батальон солдат засел, спрятавшись за противоположным домом.

— Так, на улицу уже не выйдешь, похоже, что мы отрезаны.

В это время грохот усилился так, что было слышно, как затрещала ветхая крыша дома. Пальба не смолкла, а лишь усилилась. Белосельский закрыл глаза, стараясь увидеть картины будущего, которые он видел с некоторых пор — события, людей — как звенья в цепи, мельчайшие детали, все то, что он, подобно разбросанной мозаике, мог сложить в целостное представление о грядущем. Внезапно он вздрогнул и быстро сказал:

— Нам надо спуститься в погреб!

— Откуда Вы знаете, что он есть?

— Быстро спросите у хозяйки дома, где погреб, и спускаемся туда.

Адриана поняла вопрос. Она бережно взяла детей за руку и указала дорогу. Крышка погреба сначала не поддавалась, и даже силач Виталий не смог открыть ее.

— Попробую я, — Белосельский вновь закрыл глаза, он так делал, когда хотел сосредоточиться на той неведомой силе, которую ощущал в себе с некоторых пор.

Крышка люка поддалась. Виталий даже не успел удивиться, как Белосельский быстро стал спускаться вниз, желая измерить глубину погреба. Пройдя две трети пути, он подал руку Иве.

— Не бойся, крошка.

Он успокоился только тогда, когда крохотные ручонки обхватили его шею и он бережно спустил девочку на землю. То же самое он проделал с братом девочки. Затем Агнешка, хозяева дома и Виталий спустились по лестнице в пыльный погреб.

Здесь было темно, душно; сквозь щели, образовавшиеся в стенах, виднелись разбросанные мешки с мукой и какими-то неизвестными припасами.

— Они придут сюда, — внезапно произнес Белосельский.

— Кто?

— Солдаты.

— Надо сидеть тихо.

Адриана обняла Иву. Но девочка смотрела лишь на Алексея. Казалось, ее глаза, громадные синие глаза, говорили с ним на одном языке.

Он обнял ребенка и прошептал:

— Не бойся ничего. Я обещаю, что ничего не случится. Сейчас придут солдаты. Надо сидеть смирно.

— Когда придут? — спросил Виталий.

— Через несколько минут, надо сидеть тихо как мыши.

Он оказался прав. Через некоторое время послышался тяжелый топот ног; снизу посыпался песок, подтверждая слова Белосельского. Тяжелая поступь отзывалась в сердце подобно кузнечному молоту. Казалось, что только Белосельский сохранял спокойствие.

Так продолжалось минут пятнадцать, которые показались целым веком. Но нужно было еще сидеть как минимум полчаса. Только тогда Белосельский вздохнул свободнее. Наконец он сказал:

— Теперь опасность миновала.

— Я думала, что это те же солдаты, которые охраняли нас еще вчера.

— Они получили другой приказ, вот и все, — заметил Белосельский, — это война… что им до наших жизней, когда во главе угла политика.

— Что будем делать?

— Машину нашу они не нашли, я в этом уверен, надо скорее уезжать всем вместе.

— Я не поеду, да и мест не хватит, — твердо произнесла Агнешка.

— Вы допускаете ошибку.

— Нет, мое решение твердо… позаботьтесь о детях.

Адриана обратилась с речью к детям. Она говорила про отъезд. Но Ива смотрела лишь на Белосельского. И он отвечал ей.

Прошел час.

— Теперь пора, нужно убираться отсюда. Полагаю, приказ уже отдан. НАТО скоро будет здесь. А те солдаты, которые еще вчера защищали Вас, сегодня будут жечь деревни. Они все подчиняются М***.

— Не все, — возразила Агнешка.

— Если Вы не передумаете…

— Я все сказала!

Белосельский покачал головой и помог детям выбраться из погреба. Мебель в доме оказалось вся поломанной, съестных припасов — никаких, стекла были все выбиты.

— Вот Ваши солдаты, которые еще вчера Вас так бдительно защищали.

Агнешка промолчала.

Двигались осторожно, избегая центральных улиц. Было заметно, что основные части батальона сгруппировались в центре; туда, словно скот, сгоняли людей и сажали в специально подготовленные грузовики с железными решетками.

— Мы ничем уже не можем помочь, — ответил Белосельский, — как я уже говорил, войска НАТО скоро будут здесь и наведут порядок.

Автомобиль — здоровенный джип — оказался припрятан в ветхом сарае.

— Откуда такая машина?

— Всех своих секретов я не раскрою, — улыбнулся Белосельский, — я называю эту машину «Мустанг». Стекла бронированные… Садитесь.

Иву и Милоша посадили на заднее сиденье. Белосельский предоставил руль Виталию, а сам повернулся к Агнешке:

— Я могу для Вас что-то еще сделать? Я мог бы открыть Вам…

— Нет, это не нужно… позаботьтесь о детях… обещайте это!

— Я обещаю.

Агнешка посмотрела в полные твердой решимости глаза молодого человека.

— Я верю Вам. Вы еще так молоды… но Вы необычный человек, в Вас есть особая сила, я это сразу поняла. Вы еще столько сделаете для людей… я верю Вам, прощайте!

Это были ее последние слова. Больше Белосельский никогда не видел Агнешку и не встречался с ней, но звук ее голоса настолько проник в сердце, что он потом никогда его не забывал. Много лет он искал эту бесстрашную женщину-филантропа, которая посвятила себя служению людям, и не находил. (Агнешка числилась в списках как пропавшая без вести — точно сам демон войны уволок ее в свои страшные тенета.) Но так или иначе храбрая служительница Красного Креста исчезла, и он не нашел более ни единого упоминания о ней ни в одном источнике.

…Дорога все больше раскрывала свои кольца как змея, она сначала круто поднималась в гору, пролегая вдоль каменистых ущелий, затем спускалась в долину, украшенную тополями-великанами. Наконец они увидели изумрудные холмы, украшенные лещиной и грабом.

— Скоро граница, — сказал Белосельский, — точнее, впереди блокпосты. У нас документы все в порядке, но в Вас они распознают беженцев.

Адриана и ее муж что-то ответили по-сербски. Белосельский скорее угадал, чем понял ответ.

Примерно через пять километров он сбросил скорость машины и стал передвигаться так, чтобы не вызвать подозрение.

Блокпост был небольшим. Он представлял собой колючее заграждение и еще каменную сторожку, где отдыхали «красные береты». Впрочем, «на часах» было только двое бойцов. Увидев машину, они знаком предупредили товарищей. В одно мгновение человек пять во главе с командиром оказались на ногах и угрожающе подняли дула своих автоматов.

— Говорить буду я, — произнес Белосельский. — Не впадайте в панику. Что бы ни произошло, я за все отвечаю.

Виталий заглушил мотор. И вовремя. Резкие и враждебные окрики солдат не заставили себя ждать. Белосельский узнал смешение албанского и сербского наречий.

Он вышел из машины и хотел было открыть рот, но его тут же поставили лицом к машине, завели руки за спину и подвергли обыску. Не найдя оружия, солдаты приказали выйти другим пассажирам.

Белосельский попытался обратиться к командиру по-английски и по-французски, но тот поднес пистолет прямо ко лбу молодого человека и внимательно в него всмотрелся. Он увидел лишь пылающие ненавистью глаза, оливковую кожу и тяжелый висячий нос. Вдруг командир вспыхнул и взвел курок пистолета.

— Ти русский… я это понял.

— Вы говорите по-русски, — отвечал Белосельский, стараясь говорить ровно и спокойно, — очень хорошо… Я здесь с благотворительной миссией Красного Креста.

— Ти думаешь, я дурак! — возразил командир, наливаясь желчью. — Я вижу кто ти.

— Посмотрите документы.

— Нет, мне это ни к чему, я знаю, что вы, русские, очень ловкие…

По мере того как командир говорил, в его речи все меньше можно было услышать акцент.

— И считаете нас, простых солдат, за пушечное мясо… это вы посылаете нам шпионов, спецотряды, которые нас убивают.

— Это не имеет к нам никого отношения, — возразил Белосельский.

— Не шевелиться! — завопил командир. — Я Вам докажу, что я не ошибся… а это кто?

И он указал на Адриану, ее мужа и детей.

— Они с нами, — ответил Белосельский.

Командир внезапно перешел от ярости к хохоту.

— Вы еще глупее, чем я думал. Слишком грубый обман.

И резким жестом он ударил рукояткой Белосельского по голове. Молодой человек рухнул на землю. Он казался оглушенным. Виталий хотел сделать резкое движение, но тут же был так же распростерт в придорожной канаве.

— Я не получил ответа на свой вопрос.

— Хорошо, я скажу, поднимите меня.

Командир дал знак и двое солдат подняли Белосельского с земли.

— Я слушаю, но бойся солгать.

— Эти дети и их родители со мной, не трогайте их… Я вам заплачу… у меня много денег… чековая книжка в моей куртке.

— Значит, ты считаешь, что меня, настоящего патриота, можно купить?! Ты ошибся… русский.

И Белосельский получил еще один удар по голове. Из уст Ивы вырвался крик. Ее брат крепко обхватил сестру. Но солдаты попытались разлучить детей. Они грубо стали вырывать их друг у друга. Произошла жуткая сцена насилия. Адриана и ее муж, не в силах видеть эти зверства, попытались вступиться за детей, но получили лишь удары прикладом.

— Оставьте детей! Постойте! — закричал Белосельский, но получил третий, более сокрушительный удар по голове.

Внезапно перед ним все поплыло. Молниеносная вспышка, и он опять увидел странный свет как тогда, когда попал в аварию, и вновь голос прошептал ему: ты можешь это сделать! Это состояние длилось ничтожную долю секунды, но оно преобразило Алексея. Он вновь ощутил в себе такую исполинскую силу, которую еще никогда не знал за собой. На него градом сыпались удары, но он уже не воспринимал их, они почти не причиняли ему боли. Он вскочил на ноги и легко опрокинул командира и двух солдат, которые держали его за руки.

— Ива! Милош! — он видел только детей, от которых нужно было отвести угрозу, и не заметил, что их приемных родителей поставили на колени.

Раздались два выстрела, и два тела упали бездыханными! Это настолько поразило Алексея, что он замер как вкопанный, не в силах осознать, что произошло. Какая-то ничтожная доля секунда решила судьбу людей. И опять странный звон в ушах и голос: ты можешь!

Командир воспользовался этим секундным замешательством и опять напал на Алексея, стараясь наносить удары прикладом по спине. Но молодой человек стоял как несокрушимая скала — удары не могли его свалить, и он услышал удивленный крик и ругательство:

— Что за черт?!

Мощным ударом молодой человек отбросил командира как тростинку, двоих солдат с такой силой столкнул лбами, что те немедленно повалились на траву. Оставались еще двое «красных беретов», в чьих руках были дети. Сделав бросок через голову, Белосельский приблизился к солдатам и нанес им такие страшные удары, что те были оглушены. Он обнял детей и прижал к груди.

Однако за это время командир успел прийти в себя и, встав на ноги, поднял пистолет и навел на Белосельского. Алексей загородил своей грудью детей, грянула вспышка. Молодой человек ощутил легкий ожог плеча, но не придал значения. Однако полностью разрядить обойму командиру не дал Виталий; успев расправиться с двумя солдатами, он вышиб оружие из рук убийцы.

Все было кончено.

— Вы не ранены, шеф?

— Нет, надо уезжать!

Ехали быстро. Белосельский избегал смотреть на детей. Он словно ощущал свою вину. Ива и Милош сидели спокойно, они походили на брошенные, вырванные, поблекшие цветы.

— За нами прибудет вертолет?

— Да, нужно доехать до границы…

— Сколько еще осталось?

— Немного… это моя ошибка, — прошептал молодой человек, — моя… я думал, что все предусмотрел, но я оказался слишком самонадеян… слишком понадеялся на себя, свои силы и способности.

— Не вините себя, каждый может ошибаться.

— Только не я. Такие ошибки стоят…

Он застонал.

Виталий хранил молчание.

— Ты не понимаешь, что происходит в моей душе… я считал себя всеведущим, раз я вижу некоторые картины будущего, они словно мозаика… калейдоскоп, состоящий из множества малейших деталей, мелочей, подробностей… и каждая из них несет в себе опасность… и я борюсь с нею, я могу выиграть, если предвижу ее. Но в этот раз я не смог распознать… не смог понять… события словно наложились друг на друга.

— Теперь бесполезно об этом говорить. Что Вы намерены делать с детьми? Возьмете с собой?

— Придется. Я вынужден, другого выхода нет… По приезде придется найти им приемную семью.

Белосельский обернулся и посмотрел на заднее сиденье. Девочка спала в объятиях брата. Милош глядел вперед, но его глаза, казалось, ничего не замечали, а созерцали предметы безучастно.

Виталий снова закурил, потом бросил и выругался.

— Если вернемся в Москву без дальнейших приключений, то это будет поистине чудо.

Затем он принялся рассказывать армейские истории.

Белосельский не слушал, а время от времени поглядывал на детей.

Глава 10. Возвращение

— Входи, Ива, — Белосельский наклонился, взял девочку за крохотную ладонь и слегка подтолкнул к красивому белому портику, — я здесь живу. Пока ты с братом будешь жить в этом доме.

— Она не говорит с того дня, — ответил по-сербски Милош. Он обнял сестру и прошептал ей что-то на ухо.

Была уже глубокая осень. Ветер безжалостно терзал волосы Ивы. Ребенок послушно переступил порог и с опаской оглянулся. Затем он слегка подтолкнул сестру.

— Входите же, — не выдержал Виталий.

Белосельский многозначительно посмотрел на своего «цербера» и тот ушел во двор курить.

— Ово је твоја кућа?[1] — спросил Милош.

Дети осматривались осторожно, точно ожидали неведомую опасность.

— Да, но скоро я уеду. Здесь, скорее всего, будет приют, этот дом слишком велик для меня, тем более что я скоро женюсь и уеду.

— Вы оставите нас?

— Послушай, Милош, — произнес серьезно Белосельский, — садись сюда… По-сербски я не говорю, могу по-английски, но лучше по-русски, потому что ты меня понимаешь. Я сделал все, что было в моих силах. Но я… я хочу вам помочь… тебе и твоей сестре… Вам подберут семью, где займутся вашим воспитанием. Вам не будет плохо… о вас будут заботиться.

В это время Ива подняла свои ласковые, полные слез доверчивые глаза на молодого человека.

— Останься с нами, — произнесла девочка таким тоном, что сердце Алексея дрогнуло.

На его глаза навернулись слезы.

— Послушай, Ива, я… я не могу с вами остаться… Я для вас никто… я вскоре уеду… вся моя жизнь будет посвящена внезапным отъездам. Тем более я скоро женюсь… но это неважно. Вас я не оставлю… клянусь.

Он закрыл лицо руками.

— Если бы я знал, что так получится… Вы должны были быть с вашими родственниками, перейти границу… это я виноват… один я. Простите меня… мне никогда не искупить вины. Но я не оставлю вас на произвол судьбы… я клянусь в этом! Те люди, которые виноваты в вашем несчастье… они понесут наказание.

— Эээ, — протянул Виталий.

— Пройдут годы, — прошептал Белосельский, — но я найду этих людей!

— Вы так молоды, — возразил Виталий, но Белосельский посмотрел на него таким горящим взором, в котором пламенела несгибаемая сила воли.

Немного погодя молодой человек успокоился.

— Сила, что есть во мне, клокочет и бушует. Иногда мне кажется, что я сам едва умею управлять ею, а иногда, что она управляет мной.

— Тем более что… — подхватил Виталий.

— Что?

Виталий запнулся.

— Простите, шеф, но ведь я сам видел, как он разрядил в Вас всю обойму… Вы…

— Сейчас не время об этом! — надменно ответил Белосельский и вновь приблизился к детям, которые по-прежнему сидели на бархатной оттоманке.

— Вы поживете здесь… до того момента, пока приемная семья вас не заберет. Кому попало я вас не отдам.

И затем прибавил другим, более мягким тоном:

— Прикажи подать ужин, самый изысканный!

— А Вы, шеф?

— Я присоединюсь, но чуть позже… с некоторых пор у меня пропал аппетит… особенного после всех тех событий. Но ты прав, не будем расстраивать еще больше Иву и Милоша!

Виталий вздохнул и велел принести ужин в гостиную.

* * *

— Ты хочешь роскошную свадьбу?

— Ну конечно, — Елена обнимала его за шею и Белосельский ощущал ее жгучие губы, — самую роскошную в мире.

Ночная Москва расстилалась перед ними. Тусклый свет огней сменялся более ярким, но затем опять мерк, и вновь возрождался… Дорога иногда кажется бесконечной, если не видишь ее конца. Белосельский остановил машину у симпатичного, на первый взгляд, ресторана.

— Твой «Аргус» за нами не следит? Меня это несколько утомляет.

— Нет, на данный момент нет, но все равно он где-то поблизости.

— Так будет и после нашей свадьбы?

— Весьма вероятно.

— А если я буду против такого явного вмешательства в нашу жизнь?

Белосельский усмехнулся.

Она вошли. Столик был заказан, и Алексею и его невесте отвели лучшее местечко.

— Я улавливаю скрытое недовольство в твоих словах.

— Я ненавижу, когда за нами следят. Я не шучу. Я вполне серьезно. Это как если бы за мной все время подсматривали.

— Но видишь ли, Лена, ты же знаешь, кто я… и кем собираюсь стать!

— Ну только не начинай, иначе я обижусь! Сегодня мы будем говорить только о свадьбе, ты же обещал.

— Хорошо, извини.

— Ты перессорился со всеми своими друзьями, одних выгнал, на других подал в суд, я уж не говорю про твоих братьев, с которыми ты, мягко говоря, не ладишь. А где мы будем жить?

— Тот дом, который ты считала моим, слишком велик для меня, — ответил Белосельский и его взгляд несколько затуманился, — я там устрою приют. Я куплю нам новый, удобный просторный дом… тебе понравится!

— Хорошо… Мне, кстати, сказали, что ты привез каких-то детей.

— Кто тебе сказал?

— Неважно.

— Виталию следует быть более сдержанным, если он хочет задержаться у меня на службе…

— Кто эти дети?

— Это сироты, я им подыщу семью.

— Каким ты стал заботливым… Еще не так давно ты проповедовал другой образ жизни, — в голосе Елены звучал явный сарказм.

— Не будем об этом. Ладно, а свадебное путешествие? Куда бы ты хотела поехать? — Белосельский попытался изменить тему разговора.

— Париж, мечта любой невесты… — отвечала Елена.

— Значит — решено!

— Да, я согласна, — улыбнулась Елена, — это будет замечательно… Приятно, когда все решает мужчина. Марина придет на нашу свадьбу? Твоя сестра тебя очень любит, несмотря на прошлое.

— Да, это так… Но мы помирились.

— Это главное… И все-таки меня беспокоят некоторые вещи.

— Какие же?

— Мой дорогой, — произнесла Елена с интимной ноткой в голосе, коснувшись его руки, — мне все-таки хочется выяснить твое подлинное отношение ко мне.

— Ты говоришь о чувствах? О них ты знаешь.

— Это так, но я говорю сейчас и о твоих поступках. Эта поездка в Б***, в страну, где идет война… бессмысленный риск.

— Ты забываешь — я выполнял свою миссию.

— Эти слова меня очень настораживают… миссия, миссия… ты только и твердишь о ней, а между тем я порой не знаю, о чем идет речь, и удивляюсь твоим внезапным отъездам; сейчас ты со мной сидишь и спокойно беседуешь, а потом внезапно срываешься с места и бежишь неизвестно куда…

— Повторяю еще раз: нет ничего важнее моей миссии.

— Все это… несколько странно… Мы никогда не говорили об этом, но мне кажется, перед тем как я выйду за тебя замуж, я должна знать некоторые вещи о тебе. Подробности той аварии не разглашались, но между тем я вижу, что все гораздо серьезнее, чем я предполагала…

Белосельский задумался и откинулся на спинку стула. Наконец он поднял голову и почти надменно взглянул на свою будущую жену.

— Хорошо, я скажу тебе кое-что… Да, я изменился, но ведь это не тайна. Того человека, что ты знала раньше, больше нет. Та авария не просто изменила мою жизнь, мои мировоззрения, но и мою сущность. Я приобрел некоторые способности, которых у меня раньше не было. Впрочем, я знаю, о чем ты беспокоишься. Я совершенно здоров, если ты на это намекаешь. Здоровее, чем когда бы то ни было. И в плане бизнеса все будет более чем успешно. Я стану миллиардером, буду заниматься нефтью. Кроме того создам… Подробности некоторых вещей тебе не особо должны быть интересны.

— Спасибо, что меня успокоил, но тем не менее у меня есть свой взгляд на вещи.

— Не нужно сомневаться, прошу тебя.

Она взглянула в его ясные глаза и поверила. Взгляд Алексея обладал удивительной притягательной силой, в которой невозможно сомневаться.

— Я верю тебе.

— Для меня это очень важно.

Слова эти потонули в заунывной фоновой музыке ресторана.

Глава 11. Свадебное путешествие

Для всякой девушки, только что вышедшей замуж, свадебное путешествие имеет особый смысл, особое очарование, воспоминание о котором остается на всю жизнь. Елена, по характеру достаточно холодная, прагматичная девушка, тем не менее переживала эмоциональный подъем. Алексея она считала своей собственностью, его отношение к ней — поцелуи, клятвы, — воспринимала как само собой разумеющееся, как еще один зубец золотой короны, которая уже украшала ее голову. И теперь ей хотелось увидеть Париж, колыбель Франции, место, где столько людей обрели счастье и, наоборот, утратили надежды.

После достаточно скромной церемонии (так настоял Белосельский) и довольно короткого пребывания за праздничным столом, полным прожорливых гостей, молодожены сели в черный лимузин, который покатил на бешеной скорости в аэропорт ***.

— Кстати, — заметила Елена, стараясь высвободиться из объятий молодого человека, — я надеюсь, хоть за границей мы останемся наедине? Твой «одноглазый циклоп» не будет нам мешать?

— У Виталия оба глаза, хотя он и несколько близорук.

Елена засмеялась.

Белосельский откинул голову на спинку сиденья.

— Виталий не циклоп, он человек. И я тебя прошу говорить о нем уважительно. Он теперь неотделим от меня.

— Значит, он будем третьим лишним. Мне он не нравится. Поэтому ты прикажешь ему остаться в Москве.

— Это исключено!

Елена гневно отвернулась, давая понять, что готова рассердиться.

— Он заботится о нашей безопасности. Особенно теперь…

— Почему? Значит, я опять буду под надзором?

Белосельский промолчал. У Елены все-таки испортилось настроение. И даже в самолете она еще обижалась, бросая гневные взгляды на мужа. Но затем, когда аэробус подобно гигантской птице оторвался от земли, она прижалась грудью к Алексею и обвила его за шею руками.

— Ты не сердишься?

— Нет… Лена… давай не будем ссориться по пустякам.

— Давай.

Гул мотора заглушил вскоре эти наивные, тихо произнесенные слова.

Через три часа они были уже на французской земле. Сходя по трапу самолета, Елена с наслаждением вдыхала теплый воздух, словно насыщенный миллионами неизвестных ароматов, главным из которых была свобода.

Белосельский был настроен не так восторженно и романтично, как жена. Ему, пережившему сильные бури и потрясения, трагедию в Б***, все остальные чувства казались теперь лишь эгоизмом. Но тем не менее Белосельский был все еще молод, немного влюблен и, хотя жизнь рисовалась ему не такими розовыми красками, как его супруге, настоящее представлялось деятельным и содержательным.

Париж встретил молодую пару оттенками всех чувств и желаний, которые составляют самую основу жизни счастливых людей: безудержным весельем влюбленных, гуляющих по изгибам красивых улиц с домами, украшенными великолепными пилястрами и синеватой черепичной крышей; огнями Елисейских полей, где некогда проезжали кареты и экипажи величайших людей; беззаботным и беспечным ритмом, который словно окрылял душу. Сначала Елена была в прекрасном игривом настроении. Ее интересовали лишь поцелуи, украшения и посещения магазинов. Белосельский не расставался со своей чековой книжкой; ему хотелось быть щедрым; он ощущал себя почти таким же всесильным, как Наполеон.

Однако, узнав, что нужно остановиться не в пятизвездочном отеле, а в другом месте Елена скорчила неподражаемую гримасу.

— Ты же обещал, что сделаешь для меня сказку.

Белосельский внезапно ответил несколько жестко:

— Путешествие планирую я. И я за все отвечаю. Ты же не хочешь, чтобы нам испортили медовый месяц?

— О чем ты?

Он немного помолчал, затем погодя произнес:

— Я получил уведомление от Виталия… Я тоже не рад, что наши планы некоторым образом изменятся. Но огорчаться не следует.

— А если я не согласна?

— Будет так, как я сказал. Мы поселимся в не менее романтичном месте, где мансарда…

— Я хочу пятизвездочный отель! И пока ты мне не объяснишь…

— Ты действительно хочешь это знать? Почему я изменил маршрут?

— Да.

— Потому что для меня… скажем так… для нас это будет небезопасно.

Теперь Елена нахмурилась и посмотрела на супруга таким гневным взором, которым еще его никогда не одаривала.

— Меня это не устраивает, — наконец ответила она.

Но больше она не заводила об этом разговор. Они поселились в небольшой частной гостинице с красивым видом на Эйфелеву башню. Но Елена словно больше не замечала красот вокруг. Ее мало интересовал вид, открывающийся из гостиницы. Она брезгливо отворила ставни и закусила губу. На ее чело легло легкое облачко, которое почти не рассеялось до конца путешествия. Вечером, после похода в ресторан, она заявила:

— Как ты собираешься компенсировать то, что ты меня заставил разместиться в этой дыре?

Белосельский сначала хотел рассердиться, но потом снисходительно улыбнулся.

— Выбирай.

— Я хочу настоящие украшения, не те жалкие, что продают везде, а настоящие, подлинные, которые идут только жене миллионера.

— Желание девушки — закон! — и потом уже тише прибавил: — Я все тебе куплю, но немного позже, завтра у меня важная встреча. После нее я тебе куплю хоть пол-Парижа.

— Какая еще встреча? У нас же свадебное путешествие! Неужели ты не можешь не думать о делах!

— Нет, я себе уже не принадлежу. Мне поручили встретиться с одним банкиром, здесь, в Париже. Поручили очень влиятельные лица, и мне доверили важную миссию.

— Я это слово уже ненавижу! Миссия… миссия… Иногда мне кажется, что миссия дороже меня… Если бы знала, что ты так себя будешь вести…

— То что?

Она промолчала.

— Не будем ссориться!

— Так я получу бриллианты?

— Конечно.

— Если тебе неприятно, я могу выбрать и сама.

— Я хочу быть с тобой, Елена, не расставаться с тобой.

— Но тем не менее дела и твой бизнес важнее, чем наша любовь.

В ее голосе ощущался упрек.

— Это не так…

— Я ведь могу стать более требовательной.

Белосельский добродушно улыбнулся.

— Тебе не удастся поссориться со мной.

Елена шутливо ударила его подушкой.

— Какие здесь смешные кровати… такие огромные.

— Наверно, раньше на них спали французские короли.

— И они так же ссорились, как мы?

— Сомневаюсь, но целовались наверняка.

Он привлек ее к себе, но она оттолкнула его.

— Нет, я обижена…

Алексею пришлось уступить. Следующий день едва не начался с очередной ссоры. Но, получив подарки, Елена немного успокоилась. Белосельский купил роскошные вещи почти на пятьдесят тысяч долларов — колье и перстень. Елена тут же поспешила ими украсить шею и безымянный палец. Но чувство досады у нее не рассеялось, а наоборот, усилилось. Часа в три дня Алексей отправился на встречу, оставив жену скучать в гостинице. Он должен был увидеться с г-ном X***, председателем правления «*** Банка», располагавшегося на бульваре Мальзерб. Банк находился в здании роскошного особняка, принадлежавшего ранее сиятельному князю, и которое его потомки превратили в не менее роскошный дворец, отреставрировав его с заботливой тщательностью истинных ценителей барокко и рококо.

Белосельского довольно легко пропустили в само здание, навстречу ему вышел мрачный человек, и нашего героя провели в приемную. Миловидная девушка на чистейшем французском языке произнесла:

— M. Sobolev est absent aujoudhui, je suis desolee.[2]

— Je suis absolument sur qu`il sera tres heureux de me voir,[3] — быстро ответил Белосельский.

И затем прибавил:

— Но мы можем говорить по-русски.

Девушка попыталась повторить заезженную фразу, но Белосельский несколько бесцеремонно вскричал:

— Передайте, что я от полковника Сафронова! Только это передайте, прошу Вас.

Она несколько секунд молча смотрела на молодого человека, затем, наконец, здравый смысл возобладал. И девушка, получив одобрение патрона, проводила Алексея в роскошный кабинет с мебелью из красного дерева, где в кресле с золочеными ножками величественно восседал директор банка. Это был сухой жилистый старик лет шестидесяти с седыми бровями и мрачно нависшими скулами. Белосельский тут же сообразил, что это не может быть господин М***, с которым он рассчитывал встретиться, а лишь «цепной пес» Лохидзе (по меткому выражению полковника Сафронова).

Молодой человек почувствовал высокомерное пренебрежение, готовое перейти в открытое недоброжелательство. И хотя Лохидзе подал ему руку, усадил в золоченое кресло, Белосельский ощутил неприязнь, рвущуюся наружу.

— Значит, Вы прямо из Москвы? И сразу решили нанести визит? Как это мило. Как поживает милейший полковник? Я слышал, он пошел на повышение?

В голосе собеседника послышалась явная ирония.

— Это правда, — подтвердил Белосельский, — он назначен советником министра.

— Это тем более патриотично, что именно в такое время Ваша страна нуждается в подлинных героях.

Белосельский понял насмешку, которую, впрочем, Лохидзе и не пытался замаскировать.

— Давайте покончим со всеми этими любезностями, — произнес наш герой ледяным тоном. — Во-первых, мне хотелось бы знать, по какой причине отсутствует господин М***? Я имею четкие инструкции от полковника…

— Да, я знаю, — перебил невежливый старик. — Господин М*** приносит извинения, но дело неотложной важности избавляет его от необходимости выслушать то, что Вы можете сказать мне. Господин М*** приглашен на фуршет от имени самого мэра.

— Я имею четкие инструкции, и если сегодня отступлю от правила, то только из уважения к Павлу Павловичу, так как он упоминал о Вас.

— Какие же это инструкции?

Белосельский протянул старику дискету.

— Здесь все. Списки новых акционеров, номера счетов, схемы переводов. На словах мне поручено сказать Вам следующее: Павел Павлович и некоторые другие лица недовольны тем, как Вы распределили средства после получения неплохого куша от «Центра», особенно после создания компании «ФИН***».

При этих словах Лохидзе сначала помрачнел, но потом позволил себе рассмеяться.

— Недоволен нами? И он поручил Вам высказать нам свое недовольство?

— Именно. Но прежде всего необходимо, чтобы инструкции были выполнены немедленно. Переводы должны быть сделаны в течение двадцати четырех часов, кроме того изменится список миноритарных акционеров, среди которых, кстати сказать, фигурирует и мое имя.

Старик улыбнулся еще шире.

— Разумеется, все инструкции будут выполнены. Вы, я так понимаю, тоже почли за счастье стать нашим акционером?

— Именно так, я являюсь…

— Мы знаем, — опять перебил гостя Лохидзе, — кто Вы и какой у Вас банк. Но подумайте сами, какое место занимаем на рынке мы и Ваше новоиспеченное предприятие?! Мы начинали еще с тех времен, когда не было даже SWIFT. Я приехал сюда в 1972 году…

Белосельский сделал нетерпеливое движение, но старик поднял палец.

— Мы здесь так давно, что настолько вросли в эту почву, что считаем ее своей. Мы выполняем эти инструкции лишь по одной причине — это соглашение добровольное, наследственное, как майорат в старинном французском праве. За то время, что мы здесь, мы прекрасно ладим с мэрией и другими органами власти, и мы не нуждаемся в другом покровительстве. Вы забываете, что здесь действуют совсем не те законы, что у Вас. Французы отвоевали свое право на свободу в 1789 году, когда взяли Бастилию! А где Ваши достижения? Прошло только шесть лет, как Вы гордо говорите «рыночная экономика»! Свобода! Как бы не так! Вы живете в мнимой свободе и по-прежнему управляетесь «железной рукой», испытывая ностальгию по старым временам.

— Тем не менее эта «железная рука» дает Вам власть, в противном случае Вас немедленно отзовут обратно!

Старик расхохотался.

— Вы и впрямь полагаете, что такое вообще возможно? Отозвать нас обратно невозможно!

— Тем не менее, при моем уважении к Вам, — вскричал Белосельский, — мы все прекрасно знаем, кто является ключевой фигурой и управляет всем на самом деле. И в «Центре» это тоже известно. Ваши некоторые операции слишком видны и слишком очевидны даже для людей несведущих. Более того, грядут очень серьезные изменения, и эти изменения могут Вас коснуться.

— Какие же это изменения? Вы думаете, мы оторваны от реальности? Мы знаем, что происходит и какие решения принимаются каждый день за закрытыми дверьми.

— Тогда Вы должны знать о грядущей приватизации, которая состоится в ближайшие годы.

— Этого не случится. Мы не отдадим наш банк.

— Вас просто присоединят к…

— Этого не произойдет, — возразил Лохидзе, — я знаю, что такие разговоры ведутся, но они необоснованны, и напрасно Вы этим меня пытаетесь напугать.

— Я? Никоим образом. Я просто Вам говорю о том, что произойдет.

— Придется поблагодарить Вас, но не могу. Итак, вернемся к инструкциям… только одна дискета?

— Только одна.

— Почему полковник не захотел отправить шифрованное сообщение или переслать это по электронной почте, а именно через Вас?

— Видите ли, Павел Павлович — человек мудрый и рассудительный, старой закалки. Он не доверяет изобретенным средствам связи и верит лишь своему собственному опыту. Кроме того, я по просьбе полковника составил себе карту предприятий, которыми Ваш банк владеет. Я имею в виду все предприятия, включая также оффшорные банки.

— Это прекрасно.

— Однако поэтому полковника удивило Ваше сообщение о снижении прибыли и о смехотворных суммах в прошлом году.

— Я так понимаю, что он больше нам не доверяет?

— Полковник просил меня Вам сказать, что он просит Вас компенсировать ему недостающие суммы в будущем году. Если у Вас нехватка наличности, можно прочим имуществом, даже здесь, во Франции.

Лицо Лохидзе стало серым.

— И кто же определил эти суммы?

— Он сам и еще лица, которых Вы знаете. Я также внес свою лепту.

— Вы?! Хорошо, давайте поговорим серьезно. Вы думаете, мы просто банк? Филиал советского загранбанка? Так было, скорее всего, лишь в шестидесятых годах, да и то мы всегда делали что хотели. Мы покупали и политиков, и чиновников любого ранга. Оглянитесь, у нас свои люди в муниципалитете, в мэрии, в национальном собрании… Мы влияем на экономику, ну и что, что она французская. Вы думаете, что Вы с Вашим полковником — это весь мир? И мы должны Вас слушать? Вы забываете, что здесь французская земля, и Вам не удастся нас запугать.

— Полковник как раз приготовил очень хороший ответ на Вашу реплику. Он сказал, что за Вами очень давно наблюдает и очень разочарован в господине М***, который не выполняет своих обещаний. Поэтому и принято решение о приватизации. Это коснется всех филиалов, включая Лондон.

— Наивный Вы человек. Вы воображаете, что живете в стране, которая даровала Вам рыночные отношения. Вы знаете о нашем подлинном влиянии?

— Конечно, и это в последнее время стало вызывать серьезную озабоченность. Незаконное участие в долевых капиталах некоторых банков, подозрительные контракты на поставку «оборудования»… мне продолжать?

Лохидзе нахмурился.

— Также в Вашем банке есть счета тех лиц, на присутствие которых мы закрывать глаза больше не намерены…

— Кто это «мы»?

— Я прошу извинить за эти слова, но Вы переоцениваете значение Вашего банка. Сейчас такое положение, что интересы определенных лиц могут обслуживать и зарубежные банки, и для этого Вы совсем не нужны для долевого участия.[4] Идет все к этому. К тому же полковник настаивает на том, чтобы контролировать все Ваши действия без исключения.

Лохидзе встал.

— Я не намерен это обсуждать. Я буду отвечать только Сафронову, а не Вам.

Белосельский тоже встал и ушел по-английски, то есть не прощаясь.

Через несколько минут он был уже на бульваре Мальзерб и, увидев красивое кафе, зашел туда. Сев за самый обычный столик, он с непринужденным видом обратил внимание на красивый фонтан со статуями, напоминавшими мифологических героев.

Улыбающийся официант, весело напевающий себе под нос, задорно обслуживал клиентов и почти подплясывал на ходу. Он походил на мотылька, порхающего с цветка на цветок. Приблизившись к Алексею, он положил ему на стол карту меню и произнес безразличным тоном:

— Выйдите через черный вход. Вас ожидает один человек.

Алексей вздрогнул и посмотрел, что вместо карты меню на столе лежит визитная карточка с именем человека, написанным золотыми буквами с внушительными виньетками.

— Вы уверены, что…

Официант произнес серьезным тоном:

— Ведь Вы Алексей Белосельский?

— Готов следовать за Вами.

* * *

…Вернувшись в гостиницу часа через три, он очень удивился, узнав, что жены больше нет в номере. Все ее вещи исчезли, и только записка в ироничном стиле: «Я остановилась в отеле ***. Жду тебя! И еще раз спасибо за медовый месяц».

Он встал и распахнул окно. Была уже почти ночь, набросившая свой бархатный покров на Париж; внизу на улице слышалась негромкая музыка; головы прохожих, влюбленных парочек то и дело мелькали за столиками кафе…

А он думал о том, сколько ему предстоит, и что он, по сути, уже не принадлежит сам себе…

Глава 12. Предложение Сафронова

Вернувшись в Москву, Белосельский вспомнил о двух сиротах — Иве и Милоше — и немедленно спросил Виталия о том, как им живется в приемной семье. Однако Виталий лишь смог почесать затылок и откровенно признать, что он как-то упустил из виду это обстоятельство и вообще давно забыл об этом печальном эпизоде. Елена, раздраженная, что на горизонте опять появился «цербер», в машине затеяла ссору с мужем. Она считала Белосельского своей полноценной собственностью и пыталась руководить им, но у нее это не всегда получалось. Она не хотела признать, что Алексей является лидером в отношениях. Ей хотелось показать над ним свою власть, она жаждала доказать, что оказывает величайшее снисхождение, даря свою любовь, забывая, что семейное счастье зиждется на взаимном уважении. А себя Елена ставила превыше всего на свете, считая совершенством не только свою фигуру, но и весьма посредственный ум. Поэтому первый день приезда был отмечен очередной ссорой. Главное, Елена хотела жить в особняке, который должен был приобрести Белосельский, но он этого не сделал.

— Мало того, что ты меня загнал чуть ли не в шалаш во время нашего свадебного путешествия, хотя мы должны были жить в пятизвездочном отеле, ты еще и дом не приобрел! В твой хлев я не поеду!

— Какой же это шалаш? Прекрасная гостиница, очень романтичная, в старинном готическом стиле…

— Хватит!

— Почему тебе не нравится квартира? Она в центре города…

Елена отвернулась. Упрямство жены выводило его из себя, поэтому он предпочел замолчать. Тем не менее, в конце дня Елена сменила гнев на милость и даже позволила себя обнять.

На следующий день у Алексея были неотложные дела, поэтому он решил назначить несколько важных встреч.

Была уже глубокая осень, которая всегда находит печальные отзвуки в сердце человека; нависший купол серых туч походил на гигантские морские валы с полотен Айвазовского, когда море изображается таким беспощадным и безжалостным в своей всепожирающей стихии; листья кленов и тополей почти все облетели; дорогу устилал целый шлейф из багряной листвы, превращающейся в черно-бурую массу.

У массивной чугунной ограды стоял вооруженный человек с биноклем в руках. При приближении машины Белосельского он взял ее на прицел своей оптической винтовки. Однако распознав номера и получив указание патрона, винтовка опустилась вниз. Виталий остался снаружи. Белосельский вошел в дом один.

Полковник Сафронов как всегда радушно его встретил в своей гостиной. Он был одет в костюм, а легкая пыль на башмаках позволяла предположить, что их обладатель провел утро не без пользы для себя.

— Я ждал тебя даже раньше…

— А что это за снайпер у ворот?

— Это для отвлечения внимания. На самом деле мои люди давно мне уже доложили о том, что ты едешь. Дорога полностью просматривается и контролируется. Времена сейчас неспокойные, каждый может нанести удар в спину.

— Только не я.

— Да, я знаю… ты вообще исключение из правил!

— В каком смысле?

— В том смысле, что в Париже ты вел себя даже смелее, чем я думал, но старик, кстати, уже получил выговор за неучтивость.

— Значит, Вы знаете, какой он прием мне оказал?

— Конечно. Ты не удивишься, если я скажу, что мне известны почти все детали твоих переговоров?

— Нет, не удивлюсь. В конце концов, я был только курьером.

— Но старик вел себя упрямо, я имею в виду этого Лохидзе. Он очень скользкий тип. Я его называю «старый угорь».

Белосельский рассмеялся и расстегнул пуговицы пиджака.

— Он позволил себе неучтивость по отношению к тебе, моему представителю…

— Я ему напомнил о некоторых вещах.

— Да, а он вздумал читать тебе лекции о великой французской революции. Вот такие патриоты, друг мой. И это еще лучшие… Но я тебя обрадую…

— Чем же?

— Тем, что после твоего ухода в банк наведались и другие мои представители, которые, не застав М***, кое-что прояснили Лохидзе, а потом навестили его на вилле в Ницце, где застали всю их камарилью в полном сборе. Знаешь, о чем беседовали эти молодчики? Они обсуждали перспективы покупки футбольного клуба! Представляю себе их изумление, когда мои ребята перед ними предстали… Кстати, вилла у них слабо охранялась — человек пять-шесть и легко вооруженных.

— И что же в конце?

— М*** и Лохидзе принялись уверять, что инструкции уже выполняются, и что они в любую минуту готовы переписать всю недвижимость на нас, как только мы им прикажем.

— Банк сам по себе им не нужен, они сами являются акционерами французских компаний…

— Полный перечень которых у нас есть. Я его уже обсудил с некоторыми влиятельными персонами, и мы пришли к выводу, что М*** больше нам не нужен. Мы не можем ему доверять как раньше. Поэтому мы решили его отстранить… навсегда.

— Что это значит?

— Внешне все будет прилично и формально. Господин М*** уже не молод и подвержен приступам болезни… его найдут на яхте в обществе прелестных девиц из «Мулен Руж»… Кстати, секретарша из банка… видел ее?

— Да.

— Красивая девушка! Никто и не подумает, что она «наша».

— Я это понял, — тихо произнес Белосельский, — но в конце только… в ее глазах было что-то странное.

— Хорошо, ты еще увидишь, как мы реформируем банк.

— И кто же станет директором?

— Некто Слоновский. Он приходится дальним родственником нашему министру. Приказ уже подписан. Слоновский поедет не один, мы подготовили ему две команды — для внешнего и внутреннего прикрытия. Но это уже наши секреты, и я в детали вдаваться не буду. Тебе об этом незачем знать. Зато мы можем быть уверены, что Слоновский нас не предаст…

— Вы уверены в нем?

Сафронов улыбнулся и, подойдя к окну, слегка приоткрыл бархатные жалюзи, чтобы больше света проникло в комнату.

— Я уверен в одном, что человеком всегда руководят одни и те же чувства… Например, страх… По сути, все люди одинаковы и предсказуемы. Они напрасно думают, что они свободны. Истинная свобода — о которой тебе так красноречиво толковал Лохидзе — заключается совсем в другом, не в тех принципах «Свобода, равенство, братство», что так фальшиво звучали в его устах, а в нашем внутреннем духовном мире, в правильном осознании свободы для нас самих, и в том, какими поступками мы будем оправдывать эту свободу.

Сафронов умолк.

— Ему, скорее, следовало бы читать лекции с кафедры, а не…

— Не хочу о нем. Это старый лис, и с ним все мы решили… А вот ты для меня по-прежнему остаешься загадкой.

— Я? Почему?

— Не прикидывайся. Ты стал совсем другим человеком. За какие-то полгода из юноши-повесы, обожающего ночную жизнь, и отъявленного плейбоя ты превратился в женатого человека, лихо управляющего семейным бизнесом… Но не это главное! В тебе изменилось другое — твоя душа. Твои мысли совсем иные, они не похожи на того безответственного парня, который еле сдавал экзамены на первом курсе…

— Я не отрицаю, но…

— Но ты скрыл от меня некоторые важные вещи…

— Какие же?

— Ты слишком увлекся идеями благотворительности и кое-что сделал, не посоветовавшись со мной.

— Я обещаю впредь этого не делать, однако…

— Дорогой мой, ты пока еще не приобрел веса, реального веса в обществе…

— Но я приобрету нужное влияние.

— Я хочу обсудить с тобой один проект. Мне важно твое согласие. Я осведомлен, что ты строишь планы насчет нефтяного бизнеса, но послушай, что я скажу. Точнее, чтобы тебя убедить я обращусь немного к истории. История — это ключ ко всем неясностям и загадкам.

— Истории чего?

— Истории всего человечества.

— Я не понимаю.

— Охотно верю. Но я скажу кратко. Александр Македонский выигрывал битвы благодаря знаменитым фалангам, римляне имели своих преторианцев; когда бывало совсем худо, они назначали диктаторов. Такими были Сулла и Калигула. Наше время сейчас мало чем отличается от тех времен. Стремления людей остались прежними. К чему я веду? К тому, что власть зависела от военных, от опытных полководцев. Если даже забыть гения Наполеона, то пример нашей страны…

— Но это диктатура, — пытался возразить Белосельский.

— Не перебивай, — полковник закурил кубинскую сигару. — Чтобы ты сказал, если бы узнал, что мы хотим создать таких «преторианцев», только современных, молчаливых, исполнительных, имеющих своего мудрого главу, который будет заботиться о благе всего государства?

— Я бы хотел с Вашего позволения узнать, кто это «мы»? — холодно спросил Белосельский.

— Мы — это я сам, мой сын и нынешний министр обороны.

— Что за «преторианцы»?

— Это я образно их так назвал. На самом деле речь идет о создании крупного военного агентства, секретной организации при министерстве. Формально руководить таким агентством будет министр обороны, а реально оно будет в руках двух-трех человек, очень влиятельных. Агентство будет обладать мощнейшим потенциалом — оно сосредоточит в руках всю спутниковую связь, что позволит контролировать «упрямые» телеканалы, зарвавшихся журналистов-правдолюбов; кроме того, агентство сосредоточит в руках огневую мощь, основанную на самых совершенных разработках; мы привлечем лучшие умы, талантливейших ученых, выдающихся фанатиков. Я знаю, для этого понадобятся миллиарды, но зато эта структура станет контролировать все и всех. Каждый политик будет на виду; малейшие инакомыслия будут искореняться. Как тебе идея? Это лучше, чем утопия Кампанеллы или Томаса Мора? Ты молчишь?

Белосельский задумался.

— Кто будет руководить этим агентством?

— Реально — я и еще два генерала. Триумвират, как сказал бы Октавиан Август. Переговоры уже проведены. Министр согласен. Дело только в финансировании. Зато мы обретем такую мощь…

— Поэтому Вам нужен я.

— Дорогой мой, ты не считай меня сумасшедшим. Я ведь тоже могу видеть будущее. Ты никогда не станешь миллиардером, если не будешь обладать реальным влиянием. Твои враги тебя должны бояться. Это агентство может стать для тебя не только спасением, но и неплохим плацдармом для взлета. Все, что нужно, как я сказал, стартовый капитал…

— Вы хотите, чтобы я Вам помог вырастить монстра, который в самом зародыше представляет собой угрозу для многих.

— Ты размышляешь как неразумный юноша. Истинная власть всегда была у военных. Почитай историю. Именно те, кто завоевывал страны, те талантливые полководцы, которые покоряли мир, всегда опирались только на военную силу. Другого не надо в этом мире.

— Я должен подумать.

— Нечего размышлять, — Сафронов разгорячился и схватил молодого человека за локоть, — ты не понимаешь. Сейчас идет война силовиков. Каждый намерен уничтожить друг друга. Создание агентства уравновесит баланс. Ты думаешь, что тебя защитит твоя охрана? Твой Виталий? Этот глупый пес и его парни? Это смешно! Если у тебя нет спутника слежения, ты словно мышь в поле, и коршун тебя видит.

— Вы правы, но…

— В перспективе ты сам войдешь в состав директоров, вместе с моим сыном. Вам, молодым, принадлежит будущее. Ты должен принять правильное решение. Пойми, многие уже хотят от тебя избавиться. Твое спасение только в моем проекте. Иного выхода нет. Это лучший исход…

— Это что касается меня и Вашего сына… Я понимаю… Но каковы последствия создания такого агентства для общества?

— Ты сперва подумай о себе, а не о других. Люди сами о себе позаботятся.

— Я должен еще раз все хорошенько взвесить.

— У тебя есть срок до завтра. Нужно немедленно начать финансирование. Одна закупка некоторых секретных образцов стоит более двадцати миллионов долларов, кроме того, еще эти ученые — эти гении — себя дорого ценят, но зато от них есть толк.

— Я дам ответ завтра, — заключил Белосельский. — Возможно, что это лучший вариант, как Вы говорите, но нужно думать о последствиях. В конце концов, агентству могут не дать развиваться.

— Этого не будет. Министр будет у власти как минимум пять лет. А мы за три года создадим такую мощную основу, что с нами никто не сравнится. Через десять — пятнадцать лет агентство сможет уже вмешиваться в политику, не говоря уже про экономику.

Молодой человек простился с хозяином дома немного более холодно, чем обычно.

— Как поживает полковник? — несколько развязано спросил Виталий, распахивая дверцу машины перед хозяином.

Белосельский взглянул на него так красноречиво, что «верный цербер» потупил глаза.

Глава 13. Приемные дети

К трехэтажному дому, выстроенному из красного кирпича, вела засыпанная песком тропинка. Справа от тропинки находился неказистый гараж, где одиноко скучала выпачканная глиной старая «Ауди»; слева шпалерами выстроились теплицы; видимо, хозяева дома были заядлыми садоводами. Все это Белосельский увидел, когда совершенно свободно ступил на крыльцо. Дом казался покинутым. Он позвонил. Никто не отозвался. Наконец, после долгого ожидания, когда Белосельский уже начал терять терпение, дверь открыл бородатый мужчина лет сорока, в засаленной рваной майке, протертых джинсах и весьма невежливо осведомился о цели визита незнакомца. Белосельский сначала несколько секунд всматривался в лицо владельца дома, и, чувствуя, как растет его тревога, произнес:

— Где Ива и Милош?

— Кто Вы такой? Из инспекции, что ли? Они уже были у нас недавно.

— Я повторяю еще раз: где дети, которых Вам доверили?

Мужчина, смекнув, что гость непростая «птица» решил сменить тон на более любезный.

— А, это Вы их привезли тогда… мне говорили… С детьми все в порядке… можете сами убедиться.

Последние слова человек произнес не совсем уверенным тоном. Беспокойство Алексея росло с каждым мгновением. Предчувствие никогда его не подводило.

— Покажите мне детей.

И не дожидаясь приглашения хозяина дома, Белосельский, почти оттолкнув его, вошел в прихожую и стал осматривать дом. Везде царил страшный беспорядок; в комнатах были всюду разбросаны вещи, вперемешку с едой и садовой утварью; в гостиной на столе виднелись неубранные миски, издававшие неприятный запах.

— Моя жена уехала с ними… на прогулку!

— Какую еще прогулку?

Белосельский, видя, как «достойный» отец семейства опустил глаза, схватил его за грудки. Тут он уловил резкий запах спиртного.

— Я слушаю!

— Стойте… стойте… что Вы делаете? Я сейчас вызову милицию!

— Я последний раз спрашиваю, где Ива и Милош?

И он приподнял «заботливого папашу» в воздух как шар.

— Хватит, хватит… я скажу… скажу… я тут ни при чем… это моя жена… отпустите!

Белосельский поставил его на землю и дал глотнуть воздуха.

— Моя жена… У нее последнее время плохое настроение, она лечится от депрессии, принимает препараты… А Ива с утра ее рассердила…

— Где Ваша жена?

— У доктора.

— А Ива?

— Девочка с утра капризничала, и моя жена заперла ее в чулане вместе с братом…

— Вы заперли детей в чулане?! — Белосельский вскричал с такой страшной силой, что мужчина повалился на колени и закрыл уши руками.

— Я ни при чем… это все жена… это все она…

— Если хоть один волос упадет с головы детей, Вы пойдете под суд. Я обещаю это Вам твердо… Где чулан?

Белосельский схватил незадачливого хозяина дома за шиворот и потащил во двор.

— Я покажу, покажу… только не бейте!

— Сколько они там?

Мужчина молчал. Он показал амбар, находящийся на другом конце дома. Вскоре Алексею предстало жуткое зрелище: в полной темноте можно было различить детские глаза.

— Ива, Милош!

Он с невыразимой радостью обнял хрупкую девочку, так, словно был для нее настоящим отцом.

— Я тебе говорил, Ива, — серьезно произнес мальчик, — Алексей вернется. Он не бросит нас. Я же говорил. Я это знал, чувствовал.

Они вышли на воздух.

Ива по-прежнему молчала. Белосельский обратил внимание на то, как плохо она одета — в свитере с дырками и легкой юбочке. Его сердце переполняли возмущение и гнев.

— Почему ты молчишь, дитя мое? — спросил Алексей Иву.

Девочка посмотрела ему прямо в глаза, и он увидел в них такую боль невысказанных страданий, что все в нем невольно сжалось.

— Ты ведь уедешь опять? Бросишь нас? Отдашь в другую семью?

Белосельский ощутил, как к горлу подступает такая теплая волна умиления, какую он еще никогда не знал. И это чувство подобно наводнению захватило все его существо. Затем его глаза вспыхнули, и внезапно он присел на корточки рядом с девочкой, обнял ее и прижал к своей груди.

— Нет, я больше не уеду никогда. Больше мы не расстанемся. Я не могу вас доверить никому. Я купил большой дом. Конечно, я женат, но в доме хватит места всем.

— Это правда? — Ива почти не верила. — Вы не обманываете?

— Отныне можешь говорить мне «ты»… Я клянусь, что так и будет. Я буду заботиться о вас. Конечно, я не смогу вам заменить родителей…

Эту сцену прервала супруга хозяина дома, чья громадная машина, походящая на гигантского паука, въехала на лужайку перед домом.

— Она била нас, — тихо произнес Милош.

Белосельский выпрямился во весь рост и шагнул навстречу хозяйке дома. А та еще не могла понять, что происходит.

— Что Вам нужно? Как Вы попали сюда?

— Я забираю Иву и Милоша. Вы не можете не только стать хорошими родителями, но и даже решить собственные проблемы. Дети поедут со мной, я сам буду заботиться о них. Вы жалки и ничтожны. Не вздумайте чинить какие-либо препятствия — я, Алексей Белосельский, могу раздавить вас как мух, так что молитесь, чтобы я этого не сделал. Ибо я прощаю вас ради этих детей, иначе вы понесли бы страшное наказание. Прощайте.

Однако хозяйка дома, очевидно, не вполне уразумев, что происходит и не желая мириться с подобной потерей, кликнула на помощь мужа, а тот, схватив деревянный брус, кинулся на Белосельского. Стараясь сделать так, чтобы безумец не задел детей, Белосельский не тронулся с места, и мужчина с удивлением увидел, что деревянный кусок раскололся как хрупкая тростинка, ударившись о плечо Алексея. Наш герой схватил хозяина дома и оттолкнул от себя — бородач вышиб лбом стекло и остался лежать без движения. Женщина принялась звать на помощь, но Алексей уже уходил вместе с детьми.

Из соседних домов привлеченные шумом высыпали соседи, но Виталий взвел курок пистолета, давая понять, что шутить не намерен. Это охладило пыл самых разгоряченных.

Белосельский бережно усадил Иву и Милоша на сиденье джипа и приказал немедленно ехать. Вскоре злополучный дом оказался позади.

— Сколько же это продолжалось?

Ива промолчала и закрыла глаза. Детскому сердцу иногда трудно ощутить счастье. Дети переносят его по-разному. Иногда бурно смеются или прыгают. Иве была свойственна застенчивость и хладнокровие. Но она понимала, что зло осталось позади и не опалило ее своим огненным дыханием. Милош же горел желанием рассказывать.

— Это началось спустя две недели… Она сначала хорошо к нам относилась, а потом… потом…

— Я тогда был довольно далеко и ничем не мог помочь. Все равно я виноват. Я не знал. Клянусь, что я не знал, но я должен был предвидеть… И как вы все это терпели?

Милош не ответил.

— Ты правда нас не бросишь? — спросила девочка таким доверчивым голоском, что у Алексея невольно выступили слезы на глазах.

— Конечно нет. Я же дал слово.

Ива внезапно крепко взяла его ладонь своей крошечной рукой и поцеловала.

Он провел руками по ее темно-каштановым волосам.

— Ты вырастешь замечательной красавицей… Кстати, Милош…

— Да, дядя…

— Можешь называть меня «дядя»… Я хочу научить тебя защищать сестру. Ее больше никто не обидит. Понятно? Ты должен это уметь.

— Ты правда меня научишь?

— Да. Но придется потренироваться. Это твой долг.

— Согласен.

Милош просиял.

— У вас всегда будет все самое лучшее, лучшее образование, лучшие учителя… только вот станете ли вы теми, кем должны стать? И смогу ли я вырастить из вас достойных и человеколюбивых людей?

Последние слова Белосельский произнес так тихо, что дети не услышали.

Машина въехала во двор элитного дома в центре Москвы.

— Подождите здесь, — сказал Белосельский Иве и Милошу, — я должен поговорить с женой. Только пять минут.

Он поднялся на лифте, прекрасно сознавая всю серьезность положения. Он не ошибся. Елена была в ярости. Она пребывала в дурном настроении еще с утра, а как только муж ей сообщил о детях, она пришла в такую ярость, что принялась крушить вазы, украшающие гостиную.

— Так это твои дети, получается?

— Нет, послушай…

— Ты лгал мне!

— Это дети, которых я забрал из Косово.

— То есть ты хочешь их воспитывать?

— Да… и не только я… Я найму гувернантку.

— Ты принял это решение за меня? А я не согласна. Я никогда на это не соглашусь, никогда! Ты вернешь этих детей или между нами все будет кончено.

— Я женился на тебе не для того, чтобы слушать скандалы. Ты меня понять не желаешь. И вообще, мне последнее время не нравится твое поведение и отношение ко мне…

— Ах так?! Хочешь меня бросить?

— Я хочу сказать, что я сыт по горло твоими истериками и ревностью. Мне это надоело. Я купил дом. Он достаточно большой. Там всем хватит места. И Иве, и Милошу, и тебе.

— Нет! Слышишь, нет! Ты изменил мне!

Она ударила его по лицу.

— Прекрати и возьми себя в руки!

— Я все равно против. Детей этих я не приму никогда!

— Хорошо. Когда остынешь, позвони. А сейчас я не желаю с тобой разговаривать.

— Если ты уйдешь сейчас, то между нами все будет кончено.

— Елена…

— Только попробуй уйти.

Он увидел, что ярость завладела его женой с такой силой, что бесполезно ее убеждать. В таком возбужденном состоянии, в котором находилась девушка, было очевидно, что даже самые веские доводы бесполезны. И пока он спускался вниз на лифте, в нем внезапно созрело еще одно решение.

— Вы что-то быстро, шеф, — заметил Виталий.

— Я, скорее всего, разведусь, — отвечал тихо Белосельский, и уже громче прибавил:

— Ну что, дети, едем смотреть дом?

— Ура! — вскричали Милош и Ива.

Машина свернула на Лесную улицу, чтобы объехать гигантское скопление машин.

* * *

— Тебе нравится здесь, дружок? — мягко спросил Белосельский, видя, что Милош так же, как и в первый день с интересом разглядывает гигантские шкафы, немного похожие на пчелиные соты, украшающие стену гостиной.

— Какой большой дом, тут заблудиться можно…

— Не такой уж большой, а Иве нравится? Я не видел ее с утра…

— Она еще спит… я заходил к ней утром.

— Милош, — Белосельский посадил ребенка к себе на колени, — ты должен заботиться о сестре как и раньше. Помни об этом. Кстати, занятия мы начнем очень скоро, когда нам оборудуют зал. Скорее всего, у нас не будет четкого расписания, я ведь буду часто занят, постоянно в разъездах, в командировках… Я не знаю, как вас воспитывать. Наверно, это будет непросто. Кстати, немного позже вы должны с Ивой начать посещать школу, точнее, колледж, а потом институт. Я сначала думал нанять вам домашних учителей, но потом решил, что это плохо. Нельзя вести затворническую жизнь. Я постараюсь, чтобы вы забыли некоторые вещи… некоторые эпизоды из вашего прошлого. Но вы быстро освоились, почти прекрасно говорите по-русски, все понимаете, все улавливаете. Ведь от вас ничего не скроешь. Вы с Ивой смышленые дети… Удивительная вещь — детские глаза. В них отражается весь мир, все ощущения, все переживания, вся радость… Жаль, конечно, что я не могу посвящать вам много времени, но все-таки пока я могу нанять кого-нибудь, кто бы за вами присматривал здесь, в доме, пока я буду отсутствовать.

— Вы опять уезжаете, дядя?

— Ненадолго, я могу отсутствовать несколько дней, но потом обязательно вернусь. Давай только договоримся так. Как-никак вы все-таки дети и еще не вполне способны сами отвечать за себя, тем более вы несовершеннолетние. Я думаю, поступим так: вы можете спускаться к завтраку часов в девять, затем обязательный обед в два часа, ну а ужин вечером. Иногда я смогу ужинать вместе с вами. Моя femme de сharge[5] проследит, чтобы вы не остались голодными. Ну а если захотите есть, ты же знаешь где кухня…

— Конечно, дядя, хоть дом и большой, но я почти наизусть выучил его.

— Теперь насчет баловства. Давай сразу договоримся так — я сейчас говорю с тобой, как с взрослым мужчиной… ты ведь взрослый мужчина?

— Конечно.

Милош презабавно выпятил грудь и его ответ звучал вполне убедительно.

— Так вот, я знаю, что дети любят шалить, бегать, беситься. Это вполне нормально, и было бы странно запрещать это. К счастью, дом большой, и ты сам видишь, сколько у тебя в комнате игрушек, как и у Ивы. Разумеется, ты можешь с Ивой изучить все другие комнаты, потому что, как я сказал, это и ваш дом тоже. Но есть моя комната — спальня и мой кабинет. Туда лучше не ходить, просто я люблю у себя образцовый порядок и вообще в этом смысле я педантичен и щепетилен. Я очень вас прошу ничего там не трогать.

— Я все понял, дядя.

В эту минуту по винтовой лестнице спустилась Ива. На ней было превосходное модное розоватое платье, немного оголяющее изящные плечи. Волосы у Ивы были распущены, голубые невинные глаза по-прежнему смотрели с детской доверчивостью; она походила на доверчивую голубку, прилетевшую погреться у камина и поклевать съестные зернышки.

Белосельский поцеловал прелестную девочку в лоб и усадил рядом с собой.

— Тебе нравится твоя комната? Я велел, чтобы привезли много подарков и игрушек. Если не понравится в наших магазинах, я могу заказать в Париже.

— Мне все очень нравится, правда.

Ее голос звучал так мелодично и проникновенно, что ласкал слух своей неповторимой мелодией.

— Я как раз рассказывал Милошу распорядок дня, про обед и про ужин.

— Я не голодна, — искренне призналась Ива. — Можно я задам вопрос?

— Конечно.

— Я могу гулять в саду?

— Конечно, только лучше через несколько дней. Там еще кое-что нужно переделать. Садик небольшой…

— В нашем доме был сад…

— Да, конечно, Ива, сможешь… Только я прошу вас обоих об одном…

— Слушаю, дядя.

— В доме можете шалить как угодно, а вот в саду лучше не прятаться. То есть не играть в прятки, не взбираться на деревья. Все пространство там тщательно охраняется моими людьми. Хоть они и в курсе всего, все равно ночью туда не ходите, если вдруг вам захочется сделать ночную вылазку. Пока я прошу вас придерживаться той программы, которую я наметил…

— А потом? — внезапно спросила Ива.

— Потом, — отвечал Белосельский, — вы будете ходить в школу, а затем в институт.

— Мы уедем отсюда?! — в глазах девочки внезапно отразился испуг.

— Конечно нет.

Ива перевела дух.

— Почему ты так решила? Шофер будет отвозить вас в школу и забирать оттуда.

— Мне рассказывали о школах-интернатах, о детях, которые живут и одновременно учатся в закрытых…

— Нет, Ива! Я повторял и повторяю: это ваш дом. И не только на словах. Когда вы чуть подрастете, то поймете, почему я так говорю.

Он умолк.

— Я не очень хочу в школу, — наконец произнес Милош.

— Рад, что ты говоришь это так откровенно. Ведь мы условились всегда говорить правду. Кстати, дети, знайте, что я всегда вижу, кто лжет, а кто правдив.

— Как это?

— После одного случая в моей жизни, одного эпизода, который изменил меня, мою сущность, я могу различать правду и ложь как свет и тень. Я словно вижу это в человеке. Это трудно объяснить. Я чувствую это как ты, например, ощущаешь, как утренний луч солнца будит тебя, или как пчела, пролетая, пугает своим жужжанием… Это мой дар, и одновременно бремя… Будьте всегда правдивы. Искренность я ставлю на первое место среди добродетелей.

— А когда мы пойдем в школу?

— Я думаю, после Нового года. Пока что вы заслужили небольшие каникулы. У вас всегда будет все самое лучшее — игрушки, одежда… Когда вы станете старше, мы поговорим о других вещах… только вот…

— Только что? — пытливо спросила Ива, поправляя кокетливый шелковый бант на левом плече.

— Только давайте не ссориться друг с другом и со мной. Я знаю, это трудно. Давайте стараться не обижаться друг на друга. Уважение — это очень важное качество. И я хочу это качество привить вам. И еще одна вещь…

— Какая, дядя? — тихо спросила девочка.

— Может, конечно, это покажется немного странным, что я говорю это детям. Считается, что у вас еще сознание и мозг не совсем готовы к потрясениям, но вам пришлось вынести немало… Я дал одну клятву. Я выполню ее, когда придет время. Тот человек не уйдет от возмездия. Даже если придется ждать десять лет, я найду его.

И на лице Алексея появилось страшное, почти мрачное выражение, а глаза засверкали огнем ненависти. Впрочем, через минуту он произнес:

— И последнее, если возникнет что-нибудь совсем срочное, вот мобильный телефон. Мало ли что может быть. Вы же маленькие дети. Как сказали бы французы — «à tout hazard»[6].

— Как ты сказал? — воскликнул Милош.

— Обязательно выучишь французский, и ты тоже, Ива. Всякий культурный человек должен знать не менее двух языков.

— А сколько знаете Вы, дядя? — наивно произнесла девочка.

— Ты можешь всегда говорить мне «ты», — он погладил ее длинные каштановые волосы и прикоснулся к ним губами.

— Я еще хотела спросить про… про Елену…

Белосельский промолчал.

— Это трудно объяснить. Когда повзрослеете, то поймете.

Он встал, немного смущенно простился с детьми и вышел во двор, где его ждал верный страж.

Глава 14. Логика Елены

Елена от природы была самовлюбленной капризной красавицей, уверенной в своей собственной красоте, неотразимости и непогрешимости. Выйдя замуж за Белосельского, она частично удовлетворила свою гордость: ведь ее мужем стал один из богатейших людей Москвы; молодой, привлекательной, готовый, на первый взгляд, носить ее на руках всю жизнь. Ее чувство к мужу, тем менее, было несколько второстепенным, если сравнить его с жаждой роскошной жизни, постоянными походами в фешенебельные рестораны, неустанными покупками бриллиантов, шляпок и платьев. Некоторое время она искренне наслаждалась сознанием того, что ей завидуют все подруги и почти весь мир. Однако уже в свадебном путешествии проявился характер Алексея: разумеется, он шел на уступки жены, старался быть предупредительным, участливым, но на этом заканчивалось его благодушие. Когда речь доходила до принятия решений, он хотел главенствовать, не уступая ей ни пяди. В глубине души Елена упрекала мужа в непримиримом упрямстве и ярко выраженном эгоизме. Так она впервые поняла, что ее власть над ним не безгранична. Вначале это ее так задело, что она всем своим существом пыталась протестовать: делала вид, что обижена; не разрешала себя поцеловать. Белосельский сохранял известную выдержку и незаурядное спокойствие. И он оказался прав: еще в Париже она ему сдалась, на милость победителя. Те подарки, которые он ей купил, превзошли самые ее смелые ожидания. Но затем вновь бездна непонимания разверзлась между ними, и они вновь потонули в пучине ссор и размолвок.

Самым серьезным был вопрос с жильем. Белосельский купил дом и взял туда чужих детей, с которыми не был связан ни кровным родством, ни каким еще либо образом, если не вспоминать чудовищную поездку в Б***, одна мысль о которой приводила ее в ужас. И он еще хотел заставить ее жить в этом доме. Само собой разумеется, что Елена отказалась. Алексей видел, что ему никак не удается убедить жену жить рядом с ним, и он уже был готов пойти на уступку — согласиться на ее трехкомнатную квартиру в центре, а в поместье он мог бы наезжать время от времени. Но так он нарушил бы слово, которое дал Милошу и Иве. А он не мог себе этого позволить. С другой стороны, Белосельский явно видел, что они с Еленой, по сути, совершенно разные люди, и, скорее всего, не смогут жить вместе. В глубине души он уже жалел, что женился на столь тщеславной, эгоистичной и своенравной девушке. Ему нужно было встретиться с ней и все решить. И однажды зимним вечером, когда стоял довольно сильный мороз, он появился в ее квартире.

— Сколько мы не виделись уже? — иронично спросила жена. — Но тебя это, видно, мало волнует.

— Я тебе звонил все это время, и раньше звонил, ты знаешь.

— А я, по-твоему, должна была все эти месяцы тебя ждать, сидеть здесь, скучать в одиночестве и гадать: не снизойдет ли на тебе озарение? Да, именно озарение.

— Не надо так говорить…

— Я выскажусь до конца. Ты предполагал, что найдешь девушку поникшую, утомленную, сломленную, которая соскучилась по тебе? Так или нет?

Он молчал, глядя ей в глаза, и видел в них словно замершее море.

— По-твоему, у меня больше увлечений нет, как ждать, пока ты соизволишь явиться ко мне и пытаться все исправить? Ты, наверно, забыл, что у меня имеются подруги, друзья…

Она пыталась вызвать ревность, но Белосельский был спокоен. Видя, что ей не удалась эта уловка, она прибавила с большей обидой:

— Я что, дура, по-твоему? Мне предложили контракт с лучшим модельным агентством Москвы. Все мной восхищаются! Все до единого, кроме тебя!

Она бросила этот упрек, думая вывести Алексея из состояния равновесия, но он остался невозмутим.

— Я рад от всей души твоему успеху.

— Зато я не рада твоим поступкам… Кстати, ты мне так и не объяснил, откуда вообще взялись эти дети? Твой охранник же пристроил их в семью? Зачем ты их оттуда забрал?

— Откуда ты знаешь, что сделал он? А, Виталий тебе сказал… У него слишком длинный язык.

— Я тебя просто не понимаю. Твои поступки сбивают меня с толку. Раз ты поступаешь именно так, то и я буду принимать те решения, которые тебя не понравятся.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты никогда не думал о том, что за мной может ухаживать молодой человек? Более харизматичный, чем ты?

— Елена, если ты хочешь вызвать мою ревность, то этого не будет. Видишь ли, ты забыла: я различаю правду и ложь. Никакого молодого человека нет. А вот то, что ты флиртуешь направо и налево, это я вижу ясно. Если ты желаешь, то такой человек, конечно, появится. Но я пришел не ссориться. Я пришел спросить тебя еще раз — готова ли ты пойти на примирение?

— Конечно, я хочу с тобой помириться. Правда, хочу, — она подошла к нему так близко, что он вновь увидел притягательный изящный овал ее губ, — я этого всегда хотела. Я готова тебя простить. Переезжай ко мне. И все будет как раньше…

— Но…

— Ты угадываешь мои мысли. Но ты вернешь детей, чтобы я никогда их не видела.

Она попыталась обнять его за шею, но он резко высвободился.

— Этого не будет никогда. Если даже я буду жить тут с тобой, Ива и Милош останутся в особняке.

— Значит, ты предпочитаешь их мне?

— Я же буду здесь жить с тобой, нам никто мешать не будет.

— Ты их вернешь или…

— Или мы не договоримся.

Он смотрел в ее глаза и видел непреклонное решение. Есть слова, которые определяют судьбу. Белосельский видел ясно, что пойди он на уступки, ничего не изменится.

— Знаешь, я не хотел тебе этого говорить, — начал он, — но, скорее всего, мы действительно не подходим друг другу.

— Да? А когда ты это понял? Зачем же ты тогда на мне женился? А я тебе скажу: ты показал свое истинное лицо в Париже, когда оставил меня одну, в той мерзкой дыре.

— Это было очень романтичное местечко.

— Вместо пятизвездочного отеля, прекрасного ужина и классической музыки я побывала в аду.

— Не преувеличивай, у меня были дела…

— Так вот, тебе нужно было жениться на своих «делах», а не на мне! Но я и без того давно заметила, как ты любишь и ценишь на самом деле. Я таких унижений не потерплю. Отец меня лелеял с детства. Я думала, что дорога тебе… Но отец был прав насчет тебя, жаль я ему не поверила. Ты ничтожество, моральный инвалид, мелочная душонка. И все эти твои благотворительные общества, и вся твоя миссия — это бред сумасшедшего. Ты болен! Да, ты болен! Та авария сделала тебя просто нездоровым, и если у нас родятся дети, они будут сумасшедшие!

— Что ты сказала?

— Ничего…

Он схватил ее за руку.

— Дети, так ты…

— Нет, ну что ты! Одна мысль об этом мне противна. После того как ты так со мной поступил… мысль о том, что ребенок нас может связать, вызывает у меня отвращение… от такого, как ты… Я не то хотела сказать, я просто выразила уверенность, что если бы у нас были дети, я бы тебя к ним не подпустила. Ты болен, тебе требуется помощь. Отец уверяет, что ты фанатик. И я теперь так же считаю.

— Что ж, я сделал все для нашего примирения; я даже согласился на эту квартиру — и все ради тебя. Но теперь я ясно вижу, что тебе нужен не я сам, а тебе важно почувствовать свое главенство. Я тебе никогда не высказывал свое мнение на супружество. Это верно. Так вот, я считаю, что решения всегда принимает мужчина, а девушка должна подчиняться… если, конечно, она любит его и уважает!

— Я не подчинюсь тебе никогда. Ты говоришь как деспот. Но ты бессилен против меня. Уходи, я не хочу тебя видеть.

— Неужели мы так расстанемся? Подумай еще раз.

— Если ты изменишь свое решение…

Он умолк на мгновение.

— Ты знаешь, что я не изменю своего решения.

— Даже ради меня?

Она высвободила свою руку из его ладони и отпрянула от него. На ее лице возникло такое неприязненное выражение, что в душе он содрогнулся. Теперь она стояла перед ним такая недоступная и неумолимая, как скала. Ничто уже не могло смягчить ее.

— Не забудь, что это был твой выбор, а не мой.

— Я могу сказать то же самое, — парировала Елена совсем другим тоном.

Это был чужой, холодный голос женщины, которая так и не стала ему близким человеком, которая так и не смогла понять его. Уходя, он даже не посмотрел ей вслед; внутренне он настолько отдалился от Елены, что едва мог припомнить самые лучшие мгновения с ней: первые наивные признания, смешные клятвы, и вот, такая грустная концовка. Но Белосельский был не из тех людей, кто находит утешение в меланхолии. Могучие телом и духом находятся в постоянной борьбе со всем миром, они постоянно сражаются, и в этом истинном бою черпают силы для дальнейших свершений.

— У нас еще работы непочатый край! — нравоучительно заметил Белосельский Виталию. — Точные инструкции получишь позже.

Глава 15. Отблеск прошлого

Марина не видела брата довольно давно. Прошло почти полгода. И теперь, когда она увидела Белосельского, на ее губах заиграла неподдельная улыбка. Искренность! Сейчас ему хотелось ощущать чистые чувства, без примеси эгоизма, пошлости и всех волнений. Он знал, что сестра простила его и теперь полностью разделяет с ним некоторые убеждения.

Разговор происходил в том самом коттедже, в который Белосельский однажды вломился с такой бесцеремонностью. Теперь Марина с легкой улыбкой вспоминала это.

— Ты уверена, что тебе тут нравится? Давай я тебе помогу приобрести дом.

— Нет, Алексей, не надо… Моему сыну здесь нравится, здесь более чистый воздух, чем в городе. Да и я сама привыкла к этому месту.

— Хорошо, просто мне хочется быть чем-то полезным моей любимой сестре.

Она обняла его за шею.

— Да, я знаю. И я благодарна тебе… Еще хочу сказать, что восхищаюсь тобой.

— Правда? Ты первая, кто мне это говорит… обычно я встречаю лишь презрение и насмешки.

— Тебя не понимают… Я слышала про открытие благотворительного фонда, про начатое тобою строительство…

— У меня еще много планов.

— Я не сомневаюсь, что тебе все удастся… Однако…

— Однако что?

— Ты сам знаешь, Алексей, что тебе нужно быть осторожным. То, что ты делаешь, вызовет резкий протест… Одного Виталия для твоей охраны недостаточно.

— Это так! Но не волнуйся! Мой знакомый полковник уже взращивает монстра, который якобы будет меня защищать…

— О чем ты? Что за «монстр»?

— Это будет новая страшная военная организация… агентство… Неважно… Но я приму твой совет. Я не стану пренебрегать безопасностью. Поверь, что я все правильно рассчитал. Твои страхи необоснованны.

— Я хочу, чтобы ты знал, как ты мне дорог.

— Каждый человек должен следовать определенной цели в жизни, для меня это моя миссия. Она часть моего сознания, часть моей души.

— Да, я это поняла, и этой цели ты посвятишь всю свою жизнь. А ты когда-нибудь думал о том, что было бы, если бы не та авария?

— Иногда… хотя, признаться, я плохо это себе представляю.

— Ты был бы черствым, надменным и не желал бы иметь со мной ничего общего.

— Не знаю… Но я уверен, что никто не избежит своей судьбы.

— А как твоя жена?

— Мы поссорились.

— В чем же причина?

— Видишь ли, мы осознали, что мы разные.

— Так скоро осознали? Это ее или твое решение?

Белосельский промолчал.

— Все несколько запутанно.

— Она хотела, чтобы я стал подлым в моих собственных глазах.

— Как же так?

И он рассказал ей про Иву и Милоша. Марина была удивлена.

— Это благородный поступок, да… но… но как же ты будешь воспитывать этих детей? Тебе будет сложно. Ты же не знаешь, как обращаться с детьми. Может, им было бы лучше в приемной семье?

— Одна семья их приютила, обогрела, а затем заперла в чулане за какую-то провинность, — возразил Белосельский.

— Это ужасно… да, да, я понимаю твой порыв… но а если ты подберешь другую семью… ведь столько…

— Прости, но больше я не верю никому. К тому же я дал слово Иве и Милошу, что не брошу их. Доверить их я больше никому не могу.

— Я понимаю те чувства, которые испытала твоя супруга.

— Вот вы, женщины, всегда свои чувства ставите на первое место, совершенно забывая, что кроме чувств есть долг и принципы.

— Это упрек? — с легкой улыбкой произнесла Елена. — Ни одна в мире девушка не потерпит подобного обращения.

— Я принял условия Елены, но она мне отказала. Поверь, она вообще не хочет идти ни на какие уступки.

— Ты потеряешь ее с таким отношением.

— Марина, я понял, что она меня не любит. Я ей не нужен. К тому же она намекала на поклонников… не знаю…

— Тебе нужно помириться с ней или…

— Или?

— Впрочем, ты, конечно, сам знаешь, как правильно поступить. Но вспомни, что речь идет о девушке, которая согласилась стать твоей женой. Вы оба на себя взяли обязательства. Вы ведете себя как подростки… Над отношениями надо работать.

— Нет, я решил, что не стоит.

— Ты уверен, что не пожалеешь?

— Уверен.

— Говоришь как-то нерешительно.

— Наоборот, я очень хорошо все обдумал.

— Значит, другая девушка?

Белосельский рассмеялся.

— Молчание знак согласия. Все мужчины одинаковые. Даже такой человек, как ты!

— Я себя не считаю идеальным образцом для подражания, но, тем не менее, смею предположить, что я не хуже многих.

— Обиделся, вижу это по твоему лицу.

— Нет же, мне важно, чтобы ты говорила искренне. Именно от тебя я готов слышать правду. В твоих устах это звучит не так жутко. От других я такого не потерплю.

— Алексей, в глубине души ты остался прежним. Вечно неугомонным, вечно ищущим что-то новое, постоянно стремящимся что-то изменить и тем не менее неизменно наталкивающимся на прежние ошибки.

— Почему же прежним… Ты не знаешь Елену, ее характер.

— Лично — нет, но представляю отлично какая она. Она не сахар, но и ты не ангел. Может быть, вы оба как раз гармонично дополняете друг друга.

Затем, видя, что Белосельский помрачнел, Марина перешла на серьезный тон.

— Любой совет давать трудно. Только вы сами сможете разобраться. Как твоя сестра я поддерживаю тебя. Только я знаю, какие душевные качества в тебе заложены. Елена не найдет их в другом мужчине… А вот нужна ли тебе такая жена — это другое дело…

— Давай о чем-нибудь другом… Ты думаешь чем-нибудь заняться в свободное время?

Марина глубоко задумалась и, встав с оттоманки, слегка приоткрыла форточку широкой веранды.

— Пока для меня важно воспитание сына. Но я вообще раньше тяготела к туризму, хотела иметь туристическую фирму… ты же помнишь? Вернее, помнил.

— Я подарю ее тебе.

— Нет, я не могу это принять.

— Но почему, разве ты не моя сестра? — спросил он с нежным упреком.

— Это так. Но я не хочу, чтобы ты из-за меня беспокоился.

Белосельский еще раз заверил Марину, что она во всем и всегда может на него рассчитывать. Привязанность между братом и сестрой — особое чувство. Оно напоминает невидимую цепь, которая даже на расстоянии превращается в нечто более крепкое и почти необъяснимое. Прошлые разногласия Марина предала забвению и предпочла не вспоминать. К тому же Белосельский переписал на нее треть акций банка, чтобы в финансовом плане сестра была обеспечена достаточно прилично. Но ведь отношения не могут ограничиваться только деньгами. Любовь к сестре — это и участие, и сопереживание, и попытки решить все ее проблемы, какими бы призрачными они ни казались.

— Я верю в тебя. В твою миссию, как ты это называешь. В то, сколько ты сделал и еще сделаешь. Ты должен быть готов к тому, что многие осудят тебя и никогда не поймут. В тебе есть твердые непоколебимые убеждения и моральный закон в душе, который ты не нарушишь. Но это трудный путь.

Она открыла балкон, и ледяное дыхание зимы на миг влетело в теплую комнату, словно напоминая о вечной мерзлоте людского безразличия и жестокости.

* * *

Вскоре Белосельский узнал о беременности своей жены и о ее явном нежелании его видеть. Он выяснил, между прочим, что внимание к ней проявляет один бизнесмен. Но Елена не хотела развода, она лишь потребовала содержание, выраженное в миллиардах долларов. Белосельский был вынужден, что называется, «сесть за стол переговоров», но не с женой, а с адвокатом. Мужа Елена к себе близко не подпускала и, видимо, желала лишь одного — отомстить. Адвокат — хитренький седовласый человечек — походил на заведенную бездушную куклу, которая бросается репликами, но не вникает глубоко в их содержание.

— Мне поручено вести переговоры от имени Вашей жены, — произнес адвокат, заявившийся в один из дней в офис нашего героя, — я буду обсуждать только акции Вашего банка, о приемных детях я не скажу ни слова…

Белосельский смерил наглеца презрительным взором.

— Вы вообще когда-нибудь слышали обо мне? Ведь я могу заявиться в дом Елены без всякого предупреждения и настоять на своем силой… по крайней мере, видеть своих детей, но она знает, что такой человек, как я не сделает этого. Она пользуется моим благородством.

— Она считает, что Вы уже воспитываете своих детей, но я не вправе вести обсуждение на этот счет.

— Каковы же Ваши условия?

— Они очень приемлемые. Вы полностью передаете пакет акций банка Вашей супруге взамен…

— Контрольный пакет?

— Да, именно так, сорок девять процентов акций банка. Взамен она позволит Вам иногда навещать…

— Иногда?

— Точный график она сама составит.

Белосельский внимательно посмотрел в хитрющие глаза-бусинки адвоката.

— К таким, как Вы у меня предубеждение… Хорошо, я выполню ее условия. Но…

Он встал и подошел почти вплотную к адвокату, который, увидев, что Белосельский принял грозный вид, невольно попятился назад.

— Я сделаю, как она хочет. Банк будет полностью в ее владении. Но если Елена не выполнит то, что обещала…

Адвокат попытался усмехнуться и изобразить невозмутимость, но это ему плохо удалось.

— Когда Вы подготовите документы?

— На этой неделе, — отвечал Белосельский, — я соберу Совет директоров банка. И сообщу о своем решении…

— Чем скорей Вы сделаете это, тем…

Белосельский сделал несколько пренебрежительный знак рукой, и адвокат поспешил «испариться». После ухода «стряпчего» Алексей вызвал Виталия и сообщил ему о своем решении. «Верный пес» никогда не критиковал шефа. В его представлении Белосельский обладал способностями несомненного лидера, чьи решения никогда не могли быть оспорены (особенно если за них платят деньги). Но тем не менее он спросил:

— А если она не сдержит слово?

— Конечно не сдержит. Я уверен, что она увезет детей от меня.

— Почему Вы так думаете?

— Потому что знаю…

— Зачем же тогда отдавать банк?

— Я инвестировал в нефтяную компанию, у меня не будет времени ни на что другое. Я это делаю ради моих детей, а не из каких-либо других побуждений. Мою жену не переделать. У нее достаточно твердый характер, а уж упрямства не занимать.

— Да, таково большинство женщин, — заметил Виталий.

— Тем не менее я не сомневаюсь в правильности своего решения… Кстати, я хотел бы тебя спросить кое о чем.

— Слушаю, шеф.

— Ты не раскаиваешься, что стал на меня работать? Ведь вначале у тебя были кое-какие сомнения…

Виталий с глуповато-виноватым выражением опустил глаза и чуть подтянул ремень своих брюк, поверх которых нескромно выступало внушительное брюшко.

— Это правда… Но раз я Вам подошел… А почему Вы вдруг заговорили об этом? Я допустил какую-то ошибку?

— Нет, нет. Я тобой доволен. Дело в другом. В доверии. Ты единственный человек, которому я доверяю.

— Благодарю.

— В дальнейшем нам еще столько предстоит сделать…

— Мы побывали с Вами и на войне…

— Ты знаешь, что создается военное агентство? Я буду, по всей видимости, им руководить. Также в наше распоряжение поступят еще несколько «добровольцев». Здесь я хотел бы довериться твоему чутью…

Виталий кивнул.

— После того как Вы отдадите банк жене.

— Это ради моих детей. Инвестиции в нефть уже принесут плоды. Я не собираюсь становиться банкротом. В конечном счете я всегда в выигрыше.

Часть вторая Семнадцать лет спустя

Глава 1. Тайный совет

В начале осени 20… года дороги Подмосковья были по-прежнему размыты и напоминали глинистые колеи проселочных тропинок. Бесконечные проливные дожди и ветры превращали осень в сплошное ненастье, как на полотнах Саврасова и Васнецова, когда чудится, что вся природа печально стонет под порывами ветра, а дождь играет печальную траурную симфонию.

Шикарный особняк, располагающийся в некотором отдалении от дороги, казалось, служил прибежищем тех, кто хотел пользоваться его гостеприимством. У ворот насчитывалось около десяти машин последних моделей; рядом — внушительная охрана.

Посторонний наблюдатель мог бы предположить, что в этом доме собрались достаточно влиятельные и богатые люди. Он оказался бы прав.

В гостиной нижнего этажа, освещенной роскошной хрустальной люстрой, находилось человек десять. Это были убеленные сединами генералы, облаченные в военные мундиры; впрочем, некоторые предпочитали смокинг; третьи — обычный костюм. Но у всех на лицах — мрачное торжественное выражение. Собрание возглавлял человек со шрамом на правой щеке.

— Господа! Я все-таки возьму на себя смелость выступить первым, несмотря на отсутствие ***, нашего заместителя министра. Его задержали, вероятно, в Министерстве, он присоединится к нам после. Наша задача — доказать ему, как он ошибается в отношении известного вам человека. Итак, прежде всего хотел бы сказать, что могу назвать Белосельского «феноменом».

— Это уже не «феномен», а серьезная проблема! — прервал другой генерал с жестокими, свирепыми глазами.

— И тем не менее придется признать это как феномен. Но все по порядку. Начну с биографии этого человека. Учился в ***, особым усердием или знаниями не отличался, выделялся, скорее, наглостью и напористостью, конфликтами. С трудом получил диплом, так как часто пропускал учебу. На курсе его помнят весьма развязным и нахальным, каким и полагается быть внуку банкира. В двадцать шесть лет дед передает ему акции «*** Банка», которые делают его достаточно обеспеченным. Во время обычных юношеских проделок — гонок по ночным улицам с такими же беспутными мерзавцами — Белосельский попадает в аварию…

— Когда это было? — переспросил кто-то.

— Ровно семнадцать лет назад, — продолжал генерал со шрамом, — вот здесь начинается самое интересное. Мы раскопали его медицинскую карту, да, и там выясняются совершенно удивительные вещи. Учитывая, как говорят, характер ран и масштабы катастрофы, он не должен был выжить.

— Бросьте, в этом наоборот нет ничего удивительного.

— Хорошо, но в карте отражены повреждения, которые были зафиксированы, но которые потом не подтвердились.

— Такое тоже часто случается.

— Тем не менее, я нашел даже врача, который уже на пенсии. По его мнению, человек должен был бы остаться инвалидом, но Белосельский выжил и встал на ноги в течение месяца.

— Не вижу в этом ничего особенного.

— После этого Белосельский порывает со всеми своими родственниками, знакомыми. Отказывается от брата и выставляет его на улицу. Он объявляет себя «Алексеем», защитником прав людей. Он учреждает, точнее, выкупает фонд в центре Москвы, куда инвестирует почти миллион долларов. Сейчас я немного отвлекусь на его покровителя, полковника Сафронова.

— Об этом можно рассказать позже.

— Это было перед «большой перестройкой». Тогда еще наши загранбанки были автономными. Получив задание от Сафронова, Белосельский под предлогом свадебного путешествия едет в Париж, где пытается запугивать…

— Все это дела давно минувших дней, нельзя ли ближе к его личности?

— Я отдельно потом обрисую роль Сафронова и его сына. Вернувшись в Москву с женой, с которой, кстати, он познакомился в институте, он передает банк жене. Насовсем.

— Какой банк?

Человек со шрамом произнес название банка. Присутствующие хмыкнули.

— Этот банк давно уже объединился с корпорацией В***.

— Далее начинается самое интересное. За какие-нибудь пять лет Белосельский создает международную компанию «Рашн Текнолоджи», которая разрабатывает высокие технологии и занимается модернизацией военного комплекса.

— Поподробнее про агентство, пожалуйста, на каком основании он занимает там административную должность?

— Прежде чем я расскажу некоторые вещи, которые вам до сего дня были неизвестны, я хотел бы осветить это вот под каким углом зрения… Вернемся на мгновение к Белосельскому. Он создал десятка два благотворительных фондов, построил несколько больниц, эту презренную дешевую закусочную сеть… Еще небольшой дачный городок в Подмосковье, где всякие отщепенцы живут не хуже «нуворишей». Кроме этого Белосельский постоянно твердит, что он очищает общество от «чужеродных тел», которые, по его словам, наносят ущерб простым людям. В число его жертв входят бизнесмены, политики… Все знают, как он обожает участвовать в судебных процессах, где он якобы защищает интересы простых людей, а на деле все это является предлогом для обычного рейдерства. Напомню, что первой его жертвой стал друг бывшего мэра, бизнесмен, у которого отобрали землю. Белосельский лично угрожал ему расправой и вынудил подписать документы. Дальше больше — безнаказанность, к сожалению, стала той привычкой, которая позволяла и впредь совершать подобные преступления. В его «тисках» оказывались очень уважаемые люди, он никого не щадил… Он доводил их до разорения, отбирал у них почти все имущество, прикрываясь фразами о том, что все средства идут на благотворительность, но на самом деле они оседали в его офшорах.

— Цифры, пожалуйста.

— Они огромные, за один год только можно привести сотни миллионов долларов, которые были переведены на личные счета Белосельского. Зато он напоказ выставлял себя подлинным благодетелем: раздавал наличные деньги нищим. Однажды, говорят, истратил за четверть часа миллион наличными. Уже даже среди финансистов родилась такая поговорка: «Кто с утра самый богатый, а с вечера — банкрот…»

— Вы отвлекаетесь на прозу.

— Я подсчитал, что Белосельский присвоил более пятидесяти миллиардов рублей за это время, не говоря уже о том ущербе, который он причинил родственникам тех людей, которых он вверг в нищету. Он проделывает это примерно так. Если какой-либо бизнесмен или политик «переходит черту», то Белосельский сначала посылает ему визитную карточку — своего рода черную метку. Человек, получивший такое предупреждение, либо обязан изменить своим принципам, либо…

— Ближе к делу, неужели за это время никто не попытался…

— Мы подходим как раз к главному моменту. Ибо все, что я рассказал — лишь прелюдия. Сейчас объясню, по какой причине я назвал «феномен Белосельского». Дело в том, что за последние десять лет предпринимались неоднократные попытки ликвидировать этого зарвавшегося выскочку, борца за справедливость. Но, к сожалению, все эти попытки потерпели неудачу. Были испробованы все средства: и наемники, и лучшие снайперы… но все без толку. Однажды, правда, он был ранен, но все равно остался жив.

— В чем причина?

— Его охраняют с особой тщательностью. И не только на земле, но и в воздухе. Доподлинно известно, что снайперы-наемники, которых мы привлекали, сообщили, что действует особая программа обнаружения. На Белосельского работают лучшие умы и лучшие профессионалы агентства, и подобраться к нему совершенно невозможно.

— Так не бывает… Вы правда привлекали профессионалов?

— Конечно, я вам покажу анализ баллистической экспертизы, сделанный по моему заказу несколько лет назад. Я нашел одного ветерана, очень искусного в своем роде. Он стреляет без промаха, его пули всегда попадали в цель.

— И что же?

— Ничего, пуля прострелила только руку, сам же Белосельский остался невредим. Но анализ траектории движения пули не поддается объяснению.

— Что Вы имеете в виду?

— Да взгляните сами, вот расчетные характеристики выстрела. Этот отчет смотрели человек пятьдесят, и все сходятся в одном мнении, что действительно тут ошибка.

— Ошибка в чем?

— Пуля изменила траекторию.

— Уважаемый Лев Михайлович, Вы пытаетесь оправдать непрофессионализм Ваших людей нелепыми отчетами и промахами старых ветеранов, которые давно списаны на покой.

— Я продолжу с вашего разрешения. Периодически на нашего «правозащитника» устраивают покушения, но он всегда выходит сухим из воды. Я не слышал, чтобы кому-нибудь удавалось к нему приблизиться, если только он сам этого не захочет.

— Хорошо, а что агентство?

— Агентство и стало его основным щитом. В его распоряжении всегда находится шесть легких групп, которые оснащены сверхпрочными жилетами и фотонными винтовками.

— Что это?

— Вы не слышали? Последние наши разработки, вернее, разработки агентства. Формально в природе не существуют. На деле протестированный вариант принадлежит агентству, а значит, Белосельскому.

— Как Вы это допустили?

— Директор — сын полковника Сафронова, друг Белосельского… Но это еще полбеды. Вы в курсе новейших технологий в сфере спутниковой связи? Вы слышали о боевых зонтичных спутниках, которые способны поражать цели на километры, находясь на околоземной орбите?

— Вы шутите, генерал?

— Опять-таки, формально спутников не существует, ведь они принадлежат агентству. Но в реальности ключи доступа в руках разработчиков и Белосельского.

— Что?!

Несколько генералов вскочили со своих мест.

— Боевые спутники в его руках?

— Вы не поняли меня, генерал, спутники подчиняются протоколу. Без него их нельзя привести в действие. Все протоколы мы можем контролировать. Однако…

— Однако зафиксированы случаи, когда он обходит протокол.

— Немыслимо! Вы хотите сказать, что боевые спутники в руках такого человека? Да вас всех надо под трибунал! Как это возможно?!

Возмущению за столом не было предела. Некоторые военные повскакивали со своих мест, раздавались угрозы, брань. Наконец все понемногу успокоились.

— Министр в курсе?

— Господин министр интересуется самими спутниками и их эффективностью. А кто их заводит — это все другое дело. Но его интересуют совсем другие вещи…

— Я понимаю, но…

— Вы, надеюсь, сознаете, что обозначает для нас и вообще для многих людей владение Белосельским не только спутниками, но и фотонными винтовками?

— Именно поэтому мы сегодня должны решить, как поступить дальше. Это ставит многих людей под очень серьезную угрозу. Этот человек превратился в такую проблему, что она схожа с атомным взрывом.

— Лев Михайлович, — раздался насмешливый голос совсем рядом, — я весьма польщен Вашей оценкой, однако вынужден признать, что, может, кое в чем Вы правы.

Старый генерал осекся на полуслове и машинально оглянулся назад, слегка привстав из-за стола, но тут же застыл как статуя.

На другом конце комнаты стоял человек лет сорока, со светло-каштановыми волосами, с твердым, даже жестким профилем, волевым подбородком и удивительно спокойными синими глазами. Он был одет в безупречный светлый костюм и лакированные ботинки.

— Вы?!

Сидящие за столом военные даже привстали от неожиданности.

За спиной Алексея стоял человек, при появлении которого лица всех присутствующих сразу приняли почтительное выражение покорности, как если бы увидели Цезаря. За столом прошел шепот: «Господин заместитель министра».

Это действительно был он. Заняв почетное место во главе стола вместо Льва Михайловича, «Цезарь» произнес твердым тоном:

— Прежде всего, господа, я вам представляю Алексея Белосельского. Теперь он входит в нашу команду, так что всякие разногласия прошу отставить. (Белосельский сел за стол по знаку заместителя министра.) Лев Николаевич, Ваше сообщение, которое Вы успели озвучить, несколько устарело. Алексей Белосельский выразил готовность финансировать проект «Орион», а также прислать необходимых людей для технической консультации. Ведь все мы знаем, как важен для Министерства этот проект.

Далее чиновник представил отдельные детали «нового детища», как он выразился, и описал самыми яркими красками некоторые подробности своего личного участия; после этого он подчеркнул роль Белосельского, который продолжал хранить на своем лице выражение невозмутимого спокойствия и мягкой доброжелательности. Лев Николаевич никак не мог поверить, что ему нанесен такой удар в спину. Его враг, который занимал все его мысли, был совсем рядом! Другие же военные, привыкнув выполнять приказы, мысленно почти что приняли Белосельского в свои ряды. После совещания Лев Николаевич сделал последнюю попытку и обратился было напрямую к своему начальнику, но услышан не был.

После всех необходимых консультаций и переговоров господин заместитель министра отбыл с той же поспешностью, что и приехал. Сидящие за столом вздохнули свободнее, их реплики стали более непринужденными, даже граничащими с вызовом. Однако они твердо усвоили позицию своего шефа в отношении Белосельского, поэтому не осмеливались открыто противоречить.

— Лев Николаевич, — произнес Белосельский, — можно Вас на пару слов.

Генерал смотрел сумрачным взором. Белосельский взял генерала под руку и вышел из дома на крыльцо, возле которого толпились «церберы», охранявшие машины и высоких гостей, которые уже садились в автомобили. Они отошли от всех на пять-шесть шагов.

— Послушайте, — произнес Белосельский, — я знаю, как Вы ко мне относитесь, и поверьте, что я не питаю к Вам подобных враждебных чувств. Я по натуре незлопамятен и согласен забыть некоторые шаги… с Вашей стороны против меня.

— Оставим пустые слова! Что Вы хотите?

— Я хочу, чтобы Вы поняли меня правильно. Я отнюдь не Ваш противник. Вы напрасно так настроены. Я с удовольствием поддержу некоторые Ваши проекты.

— Вы хотите меня купить?

— Нет, я могу вложить деньги в Ваши проекты совершенно безвозмездно. Ведь это идет только во благо всей отрасли.

— Вам мало того, что у Вас в руках спутники?

— Лев Николаевич, Вы прекрасно знаете, что спутники мне нужны!

— Вы знаете, что Ваши действия подпадают под трибунал?

— Лев Николаевич, зачем Вы так? В моих руках должны быть определенные средства защиты, Вы же разумный человек и должны это понимать… Ведь то, что я делаю…

— То, что Вы делаете, это фанатизм, это пустая трата денег!

— Я пожертвовал три четверти своего состояния на благотворительность.

— Разоряя при этом других людей?

— Эти люди — отъявленные мошенники и преступники. И Вам это известно не хуже меня. Я никогда не слышал ни одного слова сожаления по поводу их разорения. К тому же, наказывая некоторых, я всегда стараюсь проявлять терпимость, как это и следует христианину.

— Вы взяли на себя непосильную задачу. Я не желаю с Вами вообще говорить. Вы меня не убедите.

— Я еще раз Вам говорю. Давайте заключим перемирие. Я знаю о Вашем желании прибрать к рукам наше агентство.

— Я не буду с Вами это обсуждать, — грозно заявил полковник.

— Поэтому я прошу Вас остановиться. Не нужно быть заодно с моими открытыми врагами. Многих из них ждет печальный конец. К Вам же я не испытываю никакой враждебности, поверьте.

— Такому человеку, как Вы, я не верю. Вы предатель!

— Я не собираюсь Вас переубеждать.

— Вы не обманете меня этой ширмой. Я вижу Вас насквозь. Вы — фанатик.

Белосельский посмотрел ему прямо в глаза:

— Мне жаль, что Вы такого плохого мнения обо мне.

Глава 2. У себя дома

Выслушав последнее проклятие генерала, которого он так и не смог хотя бы немного смягчить, Белосельский в задумчивости сел в машину. «Да, за последнее время десятикратно увеличилось число моих противников, но среди них ни одного друга… Сколько я сделал для людей, а иногда мне кажется, что все капля в море. Я раздавал беднякам миллионы, но стали ли они счастливее? Я слышал об одном нищем, который, вообразив себя миллионером, вломился в ресторан и потребовал крепчайшего виски. Они все считают, что я нарушаю баланс равновесия в обществе. Они видят во мне инородное чудовище, от которого следует избавиться. Но так ли это? Я действительно иду вразрез со всякими принципами и разрушаю все их представления о богатом человеке. А ведь и до меня были меценаты, и общество относилось к ним терпимее, чем ко мне. Третьяков и Морозов, в сущности, были помешаны на картинах и занимались коллекционированием, Солдатенков строил дороги, Штиглиц — больницы, но всех этих уважаемых господ не стремились устранить с такой отвратительной циничностью. А что, в сущности, сделал я? Я лишь избавляю общество от худших его представителей, причем не совершая никакого преступления».

Затем Белосельский стал размышлять о более приятных вещах, о своих приемных детях. Какой замечательной красавицей стала Ива! Она превратилась в роскошную молодую леди со слегка вьющимися светло-каштановыми волосами, безупречным римским профилем, розовыми бархатистыми щеками, изящными плечами, словно вылепленными римским ваятелем. Ива походила на распустившуюся лилию, которая будучи пересаженной на благодатную почву, питаемая благородными соками, радостно тянется к свету и солнцу. Он привык слышать, как девушка весело щебечет, повествуя о своих успехах в институте; ее радостный смех заставлял его иногда и впрямь думать, что она его дочь. Ива прекрасно освоилась за эти пятнадцать лет, она в совершенстве выучила русский язык, и теперь, уже получив диплом бакалавра, заканчивала обучение в магистратуре. Она оказалась немного тщеславной и самовлюбленной, как и полагается всякой красавице. Белосельский намеренно поощрял в ней эгоизм, так как помнил о ее тяжелом детстве. Все то, что он мог дать ей в материальном плане — самые дорогие модные платья, украшения, драгоценности, автомобиль с шофером — все это было предоставлено в распоряжение девушки. К восемнадцатилетию девушки Белосельский открыл текущий счет на имя Ивы, и юная воспитанница показала себя достаточно расточительной. Он не возражал, снисходительно поощряя ее капризы и подчас нелепые детские выходки. Постепенно Ива научилась разбираться в модных тенденциях одежды и заказывала самые последние коллекции итальянских и французских модельеров. Теперь, находясь на вершине общественного благополучия, она забыла свое прошлое как дурной сон и предпочитала не вспоминать его. Иве, как и всякой девушке ее возраста, хотелось развлекаться, флиртовать с друзьями из института, ездить на пикники, устраивать вечеринки и среди веселой шумной компании ярко выделяться своей красотой.

Ее брат Милош был в этом плане немного более разумным. Он тоже возмужал, как и сестра, но не превратился в законченного эгоиста и лодыря. Он помнил о чувстве благодарности к своему опекуну, поэтому с готовностью согласился поступить на экономический факультет и усердно изучать финансовое и банковское дело. Словом, это был спокойный, уравновешенный юноша, худой, с прилизанными волосами. Он не мог забыть прошлое так просто, как сестра. Сначала он хотел поступить в военное училище, но Белосельский сумел его переубедить. Главным качеством Милоша было послушание. Он относился к опекуну с чувством глубокого уважения и благодарности. Привязанность возникла сама по себе, хотя он ему и говорил по-прежнему «дядя». Одно лишь угнетало Милоша — воспоминание о некой клятве. Когда Милош заговаривал об этом с Алексеем, тот всегда старался уйти от ответа. Это единственное, что обижало молодого человека. Еще Милоша заботило, что сестра превратилась в законченную кокетку и тратила слишком много денег на наряды, он не раз пытался доказать, что не следует такого делать «в чужом доме».

— Но это ваш дом, дети мои, — говорил тогда Белосельский, случайно услышав эти слова, — да, да. Дом записан на ваше имя. Этот особняк ваш. Вы такие же собственники в нем, как и я.

Ива молча улыбалась.

Иногда Белосельский отсутствовал по несколько месяцев, и «дети» оставались предоставленными сами себе. Однажды Ива, будучи первокурсницей, пригласила в особняк почти всех своих одногруппников. Молодежь устроила безумную вечеринку в гостиной и холле. Ночью музыкальные аккорды были настолько проникновенны, что едва не пострадали барабанные перепонки охранявших дом «железных церберов». На следующее утро почти все вазы, картины, драпировки, канапе оказались в таком плачевном состоянии, как будто по этажам прошли полчища солдат Мамая и Чингисхана. Милош тоже принимал участие в этой вакханалии, как он потом честно признался. Белосельский, как ни странно, не рассердился. Он лишь погладил по волосам Иву, которая заявила, что совершенно ни при чем.

— Тебе было хорошо? Ты повеселилась?

Ива утвердительно кивнула головой и посмотрела своими невинными голубыми глазами, в которых таилось глубокое лукавство.

— Тогда я рад. Мебель и драпировки сегодня заменят.

Когда девушка поняла, что ее никогда не накажут и, более того, что опекун никогда не обидит ее ни словом, ни жестом, ни намеком, она стала настоящей проказницей и озорницей. Она устанавливала в гостиной караоке и принималась исполнять в микрофон популярные мелодии. При этом танцевала весьма зажигательно. Даже Милош протестовал. Иногда девушка, подражая какой-то героине из фильма, на велосипеде носилась как ветер по второму и третьему этажам просторного особняка с риском опрокинуть китайские вазы и картины. Белосельский проявлял необыкновенное терпение и лишь затворялся в своем кабинете.

А бывало, что на девушку набегала легкая грусть — она не спускалась к ужину, когда все собирались за столом. Дразнила экономку и повара. А к Виталию относилась, как к слуге. Последний оказывался на редкость весьма терпимым.

Однако к учебе Белосельский относился весьма щепетильно. Ива ведь училась в одном из самых престижных вузов Москвы, и однажды, из-за постоянных вечеринок, «завалила» один экзамен. Белосельский тогда поговорил с девочкой так печально и вместе с тем убедительно, что она ощутила себя виновной. В нем был необыкновенный дар убеждения.

— Что ты сказал ей, дядя? — спросил Милош.

— Это секрет! — улыбаясь отвечал Белосельский.

Подруги, окружавшие Иву в институте, которых она часто приглашала в особняк, отнюдь не являли собой пример воспитанных, благоразумных и образованных девиц. Они, конечно, были детьми достаточно состоятельных родителей, и с детства у них было все, но несмотря на это их души были пропитаны ядом зависти и фальши. Белосельский ясно видел это. Девицы часто просили Иву одолжить им то машину, то шофера, то коллекцию шляпок или туфель. Иногда даже позволяли себе брать деньги взаймы. Но здесь уж Ива проявляла наибольшую рассудительность и осторожность. К концу четвертого года обучения Ива, наконец, поссорилась почти со всеми своими подругами кроме одной и вскружила голову всем симпатичным молодым людям. Но сама пока не была влюблена. Ей не хотелось сильно влюбляться, ей нравился то один, то другой. Серьезных отношений она не хотела.

Обо всем этом думал Белосельский пока ехал. В конце концов, разве он достиг так мало? У него есть семья, правда, неполная… но семья… без жены Елены, которая так и не простила его. Войдя в гостиную, он застал Иву, которая распаковывала только что купленную модную коллекцию одежды, красиво уложенную в форме пирамиды из блестящих коробок, перевязанных цветными ленточками.

— Их так много, что я одна не унесу в свою комнату. Попрошу их отнести наверх.

Глаза девушки горели от любопытства, щеки полыхали румянцем.

— Я тебе помогу.

— Не надо, дядя, на что тогда «слуги»? Это последняя коллекция от Люсьена Меор. Только что принесли.

Она подставила ему лобик для поцелуя, но затем снова погрузилась в созерцание только что приобретенных вещей.

— Я рад, что тебе нравится. Это костюмы? Вижу. Ты потрясающая красавица, Ива.

Он хотел снова прикоснуться к ее волосам, но девушка ответила:

— Не впадай в сентиментальность, дядя. Ты мне мешаешь… Посмотри, какой чудесный жакет…

— Извини, я не хотел тебе мешать. А где Милош?

— Не знаю. Он вроде как встречается с друзьями. Кстати, на эту покупку ушло несколько миллионов, а моя кредитная карта… К тому же я же должна отметить получение диплома.

— Без сомнения. Я положу еще сто миллионов, этого, надеюсь, хватит?

— Конечно, дядя. Кстати, я сама уже хочу водить, и шофер мне надоел… он меня стал раздражать последнее время, уж очень глупая физиономия, похожая на павиана.

И девушка звонко засмеялась.

— Давай это обсудим позже, — Белосельский невольно поморщился, — я тебе подарю новую машину и ты сможешь водить сама.

— Ты мне это обещаешь уже вечность, надо мной все уже давно смеются. Я хочу водить сама. Понимаешь меня?

— Обещаю, так и будет.

Ива, недослушав, выбрала из груды блестящих упаковок несколько коробок с наиболее красивыми жакетами и поспешила подняться наверх в свою комнату — примерять наряды перед зеркалом.

Белосельский сделал знак Виталию, чтобы тот попросил «дежурного цербера» отнести остальные коробки в комнату Ивы. «Старый пес» был уже сед и производил впечатление старика, которому не терпится уйти на пенсию.

— С Вашего разрешения, я хотел бы поговорить с Вами о…

— Позже, позже, — ответил Белосельский. — Нет новых данных по нашим текущим проектам? Нам никто не угрожает из серьезных людей?

Виталий печально покачал головой.

— Звонила Ваша жена.

— Что ей нужно? — резко вскричал Белосельский. — Почему ты не сказал раньше? Ты знаешь, что сейчас я занят!

— Вы сами меня попросили больше о ней не напоминать, но она настаивает.

— Что она хочет?

— Поговорить.

— Нам не о чем беседовать, так ей и передай… А что касается тебя, твоих проблем, то завтра поговорим, — заключил хозяин и поднялся в свой кабинет. Здесь он позволил себе наконец снять пиджак, расстегнуть пуговицы у горла и отбросить сверкающую панель смартфона на красивый столик с изогнутыми ножками. Приоткрыв окно на веранду, Белосельский несколько минут вдыхал прохладный осенний ветер. Затем он сел за письменный стол и принялся пробегать глазами материалы досье, сложенные под пресс-папье. Затем он включил ноутбук и целиком погрузился в глубокое море счетов и цифр, которые, казалось, жили по своим собственным законам. Цифры — это особый мир со своими драконами, эльфами, чудовищами, и над всеми главенствует его величество итог, который словно паук стягивает в свою паутину столбцы доходов и расходов.

В дверь постучали. Белосельский подумал, что это Ива с какой-нибудь просьбой, но увидел перед собой довольно крепкого телосложения девушку лет тридцати, с копной черных как смоль волос, немного резким, почти орлиным профилем, чувственными губами и волевым подбородком. Руки и ноги у девушки были довольно изящные. Она была недурно сложена, если не считать совсем легких недостатков фигуры.

— Я помешала?

Голос у девушки был немного резкий, хрипловатый — так непохожий на мелодичный нежный голосок Ивы.

— Нет, что ты. Проходи, Самина. Ты же знаешь, я всегда рад тебе.

— Я установила новые камеры на первом этаже и в холле. Они такие миниатюрные и так замаскированы, что ты ни за что не угадаешь.

— Спасибо. Завтра проверю, но ты правда думаешь, что это необходимо?

— Да.

— Ты не доверяешь Виталию?

— Я никому не доверяю. Особенно мужчинам. Единственный человек, которому я верю, это Вы.

Белосельский улыбнулся.

— Самина, поверь, что я очень ценю твое отношение ко мне. Ты мой лучший телохранитель. Ты одна из очень немногих, на которых я всецело полагаюсь. Но это не должно вселять в тебя уверенность в том, что я хуже буду относиться к другим. Я хочу быть справедливым и беспристрастным ко всем.

— Я закурю, хорошо?

— Конечно, у меня в кабинете можно. А вот при Иве не надо, и при Милоше тем более.

Самина очень изящно поднесла сигарету к своим розовым губам и стала пускать сизые кольца дыма.

— О Милоше я как раз и хотела поговорить.

— Что он натворил? Опять пригласил тебя?

— Да, он настаивал на ужине в ресторане, а сегодня предложил прогулку на мотоцикле. Каким-то чудом он узнал, что я увлекаюсь хорошими мотоциклами и люблю скорость.

— Самина, я уверен, что ты сможешь дать ему верный ответ.

— Я уже и дала, но он не хочет слышать «нет». Он должен уже понимать, что когда девушка говорит отказом, настаивать невежливо.

— Ты же можешь поставить его на место. Он не допустит неуважения… Он же не виноват, что ты такая красавица.

— Если бы эту красавицу пригласил другой человек, более зрелый и опытный, — заметила Самина, завлекательно глядя на Алексея, — тогда бы девушка ответила согласием.

— Самина, — отвечал Белосельский, — ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Кроме любви есть и другие чувства. Привязанность, например, причем глубокая и сильная. И эта привязанность тоже может так сильно укорениться в сердце, что ее не вырвать никакими чувствами. И это то, что я испытываю к тебе…

— Почему бы и нет, Алексей? — возразила девушка, касаясь руками его волос.

Он не протестовал.

— Это испортило бы отношения между нами. Ты для меня очень важна. И сама это знаешь. В твоих руках моя жизнь. Разве не каждый день ты подставляешь себя под пули? Разве не ежечасно думаешь о моей безопасности? Это не просто работа.

— Я тебя уважаю за твою искренность и за то, что могу говорить все, что думаю.

— Разве это единственное мое положительное качество?

— Есть и еще, но именно это придает мне иной раз дерзости говорить все без обиняков.

Белосельский слегка отстранился от нее и вновь открыл окно на веранде.

— Так что будешь делать с Милошем? Почему бы тебе не принять его приглашение? Это же ни к чему не обязывает тебя.

— Да, но он потом попросит еще встреч…

— Он еще очень молод. Ты красивая девушка. В его годы естественно себя так вести. Не обижайся на него. Я считаю, что от одного ужина в ресторане особой беды не будет.

— Как скажешь!

— Я тебя не заставляю, Самина. Ты и только ты решаешь. Я просто даю совет, и тебе необязательно его выполнять.

— Но намек я поняла.

— В любом случае он еще не завершил учебу. Как можно загадывать?

— Меня привлекает совсем другой тип мужчин.

— Скажи ему об этом.

— Хочешь избавиться от меня, чтобы я тебе не докучала?

— Ни в коем случае!

— Кстати, чем Ива лучше меня?

— Самина…

— Хорошо, извини, я пошутила, вижу по твоим глазам. Я иногда говорю лишнее. Это мой недостаток, ты же знаешь.

— Ива — моя воспитанница, я ее опекун. Она мне очень дорога и я сделаю все для ее будущего.

Самина опустила глаза.

— Как там поживает наш генерал? — спросила она, меняя тему разговора.

— Этот генерал? Мне не удалось его смягчить.

— Я так и думала.

— Знаешь, что он натворил со своим братом, будучи ректором вуза по подготовке кадетов? Лучше не вспоминать.

Красивое лицо Самины исказила такая страшная гримаса, что она стала похожа на разъяренную тигрицу — воплощение ярости и мести.

— Ты не мстительна, Самина.

— Я думаю, это мой самый большой недостаток. Я не могу забыть обиды, которые мне причинили… Ну хватит об этом, я хочу, чтобы ты подтвердил мне одну вещь.

— Какую?

— Помнишь, ты мне обещал — что бы ни произошло, я всегда прикрываю только тебя одного. Других нет, как бы близки они тебе ни были.

— Я это знаю, но…

— Ты дал слово, вспомни.

— Да, и не беру его назад.

— Но в прошлом ты нарушал его. Я почти полгода была рядом с Ивой в этом институте под видом студентки и мне это изрядно надоело.

— Тогда была опасность. Ты же знаешь, они хотели выйти на меня через моих детей. Это было необходимо. Потом опасность отдалилась. Ведь это вопрос доверия.

— Все равно, Алексей. Больше я так не хочу. Я думаю только о твоей безопасности. Я защищаю только тебя. Никто другой для меня не существует. Почему? Потому что я тобой восхищаюсь как человеком. Иву же я охранять не хочу, попроси кого-нибудь другого.

— Хорошо, поручу это Дарье.

— Да, это отличная мысль. Тем более Даша сама недавно закончила институт и учеба ей к лицу. А на меня лекции и семинары навевают не просто скуку, а отвращение.

— Договорились… Кстати, тебе нравится наша программа обнаружения снайперов? — спросил Белосельский, меняя тему разговора.

Самина презрительно фыркнула.

— Это все детские игры. Такие вещи нужно чувствовать. Ты сам это знаешь.

— Но все равно.

Самина несколько минут доказывала, что не нуждается ни в каких «программах».

— Еще одно, Самина. Ива хочет водить машину. Ты прекрасно знаешь, какой у нее характер. Я ей подарю «Мерседес», но нужно поставить автоматический ограничитель скорости и, естественно, спутниковое слежение с нашей новой инновационной программой. Я должен заботиться об Иве каждую секунду. Сделай это незаметно.

— Ты слишком уж беспокоишься за Иву. Она давно не девочка.

— Нет, она мне дорога. Очень дорога. Я должен все предусмотреть.

— Хорошо, как только прибудет машина, я все там установлю сама. Положись на меня… И помни — ты дал мне слово.

Белосельский еще раз кивнул в знак согласия и опять взялся за свой ноутбук. Самина поняла, что аудиенция окончена, и удалилась. В то время как Белосельский мысленно прикидывал, сколько ему понадобится миллионов на ближайший месяц, в дверь опять постучали. Оказалось — Виталий.

— Опять Ваша жена. Говорит, что речь идет о Вашей дочери.

Белосельский отодвинул ноутбук и послушно взял телефонную трубку.

Глава 3. Проблемы жены

Елена вела жизнь беспечную и даже праздную. Состояние, которое ей оставил Белосельский, было уже частично потрачено, частично заложено. Банк давным-давно продан. Вместо него был учрежден трастовый фонд, приносящий небольшой доход, который не мог удовлетворить аппетиты уязвленной обиженной женщины. Впрочем, Елена не страдала отсутствием внимания со стороны мужчин. Ее новым гражданским мужем стал один из столичных ловеласов, которого, как поговаривали некоторые, нашел сам Белосельский. Сей любимец женщин по имени Никита являл собой типичный образ повесы, бездельника и альфонса. Тем не менее он нравился Елене, и она вполне была довольна, что ее красота не увядает.

Вместе со своим бойфрендом Елена занимала роскошный особняк на *** улице. (Впрочем, у нее был еще один загородный трехэтажный коттедж, в котором она любила отдыхать.) Ее дочь Ирина унаследовала от матери взбалмошный непредсказуемый характер, железное упрямство и глубокое самомнение. От Белосельского же ей досталась лишь непреклонная воля и желание идти наперекор всему миру. Почти предоставленная сама себе, Ирина водилась с подозрительными шумливыми юнцами, которые пышно именовали себя «Полночными Койотами», и в черной кожаной куртке, длиннющих черных сапогах разъезжала по всему городу на мотоцикле без шлема. Ее брат Иван был под стать своей сестре. Он вообще примкнул к неформальному музыкальному юношескому объединению, и вместо того, чтобы посещать школу, наигрывал на гитаре визгливые мотивы. Воспитанием своих отпрысков Елена не собиралась заниматься. Когда Ирина и Иван были совсем маленькими, Елена пробовала нанимать домашних учителей, но увидев, что ее чада не стремятся к знаниям, оставила эту бесполезную затею. Затем были постоянные финансовые крахи, взлеты и падения. Иногда случалось так, что Елена рисковала потерять и недвижимость, и счет в банке, и всегда ее выручал Белосельский. Он вообще редко навещал своих собственных детей. Он не привык с ними встречаться, они были для него чужими. Он привык к тому, что они всегда требовали у него деньги, а потом не желали его и вовсе видеть. Тем не менее Белосельский считал себя обязанным по отношению к Ирине и Ивану и всегда приходил им на помощь.

И теперь после звонка Елены, хотя было уже далеко за полночь, он мчался к жене.

— Хотите, шеф, я запрошу данные через спутник и мы узнаем о передвижениях Вашей супруги? — предложил Виталий.

— Нет, не нужно отвлекать наши ресурсы. Сейчас все разрешится.

Белосельский ворвался в дом с такой стремительностью, что чуть было не сшиб с ног бойфренда жены, который стоял посреди холла с бильярдным кием в руках и глупо ухмылялся. Алексей не удостоил его своим приветствием и только сказал:

— Елена мне звонит в полночь, а ты играешь в бильярд? Не наигрался в клубах?

— Не кипятись… Я-то здесь при чем? Это у Ирины неприятности.

— Что случилось?

— Она опять арестована за какие-то проделки. Разбила машину за десять миллионов и пыталась удрать. Твоя дочь не пострадала.

— Я это знаю. А тебя, как видно, кроме развлечений ничего не беспокоит? Мне иногда кажется, что я допустил ошибку, согласившись на твое присутствие в этом доме.

— Да, но взамен этого ты сам можешь приглашать самых красивых моделей Москвы…

Белосельский схватил наглеца на шиворот.

— Не вымещай на мне гнев из-за дочери. Это она разбила машину, а не я. И отпусти рубашку.

— Не смей так со мной разговаривать!

Белосельский отпустил наглеца.

— Ладно, я пошутил.

— Не смей делать мне постыдных намеков, иначе я обращу тебя в былое ничтожество. Станешь опять бродить по ночным улицам с грошами в кармане или подрабатывать в мужском стриптизе.

В это время их спор прервала Елена. Никита поспешил улизнуть. Белосельский смотрел на свою жену и словно не узнавал ее. Перед ним все та же женщина, которую он знал, но красота ее поблекла; она остригла свои длинные золотистые волосы, в уголках рта и около глаз появились сеточки морщин; кроме того, сильный макияж придавал Елене вид перезрелой красавицы из «Мулен Руж». Однако Алексей видел и ее душу — тщеславную, эгоистичную и почти бесчувственную.

— Давай спокойно поговорим. Никита прав: не стоит вымещать на нем досаду и гнев. Если бы ты занимался воспитанием своей дочери, то сейчас бы всего этого не произошло.

— Ирина опять попала в переделку?

— К сожалению, да. Но главное, что без единой царапины.

— Это главное, конечно, но есть и другая сторона.

— Какая же?

— Ты меня опять просишь задействовать связи, а мне этого не хочется делать. Ирина станет ответственной только тогда, когда поймет, что такое закон.

— Она ребенок. Ей всего шестнадцать лет.

— Это уже совершеннолетие. Ты ведь не была столь же наивной в ее возрасте?

— Так ты не поможешь?

Белосельский задумался на секунду.

— Ты заставляешь меня поступиться своими принципами. Хорошо, я позвоню кое-кому. Но это в последний раз. Я не желаю, чтобы ты меня дергала посреди ночи.

— Конечно! — со жгучей иронией воскликнула Елена. — Как будто она не твоя дочь.

— Разве не ты сама хотела, чтобы я не воспитывал ее?

— Боже мой! — вскричала Елена, начиная раздражаться не на шутку. Она схватила хрустальную вазу со стола и кинула ее на пол. — Ты опять меня изводишь! Мы это обсуждали раз сто! Ты все позабыл!

— Ты всегда начинаешь первая… неужели мы никогда не сможем говорить спокойно?

— Видимо, нет.

— Я всегда владею собой в отличие от тебя. Довольно упреков, Ирина будет освобождена утром. И вернется домой. Ты ведь этого хочешь?

— Да… Это должно быть и твоим желанием. А кроме того…

— Кроме того, что?

— У меня опять возникли расходы, — Елена твердо сжала зубы и взяла его за руку.

— Кто бы сомневался.

— Не надо иронии. Это самое малое, что ты можешь для нас сделать. Я не прошу у тебя тех миллиардов, которые ты тратишь на чужих людей.

— А где банк, который я тебе оставил?

— Прекрати.

— Если ты не сумела вести бизнес, то это не моя вина. То, что вместо опытных менеджеров твоей фирмой руководили проходимцы, которые в конце концов не только разорили тебя, но и заставили вмешаться меня. Я учредил тот фонд. А этот дом? Разве не я тебе его подарил?

— Ты обязан был это сделать.

— Не спорю. Но я вспоминаю об этом, чтобы ты хотя бы немного умерила свои аппетиты.

— Дополнительные расходы все равно будут.

— На новую машину я не выделю средств, это точно! В этом месяце точно нет.

— Понятно, — губы Елены сложились в гневную усмешку, — а своих приемных детей ты также ограничиваешь в расходах? Я слышала, у них даже личный шофер.

Белосельский резко приблизился к Елене.

— Не смей задевать Иву и Милоша.

Елена постаралась изобразить трагедию и принялась плакать.

— Елена, ты забыла одно…

— Что же именно?

— Я ведь различаю ложь и правду как свет и тьму. Скажи, на что тебе действительно нужны деньги?

Елена вытерла слезы и произнесла:

— Хорошо. Ну, про машину я не лгала. Мы с Никитой хотим спорткар последней модели. И для нашей дочери тоже нужна машина.

— Ирина же ездит на мотоцикле, а не на машине?

— Какая разница? Ты стал таким жадным!

— Еще на что деньги?

— Есть один проект, Никита предложил…

— Надо было с этого сразу начинать. Я отнюдь не читаю твои мысли.

С этими словами Белосельский бросился наверх, разыскивая молодого альфонса. Он нашел его в спальне в халате, неторопливо потягивающего виски.

— Мой друг, — произнес спокойно Белосельский, — ты считаешь, что все это игра? Так ты сделал сейчас неверную ставку. Не смей вытягивать у моей жены все деньги, понял? Иначе сейчас твое тело, сравнимое с торсом Аполлона, украсит вон тот подзеркальник… Если ты погряз в долгах, напрямую позвони мне, но не втягивай в это ни Елену, ни мою дочь! И не смей пользоваться ситуацией, чтобы тянуть доллары!

Тут молодой человек впервые обнаружил признаки раскаяния. Он принял столь плаксивый вид, что трудно было удержаться от смеха.

Показалась Елена.

— Я думала, что ты его убьешь.

— Наоборот, Аполлон сегодня не заслужил даже фингала. А вот над актерским талантом стоит поработать. Однако какая трогательная забота друг о друге… Не смею больше мешать вам. Ирина вернется утром, обещаю.

Выйдя за ограду дома, Белосельский нашел Виталия с сигарой в руках.

— Позвони начальнику полиции и скажи, что с ним хочет говорить Алексей Белосельский.

Глава 4. Лиза

Недалеко от *** площади, возле красивого белокаменного храма с золотым куполом пылилась «повозка Феспида», предназначенная для раздачи горячей закуски всем нуждающимся. Пища была неприхотливой — гречневая каша и небольшая порция мяса. Все это волонтеры неустанно и усердно раздавали длинной веренице обездоленных. Сегодня раздачей закуски заботливо руководил пожилой человек лет шестидесяти. Закутавшись в теплый пуховик и обмотав себе шарфом шею, он довольно живо и деловито накладывал порцию в специально приготовленные пластмассовые миски и также старательно наливал горячий чай.

Белосельский помнил почти наизусть все такие места, и в те дни, когда он не был занят в агентстве, он самолично смотрел за порядком, доверяя лишь собственным глазам. Был один из тех зимних дней, когда ощущаешь насколько беспощадно дыхание Его величества холода. Ветер безжалостно метал ледяные стрелы в лицо.

К Белосельскому подбежал краснощекий человек средних лет с несколько раболепным выражением лица.

— Все спокойно сегодня, Антон? Есть проблемы с продовольствием? — спросил Белосельский. — Смотри, ты отвечаешь головой…

— Все организовано, как Вы велели!

Антон тут же принялся скороговоркой доказывать, что он «обставил дело по высшему разряду». Но потом прибавил:

— А в следующем месяце, я думаю, понадобится чуть больше денег.

Белосельский пристально посмотрел на него.

— Ты получишь, не сомневайся… Но помни, если тебе нужно что-то лично, то есть не для общего дела, а для тебя самого — я тебе готов помочь отдельно, только не путай это с основным финансированием.

Антон принялся горячо заверять Белосельского в своей преданности и верности.

— Ладно, хоть ты и известный плут, но не из худших… Кстати, а что это за молодая леди в очереди? Я что-то ее раньше не видел.

Так воскликнул Белосельский, увидев в самом конце очереди нуждающихся худенький силуэт черноволосой девушки в довольно потрепанном пальто и с рюкзаком на плечах. Она сжимала в кулак замерзшие руки и время от времени подносила их к губам, чтобы немного согреться.

— Она приходит уже второй раз… Не знаю, кто она… мы спрашивали ее, но безуспешно… Могу снова ее расспросить.

— Не нужно… Ты можешь быть свободен.

Белосельский терпеливо подождал, пока девушка закончит «сухой завтрак» и выпьет горячего чая. Но когда он попытался с ней заговорить, девушка шарахнулась от него в сторону. На ее лице были написаны недоверие и ужас. Было видно, что с девушкой стряслась беда, но рассказать о ней у нее не хватает мужества. Белосельский хотел сначала протянуть девушке свою визитную карточку, но затем передумал и отошел в сторону.

Насытившись, девушка обратилась к одному из волонтеров с каким-то вопросом, но, скорее всего, не получив исчерпывающего ответа, на некоторое время остановилась в раздумье. Она подождала, пока главный «куратор» этого ресторана под открытым небом — человек лет шестидесяти, которого мы уже упомянули, — устанет раздавать порции и попросит одного из помощников его сменить.

— Кто этот человек, который обращался ко мне и предлагал помощь? — спросила девушка у старика, который, воспользовавшись отдыхом, мирно курил, прислонившись к обледенелому поручню.

— Который? А, этот? Он все это организовал. Он здесь главный. Это великий человек. Если бы не он, мы бы околели с голоду…

Девушка с небрежным любопытством бросила взгляд на Алексея, который сделал вид, что не заметил этой сцены. Но затем ее взгляд снова затуманился; налетел новый порыв ледяного ветра; девушка встрепенулась словно тростинка, уносимая неумолимым Бореем, и быстрыми шагами свернула в ближайший переулок.

Случаются удивительные встречи, которые меняют судьбу. Бывает достаточно нескольких секунд, чтобы ощутить всю значимость взгляда; хватает одного слова, одного жеста, чтобы заставить сердце биться по-иному, и кровь начинает сильнее бурлить в венах… Белосельский ощутил, как его захлестнуло странное наваждение, картины будущего вновь предстали перед ним в удивительно соразмерной последовательности — такие яркие, живые, реальные.

На следующий день именно в то же время повторилась та же сцена — девушка наскоро скушала свой довольно скромный «паек» и так же недоверчиво смотрела по сторонам, точно осторожный затравленный волчонок. Белосельский не стал к ней обращаться ни с чем. Но затем, когда она собралась уходить, за ней увязались какие-то подозрительные типы. Девушка ускорила шаг, но от нее не отставали. Белосельский подоспел как раз в то время, когда они попытались отнять у нее небольшой рюкзак, висевший за спиной. Солидный вид нашего героя и его дорогое пальто спугнули бандитов и они бросились наутек. Девушка опустилась на колени, затем почти упала прямо на снег и закрыла лицо руками. Белосельский бросился к ней и поднял ее с холодной промерзшей земли.

— Оставьте меня, уйдите… А, это Вы… Что Вам нужно?

— Ничего, я просто…

— Оставьте меня, уйдите.

— Хорошо… но сначала…

— Что сначала?

Она глядела на него недоверчивыми карими глазами, в которых было столько горечи и слез, что он внутренне невольно содрогнулся.

— Сначала давайте я Вас отвезу к родным…

— У меня нет родных.

— Так не бывает… Давайте я позвоню Вашей матери.

— У меня ее нет, и никого нет… и вообще, что Вам от меня надо?

— Лично мне — ничего… я… я правозащитник… меня зовут Алексей Белосельский.

— Я рада за Вас, но мне нужно идти.

— В такое время девушкам возвращаться домой одним небезопасно. Я хотел бы Вас отвезти.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Мне не нужно одолжений. И я Вас не знаю.

— Знаете. Вы же обо мне спрашивали… Я не причиню Вам вреда.

— Все равно отстаньте. Хотя нет, впрочем, Вы могли бы меня отвезти…

— Куда же?

— Есть одна родственница, но адрес ее я плохо помню.

— Очень хорошо, я рад. Скажите ее адрес и я Вас немедленно доставлю туда.

— Где же Ваша машина?

— Она подъедет, если Вы скажите адрес.

Девушка замялась.

— В машине вспомню.

Белосельский улыбнулся, как умел улыбаться только он, и приложил палец к сенсорной панели своего смартфона. Через несколько минут подъехал роскошный лимузин.

— Это не такси.

— Вы правы. Но это лучше, чем такси… Итак, куда же ехать?

Он открыл дверцу лимузина, усадил девушку на кожаное сиденье, а сам сел впереди — рядом с шофером.

Девушка отвечала невпопад.

Внезапно Алексей спросил:

— Вы мне не сказали Ваше имя.

Девушка слегка улыбнулась и не без легкого кокетства произнесла:

— Лиза.

Алексей улыбнулся.

— Итак, сейчас мы находимся на *** шоссе. Вы мне можете сказать, где обитает Ваша…

Девушка начала называть такие странные названия улиц, что Виталий хмурился.

Наконец, после получаса блуждания Белосельский произнес довольно строго:

— Лиза, сегодня, мне кажется, уже поздно искать Вашу родственницу, тем более в такой снегопад. Через час, боюсь, что дороги еще больше заметет. Я могу Вас отвезти туда, где Вы сейчас живете.

— У меня нет дома…

— Но…

— Мне некуда идти, — печально ответила девушка, — в полном смысле этого слова.

— Тогда Вам тем более нужно найти Вашу родственницу, которая о Вас позаботится. Сегодня же я думаю, что поиски нужно прекратить и отложить их до завтра. Я мог бы Вас отвезти в гостиницу или в мотель, но это плохой вариант. Такой юной девушке без друзей, без родственников небезопасно оставаться одной в большом чужом городе. Поэтому Вы можете переночевать не в отеле, а в гостевом домике…

— Что за гостевой домик?

— Гостевой домик, который является частью моего особняка. Сейчас он пустует.

— И сколько мне он будет стоить?

Белосельский внимательно посмотрел на Лизу.

— Как и в обычном отеле. Десять долларов за ночь, а утром я Вас отвезу к родственнице.

— Точно десять долларов?

— Точно.

— А если у меня их нет.

— Что ж, тогда со мной расплатится Ваша родственница, когда мы ее найдем.

— Я даже не знаю… Я Вас не знаю, и не люблю, когда мне делают одолжение. К тому же сейчас я все равно не могу заплатить.

— Я же говорю, что заплатит Ваша родственница.

— Но только одна ночь и все… утром я уйду.

— Конечно.

— Все это странно… Вообще, это безумие, что я села в Вашу машину и приняла Ваше приглашение… Я удивляюсь сама себе.

— Я не такой, как Вы думаете.

— Да? А какой же?

Белосельский промолчал.

— Если Вы сомневаетесь, можете переночевать прямо в моей машине. Но Вам, Лиза, будет неудобно и некомфортно. Тем более что машина должна вернуться домой. Так что самое разумное — принять мое предложение и переночевать в домике для гостей.

— А можно вопрос?

— Да.

— Вы часто таким образом приглашаете девушек, пользуясь их положением?

— Нет, Вы первая.

— Не верю.

— Лиза, я прошу Вас… Я клянусь, что не причиню Вам…

— Я согласна, да, но если Вы собираетесь что-нибудь со мной сделать, я выброшусь из окна!

— Договорились.

Белосельский перевел дух и дал приказ Виталию ехать домой.

— Вы можете откинуть вон ту планку и воспользоваться напитками из бара, там соки, шоколад.

Лиза воспользовалась его предложением и скоро ее губы слегка потемнели от черного шоколада. Видно было, что девушка все еще не насытилась. Белосельский глядел на нее почти с жалостью, но тут же взял себя в руки и откинулся на спинку сиденья.

— Я, кстати, заплачу и за сок, и за конфеты.

— Конечно, обязательно.

— Почему машина остановилась? Разве мы приехали?

— Да, сейчас я Вам помогу выйти, Лиза.

С галантностью настоящего джентльмена Белосельский отворил дверцу машины, подал руку девушке. Лиза увидела перед собой очертания трехэтажного дома, выстроенного из красного и белого камня и украшенного бесчисленными башенками.

— Это Ваш дом?

— Да.

— Целый дворец! Вы здесь живете?

— Не только я, со мной еще живут Ива и Милош… Лиза, приложите к черной панели у входа свою ладонь.

— Зачем?

— Это такой особый электронный замок. Нужно приложить Вашу ладонь и назвать имя. Один раз только, пока панель не станет зеленой.

— Странно все это.

Она выполнила его просьбу и ворота открылись как в сказке «Тысяча и одна ночь».

Лиза с удивлением осматривалась вокруг, пораженная царившим великолепием и грандиозностью постройки. Особенно ее поразил красивый портик у входа с резным антаблементом. Она стряхнула снег с сапог и, сняв пальто, оказалась в роскошной гостиной, выдержанной в стиле барокко и рококо.

— Это и есть домик для гостей?

— Не совсем. Сначала предлагаю поужинать, а затем я покажу Вам домик для гостей, он расположен с другой стороны.

— Мне не особо хочется есть.

— Обещаю, ужин будет совсем легкий. Я не буду Вас смущать, Лиза. Сейчас я велю принести Вам блюда прямо сюда. Садитесь за этот столик, прошу Вас. Я пока поднимусь в свой кабинет, а после ужина отведу Вас в гостевую часть дома.

Лиза кивнула в знак согласия. Белосельский немедленно распорядился, чтобы подали самые изысканные блюда. Перед изумленной девушкой появились лучшие морские деликатесы, нежное филе индейки, запеченное в особом французском соусе, а на десерт — столь удивительные по композиции пирожные, украшенные виноградными лозами, что казалось, над их созданием трудился не кулинар, а ювелир.

В то время, когда Белосельский был у себя в кабинете и ждал, пока поужинает его подопечная, на винтовой лестнице появился Милош. Он с удивлением стал рассматривать незнакомку и даже решил пойти поздороваться. Заметив Милоша, Лиза от неожиданности выронила вилку из рук. Но молодой человек не сказал ни слова и скрылся в дальней части дома. Лиза вытерла губы салфеткой и продолжила осматриваться по сторонам, точно ей все еще грозила опасность. Золотая люстра с лепестковыми плафонами лила мягкий свет, который красиво освещал интерьер гостиной; шелковые кресла с гнутыми ножками отнюдь не смотрелись враждебно; серебряные жирандоли размещались на вделанных в стену специальных полках-подставках и напоминали факелы в средневековом замке.

Лиза опять услышала шаги. Она сначала вздрогнула словно птичка, застигнутая врасплох, но затем слегка улыбнулась. Это был Белосельский. И сейчас, в этой гостиной при свете люстры, он мог увидеть, какой редкой красотой обладала девушка: у нее были густые шелковистые черные волосы как вороново крыло; бархатистые карие печальные глаза; прямой нос; притягательные губы; единственным недостатком ее внешности была некоторая бледность, ее щеки не пылали румянцем, а в глазах не было той задорной искорки, которая отличала Иву и других счастливых детей. Фигура Лизы — еще не до конца развитая, хрупкая, изящная, полная подлинной утонченной женственности, — походила на стебель тростника, который неустанно колеблется от ветра. И от этого Лиза немного создавала впечатление некоего воздушного, почти бестелесного существа, похожего на эльфа, фею или пери, поражающего трогательной печалью карих глаз, блеском растрепавшихся волос, удивительной мелодией голоса. Глядя на эту девушку, такую юную, беззащитную, Алексей испытал потрясающее неведомое чувство, нечто вроде умиления от того, что может хотя бы немного заботиться о ней.

— Это Вы… я просто видела…

— Что Вы видели, Лиза?

— Впрочем, неважно, — ответила девушка, — я Вам признательна за ужин. Но я не хочу злоупотреблять…

— Вы не злоупотребляете ничем, Лиза.

— И я не уверена, что смогу за это заплатить так скоро, как мне хотелось бы.

— Мы же договорились, что Ваша родственница…

— Моей родственнице вряд ли будет по силам заплатить за такой дорогой ужин.

— Ну вот, мы опять начинаем спор.

— Послушайте, — вскричала Лиза, вставая из-за стола, — я, может, и кажусь Вам совсем наивной, но я не полная дурочка. Я прекрасно все понимаю. Я не хочу злоупотреблять. Я говорю нет, значит нет!

— Хорошо, я больше не настаиваю, — ответил Белосельский с легкой досадой.

— И завтра мы отправимся на поиски моей тети, которая Вам заплатит за мой ночлег у Вас дома и частично за ужин. Почему Вы улыбаетесь?

— Потому что ужин стоит не так дорого… И давайте лучше забудем об этом. Считайте, что…

— Я не нуждаюсь в подачках. У меня есть своя гордость.

— Я не сомневаюсь.

— Представляю, что Вы обо мне думаете.

— Нет, — вырвалось у Алексея, — я ничего такого не думаю. Я умею разбираться в людях и отличаю правду и ложь как свет и тьму. Если бы Вы знали меня ближе… Вы прекрасная девушка, Лиза. Вы просто попали в беду.

— Странный Вы человек, — отвечала Лиза, слегка покачав головой. — Итак, я готова. Отведете меня?

— Конечно, пальто можете не надевать, домик для гостей соединен переходом. Так что на улицу выходить не нужно.

Лиза кивнула в знак одобрения. Белосельский поднялся с ней на второй этаж и прошествовал по холлу, когда с верхнего балкона раздался веселый голосок Ивы:

— Добрый вечер, дядя.

Но увидев, что ее опекун не один, а рядом с ним идет незнакомая девушка, Ива нахмурила брови и скрылась.

— Кто это? — спросила Лиза.

— Это моя приемная дочь, Ива.

Лиза тут же захотела спросить, есть ли у Алексея свои дети, но вспомнила, что невежливо задавать слишком много вопросов. Они миновали ряд бесчисленных переходов, казавшихся запутанными как в лабиринте Дедала, но все кругом блистало роскошью — арки, лепные розетки, камины, пилястры. Наконец Белосельский отворил дверь, но сам дальше не двинулся.

— Это Ваша комната, Лиза. Отдыхайте. Вас никто не побеспокоит. Если Вам что-нибудь понадобится, позвоните мне. Вот телефон.

Он сунул ей в руку светящуюся трубку.

— Я не могу это принять… этот телефон… это слишком дорогая вещь.

— Вернете утром, всего на одну ночь.

— Только на одну ночь, и Вы не будете меня уговаривать ничего принять от Вас. Обещайте. Только при этом условии я остаюсь. Обещайте же!

Белосельский пообещал. И затем, пожелав Лизе спокойной ночи, медленно направился к себе в кабинет.

Лиза тем временем несколько минут разглядывала белоснежную спальню в стиле барокко. Ее внимание привлекла несколько массивная кровать с изголовьем, украшенным золотыми виньетками; на белой консоли стояли серебряные жирандоли; на бархатной оттоманке с длинными, как у цапли, «ножками» были разбросаны атласные подушки. Заглядывать в шкаф Лиза сочла некрасивым поступком, поэтому, отказавшись от намерения найти там пижаму, она сложила верхнюю одежду на ромбовидный пуфик и закуталась в одеяло. Она была утомлена; в ее голове роились мысли, беспорядочные, хаотичные; будущее по-прежнему ей представлялось чем-то туманным и неопределенным. Что принесет ей утро? Что будет с ней завтра? Как она сможет расплатиться за ночлег и ужин? И главное — что подумает о ней Алексей? Почему он делает что-то для нее? Может, он делает это всегда? И она для него лишь одна из немногих?

Белосельский же сидел в своем кабинете и тоже думал о Лизе. Как помочь этой девушке? Как заставить ее понять, что он в состоянии предложить ей бескорыстную поддержку, не требуя ничего взамен? И главное — поверит ли Лиза в его намерения?

Его размышления прервал Виталий, явившийся с вечерним «докладом».

— Звонил Сафронов, он хочет, чтобы Вы завтра обязательно присутствовали на совещании в агентстве.

— Это я знаю, что еще?

— Несколько более или менее незначительных звонков из Ваших фондов в Ростове.

— Я не могу этим заниматься. Да, я знаю, что сейчас там происходит, но я пока нужен здесь. Отправь кого-нибудь, чтобы остановить то, что происходит.

— Будет выполнено. Дарья хочет взять несколько свободных дней.

— Зачем?

— Она должна съездить к родственникам.

— У нее только приемные родители.

— К ним она и хочет, хотя бы на неделю.

— Она мне нужна здесь, точнее, понадобится.

— Самина ее сможет заменить.

— Нет, она не хочет больше выносить Иву, поэтому Дарья выбрала совсем неудачное время… Ну ладно, пара-тройка дней — куда ни шло еще, но неделя — много.

— И последнее… — Виталий немного замялся. — Мне нужны инструкции по поводу… насчет девушки, которую мы привезли сегодня…

— Насчет Лизы? Ты что-то имеешь против?

— Что Вы, шеф? Вы меня неправильно поняли… Просто я хотел бы знать… ведь Вы уедете завтра… точнее, завтра у Вас трудный день… а эта девушка останется в доме… Мы ведь не знаем кто она…

— Я знаю кто она. Твои страхи напрасны. Лиза пока поживет здесь.

— На каких условиях?

Белосельский посмотрел на Виталия, который сразу съежился от взгляда патрона. Воцарилось молчание.

— Мне что-то не нравится твой намек. Я что, по-твоему, могу себя вести недостойно? Даже Самина отделалась бы шуткой. Но ты… не ожидал этого…

— Прошу прощения, шеф, дело в том, что…

— Я требую уважительного отношения к Лизе со стороны всех. В мое отсутствие чтобы никто ей даже слова плохого не сказал, я уж не говорю про что-либо другое. Если она захочет уйти, предупредишь меня. Но я полагаю, она останется здесь… остальное тебя не касается… Ты обеспечишь девушку всем необходимым, понял? Лично за всем проследишь!

Виталий стал кивать в знак согласия, но по виду его было заметно, что он озадачен.

— А теперь давай к нашим главным делам.

— Да, завтра нам предстоит день весьма непростой.

— Почему же? Ведь те усилия, которые мы затрачиваем, не спасают чью-либо жизнь? Ты разве сожалеешь о чем-то? Ладно, довольно сентиментальностей… Теперь докладывай.

— Я убедил Нечаевых, что Вы готовы не только выступить в суде, но и действительно обладаете реальными силами, чтобы выиграть процесс. Я рассказал, что Вы не совсем обыкновенный правозащитник, который любит сотрясать воздух пафосными речами, а человек слова и дела, и если уж за что взялись, то непременно доведете до конца.

— Ты упомянул, что когда я подключаюсь к слушанию дела, то всегда выигрываю его?

— Да, но именно это как раз и вызвало у них сильнейшее подозрение. Ведь в газетах всегда упоминается, что Вы один из самых богатых людей России… Журналисты не упускают случая, чтобы Вас не «уколоть». Они ведь считают, что такие понятия, как богатство и справедливость находятся на противоположных полюсах.

— Но ты их убедил?

— Не совсем, но они сами признали, что у них нет другого выхода, кроме как принять Вашу помощь. Ведь все адвокаты, как Вы знаете, от них отказались, так как их противник не только обладает властью и влиянием, но и является известным ресторатором Москвы и дружен с влиятельными лицами.

— Мне хотелось, чтобы Нечаевы согласились принять от меня поддержку без всякого давления. Я не могу действовать против их воли. А ты говорил с Коробцевым еще раз? Ведь именно он порекомендовал обратиться ко мне…

— Коробцев хотя тоже считается правозащитником, но у него ни Вашего влияния, ни возможностей. Он только может брать силой голоса.

— Да уж, этого у него не отнимешь, но тоже честный человек. А таких немного! — произнес Белосельский. — Правда, он меня недолюбливает, считает снобом и неискренним, но мне это безразлично. Хорошо, вернемся к Нечаемым. Будем придерживаться первоначального плана. Судья куплен, ты мне давал досье этого жреца Фемиды. Я не прочитал и половины досье и выбросил его в мусорную корзину. И как земля носит таких людей… Ну ничего, он скоро ответит за все… Кроме всего прочего, наш противник — известный ресторатор, он связан с самыми жуткими головорезами Москвы.

— Да, я уже определил какие это группировки и составил план на случай атаки и защиты. Нам понадобится шесть «легких групп» и одна «тяжелая».

— Хорошо, раз файл готов, пришли его мне, завтра я отдам его Сафронову и он выделит нам людей.

— Я думаю, что на этот раз они будут атаковать нас со всех сторон. Мы потревожим осиное гнездо.

— Да, зато в случае победы я испытаю чувство огромного облегчения. Ведь ресторатор — крупная рыба. У нас давно таких не было.

— Очень опасные люди, мстительные… И ни один здравомыслящий человек не осмелится выступить против них.

— Как ты знаешь, я всегда берусь за безумные и неосуществимые идеи… Хорошо. Ты отлично поработал. Можешь идти.

Оставшись один, Белосельский вновь стал думать о предстоящем выступлении на суде в качестве свидетеля. Но иногда он возвращался мыслями к Лизе, и на его губах появлялась легкая улыбка.

* * *

Проснувшись, Лиза сначала не могла понять, где находится. Прошлое казалось ей сущим кошмаром, и она хотела забыть его. Но настоящее — точнее, обстановка, в которую попала девушка, — скорее напоминала сказку.

Перед ее глазами все еще мелькали бесконечные дороги, пыльные поезда, неказистые станции, окрики кондукторов, обидные замечания… Еще вчера ей негде было жить, нечего есть, она ощущала себя несчастной, потерянной, заблудившейся в жестоком мире, и вот теперь, находясь в красивой гостеприимной комнате, комнате, которая была к ней так добра и где она так сладко уснула, Лиза еще раз протерла глаза, чтобы убедиться лишний раз, что она не грезит наяву. Обнаружив в ванной все необходимые принадлежности и наскоро причесавшись, Лиза решила выйти из «укрытия» и найти Алексея. Но едва она вышла, как несколько смутилась, увидев ряд бесконечных комнат и переходов. Впрочем, дойдя до конца красивого холла, Лиза наткнулась на невысокую девушку, которая, по-видимому, ждала ее и предложила проводить в гостиную.

— Господин Белосельский уже о Вас спрашивал, — произнесла девушка довольно бойким голоском, в котором сквозило некоторое любопытство.

Лиза догадалась, что девушка была телохранительницей, так как была облачена в странный черный комбинезон с широкими карманами, из которых торчали странные металлические рукоятки (по-видимому, от пистолетов).

Лиза кивнула и молча последовала за своей провожатой.

Белосельский и вправду ее ждал. Было уже девять часов утра. Он немного опаздывал, так как должен был ехать в суд, но не мог преодолеть в себе желание позавтракать вместе с Лизой.

Увидев Белосельского, девушка вновь смутилась, и благодарность, вылетевшая из ее уст, звучала несколько искусственно. Белосельский обратил внимание на ее дешевый, слегка потрепанный синий вязаный свитер и потертые джинсы; на ногах — резиновые кеды. Она казалась ему совсем девочкой, которой еще нет и восемнадцати лет.

— Садитесь, Лиза. Выпейте кофе со мной. Я заранее извиняюсь, что навязываю Вам свое общество… Просто, возможно, меня не будет дома несколько дней… — и тут же прибавил: — Вам понравилась комната?

— Да, она просто потрясающая.

— Вы хорошо спали?

Лиза вновь поблагодарила его, но он заметил, что девушка загрустила.

— Лиза, я знаю, о чем Вы подумали. Давайте заключим новое соглашение?

— Какое?

— Вы останетесь здесь на несколько дней… пока… пока я не разберусь с делами. Это займет два-три дня.

— Я так не могу… не могу… у Вас остаться… просто так… не могу и все.

— Ну Вы же останетесь как будто в отеле. Вы мне заплатите за три ночи по десять долларов.

— Я повторяла вчера, что я не глупая. В отеле таких комнат нет.

— Лиза, собственник отеля имеет право назначить любую цену. Итак, за три дня это составит тридцать долларов. Мне их потом вернет Ваша родственница. А Вы пока останетесь здесь.

— Я не могу так поступить, извините, не могу.

— Почему?

— Я говорила вчера, я же Вас не знаю. Потом, Ваши приемные дети не будут согласны. Ведь это их дом тоже. Я видела девушку…

— Это Ива.

— Да, скорее всего, это была она.

— Лиза, выпейте кофе, прошу Вас. Почему невозможно Вас уговорить? Разве это к чему-нибудь обязывает?

— Я не могу принимать помощь от чужих людей. Я ничем не заслужила этого… Если бы я могла быть полезной…

— Лиза, мы это обсудим через три дня, когда я освобожусь.

— Только три дня?

— Только три.

— Я не знаю, правда. Может быть. Но если мне что-то не понравится, я уйду.

— Лиза, Вы можете уйти, когда захотите. Вы свободны. Однако самое разумное — это найти близкого Вам человека. По Вашим словам, это Ваша тетя. Разве нет?

Лиза промолчала. На ее щеках выступил легкий румянец.

— Какое значение имеют несколько дней? Оставайтесь, Лиза. Вы очень упрямая девушка.

— Ну хорошо, я останусь. Но если я увижу подвох, то уйду… Обещаете?

Белосельский обещал.

Лиза пила кофе, и ему было приятно смотреть, как она красиво держит фарфоровую чашечку своими тонкими изящными пальцами.

— Я с ума сошла, что принимаю Ваше предложение. Вы, наверно, считаете меня очень глупой. Скажите откровенно: почему Вы это делаете?

— Лиза, я же объяснил уже… у меня сегодня выступление в суде…

— В суде?

— Да, как Вы, наверно, догадываетесь, я являюсь правозащитником. Я представляю интересы людей, которые не могут рассчитывать на правосудие, поскольку оно куплено могущественными мерзавцами. У этих людей нет адвокатов, нет денег на юридическую защиту, зачастую у них отняли все — и только я могу помочь…

— И это Ваша… профессия?

— Да, и не только… Впрочем, как Вы поняли, наверно, я учредил несколько фондов…

— Глупо, наверно, но я всегда мечтала защищать права животных…

— Правда?

— Да, я, например, не люблю цирк… я не могу понять, почему людям нравится смотреть, как издеваются над животными, заставляя их ходить по перекладинам или выставляя в клетках на всеобщее обозрение…

«Я не ошибся в ней, — подумал Белосельский, — в ее сердце есть тот живой родник, который столь редкостен сегодня». А вслух произнес:

— Это хорошо. Может, когда-нибудь у Вас будет возможность стать правозащитницей… Скажите, а что бы Вы сделали… ну, что бы предприняли, будь у Вас такая возможность?

— Я не знаю… наверное, велела бы выпустить всех животных из клеток…

— А более конкретно?

— Улучшила бы их условия.

— Уже лучше…

— Я бы избавила от неволи вымирающий вид тигров.

Ему нравилось слушать мелодию ее голоса. Он задумался и даже не заметил, как Ива появилась на винтовой лестнице, но, увидев «дерзкую незнакомку», предпочла завтракать в своей комнате. Наконец, словно опомнившись, Белосельский воскликнул:

— Мне нужно идти, Лиза. Мне очень понравилось то, что Вы изложили насчет защиты прав наших братьев меньших. Но у меня сегодня важный судебный процесс. Лиза, обещайте, что не уйдете до моего возвращения?

Девушка слегка улыбнулась и кивнула.

— Кстати, может быть, меня покажут по телевизионному каналу, потому что процесс этот слишком скандальный… Это я к тому говорю, чтобы хоть как-то заинтересовать Вас и Вы бы не уходили до моего возвращения, да и телефон тот, что я дал Вам вчера, оставьте пока себе. Если Вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, для Вас я всегда доступен.

Глава 5. Поборник Фемиды

В тесном обветшалом коридоре перед залом судебных заседаний по обыкновению толпилось много любопытных и бездельников. Помимо журналистов и правозащитников здесь были заурядные «зеваки», столь жадные до уголовных сенсаций, что походили на акул в костюмах с галстуками вместо плавников и острозубой ухмылкой. Судебные приставы напоминали усатых моржей в потертой форме; они держались несколько высокомерно и пытались навести порядок.

Как только начались судебные слушания, «моржи» немилосердно выставили на улицу «лишнюю публику», ничуть не смущаясь применять откровенное насилие. В основном зале слушаний остался подсудимый — болезненного вида молодой человек лет двадцати, — его родители и адвокат. Противную сторону представлял прокурор с крючковатым носом и массивным подбородком, а также представитель обвинения, его адвокаты-консультанты и некоторые свидетели, которых намеревались тут же передопросить.

Белосельский, как мы помним, не появился на первой части заседания, и мать обвиняемого совсем пала духом.

Во время судебного перерыва она сказала дочери:

— Я же говорила, что никто не осмелится пойти против этого человека. Савров — богатый ресторатор…

В это время к ним приблизился желчного вида человечек лет сорока с кривыми плечами и нагловатым плотоядным ртом.

— Советую отказаться от борьбы. Пусть Ваш сын признает вину и я поговорю с прокурором… Ни один человек не осмелится пойти против господина Саврова Это очень уважаемый человек. Даже ни один сумасшедший никогда не скажет дурного слова о моем патроне, не говоря уже о том, чтобы…

— Вы уверены в том, что говорите? — раздался ясный и властный голос позади него.

Желчный юрист обернулся и увидел высокого человека лет сорока в превосходном черном фраке, с холодным выражением лица и пронзительными глазами.

— Кто Вы такой?

— Я правозащитник. Я открыто выступаю против Вас и Вашего хозяина.

— А, припоминаю, — человек попытался изобразить улыбку, но у него это плохо получилось, — мы уже слышали про Вас. Вы любите произносить длинные речи, за которыми ничего не стоит, кроме «сотрясения воздуха».

Белосельский (ибо это был он) усмехнулся.

— Вы глубоко заблуждаетесь, передайте патрону, что очень скоро он поймет, что существует истинное правосудие.

— Вы знаете, кто мой патрон? Он один из самых…

— Я все это знаю, — перебил его Белосельский. — Вам будет лучше, если суд вынесет справедливый приговор. В противном случае Ваш хозяин поймет, что существует другой суд — истинный и справедливый, и наказание будет действительно неотвратимо. Только совсем не такое, каким Вы себе его представляете.

Человечек пробовал рассмеяться, но у него это плохо получилось. Глядя на Алексея и видя его пылающие глаза, нельзя было не ощутить особую силу. Адвокат почувствовал нечто вроде головокружения, которое, впрочем, длилось не более секунды, и он вскричал:

— Господин Савров — миллиардер! И если Вы думаете, что Вы со своими жалкими силенками можете пойти против него, то он Вас прихлопнет как муху!

— Вы намекаете на то, что мое собственное финансовое состояние гораздо скромнее, чем миллиарды Вашего патрона? Но Вы не только не в курсе моих дел, но даже и дело в суде выиграть не в состоянии! Так что мы еще посмотрим, кто влиятельнее — я или он.

Адвокат озадаченно смотрел на Белосельского. Уверенный, недопускающий возражения тон все больше и больше на него действовал. Юрист стал ощущать себя как кролик перед удавом. Поэтому он лишь смог пробормотать:

— Я все непременно передам патрону, — и удалился в полной растерянности.

Алексей тем временем подошел к женщинам и, извинившись за опоздание, сказал:

— Я обещаю, что Ваш сын будет оправдан.

— Но ведь Вы ничего конкретного не сделали, — возразила девушка (сестра обвиняемого), — Вы даже опоздали на заседание.

— Этот суд — фарс. Я предпринял все необходимые шаги. Я знаю, что делаю.

— Зато мы не знаем… и не верим Вам… Иногда нам кажется, что Вы все заодно.

— Нет, я другой человек.

— А если мой брат вопреки справедливости будет осужден?

— Этого не случится. Я всегда выигрываю. Коробцев Вам рассказывал?

— Мы никому не верим.

— Я понимаю Ваши сомнения. Но все разрешится гораздо скорее, чем Вы предполагаете…

— О чем Вы?

И он принялся излагать свой план.

— Хорошо, — вскричала девушка, — а в чем состоит Ваш интерес? Скажите правду. Вы хотите на этом заработать? Сколько Вы хотите получить?

Белосельский ответил не смущаясь:

— Когда Ваш сын выйдет на свободу, Вы поймете, что наградой для меня всегда является сам факт того, что истинные виновные понесут наказание.

— Ресторатора никто не тронет. У него столько денег и связей. Говорят, что он даже друг мэра.

— Да, но я даю слово, что он пойдет в тюрьму.

— Это звучит слишком фантастично.

— Не будем опережать события. Я хочу, чтобы сегодня вечером мы пошли на один прием. Там как раз будет Савров.

— Зачем нам его видеть?

— Поверьте мне, так надо. Идемте в зал заседаний. Перерыв закончился.

И он дал еще несколько наставлений обеим женщинам.

Глава 6. Ресторатор

Знаменитый модельер Иван *** представлял новую коллекцию, которую он назвал «Шоко-ню» в память о своей очередной подружке. Коллекция была несколько экстравагантная и зачастую претендовала на открытую пошлость. Однако Иван убедил себя, что общество придет в восторг и будет лишь рукоплескать. Заимствовав несколько образцов из знаменитых коллекций Жана Г*** и Лувьера Н***, Иван отобрал двадцать лучших девушек-моделей и, нарядив их то амазонками, то дриадами, представил гостям.

Вообразите себе длинный подиум и скользящих по нему нимф и наяд в прозрачных одеяниях, которые казались еще более воздушными от того, что девушки все время ускоряли шаг, как бы стесняясь естественной наготы.

На показ были приглашены самые «почитаемые» гости. Они важно сидели в первом ряду. Их одутловатые физиономии свидетельствовали о лени и чревоугодии. Среди них был и Савров, известный всей Москве ресторатор. Это был человек лет пятидесяти, с коротко стрижеными волосами, оттопыренными ушами и седыми усами, которые он время от времени поглаживал. Он был облачен в белый фрак. Подле него стояло четверо здоровенных телохранителей с грозным выражением лица. Они подпускали к шефу только известных гостей, остальных немилосердно оттесняли.

Белосельский тоже присутствовал здесь вместе со своими подопечными. В начале показа мод он постарался остаться незамеченным, но затем, когда демонстрация коллекции почти завершилась, он подозвал Ивана и произнес:

— Не окажете мне любезность?

— Все что угодно, Алексей Николаевич.

— Будьте любезны представить меня Саврову.

— Ах, вот оно что…

Модельер несколько замялся.

— Я куплю все Ваши коллекции, включая даже ту, которую Вы собираетесь выпустить.

— Я очень рад, но мне не хотелось бы ссориться с Савровым.

— Ну, Вы сможете выйти из ситуации, кроме того, я заплачу Вам и за зал… Двадцати миллионов Вам хватит?

— О, конечно… но при чем тут зал?

— Ну мало ли что может произойти, вдруг кто-то оступится и упадет вон на тот чудесный стол, который украшен тортом.

— Ах, вот оно что… Это будет стоить больше двадцати миллионов… я так обанкрочусь.

— Хорошо, пятьдесят миллионов, и постарайтесь увести вон тех дам. А затем представьте меня Саврову.

Иван смекнул, что можно хорошо заработать, и сразу согласился. Савров как раз задушевно беседовал с каким-то министерским чиновником.

— Почему бы Вам не попробовать другой бизнес? — говорил чиновник Саврову. — Если Вы успешны в одном, будете успешны и в другом.

— Я подумаю, — отвечал Савров, поднимая бокал с розовым шампанским.

Тут приблизился Иван. Савров приветствовал его довольной улыбкой.

— Я беру полностью всю коллекцию. Поздравляю с успехом.

— Благодарю. Я хотел Вам представить одного банкира.

Белосельский приблизился с самым любезным видом. Четыре «цербера» при виде нашего героя не сочли его слишком сильным человеком, поэтому стали смотреть на него несколько снисходительно.

— У Вас банковский бизнес? — протянул руку Белосельскому.

Белосельский сделал вид, что не замечает протянутой руки и небрежно назвал свое имя.

— Белосельский, — Савров немного нахмурил лоб, — мне кажется, я уже где-то слышал эту фамилию.

— Возможно…

— Так какой у Вас бизнес?

— Бизнес, без сомнения, очень важен, так как он дает мне средства инвестировать в некоторые фонды… Но главное, то, чем я занимаюсь, очень не нравится многим… таким, как Вы…

Савров был явно удивлен.

— Я правозащитник.

Удивление сменилось разочарованием.

— Как Вы попали сюда? — Савров мгновенно изменился в лице.

— Я хотел Вас увидеть, чтобы поговорить с Вами лично. А сегодняшний показ мод — просто предлог. Ваш адвокат передал Вам мое утреннее послание?

Савров закусил губу и посмотрел на своих «псов», которые приняли угрожающую позу. Остальные гости отшатнулись так, что образовалось значительное свободное пространство для «беседы» двух идейных противников.

— Какое послание? А… припоминаю… Как Вы осмелились сюда явиться? Как Вы миновали моих людей? Вы знаете, что с Вами будет сейчас?

Белосельский не выразил никакого волнения. Его взор как клинок скрестился с яростными глазами Саврова, которого стало выводить из себя хладнокровие оппонента.

— Вы знаете, кто я и каковы мои возможности? — продолжал Савров.

— Конечно, я потратил на чтение Вашего досье более часа, и могу заверить всех присутствующих, что большего мошенника свет белый еще не видывал.

Четверо «церберов» хотели ринуться в драку, но Савров удержал их.

— Прежде чем мои ребята оставят от Вас мокрое место, я хочу знать, кто Вас послал?

— Никто, уверяю Вас. Я пришел сам по собственному желанию.

— Обратно Вы с такой легкостью уже не уйдете.

Белосельский улыбнулся той снисходительной улыбкой, которая всегда была ему свойственна.

— Я пришел сюда, чтобы убедить Вас отказаться от бессмысленной борьбы. Поверьте, Фортуна уже поворачивается к Вам спиной. Вы думаете, что я бросаю слова на ветер? Вы сейчас убедитесь, что это не так!

В тоне Алексея звучала такая уверенность, что Савров был поневоле озадачен и осведомился немного менее высокомерно:

— Что Вы имеете в виду?

— Сегодня после заседания, судья, которая, как я знаю, является Вашим большим другом, почувствовала легкое недомогание. Такое, знаете ли, часто бывает, переутомление после длительной сессии, однообразное исполнение обременительных обязанностей, высокое кровяное давление, все это обострило застарелые болезни. Смею предположить, что завтра эта достойная жрица Фемиды, привыкшая приносить на алтарь правосудия отнюдь не справедливые жертвы, окажется неспособной вести дело, и будет назначен другой человек. Кстати, Вам, наверно, будет любопытно, что столь яростная защитница Ваших личных интересов больше никогда не вернется на службу — по состоянию здоровья. Я вижу, Вы не в курсе, Вы узнаете об этом завтра…

Белосельский выдержал при этом эффектную паузу и добавил:

— Но и это не все…

— Что же еще? — сквозь зубы произнес Савров.

— Видите ли, как раз сейчас, когда мы с Вами беседуем, в Ваш ресторан пожаловали байкеры… Да, самые настоящие шумные короли мотоцикла… Они ребята добродушные, когда дело касается хорошей закуски и напитков, а я склонен думать, что им не понравилось меню Вашего главного ресторана на *** улице… Словом, Вы должны понять этих ребят, они могут разгромить Ваше заведение за несколько минут, повредить стеклянные окна и произвести еще более худшее… забраться в погреб…

— Достаточно! Я не желаю слушать Вас!

В это время к Саврову подошел какой-то человек с беспокойными глазами и что-то прошептал на ухо патрону. При этом лицо Саврова осунулось и посерело, и он почти со страхом посмотрел на Алексея, который продолжал спокойно улыбаться.

— На мой ресторан напали… Кто ты такой?

При этом он непристойно выругался.

— А теперь, — неумолимо произнес Белосельский, — сопоставьте все эти факты и задумайтесь: действительно ли это произошло случайно или в этом есть некоторая закономерность? Как будто сама судьба против Вас… Может, это происки конкурентов?

— Вы мне угрожаете?

— Вам угрожает сама судьба. И вот еще что… Если Ваши псы приблизятся ко мне еще на шаг, я уложу их прямо вон на тот праздничный торт.

Савров дал знак и четверо «псов» немного отошли назад.

— Благодарю Вас… Не будем устраивать скандал, — примирительно произнес Белосельский, — мне это ни к чему.

— Я так понимаю, что нападение на мой ресторан это Ваших рук дело? Вы признаетесь в этом?

— Я? Да Вы шутите, какое влияние я имею на байкеров? В одной Москве их насчитывается около пяти тысяч… Но Вас должна волновать еще одна вещь.

— Какая же?

— Ваш бывший партнер по фамилии Z***, который в прошлом был Вашим компаньоном по ресторанному бизнесу, возвращается из Греции. Он давно уже хотел предъявить Вам многомиллионный иск, но я склонен думать, что он собирается создать свою новую ресторанную империю, которая не уступит Вашей. Все, чего не хватало Z*** — это каких-нибудь пятьсот миллионов… Вы знаете, я склонен думать, что он найдет деньги. Кстати, Z*** возвращается не один, а вместе со своими компаньонами — и на Вас они очень обижены, и они Вам это дадут почувствовать…

— Я Вас понял, господин Белосельский, правозащитник… Вы превосходно играете свою роль. Но я не из тех, кого можно запугивать таким смехотворным образом. Я найду тех, кто напал на мой ресторан, и они за это жестоко заплатят. А что касается Ваших остальных угроз и намеков — Вы мне за это ответите, но не здесь и не сейчас. Вы правы, в данную минуту нам обоим скандал не нужен, тем более здесь журналисты. А с Вами у меня еще будет особый разговор…

— Что ж, я сделал все, что мог… Раз Вы не хотите замечать очевидные вещи и предпочитаете закрывать глаза на факты, как и другие недалекие люди, то я умываю руки. Правосудие, которое настигнет Вас, будет к Вам безжалостно… С нетерпением буду ждать продолжения нашего разговора. Кстати, последний совет — замените Ваших «псов». Эти последние — жалкая пародия на телохранителей.

* * *

Господин Савров сидел с кислым видом в главном зале своего ресторана на Воздвиженке и подсчитывал ущерб от выбитых витрин и повреждения барной стойки, когда ему доложили, что его хочет видеть некий генерал. Савров в ярости схватил за шиворот рыжего адвоката и вскричал:

— Мне не до посетителей!

— Но генерал говорит, что это касается Белосельского.

Гнев Саврова мгновенно остыл.

— Давайте его сюда, этого нового шута.

Через минуту Лев Николаевич предстал перед Савровым.

— Вы пришли от имени этого человека?

— Нет, наоборот, — отвечал старик, — я пришел, чтобы помочь Вам уничтожить Белосельского.

Савров отшвырнул от себя салфетку и оттолкнул ногой небольшой столик.

— Лично Вас я не знаю…

Лев Николаевич назвал несколько имен и Савров стал чуть-чуть повежливее.

— Я вижу, Вы не предлагаете мне сесть и даже не спрашиваете, что за документы у меня в руках.

— Мне более интересна цель Вашего визита. И почему Вы решили, что я стану Вас слушать?

— Господин Савров, — медленно произнес Лев Николаевич, — давайте прекратим эти игры. Все знают о том, как с Вами обошелся наш общий противник. Вчера на показе мод он Вам открыто угрожал, и я уверен, что Вы подготавливаете своих людей… Без моей помощи Вы обречены.

— Почему Вы так думаете? Я ничего не подготавливаю.

— Пусть так, но посмотрите эти документы, они стоят многих миллионов долларов.

— Чем ценны эти бумаги?

— Отдайте это Вашим людям. Но сперва я должен кое-что пояснить.

Савров посмотрел на рыжего адвоката и тот кивнул.

— Хорошо, — отвечал ресторатор, — поговорим в моем кабинете.

Лев Николаевич спустился по лестнице вниз и оказался в довольно просторной, симпатичной комнате, в которой, правда, отсутствовали окна. Появился еще один участник беседы — темнолицый и бородатый человек в очках.

— Я надеюсь, Вы понимаете, что со мной нельзя шутить? — воскликнул Савров. — Кто мне докажет, что Вы не явились с целью запугать меня?

— Эти документы.

Генерал разложил на столе карту.

— Что это?

— То, что Вам больше всего необходимо. Выслушайте меня, иначе рискуете проиграть, как и все остальные противники Белосельского.

Савров кивнул.

— Видите, на этой карте отмечены места, которых следует избегать: эти дороги, лесная зона и подъезд к особняку. Все это охраняется с воздуха боевым спутником, который способен уничтожить цель менее чем за секунду. Любое вторжение в эту зону влечет неминуемое уничтожение.

Бородатый человек в очках несколько минут изучал карту и, посмотрев предварительно на ресторатора, заявил:

— Мы это предусмотрели, Вам не о чем беспокоиться.

— Вы это никак не можете предусмотреть, если только не превратитесь в бестелесных существ, — возразил генерал. — Пойти ночью еще хуже, чем днем, так как вся эта местность охраняется вдвойне тщательнее. Неужели Вы действительно думаете, что все так просто? Воображаете, что до Вас не было людей, желающих поквитаться с этим человеком? Если будете меня слушать, я Вам сообщу Важные сведения. У всякой системы есть недостатки… Точнее, есть уязвимое место.

— Какое же?

— Несколько раз в сутки спутник находится в режиме «зависания», когда считывает информацию с главного компьютера. Это длится от двух до пяти минут. Затем спутник завершает моделирование и готов определить цель за считаные секунды. По моим подсчетам, у Вас в распоряжении в лучшем случае будет не более семи минут.

— Иногда этого достаточно!

— Но чтобы увеличить время, необходимое Вам, Вы должны напасть не на особняк Белосельского, а на дома, которые расположены рядом. Так как именно там сосредоточены основные силы — человек двадцать, оснащенных самым совершенным вооружением. Видите это строение?

— Да.

— Оно находится не так уж и далеко. Напоминает сторожку лесника. Но только внешне. В подземном бункере там установлено такое оборудование, стоимость которого превышает десять миллионов долларов. Надо напасть внезапно на эту «сторожку» и вывести из строя центральный компьютер. После этого уже можно подобраться к особняку.

— Это Ваше мнение, мы его учтем, — заметил человек в очках.

— И последнее.

— Что же?

— Они используют оружие нового поколения, которого официально не существует.

— То есть?

— Это импульсные пушки. Никаких выстрелов, никакого шума. Если Вы не сыграете на внезапности, Вас пожарят как цыплят на вертеле.

— Теперь все?

— Да.

— Вот что, генерал, — заключил Савров, — я чрезвычайно ценю Вашу помощь, но не надо меня считать слишком доверчивым человеком. Я еще не до конца понял Ваших намерений. Быть может, Вы действуете заодно с моими врагами. Я не привык доверять тем людям, которых вижу в первый раз.

— Воспользуйтесь той информацией, которую я Вам предоставил. Я не прошу Вас верить мне, я прошу лишь проверить то, что я Вам даю сегодня. Уверен, что Вы все сделаете правильно в этом отношении.

— Конечно, проверю.

— Удачи Вам, — Лев Николаевич встал и, не протянув руки Саврову, удалился.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Савров у рыжего адвоката.

— Он ненавидит Белосельского. Скорее всего, личные счеты.

— Тогда понятно его желание отомстить.

В это время «аудиенции» запросил директор байкерского клуба. Вошел пузатый человек лет пятидесяти, с небритыми баками и вылупленными бесцветными глазами. На нем была черная куртка, сплошь украшенная цепями, и такие же нелепые громоздкие сапоги.

— Это Лотос, — пояснил рыжий адвокат.

— Лотос так Лотос. Говори быстрее, мне некогда.

— Это были не мои люди… мои ребята в этом не участвовали, — хрипло вскричал байкер.

— Чем докажешь? — вскричал Савров.

— Тем, что, во-первых, это были переодетые имитаторы. У них не такие нашивки, как у нашего клуба. У меня в багажнике лежит доказательство — куртка одного из ночных «гостей»… Мои ребята никогда бы не осмелились… Посмотрите на эти нашивки.

— Ты хочешь сказать, что…

— Что ни я, ни кто другой не осмелился бы пойти против Вас, Вы же знаете. Потом, есть фото этих мотоциклов. Мы их посмотрели по базе данных.

— И что же?

— Таких номеров не существует в природе.

— Что?

Савров вскочил и заревел:

— Что это за сказки?

— Да, это так. Можете проверить.

— Лотос говорит правду, — подтвердил рыжий адвокат.

Савров задумался.

— Кто же были эти «молодчики»?

— Мы беремся выяснить это.

— Немыслимо.

— Во всяком случае человек, который все это организовал, обладает недюжинными возможностями. Но мои ребята кое-кого выследили, и очень скоро я Вам представлю подробный доклад.

— Хватит, ищите! И пока не найдете того, кто это сделал, не смейте показываться мне на глаза — все!

Отшвырнув от себя рыжего юриста, Савров остался наедине с бородатым человеком в очках.

— Что скажешь, Рашид?

— Он прав, это непростое задание. Я хочу двойную цену.

Савров так и подскочил, его лицо стало красным как краб.

— Этого я от тебя не ожидал. Я же выплатил аванс…

— Мне придется задействовать дополнительных людей. Генерал не шутил. Это достаточно сложное мероприятие. Я с ним справлюсь, но цена возрастает вдвое.

— Я переведу сейчас деньги.

— Да, на мой швейцарский счет.

— Я тебе разрешаю взорвать хоть десять домов, хоть целый квартал! Я выжгу целый поселок, но я не желаю знать, что Белосельский жив! Что он по-прежнему вмешивается в мои дела, угрожает моему бизнесу и мне лично.

— Не надо много слов. Я их не люблю, предпочитаю дело. Карту я забираю с собой.

— Когда ты планируешь?

— Это мое дело. О таких вещах я не говорю никогда. Вам ведь Важен результат? Он будет. А теперь мне нужно идти.

Савров некоторое время сидел в глубокой задумчивости, потом приказал принести себе нежное карпаччо из семги и топленое молоко.

Глава 7. Решение суда

Перед судебным заседанием опять возникла сутолока, судебные приставы тщетно пытались справиться с нарастающим потоком журналистов, «волны» которого все ближе и ближе подступали к главному храму Фемиды.

Белосельский был уже здесь. Он как мог утешал Нечаевых — мать обвиняемого и его сестру, убеждая, что ситуация изменится к лучшему. Появился рыжий адвокат, который хотел было прошмыгнуть мимо, но наш герой удержал его за руку.

— Кажется, вчера в Вашем ресторане опять случилась неприятность? Сильный пожар, который почти спалил дотла все здание.

— Я не желаю с Вами говорить.

— Вам самому-то не кажется это странным? Ваш хозяин все еще не понимает, что происходит?

Адвокат опустил глаза.

— Неужели Вы действительно думаете, что я не знаю о Ваших планах? О том, что вчера Вы принимали одного знакомого генерала…

Адвокат заморгал глазами и засопел.

— Передайте хозяину, что все его действия нелепы и смешны.

Белосельский посмотрел на юриста с глубокой насмешкой, а тот вырвался и исчез в зале заседаний.

— А что действительно случилось? И Вы… Вы имеете к этому отношение? — спросила молодая девушка. — Тогда Вы ничем от них не отличаетесь.

— Послушайте, — произнес Белосельский, — сегодня на судебном заседании произойдет перелом. Появятся новые свидетели. Ведь судья сменился. Разве этого недостаточно? Разве Вы не видите, что само провидение против несправедливости?

— Но Вы действуете такими же методами, как и эти звери. Кто Вы такой на самом деле?

Белосельский улыбнулся своей добродушной улыбкой.

— Ваш брат будет освобожден до конца недели. Я обещаю Вам. Земля, за которую Вы так боролись, будет Вам возращена. Господин Савров признает свое поражение.

— А затем?

— Я скажу, что необходимо будет предпринять. Вы должны во всем слушать меня. Идемте, заседание начинается.

Все произошло, как и предсказывал Белосельский. Прокурор под давлением новых показаний не был столь суров и уже так яростно не выказывал ненависти к обвиняемому. Наконец, судья, ослабев от злобных нападок рыжего адвоката, объявил перерыв до завтрашнего дня, когда будет вынесен окончательный вердикт.

Семья осужденного немного воспряла духом. После заседания Белосельский предостерег:

— У меня есть все основания полагать, что они следят за Вами и в скором времени захотят перейти к решительным действиям. Поэтому будет лучше, если мы с Вами поедем в одно безопасное место.

— Нет, это совершенно исключено, мы Вам не полностью доверяем, — возразила девушка.

— Вот именно, — подтвердила ее мать, — пока мой сын не будет оправдан, мы не можем Вам верить.

— Хорошо. Но Вы допускаете ошибку. Со мной Вы были бы в безопасности.

— Нам нужно отдохнуть от судебного процесса.

Белосельский печально покачал головой.

— Я не буду настаивать, и все-таки безопаснее Вам было бы со мной рядом. Всего несколько дней. Доверие — это великая вещь, но я не хотел бы казаться по отношению к Вам чересчур требовательным. Хорошо, пусть будет по-вашему.

* * *

На подземной парковке торгового центра скопилось большое количество машин. Молодая девушка в сопровождении матери подошла к серебристой «Шкоде» и собиралась открыть дверцу, как вдруг услышала сзади себя голос:

— Так, значит, это Вы сестра того щенка, который сейчас за решеткой? Завтра он признает себя виновным.

— Садись быстрее в машину! — вскричала ее мать.

С четырех сторон показались человек восемь — все в черных куртках с темными очками и почти все были вооружены битами.

— Мы же Вас предупреждали, — произнес один из головорезов, — а Вы нас не послушали…

— Эй, — раздался спокойный и хорошо знакомый голос, — я, по-моему, вчера дал понять Вашему рыжему адвокату, что не потерплю всяких угроз и запугиваний.

Это был Белосельский, который улыбался своей спокойной и беспечной улыбкой. Несмотря на легкий мороз, на нем был превосходный костюм, а на плечах лихо накинуто пальто.

Женщины воспользовались замешательством, в которое пришли бандиты, и затворились в серебристой «Шкоде». Один из головорезов — рослый двухметровый детина с лысой головой и мясистыми щеками — расплылся в довольной улыбке, радостно выругался и вскричал:

— Мы тебя давно искали, правозащитник, — и детина почти любовно погладил тяжелую биту. — Завтра в газетах напишут, что одним правозащитником стало меньше.

— Нет, — уверенно возразил Белосельский, — завтра напишут, что банда негодяев была обнаружена в довольно скверном виде в одном из заброшенных закоулков города.

— Вы слышали, ребята? — лысый детина залился смехом, напоминающим верблюжий рев. — Сейчас тебе придется заплакать! Мы от тебя живого места не оставим!

И внезапно размахнувшись битой, он нанес, как ему казалось, удар такой силы, который мог проломить бетонную стену. К удивлению детины, Белосельский не только удержался на ногах, но и, схватив биту за тяжелый конец, вырвал ее из рук негодяя и сломал об колено. Головорез успел вскричать:

— Что за черт!

Но Белосельский ринулся на других с такой стремительностью, что никто этого не ожидал. Это было поистине потрясающее зрелище. Вожак с удивлением смотрел, как Алексей легко валит на землю людей — отнюдь не новичков в таких делах, — и что они почти не двигаются после его ударов.

Тогда детина, поняв, с каким человеком имеет дело, отступил назад и выхватил пистолет из кармана куртки, но навести не успел — искусный выстрел, грянувший неизвестно откуда, вышиб оружие из его рук. Тогда детина, обладая гигантской силой, вырвал из стены стальной поручень и, превратив его в палицу, стал крутить над головой. Наконец он с силой обрушил грозное оружие на Белосельского, но попал лишь в плечо. Наш герой схватил «палицу» и согнул ее одним быстрым движением.

Детина со стоном боли упал на колени и вскричал:

— Да ты сам дьявол, что ли?! Ты никакой не правозащитник…

— Вы еще не поняли, кто я?

— Кто же?

— Я — это правосудие, которое Вас очень долго не настигало.

Белосельский схватил его за грудки и приподнял в воздух как мешок.

— Я правозащитник, — отвечал он, — в первую очередь.

И с этими словами он отпустил детину в «свободный полет». Головорез приземлился на крышу одного из автомобилей и лежал там не двигаясь.

Нечаевы — мать и дочь — были столь потрясены всем увиденным, что почти потеряли дар речи.

— Вам все-таки лучше пересесть в мой автомобиль, поверьте.

— Вы нам скажете, кто Вы такой на самом деле? Как Вы смогли справиться с этими людьми? Вы не правозащитник… Скажите нам правду, кто же Вы на самом деле?

— Я именно тот, за кого себя выдаю… Я защищаю права людей и не только… Садитесь же, прошу Вас. Это только «первая волна», грядет еще. Я ведь думаю о Вашей безопасности больше, чем о своей.

И он с галантностью настоящего джентльмена открыл дверцу своего лимузина и усадил мать и дочь на уютное сидение.

* * *

«Нечаев признается невиновным… и будет освобожден в зале суда». Казалось, эта фраза вызвала такой взрыв эмоций, который произвел на всех участников суда самое разное впечатление. Савров и его рыжий адвокат переглянулись и нахмурились. Нечаева-старшая не смогла сдержать слез. Ее дочь торжествовала. Они победили.

Ресторатор был необыкновенно мрачен. Ведь только вчера адвокат его лично заверял, что судья вынесет совсем другое решение, и Рашид не выходит на связь уже несколько дней.

После заседания ресторатор столкнулся с Белосельским, который приветствовал его своим насмешливым взором.

— Вы, кажется, удивились моему появлению здесь? Ах да, Вы, наверно, возлагали большие надежды на Вашего наемника?

Савров закусил губу.

— Неужели Вы действительно полагаете, что Ваши нелепые неуклюжие деяния могут хоть на йоту иметь успех? Да Вы еще более примитивны, чем я думал.

Савров хотел пройти мимо, но Белосельский вновь преградил ему дорогу.

— Кстати, я также слышал, что на Ваших телохранителей кто-то напал. Вроде как вечером на парковке. Серьезно они не пострадали. Их немного «разукрасили», а так они выглядят вполне прилично, если не считать «перевязки».

— Вам нравится ломать комедию? — вскричал Савров. — Мое последнее слово еще не сказано… Еще посмотрим, кто будет смеяться последним. Я подам иск против Вас лично.

— Против меня? Да Вы только меня радуете!

— Мы Вас обвиняем в избиении и нападении на людей, — заявил рыжий адвокат.

— Я вообще в тот вечер был на вручении премии, и мне сам вице-мэр лично преподнес золотую медаль за инновации. Я даже могу Вам показать эту награду. Кстати, фото размещено на официальной страничке мэрии. У меня свидетелей сто человек. Не только Вы будете давать показания.

Савров воскликнул:

— Я не желаю Вас слушать!

— Придется… Сегодня к Вам придет Ваш компаньон, причем не один. Я думаю, Вам будет о чем поговорить.

Саврова всего передернуло и он удалился вместе с адвокатом.

На следующий день все газеты напечатали статьи о том, что знаменитый ресторатор решил продать бизнес и заняться разведением пчел. А империю ресторанов приобрел его бывший компаньон Z***.

— Вот видите, — заметил Белосельский Нечаевым, которых он посетил спустя несколько дней после тяжелого судебного процесса, стоившего стольких слез и нервов, — этого человека наказала сама фортуна…

— Что же с ним будет?

— Ничего… Он в тюрьме, реальный Савров. А его двойник формально со всеми попрощался и передал бизнес компаньону. Но все равно нужно принять некоторые меры безопасности. Хотя Вы вернули себе землю и имущество, на прежнем месте оставаться опасно. Вам нужно уехать. Я Вам сделаю паспорта на другое имя, и Вы скроетесь на время, пока все не забудется. Предосторожность не повредит.

Глава 8. Нимфея

В течение недели Лиза почти не выходила из дома, да ей и не хотелось расставаться с красивым особняком, который ей уже успел так понравиться. Она почти изучила все его переходы, все балконы, балюстрады, башенки и оранжереи. Она уже свободно без всякой посторонней помощи находила дорогу из своей комнаты до гостиной. Распорядок дня был самый обыкновенный — в девять утра она завтракала, затем посвящала время чтению книг в библиотеке, которую была рада обнаружить, затем обед — часа в два. Вторую половину дня девушка проводила в своей комнате, созерцая из окна зимний подмосковный пейзаж: застывшую группу грустных берез, усыпанных белым серпантином, на фоне пепельного неба. Вечером Лиза сталкивалась в гостиной с Ивой, которая сначала дразнила ее вопросом:

— Ты к нам надолго?

Выслушав вежливый ответ девушки, Ива принималась говорить колкости, а потом и совсем перестала здороваться.

Милош, наоборот, старался быть внимательным и гостеприимным. Он не мог не заметить яркую красоту Лизы, но его взор все еще был затуманен чарами Самины. Поэтому он иногда держался несколько отчужденно, хотя и старался быть вежливым.

— Я скоро уйду, насовсем. Вы можете не беспокоиться.

— Мы тебя не выставляем на улицу, — возразил Милош, — дядя не дал по поводу тебя никаких указаний.

Лиза промолчала. Ей было неприятно. Она вновь ощутила себя, как прежде — лишней и ненужной. Она помнила, что Белосельский обещал ей вернуться через три дня, но сам задерживался с возвращением. Лиза не знала, что думать. Она уже собрала вещи и решила подождать еще один день. Сердце велело ей ждать. Конечно, она могла позвонить Алексею, но чувство врожденной деликатности подсказывало ей, что не следует этого делать.

На следующее утро, когда Лиза спустилась к завтраку, она к своей радости увидела Белосельского. Он нетерпеливо прохаживался у окна. Он увидел, как лицо девушки озарилось улыбкой. Казалось, что от этого вся гостиная наполнилась удивительным светом.

— Я… я ждала Вас раньше… Это не упрек…простите.

— Лиза, я как раз ждал, пока Вы проснетесь. Садитесь же и завтракайте.

— Я уже собралась уходить.

— Я знаю… Я должен извиниться, но я был занят… не мог вернуться раньше.

— Да, я знаю, я смотрела телевизор. Вы участвовали в суде.

Белосельский улыбнулся и сел за стол.

— Теперь я свободен, Лиза, и предлагаю поговорить.

Лиза ощутила, как у нее забилось сердце.

— Давайте рассуждать здраво, как взрослые. Ведь Вы взрослая, Лиза… Вам ведь уже почти восемнадцать.

— Восемнадцать без нескольких месяцев.

— Ну вот. Вы умная девушка и, думаю, поймете обоснованность того, что я Вам скажу. Я много думал о Вас… о Вашем положении… И придумал выход: учиться. Да, именно так, Лиза. В Вашем возрасте Вам нужно учиться. Это лучшее решение. У Вас будет и жилье, и стипендия. То есть я могу Вас отвезти в кампус при вузе и Вы там останетесь.

— А как же моя тетя, ее поиски…

— Лиза, Вы же мне сказали, что у Вас нет родственников.

— Да, я тогда сказала неправду, у меня никого нет.

— Я не осуждаю Вас… тебя, Лиза. Вы еще очень молоды. В семнадцать лет мир кажется удивительным и неповторимым. И девушки, такие как Вы, иногда могут совершать оплошности и ошибки, сами того не желая. Я не требую исповеди, нет. Но я хочу помочь Лиза, правда…

— Каким образом помочь?

— Я же говорю — учиться. Я Вас запишу в институт.

— В какой институт?

Лиза не договорила до конца фразу, но Белосельский поспешил сказать, слегка покраснев:

— А до того, как Вы поступите в колледж или институт, Вы можете оставаться здесь.

— Это невозможно, — возразила девушка, — я же Вам чужая, и у меня нет возможности платить за себя.

— Лиза, я говорил Вам еще недавно, мы живем в мире предрассудков. Я хочу, чтобы Вы остались… Что в этом плохого? Платить ничего не надо. А если и надо, то потом отдадите из стипендии.

— Я не могу так поступить… это нечестно и неправильно, я обещала Иве, что уйду.

— Она хочет, чтобы ты ушла? А Милош?

Лиза промолчала.

— А если бы дом стал твоим, точнее, если бы это был твой дом, — внезапно вскричал Белосельский, — ты была бы счастлива?

Этот откровенный вопрос обескуражил девушку, но она нашлась что ответить:

— Зачем так говорить? Это не мой дом и никогда им не будет. Я считаю правильным просто заплатить за ночлег и уйти.

— Какая же Вы упрямая девушка! Я заметил это, еще когда мы обсуждали это первый раз. Я, право, не знаю, что придумать. Есть ли что-нибудь, что может заставить Вас остаться?

— Я не знаю, правда, — призналась Лиза.

Она отодвинула чашку кофе и красивые пирожные безе и посмотрела на Алексея доверчивыми чистыми глазами как у ягненка.

— Если бы я могла бы… работать… или хоть как-то быть Вам полезной…

— Это исключено! — с некоторой надменной ноткой вскричал Белосельский. — Я не позволю такому ребенку работать!

Но потом добродушно прибавил:

— Извините меня, Лиза… Просто мне это показалось несколько нелепым.

— Почему? Если бы я работала, то смогла бы заработать и заплатить…

— Лиза, вот что я придумал… Для тебя есть работа. Если ты уж так хочешь… ты будешь… будешь помогать мне с документами.

Девушка посмотрела на Алексея и засмеялась.

— Я вижу, Вы все еще принимаете меня за глупышку. Я же вижу, что Вы хотите мне помочь самым нелепым образом. Это как-то странно и начинает меня всерьез беспокоить.

— Почему? Разве я предлагаю что-то недостойное?

— Нет, иначе бы я и дня здесь не осталась.

— Тогда в чем причина?

— В том, что в этой работе слишком все очевидно.

— Но ведь это обычная работа. Это, в сущности, обязанности секретаря. Совершенно необязательно видеть меня, если Вам это неприятно…

— Нет, ну что Вы…

— Соглашайтесь, Лиза, прошу Вас. Это как раз работа для Вас. И тогда Вы сможете оплатить Ваше пребывание здесь — раз сами этого хотите.

— Даже не знаю… Что же я должна делать?

— Вы умеете пользоваться ноутбуком?

— Немного.

— Тогда Вы справитесь.

— А если у меня не выйдет?

— Что ж, тогда будем думать… Но я уверен, что у Вас получится.

— Сложная будет работа?

— И да и нет, может, сперва она покажется Вам скучной.

— Нет, нет! — вскричала Лиза. — Я готова во всем Вас слушать и учиться.

Она произнесла это с таким чувством благодарности, что ему захотелось взять ее за руку и поцеловать в лоб — как нежную и покорную дочь. Он продолжал пристально разглядывать девушку, словно видел в первый раз.

Совершенная безупречная красота пленяет и завораживает душу, захватывает в свои сети воображение. Глаза Лизы напоминали очи Мадонны с полотна Рафаэля Санти, а носик и губы — трогательные черты Инессы на картине Риберы.

Белосельский впервые подумал о том, что есть нечто бóльшее, чем красивая внешность. Он встречал много интересных женщин и девушек. Но в Лизе было нечто особенное — что-то более трогательное, утонченное, возвышенное. Особая гармония, когда глаза, волосы, губы, точеные руки, плечи связаны единой удивительной мелодией, единой преображающей искрой, то это уже больше, чем совершенство; величественнее, чем идеал, и тогда сама Афродита должна уступить свой трон «достойнейшей».

Проникновенная красота способна вызвать такую бурю в душе, такое смятение в мыслях, что рассудок пошатнется в своих первоначальных устоях… Белосельский на несколько минут позволил себе забыться и не отрываясь смотрел на Лизу, и затем, словно скрывая смущение, произнес:

— Итак, мы договорились на этом?

Лиза в свою очередь, словно отвечая на его пламенный взор, воскликнула:

— Почему Вы все-таки это делаете для меня? Вам стало меня жалко…

— Нет, жалость иногда унижает человека. Я хочу Вам помочь совершенно без всякого подвоха.

— Есть еще одно обстоятельство, о котором я забыла… Это может помешать мне остаться в этом доме.

— Какое же?

— Это же дом Ваших детей…

— Моих приемных детей, Ивы и Милоша, но это не значит, что я буду хуже относиться к…

Он не договорил.

— Я дала слово, что уйду, — упрямо твердила Лиза.

— Кому дала слово? Иве? Она так сказала? — почти с гневом вскричал Белосельский.

Лиза промолчала.

— Я поговорю с Ивой.

— Нет, не нужно, я прошу Вас… Я не желаю, чтобы из-за меня были ссоры… лучше я уйду сама.

— Но я не хочу, чтобы ты… Вы уходили, Лиза. Вы будете по-прежнему жить в той комнате, которая Вам понравилась.

— Если Ива будет против, я не останусь. Я это твердо решила.

— Она изменит мнение, — твердо произнес Белосельский.

— Какой в этом смысл? Зачем ее переубеждать, зачем настаивать? Если она не изменит своего мнения обо мне, я уйду… Я теперь все же не уверена, что справлюсь с тем, что Вы предлагаете… да и еще…

— Что же еще? — улыбаясь спросил Белосельский.

— Как мне к Вам обращаться?

— Как ты хочешь, Лиза. Можно официально, Алексей Николаевич, а лучше просто Алексей.

— Лучше «Алексей Николаевич».

— Можно и так, но можно Алексей.

— Право же, я сошла с ума, что согласилась!

Лиза обхватила голову руками.

— Просто у меня нет другого выхода. По сути, я бездомная… не могу же я жить на улице!

— Выход всегда есть. И это правильное решение. Обещаю, что мой дом тебе понравится.

— Я вижу, что Вам нравится меня называть на «ты», — Лиза слабо улыбнулась.

— Я не вижу в этом ничего плохого. Ты намного моложе меня. Я тебя старше почти на двадцать лет…

— Я бы не дала Вам даже сорок, простите, — поправилась девушка, — мне кажется, такой разговор неприличный. Вам, конечно, может казаться, что я невоспитанная, но я ответственная… И к работе отнесусь серьезно…

— Я не сомневаюсь, — он снова улыбнулся, — а ты уже подумала, что будешь делать днем? Ведь нельзя же целый день сидеть дома… Это скучно и однообразно. Ты молодая, тебе захочется общаться, встречаться с… Если захочешь побывать в городе…

— Пока я не хотела бы… город мне показался чужим и холодным… может быть, чуть позже.

— В твоем распоряжении будет машина.

— Этого не нужно… Это уже перебор, Алексей Николаевич.

Она назвала его официально, но с какой-то игривой ноткой. Алексей не мог удержаться от улыбки.

— Помни, что гостевой домик полностью в твоем распоряжении.

— А кто там жил раньше?

— Ива. Это было давно. Потом, когда была достроена основная часть дома, она переехала.

— Я приступаю к работе сегодня?

— Можно завтра.

— А я могу увидеть… Ваш кабинет?

— Сейчас?

— Да, я хотела бы увидеть его именно сейчас.

Лиза говорила правду. Ей было любопытно. Она сама от себя не ожидала такой смелости, но ей очень хотелось посмотреть личный кабинет человека, которому она доверила свою судьбу.

— Тогда пойдем, — ответил Белосельский.

Девушка, как молодая резвая козочка взбежала по мраморной лестнице вверх. Белосельский едва успевал за ней. Она забавляла его своим наивным детским ребячеством.

Войдя в кабинет, Лиза с живым интересом разглядывала каждую мелочь: мебель красного дерева с золочеными ножками; великолепные золотые часы в форме Эндимиона, украшающие красивый камин; шкаф работы Булля; полки, сплошь заставленные фаянсовой посудой; стеллажи, заваленные папками и бумагами; и, наконец, внушительный стол, на котором гордо возвышался громадный глобус — наподобие Готторпского шедевра. Привлек внимание девушки и висевший в рамке диплом Кавалера Почетного Легиона.

— Chevalier de la Légion d’honneur[7], — прочла девушка. — Это Ваш орден?

— Да, меня наградили этим орденом. К нему полагается еще и мундир. Вижу, ты знаешь французский язык?

— Немного, значит, Вы Кавалер Почетного Легиона? Просто фантастика!

Лиза с живым интересом разглядывала красную обложку диплома ордена и остроконечную звезду, украшенную вензелем из дубовых листьев.

Белосельский не мог сдержать добродушной улыбки.

— Это единственная награда, которая мне дорога по-настоящему… Когда-нибудь, Лиза… может, как-нибудь я расскажу тебе за что я его получил.

— Мне было бы интересно.

Лиза хотела прибавить еще что-то, как вдруг дверь в комнату несколько бесцеремонно отворилась и появилась Ива. Ее глаза блестели дерзким огнем, губы были надменно сжаты.

— Ива… проходи…я всегда рад тебе.

Лиза поняла, что она лишняя, и решила уйти. Но ей не хотелось прощаться так внезапно, поэтому она лишь произнесла:

— Я буду у себя в комнате.

Белосельский кивнул ей головой, тогда как Ива все больше наливалась ревностью, как виноградная лоза — соком.

— Откуда ты откопал эту мартышку? Кто она и что делает с тобой? Кстати, мне нужна девочка-горничная в мою комнату…

Белосельский резко вскочил с места. Он считал себя уравновешенным человеком, умел подавлять бушующие в его сердце эмоции. Те чувства, которые он уже начинал испытывать к Лизе, пока еще полностью не поддавались определению его рассудком; поэтому всякая нелепость и тем более насмешка по отношению к этой девушке, которую он приютил у себя, казалось ему недопустимой и почти кощунственной.

— Насколько я помню, — отвечал, нахмурившись, Белосельский, — насколько я помню, мы условились о том, что ты будешь проявлять уважение ко всем тем, кто живет в этом доме.

— Я и не предполагала, дядя, — продолжала Ива, — что тебе нравятся совсем незрелые дурнушки с бесстыдно распущенными косматыми лохмами.

— В этом доме, — продолжал Белосельский, — очень многие забывают, кто хозяин. Даже такие близкие люди, как ты позволяют себе в последнее время слишком много, а именно оскорблять и унижать людей. Я тебя прошу изменить отношение к Лизе.

При этих словах Ива вдруг увидела, что его лицо приняло такое жесткое выражение, какого она действительно еще не видела.

Ива тем не менее не испугалась, так как считала себя крепким орешком.

— Я все поняла. Сказал бы сразу. Мы с Милошем тебе больше не нужны. Ты меня выставляешь как вещь. Всякому видно, что эта девушка недоразвита и глупа. Как жаль.

Внезапно Белосельский успокоился.

— Ива, мне очень горько от твоих слов, поверь… Для меня ты всегда останешься той застенчивой девочкой, которую я встретил в Б***…

Ива вздрогнула всем телом и на мгновение закрыла лицо руками.

— Я… не знаю, о чем ты говоришь. Я ничего не помню. Это был только сон…

Затем она замолчала и вышла из комнаты с высоко поднятой головой.

После такой сцены Белосельский оставался задумчивым несколько минут, но затем, взяв одну папку с полки, пошел в гостевой домик. Лиза не спала, она лежала на кровати. Она почти просияла, увидев Белосельского. Он, как и прежде, не вошел в комнату, а остановился у двери.

— Я хотел извиниться.

— За что?

— За то, что нас несколько неожиданно прервали… мы как раз хотели обсудить вопрос… вопрос о работе.

— Да, да, конечно.

— Лиза, возьмите эту папку. Завтра днем я буду отсутствовать, а вечером было бы хорошо, если бы Вы привели эту папку в порядок.

— И только?

— Пока да.

Лиза покачала головой.

— Слишком просто, — прошептала она и уже громче прибавила: — Конечно, я все сделаю. Но мне хотелось бы действительно быть полезной, поймите меня, мне это так важно… ведь, по сути, я ничем не заслужила.

— Не говори так… давай это обсудим завтра.

— Как скажете, Алексей Николаевич.

Ему показалось, что она смотрит на него несколько удивленно. «Наверно, я зря это придумал, — подумал он, — но должен же я ее убедить, что действительно дал ей работу».

И он еще раз пожелал девушке спокойной ночи.

— Ива очень рассержена? — внезапно спросила Лиза, набравшись смелости.

Белосельскому стало немного неловко.

— Она изменит свое мнение, обещаю.

* * *

В тот первый вечер, выполняя свое первое рабочее задание, Лиза немного нервничала. Ведь Белосельский дал ей не совсем четкое и вместе с тем нетрудное поручение, которое, по обыкновению, целиком ложится на плечи доверенных секретарей. После ужина девушка пришла в кабинет Белосельского и слегка взволнованным голосом принялась щебетать о своих успехах.

— Теперь я тебе покажу, что нужно сделать на ноутбуке.

И он стал объяснять. Лиза жадно ловила каждую фразу, точно стараясь найти скрытый смысл в самых простых словах, и, конечно, задавала наивные вопросы. Иногда нелепые, неуместные, но ему почему-то всегда приятно было объяснить или повторить заново. Он поймал себя на мысли, что ему постоянно хочется слышать мелодию ее голоса. «Если бы у меня была такая дочь, как Лиза», — подумал Белосельский.

Так продолжалось около месяца. Почти каждый вечер Белосельский приглашал девушку к себе в рабочий кабинет, и она выполняла при нем довольно легкие задачи, которые он тут и придумывал. Лед между ними таял все больше и больше. Лиза за это время прониклась доверием к этому необыкновенному человеку, который был так добр к ней и не пытался навязать пошлых и вульгарных отношений. День за днем она привязывалась к нему незримыми нитями души, и ей казалось, что она была бы счастлива, если бы такой человек, как Белосельский, стал ее отцом.

— Я должна кое в чем признаться, — она отложила ноутбук в сторону. — Я, конечно, должна была сказать это раньше…

— Я не прошу признания, Лиза, я не сомневаюсь в твоей честности.

— Я хочу сама рассказать, правда. Но это непросто. Я… я сбежала… из приемной семьи. Больше я не хочу скрывать это… это чистая правда… они меня не любили. Я для них была словно чужая. Они едва терпели меня. Поначалу я не понимала до конца их намерений, но потом… словом… мне стало невыносимо… Особенно один человек… я никогда не забуду его лица… он лишь притворялся заботливым… после него я решила никому не верить… до того, как встретила Вас… Иногда мне снятся сны… что этот человек преследует меня.

Лиза на мгновение умолкла. Некоторые вещи трудно рассказать, а еще более — осмыслить даже для себя самой.

На лице Белосельского отразилось живейшее участие.

— В моем доме ты можешь быть совершенно спокойна, никто не может преследовать тебя. Как ты только что верно сказала, это лишь сны — не более!

— Но это не плод воображения, — горячо возразила девушка, — на самом деле он действительно меня ищет. Тогда он мне сказал, что даже если я убегу, он меня найдет.

— Если он посмеет приблизиться к тебе, — Лиза увидела, как Белосельский резко вскочил из-за стола и его глаза засверкали, — он поплатится за это!

Затем он взял себя в руки. Он подошел к Лизе, и она доверчиво подала ему свою ладошку в какой-то странной задумчивости. Это было первое прикосновение, от которого оба слегка вздрогнули, охваченные противоречивыми чувствами. Он чуть было не поднес ее крохотную ладонь к губам, но сдержался.

Белосельский отвернулся и подошел к окну.

— Значит, в этом все дело… Ты убежала и именно поэтому ты считаешь, что у тебя нет дома… нет никого, кто мог бы о тебе заботиться.

— Я все-таки боюсь, что он меня найдет… Вы его не знаете… Он страшный человек…

— Лиза, послушайте! — в сильном волнении вскричал Белосельский. — Ответьте на один вопрос: Вы хотели бы быть моей приемной дочерью?

Этот вопрос вызвал у девушки целую бурю эмоций. Она пыталась сдерживать их, но ей это не вполне удавалось. Ей вдруг показались очертания предметов размытыми и неточными, как будто она глядела сквозь слезы. Но сейчас ей не хотелось, чтобы он видел ее слезы.

— Я не знаю, правда, — отвечала она, не узнавая своего голоса.

Но затем вдруг она откинула назад свои прекрасные черные волосы, вытерла слезы и спросила:

— Я могу спросить откровенно? И дайте слово, что ответите честно, иначе я точно уйду и Вы меня больше никогда не увидите.

— Спрашивай, обещаю, что отвечу откровенно.

— Почему Вы мне это предлагаете? Почему я Вам не безразлична? Ведь у Вас есть и Ива, и Милош…

— Ива и Милош мои приемные дети, а мои собственные дети меня разочаровали… Но я сам виноват, что не участвовал в их воспитании. Не знаю, правда, зачем я это рассказываю такому ребенку, как Вы… Но с первой нашей встречи я понял, что Вы необыкновенная девушка. Я говорю не только о Вашей красоте, Лиза, но и о Вашем сердце… Это не комплимент даже. Вы хотите знать мое отношение к Вам? Я скажу правду: Вы мне очень нравитесь, Лиза, я привязался к Вам… Этот дом, который Вам нравится, может стать Вашим — если только Вы этого сами захотите…

— Он не станет моим, так как Ива и Милош против. И они правы. Я здесь чужая.

— Нет, Лиза. Пока еще этот дом мой, и я решаю, чьим он может стать. Но, впрочем, я говорю о другом — если Вы официально согласны стать моей приемной дочерью, у Вас будет та же фамилия, что у меня. Вы хотели бы этого? А теперь, Лиза, скажите то, что Вы чувствуете на самом деле? Хотите ли Вы остаться здесь? Если Вы официально станете моей приемной дочерью, никто не посмеет к Вам приблизиться. Но главное — Ваше искреннее желание…

Он почувствовал, что девушка колеблется. В душе Лизы бушевали противоречивые чувства и желания, которых она сама до конца не осознавала. Но Белосельский придавал больше всего значения искренности.

Наконец он подошел к ней ближе и осмелился взять за руку. Этот жест и его предложение столь отвечали самым ее заветным мечтам, что слезы опять полились у нее из глаз, и ей вдруг захотелось обнять Алексея с такой непреодолимой силой, что она почти не осознавала что делает. Забыв всякое приличие, она доверчиво прижалась к плечу Белосельского. В первый раз он так близко вдохнул запах ее волос и ощутил теплоту ее дыхания. И этот жест не был проникнут вульгарной чувственностью — в нем была лишь подлинная нежность отца к дочери.

Но Лиза по характеру не была склонна к меланхолии. Она могла лишь на секунду поддаться страстному порыву. В следующее мгновение она взяла себя в руки и произнесла своим обычным тоном:

— Как же я теперь могу к Вам обращаться, Алексей Николаевич?

Она произнесла это почти игриво, с чисто ребяческим восторгом.

— Можешь просто «Алексей».

— Как-то непривычно, но попробую! — попыталась улыбнуться Лиза.

— Может, стоит попытаться? Впрочем, называй как хочешь!

— Одно меня беспокоит, я обещала Иве…

— Это легко уладить. Ива переменчива в своих привязанностях.

— Раз я обещала, то сдержу слово.

— Что же ты обещала ей?

— Что покину навсегда этот дом.

— Лиза, ты опять?

— Все равно мне важно ее мнение и Милоша. Я не хочу, чтобы Вы… чтобы ты из-за меня поссорился со своими близкими. Я ведь всегда причиняю боль тем, кто рядом со мной… Может, поэтому мне лучше уехать навсегда…

— Нет, Лиза, мы уже договорились, и ты дала слово остаться.

— Это да… но…

— Никаких «но»!

— Мое мнение не изменится, Алексей. У меня много дурных качеств. Я упряма и ничего с этим не поделать. Придется это терпеть. Но меня правда огорчает Ива, боюсь, что она никогда меня не примет…

— Не нужно думать об этом. Я попрошу Виталия подготовить все необходимые документы. Ты официально станешь моей приемной дочерью. Я стану твоим опекуном. А теперь мы поедем в город.

— Зачем? — с легким удивлением спросила девушка.

— Не бойся, это сюрприз, приятный…

— В моей жизни сюрпризы всегда были неприятные…

— На этот раз все будет иначе.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Она посмотрела ему прямо в глаза и произнесла тихо:

— Я верю тебе, Алексей, верю… Но все-таки я хотела бы знать, почему мы едем в город? Я тебе доверяю, это верно… но я хотела бы заехать в одно место… я тебе тогда сказала, что искала свою тетю… но это не так… я искала подругу… она мне очень помогла когда-то… Я тогда обитала в другой приемной семье… Моя подруга такая же сирота, как и я, но я лишь знаю ее адрес… она должна быть в Москве… я безуспешно пыталась ее найти…

— Конечно, обязательно, Лиза. А едем мы вот зачем — я тебе хочу кое-что купить в магазине, из одежды.

— Не нужно, Алексей, — отвечала девушка, — я это не приму, поверь. К тому же Ива…

— Ива то и дело рассматривает новые шляпки, шубы и сумки перед зеркалом вместо учебы, и я удивляюсь, как ее вообще допускают до экзаменов… Я хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее.

— А если откажусь?

— Но я прошу тебя, Лиза.

Она ощутила настойчивость в его голосе. Ей не хотелось его обижать, тем более что она ощущала искреннее желание Алексея сделать ей приятно.

— Я все равно не приму такой подарок. Представляю лицо Ивы. Она меня еще больше возненавидит, и ты с ней поссоришься из-за меня. Это неправильно… Ты же сам огорчишься.

— Лиза, не будь упрямой, прошу тебя. Ведь я ни о чем никогда тебя не просил.

— Я даже не знаю.

Потом Лиза подумала, что не совсем хорошо себя показывать такой упорной.

— Когда ты хочешь ехать?

— Прямо сейчас, еще не так поздно. Сейчас преддверие Нового года, я знаю, где можно купить самые элегантные вещи.

— Если я соглашусь, то обещаешь помочь мне найти подругу? Поверь, мне это важно, мы были неразлучны когда-то… Она много для меня сделала однажды, я не могу этого забыть… я не могу позволить себе стать неблагодарной по отношению к ней, тем более я обещала… но я не смогла найти, и это меня удручает… ты же поможешь, Алексей?

— Конечно, Лиза, я же дал слово.

— Тогда я спокойна. Раз ты говоришь это, то сделаешь непременно, я уже давно это поняла…

Последние слова она произнесла совсем тихо. Она хотела прибавить «так чудесно, что мы вообще встретились, я не представляю, что делала бы без тебя». Но она не осмелилась, потому что это выглядело бы как признание.

И вновь то чувство, которого она сначала так боялась, но которого не стоило стыдиться, поднялось теплой волной в ее душе, когда она созерцала каштановые волосы Белосельского, его лоб, немного изборожденный морщинами, проникновенные голубые глаза, благородный овал подбородка…

Лиза накинула на себя пальто, а Белосельский велел подготовить машину.

Когда девушка спускалась по лестнице вниз, она услышала голос Ивы, доносящийся с верхней балюстрады:

— Уезжаешь?

Лиза хотела ответить, но Белосельский ее остановил.

— Ива!

— А что такого, дядя? Я уже не имею права ничего спросить?

— Лиза никуда не уезжает.

Ива ничего не сказала и исчезла так же внезапно, как и появилась.

— Это будет ей неприятно!

— Ты должна думать только о себе, — отвечал Белосельский, — я хочу научить тебя быть эгоисткой.

Лиза промолчала.

Когда они вышли на крыльцо, снег стал валить пуще прежнего и поднялся сильный ветер, который тут же растрепал длинные волосы Лизы. Она закашлялась. Он обнял ее за плечи.

— В этом пальто тебе холодно. Не хватало только простуды. У тебя будет самая роскошная шуба.

Они сели в лимузин. Алексей сел рядом с девушкой.

— Подожди, эта шуба, которую ты хочешь мне купить… она из настоящего меха?

— Я ждал этого вопроса, — улыбаясь отвечал Белосельский, — это будет искусственная шуба.

— Я не смогу носить вещь, зная, что она из…

— Поэтому я и куплю тебе не натуральную, а искусственную… я же знаю твое отношение к животным, и это правильно.

— Эти зверьки такие милые, такие пушистые, их безумно жаль.

— Это так, — подтвердил Белосельский, — но в число подарков войдет не только шуба, но…

— На это я уж точно не соглашусь, ты же сам видел реакцию Ивы…

— Когда ты перестанешь обращать внимание на Иву? — с досадой произнес Белосельский. — Она избалованная девчонка. Думай больше о себе.

— Я постараюсь, — примирительно ответила девушка.

Потом она подумала, что Ива ее не только возненавидит, но еще и выставит за дверь в отсутствие Белосельского.

Как бы отвечая на ее мысли, Алексей сказал:

— Завтра дом официально станет твоим, я внесу изменения в документы на нашу собственность.

— Зачем?

— Мой дом разделен на три части — одна треть принадлежит мне, две трети — Иве и Милошу. А теперь моя часть станет твоей…

— Я не приму этого никогда… Я и так тебе благодарна за все то, что ты сделал…

— Лиза.

— Не будем спорить. Я твердо говорю «нет». Даже если бы Ива и Милош согласились, я бы отказалась.

— Лиза, ты еще ребенок, чтобы размышлять о таких вещах. Когда ты пойдешь учиться в институт, ты поймешь лучше, что такое право собственности. Оно неотъемлемый атрибут существования. Оно делает человека независимым.

— Независимым от кого?

— От кого угодно. Человек становится свободным в своих поступках и решениях.

— Я не заслужила такого и не чувствую себя вправе принять то, что ты мне предлагаешь.

— Это другое дело. Ты можешь принять это право собственности на дом или не принять — это твое решение. Зато никто уже не сможет тебя не только упрекать в чем-либо, но и…

— И унижать? — договорила за него Лиза. — Ты это хотел сказать? Нет, прошло так мало времени, и в то же время так много… Ива никогда не изменится, и Милош тоже… Они невзлюбили меня с первого дня. Я это чувствую… Они твоя семья…

— Хорошо, поговорим об этом позже. Я хочу, чтобы ты поняла, что у тебя есть дом.

Лиза промолчала и опустила голову.

Лимузин остановился на одном из московских перекрестков из-за дорожной пробки.

— Я впервые за месяц в городе.

— Я знаю, но я был занят. Это моя вина, что я раньше этого не сделал…

— Это холодный город, мне он кажется каким-то бесчувственным, ледяным, безмолвным, порой даже опасным…

— А ты помнишь тот эпизод, когда… Это обыкновенные воришки… их всегда много… но ведь я успел вовремя… мы так и познакомились…

— Я все помню до мелочей.

В модном бутике ***, расположенном на Тверском бульваре, появление Алексея и Лизы вызвало повышенное внимание со стороны не только «зевак», но и директора — приземистого толстяка с «медовым» лицом.

Бутик этот продавал одну из самых дорогих коллекций одежды, которую могли себе позволить лишь миллионеры, желающие поскорее разориться. Поэтому приезд покупателей в такие места — всегда настоящее событие.

Лиза себя ощущала очень неловко. Ей на выбор были предложены модели самых различных размеров и оттенков — начиная с коротких полушубков, напоминающих белую ламу, и заканчивая фиолетовыми шубами из пятнистого леопарда.

— Я даже не знаю, что взять. Все это красиво, да…

Видя растерянность девушки, Белосельский выбрал сам одну модель из роскошного «синего песца» с воротником. Лиза робко поблагодарила его, но затем напомнила об обещании.

— Тебе нравится?

— Конечно, это же твой подарок. Я хочу, чтобы ты ее надела.

Тут ему пришлось проявить некоторое упорство, так как Лиза никак не соглашалась ее примерить и хотела завернуть в упаковку. Но ему удалось ее уговорить.

Этажом ниже располагался ювелирный магазин.

— Есть некоторые вещи, которые человек принимает в знак благодарности. Не обижай меня, Лиза, пожалуйста.

— Это лишнее, поверь…

Он выбрал тонкий браслет для запястья с небольшими изумрудами.

— Примерь, прошу.

Лиза исполнила его желание, но глаза ее смотрели почти безучастно. Казалось, что все мысли были заняты чем-то другим.

— Ты странная девочка, Лиза. Почему ты грустишь?

— Потому что это уже не я… Я похожу на ряженую обезьяну. Я не могу принять все это, я делаю это только потому, что ты просишь. Когда я вернусь обратно, я сниму и шубу, и браслет. Ведь я имею на это право, не так ли?

— Конечно, без сомнения. Ты можешь поступать как захочешь. Я не стану тебя ограничивать в принятии решения. Поступай, как подсказывает тебе сердце. Но сейчас зима и на улице достаточно холодно. Без шубы ты замерзнешь… Кроме того, я прошу тебя, носи эту цепочку всегда — это подарок от сердца.

— Я еще ничем не заслужила такого отношения к себе.

Он хотел возразить, но потом решил, что она будет недовольна. Ему не хотелось заводить новый спор.

— А теперь давай займемся твоей подругой… Скажи, где она точно живет?

Лиза сразу оживилась. У нее появился блеск в глазах. Она принялась описывать некоторые подробности своего общения с Татьяной, поведала, как та ее защищала в приемной семье от агрессивных постояльцев.

— А что случилось потом?

— Она стала совершеннолетней и ей должны были выделить отдельную квартиру. Она так мечтала об этом. Она мне оставила свой телефон, но он недоступен. Я знаю лишь адрес.

Белосельский взглянул на часы: было десять вечера.

— Конечно, сейчас не слишком подходящее время для визита, но нас можно извинить.

— Татьяна будет рада меня видеть в любое время. Правда, про тебя она спросит…

— Ты скажешь, что ты моя приемная дочь.

Губы Лизы тронула слабая улыбка.

— Да, это правда…

— Шеф, там впереди шлагбаум, нужно выйти, — предупредил Виталий и, наклонившись, прошептал на ухо: — Район мне не нравится…

— Что он сказал?

— Виталию не по сердцу здешняя местность.

— А это важно?

— Конечно нет. Просто он думает о нашей безопасности. Это его работа. Не обижайся на него.

Снег подобно гениальному скульптору создавал уникальные статуи из искрящихся снежинок, лепил строгие карнизы, делал причудливые розетки на фасадах домов. В темноте неоновые фонари немного тускло освещали заметенные «белой ватой» тропинки. Но квартал был современный — впереди виднелись недавно построенные шестнадцатиэтажные дома, светившиеся как стальные соты.

— Самина, кстати, подтвердила, что район ей не нравится, — начал было Виталий, но Белосельский схватил его за руку.

— Самина разве с нами? — удивилась Лиза.

— Она всегда со мной. Она следует за нами как бы незримо.

— Она слышит, о чем мы говорим?

— Не всегда, — уклончиво ответил Белосельский.

— А то я уже испугалась. Есть вещи, которые я не хотела бы, чтобы кто-нибудь слышал… Это все равно, как подслушивать… Вот этот дом, если верить адресу.

Консьержка сначала встретила их не очень доверчиво. Однако, рассмотрев прилично одетых посетителей, сменила гнев на милость. Лиза принялась ее расспрашивать с такой доверчивой простотой, что женщина молча указала рукой на лифт. Затем наши герои вместе с Виталием поднялись на десятый этаж. Здесь тянулся узковатый, но довольно чистый коридор.

— Это должно быть здесь.

Девушка стала изо всех сил звонить, но безуспешно. Никто не отзывался.

— Я не могу ошибаться, это точно здесь.

— Ты не могла забыть?

— Нет.

В это время из соседней квартиры вышел молодой человек в обнимку с подружкой. Оба были навеселе. Увидев наших героев, сладкая парочка приветствовала их странным возгласом, в котором слились удивление, смех и восторг.

— Здесь жила Татьяна Филимонова! — вскричала Лиза. — Может, Вы ее знаете?

— Да, такая жила, — ответила соседка, не разжимая объятий своего ухажера, — но ее больше здесь нет…

— Как это?

— Квартира продана, здесь давно другие люди.

— Как давно?

— Может, несколько месяцев… я не помню.

Глаза Лизы наполнились слезами.

— Так, не нужно, прошу тебя, — Алексею пришлось обнять девушку, — я найду ее… давайте вернемся в машину.

— Она не могла вот так уехать… квартира была ей специально выделена… я это знаю… все это странно… может, она сама так захотела?

— Все сейчас выясним, — решительно сказал Белосельский.

Он вложил себе в ухо маленькое жемчужное колечко, которое держал у себя в кармане и, достав смартфон с широким экраном, произнес:

— Самина, пускай «Скорпион» подключит меня к спутнику.

— С кем ты говоришь? — изумилась Лиза.

— Сейчас мы все выясним, вернемся в машину — там лучше связь. Я найду твою подругу, только ты должна мне сообщить самые точные сведения.

В лимузине Белосельский нажал особую кнопку и перед ними всплыло квадратное панно, оказавшееся не чем иным, как довольно широким плазменным экраном.

— Спутник подключен, — услышала Лиза голос Самины в смартфоне.

— Прежде всего нужны полные имя и фамилия и дата рождения. Также, если Татьяна запечатлена на видеокамерах — а это совершенно естественно, — не составит труда ее разыскать…

— А если она не в Москве?

— Не имеет значения. Если не в Москве, просто понадобится чуть больше времени для обработки информации.

— Удивительно все это, — отвечала Лиза.

Через минуту на экране появилась фотография девушки в простеньком платье на фоне сельской местности.

— Это она, это Татьяна.

— Самина, это старое фото, нужны самые свежие. В крайнем случае примени моделирование фотографии, чтобы возраст девушки совпал с нынешним временем.

— Этого не понадобится, — отвечала Самина, — она уже найдена…

— Вот как?

— Ее досье в полиции. Недавно задержали в одном игорном клубе. Более подробно у тебя на смартфоне.

— Это невероятно! Зачем ей игорный клуб?! — удивилась Лиза. — Она никогда этим не интересовалась.

— Игорный бизнес у нас запрещен по закону, — отвечал Белосельский. — Самина, можешь установить последнее местонахождение девушки?

— Да, последнее задержание всего неделю назад. В документах указано, что она работала администратором подпольного клуба, расположенного в *** проезде, там же и жила. Последний раз камера запечатлела ее позавчера там же. Процентов на восемьдесят есть вероятность того, что ее можно там обнаружить.

— Спасибо, Самина.

— Я должна знать, почему она на это решилась! Я должна ее увидеть!

Белосельский увидел упрямые глаза Лизы и спросил у Виталия:

— Поедем в этот игорный клуб?

— Но это против правил, — возразил старый «цербер», — с Саминой только одна «легкая группа». К тому же нужно изучить объект, сделать оценку вероятности… Вы же сами придумали эти инструкции.

— К черту эти инструкции, достаточно Самины и четырех человек. Пока мы едем, поручи «Скорпиону» произвести поверхностную оценку клуба.

— Но это неоправданный риск!

— Делай, что я говорю.

— Почему риск? А, прости, я такая эгоистка… ты ведь это делаешь по моей просьбе, — заметила Лиза. — Если хочешь, я…

— Нет, ничего, я не желаю, чтобы ты терзалась из-за этого. Тем более я дал тебе слово. Я переверну небо и землю, но сдержу его.

Лиза замолчала и не смела возражать, подавленная его повелительным и властным голосом. Но где-то в глубине души она сознавала, что ради нее он готов на очень многое, и это наполняло ее странной гордостью.

Прошло еще минут сорок, прежде чем неутомимые искатели достигли *** переулка. Это было еще более глухое место, чем прежде. Впереди тянулась цепь мрачных гаражей, почти занесенных сугробами; чудился лай собак; где-то совсем вдалеке вырисовывались неказистые постройки в форме заброшенных павильонов.

— Еще пять минут. «Скорпион» почти закончил предварительную оценку.

— Кто этот «Скорпион»? — спросила Лиза.

— Мой программист, глава аналитического отдела, гений-хакер. Он проникает за пять секунд в самую защищенную сеть.

Лиза увидела в зеркале лимузина, как сзади подъехала огромная черная машина, напоминающая гигантского паука. Она вздрогнула.

— Не пугайся. Это мои люди. Их всего пять человек, включая Самину.

Белосельский опустил дверное стекло.

— Ну что, Самина?

— Обычный клуб. Посетителей — человек пятнадцать. Охраны — всего шесть, причем оружие только у двоих. Это типа бункера, попасть сложно, так как дверь металлическая. Но можно проникнуть и другим способом, через отдушину. Я сделаю это и открою центральную дверь.

— А… девушка там внутри?

— Да, есть четкий снимок со спутника, она работает администратором.

— Хорошо.

Он кивнул.

— Пока остаемся здесь, будем ждать, когда Самина подаст знак, затем войдем. Так что посидим в машине, не стоять же на холоде…

— Я никогда не забуду то, что ты делаешь для меня, правда!

Вдруг послышался сухой треск выстрелов. Как позже узнала Лиза, Самина, будучи ловкой и смелой как пантера, сумела пробраться внутрь клуба, легко справилась с двумя «церберами», следившими за центральной дверью, и открыла ее. Однако тотчас сработала сигнализация и началась паника. Посетители, точно потревоженные муравьи, стали удирать со всех ног; выключился свет; некоторые охранники клуба для очистки совести стали «палить» вслепую. Впрочем, скоро все стихло…

Белосельский вышел из машины.

— Ну что, Самина? Ты нашла Татьяну?

Ответ Самины Лиза не услышала, но догадалась.

Через минуту Белосельский сообщил, что Самина нашла Татьяну и прибавил:

— Придется тебе благодарить Самину. Она бесценный человек.

— Я это вижу, — искренне ответила Лиза и стала внимательно вглядываться в даль.

Через несколько минут она увидела легко одетую Татьяну, которую почти волоком тащила Самина.

— Я думаю, тебе нужно с ней поговорить наедине. Только в машине, а не на таком холоде. Я поеду в другом автомобиле.

Через пять минут все благополучно разъяснилось. Татьяна была поражена, увидев бывшую подругу. Лиза мгновенно все объяснила, поведав, что искала ее и не могла найти, пока не обнаружила в клубе.

— Ты нашла спонсора, что ли?

— Нет, он не спонсор… Он мой приемный отец теперь.

— Ты шутишь… Как же ты меня разыскала?

— Мне помог Алексей.

Лиза перевела разговор на ее образ жизни. Татьяна отвечала, что ей пришлось на это пойти, так как квартиру у нее отобрали.

— То есть как?

— Это длинная история. Так что у меня нет жилья. Это очень опасные люди…

— Ты вернешь квартиру, я обещаю.

— Ладно, я и так устроилась, расскажи о себе… Кстати, куда мы едем?

— Домой, — Лиза слегка покраснела, — точнее, в место, где я живу…

И она несколько сбивчиво пояснила некоторые щепетильные вещи. Впрочем, Лиза сказала, что нашла работу у богатого человека. Этими объяснениями Татьяна пока что удовлетворилась. Непонятным оставался ночной визит в клуб и прочие вещи.

— Я тебе потом все расскажу, обещаю.

Когда они приехали, Белосельский сказал Лизе:

— Твоя подруга может переночевать в твоей комнате либо в комнате рядом. Теперь ты сама хозяйка в этом плане… Уже поздно, почти два часа ночи. Думаю, вы успеете наговориться до утра, вам обеим есть что обсудить.

Татьяна смотрела на Алексея как на богатого плейбоя, которому все позволено. Но в то же время его внешний вид внушал ей уважение.

Отпустив девушек, Белосельский подошел к Самине, которая по-прежнему сохраняла несколько насмешливый вид. (Виталий по приказанию шефа уже ушел.)

— Это что-то новое, — произнесла «тигрица» в черном комбинезоне, — такое первый раз, а я тобой уже более пяти лет… я думала, что знаю тебя…

— Самина, — отвечал он с некоторой укоризной, — я сегодня не в духе.

Но женщина прервала его:

— Неужели это то, о чем я подозреваю? Я не осуждаю тебя… она красивая девочка, но слишком юная, чтобы понимать истинное положение вещей… Ты сам-то понимаешь, как рисковал?

— Как раз риск был невелик.

— Да? Ты думаешь, что наши враги спят? Что больше нет друзей у наемников этого ресторатора? А другие?

— Я всегда поступаю так, как считаю нужным, Самина.

— Ты собираешься выполнять все ее желания?

Белосельский слегка надменно поднял голову.

— Самина, таким тоном можешь разговаривать только ты, но это не значит, что…

— Все мужчины боятся упреков, и ты не исключение. Я же думаю в первую очередь о тебе. Она о тебе так не будет думать.

— Ты же сама признаешь, что она ребенок.

— Тем более это не повод исполнять ее капризы Я согласна терпеть все выходки твоей Ивы, но Лиза сегодня явно отличилась. Что она еще придумает? Может, искать бывшего друга?

— У нее нет друзей.

Самина лишь покачала головой.

— В следующий раз твой приказ не будет выполнен, пока риск не будет полностью взвешен. Если ты сам о себе не думаешь, то о тебе позабочусь я сама. И никакого вознаграждения мне за это не нужно. Так и знай.

Белосельский ничего не ответил и лишь присел на оттоманку, погрузившись в свои мысли.

* * *

Утром Ива за завтраком была явно не в духе. Она перешептывалась с Милошем, и когда вошел Белосельский, Ива сделала вид, что его не видит, и небрежно поздоровалась с ним.

Когда он сел за стол, она спросила:

— Я хочу серьезно поговорить с тобой, дядя. Мне не нравятся в последнее время некоторые вещи. А главное — присутствие определенных подозрительных лиц в нашем доме. И я желаю знать, сколько еще времени мне придется провести с ними под одной крышей?

— Ива права! — поддержал Милош. — Не то чтобы мне не нравилась Лиза, но мне неясно ее положение у нас…

Белосельский молча отодвинул прибор и встал из-за стола.

— Мне очень больно слышать от вас такие вещи. Поверьте, очень больно. Разве я вас воспитывал такими?

— Брось эту сентиментальность, дядя. Тебе нравится эта зверушка? Такая чумазая и недоразвитая?

— Ива, не надо так говорить.

— А как же еще? Насколько я помню, ты всегда учил нас говорить правду. Когда ты выставишь ее вон? Да ты посмотри на нее сам! В канун Рождества и Нового года хочешь испортить всем нам настроение? Разве мы это заслужили? Я планирую пригласить кучу народа в предпоследнюю неделю, организовать вечеринку… Сюда придут мои подруги, друзья из института.

— Ива, послушай, что я скажу.

Тон Белосельского был и печален, и серьезен.

— Мне очень неприятно, что ты так отзываешься о девушке, которая тебе ничего плохого не сделала. Я знаю, что ты ей говорила жуткие вещи… Вижу по твоим глазам… Ведь ты не такая… Зачем ты так делала? Впрочем, я не стану тебя упрекать. Послушай внимательно, что я скажу. Я принял одно важное решение, оно касается нас всех…

— Ты оставляешь ее себе как игрушку?

Он пропустил эту колкость Ивы мимо ушей и произнес твердо и торжественно:

— С сегодняшнего дня я внес изменение в право собственности. Как вы все знаете, этот особняк принадлежал нам троим. Теперь одну треть — мою долю — я передаю Елизавете Ольшанской, которая становится полноправной хозяйкой здесь, у нее такое же право находиться в этом доме, как и у вас. Надеюсь, не надо говорить, что я не позволю никакого неуважения!

Ива не дала договорить. Она схватила кофейник и тарелки и с силой бросила их на пол. На резкий звук вбежали Самина с Дарьей, но Белосельский дал им знак не вмешиваться.

— Как это возможно, дядя? — спросил Милош. — Но почему? Она Ваша…

— Она моя приемная дочь. И ты, Ива, была принята мною когда-то здесь именно так… но, кажется, уже забыла об этом.

— Не смей равнять нас! Я не желаю ее видеть здесь, — вскричала девушка и ее темно-каштановые волосы почти закрыли лицо, затуманенное гневом, — и не потерплю! Она Вам нравится? Она Вам дорога? Вы ее любите так же, как и нас? Или это уже другая любовь? В чем разница?

— Разница в том, что ты никогда не была такой эгоисткой, Ива, и жестокой тем более!

— А, так значит какая-то бродяжка лучше, чем я? А где Вы ее нашли? В приюте или на вокзале? Или в борделе? Она Вам милее, чем мы? Прекрасно, дядя… Оставайтесь с ней… Я не знала, что до этого дойдет… А я-то мечтала о Новом годе и Рождестве, о семейных праздниках в этом доме… Да, это все детство… Но ведь я уже взрослая и сама могу за себя решать. Я не останусь с ней и точка. Никто меня заставить не может. Вы можете лишить меня всех привилегий.

— Ива, ты прекрасно знаешь, что на твое имя лежит такая значительная сумма, которая во много раз превышает стоимость этого дома. Вы же мои самые близкие люди, и теперь мне очень больно, когда вы оба против Лизы.

— Я не желаю знать ее имени… Оставайтесь с ней, дядя, если Вам так нравится. Если она Вам дороже нас, правда, Милош?

Молодой человек промолчал.

— Я могу уйти жить к своему парню.

— У тебя еще нет серьезного юноши, — отвечал Белосельский, — но ты уже совершеннолетняя, и я не вправе запретить тебе делать то, что ты хочешь. Однако я считаю, что тебе нужно остаться.

— Ни за что!

Ива резко вскочила и убежала.

— А ты что скажешь? Ты тоже против?

— Я не знаю, что сказать.

Милош смотрел на него как-то подозрительно.

— Ты тоже во мне сомневаешься, — произнес Белосельский. — Ты ведь мужчина, взрослый человек. Разве я учил вас быть такими?

— Возможно, Ива слишком погорячилась. Сердце у нее золотое, но она обижена. Я пойду ее успокою.

— Но сам ты тоже сомневаешься во мне? Почему? Ответь откровенно.

— Я скажу то, что Ива не сумела высказать. Она боится, что Вы отвернетесь от нас из-за этой девушки… Что она станет для Вас кем-то большим… чем-то более значимым… и тогда Вы откажетесь от нас…

— Я никогда не смогу от вас отказаться, Милош, потому что вы — моя семья. Милош, вы оба уже взрослые. Вы должны понимать, что такого просто не может случиться. Я по-прежнему очень люблю Иву, больше чем родную дочь Ирину, а тебя — больше чем родного сына. Я всегда старался заботиться о вас. В чем меня можно упрекнуть?

— Слова это одно… Ива никогда этого не примет. Вы же знаете это, дядя. Она слишком чувствительная и мнительная.

— Я понимаю, но поговори с ней, прошу тебя.

— Я попробую, но это бесполезно.

— И все же постарайся.

Вскоре спустилась Лиза. Она заметила, что Милош несколько смущенно поздоровался с ней и поспешил уйти.

— Что произошло?

— Ничего, — спокойно отвечал Белосельский, — как подруга?

— Она еще спит.

— Я сообщил Иве и Милошу о своем решении.

— О каком решении?

— О том, что этот дом теперь и твой… Кстати, вот документ, это не слова, посмотри сюда. Составлено на красивой гербовой бумаге.

— Зачем так, Алексей, я же просила тебя не делать этого!

— Лиза, — немного надменно произнес Белосельский, — как я тебе говорил вчера, это лишь право собственности, ты можешь распоряжаться им по своему усмотрению.

— Конечно.

Лиза внезапно улыбнулась. Она взяла эту гербовую бумагу и бегло пробежала глазами.

— Елизавета Ольшанская… все верно. А я могу эту долю… эту одну треть передать Иве? Тогда она меня простит?

— Ты ни в чем не виновата, чтобы у нее просить прощения.

— Но ты сам подтвердил, что я имею право отдать эту долю.

— Зачем? У нее и так есть все.

— Я все-таки передам ей эту часть. Она поймет, что я поступаю правильно, и изменит свое отношение.

— Не думаю.

— А я уверена. Во всяком случае я хочу ей доказать, что она ошибается на мой счет. И я сделаю так, как сказала.

Белосельский покачал головой.

— Я хочу, чтобы этот дом стал твоим.

— Он слишком велик. Мне достаточно того, что я живу в нем сейчас и что ты… рядом.

Последние слова у девушки вырвались непроизвольно. И хотя она произнесла их совсем тихо, Белосельский понял по ее губам, что именно она хотела сказать. Ему вдруг стало так легко и так сладостно на сердце. Он почти забыл это пьянящее ощущение, от которого теряешь рассудок. Это было с ним в юности, в молодости… и теперь, глядя на эту прекрасную девушку, ему вдруг захотелось стать моложе лет на двадцать.

— Я поговорю с Ивой, дай мне этот документ.

— Но, Лиза…

— Дай, пожалуйста.

Он протянул ей гербовый листок с симпатичными чернилами.

Лиза застала в комнате Ивы ее брата. Милош утешал сестру, которая плакала, уткнувшись лицом в подушку. Он сам молчал, но на его лице было написано недовольство.

— Я пришла сказать, чтобы и ты, и Ива не беспокоились. Я уйду очень скоро… Алексей еще не знает об этом… я ему не сказала.

— Мы тебя не гоним, — отвечал Милош, — теперь это и твой дом, раз так решил дядя.

— Нет, я сама все решила. Я буду жить у подруги, а этот документ — ваш, мне он не нужен… Это мое право собственности на этот дом. Я отдаю этот документ вам… можете это порвать или сжечь, мне все равно. У меня есть своя гордость.

— И когда же ты уйдешь?

— Очень скоро, Милош, пускай Ива не расстраивается. Когда я уйду, в вашем доме все будет по-прежнему.

Милош задумался и в смущении поглядел на гербовый документ.

— Нет, это твое право… Потом, ты не знаешь моего дядю… Все его решения всегда выполняются безукоризненно. Если даже уничтожить документ, он его сделает снова.

— Мне это безразлично. Я все равно покину ваш дом. Мое решение неизменно.

С этими словами Лиза вышла. У нее слезы подкатывали к горлу, но она справилась с собой и, почти успокоившись, принялась будить Татьяну.

Глава 9. Подруга Лизы

Лиза поселила подругу в своей комнате. Ей не хотелось просить Белосельского выделить дополнительный «будуар» для Татьяны.

— Я все-таки не понимаю, как ты вообще оказалась здесь, — сказала Татьяна, — какие у тебя отношения с хозяином дома? Не просто же так он тебя привел сюда?

— Расскажи сначала свою историю.

— Хорошо.

И Татьяна поведала ей то, что вчера еще казалось таким невероятным. Началось все со знакомства с одним молодым человеком, который был несколько дерзок и нагл и почти въехал в ее квартиру. Но затем Татьяна все же нашла в себе силы разорвать отношения. Потом оказалось, что пропал ее паспорт. После этого пришли незнакомые люди и, предъявив документ на право собственности, выставили девушку на мороз.

— И тебе никто не помог?

— Никто.

— Алексей поможет тебе, я обещаю.

— Хозяин дома?

— Да, он правозащитник. Когда он вернет тебе квартиру, я могу поселиться с тобой… если, конечно, ты не против?

— Нет, конечно, я не против… Мне кажется очень странным, что кто-то будет делать что-то ради меня.

— Алексей совсем другой человек.

— Что же ты ему даешь взамен?

— Ничего… я работаю у него.

— Так не бывает. Прости, я не поверю.

Лиза не стала спорить и перевела разговор на более спокойную тему. Затем они стали вспоминать прошлое и те моменты, которые никогда не изгладятся в памяти. Наконец Татьяна предложила:

— Давай осмотрим дом? Здесь так красиво.

— Хорошо, только нельзя заходить в кабинет Белосельского. Он этого не любит.

— Ты с ним на «ты»?

Лиза промолчала и опустила глаза.

— Только насчет нашего «дела» сначала с ним поговорю я.

— Согласна.

Осмотр дома длился почти весь день. Татьяна была восхищена.

Белосельский вернулся довольно рано — часов в пять вечера — и тут же велел подать себе легкий ужин. Ива уехала в гости к однокурснице и, скорее всего, решила заночевать в ее доме. Милоша пригласил на день рождения приятель. В доме находились лишь Лиза и Татьяна (не считая «церберов»).

Увидев Лизу, Белосельский отодвинул от себя приборы и, слегка прикоснувшись салфеткой к губам, произнес:

— Ты уже кушала, Лиза?

— Нет, я не голодна.

— Садись, прошу тебя. Как прошел день? Провела экскурсию по дому для Татьяны?

— Конечно, — призналась девушка.

— Я знаю, что ты хочешь мне сказать. Точнее, догадываюсь… и заранее говорю тебе «да».

— Я была уверена, что ты так скажешь, — улыбаясь ответила Лиза, — прости, конечно, что я так настаиваю… но ты же знаешь, я должна ей помочь…

— Как это сделать легко? Я думаю, даже не следует делать это официальным путем. Я имею в виду обращение в суд и так далее. Все это затянется на месяц…

— Как же тогда поступить?

— Насколько я понял, ситуация такая: незаконный захват собственности, тем более государственной. Я уже дал поручение Виталию выяснить кто эти люди. Самина, кстати, сегодня выходная, она заслужила день отдыха.

— Да, я видела ее с утра, но она от меня отвернулась.

— Самина как раз незлопамятна. Ее расположение я очень ценю. Она постепенно изменится к тебе. Вернемся к делу Татьяны. Как только Виталий определит круг виновных, они тут же понесут наказание. Что касается права собственности, то придется сделать так, чтобы аннулировать незаконную сделку купли-продажи. Но пусть это тебя не беспокоит. Скоро эти люди сами предоставят нам все нужные документы… Скажи Татьяне, что в течение недели она сможет вернуться к себе домой.

— Это было бы чудесно!

— Я тебя тоже могу попросить?

Лиза улыбнулась своей детской доверчивой улыбкой, которая пробуждала столько эмоций в его душе…

— Теперь мой черед угадывать…

— Ты наденешь вчерашний браслет?

— Алексей… прошу, не надо.

— У тебя изящные руки, Лиза. Браслет тебе очень идет.

И он слегка прикоснулся к ее руке.

— Я надену, раз ты хочешь.

— Именно этого я хочу… и еще шубу.

— Я оставила ее в машине нарочно.

— Я велю доставить тебе другую. Тебе не удастся увильнуть от подарков, — шутливо произнес он.

— Ты хочешь, чтобы я примерила очередной шутовской наряд?

Его рассмешили эти слова.

— Я не павлин, чтобы ходить в такой шубе, да и хвост мне не нравится, — улыбаясь продолжала девушка.

— Какой хвост?

— Хвост у шубы.

— Хорошо, завтра купим шубу без хвоста.

— Ну уж нет.

Ей нравилось поддерживать этот шутливый тон, так как она знала, что всегда в решительный момент сможет настоять на своем.

— Лиза, раз ты стала моей приемной дочерью, ты должна, точнее, обязана пользоваться определенными привилегиями.

— Не понимаю… Что за привилегии?

— Погоди шутить, я на этот раз говорю серьезно.

— Я не хочу быть серьезной.

— Лиза, послушай, я хочу… точнее, желаю, чтобы у тебя были деньги на карманные расходы.

— Нет.

— Хорошо, на карте у тебя будет та сумма, которую ты сама заработала, разбирая мои документы.

— Представляю себе сумму… спасибо, но нет… я пока еще ничего серьезного не сделала.

— Лиза, а ты не подумала, что иногда тебе действительно понадобятся наличные? Я могу быть занят, а ты будешь с Татьяной и вы захотите что-нибудь купить…

— У нее есть немного денег.

— Лиза, у тебя будет вот это.

Он подал ей небольшую золотистую карточку.

— Что это? А, нет… и когда только ты успел это сделать?

— Я сделал ее уже давно и просто искал случая, чтобы тебе отдать. Посмотри, на этой карте выгравировано твое имя — Лиза Ольшанская.

— Точнее, Элизабет Ольшанская. Мы это обсуждали, Алексей, зачем портить мне настроение, когда я нашла подругу?

— Ты можешь не использовать карточку, но иметь ее при себе. Помни, что вдруг у тебя будет возможность сделать что-то… совершенно бескорыстно, а у тебя не будет возможности… поэтому возьми и спрячь в карман.

Лиза с неохотой сунула карточку в карман.

— Скажи Татьяне, что она сможет вернуться к себе домой.

— Я ее предупредила. Она верит мне. А я верю тебе. Не знаю почему, это на меня непохоже, но я тебе доверяю… хотя, может, и зря…

— Почему же?

— Очень давно одна близкая родственница мне говорила, что мужчинам верить нельзя.

Белосельский улыбнулся.

— Она была права… только…

— Только что?

Он увидел, что разговор приобретает слишком серьезный оборот, и, словно испугавшись себя и тех слов, которые могут у него невзначай вырваться, он пожелал девушке спокойной ночи и поцеловал ее в щеку. Это был самый обычный на первый взгляд жест, но от этого прикосновения у них обоих бешено забились сердца, и затем кровь забурлила так, что стало трудно дышать.

«Что же я чувствую по отношению к Лизе, неужели это…? — подумал Белосельский. — Но ведь она ребенок, а я никогда не скажу ей о своих чувствах».

Лиза также внезапно замолчала. Она вдруг поняла, что ей хочется крепко обнять Белосельского, но она сдержалась.

Часы пробили десять часов вечера.

Глава 10. В «штабе»

Подполковник Сафронов, человек лет тридцати пяти с копной курчавых волос, выключил широкий плазменный экран, на котором была изображена изумрудная топографическая карта местности с черными точками, отмеченными красными флажками. Вообще помещение было уникальным — оно представляло собой круглую сферу, как будто заключенную в прозрачный цилиндр, с множеством отверстий для входа и выхода. Кроме длинного узкого белого стола и черных кресел здесь почти не было привычных офисных принадлежностей. Фосфоресцирующие «плато» с информацией, казалось, рябили глаза; остальные живые панели на стенах создавали ореол некой фантастичности.

— Они продолжают на меня оказывать давление, — говорил Сафронов Белосельскому, — я, разумеется, держу оборону, но ты же знаешь, любая перестановка в министерстве может привести к важным изменениям.

— Хотят отобрать у меня спутники?

— Угадал.

— Каждый из них мне стоил триста миллионов, ведь разработка проекта велась на мои деньги. Почему я их должен возвращать?

— Они считают, что ни один человек не должен обладать такими возможностями.

Белосельский усмехнулся.

— Они боятся, что когда-нибудь я использую это против них?

— Ты знаешь, что пока я здесь директор, ты можешь ни о чем не беспокоиться, но так будет не всегда… Они хотят прислать группу надзора. И в ней как раз будет «наш полковник»…

— Я тебе говорил, что он пытался сделать… Передача частот нашего агентства уже может расцениваться как измена.

— Они видят в нем «стальную руку», предпочитая закрыть глаза на все остальное.

— Все равно, будет ли это «надзор», или «временный комитет», или что-нибудь другое, я не отдам спутники. Протокол можно обойти. Мне приходится защищаться с удвоенной энергией.

— За пятнадцать лет, — с улыбкой добавил Сафронов, — ты нажил столько врагов, что их количество просто неисчислимо. Ты знаешь, сколько стоит твоя голова на черном рынке?

Белосельский улыбнулся.

— Мы перехватили одно сообщение… от некоего Рашида. Речь шла о пятидесяти миллионах долларов.

— Отличная цена.

— Ты как всегда смеешься, но судя по твоим действиям, раз ты не собираешься останавливаться, в будущем на тебя будут нападать с удвоенной энергией.

— Знаешь, сколько таких Рашидов я пережил? Еще с того момента, как был в Б***, где шла война.

— Я знаю. Пока все наши ресурсы в твоем распоряжении, тебе боятся нечего, но они выместят злобу на твоих близких.

— У меня нет близких людей… Моей жене и детям я безразличен. Ива и Милош уже взрослые, и скоро покинут меня…

— Понятно, но вернемся к нашему полковнику. Ты помнишь его племянника, которого мы не взяли к нам?

— Конечно! Такой хилый и щуплый юноша.

— Полковник зол на тебя из-за него, — сказал Сафронов. — Ты же дважды отказался ввести его в состав директоров нашего агентства.

— Еще бы. Зачем нам «крот»?

— Это правда, — подтвердил Сафронов, — мы не можем работать с людьми, которым не доверяем.

— У «старого вояки» много прежних связей среди генералов, — заметил Белосельский.

— Он считает, что ты забрал слишком много власти.

— Он не понимает многого, ему это не дано.

— Ну, по результатам ревизии он в любом случае напишет отчет. Он будет придираться по мелочам. Он, скорее всего, обратит внимание на наши самые провальные проекты…

— Я таких не помню.

— А проект «Омега»? А испытание сверхплотного обмундирования для солдат?

— О них он не узнает. Ты понимаешь, что я всегда смогу показать ему то, что он должен увидеть, не более?

— Но у него есть подозрения, и он постарается внедрить к нам своего человека.

— Ну, это уж твоя задача обеспечить конфиденциальность информации, — немного высокомерно ответил Белосельский. — Но в любом случае, что бы он ни написал в отчете, главное, чтобы агентством не завладели некоторые «другие люди», которые более опасны, чем все генералы вместе взятые.

— Это верно… Но, Алексей, каковы твои планы после этого ресторатора? Ты задействовал всего пять процентов наших ресурсов. Прошло все гладко. В газетах только напечатали, что ресторатор передал свои дела компаньонам и удалился на отдых. Зачем ты пригласил Z***? Он человек непростой, а связи у него в мэрии…

— Z*** — бизнесмен. Однако, чтобы заработать, он не станет отбирать землю у простых людей или инициировать судебные разбирательства. Он, скорее, мошенник, чем преступник. Он не вымещает злобу на тех, кто слабее него. Я считаю, что другой альтернативы не было. В разумных пределах можно контролировать Z***.

— Не буду спорить, у меня несколько иное мнение… Кто у тебя на очереди сейчас?

— Пока никто, или почти никто… мелкие воришки… о них даже серьезные газеты не напечатают. Меня сейчас беспокоит состояние моих фондов в других городах. Я выделяю колоссальные средства, но до нуждающихся они не доходят. И я ведь знаю тех, кому это поручал. В свое время это были честные люди. Но время меняет все.

— Все равно за эти годы сделано немало. А твоя сеть ресторанов дешевого питания? Формально ты отказался даже от упоминания твоего имени.

— Да, я не хочу, чтобы все знали, что сеть принадлежит мне. Я нашел компаньона, который выступает под собственным брендом.

— Хорошо, а теперь давай о финансах.

Белосельский подал ему маленькую флешку.

— Тут все, посмотри. Общие цифры по нашим проектам. Доложи министру, что есть средства для финансирования его секретных разработок.

— Да он сам тоже доложит «наверх» о стадиях проекта… А как ты находишь общую ситуацию на банковском рынке?

— Кроме долевого участия в «Форт-банке» и «Мега-Сити» у нас с тобой еще есть акции «Барклая». Пока этим ограничимся. Детально я не анализировал, мне нужен прогноз американских банков, неофициальный, составленный неким N***.

— Этот человек состоит в базе Интерпола.

— Он наполовину англичанин, наполовину француз. Я его знаю много лет. И его информация верна.

— Если узнают, что ты с ним поддерживаешь контакт, это сочтут изменой.

— Это превратное суждение. Что есть служба родине? Разве я не забочусь о людях? Разве «они» не знают, сколько я сделал для страны? Для людей? Я трачу в месяц такие суммы на благотворительность, которые равны их месячным бюджетам… А разоряю я тех мерзавцев, которые не боятся закона и смеются над правосудием.

— Мне иногда кажется, что ты не можешь остановиться, — улыбаясь заметил Сафронов, — мой отец верил в тебя, в твои необыкновенные способности.

— Да, он был замечательный человек. Я многим ему обязан.

Сафронов замолчал и вновь включил плазменный экран, погрузившись в вычисления и расчеты.

Глава 11. Нежданный визит

Шла последняя предновогодняя неделя. Мороз крепчал и с вдохновением истинного живописца украшал ледяными узорами окна, создавая поистине уникальные шедевры в форме необыкновенных листьев с крупными бусинами. В особняке Белосельского дела обстояли по-прежнему неважно: Ива не смогла простить нанесенную ей обиду. Милош, став на сторону сестры, старался проводить время вне дома. Лиза делала все попытки, чтобы помириться со строптивой «воспитанницей», но каждый раз терпела неудачу.

— Алексей, мы должны об этом поговорить, — настаивала Лиза, — я вижу, что ты переживаешь из-за Ивы и Милоша. И виной всему я. Ведь ты их любишь, не так ли? Тебя не может не огорчать их поведение… я же вижу это.

— Ты опять думаешь о других, — с ласковым упреком отвечал Белосельский.

Он отложил в сторону неизменный ноутбук и присел рядом с девушкой на канапе.

— Лиза. Ты не представляешь, какая ты необыкновенная девушка. Ты готова отказаться от всех моих подарков ради того, чтобы Ива со мной не ссорилась, ради мнения Милоша… Но будь эгоисткой. Я тебе повторял и повторю еще раз. Мои приемные дети уже выросли, они не нуждаются в моей опеке, и боюсь, что скоро перестанут нуждаться во мне…

— Но ведь ты их любишь? Ты любишь Иву?

— Лиза…

— Ответь.

— Это так, но… но они уже не привязаны ко мне так, как раньше.

— Вот видишь, ты сам признаешь, что тебя огорчает их поведение. Если я останусь здесь, если приму твои подарки, твою помощь, это только все ухудшит… они отдалятся от тебя… И ты сам когда-нибудь упрекнешь меня… ведь они — твоя семья, ты сам же говорил.

— Нет! — вскричал Белосельский с жаром. — Этого не будет! Я не хочу, чтобы ты уходила, Лиза. Что за глупая мысль! Мы же договорились! И потом, я… я очень привязался к тебе!

— Почему?

— Я всегда мечтал, чтобы у меня была такая дочь, как ты. Это правда. Но мои дети от моей жены Елены разочаровали меня. Возможно, виноват я сам. Я мало уделял им внимания. Это отдельная тема.

— Ты давно виделся с ними?

Белосельский замолчал.

— Они появляются только тогда, когда у них проблемы… Не будем об этом.

Лиза возразила:

— Вот видишь, может, будет лучше, если я совсем исчезну из твоей жизни?

Он взял ее за руку, но в глаза заглянуть боялся, ибо страшился тех чувств, которые были на сердце. Но ощущал, как девушка смотрит на него своим ясным и доверчивым взором.

— Я не желаю, чтобы ты уходила, Лиза. Я прошу тебя остаться.

Она обняла его с такой естественной и ребяческой непосредственностью, что он ощутил, как волна необыкновенного счастья захватывает его. А прикоснувшись губами к ее темным волосам, он вдруг осознал, что не сможет с ней расстаться никогда — даже если захочет. Но ему удалось взять себя в руки. Высвободившись из его объятий, Лиза задумчиво произнесла:

— Я подумаю, Алексей.

— Лиза, а как Татьяна? — спросил он, меняя тему разговора. — Ты ее навестишь?

— Конечно, я тебя почти не поблагодарила. Я вела себя некрасиво и эгоистично.

— Да, это Виталий постарался… Все документы на право собственности возвращены, те люди наказаны. На всякий случай я оставил группу наблюдения.

— Ты волшебник, Алексей… Ты знаешь, когда я с тобой, я себя чувствую так спокойно, словно я знаю, что со мной ничего не может случиться.

— Мне важно твое душевное спокойствие, — отвечал Белосельский, — поэтому я надеюсь, что ты больше не обидишь меня своими намеками на то, что хочешь покинуть этот дом… твой дом, Лиза.

Девушка опустила голову.

— А ты разрешишь мне еще раз навестить Татьяну?

— Конечно. Машина в твоем распоряжении. И еще одно…ты не была бы против…

— Против чего?

— Видишь ли, как моя приемная дочь ты пользуешься определенными привилегиями… Короче, на всякий случай Дарья и Олеся, которую ты еще не знаешь, всегда будут рядом — мало ли что может случиться.

— Мне бы не хотелось, чтобы за мной ходили по пятам. Я к этому не привыкла. Я буду себя странно чувствовать.

— Ты их и не увидишь — если пожелаешь. Но они должны быть где-то в отдалении. Пойми, ты стала мне очень дорога…

— Не знаю, Алексей… Если ты просишь… я согласна.

— Вот и отлично. Я вижу, ты не такая уж упрямая.

— А какой же казалась тебе вначале? Совсем глупенькой?

— Нет, но юной и неопытной во многих вещах.

Она улыбнулась.

— Мне почти восемнадцать. Исполнится после Нового года. Разве это не совершеннолетие?

— Важно еще быть совершеннолетней в душе.

— И тогда я превращусь в Иву.

— Она была другой… Ведь я знал ее ребенком… Поговорим о другом. Впереди праздники, Рождество и Новый год, на этот раз подарки тебе придется принять, потому что так принято.

— Мне нет дела до всяких «принято». Я поступаю так, как велит мне совесть. Вот когда я заслужу подарки, я буду их получать.

— Лиза, у тебя странные представления не только о подарках, но и о вещах вообще… Ты почти равнодушна к драгоценностям, к платьям, шляпкам…

— Такая уж я, не будем спорить, Алексей.

В этот момент Виталий доложил, что по дороге движется автомобиль Елены. В салоне она сама и ее дочь. И они достигнут особняка через минут тридцать. Белосельский нахмурился.

— Я могу спросить: это твоя жена? Я ее никогда не видела, она не приходила…

— Да, но уже один ее визит способен привести меня в бешенство.

— Почему?

Белосельский ответил не сразу.

— Мы давно стали чужими… Ты еще ребенок, Лиза, и многого не понимаешь.

— Я все понимаю, поверь, и очень многое чувствую. Опиши мне Елену.

— Она холодная, как снежная королева, надменная, недоступная моему пониманию. Так было всегда.

— Алексей, — внезапно спросила девушка, — ты ее очень любил?

— Я был очень молод, и она была более отзывчивой, разделяла многие мои взгляды, устремления, идеалы…

— Ты не ответил.

— Мне казалось, что любил… Но время показало, что я глубоко ошибался.

— Значит, ты изменил свои чувства?

— Это трудный вопрос… Чувства могут меняться, но уважение — нет… Ты еще очень молода, Лиза, чтобы понимать оттенки отношений. Человек непостоянен, это правда. Скорее всего, в нас это заложено самой природой.

— Ты хочешь сказать, что иногда бываешь непостоянным в своих чувствах?

— Лиза…

— Я спрашиваю, потому что вижу и чувствую совсем другого человека, Алексей. Ты пытаешься изобразить себя хуже, чем ты есть… Ты самый лучший из всех, кого я знаю…

Это была самая лучшая похвала. Ему вновь захотелось прижать Лизу к своему сердцу, но повторный звонок возвестил о скором прибытии «гостей».

— Ты сказал, что до их прибытия всего тридцать минут? — упрекнул он Виталия.

— Это общее расчетное время, — отвечал тот, — такие данные выдал компьютер. Я тут ни при чем.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, Лиза, но раз приедет еще и моя настоящая дочь… Подожди меня в своей комнате.

— А какая твоя дочь?

— Мне бы не хотелось, чтобы ты ее вообще видела. Ива сама воспитанность по сравнению с ней.

— Все равно, мне интересно… и даже важно с ней познакомиться.

— Пока не нужно.

Елена, войдя в гостиную, почти оттолкнула Виталия и надменно отстранила Самину, как бы демонстрируя свое превосходство. Ирина вела себя точно так же. Обе были в роскошных песцовых шубах, а их руки — в драгоценных кольцах.

Лиза тихонько удалилась. Она лишь мельком взглянула на «разряженных барышень» и сразу же поспешила наверх по винтовой лестнице.

— Что это еще за девочки рядом с тобой? — спросила Елена. — Опять кого-то собрался усыновить? Причем эти девочки из года в год все моложе… Я и не знала, что у тебя особое влечение к несовершеннолетним…

— Я не позволю тебе говорить о Лизе такие вещи!

— А, так ее еще и Лиза зовут? А где Ива?

— Не провоцируй меня, — произнес Белосельский таким тоном, что Елена сразу отступила.

— А ты не провоцируй мою маму! — вскричала Ирина. — Я твоя дочь, и не позволю тебе говорить со мной… с нами… таким тоном! Ты это понял?

Белосельский на мгновение словно отступил на шаг, он уже готов был взорваться, но затем мало-помалу его лицо приняло несколько снисходительное выражение.

— Если ты моя дочь, это не означает, что ты можешь забыть об уважении. Так, если вы обе приехали, значит, дело серьезное…

— Раз ты меня не приглашаешь сесть, то настроен как обычно, — Елена села на диван посреди гостиной и взяла рюмку для виски.

— Дайте я угадаю: вам обеим нужны деньги. Разве нет?

— Не совсем, — ответила Ирина, с презрением дотрагиваясь до двух китайских больших ваз, украшавших стену, — как безвкусно… Ты и понятия не имеешь о том, что такое фэн-шуй.

— Я жду, пока закончится ваш маскарад!

— Мы посоветовались и пришли к единому мнению, — Елена налила себе немного виски в хрустальный бокал, — Ирине нужно учиться за границей… в престижном вузе… что-то типа Гарварда или Принстона…

— Для этого, прежде всего, нужно иметь соответствующее воспитание, — возразил Белосельский.

— Учитывая то, что ты часто забывал о своей дочери и вообще забросил ее, год, проведенный в Англии, был бы самым разумным.

— Разве наша юная барышня владеет английским? Или английскими манерами? В учебных заведениях «туманного Альбиона» свято чтут престиж и не потерпят плохого поведения ни за какие деньги!

— Я воспитанная девушка и стану учиться, где захочу! — заявила Ирина и с презрением пнула ногой мягкие подушки на оттоманке. — В этом доме полное отсутствие вкуса… какой ужас!

— Прежде чем критиковать что-либо или кого-либо, — возразил Белосельский, — посмотри на себя в зеркало… Ты не причесана, эти ужасные татуировки! На кого ты стала похожа?

— Это же такая мода сейчас! Ты не понимаешь! — парировала Ирина.

— Так вот, — продолжала Елена, — на первый год нужна весьма значительная сумма, а учитывая еще и проживание, и…

— Стой, стой, дай угадаю…

— Не угадаешь. Нужно два миллиона долларов как минимум. Я даже очень скромна. Ведь ты мне давно не покупал ничего, даже машину… тогда как Ива имеет личного водителя.

— Я буду с вами беседовать только тогда, когда вы прекратите задевать других людей.

— Ты выделишь необходимую сумму? — Елена смотрела на Белосельского испытывающим взором.

— Конечно, но не такую огромную!

— О чем ты?

— Я сам рассчитаю стоимость обучения.

— Ты нам не доверяешь?

Белосельский оставил этот вопрос без ответа.

— Ира, оставь меня на секунду с отцом, погуляй где-нибудь.

— В моем доме просто так не слоняются, Самина присмотрит за тобой.

Ирина бросила на отца презрительный взгляд.

— Я вам здесь не собачонка!

Тут Ирина увидела фигуристую девушку и оценила ее черный комбинезон и причудливое оружие на поясе. Она поняла, что Самина применит силу, если нужно, поэтому поднялась на второй этаж и уткнулась в мобильный телефон, едва сдерживая ярость.

— Поговорим?

— Как ты можешь подобным образом относиться к дочери? Тебе не стыдно?

— Наоборот, по-моему, я даже слишком добр к вам. Деньги — это другое… Конечно, вы получите их… Но жизнь не измеряется только деньгами. Вы обе не понимаете, что я хотел от вас только искренности в отношениях…

— Если ты дашь три миллиона, то я закрою глаза на твои новые похождения с несовершеннолетними и не сообщу во все газеты об этом!

— Не выводи меня! — начал Белосельский, но тут же прибавил: — Ведь это твоя идея, правда? Никакой учебы нет? Верно?

Елена опустила глаза.

— Она поступит в школу… точнее, в колледж.

— Какую школу, какой колледж? Ира ненавидит учебу! Если бы она и стала студенткой Оксфорда или Итона, то была бы исключена из-за своего характера и проделок.

— Вот каково твое мнение о нашей дочери! Ты просто свинья!

Она в ярости отшвырнула бокал.

— Ты опять забываешься! Ты находишься в моем доме и не устраивай сцен!

Елена вскочила в ярости, но взор Белосельского был решителен и непреклонен. Ей поневоле пришлось обуздать эмоции.

— Хорошо, поговорим спокойно.

— В чем истинная причина вашего визита? И без звонка? По-моему, мы так не договаривались…

— У Ирины сейчас сложный период — переходный возраст, как и у любой девушки. Между прочим, если бы ты уделял ей больше внимания в свое время, она бы не выросла такой взбалмошной…

— Мы договорились без упреков!

— Извини, просто мне так больно, когда я вспоминаю, что вынуждена была сама поднимать дочь на ноги… тебе этого не понять…

— Я дам десять миллионов, — внезапно заявил Белосельский.

Елена просияла.

— Но только с одним лишь условием — прекрати лгать насчет учебы. Ведь я прекрасно знаю обо всех твоих расходах и о том, сколько тратит твой… супруг Никита… и о бильярдных делах, и о казино, и о многом другом… Но ты права в том, что я действительно виноват перед моей дочерью. Ты имеешь право меня упрекать, и я этого не отрицаю. Поэтому я снисходительно отнесусь к твоей просьбе. В следующий раз говори правду. Не нужно выдуманных предлогов…

Елена слегка нахмурилась.

— Ведь, по сути, это самый минимум… Я уверена, что у Ивы на счете в банке больше, чем у моей дочери.

— Это тебя не касается.

— Ошибаешься… Ирина наша дочь, ты обязан…

— Ты уже недовольна и десятью миллионами?

— Я имею в виду другое. О себе я не думаю. Ирину ты не имеешь права обделять. Я ведь закрываю глаза на то, что почти вся твоя недвижимость принадлежит совсем чужим людям.

— Я тебе обещаю, я еще выделю вам обеим дополнительную сумму и положу на счет. Раз я обещал, то сделаю, а пока вам придется удовлетвориться тем, что я предлагаю.

В это время их внимание привлек шум. Оказалось, что Ирина стала рыскать по дому как голодная волчица и набрела на комнату Ивы. Увидев роскошную спальню с будуаром, сплошь заваленную самой модной одеждой из Европы, Ирина пришла в такую ярость, что Самине едва удалось ее успокоить. Девушка превратилась в пантеру, готовую растерзать. Она яростно жестикулировала, сыпала непристойными выражениями и пыталась разбить зеркала и вазы, а затем сбежала по винтовой лестнице вниз как вихрь.

— Мама! — вскричала Ирина. — У Ивы одна коллекция одежды стоит больше миллиона!

— Мне кажется, вам пора, — произнес Белосельский.

Ирина вцепилась в отца.

— У меня должна быть точно такая же комната и одежда.

— Прежде всего, тебе нужно научиться себя вести.

Белосельский отвернулся в знак того, что он не желает слушать.

— А что за новая девица сидит у окна в оранжерее? Ты коллекционируешь девочек, папа? Она же моложе меня…

Белосельский вспыхнул и схватил Ирину за руку.

— Не смей так говорить, поняла?

Самина оттащила упиравшуюся, разъяренную как пума, Ирину. Ей помогала Олеся и еще один вихрастый плечистый «цербер».

— Мне такие концерты не нужны.

— Конечно, мы не нужны тебе, так всегда было. Тебе всегда нужны посторонние!

Елена встала и, не прощаясь, направилась к выходу.

Минут через пять появилась Самина.

— Какая строптивая!

— Самина, я тебя хотел просить…

— Слушаю.

— Если кто-нибудь еще раз позволит себе проявить неуважение по отношению к Лизе… неважно, будет ли это на улице или у меня в доме и неважно, кто его проявит — хотя бы моя дочь или сын — то…

Он выдержал эффектную паузу. Самина увидела угрожающий огонек в его глазах, который превратился в пламя.

— Это касается всех без исключения, всех в этом доме! — повторил он.

— Хорошо, я скажу это остальным, это все?

— Да.

Немного погодя пришла Лиза.

— Я не помешала?

— Ты никогда не можешь мне помешать, — вырвалось у него.

Лиза поняла, что он взвинчен визитом жены.

— Знаешь, что я думаю, ведь ты позволишь мне высказать мое собственное мнение?

— Конечно, говори не стесняясь.

— Я видела твою дочь… Она мне не показалась такой плохой… Она просто уязвлена и обижена, все, чего ей хочется — это комнату как у Ивы и столько же подарков.

— Лиза, это все спектакль, поверь… Ирина с Еленой живут в очень приличном доме, конечно, не таком большом особняке как наш… но у нее всего довольно… это все капризы…

— Она мне показалась искренней.

— Лиза, поверь, я знаю свою дочь и ее маму…

— Я видела другое, Алексей, правда… Ирина неплохая… Я уверена, что…

— Ты стараешься не замечать в людях недостатки, Лиза… К тому же наделяешь людей качествами, которыми они не обладают.

— И все-таки, Алексей, я думаю, ты ошибаешься.

— Лиза, как ты хочешь провести Новый год и Рождество? — спросил Белосельский девушку, желая изменить тему разговора. — Это семейный праздник. Ты видишь, в каком состоянии Ива и Милош, скорее всего, они сбегут из дома и проведут время в какой-нибудь компании. Это их право, я давно в это не вмешиваюсь. Но ты… как ты обычно проводила этот праздник?

— У меня есть далекие воспоминания, почти детские, я даже не знаю… иногда они меня радуют, иногда нет.

Он приблизился к ней и нежно обнял за плечи.

— Лиза, я хочу, чтобы эти праздники тебе запомнились… У тебя будут самые лучшие подарки…

Она посмотрела ему прямо в лицо, в его глаза и, казалось, хотела произнести самые важные слова в жизни, которые иногда так трудно вымолвить.

— Подарки — это ничто… Самое главное — это другие вещи в жизни… Я бы хотела провести этот праздник с…

Ее голос сорвался, еще секунду — и она высказала бы все, что у нее было на сердце, ведь Белосельский был так близко и говорил с ней так доверительно и с такой теплотой.

Глава 12. Заложники

В эту секунду экран смартфона, лежащего на оттоманке, отчаянно заморгал. Это был Виталий.

— Срочная новость, шеф, в банке в центре Москвы взяты в заложники люди. Захватившие их требуют Вас как правозащитника.

И почти тотчас же включилась другая связь — по другому телефонному каналу, — голос произнес:

— Сафронов, срочный вызов.

Лиза побледнела.

Белосельский вынул второй телефон и отошел к окну. По мере того как Белосельский слушал то, что ему говорил Сафронов, Лиза осознавала, что произошло что-то настолько ужасное, что это неминуемо затронет чьи-то судьбы. Возможно, и ее судьбу тоже. Наконец Белосельский закончил разговаривать. Лицо его было напряженным и мрачным.

— Надо ехать, Лиза. Ты, вероятно, кое-что уже поняла.

— Ты поедешь, Алексей? Зачем? Куда?

— Они без меня не обойдутся. Могут пострадать люди. Захватчики обещают расстреливать людей, если на переговоры не приеду я лично.

Лиза ощутила себя так, словно ледяная рука сдавила ей сердце.

— Но ты не поедешь, Алексей… не должен… ты не можешь рисковать собой.

— Я ничем не рискую. Они мне ничего не сделают. Я должен ехать, иначе могут пострадать люди.

— Ты сам думаешь о других, а не о себе… а еще упрекал меня… Не надо ехать, прошу тебя, откажись.

— Я не могу. Они требуют меня. Это фанатики, не знающие жалости… Со мной ничего не случится.

Лиза закрыла лицо руками. Она старалась сдерживать слезы, но не получалось.

— Но ведь это опасно…

— Да, но не для меня.

— Я поеду с тобой.

— Совершенно исключено. Я хочу, чтобы ты была в полной безопасности.

— Я еду с тобой, — твердо произнесла Лиза, — я все равно последую за тобой, на машине или пешком… Я убегу или выпрыгну в окно, но ты меня не остановишь…

Он увидел, как дрожат ее губы.

— Хорошо.

— Когда ехать?

— Прямо сейчас. Я еще должен отдать кое-какие распоряжения. Сейчас я должен думать о том, чтобы никто из заложников не был убит. Виталий, введи директиву по коду «Бэтта». Остальные ресурсы предоставит Сафронов. Выезд через пять минут.

Лиза увидела, как выбежала Самина в неизменном черном комбинезоне в сопровождении двух хрупких блондинок, вооруженных до зубов; вместе с ними было пять мужчин в камуфляже. Все они разместились на двух джипах. Белосельский с Лизой сели в лимузин с неизменным Виталием.

Лиза навсегда запомнила этот жуткий вечер, ужасную езду по зимней дороге; ей казалось, что машина, словно норовистый конь, то и дело подскакивает на дороге.

Белосельский был по-прежнему мрачен. Опять подключился по мобильной связи Сафронов, который со своей штурмовой командой также уже спешил к банку. Он сообщил, что среди заложников Владислава Ланская — шестнадцатилетняя дочь известного предпринимателя Артема Ланского. Каким образом девушка попала в банк, остается невыясненным.

— Что же известно? — спросил Белосельский.

— Район оцеплен, — отвечал Сафронов. — Сверху дана команда привлечь спецназ, но нам также разрешили участвовать как группа поддержки и прикрытия. Заложников всего человек сорок. Террористов — пятнадцать, но это предварительная оценка.

— Кто они?

— Пока не удалось выяснить. Я этим сейчас занимаюсь, скоро узнаю, скорее всего, наемники. Но почему они хотят поговорить именно с тобой?

— Это ловушка, причем очень грубая. Но я сделаю вид, что на нее поддался.

— Истинная цель захвата не ясна. Сначала они требовали деньги, вертолет, все как обычно. Но затем заявили, что станут говорить только с честным человеком, и выбрали тебя. Вот видишь, что значит быть правозащитником?

— Ладно, а какая ситуация сейчас? Сколько у нас времени?

— Еще час, прежде чем станут убивать людей.

— А что спецназ? Что насчет штурма? Кто руководит операцией?

— Некто Котов. Ты его видел однажды. Очень недалекий. Но не против нашего вмешательства, между прочим. Видимо, был звонок «сверху». Он мне сказал, что если нам не удастся самим справиться, то тогда он сам все сделает.

— Понятно, значит, он нам предоставляет возможность… Встречаемся в штабе.

— Да.

Сафронов отключил связь, и тогда Лиза осмелилась спросить:

— И ты пойдешь к ним? В пасть к волку?

Губы Белосельского тронула печальная улыбка.

— Они не волки — они настоящие исчадия ада.

— Алексей, я боюсь за тебя. А вдруг…

— Ничего не будет.

— Откуда ты знаешь?

— Лиза… Когда-нибудь я тебе расскажу мою историю, историю моей жизни… и ты поймешь… Одно лишь знай, они мне не причинят вреда. Не смогут, поверь.

— Откуда ты знаешь? Откуда такая уверенность? Ты пытаешься убедить меня или себя?

— Лиза, я тебя прошу лишь об одном — пусть в твоем сердце не будет страха. Я тебе клянусь, что все будет хорошо. Посмотри на меня… Ты мне веришь?

Она заглянула в его глаза и ей захотелось вновь сказать о своих чувствах, но она понимала, что момент неподходящий.

— Я верю, Алексей.

— Мы уже подъезжаем. Помни, Лиза, о том, что я сказал. Пусть твое сердце не терзают сомнения. Никто не может причинить мне вред. Им это не дано. Ты еще не знаешь, через что я прошел… Со мной ничего не случится. Ты останешься в машине, но будешь наблюдать за всем при помощи этого экрана. И обещай быть послушной, никуда не убегать.

Лиза кивнула головой. Она хотела обнять его еще раз, но он только тепло пожал ей руку.

Выйдя из машины, он заметил, что перед зданием банка *** помимо глумливой толпы стояли громоздкие длинные грузовики с антеннами; сновали подозрительные люди в масках, которые искали что-то на земле; однако само пространство перед основным входом в банк было оцеплено, здесь не было никакого народа. За темными стеклами окон ничего нельзя было разобрать.

Кто-то тронул его плечо. Это был Сафронов.

— А, это ты?

— Идем, отведу тебя в штаб.

В большой комнате, наполненной дымом от сигарет и начиненной специальным оборудованием, находилось человек двадцать военных. Здесь выделялся пузатый толстяк в генеральском мундире и его помощник — дюжий жилистый парень, который держал в руках громкоговоритель.

— Прибыли наконец? Мы думали, что Вы не приедете.

— Как видите, я здесь.

Все взоры были обращены на Белосельского.

— Если хотите, мы заменим Вас другим переговорщиком.

— Незачем. Я готов.

— Вы сознаете опасность?

— Не Вам мне диктовать. Я требую, чтобы Вы позволили моим людям подключить наше оборудование и не вмешиваться в течение получаса.

— Это слишком много, — возразил Котов, — у меня свои инструкции.

Вмешался Сафронов.

— Нам нужно тридцать минут.

— Хорошо, — заключил Котов, — но ни минутой больше. Потом я запущу свою группу.

— И очистите крышу на противоположной стороне улицы для моих людей, — добавил Белосельский.

Котов посмотрел на Сафронова, тот кивнул головой.

— Если все пойдет не по плану, вы все пойдете под трибунал, — прошипел Котов и дал знак своим людям, чтобы те освободили необходимое пространство для Самины и ее группы.

— Тогда я иду.

Внезапно какая-то женщина вцепилась в Белосельского. Это была мать девочки, которую содержали отдельно от остальных заложников.

— Вы спасете мою дочь? Спасете ее?

— Для этого я и приехал.

— Я Вас умоляю, сделайте что-нибудь! Мой муж пойдет на любые расходы!

— Мне ничего не нужно.

— Вы должны ее спасти!

Несчастная женщина выглядела почти обезумевшей от горя.

— Пойдемте поговорим, — произнес Белосельский.

Они вышли на улицу.

— Почему Ваша дочь оказалась в здании банка?

— Она была с подругой. Там же находится кабинет ее отца, она часто к нему заезжала на работу.

— Как она оказалась в операционном зале вместе с другими клиентами?

— Я не знаю.

— Хорошо, у Вас имеются явные враги?

— Нет…

— Ерунда, враги у всех есть, тем более — у банкиров!

— Умоляю Вас, она — единственное наше дитя… Спасите ее! Я слышала о Вас и хорошее, и дурное… Я Вас прошу… Вы спасете ее, скажите?

Белосельский серьезно и печально посмотрел на нее.

— И жизнь, и смерть находятся в руках Господа Бога! Только он руководит нашей судьбой и предопределяет каждый наш поступок. Я сделаю все, что в моих силах и даже больше. Не волнуйтесь, чтобы вырвать Вашу дочь из рук фанатиков, я буду рисковать собственной жизнью, но им нужен я, а не Ваша дочь. Они не причинят ей зла.

— Вы сможете это сделать?

— Да. На девяносто девять процентов.

— Почему не на все сто?

— Потому что этот один процент — всякие случайности, ловушки судьбы…

— Мне сказали, что Вы неординарный человек, что Вы всегда побеждаете.

— Почти всегда… Вот что, обещайте мне тоже одну вещь?

— Какую?

— Уговорите Вашего мужа не вмешиваться. Он торопит генералов и настаивает на штурме. Скажите ему, что я все сделаю сам. Пускай никто не вмешивается.

— Я попробую.

— Сделайте, как я прошу.

— Это что-то изменит?

— Может что-то изменить. Хорошо. Я Вам скажу одну вещь, которую не знает никто. Да, я спасу Вашу дочь, я один буду против этих пятнадцати человек. Я смогу их одолеть. Но если будут случайные выстрелы, это может зацепить Вашу дочь. Если нужно, я закрою ее собой. Иногда я вижу будущее… оно еще не существует, но все события стремятся к тому, чтобы оно предстало во всей неумолимой реальности… Вы поняли? Отговорите Вашего мужа от ненужного вмешательства.

Затем Белосельский, оставив безутешную женщину, подошел к Самине, которая ждала дальнейших указаний.

— Я пойду через минут семь. Вы все будете ждать моего сигнала.

— Какой будет сигнал?

— Ты поймешь это. Точно по времени не могу сказать. Но есть одно «но».

— Что же?

— Самина, выполни мою просьбу. Речь идет о жизни девушки. Меня отведут в подвал, там будет человек десять. Я с ними справлюсь, но услышав звуки драки, те, что наверху, захотят убить девушку — обещай, что ты этого не допустишь. Не думай обо мне. Пусть прицел твоей винтовки будет направлен на тех, кто удерживает девушку… пожалуйста… этим ты спасешь ей жизнь.

— Мы так не договаривались, я всегда охраняю тебя, больше никого. Давай я лучше возьму десять этих фанатиков, и ты легко освободишься от них.

— Не хватит времени. Потом нам помешают, я не смогу спасти девочку… Они захотят убить ее из мести, из злобы. Только тебе я могу довериться. Сделай, как я прошу. Меня будут прикрывать Виталий и Дарья.

— Они даже держать винтовку не умеют правильно. С такого расстояния только я смогу справиться…

— Все равно, прошу тебя.

— Я сказала: нет.

— Самина, прошу тебя, сделай это ради меня.

Голос его звучал торжественно и печально.

Самина посмотрела на него с непередаваемым выражением.

— Попробуй только мне показаться на глаза после этого. Я тебя сама пристрелю.

Она крепко выругалась и отошла.

Наконец один из бандитов выбил стекла в нижнем этаже и раздался выстрел.

— Они стали убивать заложников, — услышал Белосельский.

Это был знак. Несмотря на мороз, он скинул с себя пальто и, оставшись в одном костюме, поднял руки и стал медленно приближаться к центральному входу в банк.

В тусклом свете фонарей было трудно различить то, что происходило за мрачными окнами. Внезапно откуда-то сверху его осветил свет прожектора.

— Стой, — раздался резкий хрипловатый голос. — Правозащитник? Белосельский?

— Да, это я.

— При тебе оружие?

— Нет, можете проверить. Но прежде… Прежде чем я войду, я прошу освободить всех женщин и детей.

— Хватит умничать, — отвечал тот же голос, доносившийся будто бы из-под земли, — мы тебя знаем слишком хорошо…

— Видно, не настолько хорошо, чтобы понять, что без жеста доброй воли я даже не двинусь дальше.

В ответ раздался наглый смех.

— Ты учить нас будешь, правозащитник? Мы знаем, ты любишь лекции и публичные обличения. Но с нами это не пройдет. Мы ни на какие уступки не пойдем.

— Освободите женщин и детей.

— Даже не думай.

В этот момент раздался другой, более властный и хриплый голос.

— Подойди еще ближе на пару шагов, тогда мы подумаем.

Белосельский приблизился. Он не ощущал сильного волнения. Его сердце не колотились бешеным ритмом, но все чувства точно обострились. Картины будущего, подобно видениям, проплывали перед ним, и он старался почерпнуть из них самые важные яркие детали и особенности.

— Давай, давай сюда к нам.

— Отпустите женщин и детей и тогда я войду.

— Хорошо, человек пять отпустим, но не более.

Забаррикадированная дверь на миг приоткрылась и пропустила пять освобожденных заложников. Затем, словно в тумане, Белосельский увидел, как сильные руки буквально втянули его в темное помещение. После последовал сильный удар, который на миг притупил сознание. Когда он пришел в себя, то увидел вокруг шесть вооруженных автоматами людей, облаченных в немыслимые балахоны. Лица некоторых были скрыты масками. Выделялся предводитель — громадного роста, с татуировками на щеках, напоминающий матерого разбойника из сказки. Особенно выделялись налитые кровью и ненавистью глаза, принадлежащие, скорее, дикому зверю, нежели человеку.

— Ну вот ты и попался! — сказал предводитель с каким-то ядовитым злорадством. — Ты, который никогда не проигрывал. Знаешь, сколько нам дают за твою голову? Эй, Стас, отправь сообщение, что он у нас. Сейчас на наш счет переведут двадцать миллионов.

И он засмеялся циклопическим смехом, напоминающим рев.

— Где остальные заложники? — спросил хладнокровно Белосельский.

Но получил еще пару ударов прикладами автоматов по голове.

— Тихо, тихо ребята… я с ним разберусь. Добро пожаловать в ад, правозащитник!

— Слушай, Цыган, дай мне, я угощу его вот этой дубинкой, он мне задолжал с тех пор, как избил моего брата, — попросил другой бандит.

Белосельский получил около десяти ударов по всему телу и зашатался.

— Все, — скомандовал Цыган, — тащите его в подвал.

Осыпаемый ударами, которых он, впрочем, и не пытался избежать, Белосельский старался удержаться на ногах, но под конец истязания он рухнул на колени.

— Что, не сладко? — раздался противный голос.

На Белосельского надели стальные наручники и потащили в подвал, почти лишенный света. Здесь, при свете тусклой лампы, его привязали к трубе и продолжили избиение. Один из бандитов принес стальную цепь и произнес с отвратительной ухмылкой:

— Отличный ошейник для правозащитника!

Удары возобновились.

— Так, хватит, — произнес, наконец, Цыган, — я хочу его помучить хорошенько. Мне дают за живого гораздо больше. Смотри, мы уже миллионеры…

Безудержное веселье овладело негодяями. Одни из них начали приплясывать, другие — выкрикивать странные победные крики, третьи принялись за горячительные напитки.

— Что вы сделали с девушкой? — тихо произнес Белосельский, видя рядом с собой Цыгана.

— Ты сначала думай о том, что мы сделаем с тобой… Мне дают пятьдесят миллионов, чтобы я с тобой сделал такие страшные вещи… Ты заплатишь за все… Сначала я выпущу из тебя всю кровь, а затем…

И он вытащил из-за пазухи огромный тесак и поднес к голове Белосельского.

— А если я заплачу вам вдвое больше, чем они?

Цыган задохнулся от смеха.

— Заплатишь нам?

И он хотел вонзить нож, но его руку перенял его помощник — толстяк, с лицом, напоминающим летучую мышь.

— Стой, давай получим деньги и от него.

Цыган сначала оттолкнул своего помощника, но увидев, какой алчностью горят глаза остальных, вдруг заявил:

— Вздумаешь нас обмануть, я вскрою тебе вены этим лезвием. Ты можешь купить несколько минут своей жизни, прежде чем я порежу тебя на кусочки.

— Отпустите еще заложников, и я заплачу вам сто миллионов долларов.

— Смотри, как он думает опять о других… Не зли меня, правозащитник, иначе… Думай о своей собственной жизни…

— Тогда вы не получите ничего.

— Ладно, но не вздумай фокусничать… Двести миллионов за пять человек — переведи на неотслеживаемый счет в офшорах. Стас, подай сюда ноутбук. Но наручники и цепь мы с тебя не снимем. Ты скажешь нам комбинацию цифр в качестве пароля, а мы уж сами сделаем все за тебя.

— Согласен.

— Так, говори пароль.

Белосельский сказал. Цыган с томительной тревогой глядел на экран и внезапно залился смехом.

— Ты еще более неразумен, чем я думал.

— Отпустите заложников.

— Еще чего. Мы никого не отпустим, а благодаря твоему переводу мы стали еще богаче. Но не волнуйся, мне заплатили, чтобы ты был погребен здесь, в этом подвале. Ты думал обмануть нас, считаешь нас низшими людьми…

— Что вы сделали с девушкой наверху?

Цыган засмеялся таким же циничным смехом, как и прежде.

— Ты проиграл свое дело, защитник прав людей! Эта девушка — Влада — лишь приманка для тебя. Мы знали, что ты обязательно придешь. Мы искали у тебя слабое место, чтобы выманить тебя. Мы очень долго изучали тебя, твой характер, твои привычки и причуды и нашли у тебя уязвимые точки. У всех они есть. Сейчас сострадание и сопереживание чужим людям заставили тебя сделать непоправимую ошибку. Как только я получу последний транш перевода, в течение получаса с тобой будет покончено.

— Я понимаю, вы можете убить меня, но отпустите Владу, раз я все равно не убегу.

Цыган стиснул рукоять пистолета и ответил:

— Ее мы тоже застрелим. Нам не нужны свидетели. Скоро и наш вертолет прибудет. Ты думаешь, с той стороны повсюду полиция? Ты бы удивился, если бы узнал, что снаружи — наши люди. И твои люди у нас на прицеле, а не мои… Сафронов тебе не поможет, мы и до него доберемся…

Приблизился помощник Цыгана с видеокамерой.

— Сейчас в сеть мы выложим запись того, как поймали известного защитника прав людей. Других он защищал… права людей… А себя не смог… За эту запись я получу еще пять миллионов.

В это время мать Влады была не в силах выносить мучительное ожидание, когда каждая минута, подобно иголке, безжалостно впивалась в тело; она уговаривала мужа довериться Белосельскому и Сафронову, но тот был непреклонен. Тогда она, заприметив некоторое движение на крыше примыкающего здания, подбежала туда, но вход туда преградил человек с автоматом в руках.

В отчаянии женщина опять бросилась к Сафронову, умоляя его держать ее в курсе дела.

— Я должна знать, что происходит… иначе я сойду с ума.

Сафронов молча пересек двор, и тут к ним присоединилась совсем юная девушка в простеньком пальто с распущенными черными волосами.

— Я приемная дочь Белосельского и хочу к нему.

Сафронов отвел их обеих в секретное место. Это был небольшой флигель, скрытый от посторонних глаз. Здесь было полутемно, выделялся лишь светящийся экран, на котором не совсем четко отражались тени и силуэты, при этом различались крепкие реплики и ругательства. В этой же комнате возле распахнутого окна стояло человек пять — и все с огромными черными винтовками.

— Зачем ты их привел? — упрекнула Сафронова Самина. — Они будут только мешать.

— Не отвлекайся, — отвечал подполковник.

— Что происходит внутри?

— Смотрите сами.

Ланская-старшая и Лиза стали пристально всматриваться в экран. Наконец можно было различить силуэт человека, привязанного цепями к стене, и еще фигуры пяти-шести черных теней в масках.

У Лизы пересохло в горле и подкосились ноги, она вынуждена была облокотиться о стену, ибо в привязанном человеке она узнала Белосельского.

— Я не вижу моей дочери.

Сафронов указал на другую тень на экране, и Ланская увидела очертание туловища и ног своей дочери. Девочка тоже была связана и сидела на стуле под охраной двух людей в масках.

— Какой ужас! — вырвалось у женщины. — Как он может спасти ее, когда сам… в таком положении…

— Помолчите, прошу Вас! — прикрикнула на нее Самина.

Это было поистине жуткое зрелище. Было хорошо видно, что Белосельского избивают со звериной жесткостью настоящих испанских инквизиторов, и даже кровавый Торквемада отступал перед такими сценами. Лиза увидела, что Белосельский давно уже не двигается. Она ощутила, как все члены ее тела помертвели, а кровь превратилась в лед.

— Они ведь убьют его… как он спасет мою дочь? Это конец всему…

С Ланской-старшей сделалась истерика, и Сафронов хотел уже ее увести насильно, как вдруг Самина крикнула:

— Он подает сигнал.

Все вздрогнули и встрепенулись. Лиза поняла, что борьба только начинается, и призвала все свое мужество.

— Какой сигнал?

— Сигнал повторился… скрещенные пальцы… Вот он снова повторил его… И расчетное время, — ответила Самина. — Внимание, двухминутная готовность, снять все «цели» второго этажа, никаких пуль, только импульсные пушки. Я по-прежнему слежу за Владой.

Секунды летели с головокружительной леденящей быстрой; они словно терялись в пропасти неизвестного будущего, которое, казалось, несло с собой избавление или гибель.

Никогда еще у Лизы так отчаянно не билось сердце. Никогда еще ее дыхание не спирал такой леденящий ужас.

Ланская-старшая искусала себе руки до крови.

В это время Цыган держал Белосельского за волосы, а его помощник, похожий на летучую мышь, — за шею.

— Ну вот и все кончено, защитник прав людей. Мы записали тебя в сеть. Ты предстанешь в таком виде — с синяками под глазом и с моими метками на шее… Ты проиграл… Прощай.

— Вы… вы забыли одну вещь…

Цыган расплылся в ухмылке.

— Не слышу, скажи громче.

И Цыган сделал вид, что хочет наклониться ниже.

— Какую же вещь? Через пять минут мы улетим на вертолете МЧС. Он как раз уже летит…

— Вы… забыли это…

И Цыган наклонился, чтобы выслушать ответ Белосельского, как вдруг этот последний преобразился. Он выпрямился во весь рост и одним рывком разорвал стальную цепь, которой был скован, и вместе со щебнем вытащил из стены часть металлической балки. Цыган машинально отпрянул, Белосельский оттолкнул Цыгана в сторону, а его помощника пригвоздил, точно бабочку, на противоположную стену. Бандиты не успели опомниться, как вместо сломленного, чуть живого соперника получили врага, перед которым сами были бессильны. Белосельский действовал с такой стремительностью, с таким жаром, с таким напором, что был словно не человеком, а высшим существом, перед которым не может устоять никакая сила. Цыган получил такой удар, который оглушил его точно топор. Остальные бандиты не смогли оказать сопротивления, все их оружие в тесном пространстве оказалось бесполезно — Белосельский предугадывал каждую их атаку, каждое движение и хладнокровно валил на пол. Ни одного выстрела не было сделано. Разделавшись с бандитами нижнего этажа, он быстро взбежал по лестнице вверх; здесь царила паника — заложники, увидев, что те, кто стоял с наведенными на них автоматами, внезапно упали, и решив, что их тоже может настигнуть слепая пуля, попытались выбраться на улицу через окно. Белосельский не без труда пробился сквозь эту серую массу и вбежал в комнату, где находилась Влада. Он увидел, что двое бандитов, которые ее стерегли, мертвы. Самина сдержала слово. В одно мгновение он вынул кляп изо рта девушки и спросил:

— Все в порядке? Вы не пострадали?

— Нет.

Белосельский вложил серебряное колечко в ухо и произнес:

— Я нашел Владу. Мне нужен «коридор» для отхода.

Но тут открылась дверь и с диким ревом влетел Цыган. Его лицо выражало такую ненависть, что страшно было смотреть. Он вскинул пистолет и навел на девушку. Белосельский заслонил ее своим телом. Раздались выстрелы. Первые пули в цель не попали. Негодяй разрядил всю обойму. Белосельский ощутил, как ему обожгло плечо.

— Все в порядке, — сообщил Белосельский Самине, — пуля попала в меня. Девушка невредима.

Цыган, видя все это, вскричал:

— Да ты сам Сатана!

Но Белосельский не дал ему больше договорить и, схватив бандита за грудки, вышвырнул его в окно. Все было кончено. В эти секунды группа «преторианцев», одетых в черное, ворвалась в здание и через секунду оказалась в комнате. Влада не отпускала от себя Алексея. Он взял ее на руки и передал матери.

— Я сдержал слово.

— Мы этого никогда не забудем, — произнес отец Влады и крепко пожал ему руку.

К Белосельскому приблизилась Самина и ударила его по лицу. Лиза тоже была здесь, она хотела кинуться к нему на шею, но заметила, что Белосельский ранен. Помимо ран от побоев, его левое плечо было залито кровью. Впрочем, через минуту он был заботливо перевязан и стал принимать слова благодарности от Ланской-старшей и ее мужа. Лизе Алексей улыбнулся, как бы говоря: «Поговорим потом».

Подошел Сафронов.

— Поздравляю, — произнес он, — ты ведь знал, что все так и будет.

Белосельский отвечал своей неизменной улыбкой.

— Не забудь, что среди нас предатель. Информация у тебя на телефоне.

Сафронов кивнул головой и вернулся в штаб. Мимо провели Цыгана в наручниках, который, увидев нашего героя, буквально завыл от ярости и пытался вырваться, крича:

— Я знаю, кто ты такой!

Глава 13. Любовь

В этой небольшой суете Белосельский взял крохотную ладошку Лизы в свои руки и слегка пожал. Она ответила ему нежным призывом.

— Ты ведь обещал… А что это за синяки? А кровь?

— Иначе было нельзя, — признался Белосельский.

— Ты не представляешь, что я пережила… Я больше не хочу, чтобы ты рисковал.

— Давай сядем в машину, чтобы никто не слышал нас.

Он увлек девушку за собой. И здесь, в салоне автомобиля, где их никто не видел и не мог подслушать, они могли сказать все, что хотели и что так долго таили в сердцах. Лиза хотела сделать признание, которое иногда несколько наивно звучит в устах семнадцатилетней девушки, чьи чувства распускались как бутон цветка. Но сначала она обняла Алексея с такой искренностью и такой неподкупной доверчивостью, что у него на глазах выступили слезы. Наконец она прошептала ему на ухо те слова, которые он, казалось, так давно жаждал услышать. И в этот миг его душа, будто выбравшись из-под мрачного подземелья, где пребывала словно замороженная и недоступная как каменное изваяние, вдруг оттаяла и затрепетала на призыв этого юного и самоотверженного сердца.

Лиза прикоснулась своими губами к его губам, и он понял, что она нужна ему как воздух, как солнце, как ветер, что обдувает лицо. Это длилось всего несколько секунд, но затем он пришел в себя и слегка отстранил от себя девушку. Но она опять сомкнула свои изящные руки на его шее.

— Лиза, послушай, ты ребенок… в твоем возрасте хочется любви, но я намного старше тебя… ты не понимаешь, что…

— Нет, это ты не понимаешь, Алексей, я говорю, что люблю тебя и хочу быть с тобой.

— Твой возраст — это любовь, беспечность, беззаботность. Это самое счастливое время… Я хочу, чтобы ты была счастлива… Ты можешь меня любить как отца, а не как…

— Но если я люблю тебя по-другому…

Она снова хотела поцеловать его, но он не позволил.

— Почему ты боишься меня? — ее глаза наполнились слезами. — Ты любишь другую девушку?

— Нет никакой другой девушки. Я не хочу сломать тебе жизнь, Лиза… Любовь — это не только чувства и слова любви, пойми это.

— Ты не веришь тому, что я говорю? Тому, что я чувствую?

— Лиза… ты еще очень молода, чтобы понимать свои чувства… это, скорее всего, влюбленность… тебе нужен юноша твоего возраста.

— Нет, мне нужен только ты, Алексей.

Он погрузился своим взором в ее карие глаза и не выдержал их огня.

— Ты права, — внезапно признался он, — да, я боюсь… боюсь, что если поцелую тебя еще раз, то не смогу жить без вкуса твоих губ, без запаха твоих волос, без теплоты твоего плеча.

Вместо ответа она снова поцеловала его.

— Лиза, тебе, правда, нужна моя любовь?

— Ты же знаешь ответ, Алексей.

Наконец он очнулся от сладостного оцепенения.

— Да, Лиза, я впервые за двадцать лет позволил себе забыть о времени… а ведь оно мне не принадлежит…

— Но ведь сейчас… мы никуда не спешим… Ты же только что рисковал собой… ради других… разве у тебя какое-нибудь еще отложное дело?

— Нет, но нужно возвращаться.

— Зачем? Мне и так хорошо, я сегодня стала самой счастливой… Но скажи, тебя сильно били? Я же видела на экране… Тебе было очень больно?

— Не очень, не волнуйся.

— А когда заживут эти раны? А рука?

— Точнее, плечо… Через несколько дней раны затянутся.

— Правда?

— Да, не сомневайся.

— Я верю тебе, Алексей.

Она положила ему голову на грудь, и он вдохнул в себя аромат ее волос.

Через час они были уже дома. Лиза не выпускала его руки из своих ладоней, и он обнимал девушку за талию.

Ива и Милош, увидев это, остолбенели от изумления.

— Тебя показали по телевидению, — произнесла Ива, с неудовольствием глядя на Лизу.

— Ты ранен, дядя? — участливо спросил Милош.

— Пустяки, это царапина. Я думаю, что сегодняшнее событие нужно отпраздновать.

— Я рада, что все так завершилось, — отвечала Ива, неприязненно смотря на Лизу, — и я хотела бы знать…

— Ива, я отложу объяснения до завтрашнего утра, так как сейчас ночь на дворе. Да, и еще — не надо так удивляться. Лиза — девушка, которую я люблю, и поэтому не потерплю неуважения.

Это известие произвело такое впечатление на Иву, как разряд молнии. Она с ненавистью посмотрела на Лизу, но та ей ответила спокойным взором, в котором была лишь уверенность и спокойствие. И только Милош пробормотал нечто вроде поздравления.

— Алексей, я хочу снова перевязать тебе плечо, — произнесла Лиза, — это дело я умею неплохо.

Любовь эгоистична. Лиза не желала ни минуты оставаться без Белосельского и поднялась с ним в его кабинет.

— Ты видел, что происходит, — обратилась Ива к брату, — у нас в доме настоящий бордель. Ей даже нет восемнадцати…

— Ты преувеличиваешь, — отвечал брат. — Знаешь, она неплохая, может, она действительно влюбилась?

— Этого я от тебя не ожидала! А еще брат называется! И еще праздновать с такими людьми Новый год?! Я уеду к подруге! Видеть вас всех не желаю!

Милош не противоречил. Он знал, что Ива вспыльчива, но отходчива, и что утром от ее плохого настроения не останется и следа.

Тем временем Лиза взяла у Виталия аптечку, нарезала аккуратно бинт, сменила повязку и затем крепко замотала плечо своему возлюбленному.

— Лиза, может, тебе лучше отдохнуть в своей комнате? Эта ночь была непростой.

— Я тебя больше не оставлю никогда… одного…

Он улыбнулся. Он не видел больше забитой, испуганной, робкой девочки, которая вчера гостила в его доме и была нежной белой голубкой — теперь перед ним была преданная девушка, по повадкам напоминающая тигрицу.

— Я еще не спросила у тебя про Самину и ее пощечину.

— Самина права. Я нарушил данное ей слово.

— Какое?

— То, что она всегда защищает только меня. А я ее просил помочь Владе. Самина никогда бы не позволила, чтобы на меня надели наручники или сковали цепью. Но я приказал ей не вмешиваться. Поэтому она обижена.

— Я поняла. А Ива?

— Ты ревнуешь?

— Немного… Давай впредь договоримся, что не будем ссориться из-за пустяков и всегда говорить правду друг другу, не скрывая ничего.

— Идет.

— Тебе здесь больно… они ведь били тебя по голове.

— Нет, это пустяки.

— Не знаю, не уверена, — она провела рукой по его волосам.

— Лиза, ты потрясающая девушка, ты мое сокровище… Ты знаешь, я тебя так долго искал и теперь уже не отпущу.

Она улыбнулась.

— Но я хочу быть для тебя единственной.

Они говорили почти всю ночь. Потом Лиза задремала на оттоманке, подсунув подушку под голову. Несмотря на свою рану, он очень осторожно взял девушку на руки и отнес ее в комнату, не желая нарушать ее сон.

Проснувшись, Лиза сначала была обеспокоена тем, что Алексея нет рядом. Она хотела было обидеться, что он отправил ее одну ночевать к себе, но затем передумала. Она вспоминала свое вчерашнее объяснение с Белосельским и это наполняло ее душу сладостным восторгом. Однако Лиза была натурой отнюдь не мечтательной, а предпочитала действовать решительно, так что ей еще предстояло бороться за свое счастье. Она знала, что Ива и Милош ее никогда не примут. А Елена придет в ярость.

Выбрав красивое шелковое платье и расчесав волосы, Лиза спустилась в гостиную.

Оказалось, что Белосельского приехала благодарить семья Ланских.

— Я с удовольствием могу предложить Вам партнерство в этой области, которая ранее Вами не была изучена, — предлагал глава семейства, — Вы же занимаетесь бизнесом в сфере высоких технологий…

— Пожалуй, Вы меня можете выручить совсем другим образом. Я слышал, у Вас есть кое-какие связи в другом деле.

— В каком же?

— Я про того наемника по кличке Цыган.

— Он в тюрьме!

— Ну, я думаю, ему оттуда нужно выйти.

— Зачем это?

— Ну, видите ли, мы с ним еще не закончили разговор. Он неплохой боксер. Я знаю один подпольный клуб… Там можно выпустить пар…

Ланской подумал, что Белосельский шутит, и засмеялся. Тут все заметили Лизу.

— Это Ваша дочь? — спросила Влада.

Белосельский бросил быстрый взгляд на Лизу.

— Я был бы счастлив, если бы у меня была такая дочь… У меня приемные дети, которых вы уже видели. Но какими бы ни были священными родительские чувства, скажу, что, в угоду нашему эгоизму, существует любовь и брак… Лиза не моя дочь, она моя невеста.

И он при всех взял ее за руку и посадил рядом с собой.

Это произвело поистине ошеломительный эффект.

— Ему вчера отбили голову дубинкой, — шепнула мужу Ланская-старшая, — пойдем отсюда, мы напрасно приехали.

Белосельский радостно проводил гостей. Когда они ушли, он спросил девушку:

— Что ты скажешь о моем ответе?

— Я счастлива и удивлена одновременно.

— Я сказал так потому, что прочитал желание в твоих глазах, и не только поэтому…

— Почему же еще?

— Я не хочу, чтобы ты думала, что я к тебе отношусь несерьезно. Я намерен получить развод у Елены после Нового года.

Взгляд Лизы просиял, но потом затуманился.

— Ты правда этого хочешь?

— Да.

Она обняла его с таким спокойствием и с такой детской доверчивостью, что у него невольно опять забилось сердце.

— Ты голодна?

— Нет.

— И я тоже. Есть чувства, от которых лишаются аппетита… Но ты немного бледная, Лиза, я буду заботиться о тебе и в том числе о твоем питании.

— Я правда не хочу…

— Я помню, что упрямство — один из твоих недостатков.

— Пожалуй, я выпью кофе.

Они привыкали друг к другу, терпимее относились к привычкам и собственным желаниям. Лиза делала ему перевязку два раза в день. Ей это не надоедало. Она не боялась вида крови. Через пару дней на лице Белосельского почти не было заметно шрамов, и рана на плече затянулась.

Лиза переживала самый радостный период в своей жизни. Она любила и была любима. Есть чувства, которые, возникнув точно из искры, раздуваются до бушующего пламени как костер, и настолько завладевают людьми, что все остальное перестает иметь значение.

В один из последних дней уходящего года Белосельский пригласил Лизу в ресторан на *** улице. Девушка, оставив детское упорство, выбрала приличное модное платье. Она уже давно осознала, что Белосельский является публичным человеком и что будущая его супруга должна отвечать определенным требованиям общества. Она гладко уложила свои роскошные черные волосы, которые придавали чертам ее лица необычайную томность и даже вожделение. Красота Лизы была столь очевидной, столь заметной, что привлекала всюду всеобщее внимание. Белосельский же надел черный фрак, которым он всегда пользовался для особо торжественных приемов.

— После того звонка я все время опасаюсь повторений, — серьезным тоном сказала Лиза, — и ты обещал, что больше так не поступишь… не станешь рисковать собой.

— Ты хитрый лисенок, — отвечал Белосельский, целуя ее руку, — ты так ловко умеешь брать с меня обещания…

— Разве это плохо? Речь же не о подарках, которые ты любишь дарить, а о твоей жизни, о твоем здоровье.

— Я не нарушу данное слово, Лиза.

— Алексей, послушай. Я не хочу, чтобы ты видел во мне слабую девушку, которую нужно во всем поддерживать, покупать подарки… Нет… я хочу быть тебе полезной, участвовать в твоих делах, потому что я тебе нужна… я же вижу… Вдруг ты опять задумаешь пожертвовать собой ради других… а я должна быть рядом.

— Лиза, твоя жизнь для меня драгоценней всего на свете, я не могу подвергать тебя опасности.

— Я не согласна, я хочу участвовать с тобой во всех твоих предприятиях.

— Лиза, ты еще очень юна, чтобы сознавать всю серьезность…

— Нет, Алексей, я хочу стать твоей настоящей помощницей во всех начинаниях и текущих делах.

— Я тебе приготовил кое-что, только не вздумай отказываться, как ты это делаешь обычно, ссылаясь на Иву, — произнес Алексей.

И он достал небольшую бархатную коробочку, в которой на миниатюрной подушечке красовалось обручальное кольцо с внушительным бриллиантом.

— Оно красивое, даже слишком.

— Я хочу, чтобы ты его надела и не снимала.

Лиза исполнила его желание.

— Ты принимаешь кольцо?

— Я принимаю твою любовь, Алексей… она важнее кольца.

— Я все-таки намереваюсь сделать тебя менее упрямой.

Девушка улыбнулась своей чарующей улыбкой.

— Значит, сегодня что-то вроде дня обручения?

— Именно… Разве тебе не нравится это место… этот ресторан?

— Здесь красиво, да… но мне кажется, что на нас смотрят.

— Я специально выбрал это место. Вообще, этот ресторан принадлежит мне, здесь безопасно.

— Алексей, — внезапно произнесла Лиза, — я должна рассказать тебе о своем прошлом… я ведь не все тебе поведала… В приемной семье, где я жила, случился серьезный конфликт… были ужасные вещи… и главным образом, тот человек — он обещал, что не оставит меня в покое.

— Не надо вспоминать прошлое, если тебе это трудно… Неважно, что было ранее.

— Но мне раньше снились сны, что тот человек вернется.

— Лиза… не нужно бояться. За один драгоценный волос на твоей голове я способен уничтожить…

— Нет, Алексей, не надо… Тогда мне было очень страшно. Все время я видела один и тот же кошмар, но теперь, рядом с тобой, я обрела не только спокойствие, но и твою любовь. Но иногда все же я побаиваюсь…

— Не нужно, Лиза, я всегда рядом. Даже если я отсутствую по делам, тебя охраняют Дарья и Олеся. Конечно, они не могут заменить Самину…

— А почему она тебя ударила тогда?

— Потому что тогда я просил Самину защитить девушку, которую взяли в заложники, она держала на прицеле мерзавцев, которые пытались ее убить, а я был в подвале и сам разобрался с этими фанатиками. Просто до этого я дал слово Самине, что она охраняет только меня, и так будет всегда.

— Я тоже хочу охранять тебя. Я, скорее всего, буду ревновать к ней.

Глава 14. Сребролюбцы

Елена в прозрачном одеянии, делающем ее похожей на одну из тех странных танцовщиц кабаре «Мулен Руж», которые на сцене выглядят особенно вульгарно, подошла к широкому изумрудному столу, где ее гражданский муж Никита в течение получаса курил кубинскую сигару и гонял шары при помощи длинного кия.

— Нам достались лишь жалкие крохи… Всего-то десять миллионов, в то время как мы могли иметь миллиарды, которых он лишил мою дочь. Он стал таким скупым и отвратительным за эти годы…

— Да, это унизительно, — подтвердил Никита, — каждый месяц выпрашивать подачки. Как ты все в силах терпеть?

Елена вскипела еще больше.

— А ты тоже хорош! У тебя вообще ничего нет! Весь твой игорный бизнес давно прогорел. Ты весь в долгах и еле расплатился. Тем не менее продолжаешь играть в рулетку…

— Что поделаешь… На Новый год мы уже будем в Монте-Карло, там можно реально выиграть!

— Я тебе дам только миллион, иначе ты все сразу спустишь.

Он скорчил обиженную мину, но у него это получилось слишком плохо. Впрочем, он знал Елену и ее безотказность по отношению к нему, поэтому сказал:

— Унизительные гроши… Тебе нужно предпринять что-то немедленно! Иначе мы рискуем остаться ни с чем.

— Если бы я могла… Что я могу сделать? Больше, чем дает наш фонд в месяц, мы не можем иметь, а остальные суммы нам достаются через бесконечные унижения и скандалы! Я так устала от всего этого! И это для такой чувствительной натуры, как я! Разве я все это заслужила?

Никита отбросил сигару и сжал губы.

— Надо с ним быть еще жестче, — предложил он, — но для начала нужно удалить наглую приживалку!

— О которой писали газеты? Которую видели с ним, когда он освобождал из заложников дочь предпринимателя?

— Да! Эта девица опасна!

— А Ива не опасна?

— Это другое дело. Ива дура, раз она позволила в своем доме подобный разврат и не выставила «бродяжку» за дверь. Но нам нужно попытаться это сделать. Если она станет… его… женой…

— Женой она стать не может, ведь есть я.

— В обществе так и назовут ее — вторая жена… Нужно от нее избавиться.

— Что у тебя на уме? Ее охраняют лучше, чем его самого. К ней нельзя приблизиться дальше…

— У меня есть друг — журналист. Он поможет что-нибудь раскопать, но я еще слышал прелюбопытные новости из желтой прессы, которая всегда раздувает пламя из искры.

— Что же именно ты узнал?

— О! Прелюбопытнейшая история. Эта девушка — непростая птица. Она не такая тихоня, какой прикидывается. Оказывается, ее мать лишили родительских прав, затем отдали в другую семью, где дети подверглись насилию… В результате Лиза бежит из приемной семьи и затем объявляется уже в доме твоего мужа… Где она была и что делала после побега — неизвестно!

— Это сейчас обо всех пишут. Где ты это успел вычитать?

— У меня свои источники, — усмехнулся Никита.

— Нужно проверить все.

— Без сомнения. Но если это правда, нужно преподнести эту версию под правильным соусом. Я так склонен думать, что раз девица несовершеннолетняя, то у нее могут быть проблемы с законом. Побег и так далее. В крайнем случае можно выдумать что-нибудь, найти свидетелей не составит труда. Я считаю, самое разумное — обвинить ее в каком-либо преступлении. И он в конце концов откажется от нее. Пусть не сразу, но его страсть к ней охладеет и он выбросит ее на улицу.

— Но это опасно. Если он узнает, что это придумал ты… Ты знаешь, что он безжалостный человек.

— Не узнает. У меня есть один знакомый адвокат — мастер всяких провокаций и вообще, фокусник судеб. За хорошую плату он сам придумает нужную легенду, создаст образ и добудет свидетелей.

— Только не ошибись, в случае неудачи…

— Мы ничего не потеряем. Я сделаю все так, чтобы остаться в тени. К тому же я слишком умен и осторожен.

— Вижу, ты загорелся этой идеей! — вскричала Елена, шутливо играя кием и стараясь подцепить шар.

— Попытаться стоит. Я берусь все устроить. Поэтому второй миллион ты передашь мне.

— Я подумаю.

— Соглашайся. Мы избавимся от этой «мартышки», и тогда у нас не будет ни в чем недостатка. Ива, возможно, скоро выйдет замуж и уйдет. Ее брат вообще хочет стать моряком и уехать. Главная опасность — эта черноволоска.

— Она такая бойкая, и теперь он ее таскает с собой повсюду… Я ее ненавижу. Всем сердцем и всей душой.

— Тем более ты должна быть заинтересована в том, чтобы наш план удался.

— Я тебе дам деньги. План хорош. Делай что угодно, но только добейся того, чтобы он презирал ее. Чтобы смотрел на нее, как на изношенное платье, на вещь, на ничтожество.

Никита внимательно посмотрел на Елену.

— Сначала нужно прояснить ее биографию, а потом уже действовать. Представляю себе заголовки газет: «Возлюбленная олигарха сбежала от правосудия», «Воровка вновь нашла доверчивого богача».

— Он снимет голову за подобные заголовки.

— Меня он не заподозрит. Все сделают другие люди. Я останусь в тени. Я слишком хитер для этого.

— Надеюсь…

— С другой стороны, ты сама не провоцируй его. Сделай вид, что смирилась и все.

— Это непросто, особенно после стольких обид, которые он мне нанес.

— И все же постарайся. Ты больше выиграешь от этого. И есть одна мысль…

— Какая?

— Надо бы Ирине все-таки найти почву для примирения.

— Ирина, так же как и я, не в силах свыкнуться с несправедливостью. Чужие люди давно уже завладели всем, что по праву принадлежит нам.

— Тем более, Ирина — это твой мост в отношениях с ним.

— У нее характер мой, и потом, она максималистка, а тут еще переходный возраст. Она не проявит лояльность.

— Это можно использовать в нашу пользу.

— На покупку спорткара он не выделил сумму в прошлом месяце.

— Это слишком банальные предлоги, — протянул Никита, наливая себе скотча в бокал, — нужно быть оригинальной и неповторимой. Сыграй на его чувствах.

— И как же?

— Убеди, что депрессия выбила тебя из колеи, что тебе нужны деньги… на небольшое лечение, на восстановление сил из-за поведения дочери. Сострадание — это самая зияющая брешь в нем. Если пробудишь в нем сочувствие, то он поверит тебе.

— Есть одно но.

— Что за «но»?

— Он видит, где ложь, а где правда. Причем безошибочно.

— Я этому не верю.

— Но это так… я его знаю лучше…

— Это не мешает тебе научиться управлять им. Пока же им начинают управлять малолетки… и не без успеха.

Глава 15. Друг Ивы

На танцполе одного из московских клубов на невидимой нити висела громадная хрустальная вращающаяся сфера, разбрасывающая «цветные» брызги и фосфоресцирующую пену. При этом с каждым новым движением этого вертящегося чуда, электронная музыка все усиливалась и превращалась в неистовый рев, который, казалось, был готов взорвать мозг.

За одним столиком сидел молодой человек лет двадцати, в красивом свитере и с прической как у удода. Его собеседник — мрачноватого вида человек с обезьяньей внешностью, в темных очках и с густой черной бородой.

— Ты готов это сделать, Макс? — спросил бородач молодого человека.

— Да… но мне нужно удостовериться, что это не навредит Иве… я ею очень дорожу. Она моя девушка.

— Ты получил аванс.

— Этого мало… Я его уже проиграл в казино, мне нужна вторая половина.

Бородатый человек вдруг прошипел с яростью:

— Прекрати, Макс… Если ты откажешься, мы найдем другого, а тебе придется исчезнуть.

Макс задумался, допил ликер и ответил:

— Закажи мне еще коктейль.

— Перестань паясничать или ты вернешься в глубинку, откуда приехал и опять станешь мечтать о райской жизни. Тебя даже стриптизером не возьмут. В лучшем случае ты станешь прозябать в захолустье.

— Я должен предать Иву?

— Это не предательство… Просто положишь в ее сумочку этот предмет… он очень маленький.

— Что это?

— Чип для считывания информации. О большем тебе знать не надо. Ты был у нее в доме?

— Бывал, но давно… После ссоры с дядей она вроде как хотела ко мне переехать.

— К тебе, в твою съемную квартиру? В твой хлев? Да ты издеваешься.

— Вроде как обещала.

— Мне надоели твои словечки «вроде как» или «типа». Ты эту музыку брось. Мы люди четкие и нам нужны конкретные и жесткие ответы. Время, место и так далее… Нам твоя Ива не нужна. Забирай ее себе. Эту «игрушку» — чип — придумал один гений. Мы на создание этого механизма потратили так много времени, что тебе и не снилось. Но эффект от него небывалый. Чип вреда Иве не причинит.

— Но я же тоже не дурак… Я вам нужен… и вы мне заплатите.

«Бородач» почесал в затылке.

— Ладно, но ты возьми чип.

— Хорошо.

Парень бережно спрятал его в портмоне.

— Смотри, это хрупкая вещь. Подложи этот чип в сумочку Иве, понял?

— Да.

— Она тебя пригласит к себе?

— Нет.

— Убеди ее пригласить тебя.

— Я попробую, но она сейчас в меланхолии после ссор с дядей.

— Плевал я на ее меланхолию и ссору. Тебе нужно прикинуться влюбленным дурачком. Выдумай что-нибудь и проберись в дом. Главная твоя задача состоит в том, чтобы Ива действительно унесла с собой чип в сумочке и все.

— От этого точно не будет вреда?

— Я же повторяю, что нет.

— Что же это за устройство?

— Мы платим тебе за совсем примитивную вещь, а не за любопытство. К тому же ты сам знаешь, что бывает с теми, кто суется в чужие дела.

— Я сделаю, как вы хотите. Мне это несложно.

— Кстати, если удастся, то ты увидишь в доме новую подругу олигарха.

— Я ее должен соблазнить?

— Она любит только миллиардеров и только «папиков», а такие «зеленые желуди» как ты ей не нужны. Так что и не надейся даже!

Парень гордо выпрямился, явно уязвленный эпитетом «желудь».

— Я знаю, что говорю, — продолжал «бородач», — попробуй познакомиться с девицей, немного поболтай, если удастся. Нам нужно знать все до мелочей.

— Значит, у меня второе задание? И бесплатное?

— Первое самое важное. Если удастся второе — добавлю еще из «общей кормушки».

Макс ухмыльнулся и заказал третий коктейль, но тут его остановил «бородач».

— Эй, не налегай на спиртное, для нашего дела нужна ясная голова. Ведь если провалишь дело…

— Нет, нет, успокойся, я все рассчитал, у меня все выйдет.

— Смотри у меня.

И напоследок погрозив парню пальцем, «бородач» исчез. Макс достал свой смартфон, проверил состояние счета и, мысленно продолжая беседу с «бородачом», заказал четвертый коктейль. После этого он стал звонить Иве.

Глава 16. Мечты о мщении

Рыжий адвокат недоверчиво взглянул на кушанье, которое перед ним поставила официантка, и, принюхавшись как пес, брезгливо отодвинул от себя тарелку. Он находился в третьеразрядной закусочной в городке Р***. Напротив адвоката нагловато развалился крепкий мужчина лет пятидесяти, с круглым чревом, прижатыми ушами как у боксера и татуировкой на щеке.

— Могли бы меня и не застать. До Нового года всего несколько дней, я планировал уехать на праздники, — говорил мужчина, с жадностью поедая весьма посредственный ужин, состоящий из сосиски в тесте и омлета.

— Да, поэтому очень удачно получилось, что я Вас нашел, — отвечал адвокат, думая про себя, с какой жадностью его собеседник поглощает пищу.

— Я Вам пояснил еще в телефонном разговоре, что Вас ожидает приличный гонорар. В том случае, если Вы поможете создать правдоподобную легенду про Вашу бывшую воспитанницу. Сначала мне нужны правдивые факты, на основе которых мы сможем состряпать блюдо и кинуть его на съедение журналистам.

— Плевал я на факты, вы, адвокаты, всегда все переворачиваете с ног на голову… Какая правда Вам нужна? Я примерный отец и семьянин. Мы с женой взяли из приюта десять детей. Мы всегда заботились о них с таким усердием, как никто до нас еще не делал. Вы можете прийти ко мне в дом и во всем удостовериться.

— Это уже лишнее, — продолжал адвокат, — достаточно того, что я Вам верю и нисколько не сомневаюсь в Ваших отцовских чувствах и в Вашей любви к Вашей семье.

— А мне платят за это черной неблагодарностью… Воздают злом за добро. Вот какие сейчас девушки! Вернее, девочки… А ведь дети — это наше будущее. Разве не так?

— Верно, — заключил адвокат, — но Вы же понимаете, что мне необходимо иметь кое-что осязаемое, какие-нибудь улики, которые я мог бы представить следователям, судье, прокурору.

— Улик сколько угодно, это похищение крупных сумм денег… потом, Лиза постоянно сбегала, исцарапала мне лицо… можно обвинить ее в воровстве.

— Этого недостаточно.

— Она однажды чуть не подожгла дом…

— Положим, что все-таки подожгла. Найдете свидетелей, которые докажут, что это сделала именно она?

— Найду, конечно… за деньги, конечно.

— Ну, само собой, — продолжил адвокат. — Есть два пути: либо мы представим Лизу как несовершеннолетнюю преступницу, либо как наркоманку, которой нужно принудительное лечение, так как она опасна для общества. А если ее обвинить в избиении?

— Можно, однажды она напала на моего ребенка.

— Это правда было?

Порядочный отец семейства слегка поморщился.

— Скажем так, свидетелей я найду.

— Вот, уже лучше. Скажем, групповое избиение… Это модно сейчас.

— Что?

— Ничего, продолжайте.

— Она била других детей.

— А Вы можете мне дать Ваши семейные видео? Я отдам это компьютерщикам, они смастерят видео с насилием.

— Нет ничего проще. Мы часто с женой делаем видеозарисовки. Мы же семья.

— Отлично, итак, мы обвиним девушку в насилии, краже и поджоге. В общем, нужно будет сочинить правдоподобную легенду, в которую поверит большинство домохозяек. Да, и представьте мне кандидатуры свидетелей, которые нам понадобятся. Лучше разных — одногруппники из колледжа, соседи… Пообещайте им крупные суммы.

— Кстати, Вы так и не сказали, какова моя доля?

— Доля так велика, что Вы сможете купить хоть три спортивных автомобиля.

Отец семейства просиял.

— А теперь скажите мне, что будет… как это произойдет?

— Идея такая, — продолжал адвокат, — нужно арестовать эту девушку на глазах у всех. Ордер мы добудем. Уже достаточно одного того, что она скрывается от правосудия.

— А чем лично Вам досадила Лиза?

— Я не хотел бы это обсуждать. Да и Вас это не касается. Могу лишь вкратце добавить, что сейчас она живет с одним очень влиятельным олигархом.

— Вот как? Это плохо. Как же мы сможем…

— Беда вся в том, — продолжил адвокат, — что олигарх не знает, что собой представляет эта девушка.

— А если ему все равно?

— Я так не думаю. Он публичный человек. И как только он узнает, что представляет собой его пассия, он откажется от нее. Люди такого ранга чрезвычайно осмотрительны в знакомствах. А уж когда речь идет об общественном мнении, престиже и так далее, то они пойдут на все, чтобы оградить себя от лишних разговоров. С другой стороны, Лиза нарушила закон. Представим ее как рецидивистку. Она должна быть арестована или помещена в клинику.

— Раз беретесь Вы, я не сомневаюсь, что у Вас все выйдет.

— Ну, Вы сами должны быть убедительным, если Вам придется отвечать в суде.

— Я справлюсь.

— Итак, наше главное обвинение будет строиться на фактах, свидетелях и видеозаписях. Этого достаточно для задержания девицы. Прокурор наш друг. Он окажет нам посильную помощь в поимке…

— Моей бывшей любимой дочурки, — прибавил детина с какой-то издевкой.

И затем противно облизал губы с каким-то плотоядным видом.

— Вы когда-нибудь давали показания в суде?

— Я? Да, бывало.

— Когда же?

— Не хотел бы об этом.

— Мы изучили и Вашу биографию, на всякий случай, — продолжил юрист, — мне кажется, многое нужно скрывать, иначе Вам никто не поверит.

— Я не желаю это обсуждать.

Мужчина выпил принесенное пиво за один присест и взгляд у него стал при этом диким и блуждающим.

— Я претендую лишь на незначительное доверие, — произнес адвокат, — ведь после того, как ее арестуют, Белосельский займется Вами… А Вы должны выглядеть безупречно…

— Я где-то слышал эту фамилию.

— Я же сказал, что он олигарх, правозащитник… Это он построил сеть ресторанов для бедняков, как он сам говорит.

— Да, да, припоминаю… Но он же богат, и наверняка не отдаст девушку просто так.

— А мы спланируем грамотно. Мы все предусмотрим.

— Значит, она, сбежав от меня, — продолжал мужчина, — нашла приют у этого человека… Но ведь он женат, у него дети, как я слышал.

— Она живет у него в доме.

Достойнейший отец семейства внезапно разразился такими крепкими ругательствами, что даже рыжему адвокату стало не по себе. Он решил завершить встречу.

— Когда Вы мне все это передадите?

— Хоть сегодня. Можете даже сейчас заехать.

Рыжий юрист почесал в затылке. Такая идея ему явно не нравилась.

— Завтра принесете мне в гостиницу Ваши видео и поговорите с возможными свидетелями.

— Хорошо. Любимая доченька, — прошептал мужчина, — если сбежала от меня, думала так все просто? Скоро твой олигарх тебя оставит на произвол судьбы.

И прибавил уже громче:

— А теперь давайте поговорим о моем авансе.

Глава 17. В баре

Ива вынула изо рта стеклянный мундштук кальяна и стала пускать белые кольцеобразные вихри. Девушка находилась в одном столичном баре с подругой-сокурсницей.

— Я не хочу возвращаться домой, Агата, — говорила Ива, — с недавних пор меня не устраивают некоторые поступки дяди.

Агата, лохматая, взбалмошная блондинка, помешанная на красивых вульгарных ухажерах, хитро ухмыльнулась.

— А почему так? — почти безразлично осведомилась она.

— Да мой дядя опять взялся за старое… Связался с какой-то вокзальной девицей и поселил ее у нас.

— Это ужасно интересно! И…

— Ей только семнадцать лет!

— Забавно, и у него с ней отношения?

— Да, он всем сказал, что это его невеста. Она постоянно торчит в его кабинете и вообще не отходит от него ни на шаг. В общем, дом уже не тот, что прежде. Я даже подумываю уехать или снять квартиру где-нибудь в городе.

— Я также мечтаю съехать от родных, можем поселиться вместе.

— Но ты тоже не сахар, — отвечала Ива, — у тебя неуживчивый темперамент!

Агата ласково погладила подругу по щеке.

— Какая ты откровенная… Слушай, расскажи про невесту твоего дяди. Какая она?

— Приезжай к нам и увидишь. Похожа на общипанную курицу с тонкой шеей.

— Слушай, но ведь твой дядя еще молод.

— Ему сорок два года.

— Когда она появилась у вас в доме?

— Не более двух месяцев.

— Может, и мне стоило пожить у вас?

Ива не оценила шутку и почти вырвала кальян у подруги.

— Что ты говоришь? Я посмотрела бы на тебя, если бы с тобой такое случилось…

— Не обижайся.

— Он почти подарил весь наш особняк этой…

Тут Ива произнесла совсем уж бранное слово, которое никак не шло к ее ангельскому личику.

— Я так понимаю, что Новый год из-за этого «пропал»?

— Нет, просто дома я не останусь, я уже решила… Я уеду и не спрошу разрешения дяди. Вообще, это будет первый раз, когда я поступаю подобным образом!

— Конечно, если с тобой не считаются, — заметила Агата, тряхнув своей золотой головой, — почему ты должна это терпеть? Хотя, надо признаться, что эта девчонка молодец… твой дядя очень даже симпатичный…

Ива слегка ударила Агату по щеке.

— Еще одно слово и мы поссоримся.

— Я пошутила… Как ты все-таки хочешь провести Новый год? Может, Париж? Или Лондон? Может, Рим?

— Мне уже все равно, только подальше. Когда я вернусь обратно, надеюсь, ее уже не будет.

— Ты хочешь сказать, что твой дядя бросит ее?

— Конечно. Так всегда было. Мы всегда жили только втроем: я, Милош и дядя. Иногда, правда, он навещал свою жену Елену. Но в конце концов он нашел способ от нее избавиться.

— Как это?

— Неважно, — отмахнулась Ива.

— А ты уверена, что и на этот раз все будет именно так?

— Очень надеюсь на это. Точнее, я уверена в этом!

Агата внимательно посмотрела на Иву.

— Что-то я не чувствую уверенности в твоем тоне. Она, наверно, очень красивая.

— Хватит о других, мы еще не наметили себе план на Новый год.

— А что Алла и другие девочки делают?

— Они укатили в Лондон, кстати, можем к ним присоединиться.

— Я подумаю.

— Кстати, как у тебя с Максом? — внезапно спросила Агата.

— Не понимаю твоего вопроса, — произнесла надменно Ива, — ты намекаешь на нашу ссору? Мы давно помирились. У нас все прекрасно.

— Его часто видят в клубе с какими-то подозрительными людьми.

— Меня это мало волнует.

— Он танцует стриптиз.

— Я без предрассудков.

— Ну смотри, я тебя предупредила.

— Благодарю за заботу, но я прекрасно сама справляюсь со своими проблемами.

— Одолжишь мне свою машину? — внезапно попросила Агата. — Ведь у тебя спорткар последней модели!

— От нее мало толку, я на ней больше восьмидесяти разогнаться не могу.

— Почему?

— Дядя велел поставить блокировку. Я с ним чуть не поссорилась из-за этого.

— Хочешь, я попрошу, чтобы он снял ее?

— Не получится. Ты не знаешь моего дядю… Он пытается полностью меня контролировать, точно я все еще маленькая.

— Раз он сейчас занят малолеткой, самое время улизнуть от его надзора, — посоветовала Агата.

— Ненавижу его надзор… и эту недоразвитую гусыню… она меня так раздражает… Ты не представляешь, что значит терпеть ее в своем доме!

— Ничего не поделаешь, но раз твой дядя отличается непостоянством…

— Я уже не знаю, что и думать. Дядя просто от нее без ума. Даже Самина меня меньше бесит чем…

— Кто это — Самина?

— Телохранительница дяди. Ты ее видела в доме, такая маленькая, но мускулистая как амазонка.

— Над костюмом которой мы в тот раз смеялись?

— Да.

— Мы хотели с ней еще какую-то шутку сыграть, но не получилось.

— Лучше не надо. Самина юмора не понимает и тут же берется за свой пистолет. Не понимаю, почему дядя ее так любит. Мне иногда кажется, что она ему тоже нравится.

— Да я вижу, твой дядя настоящий «плейбой»… А ему нравятся блондинки?

— Только тебя не хватало, — заметила Ива. — Меня уже тошнит от кальяна, пойдем отсюда.

— Согласна, — заключила Агата, — только заплати за меня сегодня, деньги я тебе верну завтра.

Ива промолчала. Она знала, что у Агаты никогда нет при себе наличных и что она всегда использует своих друзей в личных целях.

Но сейчас ей не хотелось ссор и пререканий. На душе было невесело и тревожно. Намерения дяди, поведение брата, все внушало подозрение.

Глава 18. Фонд «Гильдия благотворителей»

Лиза в задумчивости коснулась рукой маленького золотого канделябра, который украшал каминную полку.

— Алексей, ты ведь дал слово, что не станешь рисковать собой… ради меня… ты ведь обещал мне, разве нет?

— Лиза, подойди ко мне, пожалуйста.

В голосе Белосельского зазвучала бесконечная нежность.

Девушка приблизилась как осторожный робкий зверек.

— Ты обещал или нет?

— Все это так… я обещал, имея в виду, что не буду участвовать в делах, где риск велик.

— Ты пытаешься уйти от ответа и не сдержать слово.

— Подойди ко мне еще ближе, мой лисенок, — попросил Белосельский.

— Я ведь думаю о тебе… мне не нужны ни украшения, ни подарки… я хочу, чтобы ты не подвергал себя опасности.

Он взял девушку за руки и посадил рядом с собой.

— Но ведь на сегодняшнем мероприятии будет нечто особенное?

— Виталий и Самина все подготовят безукоризненно.

— Я ведь думаю о твоей жизни.

— А я о твоей, — отвечал Алексей, целуя девушку. — Лиза, послушай, что я скажу. Возможно, ты меня идеализируешь, ты ведь так молода, и в твоем возрасте все кажется таким простым и легким, а я… я обычный человек, полный недостатков. Но тебя я люблю, ты нужна мне как воздух. Но ты должна понимать, что иногда я не принадлежу сам себе.

— Что это значит?

— То, что зачастую для меня мои дела будут иметь первостепенное значение.

— Значит, твои дела будут для тебя важнее меня?

— Нет… конечно нет… Но я вынужден буду их выполнять… Для меня это своего рода миссия.

— Это я знаю, да, но прошу лишь немного — чтобы ты позволил разделить мне с тобой все опасности, чтобы я была рядом с тобой.

— Но некоторые дела полны риска.

— Все равно, я настаиваю, ведь это мой выбор, разве нет? Я хочу быть рядом с тобой, как бы тяжело тебе ни было. Я не хочу, чтобы ты видел во мне безвольную куклу, которая нуждается в заботе и защите. Я сама хочу тебя оберегать, я не буду тебе мешать в делах, обещаю.

— Ты правда этого хочешь?

Пылающий блеск ее глаз говорил красноречивее слов.

— Хорошо, Лиза, я принимаю твои условия. Я вижу, мне придется во всем тебе уступать.

— Ты же знал, что я упрямая и не собираюсь меняться. К тому же в тот раз никто бы за тобой лучше бы не ухаживал… даже твоя любимая Самина… она даже перевязывать не умеет.

Он улыбнулся.

— Ты ревнуешь?

Лиза шутливо отвернулась.

— Может быть, и ревную, но немного, в разумных пределах.

— Но мы не должны ревновать друг друга слишком сильно, — серьезно сказал Белосельский, — иногда это разрушает отношения.

— Тогда давай договоримся, чтобы не ревновать. А Ива? Разве она не красива?

— Не надо про Иву. Ты знаешь про мое отношение к ней. Она мне как дочь.

— Я это знаю, я это поняла сразу. Не будем об этом. Скажи, что будет сегодня? Что за прием?

— Как я тебе обещал, мы пойдем туда вместе. Это называется благотворительный вечер. Его организует фонд «Гильдия благотворителей». На вечере будут спонсоры, бизнесмены, политики. Потом фуршет для избранных. Но что бы ни происходило — ни удивляйся.

— Для тебя это не опасно?

— Я же говорю, что все будет подготовлено наилучшим образом.

— Ведь я буду рядом с тобой, не так ли?

Он крепко обнял девушку и прижал к своей груди.

— Конечно да.

— Тогда мне не будет страшно.

— Лиза, сегодня на вечере я представлю тебя как свою невесту, как свою будущую жену. Все эти люди будут смотреть на меня с завистливой злобой, они начнут провоцировать тебя.

— У меня хватит духа вынести все это, не бойся за меня.

— «Скорпион» подготовил для меня досье ключевых персон сегодняшнего фуршета, я хочу, чтобы и ты прочитала эти документы, они будут на твоем смартфоне. Пока будем ехать — почитай про этих людей, которые взлетели так высоко, но скоро будут низвергнуты вниз.

Через два часа они входили в холл высотной башни, которая, казалось, была выстроена из стекла и стали. Алексей как всегда был одет в безупречный черный фрак. Лиза с достоинством держала Белосельского под руку. Ее голубое шелковое платье, гладко зачесанные волосы и сверкающий браслет на руке делали ее похожей на одну из тех светских леди, о которых больше всего любят злословить в обществе. При этом в глазах Лизы не было ни надменности, ни высокомерия. Внешнему лоску она придавала мало значения, но теперь, идя рядом с любимым человеком, сознавая его вес и влияние, она инстинктивно угадывала, что ей тем не менее придется подчиниться некоторым условностям и приличиям, которые приняты в кругу очень богатых и расточительных людей. Впрочем, Лиза не собиралась совершать каких-либо из ряда вон выходящих поступков, она желала помогать Белосельскому в каждом его начинании, поддерживать каждую его идею.

Первое, что бросилось в глаза девушке, — это директриса благотворительного фонда. Она стояла в кругу политиков и воротил бизнеса и походила на сытую довольную кошку. Ее упитанное холеное лицо было полно самонадеянной уверенности и веры в успех. Рядом с ней было много «толстосумов», которые произносили слова восхищения деятельностью фонда и наперебой жертвовали крупные суммы.

Само собой, что наши герои были приняты самым лучшим образом. Директриса фонда поприветствовала с самым искренним радушием миллиардера и его новую подругу и попросила их занять почетные места. Белосельский, казалось, хранил самый непринужденный вид, он сдержанно отреагировал на некоторые льстивые речи и поспешил занять места в партере наряду с другими приглашенными.

Директрисе был передан микрофон, и она начала свою давно заготовленную речь, желая блеснуть своим красноречием.

— Многие из вас помнят, как мы начинали десять лет назад… Было неимоверно трудно, у нас не было ничего, ни офиса, ни приличных взносов. Нас не понимали, нас гнали, нас преследовали, нас изводили, проверяя на прочность наши убеждения и наши принципы. Но мы выстояли, и в этом наша общая заслуга. Среди вас много тех, кто больше всех способствовал становлению нашего фонда «Гильдия благотворителей». Секрет успеха прост. Что есть милосердие? Столько людей нуждается в милосердии и сострадании… Речь идет о наших детях, о наших приютах… Наш фонд прежде всего заботился о сиротах, и это в то время, когда не хватало ни бюджетных денег, ни средств инвесторов. Поэтому я еще раз от всего сердца хочу поблагодарить тех, кто пожертвовал большие суммы ради будущего детей.

При этих словах у директрисы выступили слезы на глазах, затем она, выдержав эффектную паузу, продолжала:

— Милосердие — это особое качество. Это высшее природное осознание нашего долга перед теми, за кого мы в ответе. Ведь вчерашние дети взрослеют, растут, время бежит так быстро… они уносят в сердцах все добро, которое мы для них сделали. Благодаря нашему фонду многие сироты обрели семью, превратились в достойных людей, встали на ноги, и поэтому с позиции сегодняшнего дня могу сказать, что наша миссия удалась…

Тут гром аплодисментов прервал речь «патронессы» фонда, но она не унималась.

— Милосердие и сострадание всегда имеют место быть в наших сердцах. Это как две сестры. Они неразлучны. Вместе они несут свет и дарят тепло и жизнь… Да, я не преувеличиваю. За десять лет более тысячи…

Но тут микрофон внезапно выключился и все увидели, как на сцене появился Белосельский. Директриса немного удивилась, но затем, подумав, что знаменитый олигарх и правозащитник хочет лично от себя что-то добавить, широко улыбнулась, обнажив ряд крупных зубов.

— Уважаемые господа, — произнес Белосельский, обращаясь ко всей публике, — я заранее прошу меня извинить за то, что я самым бесцеремонным образом прерываю столь изящный спич. Цели фонда «Гильдия благотворителей» достойны всяческого подражания, а миссия — особой похвалы.

Директриса поблагодарила его кивком головы.

— Однако, — произнес Белосельский, и по мере того, как он говорил, напряжение в зале стало расти как натянутая струна, — однако, как вы знаете, благими намерениями вымощена дорога в ад. Сострадание и милосердие бесспорно важны. Именно из-за таких качеств как сострадание, участие, жалость мы способны совершать благородные поступки. К сожалению, сегодня приюты и дети-сироты находятся в самом плачевном состоянии. Детей безжалостно эксплуатируют, продают, покупают и делают на этом бизнес.

При этих словах лицо директрисы так сильно изменилось, что можно было увидеть, как у нее обвисли щеки, а руки затряслись.

— Но самое худшее в другом, — продолжал Белосельский, — что есть инвесторы, которые специально вкладывают деньги в такой бизнес, как благотворительные фонды, и затем они получают прибыль от торговли несовершеннолетними девочками по всей стране…

— Я не понимаю Вас! — вскричала директриса, пытаясь вырвать микрофон из рук Белосельского, но он легко отстранил ее.

— Появилась прослойка людей, которые считают, что стоят выше закона, так они купили и судей, и прокуроров, и следователей, так как и эти последние также являются клиентами этого постыдного бизнеса.

При этих словах почти все присутствующие повскакивали с мест, но Белосельский громко заявил:

— Дамы и господа! Прошу вас не покидать помещения. Дом окружен со всех сторон. Радио и сотовая связь не работает. На помощь не нужно никого звать. Вся охрана уже блокирована.

— Что это значит?!

— Террористы? — вскричала, позеленев от страха, директриса фонда.

— Ничего подобного, — возразил Белосельский, — Вы глубоко ошибаетесь. Вы собрались здесь, чтобы заключить сделки на тайном аукционе живого товара и таким образом заработать миллионы долларов. Ничего не выйдет. Вы пойдете в тюрьму. И главным образом — Вы лично!

— Как Вы смеете?

— В Вашем подмосковном коттедже нашли детей, которых Вы удерживали силой.

Директриса замолчала.

— Меня интересует еще один персонаж.

При этих словах один худощавый мужчина с красноватым лицом и тяжелым подбородком насупился. Тут все увидели, как к нему подошла Лиза и бросила ему гневно:

— Вы занимаетесь отловом редких животных и птиц и незаконно переправляете их во все города нашей страны.

— Кто Вы такая, чтобы меня обвинять? — вскричал мужчина.

— Кроме того, — неумолимо продолжала Лиза, — Вы устраиваете петушиные бои с участием тех животных, которые занесены в Красную книгу.

— Вы лжете!

— Я не позволю так разговаривать с моей женой! — вскричал Белосельский и схватил краснолицего мужчину за ворот рубашки. — Впрочем, Вы же заядлый охотник?

— Да, я люблю охоту… Разве это преступление?

Белосельский улыбнулся.

— Очень скоро Вы примете участие в охоте… Кстати, у Вас хорошие ноги?

— При чем тут мои ноги?

— Видите ли, у меня есть партнер за границей, который любит особую охоту — он предпочитает людей… Я отправлю Вас к нему. Так что Вас к нему доставят в клетке.

— Что Вы несете? Это неслыханно!

— Вы примете участие в незабываемой охоте, получите огромное наслаждение. Не волнуйтесь, Вам сохранят жизнь, но зато Вы поймете, что такое быть дичью. Так что жаль, что у Вас не сильно накаченные мускулы на ногах, нужно было делать пробежку по утрам.

Мужчина изрыгнул проклятие, но тут же был повергнут вниз Саминой, которая навела на него оружие в упор.

— Это незаконно!

— Закон! — рассмеялся Белосельский. — Вы все прекрасно знаете, что такое закон… Как сказал Петр III: «Закон — это право сильного!» Так что, господа, некоторые из вас уйдут из этого зала, остальных я прошу остаться на местах еще пять минут. Вам ничего не угрожает. Кстати, я даже не прошу молчать о сегодняшнем событии. Из вашего сборища я забрал лишь людей, виновных в преступлениях. Если вы вдруг вздумаете заявить о том, что кто-то взял вас в заложники, то я этому посмеюсь, ибо сейчас мне как раз вручают очередную премию в Посольстве и сотни людей это видят. Сотня свидетелей докажет, что я был совсем в другом месте… Впрочем, я оставляю вам за собой право поступать так, как вы сочтете нужным.

Глава 19. Размышления Ивы

Для Ивы Новый год прошел довольно уныло. Несмотря на видимость веселья, всеобщий радостный настрой, присутствие подруг-однокурсниц, бойфренда Макса, девушка ощущала себя птицей в золотой клетке. Ива словно жаждала большей свободы, большей жизни, новых горизонтов. Новой колыбелью, куда она стремилась попасть, был Париж, город любви, авантюр, азарта. Но Белосельский был против.

— Чем тебе не нравится Москва? Разве здесь мало новогодних развлечений? И если тебе уж не сидится дома, поезжай с Милошем.

— Мы уже не так близки, как раньше, — отвечала Ива, — у Милоша появились свои друзья, и он проводит с ними значительную часть времени. К тому же мы давно выросли, и у нас есть секреты друг от друга.

— Все равно, — возражал Белосельский, — сейчас не самое лучшее время для поездок, я не могу распылять свои ресурсы. У меня много врагов, которые готовы выместить злобу на близких мне людях.

— Ты всегда говоришь одно и то же. И дело не в праздновании Нового года, — заметила Ива, — все равно я не согласна! Есть и другое — вот уже больше месяца как наш привычный уклад изменился… с приходом одной девушки.

Белосельский на этот раз не рассердился.

— Ива, давай поговорим как взрослые, без обид и обвинений.

— Я согласна, давай обсудим.

— Неужели ты так плохо меня знаешь? За все прошлые годы ты меня можешь упрекнуть в чем-то? Мои чувства к тебе и Милошу не изменились, поверь мне. Я вас по-прежнему люблю, как и раньше. Ты мне очень дорога, Ива.

Он хотел взять ее за руку, но она отдернула ладошку.

— Я не имею права Вас ни в чем упрекать, дядя.

Он заметил, что Ива все время называет его на «Вы».

— Но признайте, что с приходом Лизы изменились слишком многие вещи… и прежде всего Вы сами.

— Может быть, но это не касается тебя и Милоша. Ты должна понять, что любовь к дочери — это очень сильное чувство, полное уважения, обожания; это чистое и непорочное чувство. Ива, никто и никогда не заменит мне тебя.

— Так было, и я всегда ощущала Ваше внимание к нам, но теперь…

— Но любовь мужа к жене — совсем другая любовь.

— Вы же ведь пока не женаты.

— Так вот, — продолжал Белосельский, — есть и другая любовь, более чувственная, более эгоистичная…

— И более сильная, — заключила Ива, — ты любишь Лизу больше нас! Признай это! Я вижу, как горят твои глаза, как ты меняешься, я же не маленькая уже!

— Это совсем другое чувство…

— Но она делает нас несчастными… меня во всяком случае.

— Ива, ты знаешь, что я разошелся с женой? Знаешь, почему не воспитывал своих детей? Потому что я слишком полюбил Вас.

— Я это знаю, но мы тоже к тебе были привязаны, пока…

— Я еще не так стар, но и не так молод. Но вы большие, и ты, и Милош… Очень скоро ты захочешь создать свою семью.

— Я не хочу. Я слишком молода для этого. Мне важна учеба в универе.

— Но все равно же это случится, ты молода, у тебя все впереди… Но Лиза, она сирота.

— Не начинай опять. Тебе ее просто жаль. Жалость — не любовь!

— Я полюбил эту девушку и хочу быть с нею. Я не прошу, чтобы ты с ней дружила.

— Я ее не переношу.

— Ну ты же можешь хотя бы ее не обижать.

— Мне кажется, она неискренняя!

— Она не такая!

— А какая же она?

— Ива, Лиза наделена необыкновенными качествами. Ты вот даже не знаешь, что она решила подарить тебе свое право собственности.

— Это искусная уловка.

— Нет, она не притворщица.

— Вам виднее, дядя… однако…

— Ну ради меня. Разве ты не можешь постараться проявить немного уважения.

— Могу, да… А если просто не замечать?

— Мне будет очень больно, Ива.

— И что же Вы сделали бы, дядя? Если бы я не подчинилась? Наказали бы?

— Конечно нет, — вырвалось у него, — ты прекрасно знаешь, как я отношусь к тебе и к Милошу… я не смог бы… разве ты сама не видишь по моему отношению к тебе?

— Значит, все-таки я должна ее принять? Ради Вас?

— По крайней мере, попытаться.

— А если не выйдет, я должна притвориться, что довольна?

— Мне нужна искренняя прекрасная Ива, которую я знаю. Иногда мне кажется, что ты жаждешь быть кем-то другим.

— Ладно, я подумаю. Это будет трудно, но я постараюсь.

— Узнаю Иву.

— А условия можно ставить? Точнее, это будут не условия, а просьбы.

— Я с радостью их выполню, как и всегда. Ты меня давно ни о чем не просила.

— Мои просьбы не осложнят Вам жизнь.

— Ты хочешь поехать в Париж?

— Да.

— Не раньше чем через две недели. С тобой поедет Дарья и еще кое-кто.

— Вот я ненавижу… Я иногда забываю о всевидящем оке, но сейчас это лишнее.

— Мои дети не могут путешествовать без охраны, это исключено.

— Хорошо, но я хочу себя чувствовать… несколько раскрепощенно, как говорят у нас в институте.

— Так и будет. Ты одна хочешь поехать? Без брата?

— Он не поедет.

— Хорошо, а с кем тогда?

— С подругой и моим молодым человеком.

Белосельский осторожно посмотрел на Иву.

— Я не против…

— Но, — продолжила Ива, — ты что-то имеешь против Макса: тебе он не понравился когда ты его видел в тот раз?

— Главное, что он нравится тебе. Однако есть нечто, что ты должна знать о нем. Возможно, ты даже удивишься!

— Например?

— Ты уверена в его искреннем отношении к тебе?

— Дядя, к чему эти вопросы?

— У меня есть некоторые причины, по которым я задаю такие вопросы.

— Походящие на допрос, между прочим, я уже готова обидеться.

— И напрасно, я объясню цель расспросов. Мне важно твое отношение к нему. Само собой, что я давно уже выяснил кто он, тем более что…

— Договаривайте, дядя.

— Самина обнаружила в твоей сумочке одно устройство, которое считывает данные нашей компьютерной системы и способно передавать информацию на расстоянии.

— В моей сумочке? Когда же это? Вы шутите! Этого не может быть!

— Однако это правда!

— Вы уверены, дядя, что оно там не оказалось случайно? Ведь наш дом напичкан аппаратурой, как праздничный торт — вишнями!

— Самина представила полную картину происшедшего. Подложить мог только твой друг.

— Вы уверены, дядя?

— Да. Более того, воссозданы до мельчайших подробностей все детали. Это было в тот день, когда твой молодой человек пришел к нам в дом. Между прочим, накануне он встречался в клубе с очень опасными людьми, за которыми следит Самина.

— Я не верю! — вскричала Ива. — Это ложь!

— Тем не менее это факт. Хочешь посмотреть записи, как Макс встречался с мошенниками? Я могу тебе это показать, но тебя затошнит от этой сцены. Лучше поверь мне.

Ива закрыла лицо руками.

— Он использует тебя, к сожалению…

— Я с ним поговорю.

— Зачем? Он станет отрицать или выдумает что-то.

— Что это за люди?

— Те, кто связан с моими врагами.

— И все-таки не могу поверить… это недоразумение.

— Я рад бы тебя утешить, но не могу. Ты необыкновенная красавица, Ива. Неужели нет более достойных молодых людей? Разве я буду против твоих встреч? Твоих свиданий? Я только буду рад за тебя. Но пускать в дом человека, связанного с международными преступниками, это уж слишком.

Ива закрыла лицо руками.

— Я должна это обдумать. Я еще не сказала, что отказываюсь от Макса.

— Мне не хочется тебе это говорить…

— Что именно?

— Он не любит тебя, поверь.

— Почему?

— Самина представила мне распечатку его текущих счетов. Как раз в день встречи в клубе с теми людьми он получил неплохой задаток.

— Это ничего не означает.

— Счет отследили. Он принадлежит фирме-однодневке, зарегистрированной на подставное лицо. Но «Скорпион» все равно узнал и банк, через который прошел платеж, и тех, кто все это заварил.

— Хватит, не желаю это слышать. Слишком уж все складно.

— Я не запрещаю тебе встречаться с Максом. Если он тебе нужен — другое дело. Только скажи ему, чтобы не использовал тебя. Это подло, что он сделал. Так что все зависит от тебя. Ты сама должна разобраться в своих чувствах к нему и понять, нужен ли тебе такой молодой человек. Если ты с ним лишь флиртуешь, это одно дело. Тогда ничего не говори. Но если жаждешь серьезных отношений…

— Ты слишком все усложняешь, дядя. Я верю тебе, правда, но мне еще нужно осмыслить то, что ты сказал. Я пойду.

В дверях Ива столкнулась с Лизой, которая поздоровалась с ней своей мягкой и лучезарной улыбкой. Ива ограничилась лишь сухим кивком головы.

Глава 20. Решение Елены

Легкие аккорды саксофона словно воссоздавали в воображении картину изумрудных полей, вольных лугов и, конечно, сельских домиков, расположенных в живописной долине. Елена вспоминала, как в юности увлекалась джазом и даже была влюблена в одного музыканта. Но это было давно, еще задолго до встречи с Белосельским. И сейчас, находясь напротив мужа в одном из фешенебельных ресторанов, перед мысленным взором опять поплыли картины прошлого — упреки и грезы минувшей молодости.

— Я рад, что мы сидим с тобой вот так запросто, словно за столом переговоров, без ссор, без обид, без упреков.

— Это не стол переговоров, я согласилась потому, что не хочу с тобой ссориться из-за наших детей.

— Положим, есть еще несколько причин, но из деликатности я сделаю вид, что я их упустил из виду.

Елена промолчала и отодвинула золоченую тарелку с превосходным жульеном.

— С тобой всегда так. Ты меня удивительно ловко спускаешь с небес на землю…

— Как дела у Ирины?

— В аварии она больше не попадает, как видишь… Ее возит ее молодой человек. К тому же я ей запретила.

— Она будет учиться?

— Категорически отказалась, но я ее убедила, что студенческая жизнь сладка как мед, особенно с ее возможностями.

— Я же говорил, что не против того, чтобы она поступила в хороший вуз, но лучше всего здесь, в Москве.

— Почему не Лондон?

— Есть причины, сейчас я не хотел бы о них.

Белосельский немного помрачнел.

— Все-таки Ирина — моя дочь. У меня много врагов. Я могу гарантировать вам безопасность, только если вы будете здесь, поблизости.

— Вот видишь, как мы страдаем из-за тебя! — с упреком вскричала Елена.

— А ты никогда не думала, что деньги — это бремя и одновременно служение?

— Ой, только не надо проповедей. Я знаю, ты это обожаешь, но только не со мной.

— Не кипятись. Я к тому, что все наши грехи ложатся на наших детей.

— Нам не легче от осознания таких истин.

— Ты вот, например, даже не в курсе, что нашу дочь пытались похитить.

— Что?!

— Конечно, и не раз.

Елена вспыхнула.

— Ты нарочно меня пугаешь?

— Отнюдь… Если бы мои люди не просматривали через спутник чем занимается моя дочь, она оказалась бы в руках каких-нибудь фанатиков.

— Я знала, что ты следишь за нами, но не думала, что все так серьезно.

— Я всегда забочусь о нашей дочери, хоть ты и уверена в обратном.

— Это меньшее, что ты делаешь… Ты глядишь на нас точно сквозь лупу? И что, все мои разговоры и все мои личные вещи также выставляются на всеобщее посмеяние?

— Нет, за тобой я так пристально не наблюдаю. Зачем? Дети — другое дело. Мне совершенно неинтересны твои личные отношения с Никитой. Я и так прекрасно знаю, что он собой представляет.

— Зато он не такой принципиальный, как ты…

— Он обладает и другими качествами, о которых говорить мне не позволяет приличие, да и незачем…

— Какое приличие? Разве ты когда-нибудь считался со мной?

— Мне кажется, что мы с тобой можем договориться.

— О чем ты?

— Как ты знаешь, в моей жизни появилась девушка…

— Кто же этого не знает? Все газеты и журналы пестрят вульгарными заголовками.

— Мне до этого нет дела.

— Ты такой всеведущий и не знаешь кто она…

— Лиза, прежде всего, мой друг…

— Друг? Я не знала, что ты домогаешься дружбы с несовершеннолетними девушками.

— Прежде всего, Лиза — мой друг, — повторил Белосельский. — Я знаю, какая она, какие у нее душевные качества. Я нашел то, что искал уже давно — искренность и неподкупность, желание быть только со мной, а не интересоваться состоянием моего счета в банке.

Елена слушала его с недоверчивой улыбкой на устах.

— Она необыкновенная девушка. Богатство не оказывает никакого пагубного влияния на нее. Ей не нужны ни драгоценности, ни платья… она простая доверчивая девушка, но с сильным характером тем не менее… ей нужен я сам, а не то, что у меня есть.

— Тем хуже для нее… Она еще более ничтожна, чем я предполагала. Рядом с тобой будет просто дурочка, которая быстро тебе надоест.

— Нет, Лиза достаточно умна, чтобы понимать сложные вещи.

— Какие же? Чтобы «окрутить» такого, как ты? Тебе нужна игрушка? А сколько у тебя таких было?

— Все это в прошлом… Я же искал подлинную искренность. Не скрою, зачастую я покупал подобие искренности, фальшивые признания, заглушал свою совесть «голосом разума», но не выходило… На этот раз все иначе…

— Иначе? В каком смысле?

— Я решил жениться на ней.

Елена так и подскочила, чуть не опрокинув бокал с вином.

— Да ты с ума сошел! Это глупо… безнравственно… у тебя и так целый гарем.

Он посмотрел на нее таким строгим взглядом, что Елена поняла, что ей следует быть хитрее, если она хочет использовать этот шаг ее мужа в своих целях. Она не нашла ничего лучше, как рассмеяться. Но смех вышел слишком искусственным и даже хрипловатым.

— Это смешно и постыдно. Ей даже нет и восемнадцати!

— Через несколько месяцев исполнится!

— Рада за нее!

— Довольно иронии, я женюсь на Лизе.

Елена минуту молчала, придумывая хитрый ход.

— А… теперь все ясно! Ты меня пригласил с целью заключить со мной выгодную сделку? Именно этим объясняется твое напускное добродушие и фальшивое благородство.

— Я хочу получить развод!

— Наверное, следовало начать с этого, а не заговаривать зубы, подчеркивая, сколько ты для нас сделал. Тема развода закрыта раз и навсегда, и мы решили к ней вообще больше никогда не возвращаться. И дали даже друг другу слово. Помнишь?

— Да, но все меняется.

— Ты же считаешь себя сверхчеловеком, этаким незыблемым стоиком, правильным, честным, а мы все, разумеется, значительно ниже тебя по уровню?

— К чему этот спор? Я же прекрасно вижу, к чему ты клонишь. Ты ведь с Никитой почти каждый день обсуждаешь, как тебе плохо живется на те средства, что я выделяю, и как вы бедствуете. Я предлагаю прекрасный выход из положения, который позволит вам шествовать по золотой дорожке, усыпанной алмазами и бриллиантами.

— Если ты вздумал так цинично насмешничать, я уйду.

— Ты никуда не уйдешь, пока мы не придем к соглашению.

— Соглашения не будет.

— Почему же? Я отдам тебе компанию, контрольный пакет акций, это составляет около миллиарда долларов, даже больше.

Елена задумалась. Было видно, что она весьма довольна, но из принципа не желает уступать.

— Тебе так легко от меня не освободиться. С пьедестала своего величия и твоей фальшивой значимости ты смотришь на меня, как на инструмент для достижения целей, а не как на живого человека. Ты забыл, что у меня есть свои чувства, вернее, мои гордость и достоинство.

— Если бы это было так, я бы по-другому к тебе относился, — вырвалось у него.

— Так ты признаешь, что виноват? Не признаешь? Ну и не надо. Компания ни при чем. Я знаю, что ты очень многое мне должен, мне и моим детям.

— Чего же ты хочешь еще?

— Это ты обсудишь с моим адвокатом.

— Я предпочитаю обсудить лично с тобой.

— Я прекрасно знаю, что основной твой источник — это не компания. Ты задолжал мне слишком много за все эти годы.

— Скажи свои условия… только…

— Только что?

— Опасайся запросить лишнего, потому что иначе можно лишиться всего.

— О! Ты начинаешь угрожать. Как это на тебя похоже!

— Нет, я просто хочу договориться как цивилизованные люди.

— Компания и так моя будет, — продолжала Елена, — кроме того, мне нужна недвижимость. Ты владеешь обширными земельными участками.

— Назови точно, что ты хочешь.

— Я определюсь, не беспокойся. Ты отдашь все или почти все.

— Елена, как я говорил, давай будем подходить разумно. Полтора миллиарда тебе хватит. Ты думаешь, деньги сделают тебя более счастливой? Вспомни историю с банком. Из-за твоего неумелого управления он не только прогорел, но и был перепродан. Кстати, я его потом выкупил.

Елена изумленно взглянула на него.

— Я не позволю тебе меня унижать как обычно. Ты выполнишь мои условия.

— Если они останутся в пределах разумного.

— Это решит мой адвокат и… Никита.

— Никита? Что он понимает в делах? Игрок, стриптизер и карточный шулер…

— Зато во многом он лучше тебя.

— Не сомневаюсь.

— Тебе придется учесть все мои пожелания.

— И сколько времени тебе потребуется?

— До совершеннолетия твоей новой нимфетки я приму необходимое решение и посоветуюсь с Никитой.

— Он не очень-то хорошо разбирается не только в картах, но и в бильярде, не говоря уже о деловых вопросах… в пример его можешь мне не приводить.

— Все равно, последнее слово за мной. В конце концов, на страже моих интересов мой адвокат.

— Я его видел, худощавый и с веснушками? Он же мошенник.

— Нет, другой. Не все ли тебе равно? Мои интересы я не позволю ущемить.

— Предлагаешь мне подождать?

— Время иногда полезно. Или боишься, чтобы девчонка от тебя не улизнула?

— Не смей так говорить о Лизе.

— О! Купи ей корону на голову, из рубинов!

— Она не любит драгоценности.

— Зато они не помешают другим.

Елена хитро улыбнулась. Она встала из-за стола и, надменно бросив салфетку на стол, произнесла:

— Еще вернемся к этой теме.

Глава 21. Соперницы

— Значит, ты все-таки решила остаться, — проговорила Ива, стараясь придать своему голосу как можно больше пренебрежения, — я вижу, дядя тебе выделил мою бывшую комнату… Похвально!

Лиза внимательно смотрела на девушку, которая так открыто хотела с ней поссориться.

— Я так говорила, потому что предполагала, что так будет лучше… Я не собиралась претендовать на твое место. Ты же знаешь, что Алексей изменил право собственности, но я это не приняла… я вообще хотела отдать это тебе… мне оно не нужно.

— Это все твои хитрости, я тебе не верю.

— Ты можешь думать все, что тебе угодно. Я не собираюсь тебя переубеждать. Я хотела уйти, чтобы восстановить спокойствие в этом доме, чтобы Алексей не переживал из-за тебя. Я хотела это сделать ради него, а не ради тебя… Но потом я увидела, что ты не любишь его, а лишь себя… Я нужна ему больше, чем ты.

— Очень интересная мысль, — рассмеялась Ива, — значит, ты жаждала всеобщего блага и поэтому решила остаться?

— Алексей тебе безразличен.

— Ты собираешься его настроить против меня?

— Нет…

— Значит, ты намерена у нас долго гостить?

Лиза задумалась.

— Решает он, — наконец ответила она, — я не хочу с тобой обсуждать некоторые личные вещи… и я не так враждебно настроена, как тебе кажется.

— О! Значит, мы должны еще и подружиться?

— Я этого не говорила.

— Он тебе столько подарил.

— Я ничего не приняла, даже просила убрать из моей комнаты… ты сама это могла видеть.

— Это ничего не доказывает! Кто знает, может, ты хочешь получить особо ценный подарок.

— Думай что хочешь…

— Я понимаю, что тебе все безразлично, — продолжала Ива, — ты сделала все, чтобы привязать дядю к себе. Ты постоянно торчала в его кабинете, выдумывала всякие предлоги, чтобы быть ближе.

— Я это делала не специально, все вышло само собой.

— Ну еще бы!

— У меня нет сил тебя переубеждать.

— Я тебе скажу вот что… до тебя были и другие.

Лиза улыбнулась.

— Я все это знаю, он мне все рассказал.

— То есть тебя не останавливает, что дядя женат? Что у него есть жена и дети?

— Я видела их… А как же ты сама миришься с ними? По-моему, они тебе не симпатичны, но ты не посмела бы высказывать им претензии.

Ива вспыхнула.

— Я считаю ниже своего достоинства опускаться до уровня Ирины, особенно после ее выходок.

— Да, но несмотря на это Ирина — дочь Алексея. Какая бы она ни была, мы обязаны помнить об этом…

— Не понимаю, что ты этим хочешь сказать.

— Неважно…

— Ты, верно, замыслила «это» с самого первого дня?

— Ты ошибаешься.

— Ладно, раз мы все-таки будем пока жить вместе, неплохо бы узнать, откуда ты сама. Из какого города?

Лиза ответила.

— Я никогда там не бывала. Там, должно быть, холодно? Ледяная пустыня?

Лиза пожала плечами.

— Мне странно слышать такой вопрос. Иногда самый страшный холод, который испытываешь, — в душе.

— Понятно… и какие там люди?

— Где? В моем городе?

— Да. Такие же холодные и бесчувственные?

— Ты напрасно так считаешь, — серьезно произнесла Лиза, — ты видишь все совсем в других красках… некоторых вещей ты не поймешь.

— Где уж мне… я же такая необразованная… Кстати, дядя хочет, чтобы я тебя взяла с собой на учебу, в институт, где я получила диплом бакалавра.

— Он мне говорил, да… но я не уверена, что смогу продолжить учебу.

— Я сама расцениваю это как неверный шаг. Зачем тебе учиться? В чем смысл? Нужно прикладывать усилия, сидеть на лекциях, слушать преподавателей. Я не уверена, что ты справишься… и вообще, надо ли это тебе…

— Так хочет Алексей. Я не возражаю. Это его просьба, которую я выполню. Я приложу усилия и…

— Он хочет, чтобы я тебя взяла под свою опеку, но я чувствую, что ты прекрасно адаптируешься и без меня, ты же так хорошо умеешь подлизываться.

— Ты напрасно иронизируешь, — ответила Лиза, — я не всегда схожусь с людьми, это правда. Бывает, что не нахожу общего языка с некоторыми. Но я приложу все усилия.

— Скорее всего, дядя и тебе выделит авто.

— Мне авто ни к чему. Я — не ты. Я обойдусь тем, к чему привыкла, — немного гордо сказала Лиза.

Ива покачала головой.

— Ты плохо знаешь моего дядю. Это только кажется, что он мягок и непритязателен. Все его решения — закон. Либо лаской, либо угрозами он всегда делает то, что считает нужным. Он найдет способ сделать только так, как решил сам! И ничто его не остановит!

— Разве это плохо?

Ива промолчала.

— А мне кажется, что, несмотря на то, что ты долго живешь с Алексеем под одной крышей, ты не научилась понимать его.

Ива насупилась.

— Алексей видит и знает гораздо глубже, чем ты. Все его решения основаны на его знании жизни и обстоятельств. Этим он защищает тебя, меня, нас всех от многих неприятностей… и опасностей…

— О! Конечно! Как же ты его хорошо изучила за столь короткое время!

«Она совсем не так уж и глупа, — подумала Ива, — не умнее же она меня… а что будет через несколько лет, если только она задержится в этом доме?»

— Может, все-таки заключим мир, — предложила Лиза, — Алексею не понравится, если мы будем ссориться в его присутствии, он все равно знает обо всем. Мне кажется, это самое лучшее.

— Я не могу лицемерить.

— И я тоже… но ради Алексея я готова.

— Я подумаю, — ответила Ива, — кстати, прими мои поздравления. Кольцо с бриллиантом у тебя на пальце слишком бросается в глаза.

— Это подарок Алексея. Я не могу его снять, так как обещала.

— Не нужно, не снимай… если дядя узнает, что я высказываю подобные вещи…

— Я никогда ему плохо о тебе не говорю.

— Не говоришь, но думаешь…

— Никто не знает наших мыслей, — заметила Лиза, — и к лучшему, иначе бы мы всегда ссорились и еще больше обижали друг друга. Помню, в детстве я прочитала сказку Гофмана про одного человека, который читал чужие мысли.

«Она все еще плавает в своих фантазиях, сдобренных примесью сказок, — думала Ива. — Что толку загадывать, может, и ее выставят завтра за дверь… ведь выгнал же он свою жену Елену, а она красавица каких поискать… может, и Лизу ждет та же участь? Надо подождать».

— Хорошо, давай внешне не ссориться, но я осталась при своем мнении, так и знай.

Лиза кивнула.

Ива направилась к своему брату. Милош рассматривал на ноутбуке военные корабли с прославленными полководцами.

— Ты тут? Я думала, ты застрянешь у Артема в городе?

— Нет, он уехал на праздники.

— Да, это мы одни только привязаны к одному и тому же месту — нашему дому.

— Ты рассержена?

Милош поднял глаза и изучающе посмотрел на сестру.

— Я ее не переношу… Ты знаешь о ее помолвке с дядей?

— Да, мне он сказал за завтраком.

— И что думаешь?

— Ничего.

Милош снова уткнулся в ноутбук, но Ива отстранила от него светящийся экран.

— Да что с тобой в самом деле?

— Я не хочу ее терпеть больше!

— Ты хочешь уйти из дома? К своему парню?

— Нет… мой парень меня предал.

— Предал? Почему?

— Неважно, я никому не могу доверять… кроме тебя.

— Видишь ли, я хорошенько подумал, — Милош подошел к своему письменному столу и присел на него, — если дядя принял такое решение, не нам его осуждать.

— И ты туда же! И ты, Брут!

— Ива, ты не на сцене! Дядя к нам относится прекрасно! У нас же все есть! Зачем нам портить с ним отношения?

— Значит, ты одобряешь?

— Я не одобряю и не порицаю.

— Но ты сдался? А еще брат называется!

— Я поговорил немного с… Лизой.

Ива встрепенулась.

Милош задумчиво поправил висевший деревянный флагман с красивыми парусами и экзотическим названием «Черная жемчужина».

— Она… она неплохая девушка… красивая к тому же.

— Ты что говоришь? — Ива рассердилась. — К черту твои игрушки! Ты уже не ребенок, а мечтаешь о путешествиях, пиратах и островах… Как она тебе может нравиться? Это приживалка! Королева притона! Может, она…

— Нет, она не такая… поверь мне… она добрая… честно.

— Я этого тебе не прощу! — Ива так злобно сверкала глазами и грозила пальцем, что он удивился.

— Что с тобой? Это расставание с парнем тебя взбесило?

— Меня бесишь ты! Ты, оказывается, недоразвитый! И как это ты получил вообще диплом?!

— Я тебя никогда не видел такой.

— Я и предположить не могла, что мой собственный брат пойдет против меня.

— Я не против тебя, я за справедливость.

— Какую? Ты не понимаешь… Как только дядя на ней женится, она захочет избавиться от нас…

— Нет! Чем мы ей мешаем? Она так не поступит.

— Она управляет им, как хочет.

— Не надо ревновать, Ива! Иначе я стану думать, что ты сама хотела бы оказаться на ее месте.

— Я?! О! — Ива не находила слов.

Она умолкла, почти в отчаянии глядя на брата.

— Ты ее поддерживаешь?

— Во всяком случае, я не против ее отношений с дядей.

— Может, ты еще и дружить с ней надумал?

— Видишь ли, у меня есть и мои собственные друзья, и моя девушка, у меня не так много времени на дружбу с…

— Хорош брат! Настоящий помощник! Я не знала, что на тебя нельзя полагаться. Ты забыл, как поклялся, что всегда будешь меня оберегать?

— Помню. Но только в случае, если возникнет опасность. Реальная, а не мифическая. Из-за твоего настроения я не стану причинять боль людям.

— Как я ошибалась… в вас… всех! — напоследок бросила Ива и хлопнула дверью.

Милош глубоко задумался, но затем вновь вернулся мыслями к судовым верфям и путешествиям к непокоренным затерянным островам.

Глава 22. Призрак прошлого

Новый год принес радость лишь Алексею и Лизе. С каждым новым днем росла не только их взаимная любовь, но и уважение, перерастающее в подлинное восхищение друг другом. Лиза притягивала Белосельского своей лучезарной жизнерадостностью, завораживала доверчивой непосредственностью ребенка; она, словно распускающийся бутон лилии, источала аромат золотистой юности, который превращает в благоухание лежащие на поверхности запахи алчности, корыстолюбия и холодного расчета… Несмотря на кажущуюся невинность, Лиза обладала стойким характером, который словно сорняк произрастал в душе. Упрямство, максимализм и нежелание смиряться с несправедливостью во многом определяли ее поведение и поступки.

Несмотря на разницу в возрасте им не было скучно друг с другом. Лиза мечтала быть полезной человеку, которого полюбила. Теперь ему уже не нужно было выдумывать «работу» для нее. Дела находились сами собой. Он учил Лизу «вылавливать» определенные счета на ноутбуке в целом океане длиннохвостых «цифровых химер», показал, как находить поступления и как отражаются списания, поручал мелкие задачки, похожие на школьные упражнения. Девушка схватывала точно на лету; она прекрасно справлялась с заданиями, порой задавая необычные вопросы, которые его ставили в тупик, но на которые он отвечал с неизменным благодушным терпением, сдобренным поцелуями. Лиза довольно быстро запомнила тяжеловесные «хвостатые» основные счета и всегда умела их отличать от других; обладая удивительной памятью и смекалкой, она отлично подводила баланс за месяц и почти никогда не ошибалась.

— Всего за этот месяц триста миллионов. Это расходов… А теперь попробуй подсчитать поступления и определи среднюю сумму за месяц.

Лиза заметила, что расходы с каждым месяцем становятся все больше. Подведя итог, она заключила:

— Шестьсот миллионов двести семнадцать тысяч тридцать четыре рубля. Но у меня вопрос.

— Какой же?

— Я не понимаю, почему поступлений в этом месяце меньше?

Он пытался объяснить про поступления доступным языком. Лиза слушала внимательно, но было видно, что ее гложет одна и та же мысль.

— Почему поступления с различных счетов?

— Это неважно, Лиза. Главное, чтобы поступления имели место быть. Но ты можешь посмотреть имена отправителей. Когда это изучишь, я тебе расскажу еще кое-что, это не совсем простая наука.

— Ты же меня научишь?

— Конечно, тем более что ты пойдешь учиться.

— Как скажешь, просто я думала, что ты сам жаждешь.

— Учиться тебе нужно обязательно. Ива, когда придет в хорошее настроение, в следующем месяце отвезет тебя в институт и все покажет там.

— Она же ко мне не изменит отношения.

— Изменит, я попросил ее сменить гнев на милость, — шутливо произнес Белосельский.

— Сомневаюсь.

— Поверь мне.

— Ладно, а теперь мне нужно закончить твое задание.

— Можешь отложить, посмотри мой график на сегодняшний вечер; я отклонил несколько приглашений в посольства и три приглашения на биеннале.

— Я уже догадалась. Теперь я сама хочу планировать твой график, если позволишь. Вот приглашение на открытие благотворительного фонда — только не такого, как в тот раз… это было ужасно…

— Это экологический фонд, я хотел бы пойти. Ты пойдешь со мной? Больше не стесняешься журналистов?

— Нет, мне главное, что я пойду с тобой. У нас еще два часа времени. Самину ты берешь?

— Обязательно.

— Она тебе нравится? — внезапно спросила девушка.

Белосельский усмехнулся.

— Отвечай, пожалуйста.

— Она мой личный телохранитель. Самый близкий человек после тебя.

— Но у тебя с ней особые отношения!

— Какие же?

— Ты ей очень дорог. Это хорошо, но… ты должен знать, что я желаю стать единственной для тебя.

— Самина все прекрасно понимает. К тебе она относится лучше, чем к Иве.

— Не знаю. Выглядит она менее грозно… но я тебя ревновала еще и к Дарье.

— К Дарье?

— Да, ей тоже восемнадцать, наверно.

— Дарье двадцать два года, она закончила военное училище, откуда ее чуть не отчислили. Она послушная и исполнительная, и не задает лишних вопросов. И Самина, кстати, не в восторге от нее.

— Значит, тебе нравятся только послушные девушки? Я же не такая.

Он в очередной раз принялся доказывать, что ревность вредна для отношений. Лиза слушала его с довольно снисходительным видом. Иногда ей нравилось его слегка поддразнивать, потому что она знала, что он всегда ее простит.

Фуршет, организованный экологическим фондом, проходил в здании старинного особняка. Именитых гостей было не так много: представители крупного бизнеса и политиканы не почтили присутствием этот прием; набралось человек тридцать, большей частью людей свободных профессий, способных за невысокую плату поднять транспарант за любого идола, за любую мамону. Алексея же интересовала сама цель фонда, поэтому он желал поговорить с его директором. Однако еще на входе к нему пристал некий технический директор, плюгавый, с беспокойно бегающими глазами — он заявил Белосельскому, что, учитывая его репутацию, не желает на фуршете ни драк, ни скандалов, ни обличений.

Белосельский еще раз заверил, что не собирается предпринимать никаких шагов и уж тем более затевать что-то неприличное.

— Вы уж простите мою откровенность, — технический директор как-то виновато опустил глаза, — видите ли, мы ждем некоторых важных гостей… а почти всегда там, где присутствуете Вы, происходят… скажем так… некие неприятности…

— Я ничего такого не планирую. Более того, я решил вложить определенную сумму в Ваш фонд. Кроме того, если Вы считаете, что мое присутствие налагает на Вас дополнительные расходы, я Вам их оплачу немедленно.

Директор как-то замялся, забубнил себе под нос, но возражать не стал.

Как позже выяснилось, ожидали нескольких столичных депутатов. А пока их ждали, на сцене появился седенький старичок в черном фраке с козьей бородкой (это был глава фонда по экологии) и принялся вещать в микрофон прописные истины. Лиза немного скучала, но тем не менее принуждала себя слушать.

Выступление главы фонда оказалось несколько монотонным и невыразительным. Одни лишь громкие пафосные фразы; в них не было ни красноречия Демосфена, ни мастерства Цицерона. После окончания этого сомнительно спича Белосельский подошел к оратору, предложил помощь в финансировании и подробно расспросил о целях. Директор отвечал очень хитро, не отвечая на конкретные вопросы — как корабль, который вынужден идти вперед, но с осознанием того, что неминуемо нарвется на рифы.

Тут к Алексею подошел Виталий и доложил, что несколько подозрительных машин приближаются к зданию.

— Одна машина принадлежит областной прокуратуре, а номер второй внушает сильные подозрения.

Белосельский нахмурился. Лиза теснее прижалась к нему.

— На всякий случай давай готовность второго уровня. Сколько времени у нас?

— Минут пятнадцать. Может, лучше уйдем? — предложил Виталий.

Белосельский подумал несколько секунд.

— Нет, останемся. У нас все равно численное превосходство. Самина же со своей командой?

— Да, но я получаю данные со спутника… посмотрите на Вашу панель смартфона.

Белосельский взглянул на светящийся маленький экран.

— Вот эти люди, которые едут… я чувствую нутром, что что-то не так…

Лиза пытливо изучила темные изображения, но лица различались с трудом.

— Попробуй уточнить данные, — приказал Белосельский, и затем втайне от Лизы сообщил особый информационный код Самине.

— Мне почему-то беспокойно стало на душе, — произнесла Лиза, прижимаясь к Алексею.

— Но ведь ты же рядом со мной…

— Однако ведь ты и сам ощущаешь нечто… разве не так? Может, действительно стоит уйти, пока есть время?

— Я никогда не бегу от опасности, — возразил Белосельский, — не бойся ничего, все выходы и входы контролируются Саминой.

— Что-то подсказывает мне, что на этот раз все может быть иначе.

Белосельский обнял девушку за талию и хотел прошептать ей на ухо несколько ободряющих слов, как вдруг в дверях показалась целая группа людей — их было пятеро. Трое из них были в мешковатой полицейской форме; затем выделялся массивный мужчина лет пятидесяти, с бульдожьим лицом и татуировкой на щеке; позади него бежал рыжий худощавый адвокат.

Увидев их, Белосельский все понял и незаметно передал приказ Самине.

Лиза задрожала всем телом при появлении татуированного мужчины, и ее прекрасные глаза наполнились слезами. Она почти вцепилась в плечо Алексея и произнесла:

— Это он! Он вернулся! Я же тебе говорила… он заберет меня.

— Никто даже не приблизится к тебе!

Вошедшие довольно бесцеремонно осведомились о том, находится ли среди присутствующих Елизавета Ольшанская. Мужчина с татуировкой указал на нее пальцем, а следователь вытащил бумагу и громко произнес:

— В соответствии со статьей…

Но не успел он договорить до конца фразу, как ему в затылок уперлось дуло пистолета. В одну секунду вся группа была разоружена.

— Что это значит? — вскричал следователь. — Это препятствие правосудию! Я вас всех посажу за решетку!

Человек с татуировкой на щеке, преодолевая замешательство, произнес:

— Эта девушка виновна в преступлении, она беглая… прокурор выдал ордер на ее арест.

— Я не позволю Вам говорить подобные вещи о моей будущей супруге, — ответил Белосельский, и в его глазах появился такой страшный блеск, какого Лиза еще никогда не видела, — Вы немедленно извинитесь или…

Однако мужчина не унимался и пытался выкрикивать угрозы и проклятия, за что был тут же отправлен в «нокаут» и приземлился на блюдо с вишневым тортом.

— Алексей, я прошу тебя, не надо, — попросила Лиза.

— Поднимите на ноги этого мерзавца! — приказал Белосельский.

Самина приподняла тяжелую «тушу» человека с татуировкой на щеке.

— Сегодня Ваш второй день рождения. За это Вы должны благодарить только Лизу. Иначе бы оказались в таком страшном месте, по сравнению с которым ад — весьма сносное пребывание. Я отпускаю Вас, но… Если Вы когда-нибудь еще раз попадетесь мне на глаза…

Пауза была страшнее, чем все угрозы; «татуированный» бессильно опустил глаза.

— А что касается всех остальных, — продолжал Белосельский, обводя взором всех присутствующих, — когда я выясню, кто подлинный инициатор всей этой мерзости, то каждый из вас понесет наказание! А, и господин адвокат здесь… это как нельзя более кстати.

Рыжий адвокат сощурился от наведенного дула пистолета.

— Я еще продолжу с Вами разговор, отдельно!

Следователь, лежащий на полу, продолжал скулить и выкрикивать угрозы, но на него никто не обращал внимания.

— Ну вот, я же говорил, что все закончится как я и предполагал! Если не скандал, так потасовка! — воскликнул безутешный технический директор.

— Я Вам заплачу за причиненный ущерб, — отвечал Белосельский.

— Я вас всех арестую, это неуважение к закону! — бушевал следователь.

— Закон, слепое правосудие… Вы хоть представляете, кто я такой и каковы мои возможности… Я Вам продемонстрирую, что такое закон. Через час Ваш жалкий приказ об аресте, который я разрываю пополам, будет отменен, а Вы сами… Впрочем, будет доказано, что Вы здесь вообще не находились, а по дороге застряли в пробке… Вы очень хорошо поймете тогда, что такое закон!

Остальные гости не рискнули вмешаться и благоразумно дали всем участникам инцидента спокойно выяснять отношения.

Глава 23. Разговор с женой

В гостиной находились четверо: Белосельский, Лиза, Самина и адвокат. Последнего била мелкая дрожь.

— Вы же неглупый человек, — говорил Белосельский, — неужели Вы действительно думали, что Ваше предприятие удастся?

— Дело не в этом… Смысл был в другом.

— В чем же?

— В самой шумихе… Чтобы завтра напечатали обо всем в газетах.

— А! Понятно! Чтобы опорочить имя Лизы… ясно.

Адвокат медленно отступал к каминной полке, точно пытался найти там убежище.

— Кто же инициатор всего этого? Кто виновник затеи?

Адвокат молчал.

— Я Вам заплачу пятьсот тысяч долларов.

Глаза адвоката радостно блеснули.

— Вы даете слово?

— Я Вам выпишу чек. Вы мне расскажете…

— Какой еще чек? Чек сейчас не принимается.

— Мой банк его примет, — возразил Белосельский, — я выпишу Вам чек на предъявителя…

— Хорошо… тогда спрашивайте.

— Кто автор этого шоу?

— Ваша жена и…

— И кто еще?

— Ее муж Никита.

— И все?

— Еще причастна Ваша дочь… самую малость.

Лиза видела, как лицо Белосельского тут же заволокло тучами. Он вздрогнул всем телом.

— Моя дочь тоже?

И дернулся с таким порывом, что Лиза не смогла его удержать.

— Ну, Алексей, я прошу тебя.

— Доказательства?

— В моем портфеле, — подсказал адвокат, — все записи, пленки, видео, можете послушать мельчайшие детали.

На этот раз Лизе не удалось убедить Белосельского. Это был единственный раз, когда он не выполнил ее желание. Тем не менее, девушка хотела удержать Алексея, но Самина схватила ее за руку и прошептала на ухо:

— Оставь. Мужчинам иногда нужно выпустить пар. Ты и так забрала слишком много власти… мужчины этого не любят…

Лиза промолчала, но бросилась вслед за Белосельским. А он ехал к своей жене мрачный и молчаливый. Автомобиль несся стремительно, как стрела; Лиза невольно зажмуривала глаза на поворотах, ей казалось, что она едет не в лимузине, а летит в ракете.

У входа в особняк Елены, правда, произошла некоторая заминка. Жена Белосельского, видимо, ожидала вполне предсказуемой реакции своего благоверного, поэтому на подступах к дому расставила двух двухметровых «циклопов», проявивших поистине удивительное, но бесполезное упорство. Вполне достойным результатом стало то, что оба «циклопа» оказались на земле; причем один из них при падении вышиб стекло на веранде нижнего этажа.

Елена находилась как раз в окружении своих друзей, не считая Никиты, который успел напиться и осоловелым взором лицезрел Белосельского.

— Я прошу меня извинить, — произнес Белосельский громким и не допускающим возражения тоном, — за то, что я прерываю ваше торжество, но бывают минуты, когда мужу и жене необходимо переговорить друг с другом по неотложному делу. Поэтому прошу всех удалиться.

Елена смерила мужа уничтожающим взглядом. Затем перевела свой взор на бесполезных «циклопов», которые приходили в себя после изрядной встряски. Пока гости расходились, Белосельский не произнес ни звука.

— Поздравляю тебя, — воскликнула Елена, — ты сегодня груб как обычно! Ведешь себя как животное! В чем провинились мои друзья… мои телохранители, например? Тебе хочется и их избить?

Белосельский стал на нее надвигаться, а Елена ощутила, как озноб пробежал у нее по спине.

— Значит, это ты все спланировала?

— Хочешь меня ударить?

Белосельский улыбнулся.

— Ты хочешь меня спровоцировать? Я знаю, это ты заварила кашу с арестом и придумала весь фарс. Ты и твой муженек.

Губы Елены искривила презрительная усмешка.

— То есть ты считаешь, что можно проделывать подобное, а затем спокойно праздновать, как ты сейчас только что сделала? Ты вообще задумывалась о последствиях такого шага?

Она рассмеялась ему прямо в лицо истеричным смехом, в котором не было и тени сожаления или раскаяния.

— Ты должен был узнать, что это за замарашка!

Белосельскому стоило большого труда взять себя в руки.

— Последствия будут весьма серьезны. Напрасно ты улыбаешься.

— А что ты сделаешь? Со мной, с нами?

— Мы тебе раскрыли глаза, — попробовал заступиться за нее Никита и уже привстал из-за стола, но Белосельский заставил его сесть обратно.

— Я сейчас скажу, что будет. Во-первых, я так понимаю, что вы забыли о том, кто я такой и каковы мои возможности. Во-вторых, я так предполагаю, что вы решили стать моими врагами. В-третьих, мне надоело терпеть ваши выходки, угождать вашим капризам.

Никита попробовал возразить, но Белосельский ему сказал:

— Тебя создал я. Я сам позволил тебе вести такую привольную жизнь. А как ты мне отплатил? Что от тебя требовалось? Развлекать мою жену и держать ее на удалении от меня! Ты с этим справлялся вроде бы успешно, пока не перешел всякие границы дозволенного… Я обращу тебя в былое ничтожество. Ты будешь опять работать стриптизером в третьеразрядном клубе в захолустной глубинке.

— Это исключено.

— А что касается тебя, то никаких акций моей компании ты не получишь. Можешь забыть о ней навсегда. Да и развод дашь мне очень скоро. А наша дочь от тебя уедет в Санкт-Петербург и поступит там в институт. Она будет учиться, вместо того чтобы разъезжать на автомобилях по ночам, слоняться по клубам и находиться под влиянием матери, которую гложет ревность.

— А кто тебе дал право распоряжаться судьбой нашей дочери? И тем более моей?

Белосельский улыбнулся.

— У меня есть все права. И я не обязан ни перед кем отчитываться.

Никита опять попытался возразить, но Белосельский дал знак, и Самина схватила наглеца и прижала коленом к полу.

— Ты поедешь в Тверь…

— Это похищение? — спросила вне себя Елена.

— Я тебе найду другого, — с насмешкой отвечал Белосельский, — к тому же, одна ты не останешься. У тебя же так много поклонников. Ты же такая неотразимая, чего тебе волноваться?

— А Ирина?

— Поедет в Санкт-Петербург учиться, главное, чтобы она была лишена твоего влияния.

— Она не захочет ехать.

— Ее никто и спрашивать не будет! — возразил Белосельский.

— Я на тебя подам в суд.

— Делай что хочешь, а сейчас я забираю у тебя дочь, пока ты окончательно ее не испортила.

Елена попыталась дать ему пощечину, но была остановлена Виталием и Дарьей.

— Ты жалок, ты даже себе не можешь представить, насколько ты жалок… ты думаешь, ты чего-то добился своим поведением? Все узнали о твоих нездоровых фантазиях в отношении несовершеннолетних девочек! Ты знаешь, как это называется? Твоей репутации будет нанесен весьма ощутимый ущерб.

Белосельский повернулся к ней спиной и поспешил покинуть «поле боя».

Глава 24. В фонде

Иногда Белосельский совершал небольшие пешие прогулки по вечернему городу. Лиза почти всегда его сопровождала. В минуты мрачного настроения Белосельский погружался в тягостные размышления, от которых было только одно спасительное лекарство — присутствие любимой девушки. Они шли вдоль набережной; река замерзла и походила на ледяной пояс, окаймлявший город. Хлопья снега слегка обжигали лицо, но он этого не чувствовал. Щеки Лизы раскраснелись, а глаза вспыхивали озорным огоньком. Где-то позади двигались неизменная Самина и Виталий, впрочем, их не было видно так явно.

— Так странно, — говорила Лиза, — мне сначала казалось, что я никогда не привыкну к тому, что кто-то идет позади меня, точно следит… Но, видишь, теперь я почти не замечаю этого.

— Самина всегда рядом. Зачастую она бесплотна как тень и неумолима как амазонка.

— Одно время я ревновала тебя к ней… где-то глубоко в душе… но потом лучше поняла ее отношение к тебе.

— Ты не замерзнешь? — спросил он, меняя тему разговора.

— В этой шубе? Конечно нет.

Она крепче прижалась к нему.

— Нет… мне нравится этот город… ведь здесь я встретила тебя. Кто знает, что стало бы со мной, если бы мы не встретились?

— Да, были сильные морозы… я помню тот вечер.

— Я была ужасно голодна, напугана.

— Это я распорядился поставить волонтеров, доставить питание… Видишь, если бы не мои действия, мы бы и не встретились.

— Даже думать об этом страшно.

— Я вообще хочу увеличить количество волонтеров. Волонтеры практически незаменимы. Видишь ли, предстоят еще суровые холода, и у очень многих нет нужных вещей…

— Тебя всегда заботят судьбы других людей, Алексей. В мире больше нет такого благородного человека, как ты. Тобой нельзя не восхищаться… нельзя не любить…

— Все не так уж радужно, очень многое из того, что я делал, загублено. Я имею в виду фонды, всякие взносы.

— Почему, Алексей?

— Людям не всегда можно доверять. Как только у них оказываются крупные суммы на руках, они тут же отбирают львиную долю в свою пользу. Все идет гладко, когда я сам контролирую и лично наблюдаю за тем, как закупается продовольствие, вещи, товары… В остальных же случаях человек всегда остается человеком. Я иногда задумываюсь: стоит ли вообще верить в честность и доверие? Я знавал много честных людей, но деньги испортили их. Меня всегда предавали… но, может, и не стоит требовать от человека слишком много?

— Все, что ты делаешь, это правильно. Но ты не должен слишком обвинять других. Ты совсем другой, не похожий на них… Они тебя предают, потому что в глубине души полны страхов и опасений…

— Ты права… Ты умная девочка, несмотря на свои семнадцать лет.

— Считай, что восемнадцать.

Белосельский погладил девушку по щеке.

— Ты хочешь посмотреть как дела у волонтеров?

— Да… еще нужно пройти две улицы. Я тебе покажу здание, где размещался мой первый фонд, сейчас там банк, правда.

— И что с фондом?

— Ничего хорошего, фонд прогорел и был ликвидирован. Директор оказался мошенником, само здание я так и не смог выкупить.

— Почему?

— Здание принадлежит военным, которые входят в плеяду «неприкасаемых». Я пока с ними не намерен ссориться, хотя кто знает… у меня столько врагов — тьма-тьмущая… но они мне не страшны… Каждый участок в Москве — чья-нибудь территория. Я не так богат, чтобы выкупить все нужные мне участки земли или здания, чтобы организовать там волонтеров. То немногое, что мне удалось, и так удается удерживать с большим трудом.

— Но ведь ты и так сделал немало… я посмотрела расходы на фонды — за один только прошлый месяц они возросли втрое. Мне кажется, ни один не делает столько — это поразительно!

— Иногда мне кажется, что это капля в море.

— Нет, это не капля в море, а гораздо больше!

Они приблизились к мрачноватому фасаду, украшенному высоким балконом и аркой. У входа стоял ничем не примечательный «Аргус», который, увидев красивую пару, пропустил их внутрь. Самина и Виталий также следовали за нашими героями.

— Я люблю приходить именно так… когда меня не ожидают.

Управляющий фондом отсутствовал, зато был его заместитель — тихий и благообразный старичок, похожий на благородного дона с картины Веласкеса или Эль Греко. Он, разумеется, сразу узнал Белосельского и выразил восхищение, но Белосельский нетерпеливо поднял руку, как бы подчеркивая, что лестные замечания его не волнуют.

— Я так понимаю, что Константин Иванович отсутствует? Почему?

— Он занят закупкой провизии.

— Хорошо… А сколько сегодня волонтеров работает?

Старичок пытался припомнить цифры, но вышло неуклюже.

— Да Вы не волнуйтесь так, — благожелательно заметил Белосельский, — главное, чтобы волонтеры справлялись, чтобы у них не было проблем, какие имели место раньше.

Старичок опустил голову. Лиза поняла, что он хочет остаться с Алексеем наедине, поэтому она произнесла:

— Я осмотрю другие помещения фонда.

Белосельский одобрительно кивнул головой.

— Говорите…

— Константин Павлович будет недоволен, если я это изложу сам, но я думаю, что Вы должны знать.

— О чем?

— Есть некоторые вещи, которые последнее время все ощутимее.

— В плане финансирования? — перебил Белосельский. — Я же дополнительно направил вам еще пятьдесят миллионов.

— Я не имею в виду финансирование как таковое… Есть куда более серьезная опасность… Нас хотят вообще выгнать не только из здания, но и с территории…

Белосельский резко встал.

— Мне казалось, мы урегулировали вопрос раз и навсегда.

— Все не так просто… они сначала избили волонтеров, потом наведались и к нам.

— Кто это «они»?

Старичок пожал плечами.

— Кто обычно приходит — те и пришли. Ничем не примечательные люди, предупредили, что мы занимаем их территорию…

— Понятно, почему мне не сказал об этом сам Константин Павлович?

— Потому что он лично взялся решить вопрос. Он уже платил им однажды… а потом это вошло в привычку.

— Это уже мое дело! — Белосельский нахмурился. — Надо было сказать раньше. За всем сразу я не могу уследить. У меня столько фондов, проектов, еще банки… а за ресторанным бизнесом кто будет присматривать? Я создал целую сеть доступного питания, но и там не все гладко. Никогда не нужно молчать о таких вещах.

— Кстати, сегодня «они» приедут за очередной «данью», — предупредил старик.

— Что ж, пускай приезжают… Кстати, теперь директор фонда — Вы… Константина Павловича я переведу в другое место.

Старик бросился смущенно благодарить.

— Случались и еще более некрасивые вещи.

— Какие? Говорите прямо!

— Некоторых волонтеров избили… ведь очень многие теперь в курсе, что мы помогаем всем нуждающимся и тем, кто потерял свой дом… нас пытаются облить грязью, но сейчас мы слышим угрозы.

Глаза Белосельского засветились тем страшным светом, который однажды так напугал Лизу.

— Я понимаю, что Вы имеете в виду. Я займусь этим, найду этих людей. Вы правы, и моя доля вины есть. Я не вездесущ. Но это меня не оправдывает. Те люди, о которых Вы говорите, понесут неотвратимое наказание.

— Это очень опасные люди. Едва ли кто может бросить им вызов. А если такие смельчаки и найдутся, то…

Белосельский возразил:

— Вы занимайтесь фондом и будьте просто честным человеком, большего и не требуется. Но помните, — почти угрожающе прибавил Белосельский, — я могу в любую минуту явиться и потребовать отчета до единого цента.

Старик кивнул в знак согласия.

Глава 25. Короли преступного мира

Стеклянные башни торгового центра, гордо возвышавшегося на Пресненской набережной, походили на две гигантские неправильные пирамиды, соединенные друг с другом при помощи арочного виадука. Во мраке ночи свет горел лишь на последних этажах башен, отражаясь в зеркальных рамах точно отблеск факела. В офисе находилось человек десять. Это были средних лет мужчины; почти все из них небриты, некоторые облачены в дорогие костюмы, другие — в толстовках, но было единственное, что их роднило — это уродливые татуировки, выступающие точно шрамы, на руках и даже щеках.

Все они, развалившись за длинным столом, потягивали вино и виски; рядом с ними лежали карты, оружие и купюры долларов. Они не обратили внимания на то, как несколько вертолетов зависли довольно близко от «стеклянного балкона»; внезапно раздался звон выбитого стекла и несколько человек в блестящем вооружении вскарабкались по стеклянному карнизу, достигли балкона и с небывалой ловкостью вскочили в комнату.

Все произошло так быстро, что почти все присутствующие были ошеломлены. Их татуированные изумленные лица тотчас потянулись за оружием, но в ту же секунду другая «черная когорта преторианцев», приехавшая, по всей видимости, на лифте, открыла дверь в офис и ворвалась в комнату.

Хозяева офиса были опрокинуты за землю; двое из них, правда, успели выстрелить, но это ничего не изменило; осажденные были тотчас разоружены и беспомощно растянулись на полу. Они изрыгали отвратительные ругательства и угрозы. Особенно отличался один крепкий детина лет пятидесяти с жутким лицом отъявленного разбойника. Он выкрикивал угрозы на гнусном жаргоне и наконец вскричал:

— Вы хоть знаете, кто мы?

— Да, я очень хорошо это знаю, — ответил голос вошедшего человека.

«Разбойник» смерил вошедшего наглым взором.

— Поставьте его на ноги, — приказал голос.

«Разбойник» увидел человека лет сорока в черном фраке, с лентой Почетного Легиона, волевым лицом и пронзительными синими глазами.

— Кто ты такой?

— Я Алексей Белосельский.

«Разбойник» разразился громкой бранью.

— Ты знаешь, что тебе за это будет?

— Так значит, вы и есть «Наполеоны» преступного мира, о которых я так много слышал. Это вы обложили данью мои фонды? И тех волонтеров, которые у меня работают?

«Наполеон» хотел ответить, но вмешался другой — жилистый мрачный громила со шрамом во всю щеку:

— Мы убьем всю твою семью…

— Вы даже себе не представляете, сколько раз мне это говорили. Моя любимая пословица — человек предполагает, а Бог располагает. Я прочитал ваше досье — да, досье на каждого из вас. Я не очень даже понимаю, почему вы вдруг сами себя провозгласили «королями». Вы ничем не примечательные, весьма посредственные личности. Я знаю, что закон вас не может покарать, так как у вас слишком много влиятельных покровителей. Вы неоднократно привлекались к суду, но вам все же удавалось обмануть правосудие. Итак, слушайте ваш приговор: за многочисленные страдания, которые вы причинили людям, за похищения, издевательства, убийства, я приговариваю вас к пожизненному заключению без права досрочного освобождения, каковое вы будете отбывать в особой тюрьме.

— Тюрьма — это наш родной дом.

— Вам не удастся упражняться в ваших гнусных повадках. Тюрьма находится на острове, где господствует вечная мерзлота и холод сковывает сильнее наручников.

Слова Белосельского были встречены взрывом отвратительного смеха и новых ругательств.

Один из «разбойников» все же спросил:

— Хорошо, сколько ты хочешь? Назови свою сумму.

— Мое правосудие не покупается. Ни за какие деньги, ни за миллиарды долларов я не соглашусь отпустить таких мерзавцев. Я считаю, что вас нужно изолировать от общества, дабы вы больше не причинили никому вреда. Ваше последнее слово?

— За нами придут другие…

— К вам очень скоро присоединятся ваши «приспешники».

Жилистый парень продолжал слать проклятия и грозить страшной расправой.

— Имеете ли еще что-либо сказать? Нет? Я, Алексей Белосельский, признаю вас виновными в чудовищных злодеяниях и приговариваю к заключению в тюрьме.

И он дал знак Самине, чтобы та переместила бандитов на вертолеты.

На следующий день все газеты разместили цветастые заголовки: «Пожар в крупном торговом центре», «Беспощадное пламя поглотило офисы» и т. д.

— Ты уверен в том, что ты делаешь? — спросил Сафронов. — Это может спровоцировать войну между «королями». Ты же знаешь, что «свято место пусто не бывает». Их места займут другие.

— Уверен, — отвечал Белосельский, — мне давно следовало это сделать. Я и так проявил слишком большое терпение. Ты сам знаешь, что с некоторыми можно договориться, а с другими — нет. Но как бы то ни было, я не позволю задевать себя и свои фонды и не буду терпеть беспредел.

— Это понятно.

— Я готов к войне, даже если она будет затяжной. Я и так выказал необыкновенное терпение и понимание.

Глава 26. Заблудший

Есть на свете такие мрачные города, которые всем своим видом внушают лишь скорбь и безнадежность. Даже луч солнца грустно освещает их покосившиеся крыши, печально скользит по невзрачным балконам и фасадам, лишь ненадолго оттеняя их от мира уныния и тоски… В заброшенных дворах царит безнадежность: полуразрушенные постройки, разбросанный повсюду кирпич и хозяйственный инвентарь, чернеющие окна и висячие стропила… Улицы и перекрестки полны мрачных прохожих, даже центральная площадь с внушительным современным торговым центром почти не оживляет царящее гнетущее впечатление.

И тогда кажется, что в таком городке навсегда поселились чувства, убивающие всякую надежду…

Морозным вечером 20 февраля 20… года все это увидел человек лет сорока, одетый в теплую дубленку и закутанный в шерстяной шарф. Он приблизился уверенным шагом к одному из двухэтажных кирпичных строений на *** улице и увидел лишь вывеску, приглашающую в игорный клуб-казино. У входа виднелись силуэты охранников. Они курили и время от времени вставляли бранные слова в свою речь, полную пафоса и жаргона.

Увидев незнакомца, они довольно бесцеремонно и даже нагло осведомились о том, что ему нужно.

— Я слышал, что здесь располагается благотворительный фонд Белосельского.

«Церберы» переглянулись и затем громко засмеялись. Один из них, непристойно выругавшись, покровительственно заявил:

— Какой еще фонд? Здесь игорный клуб. Делаются ставки на спорт! Деньги есть у тебя, папаша?

(Белосельский был небрит и казался лет на десять старше).

В этот момент показался черный лимузин, который на довольно большой скорости выехал из ближайшего переулка. «Церберы», узнав машину — по-видимому, босса, — тут же поспешили подбежать и, раболепно склонившись, открыли дверцу хозяину. Незнакомец остался стоять немного поодаль. Наконец он увидел, что из лимузина вышел человек лет пятидесяти, благообразной внешности, в кремовом пальто и черных очках.

— Иван!

Человек вздрогнул, услышав окрик незнакомца, а «церберы» яростно покосились в сторону «бродяги», осмелившегося столь фамильярно обратиться к их боссу.

Вглядевшись в незнакомца, Иван вздрогнул всем телом и замер как статуя.

— Алексей Николаевич, — пробормотал он в полной растерянности.

Белосельский (ибо это был он) медленно и величественно приблизился с печальной улыбкой на губах.

— Вы не предупредили о приезде, — продолжал бормотать Иван, бросая тревожные взгляды вокруг.

— Значит, вот как ты сдержал свое слово? Вот так работает мой фонд? Или я перепутал улицу, место и время? Вместо моего фонда, волонтеров и помощи нуждающимся, вместо денег, которые я тебе выделил, ты превратил здание в игорный клуб? Тебе, видно, больше по душе развлечения, чем помощь нуждающимся?

— Я все объясню…

— Вместо того, чтобы помогать людям, вместо того, чтобы быть благодарным за то, что судьба милостива к тебе, ты сколотил банду мошенников и сам стал преступником? Куда ты дел мои деньги, которые ты должен был раздавать тем, кто в них нуждается? А?

«Церберы» решили вмешаться и бросились было на Белосельского, но не смогли приблизиться к нему и на три шага, как тут же завалились на землю. Иван заслонил голову руками, как будто желая защитить себя от неведомой опасности.

— Я виноват, да… я… но не убивай меня…

— Убивать тебя? Ты заблуждаешься! Разве ты так плохо меня знаешь? Я что, преступник, по-твоему? Твои «псы» живы, не волнуйся… они лишь нейтрализованы на время. Самина не стреляет в таких недоумков боевыми патронами.

— С тобой твои люди? Ты хочешь меня наказать?

— Какой же ты трус! А ведь ты не был таким. Я верил тебе, и ты был честным человеком… Знаешь что… помнишь такое изречение, точнее, цитату из Библии: «Если же раб тот, будучи зол, скажет в сердце своем: не скоро придет господин мой, и начнет бить слуг и служанок, станет есть, пить и напиваться, то придет Господин его в тот день, когда тот его не ожидает, и в час, в который не ведает, и рассечет его и подвергнет одной участи с неверными»[8].

— Но я не твой раб.

— Ты хуже! — возразил Белосельский. — Ты унизил и осквернил свою душу, общаясь с преступниками.

— Я… Я признаю, что я совершил оплошность.

— Я так и не услышал ответа на мой вопрос: что ты сделал с моими деньгами, которые я выделил для людей, а не для тебя одного?

Иван упорно молчал.

— Пойдем поговорим в твоем офисе, мне надоело стоять на морозной улице в обществе тебе подобных.

Иван, подавленный и униженный, показывал дорогу. Они прошли яркий зал, пестрящий игровыми автоматами и рулеткой, и оказались в красивом овальном кабинете.

Иван глядел на Белосельского с опаской.

— Ты слишком боишься за себя…

— А где твои люди? Они… они…

— Повторяю, если бы я хотел тебя наказать, все было бы по-другому. Я хочу понять причины того, что случилось. Может, виноват больше я, чем ты… Расскажи как есть.

Иван поджал губы, снял пальто и налил себе виски.

— Хорошо.

— Только не лги, ты знаешь, что я вижу неправду сразу.

На глазах Ивана блуждала упрямая улыбка.

— Тебе хорошо. Вот тебе правда. А затем суди, лгу я или нет. Ты приезжаешь сюда, когда вздумается. А всеми делами занимался один лишь я. С тобой всегда охрана, готовая на все ради тебя.

— Я тебе оставил двоих помощников, твоих друзей, кстати, и кучу волонтеров, счета в банке.

— Да, да, все верно… но ты не знаешь, как ОНИ сильны!

— Кто это «они»? — вскричал Белосельский. — Хотя, постой, я понимаю. Ты испугался обыкновенных бандитов. Ты мог бы позвонить мне, предупредить…

— Ты не понимаешь, насколько они сильны и могущественны. Вся администрация города связана с ними.

— Ты слышал, что произошло в Москве? О пожаре в торговом центре Москва-Сити?

— Нет.

— Так вот, это был не пожар. Это передали новости, чтобы скрыть истинное положение дел. А правда заключается в том, что те люди, которые зарабатывали на страданиях других, точнее, делали бизнес — понесли наказание. Их офис находился в новом бизнес-центре. Это отпетые мошенники, «Наполеоны» преступного мира, которых наше правосудие предпочитает отпускать и даже приносить им извинение. Мне удалось захватить целых пятнадцать человек. Это только начало…

— Но это в Москве… а здесь, в этом паршивом городишке, и полиция, и власть — в руках у «них».

— Я все это знаю, поэтому я и приехал… Кстати, мэром будет другой человек. Завтра нынешний мэр будет арестован, и его место займет другой человек.

Иван недоверчиво посмотрел на Белосельского.

— Вот как?

— Да, ты это еще увидишь. Я договорюсь с новыми властями… Выкуплю землю, открою еще несколько фондов. Если для этого придется приобрести и это здание. Но ты теперь должен быть более ответственным и осмотрительным.

— Так ты меня прощаешь?

Белосельский с минуту смотрел на Ивана.

— Я дам тебе испытательный срок. Десять лет назад ты же был другим человеком. Перебивался случайным заработком. Хватался за любую работу. Голодал. И, достигнув благосостояния, не оценил. Разве так можно? Видишь, деньги не пошли тебе на пользу.

— Я исправлюсь.

— Человек не может измениться за один день, но раскаяться может… ладно, даю тебе последнюю возможность исправиться.

— Я больше не подведу.

Белосельский поднял руку и Иван замолчал под его повелительным взором.

— Ты вновь откроешь фонд, выгонишь это казино и прекратишь тут устраивать вертеп. Помощников я тебе предоставлю. Счет в банке открою заново. Только не вздумай еще раз меня подвести… Все деньги будешь тратить по назначению…

— Я уже дал слово. Но как же ОНИ? Мне не простят, что я… пошел против них…

— Это уже мое дело, — воскликнул Белосельский, — только мое! Законным способом я буду действовать или нет, это тебя не касается. Я перебросил сюда почти четверть моих ресурсов и мои спутники. Я готов бросить вызов кому угодно. И если тебе что-нибудь понадобится, ты скажешь мне лично… Кстати, ты вообще зачем сам играл, хочешь стать миллионером?

Иван промолчал.

— Ты думаешь, что это даст тебе счастье? У тебя есть все, чтобы быть достойным человеком. Я не отниму у тебя этого. Ты всего лишь человек со своими слабостями. Я сам грешный человек и не имею морального права тебя осуждать. Только не вздумай обмануть меня еще раз. На всякий случай я тебе дам еще один канал для связи, мало ли что может произойти… возьми этот медальон… в минуту серьезной опасности открой его, и ты будешь спасен.

— Спасибо… но…

— Но что еще?

— Как я выйду на улицу?

— Самина во главе моей группы сейчас разбирается с мерзавцем по прозвищу Щербатый. Он отсиживается в ратуше города. Ты его боишься?

Иван опустил глаза.

— В городе нет ни одного человека, который бы его не боялся.

— К утру от этой банды не останется даже воспоминания.

— Но придут другие.

— Я это знаю, поэтому, контролируя частично мэрию, я смогу держать в узде мошенников — на некоторое время, разумеется.

— Это меня радует… но потом?

— Что потом? Друг мой, не всегда я буду рядом… но ты должен думать о себе, чтобы искупить прошлое и быть честным человеком. Это трудно, но возможно.

Глава 27. Совет Сафронова

— Ты уладил свои дела в этом городке? — спросил Сафронов, закуривая сигару и поигрывая хрустальным шаром в форме миниатюрного глобуса.

Кабинет представлял собой некий атриум с хрустальным куполом, на котором в симметричном порядке были подвешены широкие мониторы.

Сафронов смотрел на Белосельского немного укоризненно, но с сознанием того, что признает превосходство своего друга над собой.

— Я читал газеты, — продолжал Сафронов, — заголовки пестрят слишком громкими заявлениями, смотри: «Нанесен мощный удар по одному из могущественных мафиозных кланов города ***», «Жуткая бойня в ресторане»… Опять сожженные дома… Ты знаешь, к чему это приведет? Мы же говорили уже об этом!

— Я слишком долго медлил. Мне надоело, что эти мерзавцы обирали мои фонды, они отнимало то, что принадлежит… людям.

— Я тебя не упрекаю, просто ты знаешь, что к нам это привлечет дополнительное внимание… Впрочем, ты волен поступать как сочтешь нужным. Я слишком давно тебя знаю, чтобы произнести: «Советуйся со мной». В тебе есть одна черта, которую в тебе не изменить — это гордая независимость…

— Давай о другом, что у нас на повестке дня?

— Как и прежде, только дела гораздо хуже.

— Я так и предполагал.

— Некоторые из «неприкасаемых» продолжили нападки на агентство. Более того, наш полковник продолжает доказывать нашему министру, что мы действуем в ущерб общим интересам и преследуем нашу собственную выгоду… Короче, он требовал ревизии, задействовал свои связи и требовал моего немедленного смещения.

— А что министр?

— Ты же знаешь позицию министра. Она неизменна. Но чтобы не «дразнить» других влиятельных лиц может быть назначена группа надзора за нашим агентством.

— Что еще за группа надзора?

— Пока что — обычная комиссия, созданная секретным указом. Ее функции не до конца ясны. Но наш полковник воодушевлен и уже грозит мне отставкой, а тебе арестом. Впрочем, группа надзора сможет прийти к нам с проверкой не раньше, чем через месяц. За это время мы справимся с ситуацией.

— Кто еще будет входить в группу надзора?

— Такие же, как он, военные в отставке, люди «старой закалки», но в отличие от него они настроены не так агрессивно и хотят лишь получить деньги. Но всех возбуждает только наш полковник. Он просто разъярен. И мне кажется, я знаю причину.

— Это не только из-за его племянника, — несколько натянуто заметил Белосельский, — это личная неприязнь ко мне.

— Он считает тебя изменником и преступником.

— Это я знаю.

— Я боюсь, что со временем он убедит министра вернуть спутники…

— Я их не верну, — резко возразил Белосельский, — я заплатил за каждый пятьсот миллионов долларов. Они — моя защита. Тем более коды доступа формально у агентства.

— Формально… а реально? — усмехнулся Сафронов. — Ты слишком много раз их использовал против влиятельных лиц и произвел слишком много шума.

— Нет ничего тайного, что не стало бы явным, это верно, — ответил Белосельский, — однако речь еще о близких мне людях. Если я отдам спутники, я стану уязвим. Если бы речь шла только обо мне… но есть те, кто мне дорог и о ком я должен заботиться. В общем, пока я руковожу агентством, ты можешь ни о чем не волноваться, но, как знаешь, жизнь непредсказуема.

— Поэтому я и просчитал все, включая план нашего бегства…

— Я не собираюсь сбегать, что бы ни произошло.

— В худшем случае мы сможем использовать те вертолеты, проекты создания которых вызывали сначала смех и недоумение.

— Они практически неуязвимы против любого вида атаки, но ведь важны еще люди внутри агентства. Есть те, кто нас ненавидит… Ты на всех можешь полагаться?

Сафронов пожал плечами.

— Конечно, я много делаю для каждого по мере скромных сил, но человек есть человек. Ему свойственно ошибаться.

— Я тоже так думаю. Моя Самина вообще никому не доверяет.

— Кстати, она для тебя находка. Ведь это я рекомендовал ее тебе, она тогда была совсем новичком. Но уже тогда дерзкая и непокорная, как тигрица… а что Виталий?

— Он сдал немного за эти годы, но я ценю его… и его сына… они вполне мне преданы.

— В случае захвата нашего агентства, когда запахнет жареным, почти все от нас отвернутся. Скорее всего, мы сможем рассчитывать не более чем человек на десять — пятнадцать.

— Это и есть настоящая команда, разве нет? Иногда это важнее чем сто человек.

— Да, но не будем пока об этом думать. У нас самое совершенное в мире оборудование, которое позволяет нам отслеживать любую угрозу. Мы исправно выполняем директивы Министерства и на данный момент положение стабильное. Но есть и другие вещи.

— Какие?

— Другие твои враги, которых ты успел нажить за пятнадцать лет.

— Это было неизбежно и мне они не страшны.

— Да, они знают тебя в лицо… рестораторы, всякие проходимцы, наемники… А теперь еще и мафия, к которой ты еще более нетерпим, чем прежде.

— Я за себя не боюсь, — спокойно заметил Белосельский, — меня не страшат те вещи, которые внушают ужас простым людям. Я думаю о тех, кто мне дорог. Все равно каждый пройдет свой огненный путь, и если предначертано, никакие события не смогут сбить с пути.

— Ты фаталист, ладно, давай еще раз займемся новым уставом нашего агентства, — и он протянул папку с документами Белосельскому.

Глава 28. Студентки

Прошло более полугода с того времени, как Лиза вошла в жизнь Белосельского. Она уже не была одинокой, покинутой, истерзанной душой, ищущей пристанище как в духовном, так и в материальном смысле. Лиза постепенно превращалась в довольно уверенную девушку с твердыми жизненными принципами и характером. Она постоянно была подле него, желала разделить с ним все проблемы и трудности; хотела улыбаться, когда ему становилось радостно на душе и, наоборот, плакать, когда она видела, как он хмурит лоб и погружается в тягостные размышления. Это была не сентиментальность, а любовь, подлинная привязанность к любимому человеку.

Белосельский восхищался ее душевными качествами.

— Ты удивительная девушка, ты не любишь наряжаться как Ива; тебя не привлекают ни драгоценности, ни украшения, ни сверкающие безделушки. Ты с такой трогательной заботой относишься к своим «пушистым питомцам»; тебе нравится посещать вольеры для птиц, питомники для животных. Ты очень добрая девушка… знаешь, для меня ты сокровище, я так долго тебя искал… и наконец нашел.

Лиза спокойно выслушала этот комплимент, но даже не улыбнулась.

— Я такая, какая есть, Алексей, ты это знаешь, и я не могу измениться. Но ведь есть и то, что тебе не нравится во мне, например, ты меня часто упрекаешь, что я не хочу тратить деньги на…

— Я тебя убеждаю вновь и вновь, что ты имеешь на это полное право. Я хочу, чтобы ты тратила столько, сколько считаешь нужным. Ведь ты можешь много сделать для людей… для тех, кто нуждается в чем-то… для твоей подруги, например… Я хочу, чтобы все эти помыслы шли от твоего сердца.

— Да, в твоем фонде я почти что хозяйка, но все же я не чувствую себя вправе распоряжаться крупными суммами… я не имею никакого права на это.

— Лиза, ты все-таки упрямая девочка… Почему ты не хочешь меня выслушать?

— Тебе придется смириться с моим характером, — отвечала девушка, — если я не считаю себя вправе делать что-то, то никто в мире не убедит меня в обратном.

И все же Белосельский внушал Лизе, что она так же занимается благотворительностью, как и он. Иногда они вместе приходили в фонд, навещали нуждающихся и обездоленных людей, которые столь явно нуждались в помощи. По лицу девушки Белосельский угадывал то, что творится в ее душе.

— Лиза, ты не должна стесняться своих порывов. Я знаю то, что ты хочешь сделать… Ты имеешь полное право истратить столько, сколько велит твое сердце… Ты должна слушать только свое сердце, Лиза, оно не обманет.

Так быстро распространился слух, что Алексей Белосельский с молодой супругой раздают милостыни на фантастические суммы и организуют еще один фонд, заняв старый особняк, требующий реставрации.

Начиная с февраля, по настоянию Белосельского Ива привела Лизу в университет. Было еще довольно холодно, зима была еще в своем законном праве.

Однажды, морозным днем 20… года, когда казалось, что северный Борей мчался по небу верхом на белоснежном коне с длинным пушистым хвостом, обгоняя жемчужно-перистые облака и оставляя за собой светлеющую опаловую полосу, две очаровательные девушки появились в холле красивого старинного особняка.

На студенток всегда обращают внимание, даже если они на первый взгляд представляются невзрачными и не отдают дань моде. Если же наоборот, красота девушек превосходит все мысленное воображение, то всеобщее восхищение разгорается с особой силой. Есть два типа красоты: одна — ледяная, холодная, недоступная, как снежная королева из сказки; а другая — более отзывчивая, сердечная, пленяющая душу с первого вздоха, с первого взгляда.

Хотя Ива негласно сумела завоевать титул королевы красоты среди своих сверстников, она не была уверена, что сможет носить «корону» вплоть до конца обучения (Ива, разумеется, не сомневалась, что Лиза ей не соперница, и считала ее дурнушкой).

По обыкновению Ива выбрала одну из своих самых дорогих итальянских шуб и надела ее на модную шелковую блузку с кокетливым вырезом — все это делало девушку похожей на фотомодель с обложки журнала, приехавшую, скорее, на презентацию новой коллекции, чем на лекцию по истории экономики. Лиза же была одета более просто, менее вызывающе; благодаря врожденному изяществу и природной грации, простое черное пальто смотрелось на ней очень удачно; распущенные черные волосы и нежный свет бархатных глаз, казалось, приковывал к ней больше внимания, чем к самовлюбленной Иве. Да, приемная дочь Белосельского была столь же самолюбива, сколь красива. Она видела, что Лиза поражает воображение своей нежной безыскусственной улыбкой, в которой нет ни на йоту кокетства или самомнения; пленяет доверчивым взором карих глаз, покорных как у голубки. Но в то же время в ее движениях и жестах было столько скрытой силы, что только опытный физиономист мог бы сделать правильный вывод насчет ее характера. Что же было на душе у Лизы? Она лишь старалась с вниманием слушать лекцию, чтобы потом иметь возможность в деталях описать ее Алексею, который настоял на ее непременном обучении.

Ива, недовольно покосившись на подругу Ирину, отшвырнула ноутбук и сделала вид, что слушает лекцию. На самом же деле она следила за тем, как Лиза немного по-детски открыла тетрадь и стала записывать лекцию ручкой. «Она еще более никчемна, чем я предполагала. Строит из себя простушку. Какая невинная овечка!» — думала Ива. Впрочем, лекция явно не шла ей впрок. Хорошенькая головка Ивы была забита совсем другим. Ее занимало то впечатление, которое произведет появление новой ученицы на одногруппников. Она заметила, что очень многие вместо того, чтобы слушать лекцию профессора и записывать непонятные формулы на доске, «пожирали» глазами Лизу. Ива вдруг ощутила всю свою прежнюю неприязнь к этой девушке и подумала, что теперь ей будет совсем невмоготу в университете… или придется даже совсем бросить учебу.

На перемене несколько ребят — друзей Ивы — под каким-то предлогом стали знакомиться с Лизой. Она отвечала вежливо, улыбалась своей притягательной улыбкой, но в ее словах и жестах ощущалась едва заметная уклончивость. Наконец, подошел широкоплечий, громадного роста студент (все знали, что это тупоголовый второгодник — сын проректора); парень отличался особой развязностью в движениях и, нагло положив руку на плечо Лизы, заявил, что приглашает ее на вечеринку в его коттедже. Лиза отклонила приглашение и поспешила улизнуть. Парень обидчиво засопел носом и на его губах появилась самая гнусная ухмылка. Он что-то прошептал на ухо своему тучному приятелю со сладко-сонным выражением лица, и они стали смеяться как сатиры на сцене театра. Остальные студенты отнеслись к Лизе довольно дружелюбно. Ива отметила про себя этот факт, но ревность ее не прошла, а даже наоборот, усилилась.

После окончания занятия толпа «студиозусов» разделилась на две группы: одни из них, прислонившись к колоннам портика, принялись пускать клубы табачного дыма, вторые пристроились на небольшой стоянке автомобилей. Ива, которая более не желала видеть Лизу и уж тем более не хотела возвращаться с ней в одной машине, принялась флиртовать с сокурсниками, сидя за рулем симпатичной «Ауди», и небрежным жестом сообщила Самине, что пока не планирует возвращаться в рутину.

За Лизой стал ухаживать один из «худосочных» студентов, которые носят очки в одной руке, книги в другой, и круглый год предпочитают куртку и кеды всякой другой одежде. Он проводил девушку почти до выхода. Но тут огромный джип с каким-то свирепым ревом подкатил прямо к гранитным ступенькам здания и остановился в нескольких метрах от Лизы и ее спутника. Молодые люди узнали нагловатое лицо сына проректора и его тучного друга.

Длинный как жердь парень довольно бесцеремонно предложил Лизе сесть в джип, а получив отказ, не поленился выйти из машины и преградить девушке дорогу. Он уже собирался применить насилие, как вдруг ему на плечо легла чья-то сильная рука. Икнув от неожиданности, он увидел коренастую невысокую черноволосую девушку, миловидную, но с выражением лица разъяренной пантеры.

— Отстань от нее, — негромко произнесла Самина (ибо это была она), пронизывая студента своим огненным взором так, что тому сразу стало не по себе.

Затем быстрым движением Самина втиснула парня обратно в машину как «мешок с фруктами» и захлопнула дверцу. Сын проректора понял, что шутить тут не приходится.

— А может, и ты к нам на вечеринку заглянешь? — предложил парень, но увидев, как изменилось лицо девушки, он решил ретироваться с места и с такой силой нажал на педаль, что машина, как метеор, перелетела через всю парковку.

Самина, улыбаясь, подошла к Лизе.

— Поедем немедленно, или ты как Ива хочешь поехать на вечеринку?

Лиза почувствовала скрытый упрек.

— Нет конечно… мне это совсем неинтересно. Я хочу видеть Алексея.

— У него сегодня встреча с банкирами, будет он поздно, — сухо отвечала Самина.

— Я поняла, хорошо… и спасибо тебе.

Самина не произнесла ни слова. Она по-прежнему считала Лизу глупышкой, вытянувшей счастливый билет, но из чувства глубокой привязанности к Белосельскому готова была терпеть любые капризы новой пассии шефа.

Глава 29. Кантон

— Друзья мои! Вы помните, как это было пятнадцать лет назад — бесплодный пустырь, промерзлая земля, вечное забвение, бесконечные скитания, существование в бумажных домиках… да и разве это можно было назвать жильем? Разве это было не так?

Эти слова были произнесены Белосельским под куполом небольшой спортивной арены, недавно построенной для тех состязаний, в которых Гефест издревле зажигает свой огонь, а Арес лишь добавляет доблесть и мужество. Сегодня арена была полна народа — здесь были люди совсем разных возрастов, различных сословий, и пожилые, и молодые; присутствовали даже дети с матерями; их лица уже больше не имели печати обреченности, какую всегда замечаешь при большом скоплении народа. Все они были прилично одеты — в пальто, в дубленках, в меховых шапках — и слушали с величайшим вниманием и почти благоговением человека, который произносил самую обыкновенную речь, которая шла от сердца…

После небольшой паузы Белосельский продолжал:

— Нас уверяли, что нам не построить даже одного дома, не говоря уже о приличном дачном поселке. И посмотрите, сколько мы сделали за эти годы. Конечно, в самом начале нам было невероятно сложно — когда мы начинали строить дома, возводили фундамент, создавали каменные добротные вместительные жилища. Бывало, что вас принимали за каких-то садоводов-любителей, разорившихся дачников, которые променяли город на Подмосковье; за старьевщиков, пытающихся удержать кусок земли… Да разве Москва дала вам счастье? Почти все из вас потеряли в Москве все свое имущество, целые семьи остались без жилища, и мы с вами знаем, что это произошло не по вашей вине… Помните, как медленно возводились дома? Сначала, по мере того как я выкупал землю, нам удалось возвести лишь два каменных дома, и мы уже тогда считали себя счастливыми… А что сегодня? Выросли целые улицы, появились мелкие лавочки, магазины, местная церковь… Я назвал наш союз «дачным сообществом», вернее, даже целым небольшим городком, хотя до города мы еще не доросли! Увы, у нас люди плохо понимают, что мы имели в виду. Наш союз — это подлинная свобода, независимость от законов общества, которое стало нашим врагом. Наше дачное сообщество было закрытым, вы жили за каменной стеной, имея статус «садоводческого товарищества», и это позволяло нашим врагам хотя бы на время забыть о вас. Но сегодня нельзя противиться натиску урбанизации, ее законам и, конечно, проблемам. Я больше не хочу, чтобы вы жили за высоким забором. Отныне я хочу, чтобы вы выбрали себе самостоятельную линию поведения. Я не смогу более уделять вам столько времени, сколько раньше… У меня много других проектов, разумеется, это не помешает мне оказывать вам всяческую поддержку, но тем не менее я не смогу к вам приезжать так часто, как делал это раньше.

Поэтому… Поэтому я хотел бы, чтобы вы сами выбрали себе главу вашего союза… человека, которому вы будете доверять. Через него будет проходить основное финансирование… Доверие очень важно, я понимаю, но без него нельзя созидать, дальше строить. Сложности будут всегда, они были у нас и раньше, но мы их преодолели… В основном это касалось собственности на землю. Сегодня я передаю последние пятьдесят домов в полную собственность тем, кто в них живет. Что касается остальных участков земли, то этим уже не я буду заниматься, а ваш будущий глава дачного сообщества.

Белосельский на мгновение умолк, а потом добавил:

— Кстати, самое главное, что у вас есть — это надел земли. Земля — основа всего. Если не будет земли, не построишь и самой захудалой хижины. Я знаю, вам будут предлагать заманчивые условия, сулить золотые горы, но не соглашайтесь продавать землю. Помните, что вы вольны полностью распоряжаться своим имуществом, но если вы все-таки решитесь продать участок и уехать отсюда — вспомните, что когда-то у вас не было этой земли и дома… Лучше всего остаться на этой земле, которая приняла вас… Как я уже сказал, распределением участков и дальнейшим выкупом займется человек, которому ВЫ окажете доверие… Разумеется, если у вас возникнут проблемы, я немедленно вмешаюсь, но я хочу, чтобы вы отныне стали учиться быть более самостоятельными чем прежде… Самое главное — это обычный труд. Хотя это банально звучит, но я создал больше тысячи рабочих мест. Некоторые из вас даже открыли мелкие магазины. Инфраструктуру нашего сообщества мы построили, а это неизмеримо больше, чем мы могли предполагать.

— Кто же будет теперь нашим главой? — раздались голоса.

— Я хочу, чтобы вы сами выбрали этого человека. Конечно, я могу порекомендовать вам, но научитесь принимать решение самостоятельно.

Толпа зашумела. Каждый старался высказать свое мнение.

Но Белосельский поднял руку, и воцарилась мгновенная тишина.

— Я знаю, такой человек есть среди вас. Это ответственный человек, которому я доверяю. Но на нем будет лежать слишком тяжелая ноша. Разумеется, первое время я смогу оказывать ему необходимую поддержку.

— Вы покидаете нас? — раздались голоса.

— Нет, но я не смогу уделять вашему дачному сообществу слишком много времени. Я нужен в других местах.

И опять раздались возгласы протеста. Одни кричали «да», другие «нет», третьи спорили, беспокоясь о будущем. Белосельский не протестовал. С одной стороны, ему было жаль оставлять свое детище; он помнил, сколько душевных сил и тревог вложил в постройку домов; сколько средств финансовых было потрачено, скольких противников он победил…

Но он ясно понимал, что должен отпустить корабль в свободное плавание; он должен дать людям возможность расправить крылья и самим «парить в высоте»; ведь имея такие необходимые жизненные блага, вчерашние «неудачники» становились, по сути, независимыми личностями и больше не нуждались ни в сожалении, ни в покровительстве.

Он смотрел на всех этих простых людей, еще вчера не имевших крыши над головой, которым он вернул благосостояние, и словно ощущал их благодарность, которая подобно теплой волне незаметно подкатывала к сердцу.

В это мгновение он чувствовал себя поистине счастливым человеком, который облагодетельствовал стольких людей. В какой-то момент у него даже навернулись на глаза слезы умиления, когда он вспомнил, сколько сил, тревог и переживаний он вложил в этот «кантон», который стал ему почти родным, но который он сейчас покидал.

Глава 30. Опасное предложение

Самина проверила — легко ли вынимается пистолет из кобуры, а затем перевела свое внимание на широкий экран смартфона.

— Ты твердо решил идти на эту встречу?

— Да, — отозвался Белосельский, присаживаясь на заднее сиденье лимузина. — Что говорит нам наше «всевидящее око»? Сколько там людей?

— Спутник передал, что один человек в доме и один охранник. Больше никого.

— Все правильно.

— Но я все равно чувствую какой-то подвох.

— Напрасно, — возразил Белосельский, — это двоюродный брат полковника Сафронова. Мы с ним еще не встречались, но мне знаком этот тип людей. В чем ты видишь опасность?

Самина немного промолчала, но затем предложила:

— Я пойду с тобой.

— Нет, он будет говорить только со мной.

Самина кивнула, но насупилась.

Спустя несколько минут, несмотря на февральскую метель, лимузин резко свернул на проселочную дорогу и остановился у невзрачного двухэтажного заброшенного коттеджа с полуразвалившейся трубой и требующим ремонта фасадом. Коттедж казался пустым.

— Сканирование показывает присутствие только двух людей, но я подготовила несколько групп на всякий случай.

— Я уверен, что в радиусе даже десяти километров не найти вооруженных людей… это не ловушка.

— Идем.

Они медленно приближались ко входу. Смеркалось. Невзрачный коттедж казался покинутым. Внезапно в окне мелькнул огонек, Самина выхватила пистолет и заслонила собой Алексея, но тот бережно отстранил девушку и поднялся по каменной лестнице. Дверь тотчас отворилась, и Белосельский увидел мрачного «Аргуса» в черной куртке. Левая рука его была заложена за пазуху. Поняв, что перед ним те самые люди, которые нужны его хозяину, человек произнес:

— Вас ждут на втором этаже.

Самина осталась внизу, а Белосельский быстро поднялся наверх по довольно обшарпанной лестнице и очутился в полутемном кабинете. Все окна были плотно зашторены. В глубине комнаты за массивным столом прослеживались очертания фигуры.

— Проходите.

— Здесь довольно темно.

— Предпочитаю оставаться в темноте… садитесь, пожалуйста.

Белосельский сел в пыльное кресло.

— К чему эти церемонии, я знаю, кто Вы. Вы осведомлены обо мне… зачем все эти фокусы?

— Это мое дело.

— Ладно, приступим. Прежде всего, откуда Вы знали, что я приду на встречу?

— Вы не могли не прийти. Я ведь ясно указал в своем сообщении Вам, что это может сослужить Вам хорошую службу.

— Я предполагал, что человек Вашего ранга, вышедший в отставку, должен заниматься разведением пчел по примеру нашего бывшего градоначальника, — заметил Белосельский.

— Пока я стал бы разводить пчел, меня бы ужалили осы, — отвечал человек глухим голосом.

— Я готов Вас внимательно выслушать.

— Я вообще давно наблюдаю за Вашими действиями.

— Чем я так интересен с Вашей точки зрения?

Человек промолчал.

— Это глубокий вопрос. Самое главное, что помогаете сдерживать «их».

— «Их»? Я буду Вам благодарен, если Вы будете выражаться яснее… Давайте покончим со всякими намеками, недомолвками и тайнами.

— Это справедливо, однако есть вещи, которые нужно хранить в секрете… Но Вы правы. Я выскажусь достаточно ясно. Я пригласил Вас по одной причине. Вы один из очень немногих людей, которые способны победить «их».

— Я не понимаю Вас.

— Помните ресторатора, которого Вы уничтожили?

Белосельский усмехнулся.

— Это был самый обыкновенный мошенник и преступник.

— Именно так, но зато очень богатый и влиятельный человек, но Вы не только поставили его на колени, но и принудили отдать бизнес конкурентам. К тому же, разорив его, Вы направили деньги в Ваш фонд «Милосердие» и на постройку домов в Подмосковье.

— Вы прекрасно осведомлены, однако…

— Я знаю еще мошенников, которые спокойно ходят по земле и благоденствуют.

— А! — Белосельский усмехнулся. — Кажется, я начинаю понимать.

— Боюсь, что пока еще нет. Но я дам предварительное объяснение. Сейчас у Вас непростой период. Вам нужен приток свежих капиталов на выполнение Вашей «миссии», как Вы однажды заявили в своей речи. Я знаю о Ваших проектах по созданию сети питания для нуждающихся, о расходах на создание фондов, на оплату работы волонтерам… И, как я говорил ранее, Вам нужны не миллионы, а миллиарды долларов. Сейчас у Вас проблемы с наличными средствами… А теперь представьте себе людей, точнее, мошенников и преступников, которые наподобие Вашего ресторатора занимаются самыми гнусными вещами на свете…

— Кто же эти люди?

— Некие братья Аланьевы — миллиардеры.

Белосельский рассмеялся.

— Я слышал о них. Какое мне до них дело?

— Эти люди стоят поперек горла многим. Они занимаются незаконным захватом предприятий, фиктивными банкротствами, рейдерством и, наконец, совершают преступления.

— Каким образом это относится ко мне? Обратитесь к Вашим друзьям из силовых структур.

— Невозможно. Никто против них не может выступить. Братья Аланьевы слишком могущественны.

— Значит, у Вас на них «зуб» и Вы хотите меня использовать как «кузнечный молот».

— Вы не знаете, сколько бед они причинили. Вы же борец за справедливость. Вспомните пожары, поджоги, незаконные вторжения. И это лишь малая толика их деяний… Вообще, я удивлен тем, что в бизнесе Вы не пересекались.

— Нет, не пересекались, — подтвердил Белосельский, — если я Вас правильно понял, Вы предлагаете мне начать войну?

— Только такой человек, как Вы, обладающий необходимыми ресурсами и возможностями, может бросить им вызов.

— Послушайте, — возразил Белосельский, — Вы и понятия не имеете ни о моей миссии, ни о моих проектах.

— Вы ошибаетесь, — возразил полковник, — я следил за Вашей деятельностью годами. Более того, я лично видел, как Вы накладывали еду в тарелку для нуждающихся. Ваша молодая жена была рядом… я в Вас не ошибся. Я выбрал Вас именно потому, что Вы можете помочь. Послушайте, я расскажу Вам одну историю — реальную и правдивую. А потом Вы решите, как поступать.

— Братья Аланьевы известны в нашей стране. Старший из них являлся членом Совета Федерации, имел неприкосновенность. Вы сознаете, с какими людьми Вы хотите меня столкнуть?

— Выслушайте и судите сами. Я опущу некоторые детали и имена. Был один банкир, точнее, человек уникальный, неординарный, благородный. Его называли «патриарх». Не правда ли, странно звучит? Но, тем не менее, это правда. Он был талантливым человеком, мастером своего дела. Судьба благословила его труды. После 1992 года он организовал «Оптимус Банк», который финансировал промышленность, предприятия и некоторые благотворительные фонды, которые только-только начинали появляться… «Патриарх» успешно строил бизнес, но при этом в нем никогда не было и грамма гордости и тщеславия. Он тоже заботился о людях, как и Вы. Он предпочитал лично оказывать помощь, лично принимать деятельное участие во многих делах. Зачастую он не желал, чтобы упоминалось его имя… Повторяю, он не был горд и тщеславен. Банк был очень маленький, почти незаметный. Чтобы выжить в бизнесе, конечно, ему приходилось иметь дело с мерзавцами, но тем не менее он сумел остаться человеком большой души… Он сохранил главное в своем сердце — удивительное благородство, стремление помочь людям…

Полковник на мгновение умолк.

— Что же дальше?

— Он строил семейный банк много лет, у него бывали взлеты и падения. Все, что он хотел — сохранить банк для своей семьи. Когда его не стало, его старший сын, который решил продолжать дело отца, столкнулся с типичным рейдерским захватом, во главе которого стали братья Аланьевы.

— Я позволю себе перебить Вас, — произнес Белосельский, — все, что Вы рассказываете, чрезвычайно интересно и касается только членов этой семьи. Почему меня должен интересовать этот сугубо частный вопрос?

— Банкир Орланов отчислял миллионы долларов в благотворительные фонды… Он мечтал построить бесплатные больницы, у него были и другие проекты. Его сын хочет продолжить дело отца, но он не может… он уже опустил руки, после того как его сестра продала акции Аланьевым из-за угроз…

— Вот теперь я немного понимаю Вас. Получается, что сын Орланова ищет человека, который бы ему помог сохранить банк? Но это, повторяю, частное дело. Оно никоим образом не касается меня. Я рад, что Орланов-старший был таким человеком. Но законы рынка — другое. Я не имею никакого отношения к Орлановым. Я даже не знаком с ними. Какие могут быть у меня интересы…

— У Вас могут быть общие интересы. Вам нужны живые деньги, как я понимаю.

— Банк их слишком мал, он не представляет для меня никакого интереса.

— Я и не предлагаю Вам купить их банк, но зато есть банк братьев Аланьевых и их группа «Льязон-Капитал».

— Да, это одна из крупнейших фирм, зарегистрированных на Кипре.

— Вот именно. Так что с этой точки зрения Ваш интерес может заключаться в том, что, уничтожив братьев Аланьевых, Вы можете потом приобрести их банк.

Белосельский глубоко задумался.

— Я хочу Вас представить семье Орлановых.

— Это лишнее, — возразил Белосельский, — мне сейчас не до новых знакомств.

— Почему же, — воскликнул полковник, — они достойные дети отца. Старший сын — Дмитрий — владеет строительным бизнесом. А младшая сестра — Татьяна — работает в банке отца, хотя и лишилась акций… Кстати, Вам же нужен честный застройщик… Вы же ведете активное строительство домов…

— Я так понимаю, что это они у Вас попросили помощи?

— Отрицать не буду.

— Я должен подумать. Право же, Вы видите во мне чудовище, которое ищет предлога, чтобы на кого-нибудь напасть. Но, несмотря на мою репутацию, я хочу сохранить за собой статус «мирного человека», который желает больше созидать, нежели разрушать.

— Такие люди, как братья Аланьевы, — истинные монстры. Они не ведут бизнес, а просто захватывают или убивают. Я передам Вам полное досье на них.

— Если я соглашусь, то мне нужно досье и на Орлановых. Я должен понять, что это за люди. И в чем их интерес.

— Освободиться от Аланьевых и вернуть контроль над банком.

— А мне важна моя миссия.

— Зато лишний банк Вам не помешает.

Белосельский усмехнулся.

— Я должен серьезно поразмыслить.

— О чем же? Чем Аланьевы лучше тех, которых Вы отправили в тюрьму и которые еще недавно заседали с помпой в Москва-Сити?

— Откуда Вам это известно?

— Неважно, но признайте этот факт.

— Эти мерзавцы напали на мой фонд, избивали и запугивали волонтеров, хотели, чтобы я платил им дань, как в девяностые.

— А Аланьевы точно такие же — только с большими связями. Я скажу Вам, в чем заключается их мощь.

— В чем же?

— Перед тем как Вы возьмете это досье, запомните следующее. Их могущество зиждется на трех китах, которые словно колонны подпирают могучую голову. Первый кит — это связи в Центральном банке на уровне первого заместителя… Вторая опора — это силовик, министр, распоряжающийся Росгвардией. В любой момент времени может прибыть группа захвата, состоящая из опытных бойцов. Третий кит — это связи в политике и политических партиях. Я дам все имена. Вы их легко проверите. Остальное, я думаю, Вы в состоянии домыслить сами.

— Я понимаю.

— Они в тесных связях с одним «неприкасаемым», с которым они негласно делят прибыль. Также они обедают с сенаторами верхней палаты.

— Это будет серьезный шаг, если я приму предложение, — отвечал Белосельский, — я пока еще не ответил согласием.

— Я опускаю многие моменты. Вы их выясните сами… Но я для начала настоятельно рекомендую Вам познакомиться с Орлановыми. Вне зависимости от Вашего решения я хотел бы, чтобы Вы встретились. Поверьте, Вы не разочаруетесь. Несмотря на кажущееся расхождение во взглядах, у Вас много общего. Разве Вам не нужны надежные деловые партнеры?

— Я не верю в деловых партнеров… хотя и не против Вашей идеи. Хорошо, я встречусь с ними.

— Значит, я могу сказать Татьяне, что Вы согласны?

— Обсудить их интерес и мой в бизнесе? Почему бы нет?

— Я вижу, что не вполне убедил Вас. Но, прочитав это досье, Вы измените свое мнение.

— Я не принимаю решения не подумав. Еще предстоит оценить все риски.

— Без сомнения. Именно поэтому я и пригласил Вас. В целом мире нет другого человека кроме Вас, который бы решился бросить вызов братьям Аланьевым. Перед ними отступает закон, вернее, они сами вершат его, разоряя многие предприятия, лишая людей рабочих мест, не гнушаясь открытым насилием. Наши силовики боятся и не трогают их. Аланьевы слишком всесильны, чтобы кто-нибудь осмелился публично выступить против них, за исключением, быть может, какого-нибудь журналиста, которому дороже его статья, чем жизнь. Таким образом, Аланьевы стоят выше любого закона.

— Я обещаю подумать. Сейчас мне нужно идти.

— Так что передать Орлановым? Вы будете с ними встречаться?

— Да.

— Когда?

Белосельский пожал плечами.

— Вы сможете приехать к ним в банк?

— Разумеется.

— Отлично, держите другое досье. В нем Вы найдете подробное описание дел в банке Орлановых.

Глава 31. Семья Орлановых

Приемная для клиентов «Оптимус Банка» отличалась несколько кричащей роскошью. Это был просторный зал не менее пятидесяти метров, стены которого были затканы зеленым шелком; окна задрапированы бархатными изумрудными занавесями; громадный прямоугольный стол красного дерева, казалось, был предназначен для «цезарей» банковского мира; золоченые кресла с резными гнутыми ножками в стиле французских королей, точно бравые солдаты, «выстроились» по обе стороны от стола; сверху в форме виноградной лозы спускалась массивная хрустальная люстра, отблеск свечей которой наполнял приемную ярким искрящимся светом. Все это успел охватить взглядом Белосельский, когда вошел в комнату по приглашению Орлановых — брата и сестры.

Николай Орланов-младший, сорока лет, с приятными мягкими чертами лица, производил благоприятное впечатление. У него были проницательные глаза, широкий лоб — признак ума, сильно развитые надбровные дуги, немного надменно сжатые губы и подбородок свидетельствовали о силе воли и твердости характера. Его младшая сестра, Татьяна, блондинка, с длинными волосами, живыми карими глазами, нежной кожей, казалась хрупкой и миниатюрной; ее черты лица были почти безукоризненны; быть может, ее слегка портил орлиный нос, который придает несколько хищное выражение даже очень красивым женщинам, но это впечатление сглаживалось, благодаря ее мелодичному голосу, врожденной способности расположить к себе собеседника; тем не менее в ее жестах, в движениях и манерах прослеживалось своеобразное горделивое величие, точно некая удовлетворенность от сознания, что они, законные наследники бизнеса, по праву и с большой радостью по-прежнему работают в банке Орланова-старшего, который был для последнего, по-видимому, дороже родного дома.

Вначале Орланов-младший держался довольно высокомерно, чем даже удивил сестру, но Белосельский и бровью не повел. Он, прежде всего, предпочитал искренность прямой лести.

— Полковник С*** настоятельно рекомендовал встретиться с Вами… — произнес Николай. — Он считает, что Вы можете оказать нам необходимую поддержку. Но прежде чем мы будем говорить о делах, я бы хотел, чтобы Вы высказали Ваш собственный интерес. Я в курсе того, что Вы являетесь одним из директоров военного агентства; в прошлом Вы также были владельцем банка, но в настоящее время, как я понял, Вы занимаетесь инвестициями в благотворительные фонды, число которых постоянно увеличивается.

— Мой брат прав, — подтвердила Татьяна, — в отличие от некоторых других, мы люди открытые и откровенные. Если мы согласны вести дела с партнером, мы сразу даем ему это понять. Поэтому для начала мы бы хотели знать Ваши намерения.

— Это справедливо и честно. Разумеется, в бизнесе, как мы знаем, очень многое зависит от честности партнеров, нежели от договоров на бумаге. Полковник мне передал несколько досье, в том числе и некоторые документы по Вашему банку. Однако более всего я заинтересовался братьями Аланьевыми. Удивительные личности. Я потратил несколько дней на изучение их биографий и оценку их деятельности, ресурсов, возможностей и так далее. И я сделал для себя вывод такой — меня интересуют они, точнее, их банк, а не Ваш…

— Я не понимаю Вас, — возразил Орланов-младший, — полковник нас заверил, что Вы можете нам помочь немедленно. Что Вы могли бы найти дополнительных инвесторов, покупателей банка, а Вы заявляете, что Вас интересуют… братья Аланьевы.

Он надменно поднял голову и на его губах появилась пренебрежительная усмешка. Однако Татьяна бросила предостерегающий взгляд на брата и тот умолк.

— Я повторюсь: меня интересуют только братья Аланьевы. Мне нужна их фирма…

Орланов-младший встал.

— Прошу прощения, но я считаю продолжение наших переговоров пустой тратой времени. Если бы не рекомендация полковника…

— Николай! — вскричала Татьяна, бросая на брата испытывающий взгляд, и затем добавила, глядя на Белосельского:

— Извините нас… столько всего случилось… Вы даже не представляете…

— Представляю, — возразил Белосельский, — поэтому я и здесь. Мне стали известны все детали Вашей сделки с Аланьевыми. О том, как… Вы продали свои акции… точнее, вынуждены были продать…

Татьяна вспыхнула и опустила глаза.

— Я не хотела бы об этом говорить.

— Простите, но я привык называть вещи своими именами, — отвечал Белосельский, — Вы продали акции, которые Вам достались от отца, продали более тридцати процентов голосующих акций… вместе с акциями Вашего брата — это почти сорок процентов.

— Не имело смысла бороться за банк после смерти моего отца, когда еще есть наш партнер — господин Лагания.

— Вы знаете, кто такой на самом деле господин Лагания?

— Он давний партнер отца и был ему верен до конца, — возразил Николай.

— Как бы то ни было, Лагания продал те акции Вашего банка братьям Аланьевым и первый нарушил «равновесие».

— Это так.

— Кроме того, — продолжал Белосельский, — Ваш доверительный управляющий, господин Лапивин, после того как получил свои пять процентов, также предал Вас.

— К чему Вы клоните? — вскричал Орланов-младший, начиная горячиться.

— К тому, что нужно лучше выбирать партнеров…

— Это нравоучение?

— Отнюдь, я хочу сказать, что все вы думали, что Лагания будет придерживаться старой политики, но такие люди, как он, думают лишь о собственной выгоде; такие люди, как он, не могут быть преданными. Он был нужен банку, потому что все знают о его близости к бывшему министру финансов… Ладно, не будем об этом. Но еще больше меня удивляет, что друг вашей семьи, олигарх, господин П***, не помог Вам. Почему он сам не купил Ваш банк? Или почему не выступил против Аланьевых?

— Он друг нашей семьи, — произнесла Татьяна, — бывший близкий друг моего отца.

— В бизнесе нет друзей, есть только должники… или кредиторы. Это прописная истина, — продолжал Белосельский. — Господин П*** очень талантливый бизнесмен. Братья Аланьевы благоразумно убедили его не вмешиваться. Как мне известно, он даже шутил, что Аланьевы хотят приобрести Ваш банк, потому что он расположен как раз через дорогу от их офиса.

— Это неправда! — прошептала Татьяна.

— И тем не менее это так, — возразил Белосельский, — господин «друг семьи» не воспрепятствовал Вашей продаже акций Аланьевым, а предпочел прислать своих юристов на оформление сделки. Итак, Вы потеряли акции Вашего отца, которые он завещал Вам… Я говорю это не упреком…

— Вы не знаете этих людей, — вскричал Орланов-младший, — их возможностей! Я сам просил сестру продать акции, потому что…

— Я все понимаю. Хорошо, не будем затрагивать эту тему. Итак, Вам кажется, на данный момент, что Ваш банк потерян для Вас… но это не так.

— Что Вы имеете в виду? — спросил Орланов-младший.

— Я обещаю, что я верну Вам эти акции.

— Вы шутите! — воскликнул Николай. — Или принимаете нас за…

Татьяна бросила укоризненный взгляд на брата и положила свою руку ему на ладонь.

— Я не бросаю слов на ветер. Более того, я клянусь, что не пройдет и года — даже меньше, как над братьями Аланьевыми начнут сгущаться тучи, которые превратятся в ливень, затем в потоп, который их погребет.

Орланов-младший недоверчиво посмотрел на Алексея и засмеялся.

— Сначала они лишатся покровительства в силовых ведомствах, затем в Центральном банке.

— Среди их друзей известнейшие сенаторы и политики.

— Которые будут арестованы.

Орланов-младший встал.

— Я выслушал достаточно, я хотел бы прекратить разговор… пойдем, сестра.

— Я остаюсь, — решительно и твердо произнесла Татьяна.

И на ее лице появилось выражение непоколебимого упрямства.

— Ты допускаешь ошибку, сестра. Аланьевых свалить невозможно. Я не желаю слушать…

— Вы ошибаетесь, — мягко возразил Белосельский, — могущество одних могут сломить другие. Нужно обладать определенным потенциалом.

— Каким же, например?

Белосельский промолчал.

— Я ухожу.

Орланов не подал руки Белосельскому и резко вышел. Татьяна осталась наедине с Белосельским. Он ей понравился с первой секунды. Она чувствовала в нем незаурядную силу, выдающиеся способности и непреклонную волю. Кроме того, в Белосельском, несмотря на его подчас вызывающую откровенность, проскальзывало едва заметное особое сочувствие, нечто вроде сопереживания. И Татьяна инстинктивно ощутила это.

— Простите моего брата… с того дня как… умер отец… мы сами не свои.

— Я понимаю Вашего брата. Потерять семейный бизнес нелегко, зная, что он окажется в руках отъявленных мерзавцев и преступников.

Татьяна опустила глаза.

— Я не могла поступить иначе, я вынуждена была продать акции. Газеты писали всякую ерунду. Но теперь я так жалею, что оказалась слабой. Вы совершенно правы. Нам никто не помог. Я поняла, что в нашем бизнесе друзей нет и не может быть. Если бы был жив отец… Он такого бы не допустил. А сколько планов у него было… Вы знаете, сколько отец сделал? Сколько фондов открыл, сколько истратил на пожертвования?

— Я знаю об этом.

— И тогда казалось, все были у его ног. Все заверяли в своей дружбе и преданности. Столько друзей, товарищей, близких! Столько лести, лживых заверений! А когда понадобилась помощь, не помог никто, даже друг нашей семьи П***. А теперь, когда я все это Вам рассказала, скажите откровенно, почему Вы решили нам помочь?

— Потому что я хочу разорить братьев Аланьевых, я сделаю их банкротами, в лучшем случае — отберу их банк. Но прежде я заставлю их вернуть Вам то, что принадлежит Вам по праву.

— А взамен…

— Взамен, может быть, я попрошу Вас об одном одолжении.

— О каком?

— Я сам занимаюсь проектами по благотворительной деятельности. Я планирую расширить сеть моих фондов «Милосердие». Но я не хотел бы навязывать Вам что-либо.

— Вы хотели бы, чтобы я участвовала в Ваших проектах?

— Только в том случае, если Вас это заинтересует. Я не желаю Вас связывать какими-либо обязательствами.

— Знаете, почему мой брат так говорил с Вами?

— Почему же?

— Он считает Вас таким же захватчиком, как и Аланьевы.

— В какой-то мере он прав.

— Не ожидала этих слов от Вас.

— Точнее, мне нравится тягаться с могущественными соперниками. Меня часто упрекали в том, что я побеждаю лишь слишком «слабых» персон, за которыми не стоят влиятельные «тузы».

— Николай мне рассказал про ресторатора — одного из богатейших людей Москвы.

— Он пытался посадить в тюрьму невинных, — произнес Белосельский, — и его постигло возмездие.

— Еще рассказывают, что на его ресторан напали… Николай считает, что с Вами опасно иметь дело… что Вы действуете такими же методами, как и братья Аланьевы.

— А что думаете Вы?

— Я же Вас не знаю.

— Зато меня знает полковник С***. Спросите у него, нарушал ли я когда-нибудь свое слово. Я же сказал: не пройдет и года, как ситуация изменится. Вы вернете Ваш семейный бизнес…

— И за это Вы не попросите наших акций? Не захотите войти в правление?

— Нет.

— Почему?

— На такой откровенный вопрос я отвечу откровенно. Я удовлетворюсь источником финансовых средств, которыми располагают братья Аланьевы. Мне нужны миллиарды долларов, а не миллионы… Упреждая Ваш вопрос… Зачем? Я хочу построить несколько бесплатных больниц. Повторяю, как только я доберусь до этих Аланьевых…

— Когда же это случится?

— Мне нужен год, точнее, девять месяцев. Могущество Аланьевых заключено в его тесных связях с силовиками и с Центральным банком. Я разрушу его связи, и тогда Аланьевы станут уязвимыми.

— Сейчас они празднуют победу. Вы знаете, что вчера они отмечали покупку моих акций в одном из ресторанов?

— Ничего, придет и их день. Я обещаю.

Глаза Алексея засветились тем боевым огнем, который всегда предвещал скорую гибель каким-нибудь мошенникам.

— Вы правда сделаете это?

— Да, — спокойно ответил Белосельский и посмотрел своим пронизывающим, и в то же время доброжелательным взором на молодую девушку.

— Странно, что я это говорю. Наверно, я кажусь Вам слишком молодой для бизнеса, хотя мне уже двадцать семь лет… но я Вам верю… может быть, напрасно. Я еще раз поговорю с братом и попрошу не ссориться с Вами.

— Не волнуйтесь, я уважаю его мнение. Быть может, на его месте я вел бы себя точно так же… У меня к Вам скромная просьба.

— Какая?

— Познакомьте меня лично с братьями Аланьевыми. Пускай они думают, что я сам имею заинтересованность в Вашем банке. Словом, нужен любой предлог, чтобы они поняли, что я вступаю в игру…

— Согласна…

— Знаете поговорку: только вспомнишь черта, а он уже здесь, — рассмеялся Белосельский, смотря на свой смартфон, — мои люди сообщают, что господа Аланьевы к нам пожаловали.

Татьяна слегка побледнела.

— Вы их ждали сегодня?

— Нет, Николай мне ничего не говорил…

— Вы не представите меня им сегодня?

— Только не здесь, прошу Вас. Не до столкновений в этом зале. Это место для меня священно. Прошу Вас.

— Хорошо, я не настаиваю, но проводите меня хотя бы до дверей.

— Согласна.

— Аланьевы передвигаются на бронированной машине в сопровождении двадцати человек, которые составляют авангард, а остальные двадцать…

— Меня не интересуют эти подробности, — несколько сухо отозвалась Татьяна, тряхнув шапкой своих светлых волос.

— Простите.

— Я провожу Вас.

— Когда они спросят, что за клиент — Вы можете сказать, что приезжал один из инвесторов, который тоже хочет купить акции Вашего банка.

— Я поняла…

И с этими словами Орланова, исполняя долг вежливости, в сопровождении других менеджеров банка повела Белосельского к выходу.

Глава 32. Дочь банкира

Привыкшая с детства к роскоши и изобилию, Татьяна росла «папенькиной дочкой». Как дочь банкира она унаследовала необычайную гордость, эгоизм и тщеславие; она привыкла к восхищению, преклонению перед ней не только как перед женщиной, но и как перед богатой наследницей. Она была достаточно умна, чтобы отличать искренность от фальши. Почти все свои представления о жизни, о людях и нравах ей привил отец. Это он настоял на учебе в финансовом институте, а потом постепенно стал приобщать к «делам». В обращении с любимой дочерью он сочетал необыкновенную нежность, терпение и понимание. В какой-то мере даже его собственный сын отступал на задний план. Орланов-старший внушил дочери такие качества, как осмотрительность и недоверие к людям. Несмотря на блестящий незаурядный ум, отец Татьяны не смог предвидеть катастрофу с семейным бизнесом, детищем всей своей жизни, которое, по сути, составляло основу его нравственного существования. Орланов-старший мечтал видеть во главе банка не сына, а дочь. Он старался привить Татьяне почти мужеские качества, которые бы ей позволили принимать в бизнесе жесткие, неумолимые решения, которые идут, скорее, от рассудка, нежели от сердца. Но очень часто сам Орланов совершал весьма противоречивые поступки; иногда отказывался сотрудничать с влиятельными партнерами, если они ему не нравились или он считал их репутацию ненадежной. «Однако в жизни, к сожалению, необходимо идти на сделки с совестью, — внушал он дочери, — без этого нет бизнеса. Нужно учиться не уступать, или тебя сметут».

Однажды Орланов-старший чуть не продал банк французам. Татьяна была поражена даже не тем, что сделка не состоялась, а тем, что отец вообще хотел избавиться от любимого детища. «В жизни иногда приходится принимать тяжелые решения. Они неизбежны», — говорил он. В последние годы жизни Орланов-старший принимал ряд самых непостижимых решений: инвестировал средства в не слишком доходные проекты, предпочитал не нарушать закон в отличие от других банкиров, не занимался «захватнической политикой»; он словно жил в своем мире, сотканном из искусственных правил и предрассудков, и все отражалось не лучшим образом на деятельности банка. Татьяна потом ясно видела, что отца окружали хищные «ястребы» и прожорливые «аллигаторы» банковского мира, которые уже выпускали свои когти в ожидании скорого конца… И этот конец наступил. Без Орланова-старшего банк уже был не тот. Все партнеры, клиенты, крупные инвесторы стали забирать свои вклады, сворачивать проекты и покидать банк. Даже господин Лагания пошел против нее и брата.

Впрочем, Орланов-младший занимался строительным бизнесом, у него была склонность к архитектуре и он плохо видел себя в роли сухого управленца и администратора. Татьяна же, достигнув двадцати семи лет, ясно видела, что в семье она единственная, кому не безразлично семейное предприятие, которое, как корабль, застигнутый штормом, старалось скорее пристать к спасительному берегу.

Познакомившись с Белосельским, Татьяна внутренним чутьем угадала в нем неординарную личность. Она пробовала расспросить о нем полковника С***, но тот не хотел или делал вид, что не хочет рассказывать больше.

* * *

Татьяна задумчиво поглаживала золоченое массивное пресс-папье в форме орла, которое украшало ее стол из красного дерева вместе с глобусом и разбросанными папками бумаг. Ее брат, задернув штору, произнес:

— Наконец-то они уехали… братья-близнецы… достойные друг друга.

— Я так и не поняла до конца конкретной цели их визита, ведь они получили уже все, что хотели.

— Я их не переношу, — произнес Николай, и его чело пересекла глубокая морщинка, — я еле сдерживался, поверь. Мне иногда приходит мысль продать мои шесть процентов и навсегда выйти из дела. В конце концов, я не так сентиментален, как ты, и не желаю привязываться ни к вещам, ни к людям, ни к воспоминаниям.

— Значит, ты… ты забыл о том, чему нас учил папа.

Татьяна медленно и тихо произнесла эту фразу. Она расстегнула пиджак своего брючного костюма и снова включила ноутбук.

— Это упрек?

— Нет, но… мне не нравится, когда ты так говоришь.

— Я ничего не забыл, но отец не мог предвидеть всей этой ситуации. Но ты знаешь, я во всем виню только самого себя. Это я виноват… я просто испугался за тебя.

— Решение принимала я сама. Это ничего бы не изменило. Даже если бы я отказалась продать акции, они все равно тем или иным способом завладели бы нашим банком… есть много разных методов. Это был бы лишь вопрос времени.

— И нам никто не помог… даже твой «друг семьи».

— Белосельский тоже о нем отозвался с насмешкой.

— Белосельский! Кстати, как ты его находишь? Я ведь ясно дал ему понять, что мы в нем не нуждаемся.

Татьяна надела очки и закрыла ноутбук.

— Ты знаешь, я еще не решила… В нем… в его глазах точно ощущается особая сила. Странно, но я давно не встречала таких людей… В нем словно сочетается непоколебимая уверенность, приверженность собственным принципам и своеобразная любезность. Когда он высказывал определенные суждения или предсказывал события, поневоле хотелось в это верить.

Брат посмотрел на сестру с некоторой укоризной и даже удивлением.

— Только не говори мне, что он тебя убедил принять помощь.

— Я повторяю, — упрямо отвечала девушка, — я еще не пришла ни к какому заключению. Для начала я хочу сама навести справки о Белосельском…

— Он тебе понравился… в этом все дело.

— Николай! — с упреком воскликнула Татьяна, сверкнув глазами. — Я не позволю тебе так говорить.

— Ты по-прежнему встречаешься с сыном Лагании? Тебя еще не тошнит от него?

— Нет, мы расстались. И говорю я это только для того, чтобы ты больше не смел меня ни о чем спрашивать… Я не смешиваю работу и бизнес. И ты это прекрасно знаешь… И сейчас меня интересует совершенно другое.

— Точнее, кое-кто другой. Да, жаль, что полковник подсунул нам этого субъекта. Белосельский имеет плохую репутацию. На мой взгляд, он такой же хищник, как и Аланьевы. Он привык захватывать. Достаточно вспомнить историю с бедным ресторатором. Об этом говорила вся Москва.

— Это ничего не значит…

— А в его прошлом были еще более ужасные вещи.

— Я лишена предрассудков. Меня не интересуют его скелеты в шкафу. Мы сами не ангелы. Мы должны вернуть бизнес.

— А кто тебе даст гарантию, что он сам не захочет захватить наш банк? Вспомни, что отец говорил — «олигарх всегда опасен для нашего предприятия».

— Прекрати! — произнесла Татьяна таким тоном, что Николай немного вздрогнул. — Мы должны рискнуть. У нас нет другого выхода.

Несколько минут они молчали. Наконец Николай воскликнул:

— Я тебя хорошо знаю! Ты уже все заранее решила! Упрямство ты унаследовала от матери. Ты почти никогда не слушаешь моих советов. Белосельский еще более опасен для нас, чем братья-близнецы. Ему нельзя доверять. Он темная лошадка, действующая методами, о которых противно говорить. И с таким человеком ты ведешь переговоры… Смотри, я тебя предупредил… Не принимай на себя никаких обязательств. Иначе даже я не смогу тебе помочь.

— Ты ошибаешься. Белосельский заявил, что не собирается участвовать в капитале нашего банка. Ему нужны Аланьевы вместе с их активами. Он намерен объявить им войну.

— Он не сможет. Его военное агентство — не всесильная волшебная палочка. За Аланьевыми стоят сенаторы, политические партии, силовики и камарилья из Центрального банка. Чем же он намерен всех их запугать?

— Я не собираюсь это знать.

— Не будем спорить. Я не собираюсь на тебя давить. Обещай, по крайней мере, во всем консультироваться со мной, если Белосельский захочет тебя принудить.

— Никто не собирается меня ни к чему принуждать. После того что произошло, все кажется бессмысленным.

— А что ты намереваешься делать сейчас? Останешься в правлении?

— Пока не знаю. Аланьевы хотят поставить председателем своего человека, может, мы не сработаемся… Я говорю про себя, ты же перед ними бегаешь на задних лапках и почти во всем соглашаешься. В газетах напечатали, что ты заявил, что считаешь их профессиональными банкирами.

— Опять ты придираешься. Ты же понимаешь, что хотя бы внешне мы должны улыбаться друг другу.

— Ты ведь не был лицемером раньше. И я тебя любила за это…

Она хотела прибавить: «Что сказал бы отец, если бы видел нас такими беспомощными, бессильными, вынужденными принимать помощь от посторонних людей?»

— Не будем ссориться, — примирительно заключил Николай, подходя к сестре и беря ее за руку, — многие хотят нас поссорить.

— Особенно твоя жена… Вся сила в единстве. Так мы говорили когда-то. Помнишь, мы как-то пели гимн и даже учили стихи… Смешно. Как давно это было. Я тогда была слишком наивной.

— Мне пора, — произнес Николай, — я обещал быть дома пораньше. Я уверен, ты примешь правильное решение. Только не торопись. Обещаешь?

Татьяна загадочно улыбнулась. Сейчас голос брата звучал нежно и ласково. И в ее памяти всплывал образ Алексея, его решительное и мужественное лицо, блеск синих глаз, которые, казалось, могут проникать в самые тайные мысли…

* * *

Лиза лежала на белоснежно-золоченой оттоманке в поэтично-задумчивой позе одалисок, которые даже на полотнах Буше или Поленова не теряют непередаваемой изящной привлекательности.

Заслышав шаги, девушка встрепенулась и, угадав, кто сейчас войдет, постаралась вложить в свой взгляд гораздо больше огня, чем обычно.

— Ты не предупредил, что задержишься… у меня сегодня занятия длились совсем недолго, и я быстро вернулась домой.

Белосельский поцеловал девушку в губы и растрепал ее длинные черные волосы.

— Ты скучала?

— Да, отрицать не стану. Даже Самина, к которой я уже почти привыкла, начала меня нервировать…

— Почему? — в голосе Белосельского послышалась невыразимая нежность.

— Она не сказала, где ты был… точнее, она молчит как рыба!

Белосельский улыбнулся.

— Ты еще такой ребенок, Лиза.

— Ты ведь раньше брал меня с собой в свои фонды, на деловые встречи, как ты это называешь… разве что-то изменилось?

Она сомкнула изящные руки на его шее.

— Конечно нет.

— Неужели есть нечто, что важнее меня?

— Ты же знаешь ответ.

Он посадил девушку к себе на колени.

— Ты знаешь…

— Я тебя слушаю.

— Я познакомился с интересными людьми. В бизнесе обычно работаешь с партнерами, которых едва терпишь. Но есть люди, к которым ощущаешь симпатию поневоле…

— Чем же они тебя так привлекли?

— Они порядочные люди. Банкиры нового поколения. В бизнесе, в наших делах — это редкость. Меня убедили помочь им. Я согласился.

— И кто они?

— Брат и сестра, владельцы банка… точнее, бывшие владельцы.

— Сестра… она красива? Я тебя тогда ревную, — произнесла Лиза с легким беспокойством.

— Ты знаешь, что есть только ты одна, — отвечал Белосельский, вновь целуя алые губы девушки, — я хочу, чтобы ты сама судила о них. Я тебя с ними познакомлю.

— Правда? И ты скажешь им… то есть ей… что я твоя…

— Моя жена, конечно. Ты стала сомневаться во мне?

— Нет, нет, что ты… просто… я вспоминала… мне говорили… что мужчины могут меняться.

Белосельский опять улыбнулся.

— А какая она? Блондинка или брюнетка как я?

— Она блондинка.

— Она тебе очень нравится? — внезапно спросила девушка, сверкнув глазами.

И Белосельский понял, сколько порывов и душевных сил скрывается в хрупком, на первый взгляд, существе.

— Лиза, — он взял ее руки в свои ладони, — я люблю только тебя. Не надо смешивать понятий. Я говорю сейчас о другом. О том, что эти люди симпатичны мне из-за своих взглядов. Их отец — основатель бизнеса, — по сути, много занимался благотворительной деятельностью. Я посмотрел их отчеты и изумился. Некоторые его проекты достойны восхищения…

— Я не хочу знать про дела… мне нужно знать, насколько эта девушка красива и как часто ты с ней собираешься встречаться.

— Лиза, когда ты с ней познакомишься, то сразу поймешь, как необоснованна твоя ревность… тем более что…

Он слегка запнулся.

— Тем более что ее брат ко мне относится с недоверием. Он, кстати, почти такого же возраста, как и я. И выглядит как настоящий джентльмен. И тут уж буду ревновать я сам.

— Ну что ты! — Лиза обняла Алексея крепко-крепко.

— Ты видела Иву? — спросил Белосельский, меняя тему разговора.

— Да, она осталась в городе на вечеринке.

— Это в ее стиле… она стала лучше к тебе относиться?

— Немного… но меня это совсем не задевает.

— Больше не ссоритесь?

— Нет.

— А как занятия?

Лиза скорчила очаровательную гримаску и, подойдя к окну, отодвинула шелковые шторы.

— Немного нудновато! Я не могу привыкнуть к семинарам. Они такие длинные и длятся час двадцать.

— Учиться необходимо.

— Мне не очень хочется, — откровенно призналась девушка, — но я не ленивая.

— Вот как? А вот Татьяна все эти науки знает. Когда Вы познакомитесь, чтобы понимать, о чем мы будем говорить, ты должна как раз прилежно учиться…

— Правда? Раз так, ради этого я готова на все! Ее зовут Татьяна?

— Да.

— Только ради тебя.

— Ты все-таки такой еще ребенок, наивный и простодушный.

Такое сравнение не очень пришлось Лизе по душе и она слегка нахмурилась.

— Я уже достаточно взрослая, чтобы понимать некоторые вещи.

— Не сомневаюсь, — улыбаясь отвечал Белосельский.

И затем Лиза прибавила, просительно глядя в глаза:

— Ты точно возьмешь меня на встречу с ней?

— Конечно. Я же сказал.

— А когда?

— Скорее всего, на следующей неделе. Я еще должен провести кое-какие дополнительные консультации.

— А потом мы пойдем в тот приют для питомцев… ты обещал.

— Я все помню и сдержу слово.

И Белосельский привлек девушку к себе.

Глава 33. Братья-близнецы

Прием у вице-мэра был грандиозен. Это была настоящая современная «Ярмарка тщеславия», которая не слишком изменилась с времен Теккерея. Приглашенные гости были облачены в белоснежные и черные фраки; некоторые, подражая английскому стилю, нарочно демонстрировали длинные фалды пиджаков; другие предпочитали кашне, точно отдавая дань старинной моде.

Каждый из приглашенных неустанно строил свой диалог так, чтобы наглядно показать насколько он богат и влиятелен. Обсуждению подвергалось все — особняки в Лондоне, скаковые лошади, казино в Турции, покупка золота и бриллиантов, управление нефтяными месторождениями и т. д.

Стоит ли говорить, что главный стол был сервирован с той изысканностью, которая особо подчеркивала, насколько столичные власти ценят именитых гостей. В числе приглашенных были сенатор Д***, Белосельский и братья Аланьевы. Эти последние своим видом походили на самых настоящих русских промышленников, купцов XIX века, которые с удивительной точностью отображены на полотнах живописцев Кустодиева или Неврева. Братья Аланьевы были атлетически сложены, упитаны и бородаты; причем у Аланьего-младшего борода была более густая и рыжеватая, чем у его близнеца, поэтому он имел возможность постоянно поглаживать ее на разный манер, не переставая бросать снисходительные взгляды на окружающих. Отсутствием аппетита братья Аланьевы явно не страдали. Аланьев-старший, Дмитрий, с неописуемой прожорливостью захватил плотоядным ртом изрядную порцию карпаччо из нежного лосося, в то время как младший, Антон, отдавал должное салату из омаров, приправленному лимонным соком.

Оба брата вели беседу с каким-то ресторатором, который был чрезвычайно польщен соседством за столом со знаменитыми банкирами-миллиардерами и расхваливал на манер Фигаро меню своего ресторана. Пообедав с аппетитом Гаргантюа, Аланьевы пригубили розовое шампанское и уже принялись было за вино, но этому помешало появление сенатора Д***. Сенатор шепнул братьям на ухо несколько слов. Дмитрий Аланьев, сразу став серьезным, отбросил салфетку и резко встал из-за стола. Его лицо приобрело оттенок каменного стоицизма. Его примеру тут же последовал младший брат. Они стали искать глазами кого-то в рядах банкиров и промышленников, но заострили внимание на элегантном человеке в темном фраке с надменно сжатыми губами. Это был Белосельский. Он медленно приблизился к Аланьевым и сказал, обращаясь к сенатору, стоявшему рядом с братьями:

— Благодарю Вас, что представили меня… Я Алексей Белосельский, основатель и руководитель фонда «Милосердие».

— К тому же кавалер Почетного Легиона и лауреат множества премий по благотворительности, — льстиво добавил сенатор Д***.

— Я не придаю значения наградам, — отвечал Белосельский, — они занимают в жизни второстепенное значение. Ведь главное — это наши деловые качества, помогающие вести успешный бизнес, заключать удачные сделки… даже если порой они всего лишь ширма для более прозаичных деяний.

Аланьев-старший надменно поднял голову и пристально разглядывал Белосельского, на губах которого играла самая снисходительная улыбка. Однако Аланьеву показался больше странным тон, чем слова, которые произнес Белосельский. Он инстинктивно почувствовал некий намек на определенную вещь, на определенный финансовый договор.

Тем не менее Аланьев-младший протянул нашему герою руку, чтобы поприветствовать его, но Белосельский сделал вид, что не замечает этого жеста.

— Мы хотели встретиться с Вами еще на прошлой неделе, — небрежно произнес Дмитрий Аланьев, — когда Вы приезжали в один из моих банков…

— Мне тем более приятно, что наши желания совпали. Очень удачно, что мы сегодня с вами встретились, — отвечал с ледяным достоинством Белосельский, — для начала я хотел бы вас поздравить с удачной сделкой, в результате которой вы приобрели почти треть акций. С учетом выкупленных акций через вашу основную фирму, вы являетесь обладателями блокирующего пакета акций «Оптимус Банка».

Второй раз Аланьева удивили неожиданные нотки в этом «поздравлении».

— Нам с братом сказали, что Вы приезжали в «Оптимус Банк» потому, что нашли французского инвестора…

— Не совсем так. Видите ли, я приезжал с другой целью. Я тоже хотел купить акции.

— Какие акции? «Оптимус Банка»?

— Нет, вашей основной фирмы, которая контролирует не только «Оптимус Банк», но и другие предприятия.

Это заявление оказалось настолько неожиданным для обоих олигархов, что сначала они оба почти онемели от изумления. Причем Аланьев-старший просто невежливо засмеялся, а младший брат вновь стал поглаживать бороду с ядовитой усмешкой.

— Вы шутите, как я вижу, — заметил Аланьев-старший.

— Разве я похож на шутника? — осведомился Белосельский с удивительным апломбом.

Его взгляд — твердый и холодный как клинок — словно пронизывал незримым оружием. Он стоял перед обоими братьями — гордый, надменный и непоколебимый как скала, намереваясь ответить достойно.

— Наша фирма не продается. Это наш семейный бизнес…

— Мне знаком бизнес одной семьи и то, как вы поступили…

Намек прозвучал достаточно понятно, и Аланьев-старший закусил губу.

— Будьте добры дать более четкие объяснения Вашим словам, — вмешался младший брат, беря второй бокал с розовым шампанским, — и поясните, какие группы… интересов Вас поддерживают?

— В этом нет нужды. Нет никаких других групп интересов. Я действую от собственного имени.

— Мне кажется, — зловещим тоном наконец произнес Аланьев-старший, собравшись с мыслями, — что здесь не очень удачное место для переговоров… тем более для обсуждения таких вопросов, как продажа бизнеса.

— Возможно, но здесь мы можем хотя бы вкратце обсудить некоторые детали… Видите ли, учитывая то, что вы не знаете меня, я пропущу мимо ушей ваши замечания. Я всегда добиваюсь своей цели. И если я завел с вами разговор о покупке вашего предприятия, то у меня есть для этого все основания.

— Вы отдаете себе отчет в своем заявлении? — спросил Аланьев-младший, который, окончательно покончив с шампанским, решил прийти на помощь брату.

— Разумеется.

— Такие заявления, — продолжал Аланьев-младший, — чрезвычайно опасны для людей, которые их делают.

Белосельский улыбнулся.

— Вам, вероятно, шампанское бросило в голову, — невозмутимо отвечал наш герой, — все, что Вы говорите, верно с точностью до наоборот… Эти Ваши слова чрезвычайно опасны для тех, кто их произносит. Но, учитывая, что Вы не знаете, кто я и каковы мои возможности, я готов их забыть и простить.

Аланьевы поняли, что дело приобретает серьезный оборот.

— Здесь не место для подобных бесед.

— Хорошо, я приеду в любое другое место… Давайте назначим конкретную встречу.

— А если мы откажемся вести с Вами переговоры?

— Что ж, боюсь, что вам не уклониться от встреч со мной. Поэтому я буду любезно настаивать на такой встрече.

— Вы опираетесь на Ваше военное агентство! — воскликнул Дмитрий Аланьев. — Вчера у министра мы как раз обсуждали возможность его закрытия.

— Даже если это агентство закроется, у меня все равно останутся все ресурсы и возможности. Поверьте мне.

Аланьев скептически поднял брови.

— А если мы не договоримся?

— Вы же разумные люди, — насмешливо отвечал Белосельский, — если приложить некоторые усилия, можно всегда прийти к консенсусу.

— К какому же? — высокомерно вскричал Аланьев-старший, начиная терять терпение.

— Если выбирать между тюрьмой и банкротством, то последнее, пожалуй, более снисходительно как подарок судьбы… Я уж не говорю про полное забвение.

Все это было сказано очень мягким тоном, и посторонний наблюдатель никогда бы не подумал, что перед ним заклятые враги.

Братья Аланьевы затряслись от ярости. Впрочем, старший близнец Дмитрий быстро взял себя в руки и попросту повернулся спиной, желая увести младшего брата прочь. Подошел сенатор.

— Как успехи? — спросил он.

— Пожаловаться не могу. Жду, пока господа Аланьевы выберут в своем рабочем графике один день для наших переговоров.

— Это верно, — отвечал Аланьев-младший, — поэтому Вы не возражаете, если я скажу на ухо пару слов нашему будущему партнеру?

— Не возражаю, — усмехнулся сенатор.

Аланьев-младший отвел Белосельского в сторону и с явной угрозой спросил:

— Вы понимаете последствия всего сказанного?

— Я думаю, что это Вы не осознаете всей серьезности положения.

— Вы хотите, чтобы мы перешли к решительным действиям?

— Если Вы намекаете на Ваши батальоны Росгвардии, которые Вы практически купили, или Вы полагаетесь на Ваших наемников, то мне это смешно, ибо это не может причинить никакого вреда.

— Неужели?

— Именно так.

— Вы открыто угрожаете нам?

— Вы же сами вели себя подобным образом с некоторыми людьми… Все эти предприятия, которые Вы закрыли, фиктивные банкротства, а затем покупка по заниженным ценам заводов и фабрик, я уж не говорю про многое другое. Ваши действия вредят не только людям, но и всей экономике в целом.

— О чем Вы?

— Убедите брата уступить мне. Мои ресурсы и возможности позволяют мне выйти победителем практически из любой схватки. Я осведомлен о каждом Вашем шаге. Я буду всегда на ход впереди, как в шахматах.

— Это мы еще увидим.

Белосельский снова усмехнулся.

— Видимо, придется преподать Вам урок.

Аланьев-младший не дослушал и бросил лишь один взгляд, который словно унаследовал от змеи — полный желчи и раздражения.

Белосельский остался невозмутим и снова подошел к сенатору Д*** с какой-то банальной фразой.

Глава 34. Переговоры

Вторая встреча Орлановых с Белосельским прошла на более дружеской ноте. Несмотря на явное предубеждение Николая, предубеждение, которое он, впрочем, и не желал ни от кого скрывать. Тем не менее, в глубине души Николай признавал, что Белосельский незаурядная личность. По своему воспитанию, образу мыслей, некоторым замечаниям Орланов угадал в нем истинного джентльмена и ценного делового партнера, но все же Николая терзали смутные сомнения. С какой стати постороннему человеку помогать их семье? Какая от этого выгода? Правда, полковник Сафронов упомянул вскользь, что к Белосельскому нельзя подходить с «обычной меркой», намекая на нетипичные, почти рыцарские поступки, на которые сегодня практически никто не способен.

Татьяна, увидев, что Белосельский приехал в сопровождении жены, слегка нахмурилась. Она увидела совсем юную, несмышленую девочку, крайне наивную и доверчивую. Орлановой хотелось остаться наедине с Белосельским, чтобы задать несколько личных вопросов, поэтому она попросила брата занять чем-то Лизу. Николай не придумал ничего лучше, как лично организовать экскурсию по коридорам и бесчисленным закоулкам старинного особняка, арендованного под банк.

— Я покажу Вам наш янтарный зал, одну из наших главных достопримечательностей, — произнес Николай, улавливая взгляд сестры.

Лиза кивнула в знак согласия, но сама бросила слегка тревожный взор на Татьяну. В ее сердце вспыхнула непроизвольная ревность, когда она поняла, что кроме любви есть и другие чувства и симпатии, которые могут соединять людей.

Наконец Татьяна осталась наедине с Белосельским. Ее чело сразу пересекла морщинка, а губы иронично сжались.

— У Вас очень юная супруга, — произнесла молодая банкирша, — удивительная красавица…

— Спасибо…

— Давайте поговорим о делах. Разве что-то изменилось с того времени, как мы виделись в последний раз? Ведь прошло уже три недели…

— Я ожидал Ваших упреков, — Белосельский улыбался своей благодушной улыбкой, в которой святилось лишь одно доброжелательство, — я попросил о встрече с Вами, так как у меня есть для Вас несколько сообщений.

— Пока мы занимаемся различными обсуждениями наших перспектив, Аланьевы разоряют банк моего отца. Вы изучали баланс? Отток активов достиг таких масштабов, что все эксперты хватаются за голову. Так продолжаться не может… Это приведет к банкротству! Вы знаете, что это будет означать? Все то, над чем трудился мой отец столько лет, будет разрушено в одночасье! И я… я во всем виновата!

Ее голос дрогнул.

— Прежде чем перейти к этому вопросу, я кое-что Вам принес. Надеюсь, что это хоть как-то компенсирует Вашу потерю.

— Каким образом?

Белосельский достал из портфеля толстую папку и передал Татьяне.

— Возьмите. Это для Вас. Я не бросаю слов на ветер…

— Что это?

— Это Ваши пять процентов акций. Эту мизерную долю миноритарных акционеров Аланьевы не успели выкупить. Я предпринял кое-какие шаги и перекупил эти акции через фонд «ДжиПи***». Формально им владеет паевая компания. Но документы оформлены на Вас, Вы являетесь конечным бенефициаром…

Татьяна вспыхнула, у нее сильно заколотилось сердце, но затем она снова побледнела. Она отдернула руку и воскликнула, вскакивая с кресла:

— Во сколько это мне обойдется?

— В один доллар! — пошутил Белосельский, и другим тоном прибавил: — Берите же. Я долго готовил эту сделку. Можете все проверить. Акции оформлены на Ваше имя.

— Я Вас не понимаю.

— Берите же. Пять процентов тоже важны. Если учесть шесть процентов Вашего брата, то уже целых одиннадцать.

— Это ничего не изменит, пока… Аланьевы же владеют блокирующим пакетом.

Взгляд Белосельского стал жестким.

— Чтобы свалить таких людей, как Аланьевы, нужно как минимум полгода. Сделать это за три недели нереально! Вам придется подождать, пока рухнет их пирамида, сотканная из силовиков и функционеров из «Главного банка» Всея Руси.

Татьяна положила руку на папку, открыла ее и принялась внимательно изучать.

— Что-то же Вы захотите взамен?

— Возможно, в недалеком будущем я попрошу Вас об одолжении… Точнее, обращусь с просьбой.

— Что за просьба?

— Она Вас не затруднит и это не выйдет за рамки моральных принципов.

— Я не знаю, могу ли я принять это.

— Разумеется, можете.

— Но я себя буду чувствовать обязанной…

— В таком случае можете прочитать лекцию про становление банков моей жене. Она сейчас, кстати, учится в университете.

— Вы опять шутите, — серьезно произнесла Татьяна, — а я в замешательстве. Правда. Но все равно я бы хотела посоветоваться с братом. Иначе он меня не поймет… Он решит, что у Вас скрытый интерес ко мне… к нашему банку.

— Я же говорил Вам ранее, мне интересны ресурсы Аланьевых. Только они меня интересуют… мне нужны миллиарды, а не сотни миллионов…

— Да, Вы это говорили мне не раз… но все же, сколько Вы заплатили за эти пять процентов? Я могу хотя бы частично узнать?

— Не нужно… повторяю, когда-нибудь я попрошу Вас об одолжении.

С минуту она смотрела ему прямо в глаза и видела одну доброжелательность.

— Я так не могу, — отвечала Татьяна, — это противоречит моим принципам.

— Тогда у меня к Вам первая просьба.

— Какая же?

— Та же самая — занимательная лекция для Лизы.

— Вы опять шутите.

Татьяна рассмеялась.

— Может быть, я могла бы отблагодарить Вас другим образом?

— Разумеется. Убедите брата, что я вам не враг. Аланьевы скоро получат по заслугам.

— Боюсь, что будет трудно… Вот что придумала… раз теперь Вы наш друг…

— Именно так.

Татьяна слегка замялась, но затем произнесла более решительным тоном:

— Я могла бы Вас пригласить… Вашу супругу тоже… в наш дом… Приближается одна важная дата в нашей семье, буду рада Вас видеть…

— Я обязательно приеду. А когда?

— На следующей неделе, в четверг.

— Буду рад… Кстати, есть и вторая новость…

— Какая?

В это время появился Николай в сопровождении Лизы, которая выглядела несколько утомленной. Ее глаза ясно говорили: «Я дико устала и просто изнемогаю от скуки». Николай с некоторым удивлением посмотрел на внушительную пачку документов на столе. Он осведомился о том, что это за бумаги.

— Я сейчас объясню. Но мы должны поблагодарить Алексея Николаевича. Я действительно тронута. Но я докажу, что умею быть благодарной. Я помню о тех проектах по Вашим фондам. Я даже прочитала некоторые брошюры. Мы еще это успеем обсудить.

Орланов был удивлен, но, повинуясь знаку сестры, промолчал.

— Нам пора, — Белосельский взял за руку Лизу.

— Но Вы не сказали вторую новость! — задорно воскликнула Татьяна и ее щеки поневоле раскраснелись.

— Это сообщение будет во всех средствах массовой информации через пять часов. Прокуратура на Кипре предъявила обвинение филиалу банка Аланьевых. Конечно, это мало их заденет финансово, но тем не менее. Скандал есть скандал… Это немного ударит по их репутации.

Николай Орланов был явно шокирован.

— Вы снова поражаете меня! — восклицала Татьяна. — Невероятно!

— Постепенно начинает сбываться мое предсказание.

Ей хотелось придумать какой-то комплимент Белосельскому, но присутствие Лизы слегка смущало ее, и она смогла произнести лишь общие фразы.

Когда Белосельский ушел, Николай воскликнул:

— А теперь потрудись объяснить, что тут произошло, пока меня не было!

* * *

Сафронов находился на переговорах с какими-то генералами, когда ему доложили, что его ожидает Белосельский. Наконец появился полковник.

— Извини, но министерство опять завалило меня «подрядами».

— А я думал, ты занят другими проектами.

Оказавшись в кабинете Сафронова, Белосельский вновь увидел гигантский экран, на котором, казалось, каждый уголок земли можно было рассмотреть до мельчайших подробностей. И он невольно подумал о том, что именно здесь, в таком необычном кабинете, наполненном техникой, решаются судьбы людей.

— Что по Аланьевым? Ты встречался с министром?

— Да… Кстати, удалось узнать, что банковская группа «Дзета» также заинтересована в разорении этих «купцов» и крайне возмущена тем, что фонд банковского страхования постоянно их кредитует… Речь зашла о смене одного из заместителей Центрального банка.

— Когда же?

— В течение нескольких месяцев.

— Это точно?

— Интерес будет пролоббирован и без нашего участия.

— Хорошо, а Росгвардия?

— Здесь немного посложнее, но ожидается, что и тут удастся справиться. Единственная опасность грозит…

— Какая?

— То, что Аланьевы нанесут удар первыми.

— Это меня не страшит.

— Ты всегда искал достойных противников.

— Кажется, я их нашел.

— Но это очень сильно отвлечет наши ресурсы.

— На сколько процентов?

— Почти на тридцать, даже на сорок… Ты считаешь, что игра стоит свеч?

— Да, поверь мне…

— Но твои интересы тесно переплетаются с Орлановыми… По сути, ты вмешался не в свое дело.

— Они первые порядочные банкиры, если так можно выразиться…

— Дело только в этом? — улыбаясь произнес Сафронов.

— Конечно, в чем же еще?

Сафронов хитро прищурился.

— Татьяна красивая девушка.

— Если бы тебя слышала моя жена.

— К счастью, она нас не слышит… Хорошо, что у нас по техническим характеристикам? Какова плотность наблюдения за Аланьевыми?

— Усилим плотность до восьмидесяти процентов. Это потребует еще дополнить десять процентов наших сил. Почти все свободные спутники уйдут на них.

— Это оправдано. Тем более что они станут сопротивляться…

— Еще бы. Это титаны. Они торгуют оружием и имеют свои полигоны. Ты и близкие тебе люди станете для них единственной мишенью.

— За меня не беспокойся. Лиза со мной… А Ива — умная девушка, она послушает мои предостережения.

— А твоя жена Елена?

— Она должна дать мне развод, чтобы я женился на Лизе, — произнес Белосельский и его глаза вспыхнули.

— Наемники Аланьевых могут причинить вред твоим детям. Ведь твоя дочь в Санкт-Петербурге… Я не могу настолько сильно рассредоточивать своих людей.

— Не беспокойся. Ты же знаешь, я всегда в курсе, когда на меня нападут. Пока что обойдусь Саминой и ее командой.

— А Виталий?

— Он становится стар и немного сдает.

— Хорошо. В остальном договариваемся по нашему обычному плану. Все самые срочные данные — по каналу связи «альфа»… Но в этот раз мне кажется, что ты встретил достойных противников.

— Может, я их всегда искал. Зато моя совесть будет спокойна.

— Совесть, — горько усмехнулся Сафронов, — когда ты участвуешь в стольких проектах, то это старое забытое слово почти утрачивает смысл. Совесть можно заглушить, утопить как ярмо в озере; не думать, не вспоминать о ней целыми месяцами; но когда-нибудь это ярмо потащит и нас ко дну.

— Это будет еще не скоро.

— Да, я знаю, все равно. Пока наш министр сидит в кресле, я занимаю этот пост. А потом…

— Нужно уметь принимать будущее. Я давно стал фаталистом, — отвечал Белосельский, — но, довольно философских бесед, вернемся к нашим текущим делам.

Глава 35. Семейное гнездо

Семейное гнездо Орлановых располагалось в двухэтажном особняке, выстроенном в классическом стиле, с выпуклыми эркерами, полукруглыми белоснежными ротондами, почти сказочными башенками, словно предназначенными для астрономов-звездочетов, которые из слуховых окошек наблюдают по ночам звездное небо. Перед центральным входом — красивым белым портиком — разбита зеленая лужайка с беседкой и всеми принадлежностями для пикника «на природе». Был только конец марта 20… года, и снег, хотя и начал таять, все еще продолжал покрывать своей «перистой накидкой» лужайки и потаенные тропинки в небольшом парке, примыкающем к дому через небольшую запертую калитку.

Все это увидел Белосельский, когда подъехал к дому Орлановых со своим внушительным «эскортом». Лиза была рядом с ним, настроенная несколько меланхолично. Она не могла сдержать ревность к Татьяне и просила позволения остаться дома и поработать с волонтерами, но, повинуясь просьбе Алексея, дала свое согласие. Самина тоже пребывала не в особом восторге от поездки, тем более утром поссорилась из-за каких-то пустяков с Дарьей. (Алексею еле удалось примирить двух своих телохранительниц.)

Николай Орланов, несмотря на свою неприязнь, сердечно протянул руку Белосельскому. Лиза вежливо поздоровалась с Татьяной, но по взгляду дочери банкира она поняла, что та предпочла бы не видеть ее у себя дома. Татьяна считала Лизу современной Золушкой, которая ничем не заслужила хрустальный башмачок. Все же она была достаточно воспитанной, чтобы не выдать своих мыслей. Но иногда двум соперницам не нужно слов, что понять для себя, что они соперницы.

К счастью, в доме оказалась дальняя родственница Орлановых, девушка лет шестнадцати, веселая и проказливая; она, не говоря ни слова, задушевно потащила Лизу куда-то за руку. Белосельский одобрительно улыбнулся. Орлановы пригласили Алексея в изысканно обставленную гостиную. Здесь чувствовался настоящий уют семьи — пылающий камин, цветы в вазах, гобелены, картины.

— Я должен извиниться перед Вами, — произнес Николай.

— Не стоит.

— Нет, я действительно от всей души признателен за то, что Вы сделали. В моем сознании не укладывается Ваш поступок. Ведь Вы поступили так, как если бы были… приходились нам родственником. Будьте уверены, что все мои ресурсы в Вашем распоряжении.

— Возможно, Вы можете быть мне полезным. Ведь вы — гений строительного бизнеса. Я как раз ищу хорошего застройщика.

— И речь идет о строительстве домов…

— Именно добротных каменных домов с прочным фундаментом.

— Уверена, что это связано с Вашим фондом… в рамках Вашей миссии, — улыбаясь произнесла Татьяна.

На ней было роскошное атласное платье, которое удивительно мягко подчеркивало ее изящные плечи.

— Все может быть, — рассмеялся Белосельский.

— Скромность не входит в Ваш характер, — предположила Татьяна, — я покину Вас на минуту. Встречу господина Лаганию.

— Я не думал, что Вы с ним поддерживаете отношения, — сказал Белосельский.

— Я не могу забыть о том, что он долго работал с моим отцом… для меня важно то, что он был ему предан… это было золотое время… я Вам говорила.

Она вышла, чтобы встретить нового гостя. Орланов стал вдруг напряженным и плотно сжал губы.

— Вы знаете, что своими действиями Вы только усугубляете ситуацию?

— Почему?

— Аланьевы в ярости, что кто-то перекупил эти пять процентов акций. Вы знаете, что они приезжали еще раз в банк?

— Да, знаю… за ними ведется круглосуточное наблюдение.

— Тогда Вы должны знать, что они опять угрожали моей сестре.

— Этого я не знал… Когда же это было?

— Неважно, но это было… Мне известно, что Вы объявили им войну. Но я боюсь, что сначала они отыграются на моей сестре…

— Этого не случится.

— Алексей Николаевич, я очень привязан к Татьяне. Она никогда не признает, что ей страшно. Она в семье у нас самая мужественная, самая ответственная. Я все-таки…

— Я даю слово, что никаких угроз больше не будет.

— Каким образом?

Белосельский нахмурился.

— Это мое дело, слышите? Не надо в это вмешиваться. Ведь Вы по-прежнему входите в Совет директоров. Вы не обязаны бывать в банке каждый день. Лучше всего Вам пореже там бывать.

— Почему?

— Потому что я буду предпринимать некоторые действия против Аланьевых. Это связано с некоторым риском… Я гарантирую безопасность Вашей сестры.

— Моя сестра заместитель председателя правления. Она ходит в банк каждый день в сопровождении собственного охранника.

— Да, но он стар и немощен.

— Это надежный человек.

— Я предоставлю Татьяне бронированную машину.

— Она не согласится. Это уж слишком.

— Согласится. Сейчас самый трудный момент. Фундамент благополучия Аланьевых вот-вот затрещит, и они будут способны на все что угодно.

В это время вошел господин Лагания вместе с сыном. Татьяна казалась радостной и беззаботной. Лагания-старший довольно вежливо поздоровался с Белосельским и успел ему шепнуть:

— Мне нужно с Вами поговорить.

Белосельский сделал вид, что не слышал.

Татьяна подошла к Белосельскому.

— Я хотела бы показать Вам кое-что.

И она повела нашего героя вверх по винтовой лестнице. В коридорах были установлены точеные античные статуи, которые, казалось, ваял сам Донателло, Канова или Челлини; на стенах развешены картины Ватто, Виже-Лебрен и Фрагонара, воскрешающие образы ангельских девушек в шляпках из страусовых перьев, наряженных в муслиновые, шелковые или ситцевые платья; на отдельных полотнах — античные нимфы, беззаботно плескающиеся в мраморных купальнях, увитые плющом и слушающие игру на арфах Диониса и Орфея; на гобеленах — история любовной идиллии между Филемоном и Бавкидой.

Татьяна привела гостя в особую комнату — она отличалась от остальных тонким изяществом и необычностью декора. Здесь было особое сочетание белых и темных тонов, хитрое переплетение барокко и модерна. Сама мебель — красного дерева с серебряными ножками; шкафы — в стиле Джона Буля; висящие панно отдавали изяществом и навевали мысль о временном обиталище князя или принца. Прямоугольный громадный стол с широким изумрудным «полем» был завален книгами, бумагами, лупами, папками, посеребренными паутиной времени; все наводило на мысль, что когда-то комната служила для бывшего хозяина и спальней, и рабочим кабинетом; но Белосельский словно на мгновение ощутил дуновение одиночества, покинутости кабинета его некогда преданным обитателем; это проявлялось в некоторых мелочах.

— Это кабинет Вашего отца?

— Вы угадали, — тихо произнесла Татьяна, — здесь все так, как было в те последние дни… Я решила сохранить эту комнату, эти вещи, которые напоминают о нем… для него это было дорого… он дорожил уединением… Мне иногда казалось, что он хотел закрыться не от нас, а от жизни, от трудных решений, которые принимает человек… которые иногда, из благих побуждений для одних, приносят вред другим… Впрочем, я была слишком мала тогда, чтобы задумываться о таких сложных вещах… Ведь детям многого не говорят, не правда ли? Но детский ум слишком восприимчив, я всегда догадывалась о таких вещах, которые держались в секрете… Я единственная, кто могла нарушать уединение отца… Меня он всегда бывал рад видеть… именно здесь он впервые начинал обучать меня… премудростям банковских операций… Вам не стало скучно от того, что я так рассказываю?

— Нет, нет… я весь во внимании.

— Именно тут я постигла азы банковского мастерства, хотя многие говорят, что нечему учиться… Вы же сами были владельцем банка.

— Это было давно, в те далекие времена… я был другим…

Татьяна пристально взглянула на него.

— Я не всегда был таким, как сейчас. В юности я сочетал в себе самые противоречивые качества. Если перенестись на двадцать лет назад, то я покажусь себе слишком отвратительным.

— Не поверю…

— Так Ваш отец всему обучил Вас? Значит, он предвидел, что Вы можете стать талантливым руководителем, неизбежным исполнителем всех его начинаний.

— Отец говорил, что в бизнесе друзей нет — та фраза, которую я услышала от Вас в первый Ваш визит в наш банк.

— Не будем вспоминать, я понимаю, на что Вы намекаете.

— И все-таки я продолжаю чувствовать себя немного обязанной…

— Ну, теперь, когда мы узнали друг друга поближе, Вы же имеете понятие обо мне, о моих взглядах, моей миссии.

— Да, да… И я хотела бы участвовать в Ваших начинаниях, если, конечно, Вы позволите.

Белосельский улыбнулся.

— Давайте подождем того момента, пока я не верну Вам предприятие Вашего отца.

— Это может растянуться на долгие годы.

— Отнюдь, — возразил Белосельский, — все произойдет гораздо скорее.

В эту минуту вошел Николай и попросил Татьяну спуститься вниз, так как приехал какой-то важный родственник.

— С Вами хочет поговорить господин Лагания, — произнес Орланов, обращаясь в Белосельскому, — он ждет Вас на балконе. Я провожу.

Белосельский молча кивнул в знак согласия.

Лагания облокотился на балясины белой балюстрады. Ему было лет за пятьдесят, он был лыс, но взгляд его не потерял живости, а голос — уверенности. При виде Белосельского Лагания протянул ему руку, которую Алексей, из уважения к семье Орлановых, все же пожал. Как только Николай Орланов удалился из галереи, Лагания мигом преобразился. Он сбросил с себя маску любезности, и Белосельский увидел подлинное лицо — эгоиста, лицемера и ловкого дельца.

— Бесцеремонно вмешавшись в дела семьи, с которой Вы не связаны кровными узами, по наущению спятившего полковника в отставке, Вы перекупили пять процентов акций миноритарных акционеров и вернули их Татьяне, совсем не ведая, что этим Вы оказываете моей крестнице медвежью услугу. Ваши действия, лишенные всякой логики и разумного объяснения, являются не чем иным, как крупным промахом, не только для Вас, но и для тех, ради кого Вы старались… Все это может привести к катастрофе, которая затронет не только Вас, но и Орлановых. Вы не осознаете всей мощи, всего влияния тех, кому Вы бросили вызов. Так мог бы поступить юнец, несведущий человек, но Вы… Впрочем, НАМ известна Ваша репутация крайне эксцентричного человека, мнимого филантропа и даже всеобщего героя, как о Вас отзывались однажды бульварные газетенки. Кем Вы себя вообразили? Всеобщим властителем мира? Вы должны немедленно самоустраниться.

— Это братья Аланьевы просили Вас передать мне эти слова? Я думал, у них более весомые аргументы.

— У них и будут такие аргументы, что Вы и на ногах не устоите.

— Ваши братья Аланьевы — все равно что сорняки на банковском поле. Вы сами знаете, кто они на самом деле, что собой представляют. Но они не смогут тягаться со мной…

— Вы заблуждаетесь, — горячо возразил Лагания, — мы несокрушимы!

— Мы или «они»? Вот Вы и показали свое истинное лицо. Если бы Вы были по-настоящему преданы памяти Вашего друга Орланова, партнера, который Вам доверял и рядом с которым Вы провели почти четверть века, то не позволили бы такого предательства по отношению к его детям. А вместо этого, в подлом сговоре с захватчиками и мошенниками, Вы продали Ваш пакет акций Аланьевым и сделали бесполезной борьбу за контрольный пакет. Ваш поступок — это настоящее предательство! Я понимаю, что роднит Вас с Аланьевыми. Вы предполагаете, что Вам все позволено? Совершать любые противозаконные сделки, прикрывать тайные махинации, покупать политиков… Братья Аланьевы — лишь карикатура на современного банкира. Разве это приносит пользу обществу? Их деятельность… Они же выводят деньги из нашей страны. Они не инвестируют ни в промышленность, ни в строительство дорог…

— А Вы? Что делаете Вы? — вскричал с глубоким презрением Лагания.

— Я?! Я пожертвовал три четверти своего состояния, около двух миллиардов долларов на благотворительные нужды. У меня уже около трехсот фондов в городах, — в голосе Белосельского впервые проскользнуло нечто вроде гордости.

— И раз Вы, как говорите, потратили эти деньги, значит, Вы имеете право порицать поступки других людей, быть может, не менее достойных, чем Вы и имеющих заслуги перед обществом? Нападать на них? Это и есть Ваша философия? Вернее, стиль Вашей жизни?

Лагания говорил с твердой убежденностью человека, который закостенел в своих убеждениях и принципах.

— В этом и во многом другом, — отвечал Белосельский, — обладание большим капиталом налагает большую ответственность на их владельца. Но если человек забывает о своих обязанностях перед своими ближними, если совершает преступления, банкротит приличные предприятия, сокращает рабочие места, уничтожает промышленность, попросту грабит людей, то такой человек лишается права на свое имущество… Ибо найдется тот, кто найдет им более достойное применение.

— Вы фанатик! Я не желаю слушать эту ересь! — вскричал Лагания с высшей степенью презрения и брезгливости. — Вы выдаете себя за праведника, но на самом деле Вы хищник, причем один из самых опасных…

— Думайте, что Вам заблагорассудится. Я не надеюсь, что Вы поймете мою логику. Если бы знаменитые меценаты, жившие в XIX веке, такие, например, как купец и промышленник Солодовников, Савва Морозов, Третьяков питались бы Вашей развращенной философией, у нас не было бы ни каменных зданий для больниц, ни приютов для нуждающихся, ни железных дорог, ни театров… ни многого другого! Купец первой гильдии Солодовников пожертвовал двадцать миллионов рублей на строительство благотворительных учреждений, а это эквивалентно девяти миллиардам долларов в пересчете на сегодняшние деньги. Это были люди! Как сказал бы Лермонтов: «Богатыри — не Вы».

— Мы никогда не поймем друг друга.

— Я-то знаю, что Вы здесь, чтобы настраивать Татьяну против меня… и что Вы здесь, в этом доме — с конкретным поручением…

На лице Лагании промелькнуло нечто вроде изумления.

— Передайте Аланьевым следующее. Я осведомлен обо всех их шагах.

На лице Лагании появилось недоверчивое хищное выражение.

— Особенно про «непрофильные активы», от которых Аланьевы стараются избавиться.

— Какие активы?

— Господин Лагания, — с достоинством произнес Белосельский, — если Вы наводили обо мне справки, то Вы должны представлять, хотя бы смутно, какими возможностями я обладаю… Повторяю еще раз. Я не позволю совершиться этой сделке, за которую Ваши братья хотят выручить около восьми миллиардов рублей, чтобы покрыть возможные убытки… Я представлю факты в Министерство, и Ваши полигоны, на которых Вы планируете хранить оружие, будут арестованы той же самой Росгвардией, которой, кстати, Ваши партнеры придают столь большое значение при решении некоторых щекотливых вопросов.

Лицо Лагании стало мертвенно-бледным. Он с нескрываемой ненавистью посмотрел на Белосельского.

— Вы слишком далеко зашли… поверьте мне. В этой сделке участвуют такие могущественные люди, влияние которых беспредельно.

В эту минуту вошла Татьяна.

— Опять вы о делах, спускайтесь вниз.

— Боюсь, что мне придется уехать немного ранее обычного, — произнес немного натянуто Лагания.

Белосельский остался невозмутим.

Лагания отошел от них и довольно быстро спустился вниз по одной из галерей.

— Поссорились? — слегка удивленно спросила Татьяна.

— В делах, как Вы знаете, ссор не бывает, — пошутил Белосельский, — либо партнер, либо нет.

Девушка пристально посмотрела на него.

— Для начала я хотела, чтобы мы были на «ты»… потому что Вы друг нашей семьи… Вы не против?

— Я нет, но, наверное, моя жена будет недовольна.

Татьяна улыбнулась.

— Неужели? Я только что видела ее смеющейся и веселой.

Белосельский улыбнулся добродушной улыбкой и кивнул в знак согласия.

— Спустимся вниз, приехали мои друзья, с которыми я училась в институте, — предложила Татьяна.

И она одарила Белосельского задорной слегка кокетливой улыбкой.

Глава 36. У Аланьевых

Аланьев-старший в ярости развязал шелковый галстук, который несколько стягивал его бычью шею, и вскричал:

— Он у ворот моего банка?! А я узнаю об этом только сейчас?

Солнечный свет неумолимо вливался в кабинет сквозь закрытые шторы и золотил металлические причудливые панно, симметрично подвешенные на стене в форме пирамиды.

Банкир с тревогой и беспокойством воззрился на съежившегося начальника охранника. Этот последний, несмотря на свою дородность и холеность, явно проигрывал Аланьевым в росте и казался почти карликом-карапузом по сравнению с двумя братьями-гигантами.

— Я велел следить за ним, — продолжал Аланьев-старший, — разве это не выполнено?

— Так и есть, но нам не всегда везло, иногда мы теряли его из вида.

Начальник охраны оправдывался, как провинившийся школьник перед строгим учителем и говорил неуверенным голосом.

— Номера его машины нам известны, они принадлежат к особой директории, если их искать в общей базе данных, но они постоянно меняются… к тому же…

— К тому же что?

— Мы так и не смогли узнать точный маршрут… Но я составил ориентировочную карту.

— Так, сколько людей у нас всего в банке?

— Около пятидесяти… в основном здании пятнадцать, остальные — во дворе.

— Это маловато, — заключил Аланьев-младший, задумчиво теребя золоченые пуговицы пиджака, — нам нужна Росгвардия.

— Сначала узнаем, чего он желает.

— Это и так ясно: встретиться с нами.

— Не понимаю, это же ошибка… здесь он будет полностью в нашей власти, — произнес Аланьев-младший, поглаживая рыжую бороду.

— Нет, это произойдет не здесь, — возразил его брат, — мне дорога моя репутация… Здесь наш офис и наши клиенты и акционеры. Никто нас не похвалит за… неуместную поспешность.

— Но он слишком защищен, другого шанса не будет.

— Раз он тут, проследите за ним… а потом…

Начальник охраны потупился и ждал приказаний.

— Вызови на всякий случай несколько батальонов из Росгвардии. Можем его захватить прямо здесь?

— Да, — машинально ответил начальник охраны.

— Тогда действуй.

Начальник охраны бросился к двери, но был остановлен.

— Нет, стой, — возразил Аланьев-старший, — тут что-то не так. Это ловушка. Скорее всего, его лучше не пускать в банк.

— Почему?

— А вдруг это западня? Сколько с ним людей?

— Предположительно, одна машина — бронированная. Он один, рядом с ним черноволосая девушка-телохранитель.

— И все? Он просто свихнулся.

— Так пропустить его? — снова спросил «карапуз».

— Да, — отвечал Аланьев-старший, поглаживая бороду, — примем его в нашем зале, где обычно принимаем клиентов. В овальном кабинете… И захвати человек двенадцать… нет, хватит и восьми… Мы сами тем более стоим дюжины.

Начальник охраны не побежал, а полетел как на крыльях в порыве «раболепия».

— Ты уверен? — еще раз спросил Аланьев-старший своего брата.

— Он не посмеет… ловушка слишком груба. У нас пятьдесят человек. Через десять минут сюда прибудет Росгвардия. Но даже и наших людей хватит. Вряд ли он собирается затеять перестрелку средь бела дня…

— Ты прав… это не в его стиле, хотя…

— Но мне не нравится этот элемент неожиданности! — вскричал Аланьев-младший. — Я нутром чувствую подвох.

— Мы приняли все меры предосторожности, — возразил его брат, — он сам попадает в нашу ловушку…

— Смотри, я предупредил тебя…

Через пять минут Аланьевы входили в овальный зал с высоким лепным потолком — просторную комнату не менее ста квадратных метров, с черным прямоугольным столом и мягкими кожаными креслами; с потолка, украшенного лепными розетками, свисали плафоны в форме планет-спутников, похожие на Марс, Венеру и Уран.

Белосельский был облачен на этот раз в белоснежный фрак, который так ярко подчеркивал его величавую фигуру. Его взгляд как всегда был полон железной решимости, а голос не только не утратил привычной властности, но звучал еще более грозно. Впрочем, это ощущалось не столько в словах, а в тоне голоса.

В овальной комнате кроме Аланьевых находилось еще восемь «преторианцев», включая низенького карапуза-начальника.

— Эти люди тоже ваши акционеры и примут участие в нашей беседе? — насмешливо произнес Белосельский.

Аланьевы пропустили эту шутку мимо ушей.

— Я вижу, вы не удостаиваете меня чести занять кресло председателя, но тем не менее я займу его.

Белосельский опустился в черное кожаное кресло со спокойной уверенностью хозяина положения и снисходительно, и даже насмешливо, взглянул на «партнеров».

Банкиры-близнецы нахмурились.

— Зачем Вы явились в наш банк без предупреждения?

— Но ведь вы же точно так же поступали с некоторыми предприятиями, которые потом с удивительной быстротой становились сначала банкротами, а потом — вашей полноценной собственностью, — отвечал Белосельский с обезоруживающей откровенностью…

Аланьев-старший закусил губу, а его брат, резко повысив тон, спросил:

— Вы пришли нам сказать только это?

— Не только… Я пришел, чтобы договориться по одному пункту, который, как мне кажется, очень важен, и по поводу которого вы так старательно готовили вашего друга Лаганию.

— О чем Вы?

— Он передал вам мой ответ… как я вижу…

Аланьев-младший взглянул на часы, думая о том, скоро ли приедут батальоны Росгвардии.

— Вы кого-то ждете? — насмешливо спросил Белосельский. — Но, боюсь, напрасно…

— Что Вы хотите сказать?

— То, что никакая помощь к вам не подоспеет. Пока я нахожусь здесь — по всему периметру действуют только частоты моего агентства. Вся связь — мобильная и рация — не работает.

Аланьевы бросили взгляд на побледневшего начальника охраны, который нервно сжимал свой телефон.

— Вы разыгрываете нас…

— Отнюдь, — возразил Белосельский, — у нас с вами всего пять минут, в течение которых я изложу свои соображения и уеду, никому не причинив вреда…

Аланьев-младший нервно намотал бороду на палец, а телохранители в страхе вскочили со своих мест.

— Но Вы в нашей власти, — не удержался банкир, — Вы здесь, в нашем банке, и не покинете его без нашего позволения!

— Если бы вы обо мне наводили справки больше, то знали бы, что однажды во время взятия заложников я уложил голыми руками более пятнадцати человек. И это были фанатики, которые в одиночку могли бы драться хоть с тигром. А на ваших ленивых псов у меня уйдет не более минуты.

Аланьев-старший усмехнулся недоверчивой улыбкой.

— Выслушайте. Это война между мною и вами… Понятно? Не вздумайте трогать Орлановых… и если я еще раз узнаю, что вы угрожали Татьяне или ее брату, и вообще посылали Лаганию или кого-нибудь еще, то…

Начальник охраны дал знак и восемь человек надвинулись на Белосельского. Тот остался невозмутим.

— Если вы еще раз позволите себя запугивать Орлановых, то…

Белосельский поднял правую руку вверх и в ту же секунду на оконном стекле появились «светящиеся точки» — светлячки, которые украсили стены овального зала и затем, точно сговорившись, «присели» на блестящие костюмы всех присутствующих, за исключением нашего героя.

Начальник охраны первый понял, что это значит, и стремительно бросился на пол. Остальные «преторианцы», включая онемевших банкиров-близнецов, замерли как статуи.

— Итак?

— Стекла у нас пуленепробиваемые! — воскликнул Аланьев-старший, бледный от страха.

— Импульсные винтовки прожгут их менее чем за секунду. Прототипа такого оружия формально не существует.

Белосельский снова поднял руку еще выше. И действительно, яркий огонек вспыхнул в окне и плафон с треском упал на пол, разлетевшись у ног банкиров-близнецов.

Аланьев-старший машинально отпрянул.

— Хорошо, Вы победили. Что я должен сделать? Подписать какой-то документ?

— Нет, я не такой, как вы… Я прошу лишь оставить в покое Татьяну и ее брата, только это… Мы поняли друг друга?

Аланьев-старший молчал.

— Я не слышу вашего ответа.

— Договорились.

— Если вы нарушите слово…

— Мы всегда честны как по отношению к друзьям, так и к… врагам.

— Очень хорошо.

— Считаю наши переговоры на сегодня завершенными.

Глава 37. Ревность

Лиза пребывала в грустном расположении духа. Несмотря на всю любовь и внимание со стороны Алексея, несмотря на всю его неустанную заботу, предупредительность, иногда даже терпение, потакание капризам и ребяческим проделкам, Лиза, как и всякая влюбленная девушка, требовала неизмеримо большего от возлюбленного, жаждала, чтобы он принадлежал ей целиком, всеми мыслями, желаниями, устремлениями. Она чутьем угадывала, что Татьяна Орланова становится достойной соперницей. Ведь дочь банкира не только красива, умна, богата, образована, но у нее, по всей видимости, гораздо более общего с Алексеем… с ее Алексеем. Они словно принадлежат одному миру, одному измерению… Татьяна и Алексей с такой легкостью обсуждают сделки, в которых она пока ничего не смыслит, хотя учится несколько месяцев на факультете экономики.

Но любовь Белосельского — это чувство зрелого человека, трезвого, рассудочного человека, который знает цену своим поступкам и решениям и правильно распределяет свое время, отведенное для нежных признаний и для бизнеса.

Любовь, как и всякая эгоистическая страсть, заставляла Лизу думать, что все существование Алексея должно теперь быть подчинено только одной цели — быть рядом с ней, новоиспеченной «Золушкой». Она отказывалась признавать, что любовь сорокалетнего мужчины — отнюдь не то же самое, что страсть восемнадцатилетнего юнца, когда чувства столь бурлят, что душа готова на самые безрассудные поступки. Лиза желала стать хранительницей всех секретов Белосельского, тайной советчицей во всех его делах, неизменной властительницей всех его намерений. И, не замечая своего эгоизма, Лиза пряла золотое веретено любви, пытаясь опутать Алексея незримыми невидимыми узами.

Принадлежать только ей одной! Советоваться только с ней в выборе друзей, деловых партнеров! Сердцем Лиза ощущала свою власть над Алексеем, но она помнила предупреждение Самины, что «мужчины не терпят стальных тисков». К тому же сердце Алексея — это сердце льва, а любой, даже самый предупредительный хозяин благородного животного знает, что значит быть его владельцем.

Тысячи печальных размышлений, фантастических умозаключений не давали молодой девушке уснуть. Она даже не заметила, как утром произнесла самым естественным тоном:

— Ты опять встретишься с ней?

Белосельский тотчас уяснил для себя все значение вопроса и понял, что в сердце Лизы постепенно вливаются капли ревности.

Он пристально посмотрел в ее печальные глаза, затем, взяв обе ладони, поднес к губам.

— Лиза, мы же говорили об этом в прошлый раз.

— Я помню, да… но ты всегда учил меня говорить правду… Разумом я могу все это понять, оправдать, но сердцем — никогда. Я вижу, как она на тебя смотрит.

— Но ведь ты знаешь, что единственная для меня — это ты.

— Я верю тебе, когда ты рядом и говоришь со мной так, и когда уверяешь, что я тебе нужна, но затем, когда ты покидаешь меня, чтобы не опоздать на деловую встречу, я начинаю переживать и сомневаться. Я солгу, если скажу, что не боюсь твоих встреч с ней. Мне кажется, они несут в себе некую опасность…

— Лиза, я тебе тогда рассказывал, почему я это делаю… Кстати, сегодня я встречаюсь по поводу застройки жилья только с Николаем, а не с Татьяной.

— Правда?

Лиза провела рукой по его щеке и коснулась волос.

— Если ты хочешь, поедем вместе…

— Нет, я не хотела бы тебе мешать… Я желаю поработать немного в волонтерском центре… Ты ведь позволишь?

— Конечно.

— Мне нравится эта работа. И не только потому, что я не хочу быть обузой для тебя, безвольной куклой, которую ты нашел когда-то на улице в зимнюю стужу… Я хочу стать действительно полезной для тебя, для твоего фонда… У меня есть несколько идей, ты ведь меня в этом поддержишь? Я планирую организовать несколько благотворительных ужинов в самых лучших ресторанах Москвы. Это возможно?

— Конечно, только…

— Только что?

— Рестораны нужно тщательно выбрать, не каждый подойдет.

— Я согласна.

Глаза Лизы немного просияли, но затем их вновь затянула пелена грусти.

— Лиза, послушай. Я не пренебрегаю тобой. Это не так…

— В прошлый раз, — продолжала Лиза, — там в фонде, меня поразили некоторые вещи, которые случились с теми людьми… кто пришел тогда просить помощи… Ты знаешь, как меня это волнует… В общем, я хочу поработать волонтером, может быть, я даже смогу кому-то помочь… ведь ты тогда будешь гордиться мной больше, чем Татьяной… Между прочим, она, несмотря на все свои достоинства, неспособна на… некоторые поступки.

Белосельский увидел, насколько Лиза восприимчива и сентиментальна и насколько его любимая девушка хочет превзойти другую соперницу во всем, в том числе в благородстве.

— Татьяна не плохая, — наконец произнес он, — она совсем другой человек. Она выросла в роскоши и изобилии… как и я.

— Ты ее уже защищаешь?

— Да нет же.

— Я поняла, — мечтательно ответила девушка, — не будем о Татьяне, иначе мы поссоримся, а я не люблю ссориться. Ты поддержишь меня в моих начинаниях?

— Не сомневайся в этом, Лиза. Ты вольна в своих решениях. Я тебе всегда это говорил… Но не нужно ревновать, прошу тебя.

— Я ведь могу, — внезапно спросила девушка, меняя тему разговора, — истратить некоторые суммы? Не для себя, разумеется.

— Конечно, Лиза, я давно тебе говорил, что ты должна научиться пользоваться своим счетом. Бери пример с Ивы.

— А если я задержусь допоздна в волонтерском центре?

— Ну, я ведь тоже могу соскучиться. Я же человек, — отвечал Белосельский, стараясь говорить шутливым тоном, но сам видел, что девушка серьезно расстроена. — Единственное, Дарья будет рядом… и Олеся тоже. Они ведь почти не раздражают своим присутствием?

— Ты считаешь меня раздражительной?

— Нет, конечно.

— Я уже давно привыкла к этим девчонкам… Они выглядят ненамного старше меня и, в случае чего, сойдут за подруг, — пошутила Лиза.

Белосельский рассмеялся, видя, что настроение у Лизы немного улучшилось.

— Подожди, чтобы ты была спокойна, я тебе скажу одну важную вещь. Точнее, это почти секрет. Я веду поединок с очень влиятельными людьми, и это заставляет меня встречаться часто с Татьяной и ее братом. Но это продлится только до лета. Как только я верну ей акции ее отца, между нами все будет кончено. Вероятно, мы даже больше не увидимся…

Лиза молчала.

— Я хотела бы, чтобы ты сам так решил… а не обстоятельства, — произнесла она тоном взрослой влюбленной женщины.

Она выскользнула из его объятий и вышла из комнаты. Белосельский ощутил, насколько ему дорога эта миниатюрная изящная девушка с черными завивающимися локонами, пронзительными карими глазами и звонким голосом жаворонка.

После ее ухода щемящая тоска ненадолго овладела Белосельским. Поневоле ему пришлось признать, что Лиза права. Он и сам стал замечать необычайное внимание, которое ему оказывала Татьяна в его доме. А ведь ей стало известно, что он не получил официального развода с первой женой Еленой. Иногда Белосельскому казалось, что Орланова пытается с ним флиртовать, но не осмеливается делать первого шага. Именно это и поняла Лиза. Чтобы быть честным со своей совестью и с любимой девушкой Белосельский решил при удобном случае сказать дочери банкира, что после развода женится на Лизе.

Он был полон размышлений, когда Самина доложила ему о приходе сестры. Белосельский давно не виделся с Мариной, хотя получал известия о ее жизни. За последние пятнадцать лет их встречи были довольно редкими.

Белосельский заметил, что Марина немного постарела, но взгляд ее все тот же — пронизывающий и насмешливый.

— Ты не позвонила, из этого я делаю вывод, что ничего не произошло.

— Почему должно что-то произойти… Ах да, я знаю, ты как всегда ведешь борьбу, то с одним, то с другим. В газетах постоянно пишут о твоих эксцентричных поступках: поссорился с политиком, с бизнесменом, с видным деятелем искусства… Только человек, хорошо тебя знающий, может видеть правду. Я даже не знакома с твоей молодой женой… Говорят, что ей шестнадцать лет.

— Да нет же, она совершеннолетняя… к тому же я не оформил развод…

— Я не видела эту девушку…

Марина присела на бархатную оттоманку.

— Лиза сейчас уехала работать в волонтерский центр.

— Зачем?

— Она сама так решила.

— Ни одна девушка во всем мире не станет работать, если у нее есть все.

— Лиза особенная… и поэтому я к ней особенно и отношусь…

— Ей очень повезло, — заметила Марина, — ладно… у тебя, как я вижу, все в порядке, но я хочу поговорить о моем сыне. Он вырос и закончил вуз, но он хочет сам попробовать себя в банковской сфере. Твои предприятия для этого не подходят… Банк же ты продал, а твои инвестиционные фирмы, равно и как фонды, вызывают большие сомнения…

— Ты правда так думаешь?

— Не обижайся, но мой сын не хочет работать ни в фонде, ни в инвестиционной компании.

— Хорошо, если твой сын хочет проявить себя в банковском бизнесе, я спрошу одного банкира.

— Спасибо.

— Мне нравится, что ты приучаешь сына к труду, к осознанию того, что человек-бездельник — просто чужеродное и даже опасное существо для этого мира.

— Ты резко судишь о людях и о твоих родственниках… Ты стал более нелюдимым, чем раньше… По-прежнему твои принципы важнее, чем люди… и даже родственники.

— Нет ничего важнее моей миссии. Она — источник моего вдохновения и сил в этой жизни.

— Иногда я думаю о том, каким бы ты стал, если бы не тот случай…

— Превратился бы в бесполезное существо, мерно проедающее свое состояние как прожорливая гусеница, которая даже не задумывается о съеденных зеленых листьях… Между прочим, если бы я не стал тем, кто я есть, то не встретил бы Лизу.

— Ты влюблен как юнец! Это на тебя не похоже! Елену даже как-то жаль…

— Не надо о ней.

— Хорошо, ты поможешь мне устроить сына в банк? На хорошее место?

— Я попробую, но только я поставлю ему жесткие условия. Он знает, что такое ответственность?

— Еще бы!

— Я поговорю с владельцами банка.

— Когда?

— В самое ближайшее время.

И Белосельский с теплотой обнял сестру.

Глава 38. Благотворительное празднество

Благотворительный ужин, о котором столько отзывалась Лиза, было решено провести в престижном ресторане «Клеманс», одним из совладельцев которого являлся Белосельский. Правда, изначально выбор Лизы пал на другое заведение, с более современным фасадом и более внушительной верандой с балконом, но Белосельский сумел переубедить девушку. Мероприятие — само по себе безобидное и невинное, и даже полное самых благих намерений и целей — тем не менее требовало тщательной подготовки. И самым главным вопросом была безопасность.

Для обсуждения деталей Самина и Виталий (последний пришел явно не в духе!) были приглашены к «патрону».

— Я хотела поговорить об Иве, — начала было Самина, но, увидев взгляд шефа, замолчала.

— Это потом, — заявил Белосельский, — поведение моей приемной дочери обсудим позднее. Этот ужин — если, конечно, вы не хотите, чтобы он оказался для нас последним, — нужно тщательно спланировать. Вопросы меню и гостей тоже оставим на потом. Вы все знаете, что мы находимся в состоянии войны с банкирами Аланьевыми, и они внимательно следят за всеми нашими передвижениями. Какой отчет по их передвижениям за неделю? Виталий, говори.

— Ничего нового нет. Они нанимали разных людей — частных детективов, которые вели слежку за Вашим лимузином. Они знают Ваш маршрут до дома и до офиса…

— Это я все знаю, — нетерпеливо перебил его Белосельский, — а есть ли данные о переговорах с наемниками?

— После Вашего последнего визита в банк Аланьев-младший звонил одной группе наемников, находящихся за границей. Личности этих наемников мы определили, некоторые из них нашлись в базе Интерпола. Но далее этого дело не пошло. Наемники границу не пересекали, данных таких нет.

— Это точно?

— Да.

— Я тоже пока не ощущаю реальной угрозы, но продолжай наблюдение, Виталий. Я тебе поручаю самый ответственный участок… В ближайшее время Аланьевы преподнесут нам сюрприз. Я так понимаю, что после отставки главы Росгвардии Аланьевы уже не будут пользоваться этими солдатами как раньше. А вот наемники — другое дело… Виталий, тогда на всякий случай будь готов отразить удар. Я к тому, что нужно две-три группы в полном вооружении.

Виталий кивнул в знак согласия.

— Самина!

Черноволосая «амазонка» заговорила твердым тоном женщины, пронизанной сознанием собственной правоты и профессионализма.

— Для нормальной организации ужина я предусмотрела шесть групп по пять человек. Я расставила их вот здесь, — и она протянула Белосельскому светящуюся панель планшета. — Мои люди будут держать под контролем все подъезды к зданию. Вот две группы прикрытия. Несмотря на то, что мы знаем список гостей, все подозрительные машины и люди будут взяты под наблюдение. В любом случае спутник нам передает информацию с опережением на 15–20 минут, этого достаточно для отступления.

— Самая уязвимая часть здания — это первый этаж, стеклянная веранда с лестницей в форме улитки, — заметил Белосельский.

— Я уже договорилась о том, чтобы в некоторых местах были поставлены особые стекла. Я уже договорилась об этом с директором ресторана.

— Кстати, ты его самого проверила?

— Да, если посмотреть его переговоры даже за месяц, то он постоянно твердит об этом ужине всем друзьям, которых зазывает чуть ли не силой. Связи с Аланьевыми или их людьми не выявлено. Компьютер проверил все звонки и проанализировал все связи.

— Все детали предусмотреть нельзя. Даже в самых лучших планах заключена ошибка.

— Я даже достала карту 40-х годов и исследовала подвал и дымоход, — заметила Самина, — все это я учла.

— Я должен еще раз осмотреть место сам. Ты же знаешь, что я иногда могу предсказать, что может произойти.

— Поняла, шеф… Далее есть план на случай внезапного нападения. Вот схема отхода.

— Главное, чтобы не пострадали приглашенные люди и те, ради кого все это делается.

— Никогда не знаешь, что может произойти, — проворчал Виталий, — у нас много врагов. Завтра во всех газетах будет объявление об ужине. Они все слетятся как светлячки на огонь.

Самина снисходительно слушала старого телохранителя, который своим видом — седой, с обвисшими усами — напоминал старого моржа.

— Во всяком случае я могу гарантировать, что даже в случае атаки у нас будут пути отхода, — решительно заявила «амазонка».

— Хорошо, — заключил Белосельский, — тогда еще раз просчитай с «Орионом» вероятность нападения. Остальное обсудим потом.

Самина по его знаку вышла. Виталий остался. Он неловко поглаживал седые усы и щурился точно от яркого света. В его взгляде светилась явная укоризна.

— Что тебя тревожит, друг мой? — спросил Белосельский самым добродушным голосом.

— Простите, шеф, что я это говорю… Мы столько лет вместе… Помните, как это я рекомендовал Вам Самину? А теперь почти все мероприятия Вы… Вы поручаете ей, а мне Вы даете лишь «скромные» задания…

— Виталий, — мягко ответил Белосельский, — я очень ценю тебя за то, что ты для меня сделал и в прошлом, и в настоящем… Ты и твой сын. Но Самина молода, кровь в ней так и кипит. Она стала незаменимой, как и ты… Это больше, чем доверие, больше, чем простая служба, как вы это называете между собой, значительнее, чем нерушимая клятва… Но у нас давно установилось особое взаимопонимание, разве не так? Потом, я поручал тебе не менее ответственные проекты — охранять мою жену Елену, мою дочь Ирину, мою сестру — тебе разве этого мало?

— Все верно, но этим самым я удален от Вашего дома, от этого дома. Я словно в ссылке, точнее, в почетной ссылке…

— Я все это знаю, но все равно мне кажется, что… есть вещи, которые я решаю сам, — продолжил Белосельский, — поверь мне, есть очень мало людей, кому я доверяю по-настоящему… и среди них ты.

— Самина молода и порывиста. А если она…

— Твои опасения беспочвенны! — твердо возразил Белосельский, сверкнув глазами.

— Хорошо, шеф!

Виталий нахмурился и покинул комнату. Белосельский вздохнул и принялся изучать карту, которую ему дала Самина.

* * *

«Ужин от филантропа» в ресторане «Клеманс» (по словам некоторых журналистов) обещал стать гораздо более помпезным событием, чем это могло показаться на первый взгляд. Впервые Белосельский организовывал подобное мероприятие с участием бизнесменов и инвесторов. До этого все нуждающиеся, обездоленные или «неприкаянные» получали всю необходимую помощь в фонде, а затем, после небольшого собеседования при их согласии, они приобретали право на проживание в коттеджном поселке, который Белосельский называл «кантоном». Сейчас же Алексей решил публично продемонстрировать, насколько он презирает предрассудки современного общества; он пригласил «отверженных» обществом людей — тех, от кого общество отвернулось и к кому относилось в лучшем случае с презрением — в один из самых лучших ресторанов в городе, поход в который не могли себе зачастую позволить люди даже среднего класса. Подобный филантропический поступок накладывал все же некоторые обязательства со стороны Белосельского по отношению к обществу. И первым из них был вопрос безопасности. Белосельский, прекрасно сознавая опасность от врагов, число которых за столько лет казалось ему несметным, должен был быть готовым ко всяким случайностям. К тому же братья Аланьевы способны были на любой шаг, и могли нанести удар первыми. Но, посетив ресторан собственной персоной, пройдясь по залам, переходам, верандам и призвав на помощь все свое чутье, Белосельский не ощутил того трепетанья сердца, которое всегда предупреждало его о появлении опасности; перед ним не возникли картины ни рвущихся в бой наемников, ни пейзажи взорванных или разрушенных стен.

— Думаю, что прямой опасности нет, — заключил Белосельский, обращаясь к Самине, — а вот бизнесменов нужно еще раз проверить.

— Очень многие решили все-таки сделать небольшие пожертвования.

— Я продумала меню, — вмешалась Лиза, — я желаю, чтобы это были лучшие блюда.

Самина из уважения к Алексею промолчала и сдержала улыбку.

— Я надеюсь, что все пройдет более или менее гладко, — предположил Белосельский, — во всяком случае, мы как всегда готовы к любым неожиданностям.

Основные приготовления заняли почти все утро. Лиза жаждала принимать участие в каждой мелочи, начиная от отслеживания выгрузки сладостей и угощений вплоть до расстановки столиков. Впрочем, эти задачи успешно решил специально «выписанный» менеджер лет сорока, в клетчатом пиджачишке, длинный как жердь и немного мрачновато-суховатый. Лиза сразу окрестила его «страусом». Этот последний был предельно вежлив, немногословен, но ни разу не улыбнулся. Основное место для «пира» он организовал на застекленной веранде. Здесь «страус» планировал разместить человек восемьдесят. Лиза считала, что можно задействовать центральный зал, рассчитанный как минимум на двести приглашенных. Она указала на это «страусу», однако тот отчаянно замотал головой, но оправдываться не посмел. Лиза обратилась к Алексею и указала на ошибки «страуса». После недолго размышления Белосельский приказал менеджеру прислушиваться к мнению жены, отчего у этого последнего шея стала и в самом деле больше напоминать страусиную, а глаза превратились в злющие бусинки-пуговки.

После зала спор вышел еще из-за музыки. «Страус» пригласил оркестр из филармонии, который должен был исполнить шедевры Баха, Моцарта и Чайковского. Лиза считала, что можно было бы отдать должное и современным композициям. «Страус» выдавил из себя «да» и начал яростно кому-то звонить по телефону. На эти пререкания ушел почти весь день. Часа в четыре Лиза вместе с некоторыми другими девушками-волонтерами, с которыми уже успела подружиться, направилась в фонд, чтобы привести с собой всех, кто был приглашен.

Белосельскому нравилось, как Лиза работает в фонде. Он видел, что девушка с большим участием и невинной детской доверчивостью выслушивает истории людей, попавших в беду; он видел, как ее сердце переполнено теми благородными порывами, которые были созвучны и его душе. Разумеется, Лиза старалась вносить свой посильный вклад, зачастую тратя на благотворительность довольно значительные суммы. Сначала она сомневалась, имеет ли она право поступать по собственному желанию. Но Белосельский убедил ее, что раз она его жена, то вполне вольна распоряжаться средствами по своему усмотрению.

Приглашенные представляли собой печальное зрелище. Несмотря на то, что они все были одеты довольно прилично (заслуга Лизы и других девушек волонтеров) — их неловкие, неуверенные жесты выдавали в них тех, кто не привык принимать подарки судьбы. Волонтеры с большим трудом усадили всех на места. Лиза подошла к Алексею и возбужденно зашептала что-то ему на ухо. Белосельский бросил взгляд на Самину.

— У тебя есть какие-то сомнения? — спросила Лиза. — Самина сказала, что она прислала тебе полное досье на этого монстра.

— Это так, но пойми, что, кто бы ни был преступником, я должен проверить все обстоятельства. Пойми, речь идет о жизни человека.

— Значит, ты мне не веришь?

Лиза вспыхнула и быстро пошла прочь. Белосельский уже знал характер девушки — иногда такой взрывной, импульсивный, не желающий слушать никаких объяснений.

Белосельский нахмурился и подозвал Самину.

— Придется немного изменить план, отвлечь наши ресурсы от Аланьевых процентов на двадцать — тридцать.

— Это не самая лучшая идея. Пока не покончили с… — тихо произнесла Самина, — ведь Аланьевы могут нанести удар первыми.

— Нет, они этого не сделают, но Лиза права… Что у нас есть на господина Тарана? Кстати, ужасная фамилия под стать такому мерзавцу.

— Я подготовила полное досье. Обычный мошенник со связями. Кстати, среди сегодняшних бизнесменов есть его деловой партнер.

— Вот как? Что ж, придется с ним познакомиться… Но, как я говорю, придется переключиться на Тарана, понадобится несколько наших групп.

Самина кивнула головой в знак полного согласия и лишь слегка насмешливо взглянула на безукоризненный римский профиль молодой девушки с темными волосами, которая одним своим словом могла менять решения одного из самых влиятельных и богатых людей Москвы.

Белосельский приблизился к небольшой группе гостей, которые пили розовое шампанское и лакомились дарами моря. При виде Алексея они предпочли встать и лично поздороваться с ним. Среди них выделялся низенький карапуз лет пятидесяти, в очках и с забавными залысинами.

— Господин Нестор Новиков. Я бесконечно рад, что приняли мое приглашение… Не уделите ли Вы несколько секунд?

Нестор Новиков слегка побледнел. Последние события напугали почти всех — еще была слишком жива память о внезапном крахе миллиардера-ресторатора и его тяжбе с Белосельским.

— Вам знаком некто Таран? Это его фамилия или прозвище?

— Да, это мой бизнес-партнер.

Нестор Новиков старался говорить менее взволнованным тоном, но это ему плохо удавалось.

— Вы позволите дать Вам один совет — совершенно бесплатный? Так вот — продайте Вашу долю в бизнесе господина Тарана. Через неделю его бизнес будет свернут, а еще через две все вообще забудут о том, что такой человек существовал.

Новиков был удивлен, но не сказал ни слова.

— Вы, наверно, не знаете, — вырвалось у него, — что господина Тарана поддерживает… очень влиятельный человек.

— Нет, я осведомлен обо всех связях господина Тарана, но, так же как и верно то, что мы стоим здесь и разговариваем — благоденствие господина Тарана близится к своему завершению. Вам лучше продать Вашу долю, иначе она обесценится через неделю.

— Хорошо, я приму Ваш совет.

Белосельский слегка кивнул и взглядом поблагодарил Новикова.

Затем он занялся поиском своей жены. Он нашел Лизу не в ресторане, а в фонде, помогающей какому-то старику.

— Лиза, — произнес он, — ты была права. Прости, что усомнился в тебе.

Она обернулась. Он заглянул в ее большие ласковые глаза и увидел, как в них быстро тает обида.

Она сжала его ладонь.

— Нет, это ты должен меня простить. Я не знаю, что со мной… Но когда я вижу и знаю некоторые вещи…

— Ты должна быть спокойна. Каждый получит по заслугам. Но ты должна понять одно. Месть имеет горький вкус. Ты поймешь это сама. Это мед со вкусом горечи.

Лиза замолчала.

Глава 39. Адвокат

Господин Таран, человек лет сорока, с головой, лишенной всяких признаков густой шевелюры, разодетый в один из лучших летних итальянских костюмов, важно восседал у себя в адвокатском офисе точно египетский фараон. Он с большим пренебрежением дотрагивался до бумаг — договоров, контрактов, доверенностей, словно прикосновение к документам было явно ниже его достоинства и величия. Сознание собственного превосходства и власти читалось в каждом его жесте, каждом слове, каждом вздохе.

Время от времени два «Аргуса» раболепно приносили ему новые документы, которые Таран также пренебрежительно просматривал и затем кидал под пресс-папье. Своей щуплой фигурой, оттопыренными ушами и хитро бегающими бусинками глаз Таран походил на гигантскую летучую мышь, которая словно нарочно вырядилась для предстоящего вечернего маскарада. Впрочем, до вечера оставалось еще довольно далеко, ибо только что пробило одиннадцать утра. Таран лениво зевнул, поправил золотую массивную цепь на хилой шее и еще больше отодвинул шторы, чтобы впустить все еще жгучее августовское солнце.

Тут ему доложили о приходе неожиданного посетителя. Таран, покопавшись в своей памяти, не смог припомнить, чтобы это был подходящий деловой партнер или влиятельный политик, который бы просил аудиенции.

— Кто это? Разве ему назначено? — с неудовольствием вскричал Таран, набрасываясь на своих «Аргусов», чьи головы венчала та же предательская лысина, но которая, тем не менее, смотрелась более внушительно, ибо ее обладатели могли похвастаться двухметровым ростом и могучим размахом плеч.

— Правозащитник один.

— Что?! С журналистами? Опять что-то требовать? Я же запретил пускать сюда всякое отрепье!

Пристыженные «Аргусы» опустили голову.

— Но о встрече с ним попросил Новиков.

— Ах да, я и забыл, — ответил, морщась, Таран, — но сейчас мне некогда… С кем он пришел?

— Один… Вы примете его, шеф?

Таран слегка поморщился.

— Не сегодня. Опять, небось, пришел очередной бездельник, чтобы клянчить. Мне не до него. Пусть убирается. Через час у меня встреча с важным человеком. Мне некогда. Удалите его немедленно.

Один из «Аргусов» кивнул в знак согласия и вытер потный жирный загривок. Другой растерянно засопел и опустил глаза, как школьник у доски. Затем адвокат знаком велел своим людям выйти.

Таран еще целый час провел, изучая документы, а затем принял верное решение — идти обедать в лучший ресторан делового центра «Монолит», из окон которого открывался потрясающий вид на Москву. «Монолит» — последний шедевр современной архитектуры — напоминал усеченную гигантскую пирамиду — своеобразный стеклянный улей с многочисленными гудящими «пчелами» в костюмах и галстуках и «трутнями» во фраках, которые непрерывно сновали перед носом с бумажными папками в руках и «жужжали» не слабее настоящих насекомых.

Таран в сопровождении «своей гвардии» поднялся на сороковой этаж, где был встречен с величайшим почетом. Здесь он был заботливо усажен за симпатичный столик, откуда можно было любоваться панорамой летней Москвы и созерцать монументы подобно Зевсу Громовержцу, снисходительно взирающему на простых смертных с высоты Олимпа. К удовольствию Тарана к нему присоединился деловой партнер, которого он ожидал — бородатый человек лет пятидесяти в темных очках и в безукоризненном белом фраке. Таран задушевно обнялся с «бородачом» и завязался располагающий разговор между давними друзьями.

Таран пригубил нежное итальянское вино с видом истинного знатока, причмокнул и собрался приняться за нежное карпаччо, как вдруг его чрезвычайно удивил официант, который, подойдя, дерзко осмелился заявить, что его ожидает господин Белосельский.

— Что это за шутка? Я сейчас занят… Откуда этот субъект узнал, где я? Когда обедаю я, никто не смеет меня беспокоить.

Таран недовольно покосился на «церберов», которые подобно гончим псам только и ждали «жертву». Они тут же набросились на официанта и оттащили прочь.

Тут первое легкое беспокойство возникло у Тарана. Он смекнул, что человек, который так настойчиво добивается с ним встречи, отнюдь не заурядный проситель. Таран нахмурился.

— Какие-то проблемы? — спросил «бородач».

— Не нравится мне это… один правозащитник добивается со мной встречи.

— Ну, так разберись с ним, — протянул «бородач», — пусть знает, кто «мы».

— Ты думаешь? Я не хочу.

— Давай я с ним сам поговорю, «по-своему», — отвечал «бородач», — тем более в ресторане все знают, кто мы есть.

— Хорошо.

— Доставь мне это удовольствие.

«Бородач» скинул пиджак и погладил свои холеные ладони.

Таран подозвал «церберов».

— Где этот человек?

— Он снаружи…

— Он один?

— Да.

— Но как он узнал, где я? Ведь я велел не пускать его в офис.

— Не знаем, шеф. Выставить его?

Таран почесал кончик носа.

— Нет, пригласи его, нужно знать, зачем он так добивается со мной встречи. Подозрительно это как-то. Короче, пустите его и будьте наготове… на всякий случай.

— Сейчас он получит урок за то, что мешает нам обедать, — отвечал «бородач», — и пускай это послужит уроком для других правозащитников.

Таран отметил еще одно странное обстоятельство — в ресторане кроме него и собеседника больше не было никого, несмотря на «плотоядный» обеденный час, когда челюсти посетителей так и охотятся за фирменным блюдом — нежным карпаччо из лосося «по-московски». Вдруг заметил, что бармен отсутствует у стойки и официанты куда-то исчезли. Ресторан показался полностью покинутым. Легкое облачко появилось на челе этого человека, которого вообще трудно было чем-то смутить.

— Тебя беспокоит еще что-то? — спросил «бородач».

Таран хотел ответить, но его внимание привлек человек средних лет, со светло-каштановыми волосами, который довольно быстро приближался к нему. Черный фрак, алмазные запонки, часы «Багет» — все это выдавало отнюдь не такого персонажа, которого легко припугнуть словом. Чем ближе Белосельский подходил к нему, тем сильнее Таран чувствовал, что допустил серьезную ошибку, согласившись на встречу с неизвестным человеком. Однако исправлять промах было уже поздно, к тому же Таран не хотел выглядеть трусом в глазах своего друга, поэтому он поневоле принял любезное выражение лица и даже протянул руку Белосельскому.

Белосельский сделал вид, что не замечает этого приветственного жеста. «Бородач» хотел было заговорить первым, но Белосельский произнес насмешливым тоном:

— Я заранее приношу Вам извинения за то, что я самым бесцеремонным образом прерываю Ваш обед, однако мое дело не терпит отлагательств. Вы утром отказались от удовольствия меня принять, я тогда бы более доходчиво объяснил причину моей настойчивости…

— Говорите, — сухо произнес Таран, отбрасывая салфетку и кладя ногу на ногу.

— Мое имя, возможно, Вам знакомо, я руковожу фондом «Милосердие».

— Слушай, парниша, — не выдержал «бородач», вставая из-за стола, — ты не понимаешь, с кем связался… — и он ввернул несколько фраз из блатного тюремного жаргона.

Но Белосельский невозмутимо продолжал, не обращая внимания на реплики «бородача»:

— Я являюсь не только президентом фонда, но и основателем волонтерского движения по всей России. Так вот, господин Таран, до меня дошли самые неприятные слухи. Люди, которые пришли ко мне в фонд за помощью — все те, кого Вы лишили жилья и выбросили на улицу, — в один голос рассказывают одну и ту же историю. Более того, моя жена, которая также активно участвует в делах моего фонда, по правде сказать, многие истории приняла настолько близко к сердцу, что решилась лично помочь тем несчастным, которых вы обездолили… Моя супруга Лиза приходила в себя несколько недель после того, как ей стали известны некоторые подробности. И я обещал моей жене (и самому себе, разумеется), что человек, который задумал и совершил подобные чудовищные злодеяния, будет строго наказан. Так что к Вам, господин Таран, не будет никакого снисхождения, какое я проявляю даже к самым закоренелым преступникам. Вы построили свой бизнес на страданиях, слезах и мучениях сотни людей, и поверьте, что час расплаты уже пришел.

— Достаточно, я все понял! — закричал Таран. — Мне все ясно. Еще до того, как мои люди выбросят Вас отсюда, я узнаю, кто Вас послал сюда.

Правозащитник рассмеялся таким странным смехом, от которого Тарану стало вдруг не по себе. Он и сам и не мог понять, но в глазах Белосельского было нечто, внушающее страх. Таран машинально обернулся и взглядом позвал на помощь своих «церберов».

— Если Вы думаете, что Ваши люди смогут Вам помочь, то Вы глубоко ошибаетесь! — заключил Белосельский.

«Бородач» решил прийти на помощь другу, но тут же услышал звон бьющегося стекла. Это два «цербера» мягко сели на пол. Таран увидел, как к нему, точно молния, «подлетела» невысокая черноволосая женщина и слегка оглушила рукояткой револьвера. «Бородач» от страха лишился дара речи. Он был слишком искушен в «войне» с обществом, чтобы не понять.

Белосельский ответил «бородачу»:

— Вы мне тоже очень не нравитесь… и Ваш бизнес! Я намереваюсь лично заняться Вашими делами после того, как завершу с господином Тараном. А сейчас я Вас очень попрошу прекратить изъясняться на жаргоне, или я велю отправить Вас на экскурсию в одну тюрьму, куда вскоре отправится и Ваш друг — и я сомневаюсь, что Вы вернетесь оттуда в здравом рассудке и трезвой памяти. Так что лучше Вам помолчать.

Таран уже пришел в себя. Самина держала его крепко за горло, приставив пистолет к голове. Таран, наконец, осознал, что произошло.

— Что это значит? — вскричал он. — Вы знаете, кто за мной стоит?

— Конечно, знаю, — отвечал Белосельский.

— Сам заместитель министра, который вхож к самому…

— Я решу эту проблему. Я докажу заместителю министра, как он ошибался в отношении Вас.

— Не сможете!

— Господин Таран, я Вам скажу одну вещь: Вы все еще дышите свежим воздухом — это свидетельство моего человеколюбия и того факта, что я не преступник. Я не такой, как Вы! Итак, слушайте Ваш приговор: длительное заключение в секретной тюрьме, но перед этим Вы вернете людям все, что украли у них, а также выплатите компенсацию. Я оцениваю нанесенный Вами ущерб в…

Таран ощутил, как у него сжалось сердце.

— В два миллиарда долларов.

— Да Вы шутите! У меня нет таких денег.

— Тогда Вам придется их собрать… Вот документы, которые я настоятельно советую Вам изучить.

Белосельский достал несколько листов мелкого печатного текста и положил их на стол поверх карпаччо.

Таран уже пришел в себя.

— То, что Вы делаете, бессмысленно… Из здания Вы не выйдете, внизу мои люди.

— Вы, господин адвокат, — заключил Белосельский, — не вполне себе представляете кто я и каковы мои возможности. Чтобы бросить вызов мне, необходимо обладать определенными технологиями, которых у Вас нет. Возвращаясь к Вам и Вашей банде мошенников, я могу сказать, что кроме Ваших двух «церберов» Вас ждет только шофер внизу — да и тот без оружия. Больше во всем здании нет никого, кто Вас может поддержать. Да и многие Вас ненавидят. А что касается тех, кто Вас поддерживает — всякая мелкая «рыба» — я уже имею о них представление. Мои программисты давно вошли в Вашу сеть. Кстати, она оказалась не такой уж и защищенной. Я ожидал от Вас большего. А что касается сегодняшнего обеда, то никто не в курсе того, что я даже с Вами общался — все камеры видеонаблюдения работают исправно, и для всех — даже для Ваших деловых партнеров — Вы мирно обедаете со своими другом. Вы мне не верите? Посмотрите сюда.

И Белосельский поднес к глазам адвоката сверкающую панель смартфона, на которой Таран действительно увидел себя, мирно потягивающим вино и беседующим с другом на стеклянной веранде.

— Вы видите, — продолжал Белосельский, — Вы видите действительность такой, какой я хочу, чтобы Вы ее видели. Я давно уже слежу за Вами и каждый Ваш шаг мне известен.

Таран в изумлении выпучил глаза.

— Этого не может быть!

«Бородач» принялся брыкаться и источать проклятия. Однако он тут же понял, что с Саминой лучше не связываться.

— Что Вы хотите от меня? — спросил Таран.

— Вы напрасно пытаетесь выиграть время. Я Вам уже сказал Ваш приговор. Но я Вам дам еще дня два, чтобы Вы привели в порядок свои дела. Изучите документы, которые я дал. Это производства дел, которые инициированы Вами. Прекратите это, и Вы, может быть, заслужите некоторое снисхождение…

— Я не понимаю о чем Вы.

— Ах, не понимаете? Очень хорошо! Посмотрим, как Вы заговорите, когда окажетесь в тюрьме.

— Нас нельзя запугать так просто, — возразил Таран, — к тому же я уже был в тюрьме.

— Мне все это известно. Я потратил много часов, изучая Ваше досье, — это повесть отъявленного мерзавца.

— Может, я все-таки встану с колен?

— Через минуту я уйду… Изучите документы. Вы еще можете совершить доброе дело. Я Вам даю всего два дня, а потом…

— Что с моими людьми?

— Не волнуйтесь, — отвечал Белосельский, — они мирно спят. И придут в себя к вечеру. Через минуту я уйду, и ресторан откроется. И никто не подумает, что здесь вообще что-то произошло. Ведь для всех — Вы обедаете превосходным карпаччо и лангустами в отличной компании…

Таран очнулся не сразу. Ему все еще казалось, что он ощущает на шее холодную сталь пистолета. Наконец он заметил, что «бородач», отвратительно чертыхаясь, наливает себе крепчайшего виски, который раздобыл в пустеющем баре. И если бы не листы, которые все еще лежали на столе, Таран мог бы предположить, что ему приснился дурной сон.

Глава 40. Взгляд назад

Лиза открыла окно летней веранды и несколько минут пристально вглядывалась в зияющую пустоту ночного неба, на бархатном полотне которого звезды бойко подмигивали жемчужными глазами.

— Самина иногда меня ругает за то, что я открываю окна, — наконец произнесла она, обращаясь к Белосельскому, который изучал за письменным столом документы.

Услышав слова девушки, он отложил свое занятие, подошел к ней и обнял за талию.

— Ты не должна на нее обижаться… она не только наш телохранитель…

— Да, да, я знаю… она особенная для тебя.

— Лиза.

— Это не ревность, поверь… но я не могу не чувствовать ее отношение к тебе… меня же она лишь терпит.

— При всех кажущихся недостатках, Самина очень ответственный человек и, главное, преданный. Это не купишь за деньги.

— Я знаю, — отвечала девушка, — но я солгу, если скажу, что не ревную…

— Лиза, ты ведь должна понимать…

— Алексей, понимать и чувствовать — разные вещи. Я не уверена, что всегда справляюсь со своими эмоциями. Я ведь не такая робкая, какой ты, наверно, считаешь меня в глубине души.

— Я знаю твой характер.

— Дело не только в Самине… но и в Елене…

Последние слова вырвались у Лизы почти случайно. Она высвободилась из объятий Белосельского и задумчиво подошла к стене, сплошь увешенной наградами и почетными грамотами.

— Если ты беспокоишься насчет Елены, то напрасно. Наше последнее объяснение прошло, правда, бурно, но зато продуктивно. Мы пришли к консенсусу… но…

— Но что? У тебя возникли сомнения?

Белосельский подумал минуту и вновь подошел к девушке.

— Ты очень молода… Возможно, позже ты пожалеешь, что связала свою жизнь со мной.

— Ты хочешь меня обидеть такими словами?

— Лиза, я иногда думаю, что… может быть…

Белосельский на мгновение помедлил с ответом и затем сказал:

— Возможно, ты была бы счастлива с человеком твоего возраста, с юношей, который отличается жизнерадостностью и беззаботностью.

— Нет, нет! — с жаром вскричала девушка и обняла его за шею. — В мире нет человека, который был бы таким, как ты!

— Лиза, в твоем возрасте видят лишь внешнее. Это словно жизнь в розовых очках. Я боюсь, что ты можешь пожалеть…

— Я не хочу это слушать… Если ты передумал по каким-то причинам…

— Я не могу передумать. Я думаю не о себе, а о тебе… о твоем будущем.

— Но ведь есть какие-то другие причины, о которых ты не хочешь поведать мне?

Белосельский на минуту замолчал. Его лоб пересекла суровая морщинка.

— Моя жизнь связана с опасностью. Ты это видишь и всегда знала. В последнее время число моих врагов увеличилось многократно. Я презираю опасность и всегда иду вперед. В молодости, когда я рисковал, я не боялся, потому что речь шла лишь о моей жизни. Да, я знаю, я мало времени уделял Елене и детям… Я виноват, но все равно на карту была поставлена моя жизнь, и я был сущим эгоистом… Но теперь, когда я встретил тебя… и полюбил… я не имею права подвергать твою жизнь опасности… ты для меня дороже всего на свете…

— Нет, Алексей, — Лиза приложила свой палец к его губам, — я не хочу это слушать. Ты не должен решать за меня. Я хочу быть рядом с тобой во всех опасностях. Разве я не доказала тебе, что действительно готова к этому? Разве ты недоволен моей работой в фонде? Разве я бездельница?

— Нет, Лиза, наоборот, я увидел, насколько у тебя благородная душа. Именно поэтому я не хочу, чтобы те опасности, которые грозят мне, могли причинить тебе зло.

— Но если я сама хочу их разделить с тобой… Если это мое самое большое желание…

— Имею ли я право так поступать? — прошептал Алексей.

— Конечно имеешь, ведь это не твое, а мое решение, — отвечала Лиза, — это решение совершенно взвешенное, сознательное и непоколебимое.

— Ситуация меняется к худшему, — произнес серьезным тоном Белосельский, — «они» скоро начнут охоту… Какая разница — завтра или через месяц… во мне нет страха, но когда я думаю о тебе…

— Я не желаю больше спорить об этом, — решительно произнесла девушка, — я тебе уже сказала, что решила. И ты обещал всегда слушать мое мнение.

Он смотрел в ее пылающие очи. В Лизе ощущалась воинствующая юность, когда человек не в силах сдержать чувства, которые, словно поток, рвутся наружу.

— Хорошо, не будем спорить. Раз твое решение непоколебимо…

— Да… Ты не должен сомневаться во мне… я давно уже не ребенок, а ты воспринимаешь меня иногда как подростка. Я по собственной воле хочу разделить с тобой все те опасности. Меня это не пугает…

Он долго вглядывался в ее пылающие глаза, полные любви и преданности.

— Не знаю, чем я заслужил такое счастье… Ведь ты рядом.

И он прошептал ей на ухо такие важные слова, которые Лиза так жаждала услышать.

Немного погодя, он очнулся от сладостного забытья.

— Когда-нибудь я расскажу тебе историю моей жизни… кем я был раньше… ведь многого ты не знаешь…

— Хорошо, я знаю… есть вещи, о которых я догадываюсь.

— Но прежде всего я хочу, чтобы ты перестала меня идеализировать. Я самый обыкновенный эгоистичный мужчина, а ты совсем еще девочка. Я не хочу, чтобы моя судьба омрачала твою судьбу.

— Так что же есть судьба?

Белосельский горько улыбнулся.

— Это нечто неподвластное людям. Когда я вглядываюсь в будущее, то вижу ожидающие нас события подобно стрелам, поражающим нас из лука… Даже если мы избежим одних обстоятельств, другие заставят нас отступить. Будущее подобно широкому руслу реки с сильным течением… даже если ты знаешь, насколько сильно это течение, оно засасывает тебя неумолимо…

— Но что ожидает нас?

— Если ты хочешь быть рядом со мной, то ты должна понять, что будущее не сулит нам особого благополучия. Я уже не так молод, как прежде… Возможно, разорения и всякие случайности затронут меня… возможное бегство, преследования, постоянный риск…

— Я готова, я же сказала.

— Хорошо, я принимаю судьбу… И это ты, Лиза… Много лет назад я вел самую недостойную жизнь, которую только может позволить себе человек, избалованный изобилием и успехом. Есть те, кто настолько слепы, что не видят своих недостатков. Я вел праздный и разгульный образ жизни, как и подобает сыну богатого и влиятельного человека. Впрочем, тогда само общество переживало глубокий нравственный кризис — мы жили в смутное время: рыночная экономика только зарождалась, и даже обеспеченным людям приходилось действовать, что называется, с оглядкой. Я думал лишь о себе, я был полным эгоистом. Я дружил с такими ребятами, которые ничего кроме машин и пива не признавали. Для них был один идол — это женщины и развлечения. Было модным устраивать ночные гонки…

— Неужели ты…

— Лиза, я был очень молод. Легко совершать ошибки, когда жар юности растекается в твоих жилах подобно пламени. Я ощущал себя властелином времени, эпохи. Я считал, что мне все подвластно. Вообрази только — не существует никаких запретов, никаких ограничений. Дедушка тогда мне подарил банк. Я мог пожелать чего только душе угодно. В то время не было, конечно, таких хороших гоночных машин как сейчас, у меня была лишь новая машина, которую специально мне подарили для ночных забав. Я обожал скорость. В ней я черпал подлинное блаженство. Мне чудилось, что это и есть величайшее счастье. Если обгоняю других, то я счастлив. В скорости мое дыхание учащалось, у меня словно вырастали крылья и я почти что считал себя полубогом… Кощунственно звучит, но это было именно так… Однажды после одной попойки, выйдя из клуба, мы заключили пари с приятелями — кто самый быстрый. Я был уверен в победе. Сначала все шло прекрасно. Мы разогнались на *** улице с такой скоростью, с какой, наверно, летят болиды или кометы. Ощущение скорости рождает особое дурманящее чувство, как вино. Твой разум застилает пелена; мозг, руки — все отказывается тебе повиноваться и ты словно во власти некоего демона, который коварно шепчет тебе на ухо: «Быстрее, еще быстрее!» И вот ты уже почти на пределе своих сил и желаний, но делаешь последнее усилие и переходишь в новое измерение…

Белосельский на мгновение остановился. Лиза стиснула его руку.

— И что же произошло?

— Все банально до простоты. Машину занесло и закрутило как корабль, ввергнутый в зияющую пучину моря. Впрочем, я этого не ощутил. И не понял. Я даже не мог бы сказать или с точностью описать что произошло. Я помню лишь море света, которое поглотило меня, мои мысли, мое сознание. Свет, который полностью окутал меня и понес неведомо куда. Странное ощущение полета как на самолете, только ты не ощущаешь ни свое тело, ни свои руки, ты не можешь пошевелить даже губами… не в силах кричать… Я не знаю, сколько времени продолжалось это состояние… и только свет стал ярче, а полет — более быстрым… Мне казалось, что я лечу в космосе, а мимо меня проносятся галактики в форме улиток, причудливые планеты, пульсирующие звезды… Я стал понимать, что что-то не так, но мои мысли словно замерли… И тут я услышал голос, который отчетливо сказал мне: «Кто ты такой, чтобы вести себя так?» Это был особый голос — он так ясно отзывался в моем сознании, как эхо, но самое удивительное, что я смог отвечать. Для меня наступило нечто вроде прозрения, и я взглянул на свою жизнь и в мгновение увидел, насколько она была бесполезной. Голос опять спросил меня:

— Если бы вернуть время назад, ты стал бы таким же презренным человеком?

Тогда я ощутил в себе первую волну раскаяния. Мне захотелось заплакать, но я не мог. Мысленно я словно ответил: если бы вернуть прошлое, то я бы все исправил. Я мог бы стать другим. И тогда я услышал опять ту фразу, которая до сих пор отдается в моем мозгу как эхо:

— Ты станешь тем, кем тебе предназначено быть. Ты будешь заботиться о тех, о ком даже не думал, и защищать тех, о ком не ведал. Чем больше ты сделаешь для людей, тем более неуязвимым ты станешь для своих врагов. Ни пуля, ни сталь не возьмет тебя до времени…

Очнулся я уже в больнице, в самой обыкновенной палате. Впрочем, через неделю я был уже на ногах. Все смотрели на мое выздоровление как на чудо. Ведь машина сгорела дотла полностью. Мне говорили, что это мой второй день рождения… Но с тех самых пор я знаю, зачем я нужен… здесь, на земле… Я раскаялся в моих прежних поступках… и знаю, что мне предстоит сделать… Но самое главное, что с тех самых пор я стал ощущать в себе особую силу — ее раньше не было. В минуты опасности мои силы словно троекратно возрастают, и я ощущаю такую мощь, которая может сдвинуть горы. Но эта сила несет разрушение… Иногда я сам боюсь ее.

— Алексей, и ты думаешь, что…

— Я тебе рассказал все как было, как на исповеди. Ты ведь станешь моей женой, самым близким мне человеком. Ты должна знать. Никто не знает того, что я рассказал тебе.

Она провела руками по его щеке.

— Но ты позволишь мне разделить с тобой все опасности?

Он молчал.

— Ты ведь дал слово тогда. Обещай мне это.

Глава 41. Смертельный враг

В течение получаса человек в белом фраке играл на громоздком саксофоне, который казался похожим на пятнистого питона, обвившего массивными кольцами «хозяина». Рядом другой музыкант в белоснежном жилете и в рубашке с короткими рукавами бил как заяц по барабану, с таким проворством, что в итоге лирика джаза разрушалась ударным басом.

Аланьев-старший надменно откинулся на спинку золоченого кресла, снисходительно кивнул музыканту и саксофон умолк. Раболепный официант возник точно из ниоткуда и приблизился с самым любезным выражением лица, но по знаку банкира также получил «отставку».

Наконец показался человек, которого Аланьев, по-видимому, ожидал. Это был гладковыбритый шатен лет тридцати, одетый крайне неряшливо. На нем несколько нелепо сидела мятая толстовка, заломленная кепка и пыльные белые кеды. Этот субъект составлял разительный контраст с роскошным, сшитым на заказ костюмом банкира, его алмазными запонками и часами Patek, сплошь инкрустированными бриллиантами. Появившийся директор ресторана счел своим долгом доверительно наклониться и объяснить банкиру, что такого посетителя приняли в виде крайнего исключения.

— Отлично, — небрежно отвечал Аланьев, — сделайте так, чтобы нас никто не побеспокоил.

Посетитель развязно улыбнулся, но кепку не снял, и вальяжно присел напротив банкира.

— Директор Ваш друг?

— Точнее, управляющий, а ресторан этот мой, — в голосе Аланьева зазвучала нотка снисходительности.

— Я не люблю джаз.

Аланьев по-особому прищелкнул пальцами. И включилась фоновая музыка.

— А еще что не любите?

— Камер видеонаблюдения… Надеюсь, Вы их сотрете… Считайте, что я сюда не приходил…

— Конечно, я ведь отдаю все в Ваши руки… Ваш визит — секрет для всех, включая моего брата.

— Очень хорошо.

— Но это не значит, что Вы можете вести себя неподобающе… уберите ноги со стола.

Человек презрительно усмехнулся.

— Да бросьте, я не люблю нравоучений… Вы обратились ко мне потому, что Вы, банкиры, нуждаетесь в таких, как мы… В глубине души Вы нас ненавидите? Считаете людьми «второго сорта»?

— Нет, просто в нашем деле есть «заказчики», а есть «исполнители», — отвечал банкир. — Я сам лично выступаю по моим финансовым проектам как исполнитель. К тому же я Вам перевел хороший задаток. Сейчас это называется предоплатой… в мое время многое решалось по-другому.

— Не будем философствовать, — прервал банкира его странный собеседник, — я просил у Вас две недели на подготовку.

— Да, и Вы обещали все организовать, проверить, собрать информацию…

— Я все это сделал, причем очень тщательно. Кстати, больше половины денег ушло на закупку вооружения новейшего образца и экипировку.

— Меня это не касается.

— Очень касается.

— Станислав, повторяю, — вскричал банкир, — меня детали вообще не интересуют!

— А по-моему, Вас это должно интересовать, — отвечал Станислав, — ведь тот человек — особенный. Это крепкий орешек. Я узнал, что очень многие хотят его устранить. Знаете, сколько стоит его голова на «черном рынке»? Вы знаете, что он никогда не допускает ошибок? И в этом заслуга не только его телохранителей, но и невероятного везения, которое позволяет ему выкрутиться из любых ловушек и избежать опасностей. Вы не ведаете, какие связи я задействовал. Я изучил всю его биографию и увидел много такого, что не может не вызывать удивления.

— Что именно Вас удивляет?

— Вы знаете, что в молодости он попал в аварию, после которой остаются по меньшей мере калеками на всю жизнь?

— Какое это имеет отношение к исполнению Вашего поручения? — надменно спросил банкир. — Я предоставляю в Ваши руки оружие, все ресурсы. Пятьдесят миллионов ради одного человека. Наймите хоть целую армию, сожгите квартал, два квартала, взорвите мосты, спалите полгорода! Но покончите с Белосельским! Неужели это так трудно?

— Вы не слушаете меня… Я Вам объясняю, что это очень непростое дело. Я вернусь к тому, что говорил ранее. Я сам внимательно изучил и сопоставил все факты. Вы знаете, что почти каждый год на Белосельского совершают покушения? Не знаете? А я вот в курсе. И едва ли я могу привести пример, когда пуля его хотя бы зацепила. Я получил даже один отчет баллистической экспертизы — отчет совершенно потрясающий. Снайпер, который не промахивался двадцать лет, не смог его застрелить. Он утверждает, что пуля изменила траекторию, что невозможно. Это не укладывается в наши представления. Тогда я стал изучать еще внимательнее. Я узнал, например, что он использует современные программы связи и спутники… Его агентство разрабатывает для правительства секретные военные технологии, которые делают его практически неуязвимым.

— Спутниковую связь я Вам обеспечил, — возразил Аланьев, — у Вас все под рукой… чего Вам не хватает?

— Ресторатор, которого Белосельский «свалил», нанимал Рашида с его командой, но тот даже не успел нанести основной удар. А Рашид — беспроигрышный вариант. Он всегда действовал без промаха, и у него никогда не было неудач.

— Я еще раз говорю, — нетерпеливо заметил банкир, — что все эти детали имеют значение для Вас. А мне нет дела до подробностей…

— Напротив, подробности очень важны… Я изучил все поступки этого человека, все его действия, работу в фонде, где он появляется со своей молодой женой, маршрут его передвижения и… его дом…

Станислав на мгновение умолк.

— И мне в голову пришла одна мысль.

— Какая?

— Что он позволяет за собой следить специально…

— То есть?

— Он допускает слежку. Он о ней знает. Причем он всегда в курсе всего.

— Что Вы хотите этим сказать? — с некоторым беспокойством спросил Аланьев. — Он заметил Ваших людей?

— Я уверен, что он о них знает.

— Ваши люди допустили грубый промах? Я Вам за это плачу? За Ваши ошибки?

— Господин Аланьев, Вы меня не понимаете. Я Вам хочу донести простую истину: грубым оружием здесь не поможешь. Нужно действовать по-другому. Но это мое дело. Мне нужно еще двадцать пять миллионов. Без настоящей «армии» не победить…

— Хорошо… С какими «профессионалами» я имею дело! — вырвалось у банкира.

— Он практически неуязвим… но может допустить оплошность. Я просмотрел также одну любопытную видеозапись, которая была сделана во время спасения заложников…

— И что же?

— Вы знаете, что он свалил человек пятнадцать голыми руками без оружия? И это после того так его избили так, что на теле почти живого места не осталось.

Аланьев улыбнулся.

— Мой отец был врач, я скажу, что в состоянии аффекта человек может совершать невероятные поступки…

— Но только не такие, как на видеозаписи. Отчетливо видно, как он расправился с профессионалами, которым достаточно одного удара, чтобы уложить даже самого крепкого мужчину. Он обладает звериной нечеловеческой силой. Мой двоюродный брат, который просмотрел эту запись, сказал, что он не человек.

— То есть? Кто же он, по-вашему?

— Не знаю, кто «он», вернее, «что он такое», но совершенно очевидно, что далеко не так прост, каким иногда хочет казаться… словно это сам дьявол во плоти.

При этих словах Аланьев ощутил, как мороз пробежал у него по коже. Затем он бросил на Стаса уничтожающий взгляд.

— Так, шутки в сторону! — рявкнул банкир, наливаясь желчью и в ярости отбрасывая хрустальный бокал. — А теперь послушайте меня. Прекратите мне рассказывать басни и придерживаться глупых теорий и несостоятельных предположений. Вы хотите оправдать Ваш яркий непрофессионализм нелепыми историями. Я вижу, Вы один из тех, кто верит в мистику, в предопределение…

— Одни зовут это везением, другие — удачей, третьи — судьбой… про таких говорят «родился в рубашке», потому что после некоторых вещей не выживают… Я пришел к одному выводу: ни один человек не может преодолеть все без исключения опасности, знать обо всех ловушках… если только…

— Если только… что?

— Если только ему не помогают!

— Всему есть и разумное объяснение! — воскликнул банкир. — Я не верю, что он какой-то особенный. На мой взгляд, у него сильная охрана и технологии. И еще его военное агентство.

— Тем более мне нужно больше времени, чтобы подробнее разобраться. Мне предстоит выяснить еще кое-что. И я начинаю действовать. Еще двадцать пять миллионов.

— Я уже согласился. И главное — чтобы не узнал мой брат. Выполните Вашу задачу. Человек этот мешает такому числу влиятельных лиц…

— Тем более нужно быть вдвойне и даже втройне осмотрительным, чтобы не разделить судьбу тех глупцов, которые потерпели поражение.

— А теперь довольно разговоров… Перевод в долларах поступит на Ваш счет в Швейцарии сегодня, а по выписке Вы это увидите на следующий день. Потому что американские банки начнут работать только завтра и обработают поручение.

— Меня устраивает.

— И немедленно выдвигайте весь Ваш авангард. Даже если привлечете внимание — ничего. Даже если в городе все взлетит в воздух, не имеет значения.

— Нет, не в городе…

— Как сами решите… хоть в чистом поле… пускай о нем больше никто не услышит. Наберите хороших «солдат»… за те миллионы можно набрать больше сотни добровольцев.

— У меня тоже есть свои секреты… Я не собираюсь раскрывать подробности своего плана. Кстати, Белосельский умеет находить преданных людей.

— И кто же это?

— Бывшая воспитанница школы кадетов — некая Самина С. Лучшая выпускница, демонстрировала стальной характер, незаурядную выдержку, потрясающую стойкость в самых трудных ситуациях. Какое-то время выполняла задания с завидным рвением, но перессорилась со всем начальством. Отличалась взрывным характером, за что была уволена и чуть было не предстала перед трибуналом. Кстати, ее привел к Белосельскому полковник Сафронов… тот самый… его сын возглавляет наше военное агентство…

— Ну и что же?

— Второй человек, который с ним более пятнадцати лет, — тоже военный и пользуется неограниченным доверием.

— Все это мне неинтересно, если бы не агентство, мы бы легко с ним справились.

Стас усмехнулся.

— Я еще слышал про смену руководства в Росгвардии. Ведь Вас охраняли целые батальоны…

— Если бы у меня была Росгвардия, Вы мне не были бы нужны, — отвечал ледяным тоном банкир.

— Понимаю.

— А вот преданных у меня осталось мало… Но, разумеется, я всегда отличаю и тех, кому я обязан.

— Ладно, мне действительно пора. В ресторан этот я больше не приду. Я Вам дам знать, когда только начну действовать.

Глава 42. Предложение Ивы

Ива закончила примерять бархатные шляпки и, кокетливо закрутив прядь волос за ухо, слегка приотворила дверь и тут же увидела Лизу, спускающуюся по внутренней галерее. Ива подбежала к ней.

— Привет! Я хотела тебя пригласить на выпускной… все готовятся к нему…

Лиза подняла на нее свои слегка печальные карие глаза. Она казалась чем-то встревоженной.

— Хорошо, возможно, я приду…

— Ты совсем забросила учебу, — заметила Ива, — так нельзя. А вдруг дядя узнает… Ты ведь проводишь много времени в фонде… как это трогательно! Я и не знала, что тебе нравится возиться в грязи. Впрочем, чего это я тебя упрекаю. Я же забываю, кто ты…

В голосе девушки звучала явная насмешка.

Лиза промолчала и хотела улизнуть, но Ива шутливо загородила ей дорогу.

— Я смотрю, ты прижилась у нас…

— Ты хочешь сказать мне что-то важное?

— Да… мне привезли новую коллекцию шляпок и брючных костюмов… если хочешь, можешь выбрать и себе.

— Как-нибудь позже.

— Предпочитаешь ходить в маечках и в кедах? А ты никогда не думала, что это как минимум не стиль для девушки. Дядя — тонкий эстет. Он может делать вид, что не замечает, но это самообман…

— Я подумаю над тем, что ты мне сказала. А теперь мне надо идти.

Лиза спустилась на кухню, но Ива настигла ее и тут.

— Кстати, я слышала, что у Вас скоро свадьба? Это правда?

— Я не знаю, — искренне ответила Лиза, — это зависит от многого.

— Признайся, что очень довольна. Ты победила!

— Разве в чувствах есть победители и побежденные?

— О! Какая философия… Я помню, что еще недавно ты хотела уйти отсюда.

— Возможно, мы уедем отсюда, — отвечала Лиза, наливая себе стакан апельсинового сока, — мы это обсуждали с Алексеем. Навсегда.

— Правда?

— Да, может быть, у нас будет свой дом, и мы тебе не будем мешать.

Быть может, впервые в голосе Лизы звучали нотки эгоизма.

— То есть ты хочешь сказать, что убеждаешь дядю купить отдельный дом?

— Нет. Ты забываешь, что решает Алексей.

— Конечно…

— Кстати, мы вроде договорились не ссориться.

— Это верно, — лукаво ответила Ива, играясь кончиками своих волос, — мы не ссоримся, а беседуем как две подружки. Мне же интересны Ваши планы, все это так романтично! Два влюбленных голубка… Разве я не имею на это право? Но все равно, признай, ведь это то, о чем ты мечтала… закрепиться здесь.

— Я нигде не хотела закрепиться, ты же сама все знаешь… Зачем все расспросы? Если ты не согласна с решением Алексея…

— Он меня не послушает.

— Но я не желаю обсуждать с тобой наши чувства, — твердо произнесла Лиза, — я знаю, ты в них не веришь.

— О! Как это высоко звучит! Наши чувства! — не унималась Ива. — Ты ведь не любишь дядю. Тебе просто нужен дом…

— На самом деле, если бы я хотела, я бы ушла. Ты не знаешь многого, — твердым тоном произнесла Лиза, — я не одинока. У меня есть и подруга и… некоторые возможности. Я вполне самостоятельна в своих поступках.

— Возможности? — глаза Ивы вспыхнули как угольки. — Я знаю, о чем ты. Давно ли ты научилась пользоваться ноутбуком дяди? Я ведь тоже не дура. У тебя на счету даже большие суммы, чем те, которые дядя выделяет мне каждый месяц на карманные расходы. Хотя не понимаю, зачем тебе деньги, если ты все равно не умеешь их расходовать. Хотя нет, я слышала, ты любишь сорить долларами в фонде или…

— Я не желаю об этом говорить! Это касается только меня! Я ответила на все твои вопросы. А лезть ко мне в душу я не позволю.

Ива хотела ответить, но увидела, как Лиза решительно выбежала из кухни. Впервые Иве пришла мысль о том, что ей пора подумать о своей собственной судьбе.

— До чего я наивна! Считала Лизу недоразвитой, а она легко обманула меня!

Затем Ива позвонила своей подруге и договорилась с ней встретиться вечером в любимом кафе.

После этого Ива поднялась проведать брата.

Глава 43. Заместитель министра

Заместитель министра, Анатолий Петрович С***, неуклюже барахтался в бассейне в виде гигантской стеклянной ракушки. Казалось, что торс чиновника с короткими ногами и тяжелой головой с трудом преодолевает «гребень волны» и походит не на проворного дельфина, а на старого кита, которого относит от берега против его воли неумолимое течение. Грузный, поджарый, с нелепо торчащими гусарскими баками, Анатолий Петрович наивно полагал, что подобные вечерние моционы в бассейне придадут ему бодрости и юношеской силы. Впрочем, сейчас его заботило совсем другое — важное неотложное дело государственной значимости. Наконец он поднялся по мраморной лестнице, где принял полотенце и халат от своего дворецкого — проворного, исполнительного человека средних лет с физиономией отъявленного плута.

— Сегодня особенный вечер. Нам оказана великая честь. Приедут «неприкасаемые» собственной персоной и еще сам министр. Вдумайся, насколько это важно!

Дворецкий всепонимающе наклонил голову в знак полного одобрения.

— Что ты мычишь, — прервал его заместитель министра, — я надеюсь, что все подготовлено: рабочий кабинет, бильярд, корты для тенниса… Но сначала будут важные переговоры, которые решают судьбу многих людей.

— Все готово… Однако…

— Однако что?

— Я Вам говорил, что Вас третий день уже ищет господин Таран.

— Я же велел его не подпускать ко мне!

— На этот раз все более сложно. У него серьезные неприятности. Сгорел его дом и парк элитных автомобилей, которыми он очень дорожил.

— Все это ты говорил мне вчера… Пойми, сегодня мне не до него — сильные мира сего почтили мой скромный особняк своим присутствием. Это историческое событие. В этом самом доме будут приняты решения, которые, быть может, изменят судьбу всей планеты… Я имею в виду новые секретные военные технологии. Проекты уже одобрены и мы их запускаем, а ты говоришь мне про какого-то ничтожного адвоката…

— Прошу меня извинить, Анатолий Петрович, но дело гораздо тоньше. Я говорил с Тараном. Этот человек потерял все. Он может оказаться опасным…

— Я все сам знаю без тебя! Я все предусмотрел, не волнуйся. Сейчас мне до него нет дела. Я жду наших «всесильных». Все остальное — позже.

— Я бы на Вашем месте принял его…

Заместитель министра яростно почесал мокрый загривок и крякнул:

— Так, давай его… через пятнадцать минут… Кстати, сколько людей сегодня охраняют мой дом?

— Я поставил двадцать человек, остальные десять сторожат у дороги. Водители силовиков должны прислать нам свои позывные сигналы, чтобы мы знали, когда ждать хозяев. То есть дорога вся охраняется. Поэтому машина Тарана стоит у ворот очень некстати… Если останется там еще на полчаса, мне придется принять некоторые меры предосторожности.

— Поэтому я его и приму…

— Понял, шеф.

Через пятнадцать минут заместитель министра буквально преобразился. Он надел свой лучший фрак, бабочку, украсил руки часами с крупными рубинами, на шею повесил золотую цепь. После этого он вылил на голову изрядное количество помады и духов. Причесав «гусарские» баки, Анатолий Петрович стал похож на настоящего барина, как будто сошедшего с полотна Маковского.

В малой гостиной, затканной бархатом и украшенной белыми статуями, заместителя министра ожидал Таран. Этот последний сильно изменился за несколько дней. Его некогда уверенный взор утратил былой апломб, а дерзкий блеск в глазах сменился тревожным беспокойством. Кроме того, Таран неприятно обнаружил, что у него постоянно потеют руки.

— Анатолий Петрович, на Вас одна надежда… умоляю, помогите… меня пытаются уничтожить конкуренты.

Заместитель министра смерил своего делового партнера высокомерным взглядом.

— Я не понимаю Вас… Еще месяц назад Вы хвастались, что Ваш бизнес процветает…

— Точнее, наш совместный бизнес, — осмелился прибавить Таран.

— Моя доля была всего тридцать процентов…

— Но, Анатолий Петрович, только Вы в силах остановить… все это.

— Что именно?

— Но… но… — стал заикаться Таран, — мой дом сожжен, офис разграблен… он перебил почти всех моих людей.

— Кто это он?

— Это один мерзавец, связанный со спецслужбами, поэтому у него такие возможности. Его зовут Алексей Белосельский…

— Господин Таран, Вы знаете, кто такой господин Белосельский? Зачем Вы стали с ним конфликтовать? Вы же хвастались, что умеете со всеми договориться.

— Но он пришел ко мне первый с угрозами, он хочет отобрать мой бизнес.

— Давайте проясним ситуацию. Сейчас приедут важные гости. Настолько важные, что я отложил все свои дела и жду их. Эти люди могут раздавить Вас как муху, если увидят. А Вы дерзко врываетесь ко мне.

— Но Белосельский лишил меня всего.

— Алексей Белосельский участвует в проектах нашего министерства, и Вам следовало бы найти с ним общий язык.

— Участвует в Ваших проектах? Но Вы никогда не говорили.

Таран широко раскрыл глаза от изумления.

— Господин Таран, — надменно воскликнул заместитель министра, — Вы в своем уме? Мне кажется, что Вы забываетесь. Я, по-вашему, обязан перед Вами отчитываться? В том числе по секретным разработкам нашего министерства?

— Простите… я не то хотел сказать, — поправился Таран, — но если у меня отняли бизнес…

— Я всегда Вам говорил, что это плохой бизнес, — возразил Анатолий Петрович, — и хватит дискуссий. Я все решу раз и навсегда. Сейчас придет один человек. Настолько влиятельный, что он решит Вашу проблему…

— Кто же он?

В этот момент в холле показался хорошо знакомый Тарану силуэт. Еще секунда и адвокат ощутил, как почва уходит у него из-под ног. Он отшатнулся к стене и схватился за статую Венеры, держащую виноградную лозу.

— Поосторожнее, господин Таран! Это подлинник! Аккуратнее с моей статуей! Она стоит дороже Вашего дома.

— Добрый вечер, — произнес Алексей Белосельский (ибо это был он).

Он приветливо протянул руку заместителю министра.

— Я думаю, я Вас оставлю, — предложил Анатолий Петрович.

— Стойте, стойте, я еще не все сказал! — воскликнул Таран.

— А что Вы можете прибавить? — спокойно осведомился у адвоката Белосельский. — Ваша игра проиграна. Кстати, я слышал, что Ваш особняк пострадал… Какой ужас… Говорят, там была ценная коллекция полотен. Вы тонкий ценитель живописи? Творения Боттичелли, Рафаэля, Караваджо Вас вдохновляют? Меня тоже…

Таран внезапно понял игру министра. Он уже пришел в себя и внезапно перешел в другую крайность — к угрозам.

— То есть, Анатолий Петрович, Вы хотите сказать, что отрекаетесь от меня как от делового партнера, Вашего друга и помощника? И это после того как я на Вас работал как каторжник более десяти лет? Столько сделал для Вас, когда Вы еще были простым клерком? Это подло. Но я тоже не дурак. Я принял все меры предосторожности. У меня в надежном месте хранятся все записи наших разговоров, а также подряды и договоры на миллиарды рублей и выписки с банковских счетов Швейцарии на Ваше имя… Вы забыли, что многие вещи мы делали вместе, когда еще у Вас не было такого особняка.

При этих словах лицо заместителя министра потемнело. И на какую-то долю секунды Тарану показалось, что он начинает выигрывать, но он имел дело со слишком сильным противником.

— Вы мне угрожаете? — спросил насмешливо заместитель министра.

— Если Вы имеете в виду тот компромат, который Вы перевезли сегодня утром из Вашего личного офиса к себе домой, то он недорого стоит, — вмешался Белосельский.

— Есть еще другие документы, письма, акты, — не унимался адвокат.

Белосельский повернулся к заместителю министра.

— Я предугадал все это. Интересующие Вас документы уже у меня. С вашего разрешения Самина Вам их немедленно отдаст в целости и сохранности.

— Вы их читали? — вырвалось у Анатолия Петровича.

— Нет, — отвечал Белосельский, — это мне ни к чему. Я Вам передам их в таком же запечатанном виде. У меня к Вам единственная просьба.

— Все что угодно для Вас! — воскликнул заместитель министра.

— Этого человека нужно немедленно передать моим людям. Простите конечно, что я распоряжаюсь в Вашем доме… Но Самина ждет у парадного входа. Этот человек пойдет в тюрьму…

Анатолий Петрович кивнул в знак согласия и вышел.

Таран же от страха вцепился в шелковую обшивку стены. Его глаза вылезли из орбит от страха.

— Ладно, ладно, я проиграл… Вам же нужны деньги… Есть еще наличные деньги в тайнике… Пятьдесят миллионов долларов… берите их… только отпустите меня.

— Еще никто не пытался подкупить меня с такой отвратительной циничностью. Даже за пятьдесят миллиардов я не отпущу такого человека, как Вы. Вы слишком много причинили вреда людям, чтобы я взял на себя такую ответственность.

Таран ничего не желал слушать. С ним случилось нечто вроде припадка. Он принялся кричать, угрожать, жестикулировать. Дворецкий заместителя министра (который, надо отдать ему должное, скромно подслушивал у дверей) позвал «людей в черном», и вскоре Таран забился в руках у дюжих молодцов как бабочка, попавшая в сачок.

— На улице ждет Самина, — сухо произнес Белосельский, обращаясь к дворецкому, — передайте ей господина Тарана.

— Я все исполню… и… Вас уже ждут на совещании. Приехали два генерала… Еще один вопрос…

— О чем Вы? — несколько высокомерно осведомился Белосельский у нагловатого дворецкого.

— Уход из бизнеса такого человека, как Таран, может быть целым событием, тем более что у него достаточно деловых партнеров по недвижимости. Вследствие чего желательно предпринять…

— Если я делаю определенные вещи, — возразил Белосельский, — то всегда их делаю замечательно, продумав все до мелочей. Разумеется, обо всем этом я позаботился. Завтра по некоторым новостным каналам покажут человека, похожего на Тарана, где он объявит о том, что уходит из бизнеса и передает свои накопления известному благотворительному фонду…

— Вашему фонду, не так ли? — ядовито спросил дворецкий.

— Одному из моих, — ответил спокойно Белосельский, — так что Вы можете заверить Анатолия Петровича, что уход его бывшего партнера не будет связан с осложнениями… Хочется пожелать, чтобы Ваш шеф был более осмотрителен в выборе своих протеже.

Последние слова Белосельский адресовал явно самому дворецкому. Поняв намек, этот последний наклонил голову в знак согласия и раболепно попросил уважаемого гостя пройти в «зал могущества», где действительно собрались современные Наполеоны, Цезари и Октавианы.

Глава 44. Визит Татьяны

Татьяна решила навестить Белосельского. Ей не очень хотелось приезжать в его загородный особняк, так как она знала, что натолкнется там либо на насмешливую Иву с неугомонными подругами-сокурсницами, либо на немного меланхоличную Лизу, испытывающую неприязнь к банкирше. Инстинктом опытной женщины Татьяна понимала, что в глубине души Лиза не может не ревновать, и ей это было приятно. С другой стороны, она видела, что эта юная девушка занимает столь значительное место в жизни Белосельского, что это практически невозможно изменить никаким флиртом, никаким другим расположением или проявлением самых искренних чувств. Татьяна видела доказательства самой настоящей любви зрелого человека к «Золушке», которой удалось поймать в сети миллиардера. Татьяна считала Лизу гораздо более хитрой и опытной, чем это было на самом деле. Ей хотелось думать, что если сравнивать красоту юности и изящество зрелости, то предпочтение будет за последней. К тому же Лиза ей казалась не вполне подходящей партией на роль жены известного филантропа, который хоть и презирает общество, но, тем не менее, появляется иногда на приемах, фуршетах и биеннале. Такому, как Белосельский, нужна не жена-простушка, «гадкий утенок», а зрелая девушка, обладающая тактом, умеющая вести себя с людьми…

Но Татьяна ошибалась. На самом деле Лиза обладала всеми необходимыми качествами. Может быть, она не одевалась с таким изяществом, как Ива, и не разбиралась в модных коллекциях, сводивших с ума всех юных прелестниц, но зато Лиза обладала врожденным изяществом и неизъяснимым обаянием. Постоянно бывая на приемах и ужинах вместе с Белосельским, Лиза прекрасно усвоила изящную, полную достоинства манеру поведения, в то же время лишенную высокомерия, предвзятости и гордости. Конечно, Лизе не хватало образования, чтобы разбираться в живописи, архитектуре или в финансах, но, посещая университет, девушка постепенно постигала необходимые вещи. Всему остальному ее учил ее любимый человек. А это было самое главное. Татьяна видела лишь внешнюю сторону, она не могла постичь подлинную суть отношений Алексея и Лизы. Иногда Татьяне вообще казалось, что миллиардеру хочется иметь при себе забавную «зверушку». Но она ошибалась — сердце, ослепленное ревностью, видит лишь недостатки и недочеты. К тому же, отвлекаясь от романтики, Татьяна ощущала в себе прагматичный ум, чуждый всяким сантиментам, ум, который гораздо привычнее сводился к постоянным финансовым вычислениям, анализу биржевых котировок и прогнозу стоимости недвижимости. Поэтому Татьяна для себя решила, что «поле битвы» оставлять рано. К тому же официально Лиза замужем не была.

Итак, Татьяна решила проведать Белосельского. Он принял ее в своем офисе в фонде, который редко навещал, так как ненавидел копаться в бумагах, а предпочитал лично наблюдать, как работают волонтеры, и решать организационные проблемы, которые иной раз нарастали как снежный ком. Пока Лиза была занята тем, что помогала волонтерам натягивать навесные палатки для «островков питания» всем желающим, Белосельский принял Татьяну в немного пыльном кабинете.

— О! — произнесла она взглядом опытного клерка. — Вы здесь не часто бываете! Сразу видно, что это не постоянный Ваш офис.

— Это правда… Но тем не менее я иногда провожу время здесь. Я же должен лично за всем следить.

— В помощниках у Вас нет недостатка. Я имею в виду Вашу жену Лизу… Я видела, как она сама вместе с волонтерами выполняет такую работу, которую, по сути, могла бы не делать.

— Да, потому что Лиза — особенная! — просто ответил Белосельский. — Ей неинтересны ни магазины, ни машины — вся та блестящая мишура, которая ослепляет даже лучших людей… Моей жене просто нравится помогать людям… Делать все самой…

Татьяне захотелось переменить тему разговора.

— Про Вас опять слагают целые легенды.

— Что на этот раз?

— «Король недвижимости» уходит в отставку. Газеты просто пестрят заголовками типа «Неожиданный уход в тень известного предпринимателя». Они все-таки узнали, что у Вас была ссора с известным адвокатом.

— Журналисты склонны преувеличивать, — небрежно отвечал Белосельский.

— Вас действительно все станут бояться еще больше…

— Если эти самые люди станут заниматься тем же, чем этот бывший адвокат, — вскричал Белосельский, — то…

Татьяна увидела, как сверкнули его глаза, и поняла, сколько силы скрывается за мягкими и предупредительными манерами этого странного человека.

— Я не сомневаюсь в том, что такой человек получил по заслугам. Вместе с тем я подумала… — Татьяна слегка замялась.

— Что у меня нет времени заниматься братьями Аланьевыми, — докончил ее мысль Белосельский.

Татьяна в ответ улыбнулась.

— На самом деле я задействовал как раз львиную долю ресурсов на Аланьевых. Поверьте, все близится к своему логическому завершению. Вообразите себе следующее: преуспевающие влиятельные люди, безнаказанно творившие гадкие дела, вдруг неожиданно потеряли всю свою былую власть и погрузились в пучину безвестности.

— Но Аланьевы более могущественны, чем…

Белосельский покачал головой.

— Что есть могущество и власть? Разве это не хрустальная скользкая пирамида, на которой легко поскользнуться?

— Не все так однозначно. Мой брат хоть и не показывает виду, но все равно переживает.

— Но доверие ко мне потерял… это ничего, — усмехнулся Белосельский, — доверие вещь хрупкая. Впрочем, пускай он судит обо мне по моим поступкам. Он по-прежнему считает, что у меня есть свой какой-то коммерческий интерес?

— Да. Он убежден в этом.

— У него есть основания для этого. В свою защиту скажу, что мы выжидаем. Я сам жду решения Центрального банка, которое должно быть закреплено на бумаге Решения о санации… К тому же произойдут кое-какие изменения в руководстве, так же как в случае с Росгвардией. Еще год назад Аланьевы могли распоряжаться целыми батальонами, а теперь у них лишь горстка наемников… К тому же есть еще одна вещь, о которой Вы не знаете…

— О какой же?

— То, что братья Аланьевы попали в поле зрения влиятельных «силовиков» и не смогли договориться с банковской группой «Дзета». Вы же знаете, кто эти люди — особенно в Центральном банке — и каково их влияние?

— Что же будет?

— То, что бизнес Аланьевых обречен — это уже ни для кого не секрет. Здесь вступают в игру такие мощные силы, перед которыми ураган — лишь дуновение. Я же говорю, скорее всего, Центральный банк займется санацией, а затем банк Аланьевых станет новой государственной корпорацией, работающей на оборону… оборонную промышленность. Состав директоров будет засекречен. Кстати, на одном из закрытых совещаний мне предложили войти в их число.

— А мой банк?

— Акции Вашего банка пока в залоге, и выкупить их легально нет возможности, но из любой ситуации есть выход. Аланьевы очень разозлили многих сильных мира сего. И эти люди желают навсегда их устранить.

— Значит, нужно ждать?

— Без сомнения. Я первый приеду к Вам с хорошей новостью.

— Договорились… И опять ожидание… Иногда я думаю, что все, довольно. Хватит. В конце концов, я могу войти в состав Правления другого банка… Но там я всегда буду чужой, пришлой…

— Я же говорю — нужно еще немного подождать. Я не бросаю слов на ветер.

— Я Вам верю.

— Тогда к чему сомнения?

— Вы правы, в глубине души человек всегда имеет право обдумывать свои худшие решения в ущерб логике.

— Ваш брат мне нужен. Я, кстати, хотел с ним встретиться. Я собираюсь создать еще один коттеджный городок. На этот раз разверну обширное строительство.

— Почему Вы не поручите это кому-либо другому? Ведь у Вас наверняка есть деловые партнеры.

— Да, мы же однажды говорили об этом… Мне нужен человек… которому я мог бы довериться в этом деле полностью. К тому же мне нужно почти невероятное — построить в краткий срок большой коттеджный городок.

— Настолько большой? И все из-за…

— Из-за моего убеждения, что именно так все это и надо.

— Я догадываюсь, с чем это связано… И… я не могу не восхищаться Вами.

Ей хотелось сказать ему что-то приятное.

— Я знаю, это, наверно, странно звучит… но я хотела бы тоже внести в Ваш фонд определенную сумму…

— Я бы не принял.

— Почему?

— У меня своя логика, — слегка надменно отвечал Белосельский, — так между друзьями не делается.

— А если я хочу помочь сама, от чистого сердца?

Белосельский покачал головой.

— Поговорим об этом после того, как я сдержу свое слово.

Есть фразы, которые замыкают беседу как стальная дверь. Татьяна вдруг ощутила некоторую неловкость и несколько смущенно стала прощаться. «Стоит ли мне так унижаться? — промелькнуло у нее в голове. — Я, право, дура, ведь любит он ее. Только не хватало мне еще желания стать похожей на эту глупышку».

Глава 45. Основная угроза

Был конец августа. Природа, казалось, начинала преждевременно скорбеть об ушедшем лете и заливалась слезами дождей и ливней. Могучие сосны, гордо вздымающие кроны, постепенно меняли свой изумрудный окрас на багряный. По небу словно метался крылатый Пегас, выбивая из-под копыт искры молний, а из пасти — рев ветра.

Рано утром Самина организовала «военный совет» в рабочем кабинете Белосельского на третьем этаже, на котором присутствовал сам шеф, Виталий, брат Самины и еще несколько человек. Сафронов присоединился к остальным по видеосвязи. (Лиза еще мирно спала у себя в комнате.)

— На этот раз положение не из легких, — начала Самина, — уточненные данные по спутнику пришли вчера. Мы имеем дело с серьезной группировкой, насчитывающей почти двести человек. Они разделены на четыре группы.

— И почти все состоят в базе данных Интерпола, — заметил Сафронов, — давай опустим детали… Сколько людей Вам прислать?

— Согласно нашему плану понадобятся еще две группы прикрытия. Одна в городе, другая — в Подмосковье.

— Пришлю, — отвечал Сафронов, — вертолеты понадобятся?

— Новые «вертушки»? Нет, у нас есть спутник.

— Они не нужны, — воскликнул Белосельский, — мы обойдемся спутником.

— Возможно, ты недооцениваешь Аланьева. Он нанял профессионалов высокого уровня. На всякий случай три вертолета я тебе пришлю.

Белосельский промолчал.

— Они собираются заминировать мост и выезд к основному шоссе, — продолжала Самина, — а также они атакуют нас в черте города.

— Точные их координаты уже установлены? — нетерпеливо прервал ее Сафронов.

— Да.

— Так в чем же дело? В тот раз все обошлось почти без единого выстрела.

— Так не получится, — возразила Самина, — они накупили вооружения на миллион долларов. Такую технику не уместить на обычном грузовике. Для этого они используют большие машины дальнобойщиков. Как ни странно, целый караван, минуя все таможенные правила, по странному совпадению уже приближается к нам…

— Можете его перехватить по дороге?

— Постараемся, но тихо это сделать не выйдет из-за численного превосходства. Кроме того, мы не хотим привлекать внимание.

— Что Вы предлагаете?

— Захватить их под видом учений. До города их не доводить. Наши саперы смогут разминировать шоссе и мост. Остальное — дело техники.

— С городом сложнее, — возразил Сафронов, — я как раз сейчас получаю новые данные. Их глава — некий Станислав — задействовал свои связи в городе. Он решил спустить на Вас сразу всех цепных псов.

— Пускай, — бойко парировала Самина, — мы готовы.

— Как раз это опасно, — отвечал Сафронов, — лимузин не устоит перед огневой атакой.

— Мы проводили испытания, — возразила «амазонка», — лимузин практически идеален. Он пуленепробиваем и огнеупорен. К тому же по нашему плану будет три похожих эскорта, это собьет их с толку. Как только они проявят себя, наши снайперы тут же их обнаружат.

— Только не надо устраивать целую бойню. Министр и так не в восторге от наших действий, и его вряд ли погладят по головке, если опять всплывет наше агентство.

— Еще бы, когда речь идет об успешном испытании наших технологий…

— Самина! — прервал ее Белосельский.

«Амазонка» замолчала.

— Впрочем, — отвечал Сафронов, — я в любом случае беру всю ответственность на себя. Как и всегда. Я просто не хочу, чтобы пострадали случайные люди в черте города…

— Этого не будет, — ответил Белосельский.

— Скажи, как ты сам это видишь, — попросил Сафронов.

— На этот раз они собираются обмануть нас, — произнес Белосельский. — Они хотят заставить нас поверить в то, что мы победили. А затем нанесут удар.

— Ты знаешь какой?

— Да… но пока об этом преждевременно говорить. Мой график встреч я не отменяю… Пускай думают, что мы идем в ловушку. Не надо их переубеждать в этом. Единственное — я не хочу, конечно, бойни. Самое главное — спасение жизней, пусть даже таких мерзавцев. Поэтому на боевые патроны переходить только в самом крайнем случае…

— Они тебя не щадят… Почему мы их должны? — не сдержалась Самина.

Белосельский так красноречиво посмотрел на свою воинствующую «Афину», что та поневоле опустила глаза.

— Все это эмоции, перейдем к срокам. Когда Вы планируете завершить?

— В три дня. Не больше. Мы захватим их всех.

— Хорошо. Их текущий статус?

— Первое их «звено» сейчас под видом рабочих уже копается в глине на шоссе. Можно насчитать человек двадцать. Что интересно: их документы в порядке. Разрешение на ведение дорожных работ получено по форме.

— Угадай, кто его подписал! — воскликнул Белосельский.

Сафронов засмеялся.

— Блеск золота по-прежнему ослепляет глаза. Но, как сказано в пословице: «кто предупрежден, тот вооружен». Я Вам нужен еще сегодня? У меня на линии министр обороны.

— Нет, но будь на связи.

Сафронов отключился.

— Итак, — сказала Самина, — план всем ясен?

Почти все присутствующие наклонили головы в знак согласия. Белосельский отпустил «совет» за исключением Самины. Виталий, бросив неприязненный взгляд на черноволосую «амазонку», вышел вместе с остальными.

— По-моему, ты окончательно с ним поссорилась, — заметил Белосельский, — мы вроде же договаривались, что ты будешь «нежнее».

— Он хотел, чтобы я передала его сыну все наши коды доступа.

— Это я знаю, но дело не только в этом. С Виталием я уже много лет… Он был со мной тогда, когда тебя еще не было. Это не упрек, просто факт. В прошлом он был очень предан.

— Но у его сына неумеренные амбиции, к тому же он способен на предательство… Впрочем, ты знаешь лучше меня.

— К сожалению, да, — печально произнес Белосельский, — мне хватает других проблем… вернемся к нашему плану… Я хотел тебя спросить: ты усилила охрану Ивы? Я все равно опасаюсь…

— Да, как ты просил, я выделила Дарью и Ольгу. Причем их никто не заподозрит. Они с виду походят на студенток.

— Спасибо…

— Ты как всегда в первую очередь думаешь о других…

— В этот раз будет немного сложнее, потому что они хотят уничтожить меня во что бы то ни стало… Из-за меня они готовы взорвать хоть полгорода… Если бы я не был уверен, что я нужен некоторым здесь на земле…

— Не желаю это слышать… Почему ты не хочешь изменить маршрут?

— Это бессмысленно. К тому же мне кажется, что они пошлют своего человека на фуршет у мэра, где и я буду вечером…

— Откуда ты знаешь?

Белосельский улыбнулся и продолжал:

— И он будет не вооружен. Они выберут высокого детину…

— Мы и не таких видывали… К тому же ты с ним легко справишься. Ведь ты непобедим.

— Ладно, а Лиза? — спросил Белосельский, меняя тему разговора. — Я еще не знаю, как она будет реагировать.

— Лучше всего ей не посещать сегодня фонд. Лекции тоже желательно пропустить.

— Я тоже так думаю.

— Но если я скажу ей об этом сама, она обидится. Она считает себя самостоятельной, и в этом она права.

Белосельский слегка задумался и расстегнул воротничок шелковой рубашки.

— Я скажу ей сам, — ответил он, — Лиза слишком сентиментальная девушка. Она все принимает близко к сердцу.

— Я думаю, что она достаточно взрослая, чтобы понимать некоторые вещи. Особенно когда речь идет о жизни, вернее, о серьезном риске.

— Мне нужно проведать Иву…

Белосельский спустился по внутренней галерее на второй этаж, миновал крытый стеклянный переход, украшенный картинами и гобеленами, и тихо постучался в комнату своей приемной дочери. «Я все время забываю, что Ива совсем взрослая… Забыла ли она то, что должна была забыть… те эпизоды детства, которые должна была навек похоронить в своей памяти, ужасы войны, разрушенные дома, заброшенные дворы», — подумал Белосельский.

Ива была занята разговором по телефону с подругой, поэтому не сразу услышала стук.

— Ну что еще, дядя? — Ива скорчила гримасу. — Ты же должен быть с Лизой в фонде… она что, тебя бросила? Ей уже все надоело?

— Ива, послушай, — серьезным тоном произнес Белосельский, — сейчас не время для шуток или упреков.

Он присел на оттоманку, затканную лимонным шелком.

Ива недовольно отбросила свой телефон, украшенный стразами, и почти яростно отодвинула от себя бархатную подушку в форме сердца.

— Ты мне не даешь пообщаться с подругой. Вечером меня не будет дома.

— Я тебя хочу попросить об одной вещи… ты же знаешь, я тебя давно не просил ни о чем…

Ива слегка нахмурила свои темные брови, но вид ее был по-прежнему снисходительно насмешливым.

Он подошел к ней и попытался взять за руку, но девушка отпрянула от него в каком-то подозрительном изумлении.

— Что это за нежности, дядя? Что с тобой? Тебя бросила Лиза?

— Ива, пожалуйста, раз в жизни, хотя бы на минуту стань серьезной, прошу тебя!

В его голосе звучала неподдельная тревога. Чело Ивы пересекла легкая морщинка, она отбросила от себя подушку и резко вскричала:

— Что на этот раз? Говори быстрее.

— Я тебя хотел попросить сегодня не покидать дом. Только на один вечер. У меня на это есть веские причины. Поверь мне, что так надо поступить. Один одинокий вечер практически ничего не значит для тебя.

— В чем дело? Я тебе так дорога? Я думала, Лиза у тебя на первом месте.

— Ива, зачем ты так… Я люблю тебя по-прежнему. Мои чувства к тебе не изменились и не изменятся. Это твой дом…

— Мой дом, но его часть ты отдал уличной замарашке, на которой собрался жениться.

— Ива, я обеспечил тебе будущее. У тебя есть средства…

— Но ведь у Лизы гораздо больше… Я это знаю, не отрицай. Пусть она не покупает столько коллекций костюмов и сумок как я, но я знаю, что на ее счете гораздо больше, чем на моем.

— Ты напрасно так. Если тебе не хватает…

— Не нужно, — отвечала девушка, тряхнув своими иссиня-черными волосами, — у меня есть своя гордость, свои представления о жизни. Я не желаю принимать от тебя унизительные подачки.

Белосельский грустно смотрел на эгоистичную красавицу, у которой было все, но которая жаждала иметь еще больше.

— Все, что я делал…

— Я не сделаю как тебе удобно! Больше никогда! С подругой встречусь, во что бы то ни стало!

— Но ведь я тебя прошу…

Его голос звучал так грустно, что на одно мгновение показалось, что ее сердце дрогнет. Но это была лишь мимолетная искра, которая, как последний огарок свечи, потухла.

— Ты не представляешь, как мне больно это слышать от тебя, — сказал он, — когда-нибудь ты поймешь…

— Я понимаю только одно, что Лизе, например, позволено все! Она же у нас принцесса на горошине! Может, ей перину сделать из павлиньих перьев?

Ива хотела прибавить еще более язвительные сравнения, но сдержалась.

Он лишь покачал головой и вышел из комнаты.

Лиза уже искала его. Увидев его лицо, она почти угадала, что происходит у него в душе.

— Я никуда не пойду сегодня. Я все понимаю.

Он провел руками по ее растрепанным волосам. В красоте Лизы ему нравилось ее безыскусственная естественность и слегка наивное ребячество.

— Только ты одна понимаешь…

— Ты ведь любишь ее…

— Да, но это другая любовь. Я ведь должен…

— Я знаю, что не имею права ревновать, но иногда я…

Он лишь обнял ее в ответ и нежно прижал к груди. Но это была лишь минутная слабость. Затем он произнес самым естественным тоном:

— На самом деле, скучно нам не будет. Хотя в фонд мы не пойдем, вечером нас ждут на приеме у мэра.

— А что это будет? Фуршет? С присутствием джентльменов в черных котелках и графинь в шляпках со страусовыми перьями?

Она попыталась шутить, но голос звучал печально.

— Сейчас я тебе все расскажу!

И, обняв девушку за плечо, он спустился по мраморной лестнице в главную гостиную.

* * *

Подготовка к устранению Белосельского тянулась ужасно медленно как для тех, кто задумал страшное деяние, так и для тех, кто собирался его выполнить с невыразимой жестокостью. Аланьев-младший почти точно знал день и час «великого свершения», и оттого пребывал в состоянии крайне нервного возбуждения. Ему не терпелось услышать в новостях: «Известный бизнесмен, правозащитник Алексей Белосельский, взорван вместе с машиной и телохранителями…», Аланьев словно заранее предвкушал радостную дрожь, которая охватит его при этом воображаемом событии… Но пока пришел лишь его брат, чтобы объявить о результатах переговоров в Центральном банке. Впрочем, по мрачному бородатому лицу и так все было понятно.

— Дела плохи, — Аланьев-старший налил себе виски, развязал душивший его роскошный галстук, — провел бессмысленное утро…

— Я так и подумал… А что группа «Дзета»?

— Какую еще позицию могут занимать «неприкасаемые»?! И все сенаторы и политики в один голос считают, что наш банк уже не спасти. План санации уже одобрен, но затем он будет преобразован в «оборонный банк». Теперь это лишь дело времени. Но мне не нравится другое…

— Что же?

— То, что они дали ход расследованию. Сенатор *** считает, что на нас обрушится целая снежная лавина из сплетен, вымыслов, догадок. И все это окажется уже завтра в печати…

— Значит, Белосельский нам уже не…

— Забудь ты про него. Он лишь выполняет «чужую волю», сам того не ведая. На кого, как ты думаешь, работает Сафронов?

— Хорошо, но нам придется тогда уехать на Кипр…

— Я думал об этом, и на всякий случай надо сделать все необходимые приготовления.

— Пока мы были «им» нужны, «тузы» во всем поддерживали нас, — с глубокой горечью отвечал младший брат.

— Да, но сейчас нам никто не поможет. В дело вмешались слишком влиятельные люди. Им нужен наш банк, вернее, козел отпущения.

— Я предполагаю, что самое верное — отдать им банк, — отвечал Аланьев-младший, — мы построим новую модель бизнеса. Создадим другое предприятие. Кстати, посмотри на Белосельского. Его структура активов уникальна. Я велел проверить его и вот уже полгода собираю на него досье.

— Зачем тебе это? — удивился Аланьев-старший. — Лучше бы ты съездил в Нью-Йорк и встретился с членами правления «Чейз Манхеттен», если уж ты располагаешь временем.

— Нет, он наш враг и, что очень важно, — открытый враг. Так вот, я выяснил, по каким каналам он обналичивает и сколько инкассирует в день. Ты удивишься.

— Меня это мало волнует.

— Он почти что банкрот. Он все вкладывает в фонд и обналичивает фантастические суммы.

— Как это нам поможет? Пускай он проворачивает что угодно! Ты лучше бы встретился с сенатором ***, нашим единственным другом. Остальные позорно бежали с «корабля».

На этом Аланьев-младший предпочел прекратить разговор и только принялся вновь разглаживать свою рыжеватую бороду.

В это время, несмотря на раннее утро, Станислав, переодетый в камуфляжную форму, в очках и кепке вышел на Т*** проспект и, еще раз расставив снайперов по местам, вновь и вновь разглядывал темные фасады домов, их выступающие эркеры, чернеющие от пыли пилястры. Перейдя на другую сторону улицы, Станислав углубился в череду обычных жилых невысоких пятиэтажных домов, которые представляли собой разительный контраст с высотными зданиями на центральном проспекте. Здесь все словно говорило о запущенности и унынии. Выбрав один из самых заброшенных закоулков улицы, Станислав сел прямо на асфальт и позвонил командиру первого звена.

— Его маршрут построен очень умно. Нас очень легко обнаружить. Как только мы сделаем первый шаг, нас найдут за считаные минуты… Поэтому меняем улицу. Действуем по запасному плану.

Затем Станислав извлек из рюкзака, который все это время отягощал его спину, поношенную толстовку, рваные джинсы, фальшивую бороду и шляпу с широкими полями. Вдобавок ко всему Станислав достал заранее приготовленную черную мазь и принялся так усиленно ее втирать в кожу лица, что через несколько минут стал похож на «угольщика». В таком преобразившемся виде он стал напоминать «отверженного» с картины Творожникова или Шебуева.

Он вернулся на центральный проспект и, сев на каменные плиты у станции метро, стал просить милостыню. Сам же он сосредоточил внимание на проезжающих машинах. Впрочем, однообразное сидение не вдохновило Станислава, получив несколько не особо приятных сообщений на телефон, новоиспеченный «нищий» отбросил шляпу, вытер лицо, надел очки, вошел в метро. Вышел он на станции ***. Здесь был уже не центр города, а окраина. Одиночные мрачные строения пересекала узкая пыльная дорога с разветвлениями, напоминающими кольца осьминога. Станислав взглянул на время. Облокотившись на каменную тумбу, он вновь извлек телефон. Внезапный звонок вывел его из состояния глубокой задумчивости.

— Какой еще туман?! В такое время суток?!

Непристойно выругавшись, Станислав весь налился желчью.

— Тумана никакого не может быть. Мы же все проверили.

Однако собеседник Стаса уверял, что со стороны леса движется белесая пелена, которая приближается невероятно проворно. Мысленно кляня тупость своих людей, Станислав еще раз обругал командира основного взвода и велел ему по-прежнему сидеть в засаде у моста. На размышления Станиславу понадобилось не менее двух минут. «Туман не может возникнуть сам по себе, если только… Да, Белосельский знает. Все всякого сомнения. Скорее всего, это не туман, а распыленное вещество». И он быстро позвонил и велел убираться прочь, но командир отряда вскоре перестал выходить на связь.

Первая часть плана рушилась сама по себе, да еще осложнялась тем, что противник, по-видимому, дал о себе знать. На размышления у Станислава ушло, впрочем, несколько минут. Наконец он послал условный сигнал об отмене атаки. «Дождемся темноты, — решил Стас, — пусть мост потерян, но он не ожидает, что мы нападем на его дом. У меня еще в запасе много сюрпризов для Вас, господин Белосельский». Наскоро пообедав весьма сухими бутербродами, Станислав вновь вернулся на каменные ступени метро. Так прошел целый день. Как только стемнело, «пират» промыл лицо питьевой водой, отказался от шляпы и, угнав старую машину, приехал в один из самых глухих закоулков города. В этом районе почти не было фонарей, и скупой свет еле освещал мрачную окрестность. Рядом находилась заброшенная стройка и ряд трейлеров для рабочих.

Перемахнув через невысокий забор с проворством юнца, Станислав огляделся по сторонам, открыл ключом пыльный трейлер и вошел внутрь. Обстановка оказалась достаточно комфортной для человека, скрывающегося от мира. Здесь было немного мебели, запас белья и главное — сложное оборудование с мониторами. Станислав закурил, затем, помедлив несколько секунд, включил мониторы и стал налаживать спутниковую связь. После этого он стал внимательно вглядываться в экран и в уме прикидывать новые планы нападения. Легкий шорох заставил его насторожиться. Он тут же выключил монитор, приглушил звук и нащупал рукоятку тяжелого автомата. Затаившись, как крот в норе, Станислав слышал лишь биение сердца и легкое жужжание в ушах. Он приоткрыл маленькое слуховое оконце в трейлере, чтобы удобнее обозревать окрестности. И лишь когда он увидел двигавшиеся тени, то понял, что игра проиграна. А в это время Самина как раз сообщила Белосельскому о задержании Станислава.

— Что ж, передай его Сафронову. Пускай он сам решит, что с ним делать.

Белосельский был в это время вместе с Лизой на фуршете у мэра. Лиза казалась слегка встревоженной.

— Это Самина?

— Да, один террорист попался в мышеловку, — отвечал Белосельский, — найдем и других.

— Когда же это закончится? — прошептала ему на ухо Лиза.

— Никогда. Они ненавидят меня и пойдут на все.

Лиза вздохнула.

* * *

После того как Станислав перестал выходить на связь, Аланьев-младший понял, что все его усилия тщетны. «Но ведь это не укладывается в голове. Неужели ничто не может свалить этого человека? Не может же он быть неуязвимым! Такого не бывает… А это значит, что Станислава либо купили, либо уничтожили!»

Аланьев нервно отбросил от себя проект нового договора о покупке доли нефтяной компании, велел подать себе кофе, но здесь пришел его старший брат.

— Нас вызвал сенатор. По-видимому, произошло что-то серьезное, иначе бы он не позвонил.

— Куда же нам ехать? В Совет Федерации?

— Нет, в офис его компании… здесь рядом, на Ильинке…

— Почему он не приехал сам?

— Это в его стиле. Он же считает себя выше нас.

— Лучше бы он отстаивал наши интересы в Центральном банке. Если бы общественность узнала о его счетах в Швейцарии…

— Предупреди наших людей, чтобы были готовы к неожиданностям. Сейчас мало на кого можно положиться. Преданность стало почти невозможно купить…

Под охраной десяти человек братья Аланьевы сели в блестящий черный «Кадиллак» и были почти мигом доставлены в офис сенатора К***. Сенатор принял их в своем роскошном рабочем кабинете, обставленном в стиле барокко.

При первых же словах «покровителя» Аланьевы поняли, что дело куда серьезнее и тоньше, чем это могло показаться на первый взгляд.

— Я вчера принял участие в одном закрытом слушании, где были почти все наши министры и «неприкасаемые». К сожалению, они назначили двух козлов отпущения…

Сенатор выдержал эффектную паузу и затем продолжал…

— Это обозначает, по сути, самые серьезные вещи — арест как минимум.

Аланьев-старший встрепенулся, а его брат надменно сжал губы.

— А Вы… — вырвалось у него. — Вы же должны были защищать наши интересы… Или, может, Вы решили, что пора изменить Вашим былым убеждениям?

Сенатор надменно поднял голову.

— Я прошу Вас не забываться, — произнес он.

И затем продолжал:

— Нет, на этом закрытом слушании я высказал свое мнение, было даже своего рода «голосование». Они считают, что из вашего банка можно сделать хорошую оборонную фирму… Впрочем, подробности уже не важны… Имеет значение, что вы больше не нужны как основные владельцы банка, и «неприкасаемые» хотят, чтобы вы ушли в отставку. Шумиху в средствах массовой информации я уже опускаю… Чтобы придать солидности, они решили для начала показать всем, насколько нужно уважать закон… и поэтому…

— И поэтому?

— Поэтому, — продолжал тихо сенатор, расстегивая золоченую пуговицу своего бархатного пиджака, — приказ о вашем аресте уже подписан.

— Но это нелепо!

— Это измена! — вскричал Аланьев-младший.

— Успокойтесь и держите себя в руках. Я по-прежнему отстаиваю ваши интересы. Времени нет на эмоции и амбиции. Само собой разумеется, что как только ситуация стабилизируется, мы вновь окажемся «на плаву», но в данный момент почти все влиятельные лица желают, чтобы вы ушли в отставку. Однако есть выход. Разумеется, я не желаю, чтобы вы были арестованы по смехотворному обвинению. Необходимо, чтобы вы уехали… Есть один человек, который решит ваши проблемы…

— Кто же это?

— Я жду его с минуты на минуту.

— Кто он? Один из «неприкасаемых»?

— Нет, но он сам позвонил мне и убедил меня, что есть правильный выход. Более того, я считаю, что именно так будет лучше.

— Лучше для кого? — вскипел Аланьев-старший. — Нас так просто не свалить! Мы не боимся шумихи.

В эту секунду секретарь сообщила сенатору, что пришел новый гость.

— Я не желаю общаться с посторонними людьми. Тем более в такой ситуации. Нам пора… Мы должны с братом обсудить такие вещи…

— Боюсь, господа, — сказал вновь вошедший человек, — у вас для этого нет времени!

У обоих Аланьевых чуть глаза не вылезли на лоб от изумления. А младший с такой ненавистью воззрился на гостя, что смотреть было страшно.

— Вы?!

— Что это значит? — надменно вскричал Аланьев-старший, вскакивая с места.

Сенатор протянул руку Белосельскому (ибо это был он) и произнес:

— Господа, я вас оставлю буквально на десять минут. Выслушайте господина Белосельского. Я не просто прошу, а требую.

Быть может, впервые сенатор произнес слово «требую» с особой интонацией. Аланьев-младший хотел проигнорировать просьбу сенатора, но брат удержал его за руку.

— Я не понимаю, какую роль Вы вообще играете здесь?

— Прежде всего, господа, — отвечал Белосельский совершенно спокойным тоном, — давайте проясним одно обстоятельство. Я позвонил сенатору, так как желаю вам предложить небольшую сделку.

— Я не желаю с Вами вообще…

— Подожди, — прервал брата Аланьев-старший, — пускай он скажет.

— Если вы выйдете сейчас за эту дверь, — произнес Белосельский, — то вы попадете в руки правосудия. Приказ о вашем аресте уже подписан. Копию его могу показать. На улице вас охраняют только пятнадцать человек. А батальон Росгвардии насчитывает несколько сотен. Они пока не знают, где вы находитесь — точнее, они будут бездействовать до «высочайшего соизволения».

— Но это шантаж…

— Вы хотите попасть в тюрьму? Или желаете немедленно улететь на Кипр?

Аланьев-старший стал улавливать мысль Белосельского. Он нервно рассмеялся и посмотрел на брата.

— Ваши условия?

— Прежде чем поведать Вам об условиях, я бы хотел уведомить Вас, что совсем не питаю к Вам личной неприязни, которая свойственна многим людям. Я готов забыть наши разногласия и даже простить поступок Вашего брата…

— Какой поступок?

— А он Вам не сказал? Он нанял опасного террориста за пятьдесят миллионов, который поклялся «прожарить меня на углях». К счастью, сей гениальный план полностью провалился.

Аланьев-старший в ярости воззрился на брата.

— Он лжет, — возразил Аланьев-младший, — я не участвую в подобных переговорах.

— Я готов забыть подобный проступок и списать его на то, что вы плохо себе представляете, кто я такой на самом деле и каковы мои возможности… Более того, я предлагаю вам прекрасный выход из того затруднительного положения, в котором вы оказались.

— По Вашей вине.

— Это верно лишь отчасти. На самом деле многое решилось и без моего участия. Ваш банк обречен. Центральный банк проведет санацию, а затем превратит ваше предприятие в закрытый государственный банк. Вы станете банкротами, да еще будете арестованы, потом освобождены… Но есть и иной путь.

— Какой?

— Приказ о вашем аресте известен лишь узкому кругу лиц. У вас еще есть сорок восемь часов. Я готов обеспечить вам беспрепятственный полет на Кипр, а оттуда на любой континент, где вы будете в безопасности и сможете вновь построить бизнес. А затем, когда политическая ситуация вновь придет в нужное для вас равновесие, вы вернетесь с триумфом в этот «финансовый Рим» подобно Нерону или Антонию.

Последние слова он произнес с глубокой насмешкой.

— Я не могу иметь дело с таким человеком, как Вы.

— Это единственный выход. По сути, я вам даже оказываю поддержку и помощь. Никакой шумихи, никакого ареста. Вы спокойно покидаете страну и возвращаетесь, когда все успокоится.

Аланьев-старший задумался.

— Мы не принимаем решения о таких важных вещах на основании предположений или шантажа.

— Хорошо, поговорите с сенатором. Он вам разъяснит лучше меня некоторые вещи… Повторяю еще раз — мое предложение будет в силе еще сорок восемь часов.

— А если бы мы его приняли, каковы Ваши условия? — спросил Аланьев-старший.

— Очень простые. Я вам обеспечиваю беспрепятственное бегство и даже защиту. Банковская группа «Дзета» также за вами следит, и они не меньше моего хотят вас утопить. Но при поддержке спутника вы можете на вашем личном самолете беспрепятственно пересечь границу…

— Назовите Ваши требования, — буркнул Аланьев.

— Они очень просты — двести миллионов долларов, которые мне нужны на благотворительность.

— Милая шутка, — отвечал банкир, — и Вы сумасшедший, если думаете, что мы согласимся.

— Двести миллионов, — твердо произнес Белосельский, — это общая сумма. Вы можете перевести половину или переписать недвижимость. Как вам будет угодно.

Аланьевы стали презрительно фыркать.

— Господин Аланьев, лучше заплатить двести миллионов и спокойно улететь, куда душе угодно, чем попасть в тюрьму… где происходят разные случайности… особенно с банкирами.

— Но это угрозы!

— Да? А как тогда расценить действия Вашего брата, который призвал наемников, заминировавших мост. Могли погибнуть невинные люди. Но Вас это мало волновало… К счастью, этого зверства удалось избежать…

— Это все?

— Нет, кроме двухсот миллионов долларов мне нужны еще акции одного банка, который вы в свое время незаконно захватили…

— А, я так и думал, что у Вас здесь личный интерес… Акции в залоге, все равно их не удастся выкупить пока…

— Я поговорил с некоторыми влиятельными лицами. Все легко устроить. Оформите передачу акций банка моему фонду через вашего представителя. Больше ничего я от вас не требую… Послушайте, неужели вы думаете, что вам действительно кто-нибудь окажет поддержку? Вы ведь почти банкроты, персоны нон грата. Репутацию восстановить будет сложно, особенно после ареста и тюрьмы. Я предлагаю вам наилучшее решение, благодаря которому вы сможете вернуться на рынок. Вас даже будут звать «финансовыми стоиками».

— Нет, — ответил Аланьев, — мы так дела не ведем.

В эту минуту вернулся сенатор.

— Я полагаю, Вы изложили Вашу точку зрения?

— Да, сенатор, — ответил Белосельский, — мне пора… Буду ждать вашего решения.

Белосельский почти иронично поклонился братьям-банкирам и вышел с непередаваемым достоинством.

Аланьевы остались наедине с сенатором.

— То, что Вы посвятили в наши личные дела нашего врага, мы считаем предательством.

— У вас всего сорок восемь часов, — сухо прервал их сенатор. — Либо свобода, либо арест. Решать вам. А теперь прошу меня извинить. Меня вызвал к себе министр обороны.

Братья остались одни.

Глава 46. Сдержанное обещание

Был конец ноября. Неумолимые ливни, хмурое небо и беспощадный северный ветер почти установили свое единоличное господство, и казалось, не было ни единого уголка в целом мире, где можно укрыться от их безжалостного могущества…

Лиза вновь надела свое серое пальто, с которым не желала расставаться, несмотря на насмешки Ивы. Впрочем, сейчас Лиза думала о другом — вчера Белосельский ей предложил нанести визит Орлановым. Она почти забыла о Татьяне, о своей неприязни к ней, и теперь идея новой встречи не слишком ее обрадовала. Лиза сознавала, что Татьяна лучше образована, что у нее больше общих тем для разговора с Алексеем… с ее Алексеем…

— Я должен сдержать обещание, — произнес Белосельский, видя огорченное лицо Лизы, — ты можешь поехать со мной. Если хочешь, конечно…

— Конечно, мы же договорились везде бывать вместе… пока ты не передумаешь, разумеется, — быстро произнесла девушка, но затем пожалела о последних словах.

Она никогда еще не вкладывала столько иронии в свои отношения с любимым человеком. Но теперь впервые ужаснулась.

— Извини, я не права! — воскликнула она и обняла его за плечи.

Он посмотрел на нее всепонимающим взглядом.

— Вот как сказывается влияние Ивы, — заметил Белосельский, — не бери пример с нее. Именно она способна иронизировать по малейшему поводу.

— Ты ведь меня прощаешь? Я представляю себе Татьяну, такую образованную, умную…

— Мне нужна именно такая девушка, как ты. Раньше ты в этом не сомневалась. Почему же сейчас впускаешь страх в свое сердце?

— Мы ведь договаривались всегда рассказывать друг другу все наши страхи и опасения.

— Это верно. Я еду к ней, в том числе чтобы рассказать о… нашей предстоящей свадьбе.

— Правда? — Лиза вся просияла. — Я думала…

— Вот видишь, ты только думаешь, что знаешь меня, а на самом деле ты еще маленькая девочка, полная самых детских предположений. Выбрось из головы все эти неразумные мысли. Мы же станем мужем и женой. Возможно, и у меня найдется повод для ревности.

— Не найдется, — быстро ответила девушка, — я тебе никогда не дам такого повода.

— В жизни так не бывает.

Он поцеловал девушку в лоб, скорее, как отец, чем как муж, и усадил в машину. Кортеж сопровождала неизменная Самина. (После поимки Стаса «амазонка» пребывала в прекрасном расположении духа и даже улыбалась, что с ней редко случалось.)

— Я стану учиться, чтобы разбираться в банковском деле как Татьяна, — наивно продолжала Лиза.

— Да, в последнее время ты слегка забросила учебу ради фонда. Я понимаю, ты жаждешь помочь всем и сразу. Я сам был таким вначале… много лет назад… поэтому я тебя не порицаю… но учеба важна. Я не сомневаюсь, что ты все сдашь успешно. Если хочешь, я…

— Я сама со всем справлюсь, — отвечала девушка, — ты сам считал меня способной. Я тебя не разочарую.

— Я и не сомневаюсь в этом.

Татьяна их встретила в холле первого этажа с очаровательной гостеприимной улыбкой добродушной хозяйки поместья. Банкирша была одета в вечернее зеленое платье с корсажем, усыпанным сверкающими стразами. Ее волосы были тщательно завиты, уложены и залачены. И все это представляло разительный контраст с растрепанными, но густыми волосами Лизы и ее простенькими вещицами. Эти две девушки друг подле друга создавали удивительную картину для художника: одна — беззаботно порхающая нежная горлица, другая — гордая, сверкающая оперением жар-птица. Впрочем, Татьяна не казалась надменной, а хотела в этот вечер выглядеть приветливой. Она была достаточно умна, чтобы понимать, что Белосельский просто так не стал бы ее навещать. Поэтому, оставив Лизу на попечение своей задорной шестнадцатилетней родственницы, Татьяна пригласила Алексея в свой рабочий кабинет. Татьяна заметила, что Белосельский несет с собой небольшой портфель.

— Я рада, что Вы меня снова навестили…

— А Ваш брат…

— Он обещал быть, но, видимо, опаздывает.

— Наверно, Вы догадываетесь, что я приехал с каким-то известием.

— То, что Аланьевы покинули страну и их объявили в розыск — это уже давно не новость. Об этом только и говорят.

— Да, но перед тем как уехать, они совершили один благородный поступок.

— Они разве способны на такое?

— Как оказалось, да. Перед тем как уехать, они кое-что передали моему фонду.

— Правда?

У Татьяны сильно забилось сердце. Она боялась необоснованных предположений и опасалась разочарований.

— Я не смею дольше испытывать Ваше терпение, Татьяна. Вы помните, как я дал слово, что акции банка будут принадлежать Вам, Вашей семье? Я всегда держу слово. Я возвращаю Вам то, что у Вас было украдено этими людьми.

С этими словами Белосельский открыл портфель и отдал изумленной девушке пачку документов, перевязанных лентой.

— Я возвращаю Вам то, что передал Ваш отец — Ваши тридцать процентов. А также выкупленные доли у других компаний — все это составляет около пятидесяти двух процентов и дает Вам право полностью контролировать банк. Теперь ВЫ являетесь основным акционером «Оптимус Банка» и владеете долей большей, чем Ваш брат.

Татьяна словно не верила своим глазам. Она быстро просмотрела договор и пришла в еще большее изумление.

— Как Вам это удалось?! Это невероятно! Ваш фонд безвозмездно передает мне эти акции? Это невозможно…

— Почему же? Возможно… я же обещал.

— Мой брат не поверит… точнее, не поймет такого шага.

— И тем не менее это так. Кстати, обратите внимание на дату передачи банка в договоре. Все оформлено так, чтобы никто не мог придраться.

— Я просто не могу прийти в себя.

Татьяна села на оттоманку и еще раз стала перечитывать договор.

Внезапно она стала серьезной.

— Но ведь так не бывает. Вы не можете просто так передать акции мне. Даже мой отец не одобрил бы такого шага. Ведь есть же Ваши условия.

— Я Вас слишком давно знаю, чтобы обижаться… Я же сдержал слово. Сказано — сделано. Единственное — моя просьба…

— Я заранее говорю «да».

— Когда-нибудь я попрошу Вас об одолжении.

— Я согласна, — улыбаясь отвечала девушка, — для меня все это так неожиданно. Я должна еще привыкнуть к мысли о том, что вернула то, чем отец так гордился.

— Ваш брат не поверит, что я Вам просто так передал акции. Так что можете выдумать любой предлог.

— Я знаю какой — я внесу в Ваш фонд миллион долларов.

— Пусть это будет Ваше решение… К тому же Ваше семейное предприятие будет отнимать у Вас все время. Надо поставить банк на ноги. Верните ему прежнюю репутацию и прибыль. Конечно, это будет немного трудновато — после деяний наших талантливых братьев-близнецов, но зато у Вас будет сознание, что успех — всецело Ваша личная заслуга, а не посторонних людей.

— И все-таки, — продолжала Татьяна, — я не могу просто так принять от Вас акции банка… Я должна что-то для Вас сделать…

— Точнее, Вы можете сделать не для меня, а для Вашего брата.

— Что Вы имеете в виду?

— Я, конечно, не собираюсь вмешиваться в Ваши семейные дела, но мне кажется, что, если Вы передадите Дмитрию хотя бы процентов десять акций, это придаст ему энтузиазма. Мне кажется, он чувствует себя несколько скованным в принятии некоторых решений. Впрочем, это лишь совет. Решение же принимает основной акционер — то есть Вы…

— Вы не знаете моего брата, он увлечен строительством.

— Вот как раз о строительстве я и хочу с ним поговорить. Теперь уже конкретно. Я собираюсь строить коттеджные поселки.

Татьяна улыбнулась.

— Я готова поддержать Ваши начинания.

— Не стоит обольщаться, — отвечал Белосельский, — откровенно говоря, некоторая часть моих проектов убыточна. Львиная доля моих ресурсов уходит на фонды, филиалы которых открыты в других городах. Также мое движение волонтеров набирает силу по всем регионам. И на все это нужны средства. Кстати, еще одна просьба… Вы не могли бы порекомендовать человека, честного, разумеется (а это редкость), готового разъезжать в качестве представителя моих фондов? Должность ответственная и немного опасная. Нужна выдержка и незаурядный характер.

— Я подумаю и с радостью найду такого человека.

— Благодарю.

— Кажется, мой брат приехал.

— Тогда я хочу с ним обсудить конкретные проекты.

— После того что Вы для нас сделали… я могу перейти на «ты»? Ведь это залог дружбы!

— Я не против, — улыбнулся Белосельский.

Татьяна почти нежно сжала его руку. Он подумал о Лизе.

— Я никогда не забуду то, что Вы для нас сделали. Мой брат, конечно, не одобрит моего поступка. В таких делах он щепетилен. Он не верит в людей. Он считает, что никто ничего не делает просто так.

— Ну, у меня тоже была «задняя мысль», — отвечал шутливо Белосельский, — мне же был нужен хороший застройщик, причем лучший в своем роде! Я планирую построить не менее двухсот домов. Сроки очень сжатые.

— Я догадываюсь, зачем это, — улыбаясь, заметила Татьяна, — точнее, всегда знала.

Белосельский улыбнулся.

— Пойдем к брату. Мне не терпится сообщить ему.

— Узнав, он выставит меня за порог, — пошутил Белосельский.

— Ну, дом-то вообще принадлежит мне, — отвечала банкирша.

В гостиной их встретил улыбающийся Дмитрий, который был занят разговором с Лизой. Впрочем, девушка слушала его небрежно. Все ее внимание было приковано к Белосельскому и Татьяне. Дмитрий несколько церемонно и натянуто протянул руку Алексею.

Татьяна, улыбаясь, произнесла:

— Читай, дорогой брат!

Белосельский взял в свои руки нежные пальчики Лизы и слегка пожал их.

Глава 47. Последняя «битва» с Еленой

После последней серьезной ссоры Елена не виделась с Белосельским уже более года и общалась с ним через адвоката. Постепенно она уговорила Алексея разрешить ей вернуться из «ссылки» в покинутый дом и даже наладить личную жизнь по своему усмотрению. Никита, ее бывший «рыцарь», современный Дон Жуан, давно уже как в воду канул и не подавал признаков существования, а дети — Ирина и Иван — мало что для нее значили и снимали квартиру где-то в городе. Елена, будучи эгоисткой до мозга костей, думала лишь о себе. Восхищаясь своей увядающей красотой, Елена решила податься в модельный бизнес, и ей даже удалось заслужить благосклонность известных фотографов, которые без труда водрузили ее на олимп славы провинциальных журналов. Впрочем, Елена мечтала открыть свой ресторан и стать модным дизайнером. Но для этого, естественно, нужны были весьма ощутимые средства.

Елена надеялась, что Белосельский расстанется с Лизой и найдет себе новую «обезьянку», и тогда общество его окончательно заклеймит как любителя «нимфеток». К тому же в случае развода Елена претендовала как минимум на половину всей компании, а это составляло не менее миллиарда долларов. На такие деньги можно было купить весь мир. Адвокат сообщал, что Белосельский все еще раздумывает над пунктами развода, но компанию отдать не согласен. К тому же в газетах писали, что и он, и «юная мартышка» постоянно проводят время в благотворительном фонде, где заботятся о нуждающихся, попавших в беду людях, выкидывая на ветер фантастические суммы.

Изредка в бульварных изданиях появлялись подозрительные заголовки: «Известный правозащитник бросает вызов могущественному мафиози», «После ссоры с правозащитником ресторатор уходит в отставку», «Правозащитник нападает на банкиров», «Герой или преступник?» и т. д. Все это мало нравилось Елене еще и потому, что она сознавала, что ее муж конфликтует со многими бизнесменами и политиками, а всякий понимает, что это значит. Она опасалась, что прочитает объявление о том, что Белосельского застрелят раньше времени и он не успеет передать ей компанию в собственность. Впрочем, она не могла не удивляться тому, что на протяжении стольких лет именно Белосельский выходит победителем из всяких «тяжб, ссор, преследований», как писали о нем короли пера. И вот однажды, адвокат — упитанный мужчина лет пятидесяти с томно-сонными глазами, украшенными оправой роговых очков, — явился в неурочный час и заявил, что Белосельский согласен на все условия лишь бы получить развод. Елена была непритворно удивлена.

— Он передаст мне компанию? Полностью?

— Да, — подтвердил адвокат, — Вы станете основным акционером.

Елена едва верила своим ушам.

— Великолепно! Нужно торопиться, а то он еще передумает. Но сначала… я должна с ним увидеться. На всякий случай. Я ему не верю.

Адвокат поджал синеющие губы и издал возглас одобрения.

* * *

Белосельский разглядывал жену с неподдельным любопытством. За год, что супруги не виделись, Елена стала выглядеть еще более моложаво и беспечно. Ее глаза сверкали еще большим бесцеремонным блеском, а губы еще более дерзко произносили вульгарные циничности. На ней было великолепное черное платье из тяжелого шелка; волосы украшала марсаловая[9] шляпка, а через плечо был перекинут лисий хвост вместо шарфа.

— Я видела твою Лолиту на улице… возле этих палаток… среди каких-то оборванцев и нищих. И охота вам возиться с падшими людишками? Ужасно! За кого я вышла замуж? Просто не верится! Ты стал таким неразборчивым… у тебя, наверно, гарем из уличных девок!

— А я вижу, что твой образ жизни как раз идет тебе на пользу, — отвечал Белосельский, — тебе не удастся вывести меня из себя. К тому же у меня своего рода праздник — я отмечаю победу над моими врагами, которые мне докучали длительное время…

— Само собой! Тебе же всегда важнее твои дела… Ты даже не спросишь про своих детей… тебе не интересно про них слышать?

— Зачем я буду спрашивать о них? Я ведь и так знаю… Мне докладывают о них. Особенно об их проделках.

Елена закусила губу.

— Тебе всегда были важнее посторонние люди… Им ты давал больше, чем родным детям… И тебе придется за это заплатить…

— Я готов. Я согласен с твоим упреком. Тем более мы уже это обсуждали сотни раз. Я не был примерным отцом, заботливым мужем. Возможно, мы виноваты оба. Но сейчас в моей жизни появилась девушка, на которой я хочу жениться…

— Ей же всего семнадцать лет!

— Лиза уже давно совершеннолетняя!

— Но она либо недоразвита, либо сбежала из приюта… она трудный подросток, и ты ей не нужен. Ты хочешь быть смешным?

— Я так долго искал девушку, которой в отличие от тебя не нужны ни пачки банкнот, ни бриллианты, ни модные платья… Она искренняя и добрая девушка. В ней одно ценнейшее качество — это искренность.

— Значит, она просто ненормальная или больная, — заключила Елена, — или недостаточно повзрослела, чтобы понять, что важно в жизни, а что нет. Она тебе надоест.

— Думай что хочешь…

— Тебя никогда не интересовало мое мнение. Так слушай. Я соглашусь на развод только при том условии, что ты отдашь мне все… все, что задолжал.

— Разве твой адвокат не передал тебе мое согласие?

— Передал, но я захотела услышать из твоих уст… К тому же я тебе не доверяю. С чего это вдруг после стольких лет ты решил мне отдать все? Я и сейчас убеждена, что за твоими поступками скрывается какой-то подвох.

— Ты лучше всех знаешь, что именно я держу свое слово.

— Посмотрим. Имей в виду, я привлеку к подписи всех известнейших юристов Москвы, чтобы компания точно перешла ко мне.

— Она перейдет к тебе, — с легким оттенком презрения произнес Белосельский, — ты станешь одной из самых богатых женщин России. И я тебе докажу, что это бремя тебе не по плечу. Имей в виду, что помогать тебе в управлении такой громоздкой «машиной» я не собираюсь… Мы теряем время, я готов подписать… назначь день…

Елена все еще не могла поверить своему счастью.

— Как только твоя Лолита станет твоей женой, она превратится в львицу.

Белосельский рассмеялся.

— Она лицемерка — как и ты, — с едкой иронией продолжала Елена, — а если я ошибаюсь, то тем хуже для вас обоих, в этом случае вы оба — свихнувшиеся существа, фанатики… Мне вас жаль.

— Точный день подписания назначь, будь добра!

— Как ты спешишь от меня избавиться! А когда-то ты добивался моей любви…

— Но ведь и ты была совершенно другой! — парировал Белосельский.

Елена положила ногу на ногу и откинулась на офисном диване в кокетливо-соблазнительной позе.

— Иногда я думаю о том, как бы сложилась наша жизнь, если бы не та авария… После которой ты изменился.

— Если бы не авария, я оставался бы жалким ничтожеством… не желаю с тобой это обсуждать.

— Еще бы! Впрочем, девочек малолетних тебе все равно бы нравилось соблазнять.

— Ты так и не ответила про дату.

— Не волнуйся! Я хочу так же быстро получить компанию, как ты — жениться на очередной глупышке. Можешь коллекционировать уличных «пустышек» сколько тебе вздумается. Кстати, после того как ты останешься ни с чем, посмотрим, насколько ты будешь нужен женщинам в другом статусе.

Белосельский усмехнулся.

— Тут ты ошибаешься. Я же говорил, Лиза особенная. Она не меркантильная. В ней я нашел то, что долгое время ищут многие… Но с тобой я это не намерен обсуждать.

— Тогда, господин новоиспеченный женишок, — отвечала Елена, вставая, — подписание договора в следующий понедельник. Я найму целую стаю юристов, и ты все подпишешь… без колебаний!

— Очень хорошо, точное время не забудь назначить.

— Ты останешься гол как сокол, — продолжала с нескрываемой радостью Елена.

Белосельский рассмеялся.

— Ты, видно, нашел какие-то новые источники дохода? Я все равно о них узнаю… Советую договор подписать быстро. Без промедлений!

— Так и будет!

Елена смотрела несколько минут в глаза мужа и почти не находила в них укора или презрения. Затем она удалилась с делано-величавым видом, словно оскорбленная королева. Белосельский велел вызвать Лизу, которая вместе с другими волонтерами была занята организацией питания для «отверженных обществом».

— У меня только что была Елена… Извини, что прервал тебя, я не хотел, чтобы слышали другие… Я подпишу документы в понедельник, и тогда мы сможем пожениться… Можешь сама выбрать день нашей свадьбы.

Глаза Лизы вспыхнули в одно мгновение, но затем погасли.

— Ты уверен, Алексей? Даже если… твоя жена подпишет бумаги, Ива никогда не примет меня.

— Не надо думать об Иве, у нее, кстати, новый молодой человек. Сейчас она будет настроена куда лучше прежнего…

— Но ведь я знаю… ты ее очень любишь… и я не хочу…

— Ты как всегда думаешь о других… Мы не сможем быть счастливыми, если не будем немного эгоистами…

— Я знаю, может быть, ты прав, — отвечала девушка, — но я должна поразмыслить над этим.

— Но только не слишком долго.

Лиза слабо улыбнулась.

— Слишком пышная и торжественная церемония — это словно вызов обществу, которое все же меня ненавидит. Я думаю, что если будет скромная церемония, и если ты на это согласишься, это станет наилучшим решением. Медовый месяц мы проведем либо в Неаполе, либо в Париже. К тому же у меня кое-какие дела с директором французского банка… А затем мы вернемся… Возьмем отпуск на две недели…

— Я согласна.

Он обнял девушку и крепко прижал к груди.

Глава 48. «Союз льва и звезды»

Свадьба Белосельского на юной и прекрасной девушке вызвала гораздо больше всяких толков и пересудов, чем это могло показаться на первый взгляд. Несмотря на строжайшую секретность, папарацци и бульварные прозаики не преминули узнать точный день и час церемонии и запечатлели на фото гордое лицо «олигарха», «правозащитника», облаченного в безукоризненный фрак, и точеную фигурку невесты в белоснежном платье со шлейфом. Самина приложила неимоверные усилия, чтобы оттеснить полчища зевак и провести мероприятие «по плану».

Какое-то бульварное издание окрестило свадьбу «союзом льва и звезды». Публике поведали удивительные истории о том, что новоиспеченная жена Белосельского, попросту говоря, «обычная замарашка» с улицы, и раньше воспитывалась в детском доме, откуда сбежала после грандиозного скандала. Другие назвали Лизу «везучей бульварной Золушкой» и чуть ли не второй Манон Леско, которой хитростью удалось заполучить стареющего богатого мужчину. Нашлись и такие, кто взял интервью у бывшей жены олигарха — Елены. Эта последняя еще больше подлила масла в огонь, сообщив, что, в сущности, Белосельский разводит гарем из несовершеннолетних нимфеток у себя в особняке и подобный разврат продолжается довольно давно. Елена сообщила также, что, поскольку она все же дала развод, многомиллиардная компания целиком отошла ей, и она счастлива поведать миру некоторые подробности совместной жизни с «фанатиком» и «безумцем», транжирящим фантастические суммы на благотворительность.

С другой стороны, журналистам удалось узнать, что Лиза ведет весьма активную работу в фонде и лично раздает еду всем нуждающимся, и что очень многие попавшие в беду люди получили помощь из ее рук. Таким образом, невеста Белосельского представала то малолетней хищницей-волчицей, то робким ягненком.

Впрочем, Алексею и Лизе совсем не было никакого дела до всех этих вульгарных сплетен. Быть может, впервые они хотели стать простыми людьми, чуть эгоистичными, которые на некоторое время захотели остаться в тени… вдалеке от всяких сплетен и пересудов… После скромной церемонии, на которой присутствовало не так уж много гостей и среди которых была чета Орлановых, молодожены предпочли скорее уехать, чем принимать фальшивые поздравления и выслушивать льстивые речи. Лиза еще никогда не летала на частном самолете, и теперь, когда воздушный корабль набрал высоту, ощущала себя счастливой птицей, парящей на крыльях свободы в облаках. Ее чистое незатуманенное сознание словно пронзило ощущение пьянящего полета навстречу неизведанному — но такому прекрасному и манящему, что не выразить словами… Она словно погружалась в сладостное забытье, которое можно испытать лишь раз в жизни…

Через три с половиной часа она уже была в Париже, великом городе Наполеона и Руссо. Лиза с живым любопытством задавала вопросы, Белосельский с удовольствием рассказывал ей о монументальных сооружениях города: об Эйфелевой башне, центре Помпиду, Триумфальной арке. Иногда восторг девушки заключался в том, что она закрывала глаза как ребенок, представляющий перед собой подарок, а затем, раскрыв очи, оставалась несколько секунд в немом восхищении. Ей казались удивительными и прекрасными Булонский лес, маленький кабачок, обтянутый марсаловым тентом, раскрытый зонтик с янтарной ручкой…

— Я себя странно чувствую, — произнесла девушка, спустя четыре часа, сидя за столиком симпатичного кафе, — как будто это сон, но сон нескончаемый!

— Зато это счастливый сон. У нас есть две недели, чтобы им наслаждаться…

— Мне сначала казалось, что мы одни, — отвечала девушка, — что в этом большом городе за нами больше никто не следит, никто не ходит по пятам и что мы наконец-то свободны как птицы… что не нужно думать о стольких вещах… Но я ошиблась.

— Почему?

— Я узнаю Самину, которая сидит с газетой на той стороне улицы и грызет круассан, и еще кое-кого, — произнесла Лиза с легким упреком.

— Как ты могла подумать, что Самина меня оставит в покое, — шутливо ответил Белосельский, — ты же ее знаешь… иногда она не слушает моих приказов.

— Но в нашей гостинице я ее не увидела. Есть слова, которые предназначены только для тебя, Алексей, я не хотела бы, чтобы их слушали другие… не обижайся.

— Я понимаю, все, что ты говоришь — мне это очень важно, поверь, — он дотронулся до ее волос, шелковистых и блестящих, — но…

— Но что?

— Но я не могу забыться ни на минуту… не имею права… Самина всегда рядом. Я хотел бы на мгновение отрешиться от всего, но уже не могу. Свобода — непозволительная роскошь для меня. Я должен помнить, для чего я нужен здесь… на этой земле… ведь когда-то я не ценил этот дар…

Последние слова он произнес так тихо, что девушка едва услышала его.

Лиза вздохнула и перевела разговор на удивительные пирожные, выложенные на одной из витрин, которые являли собой пример кулинарного шедевра.

Однако вечером девушке предстояло расстроиться еще больше. Белосельский получил какое-то сообщение на телефон и тщательно изучал его. Молодожены должны были вылетать на следующий день в Рим.

— Что случилось? — спросила Лиза с легким беспокойством.

— Опять проблемы в фондах. Боюсь, без меня не обойдутся. Мои враги воспользовались моим отсутствием.

Лиза приложила руку к его сердцу.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Я не стану упрекать. Мне очень хорошо здесь, не стану отрицать. Но если мы прервем наш медовый месяц, я не расстроюсь. Я знаю, что для тебя важнее. Я никогда не буду эгоисткой с тобой. Потому что если ты… ты останешься, то внутренне станешь переживать, а я этого не желаю… После Парижа мы хотели посетить Рим…

Он поцеловал ее.

— Ты, как никто, понимаешь меня. Только ты одна. Мы еще останемся здесь на несколько дней… но потом вернемся.

— Нет… я тебя знаю, быть может, больше, чем ты предполагаешь… Ты станешь терзаться, предпочтешь скрыть тревогу на сердце, если решишь продолжить путешествие… и я это увижу, и мне станет грустно… Ведь всем сердцем ты жаждешь вернуться… ты будешь переживать, я этого не хочу, правда. Мы все равно вместе.

Он обнял Лизу и поцеловал в лобик, почти как дочь.

— Ты единственная, кто полностью одобряет меня во всем. Это не эгоизм. Ты, как и я, не можешь позволить себе стать эгоистом… потому что мы всегда будем думать о судьбах других!

— Что же все-таки случилось?

— Они напали на мои фонды в Н***. Словом, если я не вернусь, то боюсь, что ситуация усугубится… К тому же мои прежние враги активизировались.

— Обещай, что будешь острожен. Впрочем, зачем я спрашиваю… ведь я, как твоя жена, имею право быть с тобой и разделить все опасности. Это моя обязанность, которую я не собираюсь уступать никому другому.

— Лиза, поверь.

— Я не идеальна, Алексей, и ты это знаешь. К тому же я чувствую, что отношение Самины к тебе — не просто слепое подчинение, а, скорее, преклонение.

— Самина — мой лучший стратег. Я ей полностью доверяю.

— Понятно, что ты ее защищаешь. Но тем не менее… я не хочу, чтобы она была слишком рядом… не ближе, чем я…

Он пригладил несколько прядей черных волос, которые красиво падали на плечи.

— Ты не должна ревновать.

— Я говорю то, что чувствую… Умом я понимаю, что не должна, но сердцем — не могу, правда… я пыталась, но не в состоянии.

Лиза закрыла глаза и положила свою голову к нему на колени.

— Я буду учиться и стараться изо всех сил, чтобы стать твоей единственной ценной помощницей и советницей во всех делах, и тогда ты не сможешь без меня обойтись.

— Хорошо, давай тогда пройдемся по тем местам, которые мне дороги.

Лиза слегка нахмурилась.

— Ты… ты был здесь в твоем первом свадебном путешествии… с Еленой.

Они вышли из кафе.

— Я был очень молод тогда. Я просто хочу тебе рассказать, что чувствовал тогда, о чем размышлял.

Лиза кивнула в ответ, и влюбленная пара, как современные Ромео и Джульетта, устремилась в бесконечный лабиринт улочек с удивительными зданиями, украшенными башенками, синеватыми черепичными крышами, увитыми зеленым плющом и барельефами с сероватыми «глазами».

Глава 49. Новый враг

Громадный холл гостиницы «Александровская», выстроенный в форме атриума, опирающегося на белые колонны, был залит слепящим светом мощных люстр, симметрично расположенных в виде планет солнечной системы и создающих иллюзию монументального вращения вокруг своей оси.

Холл был украшен красивой мебелью в стиле барокко; кресла были затканы шелком и отделаны бахромой; у стойки ресепшена важно восседал вечно улыбающийся «гусь» в униформе, так что его длинный нос казалась настоящим клювом на безмятежном лице.

На одном из диванов ресепшена расположилась почтенная семейная пара с детьми. На вид супругам было не более пятидесяти лет: отец семейства, приятной благообразной внешности, был одет в слегка помятый костюм; его озабоченный лоб, казалось, был весь усеян преждевременными морщинами; супруга — блондинка, более живая, гибкая, волевая, казалась младше своего мужа лет на пять — семь; на ее лице отражалось сильное беспокойство, которое она, впрочем, и не старалась скрыть. Тревогу родителей разделяли их дети — взрослая девушка лет семнадцати-восемнадцати с такими же длинными золотистыми волосами, как и у матери; ее сестра, на десять лет младше, с глазами полными слез, держала на руках маленькую собачку, словно живую игрушку.

— Я думаю, что все пропало, — говорил отец семейства, — этот правозащитник нам не поможет… Даже в этой гостинице мы на птичьих правах.

— Нет, папа… Ты же говорил, что все не так плохо, — вмешалась девочка лет десяти, — он поможет нам, я это чувствую…

— Ты еще слишком мала, — прервала ее сестра, — ты слишком наивна, нельзя верить словам взрослых.

В это время к ним приблизилась невысокая, но удивительно красивая девушка с темными волосами, заплетенными в косу русалки. Она была одета достаточно просто — в самые обыкновенные джинсы и майку, какие носят обычно туристы; единственное украшение, которым она могла бы похвастаться — сверкавший на руке золотой браслет с натуральными рубинами — позволяло судить о ее истинном положении. Взгляд девушки выражал доброжелательность и живейшее участие. Несмотря на то, что она казалась совсем юной, в ее движениях и жестах ощущались необычная внутренняя сила и решительный характер.

— А почему вы не в своем номере? — спросила она с почти ласковым упреком. — Я велела забронировать и оплатить номер люкс. Я все организовала…

— А Ваш супруг одобрит Ваши действия?

Лиза (ибо это была она) слегка надменно подняла голову.

— Без сомнения. Я сделала все наилучшим образом. Антон Сергеевич, ведь мы это уже обсуждали.

— Простите нас, — отвечал отец семейства, — но мы не можем принять Ваше предложение.

Лиза как будто расстроилась.

— Это все очень необычно. Мы, конечно, потеряли все… но… мы не можем этого принять. Ведь даже если будет суд…

— Мой муж сейчас в городе, — возразила Лиза, — мы приехали только вчера, он улаживает как раз все дела. Алексей же говорил с Вами с утра по телефону. Он скоро вернется.

— Послушайте, мы знаем, что Вы хотите нам помочь, но такие серьезные вещи за один день не решить.

— Вы не знаете моего мужа, — отвечала Лиза с горделивой ноткой в голосе, — он может все, что пожелает.

— Так бывает только в сказках!

— Тем более что… — продолжила женщина, но затем неловко умолкла.

— Тем более что? — спросила Лиза, наклоняясь, чтобы погладить маленькую собачонку.

— Нам звонил местный поверенный по долгам, как он себя называет, и назначил встречу. Он спешит сюда как «на крыльях».

— Не нужно вести переговоры с этими людьми, — Лиза сверкнула глазами и в ее голосе впервые обозначились повелительные нотки, — Антон Сергеевич, уверяю Вас, что…

— Эти люди очень могущественны, и никто против них не пойдет. Весь город в их руках. Ваш муж весьма далек от тех реальных вещей, которые творятся в нашем «королевстве».

— К тому же следует выслушать предложение поверенного, — прибавила супруга Антона Сергеевича.

— Вы ошибаетесь, — горячо возразила девушка, — мы как раз и приехали потому, что знали, какие трудности нас ожидают. Каким бы влиянием ни обладали эти люди, какие бы связи ни использовали, они скоро будут наказаны.

— Я слышал про Белосельского, — произнес, наконец, Антон Сергеевич, — что помогает… иногда… но Вы не знаете всей ситуации.

Воцарилось недолгое молчание. Мать семейства хотела привести еще какие-то доводы, но в холле гостиницы появился новый человек, который, завидев наших героев, стал быстро к ним приближаться. У него было очень неприятное лицо — бульдожий квадратный подбородок сочетался с вдавленными хитрыми глазенками павиана. Массивные плечи, казалось, едва вмещали и без того широкий пиджак, который был натянут как панцирь. И вообще, человек напоминал самого настоящего бульдога, готового к схватке.

— Вот и поверенный.

— Не нужно с ним говорить, прошу Вас, — попросила Лиза.

«Бульдог» уверенной походкой Цезаря прошел весь холл и остановился в ироничной позе перед семейством.

— Вот вы где. Вы думаете, что в этой гостинице вы можете от нас спрятаться? Давайте избавим себя от ненужной судебной волокиты… Подпишите документы на передачу собственности и мы обойдемся без суда. Наш нотариус заверит ваши документы. И тогда…

— И тогда что? — отец семейства резко вскочил.

На лице «бульдога» появилась наглая усмешка.

— Тогда, может быть, некоторые люди останутся целы и невредимы.

Глаза Лизы вспыхнули. Она приблизилась почти вплотную к гостю.

— Я не позволю Вам никаких угроз. И для начала Вам следует покинуть нашу гостиницу…

Изумлению «бульдога» не было предела. Но затем он засмеялся и даже присел на кресло, закинув ногу на ногу.

— Что за цирк? Кто эта девчонка? Откуда взялось это ископаемое? Откуда ты, крошка? Слушай, я тебя определю моделью к одному бизнесмену… к нашему «папику», у него не дом, а дворец!

— Я жена Алексея Белосельского, — невозмутимо продолжала девушка, — мой супруг — известный правозащитник, и когда Вы с ним столкнетесь…

— В городе всем заправляем мы! Нам принадлежит даже эта гостиница! — «бульдог» развязно встал с кресла и издевательским движением попытался схватить Лизу за волосы.

Но к его великому изумлению он потерял равновесие и оказался лежащим на каменном полу. Это была Дарья с напарницей, вдвоем они быстро уложили «детину» на каменный пол. («Амазонки» незримо следовали за Лизой повсюду.)

«Бульдог» пришел в себя, только когда дуло пистолета уткнулось ему в шею.

— Что за шутки? Это бессмысленно… Я сейчас позову моих людей…

— Каких именно? — раздался громкий и властный голос, при звуке которого все присутствующие невольно вздрогнули. — Тех, которые Вас дожидаются в машине или в Вашей конторе?

Лицо «бульдога» стало пепельно-серым. Он так и впился своими злыми глазенками в осмелившегося говорить подобные слова, но различил лишь дорогую обувь.

— Алексей, ты вернулся, — Лиза посмотрела на мужа с непередаваемым взглядом, полным любви и нежной покорности, и протянула ему свою руку, которую тот взял в свою ладонь.

«Бульдог» хотел продолжать буйствовать и попытался вырваться из цепких рук «амазонок», но Белосельский велел поставить его на ноги и отпустить.

— Я заранее извиняюсь за Ваш пиджак, он стал немного более пыльным. Впрочем, в ближайшее время Вы вряд ли сможете обновить Ваш гардероб… Разве что тюремный наряд Вам придется по сердцу, — насмешливо произнес Белосельский, — вернемся к нашим делам… Я так и не получил ответа на свой вопрос. Но я Вам скажу так, Ваших «псов» в машине мы разоружили. Что касается остальных — то придет и их очередь.

— Это бессмысленно, — хрипел адвокат, напрягая свою бульдожью челюсть, словно желая обнажить острые резцы передних клыков, — весь город в наших руках.

— Город Вам более не принадлежит, — спокойно парировал Белосельский, — так же, как и эта гостиница. Самина, передай, пожалуйста, господину Самойлову документы на право собственности.

— Откуда Вы знаете мою фамилию? — удивился «бульдог».

— Если Вы предполагаете, что я прервал свое свадебное путешествие и приехал в Ваш город, не изучив предварительно всей ситуации, то Вы слепы как крот.

«Бульдог» с непередаваемым выражением изумления изучал бумаги и поставленные на них печати.

— Эти документы подтверждают, что отныне я являюсь единственным владельцем этой гостиницы, — продолжал Белосельский, — а посему — таких, как Вы, я не потерплю на территории моей собственности. Но перед тем как Самина вышвырнет Вас отсюда (кстати, советую Вам ее не злить, иначе Вы рискуете лишиться зубов), запомните хорошенько следующее: я никому не позволю нападать на мои фонды и тем более лишать людей крова или угрожать. Вам это с рук не сойдет. Никакие высокие покровители Вам не помогут. Через час Вы узнаете следующее: глава администрации города будет арестован, а Ваш другой «куратор» — генерал С***, — который является главной пружиной в деле, сегодня утром почувствовал недомогание… Стоит ли говорить, что к работе он не вернется… Всю остальную «мелкую рыбу» я выловлю позже. Так что Ваши угрозы для меня — не более чем треск огня в камине.

— Ты нас не знаешь, — «бульдог» ощетинился, — я в мгновение соберу сотню…

Затем он разразился гнусными ругательствами, которые, впрочем, быстро смолкли под тяжелой рукой Самины.

— И последнее… Ведь Вы и Ваши люди привыкли запугивать и издеваться над людьми? Я Вам скажу кое-что: около Вашего дома, как я слышал, расположились байкеры. Они называют себя «хозяевами ночи», потому что, когда смеркается, наступает их время. Эти короли дороги на мотоциклах — народ шумный, и они любят немного порезвиться. А вдруг они вломятся в Ваш особняк? Или в особняк Вашего босса?

— В нашем городе все знают, кто такой мой шеф, — ответил «бульдог», — и никто не осмелится на него напасть.

— Вот как? Тем лучше… Я же просто предупредил Вас о байкерах… Но ведь кроме байкеров есть и другие случайности… например, внезапные землетрясения, пожары…

И презрительная усмешка появилась на губах у Белосельского.

«Бульдог» насупился.

— Фортуна уже более не покровительствует Вам, — продолжал Белосельский, — идите и передайте это Вашему боссу. Кстати, я его скоро навещу, и тогда мы решим все важные вопросы.

— Я тоже так думаю, — прошипел «бульдог».

— А теперь, господин поверенный…

— Меня называют «поверенный по долгам».

— Так вот, Самина, проводи, пожалуйста, господина поверенного по долгам и пожелай ему всего доброго.

Белосельский повернулся к Антону Сергеевичу и его семье.

— Извините, что все это происходит при Ваших детях.

— Ничего, они уже ко всему привыкли.

— Вы напрасно не хотите принять предложение моей жены, — продолжал Белосельский, — Вам действительно приготовили лучшие номера.

— А Вам не кажется, что Вы допустили ошибку, разозлив этого человека?

Белосельский закусил губу.

— После ареста главы администрации его босс утратит свое влияние. Мне нужно несколько недель, чтобы навести порядок.

— В их руках все правосудие.

— Я это знаю, поэтому из Москвы скоро прибудут нужные мне люди. Не думайте об этом. Пока что Вы можете занять лучшие номера гостиницы.

— А суд… Мы же потеряли жилье…

— Вы получите возмещение. К тому же после того, как я наведу здесь порядок, Вам все равно придется уехать.

— Но куда?

— В Москву. Мне нужен такой человек, как Вы, для управления моими фондами. Вы получите не только квартиру, но и дом. Ваш опыт очень важен.

— Сейчас я не могу думать о Вашем предложении, все слишком запутанно и неожиданно, — отвечал Антон Сергеевич.

— Конечно, но пока что примите предложение Лизы и идите в свои номера.

Супруга Антона Сергеевича вопросительно взглянула на мужа. Но тот лишь озабоченно покачал головой.

— Я не понимаю, как можно победить людей, которые десятилетиями вытворяли всякие ужасные вещи и оставались безнаказанными.

— В жизни случаются и более удивительные события, — заметил Белосельский, обнимая Лизу, — тот, кто был еще вчера могущественен и влиятелен как Нерон или Сулла, завтра обратится в жалкое ничтожество и от него не останется даже воспоминания. Поверьте в то, что я говорю.

— Хорошо, — заключил, поднимаясь, Антон Сергеевич, — моей семье и мне действительно нужен отдых.

И вся группа неспешно направилась к громадному лифту в виде гигантской капсулы, подвешенной на стеклянных качелях.

* * *

Грузный человек в ярко-сиреневом шелковом жилете с массивной золотой цепью, вооружившись длиннющим кием, ловко гонял мячи на изумрудном полотне. Делал он это столь проворно, что красные и синие «ядра» попадали точно в цель, как будто он клал их руками. Минут десять «бульдог» наблюдал за игрой патрона, пока тот не соблаговолил, наконец, отложить кий и повернуть к протеже свой лик. «Бульдог» принял тут же раболепное выражение лица, ибо красные ноздри шефа раздувались несколько угрожающе, а мускулистые плечи, казалось, еще более внушали опасение.

— Значит, это правда? Мне уже рассказали… Ты удрал как заяц.

— Не совсем так.

— Как же было дело? — «Сиреневый Жилет» схватил «бульдога», как щенка за шкирку. — Ты позволяешь с собой так обходиться… каким-то женщинам!

— Это неправда, подоспел этот выскочка-правозащитник с этой «черной пантерой», я о ней уже наслышан… она вцепилась мне в глотку!

— Позор, позор… Еще вчера ты здесь хвастал, что ты со всяким справишься, а тебя в два счета уложила хрупкая девушка.

— Она не такая уж и хрупкая!

«Сиреневый Жилет» отшвырнул прочь «бульдога» и обратился к двум своим телохранителям, которые как статуи Донателло виднелись в глубине обширной гостиной.

— Ты последнее время меня просто позоришь. Тебе уже нельзя поручить ни одно важное дело. Мне самому пришлось звонить в Москву и через знакомого сенатора выяснять, что за человек этот «правозащитник», как он себя называет. Про него ходят разные слухи. Но он опасен, без сомнения. И прислали его из столицы неспроста. Может, это наши конкуренты послали. От него нужно избавиться любыми способами. Готовь команду.

— Я все это уже сделал!

— На этот раз ты меня не подведи! Возьми моих самых лучших людей и преподай достойный урок!

— Он просто издевается над нами! — продолжал «бульдог». — Он имел дерзость упоминать наших байкеров, которые, как Вы знаете, являются нашими преданными друзьями.

Человек в сиреневом жилете хмыкнул и рассмеялся.

— Байкеров и правда заприметили… но вели они себя странно.

— Как это?

— Они не ответили на наше обычное приветствие и условный сигнал. Да и расположились они ближе к твоему дому, чем к моему.

«Бульдог» забеспокоился.

— Но это значит…

— Скоро это перестанет иметь значение, потому что в газетах будут писать некрологи про этого правозащитника.

«Бульдог» осклабился. Но затем вновь нахмурил лоб.

— Что-то меня не радует близость байкеров к моему дому. Я велю все выяснить. Я чую инстинктивно, что здесь дело нечисто.

— Не думай об этом. Байкеров я беру на себя. Ты лучше…

В это время шефу доложили, что к нему пожаловал один военный. Чтобы не мешать интимному разговору, «бульдог» хотел уйти, но «Сиреневый Жилет» остановил его.

— Проходите, полковник, я ждал Вас.

Вошедший мог бы показаться благообразным пожилым человеком, если бы не волчий взгляд из-под седых бровей и плотно сжатые презрительные губы.

— Не теряйте времени, нужно нанести удар сразу! — изрек полковник, сразу переходя к самой сути дела.

— Узнаю Вашу военную выправку. Вы нисколько не изменились, — отвечал «Сиреневый Жилет», — но будьте уверены, что мы победим.

— Вы не знаете этого человека. Промедление слишком опасно. Нужно действовать. Сейчас этот человек в гостинице, покончите с ним раз и навсегда. Не надо ждать до утра.

— Мы все спланировали идеально, — возразил «Сиреневый Жилет», — к тому же излишняя спешка повредит.

— Он перебросил в Ваш город свои лучшие отряды. Вы думаете, что с ним только его «черная пантера» и еще пара женщин-телохранителей? Это иллюзия. Белосельский — словно мастер мистификаций. Он как факир в цирке — играет с нами. В рукаве у него всегда запасной козырь. Он привез по меньшей мере двести человек.

«Бульдог» нахмурился.

— Откуда Вам это известно?

Полковник оттолкнул «бульдога» и подошел вплотную к боссу.

— Повторяю, не надо ждать до рассвета, обрушьте на него весь шквал смертоносного огня! Немедленно!

«Сиреневый Жилет» хотел возразить, как вдруг в гостиной в течение нескольких секунд заморгал свет.

— Что с освещением? За что я плачу деньги? — вскричал хозяин дома. — Что с генератором?

Полковник внезапно выпрямился и застыл, точно застигнутый врасплох страшным подозрением.

— Это он.

— Что?

Полковник взглянул на часы.

— У Вас не более двух минут. Нужно бежать, иначе…

«Сиреневый Жилет» рассмеялся.

— Мой дворец охраняет пятьдесят человек и лучшая в мире сигнализация.

Однако не успел он договорить фразу до конца, как свет вновь моргнул.

«Сиреневый Жилет» непристойно выругался.

— Он подключился к Вашей системе безопасности, — заключил полковник, — мы проиграли.

«Бульдог» выхватил оружие. Его примеру последовали остальные. В эту минуту свет погас окончательно. Все присутствующие оказались в кромешной тьме, и лишь во дворе засветились слабые огоньки и послышались звуки выстрелов.

Началось то, что происходит с людьми на тонущем корабле — они начинают метаться как загнанные животные в норе, куда проникли охотники. «Сиреневый Жилет» машинально рванулся по лестнице вниз, оттолкнул своих бесполезных телохранителей и попытался спрятаться в нижней галерее, но был застигнут врасплох «черной когортой» людей в превосходном вооружении — какого он никогда в жизни не видел. Вся охрана дома лежала ничком вниз без движения. «Бульдога» и «Сиреневого Жилета» схватили и отвели в гостиную.

Свет вновь включился. И хозяин дома ощутил себя совершенно беспомощным в руках «людей в черном», которые подобно сказочным героям разрушили все его могущество.

«Бульдог» же от страха лишился дара речи, полковник продолжал выкрикивать угрозы. Всех троих поставили на колени на турецкий ковер гостиной — возле массивного стола из красного дерева. В это мгновение они услышали величественные шаги человека, которого имели все основания бояться и ненавидеть.

«Сиреневый Жилет» так и впился в силуэт приближающегося человека. Этот последний, дойдя до середины комнаты, остановился перед поверженными противниками в слегка шутливой ироничной позе.

— Сожалею, что не могу произнести «Добрый вечер», — с тонкой иронией сказал Белосельский, — более того, Ваш поверенный по долгам очень ловко намекнул мне, что я обязан явиться к Вам с визитом. И вот я решил воспользоваться его любезным предложением. Разумеется, я первый послал бы Вам предварительное уведомление о моем приходе, однако, учитывая Вашу активную деятельность, я решил ускорить это приятное событие.

«Сиреневый Жилет» был достаточно умен, чтобы не понять, что он проиграл. Тем не менее он хотел казаться неприкасаемым.

— В городе меня знает каждый. Вам всем несдобровать. Я соберу до семисот моих людей.

— Боюсь, что Вы будете лишены не только возможности мобилизовать Ваших людей, но и вообще предпринимать шаги в будущем…

— То есть?

— Ваша деятельность, Ваши деяния признаются мной как подрывающие нравственные устои общества, и потому я расцениваю их как нацеленные против самой человеческой жизни. По закону организации, которую я создал, избавление общества от такого человека, как Вы, является не только первостепенной, но и необходимой задачей, которая пойдет на пользу всем живым существам.

«Сиреневый Жилет» непристойно выругался и попытался вновь угрожать.

Белосельский продолжал:

— Вам следует успокоиться и выслушать меня. Я прервал свое свадебное путешествие отнюдь не для того, чтобы выслушивать бред обезумевшего глупца. Есть способ, при котором Вы можете сохранить свободу… Меня попросил об одном одолжении очень влиятельный человек. В одном швейцарском банке в депозитной ячейке имеются некие неприятные документы, относящиеся к началу 90-х годов. Эти документы нужны мне. Также я возьму с Вас выкуп, вполне соответствующий Вашему положению. Кроме того, Вы причинили столько горя людям, стольких разорили, выгнали на улицу, — так что на восстановление содеянного необходимы средства.

— Я не дам ни гроша.

— Тогда Вы пойдете в особую тюрьму, из которой нет возврата. Кстати, Ваши братья по ремеслу шлют Вам привет оттуда, проходя через такие ужасы и наказания, какие не приснятся даже в самом ужасном кошмаре. Итак, решайте, либо тюрьма, либо выкуп.

«Сиреневый Жилет» посмотрел в глаза Алексею и увидел в них твердую решимость.

— Дам Вам десять секунд.

— Хорошо, какая сумма? И где гарантии, что меня и моих людей отпустят?

— Речь идет только о Вас.

— Ладно, какая сумма Вас удовлетворит?

— Ваши рублевые счета меня не интересуют. Они и так мои… У Вас текущий счет в банке CREDIT SUISSE, и сейчас Вы позвоните Вашему агенту в Цюрихе и прикажете перевести на мой счет сто миллионов долларов.

— Что? Это невозможно…

— Это еще не все… Вы позвоните в Нью-Йорк Вашему брокеру и попросите продать на бирже ценные бумаги на пятьдесят миллионов долларов… немедленно.

— Сейчас ночь… какой Нью-Йорк?

— От страха у Вас помутился рассудок. Скоро рассвет, и в Америке наступает утро через несколько часов. Банки начнут работать. Вы сделаете то, что я говорю, или…

Увидев, как вспыхнули глаза Белосельского, вся решимость «Сиреневого Жилета» испарилась.

— Ладно… Но есть еще один человек, причастный к этому счету.

— Кто же?

— Один депутат. Это мой совместный счет с ним, и я не могу действовать за его спиной.

— Этого депутата я также беру на себя, — возразил Белосельский, — Вы сделаете так, как я сказал. Четко по моим инструкциям. У Вас несколько счетов, в том числе и транзитных.

«Сиреневый Жилет» опустил голову.

— Хорошо, — выдавил он сквозь зубы.

— И последнее, пока мы будем добывать компромат (а Вы расскажете, где он), Вы сами поедете в Москву к сенатору ***. Он лично желает Вас видеть, потом можете быть свободны и не попадайтесь мне на глаза. Как только документы приедут из Швейцарии, я Вас отпущу, даю слово.

— Но я останусь «голым», — воскликнул «Сиреневый Жилет», — Вы отнимаете у меня все!

— Мне лично Ваши деньги не нужны, это все пойдет на покрытие убытков тем, кого Вы обобрали до нитки, и на благотворительность…

Белосельский перевел взгляд на полковника, который стоял, скрестив руки, под пристальным вниманием Самины.

— А что это Вы смотрите на часы, милейший? — насмешливо осведомился Белосельский у старика. — Вы разве торопитесь? Уверяю Вас, что скоро все закончится.

— Полностью с Вами согласен, — радостно ответил полковник, — только совсем не так, как Вы задумали. Мы прекрасно знали, что Вы этой ночью навестите нашего друга, и подготовили ловушку. Вы и Ваши люди окружены со всех сторон батальонами Росгвардии. Советую Вам сдаться. Вы стали слишком предсказуемым. Вы себя воображаете благородным рыцарем, всеобщим благодетелем, пекущемся о людях, но Вы не более чем фанатик, не гнушающийся никакими позорными методами… Скоро с Вами будет покончено. Через минут десять Вы сами будете лежать точно в такой же позе, в которой держите нас… или еще хуже…

— Господин полковник, Вы закончили? Отлично! В ответ на столь лестные эпитеты: Вы не учли одного — что я прекрасно осведомлен о Ваших замыслах. Включая Росгвардию. Точнее, Вы отрядили сотню наемников, выряженных как чучело. Я только вчера разговаривал с новым главой Росгвардии, и он мне сказал, что за Ваше самоуправство и нарушение прямого приказа Вы подвергнетесь отстранению и аресту. Итак, я жду Ваших наемников с превеликим удовольствием. А чтобы Вам было удобно смотреть, Самина сейчас принесет большой экран, чтобы Вы до мельчайших подробностей смогли лицезреть, насколько Вы отстаете от меня во всех смыслах.

Полковник едва верил своим ушам. Но насмешливый голос Белосельского и его железная выдержка убеждали сильнее угроз.

— Ты лжешь! — глаза старика источали такие молнии, что невозможно было смотреть без страха. — Ты не можешь постоянно выигрывать, если тебе не помогает сам Дьявол!

— Вы очень недалекий человек, полковник. Чтобы противостоять мне, или, по крайней мере, попытаться противостоять, нужно обладать определенными ресурсами и возможностями, помимо финансовых. Сегодня мое агентство продемонстрирует новое оружие против Ваших боевиков.

Однако разум полковника отказывался верить. Его глаза так и впились в большой экран, который перед ним поставили.

— Я лично буду руководить операцией, — отвечал Белосельский, — впрочем, мы со всем быстро справимся. Видите этот квадрат? Это зона, которую окружают Ваши люди. Но это иллюзия, оптический обман, а здесь — мои люди. Кроме того, у меня две группы прикрытия и вертолеты.

— Это бойня!

— Вы видите теперь Ваших «солдат»?

Полковник несколько секунд созерцал мерцающие точки, а потом взревел:

— Это подлая ловушка!

Белосельский дал знак и полковника увели.

Самина произнесла условный сигнал и начался отсчет времени. Батальоны наемников окружили невидимого врага, но когда поняли свою ошибку, было уже поздно.

Тишину ночи вновь прорезала жуткая канонада, звучали отдельные выстрелы. Поняв, что попали в окружение, наемники постарались перегруппироваться. Они отступали, теряя на ходу по десять человек (импульсные лучи косили шеренги как траву), остальные отступили в овраг.

Однако Белосельский знал, что это был авангард, основные силы предстояло победить. Впрочем, поражение авангарда словно заразило паникой основной корпус. И при приближении вертолетов, наемники, после неудачного обстрела металлических гусениц, вынуждены были бежать. Это было полное поражение противника по всем правилам военного искусства.

Белосельский велел вновь привести «Сиреневый Жилет» и полковника.

Он иронично поприветствовал обоих и произнес:

— Исход очевиден.

Полковник искусал себе губы от ярости.

— Я отпускаю Вас. Вы мне больше не нужны. Но это в последний раз.

Старик был так изумлен, что даже не поблагодарил Белосельского.

Затем Белосельский повернулся к «Сиреневому Жилету».

— А Вас ждет путешествие в Москву, беседа с сенатором и, возможно, свобода. Это будет как жест человеколюбия. Вы, конечно, преступник. Я почему-то уверен, что мы еще встретимся, даже после того, как я Вас отпущу на все четыре стороны.

— Почему?

— Знаете старую поговорку? «Свинья не может не лезть в лужу». Впрочем, это в будущем… А пока мои люди еще соберут наличные, которые спрятаны у Вас в подвале.

«Сиреневый Жилет» вздрогнул.

— Я останусь совсем нищим.

— Вы это уже повторяли. Неужели для Вас богатство значит больше, чем жизнь? В таком случае, может, мне Вас все же отправить в тюрьму и по-другому добыть нужные мне документы?

«Сиреневый Жилет» встрепенулся.

— Хорошо, ты выиграл… Здесь, в подвале, около пятидесяти миллионов долларов наличными…

— Миллионы, — усмехнулся Белосельский, — это слишком мало для тех, кому Вы причинили столько вреда. Их число измеряется тысячами. Вот почему мне нужны не миллионы, а миллиарды… Боюсь, что даже этих средств еле-еле хватит, чтобы исправить причиненное Вами зло.

Глава 50. Медовый месяц

Лиза отдернула бархатную штору и почти с детским любопытством разглядывала провинциальный пейзаж. Из окна гостиницы виднелся желтоватый двухэтажный особняк, покосившийся портик которого, казалось, изнемогал под тяжестью колонн; чуть поодаль — шпиль красивого златоглавого белоснежного собора; на противоположной стороне улицы — более прозаичные серовато-каменные строения с примыкающими деревянными постройками, напоминающие типичные сельские домики на полотнах живописцев Поленова или Аралова.

Лиза вздохнула. Ей было немного грустно оттого, что ее медовый месяц так быстро закончился, но в то же время она постепенно словно заражалась той деятельной активной силой, которая тлела в груди Белосельского… Он обнял ее за плечи и горячо поцеловал в губы.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — произнес он, вновь и вновь прикасаясь к ее волосам, — ты немного расстроена, что мы прервали наше путешествие…

— Нет, я знаю, что ты поступаешь всегда правильно! Я не хочу быть эгоисткой. Ведь я жажду быть единым целым с тобой. Ты не мог сделать иначе. Если бы мы остались в Париже или поехали в Рим, ты стал бы терзаться, и мне от этого стало бы не по себе. Есть решения, которые рождены обстоятельствами. И я подчиняюсь этим решениям, потому что я тебе всецело доверяю. Так подсказывает мне сердце… Единственное, что не дает мне покоя…

— Что же это?

— О! Ты наверно догадываешься, — слегка улыбнулась девушка и отстранилась от него.

— Лиза!

— Самина становится к тебе ближе с каждым днем. Вы с ней почти «на одной волне». Она угадывает твои малейшие желания… в то время как я отдаляюсь о тебя, но лишь потому, что не могу найти нужного совета или привести веское суждение, а Самина это делает так великолепно и четко… Кажется, что ее мозг как бритва режет любую трудную проблему… Я же часто говорю невпопад.

— Лиза, послушай… У меня чувства к тебе… а Самина отвечает за…

— Но она забрала слишком много власти… признай это! Ведь раньше так не было… Ты отстранил Виталия. Ты больше не доверяешь ему?

Белосельский слегка нахмурился.

— Его сын… он попытался меня предать… он хотел передать коды нашего агентства моим врагам. Виталий знает, как поступил его сын. Но Виталий очень дорог мне… с ним мы прошли «огненный путь»… Есть вещи, связывающие меня с прошлым как стальная цепь… это связано с Ивой и Милошем… но все же я не могу доверять Виталию как прежде.

— То есть ты хочешь сказать, что Самина…

— Лиза, мне нужны по-настоящему преданные люди. Это же не обыкновенная работа, за которую люди получают зарплату. Такие, как Самина — единицы. Самина отвечает за нашу безопасность каждую минуту, каждую секунду.

— Но ты этому весьма рад, разве нет?

Белосельский внимательно посмотрел на девушку.

— Это говоришь не ты, не твое сердце, а твоя ревность. Лиза, которую я знаю, мне верит, не станет подозревать такие вещи! Самина — единственный человек, которому я полностью доверяю.

На лице Лизы появилось «легкое облачко».

— Может, я не права, но говорю, что чувствую… Я разве должна лгать? Мне не нравится, что твои отношения с Саминой… переживают какой-то новый взлет… не знаю, как даже выразить это словами, но словно ощущаю эти флюиды, которые носятся в воздухе, когда она смотрит на тебя. Она словно знает тебя лучше меня… лучше, чем ты сам знаешь себя.

— Я ценю ее лишь за профессиональные качества.

— Если бы я не знала тебя, то подумала бы, что ты обманываешь сам себя… Но я твоя жена… я ведь больше не та наивная девушка, нуждающаяся в поучении и сочувствии, от которой можно отмахиваться как от назойливой мухи. Я твоя супруга. И я хочу, чтобы Самина это поняла раз и навсегда.

— Лиза, я ценю твое мнение, это не просто слова… Все то, что ты предлагаешь, все твои желания…

— Но это не просто капризы, — горячо возразила Лиза, — помнишь, в прошлый раз, когда речь шла об организации благотворительного обеда на пятьсот человек? Самина вообще считала эту затею безумной. Она расценила это как неоправданный риск для тебя. Я видела, как сверкали ее глаза.

— Но ты все замечательно организовала.

— Точнее, я только помогала… Это был первый раз, когда я училась… училась делать то, что доставляет тебе удовольствие и то, в чем ты черпаешь удовлетворение. Мне было невыразимо радостно ощутить себя полезной. Осознать, что то, что я делаю, важно и значимо не только для тебя, но и для других… для тех, кто нуждается в нашей помощи…

— И я видел, с каким энтузиазмом горел твой взор.

— На самом деле я плохой организатор, но я обещаю научиться. Я уже многое знаю и стараюсь делать еще лучше. Более того, я могу распоряжаться некоторыми средствами, на которые раньше не имела права… Но это не значит, что ты можешь ценить мое мнение меньше, чем мнение Самины.

— Лиза, — Белосельский снова взял ее руки в свои ладони, — ты знаешь, что нет для меня в мире человека дороже тебя.

Девушка кивнула головой и ее взор немного просветлел.

— Я хочу стать для тебя самым важным человеком на свете, и ты будешь восхищаться мною не меньше, чем Саминой.

* * *

— Итак, Вы уезжаете, — произнес Антон Сергеевич и в его взгляде засветился едва заметный укор, — я предполагал, что…

— Срочные дела призывают меня в Москву. Какие именно — я уже говорил. Я буду отсутствовать всего две недели.

— Две недели, — супруга Антона Сергеевича в отчаянии отвела глаза.

— Вы бросаете нас!

Разговор проходил в холле гостиницы, где на время обосновалась семья, лишившаяся крова и имущества.

— Уверяю Вас, — возразил Белосельский, — с Вами останется надежный человек. Он будет Вас охранять до решения суда. А потом, когда я вернусь, мы снова уедем — в Москву. Мое предложение назначить Вас директором фондов остается в силе.

— Не знаю, что, право, и сказать…

— Соглашаться, разумеется. Пойдемте поговорим более обстоятельно в моем номере.

— Есть еще одно, — попытался возразить Антон Сергеевич, — Ваша супруга все здесь оплатила за нас. Но мы не можем принять это!

— Об этом мы тоже поговорим.

Они почти под руку направились к лифтам.

Лиза в это время находилась с младшей дочерью Антона Сергеевича.

— Мне очень страшно, — говорила девочка, — а если они вернутся?

— Они больше не побеспокоят вас, потому что… потому что Алексей сделал так, что теперь они безобидны как ягнята. Послушай, я представляю, что вам всем пришлось перенести. Я правда хочу помочь. Мы будем отсутствовать только две недели…

— Но ведь Вы вернетесь? — и глаза девочки наполнились слезами, а голос поневоле дрогнул.

В ответ Лиза обняла девочку и крепко прижала к груди.

— Конечно вернемся. Я обещаю. Даю слово, Алексей и я сделаем все, чтобы эти негодяи понесли заслуженное наказание в суде. Точнее, многих из них уже постигло заслуженное возмездие, и когда суд вынесет постановление — ты это увидишь сама.

— Хорошо, тогда я буду ждать.

— Не сомневайся, прошу тебя…

Девочка прижала к груди маленького медвежонка, которого держала в руках.

— Послушай, Полина, — произнесла Лиза, — если тебе будет совсем страшно или когда-нибудь с тобой все же случится что-то плохое… Я тебе дам одну вещицу… смотри береги ее.

Лиза сняла с шеи небольшой медальон.

— Ведь ты читала сказки про волшебных духов, джинов или эльфов, которые внезапно появляются и приходят на помощь?

— Но это в сказке!

— Возьми этот медальон. Теперь он твой. Теперь это твой талисман. Это самое сильное оружие. Он может спасти жизнь. Если когда-нибудь случится что-то нехорошее, и тебе будет угрожать неминуемая опасность — только тогда, слышишь, — открой медальон, и ты увидишь циферблат со стрелкой и изображением льва. Как только стрелка пройдет по кругу все триста шестьдесят градусов, все те, кто желал тебе зла, будут уничтожены — они окажутся в пасти льва… Смотри не шути с этим. Спутник вычислит ваши координаты за секунды, и вы будете немедленно спасены.

— Хорошо, — Полина приняла медальон от Лизы и повесила себе на грудь.

— Это будет нашим маленьким секретом. Не говори об этом никому, даже родителям. Иногда взрослые не все могут понять.

Девочка слегка улыбнулась.

— Вот видишь, ты повеселела… Я должна идти. Мы скоро уезжаем. Самолет уже готов.

— Так быстро?

— Да… Увы! Есть неотложные дела… есть те, кто также нуждается в нашей помощи…

— Я боюсь не за себя, — тихо призналась Полина, — в тот раз, когда они подожгли нашу квартиру, огонь вспыхнул так быстро, что все мы растерялись…

— Этого больше никогда не случится.

— Обещаешь? — спросила Полина.

— Обещаю, — твердо отвечала Лиза.

И она еще раз крепко обняла девочку.

Глава 51. «Хозяева ночи»

Белосельский был занят разговором с Антоном Сергеевичем, когда неожиданно пришла Самина и доложила, что явились представители байкерского сообщества. Белосельский велел пригласить их в гостиную своего роскошного номера, который он по праву владельца гостиницы самолично занял. Байкеров было трое, все были одеты, как и подобает «королям ночи и мотоциклов» — черные куртки, усеянные металлическими пряжками, широченные грубые сапоги и причудливые платки, которыми были обвязаны их крупные головы. Среди них выделялся лидер — высоченный, двухметровый рыжий небритый детина лет сорока, длиннобородый, обе его щеки были украшены двумя татуировками в форме змеи.

Держали себя байкеры довольно развязно — все их движения и выражения лиц были полны величайшей снисходительности по отношению к окружающим. Было заметно, что они действительно себя считают некой «высшей кастой», которая не только имеет весомые преимущества по сравнению с простыми смертными, но и обладает несравненными привилегиями, такими как свобода и независимость.

Впрочем, увидев Белосельского, байкеры резко изменили выражение лица — если не на раболепное, то куда менее свирепое и даже приветливое. Сила не может не вызывать восхищение и даже тайный страх. Белосельский не был такого гигантского роста, как эти байкеры, его плечи не были так широки, но в нем ощущалась такая скрытая мощная энергия, которая словно вспышки молнии искрила в словах, жестах и некоторых интонациях, что ее невозможно было не заметить.

Белосельский крепко пожал всем троим руки и усадил на золоченые кресла.

— Задание вы выполнили безупречно. Ваша помощь бесценна. Я думаю, что мы заключим долгосрочное соглашение. Оно пойдет на пользу и мне, и вашему байкерскому сообществу.

— Есть одна проблема, — отвечал байкер по прозвищу «Викинг», — мне позвонил глава нашего регионального клуба и назвал нас… очень нехорошими словами, так как мы потревожили всеми уважаемых людей и не слушаем ничьих приказов… он обещал нам, мягко говоря, «сладкую жизнь».

— Послушайте, — воскликнул Белосельский, — теперь вы сила. Я все продумал. Теперь вы не просто маленький клуб, крохотное сообщество. К вам еще должны присоединиться как минимум человек сто…

— Верно, — отвечал «Викинг», — однако…

— Так вот, вы больше не будете скитаться, прося у каждого байкерского клуба пристанища. У вас будет свой собственный клуб, свой устав, своя земля и недвижимость. Больше вам никто не указ. Есть целый коттеджный поселок, который достался мне от ***, и я намерен оформить его на вас.

Глаза «Викинга» радостно засверкали.

— Насчет денег и всякого продовольствия — первое время я вам все организую. Потом научитесь сами вести свое хозяйство. И главное — вам не нужно подчиняться больше ни главе городского байкерского сообщества, ни кому бы то ни было еще. Во всем остальном действует только наше соглашение. Вы мне нужны.

— Да, конечно, — произнесли байкеры почти одновременно, — мы полностью в Вашем распоряжении.

— Кроме того суммы, которые я обещал, уже вам переведены. Еще я подумал об оружии и жилетах. Но это вам выдаст Самина. Это для защиты. Никакого неоправданного насилия я не потерплю. Применять оружие можно только в самом крайнем случае.

— Это мы помним.

— Хорошо, — прибавил уже мягче Белосельский, — теперь, как я понимаю, вы хотите съездить в Берлин на праздник?

— Да, после всех наших дел, — ухмыльнулся «Викинг», — нам желательно попасть туда как можно раньше. Но на это нужны визы и паспорта.

— Я позаботился об этом. Самина выдаст вам готовые паспорта — отнюдь не поддельные, а настоящие, с визами в Германию. И вы с легкостью пересечете границу. Также партия новых современных мотоциклов ждет вас в местечке под названием ***. Это небольшой городок, где вы сможете переночевать и пересесть на ваших «лихих коней».

— Отлично, с Вами приятно иметь дело!

— Я еще раз повторяю, — подчеркнул строго Белосельский, — все, что обещал — выполню. По возвращении из Германии вы сразу размещаетесь на новом месте. Это очень хороший участок. Вы сами увидите. У него превосходное стратегическое положение, позволяющее следить за противником и одновременно скрываться, с одной стороны лес, с другой — река. К югу — выход на шоссе. Тактически тоже удобно. Недвижимость будет оформлена на всех троих. Это будет ваш главный форпост, ваша цитадель. Там вас никто не осмелится побеспокоить. Если другие байкерские сообщества будут вам досаждать, я вмешаюсь.

— Мы справимся.

— Я беру все на себя. Для вас еще много заданий. Но о них позже. Когда вернетесь из Берлина, я расскажу. Хорошенько повеселитесь там! Так как после надо будет выполнить и другие задания.

— Мы исполним даже самое невыполнимое.

Белосельский улыбнулся и, слегка кивнув головой, дал понять, что аудиенция у него окончена. Байкеры ушли в прекрасном настроении.

Через минуту пришла Лиза.

— Какие бороды! Я приняла их за гномов или даже троллей из сказки.

Белосельский рассмеялся, обнимая жену.

— Борода им идет и даже красит, а небритые щеки придают только больше мужества. Мне они нужны. Они, конечно, иногда любят «шалить» и даже совершать дерзкие проделки, но у меня слишком много врагов. Я не могу все время требовать у Сафронова целые батальоны.

— Я знаю, Алексей, — отвечала Лиза, — я ведь тебя во всем поддерживаю… Когда мы уезжаем?

— Через несколько часов. Самолет готовится.

— Хорошо, — улыбнулась Лиза, — я жду того момента, когда сама буду для тебя все организовывать. Вот только выучусь, получу диплом и тогда я буду делать многие вещи гораздо лучше, чем Самина.

Белосельский рассмеялся. Он уловил шутку в словах девушки.

— Дело не в дипломах и в каких-то особых знаниях. Ты моя жена. Ты — самое ценное для меня в жизни. Есть вещи, которые я тебе никогда не позволю — это рисковать своей жизнью.

Она крепко обняла его и прижала к груди.

Через минуту она произнесла более решительным тоном:

— Пойду скажу им несколько слов на прощание, а то мне кажется, они сомневаются в нас.

Глава 52. Брат и сестра

Ива отбросила свой модный, украшенный стразами телефон на затканную голубым атласом оттоманку и усадила брата рядом с собой.

— Мы так давно не виделись, не беседовали. Ты то учишься, то друзья… Кажется, и доверие между нами пропало.

— Мы уже не дети, — произнес Милош.

Никто бы не узнал в этом розовощеком и упитанном молодом человеке того несчастного угнетенного ребенка, чье детство украла война. Казалось, что прошлое — не более чем дурной сон, который иной раз человек видит в минуту дурного настроения.

— Детская наивность в прошлом, — продолжал Милош, — ты хочешь меня спросить о моих личных делах?

— Нет же… я хотела обсудить с тобой другое… нашего дядю. Не притворяйся, что тебя это все не волнует.

— Ива, я ведь не твоя подруга Ирина, что вечно болтает лишнего… Ты точно не перепутала меня с ней?

— Брось шутить… Ты знаешь, где сейчас наш дядя?

— Нет.

— В том то и дело… Он уехал и не сказал ни слова… Со своей Саминой и большой командой. Кстати, Самина мне все больше не нравится, — в ее голосе появилось высокомерие и даже угроза.

— Ты с ней по-прежнему в ссоре?

— Просто я ее не выношу, и она это знает. Но сейчас речь не о ней. Дядя со своей «мартышкой» даже не известил нас, куда уезжает. Нет, он предупредил нас, но не назвал города. И вечно Лиза с ним!

— Это означает, что он нам не доверяет… Что ты хочешь? Лиза теперь его жена. И она не мартышка. Она красива, хоть и невысокая. Правда, я не думал… — произнес Милош.

— Не думал о чем?

— Что все у них так быстро сложится, — произнес Милош, — впрочем, что сейчас толку… Она хорошая девушка. Я не слышал от нее ничего угрожающего.

— Это пока она не стала женой нашего дяди… Она еще нам покажет.

— Я так не думаю.

— А я уверена! — возразила Ива. — Я давно привыкла к тому, что мое мнение никогда не в счет. Дядя нас явно игнорирует. Не уважает наше мнение.

— Раз ты это говоришь, то обязательно что-нибудь замыслила. Угадал?

— Ничего особенного, я хочу показать себя самостоятельной и самодостаточной.

— Никто в тебе не сомневается.

— Я хочу переехать жить к моему парню. Я давно себя ощущаю чужой. Дядя сказал, что он выделит мне определенную сумму. И она уже у меня есть. Я смогу купить свой собственный дом.

— Тебе так хочется отдалиться от нас? И это решение?

— Решение.

— Слишком поспешное и неверное решение, — возразил Милош, — дяде оно точно не понравится. Все это некрасиво. Мы стали бы неблагодарными по отношению к нему.

Ива вспыхнула.

— Неблагодарность? Что это ты выдумал? Ты на что намекаешь?

— Ни на что, успокойся!

Ива выместила эмоции на турецких подушках, которые полетели в брата.

— Я не желаю таких намеков, и ты меня не понял.

— Я все прекрасно понял… Я уважаю твой выбор. Но считаю, что уходить тебе не надо.

— Почему?

— В прошлый раз твой молодой человек, извини, оказался совсем не тем, кто был тебе нужен.

— Каждый имеет право на ошибку. Мой новый парень заботливый и меня на руках носит.

— Ты обижена, признай это, — заключил Милош, — ты словно уязвлена. И связано это не только с отъездом дяди.

Ива замолчала и задумалась.

— Я предполагала, что мой брат меня поддержит в таком деле.

— Я хочу быть справедливым.

— Справедливым для кого? Кто-нибудь вообще думает обо мне? О том, что чувствую я? Я тут как в плену! Уже столько лет. Весь этот эскорт до моего университета… Эта Самина, которая сует свой нос во все что можно! Это невыносимо! Как ты этого не видишь?

Милош задумался.

— Ты ждешь от меня каких-то решительных действий? Чтобы я конфликтовал с дядей? Человеком, который столько сделал для меня… для нас…

— Но я жду хотя бы понимания… от моего родного брата… — тихо произнесла Ива и ее глаза наполнились слезами. — Но, видимо, я ошиблась. Извини, что вообще отвлекла тебя.

И она выбежала из комнаты как обиженная королева.

Глава 53. Длань правосудия

Морозным утром 20… года перед городским зданием суда, выстроенным в постмодернистском стиле, две симметричные башенки которого снег разукрасил серебристым орнаментом, собралась небольшая толпа. С виду их можно было принять за нищих или оборванцев, похожих на персонажей Достоевского «Униженные и оскорбленные». Это были те, кого современная Фемида низвергла в пропасть нищеты и беспомощности, навсегда закрыв глаза милосердию и состраданию. Увы, эти люди, лишившись не только имущества, но и последних сбережений, пытались протестовать, держа в руках самодельные плакаты.

Антон Сергеевич лицезрел все это, подъезжая к зданию суда со своей семьей. Его сопровождал брат Самины — невысокий, молчаливый человек лет тридцати.

— Это только малая часть того, в чем виновен бывший поверенный по долгам, — заметил Антон Сергеевич, — на самом деле людей, которые потеряли все, гораздо больше…

— Господин Белосельский все решит, — возразил брат Самины, — в его отсутствие за Вашу безопасность отвечаю я.

— Но Вы не можете нас вечно охранять.

— Слово Белосельского — тверже алмаза.

— Не сомневаюсь, — отвечал с легким оттенком сомнения Антон Сергеевич, — если, разумеется, он сумеет вырваться из водоворота «важных событий» и приехать…

Они расположились в небольшом зале ожидания судебных решений.

— Он вернется, — горячо произнесла дочь Антона Сергеевича.

Девочка произнесла эти слова с такой трогательной детской доверчивостью, что на глаза невольно навернулись слезы.

Ее сестра, более хладнокровная девушка лет восемнадцати, возразила:

— Так бывает только в сказках. Ты опять взяла с собой этот глупый эпос… Пойми, в сказаниях про эльфов и троллей побеждают любимые герои. В реальности зло берет верх над добром. Мир несправедлив как этот суд.

— Нет, — горячо возразила девочка, и ее глаза помимо воли наполнились слезами, — я это чувствую… я это знаю… Алексей вернется… он не подведет нас.

Вмешалась мать. Она взяла дочь на руки и строго произнесла:

— Что это за вещица у тебя на шее? Ты так и не сказала нам. Это от кого подарок?

— Это медальон от Лизы.

— Жена Белосельского подарила? Зачем? С какой целью?

— Это секрет.

— Полина, — строго сказала ее мать, — ты меня удивляешь! Ты же воспитанная девочка, знающая правила хорошего тона. Не нужно принимать такие подарки от посторонних людей. Эта Лиза — шустрая девчонка! Видно, что вертит мужем как пожелает! Да и сам Белосельский кажется несколько подозрительным. Я сама лично видела, как он провожал группу подозрительных байкеров. Мне это не нравится… Порядочный человек не может заводить дружбу с голодранцами на мотоциклах!

— Он добрый и поможет нам.

— Полина, ты еще ребенок, и начиталась басней, — произнесла сестра, приходя на помощь матери, — не надо никого идеализировать! Все люли обманщики! Включая этого правозащитника! В этом мире нет справедливости. Сегодня решающий день, когда суд вынесет решение. И вполне вероятно, что у нас отберут последнюю надежду. Нам будет некуда пойти. Не сидеть же вечно в гостинице. Мы не хотим быть никому обязанными.

Девочка хотела что-то возразить сестре и матери, но вдруг замолчала.

В эту минуту к ним приблизился неприятного вида человек в дорогом костюме, напоминающий разжиревшего бобра, с презрительно задранным подбородком. Полина тут же про себя назвала его «Кастор», вспомнив один древнегреческий миф. Позади «Кастора» виднелся его спутник, вызывающий симпатию еще в меньшей степени — это был грубый двухметровый рыжеватый детина, с массивной челюстью как у мастифа и свирепым оскалом зубов как у аллигатора. (Позже выяснилось, что это известный депутат в сопровождении своего адвоката.)

— Ваш правозащитник струсил, — буркнул депутат, даже не поздоровавшись, — и позорно бежал. Я вам советую даже не подавать апелляцию. Это ни к чему не приведет. Решение суда известно.

— Это неправда! — Полина почти закричала. — Белосельский приедет!

— Присутствие детей здесь излишне, — произнес депутат, — и я сейчас скажу служебным приставам, чтобы вывели всех лишних на улицу.

— Вы не можете диктовать здесь свои условия, — спокойно произнес брат Самины.

— Все равно у вас ничего не получится, — продолжал депутат, — ровным счетом ничего. Все ваши квартиры перейдут в собственность моей компании… Я знаю, что ваш правозащитник серьезно потревожил в нашем городе кое-кого из влиятельных людей и даже попытался наводить свои порядки, но, как вы сами видите, ему ничего не удалось, кроме как просто сбежать под любым предлогом. Лучшее, что вы можете сделать…

— Мы будем бороться дальше, — возразил Антон Сергеевич и подошел почти вплотную к наглецу.

— Это бессмысленно, — возразил депутат, — в этом городе власть — это я… Решение суда известно. Мой шеф — самый влиятельный человек этого региона. Он входит в число самых богатых миллионеров по версии журнала «Русские миллионщики». Идти против такого человека — самоубийство.

— Вы глубоко заблуждаетесь, — произнес властный голос позади, при звуке которого все встрепенулись, а Полина радостно вскрикнула.

Девочка больше не сдерживала эмоций и бросилась навстречу Белосельскому с той стремительной быстротой, с какой утопающий хватается за соломинку.

— Я же говорила, я не сомневалась!

Белосельский погладил Полину по голове. Лиза сделала то же самое.

— Если я опоздал, то на несколько часов. Это не моя вина. В такую погоду частный самолет не всегда легко посадить. Особенно такую «стрекозу».

— Вы ведь спасете нас, правда?

— Конечно, дитя мое, — отвечал Белосельский, опускаясь на одно колено и рассматривая книгу, которую держала Полина, — все будет хорошо. Что это? Опять сказки?

— Это легенда о Беовульфе. Скандинавский эпос, — сказала Полина, — это моя любимая сказка. Беовульф — великий герой. Он боролся со злом, чтобы не стать злом, и победил…

— Мы тоже победим, — подтвердил Белосельский, — в вас должна быть вера. Это самое главное!

— Вам не стыдно обманывать ребенка? — воскликнул, наконец, депутат. — Ведь Вы прекрасно знаете, что решение суда против Вас.

Белосельский выпрямился во весь рост и приблизился с таким грозным видом, что «слуга народа» и его адвокат невольно попятились назад.

— А я никого и не обманываю. С чего Вы решили, что решение суда будет в Вашу пользу? Отнюдь. Я еще потребую компенсации, которая намного превысит состояние Вашего шефа, который мнит себя самым богатым человеком в этом крае. Вы вернете людям не только то, что у них отобрали, но еще и выплатите моральный ущерб. Самое страшное, когда Вы своими действиями заставляете страдать детей, которые ни в чем не виноваты! Поверьте, расплата Ваша будет столь ужасной, что Вы не раз пожалеете о своей участи…

Депутат попытался улыбнуться, но его рот помимо воли искривился в жуткую гримасу — настолько слова правозащитника были завораживающими и настолько они были пронизаны несокрушимой уверенностью.

— Состояние Вашего шефа, который, по Вашим словам, богат как Ротшильд, — продолжал Белосельский, — по моим оценкам не превышает двести миллионов долларов, тогда как мои средства, даже если не считать недвижимость и акции ведущих нефтяных компаний, достигают двух миллиардов. И я согласен истратить все до последнего цента, лишь бы уничтожить таких людей, как Вы. Так что мы еще посмотрим, у кого связи сильнее и кто более влиятелен. (Лицо депутата посерело.) Очень многие люди рассуждали подобно Вам — это политики, рестораторы, банкиры, и где они сейчас? Чтобы бросить мне вызов, нужно обладать определенными технологиями, которых Вы лишены в силу объективных причин… Это игра, когда ты знаешь, что заранее выиграешь… Кстати, когда я ехал сюда, я узнал одну новость, которая Вас сильно заинтересует.

— Какая же? — спросил депутат немного менее самоуверенно.

— Ночью пострадал ночной клуб, где заправляет Ваш племянник. А дело было так. В ночное заведение пожаловали байкеры, заказали хорошего вина, которое, на беду, оказалось препротивным. Вы знаете, что байкеры обожают хорошие напитки? Они ужасно привередливы. Так вот, Ваш племянник стал дерзить, и пришлось преподать ему урок. Поэтому Ваш клуб почти разгромлен, ущерб исчисляется в миллионах.

Холодный пот выступил на лбу депутата.

— Этого не может быть!

— Более того, случилась еще большая неприятность — на Ваш завод утром вломилась шайка разбойников. Они, правда, значительного ущерба не причинили, всего лишь разграбили Ваши склады и угнали несколько автомобилей. Какая неожиданность! А вдруг это конкуренты?

На лбу у депутата вздулись вены.

— Кто ты такой? — помимо воли вскричал депутат. — Никто в этом городе не посмеет напасть на меня!

— Но это еще не все, — продолжал Белосельский, — Ваш друг из окружной прокуратуры, тот самый, да… который очень близок Вам… сегодня попал в ДТП… Ничего страшного с ним не случилось… со здоровьем все в порядке… однако сегодня он попросит об отставке…

— Это бред…

— Но и на этом не исчерпывается перечень Ваших неприятностей. Вы, вероятно, удивлены, что судья не стала с Вами разговаривать сегодня утром, хотя Вы ей названивали раз десять? Нет? Я Вам облегчу задачу. Судья больше не будет делать, как угодно Вам… Впрочем, все эти новости Вы узнаете немного позже. И на Вашем месте я бы подумал о Вашей собственной участи…

Депутат еще не сдавался.

— Но ты не знаешь, кто я такой. Ты в нашем городе новичок. Здесь все мои…

Белосельский засмеялся.

— Вы приехали только в сопровождении двух человек. Остальные ждут в Вашем офисе — но их не более десяти…

— Нас гораздо больше, чем ты думаешь!

— Но они готовы предать Вас в любую минуту. Вы так и не поняли главного — люди подчиняются силе, а не таким банкротам, как Вы. Люди всегда готовы идти за лидером, за тем, кто выигрывает, кто ведет их вперед, и за тем, кто обладает подлинной силой и авторитетом. А такие проигравшие люди, как Вы, идут на дно, и никто им не поможет.

— Ну, ты за это заплатишь, — депутат в бешенстве отшатнулся и оперся на руку своего адвоката, — твои угрозы…

— Фортуна показывает Вам свои гримасы, и мне жаль Вас, ибо даже сейчас Вы не испытываете раскаяния.

В это время у депутата принялся отчаянно названивать телефон.

— Это Ваш племянник, он сообщит Вам то, что Вы только что узнали от меня.

Депутат с округлившимися глазами так и застыл в немом изумлении, слушая отчаянные крики своего родственника, который пытался описать ситуацию с клубом.

Воспользовавшись замешательством депутата, Белосельский повернулся к семье Антона Сергеевича.

— Я слышал то, что Вы сказали, — произнес отец Полины, — я так понимаю, что Вы сами действуете не вполне законными методами.

— Что есть закон? — возразил Белосельский. — Слепое правосудие… Вы это лучше знаете, чем кто-либо.

— Тогда чем Вы отличаетесь от них? — спросил Антон Сергеевич. — Если Вы опускаетесь до их уровня…

— Тем, что я готов всегда помиловать раскаявшегося преступника… Я не так уж безжалостен, как Вам кажется.

— Однако то, что Вы делаете…

— Я не нарушаю закон, — возразил Белосельский, — потому что иногда закон — это я сам.

Антон Сергеевич замолчал и опустил глаза.

Лиза подошла к Полине и шепнула ей что-то ободряющее.

— После того как сегодня суд Вас оправдает, Вы будете собираться в дорогу. Я забираю Вас в Москву, всю Вашу семью. У Вас будет дом и все, что полагается генеральному директору моих фондов. Понадобится весь Ваш опыт и, главное, те качества, которые я больше всего ценю. Насчет расходов я уже обо всем позаботился. Ваш счет в банке разблокирован, и Вы вновь можете свободно распоряжаться средствами…

— Я никогда ни приму денег, пока я их не заслужил, и Вы это знаете.

— Тем более нам надо вернуться в Москву как можно скорее, чтобы приступить к работе.

— Хорошо, а что будет с теми людьми, которых мы видели на улице?

— Я также разрешу этот вопрос… На выплату всем потерпевшим нужно несколько миллиардов рублей. Но по счастливой случайности в подвале бывшего главы администрации как раз найдены несметные богатства. Неформально, разумеется. И все они пойдут на добрые дела.

Антон Сергеевич был удивлен.

— Да, этих денег еле-еле хватит на выплаты, впрочем, я уверен, что нам в этом поможет господин депутат и его адвокат.

Лиза в это время смело подошла к рыжему адвокату. Ее щеки слегка раскраснелись, а глаза горели.

— Я слышала, что Вы один из редких коллекционеров экзотических животных и заядлый охотник…

Адвокат смотрел на жену Белосельского нагловатым взором и промычал:

— У меня есть все разрешения… Вы ничего не докажете… Кто ты такая вообще?

— К тому же в последнее время, — произнес Белосельский, обнимая Лизу за талию, — Вы занимаетесь незаконным браконьерством. Учитывая все это и Вашу огромную любовь к охоте, я решил преподнести Вам долгожданный приятный сюрприз. Вы очень скоро примете участие в одной охоте — особой жестокой забаве, — только там в качестве зверя выступите Вы сами собственной персоной… Эту забаву организует один мой деловой партнер… Вас ему доставят связанным в клетке. Кстати, Вы быстро бегаете? Нет? Советую начать тренироваться уже сегодня вечером!

Рыжий адвокат насупился и, наконец, опомнившись и осознав, что он теряет авторитет в глазах «патрона», завопил:

— Вы позволяете себе угрозы под крышей дома правосудия, где вершит дело сам закон! Вы дерзко нарушаете конституционные права моего клиента!

— Замолчите, — прервал его Белосельский, — после всех тех бед и несчастий, которые Вы причинили людям, Вы еще смеете здесь разглагольствовать о правах и правосудии.

— Вы пренебрегаете правами моего клиента! — не унимался адвокат.

Белосельский усмехнулся.

— Очень скоро я Вам продемонстрирую, что такое настоящее пренебрежение законом и правами человека. И я обещаю, что Вы и Ваш хозяин будете первыми, кто это почувствует на своей шкуре.

Голос Белосельского звучал невыразимо убедительно, слова были пронизаны ледяным хладнокровием и они словно клинок впивались в тело. Адвокат поневоле ощутил, как колючий озноб пробежался по его спине, а сердце невольно дрогнуло от страха. Не приняв поединка, неудачливый «поборник правосудия» схватил депутата под руку и потащил прочь из здания.

Глава 54. Легенда о Беовульфе

Час спустя семья Антона Сергеевича, воспрянувшая духом после решения суда в их пользу, вновь собралась в холле гостиницы. Но теперь уже они не выглядели как страдальцы с картины Богданова-Бельского или Венецианова, в их глазах вновь светился луч надежды.

— Не знаю даже, что и сказать. Все это выглядит фантастично. Я поражен. Ведь я знал, что судья куплена.

— Ничего нет удивительного, суд рассмотрел все доводы и принял решение в Вашу пользу. Ваше имущество Вам будет возвращено.

— Но все так просто не бывает… мы Вам обязаны…

Белосельский протянул Антону Сергеевичу папку с документами.

— Что это?

— Свидетельство о собственности на дом, который я Вам возвращаю, как и обещал. Хотя Вы им не сможете воспользоваться, так как в Москве я выделю Вам другую недвижимость.

— Ну это уж слишком!

— Не думайте об этом, — прервал его Белосельский, — еще до моей вынужденной командировки в Москву я предпринял кое-какие шаги… и я сдержал слово.

— Я всегда верила, — подтвердила Полина.

Лиза погладила девочку по голове. Антон Сергеевич в задумчивости просматривал полученные документы и бормотал: «Невероятно».

— В жизни не все как в сказке… но иногда Зло может быть повержено, как в твоих балладах о Беовульфе. Как я говорил, нас ждет Москва, — продолжал Белосельский, — Вам еще нужно, Антон Сергеевич, более детально узнать работу моих фондов. Помогать и учиться у Вас будет моя жена. Я сам буду заниматься строительством коттеджного поселка. В качестве контрагента есть один банк, которому я в свое время оказал услугу. Все платежи пока что пройдут через этот банк, ибо сейчас я не хочу привлекать слишком большого внимания к моей персоне. Но банкир Орланов и его сестра — мои самые надежные партнеры, и Вы можете на них положиться.

— Простите мне мою смелость, — заметила супруга Антона Сергеевича, — но Ваша жена очень молода, и не в силах…

— Лиза имеет опыт работы волонтером. И немалый. Не судите о ней по ее возрасту. В отдельных случаях я доверяюсь ее выбору. Конечно, ей нужен мудрый советчик, и Ваш супруг как нельзя лучше подходит на эту роль. Я, как муж Лизы, могу что-то объяснять, может быть, долго и монотонно, а Антон Сергеевич сделает это быстро. Тем более Лиза учится и скоро получит диплом. Она схватывает все на лету. Уверен, что она справится.

— Все это замечательно, — продолжала супруга Антона Сергеевича, — а ситуация в Москве? Не столкнемся ли мы…

— Нет, в Москве у меня налаженные связи и контакты. Конечно, время от времени возникают некоторые сложности, но я их успешно разрешаю. Ваше прошлое Вы должны забыть как дурной сон…

Полина развеселилась. Лиза даже стала немного ревновать к ней мужа. Она отвела его в сторону.

— Я тебя хотела спросить… Скажи, а ты хотел бы, чтобы когда-нибудь я тебе подарила такую девочку? Я вижу, как ты любишь детей.

— Ты сама еще девочка, — отвечал Белосельский, целуя жену, — в свое время я упустил возможность заботиться о моих детях, и я не хочу, чтобы это повторилось.

— А Ива?

Белосельский грустно улыбнулся.

— Она не простила меня.

— Она ревнует, так же как и я, — отвечала Лиза, — я ведь говорю искренне, как чувствую.

— Ты для меня самое главное, моя жизнь, моя душа, мое биение сердца, — произнес Белосельский, — ты не должна в этом никогда сомневаться. Но кроме любви есть и другие чувства, привязанности и симпатии…

— Это ты про Самину. Я обещала не ревновать и не ссориться с ней и не подведу тебя. Но иногда я могу быть нетерпимой и молчать не стану, если мне что-нибудь не понравится. Ты ведь знаешь мой характер.

Затем они вновь вернулись к семье Антона Сергеевича.

— Самолет будет готов через час. Если вы хотите с кем-то попрощаться из родственников…

— Увы! Нет, — возразила жена Антона Сергеевича, — когда нам было плохо, все от нас отвернулись! Еще час назад мы были отверженными и не имели крова… Нас считали пропащими людьми и не пускали на порог… И только благодаря Вам…

— Мы полетим на самолете? — вскричала Полина.

— Да, дитя мое, — отвечал Белосельский, — это небольшой частный самолет, похожий на гигантскую птицу — Кондора. Он мигом доставит нас в Москву.

— Здорово, — Полина захлопала в ладоши, — я еще никогда не летала на самолете.

— А безопасность полета? — спросил Антон Сергеевич.

— В воздухе нас будут сопровождать три вертолета последней модификации, — ответил Белосельский, — это наша особая разработанная технология. Вертолет создает защитное поле и является неуязвимым для любого вида оружия. К тому же всю информацию я по-прежнему получаю через спутник, а надежней этой системы человечество еще не придумало. Можете не волноваться.

— Вы, наверно, подумаете, что я слишком подозрителен и недоверчив, но речь идет о моей семье, поэтому я и спрашиваю про такие вещи. Ведь мои близкие едут со мной в неизвестность, — заметил Антон Сергеевич.

— Почему же в неизвестность? — возразил Белосельский. — Я обеспечу Вам прочное положение.

— Москва — сложный и трудный город, к нему сложно привыкнуть.

— Это так, но уж если привыкнете, захотите остаться навсегда… Между прочим, несмотря на то, что мы уезжаем, я еще вернусь, чтобы переговорить с новым главой региона, который прибыл из Москвы. Во всяком случае могу заверить, что кошмар больше не повторится.

В это время появилась новость, что известного депутата и его адвоката похитили неизвестные личности на угнанном «Мерседесе». Антон Сергеевич, который держал в руке планшет, подозрительно воззрился на Белосельского.

— Если Вы к этому причастны…

— Почему Вы так думаете? — усмехнулся Белосельский. — В городе действует множество других враждебных кланов. Они все получат по заслугам. Не будем об этом… Если бы Вы знали, сколько таких людей еще осталось… И мой долг — избавить общество от подобных мерзавцев. Но давайте забудем прошлое. Вас ждет работа, а не воспоминания. В Москве предстоит усердно трудиться.

Антон Сергеевич замолчал и больше не задавал ни единого вопроса.

Через час он со своей семьей был доставлен на борт небольшого частного самолета. Белосельский приказал отвести почетные места для гостей, а сам вместе с женой предпочел занять более скромные места.

Антон Сергеевич был поражен необыкновенным изяществом и комфортом, который царил в салоне — здесь было все предусмотрено для трехчасового перелета: удобная ореховая мебель, глубокие кресла с небольшими столиками, на которых были два ноутбука вместе с заранее приготовленными приборами. Даже салонная белая обшивка была украшена различными узорами — золотистой резьбой и натюрмортами, изображающими галеоны дальнего плавания. На отдельном столике лежала папка бумаг, которые Белосельский пробежал глазами.

Полина с живым любопытством глядела сквозь иллюминатор и ощущала себя парящей птицей. Это был ее первый полет, первые особые ощущения необыкновенной легкости и странной радости, какую, должно быть, ощущают лишь кондоры да орланы, с гордым презрением глядящие вниз. Сестра Полины вела себя немного более скованно и подозрительно смотрела на то, как Лиза обнимает человека, который, по ее мнению, годится ей в отцы, а не в мужья. Лиза догадалась, что творится в ее душе, и слегка надменно тряхнула своими длинными черными волосами.

Через два часа «Кондор» цепко встал на свои лапы недалеко от Шереметьева. У трапа самолета ждали две машины.

— Мои люди доставят Вас в Ваш новый дом, — произнес Белосельский, — Вам надо обустроиться и привыкнуть. И, конечно, отдохнуть с дороги, потом я за Вами пришлю машину. Осмотрите Ваше новое жилище… оно вполне приличное. А завтра приезжайте ко мне в офис и начнем нашу работу, я представлю Вас как генерального директора фондов, и Вы будете руководить.

— Значит, завтра приедет только мой папа? А я где буду? — спросила, забеспокоившись, Полина.

— Тебе нужно записаться в новую школу, — отвечал Белосельский, — и это обязательно.

Полина промолчала.

— Нехорошо напрашиваться в гости, — заметила ее мать.

— Ну почему же, Антон Сергеевич же иногда будет приезжать ко мне домой с докладом. Поэтому я буду рад пригласить и всю Вашу семью, — улыбаясь заключил Белосельский.

— Ура! — Полина не могла скрыть своей радости.

На прощание он вновь обнял ребенка. То же самое сделала и Лиза. Сестра Полины предпочла отвернуться.

— Мне симпатичны все, кроме одного человека, — произнесла Лиза, когда никто из семьи Антона Сергеевича не мог их слышать.

— Не все понимают наши отношения, разве для тебя это важно? — улыбнулся Белосельский.

— Конечно нет, — ответила Лиза, — но ты назначил ее отца директором всех наших фондов, и он станет частым гостем в нашем доме. Я уверена, что еще не раз столкнусь с этой девушкой… И мне бы не хотелось, чтобы…

— Но ее сестра Полина совсем другая.

— Ладно, давай поговорим о нас, — произнесла Лиза, — несколько недель такого напряженного труда дают нам право на свободный вечер. Давай не станем заезжать домой, хорошо? Не хочу ссориться с Ивой…

— Ты хочешь меня пригласить куда-нибудь?

— Я хочу провести вечер с тобой наедине. Я думаю, что мы это оба заслужили.

— Я согласен. Иногда эгоизм перевешивает и хочется немного уединения, тем более мы прервали наш медовый месяц. Есть одно местечко…

— И опять его выберет женщина в черном комбинезоне? — шутливо произнесла девушка.

— Нет, я бывал там в юности… Я скажу Самине, чтобы она все подготовила. Поедем не спеша.

Глава 55. Решение Ивы

На следующее утро Белосельский с Лизой сидели в роскошной гостиной загородного особняка и завтракали. Ива влетела с той бесцеремонностью, которая с каждой новой ее выходкой превращалась в открытое пренебрежение и даже грубость.

— Так вы надолго к нам? Я думала, что вы поселитесь в Нижнем ***… Ах да, прошу прощения, вам же пришлось прервать ваше свадебное путешествие.

— Ива, сядь, прошу тебя, — попросил Белосельский.

Он взглянул на нее с такой грустью, что в сердце Ивы, казалось, что-то шевельнулось.

— Что-то случилось, дядя?

— Нет, просто мне кажется, наоборот, случилось что-то у тебя. И ты хочешь этим поделиться.

Лиза поставила золоченую чашечку на блюдце и вышла. Она уже научилась разбираться в оттенках чувств мужа и не хотела показаться бестактной. К тому же она давно перестала считать приемную дочь Алексея своей соперницей и поэтому предпочла терпеть все ее выходки.

— Хорошо, поговорим.

Белосельский отбросил салфетку, встал и взял девушку за руку.

Ива с удивлением отдернула ладонь.

— Ты странный какой-то, что это за знаки внимания в мой адрес? Тебе мало твоей жены?

— Когда я смотрю на тебя, то вижу другую Иву. Прекрасную добрую девочку, невинную, неиспорченную, с чистой душой и таким же сердцем… И это не игра слов. Ты такая, как и прежде, и для меня такой же и останешься. Если отбросить твой юношеский максимализм…

— Это утомительно, дядя, одно и то же… И как это Лиза тебя терпит… Ты ей тоже читаешь бесконечные наставления?

— Нет, но она жаждет учиться и ей учеба не в тягость!

— Я ее привела в институт… ты забыл?

— Конечно нет.

— Может, хватит о ней? Мы так редко остаемся наедине, чтобы поговорить о моих проблемах.

— Ты всегда знаешь, что я готов тебе помочь.

— Эта твоя идея о помощи всем и всегда просто смешна. К тому же я сомневаюсь, что ты меня услышал. Ведь тебе безразличны мои чувства…

— А! Мне кажется, ты хочешь сообщить мне о некоем решении… Я прав?

Ива нахмурилась,

— И конечно, ты примешься меня отчитывать. Доказывать, какая я плохая и непослушная! Не такая, как Лиза! Зато я не лицемерка как она.

Белосельский пропустил это мимо ушей.

— Я тебя всегда поддержу, разве ты это до сих пор не поняла?

Ива на секунду задумалась. Она стала нервно крутить свои каштановые волосы и завивать их в колечки.

— А если это решение тебе не понравится?

— Этого не может быть!

— Ты опять меня дурачишь… Ты можешь провести Лизу, но не меня… я слишком хорошо тебя знаю.

— Это правда, — ответил с некоторым колебанием Белосельский, — но тогда я не был женат и ты была еще слишком юна. И возможно, ты права, я был чересчур требователен к тебе и вел себя как эгоист.

— Значит, ты признаешь, что был неправ в отношении меня? Ты говоришь искренне?

— Да, расскажи!

— Хорошо, хорошо, — произнесла Ива серьезным тоном, — предположим, я тебе поверила… Есть один молодой человек, впрочем, я его еще не приводила к нам и ты с ним не знаком… но у нас все серьезно… хотя я уверена, что тебе уже донесли на меня.

Белосельский кивнул.

— Я осведомлен. По моим сведениям, это достойный молодой человек. Пускай придет к нам домой.

— Это все будет, но на этот раз я бы хотела большего… Помнишь, ты как-то высказал предположение, что у меня может быть свой дом? И у меня есть на это деньги. На моей карте двести миллионов и ты сдержал слово, так вот, я бы хотела иметь квартиру в городе… лучше, я сама ее выберу.

— В городе ты будешь в меньшей безопасности, и я не всегда смогу тебе помочь, но я согласен, ибо это твой выбор.

— Я хочу жить со своим молодым человеком в городе, в моем собственном доме… разве это так много?

— Я же не против и готов тебя поддержать. Я дам указание риэлтору, и он найдет для тебя подходящую квартиру.

— Начинается, — вспыхнула Ива, — могу я что-нибудь сделать сама?

— Конечно, но если квартира тебе не понравится, выберешь другую.

Его голос звучал так обнадеживающе.

— О! Да ты изменился! — не сдержалась девочка. — Эта «мартышка» превратила тебя в размякший мякиш хлеба!

— Ива, не говори так о моей жене, прошу тебя.

— Как прикажете, Ваше величество, — насмешливо отвечала девушка, — итак, ты мне даешь полную свободу?

— Да.

— И позволишь поселиться с моим любимым человеком отдельно от тебя? Я буду избавлена от твоей каждодневной опеки и заботы?

— Да… я же обещал тебя во всем поддержать. Ты напрасно ждала от меня другого.

Она пристально смотрела на него.

— С чего это ты стал таким уступчивым? Она на тебя влияет, и сильно влияет! Я даже не ожидала! Ты так легко меня отпускаешь… Вижу, что Лизу ты любишь больше, чем меня.

— Ты уже взрослая и должна разбираться в таких вещах. Любовь отца к дочери — это одно, к жене — другое… Ты жаждешь сама принимать решения, стать полностью независимой, никому не подчиняться — ты справишься… Единственное, о чем я тебя хочу попросить — не бросай учебу… это совет, не более.

— Я и не собиралась бросать… Но я не могу поверить, что ты стал таким уступчивым.

— Это не уступчивость, я не хочу стать тираном в отношении тебя!

— Ты и так им был столько лет, поэтому я удивлена… Ты мне почти ничего не разрешал, ты почти никогда не отпускал меня одну ни на учебу, ни в город, ни к друзьям… всюду передо мной маячила то одна твоя «черноволоска», то другая «общипанная курица» — это порождало столько насмешек среди всех моих знакомых! Такой позор! Я ощущала себя постоянно не в своей тарелке!

— Так было нужно. Ты слышала про похищения детей известных бизнесменов? Ты хотела бы оказаться в каком-нибудь сыром и мрачном подвале? И это наименее худшее из того, что с тобой могло произойти… у меня много врагов.

— Вот видишь, виноват ты, потому что ссоришься с людьми… Я могла бы быть более счастлива, если бы ты вел себя по-другому.

— Успех и удача всегда вызывают зависть, — произнес Белосельский, — впрочем, зачем говорить о прошлом? Я обязуюсь сделать все для твоего будущего. И сдержу слово. У тебя будет квартира в самом центре, почти двести миллионов на счете — это лишь малая часть. Я записал на твое имя и недвижимость, и акции банков.

— Лиза, конечно же, пользуется куда большим твоим расположением, ты ей покупаешь бриллианты или рубины? У нее на руке очень яркий браслет со сверкающими рубинами.

— Это единственный подарок, который я заставил ее принять от себя… Лиза — все та же простая девушка, ей не нужны ни украшения, ни шляпки, ни платья. Я делаю ей подарки другого рода, связанные с делами в моих фондах, когда мы находим, например, некоторых браконьеров и заставляем их отказаться от отстрела животных… Впрочем, тебя это не может интересовать.

— Конечно, твоя Лизочка — просто ангел во плоти… она же такая особенная!

Белосельский пропустил это мимо ушей.

— А я вместе с моим братом Милошем — земная, полная недостатков и пороков, не воздушная… Но зато я не притворщица и не лицемерка. Я говорю как есть и не собираюсь молчать, если мне что-то не нравится. Хорошо, по твоему взору я вижу, что моими словами я задеваю тебя… Не будем обижать друг друга. Я тебе благодарна за то, что ты впервые в жизни одобряешь мое решение. Когда ты найдешь мне квартиру?

— В течение двух недель мой риэлтор предоставит тебе несколько вариантов, и ты сама одобришь или же нет.

— Мне понадобится еще дизайнер и скульптор, возможно, и живописец. Я прекрасно знаю, какой интерьер нужен для моего жилища. Я сделаю все модным и современным. Устрою по моему вкусу.

— Я не сомневаюсь.

Он наклонился, чтобы обнять Иву, и, быть может, впервые за долгое время девушка обняла человека, который заменял ей отца и искренне любил.

— Значит, мы больше не в ссоре?

— Конечно нет.

— А с Лизой?

Ива нахмурилась и принялась теребить серьги.

— Я могу ее просто игнорировать?

— Я не прошу тебя ее любить. Это твое право, но вот…

— Это выше моих сил…

— Ива!

— Я переступлю через свою гордость и могу пару раз улыбнуться. Тебя это устроит?

Белосельский кивнул.

— Но большего не требуй! — в голосе девушки послышалась непреклонная нотка.

Но Белосельский улыбнулся про себя.

— Я еще люблю тебя за твой характер, за то, что в душе ты как кремень. Ну, иди обними меня как раньше… ведь мои чувства к тебе не изменились, хотя в последнее время ты сама ищешь повод в них сомневаться.

Ива помедлила мгновение, но вдруг вся ее черствость испарилась как дым, и словно всепожирающее пламя захлестнуло, и она обняла Белосельского так крепко и так горячо, что ему на мгновение показалось, что время повернулось вспять, и Ива опять предстала перед ним маленькой и беззащитной девочкой в полуразрушенном домике в Косово.

Но затем Ива, словно устыдившись своих чувств, произнесла:

— Я должна как можно скорее сообщить новость моему парню.

— Отлично.

И она упорхнула с той живостью и беззаботностью, которую ощущаешь только в юности.

После ее ухода Белосельский немедленно вызвал Самину. Вернее, «черноволосая пантера» спустилась с верхней галереи в гостиную за считаные секунды.

— У меня была Ива…

Брови Самины слегка изогнулись.

— Я догадываюсь, о чем вы говорили, — сказала она.

— Может быть, я и неправильно поступаю с точки зрения общечеловеческой морали, и как опекун Ивы я не должен был принимать такое опрометчивое решение. Наверное, настоящий отец был бы непреклонен и осудил бы меня. Ведь я обязан заботиться о ней.

— Не осуждай себя, — возразила Самина, — все равно Ива поступит по-своему. Ты же не можешь держать ее взаперти. Если поймет, что она пленница — то выкинет какой-нибудь фокус… У нее сейчас такой возраст.

— Ты сможешь это взять на себя? В городе плохая атмосфера, слишком много опасности и группировок, и охранять Иву будет намного сложнее.

— Еще бы! — отвечала Самина. — Почти на сорок процентов снизится эффективность наблюдения. Ведь есть «переменные», которые трудно учесть. Самое проблематичное — это клубы, если Ива примется ходить туда с парнем. Я же не могу проверить сто этих злачных мест… да и на улице едва ли спокойнее.

— Ничего не поделаешь… все-таки она моя приемная дочь, если нужно — задействуй все ресурсы. Если необходимо, я выделю дополнительные средства.

— Со своей стороны я сделаю как надо… попрошу брата, раз для тебя это важно. Пускай только Ива носит с собой медальон, как и Лиза…

— Лиза подарила свой Полине. Ты знаешь, ей очень понравилась эта маленькая девочка.

— Да, я знаю, но я дала ей новый… Впрочем, она в нем не нуждается, ведь рядом есть ты… И Лиза — не Ива, но у нее характер куда более предсказуемый!

— Почему ты так думаешь? — спросил Белосельский.

— Это мое мнение, — ответила Самина, — я понимаю, она еще очень юная… В ее возрасте все кажется таким простым и однозначным, словно есть либо белое, либо черное. Тем более что ты дал в ее руки колоссальные возможности. Она порывистая, эмоциональная и зачастую поступает, как велит ее неопытность и возраст.

— Мы все через это прошли… Я хочу, чтобы Лиза познакомилась поближе с работой фондов. Волонтерство — это замечательно, но я хочу, чтобы моя жена понимала, как осуществляются закупки, как иметь дело с нашими поставщиками, освоила логистику… Антон Сергеевич ей поможет в этом.

— На твоем месте я бы не особо доверяла этому человеку. Через месяц он забудет о том, что случилось в его жизни и примется злоупотреблять… Люди очень неблагодарны.

— Может быть, но это будет совсем другое. Я предоставил ему все возможности и средства.

— Доверие — это нечто большее, чем осознание ответственности. Всегда надо внушать мысль о наказании за неисполнение. Человек по своей природе склонен к ошибкам.

— Ладно, ты сделаешь, как я прошу?

— Конечно, разве я тебя подводила когда-нибудь?

— Нет.

— И еще, попроси нашего риэлтора подобрать удобную квартиру.

— Я сначала сделаю расчет и проведу моделирование — попрошу Ориона оценить уровень риска и затем выберу наименее опасное место и стратегически выгодное.

— Ива не потерпит слежки!

— Кроме Дарьи у меня есть и другие девочки. Правда, на роль подруг они не подойдут, но вполне сойдут за соседок, живущих по соседству.

— Лучше «превратить» их в сестер или в близких подруг.

— Да, возможно, и они «не спустят глаз» с Ивы.

— Правдоподобна легенда про подружек-студенток, у одной из которых имеется богатый папа. Именно он привез дочку в Москву для обучения в МГУ и снял квартиру на нефтяные деньги. Я сделаю эту легенду сама. Для реальности мы даже создадим портрет ее отца, бизнесмена из Сибири, напечатаем брошюры с его изображением, создадим сайт в интернете… Ива слишком тщеславна! Она непременно захочет похвастаться! Я ее знаю. Она сама заведет знакомство с этими девочками и никогда не догадается, что они — ее телохранительницы.

— Ну и чудесно…

— Я тебя не подведу.

Самина хотела протянуть руку и дотронуться до плеча Белосельского, но сдержалась.

— И последнее, — произнес Белосельский, угадав порыв «черной пантеры», — как ты знаешь, мы приглашены на благотворительный обед моей бывшей женой… Ты узнала, что она замыслила?

— То же, что мы и предполагали вначале.

— А как насчет того человека, в чьей судьбе меня попросили принять участие?

— Он там будет.

Белосельский кивнул и жестом показал, что больше приказаний не будет. Самина вышла с улыбкой на губах и заметила Лизу, разглядывающую гигантские китайские вазы, первое время казавшиеся ей какими-то фантастичными, словно привезенными из далеких земель Азии или Африки.

— Делитесь секретами? — спросила Лиза, замедляя шаг и облокачиваясь на золоченые перила.

— Никаких секретов, — спокойно отвечала Самина, — и ты это знаешь. Ты могла бы присутствовать при нашем разговоре.

— Зачем? Я не собираюсь быть нетактичной. Мне кажется, есть вещи, которые меня не касаются.

— Я тебе дам один совет, для твоей же пользы, — произнесла нравоучительно Самина, — для своего мужчины ты должна выглядеть всегда загадочно, всегда непредсказуемо. Это должно проявляться во всем — в одежде, словах и поступках. И так — постоянно. Всегда пользуются новым календарем, а не старым… И еще одно — более важное. Знаешь, почему ни одна девушка не могла быть долго с Алексеем? Они все хотели быть единственными и неповторимыми, и в слепом эгоизме ставили на первое место свое «я». Они не понимали одного — что повелевает только он. А все остальные должны подчиняться, а не наоборот.

Лиза ничего не ответила и вновь села рядом с мужем.

— Опять поссорились?

— Нет, я даже выслушала нравоучение от Самины.

Белосельский пристально посмотрел на жену.

— Не волнуйся, раз я дала тебе слово — то сдержу. С твоей драгоценной «пантерой» я даже дружу… У меня полно недостатков, Алексей, я это признаю, но второй Ивой я не стану никогда.

— Ты пойдешь со мной на благотворительный вечер, который организует моя бывшая жена Елена? — спросил Белосельский, меняя тему разговора.

Лиза слегка нахмурилась. Она вновь ощутила, как в ее сердце шевельнулась ревность.

— Зачем это? Что она хочет от тебя?

— Елена на пике славы! Известная модель, светская львица, манекенщица, дизайнер. Она недавно выкупила дом моды. Теперь в число ее достоинств входит еще одно — благотворительность. Поэтому праздник для сирот — подтверждение ее добродетелей.

— Этим ведь занимается наш фонд…

— Ты же знаешь, сколько подобных организаций по всей стране, я тебе рассказывал.

— Да, они занимаются отмыванием денег, ты мне схему даже рисовал.

— Именно так.

— А Елена?

— Мне кажется, ее цель другая. Раз приглашение ее адресовано мне — намек очевиден.

— Мне не очень хочется принимать такое сомнительное приглашение, — отвечала Лиза, — но я тебя знаю, и твои глаза говорят, что решение принято. Но я иду с тобой как твоя жена.

В ответ Белосельский обнял девушку и горячо поцеловал в губы.

Глава 56. В гостях у «Сапфо»

Благотворительный вечер проходил в знаменитом отеле *** на Арбате. В пригласительном билете золочеными буквами было выгравировано время — пять часов. Лиза втайне начала волноваться, она инстинктивно ожидала подвоха со стороны Елены. К тому же встал вопрос с выбором подходящего платья. Белосельский, угадывая сомнения, терзавшие жену, деликатно посоветовал Самине вмешаться. Две девушки лучше поймут друг друга — особенно по части нарядов, украшений и причесок.

Однако Лиза смущалась и не желала прислушиваться к рекомендациям «черной пантеры», которая предложила «сливочное» платье с глубоким вырезом вместо закрытого наряда в шотландскую клетку. Несмотря на обилие блузок, шляпок, юбочных костюмов, туфель на длиннющих каблуках, Лиза терялась; многие вещи казались ей слишком вульгарными, другие — слишком скромными; она словно искала золотую середину — ей, без сомнения, хотелось выглядеть модно и изящно, но она желала, чтобы вся красота доставалась лишь одному Алексею. Лиза предпочитала более скромные, более теплые и нежные «сельские» тона и «домашние» оттенки, пригодные, скорее, для тихих семейных вечеров, а не для дерзких вечеринок, на которых так легко тешить свое тщеславие, особенно когда имеется под рукой обеспеченный муж и сознание собственной значимости. Но в душе Лиза оставалась простой девочкой, которой совсем не хотелось флиртовать на вечере, а лишь показать, что она достойна такого человека, как Белосельский. Ведь наверняка Алексей будет сравнивать ее с Еленой! Хотя бы на подсознательном уровне! И Лиза послушала Самину и выбрала изумрудное шелковое платье с глубоким декольте; волосы были тщательно уложены и заплетены в длинные косы. Чтобы казаться выше, Лиза одела «длинноногие» сапожки. Втайне девушка опасалась, что и этого может оказаться недостаточно. И несмотря на восторженные комплименты мужа, Лиза понимала, что ей придется учиться еще очень многому.

— Ты же не волнуешься? — спросил Белосельский, подавая руку жене и усаживая ее в лимузин.

— Конечно нет.

— Я знаю Елену — без какого-нибудь неприятного сюрприза не обойдется. Она захочет показать, насколько она стильная и гламурная! Разве это не очевидно?

— Я знаю… Главное — как ты сам относишься к этому!

— Тогда не нужно сомневаться в моих мыслях! Это всего лишь светский визит — ничего более.

Вместо ответа Лиза крепко сжала ладонь мужа.

Когда они подъехали к Арбату, совсем стемнело. На улице по-прежнему хозяйничал февраль, и сверкающие в неоновом свете фонарей хлопья снега казались целой тучей ос с острым жалом.

— Почему мы не выходим? — спросила Лиза.

— Самина должна все проверить, — ответил Белосельский, — программа обнаружения снайперов не дала пока ответ. Компьютер завершит моделирование через минуту.

— Да, да, извини за нетерпение.

— Центр города — одно из самых опасных и ненадежных мест. Здесь сложно осуществлять наблюдение и проводить оценку.

Лиза думала о другом.

— А что если она покажется тебе более стильной и модной, чем я?

— Лиза, ты опять сомневаешься во мне?

— Нет… но все-таки.

— Вот видишь, мы только думаем, что знаем друг друга хорошо. Я не предполагал, что встреча с моей бывшей женой тебя так огорчит.

— Но ведь… у тебя были к ней чувства…

— Лиза, ты лучше других знаешь…

— Да, я знаю, конечно, но тем не менее… мне это не особо приятно. И то, что согласилась пойти на этот вечер, скорее, моя ошибка.

— Надо выходить.

Дверь машины открыла Самина.

Белосельский вновь подал руку жене и девушка со слегка недовольным видом молча вышла из лимузина.

У ресторана при входе стояли швейцары и многочисленная охрана других важных вип-гостей. При виде довольно внушительной свиты под командованием Самины, многие так и застыли на месте. Двери открылись словно по волшебству. Гости миновали холл, а затем уверенным шагом направились в главный зал. Здесь присутствовало достаточно много приглашенных персон. Почти все мужчины были в черных или белых фраках, а женщины — в сверкающих, как чешуя змеи, нарядах.

Лиза едва успела увидеть места для гостей, сцену с артистами, почетные ложи, занятые «толстолобиками»; ее взор слегка затуманился, когда она увидела специально подготовленный подиум и множество девушек-моделей, которые словно нимфы замерли в грациозно-симметричных позах и ожидали тайного знака, чтобы показать себя во всей красе. Это почти напоминало картины Альма-Тадемы или Ван Эйка, с той лишь разницей, что «дриады» не играли на арфе и зачарованно не созерцали «античный бассейн», а строили глазки богатым «толстосумам». Лиза с некоторой тревогой отметила удивительную красоту этих девушек. Словно оживали и представали воочию образы Аспазии, Фрины и Лаисы, воплощающие страсть, чувственность и сладострастие, перед которыми невозможно устоять простым смертным.

Подошла Елена, одетая не менее изысканно, чем ее девушки-модели. Она приветствовала Алексея и Лизу небрежным кивком головы.

И вместо обычных банальных фраз Елена произнесла ироничным тоном:

— Я приготовила тебе изысканный подарок. Ты только посмотри на моих нимфеток.

Лиза тут же с заметным волнением осознала, как она мала ростом по сравнению с высокими и грациозными «Цирцеями». И все взоры этих девушек-моделей, все их улыбки были обращены к Белосельскому.

— Я тебе преподнесу любую, какую пожелаешь… она станет твоей спутницей на этот вечер, а если пожелаешь…

Глаза Белосельского вспыхнули, и Елена поневоле прервала свой более чем странный монолог.

— Тебе не удастся вывести меня из себя. Я пришел сюда со своей женой совсем по другим причинам, нежели ты думаешь… И я тебя попрошу вести себя уважительно по отношению к Лизе.

— О! Тебе еще не надоела твоя игрушка? Посмотри на моих моделей. Где ты еще найдешь таких красавиц? Они владеют английским, французским, немецким, разбираются в живописи и архитектуре… настоящие умницы… Они будут счастливы украсить твою жизнь… по крайне мере с ними не будет… некомфортно… мягко говоря…

Лиза еще раз бросила взгляд на нимфеток, которые действительно обладали красотой Афродиты и порочностью Мессалины. И в ее сердце вновь вспыхнула та жгучая ревность, которая всегда возникала при одном упоминании Самины. Но сейчас при виде этих красавиц, специально отобранных Еленой, Лиза еще более мучительно осознала, сколько ей недостает практически во всех смыслах — да, она не умеет одеваться со вкусом, произносить ученые фразы, поддержать беседу; она робеет и смущается от каждого непонятного слова; она еще не завершила обучение и не получила диплом. И Лиза впервые подумала, что недостаточно красива для Алексея, скорее, слишком ничтожна… Ей хотелось ответить Елене, сделать удачное сравнение, но язык ее прилип к гортани… Она лишь видела роскошное платье Елены, делавшее ее королевой вечера, насмешливые глаза и снисходительную усмешку. Елена смотрела на нее как на зверушку, которую привели на золоченой веревке.

— Все эти девушки, которых ты сюда пригласила, несмотря на их достоинства не стоят и мизинца моей жены, — спокойно отвечал Белосельский, — посмотри, какой алчностью горят их глаза, посмотри, с какой удивительной быстротой они хотят продать себя, а если заглянуть в их мысли… В них нет и капли искренности… Они лишь думают о нарядах, модных показах, закрытых вечеринках. Неужели ты действительно думаешь, что мне все это интересно? Я нашел в своей жизни гораздо более ценное, но тебе этого не понять, да я и не собираюсь обсуждать это с тобой. И я здесь совсем по другой причине. Я не позволю докучать нам, — произнес Белосельский, повышая голос, — я сумею поставить на место всякого. Поэтому если ты не хочешь очередного скандала, то держи себя в руках.

— О! Это так на тебя похоже! Ты вечно всем угрожаешь?

— Если ты меня хоть немного знаешь — то там, где нахожусь я, я сам устанавливаю правила поведения для себя и для других. Так что ты сама понимаешь, что тебе сейчас придется улыбнуться и сделать вид, что мы по-прежнему в хороших отношениях, особенно после развода.

Елена кивнула в знак согласия.

— Ты стал еще более невыносим! Ладно, располагайтесь.

И она отошла походкой обиженной королевы и тут же облокотилась о плечо какого-то «толстосума» со сладко-сонным, расплывчатым как у кота, взором.

Когда они сели, Лиза произнесла:

— Эти девушки красивее, чем я… Ты знал это? Мне неприятно здесь находиться.

— Лиза, ты же знаешь меня не первый день. Для меня есть лишь ты одна…

— Да, я знаю… но все-таки… а вдруг…

— Все эти мысли от неуверенности, — заметил Белосельский, — но я тебя не обвиняю, потому что иногда подобные замечания и колкости отравляют кровь словно ядом. Елена в этом большой мастер… Ты же знаешь, в чем истинная цель моего визита. Да, я сейчас отвлекусь ненадолго… ты подожди меня здесь. Кстати, чтобы ты не скучала, к тебе через некоторое время после моего ухода подсядут две девушки…

— Зачем?

— Ты их не отличишь среди моделей Елены… это две новые девчонки Самины. Ручаюсь, что никто не догадывается о том, что они телохранительницы. Посмотри слева, где подиум, сейчас пойдет одна из них, вон в том ярком наряде…

— Да, — отвечала Лиза, наблюдая за походкой рослой девицы в сверкающем «оперении» как у жар-птицы.

— Видишь, как Самина умеет все организовать? Девчонки будут рядом с тобой все время, пока я переговорю с одним человеком…

— Это надолго? А если мне станет скучно?

Белосельский пожал плечами.

— Что поделаешь. Нужно отдать долг вежливости.

Лиза слегка кивнула головой. Белосельский по обыкновению поднес маленькие пальчики жены к губам и поцеловал.

Затем он направился к одной из групп гостей, по-видимому, бизнесменов, которые непринужденно беседовали недалеко от подиума и обменивалась мнениями, временами разражаясь громким смехом.

Елена, заметив, что Белосельский оставил Лизу на время одну, шепнула что-то на ухо одной яркой блондинке, которую Боттичелли наверняка бы выбрал второй Венерой. Модель кошачьей походкой довольно бесцеремонно приблизилась к нашему герою и попыталась взять под руку, но Белосельский быстро и властно отстранил ее.

Однако модель не смутилась и решила повторить попытку, но Белосельский произнес:

— Молодая девушка, я попрошу Вас вести себя прилично, тем более в присутствии моей жены, иначе я велю вывести Вас отсюда.

Словно зачарованная повелительными словами и жестом модель вынуждена была покинуть «поле битвы».

Тем временем Белосельский направился в одну из курительных бильярдных комнат, где собралась небольшая компания столичных предпринимателей. Их было не более трех человек. Один из них, уже седой человек лет шестидесяти, упорно доказывал собеседникам успешность ведения лесного бизнеса. Увидев Белосельского, все по обыкновению поздоровались с ним за руку, но беседы не прервали. Седой господин продолжал:

— Я начинал свое дело еще двадцать пять лет назад во Франции, и тогда инвестировали по-другому.

— Это верно, — подтвердил Белосельский, — это было великое время, когда ресурсы нашей страны можно было продавать без каких-либо больших ограничений. Барьеры были минимальны, и поэтому на этом многие «играли».

— На самом деле барьеров нет и сейчас, — наставительно продолжал седой господин, — но то время действительно можно было назвать истинным веком рождения новых капиталов, невероятных свершений…

— Я правозащитник…

Белосельский назвал свое имя. Почтенный предприниматель оказался удачливым любимцем фортуны по фамилии Вересков, который нажил себе капитал продажей древесины.

— Признайтесь, что сегодня правозащитники превратили свое ремесло в бизнес.

Белосельский глубоко задумался.

— Пожалуй, я буду как раз исключением. Я вообще пожертвовал более трех четвертей моего состояния на благотворительность и трачу достаточно значительные суммы почти каждый день. Но Вы правы в том смысле, что правозащитная деятельность не препятствие для занятия бизнесом. Разница в том, что я это делаю не для себя.

Вересков ухмыльнулся.

— Вы не обидитесь, если я выскажу весьма нелестное мнение о правозащитниках?

— Отнюдь, я весьма ценю искренность.

— Видите ли, правозащитники любят разглагольствовать о мнимых правах, фальшивой свободе и прочей ерунде, пригодной лишь для захудалых философов и прочих неудачников. Мы же с Вами прекрасно знаем, кто всем заправляет и диктует правила игры.

— Так рассуждают очень многие, — подтвердил Белосельский, — все те, кого я знал, политики, промышленники, даже известные врачи, все исповедуют одно и то же, иными словами, поклоняются одному и тому же идолу.

— Но и правозащитники от этого ушли недалеко, — возразил Вересков, — между прочим, на эту вечеринку меня пригласила супруга. Она считает, что обязательно раз в полгода она должна участвовать в биеннале либо в благотворительном обеде… Между прочим, сегодняшний показ последней коллекции моделями мало отличается от того, что я вижу в Париже…

— Согласитесь, что Елена Белосельская — удивительная женщина, настоящая аристократка! — ввернул кто-то из присутствующих. — Ей нет равных ни по красоте, ни по уму. Она располагает с первых мгновений. Я слышал, что она ищет компаньона для открытия Дома Моды на Новом Арбате!

На губах Алексея промелькнула ироническая улыбка.

— Что ж! Можете попытать счастья, — отвечал Белосельский, и затем прибавил: — Господа, я хотел бы поведать одну весьма прелюбопытную историю…

— Отлично! Послушаем, — ухмыльнулся Вересков и, покончив с бильярдом, поманил к себе официанта и взял с серебряного подноса бокал розового шампанского, — только без нравоучений!

— Это даже не история, а печальная повесть. Дабы не портить настроение всем присутствующим, я буду краток. Начало девяностых годов положило начало той страшной эпохе, когда люди, и без того лишенные чести и совести, полностью утратили человеческие и моральные качества и попросту превратились в тех двуногих, которых Диоген называл «двуногие без перьев».

— Я же просил без нравоучений, — возразил Вересков и заметно помрачнел.

— Некие два деловых партнера, вернее, два закадычных друга, решили организовать свое дело, связанное с продажей древесины. Кто же осудит их за это? Только не я… Они начинали практически с нуля. Всеми правдами и неправдами они добыли необходимые разрешения, нашли покупателей из Франции…

Белосельский сделал небольшую паузу. Вересков насупился, выпил второй бокал шампанского и стал подозрительно посматривать на нашего героя.

— Итак, двое друзей по делам бизнеса устремились в Париж, в этот великий центр Европы, который служит вечным полем битвы политических и торговых интересов сильных мира сего. Париж, словно магнит, притягивает, чтобы влюбить в себя или разочаровать… Словом, эти два друга, разбогатев, окунулись в неведомую доселе жизнь. Один из них снял особняк в предместье Парижа и обосновался там со своей семьей. Его бизнес-партнер (назовем его — условно — Мистер Икс) по каким-то своим причинам захотел остаться единственным игроком на рынке. В те времена в Париже существовал некий русский «*** Банк» (бывший советский загранбанк), который хранил очень многие секреты прошлого. Так вот, Мистер Икс сговорился с директором этого банка о том, что деньги пройдут именно через этот частный финансовый институт. Разумеется, Мистер Икс понимал, что его друг будет против, и его нужно вывести из игры. В те времена не брезговали никаким способом…

Вересков отшвырнул бокал и направился к выходу.

— Куда же Вы? — вскричал Белосельский. — Вы не желаете выслушать конец этой истории?

— Нет, — прошипел старик, — мне уже пора.

— И все же Вы останетесь, — ледяным тоном воскликнул Белосельский, — здесь входы и выходы охраняются моими людьми, поэтому присядьте.

— Что это значит?! — на лбу Верескова вздулись вены от напряжения.

— Это значит, что Вы дослушаете мою историю. Я продолжаю. Опускаю некоторые неприятные подробности. Мистер Икс дал приказ совершить самое страшное дело в своей жизни. Однажды утром в особняк под Парижем ворвались вооруженные люди и перебили всю семью, за исключением одной девочки лет шести…

— Я не понимаю, какое отношение это имеет ко мне? — Вересков резко разорвал воротничок рубашки, который стягивал его шею. — И как вы смеете?

— Все очень просто, — невозмутимо отвечал Белосельский, — я очень редко вмешиваюсь в семейные дела, так как считаю, что они меня не касаются. Но меня попросили принять участие в одной трагической истории, которая имела место двадцать пять лет назад. Я должен был найти человека, который убил всю семью и оставил сиротой ребенка. И все из-за двух миллиардов долларов. Так что, господин Вересков, позвольте полюбопытствовать: Вы были счастливы все эти годы? Вам хорошо жилось с таким грузом на сердце? Вас никогда не мучила совесть?

Вересков смотрел, прищурившись, на Белосельского и его лицо выражало ненависть и страх.

— Кто ты такой и что тебе надо от меня?

— Я добавлю, что эта девочка, которую Вы оставили почти нищей, закончила один из престижнейших вузов и стала бакалавром наук. Семейная трагедия не стала причиной ее несчастья, так она сумела построить свою жизнь и справляться с трудностями, выпавшими на ее долю.

По знаку Алексея все гости были удалены, и Вересков увидел перед собой интересную зрелую девушку лет тридцати, лицо которой было бледно, а глаза заплаканы.

— Вот человек, которого Вы безуспешно искали столько лет, — произнес Белосельский, — я не хочу сам выносить ему приговор. Сделайте это Вы сами. Мне кажется, в любом случае он должен вернуть половину того, что Вам принадлежит по праву.

Вересков уже пришел в себя.

— Господин Белосельский, это все глупая шутка, — заявил он, — и я не позволю Вам оскорблять себя. Вы дорого заплатите за этот фарс…

— Отрицать бессмысленно, да Ваше признание и не имеет значения. Я читаю в Вашем сердце, словно в открытой книге… Итак, что Вы решаете?

Белосельский обернулся к девушке, которая с минуту смотрела на Верескова подобно тому, как созерцают змею. Затем она отвернулась.

— Я вижу, колеблетесь, — заметил Белосельский, — хорошо, я не буду сегодня выносить обвинительный приговор, потому что я верю в высшую справедливость. Сегодня, господин Вересков, Вы уже старик, и если я отправлю Вас в тюрьму, то Вы там долго не протянете. Наказанием для Вас станет осознание того, что Вас ждет расплата в другом мире. Но там уж никто к Вам не проявит такую снисходительность… Кстати, деньги Вам все равно придется вернуть… дочери Вашего друга… Вашего партнера по бизнесу, который Вам так доверял.

Вересков молчал.

— Я велю отвезти Вас в аэропорт, и больше никогда не попадайтесь мне на глаза. Даю Вам сорок восемь часов. И пусть Ваша дальнейшая жизнь докажет справедливость вынесенного мною решения.

— А если я не подчинюсь Вам?

— В таком случае Вы пойдете в тюрьму… ее нет на карте… это особое место… но никому еще не удавалось вырваться оттуда.

— Да Вы и есть настоящий преступник!

— Я всегда готов выслушать искренне раскаявшегося преступника. К сожалению, таких весьма немного.

Белосельский дал знак Самине, и Верескова увели.

Правозащитник остался наедине с молодой девушкой с такой удивительной и трагической судьбой.

— Я благодарна Вам. Я так хотела найти этого человека, посмотреть ему в глаза. Ведь он знал моего отца, и так поступил. Я думала, что испытаю нечто особенное, если увижу его. Словно эта встреча для меня откроет секрет самой жизни. Я столько времени думала об этом… Сколько раз я это представляла… Я ждала мщения…

— Самое главное наказание — в нем самом. Он уже не молод. Я не поставлю его перед земным судом. Я распорядился, что почти пятьсот миллионов будут переведены…

— Мне не нужны эти деньги.

— Но это справедливая доля, которая по праву принадлежит Вам. Мне доподлинно известно, что именно эта сумма была украдена и переведена со счетов Вашего отца. Вы уже сами потом решите, как с этим поступить.

— Я должна подумать.

— Я говорю, что очень редко вмешиваюсь в семейные дела, так как в них весьма непросто разобраться. Но в Вашем случае, Диана, я сделаю исключение.

Диана опустила глаза и замолчала. На ее лице отражались противоречивые мысли и чувства.

— В конце концов, месть не делает человека счастливым, — произнес Белосельский, — она оставляет лишь горький привкус. Я это часто повторяю моей жене, Лизе, хотя она очень добрая девушка. Но в юности мир воспринимаешь немного по-детски, люди несут либо добро, либо зло. Но мне кажется, Вы поступили правильно.

Диана не ответила.

— Теперь я жалею уже о своем любопытстве. Неведение было лишь ширмой для меня.

В это время показалась Лиза, которой наскучило одиночество. Она хотела подойти, но ее остановила Самина.

Впрочем, через минуту все было кончено. Диана попрощалась с Белосельским. Лиза, наконец, приблизилась к супругу.

— Твои глаза не умеют лгать. Они говорят больше, чем ты могла бы выразить словами.

— Я не хочу, чтобы ты думал, что я капризна и нетерпелива. Я согласна ждать сколько угодно, но иногда все это так скучно… но я привыкну.

В это время к ним приблизилась разъяренная как пума Елена с каким-то ряженым толстопузым кавалером.

— Вересков — наш лучший инвестор. Ты портишь мне не только вечеринку, но и весь бизнес.

— Кстати, ты мне сегодня предлагала девушек-моделей, почему бы тебе их не предложить ему?

— Ну, знаешь! — глаза Елены метали молнии. — Положит ли кто предел твоим деяниям?

Белосельский не удостоил бывшую жену ответом, взял под руку Лизу и в сопровождении Самины и других телохранителей покинул «вечеринку».

— Вот человек, — прошептала Елена, — который всю жизнь ставил себя выше других.

Эпилог

В одном из подмосковных коттеджей, выстроенных в скандинавском стиле, банкир Олег Молохов праздновал годовщину основания своего бизнеса вместе с другими деловыми партнерами. Это было пышное празднество с фейерверками, громкой музыкой, бешеными танцами. Само собой разумеется, не обошлось и без целой плеяды прекрасных нимф, которые, словно амфибии, ловко вылезали из бассейна и направлялись в «главное джакузи». Впрочем, основное торжество проходило в центральном стеклянном «атриуме», где сам сорокалетний представитель банковской элиты с короткострижеными волосами, близко посаженными глазами и обезьяньей внешностью принимал поздравления от друзей, политиков и мелких коммерсантов — клиентов банка. Молохов восседал на почетном месте, словно вассал, за длинным столом, полным самых изысканных европейских кушаний. По левую руку сидели преданные друзья, по правую — приглашенные почетные персоны, среди которых оказался известный сенатор Д***. Молохов принимал поздравления со снисходительной и почти пренебрежительной улыбкой.

— Господа, — говорил он, смакуя одно из самых дорогих французских вин, — я придумал новый герб для нашего банка. В прошлый раз я объявил конкурс на лучший дизайн, и это принесло свои плоды. Новый герб уже отпечатан на всех наших бланках и визитках. Изображение — на ваших планшетах.

У всех вырвался возглас неподдельного восхищения. И был предложен новый тост за дальнейшее процветание.

— Будущий год преподнесет нам немало приятных моментов, — продолжал Молохов, — капитализацию мы увеличим еще на пятьдесят процентов.

Эти слова вызвали такие бурные аплодисменты, что поневоле заглушили голос хозяина дома. Наконец воцарилась тишина.

— Новую кредитную политику мы продолжим с еще большим усердием, — продолжал Молохов. — Наши «неприкасаемые» дают мне зеленый свет. Все наши проекты будут претворены в жизнь. Рентабельность составит более трех тысяч процентов.

И Молохов попытался изложить «на пальцах» новый подход к выдаче кредита. Его слушали невнимательно, прерываясь на отборные лангусты, лобстеры и трюфеля.

Молохов приготовился к очередному тосту.

Тут банкиру доложили, что приехал известный политик Д*** вместе со своим другом.

Молохов даже присвистнул от восторга.

— Такого гостя, как Д***, на самое почетное место — рядом со мной.

Друзья банкира отвечали угодливым смехом. Приглашенный политик оказался дородным кряжистым господином лет пятидесяти, с большим животом, мягкие округлости которого не мог даже скрыть просторный пиджак. Д*** появился в сопровождении человека, при виде которого Молохов нахмурился до такой степени, что начал искать глазами начальника своей охраны.

Д*** сердечно приветствовал банкира и сказал несколько теплых слов. Молохов выслушал их довольно рассеянно, а сам перевел взгляд на незваного гостя. Спутник Д*** был человеком лет сорока, со светло-каштановыми, слегка начинающими седеть волосами, пронзительным орлиным взором и надменными синими глазами. Он был одет в тончайший белый фрак с изящной бабочкой; на его левой руке сверкал крупный бриллиант, а на правой выглядывали знаменитые часы Луиса Муанэ.

— Вы явились без приглашения! — вскричал Молохов. — И меня крайне удивляет, как это Вы прошли всю мою охрану?

— Это моя вина, — возразил Д***, — я посчитал, что присутствие господина Белосельского будет очень кстати, тем более что он Вам сообщит нечто очень важное.

— Вам, вероятно, неизвестно, что господин Белосельский не входит в число моих почитателей, — насмешливо произнес Молохов.

— Это верно, — подтвердил с неповторимой снисходительностью Белосельский, — тем не менее я взял на себя смелость явиться на Ваше торжество.

— Это может стать крупной ошибкой, — почти угрожающе отвечал Молохов.

— Позвольте мне высказаться до конца, — продолжил Белосельский тем спокойным и не допускающим возражения тоном, который всегда наводил ужас на окружающих, — я не могу пожелать успешного процветания Вашему так называемому банку, который имеет честь носить Ваше имя и который Вы купили, продав пивной завод, так как Ваше кредитное учреждение давно уже превратилось в источник мучений и издевательств для очень многих… Мы встречались с Вами несколько месяцев назад, когда я Вам дал свою визитную карточку… и мы немного поговорили… Вы помните, что было на моей визитной карточке?

— Это был пустой клочок бумаги, какая-то шутка.

— Отнюдь. Это, повторяю, моя обычная визитная карточка, которую я адресую таким людям, как Вы. С оборотной стороны проступают золотые символы с моим именем и гербом. Человек, получивший такую визитку, имеет в запасе несколько месяцев, чтобы задуматься о собственных деяниях, и должен проанализировать свою собственную жизнь, которая направлена против людей… В течение указанного времени у человека есть возможность раскаяться в содеянном зле и постараться сделать все, чтобы исправить его.

Молохов и сидящие за столом громко засмеялись.

— Вы допустили серьезную оплошность, придя сюда! — заявил банкир с наглой улыбкой.

— За тот промежуток времени, который я Вам предоставил, — неумолимо продолжал Белосельский, — в Вашей деятельности и в Ваших поступках не произошло никаких изменений. Вы продолжали причинять страдания очень многим людям, опускаясь до угроз, шантажа и похищений невинных…

— Эй, Иван, — крикнул Молохов, тряся свой золотой телефон, — я не желаю слушать подобные…

— И все же Вы выслушаете, учитывая все это и Ваше нежелание изменить свое отношение к людям и к способам ведения бизнеса, — продолжал стальным тоном Белосельский, — я расцениваю Ваш банк как нечто чужеродное обществу и потому требующее немедленного исправления.

Молохов расхохотался.

— В моем фонде насчитывается уже более двух сотен людей, которые потеряли все из-за Вашего бизнеса, который, по сути, является натуральным мошенничеством… Также есть те, кого похищали и закапывали живьем. Вы устраивали поджоги и издевательства, пытаясь отобрать какие-то жалкие сотни рублей. Вас не смущало, что страдали даже дети. Последний случай вообще столь жуткий, что о нем все знают.

— Ну все, хватит, — на лице Молохова притаилась ядовитая усмешка и он подошел почти вплотную к Белосельскому, но увидел лишь пронзительный взор, который как клинок вонзился в его тело. От правозащитника веяло несокрушимой правотой и уверенностью победителя, и поневоле странное чувство беспокойства зародилось в сердце банкира.

— Мои программисты давно взломали систему Вашего банка, и я в курсе всех Ваших текущих операций. Последний год у Вас явные проблемы с капиталом, который, по сути, стал отрицательным. В основном Вы занимались ростовщичеством, принуждая клиентов платить Вам из расчета почти семьсот процентов. Кроме того, Вы перевели почти сто миллионов долларов в несколько банков Кипра… Придется их Вам возвращать.

Молохов засмеялся.

— Кто ты такой, чтобы мне угрожать?

— Я правозащитник, — отвечал Белосельский, — и мой долг — прекратить Вашу позорную деятельность, которая разрушает судьбы людей. Но я Вам даю последний шанс для раскаяния — возместите людям потери, выплатите компенсации, прикажите Вашим «псам» прекратить поджигать квартиры за просрочку долгов, и я сохраню Вам Вашу голову на плечах.

Последние слова Белосельский произнес с закипающей яростью и так проникновенно, что по телу банкира поневоле пробежали мурашки.

Молохов стиснул зубы и сжал кулаки.

— После того как мои люди над тобой поработают, я решу, как мучительно ты умрешь…

Лицо Белосельского оставалось невозмутимым.

— Ваши люди? Какие именно? Кстати, начальник Ваших «псов» спит у бассейна. Он выпил лишнего коктейля, там был сонный порошок… Не волнуйтесь, он проснется чуть позже.

— Никто, придя в мой дом, не смеет мне угрожать! Эй, Егор, Дима… куда пропали эти бездельники?

Молохов стал озираться по сторонам, но видел лишь хмельных друзей и никого из личной охраны.

— Вы видите, все Вас покинули… Вы так еще и не поняли главного!

— Чего же?

— Никто не имеет дела с банкротами и разорившимися дельцами…

— Я самый успешный человек на земле!

— Вчера на секретном заседании Главного банка было принято решение о внесении Вас в проскрипционный список. Знаете, что это обозначает? У Вашего кредитного учреждения отзовут лицензию.

Лицо Молохова выражало такую ненависть, что страшно было смотреть. В это время на зов шефа явилось двое хмельных двухметровых «церберов».

— Куда, черт возьми, Вы запропастились? — Молохов обрел уверенность и вскричал: — Прежде чем мои люди отведут тебя в подвал, ты скажешь, кто тебя послал!

— Вы говорите таким тоном только потому, что Ваши «псы» дают Вам такую уверенность? Да, Вы действительно не знаете меня… Я сам, без помощи моих людей, уложу их в две секунды.

— Кто ты такой на самом деле?

В первый раз на лице Белосельского появилась страшная улыбка.

— Вы правда хотите знать, кто я такой? Что ж, я исполню Ваше желание.

Эта минута навсегда врезалась в память всех присутствующих. Белосельский красивым жестом поднял правую руку вверх, и словно по волшебству свет мигнул несколько раз, послышался звон разлетающегося вдребезги стекла; гости, друзья банкира, политики машинально, из чувства самосохранения, бросились ничком на землю; хмельные красавицы-модели подняли безумный визг и крик. Даже Д*** испугался и забился под стол. Молохов последовал его примеру. Через несколько мгновений комната наполнилась людьми в превосходном боевом вооружении — отряд под руководством Самины в черных панцирях и со светящимися винтовками ворвался с той стремительной неожиданностью, которая исключала возможность всякого сопротивления.

— Дамы и господа, — произнес Белосельский, — я прошу проявить чуточку терпения. У меня лишь разговор с виновником торжества. Остальные могут быть свободны. Впрочем, есть несколько лиц, которых все-таки придется задержать. Это адвокат Олега Молохова и его двоюродный брат. Остальных я более не задерживаю…

Гости перевели дух и, воспользовавшись милостивым предложением Белосельского, поспешили покинуть коттедж банкира. С Молоховым осталась одна горстка самых близких доверенных лиц и родственников.

Молохов не мог постигнуть всего того, что произошло.

— Это бессмысленно, — произнес он, пытаясь изображать бесстрашие, — мои люди совсем рядом. Вы не понимаете, кто за мной стоит.

Один из родственников Молохова осмелился воскликнуть:

— Я скажу так — мы все принадлежим одной важной политической организации и нас так просто не взять. Посмотрите на татуировку на моей руке. Это самые могущественные люди на свете. Если они узнают…

— Вот как?! А теперь взгляните на этот знак, — и Белосельский поднял к лицу наглеца правую руку с массивным перстнем.

При виде особого знака на перстне родственник Молохова замолчал и опустил голову.

— Я вхожу в президиум организации, о который Вы упомянули. Кстати, Вы разочаровали очень многих, так как Вы не только не держите слово, но и проводите сомнительные сделки. Эти самые люди попросили меня избавить их от Вас. Так что Вы должны уйти в отставку. Вы разочаровали многих «неприкасаемых». И они справедливо пришли к выводу, что Вам больше нельзя доверять. Вы нарушили правила игры, особенно после продажи образцов «Дельта ИКС». У Вас был заранее оговоренный условиями сделки посредник, но Вы посвятили в дело посторонних, чтобы заработать сверх положенного.

— Ладно! — воскликнул Молохов. — Вы нас застали врасплох! Но я уверен, что мы сумеем договориться. Скажите Вашу цену.

— Еще никто не пытался меня подкупить с такой отвратительной циничностью. Даже за все золото мира я не соглашусь отпустить такого мерзавца и мошенника. Вы понесете свое наказание и проведете жизнь в тюрьме.

Молохов попытался вырваться из рук Самины, но «черная пантера» вцепилась в него мертвой хваткой.

— Моя цена такова — Вы должны избавить мир от Вашего присутствия. Я не оставлю Вас на свободе и не возьму на себя такую ответственность. Я должен быть уверен, что Вы и Ваш банк больше никому не причините вреда.

— На мое место придут другие, — прошипел Молохов, — это ничего не изменит.

— Посмотрим, — возразил Белосельский, — когда завтра я снова встречусь с человеческими страданиями, меня будет утешать мысль о том, что Вы никому больше не сможете причинить зла. Там, куда я Вас отправлю, Вы будете тихим и спокойным узником, и Вам придется постараться заслужить звание «человек». А пока в данный момент Вы в моем понятии — нечто среднее между гусеницей и скорпионом…

Правозащитник неумолимо продолжал:

— Меня часто спрашивали, по-моему, даже журналисты: «Счастлив ли я?» Да, сегодня безмерно счастлив, так как уничтожил одного из самых свирепых и жестоких хищников. Вы думаете, я не знаю, как Вы отдавали приказы поджигать людей, которые не возвращают Вам мнимых долгов? Нет… Ничего, в той тюрьме, куда я Вас отправлю, Вы будете отбывать справедливое наказание. И Вы на собственной шкуре узнаете, что такое жестокость, неумолимость и безжалостность.

— Если я исчезну, меня будут искать.

— Никто Вас искать не будет. Завтра человек, похожий на Вас, объявит о том, что он уходит в отставку. А затем отзыв лицензии у Вашего банка. И все. Больше о Вас никто не вспомнит. Прощайте.

С этими словами он повернулся спиной к поверженному врагу, который корчился от ярости и захлебывался от ругательств и угроз. Затем Белосельский пересек бассейн и лужайку, где еще недавно веселилась шумная беззаботная компания, бросил прощальный взгляд назад и навсегда покинул коттедж Молохова.

Он подошел к черному лимузину. Дверцу открыл Виталий. Белосельский долго смотрел ему прямо в глаза, на его седые виски и морщины и, наконец, дружески похлопал по плечу.

— Мы столько лет вместе и пусть так будет и впредь.

— Это для меня много значит, — произнес тихо Виталий.

Белосельский кивнул.

В машине ждала Лиза. Она протянула ему свою руку, которую Белосельский по обыкновению поднес к губам.

— Я хочу разделить с тобой все тяготы, все опасности, пройти через все испытания. Я не устрашусь ни опасности, ни риска. Обещай мне, что разделишь со мной все то, что с тобой должно случиться.

— Я обещаю, — отвечал Белосельский. — Молохов — это капля в море. Может быть, есть еще места, города, где нужна моя помощь… Это покажет будущее.

— У меня тоже много проектов, — отвечала Лиза, — я собираюсь построить в Москве огромный питомник для бездомных животных. С местом еще не определилась, но с теми средствами, которые ты мне выделил, уверена, что все получится. Ведь у меня самый лучший учитель, не правда ли?

— Да, это еще нужно согласовать с мэрией, я тебе помогу.

— Все получится, и пушистые зверушки обретут свой новый дом.

Белосельский слегка улыбнулся и хотел дать уже приказ своему блестящему эскорту покинуть опустевшую резиденцию теперь уже бывшего банкира Молохова, как вдруг Самина сообщила неприятную новость: в небольшом городке К*** бандит по прозвищу «Шалый» насильно захватил два офиса фонда «Милосердие», наличные деньги, ранил волонтеров и принялся угрожать расправой сотрудникам.

— Вот видишь, — сказал Белосельский жене, — я тебе только что говорил, что есть на свете места, где без меня просто не обойдутся. Придется преподать достойный урок этому «Шалому» и его шайке головорезов. Необходимо перебросить в К*** процентов двадцать наших общих с Сафроновым ресурсов. К вечеру разработаем окончательный план. На сборы — лишь один день. И завтра вылетаем в К***. Боюсь, что «Шалый» проведет бессонную ночь… Самина, через час прошу полное досье на «Шалого» и на тех, кто его поддерживает, включая местного «шерифа», мэра и всю администрацию.

Лиза вздохнула и прильнула как котенок к плечу Белосельского. Жизнь ей показалась удивительным калейдоскопом, в котором по воле судьбы так внезапно сменяются счастье и отчаяние, любовь и одиночество, нечаянная радость и горечь разлуки. Но ее сердце было спокойно. Она знала, что неизменная улыбка Алексея и его удивительное хладнокровие уже готовили новую беду не только «Шалому», но и всем тем, кто позволяет себе безнаказанно лелеять мысли о будущих преступлениях.

Примечания

1

Это Ваш дом? (перевод с серб.)

(обратно)

2

Г-на Соболева нет, сожалею (перевод с фр.)

(обратно)

3

Я точно уверен, что он будет рад меня видеть (перевод с фр.)

(обратно)

4

Все бывшие соцзагранбанки формально участвовали в капитале ЦБ. Именно через них проводились операции по отмыванию денег, покупка недвижимости в Европе и другие сделки еще в начале 60-х и 70-х годов, когда в СССР еще была плановая экономика. В данном случае Белосельский намекает на то, что банк Лохидзе был не так уж и важен для ЦБ (в плане долевого участия в его капитале), так как контролировался влиятельными «тузами» из силовиков. (примеч. Автора).

(обратно)

5

Экономка (перевод с фр.)

(обратно)

6

На всякий случай (перевод с фр.)

(обратно)

7

Кавалер Почетного легиона (перевод с фр.)

(обратно)

8

Евангелие от Луки 12:45

(обратно)

9

Марса́ла — крепкое десертное вино родом из Сицилии, имеющее некоторое сходство с мадерой, но отличается от нее бо́льшим содержанием сахара.

(обратно)

Оглавление

Часть первая Миссия

  Глава 1. Катастрофа

  Глава 2. Преображение

  Глава 3. Елена

  Глава 4. Благотворительный фонд

  Глава 5. Муж сестры

  Глава 6. Полковник в отставке

  Глава 7. В университете

  Глава 8. Отец невесты

  Глава 9. Земля Черных дроздов

  Глава 10. Возвращение

  Глава 11. Свадебное путешествие

  Глава 12. Предложение Сафронова

  Глава 13. Приемные дети

  Глава 14. Логика Елены

  Глава 15. Отблеск прошлого

Часть вторая Семнадцать лет спустя

  Глава 1. Тайный совет

  Глава 2. У себя дома

  Глава 3. Проблемы жены

  Глава 4. Лиза

  Глава 5. Поборник Фемиды

  Глава 6. Ресторатор

  Глава 7. Решение суда

  Глава 8. Нимфея

  Глава 9. Подруга Лизы

  Глава 10. В «штабе»

  Глава 11. Нежданный визит

  Глава 12. Заложники

  Глава 13. Любовь

  Глава 14. Сребролюбцы

  Глава 15. Друг Ивы

  Глава 16. Мечты о мщении

  Глава 17. В баре

  Глава 18. Фонд «Гильдия благотворителей»

  Глава 19. Размышления Ивы

  Глава 20. Решение Елены

  Глава 21. Соперницы

  Глава 22. Призрак прошлого

  Глава 23. Разговор с женой

  Глава 24. В фонде

  Глава 25. Короли преступного мира

  Глава 26. Заблудший

  Глава 27. Совет Сафронова

  Глава 28. Студентки

  Глава 29. Кантон

  Глава 30. Опасное предложение

  Глава 31. Семья Орлановых

  Глава 32. Дочь банкира

  Глава 33. Братья-близнецы

  Глава 34. Переговоры

  Глава 35. Семейное гнездо

  Глава 36. У Аланьевых

  Глава 37. Ревность

  Глава 38. Благотворительное празднество

  Глава 39. Адвокат

  Глава 40. Взгляд назад

  Глава 41. Смертельный враг

  Глава 42. Предложение Ивы

  Глава 43. Заместитель министра

  Глава 44. Визит Татьяны

  Глава 45. Основная угроза

  Глава 46. Сдержанное обещание

  Глава 47. Последняя «битва» с Еленой

  Глава 48. «Союз льва и звезды»

  Глава 49. Новый враг

  Глава 50. Медовый месяц

  Глава 51. «Хозяева ночи»

  Глава 52. Брат и сестра

  Глава 53. Длань правосудия

  Глава 54. Легенда о Беовульфе

  Глава 55. Решение Ивы

  Глава 56. В гостях у «Сапфо»

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg